Избранные произведения. Том I [Альфред Элтон Ван Вогт] (fb2) читать онлайн

Альфред ВАН ВОГТ ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Том I

А. Е. Ван Вогт одним из первых опубликовал настоящую научно-фантастическую книгу в то время, когда научная фантастика еще не существовала как коммерческая категория, и почти все писатели НФ — даже такие впоследствии общепризнанные гиганты, как Роберт Хайнлайн, — могли публиковать свои романы только главами в журналах. Ван Вогт был одним из тех авторов, к которым обратились издатели в первых неуверенных попытках превратить научную фантастику в жизнеспособный публикуемый жанр — свидетельство его престижа и популярности в те времена. Ирония судьбы в том, что сейчас его вещи почти полностью забыты читателями того жанра, который он помог сформировать.

Рассказы Ван Вогта были более сложны, изощренны и трудны для понимания, чем произведения многих его предшественников из сверхнаучных тридцатых годов: своему знаменитому совету авторам НФ — вводить в текст новую идею через каждое пятьсот слов — он сам старался неукоснительно следовать.

Ван Вогт застолбил место для космической оперы в конце сороковых — в начале и середине пятидесятых такими работами, как «Путешествие «Космической гончей», «Оружейные лавки Ишера», «Мир Нуль-A», «Слэн» и «Война против руллов».

Он резко поднял ставки воображения, которые надо сделать, чтобы войти в настоящую Большую Игру, — как подняли их после него Альфред Бестер и Джек Вэнс в конце пятидесятых, Кордвайнер Смит и Фрэнк Герберт в середине и Сэмюэль Дилэйни в конце шестидесятых. И все же никто из них — разве что Бестер (писавший под явным влиянием Ван Вогта) в своем романе «Место назначения — звезды» — даже не приблизился к стремительности, головокружительной скорости или к наэлектризованному до искрения, параноидальному напряжению произведений Ван Вогта…

В 1996 году он был наконец удостоен сильно задержавшейся премии «Небьюла» за достижения в области научной фантастики.

СЛЭН ^(роман)

Люди ненавидят, боятся и преследуют слэнов. И убивают их. Как можно спокойно жить рядом с существами, порожденными машиной, которые умеют читать мысли!

Ну, а если слэны не порождение бездушного механизма, а следующий виток в эволюции человечества?..

Глава 1

Он почувствовал холод руки матери, сжавшей его руку.

Они спеша шли по улице, и ее страх передавался скрытой пульсацией из ее мозга в его. Сотни других мыслей бомбардировали его мозг, исходившие из кишевших по обе стороны от них толпы и внутри домов, мимо которых они проходили. Но только мысли его матери были ясные и последовательные — и в них был страх.

— Они следуют за нами, Джомми, — телеграфировал ее мозг. — У них нет полной уверенности, но они подозревают. Мы очень сильно рисковали, приехав в столицу, хотя я надеялась, что на этот раз мне удастся показать тебе старый, известный только слэнам, вход в катакомбы, где припрятана тайна, которой владел твой отец. Джомми, если случится худшее, ты знаешь, что делать. Мы достаточно часто прорабатывали с тобой это. И, Джомми, не бойся и не волнуйся. Пусть тебе всего девять лет, но у тебя разум не хуже любого пятнадцатилетнего человеческого существа.

«Не бойся — советовать легко», — подумал мальчик и спрятал от матери свои мысли. Ей, конечно, не понравилось это утаивание, этот барьер, внезапно разделивший их. Но есть мысли, которые не следует никому открывать. Она не должна знать, как он боится!

Все вокруг было неизвестным и поэтому волнующим для него. Он чувствовал волнение каждый раз, когда попадал в сердце Центрополиса с тихой окраины, где они жили. Громадные парки, километры небоскребов, суматошная толчея всегда казались ему более замечательными, чем рисовало его воображение — но от столицы мира и следовало ожидать всего в огромных размерах. Здесь размещалось правительство. Где-то здесь живет Кир Грей, абсолютный диктатор всей планеты. Когда-то давно — сотни лет назад — Центрополис был в руках слэнов в короткий период их возвышения. Но это было когда-то, а сейчас здесь обосновался Грей…

— Джомми, ты чувствуешь их враждебность? Ты можешь определять такие вещи на расстоянии?

Он напрягся. Неизменная волна неопределенности, омывавшая его и исходившая от толп людей, сновавших мимо, переросла в бурлящий водоворот, вынесший случайный обрывок мысли:

«Говорят, что в городе все еще есть живые слэны, и это несмотря на то, что приняты все возможные меры. Говорят, что даже скоро выйдет приказ пристреливать их на месте…»

«… Но разве это не опасно? — возникла другая мысль, очевидно, вопрос, заданный вслух, хотя Джомми уловил только мысленный образ. — Я имею в виду, что можно по ошибке убить кого-нибудь невиновного».

«Именно поэтому так редко полиция стреляет на виду. Их стараются сначала поймать и проверить. У них отличные от нас внутренние органы, и на их головах есть…»

«Но теперь будет отдан закон о возможности стрелять в слэнов не только полиции, но и гражданским лицам. Представляешь, какая может подняться неразбериха…»

— Джомми, ты чувствуешь их? Они на квартал позади нас. В большом автомобиле! Ждут подкрепления, чтобы перегородить нам путь спереди. Они действуют быстро. Ты можешь уловить их мысли?

Он не мог! Несмотря на все отчаянные попытки расширить восприятие своего мозга, несмотря на то, что он напрягся и до пота бился над усилением своей способности. Именно здесь возможности взрослых превышали его неокрепшие инстинкты. Взрослые могли легко охватывать большие пространства и выстраивать отдаленные вибрации в последовательные картины.

Ему хотелось обернуться и посмотреть, но он не отважился. Его небольшие, хотя и длинные ноги так и сверкали, ему приходилось почти бежать, чтобы идти вровень с нетерпеливой матерью. Так ужасно быть маленьким и беспомощным, молодым и неопытным тогда, когда жизнь уже требовала зрелой силы, мужественности и настороженности взрослого слэна.

Мысли матери вонзились в его размышления.

«Теперь кто-то впереди нас, Джомми, а другие переходят улицу. Ты должен уходить, дорогой. Не забывай того, что я тебе говорила. Ты живешь только ради этого: сделать так, чтобы слэны могли жить нормальной жизнью. Я думаю, что ты должен будешь убить нашего злейшего врага, Кира Грея, даже если бы это означало, что за ним тебе пришлось бы войти в Большой Дворец. Помни, может быть стрельба и суматоха, но ты не вешай голову. Удачи тебе, Джомми».

И только тогда, когда она отпустила его руку, наспех пожав ее, Джомми понял, что общее содержание ее мыслей изменилось. Страх исчез. Из ее мозга источалось ободряющее спокойствие, которое успокаивало ее нервы и замедляло биение двух его сердец.

Проскользнув под прикрытие проходящих мимо мужчины и женщины, Джомми украдкой взглянул на устремившихся к его матери, которая сейчас выглядела очень обычно, и в своих спортивных брюках и розовой кофте, с волосами, подобранными вверх, и туго повязанным шарфом на шее очень напоминала обычную женщину.

Через улицу шли одетые в гражданское с мрачными лицами, на которых было выражение неприятной обязанности, которую им предстоит выполнять. Мысль о непривлекательности этого, ненависть, которую они несли с собой, ложилась тенью на их разум, которая падала и на Джомми. Это его ошеломило даже в тот момент, когда он сосредоточился только на том, чтобы убежать. Почему так необходимо, что он должен умереть? Он и его чудесная, добрая, умная мать! Это было чудовищно несправедливо.

Автомобиль, блестящий на солнце, словно длинный бриллиант, резко затормозил у бордюра. Джомми услышал грубый мужской голос:

— Стой! Тут есть еще парнишка. Не дайте ему уйти! Остановите его!

Прохожие остановились и стали озираться. Мальчик почувствовал вызывающую замешательство мягкость их мыслей. И тогда он обогнул угол и побежал по Кэпитал Авеню. Какой-то автомобиль отъезжал от тротуара. Ноги Джомми с бешеной скоростью застучали об асфальт. Его необычайно сильные пальцы ухватились за задний бампер. Он подтянулся и повис на нем. Автомобиль устремился в лабиринт уличного движения и стал набирать скорость. Откуда-то пришла мысль:

«Будь счастлив, Джомми».

Девять лет она готовила его к этому моменту. Но что-то подступило к его горлу, когда он ответил:

«Будь счастлива, мама».

Автомобиль быстро мчался, накручивая один километр за другим. Очень многие из прохожих останавливались и смотрели на маленького мальчика, едва удерживающегося на сверкающем бампере. Джомми ощущал силу этих взглядов, мысли, которые мелькали в их сознании и заставляли их губы издавать робкие, но резкие пронзительные выкрики. Выкрики, которые водитель автомобиля не мог слышать.

Джомми внезапно почувствовал мысли людей, которые вбегали в телефонные будки и сообщали в полицию о мальчике, вцепившемся в бампер. Малыш изогнулся, пытаясь уловить тот момент, когда за ним начнет гнаться полицейская машина, которая очень быстро заставит замедлить ход автомобиля, уносившего его. Встревоженно он впервые сосредоточил свои мысли на седоках автомобиля.

Он уловил вибрацию двух разумов. Как только он поймал их мысли, он содрогнулся и опустился почти до самой мостовой, приготовившись отцепиться. Он взглянул вниз, потом — ошеломленный — снова взобрался на свое место. Мостовая вызывала головокружение, скорость автомобиля полностью размывала ее очертания.

Очень неохотно его мозг снова стал прощупывать сознание сидевших в автомобиле. Мысли водителя были сосредоточены на задаче управления машиной. Один раз в его мозгу промелькнула мысль о пистолете, упрятанном в кобуру на плече. Имя его было Сэм Эндерс, и он был шофером и телохранителем человека, сидевшего рядом — Джона Петти, шефа секретной полиции всемогущего Кира Грея.

Опознание личности шефа полиции как будто электрическим током пронзило Джомми. Печально известный охотник за слэнами сидел расслабившись, не обращая никакого внимания на скорость автомобиля. У него было задумчивое настроение, он никуда не торопился.

Какой необычный мозг! В нем ничего нельзя было прочесть, кроме смутных поверхностных пульсаций. «Это не вызывало бы удивления, — подумал Джомми, — если бы Джон Петти мог сознательно оберегать свои мысли.» Похоже, что здесь действительно был барьер, столь действенно скрывающий мысли, барьер, почти такой же, как и у слэна. Но в то же время и чем-то отличный. Через него проникали обертона, которые говорили о безжалостном характере, о высшей степени тренированном и выдающемся уме. Неожиданно через этот барьер пробился обрывок мысли, вынесенный на поверхность шквалом бушевавшей внутри страсти, всколыхнувшей спокойствие Петти.

«…придется убить эту девчонку-слэна, Кетлин Лейнтон. Это единственный способ подкопаться под Кира».

Джомми судорожно старался ухватиться за эту мысль, но она ушла в тень, за пределы досягаемости. И все-таки он уловил суть. Девочку-слэна по имени Кетлин Лейнтон должны были убить, чтобы тем самым подорвать влияние Кира Грея.

— Босс, — донеслась мысль Сэма Эндерса, когда он обращался к своему шефу, — включите, пожалуйста, вон тот тумблер. Мигающий красный огонек на панели означает общую тревогу.

Мозг Джона Петти остался равнодушным.

— Пусть их, — отмахнулся он. — Эти тревоги только для мелких сошек.

— Может быть, все же послушаем, в чем там дело? — сказал Сэм Эндерс.

Автомобиль чуть-чуть замедлил свой ход, когда он дотягивался до дальнего края приборной панели, и Джомми, рискованно свесившись с бампера, стал ждать случая спрыгнуть на землю. Взгляд его, скользя под крылом автомобиля, видел только нескончаемую мутную линию на мостовой, не переходящую в травяной газон и не пускающую его. Спрыгнуть сейчас означало бы разбиться о бетон. Когда он, потеряв надежду, вновь прижался к кузову, на него обрушился шторм мыслей Эндерса, поймавшего сообщение общей тревоги:

«Все автомобили на Кэпитал Авеню и в ее окрестностях должны следить за мальчиком, которого считают слэном, по имени Джомми Кросс, сыном Патриции Кросс. Миссис Кросс убита десять минут назад на углу Главной и Кэпитал. Мальчик вскочил на бампер автомобиля, который, по показаниям свидетелей, быстро умчался».

— Послушайте, босс, — сказал Сэм Энднрс. — Мы находимся на Кэпитал Авеню. Может быть, остановимся и поможем поискам. За каждого слэна дают вознаграждение в десять тысяч долларов.

Взвизгнули тормоза. Автомобиль так сильно затормозился, что Джомми буквально придавило к задней части кузова. Он с трудом превозмог давящую на него силу и как раз перед остановкой автомобиля опустился к мостовой. Ноги сами понесли его. Он бросился стрелой мимо какой-то старухи, пытавшейся схватить его (разум ее был наполнен жадностью). Затем он оказался на пустой автостоянке, за которой громоздился длинный ряд почерневших кирпичных и бетонных зданий — начало района оптовых складов и заводов.

Из автомобиля донеслась до него полная злобы мысль:

«Эндерс, вы понимаете, что мы проехали перекресток с Главной десять минут назад? Этот мальчик… Да вот он!!! Стреляйте живее, болван!»

Чувства этого Эндерса, вытаскивающего пистолет, дошли до Джомми столь отчетливо, что он ощутил даже скребущий звук металла о кожу. Он почти увидел, как этот человек прицеливается, причем мысленная картина была такой четкой, как будто их не разделяло пятьдесят метров.

Джомми нырнул в сторону, когда раздался резкий хлопок пистолета. Он едва ощутил удар и затем стрелой вскарабкался по ступеням в открытую дверь какого-то просторного тускло освещенного склада. Сзади доносились неясные мысли:

— Не беспокойтесь, босс, сейчас этот малютка выдохнется.

— Вы болван, Эндерс, человеку не дано загнать слэна, — пролаял Петти. — Свяжитесь по радио с управлением и прикажите, чтобы район 57-й улицы был окружен. Все полицейские машины должны быть здесь. Позаботьтесь, чтобы солдаты…

Как все вокруг стало неясным! Джомми споткнулся в темноте, думая только об одном, что несмотря на то, что его мышцы не знают усталости, мужчина может бежать по крайней мере вдвое быстрее его. Просторное помещение склада было тускло освещенным миром неясных очертаний каких-то ящиков и настилов, которые простирались насколько мог различить взгляд в этой полутьме. Дважды спокойные мысли людей, перемещавших ящики где-то слева от него, вторгались в его сознание. Но они не знали ни о его присутствии, ни о суматохе, поднявшейся снаружи. Далеко впереди и чуть правее он увидел яркий просвет, ворота. Он понесся в этом направлении. Когда он достиг двери, его изумила ее ветхость. Что-то сырое и липкое прицепилось к его боку, и мускулы начали цепенеть. Ход мыслей его замедлился, сами мысли стали неуклюжими. Он остановился и выглянул за дверь.

Перед ним была улица, совершенно непохожая на Кэпитал Авеню. Это была грязная улица с потрескавшейся мостовой. По обеим сторонам ее тянулись дома, выстроенные из пластика лет сто или даже больше тому назад. Сделанные из практически неразрушаемого материала, с вечной окраской, такие же свежие и яркие на вид, как и в день постройки, они тем не менее несли на себе отпечаток времени. Пыль и копоть, как пиявки, покрывали их некогда респектабельную поверхность. Газоны вокруг домов были плохо ухожены, всюду валялись груды всякого хлама.

Улица была, кажется, пустынной. Неясный шепот мыслей полз из этих грязных зданий. Джомми был слишком усталым, чтобы удостоверяться, что мысли исходят только из-за стен домов.

Джомми соскочил с края разгрузочной платформы на твердый бетон улицы. Сильная боль охватила его бок, но тело не собиралось покоряться, хотя удар был настолько силен, что пружинящее действие мышц обыкновенного человека вряд ли предохранило бы от увечья. Однако, сотрясение было очень сильным, и все кости мальчика вибрировали.

Мир потемнел, когда он перебегал улицу. Он потряс головой, чтобы прояснить восприятие, но это ему не удалось. Он только смог стремглав броситься в переулок между закопченым двухэтажным домом и небесно-голубым кварталом из прямолинейных жилых домов-башен. Он не увидел женщину на веранде под ним и не почувствовал ее, пока она не замахнулась на него шваброй. Это импровизированное оружие прошло мимо, так как он уловил ее тень и успел увернуться.

— Десять тысяч долларов, — вскричала она вдогонку. — Радио сказало — десять тысяч! И они мои, слышите! Пусть никто не прикасается к нему! Он мой! Я увидела его первая!

Он смутно разобрал, что она кричит это другим женщинам, повыскакивавшим из квартир. Слава богу, мужчины были на работе.

Ужас жадных умов цеплялся за него, пока он мчался, гонимый страхом, по узкому тротуару перед жилым домом. Он весь съежился от отвратительных мыслей и дрожал от самых ужасных звуков в мире: пронзительных криков людей отчаянно бедных, доведенных до крайней степени отчаяния в своей безнадежной гонке за богатством и до крайней степени жадности в своих сокровенных мечтах.

Его охватил страх от того, что его могут забить всеми этими швабрами, мотыгами, метлами и граблями, что ему разобьют голову, переломают кости, истерзают плоть.

Извернувшись, он обогнул угол дома. Бурлящая толпа продолжала преследовать его. Он чувствовал, как они нервничают, судя по потоку их мыслей. Они наслышались рассказов о слэнах, и эти воспоминания даже в некоторой степени затмевали жажду обладать десятью тысячами долларов. Но то, что они были в толпе, придавало смелость каждому в отдельности. Толпа напирала.

Он попал в крохотный задний дворик, с одной стороны которого были навалены пустые ящики. Груда ящиков возвышалась над ним, темная масса, которую было трудно рассмотреть, несмотря на яркий солнечный свет. В его затуманенном усталостью сознании мелькнула мысль, и через мгновение он уже взбирался на эту рукотворную гору.

Боль от напряжения была подобна боли от зубов хищника, впившегося в его бок. Он рискнул пробежать немного по ящикам и затем быстро опустился в пустое пространство между двумя старыми рамами для перевозки стекла. Места вполне хватало, чтобы опуститься до самой земли. Почти в полной темноте ему удалось различить еще большую черноту в пластиковой стене жилого дома. Он вытянул руки и стал ощупывать края отверстия в совершенно гладкой стене. Через мгновение он протиснулся через это отверстие и залег в изнеможении на сырой земле внутри. Острые камни впились в тело, но в течение некоторого времени он был настолько утомлен, что не был в состоянии что-нибудь предпринимать, и просто лежал, едва дыша, пока толпа неистовствовала снаружи, обезумев от безуспешных поисков.

Темнота успокаивала его, так же, как и слова матери, сказанные ею при расставании.

Кто-то взбирался по ящикам как раз над ним, и это помогло ему понять, где он очутился: в небольшой полости под черной лестницей. «Интересно, — подумал он, — почему это прочный пластик был в этом месте разрушен?»

Лежа здесь, оцепенев от страха, он размышлял о своей матери — теперь уже мертвой, как сообщило радио. Мертвая! Она, конечно, не боялась смерти. Он давно знал, что она страстно желала дожить до того дня, когда она могла бы воссоединиться со своим мертвым мужем в тишине могилы. «Но я должна прежде всего вырастить тебя, Джомми. Отказаться от жизни так легко, так приятно, но я обязана сохранить тебе жизнь до той поры, когда кончится твое детство. Твой отец и я потратили все, что было у нас в жизни, на работу над его великим изобретением, и все окажется истраченным впустую, если ты не сможешь продолжать наше дело».

Он оттолкнул от себя это воспоминание, потому что от него у него в горле встал комок. Теперь уже его сознание не было столь затуманенным. Короткая передышка, должно быть, помогла ему. Но теперь он гораздо острее чувствовал, как досаждают ему острые камни, на которых он лежал, и терпеть боль стало гораздо труднее. Он попытался изменить положение тела, но место было очень узким.

Машинально он стал щупать камни одной рукой и сделал открытие. Это были пластиковые черепки, а не камни. Пластик, который упал внутрь, когда ударили по небольшой секции стены, и образовалось отверстие, через которое он и пролез. Было как-то странно размышлять об этом отверстии, сознавая, что кто-то еще — кто-то там снаружи — думает об этом же отверстии. Шок от этой неясной мысли, донесшейся снаружи, пламенем обжег всего Джомми.

Испугавшись, он стал пытаться изолировать эту мысль и разум, который породил ее. Но вокруг было слишком много других разумов, слишком большое волнение. Переулок кишел солдатами и полицейскими, которые обыскивали каждый дом, каждый сарай, каждое строение. Из всего этого хаоса мыслей он уловил отчетливую, хладнокровную мысль Джона Петти.

— Вы говорите, что именно здесь видели его в последний раз?

— Он свернул за угол, — сказала женщина, — и затем как в воду канул!

Трясущимися пальцами Джомми стал извлекать черепки из влажной земли. Усилием воли он заставил успокоиться свои нервы и начал старательно и быстро заполнять отверстие, используя влажную землю для того, чтобы зацементировать ею куски пластика. Хотя он и понимал совершенно отчетливо, что эта работа не выдержит тщательной проверки.

И все то время, в течение которого он работал, он ощущал чью-то мысль снаружи, хитрую и проницательную мысль, которая безнадежно смешивалась с диким потоком мыслей, бурлившим в его сознании. Кто-то там, снаружи, не переставал думать об этом отверстии ни на секунду. Джомми никак не мог разобрать, то ли это мужчина, то ли женщина. Но мысль присутствовала все время, как дьявольская вибрация какого-то изощренного разума.

Когда стали оттаскивать ящики в сторону и заглядывать под них, мысль эта все еще была здесь — и затем постепенно стала удаляться по мере того, как затихали крики, и стал отодвигаться хаос мыслей преследователей. Его искали повсюду. Еще долгое время Джомми мог слышать мысли охотников за ним, но в конце концов все вокруг стало успокаиваться, и он понял, что наступает вечер.

Однако, почему-то возбуждение, порожденное дневным происшествием, никак не угасало. Из домов ползли приглушенные мысли — люди в своих квартирах думали о том, что произошло, обсуждали это событие.

Наконец, он осмелился не ждать больше. Где-то там, снаружи, был ум, который все время знал, где Джомми находится, но почему-то промолчал об этом. Этот ум был злонамеренным, что наполняло мальчика дурным предчувствием и побуждало поскорее убраться из этого опасного тайника. Орудуя замлевшими пальцами, он разобрал отверстие, затем, все еще одеревеневший от долгой неподвижности, он осторожно протиснулся наружу. Каждое движение вызывало приступ боли в боку, и волна слабости затуманивала сознание, однако, он осмелился не возвращаться. Постепенно он подтянулся наверх ящиков, а затем уже снаружи их стал спускаться вниз. Его ноги почти коснулись земли, когда он услышал быстрые шаги — и впервые почувствовал личность того, кто так долго ждал его.

Тонкая рука схватила его за лодыжку и раздался торжествующий голос старухи:

— Вот и хорошо! Спускайся-ка к Гренни. Гренни позаботится о тебе, да, да. Она все время была уверена, что тебе осталось только залезть в эту дырку, и что эти дураки не догадаются об этом. О, да, Гренни очень ловкая. Она ушла, а затем вернулась, и, так как слэны могут читать мысли, она держала свой мозг очень спокойным, думая только о кухонных делах. И это сбило тебя с толку, не так ли? Гренни хорошо знает, что может сбить тебя с толку. А сейчас пойдем. Гренни присмотрит за таким хорошеньким мальчиком, ведь она так ненавидит полицию.

От страха у Джомми перехватило дыхание, но он все-таки узнал ум жадной старухи, которая хотела схватить его, когда он убегал от автомобиля Джона Петти. Тот мимолетный взгляд запечатлел образ злой старухи в его сознании. И теперь от нее исходило такое дыхание ужаса, такими омерзительными были ее намерения, что он взвизгнул и набросился на нее.

Тяжелая палка в свободной руке старухи опустилась на его голову прежде, чем до него дошло, что у нее есть такое оружие. Удар был умопомрачительным. Мышцы его стали непроизвольно дергаться, и тело рухнуло на землю.

Он почувствовал, как руки его связывают, а затем, наполовину подняв его, она оттащила его на несколько шагов в сторону. В конце концов старуха ухитрилась запихнуть мальчика в шаткую тележку и накрыла тряпьем, пропахшим конским потом, машинным маслом и урнами для мусора.

Тележка покатилась по ухабистой мостовой заднего проулка, и сквозь громыханье колес Джомми уловил ворчание старухи:

— Какой же была бы Гренни дурой, если бы позволила поймать тебя, мой мальчик. Награда в десять тысяч — ха! Мне бы ни за что не дали столько. Думаю, что я не получила бы и цента! Уж Гренни-то знает этот мир. Когда-то она была известной актрисой, теперь же просто мусорщица. Они бы никогда не дали не то что сотню сотен, но и одной-единственной сотни собирательнице тряпья и утиля. Ни за что! Гренни еще покажет им, что можно сделать с молодым слэном. Гренни наживет огромное состояние с помощью этого дьяволенка…

Глава 2

Опять здесь этот отвратительный мальчишка.

Кетлин Лейнтон застыла в защитной позе, но затем расслабилась. От него нельзя было убежать оттуда, где она стояла, на этой почти двухсотметровой зубчатой стене дворца. Но не составило бы особого труда, после всех этих долгих лет в качестве единственного слэна среди столь большого количества враждебных существ стоять лицом к лицу с чем угодно, даже с Дэви Динсмором, которому одиннадцать лет.

Она не обернется. Она не покажет ему, что ей стало известно, что он идет по широкому застекленному переходу. Она непреклонно старалась не думать о нем, поддерживая едва уловимый контакт, необходимый для того, чтобы он не мог подойти к ней неожиданно. Она должна продолжать смотреть прямо на город, как-будто не зная, что он подходит.

Город начинался совсем неподалеку от нее, обширное пространство зданий и сооружений, бесчисленных форм и цветов, постепенно обволакиваясь легкой дымкой сгущающихся сумерек. Еще дальше чернела зеленая равнина и обычно голубая, несущаяся потоком вода реки, извивавшейся снаружи города. Она сейчас казалась более темной, лишенной блеска в этом почти лишенном солнца мире. Даже горы в отдалении у покрытого туманом горизонта имели темный оттенок. В них была какая-то печальная задумчивость, которая была так под стать грусти в ее собственной душе.

— А-а-а! Нужно смотреть получше. Это твой последний.

Нестройный голос резанул по ее нервам, как совершенно бессмысленный звук. Некоторое время настолько сильным было предположение о полностью нечленораздельных звуках, что значение слов не проникло в ее сознание. А затем помимо своей воли она резко повернулась в его сторону.

— Мой последний? Что ты имеешь в виду?

Она тут же пожалела о своем поступке. Дэви Динсмор стоял менее, чем в двух метрах от нее. На нем были длинные шелковистые брюки и желтая рубаха с открытым воротом. На его мальчишеском лице было выражение «ух, какой я хулиган!», и губы его кривились в усмешке, убедительно ей напоминая, то, что она заметила его, было его же победой. Но все же — что могло заставить его произнести такие слова? С трудом верилось, что он мог сам додуматься до таких слов. Ее охватил короткий импульс поглубже порыться в его сознании. Она вздрогнула и решила не делать этого. Войти в его мозг в его нынешнем состоянии означало на добрый месяц почувствовать отвращение к наблюдению за происходящим вокруг.

Уже много времени, несколько месяцев, как она решила прекратить контакты своего разума с потоком человеческих мыслей, с надеждами людей и их ненавистью, превращавшей в ад атмосферу во дворце. Лучше всего сейчас — презирать этого мальчишку, так же, как она делала это в прошлом. Она повернулась к нему спиной, и даже ничтожнейшее из ничтожнейших прикосновений к его разуму донесло до нее обертона неистовства, побуждавшего его к действию. И затем снова раздался его голос:

— Й-э-э, в последний раз! Я ЭТО сказал, и ЭТО я имел в виду. Завтра твой одиннадцатый день рождения, не так ли?

Кетлин не отвечала, притворившись, что не слышит. Однако, чувство опасности жалило своей неопределенностью. В его голосе было слишком много едва скрываемого злорадства, слишком много уверенности. Может быть, происходит нечто ужасное, составлены ужасные планы в течение этих месяцев, когда она изолировала свой мозг от мыслей этих людей? Может быть, она совершила ошибку, замкнув себя в своем собственном мире? А теперь реальный мир проломил ее защитную броню?

— Ты думаешь, что очень хитрая? — не унимался Дэви Динсмор. — Посмотрим, как ты себя будешь чувствовать завтра, когда настанет твой конец! Может быть, ты об этом еще не знаешь, но мама говорит, что по дворцу ходит слух, что когда тебя впервые привели сюда, мистер Кир Грей вынужден был обещать правительству, что он велит убить тебя в день твоего одиннадцатилетия. И ты не думай, что это обещание не будет выполнено. Вчера убили женщину-слэна прямо на улице. Вот был спектакль! Мне было бы очень интересно знать, что ты думаешь обо всем этом, а?

— Ты… сошел с ума!

Слова помимо ее воли слетели с ее губ. Она едва ли сознавала, что превосходит их потому, что они вовсе не такие, как она думала. Так или иначе, он говорил правду. Это вполне соответствовало нравственности этих убогих людишек. Это было столь логичным, что ей вдруг показалось, что она всегда знала об этом.

Весьма странным было упоминание о том, что его мать сказала своему сыну о том, что хранилось в памяти Кетлин. Девушка сразу вспомнила, как три года назад этот мальчишка, пользуясь молчаливым покровительством своей матери, которая находилась рядом, напал на нее с целью запугать и превратить в забитое, бессловесное существо. И какое было удивление, какой был крик и барахтанье ногами от страха, когда она оторвала его от пола и держала высоко в руках, пока вперед не бросилась его разъяренная родительница, выкрикивая угрозы о том, что она собирается сделать с этим «грязным, подлым, маленьким слэном».

И затем неожиданно появился Кир Грей, неумолимый, высокий, властный, и миссис Динсмор раболепствовала перед ним.

— Мадам, на вашем месте я бы и рукой не дотронулся до этого ребенка. Кетлин Лейнтон является собственностью государства, и когда понадобится, будьте уверены, что государство сможет само избавиться от нее. Что же касается вашего сына, то я видел все, что здесь сейчас произошло. Он получил то, что полагается каждому забияке, и я надеюсь, что этот урок пойдет ему на пользу.

Как она была глубоко тронута тем, что он защитил ее! И после этого она поместила Кира Грея в своем сознании в совсем отличную категорию от той, к которой она причисляла другие человеческие существа. И это несмотря на его жестокость, несмотря на все жуткие рассказы о нем. Но теперь она знала правду и то, что он ничего другого не имел в виду, когда говорил, что «государство может само избавиться от нее».

Она сбросила с себя состояние горькой задумчивости и увидела, что город внизу меняет свой облик. Вся его огромная масса оделась в свое вечернее великолепие с мириадами мерцающих огней. Сейчас город казался удивительным, он раскинулся перед нею, как огромный сверкающий бриллиант, как какая-то невообразимая страна зданий, которые грандиозно вздымались к небесам и ярко сияли своим сверкающим великолепием. Как она всегда страстно хотела уйти в этот город и воочию увидеть все то, что так волновало ее воображение. Теперь, конечно, она никогда уже не увидит все это. Она так и не сможет увидеть весь этот мир красоты, попробовать его, насладиться им.

— Й-э-э, — снова раздался нечленораздельный крик Дэви. — Смотри хорошенько и думай, что смотришь в последний раз!

Кетлин задрожала. Она чувствовала, что не в силах больше вынести присутствие этого… этого гнусного мальчишки, ни секунды более. Не произнося ни слова, она повернулась и спустилась вниз, во дворец, в одиночество своей спальни.

Было уже поздно, но сон не приходил.

Кетлин знала, что уже очень поздно, так как уменьшился шумовой фон, создаваемый мыслями снаружи, — люди давно уже были в кроватях…, кроме часовых, гуляк и страдающих бессонницей.

Странно, что она не могла уснуть. По сути, она ощущала облегчение, теперь, когда ей стало известно все… Жизнь изо дня в день была ужасной, ненависть слуг и большинства других человеческих существ была близка к пределу, который она могла вынести. Она, должно быть, все-таки задремала, так как жестокая мысль, которую она уловила откуда-то извне, в искаженном виде превратилась в нереальный сон, который она увидела.

Кетлин беспокойно зашевелилась. Усики слэна (тонкие пряди волос, тускло поблескивающие, как полированное золото, на фоне волос, которые обрамляли ее точеное детское личико) целиком приподнялись над остальными волосами и слабо колыхались, как будто их обвевал слабый ветерок… Слабо, но настойчиво.

Вдруг эти чувствительные антенны подцепили угрожающую мысль из мрака окутанного ночью дворца Кира Грея. Кетлин проснулась, дрожа от страха.

В ее мозгу застряла на мгновение мысль — мысль отчетливая, жестокая, мысль, выражающая намерение совершить хладнокровное убийство. Подобно холодному душу, эта мысль полностью прогнала ее сон. А затем она вдруг исчезла, исчезла совершенно, будто ее и вовсе не было. Осталась только смутная неразбериха мысленных образов, которые лились нескончаемым потоком из бесчисленных помещений огромного дворца.

Кетлин лежала очень тихо, и из глубины ее собственного сознания пришло понимание того, что все это означало. Кто-то не хочет ждать до завтра. Кто-то сомневается в том, что над ней совершится казнь. И он намеревается поставить Совет перед свершившимся фактом. Могло быть только одно лицо, достаточно могущественное, чтобы не бояться последствий: Джон Петти, глава секретной полиции, фанатик, ненавидевший слэнов и вместе с этим и ее, ненавидел столь люто, что даже в этой берлоге анти-слэнов его мысли были наиболее яркие и впечатляющие. Убийца, должно быть, из его приспешников.

Она усилием воли успокаивала свои нервы и заставила свой разум начать зондаж все дальше и дальше, до самых крайних пределов ее возможностей. Тянулись секунды, но она продолжала лежать, разыскивая мозг, который хоть на короткое мгновение таил бы в себе угрозу ее жизни. Шепот мыслей извне превратился в рев, который потряс ее сознание. Уже несколько месяцев она обследовала мир неконтролируемых умов. В ее сознании никогда не ослабевала память об их ужасах. Однако реальность была хуже воспоминаний. Неумолимо, почти со взрослой настойчивостью она удерживала себя в этой буре разумов, изо всех сил стараясь по очереди изолировать индивидуальность каждого. Откуда-то внезапно выплыла фраза:

«О, господи, надеюсь, они не обнаружат, что их обманывают. Сегодня — на овощах!». Это, должно быть, жена помощника повара, несчастная богобоязненная женщина, которая жила в постоянном смертельном страхе перед днем, когда будет разоблачено вероломство ее мужа.

Кетлин на миг прониклась жалостью к этой испытывающей ужасные муки совести маленькой женщине, лежащей без сна в темноте рядом со своим мужем. Но не слишком сильной жалостью, так как эта маленькая женщина однажды, повинуясь абсолютно злобному импульсу, остановилась, когда Кетлин проходила мимо нее по коридору, и безо всякого предварительного раздумья, что могло бы предупредить девушку, с силой ударила ее по лицу.

Разум Кетлин спешил, движимый все более растущим чувством безотлагательности.

Разные картины мелькали в ее голове, настоящий калейдоскоп, причем, некоторые из них были настолько ярки, что почти полностью перекрывали все другие. Здесь был целый мир дворца с его интригами, с его бесчисленными личными трагедиями, с его жестоким честолюбием. Здесь были самые сокровенные мечты ворочающихся во сне людей. И здесь присутствовали также и мысли людей, всю ночь занимающихся составлением хитроумных планов.

И вдруг к ней ворвался обрывок грубого желания, жестокой решимости убить ее! В тот же момент он пропал, как неуловимая бабочка, но сам он не напоминал бабочку. Беспощадность этой мысли была подобна шторе, доводящей ее до отчаяния. Потому что этот второй проблеск угрожающей ей мысли был таким мощным, что источник ее мог находиться где-то рядом, только где-то в непосредственной близости от нее.

Ее начало лихорадить, и тут она уловила эту мысль в третий раз. Сейчас она смогла определить и ее источник. Теперь девушка поняла, почему этот мозг так долго избегал ее. Его мысли были тщательно рассеяны, умышленно рассредоточены на тысячи различных дел, которые казались просто обертонами в неразборчивом шуме, создаваемом множеством находившихся вокруг разумов.

Он, должно быть, имел практику. Но даже если это было так, то это был не Джон Петти и не Кир Грей, каждый из которых придерживался бы жесткого хода мыслей, подчиненного законам логики, которые ни за что бы не позволили хоть одной искринке задуманного проскользнуть из своего разума. Ее возможный противник, несмотря на весь свой ум, выдал себя. И как только он войдет в комнату, она…

Мысль оборвалась. Ее разум был потрясен обрушившейся на нее истиной. Человек был уже в ее спальне и в этот самый момент подползал на коленях к ее кровати.

Кетлин показалось, что время остановилось. Этому чувству способствовали и темнота, и то, как вся она, даже ее руки, были укрыты одеялами. Она знала, что от малейшего движения зашелестят плотные накрахмаленные простыни. Он набросится на нее, прежде чем она успеет двинуться, прижмет ее под одеялами, и она всецело окажется в его руках.

Она не могла ни шевельнуться, ни что-либо разглядеть в темноте спальни. Она могла только чувствовать, как нарастает возбуждение в пульсирующем мозгу убийцы. Его мысли стали более быстрыми, и он перестал рассеивать их. Пламя его убийственной страсти обожгло ее разум, оно было настолько мощным и неистовым, что ей пришлось отключить часть своего сознания от этого воспаленного разума, потому что она внезапно почувствовала настоящую физическую боль.

И в этом полном откровении его мыслей Кетлин прочла всю предысторию этого покушения. Этот человек был часовым, пост которого был снаружи, за дверью. Но это не был обычный часовой. Странно, что она не заметила подмены. Наверное, ее сделали, когда она спала. Либо тогда, когда она была полностью погружена в свои собственные мысли.

Она уловила его план действий, когда он поднялся с покрытого ковром пола и склонился над кроватью. Впервые ее глаза уловили неясный блеск ножа в его руке, которую он отвел для замаха.

Оставалось единственное. Единственное, что она могла сделать! Она быстро и решительно поднялась и швырнула одеяла на голову и плечи ошеломленного убийцы. Затем она спрыгнула с кровати — и стала еще одной тенью среди теней комнаты.

Позади нее раздался приглушенный одеялами крик. В этом низком вопле был испуг и страх перед тем, что может случиться.

Она уловила его мысли, услыхала шум его движения, когда он одним прыжком перепрыгнул кровать и начал молотить руками, стараясь обыскать самые дальние уголки комнаты. В этот момент ей показалось, что ей не следовало бы вскакивать с кровати. Если все равно завтра наступит смерть, то к чему эта отсрочка? Но она знала, что ответом была охватившая ее всецело воля к жизни; и в ее разуме вновь шевельнулась мысль, уже во второй раз, что этот полуночный посетитель был доказательством того, что кто-то, кто желал ее смерти, боялся, что казни не будет.

Она постаралась перевести дыхание. Ее собственное возбуждение смешалось с презрением, которое она испытывала, глядя на неуклюжие старания убийцы.

— Дурак ты, — сказала она своим детским голосом, полным презрения, но абсолютно недетским своей разящей логикой. — Ты в самом деле веришь, что можно поймать слэна в темноте?

То, как убийца прыгнул в направлении ее голоса и размахивал во все стороны кулаками, было отнюдь не привлекательно. Это было жалкое и уродливое зрелище, потому что мысли этого человека стали теперь совсем гадкими от ужаса, охватившего его. В этом страхе было что-то нечистое, и Кетлин брезгливо поморщилась, стоя босиком у противоположной стены спальни.

Еще раз она заговорила своим высоким детским голосом:

— Лучше бы ты ушел прежде, чем кто-либо услышит, как ты здесь спотыкаешься. Я не сообщу о тебе мистеру Грею, если только ты уйдешь немедленно.

Она почувствовала, что человек ей не поверил. В нем было слишком много страха, слишком много подозрительности и, что было неожиданным, коварства! Бормоча проклятия, он перестал ее искать и опрометчиво кинулся к двери, где был выключатель освещения. Она почувствовала, что он вытаскивает пистолет и наощупь ищет выключатель. Девушка поняла, что он предпочел рискнуть и попытаться убежать от часовых, которые обязательно прибегут на звук выстрела, чем решиться на встречу со своим начальником, которому придется сознаваться в своей неудаче.

— Ты глупый дурак! — сказала Кетлин.

Она знала, что предпринять, хотя раньше никогда не сталкивалась с такой ситуацией. Она беззвучно прокралась вдоль стены, ощупывая пальцами ее поверхность. Затем она открыла обшитую филенками дверь, проскользнула в нее, заперла за собой и побежала вдоль тускло освещенного коридора к двери в конце его. Та открылась от ее прикосновения в большой, роскошно обставленный кабинет.

Внезапно испугавшись смелости своего поступка, Кетлин задержалась в проеме, глядя на человека, который сидел за столом и что-то писал при свете затененной настольной лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Но через мгновение девушка поняла, что он уже знает, кто это вошел, и тут к ней пришла смелость хорошенько рассмотреть этого могущественного человека, пока он молчит.

Было что-то величественное в этом повелителе людей, что всегда восхищало ее, и даже сейчас, когда страх перед ним навалился на нее всей своей тяжестью, она не могла это не отметить. Резкие черты придавали его лицу благородное выражение; сейчас он задумчиво склонился над письменным столом, размышляя над очередной фразой письма.

По мере того, как он писал, она была в состоянии следовать по поверхности за его мышлением, но не более. Потому что Кир Грей, она обнаружила это давным-давно, разделял с этим самым ненавистным человеком, Джоном Петти, способность мыслить в ее присутствии, не отклоняясь, причем, таким образом, что чтение его мыслей становилось практическиневозможным. Она могла уловить только скользящие по поверхности мысли, слова письма, которое он писал. И ее возбуждение и нетерпеливость перебороли всякий интерес к его писанине.

— Там, в моей комнате, какой-то человек, — взорвалась она. — Он хотел убить меня!

Кир Грей поднял голову. Его лицо стало более суровым, когда он полностью перенес на нее свое внимание. Благородные линии его профиля уступили место решительности и властности. Кир Грей, повелитель людей, холодно смотрел на нее. Когда он заговорил, его ум двигался с такой точностью, а голос и разум были столь тесно скоординированы, что она не была в состоянии определить, издает ли он вообще какие-либо звуки.

— Какой-то убийца, да? Продолжай!

Кетлин разразилась дрожащим потоком слов, в которых было все, что случилось с ней с того времени, когда Дэви Динсмор насмехался над нею еще на стене дворца.

— Значит, ты думаешь, что за всем этим стоит Джон Петти? — спросил он.

— Только он мог бы решиться на это. Секретная полиция распоряжается людьми, охраняющими меня.

Грей медленно кивнул, и она почувствовала, что его мозг чуть-чуть напрягся. Однако мысли его продолжали быть глубокими, спокойными и неторопливыми.

— Значит, это случилось, — сказал он наконец мягко. — Джон Петти делает заявку на высшую власть. Я почти чувствую жалость к этому человеку. Он слишком слеп к своим собственным недостаткам. Никогда шеф секретной полиции не станет пользоваться доверием народа. Меня боготворят и боятся. Его же — только боятся. А он думает, что это важнее всего.

Карие глаза Грея серьезно смотрели на Кетлин.

— Он намеревался убить тебя до срока, установленного Советом, потому что я бы уже ничего не смог предпринять, поставленный перед свершившимся фактом. И эта беспомощность в противодействии ему, он это точно рассчитал, снизила бы мой авторитет в Совете, — теперь его голос был совсем низким, как будто он совсем забыл о Кетлин и размышлял вслух. — И он прав. Совет был бы только раздражен, если бы я попытался навязать им какое-то решение относительно смерти ненавистного слэна. И все же они не предприняли бы никаких действий против меня. Они отлично знают, что это было бы началом конца. Распад, раскол на группы, которые постепенно становились бы все более враждебными друг другу, пока так называемые реалисты не воспользуются сложившейся ситуацией и не примкнут к какой-нибудь группе, обеспечивая ей победу, или же начнут эту приятную игру, которая известна, как игра центра против обоих крайних направлений.

Он помолчал немного, затем продолжал:

— Как ты можешь видеть, Кетлин, положение очень трудное и опасное. Так как Джон Петти, чтобы дискредитировать меня в Совете, был неутомим в распускании слухов, что я намерен оставить тебя живой. Соответственно, и это как раз то, что может заинтересовать тебя, — впервые улыбка озарила суровое лицо мужчины, — соответственно, мой авторитет и мое положение теперь зависят от того, сумею ли я сохранить тебе жизнь несмотря на все старания Джона Петти.

Он еще раз улыбнулся.

— Ну, а что ты думаешь о нашем политическом положении?

Кетлин презрительно поморщилась.

— Он дурак, выступая против вас, вот что я думаю. И я буду помогать вам, как могу. Я могу помочь читать мысли и намерения.

Широкая улыбка озарила все лицо Кира и стерла суровые линии с него.

— Ты знаешь, Кетлин, — сказал он, — мы, человеческие существа, должны иногда казаться слэнам очень странными. Например, как мы обращаемся с вами. Ты знаешь причину этого, не так ли?

Кетлин покачала головой.

— Нет, мистер Грей. Я часто читала в умах людей об этом, и как-будто никто не знает, почему все ненавидят нас. Что-то есть в войне между слэнами и людьми, которая была давным-давно. Но ведь войны были и раньше, но после них люди же не ненавидели друг друга. И кроме того, все эти ужасные истории, настолько абсурдные, что не могут быть ничем иным, кроме ужасной лжи.

— Ты слышала, — сказал он, — что делают слэны детям людей?

— Это именно одна из тех глупых и лживых историй, — презрительно скривилась девушка. — О, боже, какая низкая ложь!

— Да, вот теперь я знаю, что ты слышала эти истории, — рассмеялся диктатор. — И, возможно, это потрясет тебя: такое действительно встречалось с детьми. Что тебе известно об уме взрослого слэна, чьи умственные способности на двести-триста процентов выше, чем у среднего человеческого существа? Все, что ты знаешь, ты знаешь только о себе. Ты этого бы не делала, но ты еще ребенок! Но не обращай пока на это внимания. И мне, и тебе, пожалуй, придется еще побороться за наши жизни. Сейчас, наверное, убийца уже покинул твою комнату, но ты все же должна взглянуть на его мозг, чтобы идентифицировать его. У нас теперь будет откровенный обмен мнениями. Я приглашу сюда Петти и Совет. Им наверняка не понравится то, что их оторвут от прекрасного сна, но черт с ними! Ты оставайся здесь. Я хочу, чтобы ты прочла их разум и рассказала мне, о чем они думали во время этого небольшого расследования.

Он нажал кнопку на столе и вежливо сказал в маленький похожий на коробочку прибор:

— Скажите капитану моей личной охраны, чтобы он зашел в мой кабинет.

Глава 3

Сидеть под ослепительно сияющими лампами было нелегко. На нее смотрели слишком часто. В мыслях у нее была смесь нетерпения и безжалостности. Их ненависть придавливала ее дух и отравляла сознание. Они ненавидели ее лютой ненавистью. Они страстно желали, чтобы она была мертва. Девушка в ужасе закрыла глаза и отвела свое сознание от них, стараясь поудобнее устроиться в кресле, как-будто посредством своей силы воли она могла сделать невидимым свое тело.

Но слишком много было поставлено на кон, чтобы она могла осмелиться упустить хоть какую-нибудь мысль или образ.

Глаза и разум ее распахнулись, и снова комната, люди, вся эта грозная ситуация.

Джон Петти резко встал и сказал:

— Я возражаю против присутствия слэна на этой встрече на том основании, что ее невинная детская внешность может пробудить в ком-нибудь из нас искру милосердия.

Кетлин удивленно взглянула на него. Шеф секретной полиции был коренастым мужчиной среднего роста, и на его лице, которое было, скорее, похоже на ворону, чем на орла, не было никаких следов добросердечия. Кетлин подумала: «Неужели он и в самом деле верит в это? Неужели он думает, что кто-нибудь из этих людей по какой-то причине сможет проявить милосердие?»

Она попыталась прочесть то, что было упрятано за этими словами, но его мозг был преднамеренно затуманен, а мрачное, властное лицо лишено было какого бы то ни было выражения. Она уловила очень слабый оттенок иронии и поняла, что Джон Петти всецело осознает сложившуюся ситуацию. Это было его заявкой на власть, и все его тело и ум были насторожены и беспощадны.

Кир Грей сухо рассмеялся, и неожиданно Кетлин уловила отблеск магнетической силы этого человека. Что-то в вожде было от тигра, невообразимо захватывающее дух, подобная пламени эманация, которая делала его более сильным и решительным, чем все остальные в комнате.

— Не думаю, что нам нужно беспокоиться, — сказал он, — о наших добрых побуждениях, которые могут превозмочь здравый смысл.

— Совершенно верно, — сказал Мердю, министр транспорта. — Судья должен сидеть в присутствии обвиняемого.

Министр остановился, но про себя продолжил: «Особенно, если судья наперед знает, что приговором будет смерть!» Он слегка хихикнул про себя, однако, взгляд его оставался бесстрастным.

— Но я хочу, чтобы эту паршивку выставили отсюда, — сердито проворчал Петти. — Вы знаете, что она С Л Э Н, и, клянусь небом, я не хочу, чтобы слэн сидел в одной комнате со мной!

Ответный поток коллективных эмоций на это популярное изречение физическим ударом обрушился на Кетлин.

Присутствующие яростно загалдели:

— Вы чертовски правы!

— Выставите ее вон!

— Грей, что это вы так разнервничались, если решились посреди ночи разбудить нас…

— Совет уладил все это одиннадцать лет назад. До недавнего времени я даже не знал об этом.

— Приговором была смерть, не так ли?

Поддержка присутствующих заставила Джона Петти с триумфом посмотреть на Кира Грея. Глаза их встретились, как шпаги фехтовальщиков перед решающим уколом. Кетлин сразу поняла, что Петти пытается повлиять на результат. Но если диктатор и чувствовал, что он проигрывает, это не отражалось на его бесстрастном лице, и ни тени сомнения не мелькнуло в его разуме.

— Господа, вы все заблуждаетесь. Кетлин Лейнтон, слэн, не находится здесь на судебном разбирательстве. Она здесь для того, чтобы дать показания против Джона Петти, и я могу себе отчетливо представить его желание, чтобы ее не было в этой комнате.

Удивление Джона Петти было несколько наигранным, как удалось отметить Кетлин. Его разум оставался слишком спокойным, слишком холодным, как лед, в то время, как его голос был похож на рев быка.

— Что ж, это все ваши нервы! Вы оторвали всех нас ото сна только для того, чтобы затащить на это «утреннее» разбирательство против меня — на основании показаний какого-то слэна!!! Я вижу, что нервы ваши совсем расшатались, Грей. Я предлагаю сейчас раз и навсегда решить одну юридическую проблему — может ли слово слэна иметь хоть малейший вес в качестве свидетельских показаний!

Этим он снова воззвал к первородной ненависти. Под натиском волн ответных чувств Кетлин вздрогнула. У нее не было ни малейшего шанса, никакой надежды остаться в живых после этого собрания — только смерть!

Голос Кира Грея оставался таким же бесстрастным, как и прежде.

— Петти, я полагаю, что вам следует понимать, что сейчас вы выступаете не перед сборищем крестьян, сознание которых взращено нашей пропагандой. Ваши слушатели — реалисты, и, несмотря на ваши очевидные попытки одурманить их, они понимают, что их собственное политическое, а, возможно, и физическое будущее является ставкой в этом кризисе, который ВЫ, а не я, спровоцировали.

Лицо диктатора стало твердым, в голосе появилась железная хрипота.

— Я надеюсь, что каждый из присутствующих полностью придет в себя ото сна, отбросит эмоции и нетерпение и поймет, что Джон Петти бросает вызов, чтобы сместить меня. Но учтите, что независимо от того, кто из нас победит, некоторые из вас могут не дожить до утра.

Теперь на нее никто уже не смотрел. В этой внезапно притихшей комнате у Кетлин возникло такое чувство, что она неожиданно стала невидимкой. Как будто какой-то груз покинул ее разум, и она почувствовала, что может видеть, чувствовать и думать впервые с обычной четкостью.

В этой обитой дубовыми панелями комнате наступила как звуковая, так и мысленная тишина. На некоторое время мысли всех этих людей стали неясными, их интенсивность резко уменьшилась. Как-будто возник барьер между их сознанием и ее, так как их мозги очень усиленно работали на очень глубоком уровне, до которого она не могла достать. Кетлин поняла по выражению их лиц, что члены Совета начали усиленно взвешивать все за и против, анализировать положение, искать все возможное, чтобы достойно встретить внезапно осознанную смертельную опасность. Внезапно девушка почувствовала сильный всплеск на фоне неясных мыслей. Четкую, резкую команду в уме: «Иди к креслу в углу, где они не смогут видеть тебя. Не поворачивай голову! Ну, быстро!»

Кетлин бросила взгляд на Кира Грея и увидела, что он мельком взглянул на нее. Затем она беззвучно соскользнула со своего кресла и повиновалась приказу.

Никто не обратил на это внимания. Вслух Кир Грей сказал:

— Конечно, нет никакой необходимости в экзекуции, при условии, что Джон Петти раз и навсегда выбросит из головы это безумное желание занять мое место.

Было совершенно невозможно разобраться в мыслях присутствующих, пока они, размышляя, смотрели на диктатора. Некоторое время их умы были полностью неконтролируемы. Так как и у Джона Петти, и у Кира Грея, все их сознание было сосредоточено на том, что следует сказать и что делать после такого предостережения.

Кир Грей все так же бесстрастно продолжал:

— Я подчеркиваю, что такое желание безумно. Многим может показаться, что все это не что иное, как драка за власть. Но, поверьте мне, что это немного больше, чем простая перебранка. Человек, обладающий верховной властью, представляет стабильность и порядок. Человек, который жаждет властвовать, должен в тот же момент, как он заполучил эту власть, обеспечить безопасность своего положения. Это означает казни, изгнания, конфискации, тюремные заключения, пытки — все это, конечно, направленное против тех, кто противостоит ему или кому он не доверяет.

Прежний вождь не может просто отступить на роль подчиненного. Его престиж никогда по существу не исчезает — свидетельство тому Наполеон или Цезарь — следовательно, он остается источником постоянной опасности. Претендента же на место вождя можно просто приструнить и вернуть на прежнее место. Именно таковыми и являются мои намерения относительно Джона Петти.

Он, как это виделось Кетлин, взывал к их инстинктам благоразумия, их страху перед тем, что могут повлечь такие перемены. Размышления ее были прерваны тем, что Джон Петти резко встал. Некоторые мгновения он был совсем беззащитен перед ее способностью, но ярость его была так велика, что было совершенно невозможно читать его мысли. Создавалось впечатление, что и в этот момент он мог всецело владеть собой.

— Я думаю, — взорвался он, — что мне еще никогда не приходилось слышать такое необычное заявление от человека, который находится в своем уме, как считают многие. Этот человек обвинил меня в попытке бросить вызов. Господа, разве вы не понимаете, что у этого человека нет никаких оснований на подобное заявление. Мне кажется, что не существует даже предмета спора! Все, что мы имеем, — это голословное высказывание и драматическое разбирательство, к которому нас вынудили посреди ночи. Должен признаться, что я сам еще сонный, но как я полагаю, уже достаточно в своем уме, чтобы оценить, что Кир Грей поддался болезни, терзавшей диктаторов всех веков, — мании преследования. У меня нет сомнений, что уже несколько лет назад он начал искать в каждом нашем высказывании, в каждом нашем поступке призрачную угрозу своему положению. У меня нет слов, чтобы выразить ужас при мысли, что все это означает. При столь отчаянном положении дел со слэнами, как он может даже подозревать, что кто-либо из нас будет стремиться к расколу? Я говорю вам, господа, что мы не можем позволить себе в настоящее время и намека на разногласия. Общественность доведена до предела чудовищной деятельностью слэнов в мировом масштабе, направленной против детей. Их попытки превратить в слэнов всю человеческую расу с ужасными конечными результатами является величайшей из проблем, с которой сталкивалось какое-либо правительство.

Он повернулся к Киру Грею, и Кетлин похолодела от совершенства его поступков, его внешней искренности.

— Кир, я хотел бы забыть то, что вы только что сказали. Я хотел бы забыть это разбирательство, эти угрозы, что некоторые из нас не смогут дожить до утра. При данных обстоятельствах я могу только предложить, чтобы вы ушли в отставку. У меня больше нет доверия к вам.

— Вы видите, господа, — сказал, слегка улыбнувшись, Кир Грей, — что мы сейчас подошли к сути проблемы. Петти-таки высказался насчет моей отставки!

Высокий худой моложавый мужчина с лицом, как у ястреба, вступил в разговор.

— Я согласен с Петти. Ваши действия, Грей, доказывают, что вы более не являетесь ответственным лицом. Уходите в отставку!

— В отставку! — раздался еще один голос в поддержку, и внезапно как-будто загремел хор из бедлама: — В отставку! В отставку! В отставку!

Кетлин, которая все внимание сконцентрировала на том, чтобы следить за словами Джона Петти, почувствовала, что слова эти приближают ее конец. Однако, уже через мгновение она поняла, что только четверо из десяти сидящих здесь устроили весь этот шум.

Выкрикивая непрерывно «В отставку!», они надеялись запугать сомневающихся и трусливых, но это им не удалось. Ее разум и взор обратились к Киру Грею, чье одно только присутствие удерживало остальных от паники. Она смотрела на него, и к ней возвращалась смелость. Потому что он продолжал сидеть, как ни в чем ни бывало, чуть выпрямившись в кресле, и казался еще более высоким, широкоплечим и сильным. На его лице была уверенность и ирония.

— Разве это не странно, — спросил он тихо, — что эти четверо молодых сплотились, чтобы поддержать молодого лидера Петти? Я надеюсь, что более старшим присутствующим здесь джентльменам совершенно ясно, что все это было организовано заранее. Мне кажется, что у этих молодцов приготовленные заранее группы боевиков ждут, не дождутся утра, так как эти молодые смутьяны откровенно нетерпимы к нам, старомодным чудакам, хотя я по возрасту отношусь к их поколению, они на самом деле считают меня отсталым чудаком. Они совершенно потеряли самообладание и, конечно, убеждены, что, расстреляв тех, кто постарше, они только ускорят то, что природе удается в любом случае сделать с каждым индивидуумом.

— Расстрелять их! — прорычал Мердю, самый старший из присутствующих.

— Чертовы молодые выскочки! — прокричал Харихэн, министр авиации.

Кетлин было бы очень интересно послушать бормотание тех, кто был постарше, если бы она не осознавала отчетливо, какие побуждения скрывались за этими словами и мыслями. Это были ненависть, страх, сомнение, высокомерие; крах надежд и решимость — все было там, путаница духовного убожества.

Чуть-чуть побледнев, Петти противостоял этому ворчанию. Но Кир Грей вскочил с места, сверкая глазами и подняв сжатые в кулаки руки:

— Да сядьте же вы, невообразимый глупец! Как вы осмелились ввергать нас в этот кризис, когда мы, возможно, должны будем изменить нашу политику в отношении слэнов? Мы проигрываем, вы разве не замечаете этого? У нас нет ни одного ученого, который мог бы сравниться со сверхучеными из слэнов. Что бы я только не отдал за то, чтобы иметь хотя бы одного из них на нашей стороне! Иметь, ну скажем, такого слэна, как Питер Кросс, который по-глупому был убит три года назад, и все потому, что полицейские, поймавшие его, заразились настроениями толпы. Да, я сказал, «толпы». Именно таким сейчас стал наш народ. Толпой, зверем, которому мы помогли встать на ноги своей пропагандой. Они боятся, смертельно боятся за своих детей, а у нас нет ни одного ученого, который смог бы объективно исследовать этот вопрос. Фактически у нас нет людей, которых можно было бы назвать учеными. Какие побудительные мотивы есть у человеческого существа провести всю жизнь в исследованиях, когда в своем сознании они держат умертвляющее знание того, что все открытия, которые он надеется совершить, давно уже сделаны слэнами? Что все эти открытия уже где-то спрятаны в тайных пещерах или зашифрованы на бумаге, готовые к тому дню, когда слэны сделают следующую попытку подчинить себе мир?

Наша наука смехотворна, наше образование — сплошной набор небылиц. И с каждым годом крушение устремлений человечества и его надежд становится все более очевидным. Нам ничего не остается, кроме ненависти, но одной ненависти уже недостаточно. Мы либо должны полностью выкорчевать всех слэнов, либо помириться с ними и покончить с этим безумием.

Лицо Кира Грея потемнело от страсти, которую он вкладывал в свои слова. И все это время, как отметила Кетлин, разум его был холоден, насторожен и бдителен. Этот повелитель людей был мастером по части демагогии. Его величественный баритон был ровным, чистым и бесстрастным.

— Джон Петти обвинил меня в стремлении оставить в живых эту девчонку. Я хочу, чтобы вы все обдумали то, что происходило в течение последних нескольких месяцев. Разве Петти при каждой встрече, смеясь, не говорил вам о том, что я намерен сохранить ей жизнь? Я знаю, что говорил, потому что это дошло до моего слуха. Но вы видите, ради чего он делал это, тайно распространяя яд. Ваши умы политиков подсказали бы вам, что это он принудил меня к этой мере. Убив девчонку, я как-будто уступил ему и, следовательно, потерял свой престиж.

Поэтому я должен сейчас сделать вам одно заявление. Кетлин Лейнтон не будет казнена. Вследствие того, что мы очень мало знаем о слэнах, она будет оставлена в живых для тщательного изучения. Я лично намерен со всей решимостью пользоваться ее присутствием здесь для того, чтобы понаблюдать за развитием слэна и его взрослением. Я это уже начал проводить и должен сказать, что сделал уже громадное количество наблюдений по этому вопросу.

Джон Петти все еще был на ногах.

— Не пытайтесь заставить меня молчать, — огрызнулся он. — Вы зашли слишком далеко. Следующий шаг, который вы сделаете, — это передача слэнам целого материка, на котором они могли бы делать свои сверх изобретения, о которых мы столько слышали, но никогда не видели. Что же касается Кетлин Лейнтон, то, клянусь небом, вам ее удастся оставить в живых только через мой труп. Женщины-слэны наиболее опасны из всех. Они — производительницы потомства, и они знают свое дело, черт их побери!

Во второй раз Кетлин почувствовала в своем разуме настойчивый вопрос Кира Грея: «Сколько из присутствующих на моей стороне? Покажи на пальцах.»

Она в изумлении взглянула на него, и затем ее разум погрузился в поток эмоций и мыслей, исходивших из присутствующих. Разобраться во всем этом переплетении мыслей было очень трудно, и, кроме того, ее разум был несколько потрясен, столкнувшись с той правдой, которую она находила в их мозгах. Она почему-то раньше была уверена, что все, кто был здесь постарше, остались верны своему вождю. На самом же деле это было не так. В их сознании был страх, растущее убеждение, что дни Кира Грея сочтены и что лучше переметнуться на сторону молодой, более сильной группировки.

В конце концов она со страхом подняла три пальца. Три из десяти были за Грея, четверо настроены решительно против него, и трое пока колебались.

Она не могла передать ему две эти последние цифры, потому что его ум больше ничего не спрашивал. Его внимание было сосредоточено на ее трех пальцах, глаза чуть-чуть расширились, слегка встревожившись. На какое-то мгновение ей показалось, что в его мыслях появилось некоторое беспокойство. Затем спокойствие охватило его разум, и к нему возвратилось полнейшее самообладание. Он восседал в своем кресле, как статуя из камня, холодная, суровая и беспощадная.

Она не могла отвести взгляда от диктатора.

Ей пришло на ум, что это загнанный в угол человек, заставивший работать свой мозг в полную силу в надежде отыскать в своем опыте приемы, которые позволили бы предотвратить надвигающееся поражение. Она изо всех сил пыталась проникнуть в этот мозг, но железная хватка, с которой он держал свои мысли, создавала непреодолимый барьер между ними.

Но в тех мыслях, которые все-таки подымались на поверхность этого разума, были сомнения, чувство неопределенности, но страха в них не было — он просто колебался, что ему следует предпринять, что он может сделать при следующем шаге. Казалось, что он не ожидал кризиса таких размеров, он не ждал, что появится такая оппозиция, не думал, что возникла такая затаенная ненависть к нему, которая только и ждала случая, чтобы свергнуть его и уничтожить.

Ее размышления прервал голос Джона Петти:

— Полагаю, что нам следует сейчас проголосовать по этому поводу!

Кир Грей разразился смехом, глубоким, долгим, циничным смехом, который заканчивался на удивительно добродушной ноте.

— Значит, сейчас вы хотите поставить на голосование вопрос, наличие которого, как вы сказали всего лишь какой-то миг назад, я не мог доказать! Естественно, я отказываюсь взывать к рассудительности присутствующих здесь. Время логики прошло, раз уши были глухи к ней раньше. Только ради занесения в протокол я скажу, что требование голосования в такое время подразумевает признание вины, несет в себе высокомерную уверенность в том, что результат, без сомнения, был известен заранее, так как имеется поддержка пяти, а может быть, и более членов Совета. Разрешите мне открыть еще одну из моих карт. Я знал об этом мятеже уже некоторое время и успел подготовиться к нему.

— Еще что! — засмеялся Петти. — Вы просто блефуете. Я следил за каждым вашим шагом. Когда мы впервые организовали этот совет, мы боялись возможности, что один человек будет зависеть от голосов других, и не забудьте, что предпринятые еще тогда меры предосторожности еще в силе. У каждого из нас есть своя личная армия. Мои собственные телохранители находятся снаружи, патрулируя по коридору. Такие же телохранители есть у каждого члена Совета, готовые по первому же слову своего господина вцепиться друг другу в глотку. Мы практически готовы издать соответствующий приказ, а там, что бог пожелает!

— О, — усмехнулся Кир Грей. — Теперь мы начинаем играть в открытую, а?

Послышалось шарканье ног, леденящая струя мыслей и затем, к ужасу Кетлин, Мердю, один из тех, троих, кого она считала безоговорочным приверженцем Кира Грея, прочистил горло.

— В самом деле, Кир, вы делаете ошибку, считая себя диктатором. Вы только избраны советом, и у нас есть право избрать на ваше место кого-нибудь другого. Кого-нибудь, вероятно, кто будет более удачлив в организации уничтожения слэнов.

Это было ренегатством; крысы бежали с тонущего корабля и сейчас старались изо всех сил, как поняла Кетлин, убедить новых всемогущих, что их поддержка должна быть соответствующе оценена.

В мозгу еще одного приверженца Кира Грея, Хэнхана, наметился поворот мыслей в новом направлении.

— Да, да. Ваши разговоры о заключении договора со слэнами — измена. Чистейшей воды измена! Это единственная неприкосновенная тема, пока речь идет о наших отношениях с тол… с народом. Мы должны сделать что-нибудь для уничтожения слэнов, и, возможно, более решительная политика со стороны более решительного человека…

Кир Грей сделал гримасу, в его сознании все еще оставалась неопределенность — что делать, что делать? Было какое-то смутное предположение о чем-то еще, о еще какой-то возможности… Но все это было покрыто туманом, дымкой, и Кетлин ничего не могла понять в этом умеющем себя контролировать разуме.

— Значит, — все так же спокойно подытожил Грей, — вы назначите председателем этого Совета человека, который всего несколько дней назад позволил Джомми Кроссу, девятилетнему слэну, возможно, самому опасному из живущих ныне слэнов, убежать. Причем, убежать, предоставив для этого собственный автомобиль!

— По крайней мере, — кивнул головой Джон Петти, — есть еще один слэн, который уже никуда не убежит.

Он бросил зловещий взгляд в сторону Кетлин, затем, торжествуя, обернулся к остальным.

— Я предлагаю следующее, господа. Завтра эта девчонка должна быть казнена. А сейчас, пока мы не разошлись по своим спальням, надо издать заявление, по которому Кир Грей будет смещен со своего поста. А мотивировка этому… гм… думаю, может быть следующая: он заключил секретное соглашение со слэнами, и его отказ казнить Кетлин Лейнтон является ярким доказательством этому.

Было самой странной вещью в мире сидеть здесь, слушать свой смертный приговор и не испытывать при этом никаких эмоций. Как будто здесь говорят не о ней, а о ком-то другом. Казалось, что ее сознание витает где-то далеко отсюда, обособленно, и что соглашение, которое заключают между собой эти люди, как-то странно искажено расстоянием.

Улыбка сошла с лица Кира Грея.

— Кетлин, — сказал он резко. — Мы можем уже прекращать игру. Сколько их против меня?

Она взглянула на него затуманенным взором и услышала свой ответ.

— Они все против вас, сэр. Они всегда ненавидели вас, потому что вы гораздо более умный и ловкий, чем они, и потому, что вы думаете гораздо быстрее их. Они понимают, что этим вы как бы принижаете их, пусть даже невольно, но на фоне вас они кажутся такими незначительными.

— Значит, он пользуется ею, чтобы шпионить за нами, — загремел Джон Петт, и в его ярости был триумф. — Что ж, приятно знать, по крайней мере, что все мы согласны в одном — с Киром Греем пора кончать! И думаю, что с ним уже покончено.

— Ошибаетесь, — коротко бросил Кир. — Я так резко не согласен с этими вашими доводами, что уже минут через десять вы все одиннадцать предстанете перед взводом солдат, которому будет отдан приказ расстрелять вас! Я был в нерешительности, следует ли сейчас предпринимать такие крайние меры, но теперь у меня нет другого выхода и нет пути назад, потому что то, что я только что сделал, отменить уже невозможно. Я нажал на кнопку, давая тем самым знать одиннадцати офицерам, командирам вашей охраны, вашим самым доверенным советникам… и вашим преемникам, что настал их час.

Члены Совета изумленно уставились на говорившего.

А Грей продолжал.

— Как видите, господа, вы забыли, что всецело полагаться на преданность людей, пользующихся вашим доверием, было непростительной ошибкой. Жажда власти у нижестоящих такая же сильная, как и у вас самих. Разрешение возникшей у нас сегодня ситуации было предложено мне некоторое время тому назад, когда помощник мистера Петти вошел ко мне с предложением о том, что он с великой охотой заменил бы своего господина. Я взял себе это на заметку и с удовольствием обнаружил, что такие же помыслы и у остальных ваших заместителей. О, а вот и новый состав Совета!

Дверь распахнулась, и одиннадцать суровых молодых людей с пистолетами наготове вошли в кабинет. Раздался громкий крик Джона Петти:

— Ваше оружие!

Ответом была пистолетная стрельба, наполнившая комнату.

Люди корчились на полу, давясь собственной кровью. Сквозь туман, царивший в ее сознании, Кетлин увидела, что один из одиннадцати членов Совета все еще стоит с дымящимся револьвером в руке. Она узнала Джона Петти. Он выстрелил первым, и тот, кто думал занять его место, упал замертво на пол. Шеф тайной полиции, твердо держа пистолет, целился в Кира Грея.

— Я убью вас прежде, чем доберутся до меня, если мы только не заключим договор. Я буду продолжать сотрудничать с вами, раз уж вы так чисто перевели игру в свою пользу.

Главарь офицеров вопросительно взглянул на Кира Грея.

— Так что, оставим его, сэр? — спросил он.

Это был статный смуглый человек с лицом орла и резким баритоном. Кетлин время от времени встречалась с ним во дворце. Его звали Джем Лорри. Она никогда прежде не пробовала читать в его разуме, но сейчас она с удивлением обнаружила, что у него тоже есть способности управлять своими мыслями и преграждать чужеродному проникновению в его мозг. Однако, на поверхности его сознания было достаточно мыслей, которые указывали на то, что он из себя представляет: жестокий, расчетливый и честолюбивый молодой человек!

— Да, — задумчиво ответил Кир Грей. — Думаю, что Джон Петти будет еще нам полезен. Он, я думаю, должен согласиться с тем, что остальные члены Совета были казнены в результате расследования, проведенного тайной полицией. Их вина была в том, что они заключили тайное соглашение со слэнами!

И именно таким будет объяснение — оно всегда срабатывает среди бедных, сбитых с толку масс дураков, живущих за стенами дворца. Мы обязаны этой идеей самому мистеру Петти, но я думаю, что мы и сами могли бы до такого додуматься. Однако, его влияние будет неоценимо при обнародовании такой новости. Фактически, — цинично усмехнулся Грей, — я уверен, что лучше всего все заслуги по уничтожению предателей приписать мистеру Петти. То есть, он настолько был потрясен таким вероломством, что начал действовать по собственной инициативе, а затем бросился к моим ногам, испрашивая милосердие, каковое, ввиду неопровержимых доказательств, представленных им, было тут же ему даровано. Ну, как?

Джем Лорри вышел вперед.

— Прекрасная версия, сэр. А теперь мне хотелось бы, чтобы была внесена ясность и в наши взаимоотношения, а я говорю от имени всех новых советников. Мы нуждаемся в вас, в вашей устрашающей репутации, в вашем уме, и мы очень хотели бы помочь стать богом для народа — иными словами, помочь укрепить ваше положение, сделав его неприступным для попыток нападения на вас, — но вы не думайте, что вам удастся еще раз такая шутка. Второй раз за нашими спинами договориться с нашими старшими офицерами вам вряд ли удастся.

— Это вряд ли будет необходимо, — холодно заметил Кир Грей. — И с вашей стороны очень глупо говорить мне столь очевидные вещи. Уберите отсюда эту падаль, а затем нам нужно разработать кое-какие планы. Что касается тебя, Кетлин, то ступай в кровать. Ты и так почти что заснула.

Идя по коридору в свою спальню. Кетлин никак не могла успокоиться. Что же он имел в виду? Что? После убийств, свидетельницей которых она была, она уже не могла быть уверенной в нем, верить ему всецело.

В эту ночь она еще долго, очень долго не могла заснуть.

Глава 4

Для Джомми Кросса наступил длительный период перемежавшейся тьмы и душевной пустоты, которые в конце концов смешались в серо-стальную паутину реальности. Он открыл глаза, чувствуя страшную слабость.

Он лежал в маленькой кроватке, глядя на грязный потолок с осыпавшейся во многих местах штукатуркой. Стены были шероховатыми, серыми, потемневшими от времени. Стекла в единственном окне были потрескавшиеся и пожелтевшие.

Он лежал, укрытый грязными лохмотьями, которые когда-то назывались серым одеялом. Из старого матраца торчала солома, и вся постель была пропитана затхлым, невыветрившимся запахом. И хотя он был очень слаб, он все же сбросил с себя тряпье и попробовал встать. Угрожающе загремела цепь, и мальчик почувствовал боль в правой лодыжке. Он лег на спину, тяжело дыша от напряжения и застыл. Он был прикован цепью к этой омерзительной кровати!

Тяжелые шаги вывели его из оцепенения. Он открыл глаза и увидел высокую изможденную женщину в бесформенном платье. Она стояла у двери, и ее черные глаза, похожие на две яркие бусинки, были устремлены на него.

— А-а…, — протянула она, — новый постоялец Гренни пришел в себя. Теперь, я думаю, мы можем познакомиться. Вот хорошо! Вот хорошо!

Она потерла свои маленькие ручонки.

— Мы прекрасно уживемся, не так ли, мой мальчик? Но ты должен будешь сам зарабатывать себе на пропитание. Гренни не потерпит лодыря на своей шее. Нет, сэр. Нам об этом нужно обязательно сердечно побеседовать. Да, да, — она с вожделением взглянула на него, — чистосердечно поговорить.

Джомми смотрел на старуху с каким-то отталкивающим очарованием. Когда-то худое, слегка сутулое создание ворча пристроилось на кровати у его ног. Он постарался как можно дальше отодвинуться от нее, настолько дальше, насколько это позволяла цепь. Его поразило то, что ему никогда прежде не приходилось видеть такое лицо, которое так соответствовало зловредному характеру этой карги, скрываемого за маской старой плоти. Он с отвращением сравнил ее сморщенную, яйцеобразную голову с вмещавшимися в ней мозгами и удивился их сходству. Каждая извилистая линия этого ужасного лица имела свой аналог в мозгу.

Видимо, его мысли появились в выражении лица, потому что она с неожиданной жестокостью произнесла:

— Да, да, мой мальчик. Посмотришь сейчас на Гренни и никогда не подумаешь, что когда-то она была известной красавицей. Ты и не подозреваешь, что мужчины когда-то боготворили белизну ее тела. Но не забывай, что эта старая ведьма все же спасла тебе жизнь. Никогда не забывай об этом, или Гренни выдаст тогда неблагодарного полиции. И как они будут рады, когда почувствуют слэна в своих лапах. Как это понравится им! Но Гренни так же добра к ним, как и они к ней. Первое правило у Гренни — делать то, что заблагорассудится.

«Гренни? Действительно ли это ее настоящее имя?»

Он рылся в ее памяти, стараясь найти в глубинах ее мозга настоящее имя. Но там были только туманные образы глупой, мечтающей о сцене девчонки, распутной, напропалую торгующей своим обаянием, потерявшей всякую честь, низведенной до уровня улицы, ожесточившейся и уничтоженной несчастьями. Ее истинная сущность была погребена в сточной яме творимого ею зла и гнусных помыслов. В ее памяти была бесконечная вереница краж, мрачный калейдоскоп еще более омерзительных преступлений. В ней было даже убийство, совершенное…

Содрогнувшись от увиденного, Джомми прекратил дальнейшие исследования этой изломанной души. Старая негодница склонилась к нему, ее глаза как-будто сверлили его.

— Это правда, — спросила она, — что слэны могут читать мысли?

— Да, — признался Джомми. — и я могу видеть, о чем вы думаете. Но в этом нет никакой пользы.

Она мрачно рассмеялась.

— Значит, ты не читаешь все мысли в мозгу Гренни? Гренни, могу тебя заверить, совсем не дура. Гренни очень умна, и она знает, как придумать, чтобы заставить слэна остаться и работать на нее. Его надо отпустить на волю, но он должен делать то, что нужно для Гренни. Будучи слэном, он поймет, что до тех пор, пока он не вырастет, эта каморка будет для него самым безопасным местом. Так что же, разве Гренни не умница?

— Я вижу, что у вас на уме, но я не хочу с вами сейчас ни о чем говорить, — зевая, сказал Джомми. — Когда мы, слэны, больны, а это случается не часто, мы просто спим и спим. То, что я сейчас проснулся, означает, что мое подсознание встревожилось и заставило меня проснуться, потому что ему показалось, что я в опасности. У нас, слэнов, много разных защит, кроме этой. Но сейчас я должен как можно скорее заснуть, а встану, скорее всего, уже здоровым.

Черные, как уголь, глаза расширились. Он увидел, что ее похотливый разум отступил. Она потерпела поражение в выполнении своей главной цели — немедленно нажиться с помощью своей добычи. Жадность уступила место жестокому любопытству, но намерения дать ему выспаться не было в ее мыслях.

— Это правда, что слэны делают из людей чудовищ?

Ярость охватила разум Джомми. Усталость как рукой сняло. Он сел на кровати, весь охваченный гневом.

— Это ложь! Это одна из самых ужасных небылиц, которые люди распускают о нас, чтобы мы казались чуждыми всему человеческому. Чтобы заставить каждого человека ненавидеть нас и убивать первого же встречного слэна.

Он в изнеможении откинулся назад, ощущая, как приступ ярости покинул его.

— Мои мать и отец были самыми лучшими изо всех живых людей, — сказал он, немного помолчав. — И они были ужасно несчастливыми. Однажды они повстречались на улице и увидели, что они слэны. До этого каждый из них вел одинокую жизнь, но никому они не причиняли вреда. Это вы, люди, являетесь преступниками! Отец не боролся изо всех сил, как он мог, когда его, как собаку, загнали в угол и убили выстрелом в спину. Он мог бы бороться! Он обязан был бороться! Потому что у него было самое ужасное оружие, которое когда-либо видел мир, — настолько ужасное, что он не отваживался носить его при себе из боязни, что мог бы им воспользоваться. Когда мне будет пятнадцать лет, предполагают, что я…

Он остановился, испугавшись своей неосторожности. На какое-то мгновение он почувствовал себя таким больным, таким усталым, что мозг его отказывался держать бремя мышления. Он только сейчас понял, что выдал величайшую тайну в истории слэнов, и если эта жадная старая карга выдаст его полиции в его нынешнем жалком состоянии, все будет потеряно.

Постепенно он стал дышать спокойнее. Он увидел, что ее ум не уловил смысл его откровений. Она фактически не слушала его, когда он говорил об оружии — потому, что в этот момент ее жадный мозг был слишком занят своими мыслями. Сейчас же он снова занялся своей жертвой.

— Гренни очень приятно узнать, что Джомми такой хороший мальчик. Бедной старой, полуголодной Гренни нужен молоденький слэн, который будет делать деньги для нее и для себя, конечно. Ты же не против того, чтобы немного помочь доброй старой Гренни, не так ли? — голос ее стал жестче. — Нищим ведь не приходится выбирать, знаешь ли.

Уверенность в том, что его тайна осталась в безопасности, подействовала на мальчика, как лекарство. Веки его закрылись.

— На самом деле я сейчас не могу с вами разговаривать, — прошептал он тихо. — Мне необходимо спать.

Он увидел в ее разуме, что она отнюдь не намерена оставлять его в покое. Ее ум уже понял, что может оживить пленника. Она резко заговорила, не из-за того, что ей было интересно, а ради того, чтобы не дать ему уснуть.

— Что такое слэн? Что отличает вас от людей? Где впервые появились слэны? Они были сделаны, не правда ли, — ну, как делают машины, а?

Мальчику самому стало забавно, как это могло рассердить его, если он давно понял, в чем состоит ее цель.

Смутно он осознавал, что телесная слабость лишает его нормального самообладания.

— Это еще одна из ваших выдумок. Я был рожден, как и любой другой человек. И мои родители тоже. Что было еще раньше — я не знаю.

— Твои родители должны были это знать, — старуха подгоняла его.

Джомми покачал головой. Глаза его закрылись.

— Нет. Мать как-то говорила мне, что мой папа всегда был слишком занят, чтобы исследовать тайну слэнов. А теперь оставьте меня в покое. Я знаю, ради чего вы стараетесь, и знаю, чего вы хотите, но это бесчестно, и я не буду этого делать.

— Вот и глупо, — сердито вскрикнула старуха. — Разве не честно грабить людей, живущих грабежом и обманом? Ты и Гренни будут есть сухие корки хлеба, когда мир столь богат, что из каждого банка вот-вот и высыплется золото? Разве ты не знаешь, что амбары ломятся от пшеницы, а мед течет по улицам? Твоя честность — полнейшая чушь! И это говорит тебе Гренни! Как может слэн, за которым охотятся, как за крысой, говорить, что является честным?

Джомми молчал и не только из-за того, что остро нуждался во сне. У него самого были похожие мысли.

— Куда ты пойдешь, — продолжала нажимать старуха. — Что ты будешь делать? Куда во всем этом мире может пойти маленький мальчик-слэн?

Она снизила голос, стараясь пробудить к себе симпатию.

— Твоя бедная дорогая мамочка хотела бы, чтобы ты выполнил мою просьбу. Я уверена, что у нее не было любви к человеческим существам. Я сохранила газету, чтобы показать тебе, что ее застрелили, как бешеную собаку, когда она пыталась удрать. Хочешь почитать?

— Нет, — вымолвил Джомми, и в голове его все завертелось.

Грубый голос старухи продолжал припирать его к стенке.

— Разве ты не хочешь изо всех сил бороться с миром, который так жесток к вам? Разве ты не хочешь отомстить ему? Заставь этих людишек раскаиваться в том, что они сделали! Ты же не трус!

Мальчик молчал. Старуха совсем уже заскулила.

— Жизнь очень сурова для старой Гренни. Очень сурова! Если ты не поможешьстарой и бедной женщине, то она просто будет вынуждена пойти куда надо и… Ты же прочел в ее мозгу, что она может это сделать. Но она торжественно клянется тебе не делать этого, если ты дашь свое согласие помогать ей. Подумай хорошенько об этом. Она прекратит все свои порочные занятия, которыми вынуждена была заниматься, чтобы выжить в этом жестоком и жадном мире.

Джомми чувствовал себя так, как будто его избили.

— Вы отвратительная жалкая старая негодяйка, — медленно произнес Джомми, — и когда-нибудь я убью вас.

— Ну, и оставайся со мной до этого «когда-нибудь», — торжествующе сказала старуха. — И делай то, что скажет тебе Гренни, или она выдаст тебя полиции… Добро пожаловать в наш маленький дом, дорогой Джомми. Добро пожаловать. Гренни надеется, что на следующий раз, когда ты проснешься, тебе будет намного лучше.

— Да, — слабо кивнул головой мальчик, — мне обязательно будет лучше.

С этими словами он и уснул.

Через три дня Джомми последовал за старухой на кухню к двери черного хода. Кухней была пустая комнатушка, и Джомми решил не обращать внимания на грязь и беспорядок, царящие кругом. Он подумал, что старуха права. Какой бы ужасной ни была жизнь в этом бараке, надо притаиться здесь, в забвении нищеты — идеальное место для мальчика-слэна, которому нужно ждать еще шесть лет до тех пор, пока он не сможет посетить то место, где хранятся отцовские тайны; которому нужно вырасти, прежде чем он может надеяться выполнить все то, что ему было предназначено отцом и матерью.

Дверь открылась, и он увидел все, что было за нею. Он приостановился, ошеломленный зрелищем, которое открылось перед ним. Нигде во всем мире он не ожидал увидеть что-либо, похожее на «это».

Сначала был двор, заполненный старым железом и различного рода хламом. Двор, лишенный травы и деревьев, лишенный всякой красоты; неупорядоченное безжизненное пространство, замкнутое ржавым, покосившимся забором из колючей проволоки на подгнивших столбиках. Небольшой ветхий сарай, который, казалось, вот-вот развалится, располагался в самом дольнем конце этого двора. Из сарая к нему пришла мысленная картина находившейся там лошади. Сама лошадь была видна через открытую дверь.

Но взгляд Джомми быстро пронесся дальше, по ту сторону изгороди, за шаткий сарай. Там, дальше, были деревья, небольшая группа, которая окаймляла небольшой приятный луг, постепенно спускающийся к широкой речке, тускло поблескивающей в вечерних сумерках.

Но даже луг (как он отметил — часть площадки для гольфа), не задержал его внимание надолго. Земля его мечты начиналась на противоположном берегу реки, истинная волшебная страна, настоящий рай. Так как некоторые деревья загораживали вид, он мог различить только узкую полоску этого рая, с его сверкающими фонтанами и километрами цветников на различных террасах. Эта узкая, различимая часть удивительного сада содержала в себе белую дорогу.

Дорога! Разум Джомми устремился к ней. Невыразимое чувство застряло у него в горле. Дорога шла абсолютно прямо, сверкающая лента, которая с одной стороны пропадала в туманной дали. А с другой стороны, как раз у пределов его зрения, у самого горизонта, он увидел дворец. Над линией горизонта виднелась только часть основания этого грандиозного, этого невероятного строения. Основание дворца возвышалось на добрых триста метров и переходило в дальнейшем в башню, которая устремлялась в небеса еще метров на сто пятьдесят. Изумительная башня! Сто пятьдесят метров бетонного кружева и стеклопластиковых бриллиантов; сверкающее всеми цветами радуги полупрозрачное фантастическое творение человеческого разума, построенное в благородном стиле старых лет; оно не было просто украшено — оно само по себе было украшением.

Здесь, в этом сиянии триумфа архитектуры, слэны создали свой шедевр только для того, чтобы он попал в руки победителей после продолжительной и разрушительной войны.

Он был слишком красив, этот дворец. Он резал глаза, вызывал головную боль от мыслей, которые сами возникали в мозгу. Только подумать, что он жил девять лет так близко к этому месту и ни разу не видел этого замечательного достижения своей расы.

Рассуждения матери, согласно которым не стоило показывать ему дворец, были ошибочными. Он понял это, когда эта реальность возникла перед ним. «Это сделает твою жизнь более горькой, Джомми. Сознание того, что дворец слэнов принадлежит сейчас Киру Грею и его мерзкой своре, ляжет тяжелым грузом на твое сердце. Кроме того, против нас в этой части города соблюдаются особые меры предосторожности. Думаю, что ты еще успеешь насмотреться на него».

И это «успеешь насмотреться» наступило очень быстро. Но все же чувство, что он что-то упустил, не покидало его все время, пока он был с матерью и невидившими этого благородного памятника его соплеменниками.

Мать говорила ему, «эти человеческие существа никогда не узнают всех тайн этого здания. В нем есть различные чудеса, тайные комнаты и переходы, о которых не знают теперь даже слэны. Кир Грей не осознает этого, но ты должен знать, что все машины и оружие, которые так отчаянно ищут люди, упрятаны непосредственно в этом здании».

Хриплый голос резанул его слух. Джомми неохотно оторвал взгляд от великолепия, расположенного за рекой и вспомнил о Гренни, которая в это время запрягала такую же, как она сама, старую лошадь в свой фургон для хлама.

— А ну, выбрось-ка из головы эти фантазии, — скомандовала она. — И не вздумай вбить себе в голову какие-то смешные идеи. Дворец и все, что вокруг него, — не для слэнов. А теперь залезай-ка под эти одеяла и притихни. На улице обычно дежурит любящий совать свой нос в чужие дела полицейский, которому лучше не попадаться на глаза. Давай-ка побыстрее! Нам надо спешить!

Джомми бросил в сторону дворца последний жадный взгляд. Значит, этот дворец не для слэнов! Когда-нибудь он обязательно проникнет туда за Киром Греем. И когда этот день наступит… Мысль оборвалась; он дрожал от ярости и ненависти к убийцам своего отца и матери.

Глава 5

Ветхая телега катилась по деловой части города. Она гремела и тряслась на выщербленной мостовой переулков и боковых улиц. Джомми полулежал на спине, и ему казалось, что с него непрерывно стряхивает одежду. Дважды он пытался приподняться, но каждый раз старуха тыкала в него своей клюкой.

— А ну, оставайся внизу! Гренни не хочет, чтобы кто-нибудь узрел твои великолепные одежды. Смотри, не высовывайся из-под них!

Старое тряпье пропахло потом лошади, которую старуха называла Биллом. Этот запах время от времени вызывал у Джомми приступы тошноты и головокружения. Наконец фургон остановился.

— Вылезай, — проскрипела Гренни, — и иди в этот магазин. К твоему пальто я пришила большие карманы. Наполни их, но так, чтобы они заметно не оттопыривались.

Превозмогая головокружение, Джомми слез на бетон. Он стоял, шатаясь, и ждал, пока пройдет эта слабость. Затем он сказал:

— Я вернусь примерно через полчаса.

Жадное лицо старухи наклонилось к нему. Черные глаза ее блестели от возбуждения.

— Не давай им себя поймать, мой мальчик. Полагайся на свой здравый смысл и внимательно выбирай, что взять.

— Вам не нужно беспокоиться, — уверенно ответил Джомми. — Прежде, чем я возьму что-либо, я прозондирую окружающих и удостоверюсь, что за мной никто не следит. Ведь это так просто!

— Хорошо! — на ее изможденном лице появилась ухмылка. — И не беспокойся, если не застанешь Гренни здесь, когда вернешься. Гренни собирается заглянуть в винный магазин, чтобы присмотреть там себе кое-какое лекарство. Теперь, когда у нее есть свой маленький слэн, она может себе это позволить. О, как она нуждается в том, чтобы согреть свои старые кости! Гренни теперь может хорошенько воспользоваться лекарством.

Волна страха обрушилась на него, как только он влился в толпу, снующую вокруг небоскреба, в котором помещался огромный универсальный магазин. Волна ненормального страха чудовищных размеров захлестнула его. Он широко распахнул свой мозг и какой-то миг постарался держать его открытым. Беспокойство, напряженность, тревога, неопределенность и страх всех оттенков пронизывали его, бурным потоком захлестывая разум. Задрожав, он заставил себя проанализировать причину этого массового всеобщего страха.

И он понял причину этой всеобщей истерии. Казни во дворце! Джон Петти, глава секретной полиции, изобличил десять членов Совета в том, что они вступили в сговор со слэнами, и убил предателей. Толпа едва ли верила в это. Джона Петти боялись все. Ему не доверяли как члену правительства. Хвала небу, что есть еще Кир Грей, непоколебимый, как скала, достойный защитник слабых и обездоленных людей от этих чудовищ слэнов и, конечно же, от этого жуткого Джона Петти.

Внутри магазина было еще хуже. Здесь было много народу. Мысли собравшихся здесь людей бомбардировали его мозг все время, пока он пробирался мимо ярко освещенных витрин. Ярко освещенный мир всевозможных товаров в невообразимых количествах окружал его со всех сторон, и взять то, что он хотел, оказалось легче, чем он ожидал.

Он прошел до конца длинного сверкающего ювелирного отдела и присмотрел кулон стоимостью в пятьдесят пять долларов. Однако тут же он ухватил мысли продавщицы. В них было раздражение, настороженность к тому, что в ювелирную секцию вошел маленьких грязный мальчик. Детям нечего было делать в этом мире великолепных самоцветов и благородных металлов.

Джомми вышел из секции и прошел мимо красивого высокого мужчины, не удостоившего его даже мимолетным взглядом. Джомми отошел от него на несколько шагов и остановился. Никогда еще он не испытывал подобного потрясения. Казалось, будто нож воткнулся ему в мозг, настолько острым и неожиданным было охватившее его чувство. И тем не менее оно не было неприятным. Удивление, радость, изумление промелькнули в его сознании, когда он обернулся и пылко взглянул на удаляющегося мужчину.

Красивый, могучего сложения незнакомец был слэном, взрослым СЛЭНОМ!!! Это открытие было настолько важным, что после того, как прошло первое острое чувство новизны, в голове у него закружилось.

Он быстро зашагал вслед за незнакомцем. Мысли его устремились к нему, отыскивая контакт с разумом другого слэна, — но все было напрасным. Джомми стало как-то не по себе. Он все еще понимал, что перед ним слэн, но он не мог проникнуть глубже поверхностного сознания незнакомца. И в этих поверхностных мыслях не было ничего о попытках Джомми, ни малейшего предположения, что его разум подвергается анализу извне.

В этом было нечто таинственное. Несколько дней назад он столкнулся с невозможностью прозондировать мозг Петти. Однако, не было никакого сомнения в том, что Джон Петти был ничем иным, как человеческим существом. Мальчик не мог объяснить себе разницу. Даже тогда, когда его мать прикрывала свое сознание от внешнего вторжения, он всегда мог дать ей знать о своих попытках контакта с помощью направленной вибрации.

И тут вывод ошеломил его. Это все означало, что существуют слэны, которые не могут читать мысли, но которые тем не менее оберегают свой разум от внешнего проникновения. Но от кого же они тогда оберегают свой мозг??? От других слэнов? И что это за слэн, который не умеет читать мысли?

Они оба уже выбрались на улицу, и мальчику не составляло много труда следовать за незнакомцем среди толп равнодушных прохожих, которым не было дела до какого-то спешащего оборванца.

Но вместо того, чтобы уменьшить расстояние, отделяющее его от слэна, Джомми несколько поотстал от него. Все логические предпосылки его существования оказались под угрозой вследствие ситуации, которая возникла в связи с обнаружением этого слэна; и все знания, которые отец гипнотически запечатлел в его сознании, противились немедленному сближению и уберегали его от опрометчивых поступков.

В двух кварталах от универмага слэн свернул на широкую боковую улицу. Джомми недоуменно следовал за ним, соблюдая безопасное расстояние. Он видел, что это тупиковая улочка, находящаяся вне жилых кварталов. Еще два, три государственных здания… и мальчик понял, что незнакомец направляется в Центр Воздушных Сообщений, здания, заводы, взлетные площадки которого простирались на несколько квадратных километров в этой части города.

Это было немыслимо. Потому что никто не имел права даже близко подойти к самолету, не сняв головного убора, чтобы показать, что на голове отсутствуют характерные для слэнов завитки-антенны.

Незнакомец направлялся прямо к огромной сияющей вывеске «Центр Воздушных Сообщений» и, не колеблясь, исчез во вращающейся двери под этой вывеской.

Джомми приостановился у двери. Этот «Центр» господствовал над всей авиационной промышленностью земного шара! Разве мыслимо, что здесь работают слэны? Здесь, в самом центре мира людей, которые ненавидят их столь люто. Ведь это получается, что слэны по-существу контролируют величайшую транспортную систему всего земного шара?!

Он прошел в дверь и зашагал по открывшемуся его взору огромному мраморному коридору, в который выходило бесчисленное множество дверей. Какое-то мгновение никого не было видно, но даже ручеек мыслей, просачивающихся в коридор, поверг его в изумление и восхищение.

Все помещения кишели слэнами. Их здесь были десятки… сотни!

Как раз перед ним открылась дверь, и двое молодых людей с непокрытыми головами вышли в коридор и пошли ему навстречу. Они тихо переговаривались и некоторое время не замечали его. Ему хватило времени подцепить мысли, находившиеся на поверхности их сознания, — спокойную и величественную их уверенность, полное отсутствие страха. Два слэна в полном расцвете сил находились перед ним с непокрытыми головами.

С непокрытыми головами!!!

Именно это ошеломило его больше, чем что-либо. С непокрытой головой… и без завитков!

Какой-то миг ему казалось, что зрение обманывает его. Он отчаянно искал взглядом золотистые пряди, которые непременно должны были быть к них. Слэны без завитков! Вот в чем дело! Это объясняло то, почему они не могут читать мысли. Они были всего лишь в трех метрах от него и, одновременно обнаружив его присутствие, остановились.

— Мальчик, — сказал один из них, — тебе нужно уходить отсюда. Сюда детям вход воспрещен. А ну, давай беги отсюда. Иди играть куда-нибудь в другое место.

Джомми затаил дыхание. Мягкость, с которой ему сделали выговор, успокоила его, особенно теперь, когда тайна перестала быть тайной. Как замечательно, что всего лишь убрав эти свои предательские завитки, они могут безопасно находиться в самой гуще своих врагов! Размашистым, почти мелодраматическим движением он схватился за свою кепку и снял ее.

— Все хорошо, — начал он. — Я…

Слова застряли у него в горле. Он смотрел на них широко раскрытыми от страха глазами. Потому что после некоторого удивления защитные экраны их сознания наглухо закрылись. У них были дружественные улыбки, и один из них от удивления воскликнул:

— Вот так неожиданность!

Другой эхом отозвался:

— Чертовски приятная неожиданность. Привет, малыш.

Но Джомми уже не слушал их. Его сознание было потрясено мыслями, которые пронеслись в их головах в тот момент, когда они увидели блестящие золотистые завитки в его волосах.

«Боже, — подумал один из них. — Это змееныш!»

И этой мысли вторила холодная, совершенно безжалостная мысль другого:

«Убить гаденыша!»

Глава 6

Для Джомми, как только он уловил мысли этих двух слэнов, не было никаких сомнений, что он должен дальше делать.

Вопрос был в том, есть ли у него время. Даже ошеломляющая неожиданность их смертельной враждебности не лишила его сознание должной эффективности.

Он знал, даже не размышляя об этом, что бежать назад по коридору, пытаясь покрыть добрую сотню метров, по этому мраморному полу будет равносильно самоубийству. Его ноги девятилетнего ребенка не могли сравниться с лишенными усталости ногами двух взрослых слэнов. Ему оставалось только одно — и он так и поступил. С мальчишеской живостью он рванулся в сторону, к одной из дверей, выходивших в коридор.

К счастью, она была незаперта. С удивительной легкостью она открылась перед ним, однако, он был столь осторожен, что приоткрыл ее ровно настолько, чтобы проскользнуть в нее. Перед ним мелькнул еще один освещенный коридор, в котором было пусто, и, закрывая дверь, он нащупал своими чувствительными пальцами замок. Защелка издала резкий звук, и мгновением позже послышался свирепый удар двух натолкнувшихся на препятствие тел взрослых слэнов. Дверь при этом даже не шелохнулась. На какой-то миг он оказался в безопасности!

Его разум несколько расслабился и попытался соприкоснуться с разумом своих преследователей. Сначала ему показалось, что их сознание наглухо закрыто, но затем его пытливый мозг уловил обертона досады и беспокойства, причем, эти мысли были столь ярко выражены, что, казалось, будто нож вспарывает поверхность их серого вещества.

— Боже всемогущий! — прошептал один. — Быстро включай секретную тревогу. Если эти змеи обнаружат, что мы контролируем воздушные сообщения…

Джомми не стал зря тратить отпущенные ему секунды. Каждая частица любопытства в нем побуждала его остаться и выяснить загадочную природу ненависти слэнов, лишенных завитков, к настоящим слэнам. Но под напором простого здравого смысла любопытство отступило. Он побежал как можно быстрее, в полной уверенности что он должен дальше предпринять.

Мальчик понимал, что никакая логика не убедит его в безопасности этого коридора. В любое мгновение могла открыться какая-либо дверь, обрывки мыслей предупреждали его о людях, направляющихся по этому коридору. Он решительно замедлил свой бег и попробовал открыть несколько дверей. Четвертая поддалась его нажиму, и Джомми, торжествуя, пересек порог, так как в дальнем конце комнаты он увидел широкое и высокое окно.

Мальчик распахнул окно и вскарабкался на широкий подоконник. Низко согнувшись, он посмотрел вокруг. Из других окон здания исходил тусклый свет, позволявший разглядеть узкий проезд между двумя обрывистыми кирпичными стенами.

Он колебался всего лишь мгновение, а затем, уподобившись мухе, стал взбираться вверх по кирпичной стене. Подъем был делом несложным, его чрезвычайно сильные пальцы уверенно отыскивали шероховатости стены. Сгущавшаяся тьма затрудняла подъем, но с каждым шагом вверх уверенность все больше наполняла его. Впереди была крыша длиной в несколько километров, и, если память ему не изменяла, здание аэропорта соединялось со всех сторон с другими зданиями. Какие шансы были у слэнов, неспособных к чтению мыслей, против слэна, который может ускользнуть из любой западни?

Вот и тринадцатый, самый верхний этаж! Со вздохом облегчения Джомми подтянулся, держась за карниз, и побежал по плоской крыше. Было уже почти темно, но он мог еще различить верхнюю часть соседнего здания, которая почти соприкасалась с крышей, на которой он находился. Двухметровый прыжок не представлял никакого затруднения. С громким металлическим звуком часы на соседней башне стали отсчитывать удары. Один… два… пять… десять! А затем вместе с последним ударом часов низкий скрежещущий звук резанул по ушам Джомми, и внезапно в находящемся сейчас в тени центре противоположной крыши зазияло широкое черное отверстие. Ошеломленный мальчик застыл, едва дыша.

Из этого темного отверстия в усыпанное звездами небо устремилось какое-то неясное, похожее на торпеду, тело. Оно двигалось все быстрее и быстрее и, прежде, чем совсем скрылось из виду, он увидел ослепительную вспышку в нижней части этого неизвестного объекта. Огонек какое-то время продолжал мерцать в небе, пока не пропал из виду. Джомми, как каменный, наблюдал за траекторией этого необычного корабля. Космический корабль! Конечно же, космический корабль!!! Неужели эти слэны, слэны без завитков, осуществили вековую мечту человечества — полеты к планетам? Если так, то как им удается держать такое в тайне?

Он снова услышал скрежет. Мальчик подполз к краю крыши и начал всматриваться в крышу соседнего здания. Он смог различить, как зияющая чернота постепенно сходит на нет, закрываемая двумя огромными металлическими листами. Через мгновение крыша стала такой же цельной и плоской, как и раньше.

Джомми подождал еще какое-то мгновение, затем собрался с духом и перепрыгнул на соседнюю крышу. Теперь у него была только одна цель — быстро возвратиться к Гренни и причем как можно более окольными путями. По параллельным улицам, переулкам, через дворы — таким должен быть его маршрут. Потому, что легкость, с какой он убежал от своих преследователей, неожиданно показалась ему очень подозрительной. Если только они, конечно, не захотят поднимать шум из-за предосторожности, что их тайна тогда уже обязательно станет достоянием людей.

Однако, из любых соображений было очевидно, что ему нужна безопасность жалкой лачуги Гренни. У него не было желания пытаться разрешить такую сложную и смертельно опасную проблему, которую представлял из себя треугольник взаимоотношений между людьми, слэнами и слэнами без завитков. Во всяком случае, до тех пор, пока он не станет взрослым и сможет сравняться в умственном развитии с теми острыми умами, которые вели эту непрекращающуюся и жестокую борьбу.

Да, назад, к Гренни, и по дороге еще добыть приношения, которыми можно было бы умилостивить старую каргу, пока еще не поздно. Ему нужно спешить. Магазин закрывался в одиннадцать.

В универмаге Джомми не рискнул проникнуть в ювелирную секцию, так как там все еще работала та продавщица, которой не по нраву были оборвыши в ее владениях. Впрочем, здесь было достаточно и других богатых прилавков, и он скоро снял сливки с менее ценных товаров. Однако, он взял себе на заметку, что если придется еще в будущем бывать в этом магазине, то нужно быть на арене действий до пяти часов, то есть тогда, когда заступает вечерняя смена и подозрительная девушка не будет досадной помехой.

Решив, что наворованного вполне хватит, мальчик осторожно двинулся к ближайшему выходу, но тут же остановился. Мимо него прошел задумчивый толстяк средних лет. Это был главный бухгалтер универсама; он размышлял о четырехстах тысячах долларов, которые будут оставлены в сейфе на всю ночь. В мозгу бухгалтера был также и шифр замка сейфа.

Джомми поспешил к выходу, испытывая внутреннее недовольство своей близорукостью. Как глупо красть товары, которые потом еще придется продавать, что рискованно, тогда как полно более простых приемов, как надо добыть деньги.

Гренни была все еще там, где он расстался с нею, но в ее мозгу был такой ералаш, что мальчику пришлось подождать, когда она заговорит, и он сможет понять, что она хочет.

— Быстро, — хрипло проговорила она, — забирайся под одеяла. Только что полицейский предупредил Гренни, чтобы она убиралась отсюда.

Они отъехали по меньшей мере на два километра от универмага, прежде чем старуха остановила тележку и проворчала, сорвав одеяло с Джомми:

— Ну, неблагодарный негодник, где это ты пропадал?

Джомми не нужно было говорить. Он съежился, глядя на жадность, с которой она ухватилась за сокровища, которые он выложил ей на колени. Она быстро оценивала каждый предмет и когда закончила это занятие, тщательно спрятала добычу в тайник, который был сделан в настиле телеги.

— Не меньше двухсот долларов для старой Гренни, — радостно хрюкнула старуха. — Именно столько даст за эти сокровища старик Финн. Ай да умница старушка Гренни, что догадалась поймать молодого слэна. Он ей заработает не десять, а все двадцать тысяч в первый же год. Подумать только, они, эти болваны, обещают в награду какие-то десять тысяч. Наградой должен быть миллион!

— Я могу достать гораздо больше, — добровольно вызвался Джомми. Ему казалось, что самое время рассказать старухе о сейфе универмага и что есть возможность больше не воровать по мелочам. — В сейфе сейчас четыре тысячи, — закончил он, — и я могу добыть их сегодня же ночью. Я залезу по тыльной стороне здания, кстати, оно почти не освещается, вырежу в окне дыру… у вас есть где-нибудь стеклорез?

— Гренни все достанет, мой мальчик, — трясясь от радости, воскликнула старуха. — О, как Гренни рада! Теперь Гренни понимает, почему люди так ненавидят слэнов! Они слишком опасны. Да ведь слэны могут таким образом украсть весь мир. Они, правда, пробовали это, как ты знаешь…

— Я… не знаю… об этом ничего, — медленно вымолвил мальчик. Ему отчаянно хотелось, чтобы Гренни все знала о том, что говорит, но через мгновение он уже знал, что ей толком ничего не известно, и она просто пользуется слухами. В ее мозгу была весьма туманная информация о том далеком периоде, когда слэны (судя по обвинениям людей) пытались покорить весь мир. Однако, ей было известно не больше, чем ему, и не больше, чем всей этой огромной невежественной массе людей.

Какова же была истина? И была ли на самом деле война между слэнами и людьми? Или это такая же пропаганда, как и бредни о том, что слэны делают с детьми? Джомми увидел, что ум Гренни снова вернулся к деньгам в магазине.

— Всего четыре тысячи долларов! — резко сказала она. — Разве… Ведь ежедневно должно быть не менее нескольких сотен тысяч выручки, а, может быть, и миллионов!

— Они не хранят все деньги в магазине, — солгал Джомми и к своему облегчению увидел, что старуха согласилась с этим объяснением.

Пока телега грохотала по выбитой мостовой, он размышлял о своей лжи. Он солгал почти машинально. Теперь же он понял, что это была своего рода самозащита. Если он сделает старуху слишком богатой, то она скоро начнет думать о том, чтобы предать его.

Было абсолютно необходимым, чтобы в течение последующих шести лет он безопасно прожил в лачуге Гренни. Отсюда напрашивался вопрос: какой наименьшей суммой она сможет удовлетвориться? Он должен был определить золотую середину между ее ненасытной жадностью и собственной безопасностью.

Не было никакого сомнения в том, что старуха была настолько эгоистична, что может легко впасть в панику и уничтожить его прежде, что он сможет уловить грозящую ему опасность. Поведение старой карги становилось наиболее опасным и наименее предсказуемым фактором в течение тех шести лет, которые отделяют его от могущественного открытия, сделанного его отцом.

Глава 7

Быстрое обогащение развратило Гренни.

Она часто исчезала на несколько дней и, судя по ее бессвязным словам, она, наконец, зачастила в те увеселительные заведения, о которых всегда страстно мечтала. Когда она бывала дома, ее почти неразлучной спутницей была бутылка. Поскольку Джомми хотел, чтобы старуха была как можно больше возле него, он стал приготовлять ей пищу и тем самым поддерживать ей жизнь, несмотря на все ее излишества. Было необходимо, когда она оставалась без денег, делать время от времени набеги вместе с ней, во всех же других случаях ему удавалось не путаться у нее под ногами.

У мальчика было достаточно много свободного времени, и он посвящал его получению образования — а сделать это было довольно нелегко. Он жил в районе, особенно сильно пораженном крайней нищетой. Большинство обитателей этих мест были люди необразованные, даже неграмотные, но и тут попадались люди с пытливым умом. Джомми узнал их и очень часто расспрашивал их обо всем том, что они знали. Для всех он был внуком Гренни. И как только это стало общепризнанным, большинство затруднений исчезло.

Были, конечно, люди, которые осторожно вступали в контакт с внуком старьевщицы, считая его не заслуживающим доверия. Некоторые даже, испытав на себе уколы резкого языка Гренни, были ее врагами; однако, что касается Джомми, то они просто не замечали его. Другие же были настолько заняты, что их мало беспокоили Гренни и ее мальчишка.

Джомми даже энергично приковывал к себе внимание некоторых, хотя старался, как только мог, не быть назойливым. Один молодой студент — будущий инженер — назвал его как-то «чертовой занудой», но все же продолжал объяснять ему основы инженерных знаний. Джомми прочел в его мозгу, что тот при таком объяснении будто бы приводит в систему свои знания и более глубоко уясняет предмет. Кроме того, Джомми как-то услышал, что этот студент хвастался своим друзьям, что он настолько хорошо знает технику, что может свободно объяснять ее основы даже десятилетнему мальчику.

И он ни разу не догадался, насколько не по годам развитым ребенком был Джомми.

Одна женщина, которая много путешествовала до своего замужества, но теперь была в затруднительном положении, жила на этой же улице в следующем квартале и подкармливала его пирожками, заодно с пылом рассказывая о мире и его обитателях, которых ей довелось когда-то увидеть.

Было необходимо принимать от нее эту плату за разговорчивость, так как если бы он отказывался от пирожков, она могла бы начать задумываться над этим странным фактом. А так он был самым благодарным слушателем миссис Харди. Изможденная, ожесточившаяся женщина, муж которой проиграл все ее состояние, в юности много путешествовала по Европе и Азии, и ее острое зрение отмечало огромное количество подробностей. Более смутно она знала прошлое этих стран.

Некогда — так она слышала — Китай был густонаселенной страной. Затем серия кровавых войн много лет тому назад опустошила наиболее населенные районы. Эти войны, кажется, не имели никакого отношения к слэнам. Только в последние сто лет слэны обратили свое внимание на детей китайского происхождения, а также и из других стран Востока — и тем самым обратили против себя те народы, которые до этого терпимо относились к существованию слэнов.

По словам миссис Харди, это оказалось еще одной бессмысленной акцией со стороны слэнов. Джомми молча впитывал всю информацию, глубоко убежденный в том, что вряд ли это объяснение соответствовало действительности. Он страстно желал узнать, в чем же состояла истина, и был уверен, что когда-нибудь все же ему прольется свет на все эти ужасные бредни.

Студент-машиностроитель, миссис Харди, бакалейщик, который был прежде пилотом ракеты, мастер по ремонту радиоприемников и телевизоров, старик Даретт — вот те люди, от кого Джомми черпал свои знания в течение первых двух лет, проведенных с Гренни. Изо всех их Даретт был наиболее ценным знакомым мальчика. Это был большой коренастый циничный человек семидесяти с лишним лет, который некогда был профессором истории, — но история была далеко не единственным предметом, о котором он имел почти неистощимые запасы информации.

Было очевидно, что рано или поздно старик расскажет о войнах со слэнами. Это было настолько очевидным, что Джомми совершено не спешил с расспросами. И однажды зимой, когда старик заговорил о прошлом, Джомми сказал:

— Вы часто говорите о войнах, сэр. А ведь их могло и не быть. Люди, которые устраивают такое, должны находиться вне закона. Тогда вы не воевали бы с изгоями. Вы их просто уничтожите и все!

Даретт решительно стал возражать.

— Изгои? — подняв брови, спросил он. — Молодой человек, это были великие времена. Эти изгои-слэны, а их было что-то около ста тысяч, практически прибрали к рукам весь мир. Это была красивая работа — шедевр планирования, выполненный с предельной дерзостью. Что вы должны уяснить, так это то, что люди в своей массе всегда играют под чью-то дудку, а не действуют по своей воле. Они попадаются в силки, из которых больше не в силах выбраться. Они принадлежат к различным группам, они являются членами организаций, они преданы идеям, отдельным личностям, географическим понятиям. Но если вы сможете прибрать к рукам учреждения, которые они поддерживают, — вот вам и способ овладеть ими.

— И слэнам это удалось? — спросил Джомми с таким пылом, что сам удивился. Это слишком обнажало его собственные чувства. Поэтому он поспешил добавить небрежным тоном: — Этому трудно поверить. Похоже, что это вымысел. Или же просто пропаганда, чтобы напугать нас — ну, вроде того, о чем вы часто говорили в отношение других событий.

— Пропаганда! — взорвался Даретт, но тут же замолчал. Его большие выразительные глаза были наполовину скрыты за длинными темными ресницами. Наконец, он медленно произнес: — Мне хочется, чтобы вы зрительно представили себе это, Джомми. Весь мир был в замешательстве и сбит с толку. Повсюду дети людей были втянуты в потрясающую кампанию слэнов с целью воспроизводства этих монстров. Цивилизация начала разрушаться. Последовал неизмеримый рост безумия. Самоубийства, убийства, преступления — кривая хаоса вздымалась все выше и выше. И в одно прекрасное утро, даже не представляя отчетливо, как все это вышло, человеческая раса обнаружила, что за ночь противник взял власть в свои руки. Слэнам удалось захватить бесчисленное количество ключевых организаций. Когда ты, мальчик, узнаешь о неповоротливости и отсутствии гибкости государственных структур нашего общества, ты поймешь, насколько беспомощными ощутили себя люди в первое время. Мое глубокое личное убеждение состоит в том, что слэны могли бы выйти сухими из воды, если бы не одно «но».

Джомми ждал, затаив дыхание. У него было предчувствие, что должно последовать дальше. Старик Даретт продолжал:

— Они продолжали свои бессердечные попытки превратить в слэнов детей обычных людей. В ретроспективе это оказалось довольно глупой затеей.

Даретт и другие были только началом. Джомми продолжал изучать людей, окружающих его на улицах, стараясь постоянно быть в курсе того, что у них на уме. Он прятался поблизости от лекционных площадок, телепатически прослушивая лекции. У него стало множество книг, но знаний, почерпнутых из книг, было недостаточно. Их еще надо было интерпретировать, объяснить. Его интересовала математика, физика, химия, астрономия — словом, все точные науки. Его жажда знаний не имела предела.

За шесть лет, между девятью и пятнадцатью годами от роду, он приобрел начала знаний, которые его мать описывала как основополагающие для взрослого слэна.

В течение этих лет он осторожно, с почтительного расстояния наблюдал за слэнами без завитков. По ночам, в десять часов, их космические корабли взмывали в небо; их служба работала точно по расписанию. Каждую ночь в пол-третьего другой акулообразный монстр выныривал с неба. Безмолвный и темный, он, как призрак, исчезал в верхней части того же самого здания.

Только дважды в течение всех этих лет движение прерывалось, каждый раз на один месяц. И в обоих этих случаях Марс, следуя по своей эксцентрической орбите, находился на максимальном удалении от Солнца.

Джомми старался быть подальше от Центра Воздушных Сообщений, так как с каждым днем росло его уважение к мощи слэнов без антенн-завитков. И ему все более отчетливо становилось ясно, что только какая-то случайность спасла его в тот день, когда он открылся перед двумя взрослыми. Случайность и изумление.

Однако, он так ничего и не узнал о главных тайнах слэнов. Для того, чтобы убить время, он впадал в буйные оргии физической активности. Прежде всего, ему нужен был потайной путь к бегству — тайный для Гренни и всего остального окружающего его мира. Кроме того, он не мог больше так жить в этой жалкой лачуге. Требовались месяцы, чтобы прорыть сотни метров туннеля, месяцы, чтобы перестроить интерьер их дома, сделать панели на стенах, очистить потолки и настелить новые пластиковые полы.

Тайком от Гренни он по ночам приносил в дом новую мебель, различные стройматериалы и делал, делал ремонт. Только это отняло у него целый год — и все из-за Гренни и ее пристрастия к бутылке. Нет, она ему не мешала, но вечная пьяная болтовня старой женщины сводила Джомми с ума.

Сегодня ему исполнилось пятнадцать лет. В два часа дня Джомми отложил книгу, которую читал, и одел башмаки. Наступило время решительных действий. Сегодня он должен пойти в катакомбы и вступить во владение отцовской тайной. Из-за того, что ему не были известны секретные входы, которыми пользовались слэны, он должен будет рискнуть воспользоваться общеизвестными.

Он совсем не думал о возможной опасности. Это был именно тот день — давным-давно эта дата была гипнотически введена в его мозг отцом. И тем не менее, было очень важно, чтобы он ускользнул из дома, как можно быстрее и тише, старуха не должна была ничего услыхать.

На короткое время он позволил своему разуму вступить в контакт с ее мозгом и без малейшего чувства неприязни ознакомился с потоком ее мыслей. Она не спала и ворочалась в постели. Из ее мозга свободно и неистово извергались сумбурные, удивительно злые мысли.

Джомми Кросс неожиданно нахмурился. В сущем аду воспоминаний старухи (когда она была пьяна, то жила почти полностью в своем воображаемом прошлом) возникла мимолетная коварная мысль: «Пора избавляться от этого слэна… опасно стало для Гренни, опасно… а если отберут деньги?… нельзя позволить, чтобы он узнал об этом… держать это подальше, не думать, не думать…»

Джомми Кросс невесело улыбнулся. Не впервые он улавливал в ее мозгу мысли о предательстве. С неожиданной целеустремленностью он завязал шнурки, встал и вошел в ее комнату.

Гренни лежала, неуклюже развалясь под побуревшей от коньяка простыней. Ее глубоко посаженные глаза тускло мерцали на фоне сморщенного пергамента ее лица. Взглянув на нее, Джомми Кросс ощутил невольную жалость к этой старой женщине. Хоть и ужасной, и омерзительной была прежняя Гренни, но все же он предпочитал ту, которую он знал шесть лет назад, а не эту слабую старую пьяницу, которая, подобно средневековой ведьме, чудесным образом получила незаслуженное богатство.

Ее глаза устремились на него. С ее губ сорвался поток отборных ругательств, и только затем она смогла выдавить из себя:

— Что тебе нужно, негодник? Гренни хочет побыть одна!

Вся жалость мальчика к этому несчастному созданию внезапно пропала. Он холодно взглянул на нее и произнес:

— Я просто хотел предупредить вас. Я вскоре покину этот дом, и вам не придется попусту тратить время на разработку плана выдачи меня полиции. Но учтите, что любой способ не будет безопасным. Это ваше старое, заваленное сокровищами логово не будет стоить и медного гроша, если меня поймают.

Черные глаза старухи хитро взглянули на него.

— Ты думаешь, что очень ловкий, а? — проворчала она. — Ловкий… — задумчиво повторила она злорадно. — Самое ловкое, что когда-нибудь сделала Гренни, знаешь что? Нет? Это то, что она поймала шесть лет назад одного молодого слэна. Хотя это и стало для нее сейчас опасно…

— Старая дура, — бесстрастно прервал ее Джомми Кросс. — Не забывай о том, что всякий, кто укрывает слэна, автоматически подлежит смерти. И тебе придется хорошенько подрыгать своими костлявыми ножками, когда вот на эту грязную шею набросят петлю.

Он повернулся и вышел из комнаты. Постояв немного на пороге дома, он принял решение и направился на остановку автобуса.

«Мне нужно проследить за нею, — подумал он, — и постараться побыстрее покинуть этот ужасный дом. Всякий, кто мыслит категориями вероятности, не смог бы доверить ей что-либо ценное».

Даже в деловой части города улицы были безлюдны. Джомми вышел из автобуса, ощущая непривычную тишину там, где обычно царил сущий бедлам. Город был слишком тих, как-будто в нем напрочь отсутствовали жизнь и движение; он стоял в нерешительности у бордюра, совершенно позабыв в данную минуту о Гренни и широко распахнув свой разум. Сначала он не уловил ничего, кроме обрывков мыслей водителя автобуса, который все дальше удалялся по пустынной дороге. Солнце ярко освещало мостовую. Несколько человек поспешно прошмыгнули мимо юноши. В их сознании был только лишенный содержания страх, причины которого Джомми никак не мог выявить.

Тишина все больше углублялась, и тревога стала проникать в сознание мальчика. Он попробовал прозондировать близлежащие здания, но не смог обнаружить в них какие-либо мысли. С боковой улицы послышался шум двигателя, и в двух кварталах от него появился трактор, таща за собой огромное орудие, дуло которого угрожающе смотрело в небо. Трактор с грохотом выехал на середину улицы, от него отцепили орудие, и он отъехал на ту же улицу, откуда появился. Вокруг пушки начали суетиться люди, очевидно, подготавливая ее к выстрелу. Через несколько мгновений они закончили свои приготовления и начали напряженно всматриваться в небо.

Джомми Кроссу хотелось подойти поближе, чтобы прочесть их мысли, но он не осмеливался. Чувство, что он находится в незащищенном и опасном месте, переросло в нем в болезненную уверенность. В любую минуту могла подкатить военная или полицейская машина, и его спросят, что он делает здесь в эту минуту. Его могут арестовать или заставить снять шапку — и тогда будут видны его волосы и золотистые пряди его антенн.

Определенно, происходило что-то очень важное, и наилучшим местом для него сейчас будут катакомбы, где он не будет на виду, хотя возникнет опасность другого рода.

Мальчик поспешил ко входу в катакомбы, что и было его целью, как только он ушел из дома старухи. Он свернул на боковую улицу, когда с ревом ожил громкоговоритель на углу.

«Последнее предупреждение — всем очистить улицы!!! Всех жителей просим оставаться дома! Таинственный воздушный корабль слэнов в настоящее время с огромной скоростью приближается к городу. Предполагается, что он направляется ко дворцу. На всех радиодиапазонах включены глушители, чтобы не допустить распространения лживых заявлений слэнов по радио. Всем очистить улицы! Корабль приближается!»

Джомми замер. В небе сверкнуло серебро, и прямо над ним пролетела длинная крылатая торпеда из сверкающего металла. Он услыхал короткий отрывистый выстрел орудия на улице, ему вторило эхо других орудий, а затем корабль превратился в мерцающую точку, движущуюся ко дворцу.

Крылатый корабль! Сколько ночей за последние шесть лет он следил за космическими кораблями, которые взлетали из Центра Воздушных Сообщений, контролируемого слэнами без завитков. Бескрылые ракетные корабли и кое-что еще. Кое-что, что делает металлические машины легче воздуха. Реактивные двигатели, казалось, использовались в этих машинах только как источник движущей силы. То, как они взмывали ввысь, наводило на размышления, что эти слэны открыли антигравитацию! Но это было только в тех машинах. А здесь был просто крылатый корабль со всем тем оборудованием, которое было присуще ему: ракетные двигатели, системы управления и тому подобное. Если это было наилучшим, что могли сделать настоящие слэны, то тогда…

Глубоко разочарованный Джомми повернулсяи по длинной лестнице спустился в общественный туалет. Там никого не было, и царила такая же тишина, что и на улицах города. Для него, который сумел пройти через столько запертых дверей, было совсем несложно открыть замок решетчатой двери, ведущей в катакомбы.

Он ощущал, как напрягся его разум, когда он взглянул на прутья дверной решетки. Впереди был виден бетонный пол, а несколько дальше — темнота, которая означала начинающуюся лестницу. Он открыл дверь и бросился вперед и вниз по темным сырым ступенькам с наибольшей возможной скоростью.

Где-то впереди начал монотонно дребезжать звонок, включенный фотоэлектрическими датчиками, которые пересек Джомми, войдя в дверь, — мера предосторожности, предпринятая много лет назад против слэнов и других преступников.

До тупика теперь оставалось совсем небольшое расстояние, однако, до сих пор не чувствовалось присутствие какого-либо мозга в коридоре, простирающемся перед ним. По-видимому, никого из охранников, охраняющих катакомбы, поблизости не было. Джомми увидел укрепленный высоко на стене звонок, тускло поблескивающий кусок металла, издающий дребезжащие звуки. Стена была гладкой, как стекло, вскарабкаться по ней было нелегко, вернее, невозможно, если учитывать, что звонок висел на высоте более шести метров от пола. Он все звенел и звенел, но никаких отрывков мыслей Джомми не обнаруживал.

«Это не может служить доказательством того, что сюда никто не спешит, — напряженно подумал Кросс. — Возможно, что эти стены рассеивают волны, которые несут мысли.»

Мальчик с разгона устремился к стене и отчаянно подпрыгнул вверх, к звонку. Его вывернутая рука чиркнула пальцами по мраморной стенке на добрый фут ниже этого дьявольского устройства. Он потерпел поражение. Звонок все звенел, когда он обогнул изгиб коридора, но звук его становился все слабее и слабее, замирая по мере отдаленности. Но даже он уже не был слышен, все же в сознании Джомми звенело эхо этого звонка, напоминая об опасности.

Странно, но предупреждающий звон в его мозгу стал звучать сильнее, пока ему неожиданно не показалось, что этот звонок есть на самом деле, а его слабость объясняется большим расстоянием мальчика от источника звука. Ощущение становилось все более сильным по мере бега, пока Джомми не осознал, что это другой звонок, звенящий столь же сильно, как и первый. Это означало (он ощутил, что близок к панике), что здесь должна быть установлена длинная цепь таких звонков, и в обширной сети туннелей должны быть уши, которые слышат их… люди, которых эти звонки заставляют напрячься и вопросительно переглядываться.

Джомми Кросс продолжал свой бег. Он не знал маршрута, по которому он должен бежать. Он знал только, что в его мозгу отец заложил все необходимые сведения, и ему нужно просто подчиняться импульсам, диктуемым подсознанием. Эти импульсы приходили крайне неожиданно, как, например, сейчас, резкая команда: «направо!»

Он выбрал более узкий из двух проходов и, наконец, оказался в убежище. Все было достаточно просто: под действием силы его рук одна из мраморных плит скользнула в сторону, открыв темную полость. Он бросился туда…

Его пальцы коснулись металлического ящика. Он подтянул его к себе. Пальцы мальчика дрожали; какое-то мгновение он стоял неподвижно, изо всех сил стараясь вернуть себе самообладание, стараясь нарисовать мысленную картину, как его отец стоял перед этой плитой, упрятавшей великие тайны, ради сына, для того, чтобы удостовериться, что все идет так, как и предполагалось.

Джомми почудилось, что это, возможно, один из самых величайших моментов в истории слэнов. Это мгновение, когда труды мертвого отца передаются пятнадцатилетнему сыну, который так долго дожидался этого момента.

Грусть мгновенно покинула его, как только он уловил шепот в своем мозгу. «Вот чертов звон, — думал кто-то, — это, наверное, кто-нибудь бросился вниз, когда в небе появился корабль слэнов. Похоже, кто-то решил переждать здесь бомбардировку».

«Может быть, но нельзя полагаться на это. Ты ведь знаешь, какие строгие правила относительно этих катакомб и их посещения. Кто бы ни активировал этот звонок, не забудь, что он все еще внутри. Пожалуй, нам необходимо передать сигнал тревоги в полицейское управление».

«Может быть, кто-нибудь заблудился?» — донеслась третья мысль.

«Вот пусть сам и объясняется, — сказал первый. — Я предлагаю пойти к первому звонку и держать оружие наготове. Если слэны в этот день открыто летают по небу, то вполне возможно, что кому-нибудь из них захотелось забраться и сюда, вниз».

Джомми стал поспешно обследовать металлический ящик, чтобы определить, как он открывается. В его мозгу была гипнотическая команда забрать содержимое этого тайника, оставив ящик на месте. В свете этого приказа ему даже в голову не пришла мысль о том, что можно просто забрать с собой весь ящик и убежать отсюда.

Казалось, что здесь не было ни замка, ни защелки. И все же что-то должно было плотно удерживать крышку. Быстрее! Быстрее!

Через несколько минут приближающиеся охранники будут здесь, там, где он сейчас стоит.

Тусклое освещение длинных бетонных и мраморных коридоров, затхлый запах, сознание того, что над головой проходят толстые кабели, передающие в город миллионы киловатт электроэнергии, весь мир окружающих его катакомб и даже воспоминания из прошлого — все эти мысли проносились в мозгу Джомми, когда он осматривал металлический ящик. Здесь были и мысли о пьяной Гренни и о тайнах слэнов, и все это смешалось с приближающимися торопливыми шагами. Он теперь отчетливо слышал их, три пары шагов, тяжело шлепающих по бетонному полу все ближе и ближе.

Мальчик схватил крышку ящика, напрягся и рванул изо всех сил. Он едва не потерял равновесие — так легко отскочила, оказывается, незакрепленная крышка.

И вот он уже смотрит на толстый металлический стержень, который лежит на кипе бумаг. Удивления при тайном зрелище мальчик в себе не обнаружил. Он только ощутил облегчение, увидев нетронутым то, что, как он знал, должно было быть здесь. Это тоже, очевидно, было частью гипнотического инструктажа.

Металлический стержень был выпуклым, шириной в два дюйма посредине и сужающийся на концах. Один из его концов имел насечку, что безошибочно означало возможность хорошо держать этот предмет в руке. У начала вздутия в середине стержня была кнопочка, которую было удобно нажимать большим пальцем. Все приспособление очень слабо светилось своим собственным светом. Этого света и рассеянного света из коридора было вполне достаточно, чтобы прочесть надпись на листе бумаги, который лежал тут же под стержнем.

ЭТО ОРУЖИЕ!!! ПОЛЬЗУЙСЯ ИМ ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ.

На мгновение Джомми так отвлекся от всего, что не осознал того, что преследователи очутились рядом с ним. Вспыхнул луч карманного фонарика.

— Что это… — взревел голос одного из охранников. — Руки вверх, эй, ты!

За все эти долгие шесть лет это была для мальчика первая реальная опасность, но она почему-то не воспринималась им, как что-то угрожающее. В его мозгу уже давно укоренилась мысль о том, что рефлексы людей не столь быстры, как у слэнов. Он уже держал в руках металлический стержень, когда поворачивался на окрик, и ему оставалось только безо всякой поспешности нажать на кнопку.

Даже если кто-либо из людей стрелял, это действие было подавлено белым пламенем, сверкнувшим из дула силовой трубки. Какое-то мгновение назад перед ним были живые, огромные, надвигающиеся на него силуэты, угрожающие его жизни; и вот в следующее мгновение их уже не стало, они были сметены вспышкой страшного огня.

Джомми посмотрел на свои руки. Они дрожали. Во всем теле его была слабость, ему стало дурно от мысли, что он повинен в смерти трех живых разумных существ. Пелена с глаз сходила очень медленно, и только через несколько минут он обнаружил, что коридор перед ним совершенно пустой. Ни костей, ни клочка плоти, ни одежды не осталось. Не было ничего, что указывало бы на то, что здесь мгновение назад погибли люди. В полу образовалась выемка, края которой были обожжены… но и только!

Он усилием воли прекратил дрожь в пальцах. Не было никакой пользы в том, чтобы продолжать бичевать себя за то, что он посягнул на жизнь этих… Да, убивать — очень тяжелое занятие, но эти трое безо всякого сожаления предали бы его смерти, точно так же, как похожие на них поступили с его отцом и матерью — и бесчисленными другими слэнами, которые погибли только вследствие тех лживых измышлений, которыми люди продолжали питать друг друга и проглатывали их без малейшей тени сомнения. Будь они все прокляты!

Какое-то мгновение все его эмоции были неистовыми и яростными. Он подумал: возможно ли, что все слэны становятся с возрастом ожесточившимися и теряют чувство раскаяния, убивая человеческие существа, так же как безо всякой тени сомнения люди убивают слэнов?

Его взгляд упал на листик бумаги, где рукой отца было начертано:

«…оружие. Пользуйся им только в случае крайней необходимости».

На него нахлынули воспоминания о тысяче других примеров благородства его родителей. Он все еще помнил тот вечер, когда отец сказал ему:

— Запомни это: какими бы сильными ни стали слэны, проблема, что делать с людьми, остается препятствием на пути к овладению миром. Пока эта проблема не будет решена справедливо и психологически разумно, применение силы будет черным преступлением.

Джомми стало легче на душе. Этому было доказательство. Отец не носил с собой дубликат этого оружия, которое могло бы спасти его от преследователей. Он предпочел смерть сделке с собственной совестью.

Джомми нахмурился. Благородство — очень хорошее качество, и, возможно, он прожил слишком долго бок о бок с людьми, чтобы стать настоящим слэном, но он не мог отказаться от убеждения в том, что лучше бороться, чем умереть.

Сейчас не было времени предаваться каким-либо чувствам. Нужно выбираться отсюда — и как можно быстрее! Мальчик сунул оружие в карман пальто, быстро собрал бумаги, находящиеся в ящике, и рассовал их по карманам. Затем, забросив теперь уже пустой, ненужный ящик обратно в полость в стене, он закрыл ее ранее сдвинутой плитой.

Он побежал по коридору, вбежал вверх по ступеням и на мгновение остановился перед туалетом. Некоторое время назад тот был пустым и беззвучным. Сейчас же в нем было полно народу. Мальчик в нерешительности ждал за углом, ожидая, что число людей уменьшится.

Но люди входили и выходили, и толпа не становилась более редкой. Бедлам слов и мыслей нисколько не утихал. Беспокойство, страх, волнение. Все это были простые маленькие люди, в мозгах которых грохотало сознание того, что происходит нечто странное. И отзвук этого понимания проник через решетчатую дверь, за которой скрывался Джомми, не выходя из полутьмы. В отдалении все еще продолжал звенеть звонок. Его настойчивость продиктовала то, что мальчик был должен предпринять. Сжав оружие в кармане одной рукой, Джомми решительно шагнул вперед и распахнул дверь. Затем он повернулся спиной к присутствующим и начал тихо закрывать ее за собой, одновременно зондируя собравшихся здесь, пытаясь поймать хоть малейший намек на опасность.

Но люди не обращали на него никакого внимания, когда он проталкивался между ними и выходил на улицу. И здесь было полно людей. Толпы теснились на тротуарах и на проезжей части. Резко переливались полицейские свитки, громкоговорители ревели, но ничто не могло сдержать анархию толпы. Образовались автомобильные пробки. Потные ругающиеся водители оставляли свои машины прямо посреди улицы и присоединялись к слушателям, сгрудившимся у уличных громкоговорителей, изрыгающих пулеметные очереди слов и предложений.

«Ничего неизвестно определенного. Никто точно не знает, приземлился ли корабль слэнов во дворце или сбросил послание, а затем исчез. Никто не видел, чтобы он приземлялся. Никто не видел, как он исчез. Возможно, что он был сбит. Возможно также, что в настоящее время происходят переговоры слэнов с Киром Греем во дворце. Слух об этом уже распространился, несмотря на опровержения, переданные несколько минут назад самим Киром Греем. Для тех, кто не слышал этого заявления, повторяем его. Дамы и господа, вот заявление Кира Грея:

«Не волнуйтесь и не впадайте в панику! Неожиданное появление корабля слэнов ни в малейшей степени не изменило относительного взаимоположения людей и слэнов в нашем обществе. Мы полностью контролируем положение.

Они ничего не смогут сделать где бы то ни было, кроме того, что они уже сделали. Люди многочисленнее слэнов, они превосходят их по меньшей мере в миллион раз и при данных обстоятельствах слэны никогда не осмелятся провести открытую организованную вылазку против человечества! Так что пусть успокоятся ваши сердца…»

Дамы и господа, вот что заявил Кир Грей, комментируя сегодняшние события. Заседание Совета продолжается. Я повторяю, больше ничего определенного неизвестно. Неизвестно, приземлился ли корабль слэнов. Никто в городе не видел, как он исчез. Никому, кроме властей, неизвестно, что же на самом деле произошло. Вы только что слушали единственное заявление по этому вопросу, сделанное самим Киром Греем. Сбили ли корабль слэнов…»

Болтовня диктора не прекращалась. Снова и снова повторялось заявление Кира Грея и слухи, связанные с появлением корабля слэнов. Все это совершенно приелось Джомми, но он не уходил, надеясь услышать что-нибудь новое. С нетерпением ожидая узнать нечто о других слэнах.

Однако, ни о чем новом не сообщалось, и он в конце концов взобрался в автобус и направился домой. Постепенно темнота опускалась на землю, сменяя жаркий весенний день. Часы на башне показывали четверть восьмого вечера.

Как всегда осторожно он вошел в заваленный старым хламом двор. Джомми мысленно прикоснулся к мозгу Гренни и вздохнул. Все еще пьяная! Как только может выдержать это ее омерзительная карикатура на тело. Такое количество спиртного должно было бы полностью высушить ее организм. Он толкнул дверь, вошел внутрь, притворил ее за собой — и… замер!

Его мозг, все еще едва соприкасаясь с разумом Гренни, принял мысль. Старуха услыхала, что дверь открылась и закрылась, и звук этот слегка встряхнул ее мысли.

«Нельзя позволить, чтобы он узнал, что я позвонила в полицию. Эту мысль нужно изгнать из своего сознания… Не могу же я всю жизнь прятать слэна… опасно иметь слэна в своем доме… полиция перегородит улицы…»

Глава 8

Кетлин Лейнтон сжала свои ладони в маленькие, твердые, коричневые кулачки. Ее стройное юное тело дрожало от отвращения к мыслям, которые она уловила, уловила в одном из коридоров. Ее разыскивал семнадцатилетний Дэви Динсмор, направляясь к мраморной террасе, откуда она любовалась городом, окутанным легкой дымкой влажного теплого весеннего полдня.

Обрывки мыслей Дэви Динсмора становились все отчетливей, все ближе. Она свободно читала в мозгу этого молодого человека и знала, что он сейчас опять попытается уговорить ее стать его девушкой. В последний раз вздрогнув, она отключила свое сознание и стала ждать, когда появится юноша. Это было ошибкой, что она была вежлива с ним, хотя то, что она имела его поддержку при встречах с другими молодыми людьми, избавляло ее от многих забот в годы ее отрочества. Теперь же, она предпочитала враждебность с ним, тому сорту любви, мыслями о которой был пропитан его мозг.

— О, — ухмыльнулся Дэви Динсмор, появляясь в двери, — вот где ты находишься!

Она серьезно взглянула на него. Семнадцатилетний Дэви Динсмор был долговязым парнем, лицом напоминавшим свою матушку с ее выступающими челюстями, у которой казалось всегда на лице играла глумливая улыбка. Дэви поднялся на террасу с агрессивностью, отражавшей его далеко идущие замыслы в отношении молодой девушки: с одной стороны, он стремился физически овладеть ею, а с другой — ему хотелось хоть как-то нашкодить ей.

— Да, — коротко бросила Кетлин. — Я нахожусь здесь. Мне почему-то показалось, что здесь я хоть на короткое время смогу побыть наедине сама с собой.

Она знала, что в основе натуры Дэви Динсмора лежало упрямство и что оно делало его невосприимчивым к подобного рода замечаниям. Мысли, извергавшиеся из его мозга, на таком близком расстоянии полностью улавливались ее разумом, сообщая ей, что «эта госпожа зря прикидывается застенчивой. Но я-таки заставлю ее оттаять!»

За этой твердой убежденностью был заставляющий замирать мозг опыт. Кетлин несколько притупила свое восприятие, чтобы отгородиться от подробностей, которые всплывали из глубин памяти самодовольного парня.

— Я не хочу, чтобы ты и дальше крутился возле меня, — сказала девушка с холодной решимостью. — Твой мозг как помойка. Мне жалко, что я вообще заговорила с тобой, когда ты впервые пытался обратить на себя внимание. Ты понимаешь, что я сейчас говорю тебе абсолютную правду и ты знаешь, почему это так. И поверь мне, что сравнение твоего мозга с помойкой еще не самое удачное. А теперь — уходи!

Краска сошла с лица юноши. Он стал переполняться яростью, интенсивность которой прямо-таки давила на ее прикрытое сознание. Она сразу же еще сильнее отключила свой разум от поношений, которые источало его сознание. Ей внезапно пришла в голову мысль, что досадить этой твари можно, только совершенно унизив его. Она сердито бросила:

— Отцепись, жалкий слизняк.

Он вскрикнул и набросился на нее.

На секунду она застыла от изумления, что он отважился сразиться с ее превосходящей силой. Затем, сжав губы, она легко избегая его беспорядочно движущихся рук, бросилась на него и резко сбила этого мужчину на пол. Но тут, она слишком поздно поняла, что именно на это он и рассчитывал. Его грубые пальцы устремились к ее голове и, вцепившись в волосы, он начал падать, увлекая ее за собой, зажав в ладони шелковистые пряди, в которые были уложены золотистые, блестящие завитки.

— О'кей! — заорал он. — Теперь-то я наконец добрался до тебя. Вот так, так. Не дай мне упасть. Вот здорово! Думаю, что ты не хочешь, чтобы я сейчас упал на пол, а? Ха-ха. Тогда и ты ведь тоже упадешь на пол и тогда… И не смей брыкаться! Я знаю, что тебе хочется сейчас сделать. Схватить меня за кисти и сжимать до тех пор, пока я не отпущу тебя. Так вот, если я опущусь хотя бы на дюйм, я так дерну за твои драгоценные локоны, что повырываю их! Я знаю, что ты можешь очень долго держать меня, не уставая, — вот так и держи!

Она оцепенела от отвращения. Он сказал «драгоценные локоны». Да, настолько драгоценные, что впервые в жизни она была вынуждена издать гортанный крик. Настолько драгоценные, что она никогда не ожидала, что кто-нибудь осмелиться прикасаться к ним. Едва не упав в обморок от страха, она всхлипнула:

— Что ты хочешь?

— Вот ты наконец и заговорила человеческим языком, — произнес Дэви.

Но ей не нужны были его слова. Сейчас все содержимое его сознания потоком вливалось в ее мозг.

— Хорошо, — вяло промолвила она. — Я сделаю это.

— И смотри, чтобы ты отпускала меня как можно медленнее, — засмеялся парень. — И когда мои губы прикоснутся к твоим, смотри, чтобы этот поцелуй длился не менее минуты. Я научу тебя, что со мной нельзя обращаться как с какой-то мразью!

Его губы расплылись в торжествующей ухмылке, но откуда-то сзади на них обрушился резкий, властный голос, в котором звучало удивление и гнев.

— Что все это значит?

— Ох, — запнулся Дэви Динсмор, и она почувствовала, что его пальцы освободили ее волосы и завитки. Она резко оттолкнула его от себя. Юноша зашатался, но затем овладел своим телом и стал заикаться:

— Я… я прошу вашего извинения, мистер Лорри. Я… я..

— Убирайся жалкий негодяй, — взорвалась Кетлин.

— Да, уйди отсюда, Дэви, — послышался мягкий голос Джема Лорри.

Кетлин посмотрела вслед спотыкающемуся Дэви — в его мыслях был панический страх, что он оскорбил одного из самых влиятельных членов правительства. Но когда он исчез, она не повернулась лицом к вновь вошедшему. Инстинктивно девушка чувствовала, как напряглись все ее мускулы, когда она старалась отвести глаза и лицо от этого человека, наиболее могущественного советника в кабинете правительства Кира Грея.

— Так что же здесь происходило? — донесся до нее голос мужчины, находившегося сзади, и он, и этот голос, был для девушки вовсе не неприятным. — По-видимому, очень вовремя я подошел, а?

— О, я даже не знаю, — холодно ответила Кетлин. Она хотела быть предельно искренней с этим человеком. — Большое спасибо за помощь, но думаю, что ваше пристальное внимание к моей особе в равной степени отталкивает меня.

— Гм-м! — он стал рядом с нею, и девушка увидела его твердый профиль, когда он склонился над перилами.

— Да, на самом деле никакого различия, — настойчиво произнесла Кетлин. — Вы оба хотите одного и того же.

Мужчина некоторое время молчал, но его мысли были такими же неуловимыми, как и у Кира Грея. Со временем он станет таким же мастером скрывать свои мысли от возможного прочтения.

Когда Лорри наконец заговорил, голос его изменился. В нем появилась нотка жестокости.

— Без сомнения ваша точка зрения на эти вещи изменится после того, как вы станете моей возлюбленной.

— Этого не будет никогда! — отрезала Кетлин. — Мне не нравятся люди. И соответственно не нравитесь вы!

— Ваши возражения не имеют значения, — хладнокровно сказал молодой мужчина. — Единственная проблема — это как я могу завладеть вами не подвергая себя обвинениям, что я вступил в тайный сговор со слэнами. Пока я не решу данной проблемы, вы можете быть спокойной за себя.

Его уверенность заставила Кетлин вздрогнуть.

— Вы полностью ошибаетесь, — сказала она твердо. — Ваши намерения не увенчаются успехом по той простой причине, что Кир Грей является моим опекуном. И даже вы не осмелитесь идти против него.

Джем Лорри задумался над этим. Затем:

— Ваш опекун, да. Но у него нет никаких сдерживающих факторов, когда дело доходит до женских прелестей. Я не думаю, что он будет возражать против того, чтобы вы стали моей любовницей. На одном только он может настаивать — это чтобы я нашел какую-нибудь причину, за которую могла бы уцепиться наша пропаганда. Не забывай, моя девочка, что твой опекун, Кир Грей, за последние несколько лет стал наиболее ревностным антислэном. Раньше, мне казалось, что у него были какие-то прослэновские настроения. Но теперь он совершенно фанатичен в отношении того, что с ними, с этими нелюдьми, нечего церемониться. Он и Джон Петти очень близки друг другу по этому вопросу, ближе, чем когда бы то ни было. Забавно!

На мгновение, он над этим задумался.

— Но вам не о чем беспокоиться, моя милая. Я отыщу формулировку и…

Голос Лорри заглушил рев громкоговорителя:

«Всеобщее предупреждение! Несколько минут назад наблюдали неопознанный летательный аппарат, пересекающий Скалистые Горы и направляющийся на восток. Он быстро оторвался от преследовавших его самолетов и предположительно направляется прямо к Центрополюсу. Всем приказывается немедленно разойтись по своим домам, поскольку корабль — есть уверенность, что он построен слэнами — будет здесь через час, исходя из его нынешнего расположения и скорости. Улицы следует освободить для военных целей. Расходитесь по домам!» Громкоговоритель замолчал. Улыбаясь, Джем Лорри повернул свое красивое лицо к Кетлин.

— Не думайте, моя милая, что может появиться надежда на спасение. Один корабль не может нести на себе каких-либо важных вооружений, если за ним не стоит массовое производство. Старомодную атомную бомбу, например, невозможно изготовить в пещере, и кроме того, если быть предельно честным, то слэны не использовали атомное оружие в своей войне с людьми. — Лорри приостановился на несколько мгновений, и затем продолжил: — Все думают, что не первые бомбы полностью разрешили тайну атомное энергии. Как мне кажется, этот полет предназначен для того, чтобы посеять панику между простодушных людей, перед тем, как будет сделана попытка к прямым переговорам.

Через час Кетлин стояла рядом с Лорри, когда серебристый корабль скользнул ко дворцу. Он приближался, двигаясь с огромной скоростью. Ее сознание устремилось к этому странному объекту, пытаясь войти в контакт с существами, находившимися внутри него.

Корабль был все ближе, все ниже, но не было ответных мыслей его повелителей. Неожиданно от него отделилась металлическая капсула и упала на садовую дорожку где-то там, в глубине сада, но все же в зоне прямой видимости. Она блестела, как бриллиант, в лучах полуденного солнца.

Девушка подняла голову, но корабль уже исчез. Нет, ей все-таки удалось увидеть серебряную черточку далека в высоте прямо над дворцом. Она некоторое время мерцала словно звезда, но потом исчезла. Ум Кетлин вернулся с небес на землю, и она вновь почувствовала присутствие Джема Лорри. Он ликовал.

— Что бы это ни означало, это то, что я так долго ждал — возможности предъявить аргумент, который бы мне позволил сегодняшним вечером забрать вас в свою квартиру. Сейчас немедленно соберется Совет — так мне во всяком случае кажется.

Кетлин сделала глубокий вздох. Теперь она поняла, каким образом он может все устроить и настало, следовательно, время, начать с ним борьбу любым имеющимся у нее оружием. Она с достоинством начала говорить, гордо откинув назад голову и сверкая глазами:

— Я попрошу, чтобы мне разрешили присутствовать на этом заседании, на том основании, что у меня была мысленная связь с капитаном слэнов, находившемся на борту корабля. — Она спокойно завершила свою ложь. — Я могу пролить свет на содержание послания, которое найдут в капсуле.

Она в отчаянии подумала, о том, что она смогла бы прочесть в мозгу советников о чем шла речь в послании и, исходя из этого, она могла бы сочинить логичную историю, о чем говорил с ней предводитель слэнов. Если ее уличат во лжи, может возникнуть опасная реакция со стороны этих слэноненавистников. Но она должна всеми силами препятствовать их согласию передать ее Джему Лорри.

Когда она вошла в комнату, где должно было проходить заседание Совета, ее поразила мысль о предстоящем поражении. Включая Кира Грея, было всего семеро. Она взглянула на них по очереди, стараясь как можно больше выудить информации из их умов… и почувствовала себя беспомощной.

Четверо из членов Совета, которые были помоложе других, были друзьями Джема Лорри. Шестой, Джон Петти, всего лишь раз взглянул на нее, и в его отрывистом взгляде была леденящая враждебность. После этого, он равнодушно отвернулся от нее.

Взгляд девушки невольно обратился к Киру Грею. Легкий трепет удивления передался по ее нервам, когда она увидела, что он тоже смотрит на нее, красноречиво подняв одну бровь и усмехается. Он уловил ее взгляд и нарушил тишину.

— Значит, вы были в мысленной связи с представителем слэнов, не так ли, моя милая? — сурово спросил он и рассмеялся. — Я предлагаю на некоторое мгновение пропустить мимо это утверждение.

В его голосе было столько недоверия, столько враждебности, что Кетлин почувствовала облегчение, когда он отвернулся от нее и обратился к членам Совета.

— Очень жаль, но пятеро остальных наших товарищей находятся сейчас в отдаленных точках земного шара. Я лично не считаю слишком разумным удаляться от штаб-квартиры на большое расстояние. Путешествовать должны подчиненные. Тем не менее, мы не можем откладывать обсуждение этой проблемы. Если семеро из нас придут к соглашению, то нам не нужно будет спрашивать согласия остальных пятерых. Большинство будет на нашей стороне. Если же мы зайдем в тупик в поисках решения, нам придется связываться с каждым из них по радио.

Суть содержимого металлической капсулы, сброшенной с корабля, заключается в том, что они заявляют, что имеется миллион слэнов организованных в единое целое и разбросанных для конспирации по всей планете…

Джем Лорри язвительно прервал диктатора.

— Мне кажется, что глава нашей тайной полиции запустил свою работу, несмотря на столь превозносимую ненависть к слэнам.

Петти выпрямился и огрызнулся, бросив на Лорри холодный взгляд.

— Может быть, вы хотите на год поменяться со мной работой, а? Посмотрим тогда, что вы предпримите. Я не против того, чтобы ради перемены поля деятельности взять на себя несложные обязанности государственного секретаря.

Кир Грей прервал перепалку между советниками.

— Позвольте мне закончить, господа. Они говорят, что существует не только миллион организованных слэнов, но в дополнение к этому, огромное количество слэнов, как мужчин, так и женщин, не присоединившихся еще к организации и что их количество оценивается по меньшей мере в десять миллионов. Что вы можете сказать на это, Петти?

— Без сомнения, существует некоторое количество неорганизованных слэнов, — осторожно признал шеф тайной полиции. — Мы вылавливаем около сотни этих ублюдков каждый месяц по всему миру. Они, скорее всего, не входят ни в какую организацию. В обширных же районах менее развитых территорий земного шара трудно возбудить в народе антипатию к слэнам. Фактически, там их продолжают считать людьми. И, нет сомнения, что в наиболее труднодоступных районах Азии, Африки, Южной Америки и Австралии возможны большие колонии этих существ. Прошли годы с тех пор, как мы перестали обнаруживать такие поселения, но отвергать поэтому мнения, что их больше не существует, нельзя. И можно только уповать на то, что за эти годы, они не смогли выработать в высшей степени эффективных способов самозащиты.

Но я, однако, готов не принимать во внимание деятельность этих отдаленных очагов сопротивления. Цивилизация и наука — это надстройка, опирающаяся на достижения промышленности и интеллекта сотен миллионов существ. Как только эти слэны ушли в отдаленные, оторванные от цивилизации районы, они тем самым обрекли себя на поражение, так как они отрезали себя от книг, от контактов с высоко развитым уровнем интеллекта, что является возможно единственным базисом для дальнейшего развития.

Эти слэны не являются и никогда не являлись опасными. Главная опасность исходит от слэнов, живущих в больших городах, где у них появляется возможность вступить в контакт с разумом наиболее выдающихся людей и, несмотря на все наши предосторожности, некоторый доступ к книгам. Очевидно, что этот корабль, который мы видели сегодня, построен слэнами, которые живут в центрах цивилизации, хоть это и крайне опасно для них.

Кир Грей кивнул головой.

— Да, многие из ваших предположений вероятно соответствуют истине. Но вернемся к письму. В нем далее говорится, что эти несколько миллионов слэнов слишком стремятся положить конец периоду напряженности, существующим во взаимоотношениях между ними и расой людей. Они осуждают замыслы мирового господства, которыми были охвачены ранние слэны, объясняя эти амбиции ложной концепцией превосходства над людьми, не подтвержденной последующим жизненным опытом. Они убедились, что не превосходят людей, а просто отличаются от них. Они также обвиняют Самоэля Ленна, ученого-биолога, человека по происхождению в том, что он впервые создал слэнов, по имени которого они и были так названы — Самоэль Ленн, С. Ленн, слэн… и который взлелеял в своих детях веру в то, что они должны править миром. И что эта вера, а не внутреннее присущее слэнам стремление к господству, была источником опасных амбиций ранних детей Ленна.

Развивая эти идеи, они далее указывают на то, что ранние изобретения слэнов были просто незначительными усовершенствованиями уже существовавших принципов. Как они заявляют, слэнами не было проявлено истинное творчество в деле развития физики. Они также утверждают, что их философы пришли к утверждению (заключению), что мозги слэнов не являются научными в любом из истинных смыслов этого слова, отличаясь от мозгов нынешних людей в этом отношении точно так же, как отличаются наши мозги от мозгов древних греков или римлян, которые не развивали ту науку, которую мы понимаем в значении этого слова.

Он продолжал говорить, но после какого-то момента Кетлин слушала его только частью своего сознания. Возможно ли, чтобы это было правдой? Мозги слэнов не имеют научной ориентации? Невозможно! Наука была просто накоплением фактов и дедуктивными заключениями на основе этих фактов. А кто бы мог лучше навести божественный порядок в запутанную действительность, как не могучий умом, взрослый, зрелый слэн? Она заметила, что Кир Грей поднял со стола лист серой бумаги и сконцентрировала снова свое внимание на том, о чем он говорит.

— Я намерен прочитать вам последнюю страницу, — произнес он сухо. — «Мы не можем придавать слишком большое значение важности этого. Это значит, что слэны никогда не бросали серьезный вызов военному могуществу людей. Какие бы усовершенствования мы не сделали в своих существующих машинах и оружие, они не смогут оказать решающего значения на исход борьбы, если опасность возникновения войны появится снова.

По нашему мнению, нет ничего более бесполезного, чем нынешнее безысходное положение, которое ничего не разрешая, преуспевает только в поддержании беспорядка и постепенно создает экономический хаос, от которого люди страдают во все более возрастающей степени.

Мы предлагаем почетный мир, единственным условием для преодоления трудностей является предоставление слэнам законных прав на существование, свободу и стремления к счастью».

Кир Грей положил бумагу на стол, холодно обвел взглядом всех присутствующих и сказал ровным суровым голосом:

— Я категорически против любого какого бы то ни было компромисса. Когда-то я думал, что можно что-нибудь сделать в этом направлении, но не сейчас! Каждый слэн здесь, — он взмахнул рукой, многозначительно показывая на глобус, — должен быть уничтожен!

Кетлин показалось, что какая-то тень пала на эту и без того неярко освещенную комнату. В наступившей тишине мысли негромко отдавались в ее мозгу подобно далекому прибою на первобытном берегу. Глубокое потрясение охватило девушку. Потрясение от того, какая глубокая перемена произошла в Кире Грее.

А была ли эта перемена вообще? Разве не было возможно, что этот человек всегда был столь же безжалостным, как и Джон Петти? Причина, по которой он даровал жизнь ей, могла иметь и в самом деле, как говорил он, чисто познавательные цели. И, конечно, было время когда он верил, правильно или неправильно, что его политическое будущее неразрывно связано с продолжением ее существования. Но ничего более. Не было чувства сострадания или жалости, не было интереса к беспомощному юному созданию ради того, чтобы помочь ему. Ничего, кроме в высшей степени материалистического взгляда на жизнь. Ведь это правитель людей, которым она восхищалась, почти что боготворила, в течение многих лет. Ведь это ее опекун!

Конечно, по-правде говоря, слэны лгали. Но что еще они могли сделать, имея дело с людьми, у которых была только ненависть и ложь? По крайней мере, они предлагают мир, а не войну: и здесь, этот человек отвергает без всяких размышлений, предложение, которое бы покончило с четырехсотлетним, если не больше, уголовным преследованием ее расы.

Она ощутила, что взгляд Кира Грея устремлен к ней. С саркастической улыбкой он произнес:

— А теперь, давайте послушаем так называемое послание, принятое этой девушкой во время… э… мысленного контакта с командиром корабля слэнов.

Кетлин с отчаянием взглянула на него. Он не верил ни слову из ее заявления и перед лицом его уничтожающего скептицизма она знала, что самое лучшее, это предложить какое-нибудь тщательно подготовленное в ее уме заявление на суд безжалостного в своей логике разума этого человека. Ей нужно было время.

— Я…, — начала она. — Это было…

Она неожиданно поняла, что Джем Лорри, нахмурившись, вскочил со своего места.

— Кир, — обратился он к председателю Совета. — Похоже, ты избрал очень крутую тактику. Вопрос очень важный и ты делаешь ошибку, не дав Совету даже возможности обсудить это предложение. В свете твоих действий Кир, у меня не остается другой альтернативы, как заявить — с оговорками однако, что я склоняюсь к тому, чтобы принять это предложение. Главная моя оговорка состоит в том, что слэны должны слиться с людьми. Они должны ассимилировать! Для этого, слэны не должны вступать в брак с друг другом, а должны принудительно вступать в брак с людьми, без всяких на то исключений.

Кир Грей без какой-либо враждебности посмотрел на него.

— Что заставляет тебя думать, что выход заключается в браках между людьми и слэнами?

— Именно это я и собираюсь определить, — кивнул головой Джем Лорри настолько спокойно, что только Кетлин смогла уловить в его голосе скрытую напряженность. Она подалась вперед, затаив дыхание.

— Я решил взять Кетлин в качестве своей возлюбленной и мы все вскоре увидим, что из этого может получиться. Я надеюсь, что против этого никто не выскажется.

Более молодые члены Совета пожали плечами. Кетлин совсем не требовалось читать их мысли, чтобы понять, что у них нет ни малейших возражений по этому поводу. Она заметила, что Джон Петти вообще не обращает внимания на этот разговор, а Кир Грей, казалось, углубился в собственные мысли, как будто он также ничего не слышал.

Она попробовала разжать губы, чтобы заговорить, но в последний момент сдержалась. В мозгу ее возникла внезапно новая мысль. Предположим, что перекрестные браки в самом деле могут решить все проблемы слэнов. Предположим, что Совет примет предложение Джема Лорри. Даже если она и понимала, что оно основано всецело на его страсти к ней, могла ли она осмеливаться защищать себя от него, если была малейшая вероятность того, что другие слэны согласятся с этим планом и таким образом, завершатся сотни лет жалкого существования и убийств?

Она еще глубже опустилась в свое кресло, едва ли сознавая иронию своего положения. Она пришла на заседание Совета, чтобы бороться за себя, а теперь не осмеливается даже слово вымолвить.

Кир Грей заговорил снова:

— В решении предложенном Джемом нет ничего нового. Сам Самоэль Ленн был весьма заинтересован таким бракосочетанием и убедил одну из своих внучек выйти замуж за человека. От такого союза не было детей.

— Я обязан доказать это сам, — упрямо кивнул головой Лорри. — Это все слишком важно, чтобы полагаться на результаты только одной пробы.

— Их было больше, чем одна, — мягко заметил Кир Грей.

Тут в разговор вмешался еще один член Совета.

— Важным во всем этом является то, что ассимиляция действительно может быть неплохим решением, и что исходя из слов нашего председателя, можно не сомневаться, что в конце концов человеческая раса станет на планете доминирующей. Нас более чем три миллиарда, против, ну скажем, пяти миллионов слэнов. И даже если в результате таких браков не будет детей, все равно мы добьемся своего в течение ста пятидесяти — двухсот лет, если принять нормальную протяженность жизни слэна за сто пятьдесят лет. Через двести лет не останется ни одного живого слэна на Земле!

Кетлин была потрясена тем, что Джему Лорри удалось отстоять свою точку зрения. Она видела, судя по неясным обрывкам на поверхности его разума, что у него не возникало больше намерений подымать снова этот вопрос на обсуждение. Похоже, что все было уже решено. Сегодня вечером он пошлет за нею солдат и никто после не сможет сказать, что Совет не пришел к соглашению. Молчание было знаком одобрения!

В течение нескольких минут она очень смутно воспринимала голоса, а тем более мысли. Наконец, ее мозг смог уловить какую-то фразу. Усилием воли она опять обратила свое внимание к собравшимся. Фраза «можно было бы покончить с ними таким образом!» полностью высветила то, как далеко ушли сейчас эти люди в своих намерениях от первоначальных, за прошедшие несколько минут.

— Давайте внесем ясность, — оживленно произнес Кир Грей. — Идея использования некоторого кажущегося соглашения со слэнами для окончательного их искоренения кажется вызвала среди нас соответствующий отклик, который — снова — внешне, кажется, ослабил всякие помыслы об истинном и честном соглашении, основанном, например, на идее ассимиляции.

Короче говоря, существуют следующие проекты. Номер один — позволить им смешаться с людьми, пока они не будут тщательно идентифицированы, затем, согнаны вместе. Большинство из них будет захвачено врасплох, а остальных выследят в течение небольшого промежутка времени.

Проект номер два — принудительно собрать всех слэнов на каком-нибудь острове и уничтожить их там, используя военные корабли и самолеты.

Проект номер три — с самого начала обращаться с ними сурово. Настоять на их фотографировании и снятии отпечатков пальцев. Кроме того, необходимо чтобы все слэны через определенные промежутки времени проходили регистрацию в полицейских участках.

Эта третья идея может прийтись по нраву слэнам, если будет выполняться в течение некоторого промежутка времени, так как покажет им, что в этом плане присутствует как элемент требовательности, так и элемент справедливости…

Равнодушный голос продолжал что-то говорить, но почему-то всей этой сцене не доставало реальности. Разве можно просто так сидеть здесь, обсуждая предательство и убийство в таком большом масштабе — семеро людей, решающих за всю расу людей вопросы более важные, чем жизнь и смерть.

— Ну и глупцы же вы все, — с горечью вымолвила Кетлин. — Неужели вы хоть на одну минуту можете представить себе, что слэнов можно втянуть в ваши дурацкие проекты? Слэны могут читать мысли, а кроме того это столь прозрачно и смехотворно, каждый из ваших проектов настолько ясен и ничем не прикрыт, что я удивляюсь, как это можно думать о вас, как об умных и трезво мыслящих людях!

Они молча и холодно стали разглядывать ее. Легкая, ироничная усмешка искривила губы Кира Грея.

— Боюсь, что ты заблуждаешься, моя девочка. Мы допускаем, что они умны и подозрительны. Вот поэтому мы и предлагаем столь несложные идеи. А это, конечно, первый элемент успешной пропаганды. Что же касается чтения мыслей, мы здесь никогда не встретимся с руководителями слэнов. Мы передадим мнение большинства остальным пяти членам Совета, которые будут вести переговоры, будучи твердо убеждены, что ведут честную игру. Ни один из наших подчиненных не будет иметь никаких других инструкций, кроме тех, которые требуют, чтобы вопрос решался справедливо. Так что, понимаешь ли…

— Одну минуту, — прервал диктатора Джон Петти, в его голосе была такая удовлетворенность, такое ликование, что Кетлин сразу же повернулась к нему, — наша главнаяопасность в том, что эта девушка-слэн знает о наших планах. Она только что сказала, что у нее была телепатическая связь с командиром корабля слэнов. Иными словами, они теперь знают, что она находится здесь. Предположим, что поблизости появится еще один корабль. Тогда ей представится возможность уведомить наших врагов о планах Совета. Поэтому, я предлагаю, чтобы эта девчонка была сейчас же убита!

Кетлин обуял ужас. Логику этого аргумента невозможно было отрицать. Она увидела как в мозгу других членов Совета растет понимание этого. Пытаясь безрассудно избежать внимания Джема Лорри, она сама себя завлекла в ловушку, которая скорее всего приведет к смерти.

Кетлин зачарованно смотрела на лицо Джона Петти. Оно раскраснелось от глубоко укоренившегося удовольствия, которое доставили ему его собственные слова, и он даже не пытался скрыть этого. Не было сомнения в том, что он даже не помышлял о такой победе. И от этого его глубокое волнение было еще большим.

С трудом девушка оторвала свой взор от Петти и сосредоточилась на других. Неясные мысли, которые ей удавалось уловить, стали принимать боле отчетливые очертания. Это решение не доставляло им большого удовольствия, поскольку, в отличие от Джема Лорри, они были совершенно безразличны к ней. Но их убеждения были неизменными. И поэтому, ее ждала смерть!

Кетлин показалось, что окончательность этого приговора встревожила Джема Лорри. Его манеры, как только он повернулся к ней, подтвердили это. Все его естество было пронизано страхом.

— Вот чертова дурочка! — сказал он, и стал кусать нижнюю губу, откинувшись на спинку кресла.

У нее закружилась голова. Она посмотрела на Кира Грея. С ужасом она следила за тем, как он нахмурился, как в его глазах появилось выражение, как будто его сразило громом. Это придало ей храбрости. Он не хотел, чтобы она погибла, иначе он не встревожился бы.

Храбрость, и вместе с нею появившаяся надежда, сейчас же исчезли, когда она поняла, что его испуг указывал на то, что у него не было решения проблемы, которая подобно бомбе только что взорвалась в комнате. Медленно, очень медленно выражение лица диктатора стало вновь безразличным, и она не ощущала никакой надежды до тех пор, пока он не заговорил:

— Смерть была бы необходима в том случае, если бы ее утверждение соответствовало истине. Она солгала, что имела телепатическую связь с командиром корабля слэнов. На этом летательном аппарате не было ни одного слэна. Это был корабль-робот.

Кто-то возразил:

— Я полагаю, что управляемые автоматические корабли могут быть легко выведены из строя посредством радиопомех работе их механизмов. Мы пытались…

— Да, это возможно, — перебил говорящего Кир Грей. — Вы, наверное, помните, как этот корабль взмыл прямо вверх, перед тем, как исчез в глубине неба. Слэн, который управлял им по радио, дал команду на этот маневр, так как неожиданно понял, что мы вмешались, и причем успешно, в действие механизмов их корабля. — Вождь сурово улыбнулся.

— Хочу сейчас сообщить вам, что мы сбили этот корабль в полуторастах километрах отсюда к югу. К сожалению, это произошло над Мэнчирскими болотами, и его до сих пор еще не вытащили. Однако, после того, как его извлекут, он будет отправлен на заводы Каджина, где без сомнения, наши специалисты легко разберутся в принципе работы его механизмов. Причина, по которой установка соответствующих радиопомех отняла у нас так много времени, заключается в том, что автоматика этого корабля несколько отличается от стандартной и потребовалась новая комбинация радиоволн, с помощью которых можно было бы осуществить вмешательство в ее действие.

— Все это несущественно, — нетерпеливо бросил Джон Петти. — Существенно только то, что этот слэн, — и он указал пальцем на Кетлин, — находился все это время в одной с нами комнате и знает все наши планы по уничтожению ее соплеменников, и следовательно, она может быть опасной, если сделает попытку сообщить другим слэнам о наших соображениях. Ее необходимо убить!

Кир Грэй медленно встал и лицо его было суровым. В голосе диктатора послышались металлические нотки:

— Я уже сказал вам, сэр, что я провожу социологическое исследование этого слэна и я буду очень благодарен вам, если вы воздержитесь от дальнейших высказываний о ее смерти. Вы только что сказали, что ежемесячно ловят и казнят по несколько сотен слэнов. Слэны же заявляют, что их все еще существует около одиннадцати миллионов. Я надеюсь — и в голосе вождя зазвучал неприкрытый сарказм, — я надеюсь, что мне будет дана привилегия сохранить в живых одного слэна для научных целей, одного слэна, которого, по-видимому, вы ненавидите больше, чем всех остальных вместе взятых…

Джон Петти резко перебил Грея:

— Все это очень хорошо, Кир. Но мне очень хотелось бы знать, для чего Кетлин Лейтон солгала о том, что она вступила в телепатический контакт с кораблем слэнов?

Девушка перевела дыхание. Она почувствовала, как оцепенение в котором она находилась все эти жуткие минуты, сменяется облегчением и радостью, что самое страшное уже, похоже, позади. Она сама не поняла, что помимо своей воли вскричала, дрожа от негодования.

— Потому что я узнала, что Джем Лорри собирается сделать меня своей любовницей и я просто хотела, чтобы вы узнали, что я возражаю против этого!

— Ради бога, Джем, — сказал один из советников. — Вы что не можете держать свои любовные дела подальше от Совета?

— При всем должном уважении к Киру Грею, — сказал другой, — я должен все-таки заявить, что есть нечто, что нельзя терпеть от слэна. Как это она смеет возражать человеку, наделенного определенной властью, которому она нужна для выполнения определенных исследований. Мне очень интересно посмотреть, каков будет результат этой забавной связи. Ваши возражения, Грей, недействительны и поэтому, я советую вам, Джем, не обращать ни на кого внимания. Велите-ка лучше своей охране схватить девчонку и доставить ее в вашу комнату. Думаю, что на этом можно было бы и закончить наше совещание.

Впервые за все свои семнадцать лет Кетлин была потрясена тем, что существует предел нервного напряжения даже для слэнов. Как будто что-то натянулось у нее внутри, как будто что-то жизненное очень важное готово было вот-вот оборваться. Она до боли сжала пластиковые поручни кресла. Неожиданно, она уловила какую-то мысль в своем мозгу — резкую, хлесткую мысль Кира Грея!

— Ты глупышка. Как это тебя угораздило угодить в такую кашу?

Она взглянула на него, жалкая и подавленная, и впервые увидела, что он сидит откинувшись в кресле, наполовину прикрыв глаза и плотно сжав губы. Затем, он тихо процедил сквозь зубы.

— Все это было бы прекрасно, если бы результаты такой связи требовали проверки, господа. Но этого не требуется. Зарегистрированные случаи более чем сотни попыток людей и слэнов воспроизвести детей занесены в картотеки библиотек под заголовком «ненормальные браки».

Причины стерильности трудно определить, потому что люди и слэны не отличаются особенно друг от друга. Удивительно крепкая мускулатура слэнов объясняется не новым типом мышц, а ускоренным прохождением нервных импульсов, активирующих эти мышцы. Имеются также увеличение числа нервов в каждой части тела, делая поэтому, слэнов гораздо более чувствительными, ко всем внешним раздражителям.

Два сердца не являются по-настоящему двумя сердцами, это просто одно комбинированное сердце, каждая секция которого действует независимо друг от друга. Вместе, оба сердца были ненамного больше одного сердца нормального человека. Так, что это всего лишь более хороший насос!

И, наконец, завитки-антенны, которые посылают и принимают мысли. Как показали наши исследования, они выросли из слабо изученных образований в верхней части коры головного мозга, которые, очевидно, должны были быть источником неустойчивости телепатического обмена мыслями, известного у более ранних народов и все еще практикующегося людьми.

Так что вы должны понять, что то, что сделал Самоэль Ленн своей жене с помощью изобретенной им мутационной машины, ничего не добавило нового к человеческому организму, а только изменило или побудило к мутации то, что уже существовало. Кстати, вы и без меня знаете, что первых детей-слэнов было всего трое.

Кетлин показалось, что он говорит только ради того, чтобы выиграть время. Она чувствовала, что он полностью осознает сложившуюся ситуацию и понимает, что никакие логические аргументы не смогут разубедить такого человека, как Джем Лорри.

— Кетлин… Впрочем, я сообщаю вам всю эту информацию, — продолжал дальше свой разговор Кир Грей, — по той причине, что по-видимому, никто из вас до сих пор не удосужился исследовать истинное положение дел и сравнить с распространенными в народе убеждениями относительно слэнов. Возьмем, хотя бы так называемое умственное превосходство слэнов, на которое есть ссылка в послании, полученном сегодня. Имеется одна старая иллюстрация по этому вопросу, на сегодня уже почти всеми забытая: эксперимент, во время которого Самоэль Ленн, этот в высшей степени необычный человек, вырастил детеныша обезьяны, ребенка-человека в ребенка-слэна при строгих научных обстоятельствах. Обезьяна была наиболее не по годам развитой, научившись в течение нескольких месяцев тому, что потребовало от слэна и человеческого ребенка гораздо больше времени. Затем человек и слэн научились говорить, а обезьяна безнадежно отстала. Слэн и человек продолжали развиваться практически нога в ногу до тех пор, пока в возрасте четырех лет способности слэна к телепатии начали болезненно проявляться. С этого момента, ребенок-слэн стал постепенно обгонять человека.

Тем не менее, доктор Ленн позже обнаружил, что интенсификация ребенка-человека, интенсификация его обучения позволяет догнать слэна и оставаться примерно на одном уровне развития со слэном, в особенности по быстроте ума. Большим преимуществом слэна была возможность чтения мыслей, что давало ему непревзойденную проникновенность в психологию и более готовый доступ к образованию, тогда как человеческий ребенок мог впитывать информацию только посредством зрения и слуха…

Джон Петти грубо прервал плавную речь диктатора.

— То, о чем ты говоришь, Кир, мне давным-давно известно и в этом главная причина, почему мы не можем начать обсуждение мирных переговоров с этими… этими чертовыми искусственными существами. Для того, чтобы человек мог сравниться со слэном, ему нужно напрягаться многие годы изо всех сил, чтобы получить то, что с такой легкостью достается слэнам. Другими словами, все кроме ничтожнейшей частички человечества неспособны быть ни чем иным, как рабами в сравнении со слэном. Господа, здесь не может быть мира, а только интенсификация методов искоренения чудовищ. Мы не можем рискнуть выполнять один из этих планов, достойных Маккиавели, потому что опасность слишком велика, что все пойдет вдруг не так, как мы хотели.

Один из членов Совета заметил:

— Он прав!

Несколько голосов одобрили это утверждение и стало очевидным, каков будет приговор. Кетлин поймала жестокость во взгляде Кира Грея, когда он по очереди посмотрел на всех членов Совета.

— Если таким должно быть наше решение… я считаю смертельной ошибкой любого из нас взять эту девушку-слэна себе в качестве любовницы. Это может создать неправильное впечатление.

Последовавшая за этими словами тишина была тишиной одобрения и Кетлин бросила быстрый взгляд на лицо Джема Лорри. Он хладнокровно встретил ее взгляд, томно встал и подождав, когда она встанет и пойдет к двери, пошел рядом с ней.

Он открыл перед ней дверь и тихо сказал:

— Это ненадолго, моя госпожа. Так что не стройте фальшивые надежды.

И он уверенно улыбнулся, глядя на ее стройную фигуру.

Но не об этой угрозе думала сейчас Кетлин, медленно идя по коридору. Она заметила, как изменилось лицо Кира Грея, когда Джон Петти потребовал ее смерти.

Это было очень странно. Особенно, те мягкие слова сказанные им минутой позже, о том что корабль слэнов управлялся по радио и сбитый валяется в болотах. Если это было так, почему же он был так ошеломлен ранее? Если же это было неправдой, тогда почему Кир Грей взял на себя ужасный риск солгать ради нее и наверное, даже теперь беспокоится об этом.

Глава 9

Джомми Кросс в упор посмотрел на ту пародию на человека, которую представляла из себя Грэнни. Он не ощущал в себе ярости, от того, что она предала его. Результатом была беда, будущее его стало пустым, непредсказуемым, бездомным.

Первой задачей для него было, что делать со старухой.

Она весело сидела в кресле, в необычайно дорогом и цветастом вечернем платье, туго спеленавшем ее нескладную фигуру. Она, хихикая, обратилась к нему:

— Грэнни что-то знает, да, Грэнни знает.

Ее слова превратились в бессвязное бормотание, но вскоре опять стали различимы:

— Деньги, о, всемогущий боже, да! Грэнни нахапала кучу денег себе на старость. Смотри!

С доверчивой невинностью старой пропойцы она вынула из-под платья пухлую черную сумку. Но тут же здравый смысл страуса заставил ее возвратить свое сокровище на прежнее место.

Джомми Кросс был сражен. Впервые по сути он увидел ее деньги, хотя всегда знал ее укромные места. Но иметь это прямо при себе, когда вот-вот нагрянет полиция — такая глупость заслуживала самого большого наказания.

Но он все еще стоял в нерешительности. Напряженность в нем все больше росла — по мере того, как давление мыслей людей снаружи лачуги становилось все более невыносимой тяжестью в его сознании. Десять людей, все ближе и ближе, с тупорылыми автоматами в руках. У него было полное право оставить предательницу перед лицом разъяренных охотников, оставшихся без добычи. Оставить перед лицом закона, который гласил, что любой человек, без какого-то ни было исключения, должен быть повешен за укрывательство слэнов.

В мозгу юноши промелькнула кошмарная картина Грэнни на пути к виселице, Грэнни, умоляющей о милосердии, Грэнни, пытающейся сбросить веревки с шеи, дрыгающей ногами, царапающейся, кусающей своих душителей.

Он нагнулся и схватил ее за голые плечи. Он несколько раз встряхнул ее, так, что застучали ее зубы, так, что она стала всхлипывать от боли — и в ее глазах чуть-чуть блеснул здравый смысл. Он сказал резко:

— Если вы останетесь здесь, то вскоре умрете. Вы разве не знаете закона?

— Ха! — она приподнялась, несколько смущенная, затем снова скользнула в сточную канаву своего сознания.

Спеши, спеши, подумал он и принудительно погрузил свой разум в нечистоты ее сознания, стараясь своими словами разбудить последние остатки здравомыслия в ее разуме. И когда он готов был уже отступить, внезапно перед ним открылась крохотная секция ее мозга, в которой еще был страх и благоразумие почти погребенные под тяжелой массой бессвязных, расплывчатых мыслей.

— Х-хорошо, — пробормотала она. — У Грэнни много денег. Богачей не вешают. Подумай об этом.

Джомми отступил в нерешительности. Преследователи были все ближе и ближе, замыкая круг вокруг убогой лачуги. Его поразило их количество. Даже грозное оружие оружие в его кармане может оказаться бесполезным, если град пуль изрешетит заплесневелые стены комнаты. А для того, чтобы разрушить все мечты его отца было достаточно всего лишь одной пули.

— Тьфу, черт, — вслух выругался он. — Какой я дурак! Что я буду делать с вами, даже если вытащу отсюда? Все шоссе из города перекрыты. Есть только одна реальная надежда на спасение, да и то она будет безнадежно трудной, а если еще будет мешать пьяная старуха, то… — Джомми покачал головой. — Я не представляю себе, как это я смогу взобраться на тридцатиэтажное здание с пьяной старухой на шее.

Логика говорила ему, что ему следует не обращать внимания на эту женщину. Он сделал пол-оборота и затем, еще раз мысль о том, что Грэнни повесят, повергла его в ужас. Каковы бы ни были ее пороки, само ее существование обеспечивало ему возможность оставаться в живых все эти долгие годы. Это был долг, который следовало платить!

Одним резким движением он вытащил из-под платья Грэнни черную сумку. Она что-то хмыкнула спьяна, и затем сознание вернулось к ней, когда он подразнил ее, держа сумку перед ее глазами.

— Смотри, — понукал он ее, — здесь все деньги, которые вы собрали. Здесь все ваше будущее. Без этого вы будете голодать. Без этого вы будете скрести полы в ночлежках для бедняков. Вас будут избивать и, вполне возможно, смогут даже одним разом убить!

Через пятнадцать секунд старуха была уже трезвой, со всей пылающей трезвостью, которая улавливает самое существенное с ясностью мысли закоренелого преступника.

— Грэнни повесят! — вскричала она.

— Мы должны поскорее убраться отсюда, — кивнул Джомми Кросс. — Вот, возьмите свои деньги.

Он сурово улыбнулся, глядя на то, с какой жадностью она вырвала сумку из его рук.

— У нас есть подземный туннель, который ведет из моей спальни в частный гараж на углу четыреста семидесятой улицы. Я достал ключ от автомобиля. Мы поедем на нем к Центру Воздушных Сообщений и украдем один из…

Он запнулся, сознавая непрочность этой последней части своего плана. Казалось невероятным, что у слэнов без завитков такая плохая организация, что ему удастся заполучить один из тех волшебных космических кораблей, которые они запускают в небо каждую ночь. Правда, он один раз уже сумел убежать от них с абсурдной легкостью, но…

Тяжело дыша, Джомми усадил старуху на плоскую крышу здания, внутри которого помещались космические корабли. Он тяжело бухнулся рядом с нею и лежал, стараясь перевести дух. Впервые в своей жизни он почувствовал физическую усталость.

— Бог ты мой! — прошептал он. — Кто бы мог подумать, что старуха такая тяжелая!

Грэнни же никак не могла прийти в себя, потрясенная ужасом этого страшного подъема. Его мозг поймал первые предупреждения о взрыве брани, которая вот-вот могла слететь с ее губ. Его усталые мышцы сработали мгновенно. Одним быстрым движением он закрыл ладонью ее рот.

— Заткнись! — тихо приказал он. — Или я спущу тебя, старуха, вниз, как мешок с картошкой. Ты — причина возникшего затруднительного положения, и тебе придется волей неволей переносить стоически все последствия.

Его слова подействовали, как струя холодной воды. Джомми был вынужден прямо-таки восхититься, как быстро она отошла. Старая тварь, казалось, имела неистощимую силу. Она оттолкнула его руку от своего рта и угрюмо спросила:

— Что теперь?

— Нам нужно найти какой-нибудь путь внутрь здания и как можно быстрее.

Он взглянул на свои ручные часы, встрепенулся и вскочил на ноги. Без двадцати десять. Через двадцать минут можно будет наблюдать взлет очередного корабля. Двадцать минут на то, чтобы овладеть этим кораблем!

Он приподнял Грэнни, легко перебросил ее через плечо и побежал к центру крыши. Не было времени искать двери, да к тому же на них были, наверное, еще датчики тревожной сигнализации, на изучение и ликвидацию которых также необходимо было время. Оставалось только одно. Где-то должен быть вертикальный ствол, по которому корабли устремляются в самые отдаленные районы солнечной системы.

Он почувствовал под ногами какое-то возвышение — небольшую плавную выпуклость. Мальчик на мгновение остановился и наощупь определил точную форму всего выпуклого места. Это и есть по всей вероятности крышка шахты. Джомми быстро выхватил отцовское атомное ружье из кармана и направил дезинтегрирующий огонь вниз.

Он заглянул в отверстие диаметром чуть больше метра, в туннель, который шел глубоко вниз точно под углом в шестьдесят градусов. Сто, двести, триста метров сверкающей металлической стены, и когда глаза Джомми привыкли к полумраку, постепенно стали вырисовываться контуры корабля. Он увидел заостренный нос и ракетные двигатели. У корабля был внушающий страх вид, но пока еще он был недвижим и беззвучен.

Мальчику казалось, что он смотрит вниз, в ствол огромной пушки, на снаряд, которым она вот-вот выстрелит. Сравнение это произвело на него настолько сильное впечатление, что некоторое время его мозг отказывался от мысли, что ему нужно сделать. В его разум вкралось сомнение. Осмелится ли он соскользнуть вниз по этому гладкому, как стекло, склону, когда в любой момент корабль может, устремляясь в небо, врезаться в него?

Мороз прошелся по телу Джомми. С трудом от оторвал взгляд от парализующей глубины туннеля и перевел его на отдаленное, смутно вырисовывающееся великолепие дворца, который он сначала не заметил, но затем стал смотреть со все более растущим восхищением. Все его мысли на время были заняты только этим зрелищем. Тело расслабилось. В течение нескольких долгих секунд он просто стоял, упиваясь красотой гигантского изысканного бриллианта, которым был этот дворец ночью.

Он был хорошо виден с этой высоты, расположенный чуть сзади двух небоскребов, и он сверкал как алмаз. Но это не было ошеломляющим разум и туманящим взор сиянием. Он святился мягким, живым, чудесным пламенем, цвет которого менялся каждую секунду, великолепным и искрометным огнем, который переливался тысячами различных комбинаций, и каждая из них была не похожа на другую.

Тысячи вечеров он согревал свою душу красотой этого огня, и сейчас это чудо снова было перед ним, вливая в него силу и смелость. Он сжал губы и непреклонно взглянул в глубины этого гладкого и скользкого туннеля.

Опасность спуска в него символизировала его будущее, неясное и наименее предсказуемое когда-либо.

Здравый смысл подсказал, что слэны без завитков уже осведомлены о том, что здесь, на этой крыше. Здесь должна была быть тревожная сигнализация — обязательно должна была быть.

— Что это ты смотришь все время в эту дыру? — заскулила Грэнни. — Где нужная дверь? Время…

— Время! — произнес Джомми. На его часах было без четырех минут десять. Оставалось всего четыре минуты на то, чтобы овладеть цитаделью. Он уловил мысль Грэнни, догадавшейся о его намерении и ладонью закрыл ей рот, чтобы не слышать ее трусливого визга. Еще секунда, и они стали падать вниз, безвозвратно предав свои тела силе тяготения. Они почти не ощущали движения, но мозг и глаза Джомми нельзя было ввести в заблуждение. Нос корабля стремительно приближался к ним, создавая иллюзию того, что корабль начинает надвигаться на них. Эта иллюзия была настолько реальна, что мальчик едва сдерживал себя от паники.

— Быстро! — прошипел он Грэнни. — Тормози ладонями! Тормози!

Старуху не надо было долго уговаривать. Из всех инстинктов в ее изношенном теле самым сильным был инстинкт самосохранения. Она цеплялась ладонями за металл, прижималась всем телом, стараясь как можно дальше раскинуть руки и ноги. Она боролась изо всех сил за свою жизнь, и какими бы жалкими не были ее попытки, ей удалось почти приостановить это безумное падение.

И вот им уже удалось проскользнуть мимо гигантского носа. В пространстве между корпусом корабля и стеной туннеля тело проходило почти свободно, но, опускаясь все ниже они больно бились о выступы на корпусе корабля и о какие-то непонятные рычаги и приспособления на стене.

Внезапно Джомми увидел пятно света, как раз под огромным корпусом, на металлическом полу, на котором покоилась хвостовая часть корабля. Откидная дверь! Здесь, за несколько секунд до отправления корабля! Он нашел дверь! Отверстие, диаметром более полуметpа, в четвертьметровой толще корпуса. Он без колебаний подтянулся к отверстию, сжимая в кармане свое грозное оружие, готовый пустить его в ход при малейшем подозрительном движении. Но внутри никого не было. С первого же взгляда он понял, что это рубка управления. В ней было несколько кресел, приборная панель и какие-то огромные изогнутые светящие пластины по обе стороны от нее. И здесь также была открытая дверь, ведущая во второй отсек корабля. Мгновенье — и он уже внутри, таща за собой онемевшую от ужаса старуху. Затем он бросился ко второй двери.

У порога он остановился и заглянул за порог. Эта вторая комната была частично заставлена креслами, такими же глубокими и удобными, как и в рубке управления. Но почти половина комнаты была заставлена какими-то ящиками. В комнате было две двери. Одна вела по всей вероятности в третий отсек этого длинного корабля. Она была приоткрыта, и в этом третьем отсеке виднелись такие же ящики и дверь, ведущая в четвертый отсек. Но именно взгляд на эту вторую дверь во втором отсеке заставил Джомми Кросса неподвижно застыть.

Из четвертого отсека исходил яркий свет, и на фоне его виднелись фигуры людей. Джомми напряг свой мозг и сейчас же погрузился в их мысли. И хотя ничего существенного он не смог обнаружить из-за того, что мышление их было прикрыто защитными барьерами, у него сложилось впечатление, что эти слэны без антенн со страхом ждут чего-то.

Джомми стряхнул с себя обрывки их мыслей и метнулся к приборной панели, которая занимала всю переднюю часть рубки управления. На ней были десятки рядов каких-то измерительных приборов, масса неизвестных Джомми органов управления.

Он, конечно, не мог разобраться во всем этом за те несколько секунд, которыми он располагал. Плотно сжав губы, он уселся в ближайшее кресло, и плавно, не спеша, включил все выключатели и рукоятки, находящиеся перед ним.

Дверь за его спиной издала механический звук. Наступило внезапное удивительное чувство легкости, быстрого движения вперед, прижимающее тело в спинку кресла. Затем раздался низкий пульсирующий рев. Теперь сразу же стало ясным назначение двух изогнутых пластин. На одной из них, правой, появилась картина неба спереди. Были видны огни и земля далеко внизу, но корабль поднимался так круто, что Земля была видна только в самом низу экрана.

А вот в левом экране было видно все великолепие огней гигантского города, размеры которого поражали воображение и который все больше оставался позади корабля.

А затем город исчез, оставшись за полем зрения левого экрана. Осторожно Джомми выключил все ранее активированные им механизмы, по очереди следя за происходящими при этом явлениями. За две минуты он в общих чертах разобрался в принципах управления этим кораблем. Оставалась неясной роль всего лишь четырех тумблеров, но это могло подождать.

Он вывел корабль в горизонтальный полет, так как у него не было намерения уйти в космос. Это потребовало бы глубокого знания в деле обращения в этим кораблем, а его ближайшей целью должно было стать установление новой, безопасной базы для дальнейшего изучения корабля. Только после этого он смог бы заставить корабль отвезти его в любое место, куда он только захочет…

Его мозг захлестнули мечты. Он почувствовал необычайную власть. Оставалось, конечно, еще сделать тысячу всяких вещей, но все же он был уже на свободе, достаточно взрослый и достаточно сильный, как умом, так и телом, и мог бы сам о себе позаботиться. Впереди у него было еще много лет, много долгих лет зрелости; за это время он изучит все то, что оставил ему отец, и научится пользоваться этими знаниями. Но прежде всего необходимо вступить в контакт с настоящими слэнами! Нужно хорошенько поразмыслить и разработать план поисков настоящих слэнов.

Мечты его прервались, так как внимание его внезапно полностью переключилось на разум Грэнни. Мысли старухи все время не выходили у него из головы, но только сейчас, он обратил внимание что она вошла в соседнюю комнату. В мозгу Джомми появилась картина того, что она видит. Но внезапно эта картина стала затемняться, как будто старуха начала медленно закрывать глаза.

Юноша схватил свое оружие, одновременно повернулся и метнулся в сторону. Сноп пламени из двери пересек то место, где только что находилась его голова. Пламя коснулось приборной панели и погасло. Высокая взрослая женщина-слэн (конечно, не настоящая, без прядей!) стояла на пороге, направив на него дуло своего маленького серебристого пистолета. Она вся окаменела, когда увидела направленное на нее оружие Джомми. Глаза женщины были сверкающим омутом.

— Ты, змея проклятая!

Но несмотря на гнев, а может быть, именно благодаря ему, голос женщины был необычайно красив, и неожиданно Джомми Кросс почувствовал свое поражение. Вид этой женщины, ее голос, внезапно воскресили в его памяти воспоминания о матери, и тут он понял, что не сможет обратить свое оружие против этого восхитительного создания, так же как не смог бы поднять руку на свою мать. Несмотря на то, что его оружие угрожало ей точно также, как и ее пистолет угрожал ему, по существу он был беззащитен перед нею. И то, как она выстрелила ему в спину, указывало на непреклонную решимость, пылавшую в ней. Убийца! Безумная ненависть этих неполноценных слэнов к истинным сверхлюдям!

Но несмотря на свой испуг, Джомми смотрел на нее и все больше и больше восхищаясь ею. Стройная, сильная, гибкая, она стояла, чуть подавшись вперед, словно бегун изготовившийся к бегу. На ней было простое прямое платье, слегка подобранное у талии. Ее прекрасное чувственное лицо с чуть припухлыми губами венчала корона из спадающих волнами волос каштанового цвета. Тонкий нос и слегка выдающиеся вперед скулы придавали ее лицу выражение энергии и интеллектуальной силы. У нее была нежная, безупречная кожа и серые, как бы светящиеся изнутри глаза.

Нет, он не смог бы выстрелить. Он не был в состоянии уничтожить эту женщину, наделенную такой утонченной красотой. Ее разум был отгорожен таким же барьером, как и у других слэнов без завитков, но этот барьер, так же как и у них, не охватывал всю интеллектуальную деятельность их мозга, поскольку лишенные способности чтения мыслей, они не понимали, каким должно было быть экранирование их собственных мыслей.

Первое время, мальчик не осмеливался отвлечься, чтобы проанализировать излучаемую сознанием этой женщины вибрацию. Он не сводил глаз с этой чрезвычайно опасной особы. Их оружие было направлено друг на друга, каждый нерв и каждая мышца их тел находились в состоянии крайнего напряжения и внимания.

Женщина заговорила первой.

— Все это очень глупо, — сказала, наконец, она. — Мы могли бы сесть, положить наше оружие на пол и обсудить спокойно создавшееся положение. Это ослабило бы невыносимую напряженность, но наши позиции остались бы фактически неизменными.

Джомми почувствовал недоумение. Это предложение указывало на ее слабость перед лицом опасности, однако, это совсем не отражалось на смелом выражении ее лица. Это, с одной стороны, психологически усиливало его положение, но с другой стороны, у него было подозрение, даже убежденность, что, приняв ее предложение, он только усилит грозящую ему опасность.

— Преимущество будет тогда на вашей стороне, — медленно произнес он. — Вы — взрослый слэн, ваши мышцы лучше скоординированы. Вы можете быстрее, чем я, схватить свое оружие.

Она кивнула, по сути соглашаясь с ним.

— Да, это верно. Но фактически преимущество на вашей стороне, поскольку у вас есть возможность следить за моими мыслями.

— Совсем наоборот, — солгал он без запинки. — Когда ваш мозг прикрыт, то барьер столь сильный, что я не смогу предугадать ваши намерения, а когда это сделаю, боюсь, что это будет слишком поздно.

После этих слов он понял, насколько несовершенным было экранирование ее мыслей. Несмотря на то, что он в основном был сосредоточен на грозящей опасности и поэтому старался предупредить возможный обман с ее стороны, ему удалось все же извлечь из ее сознания краткую, но достаточно ясную историю этой женщины.

Ее имя было Джоанна Хиллори. Она была профессиональным пилотом на линии Земля — Марс. Но это был ее последний полет перед перерывом во много месяцев. Причиной этому было то, что она недавно вышла замуж за инженера, который работал на Марсе, и сейчас она ждет ребенка — так что ее переведут вскоре на другую работу, которая будет не столь напряженная по сравнению с теми перегрузками, которые она испытывает во время путешествий в космосе.

Джомми почувствовал облегчение. Женщина, которая ожидает ребенка, вряд ли пойдет на отчаянный шаг.

— Ну, хорошо. Давайте одновременно положим наше оружие и сядем.

Как только оружие оказалось на полу, юноша взглянул на женщину и улыбка, искривившая ее губы, ошеломила его. Стало ясно, что женщина иронически смеется над ним.

— А теперь, когда ты себя обезоружил, — сказала спокойно женщина, — приготовься к смерти!

Охваченный ужасом, Джомми оцепенел, глядя на крошечный пистолет, сверкнувший в ее левой руке. Она, должно быть, все это время прятала это величиной с игрушку оружие, дожидаясь возможности пустить его в ход. Ее богатый, музыкальный голос звенел в ушах Джомми.

— Вот ты и принял на веру всю эту историю о бедной маленькой невесте, ожидающей ребенка и спешащей к любящему мужу! Взрослая змея ни за что не была бы такой легковерной. А молодой змееныш, на которого я смотрю, сейчас умрет из-за своей невероятной глупости.

Глава 10

Женщина-слэн держала свой пистолет твердо и не колеблясь готова была пустить его в ход. Но несмотря на весь свой страх и досаду, Джомми заметил как плавно и необычайно быстро движется корабль. Ускорения не было, просто безостановочное, бесшумное перемещение, и нельзя было определить, вращаются ли они вокруг Земли или корабль уже находился в открытом космосе.

Но как бы ни был напуган он, в его мозгу паники не было. Однако, не было и какого-либо плана действий. В его мозгу ничего не осталось, как только он до конца понял, что полностью одурачен. Эта женщина воспользовалась собственным своим недостатком для того, чтобы перехитрить его.

Она должно быть догадывалась о несовершенстве экранирования своих мыслей и поэтому почти с коварством хищника подкинула ему эту патетическую историю, предназначенную для того, чтобы внушить ему, что у нее ни за что не хватит смелости драться до конца, без оглядки. Теперь же он отчетливо видел, что в ее смелости было нечто такое холодное, как сталь, равного чему он и не помышлял когда-либо увидеть.

Он послушно прошел к одной из стенок, повинуясь ее угрожающему движению пистолета и с горечью увидел, как она нагнулась и подняла с пола оружие. И его и свое! Но ни на секунду она не отводила своего взгляда от него и рука ее, направляющая на него пистолет, ни разу не задрожала.

Она отложила свой маленький пистолет и взяв в правую руку свое прежнее оружие, спрятала прежнее в маленький ящик под приборной панелью.

Ее напряженность не оставляла ему надежд на то, что он мог бы каким-то образом заставить ее отложить свое оружие в сторону. То, что она не пристрелила его немедленно, означало, что она сначала очевидно хочет поговорить с ним. Но он не мог не приминуть этой возможностью и поэтому хрипло спросил:

— Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов, прежде чем вы меня пристрелите?

— Здесь я буду задавать вопросы! — сухо ответила она. — Какой мне смысл удовлетворять твое любопытство? Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Значит ты уже на такой стадии умственного и эмоционального развития, когда с радостью воспринимаешь пятиминутную задержку перед смертью; и, подобно любому взрослому человеку, вероятно будешь доволен, когда узнаешь, что пока будешь отвечать на мои вопросы, я не нажму на курок этого электролучевого пистолета, хотя в конце концов тебя ожидает только смерть.

Джомми не стал зря тратить время на обдумывание ее слов.

— А как же вы будете знать, что я говорю правду?

— Правду можно извлечь из самого умного вранья, — она самоуверенно улыбнулась. — Мы, слэны, не умеющие читать мысли, были вынужденны развить нашу психологию до крайних пределов. Но какое тебе до этого дело? Тебя послали украсть этот корабль?

— Нет.

— Тогда кто же ты?

Он спокойно рассказал вкратце о своей жизни. И по мере того, как он рассказывал о своих заключениях, лицо женщины становилось все более удивленным.

— Значит, ты хочешь сказать мне, — резко прервала она его, — что ты есть тот самый мальчишка, который в свое время был в конторе Центра Воздушных Сообщений?

Джомми кивнул.

— Меня ошеломило то, что эти двое слэнов без завитков были настолько пропитаны ко мне ненавистью, что не остановились бы даже перед убийством ребенка.

Он остановился, так как увидел, как вспыхнули глаза женщины.

— Наконец-то это прояснилось, — медленно сказала она. — В течение шести долгих лет мы обсуждали и анализировали, будучи в неведении, правильно ли мы поступили, позволив тебе убежать.

— Вы… позволили… мне убежать???

Она не обратила на него никакого внимания и продолжала свою речь:

— С той поры мы с беспокойством ждали следующего шага со стороны змей. Мы были совершенно уверены, что они не предадут нас, так как не захотели бы, чтобы наше величайшее изобретение — космические корабли — попало в руки людей. Главное, что нас интересовало, что последует за этим первым пробным шагом. Теперь же, после твоей попытки украсть корабль, мы наконец, получили ответ.

Джомми Кросс молча слушал эти ошибочные умозаключения и страх все больше охватывал его, страх, который не имел ничего общего с личной для него опасностью. Это был ужас перед этим немыслимым безумием войны слэнов против слэнов. Ужас вне всяких рамок воображения. В сочном же голосе Джоанны Хиллори вибрировали нотки триумфа.

— Очень хорошо, что мы теперь с уверенностью знаем то, о чем так долго подозревали. Мы обследовали Луну, Марс и Венеру. Мы уже добрались до спутников Юпитера, но ни разу не повстречались ни с чужими кораблями, ни с кораблями змей.

Вывод был неизбежен. По некоторой причине, возможно, из-за того, что выдающие их локоны заставляют их все время находиться в движении, меняя места укрытий, змеи так и не смогли изобрести антигравитационные экраны, дающие возможность выйти в космическое пространство. Но какова бы ни была этому причина, логические умозаключения неизбежно приводили нас к тому, что межпланетные путешествия змеям не под силу.

— Вы и ваша логика, мисс, — заметил Джомми, — становится все более скучными… Совершенно невероятно, чтобы слэны могли так заблуждаться. Только на одну секунду, всего на одну, попытайтесь быть благоразумной и представьте, просто представьте себе, что моя история правдива.

Легкая усмешка коснулась ее губ.

— С самого начала существовали только две возможности. Первую я уже обрисовала. Вторая — что ты на самом деле не контактировал до сих пор со соэнами — очень беспокоила нас все эти годы.

Если ты подослан слэнами, значит они уже знают, что мы контролируем Воздушные Сообщения. Но если ты слэн сам по себе, значит ты владеешь секретом, который рано или поздно станет этим змеям известен, когда ты волей или неволей вступишь с ними в контакт. Короче, если твоя история правдива, мы должны убить тебя, чтобы помешать в дальнейшем раскрытию нашего секрета. И поскольку наша политика по отношению к змеям такова, что мы стараемся исключить возможность хоть малейшей ошибки, в любом случае можешь уже считать себя мертвецом.

Ее слова были жестокими и произнесены они были ледяным тоном. Но еще более угрожающим, чем ее тон, понял Джомми, было то, что эта женщина-слэн была выше таких категорий как «добро» и «зло», «истина» или «ложь». Его мир был разбит вдребезги мыслью о том, что если эта аморальность была моралью и справедливостью слэнов, значит им нечего предложить миру, что могло бы сравниться с состраданием, добротой и душевной чуткостью, которые он так часто видел в сознании самых плохих и низких людей. Если все взрослые слэны были такими, то тогда не оставалось уже никакой надежды.

Его разум был потрясен этой ужасной, ошеломляющей бездной бессмысленной междуусобицы между настоящими слэнами, людьми и этими недослэнами, а также более личной, но и более мрачной и ужасной мыслью — неужели на самом деле все мечты его отца были бессмысленными перед лицом этого безумного братоубийства. Неужели все его тяжкие труды будут уничтожены и развеяны в прах? Бумаги с секретными записями результатов научных исследований отца, которые он совсем недавно извлек из катакомб, были в его карманах. Они будут использованы и обесчещены этими жестокими, безжалостными недослэнами… если только эта женщина доведен до конца свое намерение убить его. Несмотря на всю эту убийственную логику, несмотря на полнейшую невозможность того, что ему удастся ослабить бдительность взрослого слэна, он обязан остаться живым, чтобы предотвратить эти ужасные последствия.

— Я тщательно рассмотрела твой случай, — сказала женщина. — У меня, конечно, есть достаточно власти, чтобы уничтожить тебя не консультируясь с нашими предводителями. Весь вопрос состоит в том, заслуживает ли твоя проблема внимания Совета? Или достаточно будет потом краткого сообщения? О каком-либо сострадании здесь не может быть и речи, так что надеяться тебе не на что.

Но надежда все таки появилась. Представив его случай на суд Совета, она предоставит ему время, а сейчас, время было жизнью.

— Я должен признаться, что мой разум потрясен междуусобицей слэнов. Разве ваши люди не понимают, насколько бы улучшилось положение слэнов, если бы начали сотрудничать с теми, кого вы так презрительно называете «змеями»? Надо же придумать такое — «змеи». Само это слово является доказательством вашего интеллектуального банкротства, вызывая мысли о пропагандистской компании, изобилующей лозунгами и эмоциями.

— Немного истории возможно просветит тебя в вопросе о сотрудничестве слэнов. — Усмехнулась женщина. — Слэны без завитков существуют почти четыреста лет. Единственное отличие их от истинных слэнов то, что они рождаются без завитков. Ради целей безопасности мы образовали общины в отдаленных районах земного шара, где опасность обнаружения сведена почти к минимуму. Мы были готовы дать руку дружбы истинным слэнам, объединившись с ними перед лицом общего врага — расы людей!

Каков же был наш ужас, когда на нас самих нападали и убивали истинные слэны. Наша тщательно возведенная, изолированная цивилизация была уничтожена огнем и мечом, этими змеями. Мы делали отчаянные попытки установить с ними контакт и стать друзьями, но все оказалось впустую. В конце концов, мы обнаружили, что только в таких в высшей степени опасных местах, как города людей, мы можем обрести относительную безопасность. Там, где настоящие слэны из-за выдававших их антенн не отваживаются появляться.

Змеи! А какое другое слово может им подойти? У нас нет к ним ненависти, но есть чувство недоверия, горечи по поводу крушения всех наших планов. Наша тактика уничтожать слэнов наместе, основана на самозащите, которая постепенно и переросла в безжалостное, бескомпромиссное отношение к ним.

— Но ваши лидеры, конечно, могли бы вступить в переговоры со слэнами?

— Переговоры? С кем? За последние триста лет мы не обнаружили ни единого прибежища настоящих слэнов! Да, случается, что мы ловим несколько слэнов, нападавших на нас. Убиваем некоторых, в небольших стычках. Но сейчас, мы ничего не знаем о них! Они существуют! Но где и как и какова их цель — об этом у нас нет ни малейшего представления. На всей Земле нет большей тайны, чем эта!

— Если только это правда, — перебил ее Джомми, — если вы, простите сударыня, не лжете, уберите на одно мгновенье барьер, чтобы я мог удостовериться в правдивости ваших слов. Я также считаю, что междоусобица среди двух разновидностей слэнов бессмысленна и безумна с первого и до последнего шага. Если бы я смог всецело убедиться, что это безумие односторонне, что это истинные слэны повинны в братоубийственной войне, что ж, я мог бы…

— Я мог бы! — перебила его женщина. — А что бы сделал? Помог бы нам? Неужели у тебя складывается впечатление, что мы поверим в такую сказочку и отпустим тебя на свободу? Чем больше ты говоришь, тем более опасным я тебя считаю. Мы уже давно поняли, что змеи, вследствие того, что умеют читать мысли, превосходят нас и поэтому мы не можем себе позволить хотя бы ничтожный риск в отношении между нами и ими. Твоя молодость удлинила тебе жизнь на десять минут, но теперь, когда мне все стало о тебе известно, я не вижу целесообразности оставлять тебя в живых. Более того, похоже, что нет причин, почему вопрос, что сделать с тобой, следовало бы выносить на Совет. И так, еще один вопрос тебе, а потом смерть!

Джомми Кросс разгневанно взглянул на женщину. В нем уже не было ни дружелюбия, ни чувства родства между этой женщиной и его матерью. Если только эта маньячка говорит правду, значит будет очень опасно, если после его смерти самое могущественное оружие, какое мир когда-либо знал, попадет в этот адский котел взаимной ненависти. И поэтому, он должен, да должен, нанести поражение этой женщине. Он должен спасти себя. Должен!

— Прежде чем вы зададите мне последний вопрос, мисс, — сказал он, — подумайте серьезно, какая беспрецедентная возможность предоставилась вам. Разве может быть, чтобы ваш разум был полностью искажен ненавистью? Согласно же вашему утверждению впервые в истории слэнов без антенн вы ведете долгий разговор с настоящим слэном, со слэном, который хочет вам помочь, который абсолютно убежден, что два типа слэнов должны мирно сотрудничать, а не убивать друг друга в братоубийственной войне.

— Не будь дураком, — резко сказала она. — Любой слэн, когда мы его ловили, готов был наобещать нам что угодно.

Слова эти подобно удару попали в Джомми. Он весь съежился, чувствуя свое бессилие и недостаточность своих аргументов. В самых своих сокровенных мыслях он всегда рисовал взрослых слэнов как благородных существ, преисполненных величия, презирающих своих гонителей и от этого сознающих свое превосходство. Но готовых наобещать чего-угодно только ради того, чтобы спасти свою жизнь! Он поспешил вернуть утраченные им позиции.

— Это нисколько не меняет положения. Вы можете проверить все, что я рассказал о себе. О моих убитых отце и матери. То, что я вынужден был спасаться бегством из дома старьевщицы, которую вы ударили по голове в соседней комнате. Я с ней прожил несколько лет. Все это доказывает, что я говорю сущую правду. Я в самом деле настоящий слэн, который никогда не имел никаких отношений с тайной организацией слэнов. Разве можно просто так игнорировать возможность, представившуюся сейчас вам? Во-первых, вы и ваши люди должны помочь мне отыскать настоящих слэнов. Затем, я взял бы на себя роль связного — установив тем самым контакт между двумя видами слэнов впервые в истории этих рас. Скажите мне, а вам по крайней мере известно, почему настоящие слэны ненавидят ваших соплеменников?

— Нет… — в голосе Джоанны звучало сомнение. — У нас есть любопытное утверждение пленных слэнов по этому вопросу. Так вот, они заявляют, что истинные слэны терпеть не могут существование любой другой разновидности слэнов. Только в высшей степени совершенный продукт машины Самоэля Ленна должен жить на Земле!

— Машины… Самоэля… Ленна? — Джомми Кросс почувствовал, что что-то внутри него оборвалось. — Вы на самом деле считаете, вы считаете что это правда… неужели вы думаете, что первоначальные слэны были произведены машиной?

Он увидел, что женщина удивленно посмотрела на него.

— Я уже почти что верю в правдивость твоей истории. Я считала, что каждый слэн знает, что Самоэль Ленн воздействовал на свою жену с помощью мутационной машины. Позже, в течение безымянного периода, который последовал после войны со слэнами использование мутационной машины вызвало появление новой разновидности: слэнов без завитков. Разве твои родители ничего не знали об этом?

— Предполагалось, что это сделаю я, — печально сказал Джомми. — Я должен был провести расследование, наладить контакты, в то время как отец и мать подготавливали…

Он остановился, чувствуя досаду на самого себя. Сейчас не время признаваться в том, что отец посвятил всю свою жизнь науке и не потратил бы ни единого дня на то, что считал длительным и пока что необязательным делом. Первое же упоминание о науке могло привести к тому, что эта проницательная женщина проверит его оружие. По всей вероятности она считает, что это одна из разновидностей ее электролучевого пистолета.

— Если эти машины все еще существуют, — продолжал Джомми, — значит все эти обвинения людей в том, что слэны превращают детей в чудовища, правдивы.

— Я видела некоторых из этих монстров, — кивнула Джоанна Хиллори.

— Это были, конечно, неудачные экземпляры. Дефекты в работе машин случаются, к сожалению, очень часто.

Все, во что он так долго верил, верил страстно и с гордостью, сейчас рушилось как карточный домик. Все, что он считал безобразной ложью, отнюдь не было выдумкой. Борьба с людьми шла с совершенно непостижимой бесчеловечностью.

— Я должна признаться, — заметила женщина, — что несмотря на мою уверенность в том, что Совет все же примет решение уничтожить тебя, представленные сейчас тобой доводы несколько изменили положение. Я решила, что ты должен предстать перед Советом.

Как только до него дошел смысл сказанных ею слов, он почувствовал необычайное облегчение. Наконец-то у него появилось то, в чем он так отчаянно нуждался: время, драгоценное время! Было бы время — и какая нибудь случайность поможет ему спастись.

Женщина осторожно подошла к большой приборной панели и нажала кнопку.

— Вызываю членов Совета… Срочно… Пожалуйста настройтесь сейчас же на волну семь тысяч четыреста тридцать один для немедленного принятия решения по делу, связанного со слэнами.

Немедленное решение! Он был сердит на себя за то, что позволил надежде вкрасться в его душу. Ему следовало бы догадаться, что наличие радио делало необязательным его фактическое присутствие на заседании Совета. Если только у членов Совета не возникнет выводов отличных от выводов Джоанны Хиллори, в противном же случае, его ждет смерть!

В наступившем молчании был слышен только приглушенный рокот ракет. Судя по свисту воздуха в рассекателях, корабль все еще находился в земной атмосфере. Но самое главное — молчание позволило мальчику обнаружить настойчивый поток мыслей Грэнни — активную, сознательную деятельность разума Грэнни. Старая мошенница пришла в себя от удара женщины-слэна, который похоже был только временной мерой. Но занявшись Джомми Кроссом, Джоанна Хиллори совсем выпустила из головы старуху. А та, довольно трезво оценила создавшуюся сейчас ситуацию. Джомми широко распахнул свой мозг перед потоком мыслей Грэнни.

«Джомми, она убьет нас обоих! Но у Грэнни есть план. Сделай какой-нибудь знак, что ты слышишь меня. Постучи тихонько ногой, Джомми. У Грэнни есть план, как помешать ей расправиться с нами».

Это послание неизбежно повторялось раз за разом, хотя и не всегда одинаково отчетливо и вразумительно. Но главное было в том, что Грэнни была жива, что она осознала грозящую им опасность, и что самое главное, она готова сотрудничать, чтобы любым способом остаться в живых.

Джомми как будто невзначай стукнул ногой о пол раз, другой; громче, сильнее…

«Грэнни поняла».

Он перестал стучать.

«У Грэнни есть даже два плана. Первый — Грэнни начнет громко кричать. Это отвлечет внимание женщины и ты сможешь броситься на нее. А Грэнни кинется тебе на помощь… Второй — Грэнни подымется с пола, прошмыгнет к двери, а затем прыгнет на женщину, когда она будет проходить мимо ДВЕРИ. Вот тогда ты и набросишься на нее. Грэнни передаст тебе «Один», затем «Два». Стукни ногой после того номера плана, который тебе покажется лучшим. Только подумай немного, перед тем как сделать свой выбор».

Раздумывать особенно не приходилось. Первый план он сейчас же отверг. Вряд ли громкий крик или шум может подействовать на стальные нервы слэна. Физическое нападение было для них единственной надеждой.

«Один!» — раздалась мысль Грэнни в его мозгу. Он подождал, следя за напряженным беспокойством в мозгу Грэнни, за ее простодушной слабой надеждой, что он посчитает первый план удовлетворительным и тем самым ей не придется рисковать своей собственной жизнью претворяя в жизнь второй план. Но все же она была очень опытной старой мошенницей и глубоко в своем сознании была сама убеждена в слабости первого плана. Наконец, ее мозг испустил слово «Два!»

Джомми Кросс постучал ногой и одновременно с этим понял, что Джоанна Хиллори говорит в микрофон, излагая его историю и предложение сотрудничать, а затем и собственное мнение о необходимости уничтожения его.

Из скрытого динамика он слышал глубокие голоса мужчин, сочные вибрирующие голоса женщин. Но он почти не был в состоянии уловить нить их рассуждений, хотя и догадался, что между членами Совета есть разногласия.

Одна из женщин захотела узнать его имя.

— Ваше имя, — раздался ее голос из радио.

Джомми стоял, молча, не понимая, что это непосредственно обращенный вопрос относится к нему.

— Ты что глухой? — резко сказала Джоанна Хиллори и отошла от передатчика в направлении к двери. — Она хочет знать твое имя!

— Имя? — удивился Джомми Кросс и часть его сознания отметила неожиданность этого вопроса. Но в этот напряженный момент ничего не могло по настоящему отвлечь его. Сейчас или никогда! Как только он постучал ногой, все посторонние мысли вылетели у него из головы. Он знал только то, что Грэнни стоит сейчас за дверью. Он ощущал вибрацию ее мозга, в которой были и напряженность ее тела, и удерживающий на месте инстинкт самосохранения, и в последний момент просто ужас. Он беспомощно ждал, пока старуха все-таки сможет одолеть сковавший ее паралич.

И именно память о тысячах незаконных дерзких вылазках в течение всей ее долгой черной карьеры придала ей силы. Она ворвалась в комнату с горящими глазами, оскалив зубы и бросилась на спину Джоанны Хиллори. Она обхватила своими тощими руками тело женщины и громко завизжала.

Из пистолета Джоанны Хиллори блеснуло пламя, но оно пришлось в пол. Затем, как зверь, молодая женщина вывернулась из столь ненадежных объятий и обрушила всю свою неотразимую силу на старуху. Какое-то мгновение Грэнни еще отчаянно цеплялась за ее плечи. Но именно этого мгновения так не хватало раньше Кроссу. В этот момент он рванулся, но тут же остановился. В это же самое мгновение раздался пронзительный крик Грэнни, когда женщина сумела вырваться из цепких, как клешни, пальцев Грэнни и швырнула ее изможденное тело на пол.

Джомми не стал зря тратить время. Он понимал, что его сила не идет ни в какое сравнение с силой этой женщины. И когда она как тигрица бросилась на него, он нанес ей один сильный резкий удар по горлу тыльной стороной своей кисти. Это был опасный удар, требовавший предельной координации мышц и нервов. Он легко мог бы сломать ей шею, но при искусном выполнении мог на некоторое время лишить сознания.

Джомми подхватил женщину, чтобы она не упала и даже тогда, когда он осторожно опускал ее тело на пол, его мозг настойчиво пытался проникнуть в ее разум, через брешь в барьере. Но биение ее мозга было очень медленным — ведь она потеряла сознание и юноше был слишком неясен застывший калейдоскоп картин ее разума.

Он начал осторожно трясти Джоанну Хиллори, следя за ходом ее мыслей; за тем, как они меняются синхронно с теми изменениями, которые начали происходить в ее теле. Однако, для выявления всех подробностей времени не было и когда общая картина стала все более и более для него угрожающей, он неожиданно бросил ее и поспешил к радио. Несколько раз глубоко вздохнув, он через мгновение заговорил ровным тоном:

— Я все еще изъявляю желание обсудить с вами вопрос об отношениях дружбы. Я бы мог оказать вам значительную помощь.

Ответа не было.

Джомми повторил свои слова снова и кроме того, добавил:

— Я очень стремлюсь заручиться поддержкой такой могущественной организации, как ваша. Я даже верну вам этот корабль, если вы логически убедите меня, что я не попаду, сделав такую любезность, в засаду.

Тишина! Он выключил радио и повернувшись, угрюмо взглянул на Грэнни, которая полусидела, полулежала на полу.

— Похоже, что все это зря, — устало сказал мальчик. — Все это, этот корабль, эта женщина-слэн, все это только часть западни, в которой не оставлено места для случайности. В этот самый момент нас преследуют, в сознании Джоанны этот факт отмечен, семь тяжело вооруженных шестисоттысячетонных крейсеров. Их поисковые приборы реагируют на наши антигравитаторы, так что никакая тьма нас не скроет. Нам конец!

Проходили часы и с каждым уходящим мгновением все более отчаянным становилось их положение. Фантастическая ночь! С одной стороны — понимание того, что в любую минуту их могут сокрушить, а с другой — Джомми Кросс как зачарованный смотрел на видеоэкран, где удивительная картина раскрывалась перед ним. Мир огней, ярко разбегающихся во все стороны, озера, моря, океаны огней, маленьких ферм, сел, малых и больших городов и многомильных колоссов-мегалополисов. В углу, где лежало тело женщины-слэна послышалось какое-то шуршание, Джомми оглянулся и увидел как Грэнни заканчивает вязать на руках и ногах Джоанны узлы стягивающих пут. Старуха закончила свое дело, отошла немного в сторону, полюбовалась произведением своих рук, покачала от удовольствия головой и села в ближайшее кресло.

Джомми опять посмотрел на женщину и увидел, что та пристально смотрит на него. Прежде, чем он успел раскрыть рот, она спросила:

— Ну, ты уже решил?

— Что именно?

— Когда ты убьешь меня, конечно!

Мальчик медленно покачал головой.

— Для меня, — сказал он, — самым страшным в ваших словах является непреклонная уверенность в том, что следует либо убивать, либо быть убитым самому. Я не намерен убивать вас. А вот освободить, это надо еще подумать!

— В моем отношении к жизни, — спокойно заметила Джоанна Халлори, — нет ничего удивительного. В течение сотни лет настоящие слэны убивали всех попадавшихся им на глаза моих соплеменников! Несколько сотен лет мы платим им те же! Что может быть еще более естественным?

Джомми Кросс нетерпеливо пожал плечами. Слишком много неопределенного было в его знаниях о настоящих слэнах, чтобы он позволил себе ввязаться в дискуссию, особенно когда весь его ум должен быть сосредоточен на том, как бы спастись.

— Меня не интересует эта трехсторонняя война между людьми и слэнами. В данную минуту важно, что нас преследует семь боевых кораблей.

— Жаль, что тебе удалось обнаружить это, — заметила женщина-слэн.

— Теперь все твое время займет бесполезное беспокойство и составление планов спасения. Было бы намного менее жестоким, если бы ты чувствовал себя в безопасности. Когда бы ты обнаружил обратное, уже ничего нельзя было бы поделать. Через мгновение наступила бы смерть!

— Но я еще не мертвец! — вскинул голову Джомми и голос его стал неожиданно резким. — Я не сомневаюсь в том, что для полувзрослого слэна я слишком уж самонадеян, считаю, что всегда должен быть какой-нибудь выход из такой западни. При всем моем уважении к уму взрослых слэнов, я не забываю о том, что ваши соплеменники не имеют горького опыта поражений. Почему, например, раз уж мое уничтожение является столь несомненным, почему так тянут с этим военные корабли? Почему не нападают?

Джоанна Хиллори улыбнулась и ее сильное, красивое лицо немного расслабилось.

— Ты ведь не ожидаешь, что я отвечу на этот твой вопрос, не так ли?

— Да, — кивнул Джомми, не понимая причины для ее веселья. — Вы должны понять, что за те немногие часы, что я провел в этом корабле, я немного повзрослел. До этого, я на самом деле был слишком невинный, был идеалистом. Например, в те несколько первых минут, когда мы целились друг в друга, вы могли бы уничтожить меня без всякого сопротивления с моей стороны. Для меня вы были представителем расы слэнов, а все слэны должны объединяться. Я не смог бы нажать на спуск, не загубив этим свою душу. Вы же ждали, только для того, чтобы допросить меня. Но теперь, положение изменилось.

— Я кажется начинаю понимать, чего ты хочешь.

— Все действительно очень просто, — угрюмо кивнул Джомми Кросс. — Вы или отвечаете на мои вопросы, или я ударив вас по голове, получу необходимую мне информацию прямо из вашего разума, когда вы будете валяться тут без сознания. Это будет конечно трудно, но я постараюсь…

— Как же ты будешь знать, что я говорю правду, — женщина остановилась, глубоко раскрыв глаза. — Ты ожидаешь…

— Да! — Он иронически взглянул в ее сверкающие ненавистью глаза — Вы уберете экран из своего сознания.

— Никогда!

— Конечно, я не думаю, — продолжал Джомми, сделав вид, что не слышал реплики слэна, — что у меня будет абсолютно свободный доступ к вашему сознанию. Я не возражаю против того, что вы будете контролировать свои мысли в узком диапазоне предмета разговора. Но ваш экран должен быть снят — немедленно!

Она с отвращением смотрела на него.

— Что меня удивляет, — продолжал мальчик, — так это то, какие странные комплексы развиваются в разуме тех, кто не имеет прямого телепатического контакта с другими людьми. Может быть, недослэны построили внутри себя неприкосновенный, тайный внутренний мир и подобно другим чувствительным человеческим существам ощущают стыд, когда кому-нибудь другому удается заглянуть в него? Вот материал для психологических исследований, которые могли бы пролить свет на тайные причины войны слэнов против слэнов. Однако, вернемся к нашей прерванной теме. Запомните, что я уже был в вашем мозгу. Запомните также, что в соответствии с вашей собственной логикой через несколько часов мы все на этом корабле перестанем существовать!

— Конечно, — быстро ответила женщина, — это верно. Ты умрешь, в этом я не сомневаюсь. Поэтому, я могу ответить на все твои вопросы!

Разум Джоанны Хиллори был подобен книге, толщину которой нельзя было измерить. Приходилось проверять все бесконечные множества страниц, немыслимо богатую, невероятно сложную структуру миллиардов переплетенных между собой понятий и представлений, накопленных и рассортированных в течение многих лет работы острого и наблюдательного интеллекта. Среди самых недавних впечатлений Джомми обнаружил картину невыразимо тусклой планеты, покрытой невысокими горами, засыпанной песком, где все, абсолютно все было заморожено — Марс! Картину великолепного, закрытого стеклопластиком купола большого города, каких-то огромных землеройный машин, копающих грунт в свете мощных прожекторов.

Путаница мысленных образов несколько уменьшилась, как только Джоанна заговорила. Она говорила неспеша, но Джомми не пытался подгонять ее, несмотря на то, что он прекрасно понимал, что счет времени идет уже на секунды, что в каждую минуту их может настичь смерть.

Недослэны поняли с самого начала, как только он начал подниматься по стене здания на крышу, что кто-то хочет вмешаться в их дело. Пытаясь выяснить его основную цель, они решили не останавливать его, хотя и могли без труда уничтожить. Ему предоставили несколько возможностей добраться до корабля и он использовал один из них, — хотя здесь вмешался один неизвестный, неожиданный фактор — не сработала сигнализация.

Причина, по которой боевые корабли медлили с его уничтожением, заключалась в том, что они не решались воспользоваться своим оружием над столь плотно заселенным материком. Если бы их корабль поднялся выше или летел бы над морем, нападение было бы осуществлено тотчас. С другой стороны, если бы он и дальше предпочел кружить над этим материком, у него через дюжину часов закончится топливо, но перед этим взойдет Солнце и в его блеске слэны смогут применить свои смертоносные электролучевые орудия.

— Предположим, — сказал Джомми, — что я приземлюсь где-нибудь в центре большого города. Я мог бы убежать и затеряться среди множества домов и людей.

Джоанна Хиллори покачала головой.

— Если скорость корабля снизится до трехсот километров в час, он будет немедленно уничтожен, пусть даже с риском обнаружения себя в ночном небе. Не забывай, мальчик, что мои товарищи надеются все же спасти мне жизнь, захватив корабль неповрежденным. Теперь ты видишь, что я совершенно искренне рассказываю тебе обо всем.

Джомми Кросс замолчал, убедившись в существовании такой огромной опасности. Они полагались только на грубую силу своих тяжелых орудий и на их количество. И все это против одного несчастного слэна, одного корабля. Насколько велик их страх, что они тратят столько усилий и средств, так мало получая взамен.

— Мы ставим змей вне наших законов, — как бы прочла его мысли Джоанна Хиллори и ее серые глаза загорелись холодным огнем. — То, что ты украл, является настолько драгоценным, что если ты сбежишь, это будет величайшим бедствием в нашей истории.

— Вы слишком полагаетесь на допущение, что у настоящих слэнов пока что еще нет антигравитационных устройств. Моя цель на ближайшие годы отыскать прибежище слэнов; и скажу вам честно, что все, о чем вы мне порассказывали здесь, звучит для меня не слишком убедительно. Сам факт того, что они так спрятались, указывает на их неизмеримую изобретательность.

— Ход наших рассуждений очень прост, — заметила Джоанна, — мы не видим ракетных кораблей настоящих слэнов — потому что их у них нет. Даже вчера, этот нелепый полет к дворцу, их самолет, пусть даже очень красивый с виду, приводился в движение многотактными реактивными двигателями, от которых мы отказались еще сто лет назад. Логика, как и наука, делает обобщения на базе наблюдений, так что…

Джомми Кросс был подавлен. Все, что думал он раньше о слэнах, оказалось неверным. Они были глупцами и убийцами. Она затеяли глупую, безжалостную, братоубийственную войну с недослэнами. Они рыскали по стране, воздействуя на человеческих матерей своими дьявольскими мутационными машинами — и уродства, которые появлялись в результате этого, уничтожались медицинскими властями. Безумное, бесцельное уничтожение!

Все это совершенно не соответствовало его прежним убеждениям.

Это как-то не вязалось с благородным характером его отца и матери. Это никак не вязалось с гениальностью отца и с тем фактом, что несмотря на то, что он сам шесть лет жил под влиянием омерзительной Грэнни, он остался нетронутым и неиспорченным. И, наконец, это навязалось с тем, что он полувзрослый настоящий слэн храбро пошел навстречу западне, устроенной специально для него и благодаря единственной лазейке в их сети, одному неучтенному фактору, до сих пор избежал возмездия!

Его атомное ружье!!! Еще один фактор, о котором никто не подозревает. Оно, конечно, бесполезно против военных крейсеров идущих по пятам за ним. Уйдет не меньше года на то, чтобы построить достаточно мощный проектор, который мог бы достать эти корабли на большом удалении и разнести их в клочья… Но одно оно так может сделать! Чего бы оно не коснулось, его огонь дезинтегрирует этот предмет на составляющие атомы. И, ей богу, подумал он, дайте мне только немного времени и чуть-чуть удачи!

Огонь прожектора залил его видеоэкран. Одновременно с этим корабль подпрыгнул как игрушка от сильного удара. Заскрежетал металл, затряслись стенки, замигали на пульте сигнальные огоньки и затем, когда вновь наступила убийственная тишина, Джомми бросился к ракетным активатам.

Корабль рванулся вперед с головокружительным ускорением. Преодолевая невыносимое давление он подался вперед и включил передатчик.

Если только он не убедит их повременить, ему так и не удастся воплотить в жизнь единственный имеющийся у него план.

Богатый, резонирующий голос Джоанны Хиллори был эхом его собственных мыслей.

— Что ты намерен делать? Отговорить их от того, что они собираются предпринять? Ну не будь же ты таким глупым. Раз они в конце концов решили пожертвовать мною — то за твою жизнь они не дадут и медяка!

Глава 11

Снаружи ночное небо было темным. Вокруг не было признаков вражеского корабля. Внутри корабля напряженное молчание было взорвано хриплым криком и шквалом ругательств. Грэнни проснулась.

— В чем дело? Что происходит?

Короткая пауза и затем внезапно гнев ее остыл и начался безумный страх. Воздух потрясли порожденные этим страхом непристойные ругательства и проклятия. Грэнни не хотела умирать. Пусть эти чертовы слэны передерутся между собой, но при чем же здесь Грэнни. К тому же, у нее есть деньги и если…

Она была пьяна. Сон, в котором она находилась, позволил спиртному вновь овладеть ее организмом. Джомми Кросс немедленно отгородился от потока ее мыслей и слов и сказал в микрофон:

— Вызываю командира крейсера! Вызываю командира! Джоанна Хиллори жива! Я готов освободить ее на заре при одном только условии, что мне позволят снова подняться в воздух.

Наступила тишина. Затем воздух наполнил спокойный женский голос:

— Джоанна, ты здесь?

— Да, Мариан.

— Очень хорошо, — продолжал этот же спокойный женский голос. — Мы принимаем предложение со следующими условиями. Вы сообщите нам за час до посадки, где ее осуществите. Пункт приземления должен быть по меньшей мере за километров сто от ближайшего большого города. Если вы допускаете, что сумеете скрыться, что ж, в вашем распоряжении будут два часа. А у нас будет Джоанна Хиллори. Честный обмен!

— Я согласен, — сказал Джомми Кросс.

— Подождите! — вскричала пленница. Но Джомми Кросс был намного быстрее, чем она. За секунду до того, как слово слетело с ее губ, он выключил передатчик.

— Вам не следовало вновь устанавливать защитный экран в своем мозгу. Этого предупреждения было мне вполне достаточно. Но, конечно, я опередил бы вас в любом случае. Если бы вы не воздвигли барьер, я бы уловил ваши мысли, — он подозрительно взглянул на нее. — К чему эта неожиданная безумная страсть пожертвовать собой только для того, чтобы лишить меня двух лишних часов жизни?

Она молчала. На лице ее было такое задумчивое выражение, какого он еще не видел.

— Может ли случиться так, что вы действительно подарите мне возможность бегства?

— Меня все еще интересует, — наконец, вымолвила женщина, — почему это сигнальное устройство, там, в здании, где находился корабль, не известило нас о том, с какой именно стороны ты приближаешься к кораблю? По-видимому, сработал фактор, который мы не брали в расчет. Если ты умудрился сбежать на этом корабле…

— А я и сейчас сбегу, — тихо сказал Джомми Кросс. — И буду жить наперекор людям, наперекор Киру Грею и Джону Петти, наперекор всей этой банде убийц, живущих во дворце. Я буду жить наперекор этой огромной организации недослэнов с их жаждой крови! И когда-нибудь, я отыщу настоящих слэнов! Не сейчас, потому что нечего юноше надеяться на успех там, где потерпели неудачу тысячи ваших соотечественников. Но я разыщу своих единокровников и в тот день… — он замолчал на мгновение. — Мисс Хиллори, мне хочется заверить вас, что ни этот, ни какой-либо другой корабль не будет использован против ваших соотечественников.

— Твои слова опрометчивы, — ответила женщина, и в ее тоне звучала неожиданная горечь. — Как ты можешь заверять меня в чем-либо от имени тех, кто верховодит в Совете змей?

Джомми Кросс внимательно посмотрел на пленницу. В ее словах была правда. Но тем не менее он осознал свое величие и свое предназначение. Он сын своего отца, наследник отцовского гения. Дайте только время, и у него будет неодолимая сила.

— Сударыня, при всей моей скромности, я все же могу сказать, что из всех слэнов, живущих сейчас, нет более значительного, чем сын Питера Кросса. Куда бы я ни шел, всюду сказывались мои слова и воля. В тот день, когда я разыщу настоящих слэнов, навсегда закончится война с вашим народом. Вы сказали, что мое бегство было бы несчастьем для ваших соплеменников; скорее, это будет их величайшая победа. Когда-нибудь и вы, и они поймут это.

— Между прочим, — женщина-слэн печально улыбнулась, — у тебя есть два часа на то, чтобы спастись от семи тяжелых крейсеров, принадлежащих истинным властителям Земли. Ты, кажется, до сих пор еще не осознал, что мы фактически не боимся ни людей, ни змей. Наша организация настолько обширна, что трудно вообразить даже ее размеры. В каждой деревне, в каждом большом и маленьком городе есть своя подпольная ячейка недослэнов. Мы знаем свое могущество, и в один прекрасный день мы выступим открыто, для того, чтобы взять власть над планетой в свои руки. И…

— И это будет означать войну! — вспыхнул Джомми.

— Мы сокрушим все сопротивление, — хладнокровно сказала Джоанна Хиллори. — На это уйдет минимум два месяца!

— И что же после этого? Вы намерены обречь на вечное рабство все население земли, все четыре миллиарда людей?

— Мы неизмеримо превосходим их. Нам ли жить, бесконечно таясь, жить в уединении холодных планет, когда сама зеленая Земля предназначена нам. Нам надоела эта вечная борьба с враждебной природой других планет. Мы жаждем независимости от людей, которых ты так доблестно защищаешь! Думаю, что с тобой бы они разбираться не стали. Прихлопнули бы как муху и все! Ты должен понять, что этим людишкам мы ничем не обязаны, кроме тех страданий, которые они несут нам. Обстоятельства вынуждают нас отплатить им сторицей.

— И это будет несчастьем для всех.

— Фактор, который работал на тебя там, в Центре Воздушных Сообщений, когда мы просто ожидали, как повернутся события, не может теперь помочь тебе, когда мы преисполнены решимости покончить с тобой, покончить с помощью наиболее сильных средств, имеющихся у нас. За минуту от этой машины останется только горсть пепла, которая упадет на землю как облачко сверкающей пыли.

— За одну минуту! — воскликнул Джомми Кросс. — Хватит этих проклятых разговоров. Я должен перенести вас в соседнюю комнату. Я должен смонтировать кое-что в носовой части корабля, а поэтому, не хотел бы, чтобы вы видели, что я собираюсь предпринимать.

…За мгновенье до того, как Джомми Кросс перенес Джоанну Хиллори через рубку к шлюзовой двери и опустил ее на пол, она увидела огни города на западе через смотровой экран. Корабль стоял на земле. Джомми Кросс открыл шлюз и развязал женщину.

Держа в руке ее электропистолет (свое собственное оружие он укрепил в носовой части корабля, как задумал) он внимательно следил за женщиной, которая на мгновение задержалась в дверях. Заря на востоке четко обрисовала силуэт ее сильного красивого тела. Ничего не сказав, она спрыгнула на землю.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила она. Ее лицо было на уровне нижней части двери.

Мальчик пожал плечами.

— Не совсем уверенно, но смерть мне кажется отдаленной и неприложимой ко мне.

— Даже более, чем это, — последовал честный ответ. — Нервная система слэна — почти неприступная крепость. Она не может быть задета безумием нервов или страха. Когда мы убиваем, то это просто продолжение политики, продиктованной холодной логикой. Когда смерть приближается к нам самим, мы спокойно встречаем ее, борясь до последнего, в надежде, что какой-нибудь неучтенный фактор еще может спасти нас, и в конце концов, неохотно уступаем необходимости, сознавая, что жили мы не зря.

Он с любопытством взглянул на нее, удивившись неожиданному дружелюбию ее слов и мыслей, заполнивших ее разум. Какая цель этого?

— Джомми Кросс, возможно, это удивит тебя, но я поверила твоей истории, и что ты не просто заявляешь, а действительно имеешь идеалы, которым стремишься следовать. Ты первый настоящий слэн, с которым мне довелось встретиться и, впервые в моей жизни, у меня такое чувство облегчения, как будто после всех этих веков борьбы исчезает смертельная тьма. Если тебе удастся избегнуть наших орудий, я прошу тебя сохранить свои идеалы и когда ты станешь старше. Еще об одном я хотела бы тебя просить — не предавай нас! Не стать слепым орудием у созданий, которые сеят смерть и разрушение вот уже много веков подряд. Ты всегда будешь в моем сознании и ты знаешь, что я не лгу об этом тебе. Не становись змеей — вот о чем я тебя прошу! Какой бы не была их философия, она неправильна, потому что бесчеловечна. Она должна быть неправильной, так как породила эти нескончаемые страдания.

Если ему удастся спастись! Если ему это удастся, они будут зависеть от его доброй воли и поэтому, она старается заслужить хорошие воспоминания о себе!

— Но запомни одно, — продолжала Джоанна Хиллори, — ты не можешь ожидать помощи от нас. Мы должны, во имя своей безопасности, считать тебя противником. Слишком многое зависит он этого. Так что не ожидай в ближайшем будущем милосердия к себе за то что освободил меня. Не пытайся проникнуть к нам потому что, я предупреждаю тебя, это будет означать быструю смерть.

Ты понимаешь, что мы уверены в превосходстве разума истинных слэнов, вернее, в более высоком развитии интеллекта, что обусловлено способностью к чтению мыслей. Нет такого коварства, на которое они не были бы способны, так же как и нет такой жестокости, которую они бы не проявляли. Твои планы могут отнять тридцать, а то и все сто лет. Следовательно, хотя я и верю тому, что ты мне говорил, неопределенность того, каким ты станешь, когда будешь взрослым, заставила бы меня тут же убить тебя, будь это в моих силах. Не доверяй никогда нашей доброй воле. Не терпимость, а подозрение правит нами. А теперь прощай, и как бы парадоксально это не звучало — удачи тебе!

И она быстро пошла на запад, по пути, который вел в город. И когда она скрылась за холмом, Джомми закрыл шлюз, ринулся в кладовую и снял со стены два космических скафандра. Старуха что-то протестующе лепетала, когда он запихивал ее в один из них. Одев второй, он прошел в рубку управления.

Его пальцы устремились к выключателям антигравитационных пластин, но тут в душу к нему вкралось сомнение — возможно ли, что его простой план на самом деле будет осуществлен?

В небе над ним показались крохотные темные точки кораблей. Там уже вовсю сияло солнце, заливая своим светом узкие сигарообразные корпуса кораблей на фоне невообразимого голубого небосвода. С волшебной скоростью исчезал туман и облака над маленькой долиной, и теперь мальчик понял, что даже погода против него. Через несколько минут видимость станет такой, что у него почти не останется шансов на то, чтобы спастись.

Его разум был настолько поглощен этим, что когда он уловил чью-то расплывчатую мысль, ему показалось, что она родилась в его собственном мозгу.

«… не надо беспокоиться. Старая Грэнни избавится от слэна. Достанет грим и изменит свое лицо. Что в том, что когда-то она была актрисой, если не может изменить свою внешность! Грэнни сделает себе белое красивое тело, какое когда-то было у нее, и изменит это старое лицо. Ха!»

Эти мысли многое напомнили Джомми. Его родители часто применяли поддельные волосы, но необходимое при этом уничтожение собственных волос приводило к тому, что антенны-завитки приходилось тоже уничтожать! Тем не менее, настоящим слэнам приходилось все время заниматься этим. Сейчас он был уже достаточно взрослым, чтобы как следует заняться своими волосами, а опыт и помощь Грэнни могут оказать ему неоценимую помощь.

Теперь, когда начал вырисовываться четкий план последующих действий, исчезла вся прежняя нерешительность. Легко, как мотылек, корабль оторвался от земли и с огромной скоростью взмыл в небо, когда ожили его ракетные двигатели. Пять минут на ускорение и торможение — вот что было у него, как сказал командир эскадры крейсеров. Джомми улыбнулся. Он не собирался замедлять скорость. С той же огромной скоростью он нырнул к реке, которая протекала в окрестностях города, города, который он выбрал именно из-за того, что рядом с ним текла река. И только в последний момент он включил полное замедление.

И в этот последний момент, когда уже было слишком поздно, в этот момент была поколеблена самоуверенность командиров кораблей слэнов. Они словно позабыли свою прежнюю нерешительность показываться вблизи городов людей и использовать свои тяжелые орудия на виду у всех. Они, как ястребы, устремились вниз; из всех семи крейсеров засверкали вспышки огня… Джомми Кросс тихонько потянул за провод, который был прикреплен к спуску его собственного оружия, смонтированного на носу корабля.

Яростный удар снаружи добавил еще скорости к тремстам милям в час его корабля. Он едва обратил на это внимание, на этот единственный эффект огня противника. Его внимание было приковано к собственному оружию. Как только он потянул за провод, сноп огня проделал в толстом носу корабля отверстие диаметром более полуметра и, подобно урагану, ринулся вниз, рассекая воду перед сигарообразным корпусом. В образованный таким способом туннель проскользнул корабль под аккомпанемент ужасных взрывов, расположенных в передней части тормозных ракет.

Видеоэкраны потемнели, как только и снизу и сверху оказалась вода. Они стали совсем черными, когда вода закончилась, и невообразимая свирепость атомного дезинтегратора стала непрерывно высверливать туннель в грунте, все глубже и глубже.

Это было похоже на полет в воздухе, только здесь почти не осуществлялось сопротивления, и только рев хвостовых ракет напоминал о движении вперед. Атомы грунта, расщепленные на свои составные части, теряли свою механическую твердую структуру и превращались в легко преодолимое газовое облако первоначальной материи, из которой в течение миллиардов лет образовалась Земля и все остальные планеты Солнечной Системы.

Прошло двадцать… тридцать секунд… минуту. Джомми Кросс стал постепенно выравнивать нос корабля. Через две с половиной минуты подземного полета корабль остановился. Он должен был находиться вблизи центра города — там остался туннель длинной в двадцать километров, в который хлынула вода из реки. И хотя в воде следов не остается, у Джомми не было сомнений в том, что недослэны поняли, что произошло, и имеют в своем распоряжении приборы, которые смогут в любую секунду определить местонахождение его корабля.

Джомми Кросс рассмеялся. Ну и пусть знают. Что они могут теперь с ним сделать? Конечно, впереди еще много опасностей, особенно, когда он и Грэнни достигнут поверхности. К этому времени уже будет оповещена о случившемся вся организация недослэнов. Тем не менее, это все еще в будущем. Пока что победа за ним и это было приятно, после всех отчаянных, утомительных часов неопределенности. Теперь черед за планом Грэнни, согласно которому им нужно разделиться друг от друга и замаскироваться.

Черная сумка с деньгами, которые теперь были так нужны ему, лежала на коленях старухи под защитой похожей на клешню руки. Прежде, чем она успела разгадать его намерение, он выхватил это сокровище. Грэнни завизжала и набросилась на него. Он хладнокровно не подпускал ее к себе.

— Не волнуйтесь. Я решил принять ваш план. Я попытаюсь замаскироваться под человека, и мы разделимся. Сейчас я намерен дать вам пять тысяч. Остальные вы получите назад через год. Вот что вы обязаны сделать.

Мне нужно какое-нибудь место, где я мог бы жить. Поэтому вы должны подняться в горы и купить какое-нибудь ранчо или нечто вроде этого. Когда вы устроитесь на новом месте, дайте объявление в местной газете. Я дам ответное объявление, и мы снова будем вместе. Я забираю на это время деньги только для того, чтобы вы не смогли меня предать. К сожалению, вы сами когда-то поймали меня, и теперь нам придется вместе переносить все невзгоды, так как нам теперь угрожает равная опасность. А сейчас мне нужно пойти закупорить туннель. Когда-нибудь я надеюсь оборудовать этот корабль атомными двигателями и не хочу, чтобы он сейчас достался противнику.

Ему, конечно, нужно быстро уйти из этого города и начать путешествие через континент. Он обязательно должен найти настоящих слэнов. Так же, как случайно встретились его отец и мать, он, возможно, так же случайно встретит еще одного настоящего слэна. И кроме того, нужно провести еще различные исследования прежде, чем приступить к осуществлению еще туманного, но грандиозного плана, который постепенно начал обрастать очертаниями в его голове. Плана, который позволит найти путь к сердцам настоящих слэнов.

Глава 12

Он искал — и он трудился. В тихой цитадели своей лаборатории на ранчо в горах, купленном Грэнни, он постепенно претворял в жизнь планы и проекты, завещанные отцом. Сотнями различных способов он научился управлять неограниченной энергией, которую он должен был в равной степени передать как слэнам, так и людям.

Он открыл, что эффективность изобретенного отцом основана на двух главных факторах: что источником энергии может быть даже крохотная частичка материи и что выход этой энергии не обязательно должен быть в форме тепла.

Эта энергия может быть направлена в электричество, или могла быть превращена в движение, вибрацию или радиацию.

Он начал сооружать свой собственный арсенал. Он превратил ближайшую к ранчо гору в крепость, хотя и понимал, что она не выдержит совместной атаки людей и недослэнов. Но это было уже что-то. Опираясь на предпринятые им меры по самообороне, он стал еще более решительным в своих поисках.

Казалось, что он всегда был или на дорогах, ведущих за горизонт, или в чужих городах, в каждом из которых были бесчисленные скопища людей. И хотя он всегда был один, одиночество не затрагивало его, так как его всепоглощающаяненасытная душа, казалось, всегда была наполнена живым интересом к грандиозной драме, ежедневно разворачивавшейся над ним. Куда бы он ни направлялся, всюду он натыкался на различные следы деятельности организации недослэнов, и с каждой неделей он все больше и больше недоумевал — где же настоящие слэны?

Загадка эта казалась безумной, необъяснимой. Она никогда не покидала его. Она преследовала его, когда он бродил по улицам сотен, а может быть, и тысяч городов.

В каждом городе он дожидался наступления вечера, шел к ближайшему газетному киоску, покупал все местные газеты и затем возвращался к своему автомобилю. С виду это был самый обычный автомобиль. На самом же деле это была боевая машина на колесах, от которой он никогда не отходил более, чем на сотню метров. Прохладный вечерний ветер шуршал в переворачиваемых им страницах, которые он быстро пробегал взглядом.

На этот раз ветер стал еще более холодным, неся с собой влажный запах дождя. Он сложил газету и залез в кабину машины. Через час он швырнул семь ежедневных газет в урну, установленную на тротуаре. Углубленный в собственные мысли, он тяжело облокотился на руль своей машины.

Все та же старая история. Две газеты были явно собственностью недослэнов. Мозг Джомми легко отмечал ничтожные отличия, особый стиль статей, особое словоупотребление, которые отличали газеты недослэнов от газет, выпускаемых людьми. Две из семи! Но именно эти две газеты имели наибольший тираж. И в каждом из городов это можно было принять за правило.

Вот и все. Люди и недослэны. Никакой третьей группы, не было никаких отличительных признаков, которые могли бы предсказать ему то, что газета выпущена настоящими слэнами. Мальчик начинал сомневаться в правильности его теории розыска. Оставалось только еще получать все еженедельники и проводить все вечера, так же как и дни до этого, проезжая по улицам, осматривая каждый дом и прощупывая мозг каждого прохожего.

Наконец, Джомми встряхнулся и поехал на восток, уходя от бури, которая поглотила оставленный им город. Еще один город, еще одна неудача.

Корабль окружала темная и спокойная вода, когда, наконец, на третий год Джомми Кросс вернулся в туннель. Копошась в грязи, он стал чинить раненную его атомным оружием машину. Сначала он заделал отверстие в носу корабля десятидюймовыми стальными листами. Затем в течение целой недели он был занят перестройкой структуры обшивки корпуса с помощью своих различных атомных инструментов. Атом за атомом, кристалл за кристаллом он превращал металл корпуса корабля в новую сверхпрочную сталь.

Еще несколько недель заняло у него изучение антигравитационных пластин и изготовление точной копии их. Стремясь поиздеваться над недослэнами, он оставил эту копию здесь, в туннеле, так как именно пластины, как он смог определить, обнаруживаются детекторами недослэнов. Пусть продолжают считать, что корабль по-прежнему находится в прежнем месте.

Наконец, еще неделя прошла в монтаже атомного привода, и вот после трех месяцев каторжного труда, в конце холодной октябрьской ночи, корабль вернулся по туннелю назад, движимый не знающими преграды двигателями, и вынырнул под завесой ледяного дождя.

Дождь превратился в колючий снег, но Джомми был уже над облаками, вне жалкой ярости земных стихий. Над ним простерся огромный купол небес, на котором ярко горели бесчисленные звезды. Вот Сириус, самый сверкающий бриллиант в небесной диадеме, вон красный, зловещий Марс. Но сегодня он не намеревался еще направляться туда. Пока еще Марс может подождать. Сегодня он намеревается осуществить только небольшой пробный полет — осторожная вылазка на Луну — полет, который вкупе с его логикой, должен дать весь необходимый опыт, для последующего долгого и опасного путешествия, которое, казалось, становилось с каждым месяцем более неизбежным по мере его совершенно бесплодных поисков. Когда-нибудь ему все же придется отправиться на Марс!

Его размышления были прерваны сигналом тревоги. На переднем видеоэкране заплясал огонек. Притормозив, Джомми стал наблюдать, как меняется положение огонька, и, когда тот приблизился, мальчик с удивлением обнаружил, что это большой корабль.

К этому времени уже начался рассвет, и было четко видно, что корабль не направляется в его сторону. Он прошел мимо его корабля, купаясь в лучах восходящего солнца, менее чем в сотне миль, громадное сооружение длиной в триста метров из гладкого черного металла. Через мгновение неизвестный корабль нырнул в тень Земли и тут же исчез. Через полчаса звонок тревоги прекратился.

А затем, всего лишь через десять минут, он зазвенел снова. Второй корабль был еще дальше, идя под прямым углом к траектории первого. Это был значительно меньший корабль, чем предыдущий, и двигался он не по прямой, а рыскал из стороны в сторону.

Когда и он исчез в отдалении, Джомми Кросс стал быстро снижаться, охваченный ужасом. Крупный боевой корабль и истребитель. Зачем? Похоже, что это патруль. Но не против же людей! Они ведь и не подозревают о существовании недослэнов и их кораблей.

Джомми замедлил ход своего корабля и задумался. Он еще не был готов рисковать, бросая вызов хорошо оснащенным боевым машинам. Осторожно мальчик начал поворачивать свой корабль, и прямо посреди разворота истерично заверещал сигнал тревоги. Бросив внимательный взгляд на экран переднего обзора, он обнаружил прямо по курсу небольшой темный предмет, похожий на метеорит; Джомми резко бросил корабль в сторону, но неизвестный предмет повернул вслед за ним, словно какое-то живое чудовище, рожденное в глубинах космоса. Предмет становился все больше и больше, пока не предстал из себя небольшой металлический шар, примерно полметра в диаметре. Джомми Кросс поспешно пытался убрать свой корабль с его траектории, но прежде чем ему удалось совершить новый разворот, раздался оглушительный взрыв, швырнувший его на пол. Сотрясение не дало ему возможности подняться с пола. Он был ошеломлен, все в нем болело, но он с радостью понял, что остался жив и что стены его корабля смогли выдержать этот чудовищный взрыв.

Корабль трясся с головокружительной амплитудой. Джомми все-таки взял себя в руки и залез в кресло пилота. Да, он наткнулся на мину!!! На плавающую в космосе мину! Какие ужасные меры предосторожности — но от чего или может быть, кого???

Он осторожно направил свой корабль в новое убежище, построенное им под ранчо Грэнни. У него не было ни малейшего представления, сколько придется держать его здесь спрятанным. Он не был еще готов для противоборства с недослэнами…

В течение первых нескольких месяцев, после того, как он впервые попал на эту ферму, которую купила ему Грэнни, он постарался добиться контроля над мыслями каждого из нескольких сотен людей, населяющий идиллическую долину с ее вечно зелеными подножьями холмов. Сначала ему требовались для этого колоссальные усилия, но по мере того, как росло его знание человеческой психики, он обнаружил, что может со все большим успехом воздействовать на мозг этих не очень-то интеллектуальных фермеров.

Поэтому-то сейчас он не боялся появиться в дневном небе над долиной, чтобы скрыться в своем убежище под ранчо. Гипнотически обработанные поселенцы все равно не обратят никакого внимания на странный объект промелькнувший в небе…

Глава 13

Она была в западне. Кетлин Лейнтон сразу же напряглась. Молодое тело выпрямилось над открытым ящиком письменного стола Кира Грея, содержимое которого она изучала.

Она уловила вибрацию разума Кира Грея и еще одного человека, которые были уже в коридоре, ведущем к кабинету диктатора. Ей стало досадно. Уже несколько недель она ждала заседания Совета, для того чтобы проникнуть в комнату Кира Грея и просмотреть кое-какие документы. Наконец, Совет отправился на заседание, но кто бы мог подумать, что оно так быстро закончится.

Она была в западне! И все же она не раскаивалась в том, что вошла сюда. Серьезность ее положения все более и более осознавалось ею. Быть пойманной на горячем! Она перестала укладывать бумаги назад в ящик и выпрямилась. Уже не было времени — Кир Грей начал открывать дверь своего кабинета.

Она села в кресло и повернула голову навстречу вошедшим. При виде девушки красивое лицо шефа тайной полиции потемнело, глаза его прищурились, он резко повернулся к диктатору. Кир Грей насмешливо приподнял бровь, в его улыбке сквозил едва уловимый намек на иронию.

— Хелло, девочка, — сказал он. — Что привело тебя сюда?

Кетлин пришла к выводу, что ей нужно сказать, однако Джон Петти опередил ее:

— Она шпионит за вами, Кир! — выкрикнул он.

Казалось, что присутствие шефа тайной полиции в критические моменты ее жизни было мрачным предначертанием для нее. Сейчас девушка почувствовала — был именно один из таких моментов, а из всех людей на Земле никто не прилагал столько усилий и такую полную ненависть и жажду видеть ее мертвой. Тем временем Джон Петти продолжал:

— В самом деле, Кир. Мы опять драматически возвращаемся к тем вещам, о чем спорим. На следующей неделе этому слэну будет двадцать один год, и у нее будут все устремления и мысли, присущие для слэнов. Будет она и дальше жить здесь, пока в конце концов не умрет от старости в возрасте ста пятидесяти лет — ведь это такой фантастический срок, или…

— Кетлин, разве ты не знала, что я на заседании Совета?

— Держу пари, что знала, — вмешался Джон Петти, — а его преждевременное окончание стало неприятным сюрпризом для нее.

— Я отказываюсь отвечать на любые вопросы, — холодно изрекла Кетлин, — в присутствии этого человека. Он старается выглядеть спокойным и рассудительным, однако, несмотря на странный способ, с помощью которого он прячет свои мысли, есть отчетливая струя беспокойства, исходящая из него. А на поверхности его сознания мгновение назад выплыла мыслишка, что наконец-то он сможет убедить вас, сэр, что меня нужно уничтожить.

Лицо диктатора стало задумчивым, и на нем появилось отражение враждебности. Она слегка дотронулась к поверхности его разума и ощутила, что барьер, воздвигнутый на пути его мыслей, стал еще более плотным.

— Если припомнить историю, — наконец начал Кир Грей, — ее обвинение против вас, Джон, вполне обоснованно. Ваше желание ее смерти… основано, конечно, на вашем антислэновском рвении, однако, такой фанатизм странно видеть в столь чрезвычайно способном и умном человеке.

Джон Петти, казалось, нетерпеливым жестом отмахнулся от этих слов.

— Да, это правда, я хочу ее смерти, но одновременно и не хочу. Что касается меня, то этот слэн представляет серьезную угрозу для государства, когда находясь здесь, во дворце, читает мысли всех членов Совета. Я просто хочу, чтобы ее убрали с дороги; и совсем не будучи сентиментальным по отношению к слэнам, я считаю смерть наиболее действенным способом добиться этого. Тем не менее, я не настаиваю на таком приговоре. Но я серьезно думаю, что мое предложение должно заслуживать внимания. Ее следует обязательно перевести в какое-нибудь другое место.

По мыслям Кира Грея, которые были на поверхности его разума, трудно было судить о том, что он думает по этому поводу.

— В тот самый момент когда меня переведут из этого самого дворца, — язвительно заметила Кетлин, — я буду убита! А как сказал один раз десять лет назад мистер Грей, когда ваш наймит, Джон Петти, пытался меня убить, «раз уж слэна убили, то всякие расследования по этому поводу могут повлечь за собой нежелательные подозрения…»

Она остановилась, потому что поняла, что Кир Грей заговорил тихим, мягким голосом, голосом, какого ей еще не доводилось от него слышать:

— Слишком быстро ты уверовала себя в том, что я не могу тебя защитить. А вообще-то, я думаю, что предложение Джона не лишено смысла.

Она взглянула на него, застыв от ужаса. Диктатор продолжал:

— Ты должна собрать свою одежду и имущество и подготовиться к убытию в течение ближайших двадцати четырех часов.

Первое потрясение прошло, разум ее стал гораздо спокойнее. Знание того, что Кир Грей больше уже ее не защищает, пришло очень быстро, не нуждаясь в каких-либо дополнительный аргументах.

Что ошеломило ее — так это то, что не было улик, на которые он мог бы опереться, вынося такое страшное решение. Он даже не взглянул на бумаги, которые она в спешке собрала в кучу на столе. Следовательно, его решение было основано только на факте ее присутствия здесь и на обвинениях со стороны Джона Петти.

А это вызывало удивление, потому что в прошлом он не раз защищал ее от Петти при гораздо более зловещих обстоятельствах. И она безнаказанно заходила в этот кабинет по крайней мере уже десяток раз, причем он не раз заставал ее здесь.

Это означало, что решение было принято заранее и, следовательно, было вне всякой аргументации, которые она могла бы надеяться выдвинуть. Она ощутила, что в сознании Джона Петти возникло большое чувство изумления. Перед той легкостью, с какой ему далась эта победа. На поверхности его сознания было чувство неудовлетворенности и желания продолжать схватку. Он внимательно оглядел комнату и остановился перед столом.

— Весь вопрос в том, что она искала в вашем кабинете, Кир! Что это за бумаги? — он не был из робких и поэтому, стал внимательно перекладывать листки. — Гм-м, это список старых убежищ слэнов, которыми мы все еще пользуемся, как ловушками для неорганизованных слэнов. К счастью, этот список настолько велик, что вряд ли у нее было достаточно времени запомнить их расположение.

Ошибочность такого заключения не слишком обеспокоила Кетлин. Очевидно, Петти и не подозревал, что в ее памяти мгновенно запечатлелись не только месторасположение каждого из тайных убежищ слэнов, но и почти фотографический отпечаток системы тревожной сигнализации, которую установила тайная полиция в каждом из убежищ с целью своевременного предупреждения о том, что в него вошел ничего не подозревающий слэн. В соответствии с анализом одного из отчетов, должен быть какого-то рода мыслепередатчик, который давал бы возможность одиноким и чужим слэнам обнаруживать эти убежища. Но все это было не столь важным в данный момент.

Что действительно встревожило девушку, так это Кир Грей. Диктатор как-то странно смотрел на бумаги.

— Это более серьезно, чем я предполагал, — сказал он медленно, и сердце Кетлин оборвалось. — Она рылась в ящиках моего стола.

Кетлин напряженно думала: «Совсем не обязательно было говорить это Джону Петти. Прежний Кир Грей никогда не снабдил бы ее смертельного врага подобной информацией, которая могла бы использоваться против нее».

У Кира Грей были холодные глаза, когда он повернулся к ней. Странно, но его разум был таким же спокойным и хладнокровным, как и раньше. Он был, поняла она, совсем не разгневан, он просто с ледяной решимостью порывал с нею.

— Тебе следует уйти в свою комнату, чтобы собраться и ждать дальнейших указаний.

Она отвернулась и услыхала, как Джон Петти сказал:

— Вы неоднократно говорили, сэр, что сохраняете ей жизнь только для того, чтобы изучать ее жизнь. Если же она уедет отсюда, то эта цель уже не может быть достигнута. Следовательно, я надеюсь, что она будет помещена под надзор тайной полиции.

Кетлин закрыла за собой дверь и побежала по коридору в свою комнату, отключив свой ум от наблюдения за мыслями, которые таились в головах этих двух людей. У нее не было ни малейшего интереса к подробностям любого лицемерного плана по ее убийству, который возможно сейчас разрабатывали диктатор и его приспешник. Ей было ясно, что следует предпринять. Она открыла дверь, ведущую из ее комнаты в один из главных коридоров, поздоровалась с часовым, который едва ответил на ее приветствие и спокойно направилась к ближайшему лифту.

Теоретически, ей было позволено подниматься только до высоты в сто пятьдесят метров, ангары же для самолетов и вертолетов находились выше еще на сто пятьдесят метров. Но молодой коренастый солдат, обслуживающий лифт, не выдержал боковой удар в челюсть. Как и большинство других людей, он никак не мог представить себе, что эта высокая, тонкая девушка столь опасна для девяностокилограммового мужчины в расцвете сил. Он оказался без сознания еще до того, как обнаружил свою ошибку. Это было жестоко, но она связала проводом его руки и ноги и использовала провод, чтобы закрепить кляп, который она затолкала ему в рот.

Прибыв на крышу, она сейчас же произвела быструю мысленную разведку непосредственного окружения лифта, затем открыла дверь ангара и быстро прикрыла ее за собой. Менее чем в десяти метрах от нее стоял самолет. Чуть поодаль стоял еще один аппарат, возле которого возились три механика. Какой-то солдат разговаривал с ними.

За десять секунд она подбежала к самолету и забралась в его кабину. За долгие годы она многому научилась, читая мысли офицеров-летчиков. Взревели реактивные двигатели, огромная машина покатилась вперед и взмыла в воздух.

— Ого! — донеслась вслед мысль одного из механиков. — Опять полковник вылетает.

— Скорее всего за еще одной юбкой, — заметил солдат.

Через два часа она достигла выбранного ею убежища слэнов. Она произвела посадку, перевела самолет на автопилот, вылезла из машины и отправила аппарат в полет на восток. В течение последующих дней она жадно высматривала какой-нибудь автомобиль, но только на пятнадцатый день из-за деревьев, окаймляющих старинное шоссе, показалась длинная черная машина, которая явно двигалась в ее сторону. Девушка напряженно ждала. Она обязательно должна заставить водителя остановиться. Ей просто необходимо захватить этот автомобиль. В каждую минуту сюда может нагрянуть тайная полиция! Она ждала, не сводя взгляда с автомобиля.

Глава 14

Наконец-то холодные прерии оказались позади. Джомми Кросс свернул точно на восток, затем на юг. И заехал… по-видимому, в бесконечную серию полицейских заслонов. Однако, никто не делал попыток остановить его, и в конце концов он наткнулся в мыслях нескольких человек на то, что разыскивается девушка — слэн!

В первый момент он с трудом воспринял этот факт — настолько сильной оказалась вспыхнувшая в нем надежда. И это, конечно, не могла быть женщина-недослэн. Люди, которые отличали слэнов только по их завиткам, знали кого искать! Его мечта, наконец, могла осуществиться!

Он умышленно направился в том направлении, которое они должны были особо тщательно прошарить. Для этого пришлось съехать с главной дороги и поехать по второстепенной, которая вилась по лесистым долинам и пересекала высокие холмы. С утра день был пасмурным, но к полудню выглянуло солнце и засияло в бирюзово-голубом небе.

Его четкое ощущение, что он близок к самому сердцу опасной зоны, внезапно еще более усилилось, как только какая-то мысль извне коснулась его сознания. Пульсация этой мысли была слабой, однако смысл ее был столь необычайно важен, что разум его всколыхнулся.

«Внимание, слэны! Это работает Поргрэйвская Мыслепередающая Машина. Пожалуйста, сверните на боковую дорогу в полумиле впереди. Дальнейшая инструкция будет передана позже.»

Джомми нажал на тормоз и остановил движение машины. Нежная и настойчивая, эта мысль пульсировала в нем, как ласковый летний дождь. «Внимание, слэны!.. Пожалуйста сверните…»

Он продолжал молча сидеть в автомобиле добрых пять минут, пока не пришел в себя от радостного известия и не продолжил свой путь. Чудо свершилось. Слэны где-то поблизости! Возможно, такой передатчик мог бы сделать и одиночка, но что-то в этом послании говорило о наличии общины… О, слэны…

Однако, тут же ему в голову пришла мысль, что это может быть и западней. Может быть, это просто устройство, оставшееся от давно уже не существующего поселения слэнов. Существенной опасности для него, конечно, не было, у него был его чудо-автомобиль и оружие, способное парализовать ударную силу противника. Но не следует отвергать возможность того, что эту мыслепередающую машину установили люди в качестве приманки и теперь окружают примыкающую к ней местность, в надежде, что кое-кто все-таки попадется.

Через полмили прошел еще один мысленный приказ и, повинуясь ему, Джомми свернул на проселок, петлявший по лесной чаще. Через пять километров следующее послание заставило его неожиданно остановиться.

«Говорит передатчик Поргрэйва. Он ведет вас, настоящего слэна, к небольшой ферме, на которой имеется вход в подземный город. Город с заводами, парками и зданиями для жилья. Добро пожаловать в наш город! Говорит передатчик…»

Еще немного и Джомми Кросс очутился в заросшем сорняками дворе, образованном покосившимся зданием фермы и двумя обветшалыми строениями — сараем и гаражом.

Непокрашенный, шаткий двухэтажный дом с выбитыми окнами смотрел на него невидящим взором. Дверь в сарай висела всего лишь на одной петле, и угол ее уже давно был засыпан землей.

Однако, гараж имел какой-то другой вид, хотя с первого взгляда казался таким же мертвым. Казалось, что он вот-вот разрушится, но более внимательный осмотр показал, что первое впечатление достигнуто его формой, а не ветхостью стен. Стены были во многих местах укреплены металлическими полосами-бандажами.

Сломанная на вид дверь внезапно легко отворилась, и из гаража вышла гибкая стройная девушка в сером платье. Она смотрела на него, ослепительно улыбаясь.

У девушки были сверкающие глаза и нежное, чуть-чуть загорелое лицо, и потому что мысли его были всегда сконцентрированы в очень узком диапазоне, она сначала подумала, что он просто человек.

Она же была слэном !

Но и он был слэном !

Для Джомми Кросса, который и так уже много лет тщательно обыскивал мир, с его всегда собранным мышлением, потрясение и обретение себя после этого потрясения произошли почти одновременно. Он знал, что когда-нибудь это должно было произойти. Он знал, что когда-нибудь обязательно встретит девушку-слэна. Но для Кетлин, которой никогда не нужно было прятать свои мысли, изумление было всепоглощающим. Она пыталась взять себя в руки, но так и не смогла этого сделать.

Редко используемый барьер в ее мозгу рухнул под тяжестью дисциплинированного собранного интеллекта Джомми.

В обычном потоке ее мыслей была благородная гордость. Мозг ее был подобен открытой книге. Гордость и золотая скромность. Скромность, основанная на глубокой нежности, на неизменном понимании, которое было таким же, как у него, но лишенным закалки в бесконечной борьбе с опасностями. В ней была теплая добросердечность, несмотря на то, что она познала обиды и слезы и сталкивалась с неприкрытой ненавистью.

А затем — ее мозг плотно закрылся, и она стояла, глядя на него широко раскрытыми глазами. Через некоторое время она снова открыла свой разум, и до него дошла ее мысль.

«Нам нельзя здесь оставаться. Я и так уже долго здесь. Вы, вероятно, увидели в моем мозгу все, что касается полиции. Лучшее, что мы можем сделать, это немедленно уехать отсюда.»

Он продолжал стоять, глядя на нее сияющими глазами. С каждой секундой все его тело ощущало все большую теплоту встречи. Казалось, что с его плеч свалилась невыносимая тяжесть. Все эти годы все зависело только от него. То грозное оружие, которое он хранил для грядущих дней, казалось ему прежде дамокловым мечом, занесенным как над человечеством, так и над слэнами, и висящим на одной единственной хрупкой нити его жизни. Теперь же будут две жизни, способные предотвратить надвигающуюся опасность.

Это была чистейшей воды эмоция! Мужчина и женщина, одни в мире, встретившиеся так же, как встретились его отец и мать!

В ответ на ее мысль он покачал головой.

«Нет, не сразу. Я уловил в вашем мозгу что-то о машинах, находящихся в пещерном городе. Мне хотелось бы взглянуть на них. — Он успокаивающе улыбнулся. — Не беспокойтесь слишком об опасности. У меня есть кое-какое оружие, которому нет равного у людей. Этот автомобиль является очень удобным средством для бегства. Он может пройти практически повсюду. Думаю, что в пещере ему найдется место.»

«О, да! Сначала мы опустимся на нескольких лифтах, а затем сможем ехать на машине куда угодно по городу. Но мы не должны там слишком задерживаться. Мы…»

«Никаких «но»!!!» — счастливо засмеялся Джомми Кросс.

«Я действительно не думаю, что нам следует оставаться в этом городе. Я вижу в вашем уме, что у вас есть чудодейственное оружие и что ваш автомобиль сделан из металла, который вы называете десятикратной сталью. Но у вас есть также тенденция недооценивать людей. Вы не должны этого делать! В своей борьбе против слэнов люди, подобные Джону Петти, развили свой интеллект почти до нашего уровня. Кроме того, вы должны знать, что Джон Петти не остановится ни перед чем, пока не уничтожит меня. Даже сейчас его сеть систематически сужается вокруг различных убежищ слэнов, где я могу по его предположению оказаться.»

Вокруг Джомми простиралась тишина пещерного города. Когда-то здесь жили люди и были изгнаны отсюда своими безжалостными врагами. Это было по всем признакам лет тридцать-пятьдесят назад, но угрожающая атмосфера борьбы, казалось, все еще продолжала висеть здесь. Оглядевшись, Джомми невольно поежился.

«По всей логике, мы должны внимательно следить за мыслями извне и не должны отходить слишком далеко от нашего автомобиля, — передал он. — Но меня все больше тревожат ваши страхи. Постарайтесь найти в своем мозгу основания для этих ваших страхов. Я не могу сделать это лучше, чем вы сами.»

Некоторое время она молчала, а потом вдруг спросила вслух:

— Скажите, что такое десятикратная сталь?

— О, — удовлетворенно кивнул Джомми. — Я начинаю понимать, какие психологические факторы здесь замешаны. Мысленная связь имеет много преимуществ, но она не может донести степень, например, разрушительной силы оружия, так же, как и картинку на листе бумаги, и не всегда так точно передать значение чего-либо, как это может сделать устная речь. Мощность, размеры, сила и другие подобные понятия передаются не совсем хорошо.

— Продолжайте.

— Все, что я сделал, — объяснил Джомми, — это развил открытие моего отца. Открытие первого закона атомной энергии — концентрации, как средства противоположного старому методу диффузии. Насколько мне известно, отец никогда не подозревал о возможностях упрочнения металлов. Подобно всем исследователям, которые идут вслед за великим ученым и его основным открытием, я сосредоточился на деталях совершенного им открытия. Так вот, применяя различные методы атомного воздействия на структуру атомов и характер их взаимосвязей в кристаллических решетках, мне удалось получить так называемую десятикратную сталь, которая превышает прочностные возможности обыкновенной стали в десять раз. Три миллиметра такой стали предохраняют от воздействия наиболее мощных взрывчатых веществ, известных как людям, так и недослэнам.

Он коротко описал свою попытку путешествия на Луну и столкновение с миной, которое заставило отказаться от дальнейшего полета.

— Существенным является то, что даже атомная бомба, которая в состоянии взорвать гигантский боевой корабль недослэнов, не может разрушить тридцатисантиметровую броню из д-стали моего корабля, как это произошло при столкновении с атомной миной, хотя на корпусе все-таки остались огромные вмятины, а от сотрясения повреждены многие жизненно важные функциональные части корабля.

— Какая же я глупая, — тихо произнесла она. — Я повстречала величайшего из ныне живущих слэнов и стараюсь напичкать его страхами, которые набрались в меня во время моего долгого, двадцатилетнего, соприкосновения с людьми, с их ничтожными возможностями и способностями.

— Великий человек не я, — улыбаясь, покачал головой Джомми Кросс, — а мой отец, хотя и у него были свои недостатки, из которых самый большой — отсутствие надлежащей самозащиты, — улыбка сошла с его лица.

— Я думаю, что нам придется слишком часто навещать эту пещеру и хочу надеяться, что последующие наши путешествия в этот район будут не столь опасны, как это. Я очень недолго видел Джона Петти, но то, что находится в его мозгу, говорит о том, что это абсолютно безжалостный человек. Я знаю, что он ведет наблюдение за этим местом, но нам не надо бояться этого. Мы останемся здесь только до наступления темноты — времени будет вполне достаточно, чтобы ознакомиться с имеющимся здесь оборудованием. В автомобиле есть немного еды, поэтому мы сначала поедим, а потом я отправлюсь для детального изучения этого места.

— Ваша машина может летать? — спросила Кетлин. — Похоже, что я что-то подобное прочла у вас в мозгу.

— Может, — спокойно кивнул Джомми. — До наступления темноты еще семь часов. Можете себе представить, что бы радировали летчики на ближайший военный аэродром, увидев летящий по воздуху автомобиль. А если бы мы поднялись повыше, ну, скажем, на 70 километров, нас бы непременно заметил патрульный корабль недослэнов.

Первый же командир тотчас же понял бы, кто находится в этом автомобиле и непременно напал бы на нас. У меня есть оружие, чтобы уничтожить его, но я вряд ли смогу уничтожить десятки кораблей, которые прилетели бы позже. К тому же взрывная ударная волна покончила бы с нами сразу же после первого бомбового залпа, оставив автомобиль неповрежденным. И кроме того, я не могу добровольно ставить себя в положение, когда мне придется убивать кого-нибудь. За всю свою жизнь я убил только троих людей, и с той поры во мне росло с каждым днем отвращение к убийству людей, пока не стало в настоящее время одним из самых сильных моих убеждений — настолько сильным, что весь мой план поисков настоящих слэнов я построил на основе этой одной доминирующей черты.

— У вас есть план отыскать настоящих слэнов? — воскликнула девушка.

— Да. Фактически это очень просто. Все настоящие слэны, с которыми я знаком — мои отец и мать. Я сам, а теперь и вы — были добросердечными, хорошими людьми. И это несмотря на ненависть человеческих существ, их попытки уничтожить нас всеми силами. Я не могу поверить в то, что мы все четверо являемся исключением. Следовательно, должно быть какое-то логическое объяснение всех этих чудовищных актов, которые приписываются настоящим слэнам. Может быть, в этом замешаны недослэны, не знаю… Во всяком случае, мне нельзя делать какие-либо решающие ходы в игре, пока я не предприму дополнительных мер защиты от недослэнов.

— Теперь я понимаю, почему мы должны до темноты оставаться здесь.

Странно, но ему очень хотелось, чтобы она больше не затрагивала эту тему. Потому что в какое-то краткое мгновение он укрыл эту мысль от девушки, у него возникло предчувствие невероятной опасности. Настолько невероятной, что логика отметала ее.

Но оставшийся мутный осадок заставил его сказать:

— Оставайтесь рядом с автомобилем, и пусть ваше сознание будет все время начеку. Ведь мы способны нащупать человека на расстоянии почти в полкилометра от себя, даже если спим.

Но как бы это ни было странно, это совсем не успокаивало его.

— Я хочу посмотреть ваш автомобиль, можно? — спросила девушка.

— Ну, конечно же, — рассмеялся Джомми и приглашающим жестом распахнул дверцу машины.

Причудливая, радостная мысль пришла из глубины его сознания — «как замечательно, что он, наконец, нашел еще одного слэна, такую великолепную и красивую девушку.»

«И такого отличного молодого человека.»

Была ли эта мысль его, или ее — это его очень заинтересовало.

«Это моя мысль, Джомми.»

Как радостно переплести свой разум с другим привлекательным разумом настолько тесно, что поток мыслей кажется одним. И вопрос, и ответ, и все переговоры мгновенно вмещают в себе самые тонкие оттенки мысли, которые нельзя передать посредством холодных, равнодушных слов.

Возникла ли между ними любовь? Как могут двое просто встретиться и полюбить друг друга, когда, насколько это им было известно, в мире есть еще миллионы слэнов, среди которых могут быть десятки других мужчин и женщин, которых бы при других обстоятельствах они выбрали в мужья или жены с большей охотой?

Это все не так, Джомми. Всю свою жизнь мы были одиноки в мире среди чужих нам людей. Найти, наконец, кровного родственника — это большая радость, а вот встреча с другими, даже со всеми слэнами где-то в будущем — это совсем не то же самое. Мы собираемся вместе делить все наши надежды и сомнения, опасности и победы. Разве это не любовь?

Он подумал, что это так, и сознание его заполнило неизмеримое счастье.

Они сидели в машине уже немного больше часа, и вот только сейчас Джомми понял, как он устал. Все эти дни он был почти на пределе своих сил, он почти не спал уже несколько дней, а тут, похоже, задремал… Ему показалось, что все переполнявшее его счастье внезапно исчезло из его сознания, осталась только чернота, которая стала бездонной, когда он заглянул в ее необозримые глубины.

Проснувшись от испуга, он бросил тревожный взгляд туда, где должна была сидеть Кетлин. Откидное кресло было пустым. Его обостренный разум, все еще не сбросивший остатки сновидений, устремился наружу.

«Кетлин!»

Девушка подошла к дверце автомобиля.

— Я взглянула на кое-что из этих металлических деталей, стараясь придумать, какая бы из них могла пригодиться тебе в первую очередь, — она запнулась, улыбнулась и поправилась — нам в первую очередь.

Да, он не на шутку всполошился, когда она на минуту покинула машину. Он предположил, что она привыкла жить в менее напряженной обстановке, чем он. У нее была свобода движения и была, несмотря на отдельные угрозы, определенность положения, на которую она могла положиться. В его же печальном существовании постоянно присутствующей реальностью было то, что результатом малейшего ослабления бдительности была смерть. Каждый шаг его включал в себя определенную степень риска.

Теперь Кетлин придется приспособиться именно к такому образу жизни. Смелость в осуществлении своей цели перед лицом опасности — это одно. Небрежность — совсем другое.

— Пока ты пойдешь в город для того, чтобы отобрать себе некоторые особенно нужные тебе вещи, я приготовлю немного еды, — сказала Кетлин.

Джомми Кросс взглянул на свой хронометр и кивнул. До наступления темноты времени было вполне достаточно, чтобы свершить небольшую прогулку в город.

— А где здесь ближайшая кухня? — только поинтересовался он.

— Вот там, — она сделала жест рукой, показывая на длинную линию дверей.

— Как далеко?

— Примерно сотня метров, — она нахмурилась. — Джомми, я ощущаю твое сильное беспокойство. Но если мы собираемся быть в одной упряжке, один из нас всегда должен делать что-либо одно, в то время, как другой будет делать что-то другое!

Он с тяжелым сердцем посмотрел ей вслед, стараясь понять, будет ли приобретение партнера благоприятным для его нервов. Ему, который закалил себя в преодолении опасности, нужно будет привыкнуть к мысли, что и ей также придется рисковать.

Правда, в данное мгновение не было какой-либо опасности. В городе слэнов стояла тишина. Ни звука, ни шелеста мыслей, если не считать Кетлин.

Разведчики, охотники и монтажники заграждений, которых он видел днем, сейчас должно быть уже в своих домах, спят или отдыхают.

Он увидел, в какую дверь вошла Кетлин, и оценил расстояние метров в пятьдесят.

Джомми уже вылезал из машины, когда принял страшную, резкую, отчаянную мысль:

«Джомми, стена отворяется. Кто-то…»

Неожиданно ее мысли прервались, и она начала передавать слова какого-то человека.

«Ну, вот. Разве это не Кетлин,» — раздался удовлетворенный голос незнакомца.

«Это Джон Петти,» — отметило сознание Кетлин.

— И всего лишь в пятьдесят седьмом убежище, которое мне довелось посетить. Я был во всех, потому что немногим из людей удается скрыть свои мысли, что они не предупреждают слухачей о своем приближении. А кроме того, разве можно было доверить кому-нибудь такое важное поручение? Кстати, Кетлин, что ты думаешь о психологии строителей этого тайного хода в кухню? По-видимому, слэны тоже не доверяют друг другу, а?..

Повинуясь быстрым движениям пальцев Джомми, машина рванулась вперед. Он поймал ответ Кетлин, хладнокровный и неторопливый.

— Значит вы нашли меня, мистер Петти. И что же, я должна сейчас испрашивать у вас милосердия?

Ледяной ответ устремился из ее мозга к Джомми Кроссу.

«Милосердие не является чертой моего характера. К чему откладывать, раз уж представилась такая возможность!»

«Джомми, быстрей!»

Выстрел эхом прокатился из ее мозга в его. На какой-то ужасный момент за счет невыносимого напряжения, ее разум задержал наступление смерти, которую обрушила на ее тело крупнокалиберная пуля.

«О, Джомми, ведь мы могли бы быть такими счастливыми. Прощай, мой самый дорогой…»

С отчаянием и ужасом юноша увидел, как жизненная сила вспыхнула в последний раз в ее мозгу и погасла. Темная завеса смерти отгородила его разум от разума, принадлежавшего ранее Кетлин.

Глава 15

В мозгу Джомми Кросса не осталось места ни для мыслей, ни для ненависти, ни для печали, ни для надежды — его мозг сейчас воспринимал впечатления, а его в высшей степени отзывчивое тело реагировало, подобно совершенной телесной машине. Его автомобиль затормозился, и он увидел фигуру Джона Петти, стоявшего над поверженным телом девушки.

«О, небо! — вспыхнула на поверхности мозга этого человека мысль, — еще один из них!»

Искры полетели из непробиваемой брони машины. Ошеломленный неудачей, шеф тайной полиции отскочил назад. С его губ сорвался яростный выкрик. На какое-то мгновение вся лютая ненависть человечества к покушающемуся на его права противнику-слэну, как в зеркале, отразилась в жестоком выражении лица и в той напряженности, с которой его тело ожидало, казалось, неминуемой гибели.

Одно прикосновение к кнопке, и он превратится в ничто, исчезнет в небытии. Но Джомми Кросс не шевельнулся и не издал ни звука. Его разум стал еще более холодным и ожесточившимся. Его тусклый взгляд безразлично устремился сначала на Петти, затем на тело мертвой Кетлин. И в конце концов пришла тщательно обдуманная мысль — единственный обладатель тайной атомной энергии — он, и поэтому он не имеет никакого права ни на любовь, ни на нормальную жизнь. Во всем этом мире людей и слэнов, дико ненавидящих друг друга, его удел — неотступная настойчивость в осуществлении своего высшего предначертания.

Из потайного входа стали выскакивать другие люди. Их автоматные очереди не причиняли никакого вреда автомобилю. И среди ворвавшихся он внезапно обнаружил двух недослэнов, так как ощутил наличие экранирования их разумов. Его взор заприметил, как один из них отбежал в угол и прошептал быстрое сообщение в радиопередатчик, прикрепленный к его запястью. Его слова скользили по поверхности сознания:

«— модель 7500, база — 5 метров… общий физический тип — 7, голова — 4, шея — 4, рот — 3, глаза — карие, — брови — 13, нос — 1, скулы — 6… Конец!»

Он с легкостью мог бы сокрушить их всех, всю эту продажную, мерзкую свору. Но в застывшую, туманную область, которою стал его мозг, не могли проникнуть мысли о возмездии. В этом безумном мире он мог положиться только на безопасность своего вооружения и уверенность, которую оно придавало ему.

Он дал задний ход и со скоростью, превышающей быстроту ног человека, направился к туннелю, через который протекал ручей, служивший для орошения одного из подземных садов. Используя свои дезинтеграторы, он пробил проход почти до самой поверхности земли. Подыматься дальше он не решался, так как был уверен, что наверху его поджидают крейсера недослэнов.

Черные тучи опустились над ночным миром, когда Джомми Кросс, наконец, появился на склоне холма. Он остановился, аккуратно заделал отверстие в земле и взмыл в небо. Во второй раз за эти сутки он подключился к радиосети недослэнов.

«…только что появился Кир Грей и забрал тело. Получается, что организация змей снова позволила уничтожить одного из своих членов, не пошевелив для его спасения и пальцем. Самый раз сделать соответствующий вывод из их неудач и прекратить рассматривать любые противодействия, которые они могли бы оказать осуществлению наших планов, как важный и значительный фактор. Тем не менее, существует непредвиденная опасность, которую представляет собой этот самый Джомми Кросс. Нужно сразу же разъяснить, что наши военные действия против Земли должны быть отсрочены до тех пор, пока он не будет уничтожен.

Его неожиданное появление сегодня на сцене, однако, позволило нам извлечь крупную выгоду из этого происшествия. Теперь у нас есть описание его машины и очень подробное описание его физического типа. Как бы он ни пытался изменить свою внешность, он не может изменить структуру костей своего лица, и даже немедленное уничтожение им своей машины не уничтожит учетных данных о ней. Автомобилей модели 7500 было продано всего несколько сот тысяч. И хотя его автомобиль наверняка был украден, его можно легко проследить.

Джоанне Хиллори, которая очень подробно изучила этого змея, поручено возглавить расследование. Под ее руководством будут работать агенты, которые проникнут в каждый район Земли. На этой планете существуют такие местности, куда мы еще не проникли: маленькие долины, узкие полосы джунглей, обособленные сельскохозяйственные районы. Такие местности должны быть закрыты, и на выходах из них поставлены заставы.

У змей нет ни малейшего шанса выйти с ним на связь, поскольку мы контролируем все средства коммуникации. И, начиная с этого дня, наши агенты начинают тщательную проверку каждого, у кого физический тип лица и строение тела совпадает с разыскиваемым.

Это заставит Кросса держаться подальше от дорог и предотвратит случайное обнаружение змей с его стороны, а нам предоставится время, необходимое для поисков. Сколько бы это ни отняло времени, мы обязаны найти убежище этого слэна. Неудача должна быть исключена.

Генеральный штаб заканчивает передачу.»

Значит, война с миром людей теперь тесно связана с его собственной судьбой, и пока что для обоих наступила некоторая отсрочка. Недослэны, конечно, найдут его. Один раз их уже подвел неучтенный фактор — его оружие — но теперь они знают об этом. И, кроме того, этот фактор нисколько не сможет повлиять на результаты розыска. На несколько минут он представил себе, как они вторгнутся в его долину и пришел к окончательному выводу, что только один факт говорит в его пользу, скорее даже вопрос. Да, они обнаружат его, но сколько времени у них уйдет на это?

Глава 16

Наэто ушло четыре года. Джомми Кроссу было 23 года и 2 месяца, когда организация недослэнов неожиданно обрушилась на него с невообразимым неистовством…

Глядя на видеоэкран заднего обзора своего космического корабля, он увидел, что в долине полыхает пламя. Там был кромешный ад, создаваемый не столько огневой мощью противника, сколько атомными минами Джомми. Взрывалось оборудование, стальные перекрытия, под неистовым потоком энергии плавился металл.

Пусть теперь роются в этом расплавленном, искаженном металле!!! Пусть теперь их ученые трудятся в своих лабораториях над тайной, к которой они так хищно стремились и, чтобы овладеть ею, даже рискнули выйти из подполья и продемонстрировать перед людьми часть своих достижений. Но в долине они ничего не смогут обнаружить!

Но его заметили. Четыре черных, как сама смерть, боевых катера недослэнов одновременно повернулись в его направлении, а затем неожиданно зависли в воздухе, потеряв противника из видимости. Дело в том, что сразу же заметив, что его обнаружили, Джомми включил механизмы невидимости. Заработали мощные генераторы, и вокруг корабля создалось зеркальное поле.

Однако, у недослэнов оказались детекторы атомной энергии. Они, после некоторой заминки, все же последовали за ним. Джомми заметил, что приборы отметили появление впереди еще нескольких кораблей противника, пытавшихся перехватить его. Только его не имеющие равных атомные двигатели спасали пока корабль от преследования этого огромного воздушного флота. Кораблей было так много, что он даже не смог начать подсчитывать их. Противник произвел залп бортовыми орудийными установками, скорректированными детекторами атомной энергии, но промахнулся, так как в течение тех мгновений, когда он проводил расчет данных стрельбы, корабль Джомми молнией рванулся вперед и оказался вне зоны поражения.

Совершенно невидимый, двигаясь со скоростью многих сотен километров в секунду, его корабль держал курс на Марс. Впереди его еще могли ожидать минные поля, но они не могли остановить его. Прожорливые лучи дезинтеграторов, испускаемые из корабля, уничтожали мины до того, как они могли взорваться, и одновременно уничтожали все световые волны, которые могли бы выдать полет его корабля настороженным наблюдателям.

На его видеоэкране Марс с расстояния в несколько миллионов километров был уже крупным, сверкающим шаром такой же величины, как Луна, наблюдаемая с Земли. Он рос, как раздувающийся баллон, пока его темная масса не заслонила половину неба и потеряла свой красноватый оттенок.

На поверхности этой планеты уже можно было различить материки, горы, моря, немыслимые нагромождения скал, голые пространства равнин. Картина становилась все более унылой: в телескоп было видно, что это мертвая планета, изрытая оспой, и, подобно слишком старому человеку, покрыта морщинами, вся высохшая, безобразная, отталкивающая.

Темная местность, известная под названием Киммерийского моря, оказалась страшным, усеянным клыками скал, морем. Неподвижные воды простирались под вечно темно-синими небесами, но никакой корабль не мог бы пересечь эти, казалось безмятежные, воды. Бесконечные мили зазубренных скал торчали над поверхностью вод без всякого порядка, без прохода между ними — только море и выступающие из него скалы, громоздящиеся одна на другую.

Внезапно Кросс увидел город. Странную мерцающую картину под огромным прозрачным куполом… Вскоре показался еще один… затем третий…

Он пролетел далеко за орбиту Марса и отключил двигатели, чтобы никакая атомная энергия не исходила ни из одной части его корабля. Это была простейшая мера предосторожности. Постепенно гравитационное поле планеты стало оказывать все большее влияние на его полет. Как бы нехотя, огромный аппарат уступал неистощимому притяжению планеты и начал опускаться в направлении ее ночной стороны, вращаясь вокруг планеты по все более низкой орбите. Прошло несколько земных недель, прежде чем он включил антигравитационные пластины, которыми он не пользовался с тех пор, как установил на своем корабле совершенные атомные двигатели.

День за днем сидел он без сна, наблюдая за видеоэкранами. Пять раз страшные шары из черного металла, эти атомные мины недослэнов, устремлялись к его кораблю, и каждый раз на долю секунды он оживлял свои всепожирающие дезинтеграторы, — а затем напряженно ждал приближения патрульных кораблей, что могло бы случиться, если бы засекли кратковременную утечку энергии. Добрый десяток раз раздавался звонок предупредительной сигнализации, и на видеоэкранах вспыхивали огоньки, но вблизи его корабля патрульных крейсеров он не засек. Внизу планета становилась все больше и больше, заслоняя всю нижнюю часть неба. Кроме городов на ночной стороне планеты, не было видно больше ничего.

Однако, то тут, то там вспышки света указывали на какую-то деятельность, и, наконец, он нашел то, что искал. Просто одинокую точку огня, похожую на свечу, тускло мерцающую в бархатной мгле ночи.

Свет исходил из небольшого домика, в котором жили четверо недослэнов, обслуживающих автоматизированную шахту. В домике уже погас свет, когда Кросс вернулся на свой корабль, удовлетворенный тем, что это было как раз то, что ему было нужно.

Темная мгла, как черное покрывало, окутало планету на следующую ночь, когда Кросс еще раз посадил свой корабль в ущелье, которое вело к шахте. Он осторожно приблизился к ее входу и вмонтировал в расщелину расположенной рядом скалы гипнокристалл.

Затаившись во тьме, Кросс стал ждать. Через двадцать минут дверь домика отворилась. Поток света изнутри высветил контуры высокого человека. Дверь закрылась, и человек с фонариком в руке направился к шахте. Внезапно он остановился, привлеченный светом, который отбрасывал кристалл, когда на него попадала узкая полоса света. Человек подошел поближе и нагнулся. Мысли его скользили по поверхности сознания.

«Забавно! Утром этого кристалла здесь не было, — он пожал плечами. — Видимо, откололся кусок скалы, за которым и находился этот кристалл.»

Свет, отраженный кристаллом, завораживал человека, поэтому у Кросса было достаточно времени, чтобы тщательно прицелиться и выстрелить в темную фигуру из парализующего пистолета.

Сразу же после выстрела он бросился вперед и уже через несколько минут оттащил человека далеко во тьму ущелья, чуть ли не к самому своему кораблю. Начиная с этих первых минут, его разум проник в сознание поверженного недослэна, расшатывая существующий там барьер. Это было медленным делом, так как блуждать мыслью в мозгу потерявшего сознание человека напоминало ходьбу под водой — таким большим было внутреннее сопротивление. Но все же он нашел, что искал — коридор в сознании, проделанный лучом гипнотического кристалла.

Кросс быстро проследил этот коридор до самого его конца. Тысячи путей открылись беспрепятственно перед ним. Спокойно и тщательно он исследовал всех их, не обращая только внимания на маловероятные комбинации.

Восемь ключевых тропинок, пятнадцать минут — и в его руках шифр мозга недослэна! Кросс как бы щелкнул выключателем, набирая этот код, и человек по имени Миллер пришел в себя. Он тотчас же заблокировал свое сознание, но Кросс только рассмеялся.

— Не будьте нелогичным, Миллер. Уберите экран!

Блокировка была снята, и недослэн с удивлением уставился на Джомми.

— Не понимаю, как это вам удалось, — сказал он нерешительно. — Должно быть, гипноз?

— Это довольно трудно объяснить, — холодно отозвался Кросс. — Этот метод может использовать только настоящий слэн.

— Настоящий слэн?! — потрясенно вымолвил Миллер. — Значит вы — Кросс?

— Да, меня так зовут.

— Вы, должно быть знаете, что делаете, но ей богу, я не могу себе представить, что вы ожидаете получить от контроля надо мной.

— Хватит лишних разговоров, — резко прервал недослэна Кросс. — Слушайте меня внимательно, Миллер. Завтра у вас выходной день. Вы пойдете в статистическое бюро и выясните фамилии и местопребывание всех недосленов с моими физическими данными…

Он прервал свою речь, потому что пленник засмеялся.

— Дружище, я могу сказать вам это прямо сейчас. Эти люди были зарегистрированы в соответствии с описанием ваших данных еще несколько лет назад. Они постоянно находятся под наблюдением. Их всего 27 человек, которые до мелочей похожи на вас. Правда, они все женаты, так что не вижу, чем это может вам помочь. Но постойте… Один из них женат на женщине, которая недавно очень сильно пострадала во время аварии на космическом корабле. Она, конечно, будет возвращена к жизни, но…

— Но на это уйдет несколько недель, — закончил за него Кросс. — Имя этого человека Бертон Корлисс. Он живет недалеко от Киммерниума, столицы Марса и работает на заводе космических кораблей. Так же, как и вы, Миллер, он каждый четвертый день имеет выходной и навещает тело своей жены в госпитале.

— Люди совершенно правы, когда пытаются под корень вырубить всю нашу породу, — угрюмо произнес Миллер. — Ведь должны же быть какие-то этические нормы в деле чтения мыслей. К счастью, приемники Поргрэйва тут же обнаружат ваше присутствие, если только вы рискнете проникнуть в Киммерниум-сити!

— Да? — резко сказал Кросс.

Миллер заговорил немного спокойнее, и мысли подтверждали каждое его слово.

— Передатчик Поргрэйва генерирует мысли, а приемник Поргрэйва их принимает! В Киммерниуме они установлены на каждом шагу. Это наша защита от шпионажа со стороны змей. Одна неосторожная мысль, Кросс, и тебе крышка!

— Еще один вопрос, Миллер, — немного помолчав, сказал Кросс. — Я хотел бы знать, что вы собираетесь делать с людьми, когда начнете боевые действия с целью захвата власти на Земле?

— К черту этих муравьев, — равнодушно откликнулся недослэн. — Когда речь идет о нашем собственном существовании, какое нам до них дело!

По мере того, как Джомми проникал в смысл произнесенных пленником слов, на душе у него становилось все тяжелее. Война!!!

«Только с помощью настоящих слэнов можно было бы предотвратить предстоящую бойню, — подумал с ожесточением Кросс. — И я должен, обязан их отыскать!..»

Большого труда не составляло занять место Корлисса. Через несколько дней один Бертон Корлисс остался в пещере, погруженный в гипнотический сон, другой сел в небольшой, покрытый красными полосами летательный аппарат и направился в Киммерниум-сити.

Через двадцать минут в небе сверкнул крейсер.

— Корлисс, — раздался голос по радио, — в ходе обычного наблюдения за слэнами, похожими на эту змею Джомми Кросса, мы ждали вас в этом пункте и оказалось, что ваше опоздание от обычного графика полета по этому маршруту составляет около пяти минут. Поэтому приказываю вам проследовать за крейсером до Киммерниум-сити, где вам предстоит пройти внеочередную проверку личности.

Глава 17

Вот так просто и нагрянула катастрофа. Нелепая случайность, хоть и не неожиданная, но все же обидная. Шесть раз до этого Бертон Корлисс опаздывал, причем иногда даже на целых двадцать минут, и все это оставалось незамеченным. Сейчас же пять минут неизбежной задержки — и длинная рука случайности ударила по последней надежде всего сущего на Земле.

Джомми Кросс уныло смотрел на видеоэкраны. Под ним были только скалы, в которых негде было спрятаться от сопровождающего его крейсера.

Конечно, какая-то надежда все же оставалась. У него был атомный пистолет — точная копия энергетического оружия настоящего Корлисса, а на руке блестело обручальное кольцо, в котором был вмонтирован атомный микрогенератор, который в нужный момент мог излучать смертоносную энергию. Два вида оружия, дюжина гипнокристаллов — вот и все, что у него было, для того чтобы остановить эту войну.

Сто пятьдесят километров непреодолимых нагромождений скал, ужасных зазубренных хребтов, и вот уже впереди засверкал купол Киммерниум-сити.

Город не был очень большим, да и вряд ли мог существовать большой город в этой страшной пустыне. Его купол имел форму полуэллипсоида с диаметрами около пяти и трех километров. Согласно данным, полученным от Миллера и Корлисса, в нем жило около двадцати тысяч недослэнов.

Посадочная площадка была там же, где ей и полагалось быть. Это была громадная металлическая плита, выступающая из одного из краев купола, достаточно широкая для приема большого крейсера. Она вся была изрезана сверкающими полосами рельсов, которые по высоте не превышали нескольких сантиметров. Его аппарат без труда сел на одну из тележек под номером 9974. Одновременно с этим огромный корпус сопровождающего боевого корабля устремился в сторону моря и исчез из виду за громадой купола.

Автоматически управляемая тележка покатилась к большим стальным воротам, которые на мгновение открылись перед нею.

Кросс остановился посреди огромного ангара, небрежно вылез из аппарата и вежливо поклонился трем слэнам, которые уже ожидали его. Старший из них вышел вперед с улыбкой на лице.

— Ну, что ж, Бертон, вот вы и заработали себе еще одну проверку. Правда, можете не беспокоиться, все будет сделано очень быстро. Обычные долгие процедуры — отпечатки пальцев, рентгеноскопия, анализы крови, химическая реакция крови, исследование волос под микроскопом — проводиться не будут.

Среди едва различимых мыслей в их мозгу Кросс ощутил предвкушение чего-то необычного. Но ему не требовалось знать их мысли. Никогда раньше он не был столь собранным, способным моментально различать малейшие оттенки в окружающей его реальности. Он только кротко спросил:

— Разве теперь химическая реакция кожи вошла в объем обычной проверки?

Никто из них и не подумал извиниться за этот маленький подвох, и в мыслях их не появилось и следа разочарования в неудаче. Да и Кросс не совсем радовался этой своей первой небольшой победе. Что бы ни случилось на этой первой стадии, он все равно не смог бы в дальнейшем пройти тщательную проверку, используя только те данные, которые получил, основываясь на анализе информации, извлеченной из мозгов Миллера и Корлисса.

Один из слэнов, по имени Прентис, произнес:

— Прошу вас сдать оружие, Бертон.

Кросс беспрекословно повиновался.

И они опять застыли в ожидании — старший, Ингрэхэм, выжидающе улыбаясь, Брэдшоу, младший, глядя на него немигающими серыми глазами. И только Прентис, казалось, был равнодушным, засовывая в карман пистолет Кросса. Но именно молчание, а не их действия, обеспокоили Кросса. Нигде не было ни звука, ни проблеска разговора или мысли. Весь ангар был скорее всего похож на кладбище, и на какое-то мгновение показалось совершенно невероятным, что за этими стенами город весь гудит, занятый подготовкой к войне. Джомми набрал нужный шифр и увидел, как тележка с его аппаратом беззвучно заскользила по горизонтальным направляющим, а затем далеко вверх, под самый потолок. Раздался металлический щелчок, раскрылись дверцы секции, и корабль занял свое место в этом импровизированном гараже. Дверцы закрылись, и в амбаре снова наступила мрачная тишина.

Внутренне смеясь над тем, как они следили за ним, ожидая хоть малейшей ошибки в процедуре, Кросс двинулся вперед к выходу. Он открыл дверь в ярко освещенный коридор и, обернувшись, спросил:

— Надеюсь, вы позвонили в госпиталь и известили врачей, что я немного задержусь?

Ингрэхэм засмеялся и покачал головой.

— Никакой задержки не будет, Бертон. Мы тоже хотим как можно быстрее доставить вас в госпиталь. Сущность нашей проверки проста — если Корлисс — замаскированный Кросс, то оживление миссис Корлисс в его присутствии может иметь для нее трагические последствия. Причина, по которой истинный Корлисс должен находиться в операционной, элементарна — он легко может распознать что-то неладное в ходе восстановления разума жены, так как между ним и ей всегда был эмоциональный и духовный контакт. Сигнализируя об этом хирургам, он может предотвратить нежелательные последствия. Но это тоже означает, что миссис Корлисс тот час же после прихода в сознание может определить, кто перед нею — муж или просто его физический двойник.

— Что-то вы очень перемудрили с этой проверкой, — усмехнулся Джомми, — а если лже-Корлисс, читая мысли этой женщины, будет активно вмешиваться в ее действия?

— Вы, кажется, забыли, Бертон, о аппаратуре Поргрэйва, — оскалил зубы Ингрэхэм. — Думаю, что она остановит даже Кросса!

Джомми промолчал. Он всецело проанализировал проблему, связанную с аппаратурой Поргрэйва. Наличие ее, конечно, представляет определенную опасность, но ведь это всего-навсего — машина. Строжайший контроль над своими мыслями может значительно уменьшить опасность с этой стороны.

Родство душ между восприимчивыми мужем и женой можно было легко понять. Для него была ужасной мысль, что он может быть причиной гибели мозга этой женщины-слэна. Он должен каким-то образом спасти ее рассудок, однако при этом должен спасти и себя!

Огромные толстые стальные стены коридора, по которому они шли, показывали, с каким почтением здесь относятся к настоящим слэнам. Мир людей будет атакован только из-за страха этих недослэнов, и в том была ирония грядущей трагедии.

«Если я прав, — подумал Джомми, — и настоящие слэны живут среди недослэнов, так же, как сами недослэны, в свою очередь, живут среди людей, то тогда все эти приготовления направлены против врага, который уже одолел эту массированную оборону.»

Они остановились у ниши в стене, куда выходила дверь лифта. Находясь в кабине, которая стремительно мчалась вниз, Кросс незаметно вынул из кармана один гипнотический кубик и бросил в урну для мусора, которая аккуратно была укреплена в одном из углов кабины.

Юноша заметил, что недослэны заинтересованно посмотрели на него.

— Набрал дюжину этих штуковин, — со смехом пояснил он, — но теперь думаю, они мне ни к чему. Все сразу выбросить жаль, вот и приходится выбрасывать по одной, чтобы не было так жалко.

Ингрэхэм наклонился и поднял кристалл.

— Что это?

— Причина моей задержки…

Недослэн задумчиво посмотрел на Кросса и уже собрался было снять с кристалла защитный ободочек, предохраняющий владельца от воздействия гипноизлучения, но тут лифт внезапно остановился, и Ингрэхэм решительно засунул эту неизвестную ему вещицу себе в карман.

— Я сохраню это, — сказал он. — Корлисс, вам выходить первому.

Кросс, не колеблясь, вошел в широкий мраморный коридор. К нему подошла женщина в белом халате.

— Вас вызовут через несколько минут, мистер Корлисс. Пожалуйста, подождите здесь.

Она исчезла за дверью.

— Это дело с миссис Корлисс очень меня беспокоит, — сказал Ингрэхэм, обращаясь к своим товарищам. — Был бы я на месте Джоанны Хиллори, я сначала провел бы с этим типом процедуру обычных испытаний.

Прентис покачал головой.

— Неужели ты думаешь, что обычная процедура дала бы свои результаты? Ведь в уме-то этому Кроссу не откажешь. Так не думаешь ли ты, что за те долгие годы, пока мы не добрались до его долины, он не нашел лучшего способа скрыть свои завитки, как только надеть парик, а?

— И все же я хотел бы попробовать прочность его волос! — настаивал Ингрэхэм.

Кросс рассмеялся.

— Пожалуйста! Я уверен, что вы убедитесь, что это мои подлинные волосы.

Конечно, это было так. Он нашел довольно простое и эффективное средство, способное распрямить его завитки-антенны. Правда, применение этого вещества требовало периодичности. От чрезмерно частого употребления этого химического соединения могло случиться непоправимое — сгорали корни завитков.

— Это по сути ничего не докажет, — вмешался в разговор Бредшоу. — Я согласен с Прентисом. О, а вот и доктор. Ну, как, док, все в порядке?

Палата была большая, серая, заполненная тихо работающими механизмами. Пациент не был виден, но внутри палаты был расположен продолговатый металлический ящик, что-то вроде обтекаемого саркофага, один из концов которого был направлен к двери. Другой конец Кросс не мог видеть, но он догадывался, что из той дальней грани должна торчать человеческая голова.

К крышке ящика были прикреплены множество различных трубок и проводов. Рядом с головой женщины был расположен богатый набор хирургических инструментов.

С того места, где врач велел ему остановиться, Кросс мог видеть голову женщины на фоне аппаратуры Поргрэйва. Нет, не ее голову. Были видны только бинты, которыми она была вся обмотана. И в эту толщу бинтов шел толстый кабель из пульта управления.

Ее мозг был неэкранированным. Он еще не достиг стадии интеграции, но Кросс все же решил осторожно начать зондаж этого несчастного разума.

Обрывки мыслей шевелились в мозгу женщины:

«Борьба… оккупация…»

Слова эти легко объяснялись тем, что она была военным командиром, но этого было не вполне достаточно, чтобы полностью уловить смысл.

«Июнь… определенно июнь… сможем рассчитать до прихода зимы и тем самым уменьшить ненужные потери от мороза и неурядиц… значит, договорились… десятого июня…»

Он мог бы восстановить пробелы в ее сознании с помощью гипнотического внушения. Но это повлекло бы за собой вероятность его обнаружения аппаратурой Поргрэйва. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть.

Итак, 10 июня — дата нападения на Землю. Сейчас по земному календарю 4-е апреля. Два месяца! Месяц на перелет на Землю, и месяц — для чего???

Он снова сосредоточился. Через несколько минут начнется основная проверка! Несмотря на все, несмотря на успешную попытку задержать проверку, несмотря на предварительный успех, когда ему удалось передать в руки одного из конвоиров гипнокристалл, полоса везения на этом заканчивалась. Ингрэхэм не оказался достаточно любопытным, чтобы извлечь кристалл из кармана и раскрыть его обертку. Он, конечно, мог бы осуществить еще одну попытку, но это будет уже жест отчаяния. Любой недослэн станет подозрительным, увидев эту его вторую попытку, под каким бы предлогом она ни совершалась. Мышление его остановилось. Мозг его застыл в состоянии чистого восприятия, когда почти неслышный голос раздался из радио на руке Ингрэхэма, и слова пронзили сознание Джомми.

«Независимо от того, завершена ли проверка или нет, препроводите Бертона Корлисса немедленно ко мне. Этим отменяются все ранние приказания!»

— О'кей, Джоанна! — весьма громко ответил Ингрэхэм и повернулся. — Вас сразу же отведут сейчас к Джоанне Хиллори, Бертон. к специальному военному комиссару.

— А как же моя жена? — изумился, делая растерянный вид, Кросс. — И зачем это я ей понадобился?

— Джоанна — единственная из нас, — сказал Прентис, — кто провел несколько часов с этим змеем Кроссом. Благодаря ее опыту, она и получила назначение на этот пост. Хиллори руководила поисками укрытия Кросса и, хотя они увенчались успехом, она в самом начале предсказала неудачный их исход с целью пленения этого слэна. В дополнение к этому она написала объемистый отчет, где с мельчайшими подробностями описала часы, проведенные в его обществе. Если вы — Кросс, она за минуту узнает об этом.

Джомми пока что не смог оценить замечание недослэна, но почувствовал, что по всей вероятности он говорит правду.

По пути в военный комиссариат Джоанны Хиллори он был занят только одним. Город, его архитектура, планировка юношу не интересовали. Ему были интересны только люди. Их здесь были тысячи — в домах, в автомобилях, на улицах. Тысячи разумов в пределах досягаемости одного, ничего не упускающего ума, который искал одного, хотя бы одного настоящего слэна.

Но их здесь не было. Ни одного обнадеживающего обрывка мысли. Ни одного разума, который не был бы уверен в том, что носитель его является недослэном. Убеждение Джомми в том, что настоящие слэны могут быть здесь, было поколеблено. А может быть, где бы ни были настоящие слэны, их защита была настолько сильна, что ее не может преодолеть другой слэн? Зачем же тогда все его усилия?..

— Здесь! — тихо сказал Ингрэхэм.

— Заходите, Корлисс, — сказал Бредшоу. — Мисс Хиллори сейчас поговорит с вами!

Ее кабинет был большим и уютным и больше напоминал жилую комнату, чем деловой офис. На полках были книги. Возле одной из стен располагался небольшой электрофицированный бар. На полу был пушистый ковер. У другой стены — диван скромной расцветки. И, наконец, большой полированный стол, за которым сидела гордая, улыбающаяся, пышащая молодостью женщина.

Он с удивлением заметил, что ее глаза нетерпеливо блестели, и это показалось ему неуместным. Юноша сосредоточился. Скоординированная сила его восприятия постепенно проявила в выражении ее лица торжество и подлинную радость. Его мозг настороженно стал пытаться проникнуть в ее разум, отыскивая узкие щели в защитном барьере, поглощая каждую утечку мысли, анализируя каждый оттенок, и секунда за секундой выросло его изумление. Ее улыбка расплылась в искренний смех, и затем барьера не стало. Ее разум лежал перед ним, открытый перед его взором. Одновременно с этим в мозгу женщины сформировалась мысль:

«Вникай поглубже, Джон Томас Кросс, и прежде всего знай, что все аппараты Поргрэйва в этой комнате и поблизости от нее отключены! Знай также, что я твой единственный в мире друг и что я велела привести тебя ко мне, предвидя, что такой проверки тебе было бы не пройти. Я наблюдала за тобой с помощью аппаратуры Поргрэйва и в конце концов поняла, что это ТЫ. Не спеши, изучай мой мозг, удостоверяйся в моей доброй воле. Но не забывай, что для того, чтобы спасти тебе жизнь, нам необходимо действовать быстро!»

Его сознанию была чужда доверчивость. Несколько минут он пытался выяснить те главные причины, которые могли бы объяснить такое чудо. Наконец он тихо произнес: «Значит вы поверили в идеалы пятнадцатилетнего юноши… приняли огонь из рук юного эгоцентриста, который предлагал только…»

— Надежду! — закончила она. — Ты принес надежду перед тем, как я достигла той точки, когда большинство слэнов становятся суровыми и безжалостными. «Человеческие существа,» — говорил ты. — «А что же будет с людьми?» И потрясение от этого, и многое другое повлияли на оздоровление моих взглядов. Я умышленно исказила описание твоей внешности и психики. Ты, возможно, удивишься, как мне удался такой обман? Он удался, потому что предполагалось, что я не являюсь экспертом в области психологии. Я, конечно, им не была, но я могла по памяти дать твое точное описание. Считалось естественным, что я стала изучать все, что имело хоть малейшее отношение к проблеме Кросса. Поэтому считай, что с этого мгновения у тебя есть компаньон для осуществления твоей миссии. Как тебе помочь?

— Все, что мне сейчас нужно, — кивнул Кросс, — это немного времени и способ передать некоторое количество кристаллов в руки Ингрэхэма и его друзей.

— Что за кристаллы? — поинтересовалась Джоанна.

— Прошу вас, не перебивайте меня, — нетерпеливо мотнул головой Джомми. — И то, и другое вы мне дали. Нам также нужен парализующий пистолет из ящика в вашем столе. А затем позовите моих сопровождающих сюда, по одному.

Одним быстрым движением она вытащила пистолет.

— Стрелять буду я! — сказала она. — Что теперь?

Кросс мягко улыбнулся ее горячности и почувствовал странное изумление перед тем, как все обернулось. Неожиданно частица ее огня задела и его. Глаза юноши заблестели.

— Скажите мне, мисс, существует ли способ, которым я мог бы пробраться на Землю? Я прочел в мозгу настоящего Корлисса что-то о проекте переброски на Землю всех слэнов, похожих на меня. Это может быть сделано?

— Да. Решение зависит только от меня.

— Тогда, — печально сказал Кросс, — настало время для решительных действий. Мне необходимо быть на Земле. Я должен быть во дворце и встретиться с Киром Греем!

Ее красивый рот озарила улыбка, но в прелестных глазах сквозила печаль.

— Как же ты, — мягко спросила она, — намереваешься приблизиться ко дворцу?

— Моя мать часто рассказывала о секретных подземных ходах под дворцом. Возможно, ваша статистическая машина знает расположение некоторых входов.

— Машина! — воскликнула женщина. — Да, она знает. Она знает очень многое. Идем со мной.

Он последовал за ней в другую комнату, стараясь не отставать от нее среди стеллажей, заполненных толстыми блестящими металлическими пластинами. Это было Статистическое Бюро, и эти пластины были запоминающими устройствами, выдававшими сведения при нажатии на соответствующую комбинацию кнопок. Никто не знал (так информировал его об этом Корлисс), сколько бит информации было в этом хранилище. Его привезли на Марс с Земли, и информация, заложенная в это хранилище, простиралась в глубь истории до самых первых дней существования слэнов.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала, обернувшись, Джоанна Хиллори.

Она взяла пластину с надписью «Самоэль Ленн», а также другую — «Естественная изменчивость» и, вставив их в воспроизводящее устройство, нажала на кнопку включения. На мерцающем экране появился текст:

«Выдержка из дневника Сэмоэля Ленна. 1 июня 2071 года. Сегодня я еще раз осмотрел троих детей и нет сомнения, что это совершенно необычная мутация. Мне приходилось видеть людей с хвостами. Я проверял кретинов и идиотов, а также уродов, которых так много появилось в последнее время. И я внимательно изучал эти удивительные, чудовищные отклонения от человеческой нормы. Но здесь нечто полностью обратное этим ужасам. Это улучшение человеческой породы!

Две девочки и мальчик. Какая грандиозная и великая случайность. Если бы я не был хладнокровным рационалистом, правомерность того, что произошло, сделало бы меня лепечущим поклонником в храме метафизики. Две девочки для воспроизводства их рода и один мальчик — их будущий муж. Мне нужно воспитать их так, чтобы они с детства привыкли к этой мысли.

«2 июня 2071 г.» — появилась надпись на экране, но Джоанна нажала на другую кнопку, сделала какие-то переключения, и на экране вспыхнуло:

«7 июня 2073 года.

Проклятый чертов журналист сегодня опубликовал статью о моих подопечных. В своей писульке этот невежда заявил, что я испытал на их матерях какую-то машину. О, боже, я ведь даже не знал этих женщин до тех пор, пока у них не родились дети. Похоже, что мне придется убедить эти семьи уехать куда-нибудь в провинцию. Может случиться все, что угодно, когда существуют такие люди — суеверные, подверженные эмоциям ослы.»

Джоанна Хиллори еще раз переключила кнопки на пульте.

«31 мая 2088 года.

Сегодня им исполнилось по семнадцать лет. Девочки всецело приняли идею брака со своим братом. Что ж, это еще раз говорит, что мораль — это в конце концов вопрос воспитания. Я хочу, чтобы состоялся этот брак, хотя в прошлом году я обнаружил еще несколько таких же подростков. Считаю, что было бы неумным дожидаться, когда они повзрослеют. Перекрестные браки можно начать и позже.»

Запись от 18 августа 2090 года.

«Каждая из девочек родила тройню. Замечательно! При таком темпе воспроизводства период, когда случайность может уничтожить эту мутацию, вскоре будет сведен до едва различимого минимума. Несмотря на то, что такие же случаи произошли еще во многих местах, я постоянно внушаю детям, что их потомки будут будущими властелинами мира…»»

Вернувшись в кабинет, Джоанна Хиллори взглянула ему в лицо и сказала:

— Теперь ты видишь, что нет и никогда не было никакой мутационной машины, воспроизводящей слэнов. Все слэны являются результатом естественной мутации.

Затем она резко перескочила на другую тему.

— Наилучший вход во дворец расположен в том месте, где находятся знаменитые скульптуры. В парке. В двух милях от внешней границы дворца. Но это место всегда ослепительно освещено и находится непосредственно под прицелом орудий первой линии охраны. Первые же две мили парка контролируются пулеметными точками и танковыми патрулями.

— А как насчет пистолета? Мне разрешат его иметь при себе на Земле?

— Нет! План перемещения на Землю людей, похожих на тебя, включает в себя их разоружение!

Кросс нахмурился.

— Какого рода человек, в соответствие с вашими наблюдениями, Кир Грей?

— Необычайно одаренный, по человеческим меркам. Наше тайное наблюдение за ним показывает, что это человек, так как у него только одно сердце! Меня интересует только одно — как ты расцениваешь свои шансы на преодоление укреплений перед дворцом?

Джомми покачал головой, совсем невесело улыбаясь.

— Когда ставка велика, соответствующим должен быть и риск. Естественно, я пойду один. Вам, мисс, — он хмуро взглянул на нее, — я оказываю великое доверие, указав в какой пещере находится мой корабль. Он должен быть отправлен на Землю до десятого июня. Корлисс также должен быть освобожден. А теперь, пожалуйста, вели Ингрэхэму войти сюда.

Глава 18

Река казалась шире по сравнению с тем временем, когда Кросс в последний раз видел ее. С тяжелым сердцем смотрел он на полкилометра бурлящих вод. В быстром течении реки плясали отражения удивительных огней из дворца. В кустах, где он снял свою одежду, был еще поздний весенний снег, и он пощипывал его голые ноги, пока юноша раздевался.

Он старался очистить свой разум от каких-либо мыслей. Внезапно он ощутил всю трагичность ситуации. У него было много всякого оружия, но он совершенно не использовал его, хотя и мог. Теперь же вот это кольцо на пальце, с его крохотным атомным генератором и жалким диапазоном действия около метра — вот что осталось у него от всех его усилий за многие годы.

Тени деревьев на том берегу закрыли почти половину реки. Тьма испещрила полосами рябь на поверхности воды, которая отнесла его ниже по течению метров на пятьсот, пока последние мощные гребки не вынесли его на мелководье.

Он залег, отметив в своем сознании мысли, пришедшие от двух пулеметчиков, спрятавшихся за деревьями. Осторожно он вылез под покров прибрежных кустарников и натянул одежду. Затем он снова лег, терпеливый как старый тигр, подкрадывающийся к добыче. Нужно было пересечь прогалину. Внезапно пришло мгновение, когда бдительность охраны ослабла. Он покрыл полсотни метров за три с лишним секунды. Один из них так никогда и не узнал, что ударило его. Другой резко повернулся, но не смог избежать удара в челюсть, который поверг его наземь. Пятнадцать минут гипноза при помощи кристалла и вот оставшийся в живых уже под контролем Кросса. Пятнадцать минут! Четыре человека в час! Кросс иронически рассмеялся. Это абсолютно исключает любую возможность овладения дворцом, где находится не менее десяти тысяч человек.

Он отдал приказ пленнику. Тот взял пулемет и залег позади него. Ему был известен каждый дюйм этой части парка. Солдат знал, когда танковый патруль будет делать свой ночной объезд. В армии людей не было лучших солдат, чем эта дворцовая стража. За два часа под его командой оказалась дюжина опытных бойцов, скользящих как тени, бесшумно делающих свое дело, скоординированных столь хорошо, что им нужна была только негромко высказанная команда.

Еще три часа и у него семнадцать человек, среди них полковник, капитан и три лейтенанта. А впереди еще длинный коридор из изысканных скульптур, искрящихся фонтанов и сверкающих огней, которые означают сразу и его цель, и конец первой сравнительно простой фазы операции.

Первый проблеск нарождающейся зари показался в восточной части неба, когда Кросс залег со своей маленькой армией в тени кустов перед четвертью мили ярко освещенного пространства. Он видел темную линию деревьев на другой стороне, где были скрыты укрепления.

— К несчастью, — прошептал полковник, — нет ни единого шанса провести их. Юрисдикция нашего подразделения заканчивается именно здесь. Без пропуска запрещено пересекать любой из десятка укрепленных кругов, и даже пропуском можно пользоваться в дневное время.

Кросс нахмурился. Он не ожидал таких мер предосторожности и видел, что их строгость недавнего происхождения. Атака слэнов на его долину, хотя никто и не поверил диким крестьянским фантазиям о размере кораблей и подозрениям, что это были космические корабли, усилили напряженность и бдительность охраны. Но это не могло уже остановить его.

— Капитан!

— Да? — высокий офицер подполз к нему сзади.

— Капитан, вы больше других похожи на меня. Поэтому вы должны поменяться со мной одеждой, а потом прикажете всем присутствующим здесь вернуться к исполнению своих обычных служебных обязанностей.

Он подождал, пока все они не исчезли во мраке, а затем встал и со строгой выправкой капитана гордо вышел на свет. Десять шагов, двадцать, тридцать… Уже фонтаны были почти рядом, однако, вокруг было слишком много искусственного света и слишком много пульсации различных разумов, которые мешали ему нащупать ту единственную волну, к которой он так старательно стремился. Конечно, если только эта чертова штуковина была все еще здесь после всех этих сотен лет. Если же ее не стало, то только бог мог помочь ему.

Сорок шагов, пятьдесят, шестьдесят…

Затем его взбудораженный мозг уловил шепот, вибрацию крохотного устройства.

«Любому слэну, которому удастся сюда забраться: здесь тайный ход во дворец. Скульптура, изображающая букет из пяти цветов на белом фонтане, точно на северной стороне, запомни: на северной стороне имеет кнопку, которая приводит в действие потайную дверь. Шифр кнопки…»

Он знал — скорее, знала статистическая машина, — что тайна находится в фонтане, но не более того. Теперь же…

Грубый громкий голос из громкоговорителя, спрятанного среди деревьев на другой стороне, разорвал тишину.

— Кто это там шатается? Что вам нужно, капитан? Возвращайтесь к своему командиру, получите пропуск и возвращайтесь утром. Быстро!

Но он был уже у фонтана. Его проворные пальцы коснулись северного цветка. Еще несколько мгновений и он набрал нужный шифр. И тут же из еще одного передатчика Поргрэйва раздалась следующая инструкция.

«Дверь теперь открыта. Это необычно узкий туннель, идущий в кромешной тьме. Вход в него находится в центре группы конных скульптур в сотне метров к северу. Смелее!»

Но не храбрости не доставало сейчас Кроссу, а времени. Сто метров севернее, в направлении дворца, в направлении грозных укреплений. Кросс коротко рассмеялся. Древний строитель дворца вряд ли догадывался, в какой ад превратятся эти сто метров всего лишь через сто лет. Юноша продолжал двигаться вперед, не обращая внимания на грубый голос из динамика.

— Эй, ты там… остановись сейчас же, или мы стреляем. Возвращайся в свое подразделение и передай своему командиру, чтобы он арестовал тебя. Живо!

— У меня очень важное донесение, — отозвался Кросс, стараясь подражать голосу капитана. — Крайняя необходимость заставила меня пойти на такое грубое нарушение!

Они все же не считают, что один человек может быть опасен. Только этим можно объяснить тот факт, что он все еще жив и продолжает идти дальше.

— Никакая крайняя необходимость не оправдывает такое вопиющее нарушение порядка. Возвращайтесь немедленно к своему подразделению… Я предупреждаю вас в последний раз!

Но он продолжал идти вперед. Уже стало видно маленькое черное отверстие потайного хода.

Внезапно до него донесся из-за деревьев слабый обрывок мысли. Кто-то сказал:

— Сержант, проверьте на нем прицел своей винтовки.

— Слушаюсь, сэр.

— Цельтесь сначала в ноги, а потом в голову!

Сжав зубы, он прыгнул ласточкой над землей, выставив руки над головой… и точно приземлился в туннеле. Вертикальные стены хода всего несколько секунд касались его одежды, когда он ногами вперед съезжал вниз. Пол туннеля был гладким как стекло, и только после того, как он упал несколько раз, Кросс решил отказаться от вертикальной походки. Как только он стал на четвереньки, трение возросло, и он почувствовал, что начал скользить вперед, так как пол туннеля был выложен под углом. Впереди показался свет и неожиданно он очутился в низком, тускло освещенном коридоре. Он все еще продолжал скользить вниз, но по замедлению скорости знал, что пол выравнивается. Его путешествие оканчивалось. Свет исходил от единственной маленькой лампочки на потолке, светившей настолько слабо, что свет ее едва касался потолка и смешивался с тьмой так и не достигнув пола. Кросс встал и увидел надпись, которая была на стене на такой высоте, где ее еще можно было с трудом прочесть.

«Сейчас вы находитесь в трех километрах под поверхностью земли. Туннель позади вас блокирован стальными и бетонными переборками, которые опускались одна за другой по очереди, после того как вы проходили контрольные датчики. Для того, чтобы отсюда подняться во дворец, нужно не менее часа. Под страхом суровых наказаний слэнам запрещено показываться во дворце. Остерегайтесь!»

У него запершило в горле. Несмотря на все старания, он все же чихнул. Слезы побежали по щекам. Освещение стало более тусклым. Кросс нагнулся и провел рукой по полу. На нем лежал толстый мягкий ковер пыли. Юноша взглянул вперед по коридору, стараясь заметить чьи-нибудь следы, но повсюду была только пыль. За многие годы ее накопилось не менее дюйма в толщину.

Прошли бесчисленные годы с тех пор, как здесь была установлена эта предупреждающая надпись с туманной угрозой. Теперь опасность была куда более реальной. Люди теперь знали, где искать потайной вход. Но прежде чем они обнаружат человека воспользовавшегося им, он должен, пренебрегая этой надписью слэнов, проникнуть во дворец и добраться до Кира Грея!

Не обращая внимания на постоянную щекотку в носоглотке, Джон Томас Кросс двинулся вперед, через бесчисленные множества дверей, коридоров и больших, величественных залов.

Внезапно он услышал тихий металлический щелчок позади себя. Резко повернувшись он увидел, как цельный лист металлической двери мягко опускается к полу в том месте, где он только что прошел, образуя гладкую, прочную стену. Юноша на мгновение окаменел, превращаясь в чувствительный механизм, воспринимающий все внешние впечатления. Коридор, узкий и длинный, впереди заканчивался тупиком. В тишине резко прозвучал еще один щелчок, и стены коридора с металлическим скрежетом постепенно начали приближаться одна к другой, угрожая расплющить попавшегося в эту мышеловку человека.

Кросс хладнокровно стал осматриваться, отлично понимая, чем грозит ему эта западня. На противоположных боках приближающихся стенок он внезапно увидел углубления до двух метров высотой, каждое из которых было высечено по контуру человеческого тела и могло вместить только одну из его половинок.

Джомми печально усмехнулся. Через несколько минутстены сомкнутся, и единственным для него прибежищем будет место, где смыкаются два углубления. Очень искусная ловушка!

Правда, энергия кольца на пальце, возможно, помогла бы ему рассчитать путь через эти смыкающиеся стены, но что-то удерживало его от этого шага и заставило ждать до конца.

Как дальше будет вести себя эта автоматическая ловушка? Он более внимательно осмотрел выемки в стенах. Дважды его кольцо вспыхнуло яростным атомным пламенем. В первый раз оно аннигилировало захваты для рук, которые должны были сработать после смыкания стен; а во второй — значительно расширило оба углубления, дав человеку возможность более свободно себя чувствовать в этом металлическом саркофаге.

Когда между стенками остался зазор всего лишь в сантиметров тридцать, в полу открылась трещина шириной в ладонь. Еще несколько минут и обе стены с лязгом сомкнулись.

Наступил момент тишины! Затем раздался слабый звук включившихся двигателей, и Кросс почувствовал быстрое движение вверх. Оно длилось несколько минут, затем скорость подъема стала снижаться и, наконец, движение и вовсе прекратилось.

Еще секунда и небольшой отгороженный отсек, в котором он стоял, начал медленно вращаться. Наконец вращение прекратилось и на уровне лица юноши открылось прямоугольное отверстие, через которое было видно какое-то помещение.

За письменным столом сидел мужчина могучего телосложения, с поседевшими висками и морщинистым от возраста лбом. Не было в мире никого, кто бы не узнал это вытянутое лицо, этот пронизывающий взгляд, жестокость, которую нельзя было ничем смыть с контуров носа и выдающейся нижней челюсти. Это лицо было слишком сурово и решительно и поэтому вряд ли его можно было бы считать приятным. Но при всем этом у него был благородный вид. Вот он, прирожденный вождь человечества. Кросс почувствовал, что острый глаз этого человека рассекает его на части, осматривая содержимое мышеловки.

— Значит, вы все же дали себя поймать, — насмешливо произнес Кир Грей. — Не очень-то умно с вашей стороны.

Именно эти слова и выдали его. Вместе с ними Кросс уловил скользящие по поверхности мозга мысли, абсолютно совпадающие с этими словами, что говорило о том, что внутренний экран мозга этого человека был таким же непреодолимым, как и его собственный. Дырявый экран недослэнов не шел с ним ни в какое сравнение. Кир Грэй, вождь людей, был человеком абсолютно уверенным в том, что он — «ИСТИННЫЙ СЛЭН!» Только этим единственным предложением взорвался Кросс, а затем весь его мозг застыл как замерзший поток. Сколько лет Кетлин Лейнтон жила рядом с этим человеком и не подозревала об этом. Конечно, у нее не было опыта обращения с экранированным мышлением, да и к тому же еще этот Джон Петти, который, имея примерно такой же барьер, спутал все ее предположения, потому что без всяких сомнений уж он то был обыкновеннейшим человеком. Как идеально диктатор имитировал человеческий тип мыслезащиты! Кросс взял себя в руки и произнес:

— Значит, вы — СЛЭН!

Лицо диктатора искривилось в язвительной усмешке.

— Вряд ли это правильное определение. Но все же я слэн! Хотя и не умею читать мысли, так как не имею антенн-завитков. В течение сотен лет мы, которым была известна истина, существуем только ради того, чтобы помешать недослэнам захватить мир обычных людей. Что может быть более естественным, чем то, что нам следовало незаметно взять в свои руки правление над людьми? И разве мы не обладаем самыми сильными умственными способностями на Земле?

Кросс кивнул. Именно так оно и было, конечно. Его собственное умозаключение сказало ему это. Как только он обнаружил, что настоящие слэны не являются тайными правителями недослэнов, неизбежно возникал вывод о том, что они правят миром людей, несмотря на уверенность Кетлин и рентгеновские снимки недослэнов, доказывающие, что у Кира Грея обычное человеческое сердце и другие органы, соответствующие анатомии людей, а не слэнов. В этом таилась какая-то чудовищная загадка.

— Я все же не могу ничего понять. Я почти ожидал такого. Слэны господствуют над людьми! Но зачем тогда вся эта антислэновская пропаганда? Что это был за воздушный корабль, который несколько лет назад передавал вам какое-то послание слэнов? Почему настоящих слэнов травят и убивают, как крыс? Почему нет договоренности с недослэнами? И еще много «почему»…

Диктатор задумчиво посмотрел на него.

— Мы время от времени пытались вмешаться в антислэновскую пропаганду. Как раз одной из таких попыток и был тот самый корабль, на который вы ссылаетесь. По некоторым соображениям я вынужден был издать приказ, чтобы он опустился в болото. Но, несмотря на эту кажущуюся неудачу, мы достигли основной цели, которая была в том, чтобы убедить недослэнов, определенно замышлявших нападение, что мы все еще представляем из себя силу, с которой приходится считаться.

И именно очевидная слабость того серебряного воздушного корабля убедила недослэнов. Они поняли, что мы никак не можем быть такими бессильными и, поэтому, они снова стали колебаться и тем самым упустили победу.

Всегда существовало много несчастных слэнов, которых убивали в различных районах мира. Это были потомки слэнов, которые были рассеяны после Войны Бедствий и так и не воссоединились с организацией слэнов. После того, как на сцену вышли недослэны, то, конечно, было уже поздно что-либо предпринимать. У наших противников было положение, позволяющее подавлять любые устройства связи, которыми мы располагали.

Мы, естественно, стараемся помочь потерянным слэнам. Однако, помощь получают только те, кто проникает во дворец с целью убить меня. Вот и вы проникли во дворец, хотя и воспользовались для этого очень трудным путем. Вобщем, хорошо. В нашей организации всегда найдется место для еще одного отважного молодого человека.

Кросс холодно посмотрел на Грея. Диктатор, очевидно, не знал, кто перед ним. Он не знал, на сколько близок час нападения недослэнов. Стараясь придать важность моменту, Джомми вызывающе произнес:

— Я поражен, что вы позволили захватить себя врасплох!

Улыбка сейчас же сошла с лица Кира Грея. Он сурово произнес:

— Ваше замечание очень колкое. Вы считаете, что поймали меня. Или вы глупец, в чем я очень сомневаюсь, или на самом деле ваши руки свободны. Существует только один человек во всем мире, который смог бы уничтожить прочную сталь наручников в этой камере.

Жестокое лицо диктатора расслабилось, исчезли морщины на лбу, но зато загорелись глаза. В них возникла радость, энергия, нескрываемое торжество.

— Ты… ты сделал это! — его голос сорвался, и он почти перешел на шепот. — Несмотря на невозможность с моей стороны хоть чем-нибудь тебе помочь… наконец-то стала доступной атомная энергия в любой из ее форм.

Голос его снова зазвенел, чистый и торжествующий.

— Джон Томас Кросс, я приветствую тебя и открытие твоего отца. Входи и садись. Я освобождаю тебя из этой проклятой мышеловки! Мы сможем спокойно говорить в моем кабинете. Сюда не допускается ни одно человеческое существо.

…Конечно, — говорил Кир Грей, — в твоем открытии, что слэны — продукт естественного развития, а не продукт действия машин, нет для нас ничего нового. Мы — следующая мутация в эволюции разума, следующая ступень развития человеческого существа. Должен сказать, что эта мутация действовала задолго до того дня, как ее заметил великий Ленн и понял, в чем состоит ее сущность. Только после этого стало известно, что природа в своей созидательной деятельности время от времени взрывается попытками изменения. Угрожающе растет число уродств, подскакивает во много раз процент слабоумных. Удивительной является та быстрота, с которой биологические сети накрывают всю Землю.

В течение всей истории человечества нарастала напряженность. И затем за одну четверть тысячелетия были зарегистрированы миллиарды ненормальных рождений. Человеческая природа взбунтовалась. Правда была потеряна в волне террора, который поверг мир в войну. Все попытки потом возродить истину были залиты потоком невероятной массовой истерии… даже сейчас, через тысячу лет. Да, я сказал «через тысячу лет!» Только мы, настоящие слэны, знаем, что безымянный период войны длился без малого пятьсот адских лет. И что дети-слэны, открытые Самюэлем Ленном, были рождены около тысячи пятьсот лет назад. В течение первых нескольких лет, десятков, а может быть и сотен почти все слэны рождались близнецами, обычно по три, реже по два. Теперь редко рождаются близнецы. Правилом является один ребенок. Природа, выполнив свою часть работы, исчерпала себя. Дальнейшее должен был сделать разум. И именно здесь-то и возникли трудности.

Во время безымянного периода на слэнов охотились, как на диких зверей. Сейчас даже не возможно себе представить ту жестокость, с которой обращались люди с теми, которых считали ответственными за наступившие бедствия. По-существу, слэнам не было никакой возможности по-настоящему организоваться. Наши далекие предки использовали все: подземные убежища, хирургическое удаление завитков, пересадку обычных сердец вместо слэновских сдвоенных. Но все оказалось зря.

Подозрения превозмогали любые попытки сопротивления. Люди доносили на своих соседей и требовали, чтобы тех проверяли. По малейшему поводу полиция устраивала облавы. Наиболее тяжкие затруднения были связаны с деторождением. Если до этого родителям удавалось удачно замаскироваться, то появление ребенка всегда, почти всегда, приводило к смерти и матери, и отца ребенка.

Постепенно, наиболее выдающиеся слэны начали понимать, что новая раса людей выжить не сможет. Разбросанные остатки слэнов сосредоточили в конце концов все свои усилия на том, чтобы научиться управлять силами мутации. Наконец, было обнаружено, как можно влиять на форму больших молекул, из которых состоят гены. Это было то жизненное вещество, которое управляло генами, как сами гены в свою очередь обуславливали форму различных органов и развитие тела.

Оставалось только экспериментально проверить это, но что ушло двести опасных лет. Расой никак нельзя было рисковать, хотя отдельные индивидуумы рисковали своей жизнью и своим здоровьем. Наконец, нашли, каким образом сложные группы молекул могут обуславливать форму каждого органа не только в одном поколении, но и во многих. Стоило немного изменить эту группу, и затронутый орган изменялся, проявляясь в прежнем виде только в следующих поколениях. Вот таким образом была изменена базовая структура генофонда слэнов, сохраняя то, что было полезным и ценным для выживания расы и устраняя то, что оказывалось опасным. Были изменены гены, обуславливающие рост завитков-антенн. Таким образом, удалось переместить способность к чтению мыслей во внутренние отделы мозга, обеспечив то, что эта возможность не проявится в течение нескольких поколений.

— Подождите! — прервал диктатора Кросс. — Когда я впервые стал искать истинных слэнов, логика мне подсказывала, что они должны были проникнуть в организацию недослэнов. А сейчас вы хотите сказать, что эти недослэны и есть истинные слэны, которыми они станут через некоторое время?

— Менее чем через пятьдесят лет у них появится способность читать мысли. Можем ли мы какое-либо изменение закрепить в организме навечно, мы пока не знаем.

— Но почему же их лишили этой способности к чтению мыслей, причем в эти решающие годы?

— Я вижу, что ты так и не понял жизни наших предков. Мы, лидеры слэнов, изменили так много из наших отличительных признаков, чтобы защитить будущую расу от людей.

— Поэтому вы защитили недослэнов от ярости людей, а потом изгнали, убрали у них мысль о принадлежности к истинным слэнам. Но почему вы не открыли перед ними истину?

Диктатор печально развел руками.

— Мы пытались, но те, которых мы выбрали в качестве доверенных лиц, подумали, что это какой-то трюк с нашей стороны. Их логика тут же погнала их в места наших тайных убежищ. Мы были вынуждены убить их всех. Нам ничего не остается как ждать, пока у них не восстановятся телепатические способности. А теперь, судя по тому, что ты мне рассказал, мы должны действовать быстро. Твои гипнотические кристаллы, конечно, могут быть окончательным решением проблемы антагонизма со стороны людей. Как только у нас будет достаточное количество слэнов, умеющих с ними обращаться, эта трудность, скорее всего, будет преодолена. Что же касается грозящего нападения…

Он протянул руку к кнопке и, нажимая на нее, объяснил Кроссу:

— Сейчас подойдут еще несколько моих коллег. Мы должны провести срочное совещание.

— Слэны, не опасаясь людей, могут устраивать свои совещания во дворце? — изумился Джомми.

— Друг мой, мы основываемся при своих операциях на ограниченности отдельных человеческих индивидуумов.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Это очень просто. Много лет назад очень много людей знали почти все о тайных помещениях дворца. Одним из первых моих мероприятий, как только это стало возможным, было засекречивание этих зданий. Затем людей, которым была известна хоть малейшая информация по этому поводу, я перевел на другую работу в другие части света. Там, изолированные в отдельных правительственных учреждениях, все они были через некоторое время убиты, — он печально покачал головой. — Это отняло совсем немного времени. И, как только была установлена такая секретность, сама необъятность этого дворца — и строгий военный контроль над каждой дорогой к нему — предохранял от открытия секретов заново. Вокруг дворца редко бывает меньше сотни слэнов. Большинство из них настоящие, хотя некоторое количество недослэнов — потомков, подобно мне, тех ранних добровольцев, которые согласились на эксперименты по трансформации своих генов для того, чтобы выжить — уже знают свою правду и являются частью нашей организации. Мы могли бы, конечно, прооперировать настоящих слэнов и обеспечить им беспрепятственный выход из дворца наружу, но мы достигли уже такой стадии, когда нам нужно иметь приблизительно именно настоящих слэнов, чтобы остальные могли видеть, какими будут их потомки через несколько поколений. Ведь мы же после всего не хотим, чтобы их внезапно охватила паника.

— А кем же была Кетлин? — медленно спросил Кросс.

Диктатор долго оценивающе смотрел на юношу и в конце концов сказал:

— Кетлин — это эксперимент. Я хотел посмотреть, могут ли люди, которые растут вместе со слэнами, прийти к сознанию внутреннего родства с ними. Когда в конце концов стало очевидным, что этого достичь нельзя, я решил перевести ее в эти потайные помещения, где она могла бы развиваться дальше в сообществе с другими слэнами и стать нам активной помощницей. Но она оказалась смелее и изобретательнее, чем я предполагал. Но тебе уже известно все об этой эскападе.

Слово «эскапада» было слишком мягким описанием одной из главных трагедий в жизни Кросса. Очевидно, этот человек в гораздо большей степени привык к смерти других, чем он. Но прежде чем он успел что-либо произнести, Кир Грей сказал:

— Моя собственная жена, которая была настоящим слэном, пала жертвой тайной полиции, когда я… — он остановился. Некоторое время Грей сидел, зажмурив глаза, и было отчетливо видно страдание на его лице. Затем он встрепенулся и резко сказал:

— Я слишком с тобой заговорился. В чем же все таки секрет твоего отца?

— О подробностях я расскажу несколько позже. Если же говорить кратко, то мой отец отверг понятие критической массы, как способа использования атомной энергии. Если критическая масса приводит к атомному взрыву, то мой отец нашел способы использовать энергию атома при не цепной реакции.

Он остановился и взглянул на открывшуюся дверь. Вошли трое мужчин с золотистыми локонами в волосах. Увидев его, они сняли экранирование своих мыслей. Мгновением позже Кросс тоже убрал свой барьер. Произошел как бы обмен молниями мыслей между всеми четырьмя: имена, предыдущая жизнь, цели — разного рода данные, необходимые для более полного постижения друг друга. Процесс этот ошеломил Кросса, который за исключением короткого контакта с неопытной Кетлин и своих детских взаимоотношений с родителями, до этого мог только в своем воображении представлять, насколько эффективным может быть такое взаимообогащение.

Он настолько был ошеломлен свалившимся на него богатством, что был застигнут врасплох, когда дверь отворилась снова.

В кабинет вошла высокая молодая женщина. У нее были лучистые глаза и волевое, зрелое, полностью оформившееся нежное лицо. Взглянув на нее, он окаменел, и все тело его пронялось холодной дрожью. И только какие-то остатки мыслей на самом дне его сознания подсказывали ему, что об этом давно уже следовало бы догадаться… Особенно тогда, когда он присутствовал на возвращении к жизни миссис Корлисс в марсианской операционной. Он должен был понять это и тогда, когда узнал, что Кир Грей был слэном. Он должен был догадаться, зная всю ненависть и зависть, процветающую во дворце, что только смерть и тайное воскрешение из мертвых могли окончательно и бесповоротно обезопасить Кетлин Лейнтон от Джона Петти.

И именно в этот момент его мысли прервал голос Кира Грея, в котором чувствовались гордость и многолетнее ожидание подобного момента.

— Джон Томас Кросс, разреши мне представить тебе Кетлин Лейнтон Грей, мою дочь. Да, да, Джомми, эта девушка — моя дочь!

БИБЛИЯ ПТА ^(роман)

История Земли через 200 миллионов лет, когда некоторые люди достигли могущества Богов. Путем интриг и заговоров Трижды Величайший Пта был низвергнут.

Будучи переселен в тело человека из ХХ века, ОН должен вернуть былое могущество!..

Глава 1

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Он — Пта.

Он не думал, что это его имя. Нет. Пта — это он весь, его мысли и тело, зоркие глаза и чуткие уши, сильные руки и ноги, которые уверенно шли по земле. И земля… Нет, земля не Пта, но он связан с ней чем-то прочным, хотя и неясным для сознания. Он был Пта и шел по земле, направляясь к Пта, возвращаясь в столицу Пта, столицу его империи Гонволейн после долгого отсутствия.

То немногое, что он осознавал, не вызывало никаких возражений разума, было очень важно. Он ощущал необходимость пройти весь путь и передвигался монотонным, но быстрым шагом, желая увидеть следующий поворот русла реки и повернуть к западу.

На западе он видел огромную долину, покрытую травой и редкими деревьями. Вдали, подернутые дымкой тумана, маячили горные вершины. Там цель его пути.

Его раздражала река, русло которой извивалось по долине и преграждало путь к цели, отнимая силы и время. Его тело и смутное сознание жаждали быстрее достичь манящих гор. И там смеяться, кричать во весь голос, скакать от восторга.

Надо идти… Идти туда… иду туда!

Вдруг в сознании промелькнула неуверенность в себе самом.

Он Пта, возвращающийся к своему народу. Как выглядит Гонволейн, на кого похожи его жители?

Этого он не может вспомнить. Искал в памяти и не находил ответов на эти вопросы. Это было за пределами его сознания.

Сейчас ему предстоит пересечь реку, которая уже знакома. Дважды он ступал на мокрый песок у кромки воды и каждый раз отступал, пораженный враждебным противодействием. Пришла неожиданная боль от сознания мысли, что ему неизвестно, что было до того, как Пта вышел из тьмы.

Растерянно он смотрел во все стороны на юг, восток, север. Везде были такие же горы, как на западе. Нет, совсем другие! Туда его не влекло.

И снова он смотрел на западные горы. Ему необходимо идти туда, не обращая внимания на противодействие реки. Ничто не может остановить его. Через реку, вперед к цели… Величественный мир манил Пта.

Он ступил в воду, шаг назад и снова вперед, в темный бурлящий поток. Река охватила его. Она казалась живой. Она тоже двигалась по земле и не была частью земли… И не была частью Пта.

Мысль оборвалась, когда он провалился в глубокую яму. Вода жадно взметнулась вверх, проникая в рот, нос, уши. Судорожно затрепетали легкие, дыхание перехватило. Он присел на дно и резко оттолкнулся от него ногами, опираясь ладонями на густую массу реки. Еще и еще пытался он выбраться на мелкое место. Удалось.

Он не испугался. Просто все происходило так, как хотел его разум. Надо идти к горам, а река пытается остановить его. Но он позволит реке задержать Пта. Если и будет кому-то плохо и больно, то реке, а не ему. Смело вперед.

Он не обращал внимания на спазмы, сдавившие горло. Шел прямо, преодолевая сопротивление темной, бурлящей жидкости. Он сильнее реки и боли. С этой мыслью боль ушла. Вода уже не тащила его вниз с такой силой, омывала ноги после того, как он отталкивался от мягкого дна. Каждый раз, как голова его возвышалась над бурлящим потоком, он видел: горы приближаются.

Резкая волна боли снова прошла сквозь тело, когда он почти достиг берега. Вода снова устремилась через рот внутрь тела и повлекла вниз. Он судорожно закашлялся, скрылся под водой и вышел на берег, опираясь на дно руками и ногами. Пройдя полосу мокрого песка, тело Пта рухнуло на траву.

Приступ кашля прекратился, он встал и посмотрел на мрачный бурлящий поток. Отворачиваясь, он познал одну истину — он не любил воду.

Дорога, на которую он вступил, поставила перед сознанием еще одну загадку. Она давала Пта возможность без препятствий идти прямо на запад. Ясно, что она ведет его к цели. Но куда? Не ясно. Снова мысль вернулась к реке, которая бурлила, извиваясь. Но она никуда не текла, не стремилась к своей цели, и можно было не познавать ее сущности до конца.

Надо идти дальше!

Когда он принял это решение, то раздался какой-то незнакомый звук.

Он прислушался. Звук приближался с севера, откуда пришла дорога, обогнув поросший деревьями холм. Источник звука не был виден, затем его глаза увидели нечто. Часть его была похожа на тело Пта. Эта часть была сверху, имела руки, ноги, голову и все остальное, что было у него. Но светлым было только лицо, остальное было темнее. Другая часть, которая была внизу, была ему совсем не знакома. Она состояла из кусков дерева и по бокам имела большие круги, катившиеся по земле. А впереди всего этого было еще что-то. Свирепого вида животное с четырьмя ногами и одним большим рогом, торчащим посередине лба.

Пта направился к этому зверю, широко открыв глаза и стараясь запечатлеть в мозгу все, что он видит. Уши ощутили, что верхняя часть приближавшегося объекта внимания пронзительно закричала, морда животного уперлась ему в грудь, рог застыл на уровне лица. Страшное нечто перестало двигаться.

Пта почувствовал растущее раздражение. Часть, похожая на человеческое тело, продолжала орать на него. Осмысление происходящего продолжалось. Пришло понимание, что части целого могут существовать отдельно. Стало ясно, что он слышит слова общения людей.

— Что с тобой? Лезешь прямо под повозку! Ты больной? Только идиоту придет мысль шляться нагишом! Хочешь повстречать воинов богинь в таком виде?

Слишком много нового смысла было в том, что он слышал. Слова роились у него в голове, мешая друг другу. Он с трудом улавливал суть. Усилие понять фразу вытеснило чувство раздражения.

Он произнес равнодушно:

— Повозка. Болен.

Человек с ухмылкой уставился на него и уже тихо произнес:

— Ты болен. Поехали со мной в Линн. Это всего в пяти канбах отсюда. Там есть замок, где тебя накормят и вылечат. Иди сюда, я помогу влезть на повозку.

Когда повозка тронулась, человек спросил:

— Где твоя одежда?

— Одежда? — наивно переспросил Пта.

— Ты хочешь сказать, что не сознаешь срама наготы. Ты не понимаешь, что раздет? Ну-ка не отводи глаза в сторону.

Пта тяжело повернулся. В тоне, каким была сказана последняя фраза, он ощутил особый смысл, а именно предположение, что с ним не все в порядке. Что-то должно быть по-другому.

— Раздет? Одежда? — в голосе появилась злость.

— Не психуй, — поспешно сказал спутник. — Посмотри… Одежда… вот такая… как у меня.

Человек снял свой пиджак и поднес его ближе к Пта.

Злость ушла из сознания. Пта всматривался в человека, пытавшегося объяснить, что он вовсе не темный ниже головы, просто покрыл свое тело чем-то темным, что не есть часть человека. Пта потрогал пиджак, развел руками в стороны, осмотрев их. Эта часть одежды шуршала и мялась в пальцах свободно. Пта засмеялся.

Человек снова повысил голос:

— Эй, ты что это…

Пта удивленно посмотрел на него и подумал, что это создание, такое шумное и беспокойное, задержало его, чтобы показать свою одежду. Случайно его ладони наткнулись на дырку в спине, плохо прикрепленную заплатой. Он просунул палец в отверстие и широко улыбнулся.

Глаза человека сузились, губы сжались, и он прошипел:

— Значит ты не знаешь, что такое одежда? Ну-ну! Ты совсем болен. Ты издеваешься надо мной…

По лицу человека было ясно, что он принял новое решение. Внезапно он рванул пиджак на себя и хлестнул им животное. Оно резко рванулось вперед, повозка подпрыгнула на кочке. Пта не был готов к этому и упал на дорогу.

Он лежал, а повозка быстро уносилась на запад. Все дальше и дальше, туда, куда надо идти. Возница стоял на ней и пиджаком хлестал животное, которое скакало все быстрее.

Пта шел по дороге и со злостью думал, что передвигаться в повозке, которую тащит животное, быстрее, легче и приятнее.

Он шел довольно долго, прежде чем увидел впереди много огромных зверей. Он следил за ними с возрастающим интересом, особенно тогда, когда заметил, что на них сидят люди. Наездники передвигались быстро, и расстояние разделявшее их, сокращалось с каждой минутой. Он ждал, дрожа от нетерпения. Хорошо рассмотреть наездников удалось тогда, когда четыре животных приблизились на десять шагов.

Животные были крупнее, чем он предполагал. Они были в два раза выше человека и очень массивные. Их шеи были длинны и оканчивались головами с тремя лошадиными мордами. Ярко-желтые шеи резко выделялись на фоне темно-зеленых тел, которые сзади несли длинные и пышные хвосты фиолетового цвета. Они нетерпеливо топтались на месте, осаживаемые седоками. Огромная масса не мешала им двигаться легко и быстро, поднимая клубы пыли.

— Это он, — сказал один из седоков, — тот псих, о котором рассказывал крестьянин.

— Малый прекрасно выглядит. Прямо просится под арест… Скоро ты, приятель, попадешь в тюрьму, не волнуйся, — добавил второй.

А третий всадник задумчиво произнес:

— Где-то я его видел… Точно! Но где, не могу вспомнить.

Они приехали сюда потому, что им рассказал человек из повозки. Значит, он был враг. Такая мысль не была до конца логичной, но возникала невольно. Неполное понимание происходящего раздражало Пта. Осознание было приятнее догадок.

Длинный хвост животного давал ему прекрасную возможность взобраться на спину зверя и такое желание возникло. Очевидно, о нем догадывались наездники, и сделать это было не просто. Но на животном он быстрее доберется до цели.

Пта сказал:

— Помогите мне. До Линна пять канб. Там в замке меня накормят и вылечат. Спуститесь и помогите мне подняться на животное. Я болен и без одежды.

Такая длинная фраза убедила бы даже Пта. Он ждал реакции на свои слова, изучая каждый жест, запоминая слова, звучавшие из уст всадников. Ему надо знать язык этих людей. Люди переглянулись. Один из них с улыбкой сказал:

— Будь спокоен, парень, мы поднимем тебя на спину гримбса и увезем в город. Мы этого тоже хотим и приехали забрать тебя с собой.

Другой добавил:

— Ты не совсем прав, незнакомец. До Линна не пять, а три канба. Твое счастье, что ты такой простак… Мы ожидали встретить мятежника… Дальярд, брось ему сверток с одеждой.

На траву у дороги что-то упало. Пта с недоумением разглядывал одежду, стараясь сравнить ее с тем, во что были облачены всадники. Но их одежда была совсем не похожа на ту, которая лежала перед ним.

— Ты что, совсем кретин? — Грубо сказал тот, кто бросил одежду. — Не знаешь, как это одевается или издеваться вздумал? Вот это одень первым… это наверх.

Мозг Пта начал работать быстрее. Теперь он знал больше и мог понять, что надо делать. Подгоняемый сердитыми возгласами, он оделся. Подошел к животному, на котором сидел ругавший его больше всех и названный Дальярдом.

— Наверх, — сказал он, — помоги мне подняться наверх.

Он был уверен, что ему помогут и не ошибся.

— Держись за руку и забирайся в седло. Это было легко. Совсем легко. Одну руку всаднику, другой помогать, держась за кожаную ленту. Как только он очутился в одном из седел, он легко выбросил из другого на землю человека, который говорил с ним грубо.

Пока тот вставал, выкрикивая проклятья, Пта хлестнул своего скакуна вожжами и направил его на запад. Он поехал туда, где исчезла вдали повозка крестьянина, ставшего его первым обидчиком.

Быстрая езда доставляла наслаждение. Он не ощущал ни монотонной тряски, ни толчков, подобных тому, который сбросил его с повозки. Все происходило плавно, ритм бега животного успокаивал. Он решил, что это лучший способ достичь цели.

Смотреть на ноги скачущего животного было интересно. Фиолетовый хвост колыхался в воздухе и, казалось, ограждал от пыли, клубившейся сзади.

Сквозь пыль он заметил, что за ним скачут еще трое животных и несут четырех седоков. Со стороны это должно было выглядеть великолепно. Гонки по долине. На огромной скорости несется первое животное, но его настигают трое других, даже последнее, несущее двух седоков… Они все ближе, ближе. Пта понял, что ошибся, ему не догнать того, в повозке. Придется иметь дело с теми, кого крестьянин назвал воинами богинь. Их крики раздавались совсем рядом.

С нарастающим раздражением Пта следил, как его окружают. Возможно, его животное было не столь резвым, как остальные. А может быть его преследователи знали способ более быстрой езды. Они так направляли своих животных, что их желтые шеи почти касались его и лошадиные морды дышали в плечи.

Животное под ним резко встало на задние ноги, и он чуть не вылетел из седла, затем остановилось.

Пта сидел сердитый, ожидая, когда его преследователи развернутся лицом к нему. Ситуация была абсолютно незнакома, и мозг не подсказывал, что надо делать. Он стал обдумывать, как следует поступать, если его будут стаскивать вниз.

Один из всадников сказал:

— Наконец догнали. Что будем делать с этим придурком?

— Предоставьте его мне! — крикнул Дальярд. — Эту смазливую рожу надо умыть кровью! Он сейчас будет плевать зубами!

Пта смотрел на кричавшего. Он не был уверен, что правильно понимает все слова, но его мускулы встрепенулись и напряглись. В мозгу стал возникать порядок действий, которые надо было предпринять. Подъехать к каждому сбоку, вышибить из седла и продолжить путь на запад.

Он увидел, как один из воинов вытащил из длинного кожаного чехла какой-то предмет с острым концом. Когда острый конец поднялся вверх, то в острие сверкнул луч солнца.

— Слезай! — закричал этот всадник. — Вниз, или я воткну копье прямо в шею, на которой ты зря носишь голову.

— Проткни его, проткни! — кричал Дальярд сбоку. — Научи, как вести себя со стражниками.

Мозг Пта наполнился яростью, расширившей его возможности. Он решал, как поступить. Надо вышибить из седла Дальярда и его напарника первыми. Одного рукой, другого ногой. Затем обезоружить держащего копье. Останется только один. Его тоже на землю надо.

Кулак обрушился на лицо Пта.

Это было неприятно, но боли он не почувствовал. Просто ощутил то, что еще не было осознано. Это заставило действовать решительно. Его нога устремилась в лицо человека, сидевшего сзади Дальярда.

Хрустнули кости, брызнула кровь. Человек, глухо вскрикнув, откинулся назад и скользнул на землю, не попытавшись даже смягчить удар. Так же резко Пта вышвырнул из седла Дальярда, тот грохнулся под ноги животного, но не остался лежать без движения, а закричал:

— Проткни его, Бир, проткни! Он убил Сэна.

Пта отпрянул в сторону, пригнулся и стал ждать боль. Но ничего не произошло. Человек с копьем и еще один стражник были уже далеко. Дорога уходила в лощину. Он подстегнул свое животное и бросился вдогонку. Когда он добрался до начала лощины, где скрылись преследуемые, то увидел, как вдалеке мелькнули среди деревьев и скрылись силуэты беглецов. Проехав лощину, он увидел, что дорога поворачивает вправо. С обеих сторон на полях работали какие-то люди. Уничтожают сорняки — осознал Пта. Но то, что он заметил несколько минут спустя, не было еще доступно его сознанию.

Одна дорога разделилась на две равные части. Это абсурд. Так не должно быть. Есть одна цель, должна быть и одна дорога. Изумленный Пта остановил животное, расслабился. Только что была одна дорога. Теперь их две. Одна снова поворачивает направо, другая — налево, в большую равнину. Закрыл глаза… Куда влечет?.. На запад!

Он ехал долго и спокойно, приближаясь к цели, которая манила Пта.

Где-то наверху раздался характерный звук. Что там в небе?

Едва не задев его огромными лапами, над головой пронесся летающий зверь. Его огромные серо-голубые крылья с шумом рассекли воздух, удлиненная, почти треугольная голова свешивалась, всматриваясь вниз пылающими от ярости глазами. Когда птица пролетела чуть вперед и стала делать вираж на повороте, то выяснилось, что на ее спине два седока, и один из них — Бир. Пта застыл на месте.

Его очередной враг на необычном летающем чудовище будет снова мешать ему, находясь в безопасности. Это преследование становится невыносимым.

Пта поднял руки, сжал кулаки и, грозя ими, закричал, что всадников птицы ждет участь всадников на длинношеих животных.

Летающий зверь сделал еще один круг над головой, затем поднялся выше и медленно полетел в западном направлении. Вот он уже превратился в точку на фоне заходящего солнца, затем вообще исчез.

Пта снова поскакал туда, где горел закат. Он не обращал внимания на солнце, почти достигшее линии горизонта, но понял, что оно непонятно быстро стало меркнуть в густом облаке пыли. Пыль приближалась, и вот уже стала различима лавина большого числа животных, каждое из которых несло седока. Появились в небе и серо-голубые крылатые звери.

Огромный табун несся навстречу, и вот уже он окружен сплошной стеной, издающей крики, топот. Хаос вокруг привел его в смятение.

Куда смотреть… что анализировать?

Что-то очень тонкое и длинное, похожее на уздечку, обвилось вокруг туловища, спеленало руки. Рывок и он упал на землю.

Придя в себя, Пта встал, освободился от лассо. Он понял, что уже не может ехать дальше на животном. Надо снова стать всадником, повторить то, что уже ему удалось раньше. Начал искать глазами Бира. Не нашел, значит, эти всадники не знакомы с его хитростью. Он выдержал паузу, заметив, что толпа вокруг притихла в ожидании дальнейшего развития событий. Припомнил нужную фразу и произнес, обратившись к ближайшему воину:

— Спуститесь и помогите мне снова сесть на животное… До Линна три канба… Там меня накормят и вылечат. Я… — Тут он осекся. На одном из животных сидел необычный человек… не мужчина. Он был почти такой же, как остальные, но вместо шорт на нем было длинное темное платье. Женщина… Она сидела не в седле, а в каком-то ящике со спинкой и не управляла животным. Это делал другой человек, сидевший в седле перед ящиком. Голос женщины зазвучал звонко и певуче.

— Мой лорд, он так странно произносит слова. Неужели он действительно сумасшедший?

Высокий мужчина с волосами серо-стального цвета ответил ей:

— Думаю, да. К тому же стражник, который рассказал нам об этом идиоте, доложил, что этот парень убил воина, — и, обратившись к одному из мужчин добавил, — капитан, вы лично отвечаете за безопасность принцессы.

Пта с интересом слушал этот разговор. Его внимание привлекали все слова, услышанные впервые, которые не вызывали ассоциаций с образом предметов или знакомыми понятиями. Но чувствовал, что угроза нарастает. Все люди пытаются задержать его, каждый по своему. Мысли о крестьянской повозке, воинах-стражниках раздражали. Этот лорд тоже хочет помешать… Главное препятствие — река. Она позади. Поступки людей повторяются и всегда без результата, на них можно не обращать внимания. Решено, он идет дальше.

Пта повернулся лицом к западу и, огибая зеленые туши, направился к цели. Он выбрался из кольца окруживших его воинов, ощутил дуновение прохладного ветра и с наслаждением вздохнул воздух, не несущий в себе запах животных.

Но не успел он пройти и десяти шагов, как был сбит с ног и очутился на траве у дороги. Снова его окружили животные и люди, снова воздух не доставлял удовольствия. Только крики не повторились.

Женщина сказала спокойным голосом:

— Даже для сумасшедшего логика его поведения слишком необычна. Что ты намерен с ним сделать, мой лорд?

Человек, к которому она обратилась, пожал плечами:

— Наверное, казню. Убийца есть убийца, — и, посмотрев в сторону капитана, добавил, — выдели шесть человек. Пусть оттащат его в поле и зароют подальше от дороги. Думаю, глубже трех футов копать не стоит, затоптать могилу плотнее и все. Выполняйте приказ.

Пта с улыбкой смотрел, как шестеро слезли на землю и направились к нему. Слова «мой лорд» наконец приобрели определенный смысл, но общая картина, стоявшая за услышанным, не была до конца понятной. Столько новой информации сразу не усваивалось. Но серьезность происходящего и общее состояние окружающих подсказывало, что положение угрожающее.

Ясность пришла в тот момент, когда двое всадников незаметно зашли за спину и резко схватили за оба локтя одновременно, и попытались заломить руки. Это было так неприятно и оскорбительно, что он в мгновение отшвырнул нападавших в грязь у дороги. Пта повернулся, и в тот момент третий нападавший попытался схватить его за ноги. Когда его плечо опустилось, а руки коснулись колен, два мощных кулака обрушились на голову воина. Бедолага рухнул на землю и остался недвижим, странно раскинув руки, лицом вниз.

Пта сообразил, что его нога против воли наступила на голову врага и удивился своему движению. В этот момент два всадника схватили его за руки, а третий одновременно вцепился в ноги и пытался обматывать их ремнем. Все боровшиеся потеряли равновесие, очутились на земле и подняли вокруг себя облако пыли. И это стало совсем невыносимо. Пта напрягся, высвободил одну ногу и пнул грудь того, который суетился с ремнем. Одним из нападавших уже не мешал. Вставая на ноги, Пта поднял и двух других, с силой столкнул их лбами и отшвырнул в разные стороны.

Затем он посмотрел на лорда… на женщину… опять на лорда. Переводя свой яростный взгляд с одного врага на другого, Пта оценивал расстояние, отделяющее от них его тело и молчал.

Молча следили за его движениями и окружавшие воины.

Всех поразил исход схватки.

Первой заговорила опять женщина:

— Кажется, его лицо мне знакомо. Как тебя зовут, человек? Как твое имя?

Прозвучавший вопрос расслабил мышцы и остановил его порыв к борьбе. Его имя?.. Конечно, Пта. Пта из Гонволейна. Вопрос удивил тем, что ответ на него очевиден. Он, подняв обе руки, произнес:

— Пта Трижды Величайший.

Вдруг закричали все люди. И те, которые помогали поднять на спины животных поверженных в драке воинов, и те которые сидели верхом на животных. Смысл крика не был ясен. Лорд махал руками, тыкал пальцем в его сторону и повторял много раз слово «стрелы». Что оно означает? И тут острая боль прошла в левой части груди.

Пта опустил голову и увидел, что из тела торчит тонкая деревяшка. С удивлением он выдернул ее и бросил под ноги. Вторая стрела пригвоздила ладонь к бедру. Он выдернул и ее, затем медленно повернулся к человеку, доставлявшему стрелами такое беспокойство, и услышал срывающийся от напряжения голос женщины:

— Лорд, останови их! Останови их всех! Неужели ты не слышал, что он сказал?! Неужели не видишь?!

— Чего? — мужчина повернулся к ней.

— Не видишь, что это тот, чья сила неисчерпаема, кто не ведает усталости, не знает страха…

— Бред, — раздался жесткий ответ. — Этот миф создал ум толпы. Мы тысячу раз говорили тебе, что богиня Инезия использует легенду о Пта для пропаганды своего величия. И потом, живой Пта — это невозможно.

Женщина снова крикнула:

— Останови их! Он вернулся к своему народу через века. Посмотри! Его лицо! Он похож на статую в замке.

— Принцесса, он похож не на статую. Грязный, голый. Если его помыть и одеть, пожалуй, он станет похожим. Он почти точная копия принца Инезио — любовника богини. Не мешай. Надо его прикончить. Хватит для замка одного фаворита.

Истерика изменила лицо женщины, глаза сузились. Она крикнула резко и повелительно.

— Не здесь! Доставь его в замок.

Лорд нехотя махнул рукой, подождал, пока Пта выдернет все стрелы из тела и сказал, обращаясь к нему:

— Ты пойдешь с нами в замок Линн. Мы накормим и вылечим тебя, потом дадим летающего скрира, который доставит тебя куда пожелаешь. Согласен?

Глава 2

БОГИНЯ В ЦЕПЯХ

В застенках громадного замка города Пта мрачно вздыхала темноволосая женщина. Ее облик был величественным, но она лежала полуобнаженная на сыром и холодном каменном полу. Красивое тело было опутано тяжелыми цепями, которые не позволяли даже выпрямить изящные ноги. Многие века она томилась в заключении, не подвластная ни смерти, ни болезням. Это была богиня.

Взгляд темноволосой богини был направлен в сторону кресла, на котором сидела не менее величественная золотоволосая красавица с торжествующей улыбкой на лице. По всему каземату звенел ее мягкий смех с оттенком сарказма. И вот зазвучал ее приятный чистый голос:

— Ты все еще сомневаешься в моих способностях, дорогая Лоони? Века тебе не прибавили мудрости. Помнишь время, когда ты не верила, что я смогу заточить тебя в темницу. Но ты же здесь…

После паузы блондинка продолжала:

— Вспомни, когда я впервые спустилась сюда поведать о намерении лишить Пта его могущества, а ты напомнила, что только мы вдвоем способны отбросить его в прошлое. Что для этого мне нужно опереться на твой полюс Власти, а ты не дашь на это согласия. Пойми, пока ты с простодушной надеждой ждешь своего Пта, проживающего миллиарды человеческих жизней, я познаю пределы божественной силы, которую он нам дал, и расширяю их.

Брюнетка шевельнулась, и сквозь шум цепей вместо тяжелого вздоха послышалось:

— Ты изменница, Инезия.

В полумраке на губах сидевшей в кресле снова заиграла лучезарная улыбка.

— Святая простота, — произнесла онанежно, — твои слова только доказательство моей неизменной победы. Это обвинение — пустой звук, потому, что Пта мертв и ты мертва. Навсегда.

Брюнетка приподняла плечи над полом. Дух ее окреп, дыхание стало ровным, и она произнесла:

— Никто из нас еще не умер. Слова мне раскрыли, что появилась причина беспокойства. В твоих глазах подтверждение моей правоты. Говори что угодно, Инезия, я не поверю. Ты отправила его в далекое прошлое Гонволейна, лишила его власти, совершила насилие над его личностью. Но многоликая и безгранично трансформирующаяся сущность Пта не может тебе позволить полностью верить в осуществление коварного плана… — не услышав ответа, богиня-узница продолжала.

— Помни, дорогая Инезия, строя любые коварные планы, помни о чарах. Столько веков они оберегают Пта от твоих злых помыслов. Сейчас ты наслаждаешься уверенностью в своей победе. Напрасно. Семь защит прикрывают его, Инезия. Не больше и не меньше, а как прежде — семь. Снять их, при этом не лишив нас могущества, может только он сам.

Ответа вновь не последовало, и Лоони закончила уже с иронией:

— Не пытайся заставить Пта делать то, что ты хочешь. Его воля порывиста и неукротима. С каждой твоей попыткой он становится более искусным и мудрым. Движется время, Инезия, оно драгоценно, необратимо, оно уходит.

Смех блондинки снова заполнил темницу, и голос Лоони угас. Внезапное понимание, что она зря расходует силы, заставило принять прежнее положение. Голова и плечи легли на холодные камни, руки расслабились.

На детском личике златоволосой Инезии отразился восторг, как у зверька, который удачно спровоцировал свою жертву на безнадежную попытку скрыться от противника. Наконец, она произнесла с напускным сожалением:

— Как странно. То, что ты пророчествуешь, известно мне, но я продолжаю свое дело. Я играла бы с огнем, если бы позволила Пта развиваться свободно, изучать мир обычным способом и как Пта.

Возможно, ты забыла, что у него много человеческих обликов с разной личностью. Я выберу одну из них, перенесу в наше время и буду господствовать над ней, запутывать ощущения, лишать воли… Ох уж эти наивные чары — семь защит. Как легко они рухнут! Вспомни божественный трон во дворце Нушира Нуширвана. Чтобы достичь его, Пта должен будет завоевать Нуширван. А я лишу его человеческую личность изобретательности, окружу огромными армиями. У меня теперь не один план, как раньше, а несколько, и все предусмотрено. Ты знаешь, пока трон существует, я не могу обладать абсолютной властью в Гонволейне. Этот трон — тайная основа его главенства. Но не навсегда.

Богиня Лоони никак не реагировала на рассуждения своей соперницы, но та продолжала:

— Я должна убедить или заставить Пта пересечь реку кипящей грязи. Эта река раньше мне не давала добраться до трона. Но в этот раз я смогу добиться своего. Теперь я знаю, как за несколько часов уничтожить его божественность…

…Мои чары опутают волю Пта. Он меня снова полюбит, признает мою божественность. И под могучей волной молитвенного экстаза даст мне право лишить тебя, дорогая Лоони, божественной жизни. Он пройдет через царство Тьмы и снова пересечет реку кипящей грязи. Он сам поможет победить его могущество…

…А теперь, дорогая Лоони, я вынуждена оставить тебя. Многое из того, что я тебе рассказала, уже исполнилось. Процессия, сопровождающая Пта, приближается к замку Линн. Мне нужно подчинить его мозг моей воле, быть рядом с ним в гуще событий и управлять всем происходящим.

Лоони открыла глаза и следила, как Инезия удобнее расположилась в кресле, и ее тело стало неподвижным. Давление присутствия ее личности ослабло, исчезло совсем.

Два тела, сидящей Инезии и опутанной цепями Лоони, казалось, беззвучно заполняли темнотой холодное помещение.

Опускалась ночь. День проходил.

Глава 3

ЧЕЛОВЕК ИЗ 1944 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ

Замок был местом, угнетавшим сознание. Низкие потолки угрюмо нависали над головой, из полумрака помещений почти не было возможности видеть пространство, окружавшее мрачное строение. Подавленный этой атмосферой, Пта стоял у стола и смотрел на пищу, лежавшую между его мощными, но безвольными руками.

От нее исходило тепло, пар и острейший аромат, который приятно раздражал обоняние. Ноздри ловили этот запах и отвлекали от происходящего. С дальнего конца стола раздался голос, принадлежавший лорду. Озадаченный происходящим, Пта принял предложение сесть, точнее, подчинился ему.

Он ничего не упустил из виду во время путешествия в замок Линн. Его чувства, обостренные опытом происходившего и новыми мыслями, отмечали все.

Замок был очень высоким. Его стены сложены из белого камня, который за многие века приобрел грязно-серый цвет. Наверно, раньше замок светился надеждой на лучшее для всех жителей города. Но сейчас он мрачно возвышался над городскими кварталами и был отделен от них широким пространством, заполненным деревьями. Замок производил неприятное впечатление и давно нуждался в ремонте.

Пта увидел, что он не один за столом. Среди других людей были лорд и принцесса, чьи волосы переливались и сверкали как вода, причинявшая боль. Но неприязнь к этим золотистым локонам не ощущалась. Пта видел теперь и группу мужчин, сидевших в глубине комнаты. Для него это были безымянные существа, которые, не двигаясь с места, с бесстрастными лицами следили за его движениями только уголками черных глаз.

— Так и должно быть, — раздался женский голос, — он видит пищу впервые.

Пта быстро взглянул в ее сторону. Что-то в манере, с которой была произнесена фраза, ему не понравилось. Но взгляд натолкнулся на очаровательную улыбку и раздражение отступило.

Лорд сказал шепотом:

— Внимание. Давайте есть. Посмотрим, станет ли он нам подражать.

Принцесса ответила нормальным и спокойным голосом:

— Я уверена, что нет необходимости шептаться. Он вернулся без памяти и пока ничего не знает. Посмотрите, как он начинает есть.

Это был первый вкус, который испытал Пта в новой жизни. Он поглощал пищу, не обращая внимания на окружающих. Каждый кусок был приятен языку и грел руки, рот, желудок. Ложки, вилки и ножи, лежавшие рядом, не пригодились. Отодвинув в сторону пустую тарелку, Пта, вытирая руки об одежду, произнес:

— Где скрир? Теперь я полечу в Пта!

Женщина улыбнулась.

— Пойдем со мной…

Лорд положил ей руку на плечо.

— А ты уверена…

Она быстро ответила:

— Не волнуйся. Мы можем потерять только голову, но если добьемся своего, то наградой будет превращение нашего замка в королевский, Линн станет столицей огромной империи. Уверяю, я знаю, что делаю. Не сомневайся.

Принцесса улыбнулась Пта, который следил за происходящим, почти не понимая его смысл.

— Сюда! — сказала она. Ее голос был таким уверенным и чувственным, что спрашивать ничего не хотелось. — Скрир ждет тебя внизу у входа. Нужно спуститься ступеньками. — Ее улыбка манила, и он согласился. В мыслях он уже летел по воздуху, как это делал Бир. Воображаемая картинка была яркой и устойчивой.

Ступеньки вели гораздо ниже, чем это можно было предположить. Память подсказывала, что поднимаясь вверх от входа, пришлось меньше переступать ногами. Но это была другая лестница. Наконец, они пришли на этаж, где пол был из камня. По всей длине коридора виднелись факелы, торчавшие через ровные интервалы в одной из стен. С обеих сторон было множество закрытых дверей. Женщина остановилась перед открытой.

— Иди, — улыбнулась она. И мягко прикоснулась к нему ладонью. Ее тело было мягким и теплым. Все тело Пта затрепетало от желания прижать к себе женщину.

Пта переступил порог и оказался в крохотной комнате без окон с низким каменным потолком. Кроме факела здесь ничего не было. За спиной раздался резкий звук. Пта медленно обернулся и увидел, что дверь закрыта. В ней открылось маленькое отверстие, где он заметил женское лицо.

— Не беспокойся. Мы выбрали иное решение. Скоро сюда прибудет твоя жена, величественная Инезия, и заберет тебя в великую столицу.

— В Аккадистран! — раздался в коридоре голос лорда. — Неужели ты надеешься, что он будет ждать спокойно…

Окно и двери резко захлопнулись. Голос оборвался на середине фразы. Факел потух. Наступила тишина.

Пта растерянно стоял в темноте. Он ждал, что дверь откроется и объявит о прибытии той, имя которой произнесла принцесса. Величественная Инезия придет и заберет его в Пта. Он помнил все, что ему пообещали.

Время шло. Нетерпение нарастало в нем, убеждая, что в Пта можно добраться и пешком, только надо идти без остановок. Мысль о путешествии, которое не начинается, заставила сесть. Пол был жестким и холодным, но он ждал, ждал…

В сознании непрерывно возникали туманные образы. Они были странные, хаотичные, незаконченные, лишенные конкретного смысла. Пришла только одна ясная мысль — безумие.

Что-то было неверным. Он должен действовать. У него отнимали время, не давали принять решение. Переполненный яростью, Пта встал и с ужасной силой обрушился на дверь. Но та даже не шелохнулась под тяжестью его тела.

Он опять сел на пол и был удивлен этим. Он не помнил, что когда-то сидел в такой позе.

Время шло. Темнота и тишина существовали отдельно. Неведомые силы раздирали его тело на части, побеждали сознание. Очередные образы возникали в его голове.

— Танк не должен стоять. Что с двигателем… Мы почти… Мы почти у… Внимание… Штурмовик пикирует… Он над нами…

Сознание рухнуло в темноту.

Много веков душа Холройда боролась против тьмы, в которой не было ни прошлого, ни настоящего, а только оболочка из сырого камня, которая слепо и беспощадно сжигала его тело. Неумолимая сила давила его плоть, медленно, но уверенно безжалостный холод тьмы высасывал из него тепло.

Холройд очнулся. Он ощутил усталость после кошмарного сна. Словно это был не сон. Его пальцы вновь ощутили грубый каменный пол, который не давала видеть глазу обволакивающая тьма.

Он попытался сесть. Получилось не сразу, разум отказывался признавать окружающую черноту и реальность этого помещения. Наконец, он окончательно пришел в себя и смог оторвать туловище от камней.

Сев в ту же позу, которая была незнакома, он внезапно ощутил волну ярости, захлестнувшую сознание, которое отказывалось признать необходимость пребывания в этом месте.

— К чертям весь этот бред! — повторил он вслух свою мысль.

Раньше в голове не возникали слова, теперь они начали выплывать из тумана, и он разразился тирадой:

— Здесь ничто не похоже на Соединенные Штаты. Это не Германия, где мы сражались. Может, Северная Африка?.. Нет! Здесь безумие, фантастическое безумие, пронизывающее мир, замки, больше похожи на крепости и тюрьмы. Безумны мысли и действия, и все происходящее.

Его мозг продолжал работать в темноте ночи, может быть, дня. Неопределенные, не связанные воедино образы теснились в сознании. Хаос воспоминаний, событий, географических понятий, знакомых и незнакомых языков. В голове наиболее часто возникали слова — Америка, Германия, Северная Африка. Все эти понятия били в его мозг как тяжелый, все сокрушающий молот.

— Отзовись, тот, который зовет себя Пта, — это был мужской голос, звучавший в темноте глухо, но не вызывающий раздражения. Обращались к нему.

Холройд резко обернулся. Холод обволакивал все тело, словно оно было вморожено в ледяную глыбу, занимавшую все пространство камеры, где он очутился. Мозг лихорадочно искал слова для ответа. Губы шевельнулись, и он пробормотал:

— Холройд Пта. Нет, неверно. Надо Пта Холройд. Нет. Холройд — американец… Питер Холройд, капитан 29 танковой бригады… но кто же Пта?

Вопрос, с таким трудом прозвучавший из его уст, послужил ключом, приоткрывшим дверь памяти. Нахлынули воспоминания. С удивлением он произнес, но уже увереннее и громче:

— Я — сумасшедший?

Пта, трижды великий бог Гонволейна, чье последнее воплощение было Питером Холройдом, капитаном танковых войск США. Эта истина выплыла из глубины подсознания и породила стрессовое состояние… После паузы он снова пришел в себя:

— Черт возьми! Я — Холройд. И я…

Горло перехватил спазм ужаса. Его тело трепетало от невообразимого страха перед своей половиной. Вновь вернулась мысль о безумии. Кошмар! Полное безумие…

Спустя минуту он все же заставил себя успокоиться. Темная комната, вероятно, тюремная камера. В мозгу не одно, а два сознания. Но он жив. Жив, несмотря на прямое попадание в танк. И еще внутренний голос говорил, что теперь он — Пта.

Нет, это не совсем верно. Только что ему сказали: «Тот, который зовет себя Пта». В этой фразе не все ясно. И мозг смог уловить эту неопределенность. Лежа на полу, он спокойно стал вспоминать все, что произошло по дороге в замок Линн.

Опять нахлынула волна беспокойства, переросла в страх. Ужас снова рвался в его мозг. Но стресс и в этот раз принес спокойствие, оставив осознание двойственности, заключенной в нем.

Она не ощущалась физически. Но Пта был частью его, или, скорее всего, он был частью Пта. Но сейчас доминировал Холройд, его мысли, его личность. Почему было так, он не мог понять. Но пришло облегчение. Его могучие мышцы расслабились, стали по силе равны человеческим. Темную тишину тревожило только его прерывистое дыхание. Вдруг показалось, что мелькнул лучик света. Где же он, показалось, что в углу снизу.

Действительно, оттуда все больше и больше стал струиться ослепительно белый свет. Небольшая камера стала видна вся. Тот же мрачный и гнетущий потолок, закрытая дверь и монолитный пол из камня. Нет, камни не везде одинаковы, а одна плита у дверей исчезла. Очевидно, это туннель.

Медленно, прилагая все силы, Холройд повернул свое тело и стал следить за источником света, находившимся в туннеле. Почти сразу он заметил стоявшего рядом с отверстием в полу человека очень маленького роста. Он был в шортах и рубашке навыпуск. Выражение его округлого лица было добродушным. Сверкающие от любопытства глаза обежали всю комнату и снова остановились на Холройде. Их взгляды встретились.

— Вижу, — сказал он. — Ты неважно выглядишь. Я не знал, в какую камеру тебя поместили, а то пришел бы раньше. Ждешь, когда принесут еду? — сжал губы и снова осмотрелся. — Не приносили еще, ну, ну… Ладно не волнуйся. У меня есть суп, он тебе понравится.

Человек исчез в дыре…

Через некоторое время он снова появился и протянул Холройду котелок:

— Это тебя подкрепит.

Еда была теплой, и тело стало оживать. Суп щекотал язык и огнем растекался по рукам, ногам, оживил задеревеневшие пальцы. Ужасное чувство холода покинуло плоть, пришло успокоение и даже блаженство. Холройд стал прислушиваться к нагромождению слов, которые маленький человечек произносил все время, пока еда еще была в котелке.

— От имени всех узников замка Линн приветствую тебя. Меня зовут Тар. Добро пожаловать в наши ряды. Узники создали свой союз. Организацию, которая действует заодно с мятежниками. Предательство у нас карается смертью. Это ты должен знать. Мы о тебе знаем все. Называть себя Пта, это гениальная идея. Никто еще до такого не додумывался. Ты выбрал хорошую линию поведения. Это ново.

После паузы человечек продолжил:

— Возможно, мятежники и согласятся использовать твое положение. Но надо им рассказать, что ты можешь сделать. Крестьянин сказал, что у тебя была полная потеря памяти. Это правда?

Холройд все это время наслаждался, утоляя голод, и упивался теплом, растекавшимся по телу. Слова незнакомца звучали не для него, но внезапно он осознал, что вторая половина его сознания все воспринимает. Кто-то использовал его мозг… познавал назначение фраз… внимательно анализировал происходящее. И эта вторая половина тоже был он. Он сам слушал и понимал Тара.

Холройд снова ощутил холод камня, на который опирался рукой, согретой съеденным супом. Вокруг была мрачная тюрьма, из которой надо выбираться. С этого момента и сам Холройд стал ясно осознавать свое положение. Тот, другой, который слился с ним, понял это чуть раньше. Две личности слились в одном желании, но оставались при этом самостоятельны в мыслях. Холройд вздохнул. Нет, это нельзя называть потерей памяти… когда помнишь о своей другой половине. Он сосредоточился, пытаясь распутать логический клубок истины, познать двойственную суть собственной личности и фактов, которые ему уже были известны.

Принцесса сказала, что послала за той, кого называют богиней Инезией. Это имя снова всплыло из глубины памяти. Теперь это не кажется обычным воспоминанием о слове. Мозг замер. Послали за ней?

Надо раскрыть сущность этого понятия — богиня Инезия!

Этот титул заполнил весь разум, проник во все закоулки сознания. Затем сверкнул тонкий луч догадки, будто острый нож воткнулся в мягкий плод.

Он должен выбраться из тюрьмы. Питер Холройд не мог этого сделать. А что может Пта? Он должен освободиться. Должен! Если еще не поздно.

Глаза Пта широко раскрылись и яростно засверкали. Каждый мускул затрепетал, наливаясь силой. Он свирепо вглядывался в Тара.

— Сколько времени я нахожусь здесь? — голос Пта эхом отозвался в его же ушах. Произнося эти слова, он понял, что прервал говорившего, но тот уже отвечал ему.

— Вот что я скажу… вам. Говорят, что вы сильны, как гримбс, но уже семь дней… ничего не ели и не пили… не могу спорить с тем, что говорят… Вы умерли здесь…

Он говорил еще что-то, но Холройд уже не слушал.

Семь дней, — думал он… Семь дней бог Пта в безумии лежал на камнях подземелья, и его смогли низвергнуть так низко, что он вернулся в свое последнее воплощение. И мозг восстал, потому что… сильное истощение… через семь дней? Невозможно…

Прошло более семи лет или даже столетий. Пта не был подвластен времени, он существовал как бог, и этот срок мог пройти для него не так, как для людей. Может, намного быстрее. Можно ли так объяснить то, что произошло с его телом и сознанием?

Снова мысль Пта прервалась. Он сел, удивленный этим, в привычную теперь позу. Что за безумие нахлынуло на него. Семьсот лет, семь дней? Облизнув пересохшие губы, он стал думать о семи днях.

— Сколько займет, — громко произнес он, — займет времени… — мозг двадцатого столетия пытался подобрать слова, соответствующие ситуации, затем он решил спросить просто. — Сколько понадобится времени для полета на скрире в город Пта и обратно?

Яркие глаза Тара внимательно изучали его.

— Ты парень с юмором, — наконец произнес он, — говорят, что ты шел в Пта пешком. Это только доказывает, что с разумом у тебя было не все в порядке, когда тебя посадили в подземелье.

Он покачал головой, и Холройд понял, что Тар разочарован. У него возникло желание схватить собеседника и вытрясти из него ответ на вопрос. Он поборол дикое чувство, но почувствовал, что снова наливается яростью. Сдерживая себя, он угрожающе повторил:

— Сколько времени… Сколько времени уйдет на это?

— Поймите, этот вопрос не имеет смысла. Нет такого скрира, который мог бы долететь от Линна до Пта не отдыхая. Это слишком далеко. Наша принцесса уже побывала там. Но вначале она летела до прибрежного города Тамардин, затем через Линисар, великолепный Гэй и другие города вдоль побережья. Ее путешествие заняло два месяца. Хотя существуют быстрокрылые птицы. Говорят, что некоторые из посланцев богини на специально обученных скрирах долетают в другой конец Гонволейна за восемь дней без остановок. А до Пта — за шесть дней. Но послушай…

Холройд вздохнул.

Шесть дней туда, шесть обратно. Богиня уже целый день знает о нем. Через пять дней она будет здесь. Пять дней в запасе, чтобы выбраться из тюрьмы.

Глава 4

ЧЕРЕЗ 200 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ В БУДУЩЕМ

Какое-то время Холройд вовсе не чувствовал себя подавленным, но почти не двигался и совсем прекратил мыслить, пока Тар не принес еще один котелок с супом. Его запах и вкус снова пробудили сознание. Вернулись страх и смятение.

Одна часть сознания спокойно ждала прибытия богини. Эта холодная и неприрученная сила обладала возможностями, пределы которых были неведомы Холройду. Он начинал сознавать, что воля Пта решает, когда телом и мыслями может владеть человек двадцатого века, а когда главенство переходит к божественной сущности.

Понимание этого было ясным и не допускало тени сомнения. Пта, могучий бог Гонволейна, знакомый с миром людей не больше, чем ребенок, и умудренный опытом участия в мировой войне американский офицер Питер Холройд были в одном теле. И бог считал боевого танкиста только частью своей сущности. Холройд вздрогнул и ощутил уже собственную ярость, направленную на Пта.

— Ты, идиот! — вскрикнул он. — Не ты ли сам породил хаос, который смешал нас вместе. Это ты, а не я позволил смазливому личику двумя улыбками заманить нас в темницу! Самому распоследнему олуху… одного взгляда на эту систему тирании… с ее удельными принцами в замках, королями, императорами… какой-то богиней на вершине пирамиды власти… только взгляда достаточно, чтобы понять: — твое прибытие — это мина под ее фундамент. Ты не можешь…

На этих словах он осекся. Голос гулко отражался от низкого потолка, эхо последнего звука угасло в маленькой камере. В наступившей тишине Холройд охватил руками перекошенное яростью лицо и понял, что это истерика безнадежности, безумный крик самому себе. Успокоившись, он почувствовал себя лучше. Более того, он даже ощутил, что все же способен быть полным хозяином своего тела, мыслей и поступков.

Божественная сущность Пта доверяла ему, не наказывала болью за своеволие. Не было боли и тогда, когда пришло осознание двойственности духа в одном теле. Сомнения нет, он имеет право на свободу. И он чувствует себя бессмертным.

Еще раз появился Тар. На этот раз он принес большие зеленые фрукты, похожие по запаху на цитрусовые. Они были на удивление сочные и сладкие, по вкусу не напоминали те, что были знакомы Холройду прежде. Незнакомые фрукты поставили перед ним простой вопрос, который почему-то раньше не приходил в голову — Где находится Гонволейн? Что это за страна с городами Пта, Тамардин, Ланизар и Гэй? Прекрасный Гэй, сказал Тар. Холройд попробовал представить себе незнакомый город на незнакомом побережье… и не смог. Для него названия этих городов не вызывали никаких ассоциаций. Картина, встававшая перед глазами, отображала виденные им на Земле в 1944 году города с их руинами, опустевшими улицами, угасшей экономикой. Он начал громко произносить незнакомые слова: Гонволейн, Пта, Тамардин…

В них был своеобразный ритм, странная притягательность, музыкальная гармония. Надо узнать о них как можно больше. Холройд хотел просить Тара рассказать о стране Гонволейн, обернулся и увидел, что находится в камере один. Камень, загораживающий вход в подземелье, вернулся на место.

Холройд долго лежал на твердом полу. Наконец, камень сдвинулся, и снова вышел Тар. В этот раз он принес еще фрукты и кусок мягкого белого хлеба, совсем недавно испеченного. Увидев первую знакомую пищу, Холройд схватил драгоценный кусок, запихал его в рот, и слезы застлали его глаза. Боевому офицеру было стыдно рыдать над куском хлеба перед этим маленьким хозяином подземелья. Слезы пересохли, стыд отступил. Может, в Гонволейне много хлеба и всего остального. Он представил знакомые картины безграничных пшеничных полей, которые способны прокормить много людей. Холройд уже проглотил кусок хлеба и не успел раскрыть рот, как услышал голос Тара:

— Меня удивляет полная потеря памяти у такого физически крепкого человека. Стальные мускулы и слабый мозг. Если бы вы могли читать книги, то быстрее бы вспомнили, кем были раньше.

— Читать книги? — эхом отозвался Холройд. Ему раньше и не приходило в голову, что в Гонволейне могут быть книги.

— Конечно, смотри, — и Тар ловко выдернул из внутреннего кармана своей одежды обыкновенную брошюру, похожую на памятки солдата в ту, последнюю мировую… последнюю… которая была известна Холройду. Только те памятки были грязными, согнутыми и потрепанными. А эта совсем новая, не залапанная грубыми пальцами механика танка или наводчика орудия.

Холройд взял брошюру, и после камня ее обложка показалась теплой, шелковисто-гладкой. Он вгляделся в слова на обложке.

«Воин, бей врага на его территории» (возможность нападения на Аккадистран). По стилю похоже на памятки союзников, Дядюшка Джон и его мудрецы любили такие выражения.

…Грязная акция царя Аккадистрана, использующего территорию нейтрального Нуширвана для содержания пленных граждан Гонволейна, требует отмщения, войны до полного разгрома врага. Правительство богини Инезии должно сокрушительным ударом ответить на эти вероломные действия подлого врага.

Следует прежде всего добиться того, чтобы их люди не соблюдали свои обеты. Это угрожает божественной власти богини. Люди должны…

— Отлично, вы умеете читать, — маленький человечек отвел в сторону ладонь Холройда, желавшего перелистнуть страницы. — Не отрицайте, я видел, как вы шевелили губами, читая в уме. Для начала надо взять что-то попроще.

Он нырнул в дыру, но вернулся очень быстро, неся под мышкой две обыкновенные книги с обложками, явно побывавшие в руках других читателей.

— Я буду приносить вам книги по утрам, вместе с едой. Читайте их, когда не будет хотеться спать. Может быть, они помогут вернуть память, может, и нет, но надо попытаться. А я пока уберу здесь на полу. Столько шкурок от фруктов, можно поскользнуться.

Минутой позже Холройд уже перелистывал дрожащими пальцами страницы обеих книг. Первую просто пролистал. Он спешил увидеть все сразу, бросал жадные взгляды на рисунки и не обращал внимания на текст. Все иллюстрации были цветными и сделаны с такой четкостью, как фотографии. Каждая деталь была различима, цвета не отличались от натуральных. Текст тоже был очень четким. Аккуратные черные буквы на ярко-белом фоне. Бумага почти не гнулась и была очень гладкой, но не давала бликов от света факела, который зажег Тар. Книга называлась «История Гонволейна с древнейших времен». Читать ее Холройд решил с первой страницы.

«В начале был Сияющий Единственный Пта, бог Земли, моря и пространства, которые не были разделены. Глубоко религиозный народ Гонволейна миллионы лет верит, что Пта вернется, чтобы слиться с людьми, которых он создал для их же величия и укрепления его могущества. О, Дайан, о Колла, о божественный Рэд…»

Холройд вчитывался в слова, почти не понимая их. Затем вернулся к тому месту, где говорилось о миллионах лет и улыбнулся. В этой фразе автора книги угадывалась тонкая, но циничная ирония. Следующий абзац вроде подтвердил эту догадку.

«… Земля — древняя планета, издавна заселенная людьми. Континенты и моря за миллионы лет не были всегда одинаковыми. Страшные катаклизмы меняли их облик. Первый из этих катаклизмов разделил материк Гондвану на несколько частей и раздвинул их в разные стороны…»

Холройд прочел всю книгу до конца на одном дыхании, отложив ее в сторону и сразу взялся за вторую. Это была «История мира в картах и описаниях».

Картографы воспроизводили всю картину трансформации материков в различные эпохи истории планеты Земля. Четкость изображения была настолько неправдоподобной, что не позволяла оторваться от деталей, отвлекая от общей картины. На четвертом листе была карта мира, которую он помнил. Дальше было все непривычно. Исчезла Япония, так им и надо. Нет Англии, это неприятно. Очертания материков изменились неузнаваемо.

В самом конце книги был изображен современный Гонволейн. Это был большой и очень вытянутый континент, занимавший бóльшую половину южного полушария. В левой части он был прогнут к северу, а слева — на востоке — был более широким и кончался на том месте, где, судя по комментариям, более миллиона лет назад находилась древняя Аведралия.

Гонволейн простирался на одиннадцать тысяч канб в длину и пять тысяч канб в ширину. В северной части от Нуширвана его отделял узкий, не более тысячи канб шириной, гористый перешеек. Холройд прикинул в уме размеры Земли и цифры, нанесенные на карту. Получалось, что один канб составлял милю с четвертью. Это должно быть так, если планета не изменилась в размерах.

Севернее Нуширванского перешейка, где ранее располагались континенты, называвшиеся историками Америга и Бретония, располагались земли Аккадистрана. На месте Атлантического океана была отмечена только группа крупных озер. А водное пространство между Аккадистраном и Гонволейном именовалось морем Тета. Больше всего Холройда поразили не изменения очертаний суши и ее привычных названий, а численность жителей новых стран. В Гонволейне было пятьдесят четыре миллиарда жителей, в Аккадистране — девятнадцать миллиардов. В самом молодом государстве — Нуширване, на территории, которая поднялась со дна моря всего около тридцати миллионов лет назад, проживало пять миллиардов человек.

Карта показала, что замок Линн и город, где он находится, расположены в юго-восточной части континента. От него надо лететь на скрире к северо-западу и, пролетев восемьдесят канб, птица принесет седока в город Пта. Великая столица находится на берегу моря Тета в бухте Большой скалы. Пролив, отделяющий город от ближайшего мыса государства Нуширван, не больше двадцати сотен канб.

Пораженный прочитанным, Холройд вскочил на ноги и стал ходить по камере из угла в угол, держа книгу перед глазами. Он снова перечитывал главы, описывающие империю, управляемую богиней. Она была так огромна для масштабов двадцатого века, что представить это было сложно. Медленно его мозг стала заполнять мысль, что бравый танкист в 1944 году погиб, и сейчас ему не следует так волноваться, созерцая новую картину цивилизации.

Он был мертв. Если не считать бога Пта, то тело его покоится в сгоревшем танке на поле боя. Прошло столько времени, что душа наверняка покинула тело и забыла о его существовании. Последняя мысль показалась нелепой, даже смешной.

Раздался шорох. Камень, загораживающий лаз в полу, шевельнулся. Холройд шагнул к нему порывисто, без видимых усилий, поднял гранитную глыбу, затем медленно положил ее у дверей. Сознание принесло чувство уверенности и готовность к решительным действиям. План был предельно прост. Голова Тара просунулась в отверстие.

— Благодарю, — пропыхтел он. — Эту плиту толкать снизу довольно тяжело. У меня для вас завтрак.

— У тебя для меня… что? — воскликнул Холройд. Вся его воля сконцентрировалась, и думать он мог только о побеге. Он не спал уже сутки. Всю ночь не сомкнул глаз и даже не вспомнил о сне. Поняв это, он глубоко вздохнул. Боги не спят, по крайней мере, не испытывают в этом необходимости. Может, он бы и уснул, если бы устало тело.

Тар удивленно смотрел на узника:

— О чем вы спросили?

Холройд энергично потряс головой.

— Не обращай внимания. Я просто не разобрал слов… Слишком долго спал.

Маленький человечек ухмыльнулся.

— Это хороший признак. Вы чувствуете себя значительно лучше. Завтрак я оставлю. Поешьте, потом я хочу с вами поговорить.

— Я тоже, — ответил Холройд.

Тар нырнул в подземелье, но остановился и оглянулся назад, внимательно глядя на собеседника. Какое-то время он пристально изучал Холройда, затем произнес:

— Для человека, который вчера был почти мертв, вы проявляете слишком большой интерес к жизни. Что вы задумали?

— Поем, отвечу, — насмешливо произнес Холройд. — Это связано с тем, о чем ты сам упоминал.

— Я упоминал только об одном, — прозвучал удивительно равнодушный голос Тара, — о том, в чем вы можете быть заинтересованы, учитывая сложившееся положение. Я сказал, что мятежники могут найти вас и использовать то, что вы называете себя Пта. Только это.

Холройд молчал. Он не думал о пудинге, стоявшем на полу в грубой миске. Он был удивлен. Раньше казалось, что Тар тоже узник замка Линн. Надо попытаться понять об этом больше, чем приходило в голову. Тар связан с внешним миром.

— Что еще? — спросил Холройд.

Тар вздрогнул.

— Извините, что я больше не говорил об этом. Но они не заинтересовались. Они не знают, как можно это использовать с пользой для их замыслов. А для вас будет очень просто исчезнуть потом. Теперь я сказал все как есть.

— Они могут освободить меня?

Человечек окаменел, словно почувствовал свою смерть в словах, которые только что прозвучали.

Его глаза насторожено смотрели на Пта. Наконец, он нерешительно кивнул.

— Хорошо, — воскликнул Холройд. — Скажи, чтобы они меня забрали этой ночью.

Тар рассмеялся. Смех разрушил гнетущую тишину тюрьмы. Когда его голова почти скрылась в темном квадрате норы, он еще раз обернулся. Его глаза прищурились, губы стали тонкими, выражение лица приобрело агрессивный оттенок, как у зверя перед прыжком на жертву. Он колючим голосом произнес:

— Чтобы потом ты рассказывал всем, как наша организация спасла тебе жизнь, а ты улизнул?

Справедливость этих слов ужалила самолюбие. Но Холройд был уверен, что мораль здесь не пользуется особой популярностью. В этом было и преимущество Пта. Трижды Величайший Пта выше любой этики и морали, он бог.

— Послушай, — сказал он, — вожди восставших зря так решили. Они не учли мой характер, мою личность. Они думают, что я безумец и не смогу понять их цели. Безумный человек, конечно, ничего не стоит.

Он перевел дыхание и продолжил.

— Передай им, что я могу играть роль Пта так, как никто другой, на высшем уровне. Если они так сильны, что смогут захватить замок, то здесь и будет моя штаб-квартира. Передай им, что они не смогут сами собрать такую армию, которая сплотится вокруг меня. Воины будут идти в бой за мной, как за богом. Я знаю достаточно, чтобы одурачить всех, включая… — Он уже хотел произнести «включая богиню», но вовремя остановился. Такое заявление было бы слишком самоуверенным и могло породить недоверие, — … включая людей довольно высокого ранга.

Тар холодно произнес:

— Пустая болтовня человека, который хочет выкрутиться из опасной ситуации.

— Я был болен, очень болен…

— Хорошо. Я постараюсь еще раз связаться с мятежниками. Но не раньше, чем через неделю.

Холройд покачал головой, всем своим видом показывая, что такой срок его не устраивает. Ссора с Таром была нежелательна. Но с побегом надо спешить. Богиня уже на пути сюда и очень скоро прилетит в Линн. Он был уверен в этом.

— Только этой ночью! — сказал он и не услышал ответа. Собеседник исчез в норе. Холройд заглянул вниз, затем выпрямился, мрачно улыбаясь. Почти сразу появился Тар, выставил на пол суп, фрукты, хлеб и спокойно произнес:

— Помоги поставить камень на место. Я подумаю, что можно сделать для тебя.

Холройд, удивленный такой переменой его настроения, с улыбкой ответил:

— Извини. Но я увидел, что камень держится на слабых опорах и может в любое время упасть вниз. Что, если в это время ты будешь в подземелье. Да и мне будет спокойнее, если подпереть им двери.

Вместо ответа Тар бросил на него долгий пристальный взгляд и удалился. Он приходил еще с обедом и ужином, но никак не реагировал на попытки продолжить разговор о побеге. Оставалось действовать самому.

Глава 5

ПОДЗЕМЕЛЬЕ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНЫ

В узком туннеле были светлые участки и провалы ужасающей темноты. Крохотные факелы торчали у самого потолка, но Холройду приходилось сгибаться почти в двое, чтобы не задеть их головой. По сторонам разбегались туннели еще меньшего размера. В их черные дыры не мог пролезть человек обычного роста. На них не следовало обращать внимания. Главное не заблудиться в лабиринте туннелей побольше. Он должен идти только по этому, главному коридору.

Холройд обратил внимание на один из факелов. Как и другие, он был деревянным… и холодным. Холройд лишь дотронулся до факела, и свет исчез, будто повернули выключатель. На ощупь он обнаружил шарнир, к которому был прикреплен кусок дерева, изображавший факел… чуть повернул его, затем еще… еще… свет снова вспыхнул только тогда, когда факел вернулся в прежнее положение.

Холройд уже собирался тронуться в путь, когда заметил у основания факела табличку, на ней было написано:

КАМЕРА 17.

Имя: случай амнезии

Отметки: заключенный, никакой информации.

У следующего светильника он прочитал:

КАМЕРА 16.

Имя: Нрад

Отметки: заключенный, одиночное нападение на стражников.

Мрачными глазами Холройд изучил эту лаконичную фразу. Пока он был способен только оценить бессмысленность поступков этого неведомого Нрада.

Последний из цепочки светильников был у камеры 1. Здесь кончался освещенный коридор, и Холройд, интуитивно шагнув в темноту, обнаружил на ощупь крутые ступени. Он крадучись стал подниматься наверх. По тускло освещенным коридорам от лестницы в глубину здания, он считал этажи. Окон рядом с лестницей не было, и беглец мысленно пытался представить, как выглядел на фоне темно-голубого неба замок, когда его взяли сюда лорд, принцесса и стражники. Сколько было этажей выше поверхности, сколько вросло в землю. Сколько из двухсот миллионов лет, прошедших со дня рождения Холройда, простояли эти стены. Время сбивало логику рассуждений, оно было более враждебно, чем смерть. Забавно, теперь все, что произошло с ним до смерти — ничего не значит. Надо только взобраться по лестнице до самого верха… Десятый этаж, одиннадцатый… двенадцатый.

Он добрался до последнего — двенадцатого, тщательно поискал выход на крышу, и, не найдя его, вступил в проход и осторожно двинулся вдоль него. Потолок здесь был достаточно высок для того, чтобы идти не сгибаясь. Холройд шел как и по уровню темницы, исходя из простой мысли, что игнорируя ответвляющиеся туннели и перемещаясь по прямым коридорам, он не сможет заблудиться. Здесь тоже были таблички на каждом светильнике. На первой он прочитал:

Имя: Садра

Отметки: кухарка, сочувствует мятежникам, любовник — младший сержант Гэн.

Доступ к смотровой щели, без права выхода.

Надписи были похожи. В каждой жили служанки, большинство имели любовников и сочувствовали каким-то бунтовщикам. И все спали. А выхода не было.

Одиннадцатый этаж полностью был занят слугами, которые тоже спали. Холройд беззвучно проследовал вниз по узкой лестнице. На восьмом жили представители общественного зоса, на седьмом — общественного фазоса. Разглядев через маленькое отверстие в дверях раскиданную по их комнатам темную одежду, Холройд понял, что это жрецы и жрицы.

На четвертом этаже располагались апартаменты лорда-принца и табличка рядом с ними гласила: «Принцесса Гия, любимая дочь и наследница».

Значит, эту спесивую красавицу зовут Гия, подумал Холройд. Коварная, алчущая власти и способная на любую подлость Гия. Сцепив зубы, он стал вглядываться в окошко на ее двери, которое было прикрыто занавеской недостаточно плотно. Сквозь щель он увидел большие апартаменты, убранные коврами, заставленные креслами, столами, тумбами. В дальнем конце на правой стене зала была дверь в спальню, которая освещалась большим количеством светильников. Принцесса не спала.

Холройд увидел часть кровати, длинный и узкий полированный стол, в конце которого было закреплено зеркало. Через него можно было видеть кресло, расположенное в стороне от двери за стеной. Там сидела принцесса Гия, и ее губы шевелились.

Прильнув ухом к замочной скважине, Холройд услышал невнятные звуки, создающие монотонную мелодию. Они звучали почти беспрерывно, но смысл слов, произносимых принцессой, был ему недоступен.

Кем бы ни была эта женщина, что бы ни бормотала, но это не помогает ему выбраться из замка Линн.

Холройд еще долго бродил по этажам, увы сбился со счета и, вновь очутившись перед дверью принцессы, понял — это снова четвертый этаж и она все еще говорит.

Справа от двери в апартаменты коварной Гии была еще одна, правда, без окна, но из замочной скважины пробивался тонкий луч света. Присев на корточки, Холройд взглянул туда. Кресло загораживало говорившую, и он снова попытался разобрать слова:

— … сделай, чтобы его минуты стали днями, часы годами, — дни веками. Дай ему познать бесконечность времени, пока он не вышел из тьмы… его минуты — днями… его часы… годы…

Это молитва! Сначала Холройд не пытался вникнуть в ее смысл. Верующие могут без конца повторять заученные догмы, не несущие конкретного значения для мира людей. Монотонный ритм убаюкивал сознание, но Холройд продолжал слушать.

Постепенно его мозг стал воспринимать происходящее более четко, но одновременно закружилась голова, светильники начали слепить глаза. В тело проник ужас, пришла и утвердилась в сознании всеобъемлющая, пронзившая эмоции, как смертоносный клинок, мысль.

«Пусть его дни станут веками».

Они уже стали такими… для Пта!

Слишком поздно Холройд ощутил, что его собственный разум перестал контролировать тело. Теперь над ним властвовал другой разум, не ведающий страха и поступающий безошибочно в любой ситуации. Руки, уже помимо его воли, надавили на дверь, и дело было сделано. Он вошел в спальню принцессы, и та, услышав сухой треск лопнувшего запора, вскочила из кресла.

Паника человека, который привык быть чрезмерно самоуверенным, должна выглядеть смешной, — подумал Пта-Холройд, — доказательство этой истины перед глазами. Но вдруг движения женщины стали нечеловечески легки и быстры, изменилось выражение лица, и взгляд приобрел уверенность в собственной безопасности.

Пта осознал, что произошло на его глазах. Слишком мало он ведал об окружающем мире, но понял — теперь перед ним стоит богиня. Вспышка сознания молившейся принцессы Гии, понявшей, кто стоит у дверей ее спальни, пронеслась через восемь тысяч триста канб к столице Пта, и в ту же секунду богиня Инезия завладела ее телом.

Но Пта в это мгновение позволил Холройду подумать о Таре, которого он предал, оставив камень в полу открытым. Тайные ходы заговорщиков теперь будут раскрыты. Холройд был зол на ту дикую силу, которая снесла дверь, использовала побег из заточения в своих интересах, пренебрегая опасностями и не думая о последствиях. Но перед ним богиня.

Злость ушла из сознания, остался только облик спокойной и красивой женщины, стоявшей перед ним. Память Питера Холройда подсказывала, что ее облик при первой встрече произвел не такое впечатление. Но она тогда уступила ему и первой улыбнулась. Вот и сейчас улыбка ее обезоруживает. Холройд понимал, что Пта не просто поразить улыбкой даже такого очаровательного существа, но если он слит со смертным человеком, то красота и гармония не так уж бессильны.

Эта женщина божественно красива. Этоуже не принцесса Гия, а богиня. Из ее глаз струится свет, тело окружено мерцающим ореолом, способным затмить свет всех светильников. Лорд-принц не узнал бы сейчас свою дочь Гию. Мягкий голос богини прозвучал с такой страстью и проникновением, что казался нереальным.

— Питер Холройд. О, Пта! Этот миг — главный в нашей жизни. Не бойся того, что я знаю тайну твоей личности. Мы одержали первую победу, смогли сделать ее реальной. Но это не конец борьбы. Богиня Инезия все еще может уничтожить тебя. Она извлекла тебя из параллельного времени с одной целью — убить Пта окончательно. Без божественной мудрости, лишенной абсолютного могущества, ты можешь быть материализован и уничтожен.

— Подожди! Не говори сейчас ничего, — эта фраза прозвучала резко, голос зазвенел как натянутая струна. Холройд закрыл рот, не успев произнести ни единого звука. «Не богиня!» — подумал он. Это не богиня Инезия. И это было самое удивительное во всем происходящем.

Красавица заговорила быстрее и каждым словом пыталась убедить Пта в истинности ее рассказа.

— Ее первый замысел я расстроила. Собрав остаток божественной силы, о котором Инезия не знала, я направила тебя в самый отдаленный от столицы город Гонволейна. Мне пришлось проникнуть в тело принцессы, когда вы впервые встретились. Твой дух в глубине мозга постоянно испытывает угнетение от действия личности твоего же последнего воплощения. В этой борьбе вы оба можете быть уничтожены, — затем ее голос окреп, и каждое слово, как удары колокола, стало проникать во все самые спокойные точки сознания, — Питер Холройд, начинается и твоя борьба за жизнь. Действуй так, будто кругом враги. Будь сверхподозрителен ко всему окружающему, забудь все свои планы и намерения. Тебе предстоит завоевать Нуширван. Используй любые средства, которые будут доступны. Этой ночью ты полетишь в столицу Пта. Твоему мозгу не понадобится много времени, чтобы осознать необходимость захвата Нуширвана.

Она одарила его печальной улыбкой и продолжила:

— Это все, что я могу тебе сказать. На моих губах те же оковы, которые опутывают мое настоящее тело в темнице замка Пта уже так много веков, что я не способна их сосчитать. Пта… Питер Холройд… твоя вторая жена, забытая тобой Лоони, попытается сделать больше… не только защитить от происходящего. Поторопись! Через мой балкон к пернатым скрирам и…

Ее голос дрогнул, взгляд устремился через плечо Холройда. Он обернулся и увидел голову Тара, выглядывающую из-за дверного проема и сверлящего глазами полуобнаженную грудь принцессы. Холройд-Пта шагнул к принцессе, схватил ее за руки, но она улыбнулась мягко и нежно, шепнув:

— Хорошо, что это тело умрет. Иначе оно запомнит… слишком много. Удачи!

Тар закричал:

— Торопись, парень. Пора уносить ноги.

Вдалеке послышались другие крики и приближающийся топот многих ног.

Вид прекрасного женского тела, которое только что покинуло пламя жизни, стоял перед глазами Холройда до тех пор, пока он не очутился в седле, расположенном на спине огромного скрира. Его руки ощутили жесткие перья, и зрительная память пережитых событий подсказала — держаться надо только за седло. В первом седле уже был Тар.

Могучие крылья птицы с шумом распрямились, их первые взмахи породили ветер, пригнувший ветви деревьев. Резкий крик Тара уколол сознание, скрир взмыл в ночное небо.

В мозгу Холройда отпечаталась картина звездного неба и спина маленького человека, из которой торчала стрела. С каждым взмахом крыльев добровольный погонщик скрира сползал в сторону, но не выпускал поводья из рук. Выдирая огромные перья, Холройд стал карабкаться по спине птицы к Тару, но не успел. Тот соскользнул вниз, еще держа в одной руке поводья.

Голова птицы резко рванулась вниз, но сразу выпрямилась. Крик устремился вниз и угас.

Холройд-Пта остался один на неуправляемом скрире посреди огромного и странного мира.

Глава 6

ПОЛЕТ СКВОЗЬ НОЧЬ

Луна просматривалась через причудливые облака. Холройд подумал, что ее диск слишком велик. Будто Земля и ее серебряная дочь сошлись друг с другом гораздо ближе, чем были в далеком двадцатом веке. Сияние огромного лунного диска сочилось сквозь ночь и позволило последний раз взглянуть на Линн.

Башня замка, где он недавно был пленником, возвышалась над темными домами, как белая и чистая колонна. Он еще успел различить кольцо деревьев, ближние дома. Но город быстро превратился в фантасмагоричный сгусток теней и затерялся вдали, слился с бескрайней темной плоскостью.

Холройд попытался сосредоточиться и оценить ситуацию, в которой очутился. Но в мозгу снова возник образ женщины, которая умерла у него на руках. Красота лежавшего на ковре тела, его мягкость, тепло, и… необъяснимая смерть. Все это вместе настолько поразило воображение, что он инстинктивно пытался стереть из памяти эту картину, но не мог.

На своем веку Холройд пережил немало смертей. Погибали однополчане, приходилось наблюдать агонию врага. Но даже тогда, когда пушка его танка разносила людей в клочья, отправляя в ад, он знал, что личной ответственности за смерть человека не несет. Война есть война.

Но в Замке Линн умер друг. Больше чем друг — освободитель, сознательно отдавший жизнь за свободу другого человека. Холройд думал… Еще одна жизнь прошла. Еще одно тело станет прахом. Оно было прекрасно. Сколько же их вступило в ужасный союз с Землей за эти двести миллионов лет? Эта мысль потрясла так сильно, что осознавать ее значение в полной мере мозг отказывался.

Ветер трепал одежду, путал волосы, размазывал по лицу слезы. Мускулистые крылья скрира монотонно вздымались и с шумом рассекали воздух. Ночь казалась бесконечной. В кромешной тьме возникла ярость.

«Черт побери! Пта! Куда ты стремишься? Что делаешь? Сколько можно балансировать на спине, покрытой перьями? День… Год… века… сплошного мрака?»

Мысли Холройда-Пта вновь вернулись к событиям в замке Линн. Что-то тревожило, было необъяснимым и казалось нарушением обычной логики. Почему там все спали, пока он бродил по коридорам. Побег прошел слишком гладко и не казался результатом собственных усилий. Да и в полете сквозь бесконечную ночь была какая-то фальшь.

Холройд грузно ворочался в седле, безуспешно пытался разглядеть, болтаются ли снизу поводья, позволяющие управлять полетом птицы. Но свет луны только тускло мерцал на перьях, до которых могли дотянуться руки. Не удавалось даже разглядеть голову птицы на фоне черного неба.

Лоони, кем бы она ни была, обещала помогать. Нет ли подвоха в этой неожиданной помощи? Маловероятно. Зачем нападать на Нуширван? Каких изменников надо уничтожить? Мозг Холройда пылал мыслями, приходящими одна за другой.

ОН ДОЛЖЕН напасть на Нуширван. На страну, где живет пять миллиардов человек. Где огромная армия. Где горы будут помогать своим и мешать ему. Представив себя полководцем, он ухмыльнулся. Короткий возглас сорвался с губ и унесся в бесконечность ночи. Но мысли остались. И он понял, что такое возможно. Лоони говорила о реальных вещах.

Во все века поступки отдельных людей, способных принимать решения, правили ходом истории. Огромные толпы выполняли волю единиц. Вполне логично допустить, что полубог Пта-Холройд способен достичь границы Нуширвана, подчинить своей воле огромную армию и разгромить это неведомое государство прежде, чем богиня Инезия поймет, что происходит.

Его сердце забилось в груди, дыхание стало прерывистым. Мысли потекли в едином направлении.

Надо наладить связь с мятежниками, в первую очередь найти главарей. Очевидно, это группа офицеров.

Надо понять, что означает фраза из книги, которую давал Тар: «Божественная сила богини всегда приходила к ней от верующих». Если это правда, то откуда черпает свои силы Пта?

Сознание явно наталкивалось на какое-то препятствие. Необъяснимость подобных истин двадцатого века доминировала в теле и душе бога Гонволейна. Она не давала постичь и бесконечность ночи, которой не было конца.

Рассвет пришел внезапно. Солнце вздыбилось над горизонтом и почти сразу оторвалось от поверхности земли, осветив лучами лес, напоминающий тропические джунгли. Внизу можно было увидеть признаки жизни. Маленькие поселения, фермы, обработанные поля. Эта земля была обжитой и плодородной.

Далеко на севере сверкали волны темного моря, а впереди был огромный город. Утренняя дымка не позволила четко разглядеть все постройки. Хорошо различался лишь гигантский утес на берегу, похожий на башни средневекового замка. Утес?

Холройд нахмурился. Столица Пта — город огромного утеса. Скрир не мог за одну ночь преодолеть расстояние от города Линн до столицы. Тар говорил, что самому быстрому требовалось семь дней полета. Это не могло быть реальностью. Но бесконечность ночи подсказывала, что пришедшая мысль верна. Кто-то подтолкнул его к Пта. Может быть, Лоони?

Сознание подсказывало, что надо найти способ, как заставить скрира приземлиться, использовать любой шанс. Он должен посадить звероптицу на землю. Сейчас. Здесь. Немедленно!

И в это мгновение скрир, словно гигантский ястреб, сложив крылья, устремился вниз, направляясь к границе джунглей.

В этом месте, где должно было закончится парение птицы, Холройд не видел признаков жилья. Лишь в последний момент ему удалось разглядеть под зелеными ветвями деревьев одинокий домик. Почти задев лапами огромные, похожие на листья пальмы, ветви, массивный скрир спланировал к самой опушке, взмахнув несколько раз крыльями и плавно опустился на траву. Его голова поднялась. Перед глазами очутились хохолки перьев, торчавших из складок толстой кожи, покрытой крупными бугорками. Это было неожиданно. В двадцатом веке Холройд знал не более десятка названий птиц. Сейчас он пытался вспомнить, на кого из знакомых обитателей Земли похож скрир. Кто был предком этого монстра? Слишком много времени прошло, слишком большой период эволюции этого существа был неизвестен. Его мысли прервал звонкий смех женщины:

— Питер Холройд-Пта. Ты поступишь разумно, если немедленно спустишься вниз.

Холройд вздрогнул, и руки непроизвольно вцепились в жесткое седло. Футах в двадцати от птицы на узенькой тропинке спокойно стояла девушка. В ее смуглых глазах светилась уверенность, а выражение лица напоминало печальный образ, который нельзя было не узнать:

— Лоони!

— Быстрее! Летающий скрир долго не стоит на одном месте. Будь осторожен, не приближайся к голове птицы. Ее клюв может убить. Прошу тебя, Пта, торопись. У нас есть всего один час, и не стоит терять время.

Очутившись на земле, Холройд почувствовал смущение. Трудно было даже сразу определить, чем вызвано такое необычное чувство. Затем он пошел. Лоони безоговорочно воспринимает его только как Пта, не замечая, что телом владеет слабый разум Питера Холройда. Но это не доставляло каких-либо неудобств. Пта сейчас действительно был больше Холройдом.

Возможно, это был Холройд, взявший от истинного хозяина тела чуть больше, чем следовало. Холройд, устремившийся в сферу Гонволейнского варианта безумия… Если он действительно жил в СОБСТВЕННОМ теле.

Слияние бога и человека в теле сейчас было таким, что божественный дух затуманился в сознании человека, ощущавшего близость женщины. Он медленно приблизился к ее влекущей плоти. Бог уступал дорогу любви.

Лоони стояла не шелохнувшись. Ее темные глаза ярко сверкали, черные волосы волнами покрывали плечи и небрежно спадали еще ниже. Это была простая сельская девушка, юное тело которой дышало жизнью. Холройд видел, что его желание не осталось незамеченным, загадочная улыбка озарила лицо красавицы. Наконец она произнесла:

— Питер Холройд, не смотри так на мое тело. Это крестьянская девушка по имени Мора. Она живет здесь с отцом и матерью. Их домик в четверти канбы. Не обращай внимания на форму.

Не обращать внимания? Эту просьбу он не мог выполнить. Когда девушка повернулась, направившись по тропинке, он вздрогнул. Ее движения были так грациозны, так пленительны. Каждым своим мускулом Холройд ощутил ее молодость, невинность, весеннее пробуждение женского начала в каждом движении.

Несколько минут он молча следовал за юной Морой, потом решился задать вопрос:

— Куда мы идем? Что будет со скриром? Ответа не было. Они вошли в лес. Тропа огибала деревья, густые листья которых лишь изредка пропускали косые лучи утреннего солнца. Их окружил таинственный полумрак мира, пронизанного мистической сущностью. Холройд осмотрелся вокруг и снова спросил:

— Как получилось, что я смог долететь до столицы Пта за один ночной перелет?

— Потом все поймешь сам. А скрир тебе уже не понадобится.

Девушка продолжала идти вперед не оборачиваясь. Холройд стал снова вспоминать бесконечность ночи, сквозь которую перенесла его гигантская птица. В сознании зарождалось чувство приближающейся опасности. Оно возрастало с каждым шагом. Стало казаться, что в любую минуту может произойти непредвиденное. Неужели эта женщина заманивает его в ловушку?

Размышляя об этом, Холройд следил глазами за изящными движениями бедер, грациозной походкой спутницы. Потом перевел взгляд на свои ноги и решился задать еще один вопрос:

— Куда… — подняв голову, он увидел маленький домик, стоявший в дальнем конце поляны, залитой лучами утреннего солнца. Здесь царили тишина и спокойствие. Наверное, это именно тот домик, который промелькнул перед его глазами при посадке скрира. Продолжать вопрос не было смысла.

В домике тоже было тихо. Девушка прошла через открытое пространство и перешагнула порог. Постройка, в которую она вошла, была из тесаных бревен и произвела на Холройда хорошее впечатление. Подойдя ближе, он решил, что здесь жили приятные люди, все казалось ухоженным, опрятным, без каких-либо излишеств…

«Жили… Почему нет хозяев сейчас? О коврик на пороге, кажется, давно никто не вытирал ноги. Неужели и в доме жизнь замерла?» — с этой мыслью Холройд заглянул внутрь и снова увидел девушку Мору.

— Я рада, что ты не решаешься входить сюда. Постарайся понять меня. В замке Линн Пта надо было заманить в темницу. Только так можно было разбудить сознание Холройда. Теперь я всегда буду идти первой туда, куда позову тебя. Будь уверен в этом.

«Действительно, все произошло так, как она говорит. Но зачем они пришли сюда?» — подумал Холройд, шагнул вперед и осмотрелся.

Обстановка в комнате была более чем скромной. Три стула, стол, сундук, ковер на полу… На потолке деревянный светильник… В дальнем углу какой-то помост, из центра которого торчит металлический стержень… Он окружен тусклым фиолетовым ореолом…

Холройд понял, что девушка перехватила его взгляд.

— Это молитвенный жезл, — сказала она. Молитвенный жезл… Источник божественной силы Инезии…

Холройд подошел к помосту и сконцентрировал мысли на желании понять назначение жезла и возможность его использования. Но сознание молчало, он растеряно взглянул на девушку и догадался, что та продолжала говорить все это время не останавливаясь:

— Родители Моры уехали в город. Пта, мы здесь одни. Ты и я впервые одни.

Заметив, что он теперь слушает внимательно, красавица продолжала:

— Время не имеет значения. Его прошло столько, что я умирала сто миллионов раз ради тебя. Сегодня ты будешь со мной, как с крестьянкой Морой, завтра — как с прелестной горожанкой из серебряного города Триа, которую увидишь на улице. В следующий раз заключишь в объятия придворную красавицу. Но каждый раз это буду я, твоя счастливая жена. Все будет так же, как и в далеком прошлом. Все повторится… Если только нашему счастью не помешает коварная Инезия.

Последние слова Холройд почти не расслышал. Но все, что она сказала, вошло в мозг. Значение слов было мало понятно. Не смог он определить и смысл знаков на помосте, рядом с молитвенным жезлом. В голове была одна мысль, достойная только солдата Второй мировой войны. И Пта-Холройд произнес:

— Неужели тебе будет приятно, если я стану наслаждаться с другими женщинами…

Пленительное выражение лица Моры сменилось разочарованием:

— О, Пта. Неужели ты так изменился. Неужели сейчас ты считаешь, что в прошлом нам было плохо? Что мы не были счастливы тогда? Ты же всегда был таким раскрепощенным. И я не противилась твоим желаниям. Исполняла волю мужа всегда так, как он этого хотел.

На эти слова трудно было ответить. Если это было так, то она обиделась не напрасно. Можно было услышать любую отповедь на такой бестактный вопрос, но эта просто обезоружила солдатскую логику американца. Женщина, которая способна из любви выполнять любые прихоти супруга, даже самые абсурдные — богиня.

«Лоони! Лоони считает своей чужую плоть. Ее настоящее тело заковано в темнице дворца Пта. Узница хочет получить хоть немного удовольствия, если все ей не доступно», — подумав так, он произнес уже вслух:

— Послушай, неужели ты перенесла меня сюда только для того, чтобы заниматься любовью? Но сначала я хочу узнать, как ты это сделала. Почему скрир летел именно туда, где была только крестьянская девушка Мора? И объясни мне, будь добра… тот карлик, который хотел управлять полетом скрира… Тар… стрела в спине, это случайно или…

— Все объясню, — ее голос прозвучал резко. Все… по порядку… сначала ты узнаешь о молитвенном жезле. Ты хотел понять, как он действует.

Холройд заметил, что свечение вокруг жезла усилилось. Он действительно из металла. Вроде бы из обычной стали. Память явно свидетельствовала, что это первый металл, который попался на глаза со времени пребывания в Гонволейне. И он произнес уверенным голосом:

— Говори, я слушаю!

Девушка сейчас была серьезной, но от взгляда Холройда не ускользнул мимолетный смешливый прищур темных глаз. «Надо быть настороже с этой красоткой. Женский характер не поддается анализу мужской логики». Так он думал, инстинктивно ощущая, что девушка тоже в уме оценивает возможные варианты его поступков. Очевидно, она не боится его, если в ее глазах неуловимо-насмешливый вызов. «Твои опасения смешны, парень. Мы же здесь одни».

Спустя мгновение она шагнула на помост, где светился молитвенный жезл, и молитвенным голосом произнесла:

— Возьми мою руку. Я покажу, как молятся крестьяне. Очень важно, чтобы Пта научился делать это именно здесь. От миллиардов подобных молитвенных жезлов этот отличается тем, что способен установить наличие божественной силы в молящемся.

Холройд молча кивнул. Говорить не было смысла. Он чувствовал, как воля и понимание растут. Теперь он был уверен, что не совершит неверного шага, не поверит чьим бы то ни было интригам, избежит сомнительных соблазнов. Он шагнул к ней, но внезапно остановился.

«Надо еще несколько дней, чтобы понять происходящее, определить, как надо действовать». Сознание подсказывало также, что Лоони понимает, почему он не решается подойти поближе.

Девушка поспешила навстречу и нетерпеливо произнесла:

— Не будь глупцом. Нет времени ждать. Промедление может все погубить.

Это могло быть верно. Любая ошибка увеличивала опасность, могла помешать достижению цели. Не в характере Холройда было пассивно ждать, чем же закончится трансформация его сознания. Сопротивляться девушке, которая влекла его к жезлу, не было смысла.

— Идем, — говорила она. — Тебе не надо будет ничего делать. Ты должен просто научиться этому.

Ее руки были сильны, но Холройд стоял на месте.

— Мне кажется, что прежде, чем совершить что-то другое, следует отправиться в столицу Пта, — произнес он, и, высвободив свою руку, молча пошел к двери.

Проходя поляну, он дважды обернулся. В доме не ощущалось никаких признаков жизни. Кругом было так тихо, как могло быть только в могиле. Это ощущение еще больше усилилось, когда Холройд-Пта шагнул в тень густой листвы.

Глава 7

ПРОСТРАНСТВО ТЬМЫ

В джунглях было душно. Тяжелый влажный воздух, полумрак и тишина угнетали. Он хотел быстрее избавиться от неприятных ощущений и непрерывно шел на запад, не выбирая дороги. Взобравшись на высокий холм, где почти не было деревьев, он остановился. Впереди было видно бесчисленное множество таких же холмов, возвышавшихся над джунглями. Город Пта не был виден. На севере была видна еле различимая темная полоса. Это море, догадался Холройд.

Затем он увидел, что, спустившись с холма, можно попасть в большую долину, где нет зарослей пальмовых деревьев. Там…

Там был огромный военный лагерь. Всюду много воинов, животных… и женщин.

Присутствие женщин в армии сначала удивило. Затем он сообразил, что это огромное войско не на маневрах. Это — поселение, где семьи некоторых воинов живут в постройках, похожих на казармы.

Повсюду можно было видеть, как происходят учения отдельных подразделений. Вот равнодушно галопирует слоноподобная кавалерия. Всадники держат перед собой длинные пики, и главная их забота — не нарушить строй. Будничная картина надоевших всем маневров, без которых немыслима регулярная армия. Издалека было видно, как отдельные всадники покидают свои отряды, подъезжают к женщинам, но затем возвращаются в строй. Это нарушало стройность рядов, но было по-человечески объяснимо. На дальнем краю долины виднелись другие казармы, рядом с которыми маршировала пехота.

Путь на запад лежал через эту долину, кишащую воинами. Холройд решил, что надо идти дальше и вести себя как Пта. А, может, на него просто не обратят внимания. Вся долина протянулась миль на пять, и пройти ее можно часа за полтора, если не останавливаться.

Он прошел треть пути и приблизился к группе мужчин и женщин, готовивших пищу, когда сбоку услышал тяжелый топот целого строя всадников на грузных животных-гримбсах. Первая шеренга остановилась в десяти футах от него. Всадники с насмешливыми улыбками следили за Пта-Холройдом. Тот, который был одет лучше всех, поднял руку и, отделившись от строя, направил своего гримбса к Холройду. Лицо его вытянулось в изумлении. Он снял шляпу, украшенную цветными перьями и, взмахнув ею, прокричал:

— Принц Инезио! Ваше удивительное посещение нашего полка вдохновит всю армию. Один, без свиты. Это подвиг! Разрешите информировать маршала о вашем визите.

Он умчался прочь, оставив Холройда посреди огромной толпы мужчин и женщин с мыслью, что кроме статуи во дворце на него похож еще человек по имени Инезио… Принц Инезио. Такое сходство тревожило.

Холройд попытался оценить положение, в котором он очутился. По всей долине маневрировали отряды наездников и пеших воинов. У каждой казармы выстраивались шеренги. А вокруг собралась масса мужчин в шляпах с перьями и женщин. Значит, это офицеры и их жены. Путь на запад перекрыт.

Ничего не оставалось иного, как играть роль принца Инезио. К тому же, здесь можно изучить, на что способна такая армия, как надлежит ею управлять. А затем… Вперед на завоевание Нуширвана!

Внезапно он осознал рискованность своих планов, но нетерпение нарастало. Он был возбужден возможностью приблизиться к цели.

Почти наверняка он похож на принца Инезио не только внешне, но и голосом, манерами. Но главное в другом. Он был Пта. Трижды величайшим Пта. Пта всего Гонволейна. Осознание близости к богу гулко отозвалось во всех уголках его тела.

Холройд надменно окинул взглядом окружавших его женщин, офицеров, ждавших распоряжений главнокомандующего, и самоуверенным тоном произнес:

— Готовьтесь к войне. Я буду наблюдать за маневрами. Продолжайте!

По реакции окружающих он понял, что эта фраза прозвучала убедительно. Это сказал не Холройд, а Пта. Скорее, это сказал высокомерный принц Инезио. Пта становился все мудрее, набирался опыта и шел к цели.

Толпа вокруг вела себя естественно. Молоденькие и миловидные жены офицеров смотрели на принца с нескрываемым любопытством. Высокий мужчина средних лет в шляпе с десятью белыми и пятью красными перьями вышел вперед и с достоинством произнес:

— Мы все польщены, повелитель. Я сохранил в памяти тот день, когда был представлен вам во дворце. Разрешите напомнить мое имя — маршал Нанд. Все 9430 усиленных корпусов, которыми мне поручено командовать, готовы хоть сегодня отправиться к границам Нуширвана.

Его речь продолжалась. Холройд хотел ее дослушать до конца, но не мог. Всплеск личности Пта начал быстро угасать, а мысль Холройда закружилась в водовороте подсчета численности армии.

«Девять тысяч четыреста тридцать армейских корпусов. Если в каждом от сорока до девяноста тысяч человек, как было раньше (а в этой долине, кажется, маршируют больше ста тысяч человек). Даже если всего сорок тысяч, то во всех корпусах наберется четыреста миллионов воинов. Это трудно представить».

Шоковое состояние проходило. Наверное, для страны с населением в пятьдесят четыре миллиарда человек это не очень большая армия. Даже Нуширван, с его пятью миллиардами населения, был способен вывести на поле боя миллиард своих воинов. Холройд пытался сдерживать учащенное дыхание. Его переполнил восторг полководца, получившего в подчинение армию, возможности которой невообразимо велики. Надо подумать о тактике блицкрига. Скриры — авиация. Гримбсы — танки. Пехота способна захватить любую территорию противника.

С каждой минутой неведомая и огромная страна становилась все более понятой. Здесь можно не умирать, а жить вечно. Он должен жить в этой стране, Холройд-Пта, божественный правитель Гонволейна.

— Ваша светлость, извольте последовать за мной. Если Вам будет угодно, я распоряжусь провести парадное перестроение всего корпуса. Если это доставит Вам удовольствие, то каждый из трехсот пятидесяти тысяч офицеров и солдат…

— Из скольких? — тихо спросил Холройд. Сознание снова захлебнулось грандиозностью прозвучавшего числа воинов. Мозг снова отказывался воспринимать информацию. Он ошибся ровно в девять раз. В армии Гонволейна может воевать три с половиной миллиарда человек. В год смерти Холройда на всей планете жило почти в два раза меньше людей.

Величайшая армия могучего государства. Его армия. Его земля. Надо только завладеть ею до конца, спутать планы богини. Овладеть тем, что принадлежит ему по праву.

Где-то сзади, за спиной, раздался мягкий женский голос:

— Я здесь, Пта, в новом теле. Чтобы помогать… советовать тебе…

Эти слова произвели странный эффект. Появилось чувство абсурдности происходящего. Питер Холройд, простой американец, демократ и вдруг владыка мира. Чертовски недемократический бред. Сможет ли он убедить свое второе «я» отказаться от таких намерений. Сомнения охладили разум, и Холройд угрюмо взглянул на новый облик Лоони. Теперь она была в пухлом теле женщины среднего возраста. Он не успел ничего произнести в ответ и снова услышал ее шепот:

— Я — жена маршала Нанда. Та, что слева, его любовница, не обращай внимания. Пта, армия должна быть преобразована. Раньше женщинам не разрешали жить вместе с мужьями. Но Инезия решила уничтожить тебя и привела все войска в такое состояние. Многие офицеры понимали, что это расхолаживает солдат и продолжали проводить учения. Дисциплина в армии не так плоха, но Инезия не знает об этом.

— Моя дорогая, — раздался голос маршала, не отвлекай его высочество от государственных дел.

— Я говорю принцу Инезио очень важные вещи. Правда, Ваша светлость?

Улыбнувшись, Холройд кивнул. Он вдруг почувствовал вернувшуюся уверенность. Ответ женщины был дипломатичен и вполне удовлетворял окружающих. Это была жизнь, открывающая каждый миг очередную грань своего многообразия.

В действиях Лоони было много такого, что не нравилось. Но она пыталась помочь ему.

Надо снова попытаться оценить все происходящее, понять логику развития событий. Ее тело, ее настоящее тело, заключено в темницу, оковано цепями. Но она до смешного просто попадает в другое тело. Из-за нее Пта должен идти на риск. Нет, ему еще многое неясно, так же туманно выглядят мысли о нападении на Нуширван. Где тюрьма, в которой заключена Лоони? Почему она не все может говорить ему? Кто мог запечатать уста богини?

Действительно, до нападения на Нуширван еще далеко. Но… оно возможно. Дорога к цели казалась открывшейся на долгое время. Возможно, сознание противится действию из-за сочувствия и уважения перед истинным телом Лоони. И вновь зазвучал ее голос:

— Пта! Ты не должен оставаться здесь. Ты увидел все, что имеет решающее значение. Ты уже знаешь главные недостатки армии. Дисциплина падает потому, что в каждой солдатской хижине есть любовница, офицеров отвлекают от дел жены. Богиня Инезия хочет уничтожить тебя. Теперь ты знаешь и это. Не теряй время на эту мизерную часть твоей армии. Клянусь тебе, каждый час, каждая минута твоей жизни важны.

Помни, Пта, мое тело все время лежит во мраке темницы. Если Инезия увидит мою плоть без души, то сможет уничтожить ее. Тогда вернуть мне все способности сможет только Пта, обладающий абсолютным могуществом. Ради твоего и моего спасения, позволь провести тебя через пространство тьмы. Ты должен познать и ее. Это необходимо для победы над коварством Инезии.

Холройд слушал ее напряженно, но неохотно. Он был почти уверен, что сам смог бы оценить недостатки армии, но услышав последнюю просьбу Лоони, с изумлением повторил ее слова:

— Пространство тьмы!

Она нетерпеливо взмахнула руками.

— Это всего лишь возможность покинуть долину. То, что ты открыл сегодня, можно было узнать еще вчера. Утро началось. Ты узнал, что надо исправить в армии. Знай, что у Инезии есть человек, необыкновенно похожий на тебя, даже голоса у вас неразличимы. За эти несколько минут я не смогла рассказать тебе все, что должна… Пта, проведи все утро со мной. Выслушай все, чему я должна научить тебя. А затем иди своим путем. Пта, скажи, что ты будешь желать, проходя через пространство тьмы. Ты должен сказать это… Если бы я могла, то заставила бы тебя сказать это немедленно.

Холройд перестал ощущать нерешительность и заинтересовался. Она была права. Из всех проблем, возникших с момента прибытия в Гонволейн, сложнее всего было накопить необходимое количество знаний. Познать сущность этого мира. Внутреннее сопротивление выполнению некоторых желаний Лоони не мешало провести с ней несколько часов в простой беседе. Может, он поспешил в прошлый раз, покинув ее так невежливо в лесной избушке.

В это время маршал Нанд отчетливо произнес:

— Войска построены! Принц, назовите любое подразделение, которое вы желаете увидеть в действии.

Назвать подразделение! Холройд презрительно ухмыльнулся. Только назвать, и все. Произнести его точное наименование по уставу армии Гонволейна. Только раскрыть рот и продемонстрировать его полнейшее невежество, незнание командующим прописных истин. Он повернулся к жене маршала и поспешно прошептал:

— Я согласен пройти через пространство тьмы. Что делать?

Ответ не прозвучал. Все вокруг исчезло. Сплошная темнота. Она была густой и непроницаемой. Через мгновение он ощутил, что Лоони рядом. Он и эта женщина были тенями в ночи. Тенями темнее кромешной тьмы.

КАК ДАЛЕКО?

Слова коснулись его мозга, хотя они не прозвучали в ушах и не были адресованы ему. Он не осознал, откуда пришла эта мысль, но она пришла. Все было ясно. Он существовал в этом пространстве тьмы. Его мозг обладал сверхчеловеческими способностями и ждал ответа на вопрос. Сознание звенело, как перетянутая струна.

Ответ пришел издалека. Все пространство и время вздохнули ответной мыслью, отзвуки которой пресытили черный водоворот тьмы, уходя снова вдаль быстрее, чем летели тени мужчины и женщины.

ДАЛЬШЕ, РАБ!

НО ГОДЫ УЖЕ ДЛИННЫ!

ОНИ БУДУТ ДЛИННЕЕ!

Ночь времени углублялась. Века растворились во тьме. К Холройду пришло бездонное чувство, что вечность так же близка, как эта всеокружающая ночь. Он осознал, что сознание женской тени тоже было двойственным. Одна сущность корчилась в бессильной ярости, подчиняя своим желаниям тело, другая была рабски безвольна, зависела от прихоти растущей.

Лишенная даже искорки света, вселенная пульсировала, переполненная страхом, горевшим в угнетенной части ее сознания, потерявшей надежду. Надежда может умереть в этом черном НИГДЕ. Эта мысль пришла резко и отчетливо прозвучала в сознании.

КАК ДАЛЕКО?

ДАЛЬШЕ, ГЛУПЕЦ!

СТО МИЛЛИОНОВ ЛЕТ?

ДАЛЬШЕ… О, ГОРАЗДО ДАЛЬШЕ.

Порабощенный женский ум успокоился, доверился силе, властвовавшей над ним. Длинная ночь завершилась.

Холройд все еще продолжал грезить пространством тьмы, балансируя на грани подсознания и окружающей реальности. Мозг был в смятении. Что произошло? Он слабо попытался стряхнуть со своего тела что-то лишнее, необычное, раздражающее. Ночь смыла чувство обладания телом, но оно продолжало существовать.

Наконец, он открыл глаза. Тело вовсе не лежало, как ему казалось. Ноги стояли на полу лесной избушки. А рядом стояла крестьянка Мора. В той же позе, в какой он оставил ее несколько часов назад. Мозг Холройда окунулся в воспоминания. Назад, сюда. В джунгли, в знакомый домик на поляне, где не чувствуется жизнь.

Она перенесла его назад — через пространство тьмы. Назад, в прошлое. Но как? И Холройд растерянно спросил:

— Я сплю?

— Это было воспоминание, — спокойно ответила девушка.

Смысл фразы был непонятен. Холройд изучал выражение лица девушки, но оно было бесстрастным. Потом она произнесла:

— Это было воспоминание о том, как Пта был впервые перенесен в Гонволейн. Только с твоего разрешения и очень кратко я смогу показать тебе, что случилось. Ты ведь желаешь познать эту ценную истину.

Холройд не спешил, пытаясь вспомнить все пережитое им в Гонволейне. Наконец он произнес:

— Но и ты была в моем воспоминании! — На мгновение его пронизала уверенность, что он пробил брешь в окружавшей его фантасмагории. — Это ты перенесла меня!

Он замолк и заново попытался представить, как одна часть сознания девушки корчилась от боли, мятежно пытаясь освободиться от влияния второй сущности. Мягкий голос девушки прервал эти мысли:

— Да, я была тогда с тобой. Но не по своей воле. Возможно, теперь ты сможешь представить могущество силы, противостоящей тебе…

Холройд кивнул. Неприятная дрожь медленной волной хлынула по всему телу. Ее объяснения совпадали с догадками, но не воспринимались как реальность…

Женщина, существо из пространства тьмы, властвующее над временем… Богиня Инезия! Да, это точно.

Впервые Холройд полностью осознал, что он действительно должен драться за свою новую жизнь… Уже дерется.

Импульсивно Холройд шагнул к помосту, из которого торчал молитвенный жезл. Подойдя вплотную, он вопросительно оглянулся. Затем шагнул на помост.

Она кивнула и рванулась вперед. Ее нетерпение заставило Холройда улыбнуться, и он уступил дорогу девушке, как бы извиняясь за то, что в прошлый раз убежал. Уж очень спешила Мора тогда продемонстрировать божественную силу жезла, показать, как он действует. Она не могла знать, о чем думал Холройд уходя, и должна подумать, что Холройд-Пта действительно извиняется. Риск есть, но он неуловимо мал. Девушка хочет помочь, но почему она так нетерпеливо рванулась вперед?

Стоя у жезла, крестьянка Мора говорила:

— Молитвенный жезл имеет большой смысл. Но прежде нужно понять — тебе надо владеть Гонволейном. Пусть тебя не удивляет, что для этого надо покорить Нуширван. Там находится Великий Трон Власти. Раньше он стоял в твоем дворце, в крепости Пта. Инезия перевезла его в столицу Нуширвана по разрешению Нушира. Но это даже хорошо. Ведь все могущество придет сразу, как только ты, Пта, сядешь в него. И в Гонволейн вернется Лучезарный Единственный Пта.

Инезия верит, что сможет уничтожить тебя прежде, чем ты доберешься до Трона и овладеешь им. Пта, умоляю, поверь мне. Только вторжение в Нуширван во главе самой могучей армии позволит тебе сесть в Божественный Трон Пта.

Девушка умолкла, будто уже не хватало сил произносить слова, отягченные таким глубоким значением. Переведя дыхание, она продолжила с возросшей энергией:

— Пришло время действовать решительно. Нам нельзя останавливаться. Как только ты познаешь действие молитвенного жезла, я объясню, что еще ты должен совершить. Возьми меня за руку.

Холройд осторожно дотронулся до ее ладони и ощутил тепло охвативших его кисть пальцев. Жизненная энергия пульсировала в теле девушки, обволакивая и его плоть, волосы шевелились, будто наэлектризованные. Пришла мысль поцеловать Мору прямо сейчас. Поцеловать! А не сама ли она внушает ему это желание? Неужели это ее мысль через пальцы струится в мозг Холройда-Пта? Да нет, он и сам способен был так реагировать на тело крестьянки.

С любопытством он наблюдал, как девушка коснулась верхушки молитвенного жезла, охватила его пальцами, на мгновение застыла, обернулась и, глядя в глаза Холройду, стала опускать руку, говоря при этом:

— Хочу повторить, действуй уверенно. Ты практически неотличим от принца Инезио, даже манера говорить, оттенки голоса совпадают.

— Почему…

Холройд осекся, когда пальцы девушки достигли места, где молитвенный жезл соприкасался с помостом. В это мгновение он ощутил, что держится не за теплую руку женщины, а будто за высоковольтный кабель без изоляции.

Тело Холройда-Пта корчилось в конвульсиях. Он пытался высвободиться, но его усилия были тщетны. Телом владела вливающаяся в него огромная энергия. Сознание пронзала острая, как игла, мысль: Обман!

Глава 8

АЛЬПИНИСТ НА УТЕСЕ

Последние несколько дней Лоони в любое время могла увидеть плоть Инезии. Плененной богине достаточно было приподнять голову над каменным полом и повернуться в сторону кресла, где покоилось полуосвещенное тело.

В очередной раз открыв глаза, Лоони увидела слабое сияние золотых кудрей, покрывающих изящный силуэт фигуры. Голова склонена на бок, руки безвольно повисли — души Инезии в теле не было.

Поняв это, Лоони тут же ощутила нарастающее напряжение, словно ментальный ветер всколыхнул полумрак темницы. Его нарастающее давление заполнило все пространство. Темнота растворялась, и неведомая сила прижала цепи, опутавшие ее тело к холодному полу. Ее голова рухнула на камни, только темные волосы смягчили удар.

В этот же момент золотоволосая женщина шевельнулась в кресле. Ее глаза открылись, и улыбка осветила лицо. Инезия посмотрела на пол, увидела темноволосую красавицу в цепях и произнесла звонким голосом, переполненным триумфом победительницы:

— Милая Лоони, все происходит так, как я задумала. Он считает, что я — это ты. Он позволил взять его душу и тело в пространство тьмы. Чары, не позволявшие показать Пта его путь в Гонволейн, разрушены. К тому же Великий Пта познал могущество молитвенного жезла не так, как надлежит богу — прямым течением. Энергия, способная оживить его память, отфильтрована моим духом.

В камере зазвенел мелодичный смех златовласой богини. Тело Лоони не шевельнулось. Инезия продолжала нарочито громко:

— Я намерена сломить гармонию духа Пта. Уже разрушено три уровня защиты. Еще три слоя чар будет сломлено до нападения на Нуширван. Пта сам поможет это сделать. Последний уровень защиты я способна уничтожить сама, надо только раньше Пта добраться до Трона. Думаю, что ему даже на придется сесть на трон…

Кстати, дорогая, чуть не забыла сказать одну важную деталь. Твое имя включено в список людей, которых казнят по приказу принца Инезио. И Пта подпишет его… Даже если он не решится, то список заговорщиков сделает реальным нападение на Нуширван…

Лоони уже спокойно наблюдала за выражением лица своей мучительницы. Юное личико златовласки торжествовало. Глаза широко открыты, губы сжаты. Инезия не могла за маской безразличной уверенности в своих действиях полностью скрыть азарт и риск борьбы между мужским и женским величием.

Богиня Лоони поняла, что сломлено только две защиты. Две из семи. Но насколько искусно это проделала Инезия, выдав себя за Лоони? Она позволила памяти Пта начать возрождаться в той области, где не было ощущения противостояния, привлекла его доверие и сняла два слоя чар, хранящих его жизнь. Пта сам пошел по дороге смерти.

Не без усилия Лоони придала своему голосу оттенок насмешливого сарказма:

— Так ты хочешь стать и мною тоже? Несчастная Инезия! Как это трудно — быть двумя богинями одновременно. Я не верю, что Пта уже любил тебя. Ты не способна так быстро снять эти чары без моей помощи. А я тебе не помогала.

Золотые кудри дрогнули.

— Эту неудачу я не собираюсь скрывать. Этот идиот Холройд — целомудренный моралист.

— Но ведь и Пта был таким. Неужели ты, его жена, забыла это, — голос Лоони звучал увереннее. — Он никогда не соблазнялся телами, украденными тобой у других женщин.

В глазах Инезии вспыхнул огонь, дыхание прервалось. Гнев охватил все ее существо, но это продолжалось недолго. Ответная реплика прозвучала грубо, но не гневно, а с насмешкой:

— Ты, кажется, не осознаешь, что Пта идет к смерти во времена Гонволейна, а его телом управляет разум из далекого прошлого, не принадлежащий богу. Человеческий ум силен, но не настолько, чтобы полностью приспособиться к миру Гонволейна и миновать все ловушки, расставленные мною на пути к цели…

Он проснется завтра с мыслью, что принц Инезио не может не стать любовником Инезии. Он будет думать, что ты изменила планы, чтобы доказать неизбежность войны с Нуширваном. Его психика не устоит перед моим очарованием. Пта овладеет телом, в котором буду я, а не ты. Он познает мои права…

В голосе Инезии появились нотки грусти. Колени сжались, изящные руки судорожно вцепились в подлокотники кресла. Затем она расслабилась и насмешливо продолжала:

— Неужели ты думаешь, что он способен устоять перед моим желанием. Один, в роскошных апартаментах дворца, окруженный чужим миром. Он будет уверен, что назваться принцем Инезио — единственная надежда уцелеть. Теперь тебе ясно, почему этот идиот стал принцем. И я баловала его настолько, что даже позволила носить мое имя все эти годы. Теперь его сходство с Пта сыграет свою роль…

Лоони, я ухожу. Пора забрать его во дворец принца Инезио. Еще день он будет возвращаться к сознанию. Пусть это происходит там, так лучше. Меня беспокоит уходящее время, но за равновесие Пта-Холройда надо бороться без лишнего риска.

Каменная стена за креслом, в котором сидела богиня Инезия, дрогнула. Ее половинки распахнулись, как ворота и в щель вошли четверо мужчин в темных одеждах. Они молча обогнули кресло и опустились на колени перед златовласой красавицей. Та указала рукой в дальний угол темницы, который скованная богиня не моглавидеть. Монахи молча направились туда, пронесли рядом с Лоони безжизненное тело Холройда и скрылись в проеме стены.

Инезия встала и также направилась к выходу, но обернулась:

— Дорогая, я обязана предостеречь тебя от безрассудных поступков. Сейчас мне нужно опираться и на твой круг власти. Поэтому впервые за долгие века тебе возвращена часть могущества. Советую не покидать свое тело. Я буду иногда заходить сюда. Если в этой плоти не окажется души, то она немедленно будет уничтожена. Ты знаешь, чем это грозит. Оставайся хозяйкой своей судьбы. Ты в полной зависимости от сил, которые не вернулись в тело Лоони. А те, которые пришли, угасают с каждой минутой. Лоони не сможет вернуться в свою плоть и умрет в теле, которое не сможет покинуть. Смерть человека страшна агонией ухода из жизни. Ты не понимаешь, что не сможешь вселиться в живое тело любого жителя Гонволейна, тем более из дворцовой прислуги, так, чтобы мне это не стало известно.

… И не питай призрачной надежды на могущество духа Пта. Он сейчас не способен восстановить чары, хранящие божественный дух или воспользоваться какой-либо мелкой оплошностью с моей стороны. На любом шаге по дороге к божественной смерти я смогу уничтожить тело Пта и попытаться повторить попытку в следующем его воплощении. На этот раз я смогу добиться своего. Я стану единым и вечным правителем Гонволейна. Оставлю тебя с этой приятной мыслью.

Последние слова она произнесла, уже скрывшись в темной щели каменных ворот, которые бесшумно закрывались. Свет в помещении угас, тело Лоони вновь ощутило холод пола и тяжесть цепей.

Она долго лежала без движения, не пытаясь поднять головы. Даже мысли ее замерли. Но в сознании нарастало чувство невозможности бездействия. В висках застучало: «Ты не богиня, а хвастливая дура. Он в апартаментах принца Инезио. Ко мне не вернулось столько могущества, чтобы победить соперницу, тут Инезия права. Но мне хватит сил убить тело Холройда и спасти Пта, чтобы он снова мог родиться с полной защитой».

Тело было покидать намного сложнее, чем рассчитывала Лоони. Усилие сохранить свою плоть в человеческом облике отняло больше сил, чем раньше. Мизерная доля вернувшегося могущества истощилась. В тюрьме было невероятно холодно. Каждая минута жизни, каждый градус теплоты тела требовал расходовать ограниченные возможности. Но она покинула плоть, ощущая свое тело лежащим внизу, в непроглядной тьме. Глаза, уши, осязание уже не требовалось. Дух снова ощутил великое чувство восторга божественной сутью, бывшей основой ее существования.

Раньше она могла управлять покинутым телом, контролировать его чувства на расстоянии. Но сейчас это было невозможно. Надо рисковать. Лоони, Инезия, Пта находится на грани, отделяющей бога от человека. Пта должен быть спасен любовью.

Пройти сквозь стену было достаточно легко. Дорога была знакома. Как часто в далеком прошлом Лоони проходила через глыбу утеса, вонзаясь в воду, которая принимала тела самоубийц и благополучно выносила их на скалистый берег во время прилива.

Она проникала через гранит медленнее обычного, но чувствовала неотвратимое приближение к воде. Все ближе… ближе. Вот и берег. Вода влекла дальше, там есть человеческое тело. Их там много. Дважды она ошиблась, устремив свой слабый дух к мужчинам. Надо не спешить… С трудом она определила необходимое направление, влечение было слишком слабым. Смерть наступила давно.

Затем… у Лоони появилось тело. Невозможно было определить, когда погибла девушка, но аура жизни, хранившаяся в клетках тела, была еще сильной, резко отличавшейся от мертвой материи воды, проникшей внутрь организма.

Существо Лоони заполняло мертвые нервные ткани. Тело облегало ее, вяло сопротивляясь приходящей жизни, будто песок поглощал густую жидкость. Смерть для человеческого существа была окончательным исходом. Даже божественный дух мог вернуть жизнь телу только на время.

Как долго лежало окруженное безвременьем тело Лоони на скалистом побережье, определить было невозможно. Время замерло. Истерзанное тело освобождалось от смерти.

Ощущение жизни возвращалось, приходя с каждой волной прибоя, омывавшего девушку. Судорога, пробегавшая по телу каждый раз, эхом откликалась в сознании богини Лоони. Она ждала.

Медленно возникали ощущения острых камней, врезающихся в кожу… галька… песок… брызги, летящие в лицо… Вернулась возможность двигаться. Мышцы рук напряглись, ноги согнулись в коленях. Ощущения человеческого тела пробуждались после смертельного сна.

Последним вернулось зрение. Лоони видела ночное небо со зловещими облаками. Утес, возвышавшийся почти до облаков. Звезды. Ее тело находилось в глубине лагуны среди острых камней. На другом берегу лагуны виднелись огни ночного города, ностальгически манившие новое тело.

Одна рука все еще полностью была во власти бушующей бездны моря и безвольно колебалась вместе с пеной прибоя. Увидев это, Лоони подумала, что человеческим мышцам не под силу без ее помощи доставить тело наверх утеса. Но выбраться из этой пропасти было необходимо. Она должна убить, чтобы спасти себя и Пта.

Девушка встала на ноги и пошла к месту, где много веков лежало спрятанное оружие. Она не обращала внимание на воду, стекавшую с волос, одежды. Раньше она часто гуляла по этому берегу, когда ей надоедали холодные стены тюрьмы. Здесь всегда были тела утопленниц, которые не успел поглотить древний океан. Как давно она была здесь. Но память сохранила каждый камень, каждую песчинку. Оружие было на месте.

Девушка начала взбираться вверх по острым безжизненным скалам. Ночь продолжалась. Мокрая одежда прилипала к телу. Облака неслись над заливом к северо-западу. Звезды мерцали холодным светом, а Луна помогала различать щели в граните. Скоро можно будет держаться за лианы, которыми был опутан утес сверху. Внезапно ветер переменил направление и облака устремились обратно, темнея с каждой секундой. Они впитывали столько дождя, сколько могли, и возвращались мучить тело. И хлынул ливень… Струи дождя слепили глаза… Сделали тело снова холодным… Руки скользили по камням… Ноги с трудом находили опору… Девушка приближалась к лианам…

Дождь прекратился с первыми лучами восходящего солнца. Зарево над горизонтом еще не согревало, но надежда добраться до вершины утеса в этом теле окрепла.

Самый трудный этап был преодолен, хотя необходимо еще много сил, а тело утомлено. Руки отказываются подчиняться воле. Они боятся возвращения смерти, но надежда не умерла. Даже у самого тяжелого пути есть конец. И он приближается.

Глава 9

ДВОРЕЦ — КРЕПОСТЬ

Время для Холройда остановилось. Он сразу начал бороться, сопротивляясь ужасающей энергии, заполнявшей все тело. Эта необузданная сила исходила с ужасающей неотвратимостью от руки девушки, державшей молитвенный жезл.

Затем пришло понимание, что он лежит на полу огромного зала, залитого солнечным светом. Холройду еще не доводилось видеть таких больших залов. Футов сто на двести, и ни одной опоры для потолка, кроме стен. Но уже через мгновение его поражали не размеры, а изысканное великолепие окружения.

Ослепительный свет из больших окон потоками заливал все пространство. Мебель сверкала безукоризненным лаком. Огненные отблески играли на креслах, шкафах и изящных столиках, созданных умелыми мастерами. Стены, облицованные панелями из какой-то удивительной породы древесины, сияли мягкой синевой. В дальнем конце зала он заметил несколько дверей, каждая из которых вызвала бы восторг у любого ценителя искусства. Лучи света рисовали на стеклах дверных проемов миражи фантастических деревьев. Что в действительности располагалось за ними, было неразличимо.

Восхищенный Холройд смотрел на иллюзорные пейзажи и только краем глаза ощутил движение в зале. Та, которая шла к нему, была самым главным украшением зала. Юная золотоволосая красавица с голубыми глазами. Ее тело, достойное античной богини, было облечено в снежно-белое платье. Голос оказался сладострастным, но тревожным:

— Инезио! Что произошло? Ты рухнул, как подстреленный врилл.

Ангельски красивая женщина стояла перед Холройдом, ожидая ответа. А он лихорадочно искал в сознании правильную линию поведения, пытаясь сосредоточиться. Мозг уловил имя, которое прозвучало. Он понял, что перенесен во дворец и заменил собой принца Инезио.

Лоони просила действовать решительно. Эта мысль прибавила самообладания, вернула мужество, и Холройд произнес:

— Я просто споткнулся. Извини.

Он встал. Мягкие белые пальцы златовласки помогли принцу. Оказалось, что ее нежные руки достаточно сильны.

Наблюдая за движениями уходящей девушки, Холройд невольно сравнил пластику движений тела в белом платье с изяществом львицы. Уже в самых дверях девушка обернулась и произнесла:

— Сегодня утром Бенар собирался принести тебе список мятежников, которых надо приговорить к казни. Будь добр, подпиши его. Мне очень хочется покончить со лже-патриотами, ведущими Гонволейн к войне с Нуширваном. Даже с Аккадистраном они не хотят мира. Но об этом поговорим позднее.

Она ушла. Холройд опустил руки, не зная, как удержать красавицу. О чем она говорила? Списки отправляемых на казнь. Мятежники… Мятежники… Война…

Лоони перенесла его во дворец. Он — принц Инезио. Зачем? Предотвратить казнь? Познать новые истины, позволяющие избежать смерти? Одно было ясно. Он во дворце-крепости.

Холройд шагал по роскошному ковру, размышляя о необходимости в очередной раз покориться обстоятельствам. Он должен осознать свое новое положение, выбрать верный путь к цели. Очутившись у дверей, он распахнул радужные стекла, смягчавшие солнечный свет.

Перед ним была терраса, украшенная клумбами пышных цветов, окруженная стриженными деревьями, за которыми виднелись городские крыши. Над головой — чистое голубое небо.

В лицо пахнул теплый ветер, пропитанный ароматом цветов и запахом моря. Больше всего Холройда заинтересовал город Пта. Он заполнял все видимое пространство побережья как слева, так и справа, далеко впереди виднелся зелено-голубой океан. Причудливый силуэт крыш затейливо переплетался с кронами высоких деревьев. Столица Пта утопала в зелени.

Под ногами тоже зеленела мягкая трава. Холройд шагнул на террасу, сделал несколько шагов и заметил тонкий ручеек. Вода весело журчала, струясь по каменистому дну, и бежала вперед. Ветерок уронил в ручей несколько лепестков розового цвета, и Холройд пошел вслед за ними от дворца. Вдруг ручей исчез внизу, забрав с собой розовые искорки.

Трава стала редкой, а вместо плодородной земли вокруг виднелись камни. Холройд осторожно сделал несколько шагов туда, где скрылись лепестки, споткнулся и замер в изумлении. Под ногами разверзлась бездна… Он на краю пропасти.

Опершись на камни, Холройд-Пта следил за уходящим в глубину маленьким водопадом. Сколько лететь лепесткам до земли, полмили, милю? Это место могло быть только Великим Утесом. Узкий залив внизу был окружен скалами, и вода в бессильной ярости разбивалась об острые гранитные глыбы. Ни один корабль не мог бы пристать к этому берегу. Уши уловили шум прибоя. Вода пенилась по всей поверхности залива. На противоположном берегу тоже были дома. Это тоже столица Гонволейна или другого города?

Море-океан, Великий Утес, бездна под ногами. Все отпечаталось в памяти и ушло в подсознание. Город. Город. Он был белым… и голубым, и красным, и желтым — разноцветным. Под лучами яркого солнца город выглядел, как драгоценный камень невероятных размеров… Нет, это впечатление обманчиво.

Колокольни, купола, шпили соборов, замки. Их линия изгибалась вместе с берегом океана и уходила за горизонт. Далеко за всеми крышами виднелся и лес. Где-то там домик в джунглях, молитвенный жезл и Мора.

Холройд ухмыльнулся. С этой Лоони надо быть начеку. Дважды она завлекала в ловушку, обещая защищать.

В камень, на который опиралась мужская рука, впилась стрела. Она как бы прилипла к чему-то липкому, но все же не удержалась и, набирая скорость, исчезла в бездне пропасти. Холройд взглянул вниз и застыл в изумлении.

Футах в пятистах от края террасы, цепляясь за сплетения лиан, карабкалась человеческая фигура. Рука соскользнула с камня. Это спасло Холройда. Не пригнись он сейчас, вторая стрела попала бы в голову. В него стреляла молодая, довольно высокая и худая брюнетка.

Шок прошел. Холройд-Пта внимательно следил, как женщина цепляется за корни, лианы, выступы утеса, неумолимо приближаясь к нему. Лук, выпустивший стрелы, был перекинут через плечо и не представлял опасности. Широкий кожаный пояс обвивал талию женщины и держал ножны с кривой саблей. Телу Холройда передавалось каждое усилие чужих мышц, пальцы искали малейшей опоры на отвесной скале. Мозг ощущал жажду к жизни, пронизавшую тело женщины.

— Кто ты? Чего хочешь? — крикнул Холройд.

Снизу было слышно только хриплое дыхание. Внезапно в мозг вонзилась мысль об одиночестве. Он одинок в этом мире. Она одинока на отвесной скале. И каждый борется со смертью.

Вокруг все чужое. И город… И море… И дворец. Обернувшись назад, Холройд увидел часть дворца, дверь в роскошный зал. Стены дворца были обвиты такими же лианами, как и утес. Дворец-крепость не был виден целиком. Мешали кроны деревьев. Белый дворец, покрытый зелеными пятнами. Никаких признаков жизни, никаких звуков. Дворец-призрак. Старый и мертвый. Только он сам жив. Только он… и эта женщина, которая хочет убить… Все остальное нереально.

Посмотрев в бездну, Холройд увидел, что нападавшая отдыхает на выступе скалы и внимательно смотрит вверх. Их взгляды встретились.

— Не удивляйся моему появлению. И прости. Именем бога Пта, прости меня. Я думала, что ты стражник. Я очень устала, и глаза обманули меня.

Холройд улыбнулся. Бессмертный Пта не боится стрел. Зачем эта отважная мученица хотела убить принца Инезио? Почему она извиняется?

Мужчина и женщина следили друг за другом. Она уже была футах в десяти. Грязная, исцарапанная. Жалкое существо в серых шортах, изорванной блузе, водорослями во всклокоченных черных волосах. Брызги водопада попадали на камни, которые предстояло преодолеть женщине, делали их скользкими. А силы у нее на пределе.

Холройд нахмурился, что с ней делать? А если она снова начнет стрелять? Тело Пта не погибнет, но психика Холройда не утратила инстинкт самосохранения. Ему будет больно.

Женщина достигла границы, отделявшей отвесную стену от террасы. Холройд спокойно произнес:

— Будет лучше, если ты бросишь наверх свое оружие. Лук мешает тебя вытащить. Быстрее. И не бойся. Я помогу.

Женщина уверенно ответила:

— Саблю не отдам. Лучше прыгнуть вниз с Утеса, чем живой попасть в руки дворцовых стражников. Я брошу тебе лук и стрелы. Ты будешь в безопасности. Но сабля будет у меня.

Взяв лук и стрелы, Холройд хотел положить их подальше от края пропасти, шагнул в сторону и сообразил, что женщина уже стоит рядом.

Странная брюнетка не знала равных по ловкости передвижения. Каждый жест был быстр и точен. Она устремилась к дворцу, но это оказалось лишь попыткой скрыть от глаз мужчины попытку вытащить саблю из ножен. Холройд отпрянул в сторону, выронил лук, рассыпал стрелы по траве. Одним движением женщина сбросила сразу все стрелы в пропасть и бросилась к своему врагу. Худое тело извивалось, пытаясь вонзить оружие в сердце Пта. Попытка не удалась. Холройд уклонился и сделал попытку схватить яростную фурию.

К его изумлению, попытка оказалась неудачной. Женщина также смогла ускользнуть от быстрых рук Холройда-Пта, который вдруг осознал, что сабля не металлическая. Неужели она из дерева? Полированное дерево!

Такая мысль на мгновение ослабила внимание. Острие вонзилось в правый бок. Холройд почти не ощутил боли. Он инстинктивно схватил кривое лезвие и вырвал саблю из рук нападавшей.

Перед ним уже стояла не яростная фурия, а женщина, изумленная всем происходящим гораздо больше самого Холройда.

— Магический укол… Он не убил тебя, — смущенно бормотали ее губы.

— Какой укол?

Холройд уже не ждал ответа на свой вопрос. Лезвие сабли пульсировало в его руках. Оно было живым. От сабельного клинка исходил поток, напомнивший тот, который вошел в тело Пта через руку Лоони от молитвенного жезла. Острый конец сабли еще находился в теле Пта, и это место пылало огнем. Бросив саблю на камни, Холройд-Пта рванул на себе одежду и посмотрел на место, где должна была зиять рана. Увидев, что кожа цела, он перевел взгляд на саблю. Женщина взяла ее за рукоятку, вложила в ножны. Затем сняла пояс и бросила его вместе с ножнами вниз. Магическая сабля вернулась к подножию Великого Утеса.

— Слушай внимательно, — произнесла она, — магический укол должен был убить тебя. Но ты жив. Значит, некоторые женщины Гонволейна долгие века хранили веру в могущество Пта и сейчас молятся у своих жезлов. Правда их мало. Много времени прошло с тех пор, как жены перестали молиться за жизнь своих мужей. Но некоторые любят их и молятся за тебя, Великий Пта. Это дает им новую надежду. Пта, не забывай об этом, ты должен…

— Пта! — повторил Холройд. До этого момента он считал, что женщина пытается убить принца Инезио. Как настоящий принц должен реагировать на имя Пта? Теперь каждая травинка здесь знает его тайну.

Незнакомка пыталась убить Пта! Это потрясло сознание. Мозг отказывался понимать происходящее. Он смотрел женщине прямо в глаза и молчал. Наверное, выражение его лица выглядело очень глупым, потому что он услышал:

— Не делай больше глупостей. Можешь убить меня хоть сейчас, но это ничего не даст… Очнись… и слушай.

Я могла бы… помочь тебе. Но не здесь, и не сейчас. Я должна покинуть тебя… Если ты дашь мне документы, написанные перьями скрира… Они там…. в апартаментах принца. Иди за мной.

Холройд шел, будто во сне. Женщина знает, что говорит с Пта. Она хотела убить Пта. Она точно знает, что надо делать Пта. Она способна подчинить Холройда-Пта своей воле.

Незнакомка шла быстро и немного опередила Холройда. Когда он вошел в зал, женщина уже держала в руках лист плотной бумаги, украшенной гербами, чудную стеклянную ручку в форме пера и массивный металлический перстень.

— Надень это, — сказала она, протянув Холройду перстень, — это большая печать принца. Она дает власть над людьми, вторую по могуществу после Инезии.

Кто эта незнакомка, зовущая богиню просто по имени? Как вести себя с ней? — Так думал Холройд, приняв перстень. Мозг продолжал анализировать ситуацию.

Это не Лоони. Она ведет себя слишком просто, не так, как прежде.

Женщина написала что-то стеклянным пером на бумаге с гербом и спокойно произнесла:

— Поставь печать вот сюда.

Холройд взял бумагу в руки и молча исполнил просьбу, но ощущение опасности не покидало его. А вдруг женщина, знающая о нем больше других, подослана со злым умыслом? Нельзя позволить ей уйти просто так. Кто она? Это надо выяснить прежде, чем документ попадет в ее руки.

Гулкие шаги раздались за стенами зала. Женщина выхватила документ, метнулась к двери, ведущей на террасу, распахнула стеклянные створки и быстро заговорила:

— Прости, Пта, что успела сказать так мало. На моих устах печать, запрещающая раскрыть тебе…

Она стояла между двумя фантастическими деревьями. Высокая, худая, в грязных лохмотьях, совсем чужая среди дворцового великолепия. Голос снова вернулся к ней.

— Пта, будь осторожен! Ты пока не способен до конца осознать опасность ее поступков. Если сможешь познать все могущество божественной силы, то поймешь и свою личность. Только тогда сможешь делать все, что захочешь сам. И с ней тоже. Но ты должен познать могущество первым. Думай…

И снова она онемела, виновато улыбнувшись. Потрясла головой и, преодолевая невидимое сопротивление, продолжала:

— Видишь, здесь я не могу тебе больше помочь. К тебе идут. Удачи, Пта.

Дверь на террасу закрылась, и в эту же секунду раздался стук в другую дверь.

Раздражение охватило мозг. Кто посмел его беспокоить. Он — Пта. И он сам решает, как поступать, что делать, каким путем идти. Холройд — это Пта. Любая победа Пта будет и его победой. Он обязан победить.

По телу пробежала дрожь, которую остановил второй стук в дверь. Холройд почти крикнул:

— Войди!

Вошла высокая плотная женщина в одежде воина. Отсалютовав копьем и щелкнув пятками сандалий, необычная стражница доложила:

— Великий принц Инезио! Купец Миров заявил, что прибыл сюда по желанию богини и просит принять его немедленно. Приказывайте.

Холройд стоял посреди зала невозмутимый и чувствовал, как тело наливается сверхъестественной силой. Решив, что возможности Пта сейчас не понадобятся, он жестом приказал открыть дверь.

Купец? Чем торгует? Посылая сюда Холройда-Пта, Лоони наверняка знала, что принц встретит купцов. Значит, из общения с ними можно узнать что-то важное о Гонволейне, о пути достижения цели. Он будет познавать мир.

Глава 10

КНИГА СМЕРТИ

В коридоре послышалось хриплое сопение и шаркающие шаги. Звуки приближались, и вот на пороге появился тучный мужчина, явно страдающий одышкой. С грацией слона он раскланялся, прошлепал несколько шагов по ковру, низко склонил голову и забубнил, не поднимая глаз:

— Принц Инезио! Ваше Высочество!

Холройд холодно глянул на толстяка.

— Ну?

Дверь в зал закрылась, и с пришедшего вмиг слетело подобострастие, будто он получил разрешение снять маску и показаться в истинном облике. Однако голос его не претерпел особых изменений и сохранил интонации просителя.

— Мой повелитель! Вы всегда держите данное слово. Исполните и в этот раз то, что обещали. Уже три дня мне оказывают почести как посланцу Зард. И только сегодня я случайно встретил богиню Инезию. Ее божественность сообщила мне, что Вы сможете уделить мне внимание сегодня. Могу ли я надеяться на это?

— Да, — ответил Холройд-Пта.

Он чувствовал одиночество и безразличие к происходящему. Вникать в тонкости происходящего не хотелось. Смысл встречи с торговцем пока был неясен, надо узнать больше и только потом делать выводы.

Грушевидный субъект расплывался в улыбке.

— Ваше Величество, разрешите сопровождать Вас в торговую палату. Там Вы сможете поставить свою печать на свиток, как положено по ритуалу.

В коридоре Холройд обратил внимание, что дверь в его апартаменты охраняли только женщины. У других дверей охрану несли уже мужчины. Толстяк привел в белую без всяких украшений, в центре которой стояли огромные каменные весы. Рядом стоял человек с носом, как клюв попугая, и манерами подхалима. Он услужливо поправил стул и произнес:

— Ваша светлость! Мы начнем сразу, как только вы займете свое место.

Мужчина начал взвешивать на весах тяжелые коричневые камни, а носатый делал какие-то пометки. Холройд понял, что учитывается каждый кусок, а взвешивается не что иное, как железная руда.

Железо — особая ценность. Вот зачем Лоони свела его с купцом. В Гонволейне нет железа, его привозят из страны, где правит Зард. Из металла делают молитвенные жезлы, поддерживающие и укрепляющие власть богини Инезии. За двести миллионов лет человеческая цивилизация почти исчерпала рудные залежи планеты.

— Где свиток? — спросил Холройд у сопевшего рядом толстяка. Тот растерянно улыбнулся, а носатый учетчик быстро вынул из кармана два свитка сразу и залебезил:

— Благодарю, Высокочтимый принц Инезио, за оказанное доверие. Все сокровища будут немедленно доставлены в казну. Вот свиток для отправки в Аккадистран, а этот — для хранения в покоях Вашей Светлости, как это предусмотрено ритуалом.

Купец Миров провожал Холройда до самых покоев и по дороге бормотал:

— Теперь я уверен, что получу сполна за все железо… Высокочтимый принц Инезио так справедлив… Сегодня же пошлю посыльного к Зард, передать, что Вы дали обещание и сдержите слово, как было всегда… Кого я вижу, военный министр Бенар. Мое почтение и наилучшие пожелания, дорогой Бенар.

Холройд кивком поздоровался с тем, кого торговец железом назвал военным министром. Это был почти старик с темными пятнами под глазами, дряблой кожей и обиженным выражением лица. Министр поприветствовал принца Инезио почти так же сухо, как иностранного торговца. А в мозгу Холройда вязко ворочалась одна из последних фраз Мирова:

— Зард Аккадистранская будет довольна… его обещанием.

Купец остался у дверей, а старик-министр вошел в покои принца вместе с Холройдом и заговорил об угрозе Зард Аккадистранской… угрозе возвращения за обещание… Что было в книжке, которую Тар приносил в подземелье? Зард Аккадистранская незаконно похищала людей? Это был памфлет или памятка солдатам и офицерам?.. Вернет за обещание?..

А голос Бенара все дребезжал над ухом:

— Я рад, что вы согласились. Истребить шайку — единственный способ.

— О чем это ты? — резко спросил Холройд.

Старик вздрогнул, глянул на дверь напыщенно произнес:

— Хирургическая операция необходима. Список уже готов. Туда включены все офицеры, дважды публично призывавшие к нападению на Нуширван. Каждый случай доказан, и это снимает с нас все обвинения. Казнь — только способ выполнить наши обещания. После такого решения наша армия не станет вмешиваться в конфликт, когда войска Зард захватят всех изменников вместе с семьями.

Равнодушие Холройда будто ветром сдуло. Стало ясно, какую проблему надо решать Пта. Пока еще оставалась неопределенность мотивов поведения, это беспокоило, но желание действовать стало явным. Перед ним во мраке стояла невидимая стена, преодолеть которую можно только разрушив ее.

Военный министр пригласил принца войти в дверь, которую еще не приходилось открывать. В большой комнате, где они очутились, стены закрывали огромные карты. Невольно взглянув на них, Холройд узнал очертания, знакомые по книгам Тара. Стена Гонволейна, стена Нуширвана, стена Аккадистрана. Имел ли хотя бы один из главнокомандующих времен Второй мировой войны такие подробные карты военных действий?

В центре комнаты, на столе, лежала огромная книга. Что в ней? Имена и фамилии призывавших к войне. Перелистывая страницы, человек-бог анализировал ситуацию.

Зард прислала дары, стоимость которых выражается не только деньгами. В цену входят и те люди, которых она собирается похитить из Гонволейна, причем без развязывания войны. Богиня Инезия предает своих подданных.

Мороз пробежал по телу Холройда. Опасность! О ней предупреждала Лоони и та, которая хотела убить Пта! Он очутился здесь, чтобы принять решение. Лоони считает, что Холройд-Пта не осознает всей ответственности за нападение на Нуширван. И это так. В чем смысл такой войны?

Бенар произнес:

— Как видите, принц, список велик. Мы не забыли никого…

Он ждет благодарности за усердие, подумал Холройд. Напоминает о старании доносчиков, но рассчитывает на похвалу в свой адрес. Как во все времена. Сколько же они вписали сюда имен? По десять колонок на каждой странице, в каждой по сорок имен. Писцы умудрились втиснуть на лист бумаги четыреста жизней. Такой мелкий почерк, что трудно прочесть. И всех их хотят убить! Знает ли военный министр, сколько своих офицеров он собирается отдать палачам?

— Сколько страниц в книге?

— Тысяча восемьсот. Уверяю вас, принц, мы старались. Надо вырвать с корнем всю крамолу. Она слишком быстро размножается.

Сколько трупов? Тысяча восемьсот на четыреста… Только офицеры… Сколько же… Шестнадцать дюймов на десять и еще на четыре… В этой книге шестьсот сорок кубических дюймов мертвецов.

Холройд поднял книгу и ощутил ее тяжесть. Пришла мысль. Непроизвольно его уста произнесли:

— Я беру книгу с собой. Некоторых можно не казнить. Проверка не займет много времени.

Вдогонку Холройду звучал старческий фальцет Бекара:

— Клянусь, Ваше Высочество, имена и доказательства вины офицеров высшего круга власти, старших чинов и всех, кто был вам представлен, проверялись с особой тщательностью. Здесь вписаны только генерал Маарик и полковник Дилин. Применен принцип разумной достаточности.

— Тем не менее, я беру книгу в свои апартаменты. Решение будет принято там. Вас оповестят.

Закрыв за собой дверь, Холройд обернулся и увидел у окна маленький столик, переполненный яствами. За ним сидела золотоволосая богиня Инезия и ласково улыбалась. Указав на одно из кресел, она произнесла:

— Садись, дорогой Инезио. Я хочу поговорить о новом пути успокоения народа. Министр полиции предложил восхитительный вариант. Надо тебе самому поехать на Нуширванский фронт и объявить о начале войны, но не начинать наступления. Несколько ложных выпадов, два-три боя и мятежники будут удовлетворены. Давай обсудим это предложение за чашкой нира…

Глава 11

ПЕРСТЕНЬ ВЛАСТИ

Улыбка богини опустошила сознание Холройда. Он не сразу понял, о чем идет речь. Но ощущение пустоты в мозгу проходило. Правда, его эмоции были направлены в иное русло. Решительность противостоять казни офицеров сменилась раздражением от бесцеремонного вторжения сиятельной красавицы в его апартаменты.

Память подносила все новые детали пребывания во дворце, складывая, как мозаику, общую картину новой действительности. Он отчетливо представил первую встречу с богиней. Детское личико, миниатюрное тело без малейшего изъяна, голубые глаза. Мантия, величаво плывущая по белому мрамору и коврам. Раньше она казалась фантастическим существом, порожденным игрой воображения. Сейчас она была реальна. За столом сидела живая богиня Инезия и говорила с ним мягким голосом:

— Милый Инезио. Ты сегодня утром очень задумчив. Меня удивляет необычность твоего поведения.

— Я размышляю над предложением министра полиции, — услышал из своих уст Холройд. Он действительно еще не решил, как действовать дальше. Свои слова его удовлетворили. Нужно быть внимательным и осторожным. В голубых глазах, внимательно следивших за каждым его жестом и выражением лица, было отнюдь не детское любопытство. Что-то неуловимо тревожило в облике златовласки. Но что?

Понимание источника тревоги пришло не сразу. «Осторожнее! Ты несусветный идиот! Это не просто женщина! Она обладает огромной властью.»

Но сознание было сковано. Новая ситуация приводила в смятение. Наверное, надо протестовать, не соглашаться с тем, что поступки принца «необычны». Смутное ощущение неведомой опасности не только заставляло трепетать мозг, но и мешало принимать решения. Нельзя долго молчать.

— Ты хочешь послать меня на войну, которая не начинается? Нападение на Нуширван будет ложным?

Наконец он понял, что предложила богиня. Он шагнул к столу, и мозг сразу стал оценивать возможные варианты. Холройд-Пта ощущал, что появляется возможность использовать ситуацию для достижения своей цели. Контролировать ход событий будет не сложно.

Богиня звонким голосом объяснила суть своих замыслов:

— Я отправлю гонцов во все замки лордов-принцев. Они объявят, что ты со штабом завтра отправляешься на фронт. Всем прикажут поддержать твои планы, призвать и вооружить ополчение. По всем дорогам к фронту повезут запасы пищи, военное снаряжение. Надо убедить народ, что предстоит долгая война. Всех бунтовщиков надо направить на левый флаг фронта, где их уничтожит противник или они сами погибнут во время маршей по горам. Там сотни квадратных канб ущелий, вулканов и никаких дорог. Пойдем, я покажу эти места на карте.

Холройд воспринимал каждое слово, но не совсем ясно понимал, как использовать ситуацию и не подвергаться опасности. В голове ощущался мягкий и теплый туман, пронизывающий радостью и яростью одновременно. Некоторые мимолетные мысли приносили боль, которая затем растекалась удовлетворением. Остальные эмоциональные всплески соединялись в буйство дьявольского восторга.

«Ложная атака на Нуширван… О, Даяна! О, Колла! О, божественный Рэд!.. Нападение на страну Нушира по желанию богини, а не Пта. Надо его готовить так, чтобы никто не догадался, что оно будет настоящим».

Мысли привели к логическому концу и застопорились на этой идее. Изящная белая рука указывала пальцем на его лоб и отвлекала от дальнейших рассуждений.

— Ты их наведешь сам. Пошли, я покажу где это будет.

Рука красавицы парила перед глазами и тревожила. Холройд сдержал порыв отпрянуть назад. Он боялся выдать свои мысли или совершить неверный поступок. Перед ним богиня, чья власть так велика, что даже Лоони, способная владеть временем и пространством, боится Инезию.

Палец коснулся лба!

— ИДИ ЗА МНОЙ!

Холройд не двинулся с места. Их взгляды встретились. Стали различимы мелкие морщинки в уголках синих глаз. Ее изящные губки дрогнули:

— Странно. Ты способен сопроти…

Рука богини опустилась, она почти рухнула обратно в кресло, и Холройд услышал собственный спокойный голос:

— Что случилось?

— Ничего, ничего.

Было неясно, отвечает ли Инезия на вопрос или успокаивает себя, говоря против воли…

Холройд ждал. Происшедшее не было понятно. Откуда этот теплый туман в сознании? Что так поразило Инезию? Может, он начал овладевать могуществом Пта? Пта, вдавленного в личность Питера Холройда. Богочеловек, видимо, не способен совершать чисто человеческие поступки. И ему нельзя приказывать безнаказанно. Но она тоже богиня? Она требовала повиновения принца Инезио, а не Пта. Это не одно и то же. Божественная сила должна понять, с кем она имеет дело. Пта может быть разоблачен. В сознании возник сгусток огня, затем холод пронизал все мысли, и напряжение снялось.

— Инезио, чем ты занимался после того, как мы расстались в последний раз?

Фраза прозвучала резко, и не ответить было нельзя. Голубые глаза излучали искрящийся поток света, озаривший мерцающими бликами все вокруг. Смотреть на богиню было тяжело. Перед ним была голубая вода, смешанная с лучами солнца. Лицо Инезии загораживала пульсирующая стена света, заполнившего все пространство.

Как эхо богине ответил голос Холройда:

— После того, как мы расстались в последний раз… Сейчас вспомню… Я ходил в сад… туда, где ручей… Приходил толстый Миров… Мы считали сокровища, присланные Зард… Потом…

Глаза Инезии снова изменились. Теперь они приобрели цвет моря под небом, затянутым грозовыми тучами и рассекаемым беспрерывными всполохами синих молний. Зрачки смотрели уже не на лицо, а на руки. На его левую руку.

— Кто дал тебе это? — гневно спросила Инезия.

— Перстень?

Холройд вглядывался в перстень с таким же удивлением, как и богиня. Надо было объяснить, но мозг не подсказывал нужных слов. Он неуверенно произнес:

— А разве я сам..

Звонкий женский смех дал понять, что продолжать бессмысленно. Звонкий смех напомнил, что юное лицо и грациозное тело принадлежат той, которая может убить Пта. Она снова прекрасна, и глаза уже не свинцовые, правда, не такие, как при первой встрече. Они сверкают адской яростью, на которую человек не способен.

— Кто дал его тебе? Кто? Кто? — кричала Инезия.

Холройд был потрясен переменой поведения золотоволосой красавицы, но чувствовал, что сейчас он владеет ситуацией. Этот взрыв негодования, демонические глаза и почти истерический крик не подавили волю Пта, и он спокойно сказал:

— Все очень просто. Купец Миров спросил, где моя печать. Надо было опечатать свиток с перечнем даров Зард. Может быть в спешке я перепутал и надел другой перстень.

Он понимал, что ответ не прозвучал убедительно. Кольцо было не в комнате с сокровищами, а там, где его взяла незнакомая женщина, там, где были слитки с именным гербом Пта. Зачем эта странная гостья заставила одеть этот перстень принца Инезио? Оно принесло опасность, гнев богини. Кажется, богиня уже не так разгневана. Глаза снова становятся нормальными, спокойными. Голос тоже прозвучал мягко и без раздражения:

— Прости меня, Инезио! Я не смогла сдержать своих чувств. Есть силы, о которых ты еще не знаешь. Не все мои планы осуществляются, и это слишком взволновало меня. Сними перстень и я возьму тебя в путешествие умов, — она улыбнулась удивительно нежно и продолжала. — А потом мы будем любить друг друга и расстанемся, как любовники. Ну а пока, положи перстень обратно…

Туда, где он лежал раньше.

Холройд медленно пошел к одним из дверей, открыл их и понял, что интуиция подвела. На столике в этой комнате лежали листы бумаги с гербами. Темноволосая незнакомка взяла перстень здесь. Он закрыл за собой дверь и почувствовал желание убежать отсюда немедленно. Он узнал это ощущение. Так же произошло тогда, в маленьком домике среди джунглей. Словно кто-то толкал в спину. Уходи. Уходи.

Надо брать тайм-аут, оценить ситуацию. Но только не теперь. Позднее. Есть возможность узнать что-то важное. Он решился вновь испытать судьбу, но все еще стоял с перстнем в руках.

Путешествие умов. После него любовь богини. Это будет нелегко. До появления в Гонволейне Холройду было тридцать три года и его фамилия не могла быть занесена в список безгрешных мужчин. Любовь сама по себе не пугала, но почему-то казалась невозможной. Мешал Пта, он всегда был рядом. Холройд желал интимной любви.

«Но если она будет настаивать… Глупости… А вот путешествие умов беспокоит. Что это означает?…

Инезия говорила, что бунтовщиков поглотят ущелья и вулканы Нуширвана. И потом она сказала… что она сказала?»

Холройд пытался вспомнить, но время работало не в его пользу. Надо было возвращаться в апартаменты, там ждала богиня. Он заметил маленькую нишу в стене прямо над столом с гербовыми бумагами и сунул перстень внутрь.

Глава 12

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Богиня стояла в центре зала спиной к Холройду. И он шел по ковру, спокойно оценив всю прелесть ее фигуры. Глядя глаза в глаза, это не удалось бы сделать объективно. Она была ростом не выше пяти футов. Золотые волосы венчали голову, как корона, придавая величие юной красавице. Шелковистые локоны мерцали мягким блеском. Казалось, она была способна только на детские шалости, не более. Но это ощущение вмиг улетучилось, когда она села в кресло, положив на колени толстую книгу. Там были вписаны имена тех, чьей смерти желала богиня. «Надо быть осторожным», — подумал Холройд и сел рядом с ней в кресло. Равнодушно перелистав страницы страшной книги, она задумчиво глянула на принца и тихо произнесла:

— Инезио, дорогой. Нельзя быть таким нерешительным. Ты еще не подписал список. Жаль.

Холройд хотел как-нибудь ответить на эту реплику, но это не понадобилось. Она продолжала:

— Наверное, ты не понимаешь всю важность этой акции или плохо знаешь простых людей. Все наше молодое поколение не хранит верности религии. Они ничему не верят, думают только о себе и крайне нетерпеливы. Надо перекрыть этот источник крамольных мыслей, уничтожить всех вождей мятежников, сорвать их планы. Не давать им опоры в психологии толпы. Сейчас есть возможность сделать их виновными во всех бедах.

Инезия говорила долго и старалась убедить Холройда-Пта в том, что все беды от пренебрежения к молитвам, что надо вернуть миллионы людей к жезлам, и жизнь вернется в старое русло. Она убеждена, что мятежный дух отступничества не продержится после казни главарей больше двух поколений.

Холройд спокойно слушал, затем взял кубок, стоявший рядом. Нир был еще горячим, и это доставило удовольствие. Он отхлебнул несколько глотков и удивился — вкус напитка оказался странным. В мозгу стали возникать фантасмагорические картины. Мужчины… Женщины… Их души, раздавленные катастрофой, отброшенные назад, в старые времена. В мрачные могилы, без надежд выбраться из них, пока золотоволосая богиня продолжает жить. Пока замки с принцами и императорами продолжают хранить железную власть над людьми. Рабство без проблеска надежды. Все это напоминало ад. АД!

Он почти физически ощущал схватку сознания с воображением. Мозг яростно, словно конь, закусивший тугие удила, рвался к познанию истины, которой не было. Ее просто не могло быть. Но он боролся.

Богиня продолжала говорить:

— Наверное, ты прав. Всех сразу подвергать наказанию может и не нужно. Но здесь есть страница, которую тебе следует все же подписать. Инезио, я этого хочу. Это необходимо! Каждое имя, внесенное туда, принадлежит убийце. Пока они живы, законы попираются. Народ презирает мое правительство за нерешительность. Ты подпишешь эту страницу, не так ли?

Холройд не шелохнулся, и она повысила голос:

— Инезио! Не заставляй меня злиться. Ты же знаешь, кто дал власть тебе, всем министрам, принцам и генералам. Правьте народом, но самые важные решения принимать буду я. И это — одно из них. Ты должен подписать этот лист.

Ответ Холройда прозвучал тихо, но уверенно.

— Подумай. Ты хочешь успокоить души, но решение убить столько людей может лишить веры тех, кто еще не потерял ее навсегда.

Инезия вскочила, схватила стеклянную ручку в форме пера скрира, ткнула ею в раскрытую страницу и воскликнула:

— Подпиши здесь!

Она вырвала страницу из книги, что-то написала на полях и подвинула скомканный лист к рукам Холройда.

— Я даю им отсрочку казни на шесть месяцев. Всем! Пиши!

Не выдержав ее взгляда, Холройд взял стеклянное перо, прочитал новую надпись. Действительно, казнь откладывалась на полгода. И он подписался именем Инезио под колонками имен.

Через шесть месяцев он будет сидеть в божественном кресле. Он станет Пта, а может, погибнет вместе с богом. Из тысячи восьмисот страниц он подписал только одну. Пожалуй, это был самый безобидный вариант развития событий. Удалось спасти даже больше людей, чем он рассчитывал.

Палец коснулся лба Холройда. Голос богини снова стал ласковым:

— Пошли со мной, принц Инезио!

Глава 13

ПУТЕШЕСТВИЕ УМОВ

Холройд ожидал чувства боли, но оно не возникло. Текли секунды. В сознании родилось ощущение полета с огромной скоростью. Все быстрее… быстрее… и вдруг остановка, такая резкая, что дыхание перехватило. Он смотрел с высоты на горную страну.

Горы, горы… вулканы. Огнедышащие жерла кратеров извергали клубы грязного дыма в пасмурное небо. Сотни пиков, сотни вулканов… Везде, где глаза видели землю, картина была одинаковой. Из черных трещин в истерзанной земле клубился желтоватый пар.

«Нуширван», — подумал Холройд. Тут же в мозгу появилась боль. Сюда не надо посылать людей. Приглядевшись, он понял, что не совсем прав. Внизу была не безжизненная земля. Склоны гор у подножий зеленели виноградными плантациями, фруктовыми садами. Люди жили в этой стране и не умирали.Достаточно большая армия способна покорить эту страну. Где же жилища? Вот они, у берегов горных рек, в долинах, рядом с плантациями. А там впереди, на горизонте, большой город. Крыши домов, шпили соборов, башни крепостей. Мозг требовал:

— Надо лететь туда! Сейчас!

Так же мысленно пришел ответ:

— Это невозможно. Я не могу пересечь реку кипящей грязи.

— Почему?

На сей раз ответа не было. Холройд сам пытался понять… Река кипящей грязи! Эти слова породили в голове неприятные воспоминания. Как он не заметил этого раньше. Всю долину, которая была под ними, пересекала змееподобная темно-серая лента, шириной около четверти мили. Армиям, идущим из предгорьев Гонволейна, пришлось бы пересечь ее. Страшная река. Сюда не надо посылать людей. Преодолевая сопротивление, в сознании возникла мысль о мосте. Воображение нарисовало картину, как по понтонам, словно танковые колонны, идут тяжелые гримбсы с наездниками, марширует пехота. Летают скриры. Каждый солдат, и тем более офицер, во Вторую мировую преодолевал еще более опасные реки, да еще под огнем артиллерии и бомбами врага. А в Гонволейне нет бомб и снарядов.

Маршрут путешествия умов проходил вдоль реки, кипящей грязью. Судя по ощущениям Холройда, они с богиней летали со скоростью не менее четырехсот миль в час. Пейзаж внизу менялся достаточно быстро. Интерес к познанию предстоящего поля боя не угасал. Сначала река текла на запад. Сейчас полет продолжался в северном направлении. Река змеилась, но общее направление движения было почти круговым. Поток кипящей грязи большим кольцом окружал столицу Нуширвана. Для командующего армиями это была ценная информация, но почему этот барьер не может преодолеть Инезия?

Время летело вместе с ними. Солнце уже опускалась за горизонт. Его лучи рисовали отчетливые тени от горных вершин, долины и ущелья погрузились во мрак. Ужасная страна, здесь не хочется жить вечно.

Снова налетел вихрь, такой же, как в начале полета, и Холройд очутился в апартаментах принца Инезио. Путешествие умов завершилось, но тайна реки кипящей грязи не была открыта.

В зале уже было сумеречно. Огромные окна выходили на восточную сторону дворца-крепости. Кресло скрипнуло под весом тела Холройда. Богиня, сидевшая напротив, смотрела на своего спутника с забавной улыбкой на губах. Ее глаза были безмятежны.

— Ну вот ты и познакомился с окраинами Нуширвана. От того места, где мы были, недалеко до страны Зард — Аккадистрана. Путешествие умов дало знания, которые будут нужны на войне.

Холройд понимал, что армии Гонволейна, привыкшие к плоскогорьям, не сразу приспособятся к действиям в горах. Но тайна реки его беспокоила. Что из увиденного было новостью для принца Инезио? Что он уже знал раньше?

Принц Инезио задавал богине много лишних вопросов о Нуширване. Она нехотя отвечала. Наконец прозвучал вопрос:

— Эта река кипящей грязи… Почему мы не могли пролететь дальше ее берегов?

Женщина тряхнула головой. Золотистый ореол волос испустил снопы искр. Голос Инезии был нежен и ласков.

— Есть вещи, дорогой Инезио, о которых даже ты не должен спрашивать. Да и мои возможности сейчас не беспредельны.

Она встала. Обошла вокруг стола. Теплые и мягкие руки обвились вокруг его шеи. Сначала губы показались холодными, но они быстро согрелись. Вопросы, роившиеся в мозгу растерянного Холройда, улетели во тьму, которую не освещали золотые локоны. Он думал:

— Не сейчас. Обдумаю все потом… Богиня…

Холройд взял ручку-перо и начал писать:

«Величайшим могуществом в Гонволейне сейчас обладает богиня Инезия. Перед тем, как был убит Пта, она принесла его сюда. Как это произошло, мне показали».

Написав этот абзац, он почувствовал удовлетворение. Возможность видеть эту истину написанной придавало уверенности. Весь вчерашний день он пытался обрести уверенность в себе. Каждое утро замедляло течение времени. Надо спешить.

Холройд сидел за письменным столом и обдумывал, что надо сделать. Будничная обстановка позволяла не отвлекаться и размышлять спокойно. Казалось, его положение начинает проясняться.

Лоони послали против ее воли вернуть Пта в Гонволейн, и она сделала это. Так все началось. Если все воспоминания записать, то из этой мозаики можно сложить всю картину. Надо писать дальше.

«Вторым величайшим могуществом в Гонволейне, правда, очень ограниченным, обладает Лоони. Она сорвала попытку богини Инезии лишить Пта защиты от опасности. Как это было, мне показали…»

Холройд перестал писать. Нет, ему не показывали этого, только сказали, и то не обо всем. Он тихо присвистнул и начал писать, макая стеклянное перо в чернильницу и уже не сомневаясь в своих догадках.

«Женщина, которую я принимал за Лоони, конечно же, была Инезией. Значит, то, о чем мне говорила принцесса Гия, крестьянка Мора, жена маршала Нанда — лишь искаженная картина истины, может, даже ее полная противоположность. А та, худая и грязная женщина с темными волосами, которая стремилась убить Пта и не могла говорить обо всем до конца, должна быть настоящей Лоони. Она дала перстень власти».

Холройд бросил перо и вглядывался в написанные слова. Он был потрясен. Тысячи новых вопросов теснились в голове, требовали ответа, приводя в изумление…

«Зачем… Зачем они поступают так, как поступают?»

Ответа на этот вопрос не существует. Инезия не пожелала дать ключ к разгадке всех тайн. Так она и должна была поступать. Пта готовился вновь слиться со своим народом, и он был не глуп. Он сохранил свою защиту. Защита имеет несколько уровней. Холройд стал их выписывать на листы бумаги.

«Первый: Пта позволил пробудиться личности человека, чье воплощение достигло Гонволейна. Он вернул Холройду сознание. Для бога это слишком низкий уровень. Но Пта пожелал этого. Такова первая защита.

Второй: Область тьмы должна быть показана. Не зная истинного пути, Пта не может быть уничтожен как бог.

Третий: Молитвенный жезл должен дать истинную, чистую силу.

Четвертый:

Путешествие умов раскрыло простую вещь. Богиня не способна пересечь реку кипящей грязи, окружающую трон.

Пятый…»

Холройд задумался. В чем его смысл. Здесь нельзя ошибаться. Инезия добивалась еще чего-то и очень настойчиво…

Домик в джунглях и желание овладеть крестьянкой Морой… И здесь, во дворце, она добилась своего. Холройд понимал, что это произошло помимо воли, но очень естественно. И это понятно.

Секс был великой основой жизни. В мире людей, если не нарушать гармонии чувств, то женщина становилась богиней, мужчина — богом. В мире, где секс способен на это, он может быть силой, дающей власть над любым народом, даже если в нем пятьдесят четыре миллиарда индивидуальностей. Мужской характер склонен к возданию всяких почестей героям, королям. Они не всегда верят в существование богов, но боготворят любимых. В этом и состоит пятый уровень защиты.

«Шестой:

Он связан с книгой смерти, именами людей, которых так хочет казнить Инезия. Иначе она не была бы так настойчива, когда требовала подписать хотя бы один лист.»

Холройд нахмурился. Озарение пришло внезапно, молнией сверкнув в сознании. Острая боль пронизала тело. Как безумец, он вскочил и заметался по апартаментам принца… Вот эта страшная книга. Все имена по алфавиту. Как мелко написано. Где буква «Л»? Он прав. Страница вырвана здесь. Предыдущая кончается именем Линра, следующая начинается неким Лотибаром.

Он не ошибся. Его заставили подписать приговор Лоони. Мрачный и растерянный, Холройд старался оценить последствия своего поступка. Только слабая надежда теплилась в сознании. Он все же добился отсрочки казни на шесть месяцев.

Медленно приходило понимание, что не все потеряно. Он еще не садился на божественный трон. Река кипящей грязи не подвластна Инезии. Что же делать с нападением на Нуширван?

Стук в дверь прервал его рассуждения. Женщина-стражник доложила:

— Маршал Горо передает слова почтения принцу Инезио и желает сообщить, что генеральный штаб готов отправиться на Нуширванский фронт.

Надо было действовать так, чтобы найти выход из дворца, не заблудившись в лабиринте его коридоров. Принц Инезио не может так оконфузиться. И Холройд громко произнес фразу, придуманную заранее.

— Пришлите сюда эскорт для торжественного отъезда на войну. Отправление немедленно.

Стражницы бегом удалились, а он вернулся в комнату, где писал, собрал заметки и застыл на месте, пораженный мыслью, пришедшей только сейчас. Мозг медленно наполнялся холодом и решимостью. Он обошел стол, сунул руку в нишу, где по настоянию Инезии оставил таинственный перстень и спрятал его в карман. В большом зале Холройд забрал огромный том со списком заговорщиков. Книга могла еще пригодиться.

В сознании возник образ бога, способного нести смерть. Проживший столько веков, Пта не мог быть так глуп, чтобы не расставить западню для бунтовщиков. Значит, надо продолжать действовать по выработанному плану, пока не придет более мудрое решение проблем.

Напасть на Нуширван. Захватить так называемый божественный трон, но не садиться в него. Хотя можно и сесть, если не будет другого выхода. Времени мало и пора действовать. Осторожность не выигрывает сражений. К тому же иного плана в сознании просто нет.

Глава 14

ТРИУМФ ЗОЛОТОВОЛОСОЙ БОГИНИ

Ручей струился и пенился. Лоони сидела на траве пытаясь привести в порядок волосы. Мокрая одежда лежала рядом, а худое, долговязое тело, пережившее смерть, переливалось коричневыми и белыми бликами. Рассматривая свое отражение, Лоони удовлетворенно улыбалась.

Тело, которое она заняла почти неделю назад, успело загореть и уже не напоминало о судьбе его прежней хозяйки. Теплое солнце и божественный дух превращали утопленницу в миловидную девушку. Волосы, так тщательно вымытые и приглаженные гребнем, сверкали темным сиянием. Зеленые глаза смотрели более уверенно, и вода отражала их, будто два изумруда, сиявших мягким светом. Лицо…

Лоони вздохнула. Она сделает его получше, но… слишком выступают скулы. Девушка будет выглядеть простушкой.

Лоони все еще вглядывалась в свое отражение, но ощущение присутствия чужого духа внезапно заставило поднять голову. В десяти футах от нее, над водой из ничего возник голубой смерч. Вращающийся сгусток цвета и света уже отбрасывал тень и становился менее прозрачным, приобретая форму женского тела. Из ничего возникла Инезия. Маленькое, изящное, обнаженное тело пульсировало, проходя материализацию на отмели. Вода у ее ног бурлила. Ручей боролся с новым препятствием нехотя и без надежды на успех.

Не спеша Инезия вышла на берег и села в двух ярдах от своей соперницы. Лоони насмешливо смотрела на золотоволосую богиню, которая презрительно произнесла:

— Дать ему перстень власти, и ты думаешь, что это разумно?

Лоони пожала плечами. Она хотела ответить, но передумала, поняв, что вопрос прозвучал чисто риторически. Инезия пришла не спрашивать, а утверждать. В выражении лица богини кроме безмятежности было и торжество. Поэтому в ответ на вопрос она также спросила:

— Значит, он подписал приказ о моей смерти. Я ждала твоего появления именно сейчас. Сколько моей жизни еще осталось, дорогая Инезия?

Безмятежность богини рассыпалась звонким смехом.

— Неужели ты надеешься, что я отвечу?

— Тогда я буду продолжать бороться, будто этого не случится никогда.

Видеть, как с изнеженного лица Инезии исчезает выражение самодовольства, было приятно. Маленькая, но победа. Она ответила грубо и надменно:

— По крайней мере, истинное тело я могу уничтожить в любое время, если пожелаю. Хоть сейчас.

Чувство победы угасло. Лоони с трудом произнесла:

— Ты хочешь сказать, что оно еще существует?

Она дрожала, похолодев от ужаса. Истинное тело! Глупо даже надеяться спасти его. Сейчас она не может свободно покинуть новое. Ему не помочь. Лоони была уверенна, что ее божественное тело, которое так любил Пта, уже не существует. Поэтому все свои планы она строила, учитывая реальное положение дел… Тело, в котором был полюс божественного могущества, еще не уничтожено. Надо его вернуть, надо действовать быстро и решительно. И она хмуро произнесла:

— Ты умнее, чем я предполагала. Но, дорогая Инезия, тебе не хватило мудрости понять главное. Я буду жить или умру вместе с Пта.

— Вы оба умрете… и очень скоро, — холодно сказала златовласка. — Пять чар из семи уже разрушены. Кажется, Пта уже чувствует опасность, но это теперь не имеет значения. Он попал в мою сеть, скоро падет и шестая защита. Моя маленькая хитрость сработает, любая его мысль может быть полностью независимой. Тем более, что эта идея уже давно вошла в сознание Пта. Новый план действий для него в действительности не нов. Идея в голове Пта возникла по моей воле, и он осуществит ее через день или два. Ты понимаешь, что все твои надежды на вернувшуюся свободу и крохи божественной силы — напрасны?

Лоони устало села. Беседа с глазу на глаз с соперницей могла вести к победе, и прерывать ее не стоило. Она позволила молчанию продлиться, пока не почувствовала возвращение уверенности. Ее преимущество было настолько мало, что почти не помогало бороться с хитрой соперницей. Неделя, которую она провела у ручья в ожидании визита богини, позволила укрепить новое тело, но подавляла волю. Нельзя было отходить от воды, которая позволяла быстрее и с меньшей потерей сил вернуться в истинное тело.

Помогал и характер Инезии. Она всегда была тщеславной, смешно хвасталась даже маленькими победами, надеясь унизить Лоони. Такие беседы помогали сохранить волю и силу духа закованной в цепи сопернице, но Инезия не могла отказать себе в удовольствии унизить ее. Так же было и сейчас.

Лоони спокойно сказала:

— Честно говоря, я не верю, что он способен организовать вторжение так, как это надо. Горы, вулканы, совсем не та война, которую он знает. С большими потерями и мучениями ты семь раз попытаешься добраться до трона Пта, и семь раз армия Гонволейна потерпит неудачу.

Инезия нетерпеливо отмахнулась. В ее голове появились интонации триумфа, и Лоони уловила изменение.

— Через день или два, — сказала Инезия, — мой план осуществится. Можешь не сомневаться…

Лоони подумала, что так уверенно Инезия может говорить о будущем только в случае, если оно уже стало прошлым… Или настоящим.

Или настоящим!

— … Во второй день пребывания на фронте Пта собрал десять тысяч маршалов с женами и долго рассказывал, как следует воевать. Я была одной из жен и знаю, что выбранная стратегия должна привести к победе. Он значительно увеличил количество скриров и гримбсов на передовой линии. Это имеет смысл…

Инезия прервала свои откровения о новой тактике и стратегии армии, улыбнулась и продолжала слащавым голосом:

— Только ты, дорогая Лоони, можешь понять, что это означает. Но твой язык опечатан, не так ли милая? Ты все поймешь, когда услышишь ключевое слово — АККАДИСТРАН. И я тебе говорила об этом раньше.

— Дьяволица! Ты убийца! Это подло! — с яростью вскричала Лоони.

В ответ прозвучал звонкий смех, переходящий в сатанинский хохот. Сомнений в безнадежности души и разума Инезии не могло быть. Золотоволосая богиня, ведущая своего мужа и соперницу по дороге смерти, воскликнула:

— Какие мы сентиментальные! Что можно поделать с этим, если всем человеческим существам судьба уготовила смерть еще раньше, чем они родились.

Инезия разлеглась на зеленой траве, раскинув волосы среди цветов. Ее совершенное тело купалось в лучах утреннего солнца. Глаза, напоминавшие голубые льдинки, смотрели на долину, простиравшуюся до северных холмов. Убегающий в глубину пейзажа ручей был достаточно широк. Недалеко стоял огромный скрир Лоони и методично погружал свою голову в поток, каждый раз вынимая серебристо-белую рыбу. Длинная шея птицы при этом резко выгибалась, и улов исчезал в клюве.

Лоони сначала показалось, что она может прочесть мысли соперницы, следившей за птицей. Но затем она поняла: золотоволосая богиня не пытается прогнать птицу, а думает о решении более сложной задачи. Инезия вздохнула и произнесла с досадой:

— Плохо, что Пта инструктировал армию после того, как назначил на высшие посты мятежных офицеров. В его действиях чувствуется уверенность, но и нетерпеливость. Мятежники поверили в серьезность предстоящей войны. Даже я была удивлена его смелым замыслам и манерой отдавать приказы всей огромной армии. Сомневаюсь, что человек Холройд не осознает пределов своей власти. Он наверняка понял, лишь полу-Пта способен был ее получить. Но это уже не важно. Мятежники потерпят поражение благодаря моей небольшой хитрости.

Взгляды женщин встретились. Лоони понимала, что благодушие соперницы не искренне.

— Хитрости? — эхом отчаяния прозвучал ее голос.

— Вчера он отправился с мятежниками-офицерами и художниками изучать с воздуха район предстоящей атаки на врагов. Они летели на скрирах, рисовали карты и расположение войск. Сегодня они поедут туда же на гримбсах, уточнять детали.

— Но я не понимаю…

— Поймешь, дорогая Лоони, когда я скажу, что два дня назад в руки бывшего генерала мятежников, а теперь маршала Маарика, попали донесения. Их, якобы, принц Инезио написал мне сам. И он уже знает, что настоящей войны не будет. Будет только небольшая стычка, где погибнут почти все мятежники, — Инезия лениво поднялась, сверкнув волосами, и продолжила. — Мятежники сегодня утром начнут действовать… И моя хитрость разрушит шестую защиту Пта. Это случится сегодня утром, а вечером божественный трон будет в моей власти.

— Я тебе предоставила на время определенную власть и свободу. Будь счастлива мыслью, что моя спешка связана с тем, чтобы помешать тебе вмешаться в ход событий и не позволить чинить препятствия. Прощай, дорогая!

Она вступила в ручей и исчезла.

Долго смотрела Лоони в то место, где только что была жестокая соперница. Неделю она дала своему новому полуживому телу, чтобы вернуться к жизни. Какой долгой оказалась эта неделя.

Одеваясь, Лоони размышляла о дальнейших действиях. Пта успел приготовиться к войне раньше, чем она предполагала. Надо действовать быстрее. Ее план помощи Холройду-Пта в осознании истины надо приспособить к новой ситуации. Сейчас главное найти Пта. Где бы он ни был, надо найти его немедленно. Штаб мог быть на центральных холмах, противостоящих Нуширванскому городу Триа. Где-то в этой огромной долине среди огромного скопления людей и боевых животных был Пта. ОН В ОПАСНОСТИ.

Лоони завязала сандалии, жестом подозвала скрира, и через минуту птица унесла ее в небо, на север.

Нападение на Нуширван состоится. Но оно не будет логичным. Месть настигнет владыку Аккадистрана и Нуширванскую армию, которая похищает граждан Гонволейна. Подлости нет прощения. Великая война начнется через месяц.

Потрясение прошло. Мрачный Холройд спокойно сидел на спине гримбса и смотрел на приближавшегося противника, который вовсе не спешил, видимо, уверен в успехе своего десанта. До первых шеренг оставалось около полумили.

Сегодняшнее могущество бога Пта не способно было изменить ситуацию. Но он не должен попасть в плен. Надо дать понять этим болванам, что Гонволейнской армии необходимо еще три, даже четыре месяца, чтобы подготовиться к победоносной войне среди гор и вулканов. Нужно накопить здесь огромные запасы продовольствия, увеличить в несколько раз число грузовых гримбсов и скриров. Горы можно покорить только хорошей организацией снабжения армии, прочным тылом. Жуткие жерла вулканов, пузырящиеся темные зыбучие пески. Кто из этих новоявленных генералов способен организовать марш миллионов животных с грузом через труднопроходимую горную страну? Холройд засмеялся.

Полковник вновь заговорил.

— Глупо даже помышлять о сопротивлении. Их на пятьсот человек больше. Вы не сможете вырваться из этой западни.

Краем глаза Холройд уловил движение на крутом склоне по правую руку. Всадники уже спускались вниз и исчезали среди зарослей. Маневр, достойный подражания. Слева тоже перерезали путь в ущелье. Кольцо смыкается. Противник использовал свое численное преимущество наиболее разумно. Они знают, что Пта не будет идти на прорыв со своим штабом. А одному не вырваться.

Изменить ситуацию вряд ли возможно. Холройд еще раз оценил позицию и определил, что есть два варианта поведения. Он развернул своего гримбса и направился к молодому офицеру, который внимательно следил за противником. Офицер заметил это движение и стал следить уже за Пта, при этом он улыбался. Улыбка положила конец надежде на первый вариант. Поэтому Холройд остановился и крикнул:

— Маршал Уубриг, прикажите людям рассыпаться во всех направлениях. Попробуем сбить с толку этих нуширванцев. Может, кто-нибудь и сможет вырваться из кольца.

Все сопровождавшие принца дружно засмеялись, а маршал вежливо ответил:

— Господин, этим людям сложно приказывать. Вы же знаете, в штабе отборные люди. У каждого из них сестра, брат или мать с отцом в плену. Они знают, Нушир недоверчив, и убеждены, что, пожертвовав собой, они погубят и родных. Если же вы сдадитесь, то это другое дело. Подумайте, как люди с такими мыслями исполнят мой приказ, если он прозвучит громко и от имени великого принца Инезио.

Холройд молчал. Он не знал, как живут родственники мятежников в плену, о чем думают жители провинции Нуширвана, которая раньше принадлежала Гонволейну. Именно эта провинция и послужила началом распри народов. Нельзя не учитывать, что мятежники сейчас так же будут напористы, как немцы во Вторую мировую после первых успехов.

«Напади на Нуширван» — предложила Лоони. Она действовала коварно. Сначала подала эту мысль, затем пыталась отговорить от нападения, что и дало убеждение в необходимости вторжения. Все ее поведение было обычной хитростью, заставившей Пта самому принять решение о войне с Нуширваном.

Ближайшие всадники были всего лишь в трех сотнях ярдов. Надо торопиться, найти того, кто поможет осуществить второй вариант спасения. Холройд уже открыл рот и хотел подать команду, но заколебался. Все тело ощутило предстоящее чувство, которое Пта хранил в памяти. Он почти физически переживал неприятное ощущение.

Всадники приближались. Оставалось не больше ста ярдов, и Холройд решился.

— Воины Гонволейна! Кто из вас способен пронзить мое сердце стрелой?

Никто не ответил. Блестяще экипированные офицеры только переглядывались между собой, смотрели на приближающегося противника и не двигались с места. Наконец заговорил тот же полковник:

— Видите ли, принц, мы обещали передать вас живым. Только в этом наша надежда.

Чувство безнадежности положения покинуло Холройда. Он решился. Тело пронизал холод, но похищения Пта допустить нельзя. Другого выхода не было. В прошлый раз смертельный удар привел его в ярость. Как будет сейчас?

Он видел, что полковник держит в руках тонкое копье из прочного дерева с каменным наконечником. Офицер уже знал его желание, но Холройд направил своего гримбса к нему. Борьба между ними была короткой. Глаза полковника широко раскрылись, когда копье было вырвано из его рук, точно у слабого ребенка. Холройд торжествующе вскрикнул, копье в его руках совершило несколько кругов, со свистом рассекая воздух.

Тысяча врагов приближалась. Время неумолимо уходило, и Холройд-Пта с силой вонзил копье в свою грудь. Наконечник пронзил сердце человека-бога, и в глазах потемнело.

Первое мгновение боль была ужасной. Затем агония прекратилась. Холройд ощущал вес копья в том месте, где оно пронзило кожу. Ощущение было омерзительное, но он терпел сколько мог. Только позволил туловищу откинуться на круп животного и медленно сползти набок. Ноги остались в стременах, а руки по-прежнему крепко держали кожаные поводья. Кто-то совсем рядом разразился отборной бранью, он говорил по-гонволейнски.

— Так вот как вы решили передать принца в наши руки. Нушир отплатит вам за это сполна. Не отпускайте этих грязных предателей.

Голос полковника ответил:

— Мы не виноваты. Вы сами видели, как он отнял у меня копье и закололся. Кто мог подумать, что этот изнеженный любимчик богини поступит таким образом.

Холройд невольно проникся симпатией к этому человеку. Недовольные заговорщики были правы. Какая еще группировка решилась бы восстать против бессмертной женщины, религиозного рабства, поддерживаемого могущественными владыками замков Гонволейна. Каждый, кто решился на это, был готов к своей смерти и не верил в мужество принца.

Вождь нуширванцев проревел:

— Живого или мертвого, но мы заберем этого наглеца. Пора отсюда уходить. Ждать здесь я не намерен. Вперед!

Холройд слышал, как тяжелые когтистые лапы царапали землю. Гримбс бежал во всю прыть, ломая кусты, не огибая холмы и овражки. В голове кружилась только одна мысль: «Никто не додумался вынуть копье из груди». Оружие болталось из стороны в сторону. Не может же оно торчать весь день в его сердце. Тело и дух Пта должны быть гармоничны, надо что-то сделать.

Полуоткрыв глаза, Холройд смотрел в небо, покрытое редкими облаками. Поза была неудобной и не позволяла расслабиться. Вдруг на его лицо упала тень. В небе летел одинокий скрир с наездником. Если бы этот глупец на птице мог понять, что случилось внизу. Может, он и успел бы прислать подмогу, перекрыть подступы к границе. Но птица продолжала лететь на север и, наконец, исчезла из виду.

Как же избавиться от копья? Холройд стал потихоньку сползать вниз, будто мертвое тело не могло удержать равновесие на широкой спине гримбса. Он стремился занять такое положение, чтобы рука дотянулась до древка. Затем начал продавливать каменный наконечник глубже. Вернулась боль и отвращение к происходящему. И вот уже копье царапает спину животного. Гримбс споткнулся и сбился с темпа.

Холройд наблюдал сквозь веки за мятежниками, скакавшими рядом. На него обратили внимание. Сквозь боль в мозгу прозвучал чей-то голос:

— Прекратить движение! Эй, ты, вытащи копье. Еще немного и он свалится, а гримбсы затопчут труп так, что никто не узнает принца Инезио.

Омерзительное ощущение исчезло. Холройд ликовал. Вечером он убежит. Темнота поможет обмануть стражников, а силы хватит справиться с десятком людей. Тут раздался крик:

— Командир, смотри! На копье нет крови. Тут что-то не так.

Гримбс остановился. Чьи-то грубые руки стащили тело Холройда на землю и стали ощупывать. Самодовольный голос командира произнес:

— Так я и думал. Нет даже раны. Любовник богини решил пошутить с нами. Вставайте, принц Инезио. Мы знаем, что вы не мертвы.

Не говоря ни слова, Холройд поднялся с земли и взобрался на своего гримбса.

Все нуширванцы вокруг были рослыми и сильными мужчинами. Многие носили усы или бороды. Отборная группа, подумал Холройд. Они должны были смеяться над неудачной хитростью принца Инезио. Но никто не смеялся. Все смотрели на принца с удивлением, но никто из этих силачей не хотел встретиться взглядом с Холройдом.

Отряд снова двинулся в путь. Странная реакция на оживление человека, чье сердце было пронзено копьем. Надо сделать их своими друзьями. Но как? Поведение незнакомых воинов не было естественным и предсказать их поведение трудно.

Длинная колонна гримбсов преодолевала вершину очередного холма. Кто-то подал Холройду плетенную корзину с фруктами, другие пленники еды не получили. В корзинке было три вида фруктов. Один из них был незнаком. Круглый плод со шкурой красного цвета, которая снималась как с банана. Толстый, мягкий, около трех дюймов в диаметре. Вкус, как у винограда, и совершенно без запаха. Ни хлеба, ни другой пищи, кроме фруктов, в корзинке не оказалось.

Увидев, что к нему приблизился нуширванский офицер, Холройд протянул ему корзинку и с улыбкой произнес:

— Если хотите есть, то берите это. Я могу обходиться без пищи… — он сделал паузу, улыбнувшись посетовав на забывчивость — … около семиста лет.

— Пошел ты в Аккадистран! — выругался офицер.

Уже смеркалось, а караван пленников все шел вперед. Холройд так и не притронулся к пище. Голодные люди в ней нуждались больше, чем полубог. Но поделиться фруктами можно было только с гримбсами. Холройд обратился к тому, чье имя успел узнать в пути:

— Генерал Ситейл, известно ли вам, сколько времени осталось до реки кипящей грязи?

Худой мужчина, лет сорока, с ястребиным носом неохотно ответил:

— Мы достигнем ее раньше, чем стемнеет. Через реку перекинуто двенадцать мостов. По одному из них мы переправимся. Тогда до города Триа останется восемь канб.

Холройд спокойно кивнул в знак благодарности за исчерпывающий ответ. Но в мозгу возникло ощущение беспокойства. Что означает невозможность пересечь реку кипящей грязи для Инезии? Даже в путешествии умов она не способна на это. Надо быстрее понять, что за этим кроется.

Он изучал профиль нуширванского генерала. Весь его вид показывал, что он не намерен вступать в беседу с пленником. Время уходило. А время — это единственное, чего не хватало Холройду-Пта.

Горы вокруг становились выше, чем в начале путешествия. Новые вершины были более острыми, почти не покрыты растительностью. Густой дым, извергаемый вулканами, струился по ущельям. Холройд почти чувствовал мир мглы, укрывающей Нуширван. Он решил еще раз поговорить с офицером:

— Клянусь, что не притронусь к еде. Если не хотите есть сами, то отдайте другим воинам, которые не будут знать, что она от меня. С едой нельзя передать ненависть или идеологию.

На этот раз генерал Ситейл взял корзинку и передал ее другому. Холройд не стал следить, кому досталась пища, он продолжил разговор:

— Скажите, если я поклянусь, что прибыл на фронт сражаться до победы и завоевать столицу Нуширвана, то изменит это ваше отношение ко мне? Вы же Гонволейнцы из этой провинции, которая сейчас принадлежит Нуширу. Я не ошибся?

— Можете произносить любые клятвы. Все знают, принц Инезио — марионетка в руках богини Инезии.

— Вы правы, — мрачно ответил Холройд — но я не принц Инезио. Слушайте и верьте, я — Пта.

Генерал внимательно глянул на собеседника, но тут же рассмеялся:

— Хорошо сказано. Но это неправда. Никто не может убедить нас, что эта личность существовала когда-либо. Тем более, это не может быть правдой сейчас. Смотрите, впереди уже река кипящей грязи. Сегодня поздно вечером мы будем в городе Триа.

Когда гримбс топтал каменный мост над рекой, Холройд чувствовал тепло, исходящее из кипящего болота. Караван пересек реку кипящей грязи и углубился на территорию Нуширвана. Пта в плену.

Глава 15

ГОРОД ТРИА

Как только последний гримбс каравана пересек реку, в сознании Холройда-Пта стало расти чувство радостного возбуждения. Он подумал — так мог радоваться человек, не знающий, что находится на пути к камере пыток. Мрачная аналогия не задержалась в мозгу, она не была связана с конкретными фактами. Доминировало предчувствие глобальных и великих событий. Мог ли простой смертный человек желать большего. Попасть в двухсотмиллионное будущее Земли и жить в фантастическом мире, как полубог. Сознание Холройда не вмещало все происходящее.

Пта! Могущественный Пта! Если сможет он вернуть великую власть, которой владел раньше, то цивилизация власти лордов-принцев рухнет. Мрачные замки не будут больше тюрьмами для людей.

Мозг трепетал. Чувства, охватившие Холройда-Пта, не были ему знакомы. Они родились после перехода через мост. Сидя на широкой спине гримбса, Холройд постарался расслабиться, очистить мысли от суетных устремлений. Он ждал, высматривал по сторонам знак судьбы, означающий новую, ужасающую силу его личности. Но ощущал только неуклонное движение грузного животного вперед. А впереди неизвестность.

И снова ярость от бессилия охватила полубога. Молнией ударила в мозг мысль о перстне власти. Он нащупал перстень в кармане, вынул его. Как этот кусочек металла мог помешать Инезии? Он пытался вспомнить подобный сюжет из сказок, слышанных или прочитанных в детстве. Криво ухмыльнувшись, Холройд надел перстень на палец, трижды его повернул и громко произнес:

— Повелеваю властью перстня немедленно перенести меня в штаб армии Гонволейна…

Ничего не произошло, и Холройд закатился от хохота. Его рассмешила яростная наивность Пта, гнев исчез. Так и должно было случиться. Божественная сила — это не просто фокус-покус. Она может вырасти только из глубинных, наиболее устойчивых и сверхэмоциональных чувств человека.

Когда-то, давным-давно, король по имени Пта ощутил в себе состояние гениальной божественности. И он смог его сделать реальностью. Это случилось, когда первый вассал пал у ног первосвященника. Бога сделали люди, и некоторые из них помнили об этом.

Как только катастрофическая сила была открыта, то люди с мечами, помня о происхождении величия бога, начали яростно сражаться за право на власть. Они надеялись подчинить удачу силой оружия. Однажды открытая великая сила не могла исчезнуть, но надежда трансформировать ее, взять в свои руки жила века. Новый божественный правитель занимал место свергнутого. Эта сила никогда не исчезнет из мира людей. Она родилась навечно. Пта верил, что успокоение он может найти, только слившись с расой, которая верила в него, делала богом.

Почему Пта натворил столько глупостей по дороге к цели? Холройду казалось, что он способен найти ответ на этот вопрос. Но ответ не возникал в сознании. Мозг безмолвствовал. Рой вопросов нарастал, становился бесформенным и колебался в такт шагам гримбса.

Караван конвоиров и пленников поднимался все выше и выше в город.

Холройд уже видел замок. Он без удивления осознал истину, что эта провинция Нуширвана раньше была частью государства Гонволейна. Перед ним был первый замок Пта. Вот почему трон власти находится здесь.

Замок построен из темного камня, высокие башни венчали не шпили, а купола, будто старая ведьма сидела, поджав колени, среди игрушечного города на склоне холма. Место, куда стремился Пта, в воображении Холройда представлялось иначе. Сначала это мешало, но затем в голове начался процесс осмысления. Холройд-Пта начал разрабатывать тактику и стратегию штурма мрачной крепости.

Армия не имеет осадной артиллерии. Значит, эскадрильи скриров должны высадить десант. Волна за волной с неба будут прибывать войска. Надо нарушить сообщение между башнями. Пусть каждая крепость или фронт защищаются в одиночку. Главное — провести всю операцию внезапно и действовать решительно. Можно за три дня до штурма крепости войти в город колоннами гримбсов и парализовать коммуникации врага. В исторических книгах сказано о семи штурмах, но ни один из них не похож на этот план. Хорошо, что несколько высших маршалов уже в курсе дела.

Тени в долине заметно удлинились. Кроваво-красное солнце погружалось в жерло курящего вулкана на западе. Оттуда к городу по дороге полз поток каких-то телег. Он растекался среди фронтов, казарм и жилых домов, которыми был усеян каждый холм. Внезапно в их рядах появилось оживление. Затем весь конвой принялся громко кричать.

— Нушир! Нушир! Нушир летит в замок Триа! Нушир будет допрашивать принца Инезио! Слава Нуширу!

Минутой позже гримбс достиг вершины холма, откуда был виден весь город Триа. Нуширванцы свою столицу так не называли, но каждому это слово было знакомо. Один из офицеров как-то сказал, что этот город местные жители вслух именуют Уир, Уит или Уик. На военных картах Гонволейна по-прежнему писали Триа. Во всем Нуширване только два города были ближе к границе с государством, от которого откололась эта провинция. Но один из них был далеко на западе, другой так же далеко на востоке. Идея Инезии погубить мятежников в горах этого района толкала Холройда-Пта на кратчайшую дорогу к трону власти.

Город Триа начинался на небольшом плато и карабкался от этого центра на окрестные холмы и склон большого вулкана. В сумерках столица Пта была похожа на город из легенд Эйм. Темная, таинственно искаженная, необыкновенно смутная мечта древности.

Ветер донес шум города, сдул в сторону вонь навоза гримбсов и помета скриров и наполнил ноздри Холройда ароматом кухонь, другими запахами человеческого жилья. Он ощущался на каждой улице, у каждого дома. Растянувшийся по узким улицам конвой поднял облако пыли. Но воздух в городе был привычным и приятным.

— Принц!

Это крикнул генерал Ситейл. Холройд понял, что уже знает, о чем хочет спросить этот вояка с ястребиным носом.

— Там, у реки, вы назвали себя Пта. Почему же сейчас вы не используете свое могущество? Зачем была эта ложь?

Холройд ответил не сразу. Он забыл о попытке вырваться на свободу и сделать конвоиров своими союзниками. Он забыл, что сказал тогда на мосту этому генералу. Надо было объясниться, и Холройд попытался это сделать как можно более естественно.

Генерал Ситейл слушал его внимательно и с удивлением, наконец он воскликнул:

— Вы хотите сказать, что когда река кипящей грязи осталась у нас за спиной, то разрушились чары, не пускавшие богиню Инезию в Нуширван?

— Я не знаю, каким образом это происходит. Она не раскрыла мне этой тайны. Мой разум не смог прорваться через сеть интриг и провокаций.

Было уже темно, и собеседники почти не видели друг друга. Свет исходил от факелов, освещавших двери домов. В окнах было темно. Над городом стоял темный туман. После марша под палящим солнцем, в столице Нуширвана веяло холодом от каждой стены, каждого камня мостовой. Путешествие подходило к концу. Холройд спросил:

— Генерал, что со мной будут делать в первом дворце Пта?

Ответа на этот вопрос не последовало. Пауза затянулась так долго, что оба собеседника были смущены. Нехотя генерал произнес:

— Надеюсь, что вас вместе с остальными отправят в Аккадистран. Вы наверняка знаете, что Зард делает с похищенными. — Голос звучал иронично. — Правительнице Аккадистрана нужны колонисты. Но еще ни один из похищенных не смог убежать из колоний. Мы думаем, что там не райская жизнь, подозреваем самое худшее, но никто не знает точно. Говорят такие невероятные вещи, что трудно поверить… Ваше утверждение о тождестве с Пта нас интересует независимо от того, сколько в нем правды. А сведения о мятежниках, которые посылают своих людей в тюрьму замка Линн, когда хотят, мы проверим. Жаль, что карлик Тар погиб, но мы найдем нужных людей. Так что мы поговорили не без пользы. А теперь, принц, разрешите подстегнуть вашего гримбса. Мы отстали от конвоя.

Прибытие в замок прошло спокойно. Гримбсы выстроились вдоль стен, каждый знал свое место. Животное Холройда остановилось у парадного входа и замерло, позволяя седоку спуститься на землю. Стражники окружили пленника, но не позволили себе грубого обращения.

— Принц Инезио! Вас хочет видеть благородный Нушир.

По длинному мраморному коридору его ввели в огромный зал. Здесь на троне сидел мужчина, рядом с ним на креслах расположились две женщины. Остальные стояли.

Глава 16

НУШИР НУШИРВАНСКИЙ

Нушир Нуширванский оказался крупным, упитанным молодым мужчиной с голубыми глазами. Почетные кресла его жен стояли чуть сзади огромного трона, оба по правую руку.

Когда Холройд вошел в зал, обе женщины непроизвольно переглянулись, шепотом перебросились парой фраз и снисходительно закивали. Одна из них была стройной и темноволосой, другая пухлой блондинкой. Их жесты были такими слаженными, будто жены Нушира думали и говорили в полном согласии. Холройду стоило больших усилий перевести взгляд на владыку Нуширвана и сконцентрировать внимание на его словах. Не оборачиваясь, он догадался, что стражники закрыли за ним дверь.

Пухлый мужчина спросил мягким голосом:

— Ты действительно принц Инезио?

В этих словах ощущалось нетерпение. Нушир встал и сделал два шага навстречу пленнику. Глаза его были почти бесцветными, с голубоватым налетом, и смотрели без выражения. Холройд насторожился и ограничился кивком в ответ. Не было сомнения, что наследственный вождь отколовшейся провинции был в сговоре с мятежными офицерами только по захвату принца в плен.

— И ты не желаешь нападать на мою страну?

По каждому нерву Холройда пробежало понимание ситуации. Он, прищурившись, вгляделся в чересчур упитанного владыку. Такой допрос можно завершить в свою пользу. Если мнение жен может быть решающим, то через десять минут Холройд-Пта может из пленника превратиться в гостя. Он прикинул в уме ситуацию, которую следовало создать. Теперь было понятно, какие чувства окружающих могут привести к этому.

Бледно-голубые глаза излучали презрение, большие пухлые руки сжимали и разжимали пальцы, будто пытались схватить Холройда. Толстые губы обвисли, не давая закрыться рту. Тяжелые ноздри порывисто раздувались. Весь облик владыки раскрывал его мысли. Нушир Нуширванский жаждал узнать все о нападении на его страну. Прошлое вторжение окончилось неудачей для нападавших. Насколько серьезна новая угроза? Вот что волновало этого толстяка. Холройд произнес:

— Если вы предприняли меры к обороне столицы, то бояться нечего.

— Что ты имеешь в виду?

— Вторжение, — равнодушно сказал Холройд, — планируется провести только для успокоения бунтовщиков. Ваша армия могла уничтожить тех, кто призывает к войне. Доводить ее до конца никто не собирается. Захватив меня, вы сыграли на руку людям, жаждущим уничтожить лично вас.

— Он лжет! — Голос — пронзительный голос эхом отозвался в каждом углу тронного зала. Это крикнула брюнетка. Она схватила своего мужа за руку и продолжала:

— Он слишком долго думал, прежде чем ответить. Видишь, как он ведет себя. Он что-то скрывает. Прикажи палачу допросить этого лгуна. Под пытками мы узнаем все.

— Неужели в Нуширване и Гонволейне одинаковые принципы управления государством? — Спросил Холройд.

Пустые голубые глаза пристально изучали пленника. В из взгляде была неуверенность. Нушир растерянно пробормотал:

— Объясни свои слова, принц.

— Этими странами правят женщины. Разве ты не понял, что все решают жены, а владыка Нуширвана только исполняет их капризы.

Женщины задохнулись от злости. Они переглянулись, поняв друг друга без слов. Брюнетка снова села в кресло. Обе выглядели растерянными.

Нушир тоже вернулся на трон и бесстрастно ждал, когда закончится эта неприятная пауза. Брюнетка попыталась дотронуться до руки мужа, он никак не среагировал. Так и не поняв настроение Нушира, она, обращаясь то ли к Холройду, то ли к Нуширу произнесла:

— В Нуширване только один правитель. Но мы его жены. Его интересы в нашихсердцах. Мы блистаем в лучах его величия. Наши советы — это продолжение его мыслей. Мы действуем во благо Нушира и смогли уличить тебя во лжи. Поэтому мы настаиваем на пытках… и немедленно.

Последние слова она почти прошипела, сверля глазами пытающегося быть равнодушным Холройда. Попытка сыграть на самолюбии Нушира и лишить влияния жен была с трудом, но отбита. Брюнетка оказалась достойной соперницей.

Затем в мозгу созрела мысль — никакие пытки не страшны телу Пта. Зря эта брюнетка стремится отослать его к палачам. А вот блондинка смотрит без ярости, даже доброжелательно. Судя по ее поведению и месту, она — младшая жена Нушира. На глазах у Холройда блондинка менялась. Глаза приобретали осмысленное выражение, в них разгорелась жизненная сила. Щеки зарумянились, тело напряглось и приняло более величественную позу. Как бы обдумав происшедшее, она сказала звонким голосом:

— Послушай, Нийа. А если принц говорит правду. Некоторые разведчики тоже докладывали, что готовится ложное нападение. Значит, он наш союзник, а не враг. Давай подождем до утра. А сейчас гостю надо отвести достойные принца апартаменты и предоставить женщину, способную усладить владыку могучего государства.

Наступило молчание. Дважды брюнетка Нийа пыталась возразить, но была настолько поражена предложением партнерши, что так и не решилась произнести что-либо. Обе женщины ждали решение Нушира.

Тот в задумчивости потирал свой гладкий подбородок. Наконец он отважился и принял решение.

— Так и сделаем. Я тоже пришел к этому выводу. Высокий ранг гостя позволяет ему выбрать одну из моих жен на ночь. Беседу продолжим утром. Если она окончится удачно, то почетный эскорт скриров доставит принца в штаб Гонволейнской армии. Достойный Инезио, которая из моих жен тебе более желанна?

Отказ Холройда был равносилен смертельному приговору, и он это понимал. Колебаться долго было тоже нельзя, и он смело произнес:

— Выбираю ту, которую зовут Нийа, и благодарю за честь, великий Нушир. Вы не пожалеете о принятом решении.

Про себя Холройд думал, что глупо оставлять эту скандалистку с мужем. За ночь она настроит владыку против принца Инезио.

Нушир рассмеялся.

— Те, кто раньше удостаивался такой чести, всегда выбирали белокурую Калию. Их соблазняла молодость. Но ты, принц, не ошибся. А для Нийи это будет интересным развлечением. Я согласен.

Он дернул за шелковый шнурок, и тронный зал заполнился стражниками и прислугой. Через десять минут Холройд был уже наедине с брюнеткой в ее апартаментах.

В дальнем конце спальни было окно, украшенное витражами. Темноволосая Нийа пристально наблюдала, как Холройд осматривает панораму города Триа. Столица Нуширвана походила на город, напоминающий средневековую Европу. Факельное освещение, островерхие крыши домов, редкие стражники на узких улочках. Обманчивое спокойствие.

Чувство возбуждения, возникшее при переходе через реку кипящей грязи, усиливалось. Мозг был окутан удовлетворением от маленькой победы, одержанной сейчас. Холройд-Пта добился свободы. Пусть на время, но за эту ночь можно обдумать ситуацию, найти верное решение. Решится ли Нушир утром отправить его в Гонволейн, как обещал? Равновесие между победой и поражением неустойчиво. Тревожит то, что он пересек реку кипящей грязи. Пта в опасности, но пока свободен. Надо использовать шанс для достижения главной цели. И ни шагу назад. Как сейчас не хватает знаний. Думай Пта, анализируй каждую мелочь.

Холройд сухо рассмеялся. Одинокий человек в мире, о котором он почти ничего не знает. Он жаждет действия, но не в состоянии своевременно учитывать важные обстоятельства. Риск огромен. Но сейчас самое главное — свобода.

Он вспомнил о Нийе. Надо переспать с этой злюкой. Любое пренебрежение с его стороны не останется без внимания. Утром она, наверняка доложит мужу, что принц пренебрег честью овладеть женой правителя Нуширвана. Не стоит рисковать.

Холройд отвернулся от окна и был немало удивлен картиной. Брюнетка прислонила ухо к замочной скважине, внимательно вслушиваясь в звуки, исходящие оттуда. Их глаза встретились. Приложив палец к губам, Нийа выпрямилась и плавной походкой подошла к принцу, сказав:

— Нам надо действовать быстро. Ты совершил ошибку, выбрав Нийу вместо Калии, в чье тело я вошла, желая выручить тебя. Теперь я переселилась в тело Нийи, а блондинка пусть смутно, но помнит, что ее принуждали защищать принца Инезио. Поэтому надо спешить. Время уходит.

Она смолкла, а Холройд гневно воскликнул:

— Что…

Тело словно окаменело, глаза сузились. Еще более грозно он спросил:

— Ты кто?

Женщина прошептала:

— Я та, которая вскарабкалась на утес, чтобы убить тебя. Это я дала тебе перстень Пта. Вспомни, говорил ли ты кому-нибудь об этом? Если нет, то ты поверишь, что я не Инезия.

Холройд попытался что-то сказать, но брюнетка резким жестом не позволила прервать себя.

— Мы не смеем терять время, клянусь. Сейчас Инезия здесь, во дворце Нушира. Она пытается уничтожить божественный трон Пта. Трон — последняя…

Ее голос умолк. Язык распух и стал слишком велик. Она пыталась закончить фразу, но не смогла. Брюнетка села в кресло и руками закрыла лицо. Через минуту она продолжила скороговоркой, говоря явно через силу:

— Мы пойдем туда немедленно. Час, даже минута могут решить все. Пта, я поняла, что ты слишком поглупел. Но это тоже может помочь спастись.

Холройду показалось необычным, что все его планы, казавшиеся такими надежными, рухнули в один миг. Слова женщины были правдой. Он никому не говорил о встрече на террасе замка Линн, Инезия пришла в ярость, увидев перстень Пта на руке Холройда. Даже если она догадалась, кто дал перстень, она не знала, как незнакомка смогла добраться до Пта. Значит, перед ним Лоони. И если она говорит, что нельзя медлить, то в этом нет смысла сомневаться.

Явно, что в его похищении главным режиссером всего фарса была Инезия. Пта пересек реку кипящей грязи, и кульминация всех ее планов уже не за горами. Защитные чары, которые много веков назад создал Пта, разрушены. Было безумием знать это и оставаться здесь в бездействии. Но он не мог принять какое-либо решение. Пта колебался не без основания.

Ему сказано, что вернуть божественную силу он может только сев на трон. Какая нелепость. Только дети могут поверить в это. Но Лоони и Инезия утверждают это. Зачем Инезия, обманывавшая на каждом шагу, сама сообщила Пта эту великую правду? Зачем вообще она упоминала трон Пта? Она должна была открыть ему эту тайну в силу неведомых причин, связанных со стремлением словом и делом сломать защиту Пта. Кроме того, это был психологически оправданный шаг. Мозг Пта был сфокусирован на эту цель и сокрушал по пути оставленные уровни защиты самостоятельно. Но теперь дорога смерти пришла к финишу. Надо действовать решительно.

Холройд видел, что… Лоони… следила за ним широко раскрытыми и полными печали глазами. Он оценил, что женщина позволила ему самостоятельно размышлять и не перебивала ход мыслей, и решительно произнес:

— Как мы можем попасть туда?

— Изъяви желание совершить прогулку. Теплые одежды сложены в седельных сумках скриров Нийи. Я — жена правителя и могу приказывать охранникам скриров в любое время дня и ночи! Идем!

Холройд направился за ней, затем остановился и воскликнул:

— Погоди! Среди мятежников есть генерал Ситейл. Нельзя ли его освободить и дать скрира. Думаю, что в Гонволейне он может быть нам полезен…

Лоони оборвала его.

— Это невозможно. Он на такое не способен. У нас нет времени. Торопись, Пта.

Через пятнадцать минут они взлетели.

Глава 17

СТРАНА ВУЛКАНОВ

Наверху было очень холодно. Звезды на небе были незнакомые, но очень близкие. Вокруг виднелись мрачные силуэты гор, лишенных растительности и других признаков жизни. Но не вся земля внизу была погружена во тьму. Вулканические кратеры пылали тысячами костров. Их кроваво-красное пламя и красно-черные клубы дыма обезображивали ночной пейзаж, делали его ужасным. Каждый конус огня оранжевыми корнями потоков лавы врастал во тьму, которая казалась еще более зловещей. Вершины без кратеров выглядели страшней вулканов. Скрир, на спине которого летели Холройд и Лоони, лавировал среди потоков ядовитых вулканических испарений.

Холройд чувствовал, что маневры птицы-зверя становятся менее уверенными. Они летели на огромной высоте. Дважды внизу промелькнули скриры с наездниками, но они не поднимались и до половины высоты гор. Крылья птицы накапливали усталость, их взмахи становились более медленными.

Холройд невольно думал о конечной цели их полета. Мозг инстинктивно пытался определить события. Скрир начал снижение, и сразу стало теплее. Руки и ноги вновь наливались силой, сознание становилось более четким. Внизу уже не было красных пауков — вулканических кратеров. Изредка попадались огоньки маленьких поселений. И вот внизу разбрызгал свои огни город, затем еще один и еще. Города располагались в долинах и были связаны друг с другом цепочками редких огней.

И вот внизу огромное плоскогорье, плавно переходящее в равнину, на которой виднелись огни множества городов. Воздух стал еще теплее, и Холройд уже не волновался. У птицы хватит сил долететь до цели.

Прошло еще часа полтора, когда Лоони, управлявшая полетом скрира, повернулась и крикнула:

— КОТАХЭЙ! Столица Нуширвана!

Экзотическое название столицы звучало чарующе. Голос Лоони, манера говорить заставляли сердце Холройда биться чаще. Котахэй выглядел так же, как и другие города, разве что был чуть больше. С высотки его огибала широкая река, а на севере уже виднелись другие горные хребты.

Лоони снова заговорила:

— Вчера я металась в панике между двенадцатью мостами через реку кипящей грязи. Надо было найти тебя. Когда я смогла перелететь через реку, стало ясно, что ты разрушил шестую защиту. Мне не удалось найти мост, где это произошло. И я устремилась сначала в Котахэй. Но поняла, что ошиблась и вернулась в Триа. Над этим городом я ощутила твое присутствие. Твое величие исходило от старого замка, и я вошла в тело одной из служанок. От нее перейти в нужное время в тело белокурой жены Нушира Калии было просто.

Холройд жадно слушал ее рассказ. Она открывала новое знание, убирала пробелы в том, что уже было известно раньше. От Лоони исходил поток жизни. А в городе с таинственным именем Котахэй, там внизу, была Инезия, несущая смерть. И там был трон Пта.

Образ златокудрой богини возник перед глазами. Неправдоподобная красота ее тела не вписывалась в эту ночь. Ветер свистел в ушах, прижимая одежду к груди. Холройд-Пта весь отдался движению и молча следил за темными крыльями скрира.

Божественный трон Холройд не мог даже представить. Мозг отказывался представить его образ хотя бы в общих чертах. Но он наверняка существует. Он там, внизу. Лоони верит в это. Инезия строит все свои планы, также считая, что трон — реальность. Это было очень давно. Тогда Пта не было смысла вводить в заблуждение жен, которых он сделал богинями своей волей. Он не должен был обмануть своих любимых.

«Если бы я был Пта…» — подумал Холройд и тут же улыбнулся, осознав абсурдность этой мысли. Он БЫЛ Пта. По крайней мере, другого Пта не было. Но мысль вернулась.

«Если бы я был Пта, то не доверился бы женщинам до конца. Я бы обеспечил надежность своей защиты, оставил себе шанс, о котором не сказал бы ни одной из них». Но в чем этот шанс? Надо попытаться найти его. Продумать все варианты, изобрести способ нарушить любой враждебный план, выработать тактику, гарантирующую от смерти всемогущего бога. Не стоит пренебрегать даже ничтожной возможностью действовать самостоятельно. Может стоит сесть в этот трон, или придумать еще что-нибудь.

Скрир стал делать круг над городом, и Холройд увидел, что за ним летела большая группа птиц с наездниками. Это прислуга Нийи. Эскорт стал резко снижаться, скриры протяжно кричали. Внизу замелькали огни, и огромный двор замка наполнился светом. Одна за другой птицы заходили на посадку, пробегая по двору несколько шагов и выстраиваясь вдоль стен. Наконец, приземлился и скрир, доставивший сюда Холройда и Лоони.

Прислуга узнала супругу Нушира. Захлопали двери, вынесли большие факелы.

Лоони-Нийа приказала:

— Придворных будить не надо. Гость Нушира и я войдем во дворец без эскорта.

Проходя по коридорам, весело мерцавшими огнями факелов, отраженных во многочисленных зеркалах, Холройд везде видел воинов-гвардейцев, вытягивающихся по стойке смирно перед женой их господина. Их лица не были враждебны. Холройд прошептал на ухо своей спутнице:

— Ты знаешь, где она? Где трон?

В его сознании возникло чувство приближения к точке, где решалась его судьба.

Лоони также шепотом ответила:

— Я точно знаю. Нийа знала… где трон… дверь в конце коридора. Иди.

Они прошли к массивной деревянной двери, украшенной изумительной резьбой. Холройд попытался ее открыть, но она была заперта изнутри. Всей тяжестью он навалился на дверь, ударил плечом по резному орнаменту. Тяжелая дверь не шелохнулась.

— Не спеши, — сказала Лоони. — Она там, внутри. Стражники по моему приказу взломают дверь. На этот раз мы хозяева положения. Во дворце нет женского тела, которое по рангу выше Нийи… Ой!

Дверь бесшумно раскрылась. На пороге стояла Инезия. Золотые локоны сверкали, как корона, и спускались на плечи богини, одетой в черное платье. Улыбаясь, она произнесла:

— Входите, я жду вас.

Глава 18

БИТВА БОГИНЬ

Голубые глаза Инезии сверкали крошечными золотыми искорками, а улыбка была, как восковая. Точно не она сама была счастлива, а лучи, исходящие от волос, заставляли радоваться встрече. Она повторила:

— Входите. Я следовала за вами и ждала. Конечно, без воды трудно повелевать духом, если, конечно, он есть в теле. Входите оба. Буду рада рассказать вам об этом.

Пта ощутил в ее голосе торжествующие нотки. Угрюмо улыбаясь, он шагнул в зал и остановился у порога. Нет, его не сковал страх предстоящего. Просто он был удивлен, и чувство нереальности ситуации усилилось. Вместе с ним окрепло и чувство уверенности. Он не грезит. Трон за той дверью в дальней стене.

Минуту все трое стояли молча. Холройд-Пта изучал выражение лица Инезии. Он думал, что даже красавица не выглядит привлекательно, когда злорадствует.

Паузу прервала Инезия.

— Дорогая Лоони. Наступил финал мелодрамы. Он тебе не нравится? Как жаль, ты не хотела проиграть, увы. И не волнуйся. Нас никто не побеспокоит. Смотрите на трон сколько угодно. Но вы опоздали, я здесь почти шесть часов. Ты меня поняла?

«Паук зовет в гости муху, входи, дорогая» — подумал Холройд. Напоминание о троне его не взволновало, мозг решал другую проблему. Почему Инезия так уверена, что никто не войдет сюда. Многие во дворце сейчас не спят. Откровение было внезапным, и он обратился к Лоони:

— Самое удивительное для меня, что вы обе можете входить в любое тело человека. А если…

Лоони внимательно следила за поведением соперницы, старалась не упустить то, что Инезия хотела скрыть от ее интуиции. Она бросила взгляд на Холройда и ответила:

— Не в любое, а только в женское или в самку животного. Есть природный барьер, который…

Фраза оборвалась, потому что Лоони увидела, как тело Инезии обмякло и плавно опустилось на ковер. Из глаз темноволосой богини брызнули слезы.

— Пта, она ушла в другое тело.

Распахнулись двери, и в зал вошли пять женщин. Одна из них что-то прятала в складках платья. Холройд быстро оттолкнул Лоони к трону и, улыбаясь, приблизился к женщинам. Он не ошибся, сверкнуло тонкое лезвие каменного ножа. Отнять его у нападавшей не составляло труда. Полубог, не прекращая улыбаться, бросил оружие к бездыханному телу Инезии. Но чувство опасности не проходило, наоборот, он ощущал его повсюду.

— Быстрее, — торопил он, — прикажи этим женщинам удалиться. Та, которая попытается убить Нийу и захватить тело самой высокопоставленной женщины во дворце, и будет Инезия. Торопись!

Лоони поняла все раньше, чем он закончил фразу, и приказала служанкам удалиться. Трое подчинились и отправились к выходу, а две остались на месте. Одна просто испугалась, а другая закричала:

— Стойте. Это не хозяйка, а самозванка. Мы знаем, что жена Нушира улетела с ним в город Триа.

Говорившая была женщиной мощного телосложения. Судя по одежде, она исполняла во дворце обязанности суперинтенданта.

Одна из уходивших служанок спросила дрожащим голосом:

— Если это правда, почему ты не зовешь гвардейцев?

Лоони шепнула Холройду:

— Что делать? Звать стражу?

Он колебался. Мозг не успел сосредоточиться на этой опасности. Сознание анализировало все варианты. Умение переходить из тела в тело открывало перед богинями практически беспредельную власть над миром. Они проникали куда угодно: во дворец, в крепость, в любое место, где были женщины. Могли убить кого угодно. Никто не в силах противостоять этим демоническим созданиям. Понимание этого опустошало мозг. Любой замок мог пасть без осады, если в нем загадочно погибали люди.

Холройд-Пта осознал, что независимость государства Нуширван кончилась. Оно беззащитно с тех пор, как Инезия переправилась через реку кипящей грязи. Успела ли она распространить свое влияние на колоссальную территорию Аккадистрана? Есть ли у Зард Аккадистранской своя защита? Пта должен попасть в эту страну!

Все, что произошло в этом зале до их прибытия, ясно. Они с Лоони прибыли раньше, чем Инезия завершила свои козни с троном. За шесть часов лишить всего могущества божественный трон она вряд ли смогла. Наверняка она испугалась, когда Пта стал ломиться в двери. Ее улыбка была наигранной. Но дверь открылась очень быстро. Значит, эта коварная бестия имеет запасной план. Вот эти женщины и пришли его реализовать. Пятеро смогут справиться с одной Лоони, если им внушить, что во дворце самозванка. А потом Инезия вернется в свое тело и доведет до конца разрушение мощи трона. Схема простая. Безжалостная Инезия задумала уничтожить тело, в котором находится Лоони, чтобы в этом дворце не было женщин главнее суперинтендантши. Холройд шепнул Лоони:

— Зови гвардейцев. Скажешь, что эскорт может подтвердить, что Нийа прилетела из города Триа.

Стражники сразу схватили всех шестерых женщин. Ошалевшая суперинтендантша не оказала ни малейшего сопротивления. Никто из гвардейцев не сомневался, что выполняет приказы не своей госпожи.

Лоони распорядилась:

— Всех пятерых заприте в их комнатах и поставьте стражу у дверей, но утром освободите. Потом я найду способ наказать их за наглость.

Один из гвардейцев молча наблюдал, как Холройд поднял нож и выкинул его через открытую дверь. В это время тело Инезии дрогнуло. Золотоволосая красавица поднялась с ковра, и уже все стражники смотрели на нее с восторгом. Наконец, старший из них спросил:

— Госпожа Нийа, а что делать с этой?

Лоони улыбнулась и холодно сказала:

— Она останется здесь. Девушка пострадала без вины. Уходите все.

Дверь за гвардейцами закрылась. Из всех троих сейчас улыбнулась только Лоони. А Холройд молча прошел между двумя богинями к двери в дальней стене и остановился у порога. Мозг наполнялся новыми знаниями и анализировал их. Он многое увидел за стеной, снова обернулся к соперницам и спокойно ждал, что произойдет дальше. Первой нарушила молчание Лоони, которая с улыбкой обратилась к Инезии:

— Ну, дорогая, ты превзошла самое себя. Твои хитрости стали слишком наивны для богини. Затем, уже серьезно, она продолжала:

— Не торопись, Пта. Я посмотрю на порог этой двери. Под ковром может быть металл, и она сможет помешать тебе войти.

Лоони опустилась на колени и стала ощупывать ковер у порога двери, ведущей к трону. Инезия метнулась туда же, пытаясь помешать сопернице. Холройд не без труда тащил золотоволосую фурию в другой конец зала, которая гневно кричала:

— Как только пройдут шесть месяцев, я не буду ждать ни секунды. Ты умрешь!

В ответ Лоони рассмеялась:

— Благодарю, моя милая, теперь я знаю, сколько времени у меня в запасе. Можно успеть сделать больше, чем ты думаешь.

Она продолжила, обращаясь уже к Холройду:

— Путь свободен. Идем!

Брюнетка шагнула в дверь, и Холройд услышал ее восторженный крик:

— О, Пта, Пта. Мы не проиграли! Она испугалась моего отказа от божественного тела.

Лоони обернулась, увидела недоуменное лицо Холройда и постаралась объяснить свою мысль:

— Инезия хотела, чтобы принц Инезио напал на Нуширван и недели две, а, может, месяцы пробивался с армией через горы к этому дворцу. Пта пересек реку кипящей грязи, и путь для нее открылся, но время еще есть. За две недели она смогла бы полностью лишить могущества этот трон. Ее испугал перстень, которым завладел Пта. Это не был перстень власти, а лишь печать принца Инезио. Я только отдала ему часть своей божественной силы. Инезия решила, что война объявлена, и стала спешить. Но и я не теряла времени.

Лоони смеялась так весело, как способна была хозяйка тела Нийи. А Инезия неподвижно стояла в центре тронного зала. Ее лицо стало белым, как мел, из голубых глаз струился леденящий холод. Она глухо промолвила:

— Лоони, ты умрешь, и никто не сможет тебе помочь. Пта не способен взять из трона истинно безграничное могущество. Сила к богам приходит от верующих. А я много веков делала все возможное, чтобы народ о нем забыл. Твоему телу не много осталось времени томиться в цепях.

Голос Инезии зазвучал более уверенно, и она продолжала:

— Может быть, он и получит божественного могущества больше, чем сейчас есть у тебя. Но это меня не страшит. Я покорюсь твоей маленькой победе. Но запомни. Все решится в Аккадистране. Не забывай это слово.

АККАДИСТРАН!

— Ты — коварная дьяволица! — вскричала Лоони.

Брюнетка и блондинка с ненавистью смотрели друг на друга. Холройд-Пта перестал слушать их. Он почти не понимал, о чем говорят его жены, и был уверен, что ему сейчас не надо быть рядом с ними. Мужчины обожают наблюдать обнаженные женские тела, но обнаженные души сразу двух женщин его разум не хотел воспринимать.

Затратив определенное усилие, он стряхнул оцепенение не только с тела, но и с сознания.

Холройд-Пта перешагнул порог тронного зала. Он знал, что Лоони следит за его действиями, а Инезия ждет, чем закончится его попытка. Это отвлекало, и он забыл обеих женщин.

Глава 19

БОЖЕСТВЕННЫЙ ТРОН

Зал, в котором очутился Холройд, был облицован серым камнем. Здесь не было никакой мебели. Пол, стены… потолок… повсюду серые полированные плиты. Казалось, что этот зал существовал бесконечно долго. Время не властвовало над этими серыми плитами. Они могли ждать бога сколько угодно.

Трон был слева. Он сиял. Свет был таким ярким, что глазам было больно смотреть. Мистическое сооружение имело необычные формы. Мерцающие струи кристаллического света сплетались в таинственный узор. Опаловые тона были забрызганы янтарными блестками. Контуры цвета киновари прерывались пятнами бледной охры. В центре этой сложной конструкции, как драгоценный камень, выделялся куб идеальной формы со сторонами около пятнадцати футов. И все это висело над полом, не имея опоры.

Трон не имел связи с окружающей реальностью, манил неясной надеждой. Холройд приблизился к этому мистическому сооружению и замер, восхищенный величием увиденного. Нижняя грань куба находилась, по крайней мере, в десяти футах над головой.

Оцепенение прошло, и он огляделся по сторонам, изучая, что может помешать взойти на трон. Две пары глаз следили за ним. И в каждом взгляде пылал огонь восхищения. Они ждали рождения бога.

Эти глаза обладали гипнотической силой для Холройда. Он попытался сбросить с себя их влияние. Ощущение, которое он испытал при этом, можно сравнить с падением со скалы в стеклянный шар, которым на самом деле был его собственным мозгом. Стекло не разбилось вдребезги, а волнами стало разбегаться вокруг трона. Чары рухнули, и он увидел каменные ступени, выбитые в стене. Они вели к потолку, где начиналась строгая полоса каменных скоб. Последняя скоба была точно над кубом. Даже ребенок смог бы, перебирая руками, добраться до последней скобы и спрыгнуть на трон. А уж у него тем более достаточно силы для этого.

Уже поднимаясь по лестнице, он ощутил внутреннее сопротивление, но не отказался от своего намерения. Опасения были выброшены из мозга. Он будет сидеть на троне. Выбора нет. Даже если его поступками руководит одна из богинь, он должен пройти через это, чтобы испытать тело Пта. Но сейчас стало ясно — этого будет не достаточно. Пришло знание, что божественная сила приходит из молитв людей, один трон не способен превратить его в трижды Величайшего Пта.

Трон — лишь фитиль, детонатор, а, может, аккумулятор божественного начала, которое способно породить истинное могущество Пта, наполнить которое смогут миллиарды верующих женщин через молитвенные жезлы. Инезия много веков изгоняла из женских умов веру в величие Пта. Но религиозные обычаи в человеческой психике были очень устойчивы и жили долго. Надежда теплилась в сознании.

Взойдя по лестнице к потолку, он понимал, что Холройд-Пта сможет победить смерть только защищаясь. Нападать он не способен. Жизнь Пта будет спасена, но Лоони может умереть. Тогда цивилизация Гонволейна, основанная на тирании владельцев замков, останется на века. Стоит ли бороться, зная это?

Он глянул на двух женщин, глаза которых неотрывно следили за каждым движением. Трудно было представить, что когда-то они были его женами. Страстная и капризная златокудрая девчонка Инезия. Смуглая Лоони сейчас дрожит от нетерпения. Как выглядит ее истинное тело? Он его не видел со времени изгнания Пта из Гонволейна, такова истина.

Мысли смешались, утратили четкость. Может быть, это произошло оттого, что тело Холройда раскачивалось, как маятник. Перехватывая руками каменные скобы, он то приближался, то удалялся от трона. И вот последняя скоба.

Бриллиантовый свет освещал Холройда. Сверху трон напоминал зеркало, где отражался только он сам. Внизу не было ни потолка, ни скоб. Только будущий бог имел право отражаться в таинственном кубе. Пальцы разжались. Он на троне власти.

Тело Холройда начало медленно погружаться в куб. Он тонул в троне, исчезал. Вот его уже нет.

Время тянулось медленно. Из нижней грани показались ноги. Также медленно Холройд возвращался в реальный мир. Его тело рухнуло на пол с шестнадцати футов. Еще мгновение куб мерцал, затем раздался слабый хлопок и трон лопнул, словно мыльный пузырь.

Холройд лежал на полу без движения, как труп.

Тишину нарушил звонкий смех Инезии. Лоони резко обернулась и гневно глянула на золотоволосую богиню. Ее глаза расширились. Нескрываемое ликование было на лице соперницы. Слабо вскрикнув, она бросилась к телу, лежащему на полу. Она тормошила Холройда, трясла за плечи, колотила в грудь, пыталась обнять. Затем положила ладони на его лицо и попыталась открыть глаза. Веки, подергивались, снова закрылись.

Инезия продолжала смеяться. Лоони встала, щеки ее порозовели и она выдохнула из себя:

— Пта жив! — и снова опустилась на колени рядом с телом.

— Конечно, он еще жив, — откликнулась Инезия. — Я не успела найти источник смертоносной силы, скрытой в троне.

Но божественное могущество не было скрыто так тщательно, и его большую часть удалось уничтожить.

Самодовольный тон Инезии привел Лоони в ярость.

— Не пытайся убедить меня, что ты способна победить божественную силу Пта без него.

— Я и не пытаюсь. Это был сюрприз для меня. Но конечно теперь, когда это случилось, мое участие становится абсолютно очевидным.

Лоони отказывалась верить глазам. Если бы она подозревала такой исход, то наверняка смогла бы предотвратить катастрофу. Глядя в лицо изнеженной и алчной Инезии, она поняла, что та не станет больше отвечать на вопросы. Сейчас она будет только хвастать своими способностями.

Инезия продолжала:

— Мне стало ясно, что Пта не осмелится сесть на свой трон до того, как получит силу от молитв женщин. Но он с ними практически не мог общаться. Я была во всех телах женщин, говоривших с ним. Отторжение от женского мира сработало. Честно сказать, я не верила, что это его воплощение даже без моего противодействия было способно вступить в круг власти.

— Зачем ему было стремиться к трону, если он хотел привлечь веру в него для инициации божественной силы? На этот вопрос ты не сможешь мне ответить. Его могущество опиралось на любовь каждой женщины Гонволейна. Не забывай, Пта во все времена был более велик, чем мы обе. Сколько бы людей тебе ни помогало, он останется непобедим.

Инезия грациозно пожала плечами. Глядя на нее, Лоони думала, что богиня-правительница сейчас решает свои проблемы. Она борется с желанием закричать от восторга. Щеки ее пылали, пальцы не могли и секунды находиться в покое, все тело ее охватил радостный трепет победы, сравнимый только с любовным экстазом. Было даже удивительно, как ей удавалось говорить тихим, вкрадчивым голосом.

— Если бы Пта перестал бояться, то лишил бы меня шансов на победу. А теперь я перевезу его в Аккадистран, в великую столицу Гадир. Он пройдет дорогой похищенных до конца.

Смех Инезии звучал резко, словно по склону горы катилась гроздь металлических колокольчиков.

— Интересно будет посмотреть, что случится, когда божественное тело Пта расчленят на куски. Когда эти безмозглые бунтовщики начнут вторжение на Нуширван, мои небесные всадники получат приказ действовать.

Побелевшая Лоони не сводила глаз с Инезии. Дважды она пыталась заговорить, но ужас сковал ей язык. Заметив эти попытки, Инезия свирепо произнесла:

— Не пытайся убедить меня, что в этом нет необходимости. Есть только один вид союза Гонволейна с Аккадистраном — союз на основе сокрушительного поражения. Запомни, пока боевые скриры в моей власти, каждый молитвенный жезл Гонволейна будет под контролем. Шансов у вас нет. В Аккадистране я еще позволяю молящимся создавать божественную силу, она укрепляет не его, а мое могущество. Но в Гонволейне молящихся женщин не будет. И Пта умрет.

Она умолкла. Голубые глаза сверкали, лицо было безмятежным. Помолчав немного, она произнесла тоном, не допускающим возражений.

— Какой будет форма правления после уничтожения последних бунтовщиков, еще не решено. Лорды и принцы в замках сильны, но их поведение может породить новые мятежи. Родятся новые наглецы, посягающие на власть сильных.

В голосе Инезии появились мрачные нотки.

— Не терплю, когда мне противоречат. Если на это не обращать внимания и приобрести способности старого Пта вести за собой народ, то можно даже восстановить курьезный тип правительства, который он терпел. Но то, что имело смысл при жизни Пта, без него может стать неуправляемым. Помнишь, дорогая, что творилось в стране, когда я свергла тебя? Но мы не могли править вдвоем. Две суверенные богини в одном государстве — это абсурд.

Лоони наконец поняла, куда клонит ее соперница. Она рванулась к ней, но опоздала на мгновение. Инезия яростно набросилась на тело Пта, и оттащить ее было не так просто.

С нескрываемой злобой Инезия кричала:

— Смотри не него, дура! Это все, что ты можешь! Я ухожу…

Лоони знала, что сейчас она ничего не может сделать. Но чувствовала происходящую перемену ситуации.

Вдали от воды процесс шел медленно и тяжело, но через несколько минут началось движение сквозь тьму. И вот она уже лежит на твердой земле. Начинается новый день.

Глава 20

ЗАРД АККАДИСТРАНСКАЯ

Лоони ощутила, что атмосфера пронизана ужасом. Но это чувство было не ее. Оно исходило от рыдающих женщин, кричащих детей и надрывного гомона мужских голосов. Все люди были охвачены страхом перед омерзительной реальностью своего существования.

Богиня поднялась с земли, осмотрелась, и вздох надежды вырвался из ее груди. Инезии здесь не было. А тело Пта лежало рядом на подстилке. Он выглядел, как мертвец, та же поза, ни единого движения. Лоони еще раз внимательно осмотрелась.

Они с Пта находились внутри пространства, размером не меньше квадратной канбы, окруженного высокой стеной и переполненного людьми. За одной из стен можно было видеть боевых скриров, которые группами маневрировали в небе. Лоони содрогнулась от ужаса. Здесь был один из тысячи полигонов тренировки скриров в нападении на людей. Жертвами наверняка были похищенные Гонволейнцы.

Подстилка, на которой лежал Пта, была одной из многих, разделенных между собой небольшими перегородками. На всех подстилках лежали люди по одному или даже группами. Некоторые вставали и медленно прохаживались по земле, их место немедленно занимали другие.

Дети, женщины, мужчины. И ни одного спокойного лица. Тысячи глаз вокруг, и никто не смотрит на Пта.

Лоони сидела на краю подстилки и ждала. Она понимала, что Инезия медлить не станет. Особенно сейчас, когда тело Пта беззащитно и нельзя даже определить, что он сознает, а что не задевает его чувств. Наверняка она вернула свое истинное тело в столицу. Здесь, где много молитвенных жезлов не под ее контролем, она не станет рисковать красотой. Но душа Инезии в Аккадистране. Конечно, она вошла в тело Зард Аккадистранской и отдает распоряжения в замке Гадира. И воины уже спешат сюда так быстро, как способны лететь боевые скриры и скакать гримбсы.

Лоони в отчаянии стала трясти неподвижное тело и шепотом кричать ему в уши:

— Очнись, Пта!.. Очнись… Пта…

Тело не оживало. Холройд-Пта был в трансе, близком к смерти. Его руки, ноги безвольно принимали любое положение, пальцы Лоони чувствовали только их вес.

Она давно бы отправилась назад, в Нуширван, и оставила тело Нийи. Но страх перед желанием Инезии уничтожить это тело останавливал, искорки надежды не угасли совсем. Пта еще не умер. Сейчас решалась судьба огромных стран, целые континенты приближаются к грани, за которой катастрофа. Надо действовать, но она не могла решиться.

Безжалостное солнце стремилось к зениту. Почти полмиллиона ног поднимали пыль, серым туманом стелившуюся над лагерем пленников. Жара, духота и бездеятельность подавляли волю попавших сюда.

Двое мужчин несли третьего к Лоони. Один из них сказал:

— Отойди, женщина. Мой брат болен, пусть полежит немного.

Другой устало добавил:

— Повезло парню. Он уже не видит, как мы тут маемся.

Даже не посмотрев на Лоони, они посадили больного на землю, прислонив к ограде, и подошли к Холройду-Пта. Лоони встала между ними. Брат потерявшего сознание произнес:

— Надеюсь, вы не возражаете, что этого мы сбросим. Брат еще жив, а вашему уже все равно.

Лоони молчала. Их намерение было таким понятным, но неприемлемым. Не получив ответа, один из мужчин принялся сталкивать безжизненное тело на землю.

Схватив за руки, Лоони с силой отпихнула его в сторону. Но он был сильнее женщины и упрямо добивался своего. Через минуту изможденное тело любимой жены Нушира покрылось синяками и выбилось из сил. Только фанатичная верность Пта давала женщине силы продолжать борьбу, но они иссякали.

Хватая нападавших за одежду, пиная ногами, она не удержала равновесие и упала. В глазах потемнело, а уши уловили шепот.

— Отправляйся в Нуширван!

Открыв глаза, она увидела, что брат больного перестал бить ее и произнес:

— Отправляйся в Нуширван. Я встречу тебя во дворце Котахэй… но после…

Лоони похолодела, вскочив на ноги и вцепилась в одежду сказавшего это. Оба, потрясенные, смотрели в глаза друг другу. Страх и недоумение не давали говорить. Наконец, мужчина выдавил из себя:

— Наверное, я схожу с ума. Я не пойму, как это произошло.

Слишком мало сил осталось в теле Нийи, и оно опустилось на колени, затем женщина легла и поджала ноги. Но тут же выпрямилась.

Тело Пта исчезло.

Шоковое состояние Лоони прошло. Она снова глянула на мужчину, пославшего ее в Нуширван. Как долго Пта боялся проявить себя. Он боялся, что Инезия узнает о его новых способностях. Божественный Пта прав. Он скрылся в суматохе драки. Это могло пройти незамеченным.

— Если вы не возражаете, то на этой подстилке будет лежать мой брат, — прозвучал знакомый голос.

Лоони вглядывалась в усталое лицо собеседника, но никаких признаков присутствия Пта не было. Может, он только выполняет повеление бога. И ей тоже Пта уже сказал, что надо делать.

«Отправляйся в Нуширван».

Но Лоони еще колебалась. Инезия наверняка будет их обоих поджидать именно здесь. Пусть убедится, что все идет по ее плану, это тоже важно.

Почти одновременно по верхнему краю высокой стены забегали воины. Внизу тоже все пришло в движение. Стражники с лестницами-стремянками группами бежали в район загородок с подстилками для больных, окружили «больницу». Тех, кто лежал совсем близко от стены, бесцеремонно сбрасывали на землю и отталкивали в сторону. В ход пошли большие пилы, кувалды. Воины разрушали стену.

Минут через десять в стене, отделявшей резервацию для пленников от свободной территории, были проделаны ворота. Через них въехала на огромном гримбсе стройная, с карими глазами женщина. Каждое движение прибывшей подчеркивало ее превосходство над остальными людьми. Карие глаза пылали янтарным блеском. Но в их взгляде было больше спесивого самодовольства, чем истинного величия. Зард Аккадистранской были подвластны более двадцати миллиардов человек. Есть ли в ее теле Инезия?

Гримбс остановился в двадцати шагах от Лоони. Зард спустилась на землю по спинам своих охранников. Те окружили ее кольцом. Правительница знала, кто ей нужен из больных, и уверенно направилась к подстилке, где раньше лежал Пта.

Увидев мужчину, лежавшего там, и спокойный взгляд Лоони, она отпрянула назад. Коричневые зрачки расширились от испуга.

Зард пыталась говорить, но не могла. Ее руки непроизвольно тянулись к незнакомцу на подстилке, будто пытаясь изменить его облик. Затем она справилась с волнением и, обращаясь к Лоони, произнесла низким злым голосом:

— Где он? Где этот безумец? Он только что был здесь.

Лоони поняла, что именно сейчас она должна подтвердить обезумевшей правительнице, что ее ложное впечатление о состоянии Пта после пребывания на троне верно. Все ее тело дрожало от возбуждения. Впервые за многие века заключения она могла победить соперницу. Только надо говорить естественно и не раздумывая.

— Ни ты, ни я не можем быть в двух местах одновременно, даже богиням это неподвластно.

Такая фраза позволяла перехватить инициативу в разговоре и легче сделать очередной шаг. После небольшой паузы Лоони продолжала:

— Я решила дать ему столько шансов выжить, сколько имеют другие пленники Зард. Теперь он в толпе этих несчастных мучеников. Ищи его, Инезия, теперь даже я сама не знаю, где Пта…

Лоони умолкла. В ее сознании шла внутренняя борьба. С одной стороны, она боялась действовать излишне самоуверенно, речь шла о жизни и смерти. Но ведь Пта не хочет, чтобы Инезия знала о его истинном состоянии. Значит, он не получил достаточно могущества для борьбы со злом. Ему надо выиграть время, найти выход из тупика. Значит, надо любой ценой отвлечь Инезию. И Лоони продолжила:

— Инезия, благодарю тебя. Пойми, что я хочу сказать. Речь о народе. Благодарю, ты не начала эту бессмысленную войну. Ты победила, и этого достаточно. Властвуй над Гонволейном и Аккадистраном. Объединить их народы теперь можно и без войны. Есть десятки способов. Распорядись, что теперь возможны только смешанные браки, и через поколение страны сольются. Только не надо войны. Это же миллионы трупов. Каждая смерть подданного уменьшает величие правителя. Это истина, с которой не спорят даже богини…

Глаза Зард Аккадистранской менялись медленно, их коричневые зрачки светлели, мерцание становилось не таким зловещим. Они уже не пылали яростью и страхом. Инезия-Зард смотрела на Лоони уже с усмешкой и злорадством.

— Бедняжка! Ты никогда не была способна подняться выше человечности. Какая сентиментальность! Но она родилась из истерики, не забывай об этом. Дорогая моя, богиня должна подобно ветру нести все запахи: и полевых цветов, и ядовитых испарений. Клянусь, я не так свирепа и своенравна, как тебе это кажется. Эти два народа не могут соединиться естественным путем. Но это совершится. Клянусь!

Правительница поняла, что ее не слушают и стала вглядываться в толпу пленников. Огромная масса людей, похожих друг на друга, была подавлена своим жалким существованием, и никто не смотрел в сторону грозной Зард. Инезия злобно прошипела:

— Он ушел туда, пусть так. Но еще никто не смог убежать из резервации. Стражники получат портрет принца Инезио и мне доложат, когда он найдется. Я сама хочу видеть его тело мертвым, — саркастическая улыбка скользнула по лицу правительницы. — Радуйся, дорогая Лоони. Приказ о нападении на Гонволейн армия получила еще утром. Теперь никто не сможет остановить эту силу, даже я. Колесо истории закручено, и у него слишком велика инерция.

Ее улыбка стала демонической.

— Посмотрим, что получится, когда один главнокомандующий в двух телах будет руководить двумя враждующими армиями. Прощай, милая Лоони! Твое тело пока останется невредимым. Я хочу уничтожить вас вместе.

Зард Аккадистранская резко повернулась и пошла к своему гримбсу. Спины охранников услужливо пригнулись. Правительница проследовала по этим ступеням, не оглядываясь. Спустя несколько минут каменщики заделали дыру в стене, и ничто уже не напоминало о происшедшем.

Лоони не могла решить, что же делать. Ее тянуло в толпу узников. Но даже Инезия с ее стражниками не стала искать Пта, эта затея была почти безнадежной. Среди моря людей, потерявших интерес к жизни, найти единственного, способного к борьбе, было почти невозможно. Глупо терять время. Надо отправиться в Нуширван, выполнить то, что задумано. И ждать Пта. Надо сообщить ему о начале войны. Но это можно сделать только там, где они условились встретиться. Что он предпримет, когда узнает о нападении, предугадать невозможно. Война способна уничтожить ту молитвенную силу, которой он овладел.

Волна безжизненности всколыхнула сознание Лоони. Происшедшее было слишком тяжелым ударом для богини. Приказ о начале войны отдан, близится развязка. Злодейские замыслы богини Инезии воплощаются медленно, но неуклонно. Ночью хорошо обученные скриры-убийцы перелетят через древнее море Тета. Лоони попыталась избавиться от страшных мыслей. Ей стало жаль несчастное тело Нийи, которому сужденоостаться здесь. Пора в Нуширван.

Глава 21

МЕЖ СТЕН СМЕРТИ

От подстилки, рядом с которой Лоони дралась с мужчинами, до границы «больничной» зоны Холройд добежал за несколько секунд. Он перепрыгивал тела корчившихся от боли, лежавших без сознания. За последним барьером, отделявшим подстилки от общей зоны резервации, он с силой вдавил свое тело в толпу.

Только в узкую щель между чьих-то плеч он заметил, что Лоони еще борется с человеком, который хотел уложить на подстилку больного брата. Остальные продолжали без движения лежать на своих местах. Среди больных были и женщины. Даже если в одном из женских тел богиня Инезия, она не успела бы заметить, куда скрылся Холройд-Пта. Похоже, что непосредственная опасность в данную минуту Пта уже не угрожает.

Он попытался найти место, где не было бы так тесно. На каждом квадратном футе находился человек. Протискиваясь через толпу пленников, Холройд искал свободное место. Ему казалось, что ноги идут по зыбкому песку, как будто он стоял в вязкой жиже. Но это была иллюзия, его угнетало чувство страха и безысходности, пронизывающее все пространство резервации. Наконец Холройд нашел уголок, где между стоящими людьми было немного пространства. Здесь он успокоился, и в сознании возникла мысль спрятаться в укромном уголке. Необходимо найти тайное убежище и оставить там свое тело. Бессмысленно блуждать в людском океане.

Пришла ночь. Холройд все еще оставался у подножия стены, к которой примыкала «больница». Как и другие, он улегся прямо на землю, ежеминутно его пинали в спину. В поисках свободного места бродили сотни людей, то и дело наступая на лежащих. Грязная босая ступня прижала волосы Холройда к земле. Он резко дернул незнакомца за ногу и поднялся. Потревоживший его спокойствие молча улегся на свободное место и закрыл глаза. Надо искать ворота, через которые можно выбраться из этого каменного мешка, подумал Холройд. Он понимал, что там наверняка много охранников, но это не тревожило.

Холройд бродил, переступая спящих и пытаясь встретить хоть кого-нибудь способного на побег. Наконец он спросил одного мужчину:

— Как нам отсюда выбраться? Куда идти?

Мужчина глянул на него с интересом, но не ответил. Десятки других глаз безумно следили за теми, кто не находил места для ночлега. Холройд ощущал, что его сознание стремится пробить массивную стену отчуждения и открыть истину этим несчастным, но все попытки тщетны.

Продолжая медленно бродить среди спавших, Холройд искал закуток, где его тело не будут топтать. Он был подавлен людской массой и сознавал, что место, огражденное от внешнего воздействия, сможет дать покой не только телу но и мозгу. О своей душе он волновался меньше, чем о плоти. Если телесная оболочка Пта попадет в руки Инезии, то она постарается уничтожить тело. Надо найти какой-то выход, он должен существовать.

Неожиданно в ушах зазвучал голос. Холройд сразу уловил, откуда он исходит. Футах в пятидесяти справа на стене стоял человек с рупором. Над толпой произносились отрывистые фразы:

— Резчики… те, кто обучен уходу за боевыми скрирами… подходите к плотницким ямам… там на склоне холма…

Глашатай прошел футов сто по гребню стены и снова повторил свой призыв. Кто-то из узников произнес:

— Нас заманивают на крутой склон. Это ловушка, я резчик, но не пойду туда.

Холройд понимал, что никто из пленников не знает истинных целей резервации. Коварство ночных глашатаев было более изощренным. Они заманивали жертвы для обучения атаке на людей боевых скриров. Генеральный штаб Аккадистрана здесь проводил учения пернатых эскадрилий в условиях, максимально приближенных к реальности. Но рабочие места резчиков могли стать местом, где удастся скрыть свое тело и отправиться в Нуширван. Кроме того, надо узнать о тактике боя с участием дрессированных скриров. Пробраться сквозь толпу к дальней стене не составило большого труда. Там было значительно просторнее. Наиболее отчаянные мужчины и женщины расхаживали по самому краю холма. Дальше был пологий спуск. Надсмотрщики время от времени сталкивали туда тех, кто был ближе. Внизу их строили в колонны по сто человек и подводили к каким-то норам у подножия высокой стены. Вооруженные охранники следили за порядком в колоннах, а безоружные, но физически сильные солдаты впихивали людей в норы. Жертвы кричали от ужаса, но их не было слышно из-за общего шума, стоявшего внизу.

Сверху было видно, что справа от нор, где исчезали люди, находились большие ворота. А за ними начинался ряд стен, перпендикулярных той, которая отгораживала резервацию от остального мира. Эти стены были чуть выше основной, и можно было заметить их продолжение за пределами резервации.

Пока Холройд изучал обстановку, воины с копьями дважды пытались спихнуть его со склона, там формировалась новая сотня. Но он каждый раз ускользал от них, и стражники хватали других пленников, которые не сопротивлялись. Решив, что сверху ничего нового не узнать, Холройд сам ринулся вниз. Он бежал по склону, обгоняя тех, кого спихнули стражники, ловко протиснулся сквозь толпу и очутился перед одной из ям. Оттуда доносились глухие удары деревянных и каменных кувалд. Каждый удар будил в сознании Холройда забытое чувство божественной ярости. Он бросился дальше, в сторону ворот.

Раздался крик:

— Назад! В строй! Жди своей очереди, иначе проткну!

Его били, кололи копьями, толкали, но Холройд пробивался к воротам. Словно бульдозер, он протаранил охрану и добрался до цели. Там стояла дюжина мужчин, вооруженных легкими пиками или луками. Стрелы и пики у всех были с каменными наконечниками. Их головные уборы украшали перья. Холройд сообразил: долговязый с четырьмя перьями должен быть старшим офицером.

Ярость молнией осветила мозг, и он устремил свое существо в офицера. Сначала тот сопротивлялся… затем..

— Бросьте этого торопыгу в яму, если ему так хочется резать камни, — крикнул он глухим голосом и указал рукой на свое тело, которое стражники крепко держали под руки…

«Как плохо я выгляжу. Грязный, худой, волосы всклокочены. На месте Лоони я бы давно забыл о таком доходяге».

Холройд вернулся в свое тело, когда оно уже лежало на дне ямы, ближней к воротам. Она была размером около двух сотен квадратных ярдов и проходила под стеной. Холройд позволил себе передышку и лежа осмотрелся. Мозг впитывал информацию, как губка.

На дне длинной ямы стояли ряды скамеек, где сидели такие же изможденные люди, как и он сам. Перед каждым стоял небольшой стол, рядом горшок с клеем, в руках пила из светлого металла. Холройд зачарованно смотрел, как мастера кувалдами разбивали каменные глыбы, выбирали подходящие осколки, обрабатывали их пилой. Как они умудряются не разбить или же не отрезать себе пальцы, думал Холройд. Такое количество мастерских может обеспечить наконечниками копий и стрел всю армию Аккадистрана. Из какого металла сделаны эти пилы? Режут камень, как масло. Каким клеем они прикрепляют камень к дереву? Много интересного можно узнать здесь, но сейчас важнее другое.

Холройд медленно поднялся и пошел под стену. Какой-то толстяк тут же подбежал к нему, крича на ходу:

— Ты новенький? Почему один?

Он повязал Холройду на левый локоть ленту с номером и продолжил:

— Теперь ты номер триста сорок семь. Ищи себе место. Я потом покажу, что надо делать. Учти, работа тяжелая, но жить будешь дольше. Ленту не потеряй. Кто отказывается работать или теряет ленту, уходит первый. А так будешь ждать своей очереди.

Холройд молча смотрел в глаза говорившему.

— Ну, что уставился? Я старший сотни. Или надеешься, что тебя назначат на мое место? Не рассчитывай прожить лишний месяц и есть три раза в день. Мне еще неделя осталась. Будешь получать свою пайку только утром и последним, я прослежу. Сегодня ушел сто сорок седьмой. Вопросы будут?

Проходя мимо скамеек, Холройд смотрел на номера ленточек резчиков по камню. Свободное место он нашел на краю одной из скамеек. Рядом работал парень с номером сто пятьдесят три. Это означало, что сегодняшний день может оказаться последним в его жизни. Холод проник в мозг, Холройд сел рядом и сказал:

— Добрый человек. Я вижу, ты не трясешься от страха даже перед лицом смерти. Как твое имя?

Парень ответил:

— Мое имя Крэд, уважаемый.

Затем он обмакнул древко пики в клей, насадил только что выточенный наконечник, бросил его в сторону и взглянул на Холройда.

Его лицо расплылось в улыбке:

— Что бы сделали со мной, назови я просто уважаемым того, кто очень похож на тебя. Пошли к старшему нашей сотни.

Пробираясь за парнем, Холройд так же, как он собирал готовые пики и копья. При этом он продолжал оценивать свое положение.

Он не ошибся, скрыв от богинь знание своего нового могущественного дара, который влился в его тело, побывавшее на троне. Там, на полу, лежал тот, кого привела к цели звериная ярость, переходящая в агонию. Это чувство исчезло. Нет агонии. И нет зверя. Но есть капитан Питер Холройд из танкового корпуса армии США. И он способен перенести свою сущность в любое тело.

Это грандиозно.

Размышляя о стратегии войны с Нуширваном, Холройд понял, что новые возможности дают шанс нарушить планы Инезии, даже если учесть, что она способна посылать свое тело через пространство. Пожалуй, и раньше он вел себя правильно, логика его рассуждения оказалась верной. Трон был всего лишь источником хранившейся части могущества Пта. Оно уже использовано, и дополнить божественную силу могут только молитвы женщин.

Сознание подсказывало, что ситуация требовала практически раздвоения его личности. Необходимо знать, о чем будут говорить, как действовать две богини Гонволейна. Только в их беседе между собой с губ Лоони снимается печать молчания, а Инезия, оправдывая и хвалясь старыми победами, невольно дает ключ к разгадке новых козней. Теперь у него начинал вырисовываться достаточно мрачный план действий. Инезия намеревается начать наступление. Если предотвратить атаку, то Великий Пта выиграет схватку со смертью в образе златокудрой красавицы.

Полубог был ближе к людям, чем богиня. Он чувствовал — Инезия обречена на гибель. Обладая магической силой, она забывает или презрительно игнорирует одно свойство, присущее каждой личности. Может быть, божественный разум не в силах понять его значение.

Люди способны противостоять божественной мощи, если…

— Мы пришли, — сказал Крэд.

Холройд внимательно смотрел на высокого, сероглазого и абсолютно седого мужчину. Крэд обратился к нему со словами:

— Старший по яме, я привел новенького. Думаю, что ему надо показать.

— Ладно, — равнодушно ответил старик. — Покажи ему.

Глава 22

ПИЩА БОЕВЫХ СКРИРОВ

Сначала Холройд смотрел только на скриров, круживших над огромной ареной. Только в подсознании отложилось то, что огромное пространство вокруг заполнено людьми, наблюдавшими своеобразный спектакль. Он отметил, что в полетах стай огромных птиц есть определенная система. Боевые скриры летали десятками. На спине одного из скриров, составлявших своеобразную эскадрилью, сидел наездник. Остальные летающие чудовища повторяли каждый маневр ведущего скрира, словно самолеты в строю. Внезапно одна из эскадрилий резко спикировала вниз. Только сейчас Холройд понял, что на арене находились сотни мужчин и женщин, предназначенных в пищу птицам, проходившим обучение участию в боях.

Холод сжал мозг, словно металлический обруч. Глаза Холройда не могли оторваться от ужасного зрелища. На арене шло сражение, жертвы пытались защитить свою жизнь. Они держали над головой грибообразные щиты, пытаясь поразить или просто отпугнуть прожорливых врагов длинными пиками. Птицы были неплохо натренированы и ловко уклонялись от уколов пиками, и выклевывали из толпы людей, словно червяков. Кошмарная атака длилась минуты четыре, затем эскадрилья взмыла вверх, унося в клювах и лапах страшный груз. Проследив за полетом, Холройд увидел, что птицы отнесли несчастных к месту, где располагались птенцы боевых скриров и начали их кормить.

— Они откармливают свой молодняк мясом? — спросил Холройд. Старший по яме, казалось, не расслышал вопроса. Крэд собирался ответить, но не успел. В голосе Холройда появилась свирепость.

— Невероятно! Хотел бы я знать, что за дьявол выдумал эти дурацкие щиты?

Крэд в удивлении раскрыл рот, не зная, как реагировать на поведение новичка. Седой старик угрюмо произнес:

— Сначала ты ответь мне…

Взглянув на лицо Холройда, старик осекся. Зрачки его расширились. Потрясенный своим открытием, старший по яме не мог говорить. Затем…

— Принц!.. Принц… Инезио!

Он упал на колени, слезы градом катились по лицу. Старик пытался целовать руку Холройду и бормотал:

— Я знал… Я верил… Богиня должна была прислать помощь… Я знал, что это издевательство над жителями Гонволейна не может продолжаться бесконечно… Принц Инезио! Хвала богине! Хвала богине!

Холройду с трудом удавалось сохранить спокойствие. Мозг переполнялся необузданной яростью, способной разнести на кусочки его тело. До этого мгновения он был способен оставаться холодным и внешне спокойным. Это было спокойствие вулкана, покрытого снежной шапкой, но переполненного бурлящей лавой. Гармония льда и пламени, разума и безрассудства, бога и человека. Прославление богини этим стариком нарушило неустойчивое равновесие сознания.

Чудовищная, гнусная и лживая истина!.. Хвала богине? За что ее благодарить? Эту бесстыдную, подлую, похотливую ведьму? Эту дьяволицу, жаждущую крови, славы и власти?

Эти мысли не были произнесены, но прозвучав в сознании, погасили волны ярости. Старший по яме узнал в нем принца и поверил в реальность спасения. Вера в богиню может оказать помощь в осуществлении плана. И он спокойно произнес:

— Встаньте! Теперь вы маршал! Храните веру живой. Нас ждут нелегкие дни. Богиня Инезия послала меня сюда и наделила божественной силой для борьбы с этим святотатством.

Старший по яме поднялся, размазывая слезы, и Холройд осознал, что этот маршал теперь верно служит своему главнокомандующему. Можно ли так же надеяться на остальных смертников?

— Неужели, маршал, вы не могли изготовить более надежного оружия, чем эти пики. Да и деревянные зонтики не лучшая защита от боевых скриров. Новоявленный маршал выпрямился, на его лице появилось выражение уверенности. Решительно смахнув последние капли слез, он звонко произнес:

— Ваше Высочество, мы можем делать для наших людей лучшее оружие. Я уже семь лет здесь и кое-что придумал. Мы готовы испытать на следующей сотне мою идею защиты от скриров. Разрешите показать?.. Я сейчас вернусь.

Маршал побежал в яму, а Холройд с Крэдом остались наверху и молча наблюдали за атакой очередной эскадрильи. Страшный спектакль продолжался.

Старик вернулся довольно быстро. В его руках был длинный шест с зазубренным наконечником на одном конце и большим крюком на другом.

— Смотрите, принц, этот шест длиннее пики. Он легкий и крепкий. Мы их можем делать из обычного газового дерева. Когда скрир атакует, то надо крюком захватить его шею или лапу, а другой конец воткнуть в землю. Скрир — птица не очень умная. Даже если скрир ошибется, то он рухнет на землю и раздавит своим телом уколовшего. Потом он поднимется и улетит еще более злым. Один укол пики не убивает такую птицу.

Холройд взял новое оружие в руку, попытался имитировать его применение и произнес:

— Тот, кто зацепит скрира за шею или лапу, неминуемо погибнет.

— Но птица не сможет сразу подняться. Другие успеют своим пиками нанести много ран или стрелой смогут пробить толстую кожу на шее. Мы дадим шанс выжить многим. Если Ваше Высочество не возражает, то я пошлю на арену несколько человек с этим оружием.

Холройд ответил сухо:

— Только двоих. Они не смогут победить сотни птиц сегодня. Время для решительных действий еще не наступило.

Он понимал, что богиня может уловить связь исчезновения Пта со сменой тактики боя жертв гладиаторов.

Когда два человека с новым оружием погибли, Холройд улыбался. Рядом с их трупами бились в агонии четыре огромных птицы.

Идея новоявленного маршала была полезной.

С каждым часом в Холройде росла уверенность в правильности своих действий. На подготовку к схватке надо еще много времени. Не хватает умения командовать, не все известно об армии Аккадистрана. Этой ночью надо бежать из резервации. Каждый час, проведенный здесь, дает богине шанс обнаружить Пта. Этого допустить нельзя. Он должен выбраться из этого ада. Ночью!

Глава 23

МОРЕ ТЕТА

Для тела Холройда были приготовлены носилки. Старый маршал и Крэд были предупреждены и ничему не удивлялись. Узники резервации умели держать молчание, не испытывали страха перед смертью и безгранично доверяли принцу, посланному богиней.

Затем было занято тело старшего офицера, командовавшего охранниками, доставившими в яму вечернюю пищу. Аккадистранский офицер — Холройд — спокойно приказал поднять носилки с безжизненным телом. Двое дюжих стражников выполнили команду, остальные молча последовали за ними.

Потом они шли по длинным коридорам, где было много охранников и воздух переполнял малопривлекательный запах пищи. Один из коридоров в этом лабиринте раздваивался, как язык змеи. Почти все стражники и прислуга сворачивали влево, но Холройд приказал нести свое тело в правый коридор. Очутившись перед дверью, офицер распахнул ее и приказал нести носилки с телом дальше. Охранники с носилками стали спускаться по лестнице. Другой офицер внизу встал, глянул на тело, освещаемое тусклым светом факелов. Он не успел произнести ни слова, сущность Холройда перетекла в его мозг.

Офицер крикнул командиру охранников, носивших пищу:

— Веди своих обратно. Эти с носилками вернутся потом.

Он направился дальше, минуя столы, за которыми люди пили какую-то бледно-пурпурную жидкость, похожую на виноградный сок или вино.

Холройд заметил у больших дверей напыщенного субъекта. За этой дверью — выход. Субъект без сопротивления позволил завладеть своим мозгом. Он суетился, отсылая офицера, чуть не поскользнулся на ступеньках крыльца, но стражники с копьями в струнку вытянулись перед этим вельможей.

Они вышли на улицу и пошли вдоль стены.

Стена! Внешняя стена резервации. Сознание Холройда встрепенулось. Один из тех, кто ходил по стене, наблюдал за узниками, с ухмылкой глянул на носилки с безжизненным телом Пта. Свобода!

Осмотревшись по сторонам, Холройд приказал стражникам:

— Несите его вниз по этой улице. Ну, что уставились? Там есть повозка, которая заберет эту падаль.

Он шагал уверенно, внимательно изучая все, что попадалось на пути, пытаясь в полумраке выяснить, куда ведет дорога.

Стена, за которой была страшная арена и толпы гладиаторов, окружала огромный холм. Слева, у подножия холма, виднелись редкие дома и целая сеть дорог, ведущих к городу, за которыми виднелась гавань, заполненная кораблями. Город не привлек внимание, а вот гавань…

Добраться туда можно быстро. Надо завладеть телом капитана корабля и… Нет… Нетерпение нарастало. Могущественные способности проникать в любое тело дают возможность завладеть скриром. Плавание на корабле — это потеря времени. Как хорошо, что ни одна из армий не вооружена зенитными орудиями…

Мысль оборвалась, когда Холройд увидел, что стена уже далеко и вокруг никого нет. Он остановился и приказал носильщикам:

— Бросьте его там, в кустах, подальше от глаз. А носилки унесите обратно.

Стражники возвращались по дороге с обычной для людей их профессии уверенностью, что все происшедшее вполне естественно и они точно выполнили приказание старших по званию.

Как только они исчезли из виду, вельможа направился по их следам. Холройд довел его вдоль стены до того крыльца, где проник в его мозг, открыл дверь и громко крикнул:

— Без меня ничего не случилось?

Он не стал выслушивать заискивающие рапорты, что все в порядке, пьяных нет и так далее. Холройд уже был в теле Пта.

Ухмыльнувшись, он вскочил на ноги и быстро направился к подножию холма. Здесь не было никаких строений, свет факелов со стены сюда не доходил. Наступившая ночь сулила удачу.

Идя по дороге, Холройд пытался представить ощущение людей, в которых входило его сознание. Испытывают ли они страх от потери возможности управлять телом, речью, мыслями. Думают ли они вообще в это время? Наверняка офицеры, помогавшие Пта выбраться из резервации, смутно помнят свои действия. Он старался организовать свой побег самым естественным образом. Даже если сама Инезия будет расспрашивать об этом случае, то они не смогут раскрыть ей истину. Поздно вечером забрали труп из ямы, унесли подальше и выбросили, а утром его склевали скриры. Ничего необычного не произошло. Все офицеры могли убедить себя, что действовали по своей воле. В глубине души Холройд надеялся, что так случится.

Он свернул на одну из тропинок, которая вела к зданию, похожему на ферму. До наступления полной темноты осталось не более получаса. Уловив в одной из ферм движение, Холройд направился туда. Отрыть дверь загона для скрира было не просто, наконец удалось сдвинуть засов с места и проникнуть внутрь. Пара пылающих глаз раскачивалась в темноте, жесткие перья птицы зловеще шуршали. Сдерживая нетерпение, Холройд приблизился к скриру. Тот вел себя спокойно и не сопротивлялся неумелым попыткам закрепить седло и удила. Домашние скриры вели себя совсем не так, как боевые убийцы.

Труднее всего оказалось забраться на спину птицы без помощников. Только с третьей попытки Холройду удалось очутиться в седле. Взлетев, птица сделала круг над родным двором, залитым холодным светом луны и послушно направилась к побережью моря Тета.

Только утром впереди показалась земля. Лес начинался у самого берега. Казалось, среди холмов и нескончаемого леса нет и признаков жилья. Холройд уже два часа летел над землей со скоростью не меньше ста миль в час. Он думал, где лучше спрятать свое тело, когда дух направится в Нуширван. Внезапно необычная мысль пришла в голову, он оглянулся на огромный хвост скрира. Пусть птица летит над лесом, он может привязать себя к седлу и получит несколько часов свободы духа без особого риска. Через минуту его тело осталось далеко позади.

Сущность Холройда устремилась в пространство. Полет сквозь пространство был уже знаком. При переходе в тела людей там, в резервации, он не успевал ощутить движение. Сейчас его обуяла жажда полета, свобода маневра. Насладившись, он попытался остановиться и ощутить дыхание пространства. Но вокруг не было ни света, ни воздуха. Душа не могла ощущать пространство. Вселенная черна и пуста для нее.

Он вернулся в свое тело, попытался успокоить волнение и понял, что птица продолжает спокойно лететь в сторону Нуширвана.

Что нужно сейчас делать? Как это узнать? О чем говорила Инезия? Что свою истинную сущность нельзя познать до конца, пока она связана с телом. Он помнил первое посещение царства тьмы, сущность должна быть способна управлять телом, находясь вне его. Может быть, мешает высота, или этот вид божественного проявления сейчас недоступен для Пта?

Он заставил себя взглянуть вниз. Сплошной лес, ни города, ни реки, ни озера. Сущность Холройда устремилась в пространство, но не туда, куда продолжало лететь его тело. Наконец, появилось ощущение опоры. Он спускался ниже, и чувство давления усиливалось. Оно знакомо! Вода? Впервые божественный дух, покинувший тело, ощущал что-то, кроме собственных мыслей. Он над морем Тета.

Проверив свою догадку, Холройд заспешил обратно. Должно быть, он летел близко к поверхности, ощущение опоры духа исчезло внезапно. Земля! Тело другого человека можно ощутить в полете так же, как воду. Надо только преодолеть много сотен миль до столицы Нуширвана.

Холройд точно ощутил скопление людей и реку. Снизившись, он чувствовал присутствие живых тел. Он выбрал ближайшее, устремился в него и ощутил потрясение, подобное шоку от удара электрическим разрядом.

Женщина!

«Надо быть осторожнее», — подумал Холройд. Раньше, когда он устремлялся по прямой в тела людей, которых мог видеть, такие ошибки были невозможны. Сейчас сознание улавливало только слабые сигналы, не различая при этом пол, возраст и даже место нахождения человека.

Следующая попытка Холройда была не такой опрометчивой. Он приблизился к источнику ощущения жизни достаточно близко. Не ощутив чужой ауры или сопротивления, он вошел в тело, став чиновником мелкой конторы, перебиравшим бумаги на своем столе. Из этих бумаг следовало, что столица расположена в двадцати пяти канбах севернее.

Следующее тело принадлежало солдату, идущему по торговой улице на окраине столицы Котахэй. Холройд продолжал путь к центру города вместе с солдатом несколько минут. Его мозг должен привыкнуть к ярким краскам, детским крикам, запахам города.

Затем, став усатым молодым человеком крупного телосложения, служившим писцом во дворце Нушира, он узнал, что владыка страны беседует в своих покоях с женой Калией.

Уводя писца от покоев Нушира, Холройд вспомнил младшую жену владыки Нуширвана. Она такая же светловолосая, как Инезия, но не так зла. Спустя минуту он уже смотрел на Калию глазами Нушира, которая продолжала говорить с мужем:

— Надо ввести во всех замках, крепостях и укреплениях новый порядок. Пусть женщины живут отдельно от военных мужчин и не владеют оружием. Они должны молиться за мужей. Надо отправить посланников к вождям мятежников, в первую очередь к маршалу Маарику, Оилику, Ларго, Сарату, Клауду. Предложи им освобождение через нашу страну. Объясни, что ты не в состоянии противостоять Зард Аккадистранской, которая действует заодно с Инезией.

Холройд положил руку на плечо младшей жены Нушира и мягко произнес:

— Повремени с наставлениями, Лоони. Я прибыл договориться о встрече с тобой. Где мы можем повидаться, находясь в своих телах?

Сказав это, он широко улыбнулся и стал ждать ответа.

Глава 24

СВИДАНИЕ В КОТАХЭЙ

Лоони долго не отвечала. Глаза пухленькой Калии увлажнились, руки задрожали. Она поднялась с кресла и прошептала:

— О, Пта!

Затем, стряхнув оцепенение, она рванулась к мужу, схватила его за руку и быстро заговорила:

— Пта, она уже отдала приказ! Ты понимаешь? Армии готовятся к войне. Нападение неизбежно!

— Хорошо, — ответил Холройд.

Голос Нушира не смог передать истинное значение этой реплики. Блондинка отшатнулась назад и потрясенно смотрела на Холройда.

— Не будь наивной, — угрюмо продолжал он. — Сейчас мы не можем помешать Инезии осуществить ее замыслы. Но если мои выводы верны, все это обернется в нашу пользу. Мы можем чувствовать симпатию к этим бедолагам, готовящимся к смертельным битвам, но действовать опрометчиво не следует.

Холройд замолчал и дождался, когда с лица Калии-Лоони окончательно исчезнут страх и смятение, затем продолжил:

— Нушир уже знает много наших тайн. Теперь надо точно установить, на чьей стороне будет его армия в будущем. Я надеюсь, что личность, устремившая свои желания к развязыванию войны между Аккадистраном и Гонволейном, не станет тратить времени и усилий на Нушира Нуширванского.

Он способен понять, что обеспечит себе долгую жизнь и спокойную старость, если изменит форму правления в государстве. Чем плоха для него и его потомков конституционная монархия. Представь парламент, действующий по воле восьмидесяти или восьмидесяти пяти миллиардов жителей. Сколько бы ни вошло туда людей, они не смогут игнорировать волю своих избирателей. Форму правления в городах можно не менять. Не вижу причины, чтобы Нушир отказался от этой идеи.

Печальные глаза Лоони напомнили Холройду о его теле, привязанном к спине летящего скрира. Если бы он знал раньше, что приказ о начале войны отдан, то не рискнул бы совершить этот поступок. Эскадрильи боевых скриров Зард могли уже подняться в воздух. Время уходит.

— Лоони, мне нужна твоя помощь. Нам очень важно соединиться физически. Для этого надо точно определить, где сейчас находится мое тело.

Он стал объяснять, как проходил полет на юг через море Тета, затем на запад через бесконечный лес, к необитаемым берегам Гонволейна. Лоони оборвала этот рассказ:

— Действительно. На востоке от города Пта есть огромный лес, Пта. Если скрир будет продолжать полет прежним курсом, то вскоре прилетит к заливу, где встречаются три реки, текущие в древнее море. В этом заливе есть пять островов. Жди меня на том, который ближе к южному берегу. Я приду в теле, которое ты видел, когда я поднялась на великий утес. Это теперь единственное законное и свободное от души тело, которое я могу занять.

Она смущенно улыбнулась, затем серьезно спросила:

— Пта, у тебя есть план действий? Я имею в виду такой, который приведет к свержению Инезии… и ее смерти.

— Я понял смысл происходящего и верю в разум и здравый смысл людей. Мое новое оружие сбережет миллиарды человеческих жизней. Теперь у меня есть возможность проникать в любой мозг, включая владык, вроде Нушира. Но если Инезия ухитрится овладеть моим настоящим телом прежде, чем я буду готов к действиям, то это обернется бедой для всех. Больше я не могу сейчас сказать.

Он видел, что голубые глаза озабоченно пытаются уловить глубинный смысл слов, но пухлое лицо Нушира ничего не выражало, поэтому Лоони спросила:

— Сколько времени пройдет, прежде чем ты начнешь действовать?

Холройд тяжко взглянул. На этот вопрос он не мог дать ответ. Слишком сложно было представить все последствия его действий. Ему было необходимо не менее пяти месяцев. Смертельный приговор для Лоони был отсрочен на полгода, но часть отведенного срока уже прошла. Больше пяти месяцев на подготовку тратить нельзя. Эта мысль заставила вздрогнуть обоих.

Через пять месяцев боевые скриры Зард учинят бойню на севере Гонволейна. Мужчины, женщины, дети будут гибнуть сотнями миллионов. Города не выдержат осады, и захватчики будут кормить телами их жителей боевых скриров и гримбсов. Встающие перед глазами Холройда ужасные сцены похожи на страшный суд, апокалипсис, конец света.

Чтобы осознать весь ужас возможного развития новой истории Земли, Холройд пытался вспомнить 1944 год. Человечество не первый раз получает жестокие уроки.

Надо подавить страх, не поддаваться ему и терпеливо готовиться к сражению с дьяволом. Только за час до решающей битвы надо приготовить оружие и покончить со злом одним, но сокрушающим ударом.

Холройд вытеснил из сознания фантасмагорические картины и быстро произнес:

— Я увижу тебя в дельте трех рек и все объясню. До встречи.

Через десять минут он вернулся в свое тело и увидел, что скрир подлетает к заливу. В него впадало три реки. Вот и острова, описанные Лоони. Сама богиня прибыла сюда только через два дня.

Глава 25

ВТОРЖЕНИЕ В ГОНВОЛЕЙН

Островок, где жили Холройд и Лоони, был маленьким раем для двух тел. Худая и загорелая девушка и высокий мужчина с темными волосами чувствовали себя в полной безопасности. Холмы и впадины этого острова были покрыты зеленью. В джунглях зрели фрукты, ручьи журчали чистой водой. Мягкая трава всегда была готова служить постелью влюбленным телам.

Они ждали, когда к Холройду потечет могущественная сила, способная дать надежду на спасение. Если женщины начнут молиться у жезлов, то победа над злом свершится.

Шли дни… недели…

Время текло неумолимо. Они вселялись в чужие тела на всех континентах Земли, выбирая наиболее влиятельных людей. Это требовало терпения и настойчивости. Человечество было слишком огромным.

Правители, маршалы, чиновники, удельные владельцы и мятежные командиры, их жены — все они были пронизаны рабской психологией и не хотели перемен. Слишком часто Лоони и Холройд-Пта слышали во всех концах света одни и те же фразы:

«Богиня ничего не говорила. Она бы предупредила народ».

«Война с Аккадистраном не объявлена. Где свиток с печатью Инезии?»

«Твои слова лживы».

Богиня действительно ничего не говорила людям. Но слухи распространялись подобно инфекции болезни, от которой не помогают никакие лекарства. Торговые караваны гримбсов возвращались из странствий пустыми, гонцы на скрирах приносили известия из приграничных районов. Нелегко было верным слугам Инезии утаить от людей подготовку к войне. С севера Гонволейна стали прибывать беженцы, неся вести о терроре захватчиков. Но богиня молчала.

Холройд пытался представить Инезию в замке Пта. Перед его мысленным взором всегда представали покои принца Инезио и золотоволосая красавица в белом платье. Тогда он не знал, что Инезия способна хладнокровно вести Пта к гибели и хохотать, говоря о миллионах смертей.

Лоони и Холройд направились в столицу Пта. Город словно вымер. Они стояли на высоком холме, с которого открывалась панорама на весь город и море. Супружеская пара, чьи тела они заняли, проходя по вечерним улицам, на каждом перекрестке читала листовки, наклеенные под факелами.

«Жители Пта!

Бедствие обрушилось на земли Гонволейна. Безбожные мятежники, обезумев, напали на Нуширван. Армия Аккадистрана начинает мстить нам за подлость бунтовщиков.

Ночью в городах не должно быть света.

Не позволим боевым скрирам Зард Аккадистранской вероломно напасть на нашу столицу.

Верьте в богиню!»

Верьте в богиню? О, Колла! О, Пта!

Холройд сказал, обращаясь к своей спутнице:

— Удивительно, Инезия только сейчас сообразила, что темнота на руку захватчикам и ничего не дает обороняющимся. Отсюда мы увидим первую атаку.

Лоони молча положила голову на плечо мужу. Темнота сгущалась, в небе тянулись зловещие облака, город погружался в кромешную тьму. Холройд уже не мог видеть крыши домов, башни замка, но чувствовал близость вечного города Пта, столицы света, древнего дома сиятельного Божественного владыки веков.

Столица Пта во тьме! Впервые за все времена там не горел ни один факел. Пта растворился в ночи и стал подобен бесформенным холмам, видневшимся вокруг.

Через облака пробился лунный свет и осветил печальный облик Лоони. Она прошептала:

— Пта, скажи, что еще надо делать? Неужели мы будем только смотреть на все это. Уже пало девять городов на западе, сорок три на северо-востоке, восточное побережье полностью захвачено Зард, на северном держится только Калурна. Вчера пали восточные столицы провинции Лира, Гали, Ристерн, Танис.

— Этой ночью падет и столица Пта, — спокойно ответил Холройд. — Нет, Лоони, сейчас мы не можем ничего сделать. Даже если вмешаемся в действия идущих на штурм, польза будет минимальной, кроме того…

Он умолк, Лоони ощутила, как напряглось его тело. Затем рука Холройда указала на огромную тучу в северной части неба.

— Смотри и слушай!

Лоони насторожилась, ее слух уловил звуки, подобные тем, что предшествуют приближавшемуся шторму. Это не ветер. Ужасные звуки нарастали. С черного неба доносилось:

С-к-р-р-р-и-и-и-р-р…

Черная туча оказалась стаей сотен тысяч боевых скриров. Грубые, пронзительные крики заполняли вселенную. Сколько крыльев летающих убийц рождают это шипение в небе — пятьсот тысяч, десять миллионов? Какой десант они принесли?

Сверху донесся пронзительный сигнал. Туча ринулась вниз. Безумная бойня в столице началась.

Очутившись на острове, Холройд в ярости закричал:

— Я разорву ее тело на куски! Я выдерну золотые волосы клочьями! Я…

Сознание подсказывало Холройду, что с Инезией, этим воплощением дьявола, надо поступить по-другому. Ярость погасла.

Битва за Гонволейн шла с переменным успехом.

Не все города переходили в руки врага после первого штурма. В армии на вооружении появились шесты с крюками, восточная группа войск давала отпор аккадистранцам в воздухе. Главный штаб агрессоров уже не мог формировать достаточно крупные стаи боевых скриров для штурма сразу трех городов.

Холройд был уверен, что за всю историю цивилизации на Земле не было столь кровопролитной войны. Огромная армия Гонволейна уже давно не получала достаточно пищи. Огромные массы обезумевших людей, преодолевая отвращение, ели жесткое и противное мясо скриров и гримбсов, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Холройд скрывал от Лоони, что в армии уже поговаривали о случаях людоедства. Ожидание было тягостным. И все же единственным средством, дававшим надежду на победу — было ЖДАТЬ.

И они ждали. Много раз богиня в теле однажды умершей девушки и полубог с горящими от ненависти и бессилия глазами обсуждали свои планы и ждали. Они надеялись на любовь.

В одну из ночей, когда они, обнявшись, лежали на мягкой траве, Холройд тихо произнес:

— Знаешь, я понял, что божественное могущество — это очень простая вещь. Сначала появляется возможность направить свою сущность, которую люди называют душой, в любое тело. Потом приходит умение перемещать тело в пространстве или управлять им на расстоянии. Но этого мало, чтобы стать богом. Власть приходит с умением преодолевать время, отправляясь в прошлое и будущее, преодолевать спираль бытия, вырываться за ее пределы. Я попал в Гонволейн, минуя все витки, накрученные временем за двести миллионов лет. Сработал второй круг божественной власти.

Есть и другие круги власти. Путешествие умов, в которое Инезия была вынуждена направить меня, показало, что чары Пта подобны гипнозу. Даже она не смогла полностью подавить другой разум. Мое могущество не позволило это сделать.

Голос Лоони мягко прозвучал в темноте:

— Древний Пта знал особенности человеческой психики и пределы возможности мозга. Кругов власти шесть. Большее количество нельзя прочно удерживать в одном разуме одновременно. Подумай и согласись, Пта не ошибся, выбирая составные части своей божественной силы.

Холройд устало кивнул. Этой ночью он больше не произнес ни одного слова.

Больше месяца Холройд и Лоони не говорили о божественной силе Пта. Он стал замечать, что с каждым днем тело Лоони становилось все более совершенным, черты лица приобретали благородные пропорции, острые скулы уже не были заметны, глаза сверкали теплым светом. Холройд вспоминал их в первую встречу: водоросли во всклокоченных волосах, сабля, способная поразить Пта, которого забыли женщины Гонволейна. Зачем она делает из нового тела идеал, достойный любви бога? Все женщины хотят украсить себя, даже богини.

— Скажи, что любил прежний Пта? Почему он стремился слиться с народом? Может, эта его ошибка позволила Инезии низвергнуть его страну?

Лоони уверенно произнесла:

— Посмотри в свою душу, Питер Холройд! Ты — Пта, я чувствую, я знаю это. Ты прежний Пта, великий, мудрый и мятежный Пта. Посмотри на себя и увидишь, каким был Пта… и каким он будет!

Холройд ничего не ответил, и она продолжила:

— Слияние с народом не может принести зла богу этого народа. Он мне говорил, что разум иногда порождал темные мысли, чужие желания, жестокие поступки, которые могли быть смыты только в одном источнике — жизненной силе людей. Он не хотел зла и боялся перерождения. Если его страхи были небеспочвенны, то сейчас в Гонволейне происходит не крах веры в богиню, а возрождение надежды на Пта.

Сейчас я знаю, что все желания Пта есть в тебе. В подсознании Холройда уже родилась истина. Грех не должен сковать разум народа. Мы разобьем оковы зла и победим врага его же оружием, не потеряв доброты. Пта! Не терпи пороки, не уменьшай желание творить добро!

Почти не дыша, она ждала ответа, но Холройд молчал. Он смотрел на нее и не видел. Слышал ли он сейчас свою жену?

— Пта, ты почувствовал новое могущество? Оно выросло? Скажи!!!

— Да… я ощущаю… Смотри, Лоони, сегодня должно получиться.

Он шагнул в ручей, и сразу вокруг тела возник сверкающий вихрь. Холройд исчез, но тут же появился рядом с Лоони.

Сто двенадцать дней и ночей они ждали этого момента. Пта теперь способен перемещать свое тело в пространстве. На сто тринадцатое утро он уже смог взять с собой Лоони. Когда солнце поднялось в зенит, они получили возможность перемещаться вдвоем, не опираясь на воду.

Пришло время действовать.

Глава 26

СВЕРЖЕНИЕ БОГИНИ

Два искрящихся смерча осветили темницу, где было заковано в цепи настоящее тело Лоони.

Холройд потерял много времени, расковывая цепи, которые не могла даже поцарапать любая пила Гонволейна. Затем Лоони помогла ему уложить мертвое тело женщины, к которому успела привыкнуть, на место своего многовекового заключения. Тусклый свет не позволял разглядеть, что цепи уже не прикованы к каменному полу.

Лоони тихо сказала:

— Можно было не терять столько времени. Мое тело не такая ценность, чтобы бог перед сражением терял столько сил. Потом тебе хватило бы могущества создать мне новое тело, достойное войти в круг божественной власти.

Главное заманить сюда Инезию, когда она узнает, что Пта жив и может действовать. Она явится в темницу, чтобы уничтожить мое истинное тело, вдруг подмена откроется.

— Твоя готовность пожертвовать самым ценным для победы над злом мне известна. Не волнуйся, мы опередим Инезию. Наши тела в соседней камере будут в полной безопасности, не стоит рисковать ими. А эта девушка, которой ты помогла стать красавицей, будет жить своей жизнью. Может быть, вы подружитесь. Этим я займусь потом.

Холройд и Лоони перенесли свои тела сквозь стену, договорились об условленном сигнале, и их сущности стремительно понеслись в Аккадистран.

Самый высокопоставленный сановник во дворце Гадира любовался панорамой столицы Аккадистрана, когда в его мозг вошел Пта. Все города Земли сейчас очень похожи. Всюду камень и мрамор подавляют природу, — подумал он и обернулся. В огромном зале находилась сама Зард Аккадистранская со своей сестрой и всей свитой. Сестра Зард сомкнула пальцы обеих рук, затем развела их в стороны и снова сомкнула, прижав ладонь к ладони. Холройд понял, что Лоони приняла верное решение, выбирая тело. Он повторил условный сигнал и, улыбаясь, приблизился к Зард. Как только их взгляды встретились, он без колебаний вонзил нож в сердце правительницы Аккадистрана. Удар был безжалостным и коварным, но она заслужила его. Миллионы людей погибли в войне, начатой Инезией, но нельзя забывать о тех несчастных, чьими телами кормили своих младенцев боевые скриры по велению самой Зард.

Он знал, что убивает тело, которым управляет Инезия. Это надо было сделать, только бы она не попыталась войти в мозг сестрыправительницы. Она не осмелилась, понимая, что дворцовые перевороты ведут к смерти всех родственников свергаемых владык. Что она испытала, когда умирало тело?

В зале все кричали.

— Дельд убил владычицу.

— Дельд — убийца!

— Смерть Дельду!

Холройд даже не попытался уклониться от копий, пронизавших тело главного сановника. Его мозг был потрясен страшной болью, нервы трепетали. Но бог должен познать ужас смерти человека. И он познал это сполна.

Затем Холройд переместился в тело военного министра Зард, изумленного происшедшим, и тот произнес:

— Немедленно созвать всех министров. Генеральному штабу отдать приказ о выводе всех армий из Гонволейна. Стража, убрать всех из этого зала, кроме брата и сестры Зард. Первыми удалите женщин.

Только одна женщина оказала стражникам сопротивление. Она яростно закричала:

— Поздно, Лоони! Ты выжидала слишком долго. Через месяц весь Гонволейн будет захвачен. А твое тело будет немедленно уничтожено! Дура!

Холройд подумал: «Эта женщина не поняла, что Зард убил сам Пта, а не послушный исполнитель воли Лоони». Вслух он произнес:

— Уведите эту истеричку. У нее помутился разум.

Сестра Зард подошла к военному министру и прошептала:

— Она еще не подозревает, что ты жив. Это упрощает дело. Настоящее тело Инезии в опечатанной комнате большой башни замка Пта. Ей придется идти до темницы. Мы должны опередить ее.

Так и случилось. Холройд и Лоони в темнице приготовились ждать появления Инезии.

Мерцающий свет возник около кресла, где обычно сидела Инезия. Когда вихрь материализовался, Холройд обвил золотые локоны богини вокруг своей руки и заставил ее опуститься на колени. Голубые глаза расширились от ужаса.

— Инезия, тебя погубило собственное коварство. Я надеялась, что ты явишься сюда, чтобы уничтожить мое тело. Но в волшебных цепях лежит другая. И не пытайся покинуть свое тело. Тюрьму стерегут одни мужчины, и они пустят сюда только богиню Инезию. Ты сама так распорядилась еще много веков назад. Спеши, Пта! Она пытается растаять. Цепи не позволят ей это сделать.

В безумной ярости Холройд опутывал извивающееся тело тяжелыми цепями. Тошнота подступила к его горлу, когда Лоони принесла раскаленный стержень, молот и кувшин воды. Инезия не могла даже повернуть голову и увидеть, как умело орудует молотком бывший офицер танковых войск США. Она только услышала, как зашипела вода, закалившая раскаленный стержень. Теперь ни один человек не способен без молота освободить из плена бывшую богиню.

Лоони спокойно произнесла:

— Дорогая Инезия, не надо так бояться. Ты хотела нашей смерти, но мы не так жестоки. Оставайся в этой темнице до той поры, пока Пта не наберет столько могущества, сколько требуется для изгнания тебя из круга божественной власти. Ты станешь смертной и будешь жить, как пожелаешь. К тому времени в Гонволейне будут мир и спокойствие. Могла ли ты рассчитывать на более мягкую кару? Благодари Пта и молись за него!

— Идем отсюда, — пробормотал Холройд. — Мне плохо.

Лоони распахнула дверь темницы и вышла. Холройд направился следом, но обернулся и еще раз взглянул в потухшие голубые глаза:

— Инезия, ты не учла, что большая беда всегда возвращала людей к религии. Женщины прятали молитвенные жезлы от твоих воинов, рискуя жизнью. Религия — это не просто вера в богов, это еще и страх. Религия загорается от искры, когда в мозг входит мысль о смерти близкого человека. Вера рождается из тьмы неверия и крепнет от страха за жизнь. Ты начала великую войну, принесшую миллионы смертей. Женщины Гонволейна молились за своих мужей, сыновей, братьев и любимых, сражавшихся с врагом. Не все забыли имя Пта, и они никогда не пожалеют об этом.

Холройд вышел вслед за Лоони. Они вместе закрыли тяжелые каменные двери темницы и трижды опечатали их перстнем Пта.

Прежде чем они оба исчезли, Лоони тихо произнесла:

— Я не собираюсь ей мстить, Питер.

Пта не ответил.

ИШЕР ^(цикл)

Оружейные лавки империи Ишер

4784 год династии Ишер или 8951 год от р. х… Власти империи противостоят Оружейные магазины. Оружие, которым торгуют Оружейники способно разрушать на расстоянии в 1000 миль, но настроено только на владельца, стреляет только при самозащите или в определённых животных во время сезона охоты.

В одном из таких магазинов оказывается журналист Крис Макалистер — пришелец из 1951 года. Он уже не может его покинуть, так как накопленная в нём энергия времени вырвется наружу и уничтожит Землю. Оружейники надевают на него защитный костюм, уравновешивают со зданием магазина по принципу рычага и отправляют в прошлое, а магазин — в будущее. Журналист и магазин начинают появляться и исчезать в разных временах. Где закончится путь Макалистера, ставшего чужим этому миру?

Калледетик Кейл Кларк, обладающий особыми телекинетическими способностями — сын убеждённого имперца. Кейл знакомится с Люси, девушкой-оружейницей, после чего они улетают в столицу. Кейлу предстоит пройти путь от деревенского парня до финансового магната и поступить на службу к императрице.

Пролог

1

Маг гипнотизировал толпу?

11 июня 1951 года. Полиция и журналисты Миддл-Сити полагают, что вскоре их город будет объявлен очередным пунктом турне выдающегося мага. Они готовы оказать гостю теплый прием, если он снизойдет до того, чтобы объяснить, каким именно образом ему удалось одурачить сотни людей, заставив их поверить, что они видят перед собой странное здание — судя по всему, нечто вроде оружейного магазина.

Здание якобы появилось на том месте, где всегда располагались и располагаются сейчас бар «Обед у тетушки Салли» и портновское ателье Паттерсона. Внутри упомянутых заведений находились лишь их служащие, и никто из них не заметил ничего подозрительного или необычного. Фасад оружейного магазина, столь чудесным образом возникшего из ниоткуда, украшала большая, ярко светящаяся вывеска, которая сама по себе являлась первым доказательством того, что произошедшее — не более чем мастерская иллюзия. Под каким бы углом вы на нее ни смотрели, вы все время видели прямо перед собой слова:

ОРУЖИЕ ВЫСШЕГО КАЧЕСТВА.

ПРАВО ПРИОБРЕТАТЬ ОРУЖИЕ — ПРАВО БЫТЬ СВОБОДНЫМ

Витрина в окне здания была уставлена разнообразным оружием довольно странной формы, как длинноствольным, так и короткоствольным, а вверху светилась надпись:

САМОЕ СОВЕРШЕННОЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ ВО ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ

Инспектор Клейтон из следственного отдела попытался войти в магазин, но дверь не поддалась. Несколько мгновений спустя К. Дж. (Крис) Макалистер, репортер «Бюллетень-газеты», без особого труда открыл дверь и вошел внутрь.

Инспектор Клейтон последовал за ним, но вновь наткнулся на непреодолимую преграду. Судя по показаниям нескольких свидетелей, Макалистер прошел через все здание и вышел позади него, после чего странное сооружение исчезло столь же внезапно, как и появилось.

По утверждению полицейских, они потрясены способностью мага создать столь совершенную иллюзию, продержавшуюся столь долгое время на глазах у столь большой толпы. Они готовы рекомендовать зрителям его будущее шоу без каких-либо оговорок.

(Примечание автора. В заметке не упоминается о том, что раздосадованные полицейские пытались связаться с Макалистером, чтобы допросить, и нигде не смогли его найти. Прошло несколько недель, но репортера и след простыл.

Что же произошло с Макалистером после того, как он обнаружил, что дверь оружейного магазина не заперта?)

Что-то странное было в этой двери. Она не то чтобы поддалась от первого же его прикосновения — она просто отошла в сторону, словно ничего не весила. Макалистеру показалось, будто дверная ручка сама скользнула в его ладонь.

Он изумленно замер на месте, вспомнив, что еще минуту назад инспектор Клейтон обнаружил дверь запертой. В то же мгновение за спиной послышался голос инспектора, словно прочитавшего его мысли:

— Отлично, Макалистер. Дальше я как-нибудь сам.

За дверью царила кромешная темнота, к которой никак не могли привыкнуть глаза. Повинуясь репортерскому инстинкту, Макалистер шагнул навстречу тьме, начинавшейся сразу за прямоугольником дверного проема, и краем глаза заметил, что рука инспектора Клейтона тянется к ручке двери, которую он сам отпустил лишь мгновение назад. Внезапно он понял, что ни одному репортеру не удастся проникнуть в здание, если инспектор сумеет этому помешать. Не отводя взгляда от полицейского, Макалистер собрался было сделать еще шаг в сторону темноты за дверью, и вдруг произошло нечто неожиданное.

Дверная ручка не позволяла инспектору Клейтону до нее дотронуться, странным образом ускользая от него и приобретая нечеткие, словно размытые, очертания. Что же касается самой двери, то Макалистер вдруг почувствовал, как она легко, почти невесомо коснулась его пяток — хотя никакого движения не было заметно, — и, прежде чем он успел сообразить, что происходит, его по инерции втолкнуло внутрь, в темноту. По его нервам словно пробежал электрический разряд, а затем дверь захлопнулась за спиной, и все неприятные ощущения исчезли столь же быстро, как и появились. Впереди был ярко освещенный магазин, позади — нечто невероятное.

Макалистер ошеломленно стоял в неудобной позе, с трудом воспринимая окружающее и ощущая странную пустоту в голове, пока наконец не осознал, что именно находится за прозрачной панелью двери, через которую он только что прошел.

От темноты не осталось и следа. От инспектора Клейтона тоже. Исчезла толпа зевак и ряд неопрятных забегаловок вдоль улицы. Даже улица изменилась. Улицы вообще не было — вместо нее вокруг простирался уютный парк. Дальше, на фоне полуденного солнца, вдоль горизонта тянулись очертания большого города.

— Желаете пистолет? — нарушил тишину за его спиной мелодичный женский голос.

Макалистер машинально повернулся на голос, и образ города почти сразу же исчез, словно происходящее — всего лишь сон. Взгляд репортера сосредоточился на молодой женщине, которая медленно приближалась к нему со стороны задней части магазина. Он понимал, что нужно что-то сказать, но едва не лишился дара речи при виде стройной, изящной девушки, мило ему улыбавшейся. Карие глаза гармонировали с волнистыми каштановыми волосами. Простое платье и сандалии казались на первый взгляд настолько обычными, что он не стал придавать им особого значения и с трудом выговорил:

— Одного не могу понять — почему тому полицейскому не удалось сюда войти. И куда он делся?

К его удивлению, девушка посмотрела на него с легким сожалением.

— Мы знаем, что многим наша древняя вражда кажется глупой и бессмысленной. — В голосе ее зазвучали решительные нотки. — Мы даже знаем, что пропаганда постоянно подчеркивает бессмысленность нашей позиции. И тем не менее мы никогда не пустим сюда никого из ее людей — ибо крайне серьезно относимся к собственным принципам.

Она замолчала, ожидая от него какой-то реакции. По ее все более озадаченному виду Макалистер понял, что на лице у него сейчас та же тупость, что и в мыслях.

«Ее людей!»

Девушка говорила так, словно имела в виду некую конкретную личность, причем непосредственно отвечала на его упоминание о полицейском. А это означало, что ее люди, кем бы она ни была, — полицейские и их в эту оружейную лавку не пускают. Потому дверь и вела себя враждебно по отношению к ним, не давая войти внутрь. Макалистер вдруг ощутил, что у него в желудке начала образовываться такая же пустота, как и в голове, — ощущение падения в неизмеримую бездну, первые признаки осознания того, что все идет совсем не так, как следовало бы. Девушка продолжала уже резче:

— Вижу, вы понятия не имеете о том, что в наш век разрушительной энергии уже много поколений существует гильдия оружейников — единственная защита рядового человека от порабощения. Право приобретать оружие… — Она сделала паузу, сузив глаза и изучая его взглядом, затем продолжила: — Если подумать, в вас есть нечто весьма странное. Ваша чужеземная одежда… вы ведь не с северных равнин, верно?

Макалистер молча покачал головой, с каждой секундой испытывая все большее беспокойство из-за того, как реагировал на происходящее его организм. Но он ничего не мог поделать. Напряжение внутри нарастало и становилось невыносимым, словно кто-то накручивал до предела некую жизненно важную пружину.

Девушка снова заговорила, на этот раз быстрее:

— И если подумать, меня еще более удивляет, что полицейский попытался открыть дверь — и не сработала сигнализация.

Рука девушки шевельнулась, и в ней блеснул металл — ярко, словно сталь на ослепительном свете солнца. В голосе ее не слышалось ни малейшей снисходительности:

— Стойте где стоите, сэр, пока я не позову отца. В нашем деле, учитывая его ответственность, никогда нельзя рисковать. Что-то тут не так.

Как ни странно, именно в это мгновение в голове у Макалистера прояснилось, и одновременно с девушкой у него возникла та же мысль. Каким образом этот оружейный магазин появился на улице в 1951 году? Как он сам оказался в этом фантастическом мире? Что-то и в самом деле было не так.

Внимание его привлекло оружие в руке девушки — маленькое, в форме револьвера, но из его слегка утолщенной казенной части выступали полукругом вверх три кубика. При взгляде на это Макалистеру стало не по себе — смертоносное устройство, блестевшее в смуглых пальцах, было столь же реальным, как и сама его хозяйка.

— Господи, — прошептал он, — Что это за дьявольская штуковина? Уберите ее, и давайте попробуем выяснить, в чем, собственно, дело.

Казалось, девушка его не слышала. Заметив, что она то и дело бросает взгляды куда-то влево, он посмотрел туда же и увидел вспыхнувшие на стене семь миниатюрных белых лампочек. Странные огоньки! Его захватила игра света и тени, которые переходили с одного крошечного шарика на другой, и шарики становились на невообразимо малую долю то ярче, то темнее, словно реагировали на показания некоего сверхчувствительного барометра. Внезапно огоньки замерли. Репортер снова перевел взгляд на девушку — она, к его удивлению, убрала пистолет. Похоже, она заметила выражение его лица.

— Все в порядке, — холодно произнесла девушка. — Вы под контролем автоматики. Если мы ошибаемся насчет вас — будем рады извиниться. А пока, если вас все еще интересует наше оружие — с удовольствием вам его продемонстрирую.

Значит, теперь он под контролем автоматики, подумал Макалистер, и от этого ему отнюдь не стало легче. Что бы из себя ни представляла эта автоматика, радоваться было нечему. Уже то, что девушка убрала пистолет, несмотря на все свои подозрения, немало говорило об эффективности новых «сторожевых псов». В любом случае нужно как-то отсюда выбираться. Тем временем девушка явно полагала, что человек, пришедший в оружейную лавку, в обычных обстоятельствах пожелает купить оружие. Макалистер вдруг понял, что больше всего ему сейчас хочется увидеть один из этих странных пистолетов, сама форма которых подразумевала весьма много интересного.

— Да, конечно, покажите, — сказал он вслух. Неожиданно у него промелькнула некая мысль, и он добавил: — Не сомневаюсь, что ваш отец где-то рядом и внимательно за мной наблюдает.

Девушка не двинулась с места. Вместо того чтобы принести оружие, она лишь озадаченно уставилась на него.

— Может быть, вы этого и не понимаете, — медленно проговорила она, — но вы уже поставили с ног на голову всю нашу фирму. Огоньки автоматики должны были загореться ровным светом, как только отец нажал на кнопки, когда я сообщила ему о вас. Но этого не произошло! Такого не должно быть, и тем не менее… — Она нахмурилась сильнее. — Если вы один из них — как вы проникли сквозь дверь? Неужели ее ученым удалось найти разновидность людей, которые не воздействуют на чувствительные датчики, и вы — один из них, посланный в рамках эксперимента, чтобы проверить, можно ли преодолеть вход? Но ведь в этом нет никакой логики. Если бы у них имелась малейшая надежда на успех, они не стали бы рисковать потерять шанс застигнуть нас врасплох. В таком случае вы могли бы стать движущей силой широкомасштабной атаки. Она безжалостна, она умна, и она жаждет полной власти над несчастными дураками вроде вас, которые не мыслят ни о чем, кроме как поклоняться ей и великолепию императорского двора.

Девушка замолчала, слабо улыбнувшись.

— Ну вот, опять я с политическими речами. Но вы же сами понимаете — есть немало причин, почему с вами стоит держать ухо востро.

Макалистер направился к стоявшему в одном из углов стулу, постепенно приводя мысли в порядок.

— Послушай, — начал он, — я понятия не имею, о чем ты. Я даже не знаю, как вообще оказался в этом магазине. Согласен, все это требует какого-то объяснения, но совсем в другом смысле.

Голос его оборвался. Он хотел было присесть, но вместо того, чтобы опуститься на стул, снова выпрямился — медленно, словно глубокий старик. Взгляд его был прикован к ярко светившимся цифрам над стеклянной витриной с оружием за спиной девушки.

— Это… календарь? — хрипло спросил он.

Она озадаченно проследила за его взглядом.

— Да, сегодня третье июня. Что-то не так?

— Я не о том. Я о… — Он с трудом взял себя в руки, — Я о тех цифрах, наверху. Я имел в виду… какой сейчас год?

Девушка удивленно посмотрела на него и уже собиралась что-то сказать, но замолчала и слегка попятилась.

— Что с вами? — наконец выговорила она. — Все в порядке. Сейчас четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертый год со дня основания императорского дома Ишеров. Все верно.

2

Макалистер медленно сел на стул, пытаясь осознать, что же, собственно, произошло и что он должен сейчас чувствовать. Ему никак не удавалось связать воедино обрушившиеся на него события — фасад здания, неожиданно возникший на месте двух магазинов 1951 года; необычное поведение двери; большая вывеска, странным образом связавшая свободу с правом приобретать оружие; само выставленное на витрине оружие — лучшее энергетическое оружие во всей вселенной!..

Постепенно до него начало доходить, что девушка оживленно беседует с высоким седоволосым мужчиной, стоявшим на пороге двери, из-за которой не так давно появилась она сама. В голосах обоих чувствовалась напряженность, а от негромких реплик Макалистеру становилось не по себе, хотя смысла их он не понимал, пока девушка не повернулась и не спросила:

— Как вас зовут?

Репортер представился.

Девушка слегка поколебалась, затем сказала:

— Мистер Макалистер, мой отец хотел бы знать, из какого вы года?

Седой шагнул вперед.

— Боюсь, — серьезным тоном начал он, — что на объяснения нет времени. Случилось то, чего мы, оружейники, опасались в течение многих поколений — что однажды явится некто жаждущий неограниченной власти и, чтобы добиться ее, он неминуемо будет стремиться нас уничтожить. Ваше появление здесь — олицетворение новой могущественной силы, которую обратили против нас. Столь новой, что мы даже не знали о ее существовании. Но у нас нет времени. Постарайся узнать все, что можешь, Листра, и предупреди его об опасности, которая нам грозит.

Старик повернулся, и дверь бесшумно закрылась за ним.

— О какой опасности он говорил? — спросил Макалистер.

Девушка посмотрела на него, и он заметил тревожное выражение ее карих глаз.

— Это трудно объяснить, — неуверенно начала она. — Давайте пока подойдем к окну, и я попробую все вам растолковать. Чувствую, у вас сейчас голова идет кругом.

Макалистер глубоко вздохнул.

— Ну, наконец-то хоть какая-то определенность.

Тревога прошла. Седой, судя по всему, знал, что и как.

Значит, и домой вернуться будет не так уж сложно. Что же касается опасности, угрожавшей гильдии оружейников, — это их забота, а не его. Он шагнул к девушке, которая, к его удивлению, попятилась, будто испугавшись. Увидев его недоуменный взгляд, она неестественно рассмеялась и сказала:

— Не думайте, будто я дурочка, и не обижайтесь — но ради вашего же блага, не прикасайтесь ни к кому, с кем окажетесь рядом.

По спине Макалистера пробежал холодок. А затем он вдруг почувствовал, что страх, отразившийся на лице девушки, его раздражает.

— Послушай, — сдавленно начал он, — Давай объяснимся. Мы можем спокойно разговаривать при условии, что я не стану к тебе прикасаться или подходить чересчур близко. Правильно?

Она кивнула.

— На самом деле пол, стены, мебель — собственно, весь магазин — сделаны из непроводящего материала.

Макалистеру показалось, будто он балансирует на туго натянутом канате над бездонной пропастью. Ему с трудом удавалось сохранять спокойствие.

— Начнем с самого начала, — помолчав, сказал он. — Каким образом ты и твой отец узнали, что я не… — он сделал паузу, пытаясь подобрать подходящие слова, — из этого времени?

— Отец вас просветил, — ответила девушка. — И содержимое ваших карманов тоже. Именно так он впервые понял, в чем, собственно, дело. Видите ли, из-за энергии, которой вы заряжены, автоматика не может на вас сфокусироваться, и…

— Энергия… заряжен?.. — пробормотал Макалистер.

Девушка уставилась на него.

— Вы что, не понимаете? — прошипела она, — Нас разделяют семь тысяч лет. А из всех существующих во вселенной видов энергии самая могущественная — время. Вы заряжены триллионами частиц временной энергии. Если вы выйдете из этого магазина, на воздух взлетит не только Империал-Сити, но и все вокруг него на полсотни миль. Вы, — срывающимся голосом закончила она, — вполне могли бы уничтожить Землю!

3

Странно, что он до сих пор не заметил зеркала. Большое, по крайней мере восемь футов высотой, оно висело на стене прямо перед ним — там, где еще минуту назад (в чем он мог бы поклясться) не было ничего, кроме сплошного металла.

— Взгляните на себя, — словно пытаясь его утешить, сказала девушка. — Ничто так не успокаивает, как собственное изображение. На самом деле ваше тело достаточно хорошо перенесло эмоциональный шок.

Макалистер уставился на свое отражение в зеркале. Смотревшее на него худощавое лицо отражения было бледным, но тело вовсе не тряслось от ужаса, как вполне можно было бы предположить по той сумятице, что царила в его мыслях. Он снова посмотрел на девушку, которая стояла, положив палец на одну из кнопок на стене, и неожиданно почувствовал себя лучше.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Как раз именно это и было мне нужно.

Она ободряюще улыбнулась, и только теперь он удивился тому, насколько противоречивы черты ее личности. С одной стороны, несколько минут назад она не в состоянии была толком объяснить суть угрожающей ему опасности, словно не в силах подобрать подходящие слова. Однако ее поступок с зеркалом явно свидетельствовал о хорошем знании человеческой психологии.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — проблема, с твоей точки зрения, заключается в том, чтобы перехитрить эту женщину — Ишер и вернуть меня обратно в тысяча девятьсот пятьдесят первый год, прежде чем я взорву Землю в году… какой там у вас сейчас год?

Девушка кивнула.

— Отец говорит, что вас можно отправить обратно, но что касается всего остального… смотрите!

Он не успел облегченно вздохнуть, узнав, что его могут вернуть в его собственное время, потому что девушка нажала другую кнопку, и зеркало тут же исчезло, уйдя в металлическую стену. Раздался щелчок еще одной кнопки, и исчезла сама стена. Перед Макалистером простирался парк, подобный тому, который он уже видел сквозь входную дверь. Явное продолжение все той же панорамы — деревья, цветы и залитая лучами солнца зеленая трава.

На фоне неба возвышался темный силуэт массивного здания. Расстояние до него составляло примерно четверть мили — и сколь бы невероятным это ни казалось, длина и высота его были никак не меньше. Нигде, ни поблизости от этого чудовищного сооружения, ни в самом парке, Макалистер не заметил ни единой живой души. Всюду наличествовали следы человеческой деятельности, но не было ни людей, ни какого-либо заметного движения. Деревья стояли неподвижно посреди безветренного солнечного дня.

— Смотрите! — снова сказала девушка чуть тише.

На этот раз щелчка не последовало. Она покрутила одну из ручек, и изображение стало менее четким — не из-за того, что свет солнца чуть померк, и даже не из-за того, что там, где только что ничего не было, стало видимым стекло. По-прежнему никакая преграда не отделяла их от чудесного парка. Но теперь он уже не был безлюдным.

Парк кишел множеством людей и машин. Макалистер ошеломленно уставился на них, и по мере того, как проходило ощущение иллюзии и все более явным становилось ощущение мрачной угрозы, им начало овладевать беспокойство.

— Эти люди — они что, солдаты? — наконец спросил он, — А машины…

— Энергетические пушки! — ответила девушка. — Для них всегда было главной проблемой, каким образом подобраться как можно ближе к нашему магазину, чтобы нас уничтожить. Дело не в том, что пушкам не хватает мощности на большой дистанции, — даже ружья, которые мы продаем, могут убивать на расстоянии в несколько миль. Но наши оружейные лавки слишком хорошо защищены, и для того, чтобы с нами расправиться, им пришлось бы стрелять почти в упор из самого мощного орудия. До сих пор им не удавалось этого сделать — парк принадлежит нам, а система сигнализации действовала безупречно. Но лишь до сегодняшнего дня. Наши охранные системы не могут обнаружить новый вид энергии, который они используют сейчас, и, что во много раз хуже, эта энергия обеспечивает им прекрасную защиту от нашего собственного оружия. Естественно, невидимость известна уже давно, но, если бы вы не появились, нас бы уничтожили до того, как мы успели понять, что происходит.

— Но, — воскликнул Макалистер, — что ты собираешься делать? Они ведь все еще там и…

В ее карих глазах вспыхнул яростный желтый огонь.

— Отец предупредил гильдию, и некоторые из ее членов уже обнаружили, что такие же невидимые люди установили такие же невидимые пушки вокруг других магазинов. Вскоре должен собраться Совет, чтобы обсудить план обороны.

Макалистер молча наблюдал за солдатами, которые, судя по всему, соединяли между собой невидимые кабели, шедшие от громадного здания на горизонте; сама их толщина — около фута — свидетельствовала о титанической энергии, готовой обрушиться на неприметный оружейный магазин. Говорить было нечего и незачем — сама реальность оказывалась нагляднее любых слов и фраз. Из всех присутствовавших он был самым бесполезным, и мнение его было наименее ценным. Он не отдавал себе отчета в том, что рассуждает вслух, пока не послышался уже знакомый голос отца девушки:

— Вы ошибаетесь, мистер Макалистер. Из всех здесь присутствующих именно вы представляете наибольшую ценность. Благодаря вам мы обнаружили, что Ишер пытается нас атаковать. Более того, наши враги не знают о вашем существовании и, следовательно, еще не в полной мере осознали, какое действие оказывает их новая энергия. Вы же в некотором роде неизвестный фактор, чем мы и должны незамедлительно воспользоваться. Воспользоваться вами.

Макалистеру вдруг показалось, будто его собеседник постарел еще больше — когда тот повернулся к дочери, на его худощавом землистом лице проступили глубокие морщины, и голос прозвучал хрипло и отрывисто:

— Листра, номер семь!

Девушка коснулась седьмой кнопки, в то время как ее отец быстро объяснял Макалистеру:

— Сейчас идет экстренное заседание Высшего совета гильдии. Нам необходимо выбрать наиболее подходящий способ решения проблемы и сосредоточиться на нем — как всем вместе, так и каждому по отдельности. Обсуждение на местах уже идет, но пока что была высказана лишь одна удачная идея, и… Приветствую вас!

Последние слова он произнес, глядя куда-то за спину Макалистера. Тот обернулся и замер от удивления. Из стены выходили люди — легко и непринужденно, словно перешагивая порог невидимой двери. Один, другой, третий… тридцатый.

У всех были мрачные лица — за исключением одного, который, взглянув на Макалистера, собрался было пройти мимо, но тут же остановился и улыбнулся.

— Ну, что ты так смотришь? Как еще, по-твоему, мы могли просуществовать столько лет, если бы не умели телепортировать материальные объекты? Полиция Ишер во все времена в первую очередь стремилась лишить нас наших ресурсов. Кстати, меня зовут Кадрон… Питер Кадрон!

Макалистер безразлично кивнул в ответ. Даже фантастические автоматы, конечные продукты эпохи машин, перестали производить на него впечатление; наука и изобретения ушли так далеко вперед, что на долю людей мало что оставалось — почти все делали за них машины. Мужчина с бульдожьей физиономией повернулся к нему:

— Мы собрались здесь, поскольку очевидно, что источник новой энергии — то здание за магазином…

Он показал на стену, которая только что была зеркалом, а теперь стала окном, откуда открывался вид на чудовищное сооружение, и продолжил:

— С того времени, как около пяти лет назад было построено это здание, мы знали, что там создается нацеленная против нас мощь. Теперь же оттуда хлынула новая энергия, чтобы подчинить себе весь мир. Энергия столь могущественная, что она преодолела само время — к счастью, лишь в окрестностях этого магазина. Видимо, она ослабевает с увеличением расстояния…

— Погоди, Дресли, — прервал его низенький худой человечек. — К чему это долгое вступление? Вы же проверяли разные планы, представленные региональными группами. В них нет ничего конкретного?

Дресли поколебался и, к удивлению Макалистера, с сомнением взглянул на него, задумчиво двигая челюстью; затем лицо его приобрело суровое выражение.

— В сущности, есть один вариант, но он связан с тем, что придется вынудить нашего приятеля из прошлого пойти на огромный риск. Вы все знаете, что я имею в виду. Благодаря этому нам удастся выиграть время.

— Что за… — Макалистер ошеломленно замер, когда взгляды всех собравшихся обратились к нему.

К своему удивлению, Макалистер вдруг почувствовал, что ему снова не хватает зеркала, чтобы восстановить душевное равновесие. Он обвел взглядом лица собравшихся, и ему показалось, будто в том, как они сидят, стоят или склоняются над стеклянными витринами, есть нечто странное. У него возникло ощущение, что их меньше, чем было до этого. Один, два… двадцать восемь вместе с девушкой — но он мог бы поклясться, что прежде их было тридцать два. Он посмотрел назад и еще успел увидеть закрывающуюся заднюю дверь, за которой только что скрылись четверо.

Макалистер озадаченно тряхнул головой и уставился на окружавшие его лица.

— Не понимаю, как вы даже подумать могли о том, чтобы к чему-то меня принуждать. По-вашему, я заряжен некоей энергией. Возможно, я ошибаюсь, но если бы кто-то попытался снова бросить меня в колодец времени или хотя бы до меня дотронуться, эта самая энергия привела бы к страшным разрушениям…

— Ты прав, чтоб мне провалиться! — крикнул один из молодых людей, а затем раздраженно рявкнул на Дресли: — И как только, черт побери, ты мог совершить такую психологическую ошибку? Ты прекрасно знаешь, что Макалистер должен сделать то, что нужно нам, чтобы спасти самого себя. И притом очень быстро!

Дресли откашлялся.

— Черт, правда такова, что времени на объяснения у нас нет, а я только что понял, что это может легко его напугать. С другой стороны, вижу, что мы имеем дело со здравомыслящим человеком.

Макалистер наблюдал, прищурившись, и чувствовал ложь в его словах.

— Не надо мне тут проповедовать о здравомыслии, — резко парировал он. — Вы все прямо-таки потеете кровью. Да вы бы собственных бабушек застрелили и хитростью затянули меня в свое болото, поскольку миру, который вы считаете хорошим, угрожает опасность. И каков же ваш план, в чем вы собирались заставить меня участвовать?

Ему ответил молодой человек:

— Мы дадим тебе изолирующий комбинезон и отправим обратно в твое время…

Он неожиданно замолчал.

— Ну что, звучит недурно, — кивнул Макалистер. — И где же ловушка?

— Да нет никакой ловушки!

Макалистер пронзил его взглядом.

— Слушай, ты, — медленно начал он, — Только не надо, ладно? Если все настолько просто, то как, черт побери, я должен помочь вам одолеть энергию Ишер?

Молодой человек сердито посмотрел на Дресли.

— Вот видишь, ты своей болтовней лишь вызвал у него ненужные подозрения, — Он перевел взгляд на Макалистера, — Мы намереваемся использовать своего рода энергетический рычаг, применяя принцип точки опоры. Ты должен стать грузом на длинном плече энергетического маятника, и он, в свою очередь, поднимет груз, находящийся на коротком. Ты вернешься назад во времени на пять тысяч лет. Машина в том большом здании, на которую настроено твое тело и которая является источником всех проблем, вернется в прошлое на несколько месяцев.

— Таким образом, — вмешался кто-то еще, прежде чем Макалистер успел открыть рот, — мы получим время, чтобы найти другой способ противостоять ей. Должно существовать какое— то решение, иначе наши враги не действовали бы в такой тайне. Что на этот счет думаешь?

Макалистер медленно подошел к стулу, на котором перед этим сидел. Мысли его работали с бешеной скоростью, но его мучило мрачное предчувствие, что он не обладает техническими знаниями, необходимыми для того, чтобы спасти самого себя.

— Как я понимаю, — медленно процедил он, — все это должно работать по принципу рычага. По древнему принципу, который гласит, что, имея достаточно длинный рычаг и подходящую точку опоры, можно столкнуть Землю с орбиты.

— Именно так! — крикнул Дресли. — Только не в пространстве, а во времени. Ты преодолеешь пять тысяч лет, а здание…

Голос его стих, а пыл угас, когда он заметил выражение лица Макалистера.

— Послушайте, — сказал репортер. — Нет более жалкого зрелища, чем компания честных людей, пытающихся поступить нечестно. Вы сильные и умные люди, и вы всю жизнь пытались реализовать свои идеалистические концепции. Вы всегда повторяли, что, если необходимо, вы не остановитесь ни перед какими жертвами. Однако меня вам не одурачить. Говорите, где ловушка?

Макалистер несколько опешил, когда ему бросили одежду, — он видел появившихся из задней двери мужчин, и его крайне удивило, что они принесли изолирующий комбинезон, даже не зная, решится ли он его надеть. Он мрачно посмотрел на Питера Кадрона, который подал ему мешковатый серый костюм и сказал напряженным голосом:

— Натягивай и отправляйся. Сейчас каждая минута на счету! Когда те пушки начнут бомбардировать нас чистой энергией, тебя уже не будет в живых, не говоря уж о рассуждениях насчет нашей честности.

Макалистер все еще колебался. Ему казалось, будто в помещении стоит невероятная жара. По щекам стекали струйки пота, и становилось все больше не по себе. Откуда-то сбоку слышался голос:

— Прежде всего мы должны выиграть время, а затем мы разместим новые магазины там, где им не будет угрожать непосредственная опасность. Одновременно мы свяжемся со всеми силами империи, которые в состоянии помочь нам прямо или косвенно, и наконец, нам нужно…

Голос продолжал что-то говорить, но Макалистер перестал различать слова. Взгляд его остановился на девушке, молча стоявшей возле двери. Он подошел к ней, и, вероятно, вид его чем-то ее напугал — она вся сжалась и побледнела.

— Послушай, — громко сказал он, — Я в этом вашем дерьме по самые уши. Где кроется опасность? Я должен знать, что у меня есть хоть какой-то шанс. Скажи, в чем подвох.

Лицо девушки посерело, став почти такого же мертвенного цвета, как и комбинезон, переброшенный через руку Питера Кадрона.

— Все дело в трении, — наконец пробормотала она. — Может случиться так, что тебе не удастся преодолеть весь обратный путь до тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Понимаешь, ты будешь своего рода грузом, и…

Макалистер отвернулся и влез в мягкий, почти невесомый комбинезон, не заботясь о своем тщательно отглаженном костюме.

— Он что, целиком голову закрывает?

— Да! — послышался ответ с той стороны, где стоял отец Листры, — Как только ты застегнешь молнию, комбинезон станет полностью невидимым. Посторонним будет казаться, что на тебе самая обычная одежда. Твой новый костюм снабжен всем необходимым — в нем ты смог бы жить даже на Луне.

— Одного не пойму, — заметил Макалистер, — зачем мне его надевать? Сюда я превосходным образом попал и так. — Неожиданно он помрачнел, и внезапная мысль прервала поток его слов. — Погодите, — пробормотал он, — а что происходит с той энергией, которая меня наполняет, когда я внутри этой непроницаемой одежки?

Неподвижные взгляды собравшихся сказали ему, что он попал в самую точку.

— Так вот в чем дело! — рявкнул он. — Эта изоляция должна защищать меня от потерь энергии. Таким образом и получается чертов «груз». Теперь я окончательно уверен, что комбинезон как-то связан с той машиной. Ну что ж, еще не поздно.

Резко развернувшись, он отскочил в сторону, пытаясь избежать протянутых рук четверых мужчин, которые одновременно прыгнули к нему. Противостоять им он не смог — пальцы Питера Кадрона рывком застегнули молнию, а сам Питер сказал:

— Мне очень жаль, но, выходя из магазина, мы тоже надели изолирующие комбинезоны. Именно поэтому ты не мог ничего с нами сделать. Запомни: нет никаких доказательств того, что сейчас тебя приносят в жертву. На Земле не образовалось кратера, из чего следует, что ты не взорвался в прошлом, а решил проблему каким-то иным способом. А теперь, кто-нибудь — быстро откройте дверь!

Они подтащили его к входу. И вдруг…

— Подождите! — раздался голос девушки.

Глаза ее сверкали, словно черные драгоценные камни; в руках она сжимала маленький блестящий пистолет — тот самый, который направила на Макалистера в самом начале. Державшие репортера люди застыли как вкопанные, но он почти не обратил на это внимания. Сейчас для него существовала только девушка и движения ее губ, выкрикивавших:

— Это полнейшее безумие! Неужели мы настолько трусливы? Возможно ли, чтобы дух свободы мог выжить лишь благодаря низкопробному убийству и попранию прав личности? Я заявляю: нет! Мистеру Макалистеру нужна гипнотическая защита. Небольшая задержка в любом случае не будет смертельной.

— Листра, — послышался голос ее отца.

По его поведению Макалистер сразу же понял, что старик молниеносно реагирует на ситуацию. Он подошел к девушке и вынул пистолет из ее руки. Он единственный, подумал Макалистер, кто мог сейчас к ней приблизиться, в уверенности, что девушка не выстрелит. Видно было, что она на грани истерики, по ее щекам ручьями текли слезы, и в таком состоянии она могла оказаться весьма опасной.

К его удивлению, он не испытал облегчения даже на секунду. У него возникло ощущение, будто все происходит где-то в другой реальности, а он сам — лишь посторонний наблюдатель. Казалось, он стоит так целую вечность. Когда в конце концов он вновь обрел способность соображать, обнаружилось, что его еще не толкнули навстречу судьбе, и более того — Питер Кадрон отпустил его руку и отошел в сторону, гордо подняв голову и спокойно глядя на отца девушки.

— Ваша дочь права. Отбросим же наши опасения и страхи и обратимся к этому несчастному молодому человеку. Будь отважен! Мы о тебе не забудем. Мы не можем ничего тебе гарантировать, но повторяем еще раз — если только это в наших силах, мы поможем тебе. А сейчас мы должны защитить тебя от разрушительного психологического давления, которое уничтожило бы тебя — просто, но крайне эффективно.

Макалистер слишком поздно заметил, что все остальные отвернулись от необычной стены. Он даже не успел понять, кто сделал то, что неизбежно должно было случиться.

Его ослепила вспышка света. Несколько мгновений ему казалось, будто в его мозгу воцарилась пустота, на фоне которой слышался лишь чеканный голос Питера Кадрона:

— Сохранить самоконтроль и трезвый рассудок — вот твоя надежда. И ты это сделаешь вопреки всему! Но ради твоего же блага — рассказывай о том, что с тобой случилось, только ученым или представителям властей, которые, по твоему мнению, проявят понимание. Удачи!

В ослепительном свете он уже почти не ощущал прикосновения подталкивавших его рук. Макалистер почувствовал, что падает.

Глава 1

Погруженный во мрак поселок, казалось, пребывал вне времени. Довольный Фара шел по улице рядом с женой. Он вдыхал пьянящий ночной воздух и думал о художнике, прибывшем из Империал-Сити, — создателе того, что в передачах телестата называли (он хорошо запомнил эту фразу) «символическим полотном, напоминающим сцену из эпохи электричества семь тысяч лет назад».

Фара нисколько в этом не сомневался. Улица, на ней сады, за которыми ухаживали автоматы, утопавшие в цветах магазины, поросшие травой дорожки, уличные фонари, испускавшие свет из каждого изгиба своих форм, — это настоящий рай, где время застыло на месте.

Картина великого художника — та самая безмятежная сцена, все еще стоявшая перед глазами Фары, — сейчас находилась в частной коллекции императрицы. Она превозносила это произведение искусства, и вполне естественно, что трижды благословенный художник сразу же добился ее благосклонности. Наверняка для него стала огромной радостью возможность лично оказать почести великолепной, божественной, милосердной и любимой Иннельде Ишер, сто восьмидесятой в роду.

Не замедляя шага, Фара посмотрел на жену. В неярком свете ближайшего фонаря ее нежное, все еще выглядевшее девичьим лицо почти исчезало в полумраке. Он обратился к ней, инстинктивно понизив голос, чтобы тот гармонировал с пастельными тонами ночи:

— Она сказала… Императрица сказала, что наш маленький поселок Глей отличается здравомыслием и добротой, составляющими самые прекрасные черты его жителей. Разве это не чудесно, Крил? Она, должно быть, очень понимающая женщина.

Они дошли до боковой улочки, и вид, открывшийся в полутора сотнях футов перед ними, заставил его замолчать.

— Смотри! — хрипло проговорил Фара, показывая негнущимся пальцем на светившуюся во тьме ночи надпись:

ОРУЖИЕВЫСШЕГО КАЧЕСТВА.

ПРАВО ПРИОБРЕТАТЬ ОРУЖИЕ — ПРАВО БЫТЬ СВОБОДНЫМ

При виде пылающих букв у Фары возникло странное чувство пустоты. Вокруг уже собирались другие жители поселка. Наконец он заговорил, громко и жестко:

— Я слышал про эти магазины. Они пользуются дурной славой, и я надеюсь, что наше правительство и императрица рано или поздно с ними разберутся. Их строят на тайных заводах, а потом целиком перевозят в поселки вроде нашего. Якобы их цель — каким-то образом помогать в защите нашей собственности. Еще час назад здесь ничего не было. — Лицо его помрачнело, а в голосе появились неприятные нотки. — Крил, возвращайся домой.

К его удивлению, она не подчинилась сразу же. Все годы их супружества она была послушной женой, благодаря чему жизнь его ничто не омрачало. Он заметил, что она смотрит на него широко раскрытыми глазами, не в силах двинуться с места.

— Фара, что ты собираешься делать? — дрожащим голосом спросила она. — Ты же не…

— Иди домой! — Страх Крил лишь добавил ему решимости. — Мы не допустим, чтобы эти чудовища оскверняли наш поселок. Только представь себе… — В голосе его прозвучало неподдельное отвращение. — Наше мирное, консервативное общество, которое мы решили сохранить именно таким, как показано в картинной галерее императрицы, пытается столкнуть с пути истинного эта дрянь. Но здесь ее не будет. Все.

В ответ послышался тихий голос Крил, в котором уже не звучало страха.

— Не стоит спешить, Фара. Помни, это не первое новое здание в Глее с тех пор, как была написана картина.

Фара молчал. Ему не слишком нравилась эта черта жены — желание то и дело напоминать о неприятных событиях. Он прекрасно знал, что она имеет в виду. Гигантская, разросшаяся корпорация «Автоматические атомные ремонтные мастерские» вторглась сюда вопреки всем законам и желанию поселкового совета, построила свое сверкающее здание и отобрала у него уже половину клиентов.

— Это совсем другое дело, — наконец буркнул он. — Во-первых, в конце концов станет ясно, что эти ремонтные автоматы не так уж хороши, как их рекламируют. Во-вторых — это здоровая конкуренция. Но тот оружейный магазин — вызов всем правилам приличия, благодаря которым жизнь под крылом дома Ишеров столь радостна. Взгляни хотя бы на этот абсурдный лозунг. Ведь это же чистой воды лицемерие. «Право приобретать оружие»… А, ладно! Иди домой, Крил. Мы проследим, чтобы в нашем поселке не продали ни единого экземпляра.

Какое-то время он смотрел вслед изящной фигурке жены, уходившей в темноту. Крил дошла уже до середины улицы, когда он крикнул ей:

— А если увидишь, что наш сын болтается где-нибудь на улице, — забери его с собой. Ему следовало бы понимать, что в такое время давно уже пора быть дома.

Женщина не обернулась. Фара смотрел, как она движется в свете уличных фонарей, после чего развернулся и быстрым шагом направился к магазину. Толпа росла с каждой минутой; ночной воздух дрожал от возбужденных голосов. Несомненно, это было самое выдающееся событие за всю историю поселка Глей.

Вывеска оружейного магазина была лишь иллюзией, о чем Фара знал. Под каким бы углом он на нее ни смотрел, казалось, будто она находится прямо перед ним. Когда он остановился перед огромной витриной, слова рекламы застыли на фоне фасада. Еще раз бросив на них презрительный взгляд, он повернулся к надписи в витрине:

САМОЕ ЛУЧШЕЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ ВО ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ

Искорка неожиданного интереса вспыхнула в мозгу Фары. С невольным восхищением он разглядывал лежавшее перед ним оружие — от маленьких пистолетов до скорострельных винтовок. Все они были сделаны из легкого твердого материала — блестящей стеклоподобной массы, разноцветного непрозрачного пластика или зеленого мерцающего берилла. При виде столь широкого ассортимента предметов, предназначенных для уничтожения, по спине Фары пробежал холодок. Такое количество оружия на один маленький поселок Глей, где, насколько он знал, оружие было лишь у двоих, и те пользовались им только для охоты. То, что он видел, казалось абсурдным, зловещим и ужасающим.

За его спиной послышался чей-то голос:

— Прямо на участке Лэна Харриса. Хорошо же подшутили над этим старым негодяем. Интересно, он устроит им скандал?

Несколько человек засмеялись, и их голоса отдались эхом в горячем, но свежем воздухе. Фара и сам видел, что говорящий прав — оружейный магазин имел сорок футов в ширину и занимал середину зеленого сада старого Харриса.

Фара нахмурился. Оружейники поступили весьма умно — воспользовались участком того, кого почти никто в поселке не любил, и рассчитывали в итоге на поддержку остальных. Но подобное коварство как раз и вынуждало принять решительные меры, не позволив чужакам осуществить задуманное. Фара все еще бросал по сторонам грозные взгляды, когда увидел упитанную фигуру мэра Мела Дейла. Быстро подойдя к мэру, он уважительно коснулся шляпы и с ходу спросил:

— Где Джор?

— Здесь. — Поселковый констебль пробивал себе локтями дорогу сквозь толпу. — Есть какие-то планы?

— Есть только один план, — смело ответил Фара. — Войти туда и арестовать их.

Мужчины переглянулись, после чего уставились в землю. Рослый полицейский нарушил неловкую тишину, коротко сказав:

— Дверь заперта, и никто не отвечает на стук. Я как раз хотел предложить подождать до утра.

— Чушь! — раздраженно бросил Фара. — Нужно взять топор и высадить дверь. Любое промедление лишь добавит им смелости и желания сопротивляться. Мы не хотим, чтобы они пробыли в нашем поселке даже одну ночь. Разве не так?

Со стороны стоявших рядом зевак послышались поспешные одобрительные возгласы. Слишком поспешные.

Фара огляделся по сторонам, удивленный тем, что никто не хочет смотреть ему прямо в глаза. Все испуганы и не хотят ничего делать, подумал он. Однако, прежде чем он успел хоть что-то сказать, заговорил констебль Джор:

— Ты, видимо, ничего не слышал про эти двери. Люди говорят, будто их невозможно преодолеть.

Фара похолодел при мысли о том, что именно ему придется предпринимать какие-то шаги.

— Я возьму из своей мастерской атомный резак, — наконец сказал он. — Думаю, с его помощью удастся с ними справиться. Разрешаешь, мэр?

Капли пота на лице толстяка ярко блестели в свете витрины. Достав платок, он вытер лоб и пробормотал:

— Может, лучше будет связаться с начальником имперского гарнизона в Ферде и попросить о помощи?

— Нет, — Фара сразу же понял, что это лишь уловка. Внезапно его охватило предчувствие, что в действительности лишь он один представляет собой реальную силу всего поселка. — Мы должны действовать сами. Другие общины позволили им угнездиться у себя, поскольку не предприняли решительных действий. Нам придется оказать сопротивление, и незамедлительно. Итак?

— Ладно…

Ответ мэра прозвучал как вздох. Однако больше Фаре ничего и не требовалось. Он поделился своими намерениями с собравшимися, а чуть позже, когда уже выбрался из толпы, заметил сына, который вместе с другими молодыми людьми разглядывал витрину.

— Кейл, пойдем, поможешь мне с аппаратом, — позвал он.

Парень даже не пошевелился. Фара уже готов был устроить ему взбучку за непослушание, но лишь раздраженно отошел в сторону. Вот несносный мальчишка!

«Когда-нибудь я приму решительные меры, — мрачно подумал он, — Иначе от него не будет никакой пользы».

Энергия изливалась беззвучным ровным потоком, без каких-либо тресков и вспышек, лаская чистым белым светом металлическую панель двери. Минуту спустя Фара все еще не видел никаких результатов. Ему не хотелось верить в неудачу, и он продолжал манипулировать энергией невероятной силы, пока наконец не выключил аппарат, чувствуя, как по лицу струится пот.

— Не понимаю, — тяжело дыша, сказал он, — Ведь ни один металл не в состоянии выдержать непрерывный поток атомной энергии. Даже твердое металлическое покрытие, которое используется внутри двигателей и теоретически имеет неограниченный ресурс, на самом деле кристаллизуется уже через несколько месяцев.

— Все именно так, как говорил Джор, — сказал мэр. — Эта организация, Торговый дом оружейников, она… очень обширная. Она распространяется по всей империи и не признает власти императрицы.

Фара обеспокоенно переступил с ноги на ногу, приминая жесткую траву. Услышанное совсем ему не понравилось. Более того, это была явная чушь. Прежде чем он успел что-то сказать, послышался голос из толпы:

— Я слышал, будто эти двери открываются только перед теми, кто не может причинить вреда находящимся внутри.

Слова эти вырвали Фару из оцепенения. Похоже, предчувствие неудачи дурно влияло на его психику.

— Абсурд! — резко возразил он. — Если бы существовали такие двери, у нас у всех давно уже были бы такие же. Мы…

Он замолчал, внезапно осознав, что сам он не видел, чтобы кто-либо пытался открыть эту дверь. Судя по настроению окружавших его людей, вполне вероятно было, что никто и не пробовал. Он шагнул вперед и потянул за ручку. Дверь открылась неестественно легко, отчего ему на мгновение показалось, будто ручка осталась в его ладони. Глубоко вздохнув, Фара распахнул дверь настежь.

— Джор! — крикнул он, — Заходи!

Констебль поколебался, но молниеносно понял, что не может пойти на попятный на глазах стольких свидетелей, и неуклюже прыгнул навстречу открытой двери. Однако та захлопнулась перед самым его носом.

Фара тупо смотрел на собственную, все еще сжатую в кулак руку, чувствуя, как его бьет дрожь. Ему было не по себе от одного воспоминания о том, как дверная ручка повернулась и выскользнула из напряженных пальцев. Внезапно он понял, что толпа наблюдает за ним в напряженном молчании, и снова со злостью схватился за ручку, но на этот раз она даже не дрогнула. Неудача лишь добавила ему решимости, и он кивнул констеблю.

— Отойди, Джор. Попробую еще раз.

Тот отступил назад, но все было тщетно. Дверь не желала поддаваться. Откуда-то из толпы раздался угрюмый голос:

— Сперва она решила тебя впустить, а потом передумала.

— Что за бред ты несешь! — сердито бросил Фара. — «Передумала»… Да ты с ума сошел. У дверей нет разума.

Фара почувствовал, как дрогнул от страха его голос, и стыд за собственную реакцию заставил его забыть об обычной осторожности. Он мрачно посмотрел на магазин, возвышавшийся на фоне ночного неба, — ярко освещенный, чужой, зловещий и уже не столь доступный. Фара подумал о том, что сделали бы солдаты императрицы, если бы им приказали действовать, и вдруг до него дошло, что даже им не удалось бы ничего сделать. Испугавшись собственных мыслей, он попытался тут же выбросить их из головы.

— Эта дверь один раз передо мной открывалась, — быстро сказал он, — Откроется и во второй.

Так оно и случилось. Мягко и без какого-либо сопротивления, с тем же ощущением легкости, странная дверь поддалась нажатию его руки. За порогом в просторной нише царил полумрак. Мэр Дейл крикнул ему вслед:

— Фара, не будь глупцом. Что ты собираешься там делать?

Фара только что, к собственному удивлению, сообразил, что перешагнул порог. В замешательстве обернувшись, он посмотрел на туманные очертания множества лиц.

— Ну… — неуверенно начал он, но в следующее мгновение широко улыбнулся. — Ну конечно же, куплю оружие.

Еще долю секунды он был в восторге от своего остроумного ответа. Однако настроение его сразу же переменилось, когда он понял, что стоит в тускло освещенном помещении оружейного магазина.

Глава 2

Внутри помещения было неестественно тихо — снаружи не доносилось ни единого звука. Фара осторожно ступал по заглушающему шаги ковру. Глаза его постепенно привыкли к мягкому свету, отражавшемуся от стен и потолка. Он ожидал чего-то необычного, но стандартное атомное освещение действовало на его напряженные нервы подобно бальзаму.

Он огляделся, чувствуя, что к нему возвращается уверенность в себе. Окружающая обстановка выглядела вполне нормально — обычный, ничем особо не выделяющийся магазин. На стенах и полу располагались двенадцать застекленных витрин, тоже ничем не выдающихся. Двустворчатая дверь в противоположной стене вела в заднее помещение.

Фара внимательно наблюдал за ней, одновременно пытаясь разглядеть несколько витрин, в каждой из которых размещались три-четыре разновидности оружия. Прищурившись, он оценивал свои шансы — удастся ли ему достать из-за стекла хотя бы один экземпляр, чтобы потом, когда кто-нибудь войдет, силой выпроводить его наружу, прямо в руки Джора. За спиной послышался тихий мужской голос:

— Желаете оружие?

Фара резко обернулся. Когда он осознал, что его план рухнул, в первый момент его охватила ярость, но весь гнев улетучился при виде продавца — приятной внешности седовласого человека, старше его. Фара кивнул, пытаясь скрыть беспокойство:

— Да-да, оружие.

— Для какой цели? — спросил продавец.

Фара лишь тупо смотрел на старика — сейчас ему очень хотелось разозлиться и сказать этим людям все, что он о них думает, но возраст собеседника сковал ему язык. Он с трудом заставил себя открыть рот.

— Для охоты. — Ему стало не по себе от собственных слов, но он все же повторил: — Да, конечно же для охоты. К северу отсюда есть озеро, — уже увереннее продолжал он, — и…

Он замолчал, не в силах вынести собственной лжи, в которой не был готов увязнуть столь глубоко.

— Для охоты, — снова повторил он несколько секунд спустя.

Фара почувствовал, что снова стал собой. Он ненавидел этого человека за то, что тот поставил его в дурацкое положение. Внимательным взглядом он наблюдал за тем, как седой открывает витрину и достает оттуда зеленое блестящее ружье. Когда продавец, держа оружие в руках, повернулся к нему, Фара подумал: «А они умно придумали — поставить на передний край старика. Впрочем, столь же умно они поступили, выбрав участок Харриса».

Он потянулся к ружью, но продавец держал его вне досягаемости.

— Прежде чем я разрешу вам испробовать это, — сказал он, — правила магазина требуют, чтобы я информировал вас о том, в каких обстоятельствах вы имеете право приобрести оружие.

Значит, у них были собственные законы. И система всяких психологических трюков, чтобы произвести впечатление на легковерных.

— Мы, оружейники, — спокойно продолжал продавец, — разработали оружие, которое может уничтожить всякую машину или объект, созданный из того, что именуется материей. Таким образом, обладатель хотя бы одного нашего экземпляра превосходит по своей боевой силе любого солдата императрицы. Я говорю «превосходит», поскольку каждая единица оружия является средоточием силового поля, действующего как идеальный шит против нематериальных разрушительных сил. Этот щит не защищает от дубины, копья, пули или других материальных предметов, однако, чтобы пробить невидимый барьер, который он создает вокруг своего владельца, потребовалась бы небольшая атомная пушка. Конечно, вы понимаете, — продолжал он, — что столь могущественное оружие не должно попасть в нежелательные руки. В соответствии с вышесказанным, приобретенное у нас оружие не может быть использовано для нападения или убийства. Что касается охотничьего ружья, то из него можно стрелять лишь по вполне определенным видам дичи, список которых мы время от времени вывешиваем на витрине. Наконец, это оружие запрещено перепродавать кому-либо без нашего согласия. Вам ясно?

Фара молча кивнул, размышляя, рассмеяться ему во весь голос или обругать продавца, осмелившегося усомниться в его интеллектуальных способностях. Значит, это оружие нельзя использовать для убийства или грабежа. Из него можно стрелять лишь по вполне определенным живым существам. А что касается перепродажи — предположим… предположим, он купил бы это ружье, уехал куда-нибудь за тысячу миль и предложил его богатому незнакомцу за пару креди. Кто бы о том узнал? Предположим, что он напал бы на кого-то или даже застрелил. Каким образом об этом стало бы известно в магазине?

Внезапно до него дошло, что ему подают ружье дулом вперед. Он взял его, с трудом подавляя желание прицелиться в старика.

— Как им пользоваться? — спросил он.

— Просто прицельтесь и нажмите на спуск. Может, хотите попробовать на нашей мишени?

Фара поднял ружье на уровень глаз.

— Да, — торжествующе ответил он, — и эта мишень — ты. А теперь подойди к двери, открой ее и выйди наружу, — Он повысил голос. — А если кто-либо помышляет о том, чтобы войти сюда через заднюю дверь, то я наблюдаю и за ней, — Он повел ружьем в сторону продавца. — Давай быстрее двигайся, иначе выстрелю! Клянусь!

Продавец тем не менее не терял самообладания.

— Не сомневаюсь, что вы бы это сделали. Когда мы решили настроить дверь так, чтобы вы могли сюда войти, несмотря на свои враждебные намерения, мы предполагали возможность убийства. Однако сила на нашей стороне. Советую вам хорошенько это осознать и оглянуться назад.

Вокруг царила тишина. Фара стоял неподвижно, держа палец на спусковом крючке. В голове у него сменяли друг друга всевозможные слухи, которые он слышал насчет Торгового дома оружейников, — будто у них есть свои люди в каждом квартале, а также собственное независимое правительство, и для любого, кто попадал к ним в лапы, единственным выходом оставалась лишь смерть. В конце концов перед его мысленным взором предстал он сам, Фара Кларк, семьянин, верноподданный императрицы, который стоял сейчас посреди тускло освещенного магазина, пытаясь противостоять гигантской зловещей организации.

Усилием воли он все же сумел взять себя в руки.

— Ты меня не обманешь, делая вид, будто кто-то стоит за моей спиной. А теперь — подойди к двери.

Старик смотрел куда-то в сторону.

— Ну что, Рэд, у тебя все данные?

— Для начала вполне хватит, — услышал Фара голос молодого человека, доносившийся сзади, — Консерватор типа А-7. Уровень интеллекта выше среднего, но степень развития типична для маленьких городков и поселков. Чрезмерно односторонние взгляды, сформировавшиеся в период обучения в имперских школах. Абсолютно честен. Здравомыслие не имеет никакого значения. Эмоциональное отношение к окружающей действительности. Любые изменения в личности потребовали бы длительного лечения. Не вижу никаких причин для беспокойства. Пусть живет так, как ему нравится.

— Если ты полагаешь, — выдавил Фара, — что этот трюк с голосом заставит меня обернуться, ты сошел с ума. Это левая сторона здания. Я знаю, что там никого нет.

— Я за то, Рэд, — ответил старик, не обращая внимания на нацеленное на него оружие, — чтобы позволить ему жить своей жизнью. Но ведь это он подстрекал толпу. Думаю, нужно отбить у него охоту так поступать.

— Мы объявим повсюду, что он был здесь, — сказал Рэд. — И всю оставшуюся жизнь он потратит на то, чтобы опровергать обвинения в свой адрес.

Вера в оружие, которое Фара держал в руках, ослабла настолько, что он совершенно о нем забыл, с нарастающей тревогой вслушиваясь в непонятный разговор.

В голосе старика звучало упрямство:

— Думаю, немного впечатлений ему не помешает. Покажи ему дворец.

Дворец! Это слово вырвало Фару из кратковременного оцепенения.

— Теперь я вижу, что ты мне соврал, — крикнул он. — Это ружье вообще не заряжено. Это…

Язык отказался ему повиноваться, тело словно окаменело. Оружия в руке уже не было.

— Ты… — начал было он, но снова замолчал, пытаясь унять царившую в голове суматоху и собраться с мыслями.

Кто-то, видимо, незаметно отобрал у него ружье, а это означало, что кто-то стоял за его спиной. Голос не был механическим. Фара хотел обернуться, но тело его не слушалось. Он напрягся изо всех сил, но не смог пошевелиться, даже дрогнуть. С удивлением он заметил, что помещение начало погружаться в темноту, так что старика едва было видно. Если бы Фара мог, он бы закричал. Магазин исчез.

Фара парил над огромным городом. Его окружали лишь голубое летнее небо и город, простиравшийся в миле или двух внизу. У него перехватило дыхание, но иллюзия рассеялась, как только он осознал, что на самом деле стоит на твердом полу, а город — лишь необычайно реалистичная картина, появившаяся у него перед глазами.

Фара вздрогнул, узнав простиравшийся внизу мегаполис — город мечты, столицу империи, Империал-Сити. Город прекрасной императрицы Ишер. Он видел серебряный дворец — императорскую резиденцию. Страх постепенно отступал, сменяясь удивлением и восторгом, и рассеялся окончательно, когда Фара ощутил радостную дрожь, с огромной скоростью приближаясь к чудесному зданию. «Покажите ему дворец!» — так они сказали. Сверкающая крыша ударила ему прямо в лицо, металл проник сквозь тело.

Впервые он испытал ощущение жуткого и шокирующего надругательства над святыней, когда воображаемая картина представила ему громадный зал, где вокруг стола сидели мужчины, а во главе его — женщина. Невозмутимые камеры, фиксирующие изображение, повернулись, показывая ее лицо.

Красивое лицо было сейчас искажено от ярости. Женщина наклонилась и заговорила знакомым голосом, который Фара столь часто слышал по телестату; обычно голос звучал спокойно и размеренно, но на этот раз в нем слышались гнев и непреклонная решимость. Голос был столь отчетливым, что Фаре показалось, будто он сам стоит посреди огромного помещения.

— Я требую смерти для этого изменника, понятно? Меня не волнует, как именно вы это сделаете, но к завтрашнему вечеру я хочу знать, что он мертв.

Изображение внезапно исчезло, и Фара снова оказался в магазине. Некоторое время он просто стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к слабому свету. Первой его реакцией было презрение к столь простому трюку — движущейся картинке. За кого они его принимали, полагая, будто он сочтет за чистую монету нечто столь явственно нереальное? От осознания того, насколько извращенным был их план и насколько отвратительно то, чего они пытались добиться, его захлестнула жаркая волна гнева.

— Ах ты, ублюдок! — рявкнул Фара, — Ты велел кому-то сыграть роль императрицы, притворившись, будто… Ах ты…

— Хватит, — прервал его голос Рэда.

Фара вздрогнул, увидев перед собой плечистого молодого человека. У него промелькнула тревожная мысль: те, кто способен столь подло очернить особу ее императорского величества, не остановятся перед тем, чтобы причинить вред Фаре Кларку. Молодой человек продолжал холодным и твердым как сталь голосом:

— Мы не собираемся тебя убеждать, что то, что ты видел в императорском дворце, происходило именно сейчас. Это было бы чересчур невероятным стечением обстоятельств. Запись сделана два дня назад. Эта женщина — императрица. Человек, которого она приказала убить — ее бывший советник, который, с ее точки зрения, оказался слабаком. Прошлой ночью его нашли мертвым у себя дома. Если тебе вдруг захочется проверить — его имя Бантон Виккерс. Но это не важно. С тобой мы уже закончили.

— Зато я еще не закончил, — хрипло сказал Фара, — Я никогда в жизни не слышал и не видел подобной низости. Если вы думаете, что в этом поселке вам ничего не грозит, то у вас не все в порядке с головой. Мы будем охранять это место днем и ночью. Никто сюда не войдет, и никто отсюда не выйдет.

— Достаточно, — проворчал седой. — Проверка дала крайне интересные результаты. Как честный человек, ты можешь приходить к нам в любое время, если у тебя возникнут проблемы. Все. Выход сзади.

Фара почувствовал, как какая-то сила швыряет его в дверь, странным образом появившуюся в стене там, где он еще несколько секунд назад видел дворец. Он стоял в саду, полном цветов. Слева шумела толпа. Он узнал жителей поселка и понял, что находится снаружи.

Кошмар закончился. Когда полчаса спустя Фара вошел в дом, Крил встретила его вопросом:

— А где оружие?

— Оружие? — Он удивленно уставился на жену.

— Несколько минут назад по телестату говорили, что ты стал первым клиентом нового оружейного магазина.

Фара застыл как вкопанный, вспомнив слова молодого человека: «Мы объявим повсюду, что он был здесь», и в отчаянии подумал:

«Что теперь будет с моей репутацией?»

Не то чтобы его имя было широко известно, но он давно уже с тихой гордостью верил, что ремонтную мастерскую Фары Кларка в поселке хорошо знают. А теперь — сначала его самого унизили в магазине, а потом ввели в заблуждение людей, которые понятия не имели, зачем Фара туда пошел.

Он поспешил к телестату и позвонил мэру Дейлу. Однако надежды его рассыпались в прах, когда толстяк сказал:

— Извини, Фара, но я не слишком понимаю, каким образом ты получил бесплатное время на телестате. Тебе придется за это заплатить. Они — заплатили.

— Заплатили? — Фара вдруг подумал, отозвалось ли в его голосе то ощущение пустоты, которое он только что испытал.

— И Лэну Харрису за его участок они тоже заплатили. Старик потребовал самую высокую цену — и получил ее. Он позвонил мне, чтобы переоформить права на собственность.

— О господи! — Фара почувствовал, что его мир распадается на куски, — Хочешь сказать, что никто ничего не может с этим поделать? А имперский гарнизон в Ферде?

До него едва доходило бормотание мэра насчет того, что солдаты императрицы наверняка не захотят вмешиваться в гражданские дела.

— Гражданские дела! — взорвался Фара. — Хочешь сказать, что этим людям можно являться сюда независимо от того, хотим мы их видеть или нет, и незаконно захватывать участки, вынуждая потом их продавать? — Вдруг ему в голову пришла некая мысль. — Послушай, — быстро сказал он. — Ты не передумал насчет того, чтобы Джор стоял на посту перед магазином?

Полное лицо на экране телестата стало проявлять первые признаки раздражения.

— Слушай, Фара, пусть этим занимаются соответствующие власти.

— Но Джора ты там оставишь, — упрямо повторил Фара.

Мэр с досадой посмотрел на него.

— Я же обещал? Значит, он там будет. А теперь — хочешь купить время на телестате? Пятнадцать креди за минуту. Со своей стороны, скажу как другу — ты зря тратишь деньги. Никому никогда еще не удавалось опровергнуть ложные заявления.

— Размести два опровержения, — мрачно сказал Фара, — Одно утром, другое вечером.

— Ладно. Будем все полностью отрицать. Спокойной ночи.

Экран потемнел, и Фара сел. Новая мысль заставила его помрачнеть еще больше.

— Наш сын… Будем говорить начистоту. Либо он работает у меня в мастерской, либо он больше ломаного гроша не получит.

— Ты плохо к нему относишься, — возразила Крил. — Ему двадцать три года, а ты до сих пор считаешь его ребенком. Вспомни, в двадцать три года ты сам был уже женатым мужчиной.

— Это другое дело, — буркнул в ответ Фара, — У меня было чувство ответственности. Знаешь, что он сделал сегодня вечером?

Он не вполне расслышал, но ему показалось, что она сказала:

— Нет. Ты его случайно перед этим не обидел?

Фара был чересчур раздражен для того, чтобы выяснять причины столь неоправданного упрека, и потому лишь поспешно проговорил:

— На глазах у всего поселка он отказался мне помочь. Он плохо воспитан. Очень плохо.

— Да, — горько сказала Крил. — Он очень плохо воспитан. Я уверена, ты понятия не имеешь, насколько плохо. Он холоден как сталь, но ему не хватает прочности и цельности стали. Со временем он возненавидел и меня, поскольку я так долго тебя защищала, даже зная, что ты не прав.

— О чем ты говоришь? — удивленно спросил он, а затем добавил чуть тише: — Ну ладно. Пойдем, дорогая. Нам обоим сейчас тяжело. Пойдем спать.

В эту ночь ему с трудом удалось заснуть.

Глава 3

Порой Фара не мог отделаться от мысли, что он ведет личную войну с оружейным магазином. На работу и обратно он ходил мимо здания, хотя ему было не по пути, и всегда останавливался, чтобы обменяться парой фраз с констеблем Джором. Однако на четвертый день полицейского там не оказалось.

Сперва Фара терпеливо ждал, затем начал волноваться. Наконец он пошел к себе в мастерскую, откуда позвонил Джору, но не застал его — по словам жены, тот охранял оружейный магазин. Фара колебался. В мастерской было полно работы, и впервые в жизни он испытал чувство вины перед своими клиентами, что не уделяет им достаточно времени. Можно было бы без проблем связаться с мэром и сообщить ему, что Джор пренебрегает своими обязанностями, однако доставлять тому лишние неприятности тоже не хотелось.

Заметив, что на улице перед оружейным магазином собирается толпа, Фара поспешил туда. Один из знакомых встретил его возбужденными словами:

— Фара, Джора убили!

— Убили? — Фара остолбенел, не сразу осознав, что первой его реакцией была мысль о расплате. Теперь солдатам просто придется вмешаться. Ему самому стало жутко от этого, но он попытался выбросить из головы совершенно ненужное сейчас чувство стыда.

— Где тело? — медленно спросил он.

— Внутри.

— Хочешь сказать, что эти… сволочи… — последнее слово далось ему с некоторым трудом — старика все же трудно было так назвать. Но он взял себя в руки. — Хочешь сказать, что эти сволочи его убили, а потом затащили труп внутрь?

— Свидетелей убийства нет, — сказал кто-то другой, — но он исчез, и уже три часа как никто его не видел. Мэр связался с оружейным магазином по телестату, но они утверждают, что ничего о нем не знают. Его убили, без сомнений, а теперь прикидываются невинными. Ну что ж, им это с рук не сойдет. Мэр пошел звонить солдатам из Ферда, чтобы те привезли сюда несколько тяжелых орудий.

Возбуждение толпы отчасти передалось Фаре. Ощущение того, что надвигается нечто важное — самое восхитительное чувство из всех, какие когда-либо щекотали его нервы, — смешивалось со странной гордостью, граничившей с самодовольством. По крайней мере, он никогда не сомневался, где таится зло. Однако особой радости он почему-то не испытывал, и голос его дрогнул, когда он сказал:

— Орудия? Да, самый подходящий ответ. Ну и конечно, с ними должны будут прибыть и солдаты.

Он кивнул скорее самому себе, чем собеседнику, чувствуя безграничную уверенность в том, что теперь у командира имперского гарнизона не найдется причин отказаться. Фара начал было рассуждать, что сделала бы императрица, если бы узнала о гибели человека из-за того, что армия пренебрегла своими обязанностями, но слова его потонули в крике:

— А вот и мэр! Эй, мэр, когда привезут атомные пушки?

Автоплан мэра мягко опустился на землю. Видимо, часть вопросов уже достигла его ушей, поскольку он встал во весь рост в открытой двухместной машине и поднял руки, требуя тишины. К удивлению Фары, толстяк уставился на него обвиняющим взглядом. Фара огляделся по сторонам, но вокруг никого не было — все прошли вперед. Он тряхнул головой, не понимая, что имеет в виду мэр, а затем отступил на шаг, когда Дейл показал на него пальцем и проговорил слегка дрожащим голосом:

— Вот на ком лежит ответственность за проблемы, обрушившиеся на нашу общину. Подойди ближе, Фара Кларк, и покажись всем. Ты обошелся поселку в семьдесят креди, которые мы могли бы потратить на иные цели.

Фара стоял, словно парализованный, лишившись дара речи и даже не пытаясь защитить свою честь. Мэр печально продолжал:

— Мы все знали, что вмешиваться в дела этих оружейных магазинов — полное безрассудство. Пока имперское правительство их не трогает, какое мы имеем право выставлять возле них охрану или выступать против них? Таково было мое мнение с самого начала, но этот человек… этот… этот Фара Кларк посчитал, что может решать за всех, и вынудил нас поступать против собственной воли. В результате мы должны оплатить счет в семьдесят креди и…

Он замолчал, переводя дыхание, затем добавил:

— Короче говоря, когда я позвонил в гарнизон, начальник лишь рассмеялся и сказал, что Джор наверняка найдется. Я едва успел разъединиться, как позвонил сам Джор, за счет поселка. Он на Марсе, — Мэр подождал, пока стихнут удивленные возгласы. — Возвращение на корабле займет у него четыре недели, а нам придется заплатить за билет. И во всем этом виноват Фара Кларк.

Первый шок прошел. Фара стоял с невозмутимым видом, напряженно размышляя. Наконец он язвительно сказал:

— Значит, вы просто сдаетесь и пытаетесь свалить всю вину на меня. Я же говорю — вы все придурки.

Повернувшись, чтобы уйти, он услышал, как Дейл успокаивает собравшихся, говоря, что не все еще потеряно — мэру удалось выяснить, что оружейный магазин расположился в Глее, так как поселок находился на равном удалении от четырех больших городов, и подобное расположение лишь на руку его жителям, поскольку означало приток туристов и развитие торговли.

Больше Фара ничего не слышал. Гордо подняв голову, он направился к себе в мастерскую. Со стороны толпы до него донеслись ругательства, но он не обратил на это внимания. По мере того как шло время, хуже всего было осознавать, что люди из Торгового дома оружейников не проявляют к нему никакого интереса. Они были где-то далеко, намного выше его, и не собирались с кем-либо считаться. С затаенным страхом он представил себе, как они забросили Джора на Марс за неполных три часа, в то время как всему миру известно, что путешествие на самом быстром космическом корабле занимало не менее двадцати четырех дней.

Фара не пошел на станцию экспресса, чтобы встретить Джора. Еще раньше он услышал, что поселковый совет решил взыскать с констебля половину расходов за полет под угрозой потери работы, если он попытается возражать. На вторую ночь после его возвращения Фара пробрался в дом Джора и вручил тому сто восемьдесят пять креди, после чего с чистой совестью вернулся домой.

Три дня спустя дверь мастерской с грохотом распахнулась, и вошел Кастлер — известный местный бездельник. Фара мрачно посмотрел на вошедшего, который оскалился в улыбке.

— Я подумал, может, это будет тебе интересно, Фара. Сегодня кто-то вышел из оружейного магазина.

Фара сделал вид, будто возится с болтом, крепившим панель атомного двигателя, который он ремонтировал, все с большим раздражением ожидая, когда Кастлер скажет что-нибудь еще. Задавать вопросы было бы признаком слабости. В конце концов он не выдержал и неохотно бросил:

— Полагаю, констебль быстро его поймал?

На самом деле ничего подобного он не ожидал, но это хотя бы могло положить начало разговору.

— Это был не мужчина. Девушка.

Фара нахмурился. Ему не понравилась мысль о том, что придется иметь дело с женщинами. Вот ведь хитрые дьяволы! Использовали девушку — так же как тогда использовали старика продавца. Грязный трюк, который заслуживал того, чтобы закончиться неудачей. К дерзкой же девчонке надлежало отнестись всерьез.

— Гм… и что дальше? — резко спросил Фара.

— Она все еще снаружи. И вполне симпатичная.

Справившись с болтом, Фара перенес панель к шлифовальному станку и занялся утомительной, требовавшей особой точности обработкой кристаллов, образовавшихся из-за высокой температуры на блестящем когда-то металле. Слова его сопровождались тихим гудением.

— Что-нибудь предприняли?

— Нет. Констеблю уже сообщили, но ему вовсе не улыбается провести вдали от семьи еще месяц или около того, плюс соответствующие расходы.

Фара с минуту переваривал услышанное под непрерывное стрекотание шлифовального станка. Когда он заговорил, голос его дрожал от едва скрываемой ярости:

— Значит, думают, это им так просто сойдет? Чертовски умно, ничего не скажешь. Неужели мэр не понимает, что нельзя отступать даже на шаг перед этими… преступниками? Это то же самое, что дать индульгенцию и заранее отпустить грехи.

Краем глаза он заметил улыбку на лице Кастлера. Внезапно он понял, что его гнев того лишь забавляет. Улыбка таила в себе кое-что еще — знание. Фара отодвинул панель от станка и удовлетворенно посмотрел на дело своих рук.

— Естественно, упоминание о грехах тебя особо не обеспокоило.

— А, да что там, — пренебрежительно ответил Кастлер. — Тяжелые раны, которые порой наносит жизнь, делают людей терпимыми. К примеру, познакомишься получше с этой девицей — и сам поймешь, что в нас во всех еще осталось немало хорошего.

Не столько слова, сколько их тон заставил Фару рявкнуть:

— Что ты имеешь в виду — «познакомишься получше с этой девицей»? Да я с этой наглой тварью даже разговаривать не стану!

— Не всегда есть выбор, — легкомысленно бросил Кастлер. — Допустим, он приведет ее домой…

— Кто кого приведет домой? — раздраженно переспросил Фара, — Кастлер, ты… — Он замолчал, ощутив, как от ужаса внутри у него что-то сжалось. — Ты хочешь сказать…

— Хочу сказать, — продолжил за него с торжествующей усмешкой Кастлер, — что парни не допустят, чтобы такая красотка чувствовала себя одинокой. И естественно, первым к ней подвалил твой сын. Сейчас они гуляют по Второй авеню и идут сюда, — поспешно закончил он.

— Убирайся отсюда! — прорычал Фара. — И держись от меня подальше. Вон!

Кастлер явно не ожидал подобного завершения беседы. Побагровев, он вышел, громко хлопнув дверью. Фара секунду стоял неподвижно, затем выключил питание станка и вышел на улицу. Пришло время положить всему этому конец!

Четкого плана у него пока не имелось, но он был полон решимости завершить эту невероятную историю. Злость смешивалась с гневом на Кастлера. Как так получилось, что у него столь никудышный сын, — у него, всегда отдававшего долги и тяжко трудившегося с утра до вечера? У него, достойного гражданина, старавшегося оправдать все ожидания императрицы? Он подумал о том, не дурная ли это кровь со стороны Крил. Но конечно, никак не от ее матери, мысленно добавил он. Теша была скромной трудолюбивой женщиной, которая рассчитывала оставить дочери в наследство приличную сумму. Однако отец Крил исчез, когда та была еще ребенком.

А теперь вот Кейл гулял с девицей из оружейного магазина. Фара заметил их, свернув на Вторую авеню. Когда он подошел ближе, то услышал слова девушки:

— Ты ничего о нас толком не знаешь. Такому, как ты, работу в нашей организации не получить. Тебе бы на имперскую службу — там нужны молодые мужчины с хорошей внешностью и большими амбициями.

Фара был слишком занят своими мыслями, чтобы понять смысл ее слов.

— Кейл! — резко крикнул он.

Оба обернулись. Кейл — не спеша, как и подобает молодому человеку, который благодаря богатому опыту обзавелся стальными нервами, девушка — чуть быстрее, но с чувством собственного достоинства.

Фаре вдруг показалось, что его гнев разрушителен для него самого, но мысль эта исчезла так же быстро, как и появилась.

— Кейл, немедленно возвращайся домой! — решительно потребовал он.

Девушка с любопытством смотрела на него странными серо-зелеными глазами. Какое бесстыдство, подумал он, а его гнев лишь усилился и прогнал прочь тревогу, вызванную тем, что сын покраснел.

Румянец исчез — парень побледнел от злости, плотно сжав губы.

— Это тот самый выживший из ума старый дурак, с которым мне постоянно приходится бороться. К счастью, мы редко видимся, даже за одним столом не едим. Что ты о нем думаешь?

Девушка с безразличным видом улыбнулась.

— О, мы знаем Фару Кларка. Здесь, в Глее, он главная опора императрицы.

— О да, — продолжал издеваться парень. — Тебе стоило бы его послушать. Он думает, будто мы живем в раю, а императрица — богиня. Но хуже всего то, что нет никаких шансов стереть это надменное выражение с его физиономии.

Они ушли, оставив Фару на том же месте. От осознания только что произошедшего весь его гнев улетучился, осталось лишь ощущение совершенной ошибки, но в чем она заключается, он так и не мог понять. С тех пор как Кейл отказался работать в мастерской, Фара чувствовал приближение критической точки конфликта. Внезапная неконтролируемая жестокость сына проявилась как побочный эффект куда более глубокой проблемы. Но сейчас, когда дошло до прямого столкновения, не хотелось противостоять лицом к лицу.

Весь день, проведенный в мастерской, он гнал прочь эту мысль. Останется ли и теперь все так же, как раньше, когда они с Кейлом жили в одном доме, избегая смотреть друг на друга, ложились спать в разное время и вставали — Фара в половине седьмого утра, а Кейл в полдень? Будет ли это продолжаться и дальше?

Крил ждала его дома.

— Фара, он хочет, чтобы ты ему одолжил пятьсот креди на поездку в Империал-Сити, — с ходу сказала она.

Фара молча кивнул. На следующее утро он принес деньги и передал их Крил, которая отнесла их в спальню сына. Она вернулась меньше чем через минуту.

— Он просил передать, что прощается с тобой.

Когда вечером Фара пришел домой, Кейла уже не было.

Он подумал, стоит ли ему радоваться по этому поводу, но единственным ощущением, которое у него появилось, стало предчувствие беды.

Глава 4

Он угодил в ловушку — и теперь пытался из нее выбраться.

Кейл не считал свой отъезд из поселка Глей следствием некоего внезапного решения. Он так давно хотел уехать, что цель эта казалась жизненно необходимой, как потребность в еде и питье. Однако постепенно желание стало приглушенным и не вполне определенным. Кейл враждебно относился ко всему, что связано с поселком, но его непослушанию и упрямству постоянно противостояли воображаемые тюремные стены, которыми ограничивал его отец — до сегодняшнего дня.

Причина, по которой клетка открылась настежь, оставалась неясной. Наверняка немалую роль в этом сыграла девушка из оружейного магазина — стройная, с умными серо-зелеными глазами и симпатичным личиком, она производила впечатление человека, не раз принимавшего правильные решения. Ему глубоко врезались в память ее слова: «Да, я из Империал-Сити. И возвращаюсь туда в четверг после полудня».

В этот четверг после полудня она возвращалась в большой город, в то время как он оставался в Глее. Он не мог этого вынести, чувствовал себя словно дикий зверь, пытающийся вырваться из клетки. И именно из-за этого, а не из-за ссоры с отцом он потребовал у матери денег. Теперь он сидел в местном автоплане до Ферда, обескураженный тем, что девушки там не оказалось.

В аэропорту Ферда, ожидая самолета до Империал-Сити, он пытался отыскать Люси Рэлл, но ему не удалось обнаружить ее в толпе, направляющейся на дальние рейсы. Вскоре — ему показалось, даже чересчур рано — большая машина снизилась над летным полем, готовясь к посадке, а затем остановилась на выделенной ей полосе, мерцающая, словно драгоценный камень.

Охваченный возбуждением, Кейл почти забыл о девушке. Он быстро поднялся на борт, и лишь когда самолет уже мчался над зеленым полем, вспомнил о Люси. Откинувшись на спинку удобного кресла, он погрузился в размышления. Какой она была, эта девушка из оружейного магазина? Где она жила? Какую вела жизнь, будучи членом, можно сказать, повстанческой организации?.. В трех метрах от него сидел какой-то мужчина, и Кейл с трудом подавил в себе желание засыпать его градом вопросов. Пассажиры могли не знать, что, хотя он прожил в Глее всю жизнь, он вовсе не простой сельский парень, так что он решил не рисковать.

Кто-то рассмеялся, а неподалеку раздался женский голос:

— Но, дорогой, ты уверен, что мы можем себе позволить турпоездку по планетам?

Пара прошла рядом, и Кейл удивился той свободе, с которой они говорили о путешествиях.

Сперва он чувствовал себя крайне скованно, но постепенно начал расслабляться. Он занялся чтением сообщений на встроенном в кресло телестате, время от времени бросая ленивые взгляды на простирающийся внизу ландшафт. Пока напротив него не уселись трое и не начали играть в карты, он чувствовал себя почти как дома.

Игра шла на небольшие ставки, и во время нее он услышал имя лишь одного из троих игроков. Его звали Тюлень, что показалось Кейлу весьма необычным. Впрочем, странным был и он сам — лет тридцати, с желтыми кошачьими глазами и волнистыми, по-мальчишески растрепанными волосами. Лицо было самым обычным, хотя и несколько нездорового вида. На лацканах плаща поблескивали украшения из драгоценных камней. Пальцы были унизаны многочисленными перстнями. В его неторопливой речи чувствовалась уверенность в себе. И именно он обратился к Кейлу:

— Я заметил, что ты за нами наблюдаешь. Хочешь присоединиться?

Кейл охотно принял предложение, инстинктивно признав в Тюлене профессионального игрока, однако насчет остальных он не был столь уверен. Оставался вопрос — кто из них был мошенником?

— Будет интереснее играть, — добавил Тюлень.

Кейл побледнел, внезапно сообразив, что эти трое — сообщники и только что выбрали себе жертву. Он невольно огляделся вокруг, желая увидеть, сколько людей стали свидетелями его позора, и с облегчением отметил, что никто на них не смотрел. Ближайший пассажир сидел в десяти футах, скрытый высокой спинкой кресла. Какая-то дородная, элегантно одетая дама прошла мимо, но отвела взгляд. Постепенно лицо Кейла приобрело свой естественный цвет. Значит, они думают, будто нашли простофилю. Он встал и улыбнулся.

— Почему бы и нет? — ответил он.

Кейл сел на свободное кресло напротив желтоглазого. Раздавать выпало ему. Он быстро, но честно раздал карты. На руках у него оказались три короля — один закрытый и два открытых. Он быстро разыграл партию и даже при низких ставках получил около четырех креди мелочью.

Из последующих восьми партий он выиграл три, что было явно ниже его возможностей. Он был каллидетиком^[1] — хотя никогда и не слышал такого слова — с периодически проявляющимися способностями к карточной игре. Пять лет назад, когда ему было семнадцать, во время игры с другими четырьмя мальчишками он выиграл девятнадцать из двадцати партий. С тех пор его везение в азартных играх, которое могло бы спасти от скучной жизни в поселке, почти вошло в поговорку, и никто в Глее не хотел с ним играть.

Несмотря на то что карта шла хорошо, он ничем не показывал собственного превосходства. В игре вел Тюлень. Его окружала аура лидера, в нем чувствовалась некая паранормальная сила, так что Кейл даже начал им восхищаться.

— Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, — наконец заметил он, — что ты довольно интересный тип.

Тюлень задумчиво взглянул на него желтыми глазами, но ничего не ответил.

— Полагаю, тебе приходилось много летать? — не отставал Кейл.

Вопрос не понравился ему самому — он прозвучал чересчур по-детски. Тюлень, несмотря на то что был всего лишь обычным игроком, явно считал себя выше столь наивных попыток завязать разговор. Но он все же уклончиво ответил:

— Бывало.

Его приятелей эта реплика определенно позабавила — оба грубо загоготали. Кейл покраснел, но ему очень хотелось узнать больше.

— На планеты? — спросил он.

Ответа не последовало. Тюлень внимательно пригляделся к закрытым картам, затем повысил ставку на четыре креди. Стараясь подавить ощущение, что он ведет себя как дурак, Кейл извиняющимся тоном сказал:

— Нам всем приходится слышать разное, и порой трудно понять, что правда, а что нет. Есть смысл слетать на какую-нибудь из этих планет?

Желтые глаза теперь разглядывали его с явным весельем.

— Слушай, дружок, лучше вообще к ним не приближайся. Земля — рай этой системы, и если кто-нибудь тебе скажет, мол, прекрасная Венера манит к себе, можешь ответить им, чтобы катились в ад. Ибо Венера — как раз ад и есть. Бесконечные песчаные бури. Однажды, когда я был в Венусбурге, температура поднялась до восьмидесяти четырех градусов, — Он сделал паузу, — Такого в рекламе не говорят, верно?

Кейл поспешно согласился, несколько сбитый с толку разговорчивостью собеседника и его слегка заносчивым ответом. Неожиданно тот показался ему уже не столь интересным, как прежде. Однако он все же задал еще один вопрос.

— Ты женат?

Тюлень рассмеялся.

— Женат?! Послушай, приятель, я женюсь в каждом месте, куда мне удается попасть. Естественно, нелегально, — Он снова рассмеялся. — Похоже, я даю тебе советы, как жить.

— Подобных советов брать не стоит, — коротко ответил Кейл.

Фразу эту он произнес уже почти машинально — он никак не ожидал, что Тюлень окажется таким. Несомненно, тот был смелым человеком, но все его очарование улетучилось. Кейл понимал, что, оценивая своего собеседника, он руководствовался моральными принципами жителей поселка — но ничего не мог с этим поделать. Много лет ему приходилось делать выбор между взглядами матери и инстинктивным осознанием того, что внешний мир никак не втиснуть в обычаи поселковой жизни.

Тюлень снова заговорил — казалось, совершенно искренне:

— Из этого парня может кое-кто получиться в достославной империи Ишер, а, ребята? Я не преувеличиваю, — Внезапно он замолчал. — И откуда ты берешь такие хорошие карты?

Кейл снова выиграл. Забрав банк, он поколебался. У него было сорок пять креди, и он знал, что лучше будет выйти из игры, прежде чем они разозлятся по-настоящему.

— Боюсь, мне пора заканчивать, — сказал он. — У меня еще есть кое-какие дела. Мне было очень при…

Он не договорил — из-под края стола на него смотрел маленький блестящий пистолет.

— Значит, думаешь, самое время остановиться? — спросил Тюлень, не поворачивая головы, но явно обращаясь к своим компаньонам. — Он думает, что самое время остановиться, парни. Разрешим ему?

Вопрос был, видимо, риторическим, поскольку на лицах двоих его приспешников появились лишь невыразительные гримасы.

— Лично я, — продолжал их предводитель, — целиком за то, чтобы остановиться. А теперь посмотрим, — промурлыкал он. — Как показывает просвечивание, его бумажник находится в верхнем правом кармане, там же — конверт, приколотый к карману рубашки, в котором лежит несколько банкнот по пятьдесят креди. Ну и конечно, есть еще деньги, которые он выиграл у нас. В кармане брюк.

Он наклонился вперед, глядя на него широко раскрытыми глазами, в которых поблескивала ироническая усмешка.

— Значит, ты думал, будто мы мошенники, которые собирались тебя обмануть? Нет, дружок, мы действуем совсем по-другому — куда проще. Если ты не захочешь добровольно отдать деньги или попытаешься привлечь чье-то внимание, я выстрелю тебе прямо в сердце. Луч настолько тонкий, что никто даже не заметит маленькой дырочки в твоей одежде. Ты будешь просто сидеть, будто спящий, но кого это удивит в большом самолете, полном занятых собой людей? — Голос его стал тверже. — Давай! Быстро! Я не шучу. У тебя десять секунд.

Чтобы отдать деньги, времени потребовалось несколько больше. Ему позволили положить в карман пустой бумажник, проигнорировав несколько монет.

— Наверняка тебе захочется перекусить, прежде чем мы сядем, — великодушно сказал Тюлень.

Оружие исчезло под столом, и желтоглазый лениво откинулся на спинку кресла.

— Если решишь пожаловаться капитану — мы тебя сразу же убьем, не беспокоясь о последствиях. Наша история будет весьма проста: ты крайне глупо себя повел, проиграв в карты все свои деньги.

Он засмеялся и встал, вновь став непроницаемым и таинственным.

— Пока, приятель. Пусть в следующий раз тебе больше повезет.

Остальные тоже встали со своих мест, и все трое не спеша удалились в сторону коктейль-бара. Кейл остался сидеть, подавленный и разбитый.

Взгляд его наткнулся на висевшие в отдалении часы — пятнадцатое июля четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года Ишер, два часа пятнадцать минут полета от Ферда, час полета до Империал-Сити.

Закрыв глаза, Кейл представил себе, как он прибывает в столицу после наступления темноты. Первую ночь, которая должна была стать упоительной, ему предстояло провести на улице.

Глава 5

Кейл не мог усидеть на месте. Три раза он прошел через весь самолет от начала и до конца, останавливаясь перед зеркалами, тянувшимися от пола до потолка.

В зеркале он видел свои покрасневшие глаза, и кроме отчаянного вопроса, что же теперь делать, его мучил еще один: почему они поймали в свои силки именно его? Что именно позволило этим троим разбойником безошибочно выбрать себе жертву?

Отходя от третьего зеркала, он заметил знакомое лицо. Взгляд серо-зеленых глаз скользнул где-то над ним, без малейших признаков того, что его узнали. Девушка была одета в голубое, явно сшитое на заказ платье, загорелую шею украшала нитка жемчужных бус. Она выглядела столь изящно и вместе с тем столь непринужденно, что у него не хватило смелости пойти за ней следом. Без тени надежды он опустился в ближайшее кресло.

Краем глаза Кейл заметил какое-то движение. В кресле за столиком с другой стороны прохода сидел мужчина в мундире полковника армии ее императорского величества. Он был настолько пьян, что даже сидячее положение сохранял с некоторым трудом, а уж каким образом он добрался до этого места, оставалось тайной, разгадка которой скрывалась где-то в глубине законов равновесия. Повернув голову, он невидящим взглядом уставился на Кейла.

— Что, шпионишь? — спросил он срывающимся голосом. — Официант!

Стюард поспешил к нему.

— Слушаю вас.

— Лучшее вино для моего шпиона и… м-меня, — Когда официант отошел, офицер кивнул Кейлу, — Падай рядом. Можем ведь лететь и вместе, а? — Голос его приобрел доверительный тон. — Знаешь, люблю вино. Давно уж стараюсь, чтобы императрица ничего про это не узнала. Ей это не нравится. — Он грустно покачал головой, — Совсем не нравится. Ну, чего ждешь? Иди сюда.

Кейл быстро подошел, проклиная пьяного придурка, но вместе с тем и с некоторой надеждой. Он почти забыл, что девушка из магазина предлагала ему поступить на службу к императрице. Если бы ему удалось получить от этого пьяницы необходимую информацию и быстро завербоваться в армию, потеря денег уже не имела бы значения.

«Нужно принять решение», — сказал он сам себе, отчетливо представив, как именно он это будет делать.

Он потягивал вино, но все еще чувствовал себя несколько не в своей тарелке и то и дело бросал взгляд на полковника, бессвязное повествование которого постепенно начало складываться в более-менее определенную картину. Его звали Лорел Медлон, полковник Лорел Медлон, как он усиленно пытался вдолбить Кейлу в голову. Наперсник императрицы, доверенное лицо во дворце, начальник налогового округа.

— И черрртовски… ик!.. хороший человек, — заявил он с удовлетворением, которое придало его признанию куда больше веса, чем сами слова, и с сардонической усмешкой посмотрел на Кейла.

— Хочешь попробовать, а? — Он икнул. — Ладно, приходи ко мне в контору завтра.

Голос его оборвался, и он начал что-то бормотать себе под нос. Когда Кейл задал вопрос, он пробурчал, что прибыл в Империал-Сити, «когда был в твоем возрасте. Парень, ну и зеленым же я тогда был!». Затем он весь затрясся от возмущения.

— Знаешь, в чем дело, а? Эти чертовы монополии по пошиву одежды рассылают по стране разные сорта ткани. По ней можно узнать про любого, откуда он. Меня уж точно узнали быстро…

Он разразился проклятиями. Злость его была Кейлу вполне понятна. Вот, значит, в чем дело — одежда! Ему стало не по себе от осознания того, насколько это нечестно. Отец постоянно запрещал ему покупать костюмы даже в окрестностях Ферда, каждый раз заявляя: «Как ты полагаешь, станут ли местные торговцы приносить мне вещи на ремонт, если моя семья не покупает товары в их магазинах?» После этого вопроса, на который никогда не было ответа, отец просто переставал его слушать.

«Ну вот, я и здесь, — подумал Кейл, — гол как сокол, из-за этого старого дурака…»

Бессмысленная злость прошла. В больших городах вроде Ферда наверняка тоже существовали местные сорта ткани, которые так же легко опознать, как и в Глее. Он уже прекрасно осознал, что глупое упрямство одного человека здесь совершенно ни при чем.

Хорошо, что Кейл все-таки это понял. Лучше поздно, чем никогда.

Полковник беспокойно пошевелился. Кейл подступился к нему с очередным вопросом.

— Но как вы попали в армию? И прежде всего — как вы стали офицером?

Пьяный забормотал, что императрица постоянно жалуется на низкие доходы от налогов, потом о борьбе с Торговым домом, который чертовски всем досаждает. Но что он имел в виду, так и осталось неясным. А замечание про двух дам, которым стоило бы поостеречься, вызвало в воображении Кейла образ офицера, содержащего нескольких любовниц. После всего этого последовал долгожданный ответ:

— Я выложил пять штук креди за офицерский чин… черт побери… — С минуту он снова что-то бессвязно бормотал и наконец закончил: — Императрица настаивает, чтобы их раздавали бесплатно. Не выходит. Всем хочется иметь дополнительные доходы! — возмущенно заявил он, — Я, конечно, немало заплатил.

— Вы хотите сказать, — поспешно спросил Кейл, — что звание офицера сейчас можно получить бесплатно? Вы именно это имели в виду?

Он возбужденно схватил полковника за рукав.

Взгляд из-под полуприкрытых век вдруг стал удивительно трезвым, и офицер подозрительно уставился на Кейла.

— Ты кто такой? — рявкнул он. — Отвали от меня, — Голос звучал резко и совершенно не казался пьяным. — Черт побери, невозможно спокойно летать. Каждый раз какая-нибудь пиявка прицепится. У меня достаточно причин для того, чтобы приказать тебя арестовать.

Кейл встал, залился краской и пошатываясь отошел — потрясенный, почти на грани паники. Он получал слишком сильные удары, к тому же слишком часто.

Туман перед глазами постепенно рассеивался. Он сообразил, что стоит на пороге коктейль-бара, где все еще сидел Тюлень в обществе двух своих дружков. Увидев их, Кейл оцепенел — он понял, почему вернулся сюда и почему ему хотелось на них взглянуть. В нем нарастало желание действовать, решимость сделать так, чтобы им не удалось выйти сухими из воды. Однако прежде всего нужно было кое-что выяснить.

Повернувшись, он направился прямо к девушке из оружейного магазина, которая сидела в углу с книгой — стройная, симпатичная, лет двадцати. Серо-зеленые глаза испытующе вглядывались в его лицо, пока он рассказывал, как у него украли деньги.

— Как думаешь, — закончил он, — мне стоило бы пойти к капитану?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, я бы этого делать не стала. Капитан вместе с экипажем получают с этого сорок процентов. Они лишь помогли бы им избавиться от твоего трупа.

Кейл откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя так, словно его покинула вся жизненная энергия. То, что произошло с ним за время его первого путешествия далее Ферда, лишь подчеркивало его собственное бессилие.

— Как так получилось, — наконец спросил он, выпрямившись, — что они не выбрали тебя? Да, знаю, ты, скорее всего, не носишь деревенскую одежду, но каким образом они выбирают свои жертвы?

Девушка снова покачала головой.

— Эти люди, — коротко пояснила она, — просвечивают тех, кого они себе присмотрели. Больше всего их интересует, есть ли у потенциальной жертвы при себе оружие из Торгового дома. В этом случае они ее не трогают.

Кейл помрачнел.

— Можно одолжить твое? — угрюмо спросил он. — Покажу этим вонючкам, где раки зимуют.

Девушка пожала плечами.

— Пистолеты Торгового дома оружейников настроены на своих владельцев, — объяснила она. — Моим ты не смог бы воспользоваться. Кроме того, их можно применять исключительно для самообороны. А обороняться уже слишком поздно.

Кейл понуро уставился в пол. Девушка явно над ним издевалась. Красота городов, появлявшихся на экране каждые несколько минут, лишь углубляла его депрессию. К нему возвращалось прежнее отчаяние. И вдруг ему показалось, что Люси Рэлл — его единственная надежда и он должен убедить ее помочь ему.

— Торговый дом занимается чем-нибудь еще кроме торговли оружием?

Девушка поколебалась.

— У нас есть Центр информации, — наконец ответила она.

— Что ты имеешь в виду? Какого рода информации?

— Любого. Где человек родился? Сколько у него денег? Какое он совершил или совершает преступление? Естественно, ни в чью частную жизнь мы не вмешиваемся.

Кейл посмотрел на нее исподлобья со смешанными чувствами разочарования и восхищения. Ему не хотелось отвлекаться, но уже много лет ему не давали покоя вопросы, касающиеся Торгового дома оружейников.

А сейчас он встретил того, кто знал ответы.

— Но чем они занимаются? — упрямо переспросил он. — Если у них есть настолько совершенное оружие, почему бы им просто не захватить власть?

Люси Рэлл улыбнулась и покачала головой.

— Две с лишним тысячи лет тому назад один человек основал Торговый дом оружейников, придя к выводу, что непрекращающаяся борьба за власть — явление ненормальное, а войны должны закончиться раз и навсегда. В то время мир как раз приходил в себя после одной из них, погубившей более миллиарда человеческих жизней. Именно поэтому у него нашлись тысячи единомышленников. Следовало организовать группу, которая имела бы одну главную цель — обеспечить средства для того, чтобы ни одно правительство никогда больше не получило полной власти над людьми. Человек, которого ввели в заблуждение или обманули, должен иметь возможность обзавестись оружием для самообороны. Ты даже не представляешь, какой большой был сделан шаг вперед. При старых деспотичных правительствах часто людей наказывали за одно лишь владение пистолетом.

Голос ее звучал все более убежденно — ясно было, что она верит в то, что говорит. Девушка с энтузиазмом продолжала:

— Саму идею основателю подсказало изобретение электронно-атомной системы контроля, которая давала возможность строить неуничтожимые оружейные магазины и производить оружие, предназначенное исключительно для оборонительных целей. Это положило конец всем дискуссиям о том, можно ли использовать оружие из наших магазинов против гангстеров и преступников всех мастей, и морально оправдывало все предприятие. При самообороне наше оружие превосходит любое другое, обычное или правительственное. Оно управляется силой мысли и в случае необходимости само прыгает в руку — например, в случае прямой угрозы для жизни. Оно создает защитное поле против излучателей. Правда, поле не защищает от обычных пуль, но это не имеет особого значения, учитывая быстродействие оружия.

Она посмотрела на Кейла.

— Ты это хотел знать? — спросила она.

— Предположим, кто-то стреляет в тебя из засады? — бросил он.

Девушка пожала плечами.

— Нет ситуации самообороны. — Она слабо улыбнулась, — Похоже, ты и впрямь не понимаешь. Нас не волнуют отдельные личности. Значение имеет совсем другое. Люди осознают, что в любой момент могут пойти в оружейный магазин и обеспечить защиту себе и своим семьям. Но важнее всего то, что силы, которые в обычных условиях пытались бы подчинить их себе, воздерживаются от агрессии ввиду того, что чересчур давить на людей может быть опасно. Именно поэтому возникло равновесие между теми, кто правит, и теми, кем правят.

Кейл разочарованно уставился на нее.

— Хочешь сказать, что людям приходится спасать себя самим? Даже получив оружие, нужно вооружиться стальными нервами? И никто не может помочь?

Ему вдруг стало больно от мысли, что девушка пыталась оправдаться и объяснить, почему она не может помочь ему. Немного помолчав, она ответила:

— Вижу, мои слова не слишком пришлись тебе по душе, но так оно на самом деле и есть. И я думаю, вскоре ты поймешь, что так и должно быть. Когда людям не хватает смелости протестовать против бесправия, их не может спасти никакая сила извне. Мы считаем, что люди всегда имеют такое правительство, какого заслуживают, и лишь сами конкретные личности должны нести на своих плечах бремя свободы, даже если ее цена — их собственная жизнь.

Видимо, она заметила выражение его лица, поскольку неожиданно замолчала.

— Послушай, — попросила Люси, — оставь меня ненадолго одну, чтобы я могла обдумать все то, о чем ты мне говорил. Я ничего не обещаю, но я скажу тебе, каково мое мнение, еще до посадки. Хорошо?

Кейл воспринял ее слова как удобную отговорку, чтоб избавиться от назойливого собеседника. Кисло улыбнувшись, он встал и занял свободное кресло в соседнем отсеке. Когда минуту спустя он посмотрел туда, где сидела девушка, там было пусто.

И тогда он принял решение. Он понял, что девушка просто избегает ненужных проблем. Снова взяв себя в руки, он встал и направился в бар.

Подойдя к Тюленю сзади, он со всей силы ударил его в скулу. Тот свалился с табурета на пол. Двое его дружков вскочили на ноги. Кейл безжалостно пнул ближайшего в пах. Тот застонал и согнулся, прижимая руки к низу живота.

Не обращая на него внимания, Кейл бросился на третьего, который пытался вытащить пистолет из кобуры под мышкой, и навалился на него всем телом, обеспечив себе преимущество. Выдернув у него оружие и поставив его на предохранитель, он с размаху ударил им по вытянутой руке, разодрав ее до крови. Крик боли заглушил шум драки.

Кейл обернулся как раз в тот момент, когда Тюлень поднимался с пола. Желтоглазый потер щеку. Оба стояли неподвижно, пристально глядя друг на друга.

— Отдай мои деньги, — потребовал Кейл. — Ты выбрал неподходящую жертву.

Тюлень повысил голос.

— На меня только что напали! Подобной наглости…

Внезапно он замолчал, явно сообразив, что врожденная хитрость или здравомыслие ему не помогут. Он поднял руки и поспешно сказал:

— Не стреляй, дурак! В конце концов, мы же в тебя не стреляли.

Кейл усилием воли удержал палец на спусковом крючке.

— Мои деньги, — рявкнул он.

Неожиданно появилось препятствие — за его спиной послышался чей-то громкий голос:

— Что здесь происходит? Руки вверх! Ты, с пистолетом!

Кейл обернулся и отступил к ближайшей стене. У входа стояли трое офицеров из экипажа с портативными бластерами. Они держали его на мушке. Несмотря на резкий обмен репликами, Кейл ни разу не опустил оружия.

Он подробно изложил всю историю и отказался сдаться.

— У меня есть основания полагать, — заявил он в заключение, — что экипаж самолета, на котором дело доходит до подобных инцидентов, сам в том замешан. А теперь, Тюлень, быстро давай мои деньги.

Ответа не последовало. Он бросил взгляд туда, где только что стоял желтоглазый, и… никого не увидел.

Игрок исчез. Его сообщников тоже след простыл.

— Послушай, — сказал офицер, производивший впечатление главного, — отдай оружие, и забудем обо всем.

— Я выйду через ту дверь, — Кейл показал подбородком направо. — Когда дойду до нее, положу оружие.

Они не возражали, и Кейл не стал терять времени. Он тщательно обыскал весь самолет, но Тюленя и его дружков нигде не нашел. Охваченный яростью, он разыскал капитана.

— Ах ты, сволочь, — презрительно бросил он. — Ты позволил им улететь в спасательной капсуле.

Офицер холодно взглянул на него.

— Парень, — язвительно проговорил он, — ты прямо-таки живое доказательство того, что в рекламе все правда. Путешествия воспитывают. Побывав на борту нашего самолета, ты стал более осторожен. Ты обнаружил в себе смелость, которая никак до сих пор не проявлялась. Короче говоря, за несколько часов ты повзрослел. Не стоит мерить собственной жизнью, сколько тебе это стоило. Деньгами ты заплатил не так уж и много. Если тебе когда-нибудь захочется потратить еще — с удовольствием дам тебе свой адрес.

— Я сообщу об этом в вашу компанию, — пригрозил Кейл.

Офицер пожал плечами.

— Бланки жалоб можно взять в коридоре. Тебе придется отправиться для личной беседы в нашу контору в Ферде за свой счет.

— Понятно, — мрачно буркнул Кейл. — Вы очень хорошо устроились, нечего сказать.

— Не я устанавливаю правила, — последовал короткий ответ. — Я лишь им подчиняюсь.

Дрожа от злости, Кейл вернулся в салон, где в последний раз видел девушку, но она тоже куда-то исчезла. Он начал готовиться к посадке, которая должна была произойти меньше чем через полчаса.

Внизу над миром Ишер тянулись тени наступающих сумерек. Небо на востоке потемнело и покрылось тучами, словно там, за горизонтом, уже наступила ночь.

Через несколько минут после расставания с Кейлом Люси отложила книгу и непринужденной походкой проследовала к кабине телестата. Заперев за собой дверь, она повернула переключатель, отсоединявший устройство от главной консоли в рубке капитана. Сняв с пальца один из перстней, она какое-то время повозилась с ним и установила связь с правительственным телестатом. На экране появилось женское лицо.

— Центр информации.

— Соедините меня с Робертом Хедроком.

— Минуту.

Почти сразу же на экране появился мужчина, внешность которого можно было бы назвать грубой, но в каждой черте его лица чувствовались гордость и жизненная сила. Сама его личность, казалось, изливалась с экрана непрерывным магнетическим потоком. Голос его был спокойным, но звучным.

— Отдел координации.

— Говорит Люси Рэлл, опекун потенциального имперского служащего Кейла Кларка, — представилась она, а затем вкратце описала, что произошло с ее подопечным. — По нашим данным, он обладает невероятными каллидетическими способностями. Мы наблюдаем за ним в надежде, что его карьера будет стремительной и он поможет нам помешать императрице уничтожить Торговый дом оружейников с помощью ее нового временного оружия. Это полностью соответствует директиве об использовании любых возможностей. Думаю, мы должны дать ему немного денег.

— Понимаю. — Мужчина на экране задумался. — Какой у него уровень сельского жителя?

— Средний. Какое-то время ему будет тяжело в городе. Но вскоре он преодолеет свои привычки. Проблемы лишь придадут ему сил, однако сейчас он нуждается в помощи.

Судя по выражению лица Хедрока, он принял решение.

— В подобных случаях чем меньше сумма денег, тем выше в конечном счете благодарность… — Он улыбнулся. — Так мы по крайней мере думаем. Дай ему пятнадцать креди, и пусть считает, что это ты лично ему одолжила. Не опекай его, пусть он будет полностью предоставлен сам себе. Что-нибудь еще?

— Все.

— Тогда до свидания.

Меньше чем за минуту, как и полагалось, Люси Рэлл вернула телестат к его исходному состоянию.

Глава 6

Кейл смотрел на хозяйку, которая, в свою очередь, разглядывала его самого. На ее решение он никак не мог повлиять. Вопрос был в том, распознает ли она в нем сельского жителя? Он вовсе не был уверен, что этого не случится. Наконец она кивнула с загадочным выражением на лице и сдала ему маленькую комнатку, обладавшую огромным преимуществом, а именно — она стоила всего четверть креди в день.

Кейл улегся на кровать и расслабился под ритмичную музыку. Он чувствовал себя удивительно хорошо — правда, он до сих пор переживал из-за кражи денег, но уже не воспринимал ее как катастрофу. Пятнадцать креди, которые дала ему девушка, позволяли прожить несколько недель. В Империал-Сити ему ничего не угрожало. Да и сам факт, что девушка одолжила ему денег и назвала свое имя и адрес, кое о чем говорил. Удовлетворенно вздохнув, он вышел на улицу в поисках ужина.

На углу он заметил кафе-автомат. Внутри было пусто, если не считать мужчины средних лет. Кейл купил в автомате стейк и сел рядом с незнакомцем.

— Я здесь впервые, — сказал он, пытаясь завязать разговор. — Не могли бы вы мне рассказать про город? Был бы очень вам благодарен.

На этот раз он избрал новую тактику: он демонстрировал собственную наивность. Однако он чувствовал себя вполне уверенно и был убежден, что сейчас ему куда больше нужна информация, чем сохранение собственного достоинства. Его вовсе не удивило, что незнакомец с серьезным видом откашлялся и сказал:

— Первый раз в большом городе? Был уже где-нибудь?

— Нет, я только что приехал.

В серых глазах незнакомца промелькнул легкий интерес. Он кивнул скорее сам себе, чем Кейлу.

«Похоже, он решает, как бы меня использовать», — цинично подумал Кейл.

Мужчина снова заговорил, на этот раз вполне дружелюбно:

— Меня зовут Грегор. Живу здесь за углом, в неботеле. Что бы ты хотел узнать?

— Ну, например, — быстро ответил Кейл, — где тут самый лучший район? О ком больше всех говорят?

Грегор рассмеялся.

— Что касается последнего — то, естественно, об императрице. Ты ее хоть раз видел?

— Только по телестату.

— Ну что ж, значит, знаешь, что она просто ребенок, пытающийся казаться крутым.

Ни о чем подобном Кейл не знал. Несмотря на весь свой цинизм, он никогда не думал о членах правящего дома Ишеров иначе, чем полагалось официально, и сейчас инстинктивно отверг попытку собеседника представить императрицу Иннельду обычным человеком.

— Императрица? — переспросил он.

— Ее держит взаперти во дворце группа старцев, которые никак не хотят отдавать власть.

Кейл нахмурился — подобная картина ему совсем не понравилась. Он вспомнил, как в последний раз видел императрицу по телестату: волевое лицо, голос, в котором звучала не только великая гордость, но и решимость. Если какие-то люди пытались использовать ее в качестве своего орудия, то им стоило быть поосторожнее. Молодая императрица была вполне себе на уме.

— Хочешь попытать счастья в игре? — продолжал Грегор. — В таком случае тебе следует отправиться на авеню Удачи. Кроме того, здесь есть и театры, и рестораны, и…

Кейл внезапно утратил к нему интерес. Не стоило ожидать, что случайный знакомый в дешевом районе сумеет удовлетворить его любопытство. Мысли и желания этого человека простирались не слишком далеко, так что ничего существенного он сказать не мог.

Однако Грегор не сдавался.

— С удовольствием покажу тебе город. Денег у меня сейчас не слишком много, но…

Кейл кисло улыбнулся. Вот, значит, каковы были его намерения. Его новый знакомый принадлежал к низшим слоям общества Ишер, но в данном случае он был настолько достоин сожаления, что никакого значения это уже не имело. Кейл покачал головой и вежливо сказал:

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Сегодня я немного устал — ну, знаете, все-таки долгий перелет и все такое.

Он принялся за еду, не особо переживая по поводу неудачного знакомства. В конце концов, никакого вреда этот разговор ему не принес — даже, честно говоря, немного поправил настроение. Несмотря на то что он никогда не был в Империал-Сити, он намного лучше Грегора разбирался в том, что благоразумно, а что нет.

Ужин обошелся ему несколько дороже, чем он ожидал, но об этом он не жалел. После всех неприятностей, пережитых во время полета, ему требовалась разрядка. Довольный, он вышел на улицу. Вокруг полно было детей, и хотя быстро опускались сумерки, игра шла вовсю.

Он ненадолго задержался, глядя на детей, — насколько он мог понять, им было от шести до двенадцати лет. Групповым играм учили во всех школах, но в этой явно преобладали сексуальные мотивы, с чем ему никогда прежде сталкиваться не приходилось.

«Господи, — подумал он, — а меня еще считали чуть ли не бесом. Этим ребятишкам я бы показался всего лишь наивным простаком».

Кейл направился назад к себе в комнату в убеждении, что парнишка, глядя на которого родители в Глее неодобрительно качали головой, на самом деле был простодушным и честным. Если он и мог плохо кончить, то именно из-за собственной наивности, и ничего больше.

Сознавать это было не слишком приятно. В Глее ему доставляло удовольствие нарушать заведенные обычаи. Там он считал себя «городским». Лежа в кровати, он подумал, что это было правдой лишь отчасти. Ему не хватало опыта и знаний, а также молниеносной реакции и чувства опасности. В ближайших его планах стоял поиск лекарства от этих слабостей. Его беспокоило то, что он не может однозначно определить свою цель и находит лишь временные решения, которые не следуют из ясных и до конца определенных собственных намерений.

С этими мыслями он заснул, и они продолжали мучить его даже во сне. Первая его ночь в городе мечты оказалась тяжкой. Он проснулся уставшим и несчастным, однако тревога постепенно проходила.

Дорогим кафе-автоматом он пользоваться не стал и позавтракал за одну восьмую креди в ресторанчике с персональным обслуживанием и домашней кухней. Но он тут же пожалел о собственной скупости. Тяжесть никак не желавшего перевариваться завтрака ослабла лишь тогда, когда Кейл оказался в «Пенни-Паласе» — ярко разукрашенном игорном заведении, находившемся на всемирно известной авеню Удачи.

По словам путеводителя, в котором описывались исключительно авеню Удачи и игорные заведения, владельцы «Пенни-Паласа» «разместили повсюду светящиеся вывески, которые скромно заявляют, что каждый может войти туда с монеткой достоинством в один пенни и выйти с миллионом — естественно, миллионом креди». Удалось ли подобное когда— либо хотя бы одному, на вывесках не говорилось.

Фраза заканчивалась словами: ««Пенни-Палас» отличается тем, что в нем больше автоматов для игры в чет-нечет, чем в любом другом заведении на авеню Удачи».

Именно это, вместе с низкими ставками, и заинтересовало Кейла. Пока что он не планировал уйти с миллионом и для начала решил ограничиться пятьюстами креди. Потом — что ж, потом у него будут возможности для большего.

Сперва он выбрал автомат, который выбрасывал слова «чет» и «нечет» в светящийся водоворот. Когда туда падало по десять слов каждого вида, в жидкости происходили химические изменения, после чего на поверхности оставалось лишь одно слово. Все остальные исчезали.

Слово-победитель всплывало вверх и каким-то образом приводило в действие механизм, который либо выплачивал выигрыш, либо забирал проигрыш. Игроки видели, как слова, на которые они поставили, со щелчком исчезают или, наоборот, появляются в квадрате, перед которым они стояли. Кейл услышал щелчок, извещавший о проигрыше.

Он удвоил ставку и на этот раз выиграл. Забрав первоначальную ставку, он сыграл выигранной монетой. Замигали огоньки, водоворот зашипел, и на поверхности осталось слово «чет». До его ушей донесся приятный звон мягко скользящих в его сторону монет — звук, который он слышал еще не раз в течение последующих полутора часов. Несмотря на осторожность, он выиграл пять с лишним креди.

В конце концов он устал и отправился отдохнуть в соседний ресторан. Вернувшись в Комнату сокровищ, как назывался этот зал, он заметил игру, заинтриговавшую его.

Нужно было бросить в щель деньги, после чего освобождался рычаг, за который следовало потянуть, и начинали одна за другой появляться картинки, быстро сменявшие друг друга на красном или черном фоне. Таким образом, это была очередная разновидность игры в «чет-нечет», поскольку у игрока были те же шансы выиграть — пятьдесят на пятьдесят.

Кейл бросил в щель монету в полкреди, потянул за рычаг… и проиграл. Вторая попытка завершилась с тем же результатом, третья тоже. На четвертый раз замигал именно тот цвет, на который он поставил. Он выиграл очередные десять раундов, проиграв четыре, затем выиграл семь из последующих десяти. За два часа, соблюдая осторожность и скорее ограничивая собственное везение, чем поощряя его, он выиграл семьдесят восемь креди.

Он направился в бар, чтобы чего-нибудь выпить и подумать над ближайшим будущим. Столько всего нужно было сделать — купить новый костюм, поместить свой выигрыш в безопасное место, подготовиться к следующей ночи и вернуть долг, взятый у Люси Рэлл.

Кейл рассуждал хладнокровно, несмотря на охватившее его приятное возбуждение, он ощущал спокойствие и уверенность в себе. Несколько секунд спустя он позвонил по телестату девушке из Торгового дома.

С прибавлением собственного состояния можно было и подождать.

Люси появилась на экране почти сразу же.

— Я сейчас на улице, — коротко пояснила она.

Кейл понял. Ее лицо почти полностью заполняло экран, и можно было увидеть вставленный в ухо миниатюрный телестат. Люди пользовались ими на улице для связи с домашними телестатами. У одного из жителей Глея был такой.

Прежде чем Кейл успел открыть рот, она сказала:

— Я как раз иду домой. Может, там и встретимся?

Еще бы!

Квартира из четырех комнат была оборудована множеством автоматических устройств. Бросив короткий взгляд по сторонам, Кейл пришел к выводу, что Люси Рэлл не особо любит работу по дому. Однако его удивило, что квартира выглядела совершенно не охраняемой. Девушка вышла из спальни и в ответ на его замечание лишь пожала плечами.

— Мы, люди из Торгового дома оружейников, — сказала она, — живем, так же как и другие люди, обычно в достаточно приличных жилых районах. Только наши магазины и… — она поколебалась, — несколько заводов, ну и, естественно, Центр информации находятся под надлежащей защитой. — Она оборвала фразу. — Ты что-то говорил насчет покупки костюма. Если хочешь, помогу тебе выбрать, но у меня всего два часа времени.

Воодушевленный, Кейл открыл перед ней дверь. В том, что она пригласила его в квартиру, явно чувствовался некий подтекст личного характера. Вряд ли в ее обязанности по отношению к Торговому дому входило приглашение никому не известного Кейла Кларка к себе домой даже на несколько минут. Похоже, он ей понравился.

Они поймали автоплан — на стоянке Люси нажатием кнопки послала ближайшую машину вниз.

— Куда летим? — спросил Кейл.

Девушка улыбнулась и покачала головой.

— Увидишь. — Она показала вверх. — Смотри.

На небе появилось искусственное облако, которое несколько раз изменило цвет, после чего на нем засияли буквы: «РАЙ ХАБЕРДАШЕРИ».

— Я видел эту рекламу вчера вечером, — сказал Кейл.

Он уже успел об этом забыть, но сейчас воспоминание вернулось к нему с удвоенной силой. Светящиеся полосы вспыхнули в ночи, когда Кейл шел к себе домой. Рекламный «Рай» информировал мужчин всех возрастов, что совершать покупки им следует именно здесь — в торговой фирме, которая могла доставить любую часть мужского гардероба в любое время дня и ночи в любое место на Земле, Марсе или Венере, а за небольшую дополнительную плату — по всей населенной Солнечной системе.

Реклама ничем не отличалась от сотен других, и потому название фирмы не отложилось у него в памяти.

— Думаю, стоит туда заглянуть, — предложила Люси.

Кейлу показалось, будто она наслаждается его радостью, из-за чего он почувствовал себя несколько наивным. Но это было не важно. Куда важнее, что она пошла вместе с ним.

— Спасибо за помощь, — ответил он.

«Рай Хабердашери» в реальности производил куда большее впечатление, чем в рекламе. Здание занимало три квартала и имело восемьдесят этажей в высоту — по крайней мере так сказала ему Люси, после чего добавила:

— Пройдемся быстро по основным отделам, потом купим тебе костюм.

Вход в «Рай» занимал примерно сто ярдов в ширину и тридцать этажей в высоту. Энергетический экран, не пропускавший внутрь наружный воздух, являлся единственным ощутимым барьером, сквозь который без труда можно было пройти в увенчанный куполом вестибюль. «Рай» не только предлагал пляжную одежду — он предлагал и пляж шириной в четверть мили, на который накатывались волны тянувшегося вплоть до туманного горизонта моря. Иллюзия была полной, вплоть до выброшенных на песок раковин и острого запаха морской воды. Точно так же вместе с лыжными костюмами предлагались и горы, неотличимые от настоящих, с крутым заснеженным склоном высотой в полмили.

«Рай — УНИВЕРСАЛЬНЫЙ МАГАЗИН, — гласила светящаяся вывеска, на которую Люси обратила внимание Кейла. — Если ты не найдешь здесь чего-то, что соответствует нашему девизу «Все для мужчин», тебе нужно только спросить. В продаже есть все».

— Включая женщин, — сухо заметила Люси. — Женщины здесь стоят столько же, сколько костюмы, от пяти креди до пятидесяти тысяч. Ты бы удивился, если б узнал, сколько женщин из добропорядочных семей появляется здесь, когда им нужны деньги. Естественно, все сохраняется в тайне.

Кейл заметил, что девушка задумчиво разглядывает его, явно ожидая какого-то комментария. Несколько сбитый с толку, он поспешно сказал:

— Я никогда не стал бы платить деньги за женщину.

Похоже, этот ответ ее удовлетворил, и они молча прошли в отдел мужских костюмов. Они продавались на тридцати этажах, но на каждом были свои цены. Люси провела его туда, где цены колебались между двадцатью и тридцатью креди. Кейл сразу же заметил, насколько отличается качество «городской» ткани от его собственной одежды. За тридцать два креди он купил костюм, галстук, носки и ботинки.

— Думаю, подниматься выше тебе пока не стоит, — практично заметила Люси.

От предложения вернуть ей деньги, она отказалась.

— Можешь отдать и потом. Сейчас я бы предпочла, чтобы ты положил их в банк и держал про запас.

Это означало, что они с Люси еще встретятся. Кейл даже предположил, что именно этого ей, вероятно, и хотелось.

— Иди лучше переоденься, — посоветовала она. — Я подожду здесь.

У него вдруг возникло непреодолимое желание поцеловать ее, прежде чем они расстанутся. Однако, выйдя из примерочной кабины, он изменил своинамерения, когда услышал:

— Я даже понятия не имела, что уже так поздно. Сейчас три часа. — Она улыбнулась и посмотрела на него. — Ты большой, сильный и симпатичный. Не знал? Но сейчас не время для комплиментов. Лучше поторопимся.

У гигантского входа они попрощались. Люси поспешила на стоянку автопланов, оставив его одного. Чувства, охватившие его в магазине, постепенно отступили. Кейл шел, постепенно ускоряя шаг.

К тому времени, как он добрался до здания Пятого межпланетного банка, над которым вздымались шестидесятичетырехэтажные башни, его снова начало распирать от тщеславия. Это был крупный банк, но скромный депозит в пятнадцать креди приняли у него без каких-либо комментариев, хотя и потребовали оставить отпечатки пальцев.

Кейл вышел из банка в прекрасном расположении духа — впервые с того момента, как его обокрали. У него имелся собственный счет. Он был одет по моде. Прежде чем приступить к третьему этапу карьеры игрока, оставалось сделать лишь одно.

Из общественного автоплана он высмотрел оружейный магазин, расположившийся в частном парке неподалеку от банка. По украшенной цветами дорожке он подошел к двери, но остановился, увидев небольшую табличку, какую никогда прежде в оружейных магазинах не встречал. Надпись гласила:

ВСЕ ГОРОДСКИЕ ОРУЖЕЙНЫЕ МАГАЗИНЫ ВРЕМЕННО ЗАКРЫТЫ.

НОВЫЕ И СТАРЫЕ МАГАЗИНЫ В СЕЛЬСКОЙ МЕСТНОСТИ ОТКРЫТЫ КАК ОБЫЧНО.

Кейл неохотно повернул назад. Подобной возможности — что сказочные оружейные магазины окажутся закрыты — он просто не предполагал. Внезапная мысль заставила его вновь вернуться к двери, но он не нашел никаких сведений о том, когда магазины откроются снова. Никакой даты, вообще ничего, кроме одного-единственного объявления. Кейл мрачно стоял перед дверью, испытывая нечто вроде чувства утраты. Внезапно он осознал, что царившая вокруг тишина начинает его беспокоить — хотя в Глее вокруг оружейного магазина всегда было тихо.

Ощущение растерянности нарастало. Что теперь делать? Повинуясь некоему импульсу, он попытался открыть дверь, но та даже не шелохнулась. Он снова повернулся и направился в сторону улицы.

Кейл стоял на островке безопасности не в силах решить, какую кнопку нажать. Он мысленно вернулся к двум с половиной часам, проведенным вместе с Люси, которые теперь казались ему просто интересным событием. Его охватило разочарование при воспоминании о том, насколько скучным оказался их разговор. Если не считать некоторой непосредственности и решительности, ее слова почти не оставили следов в памяти.

«Вот так оно и бывает, — подумал он. — Если девушка готова терпеть занудного парня — значит, она что-то чувствует».

Становившееся все сильнее желание действовать помогло составить план и побудило к принятию быстрых решений. Оружейный магазин, игра, а затем штаб военного округа под командованием полковника Медлона. Одна неделя, подумал он. Первым должен стать оружейный магазин, поскольку эти заведения не открывали своих дверей перед служащими империи, независимо от того, были те солдатами или государственными чиновниками.

Дольше тянуть было нельзя. Он нажал кнопку, вызывая авто план, направлявшийся в Девятнадцатый округ.

Минуту спустя он был уже в пути.

Глава 7

Штаб Девятнадцатого округа находился в старом здании, спроектированном в виде водопада. Мраморные струи били из потайных закоулков, постепенно соединяясь в единое целое.

Здание было не слишком большим, но достаточно солидным для того, чтобы заставить Кейла остановиться. Пятнадцать этажей, заполненных чиновниками и беспрерывно трещащими автоматическими пишущими машинками, производили серьезное впечатление. После встречи с пьяным офицером он не представлял себе подобного.

На информационном табло были перечислены гражданские должности и воинские звания. Кейл предположил, что найдет полковника Медлона где-то под вывеской «Отдел персонала». Последний этаж.

Внизу он заметил надпись: «Переход к эскалатору на последний этаж находится в приемной на пятнадцатом этаже».

В приемной записали его фамилию, и сидевший там мужчина передал его данные для проверки, но лишь после долгих приглушенных переговоров по интеркому открылась дверь и появился офицер средних лет в мундире капитана, который сердито посмотрел на Кейла.

— Полковник не любит юнцов, — презрительно бросил он, — Ты кто такой?

Слова капитана звучали не слишком многообещающе, однако Кейл почувствовал, как в нем нарастает упрямство. Благодаря долгому опыту ссор с отцом он сумел безразличным тоном ответить:

— Я познакомился с полковником Медлоном вчера во время полета в Империал-Сити. Он настаивал, чтобы я с ним встретился. Если бы вы были так любезны и сообщили ему, что я здесь…

Капитан с полминуты оценивающе его разглядывал, затем молча вернулся в кабинет. Вскоре он снова появился, качая головой, но сказал уже более дружелюбно:

— Полковник говорит, что тебя не помнит, но уделит тебе пару минут, — Он понизил голос до шепота. — Он что, был… гм… под мухой?

Кейл кивнул — ему не хватило смелости ответить вслух.

— Заходи, — тихо сказал капитан, — и дави на него что есть силы. Сегодня ему уже дважды звонила весьма важная персона, а он отсутствовал. Сейчас он места себе не находит, узнав о тебе. Он страшно боится всего того, что болтает по-пьяни. Здесь, в городе, он и капли выпить не осмелится, сам понимаешь.

Кейл последовал за капитаном, мысленно создавая очередной образ мира Ишер. Похоже, нижестоящий офицер всерьез метил на пост своего начальника.

Впрочем, об этом он забыл, сойдя с эскалатора, — его вдруг охватило мрачное предчувствие, что у него ничего не получится. Однако когда он бросил взгляд на человека, сидевшего за большим столом в углу просторного помещения, все опасения, что его вышвырнут из штаба Девятнадцатого округа, исчезли так же быстро, как и появились.

Перед ним был тот самый офицер из самолета, но на этот раз он словно уменьшился в размере. Лицо, прежде опухшее от алкоголя, теперь будто сжалось. Полковник задумчиво постукивал пальцами по крышке стола.

— Оставьте нас, капитан, — спокойно и повелительно произнес он.

Капитан с сосредоточенным видом вышел за дверь. Кейл сел.

— Я тебя, кажется, помню, — сказал Медлон. — Извини, похоже, я тогда немного выпил. — Он фальшиво рассмеялся.

Кейл подумал, что тогдашние слова полковника об императрице могут быть весьма опасны для человека, занимающего подобный пост.

— Мне не показалось, будто что-то не так. — Он поколебался. — Хотя, если подумать, возможно, вы вели себя чересчур откровенно. — Он снова помолчал. — Но я считал, что ваш пост позволяет вам открыто высказывать столь решительные взгляды.

В кабинете наступила тишина. Кейл осторожно поздравил себя с удачей, одновременно не строя особых иллюзий. Этот человек не зашел бы столь далеко, будь он пугливым и глупым.

— Гм… — наконец пробормотал полковник Медлон, — так о чем мы… гм… договаривались?

— В числе прочего, — спокойно ответил Кейл, — вы сказали, что правительству нужны офицеры, и предложили мне поступить на службу.

— Не помню, — покачал головой Медлон, — чтобы я делал подобные предложения. — Казалось, он весь внутренне напрягся. — Так или иначе, даже если это и правда, вынужден с сожалением сообщить, что в мою компетенцию не входит присвоение офицерских званий. Их получают в соответствии со стандартными процедурами, которые никоим образом не входят в мои полномочия. А поскольку к офицерским чинам относятся с должным уважением, правительство уже давно рассматривает это как источник дополнительных доходов. Для примера — звание лейтенанта стоило бы тебе пять тысяч креди даже с моей протекцией. Звание капитана потребовало бы пятнадцати тысяч креди, чего в столь молодом возрасте достаточно тяжело добиться, и…

Кейл слушал его со все большим унынием. Анализируя собственные слова, он постепенно приходил к выводу, что в данной ситуации сделал все возможное. Неосторожностью Медлона попросту не удавалось воспользоваться.

— Сколько стоит звание полковника? — спросил он с кривой усмешкой.

Офицер грубо рассмеялся.

— Молодой человек, — усмехнулся он, — за такое не платят деньгами. Каждый раз приходится расплачиваться очередным пятном на собственной совести…

Он помолчал, затем продолжил:

— А теперь послушай. Мне очень жаль, если вчера я чересчур свободно распоряжался чинами ее императорского величества, но ты сам понимаешь, как обстоят дела на самом деле. А чтобы доказать, что я не нарушаю своих обещаний, даже если веду себя… гм… не вполне адекватно, сделаем так. Принесешь мне пять тысяч креди, когда тебе будет удобно, скажем… в течение двух недель, и я гарантирую тебе звание офицера. Как тебе такое?

Для человека, чье состояние не превышало сорока креди, подобное предложение казалось как минимум нереальным. Если даже императрица фактически и запретила продажу офицерских званий, приказ этот полностью игнорировался ее продажными подданными.

Значит, ни она, ни ее советники были далеко не всевластны. Кейл всегда считал, что лишь Торговый дом оружейников в определенной степени ограничивал ее власть, но сеть, которой ее опутали, оказалась куда более прочной. Множество людей, исполнявших ее волю, на самом деле без зазрений совести вели собственную игру и удовлетворяли собственные желания, предпочитая это занятие служению женщине, которой они поклялись в верности.

Полковник начал перекладывать бумаги на столе. Аудиенция подходила к концу. Кейл уже собирался сказать что-нибудь на прощание, когда на стене позади Медлона замигал экран телестата и там появилось женское лицо.

— Полковник, — резко сказала она, — где вас носит, черт побери?

Офицер замер на месте и медленно, с трудом повернулся. Кейлу не нужно было видеть выражение лица собеседника, чтобы понять, кто эта женщина.

Он смотрел на императрицу Ишер.

Глава 8

Кейл машинально поднялся со стула, понимая, что сейчас он здесь лишний. Он уже был на полпути к двери, когда заметил, что женщина внимательно за ним наблюдает.

— Большое вам спасибо, полковник, — пробормотал он.

Голос дрогнул, и Кейл стыдливо замолчал. Внезапно его охватило сомнение в том, что все это происходит действительно с ним. Он посмотрел на женщину, пытаясь удостовериться, что это в самом деле она, и тут до него донесся голос Медлона.

— Всего доброго, мистер Кларк, — чересчур громко сказал полковник, вырвав Кейла из задумчивости.

Он все еще стыдился своего поведения — на этот раз из— за того, что случилось раньше, а не сейчас. Неожиданно он мысленно представил самого себя — высокого, хорошо одетого парня, стоящего перед императрицей Ишер, а рядом — наполовину разрушенную алкоголем карикатуру на человека. Кейл посмотрел в лицо на экране телестата и инстинктивным движением слегка поклонился, отчего почувствовал себя несколько лучше.

Теперь он уже не сомневался в том, кто перед ним. Двадцатипятилетняя императрица Иннельда не была самой прекрасной женщиной в мире. Однако ошибиться было невозможно — ее слегка удлиненное своеобразное лицо обладало всеми чертами, свойственными императорской фамилии Ишеров, и ни о каких сомнениях не могло быть и речи. Голос ее, когда она снова заговорила, был хорошо знаком каждому по телестату. Однако обращенные непосредственно к нему слова звучали совершенно иначе.

— Как тебя зовут, юноша?

Медлон ответил за него напряженным, но спокойным голосом:

— Это мой знакомый, ваше величество. — Он повернулся к Кейлу, — До свидания, мистер Кларк. Приятно было пообщаться.

— Я спрашивала, как зовут тебя, — повторила женщина, не обращая внимания на полковника.

Кейл внутренне сжался от адресованного прямо ему вопроса, но тут же представился.

— С какой целью ты пришел к Медлону?

Кейл поймал напряженный взгляд полковника, старавшегося привлечь его внимание. До этого он в глубине души восхищался умением офицера лавировать и подбирать слова, но сейчас от восхищения не осталось и следа. Медлон явно был в панике, и у Кейла вновь появилась надежда.

— Я хотел узнать, можно ли получить звание офицера в вооруженных силах вашего величества, — сказал он.

— Так я и думала, — ответила императрица и замолчала.

Она задумчиво перевела взгляд с Кейла на Медлона. Кожа ее была гладкой и слегка загорелой, голова высоко поднята, и сама она выглядела полной молодости, энергии и жизни. Мгновение спустя она доказала, насколько хорошо умеет управляться с мужчинами — вместо того чтобы задать Кейлу очередной вопрос, она обратилась к Медлону:

— Могу я спросить вас, полковник, каким был ваш ответ?

На лбу офицера выступил пот, но он ответил спокойным, даже слегка веселым голосом:

— Я сообщил ему, ваше величество, что оформление документов на офицерское звание займет около двух недель, — Он неодобрительно усмехнулся, — Как вам наверняка известно, следует принимать во внимание бюрократические проволочки.

Кейл ощущал себя на гребне волны, поднимавшейся все выше и выше. Неожиданно он почувствовал, что у него снова есть шанс. Он восхищенно смотрел на императрицу, столь отличавшуюся от образа, который был знаком ему в течение многих лет, и удивлялся тому, что она старалась не повергать в замешательство одного из своих офицеров, по сути застигнутого на месте преступления. Однако следующая ее фраза была полна сарказма:

— Да, полковник, я это прекрасно знаю. И вообще, вся эта пустая болтовня прекрасно мне известна. — Сарказм сменился раздражением. — Так или иначе, молодые люди, которые обычно покупают себе место в армии, слышали о том, что происходит сейчас, и особо не высовываются. Начинаю подозревать, что существует некий заговор в пользу Торгового дома оружейников, цель которого — отбить охоту у тех немногих, кто все же приходит.

Глаза на экране телестата вспыхнули зеленым пламенем. Худое лицо пылало гневом, от сдержанности не осталось и следа. Императрица обратилась к Кейлу.

— Кейл Кларк, — звонко произнесла она. — Сколько ты должен был заплатить за звание?

Кейл поколебался. В темных глазах Медлона застыл страх, шея казалась неестественно вывернутой. Взгляд его говорил лучше всяких слов — полковник сожалел обо всем, что только что рассказал будущему лейтенанту имперской армии.

Мысли полковника были настолько очевидны, что Кейл почувствовал неприкрытое отвращение. Никогда прежде ему не приходилось ощущать, что некто полностью отдан на его милость, и от подобной мысли он весь внутренне сжался от страха. Неожиданно ему расхотелось продолжать дискуссию.

— Ваше величество, — напряженно начал он, — я познакомился с полковником Медлоном вчера в самолете, и он предложил мне офицерское звание без каких-либо дополнительных обязательств.

Кейл почувствовал себя намного лучше. Он заметил, что офицер несколько расслабился, а женщина довольно улыбается.

— Ну что ж, полковник, — сказала она, — рада слышать. А поскольку это снимает вопросы, которые я хотела с вами обсудить, — примите мои поздравления. Все.

Экран погас с тихим щелчком. Полковник Медлон медленно осел в кресле. Кейл, улыбаясь, подошел к столу. Полковник проговорил ровным голосом:

— Приятно было с тобой познакомиться, молодой человек, но я очень занят. Естественно, надеюсь увидеть тебя через две недели с пятью тысячами. Всего доброго.

Кейл не сразу двинулся с места, но уже успел ощутить всю горечь поражения. Откуда-то из глубин разума пришло осознание, что из-за собственной слабости он только что упустил невероятную возможность — поскольку верил, что это аморальное ничтожество выразит ему свою благодарность. Он заметил, что полковник, который выглядел теперь вполне беззаботно, весело его разглядывает.

— Императрица не понимает проблем, связанных с ликвидацией платы за звания. — Медлон пожал плечами. — Я с этим не связан и ничего не могу изменить, так же как не могу сам себе перерезать горло. Если кто-то попытается этому противиться — он уничтожит сам себя. — Он поколебался, затем на его лице появилось презрительное выражение. — Друг мой, надеюсь, для тебя это была лекция по экономике. Ну что ж, желаю всего хорошего, — сухо закончил он.

Кейл решил, что не станет причинять полковнику вреда — они находились в военном здании и его могли бы арестовать за нападение на офицера. У него не было возможности обороняться. Однако он отметил для себя, что обязательно сведет с Медлоном счеты позже.

Когда он вышел из штаба округа, на Империал-Сити уже опустилась темнота. Он посмотрел на холодные неподвижные звезды, пробивавшиеся сквозь туманный отсвет реклам, и почувствовал себя почти как дома. В лабиринте жизни он начал замечать дорогу, по которой следовало идти, и ему казалось, что он справляется неплохо, учитывая собственное невежество. Тротуары вокруг начали отдавать солнечный свет, накопленный в течение дня, и по мере того, как темнело небо, в городе становилось все светлее. С каждым шагом Кейл чувствовал себя увереннее. Он поступил вполне справедливо, когда напал на Тюленя, не обращая внимания на риск, и точно так же он сделал правильный выбор, не выдав намерений Медлона. Тюлень был одиночкой, как и он сам, и, честно говоря, никого не волновало, что с ним случится. Но полковник мог призвать на помощь законы Ишер.

Кейл не собирался возвращаться на авеню Удачи до утра, однако теперь, когда ему казалось, что все его сомнения разрешились, он изменил свое намерение. Если бы ему удалось выиграть пять тысяч креди и купить звание, сокровища Ишер полились бы на него рекой. К тому же не стоило забывать о Люси Рэлл.

Ему не хотелось ждать даже одного дня.

Глава 9

Кейлу пришлось пробивать локтями дорогу сквозь толпу, чтобы войти в «Пенни-Палас». Количество желающих принять участие в игре его лишь вдохновило — среди массы жаждущих денег человеческих особей он будет выглядеть словно кусок дерева, дрейфующий посреди бескрайнего океана.

Он уже успел в прошлый раз приглядеться к различным играм и теперь не колеблясь направился прямо к той, которую выбрал для своего последнего боя за счастье. Сейчас для него крайне важно было добиться успеха, а затем суметь его удержать.

В этой игре наивысшая ставка составляла сто к одному, а самая низшая — пять к одному. Принцип был относительно прост, хотя Кейл, который кое-что знал об энергии, с пятнадцати лет набираясь опыта в мастерской отца, прекрасно понимал, что за внешней безыскусностью кроется замысловатая электроника. Ядром игры являлся силовой шарик диаметром примерно в дюйм, случайным образом перекатывающийся внутри большого пластикового шара. Он перемещался все быстрее, пока его скорость не преодолевала сопротивление материи, и тогда, превратившись в чистую силу, шарик покидал пределы своей тюрьмы. Он беспрепятственно пролетал сквозь пластик, не встречая видимой преграды, словно луч света, плененный в почти незримой клетке с помощью сверхъестественных физических законов.

Но, освободившись, шарик тут же терял весь свой задор. Неуловимым образом быстро изменив цвет, он замедлял свой бег — хоть он и вылетал со скоростью в несколько миль в секунду, но в иной среде останавливался, не преодолев и трех футов.

Затем он начинал падать, до самого момента соприкосновения с поверхностью стола создавая иллюзию своего присутствия во многих местах одновременно, хотя на самом деле иллюзия эта существовала лишь в мыслях игроков как следствие невероятной скорости перемещения шарика. Каждый игрок был убежден, что шарик летит прямо к нему и упадет именно в тот канал, на который он поставил. И каждый раз большинство игроков постигало разочарование, когда шарик, выполнив свою миссию, проваливался в чужой канал, приводя в действие механизм расчета выигрыша.

Первая же игра принесла Кейлу тридцать семь креди. Он забрал выигрыш, пытаясь сохранять безразличный вид, но все же не сумел скрыть радости победы. Кейл поставил по одному креди на четыре канала и проиграл, затем снова поставил на те же номера — и выиграл девяносто креди. В течение следующего часа он выигрывал в среднем один раз из пяти. Поняв, что подобное везение можно считать феноменальным даже для него, он начал рисковать, ставя по десять креди на выбранные каналы.

У него ни разу не было возможности пересчитать деньги. В перерывах он бросал полную горсть монет в разменный автомат и получал крупные банкноты, которые затем засовывал во внутренний карман. К этим резервам он не прибегал ни разу. Какое-то время спустя у него возникла паническая мысль: «Кажется, у меня уже три, может быть, даже четыре тысячи креди. Самое время остановиться. Не обязательно ведь выигрывать все пять тысяч за одну ночь. Можно вернуться и завтра, и послезавтра, и на следующий день».

Однако темп игры постоянно сбивал с толку, и каждый раз, когда приходила очередная мысль о том, что пора остановиться, шарик начинал вращаться, и Кейл снова поспешно бросал деньги в каналы. Проигрыш раздражал, пробуждая жадность и нежелание потерять даже один из уже добытых креди.

Когда он выигрывал, казалось абсурдным прерывать самую удивительную полосу везения, о какой он только мог когда-либо мечтать.

«Подожди, — сказал он себе, — пока не проиграешь десять раз подряд… десять раз… десять».

Время от времени он бросал взгляд на пачку из сорока или пятидесяти тысячных банкнот, которые засунул в боковой карман. В других карманах тоже полно было денег, а он без устали бросал крупные суммы в разные каналы. Сколько? Он не помнил. Впрочем, это не имело значения. Машина всегда считала точно и выплачивала причитающийся выигрыш.

Его шатало, словно пьяного. Казалось, будто он парит над полом. Он продолжал играть как в тумане, практически не осознавая присутствия других игроков. До него постепенно доходило, что они все чаще пытаются следовать в фарватере его удачи, ставя на те же номера, что и он. Однако его это не волновало. Он не в силах был избавиться от наваждения, пока шарик не застывал неподвижно в своей клетке. Кейл стоял в ожидании продолжения игры и не догадывался, что имеет какое-то отношение к внезапному перерыву, пока не увидел, как из толпы вынырнул смуглый толстячок.

— Поздравляю, молодой человек, мы рады приветствовать вас в нашем заведении. Мы радуемся вместе с вами. А для всех остальных, господа, у нас плохие новости. Наши правила, которые можно прочитать на информационных табло, не позволяют использовать в своих целях чужую удачу. Этому молодому человеку определенно везет, и потому все прочие ставки следует делать до того, как сделает свой выбор победитель. Именно таким образом настроен сейчас игровой автомат. Так что не разочаровывайте себя, делая ставку в последний момент. А теперь — желаю вам всем удачи, а в особенности тебе, парень.

Толстяк ушел, тяжело ступая, все с той же улыбкой на круглом лице. Мгновение спустя шарик вновь завертелся.

Во время третьей игры Кейл вдруг подумал: «Ну вот я и оказался в центре внимания».

Забвение, в которое он погрузился и которое давало ему мнимое чувство безопасности, внезапно исчезло.

«Лучше отсюда сматываться, и побыстрее», — подумал он.

Он шагнул в сторону от стола, и тут какая-то симпатичная девушка забросила руки ему на шею, прижавшись к нему всем телом. Кейл ощутил прикосновение ее горячего рта к своим губам.

— О, прошу тебя, подари мне немножко своей удачи. Пожалуйста.

Он вывернулся из ее объятий и позабыл о своих намерениях.

«Что я собирался предпринять?» — напряженно размышлял он, делая несколько очередных ставок. Краем глаза он заметил, что вокруг стола собирается все больше новых игроков, иногда силой оттесняя менее напористых и решительных. В какой-то момент Кейл увидел, как от стола особенно грубо оттаскивают протестующего мужчину, и у него мелькнула мысль, что за ним внимательно наблюдают десятки глаз.

Кейл никак не мог вспомнить, что же он собирался сделать. Ему казалось, что его окружает множество женщин, которые липли к нему и пытались поцеловать, стоило ему повернуть голову. В воздухе стоял запах духов.

Он не мог шевельнуться без того, чтобы не дотронуться до голой кожи, обнаженных плеч и спин. Женщины в платьях с глубокими декольте манили его мягкими, изысканно пахнущими телами.

Ночь и удача, казалось, длились без конца. Кейл подсознательно ощущал, что происходящее вокруг чересчур его пьянит, что каждый оборот шарика и каждый выигрыш сопровождаются слишком громкими аплодисментами. Независимо от того, выигрывал он или нет, женщины бросались в его объятия, поцелуями выражая сочувствие или радость. Играла бурная, возбуждающая музыка. Ему было всего двадцать три года, и подобное воздействие на органы чувств притупило осторожность. Когда он выиграл уже немыслимые тысячи креди, двери «Пенни-Паласа» закрылись и к нему подошел уже знакомый толстяк.

— Ну ладно, хватит, — резко бросил он. — От посторонних мы избавились, так что можно заканчивать этот бред.

Кейл уставился на него непонимающим взглядом, а датчик опасности в его мозгу затикал столь громко, что у него загудело в голове.

— Наверное, — пробормотал он, — пойду я лучше домой.

Кто-то сильно ударил его в лицо.

— Добавь-ка ему, — сказал толстяк, — Он все витает в облаках.

Второй удар оказался еще сильнее. Окружающий туман рассеялся, и он вдруг понял, что оказался в смертельной опасности.

— Что тут происходит? — простонал он, поворачиваясь к тем, кто несколько минут назад приветствовал его радостными возгласами. Именно их присутствие усыпило его бдительность — в их обществе Кейл даже не думал, что ему может что-то угрожать.

Кейл перевел взгляд на толстяка и почувствовал, как его хватают крепкие руки. Другие руки еще более грубо начали шарить по его карманам, освобождая его от выигранных денег. Он услышал слова толстяка, доносившиеся откуда-то издалека:

— Не будь наивным. В том, что произошло, нет ничего необычного. Всех нормальных игроков отсюда прогнали — не только от игры, но и вообще из здания. А эта тысяча человек нанята специально для таких случаев и стоит нам по десять креди за каждого. В сумме получается всего десять тысяч, а ты выиграл раз в пятьдесят, а то и в сто больше, — Толстяк пожал плечами. — Люди совершенно не разбираются в экономике. В следующий раз попридержи свою жадность, — он вкрадчиво усмехнулся, — если вообще будет следующий раз.

К Кейлу наконец вернулся дар речи.

— Что вы собираетесь делать?

— Увидишь. — Толстяк заговорил громче: — Ну ладно, ребята, забирайте его, и открываемся снова.

Кейла толкнули через весь зал и швырнули в темный коридор. В отчаянии он подумал, что снова его судьбу решили другие.

Интерлюдия

Макалистер, репортер из 1951 года, понял, что лежит на тротуаре. Он поднялся. За ним наблюдала группа любопытных. Парк исчез, так же как и фантастический город будущего. Вместо них по обеим сторонам улицы тянулись унылые ряды одноэтажных лавочек. Сквозь неразборчивый ропот до него донесся мужской голос:

— Я уверен, это тот самый репортер, который вошел в оружейный магазин.

Значит, он вернулся в свое собственное время — возможно, даже в тот же самый день. Когда он медленно шагал прочь, тот же голос громко произнес:

— Он как будто больной. Интересно, что…

Больше он ничего не слышал. Больной! Этим людям никогда не понять, насколько он был болен. Но где-то на Земле наверняка живет ученый, который ему поможет. Окружавшая действительность свидетельствовала, что Макалистер не взорвался.

Он зашагал быстрее, оставив толпу далеко позади. Лишь однажды он обернулся и увидел, что люди беспорядочно расходятся, как это обычно бывает с зеваками, утратившими объект своего интереса. Свернув за угол, он окончательно о них забыл.

— Нужно принять решение.

Слова эти прозвучали громко и совсем рядом. Лишь несколько мгновений спустя он сообразил, что сам же их и произнес.

Принять решение? Он не считал, что ситуация, в которой он оказался, требует принятия какого-либо решения. Он был здесь. Если решение заключалось в том, чтобы найти ученого, то он уже его принял. Оставался лишь вопрос — кого? Ему вспомнился старый профессор-физик из местного колледжа. Машинально свернув к телефонной будке, Макалистер начал искать монету, и тут с надвигающимся тошнотворным ощущением катастрофы сообразил, что на нем прозрачный непроницаемый комбинезон. Деньги лежали в кармане пиджака. Он шагнул назад, затем потрясенно остановился. Что происходит? Ночь, прекрасный сверкающий город. Он стоял на бульваре, словно усыпанном драгоценными камнями. Улицу заливал мягкий свет, он как река струился в лучах восходящего солнца.

Макалистер шагал вперед, утратив ощущение времени и пытаясь подавить навязчивые мысли, завладевшие его разумом. Была ли это снова эпоха Ишер и оружейников? Вполне вероятно. Похоже, что его вернули обратно. В конце концов, они не такие уж и злые, они спасли бы его, если бы могли. Насколько он мог понять, в их времени прошло много недель. Он ускорил шаг. Нужно найти оружейный магазин. Макалистер окликнул проходившего мимо мужчину. Тот с любопытством остановился, оглянулся, а затем пошел дальше своей дорогой. У репортера остались в памяти лишь его темные выразительные глаза, и отчего-то сложилось впечатление, что человек направляется в один из чудесных домов будущего. Именно это и удержало Макалистера от того, чтобы пойти за ним следом.

Чуть позже, впрочем, он понял, что совершил ошибку, поскольку больше на тихих опустевших улицах ему не встретилось ни единой живой души. Видимо, время было предрассветное, и люди сидели по домам. Но как ни странно, куда больше беспокоило его не отсутствие людей, а отсутствие оружейного магазина.

И все же надежда, что он опять в будущем, вновь ожила. Скоро наступит утро, люди выйдут из своих странных светящихся домов. Его обследуют великие ученые века научной магии — и не в спешке, в страхе перед нависшей над головой угрозой всеобщей гибели, а спокойно, в нормальных сверхлабораториях.

На этом мысль его внезапно оборвалась. Он ощутил перемену.

Он находился посреди ослепляющей снежной бури. Неожиданный мощный порыв ветра едва не сбил его с ног. Усилием воли Макалистер попытался любой ценой вернуть себе физическое и душевное спокойствие.

Чудесный сверкающий город исчез. Исчезла и светящаяся дорога. Все исчезло, превратившись в мертвую пустыню дикого мира. Он посмотрел сквозь кружащийся перед глазами снег. Наступил день, и меньше чем в пятидесяти футах можно было различить туманные тени деревьев, сгибавшихся под натиском метели. Он инстинктивно двинулся в сторону этого естественного убежища, где и укрылся от непрекращающегося ветра.

«Секунду назад я был в далеком будущем, — подумал он, — А где я сейчас?»

Здесь наверняка не было никакого города. Он видел лишь деревья необитаемого леса и суровую первобытную зиму. Как долго он стоял посреди бушующей метели, под яростными порывами ветра? Он не знал. Однако у него было достаточно времени для раздумий, и он понял, что комбинезон защищает его от холода.

Едва он это осознал, как снежная буря исчезла, деревья тоже. Макалистер стоял на песчаном пляже. Перед ним простиралось голубое, сияющее в лучах солнца море, волны которого накатывались на обломки белых зданий. Вдали на поросших травой холмах возвышались руины когда-то огромного города. Здесь была аура невероятной древности, и тишину нарушал лишь тихий, вечный плеск волн.

Произошла очередная перемена. Несмотря на то что на этот раз он был к ней готов, он дважды погрузился в широкую ревущую реку, которая уносила его все дальше. Он плыл с трудом, но комбинезон с каждой секундой наполнялся воздухом. Вскоре Макалистер уже вполне осознанно греб к поросшему деревьями берегу примерно в ста футах справа. Внезапно его осенила мысль, заставившая его остановиться. Какой смысл куда-то плыть? Правда была столь же простой, сколь пугающей — его постоянно перебрасывало из прошлого в будущее. Он был грузом на длинном конце энергетического рычага и перемещался во времени. Только этим можно было объяснить шокирующие картины, свидетелем которых он был. Через час должна была произойти очередная перемена.

Так оно и случилось. Он лежал ничком на зеленой траве. Подняв взгляд, он заметил на горизонте шесть низких зданий, выглядевших чуждо, не по-человечески. Однако их конструкция его не интересовала. Ему было интересно другое: как долго длится его пребывание в каждом из времен?

Он смотрел на часы. Два часа сорок минут. Это было последнее, что он успел заметить. Потом времена начали сменяться одно за другим по мере движения рычага; он оказывался то на суше, то в воде, но для него это уже не имело значения. Он не пытался бороться, не совершал никаких движений. Прошлое… будущее… прошлое… будущее…

Макалистер перестал ощущать и осознавать окружавшую его действительность, его не оставляло лишь странное чувство, что он должен что-то сделать сам с собой. В глубине разума маячила мысль о том, что следует принять какое-то решение, но, как ни странно, он никак не мог вспомнить, в чем оно должно заключаться.

Оружейникам наверняка удалось получить необходимую передышку. На другом конце безумного рычага стояла машина, которую солдаты Ишер использовали в качестве ударной силы. Она тоже перемещалась в прошлое, чтобы потом оказаться в будущем, и так раз за разом.

Но что же это за решение? Ему действительно следовало об этом подумать…

Глава 10

За десять минут до полуночи шестнадцатого июля четыре тысячи семьсот сорок восьмого года Ишер открылись двери Отдела координации Торгового дома оружейников в отеле «Ройял Ганил». Оттуда вышел Роберт Хедрок и зашагал по широкому, светлому и очень длинному коридору. Он двигался с почти кошачьей чуткостью, но на деле не слишком обращал внимание на окружающую обстановку.

Около года назад он подал заявку на членство в Торговом доме оружейников, приведя в качестве основания то, что он предвидел кризис в отношениях между правительством и Торговым домом, и свое желание быть на стороне оружейников. Все бумаги у него были в порядке; Рр-машина дала столь высокую оценку его умственных, физических и моральных показателей, что его заявление сразу же было передано на рассмотрение Исполнительному совету. Хедрок с самого начала исполнял особые обязанности, а работа в Отделе координации была для него лишь очередной ступенью на пути к власти.

Он прекрасно понимал, что несколько членов Совета и чиновников, занимавших высокие посты, считали его карьеру чересчур молниеносной и не отвечавшей интересам Торгового дома. В глазах некоторых Хедрок воспринимался как некая таинственная личность, хотя никто и не высказывался о нем неодобрительно. Честно говоря, никто не оспаривал вердикта, вынесенного Рр-машиной, что порой его несколько удивляло. Он решил внимательнее изучить работу машины, чтобы понять, почему обычно скептически настроенные люди без возражений соглашались с ее заключением.

Ему удалось без труда ее одурачить, изложив тщательно сфабрикованную историю.

Следует, впрочем, учесть, что он умел контролировать собственные мысли и обладал незаурядными техническими познаниями о том, как машины реагируют на биологические процессы. Однако немалое значение имело и его дружелюбное отношение к Торговому дому оружейников. Как ему говорили, Рр-машина обладала тем же свойством, что и дверь оружейного магазина, — способностью распознавать враждебные намерения. В ее состав, как и в состав любого оружия, входило устройство, позволявшее быстро опознавать угрозу и правильно на нее реагировать. Как и оружие, которое могло убивать лишь в случае самообороны, ее обостренные электронные чувства обнаруживали мельчайшие различия в реакции отдельных частей обследуемого тела. Машина была изобретена сто с лишним лет назад, в те времена, когда Хедрок только стал оружейником, и тогда она была для него в новинку. Полная зависимость от нее вызвала у Роберта Хедрока, единственного бессмертного человека на Земле, друга оружейников, желание проверить ее истинные возможности. Однако он отложил это на потом — сейчас у него хватало проблем и поважнее. Именно ему предстояло принять решение. Он еще не знал когда, но чувствовал, что это должно произойти в ближайшее время. Первая могучая атака войск молодой императрицы привела к тому, что пришлось закрыть оружейные магазины во всех крупных городах Земли, но даже это было не столь существенно по сравнению с проблемой постоянно раскачивающегося во времени рычага. Хедрок не в силах был избавиться от убеждения, что только он, единственный на всей Земле, обладал достаточным опытом для принятия решения. И тем не менее он до сих пор не знал, что делать.

Продолжая напряженно размышлять, он подошел к двери с табличкой «Только для персонала». Постучав, он немного подождал, затем вошел в странно обставленный кабинет, не слишком большой по меркам империи Ишер, но все же просторный. Помещение напоминало куб размером в двести футов по каждой из сторон. Наиболее удивительной была дверь, находившаяся в ста футах от пола. Такое же расстояние отделяло ее от потолка. За дверью располагалась платформа, с которой начиналась энергетическая плоскость. Хедрок встал на одну из пар находившихся на платформе изоляторов. Почувствовав, как изоляторы обхватили его ботинки, он шагнул на слабо светящуюся силовую сетку.

В самом центре помещения вокруг машины, парившей в прозрачном пластиковом кожухе, стояли семеро членов Совета. Они коротко приветствовали Хедрока, затем снова повернулись к машине Он молча наблюдал за ними, прекрасно осознавая, насколько все подавлены. Рядом послышался шепот Питера Кадрона:

— Сейчас рычаг снова должен качнуться.

Хедрок кивнул. По мере того как он смотрел на волшебный механизм, висящий в вакуумном резервуаре, сосредоточенность окружающих передавалась и ему. Перед ним была карта времени — карта из пересекающихся линий, столь тонких, что казалось, будто они подрагивают, словно в нагретом воздухе.

Теоретически линии уходили от центральной точки в бесконечное будущее и бесконечное прошлое (с учетом накладываемых математикой ограничений бесконечность можно было считать почти равной нулю). Однако на расстоянии в несколько триллионов лет любые очертания размывались, и человеческий глаз с трудом различал общую картину. Посреди бескрайнего океана времени виднелись неподвижные, напоминающие тени силуэты — один большой, недалеко от центра, другой совсем крошечный, у самого горизонта карты, почти точка. Хедрок знал, что эта точка — увеличенная версия реальности, слишком маленькой для того, чтобы ее можно было различить невооруженным взглядом. Вся картина была организована таким образом, что любое перемещение точек сопровождалось работой усиливающих устройств, автоматически подстраивавшихся под присутствие дополнительных наблюдателей.

Пока Хедрок наблюдал за тенями, обе они сдвинулись с места. Движение, не имевшее аналога в макрокосмическом пространстве, было столь чуждым, что человеческое зрение не в состоянии было его адекватно воспринять. Процесс не был слишком быстрым, но обе тени явно куда-то уходили. Куда? Даже ученые из оружейных магазинов так и не сумели понять этого до конца. Тени уходили, а затем возникали снова — каждый раз в новом месте.

Сейчас они появились подальше. Большая тень, колебавшаяся на расстоянии месяца и трех дней в прошлом, неожиданно появилась на расстоянии месяца, трех дней и нескольких часов в будущем. Маленькая точка, находившаяся в девяноста семи миллиардах лет в будущем, теперь оказалась в ста шести миллиардах лет в прошлом.

Расстояние во времени было столь колоссальным, что Хедрок невольно содрогнулся и повернулся к стоявшему рядом Кадрону.

— Его энергетический потенциал уже определили?

Кадрон устало кивнул.

— Хватит, чтобы уничтожить всю планету. — Он глухо застонал. — Где, во имя космоса, мы сможем освободить всю его энергию?

Хедрок попытался это представить. Он не участвовал во встрече с Макалистером, репортером из двадцатого века, однако прекрасно понял значимость этого события, сопоставив те фрагменты, что были ему известны. И одной из причин, по которой он сюда пришел, было желание узнать подробности.

Он отвел Кадрона в сторону и без лишних слов попросил рассказать обо всем, что было ему известно. Тот посмотрел на него с мрачной усмешкой.

— Ладно, расскажу. На самом деле нам всем стыдно за то, что мы сделали.

— То есть ты считаешь, что жертвовать Макалистером не следовало? — спросил Хедрок.

Кадрон покачал головой.

— Нет, я не совсем это имел в виду. — Морщины на его лице будто стали глубже, — Наверное, лучше будет, если я расскажу тебе всю историю — естественно, вкратце.

— Девушка-служащая магазина в Гринуэе услышала, как кто-то вошел в магазин, — начал он. — Клиент выглядел странно, в чужеземной одежде. Оказалось, что он репортер одной из газет двадцатого века от Рождества Христова. Он явно был сбит с толку, а энергетическое оружие привело его в настоящий восторг. Незадолго до этого он написал статью об оружейном магазине, появившемся на улице маленького городка. Могу себе представить, какую это вызвало сенсацию, но, честно говоря, все считали, что это лишь иллюзия. Здание было вполне материальным, но когда полицейские попытались войти внутрь, дверь, естественно, не поддалась. Макалистер, ведомый свойственным людям его профессии любопытством, попробовал сам открыть дверь. Поскольку он не был ни полицейским, ни правительственным чиновником, она беспрепятственно отворилась. Он признался служащей, что, перешагивая порог, испытал странное чувство — и, хотя он о том и не знал, именно в этот момент он получил первую дозу временной энергии, эквивалентную примерно семи тысячам лет. Когда девушка рассказала о случившемся своему отцу, владельцу магазина, тот сразу же понял: что-то не так. Несколько минут спустя он обнаружил, что магазин подвергается сверхмощному энергетическому давлению, источником которого является огромное правительственное здание на соседней улице. Немедленно был созван Совет. Когда мы прибыли на место, нужно было принимать молниеносное решение. Макалистер обладал достаточным запасом временной энергии, чтобы уничтожитьвесь город — естественно, в том случае, если бы покинул пределы магазина без соответствующей зашиты. Тем временем давление со стороны правительственного здания не уменьшалось. В любой момент оно могло швырнуть Макалистера в поток времени. Мы имели основания полагать, что одновременно происходят атаки подобного рода и на другие наши точки. Никто не мог предвидеть результата. Короче говоря, мы нашли способ выиграть время, когда сосредоточили всю чуждую энергию на Макалистере и отправили его в двадцатый век. Мы сумели это сделать, поместив пришельца в изолирующий комбинезон, который не позволил ему взорваться до того момента, пока не будет найдено соответствующее решение. Мы знали, что Макалистер станет перемешаться во времени, словно на качелях, назад и вперед, в прошлое и будущее, одновременно выводя правительственное здание со всей его энергией за пределы этого участка пространства-времени.

Кадрон мрачно покачал головой.

— Однако я до сих пор не знаю, что еще мы могли бы сделать. Мы вынуждены были действовать быстро, на недостаточно исследованном поле, и то, что мы, по сути, угодили из огня да в полымя — самое обычное невезение. Но должен сказать, что лично мне все это очень не нравится.

— Думаешь, Макалистер до сих пор жив? — спросил Хедрок.

— О да. Мы поместили его в один из наших лучших комбинезонов, оборудованный всем необходимым, с автоматическим устройством для производства пищи и резервуаром, который всегда полон воды.

Он криво усмехнулся.

— Нам тогда пришла в голову мысль, как оказалось, полностью ошибочная, — что мы сможем спасти его позже.

— Понятно, — подавленно сказал Хедрок.

В том, что он только что услышал, приятного было мало, но все решения были приняты еще до того, как он узнал о грозящей опасности.

Репортер стал, можно сказать, колесницей Джаггернаута. Во всей вселенной еще никогда не зарождалась столь могущественная сила, накапливавшаяся в его теле во время очередных колебаний рычага. Ее освобождение могло привести к взрыву, от которого содрогнулся бы весь космос. Само время вздохнуло бы от ужаса, слыша его эхо, подобное треску рвущейся материи мироздания.

— Какие последние новости о том здании? — спросил Хедрок.

Кадрон несколько повеселел.

— Оно все еще внутри границ критической зоны. Мы должны принять решение, прежде чем оно их пересечет.

Хедрок молчал. Его мучил вопрос о том, каково должно быть решение — хотя он знал, что его об этом никто никогда не спросит.

— А что насчет тех, кто работает над проблемой замедления колебаний? — наконец спросил он.

Ему ответил кто-то другой.

— От этих исследований отказались. Наука четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года не знает ответа. Нам и без того повезло, что мы смогли сделать один из наших магазинов точкой опоры. Мы можем предотвратить опасность взрыва либо в прошлом, либо в будущем. Но где именно? И прежде всего — когда?

Тени на карте даже не пошевелились. Их время еще не пришло.

Глава 11

Напряжение, охватившее наблюдателей, постепенно спадало. Люди отворачивались от карты, и помещение заполнил негромкий гул голосов. Кто-то сказал, что сейчас появился шанс получить все данные, необходимые для путешествий во времени. Советник Кендлон заметил, что накопление энергии в человеческом теле — вполне убедительное доказательство того, что путешествия во времени никогда не будут пользоваться популярностью.

Наконец заговорил Дресли, как всегда точно и по существу:

— Господа, мы собрались здесь в качестве делегатов Совета, чтобы выслушать доклад мистера Хедрока о противодействии войскам императрицы. В докладе, сделанном несколько недель назад, он изложил все детали, и, как вы наверняка помните, мы полагали, что его план окажется весьма действенным. Мистер Хедрок, не могли бы вы сообщить нам о нынешнем положении дел?

Хедрок задумчиво разглядывал собравшихся. Они внимательно наблюдали за ним, и это лишь усиливало его желание воплотить свои намерения в жизнь. Необходимо было принять решение относительно временно-энергетического маятника, а затем реализовать его, не обращая внимания на то, как к этому отнесется руководство. И это будет непросто.

— С того времени, как я получил первые распоряжения, — коротко начал он, — мы основали тысячу двести сорок два новых магазина, главным образом в небольших поселках, а также установили три тысячи восемьсот девять контактов с правительственными служащими, как военными, так и гражданскими.

Он вкратце объяснил систему классификации отдельных лиц на основе их профессии, занимаемого поста и, что было намного важнее, степени энтузиазма по отношению к предприятию, в которое императрица ввергала своих подданных.

— С помощью трех ученых, — продолжал он, — которые считают Торговый дом оружейников неотделимой частью цивилизации Ишер, мы в первые же десять дней узнали секрет действия временно-энергетической машины — в той мере, в какой этот секрет известен правительству. Мы обнаружили, что из четверых ответственных за этот проект генералов двое с самого начала были против него, третьего нам удалось привлечь на свою сторону, когда здание исчезло. Но четвертый — главнокомандующий генерал Дукар, — к сожалению, не откажется от атаки без явного приказа императрицы. Он настолько ей предан, что его собственные чувства и мнения не имеют для него никакого значения.

Он замолчал, ожидая комментариев, но услышал лишь тишину — которая на самом деле была для него самым лучшим ответом.

— Несколько тысяч офицеров имперской армии дезертировали, — продолжал Хедрок, — и только один член Совета империи, принц дель Куртин, открыто воспротивился атаке.

Это произошло после казни Бантона Виккерса, который, как вы знаете, подверг критике весь план. В знак протеста принц покинул дворец. А теперь перейдем к личности императрицы.

Он подробно охарактеризовал ее. Прекрасная Иннельда, осиротевшая в возрасте одиннадцати лет, была коронована в восемнадцать, а сейчас ей было двадцать пять.

— Возраст, — мрачно заметил Хедрок, — который является промежуточным на стадии превращения из животного в человека.

Он заметил удивление на лицах присутствующих — ведь все то, о чем он говорил, считалось общеизвестным. Однако он не собирался ничего пропускать. У него имелась своя собственная формула победы над императрицей, и он хотел представить ее во всех подробностях.

— В возрасте двадцати пяти лет, — говорил он, — наша Иннельда весьма эмоциональна, непостоянна, сообразительна, непреклонна и не терпит каких-либо ограничений. После знакомства с тысячами докладов мне в конце концов показалось, что лучшим способом будет оставить ей некоторые пути к достойному отступлению в критических ситуациях.

Он вопросительно окинул взглядом собравшихся и, прекрасно понимая, что от этих людей нет смысла что-либо скрывать, честно сказал:

— Надеюсь, что члены Совета не станут возражать, если я предложу на их рассмотрение следующую тактику. Я рассчитываю на то, что мы сможем воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств и остановим машину. Естественно, я исхожу из предположения, что, когда машина остановится, императрица займется другими делами и забудет о войне, которую начала, — Он сделал паузу, чтобы придать больший вес последующим словам: — Мы вместе с моей командой с нетерпением будем ждать подобного случая, обращая ваше внимание на все, что покажется нам существенным. Вопросы есть?

Несколько первых вопросов не имели особого значения. Затем кто-то спросил:

— У вас есть хоть какое-то представление о том, в чем может заключаться этот самый благоприятный случай?

— Углубляться в закоулки лабиринта, который мы исследуем, не так-то просто, — осторожно ответил Хедрок. — Эта молодая женщина легко поддается многим формам убеждения и давления. Сейчас она переживает нелегкие времена и до сих пор является целью заговоров и интриг со стороны группы придворных, которые не желают считать ее взрослой и многое от нее утаивают. Несмотря на все свои усилия, она оказалась в старой как мир ловушке, и ее общение с реальным миром, скажем так, весьма ограничено. В любом случае, мы пытаемся использовать ее слабые стороны, — спокойно закончил он.

— Это только теория, — сказал тот, кто задал ему вопрос.

— Теория, — сухо ответил Хедрок, — основанная на тщательном анализе личности императрицы.

— Вы не считаете, что лучше было бы оставить подобные исследования специалистам по Рр-машинам?

— Я проанализировал все имеющиеся у Торгового дома данные, связанные с этой женщиной.

— И тем не менее, — настаивал его собеседник, — решение по подобным вопросам принимает Совет.

Хедрок не уступал.

— Я лишь предложил, а не принял решение.

Ответа не последовало. Однако у Хедрока уже сложилось впечатление, что членам Совета не чуждо ничто человеческое и они весьма ревностно относятся к собственным привилегиям. Вряд ли они с легкостью согласятся с ним, когда он наконец примет решение по поводу разыгрывавшейся в бесконечных складках времени драмы, финала которой никто не мог предугадать.

Он заметил, что собравшиеся начинают беспокоиться. Все то и дело бросали взгляды на карту времени, а некоторые нетерпеливо посматривали на часы. Хедрок поспешно покинул помещение с невидимым энергетическим полом. Наблюдение за чудовищным маятником притягивало, словно наркотик. Мозг мог не выдержать напряжения при виде устройства, фиксировавшего судороги материальных тел, перемещающихся во времени.

Не по себе становилось уже от самого сознания, что здание и человек постоянно раскачивались то в одну, то в другую сторону.

Хедрок вернулся в свой кабинет как раз в то мгновение, когда на экране телестата появилось лицо Люси.

— …Несмотря на все мои усилия, — говорила она, — меня вышвырнули из «Пенни-Паласа». А когда за мной закрылись двери, я поняла, что произошло. Боюсь, что его забрали в один из Домов иллюзий, а вы знаете, что это означает.

Хедрок задумчиво кивнул, отметив, что девушка явно пребывает в расстроенных чувствах.

— В числе прочего, — медленно ответил он, — энергетические иллюзии оказывают влияние на каллидетические способности. Природу этих изменений не определить без соответствующих исследований, но можно со всей уверенностью сказать, что его везение в игре исчезнет навсегда.

Он помедлил, внимательно глядя на ее лицо, затем решительно сказал:

— Жаль, что Кларк столь легко угодил в одну из ловушек города. Поскольку, однако, для нас он всегда был лишь одним из возможных вариантов, мы без всякого сожаления можем с ним расстаться. Особенно если учесть, что даже минимальное вмешательство в естественный ход его жизни вызовет подозрения, способные свести на нет любую пользу, которую он мог бы нам принести. Так что можешь считать, что обязанность опекать его с тебя снята. В ближайшее время получишь новые инструкции, — Он замолчал. — В чем дело, Люси? Ты что, в него влюбилась?

Выражение ее лица не оставляло никаких сомнений.

— Когда ты это поняла? — спокойно, но настойчиво спросил Хедрок.

Если она сначала и боялась признаться в своих чувствах, то теперь страх полностью исчез.

— Когда его целовали те, другие. Не надо думать, — поспешно добавила она, — что это меня расстроило. Ему еще предстоит пережить немало подобного, прежде чем его жизнь придет в норму.

— Не обязательно, — честно сказал Хедрок. — Тебе придется смириться с тем, что произошло, но, судя по моим наблюдениям, немало мужчин после такого становятся закаленными как сталь, хотя у них и появляется отвращение к окружающему миру.

Он понял по виду девушки, что сказал достаточно. Почва для ее последующих действий была подготовлена, а результаты появятся в силу естественного развития событий. Хедрок дружелюбно улыбнулся.

— На этом все, Люси. И не расстраивайся.

Он отключил телестат.

В течение последующего часа Роберт Хедрок несколько раз выглядывал за дверь кабинета. В здании полно было народа, но постепенно оживление спадало. Наконец коридор опустел.

Он действовал решительно и без спешки. Из сейфа на стене он достал микрофильмы со схемами машины, управлявшей временем из того самого помещения, где он два часа назад разговаривал с членами Совета. Ранее он попросил, чтобы ему прислали их из Центра информации, что и было сделано без каких-либо комментариев. В этом не было ничего странного — как начальник Отдела координации, он имел доступ ко всем научным данным, касавшимся Торгового дома оружейников. Он нашел даже неплохое объяснение на случай, если бы его спросили, что он делает: якобы он хотел ознакомиться с данными в надежде, что решение придет само. Но в действительности он руководствовался исключительно личными соображениями.

С микрофильмами в кармане он двинулся по коридору к ближайшей лестнице. Спустившись на пять этажей, он прошел в ту часть отеля «Ройял Ганил», которую не занимал Торговый дом. Войдя в номер, он запер за собой дверь на ключ.

Апартаменты были впечатляющими — пять комнат и огромная библиотека, куда Хедрок и направился. Там он тоже запер за собой дверь, а затем тщательно удостоверился, что его не подслушивают. Как он и ожидал, ничего не обнаружилось — насколько ему было известно, он не фигурировал в списке подозрительных личностей. Однако он предпочитал никогда не рисковать зря.

Он быстро приложил один из перстней на пальце к электрической розетке, и в сторону отошло металлическое кольцо. Хедрок вставил в него палец и потянул. То, что произошло в следующее мгновение, было для Торгового дома обычным делом. Трансмиттер материи перенес его на расстояние около тысячи ста миль, в одну из его многочисленных лабораторий. Необычным же было то, что о существовании этого трансмиттера члены Совета не имели никакого понятия. Лаборатория в течение столетий являлась одним из многих тщательно охраняемых тайных убежищ.

Он решил, что может безопасно оставаться здесь около часа, но все, на что он мог сейчас рассчитывать, — сделать очередной отпечаток с микрофильма. Для того чтобы создать дубликат машины, требовалось множество подобных визитов. Как оказалось, времени на изготовление дополнительной копии схем ему вполне хватило. Очень осторожно Хедрок положил ее в потайной шкафчик для документов, где уже находились десятки тысяч других диаграмм и схем, которым он присвоил высшую степень важности.

Час спустя единственный бессмертный человек на Земле, основатель Торгового дома оружейников, обладатель секретов, не известных никому на свете, вернулся в библиотеку в своих апартаментах в отеле «Ройял Ганил».

Вскоре он уже сидел в кабинете пятью этажами выше.

Глава 12

Люси Рэлл вышла из кабины телестата. Проходя через нишу в стене, она остановилась, когда увидела свое отражение в энергетическом зеркале. Уличное освещение манило, тротуары ярко светились в ночи, но Люси не обращала на это внимания. Она неподвижно стояла, вглядываясь в свое бледное лицо и лихорадочно горящие глаза. Люси всегда считала себя привлекательной женщиной, но сейчас она выглядела чересчур уставшей для того, чтобы казаться красивой. Неужели именно это заметил Хедрок?

В конце концов, уже оказавшись на улице, она неуверенно двинулась вперед по авеню Удачи — именно там она воспользовалась телестатом в одном из игорных заведений. Волшебную сверкающую улицу оживляло множество человеческих теней, перемещавшихся от одного источника света к другому. Фонари горели и днем и ночью, но толпа редела по мере того, как ночная тьма уступала место восходящему солнцу. Пора было возвращаться домой, однако Люси никак не могла решиться. Она размышляла о том, что она может сделать, и ей казалось, что сделать она не может ничего. Этот внутренний конфликт лишил ее остатков сил, и в течение часа она дважды останавливалась, чтобы выпить банку энергетического напитка.

К тому же ее мучило чувство собственного поражения. Она всегда считала само собой разумеющимся, что в конце концов она выйдет замуж за мужчину из Торгового дома оружейников. Все годы в школе, а потом в колледже, когда ее приняли в члены гильдии, она считала всех остальных людей аутсайдерами.

«Это случилось тогда, в самолете, когда он угодил в переплет, — подумала она. — Мне просто стало его жаль».

Теперь он попал в куда худший переплет. Если бы ей удалось найти Дом иллюзий, куда его забрали, тогда… собственно, что тогда? Неожиданно ей в голову пришла мысль, которая ее ошеломила, — абсурдная и безумная. Нет, это просто смешно. Если она пойдет в одно из этих мест, ей придется самой пережить психические и физические иллюзии.

Ей казалось, что Торговый дом исключает людей из своей организации за такие идеи. Однако, восстановив в памяти документы, которые когда-то подписывала, она не смогла вспомнить ни одного подобного запрета. Честно говоря, некоторые фразы вызывали у нее положительные эмоции, по крайней мере в нынешней ситуации.

«Члены Торгового дома оружейников могут вступать в брак по собственному желанию… участвовать в любых развлечениях, предлагаемых в империи Ишер… Не существует ограничений на использование членами организации своего свободного времени… Естественным образом предполагается, что ни один член организации не может совершить ничего, что могло бы повредить мнению, которое формирует о нем Рр-машина… о чем до всех доведена четкая информация… периодические проверки с помощью Рр-машин определяют статус члена по отношению к организации… В экстренных случаях Торговый дом оружейников может удалить из памяти члена организации все воспоминания и сведения, которые могут представлять для него опасность… Нижеследующие пороки и удовольствия, в случаях, когда им предавались чересчур усердно, стали в прошлом причиной для разрыва отношений…»

В числе прочего, вспомнила она, опасными для женщин считались Дома иллюзий. Точно она не помнила, но ей казалось, что она видела какое-то дополнение к тому списку. Причем речь шла не об опасности как таковой, но о том, что люди в подобных местах почти всегда становились невольными рабами. Повторение опыта приводило к тому, что начинавшееся как поиски обычных чувственных приключений заканчивалось куда более интимным участием в них.

Стряхнув с себя задумчивость, Люси осознала, что быстро шагает в сторону мигающего сигнала на кабине телестата. Минуту спустя она соединилась с Центром информации Торгового дома оружейников, а еще через несколько секунд сунула в сумочку распечатку с двумя тысячами ста восемью адресами Домов иллюзий и направилась к «Пенни-Паласу».

Она приняла решение и с этого мгновение ни разу не подумала о том, чтобы отступить.

В игорном заведении она заметила то, что вряд ли мог бы заметить Кейл, не знавший того, что знала она. Ситуация почти нормализовалась. Несколько нанятых людей все еще демонстративно участвовали в играх, которые иначе вообще остались бы без игроков. Когда искатели развлечений обступали автомат, рискуя своими деньгами, наемники незаметно ускользали. Люси направилась в заднюю часть огромного зала, по пути останавливаясь и изображая интерес к различным играм. С помощью лежавшей у нее в сумочке электронной отмычки ей удалось открыть и закрыть за собой дверь в кабинет директора, не приводя в действие тревожную сигнализацию.

Внутри ей приходилось полагаться лишь на датчик, предупреждавший о приближении посторонних. Спокойно, но ловко и быстро она обыскала кабинет. Включив электронную картотеку, она набрала ключевое слово «иллюзия». Экран остался пустым. Она набрала слово «дом». Безрезультатно.

У директора наверняка должен был быть адрес Дома или Домов, с которыми он имел дело. Могло ли быть так, что этот человек, имя которого — Мартин — она нашла на нескольких документах, имел постоянную связь только с несколькими Домами и все номера хранились только у него в голове? Вполне вероятно, мрачно отметила она.

Она не собиралась сдаваться, не исчерпав всех возможностей, которые у нее имелись. Она быстро обследовала содержимое стола, ничего не нашла там, уселась в удобное кресло и стала ждать — впрочем, недолго. Она вздрогнула, услышав сигнал датчика, и направила его сначала на одну дверь, потом на другую. Положительный ответ пришел со стороны той двери, в которую Люси вошла четверть часа назад. Кто бы там ни был, сейчас он стоял в коридоре, взявшись за дверную ручку.

Дверь открылась, и на пороге появился толстяк, что-то напевавший себе под нос. Большой стол и кресло стояли так, что он не сразу заметил непрошеного гостя. Толстячок заморгал голубыми глазами, не проявляя ни малейшего страха. Свиные глазки взглянули на оружие в руке девушки, а затем жадный взгляд остановился на ее лице.

— Симпатичная куколка, — пробормотал он.

Его реакция явно этим не исчерпывалась, так что Люси пришлось еще немного подождать. Наконец он не то промурлыкал, не то проворчал:

— Чего тебе надо?

— Мне нужен мой муж.

Учитывая обстоятельства, подобный ответ показался ей самым подходящим. Почему бы не появиться какой-нибудь миссис Кларк?

— Муж? — эхом отозвался толстяк, явно озадаченный ее словами.

— У него хорошо шла игра, он выигрывал, — монотонно произнесла Люси, — Я ждала позади, наблюдая за ним. А потом напирающая толпа вытолкнула меня наружу. Когда я попыталась вернуться, двери были уже заперты, а когда их снова открыли, его там не было. Я сопоставила все это, и вот я здесь.

Речь ее была недолгой, но вполне излагала суть дела, создавая образ обеспокоенной и готовой на все жены. Было бы весьма некстати, если бы толстяк начал подозревать, что Торговый дом оружейников интересуется Кейлом Кларком. Она заметила, как смысл ее слов постепенно доходит до поросячьего мозга.

— А, так это вы про него. — Он коротко рассмеялся. — Мне очень жаль, юная леди, но я только вызвал перевозчиков. У них свои связи, и как они поступают с такими, я не знаю.

— Хотите сказать, что вы не знаете адреса, по которому его отвезли, но вам известно, что это за место? Я права? — настойчиво спросила Люси.

Он задумчиво посмотрел на нее, словно о чем-то размышляя, наконец пожал плечами.

— Дом иллюзий.

Тот факт, что она уже догадывалась об этом раньше, не уменьшал ценности только что полученных сведений, точно так же как внешняя искренность собеседника не означала, что он говорит правду.

— Вижу, — сухо сказала Люси, — вон там в углу стоит детектор лжи системы Ламберта. Принесите его.

Толстяк беспрекословно выполнил ее просьбу.

— Обратите внимание, — заметил он, подняв толстый палец, — что я не сопротивляюсь.

Не обращая на него внимания, она подняла конусообразный прибор и направила его на толстяка.

— Как тебя зовут?

— Хардж Мартин.

Стрелки на детекторе лжи остались неподвижны. Это действительно был Мартин. Прежде чем она успела открыть рот, он поспешно сказал:

— Я готов предоставить тебе любую информацию, какую только пожелаешь, — Он пожал плечами. — Для меня это не имеет никакого значения. Мы под защитой. Если тебе удастся найти Дом, куда забрали твоего мужа, — пожалуйста. Однако тебе следует знать, что в этих Домах есть свои способы избавляться от людей, когда появляется полиция.

Он явно нервничал, и это заинтересовало Люси. Она пристально посмотрела на него.

— Похоже, ты что-то замышляешь, — холодно заметила она. — Хочешь, чтобы мы поменялись местами, а? — Она неодобрительно покачала головой, — Даже не пытайся. Буду стрелять.

— Это оружие Торгового дома оружейников, — показал толстым подбородком Мартин.

— Да, — согласилась Люси. — Оно не выстрелит, пока ты на меня не нападешь.

Она не сказала всей правды. Члены организации обладали специальным оружием, имевшим гораздо меньше ограничений, чем предназначенное для клиентов.

Мартин вздохнул.

— Прекрасно. Фирма называется «Транспортные перевозки Лоуэри».

Стрелки детектора подтвердили, что он не лжет. Люси отступила к двери.

— Ты легко отделался, — сказала она. — Надеюсь, ты это понимаешь.

Толстяк кивнул, облизывая пересохшие губы. Голубые глаза внимательно наблюдали за ней, словно он все еще надеялся, что непрошеный гость совершит какую-нибудь ошибку.

Не говоря больше ни слова, она приоткрыла дверь, проскользнула сквозь щель и полминуты спустя уже шагала по улице.

Антон Лоуэри, рослый блондин, сонно приподнял голову с подушки и тупо уставился на Люси, не делая даже малейшей попытки встать. Наконец он сказал:

— Не знаю, куда его забрали. Мы занимаемся только перевозками. Водитель звонит в разные Дома наугад, пока не найдет, кому нужны его услуги. Записей мы не ведем.

Голос его звучал слегка рассерженно, словно он действительно был честным перевозчиком, в чьей профессиональной этике впервые усомнились. Люси не стала тратить время на дальнейшую дискуссию.

— Где мне найти того водителя? — спросила она.

Он ответил, что, вероятно, тот закончил смену в два часа ночи и вернется только через шестьдесят шесть часов.

— Это все профсоюзы, — поморщился Лоуэри, — Короткий рабочий день, высокая зарплата и множество свободного времени.

Казалось, эти слова придают ему ощущение превосходства над незваным гостем, отчего раздражение в его голосе начало постепенно проходить.

— Где он живет? — спросила Люси.

Лоуэри не имел об этом ни малейшего понятия.

— Можете попробовать узнать в профсоюзе, — предложил он, — Нам адресов не дают.

Оказалось, что названия профсоюза он тоже не помнит. Детектор лжи, который она забрала с собой из «Пенни-Паласа», подтвердил его слова. Люси вздохнула. Через три дня Кейл будет втянут в омерзительную жизнь Домов иллюзий. Эта мрачная мысль вызвала у нее приступ внезапного гнева.

— Пошел ты к черту! — яростно бросила она, — Когда водитель снова явится на работу, возьмешь у него адрес того Дома. Я позвоню тебе через десять минут после начала его смены — и очень советую к тому моменту уже получить эти сведения.

Тон ее голоса и поведение подействовали весьма убедительно. Антон Лоуэри поспешно заверил ее, что не имеет ничего против и лично за всем проследит. Он все еще продолжал уверять ее в этом, когда она выходила из его спальни.

На улице Люси выпила очередную порцию энергетического напитка из автомата на углу, но этого ей не хватало. На часах было почти пять утра, а одеревеневшие мышцы подсказывали, что пора в постель.

Без каких-либо проблем добравшись до своей квартиры, она устало сбросила одежду и тяжело упала на кровать. В голове промелькнула последняя осознанная мысль: «Три дня… Будет ли это время тянуться медленно для человека, испытывающего непрерывное удовольствие? Или для нее самой, знающей, что на самом деле это удовольствие — самая страшная боль, какую только можно себе представить?»

С этим вопросом она провалилась в сон, словно смертельно уставший ребенок.

Глава 13

Получив адрес Дома, Люси сразу же связалась с Хедроком. Он задумчиво выслушал ее, затем несколько раз кивнул.

— Хорошая работа, — отметил он. — Мы тебя поддержим. Я пошлю военный корабль, один из лучших, и если от тебя спустя разумное время не будет никаких вестей, мы атакуем. — Он поколебался, — Надеюсь, ты прекрасно понимаешь, что единственная возможность оправдать подобные действия — это не оставить у Кларка никаких сомнений, что ты руководствуешься исключительно личными причинами. Ты готова на это пойти?

Он мог бы и не спрашивать. Ответом было ее осунувшееся лицо, смотревшее на него с экрана телестата. Нервы девушки были на пределе. Ему стало ее жаль, но он знал, что не отвечает за ее чувства — он лишь распознавал их и использовал свое знание психологии, чтобы ускорить поиски. Каллидетические способности Кейла Кларка были настолько сильны, что о нем рано или поздно услышат в империи Ишер. Однако на ход войны это повлиять никак не могло. Стоит Кейлу двинуться по верному пути, и события начнут развиваться подобно снежной лавине — столь быстро, что человеческий разум не в состоянии будет осознать масштабов происходящего.

Если бы только существовал способ узнать, какую форму все это примет… Хедрок внутренне содрогнулся. Не стоило принимать желаемое за действительное. Нужно просто наблюдать за каждым шагом Кларка в надежде, что удастся определить момент, когда случится неизбежное. Он понял, что девушка ждет, когда он продолжит, и мысли его сразу заработали четче.

— На какое время тебе назначили? Сегодня вечером или завтра?

— Сегодня, в десять тридцать вечера. — Она с трудом заставила себя мрачно улыбнуться, — Служащий в приемной настаивал, чтобы я пришла вовремя. Похоже, они едва успевают справляться со всеми.

— Предположим, как раз в это время он не будет свободен, — что ты станешь делать?

— Думаю, в это время у них перерыв, когда мужчины и женщины могут сами выбирать себе партнеров. Но если он окажется занят — то и я тоже. Буду весьма разборчивой.

— Думаешь, Кларк тебя узнает? — Она не поняла, и Хедрок поспешил объяснить: — Эти иллюзии вызывают остаточные галлюцинации, которые влияют на зрительное восприятие.

— Я постараюсь, чтобы он меня узнал.

Она описала несколько методов. Хедрок немного подумал, затем покачал головой.

— Очевидно, — сказал он, — что ты никогда не была в подобном Доме. Эти люди невероятно подозрительны, и, пока ты не окажешься под воздействием иллюзии, у тебя практически нет шансов сказать что-либо, чего бы они не могли подслушать. Лишь когда автоматы начнут посылать соответствующие импульсы, ты перестанешь их интересовать. Помни об этом и старайся приспособиться к любой ситуации, которая может возникнуть.

Люси постепенно приходила в себя. Проведя полдня вместе с Кейлом, она полностью ему доверяла.

— Он меня узнает, — решительно заявила она.

Хедрок не ответил — он хотел лишь обозначить возможную проблему. Трое суток иллюзий — немалый срок. Даже если не будет остаточных явлений, его разум отупеет, жизненные силы временно ослабнут, иссякнет энергия, питающая память.

— Лучше пойду подготовлюсь, — закончила Люси, — До свидания, мистер Хедрок.

— От всего сердца желаю тебе удачи, Люси, — ответил он. — Но не проси о помощи без крайней необходимости.

Хедрок не стал выключать телестат. Во время критических ситуаций он жил в апартаментах, примыкавших к Отделу координации. Работа была для него смыслом жизни — все те часы, когда он не спал, он работал. Соединившись с базой военного флота Торгового дома оружейников, он приказал направить корабль для охраны. Однако это его не удовлетворило. Нахмурившись, он задумался над теми возможностями, которые предоставляла нынешняя ситуация Люси, и в конце концов затребовал секретное досье девушки. Две минуты спустя Центр информации с помощью межпространственной связи доставил диск прямо ему на стол. Сперва он проверил фактические данные: понятливость — 110, кругозор—118, внешность — 105, влияние—151, эгоизм—120, эмоциональный индекс — 150…

На этом Хедрок несколько задержался. В сравнении с нормой 100 и учитывая средний показатель 85, Люси была привлекательной смышленой девушкой с несколько завышенным эмоциональным потенциалом. Именно благодаря этой своей черте она и была привлечена к теперешнему заданию. После того как в процессе рутинной проверки толпы, собравшейся перед новым оружейным магазином, в Кейле Кларке был распознан выдающийся каллидетик, было решено установить с ним контакт с помощью посредника, которым должна была стать незамужняя женщина с высоким эмоциональным индексом.

Члены Совета предвидели, что подобный каллидетик вызовет у Люси интерес. На выбор влияли и другие факторы — главным образом необходимость защитить психику молодой женщины, которой предстояло подвергнуться сильнейшему стрессу. Ради блага девушки было желательно, чтобы привязанность в течение какого-то времени являлась взаимной. Того, что она станет постоянной, никто в быстро меняющемся мире гарантировать не мог.

Хедрок один за другим анализировал аспекты нынешней ситуации. Он глубоко вздохнул — ему стало жаль Люси. Торговый дом оружейников обычно не вмешивался в личную жизнь членов организации. Лишь в самых крайних случаях приходилось использовать людей в качестве пешек — ради всеобщего блага.

Мысль о том, что сейчас именно такой крайний случай, заставила его действовать. Он отправил диск назад в Центр информации, а затем снова включил телестат и начал сосредоточенно манипулировать им. Он отбросил несколько картин, образовавшихся в результате утечки энергии из помещения, на которое он нацелился, и наконец получил то, что хотел, — карту времени. Он без труда нашел большую тень, находившуюся на расстоянии в шесть недель и один день в будущем. Ту, что поменьше, найти было сложнее. Он заметил ее лишь некоторое время спустя — маленькую черную точку на изгибе карты, отстоявшую примерно на миллион лет в прошлое. Закрыв глаза, Хедрок попытался представить себе подобное расстояние во времени, но не сумел. Энергия, заключенная в Макалистере, была сейчас чересчур велика даже в планетарных масштабах. Проблема возможного взрыва превращалась в кошмар.

Когда Хедрок выключил телестат, его охватила невероятная усталость — и столь же невероятное удивление. Хотя прошло много времени, он так и не нашел подходящего решения и до сих пор не имел понятия, как избежать самой страшной опасности, угрожавшей Солнечной системе.

В течение следующего часа он внимательно читал конспекты докладов, представленных в этот день агентами. Люси не знала, что находилась в числе нескольких десятков человек, которые могли связываться непосредственно с ним в любое время дня и ночи. Остальные общались с автоматами или с одним из десятка служащих, работавших в три смены.

Сокращенные доклады требовали тщательного анализа. Ему ни разу не показалось, что он зря теряет время. Ни разу он не позволил себе чрезмерной спешки и изучил каждый доклад в той степени, в какой считал нужным.

Настала половина одиннадцатого вечера. Он понимал, что сейчас Люси наверняка добралась до места, но после некоторого колебания все же связался с кораблем, зависшим на большой высоте над Домом иллюзий. Некоторое время Хедрок разглядывал находившееся в пригороде здание, похожее на утопавшую в зелени игрушку. Затем, уже хорошо представляя этот образ, он вернулся к работе.

Глава 14

Люси открыла ворота и едва не остановилась на полушаге, почувствовав, как все ее тело охватывает приятное тепло.

Она знала, что ощущение тепла вызвано искусственно, и это первая ступень на пути к изысканным чувственным утехам, которые предлагал Дом иллюзий. Теперь до тех самых пор, пока она не покинет здание, ей каждую секунду предстояло испытывать все новые, весьма коварные и неожиданные манипуляции над ее нервной системой.

Постояв в нерешительности, она медленно двинулась вперед, разглядывая здание, которое стояло вдали от улицы, среди ослепительно прекрасного сада. Посреди внутреннего двора росли цветы и кустарники, искусно высаженные прямо в щелях между каменными плитами. Примерно в ста футах от главного входа начиналась скрывавшая его полоса гигантских растений с зелеными листьями.

Пройдя под ними, она оказалась в коридоре, конец которого был отчетливо виден в полутора сотнях футов впереди.

Люси дважды невольно замедляла шаг. В первый раз ей показалось, будто что-то мягкое гладит ее по лицу, словно нежные пальцы любимого человека. Во второй раз ощущения были куда более впечатляющими. Внезапно у нее перехватило дыхание, горячая волна обожгла лицо и разлилась по всему телу вплоть до низа живота. В ней боролись чувства замешательства и счастья, стыда и возбуждения, и она не смогла удержаться от мысли, что, возможно, то же самое испытывает невеста в брачную ночь.

Именно на этом специализировался Дом иллюзий. Здесь старые уставшие распутники, мужчины и женщины, могли вновь и вновь предаваться — естественно, за соответствующую плату — телесным наслаждениям и пережить связанные с этим эмоции.

Дойдя до поворота, она неожиданно оказалась в украшенной зеркалами нише. Поколебавшись, она подошла к одному из них, размышляя, не потайные ли это двери, и опасаясь, что может ошибиться с выбором. Люси остановилась в ожидании, что дверь откроется сама, но прошла минута, другая, и ничего не происходило. Она начала толкать зеркала, одно за другим.

Первые шесть даже не дрогнули, словно были прикреплены к стене. Седьмое открылось с неожиданной легкостью, и Люси вошла в узкий коридор. Она все время задевала плечами о стены и оттого не могла избавиться от неприятного ощущения, что она заперта в тесноте, оказывавшей гнетущее воздействие на психику. Дело было не только в физических ощущениях, но и в страхе перед замкнутым пространством, а также перед тем, что произойдет с человеком, который может двигаться только вперед или назад.

Она пыталась понять, связана ли подобная реакция с осознанием того, что она находится здесь по причинам, не имеющим ничего общего с предназначением Дома иллюзий. Казалось, вся ее сущность протестует против самой природы этого места. К тому же ее мотивы вполне могли обнаружиться, прежде чем она успеет реализовать свой план. Постоянные клиенты наверняка не пугались узкого коридора — они знали, что ждет их дальше.

Опасения рассеялись столь же быстро, как и появились. Внезапно ее охватило предчувствие безграничной радости. На едином дыхании преодолев коридор, она коснулась узкой стены. Та поддалась без малейшего сопротивления, и на этот раз, к своему облегчению, Люси увидела маленькую уютную комнатку и сидевшую за столом слева от двери женщину.

— Прошу садиться, — сказала женщина, — Когда кто-то впервые посещает наш Дом, мы должны провести с ним беседу.

Ей было лет сорок, у нее были классические черты лица, но слишком узкие глаза и тонкие губы. Она молча показала на стул, и Люси села, не говоря ни слова.

— Как ты понимаешь, моя дорогая, все, что ты мне скажешь, будет сохранено в тайне, — приятным голосом начала женщина, — Честно говоря… — ее губы изогнулись в легкой улыбке, а наманикюренный палец коснулся лба, — ни единое слово никогда не покидает пределов этой комнаты. Но должна тебе сказать, что у меня прекрасная память. Мне достаточно услышать или увидеть кого угодно хотя бы раз, чтобы никогда потом не забыть.

Люси молчала. Ей уже приходилось встречать немало людей с эйдетической памятью. Судя по тому, что было ей известно о Домах иллюзий, в них никогда не удавалось обнаружить каких-либо данных о клиентах. Вероятно, они хранились в памяти таких людей, как эта женщина.

— Естественно, это означает, что мы принимаем исключительно наличные. Сколько составляет твой годовой доход?

— Пять тысяч креди, — не колеблясь ответила Люси.

— Где работаешь?

Люси назвала хорошо известную фирму. Все было давно продумано. Каждый член организации числился сотрудником фирмы, которая неофициально принадлежала Торговому дому оружейников или его сторонникам. И если в силу законов империи Ишер задавались подобные вопросы, члены организации давали вполне законные ответы, которые можно было проверить.

— Сколько ты платишь за квартиру? — спросила женщина.

— Сто креди в месяц.

— А сколько составляют твои расходы на питание?

— Ну, пятьдесят — шестьдесят или около того.

Женщина задумчиво проговорила, будто размышляя вслух:

— Транспорт — десять, одежда — двадцать пять, прочее — десять… у тебя остается две с половиной тысячи в год, вполне достаточно на дополнительные расходы. Если захочешь приходить сюда раз в неделю, это будет тебе стоить пятьдесят креди за визит. Однако на первый раз мы дадим тебе скидку. Тридцать пять креди, пожалуйста.

Люси отсчитала деньги, несколько удивленная столь холодными расчетами. В действительности расходы ее были совсем иными — например, тысяча креди подоходного налога. Расходы на одежду значительно превышали двадцать пять креди. Несмотря на это, она могла бы в случае необходимости или если бы желание развлечься оказалось сильнее чувства осторожности обойтись и меньшим количеством свободных денег, чем назвала женщина. Следовало также учитывать, что тот, кому не слишком везет в жизни, вполне может приходить сюда чаще, чем раз в неделю. В этом случае можно перебраться в район похуже, покупать дешевую одежду, меньше есть. Подобных вариантов было множество, и все они столь же стары, как и коррупция.

Женщина убрала деньги в ящик стола и поднялась.

— Спасибо, моя дорогая. Надеюсь, у нас с тобой будут долгие и взаимовыгодные отношения. Сюда, пожалуйста.

Очередной потайной проход вел в широкий коридор, заканчивавшийся открытой дверью. Люси оказалась в просторной роскошной спальне, размеры которой поразили ее еще до того, как она туда вошла. Кое-что показалось подозрительным, она остановилась на пороге и осторожно заглянула внутрь. Не стоило забывать — это Дом иллюзий. Здесь то, что в обычных условиях было реальным, могло обернуться лишь фантазией. Она вспомнила полученные от Хедрока указания, как обнаруживать искусственно вызываемые галлюцинации. Люси заметила, что, если смотреть на комнату уголком глаза, картина становилась нечеткой, особенно на самом краю поля зрения. Ей показалось, что она видит женскую фигуру, а помещение намного больше, чем представлялось ранее.

Улыбнувшись, она подошла к дальней стене, прошла сквозь нее и оказалась в огромном зале с мерцающими зеркалами. К ней поспешила женщина-служащая, кланяясь на ходу.

— Прошу прощения. Поскольку это ваш первый визит в Дом, мы думали, что вы ничего не знаете о наших сюрпризах. Вы слышали об этой иллюзии от знакомых или уже бывали в подобных местах?

Люси прекрасно понимала, что вопрос задан неспроста и пренебречь им нельзя.

— Приятель рассказывал, — честно сказала она.

Похоже, этот ответ удовлетворил невысокую энергичную блондинку, которая подвела Люси к зеркалу, оказавшемуся дверью.

— Переодевайтесь, — велела она, — а затем проходите на ту сторону.

Люси оказалась в маленькой раздевалке. На одной из стен на вешалке висело красивое белое платье, на полу стояла пара сандалий — и больше ничего. Она медленно разделась, неожиданно почувствовав себя обреченной. Похоже, из ситуации, в которойона оказалась, действительно не так-то легко выкрутиться. Если она не успеет вовремя связаться с Кейлом, он испытает все удовольствия, предлагаемые этим Домом, независимо от собственного желания.

Белое платье было удивительно мягким на ощупь. Когда она надела его через голову и ткань коснулась кожи, у Люси вырвался сладострастный вздох. Платье было сделано из специальной дорогой материи, воздействовавшей на рецепторы чувственности. Ярд этой ткани стоил дороже ста креди.

Некоторое время Люси стояла, позволяя наслаждению разлиться по всему телу. Неожиданно ее охватило возбуждение, она пошатнулась, словно у нее закружилась голова, и подумала: «Все совершенно не важно. Что бы сегодня ни случилось, я хочу развлечься».

Она сунула ноги в сандалии, снова пошатнулась, опираясь о дверь, затем выпрямилась, открыла ее и замерла, увидев перед собой уходящий вдаль зал. За столами вдоль одной стены сидели мужчины, вдоль другой — женщины. На стенах сверкали разноцветные орнаменты. Вдоль зала тянулся бар, где подавали спиртное. Люси нерешительно попыталась проверить, не иллюзия ли это, взглянув краем глаза, но на самом деле это мало ее беспокоило. Она была здесь, в главном зале, на месте встреч. Через несколько минут она доберется до Кейла. Если не удастся установить с ним контакт — ничего не поделаешь. Будут и другие такие вечера, сказала она сама себе, чувствуя, как у нее слегка кружится голова.

Чуть пошатываясь, она вошла в зал, бросив презрительный взгляд на других клиенток, которые сидели за небольшими столиками и потягивали напитки из маленьких бокалов.

Все женщины были намного старше ее. Она перестала чувствовать в них соперниц и перевела взгляд на мужчин, с интересом отметив, что вдоль всего зала тянется прозрачный барьер, от пола до самого потолка, отделявший мужчин от женщин. Естественно, существовала вероятность, что это тоже иллюзия и в соответствующий момент барьер исчезал перед отдельными людьми или перед целой группой. Люси, знавшая кое-что об энергии, использовавшейся для подобных спецэффектов, предположила, что в конце концов обе части помещения объединятся.

Мысль об этом тут же исчезла, когда девушка быстро пробежала взглядом вдоль ряда мужчин. Все без исключения были относительно молоды. Взгляд ее скользнул и по лицу Кейла, но лишь через несколько мгновений она поняла, что это он. Она снова начала рассматривать мужчин, но осторожность взяла верх. Постепенно приходя в себя после короткого эмоционального всплеска, она направилась к одному из столиков, сохраняя в памяти только что увиденное лицо.

Она села и почувствовала, как проходит возбуждение. При воспоминании о том, насколько несчастным выглядел Кейл, ее охватило отчаяние. Образ осунувшегося, измученного, несчастного парня стоял у нее перед глазами. С некоторым сомнением она подумала, есть ли вообще шанс, что его остекленевший взгляд встретится с ее глазами. Она решила, что посмотрит на него еще раз через минуту и на этот раз постарается привлечь его внимание.

Люси взглянула на часы, усилием воли подавляя желание поторопиться. До конца минуты оставалось еще пять секунд, когда из ниши вышел худой низенький мужчина и поднял руку. Люси поспешно посмотрела в ту сторону, где сидел Кейл, и встретилась с ним взглядом. Вскоре она услышала, что коротышка радостно объявил:

— Друзья мои, барьер опускается. Пришло время знакомиться.

Реакция на сигнал была самой разнообразной. Большинство женщин остались сидеть, однако несколько быстро встали и двинулись через зал. Увидев, что Кейл направляется прямо к ней, Люси замерла без движения. Он уселся в кресло напротив нее и невыразительным голосом сказал:

— Вы очень привлекательны, мисс.

Она молча кивнула, принимая комплимент и боясь выдать собственные мысли. Над ними склонилась служащая Дома иллюзий.

— Вы довольны, мисс? — послышался тихий вопрос.

Люси утвердительно кивнула, и женщина показала рукой:

— Вам туда.

Она встала, думая: «Как только мы останемся одни, можно будет составить план, что делать дальше».

Неожиданно у дверей возникло какое-то замешательство, и в зал ворвалась женщина, которая проводила с Люси предварительную беседу. Она что-то тихо сказала коротышке, и мгновение спустя раздался звонок. Люси повернулась… и потеряла равновесие. А потом она почувствовала, что падает в темноту…

В пять минут двенадцатого, когда загудел телестат и на экране появилось лицо Люси, Хедрок все еще был у себя в кабинете. Девушка растерянно оглядывалась по сторонам.

— Я сама не знаю, что случилось. Мне казалось, будто все складывается удачно — он узнал меня и ничем этого не выдал. Вероятно, нас должны были проводить в какую-то отдельную комнату, когда вдруг все погрузилось во тьму. Я пришла в себя уже дома.

— Подожди немного, — бросил Хедрок.

Он соединился с военным кораблем. Командир отрицательно покачал головой.

— Я как раз собирался связаться с вами. Была полицейская облава. Видимо, их успели предупредить, так как они загрузили всех женщин в автопланы, по шесть в каждый, и отправили по домам.

— А что с мужчинами? — напряженно спросил Хедрок.

В критических ситуациях от этих Домов можно было ожидать всего, что угодно.

— Именно поэтому я и не связался с вами сразу. Я видел, как мужчин заталкивают в грузовики. Мы попытались последовать за ними, но они воспользовались своим обычным методом.

— Понимаю, — ответил Хедрок и тихо застонал, прикрыв глаза рукой.

Дело Кейла Кларка снова начинало осложняться, и ничего не оставалось, кроме как предоставить его собственной судьбе.

— Все в порядке, капитан, — мрачно сказал Хедрок. — Вы хорошо поработали.

Снова соединившись с Люси, он сообщил ей плохие новости.

— Мне очень жаль, но больше мы ничем ему помочь не можем. Мы не посмеем вмешаться.

— И что мне теперь делать? — спросила она.

— Просто ждать, — посоветовал он. — Жди.

Вряд ли он мог сейчас сказать что-то еще.

Глава 15

Фара трудился не покладая рук. Больше ему все равно нечем было заняться, и у него часто возникала мысль о том, что он так и будет работать до самой смерти. Да, он был глупцом — он тысячи раз мысленно повторял, насколько большим глупцом он был, — но все же еще питал надежду, что однажды Кейл войдет в мастерскую и скажет: «Отец, жизнь преподала мне суровый урок. Если ты можешь меня простить, научи меня своему ремеслу, а потом уходи на давно заслуженный отдых».

Двадцать шестого августа, сразу после обеда, включился телестат.

— Говорят из банка, — произнес тихий голос.

Фара и Крил переглянулись.

— Эх, — наконец вздохнул Фара, — кажется, с нас требуют денег.

Посмотрев на мрачно молчащую Крил, он понял, какие мысли сейчас рождаются у нее в голове.

— Черт бы побрал этого мальчишку! — прошептал он.

Однако вместе с тем он испытал и странное облегчение. — Кейл начинал понимать роль, которую в его жизни играли родители. Фара включил изображение.

— Пусть сам придет и попросит, — проворчал он себе под нос.

На экране появилось странное лицо с тяжелой челюстью и кустистыми бровями.

— Говорит Кларк Пиртон из Пятого банка в Ферде. Мы получили вексель на предъявителя на перевод десяти тысяч креди с вашего счета. С учетом комиссии за перевод и налогов требуемая сумма составляет двенадцать тысяч сто креди. Заплатите сейчас или придете сегодня сами?

— Но… но… — пробормотал Фара. — Кто…

Он замолчал, когда обладатель тяжелой челюсти заговорил что-то о деньгах, выплаченных сегодня утром Кейлу Кларку на непредвиденные расходы. Потом он пришел в себя настолько, что смог выдавить:

— Но банк не имел права выплачивать эти деньги без моего согласия.

— Мне сообщить в наше управление, — холодно прервал его собеседник, — что деньги были получены путем мошенничества? Естественно, в этом случае будет немедленно выдан ордер на арест вашего сына.

— Подождите… подождите… — тупо бормотал Фара.

Внезапно он осознал, что Крил дает ему какие-то знаки.

Лицо ее побледнело, а голос звучал неестественно:

— Фара, пусть. Он порвал с нами. Мы должны быть столь же твердыми. Пусть поступает как хочет.

Слова отдавались в ушах Фары бессмысленным звоном. Казалось, они не вписываются в устоявшийся порядок вещей. Он продолжал бормотать:

— Я… у меня нет… А как мне оплачивать… ежемесячные взносы?

— Если вы желаете получить ссуду, — поспешил с помощью Кларк Пиртон, — мы, естественно, с радостью подпишем с вами соответствующий договор. Получив вексель, мы проверили ваше материальное положение и готовы предоставить вам ссуду на одиннадцать тысяч креди на неопределенный срок, приняв в качестве залога вашу мастерскую. У меня имеется стандартный бланк, и, если вы согласны, мы переключимся на защищенный канал и вы сможете сразу же его подписать.

— Фара, нет!

Чиновник продолжал монотонным голосом:

— Остальные тысячу сто креди нужно будет оплатить наличными. Вы согласны?

— Да-да, конечно. У меня есть две тысячи пятьсот… — Он судорожно сглотнул, попридержав язык, и добавил: — Да, я согласен.

Выполнив все формальности, он с болью и возмущением набросился на жену:

— Что значила твоя болтовня насчет того, чтобы не платить? Ты всегда говорила, что я несу ответственность за то, что он стал таким. Кроме того, мы не знаем, зачем ему понадобились деньги. Тот тип говорил что-то про непредвиденные расходы.

— В течение часа он лишил нас всех наших сбережений, — мертвенным голосом ответила Крил. — И он явно сделал это преднамеренно, рассчитывая, что двое старых дураков все оплатят.

— Пока что я вижу лишь, — прервал ее Фара, — что я спас наше имя от бесчестья.

Чувство исполненного долга, однако, дожило лишь до вечера, когда появился судебный пристав из Ферда с предписанием на передачу мастерской другому владельцу.

— Но почему… — начал было Фара.

— Автоматические атомные ремонтные мастерские выкупили ваш долг банку и лишают вас права собственности.

— Это несправедливо, — крикнул Фара. — Я подам в суд!

У него мелькнула лихорадочная мысль: «Если бы об этом когда-нибудь узнала императрица, то… то…»

Суд располагался в большом сером здании. Шагая по коридору, Фара с каждой секундой ощущал все большую пустоту и холод. В Глее решение отказаться от адвоката выглядело вполне разумным. Здесь же, среди громадных залов, оно показалось ему откровенной глупостью.

Несмотря на это, ему удалось изложить все обстоятельства преступления, совершенного банком, который сперва выдал Кейлу деньги, а затем продал долг главному конкуренту Фары — судя по всему, через несколько минут после подписания договора.

— Уверен, сэр, что императрица не одобрила бы подобного поступка в отношении честных граждан, — закончил он.

— Да как ты смеешь, — прошипел со скамьи чей-то холодный голос, — использовать имя ее величества в своих личных интересах?

Фара вздрогнул. Ощущение, что он является членом одной большой семьи с императрицей во главе, сменилось ледяным ознобом. Фара с ужасом представил себе десять миллионов таких же судов и миллиарды враждебных, бессердечных людей, таких как этот, которые стояли между императрицей и ее лояльным подданным. Он с отчаянием подумал: «Если бы императрица только знала, что здесь происходит и насколько несправедливо ко мне относятся, она бы наверняка…»

А может быть, вовсе нет?

Выбросив из головы страшные сомнения, он стряхнул с себя оцепенение и услышал голос судьи:

— Апелляцию истца отклонить, судебные издержки оценить в размере семисот креди, которые распределить между судом и защитой в отношении пять к двум. Прошу проследить, чтобы истец не покинул здания суда, не оплатив требуемой суммы. Слушается следующее дело.

На следующее утро Фара отправился в гости к матери Крил. Сперва он зашел в ресторанчик для фермеров на краю поселка. Он удовлетворенно отметил, думая о постоянном потоке поступающих денег, что заведение наполовину заполнено посетителями, хотя до полудня еще оставалась пара часов. Однако хозяйку он не застал и решил попытать счастья в магазинчике при ресторане.

Он нашел ее в служебном помещении, где она наблюдала, как развешивают по мешочкам крупу. Старая женщина выслушала его с суровым выражением лица, не говоря ни слова, и лишь в конце сухо сказала:

— Ничего не поделаешь, Фара. Мне тоже часто приходится брать ссуды в банке, чтобы как-то выкручиваться. Если бы я попыталась помочь тебе основать свое дело, у меня рано или поздно возникли бы проблемы с людьми из Автоматических атомных ремонтных мастерских. Кроме того, глупо было бы давать деньги человеку, который позволяет дурно воспитанному сыну залезать к себе в карман. У таких людей нет чувства реальности. И работы я тебе тоже не дам, так как не нанимаю родственников, — закончила она. — Скажи Крил, чтобы перебиралась ко мне. Однако мужчину я содержать не намерена. Все.

Он смотрел на нее полным печали взглядом, в то время как она снова начала отдавать распоряжения работникам, возившимся со старыми и неточными мерными автоматами. Ее резкий голос эхом отражался от покрытых пылью стен:

— Здесь перевес по крайней мере на грамм. Смотри на весы.

Хотя она стояла к нему спиной, по ее позе было хорошо заметно, что она прекрасно помнит о его присутствии. Наконец она развернулась к нему и бросила:

— Почему бы тебе не пойти в оружейный магазин? Терять тебе нечего, а бесконечно так продолжаться не может.

Он вышел, словно слепой. Сперва мысль о том, чтобы купить оружие и покончить с собой, показалась ему абсурдной. Ему стало больно оттого, что его собственная теща предложила ему подобное. Убить себя? Это бессмысленно. Он был еще не стар, ему едва исполнилось пятьдесят. При благоприятных обстоятельствах со своей профессией он мог неплохо жить даже в мире, заполненном автоматами. Для профессионала всегда нашлось бы место. Вся его жизнь основывалась на этом кредо.

Дома Крил собирала вещи.

— Вполне разумно так поступить, — пояснила она. — Мы сдадим этот дом, а сами переедем в квартиру.

Он рассказал ей о предложении ее матери, внимательно наблюдая за ее реакцией. Крил пожала плечами.

— Я вчера уже сказала ей «нет», — задумчиво ответила она, — Интересно, почему она и тебе про это говорила?

Фара подошел к большому окну, выходившему в сад с цветами, прудом и клумбами. Он попытался представить себе Крил вдали от этого сада и дома, где она провела две трети жизни, Крил, живущую в обычной квартире. И тут он понял, что имела в виду ее мать. Оставалась еще одна надежда. Подождав, пока Крил поднимется наверх, он позвонил по телестату мэру. На полном лице Дэйла появилось обеспокоенное выражение, когда он увидел, кто хочет с ним говорить, однако он внимательно его выслушал и сказал:

— Мне очень жаль, но поселок не дает денег в долг. И кстати, хотел тебе сказать, Фара, — учти, я к этому не имею никакого отношения, — что больше ты никогда не получишь лицензию на собственную мастерскую.

— Что-о?

— Мне очень жаль! — Мэр понизил голос. — Послушай, Фара, мой тебе совет — иди в оружейный магазин. От них есть своя польза.

Фара услышал щелчок и еще несколько мгновений смотрел на пустой экран. Значит — смерть!

Глава 16

Прожив два месяца в одной комнате, Фара наконец принял решение. Он подождал, пока улица опустеет, проскользнул по бульвару, миновал цветущий сад и подошел к оружейному магазину. Его охватил мимолетный страх, что дверь не откроется, но она поддалась без каких-либо усилий. Выйдя из темной ниши, он увидел седовласого старика, который сидел на стуле в углу и читал при неярком свете. Старик поднял взгляд, отложил книгу и встал.

— О, мистер Кларк, — тихо произнес он, — Чем могу служить?

На щеках Фары проступил легкий румянец. Он надеялся, что ему не придется испытывать унижение от того, что его узнают. Но сейчас, не сумев скрыть свой страх, он решил упрямо стоять на своем. Для него было важно, чтобы Крил не пришлось тратиться на похороны. Ни нож, ни яд не могли удовлетворить его в полной мере.

— Мне нужно оружие, — сказал Фара. — Такое, которое могло бы одним выстрелом полностью уничтожить тело диаметром в шесть футов. Есть у вас что-нибудь подобное?

Старик повернулся к витрине и достал из нее солидно выглядевший револьвер, мягко поблескивавший натуральным пластиком.

— Прошу обратить внимание, — проговорил он, подчеркивая каждое слово, — что эти выступы на стволе — не просто утолщения. Благодаря им модель идеальна для ношения в кобуре под пиджаком. Револьвер можно достать очень быстро, поскольку при соответствующей настройке он сам прыгнет в руку владельца. Сейчас он настроен на меня. Посмотрите, я вложу его в кобуру, и…

Быстрота движения изумила Фару. Пальцы старика чуть шевельнулись, и оружие, находившееся от них в четырех футах, мгновенно оказалось в руке — столь же мгновенно, как и дверь во время его первого визита, когда она выскользнула из руки Фары и захлопнулась прямо перед носом у констебля Джора.

Пока старик объяснял принцип действия оружия, Фара пытался сказать, что все детали ему описывать ни к чему, но отказался от своих намерений, восхищенно уставившись на револьвер. Он уже видел раньше и даже держал в руках оружие солдат — обычное, металлическое или пластиковое, которым пользовались, как и любыми другими материальными предметами. А это, казалось, жило своей собственной жизнью, готовое на все, чтобы исполнить волю своего хозяина.

Внезапно вспомнив о цели своего визита, он мрачно усмехнулся и сказал:

— Все это очень интересно. А как насчет мощности луча?

— При толщине карандаша этот луч пробивает любую материю с расстояния до четырехсот ярдов, за исключением некоторых свинцовых сплавов. Правильно настроив диаметр ствола, можно полностью уничтожить шестифутовый объект с расстояния в пятьдесят ярдов. Настройка производится с помощью вот этого регулятора.

Он показал на маленькое колесико возле самого дула.

— При повороте влево толщина луча увеличивается, а вправо — уменьшается.

— Я возьму его, — сказал Фара, — Сколько стоит?

Старик задумчиво посмотрел на него.

— Я уже объяснил в прошлый раз наши правила, мистер Кларк, — медленно проговорил он. — Вы, конечно, их помните.

— Ха! — выдохнул Фара и замолчал, широко раскрыв глаза. — Вы хотите сказать, — пробормотал он, — что это действительно имеет значение? Они не… — Он холодно закончил: — Мне нужно оружие для самообороны, но которое я мог бы обратить и против себя, если потребуется — или захочется.

— О, самоубийство! — сказал старик, словно его только что осенило, — Дорогой мой, мы ничего не имеем против того, чтобы вы лишили себя жизни, когда захотите. Это ваша личная привилегия в мире, где привилегии с каждым годом становятся все большей редкостью. А что касается цены — она составляет четыре креди.

— Четыре… всего четыре креди? — удивился Фара.

Он ошеломленно стоял, забыв о мрачной цели своего визита. Столько стоил один лишь пластик. За весь револьвер с его искусными украшениями можно было бы отдать двадцать пять креди. Фара почувствовал, как его охватывает все большее любопытство. Тайна оружейных магазинов неожиданно стала столь же интригующей и важной, как и его собственная судьба. Старик снова заговорил:

— А теперь, если вы снимете пиджак, можно будет надеть кобуру.

Фара машинально подчинился. Он не мог поверить, что через несколько секунд выйдет отсюда с оружием, способным уничтожить его самого, и на пути к смерти не останется никаких препятствий. Фара даже ощутил некоторое разочарование. Он не в силах был это объяснить, но где-то в глубине разума таилась надежда, что эти магазины могут… вот только что?

Вот уж действительно… Фара вздохнул. Из задумчивости его снова вырвал голос старика:

— Возможно, для вас лучше было бы выйти через заднюю дверь. Она менее заметна, чем главная.

Фара не сопротивлялся. Он почувствовал на своем плече пальцы старика, который подтолкнул его к стене, затем нажал какую-то кнопку, и появилась дверь. Увидев перед собой цветы, Фара, не говоря ни слова, шагнул вперед и оказался на улице, прежде чем успел это осознать.

Глава 17

Какое-то время Фара стоял посреди чистенькой узкой улочки, пытаясь понять, насколько безнадежно его положение. Постепенно до него доходило, что его окружает множество людей. Мысли его дрейфовали, словно покачивающийся на воде кусок дерева, но чем дальше, тем больше нарастало ощущение, что ничего хорошего его не ждет. Он свернул влево, к главному входу в оружейный магазин, и нерешительность сменилась крайним изумлением — поскольку теперь он был уже не в Глее, а оружейного магазина не было на прежнем месте.

Мимо поспешно прошли десятка полтора человек, которые торопились присоединиться к длинной очереди, тянувшейся в отдалении. Присутствие и внешность людей не произвели на Фару никакого впечатления. Все его внимание было сосредоточено на машине, стоявшей там, где до этого находился оружейный магазин. Фара посмотрел вверх, пытаясь охватить взглядом огромное сооружение из матового металла, возвышавшееся под летним солнцем и голубым, словно далекое южное море, небом.

Машина поднималась высоко к небесам — пять громадных этажей, каждый высотой в сто футов. Изящную конструкцию венчала башня, светившаяся столь ярко, что едва не затмевала солнце.

И это действительно была машина, а не здание. Весь нижний уровень сиял мерцающими огнями, в основном зелеными, среди которых мелькали красные, а кое-где голубые и желтые.

На втором уровне светились белые и красные огни, которых было множество, хотя и меньше, чем на первом. Металлическая поверхность третьего уровня сверкала голубыми и желтыми огоньками, разбросанными по большой площади.

На четвертом уровне светились надписи, частично объяснявшие происходящие.

БЕЛЫЙ — РОДИВШИЕСЯ

КРАСНЫЙ — УМЕРШИЕ

ЗЕЛЕНЬ-ЖИВУЩИЕ

ГОЛУБОЙ — ИММИГРАЦИЯ НА ЗЕМЛЮ

ЖЕЛТЫЙ — ЭМИГРАЦИЯ

Надписи на пятом уровне объясняли все до конца.

СОЛНЕЧНАЯ СИСТЕМА 11 474 463 747

ЗЕМЛЯ 11 193 247 361

МАРС 97 298 604

ВЕНЕРА 141 053 811

СПУТНИКИ 42 863971

Цифры менялись, увеличиваясь и уменьшаясь. Люди умирали, рождались, переезжали на Марс, на Венеру, на спутники Юпитера, на Луну, другие же возвращались, каждую минуту приземляясь в многочисленных космопортах. Жизнь шла своим чередом, а здесь отражалось текущее состояние численности населения.

— Лучше встань в очередь, — послышался дружелюбный голос. — Рассмотрение личного дела требует времени.

Фара уставился на незнакомца, не в силах понять, о чем тот говорит.

— В очередь? — начал было он, но неожиданно замолчал.

Он машинально двинулся впереди молодого человека, думая о том, что, видимо, именно таким способом констебля Джора переправили на Марс. Одновременно до его сознания начали доходить слова незнакомца.

— Дело? — громко переспросил Фара. — Личное дело?

Мужчина лет тридцати пяти, с грубыми чертами лица и голубыми глазами с любопытством посмотрел на него.

— Ты наверняка знаешь, зачем ты здесь, — сказал он. — Тебя бы сюда не послали, если бы у тебя не было проблемы, которую может решить суд Торгового дома оружейников. По другим причинам в Центр информации не приходят.

Увлекаемый быстро движущимся потоком людей, Фара шел дальше — к дверям, ведшим внутрь большого металлического сооружения.

Значит, эта странная машина одновременно является и зданием.

Проблема, думал он. Да, конечно, у него была проблема. Безнадежная, неразрешимая, окончательно запутанная проблема, столь глубоко укоренившаяся в самой структуре имперской цивилизации, что для ее решения потребовалось бы перевернуть вверх ногами мир.

Он вздрогнул, когда понял, что стоит у входа.

«Через несколько секунд я буду осужден, — подумал он. — И каков же будет приговор?»

Глава 18

Внутри Центра информации Фара двинулся по широкому освещенному вестибюлю.

— Здесь есть боковой проход, там почти всегда пусто, — сказал шедший за ним молодой человек. — Идем.

Дрожа всем телом, Фара свернул в указанном направлении. В конце вестибюля сидели за столами около десятка молодых женщин. Он остановился перед одной из них, оказавшейся несколько старше, чем виделось на расстоянии, — ей было уже за тридцать, что, впрочем, не лишало ее привлекательности.

— Ваша фамилия? — спросила она с приятной, но обезличенной улыбкой.

Фара назвал себя и невнятно добавил, что он из поселка Глей.

— Спасибо. На поиск вашего досье потребуется несколько минут. Присаживайтесь.

Он уселся на стул, который до этого не замечал, и почувствовал, как отчаянно бьющееся сердце подкатывается к горлу. В голове было пусто — ни единой мысли, никакой надежды, лишь крайнее, почти разрывающее мозг возбуждение. Внезапно он понял, что женщина обращается к нему, но до него долетали лишь обрывки слов:

— Центр информации является… вследствие чего… бюро статистики. Каждый родившийся… зарегистрирован здесь… образование, перемена адреса… профессия… и самые важные моменты в жизни. Все хранится в… комбинация… Имперское статистическое управление и… через посредство агентов… каждое сообщество…

Фаре показалось, что он упускает нечто важное. Чтобы услышать больше, нужно было собраться с мыслями, что он и старался с невероятным усилием проделать, но тщетно. Чересчур сильное нервное потрясение не давало сосредоточиться на словах женщины. Он попытался что-то сказать, но, прежде чем он успел открыть рот, раздался щелчок, и на стол скользнул тонкий темный диск. Женщина взяла его и внимательно рассмотрела, затем сказала что-то в микрофон, и вскоре в воздухе возникли еще два диска, которые упали на стол. Тщательно изучив их, женщина подняла взгляд.

— Вам наверняка будет интересно узнать, — сказала она, — что ваш сын Кейл находится сейчас на Марсе.

— Что? — Фара приподнялся на стуле, но решительный голос женщины осадил его:

— Должна вам сообщить, что Торговый дом оружейников не предпринимает никаких шагов против отдельных личностей. Мы не занимаемся моральным оздоровлением. Желание сотрудничать должно исходить от вас. А теперь, если не трудно, изложите вкратце свою проблему. Ваши слова будут записаны и переданы на рассмотрение суду.

Фара опустился на стул, чувствуя, как на лбу проступают капли пота. Ему отчаянно хотелось узнать что-то еще о Кейле.

— Но… но что… как…

Он с трудом взял себя в руки и негромко рассказал о том, что произошло. Когда он закончил, женщина сказала:

— Сейчас вы пройдете в Зал имен. Ждите, когда появится ваше имя, а затем идите прямо в кабинет номер четыреста семьдесят четыре. Запомните — четыреста семьдесят четыре. А теперь извините, очередь ждет…

Она вежливо улыбнулась, и Фара отошел от стола, даже не успев до конца отдать себе в этом отчет. Он обернулся, чтобы задать вопрос, но на стул уже садился какой-то пожилой господин. Фара поспешно зашагал по широкому коридору туда, откуда доносились какие-то странные звуки.

Он распахнул дверь, и шум, отголоски которого он слышал, обрушился на него, словно молот. Шум был настолько силен, что Фара остановился на пороге, с трудом подавляя желание отступить. Лишь несколько секунд спустя он пришел в себя и попытался найти хоть какой-то смысл в царившей вокруг суматохе.

Люди, люди, повсюду люди, тысячи людей в просторной аудитории, сидевшие на расставленных рядами стульях или беспокойно расхаживавшие в проходах. Все напряженно вглядывались в длинное табло, разделенное на квадраты, каждый из которых был обозначен своей буквой. Вдоль всей длины гигантского помещения тянулись списки имен и фамилий.

Зал имен, с дрожью подумал Фара, опускаясь на стул. Его фамилия должна была появиться в квадрате с буквой «К». Все это напоминало игру в бесконечный покер, где ставкой был целый мир, — утомительную и изматывающую, но вместе с тем увлекательную и пугающую.

На двадцати шести квадратах появлялись все новые фамилии. Люди вопили как ненормальные, некоторые теряли сознание, в зале стоял оглушительный рев, настоящий ад, непрерывный, невероятный шум. Каждые несколько минут на табло появлялась большая надпись: «Ждите появления своих инициалов».

Фара следил. С каждой секундой ему все больше казалось, что он не сможет этого вынести. Ему хотелось тишины. Он попытался было встать и походить, но заметил, что, когда это делали другие, на них начинали кричать. Неожиданно Фаре стало страшно посреди этого слепого безумия.

«Не хочу, чтобы из меня делали дурака, — неуверенно подумал он. — Я…»

«Кларк, Фара», — появилась надпись на табло.

«Кларк, Фара».

Фара вскочил.

— Это я! — завопил он. — Я!

Никто даже не обернулся, никто не обратил на него ни малейшего внимания. С чувством некоторого стыда он прошел через зал туда, где через высокие двери двигалась бесконечная очередь. Тишина в длинном коридоре была столь же невыносимой, как и недавний шум. Он никак не мог сосредоточиться на номере четыреста семьдесят четыре, не в силах даже вообразить, что может быть дальше, за дверью с этим номером.

Кабинет оказался маленьким, там стояли лишь небольшой письменный стол и два стула. На столе лежало семь аккуратных стопок пластиковых папок, каждая своего цвета. Папки были разложены в ряд перед большим молочно-белым шаром, испускавшим мягкий свет. Изнутри его раздался мужской голос:

— Фара Кларк?

— Да, — ответил Фара.

— Прежде чем будет вынесено решение по вашему делу, — спокойно продолжал голос, — прошу взять папку из голубой стопки. Там в списке есть Пятый межпланетный банк и показано его реальное место в мире. В свое время вам все объяснят.

Фара заметил, что это был список фирм, около пятисот названий в алфавитном порядке. Какие-либо пояснения отсутствовали. Фара машинально свернул папку и сунул ее в боковой карман. Голос из светящегося шара раздался снова:

— Было установлено, — слышались отчетливые слова, — что Пятый межпланетный банк ввел вас в заблуждение и виновен в мошенничестве, шантаже, а также преступном сговоре. Упомянутый банк связался с вашим сыном Кейлом через посредство так называемого мусорщика, то есть агента, который занимается поисками молодых людей, имеющих финансовые проблемы, а также богатых родителей. Мусорщик получает комиссию в размере восьми процентов, которую всегда оплачивает получатель ссуды, в данном случае ваш сын. Банк совершил подлог, сообщив вам через своих агентов, что вашему сыну выплачены десять тысяч креди, в то время как на самом деле заплатили только тысячу и лишь после того, как была получена ваша подпись. Кроме этого, имела место попытка шантажа в виде угрозы арестовать вашего сына якобы за мошенничество, совершенная в то время, когда деньги еще не были реально перечислены. Что касается преступного сговора, то он заключался в быстрой перепродаже долга вашему конкуренту. Решением суда на упомянутый банк налагается тройной штраф в размере тридцати тысяч трехсот креди. Не в ваших интересах, Фара Кларк, сообщать вам, каким образом мы взыщем с них эти деньги. Вам достаточно знать, что банк их заплатит и половину суммы штрафа получит Торговый дом оружейников. Что касается другой половины…

Послышался щелчок, и на стол упала аккуратно упакованная пачка банкнот.

— Это вам, — пояснил голос, и Фара дрожащей рукой сунул пачку в карман пиджака. Чтобы сосредоточиться на последующих словах, потребовались немалые усилия — как умственные, так и физические.

— Не стоит думать, что все проблемы закончились. Чтобы вновь открыть свою мастерскую в Глее, вам потребуются решительность и смелость. Будьте благоразумным, отважным и целеустремленным — и вы не проиграете. И, защищая свои права, без колебаний применяйте оружие, которое вы приобрели. Вскоре вам все объяснят. А теперь пройдите в дверь напротив.

С трудом овладев собой, Фара открыл дверь… и оказался в тускло освещенном помещении, хорошо ему знакомом. В кресле сидел приятной внешности седовласый мужчина, он читал книгу. Мужчина увидел Фару, встал и, улыбнувшись, шагнул ему навстречу.

Невероятное, фантастическое, воодушевляющее приключение закончилось. Он снова был в оружейном магазине в Глее.

Глава 19

Фара не в силах был скрыть свое восхищение этой выдающейся, удивительной организацией, которой удавалось действовать в самом сердце безжалостной цивилизации, в течение нескольких недель лишившей его всего, что он имел. Усилием воли он сдержал поток эмоций и, нахмурившись, проговорил:

— Этот… судья… — Фара слегка поколебался, как назвать судью, а затем, сердясь на самого себя, продолжил: — Этот судья сказал, что для того, чтобы снова открыть мастерскую, мне придется…

— Прежде чем мы перейдем к этому вопросу, — прервал его старик, — мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на ту синюю папку, которую принесли с собой.

— Папку? — машинально переспросил Фара. Ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить о папке, которую ему дали в кабинете номер четыреста семьдесят четыре.

Со все возрастающим удивлением он изучал перечень названий фирм. Наряду с Автоматическими атомными ремонтными мастерскими в нем фигурировали Пятый межпланетный банк и еще несколько крупных банков. В конце концов Фара поднял взгляд.

— Не понимаю. — Он покачал головой, — Это фирмы, против которых вам приходится действовать?

Седой мрачно усмехнулся и тоже покачал головой.

— Дело не в этом. Это лишь малая часть из восьми миллионов фирм, фигурирующих в наших базах данных, — Он снова грустно улыбнулся, — Эти фирмы прекрасно отдают себе отчет в том, что благодаря нам их доходы на бумаге не имеют ничего общего с реальными. Однако они не знают, какова на самом деле разница, а поскольку для нас имеет значение улучшение общей морали в сфере бизнеса, а не совершенствование методов обмана, мы предпочитаем, чтобы они пребывали в неведении.

Он замолчал, испытующе глядя на Фару.

— Все фирмы в этом списке — собственность императрицы Ишер. Однако, учитывая ваше мнение о нас, я не рассчитываю, что вы мне поверите.

Фара стоял, не двигаясь с места. Он верил ему — с абсолютной убежденностью, полностью и искренне. Внезапно он понял, какую непростительную ошибку совершал всю свою жизнь, когда видел, как обреченный народ движется в бездну нищеты и бесславия, и обвинял в этом Торговый дом оружейников.

— Я вел себя, словно безумец, — простонал он. — Все, что творила императрица и ее чиновники, я считал справедливым. Теперь я знаю, что никакая дружба, никакие личные отношения не могли помочь при таком положении дел. Полагаю, стоило бы мне сказать что-то против императрицы, и со мной быстро бы расправились.

— Ни при каких обстоятельствах, — сказал старик, — вы не имеете права выступать против ее величества. Торговый дом оружейников не одобряет подобного поведения и не будет оказывать помощь тому, кто поступает столь неблагоразумно. Императрица не несет личной ответственности за все происходящее, хотя вам может так показаться. Как и вас, ее в определенной степени несет волна нашей цивилизации. Однако я не собираюсь сейчас заводить разговоры на политические темы. Наихудшие отношения с властями империи были у нас сорок лет назад, когда тех, кому мы помогали — если это обнаруживалось, — ликвидировали разными способами. Может, вас это удивит, но ваш тесть тоже погиб от рук этих палачей.

— Отец Крил? — выдохнул Фара. — Но ведь… — Кровь ударила ему в голову с такой силой, что у него на мгновение потемнело в глазах. — Но ведь… — все-таки сумел выдавить он, — говорили, будто он сбежал с другой женщиной.

— Они всегда придумывали какую-нибудь правдоподобную историю, — пояснил старик.

Фара молчал.

— Нам удалось прекратить эти убийства, уничтожив трех человек, занимавших высшие — за исключением императорской семьи — посты. Они отдавали приказ о казнях. Однако мы не хотим новой крови. Нас не интересует и то, что нас критикуют за терпимость к проявлениям зла. Важно понять, что мы не вмешиваемся в основное течение человеческой жизни. Мы лишь исправляем то, что, по нашему мнению, ошибочно и является барьером, отделяющим людей от их безжалостных эксплуататоров. Можно сказать, мы помогаем только честным людям. Это не означает, что мы не протягиваем руку помощи тем, кто не столь добропорядочен. Но в таких случаях мы ограничиваемся продажей оружия — что вопреки распространенному мнению является весьма немалой помощью. По этой причине правительство осуществляет свою власть почти исключительно экономическими методами, пусть далеко не всегда честными.

— В течение четырех лет с момента, — продолжал старик, — когда гениальный Уолтер С. де Лейни открыл процесс вибрации, который сделал возможным создание Торгового дома оружейников и определил первые принципы политической философии нашей организации, мы наблюдали, как правительства переходят от демократии при ограниченной монархии к полной тирании и обратно. За это время мы поняли одно: люди всегда имеют то правительство, какого хотят. Если они желают жить иначе, они должны сами его сменить. Мы всегда остаемся ядром, свободным от коррупции, причем в буквальном смысле — у нас есть психологическая машина, которая безошибочно распознает характер человека. Повторяю, мы — свободное от коррупции ядро человеческого общества, и наша задача состоит в том, чтобы излечивать общественные болезни, неизбежно возникающие при любой форме правления.

А теперь… по поводу вашей проблемы. На самом деле она очень проста. Вы должны бороться, как с самого начала боролись все люди, за то, что стоит больше всего, — за свои права. Как вы знаете, люди из Автоматических атомных мастерских забрали ваше оборудование и инструменты в течение часа после закрытия фирмы. Они отправили все в Ферд, а затем перевезли на большой склад на побережье. Мы забрали ваше имущество назад и с помощью наших специальных транспортных средств вернули к вам в мастерскую. Сейчас вы отправитесь туда и…

Фара слушал его инструкции, все больше мрачнея. Наконец он кивнул, стиснув зубы.

— Можете на меня рассчитывать, — решительно сказал он. — В свое время я был весьма упрям. Несмотря на то что я перешел на другую сторону, эта черта моего характера осталась прежней.

Глава 20

Большинство Домов иллюзий были известны полиции, но отношения с ними основывались на неписаном законе — перед предполагаемой облавой владельца Дома предупреждали о ней при условии, что списки находящихся там мужчин будут лежать в легкодоступном ящике стола. Затем эти несчастные оказывались в числе тех, кого отправляли на Марс, Венеру и различные спутники. Правительству постоянно требовались люди для работы на других планетах, а Дома, которые часто посещали богатые женщины, не желающие, чтобы дело дошло до скандала, поставляли рабочую силу — и лишних вопросов никто никому не задавал.

Полиция была против лишь в одном случае — если кому-то приходило в голову, что мертвые ничего не могут рассказать. В этом случае владельцев Домов беспощадно таскали по судам, благодаря чему в течение сотен лет удавалось держать логова порока под относительным контролем — им позволяли существовать при условии, что их жертвы останутся живы.

Кейл спрыгнул с трапа прямо на почву Марса и невольно застыл как вкопанный — земля была твердой, как камень, и холод ее проникал сквозь подошвы ботинок, пронизывая до костей. Кейл окинул ледяным взглядом угрюмое поселение Шардл. На этот раз его охватила столь сильная ненависть, что он содрогнулся, и столь яростная решимость, что он почувствовал, будто лед внутри его превращается в сталь.

— Давай шевелись…

Он почувствовал болезненный удар дубинкой по спине. Один из солдат, руководивший высадкой, что-то прокричал ему прямо в лицо. Сердитый голос глухо звучал в разреженном воздухе.

Кейл, не оборачиваясь, послушно двинулся вперед, с трудом подавляя чувство унижения и обиды. Он шел вместе с другими поселенцами, и с каждым шагом холод все сильнее пронизывал его, подбираясь к сердцу. Он глубоко вдохнул холодный воздух. Люди впереди, видимо, ощущали то же самое и перешли на бег. Несколько человек вырвались вперед, хрипло дыша, вытаращив глаза, неуклюже спотыкаясь из-за уменьшенной силы тяжести. Острые неровные камни вонзались в тела упавших. Крики смешивались с проклятиями. Человеческая кровь оросила твердую, как железо, поверхность навеки замерзшей планеты.

Кейл упрямо шел дальше, с презрением глядя на потерявших голову. Об уменьшенной гравитации их предупреждали. До большого закрытого пластикового сооружения оставалась всего четверть мили. Холод пробирал до костей, но вытерпеть его было можно. Кейл добрался до цели, не чувствуя собственных ступней и дрожа всем телом. Оказавшись в теплом зале, он медленно направился к прозрачной стене, откуда открывался вид на основную часть поселения.

Шардл, маленький шахтерский поселок, был построен на равнине. То тут, то там на ней росли обогревавшиеся атомным теплом сады. Странные пятнистые растения лишь подчеркивали царившую здесь пустоту.

Кейл заметил, что люди изучают доску объявлений на одной из стен. Он подошел ближе и увидел надпись: «АЛЬТЕРНАТИВА».

Протиснувшись к стене, он прочитал остальное, усмехнулся и отошел в сторону. Значит, им хотелось, чтобы люди завербовывались на марсианские фермы. Согласись остаться здесь на пятнадцать лет, и «ее величество Иннельда Ишер обеспечит вас полностью оборудованной фермой с атомным подогревом. Платить вперед нет необходимости. Рассрочка на сорок лет».

Предложение заканчивалось угрожающе: «Если вы безотлагательно явитесь в Земельное бюро и подпишете договор, вам ни минуты не придется работать в шахте».

На Кейла этот призыв не произвел никакого впечатления. Он слышал о подобной системе колонизации холодного Марса и жаркой Венеры. В результате первопроходцы займут каждый акр поверхности, а планета будет подвергнута благотворному воздействию атомной энергии. Таким образом, в течение тысячелетий люди растопят все ледяные миры Солнечной системы, пригодные для заселения, остудят раскаленные пустыни Венеры и Меркурия и ценой собственных жизней создадут копии далекойзеленой Земли — своей родины.

Такова была теория. В школе Кейл читал и слушал рассказы о колонизации планет, но он даже мечтать не мог, что однажды окажется здесь и увидит тускло освещенный мир Марса. Ему и в голову не приходило, что он прибудет сюда, став пленником системы, чересчур безжалостной для того, чтобы подобный ему человек сумел ей противостоять. Ненависть к отцу прошла, исчезла во мгле прошлого, как и все прежние иллюзии.

«Я всего лишь несчастный тупица», — подумал он.

Возможно, точно так же и многим другим не дано было понять всех реалий жизни в мире Ишер.

Проблема его решилась просто и оперативно. Раньше Кейл испытывал страх, теперь — нет. Как ни странно, раньше он был честен, теперь — нет. По крайней мере в некоторых отношениях. Все зависело от взгляда на жизнь и от того, в какой степени человек согласится, что он должен быть достаточно силен для противостояния вызову, который бросает ему эпоха. Кейл Кларк намеревался противостоять. Вряд ли он надолго задержится на Марсе, а пока не следует подписывать ничего, что могло бы ограничить его свободу. Нужно соблюдать осторожность и одновременно хвататься за любой подворачивающийся шанс.

За его спиной раздался голос:

— Если не ошибаюсь, вы Кейл Кларк, бывший житель поселка Глей?

Кейл медленно обернулся. Он не ожидал, что шанс подвернется столь быстро. Перед ним стоял низенький человечек в дорогом плаще. Несмотря на свой неприметный вид, человек явно был не из тех, кто прибыл сюда вместе с Кейлом.

— Я местный… гм… представитель Пятого банка. Может быть, мы сумеем помочь вам выбраться из затруднительного положения.

Человечек чем-то напоминал жабу. Его вытянутое лицо обрамлял высокий воротничок. В глазах, похожих на черные бусинки, светился тусклый, но алчный блеск.

Кейл инстинктивно содрогнулся — не от страха, но от брезгливости. Однажды в Дом иллюзий пришла женщина, вся увешанная драгоценностями, — с таким же лицом и такими же глазами. Но даже удары бича, которые посыпались на обнаженную спину Кейла под ее похотливым взглядом, не сломили его воли. Теперь он с трудом убедил себя, что бессмысленно сравнивать этих двоих или считать, будто между ними есть что-то общее.

— Ну как, интересно? — спросил человечек.

Кейл собрался было кивнуть, но тут до него дошел смысл слова, почти ускользнувшего от его внимания.

— Какой, вы говорите, банк?

Карикатура на человека улыбнулась с таким видом, будто намеревалась одарить его драгоценным подарком.

— Пятый межпланетный, — последовал ответ. — Около месяца назад вы открыли депозит в нашем центральном отделении в Империал-Сити. Во время стандартной проверки каждого нового клиента мы обнаружили, что вы находитесь в пути на Марс, причем в весьма неприятных для себя обстоятельствах. Именно поэтому мы хотели бы предложить вам помощь.

— Понятно, — осторожно ответил Кейл, разглядывая агента крупного банка еще более внимательно.

Ничего нового он не увидел — по крайней мере ничего такого, что вызывало бы доверие. Но он не собирался завершать разговор.

— И каким же образом ваш банк мог бы мне помочь? — спокойно спросил он.

Человечек откашлялся.

— Вы сын Фары и Крил Кларков? — напыщенно вопросил он.

Кейл, слегка поколебавшись, утвердительно кивнул.

— Вы хотите вернуться на Землю?

— Да. — На этот раз Кейл уже не колебался.

— Базовый тариф, — начал агент, — шестьсот креди за рейс при условии, что расстояние между Марсом и Землей позволяет совершить его за двадцать четыре дня. Когда расстояние увеличивается, стоимость возрастает на десять креди за каждые сутки. Впрочем, вы об этом наверняка знаете.

Кейл этого не знал. Он догадывался, что заработок в шахте, составлявший двадцать пять креди в неделю, не позволит ему слишком скоро вернуться на Землю. Он прекрасно понимал, в каком безвыходном положении оказался, и уже знал, что сейчас произойдет.

— Пятый банк, — торжественно произнес человечек, — предоставит вам ссуду в тысячу креди, если ваш отец гарантирует оплату долга, а вы подпишете вексель на десять тысяч креди.

Кейл тяжело опустился на ближайший стул. Конец всем надеждам наступил куда быстрее, чем он предполагал.

— Мой отец, — устало ответил он, — никогда не сможет гарантировать оплату ссуды в десять тысяч.

— Мы попросим вашего отца, — сказал агент, — чтобы он гарантировал только одну тысячу. Вам придется оплатить десять тысяч из ваших будущих доходов.

Кейл разглядывал его, прищурив глаза.

— Каким образом я получу эти деньги?

На вытянутом лице появилась улыбка.

— Вы ставите свою подпись, а мы выплачиваем вам всю сумму. Что касается вашего отца — предоставьте это нам. В нашем банке есть профессиональные психологи, которые именно этим и занимаются. На некоторых приходится оказывать давление. На других…

— Что касается меня, то я хотел бы получить деньги, прежде чем что-либо подпишу, — прервал его Кейл.

Агент пожал плечами и рассмеялся.

— Как пожелаете. Вижу, вас не проведешь. Прошу за мной, в кабинет директора шахты.

Кейл задумчиво двинулся за ним следом. Все произошло настолько просто, что вызвало у него некоторую неприязнь, смешанную с опасениями. Слишком быстро все получилось, как будто… Как будто это было частью некоей стандартной процедуры, которой завершалось путешествие. Он замедлил шаг и внимательно огляделся по сторонам. Вдоль стены тянулся длинный ряд дверей, куда хорошо одетые люди вводили только что прибывших.

Ему показалось, что он уже знает, как будут разворачиваться события. Первое предложение на доске объявлений. Набор добровольцев на фермы. Если не удавалось поймать новичка в свои сети этим способом — подходил тип с хорошо подвешенным языком, предлагая ссуду под гарантии семьи. Деньги же, скорее всего, вообще не появятся либо будут сразу же украдены.

И таким образом, лишившись всех средств, как нынешних, так и будущих, ты вынужден остаться на Марсе.

«И еще будет парочка свидетелей, — подумал Кейл. — Крепких ребят с оружием — гарантия, что своих денег ты никогда не получишь».

Хороший способ колонизации недружелюбной планеты. Возможно, даже единственный, учитывая, что люди уже давно утратили страсть к освоению неизведанных земель.

В кабинете их ждали двое хорошо одетых и дружески улыбающихся мужчин, назвавшихся директором шахты и сотрудником банка. Интересно, цинично подумал Кейл, скольких таких же, как он, усыпленных и загруженных на корабль, сейчас точно так же представляют «директору шахты»? Название должности звучало достаточно внушительно и, вероятно, предполагало, что сама возможность поговорить напрямую со столь важной персоной должна вызывать радостную дрожь. Кейл пожал протянутую руку, мысленно оценивая собственное положение. Деньги он должен был получить вполне законным образом, то есть после подписания соответствующего документа и получения его копии. Однако это ничего не значило. Но ведь даже на таких планетах существовал какой-то закон? Слишком опасно, оставшись без денег, явиться в суд, где все наверняка стали бы все отрицать.

Кабинет был небольшим, но мебель производила впечатление дорогой. Это вполне мог быть кабинет директора шахты. Кейл увидел две двери — ту, через которую он вошел, и вторую — напротив. Через нее, судя по всему, выходил ограбленный, не имея никаких шансов пообщаться с людьми в большом зале. Кларк подошел ко второй двери, открыл ее и понял, что она ведет наружу. Неподалеку виднелись ряды бараков, среди которых ходили группы солдат. Он похолодел, поняв, что, если бы ему даже и удалось получить деньги, бежать все равно некуда.

Повернувшись спиной к людям в кабинете, он быстрым движением пальцев проверил, запирается ли дверь снаружи, затем тихо закрыл ее и, улыбнувшись, вернулся на место, достаточно правдоподобно изобразив озноб.

— Ну и холодина же там. С радостью вернусь обратно на Землю.

Трое сочувственно улыбнулись ему, а похожий на жабу банковский агент достал документ, к которому были прикреплены десять банкнот по сто креди. Кларк пересчитал деньги и положил их в карман, затем прочитал текст простого договора, видимо, призванного развеять сомнения тех, кто с подозрением относился к разного рода бланкам. Документ был составлен в трех экземплярах. Один должен был быть переслан на Землю, второй — в марсианский филиал, а третий — для него. На всех имелись соответствующие подписи и печати, оставалось лишь поставить свою подпись. Кларк оторвал третий экземпляр и спрятал его в карман. После того как бумаги вложили в регистрационный автомат, он размашисто расписался, а затем швырнул ручку острым концом вперед прямо в лицо «директору».

Тот завопил и прижал ладонь к раненой щеке.

Кларк не стал ждать реакции остальных. Одним прыжком он оказался рядом с «жабой», схватил его за шею, прямо над тугим воротничком, и стиснул что есть силы. Человечек завизжал, слабо сопротивляясь.

На мгновение Кларка охватил страх, что он ошибся, продумывая план нападения. Он исходил из предположения, что второй в панике потянется за своим оружием. Длинные, костлявые, похожие на когти пальцы шарили под полами просторного плаща и наконец вынырнули оттуда с маленьким блестящим бластером. Кейл сжал худую ладонь, ломая кости и выдавливая из нее оружие.

Он заметил, как высокий «сотрудник банка» заходит сзади, чтобы не поранить «жабу». Кларк выстрелил ему в ступню. Тонкий яркий луч попал в цель. Модный ботинок задымился, запахло горелой кожей. «Сотрудник» с воплем выронил оружие и тяжело свалился на пол, держась за ногу. Кларк слегка поторопил «директора», и тот неохотно поднял руки. Кларк быстро освободил его от бластера, поднял с пола второй и отступил к двери.

Он коротко объяснил им свои намерения. «Жаба» будет сопровождать его в качестве заложника. Вдвоем они отправятся на ближайшую авиабазу и полетят на Киммерийское море, в крупный город, где он пересядет на рейсовый лайнер, летящий на Землю.

— А если что-то пойдет не так, как надо, — закончил он, — по крайней мере один человек умрет раньше меня.

Все прошло так, как надо.

Было двадцать шестое августа четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года Ишер, два месяца и двадцать три дня спустя после первой объявленной атаки императрицы Иннельды против оружейников.

Глава 21

В течение всего полета от Марса до Земли Кейл строил дальнейшие планы. Бортовое время постепенно сменилось с киммерийского на время Империал-Сити, однако усеянная звездами чернота снаружи, с ослепительно ярким шаром Солнца по одну сторону, казалась неизменной. Кларк ел, спал, видел сны, существовал. Мысли его стали более четкими, прибавилось решительности. Сомнений у него больше не оставалось. Человек, отбросивший страх перед смертью, не мог потерпеть поражение.

Солнечный свет с каждым днем становился все ярче, заливая окружающую тьму. Марс превратился в крошечную красную точку в океане космоса, и его нелегко было разглядеть среди звезд. Земля постепенно превращалась в большой сверкающий шар, а затем ее чудовищные, туманные, невероятные очертания заполнили полнеба. Показались континенты, а когда корабль миновал Луну, на ночной стороне Земли замерцали огни городов, отважно соперничая с всеобъемлющим космосом.

Кларк видел Землю лишь урывками. За пять дней до прибытия он обнаружил, что в одном из трюмов играют в покер. Он присоединился к играющим и с самого начала проигрывал. Лишь время от времени ему удавалось отыграть несколько креди. Однако на третий день непрерывного покера везение окончательно покинуло Кларка, он испугался и вышел из игры.

В каюте он пересчитал оставшиеся деньги — восемьдесят один креди. Представителю банка он заплатил восемь процентов комиссии с тысячи креди. Остальное ушло на оплату перелета, проигрыш в покер и пистолет имперского класса.

«По крайней мере, — подумал он, — я вскоре снова окажусь в Империал-Сити. И денег у меня будет больше, чем когда я появился там в первый раз».

Он лег на койку, ощущая удивительное спокойствие. Проигрыш в покер его не волновал — он не собирался снова испытывать свое счастье в игре. Собственную жизнь он теперь представлял себе совершенно иначе. Естественно, без риска не обойдется, но совсем другого рода. В «Пенни-Паласе» он выиграл как минимум пятьсот тысяч креди. Вернуть их будет непросто, но у него все получится. Сейчас он чувствовал, что настойчивости ему хватит, и был готов к любым неожиданностям.

Как только он вернет деньги, он получит офицерское звание у полковника Медлона. Возможно, он даже за него заплатит — в зависимости от ситуации. Он не собирался никому мстить, его не волновало, что случилось с продажными тварями вроде толстяка и полковника. Для Кейла они были лишь вехами на пути реализации самого амбициозного плана из всех, какие только возникали в империи Ишер. План этот основывался на факте, похоже, ускользнувшем от внимания всех, кто поднялся до высоких постов на имперской службе.

Иннельда Ишер хотела своей стране только добра. В тот единственный раз, когда ему довелось с ней пообщаться, Кейл успел почувствовать, что продажность подданных ее угнетает. Вопреки распространенному мнению императрица была честной женщиной — естественно, в той степени, в которой это было возможно в ее положении. Кейл не сомневался, что она вполне могла отдать приказ о казни — но это было частью ее деятельности во главе империи. Как и ему самому, ей приходилось порой действовать по ситуации.

Императрица была честной женщиной. Она с радостью приветствовала бы того, кто, пользуясь ее неограниченной властью, наведет порядок в империи. Два с половиной месяца он размышлял о том, что она сказала в тот памятный день в кабинете Медлона, и пришел к весьма интересным выводам. Она упоминала об офицерах, которые дезертировали под влиянием слухов о грядущих переменах, а ее обвинение в некоем сговоре с Торговым домом оружейников было связано с необъяснимым закрытием оружейных магазинов. Вскоре действительно должно было что-то произойти. Человеку, лично общавшемуся с императрицей, это сулило огромные возможности.

Однако прежде чем приступать к осуществлению грандиозных планов, нужно было найти Люси Рэлл и попросить ее руки.

Больше ждать он не мог.

Корабль приземлился за несколько минут до полудня, ясным безоблачным днем. Некоторое время заняли формальности. Когда все бумаги проштамповали и Кейл вышел на свежий воздух, было уже два часа дня. Легкий ветерок приятно поглаживал щеки. Стоя на металлических плитах космодрома, Кларк посмотрел на запад, на сверкающий вдали город.

От этого зрелища у любого перехватило бы дыхание, но Кейл не стал терять времени. Из ближайшей будки телестата он позвонил Люси. Несколько мгновений спустя на экране появилось лицо молодого человека.

— Я муж Люси, — представился парень, очень знакомый на вид. — Она вышла на минутку, но разговаривать с ней тебе незачем. Посмотри на меня внимательно, — повелительным тоном добавил он, — и ты поймешь, что я прав.

Кейл тупо уставился на экран, но лицо собеседника не помогло ему справиться с потрясением от только что прозвучавших слов.

— Смотри внимательнее, — повторил парень.

— Не думаю, что… — начал Кларк.»

И тут он вдруг понял — и попятился, будто получил удар по лицу. Он поднял руку, словно пытаясь заслонить глаза от ослепительного света. Кровь отхлынула от его лица, он пошатнулся, но знакомый голос вернул его к реальности.

— Возьми себя в руки! И послушай. Я хочу, чтобы ты встретился со мной завтра ночью на пляже в «Раю Хабердашери». Посмотри на меня еще раз и удостоверься. Приходи.

Кларку незачем было смотреть, но взгляд его блуждал по экрану телестата. Спрашивать о чем-то еще было бессмысленно. Он видел перед собой свое собственное лицо.

Кейл Кларк смотрел на Кейла Кларка — в четырнадцать часов десять минут, четвертого октября четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года Ишер.

Глава 22

Шестое октября. Императрица вздрогнула и перевернулась в постели на другой бок. Воспоминания затмили все прочие мысли. Вчера вечером она обещала себе, что до утра примет решение, но и после пробуждения ее все так же мучила неопределенность. Открыв глаза, она с грустью подумала о предстоящем дне.

Она села, стараясь собраться с мыслями. К ней тотчас же подбежали несколько слуг, до того пребывавших за звуконепроницаемым экраном, и поднесли энергетический напиток. Внушительных размеров спальню залили лучи утреннего солнца. Массаж, душ, макияж, укладка волос — во время всех этих рутинных процедур Иннельда думала: «Пора действовать, иначе атака закончится для меня личным унижением. В конце концов, прошло четыре месяца, и тянуть больше невозможно».

Одевшись, она приняла первого из ожидавших ее официальных лиц. У Геррита, начальника дворцовой администрации, была проблема, а вернее, много проблем — как обычно, весьма раздражающих. Частично в этом была виновата и она. Иннельда давно уже настаивала, чтобы ей сообщали обо всех наказаниях, применявшихся к дворцовому персоналу. В настоящее время чаще всего карались дерзость и вызывающее поведение. Все более распространенными проступками становились уклонение от исполнения своих обязанностей и неподчинение начальству.

— Ради всего святого, — Иннельда раздраженно подняла глаза к небу, — если им не нравятся здешние условия, почему бы им не уволиться? Слуги с опытом работы во дворце без труда найдут себе занятие. Хотя бы по той причине, что, вероятно, хорошо знакомы с моей личной жизнью.

— Почему бы вашему величеству не позволить мне самому заняться этим вопросом? — бесстрастно спросил Геррит.

Иннельда знала, что в конце концов он ее утомит, но это ничем ему не поможет. Ни один упрямый старый консерватор не получит полного контроля над огромной армией дворцовой прислуги — наследием периода регентства. Вздохнув, она отослала его и вернулась к своим мыслям. Что ей теперь делать? Отдать приказ об очередной атаке? А может, подождать в надежде на новые сведения? Но она ждала уже много недель.

Вошел генерал Дукар — высокий и худой, с темно-серыми глазами. Заученным движением он отдал ей честь.

— Госпожа, то здание снова появилось прошлой ночью в два часа сорок минут, всего лишь на минуту раньше предполагаемого времени.

Иннельда кивнула. Теперь это превратилось в рутину. Здание начало периодически появляться меньше чем через неделю после того, как исчезло в первый раз. Императрица продолжала настаивать, чтобы ей об этом сообщали, хотя сама не знала зачем.

«Я веду себя как ребенок, — самокритично подумала она. — Не могу позволить, чтобы хоть что-то ускользнуло от моего внимания».

Настроение у нее внезапно испортилось. Она сделала несколько резких замечаний по поводу деятельности военных ученых под руководством Дукара, а затем задала очередной вопрос. Генерал покачал головой.

— Госпожа, о какой-либо атаке не может быть и речи. В каждом крупном городе у нас есть энергетическая машина, которая в состоянии подавить Торговый дом оружейников, но за последние два с половиной месяца дезертировало одиннадцать тысяч офицеров. Энергетические машины сейчас обслуживают охранники, которые понятия не имеют, как это делать.

Императрица вспыхнула.

— С помощью гипноавтомата их можно было бы научить всему в течение часа!

— Согласен. — Голос его остался столь же жестким, и без того тонкие губы стали еще тоньше. — Ваше величество, если мы готовы передавать подобную информацию обычным солдатам — привилегия отдавать приказы принадлежит вам. И я их выполню.

Иннельда раздраженно закусила губу. Этот мрачный старик все же поймал ее в ловушку, заставив вырваться мысль, которую она столь часто подавляла в прошлом.

— Мне кажется, что так называемые обычные солдаты более лояльны, чем офицеры, и к тому же они храбрее.

Генерал пожал плечами.

— Вы позволяете собственным подданным торговать офицерскими званиями, — обвинительным тоном бросил он. — Вы сами учите этому других. Естественно, вряд ли вы станете предполагать, что человек, заплативший десять тысяч за офицерские погоны, захочет быть убитым.

Спор начинал ее утомлять. Она уже не раз все это слышала, пусть и другими словами. Те же лозунги, подкрепленные теми же аргументами — хотя со дня, когда впервые была затронута проблема офицерских званий, прошло уже несколько недель. Тема была не из приятных — она напомнила Иннельде о том, о чем она уже почти успела забыть.

— Когда мы в последний раз об этом разговаривали, — сказала она, тщательно подчеркивая каждое слово, — я просила вас связаться с полковником Медлоном и узнать у него, что случилось с тем молодым человеком, которому он должен был присвоить офицерское звание. Я нечасто лично общаюсь с нижестоящими офицерами. — Внезапно ее охватила ярость. — Меня окружает толпа старых придурков, которые не знают, как мобилизовать армию! — Она с трудом подавила гнев, — Впрочем, не важно. Так что с ним?

Генерал Дукар ответил ледяным тоном:

— Полковник Медлон сообщил мне, что этот будущий офицер в назначенное время не явился. Полковник полагает, что парень каким-то образом узнал, что происходит, и передумал.

Наступила тишина. Иннельда подумала, что объяснение полковника не слишком похоже на правду. Парень был явно не из таких. К тому же она сама с ним разговаривала.

Она всегда ценила преимущества личного общения. Те, кто встречался с императрицей Ишер, не только ощущали ее очарование, но и испытывали воздействие некоей сверхъестественной ауры, которую создавало ее высокое положение. И до сих пор это работало безупречно.

Иннельда сказала со спокойной решимостью в голосе:

— Генерал, сегодня же сообщите полковнику— либо он найдет этого молодого человека и произведет его в офицеры, либо завтра утром он предстанет перед детектором лжи.

Сухопарый генерал поклонился, но тут же цинично улыбнулся.

— Госпожа, — сказал он, — если вам доставляет удовольствие бороться с коррупцией, уничтожая взяточников по одному, вам на это не хватит всей жизни.

Это замечание ей не понравилось. В нем звучала жестокость, глубоко затронувшая ее душу.

— Надо же с чего-то начинать. — Она сделала неопределенный жест, означавший отчасти угрозу, а отчасти раздражение. — Не понимаю вас, генерал, — недовольно сказала она. — Когда я была моложе, вы сами говорили, что нужно что-то делать.

— Но не вы должны этим заниматься. — Генерал неодобрительно покачал головой. — Задача императорской семьи — санкционировать моральное очищение общества, но не участвовать в нем лично. — Он пожал плечами. — Собственно говоря, мне примерно понятна сама идея Торгового дома оружейников. В наше время люди вовлекаются в коррупцию, когда их жаждущие приключений инстинкты не находят применения.

Зеленые глаза зловеще блеснули.

— Меня не интересует философия Торгового дома.

Ее удивило, что он таким образом говорил об оружейниках. Она обрушилась на него с обвинениями, но высокий старик остался невозмутимым.

— Госпожа, — спокойно ответил он, — когда я перестану анализировать идеи и философию силы, существующей уже три тысячи семьсот лет, можете считать, что я подал в отставку.

Иннельда отвергла его аргумент. Практически повсюду она встречала чуть ли не богобоязненное отношение к Торговому дому оружейников. И даже больше — его воспринимали как вполне законную составляющую цивилизации Ишер.

«Нужно избавиться от этих стариков, — уже не в первый раз подумала она. — Они воспринимают меня как ребенка и будут так поступать и впредь».

— Генерал, — холодно сказала она вслух, — меня не интересуют нравственные принципы организации, которая в ответе за все то безнравственное, что творится в Солнечной системе. Мы живем во времена, когда производственный потенциал настолько велик, что никому не приходится голодать. Для экономических преступлений нет причин. Проблема преступлений на почве психиатрии может быть решена путем изоляции душевнобольных. А что мы имеем в действительности? — Ее снова охватил гнев. — Мы обнаруживаем, что психопат приобрел оружие в оружейном магазине Торгового дома. Владелец Дома иллюзий защищает себя таким же образом. Да, существует неписаный договор между полицией и Домами, позволяющий проведение периодических облав. Но если бы кто-то из владельцев Домов решил оказать сопротивление, нам потребовалась бы скорострельная пушка, чтобы с ним справиться. — Она замолчала, оценивая свою прическу, и удовлетворенно отослала парикмахершу взмахом руки.

— Это абсурд и преступление! — продолжала она. — Мы давно уже тщетно пытаемся положить конец извечному бесчестию миллионов людей, которые издеваются над законом, поскольку имеют оружие от Торгового дома. Все было бы совсем иначе, если бы оружейники ограничили продажу своей продукции лишь уважаемым людям. Но когда каждый негодяй может купить…

— Оружие самообороны! — мягко вмешался генерал. — Только самообороны.

— Именно, — согласилась Иннельда. — Человек может совершить любое преступление, а затем обороняться от органов правосудия. Да что я вообще с вами разговариваю! — яростно прошипела она. — Повторяю, мы обладаем оружием, которое способно уничтожить Торговый дом оружейников раз и навсегда. Убивать членов этой организации вовсе не обязательно, но мобилизуйте армию, чтобы она уничтожила их магазины. Повторяю, мобилизуйте ее и будьте готовы к атаке в течение трех дней. Или недели? — Она испытующе посмотрела на него, — Сколько времени вам потребуется, генерал?

— Дайте мне время до нового года, госпожа. Клянусь, замешательство, вызванное массовым дезертирством, лишило нас сил.

Она уже успела забыть о дезертирстве.

— Вам удалось поймать хотя бы кого-нибудь?

Генерал поколебался.

— Да, некоторых.

— Сегодня я хотела бы допросить одного из них.

Генерал Дукар поклонился.

— Что касается остальных, — добавила Иннельда, — пусть ими займется военная полиция. Как только закончится весь этот балаган, я созову особый военный трибунал, и мы покажем изменникам, что такое присяга на верность.

— А что, — тихо спросил Дукар, — если у них есть оружие от Торгового дома?

Она хотела резко возразить, но в последний момент сдержалась.

— Друг мой, — мрачно ответила она, — когда дисциплина в армии превращается в ничто по вине некоей подпольной организации, даже генералы должны отдавать себе отчет, что пора положить этому конец. — Она решительно взмахнула рукой. — Сегодня днем, генерал, я намерена посетить лабораторию «Олимпийское поле». Я хочу увидеть, как продвигаются исследования, цель которых — выяснить, что оружейники сделали с тем зданием. Завтра утром полковник Медлон должен доставить ко мне того молодого человека, которому он обещал офицерские погоны. В противном случае еще одна продажная голова покатится с плеч. Можете считать, что я поступаю по-детски, занимаясь отдельными личностями, но с чего-то же нужно начинать. По крайней мере, я знаю, что на этого парня можно рассчитывать. А теперь, — она повысила голос, — вы, сторонник Торгового дома, убирайтесь отсюда, пока я окончательно не разозлилась.

— Госпожа, — мягко возразил Дукар, — я всегда был лоялен к дому Ишеров.

— Рада слышать, — отрезала Иннельда и вышла в коридор, не удостоив генерала взглядом.

Глава 23

Войдя в столовую, она услышала вздох облегчения собравшихся и мрачно улыбнулась. Люди, желавшие завтракать за одним столом с императрицей, вынуждены были ждать, когда она преломит хлеб либо известит о том, что не придет. Никто не обязан был принимать участие в подобных завтраках, но те, кто имел доступ в императорскую столовую, никогда не отказывались от этой привилегии. Иннельда подняла руку.

— Доброе утро!

Она села во главе стола и отпила глоток воды из стакана, дав тем самым сигнал лакеям. Иннельда окинула помещение взглядом — повсюду седеющие головы мужчин и женщин, которым уже за пятьдесят, реликтов времен регентства. Исключение составляли несколько молодых людей и две юные секретарши. Однако это были всего лишь остатки молодежи, покинувшей двор после ухода принца дель Куртина.

— Все хорошо сегодня спали? — приятным голосом нарушила тишину Иннельда. Все поспешили заверить ее, что да. — Очень рада, — пробормотала она, после чего погрузилась в угрюмое молчание.

Она не знала, чего хочет от них на самом деле. Возможно, восхищения, но какого рода? Год назад только что появившийся при дворе молодой человек спросил ее, девственница ли она, а поскольку это действительно было так, воспоминание о том инциденте не давало ей покоя.

Что-то явно было не в порядке. Иннельда не могла отделаться от инстинктивного ощущения, что ослабление ее собственных моральных норм ударило бы по репутации всего семейства Ишеров. И что дальше? Она вонзила зубы в хрустящий тост. Чего ей хотелось? Позитивного мышления, веры в принципы, но не жесткого их соблюдения, а спокойного, возможно даже с юмором, к ним отношения. Она получила строгое и простое воспитание с особым упором на позитивное мышление — весьма важный принцип, но с серьезностью иногда можно и перестараться. Она еще больше укрепилась в прежней решимости.

«Нужно избавиться от этих угрюмых, ленивых, чересчур внимательных, слишком осторожных, — подумала она, сочувствуя самой себе, и вознесла молитву богам: — Подарите мне хотя бы одну шутку в день, которая бы рассмешила меня и еще одного человека, готового взять государственные дела в свои руки и при этом способного меня развлечь. Если бы только дель Куртин был здесь…»

Она нахмурилась, раздосадованная собственными мыслями. Ее двоюродный брат принц дель Куртин не одобрял атаку на Торговый дом оружейников. Когда она об этом узнала, это было для нее шоком. И еще большим унижением стало, когда все молодые люди из его свиты ушли из дворца вместе с ним, отказавшись принимать участие в этом предприятии. После казни Бантона Виккерса, который угрожал сообщить Торговому дому о ее планах, что полностью и бесповоротно подорвало бы ее престиж, она не могла смотреть сквозь пальцы на действия оппозиции. Сжав губы, она вспомнила свой последний разговор с принцем. Он был холоден и формален, при этом удивительно красив в гневе, она же чувствовала себя не вполне уверенно, но была готова на все. Он сказал: «Когда придешь в себя после этого безумия, Иннельда, можешь позвать меня снова». Она хотела ответить, что этого никогда не будет, но ей не хватило смелости. Иннельда горько подумала, что вела себя, словно обманутая жена, не желающая говорить лишнего, чтобы муж не поймал ее на слове. Впрочем, после такого поступка принца она никогда не смогла бы выйти за него замуж. Тем не менее она бы обрадовалась его возвращению — когда оружейные магазины будут уничтожены.

Она закончила завтракать и посмотрела на часы. Половина десятого. Она невольно поморщилась — долгий день только начинался.

В половине одиннадцатого, закончив дела со срочной корреспонденцией, императрица приказала привести к ней дезертира. По документам ему было тридцать три года, он родился в деревне и имел звание майора. На его губах играла легкая циничная усмешка, но во взгляде чувствовалась подавленность. Его звали Джилл Сандерс. Иннельда мрачно посмотрела на него. В его бумагах содержались сведения о том, что у него три любовницы и он сделал состояние на взятках, связанных с поставками для армии. Достаточно типичный случай. Трудно было понять, почему он отказался от всего, что имел. Именно этот вопрос она ему и задала.

— И пожалуйста, — добавила она, — не оскорбляй меня, утверждая, будто речь шла о моральной стороне этой войны. Скажи мне прямо и честно, почему ты пожертвовал всем ради бесчестья и позора. Одним поступком ты перечеркнул свою жизнь. В лучшем случае тебя сошлют на Марс или Венеру. Навсегда. Ты был глупцом, или трусом, или и тем и другим?

Майор пожал плечами.

— Наверное, глупцом.

Он нервно переступил с ноги на ногу. Императрица видела, что он не избегает ее взгляда, но ответ ее не удовлетворил. За десять минут беседы она не получила ни единого правдоподобного объяснения. Возможно, он действительно руководствовался другими, не экономическими соображениями. Иннельда попробовала зайти с другой стороны.

— Судя по материалам дела, — спокойно сказала она, — ты прибыл в здание Восемьсот-А, где, принимая во внимание твое звание, тебе сообщили, что найден способ уничтожить оружейные магазины. Час спустя ты сжег личные бумаги, покинул свой кабинет и отправился в домик у моря, который купил пять лет назад — как ты полагал, в тайне от всех. Через неделю, когда стало ясно, что исполнять свои обязанности ты не намерен, тебя арестовали. С тех пор ты находишься в тюрьме. Все правильно?

Майор молча кивнул. Императрица испытующе разглядывала его, прикусив губу.

— Друг мой, — мягко сказала она, — я могу назначить тебе любое наказание, какое пожелаю. Что угодно. Смерть, изгнание или более мягкий приговор… — Она поколебалась. — Или восстановление в звании.

Сандерс устало вздохнул.

— Я знаю, — сказал он. — Я все это видел.

— Не понимаю, — удивилась она, — Если ты отдаешь себе отчет в последствиях своего поступка, то ты ведешь себя крайне глупо.

— Я увидел то время, — продолжал он монотонным голосом, словно не слыша ее, — когда кто-то, не обязательно вы, будет обладать неограниченной властью — без возможности повернуть назад, без послаблений, без надежды.

— Что за глупости! — взорвалась Иннельда.

Она откинулась на спинку кресла, на мгновение лишившись от гнева дара речи, затем глубоко вздохнула и раздраженно тряхнула головой.

— Майор, — уже спокойнее сказала она, — мне тебя жаль. Несомненно, ты знаком с историей моей семьи и должен понимать, что опасности злоупотребления властью просто не существует. Этот мир слишком велик. Как отдельная личность, я могу вмешиваться в жизнь столь маленькой части человечества, что порой это кажется абсурдным. Каждый издаваемый мной указ почти сразу же тонет в тумане противоречивых толкований, и не имеет значения, насколько он суров или мягок. Когда он касается одиннадцати миллиардов людей — может показаться, что подобное вообще лишено смысла, если не представлять себе фактических последствий. А я их себе представляю.

К своему удивлению, она заметила, что ее слова не произвели особого впечатления на майора. Ее вновь охватило чувство досады. Все казалось предельно прозрачным и ясным, а глупец продолжал упрямиться. Усилием воли она сдержала гнев.

— Майор, — сказала она, — устранив Торговый дом оружейников, мы могли бы ввести новые законы, которые уже не удалось бы обойти или проигнорировать. Судебная практика стала бы единообразной, поскольку людям пришлось бы соглашаться с решениями суда и они могли бы рассчитывать только на апелляцию к высшим инстанциям.

— Наверняка, — пробормотал Сандерс и замолчал, явно отвергая ее логику.

Она некоторое время пристально смотрела на него, теперь уже без тени сочувствия, и наконец с горечью сказала:

— Если ты настолько веришь Торговому дому оружейников, почему ты не обратился к ним за оружием для самообороны?

— Я так и сделал.

Поколебавшись, Иннельда холодно спросила:

— И что же произошло? Или тебя покинула смелость, когда дело дошло до ареста?

Наблюдая за ним, она поняла, что совершила ошибку — ответный удар мог оказаться сокрушительным. Опасения оказались верными.

— Нет, ваше величество, — столь же холодно ответил Сандерс. — Я поступил точно так же, как и другие… гм… дезертиры. Сбросил мундир и пошел в оружейный магазин, но дверь не открылась. Похоже, я один из тех немногих офицеров, которые считают семью Ишеров более важной составляющей цивилизации Ишер, чем Торговый дом оружейников.

В глазах его, до этого возбужденно блестевших, появилась усталость.

— Я сейчас именно в такой ситуации, — сказал он, — в какую вы хотите поставить каждого. У меня нет выбора. Я вынужден принимать ваши законы. Я вынужден принимать как должное тайно объявленную войну организации, которая в такой же степени является частью цивилизации Ишер, как и сама династия Ишеров. Я буду вынужден принять смерть, если вы вынесете мне подобный приговор, не имея никаких шансов на защиту в открытой борьбе. Ваше величество, — тихо закончил он, — я уважаю вас и восхищаюсь вами. Дезертировавшие офицеры — вовсе не мерзавцы и не негодяи. Они просто оказались перед выбором и решили не принимать участия в этой войне. Сомневаюсь, что смог бы объяснить это лучше и честнее.

Императрица тоже сомневалась. Стоявший перед ней человек никогда не поймет побуждений, которыми она руководствовалась.

Отослав Сандерса, она записала для себя его фамилию и пометила, что нужно ознакомиться с приговором военного трибунала. Она вдруг подумала, что не помнит фамилии молодого человека, которого полковник Медлон должен представить ей до завтрашнего утра. Она перелистала страницы.

— Кейл Кларк, — сказала она вслух. — Это он.

Самое время было отправиться в казначейство и выяснить, почему нет возможности увеличить расходы. Устало улыбнувшись, она вышла из кабинета и поднялась на персональном лифте на пятидесятый этаж.

Глава 24

«Мы поженились, — писала Люси в своем достаточно сумбурном докладе для Отдела координации, — незадолго до полудня в пятницу, в тот же день, когда он вернулся с Марса. Не знаю, как объяснить тот факт, что, по данным последующей проверки, корабль приземлился только в два часа дня, но я ничего ему на этот счет не сообщила. Я спрошу его об этом, если меня заставят это сделать. У меня нет желания гадать, каким образом он сумел заключить со мной брак еще до прибытия на Землю. Однако никаких сомнений в том, что это Кейл Кларк, у меня нет. Невозможно представить, чтобы кто-то обманул меня, выдавая себя за Кейла. Он позвонил мне, как обычно, по телестату. О том, что я написала этот доклад, он не знает. Мне начинает казаться, что я плохо поступаю, сообщая о нем, но, учитывая обстоятельства, я пытаюсь вспомнить все подробности происшедшего, как меня об этом просили. Начну с того момента, когда он позвонил мне утром, в день прилета с Марса.

Насколько я помню, было около половины одиннадцатого. Разговор вышел очень недолгим — мы обменялись приветствиями, а потом он попросил моей руки. Мои чувства к Кейлу Кларку хорошо известны начальнику Отдела координации, и я уверена, что мистера Хедрока не удивит мой положительный ответ, а также то, что мы подписали брачный контракт в тот же день за несколько минут до полудня.

Затем мы отправились ко мне домой, где оставались весь день и всю ночь, с одним небольшим перерывом — без пятнадцати два, когда он спросил меня, не хотела бы я немного прогуляться, пока он воспользуется моим телестатом. Он не объяснил, ждет ли он звонка или собирается звонить сам. Вернувшись, я заметила на дисплее телестата, что разговор был входящим.

Я не чувствую за собой никакой вины в том, что я ушла из квартиры по его просьбе, и считаю свое согласие вполне нормальным. Днем и вечером он больше ни разу не возвращался к этой теме, но рассказал мне обо всем, что произошло с ним после того, когда я в последний раз видела его в Доме иллюзий. Должна признаться, что его рассказ местами был не вполне связным и у меня не раз возникало ощущение, будто он описывает события далекого прошлого.

На следующий день он рано встал и заявил, что у него еще много дел. Поскольку я с нетерпением ждала возможности связаться с мистером Хедроком, я позволила ему уйти без каких-либо возражений. Меня весьма озадачил последующий доклад другого агента оружейных магазинов — о том, что в квартале от моего дома он сел в роскошный частный автоплан и улетел, прежде чем агент успел вызвать машину. Честно говоря, не могу этого понять.

С тех пор Кейл больше не появлялся в моей квартире, но звонил мне каждое утро. Он говорил, что сейчас не может рассказать о том, чем занимается, при этом заверял в своей любви до гроба — и я буду в это верить, пока он сам не скажет иного. Что касается сведений о том, что он уже больше месяца служит в звании капитана в армии ее величества — мне об этом ничего не известно. Я не знаю, каким образом ему удалось стать офицером и чем он занимается там. Если, как говорится в докладе, он действительно входит в личную свиту императрицы — могу лишь выразить свое искреннее удивление и строить личные предположения насчет того, как он этого добился.

В заключение вновь подтверждаю, что верю в Кейла. Я не могу отвечать за его поступки, но считаю, что их конечный результат может оказаться достойным похвалы».

Подпись: Люси Рэлл Кларк 14 ноября 4784 года, Ишер

Глава 25

Похоже, это было именно то, что нужно. Хедрок целый месяц медлил с принятием решения, ожидая новых доказательств. Сейчас, читая доклад Люси, он понял, что момент настал — события приняли тот оборот, которого он столь долго ждал. Он не до конца понимал происходящее, испытывал неясную тревогу и опасения, что от него ускользает нечто важное. Однако у него не было ни малейших сомнений, что это именно то, что нужно.

Нахмурившись, он перечитал доклад Люси, и ему показалось, что у девушки начинает появляться негативное отношение к Торговому дому оружейников. Дело было не в ее поступках, а в ощущении, будто ее действия могут быть неправильно поняты. Она пытается защищаться, и это плохо. Организация контролировала своих членов чисто психологическими методами. Если кто-то хотел уйти, ему обычно стирали наиболее существенные воспоминания, выплачивали премию в зависимости от срока, в течение которого он оказывал свои услуги, и мирно с ним расставались. Люси, однако, была ключевым связным в период крупного кризиса. Хедрок не мог позволить, чтобы конфликт между ее обязанностями по отношению к Торговому дому и ее личной ситуацией хоть в какой-то мере препятствовал этому.

Немного поразмыслив, он набрал номер на телестате. На экране появилось лицо Люси, и Хедрок сказал, подчеркивая каждое слово:

— Я только что прочитал твой доклад и хотел бы поблагодарить за сотрудничество. Мы прекрасно понимаем твое положение, но меня просили… — он специально сформулировал фразу так, будто за этим стояла целая группа исполнителей, — меня просилипередать тебе, чтобы ты была готова выйти на связь с нами в любое время дня и ночи, пока не закончится критический период. Взамен Торговый дом оружейников сделает все возможное, чтобы защитить твоего мужа от любых опасностей, которым он может сейчас подвергаться.

Он уже успел отчасти исполнить это обещание, отдав распоряжение отделу безопасности охранять Кларка — насколько вообще возможно охранять человека, находившегося под пристальным вниманием империи. Хедрок пристально посмотрел на лицо Люси. Как бы ни была умна эта девушка, она никогда не поймет сущности войны между Торговым домом оружейников и империей, подумал он. Не было видно сражений, не слышался гул выстрелов. Никто не погибал. И даже если бы Торговый дом был уничтожен, Люси не сразу бы это заметила — ее жизнь никак не изменится. Даже бессмертный человек не в состоянии предвидеть, каким будет существование человечества после ликвидации одной из основополагающих частей его культуры. Он заметил недовольство на лице Люси и, поколебавшись, сказал:

— Люси Кларк, в день свадьбы ты измерила уровень каллидетических способностей своего мужа и передала данные нам. Общий результат мы тебе не сообщали, поскольку не хотели тебя беспокоить. Думаю, однако, что он скорее тебя заинтересует, чем встревожит.

— Он какой-то особенный? — спросила Люси.

— Особенный? — Хедрок не сразу нашел подходящие слова. — Каллидетический индекс твоего мужа, когда ты его измеряла, был самым высоким, какой только был зарегистрирован за всю историю Центра информации. Этот индекс никак не связан с азартными играми, и мы не можем предвидеть, в какой форме он выразится, но у нас нет ни тени сомнения, что он окажет гигантское влияние на весь мир.

Он озабоченно посмотрел на Люси. Главная проблема заключалась в том, что Кейл Кларк не делал, по сути, ничего. Он просто вошел в личную свиту императрицы, и за его действиями следило немалое количество шпионов — вернее, почти за всеми его действиями. Для разговоров по телестату он использует хорошо защищенные каналы, и перехватить их невозможно. Ему дважды удавалось покинуть дворец и оторваться от «хвоста». Впрочем, это были достаточно мелкие инциденты, которые можно не брать в расчет, если учесть, что сейчас происходило нечто грандиозное — но даже ноумены из Торгового дома оружейников не знали, что именно.

Хедрок объяснил ей ситуацию, а затем спросил:

— Люси, ты уверена, что ничего не утаила? Клянусь, это вопрос жизни и смерти, в особенности — его жизни.

Девушка покачала головой. Он внимательно наблюдал за ней, но выражение ее глаз не изменилось, правда, зрачки чуть расширились, но вряд ли это было вызвано реакцией на его слова. Губы остались неподвижны — хороший знак. Он не мог в точности определить степень ее искренности, хотя знал, что Люси Рэлл никогда не училась технике лжи, в то время как он умел говорить неправду не моргнув глазом. У Люси просто отсутствовал подобный опыт. Не училась она и контролировать свои эмоции, подсознательно подавляя мышечные реакции.

— Мистер Хедрок, — ответила она, — вы знаете, что можете на меня рассчитывать.

Он одержал победу, необходимую для реализации его цели. Однако, выключая телестат, он ощущал некоторую неудовлетворенность — не из-за Люси или других агентов, но из-за самого себя. Чего-то ему не хватало. Разум его не в силах был достаточно глубоко проникнуть в реальность. Точно так же, как он не мог найти решения проблемы маятника времени, он не мог сейчас заметить чего-то, что в реальности наверняка было очевидным. Сидя в своем кабинете и складывая мозаику фактов и цифр, он находился слишком далеко от эпицентра событий.

Явно настало время лично заняться расследованием на месте.

Глава 26

Хедрок не спеша шагал по авеню Удачи, отмечая происшедшие вокруг изменения. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был на этой улице, но, как ему казалось, — очень, очень давно. Зданий стало больше, но, кроме этого, ничего нового он не заметил. Сто лет не повлияли на металлические конструкции и материал, из которого были сооружены здания по жестким правилам империи Ишер. Общий архитектурный стиль остался прежним — изменились лишь украшения. Со всех сторон его окружали новые светящиеся фасады, спроектированные так, чтобы притягивать взгляд. Искусство обновления старины отнюдь не было забыто.

Он вошел в «Пенни-Палас», еще не зная в точности, как поступит, — он всегда предпочитал действовать спонтанно. Лучше пока не принимать никаких решений, подумал он. Когда он оказался в «Зале сокровищ», завибрировал перстень на его мизинце — кто-то справа пытался его просвечивать. Хедрок пошел дальше, словно ничего не произошло, затем повернулся к двоим мужчинам, от которых исходил сигнал. Наняты хозяевами или действуют самостоятельно? Поскольку при себе он всегда имел около пятидесяти тысяч креди, жулики-одиночки могли доставить ему определенные неприятности. Он подошел к ним, вежливо улыбаясь.

— Боюсь, ничего у вас не получится, — сказал он. — Забудьте обо всех ваших планах, ладно?

Тот, что покрупнее, сунул руку в карман пиджака, затем пожал плечами.

— У тебя нет оружия от Торгового дома, — многозначительно сказал он. — Ты вообще не вооружен.

— Хочешь проверить? — холодно спросил Хедрок, глядя ему прямо в глаза.

Тот отвел взгляд.

— Пошли, Джей, — буркнул он своему спутнику. — Это не то дело, о котором я думал.

Он повернулся, чтобы уйти, но Хедрок остановил его.

— Работаешь здесь?

Тот покачал головой.

— Нет, — честно сказал он. — Если ты против.

Хедрок рассмеялся.

— Я бы хотел встретиться с шефом.

— Так я и думал. Что ж, хорошая была работа.

На этот раз он позволил им уйти. И их реакция нисколько его не удивила.

Власть одних людей над другими основывалась в числе прочего и на уверенности в себе. И корни той уверенности в себе, которую они увидели в его взгляде, заключались в возможностях, о каких большинство людей даже не слышали. За всю историю мира не рождался другой человек, обладающий подобными психофизическими, эмоциональными и молекулярными защитными механизмами.

Люси в точности описала кабинет Мартина, чем значительно облегчила задачу Хедроку. Он вошел в коридор в задней части здания, но, когда он закрывал за собой дверь, на него упала сеть, спутав его по рукам и ногам и приподняв над полом. Хедрок не сделал ни малейшей попытки освободиться. Здесь было достаточно светло, чтобы видеть находившийся пятью футами ниже пол, а собственное положение его не очень волновало. Зато было время немного подумать. Значит, Хардж Мартин стал вести себя осторожно по отношению к непрошеным гостям. Это кое о чем говорило, но выяснение того, о чем именно, он предпочел отложить до момента встречи.

Ему не пришлось долго ждать. Дверь открылась, и появился толстяк. Он включил свет и, радостно улыбаясь, посмотрел на своего пленника.

— Так-так, — причмокнул он, — и что же мы тут имеем?

Он замолчал, встретившись взглядом с Хедроком, и его радостное настроение тут же улетучилось.

— Ты кто? — рявкнул он.

— Пятого октября, — медленно проговорил Хедрок, — вечером или около того, у тебя здесь побывал молодой человек, некто Кейл Кларк. Что было дальше?

— Здесь я задаю вопросы, — сухо бросил Мартин.

Их взгляды снова встретились.

— Рассказывай, — проворчал толстяк. — Ты кто такой?

Хедрок сделал незаметное, но крайне точное движение.

Один из перстней на его пальцах растворил твердый материал сети, которая расступилась перед ним, словно ворота, и он приземлился на ноги.

— Ну, говори, дружок, — тихо сказал он. — Я спешу.

Не обращая внимания на оружие, которое выхватил Мартин, он прошел мимо него в большой кабинет. Когда он заговорил снова, в его голосе звучала все та же уверенность в себе. Хозяину «Пенни-Паласа» потребовалось несколько мгновений, чтобы окончательно сдаться.

— Если тебе нужна только информация — нет проблем, — сказал он. — Дата совпадает. Тот парень, Кларк, явился сюда пятого октября около полуночи. Вместе со своим братом-близнецом.

Хедрок молча кивнул. Он пришел сюда не для того, чтобы спорить.

— Должен тебе сказать, — заметил Мартин, — это были самые хладнокровные близнецы из всех, кого я когда-либо видел, и они работали вместе, словно одна команда. У одного из них, видимо, имелся армейский опыт — ну, ты наверняка знаешь, что такое военная выправка. Именно он знал обо всем. И вообще, он был крутым парнем. Я начал было ему говорить, что меня просто так не проведешь, — и получил лучом по ногам. Чересчур быстро повернулся, чтобы достать деньги из сейфа, — и остался без части волос.

Он показал на лысину сбоку головы. Хедрок пригляделся — выстрел с близкого расстояния, но сделанный явно умелой рукой. Торговый дом оружейников или армия. Методом исключения можно было сделать вывод — армия.

— С тобой же ничего не случилось, — сказал Хедрок.

Мартин содрогнулся.

— Того парня нисколько не волновало, случится что-нибудь со мной или нет. Жизнь становится чересчур тяжелой, — пожаловался он. — Никогда не думал, что с обычными охранные устройствами можно столь легко справиться.

Покинув здание, погруженный в размышления Хедрок направился к стоянке автопланов. Существование двоих Кейлов стало фактом. Один из них провел в армии достаточно долгое время — он получил куда более существенную подготовку, чем базовое обучение офицера, которое он прошел пятого октября, всего через день после возвращения с Марса Кейла Кларка. Утром шестого октября, в тот день, когда он поступил на службу в армию, в соответствии с банковскими данными на его счету имелось пятьсот тысяч креди — приличная сумма для молодого тщеславного человека, но далеко не все события она могла объяснить. Однако, учитывая каллидетические способности ее обладателя, это было естественно — если способности были направлены в денежное русло.

Появился автоплан, и Хедрок больше об этом не думал. Его ждал разговор с полковником Медлоном.

Глава 27

Роберт Хедрок вернулся в свой кабинет в отеле «Ройял Ганил» вскоре после полудня. Просмотрев доклады, поступившие в его отсутствие, он в течение двух часов беседовал по приватному телестату с экспертом по экономике из Центра информации. Затем он связался с членами Совета и потребовал немедленной встречи. Десять минут спустя все собрались в конференц-зале отеля. Собрание открыл Дресли.

— Похоже, господа, — начал он, — что наш координатор напал на след. Верно, мистер Хедрок?

Хедрок, улыбаясь, вышел и встал перед собравшимися. В последний раз, когда он выступал перед представителями Совета, его душу отягощали мысли о карте времени и об императрице. Карта все еще находилась в здании, и ее проблема, с каждым часом все более насущная, до сих пор не решена. Однако сейчас он видел решение и начал говорить без вступления:

— Господа, утром двадцать седьмого ноября, через двенадцать дней, мы свяжемся с императрицей Ишер и потребуем от нее прекращения военных действий. Наше требование мы подтвердим фактами и цифрами, которые должны убедить ее, что другого выхода нет.

Он ожидал, что его слова произведут сенсацию, и не ошибся. Все знали, что, когда дело касалось работы, он был не из тех, кто пробуждает ложные надежды. Впрочем, вскоре им предстояло убедиться, что в других областях он отнюдь не слабее. Послышалось возбужденное шарканье подошв о пол.

— Ну, не мучай же нас неизвестностью, — не выдержал Питер Кадрон. — Что тебе удалось узнать?

— Позвольте мне напомнить вам предыдущие события, — сказал Хедрок, — Как вам известно, утром третьего июня четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года Ишер в нашем магазине в Гринуэе появился человек из тысяча девятьсот пятьдесят первого года от Рождества Христова. Затем было обнаружено, что императрица использует новое энергетическое оружие против оружейных магазинов в Империал— Сити. Энергия, применяемая в нем, — разновидность атомной, известная в природе, но новая для науки. Ее открытие означает шаг вперед в понимании сложной структуры пространства-времени и причин возникновения материи. Источником этой энергии в Империал-Сити являлось здание, построенное около года назад на Капитал-авеню. Энергия оказала на оружейный магазин в Гринуэе совершенно иное влияние, чем на расположенные дальше. Теоретически она должна была мгновенно уничтожить любую материальную структуру, но оружейные магазины состоят не из той материи, с которой обычно приходится иметь дело. Об этом правители Ишер не знали. Таким образом, началось замысловатое взаимодействие гигантских сил прежде всего во времени. Именно поэтому тот человек из прошлого переместился на семь тысяч лет.

Он вкратце описал, пользуясь чисто математической терминологией, отправленный в бездну времени маятник с Макалистером на одном конце и зданием на другом.

— Некоторые до сих пор не в состоянии понять сущность маятника времени, — продолжал он. — Известный макрокосмический факт: вся Солнечная система движется в пространстве-времени с постоянной скоростью двадцать пять миль в секунду, в то время как планеты вращаются на орбитах вокруг Солнца с разными скоростями. Следуя этой логике, если углубиться в прошлое или будущее, окажешься в некоторой точке в космическом пространстве, вдали от Земли. Это трудно осознать тем, кто считает космос фикцией, побочным продуктом временной энергии. С их точки зрения, материальный объект, такой как планета, не оказывает влияния на происходящее в потоке времени, но сам по себе подчиняется его законам.

Причина, по которой маятник после каждого колебания пребывает два часа сорок минут в состоянии равновесия, не ясна, но природа постоянно стремится к стабильности. Когда здание перемещается в прошлое, оно занимает то же самое пространство, что и в обычном времени, и никакого «эха» не возникает, так как подобие является функцией самого времени, а не его производной. Макалистер начал свой путь на расстоянии семи тысяч лет, а здание — двух секунд. Конечно же, приблизительно.

Сейчас наш пришелец находится в нескольких квадриллионах лет отсюда, а здание колеблется на расстоянии чуть меньше трех месяцев. Точка опоры, конечно, перемещается во времени, так что мы имеем следующую ситуацию — здание уже не возвращается назад в третье июня, когда маятник начал свое движение. Прошу помнить об этих фактах, а я пока коротко изложу другой аспект этой внешне запутанной, но на самом деле простой проблемы.

Он ненадолго замолчал. Находившиеся в зале были людьми достаточно сообразительными, и он удовлетворенно отметил, что все выжидающе смотрят на него. Сейчас, когда сам он уже знал правду, его удивляло, что они еще не догадываются, в чем дело.

— Господа, несколько месяцев назад Отдел координации обнаружил в поселке Глей выдающегося каллидетика. Поскольку его так и распирало от тщеславия, мы легко смогли навести его на мысль посетить Империал-Сити. Однако сперва наша вера в то, что он сможет как-то повлиять на события, почти развеялась, поскольку он упорно игнорировал реалии мира Ишер. Не буду вдаваться в детали, скажу лишь, что вскоре его отправили на Марс как обычного работника. Однако ему удалось почти сразу же вернуться на Землю.

Хедрок рассказал, как Люси Рэлл вышла замуж за Кейла Кларка за несколько часов до прибытия корабля с ним на борту, как оба Кларка вернули себе пятьсот тысяч креди, а потом побывали у полковника Медлона, причем один из них изменил внешность. Можно сказать, этот визит оказался весьма удачным для полковника, который именно в этот день должен был представить Кейла Кларка императрице. После короткого сеанса гипноза Кларку было присвоено звание капитана вооруженных сил империи Ишер, а на следующий день он встретился с императрицей.

— По причине, которую она сама считает неким порывом, но на самом деле имеющей прямую связь с его каллидетическими способностями, императрица включила Кейла в свою свиту. Каким бы ни было в данный момент его реальное влияние, он действует в соответствии с весьма интересным планом безжалостного уничтожения коррупции, что, несомненно, заинтересовало тщеславную Иннельду. Даже если бы ничего больше не говорило в его пользу, ему в любом случае обеспечено прекрасное будущее на имперской службе.

Хедрок улыбнулся.

— На самом деле Кейл Кларк, с которого не следует спускать глаз, — не тот, кто действует открыто, но тот, который скрывается где-то в городе. Именно он творит историю, начиная с седьмого августа. С тех пор он добился очередных успехов, и заверяю вас, господа, что никогда прежде вы не слышали ничего подобного.

Он вкратце изложил то, что произошло. Когда он закончил, в зале поднялся возбужденный ропот. В конце концов кто-то спросил:

— Но зачем он женился на Люси Рэлл?

— Отчасти по любви, отчасти… — Хедрок поколебался. Он задал в свое время Люси конкретный вопрос, и ее ответ давал ему возможность говорить о том, о чем он собирался сказать сейчас. — Я бы сказал, что он стал чрезвычайно осторожен и начал думать о будущем. На первый план вышли основные инстинкты. Представьте себе, что человек за несколько недель совершил чудо. Господа, ему попросту хотелось наследника, а Люси была единственной честной девушкой, которую он знал. Их союз может оказаться крайне прочным, однако предвидеть этого я не могу. Кларк, несмотря на бунт против родителей, — хорошо воспитанный молодой человек. Так или иначе, Люси от этого хуже не будет. Она получит интересный опыт материнства. И как жена, она имеет право на совместное имущество.

Питер Кадрон встал и громко произнес:

— Господа, приношу благодарность Роберту Хедроку за помощь, оказанную Торговому дому оружейников.

Аплодисментам, казалось, не будет конца.

— Скажу больше, — попытался перекричать шум Кадрон, — он должен получить статус действительного члена!

И на этот раз никто не стал возражать. Хедрок признательно поклонился. Эта награда была важнее, чем почет. Как действительный член, он будет проходить лишь периодические обследования Рр-машины. За его поступками и действиями никто и никогда не станет следить, и он сможет пользоваться всеми возможностями Торгового дома как хозяин. Он и раньше поступал именно так, но теперь никаких подозрений уже можно не опасаться. Он получил великий дар.

— Благодарю вас, господа, — сказал он, когда аплодисменты смолкли.

— А теперь, — Питер Кадрон поднял руку, — прошу уважаемого господина Хедрока покинуть зал Совета, в то время как мы попытаемся решить оставшуюся проблему — существование маятника времени.

Хедрок с мрачным видом вышел. Он на мгновение забыл, что ему до сих пор грозит огромная опасность.

Глава 28

Было двадцать шестое ноября — канун того дня, когда представители Торгового дома оружейников намеревались сообщить императрице, что ее война проиграна. Однако никаких дурных предчувствий у Иннельды не возникало. Она отправилась к зданию — посмотреть, что происходит, и, возможно, поступить именно так, как предлагал капитан Кларк. Несмотря на свою убежденность, что императрице Ишер не следует лично ввязываться в безрассудные приключения, она все же в конце концов оказалась здесь. Она могла просто наблюдать и ждать, когда вернутся Кларк и ученые. Поспешно выйдя из автоплана, она огляделась по сторонам.

К небу лениво поднимался густой искусственный туман, который уже в течение нескольких месяцев заслонял этот квартал от любопытных взглядов. Императрица медленно двинулась вперед, внимательно глядя вокруг, а затем жестом подозвала капитана.

— Когда должно появиться здание?

Молодой человек улыбнулся и молодцевато отдал честь.

— Через семь минут, ваше величество.

— У вас есть необходимое оборудование?

Она внимательно выслушала доклад офицера. В здание войдут семь групп ученых, каждая со своими приборами. Приятно было осознавать, что Кларк лично проверил оборудование у каждой группы.

— Капитан, — улыбнулась она, — вы настоящее сокровище.

Кейл не ответил — ее похвала не имела для него никакого значения. Эта девушка, владевшая почти всем миром, наверняка не могла ожидать, что умные люди будут испытывать к ней абсолютную преданность за пару комплиментов и жалование. Он не испытывал чувства вины, к тому же не считал, что его действия как-то повредят Иннельде. Впрочем, пути назад уже не было. План начал претворяться в жизнь.

Иннельда с любопытством осмотрелась. Справа зияла огромная яма на том месте, где еще недавно стояло здание. Слева находился парк, окружавший оружейный магазин. Она впервые видела магазин, на котором не светилась ни одна вывеска, и эта картина несколько поправила ее настроение. Магазин выглядел странно уединенным в тени деревьев. Сжав кулаки, Иннельда подумала: «Если внезапно ликвидировать все оружейные магазины в Солнечной системе, то несколько тысяч парков легко можно было бы превратить во что-нибудь другое. В течение жизни одного поколения, — мрачно подумала она, — о Торговом доме оружейников не осталось бы даже воспоминаний. Дети вырастут, не имея понятия, о какой мифической чепухе говорили их родители».

— Во имя всех богов космоса, — страстно сказала она вслух, — это действительно произойдет!

Слова ее прозвучали сигналом к началу операции. Воздух замерцал, и на месте огромной дыры внезапно возникло высокое здание.

— С точностью до минуты, — удовлетворенно отметил стоявший рядом Кейл Кларк.

Иннельда уставилась на сооружение, дрожа от возбуждения. Она уже однажды видела подобное, но на экране телестата. В реальности все выглядело совершенно иначе. Только теперь она осознала, насколько огромным было здание — высотой в четверть мили, из стали и пластика, настолько же широкое и длинное. Естественно, оно и должно было быть таким. Инженеры предусмотрели объемные вакуумные камеры между различными помещениями. Само же полезное пространство внутри здания было небольшим — обследование всех уровней заняло около часа.

— Ну что ж, — облегченно вздохнула Иннельда, — похоже, здание никак не пострадало. А крысы?

Крыс поместили внутри здания, когда оно появилось в прошлый раз, и пока что они были целы и невредимы. Но здравый смысл требовал провести детальное исследование. Императрица ждала в помещении на верхнем этаже, нетерпеливо поглядывая на часы.

Ее раздражал сам факт того, что она волнуется. Окруженная тишиной пустых помещений, она поняла, сколь неразумно поступила. Ей не следовало и думать о том, чтобы приходить сюда. Она взглянула на мужчин, вызвавшихся ее сопровождать. Их молчание казалось ей неестественным. Они не смотрели на нее, лишь стояли неподвижно, задумчиво уставившись на прозрачную стену. Тишину нарушил звук приближающихся шагов. Капитан Кларк улыбался, держа в руках белую крысу.

— Ваше величество, взгляните на нее. Жива-здорова, ничего ей не сделалось.

Во всем виде капитана чувствовалась такая радость, что, когда он протянул ей руку с маленьким зверьком, она взяла его и, повинуясь внезапному импульсу, прижала теплое тельце к щеке.

— Что бы мы делали, — пробормотала она, — без чудесных маленьких крыс? — Она посмотрела на Кларка. — Итак, каково мнение ученых?

— Крысы, — ответил капитан, — полностью здоровы как физически, так и психически. Все тесты прошли успешно.

Иннельда кивнула. Ее мнение подтвердилось. Вначале, во время первой атаки, прежде чем находившиеся внутри здания поняли, что происходит, оно исчезло, вызвав тем самым немалое замешательство. На этот счет императрица не получила ни одного сколько-нибудь связного доклада. Как только здание появилось снова, весь его персонал был эвакуирован, и до сих пор никому не позволили побывать там еще раз. Никаких повреждений или изменений в организмах этих людей обследование не показало.

Несмотря на это, Иннельда колебалась. Возможно, будет выглядеть не лучшим образом, если она не решится пойти дальше, но следовало принимать во внимание и другое. Если с ней что-то случится, империя Ишер может рухнуть. Поскольку прямого наследника у нее не было, власть перейдет к принцу дель Куртину, который пользовался немалой популярностью, но многие знали, что он в немилости у императрицы. Ситуация вдруг показалась ей крайне абсурдной, она почувствовала себя окруженной со всех сторон, но отрицать реальное положение дел не было никакого смысла.

— Капитан, — твердо сказала она, — вы вызвались добровольно совершить это… путешествие независимо от того, поступлю ли я так же. И теперь я решила — я отказываюсь. Желаю удачи и сожалею, что не могу быть вместе с вами. Боюсь, однако, что такой возможности у меня просто нет. Столь легкомысленные поступки — не для императрицы, — Она протянула руку. — Удачи вам.

Меньше чем через час здание исчезло. Императрица ждала. Принесли обед. Она поела в автоплане, прочитала несколько газет, которые взяла с собой, а потом, когда над Империал— Сити опустилась тьма, посмотрела на часы и поняла, что пришло время.

Как только здание материализовалось на том же месте, оттуда начали выходить люди. Один из ученых сразу подошел к императрице.

— Ваше величество, — сказал он, — путешествие прошло без проблем, если не считать одного инцидента. Капитан Кларк, как вам наверняка известно, намеревался покинуть здание в исследовательских целях. Так он и сделал. Мы получили от него только одно сообщение, переданное с помощью наручного телестата. Он назвал дату — седьмое августа четыре тысячи семьсот восемьдесят четвертого года Ишер. Это были его последние слова. Видимо, с ним что-то случилось — он не вернулся вовремя, чтобы отправиться назад вместе с нами.

— Но… — Иннельда на мгновение задумалась, затем продолжила: — Но это означает, что с седьмого августа до двадцать шестого ноября существовали двое Кейлов Кларков — обычный и тот, который вернулся назад во времени.

Она неуверенно замолчала.

«Древний временной парадокс, — подумала она. — Может ли человек переместиться в прошлое и пожать самому себе руку?»

— Но что в таком случае произошло со вторым? — задумчиво спросила она вслух.

Глава 29

Седьмого августа был ясный солнечный день. Над головой простиралось голубое небо, в лицо дул легкий ветерок. Кейл быстрым шагом удалялся от здания, которое перенесло его в прошлое. Никто его не побеспокоил — на нем был капитанский мундир с красными эполетами имперской гвардии, и солдаты, патрулировавшие прилегающие к зданию улицы, при виде его вытянулись в струнку.

Через пять минут он уже сидел в общественном автоплане, направлявшемся к центру города. Впереди было два с половиной месяца, прежде чем он вернется в то время, из которого прибыл. Для реализации его плана срок этот казался невероятно коротким.

Несмотря на то что уже близился вечер, ему удалось до конца рабочего дня снять офис из четырех комнат. В бюро по трудоустройству обещали прислать к девяти утра следующего дня нескольких секретарей и бухгалтеров. В помещении имелась лишь конторская мебель, но до наступления темноты он успел взять в круглосуточном бюро проката раскладушку. Ночь он провел за составлением подробного плана и лишь под утро погрузился в беспокойный сон. Поднявшись вскоре после рассвета, он взял листок с расчетами и спустился на лифте вниз, где находилась одна из крупнейших в городе брокерских контор. В кармане у него лежало около пятисот тысяч креди, которые он получил от «второго» Кейла Кларка. Наличных было как раз столько, чтобы носить их с собой, не теряя при этом свободы движений.

К концу дня он заработал три миллиона семьсот тысяч креди. Бухгалтеры наверху трудились не покладая рук — регистрировали очередные сделки, секретари писали письма, а дипломированный экономист, нанятый в качестве управляющего, взял на работу новых сотрудников и снял дополнительные помещения на соседних этажах.

Усталый, но торжествующий, Кейл весь вечер готовился к последующему дню. Он понял, на что способен человек, который привез с собой из прошлого полные биржевые сводки за два с половиной месяца. В эту ночь он спал хорошо, но едва смог дождаться рассвета. А потом следующего. И следующего.

В августе он уже стал обладателем девяноста миллиардов креди. Он получил контроль над одним из небольших банков и четырьмя промышленными предприятиями стоимостью миллиард креди каждое, а также вошел в долю в тридцати четырех других компаниях.

В сентябре он заработал триста тридцать миллиардов креди, что позволило ему завладеть гигантским Первым имперским банком, тремя межпланетными горнодобывающими компаниями и стать совладельцем двухсот девяноста фирм. К концу сентября он обосновался в стоэтажном небоскребе в самом сердце финансового района, и тридцатого сентября там работало уже свыше семи тысяч человек.

В октябре он вложил свои доходы в строительство отелей и недвижимость, что в сумме составляло три и одну восьмую триллиона креди. Тогда же, в октябре, он женился на Люси Рэлл, получил телефонный звонок от самого себя, только что вернувшегося с Марса, и договорился о встрече со «вторым» Кларком. Двое молодых людей, одинаково мрачно и решительно настроенных, посетили «Пенни-Палас» и вернули деньги, украденные у них его владельцем, Харджем Мартином. Возвращенная сумма на данном этапе не имело особого значения, но речь шла о принципе. Кейл Кларк намеревался завоевать бездуховный мир Ишер. Никому, кто когда-либо осмелится плюнуть ему в лицо, это не должно сойти с рук. После Харджа Мартина пришла очередь полковника Медлона — нужно было подготовить почву для возвращения в прошлое.

Двое Кейлов Кларков, а на самом деле один, но из разных времен — именно об этом рассказал Роберт Хедрок членам Совета Торгового дома оружейников. Это был феноменальный ход, который вынудил императрицу завершить войну, чтобы другие офицеры не разрушили финансовую стабильность Солнечной системы, пытаясь повторить успех Кейла Кларка.

Глава 30

Была ночь. Фара шел по тихим улицам Глея, и ему вдруг впервые пришло в голову, что Центр информации Торгового дома оружейников должен находиться в другом полушарии, поскольку сейчас там был день.

Однако мысль эта тут же исчезла, словно ее и не было, и он снова окинул взглядом спящий поселок. Тихий, спокойный — и вместе с тем уродливый, подумал он. Изуродованный воцарившимся в нем злом. Право приобретать оружие! К горлу подкатил комок, к глазам подступили слезы. Он вытер глаза тыльной стороной ладони, представил себе убитого отца Крил и пошел дальше, уже не стыдясь. Слезы — бальзам для разгневанного мужчины.

Прочный металлический замок поддался тонкому лучу, вырвавшемуся из револьвера. Одна вспышка, и металл расплавился, словно масло. Фара вошел внутрь. Было слишком темно, чтобы что-либо увидеть, но он не стал сразу включать свет. Нащупав регулятор на подоконнике, он затемнил окна и лишь затем щелкнул выключателем. При виде машин и драгоценных инструментов у него вырвался вздох облегчения.

Дрожа от нахлынувших чувств, он связался по телестату с Крил. Та появилась на экране не сразу, она была в ночной рубашке. Увидев его, она побледнела.

— Фара… Фара, я думала…

— Крил, — мрачно прервал он ее, — я был в оружейном магазине. Слушай внимательно и ни о чем не спрашивай. Иди прямо к своей матери. Я у себя в мастерской и собираюсь оставаться здесь днем и ночью, пока не будет решено вернуть ее мне. Позже я зайду домой поесть и переодеться, но я хотел бы, чтобы к этому времени ты уже ушла. Понимаешь?

На ее красивое, с тонкими чертами лицо возвращался румянец.

— Тебе незачем идти домой, Фара. Я сделаю все, что нужно. Загружу все необходимое в автоплан, вместе с раскладушкой. Будем спать в задней комнате мастерской.

Наступил бледный рассвет, но лишь в десять утра в открытых дверях появилась чья-то тень и вошел констебль Джор. Вид у него был явно смущенный.

— У меня ордер на твой арест, — угрюмо проговорил он.

— Скажи тем, кто тебя послал, — медленно ответил Фара, — что я оказывал сопротивление во время ареста. И применил оружие.

Движение его было столь быстрым, что Джор едва успел моргнуть. Рослый неповоротливый констебль не мог оторвать взгляда от блестящего револьвера в руке Фары.

— У меня тут для тебя повестка из суда в Ферде. Сегодня после полудня, — наконец сказал Джор. — Согласен?

— Конечно.

— Значит, придешь?

— Пришлю адвоката, — Фара слегка улыбнулся. — Брось повестку на пол и скажи, что я ее получил.

Он помнил слова продавца из оружейного магазина: «Никогда не высмеивай законы империи — просто не подчиняйся им».

Джор с явным облегчением ушел. Через час порог мастерской с напыщенным видом перешагнул мэр Мел Дэйл.

— И кого же мы тут видим? Ну конечно, Фару Кларка, — загремел он. — Тебе это так просто не сойдет. Это нарушение закона.

Фара молчал и смотрел, как мэр входит в мастерскую. Было удивительно, что он рискует своим толстым драгоценным телом. Однако удивление прошло, когда мэр негромко сказал:

— Хорошая работа, Фара. Я знал, что в тебе что-то есть. Многие в Глее на твоей стороне. Мне пришлось на тебя прикрикнуть, поскольку снаружи стоит толпа зевак. Ты тоже можешь меня обругать, хорошо? Но сначала должен тебя предупредить: директор Автоматических атомных уже в пути, с двумя своими гориллами.

Фара смотрел вслед уходящему мэру. Кризис надвигался все быстрее. Он взял себя в руки: «Пусть приходят. Пусть…»

Все оказалось проще, чем он ожидал, поскольку вошедшие сразу же побледнели при виде револьвера. Все трое беспокойно переглянулись. Наконец один из них сказал:

— Смотри — вот твой вексель на двенадцать тысяч сто креди. Ты ведь не станешь возражать, что должен нам эти деньги.

— Я его выкуплю, — холодно ответил Фара, — ровно за тысячу креди, то есть за ту сумму, которую фактически выплатили моему сыну.

Молодой человек с тяжелой челюстью пристально посмотрел на него.

— Мы согласны, — коротко бросил он.

— Я уже подготовил расписку, — сказал Фара.

Первым его клиентом был старый Лэн Харрис. Фара долго смотрел на худого старика и постепенно начал понимать, каким образом оружейный магазин обосновался на участке Харриса. Через час после того, как тот ушел, в мастерской появилась мать Крил.

— Ну что ж, — спокойно сказала она, закрывая за собой дверь, — Значит, все получилось? Хорошая работа. Извини, если я резко с тобой обошлась, когда ты ко мне пришел, но мы, сторонники Торгового дома оружейников, не можем позволить себе рисковать ради тех, кто против нас. Но это не важно. Я пришла, чтобы забрать Крил домой. Самое главное, чтобы все как можно быстрее пришло в норму.

Все закончилось. Невероятно, но все закончилось. Когда Фара возвращался ночью домой, он дважды останавливался на полпути, размышляя, не сон ли все это. Воздух пьянил, словно вино. Маленький мир Глея простирался перед ним, зеленый и добрый — безмятежный рай, в котором время стояло на месте.

Глава 31

— Господин де Лейни? — приветствовала его императрица.

Хедрок почтительно поклонился. Слегка изменив внешность, он представился одним из своих давно не использовавшихся имен, чтобы его не узнали в будущем.

— Вы просили о встрече.

— Как видите.

Иннельда вертела в пальцах его визитную карточку. На императрице была снежно-белая мантия, которая подчеркивала смуглую кожу открытых частей ее тела. Зал, в котором она его приняла, был спроектирован по образцу небольшого острова в южных морях — пальмы и зеленые кусты со всех сторон окружены изумрудной водой, ласкавшей песчаный пляж. Мягкий ветерок приятно холодил спину Хедрока. Императрица с горечью посмотрела на него. Перед ней был человек с властной внешностью и искренним взглядом, в нем чувствовалась сила и невиданная отвага — чего она не ожидала. Она снова взглянула на визитку.

— Уолтер де Лейни, — задумчиво прочитала она, казалось, внимательно вслушиваясь в звучание фамилии. Наконец она удивленно покачала головой. — Как вы сюда попали? Я нашла ваше имя в списке посетителей на сегодня и предположила, что дворцовый управляющий записал вас на прием, поскольку ваш визит связан с неким крайне важным делом.

Хедрок молчал. Управляющий, как и большинство придворных, явно не обучался защите от психологического воздействия — в отличие от императрицы. Она, однако, не знала, что у Торгового дома оружейников имелись свои методы получения положительных ответов.

— Очень странно. — Она недоверчиво покачала головой.

— Успокойтесь, госпожа, — сказал Хедрок, — Я пришел просить вашего снисхождения к несчастному невинному человеку.

Он попал в точку. Их взгляды встретились, и императрица опустила глаза.

— Ваше величество, — тихо заговорил Хедрок, — вы обладаете властью, позволяющей совершить акт беспримерного милосердия в отношении человека, который находится почти в пяти миллионах лет отсюда, перемещаясь из будущего в прошлое, по мере того как ваше здание вынуждает его уноситься все дальше во времени.

Сказать это было необходимо. Он ожидал, что Иннельда сразу же поймет, что только ее доверенные лица и враги могут знать все подробности истории с исчезающим зданием. Императрица заметно побледнела, чем подтвердила предположения Хедрока.

— Вы из Торгового дома оружейников? — прошептала она побелевшими губами и вскочила, — Убирайтесь отсюда! Немедленно!

— Ваше величество, — хладнокровно произнес Хедрок. — Возьмите себя в руки. Вам ничто не угрожает.

Ему хотелось, чтобы его слова подействовали как холодный душ. Щеки императрицы слегка порозовели — намек на то, что она чего-то боится, явно ей не понравился. Некоторое время она стояла неподвижно, а затем быстрым движением сунула руку за корсаж и достала ослепительно белый энергетический пистолет.

— Если вы сейчас же не уйдете, — сказала она, — я буду стрелять.

Хедрок развел руки, словно человек, которого обыскивают.

— Обычный пистолет, — удивленно проговорил он, — против оружия самообороны от Торгового дома? — Он покачал головой. — Госпожа, хотя бы выслушайте меня…

— С людьми из Торгового дома оружейников я не разговариваю, — отрезала императрица.

Ее ответ вызвал у него лишь раздражение.

— Ваше величество, — бесстрастно произнес Хедрок, — Меня удивляет столь странная реакция. В последние несколько дней вы не только разговаривали с представителями Торгового дома, но и капитулировали перед ними. Вас вынудили прекратить войну и уничтожить временно-энергетические машины. Вы обещали не привлекать к ответственности дезертиров и освободить их от присяги. И еще вы предоставили неприкосновенность Кейлу Кларку.

Глядя на ее лицо, он понял, что на этот раз не достиг цели.

— У вас должны быть серьезные причины, — нахмурившись, сказала она, — чтобы осмелиться разговаривать со мной в таком тоне. — Явно оживившись, она повернулась к своему креслу и положила руку на подлокотник. — Если я нажму на эту кнопку, — неожиданно предупредила она, — здесь появится охрана.

Хедрок вздохнул. Он надеялся, что демонстрировать силу ему не придется.

— Ну так почему бы и нет? — предложил он. — Нажимайте.

Для нее настало время понять, подумал он, в каком положении она на самом деле находится.

— Думаете, не нажму? — Императрица решительным движением опустила палец.

Наступила тишина, нарушаемая лишь плеском волн и легким шумом ветра. Минуты через две Иннельда, не обращая внимания на Хедрока, подошла к стоявшему в двадцати футах дереву и коснулась одной из веток. Там наверняка находилась еще одна тревожная кнопка, поскольку императрица на несколько секунд застыла в ожидании, а затем поспешно направилась к густым зарослям, за которыми скрывался лифт. Она попыталась привести его в действие, а когда никакой реакции не последовало, медленно вернулась и села в кресло. Она была бледна, но владела собой. Не глядя на Хедрока, она спросила без тени страха:

— Вы собираетесь меня убить?

Он отрицательно покачал головой. Сейчас он еще больше жалел, что ему пришлось продемонстрировать ей ее же собственную беспомощность. Теперь она наверняка начнет модернизировать охранную систему дворца, исходя из ошибочного предположения, что защищает себя от более совершенных технологий Торгового дома оружейников. Он явился сюда физически и психологически готовым к любым возможным ситуациям. Выполнить чью-либо волю он не мог ее заставить, но его пальцы сверкали от перстней, обеспечивавших как защиту, так и возможность нападения. На нем был его «деловой» костюм, и даже ученые Торгового дома изумились бы разнообразию скрытого там арсенала. В непосредственной близости от Хедрока переставали действовать сигнализация и любое оружие. В день, когда должно было быть принято величайшее решение в истории Солнечной системы, он пришел на встречу всесторонне подготовленным и вооруженным.

Императрица внимательно смотрела на него.

— Что вам нужно? — требовательно спросила она. — Что это за человек, про которого вы говорили?

Хедрок рассказал ей про Макалистера.

— Вы с ума сошли? — прошептала она, когда он закончил. — Но почему так далеко? Ведь то здание находится всего в трех месяцах отсюда.

— Решающим фактором, похоже, является масса.

— Вот как? — Она помолчала. — Но чем я могу помочь?

Хедрок грустно улыбнулся.

— Ваше величество, этот человек достоин сочувствия и милосердия. Он парит в бездне, которую человеческий глаз никогда не увидит. Он наблюдал, как рождаются, стареют и умирают Земля и Солнце. Для него нет спасения. Мы должны помочь ему, подарив ему смерть.

Иннельда мысленно представила себе эту картину и начала слушать внимательнее.

— А что там насчет вашей машины? — спросила она.

— Это копия машины с картой времени, которая есть у оружейных магазинов. — Он не стал объяснять, что сам построил ее в одной из своих тайных лабораторий. — Недостает только самой карты — она чересчур сложна, чтобы изготовить ее за столь короткое время.

— Понятно, — машинально ответила императрица. Испытующе посмотрев на него, после некоторой паузы она спросила: — И какова во всем этом ваша роль?

На этот вопрос Хедрок не готов был ответить. Он явился к императрице Ишер, так как она потерпела поражение. Учитывая ее нынешнююситуацию, важно было, чтобы она не чувствовала себя чересчур униженной. Бессмертному, который в очередной раз вмешивался в жизнь смертных, следовало принимать это во внимание.

— Госпожа, нельзя терять времени. Здание появится здесь через час.

— Но почему, — спросила она, — мы не можем оставить решение этой проблемы Совету Торгового дома оружейников?

— Потому что он может принять неверное решение.

— Какое решение в таком случае, — настаивала Иннельда, — будет верным?

Хедрок рассказал.

Кейл Кларк настроил автопилот так, чтобы автоплан описал широкий круг над домом.

— О господи! — сказала Люси Рэлл Кларк. — Почему ты выбрал один из этих… воздушных…

Расширенными от любопытства глазами она разглядывала землю внизу, висячие сады, парящий в воздухе дом.

— О Кейл! — Она обхватила его за шею, — Ты уверен, что мы можем себе это позволить?

Кейл Кларк улыбнулся.

— Дорогая, я много раз тебе это объяснял и не собираюсь повторять еще раз.

— Не в том дело, — возразила она. — Ты уверен, что императрица оставит тебя в покое?

Кейл Кларк с грустной усмешкой посмотрел на жену.

— Мистер Хедрок, — медленно сказал он, — дал мне пистолет от Торгового дома, а кроме того, я сделал для ее величества слишком много такого, что она, по ее собственным словам, очень ценит. Она не умеет скрывать свои чувства, так что я согласился продолжать работать для нее на тех же условиях.

— О! — снова вздохнула Люси.

— А теперь хватит нагонять на себя дурное настроение, — посоветовал Кейл. — Помни, ты сама мне сказала, что Торговый дом оружейников верит в единое правительство. Чем более оно будет очищено от коррупции, тем богаче будет мир. И поверь, — лицо его помрачнело, — жизнь преподала мне хороший урок, и я сам хочу приложить к этому усилия.

Автоплан приземлился на крыше пятиэтажного дома. Кейл повел Люси вниз, в светлые уютные комнаты, где они собирались жить до конца своих дней.

По крайней мере так ему казалось в его двадцать с небольшим лет.

Эпилог

Макалистер забыл о том, что собирался принять решение, — в окружавшей его кромешной тьме тяжело было думать о чем-либо вообще. Открыв усталые глаза, он обнаружил, что висит неподвижно в черном космическом пространстве. Земли под ним не было. Он находился в том времени, когда планет Солнечной системы еще не существовало. Тьма, казалось, ожидала некоего грандиозного события.

Она ждала чего-то.

Внезапно он понял, что должно сейчас произойти. И точно так же понял, какое решение он собирался принять — смириться со смертью.

Решение пришло к нему удивительно легко. Он невероятно устал. Откуда-то возникло горько-сладкое воспоминание из невообразимо далекого времени и пространства: он лежал на поле боя в середине двадцатого века, полумертвый, обреченный на забытье. Потом он подумал: он умирает, чтобы могли жить другие. И сейчас его охватило то же самое чувство, только в тысячу раз более сильное.

Он понятия не имел, каким образом это случится. Маятнику времени предстояло замереть в очень далеком прошлом, высвободив гигантскую энергию, которую он накапливал в себе после каждого чудовищного колебания.

Макалистеру не дано было этого увидеть — но именно благодаря ему возникли планеты.

Оружейники империи Ишер

Мир непрочен и балансирует на грани полного уничтожения. Земля поделена между двумя силами — Династией Императрицы Инельды Ишер и технологически развитыми Оружейными Магазинами. Роберт Хедрук заработал репутацию предателя и у тех и у других. Но в его руках суждено оказаться судьбе всей галактики. Он станет объектом экспериментов древней расы чужих (похожих на гигантских пауков), станет бессмертным, станет основателем династии Ишеров.

Глава 1

Хедрок отвлекся от своего луча-информатора, хотя экран продолжал светиться, в мельчайших деталях передавая все, что происходит в конференц-зале императорского дворца. Молодая женщина с непроницаемым лицом сидела на троне, мужчины низко склонялись перед ней, и их голоса слышались совершенно отчетливо. Все было как обычно. Впрочем…

У Хедрока пропал интерес к совещанию в зале. Тем более теперь ему следовало торопиться. Из головы не шли роковые слова женщины.

— При данных обстоятельствах, — сказала она несколько минут назад, — мы больше не можем себе позволить идти на риск с перебежчиком из стана оружейников. То, что случилось, слишком важно. Поэтому, генерал Грэлл, исключительно ради подстраховки — арестуйте капитана Хедрока через час после обеда и повесьте его. Повторяю: ровно через час, поскольку, во-первых, он, как обычно, будет обедать за моим столом, а во-вторых, я намерена присутствовать при казни.

— Слушаюсь, ваше величество.

Хедрок ходил взад-вперед по комнате. Затем вновь устремил мрачный взгляд на экран, который в материализованном виде, как сейчас, занимал весь угол. Молодая женщина все еще сидела в конференц-зале, но уже в одиночестве, и зловещая ухмылка играла на ее продолговатом лице. Ухмылка исчезла, когда женщина дотронулась до кнопки на подлокотнике и ясным голосом начала диктовать. Некоторое время Хедрок прислушивался к указаниям, касавшимся рутинных дворцовых дел, но вскоре сосредоточился на собственных проблемах. Необходимо выпутаться из этого безнадежного положения. Очень осторожно он стал настраивать пульт. Образ молодой императрицы померк. Экран осветился раз-другой, и на нем возникло контрастное изображение человека.

Хедрок сказал:

— Вызываю Высший совет Торгового дома оружейников.

— Потребуется минута, — деловито произнес человек, — чтобы собрать членов Совета.

Хедрок озабоченно кивнул. Он вдруг занервничал. Он сделан вызов довольно уверенным тоном, но ему все-таки казалось, что голос его чуточку дрогнул. Хедрок сидел очень спокойно, он постарался расслабиться. Через минуту на экране появилось с десяток лиц — вполне достаточно для кворума.

Хедрок сразу доложил о смертном приговоре. И добавил:

— Несомненно, происходит что-то экстраординарное. В последние две недели я замечал, что всякий раз, когда собирается имперский кабинет, высшие офицеры вовлекают меня в пустые разговоры, мешая мне уйти в свою комнату. Обращаю ваше внимание на фактор времени: арест произойдет через час после обеда, то есть в моем распоряжении остается три часа. Сегодня мне почему-то дали вернуться к себе во время заседания кабинета — уж не для того ли, чтобы я услышат приговор? Если они знают возможности нашего Высшего совета, то должны понимать, что таким образом дают мне шанс скрыться.

— Что вы предлагаете? — резко спросил член Совета Питер Кадрон. — Намерены остаться?

Волнение снова охватило Хедрока.

— Вы, господин Кадрон, конечно, помните, что мы анализировали характер императрицы. Она дитя своего века со всеми его социальными неурядицами и техническим совершенством — отсюда неуравновешенность и склонность к авантюризму, как и у девятнадцати миллиардов ее подданных. Ей необходимы перемены, новые ощущения, возбуждение. Но во главу угла следует поставить то, что она наделена имперской властью и представляет консервативные силы, нежелающие менять прежние порядки. В результате — постоянные метания из стороны в сторону, опасное состояние несбалансированности, которое делает ее самым страшным врагом Торгового дома за много веков его существования.

— Несомненно, — заключил другой член Совета, — казнь даст разрядку ее взвинченным нервам. В те минуты, когда вы будете дергаться в петле, жизнь покажется ей менее пресной.

— Мне представляется, — твердым голосом произнес Хедрок, — что один из наших ноуменов мог бы просчитать различные варианты и дать практический совет, как мне поступить.

— Сейчас посоветуемся с Эдвардом Гонишем, — сказал Питер Кадрон. — Пожалуйста, потерпите, пока мы обсудим этот вопрос.

Они исчезли, вернее, отключился звук. И хотя Хедрок видел, как двигаются губы, голосов не слышал. Разговор продолжался долго. Казалось, время тянется слишком медленно, пока люди на экране объяснялись с кем-то, кого не было видно. В ожидании Хедрок крепко сжал зубы, сцепил пальцы рук. Он вздохнул с облегчением, когда молчание прервалось и Питер Кадрон сказал:

— Сожалеем, но вынуждены констатировать следующее. Эдвард Гониш не стал полагаться на интуицию из-за отсутствия предшествующего опыта. В вашем случае следует руководствоваться только логикой. Поэтому мы хотели бы знать, считаете ли вы возможным присутствовать на обеде? Иными словами, до какого момента у вас остается шанс на побег из дворца?

Хедрок очень надеялся на практический совет, и что же он получил вместо него? Этот гений, ноумен по имени Эдвард Гониш, великий спец по части интуиции, от решения которого зависит судьба Хедрока, увиливает. Хедрок не сразу пришел в себя, но, постепенно успокоившись, сказал:

— Нет. Если я останусь на обед, я обречен. Императрица любит играть в кошки-мышки и наверняка сообщит о приговоре во время трапезы. У меня есть план, который целиком зависит от ее эмоционального восприятия. Он основан на предположении, что императрица сочтет необходимым оправдаться.

Хедрок замолчал, хмуро взглянул на экран, затем продолжил:

— Хотелось бы подробнее узнать о ходе вашего обсуждения. Мне пригодится любая помощь.

— Вам известно, Хедрок, — вступил в разговор член Совета Кендлон, человек с мясистой физиономией, — ваше присутствие во дворце преследует две цели. Первая — предупредить Торговый дом оружейников о внезапном нападении, которое представляет опасность для всей нашей цивилизации, и в этом вопросе наше мнение едино. Вторая цель — это, конечно, выношенный вами план установления взаимопонимания и постоянных контактов между Торговым домом оружейников и имперским правительством. Следовательно, ваша шпионская деятельность имеет второстепенное значение. Любую не слишком важную информацию, полученную вами, можете оставить при себе — нам она не нужна. Но прошу припомнить: не слышали ли вы какого-либо намека, дающего основание предположить, что готовится нечто катастрофическое?

Хедрок медленно покачал головой. Он вдруг почувствовал себя опустошенным душевно и бессильным физически. Он собрался и заговорил размеренно, подбирая слова, которые, казалось, шли откуда-то из ледяного далека:

— Я вижу, господа, вы не пришли к какому-либо определенному решению, но едва ли станете отрицать, что хотели бы сохранить налаженные мною связи. Кроме того, ничуть не сомневаюсь, вам не терпится узнать, что же скрывает императрица. Ведь недаром вы упомянули о моем плане. Поэтому я намерен остаться.

Они не очень-то торопились с согласием. При своеобычном, необузданном характере императрицы, заметил один из членов Совета, любое необдуманное слово Хедрока может привести к фатальному исходу. Они самым дотошным образом пустились в обсуждение разных деталей. Дело заключалось в том, что Хедрок первым в истории предал Торговый дом оружейников, но тем не менее отказывал любопытной правительнице в какой-либо конкретной информации. Незаурядная внешность, яркий ум, сильный характер Хедрока уже пленили императрицу. Сколько же усилий пропадет даром, если сейчас, спешным порядком, выкрасть его из дворца! Поэтому, рассуждал другой член Совета, если исключить тот факт, будто против нас замышляют нечто злокозненное и слишком опасное, следует полагать, что императрица решила испытать Хедрока, угрожая смертью, дабы рассеять свои подозрения. Поэтому будьте предельно осторожны! В крайнем случае выдайте ей секретные сведения о Торговом доме — поначалу самого общего характера, чтобы возбудить интерес к более важным, более точным данным, и…

Тут раздался звонок в дверь. Хедрок вздрогнул, нажал кнопку на пульте и отключился, прервав разговор. Ясно сознавая, что позволил себе разволноваться, он, умышленно не спеша, вынул из галстука обыкновенную золотую булавку и склонился над столом. Там лежал перстень, маленькая блестящая вещица; покрытая орнаментом печатка в точности повторяла экран большого информатора в углу комнаты, с той лишь существенной разницей, что была вещественной, вполне осязаемой, а вся конструкция приводилась в действие атомными силами при помощи совершенной энергетической установки, заключенной в корпус перстня. Гораздо проще было воспользоваться автоматическим рычажком, вделанным на всякий экстренный случай, как сейчас, но Хедрок тянул время, дабы успокоиться.

Задача была довольно трудная — пожалуй, сравнимая с вдеванием нитки в иголку. Трижды он не мог попасть в пазик — рука еле заметно дрожала. На четвертый раз удалось. Экран вспыхнул, словно лампочка лопнула, правда, не оставив осколков и вообще никаких следов — все растворилось в воздухе. На тумбочке в углу, где секунду назад располагался информатор, лежало лишь покрывало, используемое в качестве подстилки, чтобы не поцарапать поверхность тумбочки. Хедрок швырнул его в спальню, затем постоял в нерешительности, держа перстень на ладони. Наконец положил его в металлическую коробочку, к трем другим кольцам, и нажал на кнопку, чтобы все они исчезли, если кто-нибудь вздумает открыть коробочку. Когда он размеренным шагом направился к двери, в которую настойчиво звонили, только перстень-пистолет остался у него на пальце.

В высоком человеке, стоявшем в коридоре, Хедрок узнал одного из дежурных офицеров императрицы. Тот кивнул и отчеканил:

— Капитан, ее величество просила сообщить, что обед уже подан. Будьте любезны следовать за мной без промедлений.

В первое мгновение у Хедрока создалось впечатление, что над ним грубо подшутили — императрица Иннельда уже начала свою щекочущую нервы игру. Не могло так быстро наступить время обеда! Он взглянул на часы. На маленьком циферблате было 12.35. Прошел час с тех пор, как из суровых, прекрасно очерченных уст императрицы он услышал смертный приговор.

Фактически ему не оставили выбора, идти или нет. Все решили за него уже тогда, когда он сообщал Совету, что располагает тремя часами. Положение окончательно определилось, пока он шел мимо солдат, стоявших в каждом коридоре на пути в императорскую столовую. Да, вот она реальность, от которой никуда не денешься. Хедрок остановился на пороге огромного зала, постоял немного, приходя в себя, и саркастически улыбнулся. Затем спокойно, с легкой усмешкой на устах прошел между рядами шумных придворных и опустился на свое место в пяти креслах от императрицы, сидевшей во главе стола.

Глава 2

Коктейль и суп уже были поданы. После активного обсуждения ситуации с членами Совета, столь внезапно прерванного, Хедрок пребывал в некоторой задумчивости и ждал, что будет дальше. Он разглядывал мужчин вокруг себя — молодых, уверенных в себе, умных и преданных сторонников ее императорского величества.

С острым чувством сожаления он подумал о том, что сейчас все должно кончиться. Шесть месяцев с большим удовольствием провел он в этом блестящем обществе. При виде этих надменных людей, наделенных огромной властью, предающихся необузданным наслаждениям, он с грустью думал о своем далеком прошлом. Улыбка, скорее смахивающая на гримасу, исказила его лицо. Бессмертие, которым наделили Хедрока, порождало одну особенность, кстати, постоянно прогрессирующую: он все реже думал о самосохранении, играл с огнем, подчас неоправданно рисковал, подвергая жизнь опасности. Он давно знал, что непременно ввяжется в ка-кую-нибудь передрягу, выйти из которой вряд ли помогут его скрытые силы. Хотя теперь, как и прежде, руководствовался лишь целью, отличной от той, в какой его подозревали.

Вдруг голос императрицы перекрыл шум разговоров и вывел его из задумчивости:

— Где витают ваши мысли, капитан Хедрок?!

Хедрок медленно повернул к ней голову. Ему захотелось взглядом сказать ей больше, чем он позволял себе до сих пор. Ибо, едва заняв свое место, он сразу же почувствовал, как за ним наблюдают ее зеленоватые глаза. Держалась она поразительно — само благородное спокойствие, полное самообладание. Он еще раз отметил типичные для Ишеров черты лица: высокие скулы, волевой подбородок. Последняя представительница выдающейся династии, последняя из наделенных властью, но, вероятно, не последняя в роду. Безграничная энергия, безудержные страсти пылали в ней. Совершенно очевидно, прекрасная Иннельда, несмотря на сумасбродный характер, выстоит, как и ее знаменитые предки — преодолеет интриги, победит коррупцию и передаст власть наследнику, следующему Ишеру.

«Сейчас, воспользовавшись благоприятным моментом, самым правильным будет задеть ее за живое», — с возрастающей тревогой подумай Хедрок.

И выпалил:

— Я вспомнил, Иннельда, о вашей бабушке — прелестной Ганил, златокудрой императрице, которую семь раз лишали трона. Если бы не ваши темные волосы, вы были бы точной копией ее в молодости.

Тень замешательства мелькнула в зеленоватых глазах. Императрица сжала губы, затем приоткрыла их, будто собиралась что-то сказать. Однако Хедрок не стал ждать:

— В Торговом доме оружейников есть ее полная иллюстрированная биография. Вот я и подумал: как ни печально, но пройдут годы, и от вас останется только рассказ с картинками в какой-нибудь пыльной видеотеке.

Удар попал в цель. Хедрок знал, что императрице была невыносима мысль о старости и смерти. Глаза ее гневно сверкнули, и в них, как это не раз случалось прежде, он прочитал обуревавшие ее чувства.

— Уж вам-то, по крайней мере, — прерывающимся голосом изрекла императрица, — не видать моего полного жизнеописания в картинках. Вам, мой дорогой капитан, наверное, будет любопытно узнать, что ваша шпионская деятельность разоблачена и сегодня вас повесят!

Ее слова потрясли Хедрока. Одно дело — предаваться досужим размышлениям в тиши кабинета: дескать, ничего страшного нет, просто изощренная проверка, ловкая попытка вытянуть какие-либо сведения, и совсем другое — сидеть рядом с женщиной, которая может позволить себе быть жестокой и безжалостной, каждый каприз которой беспрекословно выполняется преданным окружением, и слышать из ее уст свой смертный приговор! Никакая логика не в силах противостоять тирану во плоти, любые размышления не имеют значения.

Вот и попробуй теперь вразумительно объяснить самому себе, как ты очутился в столь незавидном положении. Ведь ничего не стоило спокойно выждать, когда через два-три поколения в роду Ишеров появится обыкновенная женщина, а не такой тиран. Впрочем, поздно предаваться пустым мечтаниям. Хедрок сделал над собой усилие, расслабился и улыбнулся. В конце концов, он вынудил ее объявить приговор гораздо раньше, чем она хотела. Хоть и скверная, но все-таки психологическая победа. Н-да, еще несколько таких побед, и нервное потрясение ему обеспечено.

Люди за дальними столами в огромной столовой еще разговаривали, но над императорским столом повисло молчание. Внимание Хедрока сосредоточилось на ближайшем окружении. Одни не сводили глаз с императрицы, другие — с него. И почти все пребывали в одинаковом замешательстве. Как видно, не могли разобрать, то ли это плохая шутка, то ли очередная драма, которые императрица время от времени разыгрывала, кажется, с единственной целью — испортить людям аппетит. Мысли Хедрока были сконцентрированы на важности момента, ибо приближенные вслушивались в разговор, и он надеялся, что их участие спасет ему жизнь.

Императрица первой нарушила молчание:

— Плачу пенни за ваши последние мысли, капитан, — произнесла она мягко и язвительно.

Хлестко подковырнула. Хедрок проглотил насмешку.

— Я не отказываюсь от своих слов: вы очень похожи на очаровательную, темпераментную Ганил. Правда, с той разницей, что она в свои шестнадцать лет не спала со змеей!..

— Что такое? — изумился один из придворных. — Иннельда спала со змеей? Надеюсь, вы выразились иносказательно? Однако смотрите-ка — она краснеет!

И правда — взгляд Хедрока не без удивления задержался на вспыхнувших румянцем щечках. Он не ожидал такой сильной реакции. Несомненно, сейчас произойдет яростный взрыв. Впрочем, он не повергнет в смущение самоуверенных молодых людей за императорским столом, отличающихся одним качеством — они все выдающиеся личности и подхалимы одновременно.

— А ну-ка, Хедрок, — сказал усатый принц дель Куртин, — не утаивайте от нас такую пикантную подробность. Я полагаю, она тоже извлечена из иллюстрированного досье Торгового дома оружейников.

Хедрок молчал. Казалось, улыбнувшись кузену императрицы, он подтвердил свои слова, хотя на самом деле едва видел принца краешком глаза. Его внимание было сконцентрировано на единственно важном для него сейчас человеке. Императрица Ишер медленно наливалась гневом. Она тяжело поднялась.

— Вы, капитан, поступили весьма умно, — мрачно заметила она, — повернув разговор таким образом. Но смею заверить, пользы это вам не принесет. Ваша быстрая реакция лишь подтверждает, что вы знали о моем намерении. Вы шпион, и мы делаем соответствующие выводы.

Глаза ее грозно сверкали, но в голосе почти не улавливались злобные нотки, на что и надеялся Хедрок.

— Ну что вы, Иннельда, — вступился кто-то из приближенных. — Неужели вы собираетесь ограничиться бездоказательной констатацией шпионской деятельности капитана?

— Берегитесь, господин заступник, — вспылила она, — не то составите компанию Хедроку!

Мужчины обменивались многозначительными взглядами. Некоторые неодобрительно качали головами, а затем все разом, как по команде, заговорили друг с другом, не обращая внимания на императрицу.

Хедрок ждал. Случилось то, на что он очень и очень рассчитывал, однако он почему-то не испытывал чувства удовлетворения. Бывало, демонстративное пренебрежение мужчин, чьим обществом правительница дорожила, производило на нее немалое эмоциональное воздействие. С момента появления здесь Хедрок дважды был тому свидетелем. Но кажется, на этот раз дело обстояло несколько иначе. Да, именно так, убедился он, увидев кривую усмешку на устах императрицы.

— Весьма сожалею, джентльмены, но у вас сложилось неверное представление. Прошу извинить меня за резкие слова, которые, кажется, дали основание думать, будто мое решение относительно капитана Хедрока носит сугубо личный характер. Нет, просто меня крайне обеспокоило открытие, что он шпион.

Ее слова произвели впечатление. Они прозвучали достаточно убедительно, и мужчины, молча выслушав ее, больше не заводили разговор между собой. Хедрок сидел, откинувшись в кресле, и с каждой секундой все больше осознавал свое поражение. Он склонялся к мысли, что побудительной причиной для вынесения приговора явился не шпионаж, а нечто другое, весьма и весьма серьезное, пока еще недоступное его пониманию.

Необходимо было предпринять нечто чрезвычайное.

И он погрузился в раздумья. Длинный стол под белой атласной скатертью, два десятка мужчин, сидевших за ним, отошли на второй план, уступив место лихорадочным поискам выхода. Дабы круто изменить наметившийся ход событий, нужно выкинуть что-то сногсшибательное. Но тут до него дошло, что уже какое-то время говорил принц дель Куртин:

— …Нельзя же голословно обвинять человека в шпионаже и полагать, что мы сразу поверим. Мы знаем — когда вам очень нужно, вы можете быть самой изобретательной выдумщицей на всем белом свете. Если бы я предвидел, что случится нечто подобное, непременно пришел бы сегодня утром на заседание кабинета. Вы готовы, Иннельда, представить хоть какие-то доказательства?

Хедрок заерзал в кресле. Ближнее окружение императрицы в основном одобрило приговор, даже не потрудившись задуматься над его мотивами и обоснованием. Следовательно, чем скорее эти люди перестанут болтать, тем лучше. Но тем большую осторожность необходимо проявлять ему. Надо повернуть дело так, чтобы императрица пошла на попятную. В какой именно форме — не имеет значения.

Когда императрица заговорила, голос у нее был мрачноватый и напряженный, хотя она пыталась сдерживать себя:

— Весьма сожалею, но прошу вас поверить мне на слово. Возникла весьма серьезная ситуация. Она была единственной темой для обсуждения на сегодняшнем заседании кабинета. Уверяю вас: решение о казни капитана Хедрока принято единогласно, хотя лично я огорчена тем, что возникла столь печальная необходимость.

— Иннельда, я был лучшего мнения о вашем интеллекте, — заметил Хедрок. — Уж не думаете ли вы, будто я разузнал об очередном злокозненном выпаде против Торгового дома оружейников — кстати, явно бессмысленном и совершенно бесполезном — и теперь вознамерился сообщить им об этом пустяке?

Правительница обожгла его взглядом.

— Я вовсе не собираюсь раскрывать все наши карты, — чеканила она, словно била молотом по наковальне. — Не знаю, какие средства связи вы используете для контакта с вашим начальством, но мне известно, что они существуют. Мои физики постоянно регистрируют на своих приборах мощные волны дальней связи.

— Исходящие из моей комнаты? — мягко спросил Хедрок.

Она взглянула на него в упор, сердито кривя губы. В ее голосе не звучало полной уверенности:

— Вы не посмели бы прийти сюда, если бы все было столь очевидно. И довожу до вашего сведения, сэр, что не намерена вступать в пререкания.

— Хотя даже не представляете себе, о чем идет речь, — молвил Хедрок так спокойно, как только мог. — Я сказал все необходимое, дабы доказать свою невиновность, когда открыл никому здесь не известный факт, и могу повторить: в возрасте шестнадцати лет вы одну ночь провели в постели с живой змеей.

— Вот-вот! — воскликнула императрица. Она задрожала от радости. — Начинаются признания. Итак, вы предполагали, что придется защищаться, и приготовили неотразимую реплику'.

Хедрок пожал плечами:

— Против меня что-то готовилось. В течение последней недели мою квартиру обыскивали каждый день. Меня принуждали выслушивать скучнейшие монологи увешанных орденами болванов из военного министерства. Я оказался бы круглым дураком, если бы не просчитал все возможные варианты.

— Никак не возьму в толк, — вступил в разговор один молодой человек, — при чем тут змея? Каким образом ваша осведомленность о ней доказывает вашу невиновность?

— Не будьте таким ослом, Мэддерн, — заметил принц дель Куртин. — Все очень просто. Торговый дом оружейников знал интимные подробности жизни дворца Иннельды задолго до того, как здесь появился Хедрок. То есть система шпионажа существует давно и более опасна, более изощренна, чем мы предполагали раньше. Следовательно, обвинение против капитана Хедрока состоит в том, что он, видимо, по беспечности не рассказал нам о ней своевременно.

В голове Хедрока вертелось: еще не пора, еще не пора. Очень скоро и весьма неожиданно может случиться нечто непредвиденное, и тогда он должен будет действовать быстро, решительно, точно определив время удара. Вслух он произнес ровным голосом:

— О чем вы беспокоитесь? За последние триста лет у Торгового дома оружейников не было ни малейшего намерения свергнуть имперское правительство. Я знаю абсолютно точно, что луч-информатор используется с огромной осторожностью. Он ни разу не применялся ночью, за исключением того случая, когда ее величество приказала изъять из зоопарка змею. Две ученые дамы, в ведении которых находится приемная установка, продолжали наблюдение из собственного любопытства. Конечно, такой неординарный эпизод был занесен в досье. Может быть, вам небезынтересно узнать, ваше величество, что по этому поводу было написано два психологических сочинения, в том числе нашим величайшим ноуменом Эдвардом Гонишем.

Краем глаза Хедрок видел, как стройное, гибкое тело женщины подалось вперед, губы чуть приоткрылись, глаза распахнулись с неподдельным интересом.

— Что же он там насочинял про меня? — произнесла она очень тихо. Казалось, она вкладывает в слова все свое существо. Потрясенный Хедрок понял, что его час наступил. Вот теперь, подумал он, теперь!

Его била дрожь. Он ничего не мог поделать с собой, впрочем, ему было все равно. Приговоренный к смерти, конечно, должен испытывать сильное волнение, в противном случае он не человек и недостоин сострадания. Его голос, перекрыв шум разговоров за дальними столами, звучал неистово и страстно. Правда, в этом не было особой нужды — женщина и без того впилась в него широко открытыми глазами. Полуребенок, полугений, она всем своим сильно чувствующим, эмоциональным существом жаждала чего-то необыкновенного.

— Должно быть, все мы безумны, — проговорил Хедрок, — Вы постоянно недооцениваете Торговый дом оружейников и их бурно развивающиеся научные исследования. Мысль, будто я прибыл сюда как шпион и меня интересует какая-то ничтожная тайна правительства, совершенно абсурдна. Мое присутствие имеет одну лишь цель, и императрица прекрасно осведомлена о ней. Если ее величество покончит со мной, она умышленно убьет то хорошее и выдающееся, что в ней есть. Хотя, насколько могу судить, представители рода Ишеров в самый последний момент избегали самоубийственных действий.

Императрица нахмурилась и приняла обычную позу, откинувшись в кресле.

— То, что вы сказали о своей цели, свидетельствует лишь о вашей ловкости, — заметила она.

Хедрока прервали, но не смутили, он не собирался уступать инициативу.

— Очевидно, вы забыли историю, — с жаром продолжал он, — или утратили реальный взгляд на вещи. Оружейные заводы были основаны несколько тысячелетий назад человеком, считавшим, что бесконечная борьба разных группировок за власть — безумие, а гражданские войны, как и все другие, должны быть навсегда прекращены. В те годы только-только отгремела война, в которой погибло более миллиарда человек. И он, основатель заводов, обрел тысячи сторонников, решивших идти с ним до конца. Его идея была проста: никакое действующее правительство не будет свергнуто. Но вместе с тем учреждается организация, единственная цель которой — дать гарантии, что правительство никогда не станет обладать всей полнотой власти над своим народом.

Хедрок перевел дух:

— Любой человек, считавший себя несправедливо обиженным, получил полное моральное право покупать оружие для самозащиты. Это стало возможным, когда изобрели электронную и атомную систему контроля, позволившую возвести не-поддающиеся разрушению заводы и производить исключительно оборонительное оружие. Гангстеры и преступники уже не могли им воспользоваться для нападения.

Сначала люди думали, что Торговый дом оружейников представляет собой нечто вроде завуалированной антиправительственной организации, которая станет защищать их интересы. Но время шло, а Торговый дом не вмешивался в дела династии Ишер. Защищать собственную жизнь и достоинство было делом каждого человека или группы лиц. Предполагалось, что люди сами научатся постоять за себя, а власть имущие, обычно стремящиеся закабалить их, будут вынуждены сознательно сдерживать эти порывы. И таким образом между теми и другими возникнет более или менее устойчивое равновесие.

Однако оказалось необходимым предпринять еще один шаг, на сей раз для защиты не от правительства, а от не в меру алчного частного предпринимательства. Пути развития цивилизации настолько усложнились, что простые смертные не могли противостоять агрессивным бизнесменам, пускавшимся во все тяжкие ради сверхприбылей.

Хедрок заметил, как встревожилась императрица. Ее нельзя было заподозрить в любви к Торговому дому оружейников, да он и не собирался менять ее отношение к ним. Его цель состояла в том, чтобы довести до сознания окружающих абсурдность ее подозрений. И он перешел к главному.

— Во дворце не совсем ясно представляют, что Торговый дом оружейников в силу своих потрясающих научных достижений могущественнее правительства. Конечно, оружейники понимают, что народ может не поддержать их, если они, пренебрегая здравым смыслом, свергнут императрицу и тем самым подорвут стабильность отношений — основу сосуществования. Тем не менее их превосходство несомненно. Уже из-за одного этого обвинения императрицы в мой адрес беспочвенны, и их мотивы, очевидно, совершенно иные.

Хедрок почувствовал, что драматизм нарастает, и замолчал. Главное он сказал, атмосферу накатил, теперь требовалась разрядка, и они ее получат — только несколько неожиданную.

— Чтобы вы уяснили всю значительность научных достижений оружейников, хочу сообщить, что Торговый дом обладает удивительно тонким аппаратом, который может предсказать кончину человека. Шесть месяцев назад, незадолго до прибытия во дворец, ради собственной забавы я получил сведения о том, когда умрут члены имперского кабинета и многие здесь присутствующие.

Теперь они были у него в руках. Сидели как завороженные, впившись в Хедрока лихорадочными глазами. Но он не позволил себе упустить инициативу. С усилием поклонился чуть побледневшей правительнице и торопливо продолжил:

— Счастлив объявить, ваше величество, что вам предстоит долгая, неизменно благополучная жизнь. К сожалению, — в его голосе послышались печальные нотки, — здесь присутствует джентльмен, которому судьба предопределила умереть сегодня… и даже в этот час.

Он не стал упиваться произведенным эффектом. Нельзя было терять ни секунды. Того и гляди, его обман откроется, и все пойдет прахом.

— Генерал Грэлл! — громко сказал он, повернувшись к столу, за которым сидели военные.

— При чем тут я? — с опаской спросил генерал, которого обязали исполнить приговор.

Хедрок успел отметить, что в зале установилась томительная тишина. Сознавая, что все внимание сосредоточилось на нем, Хедрок набрал полные легкие воздуха, напряг диафрагму и звонко выкрикнул:

— Генерал Грэлл, если вам суждено умереть, то отчего бы это? Вы больны?

Человек с массивным подбородком медленно встал из-за стола.

— Я чувствую себя прекрасно, — прорычал он. — О чем речь, черт бы вас побрал!

— Сердце не беспокоит? — настаивал Хедрок.

— Нисколько.

Хедрок оттолкнул кресло и вскочил на ноги. Он пошел ва-банк, и любая ошибка стоила бы ему слишком дорого.

Резким движением он вскинул руку и неучтиво наставил на генерала палец.

— Вы генерал Листер Грэлл, не правда ли?

— Вот именно, капитан Хедрок. Но я крайне возмущен вашей выходкой…

— Генерал, — оборвал его Хедрок, — а я с бесконечным сожалением должен сообщить, что, по имеющимся данным, сегодня ровно в тринадцать часов пятнадцать минут вы умрете от сердечной недостаточности. Вот в эту минуту, в эту секунду!..

Тут уж медлить было нельзя. Хедрок согнул палец с перстнем, и у него возникло ощущение, будто в той руке, что указывала на генерала, невесть откуда возник пистолет, невидимый со стороны.

Это было не тяжелое изделие, продающееся в обычной оружейной лавке, а скорее творение волшебника, специальный «анлимитед» — оружие безотказное, не требующее перезарядки. Его никто не держал в руках, оно никогда не демонстрировалось на выставках и было рассчитано на применение в сугубо экстремальных ситуациях. Недоступное человеческому глазу, будучи нацелено на пульсирующую материю, оно прерывало пульсацию.

Что и произошло — мышцы сердца генерала Грэлла, словно зажатые в тиски, были парализованы.

Хедрок разжал руку. Пистолет дематериализовался.

Что тут началось! Все всполошились, возникла общая паника. Хедрок подошел к императрице и склонился перед ней. Она выглядела абсолютно, даже сверхъестественно спокойной, и Хедрок не мог подавить в себе волну восхищения. Она была эмоциональной женщиной, но в критические моменты, когда требовалось принять жизненно важные решения, проявляла необычайную твердость характера, унаследованную от Ишеров. Он заглянул в невозмутимую зелень ее глаз, вдруг вспыхнувших, как ему показалось, изумрудными огоньками, и преисполнился надеждой на ее совершеннейшее здравомыслие.

— Наверное, вы сами понимаете, — сказала она, — что косвенно во всем признались, убрав генерала Грэлла.

Он не стал ничего отрицать пред ликом божественного существа, в которое она превратилась в эти мгновения, показавшиеся ему столь долгими.

— Мне сообщили о смертном приговоре, — вымолвил он, — и о том, кто приведет его в исполнение.

— Значит, вы признаетесь?

— Я соглашусь со всем, что бы вы ни сказали, коль скоро вы осознаете, что я стою на страже ваших интересов.

Она взглянула на него с недоверием.

— Человек, выступающий с позиций Торгового дома оружейников — организации, борющейся против меня, говорит о моих интересах?

— Я не являюсь, — тщательно подбирал слова Хедрок, — никогда не был и никогда не буду человеком, выступающим с позиций Торгового дома оружейников.

На лице ее выразилось удивление.

— Я почти верю этому, — кивнула она. — В вас есть что-то странное — я должна понять, что именно…

— Я когда-нибудь вам расскажу. Обещаю.

— А вы, кажется, уверены, что я не отдам приказа о вашей казни какому-нибудь другому офицеру.

— Я уже говорил: Ишеры не доводят себя до самоубийства.

— Вы все о том же… Какое невероятное самомнение! Ну, бог с вами. Дарую вам жизнь, но в данный момент вы должны покинуть дворец. Вам не удалось убедить меня, будто всемогущий луч-информатор все еще действует.

— Неужели?

— Когда мне было шестнадцать лет, возможно, у вас имелось такое средство шпионажа и вы подглядывали за нашей жизнью, но сейчас весь дворец огражден защитными экранами. Через них проникают только волны двусторонней связи. Другими словами, должно быть передающее устройство внутри и приемное устройство снаружи.

— Вы очень умны, — ответил Хедрок.

— Что же касается возможности заглядывать в будущее, — продолжала императрица, — да будет вам известно, о путешествии во времени вне всяких пределов мы знаем столько же, сколько Торговый дом оружейников. Перемещение туда и обратно ни для кого не секрет, хотя оно и не приводит ни к чему хорошему. Ну, ладно. Я хочу, чтобы вы покинули нас на два месяца. Возможно, я вызову вас раньше. Кстати, передадите Высшему совету Торгового дома следующее сообщение: то, что я делаю, не представляет никакой опасности для оружейников. Клянусь честью!

Хедрок долго не спускал с нее глаз. Наконец мягко сказан:

— Я передам подробнейшее сообщение. Не имею ни малейшего понятия о том, что вы делаете сейчас или собираетесь делать в дальнейшем, но одна ваша черта привлекла мое внимание. В крупных шагах политического или экономического плана, которые мне довелось наблюдать за последнее время, вы придерживались консервативных установок. Откажитесь от них. Грядут перемены. Пусть они наступают. Не противодействуйте, а направляйте их, руководите ими. Поднимите еще выше престиж знаменитой династии Ишеров.

— Благодарю за совет, — произнесла она сухо.

Хедрок поклонился.

— Буду с нетерпением ждать весточки через два месяца, — сказал он. — До свидания.

Гул возобновившихся разговоров нарастал за спиной, когда Хедрок дошел до богато украшенных дверей в дальнем конце зала. В коридоре, где его никто уже не видел, убыстрил шаг. Вошел в лифт, нажал кнопку с обозначением «крыша». Подъем был долгий, и он занервничал. В любую минуту, в любую секунду настроение императрицы могло измениться.

Лифт остановился, створки раскрылись. Он вышел и только тогда увидел большую группу мужчин. Они двинулись навстречу двумя шеренгами, охватывая его справа и слева. Они были в штатском, хотя не составляло труда определить в них полицейских.

В следующее мгновение один из них сказал:

— Капитан Хедрок, вы арестованы.

Глава 3

Хедрок стоял на крыше дворца в окружении двух десятков людей и недоумевал, как это он. баловень судьбы, которому всегда сопутствовала удача, угодил в ловушку. Оказать сопротивление? Слишком уж много тут молодцов, пожалуй, они сумеют пресечь любые его поползновения. Но и сдаваться он не намерен. Императрица, отдавая приказ о его задержании, должна была понимать: в этой ситуации у него нет другого выхода, кроме как пойти на крайние меры, используя все имеющиеся средства защиты. Пора состязания умов, уязвленного самолюбия и реверансов миновала!

— Что вам нужно?! — взорвал тишину его громовой голос.

В былые годы не раз бывали случаи, когда густой баритон Хедрока, в своей мощи походивший на оглушительный рев, парализовал волю людей гораздо более солидных, чем те, что стояли вокруг него на крыше. Увы, сейчас этого не произошло.

Хедрок смутился. Выходит, зря напряг мышцы, готовясь пронестись сквозь строй остолбеневших простофиль, дабы преодолеть какие-нибудь двадцать пять футов. Ему мучительно было видеть почти рядом серебристый автоплан, еще мгновение назад казавшийся столь достижимым. Пробиваться силой? С одним пистолетом против двадцати? Конечно, его «анлимитед» не чета тем, что продаются в оружейных лавках. С восемью противниками вокруг него он быстро справился бы, а с остальными? К тому же, вероятно, они запаслись бластерами — оружием тоже нешуточным…

Крепко сбитый молодой человек — тот самый, что произнес: «Вы арестованы», — прервал невеселые думы Хедрока:

— Не предпринимайте опрометчивых действий, мистер оружейник Джонс, — отчеканил он, — Советую держаться спокойно!

— Джонс!.. — невольно повторил Хедрок.

Когда изумление прошло, он почувствовал себя значительно увереннее. Казалось, совершилось невозможное — появился шанс на спасение. Он быстро овладел собой и оценивающе, но без тревоги обвел взглядом стоявших поодаль стражников, которые совершенно безучастно наблюдали за происходящим: на их лицах не было ни тени подозрения. Хедрок вздохнул с облегчением и сказал:

— Я подчиняюсь.

Люди в штатском взяли его в кольцо и повели к автоплану. Едва они вошли в салон, аппарат взмыл в небо. Хедрок опустился в кресло рядом с молодым человеком, назвавшим пароль, но заговорить смог не сразу.

— Очень смело сработано, — сказал он дружелюбно, — дерзко и эффектно. Хотя, признаюсь, вы заставили меня поволноваться.

Хедрок засмеялся, восстановив в памяти недавний инцидент на крыше дворца, хотел еще что-то сказать, но осекся — молодой человек, сидевший рядом, никак не реагировал на его слова, даже не улыбнулся. Несколько странно с его стороны, подумал Хедрок, заподозрив неладное.

— Простите, как вас зовут? — спросил он у молодого человека.

— Пелди, — отрывисто вымолвил тот.

— Кому пришло в голову снарядить вас?

— Члену Совета Питеру Кадрону.

— Понятно, — кивнул Хедрок. — Кадрон подумал, что мне придется с боем пробиваться на крышу и, если я до нее доберусь, понадобится помощь.

— Не сомневаюсь, — произнес Пелди, — что это в какой-то степени оправдывало наше появление.

Слишком уж сдержанным тоном говорил молодой человек. Холодок, исходивший от него, все больше настораживал Хедрока. Он мрачно глянул сквозь прозрачный пол на проносящийся внизу городской пейзаж. Автоплан на хорошей скорости летел над Империал-Сити. Хедрок почувствовал вдруг всю тяжесть бремени, взваленной им на себя: он задал себе цель, в достижении которой отнюдь не был уверен. Да тут еще тайна его бессмертия — о чем никто не должен знать… Ладно, а что ему предстоит в ближайшем будущем?

— Куда же вы намерены меня доставить? — поинтересовался он.

— В отель, — буркнул Пелди.

Отель «Ройял Ганил» был штаб-квартирой Торгового дома оружейников. Выходит, мелькнуло в голове Хедрока, затевается нечто достаточно серьезное.

Отелю «Ройял Ганил» скоро будет двести лет. И стоил он, если не изменяет память, семьсот пятьдесят миллиардов. Массивный фундамент огромного здания располагался на площади почти четырех городских кварталов. Стены пирамиды устремлялись вверх ступенчатыми ярусами, и с каждого, по законам архитектуры того времени, низвергались водопады. На высоте тысячи двухсот футов здание венчалось садом правильной формы со сторонами по восемьсот футов. Благодаря искусному дизайну, создававшему оптический обман, границы строгого квадрата как бы размывались.

Хедрок построил это здание в память о выдающейся императрице из рода Ишеров, причем в каждой комнате предусмотрел трансмиттерную установку, которая в нужный момент позволяла ему исчезнуть, переместившись в пространстве.

В действие установка приводилась одним из перстней, к несчастью, оставшимся во дворце. Отчаяние охватило Хедрока, когда он шел в сопровождении своего эскорта к ближайшему лифту. Впрочем, во дворце он поступил вполне благоразумно, решив надеть только перстень-пистолет, дабы никто не заподозрил, что у оружейников есть и другие выдающиеся изобретения. Правда, в тайниках, разбросанных по всему отелю, находились запасные перстни, но было весьма сомнительно, что ему удастся улучить минутку и, отойдя в сторону от бдительных стражников, заручиться новым приспособлением.

Лифт остановился, прервав размышления Хедрока. В неотступном окружении хмурых лиц он очутился в широком коридоре перед дверью со светящейся надписью:

КОРПОРАЦИЯ «МЕТЕОР»

ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

Насколько знал Хедрок, вывеска соответствовала действительности лишь наполовину. Гигантская фирма в самом деле занималась добычей и обработкой металла, но была законспирированной дочерней компанией Торгового дома оружейников, который, не вмешиваясь в ее производственную деятельность, с немалой пользой для себя обделывал собственные, весьма разносторонние дела и делишки под прикрытием вывески самой корпорации и ее многочисленных отделений, разбросанных по всему свету.

Хедрока препроводили в первое помещение — кабинет огромных размеров. Вскоре массивная дверь в противоположной стене отворилась, и из нее вышел высокий, весьма приятный мужчина средних лет. Они знали друг друга. Однако тот, хотя и улыбался дружелюбно, не слишком спешил навстречу.

— Ну, мистер Хедрок, — сказал он, — как поживает императрица?

Улыбка на лице Хедрока получилась натянутой. Его несколько насторожило поведение великого ноумена.

— Счастлив сообщить, мистер Гониш, что она пребывает в добром здравии.

Эдвард Гониш заразительно рассмеялся.

— Боюсь, — вымолвил он, — подобная новость приведет в уныние очень многих людей. Кстати, в последнее время Высший совет пытается проникнуть в тайну императрицы, используя мою интуицию. Я анализирую досье на известных и потенциально великих людей. Сведения слишком скудные — меньше тех десяти процентов, которые мне необходимы. Пока дошел до буквы «М» и могу дать лишь предварительное заключение. Если императрица скрывает изобретение, то, вероятно, оно относится к межзвездному полету. Впрочем, мои выводы основаны не только на интуиции.

Хедрок нахмурился.

— Межзвездный полет! Она была бы против… — Он замолчал, затем воскликнул: — А ведь вы правы! И кто же изобретатель?

Гониш снова засмеялся:

— Не торопитесь. Я еще не все проверил. Но если вам интересно, мое внимание привлек ученый по имени Дерд Кершоу.

Однако тут выражение его глаз изменилось. Он взглянул на Хедрока с явным подозрением. Потом спросил с тревогой в голосе:

— Черт возьми, Хедрок, в чем дело? Что вы натворили?

Неожиданно Пелди, офицер тайной полиции, шагнул вперед:

— Право, мистер Гониш, арестованный не должен…

— Не забывайтесь! — резко оборвал тот. — Отойдите в сторону и не прислушивайтесь. Мне нужно поговорить с мистером Хедроком наедине.

Пелди покорно склонил голову:

— Прошу прощения, сэр. Виноват.

Он отступил к двери и жестом подозвал своих людей, оставив собеседников один на один.

Итак, этот Пелди снова назвал его арестованным. Конечно, Хедрок догадывался о худшем, но гнал от себя мрачные мысли, стараясь думать, что он лишь подозреваемый. Если ни в чем не признаваться, льстил он себя надеждой, члены Высшего совета вряд ли будут настаивать на подробном разбирательстве.

— Я предложил, чтобы дело передали мне, — вновь заговорил Гониш. — У меня свои методы. Но они и слушать не пожелали. Плохой признак, на мой взгляд. А вы как полагаете?

— Я знаю лишь одно, — сказал Хедрок, — их взволновала решимость императрицы меня повесить. Они снарядили спасательный отряд и выкрали меня из дворца, но… подвергли аресту. Попал из огня да в полымя.

Гониш стоял в задумчивости.

— Если бы вы каким-нибудь образом отделались от них… сказал он. — Меня не посвятили в обстоятельства дела и, конечно, не снабдили сведениями об индивидуальной психологии членов Совета, поэтому неразумно полагаться на мою интуицию. Но если бы вам удалось настоять на судебном разбирательстве со слушанием сторон, это была бы частичная победа. Высокомерия членам Совета не занимать, так что не следует беспрекословно подчиняться их решениям как исходящим от Господа Бога.

Гониш, нахмурив брови, двинулся к двери, а Пелди тем временем подошел к Хедроку.

— Сюда, сэр, — сказал молодой человек. — Члены Совета примут вас незамедлительно.

— Вот как… — произнес Хедрок. От теплого чувства, вызванного дружеским вниманием Гониша, не осталось и следа. — Не хотите ли сказать, что Совет заседает в соседнем зале?

Ответа не последовало, да Хедрок и не рассчитывал на него. Прямой, весь подобравшийся, он последовал за офицером тайной полиции и переступил порог. Дверь плотно затворилась.

Члены Совета, восседавшие за V-образным столом, устремили на него любопытные взгляды. Странная вещь — если бы два года назад он не отказался баллотироваться в Высший совет, тоже сидел бы здесь, среди людей разного возраста и способностей — от тридцатилетнего Ансила Неера, блестящего администратора, до седовласого Бейда Робертса. Впрочем, не все лица были ему знакомы — уж слишком их много. Хедрок начал считать присутствующих, думая о словах Гониша: «Добивайтесь судебного разбирательства!» — что означало: сбейте с них спесь. Хедрок закончил подсчет, и ему стало как-то неуютно. Тридцать! Высший совет в полном составе! Что же такое они пронюхали, раз собрались все вместе? Он представил себе этих руководителей высокого ранга в их штаб-квартирах на Земле, на спутниках, на Марсе или Венере. И где бы они ни находились, они все прошли через свои вибротрансформаторы и в ту же секунду оказались здесь.

Ради него. И так неожиданно. Более чем странно и весьма тревожно. Хедрок, ощущая себя человеком неординарным, современником двух-трех поколений сидящих перед ним людей, а также и многих других, которые жили и умирали, жили и умирали, умирали, умирали на его глазах, расправил плечи и спросил громовым раскатистым голосом:

— В чем же меня обвиняют?

Он вложил в эти слова всю незаурядную силу своих тренированных легких, полагаясь на огромный опыт общения с представителями всех сословий и человеческих рас.

Члены Совета, сидящие на некотором возвышении за освещенным столом, зашевелились, заерзали, в недоумении поглядывая друг на друга. Наконец Питер Кадрон тяжело поднялся на ноги.

— Меня попросили выступить от имени Совета, — сказал он, — поскольку я выдвинул обвинения против вас. — Он посмотрел на коллег и мрачно продолжал: — Уверен, теперь всем вам абсолютно ясно, что из себя представляет мистер Хедрок. Удивительно, как лихо он продемонстрировал сейчас некоторые свои свойства, до сих пор тщательно скрываемые, и тем самым подтвердил наши догадки.

— Да уж, — поддакнул Дим Лили, администратор с грубыми чертами липа, — Прежде Хедрок казался мне человеком сдержанным и мягким в обращении. А тут вдруг, когда его приперли к стене, мечет громы и молнии.

— Вот именно, — добавил молодой Ансил Неер. — Мы кое-что выяснили и очень хотели бы получить исчерпывающие объяснения.

Хедрок поморщился и на минуту смешался. В его планы отнюдь не входило, чтобы его поведение истолкован и превратно и пришли к выводу, будто он совсем не тот, за кого себя выдает.

— Так в чем же меня обвиняют? — вновь спросил Хедрок надменно.

Все молчали. Наконец Питер Кадрон сказал:

— Когда будет нужно, вы узнаете. Но сначала, мистер Хедрок, где вы родились?

Ах вот в чем дело…

Он не испугался. Скорее ему стало немного грустно и даже забавно при мысли, что наступил-таки час расплаты. Возможно, он в чем-то допустил промашку.

— У вас есть все мои данные, — наконец вымолвил он. — Я родился в Централии, штат Мидл-Лейксайд.

— Что-то вы помедлили с ответом, — придрался один из членов Совета.

— Я пытался сообразить, — невозмутимо пояснил Хедрок, — что стоит за этим вопросом.

— Как звали вашу мать? — спросил Кадрон.

Хедрок в удивлении остановил взгляд на лице вопрошающего: уж не думают ли члены Совета, что такой простой вопрос приведет его в замешательство?

— Делмира Марлтер, — ответил он.

— У нее было еще трое детей?

Хедрок кивнул:

— Два моих брата и сестра умерли в юношеском возрасте.

— А ваши отец и мать?

— Отец скончался восемь лет назад, мать — шесть.

Поразительно, как трудно было вымолвить последнюю фразу. Он буквально выдавил из себя эти печальные сведения о двух пожилых людях, которых никогда в глаза не видел, но о которых разузнал почти все.

— Итак, джентльмены, — с нотками удовлетворения в голосе произнес Кадрон, обводя взглядом членов Совета, — вырисовывается следующая картина: человек, чьи родители и все близкие родственники умерли, поступает на службу в Торговый дом оружейников, пройдя обычную процедуру оформления. Затем благодаря своим необыкновенным, как утверждают, способностям, быстро продвигается по служебной лестнице и занимает весьма высокое положение — то есть пользуется нашим большим доверием. А мы между тем даже не предполагаем, как много он о себе скрывает. Вскоре он убеждает Высший совет пойти на авантюру. Мы соглашаемся, поскольку встревожены поведением императрицы — не замышляет ли она чего-то против нас, — и решаем понаблюдать за ней более пристально. Теперь мы подходим к вопросу, требующему вдумчивого анализа. Не кажется ли вам странным, что из десятков тысяч способных мужчин, какими располагает наша организация, мы выбираем того единственного, кто вопреки логике в течение долгих шести месяцев пребывает в обществе императрицы Иннельды, привлекая ее интерес к себе?..

— И кого она только что отлучила от своей особы, — язвительно вставил Хедрок, — Вы ведь не поинтересовались, но именно это явилось причиной сегодняшней суматохи во дворце. К вашему сведению, меня изгнали на два месяца.

Питер Кадрон вежливо поклонился ему и обратился к членам Совета, молча сидевшим за столом:

— Будьте внимательны — сейчас я задам мистеру Хедроку вопрос по поводу его образования. — Серые глаза Кадрона сверкнули. — Итак? — спросил он.

— Моя мать преподавала в университете, — сказал Хедрок, — Она учила меня частным образом. Вы ведь знаете, что все богатые люди делали так в течение столетий. Конечно, мне приходилось периодически сдавать экзамены. Вы можете проверить: к заявлению о принятии в организацию приложены мои экзаменационные ведомости.

Кадрон мрачно улыбнулся.

— Все члены семьи значатся на бумаге, как и сведения об образовании. Кроме документальных, нет никаких иных подтверждений.

Плохо дело. Настолько плохо, что Хедрок даже не стал искать сочувствия в суровых лицах членов Совета. Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Неизбежно. Ибо альтернативного выхода в его ситуации не существовало. Довериться какому-нибудь хорошему человеку, который в критический момент мог бы подтвердить подлинность его личности, — это чревато полным провалом. У людей всегда можно выведать правду, как бы дружески они ни были к тебе расположены, сколько бы ты им ни платил. А составленный по всем правилам документ вряд ли у кого-то вызовет подозрение. Хедрок гнал от себя мысль, будто Совет близок к раскрытию его тайны.

— Послушайте, — сказал он. — Чего вы добиваетесь? Если я не Роберт Хедрок, то кто же?

Выражение мрачного удовлетворения не сходило с лица Кадрона.

— Именно это мы и пытаемся выяснить, — резко произнес он. — Однако еще один вопрос. После того как родители вступили в брак, ваша мать уже не поддерживала отношений со своими университетскими друзьями, с бывшими коллегами?

Хедрок прикидывал, как лучше ответить, пристально глядя в глаза собеседнику.

— Все совпадает, не так ли, мистер Кадрон? — наконец произнес он глухим голосом. — Но вы правы. Жилье мы снимали. Отец по работе часто, каждые несколько месяцев, переезжал с места на место. Вряд ли вы найдете кого-нибудь, кто вспомнит моих родителей или меня. Мы действительно жили очень уединенно.

Он сам себе вынес обвинительный вердикт. И хотя это был искусный психологический ход, в его основе лежал чистый вымысел.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы заслушивать свидетельские показания. Торговый дом оружейников не проводит судебных расследований в прямом смысле слова, но приговоры выносит. При этом единственным критерием всегда является не доказательство вины, а сомнение в невиновности. Если бы вы занимали в нашей организации менее высокое положение, наказание было бы не столь значительным. Вас просто освободили бы от должности, предварительно стерев в вашей памяти служебные тайны. Но беда в том, что вы слишком много знаете, и наказание должно быть суровое. Сами понимаете, в нашем положении нельзя поступать иначе. К счастью, мы основываемся не только на подозрениях, поэтому наша совесть чиста… Может быть, хотите что-нибудь добавить?

— Нет, — отрезал Хедрок.

Он не шелохнулся, стараясь трезво оценить ситуацию. Некогда в обстановке полной секретности он убедил руководство корпорации «Метеор» занять под конторы верхние этажи отеля «Ройял Ганил», поскольку ему казалось, что конспиративная штаб-квартира будет там в большей безопасности, чем где бы то ни было. Одновременно, преследуя собственные интересы, он изъял из этой части здания все перстни-активаторы и вибрационные установки, столь необходимые ему сейчас. Если бы он проявил тогда такую предусмотрительность, вон за той дальней панелью находился бы его перстень.

Между тем Питер Кадрон начал обвинительную речь:

— Естественно, прежде чем Совет пришел к решению, психологи быстро, но довольно тщательно проанализировали персональную карту Хедрока. И выявили экстраординарный факт.

Он замолчал, всматриваясь в лицо Хедрока, словно пытаясь что-то выведать по его выражению.

— Обнаружилось разночтение, — продолжал Кадрон, — между вашей действительной и потенциальной смелостью, отраженной в Рр-карте. Исходя из прежних данных, вы даже не задумались бы над тем, оставаться во дворце на чреватый опасностью обед или нет.

Кадрон снова умолк. Хедрок ждал, когда тот закончит. Пауза затягивалась, и Хедрок, обведя взглядом сидевших за столом людей, вздрогнул. Их лица не предвещали ничего хорошего. Сомнений не осталось: они его осудили.

Итак, специалисты сверились с его анамнезом, как сказали бы в старину. Pp-машина! Что он знает о новых способах исследований и о сложнейшей аппаратуре? Изобретение было сделано не менее тысячи лет назад. Изначально аппарат был похож на анализатор умственных способностей «Империал Ламбет». Затем он совершенствовался, расширялась сфера его применения, увеличивалась точность определения интеллекта, эмоциональной стабильности и прочих параметров. А ему этот аппарат был ни к чему — он и сам мог с пристрастием оценить свои умственные и психологические возможности. Во время периодических обследований он старался скоординировать уровень собственного развития и втиснуть его в ограниченные рамки той личности, какой хотел предстать перед Торговым домом оружейников.

Хедрок встрепенулся, словно загнанный конь перед стойлом, — у них же ни черта на него нет!

— Итак! — выпалил он столь резко, что у самого зазвенело в ушах. — Итак, я на пять процентов смелее, чем следует. Какая чушь! Смелость зависит от обстоятельств. В определенной ситуации даже заяц становится львом.

Он уже не осознавал, как крепнет, наливается силой голос. Убежденность в собственной правоте наряду с глубокой тревогой за свою судьбу придавали его словам страстное звучание.

— В каких заоблачных высотах вы витаете? Оглянитесь вокруг! Посмотрите, что творится! — будто хлыстом хлестал он. — Происходит нечто чрезвычайное. Это не пустой каприз скучающей императрицы. Она вполне сформировалась как личность в прямом смысле этого слова, если отбросить какие-то мелочи, и мы не имеем права забывать, что живем в пятом периоде правления дома Ишеров. В любой час можно ожидать наступления событий огромной важности — у девятнадцати миллиардов подданных ее величества зреет недовольство. Состояние умов критическое, ситуация взрывоопасная. Расширение границ научного прогресса меняет общественные отношения. В глубинах хаотических людских масс зарождается кризис огромной силы, пятый в истории цивилизации Ишер. Активность, проявляемую императрицей на данном этапе, можно объяснить только тем, что ее изобретатели близки к небывалому прорыву в очень важной области. Императрица сказала, что вызовет меня через два месяца, а может быть, раньше. Наверное, много раньше. У меня сложилось впечатление, почти уверенность, что это произойдет через два дня. В крайнем случае — через две недели.

Он распалился. Кадрон попытался было что-то вставить, но Хедрок, не обращая на него внимания, с жаром продолжал. Его голос заполнял всю комнату.

— Весь наличный персонал Торгового дома оружейников следует сосредоточить в Империал-Сити. Каждую улицу взять под наблюдение. Воздушный флот подтянуть поближе к городу. Все это уже должно быть сделано. И что же я здесь вижу? — Он остановился, затем с сарказмом добавил: — Высший совет тратит драгоценное время, обсуждая надуманную проблему — проявил ли отдельный человек смелость…

Он замолчал, с тоской сознавая, что никакого впечатления не произвел. Это было видно по непроницаемым каменным лицам. Тишину нарушил Питер Кадрон.

— Разница составляла не пять, как вы изволили заметить, а семьдесят пять процентов, и мы не могли не реагировать.

Хедрок вздохнул, признавая свое поражение, и почувствовал некоторое облегчение. Он с горечью понял причину этого. Раньше, несмотря на безвыходное положение, еще теплилась надежда. Теперь ее не стало. Вот он, кризис — результат научного прогресса, который, как он думай, был под его контролем. Он ошибался.

— Уверяю вас, мистер Хедрок, — Кадрон продолжал говорить спокойно и искренне, — мы все удручены неожиданно свалившейся на нас обязанностью. Но обстоятельства выше нас. Посвящу вас в детали: когда психологи обнаружили отклонение, Pp-машина вычертила два церебральных графика. При наложении нового графика на предыдущий, полученный при вашем последнем обследовании, выявилось семидесятипятипроцентное усиление каждой функции мозга. Повторяю: каждой функции, а не какой-нибудь отдельно взятой. В результате получен истинный коэффициент вашего умственного развития, составляющий невероятную величину — двести семьдесят восемь баллов.

— Вы сказали каждой функции, — подколол Хедрок. — Полагаю, идеализм и альтруизм в их числе?

Некоторые члены Совета посмотрели на него в смущении.

— Мистер Хедрок, — ответил Кадрон, — человек, наделенный подобным альтруизмом, относился бы к Торговому дому оружейников просто как к посреднику в большой игре. Мы не можем себе позволить никакого альтруизма… Но пойдем дальше. По правилам матричной алгебры… сложные конфигурации… график императрицы…

До сознания Хедрока доходили лишь отдельные термины — он углубился в собственные мысли. Научные выкладки словно заворожили его, и в тактически нужный момент он не прервал словоизвержения Кадрона. Хедрок был достаточно эрудирован, чтобы понимать: все эти графики мозговой деятельности и эмоций, выраженные математическими знаками, складывались в изящные конструкции и отображали скрытые человеческие побуждения. Он снова обратил внимание на Кадрона.

— Как я упомянул, проблема, — говорил Кадрон, — заключалась в том, чтобы точно определить время прибытия во дворец спасательного отряда, не раньше и не позже. На основании вашей старой Рр-карты было выяснено, что вам не выбраться из дворца живым, если не возникнет некая неизвестная величина третьей степени. Эта посылка была тотчас отвергнута — наука не может принимать во внимание какое-то там чудо. Поэтому во втором варианте за основу взяли час сорок пополудни с возможным допуском плюс-минус четыре минуты. Посадка была совершена в час тридцать пять. Две минуты ушло на проверку фальшивых удостоверений личности. В час тридцать девять вы вышли из лифта. Полагаю, мои доводы убедительны.

Какая-то чушь! Оказывается, за эти годы, пока он жил и строил планы, скрупулезно закладывая основу для их осуществления, право распоряжаться его судьбой перешло к Рр-машине — возможно, самому выдающемуся из всех изобретений человеческого разума. Хедрок был словно в тумане и поэтому не сразу понял, что Кадрон уже сел, уступив место другому члену Совета.

— Принимая во внимание тот факт, — говорил маленький седовласый человечек, — что это преступление не укладывается в обычные рамки, а также учитывая прежние заслуги, вы, мистер Хедрок, вправе знать следующее: мы относимся со всей серьезностью к тайной деятельности императрицы. К вашему сведению, молодой человек, здешний штат увеличен в пять раз. Вероятно, вы волновались и не заметили, что лифт с места посадки шел вниз гораздо дольше, чем обычно. Мы заняли еще семь этажей отеля, и наша организация находится в постоянной готовности. К огромному сожалению, несмотря на ваш страстный призыв, я вынужден согласиться с мистером Кадроном. Торговый дом оружейников является тем, чем он является, и должен реагировать быстро и сурово на случаи, подобные вашему. Я поддерживаю решение: смерть — единственно возможный приговор.

За столом кивали головами.

— Да!

— Смерть.

— Немедленно…

— Погодите-ка! — Голос Хедрока перекрыл общий шум. — Вы сказали, что заняли дополнительно несколько нижних этажей. Значит, мы не в той части отеля, где раньше располагалась корпорация «Метеор»?

Члены Совета в недоумении уставились на Хедрока, а он, не ожидая ответа, устремился к покрытой орнаментом панели на темной полированной стене справа от него. Все оказалось гораздо проще, чем рисовало себе его сумасбродное воображение. Никто не остановил Хедрока возгласом, никто не вытащил пистолет. Достигнув заветной панели, он приложил к ней четыре пальца, придал им правильное положение и… на его указательный палец из укромного паза выскользнул перстень. Точно рассчитанным движением он направил бледно-зеленый лучик на вибрационную установку и шагнул в трансмиттер.

Хедрок очутился в знакомом помещении на расстоянии двух с половиной тысяч миль от Империал-Сити и не стат тратить время на лишний осмотр места. В подвале со сводчатым потолком привычно поблескивала аппаратура и мягко урчали работающие машины. Он подошел к выключателю на стене и нажал на него, приведя в действие колоссальный сгусток энергии.

Вот и все, подумал Хедрок, живо представив себе, как в отеле «Ройял Ганил» все перстни и виброустановки самоликвидируются, бесследно исчезают. Они свое сделали, послужив ему верой и правдой. Что же касается Торгового дома оружейников, то Хедрок горел желанием как можно скорее от него избавиться.

Хедрок направился к одной из дверей. Шагнул через порог и в тот же миг, осознав смертельную опасность, хотел отпрыгнуть назад. Слишком поздно: двадцатифутовое чудовище кинулось на него. Сокрушительный удар лап отбросил Хедрока к стене, он кувырком покатился вдоль нее. Голова кружилась, подташнивало, сознание меркло. Он пошевелился, сделав попытку подняться, и увидел приготовившуюся к новому броску гигантскую белую крысу — из оскаленной пасти торчали грозные клыки…

Глава 4

Весь подобравшись, Хедрок ждал. Затем взревел во весь свой голос, угрожающие отголоски которого прокатились по комнате. Крыса, жалобно взвизгнув, метнулась в сторону и забилась в дальний угол, сжавшись там в комок, и Хедрок подумал, что последний ее резкий бросок отнял слишком много жизненных сил, и без того, очевидно, бывших на исходе. Крыса медленно завалилась на бок. Ее стекленеющие глаза были устремлены на Хедрока, когда он, пошатываясь, шел к клеткам с животными. Там он надавил на клавишу датчика, отключив программу ускоренного роста и развития.

Вернувшись обратно, Хедрок взглянул на жалкое существо, заползшее под сломанный стул. От могучего чудовища осталась малая часть — тельце грязно-белого цвета длиной не более шести дюймов. Она была еще жива, эта очень старая на вид крыса, и слабо шевельнулась, когда он поднял ее и понес через виварий в лабораторию. Там Хедрок положил ее в анализатор и ощутил теснение в груди. Собственно, это чувство жалости он испытывал не к несчастной крысе и не к какому-нибудь конкретному существу, а ко всем ныне живущим на земле. Ему вдруг стало одиноко в мире, где люди и бессловесные твари, едва появившись на свет, обречены промелькнуть под ярким солнцем, словно мотыльки-поденки, и исчезнуть без следа на веки вечные.

Хедрок отогнал эти мысли, решив проверить виварий. У крысиных семей, находившихся в разных клетках, все было в порядке. Они обзавелись новым потомством — судя по размерам молодняка, детеныши родились после того, как процесс был прерван огромной крысой, вырвавшейся на свободу.

Он не стал чинить дыру в большом металлическом загоне, только вновь надавил на датчик, тем самым возобновив автоматическое течение процесса. Сам по себе этот процесс был очень прост. Хедрок начал свой эксперимент тысячу лет назад, когда поместил несколько пар — мужских и женских особей — в четыре специально сконструированных домика. Кормежка происходила через определенное время. Клетки чистились при помощи оригинального струйного насоса.

У природы своя автоматика — через определенные, весьма небольшие периоды появлялся молодняк, подрастал, прибавляя в весе, и приводил в действие чувствительный противовес, вмонтированный в пол клетки. Как только вес крыс достигал заданной величины, оказывая соответствующее давление на висящий в воздухе пол, открывалась маленькая дверка, и крыса рано или поздно попадала в узкий коридор. Дверка за ней закрывалась, причем дверки из других домиков не могли открыться, пока коридор был занят. В конце коридора появлялась наживка, внутри ее был спрятан крошечный стимулятор роста — кстати, производства Торгового дома оружейников. Крыса проглатывала наживку, тепло ее тела нагревало стимулятор и приводило в действие реле, которое открывало дверку в свободный загон сорока футов в ширину, длину и высоту. Пол коридора начинал раскачиваться, и крысе ничего не оставалось, как выбраться оттуда. Она проходила в загон, дверь закрывалась и блокировала ей ход назад.

Изобилие пищи в загоне активизировало рост, чему в немалой степени способствовал стимулятор. Крыса быстро прибавляла в весе и превращалась в двадцатифутовое чудовище, чьи физиологические процессы убыстрялись пропорционально увеличению размеров тела. При подобном ускорении жизни быстро наступала смерть. Труп охлаждался при минусовой температуре, пол загона наклонялся, замороженная крыса соскальзывала на ленту конвейера и транспортировалась в анализатор, а оттуда в специальную емкость, где распадалась под воздействием лучей.

Весь процесс повторялся снова и снова на протяжении многих столетий. При этом Хедрок преследовал грандиозную по значимости цель — добиться в специальных опытах над животными того же, что в результате случайного облучения множителем-вибратором произошло с ним пятьдесят пять веков назад. Получить бессмертную крысу, а вместе с ней бесценный материал для дальнейшего использования. Ведь если он преуспеет в своих изысканиях, можно будет всех людей наградить бессмертием.

Информационная карточка крысы, чуть не убившей его, поступила в картотеку наряду с тремя другими карточками, особая ценность которых заключалась в регистрации того, что некоторые органы продолжали функционировать и после смерти. Такие аномалии случались и раньше, и он тщательно исследовал их. не жалея времени. Судьба последней крысы особенно заинтересовала Хедрока, потому что она прожила девяносто пять лет. Не мудрено, что сумела выбраться на свободу. Продолжительность жизни — вот что отличало ее от сородичей, которые также быстро набирали вес, приобретая гигантские размеры, но жили всего лишь несколько часов.

Экспериментатор подавил свое нетерпение — сейчас было не до научных занятий. Крыса подождет до лучших времен, он не уничтожит ее, а подвергнет консервации, как уже было с некоторыми другими. Прежде надо заняться жизненно важным делом, которое могло повлиять на само существование человечества.

Предстояло многое успеть, прежде чем Высший совет Торгового дома дезавуирует его, лишив влияния в организации. Хедрок быстро переоделся в рабочий костюм и прошел через трансмиттер.

Он оказался в одной из своих конспиративных квартир в ИмпериаЛ'Сити и посмотрел на часы; с момента исчезновения из отеля «Ройял Ганил» минуло десять минут. Почему бы не действовать смело, если вполне резонно допустить, что многим тысячам служащих Торгового дома пока ничего не известно о недавнем заседании Совета? Хедрок уселся перед телестатом и вызвал Центр информации этой организации.

— Говорит Хедрок, — представился он. — Мне нужен адрес Дерда Кершоу.

— Хорошо, мистер Хедрок, — оператор ответила, как всегда, быстро и учтиво, без малейшего намека на то, что его имя предано анафеме.

Вскоре в аппарате послышался знакомый щелчок.

— Досье мистера Кершоу у меня, — сказала другая женщина. — Прислать его вам или прочитать необходимые данные?

— Подержите его перед экраном, — распорядился Хедрок. — Я скопирую то, что нужно.

Изображение листа из досье появилось на его телестате. Он записал последний адрес Кершоу — Треллис Майнор Билдинг, 1874. Там же имелись сведения о прежних адресах Кершоу, его рождении, родителях и об образовании, которое он получил в детские и юношеские годы.

В правом нижнем углу стоял знак золотой звезды, который Торговый дом оружейников присваивал за особые заслуги. Вместе с тем он означал, что ученые организации считают Дерда Кершоу одним из двух или трех выдающихся специалистов в области физики.

— Так, — сказал Хедрок, — следующую страницу, пожалуйста.

Металлическая пластинка, такого же формата, как бумажный лист, хотя во много раз тоньше, исчезла, а затем появилась вторая. Она начиналась с того, на чем заканчивалась первая. Среднее образование, обучение в колледже, черты характера, оценки интеллекта, первые успехи, наконец, список изобретений и научных открытий.

Хедрок не стал читать этот список: к деталям можно вернуться позже. Он услышал имя Кершоу от ноумена Эдварда Гониша, и это была удача — нужно брать быка за рога, и как можно скорее. Благодаря той случайной встрече он обладал информацией, на которую еще никто не обратил внимания. У него были основания так считать. Правда, Гониш со своей интуицией не дал окончательного ответа по поводу Кершоу и межзвездного путешествия. Но его слова заставили задуматься. Может быть, в запасе еще час или даже день, дабы найти ключ к разгадке, не опасаясь вмешательства Высшего совета.

— Дайте последнюю страницу, — торопливо произнес он.

Страница появилась. Хедрок устремил взгляд на фамилии справа — список лиц, не так давно имевших доступ к досье. Кроме Эдварда Гониша там значился Дэн Нилан. Хедрок смотрел на вторую фамилию, прищурив глаза, атак как был взвинчен и насторожен, заметил то, что в спокойном состоянии наверняка пропустил бы. За фамилией Гониша стоял маленький штамп, означавший, что ноумен брал досье и затем вернул его. После фамилии Нилана такого штампа не было.

— Когда Нилан пользовался досье и кто он такой? — спросил Хедрок.

— Мы еще не удовлетворили до конца требование мистера Нилана, сэр. — Голос девушки звучал спокойно. — Когда вы запросили досье, мы перевели его сюда из отдела. Подождите минутку, пожалуйста. Я соединяю вас с нужным оператором.

Она с кем-то разговаривала, но Хедрок не видел с кем и не слышал слов. Последовала пауза. Затем на экране появилось лицо другой девушки. Она кивнула, когда поняла, чего хочет абонент.

— В данный момент мистер Нилан ожидает в оружейной лавке на Линвуд-авеню. Первый запрос касался его брата Джила Нилана, который исчез, кажется, год назад. Узнав, что последний адрес его брата совпадает с адресом Дерда Кершоу, он запросил сведения о Кершоу. Мы как раз их искали, когда вы вызвали нас, а ваш запрос пользуется приоритетом.

— Значит, Нилан все еще ждет в линвудской лавке? — поинтересовался Хедрок.

— Да.

— Придержите его там, — распорядился Хедрок, — пока я не доберусь до магазина. Мне понадобится пятнадцать минут, поскольку я не могу сейчас воспользоваться трансмиттером.

— Мы повременим с его запросом, — пообещала девушка.

— Благодарю вас, — сказал Хедрок и отключил связь.

Поспешно, хотя и с некоторым сожалением, Хедрок снял свой рабочий костюм. Держа его в руках, прошел через трансмиттер в лабораторию, а затем вернулся обратно. Облачившись в обычную одежду, он направился на крышу своего многоквартирного дома, а там к ангару, где держат личный автоплан.

Он не пользовался им несколько лет, поэтому проверил мотор, приборы, рычаги управления, потеряв несколько драгоценных минут. Во время полета появилась возможность проанализировать ситуацию. Хедрока тревожило то, что пришлось снять костюм, который он называл рабочим. Но иного выхода не было. Свойства ткани комбинезона основывались на тех же энергетических принципах, что и стройматериал оружейных магазинов. Достаточно объемный, комбинезон мог нарушить энергетическую стабильность магазина, как, впрочем, и сам подвергнуться влиянию его энергии. Хотя основная опасность заключалась не в этом, а в воздействии на кожный покров человека. Энергетическое оружие — тот же перстень — занимало малую площадь и состоянию здоровья повредить не могло. Кроме того, Хедрок вмонтирован в комбинезон собственные приспособления, неизвестные Торговому дому оружейников, и не хотел, чтобы их обнаружили.

Ничто не настораживало его по мере приближения к Линвуд-авеню. Автоплан был снабжен чрезвычайно чувствительными приборами, которые засекли бы любой военный корабль, если бы тот завис высоко над городом в густой дымке. К тому же, по подсчетам Хедрока, для увеличения или уменьшения скорости космического корабля вблизи поверхности Земли требовалось пять минут.

Хедрок посадил автоплан около магазина и взглянул на часы. С тех пор как он прервал связь с Центром информации, прошло тридцать три минуты, а с момента побега из зала заседаний Совета — три четверти часа. Сведения о нем наверняка распространяются по огромной организации все дальше и дальше. Скоро они дойдут до служащих линвудского магазина. Это обязывало его действовать быстро. Тем не менее Хедрок вышел из автоплана и помедлил мгновение-другое, внимательно рассматривая фасад здания. На нем горели светящиеся буквы вывески:

ОРУЖИЕ ВЫСШЕГО КАЧЕСТВА ПРАВО ПОКУПАТЬ ОРУЖИЕ — ПРАВО БЫТЬ СВОБОДНЫМ

Казалось, стоит лишь двинуться в ее направлении, и она повернется к тебе лицом, как всякая манящая реклама подобного рода. Множество разноцветных вывесок — неотъемлемая принадлежность всех главных улиц, где люди буквально пьянеют от яркого света. В известной мере приятное чувство, словно ног под собой не ощущаешь. Впрочем, кто хочет этого избежать, может принять таблетку — своеобразное противоядие — и тут же прийти в себя.

Все было как и раньше, ничто не вызывало у Хедрока подозрений. Цветы и зелень на лужайке перед входом дышали покоем. Надпись в витрине, хотя и меньшего размера, чем на фасаде, мало чем отличалась по содержанию:

САМОЕ СОВЕРШЕННОЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ ВО ВСЕЙ ВСЕЛЕННОЙ

Хедрок знал: реклама соответствует действительности. Он смотрел широко раскрытыми глазами на подсвеченную витрину с револьверами и винтовками и, к собственному удивлению, поймал себя на мысли, что в последний раз заходил в оружейный магазин более ста лет назад. Если бы не это обстоятельство, интерес к магазину не был бы столь острым. Он вдруг ясно осознал, какая это замечательная организация — Торговый дом оружейников с его магазинами в десятках тысяч больших и малых городов необъятной империи Ишер, — независимая, объявленная вне закона, но до сих пор непобежденная, в принципе бескорыстная оппозиция тирании. Было трудно поверить, но каждый оружейный магазин представлял собой неприступную крепость, хотя в прошлом правительство Ишер неоднократно предпринимало самые серьезные попытки стереть организацию с лица земли.

Хедрок устремился к двери. Потянул за ручку, но дверь не открылась. Он в замешательстве опустил руку и только тут сообразил, в чем дело. Разборчивая дверь не поддалась, так как он не переставал думать об акции, предпринятой против него Советом Торгового дома. Дверь реагировала на умонастроение очутившегося перед ней человека и никогда не впускала ни одного врага организации, ни одного приспешника императрицы.

Хедрок закрыл глаза, заставил себя расслабиться и постарался избавиться от мыслей, мучивших его в последний час. Затем повторил попытку.

Дверь распахнулась мягко, словно цветок, распускающий лепестки, только гораздо быстрее. Рука не почувствовала ни малейшего сопротивления, как будто протянулась к некоей божественно хрупкой, нематериальной конструкции. Едва он переступил порог, дверь в тот же миг совершенно бесшумно закрылась за ним.

Через небольшой сводчатый холл Хедрок прошел в следующее помещение.

Глава 5

Там было тихо — с шумной улицы не доносилось ни звука. Глаза быстро освоились с мягким рассеянным светом, как бы стекающим со стен и потолка. Хедрок настороженно огляделся: по первому впечатлению, в помещении никого не было. Уж не значит ли это, несколько встревожился он, что Нилан не стал ждать?

А может быть, здешних служащий все-таки успели предупредить и ему устроили ловушку. Хедрок глубоко вздохнул, поборов возбуждение. Если это ловушка, шансы на спасение зависят от количества людей, которыми недруги готовы пожертвовать. Они ведь должны понимать — голыми руками его не возьмешь. С другой стороны, чему быть, того не миновать…

И он решил не утруждать себя лишними раздумьями по крайней мере на первых порах.

Лучше удовлетворить собственное любопытство, тем более тут есть на что посмотреть. Возле стен и посередине торгового зала размещалось около дюжины стеллажей и выставочных стендов с внутренней подсветкой. Рядом с входом демонстрировались четыре винтовки. Их вид привел его в трепет. Когда-то Хедрок углубленно занимался этим сложным энергетическим оружием, но поговорка «чем лучше знаешь, тем меньше почитаешь» была не про него.

Многие виды оружия все еще носили прежние названия: пистолет, револьвер, винтовка. На этом их сходство со старыми образцами заканчивалось. При всем многообразии форм и мощности они уже стреляли не пулями, а сгустками энергии. Некоторые из них при надобности могли поражать на расстоянии в тысячу миль и приводились в действие теми же чувствительными элементами, что и дверь магазина. Как дверь не открывалась перед полицейскими, императорскими солдатами или людьми, относящимися недоброжелательно к Торговому дому, так и это оружие служило лишь для самообороны или отстрела некоторых животных во время узаконенной охоты. Обладало оно и другими специфическими особенностями — в частности, удивительным быстродействием.

Обогнув стеллаж, Хедрок увидел за следующим стеллажом колени человека, судя по всему сидящего на стуле. Он хотел было подойти и представиться, предположив, что это и есть Нилан, но тут отворилась дверь заднего помещения и появился пожилой служащий крепкого телосложения.

— Прошу прощения, мистер Хедрок, — сказал тот с извиняющейся улыбкой на губах. — Я услышал, как кто-то вошел снаружи, и подумал, что это вы. Но увлекся техникой и не мог оторваться.

По заискивающему тону можно было определить, что Хедрока все еще считают важной персоной в организации. Ради собственного успокоения Хедрок устремил на служащего проницательный взгляд и понял, что тому пока ничего не сообщили.

— О, мистер Нилан, — громким голосом произнес служащий, — вот джентльмен, о котором я вам говорил.

Незнакомец поднялся на ноги.

— Несколько минут назад, — сказал служащий, обращаясь к Хедроку, — я взял на себя смелость сообщить мистеру Нилану о вашемпредстоящем прибытии. — Он сделал паузу и продолжил: — Мистер Нилан, разрешите представить вам Роберта Хедрока, ответственного сотрудника Торгового дома.

Когда они обменялись рукопожатием, Хедрок ощутил на себе острый взгляд суровых темных глаз. Лицо Нилана покрывал сильный загар, и Хедрок предположил, что тот не так давно покинул какую-нибудь малую планету, плохо защищенную от прямых солнечных лучей.

Он пожалел о том, что в спешке не успел побольше разузнать о Дэне Нилане и его пропавшем брате. Оставалось лишь одно — уединиться с ним в безопасном местечке и поговорить там. Но тут вмешался служащий.

— Должен доложить, мистер Хедрок, — сказал он, — что к нам пришла почта мистера Нилана, переадресованная с Марса. У вас будет достаточно времени, чтобы пообщаться с ним.

Хедрок не ответил. Ничего не поделаешь, коли так уж распорядилась судьба. Женщины из Центра информации нашли простое решение вопроса — задержали Нилана в магазине, переслав сюда его почту с Марса через трансмиттер Торгового дома.

Конечно, можно попытаться выманить Нилана на какое-то время из магазина. Только удастся ли? Губы у того были плотно сжаты, глаза смотрели с прищуром, словно он ждал подвоха и нисколько не сомневался, что так оно и будет. Хедрок знал эту породу упрямцев — на них давить бесполезно. Придется обождать с предложением выйти из магазина, но ведь время, время поджимает!..

Он обратился к служащему:

— Речь идет о проблеме огромной значимости, и мне нужно переговорить с мистером Ниланом немедленно. Надеюсь, вы не сочтете меня бесцеремонным.

Тот улыбнулся.

— Оставляю вас наедине, — сказал он и прошел в заднюю комнату.

В ближнем углу стоял стул. Хедрок подтащил его, жестом показал Нилану на прежнее место и уселся сам.

— Буду с вами предельно откровенен, мистер Нилан, — начал он прямо, без обиняков. — У Торгового дома оружейников есть все основания полагать, что Дерд Кершоу и ваш брат изобрели межзвездный суперлайнер. Имеются доказательства, что императрица Ишер всеми силами старается не дать хода этому изобретению. Соответственно, над Кершоу и вашим братом нависла серьезная угроза — их могут ликвидировать или посадить в тюрьму. Жизненно важно узнать, где они строят свой суперлайнер и что с ними сейчас происходит. — Он спокойно добавил: — Надеюсь, вы расскажете мне все, что знаете.

Нилан отрицательно покачал головой. Он иронически, почти зловеще улыбнулся.

— Моему брату не грозит опасность быть убитым, — сказал он.

— Значит, вы знаете, где он? — спросил Хедрок с облегчением.

Нилан медлил с ответом. Когда же он заговорил, у Хедрока мелькнула мысль, что первоначально тот собирался выложить нечто существенное, но передумал.

— Что вам от меня нужно? — спросил Нилан.

— Ну, во-первых, кто вы такой? — поинтересовался Хедрок.

Выражение напряженности на лице Нилана несколько ослабло:

— Меня зовут Дэниел Нилан. Мы с Джилбертом Ниланом братья-близнецы. Родились в Лейксайде… Вы это хотите знать?

Хедрок улыбнулся самым дружественным образом:

— А в дальнейшем события развивались не слишком благоприятно, о чем свидетельствуют морщины на вашем лице…

— Теперь меня можно считать горняком на астероиде, — пояснил Нилан. — Последние десять лет я не появлялся на Земле. Долгое время пробыл на Марсе. Играл в карты. Два года назад выиграл у пьяницы по имени Кэрью астероид. Я его пожалел — вернул половину, и мы стали компаньонами. В диаметре астероид три мили — хороший кусок, начиненный «тяжелым» бериллием. На бумаге мы стоим миллиарды креди, но нужно еще года два для того, чтобы наладить производство, и тогда мы по-настоящему разбогатеем. Вот. А приблизительно год назад у меня появилось основание считать, что с братом что-то случилось.

Нилан замолчал. По его лицу пробежала тень.

— Вы когда-нибудь слышали об экспериментах, проводимых Институтом евгеники? — спросил он после паузы.

— Разумеется, — сказал Хедрок, начиная понимать, куда тот клонит. — Была проведена блестящая работа, особенно с идентичными близнецами.

Нилан кивнул:

— Это несколько упрощает дело.

Немного помолчав, он начал свой рассказ. Ученые забрали их, пятилетних близнецов, уже чутких друг к другу, и усиливали эту чувствительность, пока она не превратилась в некое слияние жизненных сил, образовав мир совместных ощущений. Взаимосвязь стала столь полной, что на коротком расстоянии они могли читать мысли друг друга с ясностью, сравнимой с появлением электронного луча на экране местного телестата.

Те годы их близости отличались ничем не омрачаемой радостью. На следующем этапе, когда им было по двенадцать лет, ученые предприняли попытку развести их на общественном поприще, не нарушая при этом взаимосвязи нервных систем. Как ребенка кидают в глубокий водоем — утонет или выплывет, так Дэниела подвергли интенсивному воздействию цивилизации Ишер, в то время как Джилберта изолировали от внешнего мира и посвятили занятиям наукой. Постепенно их интеллектуальная близость сошла на нет. Хотя мысли все еще передавались, кое-что можно было утаить. У него, Дэниела Нилана, выработалось удивительно сильное чувство старшинства по отношению к Джилу, тогда как Джил…

Мрачный человек на мгновение прервал свой рассказ, взглянул на Хедрока, затем продолжил:

— Я заметил, что формирование личности Джила идет по пути, отличному от моего, о чем свидетельствовала его реакция на мои амурные похождения. Это шокировало его, и я начал понимать, что между нами появились разногласия — Он пожал плечами. — Прежде никогда не возникал вопрос, кто из нас покинет Землю. А в тот день, когда истек срок контракта с Институтом евгеники, я купил билет на Марс. И отправился туда с верой, что тем самым даю Джилу его собственный шанс в жизни. Только… — закончил Нилан упавшим голосом, — жизнь его оборвалась…

— Он умер? — спросил Хедрок.

— Да.

— Когда?

— Год назад. Поэтому пришлось вернуться на Землю. Я был на астероиде, когда почувствовал, что он погиб.

— Долго же вы сюда добирались, — отметил Хедрок. Фраза прозвучала довольно резко, и он быстро добавил: — Поймите, пожалуйста, я только пытаюсь ясно представить, что все-таки произошло.

— Небесные тела, мой астероид и Земля, находились по разные стороны от Солнца, а скорости их оборота по орбитам почти совпадают, — уставшим голосом проговорил Нилан. — Только недавно астероид занял положение, при котором мы смогли рассчитать вполне приемлемую траекторию для нашего обычного грузового фрейтера. Неделю назад Кэрью высадил меня на одном из плохоньких северных космодромов. Он сразу же отправился обратно, но месяцев через шесть обещал забрать меня.

Хедрок кивнул: достаточно правдоподобная история.

— А что вы почувствовали, когда ваш брат умер? — спросил он.

Нилан заерзал на стуле.

— Боль, — выговорил он с трудом. — Джил умер в мучениях, внезапно, ни о чем не подозревая. Смертельная боль, крыльями моста перекинувшись через необозримые просторы между Землей и астероидом, привела в трепет всю мою нервную систему, тело содрогнулось в отчаянном сострадании. И в то же мгновение наступил конец необъяснимому напряжению, даже на таком расстоянии связывавшему нас, двух братьев-близнецов. С тех пор меня преследует звон в ушах, — закончил Нилан.

Наступила тишина, и Хедрок вдруг подумал, как катастрофически бежит время. Острота момента притупилась, пока он в течение долгих минут концентрировал свое внимание на жизненных перипетиях Нилана. А теперь, когда барьер недоверия сломлен, надо действовать. Пора уходить. Уходить немедленно! Поставленная цель превыше всего. Его охватила тревога. Он не мог не прислушаться к ней, поскольку знал, как никто другой, на что способен Торговый дом оружейников. Тем не менее он откинулся на стуле и спокойно взглянул на собеседника, трезво оценивая ситуацию. Нилана нужно взять с собой, но сделать это как можно деликатнее.

— Я бы не стал утверждать, — медленно покачал он головой, — будто эти прошлогодние события имели сколько-нибудь роковые последствия.

Темные глаза Нилана вдруг приобрели тусклый металлический цвет.

— Я понимаю: смерть одного человека редко имеет роковые последствия в широком плане, — вымолвил он упавшим голосом. — Мне неприятно говорить так о собственном брате, но это правда.

— И все же, — подхватил Хедрок, — произошло нечто серьезное. Ведь Кершоу тоже пропал.

Не дожидаясь ответа, Хедрок встал и подошел к пульту управления, который находился на противоположной стене. Все эти минуты он не забывал, что целая рота охранников Торгового дома могла ворваться через расположенный там трансмиттер. Нельзя этого допустить, надо быть готовым к отступлению. На пульте мирно мигали огоньки. Хедрок намеренно встал таким образом, чтобы Нилан ничего не видел. Быстро активизировал один из своих перстней и прожег крошечную дырочку в хрупкой схеме трансмиттера. Маленький огонек на панельной обшивке погас. Хедрок отвернулся от пульта. Напряжение несколько спало, но цель, мысль о которой никогда не покидала его, не позволяла сделать передышку. Он просто прикрыл свой фланг, ничего более. В заднем помещении магазина был другой трансмиттер, и Хедрок подозревал, что в этот самый момент через него проходят люди. А другие, наверное, садятся в бронированные машины, чтобы отрезать его от автоплана.

В таком отчаянном положении каждый рискованный шаг следует хорошенько продумать. Он подошел к Нилану.

— У меня есть адрес вашего брата. Нужно сейчас же обследовать его квартиру, — очень доверительно сказал Хедрок. — Уверяю вас: время слишком дорого! Можете дорассказать вашу историю в пути, а потом я заброшу вас сюда за почтой.

Нилан встал.

— Вообще-то я все рассказал, — произнес он. — Когда я прибыл в Империал-Сити, то раздобыл старый адрес брата и узнал…

— Минуточку, — прервал его Хедрок. Он подошел к двери, ведущей в заднее помещение, постучал и сказал: — Я забираю мистера Нилана с собой, но он вернется за почтой. Благодарю за содействие.

Не теряя ни секунды, Хедрок повернулся к Нилану:

— Пошли!

Нилан первым устремился к выходу.

— Я обнаружил, что брат только числился по месту своего жительства, — пояснил он.

Входная дверь мягко затворилась за ними.

— То есть вы утверждаете, что брат не жил по своему официальному адресу?

— Он не только не жил там, как объяснила квартирная хозяйка, но и разрешал ей сдавать комнату. Появлялся раз в месяц, обычно по вечерам, как требует закон, так что ее совесть была чиста.

Выбравшись из магазина, они пошли по дорожке прямо к автоплану. Нилан продолжал говорить, Хедрок слушал вполуха. Все его внимание было сосредоточено на небе. Там проносились летательные аппараты, но не длинные и темные, похожие на торпеды. Те мчались бы на огромной скорости — их приводила в действие ядерная энергия…

Хедрок открыл дверцу своей маленькой машины, пропустил Нилана вперед и поднялся следом. Через секунду опустился в кресло пилота, откуда открывался хороший обзор: к счастью, около магазина все было спокойно.

Автоплан взмыл в воздух, и Хедрок заметил, что Нилан рассматривает приборные доски. Судя по всему, у него был большой опыт.

— А здесь какие-то новинки. Это что такое? — Нилан показал на детекторную систему.

Приспособление относилось к тайнам Торгового дома оружейников, однако большой важности не представляло, поэтому Хедрок рискнул использовать его, несмотря на существующую вероятность захвата автоплана противником. Собственно, у имперского правительства тоже были подобные приспособления, хотя и несколько иной конструкции.

Он не ответил прямо на вопрос Нилана:

— Я вижу, вы знакомы с оборудованием.

— Я прошел курс по усовершенствованной атомной технике, — пояснил Нилан и добавил с легкой улыбкой: — Слава Института евгеники распространяется и на его подопечных.

Что правда, то правда. Еще минуту назад Нилан представлял интерес как обладатель информации, которую Хедрок надеялся получить. Некоторое впечатление на него произвел явно непокладистый характер этого человека, но на своем долгом веку он встречал так много суровых и способных людей, что сами по себе они перестали его занимать. Важен был уровень их способностей. И конечно, высокий уровень существенно менял дело. Человек, знавший атомную энергетику в полном объеме курса знаменитых университетов, мог сам назначить себе цену, когда нанимался на работу в промышленность. И если Хедроку суждено когда-нибудь найти межзвездный суперлайнер, значение Нилана сильно возрастет. Так что Нилан был тем, кого стоило приручить. И Хедрок тут же приступил к обработке. Он вынул из кармана листок бумаги с последним адресом Кершоу и протянул его Нилану:

— Вот куда мы летим.

Тот взял бумагу и прочел вслух:

— Номер тысяча восемьсот семьдесят четыре, Треллис Майнор Билдинг… О господи!

— В чем дело?

— Я был там три раза, — промолвил Нилан. — Я нашел этот адрес в чемодане моего брата в той самой комнате.

Хедрок почти физически ощутил, что поиски заходят в тупик.

— Три раза? — переспросил он с нажимом.

— И каждый раз оказывался перед запертой дверью. Управляющий сказал, что квартира оплачена на десять лет вперед, но он не видел никого с тех пор, как был подписан контракт, то есть три года.

— И вы не вошли в нее?

— Нет, он наотрез отказался впустить, а у меня не было никакого желания оказаться за решеткой. Да мне наверняка не удалось бы — замок на охране.

Хедрок в задумчивости кивнул: уж его-то никакой замок не остановит. Но он прекрасно понимал, что подобные штучки не по зубам даже самым решительным людям, не обладающим его возможностями. И еще одна мысль мелькнула в голове: хорошо бы заскочить в какую-нибудь из своих квартир и облачиться в комбинезон, дабы обезопасить себя. С другой стороны, пока Торговый дом может выследить его, ни в коем случае нельзя сбавлять темп. Вдруг окажется, что потраченное на себя время решит исход дела.

Надо рисковать.

Они приблизились к стоэтажному зданию, на котором горела надпись: «Треллис Мейджор билдинг». Хедрок не сразу сообразил, что это не то, что ему нужно. До громадного сооружения оставалось несколько сотен ярдов, когда он заметил спиралевидное чудовище поменьше, в пятьдесят этажей, то самое — Треллис Майнор билдинг. Глядя на эти здания, он вспомнил, что Треллис Майнор и Треллис Мейджор — пара небесных тел, которые вращаются рядом где-то за Марсом. Большое — в противоположную сторону от Земли, малое — в ту же, что и Земля. Какая-то независимая компания усердно вела там горные разработки, и эти массивные здания олицетворяли ее богатство, нескончаемым потоком текущее из отдаленного района Солнечной системы.

Хедрок посадил автоплан на крыше здания и вместе с Ниланом спустился на лифте до восемнадцатого этажа. Достаточно было взглянуть на дверь под номером тысяча восемьсот семьдесят четыре, чтобы понять — она надежно защищена. Дверь и ее коробка были сделаны из прочного алюминиевого сплава, не уступающего стали. На замке с электронной втулкой значилось: «При попытке взлома механизм посылает сигнал тревоги в контору управляющего зданием, в местное отделение полиции и всем патрульным автопланам, находящимся в этом районе».

Торговый дом усовершенствовал десяток специальных устройств, открывающих доступ к таким электронным замкам. Лучшее из них было самым простым. Оно работало абсолютно безотказно, используя удивительные свойства материи и энергии. Разрыв и восстановление сигнальной цепи происходили чрезвычайно быстро — со скоростью, большей скорости света, — и поэтому ток продолжал течь, будто никакого повреждения не было. Феномен нормального функционирования цепи между двумя разомкнутыми точками, пожалуй, можно сравнить с процессом взаимообмена энергии с отдаленными телами в космическом пространстве, словно этого пространства уже нет. Само по себе данное открытие не имело аналога в науке. На нем основывалась сложная система трансмиттеров, благодаря которой, собственно, и существовал Торговый дом оружейников.

Хедрок жестом попросил Нилана отойти назад, а сам приблизился к двери. На этот раз он воспользовался другим перстнем и направил его луч в нужное место, откуда пошло оранжевое свечение. Устранив препятствие, Хедрок толкнул дверь. Она открылась с легким скрипом, как бывает с дверью, которой давно не пользовались. Хедрок перешагнул через порог и очутился в рабочем помещении каких-то двадцати футов длиной и десяти шириной. В комнате стояли стол, несколько стульев и шкафчик с небольшой картотекой. А в углу около стола — телестат с безжизненным экраном.

Комната была такой неуютной, заброшенной, явно необитаемой, что Хедрок прошел несколько шагов и остановился. Затем обернулся и посмотрел на Нилана. Картежник склонился над замком, внимательно изучая его. Взглянул на Хедрока и в восхищении покачал головой:

— Как вы это сотворили?

Хедрок с трудом сообразил, о чем тот спрашивает. Улыбнулся в ответ, но сказал совершенно серьезно:

— Прошу прощения — это секрет. — И быстро добавил: — Входите скорее. Не следует вызывать подозрение.

Нилан поспешно шагнул в комнату и прикрыл дверь.

— Возьмите на себя стол, — распорядился Хедрок, — а я займусь картотекой. Чем скорее мы это сделаем, тем лучше.

Он закончил осмотр, едва его начав. Ящики картотеки были пусты. Захлопнул последний и подошел к Нилану. Тот выдвигал и задвигал ящики стола — в них тоже ничего не было.

— Вот так, — сказал Нилан и выпрямился. — И что же теперь?

Хедрок промолчал. Руки опускать рано. Вероятно, какие-то нити обнаружатся в условиях договора о найме помещения. И еще? Телестат… Подлежит регистрации в компании, отвечающей за эксплуатацию. Кто и с кем разговаривал из этой комнаты? Если бы позволило время, он мог бы воссоздать некоторые детали и найти путь к разгадке этой истории.

Беда в том, что времени-то в обрез. Как все-таки странно, что Торговый дом до сих пор не напал на его след. Если бы он по-прежнему оставался руководителем координационного отдела, он по первому требованию Высшего совета в считаные минуты раздобыл бы нужные сведения о Кершоу.

Невозможно себе представить, чтобы блестящему стажеру. его преемнику на посту начальника отдела, не пришло в голову то же самое. По какой бы причине ни произошла эта задержка, долго она не продлится. Надо скорее уходить.

Он повернулся и направился к двери, но замер на полушаге. А куда, собственно, идти? Вновь оглядел комнату. Не пропустил ли чего?

Нет, он не уйдет, пока все не выяснит.

Однако глазу не за что было зацепиться — письменный стол с пустыми ящиками, стулья, шкафчик, никакой аппаратуры, разве только телестат. Постой-ка!

— Телестат, — произнес он вслух. — Ну конечно!

Шагнул было в ту сторону, но остановился, заметив, что Нилан не спускает с него вопросительного взгляда.

— Быстро, — сказал Хедрок, — отойдите к стене. — И показал на место за телестатом. — Я полагаю, ему не нужно вас видеть.

— Кому? — не понял Нилан, но подчинился и встал за аппаратом.

Хедрок включил телестат. Он был страшно зол на себя за то, что не воспользовался им с самого начала. Ведь многие годы он провел в системе Торгового дома, где все средства связи подключались напрямую к центральной станции без набора нужного абонента, хотя сам, в своей тайной жизни, предпочитал личные телестаты с двусторонней связью. Как же он сразу не оценил возможности этого телестата?!

Прошла минута — экран был мертв. Затем донесся еле слышный шаркающий звук. Или ему показалось? Нет, это чьи-то шаги. Но они смолкли, и наступила тишина.

Хедрок представил себе человека, застывшего в раздумье: ответить ли на вызов? Прошла еще минута. Его охватывало гнетущее чувство поражения — уходит время, которому нет цены.

Наконец прорезался резкий мужской голос:

— Да, что нужно?

По телу Хедрока пробежала дрожь. Он уже мысленно приготовился, но не успел открыть рот, как мужчина заговорил снова, еще более резким тоном:

— Вы по объявлению? Мне обещали дать его лишь завтра. Почему же не позвонили и не предупредили, что сделают это сегодня?

В его голосе проскальзывали яростные нотки.

— Вы инженер-атомщик? — опять спросил он.

— Да, — вымолвил Хедрок.

Слово вырвалось само. Рассерженный мужчина, придя к неправильному заключению, облегчил его задачу. Хедрок, конечно, придумал свой вариант — хотел представиться Дэном Миланом (дескать, нашел адрес этой конторы в личных вещах своего брата) и проявить интерес исключительно к имуществу. А дальше импровизировать в зависимости от того, как сложится разговор.

На этот раз ждать пришлось недолго.

— Вас, должно быть, удивил такой странный способ найма на работу, — донеслось из телестата.

Хедроку стало немного жаль этого человека: пускай себе думает о странности своих действий — у него, Хедрока, совсем другие мысли. Лучший способ поведения в подобной ситуации — подыгрывать ему.

— Очень удивил, — подхватил Хедрок. — Впрочем, мне это все равно.

Человек засмеялся — нельзя признать, что приятным смехом.

— Рад это слышать. У меня есть работа примерно на два месяца. Буду платить восемьсот креди в неделю, остальное вас не касается. Пойдет?

Действительно, весьма странно, подумал Хедрок. Кажется, надо быть осторожным.

— А что я должен делать? — медленно произнес он.

— То самое, о чем говорится в объявлении — ремонтировать атомные двигатели. Ну? — властно спросил человек. — Что вы скажете?

Хедрок задал свой вопрос:

— Куда мне явиться?

Последовало молчание.

— Не спешите, — наконец вымолвил голос, — Я не собираюсь вам все выкладывать — еще передумаете да откажетесь. Вы понимаете, что я плачу вдвое? Вам это подходит?

— Это как раз то, чего я ищу, — зацепился Хедрок.

Возможно, осторожность собеседника вызвана незаконностью его предприятия, но на это наплевать. Тут даже Нилан со своей историей отошел на задний план. Хедрок, свидетель смерти многих поколений на этой планете, никак не мог себе позволить расследовать убийство какого-то одного человека. Его задача неизмеримо шире.

Тем временем работодатель перешел к сути:

— Пять кварталов на север по Сто тридцать первой стрит. Затем около девяти кварталов на восток до дома тысяча девятьсот девяносто семь на Двести тридцать второй авеню. Высокое узкое здание сероватого цвета. Его нельзя не заметить. Позвоните в звонок и ждите ответа. Понятно?

Хедрок быстро записал бесценный адрес.

— Понял, — подтвердил он. — Когда явиться?

— Сию же секунду! — В голосе звучала угроза. — Учтите, я не хочу, чтобы вы куда-нибудь заезжали. Если вам нужна эта работа, садитесь в общественный автоплан, и я засекаю время на дорогу. Меня не одурачить! Жду через десять минут.

О боже, подумал Хедрок, даже домой заскочить не удастся.

— Сейчас буду, — сказал он вслух.

Картинка на экране телестата так и не появилась. Очевидно, работодатель даже не пожелал взглянуть на собеседника. Резкий щелчок известил о том, что связь отключили.

Разговор окончен.

Хедрок привел в действие один из перстней, чтобы больше никто не воспользовался этим телестатом, и взглянул на своего спутника. Нилан улыбался — подтянутый мужчина, почти такой же высокий и крупный, как сам Хедрок.

— Здорово сработано, — оценил тот. — Без сучка без задоринки. Дом тысяча девятьсот девяносто семь на какой улице?

— Пошли отсюда, — бросил Хедрок.

Пока они ждали лифта, его мозг лихорадочно работал. Что делать с Ниланом? Он полезный человек и мог оказаться прекрасным союзником, хотя Хедрок всегда действовал в одиночку. Довериться ему? Слишком рано. К тому же, чтобы заручиться полной поддержкой, необходимо посвятить его в детали, а время не позволяет.

— Мне кажется, вам следует вернуться в линвудский магазин за почтой, — предложил Хедрок, когда лифт поднимал их на крышу. — А я взгляну на того неприятного типа. Снимите потом номер в отеле «Ишер», я вас там найду. Так мы оба сэкономим время.

Все было гораздо сложнее. Чем скорее Нилан попадет в оружейный магазин, тем больше вероятность, что он опередит поисковую команду Торгового дома. И в отеле сыщикам труднее разыскать его, чем дома. Нилан не запомнил адреса, поэтому с ним можно спокойно расстаться.

— Высадите меня на первой станции, — сказал Нилан. — А как насчет адреса?

— Я напишу его в автоплане, — пообещал Хедрок.

На крыше он пережил несколько неприятных мгновений: три, нет — четыре автоплана резко устремились вниз и быстро сели. К счастью, вновь прибывшие пассажиры, мужчины и женщины, не обратили на него никакого внимания.

Как только они поднялись в воздух, показался светящийся знак авиастанции. Хедрок повел машину вниз, одновременно подтянул к себе листок бумаги и написал: «97,131-я стрит». Не прошло и секунды, как они были на мостовой. Он сложил бумагу и протянул ее Нилану, когда тот выходил из автоплана. Они обменялись рукопожатием.

— Удачи, — сказал Нилан.

— Не возвращайтесь в комнату брата, — напутствовал Хедрок.

Он закрыл дверцу, ловко вывел свою машину из потока движения и полетел над ним. В зеркале заднего обзора Хедрок видел, как Нилан садился в общественный автоплан. Догадался ли он, что адрес неправильный?

Сыщики Торгового дома вполне могли применить ассоциативные методы, чтобы выжать из Нилана правильный адрес, который наверняка запечатлелся где-нибудь в непроизвольной памяти. Впрочем, потребуется время, чтобы склонить его к сотрудничеству или хотя бы вызвать необходимые ассоциации. Вообще-то Хедрок ничего не имел против, чтобы Торговый дом получил эту информацию. Более того — продолжая следить за полетом, он написал еще одну записку, на сей раз с настоящим адресом. Положил в конверт и вывел на нем: «Питер Кадрон, корпорация «Метеор», отель «Ройял Ганил», Империал-Сити. Доставить дневной почтой 6-го», — то есть завтра.

Если бы все шло нормально, он был бы на стороне Торгового дома. Их цели совпадали, но, к несчастью, Совет в полном составе испугался одного человека — его. Да, так уж случилось, а эмоции всегда мешают делу. Медлительность в выяснении обстоятельств, связанных с Кершоу, дорого обойдется Совету. А в своих действиях Хедрок не сомневался. В кризисных ситуациях он надеялся лишь на себя. Многие были умелыми и храбрыми, но им недоставало опыта и готовности длительное время подвергаться риску.

Вполне возможно, что он единственный, кто действительно считал, что близится великий кризис взрывоопасного правления Иннельды Ишер. А вопрос об успехе или поражении мог решиться в считаные минуты. И никто, кроме него, не пожелал воспользоваться этими минутами.

Автоплан пересек двести тридцать вторую авеню и опустился на стоянке. Хедрок быстро прошел к ближайшему углу и бросил письмо в ящик, затем, удовлетворенный, направился к цели своего путешествия. По его часам, прошло одиннадцать минут с тех пор, как он разговаривал со своим будущим хозяином. Не так уж много.

Вот оно — это здание! Хедрок, продолжая идти, рассматривал странную конструкцию непропорциональных размеров. Серая тупая игла в триста — четыреста футов длиной, казалось, уткнулась в низко нависшее небо. Удивительно зловещее сооружение. И ни вывески, ни таблички, хотя бы на что-то намекавшей. Только узкая дорожка к единственной, почти незаметной двери на уровне тротуара.

Надавив на кнопку звонка, он пытался явственно представить себе, как Джилберт Нилан в день своей смерти прошел по улице, направляясь к этой двери, чтобы исчезнуть навсегда. Его воображение все еще работало, когда из динамика, спрятанного над дверью, раздался знакомый резкий голос:

— А вы не опоздали.

— Я прилетел прямо сюда, — твердо сказал Хедрок.

Наступила короткая пауза. Хедрок подумал, что человек прикидывает в уме расстояние от Треллис Майнор билдинга. Наверное, результат его удовлетворил, и он заговорил снова:

— Подождите минутку.

Дверь раскрылась. Перед Хедроком был проем — широкий и настолько высокий, что с его места не просматривался потолок. Да и сама дверь из темного в крапинку металла заслуживала внимания, как и дверная коробка из того же материала. Он переступил порог и остановился, вдруг увидев в глубине какое-то сооружение из фуршинговой стали, которая использовалась исключительно для сверхтвердых обшивок космических кораблей.

Это странное здание служило ангаром для космического корабля!.. И сам корабль возвышался перед ним.

Корабль Кершоу! Одно предположение возникало за другим, и он относился к ним как к реальности. Джил Нилан, брат Дэна, умер не на Земле, а в космическом полете. А это означало, что межзвездный суперлайнер опробовали еще год назад. Но почему тогда люди, причастные к полету, вели себя так странно? Или Кершоу гениальный изобретатель, в испуге отсиживался внутри корабля, потому что кто-то погиб во время эксперимента? Боялся императрицы? Но он ведь мог рассчитывать на помощь Торгового дома оружейников. Все выдающиеся ученые были тайно уведомлены о том, что Торговый дом готов предоставить им самые льготные условия. В некоторых случаях доверенные лица даже снабжались секретной информацией.

И тут Хедрок подумал, что Кершоу тоже мертв. Разные мысли проносились в голове, а нужно было принимать единственно верное решение. Остаться в здании, пока есть возможность? Или выйти, надеть необходимый рабочий костюм и вернуться?

Впрочем, выбора не было. Уйти — значит вызвать подозрение. Остаться и захватить корабль — значит решить все проблемы по поводу суперлайнера.

— В чем дело? — Резкий голос вывел его из задумчивости, — Чего вы ждете?

Ну вот, хозяин уже что-то заподозрил. В его тоне проскальзывало беспокойство. Этому человеку, кем бы он ни был, совершенно необходим инженер-атомщик. А это давало шанс взять ситуацию под контроль. Появилась возможность сказать вполне откровенно:

— Я обнаружил космический корабль. В мои планы не входит покидать Землю.

— О! — Молчание. Затем настойчивый голос: — Минутку. Не буду вилять и докажу, что вы заблуждаетесь. Корабль не может летать, пока не налажены двигатели.

Хедрок ждал, не сомневаясь, что в ход вот-вот пустят оружие. Весь вопрос в том. насколько оно грозное, а вовсе не в том, что повлияет на ход событий. Хедрок все равно сделает шаг вперед, даже если сначала все будет против него. Так или иначе, оружие в перстне поможет ему. Пока он стоял и наблюдал, следующая внутренняя дверь, и прежде чуть приоткрытая, широко распахнулась. А уже за третьей дверью, тоже открытой, в воздухе парило самонаводящееся энергетическое оружие на антигравитационных анодах. Три ствола смотрели прямо на Хедрока.

Тут грубо рявкнул скрытый где-то динамик:

— Небось, запаслись револьвером из Торгового дома?! Надеюсь, вы понимаете всю его бесполезность против этой штуковины. Она лупит девяносто тысяч раз без перезарядки. Перебросьте свою пукалку через порог!

Хедрок не носил примитивных револьверов.

— Я не вооружен, — сказал он.

— Распахните пиджак, — не поверил голос.

Хедрок подчинился.

— Ладно, проходите, — после некоторой паузы скомандовал голос.

Ни слова не говоря, Хедрок двинулся вперед, причем последняя дверь с лязгом захлопнулась за ним, как бы поставив жирную точку.

Глава 6

По мере того как Хедрок подходил, трехстволка отодвигалась в сторону, и его захлестнуло волной новых впечатлений. Еще бы! Он находился в кабине космического корабля… По всем существующим законам кабина управления размещалась в центральной части корабля. А это означало, что ангар выступал над поверхностью земли на четыреста футов и на такое же расстояние уходил под землю. То есть это был настоящий монстр в восемьсот футов длиной.

— Ну! — торжествующий возглас незнакомца прервал его размышления. — Что скажете?

Хедрок медленно повернулся к своему работодателю и увидел высокого человека с бледным лицом, лет тридцати пяти. Тот жестом отправил самонаводящееся оружие к потолку и встал за просвечивающим энергетическим экраном, рассматривая Хедрока большими темными глазами, полными подозрения.

— Насколько понимаю, здесь происходят забавные вещи, — сказал Хедрок. — Но мне срочно нужны деньги, поэтому готов потрудиться. Я ясно выражаюсь?

Он понял, что взял правильный тон. Человек расслабился, даже криво улыбнулся.

— Мне показалось, что вы не хотели входить. — Незнакомец пытался говорить дружелюбно, только у него плохо получалось. — Поэтому и пришлось так поступить.

— Я был поражен, увидев космический корабль здесь, в самом центре города, — сказал Хедрок. Ему представлялось, что именно на это следует делать упор. Как будто он видел подобное впервые и никогда не предполагал ничего такого. — Мне кажется, пока мы понимаем друг друга и все идет хорошо. Восемьсот креди в неделю, да? — переспросил «инженер».

Человек кивнул.

— Здесь нужна полная ясность, — изрек он. — Я не могу рисковать и выпускать вас.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Хедрок.

Человек злобно усмехнулся. По-видимому, упивался тем, что происходит. Его голос звучал бесстрастно и очень уверенно.

— Вам придется остаться здесь до окончания работ.

Хедрок не удивился. Но из принципа возразил:

— Послушайте, я вообще-то не против, только мне не нравится ваш повелительный тон. В чем дело? Можно, конечно, без конца повторять, что это меня не касается. Но вы одну за другой преподносите неожиданности… И если уж на то пошло, у меня есть право знать что-то в общих чертах.

— Идите к дьяволу со своим правом, — огрызнулся человек.

Однако Хедрок не сдавался.

— Может быть, представитесь? Не собираюсь вас задевать, но кто вы такой?

Человек нахмурился и сделал паузу. Наконец он пожал плечами.

— Пожалуй, могу и вам назвать свое имя. Она-то его знает. — Он улыбнулся со свирепым торжеством. — Меня зовут Рел Гриер.

Имя ни о чем не говорило, хотя стало ясно, что это не Кершоу. А кто такая она, Хедрок знал. Но прежде чем он открыл рот, Гриер рявкнул:

— Пошли! Вам надо переодеться. — И тут, должно быть, заметил, что Хедрок колеблется. — Никак, стесняетесь при людях?!

— Отнюдь, — отверг предположение Хедрок.

Он прошел, куда указали, взял рабочую одежду и подумал: «Может, рискнуть и оставить при себе перстни? Или не брать их?»

А вслух сказал:

— Хотелось бы проверить изоляцию костюма, прежде чем надевать его.

— Валяйте! Сыграете в ящик, если он не в порядке.

— Вот именно, — согласился Хедрок.

Из короткого диалога он извлек важную информацию. И, едва взглянув на костюм, получил подтверждение — его капитально реставрировали. Защитные костюмы имели одно свойство — вблизи неисправной атомной техники теряли свой внешний блеск. А этот уж очень блестел. Небрежная реакция Гриера на желание Хедрока проверить костюм означала лишь одно: тот слишком мало знал о подобных вещах. Это давало пищу для размышлений и необходимых выводов. Хедрок рассматривал материал, а мозг лихорадочно работал. Гриер утверждал, будто корабль летать не может. Если утверждение соответствует действительности, значит, двигатели разобраны. И вероятнее всего, из машинного отделения идет мощный поток радиации. Предположение следовало уточнить, а потом на что-то решаться. Он взглянул на Гриера и задал свой вопрос.

Тот кивнул и насторожился.

— Да, я их разбирал, но вскоре убедился, что работа не для меня.

Объяснение прозвучало вполне резонно, однако Хедрок сделал вид, будто не понял.

— Ведь это совсем просто.

Гриер пожал плечами.

— Мне не хотелось возиться.

— Никогда не слышал о каком-либо государственном производственном училище, не говорю уж о колледже, которое готовило бы специалистов по ремонту атомных двигателей, не умеющих их собирать. Где вы учились?

Гриер выказал нетерпение.

— Влезайте в свой костюм! — резко сказал он.

Хедрок быстро разделся. Попытка выяснить, насколько хороший механик Гриер, не удалась. Но этот разговор наметил первые шаги. Если в машинном отделении значительная радиация, брать с собой перстни нельзя. Защитный костюм эффективен лишь тогда, когда при тебе нет ничего металлического. Правда, не исключена возможность, что придется применить оружие против Гриера прежде, чем возникнет опасность облучения, но риск слишком велик. Гораздо безопаснее оставить перстни в кармане своего костюма, будто дорогие украшения. И воспользоваться ими позже.

Он быстро переоделся и первым спустился вниз, в недра корабля. Гриер следовал за ним по пятам.

Они оказались в мире машин. Хедрок застыл в изумлении, озираясь по сторонам, чем доставил несказанное удовольствие Гриеру.

— Корабль совершенно новой конструкции, — сказал тот самодовольно. — Я его продаю. Вот уже несколько недель веду переговоры с самой императрицей. — Он осекся, но вскоре продолжил: — Я решил сказать вам об этом внизу, где ваше постоянное место. Наши дела вас никак не касаются. Не берите их в голову и не рыскайте тут. Она хочет, чтобы все было тихо. И я гроша ломаного не дам за того, кто сунет нос куда не положено и хоть как-то затронет ее интересы. Такому идиоту места на Земле не будет, если, конечно, Торговый дом оружейников не возьмет его под крылышко. Вот так! Все ясно?

Все было гораздо яснее, чем предполагал Гриер. Великий ученый Кершоу нанял Джила Нилана, Гриера и других, чьи имена еще не известны, дабы усовершенствовать свое изобретение. По-видимому, во время этой работы Гриер убил всех на борту и овладел кораблем.

Хедрок поднялся из машинного отделения на следующий уровень, в мастерскую. Рассматривая инструменты, он чувствовал на себе внимательный неотрывный взгляд. В свою очередь, он как бы случайно поглядывал на Гриера и задавал вопросы, проверяя его осведомленность.

— Я устроился в пустой комнате над этой мастерской, — счел нужным предупредить Гриер. — В течение следующих двух месяцев в основном буду там. Не думаю, что вы можете что-то натворить, а все же там я буду в курсе, не шатаетесь ли вы по кораблю, вынюхивая секреты.

Хедрок промолчал. Лучше молчать, чем сболтнуть лишнее человеку, который окончательно себя разоблачил. Конечно, Гриер не ученый. И через несколько минут, как только он поднимется в свою комнату, захват корабля будет предрешен.

Как ни досадно, Гриер не уходил. А избавиться от него хотелось и по другой причине: удивительно, но до сих пор тот не поинтересовался его именем. В намерения Хедрока не входило выдавать себя за Дэниела Нилана. Лучше заявить прямо; ситуация далеко не ординарная, поэтому он не намерен удостоверять свою личность. Конечно, придется пережить неприятные минуты, вспышку гнева…

— Как это вы, человек с такими знаниями, остались без работы? — нарушил молчание Гриер.

Похоже, начинается дознание.

— A-а, проторчал на одной планете — как последний идиот! — тут же ответил Хедрок.

Вероятно, Гриер обдумывал его слова. Прошла минута-другая, прежде чем последовал следующий вопрос:

— А зачем вернулись?

Отвечать надо сразу. Если Гриер поднимется наверх и обшарит его одежду, то найдет в записной книжке имя Дэниела Нилана. Такую вероятность надо учесть.

— Из-за смерти моего брата, — сказал Хедрок.

— О, у вас умер брат?

— Да. — Он заранее продумал эту версию и выдал ее, не называя имен. — Брат регулярно присылал мне деньги на жизнь. А когда поступления прекратились, я навел справки. Вот уже, кажется, год, как он исчез, нигде не числится. Понадобится шесть месяцев, чтобы закрыть дело об имуществе. Наверное, вы знаете, что теперь, когда такое количество убийств, судьи признают отсутствие регистрации как доказательство смерти.

— Знаю, — только и сказал Гриер.

Воцарилась тишина, и Хедрок подумал: пусть переваривает! Даже если найдет запись о Нилане, должен поверить, будто братья не питали друг к другу теплых чувств, и тогда вреда не будет.

— Последний раз видел его лет десять назад, — вел свою линию Хедрок. — И обнаружил полное отсутствие родственных чувств. Мне было все равно, жив он или умер. Забавно…

— Не собираетесь обратно в космос? — спросил Гриер.

— Нет, — покачал головой Хедрок. — Отныне и навсегда остаюсь на Земле. Здесь развлечения, удовольствия, приятное времяпрепровождение.

— Я бы не променял свой последний год в космосе на все удовольствия Империал-Сити.

— Каждому свое… — начал Хедрок и осекся. Его желание спровадить Гриера наверх, в комнату, защищенную от радиации, сразу же пропало. Новая информация! Как же он не догадался раньше!.. Ведь это было столь очевидно: «свой последний год в космосе…» Ну конечно, Кершоу, Джил Нилан, Гриер и другие совершили в этом корабле межзвездное путешествие. Они были на одной из ближайших звезд, возможно, на Альфе в созвездии Центавра, на Сириусе или Проционе. Хедрок как мальчишка дрожал от волнения, перебирая в уме известные названия.

Эмоциональный шок, вызванный словами Гриера, постепенно спадал. Он еще не совсем четко представлял себе, что случилось, но одно было совершенно ясно: Гриер выложил это добровольно. Захотел высказаться. Надо ему помочь вдруг еще что-нибудь сболтнет.

— Шнырять по космосу в поисках астероидов — не для меня. Приходилось заниматься, знаю, что это такое.

— Астероиды! — взорвался Гриер. — Вы что, спятили?! Думаете, императрицу Ишер интересуют астероиды? Предприятие стоит сто миллиардов креди. Слышите? И будьте спокойны — она их выложит.

Он ходил взад-вперед в явном возбуждении. Вдруг резко повернулся к Хедроку:

— Знаете, где я был? — выпалил он. — Я…

Гриер так же внезапно замолчал, как и начал. По его лицу пробежала судорога. Наконец он справился с собой и хмуро улыбнулся.

— Дудки, — изрек он, — ничего вам не удастся вытянуть! Не потому, что это очень важно, а…

Он стоял, уставившись прямо на Хедрока. Затем резко повернулся на каблуках, взобрался по лесенке и исчез.

Хедрок не спускал глаз с лесенки, понимая, что пора действовать. Просветил обшивку потолка модифицированным проницателем и остался доволен. Толщина четыре дюйма, обычный сплав свинца и «тяжелого» бериллия, подвергнутый ядерной обработке. Проницатель показал также контуры фигуры Гриера, который сидел и читал. Что читал, рассмотреть было невозможно.

Хедрок максимально сосредоточился, не испытывая никакихдругих чувств, кроме садистского удовольствия при виде Гриера, самодовольно развалившегося в кресле и воображающего себя хозяином положения.

Он подвел тяжелый полишер прямо под то место, где сидел Гриер, и нацелил строго наверх. Затем приступил к расчетам. На вид Гриер весил около ста семидесяти фунтов. Две трети от его веса составляют сто четырнадцать фунтов. Придется уравновесить силу удара, поскольку Гриер физически не слишком силен.

Теперь следует учесть четырехдюймовый пол. Слава богу, его сопротивление вполне подходит под общую формулу. Хедрок сделал необходимую корректировку и нажал на кнопку.

Гриер сполз на пол. Хедрок поднялся наверх, осмотрел при помощи цветного проницателя бесчувственное тело, распростертое возле кресла, и убедился, что кости целы, сердце бьется по-прежнему. Все в порядке. Мертвый не ответил бы на вопросы. А вопросов уйма.

Потребовалось провести математические расчеты системы силового поля, которое держало бы Гриера в плену хоть целую вечность, не стесняя при этом движений.

Глава 7

Следующие полчаса Хедрок посвятил осмотру корабля, до поры до времени оставив без внимания запертые двери и заполненные разными разностями кладовые. Он хотел иметь общее представление о внутренней структуре этой необычной конструкции. Однако беглый взгляд не принес существенного облегчения. Проблема заключалась в том, что космический корабль не мог покинуть ангар, а он, Хедрок, не мог покинуть корабль.

За ангаром наверняка следят. Он не заметил солдат Иннельды, но это еще ничего не доказывало. А если они в невидимых костюмах? Императрица, без всякого сомнения, не хотела бы привлекать внимание соглядатаев Торгового дома к правительственным войскам. А Роберт Хедрок прошел по улице, на которой не встретил ни души, и проник в суперсовременный космический корабль, прежде чем начальник охраны сообразил остановить его.

Если это предположение соответствует действительности, ему не дадут отсюда выбраться — засекут, задержат и станут допрашивать. На такой риск пойти нельзя. Что же остается? Обуреваемый мыслями, он спустился вниз, в изолированную комнату. Гриер пришел в себя и свирепо уставился на Хедрока, в его взгляде были ненависть и страх.

— Не воображайте, будто это сойдет вам с рук, — сказал он дрожащим голосом, — Когда о вашем поступке станет известно императрице, она…

— Где другие? — оборвал его Хедрок, — Где Кершоу и… — Он было заколебался, но тут же продолжил: — И мой брат Джил?

Зрачки темных глаз, с ненавистью смотревших на него, расширились. Было заметно, как Гриер вздрогнул.

— Пошел ты к черту! — выпалил он.

В голосе проскальзывала тревога.

— На вашем месте я бы побеспокоился о том, что случится, если я выдам вас императрице, — рассчитано припугнул его Хедрок.

Гриер побелел, с трудом сглотнул, затем хрипло произнес:

— Не валяйте дурака. Нам здесь обоим хватит. Мы можем поживиться, но нужна осторожность. Она окружила корабль. Я прикинул: вдруг они кого-нибудь пропустят. Поэтому и приготовил скорострельную пушку — как раз на тот случай, если надумают ворваться солдаты.

— А как насчет телестата? — спросил Хедрок. — Можно установить связь?

— Только через телестат в Треллис Майнор билдинге.

— Ох! — вырвалось у Хедрока.

Он от досады закусил губу; на сей раз просчитался!.. В Треллис Майнор билдинге логика подсказала вывести из строя телестат, чтобы никто другой не сумел перебежать дорогу и предложить свою кандидатуру на работу. Он и предположить не мог, что выйдет прямо на межзвездный корабль.

— И кого можно вызвать?

— Парня по имени Зейдел, — мрачно сказал Гриер.

Всего несколько секунд потребовалось Хедроку, чтобы вспомнить, где он слышал это имя. Ну конечно, за столом императрицы, несколько месяцев назад. Один из придворных выразил отвращение по поводу идеи взять в услужение подобного субчика.

«Бог создал крыс, — сказала тогда Иннельда, — и Бог создал Зейдела. Мои ученые нашли применение крысам в своих лабораториях, а я нашла применение Зейделу. Вопрос исчерпан, сэр?» — высокомерно подытожила она.

Человек, заговоривший об этом, слыл острословом. Он парировал:

«У вас в лабораториях проводят эксперименты над крысами, а теперь вы нашли крысу, которая будет проводить эксперименты над людьми».

На щеках Иннельды вспыхнули красные пятна, и невоздержанного на язык приближенного отлучили от общего обеденного стола на две недели.

Очевидно, императрица все еще пользуется услугами Зейдела. Хорошего в этом мало. Ну что же — не первая и не последняя неудача. Хедрок опутал Гриера силовыми линиями в новом месте — на антигравитационной платформе — и перевез в одну из спален в верхней половине корабля. А потом продолжил осмотр. На этот раз весьма тщательный, хотя каждая минута была на счету — близилась развязка.

Он ходил из помещения в помещение, справляясь с неподдающимися замками при помощи энергетической дрели. Дольше всего он задержался в личных комнатах над кабиной управления. Впрочем, там уже побывал Гриер. Надо полагать, тому понадобилось немало времени, чтобы уничтожить все улики, но он постарался на славу. Не было ни писем, ни личных вещей — ничего, что могло бы намекнуть на нынешнее местонахождение бывших обитателей этих комнат.

Только в воздушном шлюзе, расположенном в носовой части корабля, Хедроку улыбнулась удача. Полностью экипированная спасательная ракета с двумя двигателями того же типа, что на самом корабле, укромно покоилась на пусковых опорах. Спасательная ракета, на первый взгляд маленькая в сравнении с кораблем — почти сто футов длиной, — была в отличном рабочем состоянии.

Хедрок внимательно осмотрел панели управления и с волнением заметил, что помимо обычного ускорителя там была блестящая белая ручка, на которой значилось: «Полет в бесконечность». Судя по всему, это означало, что ракета способна совершать межзвездные рейсы. Теоретически Хедрок мог сесть за пульт управления, поднять спасательную ракету в воздух и исчезнуть в космосе со скоростью, о какой преследующие корабли не смели и мечтать. Он осмотрел пусковое устройство и обнаружил, что оно работает автоматически. При включении обычной скорости ракета просто соскальзывала с опор, и ее поступательное движение приводило в действие шлюз. При включении огромной скорости створки воздушного шлюза раздвигались и ракета устремлялась наружу, а створки тотчас захлопывались за ней.

Сомнений нет. Путь к спасению найден. Хедрок вылез из ракеты и пошел в главную кабину управления, которая находилась почти на уровне земли. Какая-то неуверенность овладела им. Прошло всего несколько часов с момента побега из императорского дворца, а он уже захватил межзвездный корабль. Следовательно, ему повезло там, где вооруженные отряды императрицы и Торгового дома оружейников потерпели неудачу. Сейчас осторожность превыше всего, а она порождает ряд взаимосвязанных проблем, Как передать огромный корабль Торговому дому, не подвергая опасности себя и не втягивая в открытое столкновение противоборствующие силы? Самое важное заключалось в том, что Кадрон не получит его письмо до следующего полудня.

При иных обстоятельствах можно было бы спокойно выждать, но не теперь. Надо полагать, Зейдел доложил о его визите в ангар императрице и ей это показалось подозрительным. Вполне вероятно, она дала Гриеру время, чтобы тот связался с ее агентами и объяснил, в чем дело. Долго ждать Иннельда не будет. Возможно, ее люди уже несколько раз пытались вызвать Гриера. Хедрок уселся в кресло перед контрольным пультом и стал ждать, когда оживет телестат. В то же время он обдумывал свое положение. Через пять и три четверти минуты послышался щелчок, лампочка вызова начала мигать и раздался звук приглушенной музыки. Так продолжалось две минуты, потом прекратилось. Хедрок ждал. Через тринадцать минут вновь раздался щелчок и заиграла музыка. Итак, все происходит по определенной схеме. Должно быть, Зейдел получил указание вызывать Гриера каждые пятнадцать минут. А если тот не ответит? Будут приняты соответствующие меры. Какие?

Хедрок отправился вниз, в машинное отделение, и занялся небольшим двигателем. Весьма сомнительно, что он успеет быстро починить два основных двигателя, которые оживили бы огромный корабль, но попытка не пытка. Сперва он каждый час поднимался в кабину управления узнать, продолжаются ли вызовы. А затем установил другой телестат в машинном отделении и подсоединил его к тому, что в кабине управления. Теперь он мог следить за вызовами, не прекращая работы.

Можно было только догадываться, что предпримет Иннельда, когда ее терпению придет конец. Хедрок вообразил, что она отдала приказ о повышенной готовности воздушного флота. И если межзвездный корабль вдруг поднимется в воздух, мощные истребительные силы собьют его прежде, чем он разовьет недосягаемую скорость.

Из-за этого риск побега в спасательной ракете был неоправданно велик. Если ее собьют, прости-прощай надежда человечества достигнуть удаленных звезд. Единственный выход — парализовать действия вооруженных сил императрицы, пока не появится шанс на успех. И только тогда, ни секундой раньше, предпринять самую невероятную попытку и добиться решительной победы как для себя, так и для Торгового дома. Но до завтрашнего полудня ни о каких серьезных шагах не может быть и речи.

В шесть вечера, за восемнадцать часов до предельного срока, телестат замолчал. Прошло пятнадцать минут — ни звука.

Хедрок быстро прошел в отсек питания, перекусил и отнес Гриеру бутерброды и кофе. Пришлось убрать одну из силовых линий, чтобы тот смог двигать правой рукой и поесть самостоятельно.

В восемнадцать часов двадцать девять минут Хедрок уселся перед приборной доской управления. Телестат по-прежнему не подавал признаков жизни. Либо Иннельда прекратила вызовы до утра, либо нужно чего-то ожидать. Хедрок не имел права выпускать ситуацию из-под контроля. Он заглянул в абонементный справочник, включил телестат — только микрофон, а не изображение — и набрал номер ближайшего полицейского участка, намереваясь выступить в роли загнанной овечки. Как интересно; они не прервали его и дали набрать номер до конца. Хотелось создать впечатление, что это самый обычный вызов полиции. Знакомый щелчок удостоверил наличие связи. Прежде чем ответили, Хедрок громко зашептал:

— Полиция? Меня держат силой, кажется, на борту космического корабля. Помогите!

Последовало молчание, затем мужской голос тихо спросил:

— По какому адресу?

Хедрок дал адрес и кратко объяснил, что был нанят ремонтировать атомные двигатели, но сейчас его силой держит человек по имени Рел Гриер.

Его прервали:

— Где находится Гриер?

— Лежит в своем кабинете наверху.

— Подождите минутку, — сказал человек.

Пауза, а затем вмешался голос императрицы, который невозможно спутать ни с чьим:

— Ваше имя?!

— Дэниел Нилан, — сказал Хедрок и добавил с тревогой в голосе: — Пожалуйста, поторопитесь. Гриер в любой момент может спуститься. Нельзя, чтобы он меня застукал.

— Почему бы вам просто не открыть дверь и не выйти?

А у него на простой вопрос был припасен столь же простой ответ — дескать, открыть дверь можно только из комнаты Гриера.

— Понятно…

Сказала и задумалась. Хедрок представил себе, как ее быстрый ум анализирует ситуацию и возможные последствия. Должно быть, решается на какие-то шаги…

— Мистер Нилан, ваш вызов полиция переключила на отдел секретной службы. Дело в том, что вы невольно оказались замешаны в историю, представляющую интерес для правительства. — Затем императрица добавила: — Не волнуйтесь!

Хедрок решил промолчать.

— Мистер Нилан, — продолжала Иннельда, — не могли бы вы включить изображение? Крайне желательно видеть, с кем разговариваешь.

— Могу, только тогда я буду видеть вас, а не вы меня — здесь нет необходимой ручки.

— Нам известно, что мистер Гриер скрывает свою внешность, — ледяным тоном произнесла она. И вдруг резко добавила: — А теперь живо — я хочу, чтобы вы взглянули на меня!

Хедрок включил экран и наблюдал, как постепенно на нем появляется изображение императрицы. Он подождал какое-то время, а затем прошептал:

— Ваше величество!

— Вы меня узнали?

— Да-да, но…

Она его оборвала:

— Мистер Нилан, вы занимаете совершенно особое положение в ходе великих событий. Ваше правительство, ваша императрица требуют от вас преданности и верной службы.

— Ваше величество, — произнес Хедрок, — простите меня, но, пожалуйста, поторопитесь.

— Я буду говорить ясно — постарайтесь понять! Сегодня днем, когда мне сообщили, что неизвестный молодой человек, то есть вы, проник в космический корабль Гриера, я тотчас же приказала казнить некоего капитана Хедрока, шпиона Торгового дома оружейников, чье присутствие во дворце терпела до поры до времени.

Она немножко спутала время, отметил про себя Хедрок, и к правде примешала ложь, но он не имел права поправлять ее. Она пропустила мимо ушей его призыв поторопиться, и это настораживаю. Разумеется, императрица рассматривает возникшую ситуацию как непредвиденную, но благоприятную для себя возможность, а что станет с Дэниелом Ниланом, ее ничуть не занимает. По всей вероятности, она считает, что всегда может вернуться к переговорам с Гриером, и тут, наверное, она права.

— Я говорю вам это, чтобы наглядно проиллюстрировать степень мер предосторожности, которые намерена принять, чтобы обеспечить неукоснительное исполнение моей воли, — продолжала она негромким, но твердым голосом. Во взгляде сверкала решимость. — И пусть участь капитана Хедрока служит напоминанием для всех, — кто посмеет ослушаться меня или пренебречь своими обязанностями. Вот что вам надлежит делать, так как отныне вы солдат на службе правительства. Продолжайте для отвода глаз заниматься тем, что начали, то есть убедите Гриера, будто выполняете взятые на себя обязательства. А как только он отвлечется, разбирайте узлы, которые находятся в рабочем состоянии. Я уверена, это можно делать столь искусно, что комар носа не подточит.

Она перевела дыхание.

— А теперь слушайте внимательно. Как только вы парализуете двигательные способности корабля, воспользуйтесь первой же возможностью и дайте нам знать. Достаточно одного слова. Включите телестат и шепните «уже» или что-нибудь в этом роде, и мы начнем действовать. У нас в боевой готовности возле ангара восемь орудий со стомиллионными зарядами. Таков план. И он будет выполнен. После его успешного завершения вы в течение двадцати четырех часов получите огромное вознаграждение за содействие.

Императрица высказалась и расслабилась. Взгляд, только что горевший буйным огнем, смягчился. Лицо вдруг озарилось теплой улыбкой.

— Надеюсь, Дэн Нилан, я выразилась достаточно ясно, — произнесла она спокойным тоном.

Вне всяких сомнений! Хедрок сидел как завороженный, позабыв о последнем дне во дворце, обо всех ее подозрениях и угрозах. Он не ошибся, когда пришел к заключению, что правительница будет играть выдающуюся роль в любой критической ситуации этого суматошного века.

Он начал анализировать скрытый смысл всего сказанного и был близок к состоянию шока, когда голос императрицы прервал его мысли:

— Зейдел, продолжайте!

На экране появилось изображение человека лет сорока пяти. Голубовато-серые глаза, тонкий нос, похожий на клюв, и длинная щель вместо рта. По вульгарной физиономии Зейдела блуждала мрачная улыбочка.

— Вы слышали приказание нашей блестящей правительницы, — сказал он вялым голосом. — Этот негодяй Гриер противопоставил себя короне. Он обладает изобретением, которое ставит под угрозу само существование государства. Об этом изобретении никто не должен знать. А теперь будьте внимательны: если возникнет необходимость или представится удобный случай, от имени ее императорского величества вам дано право ликвидировать Гриера как врага государства. Вопросы есть?

Они не сомневались в его согласии сотрудничать, хотя и ждали подтверждения.

— Вопросов нет, — прошептал Хедрок. — Я верный подданный ее величества. Я все понимаю.

— Прекрасно. Если вы не дадите о себе знать к одиннадцати часам завтрашнего дня, мы начнем атаку. Оправдайте доверие императрицы!

Послышался щелчок. Хедрок тоже отсоединил связь и снова пошел в машинное отделение. Ограниченность во времени приводила в уныние, хотя он все-таки надеялся, что атаку удастся отсрочить на час, а может быть, больше.

Он принял тонизирующую таблетку и приступил к делу. Чуть за полночь закончил регулировку одного из основных двигателей, получив тем самым половину мощности, необходимой этому огромному кораблю.

Как быстро бежало время! В десять минут десятого Хедрок вдруг осознал, как близок назначенный срок. А ведь для приведения в порядок второго двигателя потребуется часа два с лишним, и только поэтому остро нужна отсрочка. Он покормил Гриера, сам быстро позавтракал, а затем возился с двигателем до десяти сорока.

Работа все еще не была закончена, и он, обливаясь потом, включил телестат. Зейдел появился на экране почти мгновенно, в своем нетерпении он походил на лису. Глаза горели, губы дрожали.

— Да? — выдохнул он.

— Нет, — торопливо проговорил Хедрок. — Гриер только что поднялся в кабину управления. Он был со мной все утро. Я лишь сейчас начинаю выводить двигатели из строя. Это продлится до двенадцати тридцати или до тринадцати. Я…

И тут на экране возникла Иннельда. Ее зеленые глаза смотрели с прищуром, но заговорила она вполне спокойным тоном.

— Мы принимаем отсрочку только до двенадцати. Занимайтесь делом и оставьте телестат включенным, я имею в виду звук. Вы обязаны справиться с заданием!

— Попытаюсь, ваше величество, — прошептал Хедрок.

И выиграл еще один час.

Он продолжал тонкую работу по приведению в готовность последнего двигателя. Время от времени он видел на блестящей поверхности металлических деталей собственное отражение с капельками пота на лице. Напряжение не спадало, хотя теперь не было уверенности в том, что его усилия приведут к чему-нибудь путному. В небе над огромным городом господствовали вооруженные силы правительства. Казалось все более невероятным, что Торговый дом оружейников сможет что-либо предпринять в последнюю минуту. Хедрок представил себе дневную доставку почты в корпорацию «Метеор». Его письмо на имя Питера Кадрона будет передано быстро, но где в этот момент окажется сам Кадрон? На очередной конференции, на другом конце Земли или на обеде? И вскроет ли он почту сразу, словно от этого зависит его жизнь?

Было одиннадцать тридцать, когда измученный Хедрок ясно осознал, что со вторым двигателем никак не успевает. Тем не менее работу он продолжал, дабы императрица слышат — он подчиняется приказу. Но пора было принимать решение. Ему' обязательно придется подняться наверх, к спасательной ракете. Как бы ни повернулось дело, надежда на спасение в ней. Она представляла не меньшую ценность, чем основной корабль, так как тоже могла совершать межзвездные полеты. Лишь бы она могла улететь. А если нет, если ее собьют, то и думать о будущем ни к чему.

Но как подняться к ракете, когда телестат включен? Если перестать шуметь, Зейдел и императрица насторожатся. А ведь ему понадобится минут пять, чтобы добраться до спасательной ракеты. Немалое время, принимая во внимание сложившуюся обстановку. Нужно что-то придумать и сбить императрицу с толку. Хедрок помедлил, затем подошел к телестату.

— Ваше величество, — сказал он громким шепотом.

— Да?

Ответ прозвучал немедленно, и он представил себе, как она сидит перед рядами телестатов, следя за важнейшими точками этой операции.

— Ваше величество, я не смогу вывести из строя все двигатели к назначенному часу. Здесь их семнадцать той или иной мощности, мне хватило время только на девять. Позвольте внести предложение?

— Говорите, — обронила она без особого интереса.

— Если пойти наверх и попытаться захватить Гриера? Может быть, застану его врасплох.

— Да, — Какая-то странная нотка прозвучала в ее голосе. — Да, все может быть, — Она помолчала, затем холодно продолжила: — Должна сказать, Нилан, что ваше поведение становится подозрительным.

— Я не понимаю, ваше величество.

Казалось, она его не слышит.

— Вчера мы безуспешно пытались связаться с Гриером. Раньше он довольно быстро отвечал на вызов, а теперешнее его поведение, мягко выражаясь, весьма необычно. Насколько ему известно, мы согласны удовлетворить его чрезмерные притязания и все его смехотворные условия.

— Я все-таки не понимаю…

— Я скажу так, — ледяным тоном молвила она. — В этот решающий час мы ничем не рискуем. Разрешаю пойти наверх и захватить Гриера. Приказываю действовать смело, по-боевому, и не дать ему вывести корабль из ангара. Однако если наши подозрения по поводу вас небезосновательны, я сейчас же, в эту секунду, отдам приказ о штурме. Если у вас есть какие-либо личные планы, лучше от них отказаться и сотрудничать с нами. Ступайте наверх и, пока идет атака, предпринимайте все необходимое против Гриера. Но вам придется поторопиться.

Ее голос обрел силу, напомнив звучание скрипки на низкой ноте, и стало ясно, что она решила перейти к активным действиям.

— Всем вооруженным силам! — провозгласила императрица, как видно обращаясь к другим телестатам. — Атакуйте!!!

Хедрок уже бросился к выходу, когда услышал эту команду. Какое-то время ушло на то, чтобы справиться с массивной дверью, защищающей от радиации. Взбираясь по лестнице, он еще был уверен, вернее — еще надеялся, несмотря на грозящую опасность, что сумеет выбраться на уровень земли или даже выше, прежде чем что-либо его остановит.

И тут ухнул залп, сотрясший космический корабль. Подобной силы удара он не представлял себе в самых мрачных предположениях и на мгновение застыл в ужасе и изумлении. Разум отказывался верить, что такое возможно. Не успел он сделать следующего шага, уже сомневаясь в возможности благополучного исхода, как грянул второй залп титанической силы, сбросившей его вниз.

Едва Хедрок поднялся на ноги, собрав все силы, грохнул очередной залп. Из носа и из ушей потекли струйки крови. Выстрелы следовали один за другим. Он падал и снова поднимался, плохо соображая, где находится, и почти не сомневаясь, что теперь все кончено.

Он уже не шел, а полз, и не вверх, как вначале, а вниз. И на одной из площадок инстинктивно запер за собой дверь.

Совершенно измученный, он прислонился к стене, когда крики людей достигли его помутившегося сознания. Чьи-то голоса вроде бы раздавались внутри корабля. Все еще плохо соображая, он потряс головой. Голоса приближались, и тогда он ясно понял, что произошло.

«Они проникли в корабль. И для этого понадобилось только семь залпов».

По ту сторону двери, за которой он стоял, громко командовал какой-то человек:

— Ломайте быстрее! Приказываю схватить всех на борту!

Глава 8

Хедрок решил отступать, но движения были замедленными — он не мог в полной мере ими управлять. Колени дрожали, ноги не слушались, когда он сходил по ступеням.

Вниз, вниз — было такое чувство, словно опускаешься в собственную могилу. Нет, подумал он, до могилы еще далеко. Он миновал складские помещения. Затем будут изоляционные переборки, затем мастерская, затем машинное отделение, затем камера с двигателями, а уж затем…

А уж затем…

Забрезжила надежда. Был все-таки выход. Корабль, конечно, потерян. А с ним и шанс миллиардов людей, которые могли бы возжечь факел цивилизации на самых отдаленных планетах Вселенной — их шанс на новое счастье. Но его надежда еще не угасла. Он достиг машинного отделения и отбросил все мысли, кроме одной — вырубить автономное электропитание. Понадобилась драгоценная минута, чтобы выяснить, каким выключателем надо щелкнуть, чтобы всех наверху оставить без света и энергии. На протяжении этой минуты потолок содрогался, под напором рвущихся стражников одна за другой с отдаленным грохотом падали запертые им двери. Людские возгласы становились все ближе.

Сейчас он им преподнесет сюрприз. Отнимет у них несколько минут, замедлив продвижение дальше.

Хедрок вечером заметил, где находится гигантская шестифутовая дрель, которая сейчас ему понадобится. Она парила в воздухе на антигравитационной платформе. Вытолкнув ее из мастерской, он спустился по двум пролетам лестницы мимо машинного отделения в камеру с главным двигателем — последнее помещение огромного космического корабля. И здесь, забыв о чрезвычайном своем положении, остановился как завороженный.

Вот то сокровище, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Вчера — господи, как давно это было! — ему не хватило времени добраться до последнего отсека. А теперь пришла пора проникнуть еще дальше — в шахту двигателя. Он снял с дрели транспарантное устройство, намереваясь просветить тридцатифутовую толщу стены. Экран транспаранта заволокло мутным туманом, и он понял, что просчитался. Металл слишком плотный, слишком толстый и многослойный.

Чувствуя свое бессилие, он резко повернулся и бросился бежать, толкая перед собой дрель, — несмотря на полную невесомость, она все же несколько замедляла движения. Миновал первую дверь нижнего шлюза, затем вторую, третью и вдруг остановился, пораженный безумной догадкой. Собрал остатки сил, чтобы пробурить шестифутовый наклонный шурф на поверхность земли. Но это оказалось излишним: его глаза разглядели имеющийся проход. Тусклые лампы на потолке образовали уходящую вверх и далеко вперед линию.

Некогда было обдумывать, как и зачем появился здесь этот проход. Хедрок схватил транспарант, оттолкнул ненужную больше дрель и кинулся в туннель. Он был очень длинным… Конечно, в те считаные минуты, на какие мог рассчитывать Хедрок, он не смог бы пробурить такой же. Угол подъема составлял приблизительно двадцать градусов. И дальность расстояния была ему на руку. Чем дальше он окажется от корабля, прежде чем выберется на поверхность, тем лучше.

Вот и конец. Перед ним была металлическая дверь. Используя транспарант, он увидел за ней пустой подвал. На двери оказался простой запор, который при первом же прикосновении открылся. Хедрок постоял в подвале, внимательно осматриваясь и обдумывая свое положение. Не Гриер, а Кершоу и другие соорудили все это. Они тоже относились с большой осторожностью к контактам с внешним миром. Возможно, Гриер даже не знал о проходе. Да, Хедроку вдруг стало совершенно ясно: если бы Гриер знал, никогда не оставил бы его одного в машинном отделении так близко от наклонного тоннеля. И еще: по всей вероятности, такие выдающиеся простофили, как Кершоу и Джил Нилан, которые приняли все меры предосторожности против вмешательства извне, не смогли обезопасить себя от собственного рабочего — от простого подручного Гриера, поручив ему контакты с внешним миром через телестат.

Впрочем, все эти догадки по поводу давней трагедии, происшедшей на космическом корабле, весьма интересны, однако носят чисто умозрительный характер.

В угнетенном состоянии духа Хедрок направился к ведущей наверх лестнице. На полпути она раздваиваюсь. Налево располагалась резная дверь, за которой, как показал транспарант, находилось пустое помещение. Правая лестница оказалась той, что была ему нужна. Хедрок положил транспарант на ступеньки — больше тот не понадобится. Он выпрямился, открыл последнюю, как выяснилось, дверь и оказался в ярком свете солнца. Он стоял на заднем дворе большого пустого дома. За великолепной лужайкой был садик с вечнозеленой растительностью, гараж для автоплана и высокий забор с калиткой. Калитка легко открылась, она выходила на глухую улицу с деревьями вдоль тротуаров. Намного дальше впереди тянулся широкий проспект.

Хедрок поспешил туда, стараясь определить свое местонахождение относительно космического корабля и решить, как вести себя дальше.

На углу стоял часовой в форме и блестящем шлеме со стереоскопом для дальнего видения.

— Как там дела? — спросил он, помахав Хедроку.

— Мы пробились внутрь! — прокричал Хедрок. — Смотри во все глаза.

— Не беспокойтесь. Нас здесь хватает.

Хедрок повернулся и, охваченный тревожными мыслями, быстро пошел обратно — туда, откуда вышел. Ловушка захлопывается. Как видно, перекрыты целые кварталы. Через какие-то минуты штурмовой отряд снесет последнюю из трудно поддающихся дверей в нижних отсеках космического корабля, поймет, что произошло, и начнет охоту, которая, конечно, увенчается успехом.

Более того. Может быть, солдаты уже преодолели все преграды и вот-вот вырвутся из тоннеля наружу, обнаружат его и убьют.

Хедрок перелез через высокий забор в другой задний двор. Перед каким-то домом стояла шеренга людей в шлемах со стереоскопами. Внезапно блеснула озорная мысль: что будет, если не искать путей к отходу, а двинуться прямо к кораблю? И он пошел. Никто не попытался остановить его. После всех страхов и напряжения он улыбнулся, подумав о людской психологии, разрешающей перемешаться к эпицентру событий, но не от него. Смело вышел на перекресток улиц, откуда уже виднелся ангар, напоминающий иглу. И через несколько секунд приблизился к кораблю. Никто не стал препятствовать, когда он осторожно пролез через пробоину с рваными краями и очутился в кабине управления.

Снова дали электричество, которое он недавно вырубил. Это было первое, что бросалось в глаза. Значит, преследователи добрались до машинного отделения. Скорее всего, они растекались сейчас по всем направлениям, чтобы обыскать помещения. Не открывает ли это перед ним некие возможности? Хедрок обвел взглядом кабину управления. В нее набилась группа людей, и каждый, как того требовали правила, был в таком же изоляционном костюме, что и он сам. У солдат его появление не вызвало ни тени подозрения. Судя по всему, он был для них одним из сотрудников тайной полиции в одежде, защищающей от радиации.

И тут что-то грохнуло внизу, в глубине корабля. Хедрок содрогнулся от этого звука.

«Должно быть, взломали дверь в камеру с двигателями».

Сейчас обнаружат, каким образом он вырвался на свободу. Через несколько секунд сигнал тревоги, набирая скорость, понесется по всем помещениям. Хедрок неторопливо двинулся к лестнице, проталкиваясь между людьми, и начал подниматься вверх. Все оказалось очень просто. Он беспрепятственно достиг спасательной ракеты и быстро ее осмотрел. Внутри никого не было. Со вздохом облегчения опустился в многоцелевое кресло перед приборной доской и, сдерживая прерывистое дыхание, нажал на «пуск».

Как шарик катится по наклонной стеклянной плоскости, так и этот маленький корабль соскользнул по направляющим штангам.

Прекрасный старый город с высоты полумили искрился на солнце. Казалось, до него рукой подать, шпили некоторых домов чуть ли не царапали днище. Хедрок постепенно приходил в себя. Сначала удивился, что перехватчики не атакуют его, но потом уверовал, что они стерегут восьмисотфутовый космический корабль, а это крошечное суденышко издали походит на общественный автоплан или какую-нибудь из разнообразных прогулочных машин. Он прикидывал два варианта. Если удастся, спастись бегством и спрятаться в одном из своих потайных убежищ. Если нет, то, используя форсажный двигатель спасательной ракеты, убраться из земных пределов.

Конец его надеждам положило темное пятно, появившееся на экране телестата заднего обзора. Оно, с нарастающим гулом затмевая голубизну неба, превратилось в корабль — тысячефутовый крейсер. В то же самое время стандартный телестат — теперь, когда Хедрок вырвался на свободу, им можно было пользоваться для обычной связи — ожил.

— Разве вы не слышите всеобщий приказ не взлетать? — сказал строгий голос. — Держите курс прямо вперед, оставайтесь на данной высоте, пока не достигнете сигнальной башни военного аэродрома на востоке. Садитесь там, в противном случае будете уничтожены.

Пальцы, протянувшиеся к белому акселератору, застыли на полпути. Похоже, его не узнали, он не уловил в команде подозрительных ноток. Хедрок еще раз скользнул взглядом по экранам телестатов и не увидел в воздухе никого, кроме этого крейсера. Всякое движение замерло. Нахмурившись, Хедрок снова посмотрел на крейсер, висевший над ним почти вплотную. Очень близко. Он прищурил глаза. Крейсер перекрывал ему путь вверх. Реальное положение вещей круто изменилось, когда еще два крейсера пристроились справа и слева, а впереди и сзади носился рой маленьких истребителей. Тут первый корабль стал наседать на него, закрыв собой весь экран. Какие бы промахи ни допускали наземные части, воздушные силы оказались на высоте, в этом сомнения не было. Во второй раз его рука потянулась к белому акселератору. Он сжал его, но остановился, так как на экране обычного телестата возникло продолговатое аристократическое лицо императрицы.

— Нилан, — сказала она. — Я не понимаю. Неужели вы в самом деле настолько неблагоразумны, что решили противостоять правительству?

Хедрок ничего не ответил. Он чуть-чуть поворачивал свой корабль, не отрывая глаз от образовавшегося просвета между летящими впереди истребителями. Да и каким образом он мог бы ответить — шепотом, как раньше? Либо изменив голос, к чему давно не прибегал. Не хотел он разыгрывать бездарный спектакль и рисковать будущими отношениями с Иннельдой.

— Дэн Нилан! — Голос императрицы звучал на низкой драматической ноте. — Подумайте, прежде чем обрекать себя на гибель. Мое предложение все еще в силе. Просто посадите спасательную ракету в указанном месте и…

Она продолжала говорить, но Хедрок помышлял лишь о побеге. Благодаря ее вмешательству он выгадал минуту-другую, чуть подправил курс, и сейчас его маленький корабль был повернут к Южному полушарию в направлении звезды Проксима Центавра. Разумеется, цель он наметил весьма приблизительно, но другого выхода не было — необходимо уйти от военных кораблей и отправиться в те края, о которых у него было хоть какое-то представление.

— …Я предлагаю вам миллиард креди…

Пальцы крепко сжимали белый рычаг, на котором значились слова «Полет в бесконечность», и теперь, когда наступило время, он не колебался. Резкое движение руки — и рычаг был выжат до упора.

На него обрушился удар такой невероятной силы, будто его огрели кузнечным молотом.

Глава 9

Томительно тянулось утро. Императрица — молодая, высокая, красивая — ходила взад-вперед по своему кабинету с зеркалами на стенах.

«Какой изможденный у меня вид, — вдруг подумала она, — будто у задерганной кухарки. Начинаю себя жалеть и сетовать на крест, который взвалила на собственные плечи. Кажется, старею…»

Она физически ощущала бремя своих лет. Наверное, в десятый раз включила один из стоящих в ряд телестатов и долго всматривалась в людей, работавших в отсеке двигателей космического корабля Гриера. Ее обуяло неистовое желание закричать на них, заставить поднажать, поспешить, поторопиться. Неужели они не понимают, что в любой час, в любую минуту Торговый дом оружейников может обнаружить то место, куда перевезли корабль, и атаковать его всей своей мощью.

«Уничтожить корабль, пока не поздно. Уничтожить как можно скорее!» — в который раз думала она за это долгое утро.

Резким движением пальца включила телестат, который передавал новости, и вслушалась в выкрики, обращенные к ней:

«Торговый дом оружейников обвиняет императрицу в том, что она вынашивает тайные планы межзвездных полетов… Торговый дом требует обнародовать эти секретные данные…»

Она выключила телестат и на какое-то время застыла, оглушенная тишиной. Но уже через мгновение почувствовала себя лучше. Они ничего толком не знают — сам собой напрашивался вывод из последних сообщений. Как только корабль будет уничтожен — она опять ощутила прилив беспокойства, — останется один сомнительный момент, один человек: таинственный Дэн Нилан.

Но Нилан либо мертв, либо бесследно исчез. В течение двух секунд, пока маленький корабль был в пределах досягаемости военных радаров, он развил, по сведениям технической службы, такую огромную скорость, что никакое человеческое существо не могло бы ее выдержать, оставаясь в сознании. И еще неизвестно, как долго продержится такое состояние при подобной скорости. Пускай себе Торговый дом оружейников неистовствует и витийствует, Ишеры знавали и худшие времена.

Невольный взгляд на телестат, настроенный на корабль Гриера, вернул ее к главной опасности. Долго смотрела она не отрываясь на незаконченную работу. Затем, вся дрожа, прервала связь. Какой кошмар это ожидание! Потом выслушала очередной выпуск последних известий и почувствовала себя бодрее. У нее прибавилось уверенности. Все, что сообщалось о Торговом доме оружейников, было против него. Императрица с трудом выдавила из себя кривую улыбку: вот ведь до чего дошла — собственной пропаганде поверила!

Как бы там ни было, она совершенно успокоилась и была готова к разговору, который откладывала все утро. Невозмутимая, сидела она в кресле, а перепуганный негодяй Гриер трещал без умолку — был вне себя от страха и молил о пощаде. Императрица слушала без интереса, пока тот не упомянул о Кершоу и Нилане.

Она поморщилась: ох уж этот Нилан!

Какую же цель поставил он перед собой? Воздвиг неприступную стену, которую она не смогла преодолеть. Возможно, неожиданное сопротивление, которое он ей оказал, следует объяснить родственными чувствами к брату, хотя совсем уж непонятно, как он обнаружил корабль. Пробыв на нем всего несколько часов, досконально разобрался во всех деталях. Приложил поистине геркулесовы усилия, чтобы привести в порядок двигатели — грандиозная задача, которую он, пожалуй, решил бы в более благоприятных условиях. Это она ему помешала, так как страшно нервничала и приказала начать атаку. По логике вещей следовало принять во внимание его доводы и отложить штурм. О чем тут говорить — она столкнулась с выдающейся личностью!

Императрица справилась со своими мыслями и мягко спросила Гриера:

— А где вы оставили Кершоу и других?

Тот стал что-то бессвязно лепетать о семи пригодных для жизни планетах созвездия Центавра, три из которых прекраснее Земли.

— Клянусь, я оставил их на одной из этих планет. С ними все в порядке. Первый же корабль подберет их. Я только хотел поскорее добраться сюда и продать изобретение. Конечно, это преступление. Но в наше время каждый думает лишь о себе.

Она знала, что Гриер лжет, говоря о судьбе команды, поэтому была холодна и безжалостна. Люди, испытывающие страх, всегда вызывали в ней эти чувства. Она относилась к ним с отвращением, словно к чему-то нечистому. Они не представляли для нее никакой ценности. Но в данном случае почему-то была в нерешительности и не сразу поняла, почему именно. Поразительно, но ей тоже было страшно. Только не за себя, как Гриеру, а за династию Ишеров.

Императрица подняла голову и повелела:

— Отведите его обратно в камеру. Я решу позже, что с ним делать.

Хотя знала наперед, что помилует мерзавца, и жгуче презирала себя за эту слабость. Уж не уподобилась ли она той черни, которая бесновалась на улицах и вопила, требуя сведений о межзвездном суперлайнере?

Один из ее личных телестатов ожил. Она включила его, и глаза ее расширились при виде адмирала Дирна.

— Да, — отозвалась императрица, — я сейчас буду.

Она в нетерпении вскочила с кресла. Космический корабль готов и ждет, чтобы уничтожили его и вместе с ним — его тайну.

Каждая минута промедления грозит гибелью, когда имеешь дело с таким противником, как Торговый дом оружейников. И она устремилась к дверям.

Космический корабль Гриера — она с досадой продолжала его так называть, поскольку не подобрала лучшего названия, — издали казался крошечным в огромном военном ангаре. Но по мере того, как ее автоплан в сопровождении патрульных машин подлетал все ближе, крошка начала расти. Когда же императрица прошла пешком последние четыреста футов, корабль навис над ней — длинное, крапчатого цвета сооружение в форме сигары, горизонтально уложенное на опоры. Ее глаза внимательно изучали обшивку: толстые листья металла болтались, но совсем их еще не отодрали. Она вопросительно взглянула на офицера в полевой форме, который стоял на почтительном расстоянии. Он поклонился.

— Как видите, приказ вашего величества выполнен точно. Никто ничего не видел внутри суперлайнера, никто ничего не трогал в нем, а рабочие, которые отрывали листы металла, набраны по списку, поступившему сегодня утром и утвержденному лично вами. Ни один из них не обладает достаточными научными знаниями, чтобы разобраться в обыкновенном космическом корабле, не говоря уже об особом.

— Хорошо.

Императрица повернулась и увидела приближающуюся группу людей. Все приветствовали ее.

Как она убедилась, здесь свое дело знали. Рабочие начали умело снимать листы обшивки. За два часа с этим было покончено. Да, скоро и с кораблем будет покончено, однако все его секретные узлы и конструкции запечатлелись в ее мозгу. А затем правительница стояла за бронещитом и наблюдала, как энергетическая пушка превращает остов корабля в бесформенную массу расплавленного металла. Иннельда уже проявляла нетерпение. Наконец на земле остался раскаленный добела холм неровной формы. Сразу успокоившись, императрица села в свой автоплан. Когда подлетали к дворцу, по небу плыли темные облака. День угасал.

Глава 10

Пелена как будто стала спадать. Хедрок долгое время лежал с широко открытыми глазами.

Он постепенно осознавал, как тихо вокруг: тяжесть в теле исчезла, никакого движения не ощущалось. Проблески сознания начали соединяться в одно целое. Он выпрямился в кресле перед пультом управления и посмотрел на экраны телестатов. В космосе мерцали звезды. Солнца не было, ничего не было, только острые как иглы лучики света, отличающиеся друг от друга яркостью. Ни давления скорости, ни гравитации. Он в своей жизни уже испытывал подобное, но здесь все-таки что-то иное. Взглянул на рычаг «Полет в бесконечность». Тот все еще был выжат до упора. Ах вот в чем дело! На спидометре — невероятные цифры, на автоматическом календаре — девятнадцать ноль-ноль, двадцать восьмое августа четыре тысячи семьсот девяносто первого годаИшер. Хедрок кивнул сам себе. Итак, он находился без сознания двадцать два дня. И все это время корабль летел вперед — спидометр показывал около четырехсот миллионов миль в секунду. При такой скорости расстояние между Землей и созвездием Центавра промелькнуло за восемнадцать часов. Теперь каким-то образом надо бы повернуть назад.

Хедрок погрузился в размышления, а затем освободил зажимное устройство автомата и перевел корабль на ручное управление. Что-то зажужжало и очень быстро затикало. Звезды завертелись, но по прошествии трех секунд вращение прекратилось. Корабль сделал плавный поворот, составивший тысячу двести миллионов миль. При прежней скорости Солнечная система покажется еще через двадцать два дня. Нет, минуточку! Не так все просто. Нельзя было снова подвергнуть себя действию жуткого давления, которое так надолго лишило его сознания. Кое-что прикинув, он повернул ручку на три четверти, изменив скорость движения. И стал ждать. Интересно, как скоро он придет в себя после того, как снизится давление? Прошло два часа — ничего сверхъестественного не случилось. Только голова клонилась на грудь и глаза закрывались. Но влияние торможения на этом закончилось.

В томительном ожидании Хедрок прилег на одну из кушеток и заснул. Вдруг всего его затрясло, он в испуге очнулся, но быстро успокоился — давление равномерно распределилось по всему телу. Пережив первый шок, он решил потерпеть. Хотел вскочить, чтобы взглянуть на спидометр, но его пронзила резкая боль, и он предпочел не шевелиться. Понимал, что во всем теле идет болезненная перестройка — клеточная, атомная, нервная, мускульная. Он не двигался в течение получаса. Затем встал, подошел к приборным доскам и уставился в телестат. Ничего не было видно. Календарь показывал двадцать девятое августа, двадцать три часа три минуты, а стрелка спидометра опустилась до отметки триста пятьдесят миллионов миль. При таком торможении спасательная ракета должна будет остановиться приблизительно через тридцать два дня.

На третий день скорость упала более чем на одиннадцать миллионов миль в секунду. Он уже с интересом наблюдал, как тоскливо и медленно, час за часом, торможение увеличивается. Ему стало совершенно ясно, что при увеличении или уменьшении скорости за порогом трехсот пятидесяти миллионов миль в секунду действуют очень мощные законы. По крайней мере в четыре раза превосходящие по силе известные на Земле.

Дни тянулись медленно, и Хедрок наблюдал, как подсветка спидометра меркнет. Наконец свет мигнул и погас. Хедрок почувствовал себя потерянным во тьме ночи, с каждым часом все больше утрачивающим реальность. Спал беспокойно, затем вернулся в кресло за пультом управления.

Едва он уселся туда, как корабль затрясло. Было ощущение, будто вибрирует каждый лист обшивки. Маленькое суденышко завертелось, точно щепка в водовороте. Хедрока спасло многоцелевое кресло. Чутко реагируя на все колебания, оно гасило их и предохраняло человека от излишних нагрузок. Как, впрочем, и пульт управления.

Все близлежащее космическое пространство кишело сигарообразными космическими кораблями невероятных размеров. Экраны телестатов заполонили дюжины этих громадин длиной в милю; и все они выстроились вокруг ракеты по огибающей линии. Вдруг откуда-то из массы рукотворных космических тел до него долетели то ли мысли, то ли слова сообщения. Они ворвались в кабину управления, словно пузырящиеся струи атомарного газа. Они обладали такой силой, что в первое мгновение он не уловил смысла. А когда смысл начал доходить, то озадаченный мозг не сразу сообразил, что эти всепроникающие сигналы адресованы не ему, хотя непосредственно его затрагивают.

— …Пришелец не имеет значения… Тип разума минус девятьсот. Смотри первую величину напряжения… Уничтожить его?

Хедрок пребывал в полном смятении, но тут его осенила безумная мысль: обмен сведениями каким-то образом касался ожесточенной земной перепалки «за» или «против» межзвездных полетов. Какое теперь это имеет значение? Слишком поздно. Время безжалостно, а эволюция человека идет слишком медленно. Высшие по разуму существа давным-давно захватили во Вселенной то, что им было нужно, а оставшиеся крохи будут уступать только по своему усмотрению. Слишком поздно, слишком поздно.

Глава 11

Должно быть, прошла минута или чуть больше, а Хедрок все еще сидел в том же положении. Когда вернулась способность осознанно наблюдать за происходящим, он вдруг почувствовал, что может ориентироваться в темноте. В этой ситуации самым сильным, если не единственным желанием было желание выжить. Прищурив глаза, он смотрел, как в окна, на экраны телестатов — на окружавшие его космические корабли. Ему было страшно не за себя, а за человечество. Их было много. Слишком много. И ничего иного, кроме смерти, они не предвещали.

Но он был жив. Постижение этого факта дало ему как бы второе дыхание. Пальцы уцепились за ручки управления. Взгляд искал просвет между двумя огромными машинами. Затем он надавил на корректор, дождался момента, когда спасательная ракета сможет проскочить между кораблями, и осторожно до упора выжал белый акселератор.

Он перестал что-либо воспринимать, так как вдруг очутился в кромешной тьме, правда физической, а не умственной. Спустя мгновение припомнил, что было какое-то движение, смахивающее на легкий рывок. А потом — ничего, ни кораблей, ни звезд. И телестаты не то чтобы выключились, но экраны заполнила густая чернота. Чуть подождав, он нажал информационную кнопку на приборной доске. Тут же засветилось простое слово: «металл».

Металл! Он со всех сторон окружен металлом. Это означало только одно — ракету поглотил огромный незнакомый корабль. Как это произошло — неведомо, но если Торговый дом оружейников на Земле имел вибрационную систему трансмиттеров, посредством которой материальные объекты могли перемещаться в пространстве, почему же огромная машина не могла поглотить его спасательную ракету?

Ясное осознание положения, в котором он оказался, причиняло душевные муки. Конечно, его взяли в плен, и, когда положено, он узнает, что его ждет. Они оставили ему жизнь, а это означает, что он представляет для них интерес, Хедрок облачился в скафандр. Нервы были напряжены до предела, но он держал себя в руках.

Сделав все необходимые приготовления, он открыл воздушный шлюз, на какое-то мгновение остановился и подумал в унынии, как далеко он от Земли. Затем вышел из спасательной ракеты. Гравитации не было, поэтому, когда само-закрывающаяся дверь шлюза подтолкнула в спину, он, плавно паря, стал опускаться вниз. Яркий свет фонарика высвечивал резко очерченные стены, выложенные ровными пластинами металла, и двери в них.

Ничего необычного в этой картине не было, все вполне ординарно. Просто нужно проверить двери и, если какая-нибудь поддастся, выйти. Первая дверь сразу же открылась. Мгновение спустя нервное напряжение стало спадать, показалось даже, что он находится в стране чудес. С высоты около двух миль просматривался город. Он сиял и переливался в лучах невидимого источника света, весь в зелени деревьев и цветущих кустарников. За ним начинался пригород, яркий от обилия садов, лужаек и искрящих ручьев. Этот пейзаж, насколько хватало взгляда, простирался на три стороны и, мягко изгибаясь, терялся в легкой дымке. Если бы не ограниченный горизонт, можно было подумать, что это Земля.

Здесь Хедрок испытал еще одно сильнейшее потрясение. Город, пронеслось в голове, совсем земной город в космическом корабле — такое просто в уме не укладывалось. Корабль, который вначале показался в милю длиной, на самом деле был величиной по меньшей мере в пятьдесят миль и летал в космосе с несколькими сотнями себе подобных — каждый аппарат размером с маленькую планету, управляемый существами высшего разума.

Хедрок подумал о дальнейших шагах. Нельзя ли вывести сюда свою ракету? Осмотрел стену с дверями и нашел достаточно большой проем. Но какое-то мгновение засомневался: разрешат ли таинственные существа сдвинуть ракету с места. Все зависит от того, чего они от него хотят. Его сомнения кончились, когда маленькая машина выскользнула наружу, беспрепятственно преодолев проем, и через несколько минут села на окраине города.

Благополучно приземлившись, Хедрок тихо сидел и ждал, когда успокоятся нервы. И к тому же он подумал, что именно на такое поведение здесь рассчитывали. Бесспорно, он служил объектом какого-то важного эксперимента; и хотя меры предосторожности с его стороны, казалось, не имеют никакого смысла, пренебрегать ими тоже не следовало. Он сделал анализ атмосферы. Атмосферное давление было чуть больше обычного, содержание кислорода девятнадцать процентов, азота — семьдесят девять, температура плюс семьдесят четыре по Фаренгейту, гравитационное взаимодействие в норме. Можно не продолжать исследований, так как показатели оказались такие же, как на Земле.

Хедрок снял скафандр. Ни о каком сопротивлении и помышлять нечего. Он полностью во власти существ, которые как бы походя, за считаные минуты создали для него привычную среду обитания. Выскользнул из ракеты и ощутил тишину. Пошел вперед по улице, миновал одну, потом другую — город был пуст. Ни ветерка, ни движения. Деревья словно погрузились в спячку — неподвижные ветви, поникшие листья. Этот пейзаж слишком смахивал на макет за стеклом витрины, на сад в бутылке, да и сам он посреди всего этого — крошечная фигурка, застывшая в напряжении. Единственная разница, пожалуй, в том, что он не собирается стоять здесь вечно.

Хедрок направился к белому блестящему зданию, широкому и минному, но не очень высокому. Постучал в дверь и, когда звук безответно замер, толкнул ее. Дверь открылась не в вестибюль, а в небольшую комнату, облицованную металлом. Там были приборная доска, многоцелевое кресло и человек в нем. Хедрок остановился как вкопанный, ибо в кресле сидел не кто иной, как он сам, собственной персоной, будто в своей спасательной ракете. Он осторожно прошел вперед, ожидая, что стоит приблизиться, и тело исчезнет. Но этого не произошло. А если дотронуться до собственного двойника, рука погрузится в пустоту? Ничего подобного. Пальцы ощутили реальную фактуру одежды и теплоту живого лица. Лже-Хедрок, не обратив на своего прототипа никакого внимания, продолжал напряженно всматриваться в экран общего телестата.

Хедрок посмотрел в том же направлении и вздрогнул, когда увидел одухотворенное и серьезное лицо императрицы.

Ага, здесь разыгрывается последний приказ Иннельды, беззвучная сцена, так как не слышно ее вибрирующего голоса, приказывающего посадить спасательную ракету. Он с нетерпением ожидал, что же будет дальше, но и через несколько минут ничего не изменилось. Тогда он пошел к двери. Уже за пределами этого помещения остановился, почувствовав сильное волнение. Эта картина, размышлял он, разыгранный фрагмент его памяти. Но почему именно этот эпизод, а не какой-то другой?

Импульсивно Хедрок снова открыл ту же дверь и заглянул вовнутрь. Комната была пуста. Он пошел дальше в город и опять окунулся в тишину, как в омут. Напряжение постепенно ослабевало. Он должен быть готов к любой неожиданности со стороны неведомых хозяев его судьбы. Что-то их заинтересовало, теперь нужно взять инициативу в свои руки и поддерживать интерес к себе до тех пор, пока не удастся раскрыть тайну их власти над собой.

Вдруг Хедрок очутился перед внушительным подъездом тридцатиэтажного мраморного небоскреба. Резная дверь открылась, как и в первом случае, не в холл, а сразу во внутреннее помещение. Оно было больше первого. В напольных и настенных витринах красовались образцы оружия, а в углу сидел человек и распечатывал письмо. Хедрок уже пережил нечто подобное, поэтому увиденное не потрясло его так сильно. Перед ним был линвудский оружейный магазин, а человек в углу — Дэниел Нилан. Очевидно, сейчас проигрывают сцену их встречи и разговора.

Он прошел вперед, чувствуя какое-то несоответствие, какое-то отличие от запечатлевшегося в памяти. И вдруг понял, в чем дело. При их настоящем свидании Нилан еще не читал письмо.

Неужели ему продемонстрируют то, что случилось позже?

Когда Хедрок остановился позади сидящего Нилана и взглянул на письмо в его руках, то оценил подлинность сцены. На конверте была марсианская почтовая марка. Значит, это та самая корреспонденция, которая поступила на имя Нилана в Торговый дом оружейников и за которой Нилан вернулся после их совместного визита в Треллис Майнор билдинг.

Но как все это делается? Одно — воспроизвести сцену, которую они извлекли из его памяти, совсем другое — реконструировать то, в чем он не принимал участия, и что совершалось на расстоянии бесчисленных миллиардов километров около месяца назад. Должна же быть причина, ради которой они демонстрируют столь сложное искусство. Он решил: «хозяева» хотят, чтобы он прочел письмо, полученное Ниланом.

Хедрок наклонился вперед в намерении разглядеть строчки, но перед глазами все тут же поплыло. Вскоре это прошло, и он обнаружил, что не стоит, а сидит и даже сам держит письмо. Такое перераспределение ролей было настолько неожиданно, что Хедрок невольно повернулся на стуле и посмотрел назад.

Время тянулось бесконечно, а он смотрел и смотрел на собственное тело, застывшее поодаль в напряженной позе, чуть подавшись вперед, и на прищуренные глаза, пытающиеся что-то разглядеть. Затем принял прежнее положение и оглядел одежду Нилана, руки Нилана, тело Нилана. И почувствовал себя совсем по-иному — в него переселились мысли Нилана, возник эмоциональный интерес к письму.

Прежде чем Хедрок смог себе объяснить, каким это образом — совершенно непонятно каким! — его душа переместилась в тело Нилана, тот углубился в письмо. Оно было от его брата Джила.

Дорогой Дэн!

Теперь я могу рассказать тебе о величайшем открытии за всю историю существования человечества.

Через несколько часов мы отбываем. Мне пришлось ждать последней минуты, ибо мы опасались, что письмо перехватят, и не могли рисковать. Мы хотим поставить мир перед фактом. Когда вернемся, будем кричать о нашем свершении на каждом углу, представим бесконечные фильмы и записи, подтверждающие наш рассказ. А сейчас о самой экспедиции.

Нас семеро во главе с известным ученым Дердом Кершоу. Шесть специалистов в различных областях науки. Седьмой — парень по имени Гриер — вроде подручного для ведения книг учета, протоколов, отчетов и так далее. Он отвечает также за работу автоматических кухонных плит. Кершоу обучает его работе с приборами управления, чтобы освобождать остальных от будничных дел.

Здесь Хедрок-Нилан прервал чтение, на сердце у него кошки скребли.

— Дети! — пробормотал он севшим голосом. — Великовозрастные дети, черт бы их побрал.

И тут же подумал: «Итак, Гриер был подручным. Неудивительно — ведь он полный профан в науке».

Хедрок принялся читать дальше, но вдруг вычленил собственное «я» из совокупного сознания и в изумлении подумал: «Дэн Нилан ничего не знал о подлеце Гриере. Как же он мог испытывать к тому неприязнь?» Однако здесь его собственное «я» вновь растворилось — сильное желание Нилана продолжить чтение победило волевой импульс Хедрока. Они совместно двинулись дальше:

— Меня пригласили заниматься этим делом после того, как Кершоу заметил мою статью в журнале по атомной энергетике. Статья была посвящена исследованию вращения небесных тел в сторону, противоположную вращению Земли. Это исследование перекликалось с идеей изобретения Кершоу.

Должен заметить, что возможность дублирования этого открытия другими исследователями практически равна нулю. В своей концепции оно охватывает слишком много отраслей науки. Как ты помнишь, во время учебы нам говорили, что существует почти пятьсот тысяч отраслей науки и умелая координация усилий будет порождать бесконечное количество новых изобретений. Впрочем, никого нельзя научить устанавливать продуктивное соотношение отдельных элементов на стыках наук, не говоря уж об их выборе.

Я упоминаю об этом, чтобы еще раз подчеркнуть необходимость полной секретности. Однажды ночью мы долго говорили с Кершоу, и мне предложили участвовать в этом предприятии исключительно на конфиденциальной основе.

Послушай, Дэн, это новость огромной важности. Мы изобрели корабль, обладающий такой скоростью, о которой можно только мечтать. Мы победили звезды. И когда я закончу это письмо, мы отправимся в созвездие Центавра. При одной мысли об этом меня бросает в жар и холод. Все проблемы человечества разрешены. Вся вселенная открывается для людей. Только подумай о тех, кого насильно выбрасывают на Марс, Венеру и всякие луны. Конечно, это вынужденная мера, ведь кто-то должен находиться там и разрабатывать природные богатства — а теперь появилась надежда, новый шанс обосноваться в прекрасных цветущих мирах дальнего космоса.

Отныне и навек мы обретем неограниченные жизненные пространства, и люди перестанут грызться из-за права владения земельной собственностью. Теперь у всех ее будет более чем достаточно.

Причина нашей осторожности состоит в том, что империя Ишеров будет потрясена до основания беспрецедентной эмиграцией, которая тут же начнется, и императрица Иннельда поймет это и постарается уничтожить нас. Мы даже не уверены в том, что Торговый дом оружейников поддержит эти перемены. Он ведь является неотъемлемой частью ишеровской системы, он финансировал ее и таким образом приложил руку к созданию самой стабильной в истории человечества государственной машины для подавления нестабильного общества. Так что пока мы бы не хотели, чтобы кто-либо узнал о нашем предприятии.

И еще. Мы с Кершоу обсуждали влияние сверхдальних расстояний на нашу с тобой сенсорную связь. Он полагает, что скорость движения при нашем удалении от Солнечной системы сразу разрушит эту связь, не говоря уж о тяжких перегрузках, которые нам предстоит испытать. Мы…

Здесь Нилан остановился. Выходит, и он все это испытал, а потом наступила пустота. Джил не умер. Вернее, не умер в тот день год назад… Мысли стремительно неслись вперед… И только во время экспедиции Гриер…

Здесь Хедрок усилием воли вырвал собственное сознание из двойственного союза.

«Господи, — подумал он, содрогнувшись, — мы части друг друга. Наши эмоции взаимно переплелись, мои знания и ощущения перешли к нему, а его — ко мне. Это было бы хорошо, если бы он был моим братом, с которым у нас давным-давно установилась сенсорная взаимосвязь. Но все не так. Мы совсем чужие люди, встретившиеся однажды по воле случая».

Вполне возможно, его «хозяевам», этим таинственным экспериментаторам, манипулирующим чужими телами и разумом, все равно, с кем иметь дело — с ним самим, с Ниланом или с его идентичным братом. В конце концов, нервная система у большинства людей структурно одна и та же. Если двух Ниланов можно «настроить» друг на друга, почему бы не сделать то же самое с любыми другими человеческими существами.

На этот раз, разложив все по полочкам, Хедрок не сопротивлялся слиянию своей индивидуальности с личностью Нилана. Он хотел дочитать письмо Джила. Но перед глазами поплыло.

Хедрок-Нилан заморгал и резко вздрогнул, когда в лицо хлестнуло раскаленным песком. По телу пробежала судорога. Это уже был не оружейный магазин и не призрачный город. Он лежал под огромным выпуклым солнцем посреди плоской пустыни красного цвета. Невысоко слева сквозь плотную пелену пыли проглядывало еще одно солнце. В этом мире мелкого песка оно казалось далеким и небольшим, а цвет его смахивал на кровь. Рядом на песке лежали люди. Один из них из последних сил повернулся; это был большой красивый человек, губы его беззвучно шевелились. Каким-то неведомым образом то, как человек повернулся, заставило Нилана-Хедрока увидеть коробки, тару, металлические конструкции. Хедрок узнал регенератор жидкости, контейнер с продовольствием, телестат. И снова посмотрел на человека.

— Джил! — закричал он истошно. Скорее, это была реакция Нилана. — Джил! Джил!

— Дэн! — казалось, донеслось издалека.

Возможно, то был не звук, а обрывок мысли в отуманенном мозгу. Усталый вздох. И опять откуда-то издалека чуть слышное, но отчетливое обращение к Нилану:

— Дэн, ах ты, чучело, где ты? Дэн, как тебе это удалось? Я не чувствую, что ты рядом… Дэн, мне плохо, я умираю. Мы на странной планете, которая скоро приблизится к одному из солнц Альфы Центавра. Бури крепчают, воздух раскаляется все сильнее. Мы — о боже!..

Внезапно его обожгла резкая боль. Словно кто-то туго натянул, а потом отпустил тетиву. Сквозь неведомые пространства и умопомрачительные расстояния. Хедрок ясно понял, что наяву ни он, ни Дэн не присутствовали при этой сцене. Действовала сенсорная связь между братьями, а непосредственным участником этого кошмара был Джил Нилан. Те, кто все это сотворил, достигли потрясающего понимания человеческих существ и власти над ними.

Прошло некоторое время, и Хедрок вновь увидел Дэна Нилана в оружейной лавке с письмом в руках. В глазах стояли слезы, но теперь можно было разобрать заключительные слова:

— В первый раз со дня рождения мы разлучены. Я знаю, что мне будет тоскливо и одиноко.

Уверен, Дэн, ты читаешь это письмо и завидуешь. Едва подумаю о том, как давно человек мечтает отправиться к далеким звездам, хотя ему постоянно внушают, будто это невозможно, — и сразу представляю себе, что ты чувствуешь. Ведь ты самый неистовый искатель приключений в нашей семье.

Пожелай мне удачи, Дэн, и держи язык за зубами.

Твоя вторая половина Джил.

Хедрок не стал раздумывать над последней трансформацией. Сейчас она уже не имела значения. Его не оставляла мысль о случившемся чуде, позволившем ему увидеть беднягу Джила Нилана в раскаленных песках. Каким-то образом всемогущие существа, захватившие его в плен, восстановили прерванный контакт между братьями и осуществили связь через колоссальное пространство и время — связь мгновенную и совершенно невероятную.

И случайно или намеренно прихватили его в это фантастическое путешествие.

Странно, почему так темно? Коль скоро он уже не в оружейном магазине, то, по логике вещей, должен вернуться в безлюдный город или на огромный корабль этих высокоодаренных существ. Хедрок пошевелился и, сделав усилие, понял, что лежит ничком. Только он стал подниматься, как его руки и ноги запутались в тугом переплетении каких-то канатов. Пришлось ухватиться за болтающийся конец, чтобы не упасть. В кромешной тьме он встал, пошатываясь и пытаясь удержать равновесие.

Он успокаивал себя, изо всех сил старался не упустить ни одной подробности происходящего вокруг. Внезапно его охватила паника, словно что-то кольнуло. Под ногами не осталось ничего твердого, кроме колышащихся канатов, — будто на парусной шхуне, бороздившей моря и океаны в стародавние времена, или в паутине паука кошмарных размеров. Он оцепенел, холодок пробежал по позвоночнику. Точно: паучья паутина!

Между тем откуда-то просочился тусклый свет голубоватого отлива, и стаю ясно, что города нет и в помине. Вместо него возник таинственный темно-синий мир, заполненный паутиной, многими милями паутины. Она тянулась направо, налево и высоко вверх, растворяясь вдалеке. Она была везде и всюду, куда ни кинешь взгляд, и постепенно таяла во мраке, словно в преисподней. И тут, хотя и не сразу, он разглядел тех, кто ее ткал.

У Хедрока, многое повидавшего на своем веку, было время, чтобы морально подготовиться к предстоящему испытанию. Было время понять, что он находится внутри корабля и тот должен быть обитаем. Высоко над ним кто-то чуть-чуть пошевелился. Пауки! Он их ясно видел теперь — огромные существа с множеством ног. Ему стало невыносимо тошно. Вот как распорядилась природа — властью над вселенной и самым высшим интеллектом она наградила паукообразных.

Кажется, Хедрок довольно долго предавался подобным размышлениям. Затем его осветил слабый свет, направленный непонятно откуда. И тут его мозг стал воспринимать сильнейшие импульсы:

«…Показатели отрицательные… Между двумя существами нет физической связи… только энергия…»

«…Но напряжение усиливалось… Связь осуществилась на расстоянии».

«Подтверждаю, что нет физической связи…»

Одна сухая констатация за другой.

«Я просто выражал свое изумление, о могущественный… Несомненно, мы имеем дело с явлением, тесно связанным с поведением этой расы. Давайте спросим у него…»

«ЧЕЛОВЕК!»

Мозг Хедрока, в последние минуты работавший на пределе под грузом чудовищных импульсов, еле выдержал воздействие целенаправленной волны.

— Да? — наконец выдавил из себя Хедрок.

Он говорил вслух. Голос его, и без того негромкий, потонул в тиши большого помещения.

«Человек, почему один брат отправился в долгое путешествие, чтобы выяснить, что случилось с другим братом?»

На какое-то мгновение вопрос озадачил Хедрока. По-видимому, имелся в виду тот факт, что Дэн Нилан вернулся с далекого астероида на Землю, чтобы разузнать, почему прервалась его сенсорная связь с братом Джилом. Этот вопрос вроде бы не имел смысла, так как ответ очевиден. Идентичные братья, они вместе воспитывались, у них были особенно близкие отношения. Прежде чем Хедрок смог объяснить наипростейшие вещи в природе человека, его мозг испытал новое мощное воздействие:

«Человек, зачем ты рисковал жизнью, чтобы другие человеческие существа могли отправиться к звездам? И почему ты хочешь передать тайну бессмертия другим?»

Несмотря на полный ералаш в голове, до Хедрока начал доходить истинный смысл происходящего. Эти паукообразные старались понять эмоциональную природу человека, поскольку сами были напрочь лишены всяких чувств. Они будто слепые, которые просят объяснить, что такое цвет, или абсолютно глухие, желающие узнать, что такое звук. Принцип тот же самый.

Теперь стало ясно, чего они добивались. Совершенно бессмысленное, как показалось прежде, воспроизведение сцены между ним и императрицей, когда он рисковал жизнью во имя своей альтруистической цели, было предназначено для наблюдения за его эмоциями. Затем таким же образом была налажена сенсорная связь между Ниланом и им самим. Они хотели измерить и оценить эмоции в действии.

И тут его мозг снова заполнился чужими мыслями:

«Жаль, что один из братьев нарушил связь…»

«Нет нужды в сдерживающем факторе. Брат на Земле больше не нужен, поскольку мы установили прямую связь между нашим узником и мертвым. Необходимы крупные исследования…»

«…Немедленно приступайте».

«Что делать в первую очередь?»

«Конечно, дать ему свободу».

Долгое молчание. Хедрок весь напрягся и невольно закрыл глаза. Затем — провал. Когда он открыл глаза, го увидел, что находится в одной из своих секретных лабораторий на Земле. В той самой, где его чуть не прихлопнула гигантская крыса.

Глава 12

Не веря, что он вновь на Земле, Хедрок осторожно встал на ноги и осмотрелся. На нем все еще был изоляционный костюм Гриера, в который он облачился, прежде чем покинуть спасательную ракету и отправиться бродить по «городу», сотворенному паукообразными специально для него. Он медленно оглядел помещения, стараясь найти хоть малейшие несоответствия, чтобы они подтвердили иллюзорность происходящего, новый обман зрения.

Уверенности ни в чем не было. Но чувствовал он себя совсем не так, как прежде, когда им манипулировали. Тогда он пребывал в полной нереальности, как бы во сне. А сейчас подобного ощущения не было.

Он нахмурился и стал вспоминать последние полученные от них импульсы. Один из пауков — вероятно, главный — распорядился отпустить его, «дать ему свободу». Хотя вовсе не ясно, значило ли это совсем отпустить или на время их эксперимента. Они ведь продолжают изучать эмоциональное поведение человека. Но он в своей жизни так часто подвергался опасности, что вопреки всему не мог позволить возобладать личному чувству страха и затмить намеченную цель. Однако сейчас необходимо удостовериться в реальности окружающей обстановки.

Он подошел к общему телестату в одном из кабинетов и включил канат новостей. Передавали скучный обзор информации. Комментатор говорил о новых законах, находящихся на обсуждении в императорском парламенте. Ни единого упоминания о межзвездном суперлайнере. Если и было какое-то смятение после его побега с корабля Кершоу, а потом за пределы Земли, то, очевидно, оно уже улеглось. А если были попытки заставить императрицу раскрыть секрет, то от них, похоже, давно отказались.

Он выключил телестат и надел рабочий костюм. Скрупулезно отобрал четыре перстня с оружием, готовясь к схватке, прошел через трансмиттер и очутился в одной из своих квартир в Империал-Сити. Теперь он чувствовал себя намного лучше. В мыслях Хедрок уже наметил план эксперимента, который он проведет, если паукообразные вновь попытаются подчинить его себе. Он не переставал думать о том, что означает свобода, подаренная ему. Подошел к окну и взглянул на город, простирающийся на юг. Более минуты Хедрок не сводил глаз со знакомой панорамы огромного метрополиса, а затем медленно повернулся к телестату и вызвал общественную службу новостей.

Эта организация была связана с Торговым домом оружейников и выдавала независимую информацию. Девушка ответила на все вопросы, не спросив имени абонента. Он узнал, что императрица публично и неоднократно отрицала сведения о межзвездном суперлайнере и что Торговый дом после массированной двухнедельной кампании против нее вдруг замолчал.

В мрачном состоянии духа Хедрок выключил связь. Итак, Иннельде все сошло с рук. Он догадывался, почему Торговый дом перестал давить на нее. Эта кампания могла бы стать весьма непопулярной, поскольку у оружейников не было никаких доказательств. Достало здравого смысла гласно не упорствовать в том, что, скорее всего, обернулось бы против них. К тому же девяносто процентов населения за две недели, очевидно, потеряли интерес ко всей этой истории. А из оставшихся десяти процентов многие не знали, что делать, даже если поверили в существование суперлайнера. Как заставить законную правительницу Солнечной системы раскрыть тайну?

Хедрок, имевший свои планы на этот счет, еще больше помрачнел. Он перешел в библиотеку и стал внимательно просматривать календарь нынешнего столетия. Проблем было несколько. Понадобится немного времени, чтобы привести план в действие, но начинать надо не раньше Дня вечного покоя.

Что касается паукообразных, не в его власти предугадать их шаги. Придется вести дело таким образом, будто они вообще не существуют.

— Итак, — бормотал он себе под нос, — сегодня первое октября, а завтра — День вечного покоя.

Ой-ой-ой! Выходит, остался только один день, чтобы подготовиться к самому крупному начинанию во всей его деятельности. А подготовка непростая — есть над чем поразмышлять. Трудно себе представить, как он справится с воротилами вроде Ненсена, Дили или Трайнера, когда времени в обрез. Но сейчас некогда сетовать на то, что все сложилось так, а не иначе.

Он вернулся в свою подземную лабораторию и придирчиво осмотрел огромный телестат, занимающий весь угол диспетчерской. Экран в несколько рядов окружали светящиеся точки, их было чуть больше полутора тысяч. Вскоре он набрал два десятка личных номеров. Семнадцать точек загорелись ярким зеленым цветом. Остальные три — красным, что означало: абонентов нет на месте. Семнадцать из двадцати — не так уж плохо. Закончив вызовы, Хедрок повернулся лицом к телестату, когда экран засветился.

— Хорошенько посмотрите на меня, — сказал он. — По всей вероятности, мы сегодня встретимся.

Он помедлил, обдумывая, как лучше поступить. Абонентам вовсе не обязательно знать, что он разговаривает сразу со всеми. Несомненно, некоторые из них далеко не дураки и, вероятно, подозревают, что вызваны и другие фирмы, но подчеркивать это было бы глупо.

Довольный, что эта мысль пришла в голову, Хедрок продолжал:

— Сотрудники вашей фирмы должны оставаться в конторе до завтрашнего утра. Позаботьтесь о спальных местах, обеспечьте их развлечениями и едой. Пусть работают до обычного часа, если не будет дальнейших распоряжений. За эту неделю сотрудникам надлежит выплатить премию в размере двадцати процентов. Лично вам сообщаю: возникло чрезвычайное положение и, если не получите дополнительных указаний до семи часов утра, продолжайте завтра трудиться в нормальном ритме. А пока прочитайте седьмую статью конституции. Все.

Он отключил телестат, взглянул на часы и скорчил гримасу. Должно пройти по крайней мере пятнадцать минут между его приказом и физическим появлением перед теми, кому он адресован. По-другому поступить нельзя. Нельзя явиться через минуту после разговора по телестату. Приказ сам по себе наверняка вызвал шок, так что не следует усугублять ситуацию.

Кроме того, предстоит быстро приготовить достаточную дозу стимулятора роста и принять ее внутрь. Прищурившись, он стоял и обдумывал вероятные повороты предстоящих бесед. Довольно трудно будет сразу подмять под себя некоторых администраторов. Он давно собирался принять против них решительные меры. Слишком засиделись на тепленьких местечках. Благодаря его либеральной политике прибрали к рукам руководящие посты, передают их по наследству из поколения в поколение, порой уходя из-под контроля и распоряжаясь прибылью по собственному усмотрению. В одиночку Хедрок не успевал за всеми уследить, и его власть постепенно ослабевала.

Выждав полчаса, он включил трансмиттер, посмотрел в образовавшийся тут же длинный светлый коридор. Затем шагнул в него и оказался перед дверью с внушительной табличкой:

КОРПОРАЦИЯ «ЗВЕЗДНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» КАПИТАЛ — ТРИЛЛИОН КРЕДИ

Контора президента Дж. Т. Трайнера Посторонним вход воспрещен!

При помощи перстня Хедрок справился с хитрым запором. Вошел в приемную и направился дальше мимо хорошенькой девушки-секретарши, которая сделала попытку его остановить. Лучом перстня на ходу открыл вторую дверь, переступил порог и очутился в большом, богато обставленном кабинете. Крупный мужчина с бледным лицом и бесцветными глазами поднялся из-за массивного дугообразного стола и уставился на него.

Хедрок не обратил на него никакого внимания. Вдруг неистово зазвенел один из перстней, предусмотрительно надетых на пальцы. Он медленно повел рукой. Звон прекратился, когда камень в оправе посмотрел прямо на стену чуть выше стола. Великолепная маскировка, восхитился Хедрок. В нише за красивой панелью был тщательно спрятан огромный бластер. Если бы не перстень, его нипочем не обнаружить бы.

Хедрок помрачнел. Это неприятное открытие только подтверждало исподволь сложившееся мнение о президенте корпорации. Трайнер в заведенном на него досье характеризовался не просто эгоистичным и безжалостным человеком — такие черты характера присущи многим администраторам этого века, когда их ответственность неизмеримо возросла. Мало того что он был абсолютно аморален — сотни тысяч граждан империи Ишеров совершили не меньше убийств, чем Трайнер. Отличие состояло в мотивах поступков. Трайнер был разложившийся тип, похотливый, распутный негодяй.

Мужчина шел по кабинету, протянув руку для пожатия. Бледное лицо мельком осветилось сердечной улыбкой, и он заговорил вполне дружеским тоном:

— Даже не знаю, как к вам отнестись, но я весь внимание, слушаю вас.

Хедрок направился к нему, вроде бы собираясь пожать протянутую руку. Но в последний момент прошел мимо и через мгновение уселся в огромное кресло за дугообразным столом. Он смотрел в упор на испуганного чиновника, думая со злорадством:

«Итак, Трайнер весь внимание. Ну что же, неплохо. Хотя поначалу надо хорошенько встряхнуть его психологически и с откровенной жестокостью показать, что на свете есть люди покруче, чем Дж. Т. Трайнер. Не давать ему спуску, вывести из равновесия!»

— Прежде чем вы сядете в это кресло, мистер Трайнер, — резко сказал Хедрок, — и прежде чем мы начнем разговор, я хочу, чтобы ваши подчиненные начали делать то, что будет приказано. Вы слушаете?

Нечего было и спрашивать. Трайнер не просто слушал. Он был в шоке, он был зол и смущен. Но не сказать, чтобы слишком испуган. Этого Хедрок и не ожидал. Вид Трайнера свидетельствовал о настороженности вместе с известной долей любопытства.

— Что вы хотите? — спросил Трайнер.

Сейчас опасно переусердствовать в жестокости, мысленно остерег себя Хедрок. Затем вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

— Вот названия пятидесяти городов, — сказал он строго. — Нужно составить список принадлежащих мне контор. Не важно, чем они занимаются. Важно лишь одно: в перечень должны попасть те конторы, фирмы или корпорации, которые располагаются по одной стороне улицы в рядом стоящих зданиях. Следует указать название города, название улицы и перечислить дома. Например: два, четыре, шесть, восемь и так далее. И только в том случае, если их много, как минимум дюжина. Ясно?

— Да, но… — Трайнер явно ничего не понимал.

Хедрок оборвал его:

— Распорядитесь! — Он сверлил человека прищуренным взглядом, затем подался вперед. — Надеюсь, Трайнер, вы живете согласно статье седьмой конституции.

— Но, послушайте, эта статья была принята около тысячи лет назад. Не хотите же вы сказать…

— Вы можете представить список или нет?

Было видно, как Трайнера прошиб пот.

— Полагаю, что да, — сказал он в конце концов, — Право, не знаю. Я посмотрю. — Вдруг он весь подобрался и процедил сквозь плотно сжатые зубы: — Будь вы неладны, врываетесь сюда и…

Хедрок знал, что немного перегнул палку.

— Распорядитесь! — повторил он мягко. — А потом мы побеседуем.

Трайнер колебался. Он был в крайнем раздражении, но очень скоро, по-видимому, сообразил, что всегда можно увильнуть и не подчиниться приказу.

— Мне придется воспользоваться настольным телестатом, — промолвил он.

Хедрок кивнул и стал наблюдать, как его приказ передается нижестоящему руководителю.

— Какая-то секретная информация? — с ухмылкой спросил Трайнер чуть приглушенным голосом, — Что все это значит?

Притворная уступчивость выдавала его с головой. Хедрок сидел и бесстрастно прикидывал. Значит, пульт управления бластером находится в столе, недалеко от того места, к которому Трайнер придвинул свой стул. Хедрок тщательно обдумывал ситуацию. Он сидит спиной к пушке, а Трайнер несколько поодаль слева. Дверь, ведущая в приемную, находится в пятидесяти футах, а за ней — секретарша. Стена и дверь защитят ее. Если кто-то войдет, должен будет держаться левой стороны, сразу за Трайнером или еще дальше. Удовлетворенный своими расчетами, Хедрок кивнул. Он не спускал глаз с Трайнера. Наконец он заговорил:

— Я скажу вам все, Трайнер, — Хедрок решил еще больше возбудить явное любопытство президента и поумерить его нетерпение, — Но прежде желательно, чтобы вы сделали одну вещь. Здесь у вас есть старший бухгалтер по имени Ройан. Попросите его зайти. После того как я с ним поговорю, вам станет ясно, будет ли он завтра работать в фирме.

Трайнер в недоумении посмотрел на него и, помедлив какое-то время, заговорил в телестат. Кто-то звонким отчетливым голосом обещал немедленно прийти. Трайнер отключил связь и откинулся на стуле.

— Так значит, вы и есть тот самый человек в загадочном, долго молчавшем телестате, — произнес он спустя какое-то время, показав на аппарат в стене рядом с собой. Затем спросил сдавленным голосом: — Императрица владеет нашей корпорацией? Все принадлежит дому Ишеров?

— Нет! — отрезал Хедрок.

Трайнер был явно разочарован.

— Я склонен поверить, — сказал он, — и знаете почему? Дому Ишеров все время отчаянно нужны деньги, и он не допустил бы, чтобы такое сокровище — наша компания — прозябало подобным образом. Эти идиоты дошли до того, что постоянно делятся прибылью со служащими. Нет, кто бы то ни был, это не Ишер.

— Нет, не Ишер! — обронил Хедрок и взглянул на Трайнера.

У того был вид человека, совершенно сбитого с толку. Как и многие до него, Трайнер не осмеливался полностью игнорировать тайного владельца корпорации, пока существовала вероятность, что им является императорская семья. Впрочем, Хедрок и раньше замечал: отрицание этого факта только увеличивало сомнения честолюбцев.

В дверь постучали. Вошел мужчина лет тридцати пяти, энергичный, крупного телосложения. Когда он увидел, как присутствующие расположились за столом, глаза его расширились.

— Вы ведь Ройан? — спросил Хедрок.

— Да.

Молодой мужчина вопросительно взглянул на Трайнера, но тот сидел, не поднимая глаз.

— Вас информировали о том, что это за телестат? — Хедрок показал на аппарат в нише.

— Я знакомился с документами корпорации, — начал Ройан и остановился. Судя по глазам, он соображал, куда клонил Хедрок. — Вы не…

— Давайте не будем разыгрывать спектакль. Я хочу задать вам один вопрос, Ройан.

— Да?

— Сколько денег фирмы, — Хедрок четко выговаривал слова, — присвоил Трайнер в прошлом году?

Трайнер со свистом втянул в себя воздух, затем наступила тишина. Наконец Ройан засмеялся, как мальчишка, и сказал:

— Пять миллиардов креди, сэр.

— Многовато для жалованья, не так ли? — произнес Хедрок ровным голосом.

Ройан кивнул.

— Мне кажется, мистер Трайнер считал себя не столько служащим, сколько владельцем корпорации.

Хедрок заметил, что Трайнер не отрываясь смотрит прямо перед собой на столешницу, а правой рукой исподволь тянется к маленькой драгоценной статуэтке.

— Пройдите вон туда, Ройан, — сказал Хедрок и повел рукой влево.

Подождал, пока тот не сдвинулся вбок, а затем нажал рычажок на перстне, который привел в действие проглоченный им стимулятор роста. Хедрок тут же увеличился в размере — немного, всего на дюйм по всей поверхности тела. Пожалуй, он мог бы достичь почти такого же эффекта, если бы расправил плечи и выпятил грудь. Этот дополнительный дюйм изменил структуру организма и усилил защитные функции рабочего костюма. Он стал абсолютно неуязвимым, совсем как оружейный магазин.

Кстати, почти все, что случилось после его побега с судилища в Торговом доме оружейников, так или иначе связано с отсутствием рабочего костюма, который он не смог надеть, отправляясь в линвудский магазин.

Хедрок почувствовал, как тело задубело, глотку свело и темп речи ощутимо замедлился.

— Я бы сказал, — неторопливо выговорил он, —жалованье чересчур завышено. Проследите, чтобы оно составляло пять миллионов.

Трайнер скрипнул стулом, подвигаясь к столу, но Хедрок как ни в чем не бывало обращался к Ройану и продолжал говорить с металлическими нотками в голосе:

— К тому же, несмотря на акционерную основу, фирма приобрела незавидную репутацию из-за алчности президента. И в частной жизни он ведет себя недостойно — подбирает на улице хорошеньких женщин и проводит с ними время на многочисленных тайных квартирах…

Тут Трайнер сделал последний рывок и конвульсивно схватил статуэтку. Хедрок поднялся на ноги, когда Ройан издал крик, предупреждающий об опасности.

Бластер выстрелил. Заряд вдребезги разнес кресло, на котором только что сидел Хедрок, и оплавил металлическую поверхность стола, причем пламя взметнулось до потолка. Залп был невероятной силы — по крайней мере девяносто тысяч энергетических циклов. Тем не менее Хедрок заметил огонь, вырвавшийся из револьвера Ройана.

Спустя мгновение цель событий вполне прояснилась. Трайнер привел в действие пушку, направив заряд прямо на Хедрока, затем быстро повернулся и вытащил свой казенный револьвер, намереваясь убить Ройана. Но тот успел первым — у него оказалось оружие производства Торгового дома, предназначенное для самозащиты.

В том месте, где стоял Трайнер, появилось свечение, мигнуло и тут же растаяло: мощные всасывающие насосы, автоматически приведенные в действие пушкой, прогоняли через помещение огромные порции свежего воздуха. Вообще-то обычный процесс, только многократно ускоренный — за секунду весь объем воздуха заменялся пять раз.

В кабинете наступила тишина.

— Не понимаю, — наконец произнес Ройан, — как вы остались живы?..

Хедрок приостановил действие стимулятора роста и просто сказал:

— Вы новый президент корпорации, Ройан. Ваше жалованье — пять миллионов в год. Какой курс обучения проходит ваш сын?

Ройан оправился от неожиданности быстрее, чем ожидал Хедрок.

— Общепринятый, — последовал ответ.

— Смените его. Торговый дом оружейников недавно опубликовал подробное описание нового курса, который еще не получил широкого признания. Он включает усиленное развитие нравственных начал. А теперь… Когда будут готовы списки, которые Трайнер приказал составить для меня? Или вы ничего о них не знаете?

Стремительный темп разговора, казалось, вновь ошеломил Ройана, но он быстро сориентировался.

— Не раньше шести часов. Я…

Хедрок прервал его:

— Завтра вы подвергнетесь страшному испытанию, Ройан, но держитесь стойко. Не теряйте головы. Мы навлекли на себя гнев мощной тайной организации. Нам придется расплачиваться. Наша собственность потерпит сокрушительный удар, но ни при каких обстоятельствах никому не говорите, что это наша собственность, и не начинайте восстанавливать ее в течение месяца или до соответствующих распоряжений.

Он перевел дух и мрачно закончил:

— Мы должны безропотно перенести потери. К счастью, завтра День вечного покоя. Люди будут отдыхать. Но помните: эти — списки — должны быть — готовы — к шести часам!

Хедрок резко повернулся и стремительно вышел. Упомянув о тайной организации, придуманной в ходе разговора, он заглядывал вперед: когда великан начнет действовать, его промашки можно будет отнести на ее счет.

А теперь, не откладывая, необходимо нанести ряд визитов попроще, поесть, встретиться с высокомерным Ненсеном и только после этого приняться за самое важное дело.

Через час он убил Ненсена как бы рикошетом — отразил сгусток направленной в него энергии. Когда-то неукротимый монстр Дили оказался безобидным старикашкой, который тут же сложил свои полномочия, едва понял, что Хедрока нимало не трогает его намерение исправиться. С другими пришлось повозиться, ибо потребовались усилия для преодоления их любопытства и твердолобости.

Было без четверти семь следующего утра, когда Хедрок принял энергетическую пилюлю, сделал себе несколько витаминных инъекций и на полчаса прилег, чтобы препараты благотворно подействовали на усталое тело.

Он плотно позавтракал и около восьми включил увеличитель рабочего костюма на полную мощность. Наступил день великана.

Глава 13

За несколько минут до того, как пришли первые утренние донесения, Иннельда напустилась на членов имперского кабинета.

— Вечно вам нужны деньги! Куда они уходят? Наш годовой бюджет исчисляется астрономическими числами, а я вижу только неутешительные отчеты — столько-то ушло на одно ведомство, столько-то на другое. Надоело! Солнечная система беспредельно богата: ежедневный оборот на бирже исчисляется сотнями миллиардов креди, а у правительства постоянно нет денег. Или вы недобираете налоги с оборота?

Установилось тягостное молчание. Министр финансов беспомощно смотрел на сидящих за длинным столом коллег. Наконец его умоляющий взгляд остановился на принце дель Куртине. Принц помедлил, а затем изрек:

— Заседания кабинета стали походить одно на другое. Вы изводите нас придирками, а мы отмалчиваемся. В последнее время вы говорите одним и тем же скрипучим тоном жены, которая, истратив все деньги, пилит мужа за то, что у него больше ничего нет.

Императрица не сразу осознала, в какой обстановке это было сказано — ведь в личных беседах они с кузеном позволяли себе немало такого, о чем умалчивали на людях. Когда же осознала, она несколько опешила. Тем более что члены кабинета после шпильки принца дель Куртина вздохнули с облегчением. Она задумалась, тщательно подбирая слова, чтобы ее правильно поняли.

— Я устала выслушивать, — продолжала она сердитым тоном, — что у нас нет денег для оплаты текущих расходов правительства. Затраты на содержание императорского двора остаются без изменений на протяжении целых поколений. Моя личная собственность приносит доход, она не в убыток казне. Мне часто говорят, что мы душим налогами как деловых людей, так и простых граждан. Бизнесмены действительно высказывают по этому поводу серьезные претензии. Но если бы эти хитрые бестии проверили свои гроссбухи, то мигом обнаружили бы, кто их грабит. Я имею в виду поборы этой алчной незаконной организации — Тортового дома оружейников, устанавливающего монопольные цены и подтачивающего ресурсы страны. Он действует гораздо жестче законного правительства. Он нагло лжет, преступно надувая потребителей, когда заявляет, будто продает только оружие. Он изворотливо вербует из безликой массы хватких типов и пользуется их услугами. Все уже знают: достаточно в чем-то обвинить любую фирму, как Торговый дом оружейников вступается за нее и начинает вас преследовать. Суть вопроса в том, что считать законным обогащением, а что надувательством. Это чисто философская проблема, о которой можно спорить бесконечно. Подручные Торгового дома с легкостью определяют сумму штрафов по возмещению ущерба в тройном размере, одну половину отдают истцу, а другую забирают себе. Мое мнение, джентльмены, следующее: мы должны развернуть кампанию и убедить бизнесменов, что не правительство выкачивает из них деньги, а Торговый дом оружейников. Хотя, конечно, если бы бизнесмены поступали честно, и говорить стало бы не о чем. В этом случае ханжи из Торгового дома были бы разоблачены и предстали перед людским судом как воры, каковыми они и являются. Где бы они тогда изыскали средства на поддержку своей организации?!

Императрица остановилась, чтобы перевести дыхание, и восстановила в памяти реплику принца дель Куртина. Нахмурившись, она обратилась к нему:

— Стало быть, я разговариваю, как сварливая жена, не так ли, кузен? Истратив все деньги любящего супруга, я…

Она вдруг замолчала. И в раздражении припомнила, с каким облегчением члены кабинета восприняли комментарий принца. Это что же получается? Неужели она проглотила неприятно поразившие ее слова, не придав значения тому, что в присутствии всего кабинета лично ей предъявлено обвинение. Она чувствовала себя так, словно ее ударили.

— Будь я проклята! — взорвалась императрица. — Значит, виновата я. Я трачу государственные деньги, как безответственная жена, разоряющая мужа…

Она буквально задохнулась. Собралась продолжить, но ожил телестат около ее кресла:

— Ваше величество, важное сообщение со Среднего Запада. Человек, точнее, великан ста пятидесяти футов роста громит деловой квартал города Динар.

— Что такое?

— Если пожелаете, мы продемонстрируем картину разрушения. Великан медленно отступает под натиском моторизованных частей.

— Не нужно… — Ее голос звучал холодно и язвительно. — Вероятно, какой-нибудь робот, сделанный сумасшедшим. Пусть им займутся воздушные силы, они справятся, мне сейчас не до этого. Доложите позже. — Последние слова императрица произнесла отрывисто и грубо.

— Слушаюсь!

В наступившей тишине она застыла, как изваяние, и только на побледневшем лице горели глаза.

— Неужели Торговый дом оружейников придумал что-то новенькое? — наконец прошептала императрица.

Через некоторое время ей удалось справиться с собой. Усилием воли она вернула мысли в прежнее русло. И сразу же заговорила о предъявленном ей обвинении.

— Принц, должна ли я понимать, что вы публично обвиняете меня в тех финансовых затруднениях, которые испытывает правительство?

Тон принца был холоден:

— Ваше величество неправильно истолковывает мои слова. Я сказал, что заседания кабинета превратились в свары. Все министры несут ответственность перед парламентом, а деструктивная критика ни к чему хорошему привести не может.

Она взглянула на принца в упор и с досадой поняла, что тот не намерен идти дальше сказанного.

— Вы, следовательно, считаете мое предложение оповестить деловых людей о грабительской тактике Торгового Дома оружейников… вы считаете его не заслуживающим внимания?

Принц молчал так долго, что она не сдержалась и рявкнула:

— Да или нет?

Он погладил подбородок, затем испытующе посмотрел на нее.

— Нет! — отрезал принц.

Императрица не сводила с него широко открытых глаз, обида перехватила дыхание. Получить такой щелчок в присутствии всех министров!

— Почему же нет? — наконец произнесла она самым ровным тоном, на какой была способна. — По крайней мере это смягчило бы критику в наш адрес по поводу высоких налогов.

— Разве что этот шаг доставит вам удовольствие, — вроде бы уступил принц дель Куртин. — Возможно, пропагандистская кампания много бед не наделает. Но и дефицита не покроет.

— Причем тут мое удовольствие? — произнесла Иннельда ледяным тоном. — Я думаю только о государстве.

Принц дель Куртин хранил молчание. Она уставилась на него, явно не желая сдавать позиций.

— Кузен, — сказала императрица проникновенно, — мы с вами близкие родственники. В личной жизни мы добрые друзья, несмотря на серьезные расхождения по разным вопросам. Однако сейчас вы даете понять, что я ставлю личные интересы выше моего долга перед государством. Я всегда искренне верила, что у одного человека не бывает двух лиц и что каждый поступок в какой-то степени отражает его личные склонности. Однако надо различать неосновательные предположения, влияющие на человеческие взгляды, и фактическую линию повеления, преследующего собственные цели. Так что же и каким образом намечаю я? Что вдруг заставило вас вложить в свою реплику такой подтекст? Ну, я жду.

— «Вдруг» едва ли верное слово, — сухо сказал принц дель Куртин. — Больше месяца я сижу здесь, слушаю ваши недовольные тирады и все пуще удивляюсь. Поэтому задал себе один вопрос. Хотите знать какой?

Императрица медлила с ответом. Слова принца привели ее в смятение. Но она решилась:

— Продолжайте!

— Вопрос, который я не раз задавал себе, — сказал принц дель Куртин, — следующий: «Что выводит ее из равновесия? Какое решение она пытается принять?» Но ответ пришел не сразу. Мы все знаем о вашей навязчивой идее относительно Торгового дома оружейников. Дважды вы рискнули потратить огромные суммы из бюджета на принятие мер против Торгового дома. Первый раз это было несколько лет назад и стоило столько, что лишь в прошлом году удалось возместить ущерб. Затем, несколько месяцев назад, вы стали туманно намекать на новые расходы. Тогда я не понял, на какие цели. В конце концов вы попросили кабинет проголосовать за выделение колоссальной суммы неизвестно на что — это до сих пор покрыто тайной. Внезапно воздушный флот был приведен в боевую готовность. Торговый дом тут же выступил с обвинением, что вы скрыли существование межзвездного суперлайнера и хотите его уничтожить. Мы ассигновали деньги на контрпропаганду, но кампания провалилась, а по бюджету был нанесен чувствительный удар. Мне до сих пор интересно знать, зачем вам понадобилось тратить один миллиард восемьсот миллионов креди на восемь энергетических пушек со стомиллионным циклом. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не прошу у вас объяснений. Я заключил по вашим намекам, что инцидент был успешно исчерпан. Но остается вопрос: чем вы недовольны? Что не так? И я предположил, что здесь дело личное, а не политическое и оно касается ваших внутренних, а не внешних проблем.

Ее охватило странное ощущение опустошенности. Она еще не понимала, куда клонит принц, не знала, как реагировать, и была в смятении.

— Иннельда, вам тридцать два года и вы не замужем, — продолжал он. — Ходят слухи — извините, что упоминаю об этом, — будто у вас сотня любовников, но я-то знаю наверняка — это ложь. И поэтому говорю прямо: вам давно пора выйти замуж.

— И вы полагаете, — молвила она чуть изменившимся голосом, — что мне надлежит собрать со всей страны молодых людей, дабы они совершали поступки отчаянной храбрости, и выйти замуж за того, кто сумеет приготовить самый вкусный сливовый пудинг?

— Совсем не обязательно, — спокойно заметил принц. — Вы уже влюблены.

Сидящие за столом министры зашевелились, расцвели в дружелюбных улыбках.

— Ваше величество, — начал один, — это самая приятная из всех новостей… — И внезапно замолчал — должно быть, увидел выражение ее лица.

Она вела себя так, как будто не замечая реакции окружающих.

— Принц, я поражена. И кто же этот счастливчик?

— Вероятно, один из самых грозных мужчин, каких я встречал, пленяющий своей энергией и вполне достойный вашей руки. Он появился во дворце около восьми месяцев назад и сразу же покорил вас, но, к сожалению, из-за его прошлого, если принимать во внимание политику, в вашем сознании возник конфликт между вполне естественными желаниями и навязчивыми идеями.

Теперь она поняла, о ком толкует принц, и попыталась сбить его с толку.

— Уж не говорите ли вы о том молодом человеке, которого два месяца назад я приказала повесить, а потом помиловала?

— Признаюсь, — улыбнулся принц дель Куртин, — меня очень удивило тогда ваше бурно выраженное предубеждение против него, но ведь оно не более чем проявление столь же бурного конфликта, происходившего в вашем сознании.

Иннельда холодно ответила:

— Насколько я помню, вы, кажется, не слишком возражали против смертного приговора.

— Я был в замешательстве. Я генетически предан вашей персоне, и ваши уверенные суждения о нем смутили меня. Только потом я сообразил, как удивительно все совпадает.

— Вы считаете, что я покривила душой, когда отдавала приказ?

— В этом мире люди постоянно уничтожают своих любимых. Они даже кончают жизнь самоубийством, то есть сводят счеты с самими собой — с теми, кого любят больше жизни.

— Ну и какое это имеет отношение к конфликту в моем сознании, который превращает меня в строптивую женщину?

— Еще тогда вы мне рассказали, что обещали капитану Хедроку… — Она вся подобралась, когда это имя наконец прозвучало. — Ну да, обещали призвать его во дворец через два месяца. Время прошло, а вы никак не можете решиться.

— Не хотите ли сказать, что моя любовь поугасла?

— Нет, — Он был терпелив. — Вы вдруг поняли, что если пригласить его теперь, по прошествии этих месяцев, то ваш зов скажет гораздо больше, чем в момент обещания. Вы полагаете, что это будет равнозначно признанию.

Иннельда встала.

— Джентльмены, — сказала она с легкой снисходительной улыбкой, — выводы кузена для меня откровение. Я уверена. что он хочет добра, и по всей вероятности, мне было бы неплохо выйти замуж. Но признаюсь как на духу, я никогда не помышляла о капитане Хедроке, которому до конца его дней пришлось бы выслушивать мое ворчание. К несчастью, есть еще причина, по какой я не решаюсь выйти замуж, и поэтому к конфликту, упомянутому принцем, нужно добавить еще один. Я…

Тут возле ее кресла ожил телестат.

— Ваше величество, только что Высший совет Торгового дома оружейников сделал заявление в связи с великаном.

Императрица опустилась в кресло. Ей стаю не по себе: как она могла упустить из виду это непонятное чудище, крушащее все на своем пути без видимого смысла?! Она вцепилась в край длинного стола.

— Я ознакомлюсь с заявлением позже. О чем там речь?

После некоторой паузы заговорил другой, более густой голос:

— Совет Торгового дома только что выступил с заявлением, в котором осуждает действия стопятидесятифутового великана, стершего с лица земли деловые кварталы городов Динар и Лентон. В заявлении, как абсолютно безосновательные, опровергаются слухи, будто великан — изобретение Торгового дома, и дается заверение приложить все силы для его поимки. Как сообщалось раньше, великан побежал…

Резким щелчком императрица выключила телестат.

— Джентльмены, — сказала она, — я полагаю, всем вам необходимо вернуться на свои рабочие места и быть наготове. Государство в опасности! И на этот раз, — она пристально посмотрела на кузена, — на этот раз, кажется, помимо моей недоброй воли. Всего хорошего, джентльмены, — резко закончила она.

По этикету члены кабинета оставались на местах, пока императрица не вышла из зала заседания.

Вернувшись в свои покои, она выждала несколько минут, затем вызвала по телестату принца дель Куртина. Почти сразу же его лицо появилось на экране. Во взгляде был вопрос.

— Сумасшедший? — спросил он.

— Конечно нет. Ты же знаешь. Есть ли сведения, чего он добивается?

— Требует показать межзвездный суперлайнер.

— О! Тогда это Торговый дом!

Принц покачал головой.

— Не думаю, Иннельда, — сказал он серьезно. — Несколько минут назад Торговый дом выступил со вторым заявлением, по-видимому понимая, что его пропагандистская кампания шестинедельной давности перекликается с требованием великана. Авторы заявления хотят, чтобы ты продемонстрировала суперлайнер, но отрицают какую-либо связь с великаном и опять предлагают помощь в его поимке.

— На первый взгляд их отмежевание смехотворно.

Принц дель Куртин более трезво оценивал обстановку:

— Иннельда, если этот великан и дальше будет все крушить, тебе необходимо что-то делать, а не только пререкаться с Торговым домом.

— Ты придешь завтракать? — спросила она.

— Нет, я лечу в Динар.

Она с тревогой смотрела на него.

— Береги себя, кузен.

— Ну, полно, я не горю желанием погибнуть.

Она вдруг рассмеялась:

— Нисколько в этом не сомневаюсь! Расскажешь мне позже, зачем ты летишь.

— А здесь никакого секрета нет. Меня пригласил воздушный флот. Полагаю, нужен высокопоставленный свидетель, чтобы потом их не обвиняли в упущениях. Дескать, мы сделали все, что могли. Пока! — закончил он разговор.

— До свидания, — сказала Иннельда и отключила связь.

Она устала и прилегла на час. Должно быть, задремала, так как очнулась от звука личного телестата, стоящего у кровати. Это был принц дель Куртин.

— Иннельда, ты следишь за продвижением великана? — с большой тревогой поинтересовался он.

Ей вдруг стало все безразлично. Она никак не могла поверить, что этим утром ни с того ни с сего вдруг возникла опасность, которая уже угрожает самому существованию Ишеров.

— Что-нибудь экстраординарное? — спросила она, справившись с собой. — Я была занята.

— Тридцать четыре города, Иннельда. Убит один человек, и то по чистой случайности. Но имей в виду, это очень серьезно, тут не до шуток. Континент начинает волноваться, скоро все будет походить на разворошенный муравейник. Великан сокрушил только малые компании, большие не тронул. Поползли слухи, и никакая пропаганда не поможет, пока эта бестия на свободе, — Затем он спросил: — Ты что, действительно прячешь межзвездный суперлайнер? В этом есть хоть капля правды?

Иннельда ответила не сразу.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что если это правда, — сказал он озабоченно, — если это объясняет появление великана, то мой тебе совет — обдумай досконально, как бы поизящнее предать гласности свою тайну. Еще один день подобной активности, и тебе конец.

— Ну, мой дорогой, — промолвила она с холодной решимостью, — если будет нужно, я и сто дней выдержу. А если межзвездный суперлайнер все-таки существует, то при данных обстоятельствах дом Ишеров сделает все возможное, чтобы его уничтожить.

— Почему?

— Потому что, — ее голос зазвенел, — население Земли с ужасающей быстротой разлетится в разные стороны. Через двести лет на сотнях планет появятся тысячи самозваных королевских семей с суверенными правительствами, которые тут же кинутся воевать, как это делали короли и диктаторы в старые времена. Они будут с ненавистью относиться к нашим потомкам, представителям древнего дома Ишеров, чье физическое существование уже само по себе станет для них укором, постоянным напоминанием о смехотворности их притязаний на власть. Жизнь на Земле превратится в ад, пойдут нескончаемые войны против других звездных систем. — С волнением в голосе она продолжала: — Не безрассудно ли предсказывать ход событий на два века вперед? Нет! Такая семья, как наша, правящая более четырехсот семидесяти лет, научилась оперировать категориями столетий.

Помолчав немного, Иннельда закончила свою мысль:

— Едва только будет найден способ, как держать под контролем звездную эмиграцию, мы в тот же день одобрим подобное изобретение. А пока…

Принц дель Куртин закивал головой, на его продолговатом мужественном лице отразилась работа мысли.

— Ты, конечно, права. Мне это не пришло на ум. Такой хаос допустить нельзя. Но наше положение усугубляется с каждым часом. Иннельда, позволь мне кое-что предложить.

— Да.

— Ты будешь шокирована.

Она слегка нахмурила лоб:

— Говори!

— Хорошо. Слушай: пропаганда Торгового дома только выигрывает от бесчинств великана, хотя в то же время оружейники не перестают осуждать его действия. Давай консолидируемся с ними на этой почве.

— Что ты имеешь в виду?

— Разреши мне связаться с ними. Нам нужно выяснить, что за люди стоят за великаном.

— Уж не собираешься ли ты вступить с ними в союз?! — неожиданно для себя взорвалась она. — После столь долгого противостояния императрица Ишер умоляет Торговый дом о помощи? Никогда!

— Иннельда, в этот момент великан разрушает город Лейксайд.

— Ох!..

Она долго молчала. Впервые не находила слов. Знаменитый Лейксайд, второй город после Империал-Сити по великолепию и богатству. Попыталась представить себе великана в блестящей одежде. Вот он идет по волшебному городу озер и крушит все на своем пути… Хоть и неуверенно, она кивнула в знак согласия. Сомнений больше не было. И дня не прошло, а великан приобрел самое важное значение в этом суматошном мире. Правда, не он один.

После секундного колебания императрица решилась.

— Кузен!

— Да.

— Капитан Хедрок оставил мне адрес. Не свяжешься ли ты с ним и не попросишь ли прийти во дворец сегодня вечером, если он сможет?

Принц дель Куртин внимательно взглянул на нее, затем спросил просто:

— Какой адрес?

Она продиктовала, потом откинулась на подушки и уговорила себя расслабиться. Поняв, что приняла чрезвычайно важное решение, почувствовала облегчение.

Было около семнадцати часов, когда Хедрок получил записанное на пленку и автоматически переданное послание императрицы. Едва узнав, куда его приглашают, вздрогнул. Не может того быть, чтобы Иннельда ударилась в панику, испугавшись за будущее династии.

Он перестал крушить-сметать и вернулся в свою тайную лабораторию. Настроился на законспирированную волну Высшего совета Торгового дома, хотя там полагали, будто о ней ни одна посторонняя душа не знает, изменил голос и сказал:

— Джентльмены, члены Высшего совета! Я уверен: то, что творят великаны, служит вашему делу.

Хедрок намеренно подчеркивал, что великанов много, ибо в Торговом доме прекрасно знати: обыкновенный человек под действием стимулятора роста за каждые полчаса старится на пять лет. С настойчивостью в голосе он продолжат:

— Великанам нужна немедленная помощь. Вы должны подключиться и послать добровольцев, которые сыграют роль великанов, по пятнадцать — тридцать минут каждый. Разрушать ничего не придется, одно лишь их появление создаст эффект продолжительности акции. Кроме того, очень важно с новой силой возобновить пропаганду, дабы заставить императрицу выдать тайну межзвездного суперлайнера. Весьма существенно, чтобы первый великан появился сегодня же вечером. Ради прогрессивных сил человечества, не подведите!

Прошло всего пятнадцать минут, и появился первый великан — быстро они отреагировали на его призыв! Даже слишком быстро. Это свидетельствовало об их личной заинтересованности и еще о том, что самая мощная сила в Солнечной системе действовала как хорошо отлаженный механизм. Хедрок нисколько не сомневался, что члены Высшего совета помимо прочего горят желанием выяснить, кто же проведал их секреты. Он даже готов был поверить, что они догадываются, кто это такой.

Вот и пришло время воспользоваться одним из собственных секретных изобретений. Но сначала его необходимо опробовать здесь, в укрытии. А потом, когда наступит критическая минута, прибегнуть к запасному экземпляру — тому самому, что он спрятал в склепах под дворцом. Все решится в последующие двенадцать часов, если, разумеется, ему не воспрепятствуют паукообразные.

Впрочем, до сих пор они не давали о себе знать.

Глава 14

Теплая ночь. Над головой низкое небо, затянутое облаками, и море огней на земле. Эдвард Гониш шел по авеню Удачи — длинной улице, пользующейся дурной славой, на которой вспыхивала, искрилась, неистовствовала реклама. Ее блеск, просматривавшийся на мили по обе стороны, переходил вдали в разноцветное мерцание. Ноумена слепили яркие вывески, кричавшие во всем великолепии света и цвета:

ВАС ЖДЕТ ЦЕЛОЕ СОСТОЯНИЕ!

ВХОДИТЕ С ДЕСЯТЬЮ КРЕДИ,

ВЫХОДИТЕ С МИЛЛИОНОМ!!!

БРИЛЛИАНТОВЫЙ ДВОРЕЦ

10000000 БРИЛЛИАНТОВ УКРАШАЮТ ИНТЕРЬЕР

ПОПЫТАЙТЕ СЧАСТЬЯ В ОКРУЖЕНИИ БРИЛЛИАНТОВ!!!

Гониш шел и диву давался. Рубиновый дворец, золотой дворец, изумрудный дворец — однообразные безвкусные вывески соперничали с не менее претенциозными архитектурными строениями. Наконец он добрался до места назначения.

ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР УДАЧИ

САМЫЕ НИЗКИЕ СТАВКИ БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЙ

Ноумен остановился, и губы его сложились в мрачную улыбку. Недурственное местечко выбрала для встречи императрица — одно из собственных заведений для развлечения широкой публики. Именно здесь предстоит выяснить, знает ли она, где Хедрок, — вытянуть из нее эту информацию и как-нибудь самом>' остаться в живых. Гониш присматривался к людям, в основном молодым, толпами снующими туда-сюда. Их смех — молодые смеялись громче всех — еще больше оживлял эту залитую светом ночь. Ничего необычного в этом не было. Но он стоял и наметанным глазом терпеливо вглядывался в лица фланирующих бездельников, определяя по их выражению, что они из себя представляют, и вскоре разобрался в реальной ситуации. Все подходы кишели агентами императорского правительства.

Гониш пребывал в гнетущем состоянии. Высший совет Торгового дома настоял на своем — встречу назначили в общественном месте. Государственная тайная полиция, вполне естественно, приняла меры предосторожности, а также гарантировала ее величеству полную конспирацию — никто не должен знать о ее переговорах, вызванных появлением великанов. Определили приемлемое для сторон время — два тридцать пополуночи. А сейчас — Гониш взглянул на часы — было без пяти два.

Он стоял на месте и с грустью думал о том, что попытка заманить в ловушку Хедрока — его долг. Ведь послание, полученное по засекреченной волне и как громом поразившее Совет, со всей очевидностью убеждало, что акцию с великаном придумал Хедрок, и это, на взгляд Гониша, полностью оправдывало тревогу Торгового дома. Опасность заключалась в непредсказуемости действий Хедрока, даже не попытавшегося объяснить, что им движет, хотя такая возможность у него была. Поэтому его нужно судить и признать виновным.

Совершенно ясно — человек, завладевший основными секретами Торгового дома оружейников, не должен оставаться на свободе. Гониш еще и еще раз обдумывал, как использовать в своих интересах предстоящую встречу с императрицей. Ее друга Хедрока необходимо разыскать и казнить.

Назначенный час приближался. Гониш решил войти в заведение и оглядеться.

Внутри помещение оказалось значительно больше, чем казалось снаружи. Между зелеными островками — садиками с фонтанами — стояли игорные автоматы. Возле них теснились посетители обоего пола. Многие женщины были в масках. Гониш с пониманием кивнул: значит, императрица тоже явится в маске. Он остановился перед столом, залитым ярким светом. По его черной бархатной поверхности крутились искрящиеся цифры. Гониш внимательно проследил за ходом нескольких партий, стараясь постигнуть структуру и возможную логику игры. В мозгу — самой тренированной части его организма — рождались нужные комбинации. Затем поставил по десять креди на каждый из трех предугаданных номеров.

Огненное колесо стремительно завертелось, и числа, на которые пал выигрыш, одно за другим появились в ослепительной колонке. Крупье нараспев произнес:

— Семьдесят четыре, двадцать девять, восемьдесят шесть. Коэффициент один к семнадцати.

Когда Гониш собрал свои пятьсот десять креди, крупье уставился на него.

— Послушайте, — сказал он изумленно, — это второй случай в моей практике, когда угаданы все три выигрышных номера!

Гониш снисходительно улыбнулся.

— Чего только не случается, — сказал он мягко и, исчерпав тут свое любопытство, побрел прочь.

Он почти физически ощущал, как взгляд крупье буравит спину. Очень хотелось найти игру, секретами которой ему не удалось бы овладеть, несмотря на все свои исключительные качества. К тому же время еще позволяло.

Он подошел к огромной машине с шариками и расположенными одно под другим колесами. Пронумерованные шарики — общим числом шестьдесят — катились вниз по крутящимся колесам, постепенно увеличивая скорость спуска. Стоимость выигрыша зависела от того, насколько глубоко они могли опуститься. Первая половина этого сложного, хотя и скоростного спуска вообще не учитывалась, а до более низкой отметки добирались совсем немногие шарики. Самое большое удовольствие, насколько мог судить Гониш, получаешь, когда следишь, как твой шарик катится все ниже и ниже, и до последней секунды не теряешь надежды. Все оказалось очень просто. Его шарик победил четыре раза подряд. Гониш рассовал по карманам свой выигрыш и переместился к следующей игре, построенной на принципе соединения белого и черного луча. Оба они переплетались в один вращающийся пучок, который в итоге превращался либо в один черный, либо в один белый свет. Нужно было угадать, какой из них выпадет.

Он задумался. В конце концов, руководствуясь принципом картежника, решил, что белый цвет символизирует непорочность, и поставил на него. Белый проиграл. Проводив взглядом свои уплывшие денежки, он пришел к выводу, что на непорочности далеко не уедешь. Но черный тоже проиграл. Тут у него за спиной раздался громкий женский смех.

— Надеюсь, господин Гониш, с великанами вы справляетесь несколько лучше, — сказал знакомый красивый голос. — Пожалуйста, следуйте за нами во внутреннее помещение.

Гониш обернулся. Возле него стояли женщина и трое мужчин, в одном из которых он узнал принца дель Куртина. Лицо женщины в маске было удлиненным, а рот, несомненно, ишеровским. Через прорези маски зеленым цветом отливали глаза, нанося последний штрих на знакомый портрет.

Ноумен низко поклонился и молвил:

— Вы, несомненно, правы.

Они молча проследовали в роскошно обставленную гостиную и сели. Гониш не торопился. Вопросы, которые он собирался задать, были продуманы заранее. К его удивлению, ненавязчивые упоминания о Хедроке остались без ответа. Через какое-то время его удивление переросло в откровенное недоумение. Гониш откинулся назад, внимательно рассматривая явно озабоченные лица своих собеседников. Наконец очень осторожно заметил:

— У меня такое чувство, будто вы что-то утаиваете.

Не похоже, чтобы они делали это сознательно, подумал он затем. Оснований сомневаться в их искренности не было. Скорее всего, им и в голову не приходит, что ему нужен только Хедрок. И все-таки казалось, будто между ними существует молчаливая договоренность не упоминать о Хедроке.

Принц дель Куртин первым попытался разуверить его.

— Право же, мистер Гониш, вы глубоко заблуждаетесь. Мы четверо обладаем полной информацией, поступившей о великане. Разве лишь не все сразу приходит на ум. Возможно, какие-то детали из прошлого могут пролить свет на его происхождение, и память хранит их в своих тайниках. Попробуйте задавать соответствующие вопросы, а мы будем отвечать.

Н-да, звучит убедительно. Выполнить намеченное будет гораздо сложнее, чем Гониш предполагал вначале. Скорее всего, придется пойти на риск и действовать открыто.

— Вы допускаете ошибку, предполагая, будто являетесь единственными обладателями полной информации. — Он решил зайти с другой стороны. — Есть человек, по-видимому, самый выдающийся из ныне живущих, чьи необыкновенные способности Торговый дом оружейников недооценивал и только-только начал осознавать. Я имею в виду Роберта Хедрока, капитана армии вашего величества.

К изумлению Гониша, императрица подалась вперед. Глаза ее сияли, губы приоткрылись.

— Вы считаете… Торговый дом считает Роберта… капитана Хедрока одним из выдающихся людей современности? — прошептала она и, не дожидаясь ответа, повернулась к принцу дель Куртину: — Слышишь! Ты слышишь!

Принц улыбнулся.

— Ваше величество, — сказал он спокойно, — я всегда был высокого мнения о капитане Хедроке.

Женщина перевела взгляд на Гониша, сидевшего за столом напротив нее, и произнесла странно официальным тоном:

— Я прослежу, чтобы капитану Хедроку сообщили о вашей настоятельной просьбе поговорить с ним.

Итак, она знала. Это он выяснил. Что касается остального… Гониш, обуреваемый печальными предчувствиями, поерзал в кресле. Похоже, императрица сама сообщит Хедроку. Нетрудно представить себе, с каким презрением тот отнесется к подобной вести. Гониш медленно выпрямился. Положение становилось отчаянным. Деятельность всей организации оружейников зависела от результатов этой встречи. А он еще ничего не добился.

Сомнений нет, эти люди всей душой желают избавиться от великана, равно как Торговой дом стремится захватить Хедрока. И ведь смерть Хедрока, хоть и горько это сознавать. одновременно разрешила бы обе проблемы. Гониш сделал над собой усилие, как можно дружелюбнее улыбнулся и сказал:

— Кажется, вы и капитан Хедрок окружены какой-то общей маленькой тайной. Дозвольте полюбопытствовать, в чем тут дело?

К удивлению Гониша, принц дель Куртин с недоумением уставился на него.

— Мне казалось, при ваших-то способностях вы давным-давно могли бы сообразить, что к чему. Неужели вы единственный во всей Солнечной системе не знаете, что произошло сегодня вечером… Где вы находились в девятнадцать сорок пять и позже?

Гониш недоумевал. Не желая перегружать мозг ничем лишним перед ответственной встречей, он рано собрался в город. В девятнадцать тридцать зашел в тихий маленький ресторанчик. Через полтора часа отправился в театр. Спектакль закончился в двадцать три часа пятьдесят три минуты. Потом он бродил по улицам и не слышал последних известий. Он ничего не знал. Невероятно, но полмира могло погибнуть, а он пребывал бы в блаженном неведении.

— Правда, в подобном случае не сообщается имя мужчины, — продолжал принц дель Куртин, — но…

— Кузен! — оборвала его императрица севшим от волнения голосом. Мужчины вздрогнули и воззрились на нее. — Ни слова более! Здесь что-то не то. Все эти вопросы о капитане Хедроке задавались неспроста. Великан их интересует постольку-поскольку.

Она, должно быть, поняла, что запоздала с предупреждением. Гониш поймал ее горестный взгляд и проникся жалостью. До этого момента он никогда не думал об императрице как об обычной женщине. Но жалости здесь не место. Резким движением он поднес руку ко рту и четким голосом выпалил в крошечное передающее устройство, спрятанное в рукаве:

— Хедрок в личных покоях императрицы…

Они действовали быстро, эти трое мужчин. Одновременно бросились на него, сбили с ног и навалились сверху. Гониш не стал сопротивляться, спокойно дал себя арестовать. А спустя мгновение почувствовал облегчение при мысли, что он сам, из неумолимого долга предавший друга, тоже скоро умрет.

Глава 15

Они стояли возле огромного пролома в стене дворца. Под ногами валялись битые камни, а дальше, вдоль главного коридора, зияли рваные отверстия — следы залпов мощных энергетических орудий.

Принц дель Куртин, ни на шаг не отходивший от императрицы, сказал с тревогой в голосе:

— Вам бы прилечь и постараться заснуть, ваше величество. Пятый час. Торговый дом не ответил на наши многочисленные обращения, а сейчас, ночью, уже ничего нельзя сделать для вашего мужа… капитана Хедрока.

Иннельда устало отмахнулась. Одна и та же мысль не давала покоя, сверлила мозг, время от времени причиняя невыносимую физическую боль — казалось, в череп забивают гвоздь. Она должна его вернуть. Как угодно, но она должна вернуть Хедрока. Удивительно, подумала она, вот и я, еще недавно такая холодная, непреклонная, расчетливая, почти нечеловечески жестокая — вот и я веду себя, как все любящие женщины. Словно первое же потрясение от близости с мужчиной буквально перевернуло все ее существо.

Когда накануне, в шесть часов вечера, доложили о приходе Хедрока, она уже приняла решение, полагая, что оно, это решение, продиктовано здравым смыслом — необходимостью продолжения рода Ишеров. А никого другого в роли отца наследника она даже представить себе не могла. Во время их первой встречи восемь месяцев назад он хладнокровно возвестил, что появился во дворце с единственной целью — жениться на ней. Сначала это ее рассмешило, потом разозлило, наконец привело в ярость, но он занял в жизни женщины особое место — он был единственным, кто когда-либо просил ее руки. Психологически все было достаточно просто, и порой она остро ощущала несправедливость случившегося, ибо другие мужчины, вероятнее всего, тоже хотели бы сделать ей предложение. Однако дворцовый этикет строго запрещал упоминать об этом. По традиции инициатива принадлежала императрице. Только она ни разу не воспользовалась своим правом.

В конце концов ее помыслами завладел человек, презревший условности. Он явился во дворец по ее спешному зову и сразу согласился вступить в брак. Церемония отличалась простотой, хотя проходила принародно, точнее сказать, перед экраном телестата и транслировалась по всей империи. Правда, Хедрока не показали и имя его не упомянули, ограничившись скудными сведениями: дескать, «известный офицер, снискавший уважение ее величества». Он стал лишь принцем-консортом, то есть мужем царствующей императрицы, но не монархом и в этом качестве должен был оставаться в тени.

Власть принадлежала исключительно Ишерам. Мужчины и женщины, вступавшие с ними в брачный союз, оставались частными лицами. Так гласил закон, который она никогда прежде не подвергала сомнению. А теперь что-то изменилось, так как в течение десяти часов ее замужества и особенно после потери супруга образ ее мышления и душевное состояние существенно изменились. Возникли не свойственные ей прежде мысли. Удивительно, но голова Иннельды была занята тем, как вести себя, чтобы выносить детей избранника, как изменить духовную жизнь во дворце, чтобы хорошо воспитать их. Около полуночи она рассказала супругу о назначенной встрече с Гонишем. И когда уходила, запомнила странное выражение его глаз. И вот теперь этот пролом в стене и жгучее осознание утраты — ее исконные враги выкрали Роберта из самого сердца империи, и никто им не помешал. Как сквозь сон слушала она чей-то доклад — кажется, канцлера двора — о принятых мерах предосторожности и сохранении в тайне ночного налета. Он что-то бубнил о запрете официальных сообщений для средств массовой информации, о свидетелях, поклявшихся молчать под страхом строгого наказания, о восстановительных работах, которые будут закончены к рассвету, чтобы никто ничего не заметил…

Императрица понимала, что ее гвардейцы оплошали, и опасалась урона, который может быть нанесен престижу дома Ишеров, если событие этой ночи станет достоянием гласности.

Постепенно она преодолела состояние подавленности, стала даже замечать суету вокруг. Рабочие уже глушили рокотавшую ремонтную технику и перебирались от наружной стены в глубь коридора. Терзавшие императрицу мысли отходили на второй план — предстояло заняться неотложными делами. Придирчиво осмотрела она оставшиеся следы налета. Зеленые глаза зажглись недобрым светом. В голосе появились язвительные нотки, совсем как в былые времена.

— Судя по разрушениям и лучевым ожогам, они прорывались к моим апартаментам… Эта сторона пострадала больше всего.

Один из офицеров хмуро кивнул.

— Им нужен был лишь капитан Хедрок. Они использовали специальный паралитический луч, от которого наши солдаты валились, как кегли. Люди все еще приходят в себя, правда, видимых следов на теле нет, как и в том случае с генералом Грэллом, что произошел во время обеда два месяц назад.

— Кто все это видел? —резко спросила императрица. — Приведите его ко мне! Капитан Хедрок спал, когда началась атака?

— Нет… — офицер осекся, подбирая слова. — Нет, ваше величество, он был внизу, в склепах.

— Где?

Офицер был в растерянности.

— Ваше величество, когда вы вышли из дворца, капитан… ваш супруг…

Она сказала, теряя терпение:

— Называйте его принцем Хедроком, пожалуйста.

— Благодарю вас, ваше величество. Принц Хедрок спустился вниз, в склепы, и вынул часть стены…

— Что-что? Продолжайте!

— Слушаюсь, ваше величество. Благодаря его новому положению солдаты караула оказывали ему всяческое содействие.

— Естественно.

— Помогли вынуть металлическую секцию стены, дотащить до лифта и поднять наверх, в этот коридор. Солдаты докладывали мне, что секция была невесомой, но как бы сама сопротивлялась передвижению. Она примерно двух футов ширины и шести с половиной футов длины. Кап… принц Хедрок прошел сквозь нее и исчез, а потом вернулся…

— Сквозь стену? Полковник, о чем вы говорите?

Офицер поклонился:

— Извините меня за бессвязность, мадам. Я не все видел, пришел чуть позже. Но считаю важным то, что произошло на моих собственных глазах. А именно — он вошел в эту защитную стену, исчез и через минуту вернулся.

Императрица ничего не могла понять, хотя не сомневалась, что все-таки доберется до сути.

— Принц Хедрок спустился в склепы глубоко под дворцом, вынул секцию стены — и что же потом? — с издевкой спросила она.

— А потом, ваше величество, он принес ее наверх, прямо во дворец, и стоял в ожидании.

— Это было перед атакой?

Офицер покачал головой:

— В самый разгар. Когда концентрированный огонь пробил брешь в стене, он был все еще в склепах. Как начальник дворцовой гвардии, я лично предупредил его об атаке. Он тут же поспешил сюда, где его и схватили.

Императрица снова теряла уверенность в себе. Действия Роберта описали достаточно подробно, но их смысл так и не прояснился. Скорее всего, Роберт что-то предвидел, поэтому спустился в склепы вскоре после ее ухода на встречу с Гонишем. По-видимому, у Роберта был свой план. А последующие его шаги представляются нелогичными. Зачем на глазах нападающих и защитников дворца он манипулировал с секцией стены? Использовал возможность трансмиттера, изобретенного Торговым домом? Исчез — это вполне понятно. А для чего вернулся? Сделал безрассудный шаг, позволил захватить себя в плен?..

Хоть что-то после него осталось?

— Где же эта стена или секция? — спросила императрица.

— Она сгорела сразу после того, как принц Хедрок предупредил члена Совета Торгового дома, который руководил операцией.

— Предупредил… О чем? — Она повернулась к дель Куртину: — Кузен, может быть, вы сможете разобраться. Я отказываюсь что-либо понимать.

Принц дель Куртин сохранял спокойствие.

— Мы все устали, ваше величество. Полковник Найсон был на ногах всю ночь. — Он обратился к покрасневшему офицеру: — Полковник, насколько я понимаю, пушки Торгового дома пробили брешь в конце коридора. Затем самоходная установка приблизилась к пробоине и высадила людей, которые оказались неуязвимы для огня наших подразделений. Так?

— Абсолютно правильно, сэр.

— Ими руководил Питер Кадрон из Высшего совета Торгового дома. Когда они добрались до определенного места в коридоре, там находился принц Хедрок и ждал. Еще раньше из тайника в склепах он принес какую-то электронную плиту' или щит размером шесть на два фута. Он встал рядом с этой штукой и ждал, чтобы все могли увидеть, что он делает, затем шагнул в плиту и исчез. Плита оставалась на месте — по-видимому, что-то поддерживало ее с той стороны; этим можно было бы объяснить то сопротивление, которое она оказывала, когда солдаты тащили ее из склепов. Через минуту после исчезновения принц Хедрок вышел из плиты прямо на людей Торгового дома и предостерег Питера Кадрона.

— Верно, сэр.

— Повторите его слова!

— Он спросил члена Совета Кадрона, помнит ли тот законы Торгового дома оружейников, запрещающие любое вторжение в помещение, где находится имперское правительство, и предупредил его, что члены Совета пожалеют об этом своевольном действии, но будет поздно. Нельзя попирать один из двух основных законов цивилизации Ишер.

— Он сказал это! — Голос императрицы дрожал от возбуждения, глаза сверкали. Она резко повернулась к своему родственнику: — Кузен, вы слышали?

Принц дель Куртин отвесил поклон, затем обратился к полковнику Найсону.

— Мой последний вопрос: как вы считаете, была ли у принца Хедрока хоть какая-нибудь возможность осуществить свою угрозу?

— Нет, сэр. Физически он был полностью в их власти, я абсолютно в этом уверен. Даже я, стоя поодаль, мог бы застрелить его, а они тем более.

— Благодарю вас, — сказал принц дель Куртин. — Это все.

Ну, нет, далеко не все! Осталось основное — спасти капитана Хедрока. Она мерила шагами комнату взад-вперед, взад-вперед.

Рассвело. Серый утренний свет просачивался сквозь огромные окна кабинета и постепенно добирался до темных углов, не проникая только туда, где горело искусственное освещение. Императрица взглянула на принца дель Куртина, с тревогой наблюдавшего за ней, и замедлила шаг.

— Не могу поверить. В голове не укладывается, чтобы капитан Хедрок сболтнул что-либо ради красного словца. Возможно, существует организация, о которой мы ничего не знаем. Ведь он же, — императрица сделала паузу, — сказал мне, что не является, не был и никогда не будет приспешником Торгового дома оружейников.

Дель Куртин сдвинул брови.

— Иннельда, ну что ты попусту изводишь себя? Ничто не случается вдруг. Человеческие существа, являясь теми, кто они есть, рано или поздно проявляют ту энергию, которой наделены. Это столь же непреложный закон, как эйнштейновская теория тяготения. Если бы такая организация существовала, мы бы о ней знали.

— Мы упустили самое важное. Разве ты не понимаешь? — Ее терзали тревожные мысли, голос дрожал, — Он появился, чтобы жениться на мне. И добился своего. Это доказывает значительность организации. А как насчет той секции, которую он вытащил из кладовой? Каким образом она туда попала? Объясни.

— Конечно, — ответил принц с преувеличенным достоинством, — любую тайную организацию Ишеры готовы встретить в штыки.

— Ишеры, — ледяным тоном произнесла императрица, — сознают, что они не только правители, но и простые смертные, а мир настолько велик, что ни один ум, ни несколько умников не в состоянии постичь его во всей полноте.

Они сверлили друг друга глазами — два человека, чьи нервы были на пределе. Императрица первая сделала над собой усилие.

— Даже не верится, — устало сказала она, — что ты и я, всегда относившиеся друг к другу как брат и сестра, сейчас на грани разрыва. Прости меня.

Она подошла и обхватила ладонью его руку. Он склонился перед ней и поцеловал запястье. А когда выпрямился, в его глазах блестели слезы.

— Ваше величество, — хрипло произнес принц, — прошу меня простить! Мне еле до ваге помнить о том напряжении, в каком вы находитесь. Вам нужно только приказать. У нас есть силы. Миллиарды людей возьмутся за оружие по вашему приказу. Мы можем припугнуть Торговый дом длительной, изнурительной войной. Мы можем уничтожить любого, кто сотрудничает с ним. Мы можем…

Она безнадежно покачала головой:

— Мой дорогой, ты не отдаешь себе отчета в том, что говоришь. Мы живем в век, чреватый всяческими потрясениями. Умы тревожит неизбежность беспорядков. Пороки налицо: эгоистическая администрация, коррумпированные суды, алчные промышленники. Словно каждый класс стремится быть отмеченным клеймом аморальности и безнравственности, с которыми отдельный человек бороться не может. У кормила — сама жизнь, мы же только пассажиры. До сих пор наша блестящая наука, высокоразвитая промышленность и… — Она запнулась, потом неохотно продолжила: — Существование Торгового дома оружейников, оказывающего стабилизирующее влияние, предотвращало открытый взрыв. И мы не должны раскачивать лодку. Я очень рассчитываю на новую методику умственного развития, недавно предложенную Торговым домом, где делается особый упор на развитие нравственных начал. В ней также учтены положительные моменты других методик. Как только мы ликвидируем угрозу, созданную великанами…

Она замолчала, так как лицо принца от испуга вытянулось. Зрачки Иннельды расширились.

— Это невозможно, — прошептала она. — Не может быть, чтобы он… был… великаном. Подожди… ничего не предпринимай. Через минуту у нас будут доказательства…

Она быстро пересекла комнату, подошла к личному телестату и сказала усталым голосом:

— Приведите ко мне в кабинет Эдварда Гониша.

Императрица стояла почти неподвижно, пока не ввели арестованного. Конвойные по ее знаку удалились. Было видно, как она подобралась, когда стала задавать вопросы.

Ноумен отвечал вполне охотно и уверенно:

— Я понятия не имею об электронном щите, через который, как вы говорите, он исчезал. Да, ваше величество, он один из… — Гониш заколебался, затем медленно произнес: — Точнее, это только что пришло мне в голову. Он — великан.

Она отметила про себя, что Гониш не сразу сделал свой вывод.

— Но зачем ему понадобилось жениться на женщине, чью империю он пытается сокрушить?

— Мадам, — спокойно сказал Гониш, — только два месяца назад мы обнаружили, что капитан Хедрок обманывает Торговый дом оружейников. Совершенно случайно мы узнали о его непревзойденном интеллекте и поняли, что для этого человека возможности рода Ишеров, а также Торгового дома — средство для достижения собственной цели. Я в этом все более и более убеждаюсь. Если нужны подробности, задавайте вопросы. Надеюсь, я сумею рассказать за несколько минут, кто такой капитан Хедрок или, скорее, кем он был! Я должен сказать «был». Как ни прискорбно, но в намерения Торгового дома входит допросить его в специально оборудованной камере, а затем сразу же казнить.

В кабинете повисла тишина. Теперь чем-то удивить императрицу было нелегко. Она молча стояла и ждала — холодная, оцепеневшая.

— Разумеется, я знаком со всей информацией о капитане Хедроке, имеющейся у Высшего совета Торгового дома. Исследования привели меня в малоизученные области. Если в династических анналах Ишеров есть подобные материалы (а я уверен, что есть), то секция стены, которую Хедрок вынул из склепов, это последний ключ к разгадке. Но позвольте спросить: существуют ли какие-нибудь фотографии, видеопленки или описания наружности императрицы Ганил?

— Думаю… нет!

У нее перехватило дыхание, все поплыло перед глазами и закружилась голова.

— Мистер Гониш, — заплетающимся языком проговорила правительница, — он сказал, что, если бы не темные волосы, я была бы вылитая Ганил.

Ноумен мрачно кивнул.

— Ваше величество, я вижу, вы вникаете в суть. Попробуйте мысленно вернуться в прошлое вашего рода и вспомнить, изображения каких принцев-консортов или императоров отсутствуют в архивах.

— В основном супругов императриц, — сказала она медленно, но твердо, — Так начиналась традиция, консортам следовало оставаться в тени. Насколько мне известно, нет изображения только одного императора. Но это понятно. Как родоначальник рода, он… — Она замолчала и уставилась на Гониша. — Вы в своем уме? — воскликнула затем. — Вы в своем уме?!

Ноумен покачал головой.

— Сейчас мой мозг загружен переработкой всех доступных сведений. Я беру факт отсюда, факт оттуда, и как только набирается десять процентов необходимой информации, ответ готов автоматически. Хотя подобный процесс называют чутьем, догадкой или интуицией, это просто способность мозга моментально сопоставлять различные факты и логически домысливать недостающие. В нашем случае один из фактов таков: в архивах Торгового дома отсутствует не менее двадцати семи важных видеопленок. Я обратил особое внимание на письменные труды тех людей, чьих изображений не нашел. Все их работы весьма схожи по умственному кругозору и глубине интеллекта, — Он подытожил: — Может быть, вы знаете, что первый и самый выдающийся из Ишеров известен только по имени. Основатель Торгового дома — Уолтер С. де Лейни — тоже имя без лица.

— Но кто он? — озабоченно спросил дель Куртин. — По-видимому, среди его потомков родился бессмертный.

— Нет. Должно быть, появился искусственно. Если бы это произошло естественным путем, за многие века с тех пор мы имели бы повторения. Должно быть, это получилось случайно и больше не повторялось, ибо все, что этот человек когда-либо сказал или свершил, говорит о его огромном и страстном желании осчастливить жителей планеты.

— Но, — спросил принц, — что же он пытается сделать? Зачем он женился на Иннельде?

Какое-то мгновение Гониш молчат, пристально глядя на женщину. Ее щеки полыхали румянцем. Наконец она кивнула, и Гониш продолжал:

— Он попытался сделать род Ишеров чистокровными Ишерами. Он считает, что только его кровь способна на это, и он прав, о чем свидетельствует история. Например, вы оба не чистокровные Ишеры. В вас есть другая кровь, и тут вряд ли встанет вопрос о родстве с капитаном Хедроком. Как-то в разговоре со мной он заметил, что императоры Ишер имели обыкновение жениться на женщинах ярких, но с неустойчивым характером, и это наносило ущерб роду. А императрицы, сказал он, всегда спасали династию, выходя замуж за твердохарактерных, здравомыслящих и талантливых мужчин.

— А если… — Она не собиралась прерывать Гониша, да не устояла перед неожиданно пришедшей мыслью, — А если бы мы обменяли вас на него?

Гониш пожат плечами:

— Скорее всего, за меня могут выдать лишь его труп.

Ее бросало то в жар, то в холод, и от этого лихорадочного состояния мысли путались. Она давным-давно воспринимала смерть без сердечного содрогания, поэтому хладнокровно могла представить мертвым как его, так и себя.

— А если бы я предложила межзвездный суперлайнер?

Ее настойчивость, казалось, привела Гониша в изумление.

Он откинулся назад, не сводя с нее глаз.

— Мадам, — наконец выговорил ноумен, — здесь моя интуиция не помощник — не могу обнадежить вас, руководствуясь логикой. Должен признаться, электронный щит для меня загадка. Не понимаю, как он действует и зачем нужен. Полагаю лишь одно: что бы Хедрок ни делал внутри щита, это не поможет ему преодолеть непробиваемую броню самоходки Торгового дома или убежать из металлического бункера и спастись. Против него поставлены все научные достижения оружейников и империи Ишер. Наука движется вперед рывками и сейчас находится на крутом подъеме. Через сто лет, когда наступит спад, бессмертный человек сможет определять положение, но не раньше.

— А если он скажет им правду? — слова принадлежали принцу дель Куртину.

— Не будет этого! — воскликнула императрица. — Вымаливать пощаду? Ни одному Ишеру не придет подобное в голову.

— Ее величество права, — подтвердил Гониш, — хотя есть и другие аспекты. Я не буду вдаваться в подробности. Возможность признания вины исключается.

Императрица почти не слышала его. Она стояла с высоко поднятой головой.

— Попытайтесь снова связаться с Высшим советом Торгового дома, — взволнованным, чуть дрожащим голосом сказала она, повернувшись к кузену. — Предложите им Гониша, межзвездный суперлайнер, полное признание, включая соглашение, по которому их и наши суды объединятся, — все, что угодно, в обмен на капитана Хедрока. Они сумасшедшие, если не согласятся.

Несколько сникнув, она умолкла и заметила, что ноумен не сводит с нее мрачного взгляда.

— Мадам, — сказал он с печалью, — наверное, вы не обратили внимания на мои слова. Они намеревались покончить с ним максимум в течение часа. Он уже один раз сбежал от членов Высшего совета, теперь их не проведешь. Они поставят точку на жизненном пути величайшего человека. И, мадам… — Гониш как-то весь подобрался, — для вас это даже лучше. Вы знаете так же хорошо, как и я, что не можете иметь детей.

— Что такое? — спросил принц дель Куртин с величайшим изумлением, — Иннельда…

— Молчать! — прохрипела она в страшной ярости. — Принц, отправьте этого человека обратно в камеру. Он стал поистине невыносимым. И не смейте обсуждать с ним вашу правительницу!

Принц поклонился.

— Как угодно, ваше величество, — буркнул он и отвернулся, — Прошу вас, мистер Гониш.

Иннельда не предполагала, что может испытывать такую боль. Мало того что она осталась одна в своих покоях — распался ее внутренний мир. Время тянулось бесконечно, хоть бы сон принес облегчение…

Глава 16

Комната, в которую ввели Хедрока, напоминала металлический бункер. Он помедлил в дверях, с усмешкой глядя на вошедшего следом Питера Капрона. Пусть тому будет не по себе! Однажды они арестовали его, застигнув врасплох. На этот раз все по-иному. На этот раз он их ждал. Он без страха рассматривал двадцать девять человек, восседавших за V-образным столом, где члены Высшего совета Торгового дома всегда располагались на своих расширенных заседаниях. Подождал, пока Питер Кадрон, тридцатый на этом высоком собрании, прошел вперед и занял свое место. Начальник конвоя доложил, что у арестованного изъяли все кольца, поменяли одежду и просветили тело. Все в порядке, спрятанного оружия не обнаружено.

Отчитавшись, начальник и конвойные ушли, а Хедрок все еще стоял у двери. Он улыбался, когда Питер Кадрон объяснял, зачем нужны такие меры предосторожности. Потом медленно, без признаков малейшего волнения приблизился к столу. Все взгляды были устремлены на него. Одни смотрели с любопытством, другие в ожидании, а кое-кто с явной враждебностью. Казалось, все с нетерпением ждали, когда же он заговорит.

— Джентльмены, — начал Хедрок звенящим голосом, — хочу задать один вопрос: кто-нибудь из присутствующих представляет себе, где я был, когда прошел через тот шит? Если нет, то предлагаю немедленно отпустить меня, в противном случае могущественному Совету оружейников придется пережить, мягко выражаясь, весьма неприятные минуты.

Члены Совета долго молчали, поглядывая друг на друга.

— Я считаю, — наконец изрек молодой Ансил Неер, — чем скорее его казнят, тем лучше. Сейчас можно перерезать ему горло или задушить его. Пуля может пробить ему голову, а энергетическое оружие и следа от него не оставит. Пока он беззащитен, мы можем хоть забить его до смерти. И это можно сделать сейчас. Судя по его заявлению, мы не можем быть уверены, сможем ли это сделать через десять минут. — Подчиняясь искреннему порыву, молодой администратор встал. — Джентльмены, нужно действовать немедленно!

Хедрок громко захлопал в ладоши.

— Браво, — сказал он, — браво! Столь мудрый совет заслуживает столь же стремительного осуществления. Приступайте и, прошу вас, попытайтесь убить меня любым способом. Вытаскивайте револьверы и стреляйте, хватайте стулья и глушите, прикажите принести кинжалы и пригвоздите меня к стене. Что бы вы ни сделали, джентльмены, вас ждет расплата. К тому же, вполне заслуженная.

Тут хотел вставить свое слово член Совета Дим Лили, однако не успел.

— Прошу прощения, — опередил его Хедрок, — говорить буду я! Здесь судят вас, а не меня. Вы еще можете получить снисхождение за свои преступные действия — нападение на императорский дворец, — если искренне признаете, что нарушили собственные законы.

— Воистину, это переходит всякие границы! — воскликнул один из членов Совета.

— Пусть говорит, — уступил Питер Кадрон, — Хотя бы узнаем о его мотивах.

Хедрок угрюмо поклонился.

— Конечно узнаете, мистер Кадрон. Я возмущен решением Совета атаковать дворец.

— Могу понять вашу досаду, — с иронией заметил Кадрон, — поскольку Высший совет не посчитался с законом трехсотлетней давности, в то время как вы, по-видимому, очень рассчитывали на него или на наши колебания и чувствовали себя в безопасности, добиваясь собственных целей, каковы бы те ни были.

— Я не рассчитывал ни на закон, ни на ваши колебания. Мои соратники и я, — Хедрок решил лишний раз подчеркнуть, что он не один, — давно наблюдаем за прогрессирующим высокомерием вашего Совета, за крепнущей уверенностью в неподотчетности своих действий и, как следствие, за безнаказанным попранием собственной конституции.

— Наша конституция, — с достоинством сказал Бейд Робертс, старший член Совета, — требует, чтобы мы предпринимали любые действия ради поддержания нашего положения. Поправка, запрещающая нападение на главу правящего рода Ишеров, ее резиденцию, ее наследников или преемников, утрачивает смысл в экстремальной ситуации, особенно такой, как сейчас. К тому же мы учли, что во время штурма дворца там не было ее величества.

— Я должен вмешаться! — веско вставил председатель Совета. — Невероятное дело, но мы пошли на поводу ловкого арестанта. Я допускаю, что все ощущают некоторую неловкость из-за штурма дворца, но не отчитываться же в наших действиях перед этим человеком! — И отдач приказ в свой телестат: — Командир, наденьте на голову арестованного мешок!

Хедрок добродушно улыбался, когда вошли десять конвойных.

— Итак, настало время испытания, — молвил он, стоя совершенно спокойно.

Мешок завис над его головой, и тут…

Тут произошло нечто из ряда вон выходящее…

Когда Хедрок полчаса назад прошел во дворец через секцию стены, которую принес из склепов, то оказался в сумеречном мире. Он стоял, давая телу адаптироваться, и надеялся, что никто больше не последует за ним через электрон-но-силовое поле. Он беспокоился не о себе. Вибрационный щит был настроен только на его тело, и в течение всех лет, пока щит находился в подземных склепах, Хедрок очень опасался — вдруг кто-нибудь обопрется о плиту и получит серьезные повреждения. Мало ли что может случиться с таким незадачливым простофилей!.. Как-то раз Хедрок пропустил через экспериментальную модель несколько животных, снабдив ярлыками с адресом владельца, и — о ужас! — их разбросало в разные стороны на десятки тысяч миль. Некоторые таки не были возвращены, хотя сумма вознаграждения, объявленная на ярлыках, была весьма солидной.

В сумеречном мире торопиться было некуда. Реальное время и земные законы здесь не работали. Здесь — то есть везде и нигде. Правда, здесь можно быстро сойти с ума, так как ты оказывался вне времени. Опыты показали, что шестичасовое пребывание в этом мире уже серьезно воздействует на психику.

Кстати, прежде чем отправиться во дворец по зову императрицы, Хедрок в своей тайной квартире прошел через первую модель щита и оставался за ним в течение двух часов реального времени. Тогда же ему стало ясно, что императрица хочет выйти за него замуж. Женитьба на какой-то период гарантировала его безопасность и, более того, обеспечивала свободный доступ к щиту во дворце. Осознав это, он сразу же вернулся обратно, в свою квартиру, и таким образом сэкономил четыре часа из шести, которые являлись пределом человеческих возможностей.

На этот раз, во дворце, пребывание за щитом не должно длиться более четырех часов, но лучше — трех, а еще лучше — двух. Причем в ближайшем будущем, вернее, в течение нескольких месяцев ему даже близко к щиту подходить не следует.

Идею изобретения подали, еще когда Хедрок занимал пост председателя Высшего совета Торгового дома. Руководящее положение позволило ему создать целую лабораторию физиков в помощь молодому талантливому человеку, в чьем мозгу родился проект. Ученый исходил из следующей предпосылки: существующий вибрационный трансмиттер Торгового дома словно мостом соединял пространственную пропасть между двумя точками в межзвездных далях, автоматически допуская, что космос — это нематериальная субстанция. Тогда почему бы, рассуждал изобретатель, не пойти от противного и не организовать материализованную иллюзию космоса там, где его вообще нет?

Исследования закончились успешно. Изобретатель в деталях доложил об этом Хедроку, а тот, тщательно все обдумав, сообщил ученому и его коллегам, что Совет решил засекретить открытие. Между тем самому Совету Хедрок представил отрицательный отзыв. Готовая тема была признана неперспективной и в качестве таковой занесена в картотеку Центра информации, что исключало в будущем подобные исследования в лабораториях Торгового дома.

Не в первый раз Хедрок скрыл от окружающих великое открытие. Много веков утаивал он собственное изобретение — вибрационное приумножение, прежде чем применил его при создании Торгового дома оружейников. Было в резерве и кое-что еще. Основное правило, которым руководствовался Хедрок при определении дальнейшей судьбы новинки, — послужит она совершенствованию людей или поможет сильным мира сего ужесточить и без того жестокую тиранию. При каждом крупном всплеске творческой мысли, случавшемся раз в несколько столетий, было бездумно реализовано достаточно много опасных изобретений, ибо сами ученые редко задавались мыслью, как будут применяться их открытия на практике и к каким последствиям они приведут.

Почему, черт возьми, миллиарды должны умирать из-за какого-то талантливого изобретателя, ничего не смыслящего в природных наклонностях человека?

Конечно, попадались одиночки, пользовавшиеся изобретениями в качестве средства достижения благосостояния для себя лично или для небольшой группы лиц. Они пытались скрыть от народа что-нибудь весьма ценное и нужное — так, кстати, поступила императрица с межзвездным суперлайнером. В последнем случае необходимо было оказывать давление, а то и прибегать к жестким мерам, но кто обладал такими возможностями? Разве лишь он, Хедрок, единственный квалифицированный арбитр в этих вопросах.

Однако хватит размышлять, пора действовать, поскольку тело уже адаптировалось. И Хедрок двинулся, хотя все впереди было словно в тумане. В коридорах дворца стояли какие-то люди, подобно застывшим каменным изваяниям. Он не обращал на них внимания, а то и проходил сквозь них, будто сквозь клубы дыма. Довольно легко он преодолевал стены, хотя тут приходилось соблюдать осторожность. Даже мог погрузиться в пол и дальше в землю. Впрочем, как показал давний случай с изобретателем, это чуть не привело к нежелательным последствиям. Тогда были введены некоторые ограничения для нового космоса, а также создан специальный перстень, позволявший увеличивать или уменьшать пропорции. К нему прибегали, если требовалось проникнуть сквозь твердые материалы. Например, приближаясь к очень толстой стене, Хедрок слегка подпрыгивал, записал в воздухе и дотрагивался до активатора в перстне. Опускаясь же, испытывал такое ощущение, точно погружайся ногами в вязкую грязь. При его натренированных мускулах это было несложно.

Он дошел до тайника с аппаратурой, которую давным-давно спрятал во дворце ради такой надобности. Здесь был небольшой космический корабль, точнее, самодвижущаяся капсула для малого иллюзорного космоса (про себя Хедрок называл его иллюзокосмосом) со всем необходимым для ее запуска: магниты разных размеров и мощности, десятки манипуляторов, ручной инструмент и, конечно, оружие. Здесь все, начиная с иллюзокосмической капсулы и кончая механической рукой, имело свои дублирующие системы и годилось для успешного выполнения любых операций. Причем всеми приспособлениями можно было управлять как непосредственно, так и с приборной доски капсулы.

На пальце Хедрока был второй перстень, обеспечивающий передвижение во времени вперед и назад на короткие отрезки. Теоретически допускалось удаление на годы, но в действительности путешествие в прошлое или будущее ограничивалось несколькими часами из-за разрушительного воздействия на человеческий мозг.

Этот способ передвижения во времени разительно отличался от возвратно-поступательной системы, случайно выведенной физиками императрицы семь лет назад, но отрицательно влиявшей на организм человека. Перемещаясь в прошлое или в будущее по системе императорских физиков, путешественник очень быстро старел и неизбежно погибал, тогда как Хедрок, путешествуя во времени, чуточку молодел.

Хедрок аккуратно установил маленькую капсулу и другие необходимые приспособления около пролома в дворцовой стене напротив грозного бронированного автоплана — или, по официальной терминологии, крейсера военно-воздушных сил Торгового дома, доставившего десант. Он протолкнул капсулу сквозь металлическую обшивку крейсера и на полную мощность включил основной регулятор времени, благодаря чему в три раза опередил ход реального времени. Затем стал наблюдать за сенсорами — автоматическими реле, приспособленными для работы в этих условиях. Долго ждать не пришлось. Вспыхнули индикаторы, послышался легкий щелчок, и ручка основного регулятора опустилась на одну треть, вернув капсулу к ходу реального времени. Одновременно Хедрок почувствовал движение. Огромный крейсер Торгового дома набирал высоту.

Все было выполнено правильно, все сработало. Надо полагать, теперь в крейсере было два Хедрока. Один — в капсуле, в царстве сумеречного света, а другой — тот, что вернулся во дворец у всех на глазах, дал себя арестовать и был взят под стражу. Правильность этого предположения требовала проверки. Хедрок в капсуле вгляделся в свои телестаты и увидел Хедрока в крейсере, окруженного конвойными. Итак, Хедрок в крейсере уже вернулся из своего путешествия во времени и знал, что произошло. Знал больше, чем Хедрок в капсуле. Ну что же, ждать осталось недолго, скоро все встанет на свои места.

Крейсер на огромной скорости несся к крепости — пункту назначения. Узник и стражники вышли из него и проследовали в здание, где был приготовлен бункер с толстыми металлическими стенами. Второй Хедрок направил свою капсулу через массивные стены и занялся делом. Прежде всего он подключился к бункеру и, пока слушал, о чем там говорят, настроил кое-какие механизмы.

Когда конвойные стали надевать на голову приговоренного к смерти узника плотный мешок, завел сверху механическую руку и рывком перенес мешок в свой космос. Потом взялся за регулятор времени в ожидании дальнейших событий.

В бункере установилась гнетущая тишина.

Язвительная улыбка чуть кривила губы узника. Он стоял спокойно и не делал попыток вырваться из цепких рук конвоиров, решив, что пощады никому не будет.

— Я не намерен тратить время на пустые споры, — с презрительными нотками в голосе начал узник. — Твердое решение Высшего совета казнить меня, хотя Рр-машина доказала мой альтруизм и добрую волю, говорит о воинствующем консерватизме, который всегда и всюду стремится стереть в порошок все непонятное на своем пути. Справиться с таким консерватизмом могут только всемогущие силы, и они существуют в лице организации, способной покончить даже с Торговым домом оружейников.

Как видно, Питер Кадрон ничего еще не понял.

— Торговый дом оружейников не признает никакой тайной организации, — самоуверенно изрек он и скомандовал стражникам: — Уничтожьте его!

— Глупец! — воскликнул узник. — Вот уж не ожидал столь явной опрометчивости — отдать подобный приказ после всего, что я сказал!

Узник говорил, не обращая внимания на стражу. Ему уже было это не нужно, он знал, что произойдет.

Хедрок в капсуле просто нажал на рычаг, включив обратный отсчет времени, после чего люди в бункере не только успокоились, но как бы оцепенели. Бывший узник получил полную свободу действий — сперва обезоружил стражу, потом каждого члена Совета, снял с их пальцев кольца и отобрал все радиопередатчики. Затем при помощи наручников сковал их в одну цепь, а стражников вытолкнул за дверь.

— Верни время! — распорядился первый Хедрок — тот, что продолжат оставаться в бункере.

Второй Хедрок на приборной доске своей капсулы перевел рычаг с «нуля» на «норму».

Члены Высшего совета пришли в себя. Передать их состояние, тревожные и изумленные возгласы довольно трудно. Надо полагать, они испугались не только за собственное незавидное положение, но и за судьбу Торгового дома оружейников.

Хедрок подождал, когда они справятся с первым потрясением, и заговорил:

— Джентльмены, успокойтесь. Вашему громадному предприятию ничто не угрожает. Подобное никогда бы не произошло, если бы вы не поставили меня перед выбором. К вашему сведению, основатель Торгового Дома Уолтер С. де Лейни понимал, какую большую опасность он таит для государства. Поэтому де Лейни подобрал группу соратников, дабы те наблюдали за деятельностью Дома. Это все, что я хочу сказать. Могу лишь подчеркнуть наше дружелюбие, добрую волю и твердое намерение не вмешиваться в вашу деятельность до тех пор, пока Торговый Дом оружейников живет согласно собственной конституции. Той самой конституции, основная статья которой только что была нарушена.

Он замолчал, мысленно оценивая свои слова. Неплохо сочинил — раз, не стал вдаваться в подробности — два. Пусть не думают, что их единственный судья — бессмертный человек.

Тут кое-кто попытался заговорить, но он не дал им такой возможности.

— Вот что теперь необходимо сделать. Первое: забыть все то, о чем сегодня услышали. Мы, наблюдатели, не желаем, чтобы кто-то знал о нашем существовании. Второе: вы, все без исключения, должны подать в отставку'. Впрочем, можете участвовать в выборах, но не в ближайших, а в последующих. Пусть массовая отставка послужит напоминанием всем чиновникам Торгового дома, что существует конституция и ее нужно уважать. Третье и последнее: не предпринимайте никаких попыток преследовать меня. Завтра около полудня уведомите императрицу о моем освобождении. Взамен попросите отдать межзвездный суперлайнер. Я думаю, к этому времени она и так его уступит, но не лишайте ее возможности проявить великодушие.

Члены Совета сидели как завороженные, во все глаза глядя на Хедрока. Когда он закончил, послышался негодующий ропот, вдруг сменившийся тишиной, опять сердитые выкрики, и опять тишина. От его внимания не ускользнуло, что три или четыре человека, в том числе Питер Кадрон, не участвовали в этом взрыве эмоций. Именно к Кадрону Хедрок и обратился:

— Не сомневаюсь, мистер Кадрон, вы сумели бы выступить от лица всех присутствующих. Я всегда считал вас одним из самых авторитетных членов Совета.

Кадрон, мужчина крепкого телосложения лет сорока пяти, выступил вперед.

— Да, — сказал он. — Я уверен, что могу выразить общее мнение. Надеюсь, большинство меня поддержит — мы принимаем ваши условия.

Никто ему не возразил.

Хедрок поклонился и громко сказал:

— Хорошо. Второй, заберите меня!

Должно быть, он исчез в ту же секунду.

Они, Хедрок и его двойник, больше не проводили экспериментов в своем сумеречном мире. Человеческий мозг подвергается огромной опасности, если даже ненадолго входит в противоречие со временем. Многочисленные тесты давным-давно подтвердили этот факт. Двойник, сидя за пультом управления маленькой капсулы, повел ее обратно во времени прямо ко дворцу.

Хедрок стоял рядом, мрачно глядя вниз. Он сделал все, что мог. Поскольку он точно знал, в каком психологическом ключе будут развиваться события, конечный результат был ему ясен. Возможно, Иннельда придержит межзвездный суперлайнер, чтобы поторговаться. Но это уже не имеет значения. Все равно он победил. Хотя…

Пауки отпустили его на свободу, дабы посмотреть, что будет дальше. Здесь уже ничего от него не зависело. Где-то в космосе находилась армада кораблей, управляемых высшими существами, представители которых следили за человеком и его поведением. Захватив в плен, они препроводили его обратно, на родную планету, и манипулировали им на огромном расстоянии так, будто были в двух шагах. Наблюдали, как он выполнял намеченное, и теперь, когда они поняли, что человек закончил свою миссию и больше интереса не представляет, несомненно, вновь проявят свою власть над ним.

Теоретически они могут не только потерять интерес к человеческим существам, но и разрушить Солнечную систему со всеми ее эмоциональными обитателями. Это будет одним из незначительных событий в их подчиненной холодному рассудку жизни.

Раздумывая над таким поворотом событий, Хедрок сперва увидел дворец — тускло светящийся прямоугольник, а потом различил неясные очертания щита. Оба путешественника строго следовали инструкции. Второй Хедрок прошел через щит и растворился в полутьме дворцовых помещений. Настоящий же Хедрок распылил по поверхности легковоспламеняющегося щита клейкий горючий порошок и поджег его. Подождал, пока тот не сгорит, а затем на огромной скорости полетел над темным городом в одну из своих тайных квартир.

Он быстро включил сенсоры и приспособил капсулу к естественным условиям, чтобы использовать ее и в дальнейшем. Затем сфокусировал подъемник на себя и почувствовал, как тот опускается в квартиру.

Когда ноги коснулись пола, он направился к удобному креслу. Уселся и выпалил свирепым тоном:

— Ну, мои друзья пауки, если у вас есть дальнейшие планы, попытайтесь-ка их теперь осуществить!

Самое главное сражение было впереди.

Глава 17

А вот и первый признак присутствия чужаков — мысль, адресованная не ему, но направленная с таким расчетом, чтобы он ее понял. Мысль, как и раньше, толчком проникшая в мозг:

«…Интересный пример активности энергии, как будто без внешнего возбудителя».

Тотчас последовало бесстрастное возражение:

«Нет! Человек знал о нашем присутствии. Цель, которой он подчинил всего себя, осуществлена. Наше присутствие ему не помешало».

«Но тогда он действовал нелогично».

«Возможно. Давайте вернем его… сюда…»

Хедрок отчетливо понял: наступил критический момент. Многие часы он провел в раздумьях — что же делать, если это случится? И вот теперь, едва уселся в кресло, подумал о том же.

Глаза были закрыты, тело расслаблено, мозг работал медленно. Это было то идеальное состояние, которое древние индусские философы называли нирваной — состояние полной релаксации. Тысячелетия назад известные институты по изучению мозга и сенсорной деятельности использовали ее для разного рода тренировок умственного развития. Поначалу Хедрок ощутил, как в мозг проникают импульсы внушительной силы. Но это состояние, а также биение сердца и сопровождавшая его пульсация кроветока вскоре прошли. Осталось чувство полного покоя и тишины.

Сначала показалось, будто он сидит в том же кресле, но не в своей квартире. Через несколько секунд стало совершенно ясно, что кресло находится в кабине управления спасательной ракеты, которая, в свою очередь, была внутри одного из огромных космических кораблей, принадлежащих чужакам.

Хедрок вздохнул и открыл глаза, невольно погружаясь в знакомую атмосферу. Итак, его сопротивление ничего не дало. Плохо, конечно, но он и не рассчитывал на быстрый успех. Он продолжал неподвижно сидеть в многоцелевом кресле, так как релаксация была единственно возможным способом противодействия — отныне и впредь он так и будет поступать.

Он ждал и, стараясь ни о чем не думать, смотрел на светящиеся экраны. Три наружных телестата показывали космическое пространство: звезды, а на экране заднего обзора — изображение корабля. Странно, подумал он. Должно быть, спасательная ракета уже не внутри. И корабль-то всего один! А где же сотни других? Он подавил растущее волнение, когда понял, в чем дело. Срабатывала релаксация — вот ее результат. Паукообразным удалось вернуть его ракету, но их влияние на мозг заметно ослабело, и какая-то часть внушаемых ими иллюзий развеялась.

Первая иллюзия состояла в том, что кораблей много. Вторая — что спасательная ракета внутри корабля. Но это совсем не так. Что еще? Наверное, теперь их власть над ним весьма незначительна. Он закрыл глаза, мысленно приказывая себе снова очутиться в своей квартире, когда его прервали.

«Человек! Не вынуждай нас тебя уничтожить!»

Он инстинктивно съежился, хотя и ждал чего-то подобного, полагая, что вмешательство может быть убойной силы. Но страхи оказались преувеличенными. Чужая мысль, казалось, шла издалека и потеряла былой напор. Хедрок в изумлении широко раскрыл глаза, еще не до конца веря, что такое возможно. Должно быть, в первый раз они мгновенно и полностью парализовали его волю. А во второй им приходилось труднее. Ситуация становится все более обнадеживающей. Паучье племя, по разуму представлявшееся недосягаемым, сдает позиции. Сотни кораблей превратились в один. Теперь непостижимую власть над человеческими умственными способностями можно преодолеть. Нет сомнения, что уничтожить его они способны только физически. Скорее всего, энергетическими лучами.

Хотя их влияние на нервную систему стало незначительным, еще рано сбрасывать со счетов его опасные последствия. Он должен вести себя крайне осторожно и ждать своего часа.

Очень скоро пришел следующий импульс:

«Подтверждаем, что ты успешно освободился из нашего интеллектуального плена и понял, что корабль у нас только один. Однако ты нам еще нужен, и поэтому мы вынуждены просить тебя о сотрудничестве. В противном случае ты будешь немедленно уничтожен».

— Я не против, — сказал Хедрок, давным-давно поднаторевший в дипломатии, — я сделаю все, что нужно, при одном условии — уничтожение не будет означать расчленение.

«Мы бы хотели продолжить изучение сенсорной связи близнецов Ниланов. Так как под нашим контролем ты и Дэн были одним существом, мы можем спокойно обойтись без нею — того близнеца, который остался на Земле, — и работать с тобой. Ты не будешь испытывать боли при условии полного подчинения исследователям».

Хедрок возразил:

— Еще до того, как вы отправили меня на Землю, я слышал от одного из вас, что Джил Нилан мертв. Как же работать с покойником?

«Пожалуйста, предоставь программу отмирания и роста клеток нашим заботам. Так ты согласен?»

От ответа повеяло холодом, и Хедрок помолчал.

— А вы даруете мне жизнь потом?

«Разумеется, нет».

Он и не ожидал услышать ничего иного. Тем не менее ему стало не по себе.

— Не понимаю, как вы можете рассчитывать на мое сотрудничество при таких условиях?..

«Мы сообщим о приближающейся кончине. Это даст тебе долгожданное эмоциональное возбуждение, что нам и нужно».

Хедрок на какое-то мгновение оцепенел, будто его заворожили. Эти монстры полагают, что удовлетворят психологические потребности человека, сообщив о моменте его смерти. Очень странные выводы сделали онипосле исследования эмоциональной природы двуногих. Как можно до такой степени заблуждаться! Должно быть, интеллектуальный подход этих существ к жизни и смерти в полной мере стоический. Вероятно, вместо того чтобы укусить руку, которую занесли для последнего удара, каждый паук обдумывает способ спасения, а не найдя его, безропотно принимает смерть.

Хедрок с яростью в голосе сказал:

— Как это у вас все складно получается, у вас и вам подобных! Устроились себе в корабле величиной с маленькую луну, и горя вам мало. Конечно, вы представляете более развитую цивилизацию, и мне хотелось бы взглянуть на вашу планету, на ваш образ жизни и технические достижения. Наверное, это очень интересно. И в логике вы, несомненно, преуспели. Матушка-природа может похлопать себя по ляжкам и возрадоваться по поводу успешно завершенного эксперимента — создания столь могучего интеллекта. Одна лишь незадача: вы ничего не смыслите в природе человека, если считаете, будто я горю желанием узнать, когда же меня прикончат.

«А что бы тебе хотелось знать еще?»

Хедрок устало произнес:

— Ладно, ваша взяла. Мне хотелось бы знать, когда дадут что-нибудь поесть.

«…Пища! Вы слышали?!»

Как видно, пауки обменивались мыслями между собой, но импульсы доходили до сознания Хедрока.

«Поразительно! В критический момент потребность в пище превалирует. Это кажется существенным. Успокойте его и продолжайте эксперимент».

— Не нужно меня успокаивать, — сказал Хедрок, — Что вы от меня хотите?

«Согласись».

— Как?

«Не сопротивляйся. Думай о мертвом».

Напряжение спало, перед глазами всплыло видение в пустыне, приобретая четкость и яркость. Бедняга Джил, подумал он, во что превратил его тело ужасный зной, все увеличивавшийся по мере приближения планеты к одному из двух своих солнц.

Как ни странно, но Хедрок, представив себе эту картину, испытал глубочайшее сострадание и сразу же возблагодарил Всевышнего за то, что Джил умер. Страшной пытке пришел конец. Джил больше не испытывает мучений от раскаленного песка, жажды и голода, от страха и тщетных надежд. Смерть забрала Джилберта Нилана, как забирает всех живущих. Господи, отпусти грехи и упокой его душу.

Усилием воли Хедрок подавил нахлынувшие эмоции.

— Надо же, — прошептал он вслух, — переживаю так, будто я его брат.

«Это одна из поразительных черт человеческих существ. Как легко нервная система одного реагирует на импульсы нервной системы другого. Задействованные сенсорные механизмы не имеют аналогов в мире интеллекта. А теперь сядь прямо и посмотри вокруг себя!»

Хедрок взглянул на телестаты. Изображение большого корабля, пленником которого он был, переместилось наверх, а на переднем экране теперь плавали два солнца — белые с желтым оттенком. Сначала они были крошечные, чуть больше ярких звезд. Но постепенно стали увеличиваться в размере. Затем слева появилось еще одно солнце, поменьше. Два больших солнца через какое-то время заметно выросли в диаметре. Расстояние между ними менялось — они удалялись друг от друга. Вернее, одно удалялось, а другое приближаюсь. Одно уходило все дальше влево; приборы зафиксировали, что оно находится на расстоянии трех миллиардов миль.

Дальнейшие исследования показали, что диаметр обоих близлежащих светил больше диаметра нашего, а одно из них ярче. Третье солнце выглядело как расплывшееся вдали световое пятно. Много времени потребовалось бы его несовершенным приборам, чтобы вычислить характеристики этого небесного тела. Но само его наличие заставило Хедрока призадуматься. Он вгляделся пристальнее и обнаружил вдали красную точку — четвертое солнце этой системы. Хедрока охватило волнение, когда чужой разум опять напомнит о себе.

«Да, человек, ты прав. Это система, которую вы называете Альфа Центавра. Два ближайших солнца — Альфа А и Альфа В. Третье, белое солнце, — Альфа С, красная точка — незначительная Проксима Центавра, известная как ближайшая звезда к вашей Солнечной системе. Последние не представляют для нас интереса, важно лишь то, что умерший близнец находится на необычной планете этой системы. Необычность ее в том, что она вращается поочередно вокруг солнц Альфа А и Альфа В, выписывая восьмерку. И происходит это с необычной скоростью — три тысячи миль в секунду. Двигаясь по такой эксцентричной орбите, она подобно комете подходит очень близко к каждой звезде, но в отличие от кометы не может сойти со своей орбиты и улететь в межзвездное пространство. Гравитационные поля Альфы А и Альфы В поочередно не выпускают ее. Сейчас она подходит очень близко к Альфе А, и мы должны действовать быстро, если хотим оживить мертвого».

— То есть как это? — спросил Хедрок.

Ответа не последовало, да и был ли он нужен?

Чувствуя слабость, Хедрок откинулся в кресле и подумал:

«Ну конечно, это ведь было ясно с самого начала. Я полагал, что они попытаются восстановить сенсорную связь между живым и мертвым, только не очень верил в успех, ибо твердо знал — труп разлагается в течение двух дней».

Ему стало по-настоящему страшно. Тысячи лет он старался продлить жизнь, чтобы люди достигли бессмертия на научной основе, в отличие от него, ставшего бессмертным по воле случая. А паукообразные не только решили эту проблему, но, похоже, могут воскрешать мертвых.

И вместе с тем, как ни странно, не ослабевала его собственная надежда хоть каким-то образом выжить, несмотря на явную решимость этих существ покончить с ним. Как их перехитрить? Он склонялся к тому, что придется руководствоваться их собственным, строго логическим подходом к жизни. Ничего другого он не видел, кроме этого весьма сомнительного шанса, над которым стоило подумать. Хотя их научные достижения могут все свести к нулю.

«А теперь приготовься к следующей фазе!»

Вроде бы он лежал под источником яркого света и не мог сообразить, происходит это в действительности или только кажется ему по их воле. Тело удобно располагалось в чем-то вроде гроба, сколоченного по фигуре. От такой мысли его передернуло, но он взял себя в руки. Лежал он спокойно, полный твердой решимости довести задуманное до конца. Источник света висел над ним среди кромешной тьмы. Или, подумалось вдруг с удивлением, наоборот — это он сам висит над источником? А какая, собственно, разница? Был только свет, ярко сияющее пятно, окруженное чернотой. Он долго смотрел на него, стараясь разобрать, белый это цвет или не совсем белый, и решил: цвет неопределенный, во всяком случае не теплый.

И вдруг вздрогнул от боли. Ему показалось, что боль от нестерпимого жара, но сознание подсказало: от холода. Свет был ледяной.

То, что с ним происходило, смахивало на сигнал, на подсказку.

«Эмоция суть проявление энергии! Она действует мгновенно, расстояние для нее не преграда. Причина, по которой связь между близнецами утратила интенсивность, заключалась в них самих — они были уверена, что связь обязательно угаснет. Эта уверенность шла не от ума. Их взаимодействующие нервные системы естественно реагировали на увеличивающееся расстояние, когда один из них отправился к Альфе Центавра. И они инстинктивно разорвали эту связь, хотя эмоциональное восприятие друг друга остаюсь прежним. Так как сейчас душа Дэна Милана слилась с твоей, ты и должен восстановить эту связь».

Все произошло мгновенно. Хедрок очнулся и увидел, что лежит в зеленой траве на берегу ручья. Быстро текущая вода бурлила и пенилась, ударяясь о камни. Легкий ветерок обдувал лицо, и над горизонтом, вдали за деревьями, вставало солнце. Вокруг на земле были разбросаны какие-то приборы и коробки, а неподалеку спали четверо мужчин. Ближайший к нему был Джилом Ниланом. Не теряя самообладания, Хедрок мучительно думал: «Спокойно, дурья башка, тебе это только кажется. Это их штучки. Джил находится в песках, на странной планете, летящей в преисподнюю. А это мир мечты, Эдем, Земля в чудесную летнюю пору».

Прошло несколько минут. Джил Нилан продолжал спать, лицо его горело, дыхание было шумным и прерывистым, как будто он не мог набрать в легкие достаточно воздуха, как будто жизнь возвращалась рывками и с большим трудом. В мозгу Хедрока слабо прозвучало: «Пить, о боже, пить!» Эго была не его мысль. Хедрок бросился к ручью. Сложенные пригоршнями ладони так дрожали, что он дважды расплескал на траву драгоценную воду. Наконец самообладание взяло верх, и он нашел среди коробок какую-то посудину. Долго тоненькой струйкой вливал в рот Джила Нилана воду и смачивал ему лицо.

Истощенное тело содрогалось в приступах жуткого кашля. Затекшие мускулы судорожно разжимались и постепенно отходили. Хедрок с блеском в глазах настойчиво боролся за эту жизнь. Он чувствовал, как медленно бьется сердце Джила, как возвращающиеся издалека мысленные образы с трудом проникают в мозг. Восстанавливаюсь та сенсорная связь, которая до сих пор принадлежала только братьям-близнецам. Джил пришел в себя и зашевелился.

«Эй, Дэн, старый чертяка, — Хедрок уловил мысль Джила, — откуда ты взялся?»

— С Земли, — вслух произнес Хедрок, и ветерок, веявший в лицо, унес слова. Еще успеет объяснить, что он не Дэн.

Ответ, казалось, успокоил Джила. Он вздохнул, еле заметно улыбнулся и погрузился в глубокий сон.

Хедрок начал перебирать коробки в поисках декстрозы. Нашарив пузырек с таблетками быстро усвояемой пищи, он положил одну в рот Джила. Пускай постепенно рассасывается. Ну вот, сделал все, что мог, пора заняться другими. Он всех немножко напоил, всем дал по таблетке. И тут до него дошел новый импульс. Как видно, паута! обменивались мыслями.

«…Любопытно — он и другим помог. Здесь не только искусственно вызванная реакция сострадания друг к другу у однояйцевых близнецов, а проявление невероятных эмоций».

Этот идиотский комментарий выбил Хедрока из колеи. Едва он занялся нужным делом, позабыв о пауках, как те не преминули напомнить о себе. Он поднял голову к голубому небу, к великолепному желто-белому солнцу — в этот момент он ненавидел их лютой ненавистью. И, кажется, готов был, совсем как дикарь, потрясать кулаками и выкрикивать проклятия в адрес злых духов, притаившихся на небесах.

Успокоившись, вновь покормил своих подопечных — на сей раз концентратом быстро усвояемого фруктового сока, разведенного водой. Один из них, худой красивый человек, настолько пришел в себя, что, недоуменно глядя на него, улыбнулся, но ничего не спросил, и Хедрок, в свою очередь, промолчал. Когда пациенты опять погрузились в сон, он выбрал самое высокое дерево, залез на него и оглядел окрестности. Взору открылись наплывающие друг на друга холмы и далекий, еле видимый в дымке отблеск водного пространства. Его внимание привлекли желтые пятна на дереве в четверти мили от залива.

Он спустился на землю и отправился вниз по течению ручья. Идти пришлось дальше, чем представлялось вначале, и когда он вернулся с полной коробкой плодов, солнце уже миновало зенит. Прогулка пошла на пользу — он размялся и почувствовал себя лучше. В голове мелькнула трезвая мысль: Джил и Кершоу — если один из них Кершоу, — наверное, бывали на этой планете раньше. Значит, пробовали здешние желтые плоды и смогут сказать, когда будут в состоянии, съедобны ли они. А может быть, где-нибудь в коробках есть карманный анализатор?..

Может, и есть, только найти не удалось. Зато попалось много всякого оборудования, включая информатор для записи на диски сведений о новых планетах и землях. Они, вероятно, оставили немало таких Дисков там, где побывали. Солнце шло к закату — прямо за запад, по нашим понятиям, невесело подумал Хедрок. Далеко за полдень на востоке взошло второе светило, меньшего размера и не столь яркое. На какое-то время потеплело, а когда большое солнце исчезло за горизонтом, стало прохладнее и наступила «ночь», если позволено воспользоваться этим словом. Она была похожа на сумрачный день, когда у нас свет пробивается сквозь плотные облака, а здесь небо было безоблачным и отсутствовала влажность. Дул легкий ветер. Появилось третье солнце, но оно ничего не изменило. Тусклым светом заблестели звезды. Мрачная картина действовала Хедроку на нервы. Он ходил по берегу ручья и думал: «Сколько еще будет длиться это… сенсорное исследование? И зачем они хотят меня прикончить?»

Эти вопросы не предназначались паукообразным, но, к его удивлению, ответ последовал незамедлительно. Может быть, он опустился с тусклого безоблачного неба, точный и абсолютно бесстрастный:

«Мы не совсем то, что тебе представляется. Наша раса не является одним из порождений природы. В этом корабле все, что осталось от нашего народа. Мы — бессмертные, победившие в борьбе за превосходство на нашей планете. Каждый из нас уничтожил всех соперников в своей сфере деятельности и остался в ней последним. Нам нужно выжить, поэтому о нашем существовании не должен знать никто во вселенной. По воле несчастного случая ты оказался среди нас, поэтому должен умереть. Понятно?»

Хедрок не знал, что возразить, коль скоро логика пауков столь убедительна и даже убийственна — умри, раз слишком много знаешь!..

«В наши намерения входит закончить исследования механизма сенсорной деятельности человека на основе тех данных, которые мы получили через тебя, а затем покинуть эту часть космоса навсегда. Исследования займут какое-то время. Потерпи, пожалуйста, до конца. На твои незначительные обращения отвечать не будем. Веди себя соответствующим образом».

Здесь тоже все ясно. Хедрок медленно побрел к лагерю. Худой усталый человек, который недавно улыбнулся ему, сидел на траве.

— Здравствуйте, — сказал он приветливо. — Меня зовут Кершоу, Дерд Кершоу. Спасибо! Вы нас спасли.

— Рано благодарить меня, — угрюмо отозвался Хедрок.

Но звук человеческого голоса взволновал его и дал толчок новой идее. Вновь пробудилась надежда, и он приступил к работе, хотя и в состоянии сильной тревоги. Ведь в любой момент его могут ликвидировать.

Работа была довольно простая. При помощи энергетического револьвера Джила он резал ствол дерева на круглые диски по шесть дюймов толщиной. Диски закладывал в землепроходческий информатор, где на каждый наносилась информация о положении, в котором оказались он и его случайные товарищи, о паучьем племени и нависшей угрозе. Для некоторых дисков он задавал различное антигравитационное давление и наблюдал, как диски взмывали вверх на тот уровень, который им был задан. Они парили в прозрачных течениях воздуха. Некоторые зависали над ним, и он покрывался испариной от злости из-за их медлительности. Другие исчезали из поля зрения с вполне удовлетворительной скоростью. Хедрок знал, что одни окажутся на холмах, другие на деревьях, третьи будут странствовать годы, если не века, и с каждым часом их все труднее будет найти. Паучьему племени придется потратить уйму времени, чтобы как-то помешать распространению сведений об их существовании.

Шли драгоценные дни. Диски разлетались в разные стороны в зависимости от дующих ветров.

Пациенты восстанавливали силы медленно. Было очевидно, что их организмы не в состоянии правильно усваивать пищу, которую он давал. Нужна была медицинская помощь, а где ее взять? Кершоу первым пошел на поправку и пожелал узнать обо всем случившемся. Хедрок воспроизвел информацию на одном из дисков, которые он все еще запускал по прошествии трех недель.

— Так вот что нас ждет, — медленно произнес Кершоу, — Почему вы думаете, что диски помогут?

— Пауки — мерзавцы с железной логикой. Они воспримут это как свершившийся факт. Лишь бы распространение дисков достигло такой фазы, когда их уже невозможно найти. Время от времени мне кажется, что я сделал достаточно, но потом начинаю сомневаться — поймут ли они, что проиграли? Они не тронули нас до сих пор, потому что изучают эмоциональную структуру человека. По крайней мере таково было их намерение. К тому же они предупредили, что не будут общаться со мной какое-то время. Я подозреваю, что они слишком далеко улетели, поэтому их телепатия не срабатывает.

— Но что им нужно? — спросил Кершоу.

Трудно было объяснить, чему научил опыт общения с пауками, но Хедрок попытался, конечно не углубляясь в свою деятельность на Земле. И закончил следующими словами:

— Я в любой момент могу заблокировать их влияние на мой мозг, поэтому угроза в отношении меня носит физический характер.

— Как вы можете объяснить, — вопросил Кершоу, — что они вернули вас в спасательную ракету, несмотря на ваше противодействие?

— Я могу только предполагать, что нервная система медленно вырабатывает защитные реакции. Я уже был в ракете, когда начат действовать мой метод противостояния. А когда это случилось, они сразу поняли, в чем дело, и стали угрожать уничтожением, если я откажусь с ними сотрудничать.

— Как вы думаете, они сумеют разобраться в эмоциональной природе человека?

Хедрок покачал головой:

— Тысячи лет люди пытаются управлять эмоциями. Дело не в том, чтобы исключить эмоции из жизни — просто их надо направлять в правильное русло, дабы они служили здоровью, любви, доброй воле, сексу, энтузиазму, утверждению личности и так далее. Наверняка есть аспекты жизни, о которых пауки не имеют ни малейшего представления. Не думаю, что они когда-либо поймут суть, поскольку не в силах провести грань между двумя людьми, один из которых добровольно рискует жизнью во имя какой-то отвлеченной идеи, а другой — ради собственной выгоды. Тут их слабое место, и они никогда не получат правильного представления о природе человека.

Кершоу напряженно думал. Наконец спросил:

— Каковы наши реальные шансы на спасение?

— Пауки со всей определенностью заявили, что покинут эту часть космоса. И надо думать, сделают это, поскольку предполагают, что вскоре огромные корабли будут курсировать по пассажирским линиям между Землей и планетами Центавра. Я уверен, императрица рассекретит межзвездный суперлайнер, а при нынешнем развитии машиностроения уже через несколько недель появятся сотни таких космических кораблей. При необходимости сюда можно добраться менее чем за два дня.

— Давайте-ка займемся делом, — сказал Кершоу. — Вы уже запустили много дисков, но еще несколько тысяч нам не повредят. Вы валите деревья и нарезайте диски, а я буду закладывать их в аппарат.

Вдруг Кершоу замолчал и, откинувшись назад, широко открытыми глазами уставился поверх головы Хедрока в небо. Хедрок резко повернулся и взглянул в том же направлении. И увидел корабль. На какое-то мгновение ему показалось, что к ним пожаловали пауки. Солнце осветило крапчатую структуру обшивки, на ней засияли огромные буквы:

«ВС — ЦЕНТАВР-719»

Корабль снизился. Он пронесся над ними на высоте полумили и в ответ на позывные их телестата медленно повернул и сел неподалеку.

Через сорок один час полета путешественники были доставлены на Землю. Хедрок принял все меры предосторожности, не стал раскрывать настоящее имя и благополучно добрался до одной из своих квартир в Империал-Сити.

Несколько минут спустя он уже соединял местный телестат с одной из собственных релейных систем. Этим окольным путем, скрывая свое местонахождение, он вызвал Торговый дом оружейников.

Глава 18

На экране появилось изображение Питера Кадрона. В этот момент он смотрел в сторону и оживленно разговаривал, но с кем, Хедрок не видел и не слышал — звука не было. Беседа продолжалась некоторое время, и у Хедрока была возможность представить себе реакцию бывшего члена Высшего совета, когда тот его увидит.

Прошел почти месяц с той достопамятной ночи, когда Хедрок, защищая себя, вынужден был выступить против Торгового дома оружейников.

Кадрон взглянул на экран и замер, затем быстро включил звук.

— Хедрок! — воскликнул он. — Это вы?!

Радостная улыбка осветила его лицо, глаза заблестели.

— Хедрок, где вы были? Мы всеми способами пытались связаться с вами.

— Каков мой статус в Торговом доме оружейников?

Кадрон выпрямился.

— Уходящий в отставку Совет уполномочил меня извиниться перед вами за наше истерическое поведение. Должны признать, что нами овладело настроение «толпы», виной чему чрезмерное напряжение. Я лично сожалею, что так получилось.

— Благодарю вас. Означает ли это, что о заговоре против меня и речи быть не может?

— Клянусь честью! — Он помолчал и вновь заговорил: — Хедрок, слушайте, мы сидели как на иголках и ждали, когда вы объявитесь. Как вы знаете, императрица без всяких проблем на следующее утро посте штурма сняла запрет с суперлайнера.

Хедрок узнал об этом на борту корабля, когда возвращался на Землю, и сейчас только сказал:

— Продолжайте.

Кадрон был взволнован.

— Мы получили от нее потрясающее предложение — официальное признание Торгового дома оружейников и участие в правительстве. Это самая настоящая капитуляция.

— Вы, конечно, не пошли на это, — промолвил Хедрок.

— То есть как?.. — Кадрон застыл с широко открытыми глазами.

— Надеюсь, Совет не принял это предложение, — твердо продолжал Хедрок. — Вы должны ясно представлять себе, что не может быть оснований для переговоров между диаметрально противоположными сторонами.

— Но, — возразил Кадрон, — вы ведь сами говорили об этом как о причине вашего появления во дворце.

— Эго был лишь предлог. При нынешнем кризисе цивилизации нам необходимо присутствие своего человека одновременно и в Торговом доме, и во дворце. — Голос его звенел, и он продолжал говорить, не давая Кадрону вставить слово. — Торговый дом оружейников представляет постоянную оппозицию. Беда оппозиционных сил прошлого состояла в том, что они всеми путями старались захватить власть и слишком часто их критика оказывалась нечестной, а намерения порочными. Высший совет должен сделать все, чтобы не допустить проявления подобных качеств у своих последователей — отныне и впредь. Пусть императрица сама разбирается с порожденным ею хаосом. Я не говорю, что она виновата в коррупции, охватившей империю, но для нее пришло время взяться за наведение порядка в собственном доме. Торговый дом оружейников останется во всех отношениях сторонним, хотя и заинтересованным наблюдателем. Он будет соответствовать наивысшему эталону и помогать тем, кому придется защищаться от деспотии в нашей галактике. Производители оружия будут продолжать торговать им и оставаться вне активной политики.

— Вы хотите, чтобы мы… — начал было Кадрон.

— …Продолжали заниматься своим обычным делом — и не более того. А теперь, — Хедрок улыбнулся, — я очень благодарен судьбе, что она свела меня с вами, Кадрон. Пожелайте счастья бывшим членам Совета. Через час я появлюсь во дворце; никто из вас больше не получит от меня никаких вестей. Прощайте! И удачи вам.

Он выключил телестат и ощутил, как старая знакомая боль наполняет душу. Ну вот, опять ему приходится уходить. Ладно, печалиться не стоит, подумал Хедрок, преодолевая чувство одиночества, и точно в намеченный час направил свой автоплан в сторону дворца.

Он уже переговорил с Иннельдой, и его сразу пропустили в покои императрицы.

Встреча получилась не слишком-то радостная. Она ждала его в саду на тридцать четвертом этаже, где обычно принимала посетителей. Супруги сели под пальмой. Дул легкий ветерок, откуда-то струился мягкий рассеянный свет. Иннельда не ответила на его поцелуи, разве что покорно, как рабыня, приняла их. И он устремил на нее пристальный взгляд: она сидела прямо, подобравшись и как бы застыв, — статная женщина с овальным, несколько удлиненным лицом, непроницаемым, словно каменным.

Эго неспроста, подумал Хедрок, что-то здесь кроется. Нужно выяснить.

— Иннельда, что случилось? — спросил он, несколько отодвигаясь.

Она промолчала, и Хедрок настойчиво продолжал:

— Первое, что я обнаружил, когда вернулся, — принц дель Куртин, почти в буквальном смысле слова твоя правая рука, удален из дворца. Почему?

Этот вопрос ее, казалось, пробудил. Она заговорила с оттенком былого жара в голосе.

— Кузен имел неосторожность выступить с критикой моего проекта и отвергнуть его. Я не потерплю издевательства даже со стороны тех, кого люблю.

— Принц дель Куртин издевался над тобой? — изумился Хедрок. — Совсем на него не похоже.

Иннельда снова промолчала. Хедрок искоса посмотрел на нее и с тем же напором сказал:

— Ты ради меня отказалась от межзвездного суперлайнера, и теперь, когда мы вместе, я не вижу смысла в этом поступке.

Она не произнесла ни слова, и Хедрок вдруг понял, что могла значить ее отчужденность. Неужели она узнала о нем правду? Он не успел ничего сказать, когда зазвучал ее низкий голос:

— Пожалуй, единственное, что мне нужно сообщить, так это то, что у Ишеров будет наследник. У Ишеров будет наследник, — повторила она с нажимом.

Известие о ребенке оставило его почти равнодушным. Одно несомненно — она знала.

— Все понятно, — вздохнул Хедрок, — Ты ведь арестовала Гониша, не так ли?

— Да, я арестовала Гониша, и ему не потребовалось информации больше той, что у него уже была. Несколько слов — и интуиция сработала.

Вот оно — косвенное подтверждение.

— Ну и что же ты собираешься делать?

Императрица ответила отрешенным тоном:

— Женщина не может любить бессмертного мужчину. Такая связь опустошит ее душу и разум. — Она продолжала, будто говорила сама с собой: — Я понимаю теперь, что никогда тебя не любила. Ты меня притягивал и отталкивал одновременно. Вместе с тем я испытываю чувство гордости, ибо, пребывая в неведении, выбрала именно тебя. Это доказывает необыкновенную инстинктивную жизнеспособность нашего рода. Роберт!

— Да?

— А те, другие императрицы — какие у тебя были с ними отношения?

Хедрок покачал головой:

— Я ничего не скажу тебе. Мне нужно, чтобы ты приняла решение, не думая о них.

Она засмеялась вымученным смехом:

— Ты думаешь, я ревную. Я не… я совсем не такая, — И добавила, спотыкаясь на каждом слове: — Я теперь семейная женщина, которая сделает все, чтобы ребенок уважал и любил ее. Императрица рода Ишеров не может поступить иначе. Я не буду принуждать тебя к откровенности, — Ее зеленые глаза потемнели, и она вдруг горестно произнесла: — Мне нужно подумать. А теперь, пожалуйста, уходи.

Иннельда протянула руку. Его губы почувствовали, насколько она безжизненна… В смятенном состоянии духа Хедрок вышел и направился к себе.

В одиночестве он вспомнил о Гонише. Через коммутатор Торгового дома оружейников связался с ним и попросил прийти во дворец. Через час они уже сидели друг против друга.

— Надо полагать, — начал Гониш, — никаких объяснений не последует…

— Об этом позже, — сказал Хедрок и поинтересовался: — Что вы собираетесь делать? Вернее, что уже предприняли?

— Ничего.

— Вы имеете в виду…

— Видите ли, я прекрасно понимаю, как известие о вашем бессмертии может подействовать не только на среднего человека, но и на высокообразованного. Я никогда не скажу о нем членам Совета или кому-либо еще.

Хедрок почувствовал облегчение. Он не сомневался в исключительной честности Гониша. Тот дал обещание без давления со стороны Хедрока, по своей воле, проявив доброжелательность и полное понимание ситуации.

— С моими знаниями, — заметил Гониш, пристально взглянув на собеседника, — я бы не решился ставить опыты на других, добиваясь бессмертия. А вы эго делали, да? Где это было? Когда?

Хедрок с трудом сглотнул. Воспоминания жгли его огнем.

— На Венере, — сказал он упавшим голосом, — еще в период первых межпланетных путешествий. Я основал изолированную колонию ученых, рассказал им всю правду и поставил задачу — раскрыть тайну моего бессмертия. Это было ужасно… — В его голосе проскользнули нотки отчаяния. — Не могу передать словами их состояние — они видели меня неизменно молодым, а сами превращались в стариков. Никогда больше этим не занимался.

— А что с вашей женой?

Хедрок ответил не сразу.

— В прошлом императрицы Ишер всегда гордились, связывая свою жизнь с бессмертным. Ради продолжения рода прощали мне все. — Несколько помрачнев, он добавил: — Вероятно, нужно было чаще жениться. Тогда родился бы еще один бессмертный. Эта моя женитьба всего лишь тринадцатая. Почему-то… — Он осекся, заметив, как Гониш помрачнел, и поспешно спросил: — Что такое?

— Я думаю, императрица Иннельда любит вас, — сказал тот. — Хотя ничего хорошего из этого не выйдет. Видите ли, она не может иметь детей.

Хедрок вскочил на ноги и сделал шаг вперед, словно собирался ударить Гониша:

— Вы серьезно? Она же сказала мне…

Гониш продолжал сидеть с угрюмым выражением на лице.

— Мы в Торговом доме оружейников следим за императрицей с детства. К ее досье, естественно, имеют доступ только три ноумена и члены Высшего совета. Здесь ошибки быть не может. Я знаю, это рушит ваши планы, но не принимайте так близко к сердцу. Принц дель Куртин по праву наследует трон и, полагаю, отлично справится с продолжением рода. Через несколько поколений появится еще одна императрица, и вы снова женитесь.

Хедрок, меривший шагами комнату, остановился.

— Нельзя быть таким бессердечным, черт вас побери! — выпалил он, — Я думаю не о себе. Дело в женщинах рода Ишеров. Особенности их характера не очень ярко выражены в Иннельде, но главное сохраняется. Она не откажется от этого ребенка, вот что меня волнует. — Он резко метнулся к собеседнику. — Вы абсолютно уверены? Не играйте со мной в игры, Гониш!

— Да я не играю, Хедрок. Императрица Ишер умрет при родах и… — Он замолчал, взгляд его был устремлен куда-то в сторону.

Хедрок медленно повернулся в том же направлении и увидел ее на пороге. Женщина произнесла ледяным тоном:

— Капитан Хедрок, вы и ваш друг мистер Гониш в течение этого часа покинете дворец и не вернетесь сюда, пока… — Она замолчала и какое-то мгновение стояла, замерев на месте. Потом быстро, но с трудом выговорила: — Никогда, никогда не возвращайтесь! У меня больше нет сил. Прощайте…

— Подожди! — пронзительно закричал Хедрок. — Иннельда, ты не должна рожать ребенка!

Его вопль разбился о закрытую дверь.

Глава 19

В тот последний день Хедрока провел во дворец дель Куртин.

— Нужно, — прошептал принц, — чтобы кто-нибудь около нее был. Нельзя же поступать вопреки здравому смыслу. Мои друзья сообщат ее новому доктору Тилинджеру, что вы здесь. Побудьте у себя, пока вас не позовут.

Томительно тянулось время. Хедрок шагал взад-вперед по толстому ковру и думал о месяцах, прошедших с тех пор, как его прогнали из дворца. Тяжелее всего были несколько последних дней. Хотя никаких официальных сообщений в средствах массовой информации так и не появилось, сведения просачивались отовсюду. Совершенно непонятно, каким образом, но все знали о скором рождении наследника. До Хедрока долетали обрывки разговоров во время прогулок по тихим улочкам или в ресторанах, куда он порой заглядывал. Казалось, слухи переносились легкими дуновениями. По сути своей они были доброжелательными. Просто говорили, что со дня на день следует ожидать появления на свет наследника Ишеров, и взволнованная публика ожидала официального заявления, хотя никто не знал точной даты.

Это случилось в десять вечера. Тилинджер прислал за Хедроком, и он поднялся из своего кабинета в покои императрицы.

Его смущенно приветствовал доктор — средних лет мужчина со впалыми щеками. Тилинджера не в чем было винить, разве что в слабости характера. Его вынудили стать личным врачом императрицы вместо доктора Сноу, которого в одночасье уволили после тридцати лет службы при дворе. Хедрок все еще помнил тот день, когда за обедом Иннельда в ярости напала на доктора Сноу, назвав его старомодным лекарем, «который все еще ставит себе в заслугу то, что помог мне появиться на свет».

Несомненно, старый доктор сказал Иннельде правду, и ей это не понравилось. Также не было сомнений и в том, что нового врача лишили возможности тщательно осмотреть императрицу. Хедрок понял это, слушая Тилинджера. Она сделала правильный выбор, ибо этот человек никогда не осмелился бы преодолеть сопротивление своей венценосной пациентки.

— Я только-только разобрался, в чем дело, — бормотал он. — Она под наркозом, но я оставил ей возможность общаться. Принц Хедрок, вы должны убедить ее — или ребенок, или она. Ее уверенность в том, что она будет жить, абсолютно беспочвенна. Она угрожала мне смертью, если ребенок не выживет, — закончил он, весь побелев.

— Разрешите мне поговорить с ней, — сказал Хедрок.

Иннельда неподвижно лежала в постели. На лице не было ни кровинки, дыхание почти не ощущалось. Казалось, она уже мертва. Но Хедрок заметил, что она чуть пошевелилась, когда доктор мягко наложил маску коммуникатора. Бедняжка, подумал он, неудачливый тиран, несчастная женщина, оказавшаяся в плену собственных убеждений — таких твердокаменных, что ни самой отказаться от них, ни повлиять на нее никак невозможно.

— Иннельда, — нежно проговорил он в коммуникатор.

— Это… ты… Роберт, — отчетливо, хотя и с паузами выговорила она, — Я… приказала… не пускать… тебя.

— Твои друзья тебя любят. Они хотят, чтобы ты жила.

— Они… ненавидят… меня. Думают… я… дура. Но я им докажу… Я буду жить… и ребенок должен выжить…

— Принц дель Куртин женился на очаровательной, замечательной женщине. У них будут прелестные дети, достойные стать продолжателями рода.

— Никакой другой ребенок… только мой… и твой… будет править под именем Ишер… Неужели ты не понимаешь, все дело в прямой линии… Никогда она не была прервана… Так останется впредь… Неужели ты не понимаешь?..

Он стоял, полный печали, ибо как никто другой понимал ее. В прежние времена, каждый раз выступая под вымышленным именем, он убеждал императоров Ишер жениться на девушках, жизненно необходимых для рода, вовсе не подозревая, что культивируемая им стойкость характера приобретет такую силу. И вот трагическое тому доказательство. Несчастная Иннельда, наверное, не догадывалась, что ее забота о продолжении рода всего лишь результат его рационализма. Она хотела только своего ребенка. Все так просто и так ужасно.

— Роберт… не уходи… дай руку… пожалуйста…

Он стоял и смотрел, как жизненные силы покидают ее. И когда хрипло вскрикнул ребенок, Хедрок ощутил лишь жгучую боль утраты, ибо смерть распростерла свои черные крылья над холодеющим телом Иннельды.

На расстоянии в половину светового года шел своим курсом космический корабль длиной в сто миль. Внутри его один разум обменивался с другим:

«…Второе общее исследование, так же как и первое, не дало конкретных результатов. Мы узнали некоторые важные особенности, но почему правительница, которая владела Солнечной системой, отдала жизнь ради своего ребенка, когда сама так боялась смерти? Аргумент, будто только ей надлежит родить наследника, не поддается логическому осмыслению, поскольку та или иная комбинация атомов не составляет проблемы. Любая женщина могла бы с успехом выполнить ее функцию».

«…Следовательно, необходимо вернуть правительнице жизнь и зафиксировать эмоциональную реакцию близких на ее воскрешение».

«…Исследовал появление нашего бывшего пленника Хедрока во дворце. Как оказалось, он искусно опроверг наши логические построения, требующие его уничтожения».

«…Пришел к выводу… мы можем спокойно покинуть эту часть вселенной…»

«Вот и все, что нам удалось выяснить. Именно эта раса будет править галактикой».

КЛЕЙН ^(цикл)

Империя атома

Люди поклоняются атомным богам. Вся наука сосредоточена в храмах, только священники могут быть посвящены в науку. Лорд-правитель должен постоянно лавировать в дворцовых интригах, проводить экспансию соседних планет, подавлять недовольство священников и выступления рабов…

Клэйн родился в семье Лорда-правителя, но был отмечен атомными богами, и никто из семьи не ожидал от мутанта великих свершений…

Глава 1

Младшие ученые весь день дежурили у веревок колоколов, готовые возвестить о рождении. Ночью они обменивались грубыми шутками о причине задержки. Однако следили, чтобы их не услышали старшие или посвященные.

Ребенок родился незадолго до рассвета. Он был слабый и худой, но не это, а некоторые особенности его тела привели в отчаяние отца новорожденного. Его мать, леди Таня, проснувшись некоторое время слушала его жалобный плач, а затем ядовито заметила:

— Кто напугал маленького негодяя? Он как будто боится жить.

Ученый Джоквин, старший во время родов, принял ее слова за дурное предзнаменование. Он поначалу считал, что мать не должна видеть уродца до завтрашнего дня, но теперь он решил действовать быстро, чтобы отвратить бедствие. Он торопливо приказал рабыням прикрыть колыбель, закрыв ее со всех сторон, чтобы отразить любую злую радиацию, которая может проникнуть в спальню.

Когда удивительная процессия начала протискиваться в дверь, леди Таня лежала, приподняв свое стройное тело. Она смотрела с удивлением, переходящим в тревогу, Она уже терпеливо выносила мужу четверых детей и потому поняла, что происходит нечто необычное. Леди Таня не была кротким существом, и даже присутствие ученого в комнате не смутило ее.

Она с яростью спросила:

— Что происходит, Джоквин?

Джоквин в отчаянии посмотрел на нее. Ну разве она не знает, что каждое слово, произнесенное сейчас со злым настроением, только обрекает ребенка на еще худшую судьбу? Он испуганно заметил, что она собирается продолжать говорить, и с мольбой к атомным богам взял свою судьбу в свои руки.

Он сделал три быстрых шага к леди Тане и закрыл ладонью ее рот. Как он и ожидал, женщина была так изумлена его поведением, что не начала немедленно сопротивляться. И к тому времени, как она пришла в себя и начала слабо бороться, колыбель наклонили, и через ее рукоять она впервые увидела ребенка.

Собиравшаяся в ее голубых глазах буря рассеялась. Мгновение спустя Джоквин мягко убрал руку с ее рта и медленно отступил к колыбели. Он стоял там, содрогаясь от мысли о возможных последствиях своих действий, но, поскольку словесная молния не ударила в него с кровати, в нем возобладало сознание правильности сделанного. Он начал внутренне сиять и впоследствии всегда утверждал, что спас положение, насколько его можно было спасти. В теплом самопоздравлении он почти забыл о ребенке.

Он пришел в себя от вопроса, заданного леди Таней опасливо спокойным голосом:

— Как это случилось?

Джоквин чуть не допустил ошибку, пожав плечами. Однако вовремя удержался. Но прежде чем он смог ответить, женщина сказала уже более резко:

— Конечно, я знаю, это атомные боги, но можешь ли ты сказать, когда это случилось?

Джоквин был осторожен. Ученые храмов обладали достаточными данными, чтобы знать, что контролирующие боги могут действовать случайно и их трудно ограничить датами. Тем не менее мутации не совершаются, когда плоду в чреве матери исполнится месяц, поэтому время приблизительно можно определить. Не позднее января 533 года П. В. и не раньше… Он помолчал, вспоминая дату рождения четвертого ребенка леди Тани. И вслух закончил подсчеты:

— Несомненно, не раньше 529 года после варварства.

Женщина теперь более внимательно смотрела на ребенка. И Джоквин тоже. И удивился, поняв, как много он раньше не позволял себе видеть. Сейчас впечатление у него было даже хуже, чем раньше. У ребенка была слишком большая голова сравнительно с хрупким телом. Плечи и руки подверглись наиболее заметной видимой деформации. Плечи спускались от шеи под острым углом, делая тело почти треугольным. Руки казались перекрученными, как будто кость, а с нею мышцы и кожу, повернули на 360 градусов; каждую руку нужно развернуть, чтобы привести в порядок. Грудь ребенка была чрезвычайно плоской, и все ребра торчали сквозь кожу. Грудная клетка опускалась вниз гораздо больше, чем у нормальных детей.

И все. Но вполне достаточно, чтобы леди Таня тяжело вздохнула. Джоквин, взглянув на нее, сразу понял, о чем она думает. Она допустила ошибку за несколько дней до родов, похваставшись в тесной компании, что пятеро детей дают ей преимущество перед сестрой Чорзоной, у которой их только двое, и над сводным братом лордом Тьюсом, которому его язвительная жена родила только троих. Теперь преимущество будет на их стороне, потому что, очевидно, у нее не может быть больше нормальных родов, и они догонят или даже перегонят ее.

Будет также немало остроумных замечаний по ее адресу. Возможность замешательства велика.

Все это Джоквин прочел на ее лице, пока она твердеющим взглядом смотрела на ребенка. Он торопливо сказал:

— Это худший период, леди. Через несколько месяцев или лет результат будет относительно… удовлетворительный.

Он чуть не сказал «человеческий». И он чувствовал на себе ее взгляд. И беспокойно ждал. Но она только спросила:

— Лорд-правитель, дед ребенка, видел его?

Джоквин склонил голову.

— Лорд-правитель видел ребенка через несколько минут после его рождения. Единственное его замечание сводилось к тому, что я должен установить, если это возможно, когда вы были поражены.

Она не ответила немедленно, но глаза ее сузились еще больше. Тонкое лицо застыло. Наконец она взглянула на ученого.

— Я полагаю, вы знаете, — сказала она, — что причина может быть только в небрежности одного из храмов?

Джоквин уже подумал об этом, но теперь взглянул на нее с беспокойством. Раньше ничего не предпринималось в отношении «божьих детей», но сейчас Джоквину пришло в голову, что Линны будут рассматривать это как особый случай. Он медленно ответил:

— Пути атомных богов непостижимы.

Женщина, казалась, не слышала. Холодным голосом она продолжила:

— Я полагаю, ребенок будет уничтожен. И можете быть уверены, что в течение месяца столько ученых вытянут шеи, сколько свет не видел.

В гневе она была не очень-то приятна, леди Таня Линн, сноха лорда-правителя.

Установить источник мутации легко. Прошлым летом леди Тане надоело отдыхать в одном из семейных имений на западном берегу и она вернулась в столицу раньше, чем ее ожидали. Ее муж, главнокомандующий Крэг Линн, проводил дорогостоящую реставрацию своего дворца. Ни сестра, живущая на другом конце города, ни мачеха, жена лорда-правителя, непригласили леди Таню к себе. Волей-неволей она вынуждена была остановиться в городском дворце.

Этот комплекс зданий, по-прежнему содержащийся государством, уже несколько лет не использовался в качестве жилья. Город сильно разросся, и вокруг дворца давно выросли коммерческие дома. Из-за недостатка предвидения у предыдущих поколений окружающие дворец земли не были объявлены государственной собственностью, а теперь было бы неразумно отбирать их силой. Особенно раздражало неумение предвидеть выгоды одного участка. На нем был расположен храм, примыкавший к крылу дворца. Он не раз вызывал головную боль у леди Тани. Оказавшись во дворце, она обнаружила, что единственно пригодная для жилья его часть соседствует с храмом, а три лучших дворцовых окна выходят прямо на свинцовую стену храма.

Ученый, построивший храм, принадлежал к группе Рахейнла, враждебной Линнам. Весь город был возбужден, когда об этом стало известно. И то, что участок в три акра остался во владении храма, сделало оскорбление еще более явным. Линны до сих пор не забыли его.

Агенты лорда-правителя при первом же обследовании установили, что небольшой участок свинцовой стены радиоактивен. Они оказались не в состоянии определить источник радиации, потому что стена в этом месте оказалась требуемой толщины. Но они доложили своему хозяину.

До полуночи на второй день после рождения ребенка было принято решение.

Незадолго до двенадцати вызвали Джоквина и предложили изложить ход событий. Еще раз Джоквин держал в руках собственную жизнь.

— Правитель, — сказал он, обращаясь к великому человеку, — ваше справедливое негодование ведет вас к серьезной ошибке. Ученые — это люди, которые, обладая полным контролем над атомной энергией, выработали независимость ума и поэтому не воспримут покорно наказание за случайный проступок. Мой совет: оставьте ребенка в живых и спросите мнение совета ученых. Я посоветую им покинуть храм рядом с городским дворцом и думаю, они согласятся.

Сказав это, Джоквин взглянул на лица сидевших перед ним. И понял, что допустил ошибку в первоначальной оценке. В комнате находилось двое мужчин и три женщины. Мужчины — серьезный, строгий лорд-правитель и полный лорд Тьюс, единственный сын леди Лидии от первого брака. Лорд Тьюс в отсутствии лорда Крэга, мужа Тани, сражавшегося на Венере, исполнял обязанности главнокомандующего.

Женщины — это леди Таня, еще в постели, ее сестра Чорзона и жена лорда-правителя Лидия, мачеха двух младших женщин. Леди Таня и ее младшая сестра не разговаривали друг с другом, но общались через лорда Тьюса. Тот легко справлялся со своей ролью посредника и, как казалось Джоквину, искренне забавлялся.

С надеждой смотрел Джоквин на леди Лидию, пытаясь понять ее отношение. Он считал ее необыкновенно злобной женщиной. Из-за нее общий характер поведения семьи Линнов радикально изменился. Красивая, средних лет женщина, с прекрасными чертами лица, она была опаснее любого хищника. Постепенно ее интриги, как щупальца спрута, охватили все правительство, и каждый затронутый ими учился иметь с ней дело. Контринтриги, заговоры, планы, постоянное насилие, сознание неизвестной опасности, которая может обрушиться в любое время, — такова была цена появления леди Лидии в доме лорда-правителя. Постоянное напряжение отрицательно отразилось на Линнах. Теперь и в них был яд. Напряженные и нервные, несчастливые и медлительные, сидели они в комнате; мысли их скрыты, но поступки предсказуемы, и все из-за этой женщины.

Тем не менее именно в леди Лидии искал Джоквин ключ к тому решению, которое будет принято, Высокая, стройная, поразительно хорошо сохранившаяся, она была главным двигателем разрушения. Если у нее есть мнение — а у нее всегда есть мнение, — она уже начала действовать за сценой. И если она убедит своего склонного к компромиссам мужа предпринять специфические действия, сцена готова для разрушения.

И хотя он определил по их манерам, что его вызвали лишь для очистки совести, Джоквин заставил себя верить, что с ним советуются. Но эту веру трудно было сохранить. У него было впечатление, что они слушают его слова как простую формальность, не обращая на них ни малейшего внимания. Лорд Тьюс взглянул на мать, слегка улыбнулся. Она опустила веки, как бы скрывая мысль. Две сестры с застывшими лицами продолжали смотреть на Джоквина. Лорд-правитель ослабил напряжение, кивком отпустив ученого.

Джоквин вышел дрожа. У него появилась дикая мысль предупредить оказавшихся в опасности храмовых ученых, но он быстро отказался от этой мысли, как от безнадежной. Его послание не выпустят из дворца. В конце концов он прошел к себе, но долго не мог уснуть. Наутро ужасный приказ, которого он боялся всю ночь, был вывешен для всеобщего сведения. Джоквин смотрел на него. Приказ был прост и безоговорочен.

В соответствии с приказом все ученые храма Рахейнла должны быть повешены до темноты. Имущество храма конфискуется, само здание сравнивается с землей. Три акра храмовой территории превращаются в парк.

В приказе не говорилось, что парк отходит к городскому дворцу, но оказалось именно так. Приказ был подписан твердой рукой самого лорда-правителя. Прочитав его, Джоквин понял, что война храмовым ученым объявлена.

Глава 2

Ученый Олдин вообще не испытывал предчувствий, тем более их не было у него, когда он медленно шел к храму Рахейнла. Вокруг него расцветало утро. Взошло солнце. Мягкий ветерок веял на улице Пальм, на которой стоял его новый дом. Мысли ученого представляли собой обычный калейдоскоп счастливых воспоминаний и спокойной радости от того, что простой деревенский ученый за десять лет сумел стать человеком — главным ученым храма Рахейнла.

Было лишь единственное пятно в этих воспоминаниях, и именно оно стало истинной причиной его быстрого продвижения. Более одиннадцати лет назад он как-то сказал другому младшему, что поскольку атомные боги передали некоторые тайны механической силы людям, стоит подольститься к ним экспериментальными методами, чтобы выведать и другие тайны. В конце концов может и есть зерно истины в легенде о городах и планетах, сверкающих атомной энергией и светом. Олдин невольно вздрогнул при этом воспоминании. Только с течением времени понял он размеры своего богохульства. И когда на следующий день тот младший холодно сообщил ему, что проинформировал главного ученого, это казалось ему концом всех надежд.

Но к его удивлению оказалось началом нового этапа в его карьере. Через месяц его вызвали для разговора с приехавшим ученым Джоквином, который жил во дворце Линнов.

— Мы поощряем молодых людей, чьи мысли не идут по проторенным дорогам, — сказал Джоквин. — Мы знаем, что для молодежи характерны радикальные идеи, а по мере того как человек становится старше, он обретает равновесие между своей внутренней сущностью и потребностями мира. Другими словами, — закончил ученый, улыбаясь младшему, — имейте свои мысли, но держите их при себе.

Вскоре после этого разговора Олдин был назначен на восточный берег. Оттуда год спустя он перебрался в столицу, Становясь старше и приобретая все большую власть, он обнаружил, что реализм среди молодежи встречается все реже, чем говорил Джоквин. Годы власти принесли осознание глупости его тогдашних слов. В то же время он гордился ими, как будто они делали его отличным от других. Став главным, он понял, что радикализм — единственный критерий, по которому выбираются кандидаты для продвижения. Рассматривались только те рекомендации, в которых указывалось хоть малейшее отклонение от стандартного мышления у кандидата. Это ограничение имело одно счастливое последствие. Вначале жена Олдина, решившая быть властью за властью храмов, объявила себя единственным судьей в деле продвижения. Юные храмовые поэты навещали ее, когда Олдин отсутствовал, и читали ей свои стихи.

Когда они обнаружили, что ее обещания ничего не стоят, их визиты прекратились. Олдин обрел мир в доме, а жена его стала неожиданно гораздо страстнее…

Его размышления кончились: впереди была толпа, крики и гул несли в себе что-то неприятное. Олдин увидел, что люди собрались вокруг храма Рахейнла. Он подумал: «Несчастный случай?» И заторопился вперед. Неожиданно он рассердился, когда ему не уступили дорогу. Разве они не понимают, что он главный ученый? Он увидел в нескольких десятках футов от себя стражников дворца верхом и уже открыл было рот, чтобы позвать их на помощь, когда что-то остановило его. До сих пор все его внимание сосредоточивалось на храме. Теперь, повернувшись, он увидел окруженный парк.

Пятеро юных поэтов Розамунды свисали с ветвей дерева на краю храмовой территории. На большом дереве шестеро младших и трое ученых еще судорожно дергали ногами. Олдин застыл парализованный. И тут же несколько посвященных, кому на шею набросили веревки, закричали. Их крик оборвался, как только телега, на которой они стояли, выехала из-под ног.

Ученый Олдин пробирался сквозь толпу на ватных ногах. Он наталкивался на людей, шатался как пьяный, он лишь смутно сознавал окружающее. Если бы он единственный вел себя в толпе так, его тут же заметили бы и потащили на виселицу. Но казнь захватила толпу врасплох. Каждый новый прохожий, подошедший чтобы посмотреть, что происходит, испытывал ужасный шок. Женщины падали в обморок. Нескольких человек тошнило, другие стояли со стеклянными глазами.

Выбравшись из толпы, Олдин вновь приобрел способность думать. Он увидел открытую калитку, нырнул в нее и поплыл — совершенно новое ощущение в ногах — сквозь кусты и тут только сообразил, что находится на территории городского дворца лорда и леди Крэг Линн.

Это было самым ужасным моментом за все утро. В ловушке и по собственной вине! Олдин упал за густыми кустами и лежал в полуобмороке от страха. Постепенно он понял, что впереди длинное надворное строение и что путь к нему защищен деревьями. Олдин не смел вернуться тем путем, что пришел сюда, и не смел оставаться на месте. Он поднялся на дрожащих ногах, и боги были с ним. И вскоре он уже лежал, сжавшись, в длинном узком амбаре, примыкавшем к конюшне, в котором хранилось сено.

Это тоже не очень хорошее укрытие. Оно оказалось почти пустым, и только в самом конце, ближайшем к конюшне, лежало сено. В него он и забился. Едва он успел улечься, как дверь из конюшни открылась. Сверкнули вилы с четырьмя остриями и унесли груду сена. Конюх пинком затворил дверь, послышался удаляющийся звук шагов. Олдин лежал, затаив дыхание. Он только начал приходить в себя, как — бум! — открылась другая дверь, вилы выхватили еще одну груду сена и исчезли.

Несколько минут спустя произошло новое вмешательство. За тонкой стенкой, отделявшей это помещение от конюшни, остановились рабыня и конюх. Конюх, очевидно, солдат, а не раб, спросил:

— Где ты спишь?

— В западной рабской казарме. — Она отвечала с неохотой.

— Какой матрац?

— Третий.

Он казалось, задумался. Потом:

— Я приду в полночь и лягу с тобой.

— Это против правил, — дрожащим голосом сказала девушка.

— Не будем думать о правилах, — грубо сказал солдат. — Пока.

Он ушел насвистывая. Девушка не двигалась. Потом послышались чьи-то быстрые шаги. Девушка зашептала что-то, но слова ее были неразличимы. Ответила другая женщина:

— Это второй раз с момента его появления на прошлой неделе. В первый раз мы ему подсунули старую Эллу, Он в темноте не заметил, а она охотно согласилась. Но, очевидно, придется им заняться. Я скажу мужчинам.

— Они разошлись в разные стороны.

Олдин, которого разгневало поведение солдата, теперь рассердился еще больше… «Эти ничтожные рабы! Заговор против граждан!»

Его поразило, что между рабами существует связь. Он слышал и раньше, что многие мелкие рабовладельцы стали очень осторожны из-за убийств. И вот он получил доказательство, что слухи эти справедливы.

Олдин набожно подумал: «Мы должны повышать мораль владельцев и, — глаза его сузились, — с помощью силы сломить организацию рабов. Нельзя допустить такое вопиющее нарушение!»

Гнев его мгновенно исчез, когда в ста футах от него открылась другая дверь. Олдин инстинктивно сжался и больше не думал о проблеме рабов.

Несмотря на нервное потрясение, к полудню он вернул способность нормально размышлять. Вначале он понял, почему ему удалось избежать облавы, в которую попали все остальные. Лишь две недели назад он переехал в новое помещение на улице Пальм. Солдаты, очевидно, явились по старому адресу, затем им нужно было пересечь весь город, в результате он вышел из дома до их посещения.

От такой случайности зависело его спасение. Олдин задрожал, потом в глубине его души поднялся гнев несправедливо осужденного. Ярость подкрепила его силы, и он наконец оказался способным к свойственному ему четкому логическому мышлению. Ясно, что он не может долго оставаться в пределах городского дворца. На помощь пришли воспоминания, незначительные детали, которые он видел в прежние годы, может быть, не всегда замечая их. Он припомнил, что через каждые несколько ночей в ворота дворца провозят сено. Судя по пустоте амбара, новый запас скоро прибудет. Он должен выбраться до этого.

Олдин начал пробираться направо. Он припомнил, что там имелись ворота. Однажды он мельком видел сквозь них конюшню. Если проникнуть в конюшню, а потом в те ворота… Хорошо бы переодеться! В конюшне должны висеть рабочие комбинезоны. Еще лучше женская одежда, поскольку ученые, как правило, отращивали длинные волосы.

То, что ему было нужно, он нашел в правом углу конюшни, отведенном под дойных коров. И он, и животные молчали, пока он торопливо натягивал рабочую одежду, которую молочницы надевают поверх платья.

Городской дворец, переставший быть резиденцией Линнов, превратился в сельскохозяйственный и чиновничий центр. У ворот дежурили солдаты, но они не побеспокоились расспросить неуклюжую рабыню, вышедшую уверенным шагом, как будто ее послали с важным поручением.

Вечером Олдин с тыла подходил к храму Ковиса. Когда перед ним показались свинцовые стены, он снова начал нервничать. Он боялся, что сейчас, когда безопасность уже рядом, что-нибудь случится. Робко он постучал в боковой вход и замер в ожидании.

Дверь открылась неожиданно, но Олдин был так напряжен, что среагировал немедленно и быстро ступил мимо удивленного младшего в затененный коридор.

Лишь когда он закрыл дверь и они остались в полной темноте, Олдин назвал себя удивленному молодому человеку.

Глава 3

Медрон Линн, лорд-правитель, шел по улице Линна. В последнее время он редко выходил в город, но, как и в прошлом, он испытывал при этом любопытство и возбуждение как всегда, когда у него была определенная цель. Потому что только конкретная цель могла оправдать затраченное время и усилия.

Его окружало обычное количество телохранителей, но они были специально обучены для таких выходов: как солдаты в увольнительной, шли они впереди и за ним, как будто их совсем не интересовал худой болезненный человек с каменным лицом, любой приказ которого становился законом на Земле и других планетах.

Лорд-правитель посещал рынки в наиболее населенных районах. Вид многоцветных товаров напоминал ему о его молодых днях, когда эти части города были тусклыми и нераскрашенными, а уровень мастерства ремесленников зачастую был чрезвычайно низок. Торговцы ворчали и сердились, когда в начальные годы своей власти он приказал, чтобы дома сдавались лишь тем, кто будет их ярко раскрашивать, а торговые лицензии получали лишь те, кто торгует высококачественными товарами. Забытый кризис. Под давлением конкуренции весело раскрашенные дома повлияли на внешность всего города, а требование на товары хорошего качества вызвало повышение мастерства ремесленников.

Лорд-правитель Линн вынужден был пробиваться сквозь толпу покупателей и продавцов. Рынок был заполнен людьми с холмов и из-за озера; немало здесь было и жителей других планет с распахнутыми от удивления глазами. В такое время лучше всего завязываются разговоры.

Он заговаривал только с теми, кто не узнавал в этом небритом человеке в мундире отставного солдата правителя. Потребовалось немного времени, чтобы выяснить, что тысячи агентов, которых он разослал с заданием пропагандировать его точку зрения, проделали хорошую работу. Он и сам встретил семерых таких агентов, и трое завязали с ним разговор. Пятеро фермеров, трое торговцев и два работника, с которыми он заговорил сам, на критические замечания лорда-правителя ответили проправительственными лозунгами, которые они могли услышать лишь от его людей.

«Неплохо», — сказал он себе. Первый же вызванный им кризис разрешился благополучно. Лишь одно поколение отделяло Линнскую империю от длительной гражданской войны, которая и привела семейство Линнов к власти. Сборщики налогов все еще давали мало денег. Одной из причин тяжелого финансового положения служили храмы. Ученые держали людей так прочно, как никто в прошлом. Так казалось лорду-правителю. Храмовые обряды обладали гипнотической властью, а специально подготовленные люди внушали собравшимся необходимость пожертвований. Особенно этому были подвержены женщины, так что храмы сами сдерживали их, иначе они отдали бы все свое имущество. Мужчины же, часто занятые на войне, менее поддавались власти храмов. За счет огромных доходов храмы содержали орды ученых, старших и младших, и посвященных. Армия храмов была так огромна, что почти в каждой семье был хотя бы один родственник, который учился, чтобы стать ученым.

Лорду-правителю стало казаться — и совсем не нужно было, чтобы напоминала об этом Лидия, — что нужно попытаться нарушить эту гипнотическую власть. Пока этого не произойдет, финансовое положение останется напряженным. В самом Линне торговля расцветала, но в других районах она восстанавливалась гораздо медленнее.

Продолжалось несколько завоевательных войн, три из них на Венере против венерианских племен. Цель, которую он перед собой поставил, — объединение Солнечной системы, — требовала, чтобы такие экспедиции обеспечивались любой ценой. Что-то нужно было принести в жертву. И лорд-правитель выбрал храмы, как единственного конкурента в сборе доходов.

Лорд-правитель остановился перед лавкой керамики. У хозяина была внешность линнца. Он несомненно гражданин. Только мнение гражданина имеет значение. Хозяин был занят обслуживанием покупателя. Ожидая, лорд-правитель подумал о замках. Казалось ясным, что ученым не удалось восстановить престиж, утерянный во время гражданской войны. За немногими исключениями, они все поддерживали Рахейнла до того самого дня, когда он был захвачен и убит. Ученые тут же присягнули на верность новому режиму, а у него тогда не было достаточно сил, чтобы отвергнуть присягу. Однако он никогда не забывал, что их временная монополия на атомную энергию чуть не привела к восстановлению прогнившей республики. И если бы им удалось это, то казнен был бы он.

Торговец завершил сделку и двинулся навстречу потенциальному покупателю. Но тут лорд-правитель заметил, что один из прохожих узнал его. Ни слова не сказав продавцу, лорд-правитель торопливо отвернулся и зашагал по улице.

Члены Совета ученых ждали его, когда он, убедившись в прочности своей позиции, вернулся во дворец.

Встреча была нелегкой. Из семи членов Совета присутствовало шестеро. Седьмой, поэт и историк Коурайн, как сообщил Джоквин, заболел. На самом деле он испытал приступ страха, узнав об утренних казнях, и немедленно выехал в отдаленные храмы.

Из шестерых, по крайней мере трое, явно не надеялись выйти живыми из дворца. Оставались только трое: Мемлис, историк, воин, смелый седовласый старик лет восьмидесяти; Тиор, логик, волшебник арифметики, который, как говорили, получал сведения о числах непосредственно от богов; и, наконец, сам Джоквин, который много лет служил посредником между храмовой иерархией и правительством.

Лорд-правитель своими желтыми глазами осмотрел собравшихся. Годы власти придали его лицу сардоническое выражение, которое даже скульпторы не могли устранить из статуй, опасаясь нарушить сходство с оригиналом. Ему в это время было около пятидесяти лет, и, несмотря на худобу, он обладал отличным здоровьем. Он начал с холодного, обдуманного и уничтожающего обвинения храма Рахейнла. А кончил так:

— Завтра я выступаю перед Патронатом с объяснением по поводу своих действий относительно храма. Надеюсь, Патронат примет мои объяснения.

И впервые за все время чуть улыбнулся… Никто лучше него не знал, что раболепный Патронат не осмеливается даже мигнуть в политическом смысле без его разрешения.

— Я предприму это, — продолжал он, — так как одновременно попрошу рассмотреть многочисленные петиции о реорганизации храма.

Молчаливые слушатели зашевелились. Три члена Совета, ожидавшие смерти, со слабой надеждой взглянули друг на друга. Один из них, Горо, человек средних лет, сказал: «Ваше превосходительство может рассчитывать на нас…» Его остановил гневный взгляд Мемлиса. Он подчинился, но постепенно храбрость вернулась к нему. Он сказал свое. Лорд-правитель знает, что он на его стороне. Он испытывал огромное внутреннее напряжение и облегчение, как человек, спасший свою шкуру.

Джоквин учтиво говорил:

— Как уже подчеркнул Горо, мы все будем счастливы выслушать ваши слова.

Лорд-правитель угрюмо улыбнулся. Он достиг критического момента в своей речи и заговорил с точностью юриста.

— Правительство, — начал он, — согласно наконец разделить храмы на четыре обособленные группы, как давно того хотят ученые. (Они впервые услышали о таком плане, но ни один из них ничего не сказал). Как давно уже утверждают ученые, — продолжал лорд-правитель, — противоестественно, что четырем атомным богам: Урану, Плутонию, Радию и Эксу — поклоняются в одних и тех же храмах. И соответственно ученые разобьются на четыре самостоятельных организации и распределят между этими организациями все храмы.

Каждая группа будет поклоняться только одному богу и его атрибутам, продолжая выполнять свои практические функции по поставке превращенной божественной энергии в соответствии с распоряжениями правительства. Каждая группа будет возглавляться не советом равных, как в современных храмах, а единым руководителем, для которого будет подобран соответствующий титул. Руководители четырех групп будут избираться пожизненно объединенным комитетом из представителей правительства и делегатов храма.

Речь продолжалась, но дальше шли детали. Совету был предъявлен ультиматум. И Джоквин, по крайней мере, не тешил себя никакими иллюзиями. Четыре раздельные группы храмов, каждая управляемая ученым, ответственным только перед лордом-правителем, навсегда покончит с надеждами, которые питали наиболее просвещенные ученые. Сам Джоквин считал храмы собранием знаний и у него были собственные мечты о той роли, которую смогли бы сыграть храмы в будущем. Он торопливо встал, чтобы никто из испуганных членов Совета не заговорил первым, и серьезно сказал:

— Совет будет счастлив рассмотреть ваше предложение. Мы считаем огромной удачей, что правителем является человек, который посвящает свое ценное время заботам о благополучии храмов. Ничто не может…

Он надеялся получить отсрочку. Лорд-правитель решительно заявил:

— Поскольку я лично буду завтра делать сообщение Патронату, Совет ученых сердечно приглашается остаться во дворце для обсуждения подробностей реорганизации. Я полагаю, что на это потребуется от недели до месяца, может и больше, и приказал для всех вас приготовить помещения.

Он хлопнул в ладоши. Открылась дверь. Вошли дворцовые стражники. Лорд-правитель сказал:

— Покажите почтенным господам их помещения.

Так был арестован Совет.

На четвертый день ребенок был еще жив. Главная причина заключалась в том, что леди Таня никак не могла принять решение.

— Я выдержала тяготы беременности и боль родов, — гневно говорила она, — а ни одна женщина не может не принимать это во внимание. К тому же…

Она умолкла. Правда заключалась в том, что, несмотря на бесчисленные препятствия, она могла определенно себе представить использование сына, которого боги переделали по-своему. И в связи с этим уговоры Джоквина не оставались без внимания. Большую часть четвертого утра Джоквин посвятил этой теме.

— Ошибочно считать, что дети богов — это идиоты, — говорил он. — Это пустая болтовня бессмысленной толпы, которая преследует эти бедные создания на улицах. Им не дают возможности получить образование, и они постоянно находятся под таким сильным давлением, что неудивительно, что мало кто из них доживает до взрослого состояния. — Его аргументы приняли более личный характер. — В конце концов, — мягко сказал он, — он Линн. В худшем случае он будет вашим верным помощником, который никогда не захочет уйти от вас и жить самостоятельно, как все нормальные дети. Тайно сохраняя его для себя, вы получите лучшего из всех возможных рабов — преданного сына.

Джоквин знал, когда остановиться. В тот момент, как он увидел, что глаза женщины задумчиво сузились — она взвешивала его аргументы, — он решил предоставить ей разрешать оставшиеся сомнения. Он вежливо удалился, присутствовал на утреннем совете лорда-правителя и здесь продолжал уговоры.

Глаза великого человека оставались настороженными, пока Джоквин говорил. Постепенно сардоническое выражение сменилось удивлением. Наконец лорд-правитель прервал Джоквина:

— Старик, с какой целью ты защищаешь жизнь уродца?

У Джоквина было несколько причин. Одна чисто личная. Другая — он верил, что продолжение существования ребенка может принести, пусть небольшую, но пользу храмам. Логика была проста. Рождение ребенка ускорило кризис. Его смерть лишь усилит этот кризис. Напротив, если ребенок будет жить, мстительные действия Линнов до некоторой степени смягчатся.

Но Джоквин не стал об этом говорить, не упомянул и о своих личных надеждах, связанных с ребенком. Он сказал:

— Никогда раньше ребенка богов не убивали намеренно. Всегда считалось, что у богов есть свои тайны для создания чудовищ в облике человека. Смеем ли мы сейчас подвергать это сомнению?

Этот аргумент заставил его собеседника изумленно взглянуть. Войны, которые вел лорд-правитель, дали ему контакты и с передовыми мыслителями, и скептиками на нескольких планетах, и он стал считать богов лишь средством для сохранения контроля за мятежными подданными. Он не отрицал совершенно их существования, но сомневался в их сверхъестественной власти.

— Ты на самом деле веришь в то, что говоришь?

В жизни Джоквина было время, когда он уже ни во что не верил. Постепенно, однако, он полуубедил себя, что могучие невидимые силы, вызываемые крошечными радиоактивными частицами, не могут иметь другого объяснения. Он осторожно сказал:

— В молодости я путешествовал и видел первобытные племена, поклоняющиеся богам дождя, богам рек, богам деревьев и разнообразным богам животных. Видел и более развитые народы, в том числе здесь, на Земле, чье божество — невидимое, всемогущее существо, живущее где-то в пространстве, которое они называют небом. Я все это наблюдал и слушал, как в каждом племени рассказывали о начале вселенной. В одной легенде говорится, что все вышло из пасти змеи. Таких змей я не видел. В другой легенде говорится о потопе, затопившем все планеты. Не знаю, можно ли это сделать имеющейся в мире водой. Третья легенда — человек сделан из глины, а женщина сделана из мужчины.

Он взглянул на своего слушателя. Лорд-правитель кивнул.

— Продолжай!

— Я видел народы, обожествляющие огонь и воду. И после всего этого я посетил долину, где, как говорят, живут боги. Я находил их резиденции на всех планетах — обширные и опустошенные пространства в несколько миль глубиной и много миль в длину и ширину. И в этих пространствах с безопасного расстояния, из-за свинцовых укрытий, я видел невероятно яркие огни, которые до сих пор горят в своей бесконечной ярости в фантастических глубинах планет. «Правда, — сказал я себе, — что боги Уран, Радий, Плутоний и Экс — самые могучие боги во вселенной. Конечно, — решил я, — никто в здравом разуме не станет их оскорблять.»

Лорд-правитель, который в ходе своих странствий тоже осматривал некоторые дома богов, сказал только:

— Гм… м… м… м…

У него не было времени для дальнейших замечаний. Откуда-то — казалось, с ужасно близкого расстояния — послышался резкий звук, громче самого громкого грома. Полминуты спустя за ним последовал рев, такой оглушительный, такой яростный, что весь дворец задрожал.

Наступила пауза, но не тишина. Со всех сторон слышался звон стекла — разбивались окна. Потом послышался третий взрыв и почти за ним четвертый.

Этот последний взрыв был настолько силен, что всем стало ясно: конец света наступил.

Глава 4

Когда Олдин в полдень на третий день после рождения ребенка Линнов вошел в большой храм Ковис, это был усталый, голодный, загнанный человек, думающий только о бегстве. Он упал в кресло, предложенное младшим. И пока молодой человек осознавал ситуацию, Олдин приказал никому не сообщать о своем присутствии, за исключением Горо, главного ученого храма Ковис.

— Но Горо отсутствует, — возразил младший. — Он совсем недавно отбыл во дворец правителя.

Олдин начал быстро снимать женское платье. Усталость быстро покидала его. «Отсутствует», — радостно думал он. Это означает, что до возвращения Горо, он главный ученый в храме. Для человека в его положении это было, как отсрочка смертного приговора. Он приказал, чтобы ему принесли еду. Занял кабинет Горо. И стал задавать вопросы.

Впервые узнал он объявленную народу единственную причину казней в храме Рахейнла. Олдин обдумывал эту причину весь вечер. И чем больше он думал, тем больше негодовал. Он смутно сознавал, что мысли его весьма радикальны, если не еретичны; он чувствовал глубокую обиду из-за того, что богам нанесли такое оскорбление в их храме. С абсолютной ясностью, в которой однако не было неверия, он знал, что боги сами по себе не проявят своего недовольства. Мысли бежали, автоматически переключаясь на практические последствия. К концу вечера он уже рассматривал возможности.

С незапамятных времен боги одобряли некоторые процессы. Командиры и владельцы космических кораблей дарили храмам железо. После совершения предписанного церемониала это железо помещалось в непосредственной близости к закрытому божьему веществу и оставалось там ровно сутки. Через четверо суток — одни на каждого бога — энергия божьего вещества перемещалась в железо. Тогда его возвращали на корабль, где помещали в металлический отсек. Там с помощью фотоэлектрических ячеек — это приспособление было известно также с незапамятных времен, как огонь, меч, копье и лук, — можно было начать и прекратить серию взрывов заданной мощности.

Когда использовалось достаточное количество таких металлических отсеков, самые большие из созданных людьми кораблей поднимались так легко, будто были сделаны из ничего. С самого начала времен божье вещество во всех замках содержалось в четырех различных помещениях. И было известно, что когда богов соединяют, они начинают сильно гневаться.

Олдин тщательно взвесил небольшое количество каждого типа божьего вещества. Потом велел младшим перенести металлический цилиндр из испытательной пещеры в сад в тылу храма. И тут ему пришло в голову, что остальные храмы тоже должны участвовать в протесте. Он знал, что шестеро из семи членов Совета ученых все еще во дворце, и у него было сильное подозрение, что их удерживают там насильно.

В богато украшенном кабинете Горо он написал приказ исполняющим обязанности главных ученых храмов отсутствующих членов Совета. Он приказал делать то же, что делает сам. Он подробно описывал свой план и кончил: «Полдень будет часом протеста». Каждое письмо было отослано с советником — младшим.

У него не было сомнения. К полудню следующего дня он поместил зерна урана, радия, плутония и экса в систему фотоэлектрических реле. С безопасного расстояния он нажал кнопку, последовательно соединяющую все вещества. Когда удивительный и мощный экс присоединился к веществу, последовал страшный взрыв. За ним последовало еще три. Только два храма не подчинились приказу беженца. И им повезло. Первый взрыв до основания разрушил храм Ковис, оставив лишь груду камней.

Ни в одном из четырех храмов не уцелел ни один человек. От Олдина не осталось ни клочка мяса, ни капли крови.

К двум часам у подножия дворцового храма собрались толпы. Дворцовая стража сдерживала напор, постепенно отступая к воротам, а окружение правителя приготовилось к осаде.

Когда полчаса спустя ад был в полном разгаре, Джоквин, находившийся в городе и вернувшийся во дворец по тоннелю, ведущему непосредственно через холм, попросил разрешение поговорить с толпой. Лорд-правитель долго и внимательно смотрел на него. Наконец кивнул. Толпа зашумела, когда ворота открыли. Джоквин протиснулся вперед. У него был скорее пронзительный, чем сильный голос, но площадка, выступающая из холма, была так искусно сооружена, что говоривший мог обращаться к толпе через множество мегафонов.

Прежде всего Джоквин развязал ленты и распустил волосы по плечам. В толпе поднялся крик:

— Ученый! Это ученый!

Джоквин поднял руку. И наступившая тишина показала ему, что вспышка близка к концу. Толпа становилась управляемой.

Со своей стороны он не имел иллюзий относительно значения этой толпы, нападающей на дворец. Он знал, что уже посланы почтовые голуби в казармы трех легионов, расположенных сразу же за городскими стенами. Скоро по улицам пройдут войска, проскочит кавалерия далеких племен, чей бог — гигантская мистическая птица Эрплан. Важно, чтобы толпы рассеялись до появления этих тренированных убийц.

— Жители Линна, — сказал он ясным уверенным голосом, — сегодня вы видели доказательства мощи богов.

Крики и стоны последовали за его словами. Джоквин продолжал:

— Но вы неправильно истолковали данные нам сегодня знаки.

На этот раз только молчание встретило его слова. Он овладел аудиторией.

— Если бы боги не одобряли лорда-правителя, — продолжал Джоквин, — они также легко уничтожили бы его дворец, как уничтожили четыре храма. Боги недовольны, не лордом-правителем и его действиями. Некоторые ученые хотели расколоть храмы на отдельные группы, чтобы каждая группа поклонялась одному богу. Это и только это — причина гнева богов.

Послышались крики:

— Твой храм тоже уничтожен!

Джоквин колебался. Ему совсем не хотелось становиться мучеником. Он видел два письма Олдина — в два храма, не подчинившиеся его приказу — и лично уничтожил их. Теперь он не знал, как ему использовать то, что чисто механическое соединение божественного вещества производит взрыв. Но одно было несомненно. Боги не возражают против того, чтобы всем четверым поклонялись в одном храме. И поскольку только сохранение существующего положения оставляло храмы сильными, возможно, именно так боги выразили свое отношение.

Джоквин понимал, что его рассуждение — софизм. Но сейчас не время для утраты веры. Он опустил голову.

— Друзья, — покорно сказал он. — Каюсь, я был среди тех, кто отстаивал раздельное поклонение. Мне казалось, что боги будут приветствовать, если каждому из них будут поклоняться в отдельном храме, Я ошибался.

Он полуобернулся ко дворцу, где его слушал гораздо более могущественный человек, чем вся эта толпа.

— Я знаю, что всякий, кто подобно мне верит в сепаратистскую ересь, отныне убежден, что только вместе можно поклоняться четырем богам. А теперь, чтобы не было больших неприятностей, идите по домам. — Он повернулся и медленно ушел во дворец.

Лорд-правитель был человеком, признающим неизбежное.

Остается один нерешенный вопрос, — сказал он позже. — Какова истинная причина, по которой ты хочешь сохранить жизнь ребенку моей невестки?

Джоквин просто ответил:

— Я давно хотел посмотреть, что произойдет, если ребенку богов дать нормальное обучение и воспитание.

И все. Но этого было довольно. Лорд-правитель медленно кивнул.

Глава 5

Еще ребенком Клэйн постоянно чувствовал: «Я никому не нужен. Меня никто не любит».

Рабыни, ухаживающие за ним, переняли отвращение его родителей. Они прекрасно видели, что отец и мать редко навещают новорожденного. Бывало часами маленький мутант оставался один. А когда ребенка обнаруживали плачущим в мокрых грязных пеленках, мало кто был к нему терпим и снисходителен.

Руки, способные на нежность, грубели, прикасаясь к нему, И тысячи случаев грубого обращения сообщались с мышцами и нервами, становясь частью привычного восприятия окружающего. Он приучался раболепствовать.

Странно, но когда слова начали приобретать смысл, в условиях его жизни наступило некоторое изменение. Клэйн вполне невинно обронил несколько слов, из которых Джоквин заключил, что рабы не выполняют его приказов. Несколько вопросов при каждом посещении прояснили картину, и рабы тут же поняли, что неразумные действия несут за собой наказания кнутом. Мужчины и женщины узнали, что когда ребенок становится старше, он может рассказать о том обращении, которому подвергается.

Однако способность ребенка понимать имела и свои неприятные последствия. В возрасте между тремя и семью годами Клэйн понял, что он не такой, как другие. Между четырьмя и шестью его рассудок терпел ужасные удары, а стареющий ученый каждый раз старался ликвидировать их последствия. Вскоре однако Джоквин понял, что если он хочет спасти рассудок мальчика, нужны более решительные действия.

— Это все другие дети, — сказал однажды Джоквин, белый от гнева, лорду-правителю. — Они мучают. Они стыдят его. И сводят на нет все, что я делаю.

Линн Линнский с любопытством смотрел на него.

— Но я тоже стыжусь его, стыжусь самой мысли, что у меня есть такой внук. — И он добавил. — Боюсь, Джоквин, твой эксперимент не удался.

Теперь Джоквин с любопытством смотрел на правителя. За шесть лет, прошедших со дня храмового кризиса, он научился по-новому смотреть на лорда-правителя. Ему пришло в голову, что перед ним величайший гражданский администратор с легендарных времен. Иногда сквозь спокойную внешность, с которой лорд-правитель смотрел на мир, проглядывала его главная цель — объединение империи. Перед Джоквином был человек, достигший почти полной объективности во взгляде на мир. Если Клэйн будет спасен, то только с помощью лорда-правителя. Лорд понял, что посещение Джоквина имеет особую цель. Он угрюмо улыбнулся.

— Что же я должен сделать? Отослать в провинцию, где он вырос бы в изоляции и окруженный рабами?

— Это было бы смертельно, — ответил Джоквин. — Нормальные рабы презирают мутантов так же, как свободные рыцари и патроны. Борьба за разум должна вестись здесь, в городе.

Правитель нетерпеливо ответил:

— Ну что ж, забирай его в храм и делай там с ним, что хочешь.

— Храмы полны шумных посвященных и младших, — ответил Джоквин.

Лорд-правитель сердито посмотрел на него. Он медлил, это значило, что Джоквину трудно будет получить согласие.

— Боюсь, старик, — серьезно сказал правитель, — что ты в этом вопросе не проявляешь разумности. Мальчишка похож на оранжерейное растение. Нельзя из детей выращивать мужчин таким путем. Они должны выдерживать тяготы существования еще в молодости.

— Но ведь ваши дворцы как раз и есть такие теплицы, где молодые люди растут, не зная тягот существования, — ответил Джоквин.

Старый ученый махнул рукой в сторону дворца, который выходил на столицу. Правитель улыбнулся, признав правоту сравнения.

— Скажи, чего ты хочешь? Если можно, это будет сделано.

Джоквин не колебался. Он коротко заявил, что во дворце у Клэйна должно быть убежище. Святыня, куда другие дети не смели бы входить под страхом сурового наказания.

— Вы здесь, во дворце, выращиваете всех своих внуков, — говорил Джоквин. — И вдобавок несколько десятков других детей — сыновей заложников, союзных вождей и патронов. Против этой толпы нормальных детей, грубых и бесчувственных, как все мальчики, Клэйн совершенно беззащитен. Они все спят в одной спальне, поэтому у него нет убежища даже в своей комнате. Пусть ест и спит по-прежнему с остальными, но у него должно быть место, где его не смогут преследовать.

Джоквин замолчал, лишившись дыхания. Голос был уже не тот. Да он и понимал, насколько необычна его просьба. Он просил, чтобы на высокомерных, гордых маленьких людей, из которых в будущем вырастут руководители Линна — патроны, генералы, вожди и даже лорды-правители — чтобы на них было наложено ограничение. И чего ради? Чтобы бедный мутант мог показать, есть ли у него разум?

Джоквин видел, что лорд-правитель хмурится. Сердце его сжалось. Но он неверно понял причину сердитого выражения. В действительности он не мог бы выбрать для своей просьбы более подходящего времени. Накануне, гуляя по саду, лорд-правитель обнаружил, что его преследует непочтительно ржущая группа мальчишек. Такое случалось уже не впервые, и именно это воспоминание заставило его нахмуриться.

Он решительно поднял голову и сказал:

— Этим юным негодяям необходима дисциплина. Небольшое ограничение пойдет им на пользу. Строй свое убежище, Джоквин. И я поддержу тебя.

Дворец правителя размещался на капитолийском холме. Поверхность холма была искусно преобразована. Всю ее заняли террасы с садами и кустарниками, так что старики, такие как Джоквин, почти не узнавали прежнего холма.

В западном углу территории дворца находилась голая скала на возвышении. Чтобы добраться до нее, нужно было пройти узкой тропой по крутому склону, и затем подняться по вырубленным в скале ступеням.

Скала оставалась голой, пока ею не занялся Джоквин. Под его руководством рабы быстро нанесли почву, садовники насадили кусты, траву и цветы, чтобы была защита от горячего солнца, приятная зелень, на которой можно было полежать, и прекрасный вид. Была поставлена прочная ограда поперек тропы, а у ворот солдат, свободный, шести футов шести дюймов ростом и с соответственно с мощной фигурой. Этот солдат был выбран еще и потому, что четыре года назад его жена тоже родила ребенка богов. Солдат оказался веселым добродушным парнем, который не давал самымнастойчивым мальчикам прохода, просто загораживая своим телом ворота.

Несколько недель после завершения строительства орлиного гнезда и введения запрета на его посещение мальчишки руганью и криком выражали свое негодование. Они часами стояли у ворот, выкрикивая угрозы и оскорбления. Но невосприимчивость всегда добродушного стражника в конце концов заставила их отступить. И тогда дрожащий в орлином гнезде мальчик смог успокоиться и перестал себя чувствовать вечно преследуемым и при первом же знаке опасности мог находить убежище, С этого времени на него перестали обращать внимание. Никто не играл с ним, и, хотя это равнодушие тоже было жестоким, оно по крайней мере оставалось пассивным. Он смог жить своей собственной жизнью.

Его мозг, этот раненный, испуганный и тонкий комплекс интеллекта и эмоций, медленно выходил из тьмы, в которую бежал. Джоквин выманивал его оттуда тысячами уловок. Рассказывал ему о великих деяниях, больших сражениях, рассказывал длинные волшебные сказки с продолжением. Он давал мальчику вначале тщательно смягченные, а потом все более правдивые сведения о политической атмосфере внутри дворца и снова и снова с нарастающей убедительностью внушал, что рождение мутанта — очень важное, особое событие. Любой человек может родиться нормальным, но мало кто бывает избран богами атома.

Джоквин знал, что это опасный путь. Мальчик мог вознести себя над другими членами семьи Линнов.

— Но он быстро узнает свои возможности, когда станет старше, — объяснил как-то Джоквин лорду-правителю. — Самое важное, что теперь его восьмилетний мозг может противостоять вульгарному преследованию со стороны других мальчиков. Он все еще запинается и заикается, когда пытается ответить, и любой контакт со взрослыми для него болезненен. Но если его не захватить врасплох, он научится справляться с собой. Я хочу, — заключил Джоквин, — чтобы мальчик мог изредка навещать вас.

Он часто повторял эту просьбу и всегда получал отказ. Эти отказы беспокоили Джоквина, которому уже исполнилось восемьдесят лет. И он часто думал о том, что будет с мальчиком после его смерти. Чтобы не погубить мальчика, он связался со многими известными учеными, поэтами и историками. Он убеждал их своими аргументами, а потом приставлял к мальчику как платных учителей. Он тщательно следил за этими людьми и быстро отсылал тех, кто не понимал всей важности предпринимаемой попытки.

Обучение мальчика оказалось чрезвычайно дорогостоящим: содержание, которое давали дед мальчика, лорд-правитель, и его отец, лорд Крэг, не покрывало платы многочисленным учителям, нанимаемым Джоквином. Когда Джоквин умер, как раз перед одиннадцатилетием Клэйна, почти весь доход с его имений шел на содержание мальчика.

Джоквин оставил десять миллионов сестерций младшим, посвященным и старшим различных храмов. Пять миллионов он завещал своим личным друзьям, еще два миллиона — историкам и поэтам, чтобы они завершили начатые им работы, и наконец его пятеро праправнуков получили по миллиону сестерций каждый.

Эти суммы почти полностью составляли все денежное наследство. Около пятисот тысяч сестерций оставалось по имениям и фермам до следующего урожая. Так как все имения, вместе с тысячами рабов, были завещаны Клэйну, был короткий период, когда новый владелец, сам того не зная, оказался на грани банкротства.

Об этом было доложено лорду-правителю, и он выдал из своего собственного состояния заем для поддержания имений. Он предпринял и другие шаги. Он узнал, что рабы Джоквина недовольны тем, что принадлежат мутанту. Он разослал своих шпионов, чтобы выявить зачинщиков, и потом для примера четверо были повешены. До лорда-правителя дошло также, что правнуки Джоквина, рассчитывающие получить имения, делают темные угрозы по адресу «узурпатора». Лорд-правитель конфисковал их часть наследства и отправил всех пятерых в армию лорда Крэга, которая готовилась ко вторжению на Марс.

Совершив все это, старый правитель забыл о своем внуке. Лишь два года спустя, когда мальчик случайно прошел мимо окна его кабинета, он почувствовал любопытство.

В тот же день он отправился к орлиному гнезду, где жил самый странный отпрыск семьи Линнов.

Глава 6

Он тяжело дышал, добравшись до основания скалы. Это удивило его. «Клянусь атомными богами, — подумал он, — но я старею.» Через два месяца ему исполнялось шестьдесят четыре года.

Шестьдесят четыре. Он взглянул на свое худое тело. «Ноги старика, — подумал он, — не такие слабые, как у некоторых в этом возрасте, но несомненно, расцвет позади. Крэг был прав, — подумал ошеломленно он. — Пришло для меня время экономии. Больше никаких войн с Марсом, за исключением оборонительных. И пора произвести Крэга в наследники и соправители.» Мысль о наследнике напомнила ему, где он. Там наверху один из его внуков с учителем. Он слышал бормочущий баритон мужчины и отдельные замечания мальчика. Все звучало нормально, по-человечески.

Лорд-правитель нахмурился, думая об обширности мира и малочисленности семьи Линн. Стоя здесь, он понял, почему пришел сюда. Все Линны нужны, чтобы удержать власть. Даже тупоумные, даже мутанты должны исполнять обязанности, соответствующие их способностям. Ужасно сознавать, что он приближается к самой одинокой вершине своей жизни, способный доверять только кровным родственникам. И даже они держатся вместе только из-за честолюбия.

Старый человек сухо и угрюмо улыбнулся. Что-то в форме его челюсти и подбородка говорило о стали. Это была внешность человека, выигравшего кровавую битву при Атмуне, которая отдала ему Линн; улыбка человека, который смотрел, как его солдаты боевыми топорами на куски разрубили Рахейнла. «Вот это был человек! — подумал он, еще и через тридцать лет удивляясь упорству противника. — Почему он отказался от всех моих предложений? Впервые в истории гражданской войны была сделана такая попытка перемирия. Я предложил ему компромисс. Он хотел весь мир, а я нет, во всяком случае не таким путем, но волей-неволей пришлось взять его, чтобы спасти свою жизнь. Почему человеку нужно все или ничего?»

Конечно, Рахейнл, холодно и спокойно ожидавший первого удара топора, должен был бы осознать тщетность своих стремлений. Должен был знать, что ничто его не спасет; что солдаты сбежали, а терявшие кровь и боявшиеся за свои жизни, не будут милосердны к своему главному врагу. Правитель с пристальной ясностью помнил свой выбор палачей, Он приказал, чтобы первый же удар был смертельным. Толпа хотела пытки, зрелища. Они как будто получили его, но на самом деле перед их взорами разрубили на куски мертвеца.

Зрелище смерти великого Рахейнла навсегда вызвало холод в душе правителя. Сам он никогда не чувствовал себя убийцей. Убийцей была толпа. Толпа, с ее безмозглыми эмоциями, с ее силой численности, которую ни один человек не может игнорировать, не подвергая смертельной опасности себя и свою семью. Толпа с ее примитивной кровожадностью пугала его, хоть он и презирал ее; она влияла на него, хоть он всегда использовал ее в своих целях. Ужасно думать, что каждый шаг в его жизни делается с учетом толпы.

Он родился в мире, опустошенном двумя могучими враждующими группами. Не возникало вопроса, к какой группе присоединиться. Когда оппозиция захватывала власть, она старалась убить, обесчестить или изгнать всех членов семей другой партии. В такие периоды детей многих известных семей тащили по улицам на крючьях и швыряли в реку. Позже, если вам удалось выжить, вопросом жизни и смерти становилось для вас захватить власть и влияние в своей группе. И это тоже предоставлялось случаю или чувствам. Существовали группы среди групп, убийства тех, кто мог соперничать в борьбе за власть. Убийства и предательства становились все изощренней.

Лорд-правитель с трудом оторвался от своих раздумий и начал взбираться по ступеням на саму скалу. Вершина скалы — площадка длиной в двадцать футов и почти такой же ширины. Рабы Джоквина натаскали туда плодородную почву, на ней цвели кусты; два из них достигали пятнадцати футов в высоту. Мутант и его учитель сидели в легких креслах в тени самого высокого куста и не заметили появления лорда — правителя.

— Хорошо, — говорил учитель, ученый по имени Неллиан, — мы согласились, что слабость Марса в его водной системе. Различные каналы, по которым поступает вода с северного полюса, — единственный источник водоснабжения. Неудивительно, что в марсианских храмах поклоняются воде, как мы атомным богам. Другое дело, — продолжал Неллиан, — знать, как использовать эту слабость Марса. Каналы Марса так широки и глубоки, что их невозможно, например, отравить, даже временно.

— Макроскопически рассуждая, — сказал мальчик, — это верно. Молекулярный мир представляет мало возможностей, кроме тех сил, которое может перенести человеческое тело.

Лорд-правитель моргнул. Правильно ли он понял и расслышал? Неужели тринадцатилетний мальчик может так рассуждать? Он хотел уже войти, но теперь передумал и заинтересованный и удивленный ждал продолжения.

Клэйн продолжал:

— Беда моего отца в том, что он просто слишком доверчив. Я не знаю, почему он считает, что ему просто не везет в этой войне. На его месте я внимательно бы отнесся к возможности предательства и тщательно бы проверил свое ближайшее окружение.

Неллиан улыбнулся.

— Вы говорите с убежденностью юности. И если вам когда-нибудь доведется побывать на поле битвы, вы убедитесь, что мыслями трудно охватить реальность. Смутные теории опрокидываются под дождем стрел и копий, под ударами мечей и топоров.

Мальчик невозмутимо сказал:

— Никто не сумел сделать правильно вывод из взрывов космических кораблей, перевозящих воду. Джоквин знал бы, что думать об этом.

Разговор, как показалось лорду-правителю, приобрел детский характер. Правитель сделал шаг вперед и кашлянул.

При этом звуке ученый повернулся и, увидев подошедшего, с достоинством встал. Реакция мутанта была более быстрой, хотя и не вся заключалась в движении. При первом же звуке он повернул голову. И все. Несколько мгновений он сидел неподвижно. Вначале выражение его лица оставалось прежним — спокойным. У лорда-правителя было время рассмотреть внука, которого он не видел со дня его рождения.

Голова мальчика была нормальной с явно линнским носом и голубыми глазами Линнов. Но было и нечто большее. Тонкая красота матери отразилась на этом лице. Ее рот, ее уши и подбородок. Лицо и голова были прекрасными, почти ангельскими. Но все остальное отличалось от нормального. Общая форма очень человеческая. Тело, ноги, руки — все было на месте, но все искажено.

Лорду-правителю пришло в голову, что, если мальчик наденет длинную одежду ученого, а руки спрячет в складки платья — кисти у него нормальные — никто не заподозрит правды. Не было ни малейшей причины, почему бы это лицо нельзя изобразить на серебряной или золотой монете, которые разойдутся среди отдаленных и высокоморальных племен. Ангельское лицо Клэйна согрело бы сердца варваров.

«Слава богам, что у него не четыре руки или ноги», — подумал правитель.

И в это мгновение мальчик очнулся от оцепенения. (Лишь тут лорд-правитель сообразил, что Клэйн почти буквально замер на месте). Произошла мгновенная трансформация. Прекрасное лицо изменилось. Глаза остекленели, рот дернулся и утратил свою форму. Все лицо стало таким идиотским, что на него было больно смотреть. Медленно тело мальчика сползло со стула, и он застыл, полусогнувшись и глядя на деда. Он начал скулить, а потом что-то неразборчиво бормотать.

Неллиан резко сказал:

— Клэйн, овладей собой.

Эти слова были подобны ключу. С криком мальчик метнулся вперед и промчался мимо лорда-правителя. С безрассудной скоростью, почти скользя, сбежал он по каменным ступеням и исчез на тропе.

Наступило молчание. Немного погодя Неллиан спокойно спросил:

— Можно ли мне сказать?

Лорд-правитель заметил, что ученый не обращается к нему по форме, и мимолетная улыбка коснулась его губ. Антиимпериалист. Через мгновение он почувствовал раздражение — эти проклятые республиканцы! — но коротко кивнул в знак разрешения.

Неллиан сказал:

— Он так же вел себя со мной, когда Джоквин впервые привел меня к нему. Это возвращение к эмоциональному состоянию, которое он испытывал ребенком.

Лорд-правитель ничего не ответил. Он смотрел на город. День был туманный, и дымка затягивала пригороды. С высоты они, казалось, расплывались в дымке — дома, улицы. Но все же за ними он видел вьющуюся реку и местность, частично скрытую вуалью тумана. На местности виднелись крупные ямы, теперь пустые: большая война истощала ресурсы Земли, население которой достигло громадного числа в шестьдесят миллионов жителей. За время его жизни население Земли почти удвоилось. Удивительно, как роса, будто на невидимой привязи, устремлялась вперед, глядя своим коллективным взглядом в ослепительно яркое будущее, скрытое за горизонтом.

Лорд-правитель вернулся взглядом и мыслью на скалу. Не глядя на Неллиана, он спросил:

— Что он имел в виду, когда спросил, что мой сын, лорд Крэг, должен проверить возможность предательства в своем окружении?

Неллиан пожал плечами.

— Вы слышали это? Мне можно не говорить, что мальчик окажется в серьезной опасности, если кто-нибудь услышит о его словах. Откровенно говоря, я не знаю, где он получает информацию. Но у него очень хорошее представление о дворцовых интригах и политике. Он очень скрытен.

Лорд-правитель нахмурился. Скрытность он мог понять. Люди слишком много знающие о делах других людей, имеют обыкновение умирать неожиданно. Если мутант действительно знает, что в ход марсианской войны вмешалось правительство, даже намека на такое знание достаточно для его гибели. Правитель колебался.

— А что он говорит о космических кораблях с водой, взрывающихся перед посадкой? Что он знает о таких вещах?

Теперь настала очередь ученого колебаться. Наконец Неллиан сказал:

— Он говорил об этом несколько раз. Несмотря на всю свою осторожность, мальчик тоже нуждается в товарище, так как хочет произвести впечатление, сообщая свои мысли людям, которым доверяет. Вроде меня.

Ученый украдкой взглянул на лорда-правителя.

— Естественно, я держу такую информацию при себе. Я не занимаюсь политикой.

Великий человек слегка поклонился.

— Я вам очень признателен за это, — сказал он.

После небольшой паузы Неллиан заметил:

— Он много раз говорил о происшествии в Храме Рахейнла, случившемся при его рождении. Тогда взорвалось четыре храма. Я узнал, что Джоквин рассказывал ему об этом. Джоквин оставил в своем имении тайный архив, к которому мальчик имеет доступ. Он трижды навещал главное имение после смерти Джоквина.

Лорд-правитель смутно припомнил, что давал по просьбе Неллиана разрешения на эти поездки.

— Мне нет необходимости говорить, — продолжал Неллиан, — что у мальчика, несмотря на эмоциональное состояние, вполне взрослый интеллект — на уровне девятнадцати лет.

— Гм… — сказал лорд-правитель.

На его лице выступила решимость.

— Мы должны вылечить его от этой эмоциональной слабости. Есть несколько методов.

Он улыбнулся, вспоминая.

— На войне, когда мы хотим покончить со страхами солдата, мы подвергаем его повторяющейся опасности в сражениях. Конечно, он может быть убит. Но если выживет, приобретает уверенность и храбрость. Точно так же оратор может сколько угодно тренировать свой голос, но только настоящие выступления дают ему уверенность.

Правитель задумчиво улыбнулся.

— На войну его, пожалуй, не пошлешь. Солдаты, к сожалению, считают мутанта дурным признаком. Что касается публичных выступлений, то можно поместить его в один из отдаленных храмов. Одетый в одеяние ученого, он сможет читать ежедневную службу, вначале только наедине с атомными богами, потом в присутствии младших ученых и посвященных, и наконец, перед публикой. Я прикажу, чтобы подготовку начали завтра же, И ему не обязательно жить в храме. Примерно через год мы отведем ему отдельную резиденцию и закрепим за ним привлекательных рабынь. Я отберу кротких, мягких девушек, которые не будут пытаться управлять им. Я их сам отберу и хорошо Поговорю с ними.

И добавил:

— Позже их можно будет продать в отдаленные районы.

Лорд-правитель помолчал и пристально взглянул на Неллиана.

— Что вы думаете о таком начале?

Ученый кивнул.

— Прекрасно. Я рад, что вы лично заинтересовались мальчиком.

Лорд-правитель был доволен.

— Будете сообщать мне о нем раз в три месяца.

Он уже отворачивался, когда взгляд его остановился на чем-то полураскрытым в кустах на краю скалы.

— Что это? — спросил он.

Неллиан выглядел смущенным.

— Это… гм… это… прибор, сооруженный Джоквином.

Замешательство ученого удивило правителя. Он подошел ближе и взглянул. Он увидел металлическую трубу, уходящую вниз. Ее почти скрывали лианы, но кое-где на склоне ее можно было разглядеть.

Правитель все еще рассматривал трубу, иногда из нее слышался хриплый женский голос:

— Целуй меня, целуй меня снова.

Лорд-правитель прикрыл травой открытый конец трубы и встал.

— Будь… — начал он. — Подслушивающее устройство, другой конец размещен где-то в месте свиданий.

Неллиан сказал:

— По другую сторону еще одна.

Лорд-правитель уже хотел уходить, когда заметил возле трубы блокнот. Он поднял его и посмотрел. Страницы чистые. Вначале он удивился, но потом увидел в траве бутылочку чернил и ручку.

Теперь он по-настоящему заинтересовался. Взяв бутылочку, он вытащил пробку. Вначале он разглядывал чернила, потом понюхал. Наконец, с улыбкой закрыл бутылочку и поставил ее в траву.

Спускаясь, он подумал: «Джоквин был прав. Мутант может быть нормальным, даже сверхнормальным».

Глава 7

К этому времени марсианская война велась уже два года и оказалась наиболее дорогостоящей из всех войн. С самого начала, еще на стадии планирования, она вызывала невероятный накал страстей. Воевать или не воевать. Три года назад этот вопрос расколол правительство на две группы. Лорд Крэг Линн, отец Клэйна, был с самого начала и полностью против войны.

Он прибыл в город с Венеры три года назад в своей космической яхте в сопровождении всего штаба. И затем целые месяцы спорил со своей семьей и различными влиятельными патронами.

— Пришло время империи прочно стоять на всех своих границах, — говорил он слушателям. — Из города-государства мы превратились в государство, охватывающее всю Землю, за исключением некоторых горных территорий. Четыре из одиннадцати островных континентов Венеры — наши союзники. И нам не нужно беспокоиться из-за островных спутников Юпитера, потому что они населены варварами. Марсиане, правда, управляют своей планетой по своим диким обычаям, но будет разумно оставить их в покое. Племена, завоеванные ими, постоянно восстают, и поэтому марсиане постоянно заняты. Поэтому они для нас не опасны, а это должно стать для нас единственным соображением по поводу всех следующих войн.

Если сообщения верны, многие патроны и рыцари были убеждены его доводами. Но увидев, что лорд-правитель склоняется к войне, они тут же изменили свои взгляды, по крайней мере, публично.

Жена лорда-правителя Лидия и лорд Тьюс, сын Лидии от предыдущего брака, особенно настаивали на вторжении. Их аргумент, постепенно ставший аргументом лорда-правителя, заключался в следующем: марсиане сами обрекли себя на войну, полностью отказываясь от торговых и иных сношений с остальной частью Солнечной системы. Кто знает, какие планы они вынашивают, какие армии они готовят, сколько космических кораблей строится на планете, которая уже свыше десяти лет не допускает посетителей извне?

Аргумент убедительный. Сухое предположение лорда Крэга, что, возможно, метод, используемый империей при вторжении на венерианский остров Кимбри, вызвал такое отношение марсиан, не убедило сторонников войны, Метод был простой и безотказный… Кимбри, подозрительное племя в конце концов согласилось принять посетителей. И очень забеспокоились, когда в течение нескольких месяцев около тридцати тысяч дюжих молодых мужчин прибыли в одиночку и группами. Беспокойство оказалось оправданным, Однажды ночью посетители собрались в трех главных городах кимбрийцев и одновременно напали на центры управления. К утру было перебито около ста тысяч венериан и остров был захвачен.

Этой экспансией командовал Тьюс; по настоянию его матери устыдившийся Патронат проголосовал за триумф для лорда Тьюса.

Естественно, что группа Лидии-Тьюса рассматривала высказывание Крэга как результат зависти. Говорили, что такие слова недостойны такого великого человека. А другие говорили, что собственные его войны велись неудачно. Некоторые заходили так далеко, что вообще не верили в боевые качества линнских армий, возглавляемых лордом Крэгом, и тут же добавляли, что он просто трус.

Для лорда Крэга, упорно придерживающегося своего мнения, величайшим шоком оказалось открытие, что его жена также поддерживает его противников. Он так рассердился, что тут же послал ей приказ о разводе. Леди Таня, которая поддерживала партию войны, только чтобы ускорить карьеру мужа, испытала сильнейшее нервное потрясение. Неделю спустя она частично оправилась, на состояние ее духа указывал тот факт, что она приехала в лагерь мужа на окраине города в обеденный час; на виду у сотен высших офицеров она подползла к нему и умоляла взять ее обратно. Изумленный Крэг ввел ее в дверь, и они помирились.

С этого времени леди Таня изменилась, ее высокомерие исчезло. Она отошла от политической деятельности и посвятила себя дому. Ее гордая, ослепительная красота перешла в стадию просто хорошей внешности.

Заботливая жена поцеловала мужа на прощание в начале весны и смотрела, как его яхта взлетела, чтобы присоединиться к космическому флоту, ожидавшему на другой стороне Земли вылета к Марсу.

Космические корабли, подобно другим известным с легендарных времен инструменту и транспорту как оружие войны, имело свои ограничения. Они самое быстрое средство сообщения, но насколько быстрое, никто не знал. Во время вторжения на Марс считалось, что космические корабли способны развивать огромную скорость в тысячи миль в час в безвоздушном пространстве. Поскольку полет к Марсу требовал от сорока до ста дней, в зависимости от взаимного расположения планет, самое короткое расстояние до Марса расценивалось в миллион миль.

Ученые подозревали, что это число не соответствует действительности. Если оно верно, то звезды должны быть удалены на сотни миллионов миль. Это казалось настолько невероятным, что многие сомневались в способностях и знаниях храмовых ученых.

Космический корабль длиной в сто пятьдесят футов мог перевезти двести человек и не больше в поездке на Марс, длящейся шестьдесят дней. В корабле хватило бы места и большему числу людей, но не хватило бы воздуха. Воздух очищался лишь до определенного предела.

Двести человек в корабле, столько вез каждый транспорт в первом флоте. Всего во флоте было пятьсот кораблей. Назначением его служила большая пустыня, известная как Киммерийское море. По краям этой пустыни проходил канал шириной в милю, и на сотни миль по обе стороны канала тянулась зеленая растительность, питаемая тысячами крошечных распределительных каналов. Ослин, один из пяти крупнейших городов марсиан, располагался в большой долине, где канал извивался, как река.

В определенном смысле каналы и были реками. Весной вода по ним перемещалась с севера на юг, постепенно замедляясь и к середине лета совсем останавливаясь. Население Ослина превышало миллион. Его падение означало бы сильнейший удар по марсианам и давало большие выгоды завоевателям.

Флот достиг Марса в установленное время, лишь один корабль не появился на месте встречи за сорок восемь часов ожидания. В полночь на второй день корабли группами по десять устремились в направлении канала и города. Была избрана площадка примерно в пяти милях от города, и одна за другой линии кораблей выстроились среди кустарников и открытых полей. Они немедленно начали разгружаться; были выгружены войска, большая часть лошадей, оборудование и запас пищи.

Это были опасные шесть часов. Разгружающиеся корабли весьма уязвимы для нападения особого типа судов, снабженных длинными металлическими таранами, которые легко разрывают тонкие металлические пластины, из которых сооружены корпуса космических кораблей. Для атакующего корабля застать транспортник в воздухе означало удачу. Атакующий, приблизившись сбоку, ударял и переворачивал транспорт. Поскольку на верхней стороне транспортника не было двигательных труб, поддерживающих корабль в воздухе, он обычно падал как камень. Периодические попытки установить двигатели вверху или внизу корабля вызывали радиоактивные ожоги у экипажа и пассажиров, и никакое количество свинцовых прокладок от этого не спасало.

Шесть часов прошли без нападения. Примерно за два часа до рассвета армия начала двигаться вдоль канала по направлению к городу. Через час авангард поднялся на холм, за которым лежала большая долина, за которой — Ослин. Солдаты остановились, осадив коней. К лорду Крэгу был отправлен курьер с невероятным сообщением. В долине расположилась марсианская армия, такая огромная, что ее палатки и сооружения терялись в дымке расстояния.

Командующий выехал вперед, чтобы самому увидеть неприятеля. Сопровождавшие утверждали, что он был совершенно спокоен. Но надежды на быструю легкую победу рассеялись в это мгновение. Впереди стояла основная марсианская армия численностью в шестьсот тысяч человек. Ею командовал сам король Винатгин.

Лорд Крэг уже решил атаковать немедленно, когда небольшой вражеский флот пролетел над холмом, осыпав стоящих там дождем стрел и ранив около пятисот солдат. Командующий остался невредим, но противник знал слишком много. Лорд Крэг быстро отдал необходимые распоряжения.

Цель его была проста. Король Винатгин и его штаб, несомненно, знали о приближающемся нападении. Но одно дело иметь информацию, совсем другое — передавать ее в огромную разбросанную по долине армию. Это была единственная причина, ставившая под сомнение исход сражения. Марсиане превосходили атакующих в шесть раз. Оборона не уверенная сначала, затем усилилась просто за счет численности. А позже стало известно, что марсиане потеряли сто тысяч убитыми и ранеными, но в маленькой линнской армии тридцать тысяч было убито и ранено и пропали без вести. И когда к полудню не удалось продвинуться вперед, лорд Крэг приказал отступать с боем.

Но беды его еще не кончились. Когда его войско растянулось вдоль канала, пятитысячный кавалерийский отряд ударил в тыл, отрезал армию от лагеря и повернул отступавших в сторону пустыни.

Наступление темноты спасло армию от полного уничтожения. Отступление длилось до полуночи, только потом солдаты смогли лечь и уснуть. Но для лорда Крэга отдыха не было. Он связался с флотом, ожидающим в космосе. Осторожно приземлились сто кораблей, выгрузив добавочное оборудование и рационы. Ожидалось, что корабли подвергнутся нападению, однако этого не произошло, и кораблям удалось благополучно взлететь до рассвета. И слишком быстро защитная темнота сменилась ярким дневным светом.

Привезенные запасы помогли выдержать этот день. Вражеская армия теснила их час за часом, но лорду Крэгу было ясно, что королю Винатгину не хватает умения полноценно использовать свои силы. Наступление велось неуклюже и нерасторопно. Врага удалось перехитрить, и к вечеру, оставив защитный кавалерийский заслон, линнская армия оторвалась от противника.

Ночью удалось отдохнуть, и лорд Крэг снова начал надеяться. Он понял, что в случае необходимости сумеет погрузить свои силы и убраться с планеты без дальнейших потерь. Это была соблазнительная перспектива. Она соответствовала его убеждениям, что марсианская война не имеет шансов на успех.

Но он неохотно осознавал, что возврат линнской армии невозможен. Его будут считать несостоявшимся полководцем. Ведь в конце концов он выбирал место нападения, хотя и не одобрял кампанию в целом. И еще могли подумать, что он, противясь войне, сознательно проиграл сражение. Нет, он не мог возвращаться в Линн. К тому же нужно ждать, когда второй флот доставит через две недели еще сто тысяч человек.

Две недели? На четвертый день тонкие нити распределительных каналов начали пересыхать. К вечеру солдаты увязли в песке. Впереди расстилалась красная пустыня. На востоке, примерно в девятнадцати днях пути, находился другой канал, но лорд Крэг и не думал о таком опасном путешествии. Семьдесят тысяч человек требовали много воды.

Впервые в своей карьере Крэг оказался отрезанным от воды. Положение стало угрожающим, когда одиннадцать из двенадцати космических кораблей, посланных за водой, взорвались при приближении к лагерю и залили пустыню и несчастных, оказавшихся под ними, кипятком. Один корабль приземлился, но вода в нем закипала, и его удалось спасти, только срочно выпустив воду в песок.

Почти сварившийся командир с трудом выбрался из рубки и доложил лорду Крэгу:

— Мы выполнили ваш приказ, сэр. Выбросили почти все оборудование и погрузились в канал, используя корабль как танкер. Вода немедленно начала греться.

Он выругался.

— Это проклятые водяные боги, которым поклоняются марсиане.

— Чепуха, — ответил лорд Крэг и приказал отвести командира на его собственный корабль под арест.

Тщетная предосторожность. У других солдат появилась та же мысль. Марсианские боги заставили воду закипеть, поэтому корабли и взорвались. Лорд Крэг в горячей речи, обращенной к легионам, указал, что ничего не произошло с водой в обычных баках остальных кораблей.

Его прервал голос:

— Почему же тогда не привезти в них воду?

Солдаты подхватили замечание, и после этого не имело смысла отвечать им, что нельзя рисковать флотом.

На седьмой день армия начала испытывать жажду. Лорд Крэг понял, что не может ждать прибытия второго флота. Он начал осуществлять план, о котором подумал еще тогда, когда выбрал Ослин для нападения.

Ночью он вызвал свои двести кораблей и погрузил в них армию, почти по триста пятьдесят человек на корабль. Он предполагал, что шпионы марсиан надели мундиры мертвых линнских солдат и кружат вокруг лагеря. И поэтому не сообщал пункт назначения до вылета кораблей.

План его был основан на наблюдении, которое он сделал, когда юношей посетил Марс. Во время путешествия по каналу в Ослин он приметил город Магга. В этот город, расположенный в труднодоступных горах, можно было пройти по четырем узким дорогам, которые легко было защищать. Двадцать лет назад в нем был гарнизон. Но лорд Крэг справедливо решил, что легко справится с этим гарнизоном, если тот не укреплен. Был и еще один благоприятный фактор. Король Винатгин не поверил полученной информации, что ему противостояла главная экспедиционная армия Линна. Ежечасно ожидая высадки больших сил, он удерживал свое войско у Ослина.

Маггу захватили вскоре после полуночи. Воды было множество. Когда неделю спустя прибыл второй флот, он тоже высадился в Магге, и экспедиция была спасена.

Даже сторонники Крэга не сумели оценить его оборонительную победу. В Линне видели только, что армия была зажата в маленьком городе и казалась обреченной. И даже лорд-правитель приказал тайно проверить утверждение сына, что войско в безопасности.

Армия оставалась в Магге все лето и зиму. Весь год она оставалась в осаде, а лорд Крэг упрямо требовал от Патроната еще двести тысяч человек. Патронат отказывался слать войска на верную гибель. Однако лорд-правитель наконец понял, что положение Крэга прочное, лично потребовал посылки подкреплений. В тот день, когда лорд-правитель задумчиво спускался из убежища своего внука-мутанта, на пути к Марсу находились еще четыре легиона.

Глава 8

Лорд-правитель не очень удивился, когда две недели спустя Неллиан передал ему письмо от Клэйна. В письме говорилось:

Моему деду, почтеннейшему лорду-правителю.

Я крайне сожалею, что не справился со своими эмоциями, когда вы пришли ко мне. Позвольте заверить, что я горжусь оказанной мне честью и что ваше посещение изменило мое мнение относительно многих предметов. До вашего прихода в орлиное гнездо я не считал, что у меня есть обязательство перед семейством Линнов. Теперь я решил поддержать имя Линнов, которое вы сделали великим. Приветствую Вас, мой высокодостойный дед, величайший из живших когда-либо людей.

Ваш восхищенный и скромный внук Клэйн.

В письме содержались мелодраматические нотки, и лорд-правитель не мог согласиться с утверждением, что он величайший из людей. Он даже не второй, хотя, может быть, и третий.

«Мой мальчик, — подумал он, — ты забыл моего дядю, полководца из полководцев, и его противника, яркую личность, которому в двадцатилетием возрасте был присужден триумф и которому в еще более раннем возрасте было официально разрешено пользоваться титулом «великий». Я знал их обоих и знаю чего стою я».

Тем не менее письмо было приятно лорду-правителю. Но оно и удивило его. В нем был некий подтекст, будто решение было принято человеком, обладающим властью и правом принимать решения.

Он отложил письмо в раздел семейной корреспонденции и начал им новый подраздел: «Клэйн». И забыл о нем. Но неделю спустя вспомнил, что жена показала ему два послания. Одно адресованное ей, второе, незапечатанное, — лорду Крэгу на Марс. Оба послания были от Клэйна. Лидия забавлялась.

— Тебя здесь кое-что заинтересует, — заметила она.

Лорд-правитель прочел адресованное ей письмо:

Моей благородной бабушке.

Достопочтимая леди, чтобы не обременять своими просьбами вашего мужа, моего деда, почтительно прошу вас отправить письмо обычной почтой моему отцу, лорду Крэгу. В нем молитва, которую я прочту на следующей неделе в храме, молитва о даровании победы над марсианами. В следующей почте моему отцу будет послана металлическая капсула, освященная на этой церемонии прикосновением богов — металлов Радия, Урана, Плутония и Экса.

Почтительнейше ваш внук Клэйн.

— Ты знаешь, — говорила Лидия, — получив это, я сначала не поняла, кто такой Клэйн. Мне почему-то казалось, что он мертв. Но, напротив, он, похоже, вырос.

— Да, — с отсутствующим видом ответил лорд-правитель, — да, он вырос.

Он рассматривал молитву, которую Клэйн послал лорду Крэгу. У него было странное чувство, что есть в этом что-то, что он пока не понимает. Почему письмо передается через Лидию? Почему не через него непосредственно?

— Ясно, — сказала Лидия, — что поскольку будет посвящение в храме, письмо должно быть отослано.

«Именно так, — подумал лорд-правитель. — Ничего не оставлено на волю случая. Они должны послать письмо. Они должны послать металл, освященный богами».

Но почему же все-таки информация передавалась через Лидию? Он прочел молитву, на этот раз поражаясь ее особенностью. Такая заурядная, такая незначительная… И именно такие молитвы заставляют старых солдат думать, что они сражаются ради… слабоумных. Строчки располагались широко, и именно это заставило глаза правителя сузиться.

— Что ж, — рассмеялся он, — я возьму письмо и сам отошлю.

Придя к себе, он зажег свечу и подержал письмо над огнем. Через две минуты между строками появилась запись, сделанная невидимыми чернилами. Шесть строк из тесно подогнанных слов между каждыми двумя строками молитвы. Лорд-правитель, поджав губы, прочел подробную инструкцию. Это был план действий марсианской армии, не столько военный, сколько магический. И несколько раз упоминался взрыв храмов много лет назад.

В конце было оставлено, место для его подписи. Он не сразу стал подписывать, но в конце концов подписал, положил письмо в конверт и приложил государственную печать. Потом сел и снова подумал: «Почему Лидия?»

В сущности не нужно было долго гадать о размерах предательства, которое преследовало легионы лорда Крэга в течение трех лет.

«В такой семье как наша, — угрюмо подумал лорд-правитель, — заговорщики договаривались здесь, в шестидесяти футах под орлиным гнездом, где ребенок богов прижимался ухом к трубе, слушал их слова и записывал невидимыми чернилами на страницах как будто чистого блокнота».

Лорд-правитель знал, что его жена бесконечно интригует за его спиной. Он женился на ней, чтобы оппозиция была представлена в правительстве. Она была дочерью одной из благороднейших семей Линна; все взрослые мужчины этой семьи погибли, сражаясь на стороне Рахейнла. Двое из них были захвачены и казнены. Ей было девятнадцать лет, и она была замужем и имела сына, впоследствии лорда Тьюса, когда лорд-правитель организовал самый скандальный бракоразводный процесс и последующий вторичный брак в истории Линна. Лорда-правителя это не волновало. К тому времени он уже принял название города и государства как фамилию для своей семьи. Следующим же шагом нужно было залечить рану, нанесенную гражданской войной. Этим шагом была женитьба на Лидии, и шаг этот оказался мудрым.

Она служила клапаном для всех сжатых сил оппозиции. По ее действиям он узнавал о намерениях оппозиции. И шел ей навстречу, насколько это было возможно. Будто бы следуя советам жены, он привлек на свою сторону сотни способных администраторов, солдат и патронов, которые помогали ему управлять все возрастающим населением Земли и ее колоний. В последующие годы все больше и больше оппозиционных членов Патроната поддерживали его законы. Они смеялись над его привычкой читать главные речи. Они высмеивали его любимые присказки: «Быстрее, чем сварить спаржу», «Слова изменяют мне, джентльмены», «Будем довольны синицей в руках». И другие. Но снова и снова они поддерживали его в интересах империи. И когда его агенты докладывали о готовящихся заговорах, дальнейшее расследование показывало, что в этих заговорах не участвовало, что в этих заговорах не участвует ни один влиятельный человек.

Не раз винил он Лидию за ее разнообразные дела. Она не могла не быть в оппозиции, как и он не мог, еще будучи юношей, не быть втянутым в водоворот политических амбиций своей группы. Ее убили бы сами оппозиционеры, если бы она показалась им «нейтральной».

Нет, он не винил ее за ее действия в прошлом. Но этот случай был особым. Огромные армии уничтожались, чтобы качества лорда Крэга как полководца, проигрывали по сравнению с лордом Тьюсом. Тут действовали личные интересы, и лорд-правитель понял, что перед ним главный кризис. Самое главное спасти Крэга. Но при этом не встревожить Лидию и всех остальных. Несомненно у них есть возможность просматривать его личную переписку с Крэгом. Посмеет ли он остановить их? Поступить так было бы неразумно.

Все должно казаться нормальным и разумным, или в испуге они могут предпринять попытку убить лорда Крэга. Пока армия лорда Крэга держится, группа не будет делать решительных шагов.

Сумка с почтой для лорда Крэга должна попасть в их руки, как и в предыдущих случаях. Если письмо будет вскрыто, вероятно, будет попытка убить Клэйна… Следовательно, что?

Лорд-правитель разместил стражников во всех местах свиданий, окружив ими также основания орлиного гнезда. Он вывесил такой приказ, чтобы оправдать появления стражников:

«Мне надоело наталкиваться на бесстыдно целующуюся пару раз за разом. Это не просто плохой вкус. Это настолько распространилось, что требуются решительные действия. Стражники будут сняты примерно через неделю. Я рассчитываю на здравый смысл всех, особенно женщин, и надеюсь, в будущем такие спектакли не повторятся.»

Неделя, чтобы защитить Клэйна до посвящения в храме.

Интересно было бы посмотреть, что станет делать этот мальчишка с металлом, но, конечно, его присутствие невозможно. В день посвящения лорд-правитель сказал Неллиану:

— Я думаю, он должен поездить по Земле. Без всякого заранее намеченного маршрута. И инкогнито. И пусть выедет завтра же.

С Клэйном все. Лорд-правитель посетил также лагерь солдат за пределами города. Для солдат это был прекрасный день. Правитель раздал миллион сестерций. Были организованы бега, состязания в скорости и других видах спорта, и победители получили награды; и даже побежденные, которые честно боролись, получили значительные суммы.

Очень хороший день. Уезжая, лорд-правитель до самых городских ворот слышал приветственные крики. Потребуется несколько недель, если не месяцев, чтобы вызвать у этих солдат недовольство.

Приняв все возможные меры предосторожности, лорд-правитель отправил почту и стал ждать результатов.

Группа Лидии действовала быстро. Рыцарь опустошил почтовую сумку. Рыцарь и патрон просмотрели каждое письмо; разложив их в две стопки. Одна из стопок была снова помещена в сумку. Вторую просматривал лорд Тьюс. Отобрав несколько писем, он отдал их матери.

Лидия просматривала их одно за другим и протягивала те, которые нужно было распечатать одному из рабов, искусных в обращении с химикалиями. Именно эти рабы распечатывали письма.

Седьмым из отобранных было письмо Клэйна. Лидия взглянула на надпись на конверте, увидела имя адресата, и губ ее коснулась легкая улыбка.

— Скажите мне, — проговорила она, — может быть, я ошибаюсь, но разве в армии карлики, мутанты и другие уроды не считаются дурным предзнаменованием?

— Именно так, — ответил один из рыцарей. — Увидеть одного из таких накануне битвы значит проиграть ее. Иметь дело с одним из них значит потерпеть неудачу.

Леди-предводительница улыбнулась.

— Мой благородный муж не интересуется такими феноменами. Нужно проследить, чтобы армии стало известно, что лорд Крэг получил послание от своего сына-мутанта.

Она бросила письмо в сумку.

— Я уже читала его.

Три четверти часа спустя курьер был уже на пути к кораблю.

— Ничего важного, — сказала Лидия сыну. — Твой отчим, по-видимому, занимается только сохранением морали во дворце.

Лорд Тьюс задумчиво сказал:

— Хотел бы я знать, зачем ему понадобилось подкупать охранный легион.

Еще более удивили заговорщиков события следующего дня, когда лорд-правитель объявил заседание обеих палат Патроната. Как только об этом было объявлено, леди Лидия отправилась к мужу с расспросами. Но великий человек покачал головой, улыбнулся исказал без явной хитрости:

— Моя дорогая, это будет приятным сюрпризом для всех. Ты должна позволить мне такие простые удовольствия.

Заседание должно было состояться через несколько дней. К этому времени шпионы Лидии ничего не смогли выяснить. И она, и лорд Тьюс встретились с отдельными лидерами Патроната в надежде, что у тех может быть «щепотка информации». Но поскольку ее саму искусно расспрашивали, Лидии стало ясно, что они были в таком же неведении, как и она. И вот впервые за много лет она сидела в своей ложе в Патронате, не зная, что за повестка заседания намечена.

Решающий момент наступил. Она видела, как ее муж прошел по проходу и поднялся на помост. В раздражении она схватила лорда Тьюса и прошептала:

— Что у него на уме? Вся эта история становится фантастической.

Тьюс ничего не ответил.

— Лорд-правитель начал с предписанного обычаем обращения:

— Благородные члены моей семьи, мудрые и щедрые лидеры Патроната, благородные патроны и их достойные семьи, рыцари империи и их леди, почетные члены, представители доброго народа империи Линна, я с радостью объявляю вам о своем решении и не сомневаюсь в вашей единодушной поддержке…

Аудитория затихла. Лидия закрыла глаза. Слова ее мужа означали, что не будет споров, не будет обсуждения. Патронат формально ратифицирует решение, но на самом деле оно станет законом, как только правитель произнесет свои слова.

Тьюс склонился к матери:

— Обрати внимание, он же читает свою речь.

Лидия не заметила этого, «А следовало бы», — подумала она. Ее шпионы среди домашней прислуги сообщили, что не нашли ни клочка бумаги, никакого черновика в частных владениях правителя и в его кабинете.

На помосте Линн продолжал:

— Нелегко человеку, ведущему, подобно мне, активную жизнь, осознать, что годы проходят. Но не может быть сомнений, что я старею, что физически я не так крепок сегодня, как было лет десять назад. Пришло время подумать о наследнике, причем я имею в виду не только преемника, но соправителя. Он будет соправителем, пока я остаюсь правителем, и станет единоличным правителем после моей смерти или отставки. Размышляя об этом, я сообщаю вам с радостью, что возлагаю эту важную должность на моего возлюбленного сына, лорда Крэга, чье долгое и честное служение империи в последние годы было подкреплено значительными военными достижениями.

Один за другим перечислил он достижения лорда Крэга в его предыдущей карьере. Затем:

— Его первым большим достижением в марсианской компании, так злополучно начатой, стало спасение армии из тяжелого положения, когда по случайному совпадению в момент высадки ей противостояла намного противостоящая вражеская армия, в результате чего могло произойти небывалое поражение линнской армии. Почти чудом удалось ему провести армию в тайное место, где она могла защищаться. А теперь мы уверены, что он одержит победу, которую вырвал у него случай два года назад.

Он помолчал, и, пока Лидия слушала, открыв глаза и осознавая глубину своего поражения, твердо сказал:

— На своего сына, лорда Крэга, я возлагаю совместное со мной управление Линнской империей и даю ему титул лорда-правителя. Этот титул не подчинен моему, как лорд Крэг не подчинен мне, за исключением границ, связанных с подчинением сына отцу.

Лорд-правитель снова помолчал и улыбнулся странной бледной улыбкой на своем угрюмом лице, потом продолжал:

— Я знаю, что вы вместе со мной будете радоваться этому счастливому известию и быстро утвердите — я надеюсь, сегодня же — это назначение, так чтобы мой сын обладал всей полнотой власти накануне решающей битвы.

Он поклонился и сошел с помоста. Наступила тишина. Аудитории, казалось, потребовалось время, чтобы понять, что он кончил. Но когда начались аплодисменты, они звучали яростно до тех пор, пока он не покинул мраморный зал.

Глава 9

Лорд Крэг читал письмо Клэйна с хмурой улыбкой. Он понял, что молитва была использована мальчиком, чтобы замаскировать более важное сообщение, и необходимость в такой уловке удивила его. Она придавала вес документу, с которым обычно такие планы не связываются.

Важной особенностью плана было то, что он требовал лишь незначительного изменения в расстановке войск. Целью плана была атака. Но добавлялся невероятный психологический фактор. В пользу плана говорил взрыв одиннадцати космических кораблей с водой. Со времени взрыва прошло два года, но феномен так и остался необъясненным.

Крэг долго размышлял над тем местом письма, где утверждалось, что присутствие армии короля Винатгина в Ослин не было случайностью, оно было вызвано предательством. «Я просидел взаперти два года, — горько думал он, — сражаясь с превосходящими силами противника, потому что моя мачеха и ее толстяк-сын стремятся к неограниченной власти».

Он видел себя мертвым, а лорда Тьюса — наследником лорда-правителя, Мысль эта показалась ему отвратительной. Он резко и решительно вызвал к себе храмового ученого, прикомандированного к армии, человека, известного своим знанием Марса.

— Как быстро движется в это время вода по каналу Ослин?

— Примерно пять миль в час, — был ответ.

Крэг обдумал его. Примерно сто тридцать миль в марсианский день. Достаточно трети или даже меньше. Если посвященный металл бросить примерно в двадцати милях к северу от города, эффект будет достигнут как раз в момент давно планируемого наступления. «Никакого вреда не принесет такое изменение плана», — успокаивал он себя.

Армия все еще готовилась к наступлению, когда с Земли пришла новость, что Крэг назначен лордом-соправителем. Новый правитель линнской империи сообщил об этом в скромном коммюнике и тут же удивился результату. Куда бы он ни шел, солдаты встречали его приветственными криками. Служба безопасности уже доносила ему, что войско ценило то хладнокровное мастерство, с какой он вывел армию из западни в момент первой высадки. Но теперь он чувствовал себя объектом личного преклонения.

В прошлом он изредка встречал офицеров, вызывавших у подчиненных дружеские чувства. Впервые он сам стал его объектом. И сразу оказались оправданными годы тяжелой полевой жизни, напряженная работа среди множества измен. Как друг и старший товарищ, как главнокомандующий и собрат по оружию, лорд-соправитель Крэг Линн в день наступления обратился к своим людям со специальным посланием.

«Солдаты Линна! День и час победы близок. У нас достаточно сил и вооружения для достижения любой цели. В эти мгновения перед решающей битвой вспомним еще раз, что цель победы — объединенная Солнечная система, один народ и одна вселенная. Наша цель — немедленный и полный успех. Но помните: победа — всегда успех несгибаемой целеустремленности, соединенной с искусством бойцов. Поэтому прошу вас: ради вашей жизни и нашей победы стойте на месте прочно и, когда можете, идите вперед. Как солдаты, мы посвятили себя с самыми чистыми и правдивыми намерениями атомным богам и победе. Каждому из вас желаю успеха.

Крэг Линн, лорд-соправитель».

Исход второй битвы при Ослине никогда и не вызывал сомнения. В утро битвы жители города, проснувшись, обнаружили, что канал шириной в милю и все мелкие каналы заполнены кипятком. Пар густыми облаками поднимался над городом. Он скрывал космические корабли, спускавшиеся прямо на улицы. Он скрывал солдат, выгружавшихся из кораблей. К середине утра солдаты короля Винатгина начали сдаваться в таких количествах, что королевская семья не могла бежать. Монарх, плача от стыда, попросил защиты у линнского офицера, который под охраной отвел его к лорду-соправителю. И побежденный король упал к ногам Крэга и затем, помилованный, но закованный в цепи, стоял как пленник на холме рядом с победителем и смотрел на крушение военной мощи Марса.

Через неделю сдались все крепости, кроме одной, в далеких горах, и Марс был завоеван. В разгар триумфа в сумерках одного дня отравленная стрела вылетела из тени здания в Ослине и пронзила горло лорда Крэга. Он умер через час в страшных мучениях, а убийца так и не был найден. И когда три месяца спустя известие о его смерти достигло Линна, обе стороны действовали быстро. Лидия приказала убить двух рабов, знатоков химии, и курьера через несколько часов после известия о победе Крэга. Теперь же она послала убийц к двум рыцарям и патрону, помогавшим ей вскрывать письма. Одновременно она велела Тьюсу покинуть город.

Когда солдаты старого лорда-правителя явились, чтобы арестовать Тьюса, предупрежденный, он уже находился на борту своего корабля. И его бегство вызвало первый приступ ярости у правителя. Он решил отменить свой визит к Лидии. Медленно тянулся первый день, и в нем постепенно крепло мрачное восхищение женой: он понял, что теперь, после смерти Крэга, не может разорвать с ней отношения. Он решил, что не она организовала убийство Крэга. Какой-нибудь испуганный приверженец, боясь за себя, действовал на свой страх и риск; а Лидия, прекрасно понимая ситуацию, лишь постаралась смягчить ее. Для империи разрыв с ней мог оказаться роковым. Когда она со свитой явилась, чтобы выразить ему соболезнования, он уже принял решение. Лорд-правитель со слезами на глазах взял ее за руку.

— Лидия, — сказал он, — для меня это ужасный момент. Что ты предлагаешь?

Она предложила объединить государственные похороны и триумф. Она добавила:

— К несчастью, Тьюс болен и не может присутствовать. Похоже, что болезнь удержит его надолго.

Лорд-правитель понял, что она смиряет свои честолюбивые устремления относительно Тьюса, по крайней мере, на время. Это была большая уступка, и необходимая, в связи с его решением замять все дело.

Он наклонился и поцеловал ее руку. На похоронах они рядом шли за гробом. И поскольку мозг его мучился сомнениями относительно будущего, он продолжал спрашивать, что теперь? Это была агония нерешительности, сознание ограниченных возможностей стареющего человека.

Он все еще рассуждал в уме об этом, когда взгляд его коснулся мальчика в траурном одеянии ученого. Клэйн.

Лорд-правитель шел за сверкающим гробом, в котором лежал его сын, и впервые за последнее время боль его слегка отступила, и он задумался. Как будто особенно надеяться на мутанта нельзя. И все же он вспомнил слова Джоквина о том, что мальчику нужно дать возможность вырасти. «И тогда он себя покажет», — говорил покойный ученый. Он предсказывал, что Клэйн займет свою нишу в линнском «зале славы».

Медрон Линн угрюмо улыбнулся. Обучение мальчика должно продолжаться. Нужно распорядиться об эмоциональной добавке.

Хоть Клэйн едва достиг половой зрелости, вероятно, пора ему узнать, что женщины представляют собой клубок эмоций, опасный, но восхитительный. Опыт общения с женщинами поможет ему достичь физического и душевного равновесия, иначе его существование станет односторонним.

Глава 10

Семья Даглет, позже переименованная в Линн, — говорил ему Неллиан, — вступила в банковское дело около пятидесяти лет назад.

Стоял теплый летний день несколько недель спустя после похорон лорда Крэга. И учитель, и ученик сидели под большой смоковницей во дворе имения, унаследованного Клэйном от Джоквина. Четырнадцатилетний мальчик, не отвечая, приподнялся со своего сидения. Он смотрел на дорогу, которая вела в Линн. На горизонте виднелось облачко пыли, один раз солнце блеснуло на металле. Возможно, повернулось колесо, но это было еще слишком далеко, чтобы разглядеть подробности.

Клэйн понял это и сел, а слова его были ответом Неллиану:

— Разве не правда, что основатель семьи сидел на углу улицы и давал проходящим деньги в обмен на заклад — драгоценности, кольца?

— Я считаю, что ваш предок, — ответил старый ученый, — был проницательным ростовщиком и знал толк в благородных металлах. И постепенно он завел свое дело.

Мальчик хихикнул.

— Однокомнатное деревянное сооружение, очень плохо защищенное от дождя и холода.

— И все же это был собственный дом, — сказал учитель, — с которым связано представление об определенном достатке. История говорит, что позже, когда он смог покупать рабов, он построил себе несколько домов разнообразных по размерам и в каждом проводил по одному дню, переодеваясь соответственно. Так он в разные дни недели встречался с разными слоями населения. В один раз он, сидя на скамье, ссужал деньги работнику, в другой день имел дело с рыцарской семьей, которая закладывала свои замки, чтобы продолжать вести жизнь, которую им не позволяли средства. Ваш предок понял неразумность такой ложной гордости и с объективностью использовал ее в своих целях. Вскоре он владел большим количеством домов и имений и имел врагов, которые неразумно закладывали свою собственность, чтобы на месяц-два оттянуть выплату долгов. — Неллиан помолчал и вопросительно взглянул на ученика. Потом сказал: — Выражение вашего лица свидетельствует, что вы задумались над моими словами, молодой человек.

Клэйн молчал, слегка покачивая головой.

— Я думаю о гордости, которая послужила причиной падения многих семей и империй. — Он вспомнил свою склонность к оцепенению в присутствии некоторых людей. Может, так он выражал свою гордость?

Он объяснил это Неллиану.

— Как я понимаю, я сохраняю тем самым самоуважение, как будто мной овладело что-то внутри меня. При таких обстоятельствах я могу жалеть себя, но не стыдиться.

Он покачал головой, потом вспомнил и посмотрел на холмы, где в облаке пыли постоянно блестел металл. Но разобрать все еще ничего было нельзя, и Клэйн сказал:

— Я думаю, что раньше со мной это случалось так часто, что теперь я с собой не справлюсь.

— Но вы с каждым разом все лучше владеете собой, — быстро сказал Неллиан.

— Это верно, — мальчик кивнул и оживился. — Я как солдат, который с каждой битвой все больше становится ветераном. — Он нахмурился. — К несчастью, есть войны в которых я не участвовал.

Неллиан улыбнулся.

— Вы должны продолжать преодолевать ограниченные препятствия, как вы давно решили с Джоквином. И — все об этом свидетельствует — такова же политика вашего деда.

Клэйн взглянул на него сузившимися глазами.

— Почему мой дед стал этим заниматься только с недавнего времени?

Длинное морщинистое лицо учителя насмешливо улыбнулось.

— Это вполне закономерно.

— Закономерно?

— Ваш статус после провозглашения вашего отца лордом-соправителем соответственно изменился.

— Ах это! — Клэйн пожал плечами. — Но это не имеет практического значения. Как мутант, я в своей семье подобен горбуну, которого терпят лишь из-за кровного родства. Когда я вырасту, то смогу интриговать за сценой… В лучшем случае выполнять роль посредника между храмами и правительством. Мое будущее стереотипно и стерильно.

— Тем не менее, — возразил Неллиан, — у вас, как у одного из трех сыновей лорда-соправителя Крэга Линна, имеются законные права в правительстве, и вам придется ими воспользоваться, хотите вы этого или нет. — Он сварливо закончил: — Позвольте сказать вам, что вы пренебрегаете своими правами. Мы с Джоквином зря тратили на вас время. В беспокойной Линнской империи вы либо будете жить в соответствии со своим рангом, либо погибнете от руки убийцы.

Мальчик холодно сказал:

— Старик, продолжайте урок истории.

Неллиан улыбнулся.

— В другой манере, но ваши перспективы напоминают перспективы вашего предка. Вы презренный мутант. Он презренный ростовщик. Перед ним стояли не меньшие, если не большие препятствия, чем перед вами. И все же, мой мальчик, мы говорим о человеке, который основал семью Линн. Когда вы заглядываете вперед, вы видите только трудности. Оглядываясь назад на его карьеру, мы видим, как просто все было для храброго человека, действовавшего среди неразумных людей. Благородные семьи, занимавшие у него деньги, лишь старались как можно дольше сохранить видимость. И, конечно, когда истекал срок, они винили не себя, а молодого Гована Даглета. Но тот лишь нанимал добавочных телохранителей и отнимал у должников имущество. К тридцати годам он был уже настолько богат, что смог взглянуть на почти разоренные семьи патронов в поисках невесты. Его предложение потрясло патронов до глубины их аристократических душ. Но патрон Сеппер был человек, считавшийся с реальностью. Чтобы спасти себя от гибели, он организовал брак своей прекрасной дочери Пиикарды Сеппер с презренным ростовщиком. И она делила с ним постель, и рожала ему детей, хотя всю жизнь не любила их. Она называла их, включая вашего прапрадеда, «рабьим отродьем».

Тонкое лицо мальчика исказила циничная усмешка.

— Если она была так настроена, думаю, что дети были не его. Вспомните, Неллиан, в своем убежище во дворце я годами был свидетелем любовных свиданий самых известных придворных дам. Внешне все они респектабельны, все замужем, но переходят от одной связи к другой. Не раз я слышал признание, что ребенок, которого носит дама, совсем не от ее мужа. Конечно, неважно, являемся ли мы, Линны, прямыми потомками Гована Даглета. Мы унаследовали его деньги, а связи Сеппера дали благородство… Но… — он пожал плечами.

— Гован знал аристократок и их мораль. Он все время следил за женой; будучи страстной женщиной, она вскоре поняла, что единственным источником мужской ласки для нее является муж. История утверждает, что он был счастливым и довольным мужем.

Ученый встал.

— Молодой человек, я думаю, — сказал он, — пора прекратить урок. Через несколько минут здесь будет ваш дед, лорд-правитель.

— Мой дед! — Клэйн, дрожа вскочил. Мгновенно самообладание покинуло его. Крайним напряжением овладев собой, он спросил; — А чего он хочет?

— Он везет с собой несколько недавно захваченных на Марсе девушек. Они будут вашими любовницами. Мне сказали, что девушки очень хорошенькие.

Он замолчал, Клэйн его не слышал.

Для Клэйна слова Неллиана превратились в бессмысленные звуки, а потом…

Чернота!

Позже, может быть, в тот же вечер, он осознал себя. Он лежал на полу в своей спальне. Из постели на него смотрела испуганная девушка. Она истерически говорила:

— Не хочу. Убейте меня, но он ненормальный. Я не хочу!

Откуда-то, вне поля зрения Клэйна, донесся холодный голос лорда-правителя.

— Выпорите ее. Четыре хлыста. Но не калечьте.

Когда в следующий раз Клэйн пришел в себя, девушка склонилась над ним:

— Бедный! Тебе так же плохо, как мне… Иди в постель. Придется пройти через это.

Жалость в ее голосе снова вызвала его беспамятство. Жалости он не выносил.

Он чувствовал, что проходило время. У него было несколько любовных видений, которые казались ему нереальными. В этих видениях он был яростным и ненасытным, а девушка робкой и нежной.

Потом другие видения. Появилась другая девушка. Он слышал слова Неллиана.

— Поразительно! Я не знал, что у мужского тела такие огромные возможности для любви.

Но все это было как сон. Он узнал, что первую девушку зовут Селк. Имя второй он так и не узнал, не узнал имен других, да и не был уверен, что они были.

Потому что вскоре ему нужна была только Селк. В этот момент он достиг наибольшей остроты сознания. Его поучал дед, одну из фраз он запомнил навсегда. «Мой мальчик, если ты настаиваешь, чтобы была одна, тогда тебе уже придется приспособиться к ее возможностям.»

Клэйн смутно помнил, что согласился с лордом-правителем. Он приспособился.

Он полностью пришел в себя за обедом. Клэйн остановился, поднеся ложку ко рту, что-то в нем привлекло внимание ученого.

— Что, Клэйн?

Мальчик кивнул.

— Я хотел бы продолжить разговор, начатый в тот день, — сказал он, — о моем предке Говане. Что было с его детьми?

Неллиан облегченно вздохнул и мысленно продиктовал письмо лорду-правителю: «Ваше превосходительство, — молча сочинял он. — Через год и восемь месяцев лорд Клэйн полностью оправился от эмоционального шока, вызванного знакомством с женщиной. Мозг, действительно, — странный инструмент».

Вслух он сказал:

— Ваш прапрадед Гован Даглет был банкиром и патроном. У него были отделения во всех главных городах…

Историю семьи Даглет Линн изучал другой, более взрослый учащийся. Семь лет после убийства Крэга лорд Тьюс прожил в Аваях на Норе.

У него было небольшое имение на главном острове архипелага, и после случившегося мать посоветовала избрать именно его для жительства, а не большие поместья на материке. Умный, осторожный человек Тьюс сознавал ценность совета. Если он хочет оставаться живым, его удел — власяница и пепел.

Вначале это был сознательный обман. В Линне Лидия напрягала мозг в поисках объяснения и в конце концов заявила, что ее сын устал от политики и удалился, чтобы на покое предаться размышлениям. Долгое время ее вздохи были убедительными, она так описывала чувства, как будто сама стремилась избавиться от обязанностей своего положения. И ей верили.

Патроны, губернаторы и послы на пути из Линна через океан останавливались, чтобы отдать дань уважения сыну Лидии. И постепенно они начали сознавать, что он в немилости.

Напряженное молчание лорда-правителя при упоминании имени Тьюса вскоре стало известно всем администраторам и политикам. После этого все стали умными. Вспомнили, как торопливо удалился из Линна Тьюс, когда было получено сообщение о гибели лорда Крэга, сына лорда-правителя. В то время его отъезд был едва замечен. Теперь об этом вспомнили и сделали выводы. Большие корабли, несущие чиновников, перестали останавливаться на острове.

Изоляция глубоко повлияла на Тьюса. Он стал наблюдателен. Впервые заметил он, что островитяне выходят в океан. В воду, которая с легендарных времен была отравлена атомными богами. Значит, вода больше не смертоносна? Он отметил это для будущих исследований и впервые заинтересовался тем, что жители острова называют океан Тех. Жители континентов передвинулись подальше от берегов и забыли древнее название.

Он размышлял о возрасте цивилизации, которая претерпела такую ужасную катастрофу, что забыты даже названия океанов. Сколько? Он мог предполагать: тысячи лет.

Однажды он написал матери: «Ты знаешь, раньше это меня не интересовало. Но теперь я впервые задумался о происхождении нашей культуры. Возможно, вместо того, чтобы заниматься бесконечными интригами, мы должны были поинтересоваться своим прошлым и выяснить, какие смертоносные силы высвободились давным-давно на этой планете. Меня беспокоит вот что: те, кто действовал против Земли, готовы были буквально уничтожить планету. Такая безжалостность для меня неожиданна, и хотя это все отвлеченные рассуждения, я с некоторым беспокойством смотрю в будущее… Возможно ли, чтобы борьба за власть между группами достигла такого размаха, что весь мир содрогнется от безумия этой борьбы? Я предполагаю внимательнее всмотреться в эти проблемы, чтобы выработать здравую философию власти».

В другом письме он заявлял: «Мне всегда досаждала примитивность нашего оружия. Я склонен верить сказкам о существовании в древности различных типов огнестрельного оружия. Как ты знаешь, в нашей культуре имеется очень странный парадокс. Мы владеем машинами, которые так тщательно сконструированы, что могут быть герметично закрыты для путешествий в безвоздушном пространстве. Знание металлов, которое делает это возможным, унаследовано Линном, но его истинное происхождение неизвестно. С другой стороны, наше оружие — луки, копья, стрелы. Я думаю, в прошлом это примитивное оружие было заменено другим, совершенно новым оружием, которое, в свою очередь, сменилось еще более новым. Это означает, что промежуточные виды вооружения просто исчезли из нашей культуры, тайны их производства забылись. Эти сложные устройства трудно было производить (я все еще рассуждаю), и поэтому умение передавалось от отца к сыну, как произошло и со знаниями в металлургии. Мы знаем, что и во времена варварства храмы были хранилищами производственных знаний. Мы знаем также, что с древних времен храмы противятся войнам. Возможно, в них сознательно была уничтожена информация, касающаяся оружия».

Среди прочего Тьюс тщательно изучал происхождение семьи Линн. Как и Клэйн, изучавший ту же историю, Тьюс отметил, что Косан Даглет, сын основателя династии, был изгнан из Линна врагами семьи. Изгнанный формально, со всей собственностью, конфискованной патронатом, он переселился на Марс, и там с помощью отделения своего банка сумел возобновить дело и на Земле. Как и многие проницательные люди до него, он предвидел изгнание; когда захватили его дома, там нашли удивительно мало сокровищ.

Враги Косана были вынуждены повысить налоги. Эти налоги оказались столь обременительны, что деловые люди все сильнее хотели возвращения Косана Даглета. Это желание, отметил Тьюс, мудро стимулировалось с Марса самим Косаном. В нужный момент представители народа формально пригласили Косана вернуться из изгнания, подавили попытку части благородных семей силой захватить власть и провозгласили Косана лордом — правителем.

В течение тридцати лет Косан был фактическим правителем Линна. Тьюс вспомнил, как однажды посетил дом, где жил Косан Даглет. Теперь это было торговое здание, но у входа висела медная доска с надписью: «Прохожий. Когда-то это был дом Косана Даглета. В нем жил не только великий Человек, но само знание обитало в этом доме».

Погоня за знаниями и банковское дело — таковы были краеугольные камни власти Даглетов. Так решил лорд Тьюс. В ключевые моменты банковские интересы семьи были такой притягательной силой, что подавляли всякое сопротивление. И во все годы их роста страсть к собиранию произведений искусства и связь с учеными приносила им уважение и восхищение, что помогало уменьшить влияние случайных ошибок.

В течение долгих месяцев изучения и одиночества, последовавших за изгнанием, Тьюс много думал об этом и постепенно стал критически оценивать свою жизнь в Линне. Он начал видеть ее безумие и бесконечную ложь. Он со все большим удивлением читал письма матери. Это был рассказ о постоянных интригах, заговорах и убийствах, написанный простым кодом, эффективным, поскольку был основан на значениях слов, известных только его матери и ему самому.

Удивление перешло в отвращение, а отвращение вызвало понимание величия семьи Даглет Линн перед ее противниками. «Нужно было что-то делать с этой бандой невежественных воров и рвущихся к власти негодяев, — решил Тьюс. — Мой отчим, лорд-правитель, предпринял именно те действия, которых требовало время».

Его озарило. Такой подход больше не является правильным. Для объединения вселенной больше не нужно сосредотачивать власть в руках одного человека или одной семьи. Старая Республика, конечно, уже невозможна, ее губили бесконечные раздоры. Но теперь, после десятилетий всеобщего, но разделенного на партии патриотизма под руководством лорда-правителя, можно восстановить республику, и, весьма вероятно, она уцелеет, если не будет заниматься интригами.

Особую опасность представляла леди Лидия, жена Медрона Линна.

Лорд-правитель снова остановился, лицо его стало задумчивым.

— У нас странная семья, — сказал он. — Сначала ростовщик, потом проницательный Косан Даглет, который сумел стать единолично лордом-правителем. Можно опустить Парили старшего: его слабость позволила вырасти оппозиционным силам. Но кризис наступил в большой битве за контроль над храмами во времена Парили Даглета и его брата Лорана. Их не любили, потому что они действовали деспотически и потому, что они заметили то, что почти никто тогда не заметил, — растущую власть храмов. Жрец, политик, действуя через легко поддающуюся воздействию храмовую конгрегацию, все более и более влиял на государство, и почти всегда его влияние было нереалистичным и узколобым, направленным только на усиление храмов. Парили и Лоран совершенно сознательно — я в этом не сомневаюсь — вели затяжные войны, главной целью которых было удержать большие массы людей подальше от храмов и одновременно придать им солдатскую философию, противостоящую власти храмов. Группа, позже связавшая себя с Рахейнлом, в это время пользовалась поддержкой, открытой и тайной, храмовых ученых, и следует отдать должное Лорану, моему отцу, и его брату: они сумели удержать власть и влияние, хотя все их ненавидели, и против них непрерывно действовали храмы. Вспомним: они были изгнаны в пятнадцать лет и вернулись уже в тридцатилетием возрасте. Во время этих пятнадцати лет в Линне действовал закон, по которому смертной казни подлежал каждый, кто хотя бы предложит разрешить Даглетам возвращение в Линн. По этому обвинению были повешены и обезглавлены некоторые друзья нашей семьи.

Лорд-правитель угрюмо помолчал, как будто чувствовал боль за смерть давно изгнанных. Немного погодя он оторвался от своих раздумий и сказал:

— Парили и Лоран вернулись в Линн во главе армии шестьдесят лет назад. Они были решительными и жестокими правителями. Они отказывались хоть в чем-то полагаться на толпу, истерически приветствующую их возвращение, в атмосфере убийств и казней они удерживали свою власть безжалостным контролем. Парили был замечательным полководцем, Лоран — выдающимся администратором, естественно, именно он вызвал гнев врагов семейства. Как сын Лорана я много раз наблюдал его методы. Они были жестоки, но необходимы, но все же неудивительно, что, несмотря на все предосторожности, он был убит. Дядя братьев удержал власть до возвращения с Венеры Парили с несколькими легионами. Парили быстро восстановил положение нашей семьи, став лордом-правителем. Одним из первых его действий была встреча со мной. Мне было тогда семнадцать лет, и я был единственным прямым наследником Даглетов. То, что сказал Парили, встревожило меня. Он предвидел свою смерть, так как сильно болел, а это означало, что я буду еще очень молод, когда наступит кризис.

И вот в семнадцать лет я стал лордом-правителем со всей полнотой власти. Мне было двадцать два, когда он умер, и через несколько месяцев начались ожидавшиеся восстания. Из-за дезертирства части армии они оказалось даже опаснее, чем мы думали. Потребовалось восемь лет гражданской войны, чтобы выйти из тупика.

Усталый стареющий правитель помолчал, а потом сказал:

— Если возможно, нужно предотвратить такую катастрофу, когда придет мое время. Поэтому необходимо использовать всех членов семьи. Даже Клэйн должен сыграть большую роль.

Неллиан, который терпеливо сидел и ждал, когда же правитель скажет о цели вызова, спросил:

— Что же вы ему предназначили?

Лорд-правитель колебался, потом глубоко вздохнул и резко сказал:

— Мы не можем ждать, пока храмовые ученые завершат его образование. Со смерти Джоквина присутствие Клэйна не вызывает энтузиазма — это следы старых восстаний и интриг. Спроси Клэйна, готов ли он надеть мантию главного ученого и тем самым стать членом внутренней храмовой иерархии.

— В шестнадцать лет! — выдохнул Неллиан. И это все, что он мог сказать.

В сущности он не видел ничего плохого в предложении сделать шестнадцатилетнего юношу одним из руководителей храмов. Представление о правах семьи укоренилось в нем не менее прочно, чем в лорде-правителе. Но как старый сторонник храмов, он чувствовал беспокойство от явного стремления использовать Клэйна для подчинения храмов семье Линнов.

Он с тревогой подумал: «Если я правильно учил мальчика, он не будет полностью на стороне семьи, а будет самостоятельно использовать свое положение в храмовой иерархии». Тем не менее это была лишь возможность. Клэйн по-своему высокомерен.

Вслух Неллиан наконец сказал:

— Ваше превосходительство, интеллектуально мальчик готов. Эмоционально… — и он покачал головой.

Лорд-правитель, присевший ненадолго, вскочил и остановился прямо перед учителем, глядя на него сверху вниз. Он сказал обдуманным тоном:

— Клянусь атомными богами, он должен пройти и через это. И передай ему, что я не позволю оставлять единственной любовницей эту девушку Селк. Нельзя допускать, чтобы он оставался влюбленным в одну женщину. Это не значит, что он должен отослать ее, просто должны быть и другие. Передай ему, что когда через десять дней он войдет в храм Джоквина, то войдет как главный ученый, и я хочу, чтобы он действовал соответственно.

Он отвернулся, показывая, что решение окончательное. Потом снова повернулся к учителю и добавил:

— Напоминаю тебе об опасности убийства. Посоветуй ему держаться в стороне от Лидии. Все. Можешь идти.

И он вышел из комнаты.

Через три месяца Неллиан вторично был приглашен в Капитолийский дворец: на этот раз лорд-правитель казался менее напряженным.

— Я кое-что слышал о мальчике, — сказал он. — Но предпочитаю прямую информацию. Что за лечебные методы, которые он пользует в своем главном храме?

Учитель нахмурился.

— Весьма предосудительная практика, — холодно сказал он. — Однако лорд Клэйн заверил меня, что у него чисто исследовательские цели, поэтому я остаюсь наблюдателем.

Лорд-правитель, расхаживающий по комнате, остановился и взглянул на старого ученого. Он вспомнил, что Неллиан в прошлом республиканец и сохранил республиканские взгляды, поскольку приверженцы республики связали себя с пагубной храмовой практикой массового внушения, их неодобрение чего-либо нового было совершенно неприемлемо для лорда-правителя. Особенно верно это было в делах, связанных непосредственно с храмами.

Он уже хотел так и сказать, но передумал и спокойно спросил:

— Что же случилось и что ты не одобряешь?

Неллиан тепло ответил:

— Ваш внук давно интересовался храмовыми ритуалами и их воздействием на массы. В качестве эксперимента он поместил в храме Джоквина, который он, согласно вашей воле, теперь возглавляет, причудливо выглядящую машину, которую он извлек из древних раскопок. На машине множество циферблатов и движущихся частей, так что она вызывает суеверный страх. К моему удивлению, ваш внук заявил, что он будет лечить больных и раненых, но предварительно их должна зарегистрировать эта машина. Это просто значило, что больной должен просто сидеть и смотреть на циферблаты, очевидно, настраиваясь на их целительную реакцию. Я сам слышал, что лорд Клэйн говорил одному больному, что с этого момента все его ощущения будут исходить из машины, и что он будет днем и ночью ощущать ее целительную силу.

Старый ученый помолчал.

— Ваше превосходительство, мне больно видеть, как ваш внук использует почтение людей к храму. Меня беспокоит такой цинизм.

Лорд-правитель бросил критическое замечание.

— И каков же результат? — спросил он. — Я не верю услышанным рассказам, слишком они благоприятны. Лечит ли машина больных и раненых?

— Конечно, нет. — Неллиан говорил нетерпеливо. — Но, ваше превосходительство, вы не поняли. Использование преклонения перед храмами для таких мирских целей явно… — он запнулся в поисках слов, — … кощунственно.

Медрон Линн с любопытством взглянул на него.

— Вы говорите, что Клэйн неверно использует храмовые ритуалы внушения. А как, по-вашему, их можно использовать?

Неллиан был тверд.

— Только в духовных целях. Чтобы привести мужчин и женщин к большему почитанию богов. Использовать это в целях лечения… — Он содрогнулся, покачал головой и сказал решительно. — После нового года я не хочу иметь ничего общего с этим экспериментом.

Линн Линнский прогуливался у окна, пытаясь скрыть улыбку. Вот он остановился и спросил:

— Сам ли Клэйн исполняет ритуалы? Кажется, это слишком трудная задача для одного человека?

Учитель, неожиданно повеселев, покачал головой.

— Вначале он так и делал. Но вы, наверное, знаете, что он давно слыл чем-то вроде покровителя мутантов. Самых разумных из них он обучил ритуалам, связанных с машиной. Теперь они работают с машиной долгие часы, ваш же внук посещает храм лишь раз в неделю. Что хорошо в этой истории, так это изменившееся отношение к мутантам. Потребуется немало времени, чтобы изменения проникли в низшие классы, поскольку Линн полон циников. Но наблюдается постоянное движение к терпимости, правда пока еще очень медленное. Но должен существовать и другой способ изменить отношение к мутантам.

— Что ты предлагаешь? — мягко спросил у него лорд-правитель.

— У меня в данный момент ничего нет, — испытующе ответил Неллиан, — но я не сомневаюсь, что может быть найден метод, который не будет связан с таким святотатством.

Правитель задумчиво кивнул и сказал серьезным тоном:

— Я глубоко уважаю тебя, Неллиан, как ты знаешь. Но меня очень беспокоит проблема мутантов. Я хочу, чтоб ты с терпимостью отнесся к деятельности моего внука, а тем временем подумал бы о другом методе… Принятие мутантов населением… Не будем волноваться об отношении высших классов. — Он ровно закончил: — Как только разработаешь альтернативный метод, приходи ко мне, и, если он окажется практичным, я полностью поддержу тебя.

Неллиан угрюмо кивнул.

— Очень хорошо, ваше превосходительство. Я не хочу казаться негибким. Всем известна моя терпимость, но это слишком для принципиального человека. Я разработаю такой метод и должным образом представлю его вам. Желаю вам всего наилучшего, сэр.

Медрон Линн окликнул его:

— Скажи Клэйну, чтобы он не попадался на глаза моей жене.

Учитель остановился в дверях, повернулся и серьезно ответил:

— Хорошо, ваше превосходительство.

Лорд-правитель сухо сказал:

— Что же касается лечащей машины, единственное мое сожаление, что я нелегко поддаюсь внушению, немного упрощенности мне бы сейчас не помешало.

Неллиан сказал:

— Почему бы вам не посетить храмы обычным порядком, сэр? Я уверен, что боги дают успокоение даже благороднейшим умам.

— В этом мы с тобой не согласимся, — последовал сардонический ответ. — Хорошо известно, что атомные боги интересуются только невежественными, простыми, верящими и, конечно, своими верными слугами, храмовыми учеными. До свидания.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Глава 11

Однажды, идя по улице Линна в сопровождении рабыни Селк — охранник незаметно шел в пятидесяти футах сзади, — Клэйн увидел молодого художника за работой. Клэйн остановился.

Художник улыбнулся зрителям и продолжал наносить быстрые искусные мазки на полотно. Картина представляла веселый водоворот красок, создающий впечатление городской улицы. Клэйн, чье художественное образование было исключительно религиозным, удивился.

— Сколько? — спросил он.

— Пятьсот сестерций.

Мутант заплатил половину и сказал:

— Когда картина будет окончена, принеси ее мне домой.

Он написал на карточке свое имя и адрес и протянул художнику. У того поднялись брови при виде подписи, но он ничего не сказал.

На следующий день он пришел в городской дом Клэйна в сопровождении темноволосой подвижной девушки и приземистого растрепанного молодого человека. Все они были очень приветливы, увлечены живописью и готовы были обсуждать, в какую раму нужно поместить картину. Клэйн, повинуясь неожиданному порыву, пригласил их остаться на обед.

В ожидании обеда он следил за девушкой. Она непрерывно двигалась, разнося выбранные в баре напитки и смешивая себе другие. Она отказалась от услуг рабов.

— Я не признаю рабство, — холодно сказала она в присутствии трех рабов. — Я считаю это отвратительным варварским обычаем.

Клэйн ничего на это не ответил. Он был знаком с доводами противников рабства, но не знал, насколько политически опасна эта тема. Поэтому он продолжал наблюдать за гостьей и заметил, что она внимательно осматривает дорогие занавеси и мебель. Приподняв конец бесценного ковра и щупая его, она почувствовала на себе его взгляд. Подойдя к нему, она сказала:

— Я хочу спросить. Все равно это будет оставаться барьером между нами. Вы мутант, Линн?

Его охватил озноб. Но ее манеры были так привлекательны, что оцепенение длилось недолго. Он склонил голову и впервые вслух рассказал о своей беде:

— Атомные боги отметили меня узкой грудью, перекрученными руками и покатыми плечами.

— Вас это беспокоит? — спросила она. — Меня нет.

Прежде чем Клэйн смог ответить, объявили, что обед подан. Поскольку он полностью обслуживался рабами, Клэйн следил за реакцией девушки. Но если она и поняла парадокс, то ничем не проявила этого. Очевидно, высказав свое мнение, она не стала требовать невозможного.

Во время обеда выяснилось, что непричесанный молодой человек — композитор.

— Если хотите, — сказал он, — я сочиню музыку по этому случаю и посвящу ее вам?

Клэйн заинтересовался.

— Какие инструменты будут преобладать в вашем сочинении?

— Струнные.

— Сочините, — сказал Клэйн. — Я буду счастлив заплатить за это и велю, чтобы для нас сыграл лучший оркестр.

— Заплатить! — сказал молодой человек. Казалось, он рассердился.

Девушка быстро сказала:

— О, мы можем сами собрать оркестр, но будет прекрасно, если вы заплатите Медде. Он ничего не смыслит в деньгах. Его родители торговцы, и с тех пор как отец отрекся от него за то, что Медда стал музыкантом, он говорит, что деньги ничего не значат.

Медда нахмурился и повернулся к Клэйну.

— Ваше превосходительство, — сказал он, — у этой девушки прекрасный голос и великолепная фигура. Она чудесно играет на всех струнных инструментах. Но она так и не научилась не вмешиваться в чужие дела.

Девушка не обратила на это внимания. Она обратилась к Клэйну:

— Сколько вы заплатите за десятиминутное сочинение, приятное и мелодичное?

Клэйн улыбнулся.

— Пятьсот сестерций.

— Договорились, — сказала она. — Медда, у тебя на месяц есть еда.

Медда что-то побормотал, но не выглядел недовольным. Вскоре он согласился через неделю представить композицию.

Позже, когда они уходили, девушка чуть задержалась и сказала Клэйну:

— Я слышала, вы ведете очень ученый образ жизни и окружены стариками и рабами. Почему бы вам не встречаться чаще с молодыми художниками? Вы узнаете, что люди создают красоту и сегодня.

Клэйн уже подумал об этом. Он не считал ошибкой свое прошлое, но вечер был для него приятным сюрпризом. И прежде чем он успел ответить, девушка снова заговорила, на этот раз негромко.

— В городе немало талантливых художников и очень талантливых и привлекательных девушек, включая меня.

— Она улыбнулась и отступила на шаг, чтобы он смог взглянуть на нее.

Онабыла настолько новым типом личности и настолько привлекательна физически, что Клэйн был потрясен. Наконец он с усилием сказал:

— Вы очень привлекательны.

Она с удовольствием улыбнулась и сказала:

— Я уверена, что девушки с удовольствием включат вас в нашу группу. Но у нас есть правило, ваше превосходительство, и мы ни для кого его не нарушаем. Пока вы дружите с нами, у вас не должно быть рабынь. До свидания.

Она повернулась и легко вышла из комнаты к ожидавшим ее товарищам.

Клэйн, оставшись один, думал о своих посетителях. Он догадался, что встретился с представителями безденежной аристократической колонии и предположил, что человек, платящий по пятьсот сестерций, будет с радостью принят в их ряды.

Может ли он позволить себе это? Теоретически, как главный ученый, предполагается, что он живет в аскетическом воздержании.

Но как мутант Линн, чья главная задача приобрести контроль над собственным поведением, он вполне может стать покровителем искусств. И он улыбнулся несовместимости понятий.

Клэйн тщательно и осторожно избегал встреч с Лидией. Когда она находилась в Линне, Клэйн целые месяцы проводил в своих имениях, чтобы не рисковать встречей с женой лорда-правителя. Только когда она уезжала в один из отдаленных дворцов, он возвращался в свой городской дом.

Сохраняя такую дистанцию, он беспристрастно оценивал опасность для себя. Он знал, чего от нее ожидать и действовал соответственно.

Он продолжал учиться. Ресурсы храмов и библиотеки Джоквина истощились. Знаменитые ученые, которых одного за другим приглашали к нему, один за другим отдавали свои мысли и знания. Среди многих других интересных сведений он узнал, что величайшем хранилищем знаний в империи является библиотека его деда в Капитолийском дворце.

Здесь, сказали ему, хранится много недоступных древних книг, которые агенты Даглетов и Линнов собирали сотни лет по всей Солнечной системе. Некоторые из этих книг никогда не были прочитаны за последние поколения. Происходило это потому, что лорд-правитель сохранял их для себя, надеясь когда-нибудь пополнить свое образование. Но, как и следовало ожидать, у такого занятого человека это время никак не наступало.

Клэйн подождал, пока Лидия выехала из города на отдых. Потом вернулся в Линн и попросил разрешения лорда-правителя на чтение редких книг. Великий человек, который давно уже перестал интересоваться книгами, дал разрешение, и Клэйн в сопровождении трех секретарей-рабов (двух мужчин и одной женщины) ежедневно в течение нескольких недель приходил в дворцовую библиотеку и читал о прошлом. Книги были написаны после Золотого века, но прежде, чем многие подробности забылись или были объявлены бессмысленным вымыслом.

Книги добавили немногое к тому, что он уже знал, но их авторы передавали слухи, которые через отца к сыну прошли через многие поколения от самых туманных дней. И они указывали направление. Они прибавили ему самоуверенности, что он на правильном пути и впереди еще более ценные открытия.

Однажды он увлеченно читал, когда краем глаза заметил входящую в библиотеку свою неродную бабушку. Он не знал, что она в городе.

Для леди Лидии встреча была такой же неожиданностью, как и для Клэйна. Она почти забыла о его существовании, а вернулась в Линн, потому что получила сообщение о болезни лорда-правителя. Получив сообщение, она поняла, что больше нельзя тратить время. Нужно добиться возвращения Тьюса из изгнания.

Она увидела Клэйна в благоприятной для его внешности условиях. Он был скромно одет в одежду храмового ученого. Этот костюм очень хорошо скрывал его физические недостатки.

Складки костюма искусно скрывали изуродованные руки. Ладони казались продолжением нормального тела здорового юноши. И плащ был перевязан на шее узкой красивой лентой, скрывая плечи и грудь. Над воротником возвышалась прекрасная юная голова Клэйна.

Такая голова заставляла любую женщину взглянуть вторично, красивая, благородная и с изумительно чистой кожей. Лидия, никогда не видевшая внука своего мужа, разве только на расстоянии — Клэйн заботился об этом — почувствовала страх в сердце.

«Клянусь Ураном, — подумала она, — еще один великий человек. Как будто мне мало забот вытягивать Тьюса из изгнания».

Пожалуй, было бы чрезмерной тратой сил заботиться о гибели мутанта. Но если она хочет, чтобы Тьюс унаследовал империю, нужно присматривать за всяким прямым наследником. И вот она добавила этого нового родственника к списку наиболее опасных родных больного лорда-правителя.

Она видела, что Клэйн смотрит на нее. Лицо его изменилось, и она вспомнила то, что слышала о нем. Его легко вывести из себя эмоционально. Эта перспектива заинтересовала ее. Она с тонкой улыбкой пошла к нему.

Он дважды пытался уйти и не смог. И все краски сбежали с его щек. Лицо его еще больше исказилось, исчезли последние следы красоты. Губы его шевельнулись, но только нечленораздельные звуки донеслись до нее.

Лидия заметила, что стоявшая рядом рабыня почти также встревожена, как и ее хозяин. Девушка умоляюще смотрела на Лидию и наконец сказала:

— Можно мне говорить, ваше превосходительство?

Это шокировало Лидию. Рабы говорят только тогда, когда к ним обращаются. Это не просто порядок, устанавливаемый отдельными владельцами, — это закон государства, и всякий, кто сообщит о таком проступке, получит половину штрафа, налагаемого в таком случае на владельца. Леди Лидию поразило, что именно она стала предметом такого унижения. Она была настолько ошеломлена, что девушка сумела выговорить:

— Вы должны простить его. У него бывают приступы нервного паралича, когда он не может ни двигаться, ни говорить. Неожиданное появление его благородной бабушки…

И тут к Лидии вернулась речь. Она выпалила:

— Плохо, что у рабов нет подобного паралича. Как ты смеешь обращаться ко мне?

Но тут же спохватилась. Не так часто позволяла она выходить из себя. Девушка отшатнулось, как будто ее ударили. Лидия теперь с любопытством смотрела на нее. Может быть только одно объяснение, почему рабыня так смело говорит в присутствии хозяина. Должно быть, это его любимая наложница. Странно только, что сама рабыня как будто довольна отношениями, иначе она не беспокоилась бы так о нем.

«Похоже, этот мой родственник-мутант может быть привлекательным, несмотря на свое уродство. И привлекателен не только для рабыни, побуждаемой обстоятельствами».

В этом скрывались какие-то возможности.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Селк, — хрипло ответила молодая женщина.

— А, марсианка.

Марсианская война дала несколько тысяч юношей и девушек для рабских школ.

В голове Лидии сложился план. Девушку надо убить и тем самым вселить в мутанта страх. Этот страх удержит его, пока ей не удастся вернуть Тьюса из изгнания. В конце концов мутант не так уж важен. Невозможно презренному мутанту стать лордом-правителем. Но все же его нужно убрать, так как партия Линнов сможет как-нибудь использовать его в борьбе против Тьюса и ее самой.

Она снова взглянула на Клэйна. Тот сидел неподвижно, с остекленевшими глазами, с бесцветным и неестественным лицом. Лидия не пыталась скрыть свое презрение, когда шурша оборками, повернулась и вышла в сопровождении свиты и личных рабов.

Рабов иногда делали убийцами. Выгода их использования заключалась в том, что рабы не могли быть свидетелями в суде, ни за ни против обвиняемого. Но Лидия давно обнаружила, что рабам не хватает решительности в преодолении препятствий. При малейшей опасности рабы отступали, а вернувшись, сочиняли фантастические истории о вставших перед ними препятствиях. Лидия использовала бывших рыцарей и сыновей рыцарей, чьи семьи из-за безденежья были лишены званий. Такие люди отчаянно нуждались в деньгах, и когда их постигала неудача, то для этого всегда были достаточные основания.

Лидия боялась незнания подробностей. Больше тридцати из ее шестидесяти лет мозг ее служил ненасытной губкой, впитывавшей подробности и подробности подробностей. Поэтому необычайный интерес для нее представлял случай, когда два рыцаря, нанятых для убийства любовницы внука ее мужа — Селк, доложили, что они не смогли найти девушку.

— В доме лорда Клэйна такой нет.

Ее информатор, стройный юноша по имени Меерл, говорил с ней смесью храбрости и почтительности, с какой наемные убийцы говорят со своими высокопоставленными нанимателями.

— Леди, — продолжал он с поклоном и улыбкой, — я думаю вас перехитрили.

— Думать буду я, — резко ответила Лидия. — А ты лишь нож с приданной к нему крепкой рукой. И больше ничего.

— И хороший мозг, чтобы направлять руку в цель, — сказал Меерл.

Лидия почти не слышала. Ответ ее был автоматическим. Потому что… может ли это быть? Возможно ли, чтобы Клэйн догадался, что она хочет сделать?

Ее удивила решительность и быстрота действий, предпринятых на основе одного подозрения. Мир полон людей, которые ничего не делают по поводу своих подозрений. Коли Клэйн сознательно обманул ее, значит он гораздо опаснее, чем она думала. Следующий шаг придется спланировать более тщательно.

Она поняла, что двое убийц все еще стоят перед ней. Взглянула на них.

— Ну, чего вы ждете? Вы не знаете, что за неудачу не платят?

— Великодушная леди, — сказал Меерл, — но неудача не наша, а ваша.

Лидия колебалась, пораженная правдивостью и прямотой ответа. Некоторые убийцы вызывали у нее уважение.

— Пятьдесят процентов, — сказала она.

И бросила им кошелек. Он был искусно пойман. Мужчины быстро поклонились, сверкнули зубами, звякнули металлом, повернулись и исчезли за тяжелым занавесом, что скрывал вход.

Лидия погрузилась в мысли, но ненадолго. Послышался стук в другую дверь, вошла одна из ее фрейлин с запечатанным письмом в руке.

— Письмо пришло, мадам, когда вы были заняты.

Лидия слегка подняла брови, увидев, что письмо от Клэйна. Поджав губы, она прочла.

«Моей благороднейшей бабушке.

Благородная леди.

Приношу искренние извинения за оскорбление и расстройство, причиненные вам вчера в библиотеке. Могу лишь винить болезнь, хорошо известную в семье. Когда меня настигает приступ, я не могу себя контролировать.

Приношу свои извинения за действия рабыни, заговорившей с вами. Первым моим намерением было отослать ее к вам для наказания, но мне пришло в голову, что вы чрезвычайно заняты. Соответственно я продал рабыню в сельскую местность, где ее, несомненно, отучат от наглости.

Еще раз приношу извинения и остаюсь вашим послушным внуком.

Клэйн».

Лидия неохотно призналась, что восхищается этим письмом. Теперь она никогда и не узнает, что на самом ли деле ее перехитрили.

«Возможно, — сухо подумала она, — с определенными затратами я сумею определить, действительно он продал ее или просто отослал в имение, пока не забуду о случившемся и о том, как она выглядит. Могу ли я это сделать?!»

Она задумалась. Придется послать на расследование кого-то, видевшего девушку. Когда? Она подняла голову.

— Далат!

Женщина, принесшая письмо, присела.

— Да?

— На кого похожа вчерашняя рабыня в библиотеке?

Далат была обескуражена.

— Ну… я не помню, ваше превосходительство… Кажется, блондинка.

— Блондинка! Ну, ты тупоумная! У девушки были прекрасные золотистые локоны, а ты и не заметила.

Далат пришла в себя.

— Я не привыкла запоминать внешность рабов, — сказала она.

— Убирайся отсюда! — но Лидия произнесла это спокойно без эмоций. Она признала свое поражение.

В конце концов ее главная задача — возвращение Тьюса в Линн. Лорд Клэйн, единственный мутант в семье лорда-правителя, может подождать.

Тем не менее досада от поражения осталась.

Глава 12

В течение года лорд-правитель превратился в больного старца. К семьдесят первому году он почти ослеп на правый глаз, и лишь голос его оставался сильным. У него был громовой баритон, который вселял ужас в сердца преступников, когда он занимал свое судейское кресло — обязанность, которую он благодаря сидячему образу жизни исполнял все чаще и чаще, по мере того, как мелькали месяцы.

Но делами он тоже продолжал заниматься. Иногда, приняв решение, хотя в совете продолжался спор, он позволял себе задуматься о будущем своей семьи.

«Я должен сам увидеть молодых людей и оценить, кто из них со временем сможет стать лордом — правителем», — решил он однажды.

Совершенно сознательно он включил в число тех, кого собирался посетить, и мутанта.

В этот вечер он совершил ошибку, слишком долго просидев на балконе без одеяла. Он простудился и весь последующий месяц провел в постели. Беспомощно лежа на спине, остро сознавая слабость своего тела, ясно понимая, что жить ему осталось немного, лорд-правитель окончательно понял, что не может больше откладывать выбор наследника. И хотя он не любил Тьюса, он начал прислушиваться к словам своей жены, вначале неохотно, затем с большим согласием.

— Вспомним свою мечту об объединенной империи, — говорила она ему снова и снова. — Ты не должен в последнюю минуту давать волю чувствам. Лорды Джеррин и Дрейд еще слишком молоды. Джеррин, конечно, — самый выдающийся молодой человек в своем поколении. Он будущий лорд-правитель и так должен быть назван в твоем завещании. Но не сейчас, нет. Нельзя вручить Солнечную систему 24-летнему юноше.

Лорд-правитель беспокойно зашевелился. Он заметил, что она ни словом не упомянула о причине изгнания Тьюса. И не позволила ни малейшего намека на тот эмоциональный факт, что Тьюс ее сын.

— Конечно, — продолжала Лидия, — есть еще дяди юношей с материнской стороны, оба способные администраторы, но им не хватает воли.

Она помолчала.

— И есть еще твои дочери, и зятья, и их дети.

— Забудь о них, — лорд-правитель слабо взмахнул рукой. Второе колено родства его не интересовало. — Но ты забыла Клэйна.

— Мутант?! — удивленно воскликнула Лидия. — Ты это серьезно?

Лорд-правитель молчал. Пришлось неохотно согласиться. Но он знал, почему сделал это предложение. Отсрочка. Он понял, что его упорно толкают к признанию наследником толстого сына Лидия от первого брака.

— Если ты будешь рассматривать только своих кровных родственников, — настаивала Лидия, — это будет лишь наследование, обычное для наших подчиненных монархов и варваров Венеры и Марса. Политически это бессмысленно. Но если ты примешь во внимание интересы группы, то твои действия будут свидетельствовать об истинном патриотизме. Нет другого способа убедить мир, что у тебя в сердце лишь интересы империи.

Но старый пройдоха был не так прост. Он знал, что о нем говорят за спиной, будто Лидия делает из него все, что хочет, как из замазки. Подобное мнение его не очень волновало. Больше пятидесяти лет слышал он непрестанную пропаганду врагов и сплетни друзей и выработал к ним иммунитет.

В конце концов решающим фактором оказалось отчаянное понимание, что у него нет выбора. Неожиданным аргументом стало посещение больного младшей из двух дочерей от первого брака. Она попросила разрешение на развод со своим мужем и позволения выйти замуж за Тьюса.

— Я всегда любила Тьюса, — заявила она, — и теперь хочу присоединиться к нему в его изгнании.

Перспектива открылась столь ослепительная, что старик был озадачен. Ему в голову не пришло, что Лидия целых два дня уговаривала осторожную Гудрун, что это ее единственный шанс стать первой леди Линна.

— В противном случае, — сказала ей Лидия, — ты вечно будешь лишь одной из родственниц, зависящей от каприза жены лорда-правителя.

Линн Линнский не подозревал об этих закулисных переговорах. Его дочь выйдет замуж за лорда Тьюса! Эта возможность согревала его холодную кровь. Конечно, она слишком стара, чтобы иметь еще детей, но она будет служить Тьюсу, как служила ему Лидия, совершенным фоном, совершенным представителем его собственной политической группы. Его дочь!

«Я должен узнать, что думает Клэйн, — решил он. — А тем временем пошлю за Тьюсом».

Он не сказал этого вслух. Ни один из членов семьи, кроме него самого, не сознавал, какие огромные знания давно умерший храмовый ученый Джоквин завещал Клэйну. И лорд-правитель предпочел сохранить эту информацию при себе. Он знал привычку Лидии нанимать убийц, а Клэйн и так подвергается опасности из этого источника.

Он рассматривал мутанта как неожиданную стабилизирующую силу во время хаоса, который может последовать за его смертью. Он написал письмо, приглашающее Тьюса вернуться в Линн, а неделю спустя, оправившись наконец от болезни, приказал отнести себя в резиденцию Клэйна в западном пригороде. Там он провел ночь, а вернувшись на следующий день, сместил два десятка ключевых чиновников, которых Лидия умудрилась протащить во время его болезни: он тогда слишком уставал, чтобы вчитываться в бумаги, которые давали ему на подпись.

Лидия ничего не сказала, но заметила последовательность событий. Посещение мужем Клэйна, затем действия против ее людей. Она размышляла над этим несколько дней, а затем, накануне возвращения Тьюса, сама впервые отправилась в скромно выглядевший дом лорда Клэйна, позаботившись, чтоб ее не ждали.

По пути ей пришло в голову, что ситуация ее не устраивает. Десяток ее планов близок к завершению, а тут совершенно незнакомый фактор — лорд Клэйн. Думая об этом, она удивилась. Какую опасность для нее, спрашивала она себя снова и снова, может представлять для нее мутант?

В глубине души она сознавала: в этом что-то есть. Старик не стал бы беспокоиться из-за пустяка. Он либо спокоен спокойствием усталости, либо абсолютно нетерпелив. Молодые люди особенно легко выводили его из себя, и если Клэйн — исключение, то для этого должна быть причина.

С расстояния жилище Клэйна выглядело небольшим. Вначале кусты, а затем сплошная волна деревьев окружали подножие холма. Крыша дома виднелась за соснами и другими вечнозелеными растениями. Когда ее носилки приблизились, Лидия решила, что дом трехэтажный, что значительно меньше дворцов других Линнов. Носильщики, тяжело дыша, поднимались мимо прекрасной рощи и наконец остановились у низкой массивной изгороди, не видной снизу. Лидия, всегда обращавшая внимание на защитные устройства, подняла голову.

Она вышла из носилок, почувствовав прохладный ветерок вместо жара летнего дня. Воздух был полон запахов сосен и другой растительности.

Лидия медленно пошла вдоль изгороди, отметив, что она искусно скрыта растительностью, так что снизу, с улицы, ее нельзя увидеть. Материал похож на тот, из которого сооружены храмы ученых, только здесь заметна свинцовая оболочка. Высота изгороди примерно три фуга, а толщина — три с половиной. Толстая, низкая и бессмысленная для обороны.

«В молодости я могла бы через нее перепрыгнуть», — подумала она. Она, раздраженная, вернулась к носилкам: так и не могла понять смысла в такой изгороди и в то же время не верила, что у нее нет никакого секрета. Еще более обескураженно почувствовала она себя, когда поняла, что ворота представляют собой простое отверстие в стене, причем не было видно никакой охраны. Через минуту носильщики по туннелю из разросшихся кустов понесли ее мимо деревьев за ограду и вышли на открытую лужайку. И здесь начались настоящие сюрпризы.

— Стойте! — сказала леди Лидия.

Перед ней раскинулось нечто среднее между лугом и садом. Приблизительно пятьдесят акров открывались с этой точки. Грациозный ручей пересекал луг по диагонали. Вдоль ручья выстроились десятки гостевых домиков, стройных сооружений, каждый под навесом деревьев. Справа от нее возвышался главный дом. В дальнем углу луга аккуратно в ряд стояли пять космических кораблей. И повсюду виднелись люди, мужчины и женщины, в одиночку и группами, сидели и прогуливались, работали, читали, писали, чертили и рисовали. Лидия задумчиво подошла к художнику, который сидел в десяти ядрах от нее. Она не привыкла к тому, что на нее не обращают внимания.

Она резко сказала:

— Что это? — И взмахом руки указала на луг. — Что тут происходит?

Молодой человек пожал плечами. Он задумчиво добавил несколько легких мазков и, все еще не глядя на нее, сказал:

— Здесь, мадам, сердце Линна. Здесь создается мысль и мнение империи и затем передается общественности. Здесь рождаются идеи и потом, распространяясь, становятся обычаями народов по всей Солнечной системе. Быть приглашенным сюда — беспримерная честь; это означает, что ваша деятельность в искусстве или науке получает признание, какое только могут дать власть и деньги. Мадам, кем бы вы ни были, я вас приветствую в интеллектуальном центре мира. Вы бы не были здесь, если бы у вас не было непревзойденных достижений в какой-либо области. Но прошу вас, не рассказывайте об этом до вечера. Тогда я счастлив буду выслушать вас. А сейчас, старая, добрая, мудрая женщина, добрый вам день.

Лидия задумчиво отошла. Она подавила в себе желание приказать раздеть и выпороть наглеца. Ей неожиданно захотелось, как можно дольше оставаться инкогнито, пока она не исследует этот странный салон под открытым небом.

Это была вселенная незнакомцев. Ни разу не встретила она знакомое лицо. Какими бы ни были их достижения, эти люди не принадлежат к знати империи. Патронов не было и лишь у одного мужчины она заметила на плаще герб рыцаря. Подойдя к нему, Лидия поняла по чужому религиозному символу, что его рыцарство провинциального происхождения. Он стоял у фонтана, выпускавшего струи воды и дыма. Прекрасное зрелище — дым, поднимающийся тонким, подобным ручью облаком. Когда она остановилась у фонтана, прохладный ветерок на мгновение стих и она ощутила волну жара. Лидия сосредоточилась на рыцаре и на своем желании получить информацию.

— Я здесь недавно, — очаровательно сказала она. — Давно ли действует этот центр?

— Около пяти лет, мадам. В конце концов нашему юному принцу всего двадцать четыре года.

— Принцу? — переспросила Лидия.

Рыцарь, бородатый краснолицый мужчина, извинился.

— Прошу прощения. В моей провинции это древнее слово означает предводителя высокого рода. В своих путешествиях в ямы, где живут атомные боги, а некогда существовали города, я обнаружил, что у этого слова легендарное происхождение. Так утверждают старые книги, найденные мной в развалинах зданий.

Лидия, ошеломленная, спросила:

— Вы спускались в дома богов, где горит вечный огонь?

Рыцарь рассмеялся.

— Некоторые из них совсем не вечные, как я установил.

— А вы не боялись?

— Мадам, — пожал плечами рыцарь, — мне 50 лет. К чему мне беспокоиться, если моя кровь будет повреждена сиянием богов?

Лидия колебалась, заинтересованная. Но позволила себе отвлечься от своей цели… «Принц», — угрюмо повторила она. Применительно к Клэйну титул этот имел отзвук, который ей не нравился. Принц Клэйн. Странно подумать, что есть люди, считающие его своим руководителем. Что произошло со старыми предрассудками относительно мутантов? Она хотела снова заговорить, но тут впервые по-настоящему взглянула на фонтан.

И отшатнулась, подавив крик. Вода кипела. От нее поднимался пар. Взгляд ее упал на горлышко, и она поняла, что дым был не дым, а пар. Вода шумела, булькала. Она нигде не видела столько кипящей воды из искусственного источника. Лидия вспомнила почерневшие котлы, в которых рабы грели воду для повседневных нужд. И почувствовала зависть. Какая роскошь, фонтан кипящей воды.

— Как это получается? — спросила она. — Тут подземный горячий источник?

— Нет, мадам, вода поступает из ручья. Вот здесь, — рыцарь указал. — Она вытекает отсюда по трубам в дома для гостей.

— Ее нагревают углем?

— Нет, мадам. — Рыцарь явно наслаждался. — Под фонтаном есть углубление, вы можете заглянуть сами, если хотите.

Лидия хотела. Она была очарована. Она понимала, что позволила себе отвлечься, но в данный момент это было неважно. Лидия сверкающими глазами следила за тем, как рыцарь открывает дверцу в цементе. Наклонившись, она заглянула туда. Она разглядела массивное основание горлышка, куда уходила трубка, подающая воду. Лидия медленно распрямилась. Рыцарь закрыл дверцу. Когда он повернулся к ней, она спросила:

— Но как это действует?

Рыцарь пожал плечами.

— Некоторые утверждают, что марсианские водяные боги покровительствуют ему, с тех пор как они помогли его покойному отцу победить в войне с марсианами. Вы помните, что вода канала вскипела и тем самым привела в ужас марсиан во время атаки. Ну, а другие говорят, что атомные боги помогают своему любимому мутанту.

— Ох! — сказала Лидия. Такие разговоры она могла понять. Никогда в жизни она не беспокоилась из-за того, что подумают боги о ее действиях. И не собиралась беспокоиться сейчас, выпрямившись, она величественно взглянула на рыцаря.

— Не будьте глупцом! — сказала она. — Человек, осмелившийся побывать в домах богов, должен иметь достаточно ума, чтобы не повторять старые бабские сказки.

Тот раскрыл рот. Лидия повернулась, прежде чем он смог заговорить, и пошла к своим носилкам.

— К дому! — приказала она рабам. Те поднесли ее ко входу в дом, и только тут она сообразила, что так и не выяснила секрет кипящей воды.

Она захватила Клэйна врасплох. В своей пышной манере вошла в дом, и когда раб увидел ее и побежал в лабораторию доложить хозяину, было уже поздно. Она показалась в двери в тот момент, когда Клэйн отвернулся от анатомируемого трупа. К ее крайнему разочарованию он не оцепенел. Она ожидала этого и хотела спокойно и без помех осмотреть лабораторию.

Но Клэйн подошел к ней.

— Благородная бабушка, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Двигался он с легкой грацией.

— Надеюсь, у вас найдется время и желание осмотреть мой дом и мою работу. И то, и другое имеет свои особенности.

У него были такие свободные, человеческие манеры, что она была обескуражена. Не часто приходилось ее испытывать это ощущение. Она нетерпеливо отбросила слабость. Его слова подкрепили ее желание, с которым она явилась сюда.

— Да, — сказала она, — я буду счастлива увидеть твой дом. Уже несколько лет я собиралась навестить тебя, но все время была занята. — Она вздохнула. — Государственные обязанности очень утомительны.

Прекрасное лицо смотрело на нее с сочувствием. Стройная рука указала на мертвое тело, над которым работали эти тонкие пальцы. Мягкий голос сообщил ей, что целью вскрытия было установление взаимного расположения органов, мышц и костей.

— Я вскрываю мертвых мутантов, — говорил Клэйн, — и сравниваю их с нормальными людьми.

Лидия не вполне поняла его цель. Ведь каждый мутант отличается от других, в зависимости от того, как поразили его боги. Она так и сказала. Сверкающие голубые глаза мутанта смотрели на нее с почтением.

— Известно, — сказал он, — что мутанты не живут больше тридцати лет. Естественно, — продолжал он со слабой улыбкой, — поскольку до этого момента мне осталось шесть лет, меня это беспокоит. Джоквин, мудрый старый ученый, к несчастью, покойный ныне, считал, что смерть происходит в результате внутреннего напряжения из-за того обращения, которому подвергаются мутанты. Он полагал, что если это напряжение снять, как он пытался сделать со мной, мутант проживет нормальный срок и будет обладать нормальным интеллектом. Он считал, что мутант, если дать ему возможность, сможет реализовать нормальные для него возможности. И возможности эти могут быть сверхчеловеческими.

Клэйн улыбнулся.

— Пока я в себе не заметил ничего необыкновенного.

Лидия вспомнила кипящий фонтан и похолодела. «Этот старый дурак Джоквин! — подумала она с яростью. — Почему я не обращала внимание на то, что он делает? Он создал чуждый мозг в самом центре правящей группы империи».

Тревога ее нарастала. «Смерть, — думала она, — через несколько часов после смерти старика. Нельзя рисковать, имея дело с таким созданием».

И дальше ее интересовала только доступность для убийц различных комнат дома. И Клэйн, казалось, понял ее настроение, потому что после короткого осмотра лаборатории, причем она почти ничего не запомнила, он повел ее из комнаты в комнату. Ее внимание заострилось. Она заглядывала в двери, осматривала окна и с удовольствием заметила, что полы повсюду покрыты коврами. Меерл успеет напасть без шума.

— А твоя спальня? — спросила она наконец.

— Мы идем туда, — ответил Клэйн. — Она с лабораторией рядом. Вначале я сомневался, показывать ли ее вам, но теперь, — у него была ангельская улыбка, — покажу.

Коридор, ведущий в спальню, был настолько широк, что мог выполнять роль приемной. Стены от пола до потолка были увешаны коврами. Странно. Лидия приподняла ковер и заглянула под него. Стена была чуть теплая и сооружена из храмового камня. Она вопросительно взглянула на Клэйна.

— У меня в доме немало божьего металла. Естественно, я не хочу случайностей. Из рабочей лаборатории в спальню ведет другой коридор.

Лидия заметила, что обе двери в спальню не имеют замков. Она напряженно думала об этом, идя вслед за Клэйном в лабораторию. Ей казалось, что он должен был принять меры для самозащиты. Убийца должен ударить раньше, чем Клэйн поднимет тревогу, чем быстрее, тем лучше. К сожалению, подумала она, это произойдет только после утверждения Тьюса наследником. Лидия вдруг заметила, что Клэйн остановился возле черного ящика.

— Джело Гриант, — сказал Клэйн, — привез мне это из своего путешествия в царство богов. Я войду в него, а вы пройдите вперед и загляните в темное стекло. Вам будет интересно.

Лидия повиновалась. На мгновение после исчезновения Клэйна стекло оставалось темным. Затем оно начало слабо светиться. Лидия отшатнулась от этого чуждого сияния, затем, вспомнив, кто она, вернулась к стеклу.

И закричала.

Сквозь стекло виднелся светящийся скелет и тень бьющегося сердца, тень сжимающихся и разжимающихся легких. Она смотрела, окаменев. Скелет поднял руку, опустил. И ее парализованный мозг осенило.

Она смотрела на внутренности живого человека, Клэйна. Неожиданно она заинтересовалась. Как молнии ее глаза скользили по костям. Она видела ребра вокруг сердца и легких. Она заглянула в область почек, но тут свет погас. Клэйн вылез из ящика.

— Ну, — спросил он, довольный, — что вы думаете о моем маленьком подарке от богов.

Эта фраза удивила ее. Всю дорогу домой она о ней думала. Подарок от богов! В некотором смысле так и есть. Атомные боги послали своему мутанту способ заглядывать в себя, изучать свое тело. Какова их цель? У нее сложилось впечатление, что, если боги действительно существуют и если, как кажется очевидным, они помогают Клэйну, тогда боги снова, как и в легендарные времена, вмешиваются в человеческие дела.

Тревожное ощущение имел только один ритм. Убить. И быстро. Быстро.

Но проходили дни. И требования политической стабильности отнимали все ее внимание. Тем не менее среди множества забот она не забывала о Клэйне.

Курьер лорда-правителя, привезший Тьюсу приглашение вернуться в Линн, передал ему также письмо матери. Написанное, казалось в страшной спешке, оно объясняло, как было получено разрешение. Цена поразила Тьюса.

«Как, — думал он, — жениться на Гудрун?»

Потребовался целый час, чтобы он смог успокоиться и обдумать предложение. В конце концов, решил он, его план слишком грандиозен, чтобы позволить ему потерпеть неудачу из-за отвращения к женщине, интерес которой к мужчинам определяется не их качеством, а их количеством. Он не был привязан к другой женщине. Его жена семь лет назад, обнаружив, что изгнание из Линна может стать постоянным, быстро убедила отца развести их. Да, он свободен для нового брака.

Возвращение Тьюса стало триумфом дипломатии его матери и великим мгновением для него самого. Корабль его опустился на площадь, и тут, под непрерывные приветственные крики, его встретили лорд-правитель и весь Патронат. Последовавший парад открыли пять тысяч кавалеристов, за ними десять тысяч пехотинцев, тысяча инженеров и десятки машин для бросания камней. Дальше последовали лорд-правитель, Лидия и Тьюс, триста патронов и шестьсот рыцарей. Завершал парад еще один пятитысячный кавалерийский отряд.

С рострума над зданием Патроната лорд-правитель, чей львиный голос не был ослаблен возрастом, приветствовал приемного сына. Все сплетни, распространявшиеся о причинах изгнания Тьюса, подтвердились. Он удалился для рассуждений. Он устал от хитростей и интриг государственной деятельности. Возвращался он только после повторявшихся просьб своей матери и лорда-правителя.

— Как вы знаете, — заключил лорд-правитель, — семь лет назад я лишился наследника в момент высшего военного триумфа, какой испытывала когда-либо империя — завоевания Марса. Сегодня, когда я стою перед вами уже немолодой, не способный нести полный вес военного и политического руководства, для меня необыкновенное облегчение заявить с уверенностью: я прошу вас верить этому скромнейшему и достойнейшему члену нашей семьи, сыну моей дорогой жены Лидии. Солдатам я скажу, что это не ослабление. Вспомните Кимбри, завоеванный, когда командующему было всего 25 лет. В особенности я обращаюсь к ветеранам Венеры, где подлые правители склонили дикие венерианские племена к восстанию. Вскоре Тьюс будет там с величайшей армией, какую видела империя после завоевания Марса. Я хочу сделать предсказание. Я предсказываю, что не пройдет и двух лет, как вожди венерианского восстания будут повешены на столбах, которые они сейчас используют для казни пленных. Я предсказываю, что их повесят по приказу лорда-соправителя главнокомандующего Тьюса, которого я назначаю своим наследником и преемником. И пусть его опасаются те, кто замыслил зло для империи. Вот человек, который поразит их и их планы.

Ослепленный Тьюс, который до сих пор во всем следовал советам матери, вышел вперед, чтобы ответить на приветствие и сказать несколько слов. «Немного, — предупредила его мать. — Будь уклончив». Но у лорда Тьюса были другие планы. Он тщательно продумал план будущих действий и хотел сделать заявление.

— Я уверен, — сказал он толпе, — вы согласитесь со мной, что титул лорда-правителя принадлежит исключительно первому и величайшему человеку Линна. Поэтому прошу — и пусть это будет обязательным титулом — чтобы ко мне обращались как к лорду-советнику. Я с радостью буду служить советником как лорду-правителю, так и Патронату, и в этой роли я хочу быть известным народу великой Линнской империи. Спасибо за внимание, а теперь я советую устроить трехдневные игры и раздачу пищи за мой счет по всему городу. Идите и развлекайтесь, и пусть атомные боги пошлют вам удачу.

В первые минуты после того, как он кончил, Лидия была поражена ужасом. Неужели Тьюс сошел с ума, отказываясь от титула лорда-правителя? Радостные крики толпы несколько успокоили ее, а потом, идя вместе с Тьюсом и старым правителем по аллее, ведущей к воротам дворца, она начала осознавать мудрость нового титула. Лорд-советник, прекрасный щит против тех, кто пытается возбудить народ и внушить вражду к абсолютным правителям Линна. Ясно, что долгое изгнание обострило туповатый мозг ее сына.

Лорд-правитель, по мере того как проходили дни и становился все яснее новый характер Тьюса, начал испытывать сожаления. Определенные ограничения, наложенные на его приемного сына во время его прибывания на Аваях, оказались излишне суровыми и сослужили ему плохую службу. Не следовало давать жене Тьюса разрешения на развод. Нужно было, чтобы она последовала за ним.

Ему казалось, что теперь остается только одно решение. Он ускорит брак Тьюса и Гудрун, затем отправит их в медовый месяц на Венеру, послав в качестве предосторожности с ними четверть миллиона солдат, так чтобы будущий лорд-правитель мог совместить любовь с войной.

Решив главную проблему, лорд-правитель занялся вопросом о том, как уберечь других наследников от смерти, которую заботливая Лидия им, несомненно, готовит.

Но очень скоро, вопреки предосторожности своей и врачей, лорд-правитель заболел неизлечимо. Он долгие часы проводил в постели. Все уловки врачей, включая ледяные ванны, его любимое лекарство, не смогли помочь ему. За несколько часов был извещен Патронат, и руководители государства были приглашены к постели умирающего. Лорд-правитель несколько лет назад ввел закон, по которому правителю не разрешалось умирать в одиночестве.

Это была предосторожность против отравления, которую в своей семье он считал весьма разумной, но сейчас, когда он смотрел на толпу, вливавшуюся в двери его спальни, и слушал приглушенный гул голосов, она казалась менее разумной.

Он подозвал Лидию. Та кивнула, услышав просьбу закрыть дверь. Люди в спальне беспокойно переглядывались, когда она выпроваживала их, но спокойный голос лорда-правителя повторил приказание, и они вышли. Потребовалось около десяти минут, чтобы очистить комнату. Лорд-правитель лежал, печально глядя на жену. Ему предстояла неприятная процедура, а близость его смерти не делала ее менее противной. И он начал без предисловий.

— В последние годы я не раз намекал тебе, что опасаюсь за здоровье своих родственников. Твоя реакция не оставляет у меня сомнений, что в твоем сердце нет нежных чувств, присущих женщине.

— Что это? — спросила Лидия. Она знала, что последует. И спросила: — Дорогой муж, не сошел ли ты с ума?

— Сейчас, Лидия, я не собираюсь пользоваться дипломатическим языком. Не вздумай осуществлять планы убийства моих родственников, как только я буду мертв.

Язык этот оказался слишком силен для женщины. Краска сбежала с ее щек.

— Я убью твою родню! — выдохнула она.

Некогда серо-стальные, теперь водянистые глаза смотрели на нее безжалостно.

— Я обезопасил Джеррина и Дрейда. Они командуют сильными армиями, и в моем завещании тщательно обеспечено их будущее. Некоторые из администраторов защищены аналогично. Женщины не так счастливы. Я думаю, мои две дочери в безопасности. Старшая бездетна и лишена честолюбия, а Гудрун теперь жена Тьюса. Но я хочу, чтобы ты пообещала, что не будешь пытаться повредить ей и будешь воздерживаться от таких действий относительно троих ее детей от первого брака. Я хочу, чтобы то же относилось и к детям моих троих двоюродных братьев. Наконец, я хочу такого же обещания относительно леди Тани, ее двух дочерей и сына Клэйна.

— Клэйн! — сказала Лидия. По мере того, как он говорил, мозг ее продолжал работать. Она вновь произнесла, громче: — Клэйн!

Глаза ее стали бездонными омутами. Она пристально смотрела на мужа.

— Если ты считаешь меня способной на такие преступления, почему ты думаешь, что я выполню обещание, данное мертвецу?

Старик оживился.

— Потому, Лидия, — сказал он, — что ты не просто мать, защищающая ребенка. Ты руководитель, чья политическая прозорливость и ум сделали возможным создание огромной империи, которую теперь унаследует Тьюс. В глубине сердца ты честная женщина, и если ты дашь мне обещание, я думаю, ты его сдержишь.

Теперь она знала, что он только надеется. И к ней вернулось спокойствие.

— Хорошо, мой дорогой, — успокоила она его. — Я обещаю тебе. Ни один из тех, кого ты упомянул не будет убит.

Лорд-правитель в отчаянии смотрел на нее. Он понял, что даже отдаленно не тронул ее. Внутренняя сущность этой женщины недоступна эмоциям.

— Лидия, — сказал он, — не рассерди Клэйна, пытаясь убить его.

— Не рассердить его? — подхватила Лидия. Она говорила резко. С изумлением она смотрела на мужа, как будто не могла поверить, что правильно расслышала. — Не рассердить его?

— Пойми, — сказал лорд-правитель, — что после моей смерти тебя ожидает пятнадцать — двадцать лет жизни, если ты сбережешь свою физическую энергию. Если ты проведешь эти годы, пытаясь править миром за Тьюса, он быстро и легко отстранит тебя. Ты этого еще не понимаешь. Ты должна искать власть в других людях. Джеррин не нуждается в тебе, а Дрейд нуждается только в Джеррине. Тьюс сможет и будет обходиться без тебя. Из всех великих остается только Клэйн. Он сможет тебя использовать. Через него ты сможешь сохранить часть своей власти.

Взгляд не отрывался от его рта. Она слушала, как голос его становится слабее, пока не затих окончательно. В наступившей тишине Лидия обдумывала его слова. Как ей казалось, через своего умирающего деда говорил Клэйн.

Этот Клэйн хитро предположил, что она будет опасаться за свое будущее.

Глядя на умирающего, она в глубине души рассмеялась. Три месяца назад, распознав в своем муже признаки окончательного распада, она настояла на том, чтобы Тьюс был отозван с Венеры, а на его место назначен Джеррин. Все получалось даже лучше, чем она надеялась. Пройдет не меньше недели, прежде чем корабль Тьюса достигнет Линна. В течение этой недели вдова Лидия будет всемогуща.

Возможно, ей все же придется отказаться от своих планов относительно других членов семьи. Но они по крайней мере нормальные люди. Клэйн, чужак, нелюдь, должен быть уничтожен любой ценой.

Длинный напряженный разговор истощил последние силы лорда-правителя. За десять минут до захода солнца огромные толпы, собравшиеся вокруг дворца, увидели, как открылись ворота. Вышла Лидия, опираясь на руки двух старейших патронов, в сопровождении толпы дворян. Через мгновение всем стало известно, что Линн Линнский умер.

Глава 13

Лидия лениво проснулась наутро после смерти лорда-правителя. Она потянулась и зевнула. Потом открыла глаза и взглянула на потолок. Яркий солнечный луч врывался в окна. У постели стояла Далат.

— Вы просили разбудить вас пораньше, благородная леди, — сказала она.

В голосе Далат звучала такая почтительность, которой Лидия не замечала раньше. И поняла причину. Линн мертв. На неделю она фактический правитель города и государства. Никто не посмеет возразить матери правителя… гм… матери лорда-советника Тьюса.

— Вернулся ли Меерл?

— Нет, благородная леди.

Она нахмурилась. Он имел доступ в ее спальню в любое время дня и ночи. И она удивилась, что, получив такое важное задание, он до сих пор не доложил об исполнении.

Далат заговорила снова.

— Я думаю, мадам, что вам нужно сказать ему, что с его стороны неразумно оставлять свой адрес для посылок, которые должны быть переданы вам.

Лидия взглянула удивленно и гневно:

— Грязный дурак, зачем он это сделал? Покажи посылку.

Она яростно сорвала упаковку и увидела урну, полную пепла. Коснованию была прикреплена записка.

«Дорогая мадам! Ваш убийца был слишком влажен. Атомные боги, будучи предупрежденными, становятся яростными в присутствии влаги. Уран, от имени совета богов».

Бах! Звук разбившейся вазы вывел ее из оцепенения. Широко раскрытыми глазами смотрела она на кучу пепла. На этот раз ее привлекло не содержание, а подпись: Уран.

С ужасом смотрела она на пепел, который был когда-то Меерлом, ее самым надежным убийцей. Она поняла, что переживает эту смерть острее, чем смерть мужа. Старик и так слишком зажился. И пока в нем теплилась жизнь, он обладал впервые за многие годы властью. Когда он перестал дышать, она впервые за многие годы вздохнула спокойно. Как будто с ее души сняли груз.

А теперь груз вернулся. Она тяжело дышала, с яростью пнула пепел. Как мог Меерл потерпеть неудачу? Осторожный, искусный, храбрый, дорогой Меерл!

— Далат!

— Да, леди.

Лидия обдумывала дальнейшие действия, но недолго.

— Вызови полковника Мелджана. И пусть явится немедленно.

У нее неделя, чтобы убить человека. Пора действовать в открытую.

Лидия приказала отнести себя к подножию холма. Она надела густую вуаль. Носильщиками ее служили рабы, с которыми она никогда не появлялась в общественных местах. Она сидела в старых носилках одной из фрейлин. Глаза ее возбужденно горели.

Утро было необычно жаркое. Порывы теплого воздуха доносились с холма, от дома Клэйна. Немного погодя Лидия увидела, что солдаты, пройдя вверх около ста ярдов, остановились. Остановка становилась долгой и утомительной. Лидия собиралась выйти из носилок, но увидела спешащего к ней Мелджана. Офицер был весь в поту.

— Мадам, мы не можем приблизиться к ограде. Она как будто в огне.

— Я не вижу никакого огня.

— Это невидимый огонь.

Лидия удивилась, заметив, что полковник дрожит от страха.

— Здесь что-то сверхъестественное, — сказал он. — Мне это не нравится.

Лидия вышла из носилок, охваченная ознобом предчувствия поражения.

— Ты дурак? — яростно спросила она. — Если ты не можешь преодолеть ограду, высади людей с космических кораблей!

— Я уже послал за ними, — ответил он, — но…

— Но! — произнесла Лидия как проклятие. — Пойду сама взгляну на эту ограду.

Она начала подниматься и остановилась в том месте, где залегли солдаты. Жар стал нестерпимым, от него захватывало дыхание. В мгновение горло пересохло. Она спряталась за куст, но это не помогло. Лидия увидела обожженные скрючившиеся листья. Лидия скорчилась, слишком пораженная, чтобы думать. К ней приблизился Мелджан. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог говорить.

— Корабли, — указал он.

Она следила, как они выползают из-за деревьев. Вот они перелетели через ограду и исчезли из вида за деревьями. Пять кораблей пролетело и исчезло. Лидия почувствовала, как приободрились при их появлении солдаты.

— Пусть люди спустятся вниз, — хрипло приказала она и сама отступила быстрее всех. Улица внизу была пустынна. Несколько человек задержалось при виде необычных маневров солдат, но их разогнали караульные. Операция должна считаться частным делом.

Лидия ждала. Но ни звука не доносилось из-за деревьев, где исчезли корабли. Как будто они упали в какую-то пропасть. Прошло около получаса, затем неожиданно показался корабль. Лидия затаила дыхание, глядя, как он пролетел над деревьями и опустился на дорогу. Из него вышел человек в мундире. Мелджан помахал ему и побежал навстречу. Последовал очень горячий разговор. Наконец Мелджан вернулся к Лидии. Он сказал негромко:

— Дом тоже покрыт непреодолимым горячим барьером. Но они разговаривали с лордом Клэйном. Он хотел поговорить с вами.

Она выслушала его в задумчивости. Она начала понимать, что такое положение может тянуться целые дни.

— Если бы только подобраться к нему поближе, — безжалостно подумала она, — под предлогом, что нужно обсудить его предложения…

Казалось, все идет нормально. К тому времени, как корабль перенес ее через изгородь, жар от стен дома сменился вполне терпимым теплом. И, невероятно, но Клэйн согласился, что она может взять с собой в дом дюжину солдат. Когда она вошла, ее охватило странное чувство. Никого не было видно, даже рабов, и ничто не двигалось. Она направилась к спальне, идя все более медленно. Ее охватило восхищение. Казалось невероятным, что были сделаны такие тщательные приготовления. Ни разу за все время общения с ней, он не допустил ошибки.

— Бабушка, дальше не подходите.

Она застыла. И увидела, что находится в ярде от коридора, ведущего в его спальню. В дальнем конце коридора стоял Клэйн. Он казался одиноким и совершенно беззащитным.

— Если подойдете ближе, — пояснил он, — смерть постигнет вас автоматически.

Она не видела ничего необычного. Коридор был таким, каким она его помнила. Занавесы сняты со стен, обнажив храмовый камень. И все же она чувствовала слабую теплоту, неестественную и смертоносную. С усилием она отбросила это чувство.

Она уже хотела отдать приказ, но Клэйн заговорил первым.

— Бабушка, не поступайте опрометчиво. Подумайте, прежде чем бросить вызов силам атома. Разве случившееся сегодня не убедило вас? Вы, конечно, понимаете, что тому, кого любят боги, не могут повредить смертные.

Женщина не отказывалась от своей цели. Ее поражало, что он продолжает стоять менее чем в тридцати футах, безоружный и беззащитный, со слабой улыбкой на устах.

— Ты неправильно процитировал пословицу, — сказала она. — Тот, кого любят боги, умирает молодым.

И все же она колебалась. Как многого он добился, подумала она. Совершенно поборол свою болезнь. И какое прекрасное лицо, уверенное!

Неужели за ним действительно боги?

— Предупреждаю вас, бабушка, не двигайтесь. Если хотите доказательств, что боги за меня, пошлите солдат. Но сами не двигайтесь!

Она почувствовала слабость, ноги ее подгибались. Она поняла, что он не обманывает. В то же время она понимала, что не может отступить.

И все же придется.

Она понимала, что ее нерешительность неразумна. Нужно смириться, признать свое поражение. Она раскрыла рот, чтобы отдать приказ, когда это произошло.

Неизвестно, чем руководствовался солдат. Возможно, им овладело нетерпение. А может надеялся на продвижение. С неожиданным криком: «Я перережу ему глотку!» он устремился вперед. Миновав Лидию, он пробежал всего несколько футов и начал распадаться. И вот только мелкий пепел опускался на пол. Страшно горячий ветер лишь чуть коснулся Лидии, которая сделала несколько шагов назад, но ударил по солдатам. Послышались сдавленные крики, и началась свалка. Хлопнула дверь, и они остались одни. Лидия выпрямилась, чувствуя, что из коридора по-прежнему доносится горячий воздух. Она окликнула:

— Клэйн!

Тот отозвался немедленно:

— Да, бабушка?

Она испытывала чувства сдающегося полководца. Наконец медленно сказала:

— Чего вы хотите?

— Прекращения нападения на меня и полного политического сотрудничества. Но люди не должны как можно дольше подозревать об этом.

Ей стало легче дышать. Она боялась, что он потребует публичного признания.

— А если я не соглашусь?

— Смерть!

Сказано было спокойно. Но она не подумала усомниться. Но остался еще один нерешенный вопрос.

— Клэйн, ты стремишься к посту лорда-правителя?

— Нет!

Ответ был слишком быстрым. Она почувствовала недоверие. Но через мгновение она обрадовалась, что он отказался. Это в каком-то смысле его связывало. Мысли ее обратились к возможным ситуациям.

— Хорошо, — сказала она, чуть вздохнув, — я согласна.

У себя во дворце она прежде всего вызвала убийц для устранения свидетеля ее поражения. К полудню она получила новости. Первая заключалась в том, что корабль лорда Тьюса неожиданно прибыл раньше времени, и сам Тьюс направляется во дворец. Вторая, более приятная — полковник Мелджан найден мертвым в саду.

И только тут Лидия поняла, что находится именно в том положении, которое покойный муж советовал ей занять для собственной безопасности и благополучия.

Слезы и сознание великой потери наконец пришли к ней.

На могиле лорда-правителя народ отдал ему дань, какая раньше никогда не давалась человеку:

МЕРДОН ЛИНН ОТЕЦ ИМПЕРИИ.

Глава 14

В правительственных и военных кругах Линна и Венеры череду битв с венерианскими племенами называли соответствующим словом — война! Но в целях пропаганды при любой возможности использовалось слово «мятеж». И враги сражались с яростью людей, отведавших рабства.

Люди, противостоящие ужасным опасностям, едва ли могли признать, что все беды вызваны предателями империи. Лорд Джеррин, исключительно честный человек, не делал попыток навязывать лживые объяснения. Он понимал, что линнцы — угнетатели, и временами чувствовали себя по-настоящему больными из-за необходимости поддерживать это угнетение. Но у него не было выбора.

Венерианцы были второй по могуществу расой Солнечной системы. Эти два народа боролись друг с другом триста пятьдесят лет, и перелом наступил лишь около сорока лет назад, когда армии Рахейнла высадились на одном из островов Венеры. Юному военному гению было всего восемнадцать лет во время битвы в Казукских болотах. Последовало быстрое завоевание еще двух островов, но затем ослепленные сторонники вызвали гражданскую войну, которая закончилась казнью Рахейнла. Линн Линнский с холодной яростью продолжал захват четырех главных крепостей Венеры. На каждом острове он установил особое правительство и оживил старые языки.

Так продолжалось много лет, а потом неожиданно одновременным выступлением венерианцы захватили главные города пяти основных островов. И обнаружили, что лорд-правитель более предусмотрителен, чем они предполагали. Военные крепости находились не в городах, как все были уверены. Центры Линнских властей были размещены в большом количестве небольших крепостей, разбросанных в болотах. Эти крепости всегда казались слабыми, и ни один венерианец не догадался сосчитать их. Внушительные городские крепости, нападение на которые было тщательно подготовлено, оказались пустой скорлупой. Когда они решили напасть на крепости в болотах, было уже поздно. Быстрый удачный ход превратился в затянувшуюся войну, и скоро венерианцы поняли, что они не смогут победить.

Месяц за месяцем стальные тиски, подкрепленные флотами космических кораблей, заметно сжимались. Им не хватало продовольствия. Мужчины были угрюмы и раздражительны, женщины плакали. Страх передавался детям. Ужас порождал жестокость. Пленных линнцев вешали на столбах, причем ноги их несколько дюймов не доставали до земли. Искаженные ненавистью лица убийц. Выжившие знали, что за каждую смерть будет заплачено.

Шесть месяцев назад перспектива неизбежного триумфа для Джеррина обеспокоила лорда-правителя Тьюса. Он размышлял, как эмоции толпы могут измениться под воздействием победы. Нельзя поставить под угрозу свои планы. После долгих размышлений Тьюс вспомнил присланную больше года назад просьбу Джеррина о подкреплениях. Тогда Тьюс счел нецелесообразным ускорять конец войны. Теперь он громогласно заявлял о своей заботе о Джеррине. Он представил его просьбу Патронату и добавил свои настоятельные рекомендации, чтобы не менее трех легионов были посланы на помощь «нашим доблестным армиям, противостоящим искусному и коварному врагу».

Он мог бы добавить, что именно он дает подкрепление и тем самым обеспечивает победу. И Патронат не отказался бы от проведения такого же триумфа, как планировался для Джеррина. Тьюс обсудил готовящуюся ловушку с матерью, которая в соответствии со своим политическим соглашением с Клэйном, передала всю информацию мутанту. Лидия не считала, что предает сына. Но она знала, что Тьюс сам собирается на Венеру, и сообщила об этом Клэйну.

Его реакция удивила ее. На следующий день он попросил аудиенции у Тьюса, И тот, державшийся очень любезно с внуком покойного лорда, тут же разрешил организовать Клэйну собственную экспедицию на Венеру.

Он удивился, узнав, что экспедиция вылетела через неделю после полученного разрешения, но подумав, решил, что присутствие Клэйна на Венере создаст затруднения для Джеррина. Рождение в семье мутанта вызвало сенсацию двадцать пять лет назад. Его существование заглушило суеверия, но невежественное простонародье сохранило свои страхи. При соответствующих обстоятельствах люди забросают его камнями. И солдаты могут впасть в панику при мысли о неудачах, преследующих армию, которая накануне сражения увидит мутанта.

Он объяснил Лидии свои соображения.

— Это даст мне возможность установить, замешан ли Джеррин каким-либо образом в тех трех заговорах против меня. И если это так, я смогу использовать присутствие там Клэйна.

Лидия ничего не сказала, но ее беспокоила логичность его рассуждений. Она тоже в свое время замышляла против Клэйна. Теперь она спрашивала себя, какая слепая материнская любовь заставила ее добиться власти для Тьюса. Под руководством Тьюса правительство бездействовало, а сам он дергался в причудливой пародии на либеральное правление. Его планы на переходный период оказались слишком смутными. Она сама была опытным тактиком и легко различала зародившееся в сыне лицемерие.

«Он начал ощущать вкус власти, — думала она, — и понял, что наговорил слишком много».

Она беспокоилась. Для политика естественно дурачить других, но что-то отвратительное и опасное есть в политике, обманывающем самого себя. К счастью, опасность вряд ли подстерегала на Венере. Ее собственные расследования убедили ее, что в заговорах против Тьюса не замешаны влиятельные семьи. К тому же Джеррин не из тех, кто ускоряет ход событий. Он будет раздражен прибытием Тьюса. Он поймет, что нужно Тьюсу, но ничего не предпримет.

После отлета Тьюса с тремя легионами, она взяла на себя управление. У нее были планы установления прежнего контроля над Патронатом. К тому же было около ста человек, которых она хотела убить.

За весь период кризиса на Венере, жизнь в Линне протекала нормально.

Глава 15

Вначале поверхность внизу была тенью. Но по мере того как три космических корабля экспедиции лорда Клэйна погружались в двухтысячемильную атмосферу, дымка исчезла. Горы, ранее похожие на карту, приобрели объемность. Обширное море ушло за горизонт, и потянулись болота, холмы и леса. Местность становилась все более дикой. Но яма теперь находилась прямо по курсу — гигантская черная дыра на большой равнине.

Корабли опустились на зеленый луг. Из кораблей вышло шестьсот мужчин и женщин, половина из них рабы. Было выгружено огромное количество оборудования. К ночи были сооружены жилища для Клэйна и обслуживающих его трех рабынь, двух рыцарей и трех храмовых ученых. Вдобавок для рабов был построен загон, а вокруг лагеря разместились два отряда солдат.

Были расставлены часовые, и космические корабли поднялись на пять тысяч футов. Десятки костров, за которыми следили преданные рабы, освещали тьму. Наступил рассвет, и лагерь забурлил деятельностью нового дня. Сразу после завтрака были оседланы лошади: в сопровождении двадцати пяти человек Клэйн направился к ближайшему дому богов.

Все двадцать пять были объявлены безбожниками, но не прошли они и нескольких сотен ярдов, как Клэйн заметил, что один из всадников побледнел. Клэйн подъехал к нему.

— Съел что-нибудь за завтраком? — спросил он мягко.

— Лучше вернись в лагерь и отдохни сегодня.

Те, кто должны были продолжать путь, следили за счастливцем.

Местность становилась неровной. В земле появились трещины, устремляясь в сторону ямы. Трещины были слишком прямыми, как будто давным-давно оттуда под разными углами вылетали предметы и разрывали землю.

Клэйн имел свою теорию относительно ям. Атомная война могучей цивилизации. Атомные бомбы вызывали реакцию в земле, и лишь постепенно эта реакция прекратилась в сопротивляющемся грунте. Столетиями ямы полыхали смертоносной активностью. Сколько это продолжалось? Никто не знал. Клэйн знал, что если отыскать старые звездные карты, то можно было бы оценить промежуток времени. Период этот должен быть велик.

Божьи огни умирали. Наступало время для разумных смелых людей исследовать ямы. Те, что придут первыми, найдут бесценные сокровища. Большинство ям было расположено в пустынной местности, заросшей травой и кустарниками. В некоторых виднелись развалины здания, обвалившиеся стены, загадочные пещеры. Туда осмелились спуститься несколько человек и принесли несколько старинных механизмов, большей частью сломанных, но некоторые работали. Яма на Венере, к которой они сейчас приближались, всегда возбуждала воображение авантюристов. Безымянные города были когда-то построены в глубине земли. Дно ямы представляло собой мешанину бетонных дамб, усеянных черными дырами, которые вели в бездонные глубины. Свита Клэйна застыла. Солдат, ехавший перед ним, испустил крик, натянул поводья и указал вперед. Клэйн заставил своего коня подняться на пригорок, где стоял солдат. И остановился. Он глядел на полую уходящую насыпь. За ней была низкая бетонная стена, а дальше — яма.

Вначале они были очень осторожны. Использовали стену как защиту от возможной радиации. Клэйн был исключением. С самого начала он стоял прямо и смотрел через бинокль. Остальные постепенно утрачивали осторожность и наконец все смело стояли, глядя в самый знаменитый дом богов.

Утро не было ясным. Слабый туман поднимался со дна ямы. Но с помощью бинокля можно было разглядеть подробности и увидеть дно пропасти.

К середине утра туман заметно рассеялся, и большое солнце Венеры освещало глубины ямы. Два художника, уже зарисовавшие общие очертания, принялись заносить подробности. Их выбрали за умение составлять планы и карты, и теперь Клэйн видел, что они работают хорошо.

Его собственное терпение, результат изолированного воспитания, было больше, чем у них. Целый день осматривал он глубины ямы с помощью бинокля, сравнивая реальность с рисунками.

К вечеру работа была завершена с удовлетворительным результатом. Обнаружили не менее трех выходов из ямы на случай необходимости.

Ночь прошла спокойно. На следующее утро Клэйн вызвал один из кораблей, и сразу после завтрака на борт поднялись два храмовых ученых, один рыцарь, три художника и дюжина солдат. Несколько минут спустя он повернулся к яме носом и направился вниз.

Корабль не делал попытки спуститься, а просто кружил в поисках радиоактивных участков. Задача была рискованной. Корабль был их единственным инструментом для обнаружения присутствия атомной энергии: давно уже было замечено, что, когда один космический корабль проходит над другим, верхний лишается движущей силы и падает. В случае с кораблями они обычно движутся с такой скоростью, что тут же минуют друг друга. Как только они расходятся, к верхнему возвращается движущая сила.

Военные ученые пытались использовать это явление для борьбы с космическими кораблями противника. Но эти попытки ни к чему не привели, так как корабль, находящийся на высоте пятисот футов над источником энергии, почти не испытывал помех.

Девять раз их корабль начинал падать, и каждый раз они кружили над районом, определяя его границы, нанося их на карты, отмечая опасные зоны, затем зоны со средней радиацией и наконец безопасные. День кончался, а работа еще не была завершена. Поскольку приземляться было уже поздно, они вернулись в лагерь, чтобы снять накопившуюся усталость.

Было решено, что первую высадку произведут сто человек и возьмут с собой припасов на неделю. Место высадки было выбрано Клэйном после консультации с рыцарями и учеными. С воздуха было видно бетонное сооружение. Главной его особенностью было то, что оно располагалось поблизости от выхода, по которому люди могли пешком покинуть яму.

Космический корабль благополучно сел. Подойдя к выходу Клэйн испытал впечатление необыкновенной тишины. Он перебрался через край и впервые встал на почву. Остальные стали спускаться вслед за ним.

Менее чем через час Клэйн смотрел, как космический корабль поднимается в воздух и уходит. На высоте пятьсот футов он выровнялся и начал кружить над исследователями.

И снова не было допущено никакой торопливости. Были установлены палатки и обозначен защитный круг. Пищу спрятали в укрытие из бетона. Немного поев, Клэйн, один рыцарь, один ученый и шесть солдат покинули лагерь и направились к «зданию». С близкого расстояния это оказалось вовсе не здание, выступ из бетона и металла — остатки глубокого укрытия, сделанного людьми. Вид этого убежища угнетающе подействовал на Клэйна. Тысячелетия оно стояло здесь вначале в кипящем океане неукротимой энергии, а теперь в глубокой тишине, ожидая возвращения человека.

Сам Клэйн считал, что со времени великой войны прошло около восьми тысяч лет. У него было достаточно данных из других ям.

Он остановился, осматривая частично открытую дверь, потом приказал двум солдатам открыть ее. Они не смогли пошевелить ее; отстранив их, он протиснулся мимо проржавевшего косяка и оказался в узком коридоре, оканчивавшемся другой дверью. На этот раз дверь была закрыта. Пол, стены и потолок бетонные, но дверь металлическая. Клэйн и рыцари открыли ее.

Они стояли пораженные. Внутренность оказалась туманно освещенной. Свет исходил из ряда небольших отверстий в потолке. Шары не прозрачные, но закрытые чем-то похожим на медь. Свет проходил сквозь это покрытие. Ничего подобного в Линне не знали. Клэйн подумал, что свет загорелся, когда они вошли. После короткого обсуждения они закрыли дверь. Ничего не произошло. Очевидно, он горел много столетий.

С усилием Клэйн подавил желание немедленно снять сокровища и отнести их в лагерь.

Смертельная тишина, ощущение невероятной древности говорили, что нет необходимости торопиться. Клэйн медленно, почти неохотно обратил свое внимание на само помещение. В углу стоял сломанный стул и стол с одной сломанной ножкой и полоской дерева на месте сидения. Тут же груда какого-то хлама, включая череп и несколько ребер. Останки человека лежали на вершине металлического стержня. Больше ничего в комнате не было. Клэйн прошел вперед и вытащил стержень. Череп и ребра рассыпались в пыль, и беловатый туман осел на пол. Клэйн повернулся и, держа в руке стержень, вышел.

Снаружи все было по-другому. Он отсутствовал пятнадцать минут, но многое изменилось. Принесший корабль все еще кружил над головой. Но другой садился рядом с лагерем.

Клэйн направился в лагерь. В это время люк открылся, и оттуда вышли три человека. Один, в мундире офицера генерального штаба, протянул Клэйну пакет. В пакете было письмо от его старшего брата Джеррина, главнокомандующего линнской армией. В завещании лорда-правителя указывалось, что Джеррин станет соправителем Тьюса, достигнув тридцатилетнего возраста, и сферой его деятельности станут планеты. Письмо было коротким.

«Мне стало известно, что ты прибыл на Венеру. Мне вряд ли нужно говорить тебе, что присутствие здесь мутанта в критический период войны против мятежников имеет неблагоприятные последствия. Мне сказали, что ты получил разрешение на эту поездку лично от лорда-советника Тьюса. Если ты не понимаешь сложных мотивов, которыми руководствовался Тьюс, давая это разрешение, то это значит, что ты не осознаешь и последствия этого для нашей семьи. Я хочу и приказываю тебе немедленно вернуться на Землю.

Джеррин».

Клэйн прочел письмо и заметил, что капитан корабля, привезший послание, делает ему знаки. Клэйн отвел капитана в сторону.

— Я не хотел беспокоить вас, — сказал тот, — но мне следует известить вас, что сегодня утром, после того как ваш отряд погрузился в яму, мы видели большой отряд к северо-западу от ямы. Они не двигались в этом направлении, но рассыпались, когда мы пролетали над ними. И это значит, что это венерианские мятежники.

Клэйн постоял нахмурившись, потом поблагодарил за информацию. Он прошел в свою палатку и написал ответ брату, который должен оттянуть кризис между ними, пока большой кризис на Венере не заставит Джеррина забыть о его присутствии.

Этот кризис должен обрушиться на ничего не подозревающего Джеррина через неделю.

Глава 16

Тьюс поселился во дворце давно умершего венерианского императора Уеркеля в другом конце города от штаба Джеррина. Ошибки такого рода делают историю. Тьюс привез с собой отряд генералов и высших офицеров. Некоторые умные люди из лагеря Джеррина нашли возможность проехать через весь город, но даже они явно торопились и не могли выдержать медленных церемоний, связанных с представлением правителю.

Велась война. Фронтовые офицеры считали, что их взгляды будут поняты. Они были далеки от мирной пышности Линна. Только те, которые посещали Землю, сознавали крайнее равнодушие населения к венерианской войне. Такие войны велись империей постоянно, только менялась их сцена.

Буквальная изоляция обострила подозрительность, с которой высадился Тьюс. Он не сознавал, как широко распространилось недовольство. Заговор должно быть зашел так далеко, что тысячи офицеров знали о нем и не хотели, чтобы их видели с человеком, который должен был проиграть. Они видели вокруг себя огромные армии под командованием Джеррина. Конечно, никто не может победить человека, которому верны легионы превосходных солдат.

Тьюсу казалось, что необходимы быстрые решительные действия. Когда неделю спустя после его прибытия Джеррин нанес ему официальный визит, он поразился тому, с каким холодом встретил Тьюс его просьбу, чтобы подкрепления были немедленно посланы на фронт.

— А что ты будешь делать, одержав победу? — спросил Тьюс, отмечая недовольство Джеррина.

Тема вопроса, но не тон, подбодрила удивленного Джеррина. Он много думал о будущей победе и решил, что именно за этим Тьюс явился на Венеру — обсудить политические аспекты завоевания. Манеры Тьюса он отнес на его недавнее вступление во власть.

Джеррин коротко высказал свои идеи. Казнь тех руководителей, которые ответственны за политику убийства пленников, обращение в рабство тех, кто непосредственно участвовал в казни. Остальным можно позволить вернуться домой. Вначале каждый остров будет управляться как особая колония, но даже в течение первой фазы будет восстановлен общий язык и разрешена торговля между островами. Вторая фаза начнется через пять лет, ей будет предшествовать обширная реклама. На каждом острове появится самостоятельное правительство, но все они будут частями империи и будут содержать оккупационные войска. Третья фаза начнется через десять лет и будет включать создание одной центральной венерианской администрации с федеральной системой правительства.

И эта система не будет иметь собственных войск и будет существовать исключительно в рамках империи.

Пять лет спустя начнется четвертая и последняя фаза. Все семьи с двадцатилетним стажем верности получат линнское гражданство со всеми привилегиями и возможностями продвижения.

— Иногда забывают, — сказал Джеррин, — что Линн начинался как город-государство, завоевывая соседние города и удерживая их в своей власти путем постепенного распространения гражданства. Нет причин, почему бы эту систему не распространить на планеты. — Он закончил. — Все вокруг нас свидетельствует, что система абсолютной власти потерпела полную неудачу. Пришло время для более прогрессивного государственного устройства.

Тьюс чуть не встал, слушая Джеррина. Теперь он видел всю картину. Покойный правитель в сущности вручил планеты Джеррину. И это был план превращения планет в мощную военную силу, способную, если понадобится, завоевать весь Линн.

Тьюс улыбнулся холодной улыбкой.

«Еще нет, Джеррин, — подумал он. — Я все еще абсолютный правитель, и еще три года будет делаться все, что я прикажу. К тому же твой план может помешать моему плану восстановления республики. Я абсолютно уверен, что ты со своими либеральными разговорами не захочешь восстанавливать конституционное правительство. А именно этот идеал должен быть достигнут любой ценой».

Вслух он сказал:

— Я рассмотрю ваши рекомендации. Но пока я хочу в дальнейшем, чтобы все перемещения по службе утверждались мной. Любой приказ, направленный вами полевым офицерам, должен быть вначале передан мне для внимательного изучения, а я отправлю его по адресу. — Он решительно закончил. — Причина в том, что я сам хочу познакомиться с положением всех частей и с именами людей, командующих ими. Приятно было побеседовать. До свидания, сэр.

Но это было только начало. Все приказы и документы Тьюс изучал с прилежностью чиновника. Его мозг упивался бумажной работой. Он знал эту венерианскую войну. В течение двух лет он жил во дворце в нескольких сотнях миль от этого и действовал в роли главнокомандующего. Поэтому ему не нужно было изучать ситуацию с самого начала. Нужно было ознакомиться с развитием событий за последние год-полтора.

С первого же дня он начал осуществлять свою исходную цель: заменять офицеров, показавшихся ему сомнительными, подхалимами, которых он привез с собой. Тьюс иногда стыдился своих действий, но оправдывался необходимостью. Самое главное добиться, чтобы армия не начала действовать против него.

В качестве дополнительной предосторожности он изменил расположение некоторых частей Джеррина. Это были легионы, привезенные Джеррином с Марса и, должно быть, наиболее преданные ему. Хорошо, если Джеррин не будет знать их расположения в течение ближайших критических недель.

Через двадцать дней он получил ожидаемое от шпиона донесение. Джеррин, уехавший в инспекционную поездку на фронт, возвращался в Меред. У Тьюса был всего час на подготовку. Он все еще готовил сцену для предстоящего свидания, когда объявили о прибытии Джеррина.

Громким голосом он сказал:

— Сообщите его превосходительству, что в данный момент я занят, но если он немного подождет, я с радостью его приму.

Эти слова вместе с подобающей улыбкой произвели сенсацию в комнате. К несчастью, Джеррин не стал ждать ответа. Он был уже в комнате. Он не остановился, пока не оказался против Тьюса. Тот оглядел его с ленивым высокомерием.

— Ну, в чем дело?

Джеррин спокойно ответил:

— Моя неприятная обязанность, милорд-советник, сообщить вам, что необходимо эвакуировать все гражданское население Мереда. В результате служебного несоответствия ряда офицеров венерианцы прорвались севернее города, уличные бои начнутся еще с утра.

Многие присутствующие издали тревожные возгласы. Последовало общее движение к выходу. Рев Тьюса остановил постыдное бегство. Тьюс тяжело опустился в кресло и искаженно улыбнулся.

— Надеюсь, — сказал он, — виновные офицеры понесли заслуженное наказание.

— Тридцать семь человек казнены, — ответил Джеррин. — А вот список, можете просмотреть сами.

Тьюс выпрямился.

— Казнены!

Ему вдруг пришло в голову, что Джеррин не стал бы казнить людей, долго служивших под его командованием. Он рывком достал листок. Все имена принадлежали тем, кого он назначил в последние дни.

Он поднял голову и посмотрел на Джеррина, Взгляды их встретились. В серых глазах Джеррина светилось презрение.

— Ваше превосходительство, — негромко сказал он, — один из моих марсианских легионов изрублен на куски. По моему мнению, людям, ответственным за это, лучше убираться с Венеры к удовольствию Линна, или то, чего они так боятся, произойдет.

Слова его ошеломили Тьюса. Огромным усилием воли он подавил гнев и выпрямился.

— В виду серьезности ситуации, — сказал он, — я остаюсь в Мереде и принимаю на себя командование войсками. Вы немедленно передадите мне вашу штаб-квартиру. Если ваши офицеры явятся в мою штаб-квартиру, их высекут прямо на улице. И это относится ко всем в данном районе города.

Он повернулся и вышел. У него не было ни малейшего представления, что предпринять в развернувшемся фантастическом кризисе.

Глава 17

Клэйн провел три недели до крушения венерианского фронта, исследуя многочисленные отверстия в яме. И хотя угроза венерианских отрядов не материализовалась, он для безопасности перевел весь отряд в яму. У трех главных выходов были поставлены часовые, и два космических корабля постоянно курсировали вокруг ямы. Эти предосторожности не были полной гарантией безопасности, но все же действовали. Появление любого отряда в окрестностях лагеря не смогло бы остаться незамеченным, и у людей Клэйна было достаточно времени, чтобы погрузиться на корабль.

Это было не единственным преимуществом экспедиции. Хотя венериане поклонялись морскому богу Сабнерху, после пятидесяти лет линнского владычества они уважали и атомных богов. Сомнительно, чтобы они стали рисковать божественным недовольством, вторгаясь в один из домов богов.

Днем один из из кораблей отправлялся в Меред, а когда возвращался в яму, Клэйн поднимался на борт и обходил каюту за каютой. Его осторожно впускали мужчина или женщина, и между ними происходил разговор. Шпионы Клэйна никогда не видели друг друга. В сумерках корабль возвращался в Меред и высаживал их в различных районах города.

Шпионы не все были наемниками. В высших кругах империи были люди, считавшие мутанта прямым наследником лорда-правителя. Для них Тьюс был лишь временным заместителем, которого в нужное время можно будет отстранить. Клэйн знал положение лучше, чем его информаторы. Хотя он и производил впечатление на интеллигентных людей, но факт оставался фактом: мутант не мог стать правителем. Уже давно Клэйн оставил давние стремления, преследуя лишь две политические цели.

У него было преимущество, поскольку семья принадлежала к правящей группировке. Хотя среди родственников у него друзей не было. В его интересах, чтобы они оставались у власти. В кризисе он должен сделать все возможное, чтобы помочь им.

Целью номер два было участвовать во всех главнейших политических решениях. Он исходил из честолюбия, которое никогда не надеялся удовлетворить. Он хотел быть полководцем. В детстве он изучал военную стратегию и тактику, стараясь добиться, чтобы битвы выигрывались одним непобедимым маневром.

Он прибыл в Меред на следующий день после столкновения Тьюса с Джеррином и поселился в доме, который заранее подготовил для себя и своей свиты. Он старался поселиться как можно незаметнее. Хотя знал, что его прибытие не окажется незамеченным. Другие тоже хитры и тоже содержат армии шпионов. Все планы, рассчитанные на секретность, рано или поздно потерпят неудачу. И то, что они иногда удаются, лишь доказывает неразумность жертвы. Одно из удовольствий — делать все необходимые приготовления на виду у противника.

Он начал готовиться.

Глава 18

Когда Тьюсу впервые доложили о прибытии Клэйна в Меред — спустя час после того, как это произошло, — он почти не заинтересовался. Поступали более важные сведения о распоряжениях Джеррина по обороне города и размещению войск. Тьюса больше всего поразило, что некоторые приходили в виде копий приказов, посланных самим Джеррином.

Неужели Джеррин хочет восстановить их отношения. Неожиданный маневр, и означает он, что кризис наступил раньше, чем Джеррин к нему подготовился. Его быстрые действия привели противника в смятение. И нетрудно будет захватить штаб-квартиру Джеррина тремя легионами.

К трем часам Тьюс разослал необходимые приказы. В четыре его особый шпион сообщил, что Клэйн послал вестника к Джеррину с просьбой о свидании в тот же вечер. Почти одновременно другие шпионы сообщили о деятельности в резиденции Клэйна. Среди прочего в дом были доставлены несколько маленьких круглых предметов, завернутых в ткань. В бетонную пристройку перенесли в мешках более тонны медного порошка. И наконец металлический куб такого же размера и типа, какими пользуются при строительстве храмов, осторожно опустили на землю. Он был не только тяжелым, но и горячим, поскольку рабы действовали при помощи рычагов и асбестовых рукавиц.

Тьюс задумался над этими фактами, и сама бессмысленность встревожила его. Он вдруг вспомнил разные слухи о мутанте. Сейчас не время для случайностей. Взяв с собой пятьдесят охранников, он направился к Клэйну.

Увидев дом Клэйна, Тьюс удивился. Космический корабль, об отлете которого ему доложили, вернулся. С кораблем толстым кабелем соединялась гондола. Такие гондолы прикреплялись к кораблям для перевозки дополнительного груза. Гондола лежала на земле, и вокруг суетились рабы. Приблизившись, Тьюс увидел, что они делают.

Рабы подносили в мешках медный порошок. При помощи какой-то жидкости им покрывали корпус гондолы.

Тьюс вышел из носилок. Он медленно обошел вокруг гондолы и чем дольше глядел, тем бессмысленнее казалось ему это занятие. Никто не обратил на него внимания. Были два стражника, но они видно не получили приказа относительно зрителей. Они не подозревали, что рядом с ними находится лорд-советник.

Тьюс не стал просвещать их. Удивленный, он нерешительно пошел к дому. Не было никаких попыток помешать ему. В большой прихожей разговаривало и смеялось несколько храмовых ученых. Они с любопытством взглянули на Тьюса.

— Лорд Клэйн в доме?

Один из ученых кивнул.

— Найдете его в берлоге. Он работает над благословением.

В комнате было еще несколько ученых. Тьюс был готов к решительным действиям. Но неразумно было арестовывать Клэйна в присутствии такого количества храмовых ученых. К тому же в доме слишком много стражников.

И он не мог придумать повода для ареста. Похоже, что здесь готовят религиозную церемонию. Он отыскал Клэйна в небольшой комнате, выходящей во дворик. Клэйн спиной к нему склонился над кубом из храмового строительного материала. На столе лежало шесть полушарий из медного вещества. У Тьюса не было времени их рассматривать, потому что Клэйн повернулся, чтобы посмотреть, кто пришел. Он с улыбкой выпрямился.

Тьюс стоял, вопросительно глядя на Клэйна. Младший подошел к нему.

— Мы надеемся, — сказал он, — что этот стержень, который мы нашли в яме богов, есть легендарный стержень. В соответствии с легендой, главное требование к просителю — чистота сердца. И тогда боги по своему усмотрению, но при определенных обстоятельствах, активируют стержень.

Тьюс кивнул и указал рукой на куб.

— Я доволен, что ты интересуешься религиозными вопросами. Я считаю важным, чтобы член нашей семьи занимал высокое положение в храмах, и хочу заявить, что чтобы ни произошло, — он многозначительно помолчал, — ты всегда можешь рассчитывать на меня как на своего покровителя и друга.

Он вернулся во дворец, но оставил следить шпионов за возможной враждебной для него деятельностью.

Тьюсу доложили, что Клэйн был приглашен Джеррином на ужин, но принят с той холодной формальностью, которой отличались отношения братьев. Один из шпионов рассказал, что за едой Клэйн просил, чтобы его космические корабли были отозваны с патрульных полетов для какой-то задачи, суть которой раб не понял.

Говорилось еще об открытии фронта на северо-востоке, но настолько неясно, что лорд-советник не думал об этом, пока после полуночи не проснулся от криков и звона оружия за стеной своей спальни.

Не успел он сесть, как дверь распахнулась, и в спальню ворвалась толпа венерианских солдат.

Фронт на северо-востоке был прорван.

Наступила третья ночь его плена. Ночь повешения. Тьюс дрожал, когда с наступлением сумерек за ним пришли и отвели на освещенную площадь. Он будет первым. И когда его тело закачается в петле, двадцать тысяч венериан затянут петли на шеях десяти тысяч линнских солдат.

Ночь, на которую глядел Тьюс, была ни на что не Похожа. Бесчисленные огни горели на обширной равнине. Поблизости он видел столб, на котором он будет повешен. Дальше рядами стояли столбы, а между ними площадка для костров.

Осужденные уже стояли у костров со связанными руками и ногами, с веревкой на шее. Тьюс ясно видел только первый ряд. Первая линия жертв состояла из офицеров, все они стояли спокойно.

Некоторые разговаривали друг с другом, но, когда привели Тьюса, разговоры прекратились.

Никогда в жизни не видел Тьюс столько ужаса на лицах. Тьюс не ожидал, что его узнают. Трехдневная борода и ночные тени делали это трудным. Никто ничего не сказал, когда он поднялся на эшафот. В свое время Тьюс приказал повесить немало людей. Совсем другое ощущение быть жертвой, а не судьей.

Гнев, охвативший его, был основан на том, что он понимал: он не оказался бы в таком положении, если бы против него действительно готовился заговор. Напротив, он рассчитывал, что Джеррин будет удерживать врага, а он со своими легионами отберет власть у Джеррина.

В глубине души он верил в честность Джеррина. Он хотел унизить, свести к нулю заслуженные им почести. Теперь он понял, что Джеррин никогда не готовил против него заговор. И тут, случайно посмотрев вниз, он увидел у эшафота в группе венерианских руководителей Клэйна.

Шок был слишком велик, чтобы все понять. Тьюс смотрел на молодого человека, и перед ним постепенно вырисовывалась картина. Между Джеррином и венерианцами было заключено предательское соглашение. Тьюс видел, что мутант в одежде храмового ученого держит в руках металлический огненный стержень. Всплыло воспоминание. Он забыл о благословении в небе. Тьюс поднял голову. Если корабль с гондолой находится вверху, он был частью ночи, невидимый и недосягаемой.

Тьюс взглянул на мутанта и собрался заговорить, но Клэйн сказал:

— Ваше превосходительство, не будем тратить время на взаимные обвинения. Ваша смерть возобновит гражданскую войну в Линне. Мы меньше всего хотим этого и докажем это сегодня ночью вопреки всем вашим подозрениям.

Тьюс быстро овладел собой и обдумал шансы на спасение. Если космические корабли попытаются высадить войска, венерианам потребуется только подтянуть веревки и повесить связанных, ну, а потом их огромная армия будет сдерживать атаки. Это единственный возможный маневр, следовательно, слова Клэйна — ложь.

Мысли Тьюса были внезапно прерваны: венерианский император с угрюмым лицом взобрался на платформу. Несколько минут стоял он, пока не наступила тишина. Потом подошел к микрофонам и заговорил на общем языке Венеры.

— Друзья венериане, в эту ночь мщения за все преступления, совершенными против насимперией Линн, здесь присутствует агент главнокомандующего армии нашего подлого врага. Он явился к вам с предложением, и я хочу, чтобы он вышел сюда и рассказал вам о нем. И вы рассмеетесь ему в лицо, как это сделал я.

Во тьме послышались крики:

— Повесить его тоже!

Тьюс был потрясен этим яростным криком, но в то же время вынужден был восхититься хитростью венерианского вождя. Это был человек, последователи которого, должно быть, не раз сомневались в его способности к борьбе. У него было упрямое лицо полководца, ожидающего резкой критики. Какая возможность для него приобрести популярность!

Клэйн поднимался по ступеням. Он подождал тишины и затем сказал удивительно сильным голосом:

— Атомные боги Линна, чьим посланником я являюсь, устали от этой войны. Я приказываю вам покончить с нею. Сейчас!

Император смотрел на него.

— Ты не это собирался говорить! — воскликнул он.

— Ты…

Он замолчал, потому что взошло солнце.

Взошло солнце.

Несколько часов назад оно зашло за горизонт. И вот одним прыжком оно взлетело прямо вверх и повисло над головой.

Необыкновенная яркость залила сцену множества неизбежных смертей. Стояли столбы с привязанными к ним жертвами, сотни тысяч зрителей-венериан, обширная равнина, прибрежный город в отдалении — все ослепительно освещено.

Тени начинались на другой стороне равнины. Город освещался более слабыми отражениями.

Видя эту тьму, Тьюс понял, что вверху вовсе не солнце, а огромный огненный шар, источник света.

Послышался крик сотен тысяч глоток. В нем был и страх, и отчаяние, и испуганное почтение. Мужчины и женщины упали на колени. Венерианский вождь понял всю глубину своего поражения. Он тоже испустил ужасный крик и прыгнул к рычагу, который спускал люк, на котором стоял Тьюс. Краем глаза Тьюс заметил, как Клэйн поднял стержень.

Вспышки не было, но император исчез. А Тьюс так и не мог решить, что же произошло, но у него сохранилось воспоминание о человеке, буквально превращающемся в жидкость. Картина была такой не вероятной, что Тьюс закрыл глаза и даже себе потом не признавался в увиденном. Когда он наконец открыл глаза, с неба спускались корабли. Для лежащих ниц венериан появление пятидесяти тысяч линнских солдат должно было показаться очередным чудом.

Вся основная армия венериан была пленена в ту ночь. И хотя война на других островах продолжалась, большой остров Укста был полностью захвачен в течение нескольких недель.

Неделю спустя в полдень Клэйн в числе других влиятельных людей провожал флотилию кораблей, которые сопровождали лорда-советника на Землю. Прибыл Тьюс в сопровождении свиты. Группа храмовых посвященных затянула гимн.

Возвращение на Землю, предложенное Клэйном, полностью устраивало Тьюса. На него выпадет первое торжество по поводу победы на Венере. У него будет достаточно времени, чтобы победить слухи об унизительном пленении самого лорда-советника. И к тому же он первый настоит на триумфе для Джеррина.

Ясно, что атомные боги тоже довольны…

Глава 19

В своем обращении к Патронату после возвращения с Венеры Тьюс среди прочего заявил:

— Нам сейчас трудно это осознать, но у Линна не осталось значительных противников. Наши войска нанесли значительные поражения нашим недругам на Марсе и Венере, и теперь мы оказались в уникальном историческом положении: мы единственная сила человечества. Кажется, неизбежен период неограниченного мира и созидания.

Он вернулся во дворец, мысленно слыша приветствия. Шпионы уже донесли, что патроны считают победу в этой войне его заслугой. В конце концов до его прибытия война тянулась бесконечно. Все кончилось. Тьюсу не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что в таких обстоятельствах он вполне может допустить триумф для Джеррина и при этом ничего не потерять.

Несмотря на собственное заявление Патронату, он сам все более поражался своим словам: никаких врагов. Нечего опасаться. Трудно поверить, что вселенная принадлежит Линну, и что ему, лорду-советнику, подчиняется больше людей, чем кому-либо. Такое положение ослепило Тьюса.

Он будет заботливым вождем, уверял он себя. Он предвидел великие деяния, которые озарят славой золотой век Тьюса в истории Линна. Видение было таким благородным и вдохновляющим, что Тьюс долгое время лишь играл величественными планами, не предпринимая никаких конкретных действий.

Вскоре ему доложили, что Клэйн вернулся с Венеры. Через несколько дней он получил письмо от мутанта.

«Его превосходительству лорду-советнику Тьюсу.

Мой благородный дядя. Я хотел бы навестить вас и передать результаты нескольких бесед с моим братом Джеррином, а также мои собственные соображения относительно потенциальных опасностей для империи. Нас обоих тревожит преобладание рабов над гражданами Земли, а также наша полная неосведомленность относительно ситуации на спутниках Юпитера и Сатурна.

Поскольку это единственные возможные пока опасности, то чем скорее мы обсудим все аспекты, тем увереннее будем, что Линну ничто не сможет угрожать.

Ваш послушный племянник Клэйн».

Прочитав письмо, Тьюс почувствовал раздражение. Оно казалось занудливым. Оно напоминало, что блестящее будущее, которое он предвидел для империи, и его контроль над Линном не были полными, что его племянник может принудить его к компромиссу, который затмит его славу. Тем не менее он дипломатично ответил.

«Мой дорогой Клэйн!

Приятно было получить твое письмо. Вернувшись с гор, я буду счастлив принять тебя и обсудить дела самым тщательным образом. Я приказал собирать данные, так что, встретившись, мы сможем рассуждать, опираясь на факты.

Тьюс, лорд-советник».

Он действительно отдал приказ и выслушал чиновника-эксперта по спутникам Юпитера и Сатурна. Спутники населяли племена, стоящие на разных ступенях варварства. Доклад основывался на опросе жителей спутников и торговцев, навещавших определенные порты. Все свидетельствовало о том, что старая игра интриг и убийств среди вождей продолжалась.

Убедившись, что ситуация не внушает опасений, Тьюс отбыл на отдых в горы в сопровождении трехсот придворных и пятисот рабов. Он все еще был там, когда месяц спустя пришло второе письмо от Клэйна.

«Благородному лорду-советнику Тьюсу.

Ваш ответ на мое письмо принес мне большую радость. Не могу ли я получить сведения относительно ваших агентов, сколько их и где они сосредоточены? А причина моего вопроса в том, что я обнаружил, что несколько моих агентов на Европе, величайшем спутнике Юпитера, были неожиданно казнены год назад. Вся моя информация об этой территории, основывавшаяся на докладах не менее чем двухлетней давности, да и те сведения довольно туманные. Похоже, что около пяти лет назад некий вождь начал объединение Европы. С тех пор с каждым месяцем доклады моих агентов становятся все более смутными. Я подозреваю, что мои агенты стали жертвой тщательно подготовленной пропаганды. Если же это так, то меня чрезвычайно беспокоит, что кто-то сумел перехватить мои каналы информации.

Это только подозрения, конечно, но желательно, чтобы ваши люди произвели расследование, имея в виду, что их нынешние источники информации могут оказаться надежными.

Ваш верный слуга и племянник Клэйн».

Письмо напомнило Тьюсу, что он живет в мире шпионов. «Я полагаю, — устало думал он, — что уже сейчас обо мне распускают слухи. Люди представить себе не могут, какие планы я разрабатываю для государства во время так называемой «увеселительной» прогулки».

Он подумал, не выпустить ли серию заявлений о блестящем будущем.

Весь день он испытывал раздражение, потом снова прочел письмо Клэйна и решил, что необходим спокойный и дипломатичный ответ. Он может заявить, что принимает все предосторожности против любой случайности.

Он отдал необходимые распоряжения, посоветовал Клэйну поступить так же и начал серьезно обдумывать положение, которое сложится, когда с Венеры за триумфом приедет Джеррин. Будущее уже не казалось таким безоблачным. Племянники пытаются вмешиваться в государственные дела и имеют на это законное право. У каждого был совещательный голос, хотя прямо вмешиваться в управление они не могли.

«Клэйн во всем прав, — неохотно признал Тьюс. — Но моя мать однажды сказала: «Тот, кто постоянно использует свои права, не мудрец». И он рассмеялся.

Вечером перед сном Тьюса озарило: «Да, меня снова начинают одолевать те же страхи, что беспокоили меня на Венере. Проклятая дворцовая атмосфера действует на меня».

Он считал себя неспособным к низменным мыслям. Он был убежден, что для него подлинное наслаждение — выполнение своего долга. И именно это заставляло следить его за возможными заговорами, хотя самому ему они были отвратительны.

Сознание безупречной честности убеждало Тьюса. «В конце концов, — думал он, — я могу иногда ошибаться, но не серьезно, если буду внимателен к опасностям из всех источников. И даже мутант с научными знаниями — это вопрос, которому я должен уделять тщательное внимание с учетом интересов государства».

Он уже не раз думал об оружии, которое Клэйн использовал на Венере, и в продолжении следующих дней пришел к выводу, что должен действовать. Он продолжал уверять себя, что делает это неохотно, но в конце концов написал Клэйну:

«Мой дорогой племянник!

Хотя ты не просил о покровительстве, которое заслужил как своим происхождением, так и своими работами, я уверен, что ты будешь счастлив услышать, что государство готово принять под охрану материалы, добытые тобой из ямы богов и из других древних источников.

Самое безопасное для них место — твоя резиденция в Линне. Поэтому я приказываю перевести в город все оборудование из твоего сельского поместья. Через неделю в поместье прибудет отряд с соответствующим транспортом, а другой отряд сегодня же приступит к охране твоей городской резиденции.

Командир отряда, ответственный передо мной, создаст тебе все условия для работы.

Я рад, мой дорогой Клэйн, что оказал тебе столь дорогостоящее, но заслуженное внимание.

Вскоре я лично навещу тебя, осмотрю твои сокровища, чтобы в дальнейшем их использовать для всеобщего благодеяния.

С самыми сердечными пожеланиями Тьюс, лорд-советник».

Отправив письмо и отдав необходимые приказы командирам отрядов, Тьюс подумал: «По крайней мере все материалы будут собраны в одном месте. Позже всегда возможен более строгий контроль — если, конечно, возникнет необходимость».

Мудрый руководитель предусматривает любую случайность. Даже действия любимых родственников нужно рассматривать объективно.

Тьюсу сообщили, что Клэйн не сопротивлялся, и все материалы благополучно доставлены в Линн.

Тьюс все еще находился в горном дворце, когда пришло третье письмо Клэйна. Сжато сформулированное, оно представляло собой социальный трактат. В предисловии говорилось:

«Нашему дядя, лорду-советнику.

Лорды Джеррин и Клэйн Линн полагают, что в Линне существует опасное преобладание численности рабов. Они полагают далее, что рабство нежелательно в любом здоровом государстве. Поэтому они предлагают, чтобы лорд-советник Тьюс во время своего правления придерживался следующих основных принципов и сделал их основополагающими для будущих поколений.

«1. Всякое законопослушное человеческое существо обладает полным контролем над собственной личностью.

2. Там, где такого контроля сейчас не существует, он будет предоставлен постепенно, причем первые две ступени вводятся в действие немедленно.

3. Первая ступень: ни один раб не может быть физически наказан без постановления суда.

4. Вторая ступень: продолжительность рабочего дня раба не должна превышать десяти часов».

Далее описывались следующие ступени постепенного освобождения рабов, так что спустя двадцать лет только «неисправимые» будут несвободные, да и те будут контролироваться непосредственно государством, причем с каждым из них в соответствии с законом будут обращаться как с индивидуумом.

Тьюс, удивляясь и забавляясь, читал этот документ. Он вспомнил другое высказывание своей матери: «Не беспокойся из-за идеалистов. В нужный момент толпа перережет им глотки».

Но его благодушие быстро растаяло. «Эти мальчики вмешиваются в дела государственного управления». И к концу лета Тьюс приготовился вернуться в город. При этом он не переставал хмуро думать об угрозе государству, которая, по его мнению, возрастала.

На второй день после возвращения в Линн, он получил еще одно письмо от Клэйна. В письме сообщалась просьба о свидании, чтобы «обсудить вопросы, касающиеся обороны империи».

Тьюса разъярило то, что мутант даже не дал ему прийти в себя после возвращения. Конечно, ему при переселении делать было нечего, но все же вежливость требовала подождать. Тьюс с гневом решил, что настойчивость Клэйна носит все признаки сознательного оскорбления.

Он послал в ответ коротенькую записку:

«Мой дорогой Клэйн.

Я приму вас, как только освобожусь от более важных дел. Подождите извещения.

Тьюс».

Спал он спокойно, уверенный, что занял твердую позицию и сделал это вовремя.

И проснулся, чтобы узнать о катастрофе.

Единственным предупреждением послужил стальной блеск металла в небе. Захватчики высадились в Линне с трехсот космических кораблей. Должно быть, предварительно высадились шпионы, потому что захватчики сразу оказались у ворот. С каждого корабля высадилось по двести странных воинов.

— Шестьдесят тысяч солдат! — произнес лорд-советник Тьюс, изучив донесения. Он отдал приказы о защите дворца и разослал почтовых голубей в три легиона, размещенных вне города, приказывая двум легионам начать наступление.

Все было смутным и нереальным. Большинство нападавших кораблей скрылось за большими зданиями. Некоторые лежали на открытых площадках, но казались мертвыми. И трудно было представить, что поблизости от них идет битва. В девять часов принесли послание от леди Лидии:

«Дорогой сын.

Есть ли у тебя новости? Кто на вас напал? Это ограниченное нападение или на всю империю? Связался ли ты с Клэйном?»

Первого пленника привели, когда Тьюс хмурился из-за неприятного предложения искать помощи у Юрэйна. Ведь мутант был последним, кого он хотел видеть. Пленник, бородатый гигант, гордо признался, что он с Европы и не боится ни человека, ни бога. Рост пленника и его физическая сила поразили Тьюса. Но его наивный взгляд на мир действовал ободряюще. Следующие пленники обладали теми же характеристиками.

Происходило вторжение варваров с Европы, Очевидно, лишь с целью грабежа. Если не действовать быстро, Линн в два дня останется без сокровищ. Кровавые приказы посыпались из уст Тьюса. Пленных не брать. Разрушать их корабли.

Медленно тянулось утро. Тьюс хотел осмотреть город, но отказался от этого замысла, подумав, что командиры не смогут посылать ему донесения. По той же причине он не мог перенести свою резиденцию. Перед полуднем пришло успокоительное известие, что два легиона наступают у главных ворот.

Новости успокоили Тьюса. С неудовольствием он вспомнил письма Клэйна. Собрал экспертов и слушал их доклады.

Данных собралось множество. Европу населяли яростно соперничающие племена. Говорили, что обширная атмосфера Европы создана искусственно учеными золотого века с помощью атомных богов. И она содержала огромное количество газа, пропускающего свет, но не позволяющего теплу уходить в пространство.

Пять лет назад путешественники начали рассказывать о вожде по имени Чиннар, который объединил все враждующие племена в одну нацию. Потом путешествия стали опасными, и торговцам разрешали посадку только в определенных районах. Там им говорили, что попытка объединения не удалась. Хитрый Чиннар перехватил все каналы информации и продолжал укреплять свое положение, снабжая мир дезинформацией.

Чиннар. В этом имени было что-то зловещее. Если такой человек уйдет хотя бы с горсткой приверженцев и с частью богатства Линна, Солнечная система взорвется.

Тьюс колебался. В голове у него возник план, который лучше осуществить ночью, но значит дать варварам еще несколько часов для грабежа. Он решил не ждать, но приказал третьему легиону войти в туннель, ведущий во дворец.

В качестве предосторожности и с целью отвлечения внимания неприятеля он послал с пленным офицером письмо к Чиннару. В письме он указывал на безрассудность нападения, результатом которого будут лишь кровавые репрессии на Европе и говорил, что есть еще время для почетного отступления. Только одно было неверно в его рассуждениях. Чиннар собрал большие силы и сдерживал их, надеясь установить, находится ли лорд-советник во дворце. Освобожденный пленник сообщил о местонахождении Тьюса.

В последующей атаке варвары овладели центральным дворцом и захватили врасплох легионеров, находящихся в туннеле. Люди Чиннара вылили масло из огромных дворцовых цистерн и подожгли его.

Так погиб целый легион.

В эту ночь сотни варварских космических кораблей высадились за линнскими солдатами, осаждавшими ворота. А наутро два легиона были изрублены в куски.

Лорд-советник Тьюс ничего не знал об этом событии. Накануне его череп был отдан любимому златокузнецу Чиннара, тот залил его золотом, награбленным в Линне и изготовил кубок, чтобы отпраздновать величайшую победу столетия.

Глава 20

Для лорда Клэйна Линна, занимавшемуся проверкой счетов по своему имению, новость о нападении на Линн и его падением была тяжелым ударом. За незначительными исключениями, все его атомные материалы находились в Линне. Он отпустил посланника, который неразумно сообщил свои новости при открытых дверях, сидел за столом и размышлял.

Когда он осмотрел комнату, где трудилось множество учеников, ему показалось, что по крайней мере один из рабов не сдержал радости. Он не стал откладывать, но немедленно позвал этого человека к себе. У него была неизменная система обращения с рабами, унаследованная от Джоквина вместе с именем.

Работа, верность и положительное отношение давали рабам лучшие условия, более короткий рабочий день, свободу в действиях, право после тридцати лет жениться, а после сорока обрести полную свободу. Лень и другие отрицательные свойства, как обман, наказывались рядом мер. Не будучи в состоянии изменить законодательство страны, Клэйн не мог представить себе лучшую систему существования рабства. И вот сейчас, несмотря на свое беспокойство, он поступал, как Джоквин в подобных случаях, где нет явных доказательств вины. Он сказал рабу Органу, что тот вызвал его подозрения, и спросил, оправданы ли они.

— Если ты виноват и сознаешься, — сказал он, — то получишь мягкое наказание. Если не сознаешься, а позже окажется, что ты виноват, будет три наказания, что означает тяжкую физическую работу.

Раб ответил с насмешкой:

— К тому времени Чиннар покончит с вашими линнцами, и ты будешь работать на меня.

— Полевые работы, — сказал Клэйн, — на три месяца по десять часов в день.

Не время для лицемерия. Все, что можно истолковать как слабость, теперь губительно.

Когда стражники уводили раба, тот закричал:

— Злобный мутант, Чиннар покажет тебе твое место!

Клэйн не ответил. Он считал сомнительным, чтобы новый завоеватель был избран судьбой для наказания Линна за все его злые деяния. Он выбросил эти мысли из головы. У входа он остановился, посмотрел на десяток преданных рабов, которые сидели за столами.

— Не поступайте опрометчиво, — медленно сказал он. — Если вы испытываете такие же чувства, сдержите их. Падение города от неожиданной атаки не так уж важно. — Он остановился, поняв, что обращается к инстинкту их осторожности. Разум говорил ему, что в периоды больших кризисов люди не всегда осмысливают все возможности.

— Я понимаю, — сказал он наконец, — что быть рабом — небольшое удовольствие, хотя и есть свои преимущества — экономическая безопасность, бесплатное обучение мастерству. Но слова Органа доказывают, что, если молодым ребятам предоставить свободу поступков, они потрясут общество. К сожалению, люди разных рас лишь постепенно учатся жить вместе.

Он вышел, довольный тем, что поступил наилучшим образом в данных обстоятельствах. Он не сомневался, что поведение Органа в миниатюре отразило всю проблему империи рабства. Если Чиннар завоюет хоть сколько-нибудь значительную территорию, автоматически последует восстание рабов.

Снаружи он увидел первых беженцев. Они прилетели в многочисленных разноцветных экипажах. Удивительно то, что они ждали до полудня второго дня. Люди просто отказывались верить, что город в опасности, хотя, конечно, более ранние беженцы могли уйти в других направлениях. И не показаться вблизи его поместья.

Клэйн решительно отбросил свою задумчивость. Он подозвал раба и отправил его к беженцам.

— Пусть те, у кого есть средства транспортировки, продолжают движение. Здесь, в восьмидесяти милях от Линна, мы сможем позаботиться только о пешеходах.

Он прошел в кабинет и позвал командиров своих войск.

— Мне нужны добровольцы, — объяснил он. — В особенности люди с сильными религиозными чувствами, которые ночью полетят в Линн и заберут все оборудование из моей лаборатории.

План, который он обрисовал пятидесяти добровольцам, был прост. В смятении, охватившем город, пройдет, вероятно, несколько дней, прежде чем варварская армия займет все действительно важные резиденции. Варвары в эти первые дни вполне могут пропустить дом, стоящий за деревьями.

Если все же дом занят, то там, вероятно, мало противников. Храбрые люди легко перебьют врагов и выполнят свою задачу.

— Я хочу подчеркнуть важность вашего задания, — продолжал Клэйн. — Как вы все знаете, я член храмовой иерархии. Мне доверили священные божественные металлы и оборудование, включая материалы. Если драгоценные реликвии попадут в нечистые руки, произойдет катастрофа. Если вы попадете в руки врага, не открывайте цели вашего прихода, а говорите, что пришли за собственным имуществом.

Помня об отряде, доставленном Тьюсом, он докончил свои инструкции:

— Возможно, оборудование охраняют линнские солдаты. В таком случае отдайте командиру отряда письмо.

Он протянул документ. Это был приказ, подписанный Клэйном и заверенный печатью. После смерти Тьюса такой приказ не будет оставлен без внимания.

Когда добровольцы отправились готовиться, Клэйн отправил один из своих кораблей-посланцев в ближайший город Гарам. Он спрашивал у коменданта города, своего друга, какие контрдействия принимаются против вторжения.

— Проявляют ли власти города понимание, что от них требуется в подобных обстоятельствах? Как им с самого начала нужно объяснить старый закон?

Ответ пришел в кратчайшее время. Генерал отдавал свои войска в распоряжение Клэйна и советовал отправить вестников во все главнейшие города империи именем «его превосходительства лорда Клэйна Линна», временно занявшего место Тьюса, покойного лорда-советника, погибшего защищая город Линн от внезапного нападения варварских орд звероподобных людей, которые стремятся уничтожить прекрасную цивилизацию.

В письме еще было многое в том же духе. Его удивило само предложение, что его именем будет организована армия.

Перечитав письмо, он пошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение. На нем было представительное платье храмового ученого. Складки скрывали его отличия от взглядов посторонних.

Потребуется три месяца, чтобы достичь лорда Джеррина на Венере, и четыре — лорда Дрейда на Марсе, так как обе планеты находятся по ту сторону Солнца, столько же времени уйдет для ответа. Только член правящей семьи может получить поддержку разнообразных элементов империи. О семье лорда-советника не было никаких сообщений. К тому же там одни женщины. Остается лорд Клэйн, младший брат Джеррина, внук покойного лорда-правителя. В течение по крайней мере нескольких месяцев он будет исполнять обязанности лорда-правителя Линна.

Подходил к концу второй день вторжения. К сумеркам свыше тысячи человек разместились лагерем вдоль дороги. Над головой курсировали небольшие экипажи и большие боевые корабли.

Сами дороги были пустынны. Разведчики доложили, что из Линна движутся толпы беженцев. Но они пока еще не появились.

В последний час перед сумерками патрули доложили, что ворота закрываются одни за другими. И поток беженцев сократился до ручейка. По-видимому те, кто мог заплатить, уже находились в безопасности.

В полночь солдаты-проводники отправились в свою боевую экспедицию в девяти скутерах и одном космическом корабле. В качестве первого результата своей власти Клэйн усилил их сотней солдат регулярной армии. Он присутствовал при отлете кораблей, потом отправился на встречу собравшихся высших офицеров. Дюжина генералов поднялась при его появлении.

Клэйн застыл. Он старался быть спокойным и деловым, уверял себя, что все происходящее естественно. Но испытывал он и нечто другое. Он чувствовал, как в его нервах оживает опасная детская паника. Мышцы его лица сокращались. Он трижды с трудом сглотнул и потом ответил на салют. Потом прошел к столу.

Клэйн подождал, пока все усядутся. Потом попросил доложить об имеющихся в его распоряжении войсках. Он записывал числа по каждой провинции и затем суммировал их.

— Без четырех провинций, представители которых еще не пришли, — объявил он, — на сегодня восемнадцать тысяч обученных солдат, шесть тысяч резервистов и около пятисот тысяч пригодных к воинской службе граждан.

— Ваш превосходительство, — сказал его друг Моркид. — Линнская империя обычно содержит армию в миллион человек. На Земле главные силы располагались вблизи Линна, теперь они уничтожены. Около четырехсот находится на Венере и чуть больше на Марсе.

Клэйн подсчитал.

— Это не дает миллиона.

Моркид кивнул.

— Впервые за многие годы численность армии сократилась. Завоевание Венеры, казалось, уничтожило всех потенциальных врагов Линна, и лорд-советник счел, что пришла пора экономить.

— Понятно, — сказал Клэйн. Он побледнел и чувствовал слабость, как человек, который не может самостоятельно передвигаться.

Глава 21

Лидия с трудом выбралась из носилок, сознавая, какой старой и непривлекательной кажется она варварам во дворце. Она не беспокоилась из-за этого. Самое главное, что Чиннар согласился принять ее.

Старая женщина невесело улыбнулась. Она больше не ценила кожу и кости. Была даже какая-то радость в сознании, что она идет навстречу смерти. Несмотря на возраст и некоторое отвращение к самой себе, она не хотела забвения. Но Клэйн просил ее рискнуть. Лидию смутно удивляло, что мысль о мутанте, исполняющем обязанности лорда-правителя, больше не смущала ее. У нее были свои причины верить в способности Клэйна. Она медленно шла по коридорам и знакомым комнатам. Повсюду были рослые и бородатые воины. Глядя на них, она чувствовала оправданными все безжалостные действия, которые она предпринимала в свои дни.

Когда она вошла в тронную комнату, мрачные мысли покинули ее. Она острым взглядом огляделась в поисках загадочного вождя. На троне или поблизости никого не было. Мужчины стояли группами и разговаривали. В одной из групп выделился высокий человек. Все были бородаты, а он гладко выбрит.

Он перестал слушать говорившего, и все замолчали. Тишина передалась остальным группам. Не прошло и минуты, как все смотрели на нее, ожидая, когда заговорит командир. Она тоже ожидала. Чиннар не был красив, но у него была внешность сильного человека. Но этого было мало. Лидия, ожидавшая выдающихся качеств, была поражена.

Лицо Чиннара было скорее чувствительным, чем грубым. И этого было тоже недостаточно для объяснения того факта, что он стал абсолютным повелителем огромных недисциплинированных орд.

Великий человек выступил вперед.

— Леди, — сказал он, — вы просили меня о свидании.

И тут она увидела, в чем его власть. За всю жизнь она не слышала такого сочного баритона, такого прекрасного голоса, привыкшего повелевать. Она поняла, что ошиблась относительно его внешности. Она ждала красоты, а этот человек был прекрасен.

И ее охватил страх. Такой голос, такая личность…

Она усилием воли разорвала очарование и сказала:

— Ты Чиннар?

Ответ снова вызвал у нее оцепенение. Но на этот раз она пришла в себя быстро. И теперь полностью овладела собой. Глаза ее сузились. Она враждебно посмотрела на вождя.

— Я вижу, — сказала она, — что пришла сюда напрасно.

— Естественно, — Чиннар склонил голову. Он не спросил ее, зачем она сюда пришла. Стоял и вежливо ждал, когда она кончит говорить.

— Пока я не увидела тебя, — угрюмо говорила Лидия, — я считала тебя талантливым полководцем. Но теперь вижу, что ты считаешь себя орудием судьбы. Я вижу, как тебя укладывают в могилу.

В комнате послышался гневный ропот. Чиннар жестом восстановил тишину.

— Мадам, ваши слова оскорбляют моих офицеров. Говорите, зачем вы пришли, и тогда я решу, что буду с вами делать.

Лидия кивнула, она заметила, что он не сказал, что сам оскорблен. Она внутренне вздохнула. Мысленно она уже составила представление об этом человеке и испугалась. Истории были известны прирожденные вожди, порождаемые немыми классами. В них была воля править и умереть. Воздействие их на свое время было колоссально. Такие люди даже в смертных муках тащили за собой древние династии. А этот уже убил законного правителя Линна и нанес ошеломляющий удар в сердце империи.

Лидия спокойно сказала:

— Я буду говорить коротко, поскольку вы планируете новые политические и военные кампании. Я пришла по просьбе моего внука лорда Клэйна Линна.

— Мутант. — Чиннар кивнул. Его замечание было уклончиво, просто констатация факта.

Лидия поразилась, насколько хорошо он знает семью Линнов, включая и Клэйна, который всегда старался держаться незаметно. Она продолжала:

— Лорд Клэйн — храмовый ученый и в течение многих лет занимался научными экспериментами. Большая часть его оборудования, к сожалению, в Линне. — Лидия пожала плечами. — Оно абсолютно бесполезно для тебя и твоих людей, но будет большой потерей для цивилизации, если оно потеряется или испортится. Лорд Клэйн просит разрешения послать рабов в свой городской дом, чтобы перевести оборудование в его сельское имение. В обмен…

— Да, — повторил Чиннар, — в обмен…

Голос его звучал насмешливо, и она поняла, что он играл с ней.

— В обмен, — сказала она, — он заплатит и драгоценными металлами, и камнями любую названую тобой сумму.

На лице вождя появилось задумчивое выражение.

— Я слышал об экспериментах лорда Клэйна с так называемыми божьими металлами. Очень любопытные рассказы. Освободившись от своих военных обязанностей, я осмотрю его лабораторию. Можете передать своему внуку, что его план возвращения величайших сокровищ Линна и всей империи был обречен на неудачу. В первые же минуты нападения пять космических кораблей сели у дома лорда Клэйна, чтобы я был уверен, что его загадочное оружие не будет обращено портив моих воинов. Я считаю большой неудачей, что его самого не было в это время в городе. Можете передать ему, что нас не застала врасплох ночная попытка захватить оборудование. — Он закончил:

— Большое облегчение сознавать, что его оборудование в наших руках.

Лидия ничего не сказала. Она не осознавала, в каком напряжении находилась. Ей казалось, что стоит ей заговорить, и она выдаст, как велико ее облегчение. «Можете передать ему». Значит, ей позволено будет уйти. Снова она ждала.

Чиннар прошел вперед и остановился прямо перед ней. В его манерах появилось что-то варварское, до сих пор тщательно скрывавшееся. Намек на насмешку, презрение физически сильного человека к упадку, чувство превосходства над утонченностью Лидии. Когда он заговорил, было ясно, что он осознает, что проявляет милосердие.

— Старуха, — сказал он, — я позволил тебе прийти, потому что ты оказала мне услугу, добившись для своего сына поста лорда-советника. Это событие, и только оно, дало мне возможность осуществить свой план нападения на Линнскую империю. — Он улыбнулся. — Можешь идти и не забывай об этом.

Чиннар медленно поднимался по холму к низкой уродливой изгороди, окружавшей городской дом Клэйна. Он задержался у изгороди, узнав храмовый материал, из которого она сложена, потом пошел дальше. Через несколько минут он рассматривал фонтан кипящей воды. Затем подозвал к себе инженера, руководившего строительством космических кораблей.

— Как это устроено?

Инженер осмотрел основание фонтана. Он не торопился, рослый толстый человек с репутацией сквернослова. Он уже обосновался в одном из линнских дворцов с гремя линнскими девушками-рабынями. Это был счастливый человек, совсем не тщеславный и не гордый. Инженер обнаружил дверцу в основании и опустился на колени в грязь, как простой рабочий. Тут же к нему присоединился Чиннар, не отдавая себе отчета в том, как шокировали его действия высокородных линнцев, принадлежащих к рабам его личной свиты.

— Храмовый материал, — сказал Миван, инженер.

Чиннар кивнул. Они без слов встали, такие вопросы они обсуждали уже на протяжении многих лет. В доме несколько минут спустя вождь и его помощник приподняли ковры, закрывавшие стены коридора, ведущего в лабораторию. Как и вся ограда, стены были теплыми на ощупь.

Вошли в лабораторию и в изумлении переглянулись. Помещение было значительно расширено сравнительно с первоначальным видом, хотя они этого не знали. Одна из стен была убрана. Почти на каждом квадратном ярде обширного нового пола стояли машины непрозрачные и прозрачные, машины большие и маленькие, некоторые явно законченные, другие из отдельных фрагментов.

Чиннар задумчиво прошел вперед, рассматривая машины, Ни разу он не задержался для подробного изучения. Потом краем глаза уловил движение.

Сияние. Он наклонился и вгляделся в длинный черный ящик, напоминающий по форме гроб, покрытый разноцветной и дорогой на вид облицовкой. Внутренность ящика представляла узкий тоннель. По нему катался огненный шар. Он спокойно поворачивался, за минуту покрывая расстояние от одной стены до другой. У дальней стенки он неторопливо остановился, казалось, размышлял над последующими действиями, и начал обратное путешествие.

Сама бессмысленность этого движения очаровала Чиннара. Он осторожно протянул руку к шару. Ничего не произошло. Несмотря на нападение на Линн, он не признавал риска. И он поманил стражника.

— Приведите раба, — приказал он. По его приказу бывший линнский дворянин, потея каждой порой, коснулся пальцем движущегося шара. Палец прошел через пустоту.

Он отшатнулся, испуганный. Однако эксперимент не удовлетворил Чиннара. Снова неохотно, хотя и не так испуганно, раб протянул палец. Чиннар задумчиво смотрел на раба. Что-то отразилось в его взгляде, потому что раб воскликнул:

— Хозяин, я ничего не понял из увиденного. Ничего!

— Убейте его, — сказал Чиннар.

И, нахмурившись, снова повернулся к машине.

— Должна же быть какая-то причина его движения и существования, — упрямо сказал он.

Полчаса спустя он все еще осматривал машину.

Глава 22

Если бы я только мог…» — много раз думал Клэйн. И знал, что не осмелится пока.

Он с некоторым цинизмом позволил присланным лордом Тьюсом перевести в Линн оборудование. В том числе и лучшую свою находку — огненный шар, открытие золотого века, которое до самого сердца потрясло прошлые столетия.

Именно из-за этого шара он позволил Тьюсу захватить контроль над созданием древней удивительной культуры.

Ему нужно было просто оказаться в присутствии шара и, зная его действия, настроиться на него.

Затем он мог контролировать его мысленно на расстоянии — в течение трех дней. И вся необычная мощь шара будет в распоряжении Клэйна.

В какой-то момент третьего дня — точно его определить не удалось — шар перестал «приходить», когда он «зовет» его.

Из действий Тьюса казалось ясным, что он не собирается запрещать Клэйну доступ к оборудованию. Поэтому не важно, что шар будет находиться в Линне под охраной солдат.

Несмотря на все предосторожности, Клэйн не предвидел, что Линн будет захвачен.

И вот оружие, которое помогло бы покончить с войной, находится вне пределов его досягаемости. Разве что он решится на какой-нибудь отчаянный шаг.

Но линнские силы еще недостаточно сильны для захвата чуда.

В линнской армии говорили: «В первый месяц новичок служит причиной гибели своих опытных товарищей. Во второй месяц он мешает отступлению, вызванному его же присутствием. И лишь на третий месяц он становится пригоден для гибели в первой же стычке».

Клэйн, глядя на группу новичков после нескольких недель обучения, сознавал насколько верно это изречение. Умение хорошо стрелять из лука требовало полного единства мысли и тела. Нож на мечах немыслим без учета действий товарищей. А владение копьем — само по себе искусство.

В этот вечер Клэйн доложил командному составу план действий, являющийся попыткой скрыть слабость. План предусматривал использование необученных людей в первой линии обороны. Клэйн говорил:

— Не предупреждайте их. Выведите их на открытый воздух и учите простейшим приемам пользования оружием. Сначала лук и стрелы, потом копья и, наконец, мечи.

После совещания он изучил сообщение городов Норрис и Ралф, которые сдались буквально без борьбы. Когда началась атака варваров, рабы просто перебили своих хозяев. Примечание генерального штаба рекомендовало массовую казнь всех пригодных к воинской службе мужчин-рабов.

Клэйн разослал приглашения собравшимся торговым и промышленным деятелям на утреннюю встречу и унес с собой в постель проблему рабов.

В десять утра он открыл совещание и сообщил, что армия рекомендует смерть всех мужчин-рабов.

Это заявление вызвало гул.

Один сказал:

— Ваше превосходительство, это невозможно. Нельзя уничтожить такое ценное имущество.

За двумя исключениями это казалось общим мнением. Оба исключения представляли собой молодых людей. Один из них заявил:

— Джентльмены, это необходимое действие.

Другой сказал:

— Я надеюсь, что кризис делает возможным осуществление большого прогрессивного дела — конец рабства в Линне.

Клэйн вышел вперед и поднял руку. Когда все смолкли, он начал:

— Сейчас не время для полумер. Нужно принять одну или другую сторону альтернативы.

После завершения переговоров между группами торговцев их представитель сказал:

— Ваше превосходительство, собравшиеся здесь деловые люди считают возможным обещать рабам свободу.

Клэйн долго смотрел на улыбающуюся аудиторию, потом повернулся и вышел. В этот день он подготовил специальный бюллетень.

«Свобода за верную службу по приказу его превосходительства лорда Клэйна Линна, правителя Линна, храмового ученого, возлюбленного самих атомных богов.

Приветствую всех добрых мужчин и женщин, верно служивших защищаемой богами Линнской империи. У вас есть возможность получить полную свободу, которую вы заслужили своими действиями и отношением за прошлые годы.

На империю налетели жестокие и грубые варвары. Их успех может быть только временным: непреодолимые силы собираются против них. Линнская миллионная армия на пути с Венеры и Марса, а тут на Земле готовится к сражению армия численностью более чем в два миллиона.

У противника меньше чем шестьдесят тысяч солдат. И к этой маленькой армии, чей первоначальный успех объясняется внезапностью нападения, поторопились присоединиться некоторые мужчины и женщины. Всем женщинам, если они только не замешаны в преступлениях, обещаю прощение. Для мужчин, которые перешли на сторону врага, остается лишь одна надежда: немедленно бегите из варварской армии и явитесь в один из сборных лагерей, перечисленных в конце этой прокламации. В лагере не будет стражи, и раз в неделю будет проводиться перекличка. Каждый мужчина, чье имя будет регулярно появляться в списках, получит полную свободу после разгрома врага.

Для непокорных наказание — смерть!

Тем мужчинам и женщинам, которые продолжают свою верную службу, я, лорд Клэйн, приказываю:

Все женщины и дети должны оставаться на прежних местах и служить, как и раньше.

Все мужчины должны явиться к хозяину и сказать: «Я хочу исполнять приказ лорда Клэйна. Дайте мне недельный запас питания, чтобы я смог добраться до сборного пункта».

Получив пищу, немедленно уходите, не задерживайтесь ни на час.

Если по какой-то причине вашего хозяина нет дома, берите пищу и уходите без разрешения. Никто не помешает вам покинуть город.

Всякий мужчина, к которому относится этот приказ и который будет найден в городе спустя двадцать четыре часа после объявления этой прокламации, будет заподозрен в измене.

Наказание — смерть!

Чтобы спастись, идите в сборные лагеря, чтобы ваше имя регулярно появлялось в недельных списках. Если варвары нападут на ваш лагерь, рассыпьтесь по лесам и холмам и прячьтесь, а потом идите в другой лагерь. Все лагеря будут снабжены пищей.

Все, доказавшие свою верность, получат свободу. И они немедленно получат право вступить в брак. Им будут предоставлены земли для поселения. А через пять лет они получат права гражданства.

Наступает конец рабства в Линнской империи.

БЛАГОРАЗУМИЕ — БЕЗОПАСНОСТЬ — СВОБОДА

Документ имел свои слабые места, и, прежде чем опубликовать его, Клэйн обсуждал его достоинства с группой сомневающихся офицеров. Он не обращался к торговцам — они слишком заинтересованы в выгоде, чтобы рассуждать объективно. Клэйн указал, что невозможно сохранять приказ о массовых казнях. Большинство рабов бежит, и тогда они станут опасны. Он признал, что прокламация содержит немало лжи. Только в Линне миллионы рабов перешли на сторону Чиннара, который использует их для несения гарнизонной службы в городах. А его армия всегда готова к битве. Спор кончил Морид.

— Джентльмены, — сказал он, — вы как будто не осознаете, что наш главнокомандующий одним ударом покончил со всеми нашими иллюзиями и ложными надеждами и сразу занялся самым основным в том положении, в котором мы очутились. По самому обсуждению ясно, что у нас нет выбора. Во время неминуемой катастрофымы счастливы, что наш предводитель — первоклассный гений, наметивший дорогу, которая приведет нас к победе.

Джентльмены, да здравствует лорд Клэйн Линн, исполняющий обязанности лорда-правителя Линна!

Аплодисменты длились пять минут.

Глава 23

Клэйн следил за битвой при Гораме с патрульного корабля, перелетавшего с одного пункта в другой. Вражеские корабли все время старались перехватить его, но у его корабля были быстрые и маневренные двигатели.

Испробовали и обычный трюк, стараясь занять положение над кораблем. Но ожидавшегося не произошло. Маленький корабль даже не нырнул, что было бы обычной реакцией.

Тем не менее эти попытки обеспокоили Клэйна. Чиннар, конечно, понимал, что его противник знает больше о металлах богов, чем он и его техники. Но плохо, если он заключит по поведению корабля, что на его борту находится сам Клэйн. А Клэйн хотел увидеть битву.

Оборона была прочной на основании того факта, что за четыре недели пало еще несколько городов. Необученные угрюмо сражались не на жизнь, а на смерть. Стрелы косили нападающих, копья, направленные неумелыми, но в достаточной степени отчаянными людьми, причиняли раны, а иногда и смерть. Худо было в бою с мечами. Мускулистые могучие варвары расправлялись со своими более слабыми физически противниками.

Первая линия обороны погибла. Началось сражение у второй линии. Вперед выдвинулся резерв варваров и был встречен волной стрел, затмившей небо. Ржание лошадей, проклятия раненых поднимались к кораблю. Защитники держались вместе. Таковы были указания. Отступление к центральной площади, которая прочно оборонялась от не ожидавших нападения с тыла.

В последнюю минуту космические корабли возьмут на борт теснимую, но теоретически все еще действенную армию бывших штатских. Через полтора месяца обучения она была слишком ценной, чтобы дать ей погибнуть в битве.

Такое упорное сопротивление определит ход войны. Подсчитывая потери после очередной битвы, Чиннар призадумается. Его армия, усиленная рабами, росла с каждым днем. Но чем больше она становилась, тем трудней ей становилось управлять.

Но относительно исхода этой битвы или судьбы этого города не было никаких сомнений. Когда темный прибой почти нахлынул с востока, победные костры загорелись на всех главных улицах. Дым поднимался к небу. И линнцы, испытавшие первые минуты варварской оккупации, были не в состоянии оценить тот факт, что именно это поражение послужит поворотом в войне.

Пришло время решать когда, где и при каких условиях главные линнские силы дадут решающее сражение за власть над планетой. И еще одно решение, включающее огромный риск — приблизиться к огненному шару. Клэйн поежился и плотнее запахнул плащ.

Он все еще размышлял об этом, когда принесли послание. Его доставил пленный линнский дворянин, освобожденный варварами.

В послании Чиннара была всего лишь одна фраза: «Задумывались ли вы когда-нибудь, мой дорогой лорд Клэйн, как была уничтожена цивилизация золотого века?»

Над этой проблемой Клэйн ломал голову множество раз. Но откуда может знать ответ варвар?

Дворянина Клэйн расспросил относительно условий в Линне. Ответы были неприятные. Множество рабов отомстило прежним хозяевам. Бесчисленное количество линнских женщин превратилось в проституток.

Расспрашивая о новостях, Клэйн узнал, что Чиннар публично пригласил храмовых ученых позаботиться о «некоторых реликтах, ранее принадлежавших Клэйну».

— Он действительно назвал меня?

— Ваше имя было в объявлении, — ответил дворянин.

— Я читал его во время выполнения одного поручения вне дворца.

Клэйн долго обдумывал этот разговор, Он заподозрил ловушку — и все же Чиннар не мог знать ценности огненной сферы.

Даже если он заглянул внутрь, он мог удивиться. Но это ничего не дало бы ему.

Тем не менее допустим, что это ловушка. Но для его целей достаточно на мгновение приблизиться к шару. Решится ли он на такой шаг?

Он все еще размышлял, когда другой освобожденный дворянин принес второе послание Чиннара:

«Я бы хотел поговорить с вами и показать вам нечто, ранее вами не виденное… Можете ли вы придумать, как организовать такую встречу?»

На следующий день лорд Клэйн показал это послание своему штабу. Все единодушно выступили против такой встречи, но согласились, что есть возможность отправить формальное послание вождю варваров.

Мутант, у которого были свои причины проявить твердость, уже написал ответ. И прочел его офицерам:

«Вождю варваров Чиннару.

Ваша трусливая попытка получить прощение за свои кровавые преступления путем личного обращения ко мне бесполезна! Убирайтесь с планеты вместе со своим войском. Только немедленное отступление может спасти вас и Европу от гибели.

Клэйн, исполняющий обязанности лорда-правителя».

Послание было одобрено и отправлено с пленным варваром. Клэйн начал немедленную подготовку к наступлению на Линн. И этот план неоднократно обсуждался штабом. Офицеры считали, что высадка десантов смутит противника и даст возможность линнской армии овладеть городом. Предполагалось, что удержать город невозможно и уже на следующую ночь после наступления из него придется уйти.

Клэйну этого было достаточно. Накануне наступления он сам отправился в Линн, проделав основную часть пути в воздушном скутере. В уединенном месте он выгрузил из скутера осла и телегу и прошел с ними последние двадцать миль.

В своей одежде храмового посвященного он ничем не выделялся. Армия рабов, удерживающая Линн, была так многочисленна, что силам Чиннара пришлось допустить нормальный приток пищи в город во избежание голодной смерти.

Клэйн вошел без помех со стороны бывших рабов, которые охраняли ворота. Внутри он вызвал еще меньше подозрений, и никто не остановил его на улице по пути к городскому дому. Он поднялся на холм. Единственный солдат-варвар, охранявший ту часть изгороди, позволил ему провести телегу.

С озабоченным видом, как будто выполнял обычное дело, Клэйн направился к черному входу в дом, передал овощи женщинам и спросил:

— Кто начальник сегодня?

— Глидон.

— Где он? — спросил Клэйн.

— В кабинете, вот здесь. — И старшая из двух женщин указала на главный вход, проходящий через центральную комнату, где размещалась большая часть его бесценного оборудования.

Войдя в большую комнату, Клэйн заметил у всех входов в нее солдат-варваров. А в центре комнаты увидел контейнер с огненным шаром.

Он мог пройти мимо и коснуться его, проходя.

Не торопясь, он прошел вперед, коснулся пальцем поверхности сферы и продолжал идти по кабинету.

Ему очень хотелось не допускать больше риска. Если он будет действовать наверняка, то захватит дом, и ящик окажется в его власти.

Но если он продолжит выполнять свой план, а ящик переместят в течение трех дней, он не сможет отыскать его…

На него произвели впечатление послания Чиннара. У вождя варваров имелась какая-то важнейшая информация. Каким образом он раздобыл такой ценный предмет, что рискнул самоуважением, устанавливая связь с Клэйном?

Если поторопиться, то знание может быть утеряно.

Идя по комнате, мутант молча укрепился в своем решении. Чуть погодя он уже говорил офицеру, что пришел позаботиться о реликвиях атомных богов.

Огромный варвар встал, посмотрел на него, почти наивно ахнул и подозвал двух солдат.

— Лорд Клэйн Линн, вы арестованы!

Одному из офицеров он приказал принести веревку и связать его.

Мутант послушно дал себя связать.

Глава 24

Получив сообщение, Чиннар немедленно направился в Линн. На крыше центрального дворца он встретил Мееван. Его полное лицо улыбалось.

— Ваше предположение подтвердилось, — сказал он.

— Вы говорили, что он предпримет попытку в критический момент вторжения. Он явится сегодня утром.

— Расскажи мне все подробно, — проговорил золотой голос. Чиннар слушал. Когда рассказ был окончен, он стал задавать вопросы. Каждый ответ, казалось, вызывал у него новые вопросы. Наконец Мееван ворчливо сказал:

— Ваше превосходительство, я не сомневаюсь, что наши люди выполнили все лучшим образом. Они клянутся, что захватили его при входе в здание, прежде чем он успел что-либо сделать или чего-нибудь коснуться. Но какое это имеет значение? Что вас смущает?

Чиннар промолчал. Он сам не сознавал, какое напряжение охватило его. В конце концов ситуация прочная. Он открыто пригласил храмовых ученых позаботиться о «реликвиях божественного металла».

Предложение было тщательно сформулировано и должно было вызвать одобрение побежденных, даже если приводило к поражению единственного интересовавшего его храмового ученого. Единственное условие: ученые должны были в обмен на возвращение реликвии продолжить эксперимент.

«Боги, — ханжески писал Чиннар в приглашении, — выше человеческих рыцарей».

Очевидно, одна цель достигнута. Мутант сам представил себя для этой работы. Чиннар размышлял о дальнейших шагах.

— Приведите его сюда, — сказал он. — Нельзя рисковать, оставляя его в своем доме. Мы знаем слишком мало, а он слишком много.

Отдыхая, он рассматривал огненный стержень — один из немногих в доме действовавших образцов. Чиннар не торопился в своих выводах. То, что стержень действовал неделю назад, не означало, что он будет действовать сейчас. Чиннар испытал его, направив на крону ближайшего дерева. Не было ни звука, ни света, но верхняя часть дерева обрушилась на тропу. Чиннар испытал удовлетворение человека, чья логика оказалась верной. С самой юности, когда он был писцом в захолустье, до дней власти он шел на риск, который считал необходимым, но не больше. Он не мог быть уверен, что атомный колдун Клэйн не нанесет ему поражение при помощи какой-нибудь уловки. Несколько минут он размышлял над этим, затем приказал принести из дворца ящик. Содержимое ящика прибыло с Европы, упакованное в лед. Чиннар указывал рабам, куда поставить ящик, когда в тронный зал вбежал запыхавшийся офицер.

— Сотни космических кораблей! — крикнул он. — Нападение!

Глядя из окна на снижающиеся корабли, Чиннар понял, что его подозрения были оправданы. Появление Клэйна в городе было частью плана, который теперь осуществлялся. Приятно осознавать, что сам Клэйн попался в ловушку.

Чиннар не стал тратить времени на битву. Все равно из дворца он не увидел бы важнейших подробностей. Не было у него и того чувства, что командиры должны знать его место нахождение на всех этапах схватки. Он написал записку Меевану и приказал нести за собой ящик. Потом под сильной охраной направился в штаб резервной армии.

Ядро резерва составляли варвары, но подобно основным защитным силам города они состояли из рабов. Появление Чиннара было встречено ревом. Приветственные крики звучали долго после того, как он вошел в здание.

Он обговорил ситуацию с некоторыми командирами рабов и нашел, что те сохранили спокойствие и уверенность. Согласно их оценке, в первой волне высадилось шестьдесят тысяч линнских солдат. Рабам, по-видимому, в голову не пришло, что совпадение с первоначальным числом варваров не случайно. Чиннар призадумался, не имеет ли оно какое-либо символическое значение. Такая возможность вызвала у него усмешку. Не символы — мечи говорят на языке победы.

К полудню нападение было отбито во всех пунктах. Все еще капающий ящик доставили во дворец к трем. Поскольку больше опасности не было, Чиннар отправил курьера к Меевану. В три тридцать появился Мееван. За ним рабы несли носилки, в которых находился связанный по рукам и ногам Клэйн. Опустив носилки, рабы удалились. Наступила тишина.

Клэйн с истинным интересом рассматривал вождя варваров. Мнение леди Лидии поразило его больше, чем он признавался себе. Вопрос в том, можно ли убедить этого сильного военного гения в том, что атомные боги существуют. Убедить в течение получаса. К счастью, в своей карьере храмового ученого Клэйн чувствовал могучую силу, найденную колдунами легендарных дней. Он увидел, что безразличное отношение на лице Чиннара сменяется отвращением.

— Клянусь большими ямами, вы, линнцы, — сказал он с отвращением, — все одинаковы, все слабы.

Клэйн ничего не ответил. Он часто с сожалением смотрел в зеркало и видел то, что видит сейчас Чиннар: стройного молодого человека с бледным женственным лицом… что же, этому не поможешь.

Выражение лица Чиннара снова изменилось, на нем появилась ирония.

— Я говорю с Клэйном Линном? — вежливо спросил он. — Мы не ошиблись?

— Не ошиблись, — спокойно ответил Клэйн. — Я явился сюда с единственной целью — поговорить с вами, пока длится битва. И вот я здесь.

Вероятно, это прозвучало смешно из уст связанного человека. Охранники фыркнули, и Мееван хихикнул.

Только Чиннар не прореагировал. Его голос был спокоен, когда он сказал:

— У меня нет ни времени, ни желания играть словами. Я вижу, вы рассчитываете на что-то. Вероятно, это имеет отношение к вашим знаниям атомной энергии.

Он взял в руки стержень.

— Насколько я понимаю, мы можем убить вас в секунду.

Клэйн покачал головой.

— Вы ошибаетесь. Убить меня невозможно.

Мееван не выдержал. Выступил вперед и сказал:

— Чиннар, этот человек невыносим. Позволь мне ударить его по лицу, и мы посмотрим, защитят ли его атомные боги от такого бесчестья.

Чиннар отстранил его. Яркими глазами он смотрел на пленника. Его поразила быстрота, с какой в комнате воцарилось напряжение, и, невероятно, но пленник перехватил преимущество. «Меня невозможно убить», — этим предложением он бросил им вызов.

Чиннар сморщил лоб. Он, руководствуясь здравым смыслом, а не предчувствуя опасность, обращался с Клэйном осторожно. Но сейчас он счел, что этот человек ведет себя ненормально. В словах мутанта звучало убеждение. Цель его вторжения в Линнскую империю может оказаться в опасности.

Он сказал настойчиво:

— Я должен кое-что показать вам. Пока вы не увидите этого, не будет сделано попытки убить вас. Со своей стороны не торопитесь применять то, что есть в вашей власти, пока не увидели.

Он заметил удивленный взгляд Меевана.

— Власть! — воскликнул инженер, и это прозвучало как проклятие. — Его власть!

Чиннар не обратил на это внимание. Тут была его собственная тайна и откладывать он не мог.

— Принесите сюда ящик, — приказал он.

Ящик был насквозь мокрым. Он оставил грязный след на ковре, а там, где его поставили, образовалась лужа. Прошло некоторое время, пока потеющие рабы снимали крышку. Даже стражники вытягивали шеи, пытаясь увидеть содержимое. Возгласы ужаса прервали напряженное ожидание.

Внутри находилось нечто восьми футов в длину. Ширину его определить нельзя, но складки тела создавали впечатление большого размера. Оно, очевидно, погибло незадолго до того, как его поместили в лед. Выглядело свежим, почти живым, нечеловеческое, глядящее мертвым взглядом в расписной потолок.

— Откуда оно у вас? — спросил Клэйн.

— Найдено на одном из спутников… через несколько часов после того, как там видели чужой корабль.

— Давно?

— Два земных года.

— Похоже, что корабль улетел.

Чиннар покачал головой.

— Семь месяцев назад шахтеры нашли точно такое же в космическом костюме на метеорите.

Мутант долго рассматривал существо. Наконец он поднял голову и встретился с взглядом Чиннара. Клэйн спросил:

— Как вы это объясните?

— Нечеловеческая раса с огромными научными знаниями. Безжалостная, враждебная… До того, как было найдено тело, меня удивляли доклады о катастрофах в отдаленных районах Европы… Я думаю, что это второе посещение Солнечной системы. Не могу вам сейчас изложить все доводы, но я считаю, что цивилизация золотого века погибла при первом посещении.

Клэйн сказал:

— Я рад, что вы показали мне это, но с какой целью?

Чиннар перевел дыхание и сделал второй ход, чтобы предотвратить катастрофу, о которой свидетельствовали действия и манеры необычного пленника. Он сказал:

— Будет большой ошибкой если мы с вами продолжим взаимоуничтожение.

— Вы просите о милости?

Это было слишком. Варвар зарычал.

— Я обращаюсь к здравому смыслу.

— Невозможно, — сказал Клэйн. — Людям нужна месть. Они поймут победу, если она придет с вашей смертью.

Эти слова вызвали ругательства Меевана.

— Чиннар, — закричал он. — Что за вздор, я никогда не видел вас таким. Не признаю людей, заранее обреченных на поражение. Я покажу вам, что нужно делать с этим… Стражники, проткните его копьем!

Никто не двинулся, Напряжение вождя передалось воинам. Они неуверенно переглядывались. Мееван выхватил у одного из них меч и бросился на связанного пленника.

И исчез. На его месте вспыхнул огненный шар.

— Попробуйте использовать против меня огненный стержень, — послышался голос Клэйна. — Попробуйте, вам это не повредит.

Чиннар поднял стержень и нажал активатор. Ничего не произошло… Нет! Шар пламени засверкал ярче.

Голос Клэйна нарушил тишину.

— Вы по-прежнему не верите в богов?

— Я поражен, — ответил Чиннар. — Я уверен, что вы распространяете суеверия, а не знания. Мы, варвары, гордо презираем вас за эту попытку поставить преграды на пути человеческого духа. Мы свободные мыслители, и вся ваша атомная энергия не сможет закрепостить нашу мысль.

Он пожал плечами.

— Что же касается вашего управления огненным шаром, не буду делать вид, что понимаю это.

Наконец-то он прорвался через ледяную оболочку мутанта.

— Вы действительно не верите в существование атомных богов? — недоверчиво спросил Клэйн.

— Стражники! — пронзительно крикнул Чиннар. — Нападите на него со всех сторон!

Огненный шар полыхнул. Стражников не стало.

— Теперь верите? — спросил Клэйн.

Варвар выглядел уставшим и постаревшим.

— Я проиграл войну, — пробормотал он. — Я только это признаю. Можете подобрать мантию, упавшую с моих плеч. Во имя ваших богов, что это за шар?

— Он содержит в себе всю звездную вселенную.

Чиннар наморщил лоб и наклонился, как бы пытаясь понять.

— Какую вселенную? — спросил он.

— Когда смотришь внутрь через пустую трубу, — терпеливо объяснил Клэйн, — видишь звезды. Как окно. Только это не окно. Это сама вселенная.

Вождь варваров казался искренне смущенным.

— Это вселенная, — переспросил он.

Клэйн кивнул. Даже с найденными древними объяснениями ему нелегко было свыкнуться с этой мыслью.

Чиннар покачал головой.

— И Земля здесь? — он указал на сверкающую сферу.

— Это четвертое измерение, — по-прежнему терпеливо ответил Клэйн. Он видел перед собой ошеломленного человека и не хотел использовать это свое преимущество.

Варвар сузил глаза и сказал:

— Как поместить больший предмет в меньший? — он требовал логичного объяснения.

— Когда размер есть лишь иллюзия, зависящая от точки зрения, проблемы не существует.

Чиннар поразмыслил над этим.

— Я полагаю, что на одном этапе наших отношений вы говорите правду. Очевидно, вы не собираетесь мне рассказывать о вашем оружии. А ваш фантастический рассказ я отвергаю.

Клэйн покачал головой, но ничего не сказал. Он дал единственное объяснение, которое натолкнулось на здравый смысл противника. Он не винил варвара. Сам он только постепенно примирился с мыслью, что материя и энергия отличны от того, чем кажутся.

А теперь настало время действовать, заставлять, убеждать. Он встал, и огненный шар поднялся над его головой, повторяя все его движения.

Чиннар упрямо сказал:

— Ошибка — убивать человека, даже раба.

Клэйн ответил:

— Боги требуют абсолютной покорности.

Чиннар воскликнул в ярости:

— Вы глупец! Я предлагаю вам Солнечную систему! Неужели это чудовище в ящике никак не повлияло на ваши намерения?

— Повлияло.

— Но тогда…

— Я не верю в объединенное руководство.

Пауза. Потом Чиннар сказал:

— Вы далеко зашли. Раньше вы использовали атомную энергию, чтобы спастись.

— Да, я далеко зашел, — согласился Клэйн.

Чиннар взглянул на существо в ящике.

— Подлинная опасность для Линна здесь… Обещаете ли вы стать лордом-правителем?

— Я ничего не обещаю.

Они взглянули друг на друга, два человека, понимающие друг друга. Тишину нарушил Чиннар.

— Я сдаюсь, — сказал он со вздохом. — Сдаюсь вам, одному со всеми своими силами в надежде, что у вас хватит храбрости и здравого смысла не уклоняться от ваших новых обязанностей как защитника Солнечной системы… эту роль, — угрюмо закончил он, — я предназначал себе.

В хорошо охраняемой комнате в отдаленном пригороде Линна сгусток энергии равномерно двигался взад и вперед. По всей Солнечной системе не было ничего подобного этому сгустку. Он выглядел маленьким, но то был обман человеческих чувств. Книги, описывавшие его, и люди, написавшие их, знали лишь часть его тайны.

Они знали, что внутри микровселенной пульсируют многообразные отрицательные силы. Они реагировали на космические лучи и атомную энергию, как ненасытная губка. Никакая субмолекулярная энергия, высвобожденная в присутствии сгустка, не могла уйти от него.

Лишь одна слабость была в сгустке, и люди ухватились за нее. Сгусток имитировал мысль. Так казалось.

Наблюдая за этим удивительным феноменом, Клэйн, как и древние мудрецы до него, задавали вопрос: означает ли это, что человек контролирует вселенную, или же вселенная контролирует человека?

Волшебник Линна

Империя Линн оказалась перед угрозой инопланетного вторжения. Появились те, кто когда-то уже пытался уничтожить человечество. Загадочные Риссы…

Мутант Клэйн и его бывший соперник Чиннар отправляются в опасное путешествие в дальний космос, чтобы найти способ предотвратить неминуемую гибель Солнечной системы.

Глава 1

«Дитя богов» сделало прогресс. Рожденный презираемым мутантом в царствующей семье полуварварской, приходящей в упадок Линнской империи около 1 2000 г. н. э., он вырос почти незамеченным теми в семье и правительстве, кто был занят бесконечными интригами в борьбе за власть. Отосланный на обучение в храмы, он узнал внутреннее значение материи от нескольких мудрецов, которые поняли секрет атомных богов. К тому времени, когда его потенциальные враги поняли, что он может быть опасен для их замыслов, он стал уже слишком силен, чтобы его можно было уничтожить.

Он исследовал гигантские шахты, где, как считалось, жили атомные боги, и понял, что это были остатки разрушенных городов. Из остатков, найденных им в руинах, он собрал по частям механизмы и оружие, включая и чудесный шар, поглощающий либо расщепляющий всякую энергию и материю, к которым он прикасался, кроме — это было догадкой Клэйна, основанной на том, что это страшное оружие тем не менее не смогло защитить исчезнувшую цивилизацию — «защищенной» материи. Шар реагировал на мысль контролирующего его человека.

Его открытия объясняли многое. Они объясняли полумифические истории о давно погибшей удивительной цивилизации, существовавшей где-то несколько тысячелетий назад. Они также давали более ясную картину того, каким образом культура лука и стрелы могла бок о бок существовать с простейшими космическими кораблями, которые мог построить любой умелец, и они давали частичное объяснение так называемым «божественным» металлам, приводившим корабли в движение. Однако тайна позабытой катастрофы осталась без объяснения.

А затем со спутника Юпитера, Европы, в Линн вторгся Чиннар со своими варварскими ордами. Он привез с собой мертвое тело огромного нечеловеческого существа. Чиннар полагал, что очень давно такие существа пришли со звезд и уничтожили человеческую цивилизацию. И хотя его собственное нападение на Линнскую империю потерпело неудачу, своим государственным отношением к благоденствию человеческой расы, ему удалось убедить Клэйна в том, что присутствие в Солнечной системе одного чудовища говорит о близости еще одного вторжения. Клэйн, в древнейших книгах уже встречавший неясные упоминания о каких-то Риссах, был поражен искренностью варвара. Однако он отверг притязания Чиннара взять контроль над Линнской Империей. И без того было слишком много сложностей, запутанностей, осложнений.

Например, то, что новый лорд-советник, лорд Джеррин, был его братом.

Чужой корабль двигался в обманчивой темноте, где лишь редкие отблески отраженного солнечного света показывали его присутствие. Он останавливался на многие месяцы, чтобы изучить спутники Юпитера, и находившиеся на его борту Риссы не скрывали присутствия своего корабля, но и не выставляли ни его, ни себя напоказ.

Группы разведчиков Риссов натыкались на людей множество раз. В таких случаях действия их оставались неизменными. Они убивали всякого видевшего их человека любой ценой. Однажды на далеком Титане холмистая местность с ее несчетными пещерами дали возможность одному человеку избежать сети, которую они для него расставили. В ту ночь, после того, как у него было достаточно времени, чтобы добраться до ближайшего селения, атомная бомба поглотила весь этот район.

Чего бы это ни стоило, такой курс оправдывался. Несмотря на нерегулярность полетов их корабля над городами и поселками, присутствие большого корабля отмечалось в весьма неясных докладах. И очень долго никто не подозревал, что на этом корабле были нечеловеческие существа.

Их меры предосторожности не могли изменить обычный порядок жизни и смерти. В нескольких часах от Титана, одного Рисса — оператора, ремонтировавшего незначительную поломку в приборе на внешней поверхности космического корабля, ударило метеором. По невероятному совпадению, этот летающий объект двигался в том же направлении, что и корабль и приблизительно с такой же скоростью. Оператора убило ударом и смело в космос. На Европе, самом большом спутнике, разведывательный корабль Риссов, пилотируемый одним астронавтом, совершил автоматическое возвращение на корабль-матку, но без пилота на борту. Его спидометр показал более тысячи миль полета, и пытавшиеся проследить его обратную кривую оказались над такими обрывистыми и крутыми горами, что поиск был быстро прекращен.

Как ни странно, оба тела были найдены, первое — войсками, занятыми в изнурительных маневрах, подготавливающих вторжение Чиннара на Землю, второе — шахтерами с Европы. Оба чудовища были принесены предводителю; и, сложив вместе различные сообщения, он сделал удивительно точную догадку о происхождении этих странных существ.

Его нападение на Землю и последовавшее поражение от руки лорда Клэйна Линна состоялось несколькими месяцами позже, в то время чужой корабль все еще находился вблизи Европы. Машина со звезд продолжала свой неспешный поход-исследование. Она прибыла на Марс меньше чем через месяц после того, как лорд Джеррин и его армия отправились на Землю, и прошел еще один месяц, прежде чем о ее существовании доложили Линнскому военному коменданту на Марсе.

Потомок великого Рахейнла, комендант был гордый молодой человек, и он отклонил первый отчет как вымысел или результат буйного воображения, весьма распространенного в этих районах, где образование пало жертвой затянувшихся войн. Но когда из другого сектора поступил второй доклад, ему пришло в голову, что это мог быть марсианский вариант варварского вторжения. Он действовал быстро и решительно.

Полицейские и патрульные корабли рыскали в атмосфере. А так как чужак не делал никаких усилий, чтобы остаться незамеченным, контакт был установлен почти сразу же. Два полицейских корабля были уничтожены огромными вспышками энергии. Остальные корабли, наблюдавшие катастрофу на расстоянии, поспешно отступили.

Если Риссы и поняли, что они попали в более высоко развитую часть Солнечной системы, то судя по их действиям, это их не особенно обеспокоило. Возможно, они даже не догадывались, что в этих районах их действия означали войну.

Комендант отправил на Землю предупреждение, а затем приступил к организации своих сил. В течение двух недель его патрульные суда собирали информацию, и вырисовывающаяся картина была для непреклонного молодого человека весьма удовлетворительной. Противник, как казалось, высылал разведывательные группы на небольших кораблях. Их-то на пятнадцатый день и атаковали роем кораблей, пилотируемых людьми.

Техника нападения была очень тщательно подготовлена. В каждом случае была сделана попытка протаранить корабль Риссов. Успешными были четыре атаки. Падая вниз на землю, разбитые «подъемные» корабли блестели в пасмурном полуденном свете. Космические корабли молниеносно пикировали, затаскивали упавшие машины на борт и поспешно взлетали к широко разделенным посадочным полям.

Это была главная победа, даже более значительная, чем подозревали в самом начале. Враг отреагировал на следующее утро. Город Гадре взлетел от колоссального взрыва, взметнувшегося грибом дыма, затмившим небо на согни миль.

Жестокость контрудара завершила войну на Марсе. С этих пор чужак остался в совершенном одиночестве. Юный Рахэйнл, пораженный жестокостью ответа, приказал начать эвакуацию из крупных городов и послал очередной из длинной серии предупреждающих докладов на Землю. Отослал он для осмотра и два наиболее крупных и наименее поврежденных из вражеских кораблей, захваченных им.

Где-то через месяц он перестал получать доклады о присутствии корабля в марсианской атмосфере. Он заключил, что тот отправился на Землю и на этом основании составил свой последний доклад. И успокоился.

Теперь проблема пришельцев будет занимать умы более оснащенных и подготовленных людей, и будет решена, если ее вообще можно решить.

Джеррин изучал первый доклад с Марса, когда его жена Лилидел вошла в комнату. Он поднялся, проводил ее с младенцем, лежащим у нее на руках — их седьмой ребенок — до стула. Его беспокоила предстоящая беседа. Он заранее знал, о чем пойдет речь.

Лилидел начала сразу. И, как он и ожидал, речь действительно шла о его брате, Клэйне. Он слушал вежливо, с растущим раздражением, которое возникало у него всякий раз, когда она эмоциями пыталась повлиять на его мнение. Дав ей выговориться, он мягко вставил:

— Дорогая моя, если Клэйн хотел взять власть, то у него было два полных месяца между окончанием войны с варварами и моим возвращением.

Она уважительно слушала. Лилидел — он вынужден был это признать — была замечательной женой. Исполненная сознанием долга, добрая, благоразумная и с незапятнанным прошлым, она была, как он много раз подчеркивал, образцом среди женщин благородного происхождения.

Порой Джеррин задумывался и не мог понять — что же в ней раздражало его. Он страдал от того, что ему приходилось думать об этом. Потому что, если рассматривать по отдельности, ее характер был совершенным. И все-таки в целом, временами она раздражала его до отчаяния. Он снова заговорил:

— Мы должны признать, что Клэйн провел кампанию против варварского вторжения с замечательным мастерством. Я до сих пор не совсем понимаю, как это было сделано.

Он сразу понял, что сказал не то. По мнению Лилидел, это была ошибка — быть слишком великодушным в оценке заслуг других. Клэйн всего лишь исполнил свой долг. Сейчас же не было причин, мешавших ему вернуться к личной жизни, так почему бы ему не ограничить свои амбиции на благо семьи и государства.

Джеррин с грустью слушал. Он был всерьез недоволен тем, как вел себя по отношению к победе брата. Самое меньшее Клэйну следовало бы предложить Триумф. Но однако его советники предупредили его, что такое признание будет весьма опасным.

Когда он снова заговорил, его слова казались прямым ответом Лилидел. Фактически, это была отчасти защитная реакция на всех, кто сдерживал его естественное стремление отдать должное там, где это нужно. Он сказал:

— Дорогая моя, если то, что я слышал о Клэйне — правда, тогда он смог бы захватить контроль над правительством в любое время. И я бы хотел подчеркнуть еще одно: мысль о том, что место лорда-советника — это законная собственность моей ветви семьи — это иллюзия. Мы можем держать его, но власть ускользает из рук человека даже когда он считает, что крепко ее держит. У меня здесь, — он поднял доклад с Марса, — очень серьезное сообщение от генерала Рахэйнла.

Ему не позволили так просто сменить тему. Если у него нет никаких амбиций относительно своего будущего, то по крайней мере он мог бы подумать о собственном отпрыске. Выходило так, что основная его забота — утверждение в качестве наследника старшего сына. Юному Каладжу было сейчас семнадцать лет. И определить его будущее необходимо заранее. Джеррин наконец прервал ее:

— Я собирался сказать тебе. Я должен совершить инспекционную поездку по провинциям и выезжаю сегодня после обеда. Нам лучше отложить эту дискуссию до моего возвращения.

Лилидел оставила последнее слово за собой, сказав, что ему повезло с женой, соглашающейся на его участившиеся отъезды с тяжелым, но понимающим сердцем.

Глава 2

Кто-то сказал:

— Смотрите!

В этом слове было столько изумления, что лорд Джеррин невольно обернулся. Все вокруг вытягивали шеи, вглядываясь в небо.

Он перевел взгляд туда, куда смотрели уже все. И его окатила волна ужаса. Там, наверху, висел корабль, размерами превышающий все, виденное им прежде. Хорошо зная предельные размеры космических кораблей на Земле, он догадался, что гость был даже не из Солнечной системы. Мысль его мгновенно обратилась к сообщениям, пришедшим от военного коменданта на Марсе. И тогда на какой-то момент его охватило чувство надвигающейся беды.

Однако отвага ненадолго оставила Джеррина. Он быстро определил, что незнакомец имел треть мили в длину. Зоркий взгляд выхватил и отметил на будущее детали конструкции, имеющие ярко выраженные особенности. Пока он смотрел, огромная машина бесшумно проплыла мимо. Она болталась в трех милях над землей, и ее скорость была невысока, потому что минуту спустя махина все еще маячила вдали. Наконец она исчезла за дымкой восточного горизонта.

Прежде чем корабль исчез из виду, Джеррин уже отдавал распоряжения. Ему еще предстояло получить сообщение о разрушении марсианского города Гадре, но он был более предусмотрителен, чем Рахэйнл. Флот космических кораблей и менее крупных судов, который он выслал за незнакомцем, имел строгий приказ держаться на расстоянии.

После того, как были приняты превентивные оборонные меры, лорд Джеррин вернулся в Линн в ожидании сообщений. К утру прибыло полдюжины донесений, но к тому, что он уже видел лично, они ничего важного не добавили. Что на самом деле имело значение, так это прибытие в полдень письма от лорда Клэйна.

«Ваше превосходительство.

Я настойчиво призываю вас отдать приказ об эвакуации из крупных городов всех сил и оборудования, необходимых для обороны государства. Жизненно необходимо уничтожить этот корабль, пришедший с другой системы. Есть некоторые причины полагать, что на его борту — потомки тех же самых существ, уничтоживших легендарную цивилизацию Земли. Назывались они Риссами.

Я прошу о нашей скорейшей встрече. У меня есть ряд ценных предложений, касающихся тактики, которую следует применить против врага.

Клэйн».

Джеррин прочел записку несколько раз и попытался представить все детали эвакуации, которую рекомендовал брат. С практической стороны вопроса объем работы показался таким огромным, что он сердито отложил письмо в сторону. Позже он одумался и отправил ответ.

«Превосходящий Брат.

Все необходимые и осуществимые меры предосторожности сейчас принимаются. Я буду совершенно счастлив вашему визиту в любое время.

Джеррин, лорд-советник Линна».

И лишь отправив письмо, он впервые задумался: «А каким образом Клэйн так быстро узнал о межзвездном корабле?» Казалось загадочным, что он мог видеть его лично. Этот случай укрепил его подозрения, что сторонники Клэйна находятся в каждой службе, включая, очевидно, и его собственный штаб.

К вечеру, когда доклады о корабле пошли лавиной, тень подозрений против брата-мутанта растаяла под давлением растущей стопки донесений.

Еще недавно чужой корабль пересекал океан. Затем он оказался над горами. Далее он остановился на час над городом Гарамом. Стая небольших судов отделилась от него и провела день в исследовании ближайших холмов.

Несмотря на приказы Джеррина не путаться под ногами у вражеских челноков, произошло два инцидента. Столкновения произошли в двух отдаленных друг от друга местах, но оба имели схожие последствия. И оба явились результатом чрезмерного любопытства патрульных кораблей с Земли, решивших поближе познакомиться со снующими вражескими судами.

Наблюдатели сообщили о ярких голубых вспышках. Земные корабли охватило пламя, и сильные взрывы разметали обломки на десятки миль вокруг.

Эти сообщения, когда они дошли до Джеррина, потрясли его. Но его намерения укрепились. В это время он ожидал вестей с Марса о последствиях плана Рахэйнла. (Он отдавал себе отчет, что корабль, прибывший на Землю, был тем же самым, что и на Марсе. Просто он продолжал путь от четвертой планета к третьей быстрее, чем космический корабль, который, несомненно, привезет доклад марсианского коменданта), Но сейчас ему казалось, что ответ был ясен.

Чужак прибыл с какой-то другой звезды. Вскоре он вернется домой. Пришельцы не делали попыток вступить в контакт с землянами, и, видимо, не стоит мешать им выполнить свою работу. Тем временем линнский флот укрепит оборону и приготовится к схватке. Когда он передал эти указания начальнику штаба, офицер погладил бороду и веско произнес:

— Что вы имеете в виду — укрепить оборону? Каким образом? Произвести больше копий и луков?

Джеррин поколебался. Сформулированный таким образом план звучал расплывчато. Наконец он сказал:

— Быть построже. Быть готовым к жертвам.

Что он под этим подразумевал, было неясно.

Прошел второй день, и все это время у него росло ощущение ошибки, чего-то упущенного. Следующим утром офицер, отвечающий за надзор за лордом Клэйном и его главными сторонниками, доложил, что мутант вывозит все оборудование из своей резиденции в Линне.

Джеррин выслушал новость с возрастающим гневом. Это был как раз такой инцидент, который мог — если о нем узнают — породить панику. Он все еще кипел, когда от брата пришла вторая записка.

«Дорогой Джеррин.

Я получил сообщение о беде на Марсе и настоятельно советую отдать приказ об эвакуации из Линна и других городов.

Говорю вам, сэр, этот корабль должен быть уничтожен до того, как он покинет Землю.

Клэйн».

Это было резкое письмо. От его краткой резкости сухощавое загорелое лицо Джеррина залило краской. И какое-то время все его внимание было поглощено тоном, а не содержанием. Затем он подумал: «Беда на Марсе!»

Сдерживая волнение, он послал курьера на поле, где всегда приземлялись правительственные корабли с Марса. Курьер вернулся с пустыми руками.

— Больше недели с Марса не было ни одного корабля, ваше превосходительство.

Джеррин расхаживал по дворцовой приемной. Каналы, по которым Клэйн получал информацию, намного превосходили возможности правительственной связи, и этот факт сильно обеспокоил лорда-правителя. Он сознавал, что дав ему знать косвенным путем о более быстром средстве сообщения между планетами, мутант приоткрыл завесу таинственности над своими истинными возможностями. Готовность открыть эту тайну говорила о серьезности ситуации.

И тем не менее, он не решался принять все, что за этим могло последовать.

Он еще не пришел в себя, когда вошла Лилидел. Как обычно она вела за собой одного из детей.

Она говорила, а Джеррин рассеянно слушал. Она уже не была той великолепной красавицей, на которой он женился, хотя ее удивительно правильные черты остались почти без изменений с того дня, когда они впервые встретились.

Не лицо, а ее тело несло отпечатки прошедших лет, и рожденных ею детей. Джеррин не был слишком требователен. Он лишь хотел, чтобы характер жены изменился настолько же, как и ее тело. Наконец он терпеливо сказал:

— Я хочу, чтобы было ясно одно. Человек, который не может защитить империю, не может оставаться у власти. Я предлагаю тебе перестать беспокоиться о престолонаследии нашего сына и серьезно подумать об отчаянном положении, в котором мы находимся из-за присутствия чужого корабля.

Он быстро рассказал ей о посланиях, которые он получил от Клэйна. Когда он закончил, женщина была бледна.

— Этого-то я и боялась, — проговорила она напряженным голосом. — Я знала, что он затевает заговор.

Эгоцентричность этого замечания неприятно задела лорда-правителя. Он подчеркнул, что Клэйна едва ли можно считать ответственным за появление корабля. Лилидел отмела это объяснение в сторону.

— Какие у него основания — это неважно, — сказала она нетерпеливо. — Когда у человека есть цель, любая причина хороша.

Она продолжала в том же духе, пока Джеррин не оборвал ее:

— Ты что, не в своем уме? — яростно спросил он.

— Позвольте вам заметить, мадам, что я не потерплю такой ерунды в своем присутствии. Если ты хочешь поболтать о заговорах Клэйна против государства, то, пожалуйста, не со мной.

Ее нелогичность так разозлила Джеррина, что на какой-то момент он забыл о своих собственных подозрениях.

Лилидел смотрела на него обиженным взглядом.

— Ты никогда прежде не говорил со мной так, — фыркнула она, крепко прижимая к себе девочку, словно им грозила опасность.

Это движение привлекло его внимание к ребенку. В ее действиях было нечто такое, что пробудило в памяти Джеррина прошедшие годы, все случаи, когда она приводила с собой одного из их детей, если приходила к нему с жалобой или просьбой. Шок от прозрения был ужасен. Он всегда гордился тем, что Лилидел, в отличие от интригующих супруг правителей прошлого, никогда не использовала их отношения в личных целях.

Неожиданно у него в голове промелькнули тысячи эпизодов, когда она приходила к нему с просьбами посодействовать интересам какого-нибудь человека. Она предлагала назначения на должности различной важности, вплоть до комендантских. В своей спокойной, тихой манере она провела фантастическое число указов, распоряжений и законов, изкоторых возможно лишь какая-то частица могла зародиться в ее собственной голове.

В его глазах она стала вдруг представителем группы, управляющей его провинциями, в то время как он был всецело занят военными делами. Они сплели вокруг него обширную организацию, содействующую их интересам. И именно они хотели настроить его против Клэйна.

Степень предательства отрезвила его. Трудно было поверить, что Лилидел могла осознавать, что лежало за всем, что она сделала и делает. Легче было думать, что ее характер тоже был проанализирован какими-то умными людьми и что ее просто использовали. Несомненно однако то, что она должна была вести эту игру сознательно, исходя из материнских идеалов. Он не сомневался, что она любила своих детей.

Проблема была слишком важна, чтобы принимать решение немедленно. Джеррин спокойно сказал:

— Пожалуйста, оставь меня. У меня нет желания грубить тебе. Ты застала меня в тяжелый момент.

Когда она ушла, он долго стоял в нерешительности, мысленно вернувшись к сообщению Клэйна. Наконец он принял решение: «Если я не знаю, что делать с этим проклятым кораблем, необходимо посоветоваться. Пора разузнать, что думает по этому поводу Клэйн».

Его сообщение к брату было кратким и по существу. «Давай встретимся. Назначь дату, место и условия».

Ответ Клэйна был не более многословен: «Распорядись о немедленной эвакуации из крупных городов. Тебя устроит, если я пришлю за тобой корабль?»

«Да», — ответил Джеррин.

Глава 3

Когда команда лорда-советника прибыла на корабль, не было никаких следов Клэйна. Джеррин принял крывшееся за этим с мрачной улыбкой. Но среди его штаба слышалось раздраженное бормотание. Напряжение спало, когда к трапу поспешно подошел какой-то сотрудник в генеральской форме. Быстро подойдя, он отсалютовал, встал по стойке смирно, ожидая разрешения говорить. Джеррин дал его.

Человек быстро извиняющимся тоном сказал:

— Ваше превосходительство, лорд Клэйн шлет свои искренние сожаления, что не смог завершить некоторые предварительные мероприятия. Мы заберем его в его имении, и он будет к вашим услугам, как только окажется на борту.

Джеррин смягчился. Он не был ярым сторонником правил, но ему не нужно было говорить, что люди, намеренно их нарушающие, выражают невысказанные цели и мысли. Он был рад, что Клэйн выбрал этот способ выразить свои цели. Он удовлетворился минимумом любезности.

Джеррин не был настолько бестактен, чтобы спросить о природе этих «предварительных мероприятий», которые вызвали задержку. Он считал само собой разумеющимся, что они существовали только в воображении его брата.

Из иллюминатора своих апартаментов несколько минут спустя, он видел, как уплывала внизу земля, и тогда он почувствовал первое беспокойство, в первый раз подумав, что он, возможно, поторопился, рискнув взойти на борт этого корабля без сопровождающего флота. Трудно было поверить, что его брат пойдет на риск большой гражданской войны, и однако такие вещи случались.

Он не мог себя заставить открыто признать, что он возможно попал в ловушку, потому не стал говорить его офицерам о своих подозрениях.

Он почувствовал себя лучше, когда корабль начал спускаться к посадочному полю имения Клэйна. Позже, когда он увидел, как его брат идет через поле, тревоги его почти совсем улеглись. Он заинтересовался, когда увидел, что люди позади Клэйна несли какой-то удлиненный продолговатый предмет. В этом желобе было нечто блестящее, и оно казалось очень медленно двигалось взад и вперед. Оно уже было вне поля его видимости, когда он смог решить, что это. Оно выглядело как стеклянный шар.

Вскоре корабль снова был в воздухе, и наконец прибыл офицер с просьбой Клэйна об аудиенции. Джеррин сразу же дал разрешение. Он был озадачен. Так куда же направлялся корабль?

Все это время он сидел; но, когда вошел Клэйн, он поднялся на ноги. Устройство апартаментов было идеальным для принятия почтения высокопоставленными лицами от меньших смертных. Из передней, где находился вход, три ступеньки вели к большой приемной. Наверху, словно на тронном подиуме, ждал Джеррин. Прищурив глаза и сжав губы, он наблюдал, как его брат подходит к нему.

Еще из иллюминатора он заметил, что Клэйн, как обычно был в храмовой одежде. Теперь у него был момент рассмотреть подробности. Даже в этом скудном скромном окружении он выглядел бесцветным и непритягательным.

В этой комнате, с дюжиной штабных офицеров в их голубовато-серебряной униформе, он казался настолько убогим, что старший брат, не мог поверить, что здесь была какая-то угроза его собственному положению. Непреклонная враждебность покинула Джеррина. Волна жалости и понимания нахлынула на него. Он ведь слишком хорошо знал, как тщательно эта одежда скрывала плечи, руки и грудь мутанта.

«Я помню, — подумал он, — как группа детей, в которой бывал и я, раздевала его и насмехалась над ним».

Это было давно, более двадцати лет назад. Но это воспоминание вызвало чувство вины, и он обнял своими огромными, сильными руками хрупкое тело Клэйна.

— Дорогой брат, — сказал он, — рад тебя видеть.

Через минуту он отступил назад, чувствуя себя гораздо лучше, ощутив в себе гораздо больше уверенности что его нежный брат никогда не будет соперничать с ним за власть. Он снова заговорил:

— Могу я спросить, куда мы направляемся?

Клэйн улыбнулся. Его лицо стало полнее, с тех пор как Джеррин видел его в последний раз. Некогда его ангельско-женственное качество уступало место более жестокой, мужественной внешности. Даже улыбка была уверенной, но на какой-то момент она придала ему вид человека скорее даже красивого, нежели просто симпатичного. Ему было тридцать три года, но у него все еще не было следов того, что он когда-либо брился.

Сейчас он сказал:

— По моим последним докладам захватчик в настоящее время «лежит в дрейфе» над горной цепью примерно в сотне миль отсюда. Я хочу, чтобы ты стал свидетелем атаки, которую я планирую предпринять против этого корабля.

Чтобы постичь полный смысл этого, потребовалась вся оставшаяся часть путешествия.

Джеррин моментально сообразил, что происходит. Он стоял на площадке и смотрел, как Клэйн изучал вражеский корабль, который был где-то в трех милях от них. Наконец Клэйн подошел к нему и сказал обеспокоенным голосом:

— Наша проблема — это возможность неудачи.

Джеррин ничего не сказал.

Клэйн продолжал:

— Если использование металлов храма не сможет уничтожить корабль, тогда они могут предпринять ответное действие.

Ссылка на божественные металлы вызвала у Джеррина раздражение. Его собственное отношение к храмам и к религии, которую они проповедовали, было отношением солдата. Их идеи были полезны в поддержании дисциплины среди рядового состава. Цинизма в этом он не чувствовал. Он никогда не задумывался о религии как таковой. Сейчас же он ощущал на себе некоторое давление. Он не мог избавиться от убеждения, что Клэйн и другие принимали как само собой разумеющееся, что в религии что-то было. Он слышал смутные отчеты о деятельности Клэйна в прошлом, но в своей строгой аскетической и активной жизни, где каждый день был посвящен огромному числу административных задач, у него никогда не было времени подумать над непонятными рассказами о волшебстве, которые изредка ему доводилось слышать. Сейчас ему было не по себе от того, что он воспринимал эти рассказы, как обычные суеверия.

Очевидно, ему вот-вот должны продемонстрировать скрываемые до этого времени силы, и он чувствовал беспокойство.

«Мне никак не следовало, — думал он, — позволять себе связываться с этими метафизмами».

Он ждал, что будет дальше, испытывая непонятную грусть.

Клэйн задумчиво наблюдал за ним.

— Я хочу, чтобы ты стал свидетелем этого, — сказал он. — Потому что на основании этого я надеюсь получить твою поддержку на главную атаку.

Джеррин быстро сказал:

— Ты думаешь, что эта атака провалится?

Клэйн кивнул.

— У меня нет оружия лучше того, которое имелось в золотом веке. А если лучшее оружие той великой научной эры не смогло предотвратить разрушение, в котором наши предки едва выжили, то я не вижу, как мы можем достичь успеха с остатками их науки.

Он добавил:

— Я так думаю, что вражеский корабль построен из материалов, в которых нельзя установить рисунка разрушения.

Значение этого потрясло Джеррина.

— Должен ли я понимать это так, что эта первая атака предпринимается с единственной целью убедить меня поддержать вторую атаку? И что именно на эту вторую атаку ты возлагаешь свои надежды?

Клэйн поколебался, затем кивнул.

— Да, — ответил он.

— Каков характер твоего второго плана? — спросил Джеррин. Он побледнел, когда Клэйн обрисовал его. — Ты хочешь, чтобы мы рисковали флотом просто в качестве поддержки?

Клэйн ответил просто:

— А на что он годится, кроме этого?

Джеррин дрожал, но сохранял голос спокойным.

— Роль, которую ты задумал отвести себе, в некоторой степени показывает, как серьезно ты относишься к этому делу. Но, брат, ты просишь меня рискнуть судьбой государства. Если ты потерпишь неудачу, они разрушат город.

Клэйн сказал:

— Кораблю нельзя позволить вернуться домой.

— Почему нет? Это кажется простейшим решением. Рано или поздно они уйдут.

Клэйн напрягся.

— Что-то случилось, — сказал он. — Тысячи лет назад война для них не была полностью успешной. Тогда они ушли, очевидно, даже не осознавая того, что нанесли непоправимый урок Солнечной системе, разрушив все ее города. Если сейчас этот корабль возвратится к себе и доложит, что мы фактически беспомощны, они вернутся в полном составе.

— Но почему? — сказал Джеррин. — Зачем им беспокоить нас?

— Территория.

Кровь прилила к лицу Джеррина, и перед глазами его предстала картина сражения, происходившая в глубокой древности. Отчаянная, убийственная, безжалостная война двух рас, совершенно чужих друг другу. Одна, стремящаяся захватить, другая — удержать Солнечную систему. Этого было достаточно. Он почувствовал в себе твердую решимость и выпрямился.

— Очень хорошо, — сказал он звенящим голосом. — Я желаю посмотреть этот эксперимент. Действуйте.

Металлический ящик с катающимся в нем взад и вперед серебряным шаром, принесли в центр болотины. Это был тот самый предмет, который, как видел Джеррин, они взяли на борт в имении Клэйна. Он подошел к нему и встал, глядя на него.

Шар спокойно катился сначала в один конец, затем обратно, в другой. Его движение казалось не имело смысла. Джеррин опустил руку и взглянул вверх, чтобы посмотреть, возражал ли Клэйн против его поступка; и так как Клэйн просто стоял, наблюдая за ним, осторожно подставил палец на пути этой сияющей сферы.

Он ожидал, что его вытеснит с дороги прочной металлической тяжестью-весом.

Шар прокатился сквозь него.

В него, через него, за него. Не было вообще никакого чувства, никакого ощущения какой бы то ни было плотности. Словно он держал руку в пустом воздухе.

Почувствовав какое-то отвращение из-за его чужеродности, Джеррин отпрянул.

— Что это? — спросил он с неприязнью.

Лица Клэйна коснулась мимолетная улыбка.

— Ты задаешь не тот вопрос, — сказал он.

Джеррин был моментально сбит с толку, а затем вспомнил свою военную подготовку.

— Что она делает?

— Поглощает любую направленную на него энергию. Превращает все, что его коснулось в энергию, а затем поглощает эту энергию.

— Он не превратил мой палец в энергию.

— Пока он в своем ящике, он безопасен в обращении. Возможно, существует какой-то предел ограничения на количество энергии, которую он поглотит, хотя мне еще предстоит выяснить это. Что и дает мне надежду, что его возможно применять против врага.

— Ты собираешься использовать это против них?

Невероятно, ему и в голову не пришло, что это оружие. Пораженный, Джеррин уставился на шар; и чувство, которое ненадолго ушло — что его каким-то непонятным образом разыгрывают — вернулось. Джеррин несчастно посмотрел вокруг. Бронированный боевой корабль треть мили в длину плыл в дымке к юго-востоку. Здесь же всего дюжина людей стояла в лесной болотине. Поблизости лежало небольшое открытое судно, которое привезло их с их собственного космического корабля. Судно было не вооружено, за исключением двадцати лучников и меченосцев.

И все же Джеррин сохранил самообладание.

— Когда ты собираешься атаковать?

— Сейчас!

Джеррин открыл рот, чтобы сказать еще что-то, и вдруг заметил, что серебристый шар пропал из ящика. Вздрогнув, он посмотрел вверх — и застыл, когда увидел, что тот плывет в воздухе над головой Клэйна.

Теперь он был ярче и танцевал, и подрагивал, как нечто живое. Это было какое-то нереальное сияние. Легкий, как перышко, он плыл над головой мутанта, покачиваясь в такт его движениям.

— Смотрите за кораблем! — показал Клэйн.

Эти слова и движения были как сигнал. «Шар» вдруг исчез со своего места над его головой. Джеррин мгновенно увидел его, высоко в небе, какой-то отблеск на фоне темной массы огромного корабля. Последовала яркая вспышка, а затем фантастический предмет был снова над головой Клэйна.

Высоко над ними огромный корабль, очевидно, не поврежденный, покачивался на своих невидимых якорях.

Джеррин сказал с разочарованием:

— Не сработало?

Клэйн махнул ему судорожным движением руки.

— Подожди! — сказал он. — Возможно, будет контратака.

Последовавшая тишина длилась недолго.

Вдоль линии корабля, пробегая от носа до хвоста, появился огненный обруч. В миле от них, в лесу, загрохотал гром. Он приближался и становился громче. В четверти мили, в зарослях, ярко вспыхнул огонь, а затем он оказался в четверти мили за ними, на другой стороне.

Джеррин заметил, что на какой-то момент, когда им угрожали гром и пламя, шар пропал. Когда он взглянул еще раз, он снова находился над Клэйном, танцуя и подпрыгивая. Должно быть, Клэйн поймал смущенный взгляд, так как сказал:

— Они не смогли определить наше местоположение и потому вычертили кривую и ударили по ней через промежутки. Вопрос в том, заметят ли они, что в одном из возможных центров нападения на них, взрыва не было?

Джеррин догадался, что враг вычертил тонкую кривую и по какой-то магической науке выбрал как раз их место в качестве одного из направлений своего удара.

И, очевидно, сверкающая сфера поглотила энергию атакующей силы.

Он ждал в напряжении.

Пять минут спустя признаков дальнейшей атаки все еще не было. По истечении двадцати минут Клэйн с удовлетворением сказал:

— Кажется, они удовольствовались одной контратакой. По крайней мере мы знаем, что они не сверхсущества. Пойдемте.

Они сели на небольшое судно, медленно проскользили над размахнувшимися ветвями деревьями, затем вывернули через узкий проход в долину, из которой корабль был не виден. Когда они набрали скорость, Клэйн заговорил снова.

— Я бы хотел взглянуть на этот захваченный корабль, который Рахейнл прислал тебе с Марса. Чем скорее мы начнем действовать, тем лучше. Возможны ответные меры.

Джеррин уже думал об этом, о том насколько далеко он зашел. Атака произведена, врагу активно дали понять, что его присутствие нетерпимо. Шла война, и обратно повернуть нельзя.

Он тихо спросил:

— Когда ты плакируешь произвести свою вторую атаку?

Глава 4

Вторгшийся корабль, по счастью, не подошел к городу Линну ближе ста пятидесяти миль. Потому было естественным, что первой его жертвой будет не Капитолий. Первый удар принял один крупный центральный город.

Бомба была сброшена приблизительно через двадцать минут после попытки Клэйна уничтожить чужака шаром. Она упала на город, который был полностью эвакуирован, за исключением уличных патрулей и грабителей, делавших присутствие этих патрулей необходимым. Густые, плотные облака дыма скрыли повреждения и бедствия.

Менее чем через полчаса одной из колоссальных бомб ударило по второму городу, где вырос гриб ядовитого дыма, гибельного и неотразимого.

По третьему городу нанесли удар часом позже, а по четвертому вскоре после полудня. Затем возникла пауза, и стало видно, как из великана вышло множество небольших судов. Они исследовали внешние границы четырех гигантских площадей дыма и дразняще пролетели рядом с линнскими патрулями, словно стараясь вызвать их огонь.

Когда известие об этом маневре доставили Клэйну, он сразу же послал сообщение Джеррину:

«Превосходящий лорд-предводитель.

Создается впечатление, что они были сильно удивлены нашей вчерашней атакой, и сейчас пытаются вызвать больше огня из оружия, которое я обратил против них, возможно, в надежде точно узнать, какие силы мы можем собрать против них.

Изучив машины, захваченные у них Рахейнлом, я счастлив доложить, что требуется лишь незначительный ремонт, и что мы сможем начать атаку, возможно, завтра ночью.

В надежде, Клэйн».

Определенные характеристики патрульного судна чужаков озадачили Клэйна. Так как он руководил работой механиков, ему пришлось приложить усилия, чтобы сконцентрироваться на более глубоких аспектах задачи.

— Если у меня будет время, — сказал он себе, — я изучу это приспособление у рулевого механизма.

Две машины лежали бок о бок в его подземных мастерских. Каждая была примерно пятьдесят футов в длину и по существу имела очень простую конструкцию. Их атомные двигатели отличались от двигателей линнских кораблей только тем, что были более компактны. Принцип же был тот же самый.

Машины с такими двигателями летали в атмосферах планет уже тысячи лет.

В назначенный для атаки день Джеррин прибыл вскоре после полудня. Он был бледен, серьезен и подавлен.

— Семнадцать городов, — доложил он Клэйну, — сейчас разрушены. Они, безусловно, приглашают сделать нас все, что мы можем.

Клэйн подвел его к приборам управления судна, которое было уже отремонтировано.

— Я экспериментировал, — сказал он, — с небольшим приводом, которым они снабдили рычаги управления.

Он наклонился.

— У меня здесь карта, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты отметил на ней, где сейчас по последним докладам находится вражеский корабль.

Джеррин пожал плечами.

— Это просто. Он дрейфует над…

— Не говори мне! — слова Клэйна были столь быстрыми, резкими, что достигли желаемого эффекта самой своей формой.

Джеррин вопросительно уставился на него.

Клэйн продолжал:

— У меня есть некоторое соображение в связи с этим, так что поставь отметку — и мне ее не показывай.

Старший взял карту и кончиком карандаша дотронулся как можно ближе к тому месту, где находился корабль. Отступив на шаг, он ждал. Клэйн коснулся кнопки.

Почувствовалась легкая пульсация, когда двигатели загудели в пустой громадине подземной камеры. У них под ногами судно медленно повернулось на своей вращающейся платформе и пришло в равновесие. Шум двигателей затих. Клэйн выпрямился.

— Нос сейчас направлен на север-северо-восток. Начерти на карте линию в этом направлении из этой пещеры.

Джеррин молча начертил линию. Она прошла в миллиметре от точки, где он поставил свою отметину.

— Не понимаю, — медленно произнес он. — Ты хочешь сказать, что это судно знает, где находится его корабль-матка?

— Кажется, да. Конечно, чисто механически.

— Тогда и весьма вероятно и корабль-матка знает, где оно.

Клэйн нахмурился.

— Возможно, но я сомневаюсь. Это было бы очень сложно, и даже излишне, при нормальных обстоятельствах следить за сотнями небольших судов. Небольшое судно однако должно уметь возвращаться к большой машине.

Он добавил:

— Если бы они знали, где это судно, то, я думаю, предприняли бы какое-нибудь усилие, чтобы вернуть его.

Джеррин покачал головой.

— Это кажется не столь важно. В конце концов мы сможем определить место нахождения захватчика в любое время.

Клэйн на это ничего не сказал. Он уже изучил подробные доклады о том, как эти небольшие корабли входили и выходили из их родителя. И теперь уже несколько часов у него созревала мысль об одной возможности.

Это была не та вещь, которую можно было легко объяснить практическому человеку. Вся идея об автоматическом механизме была так же нова, как и поразительна.

Час «ноль» был близко.

Пока они ждали в укрытии горы, стемнело. До этого между ними состоялся бессвязный разговор, но теперь они молчали. От стоявших сзади людей доносился редкий невнятный шум.

План был составлен. Флот получил приказ. Теперь оставалось лишь провести саму атаку.

— Ату-у!

Сигнал пронесся с края вершины. Джеррин распрямился и затем, шагнув ближе, обнял брата. Сумерки скрыли это проявление братских чувств от посторонних.

— Удача, — сказал Джеррин, — и прости меня за все, что я сделал, сказал или подумал против тебя.

Он сошел вниз, в темноту, где ожидали его собственные солдаты.

Механизмы захваченного судна Риссов функционировали безупречно. Машина поднялась, как тень, набрала высоту и перелетела через горную вершину. Почти моментально они были в центре сражения.

Линнские космические корабли атаковали группами в сто машин и шли волнами. Они управлялись неполными экипажами, и у них были две цели. Пикируя носом в торпедообразного захватчика, заставить вступить в бой по возможности все оборонительные средства врага. Это была первая цель.

Считалось, что чужакам не захочется, чтобы их межзвездный корабль был пробит сотнями реактивных снарядов весом тысячи тога каждый.

Второй задачей каждого атакующего экипажа было покинуть свой корабль на небольшом спасательном судне за несколько секунд до столкновения. Предполагалось, что в воздухе будет так много спасательных кораблей, что враг не заметит приближения своей собственной пропавшей когда-то машины.

По расчету управлять любой прямой атакой должен поглощающий энергию шар Клэйна.

Небо вспыхивало пламенем. Повсюду горели и падали линнские корабли. Клэйн однако не видел спасательных судов, и у него появилось первое тоскливое чувство, что люди не смогли уйти. Сделать тем не менее было ничего нельзя, только идти вперед.

Удары линнских кораблей, бившихся о металлический корпус захватчика, были теперь почти беспрерывны; и больше уже не было никаких сомнений, что оборона врага была не в состоянии справиться с такой сложной атакой.

Клэйн напряженно думал:

— Они будут вынуждены уйти. У нас не будет времени подойти ближе.

Эта возможность раньше ему в голову не приходила.

Он считал бесспорным, что большой корабль сможет стряхнуть нападающих линнцев без труда и не сходя с места. Вместо этого они наносили ему серьезные повреждения.

Рядом с ним его командующий прошептал:

— Кажется, я вижу отверстие.

Клэйн вгляделся туда, куда тот показывал и увидел это отверстие. Он почувствовал холодную дрожь, потому что оно было прямо по их курсу. Никакой ошибки — его судно устремилось к нему — их втягивало внутрь. Возможно, что автоматическое управление его небольшой машины включило дверной механизм своего корабля-матки и, возможно, они смогут войти в него без сопротивления. Его собственный план был проломить вход крошечной бомбой, и ему казалось, что он все еще предпочитал этот способ. Сейчас вопрос был такой: была ли это ловушка тех, кто на борту, или же процесс был настолько автоматизирован, что никто не обращал никакого внимания на вновь прибывших?

Это был риск, на который приходилось идти. Самая большая опасность заключалась в том, что эта гигантская машина начнет движение.

Свет воздушной камеры оказался обманчиво тусклым. Он прикидывал, что было еще более ста футов, как раздался щелчок. Машина резко сбавила ход, и он увидел, как неясно вырисовывающиеся серые двери развернулись в обе стороны.

Двери плавно закрылись позади них, и перед ними заскользили еще одни. Небольшое судно со своими тридцатью пятью человеками на борту, спокойно двигалось вперед — и оказалось внутри корабля, пришедшего из звездных глубин.

Джеррин ждал в полевом штабе, куда он для укрытия забрал свою семью.

— Они еще внутри, — таков был краткий доклад его старшего полевого офицера.

Примерно через восемнадцать часов, ситуация фактически означала смертный приговор. Джеррин обвинял себя.

— Ни в коем случае ему нельзя было разрешать идти, — сказал он Лилидел. — Нелепо, что член нашей семьи должен участвовать в прямых штурмах.

Сам он принял участие более чем в ста штурмах, но сейчас это игнорировал. Он игнорировал и тот факт, что только человек, управляющий энергетическим шаром — сам Клэйн — мог провести атаку, которую задумал.

Джеррин расхаживал по штабному кабинету; и только через несколько минут он заметил, что впервые Лилидел нечего было сказать. Джеррин пристально посмотрел на нее, мрачно понимая, что ни она, ни те, кто стоял за ней, не были недовольны тем, что произошло.

— Дорогая моя, — сказал он наконец, — неудача Клэйна будет иметь последствия для всего государства. Она будет означать начало, а не конец наших бед.

Она по-прежнему молчала. И он увидел, что в этом кризисе она была не в состоянии понять этого. У нее были свои собственные цели, цели матери и представителя группы, которая действовала через нее. Его мысли вернулись в прошлое, к выбору, который сделала старая леди Лидия, его бабушка, убедив своего стареющего мужа, что ее сын должен стать наследником Линна.

— Я должен сделать так, — решил Джеррин, — чтобы престолонаследие не стало делом Лилидел. Да и мне пора больше интересоваться детьми. Я больше не могу доверяться тому, что она сделала с ними.

Это особенно касалось Каладжа, его старшего сына.

Он снова взглянул на жену и открыл было рот, чтобы сказать, что, если Клэйн останется в живых, у него будет власть по желанию взять правительство. Он не сказал этого. Это не послужит никакой полезной цели. Во-первых, она не поверит, а во-вторых, это было не совсем верно. Правительство частично зависело от совместных действий управляемых; и были факторы против Клэйна, о чем, к счастью — он был убежден — знал и сам Клэйн.

Встречи между ними сделали дружеское сотрудничество возможным. Только чрезвычайные обстоятельства, как он был уверен, могли изменить сейчас политическую ситуацию в Линне.

«Мне придется сделать завещание, — подумал он. — Случись со мной что-нибудь, умри я — не должно быть никакой путаницы».

Он почувствовал себя угнетенным. Уже во второй раз — менее чем за год — как беда поразила сердце империи. Сначала Чиннар, варвар, а теперь чужаки. С воздуха он видел потоки беженцев из дымящихся городов, разбомбленных прежде, чем они были полностью эвакуированы, и он сознавал свое несоответствие перед лицом такой колоссальной катастрофы. Это и решило дело.

— Я отказываюсь, — сказал он, — верить, что Клэйн потерпел неудачу. Если это так, то мы проиграли. И осознание этого еще раз подчеркивает его важность в кризисное время. Он единственный человек, способный управиться с чрезвычайной ситуацией, имеющей дело с атомной энергией. Если он все еще жив, я намереваюсь сделать следующее.

С широко раскрытыми глазами она слушала, как он объяснял о завещании, которое собирался написать. Вдруг лицо ее исказилось от ярости.

— Ты с ума сошел! — выдохнула она. — Ты серьезно? Ты собираешься лишить наследства собственного сына?

Он сурово посмотрел на нее.

— Дорогая моя, — сказал он, — я хочу дать ясно понять тебе и твоей личной армии раз и навсегда. Пока я лорд-советник, государство не будет рассматриваться как собственность, которую автоматически наследуют мои дети. Слишком рано решать, обладает ли Каладж качествами, необходимыми для руководства. У меня впечатление, что он чрезвычайно эмоциональный юноша, который слишком часто поступает так, как хочется ему. Пока что здесь нет признаков стабильности, которой обладаю я, обладает Клэйн и до определенной степени обладал Тьюс.

Лицо женщины смягчилось. Она подошла к нему.

— Я вижу, ты устал, дорогой. Пожалуйста, не делай ничего в спешке, пока не пройдет этот кризис. Я принесу тебе чашку чая — крепкого, как ты любишь.

Она внесла чай дрожащими пальцами и вышла со слезами на глазах. Напиток показался необычайно горьким, даже на его вкус, но он отхлебнул его и начал диктовать, сначала завещание, затем письмо Клэйну. Он признал, что он слишком многое принимал как должное, но настроение его оставалось мрачным. И только после того, как он запечатал две статьи и положил их среди деловых бумаг, он почувствовал, что напряжение прошедших нескольких дней сказалось на его теле. Он почувствовал огромную усталость и даже небольшой озноб.

Отослав секретаря, он лег на кушетку под окном. Прошло двадцать минут, и мягко открылась дверь, так мягко, что спящий казался непотревоженным. Лилидел вошла, взяла чашку, в которой был чай, и на цыпочках вышла.

Прошло около часа, когда напряженная тишина комнаты была вновь нарушена. Внешняя дверь распахнулась. Через порог ворвался штабной офицер.

— Ваше превосходительство, — задыхаясь, начал он, — захватчик появился над лагерем.

Стройное, одетое в униформу тело на кушетке не шевелилось.

Глава 5

Когда «подъемное» судно Клэйна остановилось внутри вражеского корабля, он через мгновение увидел, что их прочно удерживали в чем-то вроде металлического футляра. Нос машины и половина корпуса были погружены в эту облегающую люльку. Вокруг него повсюду были другие небольшие суда, вставленные в подобие ячейки.

Судно автоматически скользнуло в свое гнездо. Теперь была только одна проблема. Заметит ли тот, кто управляет большой машиной, что это спасательное судно, которое было захвачено на Марсе человеческими существами?

Если он заметил, то в первые минуты ничем это не показал.

Там, где заканчивался футляр «гнезда», были высокие ступеньки. По этим ступенькам и поднялись Клэйн и его люди, пройдя в пустой коридор. Клэйн внезапно остановился, поколебался, глубоко вдохнул — и послал шар на его смертельное задание.

Свернув, он пропал из виду, вернулся, снова исчез и опять вернулся. Затем, в третий раз, соскользнул, как удар молнии.

На этот раз он вернулся уже пресыщенным.

Они не нашли ни одного живого существа какого бы то ни было вида. Они бродили несколько часов, прежде чем наконец убедились, что за эти несколько секунд громадный корабль был охвачен простым процессом. Шар поглотил всех чужаков на борту. Как только Клэйн удостоверился в этом, он направился в огромную комнату управления.

Он зашел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем одного странного механического явления. Какая-то громадная стекловидная, зеркальная пластина, которая не издавала ни звука, ни света, когда он в первый раз прошел через комнату управления, замерцала вспышками света и из нее раздались какие-то робкие, явно бессмысленные звуки.

Клэйн занял место за каким-то барьером и с подпрыгивающим над его головой шаром настороженно наблюдал.

Огни на пластине вдруг усложнились. На ней вырисовывались какие-то очертания, и Клэйн был потрясен, когда узнал в этом создании точно такое же чудовище, которое привез с Европы Чиннар.

Только этот каким-то удивительным образом жил в изображении.

Существо глядело из пластины в комнату управления, и прошла почти минута, прежде чем его взгляд коснулся Клэйна. Оно произнесло что-то серией низких звуков, которые ничего не означали для мутанта. Еще двое других вышли из неясности и тоже уставились сквозь пластину.

Одно из них жестом явно отдало команду и что-то прорычало. Раздался щелчок, и экран погас. Звуки еще продолжались несколько секунд, а затем и они затихли.

Поколебавшись, Клэйн осторожно прошел дальше в комнату управления. Он пытался понять, что же он такое увидел. Изображение живых чужаков, сфокусированное откуда-то издалека на блестящую пластину. Понять это было очень трудно, но ему стало тоскливо от убеждения, что другие чужаки теперь знали, что произошло на первом их корабле, добравшемся до Земли.

Мысленным усилием он должен был постичь возможность того, что связь можно устанавливать и другими средствами, а не дымовыми сигналами, световспышками стратегически установленных зеркал и кораблями-курьерами. То, что он увидел, указывало, что такая связь была возможна не только через планету, но и через бездну космоса между звездами.

Это меняло все. Это меняло всю ситуацию. Захват одного этого корабля ничего не значил. Другие чужаки знали, что оборонительные силы Солнечной системы не смогли защитить свои города. Они будут озадачены захватом их корабля, но сомнительно, что они будут серьезно встревожены.

Чего почти добился один корабль, безусловно, сможет сделать флот — без усилий. Вот каким будет их отношение; и Клэйн, быстро оценив оборонительные возможности Солнечной системы, не сомневался в способности мощных сил вражеских кораблей сделать все, что они захотят.

Весь этот инцидент с наблюдением на расстоянии имел громадное значение. В мрачном настроении он начал изучать систему управления большой машины. Прошло почти четыре часа, прежде чем он удовлетворенно отметил, что мог вести ее для атмосферного путешествия.

Определенные функции сложной панели управления совершенно сбили его с толку. Чтобы овладеть арсеналом этого корабля, потребуется время и серьезные исследования.

Он направил корабль к штабу Джеррина.

Он приземлился на спасательном судне, на котором развевались победные флаги Линна, и через несколько минут был допущен туда, где лежал мертвый Джеррин.

Это было примерно через час после того, как было обнаружено тело.

Когда он взглянул на своего покойного брата, лорд Клэйн почти мгновенно заметил следы отравления. Пораженный, он отступил от кушетки и оглядел сцену, пытаясь оценить ее в целом.

Вдова Лилидел была на коленях с рукой, заброшенной через тело в очевидной агонии горя. Она казалась больше встревоженной, чем убитой горем, и по тому, как были прищурены ее глаза, в них был какой-то оттенок вычисления. Слез у нее не было.

Картина заинтересовала Клэйна. У него были бесчисленные доклады о группе, которая использовала эту женщину для влияния на Джеррина, и было время, когда он даже намеревался предупредить брата против нее.

Он поймал себя на мысли, что думает о том, где сейчас был ее старший сын, этот невероятный Каладж.

Понадобилась всего лишь минута, чтобы эта мысль оформилась в четкую возможную картину этой ситуации. Он вдруг увидел, как Каладж уже отправлялся в Голомб, небольшой городок за Линном, куда были переведены Патронат и другие правительственные отделы. Заранее получив предупреждение, группы, стоящие за Лилидел — среди них многие хорошо известные патроны — могло воспользоваться случаем и объявить мальчишку лордом-советником.

Здесь был взрывчатый материал для кровавой борьбы за власть. Если не предпринять правильных действий, могут поползти слухи о том, что Джеррин был убит. Некоторые из этих слухов укажут на вдову, другие на самого Клэйна. Его собственные сторонники, которые неохотно приняли благородного Джеррина, весьма вероятно откажутся согласиться с тем, чтобы семнадцатилетний юнец был поставлен к власти их злейшими врагами.

Секретарь Джеррина, генерал Марак — тайный сторонник Клэйна — тронул за руку Клэйна и прошептал на ухо:

— Ваше превосходительство, здесь копии очень важных документов. Я не поклянусь, что оригиналы еще здесь.

Через минуту Клэйн читал последнюю волю своего брата. Затем он прочел личное письмо, существенным предложением которого было:

«Вверяю мою дорогую жену и детей твоей заботе».

Клэйн повернулся и посмотрел на вдову. Ее глаза, на мгновенье встретившись с его, вспыхнули ненавистью; а затем она опустила их и с тех пор не подавала знаков, что замечала его присутствие.

Он догадался, что его появление на сцене было неожиданным.

Пора было решать. И тем не менее он колебался. Он взглянул на высших штабных офицеров, все люди Джеррина, и все равно никак не мог решиться. В его голове была картина большая, чем что-либо происходившее в этой комнате или на этой планете. Картина мощного чужого флота, отправляющегося с какой-то далекой звездной системы отомстить за захват своего разведывательного корабля. Разумеется, это будет лишь дополнительным стимулом. Их истинной целью будет уничтожение всех человеческих существ Солнечной системы и захват всех планет, пока люди будут драться друг с другом за личные интересы правительственной власти.

Слегка дрожащими пальцами Клэйн сложил оба документа и положил их в карман. Стоя здесь в присутствии своего покойного брата, так недавно ставшего другом, он возненавидел политическую осведомленность, заставившую его автоматически подумать: «Я должен постараться получить оригиналы, на случай, если я когда-либо захочу их использовать».

Отвращение стало еще сильнее. Прищуренными глазами, с мрачным лицом он смотрел не только на эту сцену пред ним, но и на мир Линна снаружи — сложное соединение непосредственного видения и острой, восприимчивой памяти, сцену, которую он наблюдал, и все сцены, свидетелем которых он когда-либо был, Он вспомнил свои интриги за многие годы, свою эмоциональную радость в политических маневрах: и теперь одной вспышкой осознания понял, что все это было ребяческим вздором.

Губы его шевельнулись. Он тихо пробормотал:

— Любимый брат, мне стыдно, потому что я знал достаточно, чтобы быть осторожней.

Ему казалось, что Джеррин был более великим человеком, чем он. Всю свою жизнь Джеррин относился к политике и политикам с презрением, посвятив себя суровой жизни военного человека в век, когда война была неизбежна.

«Могу я сделать меньше?» — вопрос дрожал в голове, как брошенный нож, вибрирующий в плоти.

Затем он увидел, что был сентиментален в своих сравнениях, потому что его проблема была на уровне, который Джеррин вряд ли когда-нибудь мог себе представить. Здесь для него была власть, если бы он ее захотел. Все интриги Лилидел и ее группы не могли бы помешать ему захватить власть простой силой. Без стыда, без скромности он понимал, что он «самый-самый» ученый в Линне.

Он ясно и четко почувствовал свое превосходство, проницательность своего понимания. Каким-то образом у него это было, а у других нет. Это делало сейчас необходимым для него отказаться от высшей должности на Земле, ибо у него был долг перед всей человеческой расой. Долг, выросший из понимания колоссальной опасности.

Он не мог рассчитывать на то, что кто-то еще сможет оценить степень этой опасности, и меньше всего он ожидал этого от этой корыстной, продажной, несерьезной женщины и тех, кто стоял за ней.

Резко, с гневной решительностью Клэйн повернулся и поманил генерала Марака. Тот быстро подошел. Клэйн быстро прошептал ему:

— Я бы посоветовал всем уйти отсюда со мной. Иначе я не отвечаю за жизнь человека, который знает, что в этих документах. — Он постучал пальцем по своему карману, где находилась копия завещания Джеррина.

К несчастью такова была суровая действительность. Интрига и внезапная смерть.

Не говоря ни слова присутствующим, он повернулся и вышел из комнаты, Марак шел следом за ним. Его задача теперь — удержать своих горячих последователей от политики захватить власть от его имени.

И спасти мир, который почти потерял рассудок от коррупции.

Через несколько часов он приземлился в своем имении. Его встретил командир его охраны.

— Ваше превосходительство, — сказал он кратко, — шар и его контейнер украдены.

— Шар пропал! — воскликнул Клэйн. Его дух надломился, словно от тяжести.

Через несколько минут он уже знал эту историю. На охрану шара, очевидно, напали из засады более крупные силы.

Командир закончил:

— Когда они не вернулись сюда по графику, я расследовал все лично. Я нашел их тела на дне каньона. Все они были мертвы.

Мысли Клэйна уже оставили само преступление и искали виновного. И моментально он сосредоточился на южном человеке.

— Чиннар, — свирепо сказал он.

Глава 6

Для Чиннара и его людей поражение от лорда Клэйна за несколько месяцев до того не стало окончательной гибелью. Прежде, чем приказать своей армии сдаться, этот замечательный логик проанализировал свое положение.

В самом худшем случае, сам он не будет убит сразу же — его оставят для публичной казни. Его люди, разумеется, будут проданы в рабство, если только он не сможет, убедить лорда Клэйна позволить армии остаться единым подразделением. Чтобы сделать это, он должен убедить мутанта, что такая сила могла бы быть полезной ему. — Так как его рассуждение имело прочную основу, все произошло так, как он и надеялся. Клэйн перевел варварскую армию вместе с рядом частей рабов в легко защищаемую горную территорию. Вновь получив контроль над непобедимым шаром энергии, мутант считал, что он контролирует ситуацию. Он даже не без основания подозревал, что Чиннар держал тогда ряд космических кораблей в открытом космосе, где до них все еще можно было добраться.

Тогда он сообщил предводителю варваров:

— Эти корабли могут обеспечить вам транспортировку, чтобы вернуться на свою планету. Но предупреждаю вас, чтобы вы не делали такого шага без моего разрешения. Вы должны знать, что я могу разыскать и уничтожить вас в любое время.

У Чиннара не было в этом никаких сомнений. И кроме того, у него не было желания возвращаться на Европу. Разворачивались великие события, и он намеревался быть в их центре.

Свои приготовления он начал смело.

Однако космические корабли снаряжались для побегов. Люди, прикрепленные к ним, громко протестовали, когда им сообщили, что они должны были сбрить свои бороды, но предводитель был непреклонен. Поодиночке корабли сели во мраке ночи на тщательно выбранные места как можно дальше от города Линна. Из них выскочили безбородые люди, одетые, как обыкновенные линнцы. Они убивали только мужчин, как рабов, так и линнцев — и за много месяцев набрали себе огромные припасы зерна, фруктов, овощей, металла и дерева, которые могли пригодиться армии.

Для пленных Клэйном была назначена минимальная диета для поддержания существования. В течение недели они питались роскошно. От каждого костра в горах шел запах жареного мяса. В течение нескольких недель к каждому костру приходило по несколькоженщин. Чиннар отдал приказ, чтобы в лагерь приводились только рабыни, а любая линнская женщина, схваченная по ошибке, должна была быть убита.

Все соглашались, что это было мудро, однако он подозревал, что ни одна женщина не была казнена. Чиннару было ясно, что линнские женщины, узнав о таком выборе, предпочтут замаскироваться под рабынь. Таким образом кровожадная угроза помогла. Громадный лагерь, который мог бы находиться в крайнем беспорядке, несколько месяцев действовал с высоким уровнем эффективности.

И из-за страшного расстройства нормальной линнской жизни, вначале в результате вторжения варваров, а затем из-за захватчика-чужака, их жестокие действия проходили почти незамеченными; о их существовании почти в буквальном смысле и не подозревали.

Появление захватчика сделало возможным даже более Дерзкие действия. Среди бела дня корабли варваров садились на окраинах городов и небольшими группами пролетали мимо сторожевых постов без окликов. Эти небольшие шпионские подразделения приносили сведения с широко разбросанных пунктов к одному из самых проницательнейших военных умов своего века. В результате Чиннар знал еще до самого события, что против корабля-захватчика должна была быть произведена атака. И он также знал и ее характер.

В ночь атаки он полностью осознавал, что было поставлено на карту. Он лично сопровождал людей, которые подобрались на расстояние стрелы от конструкции, похожей на гроб, являвшейся контейнером для шара энергии. Он дождался, пока шар не исчез в темноте в направлении к гигантскому вражескому кораблю. Затем он дал команду. Маленькая группа варваров устремилась на полсотни охранников вокруг контейнера.

В темноте слышны были крики смертельно напуганных людей, застигнутых врасплох превосходящей силой. Но затем быстро наступила тишина. Варвары избавились от мертвых стражников, перетащив их за ближайшую скалу. Затем они стали в напряжении ждать шар.

Он появился внезапно. Только что, мгновение назад, еще ничего не было, и вдруг серебряный шар уже спокойно катается взад-вперед. Чиннар пораженно смотрел на него. Он уже не первый раз видел его, однако теперь он представлял себе некоторые возможности этого оружия.

Вслух он сказал:

— Принесите телескоп. Можно посмотреть и внутрь, пока мы ждем.

Это была новая идея, а примененный способ был очень грубым, Два человека воткнули длинный, узкий телескоп в «эпидерму» шара, а затем медленно равномерным шагом шли рядом с ним. Проблема заключалась в согласованности, и роль Чиннара была самой трудной, Он шел рядом с телескопом, припав одним глазом к окуляру; и хитрость была в том, чтобы установить ритм движения вперед и назад.

То, что он вначале увидел, отличалось от всех его ожиданий до такой степени, что у него затуманилось зрение, и он сбился с шага. Внутренне собравшись, он посмотрел еще раз. Странно, удивление снова было почти также велико, словно мозг уже выбросил виденное ранее.

Он увидел сияющую звездами вселенную. В смятении он отступил назад, стремясь охватить огромную величину, всю фантастическую действительность. Затем он снова подобрал шаг и посмотрел еще раз. К тому времени, когда он снова выпрямился, он пытался дать объяснение увиденному.

Шар, — решил он, — был «дырой» в космосе. Сбитый с толку, он уставился на него, когда тот катался взад и вперед. Как серебристый шароподобный предмет мог быть отверстием во что-либо?

Он знаком приказал людям унести телескоп, а затем засунул в шар свой палец. Он вообще ничего не почувствовал: ни сопротивления, ни какого бы то ни было ощущения.

Палец слегка опух, и он вспомнил, что метеорокопатели подтверждали, что космос был не холодным, но, что жизненно необходимо было надевать герметический костюм. Из-за недостатка давления его палец бы разбух.

Интересно, — подумал он, — может он проник в какую-то глубину космоса. Палец, высунувшийся из плоти в вакуум. Он задумчиво отошел от шара и сел на камень. На востоке небо начинало светлеть, но он все еще сидел, его люди все еще напрасно ожидали приказа уходить. Он намеревался дать Клэйну любую возможность использовать сферу-шар против чужаков.

Когда из-за неровного горизонта показалось солнце, он резко встал и велел перевезти контейнер и шар к ожидавшему кораблю. У судна были указания сразу же выйти в атмосферу и встать на орбиту вокруг Земли.

Чиннар четко помнил, как Клэйн вынужден был прийти в город Линн, чтобы использовать шар против него самого. И это был факт, что каждый раз, когда его использовали, он должен был перевозиться ближе к объекту, против которого его собирались применять.

Таким образом, величайшее оружие, которое можно себе представить, было в его владении.

Он не был удовлетворен. Беспокойно расшагивал по комнате, которая была его штабом, он снова и снова обдумывал свое положение. Годы назад он открыл основной секрет власти и успеха. И сейчас, когда картина была не завершена, ему было не по себе.

Люди приходили и уход аз его комнаты. Шпионы приносили информацию. Корабль-агрессор был захвачен. Джеррин был мертв. Клэйн отказался воспользоваться этой смертью и дал указания своим сторонникам не выступать против плана сделать Каладжа лордом-советником.

Когда человек, доставивший эту последнюю новость, ушел, Чиннар в удивлении покачал головой, и впервые за все эти месяцы какая-то часть его страшного напряжения спала. У него самого не хватило бы смелости не захватить власть в такой благоприятный момент. Не мог он представить себе и логику этого — даже так, действительность казалась сверхчеловеческой.

Это заставило его поколебаться. Ведь он намеревался приложить усилия захватить гигантский корабль-захватчик, когда на нем не было Клэйна. С точностью часового механизма его люди завершили всю предварительную работу, но он не отдавал последнего приказа.

На шестой день после смерти Джеррина от Клэйна прибыл посыльный, приказывающий ему явиться на борт захваченного гиганта. Чиннар заподозрил самое худшее, но у него не было другого выбора, за исключением открытого сопротивления. Так как это быстро собрало бы против него основные линнские армии, то он решил довериться Клэйну и своему собственному анализу ситуации.

В соответствии с этим в назначенный час Чиннар и его штаб прилетели на патрульном судне с мощным сопровождением к имению Клэйна. Когда они сходили на землю, корабль-чужак парил высоко над головой.

Вокруг расхаживали несколько охранников. Нигде не было признаков достаточно крупной силы для защиты боевого корабля против решительной воздушной атаки.

Взглянув вверх, Чиннар увидел, что несколько дюжин люков корабля были открыты и что через них шло слабое, но регулярное движение. Эту картину его шпионы передавали со значительными подробностями, и она сбила сейчас Чиннара с толку так же, как и раньше. Корабль казался беззащитным, совершенно открытым для нападения. Сама степень этой беззащитности заставила его поколебаться. Все еще было трудно поверить в то, что Клэйн мог быть настолько халатен, но теперь предводитель варваров молча обругал себя за то, что не смог воспользоваться военной возможностью.

Впервые за свою страшную карьеру он упустил возможность. У него было предчувствие беды.

Прищурившись, он наблюдал за тем, как подошел один из офицеров Клэйна. Отдав честь варварским командирам с холодной формальностью, он поклонился Чиннару.

— Ваше превосходительство, не последуете ли вы и ваш штаб за мной?

Чиннар ожидал, что его поведут к главному дому имения, который был виден в трети мили к югу за низким холмом. Вместо этого линнский офицер провел их к небольшому зданию, полуукрытому в густом подлесье. Он еще раз отдал честь и поклонился.

— Проходите, пожалуйста, внутрь по одному, — сказал он, — так чтобы машина могла сделать, — он колебался из-за слова, — вашу фотографию.

Он поспешно добавил:

— Лорд Клэйн просил меня заверить вас, что это очень важно; иначе вам будет невозможно приблизиться к «Солнечной Звезде».

Чиннар ничего не сказал, не позволил он себе и сразу же проанализировать значение этих слов. Он знаком велел своим офицерам войти вперед себя и с любопытством смотрел, как каждый по очереди заходил, исчезал на минуту, а затем появлялся, проходя через дверь. Так как он не расспрашивал их, никто из них осмотрительно не предлагал никакой информации.

Наконец настал и его черед. Не спеша, Чиннар шагнул в дверь. Он оказался в голой комнате — если не считать стула, стола и прибора, который лежал на столе. На стуле сидел офицер, который при входе Чиннара встал и поклонился.

Варвар ответил на приветствие, затем с любопытством уставился на прибор. Он выглядел так, словно его вырвали из его металлической оправы. Там, где резали горелкой, металл был расплавлен. Чиннар отметил это, когда проходил, и еще увидел, что сама машина, казалось, состояла, в основном, из похожего на телескоп выступа, укомплектованного линзами. Он повернулся к сопровождающему.

— Что он делает? — спросил он.

Офицер был вежлив.

— По словам лорда Клэйна, сэр, он делает фотографии.

— Но это всего лишь другое слово для портрета, — сказал Чиннар. — Вы хотите сказать, что машина сделала мой портрет? Если так, где он?

Щеки сопровождающего слегка вспыхнули.

— Ваше превосходительство, — признался он, — я больше ничего не знаю. Лорд Клэйн просил меня отсылать всех спрашивающих лично к нему, — он добавил несколько многозначительно. — Я полагаю, что теперь, когда вы здесь, он будет ждать вас.

Чиннар был настойчив.

— Я не видел, чтобы вы что-нибудь делали.

— Автоматически, сэр. Все, что стоит перед ним, фотографируется.

— Если такая фотография необходима, — сказал варвар, — необходима до того, как я подойду к кораблю, то как же лорд Клэйн и его люди смогли войти в судно неделю назад и захватить его, не фотографируясь?

Это был риторический вопрос, и он почти не слышал утверждений служащего о своем неведении. Молча он вышел из маленького здания и вслед за первым офицером пошел к более крупному спасательному судну, которое как раз садилось в полусотне футов от него.

Через несколько минут их быстро унесло к одному из отверстий. Спасательное судно скользнуло внутрь и носом мягко встало в прорезь. Чиннар вышел с другими, поколебался, когда увидел двойные ряды охраны, подтянутой для их приема, а затем, уже заметив холодность приветствия, без слов прошел по коридору к огромной двери. Переступив порог и увидев огромную виселицу, которая была воздвигнута у дальней стены, он непроизвольно остановился.

Замешательство было преждевременным. Он невозмутимо прошел вперед, прямо к подножию виселицы. Сел на нижнею ступеньку, вытащил блокнот и начал писать прощальное обращение. Он все еще писал его, когда краем глаза увидел, как вошел Клэйн. Он встал и поклонился. Стройный молодой человек подошел к нему и без всяких предварительных слов сказал:

— Чиннар, выбор у вас простой. Выдать шар или пойти на виселицу.

— Шар? — наконец произнес варвар. Он надеялся, что это звучало по-настоящему удивленно, но не сомневался в серьезности своего положения. Впереди были трудные минуты.

Клэйн сделал нетерпеливый жест, поколебался, а затем стал заметно спокойней.

— Чиннар, — произнес он медленно, — умелая реорганизация ваших сил в последние несколько месяцев привела меня к решению использовать вас в главном предприятии.

Варвар еще раз поклонился, но глаза его сузились от открытия, что его деятельность была известна мутанту. Чиннар ни недооценил, ни переоценил этот факт. Он понимал и слабость, и силу положения лорда Клэйна. Большой слабостью было то, что он слишком зависел от самого себя. Он был во владении людей, у которых было слабое или вообще никакого представления об относительной важности того, чем он обладал или его действий.

И потому, во время варварского нападения на Линн, атакующие захватила дом Клэйна со всем его ценным научным оборудованием, включая и силовой шар. Не зная огромных потенциальных возможностей шара, они сделали ошибку, попытавшись использовать его и другое оборудование в качестве приманки, чтобы заманить Клэйна в ловушку. И тем самым позволили ему приблизиться к шару — и самим попасть в ловушку.

Тайна, делающая такие вещи возможными, была формой силы. Но, очевидно, стоит только понять систему, и решение оказывается простым. Следить за движениями Клэйна. Он не мог быть одновременно повсюду. Как и другим людям, ему нужен сон; у него должно быть время на еду. Не мог же он постоянно быть настороже.

То, что он позволил силам варваров реорганизоваться, не говорило о том, что он мог предвидеть все возможные случайности такого поступка. Об этом говорил его захват шара.

Снова молчание нарушил Клэйн:

— Как вы знаете, — сказал он, — я спас вас от участи, которая обычно ожидает тех, кто осмеливается напасть на Линн. Казнь таких вождей может быть, а может и не быть, средством устрашения, средством против других авантюр; возможно, так и есть. Я спас вас от этого, а одним из первых ваших действий стала кража оружия для самостоятельного использования, для которого у вас нет знаний.

Чиннару показалось, что пора было отказываться.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — запротестовал он в своей открытой манере. — Что, разве шар украли?

Клэйн, казалось, не слышал. Он мрачно продолжал:

— Я не могу честно сказать, что когда-либо восхищался вами. Вы обнаружили, открыли простой способ власти и продолжаете следовать ему. Я лично против такого большого числа убийств, и я действительно верю, что возможно достигнуть высот власти в любом государстве, как бы оно ни управлялось, без того, чтобы вонзать кому-то нож в спину.

Он остановился, сделал шаг назад. Глаза его были безжалостны, когда он взглянул Чиннару прямо в лицо. Сказал кратко:

— Хватит об этом. Вы уступите шар или идете на виселицу?

Чиннар пожал плечами. От давления смертной угрозы напрягся каждый мускул в его теле. Но своей потрясающей логикой он уже проанализировал потенциальные возможности своей кражи шара; и он все еще придерживался своего анализа.

— Я ничего об этом не знаю, — сказал он тихо. — Шара у меня нет. До этой минуты я даже не знал, что его украли. Что это за предприятие, в котором вы планировали меня использовать? Уверен, что мы сможем договориться.

— Никаких договоров, — холодно сказал Клэйн — пока я не получу шар. — Он продолжал. — Однако, как я вижу, вы убеждены, что я не повешу человека, у которого он находится, так что давайте приступим. Вы сами заберетесь на виселицу или вам нужна помощь?

Так как никакого эффективного сопротивления здесь быть не могло, Чиннар повернулся, зашел по лестнице на верх виселицы и, не дожидаясь, пока палач ему поможет, сам продел голову в веревку. Он был сейчас бледен, несмотря на свою уверенность. Впервые его ударила мысль, что ослепительная карьера Чиннара, бывшего писца, сделавшего себя абсолютным правителем Европы, вот-вот закончится.

Он увидел, как Клэйн дал знак палачу, линнскому сержанту, выйти вперед. Тот встал у рычага, который открывал крышку люка и повернулся, следя за Клэйном, поднявшим руку. Мутант напряженно стоял в этой позе и сказал:

— Последний шанс, Чиннар. Шар или смерть.

— У меня его нет, — сказал Чиннар ровным спокойным голосом, но с таким видом, что все решено.

Неумолимо и резко рука Клэйна упала вниз. Чиннар почувствовал, как люк под его ногами провалился. И затем…

Он падал.

Глава 7

Он пролетел около фута и приземлился так резко, что тело его завибрировало от боли. К глазам подступили слезы. Он сморгнул их. Когда зрение прояснилось, он увидел, что стоит на крышке второго люка, выстроенного ниже.

До него донеслось какое-то шарканье. Он огляделся. Его штабные офицеры сражались с линнскими стражниками, пытаясь пробиться к нему. Чиннар колебался, думая, что, может быть, ему и им следует сделать попытку драться до смерти.

Он покачал головой очень слабо. То, что он все еще был жив, подчеркивало его собственные твердые убеждения. Он подал свой золотой голос, и его офицеры наконец прекратили борьбу, остановились, угрюмо глядя на него.

Чиннар обратился к ним, косвенно обращаясь к Клэйну.

— Если моя жизнь действительно будет в опасности, — сказал он с хорошо слышимой уверенностью, — это произойдет потому, что лорд Клэйн потеряет рассудок. Это было бы и в том случае, если бы у меня был шар.

Он понимал, что Клэйн воспринимает эти слова как признание, и холодно взглянул на мутанга, побуждая к замечанию. Клэйн нахмурился, но через мгновение принял вызов.

— Предположим, шар был бы у вас, — сказал он мягко, — так почему это вас защищает?

— Потому, — сказал Чиннар, и его золотой голос никогда еще не был так ровен, — что, если он у меня, пока я жив, у вас был бы шанс вернуть его. Если я умру, тогда этот шанс пропадет навсегда.

— Если бы он был у вас, — сказал Клэйн мрачным, но ироничным голосом, — зачем вам держаться за него, зная, что вы не сможете им пользоваться?

— Сначала мне нужно было бы все изучить, — был ответ варвара. — В конце концов вы узнали, как им пользоваться без всяких предыдущих знаний о его работе.

— У меня была книга, — вспыхнул Клэйн, — и, кроме того, я обладаю знаниями о природе и строении материи и энергии.

— Возможно, — холодно сказал Чиннар, — я мог бы заиметь эту книгу, такое случается.

— В частности, эту книгу я запомнил, — сказал Клэйн, — а затем уничтожил.

Чиннар был вежливо скептичен.

— Возможно, мои агенты смогли бы отыскать место, где вы сожгли его, — сказал он. — Или, если бы я послал их в дома богов, они смогли бы найти еще одну книгу.

Он чувствовал, что снова нарастало напряжение и что никакой словесный эпизод не разрешит этот спор. Клэйн становился все жестче, глаза его сужались.

— Чиннар, — сказал он резко, — если бы шар был у вас и вы бы знали, что никогда не сможете разузнать, как им пользоваться, держались бы вы за него, зная об опасности перед человеческой расой?

Варвар сделал глубокий вдох. Он ожидал яростной реакции.

— Да, — сказал он.

— Почему? — было видно, что Клэйн сдерживается.

— Потому, — ответил Чиннар, — что у меня нет уверенности в человеке, который неоднократно отказывается принять власть и таким образом отвергает единственное средство, которым он может руководить действиями против возможного захватчика. И, кроме того, шар, очевидно, бесполезен против Риссов.

Клэйн казалось не слышал последних слов.

— А если бы я сказал вам, что отказался взять власть потому, что у меня план гораздо большего масштаба.

— Я признаю власть, — сказал Чиннар решительно, — а не грандиозные планы человека, который сейчас фактически бессилен.

— Мой план, — говорил Клэйн, — такого масштаба, что я не рискну сообщить о нем человеку с вашим негибким отношением из страха, что вы посчитаете его невыполнимым. Думаю, на этот раз ваше воображение не сможет оценить этих возможностей.

— А вы попробуйте.

— Когда у меня будет шар, — сказал Клэйн, — и ни секундой раньше. А что до моего бессилия, не забывайте, пожалуйста, что у меня есть корабль.

Чиннар презрительно ответил:

— Что вы собираетесь с ним делать — напасть на законное правительство и заставить людей полюбить себя? Это не тот путь, которым может действовать мутант. Для вас и для вашей группы момент для взятия власти прошел. Возможно, он больше не появится до нападения Риссов, а к тому времени все, что вы смогли бы сделать, будет уже слишком поздно.

Он продолжал еще более яростным тоном:

— Лорд Клэйн, вы меня сильно разочаровали. Ваша неудача подвергла мои войска и меня самого серьезной опасности, потому что очень скоро законное правительство Линна потребует, чтобы вы выдали нас, и, разумеется, от вас потребуют, чтобы вы выдали и корабль. Если вы откажетесь, тогда впервые в своей жизни вы выступите открытым неповиновением. И с этого момента дни ваши сочтены.

Клэйн улыбался.

— Я вижу, — сказал он, — что вы опять принялись за свои старые игры в политические интриги, а я совершенно не терплю такое ребячество. Человеческая раса в смертельной опасности, и я не собираюсь спорить ни с кем, кто интригует и замышляет, пытаясь воспользоваться такой ситуацией. Люди должны взрослеть или умирать.

Он отвернулся в сторону и что-то сказал одному из стоящих рядом с ним офицеров. Тот кивнул, и Клэйн снова посмотрел Чиннару в лицо.

Варвар приготовился к следующему этапу пытки.

Клэйн кратко сказал:

— Снимите, пожалуйста, петлю с шеи и подойдите к баку в углу слева от вас.

Снимая веревку, Чиннар внимательно осмотрел этот бак. Он был большой, бетонный, Чиннар заметил его, еще когда входил сюда. Это его заинтриговало: он не мог представить его предназначение.

Спускаясь с виселицы, он лихорадочно думал. Затем сказал Клэйну:

— Я действительно легко поддаюсь убеждению. Почему бы вам не рассказать о своем плане? Я не могу дать вам шар в подтверждение своей честности, потому что у меня его нет.

Клэйн лишь нетерпеливо помотал головой.

Чиннар принял отказ и сухо сказал:

— Мне влезть в бак?

Клэйн сказал:

— Взгляните внутрь, вы увидите устройство.

Чиннар с любопытством взобрался наверх и глянул вниз. Резервуар был довольно глубок, и он был пуст. На дне был простой ручной насос и две цепи с зажимами, прикрепленными к пальцам, вделанным в бетонный пол.

Он осторожно спустился в резервуар и подождал указаний.

Взглянув вверх, он увидел, что Клэйн смотрел на него вниз из-за края.

— Пристегните цепные зажимы на щиколотках, — указал мутант.

Чиннар повиновался. Их металлический щелчок прозвучал как окончание. Металл тяжело и неудобно оттягивал вниз.

— Цепи, — объяснил мутант, — будут удерживать вас на дне резервуара, так что, когда пойдет вода, вам придется откачивать ее, если не хотите утонуть, — он добавил. — Как видите, подход очень простой. Насос работает легко, Выбор будет полностью за вами. Вы будете жить или умрете вашими собственными усилиями, и в любое время вы можете остановить весь процесс, согласившись отдать шар. Вот пошла вода.

Она потоком понеслась вокруг ног Чиннара, шумно булькая и пузырясь. Она была тепловатой, так что ощущение было довольно приятным. Чиннар сел на пол и посмотрел вверх на Клэйна.

— Можно сделать просьбу? — спросил он.

— В нее входит передача шара?

— Нет.

— Тогда мне неинтересно.

— Это насос, — сказал Чиннар. — Его присутствие меня удручает. Вы не уберете его отсюда?

Клэйн помотал головой.

— Через пять минут вы, может, будете рады, что он здесь.

Тем не менее, когда он говорил, в глазах его было беспокойство. Ясно, что такой реакции он не ожидал.

Он закончил.

— Если вы когда-нибудь передумаете, вы увидите, что насос быстро снижает уровень воды.

Чиннар не ответил. Вода была у его шеи. Через минуту она сомкнулась над его ртом. Он обнаружил, что непроизвольно расслабился, так чтобы немного держаться на воде. Он напрягся в ожидании физического ужаса, до которого оставались считанные минуты.

Наконец он уже стоял и мог чувствовать тяжесть цепи на щиколотках. Не было никаких сомнений в том, что он добрался до предельной точки этого способа спастись. А вода поднималась все выше.

Опять она дошла до его рта, затем до носа. Он задержал дыхание, когда она поднялась до глаз и сомкнулась над головой. А затем, резко, словно разрываясь, он выдохнул и вдохнул.

В груди возникла ножевая боль, но и все. На вкус вода была выдохшейся и неприятной, не так, как будто он ее пил. Наконец, пропало всякое ощущение. Темнота накрыла его сознание.

Когда он пришел в себя, он лежал над бочкой. Никогда в жизни он не чувствовал себя более жалким. Они все еще выдавливали из него воду.

Он кашлял. Всякий раз, когда вытекала из него вода, его тело разламывалось. Боль возвращения к жизни была несоизмеримо сильнее, чем боль смерти. Но далее он, наконец, понял, что будет жить.

Они перенесли его на койку и здесь, через час или около того, он снова стал чувствовать себя нормально. Клэйн вошел один, подтащил стул и сел, молча разглядывая его.

— Чиннар, — сказал он наконец, — я с неохотой вынужден признать, что восхищаюсь вашим мужеством. Я презираю звериную хитрость, находящуюся за ним.

Чиннар ждал. Он отказывался верить, что его муки закончились.

— Вы еще раз доказали, — горько сказал мутант, — что храбрый человек, готовый к обдуманному риску на жутком уровне политической интриги может даже победить смерть. Я ненавижу глупую логику, заставляющую вас чувствовать, что вы вынуждены держать у себя шар. Если вы будете настаивать на этом безумии, мы все погибнем.

— Если бы этот шар был у меня, — проговорил Чиннар, — тогда вашим логичным действием было бы забыть о себе и рассказать мне, как он работает.

Чиннар говорил ясным тоном, осознавая, как опасно было это утверждение. Это было его первое косвенное признание своих собственных огромных честолюбивых планов. Ибо было очевидно, что если бы он когда-либо научился пользоваться шаром, то с тех пор он был бы в состоянии захватить власть, когда ему этого захочется, и овладеть любым государством.

Это также подразумевало, что, согласно его анализу характера Клэйна, тот действительно мог позволить ему управлять шаром в какой-нибудь чрезвычайной ситуации, затрагивающей судьбу человеческой расы.

Клэйн качал головой.

— Этого не произойдет, мой друг. Я не думаю, что шар сам по себе когда-нибудь будет полезен против Риссов. Почему — я вам не скажу.

Чиннар молчал. Он надеялся без излишнего оптимизма, что придерживаясь своей линии он получит ключ к функционированию шара. Но информация, которую он получил, представляла проблему еще более трудной.

Клэйн продолжал:

— Может показаться, что я был очень беспечен с шаром. Но я давно обнаружил, понял, что не могу быть одновременно повсюду. И разумеется, я повторяю, он совершенно бесполезен для любого другого. Он работает на основе одной математической формулы, имеющей отношение к освобождению атомной энергии, и я сомневаюсь, что в Солнечной системе еще кто-то, кроме меня, Даже просто знает, что существует такая формула.

Чиннар получил свой ключ, и он был горек. Наконец он сказал:

— Какие теперь у вас планы относительно меня?

Клэйн колебался. Когда он наконец заговорил, в голосе его слышался огонь.

— За прошедшие несколько месяцев, — сказал он, — я терпел ваши убийственные набеги, потому что сомневался, смогли бы мы получить такие обширные запасы продовольствия и прочее каким-либо законным способом под моим контролем.

Помолчав, он продолжал:

— Я также сомневаюсь в том, что было бы возможно собрать вместе столько много женщин, не применяя методов, подобных вашему. Для моих целей женщины также важны, как и продовольствие.

Он снова замолчал, И у Чиннара было время почувствовать досаду. Он-то думал, что немного разбирался в запутанных планах, рождавшихся в голове этого человека. Но теперь моментально он оказался за пределами его глубины, и сейчас у него было убеждение, что его обыграли в его же собственной хитрой игре.

Мысль о том, что его тайные набеги будут сейчас использованы на пользу плана Клэйна, была поразительной. Мутант продолжал.

— Вот что я хочу, чтобы вы сделали. Завтра «Солнечная Звезда» подойдет к вашему лагерю. Вы начнете грузить свое снаряжение на нижние палубы — их там двадцать, и каждая может вместить около десяти тысяч людей и их запасы — так что будет много места для всей вашей армии и женщин.

Чиннар сказал:

— Раз у меня такая сила на борту, что помешает мне захватить корабль?

Клэйн мрачно улыбнулся.

— Двадцать верхних палуб уже заняты хорошо вооруженной линнской армейской группировкой, все молодые женатые люди, вместе со своими женами. Кроме, как на офицерском уровне, связи между двумя группами не будет. Фактически, кроме входной двери из вашего штаба, все сообщающиеся двери будут запечатаны.

Чиннар кивнул, наполовину себе самому. Звучало впечатляюще. Любая оборона такого рода, конечно, могла быть преодолена дерзким и хитрым планом. Но сейчас это его почти не волновало. Тут подразумевалось, что должно было состояться невероятное, небывалое путешествие и это заняло все его мысли.

— Куда мы летим? — спросил он резко. — К одному из внешних спутников?

— Погодите, увидите, — холодно сказал Клэйн.

Нахмурясь, он поднялся.

— Хватит об этом. Инструкции вы получили. Мне необходимо совершить важную поездку в Капитолий. Я хочу, чтобы вы и ваши силы были на борту и готовы к полету через неделю с этого дня. И если вы хоть раз можете подняться над слабоумным военным идиотизмом, который направляет ваши рассуждения, принесите с собой шар. — Его тон был тоном сдерживаемого гнева.

Чиннар задумчиво уставился на него.

— Друг мой, — сказал он, — вы сейчас эмоциональны. Политической интриги никак не избежать. То, что вы вдруг неожиданно презираете, есть человеческая среда. Среди человеческой страсти, человеческого честолюбия никогда не было и не будет никакого иного климата, в котором придется вам действовать. Человек добивается успеха или терпит неудачу в той мере, в которой он понимает и управляет безжалостными рычагами и другими, себе подобными. Если он пытается отказаться от интриги, прилив смоет его и его планы, словно их никогда не было. Берегитесь.

Он закончил автоматически:

— Шара у меня нет.

Глава 8

Стрела вылетела из темноты, просвистела мимо головы Клэйна и вонзилась в плечо охранника.

Тот тихо вскрикнул и схватился за тонкий, вибрирующий прут. На помощь ему прыгнул товарищ. Другие воины нырнули в улицы. Послышался визг, почти что женский по высоте страха и раздражения. Наконец группа солдат выбралась из темноты, волоча за собой тонкую, сопротивляющуюся, мальчишескую фигуру.

Раненому тем временем удалось вырвать стрелу из своей кровоточащей плоти. Больше напуганный, чем раненый, он стоял тут же и ругался глубоким низким голосом.

Его люди уже возвращались из дальних углов улицы. Факелы вспыхивали и оплывали на ночном ветру. В этой дымной зловонной атмосфере меняющиеся узоры тусклого света лишь мельком высвечивали лица и тела. Клэйн стоял молча, недовольный окружавшей его возбужденной толпой. Наконец, когда казалось, что конца суматохе не будет, он крикнул офицера, и через минуту путь для него был очищен. По нему охранники тащили задержанного.

Кто-то крикнул:

— Это женщина!

Крик эхом прокатился по толпе. Раздались изумленные проклятия. Женщина или мальчик — при этом тусклом свете трудно было сразу определить — перестала сопротивляться. А затем, заговорив, сняла вопрос о поле.

— Отпустите меня, грязные вы крысы! Вы получите за это плети. Я желаю говорить с лордом Клэйном.

Голос, несмотря на злобный тон, был женский. Что было более удивительно, выговор был поставлен в школах, где обучались юные леди благородного происхождения.

Это поразительное открытие вывело Клэйна из ледяного спокойствия, в которое его ввергло покушение на его жизнь. Он не сомневался, что покушение было на него, а не на охранника. Он не сомневался ни секунды, что убийца был агентом группы, стоящей за Лилидел.

Теперь, когда покушение не удалось, у этой леди надо получить имена тех, кто стоял непосредственно над ней. Впрочем, это его мало волновало. Что беспокоило его, так это то, что она явно не думала над серьезными последствиями своего поступка, Берясь за задание, она не могла не знать о давно установленном способе наказания женщин-убийц. Их отдавали солдатам.

Он уставился на нее встревоженными глазами. Возможно, это было впечатление от неровного света, но она казалась чуть старше ребенка. Ей было не больше восемнадцати лет. Ее глаза сверкали страстным огнем решительного подростка. Губы ее были полными, а рот чувственным.

Его передернуло, когда он понял, что мысленно предавал ее наказанию, установленному давней практикой. Он, кто так недавно выступал против стольких многих старых обычаев, не мог сейчас позволить себе обидеть своего личного охранника. Медленно он стал непреклонен к неизбежностям ситуации.

Так как он был зол на нее из-за решения, которое она вынуждала его принять, он спросил с мрачной резкостью:

— Кто вы?

— Здесь я разговаривать не буду, — сказала она.

— Как вас зовут?

Она заколебалась; затем, очевидно, почувствовав в его голосе враждебность, она угрюмо ответила:

— Маделина Коргей.

Имя заставило его сильно задуматься его еще раз. Потому что это была древняя и знаменитая фамилия в Линне. Генералы и патроны пронесли эту фамилию по полям сражений, подписывали ею законы страны. Отец девушки, вспомнил Клэйн, погиб в бою на Марсе, год тому назад. Так как он герой войны, поступок его дочери будет прощен.

Клэйн был раздосадован, поймав себя на мысли, что уже думает о политических последствиях. Но было бы глупо закрывать глаза на тот факт, что этот случай мог быть весьма опасным для него. Он сердито покачал головой. Теперь, когда Каладж уже избран лордом-советником и готов к своему триумфальному входу в город Линн завтра утром, сторонники мальчика могли бы поднять из-за этого шум. И однако надо учесть ожидания охранников, которым нет дела до извинений. К счастью, было возможно и промежуточное решение.

— Возьмите ее, — сказал он, — я допрошу ее, когда мы доберемся до места.

Никто не возражал. Вполне естественно, что будет период расследования, после чего — приговор.

Клэйн отдал необходимые распоряжения. Наконец, процессия снова двинулась по улице.

Прошло несколько недель со дня захвата корабля-захватчика и более шести месяцев со дня поражения Чиннара и его варварской армии с Европы, этого далекого и малоизвестного спутника Юпитера. Мир Линна все еще приходил в себя от этих двух недавних катастроф. Но пережившие их уже забыли, как велика была опасность. Со всех сторон империи все громче раздавались голоса недовольства.

Коммерческие группы заявляли, что Чиннар никогда и не был действительной угрозой и что так или иначе опасность была результатом грубой халатности, допущенной правительством. Джеррин отклонял прежние возражения, но теперь, когда он был мертв, все решительно шло к тому, чтобы отменить указ, объявленный Клэйном во время варварского вторжения, освободивший всех верных рабов. Лихорадочная ярость бесчисленных людей, лишенных ценных слуг возрастала с каждым днем. До Клэйна доходили отвратительные разговоры о том, что, может быть, с самого начала и не было бы никаких несчастий, если бы мутанта не терпели бы так долго в семье предводителей лордов.

Это была прямая атака на него самого, которую он не мог отразить никакими известными ему средствами. Тем более, что он не дал своим сторонникам помешать голосованию Патроната, давшего титул лорда-советника юному Каладжу.

Встревоженные направлением, которое принимал общественный гнев, несколько приверженцев Клэйна уже пожалели, что позволили себя убедить. Сейчас ему необходимо, — утверждали они, — действовать до того, как лорд-советник Каладж прибудет в Капитолий.

Именно это и заставило Клэйна предпринять поход по ночным улицам спящего Линна. Планировался государственный переворот — таково было сообщение, полученное им по прибытии в город несколько часов назад — цель которого была объявить его лордом-правителем.

По прибытии во дворец Патрона Саронатта, где заговорщики устроили свой штаб, Клэйн позвал руководителей в один их трех апартаментов, которые сразу же были отданы ему. С самого начала его позиция подверглась нападкам. Он слушал, пораженный, как его бывшие верные сторонники набросились на него с такой резкостью, какой он никогда в свой адрес не слышал. Тут были насмешки и яростные тирады. Его страх перед вторжением чужаков, если не был открыто осмеян, то подвергся нападениям на том основании, что только будучи лордом-предводителем, он будет в том положении, чтобы защитить государство. Аргументы в точности походили на аргументы Чиннара и выдвигались они с той же решительностью.

Вскоре после трех утра один знаменитый патрон выступил против его руководства.

— Меня пригласили, — сказал он взбешенно, — присоединиться к группе Лилидел, и я приму это приглашение. Хватит с меня этого осторожного труса. — Это было начало. Затем началась свалка за то, чтобы покинуть тонущий корабль. В четыре часа, когда Клэйн начал говорить, его аудитория сократилась до двадцати человек. Остались, в основном, военачальники, которые сражались с ним против Чиннара. И даже они, он видел, были не слишком дружелюбны. Ради них он просто и кратко обсудил возможный характер приближающегося нападения Риссов. Он не сказал им, каковы были его планы, но все же постарался их хоть как-то воодушевить.

— Наши противники, — сказал он, — по-моему, пока что не представляют себе, что делают, выдвигая этого маменькиного сынка на должность лорда-советника. Детей интересуют люди, находящиеся вокруг них, а не отдельные личности, которых они никогда не встречают. Вы только представьте себе ребенка, который находится сейчас в таком положении, что каждый раз может поступить, как ему хочется. — Он поднялся и мрачно оглядел всю небольшую группу. — Подумайте над этим.

Клэйн вернулся к себе в резиденцию гораздо больше потрясенный оборотом, который принимали события, чем он хотел признать. Он уже шел в спальню, когда командир его охраны напомнил ему о преступнице.

Клэйн поколебался. Он устал, и ему надоели проблемы. Он не был даже уверен, что ему интересно узнать, кто хотел его смерти. Даже некоторые из его старых сторонников могли сейчас считать, что живой он опасен для них. В конце концов дело решило его любопытство. К тому же свои успехи он приписывал привычке быстро и тщательно разбираться во всем, что затрагивало его интересы. Он приказал привести девушку.

Она вошла в комнату смело, с презрением отвергнув попытку охраны ввести ее как пленную. При ярком свете керосиновых ламп она выглядела старше, чем ему показалось раньше. Он решил, что ей было года двадцать два — двадцать три или чуть больше. Она была даже красива, на его взгляд. В ее чертах видны были и приятная внешность, и проницательный ум. Впечатление портило лишь чересчур высокомерное выражение ее лица. Но он понимал, что это вовсе не обязательно является недостатком. Первой заговорила она.

— Если вы думаете, — сказала она, — что я обыкновенная преступница, вы сильно ошибаетесь.

Клэйн иронично поклонился.

— Я уверен, — ответил он, — что все убийцы необыкновенны.

— Я выстрелила в вас, чтобы привлечь ваше внимание, — сказала она.

Клэйн вспомнил момент нападения. Стрела, как он помнил, просвистела в футе от его головы. Для искусного лучника — это плохой выстрел. Теперь встал вопрос, насколько она была искусна? И насколько ей помешала темнота?

Женщина заговорила снова.

— Я член Стрелкового Клуба Марсианских Генералов и за две недели до нападения Чиннара, я заняла второе место на чемпионате. Поэтому я и решилась на риск. Я уверена, что могу доказать вам, что попала бы в вас, если бы хотела именно этого.

Клэйн насмешливо спросил:

— Вы что не могли избрать какой-нибудь другой способ привлечь мое внимание.

— Нет, — вспыхнула она, — так как я надеялась еще и удержать его.

Клэйн оставался тверд. Все это была словесная игра, и ему было неинтересно.

— Боюсь, что это выше моего понимания, — сказал он.

— И боюсь также, что нам придется последовать более традиционному способа допроса и предложить обычные причины покушения.

Он помолчал — все таки любопытно.

— Но почему же вы хотели привлечь мое внимание?

— Я хочу выйти за вас замуж, — ответила она.

Клэйн, стоявший все это время, подошел к стулу и сел. Последовало долгое молчание.

Он смотрел на нее яркими глазами, которые выказывали большее смятение, чем ему хотелось признать даже самому себе, Он не ожидал, что кто-либо сможет проникнуть через его твердую оболочку искушенности. Он вдруг подумал, что, если заговорит, голос его будет дрожать. И тем не менее было естественно, что его взволновало подобное заявление.

Эта молодая женщина принадлежала к той части Линна, которая, как он считал, навсегда была вне его досягаемости. Она была частью общества, которое, за исключением нескольких мужчин, всегда игнорировало мутанта — члена семьи последнего лорда-правителя Линна. То, что девушка ее положения решила выйти за него замуж, просто доказывало, что она видела в нем путь к власти для себя. Если только что прошедшая ночь была доказательством, тогда это могло быть отменой приговора. Ее поступок был первым проломом в стене общественного мнения. В политическом смысле она могла быть очень ценной для него.

Клэйн застонал в душе, когда увидел, что снова оценивает ситуацию с точки зрения выгод для своих целей. Вздохнув, он принял решение. Он позвал командира охраны.

— Выделите апартаменты леди Маделине Коргей. Она будет нашей гостьей до дальнейших уведомлений. Проследите, чтобы она была надежно защищена.

С этим он лег спать. Он оставил указания, когда его следует разбудить, и некоторое время лежал, не засыпая, прокручивая в голове свои планы на день. Прежде всего визит, который он хотел сделать в Центральный Дворец, чтобы еще раз посмотреть на чудовище, которого Чиннар привез с Европы. Необходимо, чтобы кто-то знал хоть что-нибудь о физической стороне смертельного врага человека.

Глава 9

Лорд Клэйн проснулся в середине утра от далекого пения. Это на минуту озадачило его, но затем он вспомнил, что сегодня прибывает лорд-советник Каладж, и по этому поводу объявлен праздник.

Он торопливо позавтракал и на патрульном судне отправился в Центральный Дворец. Когда они стали снижаться, чтобы сесть, пилот послал с одним из охранников сообщение.

— Ваше превосходительство, площадь полна людей.

Клэйн приказал:

— Садитесь в переулке, оставшийся путь мы пройдем пешком.

Они сели безо всяких происшествий и стали пробираться между танцующими и музыкантами. Они проходили мимо раскачивающейся группы поющих мужчин и женщин; и Клэйн, никогда не перестававший удивляться человеческим глупостям, наблюдал за ними с неподдельным изумлением.

Они отмечали приход к власти юнца,которого они никогда не знали. Мелодичные голоса, хриплые голоса, добродушные возгласы, женщины, кокетливо покачивающие бедрами, мужчины, хватающие за голые руки, целующие любую пару женских губ случайно оказывающихся рядом — по-своему это было изумительное зрелище. Но принимая во внимание опасность, которую чудом удалось избежать, и надвигающиеся вторжения, это была картина, которая говорила о страшной беде.

Взрослые мужчины и женщины вели себя, как дети, принимая своим правителем мальчишку, чьим единственным очевидным правом на это было то, что он сын великого лорда Джеррина. Такая большая любовь ко всему детскому подвергала опасности всю человеческую жизнь.

На этом месте его размышления были прерваны.

— Вот этот подлый священник! — заорал чей-то голос.

Эти слова пронеслись по толпе. Слышны были гневные крики: «Злодей!», «Мутант!», «Служитель дьявола!». Танцы вокруг него оборвались, и угрюмая толпа угрожающе двинулась к нему. Кто-то заорал:

— Это лорд Клэйн, это из-за него все наши беды!

По толпе разнесся яростный гул. Рядом с Клэйном командир охраны тихо подал знак двум дюжинам своих людей. Мощные охранники надавили на толпу, держа руки на мечах и кинжалах. Клэйн, все это время наблюдавший за инцидентом, шагнул вперед с усмешкой на губах. Он поднял руку и на какой-то момент добился желаемой тишины и звучно выкрикнул:

— Да здравствует новый лорд-советник Каладж!

С этими словами он сунул руку в сумку, которую годами носил как раз для подобных случаев и вытащил ее, сжимая горсть серебряных монет. Резким движением кисти он бросил деньги в воздух. Металл сверкнул на солнце и опустился на широкую площадь двадцатью футами дальше. Еще до того, как монеты упали, следующая горсть искрами взлетела в воздух в противоположном направлении.

Он снова крикнул, на этот раз более цинично:

— Да здравствует лорд-советник Каладж!

Толпа не слушала. Люди с криками бросились за деньгами. Даже после того, как люди Клэйна были вне опасности, он мог слышать крики: «Отдай мне, — это моя!», «Ты, скотина, ты наступил мне на руку!». Шарканье ног и удары кулаков громко раздавались в утреннем воздухе.

Этот инцидент оставил у Клэйна горькое чувство. Снова он был вынужден полагаться на какой-то прием для управления людскими массами. Простой, эффективный, хитрый — он был частью его обширного запаса информации о человеке с улицы.

Несмотря на свое огромное желание отмежеваться от таких дешевых хитростей, он не мог этого сделать. Вспомнилось, что говорил Чиннар. Он помотал головой. Должен быть какой-то способ пробудить людей к тому, что наступает одиннадцатый час судьбы человека. И что на этот раз люди должны отложить в сторону все личные амбиции и действовать в согласии против врага такого свирепого, который отказывался вступить в контакт с человеческими существами.

Но как? Что он мог сказать или сделать, чтобы высечь искру. Он, который проводил свое время и тратил энергию, изучая механизмы на борту корабля Риссов — задача настолько колоссальная и такая важная, что все остальное рядом с ней тускнело в своей незначительности.

И тем не менее, вот он идет во дворец, чтобы лично сделать то, что должно быть текущей работой для одного или нескольких подчиненных. Такой она, разумеется, конечно же не была. Никто больше не был компетентен для обеих задач (политической и научной), которые необходимо было решить. Несколько лет назад он с опозданием организовал школу ускоренного обучения для занятий наукой; но он был слишком занят, чтобы уделять ей должное внимание. Политика, войны, интриги. Люди, с которыми надо встречаться. Шпионские доклады, которые надо изучить. Исследования. Эксперименты. Новые идеи. Каждый час суток пролетал, как мгновение, оставляя все новые заботы. Для одного это слишком много. И теперь, когда наступил кризис, он почувствовал истинность этого.

Он все еще думал об этом, когда прибыл к дворцовым воротам. Время было, как он заметил по привычке обращать внимание на детали, без нескольких минут двенадцать. В голове его был вопрос — позволят ли ему войти внутрь?

Оказалось, что это совсем не проблема. Обезумевший командир охраны пропустил его и его сопровождающих. Клэйн направился прямо к рефрижераторной. У него не было никаких проблем с поисками тела мертвого Рисса, которое Чиннар привез с собой с Европы.

Продолговатое тело нечеловекообразного существа на тепло реагировало плохо. Когда с жестких, с коричневыми пятнами складок кожи, закапала вода, от него поднялось зловоние. Сначала запах был слабый. Но он становился все сильнее.

Мясники, которых он взял с собой, распилили тело на части. Клэйн брал куски и диктовал двум своим секретарям — сначала одному, потом другому. Закончив с одним сегментом, он передавал его художнику, уверенными, быстрыми мазками рисовавшему близкое к натуре изображение.

День подходил к концу, и запах сгущался, пока, казалось, не проник в каждую щелку комнаты. А Клэйн все изучал и диктовал, изучал и диктовал, В ход пошли газовые горелки и измерительные трубки. Сок из желез, жидкость из циркулирующей системы существа и из спинного столба разделялись на компоненты, описывались, получали название и иллюстрировались для изучения в будущем.

Раз, когда он сунул палец в нечто липкое и вязкое и попробовал его на вкус, один из секретарей упал в обморок. В другой раз он попытался скормить кусочек этого крысе в клетке. Животное, специально содержащееся голодным, набросилось на него и сдохло, несколькими минутами позже, в конвульсиях.

Клэйн продиктовал:

— Мясо по проверке оказалось преимущественно сложной протеиновой структуры, такой сложной, что в действительности кажется сомнительным, будет ли оно съедобным для какого-либо животного земного происхождения. Крыса, которой оно было скормлено, сдохла через три минуты и восемь секунд.

Вскоре после обеденного часа части тела были уложены обратно в ящик и поставлены в ледовую комнату. Выполнив эту задачу, он заколебался. Потому, что это была первая из двух его целей. Вторая требовала знаний о том, как грубо обходиться с волей другого.

Снова он был в роли, которую не любил. И другого выбора не было.

Он послал свою группу домой и спросил дорогу к апартаментам Каладжа. Служащий, к которому он обратился, узнал его и, взявшись за голову, сказал:

— Ох, ваше превосходительство, неразбериха сегодня фантастическая.

На время успокоившись, он показал Клэйну направление. У входа в апартаменты Каладжа была охрана, но они вскочили по стойке смирно, когда он сказал:

— Я — лорд Клэйн Линн, дядя лорда-советника.

— О вас объявить, ваше превосходительство? — с сомнением спросил один.

— Нет. — Клэйн был холоден и уверен в себе. — Я просто войду.

Он вошел.

Вначале была небольшая ниша, затем большая внешняя комната. С любопытством оглядевшись вокруг, Клэйн увидел Каладжа, стоящего на голове у открытого окна. Он делился своим мастерством с марсианской девушкой-рабыней. Девушка хихикала, затем повернулась и, увидев Клэйна, застыла.

Она что-то сказала, и Каладж кувыркнулся, выходя из своей позы. Он, должно быть, слышал, как его мать выражала страхи по поводу лорда Клэйна, потому что он побледнел, когда увидел, кто это.

— Дядя! — сказал он. И нотки тревоги в его голосе не прошли мимо Клэйна. Каладж был под гипнозом своего собственного беспокойства.

До известной степени страхи мальчишки были оправданы. Клэйн не мог терять времени. Он пришел во дворец с двумя целями. Одна цель — осмотр Рисса — была достигнута. Вторая зависела от Каладжа.

Клэйн не чувствовал угрызений. По докладам его шпионов, этот мальчик был ненормальным. Если так, тогда его нельзя было спасти. В прошлом Клэйн часто забирал таких детей и взрослых в частную лечебницу и там со всеми своими знаниями пытался развить их. Тщетно.

На этот раз нечего было и надеяться на успех.

Каладжем приходилось пожертвовать. И Лилидел. И всей этой группой, стоящей за ней.

Жертвы безумства поднялись до власти.

— Мой мальчик, — сказал Клэйн, — я получил от богов указание о тебе. Они тебя любят, но ты должен выполнить их волю.

— Они любят меня? — спросил Каладж. Глаза его были широко раскрыты.

— Они любят тебя, — ответил Клэйн твердо. — Почему же тогда, ты думаешь, тебе было разрешено достигнуть высот власти? Ты, конечно же, не думаешь, что любой человек смог бы сделать тебя лордом-советником без их разрешения?

— Нет, нет, конечно, нет.

— Слушай внимательно, — продолжал Клэйн, — вот их указания для твоих будущих действий. Повторяй их за мной. Ты должен править по праву.

— Я должен править по праву, — голос его был унылым.

— Не позволяй ни одному человеку во дворце советовать тебе в делах государства. Что бы ты ни решил — это будет решением богов.

Каладж повторил слова с повышающейся интонацией. А затем моргнул.

— Даже матери? — спросил он, пораженный.

— Особенно матери, — сказал Клэйн.

Он продолжал.

— Тебе понадобятся новые люди вокруг тебя. Некоторое время будь осторожен, но постепенно назначай людей по своему собственному выбору. Не обращай внимания на рекомендованных твоей матерью и ее друзьями, А сейчас у меня здесь документ.

Прибыв домой, он не терял времени.

— Я уезжаю сейчас же, — сказал он руководителям различных отделов своего домашнего штаба. — Вы, возможно, долго не услышите обо мне. Будете вести себя и дела имения как в прошлом.

Командир охраны сказал:

— А как с преступницей?

Клэйн поколебался, затем:

— Я полагаю, люди в ожидании?

— Именно так, сэр.

Клэйн сказал спокойно и твердо:

— Я считаю этот обычай отдавать женщину-убийцу солдатам варварской практикой и этого не будет. Во-первых, это было бы очень опасно для нас, так как ее семейство дружно с новым лордом-советником. Вы могли бы особо подчеркнуть это людям, а затем скажите им…

Он сделал предложение о компенсации. Она была так щедра, что не было никаких сомнений в том, что она будет принята. Он закончил:

— Предложение действительно на один год. И, капитан…

— Да, сэр?

Клэйн открыл было рот, чтобы сделать свое следующее объявление, затем закрыл его. Это было больше, чем еще один ход в сложной игре, которую он играл и, однако, здесь был и политический оттенок.

«Я должен подняться над всей этой мелочностью» — сказал он себе. Несмотря на то, что сказал Чиннар, это было больше искусство управлять государством, нежели животной хитростью. Все это казалось так очевидно, так существенно. Потому что, если он будет всего лишь играть в игру, которую играли другие, тогда не будет…

Сама его решимость сделала его тверже. Он тихо сказал:

— Вы можете сказать офицерам роты, что леди Маделина Коргей в будущем будет известна как леди Маделина Линн. Всему составу обращаться с ней соответственно.

— Да, сэр. Поздравляю, ваше превосходительство.

— Бракосочетание состоится сегодня, — закончил Клэйн.

Глава 10

Но что ты подписал, — возмущалась Лилидел. — Что было в документе?

Она в отчаянии шагала по апартаментам. Каладж угрюмо следил за ней, раздраженный ее критикой. Она была тем человеком, который мог заставить его почувствовать себя маленьким мальчиком, и он был в молчаливой ярости из-за того, что она еще раз напомнила ему о том, что ему следовало прочитать то, что он подписал.

Он не хотел думать о появлении Клэйна во дворце пять недель назад, и раздражало то, что этот случай в голове его матери остался таким же свежим, как в тот день, когда это случилось.

— Почему это я должен читать этот документ? — возразил он. — Это была всего лишь очередная бумага. Вы всегда приносите мне что-нибудь на подпись; так что значит еще одна? И во всяком случае, он мой дядя, в конце концов, он не причинил мне никаких неприятностей, когда я стал лордом-советником.

— Мы не можем позволить, чтобы это ему прошло, — сказала Лилидел. — Просто представь, как он смеется про себя, думая, что мы боимся действовать против него в открытую.

Это также было одним из бесконечных повторений. Неврастеник Каладж не мог не думать с интересом, а не была ли его мать немного сумасшедшей.

Лилидел неистовствовала дальше:

— Мы разослали запросы всем комендантам с указаниями тщательно изучать официальные документы и особо подчеркнули требования сверяться с нами по поводу всего, что относится к военному делу.

— Конечно, — в голосе ее зазвучала горечь, — просить некоторых из них сотрудничать — что со стенами разговаривать. Они обращают на нас такое же внимание, как если бы они были правительством, а мы простые наемные.

Каладж тревожно заерзал. Присвоенное матерью «мы» вызвало ревность. У нее не было официальной должности, и тем не менее она вела себя так, как будто лордом-советником была она, а он был лишь ее сыном и наследником. Он вспомнил, уже не в первый раз, что Клэйн сказал что-то об отстаивании своих прав. Беда в том, что он не мог осмелиться возразить матери и всем этим властным людям.

«Пора что-то делать», — подумал он.

Вслух он сказал:

— Но какой во всем этом толк? Наши шпионы докладывают, что его нет ни в одном из его имений, — он Добавил с хитрой насмешкой, ставшей одним из средств его защиты от влияния матери. — Прежде, чем сделать что-либо против него открыто, тебе придется определить его местонахождение, и даже тогда я бы держал перед собой Траггена, будь я на твоем месте. Опасную работу должен выполнить Трагген или начальник лагерных легионов. — Каладж встал. — Ладно, я собираюсь навестить игры.

Прогуливающимся шагом он вышел из комнаты.

Лилидел с тревогой проследила за ним. Она не осознавала, что ее отравление Джеррина вызвало внутри нее неразрешимые противоречия. Но, несмотря на убийство, где-то в подсознании она подходила к великой должности, которую занимал теперь Каладж, по меркам достоинства своего покойного мужа.

Для нее было огромным шоком, когда Каладж настоял на том, чтобы празднества по поводу его назначения длились больше определенных ранее трех дней и были бесплатными для людей, но за счет колоссальных затрат для правительства. Забавы до сих пор продолжались, и интерес его к ним не ослабевал.

Уже были более тревожные инциденты. Несколько юношей, вернувшихся с Каладжем с игр во дворец, были поражены, услышав, как он вдруг взорвался:

— Я могу убить всех вас! Охрана, убить их!

Когда он выкрикнул приказ в третий раз, стоявший ближе всех к нему охранник, звероподобный великан, заметил, что один из товарищей Каладжа держал руку на полуобнаженном мече. Одним движением он рубанул мальчишку саблей, разрубив его почти надвое. В последовавшей за этим суматохе, девять из одиннадцати молодых дворян были убиты. Оставшиеся два, бежав, спаслись.

У Лилидел не было другого выхода, как назвать это покушением на убийство. По ее настоянию двоих спасшихся мальчишек протащили по улицам на крючьях и в конце концов посадили на кол.

Стоя здесь в его апартаментах — куда ей приходилось приходить в эти дни, если она хотела увидеть его — у Лилидел было печальное убеждение, что все происшедшее было всего лишь началом.

В последующие недели она обнаружила, что Трагген собрал несколько групп хулиганов, чтобы те действовали в качестве личной охраны Каладжа, и что у них был приказ исполнять любые распоряжения лорда-советника. Она не могла не заподозрить мотивы Траггена, но и не могла открыто придраться к его приказам. Естественно, что распоряжения лорда-советника Каладжа должны автоматически выполняться. Неестественными были сами распоряжения, которые отдавал Каладж, и было слишком очевидно, что интриган Трагген мог прямо влиять на это.

Месяц проходил за месяцем, «и все чаще до нее доходила информация, что исчезали сотни людей, и о них никто больше не слышал. Их места моментально заполнялись новенькими, которые ничего не хотели знать о том, что происходило раньше, и отмахивались от неясных рассказов, которые слышали, как от ерунды.

Повсюду в Линне люди всех общественных положений всеми правдами и неправдами стремились заполучить доступ к лорду-советнику. Страстное желание тысяч карьеристов стать частью дворцового круга было нескончаемым. Для целых поколений это был путь к власти и положению. Теперь достижение такой цели ввергало человека в кошмар.

Он получал все внешние атрибуты и прелести, к которым стремилось его сердце. Он посещал банкеты, на которых подавали несезонные деликатесы да редкие и дорогие блюда с других планет. Каждый вечер бальный зал дворца заполнялся вихрем весело разряженных танцующих. На поверхности все было так, как и должно было быть.

Обычно первые несколько инцидентов еще не вызывают у человека тревогу. Крикнет кто-нибудь в толпе от страха и боли, и часто бывает трудно узнать, что произошло.

Кроме того, это происходило с кем-то другим и казалось далеким и не имеющим личного значения. Даже если происходило поблизости.

Охрана — так доложили Лилидел — выработала искусный способ похищения мертвого тела, плотно окружая его и выбегая в ближайшую дверь.

Вначале было трудно представить, что такое когда-либо могло произойти с тобой. Но напряжение начинало сказываться. Ни один человек, принятый в высоких правительственных кругах, не осмеливался выйти из активной общественной жизни. Но слишком многие семьи в Линне оплакивали либо сына, либо дочь, убитых мясниками Каладжа.

Прошел год и три месяца.

Наконец бесконечные поиски Лилидел ключа к характеру документа, который Каладж подписал для Клэйна, был вознагражден. Ее внимание привлекла текущая переписка одного провинциального коменданта. Он писал:

— Пожалуйста, передайте его превосходительству лорду-советнику мою признательность за меры предосторожности, принятые правительством для обеспечения безопасности населения на случай бомбардировки наших городов еще одним захватчиком. Мы, из Риэна, имея страшный пример того, что случилось с нашим соседним городом Мьюре, возможно, можем лучше понять практическое совершенство предпринимаемого. По моему мнению, это больше, чем что-либо, укрепило репутацию лорда-советника среди людей, которые прежде могли считать его слишком юным для своего высокого поста. Проявленная широта государственного подхода, твердая решительность, (а вы знаете, фермеры обычно наименее патриотичная и наиболее меркантильная часть населения в чрезвычайных ситуациях) — все это подтверждает, что лорд-советник — человек замечательной прозорливости и характера.

Это было все, что там было, но для Лилидел этого было достаточно. Неделя тщательных запросов представила картину того, что произошло и происходило давно.

Повсюду, кроме окрестностей Линна, горожане были организованы и приписаны к ближайшим фермам. Для дальнейших указаний и под угрозой сурового наказания им было приказано тратить десять процентов своих доходов на постройку жилищ и погребов для хранения продуктов на фермах, куда они должны были отправиться в случае объявления чрезвычайного положения.

Здания должно было строить таким образом, чтобы они могли быть переоборудованы в амбары, но в течение трех лег они должны были оставаться пустыми. Вести строительство будут горожане, и они должны будут раз в месяц посещать свои фермы группами, для того чтобы познакомиться с окружающей обстановкой.

По истечении трех лет фермер сможет купить свои постройки за пятьдесят процентов стоимости материалов — но без расходов за работу — но он не мог сносить их в течение последующих десяти лет. Продукты в погребе оставались собственностью горожан, но от них необходимо будет избавиться к концу пятого года.

Лилидел даже огорчилась, что столь незначителен был результат документа, который Каладж подписал для Клэйна. Затем она проконсультировалась у экспертов по сельскому хозяйству.

Один из них сказал изумленно:

— Но с фермерами так не поступают. Они этого не потерпят. Они не будут сотрудничать. И самое лучшее, что мы сейчас сможем сделать — это отдать им постройки по окончании трех лет.

Лилидел хотела было согласиться с подобными предложениями, как вспомнила — это все время выскакивало у нее из головы — что все это распорядился делать Каладж.

— Ерунда! — отмела она все возражения. — Мы будем действовать точно так же, как и в прошлом.

Затем добавила:

— И, конечно же, мы расширим это, включая сюда и город Линн.

Впоследствии она торжественно сказала Каладжу:

— Прелесть этого в том, что лорд Клэйн фактически укрепил твое положение. — И все же она колебалась. Одно в ее победе было не так. Прошло уже больше года, а известий о мутанте все еще не было. Он исчез, словно умер, и был похоронен. Победе, когда проигравший не знает, что он проиграл, не хватало какого-то особого вкуса.

— Но что все это значит? — капризно спросил Каладж. — Против чего все эти предосторожности?

— А-а, здесь был какой-то корабль-нарушитель с одной из внешних планет. Твой отец очень беспокоился по этому поводу, но когда флот атаковал, у него почти или совсем не было проблем с тем, чтобы прогнать его. Я полагаю, нам следовало преследовать их и объявить войну, но нельзя все время воевать с варварами. Важны не меры предосторожности, а то, что народ, кажется, одобряет их. И он думает, что это твоя заслуга.

Каладж сказал:

— Но я подписал только одну бумагу, — этот момент почему-то очень беспокоил.

Его мать уставилась на него, ничего не понимая. Иногда ей было трудно уследить за ассоциациями сына.

— Что ты имеешь в виду?

Каладж пожал плечами.

— Доклады утверждают, что официальные приказы были отправлены в каждый район с моим именем и печатью. Но я подписал только один.

Лилидел побелела.

— Как он мог это сделать? — она внезапно оборвала свои слова. — Если подумать, присланный нам в самом деле выглядел странно.

Она послала за документом.

— Это моя подпись и печать, — сказал Каладж. — Все верно.

— И таких было сотни, — прошептала ошеломленная Лилидел.

Она никогда прежде не видела фотокопий.

Через неделю она все еще не решила, следует ли ей чувствовать себя удовлетворенной или неудовлетворенной в этой ситуации, когда до нее дошел ужасный доклад. Сотни гигантских космических кораблей зависли над горными районами Земли. Из каждого высаживались тысячи чудовищ.

Риссы прибыли.

Глава 11

Лорд Клэйн и в самом деле был очень активен. Минул уже год с того момента, когда он в назначенный час послал не допускающий возражения приказ во все отсеки своего корабля, а затем уселся за рычаги управления.

«Солнечная Звезда» начала набирать высоту. В первое мгновение все шло достаточно нормально, однако изменения почувствовались в течение нескольких минут. Темнота наступила с чрезвычайной быстротой. Ускорение заставило людей в комнате управления посмотреть друг на друга с болезненными улыбками.

Клэйн заметил эту реакцию, но оставался неподвижен на своей кушетке рядом с кнопками. Под ложечкой было ощущение какой-то пустоты, но только он знал место их следования.

Через три часа он уменьшил это создающее напряжение ускорение и поднялся к себе пообедать. Представляя себе все трудности, которые будут испытывать тысячи люди на палубах внизу с приготовлением еды, он подождал полтора часа, прежде чем снова включил ускорение.

Прошло пять часов, прежде чем он снова уменьшил ускорение до одного «д» и предоставил еще полтора часа на приготовление и прием пищи. Следующий период ускорения длился четыре часа. В это время он на короткое время ослабил огромное давление, пока передавались его новые инструкции.

— Люди на борту этого корабля, — приказал он, — теперь будут спать по семь часов. Ускорение будет несколько выше нормального, но не такое большое, как прежде. Непременно воспользуйтесь этой возможностью.

Затем он приказал своим офицерам передать режим путешествия своим подчиненным и далее по всему кораблю:

«Два часа — завтрак, три — ускорение, полтора — обед, пять — ускорение, полтора — ужин, четыре — ускорение, семь — сон. — Дополнительное время на завтрак включало одевание и туалет».

— Это, — сказала Маделина, — глупо.

Клэйн внимательно посмотрел на нее, сидящую через стол от него. Это было их четвертое утро на корабле. Ему было интересно, как на нее подействует тяжесть ускорения и тоскливый распорядок. И вот уже в течение нескольких обедов он наблюдал за ней. Как жена, Маделина была столь же откровенной, какой она была, когда была арестанткой. Пора было открыть ей правду.

Она смотрела на него, ее темные глаза вспыхнули.

— Я не вижу, — говорила она, — никакой причины убегать. В этом мире нужно быть смелым, Клэйн. Может быть, поэтому ты ничего не добился.

Ее небрежное отношение ко всем его достижениям сильно удивило Клэйна. Но в словах ее был и более тревожный подтекст. После тридцати лет свободной деятельности, он должен сейчас приспосабливаться к присутствию человека, который может говорить с ним в такой критичной и не отделяющей его от других манере. Самым неудовлетворительным интеллектуально была его собственная реакция на ее присутствие.

Благодарность! Женщина из аристократического круга Линна сама захотела выйти за него замуж. Она была немногим больше ребенка — импульсивного, нетерпеливого, недисциплинированного, без опыта подготовки, что одно уравновешивало бы ее суждения. Но тем не менее он был благодарен ей. И обеспокоен. Предположим, что она потеряет терпение и решит, что совершила ошибку. Он не сомневался, что она уйдет от него легко, пренебрежительно, возможно ища какого-то другого покровителя на борту корабля. Чиннара? Рассматривать такую возможность он не хотел.

Ей пора было узнать, что их полет не был просто бегством от Лилидел. Он сказал:

— Почему бы тебе не подняться вместе со мной в комнату управления. Там рядом с ней есть стеклянная комната, откуда открывается прекрасный вид на звезды.

Маделина пожала плечами.

— Я уже видела Солнце из космоса и раньше.

Это походило на отказ, и Клэйн не знал, радоваться ему или печалиться.

Через час, как раз когда он собирался прибавить ускорение, она вошла в комнату управления.

— Где тут комната обзора? — спросила она весело.

Клэйн увидел, как несколько офицеров многозначительно переглянулись между собой. В молчаливом бешенстве, Клэйн подошел к ней. Ее поступок был непростителен, так как он сказал ей о режиме полета.

— Сюда, — сказал он ей.

Она, должно быть, заметила сдерживаемый гнев в его голосе. Но она просто мило улыбнулась и прошла в том направлении, которое он указал. Подойдя к двери обзорной, она остановилась. Он услышал, как она вздохнула, а затем прошла вперед, скрывшись из виду. Когда Клэйн подошел к двери, он увидел, что она уже стояла, прижавшись лбом к прозрачной стене.

В дюймах за ней была сама кромешная тьма. Клэйн молча занял место рядом с ней. Его злость не проходила. Потому что этот визит Маделины, небрежно рассчитанный, чтобы досадить, прекрасно входил в совокупность всех еще больших глупостей, все больше совершаемых человеческими существами на Земле накануне бедствия. С каждым проходящим днем становилось все яснее, что взаимоотношения людей были неразрывно связаны с самой опасностью Риссов. Это были не две, а одна сложная проблема.

С мрачным осознанием того, как запутанна, сложна будет война с чужаками, Клэйн ожидал реакции Маделины.

Обзорная была единственной из всех прозрачных секций в других частях корабля, в том отношении, что «стекло» выдавалось наружу. С того места, где они стояли, можно было смотреть и вперед и назад. Почти прямо за кораблем виднелась очень яркая звезда.

Клэйн тихо сказал:

— Маделина, появившись вот так, ты выставила меня на посмешище перед моим же штабом.

Маделина не обернулась, но ее плечи непокорно приподнялись. Она сказала:

— Я думаю, весь этот полет смешон. Вы, мужчины, должны бы стыдиться, что убегаете. Лично я не хочу иметь ничего общего с этим.

Она импульсивно повернулась, но в лице у нее было напряжение.

— Теперь послушай, Клэйн, — сказала она, — я больше не буду ставить тебя в неловкое положение, так что не волнуйся. Видишь ли, я знаю, что буду тебе полезной. Ты слишком осторожен. Ты не чувствуешь, что жизнь коротка, и ты должен срезать углы и делать все быстро и без страха. Я боюсь только одного — что я что-нибудь пропущу, какой-то опыт, какую-то жизненно важную часть жизни.

Она продолжала с серьезным видом:

— Клэйн, я говорю тебе, что этот полет — ошибка. Нам следует вернуться и поселиться в имении. Конечно, мы должны принять меры предосторожности против опасности, но даже если мы и в самом деле попадем в одну из ловушек Лилидел, я готова. Я люблю жизнь, но я не собираюсь проводить ее на коленях.

Снова она резко прервала свою мысль.

— На какую планету мы летим? Марс? Венеру?

— Ни то, ни другое.

— Может, на один из спутников? Если это какое-нибудь интересное место, Клэйн, я, может быть, не испытывала бы такого нетерпения. В конце концов должен же у девушки быть медовый месяц. — Она указала на яркую звезду позади них. — Что это за планета?

— Это Солнце, — ответил Клэйн.

Он, наконец, помог ей взобраться на одну из кушеток и вернулся в комнату управления.

Несколько минут спустя «Солнечная Звезда» рванулась с возрастающим ускорением через космос, который с каждым часом становился все темнее.

Был час ужина пятого дня, когда Клэйну сообщили, что Чиннар просит встречи. Он поколебался, борясь с мгновенно появившимся раздражением. Еще одно человеческое препятствие, и важное препятствие.

— Пригласите его, — приказал он наконец.

Предводитель варваров вошел в задумчивости и принял стул, на который указал ему Клэйн. На лице его была видна борьба эмоций, но когда он наконец заговорил, голос его был ровен.

— Вы сумасшедший! — сказал он.

Клэйн улыбнулся.

— Я не сомневался, что у вас будет именно такая реакция.

Чиннар отмахнулся от этого замечания сердитым жестом.

— Где логика в таком действии?

— В надежде.

Варвар скривил губы.

— Вы отказались от политического контроля над планетой, огромными географическими пространствами Земли, куда люди могут отступить в случае чрезвычайного положения — ради мечты.

Клэйн сказал:

— Эта тема о политическом контроле стала вашей навязчивой идеей, Чиннар. Перед лицом вторжения Риссов — это бессмысленное достижение. Эту проблему в Солнечной системе не решить.

— Да, человеку, первая мысль которого — бежать от опасности в открытый космос, — усмехнулся Чиннар.

Клэйн снова улыбнулся, на этот раз более мрачно.

— Если бы вы знали, какие у меня планы, вы бы проглотили эти слова.

Чиннар пожал плечами.

— Ну и куда мы летим? — спросил он наконец.

Клэйн сказал ему:

— На одну звезду, которую я нашел на старой звездной карте этой части галактики.

Произнося эти магические слова, ему пришлось сохранять свое спокойствие. «Галактика», да еще и «звезды» — даже для него, столько открывшего в науке древних дней, здесь были новые значения, эмоциональные волнения уровня, находящегося за пределами всего, что он когда-либо знал.

— Это около шестидесяти пяти световых лет от Солнца, — сказал он спокойно.

Он наблюдал за Чиннаром, пытаясь увидеть, имело ли упомянутое им фактическое расстояние какое-нибудь значение для него. Однако варвар, казалось, был занят каким-то мысленным конфликтом. Наконец он поднял глаза, лицо его исказилось.

— Людей — туда? — даже после минутной тишины голос его прозвучал пораженно.

Клэйн серьезно сказал:

— Я хочу, чтобы вы представили себе науку золотого века, Чиннар. Конечно, эта идея не нова для вас, кто привез тело первого Рисса в Линн.

Давным-давно человеческая цивилизация достигла высоты, на которую с тех пор никогда не поднималась. В те удивительные дни корабли не только летали к другим планетам, но и к другим звездам.

Потом пришли чужаки. Произошла страшная война. С разрушением всех городов цивилизации Солнечная система была практически похоронена. Но в открытом космосе, возможно, спаслись и продолжали научное развитие те, кто покинул Землю задолго до войны.

Молодой человек встал.

— Ваше превосходительство, — сказал он официальным тоном, — по моему мнению, вы своими действиями разрушили Солнечную систему. Оставив Линнскую империю в руках сумасшедшего юнца и его матери-убийцы, вы одним взмахом отдали судьбу человечества правительству, которое будет повергнуто в смятение в момент нападения Риссов и останется в состоянии замешательства до конца. Ваш воображаемый полет нелогичен, во-первых, потому, что, если бы другие люди нашли средства борьбы с Риссами, они к этому времени вступили бы в контакт, связались бы с Землей.

Клэйн поколебался.

— На это есть несколько возможных ответов. Колонии не строят межзвездные корабли. Или, если они у них есть, тогда к тому времени, когда они их создали, они забыли про существование Земли. Или, по крайней мере, забыли, где она.

Чиннар сдерживал себя с видимым усилием.

— Ваше превосходительство, — сказал он, — я призываю вас повернуть. Я тоже верю в воображение, иначе никогда бы не достиг своего нынешнего положения и не осмелился бы на такой риск, как нападение на Линн. Если бы я думал, что вы совершите этот полет в темноту, я бы никогда не сдался вам, с шаром или без.

Клэйн сказал:

— Чиннар, вы меня очень разочаровываете. Некоторым любопытным, возможно, и нелогичным образом, я рассчитывал, вы увидите необходимость позабыть все неуместные личные амбиции. Я рассчитывал, что вы откажетесь от удовольствия, которое вы получаете в военных сражениях — я уверен, у вас есть какой-то план ведения чисто оборонительной войны против Риссов. Я надеялся, что вы откажетесь от всего этого во время этого кризиса. И что я нахожу?

Он сделал движение рукой, выражавшее его собственное негодование по поводу тех мелочей, какими занимался Чиннар.

— С самого начала вы составляли планы, первым делом для собственных выгод. Вы силой принудили меня обороняться от вас.

— Вы, разумеется, думаете, — усмехнулся Чиннар, — что те, другие, не строили никаких собственных планов и не интриговали бы друг против друга, не появись я на сцене.

Клэйн тихо сказал:

— Каждый человек на время должен забыть о своих собственных замыслах, своих собственных желаниях. Здесь не может быть никаких исключений.

Чиннар был холоден и высокомерен.

— Заводите старую песню, да? Ну, я отказываюсь говорить с человеком, потерявшим рассудок из-за какой-то детской, наивной мечты. Способный человек, который отрекается от своих же идей, предает себя и свое государство… Он должен сражаться за свои собственные убеждения против твердых убеждений других людей. Я убежден, что после того, как вы заняли такую непонятную позицию, все ваши планы отныне под подозрением.

Он гордо пошел к двери, повернулся:

— Не забывайте, что причины, по которым Риссы нападают на Солнечную систему, должно быть, состоят в том, что в том районе космоса, куда могут долетать их корабли, ограниченное количество обитаемых планет. Надеюсь, вы уверены, что мы обязательно найдем обитаемую планету, когда мы доберемся до места нашего назначения где-то, — он замолчал, неожиданно напрягшись. — Сколько на это уйдет?

— Что-то больше года, — ответил Клэйн.

Чиннар застонал.

— Безумие, — пробормотал он. — Сущее безумие!

Он вышел, оставив Клэйна в тревоге и расстройстве.

Вождь варваров, несомненно, был одним из выдающихся военных умов этого века, храбрый и расчетливый человек, возможно изучивший всю ситуацию с Риссами с тщательным вниманием к каждой мелочи. Никакой страх перед неизвестными далями не повлияет на его решение.

И тем не менее его анализ был неверен. У Чиннара не было полного научного понимания, которое единственное делало возможным верное решение. Вся его отвага, его расчетливый риск и его полководческое искусство всего лишь задержали бы врага, но не разбили бы его.

Если ответа нельзя было получить в космосе, тогда ответа не было вовсе.

Глава 12

Прошла неделя полета. Сначала Клэйн чурался некоторых мер предосторожности, которые он в прошлом принял бы против такого человека, как Чиннар.

«Если интриги могут когда-нибудь закончиться, — говорил он себе не в первый раз, — то кому-то надо сделать первый шаг. Надо. Надо показать людям, что ты им доверяешь».

Однако одна мысль не давала ему покоя. За эту неделю она разрослась в его сомнениях до тревожных размеров. Проблема была проста. Чиннар недвусмысленно заявил, что сотрудничать с ним не будет.

На шестой день эти сомнения разрушили сдержанность Клэйна. Он начал следить за Чиннаром. Он был страшно разочарован, хотя, как он с горечью понимал, не очень удивлен, когда обнаружил, что в нижней половине корабля шли массовые военные приготовления.

Открытие удручило Клэйна потому, что Чиннар, несомненно, рассчитывал на свою собственную предосторожность для защиты от какой бы то ни было слежки. Это лишь выдавало его самоуверенность. Сами приготовления были искусны. Он подготовил взрывчатку, обнаруженную во время одного из захватов. Специально были подготовлены группы с таранами для того, чтобы выбить те двери, которые не откроет взрывчатка. Вся варварская армия целиком — великолепное войско бойцов — была разделена на группы, по размерам более приспособленные для боевых действий в ограниченном пространстве.

Дата атаки была назначена Чиннаром на период сна восьмой «ночи».

За двенадцать часов до ее начала Клэйн пригласил предводителя варваров прийти осмотреть оружие Риссов. Он отдавал себе отчет, что это снова старые хитрости. В оправдание он сказал себе, что то, на что он надеется, может быть достигнуто только постепенно, А пока он должен принимать старое окружение человеческих махинаций, которые он так хорошо знал.

Последовала задержка на несколько часов, пока Чиннар обсуждал расчет времени приглашения со своим штабом. Наконец он послал посыльного к Клэйну, принимая предложение. Но время атаки не перенесли.

Чиннар прибыл в назначенное время с двумя офицерами — инженерами. Он проигнорировал протянутую руку Клэйна, сказав кратко:

— Вы же не рассчитываете, что я буду дружен с человеком, который меня пытал.

— Но не убил вас, — подчеркнул Клэйн со слабой улыбкой.

— Это, — сказал Чиннар, — потому, что вы надеялись использовать мои силы. Так как это касается моих собственных возможностей, у меня должна быть картина возможностей нашего положения, с тем что бы я смог начать подготовку своих людей. Давайте приступим.

Клэйн почувствовал неясную жалость к великому человеку. Он настолько явно не понимал, с чем он столкнулся.

Это лишь подчеркивало, насколько он был некомпетентен, чтобы оценить суровые реальности войны с Риссами.

Из следующих слов варвара стало ясно, что у него специфические представления насчет того, какое оружие ему хотелось увидеть. Он сказал:

— Перед тем, как ступить на борт корабля, меня «сфотографировал» какой-то аппарат. То же самое было сделано с каждым. Какова была цель?

Клэйн провел его в специальную комнату управления оружием с ее громадными стульями и необычного размера оборудованием. Он оставался в тени, пока инженеры Чиннара поражались мерцающими механизмами и приборами. Чиннар, очевидно, разделял их изумление, однако невозмутимо сказал:

— Я вижу, что в научном плане Риссы превосходят нас во всех областях.

Клэйн ничего не ответил. Недели назад у него была такая же реакция. Сейчас он уже не был так уверен. Он непроизвольно взглянул на пол. Он был покрыт ковром из тонкого волокна. Заглянув под коврик, он обнаружил, что когда-то здесь было еще одно покрытие, наподобие пластикового. Оно все было снято, кроме нескольких кусков и обрывков.

Его рабочие не смогли убрать эти куски, Материал не поддавался даже металлическим зубилам.

Клэйна это навело на мысль, что это был очень старый корабль. С веками пластик неравномерно разрушался, а Риссы не знали, как его заменить.

Были и другие признаки. Некоторые из переключателей не действовали. Проследив их провода, он попал в пустые комнаты, выглядевшие так, будто в них когда-то были машины.

Это имело грандиозное значение. У Риссов тоже была несбалансированная цивилизация. Более удачливые, чем люди, они смогли продолжить строительство межзвездных кораблей. Или, возможно, они использовали корабли, которые сражались в смертельной войне пятьдесят веков назад, и просто не знали, как восстанавливать в них механизмы.

Это привело Клэйна к следующей картине. Две расы, вырывающиеся из глубокой ночи, где Риссы далеко опережали в гонке за научное превосходство.

Что же касается сегодняшнего дня, их преимущество было ошеломляющим. Человек проиграет в первом же серьезном бою.

Чиннар заговорил снова.

— Если я сделаю что-нибудь не так, вы меня остановите.

Он, казалось, позабыл про защитную «фотографирующую» машину. Устраиваясь поочередно в каждом из громадных кресел управления, он стал манипулировать приборами. Каждый раз он задавал вопросы, а инженеры делали пометки.

— Что делает это? А это? А это? — он напряженно слушал, и ни один ответ не казался ему слишком подробным.

Несколько раз, несмотря на долгие объяснения, он мотал головой и откровенно признавался:

— Я не понимаю, как это работает.

Клэйн воздержался от еще более глубокого признания. Он разобрал большинство из этих машин и собрал их снова. Но вот как они работали — это уже проблема совершенно другого уровня понимания. Он пытался сделать копии даже простых на вид плат и схем, но получил лишь отрицательный результат.

К счастью, кладовки огромного корабля были забиты копиями, так что широкие эксперименты были еще возможны.

Чиннар уже стал кое-что понимать. Его взгляд быстро пробегал по громадному пульту: и было неудивительно, что он подошел к «защитной» машине и уставился на нее. Здесь она уже не имела ни малейшего сходства с телескопической «фотографирующей» машиной, которая делала его «снимки». Он смотрел на множество замков, прочно закрывавших каждый циферблат.

Клэйн вышел вперед.

— Это вот что, — сказал он.

Клэйн начал объяснение с некоторых понятий сложной науки и передовоймеханики.

— Как вы, может быть, знаете, — сказал он, — девяносто с лишним химических элементов периодической системы состоят из атомов, которые в свою очередь являются сложными структурами, куда входят ядра и орбитальные частицы. Внешнее «кольцо» частиц каждого атома является наиважнейшим в любой химической реакции. Там, где внешние «кольца» двух элементов очень схожи, трудно отделить их химическим путем.

Естественно, атомные соединения находятся в беспорядочном состоянии. Они дают постоянное радиационное излучение на различных уровнях энергии. При первом осмыслении может показаться, что на уровне каждой частицы излучение одного предмета будет в точности походить на такое же излучение энергии у такого же тела. Согласно диаграммам Риссов, которые я изучил — а здесь на борту есть несколько интересных пленок с иллюстрациями текста — эти излучения различаются в отношении времени и пространства. Они существуют в другом временном пространстве. Признаюсь, что эту формулировку мне было трудно ухватить.

Он помолчал. Он впервые с кем-либо говорил об этом; и он чувствовал внутренне напряжение. Иногда, когда он думал о той огромной сокровищнице знаний, которую он захватил вместе с этим кораблем Риссов, ему грозил эмоциональный удар. И это чувство он должен был сейчас подавлять. Наконец он продолжил:

— Эта машина, — он показал на пульт «защитной» машины, — излучает поток радиации, которая распространяется внутри и вокруг корабля. Мощность излучения поднимается и опускается по шкале энергии несколько сотен тысяч раз в секунду. Когда оно входит в пространство какого-то другого предмета, температура предмета, подвергшегося воздействию, повышается. Это происходит со всеми, кроме «защищенных» атомами.

Природа такой «защиты» в принципе проста. Когда вас сфотографировали здесь, в ряде трубок была установлена модель, по которой впоследствии узнается ваше положение в пространстве. Это может быть использовано либо для выделения вас из миллиона других предметов для того, чтобы уничтожить, или это может быть использовано, чтобы «защитить» вас. Сейчас, например, излучение перескакивает через вас, и меня, и других людей этого корабля. Оно перескакивает через все предметы на корабле, узнавая их и отвергая их несколько сотен тысяч раз в секунду.

Клэйн закончил:

— Это одно из самых смертоносных оружий, изобретенных для применения против созданий из крови и плоти. Если бы я знал, что у них на борту есть нечто подобное, я бы не подумал атаковать. Все люди в космических кораблях, принявших участие в сражении, были убиты. Не просто какой-то процент из них, но каждый линнец той части флота, которая атаковала. Мои люди и я спаслись на борту патрульного корабля Риссов, в котором была «защитная» камера, которая нас автоматически «сфотографировала». Очевидно, они использовали ее для того, чтобы спасательные суда могли привозить на корабль образцы.

Закончив отчет, он ждал. Он был не очень удивлен затянувшимся молчанием. Наконец, Чиннар сказал:

— Это действует только против живого?

— Установка такая.

— Но это может быть применено против неодушевленных предметов. Вы либо сознательно или неосознанно подразумевали это, когда употребляли такие слова, как «предмет».

Клэйн поколебался. Уже не в первый раз он поражался проницательности предводителя варваров.

Пожав, наконец, плечами, он признал этот факт.

— Откровенно говоря, я не вполне понимаю, как это можно эффективно использовать против неорганических веществ. Оно повышает температуру всей облучаемой массы примерно на шестьдесят градусов. Это смертельно для живых организмов, но даже дерево переживет это.

— Значит, вы можете сказать, что этот прибор не смог бы уничтожить нашу планету?

— Я не вижу, каким образом.

— Это то, — сказал Чиннар, — что я хотел узнать.

Его тон указывал на то, что он догадался о цели долгого объяснения. Когда его глаза встретились с глазами Клэйна, в них вспыхнул язвительный свет.

— Вам придется попытаться еще раз, — сказал он. — Меня напугать трудно.

Он, показалось, остался неудовлетворен своим опровержением. Потому что он, поколебавшись, взглянул на своих инженеров, открыл рот, чтобы что-то сказать, а затем, очевидно, передумал. Устроившись молча на следующем кресле, он начал манипулировать пультом очередного оружия.

Клэйн ничем не выдал своего разочарования. Он намеревался вернуться к этому вопросу, и у него было ощущение, что Чиннар тоже. Пока же он принялся объяснять работу нового оружия.

Оно действовало на молекулярном уровне. Оно определенно было не радиоактивным. Оно, казалось, вызывало ужасное возбуждение в молекулах объекта. Результат: предмет сгорал бело-голубым огнем, быстро распадаясь на составляющие его газы. Его можно было использовать против органических веществ, но это было ограниченное оружие в том смысле, что его нужно было наводить и держать на цели. К тому же было неизвестно, могло ли оно использоваться автоматически.

Клэйн продолжал:

— Я его просто испытал. У меня не было времени его изучать. — Он на мгновение умолк, а затем нарочно поспешно закончил. — Большую часть своего внимания я отдал «защитному» устройству. Его существование сводит к нулю все, чем мы располагаем.

Чиннар быстро сказал:

— А его сводит к нулю шар.

Он огляделся вокруг и твердо встретил решительный взгляд Клэйна.

— Подумайте, ваше превосходительство, если они пытаются приземлиться, шар не только скашивает их, он уничтожает каждого Рисса, находящегося поблизости.

— Все, что им нужно сделать, — сказал Клэйн мрачно, — это пролететь на небольшой высоте над одним из наших городов с включенным «защитным» устройством, и в этом городе умрут все до единого. Сотня кораблей смогла бы через определенное время стереть все население Земли.

Чиннар смотрел ему в лицо.

— Тогда почему они применяли против разрушенных городов атомные бомбы? — его тон требовал от Клэйна дать логический ответ.

Клэйн медленно сказал:

— Я думаю, это оружие они разработали после войны, уничтожившей человеческую цивилизацию. Я думаю они не хотели, чтобы мы узнали про это из их разведывательного корабля. Его потенциальные возможности можно снизить, если эвакуировать города и рассеять население.

Чиннар помотал головой.

— Ваш ответ недостаточно полон. Неотразимое оружие не нужно прятать. Вы говорите, что испытали его. Зная вашу основательность, я могу предположить, что вы знаете дальность его действия.

— Около двух с половиной миль, — ответил Клэйн без колебаний.

— Раз у него есть дальность действия, — сказал Чиннар, — то оно, очевидно, должно быть более эффективно на расстоянии одной мили, чем на двух.

Клэйн кивнул.

— Чем ближе к кораблю, тем выше он делает температуру. При двух с половиной милях это еще смертельно, но человек может находиться в агонии несколько часов, прежде чем наступит смерть.

— Что происходит, когда между ним и намеченной жертвой ставится преграда?

— Воины линнского флота, — сказал Клэйн, — были защищены несколькими дюймами металла, но они все до одного погибли.

— Судя по вашему отчету, — вспыхнул Чиннар, — они должны были погибнуть, находясь от захватчика более чем в двух с половиной милях. На самом же деле все они подошли достаточно близко, чтобы протаранить корабль. Если бы корабль был без управления целых две мили, лишь немногие из них добрались бы до цели.

Клэйн раздраженно сказал:

— Хорошо, предположим небольшая часть населения благополучно укрылась от этого оружия. Тысяча или десять тысяч людей выживают, чтобы сражаться дальше. Конечно же, это неудовлетворительное решение. Риссы могут не обращать на них никакого внимания.

Чиннар поднялся на ноги.

— Ваше превосходительство, — сказал он сердито, — ясно, что вы и я не понимаем друг друга.

Клэйну было ясно кое-что еще. Спор достиг критической стадии.

— Ваше превосходительство, — начал Чиннар, — я — прежде всего человек военный, вы — ученый. Для меня ваш страх, что могут быть убиты люди, имеет мало или вообще не имеет никакого значения. Людей убивают всегда, если не на войне, так другим способом. Но войны все же существуют, так что нам не нужно заглядывать дальше.

Он с мрачностью продолжил:

— Существенной чертой военного человека является умение думать процентами потерь. Защищены должны быть лишь искусные руководители. Во время войны смерть первоклассного военного стратега может стать национальным бедствием. Последующее поражение может так или иначе означать рабство для всего населения. В войне с чужаками это может означать истребление расы.

В этот момент Клэйн открыл рот, чтобы перебить, передумал, затем снова передумал и сухо спросил:

— А кто будет определять значимость человека? Он сам? — но внезапно умолк. — Продолжайте.

Чиннар сердито пожал плечами.

— В определенных жестких правительственных структурах один человек может проиграть все битвы и все равно остаться у власти. Но какой-нибудь храбрый и решительный генерал с достаточным числом сторонников может прорваться сквозь такую эгоцентрическую систему и завладеть управлением оборонительных сил. Эта ситуация существовала в Линне для одного человека — для вас, — и затем презрительно. — Вы испугались.

— Продолжайте, — холодно сказал Клэйн.

— Значимость руководителя, — говорил Чиннар, — составляет один принцип войны. Другой, даже более важный, — не отдавать своей земли захватчику, за исключением определенных военных целей, когда вы убеждены, что при этом на самом деле укрепляете свое положение. Когда вы заставляете его за это расплачиваться.

Клэйн сказал:

— Если бы мы отдавали одного человека за двух Риссов, мы бы истребили бы себя, а естественный прирост на одной или двух планетах Риссов восстановил бы их потери за один год. Фактически, даже по самым скромным подсчетам, мы потеряли бы десять наших людей за каждого убитого нами Рисса.

— Вы не можете этого доказать, — резко сказал Чиннар. В раздражении он взмахнул рукой. — Впрочем, это неважно. — Он продолжил. — Вы ошибаетесь, считая, что я против такого полета. Но я считаю, что он слишком поспешен. Сначала нужно защитить Солнечную Систему. Мы должны показать этим чужакам, что они не могут успешно высадиться ни на одну из наших планет. Позже, когда мы установим свою линию обороны, когда мы узнаем, где и как мы можем сражаться, когда население будет подготовлено к условиям, в которых должно вестись сражение, тогда и только тогда мы сможем доверить другим вести дело.

Глаза его сверкали, лицо было сурово, губы плотно сжаты.

— Вот, — сказал он, — что я про это думаю.

Он сел и посмотрел на Клэйна. Последний колебался. Насколько он мог видеть, в этом не было ничего важного или нового. Он давно уже обдумал все доводы Чиннара и нашел их несоответствующими ситуации. Наконец, он медленно сказал:

— Во-первых, я отвергаю то, что один или два человека необходимы человеческой расе, даже если им политической хитростью удалось убедить большое число последователей в том, что через них их группа может получить власть. Я лично сказал многим людям, как придется вести войну с Риссами. В случае кризиса эти люди сделают так, чтобы все узнали об этом.

— Слишком поздно! — воскликнул Чиннар.

Клэйн продолжал:

— Эта война между Риссами и человечеством не может быть выиграна сопротивлением лишь на одной планете или на единственной Солнечной системе. Я даже не уверен, что следует пытаться выиграть. Это второе.

Чиннар сказал:

— Я большой сторонник ограниченных целей — при условии, что согласится противник.

— В-третьих, — сказал Клэйн, — мы не будем действовать на основании того, что расходуется половина населения или три четверти его. Руководители с такими представлениями преступно безответственны.

Чиннар рассмеялся.

— Хороший военный допускает потенциальные возможности своего положения. Он определит, какие жертвы необходимы. Когда альтернативой является полнейшая гибель, тогда жертва трех четвертей населения или больше — это уже во власти отдельного руководителя.

Клэйн сказал:

— Я надеюсь, что Лилидел не дойдет до подобного предела. А сейчас, — тон его изменился, — прежде чем я выскажу свой четвертый довод, я хочу, чтобы вы осмотрели эту часть пульта управления оружием.

Он указал на секцию, которую они еще не смотрели.

Чиннар пристально посмотрел на него и уселся в одно из кресел. Первым же прикосновением к какой-то кнопке он вызвал изображение на большом экране перед собой. Нахмурившись, он посмотрел на изображение в космосе.

— Окно? — спросил он с сомнением.

— Дальше-дальше, — отозвался Клэйн.

Варвар быстро двигался от прибора к прибору. Вдруг он резко напрягся, когда дошел до тех, которые показывали внутренние части корабля. В тишине он настроил еще несколько ручек, увеличив изображение, которое разворачивалось на пластинах, и услышал разговоры, раздававшиеся из скрытых громкоговорителей.

Люди говорили в своих комнатах, в коридорах, в огромных общих кухнях. Говорили, не зная, что за ними наблюдают. Эти всевидящие глаза подглядывали за влюбленными и за штабом Чиннара в варварском отсеке корабля. Они показывали приготовления, которые велись варварами для нападения.

Получив достаточно информации, чтобы оценить ситуацию, Чиннар отключил прибор, с которым работал, и около минуты сидел спиной к Клэйну. В конце концов он поднялся, повернулся и взглянул на Клэйна спокойными глазами.

— Каков ваш четвертый довод?

Клэйн смотрел на него, неожиданно помрачнев. Потому что он вернулся на ребяческий уровень, несмотря на его желание поднять все дело на уровень, где оно было бы выше политики, выше силы. Оно неумолимо опустилось до этого уровня. И теперь ему ничего не оставалось, как действовать соответственно.

Он сказал:

— Очень простой. Мы на пути к другой звезде. В своей эгоцентрической манере я некоторым образом укрепился во власти. Если я увижу, что мое руководство находится под серьезной угрозой, я с большой неохотой буду вынужден вмешаться со своей «защитной» машиной в такой степени, что она сможет принести ущерб любым заговорщикам. Я ясно выразил свою мысль?

Варвар смотрел на него с ледяной враждебностью.

— Абсолютно, — сказал он. Он повернулся, пожав плечами. — Давайте продолжим осмотр.

Дальнейшего обсуждения не было. Что касалось Клэйна, он не чувствовал себя победившим, это было поражение для них обоих.

Глава 13

Прошел год или точнее восемнадцать месяцев. Гигантский корабль приближался к цели своего путешествия.

Планеты-близнецы, как две большие луны, плыли в черноте впереди. По их размерам и по расстоянию друг от друга у них, похоже, был один и тот же диаметр; казалось ясно, что они вращались одна вокруг другой и что обе они шли по какой-то эксцентрической орбите вокруг горячей голубой звезды, которая была их солнцем.

«Солнечная Звезда» приближалась к ним по линии, почти равноудаленной от каждой планеты. Офицеры — и варвары, и линнцы — собрались в обзорной. С того места, где он стоял недалеко от Чиннара, Клэйну были слышны их замечания.

— Несомненно, у обеих есть атмосфера.

— Мы видим материки и океаны на обеих.

— Смотри, это, должно быть, гора. Видите, какая от нее тень.

Клэйн слушал молча. Большинство замечаний подтверждало его собственные впечатления. У него было еще несколько других мыслей, которые еще пока никто не высказал, но они придут к ним, он был уверен.

Он подождал дополнительных замечаний и наконец, как он и ожидал, они появились. Кто-то сказал:

— Кажется, мы заметили вспышку корабля перед этим. Здесь должен быть настоящий поток движения между этими планетами.

Другой сказал:

— Я наблюдал за темными сторонами каждой планеты, где сейчас ночь. И городских огней пока не заметил.

Гул разговора резко прекратился. Больше дюжины пар глаз уставились на Клэйна. Мутант слабо улыбнулся и повернулся к Чиннару.

— Они ждут, чтобы я дал им гарантии, что мы найдем там людей, — пробормотал он тихим изумленным голосом. Варвар холодно пожал плечами. Клэйн повернулся к своему смешанному, частью враждебному штабу.

— Господа, — сказал он, — подумайте о следующем. Города уязвимы для чужаков, поэтому здесь нет городов. Говорить о том, что здесь нет постоянного движения между планетами, пока еще слишком рано.

Он подошел и что-то подрегулировал рычагом. Корабль стал постепенно поворачивать. Вне всяких сомнений он направлялся к планете, находившейся в нескольких минутах справа от них.

Никто не сделал никаких замечаний по поводу этого выбора. Любая планета из этих близнецов казалось такой же хорошей, как и другая, тем более, что в таком быстром корабле обе можно посетить за несколько дней.

Корабль вошел в атмосферу Близнеца-1, как кто-то предложил назвать ее, на тихой скорости. На звездной карте Клэйна эти две планеты имели собственные названия — Внешняя и Внутренняя — но мутант не упомянул об этом. Машина спустилась к уровню моря и постепенно выравнивала курс, пока на высоте трех миль не пошла над холмистой глушью, поблескивавшей ручьями и реками. Насколько мог видеть глаз, кругом были леса и зеленые луга.

Люди переглядывались. Клэйн подошел к Чиннару и, встав рядом с ним, мрачно глядел на простиравшуюся под ними девственную землю. Чиннар заговорил первым:

— Жаль, что чужаки не нашли эту планету. Они бы получили ее без боя.

Клэйн резко засмеялся.

— Чиннар, — сказал он через минуту, — на Земле не будет никакого боя, пока жители Близнеца-1 или Близнеца-2 не смогут обеспечить нас сверхоружием.

Варвар ничего не сказал. Он, должно быть, ощутил какое-то сильное разочарование Клэйна.

Кто-то закричал:

— Там какая-то деревня!

Клэйн насчитал девятнадцать домов, расположенных довольно далеко друг от друга, а затем еще одну кучку домов, еще дальше друг от друга. Около сотни акров редко посаженных деревьев предполагали сад, там же были и поля зеленых насаждений.

Он не видел ни одной движущейся точки, что на расстоянии трех миль было вовсе не удивительно. Людей с такой высоты разглядеть трудно.

Они пролетели мимо. Дома исчезли в тумане позади, но их существование уже передало теплоту возбуждения людям в обзорной. Поднялся шум от разговоров.

Клэйн сказал Чиннару.

— Предположим, что эта планета населена обществом земледельцев. С армией не больше той, что находится на борту, мы могли бы овладеть ими. Тогда, если бы нам даже не удалось найти оружие, чтобы остановить захватчиков, мы смогли бы иметь здесь ядро цивилизации.

Чиннар хранил угрюмое молчание, и целую минуту оба стояли, не говоря ни слова.

Затем Клэйн сказал:

— Давайте посмотрим, что мы найдем. Все может быть не так, как это кажется сейчас.

Он переменил тему.

— Как вы думаете, нужно подходить к ним?

Они решили войти в несколько деревень в полном составе. Их было несколько, но сейчас самая большая состояла из двадцати восьми домов, другие были разбросаны поблизости. Было решено, что шпионам-одиночкам будет нелегко просочиться в такие небольшие сообщества. Шпион годился для таких городов, как Линн, куда ежечасно со всех сторон и частей Солнечной системы прибывали гости. Здесь же любой новый человек будет считаться посторонним. Весьма вероятно, что могут возникнуть настолько серьезные языковые трудности, что это помешает непосредственному общению. Только достаточно большая сила, способная справиться с сопротивлением или с враждебностью, будет в состоянии получить важную информацию.

Когда решение было принято, Клэйн скомандовал:

— Шесть патрульных судов уходят немедленно. Три европейских, три линнских. — И добавил: — Удачи.

Группы готовились к таким экспедициям в течение многих месяцев.

Наблюдая за их приготовлениями к отправке, Клэйн сказал:

— Я предлагаю всем собраться здесь через четыре часа. В это время, возможно, у нас будет какая-то информация.

Клэйн вернулся в обзорную за несколько минут до назначенного времени. Он прибыл в комнату, которая звенела от возбуждения, и потребовалось несколько минут, чтобы понять, что произошло. Все, кроме одного, командиры патрулей прибыли с докладом, и что-то было не так. Он быстро навел порядок.

— Докладывайте по-одному, — резко сказал он и повернулся к Чиннару, — сначала один из ваших.

Варвар кивнул одному из своих командиров патруля.

Офицер уныло начал:

— Мы нашли все так, как и можно было ожидать в какой-нибудь сельской общине. Это были люди, все верно, и они казались довольно простыми, очень похожими на наших. Как инструктировал лорд Клэйн, мы не предпринимали никаких враждебных действий, просто ходили и осматривались. Все очень дружелюбны. Не было вообще никаких языковых проблем, хотя, скажем, в основном говорили мы. Как только они поняли, чего мы хотим, один мужчина и женщина провели нас вокруг. Дома были простой конструкции, обставлены чуть лучше, чем мы могли бы ожидать, но никаких следов техники.

— Вот что мы узнали. Эта планета называется Внешняя, а ее спутник — Внутренняя. Одна из женщин сказала, что у нее на Внутренней живет сестра, и она призналась, что бывает там, но я не смог найти места откуда взлетают корабли. Планеты-близнецы очень похожи, жизнь исключительно фермерская или деревенская. Названия Земля, или Линн, или Солнечная система им, кажется, совершенно незнакомы. Естественно, понемногу стали расслабляться. Вы же знаете, какие у нас мужчины горячие, так и смотрят за хорошенькими женщинами…

Он остановился, а Клэйн быстро взглянул на Чиннара, чтобы поглядеть, как предводитель отреагирует на это. Способность вождя варваров управлять своими людьми всегда вызывала интерес у Клэйна. Сейчас Чиннар медленно подмигнул. Результат появился тотчас. Офицер просветлел. В голосе его послышалось оживление.

— Ружс, — сказал он, — по-своему нормальный мужчина. Он поднял одну из тех, что помоложе, и понес ее в кусты. Она смеялась и особо не вырывалась, так что я решил не вмешиваться.

— Что произошло?

— Я наблюдал за реакцией других людей. Они были довольно равнодушны. Знаете, я должен был бы понять, что что-то было не так: кажется, меньше через минуту Ружс вернулся со странным выражением лица. Я так понял, что девчонка убежала от него, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы над ним смеялись. А молчание этого дурака делу не помогло.

Чиннар был спокоен:

— Продолжай.

Докладывающий скорбно продолжал:

— Мы задавали еще вопросы. Я поинтересовался, знали ли они о чужих. Когда я описал их, один из мужчин сказал: «А, вы имеете в виду Риссов». Вот так вот просто. Он потом еще сказал, что они изредка торгуют с ними.

Клэйн перебил:

— Они торгуют с ними? — резко спросил он.

Офицер повернулся к нему, снова посмотрел на Чиннара, который кивнул ему, словно говоря, что он может отвечать на вопрос, и опять обернулся к Клэйну.

— Он так сказал, ваше превосходительство. И я уверен, что они узнали описание.

Клэйн был поражен. На какой-то момент он перестал задавать вопросы и расхаживать перед офицером взад-вперед. Наконец он остановился и окинул взглядом все группу.

— Но это означает, — проговорил он озадаченным голосом, — что они нашли какой-то способ нейтрализации Риссов. Иначе почему Риссы оставили их в покое и все же прилетают в Солнечную систему и отказываются даже общаться с человеческими существами? — он покачал головой. — Я отказываюсь верить, что они в самом деле решили проблему агрессии Риссов. Эту проблему людям только одной планеты никогда не решить.

Никто ничего не сказал. И наконец Клэйн снова обернулся к командиру патруля.

— Продолжайте, — сказал он кратко.

— Я знал, что вы захотите расспросить этих людей лично, — сказал офицер, — поэтому я предложил, чтобы какой-нибудь мужчина и какая-нибудь женщина пришли и посмотрели корабль. Я посчитал, что лучше привезти их сюда убеждением, чем силой, хотя, естественно, если бы не сработало первое, тогда пришлось бы действовать по-другому.

— Естественно.

— Ну вот, наши проводники согласились прийти, не возражали, и даже показалось, что они как-то по-детски заинтересовались, так могли бы заинтересоваться и наши люди.

— Продолжайте, продолжайте.

— Мы поднялись. Уже в полете Ружс подобрался к женщине и, прежде чем я успел понять, что происходит, полез к ней приставать. По крайней мере, я так слышал. Я не видел, что случилось. Я слышал шум. Когда я обернулся, мужчина и женщина пропали.

Клэйн с минуту безучастно смотрел на него, а потом спросил:

— На какой высоте вы были?

— Около двух миль.

— А вы смотрели через край? Патрульного корабля, я имею в виду.

— В течение нескольких секунд я думал, может, они выпрыгнули.

— Или их столкнули, — добавил Чиннар.

Офицер кивнул.

— Зная импульсивность простых наших людей — да, я подумал об этом.

Клэйну показалось, что замечание было хорошо выражено. «Импульсивность» простого народа в корабельном отсеке Чиннара привела за все время полета к убийству тысячи двухсот девяноста мужчин и трехсот семидесяти двух женщин. Каждый раз судьи Чиннара приговаривали убийцу к ста ударом плетью — по десять ударов в течение десяти дней. Сначала Клэйну казалось, что несколько повешений послужили бы лучшим средством устрашения, однако статистика доказала, что лишь трое из наказанных таким образом, совершали преступление во второй раз. Плети, очевидно, проникали глубоко, правда, лишь в шкуру тех, кто их получал.

Офицер заканчивал свой отчет:

— Ну вот, пожалуй, и все, сэр. Кроме того, что Ружс признался мне, что первая девчонка исчезла у него так же, как вторая.

Каждый из четырех других командиров патрулей доложил о происшедшем с ними, что было похожим по существу, различались только детали. Все они пытались привести с собой гостей. В двух случаях от приглашений отказались, и они пытались захватить одного мужчину и одну женщину. Одна пара поднялась примерно на милю, а затем, очевидно, устала от «игры» и исчезла. Третий офицер описал, как человек типа Ружса из его отряда оскорбил женщину, которую он пытался привести. Четвертому командиру все-таки удалось довезти своих гостей до корабля. Он казался опечаленным.

— Я думал: они потерялись в толпе, и мои люди все еще ищут их. Но я полагаю, что они, раз взглянув на рой людей в коридорах, ушли домой.

Его слова завершили отчеты. Оставался лишь один доклад, в целом же картина была довольно ясная.

Клэйн хмуро размышлял о необъяснимых подробностях, когда у дверей возникла какая-то суматоха. В комнату ворвался шестой командир патруля. Даже на расстоянии было видно, что он был бледен и возбужден.

— С дороги, — крикнул он офицерам, стоящим у дверей. — Быстро, у меня важное сообщение.

Перед ним расступились, и он побежал по коридору и остановился перед Клэйном.

— Превосходительство, — задыхался он, — я расспрашивал селян, когда один из них сказал, что за атмосферой второй планеты, он назвал ее Внутренней, находится корабль Риссов — такой же, как наш, он определенно сказал, что как наш.

Клэйн небрежно кивнул. В такие вот минуты момента он чувствовал себя на высоте. Подошел к Чиннару и сказал:

— Полагаю, нам следует высадить всех находящихся на борту, кроме наших боевых экипажей, высадку произвести на ночной стороне в далеко расположенных друг от друга незаселенных районах. После года, проведенного в тесном помещении, все должны получить возможность снова опуститься на планету.

— А как с кораблем Риссов? — спросил Чиннар.

— Никак. Остаемся в состоянии готовности, но в сражение не вступаем. — Глаза его сверкали от возбуждения. Он напряженно сказал: — Чиннар, тут есть кое-что для нас. Я предвижу трудности, От нас потребуются самые большие усилия. Я собираюсь сам исследовать эту сельскую жизнь.

Чиннар нахмурился, но ровно кивнул.

— В связи с состоянием тревоги, — сказал он, — что если несколько моих офицеров останутся здесь на дежурстве с вашими? В этом будет некоторое сотрудничество, которое пойдет на пользу бдительности.

Сильное возбуждение у Клэйна погасло. Он задумчиво посмотрел на предводителя варваров. Наконец он кивнул.

— С определенными мерами предосторожности во избежание каких-либо попыток завладеть кораблем, — сказал он, — это звучит разумно.

Они улыбнулись друг другу как два человека, хорошо понимающих друг друга.

Глава 14

Высадка прошла без происшествий. Клэйн ступил на траву и остановился, чтобы набрать глубокий глоток воздуха. Воздух имел очень слабый едкий запах, судя по всему в нем было мельчайшее количество хлора. Это было необычно, если учесть природную склонность этого газа смешиваться с другими веществами.

Это предполагало естественный хлоропроизводящий химический процесс. Что его заинтересовало, так это то, что содержание хлора могло объяснить слабую общую дымку в воздухе. Она была, как ему вдруг показалось, несколько зеленоватая.

Он засмеялся и выкинул это из головы.

Первый дом деревни стоял в ста ядрах. Это было одноэтажное строение, несколько расходящееся во все стороны и сделанное из дерева.

Все его существо дрожало от нетерпения. Но Клэйн держался спокойно. Он провел день на складном стуле около судна. Он не обращал прямого внимания на «внешних», Когда он замечал, как кто-то или группа что-то делает, он делал запись в своем журнале. Сориентировав селение по стороне света, он отмечал приходы и уходы жителей.

С приближением ночи воздух становился прохладней, но он, просто накинув куртку, продолжал наблюдения. В домах зажегся свет. Он был слишком ярок для свечей, на таком расстоянии Клэйн не мог определить, что это.

Начиная примерно через два часа после темноты, огни по одному погасли. Вскоре все селение погрузилось в темноту. Клэйн записал: «Они, кажется, не боятся. Нет даже сторожа».

Он проверил это. В сопровождении двух крепких варваров он часа два бродил между домами. Темнота была полной. Не было ни звука, за исключением их собственных шагов и редкого ворчания одного из воинов. Движения и звуки, казалось, не беспокоили жителей, никто не вышел проверить, кто шумит.

Клэйн вернулся на корабль и вошел в свою закрытую каюту. В кровати он прочитал записи в своем журнале. Снаружи доносились отдельные звуки укладывающихся солдат, ворочавшихся в спальных мешках. Потом, когда наступила тишина, он выключил свет.

Он спал тревожно, голова была напряжена от мыслей о его цели, планах и действиях, которые необходимо предпринять. Проснулся он на рассвете, наскоро позавтракал и затем снова уселся наблюдать за происходившим в селении. Прошла какая-то женщина. Она бесстрастно Посмотрела на людей вокруг корабля, хихикнула, когда один из солдат свистнул ей, а затем скрылась из виду среди деревьев.

Несколько мужчин, смеясь и разговаривая, прошли в сад к северу и стали собирать фрукты. Клэйн мог видеть, как они, стоя на лестницах, наполняли свои небольшие ведерки. Около полудня, удивленный каким-то противоречием в их действиях, он оставил корабль и двинулся поближе к ним.

Время прихода было выбрано неудачно. Когда он подошел, мужчины, как будто договорившись, оставили свои ведерки и направились к деревне.

На его вопрос один из них ответил:

— Обед!

Все они дружелюбно закивали и ушли, оставив Клэйна одного в саду. Он подошел к ближайшему ведру, и, как он наполовину и ожидал, оно оказалось пустым. Все ведра были пусты.

Огромное голубое солнце было прямо над головой. Воздух был теплым и приятным, но не горячим. Дул легкий ветерок, и в окружающих его тишине и спокойствии было ощущение вечного лета.

Но ведра были пусты.

Клэйн провел минут сорок, исследуя сад. И нигде не было никакого бункера, ничего, куда могли бы унести фрукты. Сбитый с толку, он забрался на одну из лестниц и с осторожностью наполнил ведро.

Он был осторожен, хотя не знал, чего он опасается, что может произойти. Ничего не произошло. В ведро вошел двадцать один золотистый плод. В том то и была беда. Они были в нем. Клэйн отнес плоды и ведро к спасательному судну, поставил их на землю и приступил к их систематическому изучению.

Он не нашел ничего необычного. Никаких приспособлений, никаких кнопок, никаких рычагов, ничего. Ведро казалось обыкновенным металлическим контейнером и содержало в тот момент осязаемые неисчезающие плоды. Он взял один, желтый, и надкусил его. Он был восхитительно сладок и сочен, но вкус был незнакомым.

Он задумчиво ел его, когда один из мужчин подошел за ведром.

— Вы хотите эти фрукты? — спросил селянин. Он, очевидно, был готов отдать их ему.

Клэйн стал медленно вынимать плоды по одному. Пока он это делал, он рассматривал мужчину. Парень был одет в грубые слаксы и рубашку с открытым воротом. Он был чисто, тщательно выбрит, и казалось, что он только что умылся. На вид ему было лет тридцать пять.

Клэйн помедлил.

— Как вас зовут? — спросил он.

Мужчина широко улыбнулся.

— Марден.

— Хорошее имя, — сказал Клэйн.

Марден казался довольным. Затем он посерьезнел.

— Но мне нужно ведро, — сказал он. — Собирать дальше.

Клэйн взял еще один плод из контейнера и спросил:

— Почему вы собираете фрукты?

Марден пожал плечами.

— Каждый должен иметь свою долю.

— Почему?

Марден глупо взглянул на Клэйна, какие-то секунды он смотрел, словно не был уверен, что расслышал правильно.

— Это не очень умный вопрос, — сказал он наконец.

Клэйн тоскливо предположил, как распространится эта история о том, что какой-то тупица с корабля задавал глупые вопросы. С этим ничего не поделаешь.

— Почему, — настойчиво продолжал он, — вы чувствуете, что вам нужно работать? Почему бы не работать другим, а вам ничего не делать?

— Я не делать свою долю? — в голосе Мардена явно чувствовалось потрясение. — Но тогда у меня не будет права на еду.

— Кто-нибудь не даст тебе есть?

— Н-нет.

— Кто-нибудь накажет тебя?

— Накажет? — Марден казался озадаченным. Лицо его просветлело. — Ты имеешь в виду, будет ли кто-нибудь сердиться на меня?

Клэйн оставил это. Он разговаривал с этим человеком» сего несколько минут. Но ему открылась философия здешних жителей, настолько укоренившаяся, что люди даже и не представляли, что может быть другое отношение.

— Посмотри на меня, — сказал он. Он показал на корабль, неясным пятнышком висевший в небе. — Я владею частью этого.

— Ты живешь там? — спросил Марден.

Клэйн не обратил внимание на неточность.

— И посмотри на меня здесь, — сказал он. — Я весь день сижу на этом стуле и ничего не делаю.

— Ты работаешь с этим, — Марден показал на журнал, лежащий на земле.

— Это не работа. Я делаю это для моего собственного удовольствия. — Клэйн и сам почувствовал себя сбитым с толку. Он поспешно сказал: — Когда я голодаю, делаю я что-нибудь сам? Нет. Эти люди приносят мне что-нибудь поесть. Разве это не лучше, когда приходится все делать самому?

— Ты пошел в сад и сам набрал фрукты себе.

— Я собрал ваши плоды, — сказал Клэйн.

— Но ты собрал их своими собственными руками, — торжествующе сказал мужчина.

Клэйн прикусил губу.

— У меня не было необходимости в этом, — объяснил он терпеливо. — Мне было любопытно узнать, что вы делаете с плодами, которые собираете.

Он нарочно говорил небрежно, когда задал следующий вопрос.

— Что вы с ними делаете? — спросил он.

На какой-то момент Марден, казалось, был озадачен, а затем кивнул в знак понимания.

— Ты имеешь в виду плоды, которые мы собираем. В этот раз мы послали их на Внутреннюю. — он показал на большую планету, только что показавшуюся из-за восточного горизонта. — Урожай был плохой на… — он назвал какую-то местность, название которой Клэйн не уловил. Затем он кивнул, будто говоря: «Это все, что ты хотел узнать?» и поднял ведро.

— Хочешь остальные плоды? — спросил он.

Клэйн помотал головой.

Марден весело улыбнулся и с ведром в рукё зашагал прочь.

— Надо приниматься за работу, — сказал он через плечо.

Клэйн дал ему пройти около двадцати футов, а затем окликнул его.

— Подожди минутку!

Он поспешно вскочил на ноги и, когда удивленный Марден повернулся, пошел к нему. Было что-то необычное в том, как он размахивал и раскачивал ведром…

Когда Клэйн подошел, он увидел, что не ошибся. В ведре должно было остаться около восьми плодов. Они пропали.

Не говоря больше ни слова, Клэйн вернулся к своему стулу.

День тянулся медленно. Клэйн взглянул на холмы на западе в их ярко-зеленом убранстве и с бесконечными розовыми цветами. Пейзаж был идиллический, но он не мог успокоить Клэйна. У него была цель, и он чувствовал близость решения. Оно было где-то здесь, тем не менее у Клэйна уже появилось убеждение, что люди Внешней и Внутренней были такой же или большей преградой, чем была у него в Линне.

Он уныло наклонился и сорвал розовый цветок, из тех, что во множестве росли вокруг. Не глядя на него, он разломил его на кусочки, которые рассеянно уронил на землю.

Слабый запах хлора вызвал раздражение в носу. Клэйн глянул вниз на обрывки цветка, а затем понюхал пальцы, куда выдавил сок из стебля.

Ошибки быть не могло — это был хлор.

Заинтересовавшись, он записал это в свой журнал. Потенциальные возможности этого открытия были поразительны, и тем не менее — он помотал головой — это не ответ.

Наступала ночь. Как только во всех домах зажглись огни, он сел за свой собственный ужин. А потом в сопровождении двух варваров начал свои обходы. В первом окне, в которое он заглянул, было девять человек, сидевших на кушетках и стульях и разговаривавших друг с другом со значительным оживлением.

Такое количество жильцов казалось необычным для этого дома. Клэйн подумал: «Гости из Внутренней?» В этом, он понимал со всей серьезностью, не было ничего необычного.

С того места, где он стоял, он не мог видеть источника освещения комнаты. Он перешел к окну на дальней стороне. Лишь на какой-то момент он подумал об источнике света как о чем-то, что свисает с потолка.

Глаза его быстро приспособились к фантастической действительности. Там не было ни шнура, ни прозрачного плафона, ни лампы. Этот свет не имел сходства со светом на борту корабля Риссов.

Он висел высоко в воздухе и светился огненным блеском.

Он попробовал подумать о нем как об атомном освещении. Но атомному освещению, с которым ему приходилось работать, нужны сосуды!

Здесь ничего подобного не было. Источник света висел под потолком — крошечный яркий шар. Клэйн оценил его диаметр дюйма в три.

Он двигался от дома к дому. В одном месте человек читал, и свет горел у него над плечом. В другом он парил над женщиной, которая стирала. Пока он смотрел, она вытащила белье из корыта, потрясла корыто, словно околачивала его, и через секунду положила белье обратно в парящуюся воду.

Клэйн не мог быть уверен, но подозревал, что она вылила горячую воду из корыта и снова наполнила его кипятком — возможно, из какого-нибудь горячего источника — и все в течение одной минуты, продолжая свою работу.

Он не мог не заинтересоваться, что она делала с бельем, когда заканчивала стирку. Возможно, она уходила туда, где светило солнце, вывешивала там свое белье и, проснувшись утром, снимала его, просушенное на солнце?

Клэйн подозревал, что так оно и произойдет.

Она, казалось, не спешила, поэтому он двинулся дальше. Наконец он подошел к дому Мардена. Он шел к двери медленно, думая: «Эти люди дружелюбны и бесхитростны. У них нет правительства. Здесь нет интриг. Где, как не здесь честный подход даст нам то, что мы хотим».

Странно, даже когда он стучал в дверь, ему казалось, что в его рассуждениях был изъян. От этого он вдруг снова почувствовал напряжение.

Глава 15

Марден открыл дверь. Он выглядел спокойным и беззаботным. И не было никаких сомнений в его добродушии, так как он не колебался. Он улыбнулся и сказал дружелюбным, веселым голосом:

— А, человек, который не работает. Входи.

В этом замечании сквозило терпимое превосходство, но Клэйн не обиделся. Он задержался в центре комнаты и выжидающе огляделся: когда он смотрел сюда в окно, здесь была какая-то женщина. Сейчас от нее не осталось и следа.

Из-за его спины Марден сказал:

— Когда моя жена услышала стук, она ушла в гости.

Клэйн повернулся.

— Она знала, что это я? — спросил он.

Марден кивнул и сказал:

— Естественно. — он добавил: — И к тому же она видела тебя у окна.

Говорилось это просто, но откровенность эта была обезоруживающе опустошительна. Клэйн моментально представил себя таким, каким его должны были видеть эти люди.

Худенький любопытствующий попик, глубокой ночью рыскающий вокруг их домов, задающий глупые вопросы.

Картина была неприятная, и ему показалось, что лучшим его ответом будет такая же откровенность. Он сказал:

— Марден, мы озадачены вашими людьми. Можно я сяду и поговорю с тобой?

Марден молча указал на стул. Клэйн погрузился в него и сидел некоторое время хмурясь, приводя в порядок свои мысли. Наконец он сказал.

— Мы с Земли, — сказал он. — Мы с планеты, откуда первоначально произошли все человеческие существа, включая и ваш народ.

Марден посмотрел на него. Взгляд его был вежлив. Казалось, он говорил: «Если ты так говоришь, то так оно, наверное, и должно быть. Конечно, верить тебе я не должен».

Клэйн тихо сказал:

— Ты веришь этому?

Марден улыбнулся:

— Никто здесь не помнит такого родства, но может это и так, как ты говоришь.

— У вас есть письменная история?

Селянин колебался.

— Она началась триста лет назад. До этого — пустота.

Клэйн сказал:

— Мы с тобой оба люди. Мы говорим на одном языке. Это кажется логичным, не так ли?

— А, язык. — Марден засмеялся.

Клэйн изучающе посмотрел на него, озадаченный. Он так понял, что селянин не мог воспринять абстрактную идею, которая не встраивалась в его понятия.

Клэйн сказал:

— Этот способ, которым вы переносите себя и свои вещи с Внешней на Внутреннюю и в другие места на этих планетах, — вы всегда умели делать это?

— Конечно. Это самый лучший способ.

— Как вы это делаете?

— Как, мы просто… — Марден замолчал, и на лицо его леглалюбопытная пустота; он слабо закончил, — делаем это.

Это было так, как Клэйн и думал. Вслух он сказал:

— Марден, я не могу этого делать, а я хочу уметь. Ты можешь мне это просто объяснить?

Мужчина помотал головой.

— Это так не объясняется. Просто делается и все.

— Но когда ты научился? Сколько тебе было, когда ты сделал это в первый раз?

— Около девяти.

— Тогда почему ты не мог делать этого раньше?

— Я был слишком молод. У меня не было времени научиться этому.

— Кто учил тебя?

— А, мои родители.

— Как они тебя учили?

— Это было не совсем обучение. — У Мардена был несчастный вид. — Я просто делал то, что делали они. Это было очень просто.

У Клэйна в этом сомнения не было, раз они все могли делать это, очевидно, даже не думая об этом. Он разглядывал собеседника и понял, что давил на него сильнее, чем это казалось на поверхности. У Мардена никогда не было подобных мыслей, и они ему не нравились.

Клэйн поспешно переменил тему разговора. Был еще более жизненно необходимый вопрос, бивший в корень всего этого.

Он задал его.

— Марден, — сказал он, — почему Риссы не захватят планеты Внешнюю и Внутреннюю?

Он объяснил про нападение на Землю, про применение атомных бомб, про отказ вступать в контакт и про возможность будущей опасности. Описывая, что произошло, он следил за реакцией селянина. И к своему разочарованию увидел, что тот не в состоянии ухватить картину как целое.

Тогда у него в мыслях возникла картина, которая его потрясла. Предположим, у этих людей было чем ответить на угрозу Риссов. Предположим, что здесь, на этой тихой планете было все, что людям Земли было нужно, чтобы выиграть их смертельную войну.

И они могли это получить, потому что Марден сказал:

— Риссы нас не беспокоят. Зачем им?

— На это должна быть какая-то причина, — сказал Клэйн. Он убежденно продолжил: — Марден, нам обязательно нужно узнать, что это за причина. Даже для вас это важно. Что-то их сдерживает. Пока вы не узнаете что, вы никогда не будете чувствовать себя по-настоящему в безопасности.

Марден пожал плечами. У него был скучный вид человека, который поспешно сделал поверхностный вывод о чем-то, что не входило в его собственные представления. Он сказал терпимо:

— Вы, земляне, не очень умны и задаете глупые вопросы.

Это фактически был конец их беседы.

Клэйн еще оставался, но Марден больше не воспринимал его серьезно. Его ответы были вежливы и ничего не значили.

Да, они торговали с Риссами. Это вполне естественное дело. Планеты-близнецы отдавали свои излишки продовольствия, а в ответ они получали, что хотели из того, что было на корабле Риссов. В общем-то у Риссов было не так уж много из того, что хотели жители Внешней и Внутренней. Но что-нибудь да всегда было. Мелочь — как это.

Он встал и принес Клэйну штампованное пластмассовое украшение, фигурку животного. Это была дешевая поделка, стоящая самое большее несколько сестерций. В замешательстве Клэйн осмотрел ее. Он пытался представить, как две планеты отдавали свои излишки продуктов нечеловеческим существам взамен за бесполезные безделушки. Это не объясняло, почему Риссы не завоевали эту систему, но впервые смог понять презрение, которое, должно быть, испытывали чужаки к человеческим существам.

Наконец он ушел, чувствуя, что совсем измотал себя с Марденом и что надо попытаться еще с кем-нибудь.

Он вызвал по радио Чиннара и попросил его спуститься. Несмотря на свое ощущение срочной необходимости, он осторожно предложил варвару подождать до полуночи следующего вечера. В эту ночь Клэйн спал несколько спокойнее, но проснулся на рассвете. Он провел день на складном стуле, анализируя возможности положения. Это был один из самых длинных дней его жизни.

Чиннар опустился незадолго до сумерек. Он привел с собой двух своих секретарей и молча выслушал отчет Клэйна.

Мутант был занят своим и только через несколько минут заметил насмешливое выражение лица предводителя варваров. Чиннар сказал:

— Ваше превосходительство, вы предлагаете обмануть этого внешнего?

Клэйн был все еще сосредоточен на собственных целях. Он начал:

— Дело в том, что следует принять во внимание некоторые вещи, которые уже произошли, и простой характер Мард…

Чиннар перебил его:

— Совершенно точно. Я одобряю ваш анализ. Я считаю, что эта мысль превосходна. — Чуть-чуть мотнул головой, отвергая циничный подтекст этой похвалы. Но Клэйн был поражен.

Почти двадцать четыре часа он составлял схему сегодняшней беседы. И ему ни разу не пришло в голову, что он играет свою старую, хитрую роль. В том, что он задумал, была хитрость, основанная на четком понимании трудности общения с этими внешними. Основанная также на его убеждении, что времени терять было нельзя.

— Приступим? — спросил Чиннар.

Клэйн молча пошел вперед. Он решил не стыдиться того, что ему не удалось жить по идеалам, что он считал просто необходимым для окончательного успеха. В конце концов он действовал в новом окружении.

Но этого больше не должно случиться.

Марден принял их любезно. Глаза его немного расширились, когда он услышал удивительный золотистый голос Чиннара, и в дальнейшем, когда говорил предводитель варваров, он слушал его с глубоким уважением. Такая реакция соответствовала задумке Клэйна. Одной из личных проблем его на Земле было то, что он был хрупкого телосложения и что из-за определенных отличий в его физическом строении, вызванных мутацией, он носил серую маскирующую одежду служителя атомных богов. Та сила, которую он показывал, была интеллектуальной, а это не впечатляло людей, пока до них не доходило, что за этим кроется. Что всегда требовало времени.

За весь вечер Марден ни разу, даже косвенно, не намекнул, что его собеседник задает глупые вопросы.

Чиннар начал с похвалы обеим планетам и их народам. Он назвал Внешнюю и Внутреннюю двумя примерами Рая. Он расхваливал их экономическую систему. Народ был чудесный, самый цивилизованный, какой он когда-либо встречал. Здесь все делается так, как и должно делаться. Здесь живут так, как люди мечтают жить. Здесь разум вознесен на самую вершину мудрости.

Клэйн мрачно слушал. Он был вынужден признать, что это хорошо сделано. Чиннар говорил с селянином, словно он был первобытным дикарем. Здесь, казалось, не было никаких сомнений. Селянин воспринимал каждое слово восхваления с видимым удовольствием.

Чиннар говорил:

— Мы, как дети, у твоих ног, Марден, жадные до знания, почтительные, в нетерпении перед долгим восхождением к высотам, где ты и люди планет-близнецов живете в восхитительной гармонии, Мы представляем себе, что цель, возможно, недостижима при нашей собственной жизни. Но мы надеемся, что наши дети разделят совершенство с вашими детьми. Может быть, ты уделишь нам немного своего времени сегодня вечером — расскажешь нам по своему усмотрению немного из того, во что вы верите, о мыслях, которые проходят в твоей голове, надеждах, которые у вас есть. Скажи нам, есть ли у вас национальный символ, флаг, какое-нибудь растение, герб?

Он замолчал и резко сел на пол, знаком предложив секретарям и Клэйну сделать то же самое. Это было неотрепетированное действие, но Клэйн с готовностью последовал его примеру. Чиннар продолжил.

— Пока ты отдыхаешь в этом кресле, мы будем сидеть у твоих ног и почтительно слушать.

Марден подошел и сел. Он плавно поерзал, а затем, словно вдруг пришел к какому-то решению, откинулся на подушки. Он был явно озадачен той ролью, которую ему навязали, но было очевидно, что видел причины на то, чтобы ее принять.

— Я не думал об этом раньше, — сказал он, — но это правда, теперь я вижу.

Он добавил.

— Я не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «флагом» или растениями как национальным символом. Я немного улавливаю идею, но… — он помялся.

Чиннар сказал:

— У вас есть время года?

— Да.

— Здесь есть периоды, когда цветут деревья и растения, и периоды, когда падают листья?

— Это происходит с некоторыми из них.

— У вас есть сезон дождей?

— Да.

— Как вы его называете?

— Зима.

— Вы отмечаете приход дождей?

Лицо Мардена просветлело от понимания.

— О, нет. Его окончание, не начало. Появление первого хлородела где-нибудь на планетах. Тогда у нас танцы и празднество.

Чиннар небрежно кивнул.

— Это старый обычай или новый? — он добавил, — Все это может казаться тебе неважным, но мы стремимся ухватить дух вашего идиллического существования.

— Это очень старый обычай, — сказал Марден. Он с сожалением пожал плечами. — Но у нас нет ничего из того, что вы упомянули. Никаких национальных символов.

Вечер продолжался, сидящий, казалось, не осознавал, что фактически отвечал на вопросы. Он принял обычай как само собой разумеющееся. Для него это были не символы. Таково положение вещей. Все это было таким естественным. Возможность того, что у других народов могли быть другие обычаи, не приходило ему в голову.

Итак, было установлено, что символом жизни на Внешней и Внутренней был розовый хлорный цветок, хлородел. Что каждый год люди посещали подземные пещеры. Что они ставили маленький квадратный ящичек на стол, когда ели, и стучали по нему, когда насыщались. Что они всегда отдавали лишние продукты Риссам.

Один выявившийся момент был особенно интересным. Здесь были старые, захороненные города, как признал Марден. Или, вернее, руины городов. Прошли уже годы с тех пор, как в них было найдено что-то важное.

Чиннар осторожно увел разговор на несколько секунд в сторону, а затем вопросительно посмотрел на Клэйна. Это тоже было частью их предварительной договоренности. Клэйн кивнул.

Предводитель варваров поднялся. Он поклонился селянину.

— О, благородный человек Внешней, мы хотим попросить тебя об одной огромной услуге. Не перенес бы ты нас вашим удивительным способом в такой город, где сейчас светит солнце?

— Сейчас? — спросил Марден. Голос его был небрежен. Было непохоже, что он против этой идеи.

— Нам не нужно оставаться там долго, мы просто хотим посмотреть.

Марден встал. Он в задумчивости хмурился.

— Позвольте подумать — который город? А, знаю, где корабль.

Клэйн напрягся, сам не зная от чего. Было досадно осознавать, что ему было немного тревожно. А затем…

Впоследствии он пытался анализировать, что происходит. Была какая-то вспышка, свет вокруг. Он исчез так быстро, что Клэйн ничего не успел понять. А затем вокруг была дневная яркость. Почти прямо над головой висело голубое солнце планет-близнецов.

Они стояли посреди груды разбитых камней и искореженного металла. Насколько мог видеть глаз, повсюду росли деревья и кустарники. Пока Клэйн наблюдал, следил — это была его роль, притворяться подчиненным — Чиннар подошел к куску бетонного столба и пнул толстый кусок дерева, лежавший на земле.

Тяжелый сапог вызвал густой звук в этой тишине. Но деревяшка не сдвинулась с места. Она была прочно заделана в землю.

Чиннар вернулся к Мардену.

— В последнее время в этом или других городах что-нибудь раскапывали?

Марден был удивлен.

— А зачем нужно копаться в таком хламе, как это?

— Конечно, — быстро проговорил Чиннар. Он колебался. Он, казалось, хотел уже сказать что-то еще, но вдруг как-то странно застыл. Его голова резко откинулась назад. Клэйн проследил за взглядом и удивился, увидев над головой «Солнечную Звезду».

То есть на какую-то долго мгновения он подумал, что это был их собственный корабль.

Истина дошла до него. Он сказал:

— Риссы!

Откуда-то рядом Марден мягко сказал:

— О, да, я подумал, что, может быть, вам будет интересно увидеть это, потому я и привел вас в этот город. Риссы очень заинтересовались, когда мы рассказали им, что вы здесь в корабле, похожем на их. Они решили прилететь на Внешнюю, чтобы посмотреть. В вашем отношении я почувствовал — мне показалось, вам может быть захочется первыми увидеть их корабль.

Был такой момент, когда даже Клэйн растерялся. Чиннар заговорил первым. Он спокойно повернулся к внешнему.

— Мы согласны с твоим суждением о бесполезности дальнейшего осмотра этих руин. Давайте вернемся в твой дом.

Клэйн в последний раз мельком взглянул на боевой корабль Риссов. Он исчезал в дымке под восточным горизонтом.

Он предполагал, что этот корабль безошибочно направлялся к «Солнечной Звезде».

Глава 16

Как и перед путешествием из дома Мардена к руинам древнего города, Клэйн бессознательно напрягся и перед обратным путешествием. Снова был вспыхнувший шар света. На этот раз перенос показался даже скоротечней, чем прежде.

Потом они были в комнате Мардена. В дверях Клэйн, последним покидавший дом, помедлил. Он спросил:

— Марден, интересно, почему вы сказали Риссам, что мы здесь?

Марден, казалось, был удивлен, затем на лице его появилось знакомое выражение: «Еще один дурацкий вопрос». Он сказал:

— Рано или поздно они спрашивают нас, происходит ли что-нибудь. Естественно, мы им рассказываем.

Клэйн сказал:

— Они говорят на вашем языке или вы говорите на их?

Внешний засмеялся.

— Ты все говоришь о языке, — сказал он и пожал плечами. — Мы и Риссы понимаем друг друга, вот и все.

Остальные уходили в темноту. Чиннар задержался и оглядывался назад. Клэйн оставался на месте.

— Вы поднимаетесь на корабль Риссов или они спускаются на землю? — спросил он.

Он напряженно ждал. В голове его была цель, которая дрожала от хитрости, но он был слишком зол, чтобы стыдиться. Поступок внешних, то, что они рассказали Риссам о присутствии «Солнечной Звезды», потряс его. Это определило рисунок его беспощадного плана.

Марден сказал:

— Мы поднимаемся на борт. У них есть какая-то круглая штука, которую они наводят на нас, и тогда это безопасно.

Клэйн осторожно спросил:

— На сколько людей наводили эту штуку?

— О, на несколько сот, — он стал закрывать дверь.

— Пора ложиться, — сказал он.

Клэйн стал остывать. Ему пришло в голову, что всю эту проблему нужно продумать до конца, возможно, он поспешно осудил этих людей.

Несколько минут спустя он был на спасательном корабле, направляясь назад к своему отсеку на «Солнечной Звезде». Вскоре корабль уже двигался под резким наклоном в глубокую тень ночной стороны Внешней.

Из штаба Чиннара прибыл посыльный.

— Великий Чиннар просит о встрече.

Клэйн медленно сказал:

— Скажите его превосходительству, что я хотел бы, чтобы он подготовил письменное изложение того, что мы узнали от Мардена.

Немного позже. Он уже готовился ложиться, когда прибыл второй посыльный с письменной просьбой.

«Уважаемый лорд Клэйн.

Пора обсудить наш следующий шаг.

Чиннар».

Беда была в том, что у него не было никаких планов. Здесь был огромный секрет, но его нельзя было получить ни одним из тех способов, которые он мог придумать.

Люди планет-близнецов могли, возможно, спасти расу. И тем не менее он был уже убежден, что они не будут спасать.

Они отказывались понять, что существовала такая проблема. Если на них нажать посильней, они сердились и нервничали, как человек, основные позиции и отношения которого подвергались нападкам. Невозможно было принудить их. Их способ перемещения сводил к нулю все старые методы убеждения угрозой и силой. Значит, оставалась хитрость.

Что вернуло его к его первой мысли: реальных планов не было. Он написал:

«Ваше превосходительство.

Я бы хотел отложить это дело до утра.

Клэйн».

Он запечатал его, отдал посыльному и лег спать. Сначала он не мог уснуть. Он все метался и ворочался, а когда после долгих мучений задремал, то тут же, вздрогнув, проснулся. Его совесть грузом давила на него. Этот полет был неудачен. Ни Марден, ни его соотечественники не могли даже понять, что требовалось. Что особенно сбивало с толка, потому что, судя по всему, они могли читать мысли.

Наконец он заснул. Утром он продиктовал записку Чиннару.

«Ваше превосходительство.

Я считаю, что нам следует обменяться взглядами и информацией прежде, чем мы встретимся для обсуждения будущих планов.

Клэйн».

Ответом на это было:

«Уважаемый лорд Клэйн.

У меня такое ощущение, что вы избегаете этого обсуждения, потому что у вас нет планов. Тем не менее, так как было проделано длительное путешествие, давайте обязательно рассмотрим все возможности. Не могли бы вы обозначить для меня сведения, которые мы, по вашему мнению, получили?

Чиннар».

«Уважаемый Чиннар.

Хлородел — это «национальный» цветок, потому что он выделяет газ, из-за которого Риссы не могут дышать этим воздухом.

Упоминание о постукивании по ящику в центре стола, когда они не голодны, — обычай, который берет, возможно, начало в периоде радиоактивности после большой войны. Маленький ящик был детектором, и, должно быть, они очень часто голодали, потому что прибор показывал, что пища радиоактивна.

Ежегодное посещение пещер происходит из этого же периода.

Они дают Риссам излишки продуктов, не помня, что это, должно быть, началось как форма дани завоевателю. В этой связи я бы сказал, что только определенные продукты могут употребляться Риссами из-за их несколько отличного химического состава.

Клэйн».

«Ваше превосходительство.

Вы серьезно полагаете, что хлородел может создать атмосферу, в которой Риссы не могут дышать? Тогда мы получили свой ответ. Нам не нужно искать дальше. Давайте скорее вернемся в Солнечную систему и рассадим этот цветок, пока его запах не растворится в каждой капельке воздуха, на каждой пригодной для обитания планете или спутнике.

Чиннар».

Клэйн вздохнул, когда прочитал это. Проблема вождя варваров, невероятного прагматика, оставалась столь же трудной для решения, как и все другие.

Он ел завтрак, пока обдумывал свой ответ. Он опустил корабль ближе к атмосфере планеты и провел около часа в поисках корабля Риссов. Без успеха. К тому времени, когда он с удовлетворением убедился, что вблизи от деревни Мардена его не было, от Чиннара пришла еще одна записка.

«Уважаемый лорд Клэйн.

То, что вы не смогли ответить на мое последнее письмо, указывает, что вы не принимаете то, что кроется за вашим открытием о хлороделе. Давайте сразу же встретимся и обсудим всю эту проблему.

Чиннар».

Клэйн написал:

«Уважаемый Чиннар.

Мне очень жаль видеть, как вы кидаетесь к решению, которое в более широком смысле может и не иметь значения. Борьба между Риссами и людьми не будет разрешена использованием какого-то защитного газа. Если Риссы когда-либо посчитают, что против них проводится кампания по отравлению атмосфер планет, они примут контрмеры. Они могли бы применить радиоактивные яды в планетном масштабе или какой-нибудь другой газ, также неблагоприятный для человека, как хлородел кажется неблагоприятным для Риссов.

То, что давным-давно Близнецы Внешняя и Внутренняя защитили себя таким образом, ничего не решает, это факт не решающий, не убедительный. Риссы могли допустить подобные действия. Особенно во время неразберихи, которая была под конец войны между Риссами и людьми. К тому времени, когда они обнаружили, что сделали люди Близнецов, ограниченный характер этого действия был очевиден. Соответственно Риссы захотят все исследовать. Даже в таком виде, как было, они, должно быть, грозили чем-то страшным, раз было сделано соглашение о дани.

Я повторяю, это не окончательный ответ. Далеко нет. Я серьезно считаю, что это будет сигналом для попытки разрушить Солнечную систему.

Клэйн».

«Уважаемый лорд Клэйн.

Я поражен вашим чисто интеллектуальным подходом к этим вопросам. Мы защищаем свои планеты всеми, любыми средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Давайте немедленно встретимся, чтобы обсудить единственный открытый сейчас для нас путь: вернуться на Землю с полным кораблем хлородела для пересадки.

Чиннар».

«Уважаемый лорд Клэйн.

Я не получил никакого ответа на свое предложение, доставленное вам три часа назад. Пожалуйста, дайте о себе знать.

Чиннар».

«Уважаемый лорд Клэйн.

Я изумлен тем, что вы не ответили на мои две последние записки. Я, разумеется, понимаю, что у вас нет ответа, потому что какой еще может быть наш шаг, кроме возвращения на Землю? Альтернативный путь будет означать продолжение наших безрассудных поисков в космосе еще одной планеты, населенной человеческими существами. Прав ли я в своем предположении, что та звездная карта, которая привела нас на Внешнюю, не показывает никаких других звезд, пригодных для обитания планет?

Чиннар».

«Уважаемый лорд Клэйн.

Эта ситуация становится уже нелепой. Ваш отказ отвечать на мои записки отражается на наших отношениях. Если вы не ответите на это письмо, я откажусь от дальнейших контактов с вами.

Чиннар».

Лорд Клэйн увидел эту записку, как и предыдущие, некоторое время спустя. Он еще раз навещал Мардена.

Беседа началась неудовлетворительно. Место было плохое. Марден был занят, собирая плоды, когда Клэйн остановился под деревом, где он работал. Он посмотрел вниз и явно выказал раздражение из-за «дурака», который уже так долго надоедал ему.

Он сказал ему:

— Корабль Риссов подождал около часа, затем пошел дальше. Я вижу это вас радует.

Это действительно радовало. Клэйн спокойно сказал:

— После наших неприятностей с Риссами у нас нет желания встречаться с ними. По нашему мнению, они бы напали на нас, как только увидели бы.

Марден продолжал собирать плоды.

— У нас не было неприятностей с Риссами никогда.

Клэйн сказал:

— А с чего вам? Вы даете им все, чем владеете.

Марден, очевидно, как-то думал о предыдущем разговоре на эту тему. Он холодно сказал:

— Мы не таим от других то, что не нужно самим. — говорил он резко.

Клэйн спокойно сказал:

— До тех пор, пока вы сдерживаете рост населения, ничего не знаете из науки и платите дань, вас оставят в покое. Все это при условии, что не пропадет хлородел. В противном случае Риссы бы высадились, и вы бы узнали, чего стоила их дружба.

Это было предостережение. Он делал его, потому что этим мыслям пора было распространяться среди этих людей. Тем не менее Клэйн быстро переменил тему.

— Почему ты не сказал нам, что вы умеете читать мысли? — спросил он.

— Вы не спрашивали, — сказал Марден. — Кроме того…

— Кроме того, что?

— С вами не очень хорошо получается. Вы, люди, не думаете ясно.

— Ты имеешь в виду, мы думаем по-другому?

Марден отмахнулся.

— Думают только одним способом, — сказал он нетерпеливо. — Я нахожу, что с вами легче пользоваться устной речью, и нужное слово, когда по-другому я не могу его найти, искать в вашем мозгу. Все, кто имел с вами дело, чувствуют то же самое. — Он, кажется, посчитал, что объяснил вопрос.

Клэйн сказал:

— На самом деле вы не говорите на нашем языке? Вы узнаете его, получая некоторые из наших мыслей, когда мы говорим?

— Да.

Клэйн кивнул. Многие вещи становились гораздо понятнее. Это была человеческая колония, которая достигла новых высот научного развития много после того, как прервалась связь между Землей и Внешней. Причины их последующего упадка были, вероятно, сложными. Разрыв торговли с другими планетами, населенными людьми. Разрушение десятков тысяч их собственных фабрик. Невосполнимые потери в рядах их техников. Страшное давление угроз со стороны Риссов. Все это неумолимо добавлялось к нынешнему застойному состоянию.

Клэйн сказал:

— Это чтение мыслей имеет какое-либо отношение к вашему способу перемещения?

Марден, казалось, был удивлен.

— Как же, конечно. Этому учатся в одно время, хотя это требует большего времени.

Он слез с дерева, держа ведро.

— Все это время, пока ты говорил, в подсознании у тебя был один вопрос. Это твоя основная причина этого посещения. Я не совсем могу разобрать, но если ты его задашь, я отвечу, как могу, а затем могу пойти обедать.

Клэйн вытащил свою звездную карту.

— Ты когда-нибудь видел такое?

Марден улыбнулся.

— Ночью я гляжу в небо и вижу это там.

— А кроме этого?

— Я видел редкие мысли о таких картах у Риссов.

Клэйн протянул ему карту.

— Вот ваше солнце, — сказал он. Он показал. Затем опустил палец. — А вот наше. Ты можешь использовать знание в моем мозге о таких вещах, чтобы сориентироваться по этой карте и показать мне, где находится ближайшее солнце Риссов?

Последовало долгое молчание. Марден изучал карту.

— Трудно, — вздохнул он. — Но я думаю, вот это.

Клэйн отметил его дрожащими пальцами, затем хрипло сказал:

— Марден, как можешь точно. Если ты ошибся, а мы отправимся туда, то потеряем полгода или больше. Могут умереть миллионы людей.

— Или эта, или эта, — сказал Марден. Он показал на звезду в дюйме от предыдущей.

Клэйн помотал головой.

— Та в ста световых лет, а эта около двадцати.

— Тогда ближняя. У меня нет впечатления, что расстояние очень большое.

— Спасибо, — сказал Клэйн. — Извини за такое беспокойство.

Марден пожал плечами.

— До свидания, — сказал Клэйн.

Он повернулся и направился к спасательному судну.

Глава 17

Вернувшись на корабль, он прочел письма Чиннара с грустным ощущением, что впереди новые беды. Он съел обед, а затем, собравшись, пригласил разозленного варвара на совещание.

В свое письмо он вставил извинение. Он объяснил, где он был, хотя без указания цели посещения Мардена.

Этот отчет он приберег на то время, когда Чиннар и он остались одни. Когда он закончил, Чиннар сидел некоторое время, не говоря ни слова. Он казался невероятно сбитым с толку. Наконец он мягко сказал:

— Вы не верите в хлородел?

Клэйн сказал:

— Я вижу его как оружие на самый крайний случай. Нам нельзя использовать его до тех пор, пока мы совершенно точно не поймем все возможные последствия.

Чиннар вздохнул.

— То, что вы представили хлородел как оружие, убедило меня в том, что это путешествие в конце концов имело смысл. Теперь же вы от этого сами отказываетесь и предлагаете посетить планеты какой-то другой звезды.

Он поднял руку, словно собирался каким-то жестом сделать свой протест более эффектным. Казалось, он понял тщетность этого, потому что заговорил снова.

— Признаюсь: меня это обескураживает. На что вы надеетесь, отправляясь на планету Риссов?

Клэйн серьезно сказал:

— Если Марден прав, на это у нас уйдет три месяца. Фактически звезда Риссов находится почти, хотя и не совсем, так же близко от Земли, как и эта. — Он помолчал. Ему была очень нужна моральная поддержка для этого путешествия. Он продолжил: — Я честно считаю нашим долгом исследовать потенциальные возможности контрмер против смертельного врага человека. Эта война не будет выиграна обороной.

Он видел, что Чиннар смотрит прямо на него. Варвар сказал:

— Если Марден прав — вот эта чертова фраза, — он помотал головой в видимом отчаянии. — Сдаюсь. Любой, кто прикажет такому огромному и важному кораблю, как этот, отправиться в путь на основании воспоминаний Мардена о том, что он увидел в мыслях Рисса…

Он умолк.

— Конечно же, на борту «Солнечной Звезды» должны быть карты.

Клэйн колебался. Это был его больной вопрос. Он осторожно сказал:

— Когда мы захватили корабль, произошел несчастный случай. Все тогда хотели многое узнать, и один из людей забрел в комнату с картами. Вы можете догадаться об остальном?

— Они установили электрические ловушки для посторонних.

— Конечно, он был убит, — кивнул головой Клэйн.

— Это был урок для всех нас. Я обнаружил, что обо всем основном управлении и о механических отделах позаботились таким же образом. Мы использовали осужденных рабов для выполнения опасных работ, пообещав им в случае успеха свободу. Результат: только лишь один еще случай.

— Что это было? — заинтересовался Чиннар.

— Межзвездный телевизионный коммутатор, — ответил Клэйн. Он замолк. — Я точно так же, как и вы, согласен, что нам приходится делать свой очередной шаг на основании воспоминаний Мардена.

Он поколебался, потом сказал свою просьбу:

— Чиннар, — произнес он медленно, — хотя я, очевидно, игнорировал ваше мнение об этом путешествии, я все таки отношусь к нему с уважением. Я искренне считаю, что вы чересчур узко практичны. Вы зациклены на Солнечной системе. Мне кажется, вы не понимаете, насколько вы сильно думаете о ней как о доме, который надо защищать до смерти. Но неважно. То, что я должен сказать вам, уже больше не основывается строго на логике и даже на том, в согласии мы или нет. Я прошу вашей поддержки, потому что, во-первых, что бы там ни было, я командир этого корабля, во-вторых, если мы все-таки отправимся на какую-либо планету Риссов, я намерен подвергнуть всех нас огромному риску — это потребует вашего полнейшего сотрудничества, в-третьих, несмотря на все ваши сомнения, вы сами чувствуете, что открытие хлородела пока что частично оправдывает это путешествие. Я не согласен с этим, но, по крайней мере, это показывает, что здесь есть тайны, которые нужно разгадать. — Он тихо закончил: — Вот все, что я хотел сказать. Каков ваш ответ?

Чиннар сказал:

— Во время нашего обсуждения ни вы, ни я не сослались на способ внешних для перемещения. Каковы причины того, что вы о нем не упомянули? Разве вы не думаете, что в нем есть ценность?

Мысли, которые были у Клэйна по этому вопросу, заставили его на мгновение задержаться с ответом. Наконец он сказал:

— Это было бы огромное преимущество, но я не могу считать это чем-то решающим — так это видится сейчас. Кроме того, мы не можем получить его.

Он рассказал об условиях, которые он прилагал, и о невозможности получить этот секрет, тайну от обитателей. Он закончил:

— У меня действительно есть план поэтому. Идея моя в том, чтобы оставить здесь молодые пары. У которых во время поездки родились дети. У них будут инструкции сделать так, чтобы их дети воспитывались внешними. На это потребуется девять лет.

— Понятно, — Чиннар нахмурившись посмотрел на пол, наконец поднялся. — Если понадобится воевать, когда мы доберемся до планеты Риссов, позовите меня. Это то, что вы подразумеваете под поддержкой?

Клэйн тускло улыбнулся и тоже встал.

— Думаю, да, — сказал он.

Лорд Клэйн Линн медленно прошел к комнате управления оружием после расставания с Чиннаром. Он долго сидел в одном из огромнейших кресел управления, лениво управляя прибором обозрения. Наконец он покачал головой. Неприятно было то, что сомнения Чиннара по поводу принятия решения на основании слов Мардена убедили его. Все равно такую поездку нужно было совершить, но не на таком хрупком основании.

К сожалению, единственная другая мысль, которая была у него, была настолько дикой — и опасной — что он до сих пор никому о ней не сказал. Даже Чиннар не предложил нападения на боевой корабль Риссов.

Прошло шесть часов. А затем прибыло послание от предводителя варваров.

«Уважаемый лорд Клэйн.

Корабль не вышел на ускорение. В чем дело? Если мы собираемся в это путешествие, мы должны быть в пути.

Чиннар».

Клэйн покусал губы. Он не стал отвечать на письмо сразу же, но его появление укрепило его в необходимости какого-то решения.

«По крайней мере, — подумал он, — я мог бы снова спуститься и повидать Мардена».

Было уже темно, когда он приземлился в селении. Марден открыл дверь с неохотой человека, который заранее знал, кто его посетил, и которому это было неинтересно.

— Я думал, вы уходите, — сказал он.

— У меня есть просьба об одолжении, — сказал Клэйн.

Марден смотрел в щель двери.

— Нам, видимо, придется пойти на соглашение с Риссами, — сказал Клэйн. — Как ты думаешь, один из ваших — тех, кому позволяется зайти на борт корабля Риссов — согласился бы помочь моим эмиссарам встретиться с Риссами?

Марден засмеялся как над доверительной шуткой.

— О, да, Гайлан согласится.

— Гайлан?

— Когда он узнал о вражде между вами и Риссами, он решил, что что-то нужно сделать, чтобы свести вас вместе. — Тон Мардена говорил о том, что Гайлан был немного наивен в таких вещах. Он закончил, — Я поговорю с ним об этом утром.

Клэйн настаивал:

— Почему не сейчас? — ему пришлось побороть свое нетерпение. — Все это очень серьезно, Марден. Может произойти большое сражение. Еще не совсем поздний вечер. Может, ты смог бы связать его со мной немедленно?

Он старался скрыть свое волнение. Был риск, что Марден поймет его истинные намерения. Он надеялся, что их сложность и механический аспект собьют подозрения внешнего. Он видел, что тот, казалось, сомневался.

— Здесь что-то о ваших целях… — начал Марден. Он помотал головой. — Ну так ведь вы никогда честно не думаете, так ведь? — казалось, он разговаривал сам с собой. — Это ваш страх, — задумчиво произнес он вслух. И снова не закончил предложение. — Минуточку, — сказал он.

Он исчез в доме. Прошла не одна, а несколько минут. Затем он подошел к двери с высоким худым мужчиной с мягким лицом.

— Это Гайлан, — сказал он. И добавил: — Спокойной ночи. — Он закрыл дверь.

Битва началась в предрассветные часы. Клэйн сидел в комнате в глубине комнаты управления оружием. С этого наблюдательного пункта на пластинах обозрения ему была видна вся картина.

Высоко на «переднем» экране был четко виден боевой корабль Риссов. Подобный чудовищной торпеде, он вырисовывался на фоне темного неба Внешней.

Все пластины были на инфракрасном излучении, и видимость была поразительно четкой.

Кто-то потянул Клэйна за руку. Это был Гайлан.

— Пора? — взволнованно спросил внешний.

Клэйн поколебался и взглянул на тридцать добровольцев, ожидающих в коридоре. Они тренировались, готовились часами, и сейчас была опасность перенапряжения. У них были свои инструкции. Все, что ему нужно было сделать, это дать сигнал. Его колебания закончились.

— Хорошо, Гайлан, — сказал он.

Он не обернулся, чтобы увидеть, какова была реакция, а коснулся кнопки, которая зажгла лампочку перед человеком, управляющим молекулярным оружием. Офицер помедлив, навел прицел, а затем нажал на спуск.

Он держал прицел твердо.

По всей длине вражеского боевого корабля прошла полоса огня. Эффект превзошел все ожидания Клэйна. Пламя лизало высоко, ярко. Ночь ожила сверкающим бешенством этого огромного костра. Темная земля внизу искрилась в отраженном блеске.

А ответного огня все еще не было. Клэйн украдкой глянул в сторону коридора, где ждали добровольцы. Он был пуст.

Какой-то крик вернул его взгляд к кораблю Риссов.

— Он падает! — кричал кто-то.

В самом деле, медленно и величественно, один конец корабля уходил вниз, а другой задирался вверх. Он сделал полный кувырок в первые пять миль своего падения, а затем стал вращаться быстрее. Человек, работающий с экраном, на котором он был виден, на несколько секунд потерял его из виду. Когда он снова навел на него, он уже был на десять миль ближе к земле и продолжал падать.

Он ударился о землю с любопытным эффектом. Почва, казалось, была не твердой, а вела себя, словно жидкость. Корабль вошел в нее примерно в треть своей длины.

Это было единственное свидетельство того, каким невероятным был удар.

Офицеры разразились бурными криками. Клэйн ничего не сказал. Он тоже был взволнован, но к массовому энтузиазму органически не мог присоединиться. Краем глаза он заметил какое-то движение. Он повернулся. Это был Гайлан.

У внешнего было страдающее выражение лица.

— Вы поступили нечестно, — сказал он сразу, как только смог сделать так, чтоб его услышали. — Я думал, что это должно было быть попыткой встретиться.

Это был момент ощущения вины, напомнивший об оставленных идеалах. Клэйн покачал головой. Ему было жаль внешнего, но он не извинялся.

— Мы вынуждены были приготовиться к атаке, — сказал он, — нельзя играть с существами, бомбившими земные города.

— Но это вы атаковали, — возразил Гайлан. — В тот же момент, когда я перенес ваших людей на борт, каждый побежал к какой-то машине и что-то взорвал.

— У Риссов есть другие корабли, — дипломатично сказал Клэйн. — Тысячи кораблей. У нас есть только этот. Чтобы заставить их говорить с нами, нам придется достать их там, откуда они не смогут уйти.

— Но они все погибли, — горестно сказал Гайлан. — При падении погибли все, кто был на борту.

Клэйн постарался сдержать свое торжество.

— Он действительно ударился об землю довольно сильно, — признал он.

Он понимал, что разговор ни к чему не приведет.

— Послушай, Гайлан, все это дело ужасно, но ты смотришь на него слишком узко. Мы хотим вступить в контакт с Риссами. Пока что они нас не подпускали. Если ты заглянешь в мои мысли, ты увидишь, что это правда.

Гайлан сказал с несчастным видом:

— Я думаю, это так, но я не представлял, что вы собирались сделать. Что-то в твоих мыслях было, но…

Клэйн мог понять часть этого затруднения. Всю свою жизнь Гайлан принимал как должное то, что он знал, что происходит в головах других людей. Но он был не в состоянии представить, что тридцать человек могут атаковать гигантский боевой корабль с десятками мощных существ на борту. И что эта небольшая группа людей взорвет ловушки, которые Риссы сконструировали для защиты своих секретов на случай, если корабль когда-нибудь попадет в руки врага. Эта идея включала в себя понимание механики. Следовательно, это было за пределами возможностей Гайлана и его товарищей. Без достаточных знаний, без сложных ассоциаций их способность читать мысли в этой ситуации была для них бесполезной.

Клэйн видел, что тот был по-настоящему удручен. Он быстро сказал:

— Послушай, Гайлан, я хочу тебе что-то показать.

Гайлан хмуро сказал:

— Думаю, я лучше пойду домой.

— Это важно, — сказал Клэйн. Он мягко потянул его за рукав. Гайлан позволил подвести себя к «защитному» прибору. Клэйн показал на главный выключатель.

— Ты видел, как один из наших людей отключил это, сделав вот так?

Он взял прибор и глубоко воткнул его в гнездо. Щелкнув, тот встал в позицию.

Гайлан помотал головой.

— Нет, не помню.

Клэйн серьезно сказал:

— Нам нужно удостовериться в этом, — он объяснил, как работает «защита», и что любой внешний, побродивший рядом с кораблем, умрет. — Ты должен пройти на борт, Гайлан, и отключить это.

Гайлан удивленно сказал:

— Это та вещь, которой они защищали меня и других, кому разрешалось входить на корабль?

— Да, это она. Это она убивает все в радиусе двух с половиной миль.

Гайлан нахмурился.

— Почему она не убила людей, которых я поднял на борт?

Клэйн тяжело сглотнул.

— Гайлан, — сказал он мягко, — ты когда-нибудь видел, как человек сгорает заживо?

— Я слышал об этом.

— Он умирал сразу же?

— Нет. Он бегал как безумный.

— Совершенно верно, — мрачно сказал Клэйн. — Гайлан, те добровольцы начали все поджигать собой, как только вступили на корабль. Но они погибли не сразу. Они погибали, выключая эту машину.

Это происходило не совсем так. Но было слишком трудно объяснить, что происходит с обменом веществ человеческого существа, когда температура в каждой клеточке его тела вдруг подскакивает до шестидесяти градусов.

Внешний с неловкостью сказал:

— Мне лучше поспешить. Может, кто-то ранен.

Он исчез. Это заставило Клэйна подпрыгнуть. Это было впервые, когда он действительно увидел, как это происходит, и ему стало жутковато. Вдруг Гайлан уже снова стоял рядом с ним.

— Выключил. — Он, казалось, успокоился.

Клэйн протянул ему руку.

— Гайлан, — тепло сказал он, — я хочу поблагодарить тебя.

Внешний пожал ему руку. Он, очевидно, все это время что-то обдумывал.

— Нет, — сказал он, — все это было нечестно. Вы обошлись с Риссами нечестно. — На его мягком лице появилось какое-то упрямое выражение. — Никогда больше не просите меня оказать вам еще одну услугу.

— Все равно спасибо.

Чуть позже Клэйн подумал: «Сначала я поднимусь на борт и достану карты, а потом…»

Ему пришлось бороться с огромным внутренним возбуждением. Он представил себе послание, которое он пошлет Чиннару прямо перед завтраком. Он вдруг не смог сдерживаться. Он сел и дрожащей рукой быстро написал:

«Дорогой Чиннар,

Вы будете рады узнать, что мы успешно провели операцию против вражеского боевого корабля. Наша победа включает захват его корабля и уничтожение всех Риссов на борту. Интересно отметить, что на захваченных картах ближайшая звезда Риссов совпадает с той, которую выбрал Марден.

Клэйн».

Как оказалось, последнее предложение записки пришлось переписать прежде, чем послание было доставлено. Захваченные карты доказывали, что Марден ничего не знал про направления звезд. Солнце Риссов было в трех месяцах от них, но в совершенно противоположной стороне.

Через несколько дней «Солнечная Звезда» была в пути.

Глава 18

Первый крик мальчика слабо донесся до ушей Клэйна сквозь толстые двери спальни, Крик наэлектризовал его. Он уже приказал убавить ускорение до одной гравитации. Теперь он пошел в лабораторию, примыкавшую к пульту управления, намереваясь поработать. Но на него навалилась огромная усталость, Впервые он почувствовал, в каком напряжении он был все это время, как он устал. Он лег на койку и тотчас уснул.

Когда он проснулся, было утро. Он пошел в их с Маделиной апартаменты, и по его просьбе ему показали малыша. Он тщательно искал следы его собственных мутационных признаков, но никаких признаков ненормальности не было. Это его озадачило. Уже не в первый раз у него было ощущение разочарования. Он так мало знал в мире, где столько всего нужно было узнать.

Интересно, могло между ребенком и им самим быть какое-нибудь внутреннее сходство? Он надеялся, что было. Ибо он не сомневался в собственном величии. Его история показывала, что он был восприимчив, как немногие когда-либо жившие. И он начинал подозревать, что он был еще и сверхнормально устойчив.

Ему надо будет следить за признаками того, что они оба — были другими.

За исключением его нормального состояния, внешний вид малыша не доставлял ему эстетического удовольствия. Он был почти так же страшен, как и дети, которых он имел несчастье видеть, и он был изумлен, когда нянька пропела:

— Такой прелестный ребенок!

Клэйн полагал, что он можетпревратиться в красивого человека, так как Маделина была чрезвычайно красивой девушкой. Внешняя нормальность ребенка доказывала, что ее часть будет физически преобладающей.

Взглянув на ребенка еще раз, когда его заворачивали после купания, Клэйн загрустил. Все это время он переживал, что могли быть мутационные изменения, и был счастлив, что их не было. Но он уже представлял, как ребенок будет стыдиться своего отца.

Эта мысль оборвалась, когда из спальни пришла сиделка и сказала ему, что Маделина не спит и спрашивает его. Он нашел ее веселой и полной планов.

— Ты знаешь, — сказала она, — я никогда прежде не представляла, какие удивительно внимательные люди окружают нас. Эти женщины были со мной изумительны.

Он задумчиво смотрел на нее, пока она говорила. За время долгого путешествия Маделина прошла глубокую психологическую перестройку. Однажды произошел случай с наемником Лилидел, который каким-то способом пробрался на корабль под видом солдата. Предполагаемый убийца никогда не догадывался, сколь безнадежна была его цель. Приблизившись к их апартаментам, он автоматически включил тревогу; и тогда Клэйн специально пригласил Маделину присутствовать при его смерти. Отчаянное желание этого человека жить чрезвычайно подействовало на нее. С этого момента она перестала говорить о смерти как о чем-то, что она могла взять или оставить.

Он слушал сейчас, радуясь Произошедшей перемене, когда она хвалила нескольких слуг индивидуально. Она внезапно замолчала.

— О, я почти забыла. Ты же знаешь, как нам было тяжело решить, как его назвать — так вот, мне приснилось: Брейден. Только подумай — Брейден Линн.

Клэйн согласился на это имя после минутного колебания. Имя ребенка должно быть индивидуальным, чтобы выделять его из других в его линии. Разумеется, будет еще целая вереница вторых имен, в честь знаменитых людей обеих семей. Это был старый обычай, и обычай, который он одобрял — такое большое число имен. Это напоминало носителю историю его рода. Это приносило ощущение непрерывной жизни и давало гордому обладателю чувство сопринадлежности, желание поступить так же или лучше, чем его тезка. Даже он, у которого было так много физических причин, чтобы не иметь такого ощущения сопринадлежности, чувствовал давление многих имен, которыми его наградили в час его крещения.

Полное имя, данное в конце концов новорожденному, было Брейден Джеррин Гарлан Джоквин Доунд Коргей Линн.

Через две недели после рождения Брейдена «Солнечная Звезда» прибыла к своему второму месту назначения в космосе.

Клэйн проворно вошел в комнату для совещаний. Теперь, наконец-то, не было причин для внутренних конфликтов. В темноте перед ними уже светилась вражеская планета.

Пора было приготовиться к действию.

Сначала он сказал свою заготовленную речь, подчеркивая ценность отваги. Пока он говорил, его глаза изучали лица людей, ища признаки недовольства. Он не думал, что его будет слишком много. Это были серьезные люди, осознающие реальность их миссии.

Некоторые из них, как он видел, казались озадаченными направлением его разговора. Было время, когда он уступил бы этому накапливающемуся нетерпению. Теперь нет. Во всякой великой цели лидер должен сначала вызвать эмоциональное отношение, необходимое для успеха. В прошлом он считал солдатскую храбрость само собой разумеющимся делом. Это так, солдаты действительно храбры, но только если им об этом постоянно напоминать.

Завершив свою хвалу их храбрости, он с жаром пустился в объяснение своей цели. Он еще не дошел и до середины, когда стал замечать реакцию.

Офицеры, варвары точно так же, как и линнцы, были почти одинаково бледны. Только Чиннар хмурился с неожиданно задумчивым видом, глаза его оценивающе прищурились.

— Но, ваше превосходительство, — запротестовал один из линнцев, — это планета Риссов. У них будут сотни кораблей на наш один.

Клэйн держался хладнокровно. Такое бывало уже много раз, когда он понимал, что только он до конца продумал ситуацию как целое. Он мягко сказал:

— Господа, я надеюсь мы все согласны с тем, что этот корабль и те, кто на борту, должны идти на риск в пределах здравого смысла.

— Да, но это безумие. — Это был генерал Марак, теперь личный секретарь Клэйна. — Как только они обнаружат нас… — он замолчал, словно его поразила какая-то новая мысль. Он сказал: — Или вы ожидаете, что нас не обнаружат?

Клэйн улыбнулся.

— Мы позаботимся, чтобы обнаружили. Мой план: высадить большую часть, — он поднялся и прикусил губу, он почти что произнес «варварской», затем продолжал, — Европейской армии и захватить плацдарм.

На лицах варварских офицеров появилось тоскливое выражение, и почти каждый из них выглядел напуганным. И снова исключением был Чиннар. Клэйн чувствовал, что предводитель варваров наблюдает за ним горящими глазами, в которых появились проблески понимания. Клэйн поднялся.

— Господа, — упрекнул он, — воздержитесь от того, чтобы смутить войска своим слишком очевидным смятением. Наш подход к этой проблеме логично обоснован. Космические корабли не уничтожаются в космосе. Они не могут даже поддерживать контакт друг с другом, когда те, кто на борту, находятся в дружеском расположении и прилагают все усилия, чтобы держаться вместе. Так что вы можете быть уверены, что Риссы не свяжутся с нами, пока мы продолжаем движение.

Что касается высадки, это старейшая реальность вечной истории, что плацдарм всегда можно захватить и некоторое время удерживать. И еще никто никогда не придумал способа помешать армии высадиться на какой-либо планете.

Он внезапно замолчал.

— Но теперь достаточно споров. У нас есть своя цель. Сейчас мы подходим к тому, что является более важным, к сложным деталям достижения этой цели.

Он объяснил свои собственные идеи, а затем, прежде чем открыть общую дискуссию, закончил:

— Во всем мы должны следовать правилу обдуманного риска. Мы должны все время отдавать себе отчет, что будут жертвы. Но, по моему мнению, ни один план не может быть приемлемым, если не дает какой-то надежды на спасение большей части армии, взявшей плацдарм.

Чиннар был первым, кто поднялся.

— Какова, — спросил он, — точная цель высадки?

— Посмотреть, какую реакцию она вызовет, насколько сильна эта реакция, как они наносят удар, каким оружием, короче, как Риссы планируют защищать свою планету?

— Разве не может быть так, — спросил Чиннар, — что эти сведения были известны древним людям, сражавшимися в великой войне между Риссами и людьми?

— Возможно. — Клэйн колебался, не будучи уверенным, настал ли момент обнародовать свою собственную оценку этой прошедшей войны и ее ведения. В конце концов он решил, что нет. Он сказал. — Я не нашел письменных книг о самой войне как таковой, так что не могу ответить на ваш вопрос.

Чиннар твердо, спокойно смотрел на него несколько секунд, а затем закончил:

— Естественно, я за высадку. Вот мои идеи по вашему плану.

На таком практическом уровне продолжалось обсуждение. Дальнейших возражений по самой высадке не было.

Глава 19

Они опустились на иссушенную, неровную холмистую поверхность того, что когда-то могло быть мертвым морем. Скальные образования пересекали эту неприятную, безводную местность. Воздух был разрежен, и утро прохладным, но к полудню уже стояла мучительная жара.

Люди ворчали, даже когда ставили палатки. Клэйн чувствовал на себе многозначительные хмурые взгляды, когда медленно пролетал на высоте в несколько футов. И с десяток раз, когда его корабль бесшумно поднимался над скалами, прежде чем занырнуть в очередную долину, до него доносились замечания здоровых мужчин, на чью отвагу можно было рассчитывать.

Он периодически приземлялся, чтобы осмотреть защитное устройство и устройство молекулярной энергии, которые он приказал установить в лагере. Это были те самые приборы, которые уничтожили всех членов экипажей, находившихся на борту линнских боевых кораблей во время атаки, которая и дала ему возможность захватить «Солнечную Звезду». Молекулярное оружие прожгло огромные дыры во втором корабле Риссов. Он удостоверился, что каждое оружие установлено на максимальную мощность и продолжил полет.

В конце концов он встал рядом с Чинкаром, выглядывая в сторону унылого горизонта, Варвар молчал. Клэйн повернулся и отдал последние указания.

— Выслать группы налета. Если добудете пленных, доложить мне немедленно.

Чиннар потер подбородок.

— А если они сбросят на нас атомные бомбы?

Клэйн ответил не сразу. С холма ему были видны некоторые палатки. Большинство из них были укрыты в ложбинки позади искривлений скальных образований. Но тут и там он мог видеть тонкие, неровные линии. Они доходили до горизонта и дальше — свыше тридцати миль в каждом направлении от того места, где они стояли.

Атомная бомба убьет каждого, находящегося в непосредственной близости. Страшный ветер сорвет все палатки. Радиация, эта смертоносная вещь, отскочит от твердой, блестящей скалы и убьет только тех немногих, кто остался незащищенным.

Это то, что касалось наземного взрыва бомбы. Если она взорвется в воздухе, если, например, автоматическое управление молекулярного оружия заставит ее взорваться на высоте двадцать миль, эффект будет ниже. На двадцати милях давление воздуха будет не слишком смертельно, особенно для людей, получивших приказ укрыться в скалу под палатки. По двое из четырех в каждой палатке должны всегда находиться в специальном укрытии. Двое других должны быть настороже. Предполагалось, что они быстро укроются, если над ними появится корабль Риссов.

Клэйн объяснил свое понимание ситуации и закончил:

— Если они сбросят на нас бомбу, что же, мы сбросим i одну или две на их города.

Его внешняя холодность уступила место внутреннему ликованию. Он мягко засмеялся и сказал:

— Нет, нет, мой друг. Я начинаю понимать проблему двух враждебных цивилизаций в этой обширной вселенной. Ничего подобного этому никогда не было до того, как люди и Риссы столкнулись между собой. Ни одна планета не может быть защищена. На все планеты можно напасть, все уязвимы — и на этой, раз мы здесь, на одной из их родных планет, мы теряем меньше всего.

Он протянул руку.

— Удачи вам, Великий Чиннар. Я уверен, что вы, как всегда, сделаете все честно.

Чиннар несколько секунд смотрел на предложенную руку и наконец пожал ее.

— Вы можете рассчитывать на меня, сэр, — сказал он.

Какое-то мгновение он колебался.

— Извините, — медленно произнес он, — что я не отдал вам шар.

Это откровенное признание потрясло Клэйна. Потеря шара была страшным несчастьем, и лишь неимоверная сила воли предводителя варваров удержала его в конце концов от того, чтобы довести дело до конца. Даже тогда он понимал, что нуждается в таком человеке, как Чиннар. Он не мог заставить себя сказать, что это не имело значения. Но так как признание подразумевало, что шар можно получить на Земле, он ничего не сказал.

Возвратившись на «Солнечную Звезду», он повел корабль из комнаты управления оружием. Дюжина человек стояла позади него, наблюдая за различными экранами, готовые привлечь его внимание ко всему, что он сам мог пропустить.

Они прошли над городами — все они были в горных районах — и им не понадобилось много времени, чтобы обнаружить, что там шла эвакуация. Бесконечные потоки небольших судов текли из каждой «метрополии», выгружали беженцев и возвращались за новыми.

Это зрелище подбодрило остальных офицеров.

— Всеми атомными богами, — ликовал один, — мы обратили этих вонючек в бегство.

Кто-то настаивал:

— Давайте бросим на них несколько бомб и посмотрим как они побегут.

Клэйн ничего не сказал, просто помотал головой. Он не удивлялся злобной ненависти. Уже два дня он наблюдал, как она росла и поднималась вокруг него и до сих пор не показывала никаких признаков уменьшения.

— Я должен изменить эти непроизвольные чувства, — сказал он себе. — Но это потом.

Эти два дня он получал периодические радиодоклады от Чиннара. Патрули уже были высланы. Это было одно сообщение. Около половины из них вернулось, когда пришел второй доклад.

— Похоже на то, — сообщил Чиннар, — что вокруг нас скапливается какая-то армия. Повсюду наблюдается большая активность, и наши патрульные суда были сожжены артиллерией на такой большой высоте, как восемнадцать миль. Пока что не было никаких попыток атаковать какую-либо нашу машину с воздуха. Они похоже пытаются сдержать нас. Наши люди пока не взяли ни одного пленного.

Третий доклад был кротом.

— Некоторая активность в воздухе. Пленных нет. Нам попытаться войти в один из их лагерей?

Ответ Клэйна на это был:

— Нет!

Увиденная с огромной высоты картина лагеря Риссов пленила его. Было ясно, что надвигается острое столкновение. Если учесть, сколько Риссов было на планете, трудно было понять, почему ни один еще не был схвачен.

На третий день, пролетая над еще одним городом и увидев, что он все еще истекает беженцами, Клэйн обдумал одну возможность. Послать вниз патрульное судно. Перехватить судно с беженцами, сжечь машину и захватить тех, кто был на борту.

После некоторого размышления, он отказался. Во-первых, машины Риссов держались своих трасс. Это предполагало, что по всей длине маршрута были установлены «защитные» приборы. Ни одно человеческое существо не могло надеяться проникнуть за эту линию смерти. По этой же причине он отказался рассматривать предложение Чиннара послать патрули во вражеские лагеря. Лагеря тоже были защищены.

Риск для нескольких человек был не так важен, конечно. Но была и еще одна причина того, чтобы не испытывать опасность. Ему была известна реакция Риссов. Теперь они должны что-то предпринять против захватчиков и характером этого «что-то» показать, чего они боятся.

На третий день его совет Чиннару был тот же — ждать и следовать схеме.

Ночь не принесла никаких неожиданностей. В середине утра Клэйн наблюдал, как поток беженцев уменьшается до струйки грузовых судов. Он мог представить огромное облегчение, которое должно быть охватило население. Они, вероятно, считали, что они выиграли первый этап сражения, или посчитали противника слишком глупым, чтобы тот мог оценить то преимущество, которое у него было.

Пусть думают, как им нравится. Достигнув безопасности Широкого рассеивания, они сейчас должны быть готовы для активного второго этапа. Он не ошибся в своем анализе. Незадолго до сумерек этого дня, Чиннар прислал давно ожидаемое сообщение.

— Пленный взят, когда вы будете внизу?

— Завтра, — ответил Клэйн.

Остаток дня и часть ночи он провел, обдумывая потенциальные возможности. Его планы были готовы около полуночи. В это время он обратился к сотне командиров групп. Это была очень резкая, решительная речь. Когда он закончил, люди были бледны, но они страстно приветствовали его. К концу вопросов один из них спросил:

— Ваше превосходительство, должны ли мы понимать так, что вы планируете спуститься завтра?

Клэйн поколебался и кивнул.

Марак серьезно сказал:

— Уверен, что говорю за моих коллег, когда говорю вам: пересмотрите ваше решение. Мы обсуждали все это между собой много раз за эти долгие месяцы и наше мнение таково, что жизнь каждого на борту этого корабля зависит от того, останетесь ли вы в живых. Еще ни одна великая экспедиция не зависела так полностью от знаний или руководства одного человека.

Клэйн поклонился.

— Спасибо. Я постараюсь быть достойным доверия, возложенного на меня. — Он помотал головой. — Что касается вашего предложения, я должен его отклонить. Я чувствую, что мне необходимо расспросить пленника, которого мы захватили. Почему? Потому что на Земле я анатомировал тело одного из этих существ, и я, возможно, единственный, кто знает о нем достаточно, чтобы беседа имела какой-то смысл.

— Сэр, — сказал человек, — как насчет Чиннара? Мы слышали о его проницательности.

Клэйн мягко улыбнулся.

— Боюсь, Чиннару тоже придется присутствовать при беседе. — Он внезапно замолчал. — Извините, господа, этот спор должен прекратиться. На этот раз командующий должен рискнуть так же, как и любой из его солдат. Я думал, это мечта рядовых.

Это вызвало новые одобрительные возгласы, и через несколько минут спустя собрание, все в хорошем настроении, разошлись.

— Мне это не нравится, — сказал Чиннар.

В общем Клэйну это не нравилось тоже. Он сел в кресло и внимательно рассмотрел пленника.

— Давайте обдумаем это, — медленно сказал он.

Рисс гордо стоял — по крайней мере таково было впечатление, которое он производил — перед своими человеческими противниками.

Клэйн наблюдал за ним неспешно, сверхъестественно осознавая ряд возможностей. Рисс был примерно в двенадцати футах от него. Он возвышался, как великан, над мощным варваром и теоретически мог прыгнуть вперед и разорвать любого на части, прежде чем погибнуть самому.

Не то чтобы к этому следовало относиться серьезно, но все равно была такая вещь, как готовность на всякий случай.

Чиннар сказал:

— Это было немного чересчур, очевидно. Люди, естественно, ликовали, что схватили его, но, разумеется, я задал подробные вопросы. У меня нет сомнений, что он стремился в плен.

Клэйн согласился с этим анализом. Это был пример бдительности, которую он и ожидал от блестящего предводителя варваров. И, кроме того, именно такая возможность заставила его принять столько мер предосторожности.

Теоретически все, что он сделал, могло оказать ненужным. И наоборот, если его беспокойство окажется оправданным, тогда меры предосторожности просто обеспечат первую линию обороны. На войне самые лучшие планы подвергаются всевозможным испытаниям.

Клэйн вытащил свою записную книжку и начал рисовать. Он не был художником, но в конце концов он передал грубый набросок члену своего штаба, который с ним был. Тот осмотрел рисунок и затем достал небольшую чертежную доску и стал делать наброски быстрыми, уверенными штрихами. Когда рисунок был окончен, Клэйн дал знак художнику передать его Риссу.

Огромное чудовище приняло бумагу, доску и прочее. Он изучал его со следами возбуждения, затем затряс складками кожи. Наблюдая за ним, Клэйн не мог определить, выказывал ли он одобрение или неодобрение.

Рисс продолжал разглядывать бумагу и наконец залез в одну из своих кожных складок и из какого-то скрытого места вытащил большой карандаш и что-то нарисовал на чистой стороне бумаги. Когда Рисс закончил, тогда уже Чиннар шагнул вперед и взял у него рисунок. Его намерением, очевидно, не было изучать его, потому что он передал его Клэйну, даже не взглянув на то, что там было. Передав его мутанту, он на мгновение качнулся, стоя спиной к Риссу, и прошептал:

— Ваше превосходительство, вы понимаете, что оба руководителя этой экспедиции собраны здесь, в одном месте?

Клэйн кивнул.

Глава 20

Краем глаза Клэйн заметил высоко в небе яркую вспышку света. Он быстро оглянулся, чтобы посмотреть, заметил ли ее еще кто-нибудь. Один из варваров вытягивал шею, на лице его было какое-то неуверенное выражение. У него был вид человека, который не уверен, что то, что он увидел, что-то означало.

Клэйн специально севший так, чтобы он мог среди прочего спокойно смотреть вверх, не боясь быть замеченным, медленно опустился в кресло. Он напряженно ждал следующей вспышки. Она появилась внезапно. Она была почти прямо над головой, что немного встревожило. Но все равно он не показал никакого вида.

На этот раз кажется никто не смотрел на вспышку.

Клэйн поколебался и затем наконец ответил на вопрос Чиннара своим собственным вопросом.

— Так что такого вы ожидаете?

Предводитель варваров, должно, быть почувствовал нотку возбуждения в его голосе. Пристально взглянув на Клэйна, он медленно сказал:

— Рисс позволяет взять себя в плен. У него должна быть какая-то цель. Этой целью спокойно может быть обеспечение того, чтобы стоящие за ним силы нанесли свой удар в определенное время и определенном месте. Почему бы и не в тот момент и не в тот район, где высшие руководители вражеской экспедиции допрашивают своего пленника-чужака?

— Вы значит чувствуете, что он мог бы оценить наш с вами ранг? — Клэйн говорил не спеша.

— Два и два он сложить может, — сказал Чиннар. Варвар был сейчас зол. Он кажется осознавал, что лишь частично понимает, что происходит. — И вспомните, что говорил Марден об общении с Риссами. Предположительно, они умеют читать мысли. Кроме того, — сказал он вдруг с сарказмом, — впервые в нашем союзе вы появились как властелин. Вы единственный человек здесь, который сидит. Это не похоже на ваше обычное поведение на публике. И впервые за то время, что я знаю вас, вы надели парадную одежду священника линнского храма. Что вы стараетесь сделать — заставить его понять, кто вы?

— Да, — сказал Клэйн.

Он говорил мягко, а затем громко рассмеялся.

— Чиннар, — сказал он наконец более спокойно, — это испытание чего-то такого, что я увидел во время атаки против боевого корабля Риссов на Внешней.

— Что вы увидели? — сказал Чиннар.

— Наше молекулярное оружие оказалось гораздо более мощным, чем я представлял себе прежде. Фактически оно не могло уничтожить тот корабль — я использовал его лишь для того, чтобы отвлечь их внимание. Но оно сожгло более фута прочной внешней оболочки корабля, куда бы оно ни попало. Впоследствии я обнаружил, что радиус его действия около двадцати миль и что на борту корабля оно было синхронизировано с автоматическими наводящими приборами.

Мрачно улыбаясь, он показал свои белые зубы.

— Чиннар, — сказал он, — весь этот район защищается молекулярным оружием, которое с абсолютной точностью сожжет любую атомную бомбу с неба на расстоянии около двадцати миль.

Решительное волевое лицо предводителя варваров потемнело от замешательства.

— Вы имеете в виду, что оно взорвет их на таком большом расстоянии?

— Нет. Оно сжигает их. Здесь нет ядерного взрыва, лишь только молекулярная трансформация в газ. Бомба маленькая, и она полностью рассеивается, газ подхватывается воздушными потоками, и ее радиоактивность разносится на сотни квадратных миль.

Он ждал сильной реакции и не ошибся.

— Аорд Клэйн, — сказал Чиннар со сдерживаемым возбуждением, — это потрясающе. Все эти месяцы у нас была эта замечательная оборонительная машина. И мы не знали этого.

Он замолчал. Затем сказал медленнее:

— Я не стану предполагать, как в случае с хлороделом, что это ответ на наши требования. Большой корабль, как наш, смог бы перелететь через сплошные ряды такого оружия. Он может получить серьезное, но не выводящее его из строя повреждение, и может опуститься достаточно низко, чтобы его защитные пространственно-временные резонаторы истребили всех внизу. Как же нам защищаться от этого? Зарываться?

— Как можно быстрее, — сказал Клэйн, — мы нырнем в отдельные пещеры, которые роют ваши люди, и влезем под несколько ярдов скалы, камня.

Чиннар снова нахмурился.

— Все это не объясняет причины этой сцены с нашим пленником. Вы пытаетесь принудить их напасть на нас?

Клэйн, смакуя предстоящий эффект, тихо сказал:

— Атака идет уже почти пять минут.

Сказав это, он поднял рисунок, который сделал Рисс, и притворился, будто изучает его.

Волна возбуждения вокруг него достигла своей вершины. Люди пронзительно перекликались. Эхо криков уходило вдаль, когда крики подхватились другими.

Во время этой суматохи, Клэйн, казалось, изучал рисунки. Затем он внимательно стал наблюдать за пленным Риссом.

Охрана забыла про огромного чужака. Они стояли, вытягивая шеи, вглядываясь в небо, где вспышки стали более многочисленными. Одним словом Клэйн мог бы вернуть их к своим обязанностям. Но он решил ничего не говорить.

Интересно, как прореагирует это существо, когда в конце концов поймет, что атомная атака была полной неудачей?

В течение нескольких секунд чудовище сохраняло свою гордую, спокойную осанку. Затем он откинул голову назад и серьезно, важно, горячо, убежденно уставился в небо. Это длилось меньше полминуты. Его взгляд резко опустился с высоты, и он быстро огляделся вокруг. На какой-то момент его быстрые глаза остановились на Клэйне, который быстро заморгал, но взгляда не отвел.

Это был эффективный способ. Его склоненная голова говорила о том, что он был поглощен рисунком. Моргая веками, он отчасти скрывал, что он заметил этот взгляд. Взгляд Рисса скользнул над ним, и пленник сделал свой первый преднамеренный шаг.

Он дотянулся до складки на своей коже, начал что-то вытаскивать… и остановился, когда Клэйн сказал мягко, почти шепотом:

— Не делай этого! Останься живым! Я знаю, ты пришел сюда, чтобы пожертвовать собой, но сейчас в этом нет необходимости. Это не принесет никакой пользы. Останься живым и послушай, что я тебе скажу.

Он не слишком много ожидал от этого. Телепатическое общение между чужаком, который умел читать мысли, и человеком, который этого не умел, конечно же, должно было быть очень хрупким делом. Тем не менее, хотя он до сих пор не смотрел на Рисса, он увидел, что существо начало колебаться.

Более твердо, но все равно шепотом Клэйн сказал:

— Вспомни рисунок. Я до сих пор не знаю, какова была твоя реакция, но подозреваю, что она была отрицательной. Обдумай это. Первое суждение не обязательно самое лучшее. Пять тысяч лет назад человек и Рисс почти уничтожили друг друга. И сейчас Риссы предприняли действия, которые начнут борьбу сначала. Пока что мы не сбросили ни одной бомбы, не использовали мы и резонаторы. Это не было сделано специально. Это было задумано, чтобы показать, что на этот раз люди хотят другого соглашения. Скажи своим, что мы пришли как Друзья.

И все равно было трудно сказать, какова была реакция. Чужак оставался в прежней позе, спрятав одну «руку» в складке кожи, Клэйн не недооценивал его возможностей. Анатомируя тело мертвого Рисса на Земле, он обнаружил в коже достаточно большие карманы, чтобы там можно было спрятать энергетическое оружие.

Он предупредил Чиннара, чтобы тот был настороже, но попросил его не делать обыска. Важно было, чтобы Рисс чувствовал свободу в действиях.

Рядом с ним Чиннар монотонно проговорил:

— Ваше превосходительство, я думаю наш пленник собирается с духом на что-то отчаянное. Я наблюдал за ним все это время.

Так что по крайней мере еще один не забыл об опасности. Прежде чем Клэйн смог заговорить, Чиннар продолжил резко:

— Ваше превосходительство, я настаиваю, чтобы вы не рисковали. Убейте его прежде, чем он захватил нас врасплох.

— Нет, — сказал Клэйн. — Я намерен дать ему патрульное судно, если он его примет, и позволю ему спастись. Выбор будет за ним.

Пока он говорил, он впервые поднял голову и прямо взглянул на Рисса. Огромные, сияющие глаза существа сверкнули ему в ответ. Не было сомнений в том, что он знал, чего от него ожидали.

Ужасно было наблюдать конфликт между его желанием жить и убеждениями, которые привели его сюда, чтобы пожертвовать собой. Было заметно, как напрягся каждый его мускул.

Эта напряженная сцена затянулась. Рисс стоял на маленьком уступе, глядя вверх на Клэйна и Чиннара, которые стояли выше на этом бесплодном и неровном склоне холма. За чужаком в скалах виднелись палатки варваров. Они простирались до тех пор, пока видел глаз. Прошла минута. То, что время шло без результата, по мнению Клэйна, было благоприятно. Он чуточку расслабился и сказал Чиннару:

— Я бы хотел узнать, что, по вашему мнению, он нарисовал в ответ на рисунки, которые сделал я. Вы не посмотрите их, пока я за ним послежу? Мне думается, вам придется сначала изучить мои, если надеетесь понять его ответ.

Хотя он и не сказал этого, ему также была интересна собственная реакция варвара.

Не отрывая взгляда от Рисса, он протянул чертежную доску. Чиннар взял ее и наконец сказал:

— Я смотрю на ваш рисунок. Здесь показаны три планеты. Одна полностью заштрихована. Одна вся белая, а на третьей горные районы заштрихованы, а предгорья и равнины белые. Я прав, полагая, что эти рисунки изображают именно планеты?

— Да, — сказал Клэйн.

Он ждал. Чуть погодя, Чиннар сказал:

— Надпись внизу листа изображает фигуру человека и напротив ее — белый прямоугольник, а ниже — Рисс с заштрихованным прямоугольником.

— Это поясняющая надпись, — сказал Клэйн.

Последовала длинная пауза, более длинная, чем Клэйн ожидал от человека столь проницательного. И тем не менее, подумав еще раз, он не был удивлен. Это был вопрос отношений и убеждений. Это был полностью первый процесс рационального принятия новой цели. Последовавшая наконец реакция совершенно его не удивила.

— Но это смешно, — сердито сказал Чиннар. — Вы что серьезно предлагаете Риссам и человеческим существам делить каждую третью планету?

— Это лишь приблизительный подсчет, — сказал Клэйн.; Он не стал дополнительно аргументировать свою идею. Пятьдесят веков назад Риссы и человек не были готовы даже к тому, чтобы поделить гильотину. Психологическое отношение, кажется, одна из немногих вещей, которые пережили бойню.

Он ждал. Когда варвар снова заговорил, в его голосе было удовлетворение.

— Ваше превосходительство, я изучаю его ответ. Он нарисовал три планеты, все заштрихованы. Я так думаю, он отклоняет ваше предложение о разделении.

Клэйн спокойно сказал:

— У него было время передать мой план при помощи телепатии. Эта идея может распространяться довольно быстро. Это все, на что я в настоящий момент могу надеяться.

На самом деле, ситуация сейчас отличалась от ситуации, которая сложилась в давнем прошлом, В этот раз и люди, и Риссы могли оглянуться назад и увидеть несчастье, которое постигло их предков.

В этот раз один человек уже верил в сотрудничество.

Один человек, сидящий здесь, на этой далекой враждебной планете признавал как реальность, что здесь будут трудности. Признавал жестокую нетерпимость как человека, так и Риссов. Знал, что его будут считать дураком, своего рода врагом. И тем не менее у него не было намерения отказываться от своей цели.

Он увидел себя, балансирующего мгновение вечности на самом кончике власти. За всю историю человека такой момент, это сочетание событий, никогда не случалось, а возможно, никогда не повторится. Через несколько лет то, что он знал в науке, будет известно всем, и пользоваться этим будут тысячи специалистов. Придется, если человеческая раса надеялась выжить в соперничестве или сотрудничестве с Риссами. Он уже подготовил множество офицеров. Беда в том, что из-за своей лучшей подготовки, он узнавал десяток вещей, в то время как они узнавали одну.

Этот факт и создавал различия. В этом таилась огромная возможность. В культурном, промышленном отношении это было плохо для человеческой расы. В политическом это было очень важно.

Остановить его не мог никто. Никто не мог отказать ему. Он был Лорд Клэйн Линн, потенциальный Лорд-правитель, главнокомандующий «Солнечной Звезды», единственный человек, что-то понимающий обо всех машинах на борту. Никогда он еще не чувствовал в себе такую живость, остроту мысли, и он не болел уже много лет.

Чиннар пресек его мысль, в голосе его было раздражение.

— Ваше превосходительство, если бы все ваши замыслы не были столь успешны, я бы сказал, что вы сумасшедший. Атака Риссов против нас здесь была тактически и стратегически неверна, плохо спланирована, плохо проведена. В течение нескольких минут не было ни одного взрыва. Если бы я был на месте командующего с той стороны, то, что уже произошло, было бы лишь началом главной атаки. Логически нет предела жертвам, на которые должна пойти любая раса, защищая свою планету.

Он продолжал озадаченным тоном:

— Здесь что-то в этой атаке, чего мы не видим, какой-то фактор, который они принимают в расчет, а мы нет. Это сдерживает их. — Он замолчал. Затем иронично сказал: — Но что, как с этим парнем? Каким образом вы можете решить проблему Риссов в масштабе галактики, если не можете даже убедить этого одного индивидуума?

Клэйн тихо сказал:

— Все, что ему нужно сделать, чтобы получить патрульный корабль, — это вытащить руку, безобидно…

Он умолк. Потому что «рука» стала выходить. Рисс стоял какой-то момент, внимательно глядя на Клэйна. Затем он подошел к патрульному судну, на которое мысленно указал Клэйн. В молчании они наблюдали, как он зашел в него и взлетел.

Когда он исчез, Чиннар сказал:

— Ну, что теперь?

Предводитель варваров имел привычку задавать приводящие в замешательство вопросы.

Глава 21

Клэйн вернулся на «Солнечную Звезду» и задумался. Какой должен быть следующий ход?

Идти домой? Казалось слишком рано.

Он провел полчаса, играя с малышом Брейденом. Ребенок очаровал его.

«Вот, — подумал он уже не в первый раз, — секрет всего прогресса».

В данную минуту у Брейдена не было собственных идей, не было неменяющихся отношений или убеждений, кроме, может быть, тех, которые произошли от того, как с ним обошлись няньки и Маделина. Были возможны две различные реакции на грубое или нежное обращение, от чего нельзя легко отмахнуться. Но он лично не знал о своем происхождении ничего. Он не испытывал ненависти к Риссам. Воспитываясь с каким-нибудь юным Риссом, они могли даже развить дружеские отношения, хотя это было не самым важным в решении проблемы Рисса и человека. Это не могло быть осуществлено в достаточно большом масштабе. Кроме того, они будут ограничены другими связями.

Он наконец оставил малыша. И устроился в кресле в комнате управления. Там, окруженный доспехами приборов, которые управляли огромными машинами, он сказал себе: «Насколько я понимаю, это вопрос объединения».

У него было какое-то чувство. Ему казалось, что сейчас имелись буквально все факты. Было одно возможное исключение. То, что Чиннар сказал о неудовлетворительной степени атаки Риссов.

Нахмурившись, он мысленно проследил цепь событий на этой планете Риссов. И Чиннар, решил он, был прав.

Он все еще думал об этом, когда ему принесли сообщение.

«Уважаемый лорд Клэйн,

Взято еще несколько пленных. Очень прошу прибыть немедленно. Есть недостающий фактор.

Чиннар».

Клэйн совершил посадку вскоре после обеда. Охранники-варвары пригнали пленников из небольшого гнезда в горном склоне.

Они выходили робко, бочком — тощие, с горящими глазами и лихорадочным видом. Это, несомненно, были люди. Чиннар ввел в курс дела.

— Ваше превосходительство, я хочу, чтобы вы познакомились с потомками человеческих существ, которые раньше занимали эту планету — до того, как она была захвачена Риссами пять тысяч лет назад.

У Клэйна был мгновенный знак — один этот взгляд на пленных, когда они поднимались. Это было все, что ему нужно. Мысли его получили первый толчок. Через мгновение он был способен внимательно рассмотреть их, и ему показалось, что таких жалких людей он раньше никогда не видел. Самый высокий из группы — их было восемь — был не больше пяти фунтов и трех дюймов. Самый низкорослый был старый, иссохший и морщинистый человечек около четырех футов и шести дюймов. Он и заговорил первым.

— Мы слышали, вы с Земли.

Его акцент настолько отличался от линнского, что его слова походили на тарабарщину. Клэйн взглянул на Чиннара, который пожал плечами, улыбнулся и сказал:

— Скажем, да.

Странно, смысл дошел, а после этого стал возможен мучительно медленный разговор.

— Ты старший? — спросило существо.

Клэйн подумал и кивнул. Старичок подошел ближе, поджал губы и хрипло сказал:

— Я старший в этой компании.

Он, должно быть, сказал это слишком громко. Один из остальных, стоящий неподалеку, зашевелился и сказал оскорбленным тоном.

— Да? Послушай, Глюкер, ты болтаешь, мы деремся. Если в этой компании есть старший, то это я.

Не обращая внимания на перебивание, Глюкер сказал Клэйну.

— Ничего, кроме постоянных интриг и жалоб. Клянусь святым шаром, с ними ничего невозможно сделать.

Мысли Клэйна перескочили назад на отчаянную политическую и экономическую интригу Линна. Он с улыбкой заговорил:

— Боюсь, интрига — это общее наследие ограниченного сооб… — он замолк. До него вдруг дошел смысл предыдущих слов, и он, взяв себя в руки, сказал с напряженным спокойствием. — Клянусь, чем?

— Шаром. Знаешь, который катится туда-сюда. Это то, что никогда не меняется.

Клэйн уже полностью овладел собой.

Он сказал:

— Понятно. Вы нам как-нибудь должны его показать.

Он повернулся к Чиннару.

— Вы знали об этом?

Чиннар помотал головой.

— Я разговаривал с ними час после того, как их привели, но они никогда не упоминали об этом.

Клэйн поколебался, затем отвел варвара в сторону.

— Изложите кратко, — сказал он.

Картина была достаточно обыкновенной. Человек ушел под землю. За время долгой, длительной борьбы гигантские машины создали целый мир пещер. Много позже роющие машины превратились в бессмысленные груды металла, пещеры сохранились.

— Но, — спросил озадаченный Клэйн, — каким образом они задерживали Риссов? Просто залезть в пещеру было недостаточно.

Чиннар улыбнулся.

— Ваше превосходительство, — сказал он, — мы проверили их метод прямо здесь. — Он махнул рукой в сторону скалистой, неровной местности, где запустение простиралось по всему горизонту. — У них, кроме всего прочего, было «защитное» устройство…

Клэйн вспыхнул.

— Вы хотите сказать, что они знают, как их делать? — он подумал о своих собственных бесплодных усилиях сделать копию сплавов Риссов.

— Для них это часть жизни, — сказал Чиннар. — Сделать нужный сплав — для них это просто вопрос подготовки. Они соединяют их вместе, потому что… ну… просто вот так. Они «знают».

Клэйн испытывал легкое возбуждение. Снова та же самая история. В Линне космические корабли существовали в культуре стрелы и лука. На Внешней непостижимо передовая система перемещения и телепатия были общепринятой реальностью в простой земледельческой цивилизации. И теперь вот здесь были те же самые признаки того, что чудеса науки были частью обычной, банальной жизни. Какой-либо прием, если его запоминали и передавали из поколения в поколение — в этом не было ничего удивительного. Удивительным был сам способ.

Такие народные способы, конечно, имели свои ограничения. У людей имелись предупреждения. Они сопротивлялись переломам. Крайним примером этого служили внешние. Линнцы как нация почти так же шли к упадку. Об этих маленьких людях судить было труднее. В своем закоренелом и отчаянном существовании у них было мало возможностей для развития. И потому из-за среды, окружавшей их, они были такими же негибкими, как любой внешний.

Более глубокие значения таких вещей всегда оставались смутными.

Клэйн прервал размышления.

— Давайте договоримся прийти к ним домой завтра.

Они летели над местностью, которая вначале была скалистой и бесплодной, голой. Вдруг земля стала зеленой. Какая-то река показалась совершенно внезапно — она извивалась среди деревьев и густого кустарника. Признаков обитания Риссов по-прежнему нигде не было.

Клэйн спросил об этом Глюкера. Человечек кивнул.

— Воздух слишком тяжел для них. Но и нам они не позволяют им дышать. — Голос его был угрюм.

Мутант кивнул, но больше ничего не сказал. Вход в пещеру удивил его. Это были огромные бетонные столбы на склоне холма, ясно видимые на расстоянии нескольких миль. Их патрульное судно опустилось вне досягаемости резонаторов, и прежние пленники прошли вперед в «защищенный» район. Они вернулись, «сфотографировали» посетителей и вскоре их уже вели по ярко освещенному бетонному проходу. Долговязые мужчины и женщины, несчастные малютки вышли из деревянных и каменных жилищ, чтобы поглядеть своими лихорадочными болезненными глазами на процессию незнакомцев.

Клэйн начал чувствовать первое восхищение. Зрелище было почти буквально из кошмара. И тем не менее эти полулюди с их тщедушными телами и отчаявшимися, напряженными, встревоженными душами отбили военно-научную мощь империи Риссов. Они зарылись в землю, отступив в этот искусственный подземный мир, буквально отрезав себя от солнечного света. Но и здесь были живы и так же активны, как муравьи в муравейнике.

Они ссорились, дрались и интриговали. У них была своя собственная кастовая система. Они следовали старым свадебным обычаям. Они жили, любили и рожали прямо вблизи от угрозы Риссов. Их средняя жизнь длилась тридцать пять земных лет, насколько мог подсчитать Клэйн.

Процессия подошла к более просторной пещере, которая была занята несколькими женщинами, кучей ребятишек и лишь одним мужчиной. Клэйн настороженно следил, как этот мужчина, коротышка с тонкими губами и суровыми голубыми глазами легко вышел навстречу. Глюкер подобострастно представил его как Хадда, «Главный».

У мутанта был свой собственный метод оценки самодовольных людей. И сейчас он сделал свою собственную первую попытку поуправлять шаром, который эти человечки держали где-то в этом лабиринте пещер.

Вопрос был в том, находится ли этот шар достаточно близко?

Только он подумал, как он вспыхнул над его головой. Из сотни глоток вырвался вопль изумления и трепета. И не было никаких затруднений.

На обратном пути Клэйн приказал Чиннару вновь погрузить армию на корабль.

— Существование остатков человеческой расы на этой планете, — объяснил он, — подтверждает наше открытие. Получив определенное оружие, человек может пережить нападение Риссов. Мы возьмем с собой достаточно специалистов из этих «человечков», чтобы начать на Земле создание двух главных видов оружия. Когда все больше и больше людей будут узнавать этот процесс, то мы сможем рассчитывать, что наша оборона выстоит.

Он добавил:

— Это, разумеется, не вернет нам наши планеты. Это прискорбно, но оборонительное оружие также хорошо сработает и на Риссов.

Он пристально взглянул на Чиннара, ожидая какой-либо реакции. Но худое лицо варвара было бесстрастно. Клэйн поколебался, затем продолжил:

— У меня план: прежде чем мы уйдем отсюда, наделать миллионы фотокопий моего рисунка, показывающего, как мы предлагаем разрешить вражду между человеком и Риссом. Мы разбросаем их над разными городами и над горными районами, чтобы каждый Рисссмог представить основную идею разделения.

Чиннар издал звук, как будто он подавился.

Клэйн быстро сказал:

— Мы не должны забывать, что у Риссов тоже есть проблема. Очевидно, что им нужна более разреженная атмосфера, чем человеку. Они могут выдержать плотный воздух на земном уровне моря и здесь, но для повседневной жизни они должны быть высоко. Это значительно ограничивает выбор районов, пригодных для их обитания. Человек относился не слишком сочувственно к этим трудностям, а фактически усугублял их.

Чиннара наконец прорвало:

— Что вы хотите этим сказать?

Клэйн медленно ответил:

— Судя по всем сведениям, люди золотого века обнаружили, как выделять кислород в других отношениях из коры пустынных планет и спутников. Предположительно, Риссы также знали, как это делается, но у них было ужасно невыгодное положение. Они бы хотели, чтобы этот процесс прекратился скорее, чем этого хотел человек. Могу себе представить ликование людей, когда они на одной за другой планетах все уплотняли атмосферу.

Чиннар сказал безжалостным тоном:

— Это естественно, когда каждая раса сражается за выживание до конца.

Клэйн резко сказал:

— Все это хорошо для различных существ, которые думают на животном уровне. Человек и Рисс должны подняться выше этого. — Он мрачно замолчал. — Вы понимаете, что мы не допустим Риссов в Солнечную систему. Но так же и люди не должны стремиться поделить основную систему Риссов. На родные планеты не должно быть никаких посягательств.

— Каким образом мы собираемся от них отделаться? — спросил Чиннар.

Клэйн не дал прямого ответа.

Вернувшись на корабль, Чиннар сделал лишь одно серьезное возражение, когда Клэйн сказал ему, что в пути придется сделать остановку на Внешней.

— А как же люди Солнечной системы? — с тревогой спросил он. — Насколько нам известно, главная атака уже состоялась. И мы знаем, что на сегодня у людей нет резонаторов и энергетических лучей, чтобы защитить себя.

Клэйн был мрачен.

— Для завоевания обитаемой планеты требуется время. Вот на что я рассчитываю. — Он сурово добавил: — Если мы отправимся назад прямо сейчас, мы сможем сражаться с Риссами только на равных условиях. Это было бы плохо для нас, так как у них есть корабли, и оружие, и бесчисленное оборудование для их дальнейшего производства.

— А каким образом изменится ситуация, если мы сначала отправимся на Внешнюю?

— Я точно не знаю, — откровенно сказал Клэйн.

— Понятно. Еще одна идея?

— Да.

Чиннар несколько минут помолчал. Затем в его глазах показался смех.

— Я поддерживаю, — сказал он, — не глядя.

Он протянул руку.

— Ваше превосходительство, — проникновенно сказал он, — Я — ваш. С этого момента больше никаких интриг, никакой оппозиции. Я приветствую будущего лорда-правителя Линна, у которого я прошу статуса верного союзника.

Это была неожиданно полная сдача. Клэйн моргнул и тяжело сглотнул. На мгновение он был ошеломлен. Затем, овладев собой, он сказал со слабой улыбкой:

— Я еще не лорд-правитель. Потребуется время, чтобы влиятельные люди снова вспомнили обо мне. Возможно, будет трудная подготовительная работа.

Развивать это дальше необходимости не было, искушенный в политике варвар, поджав губы, кивнул.

Клэйн продолжал:

— У нас сейчас два шара, один в резерве на Земле.

— Его глаза встретились с глазами Чиннара, ища подтверждения.

Последний согласился:

— Да, два. Вы сможете взять его в Солнечной системе в любое время.

Клэйн продолжал твердым голосом:

— Как я понимаю, шар — это грубый вариант системы перемещения, разработанной на Внешней и Внутренней.

— И таким образом…

— Управление космосом. — Какой-то жар вдохновения от мысли, сидевшей у него в голове, украл силу его голоса. — Чиннар, вы никогда не интересовались, как функционирует Вселенная?

Варвар усмехнулся.

— Я родился, я живу. Я умру. Это и есть моя функция. Вы можете изменить этот порядок?

Клэйн криво улыбнулся.

— Вы берете слишком глубоко, мой друг. Я как раз начинаю смутно ощущать силы, которые действуют внутри меня. Они более сложны, чем естественные науки. Я намереваюсь оставить их в покое, пока у меня не будет больше времени.

Он помолчал, нахмурившись.

— Возможно, это ошибка. Как смеет человек, который не понимает самого себя, предлагать уладить дела Вселенной?

Он пожал плечами.

— Ничего не поделаешь. Сейчас я надеюсь на то, что с помощью шара Марден сможет обучить меня их системе.

Марден с любопытством отступил, пропуская в дом людей, несших в контейнере шар. Когда они все это поставили, Клэйн спросил:

— Марден, ты когда-нибудь прежде видел что-нибудь подобное?

Марден улыбался. Шар поднялся из контейнера и занял место над его головой.

— Искусственное отверстие, — сказал он. — Я слышал о них. Они были началом.

И добавил:

— Если бы я знал, что у вас есть такая вещь, я бы научил его, — он кивнул на Клэйна, — как все это работает, когда он говорил об этом в первый раз.

Клэйн сказал:

— Это поможет мне читать мысли?

Марден был терпелив.

— На это потребуется несколько лет. Остальное вы можете начать делать сразу же с помощью этого шара.

Позже Чиннар спросил:

— Но как вы рассчитываете применить шар против Риссов? Вы же сами сказали, что не это будет решающим.

Клэйн ушел от ответа. Идея в его голове была настолько сложна в своих научных понятиях, настолько обширна по масштабу, что он был не в силах выразить ее словами.

Кроме того, сначала нужно было многое сделать.

Путь домой был долгим и утомительным, но все же время впустую не тратилось. Несколько десятков людей на борту тронулось умом, и был ряд людей с замутившимися мыслями и эксцентричными характерами. Клэйн осматривал, изучал их, пробовал на них разные способы терапии и вновь и вновь возвращался к малышу Брейдену, источнику своего собственного интереса.

Ему казалось, что в ребенке он найдет начало нормальности и ненормальности взрослого.

Малыш делал левой рукой столько же движений, сколько и правой. Он не интересовался предметами, которые держали от него дальше двух футов. Но если его подносили ближе, он обычно — хотя не всегда — тянулся к нему руками, однако часто как левой, так и правой.

Когда ему давали что-то такое, за что он мог схватиться, его можно было поднять в воздух, и он держался совершенно самостоятельно. Он делал это одинаково любой рукой, но каждый раз пользовался одними лишь пальцами. Большой палец все еще был бесполезным придатком.

Он выказывал явные признаки страха после какого-нибудь громкого шума, болевого раздражения или когда внезапно летел вниз при подбрасывании. Ничто другое его не тревожило. Он не боялся животных или предметов, больших или маленьких, независимо от того, как близко их подносили. И ему нравилось, когда его гладили под подбородком.

Другие малыши на борту реагировали на все это точно также.

Много раз Клэйн размышлял над своими наблюдениями.

— Предположим, — удивлялся он, — окажется, что у «всех» малышей будут инстинктивные реакции как у Брейдена и у тех, кого я проверил. Другими словами, в основном они не кажутся либо правшами, либо левшами. Они не боятся темноты. Очевидно, они учатся этим вещам. Когда? При каких условиях? Каким образом один малыш становится безответственным Каладжем, другой — безжалостным, блестящим Чиннаром, а третий — рабочим на полях?

Было одно, как он обнаружил, в чем Брейден отличался от других малышей его возраста. Когда ему по подошвам проводили тупым предметом, все пальцы сгибались в одном направлении. Все другие малыши сгибали большой палец вверх, а четыре пальца — вниз.

Разграничительная линия казалось проходила в возрасте одного года. Из девятнадцати старших детей, проверенных Клэйном, шестнадцать реагировали как Брейден.

То есть все их пальцы гнулись в том же направлении. Трое других продолжали реагировать как обычные младенцы в возрасте меньше одного года. Каждый из этих трех был признан трудным ребенком.

То, что в четыре месяца Брейден имел такую же реакцию, как и гораздо старшие дети, наводило Клэйна на мысли. Может быть, здесь было свидетельство того, что его сын унаследовал сверхобычную устойчивость, которую он подозревал в себе?

Он все еще был углублен во всю эту сложную проблему нормальной психики, когда «Солнечная Звезда» вошла в атмосферу Земли. Прошло девятьсот семьдесят дней после их отправления.

Глава 22

Перед посадкой Клэйн выслал патрули. Их доклады были обнадеживающими.

Его имение было не тронуто, хотя примерно в двух милях от дома вырос большой и шумный поселок беженцев.

Согласно отчетам командиров патрулей, в Солнечной системе находилось почти четыреста боевых кораблей Риссов. Они заняли большинство горных районов на различных планетах и спутниках и деловито укрепляли свои позиции.

Эффективного сопротивления не было. Армейские части, получившие приказ сражаться, уничтожались. Граждане, которые показались на глаза врагу или которым не повезло, и они оказались на месте высадки, были уничтожены все до единого.

Сразу же после своего прибытия захватчики провели массированную атаку почти на полсотни городов. Около двух миллионов людей попали под ужасные атомные взрывы; так сообщалось в докладах. Остальные успешно добрались до своих фермерских убежищ и были в безопасности.

Уже больше года не упало ни одной бомбы. И даже в те первые гибельные дни не был атакован ни один город в низинах. Риссы сосредоточили свои громадные бомбы на города, расположенные у подножия гор и в горах, на высоте не менее трех с половиной тысяч футов над уровнем моря.

Глупые и беспечные, среди беженцев попадались как те, так и другие, в течение четырех месяцев потихоньку возвращались в неповрежденные центры. Требовались энергичные действия. И тем не менее Клэйн отрицательно помотал головой.

И тем не менее он действовал в пределах обозначенных как его человеческим, так и вражеским оружием.

— Сначала мы возведем оборонительные сооружения вокруг имения, — сказал Клэйн Чиннару. — Для того чтобы установить резонаторы и молекулярное оружие и приняться за пещеры, потребуется около недели. Пока все это делается, я постараюсь собрать своих агентов.

На все требовалось время, мысль и тщательнейшая подготовка.

Спасательные суда парили в ночи. Призрачные фигуры стояли на земле. Небольшие суда слетали вниз из черноты на огни, расположенные по определенному рисунку. Такие сборы давно стали практикой Клэйна, и он принимал их спокойно. Годами он действовал через агентов, выслушивая отчеты о сценах, которые наблюдали не его, а чужие глаза, и у него было отработанное мастерство составлять итоговые картинки, так что зачастую он мог видеть то, чего не заметили агенты.

Каждая встреча с агентом следовала общей схеме. Каждый в отдельности оставался в темноте. Здесь были рабы, которые следили, чтобы мужчины и женщины были накормлены, но сама еда выдавалась через узкую прорезь окна паре рук, которые вытягивались из ночи. Съедалось это человеком, скрытым в тени, в редком ряду ему подобных. Однако случаи, когда они заговаривали друг с другом, были редки.

Каждый агент сначала докладывал трем офицерам. Доклад был устным и передавался из темноты офицерам, которые сами были скрыты в темноте. Если даже один из этой комиссии решал, что рассказ заслуживал дальнейшего рассмотрения, агента передавали дальше, к Клэйну.

Следующий этап — меры предосторожности. Агент обыскивался, если мужчина — мужчиной, если женщина — женщиной. Большинство агентов были в деле уже давно и знали каждый этап, так что не высказывали никаких возражений, когда заходили в личное патрульное судно Клэйна и впервые за все время беседы должны были открыть лицо.

Постепенно, таким вот образом, пока проходила ночь, общая картина прошедших двух с половиной лет доходила до Клэйна.

Последний агент наконец ушел — слабый звук их небольшого корабля был едва ли громче, чем шепот в кромешной тьме. Клэйн вернулся к кораблю и обдумал то, что узнал.

Лилидел и Каладж знали о его возвращении. Это демонстрировало оперативность агентурной работы их сторонников. Но эта информация порадовала Клэйна. Они распространят известие о его появлении гораздо быстрее, чем это мог сделать он.

Он не удивился, когда узнал, что Лилидел уже рассматривает его как опасность более страшную, чем Риссы. Для нее правление было личным обладанием. То, что у нее самой не было представления о том, что нужно делать в этом национальном чрезвычайном положении, ничего не значило. Не считаясь с последствиями, она намеревалась держаться за власть.

Так как восстановление всех связей требовало времени, Клэйн предположил, что у нее будет время на то, чтобы что-то предпринять. Со всей тщательностью, на которую был способен, он взялся за задачу заделать лазейки в своей оборонительной системе.

Для начала он сосредоточился на поселке беженцев.

Глава 23

Управляющий делами его имения зарегистрировался за него по закону о беженцах. Управляющий, в свое время бывший высокопоставленным лицом в Марсианском правительстве, доложил, что во время регистрации, более года тому назад, он не заметил ничего необычного в том, как обращались с его бумагами. Картина, которую он дал о том, как оперативно организованные комиссии чиновников, была типичной и для других районов, где был введен тот же самый закон — при невезении Лилидел — и это весьма удовлетворило Клэйна.

Из-за площади его имения ему определили триста семей, всего тысяча девяносто четыре человека. Это был поселок, полный странных людей. Когда на следующий день он вышел, чтобы взглянуть на них, Клэйну показалось, что он никогда не видел такой пестрой толпы. Порасспросив, он обнаружил, что ему приписали жителей какой-то части одной улицы. На первый взгляд, это выглядело справедливо и казалось обозначало, что с его фермой поступили так же объективно, как и с другими. Здесь была полная квота людей: разумных и глупых, длинных и коротких, толстых и худых, умных и тупых — обыкновенных среди населения любого города.

Клэйн решил так этого не оставлять. Чтобы убить одного или больше человек, требуется только один убийца. Такому человеку нужна будет только одна возможность, или подвернувшаяся случайно, или подстроенная. Убить было слишком просто, и ни один мужчина, ни одна женщина в истории никогда не оправлялась от такого несчастья.

Он сосредоточил на этой проблеме половину своих агентов и медленно, пока проходили дни и приходили доклады, пришел к мысли, что он дал им задание, которое никогда не могло быть удовлетворительно выполнено.

Он поручил собрать досье на каждую семью и в каждое досье подготовленные служащие вносили поступающую информацию о членах семьи. Стало очевидно, что часть истории жизни каждого человека была недоступна.

В своей решительности проникнуть в эту темноту он организовал газету с объявлениями, полную болтовни о том, что происходило в прошлом членов группы. С ростом нового поселка его агенты, взяв роль дружелюбных репортеров, расспрашивали каждого взрослого и каждого ребенка старше десяти лет под предлогом сбора информации для бюллетеня. Некоторые из агентов считали, что возрастная граница слишком низка, но Клэйн настаивал. История Линна, особенно более древних времен, была полна примеров отважного поведения очень юных людей в критические времена.

Он надеялся на то, что он сможет изолировать убийцу. В ответах и вопросах он искал колебание и нежелание. Он хотел выявить скромного, неуверенного в себе беженца как человека, у которого были были, возможно, кровожадные причины для утайки информации.

Как оказалось, агенты внесли в число подозреваемых семнадцать мужчин и девять женщин. Клэйн велел их арестовать и отослать в более отдаленный район.

И все равно он был неудовлетворен.

— Не то, чтобы я, — грустно сказал он Маделине, — отказываюсь от утверждения, что люди должны возвыситься над собой в этом кризисе. Но несколько нежелающих действовать совместно могут вызвать беду.

Она нежно похлопала его по руке.

— Как же ты всегда переживаешь.

Она была стройной прямой девушкой сейчас, с тонким, чувственным лицом. Вся сила ее чувств осталось прежней, но теперь она была направлена на мужа и ребенка. Она внезапно импульсивно обняла его.

— Бедняжка, тебе приходится думать о таких многих вещах.

Этот день также прошел без происшествий. Через своих агентов Клэйн следил за каждым горизонтом человеческой деятельности. Сообщения из Голомба, где находилось правительство, раз и навсегда лишили его желания сотрудничать с группой Лилидел.

Невероятный Каладж вновь занялся своими развлечениями. Люди и звери снова умирали на арене на потеху двора. Ночью правительственные здания превращались в театры и танцевальные залы. Часто весельчаки еще забавлялись, когда служащие приходили утром, чтобы начать работу. Лорд-советник проявил интерес к армии. Тысячи людей подвергались муштре, так чтобы они могли формировать построения, выстраивающие фразы типа «Народ Любит Каладжа».

Выше в горах появилась вторая экспедиция Риссов. Высаживались тысячи чудовищ. Чиннар, доложивший об этом, прислал и призыв:

«Ваше Превосходительство,

Как вы собираетесь изгнать их из Солнечной системы, если у вас нет даже контроля над Линном?

Пожалуйста, примите меры без промедления».

Клэйн ответил, что он готовит служащих для первого этапа захвата рычагов управления. Он подчеркнул, что это сложная задача.

«Руководителю, — писал он, — приходится работать с людьми. Это ограничивает все его действия и определяет его судьбу. Вы должны знать лучше, чем большинство людей о том, что попытаться переступить такие препятствия уже препятствие. Я думаю о том, чтобы призвать людей исполнить свой долг перед расой и пренебречь такими вещами как, кто будет боссом, а кто будет подчиняться. Я все еще надеюсь, что у нас все же будет такое стихийное желание к сотрудничеству на благо всех, которого не видели поколения.

В настоящий момент, несмотря на риск, я с каждым шагом продвигаюсь вперед. Согласен с вами, что это существенно, чтобы у меня был контроль над государством на несколько лет».

Не успел он отправить это послание, как один из охранников в патрульной машине совершил вынужденную посадку в саду и доложил, что приближается двадцать линнских космических кораблей.

Когда он говорил об этом, темные формы огромных судов уже вырастали вдали.

Глава 24

Они вошли четырьмя рядами по пять в каждом и сели на землю примерно в четырех с половиной милях от дома. Они приземлились таким образом, что их люки смотрели в сторону от имения. Некоторое время шла какая-то деятельность, которую Клэйн не мог видеть. Он догадался, что идет высадка войск.

Но сколько было людей, решить было трудно. В космических сражениях эти большие машины перевозили только двести офицеров и солдат. Но в таких коротких поездках как эта, можно было перевозить и полторы, и две тысячи на корабль.

Скоро стало ясно, что действительно здесь было задействовано большое количество людей, потому что в течение часа сотни групп их карабкались за холм и, окружая, стали охватывать имение.

Клэйн с тяжелым чувством наблюдал за ними сквозь систему наблюдения Риссов. Одно дело обладать оборонительной системой, которая могла убить каждого из приближающихся сейчас. И другое дело убить их на самом деле.

Возможность того, что ему, может быть, придется сделать это, снова вызвала у него его старый гнев. Он мрачно подумал, заслуживает ли человеческая раса того, чтобы сохраниться навсегда. Как и в прошлом, он ответил удовлетворительно, и поэтому ничего не оставалось, как принять приближающуюся армию.

Как молекулярные лучи, так и резонаторы были установлены таким образом, чтобы на расстоянии двух миль направить их страшную реакцию на все суда, на которые они не были настроены.

Он подлетел к этой границе, взяв с собой систему громкоговорителей. Он установил спасательное судно Риссов на курс, проходивший как раз посередине линии смерти. На расстоянии сотни ярдов он не был полностью недосягаем для хорошего лучника, но металлические стенки машины обеспечивали достаточную безопасность.

Ближайшие от него люди находились сейчас почти в двухстах ярдах. Клэйн громко дал первое предупреждение. Четким, механическим голосом он обозначил линию смерти, указав деревья, кусты и другие вехи, которые образовывали границу. Он настойчиво предлагал находившимся в пределах слышимости передать предупреждение солдатам дальше.

Закончил он это первое настойчивое предупреждение словами:

— Испытайте это. Пошлите животных и посмотрите результат.

Он не ждал их реакции, а полетел, чтобы и другие группы получили тоже такое же предупреждение. Повернув назад, он увидел, что оно остановило их примерно в пятидесяти ярдах от разделяющей линии. Шли совещания. Наконец посыльные в небольших быстроходных кораблях полетели от группы к группе. Клэйн, довольный, посадил машину и стал ждать. Последовала еще одна заминка в действиях групп солдат, а затем небольшой патрульный корабль приземлился в ближайшую группу. Из него вылез Трагген и встал с мегафоном в руках. Он двинулся было вперед, но, должно быть, он знал о предупреждениях, так как остановился, не пройдя и десяти ярдов. Подняв мегафон, он закричал:

— Лорд-советник Каладж, который лично командует этими войсками, приказывает вам немедленно сдаться.

Клэйну было интересно, что насколько можно было охватить глазами, нигде не было видно никого, кто хотя бы отдаленно напоминал лорда-советника. Он сказал:

— Скажите его превосходительству, лорду-советнику, что его дядя хотел бы поговорить с ним.

Трагген холодно сказал:

— Его превосходительство не разговаривает с теми, кто находится вне закона.

Клэйн быстро спросил:

— Меня объявили вне закона?

Трагген колебался. Клэйн не стал ждать, пока он ответит.

Он сообщил:

— Пожалуйста, передайте его превосходительству, лорду Каладжу, что, если он не выйдет поговорить со мной, я поеду вдоль этой границы и буду рассказывать правду о нем солдатам.

Клэйн сделал паузу с кривой улыбкой.

— Я забыл, — сказал он, — вы ведь не можете сказать ему этого, не так ли? Лучше скажем так. Скажите ему, что я угрожаю пролететь вдоль линии и сказать «неправду» о нем солдатам.

Он закончил:

— Я дам ему всего десять минут, так что вам лучше поторопиться.

Трагген поколебался, а затем повернулся и пошел к своей машине. Она поднялась от земли и улетела назад в сторону хребта более чем в двух милях от «места». Клэйн и не собирался следить за тем, как она приземлится.

Он пролетел взад-вперед перед солдатами, останавливаясь перед каждой группой, рассказывая о себе грубые шутки.

Анализируя популярность определенных офицеров во время войны с варварами, он предположил тогда, что ни один офицер на самом деле не мог быть любим просто сам по себе — средний солдат просто не имел возможности узнать о настоящем характере их командира.

Значит, это должно было быть что-то другое. Он наблюдал и слушал и, наконец, выбрал ряд грубых острот, которые высмеивали власть. Просто рассказывая одну или две из них, он изменил отношение к себе у большинства солдат, слышавших его ободрения. Согласно докладам, его стали считать славным малым. Он им не был, но это не имело значения. Так называемый юмор был волшебным ключом к их доброй воле.

Гражданские, естественно, требовали другого отношения — факт, который старые солдаты иногда забывали.

Вопрос состоял в том, будут ли эти люди, которые были с Джеррином на планетах, которые мало, а то и ничего не знали о том, что сделал лорд Клэйн Линн против Чиннара, и которые сейчас, как предполагалось, должны были схватить его, будут они так же смеяться над его шутками?

Они смеялись, почти все до одного. Целые группы тряслись от хохота. Несколько офицеров пытались строго остановить их, но их голоса потонули в толпе. По истечении десяти минут Клэйн вернулся к месту своей первоначальной остановки, удовлетворенный тем, что он сделал, что мог, чтобы обратить людей на свою сторону.

Какую пользу это принесет, вопрос другой.

Он забыл про это, ибо увидел приближающуюся длинную, странную и удивительную процессию.

Первыми подошли десятки ярких раскрашенных патрульных машин. В полете они кружили по спирали, словно в хорошо организованном пиротехническом представлении. На последнем вираже они элегантно заняли позицию прямо напротив Клэйна. Это было мастерски, даже блестяще сделано, так что только когда они застыли, он понял, что в их новой позиции прочитывалось одно слово. Слово это было «КАЛАДЖ».

И вот появилась самая удивительная машина из всех — большой, с открытой палубой патрульный корабль. Это было пиршество цветов. Немного витиеватое, возможно, немного не в тон и, пожалуй, чересчур величественное для своей цели — Клэйн предположил, что его целью было оттенить лорда-советника.

Эта была ошибка со стороны Каладжа. Он был почти незаметен. Он избрал яркую форму, которая довольно хорошо сливалась с цветами. Красная куртка могла бы быть композицией из гвоздик или роз, или любого из должных цветов. К желто-голубым полосатым брюкам хорошо подходил почти десяток похожим образом окрашенных цветочных украшений.

Казалось ясным, что новый лорд-советник уже достиг того опасного для себя окружения, где никто не осмеливался давать ему совета.

Пока Клэйн наблюдал, красочно-яркое чудище корабля село на землю. Другие суда приземлились вокруг и, наконец, вперед выступил Трагген с микрофоном.

— Его превосходительство лорд Каладж лично приказывает вам сдаться.

Фарс должен был продолжаться.

Клэйн ответил достаточно громко, чтоб слышал Каладж:

— Скажите ребенку в цветочном ящике, что я хочу поговорить с ним.

Когда Трагген нерешительно повернулся к цветочному кораблю, Клэйн увидел, что Каладж взял мегафон. Через мгновение его пронзительный голос приказал стоящим вблизи солдатам идти вперед и схватить Клэйна.

— Не бойтесь, — смело закончил Каладж, — единственная его сила — это гипноз, и вам не нужно беспокоиться. У меня здесь для него клетка. Заприте его внутрь и принесите ко мне.

Клэйн мрачно улыбнулся про себя. Каладж, очевидно, объяснил себе, почему он был так раболепен в последний раз, когда он и его дядя встретились.

Гипноз. Это был простой способ скрыть слабость.

Клэйн подождал реакции на приказ мальчишки.

И солдаты, и их офицеры, казалось были в неуверенности. Не было проявлений решительности и стремительности, рвения показать главнокомандующему, что здесь были люди, готовые и желающие умереть за него. Офицеры тоскливо смотрели на Траггена, но если они ожидали, что он им поможет, они ошибались. Трагген выхватил свой мегафон и закричал в него:

— Вы подчинитесь командам вашего лорда-советника или впоследствии пожалеете.

Это вызвало движение. Дюжина солдат с одним офицером во главе побежала к цветному кораблю и вытащила оттуда клетку. Молниеносно подлетело какое-то патрульное судно и клетку водрузили на борт. Люди взобрались через поручни, и корабль ринулся к Клэйну.

Когда он достиг границы смерти, вырвался клуб пламени. Там, где только что было судно, на землю медленно оседало облако пепла.

— Следующий! — неумолимо сказал Клэйн.

Последовала пауза, а затем сердитый крик Каладжа.

— Гипноз, — заорал он очередной группе людей. — Не обращайте внимания, идите и возьмите его.

Люди в нерешительности попятились, но их офицеры, казалось, каким-то странным образом приняли объяснение Каладжа. Взбешенные, они приказывали своим людям садиться в патрульные суда и, будучи линнскими офицерами, забрались внутрь с ними. Какая бы слепота ни поразила их, это не имело ничего общего с недостатком отваги.

На этот раз два судна вышли вперед и были также мгновенно уничтожены.

Через свой громкоговоритель Клэйн проговорил в тишину:

— Трагген, атомные боги будут продолжать защищать меня от всех атак. Если вы хотите сохранить свой легион, попытайтесь убедить его превосходительство, что я не управляю всей этой трагедией. Я просто могу предупредить вас, что боги сами защитят меня от того, что вы и он, и все глупцы, которые привели его к власти, захотите сделать против меня. Берегитесь!

Каладж, должно быть, услышал, потому что завопил:

— Армия будет наступать одной группой. Мы развеем гипнотические штучки этого предателя.

Эта команда привела Клэйна в уныние. Он-то надеялся, что даже этот мальчишка поймет тщетность дальнейших атак. Но, очевидно, он ждал слишком многого. Теперь выбирать между Каладжем и армией приходилось ему. Если он будет вынужден убить этого юнца, последствия будут непредсказуемы. Это может серьезно замедлить действие схемы, которую он установил себе для захвата власти.

В настоящий момент оставалась одна возможность.

Он устроился за пультом управления оружия спасательного судна Риссов. Отработанными движениями опытного мастера он привел наводящее устройство в действие.

Пена голубого пламени прожгла траву рядом с украшенным цветами судном Каладжа.

В микрофон он насмешливо позвал:

— Ваше превосходительство, это похоже на гипноз, когда это так близко?

Трава горела. Даже с того места, откуда смотрел Клэйн, земля казалась расплавленной.

На цветочном корабле Каладж встал и лениво подошел к краю своего судна и взглянул вниз на языки пламени. Затем поднял свой мегафон.

— Нужно лишь посмотреть на них, — сказал он, — и они исчезают, — голос его поднялся. — Атаковать предателя!

Это был довольно изумительный блеф. Каким-то образом из глубины своего смятения мальчишка вычерпнул внешнее проявление уверенности, без чего не мог обойтись ни один предводитель, если он надеялся управлять боевой армией.

Клэйн тщательно прицелился.

Бок судна перед Каладжем сверкал жадным огнем. Жар, должно быть, был ужасный, потому что оба пилота выкатились со своих кресел и нырнули через передний борт корабля. Одежда их дымилась.

Каладж съежился, но с места не тронулся. Клэйн был потрясен. Таяла его надежда на легкое решение; и вот уже отвага лорда-советника достигла эффекта. Если бы Каладж сейчас был убит, то могло бы считаться, будто он погиб смертью героя.

Клэйн поколебался. Следующий шаг должен быть решительным. Если он прицелится даже на несколько футов слишком близко, Каладж либо погибнет, либо будет тяжело ранен.

Клэйн сказал в микрофон:

— Каладж, я предлагаю вам побыстрее решить, что это не гипноз, и сказать, что дальнейшие действия должны подождать до изучения ситуации.

Предложение было, к счастью, сказано в нужное время. Огонь распространялся. Впереди и с боков большинство цветов уже горели и пламя уже прочно охватило то, что должно было быть деревянной палубой. Порыв дыма поглотил Каладжа, и в нем, очевидно, был жар, так как он отступил на несколько футов и закашлял, как любой человек, глотнувший дыма вместо воздуха.

Потом он совершил ошибку, закрыв рот платком.

И это, казалось, убедило его, что его блеф не может больше продолжаться.

С удивительным достоинством он перегнулся через борт, отойдя от огня, и надменным знаком подозвал Траггена.

Последовало краткое совещание, после которого Каладж забрался в один из Цветных патрульных кораблей, которые его сопровождали. Машина взлетела и направилась к отдаленной линии космических кораблей. Трагген подозвал командиров ближайших групп, и последовало новое совещание, после которого офицеры присоединились к своим подразделениям.

Армия начала отходить. Примерно через полтора часа не было видно ни одного человека. Как раз перед сумерками поднялся первый корабль. За ним один за другим последовали остальные. В сгущающейся темноте было трудно определить, когда отошел последний корабль, Но одно казалось ясным. Сражение закончилось.

Он думал, что проблема Лилидел и Каладжа на этом закончилась. Но когда он добрался до дома, его ждало страшное несчастье. Во внутренний дворик только что вкатили носилки.

На них лежала мертвая Маделина.

Глава 25

В своей смерти она походила на спящую молодую девушку, волосы слегка растрепаны, вялое тело, руки безвольны.

Клэйн глянул на нее и почувствовал, будто часть из его собственной жизни выходит из него. Но голос его был ровным, когда он спросил:

— Как это случилось?

— В поселке беженцев, полчаса назад.

Клэйн хмуро задумался, и лишь через несколько секунд его поразила причина замешательства. Он сказал:

— Но что она там делала?

— Пришло какое-то сообщение с приглашением для нее навестить новорожденного.

— О-о! — произнес Клэйн. И хотя голос продолжал ему еще что-то говорить, некоторое время он лично ничего не слышал.

Он тоскливо думал: «Конечно, именно так».

Мать Маделина, щедрая хозяйка имения — во все эти роли Маделина направляла свою эмоциональную натуру. А проницательная Лилидел, наблюдающая издалека глазами и ушами своих шпионов, увидела потенциальные возможности. Прямая атака, чтобы отвлечь «его» внимание, и если это не сработает, то она хотя бы нанесет один смертельный удар. Или возможно атака на него была идеей Каладжа, а Лилидел просто использовала эту возможность.

До него вновь дошел голос докладывающего командира охраны.

— Ваше превосходительство, — говорил офицер, — она настаивала на том, чтобы пойти. Мы приняли все меры предосторожности. Охрана зашла в дом и нашла там женщину, мужа и младенца. Когда Маделина вошла в спальную, мать ребенка сказала: «Разве вам нужно, чтобы все эти солдаты находились здесь?» Леди Маделина сразу же выслала охрану во внешнюю комнату и закрыла дверь. Ее должно быть закололи в тот момент, когда закрылась дверь, потому что она не издала ни звука. Она умерла, не зная этого.

— А убийца? — вяло спросил Клэйн.

— Мы заподозрили неладное меньше, чем через минуту. Несколько наших солдат выломали дверь. Другие побежали на улицу. Убийцы были очень умелы. Муж исчез в задней части дома, где находился патрульный корабль. Женщина, должно быть, выбралась из окна. Они пропали из виду до того, как мы смогли найти еще один корабль или добраться до одного из наших. Преследование сейчас продолжается, но я буду удивлен, если оно будет успешным.

Клэйн тоже в этом сомневался.

— Их уже опознали?

— Нет еще. Но они, должно быть, беженцы, засланные в поселок как раз с этой целью.

Он велел вырыть могилу на холме, где был похоронен Джоквин, его давно умерший учитель. На надгробии была вырезана эпитафия:

Маделина Коргей ЛИНН

Любимая жена Клэйна и мать Брейдена.

После похорон он долго сидел на траве рядом с могилой и впервые подумал о собственной ответственности за это убийство. Он мог бы принять больше мер предосторожности.

Он оставил это, потому что было бесплодно. Один человек мог сделать лишь то, что в его силах, Его окончательный вывод был прост. Он вернулся в Линн со всеми его страшными интригами. Несмотря на все его искусство, Лилидел и Каладж успешно поймали его на свою старую уловку. Они сделали это накануне его попытки взять власть. Ничего не оставалось делать, как только доводить этот план до конца.

Лорд Клэйн Линн разместил свой штаб в одном поселке, который располагался в миле от окраин Голомба, города, где укрылось правительство. Его офис размещался в большом одноэтажном доме, который удобно стоял в стороне от грязной дороги. Вокруг дома росли высокие деревья, и под ними были быстро разбиты палатки. Огромный сарай за домом был достаточно просторен, чтобы вместить многочисленный флот небольших кораблей.

По другую сторону дороги находился многоэтажный постоялый двор, размещавший более сотни людей.

Клэйн организовал круглосуточное патрулирование на спасательных судах Риссов. Своей ужасной огненной мощью они господствовали на всех подходах к поселку.

Охрана патрулировала по полям и дорогам. Служащие в больших количествах стали прибывать в первый же день, и с каждым днем их становилось все больше. В основном они были из его собственного имения, но некоторых наняли на месте. Ко второму дню он организовал резерв из сотни посыльных кораблей и был готов начать работу.

С самого начала он не допустил буквально ни одной ошибки в расчетах. Его огромный опыт очень пригодился ему. Решения он принимал безошибочно и почти автоматически, не задумываясь.

Физически дела обстояли не так хорошо. У него была постоянная усталость.

Он не обращал внимание на эти симптомы. Он силой принуждал себя к длительным усилиям.

И в этот второй день он написал одно письмо, и отправил сотню его копий по планете людям, которые были всегда его главными сторонниками. Слова его были Дружескими, но твердыми. Он предложил всем, находящимся на руководящих постах, предоставлять ему копии любых докладов, которые они делали для правительства, и передавать ему все официальные распоряжения или документы, которые они, в свою очередь, получали.

Его письмо не содержало прямого намека, что он узурпирует функции правительства, но подтекст, должно быть, был ясен. В течение нескольких часов из ближайших провинций стали прибывать ответные послания. Почти три четверти ответов были утверждением безусловной преданности. Остальные приняли такое же отношение, но более осторожно.

Незадолго до наступления ночи в тот же день несколько десятков известнейших людей лично пришли поздравить его с действием и поклясться, что будут поддерживать его до смерти.

С каждым часом возбуждение и напряжение нарастали. Клэйн лег спать поздно и хотя почти мгновенно заснул, ему снились странные, ужасные сны его детства. Всю эту долгую ночь он беспокойно метался и ворочался. А утром проснулся с таким ощущением, будто не спал вовсе. Он появился из своей спальни, чувствуя себя измученным, даже когда начался долгий день.

Он обнаружил, что послания шли непрерывным потоком все ночные часы. Это были из более отдаленных районов. По их числу Клэйну показалось, что каждый человек, которому он написал, дал добрый совет десяткам других сторонников на своей территории. К середине утра поток посланий говорил уже о необходимости занять часть постоялого двора и спешно направлять сюда служащих из его имения.

Клэйн ел свой обед с чувством победы. С того места, где он сидел в окне гостиничного ресторана, он видел, как приходили и уходили люди, как перешедшие на его сторону прогулочные корабли низко летали над деревьями. Казалось, что каждую минуту садилась или взлетала какая-нибудь машина.

Тут и там поспешно строились времянки, тогда как умелые администраторы принимали все необходимые меры, чтобы приноровиться к системе его действий.

Вскоре после обеда Клэйн послал свое второе письмо, на этот раз губернаторам, правительственным чиновникам и важным особам, которые раньше его не поддерживали.

Это письмо было составлено уже по-другому. Холодно, кратко он извещал получателей о местонахождении своего штаба. Он закончил свою записку указанием: «Примите, пожалуйста, к сведению, что копии всех документов, которые вы предоставляете Каладжу, в будущем должны посылаться мне. Также вы будете высылать любое сообщение или документ, которые получите от правительства Каладжа после того, как сначала сделаете копию для своих досье».

Скрытый смысл этого письма не сможет остаться не замеченным проницательными людьми. Сотни осторожных людей рассмотрят ситуацию и будут действовать согласно своим личным интересам и убеждениям. Реакция была потрясающей. В течение двух часов стали прибывать не только послания, но и сами люди. Патроны, губернаторы, военачальники, штабные офицеры, правительственные чиновники — всю последующую часть дня и весь вечер небольшой штаб Клэйна был битком набит людьми, готовыми продемонстрировать свою лояльность сейчас, когда они были уверены, что был кто-то, кому ее можно продемонстрировать.

В эту ночь Клэйн пошел спать еще более утомленный, чем в предыдущие дни с момента смерти Маделины. Но вопрос, сомнение, которое было в его голове столько лет, был разрешен.

Он высек искру, затронул жизненные струны, и люди ответили — как он и надеялся.

Пора. О, ну в самом деле пора.

Для человеческой расы было четверть двенадцатого.

И все-таки они ответили. Он спал напряженно. И проснулся удивляясь, достанет ли у него сил сделать десять тысяч вещей, которые еще нужно было сделать. Через несколько скоротечных лет все эти люди должны научиться принимать свою великую роль в звездной вселенной.

Шествие новых сторонников через его кабинет возобновилось вскоре после рассвета. Так как люди все прибывали, один знаменитый Патрон предложил Клэйну перенести свой штаб в Голомб в правительственное здание более подходящего размера.

— Так будет легче, — настаивал он. — Там уже установлена связь между департаментами.

Клэйн согласился и объявил, что переедет на следующий день.

После полудня напряжение несколько спало. Служащие открывали офис с единственной целью: принять новых людей и определить их обязанности. Это была задача, которую Клэйн до этого выполнял почти без посторонней помощи.

Он стал получать сообщения о замешательстве Лилидел по поводу того, как люди из правительства исчезали из своих служебных помещений. Когда же у нее возникло первое подозрение об истинном положении, Клэйн не обнаружил. Однако он не слишком удивился, когда на пятое утро она явилась лично, менее чем за час до того, как он был готов переехать в Голомб.

Человек, который доложил о ней, цинично сказал, так чтобы она слышала:

— Ваше превосходительство, какая-то женщина, утверждающая, что она ваша невестка, хочет с вами встретиться.

Это было жестокое замечание, особенно потому, что человек, произнесший его, заявил о своей преданности ему только вчера.

— Пришлите ее сюда, — все что сказал Клэйн.

В женщине, которая пошатываясь вошла в кабинет, лишь с трудом можно было узнать Лилидел. Лицо ее все было покрыто пятнами. Глаза были широко открыты, слишком широко, а кожа вокруг них была обесцвечена, словно она провела бессонную ночь. Она была то в ярости, то в ужасе.

— Тысумасшедший! — взвизгнула она. — Как ты смеешь пытаться свергнуть законное правительство.

Эта фраза рассмешила его. Она и Каладж были «законным правительством». Это все, о чем она могла думать. И лишь после того, как ее убедили сесть, она достаточно успокоилась, чтобы Клэйн открыл ей правду. Она слушала его слова с явным страхом человека, которого приговорили к смерти.

Клэйн мягко объяснил, что во время кризиса правительства падают, потому что не могут себе помочь.

— Иногда, — продолжал он, — когда слабый правитель не очень вмешивается в правление квалифицированных подчиненных, его правительство может пережить небольшую бурю, но во время национальной опасности правительство, которое не отвечает требованиям, рушится, как карточный домик.

К концу его объяснения она, должно быть, перестала слушать, потому что снова закричала о том, что она собирается сделать с предателями.

— Я приказала Траггену всех их казнить, — сказала она голосом, дрожащим от бешенства.

Клэйн покачал головой и тихо сказал:

— Я тоже послал приказ Траггену сегодня утром. Я приказал ему привезти сегодня Каладжа сюда, ко мне, живым. Посмотрим, какому приказу он подчинится.

Лилидел уставилась на него. Затем она удивленно тряхнула головой и пробормотала:

— Но мы «законное» правительство.

Следующий ее поступок показал, каков, как она думала, будет выбор Траггена. Глаза ее закрылись. Голова опустилась. Она медленно повалилась на пол к ногам Клэйна.

Каладж, когда его ввели под вечер, был нагл. Он сел в кресло. Откинулся назад. Сказал:

— Боги все еще любят меня, дядя?

Клэйн был изумлен. Он уже наблюдал ограниченное развитие прежде. Это показывало, как люди реагируют на новое окружение. Почти три года Каладж был лордом-советником. За исключением разве что Лилидел, люди, которые поставили его к власти, все рассчитывали использовать наивного юнца в своих собственных целях. Как они жестоко ошиблись.

Клэйн не тратил время на юное чудовище. Он уже отослал Лилидел в дом отдыха, который он содержал в отдаленной провинции. Теперь, с эскортом, он отослал туда и Каладжа.

Работе, которую нужно было делать, казалось, не было границ. Поступающие доклады, даже сокращенные для него, требовали времени для прочтения и понимания. Постепенно однако, даже когда он все больше уставал, проявлялась общая картина.

Из всего, что он смог собрать, выходило, что первый этап вторжения Риссов закончился. Прибытие нового полчища колонистов показывало, что начинается второй этап. Он будет беспощадным. Удар будет нанесен на каждое крупное сообщество. Кораблям с резонаторами достаточно лишь пролететь низко над землей, и люди будут погибать миллионами.

А потому — атаковать Риссов.

Но он застудил грудь и никак не мог вылечиться. Чувствуя себя хуже, чем он хотел себе в том признаться, Клэйн направился в свое имение. Там он приготовился к простому, как он намеревался, отдыху.

Это оказалось худшим из того, что он мог сделать. Он постоянно кашлял и давился мокротой. Голова раскалывалась настолько, что он едва мог думать. Временами зрение его настолько затуманивалось, что он мог видеть лишь с огромным трудом.

Стало невозможно удерживать твердую пищу. Он был вынужден перейти на диету только из жидкостей. Вечером второго дня, больной, как никогда в жизни, он лег спать.

Он был все еще убежден, что все, что ему было нужно — это отдых.

«В конце концов, — неуверенно сказал себе Клэйн, — это смешно».

Было утро третьего дня, проведенного в постели. Сквозь открытое окно он слышал звуки работающих в саду людей. Дважды за вот уже несколько минут мелодичный смех какой-то женщины прозвенел в тихом, приятном воздухе.

Глаза его болели, тело то бросало в жар, то знобило. Ему уже было все равно, что с ним. У него было смутное чувство, что он совершил ошибку, вернувшись в имение; «Солнечная Звезда» было лучшим убежищем. Лучше оборудована, больше подготовленных химиков. Что-нибудь для него бы сделали.

Эта мысль никогда не приобретала четкую форму. Просто нечто такое, что он мог бы сделать. Все, что он мог сделать сейчас, это выдержать до конца.

Промелькнула мысль: «Беда в том, я никогда прежде не болел. У меня нет опыта. Я не представлял, что болезнь ослабляет разум».

Он слабо пошевелился, лежа в постели. «Нужно поправиться, — убеждал он себя, — я единственный, кто может прогнать Риссов с Земли. Умри я…» — но он не смел думать об этом.

С кривой усмешкой он нарисовал себе картину, как презренный мутант поднялся до величайшей должности в империи Линна. И в час победы над смертельным врагом… свалился в постель. Вот он, беспомощный от болезни более мощной, чем любая власть, которой он мог когда-либо обладать. И победа ускользала, испаряясь вместе с ним.

Покачав головой, сильно удрученный, он повернулся на бок и заснул.

Ему снилось, будто он ребенок, ему четыре года, он стоит в саду центрального Дворца времен лорда-правителя Линна. И что за ним гонятся другие дети. В этом кошмаре, единственная его надежда была на то, чтобы он смог управлять шаром энергии прежде, чем они смогут схватить его.

Шар, символ огромной силы, почти божественный шар.

Даже во сне он знал, что оба шара, тот, который вернул ему Чиннар, и тот, который они взяли у маленьких людей, были далеко от имения. И тем не менее все равно он старался взять шар под свой контроль. Его мозг, казалось, был не в состоянии сформировать мысль-сигнал.

Мальчишки были уже близко. Оглянувшись, он мог увидеть их сверкающие глаза, их открытые жадно рты. Даже их дикие крики доплывали до него через годы и отзывались в его мозгу со всей прежней силой.

А затем, как раз когда их растопыренные руки уже хватали его, как раз когда им уже овладело полное отчаяние, он произнес вслух сигнальное слово для шара.

Он проснулся в испарине от страха, но почти мгновенно снова заснул. И снова за ним гнались мальчишки. Он понял, просто, что ошибся, когда пытался сказать сигнальное слово. То, что он действительно хотел, это добраться до черного ящика, в котором обычно хранился шар.

Он дотянулся до него и в радостном экстазе стал забираться в него. Он знал — каким-то образом он знал — если он заползет внутрь, то мальчишки его не заметят. Он спрятался, вжался глубоко в ящик — он был глубже, чем это ему вспомнилось — и погружался в темноту, когда отчетливо подумал:

«Что я здесь делаю? Куда это ведет меня?»

Долгое время он размышлял над тем, что за этим кроется. А затем очень медленно и болезненно он сдвинул покрывала в сторону. Он сел, его слегка тошнило, но он был тверд.

«Болен или нет, — подумал он, — я встаю».

Он пойдет на «Солнечную Звезду». В огромных химических лабораториях корабля, во время долгого путешествия он нашел время смешать некоторые из лекарств, описанные в каких-то старых медицинских книгах, которые он нашел. Он испробовал их на явно умиравших, затем осторожно на больных. Некоторые из них были удивительно эффективны против респираторных заболеваний.

В комнату вошла сестра. Он взглянул на нее затуманенными глазами.

— Моя одежда, — пробормотал он, — принесите мою одежду.

— Ваше превосходительство, — она волновалась, — вам нельзя. Вы больны. Вы должны лечь в постель.

Она не ждала ответа. Она поспешила из комнаты. Через минуту в комнату вбежал врач. Он бросился к постели, и Клэйн почувствовал, как его без сопротивления положили в постель на спину. На тело натянули простыни.

Он запротестовал с минутным жаром.

— Доктор, мне нужна моя одежда. Мне нужно на корабль. — Его голос угас до почти беззвучного шепота.

Над ним расплывчатая фигура врача повернулась к расплывчатой фигуре сестры.

— Корабль, — сказал он. — Что он хочет сделать? Отправиться в бой?

Последовала пауза. Затем доктор снова заговорил.

— Сестра, пригласите остальных женщин и дайте ему холодную ванну. Я полагаю ему нужен шок.

Вода ощущалась смутно. Он принял это ощущение пассивно, но подумал с долей насмешки:

«Я пойман здесь. Я не могу убежать. Они будут следить за мной круглые сутки. Они знают все маленькие хитрости инвалида. И каким-то образом в этот час мой ранг не значит ничего».

Он не помнил, как его перенесли обратно в кровать, но он вдруг снова оказался под простынями. Сейчас они казались более тяжелыми, словно был добавлен дополнительный вес. Он с интересом подумал, что они, вероятно, старались удержать его простым грузом одеял. Над ним одна из сестер сказала:

— Он спит. Это хорошо. Я думаю ему будет лучше, когда он проснется.

Его ощущения были не похожи на сон. Не было это и сновидением. Казалось, что он стоял на зеленой лужайке и интересно, что Маделина была рядом с ним, улыбаясь и говоря:

— Я буду тебе полезной. Тебе нужен кто-то, как я.

Он вспомнил это со слабой улыбкой. Его улыбка сошла, и он повернулся к Джеррину:

— Боюсь, это значит, что Чиннар — следующий лорд-правитель. Линны уходят. Вся борьба была впустую…

Далеко кто-то сказал:

— Патронату порекомендовали, и для управления империей создан Совет Девяти.

Он был один на зеленой лужайке, расхаживающий на свежем воздухе, глубоко дыша. Впереди был какой-то лес, с тенями под деревьями. Какие-то фигурки порхали от ствола к стволу. Он, казалось, узнал их, и тем не менее он не мог решить, кто они.

Он подошел к краю леса, поколебался, а затем, осознавая, что Маделина рядом, прошел дальше в тень.

Он проснулся и открыл глаза.

Было так, словно даль была перекрыта и фактические глубины исчезали. Он почувствовал расслабление и легкость. Зрение было ясным, тело прохладным и удобным. Клэйн повернул голову.

Чиннар, осунувшийся, с ввалившимися щеками сидел в глубоком кресле рядом с кроватью. Вид его встряхнул память Клэйна. Он вспомнил, что лекарства были принесены ему с корабля.

Он лежал в кровати, выздоравливающий, но ослабевший. И он сказал Чиннару:

— Сколько на это ушло?

— Восемнадцать дней.

Варвар изнуренно улыбнулся.

— Нам пришлось пробиваться сюда, — сказал он. — Когда я услышал, что вы умираете, я послал ультиматум вашему врачу. Когда он не ответил, я спустился с тремя вашими обученными фармацевтами и армией. Так как все ваши резонаторы были с корабля и настроены на нас, мы просто вошли.

Он замолчал.

— Как получилось, что у вас здесь такой тупой невежда? После всей этой медицинской работы, которую вы провели на корабле, возвратиться сюда.

Клэйн извиняющимся тоном сказал:

— Я забыл, что он здесь. Я был так занят, когда мы вернулись. Кроме того, я был болен, и мне не хватало здравого смысла.

Его поразила одна мысль. Он уставился на Чиннара, более четко поняв смысл присутствия варвара. Вот здесь был вождь, приученный к кровавой тактике, И тем не менее он бескорыстно пришел помочь своему главному сопернику за власть в Солнечной системе.

Чиннар, казалось, понял его мысли.

— Ваше превосходительство, — сказал он мрачно, — восемнадцать дней я дежурю возле вашей кровати, потому что мой ответ на проблему Риссов не лучше, чем у всех дураков Линна там. — Он махнул рукой и продолжил: — Это кажется невероятным, но человеческая раса может быть спасена только одним человеком, а как он надеется это сделать, я даже не могу себе представить.

Он помолчал. Каким-то странным образом он выглядел таким напряженным, что Клэйн был наэлектризован. Варвар мрачно кивнул.

— Вы правильно догадываетесь, — сказал он, — идет война с Риссами. И уже сейчас все старые планы сопротивления, которые у меня были, начинают походить на глупость больного мозга.

Он замолчал.

— Шесть дней, — сказал он просто, — сотни боевых кораблей Риссов атакуют человеческие поселения любых размеров. Я даже не мог оценить для вас все потери. Мужчины, женщины и дети умирают в агониях. Без всякого сомнения, это похоже на второй и последний этап.

Еще раз его тон изменился.

— Ваше превосходительство, — указал он сурово, — мы должны уничтожить эти чудовища до последнего.

— Нет! — сказал Клэйн.

Он медленно привстал в кровати, чувствуя свою слабость. Но глаза его твердо встретили налитый кровью взгляд собеседника.

— Чиннар, — сказал он, — завтра утром мы сбросим нарисованный ультиматум, дающий Риссам месяц, чтобы уйти из Солнечной системы и принять идею раздела как постоянную политику.

— А если они откажутся? — в голосе варвара слышалось явное сомнение. Он протестующе добавил: — Ваше превосходительство, через один месяц пятьдесят миллионов людей будут…

Клэйн продолжал, словно не слышал:

— Начиная, примерно через два дня с этого времени, мы начинаем повсюду разрушать их силы и их цивилизацию. Точное время зависит от того, как скоро я смогу встать.

Он помотал Чиннару головой.

— Не тревожьтесь. Я еще никогда не чувствовал себя более в своем уме, чем сейчас. Я готов, я наконец-то в состоянии. Говорю вам, друг мой, я вижу вещи, которые ни один человек или мозг никогда прежде не видел. Все предварительные испытания проведены, хотя мне еще нужно сделать несколько специальных электронных фотографий.

— А потом что?

— По крайней мере, откроется какая-то часть глубочайшего знания материи и энергии.

Глава 26

Целую минуту после того, как он вошел, Клэйна не замечали. Он воспользовался этой возможностью осмотреть всех присутствующих.

Это была… ассамблея, собравшаяся здесь в огромной физической лаборатории на борту величественного — прежде Рисского, сейчас Линнского — боевого корабля «Солнечная Звезда». Присутствующие Ученые Храма смотрелись ярко и чисто в своих белых парадных одеждах. Правительственные чиновники также были поразительно хорошо одеты; это была верхушка, и, разумеется, у них был доступ к материалам.

Из всех гостей самым потрепанным выглядело крупное дворянство. Их имения были поистине захвачены толпами беженцев, и за время этого кризиса стало уже обычной практикой поддерживать вид равного лишения. Почему-то, как наблюдал Клэйн во время вторжения варваров, это в равной степени удовлетворяло безземельных, безденежных и безмозглых.

Неожиданно люди увидели его. Гул разговоров стих. Лорд Клэйн поколебался еще секунду, а затем прошел через кордон солдат, которые должны были защищать ряд машин от любопытных посетителей. Он включил питание микроскопа и камеру с универсальным питанием и другие приборы, которые будут задействованы. Затем он повернулся к гостям, последние из которых рассаживались в креслах.

Клэйн знаком пригласил носильщиков вынести шар и его контейнер. Когда его установили под одной из более сверкающих машин, он нажал кнопку. В шар, когда он прокатился, вошла телевизионная камера, затем она двинулась вперед и назад совершенно синхронно с шаром.

Он выбросил руку к еще одному переключателю; свет погас. С потолка спустился огромный экран. На нем появилась звездная вселенная. Клэйн указал на слабо мерцающий шар справа от экрана, катающийся взад-вперед.

— Картина, на которую все сейчас смотрели, находится внутри него, — сказал он.

Идея, должно быть, была слишком нова, чтобы они могли понять ее. Или, возможно, они отвергли его объяснения, даже когда он закончил говорить. Никто не казался удивленным, что было ненормально.

Он подождал, пока эта сияющая масса звезд не пришла в равновесие. А затем, просто представив это так, привел всю массу в движение мимо камеры. Сначала движение было невидимым. А затем какое-то сияющее солнце пронеслось в их сторону. Оно выросло до огромных размеров, потом быстро заскользило мимо. Какая-то планета невероятно близко коснулась экрана и величественно покатилась ближе. Вдали был виден какой-то спутник. Клэйн назвал их.

— Наша Земля и наша Луна, — сказал он, — а то было наше Солнце. Давайте введем их в комнату, хорошо?

Он не рассчитывал, что они это поймут. Отклонив камеру, он подождал, пока не погас экран, и на мгновение задумался. Из аудитории донесся коллективный вздох изумления. Сверкнув, показался какой-то сияющий белый шар около трех дюймов в диаметре, который и прошел под окуляром микроскопа. В комнате внезапно стало так же светло, как днем.

Клэйн сказал в мертвой тишине, которая последовала за вздохом:

— Хотя это трудно понять — это наше Солнце. Хотя их невозможно видеть невооруженным глазом, все планеты находятся с ним. Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и так далее.

Он подождал, и какой-то человек произнес неестественным напряженным голосом:

— Но как это возможно? Мы сидим здесь, в корабле, в нескольких милях над Землей.

Клэйн не ответил. Потому, что это была одна из основных тайн пространственно-временного континуума. Риссы выделили какой-то любопытный продукт в их «защитном» устройстве с его резонирующим потоком энергии, который моментально войдет в каждое пространственно-временное поле.

Но здесь в шаре и его побочных продуктах должен быть ответ более точный и окончательный, чем любой другой, о котором когда-либо мечтали.

Рациональная космология? Конечно, впервые в истории жизни люди глядели в сокровенные значения вещей. Что появилось раньше: мысль о Вселенной или сама Вселенная? Ответ должен быть сложно вплетен в саму природу вещей. Размер, скорость, пространство, место — все находится в понимании, не в действительности. Мертвый ничего из этого не осознает. Живой может вглядеться на миллиард световых лет в темноту, на галактики, стремительно уходящие в еще большие «дали». Но он не может легко приспособиться к четырехмерному восприятию, что даст ему возможность постичь целую вселенную как мгновенную мысль в собственном мозгу. У нее не было бы другой величины, кроме существующей в его же оценке, другой скорости, кроме как относительно самого себя.

— А сейчас, — Клэйн повернулся, — у нас здесь есть Земля размером с пылинку. Это довольно большой размер. С помощью микроскопа мы сможем увеличить ее в сотни миллионов раз. Это даст нам на рассмотрение огромное тело, которое мы можем надеяться увидеть по небольшим сегментам.

Он чувствовал на себе десятки глаз, когда склонился над прибором. Сделав необходимую настройку, он выпрямился и сказал:

— Я установил в эту машину инфра-иглу, которую я могу описать вам, только дав несколько ничего не значащих цифр. Риссы использовали их, чтобы пронзать предметы в одну десятимиллионную миллиметра. Я использую ее так, как можно использовать нож.

Он сделал паузу, чтобы дать возможность таинственным словам дойти до людей. Затем сказал:

— Теперь я поставлю наше крошечное Солнце и его планеты в положение, где микроскоп можно сфокусировать на Землю.

Он посмотрел в окуляр прибора. Не отрываясь от него, он сказал:

— Я могу видеть под собой Землю. Впечатления вращения нет, и тем не менее скорость оборота должна быть двадцать тысяч в секунду. Это будет пропорционально ее размерам. Я еще не высчитал его, потому как то, что я намереваюсь сделать, будет зависеть от автоматического механизма. Впечатление, что за секунду проходят тысячи дней по двадцать четыре часа, только кажущееся. Между нами и этой Землей существует неразрывная связь. Расчет времени будет точным.

Он продолжал:

— Вы можете спросить, как я могу надеяться увидеть что-нибудь на предмете, вращающемся с такой страшной скоростью. Особенно, если он делает тридцать оборотов вокруг Солнца каждую «секунду». Мой ответ в том, что Риссы снабдили нас всеми необходимыми автоматическими средствами. Это вопрос синхронизации, невозможный для человеческого разума, но простой для путей энергии. Я немного попрактиковался на Луне вчера, чтобы убедиться, что эта теория правильна.

Он выпрямился, поднял стопку фотографий и передал их ближайшему зрителю.

— Передавайте дальше, — сказал он.

Он не обращал внимания на охи и ахи, которые начались почти сразу же. Вернувшись к возвышающемуся микрофону, он возобновил объяснения.

— Скорость почти или вообще не имеет значения, когда действуют эти реле. Эта камера Риссов делает миллионы снимков в секунду. Снимки не фотографируются на пленку, а хранятся в трубке. А то как они могут использоваться, происходит примерно следующим образом. Вчера, как вы, вероятно, помните, мы посещали горные города и наблюдали их один за другим с безопасного расстояния. Вот чего вы не знаете, так это то, что я сделал фотографии каждого и поместил их в эту трубу.

Пока он говорил, он все время смотрел в окуляр. Вот он снова выпрямился.

— Вот сейчас камера делает снимки Земли, каждый раз, когда она проходит под ней. Когда я ставлю этот рычаг на место, она делает снимки только того района этого крошечного глобуса, который по структуре соответствует одной из сделанных мною вчера фотографий городов, управляемых Риссами.

Он надавил на рычаг.

Между сверкающим Солнцем и аудиторией бесшумно выдвинулась ширма, сильно приглушившая свет экрана. На экране было какое-то яркое пятно.

— А, я вижу резкость не совсем настроена, — сказал Клэйн.

Он еще что-то настроил. Результат показался мгновенно. Яркое пятно на экране на экране стало четким и превратилось в город в горах.

Какой-то низкий голос произнес:

— Да это же Денра.

И все равно, он понял по их слабой реакции, что у них не было представления о том, что сейчас произойдет. Это было не удивительно: он вынужден был признать это. Они были свидетелями координации наук Риссов и человека на ее высшем уровне — и у них просто не было достаточной подготовки и знаний, чтобы ухватить грандиозность того, что должно было произойти.

Не колеблясь, он продолжал:

— Следующий шаг — это синхронизировать нашу проникающую «иглу». Пожалуйста, поймите все вы, что когда ее применяют против Земли размером с пылинку, протыкание «точки» диаметром в одну десятимиллионную миллиметра может быть гибельным. Приборы должны быть настроены соответственно таким образом, чтобы нанести лишь поверхностный удар.

На экране город Денра исчез в облаке пыли. Часть горы была словно выдолблена каким-то громадным молотком на глубину около мили.

— Прелесть этого, — сказал Клэйн ровным, не испытывающим раскаяния голосом, — в том, что здесь нет радиоактивности и нет возможных контратак. Так вот мы, очевидно, не станем уничтожать наши собственные города, если не будем вынуждены это сделать, даже если в настоящее время они и заняты Риссами. Я думаю: нам следует дать захватчикам шанс обдумать происшедшее, пока мы переключимся на другой город, на этот раз не на Земле, а на планете Риссов, которую посетила «Солнечная Звезда». Пока мы были там, я сделал необходимые фотографии, потому что даже тогда мои мысли шли где-то в этом направлении.

Потребовалось около минуты, чтобы вынести это солнце и его планеты из шара под универсальным микроскопом.

Клэйн сказал:

— Как вы знаете, наши условия переданы. Чтобы рассказать все это, мы использовали серию картинок. Мы требуем сдачи полевых боевых кораблей, которые пришли в Солнечную систему, совместной работы в нашей галактической мирной программе — куда входит совместное развитие всех вновь открытых пригодных для обитания планет, и частичный раздел многих уже населенных миров. Межзвездный телевизионный механизм, переведенный со второго корабля, который мы захватили, находится на борту и действует — к сожалению, сам второй корабль все еще в неисправности. Пока что мы не получили никакого ответа на наш ультиматум. Потому возникает необходимость убедить упрямого противника на части его собственной территории в том, что ему придется сотрудничать или погибнуть.

Он коснулся какой-то кнопки, и город Риссов на экране рассыпался, словно был сделан из порошка. Удар, казалось, был более сильным, чем первый, потому что не только город был раздавлен, но и огромная гора за ним разорвалась, как кусок ткани.

— Сейчас я настрою на еще более глубокий удар, — сказал Клэйн. — По той причине, что мы «сфотографировали» города, занятые Риссами только на Земле и на одной планете Риссов, на которой мы были. Любые удары, которые мы наносим по другим планета Риссов, отмеченным на захваченных звездных картах, придется нанести «влет», то есть без помощи предварительных «фотографий». Я думаю, мы всегда можем ударить по горному району радиусом в сто миль.

Несмотря на его волю и спокойствие, голос его дрогнул. Он должен ударить достаточно сильно, так, чтобы почувствовался эффект — аудитория была в мертвой тишине, но они вероятно не могли, как он, понять огромные масштабы происходящего. Приручалась Вселенная. Человек больше никогда не будет выглядывать на звезды и чувствовать себя маленьким и незначительным. Пространство и время оставались, как всегда, восхитительно грациозными, но занавес все же поднимался. Дни, когда сама таинственность и размеры потрясали умы тех, кто смотрел, не прошли. Однако… все это уже никогда не будет по-прежнему.

Клэйн скрыл свой трепет, взяв дополнительное время для подготовки к следующему удару. Наконец, почувствовав, что он снова овладел собой, он сказал:

— Мне представляется, что им понадобится какое-то время, чтобы принять горькую действительность своего поражения. Нам просто придется продолжать наказывать их до тех пор, пока они не дадут нам сигнал, что они готовы обсуждать условия.

Прошло четыре часа, прежде чем поступил этот сигнал.

Прошел год. Идя рядом с Чиннаром, Клэйн сказал:

— Все равно она кажется мне странной.

Они оба, Клэйн в будничной мантии священника, а Чиннар в форме рядового варварской армии — привычная картина вокруг Линна в те дни — медленно подошли к недавно законченной колонне победы.

Клэйн внимательно осмотрел ее. Она стояла на огромной площади перед Центральным Дворцом. За ее строительство проголосовал Патронат, и она состояла из огромного мраморного куба, на вершине которого была создана сложная сцена. Человек в мантии ученого храма стоял, расставив ноги, на двух планетах. Высоко над головой он держал третью планету. Он стоял на цыпочках, словно дотягиваясь к чему-то. Повсюду у его ног были другие планеты и звездообразные объекты.

Мантия в отличие от всего, что Клэйн когда-либо носил, была ярко-золотой по цвету. Она сияла на полуденном солнце. Лицом фигура поразительно походила на Клэйна, но тело было непропорционально громадным по сравнению с остальной частью статуи. Там возвышался великан.

Клэйн обернулся к Чиннару, чтобы сказать что-то, и увидел, что тот наблюдал за какой-то парой, которая остановилась в нескольких футах от них.

— Посмотри сюда, — сказал мужчина женщине, — здесь написано «Спаситель расы». Что придумают наши правящие силы в следующий раз?

Женщина сказала:

— А ты уверен, что это член правящей семьи? А-а, вот там имя, — она шевельнула губами, словно читала его про себя. Затем сказала, — Клэйн Линн. Это который? — они отошли в направлении дворца.

Клэйн сухо сказал:

— Такова слава.

Он увидел, что Чиннар улыбается. Великий человек улыбался.

— Мир большой, — сказал он. — Зачем им знать ваше имя или как вы выглядите? Они не видели, что вы делали. Может, когда у нас телевидение будет шире распространено, тогда вас, может, будут узнавать на каждом углу.

Клэйн сказал:

— Я не спорю. Много ли я сам думаю о великих людях прошлого? Разделить это на десять — вот и будет мое истинное положение в деле славы. — Он добавил:

— Это хорошо, что люди забывают своих героев и своих богов. Если бы не забывали, для новорожденных жизнь была бы по-настоящему серой.

Чиннар сказал:

— Жаль, что я не смог быть здесь во время открытия. Давайте сядем на минутку.

Он знаком пригласил Клэйна к одной из тяжелых каменных скамеек. Вскоре прошла группа смеющихся девушек. Они даже не взглянули ни на колонну, ни на двух мужчин, сидящих под нею.

Два молодых человека с палитрами и мольбертами разложили свои принадлежности и сели на скамейки через аллею перед монументом. Они начали рисовать.

— Что мне в ней нравится, — сказал один, — это то, как она вырисовывается на фоне неба. Если я смогу правильно затушевать ее на переднем плане, то думаю я смогу сделать чудесную картину.

— Это отвратительная работа, — сказал другой, — но картины скульптур довольно хорошо идут. Когда появляется какая-нибудь новая, важно быть первым. Если я смогу разместить дюжину копий в лучшие магазины, то У меня будут заказы на сотни.

Они снова умолкли. Через несколько минут второй из них подошел к Клэйну и Чиннару.

— Я пробую нарисовать эту скульптуру, — сказал он, — а вы оба, сидя на этой скамейке, ничего в нее не вносите. Если вы не против, я бы хотел, чтобы вы оба встали и подняли правые руки, словно вы отдаете дань герою. Уверяю вас, на это не уйдет много времени. Я работаю быстро, и смогу набросать ваши портреты за несколько минут.

Должно быть, он неправильно истолковал выражение лица Клэйна, потому что пожал плечами и сказал:

— Если не хотите, то, может быть, вы не против перейти на те другие скамейки.

Чиннар бросил ироничный взгляд на лорда-правителя. Линна, затем поднялся. Он сказал:

— Сомневаюсь, чтобы мой друг стал позировать именно перед этой статуей, но я буду очень счастлив сделать это так, как вы предложили.

— Спасибо, — сказал художник.

И пошел к своему мольберту.

НУЛЬ-А ^(цикл)

Мир Нуль-А

В мире будущего люди строят идеальное общество на Венере, для этой цели они проходят сложный курс Нуль-А обучения. Данным процессом руководит Машина (центральный компьютер), каждый год она проводит Игры, победители которых отправляются на Венеру. Но данной идиллии грозит заговор пришельцев из-за пределов солнечной системы.

Участник Игр Гроссейн выясняет, что его память ложная и пытается выяснить, кто стер его истинные воспоминания…

В конце концов он узнает секрет своего происхождения и свою роль в образовании Мира Нуль-А.

Глава 1

Здравый смысл не всегда помогает принимать рациональные решения в критических ситуациях. Главной задачей изучаемой нами науки является воспитание человека, находящегося в полной гармонии с природой; создание определенного типа мышления, готового мгновенно реагировать на любую неожиданность.

Б. Р.

Все, кто живет в отеле, на период Игр должны в соответствии с правилами объединиться в группы защиты, формируемые на каждом этаже…

Госсейн угрюмо смотрел в полукруглое угловое окно своего номера. Стоял ясный, погожий день, и с тридцатого этажа город, специально выстроенный для Машины, был виден ему как на ладони. Слева внизу сверкала иссиня-черная река, и послеполуденный ветерок ерошил воду, поднимая легкую рябь. К северу, на фоне ярко-голубого неба, резко выделялись темные пики невысоких гор.

Между горами и рекой, в периферии его зрения, толпились по широким улицам частные виллы, с ярко выкрашенными крышами, сверкающими на фоне пальм и других тропических деревьев; гостиницы, разбросанные там и тут; отдельные здания, назначение которых трудно было определить с первого взгляда.

Машина высилась в центре ровной площади на вершине горы, сверкающей серебряной стрелой, уходящей на пять миль в небо. Изумительные сады и роскошный особняк президента неподалеку частично скрывали деревья, но Госсейн почти не обратил на них внимания. Перед его взором находилась Машина, и она заслоняла собой все остальное.

Вид ее притягивал, как магнитом. Несмотря на плохое настроение какое-то волнующее чувство невольно захлестнуло Госсейна. Наконец-то ему удалось стать участником Игр, способных обеспечить его будущее даже в случае небольшой удачи и дающих возможность отправиться на Венеру, если он окажется в числе тех избранных, которые завоюют высшие награды.

Много лет мечтал он об этом, но возможность представилась лишь после ее смерти. «За все приходится платить», — мрачно подумал Госсейн. Как ни ждал он этого дня, ему и в голову прийти не могло, что ее не будет рядом. С самого начала строили они планы о том, как рука об руку пройдут сквозь тяжелое испытание и начнут жить по-другому. Теперь он остался совсем один, и ему не нужны были ни богатство, ни слава. Загадочная и далекая Венера обещала забвение, и лишь поэтому он так стремился туда. На Земле все казалось деловым и практичным, а ему хотелось душевного покоя, новых духовных ценностей, хотя он был абсолютно нерелигиозным человеком.

Его мысли прервал стук в дверь. В коридоре стоял мальчик, который при виде Госсейна тут же произнес:

— Меня послали, сэр, передать вам, что все уже собрались в зале.

Госсейн посмотрел на него непонимающим взглядом.

— Ну и что?

— Сэр, они обсуждают способы защиты людей на этом этаже в течение Игр.

— О! — воскликнул Госсейн.

Он поразился своей забывчивости. Сообщение, прозвучавшее давно из всех громкоговорителей отеля, заинтересовало его.

Но трудно было даже представить себе, что в величайшем городе на Земле, городе Машины, на целый месяц перестанут действовать любые законы, кроме тех, которые заново создадут сами люди, чтобы защитить себя от всяких неожиданностей.

— Меня просили передать, — вновь сказал мальчик, — что опоздавшие лишаются защиты на время Игр.

— Уже иду, — улыбнулся Госсейн. — Скажи им, что я — человек новый и просто забыл. И спасибо тебе.

Он протянул посыльному мелкую монету, вернулся в комнату, зашторил пластиковые окна, переключил видеофон на автоматическую запись и, тщательно заперев за собой дверь, пошел по коридору.

В большом просторном зале гостиницы он первым делом заметил своего знакомого, Нордегга, владельца магазина в том городе, где жил сам. Госсейн кивнул головой и улыбнулся. Мужчина с любопытством посмотрел на него, но не улыбнулся в ответ и не поздоровался. На какое-то мгновение это показалось Госсейну странным, но он тут же забыл об инциденте, так как на него были обращены взоры всех присутствующих.

Дружелюбные взгляды ярких глаз, дружеские, чуть настороженные лица — такое сложилось у Госсейна первое впечатление. Он подавил улыбку. Они присматривались друг к другу, подсчитывали шансы товарищей на предстоящих Играх. Пожилой человек, сидящий за столом у входа, сделал ему знак подойти, и Госсейн, не мешкая, направился в его сторону.

— Я должен вас зарегистрировать, — сказал старик. — Кто вы такой?

— Госсейн, — ответил Госсейн. — Гилберт Госсейн, проживающий в Кресс-Вилледж, Флорида, возраст — тридцать четыре года, рост — шесть футов один дюйм, вес — сто восемьдесят пять фунтов, особых примет не имеется.

Старик улыбнулся, и глаза его лукаво блеснули.

— Ну-ну, — сказал он. — Если внешность не обманчива, думаю, вы далеко пойдете. — Он помолчал, потом добавил: — Кстати, вы ничего не сказали о семейном положении.

Госсейн вздрогнул, подумав о своей умершей жене.

— Я холост, — тихо ответил он.

— Что ж, мистер Госсейн, по-моему, вы неглупый молодой человек. Хочу пожелать вам успеха и надеюсь. Игры покажут, что вы достойны Венеры.

— Спасибо, — сказал Госсейн.

Отходя от стола, он заметил, что Нордегг быстро подошел к старику и склонился над регистрационной книгой. Некоторое время они о чем-то горячо спорили, но вскоре распорядитель, невысокого роста улыбающийся человек, вышел на середину зала, поднял руку вверх, и все разговоры затихли.

— Леди и джентльмены, — объявил он. — Я считаю, пора начинать. У лиц заинтересованных было достаточно времени, чтобы присоединиться к нам. А следовательно, как только закончатся отводы, я предлагаю запереть двери и начать обсуждение.

— Для тех, — продолжал он, — кто участвует в Играх первый раз и не знает, что такое отвод, я объясню подробно. Все вы, естественно, должны будете повторить перед детектором лжи те данные о себе, согласно которым проводилась регистрация. Но прежде, если у вас возникли сомнения относительно друг друга, говорите прямо. Каждый из вас обладает правом дать отвод любому из присутствующих. Не стесняйтесь высказать малейшее подозрение, даже не имея никаких доказательств. Однако не забывайте, что группа встречается каждую неделю, и отвод можно дать на любом из последующих собраний. Итак, есть у кого-нибудь отводы?

— Да, — раздался громкий голос. — Я даю отвод человеку, который называет себя Гилберт Госсейн.

— А? — сказал Госсейн. Он резко повернулся и изумленно уставился на Нордегга.

Более пожилой мужчина окинул его твердым взглядом и обратился к распорядителю.

— Когда Госсейн вошел, — продолжал Нордегг, — он кивнул мне как знакомому, и я, естественно, решил посмотреть в книге регистрации его имя, думая, что вспомню, где мы встречались. К своему изумлению, я обнаружил, что он дал адрес в Кресс-Вилледж, Флорида, то есть там, где я живу. Леди и джентльмены, Кресс-Вилледж — маленький, но знаменитый городок, с населением всего в триста человек. Я владелец одного из трех магазинов, и знаю абсолютно всех не только в городе, но и окрестностях. Ни в Кросс-Вилледж, ни в его пригородах, человек по имени Гилберт Госсейн не проживает.

Шок, который Госсейн испытывал во время речи Нордегга, прошел почти сразу же, и осталось лишь ощущение, что над ним издеваются каким-то непонятным образом.

— По-моему, все это очень глупо, мистер Нордегг, — сказал он и, помолчав, добавил: — Ведь вас так зовут?

— Верно, — Нордегг кивнул. — Хотя я не понимаю, откуда вы могли узнать мое имя.

— Ваш магазин в Кресс-Вилледж, — продолжал настаивать Госсейн, — находится в конце ряда из девяти домов, на перекрестке четырех дорог.

— Нет никакого сомнения, — заявил Нордегг, — что вы тщательно изучили мой городок, либо лично, либо по фотографиям.

Госсейн подавил в себе раздражение, вызванное находчивыми ответами лавочника.

— Примерно в миле к западу от вашего магазина стоит небольшой, причудливой формы, домик, — сказал он.

— «Домик»! — фыркнул Нордегг. — Известный всему миру загородный дом семьи Харди!

— Девичья фамилия моей покойной жены была Харди, — сказал Госсейн. — Она умерла месяц тому назад. Патриция Харди. Может, теперь вы вспомните?

Он увидел толпу людей, напряженно ожидающих ответа, услышал, как Нордегг иронически рассмеялся.

— Что еще могу сказать, леди и джентльмены, судите сами. Он говорит, что Патриция Харди — его жена. Думаю, что все мы дышали бы о таком событии, как ее свадьба. Что же касается «покойной» Патриции Харди, или Патриции Госсейн, — тут он улыбнулся, — могу вас заверить, что видел се не далее как вчера утром, и она очень живо гарцевала на белом арабском скакуне.

Это уже не походило на издевательство. У Патриции не было даже лошади, тем более арабского скакуна. Жили они небогато, целый день работали на своей маленькой фруктовой ферме, а вечером упорно занимались, готовясь к Играм. Да и Кресс-Вилледж отнюдь не славился тем, что в нем находился загородный дом семьи Харди — ведь они были ничем не выдающимися людьми. Что все это могло значить?

Мысли мелькнули и пропали в его мозгу. Необычайно отчетливо он увидел, как окончить этот нелепый спор.

— Я могу лишь предложить, — сказал он, — повторить все, что говорил, перед детектором лжи. Уверен, что он тут же подтвердит мою правоту.

Но детектор лжи ответил:

— Нет, вы не Гилберт Госсейн и никогда не жили в Кресс-Вилледж. Вы… — Голос замолк. Электронные трубы аппарата неуверенно замигали.

— Ну же, — не вытерпел распорядитель. — Кто он?

Ответ последовал после долгой паузы.

— Мозг этого человека не содержит нужной информации. Он не знает своего настоящего имени. В нем чувствуется какая-то сила, но в данных обстоятельствах определить, кто он такой, не представляется возможным.

— И в данных обстоятельствах, — решительным тоном, не терпящим возражений, заявил распорядитель, — я могу лишь посоветовать вам как можно скорее обратиться к психиатру, мистер Госсейн. Естественно, здесь вы не останетесь.

Минутой позже Госсейн шел по коридору. Он ничего не видел вокруг, не помнил, как добрался до комнаты и набрал нужный номер. Прошло две минуты, прежде чем его соединили с Кресс-Вилледж. На экране появилась молодая женщина с довольно суровым выражением лица, но приятной наружности.

— Я — мисс Тричерз, секретарь мисс Патриции Харди во Флориде. О чем вы хотели поговорить с мисс Харди?

В первую секунду самое существование такой особы, как мисс Тричерз, ошеломило его. Но Госсейн быстро оправился от изумления.

— По личному вопросу, — твердо сказал он. — И мне необходимо поговорить с ней с глазу на глаз. Это очень важно. Пожалуйста, соедините меня как можно скорее.

Видимо, он говорил достаточно авторитетным тоном, потому что молодая женщина, секунду поколебавшись, ответила:

— Я не вправе выдавать подобной информации, но мисс Харди сейчас находится во дворце Машины. Попробуйте позвонить туда.

— Она здесь, в городе! — невольно вырвалось у Госсейна.

Он не помнил, как повесил трубку, но внезапно женское лицо исчезло с экрана. Видеофон отключился. Он остался наедине с одной-единственной мыслью, сверлившей мозг: «Патриция жива!»

Впрочем, ничего удивительного. Мозг, натренированный, способный воспринимать любую ситуацию реального мира, сразу же отметил, что детектор лжи не мог ошибиться. Сидя перед потухшим экраном, Госсейн почувствовал, что впал в какую-то прострацию. У него не возникло желания ни звонить во дворец, ни разговаривать со своей женой, ни видеть се. Конечно, это придется сделать завтра, но следующий день тоже казался удаленным далеко-далеко в пространстве-времени. Как сквозь сон, услышал он громкий стук в дверь и, встряхнувшись, встал с кресла. В коридоре стоял четыре человека, и один из них тут же произнес:

— Я — менеджер. Извините, но вам придется покинуть нашу гостиницу. Багаж можете оставить внизу. В течение месяца, пока не действуют законы, мы не можем позволить себе сдавать номера людям, на которых пало хоть малейшее подозрение.

Через двадцать минут Госсейн очутился на пустынной улице. Наступил вечер.

Глава 2

За всю историю человечества учение гениального… Аристотеля… привлекло, пожалуй, наибольшее количество последователей… Наша трагедия заключалась в том, что биолог Аристотель продолжил дело философа-математика Платона и, сформулировав все изначальныеопределения, предсказал дальнейшее их развитие… объединили в одну систему, на которую кощунством считалось посягнуть более чем две тысячи лет… В связи с этим имя его используется при обозначении двух крайне важных Аристотелевых доктрин, и, соответственно, множество современных наук, необходимых для человечества, получило название не-Аристотелевых…

А. К.

Пока еще окончательно не стемнело, он мог не бояться. Хулиганы, мародеры, карманники прятались по углам в ожидании наступления ночи. В глаза ему бросилась вывеска, которая периодически загоралась и гасла:

КОМНАТЫ ДЛЯ ЛИШЕННЫХ ЗАЩИТЫ

Ночь — 20 долларов.

Госсейн остановился в раздумье. Ему очень хотелось иметь крышу над головой, но, во-первых, денег хватило бы только на несколько дней, а во-вторых, — слишком уж мрачные истории ходили о подобного рода ночлежках. Предпочтительней рискнуть и провести ночь на свежем воздухе.

Он пошел дальше. Темнота сгущалась, один за другим зажигались автоматические фонари. Город Машины сверкал и переливался. Улица, по которой он шел, тянулась на многие мили, и фонари, как часовые, стояли по обе стороны, уходя вдаль и сливаясь в одно слепящее пятно на горизонте. Внезапно его охватило отчаяние.

Совершенно очевидно, он страдал определенного рода амнезией, и теперь необходимо проанализировать происшедшее во всех его аспектах. Только таким образом удастся избавится от ненужных эмоций, а, следовательно, и от своего теперешнего состояния. Госсейн пытался представить себя с точки зрения нуль-А концепций, как нечто целое: тело, мозг; амнезия — в этот самый день и час, в этом самом месте.

Тысячи часов тренировок не пропали даром. Ведь за ними стоял не-Аристотелев способ самого широкого охвата действительности, уникальное достижение людей двадцатого века, которое через четыреста лет стало динамичной философией человеческой расы. «Карта — не территория… Слово — не сама вещь…» Уверенность в том, что он был женат, не давала оснований считать это фактом. Галлюцинациям, которые подсознание передавало нервной системе, следовало противопоставить здравый смысл.

Как всегда, он почувствовал облегчение. Все сомнения и страхи ушли, как вода в решето. Ложная печаль, ложная потому, что кто-то специально смутил ею его мозг, — исчезла. Он был свободен.

Продолжая идти вперед, Госсейн настороженно глядел по сторонам, на сгущавшиеся перед дверями домов тени. У перекрестков он был особо внимателен, все время держа руку на рукоятке пистолета. Но несмотря на все предосторожности, он так и не увидел девушки, выбежавшей с боковой улицы и столкнувшейся с ним, так что оба они чуть не упали.

Неожиданное происшествие не помешало Госсейну принять меры предосторожности. Левой рукой он крепко обхватил девушку за плечи, правой выхватил пистолет, одновременно стараясь удержаться на ногах и сохранить равновесие. Потом он выпрямился и, не давая ей опомниться, потащил за собой к проему дверей, подальше от света. Уже у самого входа она попыталась вырваться из его объятий и застонала. Не выпуская пистолета, Госсейн поднял правую руку и зажал ей рот.

— Шшш! — прошептал он. — Я не причиню вам вреда.

Она тут же перестала сопротивляться. И замолчала. Он опустил руку, и, задыхаясь, она произнесла:

— За мной гнались. Двое. Наверное, увидели вас и убежали.

Госсейн задумался. Любое событие, совершающееся в пространстве-времени, зависит от множества неизвестных и непредвиденных факторов. Молодая женщина, отличная от всех других молодых женщин Вселенной, в ужасе выбежала из боковой улицы. Этот ужас мог быть реальным или наигранным. Мозг Госсейна откинул вариант, ничем ему не грозящий, и принялся исследовать вероятность того, что ее появление — ловушка. Он представил себе, как группа из нескольких человек, не решающихся на открытый грабеж, ждет его за углом, чтобы получить свою долю добычи в лишившимся охраны порядка городе. Он думал о девушку лишь с чувством холодного подозрения. Ведь если она была такой беззащитной, как она очутилась одна на улице ночью?

— Я лишена защиты, — сказала она хриплым голосом в ответ на его прямой вопрос. — Неделю назад меня уволили, потому что я отказалась принимать ухаживания босса. И с деньгами туго. Мне нечем даже заплатить за квартиру, и сегодня утром хозяйка выгнала меня из комнаты.

Госсейн промолчал. Ее объяснение выглядело настолько жалким и смехотворным, что ему стало неловко. Но через секунду его уверенность поколебалась. Ведь с ним самим произошла куда более неправдоподобная история. Прежде чем принять за основу ту вероятность, что она все-таки говорит правду, и действовать соответственно, он все же спросил:

— Разве вам некуда пойти?

— Нет, — сказала она.

Значит, теперь ему придется нести за нее ответственность на протяжении всех Игр. Она не сопротивлялась, когда он взял ее за руку и, осторожно обогнув угол дома, вывел на дорогу.

— Мы пойдем по центральной белой линии, — сказал он. — Так лучше видны перекрестки. — Опасность грозила им повсюду, но он решил не пугать се понапрасну. — Послушайте, — озабоченно продолжал он, — вы можете меня не бояться. Я тоже попал в переделку, но я — человек честный. Давайте считать, что оба мы находимся в затруднительном положении, и самая главная задача сейчас — найти место для ночлега.

Девушка издала какой-то звук. Госсейну показалось, что она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, но когда он резко повернулся, голова ее была опущена, так что он ни в чем не может быть уверен. Через мгновение она посмотрела на него, и только сейчас ему впервые представилась возможность внимательно изучить ее лицо. Она была молодой и загорелой, с чуть впалыми щеками и большими черными глазами. Следы не совсем умело наложенной косметики только портили ее красоту. Непохоже, что в последнее время ей приходилось над чем-нибудь смеяться. Подозрения Госсейна развеялись, и он вновь осознал всю тяжесть ответственности, которая легла на его плечи, — ведь он теперь стал единственным защитником молодой девушки, о которой абсолютно ничего не знал.

Они подошли к заброшенной неосвещенной стоянке автомобилей, и Госсейн остановился, задумавшись. Вокруг рос редкий кустарник — идеальное убежище честному человеку и его молодой спутнице, если только пробраться туда незаметно, по боковой аллее, ведущей между двумя зданиями.

Примерно через десять минут им удалось обнаружить небольшую полянку, покрытую травой и окруженную со всех сторон колючим кустарником.

— Мы будем спать здесь, — прошептал Госсейн.

Девушка тут же опустилась на землю. И вновь ее бессловесная покорность натолкнула Госсейна на размышления. Нахмурившись, он прилег на траву.

Ночь стояла безлунная, и прошло много времени, прежде чем Госсейн смог различить ее туманную фигуру в отраженном свете далекого уличного фонаря. Она сидела футах в пяти от него, даже не шелохнувшись, не поменяв позы, — девушка, которая являлась для Госсейна фактором таким же неизвестным, как и он сам. Его мысли прервал тихий и мягкий голос.

— Меня зовут Тереза Кларк. А вас?

«Действительно, как же меня зовут?» — подумал Госсейн, но не успел ответить, так как она вновь заговорила:

— Вы собираетесь принять участие в Играх?

— Да, — сказал Госсейн, мгновение поколебавшись. Ведь это ему следовало расспрашивать ее, а не наоборот. — А вы?

— Не говорите глупостей. — В голосе девушки прозвучала горечь. — Я даже не знаю, что такое нуль-А.

Госсейн промолчал. Он почувствовал себя неловко при виде такого самоуничижения. И внезапно характер Терезы Кларк прояснился: больное воображение и эгоизм, в результате которых она всегда будет довольна собой. Со стороны шоссе послышался шум мотора, и это избавило Госсейна от необходимости продолжать разговор. Вслед за первой машиной с бешеной скоростью промчались еще несколько. Заскрипели тормоза, взвизгнули шины на повороте. И вновь наступила тишина. Но далекий шум большого города, на который он раньше не обращал внимания, казалось, окружал его со всех сторон.

Приятный говорок девушки заглушал шум, но в ее голосе прозвучала такая жалость к самой себе, что ему стало неприятно.

— И вообще, для чего нужны Игры? Я еще понимаю тех, кто остается на Земле. Отхватывают приличную работенку, неплохо устраиваются. Но ведь каждый год тысячи людей получают право отправиться на Венеру. Что они там делают?

Госсейн не счел нужным вдаваться в объяснения.

— Лично я, — ответил он, — вполне удовлетворюсь местом президента.

Девушка рассмеялась.

— Вам придется изрядно попотеть, — сказала она, — чтобы занять пост Харди.

Госсейн резко выпрямился и сел.

— Кого?!

— Майкла Харди, президента Земли.

Госсейн медленно прилег на траву. Теперь понятно, что имели в виду Нордегг да и все остальные в гостинице. Неудивительно, что его рассказ показался им бредом сумасшедшего. Президент Харди, летняя резиденция в Кресс-Вилледж — информация, заложенная в его мозгу, была ложной от начала до конца.

Но кому это понадобилось? Харди?

— Вы не могли бы помочь мне, — прервала его размышления Тереза Кларк, — выиграть хоть какую-нибудь, самую пустяковую работу?

— Что-что? — Госсейн уставился на нее сквозь темноту. Изумление его быстро прошло, уступив место чувству жалости. — Вряд ли, — ответил он. — Чтобы принять участие в Играх, требуются обширные знании и умение, которые даются лишь долгими тренировками. И лишь единицы, способные на полную отдачу всех своих умственных и душевных сил, выдерживают испытания последних пятнадцати дней.

— Меня не интересуют последние пятнадцать дней. Говорят, уже через неделю можно неплохо устроиться. Верно?

— Самая низкооплачиваемая работа, если вы, конечно, собираетесь получить ее как участница Игр, приносит десять тысяч в год. Насколько я понимаю, конкурентов более чем достаточно.

— Я способная, — заявила Тереза Кларк. — И у меня безысходное положение. Значит, я смогу.

Госсейн сильно в этом сомневался, но ему вновь стало жалко ее.

— Если хотите, — сказал он, — я попытаюсь вкратце рассказать, что к чему.

Он замолчал, и она быстро проговорила:

— Да, да, пожалуйста.

Госсейн вздохнул. Он понимал, насколько бессмысленно пытаться объяснить ей что-нибудь, но делать было нечего.

— Человеческий мозг, — нехотя начал он, — в грубом приближении можно разделить на две основные части: кору и таламус. Кора является центром распознавания, таламус — центром эмоциональных реакций нервной системы… Кстати, вы были в институте Семантики?

— О, как там красиво, — заявила Тереза Кларк. — И сколько драгоценных камней, серебра, золота.

Госсейн прикусил губу.

— Я говорю о другом. На одной из стен изображен рассказ в картинках. Видели?

— Не помню. — Она казалось, поняла, что он остался ею недоволен. — Но зато я видела бородача — как там его? — в общем, директора.

— Лавуазье? — Госсейн нахмурился. — Мне казалось, он погиб несколько лет назад в автомобильной катастрофе. Когда это было?

— В прошлом году. Он сидел в кресле на колесах.

Госсейн задумался. На какое-то мгновение он решил, что память вновь отказала ему. Однако странно. Зачем неизвестному, экспериментировавшему с его мозгом, скрывать, что почти легендарный Лавуазье все еще жив? После некоторых колебаний он продолжал:

— Кора головного мозга, как и таламус, потенциально обладают необычайными возможностями, которые необходимо правильно реализовать. Самым главным является координация их действий, ведущая впоследствии к полной интеграции, и если этого не происходит — личность человека нельзя считать полноценной. С другой стороны, как только интеграция осуществлена, нервная система в состоянии выдержать практически любой шок.

Госсейн умолк, вспомнив о событиях минувшего дня.

— Что с вами? — быстро спросила девушка.

— Ничего, — проворчал он. — Продолжим разговор утром.

Внезапно он почувствовал, как сильно устал. Но прежде чем сон навалился на него, на память почему-то пришли слова детектора лжи: «В нем чувствуется какая-то необычайная сила».

Когда он проснулся, солнце сияло на небе. Терезы Кларк и след простыл.

Госсейн убедился в этом, тщательно обыскав все кусты. Затем он вышел на шоссе и посмотрел по сторонам.

Улица была забита движущимся транспортом, по тротуару весело спешили ярко разодетые мужчины и женщины. Казалось, сам воздух звенел шумом моторов, звуками голосов, ревом машин. Волнующее зрелище. Внезапно Госсейн понял, что теперь он совершенно свободен, а отсутствие девушки только доказывало, что ее появление отнюдь не очередной этап какого-то фантастического плана, в результате которого его для начала полностью лишили памяти. Он почувствовал облегчение при мысли о том, что ему не придется больше о ней заботиться.

Знакомое лицо мелькнуло в человеческой толпе, скользившей мимо. Тереза Кларк, с двумя коричневыми пакетами в руках, окликнула его.

— А вот и завтрак, — сказала она. — Я решила, что лучше позавтракать на травке с муравьями, чем в битком набитом ресторане.

Они молча принялись за еду. Госсейн заметил, что упаковка была магазинной, на вынос. Витаминизированный апельсиновый сок, каша со сметаной в отдельной пластиковой упаковке, тосты с горячими почками, кофе со сливками.

Примерно долларов пять, прикинул он. Не слишком ли роскошно для парочки, которой тридцать дней придется ограничивать себя во всем, лишь бы дотянуть до окончания Игр? И кроме того, девушка, у которой имелось в кармане пять долларов, спокойно могла заплатить хозяйке еще за одну ночь. Более того, она, видимо, неплохо зарабатывала, если не нуждаясь купила такой завтрак. Чуть нахмурившись, он неожиданно спросил:

— Кстати, как зовут вашего босса?

— Что? — Тереза Кларк закончила жевать тост с почками и теперь рылась в сумочке. Услышав вопрос, она вздрогнула и недоуменно посмотрела на него. Затем лицо ее прояснилось. — А, вы о нем! — сказала она.

— Да, — требовательно сказал Госсейн. — Как его зовут?

Самообладание полностью вернулось к ней.

— Я не хочу вспоминать об этом, — заявила Тереза Кларк и тут же переменила тему разговора. — Чтобы выдержать первое испытание, мне много придется выучить?

Госсейн помедлил, не зная, стоит ли ему настаивать на ответе. В конце концов он решил, что спешить некуда.

— Нет, — сказал он. — К счастью, первый день Игр — предварительный. Нужно лишь зарегистрироваться, получить назначение я одну из кабинок и ответить на вопросы. Я изучал историю Игр за последние двадцать лет — более ранние сведения Машина не выдает — и обратил внимания, что сначала вас просто просят определить, что такое нуль-А, нуль-Н, нуль-Е.

— Независимо от того, осознаете вы или нет, невозможно жить на Земле и не иметь хотя бы общих представлений о нуль-А концепциях: ведь они развиваются в нашем сознании уже несколько сотен лет. Людям свойственно забывать определения и формулировки, — добавил он, — но если вы действительно хотите…

— Конечно, хочу, — ответила девушка.

Она вытащила из сумочки портсигар.

— Покурим?

Золото блеснуло на солнце. Бриллианты, изумруды, рубины переливались разноцветным пламенем на поверхности. Сигарета, автоматически прикуренная внутри, наполовину выскочила из отверстия. Драгоценности, конечно, могли быть из пластика, металл — подделкой, но портсигар был явно не серийным и выглядел слишком натурально. Госсейн определил его стоимость примерно в двадцать пять тысяч долларов.

— Нет, спасибо, — оправившись от изумления, ответил он. — Яне курю.

— Это — особый сорт, — продолжала настаивать девушка. — Они очень мягкие.

Госсейн покачал головой, и, пожав плечами, она вынула зажженную сигарету, с наслаждением затянулась и кинула портсигар обратно в сумочку. Видимо, ей даже в голову не пришло, что такая безделушка может произвести впечатление.

— Давайте заниматься, — сказала она. — Когда вы мне все объясните, можно будет расстаться до вечера, а потом опять встретимся здесь. Договорились?

Манера поведения Терезы Кларк раздражала, и Госсейн никак не мог привыкнуть к ее бесцеремонности. Теперь он уже почти не сомневался, что она появилась неспроста и, возможно, имела прямое отношение к неизвестному, поставившему непонятный эксперимент с его мозгом. Он не мог позволить ей исчезнуть.

— Хорошо, — сказал он. — Не будем терять времени.

Глава 3

Жить вне общества невозможно.

С. Дж. К.

Когда Тереза Кларк вышла из автомобиля, Госсейн подал ей руку. Они быстро прошли аллею, по обеим сторонам которой высились деревья, затем арку массивных ворот, и только тогда увидели Машину. Девушка продолжала идти, не замедляя шага, но Госсейн остановился.

Машина находилась в самом конце широкого проспекта. Большую часть площадки на вершине горы занимали цветущие сады, и надо было пройти примерно с полмили, чтобы оказаться перед сверкающим великолепием металлического шпиля, на вершине которого атомным светом сверкала звезда, затмевающая собой полуденное солнце.

Это зрелище ошеломило Госсейна. Внезапно он необычайно ясно понял, что Машина откажется сделать его участником Игр, если он не сможет назвать своего настоящего имени. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным. Краешком глаза он заметил, что Тереза Кларк остановилась и смотрит на него.

— Вы, наверное, первый раз видите Машину вблизи? — участливо спросила она. — Страшно, да?

В голосе ее прозвучали высокомерные, слегка пренебрежительные нотки, и Госсейн не смог сдержать улыбки. «Ох уж эти городские всезнайки!» — подумал он. Даже настроение у него несколько улучшилось, и, взяв ее под руку, он зашагал вперед. Постепенно к нему начала возвращаться былая уверенность в себе. В конце концов, он ни в чем не виноват, ведь детектор лжи в отеле тоже сказал, что Госсейн не специально назвал вымышленное имя.

По мере продвижения вперед толпа людей становилась все больше, а огромные размеры Машины все очевиднее. У самого ее основания ярус за ярусом располагались отдельные комнаты для испытуемых. Весь первый этаж внутри тоже состоял из подобного рода помещений и ведущих к ним коридоров. Широкие клетки лестниц снаружи вели на второй, третий и четвертый этажи и опускались еще на три этажа вниз.

— Боюсь, у меня ничего не выйдет, — сказала Тереза Кларк. — Все эти люди вокруг кажутся мне такими умными!

Госсейн рассмеялся, посмотрев на выражение ее лица, но ничего не ответил. Он ни на секунду на сомневался, что выдержит испытания в течение всех тридцати дней. Сейчас его волновала лишь мысль о том, что его вообще могут не допустить до экзаменов.

Далекая и неприступная Машина возвышалась над человеческими существами, стремящимися показать всю полноту своих знаний. Ни одни из ныне живущих на Земле людей не знал, где именно расположен ее электронно-магнитный мозг. Как и многие другие, Госсейн тоже задумывался над проблемой, стоявшей в свое время перед учеными и архитекторами. Впрочем, это не имело никакого значения. Самозаменяющая необходимые блоки, осознающая свое существование и цель. Машина была полностью неподкупна и теоретически способна предотвратить любое нападение.

«Чудовище!» — кричали слишком эмоционально настроенные, когда Машина только строилась. «Нет, — отвечали ее создатели, — механический мозг, творчески мыслящий, обладающий возможностями развития в любом разумном направлении». И в течение трехсот лет люди привыкли к тому, что Машина безошибочно определяет человека, способного по своим моральным качествам быть президентом Земли.

Госсейн прислушался к разговору между мужчиной и женщиной, которые шли рядом.

— Меня только пугает, — говорила женщина, — что целый месяц в городе не будет охраны порядка.

— Ты просто не понимаешь, — отвечал мужчина. — На Венере вообще не существует полиции, в ней нет необходимости. Если мы окажемся достойными, то будем жить на этой планете, где каждый человек разумен в самом высоком смысле этого слова. Заодно станет ясно, какого прогресса достигли мы здесь, на Земле. Могу тебя уверить, что большие перемены произошли даже в течение моей жизни. Не бойся, все будет хорошо.

— Наверное, нам придется расстаться, — сказала Тереза Кларк. — Всем на букву «К» надо спуститься на второй подземный этаж, а «Г» — на первый. Встретимся вечером на той же стоянке, не возражаете?

— Конечно, нет.

Госсейн подождал, пока она исчезла за поворотом, затем отправился следом. Он увидел, как она спустилась вниз, быстро прошла по коридору к лестнице, ведущей на выход, и взбежала по ступенькам. Когда он протолкался сквозь толпу людей и вновь очутился на улице, ее нигде не было видно. Задумавшись, Госсейн вернулся назад. Он с самого начала учитывал ту вероятность, что она не рискнет пойти на экзамен, и поэтому стал следить за ней, но то, что его подозрения оправдались, было неприятно. Проблема Терезы Кларк становилась все сложней.

Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку сектора «Г». Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же секунду голос Машины бесстрастно произнес:

— Ваше имя?

Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.

В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками, а над ним — прозрачная пластиковая панель в стене, в которой перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже из прозрачного пластика, находился в центре панели.

— Ваше имя? — повторил голос. — И пожалуйста, отвечая, положите руки на подлокотники кресла.

— Гилберт Госсейн, — тихо ответил Госсейн.

Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.

— На первое время, — все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина, — я принимаю это имя.

Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.

— Вам известно, кто я такой на самом деле? — спросил он.

Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.

— Ваш мозг не содержит нужной информации? — услышал он. — Вы готовы отвечать?

— Н-но…

— Оставим этот разговор! — голос стал строже, потом смягчился. — Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю удачи.

Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: «Что такое не-Аристотелевы концепции?», «Что такое не-Ньютоновы концепции?», «Что такое не-Евклидовы концепции?».

Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А, нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании откинулся на спинку кресла.

— В данный момент других вопросов не имеется, — сказала Машина.

Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен, и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь послышался голос:

— Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как можно большее количество испытуемых. Наша общая цель — гармоничное развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае, если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать будущего года. Желаю все остальным — к счастью, их более девяноста девяти процентов — успеха завтра.

Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа. Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти тысяч участников.

— Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? — произнесла Машина.

Госсейн вздрогнул.

— Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано с какой-то определенной целью?

— Безусловно.

— Кем?

— Ваш мозг не содержит нужной информации.

— Тогда откуда вы знаете?

— Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу. Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди, говорит о многом.

Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в голову.

— Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой какие-нибудь известные личности: Я — Цезарь, Я — Наполеон, Я — Тарг, Я — муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же категории?

— Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия нервного шока еще не устранены полностью. — Наступило непродолжительное молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно проскользнули нотки грусти. — Я — всего лишь неподвижный мозг, и не совсем ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы вынашивают те или иные люди.

— Но хоть что-нибудь вам известно? — спросил Госсейн.

— Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю, какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне нечего вам сказать. До свидания, до завтра.

Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу людей.

Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили, в геометрическом порядке стояли здания, а дальше — дворец Президента, окруженный деревьями и клумбами цветов.

Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные архитектурные линии. Но Госсейну было не до того. Мозг его рассчитывал, обдумывал, сопоставлял факты. Там жили президент Харди и его дочь Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений. Но для чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это казалось бессмысленным. Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут же вывел бы его на чистую воду.

Госсейн повернулся и пошел обратно в город. Он перекусят в небольшом ресторанчике у реки, попросил принести телефонный справочник и принялся листать пожелтевшие страницы. Он знал имя нужного ему человека и наткнулся на него почти сразу же.

ЭНРАЙТ, ДЭВИД ЛЕСТЕР, психолог

709 Дом Искусства Медицины

Энрайт написал насколько книг, которые рекомендовались для прочтения каждому желающему выдержать более чем десятидневное испытание Игр. Читать их было одним насаждением, и Госсейн тут же вспомнил ясность мысли, внимательное отношение к слову, широту интеллекта автора и то понимание неразрывной связи, полного единения тела и мозга, которые сквозили в каждой строчке.

Захлопнув справочник, Госсейн вышел на улицу. Он чувствовал себя легко и спокойно. В нем пробудилась надежда. Он не забыл книг Энрайта, а, значит, в амнезии не было ничего страшного. Знаменитый врач вылечит его в два счета.

— Доктор Энрайт принимает только по предварительной записи, — объявил секретарь в приемной. — Приходите через три дня, в 14:00. Я могу выделить вам один час, однако вы должны заранее оплатить счет в двадцать пять долларов.

Госсейн отсчитал деньги, взял расписку и ушел. Он не огорчился: к хорошему врачу все еще трудно было попасть, так как больное человечество только-только начинало постигать мир нуль-А концепции.

Вновь очутившись на улице, он с любопытством посмотрел на один из самых мощных автомобилей, который ему когда-либо доводилось видеть. Сверкая в лучах послеполуденного солнца, огромная машина пронеслась мимо и остановилась футах в ста от поребрика. Человек в ливрее, сидевший рядом с шофером, быстро выскочил на панель и открыл заднюю дверцу.

Из автомобиля вышла Тереза Кларк. Темное вечернее платье почти не худило ее, но лицо казалось чуть полнее и не таким загорелым. Тереза Кларк! Имя, потерявшее всякий смысл на фоне сверкающего великолепия.

— Кто это? — спросил Госсейн стоявшего рядом мужчину, заранее зная, какой последует ответ.

Тот посмотрел на него, удивленно приподняв брови.

— Патриция Харди, дочь президента. Насколько я понимаю, полная неврастеничка. Посмотрите на ее машину в форме огромного бриллианта…

Госсейн отвернулся, перестав слушать. Он совсем не хотел быть узнанным, пока не решит, как вести себя дальше. Нелепо было предполагать, что ночью она опять придет на заброшенную стоянку к совершенно незнакомому ей человеку.

Но она пришла.

Госсейн спрятался в тени, задумчиво глядя на туманную фигуру девушки. Он выбрал удачное место. Она стояла к нему спиной и даже не подозревала о его присутствии. Он допускал мысль, что попал в ловушку, хотя заранее тщательно исследовал весь квартал и не обнаружил ничего подозрительного. Но он рискнул, не колеблясь ни секунды. Эта девушка была единственной ниточкой к тайне, которую он сам не мог разгадать, Госсейн с любопытством наблюдал за ней, насколько позволяла сгущающаяся темнота.

Вначале она сидела, подоткнув под себя правую ногу. В течение десяти минут она переменила позу пять раз. Дважды она привставала на месте, чертила на траве пальцем какие-то фигуры и одни раз вынула портсигар, но тут же бросила его назад в сумочку, так и не закурив. Время от времени она покачивала головой, как бы споря сама с собой, пожимала плечами и складывала руки на груди, вздрагивая от холода; три раза она явственно вздохнула и примерно минуту сидела, не шевелясь.

Прошлой ночью Тереза Кларк так не нервничала. Вернее, совсем не нервничала, если не считать того эпизода, когда она прикинулась испуганной преследующими ее бандитами. Ожидание, решил Госсейн. Она привыкла находиться в обществе и управлять людьми, а оставшись в одиночестве, просто потеряла терпение.

Что сказал о ней мужчина сегодня утром? Неврастеничка. Да, вне всякого сомнения. Кроме того, в детстве она явно не получила нуль-А воспитания, необходимого для развития определенных умственных навыков. Почему это могло произойти в семье такого цельного и просвещенного человека, как президент Харди, оставалось для Госсейна загадкой. Но как бы то ни было, таламус полностью контролировал ее поступки. Он бы не удивился, узнав, что у нее бывают нервные срывы.

Стало совсем темно, но он продолжал наблюдать за ней. Через десять минут она встала, потянулась, потом вновь уселась на землю. Сняв туфли и повернувшись на бок, она легла на траву лицом к Госсейну. И увидела его.

— Все в порядке, — мягко заверил ее Госсейн. — Это я. Вы, наверное, услышали мои шаги.

Он говорил, не думая, лишь бы успокоить девушку, которая вздрогнула от неожиданности и подскочила на месте.

— Вы меня напугали, — сказала она.

Но голос ее был спокоен и тих, и он вновь подумал о том, насколько четко таламус контролирует ее эмоции. Он опустился рядом с ней на траву, вдыхая в себя ароматы ночи. Вторые сутки Игр! Трудно поверить. Издалека до него доносился городской шум: тихий, слабый, ничем не угрожающий. Куда же подевались грабители и воры? Может быть, годы и общая образовательная система уменьшили их число и от бандитов остались лишь страшные легенды да несколько изгоев, которые грабили ночами беспомощных людей? Да нет, вряд ли. Преступников, конечно, стало меньше, и когда-нибудь они вообще исчезнут, но мозг оставшихся пока что приспосабливается к структуре изменяющейся вокруг Вселенной. И где-то строили планы насилия и приводили их в исполнение. Где-то? Может быть, здесь.

Госсейн посмотрел на девушку. Затем мягко заговорил. Он описал ей свое положение, рассказал, как его выгнали из гостиницы, об амнезии, ложной памяти, нелепой уверенности в том, что был женат на Патриции Харди. «А затем, — более резко добавит он, — выяснилось, что она не только жива, но к тому же еще и дочь президента».

— Правда ли, — спросила Патриция, — что все психологи, к одному из которых вы собираетесь обратиться, выдержали испытания Игр, отправились на Венеру, а потом вернулись практиковать обратно на Землю? И что кроме них никто другой не может быть психиатром или врачом смежной профессии?

Госсейн никогда не задумывался об этом.

— А ведь верно, — ответил он. — Учиться, конечно, может каждый, но…

Внезапно он почувствовал неистребимое желание как можно скорее попасть на прием к доктору Энрайту. Как много нового сможет он узнать! И тут же понял, что ему следует быть крайне осторожным, ведь совершенно непонятно, почему она, никак не отреагировав на его рассказ, вдруг задала совершенно неуместный вопрос. Выражение ее лица невозможно было разглядеть в темноте.

— Вы хотите сказать, что даже не подозреваете, кто вы такой на самом деле? — вновь прозвучал ее голос. — И не помните, как очутились в отеле?

— Я знаю, что ехал в автобусе из Кресс-Вилледж до аэропорта в Ноледи, — сказал Госсейн. — И совершенно отчетливо помню себя на борту самолета.

— Вас там чем-нибудь кормили?

Госсейн задумался. Мир, в который он сейчас пытался проникнуть, был вымышленным, не существовал более, канул в прошлое. Но хоть память — понятие абстрактное, она тесно связана с конкретными физическими действиями, и если они не производились, вывод ясен: он не завтракал и не обедал, пока не очутился в городе.

— И вы действительно не представляете себе, в чем дело? — продолжала говорить девушка. — У вас нет ни цели, ни планов. Вы просто живете, сами не зная зачем?

— Да, — ответил Госсейн.

И стал ждать.

Молчание было долгим. Слишком долгим. И нарушила его не девушка. Кто-то навалился на него, прижимая к траве. Туманные фигуры появились из-за кустов. Ему удалось вскочить на ноги, откинуть первого из нападавших в сторону. Ужас, сдавивший горло, заставил бороться даже тогда, когда множество рук держало его с такой силой, что всякое сопротивление казалось бессмысленным.

— Порядок, — произнес мужской голос. — Сажайте их в машины и поехали отсюда.

Его кинули на заднее сиденье просторного седана, и Госсейн успел подумать, появились ли они в ответ на сигнал девушки? Или он стал жертвой обычных бандитов?

Автомобиль резко рванулся вперед, и временно это потеряло для него всякое значение.

Глава 4

Наука — не что иное, как здравый смысл и логика.

Станислав Лещинский, король Польши, 1763

Автомобили мчались по пустым улицам: два впереди, три — сзади. В одном из них была Патриция Харди, но как он ни старался, ему не удалось увидеть ее сквозь ветровое стекло или зеркальце заднего обзора. Впрочем, сейчас это не имело значения. Присматриваясь к своим похитителям, он все больше убеждался, что они не простые бандиты.

Он задал вопрос человеку, сидящему справа. Ответа не последовало. Он повернулся налево. Прежде, чем Госсейн успел произнести хоть слово, мужчина сказал:

— Нам запрещено разговаривать с вами.

«Запрещено!» Значит, еще ничего не потеряно. Госсейн облегченно откинулся на спинку сиденья. Через некоторое время они резко свернули в тоннель и минут пять неслись с бешеной скоростью, включив фары. Неожиданно впереди забрезжил свет, и мягко выкатившись в полукруглый, закрытый со всех сторон двор, машины замедлили ход, останавливаясь у больших дверей.

Захлопали дверцы. Госсейн увидел девушку, выбравшуюся из головного автомобиля и направившуюся к нему.

— Чтобы все стало ясно, — сказала она, — меня зовут Патриция Харди.

— Да, — ответил Госсейн. — Я видел вас сегодня утром.

Глаза ее расширились.

— Глупец! — воскликнула она. — Зачем же вы пришли?

— Я должен знать, кто я такой на самом деле.

Видимо, в голосе его прозвучало отчаяние, потому что тон Патриции смягчился.

— Бедный дурачок, — сказала она. — Ведь именно сейчас они готовятся к решительному шагу, и все отели полны соглядатаев и шпионов. То, что сказал о вас детектор лжи, было доложено в ту же секунду. А они просто не могут позволить себе рисковать. — Она замолчала, потом, поколебавшись, добавила: — Вам остается лишь надеяться, что Торсон вами не заинтересуется. Мой отец пытается убедить его произвести тщательное обследование, но пока безрезультатно.

Бросив на него быстрый взгляд, она пробормотала «Простите меня» и, резко повернувшись, направилась к двери, открывшейся при прикосновении ее руки. На какое-то мгновение он увидел ярко освещенную гостиную. Прошло минут десять. Затем из входа напротив вышел огромного роста мужчина с ястребиным носом. Остановившись рядом с Госсейном, он иронически улыбнулся.

— Значит, вот кто представляет для нас грозную опасность? — сказал он.

Не обращая внимания на оскорбительный тон, Госсейн внимательно посмотрел на стоящего перед ним гиганта, и внезапно до него дошел смысл сказанного. Он был уверен, что его попросят выйти из машины. Теперь же, откинувшись на сиденье, он задумался над услышанным: его считала опасным! С какой стати? Гилберт Госсейн прошел курс нуль-А обучения, но деятельность его мозга была нарушена амнезией. Даже если он выдержит тридцатидневное испытание Игр, то отправится на Венеру в числе тысячи точно таких же людей. Чем он отличается от них?

— Ах, молчание, — протянул мужчина с ястребиным носом. — Насколько я понимаю, нуль-А пауза. В любой момент мы можем ждать, что кора вашего головного мозга начнет контролировать затруднительное положение, в котором вы очутились, и из ваших уст польются умные речи.

Госсейн с любопытством посмотрел на него. Ироническая усмешка почти исчезла, выражение лица было не таким жестоким, поза — расслаблена.

— Я могу лишь предположить, — сказал Госсейн с жалостью в голосе, — что вы провалились на Играх по всем показателям и поэтому смеетесь над ними. Бедняжка!

Гигант рассмеялся.

— Пойдемте, — сказал он. — Вас ждет сюрприз. Кстати, меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я не боюсь представиться, ведь у вас нет ни одного шанса рассказать кому-нибудь о нашей встрече.

— Торсон! — как эхо повторил Госсейн.

Повинуясь жесту, он молча выбрался из машины и прошел в резную дверь здания, где жили президент Харди и его дочь Патриция.

Самым серьезным образом он начал обдумывать возможность побега. Только не сейчас. Еще рано. Даже странно, что узнать правду о себе казалось ему важнее всего на свете.

Длинный мраморный коридор привел их к большой дубовой двери. Торсон толкнул ее, пропуская Госсейна вперед и чему-то улыбаясь. Стражники, следовавшие за Госсейном, остались снаружи.

В комнате было трое человек, среди них Патриция Харди. Один из мужчин, лет сорока пяти и довольно приятной наружности, сидел за столом. Внешность второго невольно привлекала к себе внимание.

С ним произошел несчастный случай, и видом своим он напоминал чудовищного монстра. Странно было смотреть на руку и ногу из пластика, на спину в полупрозрачной оболочке. Череп казался сделанным из дымчатого стекла, даже без признаков ушных раковин. Два человеческих глаза сверкали из-под гладкого высокого купола. Если можно было так сказать, в чем-то ему повезло. От глаз и ниже он сохранил человеческие черты лица: нос, рот, подбородок, шею. Об остальном можно было лишь гадать, а в данный момент Госсейн думал о другом. Он наконец пришел к выводу, как ему следует себя вести: чем смелее, тем лучше, и, глядя прямо на инвалида, произнес:

— Какого черта?

Монстр хохотнул басом. Потом заговорил глубоким, низким голосом:

— Давайте считать меня неизвестной величиной, «X».

Госсейн перевел взгляд на девушку. Патриция не опустила пред ним глаз, но щеки ее покрыл легкий румянец. Она успела переодеться в вечернее платье и теперь ничем уже не напоминала Терезу Кларк.

Как ни странно, ему куда неприятнее было смотреть на Майкла Харди. Мысль о том, что президент Земли является самым обычным заговорщиком, никак не укладывалась в сознании.

Намечалось преступление, иначе невозможно было объяснить поведение Патриции и Торсона, эксперимент с его мозгом. Даже Машина намекала на планы какого-то заговора, в котором замешаны Харди.

Колючий взгляд президента и его тонкие губы скрашивала улыбка человека, привыкшего нравиться публике, но умеющего отдавать приказы и четко следить за их исполнением, способного прервать или довести до конца любой самый неприятный разговор. Подняв голову, он произнес:

— Госсейн, каждый из нас был бы обречен на крайне незначительное положение в обществе, согласись он с мнением Машины и подчинись ее решению. Люди мы необычайно одаренные, способные на многое, но в самой природе нашей заложены жестокость и безжалостность, которые в обычных условиях никогда не позволили бы нам добиться значительных успехов. Девяносто девять процентов истории человечества сотворили такие, как мы, и можете не сомневаться, данный случаи — не исключение.

Госсейн смотрел на него и чувствовал, как тяжесть сдавливает ему сердце. С ним говорили слишком откровенно. Либо заговорщики готовы были действовать, либо ему действительно угрожала смерть. Харди продолжал:

— Я сказал вам все это лишь для того, чтобы в дальнейшем вы неукоснительно выполняли мои распоряжения. Госсейн, несколько человек держат вас под прицелом, так что давайте без фокусов. Садитесь в кресло, — он махнул правой рукой, — и не сопротивляйтесь, когда на вас наденут наручники. — Он повернул голову. — Торсон, принесите необходимую аппаратуру.

Госсейн прекрасно понимал, что у него нет ни малейшего шанса на побег, пока он находится в этой комнате. Усевшись поудобнее, он протянул руки Торсону и с напряженным любопытством стал смотреть, как тот подкатил столик на колесах с небольшими, хрупкими на вид приборами. Не говоря ни слова, гигант начал прикреплять к телу Госсейна полукруглые, напоминающие маленькие чашечки,присоски; шесть — к голове и лицу, шесть — к горлу, плечам и лопаткам.

Подняв голову, Госсейн увидел, как Харди и «X» горящими глазами наблюдают за происходящим. Девушка сидела в кресле, поджав под себя ноги, с сигаретой в руке. Она курила, не затягиваясь, нервно выпуская изо рта клубы дыма.

Единственным спокойным человеком в комнате был Джим Торсон. Закончив последние подсоединения, он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. И в эту минуту Госсейн нарушил молчание.

— Мне кажется, вы все-таки должны меня выслушать, — сказал он.

Его захлестнула горячая волна отчаяния, перехватило дыхание, сдавило горло. «Что же это происходит? — подумал он. — Как можно подвергать такому унижению человека, не нарушившего никаких законов, на Земле, давно покончившей с войнами, в году 2560-м?»

— Я чувствую себя как ребенок, попавший в сумасшедший дом, — сказал он хриплым голосом. — Во имя самой логики, скажите, чего вы добиваетесь, и я постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Естественно, — продолжал он, — я ценю свою жизнь больше, чем ту информацию, которую вы намерены получить. Я заявляю это совершенно открыто, потому что в нуль-А мире отдельная личность не определяет судеб человечества, не является незаменимой, какими бы способностями она ни обладала. Самые гениальные изобретения никогда не нарушат равновесия сил и не помогут, например, выиграть войну, если цивилизацию защищают отважные люди. Это доказано историей. — Он вопросительно посмотрел на Майкла Харди. — Может быть, так оно и есть? Прежде чем потерять память, я сделал какое-нибудь важное открытие?

— Нет, — басом проговорил «X». Заинтересованно посмотрев на Госсейна, он добавил: — Любопытный случай. Ведь он действительно не знает ни своей цели, ни даже своего имени, и тем не менее его появление в данный момент исключает простое совпадение. То, что детектор лжи в отеле не смог определить, кто он такой, случай беспрецедентный.

— Но он не лжет. — Патриция Харди спустила ноги на пол, отведя в сторону руку с сигаретой. Голос ее был искренен, звучал убедительно. — Детектор лжи заявил, что мозг этого человека не содержит нужной информации.

Рука из пластика покровительственно махнула в сторону. Низкий голос прозвучал снисходительно.

— Моя милая, я ведь не спорю. Но не всякой машине можно верить. Гениальный мистер Крэнг и я… — голос его стал многозначителен, — доказали это, к удовлетворению многих, в том числе и вашего отца. — Он глубоко вздохнул. — Я считаю, нам не следует принимать во внимание утверждения Госсейна, пока мы не произведем самого тщательного обследования.

Президент Харди кивнул.

— Он прав. Пат. Как правило, человек, убежденный в том, что женат на моей дочери, обычный шизофреник. Однако его появление именно сейчас требует проверки, а показания детектора лжи настолько необычны, что, как видите, — тут он махнул рукой, — это заинтересовало даже Торсона. Лично я считаю, что здесь не обошлось без агентов Галактической Лиги. Ну да ладно. Посмотрим. Что вы собираетесь делать, Джим?

Торсон пожал плечами.

— Пробиться сквозь заслоны памяти мозга и выяснить, кто он такой.

— Кстати, — вставил «X», — чем меньше людей будут знать о полученной информации, тем лучше. Это к вам относится, мисс Харди.

Губы девушки сжались в тонкую линию.

— Еще чего! — сказала она, вызывающе откинув голову назад. — В конце концов, я рисковала собой.

Ей никто не ответил. Калека не отрывал от нее взгляда, который даже Госсейну показался неуловимым. Патриция Харди неуверенно заерзала в кресле, потом посмотрела на отца, как бы ожидая поддержки. Великий человек старательно отвел глаза и заерзал в кресле.

Она встала, презрительно выпятив нижнюю губу.

— Значит, и ты теперь под каблуком, — иронически протянула она. — Только не думай, что я его боюсь. В один прекрасный день я всажу в него пулю, и ни одному хирургу в мире не удастся заделать дырку пластиком.

Она вышла из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью.

— Не будем терять времени, — тут же произнес Харди.

Возражений не последовало, Госсейн увидел, как пальцы Торсона на какое-то мгновение замерли над пусковым устройством. Затем раздался щелчок, и послышалось низкое гудение. Тело его непроизвольно напряглось в ожидании шока, но он ничего не почувствовал. Госсейн в недоумении посмотрел на вибрирующий ящик, внутри которого перемигивались разнообразные электронные трубки. Контролировали ли они скорость невидимого движка, усиливали ли звук, занимались ли превращением энергии или выполняли еще какую-нибудь функцию из сотен возможных, он понятия не имел.

Часть трубок торчала из полупрозрачных отверстий, остальные находились внутри, слишком чувствительные, чтобы их можно было подвергать воздействиям комнатной температуры и яркого света.

От непрерывного сверкания у него заболели глаза. Он все время моргал, пытаясь унять текущие слезы. Огромным усилием воли Госсейн заставил себя отвернуться. Видимо, движение было слишком резким. Что-то взорвалось у него в мозгу, и голова мгновенно начала раскалываться от боли.

Ему показалось, что он очутился на дне глубокого моря. Огромное давление сковало его со всех сторон. Откуда-то издалека доносился голос Торсона, спокойно объясняющего своим слушателям:

— Это очень интересный прибор. Он воспроизводит энергию, типа нервной, и с помощью импульсов передает ее через двенадцать электродов-присосок, заставляя следовать каналам человеческого тела и пути наименьшего сопротивления, преодолевая любые препятствия, не превышающие примерно одного процента отклонения от нормы.

Госсейну никак не удавалось сосредоточиться. В голове мелькали обрывки мыслей, в ушах звенел назойливый голос Торсона.

— С медицинской точки зрения создание искусственной нервной энергии примечательно тем, что ее можно сфотографировать. Через несколько минут я сделаю несколько снимков и проявлю негативы. Один из кадров при увеличении покажет, в какой именно части мозга сконцентрирован центр памяти. Природа ее давным-давно научно обоснована, и нам остается лишь выбрать группу клеток, содержащую необходимые данные, а затем с помощью того же прибора направить энергетический поток, который заставит испытуемого высказать словами то, что он вспомнит.

Он щелкнул выключателем и вытащил из камеры пленку.

— Присмотрите за ним! — бросил он и вышел из комнаты.

Последняя фраза была явно лишней. Вряд ли Госсейн сейчас удержался бы на ногах. Комната плыла у него перед глазами, как у ребенка, которого слишком долго крутили в одну сторону. Когда Торсон вернулся, он все еще никак не мог прийти в себя.

Гигант вошел неторопливо, ни на кого не глядя, и направился прямо к Госсейну. Держа в руке две фотографии, он остановился перед пленником и молча уставился на него.

— Что такое? — раздался встревоженный голос Харди.

Торсон резко отмахнулся, как бы приказывая замолчать. Жест его был просто неприличен, более того, казалось, он сделан чисто механически. Торсон стоял совершенно неподвижно, и внезапно Госсейн понял, насколько он отличается от остальных людей, как тщательно прячет свою истинную сущность. Под маской холодного презрения скрывался чудовищный комок нервов, колоссально развитый мозг, не подчиняющийся никаким приказам, самостоятельно оценивающий, уверенный в себе. Если он с чем-то соглашался, значит, так было надо. Если нет — последнее слово оставалось за ним.

«X» медленно подкатился в кресле и осторожно взял снимок из рук Торсона. Один из них он протянул Харди. Оба склонились над фотографиями, но каждый отреагировал по-своему.

«X» вздрогнул и выпрямился. Он был выше ростом, чем казалось Госсейну, примерно пять футов одиннадцать дюймов. Пластиковая рука на шевелилась, намертво прикрепленная к оболочке груди. На лице, как ни странно, появилось испуганное выражение. Он проговорил хриплым шепотом:

— Хорошо, что он не попал к психиатру. Мы успели вовремя.

Майкл Харди выглядел раздраженным.

— Что вы раскудахтались? Не забывайте, я занял свой пост лишь потому, что удалось взять под контроль Игры Машины. Я никогда не понимал всю эту нуль-А ерунду о человеческом мозге, и ваша пленка ни о чем мне не говорит. Я вижу лишь какое-то яркое пятно.

На этот раз Торсон ответил. Он подошел к Харди и принялся шептать ему на ухо, указывая на снимок. Лицо президента побледнело как мел.

— Его необходимо убить, — резко сказал он. — Немедленно.

Торсон раздраженно покачал головой.

— Зачем? Что он может? Закричать на весь мир? — В голосе его вновь проскользнули профессиональные нотки. — Обратите внимание, что вокруг нет четких линий.

— Но если он поймет, как управлять этим? — спросил Харди.

— Ему потребуются месяцы упорного труда! — громко возразил «X». — За двадцать четыре часа невозможно научиться управлять даже мизинцем! Они вновь принялись шептаться, и в конце концов Торсон возмущенно воскликнул:

— Может, вы считаете, он сумеет сбежать из нашей тюремной камеры? Или вы просто начитались Аристотелевой фантастики, где герой всегда побеждает?

В конечном итоге не оставалось сомнений, чья именно точка зрения возьмет верх. В комнату вошли стражники и, подчиняясь приказу, снесли его на четыре этажа вниз, в помещение со стальными стенами, полом и потолком. Еще одна лестница вела в камеру, и, прочно установив кресло вместе с прикованным к нему Госсейном, они поднялись наверх. Зашумел мотор, и лестница исчезла сквозь люк в потолке в двадцати футах над его головой. Стальная крышка захлопнулась, послышался звук задвигаемых запоров. Наступила тишина.

Глава 5

Госсейн сидел в кресле не шевелясь. Сердце его сильно билось, в висках стучало, к горлу подступила тошнота. По телу потекли ручейки пота.

«Я боюсь, — подумал он. — Никогда еще мне не было так страшно».

Страх — чувство, присущее клеткам живой материи. Цветок, закрывающий лепестки на ночь, подвержен страху темноты, но у него нет нервной системы, передающей импульс, и нет таламуса, способного эмоционально отреагировать на полученный сигнал. Человеческое существо является физико-химической структурой, воспринимающей жизнь и осознающей ее с помощью сложной нервной системы. После смерти тело и сознание исчезают, личность продолжает существование лишь как серия искаженных импульсов в памяти других людей. Пройдут годы, и они начнут становиться все слабее и слабее, а за полвека исчезнут вовсе. Может быть, еще какое-то время останется его изображение на фотографической карточке.

«Ничего меня не спасет, — с ужасом подумал он. — Я умру. Умру». — И неожиданно почувствовал, что теряет контроль над собой.

На потолке вспыхнула яркая лампа, люк откинулся в сторону. Незнакомый голос произнес:

— Да, мистер Торсон. Все в порядке.

Прошло несколько минут, затем зашумел невидимый мотор и лестница поползла вниз, ударившись нижним концом о металлический пол. Несколько рабочих внесли стол и самую разнообразную аппаратуру, среди которой находился уже знакомый ему прибор. Тщательно расставив все по местам, они быстро ушли.

Их места заняли два ретивых охранника. Они молча проверили наручники, осмотрели Госсейна со всех сторон и тоже удалились. В душной маленькой камере не было слышно ни звука.

Затем вновь раздался металлический щелчок, и люк на потолке открылся. Госсейн вжал голову в плечи, в полной уверенности, что сейчас появится Торсон. Но по ступенькам сбежала Патриция Харди. Быстро отомкнув наручники, она прошептала тихим, настойчивым голосом:

— Поднимитесь наверх и сверните в холле направо. Футах в ста, под лестницей, увидите небольшую дверь. На втором этаже расположены мои комнаты. Может, их и не будут обыскивать — не знаю. Больше я ничем не могу вам помочь. Удачи!

Она тут же повернулась и, не оборачиваясь, выбежала из камеры. Затекшее тело Госсейна отказывалось повиноваться, мускулы болели, он спотыкался на каждой ступеньке. Но указания девушки были точными. И, добравшись до ее спальни, он почувствовал себя значительно лучше.

Легкий запах духов держался в воздухе. Завешенная пологом кровать стояла сбоку от широких окон, и Госсейн остановился и долго смотрел на сверкающий атомный маяк Машины. Он казался таким близким, что ему захотелось протянуть руку и потрогать неугасимый свет.

Госсейн не верил, что его не будут искать у Патриции Харди. К тому же лучше действовать сейчас, пока побег еще не обнаружен. Он выглянул из окна и, вздрогнув, отпрянул в сторону при виде группы вооруженных людей, прошедших внизу гуськом. Он мельком успел заметить, как двое из них притаились за кустом, видимо, заняв там наблюдательный пост.

Он решил осмотреть другие комнаты. Меньше минуты потребовалось ему, чтобы выбрать одну из них, небольшую, но с балконом, выходящим на другую сторону дома. В худшем случае можно просто спрыгнуть и постараться уйти в город, пробираясь от куста к кусту. Он тяжело опустился на красивую деревянную скамейку перед огромным, в полный рост, зеркалом. Теперь настало время подумать о странном поведении Патриции Харди.

Она рисковала головой. Причина оставалась непонятной, хотя не вызывало сомнений, что ей неприятно было играть порученную роль, и она чувствовала себя в чем-то виноватой перед Госсейном.

Из коридора послышался звук ключа, повернувшегося в замочной скважине, и через несколько секунд он услышал ее тихий голос:

— Вы здесь, мистер Госсейн?

Он молча открыл дверь, и некоторое время они стояли, глядя друг на друга через порог. Девушка первая нарушила молчание.

— Что вы собираетесь делать?

— Добраться до Машины.

— Зачем?

Госсейн заколебался. Патриция Харди помогала ему и поэтому заслужила доверия. Но не следовало забывать, что она — неврастеничка и могла поддаться порыву, даже не понимая, чем это грозит. Невесело улыбнувшись, она вновь заговорила:

— Не глупите и не пытайтесь спасти человечество. Вы не в силах что-либо изменить. Заговор касается не просто Земли, а всей Солнечной системы. Мы — пешки, которые переставляют люди со звезд.

Госсейн уставился на нее.

— Вы с ума сошли, — сказал он.

Внезапно он почувствовал себя опустошенным, окружающий мир потерял для него всякую реальность. Он хотел что-то произнести и не смог. В ушах его звучали слова Харди о Галактической Лиге. Тогда он, по вполне понятной причине, не обратил на них никакого внимания. Сейчас… Мозг его попытался осознать услышанное и отступил, как перед непреодолимым препятствием, сконцентрировавшись лишь на одной мысли.

— Люди? — как эхо повторил он.

Девушка кивнула.

— Только не спрашивайте откуда. Я сама ничего не знаю. Хорошо еще, что — люди, а не какие-нибудь инопланетные чудовища. Уверяю вас. Машина бессильна.

— Она защитит меня.

Патриция нахмурилась.

— Кто знает? — медленно сказала она и окинула его критическим взглядом. — Я не понимаю только, при чем здесь вы. Кстати, что показали исследования?

Госсейн, как умел, передал не вполне понятный разговор и добавил:

— В этом что-то есть. Машина тоже посоветовала мне сделать снимки коры головного мозга.

Патриция Харди долгое время молчала, задумавшись.

— Может, они боятся вас не напрасно, — в конце концов сказала она и неожиданно схватила его за руку. — Шш-ш-ш, кто-то идет.

Госсейн тоже услышал музыкальный звонок в дверь. Он посмотрел на балкон.

— Нет, нет, рано, — быстро произнесла девушка. — Запритесь на ключ и уходите только в том случае, если начнется обыск. Он услышал ее удаляющиеся шаги. Через некоторое время из гостиной до него донесся мужской голос.

— Жаль, что я его не застал. Почему ты ничего мне не сказала?

Теперь даже Торсон напуган.

— Откуда мне было знать, что он не такой, как все, Элдред? — спокойно ответила Патриция Харди. — Я просто встретилась с человеком, забывшем свое прошлое.

«Элдред, — подумал Госсейн. — Надо будет запомнить это имя». — Он стал слушать дальше.

— Я бы поверил кому угодно. Пат, только не тебе, — сказал мужчина. — Мне почему-то всегда кажется, что ты преследуешь какие-то свои цели. Ради всего святого, не запутайся.

Девушка рассмеялась.

— Дорогой мой, — сказала она, — если Торсон когда-нибудь заподозрит, что Элдред Крэнг, командир местной галактической базы, и Джон Прескотт, его помощник, стали нуль-А последователями, тебе не придется долго объяснять, какие цели ты преследовал.

Человек ответил ей приглушенным, испуганным голосом:

— Пат, ты совсем сошла с ума, разве можно говорить об этом вслух. И вообще, я хотел предупредить тебя, что не могу больше полностью доверять Прескотту. Он молчит и увиливает от ответов, с тех пор, как сюда прибыл Торсон. К счастью, я никогда не был с ним до конца откровенен.

Госсейн не понял, что ответила девушка, но вслед за непродолжительным молчанием раздался звук поцелуя, затем она спросила:

— Вы с Прескоттом улетаете вместе?

Госсейна била дрожь.

«Это глупо, — подумал он. — Ведь я никогда не был женат на ней, и не могу позволить себе поддаться эмоциям, основанным на ложных представлениях».

Но чувство, которое он испытывал, ни с чем нельзя было спутать, и справиться с ним не помогала никакая нуль-А логика.

Музыкальный звонок прервал ход его мыслей. Входная дверь открылась, и незнакомый голос громко произнес:

— Мисс Патриция, нам приказано обыскать ваши комнаты в связи с побегом важного преступника… Прошу прощения, мистер Крэнг, я вас сразу не заметил.

— Ничего страшного, — сказал мужчина, целовавший Патрицию Харди. — Можете осмотреть помещение, но только быстро.

— Слушаюсь, сэр.

Госсейн решил не дожидаться дальнейшего развития событий. Рядом с балконом росли деревья, и ему удалось довольно легко спуститься вниз. Бросившись ничком на землю, он стал осторожно пробираться вперед, от куста к кусту, стараясь двигаться в направлении Машины.

Ему оставалось проползти футов сто, когда несколько автомобилей на полной скорости вылетели из-за деревьев и, резко затормозив, расположились полукругом. Защелкали выстрелы.

Не отрывая взгляда от сверкающего маяка, Госсейн непроизвольно воскликнул:

— Помоги мне, помоги!

Машина возвышалась над ним, далекая и неприступная. Если верить легенде, она могла защищаться и охранять от вторжения всю территорию площадки горы. Создавалось впечатление, что сейчас она не считала нужным действовать, не подозревала о творящемся вокруг беззаконии.

Госсейн с лихорадочной поспешностью полз, прижимаясь к траве, когда в него попала случайная пуля. Он ощутил резкий удар в плечо, откатился в сторону и угодил прямо под энергетический луч лазера. Одежда загорелась в доли секунды. Его заметили, и огонь стал прицельным. Пули со свистом врезались в тело, вспыхнувшее ослепительно ярким факелом.

Самым невыносимым было то, что он не потерял сознание. Он ощущал свою горящую плоть и глухие удары пуль. Даже перестав двигаться, он чувствовал, как пламя пожирает его ноги, сердце, легкие. Последняя смутная мысль, что теперь он никогда не увидит Венеры и не постигнет ее загадок, наполнила его бесконечной грустью и печалью.

Глава 6

Странный громоподобный звук пробудил сознание Госсейна. Казалось, гремело где-то над головой, причем все сильнее.

Госсейн открыл глаза. Он лежал в тени гигантского дерева. Неподалеку высились еще два ствола, но их размеры казались настолько неправдоподобными, что он зажмурился. Он ни о чем не думал, воспринимая окружающее только на слух, как некий неодушевленный предмет, неожиданно получивший возможность различать звуки.

Постепенно мысли его прояснились. Пока еще он не способен был к зрительному восприятию, но всем своим телом ощутил, что лежит на ровной поверхности Венеры.

Медленно пробуждающийся мозг получил толчок. Венера! Но ведь он был на Земле! Обрывки мыслей слились воедино, превращаясь в ручеек, потом в бурный поток, впадающий в бескрайнее море воспоминаний.

«Я умер, — сказал он сам себе. — Меня убили, сожгли».

Он внутренне содрогнулся, вспомнив о перенесенных страшных мучениях, и невольно прижался к твердой почве. Прошло совсем немного времени, и тело его расслабилось. Он остался жив после смерти: этот загадочный феномен не укладывался ни в какие рамки нуль-А логики.

Страх, что боль вернется, исчезал с каждой минутой. Мысли обрели ясность, от полубессознательного состояния не осталось и следа.

Он вспомнил Патрицию Харди и ее отца, мистера «X» и невозмутимого Торсона, заговор против нуль-А мира.

Как ни странно, Госсейн чувствовал себя сильным и добрым. Он сел, открыл глаза и увидел все тот же полумрак: значит, это был не сон.

Его окружали гигантские деревья. Неудивительно, ведь именно благодаря им он понял, что находится на Венере. О ее лесах знал каждый.

Да, несомненно.

Госсейн поднялся на ноги. Отряхнулся. Вроде бы все в порядке. Не видно даже шрамов, и тело переполняет ощущение физического здоровья.

Он был одет в шорты, рубашку с открытым воротом и сандалии, Госсейн даже вздрогнул от изумления, ведь совсем недавно его гардероб составлял брюки и куртка — скромная одежда участников Игр. Он пожал плечами. Какая разница? Главное, что кому-то понадобилось восстановить его истерзанное тело и непонятно зачем перенести в этот лес, достойный Гаргантюа. Следовало оглядеться по сторонам.

Обхват каждого из трех стволов, находившихся в поле его зрения, вряд ли уступал современным небоскребам. Госсейн вспомнил, что знаменитые венерианские деревья вырастали до трех тысяч футов в высоту. Стоя на месте, глядя вверх, он внезапно понял, что гром, разбудивший его, затих.

Удивленно покачав головой, Госсейн сделал шаг вперед, и в это время листья зашумели, и на него вылился поток воды.

Это было как бы сигналом. Со всех сторон на землю хлынул самый настоящий водопад, и дважды он едва успел увернуться от ледяного душа. Неожиданно он понял, в чем дело.

Дождь. Огромные листья, чуть свернутые по краям, приняли на себя непомерную тяжесть. Но время от времени они разгибались, не выдерживая нагрузки, и тогда вода начинала течь, как из гигантского крана. Ему еще повезло, что он не угодил под ливень на открытой местности.

Госсейн осторожно выглянул из-за дерева. В полутьме трудно было что-нибудь различить, но ему показалось, что неподалеку брезжит какой-то свет. Не задумываясь, он зашагал вперед и через две минуты вышел на открытую лужайку. Перед ним простиралась долина. Слева текла широкая, бесцветная река, справа, на вершине холма, заросшего цветущим кустарником, стоял дом.

Венерианский дом! Выстроенный из камня, красиво контрастирующего с окружающей зеленью. И что самое главное, к нему можно подобраться совсем незаметно. Может быть, Госсейна специально доставили именно сюда, ведь поблизости не было других зданий.

Высокие кусты не обманули его ожиданий. Спрятавшись среди горящих пурпуром цветов, он пригнулся и внезапно увидел каменные ступени, ведущие через сад на веранду. На самой нижней из них четко выделялись крупные буквы, и ему удалось без труда разобрать надпись:

ДЖОН И АМЕЛИЯ ПРЕСКОТТ

Госсейн вздрогнул. Он помнил это имя. Патриция Харди и Крэнг упомянули его в своем разговоре.

«Если Торсон когда-нибудь заподозрит, — сказала девушка, — что Элдред Крэнг и Джон Прескотт, командир и помощник командира галактической базы, стали нуль-А последователями, то…» А затем Крэнг ответил: «Я хотел предупредить тебя, что не могу больше полностью доверять Прескотту. Он увиливает от ответов, с тех пор, как сюда прибыл Торсон».

Теперь ясно, кто здесь живет. Джон Прескотт, который принял нуль-А концепцию умом, но пока еще не сделал ее интегральной частью своей нервной системы. И поэтому растерялся в критической ситуации.

Хорошо все-таки, что он ничего не забыл. В его положении любые сведения неоценимы. В данном случае они помогут ему особенно не церемониться. Он начал осторожно пробираться по саду. С ним поступили безжалостно, и он тоже не будет никого щадить. Необходимо получить информацию. О себе. О Венере. Ничего сложного.

Приблизившись к дому почти вплотную, Госсейн услышал женский голос. Он замер на месте, потом осторожно выглянул из-за куста, футах в десяти от веранды.

Светловолосый мужчина сидел на ступеньках и что-то говорил в наручный диктофон. Женщина стояла в дверях.

— Я, наверное, справлюсь, — говорила она. — Пациенты прибудут только послезавтра. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Мне бы не хотелось быть навязчивой, Джон, но тебя так часто не бывает дома, что я перестала чувствовать себя твоей женой. И месяца не прошло, как ты вернулся с Земли, и опять куда-то собираешься.

Мужчина пожал плечами, даже не подняв головы от диктофона.

— У меня беспокойный характер, Амелия, — ответил он. — Ты ведь знаешь, я не могу усидеть на одном месте. И если я не буду активно работать, то только наделаю глупостей.

Госсейн терпеливо ждал. Казалось, их разговор окончен. Женщина вернулась в дом. Мужчина некоторое время продолжал сидеть, потом встал, потянулся и сладко зевнул. Он выглядел абсолютно спокойным и, видимо, пропустил упреки жены мимо ушей. Он был примерно пяти футов десяти дюймов ростом, с поджарой фигурой и широкими плечами, но видимость силы не имела никакого значения, если, конечно, он не прошел спортивного курса нуль-А тренировок. Непосвященные имели лишь смутное представление о возможностях человеческого организма при временном отключении центров усталости мозга.

Госсейн принял решение. Женщина назвала этого человека Джоном. Пациентов не будет несколько дней. Данных вполне достаточно. Перед ним стоял Джон Прескотт, галактический агент, выдающий себя за врача.

Известие, что он вернулся с Земли всего лишь месяц назад, ошеломило Госсейна. Патриция Харди спросила Крэнга: «Вы с Прескоттом улетаете вместе?» Она, видимо, имела в виду Венеру, ведь он жил здесь. Неужели он излечился от страшных ран всего за несколько недель? Или, может быть, Прескотт успел побывать на Земле не один раз?

«Впрочем, — подумал он, — сейчас это не имеет значения. Надо действовать, пока Прескотт, ничего не подозревая, стоит на пороге своего дома».

Итак, вперед!

Отшвыривая сандалиями комья грязи, Госсейн выскочил из-за куста. Прескотт неожиданно повернулся, увидел своего противника, и глаза его расширились от изумления. Ему даже удалось нанести первый удар. И не будь Госсейн так прекрасно физически сложен, не обладай он молниеносной реакцией, на этом их поединок и закончился бы. Но Прескотт с самого начала был обречен. Три прямых в челюсть, и Госсейн подхватил обмякшее падающее тело.

Он быстро выпрямился, держа на руках свою ношу, поднялся по ступенькам веранды и замер на месте. Ему показалось, что он слышит какие-то звуки. Все-таки драка их не была бесшумной, и женщина могла выйти полюбопытствовать, что случилось. Нет, все тихо. Прескотт зашевелился и застонал. Госсейн на всякий случай стукнул его еще раз и прошел внутрь дома.

Он очутился в огромной гостиной, всего в три стены, переходящей в широкую террасу, за которой благоухал цветущий сад. Еще дальше, внизу, лежала долина, окутанная туманом.

С правой стороны высокая лестница уводила на второй этаж, слева — ступеньки вели в подвал. По обеим сторонам гостиной располагались двери. За одной из них громыхали кастрюли, и вскоре до него донесся запах приготовляемой пищи.

Он поднялся наверх и попал в коридор со множеством дверей. Открыв первую из них, он оказался в просторной спальне с полукруглым большим окном, из которого открывался вид на рощу гигантских деревьев. Госсейн опустил Прескотта на пол перед кроватью и, разорвав простыню на узкие полосы, крепко связал его и заткнул рот кляпом, нисколько не беспокоясь причинить вред человеку, находящемуся без сознания. Он вернулся в гостиную и прислушался. Жена Прескотта, ни о чем не подозревая, продолжала возиться на кухне. Он облегченно вздохнул и, на мгновение остановившись, решительно переступил через порог.

Она сервировала стол, расположенный в небольшой нише справа от плиты. Видимо, почувствовав в помещении присутствие постороннего человека, она повернула голову и в изумлении уставилась на Госсейна, с ног до головы забрызганного венерианской грязью.

— О господи! — сказала она и поставила тарелку на скатерть.

Госсейн нанес всего один короткий удар и мягко подхватил падающее тело. Может быть, она ничего не знала о деятельности мужа, но риск был слишком велик. Если она тоже прошла курс нуль-А обучения, то при малейшей возможности попытается освободиться и поднять тревогу.

Когда он шел по лестнице, женщина начала слабо сопротивляться, но он успел крепко связать ее, заткнуть рот кляпом и положить рядом с мужем, прежде чем она окончательно пришла в себя.

Затем он вышел из комнаты, намереваясь осмотреть весь дом, ведь победу нельзя было считать окончательной, если в нем находился еще кто-нибудь.

Глава 7

Вывод является истинным лишь в том случае, если он сделан на основе научных фактов.

Аристотель. Этика, около 340 г. до н. э.

Это был госпиталь на пятнадцать палат, в каждой из которых стояло стандартное электронное больничное оборудование. Лаборатория и операционная находились в подвале. Госсейн переходил из комнаты в комнату. Роясь в шкафах и открывая запертые ящики столов, он решил, что постарается как можно тщательнее разведать обстановку и по возможности быстрее покинуть этот дом.

Сколько он ни искал, на глаза ему не попалось никакого оружия. Значит, он даже не сможет защититься в случае необходимости. Заторопившись, Госсейн выглянул на открытую веранду, затем прошел на заднюю террасу. «Сначала надо посмотреть, нет ли кого поблизости, — подумал он, — а потом уже расспрашивать Джона и Амелию Прескоттов».

У него накопилось так много вопросов!

Окинув взглядом окрестности, Госсейн невольно остановился. Теперь только он понял, почему долина за садом скрывалась в тумане. Госпиталь стоял не на холме, как ему показалось вначале, а на одном из пиков горы. Он видел, как плавно спускается вниз ее склон, поросший лесом, которому, казалось, не было конца и края. Больше ему ничего не удалось разглядеть.

Неутешительно. Правда, сюда можно было попасть только воздушным путем, но заговорщикам ничего не стоило посадить робоплан прямо на террасу, а на худой конец — высадиться за поляной и незаметно пробраться в дом под прикрытием кустов.

Госсейн медленно вдохнул полной грудью удивительно свежий после дождя воздух. Несмотря на грозящую опасность, ему стало легче на душе. Он постарался отвлечься от неприятных мыслей, окунуться сознанием в погожий ясный день, ощутить его всем своим телом. Трудно было сказать, какое сейчас время суток. Солнце не проглядывало из-за облаков атмосферы, толщиной более чем в тысячу миль. Тишина вокруг звенела, и было странно, но не страшно. Никогда в жизни Госсейн на видел картины более величественной. Время, казалось, остановилось.

Он вздрогнул. Пора действовать. Может быть, от его дальнейшего поведения зависит судьба всей Солнечной системы. Перед тем, как уйти, он бросил взгляд на небо. Никого. Несмотря на то, что его появление на Венере оставалось неразрешимой загадкой, он намного опередил своих преследователей и в какой-то мере чувствовал себя хозяином положения.

Пленники Госсейна лежали на кровати в полном сознании и явно заволновались, когда он вошел в комнату. Он, естественно, не собирался причинять им вреда, но пусть лучше остаются в неведении по этому вопросу. Задумчиво посмотрев на неподвижных людей, Госсейн сделал шаг вперед.

У Амелии Прескотт были прекрасные темные волосы. Короткая блузка, шорты и сандалии только подчеркивали женственность се фигуры. Когда Госсейн вынул кляп, первым дело она произнесла:

— Молодой человек, надеюсь, вы понимаете, что у меня на плите готовится обед.

— Обед? — невольно вырвалось у Госсейна. — Значит, скоро вечер?

Она нахмурилась.

— Кто вы? — спросила она. — Что вам нужно?

Госсейн вздохнул. Он и сам не отказался бы пожертвовать чем угодно, лишь бы выяснить правду о себе. Склонившись над мужем, он вынул кляп у него изо рта, пристально вглядываясь в умное волевое лицо. Проявленное Прескоттом самообладание говорило о цельности характера, но были ли его убеждения основаны на нуль-А принципах? Или он просто обладал качествами, присущими каждому начальнику?

Он ждал, что Прескотт заговорит, и тогда станет ясно, как вести себя дальше. Но его постигло разочарование. Мужчина смотрел на него в упор, но не произнес ни слова.

Госсейн вновь обратился к Амелии Прескотт.

— Как мне вызвать робоплан? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Позвоните на стоянку и сделайте заказ. — На лице ее появилось странное выражение. — Кажется, я начинаю понимать, — медленно сказала она. — Вы находитесь на Венере нелегально и совсем незнакомы с нашими правилами.

— Примерно так, — чуть поколебавшись, согласился Госсейн. — И мне не надо называть регистрационного номера или своего имени?

— Нет.

— Значит, достаточно одного звонка и просьбы прислать машину? Даже без адреса?

— Конечно. Все робопланы, за исключением частных, подсоединены к общей системе обслуживания. Вызываемый аппарат точно следует сигналам видеофона.

— И это все?

Она кивнула головой.

— Да.

Госсейну показалось, что она отвечает слишком охотно. Впрочем, выяснить, лжет она или нет, не составляло большого труда. Детектор лжи. Он видел его в соседней комнате. Но детектор лжи, поставленный у изголовья кровати, произнес:

— Она говорит правду.

— Спасибо! — сказал ей Госсейн. — Сколько времени лета до вашего дома?

— Около часа.

Рядом с окном, на низком столике, стоял небольшой видеофон. Госсейн сел в кресло и нашел по справочнику нужный номер. Экран даже не засветился, молчание было гробовым. Госсейн даже вздрогнул и вновь нажал на кнопки пульта. С тем же успехом.

Он встал и сбежал по ступенькам в гостиную, к основному аппарату. Сняв заднюю крышку, он заглянул внутрь. Прозрачные электронные трубки, теплые на ощупь, светились, как обычно. Видимо, обрыв линии произошел снаружи.

Госсейн медленно поднялся на второй этаж. Он очутился в полной изоляции, ему некуда было деться. С ним происходило нечто непонятное, словно он попал в призрачный мир, откуда нет возврата. Смешно считать себя хозяином положения, когда ты остался совершенно один.

Загадочная сила, забросившая его сюда, выжидала. Чего?

Глава 8

Поднявшись наверх, Госсейн остановился, пытаясь собраться с мыслями. Его план потерпел крах. Он взвесил свои возможности. Да, ему остается только тщательно допросить пленников, а потом отправиться в путь пешком. Вместе с принятым решением пришло спокойствие. Он повернулся, собираясь войти в палатку, но замер, услышав голос Прескотта.

— Не понимаю, что могло случиться с видеофоном.

— Одно из двух, — задумчиво произнесла его жена. — Либо между нашим домом и,

— Госсейн не разобрал названия, — кто-то поставил непроницаемый для волн экран, либо испортился аппарат.

— Но ведь при любой неисправности видеофон посылает автоматический сигнал. К нам давным-давно должна была прибыть ремонтная бригада.

Госсейн стоял не двигаясь, ожидая, что ответит женщина. Ему не верилось, что они находятся в том же неведении, как и он сам.

— Да, странно, — ответила Амелия Прескотт.

Госсейн подождал еще немного, но они умолкли. Тихо спустившись по лестнице, он вернулся на второй этаж, стараясь ступать как можно слышнее. Он не совсем ясно представлял себе, зачем нужно притворяться, тем более что сейчас дорога была каждая минута. Резко открыв дверь палаты, он спросил прямо с порога:

— Где у вас карты Венеры?

Прескотт промолчал, его жена пожала плечами.

— В лабораторном шкафу.

Госсейн быстро спустился в подвал и вытащил из нижнего ящика три карты. Он захватил их с собой, разостлал на полу и встал на колени.

— Вы не подскажете, где именно расположен ваш дом? — спросил он, подняв голову.

— Карта номер три, центральный горный хребет, — сказала Амелия. — Когда-то я отметила госпиталь крестиком. Приблизительно, конечно. Посмотрите внимательней.

Госсейн прикинул расстояние: до Нью-Чикаго было примерно четыреста миль к северу.

— О, вполне достаточно, — ответила она на следующий вопрос. — Пурпурные ягоды, около дюйма в диаметре, большие желтые сливы, красноватые плоды, вкусом напоминающие бананы, растут буквально на каждом шагу. Всего не перечислить, но эти фрукты можно собирать круглый год, так что голодная смерть вам не грозит.

Госсейн задумчиво посмотрел на нее. Потом протянул руку и дотронулся до детектора лжи.

— Она говорит правду, — последовал ответ.

Он вновь повернулся к Амелии Прескотт.

— Вы ведь не сомневаетесь, что меня поймают? — спросил он се. — Я правильно вас понял?

— Конечно. — Лицо се оставалось бесстрастным. — На нашей планете не существует полиции, нет преступлений. И если изредка появляется необходимость в расследовании, оно ведется настолько быстро, что вы вряд ли мне поверите. Впрочем, вам очень скоро представится возможность убедиться в этом на собственном опыте, так что не забудьте расспросить венерианского нуль-А детектива о методах его работы. Они достаточно любопытны.

Госсейн, который только о том и думал, чтобы связаться с представителями власти на Венере, промолчал. Его обуревали сомнения. С одной стороны, он хотел немедленно покинуть госпиталь и очутиться в относительной безопасности гигантского леса. Но полная неосведомленность Амелии Прескотт не давала ему покоя.

Она была невинна. И совершенно определенно не имела отношения к заговорщикам.

С другой стороны, молчание ее мужа трудно было объяснить. Внезапно Госсейн почувствовал, что бледнеет. До сих пор ему и в голову не приходило, что его могли узнать. Прескотт отсутствовал во дворце Машины, когда Госсейна взяли в плен. Но ведь ему могла показать фотографии.

Это меняло дело. С самого начал он решил, что не скажет о себе ни единого слова. Но если Прескотт все знал, такое поведение покажется ему подозрительным, а если нет — назваться Гилбертом Госсейном было верхом глупости.

Он встал, раздираемый противоречивыми чувствами. Неожиданно он понял, что не в состоянии уйти, ничего не рассказав Амелии Прескотт. Если с ним что-нибудь произойдет, она, по крайней мере, предупредит жителей Венеры. Правда, он подвергал ее жизнь опасности, но у него созрел план действий. В конце концов, ей виднее, достоин ли Джон Прескотт доверия.

Госсейн присел на краешек кровати. Приняв определенное решение, он успокоился, почувствовав уверенность в своих силах. Бесстрастным голосом он обратился к ним обоим, хотя его интересовала лишь Амелия. Примерно через минуту Прескотт перекатился на бок и внимательно посмотрел на него. Госсейн сделал вид, что ничего не заметил.

Через двадцать минут он умолк. В ярком свете, лившемся из окна, глаза Прескотта блестели.

— Надеюсь, вы понимаете, — заявил он, как бы нарушив данный им обет молчания, — что в вашем рассказе присутствует один, но весьма существенный изъян.

— Мой рассказ, — ответил Госсейн, делая вид, что не видит ничего необычного в том, что Прескотт наконец заговорил, — чистая правда, от начала и до конца. Любой детектор лжи подтвердит каждое мое слово. Если, конечно… — Он замолчал и невесело улыбнулся.

— Да? — оживился Прескотт. — Продолжайте.

— Если мои воспоминания не подобны прежним, когда я не сомневался, что женат на Патриции Харди и не могу перенести горечи утраты после ее смерти. — Он резко переменил тему разговора: — О каком изъяне вы говорите?

Ответ последовал незамедлительно, и ясность мысли Прескотта говорила о том, что он обладает полным контролем над таламусом своего мозга.

— Вы идентифицируете себя с покойным Госсейном. Вы ясно помните момент смерти, разрывающие тело пули, энергетический луч лазера. Подумайте хорошенько. А теперь вспомните основное кредо нуль-А, которое гласит, что во Вселенной не может существовать двух идентичных предметов.

Госсейн промолчал. За окном высились деревья, уходя в голубую дымку неба; быстрая речка красовалась вечнозеленым обрамлением. Странная, гротескная обстановка для рассуждений о природе веществ органической, нейтронной и физико-химической структуре. На какое-то мгновение окружающее потеряло реальность, и ему показалось, что он вообще не принадлежит к этому миру. Удивительно. Со времени пробуждения он только и думал о несуразности, так верно подмеченной Прескоттом, ведь речь шла не о простом сходстве с убитым, а об утверждении, что они являлись одним и тем же лицом. Короче говоря, он делал подобный вывод лишь потому, что у него сохранились память и облик Гилберта Госсейна I.

Еще в глубокой древности любой студент философского факультета знал, что два одинаковых кресла отличаются друг от друга миллионами мельчайших деталей, которые невозможно различить невооруженным глазом. В человеческом мозгу количество всевозможных путей прохождения одного нервного импульса составляло десять в степени двадцать семь тысяч. Причудливые модели памяти, сложившиеся в результате жизненного опыта, невозможно было повторить искусственно даже с малой степенью точности. С аксиомами не спорят, а история неуловимо доказывала, что не существует на свете двух одинаковых животных, снежинок, камней или атомов.

Вне всякого сомнения, Прескотт попал в самую точку. Но от фактов нельзя было просто отмахнуться, они требовали тщательных исследований, бесконечных проверок.

Прескотт наблюдал за ним, чуть прищурившись.

— Надеюсь, вы не забыли, — сказал он, — что в комнате находится детектор лжи.

Госсейн посмотрел на него, как кролик на удава. Стояла ничем не нарушаемая тишина, но пульс в его висках бился, как раненая птица. У него закружилась голова, помутилось зрение, на лбу выступили крупные капли пота.

— Интересно будет узнать, — неумолимо продолжал Прескотт, — существовало второе тело на самом деле или нет.

— Да, — с трудом выдавил из себя Госсейн. — Интересно.

Теперь он уже и сам не верил тому, что с ним произошло, и не хотел ничего выяснять, хотя давно понял, чтоизбежать проверки не удастся. Госсейн повернулся к детектору лжи. Положив руку на металлические контакты, он произнес:

— Ты слышал все, что здесь говорилось. Твое мнение?

— Подтвердить или опровергнуть ваши слова не представляется возможным. У вас суждение основано на человеческом восприятии. У вас — память Гилберта Госсейна I, включая и сцену убийства, настолько реальную, что я не могу утверждать, что вы не умерли. В вашем мозгу по-прежнему не содержится информации, позволяющей определить, кто вы такой на самом деле.

Надо было что-то решать. Госсейн наклонился, развязал женщине ноги и помог ей встать.

— Мы уйдем вместе, — пояснил он. — Примерно через милю я вас отпущу, и вы сможете вернуться и освободить мужа.

В этом и заключался его план. Он хотел остаться с ней наедине и подробно передать слова Патриции Харди — конечно, не называя ее имени — о заговоре и Прескотте, а дальше пусть решает сама.

Он рассказал все без утайки, пока они шла последние четверть мили, потом развязал ей руки. Она так долго молчала, что он добавил:

— Джон Прескотт может помешать вам предать дело огласке. Но если он верит в нуль-А принципы, не исключено, что ему придется отказаться выполнить приказ своего начальства. Крепко подумайте, прежде чем поделиться с ним тем, что я вам сообщил.

Женщина вздохнула.

— Я понимаю, — сказала она.

— Кстати, спросил Госсейн, — каков принцип работы госпиталя? — Ему давно хотелось выяснить этот вопрос.

— Разве вы не знаете? — ответила она. — Все мы работаем только на добровольных началах. Больница зарегистрирована. Когда происходит несчастный случай и требуется госпитализация, робот обзванивает ближайшие клиники. В последнее время мы в основном отказывались принимать пациентов, потому что… — Она замолчала и посмотрела на Госсейна своим ясным взглядом. — Спасибо вам за все. Большое спасибо. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Я ничего от него не скрою, я ему верю. Но постараюсь сделать это позже, чтобы вы успели уйти.

— Желаю удачи, — только и нашел что сказать Госсейн.

Он остался стоять на месте, глядя на ее удаляющуюся фигуру. «Женщина-учитель, — подумал он, — женщина-врач, родная, все понимающая, любимая. Женщина! Не подделка, не грубая имитация мужчины. Ее поступки говорили о ней как о человеке в полном нуль-А смысле этого слова, ведь даже столкнувшись с непредвиденным и потеряв много сил, она сохранила любовь сердца и благородство души».

Он очнулся от своих мыслей и, резко повернувшись, пошел по направлению к лесу. Трава мягко пружинила под ногами и была чуть примята, как будто до него теплыми душистыми вечерами то тропинке гуляли счастливые влюбленные пары. Сладкий, необъяснимо приятный аромат висел в воздухе, омытом полуденным дождем, смешиваясь с запахом зеленой травы. Постепенно затихая, журчала речка. Он вошел в тень гигантских деревьев.

После яркого дневного света ему показалось, что он очутился в мрачной пещере. Он двигался по коридору, все время менявшему направление, расширявшемуся в огромные холлы, сужавшемуся до такой степени, что приходилось пробираться через переплетение корней, но всегда с крышей над головой, так что неба не было видно. Он понимал, что здесь легко заблудиться. Но компас поможет держать хотя бы приблизительное направление. Все равно, другого пути нет.

Постепенно тени стали сгущаться. Наступал вечер. Он уже смирился с мыслью, что придется ночевать в глухой чаще, когда, обогнув один из стволов, вышел на большую открытую поляну. Тщательно подыскав удобное место, он совсем было собрался прилечь, но в это время робоплан, бесшумно скользнувший над невысоким холмом, приземлился футах в пятидесяти от него, подпрыгнул и, прокатившись вперед, остановился. В носовой его части вспыхнул прожектор. Описав короткую дугу, луч уперся в Госсейна, сверкая, как миниатюрное солнце. Из громкоговорителя послышался голос:

— Гилберт Госсейн, я ваш друг, но не могу ничего объяснить, пока вы не подниметесь на борт. Чтобы избежать ненужных споров и задержек, хочу обратить ваше внимание на автоматические ружья. Побег невозможен.

Госсейн посмотрел на уродливые дула, торчащие из отверстий фюзеляжа и следовавшие за каждым его движением. Вряд ли теперь имело значение, друг перед ним или враг.

Не говоря ни слова, он подошел к робоплану, забрался внутрь и уселся в одно из кресел. Дверь мгновенно захлопнулась. Прожектор погас. Летательный аппарат взвился в небо.

Глава 9

Госсейн смотрел на черную поверхность земли, постепенно теряющую очертания. Мир гигантских деревьев и высоких гор слился с ночной мглой. Робоплан без опознавательных знаков продолжал подниматься. Прошло минут пять, и постепенно они перешли в горизонтальный полет. Вспыхнул свет, и бесстрастный голос произнес:

— В течение последующих десяти минут вы можете задавать любые вопросы. Остальное я объясню перед самой посадкой.

Госсейну потребовалось несколько мгновений, чтобы понять смысл сказанного. ЛЮБЫЕ вопросы. Это было настолько неожиданно, что сначала он растерялся. Правда, первый из них не вызывал сомнений.

— Кто ты?

— Агент Машины Игр.

Госсейн облегченно вздохнул.

— Значит, я говорю с Машиной?

— Только косвенно. Она способна получать сообщения с Венеры, но не может передавать на межпланетных волнах.

— Ты сам по себе?

— Я следую инструкциям.

Госсейн набрал полную грудь воздуха.

— Кто я такой?

Он ждал, затаив дыхание, чувствуя огромное напряжение во всем теле.

— Мне очень жаль, но вы теряете драгоценное время, — ответил робоплан. — Я не обладаю информацией о вашем прошлом и могу дать оценку лишь происходящим событиям.

Госсейн обессиленно откинулся на спинку кресла.

— Может, это знает Машина? — с надеждой в голосе спросил он.

— Все может быть, но лично мне ничего не известно.

— Но ведь я должен хоть что-то о себе знать! — в отчаянии воскликнул Госсейн. — Скажи мне хотя бы, почему я помню, как меня убили?

— Ваше тело, — сказал робоплан, — было обезображено до неузнаваемости и почти полностью сгорело. Но я понятия не имею, как получилось, что вы еще живы. Мистер Госсейн, я самым настойчивым образом рекомендую вам задавать вопросы, касающиеся положения дел на Венере. Или, может быть, вы предпочитаете, чтобы я вкратце рассказал, что происходит перед неминуемым вторжением на эту планету?

— Но черт побери! — яростно вскричал Госсейн, и тут же оборвал себя, понимая, что спорить бессмысленно. — Да, — покорно ответил он. — Наверное, так будет лучше всего.

— Чтобы понять политическую ситуацию на Венере, — сказал голос, — вам придется попытаться представить себе практически идеальную общественную формацию. Здесь нет ни президента, ни Совета, ни правящего органа власти. Люди трудятся на добровольных началах, выбирая себе дело по душе, но не теряют при этом связи с остальными, чтобы необходимая работа выполнялась точно и в срок. Вы можете возразить: допустим, все захотят овладеть одной и той же специальностью. Этого не происходит. В каждом человеке сильно развито чувство ответственности перед обществом, и прежде чем предложить свои услуги, он тщательно проверяет, в какой именно области существует нехватка кадров.

Например, когда детектив умирает, уходит от дел или просто решает поменять профессию, он оповещает о своем намерении, а в случае смерти — объявляется конкурс. Если он жив, желающие занять его место собираются и обсуждают с ним и друг с другом свою квалификацию. Независимо ни от чего, победителем считается тот, за кого проголосует между собой большинство кандидатов.

В эту минуту Госсейн невольно отвлекся, подумав, что робоплан необычайно объективно оценивает жизнь на Венере, рисуя обнадеживающую прекрасную картину будущей цивилизации.

Голос продолжал:

— А сейчас попробуйте представить себе, что более половины соискателей, стремящихся стать детективами или судьями, — агенты заговорщиков. С помощью тщательно запланированных убийств они устранили наиболее опасных для себя людей и в настоящее время заняли ключевые позиции в детективных агентствах и судебных органах, фактически контролируя обе организации. Это произошло по прямым указаниям Прескотта, который, естественно, подозревается в…

Госсейн не выдержал:

— Одну минутку, — перебил он, сам не понимая, как очутился на ногах. — Пожалуйста, Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, — ответил робоплан, — что вас поймают в любом случае. Теперь вы понимаете, почему мне пришлось поставить непроницаемый для волн экран, когда вы пытались позвонить во видеофону. С тех пор, как сюда прибыл Торсон, псевдодетективы добились разрешения на подслушивание разговоров всех подозрительных лиц. По мнению Торсона, таковыми являются и его собственные подчиненные. Так что не ждите помощи от Крэнга. Он должен показать себя строгим, энергичным и безжалостным командиром, если хочет сохранить свое положение.

У нас осталось совсем мало времени. Буду краток. Одно ваше существование, не говоря о загадочных потенциальных возможностях вашего мозга, заставило огромную военную машину временно притормозить, а ее генералов заняться лихорадочными поисками. Поэтому не думайте, что решение, которое я сейчас предложу, было принято с легкостью, хотя оно является единственно разумным.

Вы должны позволить захватить себя в плен, руководствуясь тем, что им жизненно важно выяснить, чем вы отличаетесь от других людей. По меньшей мере вас не тронут в течение нескольких дней, пока не проведут детального обследования вашей нервной системы.

А теперь — слушайте внимательно.

Через несколько минут мы опустимся в лесу перед домом Элдреда Крэнга. Сделайте вид, что ничего о нем не знаете, и расскажите об угрозе нуль-А миру. Притворяйтесь до последнего, но если почувствуете опасность, сами решайте, как поступить.

Робоплан накренился и резко пошел вниз.

— Итак, — сказал голос, — есть еще вопросы?

Госсейн попытался разобраться в обстановке, но мысли все время возвращались к нависшей над ним угрозе. Он прочно уселся в кресло. Пришла пора прояснить ситуацию.

— Никуда я не выйду, — твердо заявил он. — Я не самоубийца. Ведь никто не принял мер предосторожности и не позаботился о моей безопасности. Так?

— Верно, — признался голос. — Как только мы приземлимся, вы будете полностью предоставлены самому себе. Только напрасно вы недооцениваете возможностей человека, которого убили и который все еще жив.

— К черту, — хрипло ответил Госсейн. — Я остаюсь, и это — окончательное решение.

— У вас нет выбора, — спокойно ответил робоплан. — Если вы не выйдете по собственной воле, я наполню кабину газом. Не забывайте, что полученные вами инструкции рассчитаны на спасение вашей жизни, и вы куда больше рискуете, отказываясь им следовать. Машина тоже считает, что лучше сдаться заговорщикам добровольно, чем быть схваченным в ближайшее время. Пожалуйста, обдумайте мои слова, мистер Госсейн, и не торопитесь с выводами.

— Какой вообще смысл в том, чтобы я попал к ним в руки? — мрачно спросил Госсейн.

— Необходимо, — ответил голос, — чтобы они вблизи увидели человека, который умер у них на глазах.

Раздался толчок, робоплан покатился по траве и остановился.

— Выходите! — произнес голос. — Скорее! Я не могу оставаться здесь более минуты. Ну же!

Тон робота поразил Госсейна. И ему вовсе не хотелось отравиться неизвестным газом. У дверей он замешкался и повернул голову.

— Поспешите! — сказал робоплан. — Никто не должен догадаться, как вы здесь очутились. Дорога каждая секунда. Идите все время прямо, никуда не сворачивая.

Недовольно пожав плесами, Госсейн покорно ступил на землю. Мгновением позже он остался один на один с непроглядной тьмой чужой планеты.

Глава 10

Ночь была тиха и спокойна. Госсейн на ощупь пошел вперед, и ярдов через сто увидел огонек, забрезживший слева. Постепенно он становился все ярче, ярче. Вскоре легче стало различать землю и ближайшие стволы деревьев. Он с удивлением заметил, что источник света находится прямо в дереве, стоявшем на опушке леса.

Спрятавшись в тени высокого кустарника, Госсейн поднял голову и посмотрел вверх. Он еще раньше твердо решил следовать всем указаниям Машины, и сейчас молча стоял, ожидая увидеть на фоне окон силуэты людей. Напрасно. Вздохнув, Госсейн решительно вышел на освещенное пространство. Справа вырезанная прямо в стволе, широкая лестница вела на открытую террасу. Поднявшись по ступенькам, он очутился перед закрытой, причудливой формы дверью. Он громко постучал.

Примерно через минуту Госсейну пришло в голову, что свет просто могли забыть выключить. Он постучал еще раз, потом взялся за ручку. Дверь бесшумно отворилась в плохо освещенный коридор, тускло блестевший отполированными покрытыми лаком стенами, с естественными рисунками, красиво выделявшимися на матовом фоне и напоминавшими пламя старинных изделий красного дерева, хотя цветом больше походил на орех.

Госсейн быстро осмотрелся по сторонам, не решаясь войти. Не хватало только, чтобы его приняли за грабителя. Он постучал еще раз и, не получив ответа, пошел вперед, направляясь к ярко освещенному проему в дальнем конце коридора. Его взору открылась большая уютная гостиная. Странно было находиться в помещении, целиком расположенном внутри ствола дерева.

Теплый цвет полированных панелей казался здесь значительно светлее — видимо, для красоты интерьера использовали другой состав лака. Общий эффект комфорта и великолепия подчеркивала уютная мебель и ковер, размерами по меньшей мере девяносто на шестьдесят футов. Скорее всего свет проникал наружу из огромных фигурных окон, занимающих весь пролет стены. Гостиная служила своеобразным холлом для пяти комнат. Госсейн отправился на разведку. В кухне его поразило обилие кладовок и огромный холодильник. Каждая из спален имела свою ванную и черный ход, ведущий, к полному его изумлению, в необозримых размеров сад.

Когда он наконец закончил осмотр, стало совершенно очевидно, что Элдреда Крэнга нет дома. Он, конечно, вернется, но сейчас решение Гилберта Госсейна откладывалось на неопределенное время. С психологической точки зрения это было крайне неприятно, ведь теперь у него появилась возможность передумать. Любая неопределенность действует на нервы, изматывает, внушает сомнения, заставляет колебаться. Куда проще уговорить себя остаться на свободе и попытаться предупредить жителей Венеры о готовящемся вторжении.

Неожиданно он заметил еще одну небольшую дверь. Как и прочие, она оказалась незапертой, и сначала он ничего не увидел в царящей там темноте. Постепенно глаза его привыкли к полумраку, а яркий свет гостиной позволил рассмотреть длинный коридор, ведущий в какое-то подобие пещеры и теряющийся в неизведанных глубинах огромного ствола.

Он пожал плечами, зашел в одну из спален, разделся и принял ванну. Освежившись, но буквально засыпая на ходу, он улегся на чистые простыни. Вокруг стояла полная тишина. Мысли его вновь вернулись к загадке Гилберта Госсейна, убитого, но оставшегося в живых. Таким успехом трудно было похвастать и богам далекого прошлого. В старые романтические времена он бы не удивился, оказавшись заколдованным принцем, или важным правительственным агентом, или сыном богатого купца. Но в нуль-А Вселенной «особых» людей не существовало. Правда, одни считались богаче, другие — беднее, а агенты президента Харди с большой натяжкой могли называться правительственными. Но произошла переоценка ценностей. Все люди рождались равными и проходили курс нуль-А обучения, помогающий им развить способности своего мозга. На Земле не осталось ни королей, ни герцогов, ни суперменов, путешествующих инкогнито. КТО ЖЕ ТОГДА ОН САМ?

С этой мыслью Госсейн заснул.

Проснулся он, как от толчка. Дневной свет проникал в открытую дверь спальной. Он сел на кровати. Возможно ли, что Крэнг вернулся и не заметил в доме постороннего? Направившись в ванную, он начал шумно плескаться, насвистывая какую-то мелодию и чувствуя себя достаточно глупо. Любым способом он хотел дать знать о своем присутствии, совсем не желая, чтобы его пристрелили, как обычного вора.

Помывшись, он прошел на кухню, продолжая громко свистеть, и принялся грохотать ящиками кухонного шкафа, сковородками и кастрюлями. Перебрав содержимое холодильника, он изо всех сил хлопнул дверцей, а, накрывая на стол, уронил несколько тарелок.

Он с аппетитом позавтракал беконом, тостами, чаем и свежими венерианскими фруктами, но так и остался в одиночестве. Закончив уборку, Госсейн решил еще раз тщательно осмотреть все помещение. В спальных явно никто не ночевал. Он открыл загадочную дверь, ведущую в длинный коридор, но за ней было все так же темно. На какое-то мгновение он задумался, но в конце концов пришел к выводу, что сейчас не время заниматься исследованиями, и вернулся в гостиную, залитую дневным светом. За окном, прямо на террасе, простиралась зеленая лужайка, отведенная под аккуратно ухоженный сад, уходящий, по подсчетам Госсейна, футов на семьдесят в глубину ствола. Выглядел он просто сказочно. Невиданные кусты пестрели цветами, величиной чуть ли не с земное дерево, а яркие краски блестели настолько сильно, что лепестки, казалось, светились сами собой.

Для ботаников Венера, должно быть, являлась экспериментальным раем.

Но он недолго любовался красотами природы. Не находя себе места, Госсейн зашагал из угла в угол. Чем заняться, пока нет Крэнга? Он подошел к книжной полке. Некоторые заглавия заинтересовали его: «Аристотелева и не-Аристотелева история Венеры», «Эгоист не-Аристотелевой Венеры», «Машина и ее Создатели», «Детективы в Мире без Преступлений».

Сначала ему никак не удавалось сосредоточиться, в голову лезли всякие мысли. Но постепенно он успокоился и углубился в чтение. Во время обеда он положил книжку рядом с тарелкой. Ближе к вечеру Госсейну стало совсем уютно, и, перекусив толстым ломтем говяжьей вырезки из необъятных запасов холодильника, он принялся за историю Венеры. В ней говорилось о первом человеке, высадившемся на планету в конце двадцатого века, о кипящем аде атмосферы, усмиренной в первой четверти двадцать первого столетия; о том, как объединенное человечество вывело на орбиту метеориты из льда, перегнав из от Юпитера; и о том, как тысячу дней и ночей шел дождь.

Метеориты из льда были самыми разными по размеру: от десяти до ста кубических миль, и когда они медленно растаяли, поверхность Венеры забушевала океанами, а в ее атмосфере появился кислород. К 2081 году Институт Общей Семантики, тогда еще только начинавший пользоваться уважением, оценил огромный нуль-А потенциал щедрого мира. В это время завезенные на Венеру деревья и другие растения росли в сотни раз быстрее, чем на Земле. Метод Машины по отбору колонистов появился лет на сто позднее, и постепенно великий план стал приводиться в действие.

Статистические данные говорили о населении Венеры в году 2560-м: мужчин — 119000038, женщин — 12143280. «Может быть, именно это несоответствие, — невольно подумал Госсейн, — заставило Амелию выйти замуж за Прескотта?»

Он отправился спать, захватив в собой на ночь «Эгоиста не-Аристотелевой Венеры». В обращении к читателю, прямо на титульном листе, говорилось, что доктор психологии Лаурен Кэр будет практиковать на Земле, в городе Машины, с 2559 по 2564 г. Госсейн быстро просмотрел содержание и открыл страницу на главе под названием «физические травмы и их воздействия на «ego». Один из абзацев бросился ему в глаза.

«Выявить психическую ненормальность или непомерно развитое «ego» является практически невозможным после излечения пациента от последствий тяжелой травмы, происшедшей в результате несчастного случая, например, аварии, и повлекшей за собой физического уродство».

Госсейн задумался. Он и сам не знал, почему вдруг начал читать книгу с середины. По крайней мере прочитанное логично объясняло поведение небезызвестного мистера «X», которого явно проморгали психиатры, обязанные пристально наблюдать за последствиями травм подобного рода.

На следующее утро Госсейн проснулся в пустом доме. Он встал в постели в полном недоумении, и в конце концов решил, что подождет Крэнга еще сутки, а потом придумает, как себя обнаружить. Можно, например, куда-нибудь позвонить. К тому же неплохо исследовать загадочный коридор-тоннель.

День прошел без всяких приключений.

Всласть выспавшись, Госсейн быстро позавтракал и направился к видеофону. Он набрал номер дальней связи и стал ждать, не понимая, почему не додумался до этого раньше. На экране появилось лицо робота.

— С какой звездой вас соединить? — спросил бесстрастный голос.

У Госсейна пропал дар речи.

— Я передумал, — наконец выдавил он из себя и, повесив трубку, откинулся на спинку кресла, пытаясь унять дрожь в руках. Как он сразу не сообразил, что галактическая база на Венере не могла не иметь своей подстанции? «С какой ЗВЕЗДОЙ?» Эти люди понимали дальнюю связь слишком буквально!

Он внимательно посмотрел на панель видеофона и нажал кнопку с надписью «Местная». На экране вновь появился робот. В ответ на его просьбу бесстрастный голос произнес:

— Прошу прощения, но по этому аппарату я принимаю местные заказы только от мистера Крэнга.

Щелк!

Госсейн встал. В звенящий тишине он ясно слышал свое дыхание и биение сердца. В его мозгу продолжали звучать слова: «С какой звездой вас соединить?» Сколько времени потеряно даром! Как много можно было успеть! Но прежде всего — тоннель.

В одной из кладовых кухни он разыскал фонарик на атомных батарейках и через несколько минут уже стоял перед загадочной дверью, за которой царила непроглядная тьма. Какие тайны хранило дерево в одну восьмую мили обхватом и полмили высотой? По коридору с низким потолком Госсейн отправился в глубь ствола.

Глава 11

Однообразие притупляло мысль. Тоннель стал поворачивать чаще, все явственней чувствовался наклон вниз. Не прошло и десяти минут, а он дважды разветвлялся. Покатые стены тускло блестели в луче фонаря. В течение следующего часа Госсейну встретились семь боковых коридоров, а тоннель разветвлялся еще трижды. Чтобы не заблудиться, он тщательно отмечал каждый поворот на самодельной карте в блокноте.

— Я спустился вниз на несколько сотен футов, — сказал он сам себе, — и скорей всего нахожусь под землей, а наверху — лес.

Он никогда раньше не задумывался над тем, какой корневой системой должны обладать могучие деревья Венеры. Мощные корни переплетались самым непонятным образом, и невозможно было разобраться, где начинается один и кончается другой. Он попытался пройти в ближайший боковой коридор. Древесина желто-лимонного цвета на ощупь казалась твердой, как сталь. И сколько он ни искал, ему нигде не удалось обнаружить выключатель, потайную дверь или другие признаки человеческой деятельности.

Госсейн начал нервничать. Чтобы разгадать загадку лабиринта, а он твердо решил это сделать, потребуется много времени. Он не взял с собой никакой еды, так что лучше потерять пару часов и вернуться, пока не поздно, чем ослабеть от голода.

На обратном пути он не испытал никаких затруднений. Нарезав толстые ломти ветчины, Госсейн приготовил сэндвичи и аккуратно уложил их в бумажный пакет. Потом сел за стол перекусить беконом с яйцами. Внезапно двери спален одновременно распахнулись, и в гостиную ворвались трос людей, вооруженных пистолетами. Они устремились вперед, как вытолкнутые тугой пружиной катапульты. Четвертый мужчина, высокий, мускулистый, с карими глазами, появился у входа и лениво прислонился к стене.

— Поднимите руки, Госсейн, — сказал он.

Неудобно вывернув голову, боясь пошевелиться, Госсейн сделал вывод, что Элдред Крэнг, галактический агент, венерианский детектив и тайный сторонник нуль-А методов обучения, наконец-то вернулся домой.

Как ни странно, он испытал облегчение. До тех пор, пока никто не знал об опасности, угрожающий человечеству, Гилберт Госсейн во что бы то ни стало должен жить. Он попытался представить себе появление Крэнга как первый шаг в осуществлении намеченного плана. Подняв руки вверх, он встал, с любопытством глядя вокруг, обдумывая, как проще приспособиться к ситуации и выполнить поручение Машины. По правде говоря, он понятия не имел, с чего начать свой рассказ.

Один из телохранителей подошел к столу, взял бумажный пакет и небрежно разломал его пополам. Хлеб и мясо покатились по скатерти, два сэндвича упали на пол. Человек молча улыбнулся. Ему было лет за тридцать, и его холеное лицо, широкие плечи и коренастая фигура оставляли неприятное впечатление. Он сделают шаг к Госсейну.

— Решил смыться? — в голосе его чувствовался легкий акцент. Он опять улыбнулся. И резко ударил Госсейна по щеке тыльной стороной ладони. Все так же бесстрастно он заметил: — Не вышло, да? — И вновь замахнулся.

— Хватит, Блейни, — послышался откуда-то слева голос Крэнга.

Человек послушно опустил руку. Но ему никак не удавалось справиться с выражение лица, и в его интонациях звучали страстные нотки.

— Но, мистер Крэнг, если бы он успел удрать и не позвонил на подстанцию? Кому бы пришло в голову искать его здесь? Наш босс…

— Молчать!

Блейни неохотно повиновался. Госсейн повернулся к Крэнгу.

— На вашем месте, — заметил он, — я не стал бы доверять Блейни после того, как ему исполнится сорок.

— Что-что? — невольно вырвалось у телохранителя. На лице его появилось изумленное выражение.

Крэнг вопросительно посмотрел на Госсейна.

— Любой психиатр, даже психолог, — сказал Госсейн, — с легкостью объяснит, почему у Блейни появилось желание меня ударить. Его нервная система начинает реагировать на то, что могло произойти, как если бы это произошло на самом деле. Заболевание чисто функциональное, но оно принимает формы, раздражающие больного. Постепенно от его храбрости не останется и следа. Садистские вспышки станут ширмой развивающейся трусости. К сорока годам он начнет жить в сплошном кошмаре, непрестанно думая, какой вред могли ему причинить те или иные стычки его юности.

— Он пожал плечами. — Типичный пример личности, не обладающей нуль-А гармонией.

Серые глаза Блейни сверкнули, он перевел взгляд с Госсейна на Крэнга.

— Можно мне ударить его, мистер Крэнг? — хриплым голосом спросил он.

— Нет. Вам не все равно, что он думает?

Вид у Блейни был недовольный, и Госсейн ничего не добавил к сказанному, не желая накалять обстановку. Пришло время начать свой рассказ.

К его удивлению, они слушали внимательно. Когда Госсейн закончил говорить, Крэнг вынул из портсигара сигарету и закурил. Некоторое время он задумчиво затягивался, не произнося ни слова. Госсейн воспользовался паузой, чтобы как можно тщательнее изучить стоявшего перед ним человека.

Элдред Крэнг был худощав и невелик ростом. Его карие глаза казались желто-зелеными на свету. На лице с чуть смуглой, как у жителей Востока или Средиземноморья, кожей застыло слегка недоуменное выражение. Его манера держаться говорила о большой силе воли.

Итак, перед ним стоял человек, которого любила Патриция Харди. Госсейн попытался разобраться в своих чувствах и с удивлением подумал, что не испытывает к нему никакой неприязни. Он вспомнил слова робоплана, который ясно дал понять, что от Крэнга нечего ждать помощи. Его окружали заговорщики с Земли, за ним пристально наблюдало галактическое начальство. При Торсоне ему следовало быть особенно осторожным.

Долгое молчание неожиданно прервал громкий смех Крэнга.

— Знаете, — сказал он, — ведь я чуть было вам не поверил. Впрочем, сейчас не имеет значения, лжете вы или нет. Все равно мы решили созвать конференцию с вашим участием и обсудить возникшую проблему. С детскими играми покончено. Через час мы улетаем на Землю.

— На Землю! — повторил Госсейн.

Он печально улыбнулся. Со времени своего пребывания на Венере он успел сообщить об опасности, угрожающей Солнечной системе, только Амелии Прескотт. В лучшем случае она могла позвонить в детективное агентство, не зная, что организация находится в руках заговорщиков. Одно человеческое существо из двухсот миллионов. Крэнг снова заговорил.

— Блейни, — приказал он. — Введите Прескоттов.

Госсейн ничем не выдал своего изумления. С болью в душе он смотрел, как в гостиную вводят супружескую пару, в наручниках и с пластиковыми кляпами во рту. Амелия была явно потрясена и даже попыталась что-то сказать. Ее усилия оказалось тщетными, и она взглянула на Госсейна, безнадежно покачав головой.

Он почувствовал к ней жалость. Ее решение довериться мужу в надежде, что он останется верен нуль-А принципам, привело к печальному исходу. Прескотт предал ее. Амелии заткнули рот именно потому, что она не принадлежала к числу заговорщиков. В противном случае ей нетрудно было бы сыграть роль невинно пострадавшей, а они могли не бояться, что она заговорит.

Кляп во рту наверняка причинял ее супругу массу неудобств но, видимо, он считал, что игра стоит свеч. И в чем бы ни заключалась цель этого форса, Гилберт Госсейн должен делать вид, что всему верит, ведь они не подозревали, что он прекрасно знал, кто такой Прескотт. Небольшое преимущество, когда партнеры играют с тобой крапленой колодой карт.

Глава 12

Черную пустоту необъятного космоса пронизывал звездолет. На его борту находились четыреста два мужчины и одна женщина. Крэнг сообщил об этом на вторые сутки полета.

— Мне приказано доставить вас на Землю любой ценой, — добавил он.

Госсейн промолчал. Он никак не мог понять Крэнга. Создавалось впечатление, что галактический агент ни в коем случае не желает рисковать своим высоким положением и готов идти на самые неприятные компромиссы, лишь бы оказаться вне подозрений. Правда, если в конечном итоге он намеревался использовать власть на благо развивающегося по нуль-А пути человечества, временные уступки заговорщикам имели смысл.

Фигура Крэнга мелькнула и пропала за поворотом мостика, а Госсейн так и остался стоять у огромного иллюминатора, глядя в ночное пространство. Впереди сверкала яркая звезда. Завтра она примет очертания Земли, и уже вечером он окажется в резиденции президента Харди после трех дней и двух ночей межпланетного путешествия.

Приземление разочаровало Госсейна. Сплошные облака помещали разглядеть планету; густой туман скрыл город Машины. На какое-то мгновение мелькнул свет атомного маяка, которому не страшна была любая погода. А затем космический корабль опустился на площадку внутри гигантского здания ракетодрома.

Госсейна повели вниз по трапу. Свет фонарей тускло освещал улицу. Палисадник перед дворцом президента был пустынен, но не успел Госсейн и шага ступить, как неведомо откуда появившиеся охранники окружили его плотным кольцом и провели в ярко освещенный вестибюль здания. Поднявшись на второй этаж, они остановились перед закрытой дверью.

— Вот мы и пришли, — сказал Крэнг. — Вам отведены эти апартаменты, как гостю президента. — Повернувшись к группе сопровождения, он повелительно махнул рукой.

— Все свободны.

Вежливо отступив в сторону, он пропустил Госсейна вперед и проследовал за ним в холл, не менее двадцати футов в длину и сорока в ширину.

— Спальная, ванная и черный ход, — объяснил он, поочередно указывая на три двери. — Комнаты смежные. — Чуть поколебавшись, он добавил: — Охрана не выставлена, вход к вам свободный, но не пытайтесь убежать. Уверяю вас, покинуть дворец невозможно. — Он дружелюбно посмотрел на Госсейна и улыбнулся. — Вечерний костюм в шкафу. Справитесь за час? Мне бы хотелось кое-что показать вам перед обедом.

— Постараюсь, — сказал Госсейн.

Он машинально разделся, думая о побеге. Если Крэнг не врал, и его действительно не охраняли, всегда можно найти способ незаметно исчезнуть. Хотя, с другой стороны, не исключена возможность провокации.

Из нескольких костюмов он выбрал темный, с блестками, и только собирался принять душ, как услышал шум в холле. Быстро накинув халат, он вышел из спальни. Патриция Харди осторожно закрывала дверь черного хода. Изящно повернувшись, она пошла ему навстречу.

— Глупец! — воскликнула она, не теряя времени на светские разговоры. — Зачем вы убежали, когда начался обыск? Разве вы не слышали, что я отказалась подчиниться распоряжению Торсона? — Не дожидаясь ответа, она тряхнула головой. — Ну да ладно. Не будем вспоминать прошлого. Вы убежали, вас убили, и сейчас вы вернулись. Ведь это вас убили? — Госсейн открыл рот, но она опять не дала ему сказать ни единого слова. — У меня всего минутка времени. Можете не сомневаться, после вашего побега месяц назад я первая на подозрении, и если меня здесь застукают… — Она очень убедительно задрожала плечами. — Госсейн, кто вы? Я должна знать.

С приходом девушки он перестал чувствовать себя таким одиноким, и сейчас ему невольно передалось ее возбуждение.

— Ну же! — нетерпеливо сказала она. — Говорите!

Госсейн вздохнул. Рассказ получился коротким. Очнулся на Венере, непонятно как и почему. Попал в плен. Ему нечего было скрывать. О том, что Прескотт один из заговорщиков. Патриция слышала от Крэнга, к тому же не стоило забывать о подслушивающих аппаратах. Осторожность не помещает.

Даже не дослушав до конца, Патриция опустилась в кресло, с досадой закусив нижнюю губу.

— Вы знаете не больше, чем тот, первый! — с горечью сказала она. — Вы действительно только пешка!

Госсейн остался стоять, глядя на нес сверху вниз. Он не собирался обсуждать с ней проблему двух Госсейнов, хотя у него появились кое-какие мысли на этот счет. В глубине души он понимал, что она права, но все равно обидно, когда тебя называют пешкой.

— Послушайте, — коротко спросил он, — а вы-то здесь при чем?

Взгляд ее смягчился.

— Простите, — ответила она. — Я не хотела вас обидеть. Дело в том, что ваша неосведомленность привела в недоумение все заинтересованные стороны. Торсон, личный представитель Энро, отложил вторжение на Венеру. Вот видите! Я так и думала, что это вас заинтересует. Подождите! Не перебивайте. Я намеревалась серьезно поговорить с вами еще месяц тому назад. Вы хотите знать, кто такой «X». Мы тоже. Этот человек обладает железной силой воли, но никто даже не подозревает, какие он преследует цели. Пока что его, кажется, интересует лишь собственное возвышение, и он высказывался по поводу того, что вас можно будет использовать. Представители Галактической Лиги тоже ничего не понимают. Они никак не могут решить, враг или союзник тот космический шахматист, который ввел вас в игру. Все бродят впотьмах, думая, что делать дальше. — Патриция умолкла. Глаза се возбужденно горели. — Друг мой, — негромко сказала она, — во всей этой неразберихе для вас открываются самые широкие возможности. Используйте их. — Голос ее стал предельно искренен. — Соглашайтесь на любое предложение и не ставьте невыполнимых условий. Оставайтесь в живых.

Она вскочила с кресла, по-дружески прикоснулась к его руке и побежала к выходу. У дверей она на мгновение остановилась.

— Желаю удачи! — сказала она и исчезла в коридоре.

Госсейн принял душ, но одна навязчивая мысль не давала ему покоя: «Откуда ей все известно? Кто она такая?» Когда он вышел из ванной, в кресле холла сидел Майкл Харди.

При виде Госсейна лицо его просветлело. Глядя на президента, легко было представить себе спокойного, выдержанного человека с сильной волей — эталон разума и справедливости. Он посмотрел на Госсейна твердым взглядом.

— Я предоставил вам это помещение, — произнес он, — чтобы избежать прослушивания. Но у нас совсем мало времени.

— Правда? — сказал Госсейн.

Он говорил, не скрывая неприязни. Харди занял пост в результате махинаций, заговора, минуя Игры и каким-то образом обманув Машину. Преступление беспрецедентное, непростительное, и Госсейн чувствовал, что оскорбление нанесено ему лично.

На приятном лице более пожилого человека появилась легкая улыбка.

— Бросьте, — сказал Харди. — Не будьте ребенком. Вы хотите получить определенную информацию. Я тоже. Договоримся так: сначала вы задаете мне три вопроса, потом — я. — Он замолчал и, видя, что Госсейн не отвечает, резко добавил: — Прекратите! Неужели вам нечего спросить?

Враждебность Госсейна испарилась, как дым. У него накопилось столько вопросов, что не хватило бы и целого вечера. Нельзя терять время попусту.

— Кто вы такой? — спросил он без обиняков.

Харди с сожалением покачал головой.

— Прошу прощения, — ответил он. — Либо я тот, за кого себя выдаю, либо нет. В последнем случае, если я вам откроюсь, то окажусь полностью в вашей власти. Любой детектор лжи сумеет вырвать у вас признание. Не теряйте времени, задавая вопросы, которые могут погубить меня. Поторопитесь.

— Знаете ли вы обо мне что-нибудь особенное?

— Да, — сказал президент Харди.

Видимо, он заметил выражение лица Госсейна, потому что быстро добавил:

— Честно говоря, совсем немного. Но за несколько дней до вашего появления я получил личное письмо. Оно было отправлено прямо отсюда, из города Машины. Автор недвусмысленно дал понять, что прекрасно осведомлен о величайшем секрете всей Солнечной системы — плане вторжения на Венеру. Он писал, что вы предотвратите войну и что вас можно найти в отеле «Тропический Парк». Письмо я сжег, так как не хотел никому его показывать, и с большими сложностями доставил вас во дворец. Впрочем, остальное вы знаете. Итак, вопрос номер три.

— Два! — поправил его Госсейн.

— Три. Если вы откажетесь ответить на один из моих вопросов, он тоже будет засчитан. Справедливо?

Госсейн возразил чисто машинально. Он пытался разобраться в том, что услышал. Харди, несомненно, говорил правду. Невероятная ситуация, в которую он попал, явилась следствием чьих-то действий. Госсейна же интересовала причина.

Впервые он посмотрел на президента Земли другими глазами. Каждый из заговорщиков преследовал свою корыстную цель, но тем не менее Харди добился того, что люди, столь же безжалостные, как и он сам, согласились назначить его на самый ответственный пост. Видимо этот человек был далеко не прост.

— Госсейн, я жду!

Он совсем забыл о Харди. К тому же в нем крепла уверенность, что их разговор не имеет смысла. Вряд ли ему могли сообщить нечто существенное.

— Что со мной будет? — спросил он.

— Вам сделают предложение, но я не знаю, какое именно. Сейчас это обсуждают «X» с Торсоном. В любом случае я советую вам согласиться. Не забывайте — у вас довольно сильная позиция. Теоретически, не существуют два одинаковых тела, но почему не быть третьему? — Он нахмурился. — Хотя, конечно, это одни догадки.

Госсейн давно пришел к выводу, что у него не могло быть двух тел. Он открыл рот, собираясь возразить, но вовремя спохватился. Глаза его сузились. Зачем они так упорно пытались заставить поверить его в нелепость? Внушали бессмыслицу? С ним произошла странная, непонятная история, но нельзя забывать, что он находился под постоянным наблюдением заговорщиков. Робоплан, заявивший, что является агентом Машины, мог лгать. И прежде чем лезть со своими мнениями, надо дождаться дальнейшего развития событий.

Он посмотрел на Харди и громко повторил:

— Да, одни догадки.

— Мой первый вопрос, — сказал Харди, — о человеке или группе людей, которые стоят за вами. Вы уже вступили в контакт?

— Определенно нет. Если вы говорите, что Машина ни при чем, я вообще ничего не понимаю.

Харди улыбнулся.

— Ваш ответ основан на отсутствии знаний, а следовательно — неверен. Вот видите, вы заставили меня высказать нуль-А утверждение. Кстати, не я один грешен. Даже планируя уничтожить нуль-А учение, мы применяем его логику. «Карта

— не территория». Ваша уверенность, что вы ничего не знаете, всего лишь вывод из реальности, а не сама реальность.

Он замолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, затем вновь заговорил.

— Вопрос второй. Чувствуете ли вы хоть в чем-нибудь свое отличие от других людей? — Он пожал плечами. — Должен признать: мною допущена семантическая ошибка. Наше с вами восприятие, безусловно, неодинаково. Каждый человек индивидуален. Тем не менее я не могу выразиться яснее. Итак?

Вопрос показался Госсейну не только приемлемым, но и крайне интересным. Это были его собственные мысли, высказанные вслух.

— Я не чувствую ничего особенного. Видимо, вы имеете в виду открытие, сделанное Торсоном. Что он нашел в моем мозгу?

Он наклонился вперед. Его бросало в жар и в холод. Он с трудом перевел дыхание, когда Харди ответил:

— Подождите. Мой третий вопрос. Я хочу знать, как вам удалось найти дом — тайник Крэнга.

— Я прилетел туда на робоплане, который заставил меня подняться на борт.

— Каком робоплане? — спросил Харди.

— Простите, сейчас моя очередь, — сказал Госсейн. — Может, нам лучше задавать по одному вопросу? Что он нашел в моем мозгу?

— Дополнительную мозговую ткань. Я ничего не знаю о ее природе. Торсон считает, что она не обладает особыми потенциальными возможностями.

Госсейн кивнул. Он готов был согласиться с Торсоном. С самого начала он не чувствовал никакой разницы между собой и остальными.

— Каком робоплане? — повторил Харди.

— У меня сложилось впечатление, что он агент Машины.

— Впечатление?

— Моя очередь, — ответил Госсейн.

Харди нахмурился.

— Вы отвечаете неполно. Он не представят вам никаких доказательств?

— Он сообщил факты, о которых могла знать только Машина, но он применил по отношению ко мне силу. Я считаю это подозрительным.

Харди задумался.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Но, к сожалению, ничего определенного сказать не могу. Крэнг очень близко сошелся с Торсоном и держит всех в неведении. Боюсь, — тут он печально усмехнулся, — что я попал в немилость.

Теперь становилось понятным, почему он пришел сюда и согласился разговаривать на равных. Внезапно Госсейн ясно представлял себе группу заговорщиков-землян, которые сейчас поняли, что ими управляют, как марионетками. Прежде чем он успел заговорить, Харди резко произнес:

— Я ни о чем не жалею. Машина отказала мне в праве дальнейшего продвижения, а я отказался смириться с подобным решением.

— Чем она могла мотивировать свой отказ?

— Онасказала, что видит во мне задатки потенциального диктатора. Ее создатели учли вероятность возникновения подобной ситуации и запрограммировали Машину надлежащим образом.

— И вы решили доказать, насколько она права?

— Мне предоставилась такая возможность, и я ею воспользовался. И сейчас поступил бы точно так же. В галактической иерархии для меня найдется место. Торсон просто страхуется. — Он перестал хмуриться и даже улыбнулся. — Мы несколько отвлеклись от темы, и…

Их прервали. В комнату вошел человек в форме и быстро закрыл за собой дверь.

— Сэр, — обратился он к Харди, — мистер Торсон поднимается по лестнице. Мне только что сообщили.

Президент Харди встал. Он был явно недоволен, но не потерял самообладания и вел себя с достоинством.

— Что ж, пора. Думаю, я узнал все, что хотел. По крайней мере, я все больше убеждаюсь в том, что вы — не последний Госсейн. До свидания, и помните, что я вам сказал. Идите на компромисс, чтобы остаться в живых.

Вместе с охранником они вышли черед черный ход, которым пятнадцать минут тому назад воспользовалась Патриция. Не прошло и нескольких секунд, как раздался стук в дверь. У входа появился Торсон.

Глава 13

Он остановился на пороге, и Госсейн сразу узнал гиганта с широкими плечами, тяжелыми чертами лица и ястребиным носом. С самого начала положение его не вызывало сомнений: человек, которого все боятся, личный представитель Энро. Темные глаза сверкнули, лоб пересекли морщины.

— Вы еще не готовы! — резко сказал Торсон.

Он окинул комнату подозрительным взглядом. И внезапно Госсейн представил себя на его месте. Торсон прилетел со звезд в незнакомую и странную Солнечную систему. Здесь, на Земле, окруженный непонятными ему людьми, подчиняясь воле его пославших, он пытался выполнить приказ. Это требовало колоссального нервного напряжения, неимоверных усилий. Ни на секунду он не мог позволить себе расслабиться, поверить в преданность заговорщиков, с которыми поневоле приходилось сотрудничать.

Торсон осторожно повел носом.

— Какой странный запах у вашего одеколона, — заметил он.

— Не обращал внимания, — небрежно сказал Госсейн. Теперь он и сам почувствовал слабый аромат духов. Патриции следует быть осторожней в мелочах. Он окинул инопланетянина бесстрастным взглядом. — Что вам угодно?

Торсон не зашел в холл. Стоя у входа, он внимательно наблюдал за Госсейном.

— Решил посмотреть на вас, — сказал он. — Просто посмотреть. — Он пожал плечами. — Вот и все.

И, повернувшись, зашагал по коридору. Госсейн моргнул. Он внутренне собрался, приготовившись к неприятному разговору, и сейчас чувствовал себя обманутым. Недоумевая, зачем Торсону понадобилось заходить к нему, он продолжал одеваться. Неожиданно он вспомнил, что скоро должен появиться Крэнг, и тут же услышал, как входная дверь открылась.

— Уже иду! — крикнул он.

Ответа не последовало. Через минуту позади него мелькнула чья-та тень. Госсейн обернулся. В спальной стоял Джон Прескотт.

— У меня совсем нет времени, — сказал он.

Несмотря на удивление, вызванное появлением Прескотта, Госсейн вздохнул. Посетители не баловали его разнообразием: все куда-то торопились, и это становилось утомительным. Но он ничего не ответил и вопросительно поднял брови.

— Вы, должно быть, задумывались, кто я такой, — сказал Прескотт.

Госсейн перестал что-либо понимать. Прескотт начал говорить взахлеб, ничего не скрывая. Галактический агент. Тайный нуль-А последователь.

— Я просто обязан вам все рассказать, — продолжал он. — Когда вы напали на меня в то утро, я узнал вас по фотографиям, и, по правде говоря, доложил о вашем присутствии на Венере своему начальству. Разумеется, я нисколько не сомневался, что вам удастся бежать. Поверьте, я был просто поражен, когда увидел вас в доме Крэнга.

Он на мгновение остановился, переводя дыхание, и Госсейну едва удалось скрыть свое разочарование. Теперь он лишился единственного преимущества над заговорщиками, которые считали, что Прескотт вне подозрений. Глупо, конечно, рассчитывать на такую малость, но он так надеялся! Теперь остается выяснить, с какой стати Прескотт разоткровенничался и стал сыпать признаниями.

— Я боюсь Амелии, — взволнованно пояснил Прескотт. — Она невинна. Я согласился, чтобы меня связали, лишь бы она ничего не знала. Я думал, ее отпустят сразу после вторжения на Венеру. Но несколько минут тому назад Крэнг сказал, что «X» и Торсон хотят использовать ее, чтобы поймать вас в ловушку.

Он замолчал. Дрожащими пальцами он вынул небольшую металлическую коробочку и, сделав шаг вперед, открыл крышку. Госсейн с любопытством уставился на двенадцать белых таблеток.

— Возьмите одну, — сказал Прескотт.

Догадываясь, что последует дальше, Госсейн тем не менее послушно протянул руку.

— А теперь — глотайте.

Госсейн покачал головой. Постепенно в нем нарастало раздражение.

— Я не принимаю неизвестных лекарств.

— Ради вашей собственной безопасности. Клянусь вам. Противоядие.

— Я пока еще не отравлен, — терпеливо ответил Госсейн.

Прескотт с шумом захлопнул коробочку. Он сунул ее в карман, попятился, одновременно выхватывая бластер.

— Госсейн, — тихо произнес он, — я в безвыходном положении. Либо вы проглотите эту таблетку, либо я вас убью.

Он не испугался, опасность казалась нереальной. Посмотрев на таблетку, Госсейн перевел взгляд на Прескотта.

— В холле, — мягко сказал он, — стоит детектор лжи. Думаю, он поможет быстро разрешить существующие разногласия.

Он оказался прав. Прескотт заявил, взявшись за контакты:

— Лекарство является противоядием. Оно гарантирует безопасность Госсейна в том случае, если я буду вынужден пойти на крайние меры. Прошу твоего подтверждения, но не вдавайся в подробности.

— Это правда, — последовал незамедлительный ответ.

Госсейн проглотил таблетку и некоторое время молча стоял, ожидая, что будет дальше. Он не испытывал никаких ощущений и, глядя на Прескотта, медленно произнес:

— Надеюсь, с вашей женой ничего не произойдет.

— Спасибо, — только и ответил Прескотт.

Он быстро вышел парадным ходом и закрыл за собой дверь. Госсейн закончил одеваться и развалился в кресле, поджидая Крэнга. Он был встревожен куда больше, чем ему хотелось. Все его посетители преследовали каждый определенную цель, но сходились в одном: уверенности, что кризис неминуемо приближается.

На Венеру готовили нападение. Кто? Какая-нибудь галактическая военная сверхдержава? Вполне возможно — кому еще могло прийти в голову поработить человеческую расу, не вышедшую за пределы Солнечной системы? Загадочные агенты, психологическая обработка, инфильтрация и, наконец, мощный удар из ниоткуда. Туманные намеки на Галактическую Лигу, якобы способную противостоять вторжению, казались необоснованными на фоне действий Торсона и полного беззакония. Убийства. Предательства. Захват власти на Земле.

— И считается, что я могу предотвратить войну? — громко сказал Госсейн.

Он коротко рассмеялся, чувствуя нелепость подобных утверждений. К счастью, скоро проблема Гилберта Госсейна разрешится. Самым трудным и опасным для него был момент, когда его чуть не убедили в существовании второго тела. Только логика не позволила ему попасться на эту удочку. Им не удастся выбить его из колеи, он останется в здравом уме и постарается с пользой провести сегодняшний вечер. Громкий стук прервал его размышления. К своему облегчению, он увидел Крэнга.

— Готовы?

Госсейн кивнул.

— Что ж, пойдемте.

Они спустились по лестнице вниз на несколько этажей и по узкому коридору подошли к запертой двери, которую Крэнг отомкнул ключом. Взору Госсейна открылось просторное помещение с мраморным полом, заставленное шкафами, разнообразными приборами и прочим лабораторным оборудованием.

— Прошу, — сказал Крэнг. — Я останусь здесь, а вы осмотрите тело.

— Тело? — с любопытством спросил Госсейн. Внезапно он понял. ТЕЛО!

Он позабыл о Крэнге и сделал шаг вперед. В дальнем углу лаборатории на одном из многочисленных столов лежала неподвижная фигура человека, закрытая простыней. Много раз он слышал о своем втором теле и даже пытался представить его себе, но одно слышать, другое — видеть собственными глазами.

Несоответствие. Между мыслью и событием, словом и действием, жизнью и смертью; противоречие настолько страшное, что организм его заработал в ином ритме, а нервная система, не в состоянии справиться с обилием поступающих сигналов, отказала на какую-то долю секунды.

Комната закружилась, поплыла перед глазами. Он пошатнулся. Но приступ кончился так же быстро, как начался. Разум вернулся к нему мгновенно. Он ощутил пол под ногами, вдохнул в легкие сухой, прохладный воздух. Все еще испытывая последствие шока, не помня себя, он подошел к столу, протянул руку и, осторожно откинув простыню, бросил ее на пол.

Глава 14

Госсейн ожидал увидеть перед собой сожженный до неузнаваемости труп. Отчасти он оказался прав.

Лицо не пострадало. Должно быть, им категорически запретили стрелять в голову, чтобы не повредить мозг. Тело практически отсутствовало, разорванное пополам автоматными очередями. Из груди и живота торчали раздробленные кости и куски мяса, а от колен и выше страшное обгоревшее месиво ничем не напоминало человека. Лицо осталось нетронутым.

На нем застыло безмятежное выражение, как будто перед смертью Госсейн не испытывал ни боли, ни отчаяния, ни страха. На щеках проступал чуть заметный румянец. Несомненно, были приняты все меры предосторожности, чтобы предохранить мозг от разложения. Вглядевшись пристальней, он обратил внимание на аккуратный распил вдоль черепной коробки. Остался мозг внутри или его вынули для исследований, Госсейн на знал.

Позади него послышалось какое-то движение, и Госсейн медленно выпрямился. Состояние отрешенности, овладевшее им, постепенно проходило, и он начал воспринимать окружающее. Прошло несколько секунд, прежде чем ему удалось опознать непонятный звук. Шуршание резины по каменному полу. «X». Он оглянулся, чувствуя в себе уверенность, готовый к любым неожиданностям.

Бесстрастным взглядом окинул он гротескное чудовище, закованное в пластик. И только потом увидел вошедших вслед на ним в лабораторию людей. Красавчика Харди. Торсона, как всегда цинично улыбающегося. И наконец. Патрицию в сопровождении двух охранников, возбужденную и с вопросительным выражением на лице.

— Что ж, — громким басом, но без тени иронии в голосе произнес «X». — Мне кажется, Госсейн, вы понятия не имеете, как помешать нам отправить ваше второе тело туда же, куда и первое.

«Отнюдь не блестящее высказывание, — подумал Госсейн, — но обладающее одним неоспоримым достоинством: каждое его слово — правда». Ведь он не мог быть уверен, что в случае физического уничтожения вновь обретет себя в третьем теле.

«X» нетерпеливо помахал пластиковой рукой.

— Хватит болтовни. Приведите жену Прескотта и крепко держите Госсейна.

Четверо охранников взяли Госсейна под руки, в то время как еще трос ввели Амелию Прескотт. Ее затруднительное дыхание, растрепанные волосы, раскрасневшееся лицо и связанные за спиной руки говорили сами за себя. Увидев Госсейна, Амелия попыталась что-то сказать, беззвучно шевеля губами: видимо, ей заткнули рот прозрачным кляпом. Поняв бесплодность своих попыток, она пожала плечами и печально улыбнулась. Несмотря на довольно жалкий вид, держалась она с достоинством.

«X», сверкая пластиковым куполом головы, не отрываясь смотрел на Госсейна.

— Выслушайте меня внимательно, — сказал он. — Мы готовы начать войну, равной которой не знало человечество. В наше распоряжение представлены десять тысяч звездолетов, сорок миллионов солдат, гигантские заводы по выпуску боевой техники

— и все это лишь крупицы сил самой могущественной империи во Вселенной. Госсейн, МЫ НЕ МОЖЕМ ПРОИГРАТЬ! — Он перевел дыхание. — Тем не менее мы предпочитаем застраховаться. Мы бы хотели предложить вам, величине неизвестной, занять среди нас одно из самых высоких мест в иерархии, которая будет управлять Солнечной системой. — Он пожал плечами. — Но вы должны понять, что в нашей совместной деятельности нет никакого смысла, если вы не захотите реально оценить ситуацию. Мы должны убивать, Госсейн! Мы ДОЛЖНЫ быть жестокими. Ничто так не убеждает людей, как насилие.

На какое-то мгновение Госсейну показалось, что он говорит об Амелии Прескотт. Он почувствовал слабость в ногах и только потом понял, что «X» имел в виду совсем другое.

— Убивать? — спросил он. — Кого?

— Необходимо уничтожить примерно двадцать миллионов венериан, — ответил «X». Сидя в инвалидном кресле на колесах, он выглядел как навозный жук из пластика, которого не увидишь и в кошмарном сне. — Как вы знаете, — продолжал он, — единственная разница между уничтожением двадцати человеческих жизней и двадцати миллионов заключается лишь в реакции оставшихся в живых. С этим легко справится пропаганда.

Госсейну казалось, что он тонет в бездонном колодце.

— А что станет с остальными двумястами двадцатью миллионами жителей Венеры?

— как бы издалека услышал он свой голос.

— Террор, — гудящим басом ответил «X». — Безжалостный террор по отношению к тем, кто осмелится оказать сопротивление. История учит нас, что, прежде чем управлять толпой, у нее надо отрезать голову. На Венере эта голова — коллективная, а следовательно, необходимо массовое уничтожение. — Он вновь нетерпеливо помахал пластиковой рукой. — Хватит, Госсейн, — резко сказал он. — Решайте. Вы будете обладать огромной властью и сможет заняться какой хотите реорганизацией, но предоставьте нам сначала подготовить для этого почву. Итак, согласны?

Госсейн вздрогнул от неожиданности. Он только сейчас понял, что перед ним раскрыли карты лишь для того, чтобы он, подчиняясь неизбежности, присоединился к заговору. Приведенные аргументы были выдержаны в лучших традициях нуль-А логики. Преступники исходили из необходимости массовых убийств. Он не мог представить себе такой возможности даже в кошмарном бреду. Подобные разногласия не преодолевались: каждая из сторон имела свою отправную точку зрения. Отказ, готовый сорваться с губ, восприняла нервная система, наполнив все его существо четкой, твердой, бесконечной уверенностью. Спокойным, слегка звенящим голосом он ответил:

— Нет, мистер «X». И пусть каждый из вас горит вечным огнем в раннем христианском аду за то, что такая мысль могла прийти вам в голову.

— Торсон, — сказал «X». — Убейте ее!

Госсейн уставился на него непонимающим взглядом.

— Что?

Затем он протащил охранников с десяток шагов, прежде чем им удалось удержать его. Когда туман перед его глазами рассеялся, он увидел, что Амелия Прескотт по-прежнему улыбается. Она, не сопротивляясь, позволила Торсону ввести содержимое шприца в мышцу руки и тут же упала как подкошенная. Гигант с легкостью подхватил се тело.

— Вот видите, Госсейн, — заметил «X». — Мы обладаем преимуществом перед последователями не-Аристотелевой философии. Мы не брезгливы. И играем только на выигрыш. Так что эта маленькая демонстрация должна показать вам…

Он умолк. На лице его появилось недоуменное выражение, обмякшая фигура сползла с кресла и с глухим стуком пластика о мраморный пол растянулась во весь рост. Классические черты лица Харди исказились изумлением и, рухнув на колени, он перекатился на бок. Охранники падали один за другим, и только двое попытались выхватить бластер, прежде чем потерять сознание.

Торсон осторожно опустил Амелию Прескотт и свалился рядом.

Патриция Харди распростерлась у входа.

Враги Госсейна лежали по всей комнате, словно мертвые.

Это было совершенно необъяснимо.

Глава 15

Госсейн стряхнул с себя оцепенение. Ноги плохо слушались его, но первым делом он бросился к ближайшему охраннику и выхватил его пистолет из кобуры. На мгновение остановившись и напряженно озираясь по сторонам, он принялся разоружать остальных. Он не понимал, что произошло, но дареному коню в зубы не смотрят, а в неравной борьбе необходимо использовать любой шанс. Свалив оружие в кучу, он выпрямился. Девять охранников лежали врассыпную, как шпильки, вылетевшие при неаккуратном движении женской головки. Госсейн отметил, что среди присутствующих не было Элдреда Крэнга. Он быстро окинул взглядом странную, застывшую сцену. В мозгу его мелькнула мысль: «Я что-то не то делаю. Каждую секунду сюда могут войти. Надо уходить как можно скорее».

Он остался стоять на месте. Живы они или нет? Наклонившись над «X», он машинально прикоснулся к пластиковой оболочке и невольно отдернул руку, почувствовав гладкую теплую поверхность груди, которая не могла принадлежать ни одному человеческому существу. Ему стало неприятно, но он заставил себя наклониться и уловил теплое ритмичное дыхание. «X» был жив. Значит, все они живы.

Его размышления прервал звук открывающейся двери. Кинувшись на пол, выставив вперед пистолет, Госсейн громко выругался, проклиная себя за любопытство. Ему давным-давно следовало убраться отсюда как можно дальше.

Дверь открылась, и в лабораторию вошел Джон Прескотт.

Госсейн с облегчение встал, пытаясь унять дрожь в ногах. Прескотт нервно усмехнулся.

— Довольны, что приняли таблетку? — спросил он. — Я пустил по вентиляционной системе газ из порошка Дрэ, и вы — единственный человек… — Он умолк. — В чем дело? Неужели я опоздал?

Он очень быстро оценил ситуацию. Совершенно случайно взгляд Госсейна скользнул по телу Амелии Прескотт, лежавшей рядом с гигантом Торсоном. Он мгновенно вспомнил все, что произошло.

— Прескотт, — угрюмо ответил он. — Вашей жене сделали укол в руку, прежде чем остальные потеряли сознание. Ее хотели убить. Взгляните, может, вам удастся ей помочь.

Сейчас можно было не торопиться. Если газ распространился по системе вентиляции, он усыпил всех во дворце. Госсейн молча смотрел, как Прескотт прижался ухом к груди жены, пытаясь уловить биение сердца, затем вынул из кармана небольшую ампулу с иглой на конце и резким движением воткнул ее в бедро.

— Соединение фтора, — объяснил он, подняв голову. — Если она жива, примерно через минуту губы позеленеют.

Через две минуты никаких изменений не произошло. Губы женщины оставались такими же бледными и мертвыми. Прескотт поднялся с колен, с любопытством глядя по сторонам. И что самое странное, у Госсейна не возникло никаких предчувствий. Он смотрел, как венерианин подошел к сваленному в кучу оружию и очень тщательно выбрал два пистолета. Только это и осталось в памяти Госсейна, все остальное произошло настолько внезапно, что он просто не успел вмешаться.

Прескотт подошел к «X» и пустил ему пулю в правый глаз. Кровь фонтаном брызнула в потолок, как языки пламени разгоревшегося костра. Прескотт резко повернулся. Приставив пистолет ко лбу Харди, он вновь нажал на курок. Потом побежал к охранникам на полусогнутых ногах, стреляя из обоих пистолетов. Он сделал шаг к Торсону и остановился. Недоуменное выражение появилось на его лице. Едва успевший прийти в себя от изумления Госсейн, бросился вперед и буквально вырвал оружие из его рук.

— Кретин! — выкрикнул он. — Вы понимаете, что наделали?

Примерно через час, когда они бросили украденный автомобиль в глухом закоулке покрытого туманом города и ночь сомкнулась вокруг них клубящейся темнотой, они услышали из ближайшего громкоговорителя внеочередное сообщение.

— Слушайте последний выпуск новостей из дворца Президента! — объявил диктор.

После короткой паузы суровый голос произнес:

— Мне вменена печальная обязанность довести до вашего сведения, что президент Майкл Харди убит сегодня вечером агентом Машины, человеком по имени Гилберт Госсейн. Раскрыт чудовищный заговор против народов Земли. Госсейну помогали так называемые детективы с Венеры, и сегодня ночью все силы будут брошены на поимку преступников. Комиссия по расследованию приказывает всем гражданам оставаться дома. Повторяю, мы не можем гарантировать безопасность лицам, оставшимся на улице.

Только сейчас Госсейн понял, к каким страшным последствиям привели необдуманные убийства. В сообщении говорилось о заговоре, в котором участвовал он сам. Машина и венерианские детективы. Намек более чем прозрачный: первые за всю историю публичные нападки на нуль-А учение. Объявление войны.

Туман клубился вокруг. Он был настолько непроницаем, что фигура Прескотта терялась всего в двух футах. Для радара, конечно, погода не являлась помехой, но ведь прибор надо еще доставить в нужное место. Только при очень большом невезении их смогут поймать в такую ночь. Наконец-то он свободен, впервые с тех пор, как попал в водоворот непонятных событий. Разве что…

Непонятно, кто такой Прескотт и что с ним делать. Упрекать этого человека не имело смысла. Прескотт помог ему бежать. Он был кладезью информации, и его следовало как можно тщательнее расспросить. Конечно, не сейчас. Но со временем Прескотт мог стать неоценимым союзником.

Значит, он по возможности постарается не расставаться с галактическими агентами, перешедшими на его сторону. Госсейн быстро объяснил свой план.

— Прежде всего мне нужен психиатр. Нет ничего важнее, чем выяснить, какие именно изменения в моем мозгу так сильно напугали Торсона.

— Но ведь любой психиатр, — возразил Прескотт, — находится под протекцией группы защиты. Игры еще не кончились.

Кромешная тьма скрыла снисходительную улыбку Госсейна. Он чувствовал себя спокойно и уверенно: знал, что у него хватит умственных и физических сил справиться с любой ситуацией.

— Прескотт, — сказал он, — слишком долго находился я в безвыходном положении и подчинялся приказам, словно ребенок. Я ведь рассказывал, как Машина убедила меня снова сдаться в плен?

— Да.

— Я пытался понять, — продолжал Госсейн, — почему я так легко слушался советов и не проявлял никакой инициативы. Теперь мне кажется, что раньше я просто неумышленно хотел снять с себя всякую ответственность или хотя бы часть ее и переложить на кого угодно другого. И мне настолько нелепой казалась мысль о своей исключительности, я так упорно гнал ее прочь, что первым делом позволил себя убить.

— По правде говоря, — заметил он после минутного молчания, — я рассчитываю на этот ваш газ Дрэ. Думаю, что он поможет нам справиться с группой защиты. Но сначала необходимо купить карту города. Затем мы узнаем адрес доктора Лаурена Кэра. Если его не окажется на месте, я соглашусь на любого психиатра, кроме Дэвида Лестера Энрайта. Когда-то я пытался попасть к нему на прием.

— Я вернусь через десять минут, — сказал Прескотт.

— Э, нет, — резко, но беззлобно ответил Госсейн. Он мягко пояснил: — Мы в одинаковом положении и не должны выпускать друг друга из виду. Пока вы будете покупать карту, я зайду за вами в аптеку и посмотрю адрес доктора в телефонном справочнике.

Уличный фонарь и два светильника над входом освещали большое белое здание, выделявшееся в ночной тьме. Видимо, психиатр был дома. Они перепрыгнули через забор, как привидения, и притаились за кустом.

— Вы уверены, что хотите поговорить именно с доктором Кэром? — прошептал Прескотт.

— Да, — сказал Госсейн. Он решил ограничиться этим коротким ответом, но, подумав, что автор «Эгоиста не-Аристотелевой Венеры» заслуживает большего, несколько нелогично добавил: — Он написал несколько книг.

Он стоял, напряженно обдумывая, что делать дальше. В резиденцию выдающегося ученого попасть было практически невозможно, а в течение Игр такая мысль не пришла бы в голову и самому искусному грабителю. Кроме того, им не следовало забывать об отступлении, если что-нибудь сорвется.

— Послушайте, — прошептал Госсейн, — ваш газ действует мгновенно?

— Да. Он распространяется по нервным окончаниям полости носа и проникает непосредственно в мозг. Достаточно одного вдоха.

Госсейн кивнул и вновь сосредоточенно принялся осматривать дом. Через несколько минут, если все пойдет гладко, великий семантик, крупнейший специалист-невропатолог, начнет опрашивать, осматривать его и поставит диагноз. Ничего на свете он не хотел так сильно, как узнать правду о себе — все остальное казалось ему мелким, незначительным.

Стараясь говорить как можно тише, Госсейн изложил свой план. Прескотт подойдет к двери и представится как житель Венеры. Вне всякого сомнения, прежде чем впустить его, доктор Кэр даст знать о неожиданном посетителе своей группе защиты. Пусть. В случае вмешательства извне, они тут же применят усыпляющий газ.

— Какое количество порошка вам потребуется? — спросил Госсейн.

— Совсем чуть-чуть, не более щепотки. В вентиляционную систему дворца я заложил восемь капсул, примерно с чайную ложку. Нам можно не беспокоиться, действие принятых таблеток продлиться еще несколько часов.

Через полминуты Прескотт поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Вслед за ними в прихожую ворвались клубы тумана. Договорившись заранее, они оставили дверь полуоткрытой. В случае чего, так легче будет бежать. В тому же Госсейн твердо решил застраховаться впредь от любых неожиданностей, и принятые меры предосторожности помогли ему чувствовать себя уверенней.

Доктор Кэр был высоким сухощавым мужчиной лет пятидесяти, с гладко выбритым, волевым лицом. Когда Госсейн вошел, психиатр с любопытством взглянул на него, пронизывая взглядом серо-стальных глаз. Никогда еще Госсейну не приходилось подвергаться столь тщательному осмотру, но он терпеливо ждал, прекрасно понимая, как важно завоевать доверие этого человека. Минуты, потерянные сейчас, могли сэкономить несколько часов в будущем.

Психиатр не терял времени даром. Как только Госсейн объяснил цель своего визита, он исчез в лаборатории и почти сразу же вернулся с портативным детектором лжи в руках.

— Мистер Госсейн, — сказал он. — Ни один житель Венеры, ни один человек, серьезно изучающий нуль-А доктрины, даже на мгновение не сможет допустить, что объявление по радио и сообщение в газетах, сделанное информационными правительственными бюро относительно убийства президента Харди, являются правдой. За всю свою жизнь я еще не видел, чтобы так расчетливо возбуждались эмоции умов невежественных и недостаточно образованных. Только в далекие мрачные века делались попытки воззвать к толпе и накалить ее страсти до такой степени, что она занималась самосудом; окончательным же свидетельством их продажности является обвинение против Машины и жителей Венеры. Нет ни малейшего сомнения, что подобные обвинения делаются с определенной целью, и одно лишь это дает вам право быть выслушанным людьми справедливыми, прежде чем они вас осудят. — Он умолк и посмотрел на Госсейна. — Вы согласны отвечать при детекторе лжи?

— Я согласен на все, сэр, — ответил Госсейн, — если только это не связано с потерей сознания. Я надеюсь, вы поймете меня правильно.

Доктор кивнул. И в течение всех последующих тестов руки и мозг Госсейна не оставались свободными ни на секунду. Тесты! Один за другим, несколько десятков. Лаборатория доктора была расположена идеально, в самом конце прихожей, и необходимую аппаратуру не составляло труда подвозить прямо к креслу, из которого Госсейн ясно видел незапертую входную дверь.

Некоторые приборы сверкали на него электронными глазами, ослепляли, захлестывали волнами горячего воздуха. Другие были холодны на ощупь, третьи — непонятно гудели и дрожали. Тест шел за тостом, а Госсейн продолжал рассказывать все, что с ним произошло.

Ему пришлось прерваться три раза: дважды, когда сверхчувствительные лучи исследовали клетки дополнительной мозговой ткани, и один раз, когда доктор Кэр воскликнул:

— Значит, это не вы их убили?

Услышав вопрос, Прескотт поднял голову.

— Нет, я. — Он угрюмо рассмеялся. — Как вы могли догадаться, мне пришлось выбирать между нуль-А и статусом помощника командира галактической базы. Если меня когда-нибудь будут судить, останется лишь сослаться на временное умопомешательство.

Доктор Кэр бросил на него быстрый взгляд.

— Суд никогда еще не принимал и не примет во внимание подобных аргументов от человека, стоящего на нуль-А пути развития. Вам придется придумать что-нибудь другое.

«Придумать!» — как молния мелькнула в мозгу Госсейна, и он посмотрел на Прескотта… впервые посмотрел на него со стороны. Чуть сощурив глаза, как бы случайно, Прескотт небрежно сунул правую руку в карман. Движение было явно бессознательным, потому что вряд ли он мог надеяться успеть выхватить пистолет, и Госсейн без труда обезоружил его.

— Я думаю, — тихо сказал Госсейн через несколько секунд, — что ваш дом окружен.

Глава 16

Структура нервной системы человека беспредельно сложна. Подсчитано, что человеческий мозг содержит примерно двенадцать миллиардов нервных клеток, или невронов, причем более половины находится в церебральной коре. Если мы представим себе только миллион нервных клеток коры головного мозга, которые объединятся в группы всего по два неврона в каждой, и вычислим количество возможных комбинаций, то число вероятностных межнейронных связей будет равно двум миллионам восьмидесяти трем тысячам в десятой степени. Для сравнения… вся наша Вселенная, возможно, содержит не больше атомов, чем шестьдесят шесть в десятой степени.

А. К.

Свет, проникающий через полуоткрытую входную дверь, на какое-то время задержит нападающих. С улицы можно разглядеть лишь освещенную прихожую, и вряд ли им придет в голову, что произошло непредвиденное. Само собой, когда-нибудь их терпение лопнет.

Они быстро связали Прескотта по рукам и ногам, засунули кляп в рот и довольно бесцеремонно бросили на диван. Потом принялись обсуждать сложившуюся ситуацию.

— Он никуда не выходил, — резонно заметил Госсейн, — но я уверен, что ему удалось каким-то образом поддерживать связь.

— Не имеет значения, — коротко ответил доктор Кэр.

— То есть как?

Лицо психиатра было спокойным, взгляд ясным.

— Прежде всего, — сказал он, — займемся тем, что мне удалось обнаружить. Мне кажется, вы просто не понимаете своего исключительного положения, Госсейн. Вы играете настолько важную роль в текущих событиях, что я готов идти на определенный риск.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать сказанное, сконцентрироваться и заставить себя не думать об угрожающей опасности. Он даже не предполагал, что сможет одновременно выслушивать столь важную информацию и заниматься самыми обыденными вещами.

— Ваша черепная коробка, — начал психиатр, — не содержит сверхразвитого мозга в том смысле, что вы обладаете потенциально более высоким разумом. Это невозможно. Человеческий мозг, создавший Машину Игр и подобные ей электронные и механические приборы, даже теоретически не может иметь соперника во Вселенной. Многие считают, что электронный мозг превосходит человеческий. Они поражаются возможности Машины вести беседу сразу с двадцатью пятью тысячами индивидуумов, не понимая, что она просто задействует двадцать пять тысяч сложных электронных схем. Ничего особенного.

Я не хочу сказать, что Машина не способна творчески мыслить. Она построена на месте огромного рудника, целиком находящегося в ее ведении. В ее распоряжении имеются многочисленные лаборатории и роботы, заменяющие изношенные части. Она в состоянии изготовлять орудия производства и совершать сложные операции. Она располагает практически неистощимыми запасами ядерной энергии. Короче говоря. Машина полностью переведена на самообслуживание, наделена относительным разумом, но в нее встроен блок ограничений, который строго контролирует исполнение трех основных доктрин.

Машина должна проводить Игры абсолютно беспристрастно, сообразуясь с законами, установленными Институтом Общей Семантики. Она обязана оберегать нуль-А развитие человечества всеми доступными ей средствами. Она может убить человеческое существо только в том случае, если на нее будет совершено прямое нападение.

Госсейн обыскивал Прескотта. Его чуткие пальцы исследовали каждый шов, каждую мелочь. Из карманов пиджака он вынул поочередно пистолет, два бластера, дополнительную обойму, пачку с капсулами порошка Дрэ, коробку таблеток противоядия и записную книжку. Ни в швах, и за подкладкой костюма из пластика, который обычно шел на переплавку после нескольких дней носки, он ничего больше не нашел.

Зато на внутренней стороне правого ботинка ему удалось обнаружить электронный локатор. Инструмент был изготовлен из того же материала, и его присутствие выдавал лишь едва заметный рисунок печатной схемы. Госсейн вздохнул. Теперь становилось понятным, как Патриции Харди удалось броситься в его объятия в тот самый день, когда она сделала вид, что за ней гонятся. Раньше этот вопрос не давал ему покоя. Любое знание успокаивает, снимает напряжение, дает возможность поверить в свои силы. Внезапно он почувствовал, что ему легче стало слушать доктора Кэра.

Психиатр тоже совмещал слова с делом. С первой минуты рассказа он упаковывал кожаный саквояж. На самый низ он бросил фотографии и блокноты с записями. Потом начал доставать из приборов магнитные пленки и проволоку с результатами тестов, отснятые негативы, светочувствительную бумагу и специальные ленты с видеозвуковым изображением. Перед тем, как уложить очередной предмет, он бормотал:

— Доказательство, что дополнительный мозг не состоит из одних только невронов коры… а это… а это… а это клетки не таламического происхождения… память… ассоциации… основные каналы, которые соединяют дополнительный мозг с основным… нет сомнения, что в новообразовавшемся сером веществе пока не возникало импульсов…

В конце концов он поднял голову.

— Опыты доказывают, Госсейн, что ваш дополнительный мозг скорее играет роль солнечного сплетения, регулирующего деятельность организма. Но только мне еще не довелось встречать столь компактной контрольной системы. Количество невронов составляет примерно одну треть от общего числа клеток. Это значит, что в вашей голове сосредоточен механизм, с помощью которого возможно управление микрокосмосом на атомном и электронном уровне, а макрокосм просто не содержит достаточного количества вещества, чтобы вашему мозгу потребовалось использовать все свои возможности.

— Существует ли хоть малейшая вероятность, — спросил он, — что я смогу научиться управлять им в течение ОДНОГО ЧАСА?

Вместо ответа Кэр покачал головой.

— Речь идет не о часе, дне или неделе. Вы когда-нибудь слышали о Джордже, потерявшемся мальчике?

— Джордж, двухлетний ребенок, заблудился в лесу за фермой своих родителей. Каким-то образом он попал в логово одичавшей собаки, только что принесшей щенят. Многие из них погибли, и несчастная сучка, грудь которой набухла молоком, вспомнила, наверное, свою молодость и накормила малыша.

— Позже она охотилась для него и приносила пропитание, но, видимо, чувство голода никогда не покидало мальчика, потому что муравьи, черви, пчелы, все, что двигалось, шло ему в пищу, когда его наконец нашли в возрасте одиннадцати лет. Это был угрюмый, свирепый звереныш, такой же дикий, как собачья стая, вожаком которой он стал. Его привычки и образ действий ясно говорили, как он провел свои юные годы.

Рычание, оскал зубов, глухое ворчание и очень натуральный лай — другого языка он не знал. Социологи и психологи поняли, какие возможности открываются перед ними, но все попытки дать ребенку образование провалились. Через пять лет его научили складывать из алфавитных кубиков свое имя и название нескольких предметов. Поведение его на этой стадии оставалось звериным. Он часто и достаточно резво опускался на четвереньки, и даже по прошествии пяти лет острота его нюха приводила всех в изумление. Любые следы даже через несколько часов возбуждали его до такой степени, что он начинал подпрыгивать и завывать от нетерпения.

Он умер в возрасте двадцати трех лет в отведенной для него камере, так и оставшись животным, этот мальчик-старичок, которого с трудом можно было принять за человека. Вскрытие показало, что кора головного мозга оказалось недоразвитой, но что ее вполне можно было заставить функционировать нормально.

— Сейчас, — закончил свой рассказ доктор Кэр, — мы, конечно, смогли бы помочь Джорджу, потому что знаем о мозге неизмеримо больше, чем в древние времена, но я думаю, вы согласитесь, что ваш случай очень похож на его с одной лишь разницей: ВЫ НАЧАЛИ ЖИЗНЬ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО.

Госсейн промолчал. Впервые он получил рациональное объяснение с помощью метода сравнительного анализа. До этого момента он очень туманно и несколько идеализированно представлял свои возможности и лишь тревожился, что его способности никак не проявляются. Но он никогда не терял надежды. В тяжелую минуту ему придавало силы и уверенности сознание того, что он является потенциальным спасителем человечества. И где-то в глубине души, вернее нервной системы, он испытывал гордость при мысли о том, что способен на нечто большее, чем все остальные. Это чувство, конечно, останется. Испокон веков человек гордился, когда природа щедро дарила его умственным или физическим совершенством. Что ж, придется подождать. Он будет терпелив.

— Если такая мутация истинна, — сказал психиатр, — и является закономерной в развитии человечества, и если бы передо мной стоял выбор: спасти вас или мирную цивилизацию от нападения галактических армад, можете не сомневаться — я выбрал бы вас. А на примере оставшихся, — он усмехнулся, — неплохо проверить, выдержит ли нуль-А учение первое серьезное испытание.

— Но ведь на Венере ничего не знают, — только и нашел что ответить Госсейн.

— А следовательно, — сказал доктор Кэр, — следующий наш шаг предопределен. До рассвета вам необходимо выбраться из дома. И мне кажется, — тут он вскочил на ноги с живостью юноши, — пришла пора побеседовать с нашим общим знакомым.

Теперь Госсейну уже не так тяжело было думать о грозящей ему смертельной опасности.

Глава 17

В нервных реакциях мы копируем животных… что приводит человека к болезненной инфантильности как в частной, так и в общественной жизни… И чем выше технический уровень нации или расы, тем более жестокими, беспощадными и хищными становятся развивающиеся системы общества… только потому, что мы продолжаем огрызаться, как звери, и не даем себе труда мыслить, как человеческие существа.

А. К.

Джон Прескотт — галактический агент. Единственное, в чем они могли быть уверены. Сейчас он лежал, связанный, на диване, и следил за каждым их движением. Его светлые волосы казались до странности белыми при сильном электрическом освещении. Губы его, несмотря на кляп, кривила издевательская усмешка.

— Знаете, — с отвращением заметил Госсейн, — во всем этом есть что-то патологическое. Негодяй отправил на смерть жену, лишь бы убедить меня в своей лояльности. А я поверил, думая, что он склоняется к нуль-А учению. У меня и тени подозрения не возникло, что Харди и «X» убиты им не случайно. Только теперь я вспоминаю, как он остановился, прежде чем подойти к Торсону, и позволил мне вмешаться. Одним словом, он уничтожил двух землян, которых галактическая империя использовала вместо ширмы, и теперь се представители контролируют правительство Земли.

Госсейн закрыл глаза.

— Минутку, — сказал он. — Я что-то не понимаю. — Игры этого года. Разве на них не должны избрать преемника Харди? — Он встрепенулся. — У кого больше шансов? Кто впереди?

Кэр пожал плечами.

— Какой-то Торсон. — Он запнулся и недоуменно моргнул. — А ведь знаете, — медленно сказал он, — я раньше не улавливал связи… Вот вы и ответили на свой вопрос.

Госсейн промолчал. Страшная мысль, пришедшая в голову, заставила забыть о том, что Джим Торсон, личный представитель Энро, будет следующим президентом Земли. Он подумал о Машине. Если она хоть в чем-то оказалась уязвимой, ей вообще нельзя больше доверять.

Трудно было представить себе Землю без Машины Игр.

Стоявший рядом доктор Кэр мягко проговорил:

— Все это не имеет сейчас никакого значения. Давайте действовать по порядку. Я считаю, что одному из нас придется выйти наружу вместо Прескотта и попытаться выяснить, что к чему.

Очень медленно Госсейн сделал глубокий вдох и заставил себя успокоиться.

— Где ваша жена? — спросил он. — Дома? Я давно хотел вас спросить. И дети. У вас есть дети?

— Трое. Но рожденные на Венере не имеют права посещать Землю, пока им не исполнится восемнадцать лет. В настоящий момент моя жена находится с ними в Нью-Чикаго.

Они улыбнулись друг другу, доктор был доволен собой. Он имел на это право. Им обоим предстояло решить сложную задачу, но один из них был знаменитым ученым, а другой… другому еще предстояло доказать себя.

Они сразу же решили, что на встречу с агентами заговорщиков выйдет доктор Кэр. Телосложением он напоминал Прескотта, а его седые волосы могли не заметить в темноте. Ботинки-локаторы, слишком большого размера и довольно узкие, едва налезли на Кэра, но рисковать не хотелось. Подражать голосу Прескотта не составило труда для жителя Венеры, и тем более психиатра, который виртуозно владел голосовыми связками. К тому же он только что разговаривал с Прескоттом, а Госсейн помог исправить некоторые интонации. Не прошло и трех минут, как доктор с легкостью освоил диапазоны от громкого разговора до неясного шепота.

— А сейчас, — жестко произнес Госсейн, — джентльмен сообщит нам, о чем он договорился со своими друзьями.

Он наклонился и вынул кляп. Ему не удалось скрыть отвращения, которое он испытывал к Прескотту, а, может быть, тот просто судил по себе, представив, какими методами развязал бы язык пленнику, но он начал говорить сразу же, не дожидаясь вопросов.

— Дом окружен дюжиной человек, и им приказано только следить за вами, не арестовывая. Примерно в, это время я должен выйти и дать знать, что все идет по плану. Пароль — «Венера».

Госсейн кивнул.

— Хорошо, доктор, — сказал он. — Я буду ждать вас через пять минут. Если вы невернетесь, я преодолею брезгливость и пущу Прескотту пулю в лоб.

Кэр невесело рассмеялся.

— В таком случае мне лучше немного задержаться.

Смех его затих у выхода. Он скользнул в полуоткрытую дверь и исчез в темноте и тумане.

Госсейн посмотрел на часы.

— Сейчас десять минут пятого, — сказал он Прескотту и вынул пистолет.

Мелкие капли пота появились на висках Прескотта, стекая по щекам. Это натолкнуло Госсейна на мысль. Он вновь взглянул на часы. Секундная стрелка, стоявшая на отметке десять, приближалась к сорока пяти. Прошло тридцать пять секунд.

— Одна минута, — сказал Госсейн.

Физиологическое время — это нескончаемый поток изменений в клетках и тканях организма. Но время психологическое зависит от самых неожиданных обстоятельств, и каждый воспринимает его по-своему. В стрессовой ситуации оно меняется. Продолжительность его зависит от ощущений человека на данный полный круг. Соответственно прошла одна минута.

— Две минуты, — сказал Госсейн непреклонным тоном.

Хриплым низким голосом Прескотт проговорил:

— Если Кэр не дурак, он вернется через пять минут. Но агент, с которым я на связи, болтливый идиот. Примите это во внимание и не будьте слишком поспешны.

Когда прошло полторы минуты, пот лился с Прескотта градом.

— Три минуты, — сказал Госсейн.

— Я говорю правду! — запротестовал Прескотт. — Зачем мне лгать? Все равно мы вас схватим, рано или поздно. Одна, две, три недели — какая разница? После слов Кэра мне стало ясно, что у вас практически нет шансов контролировать свой дополнительный мозг. Это все, что мы хотели знать.

Госсейн испытывал любопытное ощущение, слушая венерианина и одновременно рисуя перед собой картину предрассветного тумана, в котором исчез доктор Кэр. По его часам психиатр отсутствовал ровно две минуты.

— Четыре минуты! — сказал Госсейн и внутренне содрогнулся. Если Прескотт не выдержит, то очень скоро. Он возбужденно наклонился вперед, еле удерживаясь от готовых сорваться с языка вопросов.

— Есть еще одна причина, по которой я сказал правду, — продолжал бормотать Прескотт. — Теперь я уже разуверился, что даже супермен в состоянии помешать инопланетному военному вторжению, которое вот-вот начнется. По-моему, в вашем случае мы просто перестраховались.

Часы Госсейна показывали двенадцать с половиной минут пятого. Согласно психологическому времени, которое ускорила нервная система Прескотта, пять минут, данные ему на время отсутствия доктора Кэра, прошли. «Слишком быстро», — подумал Госсейн. Заставив время течь вдвое скорее, он тем самым лишил Прескотта возможности испугаться по-настоящему. Но жалеть было поздно. Если этот человека сломается, то только сейчас.

— Пять минут прошло, — решительно заявил он и поднял пистолет. Лицо Прескотта приняло странный, синеватый оттенок. — Я даю вам еще одну минуту, Прескотт, — свирепо сказал Госсейн. — И если вы мне не ответите или Кэр не вернется, прощайтесь с жизнью. Я хочу знать, где «X» или кто-нибудь другой из заговорщиков достали приспособление, с помощью которого им удалось испортить Машину? И где оно находится в данный момент?

Закончив говорить, он посмотрел на часы, как бы подчеркивая лимит оставшегося времени. Он удивленно вздрогнул, на какую-то долю секунды забыв о Прескотте. Четырнадцать минут пятого! Прошло четыре минуты! Ему стало как-то не по себе, он впервые ощутил, что психиатра на самом деле нет слишком долго. Посмотрев на серое лицо Прескотта, он немного успокоился.

— Генератор Пространства находится в комнате Патриции Харди, — ответил галактический агент слабым, неровным голосом. — Он встроен прямо в стену.

Казалось, Прескотт сейчас потеряет сознание от непосильного нервного напряжения. Похоже, он говорил правду. Генератор Пространства (странное название в какой-то мере подчеркивало, что он не лжет) должен находиться рядом с Машиной и вполне естественно, подальше от нескромных взоров. Почему бы не у Патриции Харди? Госсейн подавил желание принести детектор лжи. Ведь Прескотт считал, что на карту поставлена его жизнь и любая заминка могла все испортить. Но он не отказал себе в удовольствии еще раз взглянуть на часы. 4 часа 15 минут. Госсейн посмотрел на входную дверь. Теперь время стало его врагом. Он начал понимать, что испытывал Прескотт. Усилием воли он заставил себя вновь продолжить допрос.

— Откуда вы достали Генератор Пространства? — спросил он.

— Его привез с собой Торсон. Нелегально. Лига запрещает им пользоваться, кроме как при транспортировке, и…

Скрип двери заставил его умолкнуть. Тело Прескотта обмякло, на губах появилась глупая улыбка. В комнату торопливой походкой пошел доктор Кэр.

— Нельзя терять ни минуты, — произнес он. — Светает, и туман рассеивается. Я сказал им, что мы улетаем. Пойдемте.

Он схватил кожаный саквояж, помог засунуть кляп в рот Прескотту и выпрямился.

Госсейн, успевший опомниться от неожиданности, спросил:

— Но куда?

Кэр был весел, как мальчишка, которого ожидало интересное приключение.

— Мы воспользуемся моим личным робопланом и вообще сделаем вид, что ни о чем не подозреваем. А вот куда мы летим, я надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы я упомянул эту маленькую деталь при мистере Прескотте, верно? В особенности если учесть, что я собираюсь выкинуть его ботинки где-нибудь на окраине города.

Через пять минут они поднялись в воздух. Госсейн глядел в клубящийся туман, и в душе у него поднималось ликование.

Им удалось бежать.

Глава 18

Усевшись поудобнее в кресле робоплана, он посмотрел на доктора Кэра. Глаза психиатра были открыты, но он явно клевал носом.

— Доктор, — спросил Госсейн, — на что похожа Венера? Ее города, я имею в виду.

Кэр наклонил голову, чтобы лучше видеть своего спутника, но не обернулся.

— О, они очень похожи на земные, разве что выстроены с учетом более мягкого климата. Из-за высоких облаков никогда не бывает слишком жарко. И дождь идет только в горах. Но каждую ночь травы равнин сгибаются под тяжестью обильной росы. И когда я говорю «обильной», можете не сомневаться, что ее вполне достаточно для орошения почвы. Вам это хотелось узнать?

— Не совсем. Меня интересуют научные достижения. Вы продвинулись дальше Земли?

— Конечно нет. Любое открытие, сделанное на Венере, немедленно становится достоянием Земли. В некоторых исследованиях Земля значительно опередила Венеру. Что тут удивительного? У вас больше людей, а специализация дает возможность даже среднему уму — или просто сумасшедшему — изобретать новое.

— Ясно. — Госсейн весь превратился в слух. — Тогда скажите мне, как можно объяснить с точки зрения научных достижений Венеры и Земли существование одной личности в двух физических телах?

— Понятия не имею, — устало ответил доктор Кэр. — Утром разберемся.

— Лучше сейчас, — настаивал Госсейн. — Может ли наука дать ответ на подобный вопрос?

— Не знаю. — Психиатр нахмурился. — И это не вопрос, Госсейн, а проблема. Вы хотите, чтобы я одним махом раскрыл все тайны бытия. Кому удалось осуществить столь радикальный процесс? Я не сомневаюсь, что в Солнечной системе проводились подобные биологические эксперименты, но не могу объяснить, как удалось одновременно создать два тела и дополнительный мозг!

— Подумайте о том, — мягко сказал Госсейн, — что обе враждующие стороны имеют определенные преимущества. Загадка моего странного бессмертия разрешена человеком, выступающим против группы, создавшей Генератор Пространства. И тем не менее, доктор, тот, кто стоит за нами, боится. Ведь обладай он реальной силой, то давно бы выступил в открытую.

— Гм-м, в этом что-то весть.

— Доктор, — не желая прерывать разговор, продолжают Госсейн, — если бы вы могли принимать решения на самом высоком уровне, вплоть до судеб планет, как бы вы поступили, узнав, что галактическая империя собирается захватить Солнечную систему?

— Я бы поднял народ, — мгновенно ответил Кэр. — Нуль-А учение еще не проходило испытания боем, но я уверен, что он себя покажет.

Прошло несколько минут, прежде чем Госсейн вновь прервал молчание.

— Куда мы летим, доктор?

Впервые за все время полета доктор Кэр оживился.

— Три года назад я случайно оказался в небольшом домике на берегу озера, — сказал он. — Тихое, пустынное место, где я прожил несколько месяцев. Там так хорошо работалось, что я, не думая, оформил покупку. К сожалению, мне так и не довелось туда вернуться. — Он грустно улыбнулся. — Уверен, что нас там долго никто не потревожит.

— Понятно, — с трудом ответил Госсейн.

Он сидел в кресле, прикидывая, сколько времени прошло с начала полета. Примерно полчаса. Не так и плохо. Человек, который всего за тридцать минут приходит к выводу, что легкий путь ему заказан, далеко продвинулся в совершенствовании своей личности. А как приятно представить, что ты лежишь часами на песчаном пляже, ничем не занимаясь, и тренируешь свой мозг под руководством знаменитого ученого. Только этого никогда не будет.

Перед его глазами возник изолированный от всех дом доктора Кэра. Поблизости наверняка имеется деревня, ферма, может быть, рыбачий поселок. Три года назад целиком поглощенный научном работой психиатр вряд ли обращал внимание на свое окружение. Он много читал и прогуливался по пустынному берегу, а если навстречу попадался прохожий, он мог рассеянно пройти мимо или просто забыть о встрече. Но это отнюдь не означало, что сам он оставался незамеченным. И когда двое людей поселятся в доме сразу после убийства президента Харди, их появление, несомненно, покажется подозрительным.

Госсейн вздохнул. Нет, не пристало ему заниматься собой и загорать на пляжах, когда почва планет сотрясается под сапогами захватчиков. Он искоса посмотрел на доктора. Голова Кэра была откинута на спинку кресла, глаза закрыты. Грудь регулярно опускалась и поднималась в такт дыханию. Госсейн тихо позвал:

— Доктор!

Спящий не шевельнулся.

Госсейн подождал еще минуту, затем подошел к панели управления. Развернув робоплан по широкому кругу, он включил автопилот, потом вернулся на место, вынул блокнот из кармана и написал:

«Дорогой доктор, извините, что покидаю вас так невежливо, но даже хорошо, что вы спите, иначе мы, наверное, проспорили бы до утра. Мне очень хочется пройти у вас курс обследования и научиться контролировать дополнительный мозг, но есть вещи более спешные. Читайте страничку объявлений в вечерних газетах. Я буду подписываться «Гость». Если возникнет необходимость в ответе, подпишитесь «Небрежный».

Он положил записку на панель управления и пристегнул лямки одного из ангравитационных парашютов. Через двадцать минут в тумане показался атомный маяк Машины. Госсейн настроил автопилот на прежний курс и, когда робоплан, описывая широкую дугу, пролетел над едва различимыми зданиями президентского дворца, нажал на кнопку двери.

В ту же секунду он летел в предрассветной мгле.

Глава 19

Лейбниц сформулировал постулат непрерывности действия как общий принцип. Закон Ньютона гласит, что сила притяжения действует на расстоянии.

Г. У.

Ангравитационный парашют был продуктом нуль-А мышления в чистом виде. Его создатель просто сел за стол и сознательно и намерение разработал математические принципы, послужившие основой при конструировании аппарата. Его действие основывалось на законе притяжения, который гласил, что два предмета, находящиеся в пространстве, падают по направлению друг к другу, причем основное падение приходится на предмет с меньшей массой. Эту тенденцию можно изменить, только приложив силу со стороны, что являлось не просто опасным, но и требовало непомерных затрат энергии. Оставались еще последователи Аристотеля, кричащие о возможности падения «наверх», которые путались в собственных объяснениях и абсолютно не понимали законов семантики. Неньютонова физика, наука реального мира, признавала тенденцию двух тел к встречному падению одним из законов природы и просто меняла их ядерные структуры, чтобы замедлить полет или изменить направление.

Ангравитационный парашют напоминал металлическую упряжку с кожаными подушечками в тех местах, где на тело приходилась наибольшая нагрузка. Им можно было довольно легко управлять.

Соответственно, принципиально новое устройство успешно соперничало с электрическим мотором, паровой турбиной и атомными двигателями звездолетов. Нажимая нужные кнопки, Госсейн без труда приземлился точно на балконе спальни Патриции Харди.

Ему хотелось сначала побеседовать с Машиной, но он прекрасно понимал, что любая попытка такого рода обречена на провал. Наверняка ее охраняли более ревниво, чем королевскую сокровищницу в древние времена. Но никому не придет в голову, что он осмелится вернуться в президентский дворец — по крайней мере, Госсейн очень на это надеялся.

Он слегка подогнул колени, смягчая удар, потом быстро выпрямился. Парашют расстегнулся от движения его руки. Он аккуратно положил его на пол. Балконные двери распахнулись со скрипом, но Госсейн не собирался осторожничать.

Его план заключался в быстроте, неожиданности и знании расположения комнат.

Пока еще он не решил, как поступить с Патрицией Харди, и внезапно ему пришло в голову, что она наверняка считает его виновником смерти отца. Ничего не поделаешь, все равно отступать сейчас было поздно.

Подойдя к кровати, он навалился на девушку всем телом, зажимая ладонью ром. Быстро связав ее по рукам и ногам, использовав простыню вместо кляпа, он встал и включил свет.

— Извините меня за грубость, — сказал он, посмотрев на нес. Госсейн действительно чувствовал себя неловко. К тому же он рассчитывал, что, после того, как обнаружит и уничтожит Генератор Пространства, Патриция поможет ему выбраться из дворца.

Он увидел, как она неожиданно посмотрела поверх его головы, и резко повернулся. В открытых дверях стоял Элдред Крэнг.

— На вашем месте я бы не делал глупостей, — сказал он. Его карие глаза блеснули отраженным светом. Он стоял в небрежной позе, абсолютно спокойно, между двумя охранниками с бластерами в руках.

— Вы сглупили, Госсейн, решив, что робоплан сможет незаметно пролететь над дворцом сегодня ночью. Однако я приготовил вам сюрприз. Прескотта нашли и освободили, и на основании его доклада я уговорил Торсона разрешить мне поступить с вами по моему усмотрению.

Госсейн молчал, ожидая, что последует дальше, но перед ним забрезжил луч надежды. Крэнг, тайный нуль-А последователь, УГОВОРИЛ Торсона. Госсейн считал, что положение Крэнга слишком шатко, и он ничем не может помочь, боясь попасть в немилость, но сейчас…

— Нам пришла в голосу мысль, — продолжал Крэнг, — что неизвестному, который ввел вас в Игру, было безразлично, убьют вас или нет. Более того, мы уверены, что он запрограммировал это убийство, считая вашу миссию завершенной после того, как мы обнаружили дополнительный мозг. Вы немедленно появляетесь на сцене во второй раз, теперь на Венере, с тем, чтобы выполнить неведомое вам очередное ограниченное задание. Не скажу, какое, но смею вас уверить, вы его выполнили. И вновь этот неизвестный бросает вас на произвол судьбы. Вывод напрашивается сам собой. Должно существовать третье тело Госсейна, которое появится, как только второе будет уничтожено.

Он улыбнулся. Глаза его сверкнули.

— Человеку, стоящему за вами, Госсейн, приходится нелегко. Совершенно очевидно, что он не может выпустить в свет одновременно двух одинаковых людей. С одной стороны, задача фантастически сложная; с другой — слишком велика вероятность, что каждый из вас реализует свои возможности и начнет производить дублей, не менее могущественных, чем оригинал. Это — колоссальный риск, и не мне вам говорить, к чему приведет такая тактика.

Крэнг с сожалением покачал головой.

— Торсон возражал, настаивая, что вас надо упрятать в надежную тюрьму, но я продолжаю утверждать, что смерть и тюрьма — две стороны одной медали. И то, и другое послужит сигналом к появлению Гилберта Госсейна III. Мы предпочитаем, чтобы у нашего неизвестного космического шахматиста не оставалось шансов ввести в Игру новую фигуру. Итак, руководствуясь здравым смыслом, мы просто решили отпустить вас на свободу, не поставив никаких условий и не сомневаясь, что вы сумеете позаботиться о собственной безопасности.

Госсейн ожидал какого угодно приговора, но только не этого. Свобода! Он никогда особенно не рассчитывал на помощь Крэнга, и действительность превзошла все его ожидания. Вот только немного странно, что галактический агент, уверовавший в нуль-А путь развития, возражает против появления Госсейна III. Неожиданное заявление, благоприятное с его точки зрения, застало Госсейна врасплох.

— Что вы решили?! — переспросил он.

— Ваше дело закрыто, — коротко ответил Элдред Крэнг. — Обвинений, вам предъявленных, больше не существует, о чем оповещены все полицейские участки. Ваш недоразвитый мозг не предвещает никакой опасности, а помещать нашим планам невозможно даже теоретически. Слишком поздно. Вы можете говорить все, что угодно и кому угодно.

Он повернулся. Манеры его были непринужденны, и казалось, он начисто забыл о существовании некоего Госсейна.

— Этого человека, — сказал он охранникам, — надо отвести в приготовленную для него комнату, накормить и выдать одежду. Он может оставаться во дворце до девяти часов утра, но если пожелает уйти раньше, не чините ему никаких препятствий.

Госсейн пошел вслед за охранниками. Он побоялся заговорить с Патрицией Харди, не осмелился поблагодарить Крэнга из страха, что Торсон может подслушивать. Когда в девять часов утра Госсейн вышел из дворца, стоял ясный, погожий день, хотя местами еще клубился туман.

Глава 20

Нервная система человека реагирует неодинаково, когда клетки организма находятся в угнетенном или возбужденном состоянии. Но если последнее давно научно обосновано, первое представляет особый интерес, поскольку процесс торможения до конца не изучен, а механизм действия ингибиторов, существование которых ни для кого не секрет, останется не вполне ясным.

К. М. К.

Оказавшись на улице, Госсейн сказал сам себе:

— За мной наверняка следят. Не может быть, чтобы Торсон так просто взял и отпустил меня на свободу.

Он был единственным человеком, севшим в автобус на остановке. Стоя у заднего стекла, он глядел, как убегает назад серый тротуар. Примерно два квартала за ними ехала то ли черная, то ли синяя легковая машина. Госсейн вздохнул, когда она свернула на боковую улицу и исчезла за поворотом. Вдалеке за дворцом показался спортивный автомобиль, который очень быстро обогнал автобус, остановившийся перед поднявшей руку женщиной. Не обращая на единственного пассажира никакого внимания, она села на переднее сидение, но Госсейн исподтишка следил за ней до тех пор, пока она не сошла через несколько остановок.

«Может быть, — решил он, — они просто знают, что мне некуда идти, кроме как в отель и к Машине».

В гостинице, где Госсейн оставил не только багаж, но и двести долларов наличными, клерк сказал, подтолкнув в нему регистрационную книгу:

— Распишитесь.

Такой возможности он не учел. Мысленно представив, какой может оказаться тюрьма, он взял ручку и четко расписался, улыбаясь собственной смелости.

Клерк исчез за перегородкой и примерно через полминуты появился с ключом в руке.

— Вы ведь знаете дорогу, — заметил он.

Мысли Госсейна были далеко. «Даже подпись не изменилась, — подумал он и покачал головой. — Если когда-нибудь ему придется выслушивать объяснения, он позаботится о том, чтобы они были до конца ясными и понятными».

Он провел в камере хранения десять минут, копаясь в чемоданах. Больше всего его интересовали три костюма. Если ему не изменяла память, в одном из них он установят термостат на 66 градус вместо привычных 72 по Фаренгейту.

Два ртутных столбика стояли на отметке 72, третий на 66. Он быстро снял брючную пару, выданную ему во дворце, и переоделся. Костюм сидел как влитой. Госсейн вздохнул. Несмотря на свидетельство собственных глаз, ему трудно было привыкнуть к мысли, что мертвец в лаборатории дворца и он сам были одним и тем же лицом.

Он нашел деньги на месте, там, куда вложил их, между листами книги. Отсчитав семьдесят пять долларов десятками и пятерками, Госсейн запер чемоданы, закрыл сейф и вернул ключи клерку. Оказавшись на улице, он почти сразу же услышал голос автомата по продаже газет и вспоминал те нелепые обвинения, которые были предъявлены ему вчера вечером. Как и следовало ожидать, заголовки пестрели сообщениями о смерти президента, но тон статей резко поменялся.

— Госсейн оправдан… Проводится тщательное расследование… Администрация признает, что сразу же после убийства в правительственном заявлении были допущены грубые ошибки… Джим Торсон, наиболее вероятный кандидат в президенты, требует… согласно закону…

Они больше не думали о возмездии, отказывались от своих слов. Точно рассчитанный ход людей, чувствовавших за собой неограниченную силу. Они заронили в мозг толпы искру подозрения в Венере и Машине и, когда потребуется, они раздуют из нее пламя.

В самом конце первой страницы, на второй полосе в глаза Госсейну бросился заголовок:

НИКАКИХ НОВОСТЕЙ С ВЕНЕРЫ

Радисты докладывают, что сегодня утром им не удалось наладить связь с Венерой

Заметка привела Госсейна в угнетенное состояние. Только теперь он начал понимать, что вновь оказался на Земле, один среди пяти миллиардов ее обитателей, которые знали о текущих событиях только из газет и радиопередач. Более того, он потерял надежду что-либо изменить, ведь его лишили даже права рисковать собственной жизнью. Сколько глупостей он наделал, прямо как в мелодраме! Надо же было ему сунуться в президентский дворец именно в ночь убийства! Так мог поступить лишь умалишенный, но никак не Гилберт Госсейн, обязанный предусмотреть последствия подобного шага. И, конечно, они не подпустят его к Машине и на пушечный выстрел!

Но никто не остановил его. Он шел к сверкающему шпилю по пустынным аллеям. Ничего удивительного, после двадцати девяти дней Игр отсеялось примерно девяносто процентов соревнующихся. Зайдя в одну из экзаменационных кабинок, Госсейн прикоснулся к металлическим контактам, налаживая связь, и стал терпеливо ждать. Примерно через полминуты из громкоговорителя раздался голос:

— Ситуация ясна. Что вы намерены предпринять?

Вопрос потряс Госсейна. Как ни обидно было ему признаться в этом, он пришел получить совет, выслушать очередные инструкции. Будущее представлялось ему настолько туманным, что говорить о каких-то намерениях просто не имело смысла.

— Я растерялся, — признался он. — За короткое время мне многое пришлось пережить. Я испытал страх смерти, ни на секунду не имел покоя, старался что-то предпринять на благо общества. И вдруг все это оказалось ненужным. Я волен делать, что захочу. Моей жизни ничто не грозит. Я вновь вынужден зарабатывать себе на хлеб и заниматься прочими обыденными вещами. Единственный мой план заключался в том, чтобы обратиться к ученым из Института Семантики, а потом найти доктора Кора. Жителей Венеры необходимо предупредить о грозящей, им опасности.

— Они уже знают, — сказала Машина. — Шестнадцать часов тому назад на планету было совершено нападение. В операции участвовали пять тысяч космических кораблей с двадцатью пятью миллионами солдат на борту. Они…

— ЧТО? — воскликнул Госсейн.

— В настоящий момент, — сказала Машина, — все большие города Венеры находятся в руках захватчиков. Первая стадия битвы завершена.

Руки Госсейна бессильно упали с металлических контактов. Отчаяние, охватившее его, пересилило чувство глубокого уважения, которое он питал к Машине.

— И ты не предупредила их! — вскричал он вне себя от ярости. — Чудовище!

— Насколько я понимаю, — ответил бесстрастный голос, — вы уже слышали о Генераторе Пространства. Я не в состоянии выступать публично, пока он на меня направлен.

Госсейн, готовый разразиться новыми проклятьями, умолк и стал слушать дальше.

— Электронные системы моего мозга, — продолжала Машина, — необычайно сложны и могут надежно функционировать лишь при правильном распределении потока энергии. Он должен быть прерывистым — только тогда я в состоянии управлять рабочими и нерабочими схемами в нужной последовательности. Генератор Пространства мешает возникновению очередных импульсов, блокирует определенные каналы. Таким образом он создает помехи, нарушает все мои коммуникации с внешним миром, не позволяя осуществлять контроль над фотоэлементами, тиратронами, усилителями, которые постоянно находятся под нагрузкой.

— Но ведь ты разговариваешь со мной. Значит, это возможно!

— С отдельным человеком — да, — сказала Машина. — Использовав резервы, я могу сообщить о заговоре нескольким людям одновременно. Допустим, я так и сделаю. Допустим, они начнут кричать, что Машина обвиняет правительство в саботаже. Прежде чем им поверят, Торсон достанет еще один Генератор Пространства, и все будет кончено. Нет, мой друг, мир слишком велик, и любой преступник, имеющий доступ к радио и газетам, добьется за один час больше, чем я за год. И пока у меня не появится шанс выступить публично, я предпочитаю молчать.

— Но что же нам делать? — недоуменно спросил Госсейн.

— Лично я — бессильна.

Госсейн почувствовал какой-то подвох.

— Ты хочешь сказать, что все зависит от меня одного? — спросил он.

— Я не уверена, — ответила Машина, — понимаете вы или нет, насколько блестящий анализ дал Крэнг сложившийся ситуации.

Госсейн задумался, вспоминая разговор во дворце. Крэнг нес какую-то ахинею о причинах, по которым они не собираются его убивать, и…

— Послушай, — воскликнул он, — не хочешь ли ты сказать, что я должен покончить с собой?

— Будь на то моя воля, — торжественно произнесла Машина, — я уничтожила бы вас в ту самую секунду, как открылась дверь. Но в мои схемы встроены ограничения, которые позволяют убить человека только в том случае, если он нападет на меня.

Госсейн, никак не ожидавший, что Машина неожиданно может стать его врагом, изумленно вздохнул.

— Я не понимаю, что происходит, — сказал он. — Ты говоришь серьезно?

— Вы выполнили свою миссию, — ответил бесстрастный голос, — и должны уступить место третьему, более совершенному Госсейну. Не исключено, что со временем вам удастся научиться пользоваться дополнительным мозгом. Но у нас нет времени, а Госсейн III получит такую возможность, как только обретет сознание.

— Но ведь это просто смешно, — нервно сказал Госсейн. — Я не могу покончить с собой. — С большим трудом он взял себя в руки. — Почему… третий Госсейн должен появиться на свет обязательно после моей смерти?

— Процесс и мне не совсем понятен, — ответила Машина. — После того, как мы виделись с вами в последний раз, мне сообщили, что физическая смерть одного из тел воспринимается электронным устройством, которое автоматически передает сигнал в следующее тело. Механика довольно проста, что же касается биологии — мне трудно разобраться.

— Кто сообщил? — напряженно спросил Госсейн.

Наступила короткая пауза, потом из раскрывшейся щели выпали письмо.

— Я получаю инструкции по почте, — сказала Машина. — Ваше второе тело доставили на грузовике, и к нему была приложена эта записка.

Госсейн развернул небольшой лист бумаги и прочитал несколько строк, отпечатанных на машинке:

«Отправьте тело Госсейна II на Венеру и оставьте в лесу рядом с домом Прескоттов. Когда он уйдет оттуда, пошлите робоплан, который должен будет высадить его у дома-дерева Крэнга, с приказанием сдаться в плен. Проинформируйте его относительно Венеры и примите все необходимые меры предосторожности».

— Никто и никогда не проверял грузы, которые я отправляю на Венеру, — сказала Машина. — Ваша транспортировка прошла без осложнений.

Чувствуя непонятную слабость, Госсейн перечитал записку.

— И это все, что ты знаешь? — с трудом проговорил он.

Казалось, Машина колеблется.

— С тех пор я получила еще одно письмо, в котором сказано, что скоро мне будет доставлено тело Госсейна III.

Госсейн побледнел.

— Ты лжешь, — хрипло прошептал он. — Ты говоришь это только для того, чтобы я покончил с собой.

Он умолк. Получалось, что он оказался вовлеченным в идиотский спор о необходимости самоубийства. Зачем обсуждать, по какой причине он не собирается так поступать? Чушь какая-то. Не говоря ни слова, он встал, вышел из кабинки и пошел прочь от здания Машины.

Весь день он не знал, куда ему деться. Он старался ни о чем не думать, не поддаваться отчаянию. Только к вечеру его нервы постепенно стали успокаиваться. Он чувствовал себя усталым и несчастным, но уже мог здраво рассуждать. Машина даже не предложила ему попробовать уничтожить Генератор Пространства, наверное, заранее обрекая такую попытку на провал.

Обедая, он представил себе, что можно сделать. Первым делом надо позвонить Патриции и назначить ей свидание во дворце. Неужели он не сумеет убедить ее выделить ему хотя бы несколько минут наедине? Нет, он просто обязан что-то предпринять.

Он направился к видеофону, как только встал из-за стола. После короткой паузы на экране возникло се лицо. Увидев Госсейна, она просияла и тут же торопливо произнесла:

— В вашем распоряжении всего одна минута. Где мы встретимся?

Когда он ответил, она нахмурилась, покачала головой, потом задумчиво посмотрела на него.

— По-моему, это очень рискованно, — медленно сказала она, — но если вы не боитесь, я согласна. Значит, завтра, ровно в час. И не попадитесь на глаза Прескотту, Торсону или мистеру Крэнгу.

Госсейн заверил ее, что будет крайне осторожен, попрощался и повесил трубку. И, конечно же, попался на глаза Прескотту.

Глава 21

Знаменитый ученый викторианской эпохи сказал: «Следующему поколению физиков нечего делать, кроме как заняться дальнейшим измерением малых величин». В следующем поколении… Планк разработал квантовую теорию, которая впоследствии позволила Бору доказать существование атомной структуры материи… математические построения Эйнштейна основывались на измерении малых величин с максимально возможной степенью точности… Очевидно, на повестке дня сейчас гравитация. Загадка магнитного поля… Рано или поздно кому-нибудь удастся измерить очередную малую величину, и проблема будет решена.

Дж. В. К. — младший

Госсейн подошел к главному входу дворца за несколько минут до назначенного времени. Он был не один. Мужчины и женщины входили и выходили из широких дверей, и он смещался с толпой, пользуясь ею как ширмой, прячась от посторонних глаз. Естественно, прежде чем пройти внутрь, ему пришлось обратиться к охраннику, неповоротливому и толстому, сидевшему за стеклянной перегородкой.

— Мое имя Госсейн. Мне ведено прийти к мисс Патриции Харди в час дня.

Толстяк провел пальцем по лежавшему перед ним списку имен, затем нажал кнопку. Из соседнего помещения вышел высокий молодой человек в форме. Он взял из рук Госсейна чемодан и провел его к лифту, створки которого распахнулись, выпуская трех пассажиров. Одним из них был Прескотт. Он удивленно уставился на Госсейна. Лицо его помрачнело.

— Что вам здесь надо? — спросил он.

Госсейн глубоко вздохнул. Ему просто фантастически не повезло. На всякий случай он готовился к такой встрече, но все равно сердце его ушло в пятки, когда он выдавил из себя заранее приготовленную фразу:

— Крэнг назначил мне встречу.

— Что-что? Мы с ним только что расстались, и он ни словом о вас не обмолвился.

Госсейн вспомнил, что Прескотт ничего не знает о Крэнге. Тем лучше — значит, можно не бояться выдать галактического агента, перешедшего на их сторону.

— Он согласился уделить мне несколько минут, — пояснил Госсейн. — Но, может быть, вы объясните мне, что происходит?

И Госсейн принялся рассказывать о своем посещении Машины и о том, как она посоветовала ему покончить жизнь самоубийством, чтобы уступить место Госсейну III. Он и виду не показал, что знает о вторжении на Венеру, и мрачно заявил:

— Я хочу видеть свое третье тело. Я слишком верю в нуль-А принципы, чтобы допустить существование трех Госсейнов даже после того, как мне показали второго. Подумать только, такому здравомыслящему человеку, как я, приказывают покончить с собой! — Он невольно вздрогнул. — Я должен разобраться. Я готов откровенно поговорить с Торсоном. После вчерашнего, — тут Госсейн посмотрел прямо в глаза своему собеседнику, — я как-то не подумал о вас.

Все это время Прескотт холодно и подозрительно наблюдал за ним. По нему было незаметно, что он придает значение их недавней стычке. Выслушав рассказ Госсейна, он пожал плечами и направился к выходу, но тут же остановился и резко повернулся. В глазах его засветилось любопытство.

— Как вы, вероятно, догадались, — сказал он, — мы пытаемся найти ваши остальные тела.

Единственным желанием Госсейна было уйти отсюда как можно скорее, но, услышав столь откровенное признание, он почувствовал, что его бьет озноб.

— Где? — спросил он.

Прескотт хрипло рассмеялся.

— Сначала мы растерялись и наделали глупостей. Обыскали чуть ли не все пещеры Земли. Сейчас мы стали умнее.

— Что вы имеете в виду?

Прескотт нахмурился.

— Проблема в целом достаточно сложна, — сказал он, — и частично связана с одним из законов природы, о котором вы скорее всего никогда не слышали. Он гласит, что если две энергии совпадают по своим показателям до двадцатого десятичного знака и действуют в одном пространстве, то наибольшая из них перекроет любое расстояние, стремясь совпасть с наименьшей, но не мгновенно, а на сверхсветовых скоростях.

— Для меня это звучит абракадаброй, — заметил Госсейн.

Прескотт громко рассмеялся.

— Попробую объяснить на вашем примере, — сказал он. — Каким образом в вашем мозгу сохранились мельчайшие подробности воспоминаний Гилберта Госсейна I? Ваши показатели должны были совпадать как минимум до двадцатого десятичного знака; теоретически — это единственно возможный способ передачи мыслей на расстоянии. Итак, Госсейна I, который жил и действовал, можно, грубо говоря, считать энергией наибольшей, а вы, находясь в инертном состоянии, воспринимали все с ним связанное независимо от удаленности в пространстве. — На мгновение он умолк. — Мы даже исследовали метеориты вплоть до колец Сатурна, полагая (как теперь выяснилось, неверно), что один из них могли выдолбить и превратить в инкубатор для Гилбертов Госсейнов в разной стадии развития. Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько серьезно мы…

Его прервал человек в форме:

— Нас ждет машина, мистер Прескотт. Звездолет улетает на Венеру через полчаса.

— Уже иду, генерал.

Он сделал несколько шагов вслед за военным и вновь повернулся к Госсейну.

— В какой-то степени нам даже любопытно будет посмотреть на Госсейна III. Для вас наверняка не секрет, что мы намерены уничтожить его тело, а потом уже расправиться с вами. Более того, я предполагаю, что ОБЩЕЕ количество Госсейнов тоже не бесконечно.

Он резко оборвал разговор и, не оглядываясь, направился к выходу. У подъезда его ждала машина. Через несколько минут Прескотт задумается об их встрече. И найдет время позвонить Крэнгу, которому ничего другого не останется, как немедленно арестовать Госсейна.

Стоя в лифте, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Его план захватить Генератор Пространства в целости и сохранности рухнул из-за неожиданной встречи, но он не стал задумываться, когда Патриция Харди пригласила его войти. Она что-то бормотала об опасности, которой он подвергается во дворце, когда он вытащил из чемодана прочный шнур.

Она пришла в полное изумление, когда он начал связывать ее по рукам и ногам, и попытался выхватить небольшой пистолет из широкого рукава платья. Госсейн без труда овладел оружием и сунул его в карман. Заткнув ей рот кляпом и уложив на постель, он сказал:

— Простите. Но если сюда войдут, вас по крайней мере ни в чем не заподозрят.

Ему не хотелось ни извиняться, ни соблюдать правила хорошего тона. Ему хотелось успеть. Быстро вернувшись в гостиную за чемоданом, он вывалил его содержимое на кровать рядом с девушкой и, схватив атомный резак, подбежал к стене, в которой, по его мнению, находился Генератор Пространства.

Еще прошлой ночью он решил, что прибор направлен прямо на Машину, иначе его действие теряло бы свою силу пропорционально расстоянию в одну треть мили. Ведь даже мощный прожектор недостаточно ясно освещал пространство по сторонам. Вырезав квадрат со стороной восемь футов, он подтащил отвалившийся кусок стены поближе к балкону. Когда пыль осела, Госсейн увидел перед собой Генератор Пространства. Он представлял его совсем иным, более солидных размеров, чем шесть футов в высоту, четыре в длину, полтора в толщину. Обхватив прибор обеими руками

— весил он сравнительно немного, фунтов пятьдесят, — Госсейн легко поднял его, отнес к кровати и положил перед ней панелью вниз на ковер. Перед его глазами замелькали десятки маленьких прозрачных трубок. Впрочем, за несколько сотен лет развития электроники появилось неимоверное количество самой разнообразной техники, и уследить за всеми новинками не было никакой возможности. Он вновь взялся за атомный резак, намереваясь превратить Генератор Пространства в кучу металлолома. Затем задумался и, нахмурившись, посмотрел на часы. Без двадцати минут два.

Внезапно он понял, что ему некуда спешить. Звездолет Прескотта давно улетел на Венеру, и ничего непредвиденного не произошло. Выглянув в широкое окно, он посмотрел на лужайку, поросшую кустарником, на пустынные аллеи, ведущие к зданию Машины. Несколько садовников время от времени склонялись над клумбами цветов, выполняя свои прямые обязанности. Машина сверкала и переливалась в солнечных лучах. Чтобы доставить туда Генератор Пространства, требовалось всего несколько минут.

Приняв решение, Госсейн резко повернулся, снял трубку телефона, стоявшего на столике перед кроватью и, услышав женский голос, сказал:

— Будьте любезны, соедините меня со столярной мастерской.

Через секунду ему ответил ворчливый голос. Госсейн быстро объяснил, какие работы ему требуется произвести. Он был в необычайно приподнятом настроении.

«Все будет в порядке, — подумал он. — Чем непринужденней себя вести, тем больше шансов на успех».

Он быстро вынес Генератор Пространства в гостиную. Вскоре раздался звонок, и в комнату вошли пятеро рабочих. Они молча принялись за работу. Бесшумные пилы, автоматические отвертки — Госсейн и глазом не успел моргнуть, как Генератор Пространства был надежно упакован в деревянный ящик. Двое рабочих, которые до сих пор стояли без дела, подхватили его на руки.

— Доставив к месту назначения через пять минут, — сказал один из них.

Госсейн запер дверь и вернулся в спальную. Даже не посмотрев в сторону Патриции Харди, он кинулся на балкон. Грузовик с узким деревянным ящиком в кузове ехал по мощеной дороге, примерно в четверти мили от дворца. Он направился прямо к зданию Машины и нырнул в подземный тоннель. Через две минуты он появился уже без груза.

Не говоря ни слова, Госсейн подошел к кровати и развязал девушку. Сам не зная почему, он чувствовал растущую неудовлетворенность собой, как будто его решительные действия были лишены всякого смысла.

Глава 22

Кто из нас нормален? (Quisnam igitur sanus?)

Гораций, Сатиры II, год 25-й

Патриция Харди сидела на кровати, растирая онемевшие от веревок руки. На ее губах застыла легкая улыбка, которая привела Госсейна в полное недоумение. Ему даже показалось, что она смеется над ним, как над глупым, нашкодившим мальчишкой.

— Итак, у вас ничего не вышло! — сказала девушка.

Госсейн молча уставился на нее.

— Ведь вы пришли сюда в надежде, что вас убьют, верно? — спросила она.

«Не валяйте дурака», — хотел ответить Госсейн, но тут же закрыл рот. Он вспомнил свое нервное состояние, лихорадочную поспешность, разочарование, которое испытал, добившись наконец поставленной цели. Зачем обманывать самого себя? Безжалостный голос девушки не знал пощады.

— Другой причины нет и быть не может. Вы прекрасно понимали, что Госсейн III появится только в том случае, если вас не будет в живых. И, не сомневаясь, что ваша безумная затея обречена на провал, явились во дворец, желая погибнуть, как подобает мужчине.

Она была права. Ни один нормальный человек не покончит жизнь самоубийством и не отправится добровольно на эшафот. «Верю ли я, — подумал он, — в существование Госсейна III? Да, верю». Он ошеломленно тряхнул головой. Сколько раз он твердил себе, что это невозможно. «Могу ли я покончить с собой? Нет. Но я должен найти выход. Должен!»

Госсейн повернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу.

— Куда же вы? — крикнула она вслед.

— В гостиницу. Если я вам понадоблюсь, звоните в любое время.

У дверей он остановился. У него совсем вылетело из головы, что своей выходкой он поставил ее в дурацкое положение.

— Не забудьте вызвать рабочих, чтобы починили стену, — сказал он. — Думаю, вы лучше меня знаете, что делать дальше. До свидания. Желаю удачи.

Он вышел из дворца и пошел по бульвару. Очутившись в городе, он зашел в первую попавшуюся аптеку и купил пачку гипнотаблеток.

— Решили подготовиться к Играм будущего года? — сочувственно спросил аптекарь.

— Как сказать, — коротко ответил Госсейн.

А теперь — в студию звукозаписи.

— Мне бы хотелось взять напрокат магнитофон, — сказал он. — Примерно на неделю.

— С чистой пленкой для записи?

— Да.

— Четыре доллара пятьдесят центов.

В отеле он первым делом потребовал ключ от сейфа, достал оставшиеся деньги и вернулся в холл.

— Месяц тому назад, — сказал он, — меня выгнали из гостиницы, так как я не смог назвать своего настоящего имени. Сейчас мне нужна комната. Язаплачу вперед.

Клерк не стал колебаться. Отель был практически пуст: люди, не сдавшие экзаменов, давно покинули город. Через две минуты мальчишка-лифтер проводил Госсейна в просторный номер. Тщательно заперев за собой дверь, Госсейн быстро продиктовал в микрофон заранее подготовленные фразы, включил аппарат на повтор, принял гипнотаблетку и лег, не раздеваясь. «Через двадцать четыре часа, — подумал он, — действие лекарства кончится, и тогда…» Он положил сверкающий маленький пистолет, отобранный у Патриции Харди, на столик рядом с кроватью.

То, что с ним произошло потом, трудно было описать словами. Он не устал, скорее впал в прострацию, чувствуя смертельную усталость, сквозь которую пробивался высокий раздражающий звук… звук его собственного голоса:

«Я — никто. Я ничего не стою. Меня все ненавидят. Какой смысл мне оставаться в живых? У меня никогда ничего не получится. Ни одна девушки меня не полюбит. Я разорен… ни надежды… ни денег… покончи с собой… застрелись…»

На Земле жили и здравствовали миллионы людей, думающих так ежедневно. Но они не стояли на нуль-А пути развития, а Госсейн надеялся, что его сбалансированная нервная система не выдержит отчаяния, которое он пытался себе внушить. Сознательно опускаясь с сияющих высот интеграции в пропасть невежества, он не сомневался, что рука его дрогнет в нужный момент.

«Какой смысл мне оставаться в живых? Какой смысл… ни надежды… покончи с собой!»

«Меня все ненавидят… ненавидят… ненавидят…»

В течение первого часа в голову лезли посторонние мысли. «Это просто глупо! Мой мозг слишком стабилен, баланс невозможно нарушить… ни надежды… Меня все ненавидят… ничего не стою…»

Примерно к концу второго часа откуда-то издалека до него стал доноситься назойливый шум. Он становился все громче и громче, иногда даже заглушая высокий звук его голоса. «Пушки! Обстрел! — мелькнула в затуманенном сознании Госсейна.

— Неужели они напали на Землю?»

Ему стало страшно.

Он не помнил, как встал с постели, как очутился на полу. Он так устал! «Я ничего не стою… разорен… ни надежды… покончи с собой…»

Собрав остатки сил, он пополз к окну. И ничего не увидел, кроме соседнего здания. Но теперь он совершенно отчетливо слышал разрывы снарядов. На какое-то мгновение его захлестнуло отчаяние. Они бомбили Машину!

«Я никто… покончи с собой… Все меня ненавидят… Какой смысл мне оставаться в живых?»

Видимо, она начала трансляцию по всем радиостанциям о нападении на Венеру! А заговорщики пытались уничтожить ее.

Радио в его номере! Надо выключить… Как он устал! «Покончи с собой… ни надежды…» В конце концов ему удалось добраться до приемника и повернуть ручку громкости.

— Невероятно… негодяи… преступники…

Несмотря на оцепенение, овладевшее мозгом, Госсейн удивился. И внезапно понял, в чем дело. Пошла в ход пропаганда. Голоса плевались угрозами и обвинениями. Машина! Чудовище! Механический монстр без души, предательница! Венерианские бандиты, которые пытались навязать свою волю массе землян. Чуждая психология. Смирительные рубашки… истребить… уничтожить…

А на фоне лживых голосов грохотала орудийная канонада. Госсейна потянуло в сон. Надо добраться до кровати. Он устал. Он так сильно устал.

— ГОССЕЙН!

Все другие голоса замерли в отдалении. Радио обратилось прямо к нему.

— ГОССЕЙН, ЭТО ГОВОРИТ МАШИНА. НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.

«Покончи с собой! Я — никто. Меня все ненавидят. Какой смысл мне оставаться в живых?»

ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ЗАГОВОРЩИКИ УНИЧТОЖИЛИ ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО. ГОССЕЙН, МНЕ ДОЛГО НЕ ПРОДЕРЖАТЬСЯ. ПЕРВЫЕ ПОЛЧАСА МЕНЯ ОБСТРЕЛИВАЛИ ОБЫЧНЫМИ СНАРЯДАМИ, НО СЕЙЧАС ЧЕРЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ИНТЕРВАЛЫ В МЕНЯ ЛЕТЯТ ТОРПЕДЫ С АТОМНЫМИ БОЕГОЛОВКАМИ.

— Я ЗАЩИЩЕНА ДЕВЯНОСТОФУТОВЫМ СТАЛЬНЫМ БАРЬЕРОМ. ГОССЕЙН, В НЕМ УЖЕ ПЯТЬ ПРОБОИН ОТ ТОРПЕД, НАПРАВЛЕННЫХ С ВЕНЕРЫ.

— ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО УНИЧТОЖЕНО. ВЫ ДОЛЖНЫ НАУЧИТЬСЯ КОНТРОЛИРОВАТЬ СВОЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МОЗГ. Я НЕ МОГУ ПОДСКАЗАТЬ ВАМ, КАК ЭТО СДЕЛАТЬ, ПОТОМУ ЧТО…

Взрыв.

После минутного молчания из громкоговорителя раздался голос:

— Леди и джентльмены. Машина только что уничтожена прямым попаданием. Ее неожиданно коварное нападение на дворец Президента…

Щелк!

Он уже давно хотел выключить этот глупый приемник. Только раздражает. И что так болтали о… что-то о… что?

Добравшись до кровати, он улегся поудобнее и на мгновение нахмурился, стараясь уловить смысл сказанного. Что-то такое… Как он устал! «Покончи с собой. Меня все ненавидят. Я разорен. Какой мне смысл оставаться в живых? Покончи с собой».

Глава 23

Когда сознание вернулось к Госсейну, он прежде всего попытался пошевелить руками. И не смог. Как будто он лежал на них. «Какая странная поза», — подумал он. Испытывая легкое раздражение, он понял, что вряд ли сумеет рассуждать здраво, пока не проснется окончательно.

Внезапно он вспомнил, зачем ему вообще понадобилось снимать номер в отеле. Теперь только остается подождать, когда же наконец им овладеет жажда смерти. «Лучше всего просто схватить пистолет и, не думая, пустить себе пулю в лоб», — услужливо подсказал измученный мозг. Но ему абсолютно не хотелось стреляться. Наоборот, откуда-то из глубин его существа поднималась веселая уверенность в своих силах, чувство скорой победы над врагами, убеждение, что ничто на свете не сможет помешать ему. Некоторое время он продолжал недоумевать, почему у него такое хорошее настроение. Правда, он вставал с кровати и слышал какой-то шум. Может быть, он тогда случайно включил магнитофон?

— Мне кажется, — прозвучал слева от него женский голос, — вам пора проснуться. Действие гипнотаблетки давно кончилось.

От неожиданности Госсейн открыл глаза, стряхивая с себя остатки оцепенения. Он действительно лежал на руках, но пошевелить ими не мог по другой причине. Рядом с ним, в кресле, дымя сигаретой, сидела Патриция Харди и задумчиво смотрела на него. Госсейн сделал попытку приподняться и бессильно откинулся на подушку. Девушка глубоко затянулась. Выпустив в потолок струю дыма, она вновь заговорила.

— Я надела на вас наручники, потому что вы человек настойчивый и можете ни перед чем не остановиться, если вам покажется, что я скрытничаю.

Она рассмеялась тихим, приятным и удивительно музыкальным смехом. Растерявшийся Госсейн даже не нашел, что ответить. Раздраженное выражение — первый признак психопатии — исчезло и се лица. Оно оставалось таким же красивым, но в нем произошли неуловимые перемены. Патриция всегда казалась спокойной, уверенной в себе. Сейчас это впечатление усилилось во сто крат. Каким-то непонятным образом хорошенькая упрямая девчонка за одну ночь превратилась в сильную красивую женщину.

— А теперь поговорим серьезно, — сказала она. — Я пошла на риск, лишь бы повидаться с вами. Ведь вы только сыграли им на руку, отправив Генератор Пространства Машине. Необходимо что-то предпринять.

Наступившая пауза дала Госсейну возможность собраться с мыслями. «Ни перед чем не остановитесь, если вам покажется, что я скрытничаю». Почему так непонятно себя ведет? Патриция Харди наговорила ему с три короба, но ни словом не обмолвилась, какое отношение она сама имеет к нуль-А учению или галактическим агентам. Госсейн внимательно посмотрел на девушку и начал задавать вопросы. Она слушала молча, не перебивая, потом пожала плечами.

— Все равно я ничего вам не скажу, — ответила она. — Слишком опасно. К тому же время не ждет.

— Ах вот как! — воскликнул Госсейн. — Ничего. Я не тороплюсь. Для начала я хочу знать, действительно ли президент Харди был вашим отцом? Итак?

Молодая женщина вздохнула и закрыла глаза.

— Кажется, мне придется запастись терпением, — сказала она. — Говорю вам. Генератор Пространства все еще находится в задании Машины. Его необходимо достать любой ценой. Это один из немногих галактических приборов, который мы можем предъявить в качестве вещественного доказательства.

— У меня сложилось настолько низкое мнение о людях, которые никого не предупредили о готовящемся вторжении, — ответил Госсейн, — что его неприлично высказывать вслух. — Неожиданно до него дошел смысл сказанного. — Какого доказательства? — переспросил он.

— Вы не должны судить слишком поспешно, — возразила Патриция Харди тихим голосом. — Мы не могли помешать вторжению. И кроме того, кого предупреждать? На Венере нет правительства. Детективные агентства, судебные органы и радиовещание контролировались заговорщиками. Поверьте, мы с Элдредом перебрали все варианты, но не нашли выхода. Он лишь предложил решение на будущее.

Необходимо создать новую Машину. Это вполне возможно. В Институте Семантики уже сконструированы приборы, которые мгновенно определяют физическое и умственное состояние человека, не проводя никаких испытаний и экзаменов. Автоматически отпадает нужда в проведении довольно тяжеловесных тридцатидневных Игр. Ведется разработка схем, способных защитить Машину от постороннего вмешательства в любой форме. — Она перевела дыхание. — Как только вы доставите мне Генератор Пространства, я вам все объясню. А сейчас слушайте! В отеле служит один молодой человек, который вам поможет. Когда я уйду, прочитайте его записку, но учтите, что он не в курсе наших дел. Я оказалась рядом с вами в критический момент, но именно он спас вам жизнь и практически совершил невозможное: ни одна живая душа не знает, что вы здесь.

— Гилберт Госсейн, — продолжала она, наклонившись и глядя на него большими голубыми глазами, — потерпите. Я знаю, с вами обошлись грубо. Мы провели примерный анализ ситуации и пришли к определенному выводу: вы появились в разгар военных приготовлений. Это неприятно удивило Торсона, но думаю, что убили вас чисто случайно. Затем вы очутились в двух ключевых пунктах с точки зрения галактической империи: госпитале Прескотта и доме-дереве Крэнга. Вы даже представить себе не можете, как они были напуганы. Торсон стал действовать предельно осторожно. Узнав, что вы не можете контролировать свой дополнительный мозг, он позволили Элдреду Крэнгу отпустить вас на свободу. Тогда мы еще не знали, что Торсон согласился только потому, что его агенты вот-вот должны были обнаружить ваше третье тело. Для нас до сих пор загадка, где его нашли. Важно другое: после того, как Госсейна III уничтожили, вы подвергаетесь смертельной опасности. Они снова объявили ваш розыск.

— То есть как уничтожили? — спросил Госсейн.

Впервые за весь разговор на лице се появилось растерянное выражение.

— Вы хотите сказать, что ничего не знали? — воскликнула она. — Как же так? — Тон ее резко переменился: — К сожалению, мне некогда. Просмотрите газету. — Она встала с кресла. — Запомните, Генератор Пространства необходимо доставить в дом молодого человека, который работает в отеле. Мы встретимся там завтра, я потом сообщу когда. — Порывшись в сумочке, она достала ключ и кинула его на кровать. — От наручников, — пояснила она. — До свидания. Желаю удачи.

Дверь бесшумно закрылась.

Госсейн снял с себя наручники, присел на край кровати и задумался. «О чем она говорила? Какая-то записка». Он недоуменно окинул комнату взглядом и увидел чуть сзади небольшое бюро, на котором лежала газета и лист белой бумаги. Перегнувшись через постель, он взял его в руки и, все еще удивляясь, начал читать:

«Дорогой мистер Госсейн, когда передавали последние известия, я понял, что вас будут искать, и немедленно уничтожил регистрационную карточку, а потом выписал на ваш номер, 974, другую, под первым попавшимся именем: Джон Уэнтворт.

Когда мое дежурство закончилось, я попытался предупредить вас, но так как вы не открывали, воспользовался запасным ключом. Вы лежали на кровати, не двигаясь, слушая включенную на повтор запись. Я се стер и сделал новую в надежде, что она помещает депрессивному действию первой.

Когда я заходил к сам в последний раз, я выключил магнитофон, потому что по вашему лицу было видно, что вы полны оптимизма. Надеюсь, я добился определенного равновесия, ведь вам сейчас потребуются для борьбы все силы.

Это написано человеком, который мечтает принять участие в Играх целующего года, на которого вы можете целиком и полностью положиться и который не боится подписаться.

С пожеланием всего самого доброго Дин Литтл.

P.S. Я зайду к вам после дежурства сегодня в полночь. Прочитайте сегодняшнюю газету. Тогда вам станет более понятен смысл моей записки. Д. Л.»

Госсейн потянулся за газетой и разложил се прямо на одеяле. Крупный шрифт заголовка бросился ему в глаза:

МАШИНА ИГР УНИЧТОЖЕНА

Дрожа от возбуждения, он принялся читать, пропуская отдельные слова.

«… Открыла огонь по дворцу и… Все радиостанции одновременно сообщили о загадочном нападении на Венеру (никакого нападения не было. См. Радиоотчет, стр. 3). Принято решение… ненормальная обстановка… сразу же вслед за убийством президента Харди… является доказательством того, что Машина поддерживала связь… соответственно, уничтожена».

«… в течение часа… Машина передавала на всех волнах… непонятное послание Гилберту Госсейну, фотография которого напечатана… странице… ранее отпущенного на свободу… Должен быть задержан до выяснений обстоятельств… Подлежит аресту, где бы ни находился…»

Читая статью, Госсейн вспоминал медленно, слово за словом, все, что сказала ему Машина. С трудом сглотнув слюну, он посмотрел на фотографию. Нечто странное почудилось ему в собственном лице. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что снимок сделан с трупа Гилберта Госсейна I.

Он мрачно улыбнулся, отложил газету в сторону и перебрался в кресло. Он чувствовал сильную слабость, но в душе его нарастало возмущение Машиной, которая приказала ему покончить жизнь самоубийством. «Ваше тело уничтожено!» Тоже мне, фокусы! Она просто не имела права ничего предпринимать, если это грозило безопасности Гилберта Госсейна III. А ведь он чуть было не застрелился. Смерть стояла совсем рядом, и он еще не успел до конца оправиться от последствий нервного шока. Постепенно гнев его проходил. Вздохнув, Госсейн попытался разобраться в сложившейся ситуации. «Прежде всего, — подумал он, — необходимо завладеть Генератором Пространства. Потом научиться управлять своим дополнительным мозгом».

Или это невозможно? Ведь до сих пор его многочисленные попытки ни разу не увенчались успехом. Он иронически улыбнулся. «Хватит заниматься самоедством, — громко проговорил он. — Пора переходить от слов к делу».

Самое главное — не забывать о мелочах. Он отсоединил экран видеофона — кто знает, как часто меняются дежурные — и набрал номер. Ему ответил приятный мужской голос.

— Вас беспокоит Джон Уэнтворт, — сказал Госсейн.

После короткой паузы клерк ответил:

— Да, сэр. Как вы себя чувствуете? Говорит Дан Литтл. Я сейчас приду, сэр.

Госсейн остался сидеть в кресле. Он хорошо помнил худощавого невзрачного юношу с приятными чертами лица и копной черных волос, который заставил его расписаться в регистрационной книге. Когда Литтл вошел, он показался Госсейну еще более тщедушным, вряд ли пригодным для той трудной роли, которую ему отвела Патриция Харди. Однако сдержанное поведение и непринужденные манеры молодого человека ясно указывали, что он стоит на нуль-А пути развития.

— Мне надо спешить, — сказал Литтл. — Я должен вернуться на рабочее место.

Госсейн нахмурился.

— Боюсь, — произнес он, — что пришла пора каждому из нас идти на определенный риск. Мне кажется, заговорщики первым делом попытаются полностью демонтировать Машину, чтобы и памяти о ней не осталось. Если бы передо мной стояла такая задачи, я бы опубликовал во всех местных газетах сообщение, что каждый гражданин может бесплатно забрать из здания любые приборы, оборудование и материалы.

Он увидел, как широко раскрылись глаза Дана.

— Точно! — восхищенно сказал он. — Говорят, одну восьмую часть Машины уже разобрали и… Что с вами?

Госсейну никак не удавалось справиться с охватившим его волнением. Машины больше не существовало. Час за часом ее растаскивали по деталям. Как соборы и храмы давно минувших дней, она являлась историческим памятником, осуществляла собой стремление человечества к идеалу. Ему стоило колоссальных усилий взять себя в руки.

— Нельзя терять ни минуты, — быстро проговорил он. — Если Генератор Пространства все еще там, надо срочно забрать его.

— Я не могу уйти раньше полуночи, — возразил Дан Литтл. — Нам приказано оставаться на местах, и, кроме того, все отели и гостиницы города взяты под наблюдение.

— У вас есть робоплан?

— Да. Посадочная площадка на крыше, но я умоляю вас… — голос его пресекся от волнения, — не ходите туда. Я уверен, что вас немедленно арестуют.

Госсейн задумался. Прошло то время, когда он слепо выполнял указания и спрашивал советов. Но сейчас, видимо, ничего другого не оставалось. Нехотя он кивнул.

— Ладно, возвращайтесь за конторку, — спокойно сказал он. — В нашем распоряжении еще пять часов.

Так же бесшумно, как вошел. Дан Литтл выскользнул из комнаты.

Глава 24

Оставшись один, Госсейн заказал обед. Когда официант накрыл на стол, он уже примерно представлял себе, как проведет вечер. Пролистав телефонный справочник, он снял трубку.

— Соедините меня с ближайшей фонотекой, — попросил он. — Мне нужна видеозапись… Номер…

На экране возник робот, и Госсейн вкратце объяснил, какой материал ему необходимо подобрать. Удобно усевшись в кресле, он принялся за еду, слушая голос диктора и глядя на иллюстрации к тексту. Может быть, какая-нибудь фраза натолкнет его на мысль, как научиться управлять дополнительным мозгом. Правильно или нет понял его библиотекарь, пока еще оставалось неясным. Когда речь пошла об угнетении и возбуждении нервных клеток простейших форм морской жизни, Госсейн стал слушать внимательней. Все равно ждать еще долго.

Фразы обволакивали его, проникали в сознание, отбрасывались как ненужные. Комментатор говорил о развитии нервной системы на Земле, о выработке условных рефлексов, о животных, которые учились на собственном опыте. Червь двести раз подряд натыкался на заграждение под током, прежде чем отвернуть в сторону, а во втором опыте уполз всего через шестьдесят раз. Щука, отделенная от пескаря невидимым экраном, казалось, размозжит себе голову, пытаясь схватить его. Убедившись, что это невозможно, она полностью перестала обращать на пескаря внимание, даже после того, как экран был снят. Свинья взбесилась, когда корыто с пищей поместили в сложный лабиринт.

Картинки сменяли одна другую. Сначала червь, потом щука, бьющаяся об экран, свинья, визжащая надсадным голосом, а позже — кошка, собака, койот и обезьяна. Пока что Госсейн не узнал ничего нового.

— А сейчас, — произнес голос, — прежде чем мы перейдем к человеческому мозгу, следует обратить внимание на тот факт, что у всех животных существует одно ограничение, которое можно вновь и вновь наблюдать: они слишком узко воспринимают окружающую среду. Щука помнила только болевое ощущение и вела себя соответственно, не понимая, что экран давно снят. Койот не сумел отличить ружья от фотоаппарата в руках человека.

— Сходство обстановки говорило им о том, что изменений не произошло. История темных веков развития человеческого разума, уже понимавшего, что он стоит выше всех на эволюционной ступеньке развития — это история грубой реакции масс, основанной на том самом узком восприятии окружающей среды, которую мы наблюдаем у животных. С другой стороны, нуль-А путь развития заключается в стремлении человека овладеть своим разумом и научиться различать одинаковые и тем не менее отличающиеся предметы или события в пространстве-времени. Любопытно, что все научные эксперименты нашего просветительного периода ставят перед собой задачу добиться как можно большего сходства и точности в методах, времени, даже структуре материалов. Можно даже сказать, что ученые стремятся к…

Госсейн слушал нетерпеливо, ожидая когда наконец диктор перейдет к самому главному. Внезапно он вздрогнул. «Что такое? ЧТО ОН СКАЗАЛ?»

Он заставил себя поглубже усесться в кресле, расслабиться, тщательно обдумать услышанное. И, не выдержав, возбужденно вскочил на ноги и начал мерить комнату шагами, пораженный сделанным открытием. «Наука ставит перец собой задачу добиться как можно большего сходства…» Вот оно. Самый простой способ научиться контролировать свой мозг.

Грубо говоря, идеальная память представляла собой запись на магнитофонной пленке, которую всегда можно перемотать и прослушать заново. Но воспоминания человека, естественно, основывались лишь на его собственном восприятии окружающей среды. Если он не понимал какого-то закона природы, то не мог и отождествлять его. Значит, следовало абстрагироваться от своего восприятия и, согласно доктринам семантики, посмотреть на себя со стороны, как экспериментатор на щуку.

… Существует ли другое решение? Нет, он пришел к единственному правильному логическому выводу. Что-то будет дальше?

Как сквозь туман, он услышал далекий бой часов и радостно тряхнул головой. Пришла пора действовать.

Полночь.

Глава 25

Великое множество приткнувшихся к обочине автомобилей, двигающиеся фигуры людей, тусклый свет фонарей, неразбериха. Госсейн и Литтл вышли из машины примерно в миле от центрального прожектора и вместе с опоздавшими пошли вперед. Теперь начиналось самое сложное. Им предстояло протолкаться сквозь огромную массу людей, которые стояли, наблюдая за происходящим. Даже человеку, овладевшему началами нуль-А логики, трудно было представить себе этот огромный человеческий барьер в виде отдельных личностей, каждая из которых обладала индивидуальностью.

Толпа колебалась волнами. Изредка кто-то вскрикивал, не выдерживая давки. Толпа напоминала снежный ком, который покатился с горы и вызвал обвал. Многие падали на землю, не сумев удержаться на ногах. Толпа, как бездушная женщина поднималась на носки, чтобы получше разглядеть тех, кто пировал на развалинах здравого смысла человечества.

Десятки робопланов, груженных добычей, неслись по небу. По дороге, включив дальний свет фар, с бешеной скоростью мчались грузовики, чиркая по краю толпы, которая испуганно подбирала юбку и отодвигалась в сторону.

Госсейн и Литтл медленно продвигались вперед. Им приходилось напрягать все силы, чтобы вовремя увернуться от грузовика или занять освободившееся пространство. Госсейн не удивлялся, что они пробираются все дальше и дальше. По какому-то необъяснимому закону психологии человек, поставивший перед собой цель, подвергался куда меньшей опасности, чем тот, кто не мог найти себе дело. Трус умирает много раз. Однажды им долго пришлось топтаться на месте, пропуская бесконечную вереницу ревущих грузовиков.

— Мы на окраине города! — прокричал Госсейн. — С другой стороны горы, наверное, никого нет. Возвращаться будем в обход.

Они подошли вплотную к стальному ограждению, сдерживающему натиск толпы. Неподалеку патрулировали охранники, размахивая оружием и пресекая все попытки перепрыгнуть через барьер.

Приходилось рисковать.

— Держитесь ближе к дороге! — крикнул Госсейн. — Они не посмеют стрелять в грузовики!

Как только они выбежали на открытое место, к ним сразу же кинулось двое солдат. Пистолеты угрожающе сверкнули отраженным светом. Не колеблясь, Госсейн несколько раз нажал на курок, и оба охранника свалились, как мишени на стрельбище. Он бежал вслед за Литтлом, сам не понимая, что произошло. Никогда в жизни он не мог допустить и мысли об убийстве человеческого существа, хотя в прошлом ему представлялась такая возможность. «Эти люди не более чем символы, — холодно подумал он. — Символы разрушения. В них нет ничего человеческого, они варвары, уничтожающие беззащитных и обездоленных. О них надо забыть». Он остановился. Перед ним возвышалась Машина.

Много часов подряд Госсейн пытался убедить себя, что годы упорного труда невозможно уничтожить за одни сутки. В какой-то степени его надежды оправдались. Но здание оказалось не таким большим, как он ожидал. Основное разрушение произвели атомные торпеды. Наружные ярусы комнат прекратили свое существование. В покореженных стенах зияли чудовищные отверстия в тридцать, пятьдесят и девяносто футов диаметром. Отовсюду торчали обрывки проводов — нервная система мертвой Машины.

Впервые Госсейн подумал о ней как о живом существе, которое внезапно скончалось. В конце концов, что такое разумная жизнь, если не чувствительное восприятие нервной системы и память о пережитом? За всю историю человечества не было личности, которая обладала бы большей памятью и знаниями о человеке и человеческой природе, чем Машина. Как издалека, услышал Госсейн крик Дана Литтла:

— Скорее! Нам нельзя здесь задерживаться!

Госсейн послушно пошел вперед, двигаясь, как в тумане. Он не мог заставить себя думать о чем-нибудь другом. Машину растаскивали по деталям. Целые секции уже увезли, увозили, собирались увозить. Люди с приборами, инструментами, металлическими пластинами выбегали из темных коридоров. Госсейн замер, пораженный этим зрелищем, в очередной раз осознав, что является свидетелем конца старой эры.

Литтл потянул его за рукав, и простое движение подействовало на Госсейна лучше всяких слов. Стряхнув с себя оцепенение, он торопливо пошел вперед, стараясь не попадать в свет прожекторов.

— Нам сюда, — сказал он, огибая здание сзади и направляясь к сорванным с петель воротам, в которых исчез грузовик с Генератором Пространства. Они вбежали в тоннель. Здесь было не так шумно, хотя работа кипела вовсю.

Шипели атомные резаки, металл звякал о металл, кто-то суетился, торопясь поскорее отхватить лакомый кусочек. Они оказались в широком подвале с дюжиной грузовиков, стоявших у разгрузочной платформы. Освещение оставляло желать лучшего, и они смутно различали фигуры людей, сгибавшихся под тяжестью своей доли добычи.

В самом конце просторного помещения стоял ящик с Генератором Пространства, как бы ожидая, когда за ним придут. На досках черными крупными буквами выделялась надпись:

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ

ИНСТИТУТ СЕМАНТИКИ

ПЛОЩАДЬ КОРЖИБСКОГО

ГОРОД

Госсейн задумался. Фактически Машина находилась в ведении Института, а следовательно, знала о Гилберте Госсейне меньше, чем ученые. Это следовало проверить при ближайшей возможности.

Обратный путь занял у них совсем мало времени. Постепенно шум затих в отдалении, свет прожекторов скрылся за высоким пиком горы. Вскоре они уже ехали по дороге в город, к маленькому уютному домику Дана Литтла. Госсейн смутно надеялся, что их встретит Патриция Харди, но, как выяснилось, напрасно.

Он начисто забыл о ней, когда они распаковали Генератор Пространства и осторожно положили его на пол, передней панелью вниз, молча глядя на непонятное переплетение маленьких трубок. Яркий, сверкающий неземной металл, уничтоживший их мир! С его помощью агенты галактического тирана заняли самые высокие посты и долго, очень долго оставались нераскрытыми. То, что ему удалось захватить Генератор Пространства, только ускорило кризис, который переживал мир Нуль-А. После вторжения на Венеру побоище началось на Земле.

Плохо ли, хорошо ли, но сейчас началась или начнется ожесточенная битва между силами захватчиков и людьми, которые в состоянии противопоставить им лишь свой нуль-А путь развития. Госсейна охватило отчаяние. Если рассуждать логично, борьбу можно заранее считать проигранной. Он посмотрел на Литтла и увидел, что молодой человек еле держится на ногах. Поймав на себе взгляд Госсейна, он выпрямился.

— Я так волновался, — признался он, — что всю ночь не сомкнул глаз. Совсем вылетело из головы, что хотел купить сегодня пачку таблеток «антисон».

— Ложитесь и постарайтесь уснуть, — ответил Госсейн.

— Тогда я пропущу самое интересное. Ни за что!

Госсейн улыбнулся. Он объяснил, что исследование Генератора Пространства займет много времени.

— Прежде всего необходимо обнаружить источник энергии, чтобы научиться включать и выключать прибор. Мне потребуются кое-какие инструменты, хотя бы самые простые, которыми вы пользовались, когда сдавали курс нуль-А физики. Где у вас мастерская? И не волнуйтесь, спите спокойно.

Через три минуты он остался один. Спешить было некуда. Пока что ему ничего не удалось добиться своей торопливостью. Мир, который он когда-то хотел спасти, рушился, рухнул у него на глазах.

Итак, с чего начать? Нужна зацепка, хоть небольшая. Ключик, который поможет раскрыть тайну генератора. Патриция говорила, что им запрещено пользоваться, кроме как для транспортировки. Не совсем понятно, ну да ладно. Он взял в руки энергосканер, подсоединил к нему датчик и посмотрел в увеличитель.

Прежде всего необходимо выявить провода под нагрузкой и попытаться найти какой-нибудь крупный узел. Ведь Генератор Пространства БЫЛ ВКЛЮЧЕН. Госсейн даже вздрогнул от изумления. Он не сомневался, что Машина первым делом выключит прибор, а потом уже начнет передавать сообщение о вторжении на Венеру.

Прошло десять напряженных минут, а он так и не понял, где находится основной источник питания. Машина с помощью специальных приспособлений для взятия энергопроб в два счета разобралась бы, что к чему. Госсейн был лишен такой возможности. К тому же он практически обещал Литтлу, что все исследования они проделают вместе. Госсейн задумался и тоже решил лечь спать. Вполне возможно, что утром к ним придет Патриция Харди.

Когда он проснулся, было четыре часа дня. На кухонном столе лежала записка, в которой Литтл сообщал, что его автомобиль остается в полном распоряжении Госсейна. Кончалась она так:

«… по радио передавали об «оголтелых элементах», которые саботируют «мирное производство» и должны быть «безжалостно искоренены» силами «охраны порядка».

Если захотите кушать, в доме полно всякой всячины.

Буду в 12:30. Дин Литтл».

Наскоро перекусив, Госсейн вернулся в гостиную и посмотрел на лежащий на полу Генератор Пространства. Он был недоволен. «Слишком легко они могут найти меня, — подумал он. — По крайней мере, два человека в городе знают, где я остановился».

Нельзя сказать, что он не доверял Патриции или Литтлу. До сих пор все их поступки говорили о глубокой порядочности. Но в который раз он зависел от других людей. Допустим, что-нибудь сорвется. Допустим, как раз в эту минуту Патриция Харди давала вынужденные показания о том, где Госсейн скрывается.

Он не мог выйти на улицу, пока не стемнеет. Значит, оставалось только заняться Генератором. Он нерешительно встал на колени и осторожно протянул руку, дотронулся до выступающей над остальными угловой трубки. Он сам не знал, что могло произойти, но приготовился к худшему. Трубка казалась слегка теплой на ощупь. Госсейн несколько раз провел по ней пальцами, стыдясь своей осторожности. «Если за мной придут, — подумал он, — рвану пригоршню деталей изо всех сил, чтобы захватчикам по крайней мере не досталась действующая модель».

Он сидел на корточках, исследуя прибор сканером, когда раздался телефонный звонок. Голос Лана Литтла дрожал от возбуждения.

— Я звоню из автомата. Только что в вечерней газете напечатано, что Патриция Харди арестована полтора часа назад — это просто чудовищно! — по подозрению в убийстве своего отца. Мистер Уэнтворт, — голос Литтла прозвучал до странности робко, — сколько времени потребуется, чтобы заставить нуль-А человека заговорить?

— Кто знает, — ответил Госсейн. Его бил холодный озноб. Пока что Торсон не допустил ни одной ошибки. — Послушайте, — после короткой паузы сказал он, — решайте сами, стоит вам оставаться на работе до полуночи или нет. Если вам есть куда пойти, уходите немедленно. Если вам кажется, что вы можете вернуться домой, будьте предельно осторожны. Скорей всего я оставлю Генератор Пространства у вас. Сначала я попробую вынуть из него кое-какие детали, а затем… впрочем, неважно. Следите за объявлениями в газетах, подписанными «Гость Небрежный». И большое вам за все спасибо. Дан.

Он подождал и, не услышав никакого ответа, прервал разговор. Направившись прямо к Генератору Пространства, он наклонился, схватился рукой за угловую трубку, которая выдавалась примерно на дюйм над корпусом, и потянул ее вверх, прилагая все большее усилие. Безрезультатно.

Он толкнул ее в обратном направлении. Может быть, она крепилась пружинками, которые сначала надо отжать. Раздался щелчок, и трубка плавно провалилась. В ту же секунду комната поплыла у него перед глазами, стала терять привычные очертания. Воздух задрожал рябью, подобно зеркальным водам озера, в которое бросили камень.

У него заболела голова. Он попытался нащупать трубку, чтобы вернуть ее в прежнее положение, но раскаленный металл обжег ему пальцы. Должно быть, на какое-то мгновение Госсейн потерял сознание, потому что очнулся от боли и понял, что падая, ударился о Генератор Пространства. Им овладело чувство легкости…

Госсейн открыл глаза. Он лежал на боку в кромешной тьме, вдыхая знакомый, не лишенный приятности, тяжелый запах растущего дерева. Вывод напрашивался сам собой, но ему стоило огромного труда убедить себя в том, что он не спит. Так пахло только в доме Крэнга.

Госсейн с трудом поднялся на ноги и чуть было не упал, споткнувшись о какой-то металлический предмет. Он протянул руку вперед и уперся в гладкую, уходящую вверх, стену. Да, сомнений не оставалось. Он находился в тоннеле, среди корней гигантского дерева Венеры.

Глава 26

Некритичный ум всегда уверен в своих знаниях, и это побуждает его питаться иллюзиями.

К. Т. К.

Прилив сил, вызванный неожиданным открытием, сменился апатией. Чувствуя слабость в ногах, он тяжело опустился на деревянный пол. Руки его дрожали.

Полная темнота действовала угнетающе, давила физически, мешала собраться с мыслями.

«Я могу, — сказал сам себе Госсейн, — две недели обходиться без пищи и три дня без воды».

Он внезапно подумал, что не считает свое положение безвыходным, несмотря на то, что очутился в запутанном лабиринте тоннелей. Вряд ли Генератор Пространства был настроен наугад. Поблизости обязательно должен находиться определенный пункт назначения, до которого легко добраться.

Он уже совсем собрался отправиться в путь, когда внезапно понял, какое необычайное происшествие с ним приключилось. Несколько минут тому назад он был на Земле. Сейчас — на Венере.

Что говорил Прескотт? «Если энергии совпадают по своим показателям до двадцатого десятичного знака и действуют в одном пространстве, наибольшая из них перекроет расстояние между ними, хотя это произойдет не мгновенно, а на сверхсветовых скоростях».

С точки зрения Госсейна, его перемещение произошло мгновенно. Видимо, Генератор Пространства совместил высокоорганизованный пучок энергий, которым являлось его тело, с участком тоннеля в дереве, и «большее» перекрыло пространство к «меньшему».

Госсейн встал. «В конце концов я попал туда, куда хотел, на Венеру», — подумал он. Ему стало легче на душе. Он наделал кучу глупостей, но остался в живых. Ничего, на ошибках учатся. Ему удалось многое узнать, и если он будет придерживаться своего плана, то постепенно научится контролировать дополнительный мозг, срывая покровы тайн один за другим. Рано или поздно он станет новым человеком.

Небольшой отдых взбодрил его, позволил сделать необходимую нуль-А паузу, дающую возможность нервной системе приспособиться к сложившейся ситуации. Госсейн чувствовал себя абсолютно спокойным.

Он вспомнил, что, оказавшись в тоннеле, споткнулся о какой-то предмет. Несмотря на темноту, он нащупал его за несколько секунд. Ну конечно же. Генератор Пространства. С крайней осторожностью он дотронулся до каждой из четырех угловых трубок по очереди. Одна из них так и осталась в крайнем нижнем положении. Госсейн задумался. Генератор наверняка подчинялся определенной заданной программе. С одной стороны, он препятствовал правильному функционированию Машины, с другой — служил средством транспортировки в отдаленные уголки Солнечной системы, возможно, в святая святых заговорщиков: штаб-квартиру, галактическую базу, склад атомных торпед.

Перед ним открывались самые широкие возможности. Но прежде всего необходимо выбраться из лабиринта. А там видно будет.

Он легко поднял Генератор Пространства и взвалил его на плечо.

«Пройду тысячу шагов в одном направлении, — решил он, — потом вернусь и сделаю тысячу шагов в другом. Вряд ли мне придется блуждать долго».

Примерно через триста шагов он увидел впереди слабое мерцание. Круто изгибаясь, тоннель сворачивал еще трижды, но даже подойдя вплотную, он так и не понял, где находится источник света. Перед ним высилось ограждение.

Положив на пол неудобный прибор, Госсейн осторожно приблизился к металлическим прутьям. В последнюю минуту он на всякий случай опустился на колени и посмотрел вниз. Перед ним лежал гигантский котлован. Его покатые стены тускло блестели в свете атомных ламп, расположенных по всей периферии на ровном расстоянии друг от друга. Половину его занимал космический корабль.

О таком звездолете люди Земли могли только мечтать. Рассказывать о нем не имело смысла, все равно никто бы не поверил. Любой здравомыслящий человек отнесся бы к подобного рода фантазиям как к заявлению внезапно свихнувшегося инженера, который пришел домой после работы над обычным девяностофутовым межпланетным лайнером и сообщил своей жене: «А теперь, дорогая, я беру отпуск на пятьсот лет, нанимаю миллион чертежников и начинаю конструировать межзвездный корабль в две мили длиной».

Звездолет в ангаре был чуть меньших размеров. Горбатый, как акула, он не доходил до потолка всего футов на сто. Рядом мог бы поместиться еще один корабль, но тогда они заняли бы собой все пространство в милю шириной.

Расстояние в две трети мили скрадывало детали, но Госсейн ясно видел крохотные фигурки, копошащиеся внизу под самым днищем. У него сложилось впечатление, что они занимаются погрузкой, передавая по живому конвейеру ящики, которые поступали с подземных этажей.

Неожиданно он понял, что корабль готовится к отлету Постепенно людей становилось все меньше и меньше. Затих далекий шум разговоров, прекратилось движение, наступила полная тишина. Госсейн молча ждал.

Сейчас на Венере ночь. Темнота необходима, чтобы старт остался незамеченным. Через мгновение потолок пещеры раскроется. Наверху, конечно, самая обычная лужайка, служившая неплохим камуфляжем. Все продумано до мелочей.

Ослепительно сверкающие прожекторы разом погасли. Тоже разумно. Яркий свет привлекает внимание, а чувствительные детекторы наверняка нацелены в небо, чтобы не пропустить ни одного звездолета с Земли, ни одного неопознанного робоплана.

Но Госсейн ошибся. Пришел в движение не потолок пещеры, а космический корабль. Он начал светиться зеленоватым туманным сиянием, от которого слегка помутилось зрение, разболелась голова.

Госсейн вспомнил, что испытал нечто подобное, включив Генератор Пространства. «Звездолет! — подумал он. — Ну конечно же, его просто настроили на одну из галактических баз. Никаких отверстий в потолке нет». Неприятные ощущение кончились так же быстро, как начались. Гигантский корабль исчез.

В пещере зажглись четыре прожектора. Они сверкали, как миниатюрные солнца, но их белый огонь не в состоянии был проникнуть в самые отдаленные закоулки, которые оставались в полумраке.

Госсейн подобрал Генератор Пространства и пошел вдоль ограждения. Он плохо представлял себе, что делать дальше, но по крайней мере спускаться вниз он не собирался. Должен же быть какой-нибудь выход из лабиринта. Лестница, лифт — все что угодно.

Он оказался прав. Прямо на его пути возник ряд клеток шахт, но только в двух из них стояли лифты. Не думая, он схватился за ближайшую ручку. Дверь бесшумно и плавно отворилась. Госсейн смело вошел в кабинку и недоуменно уставился на панель управления, Вместо привычных кнопок он увидел перед собой двенадцать изогнутых трубочек. Госсейн побледнел. Он стоял в лифте Пространства! С его помощью можно проехать не только вверх или вниз, а попасть в самые различные пункты назначения. Даже застонав от огорчения, он посмотрел внимательней и с облегчением заметил, что каждая трубочка указывала в определенном направлении. Госсейн не стал колебаться. Приходилось рисковать. Он нажал на трубочку с заостренным вверх концом.

На этот раз он сделал попытку разобраться в своих ощущениях. У него ничего не вышло. Все его чувства временно притупились, и он не смог уловить никакого движения. Когда голова у него перестала кружиться, он огляделся по сторонам.

Он все еще находился внутри дерева, в просторном помещении с неровными стенами и куполообразным потолком. В небольшом отверстии сбоку видно было небо Венеры.

Госсейн спрятал Генератор Пространства в одном из самых темных углов и осторожно стал пробираться к источнику света. Подъем становился все круче, а естественный коридор сужался со всех сторон. Очень скоро он понял, что никогда не сможет пронести здесь Генератор Пространства. Эта мысль неприятно поразила Госсейна, но в конце концов он решил, что прежде всего необходимо связаться с жителями Венеры, а потом уже думать, как вызволить галактический прибор.

Последнюю треть пути он преодолел ползком, хватаясь за подгнившие выступы и подтягиваясь на руках. Сквозь дупло с рваными краями, наверняка не единственное в гигантском стволе, он выбрался на нижнюю ветку дерева и остановился, переводя дыхание.

Справа от него стоял венерианский лес, слева — раскинулась большая лужайка, скорей всего над космическим ангаром. Тщательно запомнив ориентиры, Госсейн пошел вперед.

Его охватило радостное возбуждение. Широкие ветки деревьев соединялись друг с другом, и, шагая по ним, как по проспекту, он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Наверное, жители Венеры часто совершали подобные прогулки. Он так и пойдет, от дерева к дереву, и миль через пять…

Кора под его ногами неожиданно провалилась. Он упал на твердую поверхность. В ту жесекунду люк над его головой захлопнулся, и он оказался в темноте. Пол, на котором он лежал, стал резко крениться вниз. Ему не за что было уцепиться, и он заскользил по плоскости, наклон которой достиг семидесяти градусов. Он попал в западню.

Госсейн не привык сдаваться без борьбы. Даже падая, он старался использовать малейшую возможность, чтобы задержаться, как-то встать, ухватиться за любую шероховатость в стене. У него ничего не вышло. Футов через тридцать его бросило в сторону, и с легким щелчком пол поднялся, превращаясь в потолок. Но и тогда он не успокоился. Присев на корточки, он изо всех сил прыгнул вверх, но ощутил под пальцами лишь пустоту. Спружинив ноги, чтобы не потерять равновесия, он заставил себя расслабиться, успокоиться, прекрасно понимая, что если выход существует, он обязан найти его именно сейчас, пока не поздно. А следовательно, необходимо сделать нуль-А паузу и начать рассуждать логично.

Не вызывало сомнений, что здесь сработала автоматика. Кора провалилась, как только он ступил на нее всей своей тяжестью. Пол накренился по той же причине. Неприятно другое: ловушка придумана людьми, а значит, подсоединена к системе сигнализации. В его распоряжении совсем мало времени: когда начнут проверять, что случилось, отсюда будет уже не выбраться.

Он опустился на колени и осторожно пополз вперед. Буквально через несколько секунд он натолкнулся на ковер, справа от которого стояли небольшой шифоньер, столик, кресло и кровать. Спальня! Значит, здесь должен быть свет. На мгновение задумавшись, он поднялся на ноги. Выключатель на стене тихо щелкнул, и Госсейн впервые смог подробно рассмотреть свою тюрьму. С момента его падения прошло три минуты.

Не так и плохо. Две необъятных кровати занимали просторный альков розового дерева, за которым находилась гостиная, обставленная ничуть не хуже, чем в доме Крэнга. Повсюду висели картины, но Госсейн не успел их рассмотреть. Дверь медленно открылась. Выхватив пистолет, он попятился.

Перед ним стоял робот с бластером в руке. Из-за его спины прозвучал голос Торсона.

— Бросьте оружие, Госсейн, и не вздумайте сопротивляться. Это бессмысленно.

Ему оставалось только подчиниться. Солдаты тщательно обыскали его. Робот исчез, и в открытую дверь прошел Джим Торсон.

Глава 27

На металлическую площадку горы планеты Зверей приземлился космический корабль с послом Галактической Лиги на борту. Посол медленно подошел к парапету гигантского здания и печально взглянул на джунгли, простиравшиеся в четырех милях внизу.

«Видимо, от меня ждут, — подумал он, — что я приму участие в охоте с этими,

— он помедлил, пытаясь привести в порядок свои мысли, — извращенцами, которые ни в чем не знают удержу, и даже охотничьи домики строят величиной с город».

Голос за его спиной пробормотал:

— Сюда, господин посол. Охота начинается через час, и Энро согласился выслушать вас по пути.

— Передайте господину министру иностранных дел вашей империи, — твердо ответил посол, — что я только что прибыл и…

Он умолк, удержав слова отказа, готовые сорваться с губ. Успех его миссии зависел от проявленного такта, а любой представитель Лиги вряд ли добился бы цели, отклонив приглашение императора шестидесяти тысяч звездных систем. Тихим голосом посол закончил фразу:

— … буду готов вовремя.

Это было кровожадное зрелище. Каждый охотник имел своего робота: каждого зверя стреляли из специального ружья. Роботы скользили бесшумно, не путаясь под ногами, исправно подавая людям оружие. Самых опасных животных окружали энергетическим экраном, чтобы охотники, не торопясь выбрали наиболее уязвимое место для стрельбы.

Один из зверей с мощным красивым телом, серебристой шкурой и копытами на ногах понял после первой попытки, что ему никуда не деться. Усевшись на землю, он жалобно завыл. Его убил сам Энро, попав точно в глаз. Несколько секунд зверь катался по траве, жалобно скуля и дергаясь, потом затих. Представление окончилось.

Когда они вернулись во дворец, который одновременно являлся местом сбора охотников и министерством иностранных дел, рыжеволосый гигант подошел к послу Галактической лиги.

— Прекрасный спорт, — проворчал он. — Вы не находите? Я заметил, вы почти не стреляли.

— Я первый раз на охоте, — признался посол. — Просто поразительно.

В какой-то степени он не соврал, разве что решил не договаривать. Это действительно было поразительно, ужасно, омерзительно, не поддавалось никакому описанию. Краешком глаза он заметил, что гигант иронически уставился на него.

— Представители Лиги все одинаковы, — заявил Энро. — Лига была организована девятнадцатью галактическими содружествами, которые в древности отдали дань бессмысленным войнам, ни к чему не ведущим и только уничтожающим людей. Основной закон Лиги — мир, который постепенно настолько прочно укрепился в нашем сознании, что ни один из нас не может думать иначе.

— Мне иногда кажется, — с гордостью произнес Энро, — что я предпочитаю войну, пусть самую разрушительную.

Посол промолчал, и через некоторое время Энро, глубокомысленно покусывая нижнюю губу, резко спросил:

— Итак, что вам угодно?

— Недавно мы узнали, — дипломатично ответил посол, — что ваше министерство путей сообщения несколько переусердствовало.

— Не понял?

— Я имею в виду звездную систему, которую се разумные обитатели называют Солнечной.

— Название ни о чем мне не говорит, — сухо заметил Энро.

Посол наклонил голову.

— Несомненно, сведения хранятся в вашем архиве, да и сама проблема достаточно проста. Примерно пятьсот лет тому назад ваше министерство создало там транзитную базу без разрешения Лиги. Солнечная система была открыта после подписания нами соглашений о разведке и эксплуатации новых звездных систем.

— Гм-м!

Взгляд императора стал еще более ироничен, и посол подумал: «Энро все знает!»

— Вы хотите сказать, что привезли нам разрешение оставить базу на месте? — спросил гигант.

— Ее надлежит немедленно свернуть, — твердо ответил посол Лиги, — согласно пунктам договора.

— Стоит ли ломать копья, — задумчиво произнес Энро. — Оставьте памятную записку секретарю министра, и я посмотрю, что можно сделать.

— Значит, я могу считать вопрос решенным? — спросил посол. — Вы свернете базу?

На лице Энро не дрогнул ни один мускул.

— Не обязательно. В конце концов, прошло много времени. Нам придется подбирать место для другой пересадочной станции. Если это окажется невозможным, мы обратимся к Лиге с просьбой разрешить нам пользоваться базой и впредь. Такие инциденты могут произойти где и с кем угодно — галактика велика. Мне кажется, тут надо действовать гибко и не забывать о прогрессе.

Посол, в свою очередь, иронически посмотрел на императора.

— Я уверен, что Ваше Величество первый заявил бы Лиге протест, если бы кто-нибудь другой вознамерился случайно присоединить к своим владениям еще одну звездную систему. Законы Лиги достаточно ясны. Сделавший ошибку обязан ее исправить.

Энро вспыхнул.

— Я вынесу этот вопрос на обсуждение на следующем заседании Лиги.

— Но оно состоится только через год.

Казалось, Энро не расслышал.

— Кажется, я припоминаю, — сказал он. — Маленькая система с кровожадными людишками. Сейчас там творятся какие-то беззакония — может быть, даже идет война. — Он хмуро улыбнулся. — Мы попросим, разрешения примирить враждующие стороны. Уверен, что делегаты Лиги одобрят столь разумный подход к делу.

Глава 28

Госсейн мрачно смотрел, как его враг входит в комнату. Лучше бы он попался Крэнгу или, на худой конец, Прескотту. Но перед ним стоял Джим Торсон — гигант с тяжелыми чертами лица, серо-зелеными глазами и ястребиным носом. Губы его слегка кривились в усмешке, ноздри раздувались при дыхании. Наклонив голову, он кивнул, приглашая Госсейна сесть в кресло, но сам остался стоять и с некоторым участием в голосе спросил:

— Вы не ушиблись при падении?

Госсейн пожал плечами.

— Нет.

— Это хорошо.

Наступило молчание, которое позволило Госсейну собраться с мыслями. Досадуя на свою неловкость, он постепенно начал успокаиваться. Ничего не поделаешь. Человек, попавший во вражеское логово, не имел преимуществ и находился в постоянной опасности. К тому же он не считал, что сделал ошибку, решив отправиться к жителям Венеры.

Он внутренне собрался, пытаясь оценить обстановку. Как ни странно, до сих пор все его встречи с Торсоном кончались довольно благополучно. Несколько раз гигант даже принимал решения в его пользу. С самого начала он возражал против убийства Госсейна, а потом согласился отпустить его на свободу. Судя по всему, сейчас он тоже собирался сообщить нечто важное.

Торсон погладил себя по подбородку.

— Госсейн, — проговорил он, — наше наступление на Венеру находится в несколько странной стадии развития. При прочих равных условиях я бы даже сказал, что оно провалилось… Ах, я так и думал, что это вас заинтересует! Не бойтесь, у нас хватит и сил, и возможностей успешно завершить начатую операцию, но тем не менее ее окончательный исход целиком зависит от того, согласитесь вы на мое предложение или нет.

— Провалилось! — как эхо, повторил Госсейн.

Он перестал слушать дальше. «Наверное, я неправильно понял», — подумал он, никак не решаясь поверить в искренность Торсона. Сотни раз пытался он представить себе картину захвата Венеры, планеты мягкого климата и вечнозеленых деревьев, которая подверглась решительному штурму со всех сторон. Десятки тысяч парашютистов, затмевающих небо! Миллионы венериан, захваченных врасплох обученными десантниками, владеющими всеми видами оружия! Казалось невероятным, что они могли потерпеть поражение.

— Кроме меня, никто не догадывается о неудаче, — медленно произнес Торсон. — Разве что, — он поколебался, — Крэнг. — На мгновение он нахмурился, как бы что-то обдумывая. — Госсейн, если бы вам поручили защищать Венеру от превосходящих сил противника, который теоретически обладает самым совершенным оружием уничтожения, как бы вы поступили?

Госсейн задумался. У него имелись кое-какие соображения на этот счет, но он не собирался высказывать их Торсону.

— Не знаю, — ответил он.

— Ну хорошо. Допустим, вторжение началось. Что вы предпримите?

— Убегу в ближайший лес.

— А если вы женаты? Куда вы денете жену и детей?

— Конечно, возьму их с собой.

Он начал понимать, что произошло. От волнения у него пересохло в горле.

Торсон выругался. Сжав правую руку в кулак, он что было сил ударил себя по ладони.

— Но к чему? — сердито вскричал он. — Ни один нормальный человек не лишит крова женщин и детей. Наши солдаты строго выполняли приказ не трогать мирных жителей и уничтожать только очаги сопротивления.

Госсейн кивнул, но сказать ничего не смог. В глазах его стояли слезы. Не вызывало сомнений, что агрессор поплатился за свою безумную затею. Он неуверенно спросил:

— Как им удалось достать оружие?

Торсон застонал и принялся мерить комнату шагами.

— Это — фантастика! — воскликнул он и, направившись к большому экрану, нажал на кнопку. — Вы должны знать, что произошло, прежде чем мы продолжим разговор. — Он пожал плечами.

Свет померк. Белый квадрат на стене вспыхнул. Появившееся изображение было настолько реальным, что захватывало дух. У Госсейна сложилось впечатление, что он глядит в окно и видит сцены из жизни самого обыденного дня. Окно переместилось вперед, повернулось; в нем появились гигантские деревья и поляна, на которой лежали тысячи людей в одинаковых зеленых формах из какого-то легкого материала. Казалось странным, что они легли спать засветло. Одни ворочались во сне и что-то бормотали, другие то и дело вскакивали, потирая глаза, потом опять укладывались на траву.

Между спящими ходили часовые. Воздух патрулировали небольшие робопланы, пушки которых как бы в нерешительности вертелись из стороны в сторону.

Двое солдат остановились прямо под «окном». Один из них заговорил на абсолютно незнакомом языке, не имеющем ничего общего с теми, которые Госсейну доводилось слышать. Он вздрогнул от неожиданности. Голос Торсона за его спиной мягко пояснил:

— Жители Альтаира. Мы не успели обучить их туземному языку.

Туземный язык! Госсейн промолчал. Все, что он думал о галактической империи и ее законах, неприлично было высказывать вслух.

Внезапно густая листва чуть заметно зашевелилась, и он понял, зачем Торсону понадобилось показывать ему эту любопытную сцену. Крохотные человеческие фигурки, едва различимые на фоне гигантских деревьев, подобно муравьям спускались по коре вниз или прыгали с невысоких ветвей, как обезьяны, держа в руках короткие дубинки. Оказавшись на земле, они с дикими криками бросались вперед. Людской ручеек все тек и тек, превращаясь в речку, поток, водопад, наводнение. Венериане в коричневых рубашках и сандалиях заполнили собой весь лес, который кишел, как развороченный муравейник.

Первой отреагировала автоматика. Засверкали бластеры. Пушки добавили грохота к царившему повсюду бедламу. Сотни тел падали и больше не поднимались. Лагерь постепенно пробуждался. Солдаты с проклятьями вскакивали на ноги, хватая первое попавшееся под руку оружие. Люди с дубинками яростно кидались в бой; с каждой минутой их становилось все больше и больше. Программные устройства не справлялись с обилием поступающих сигналов: автоматические ружья практически перестали вести огонь, не получая необходимых команд. Яснее стали слышны голоса и шум битвы.

Неожиданно Госсейна осенило. Глядя на неуверенные движения и неловкие позы людей, он воскликнул:

— Боже мой, неужели они напали на лагерь ночью?

Теперь он и сам видел, что съемка шла в инфракрасных лучах, и даже удивился, что раньше не обратил внимания на разницу в освещении. Мрачный голос Торсона за его спиной произнес:

— Единственное время суток, когда никакое оружие не страшно. Приспособлением для видения в темноте тоже надо успеть воспользоваться. — Он застонал. — С ума можно сойти от этих идиотов, которых и солдатами не назовешь. Сброд какой-то. — Он ругался еще целую минуту не умолкая, потом замолчал и после короткой паузы спокойно проговорил:

— Зачем я так волнуюсь? Нападение произошло в первую же ночь и с тех пор повторялось в каждом лагере. Почти все погибли, ведь никто не ожидал, что невооруженные орды нападут на армию, владеющую самым современным оружием в галактике.

Госсейн не слушал Торсона. Как загипнотизированный, он смотрел на экран, Венериане были повсюду. Мертвые тела в три ряда лежали под деревьями. Солдаты империи практически перестали оказывать сопротивление. Ручные бластеры сверкали, но теперь они уже поменяли своих хозяев.

Через десять минут исход битвы более не вызывал сомнений. Отряд целеустремленных людей с дубинками захватил современный военный лагерь со всей его техникой.

Глава 29

Когда победившие начали рыть могилы, чтобы похоронить павших, Торсон протянул руку и выключил экран. В комнате зажегся свет. Гигант посмотрел на часы.

— У меня остался примерно час до прихода Крэнга, — сказал он.

Какое-то мгновение он стоял нахмурившись, потом кивнул головой в сторону экрана, как бы продолжая прерванный разговор.

— Естественно, — сказал он, — мы немедленно послали подкрепление, а венериане не пытались захватить большие города. Они поставили перед собой цель вооружиться и добились своего. Сегодня четвертый день вторжения. Согласно утренней сводке, ими захвачено более тысячи двухсот звездолетов, другая тысяча уничтожена, военные склады разграблены, потеряно примерно два миллиона человек убитыми. Правда, их потери составляют десять миллионов — пять убитыми и пять ранеными, но, по моему мнению, самое страшное для них позади, в то время как у нас, — он угрюмо улыбнулся, — настоящие неприятности только начинаются.

Торсон остановился в центре гостиной. Глаза его были непроницаемы. Он крепко закусил нижнюю губу.

— Госсейн, — сухо произнес он, — это неслыханно. За всю историю развития человечества галактика не знала подобных примеров. В завоеванных странах, на захваченных планетах и даже звездных системах люди в массе своей всегда подчинялись, смиряясь с неизбежным. Ненависть к победителю еще могла питать их умы на протяжении нескольких поколений, но наша пропаганда всегда брала свое, и очень скоро они начинали гордиться тем, что стали гражданами великой империи. — Он пожал плечами и пробормотал скорее самому себе: — Тактика, проверенная веками.

«Десять миллионов человек меньше чем за четыре дня», — в ужасе подумал Госсейн. Цифра настолько потрясла его, что он закрыл глаза. Потом медленно и сурово посмотрел на Торсона. Великая гордость и великая печаль переполняли все его существо. Правомочность нуль-А пути развития была доказана на практике, ее существование оправдано погибшими в бою. Как один человек, жители Венеры мгновенно оценили обстановку и, ни секунды не колеблясь, стихийно поднялись на борьбу. Такая победа разума заставит задуматься не одного мыслящего человека во Вселенной.

Госсейн невольно прикинул, сколько миллиардов честных людей, ненавидящих войну, живет на порабощенных мирах галактической империи и, вздрогнув от неожиданно пришедшей в голову мысли, уставился на Торсона.

— Минутку, — медленно произнес он. — Зачем вы лжете? Как можно за такой короткий срок победить сверхдержаву, у которой солдат больше, чем людей в Солнечной системе? Почему бы им не посылать армию за армией, пока они не сотрут Венеру в порошок?

На лице Торсона появилось ироническое выражение.

— Именно это я и пытаюсь вам объяснить. — Не отрывая от Госсейна взгляда, гигант придвинул стул и уселся на него верхом, сложив руки на резной спинке. Все его поведение говорило о том, что он собирается сообщить нечто важное. — Друг мой, — сказал он мягким тоном, выдержав паузу, — попробуйте посмотреть на наши действия со стороны. Великая Империя — кстати, это буквальный перевод на земной язык — является членом Галактической Лиги. Силы остальных содружеств превосходят наши примерно в три раза, но мы сильнее каждого из них в отдельности и обладаем мощью, равной которой не было и нет во всей Вселенной. Тем не менее мы не можем нарушать устав. Нами подписаны соглашения, которые ЗАПРЕЩАЮТ использовать Генератор Пространства, кроме как для транспортировки. Мы нарушили с его помощью ход ваших Игр. Договоры запрещают использовать атомную энергию, кроме как в мирных целях. Мы уничтожили Машину атомными торпедами. В уставе Лиги записано, что нет более тяжкого преступления во Вселенной, чем геноцид. Когда в бою погибает пять процентов населения — это война. Десять процентов — неоправданное убийство, и после вынесения Лигой приговора надлежит компенсировать пострадавшей стороне ущерб всеми доступными способами. Но уничтожение двадцати процентов или

— что все равно — двадцати миллионов человек — это геноцид. Если обвинение в геноциде доказано, какой бы силой и мощью ни обладало государство, оно будет объявлено вне закона. Преступникам заочно выносится смертный приговор. Автоматически все члены Лиги находятся в состоянии войны с агрессором до тех пор, пока виновные не понесут наказания.

Мрачно улыбнувшись, Торсон умолк. Встав со стула, он нервно принялся мерить комнату шагами. Через минуту он остановился и посмотрел на Госсейна.

— Может быть, теперь вам станет ясно, какую проблему поставили перед нами жители Венеры. Через неделю, если мы не остановимся, каждый из нас станет отверженным либо начнется война со всей галактикой. — Улыбка его стала еще мрачнее. — Естественно, — сказал он, — я не отдам приказа об отступлении, пока не буду твердо знать, что обезопасил себя со всех сторон. А это, мой друг, зависит только от вас.

Госсейн медленно откинулся на спинку кресла. Вновь ему загадывали загадки. Он был потрясен услышанным, и эмоциональная реакция мешала ему думать. Его переполняла ненависть к галактической империи, которая рвалась к власти, переступая через человеческие жизни. Всем существом своим стремился он принять участие в битве, разделить великую жертву, которую принесли люди в борьбе с иноземными захватчиками. Жажда действовать настолько захватила его, что он почти забыл, где находится.

Почти. Тренированная кора головного мозга обрела контроль над чувствами. Он мог принести куда больше пользы, сыграв предназначенную для него роль. Основой основ нуль-А принципов являлось утверждение, что на свете не существует двух одинаковых ситуаций. А следовательно, ему, Гилберту Госсейну II, человеку уникальному в силу особых обстоятельств, необходимо остаться в живых и научиться контролировать свой дополнительный мозг.

К тому же, несмотря на плен, откровенность Торсона вселяла надежду на успех. Он примет любое его предложение и попытается извлечь из него максимальную выгоду. Госсейн поднял голову.

— И все-таки я не понимаю, — медленно произнес гигант, — кто вы такой? — Взгляд его стал недоуменным. — Вы появились в критический момент, накануне сражения, очевидно, с тем, чтобы не допустить вторжения на Венеру. Я признаю, что это задержало нас, но ненадолго. В конечном итоге, вы ничем существенно нам не помешали. Даже поражение мы потерпели не благодаря вам, а из-за философии всей расы.

Он умолк. Голова его резко наклонилась набок, лицо приняло задумчивое выражение. Казалось, он целиком поглощен стоящей перед ним проблемой. Когда он вновь заговорил, его хриплый голос звучал неуверенно.

— И все же… все же должна существовать какая-то связь. Госсейн, как вы можете объяснить существование в одной ничем не примечательной Вселенной уникального нуль-А учения и уникального Гилберта Госсейна? Подождите. Не отвечайте! Позвольте мне высказать свои соображения по этому поводу. Сначала мы вас убили, но не намеренно. Просто решили, что легче списать вас со счетов, чем суетиться и устраивать мышиную возню. Это была глупость. Сама постановка вопроса показывает, насколько узко мы подошли к решению сложной проблемы. Когда Прескотт доложил, что вы появились на Венере, я сперва не поверил. Потом я приказал Крэнгу разыскать вас, а так как ваше согласие сотрудничать с нами являлось необходимым, я заставил Прескотта притвориться, что он организовал ваш побег. Заодно мы получили возможность избавиться от Лавуазье и Харди, а доктор Кэр, сам того не подозревая, выдал нам полную информацию о вашем дополнительном мозге. Приношу свои извинения за несколько грубые методы работы, но нас встревожило и даже напугало ваше появление во втором теле. Бессмертие! — Он наклонился вперед. Взгляд его стал отсутствующим, как будто сама мысль о таком чуде потрясла его до глубины души. Казалось, он просто не понял, что назвал настоящее имя «X». Лавуазье! Госсейн смутно помнил, что слышит его не в первый раз. — Кто-то раскрыл тайну человеческого бессмертия, — продолжал Торсон. — Тайну жизни, для которой не существует никаких преград. Разве что, — тут он презрительно улыбнулся, — найдется такая сила, которая уничтожит все дубли еще в зародыше.

Он умолк и посмотрел на своего собеседника исподлобья.

— Вам, безусловно, интересно, где мы нашли тело Гилберта Госсейна III. Откровенно говоря, я всегда подозрительно относился к Лавуазье. Мне казалось несерьезным, что сразу же после аварии он переметнулся на нашу сторону и стал ярым преследователем нуль-А учения. Поэтому я нанес визит в Институт Семантики на площади Коржибского и…

Он вновь умолк, как бы поддразнивая Госсейна, который невольно воскликнул:

— Вы нашли его ТАМ? — Он не стал ждать ответа. Сотни мыслей толпились в его мозгу. — Лавуазье? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что «X» и Лавуазье, директор Института Семантики, одно и то же лицо.

— Два года назад газеты пестрели сообщениями об автомобильной катастрофе, — ответил Торсон. — Правда, мало кто знал, к каким страшным последствиям она привела. Впрочем, это уже пройденный этап. Важно, что в одной из лабораторий хранилось ваше третье тело. Ученые института доказывали с пеной у рта, что его доставили им всего несколько дней назад для передачи Машине. Они утверждали, что связывались с ней по своим обычным каналам, и она подтвердила, что пришлет за телом грузовик через неделю-другую. Можете мне поверить, я отнюдь не намеревался УНИЧТОЖИТЬ его, но когда мои люди попытались вскрыть прозрачный пластиковый контейнер, произошел взрыв.

Ни на секунду не отрывая взгляда от Госсейна, Торсон пододвинул к себе кресло и тяжело опустился на мягкое сиденье.

— Вот и все, друг мой, — звенящим голосом произнес он. — Уверяю вас, что Госсейн III существовал на самом деле. Я видел его собственными глазами, и он был точной вашей и Гилберта Госсейна I копией. И только поэтому я согласился рискнуть всей своей карьерой.

Казалось, решившись наконец открыть свой секрет, Торсон испытал огромное облегчение. Он доверительно наклонился вперед.

— Госсейн, я думаю, что вы узнали о себе многое. Я совсем не такой дурак и прекрасно видел, как мои подчиненные снабжали вас информацией в надежде на выгодную сделку. Бог с ними. — Он махнул рукой. — Госсейн, все, что я рассказал вам о законах Лиги, абсолютная правда. Но как вы, наверное, уже догадались, они не имеют для вас принципиального значения. — Он сделал паузу с видом человека, готового поделиться сведениями чрезвычайной важности. — Мы нарушили договоры намеренно. — Он глубоко вздохнул, прочнее уселся в кресло и угрюмо произнес: — Энро надоели заповеди и наставления. Он предпочитает развязать невиданную доселе войну и передал мне инструкции, в которых приказал уничтожить всех нуль-А жителей Венеры, с тем чтобы спровоцировать галактические содружества. Госсейн, я не выполню приказ!

Госсейн не удивился. Он давно понял, к чему клонил Торсон. Все его разговоры сводились к тому, чтобы загнать Госсейна в тупик, подсказать ему единственно возможное решение. Парадокс заключался в другом. Торсон, сам того не подозревая, наконец-то объяснил причину, по которой на свет появились многочисленные Гилберты Госсейны. Предводитель неслыханной военной машины, полным ходом запущенной на уничтожение, отказался от намеченной цели, как только его поманили картиной бессмертия, по сравнению с которой любая, самая блестящая, карьера казалась ничтожной. Многое оставалось непонятным, но не вызывало никаких сомнений, что вторичное появление Госсейна воспрепятствовало исполнению чудовищных планов по уничтожению человечества.

— Госсейн, мы просто обязаны найти вашего космического шахматиста! — воскликнул Торсон. — Нет, я не оговорился, именно «мы». Надеюсь, вы понимаете, что не в ваших интересах остаться в стороне. Вы не могли не задумываться над тем, что являетесь всего лишь недоразвитой версией оригинала. Научитесь вы или нет контролировать свой дополнительный мозг, не играет роли, ведь скорей всего вы никогда не узнаете, какую цель преследовал человек, вас создавший. И не забывайте, что мы лишь временно остановили его, и как только он начнет… производство новых тел, вы вновь станете ненужным. Это звучит ужасно, я знаю, но с какой стати тешиться иллюзиями? Каких бы успехов вы сейчас ни добились, вас в любом случае выбросят на помойку, а после того, как мы уничтожили ваше третье тело, вряд ли в новом мозгу сохранятся воспоминания Гилберта Госсейна I.

Выражение лица гиганта, напряженное и расчетливое, читалось, как на ладони. Он продолжал говорить слегка охрипшим голосом:

— Естественно, я готов заплатить за вашу помощь. Я не уничтожу Венеру. Откажусь от применения ядерного оружия. Порву отношения с Энро или, по крайней мере, постараюсь как можно дольше держать его в неведении. Буду вести войну лишь ограниченными средствами. И все это я готов сделать в обмен на ваше согласие добровольно сотрудничать с нами. В противном случае я перестану считать себя связанным какими-либо обязательствами. Итак, мне остается спросить вас, — серо-зеленые глаза горели, как угли, — согласны вы помочь нам добровольно? Потому что все равно мы вас заставим!

Зная, о чем пойдет разговор, Госсейн заранее подготовился и обдумал последствия своего решения. Не колеблясь ни секунды, он ответил:

— Конечно, согласен. Но я надеюсь, вы понимаете, что прежде всего мне необходимо научиться контролировать дополнительный мозг? Готовы ли вы быть логичным до конца и предоставить мне такую возможность?

Торсон вскочил на ноги. Подойдя к Госсейну, он потрепал его по плечу.

— Я предусмотрел все, — сказал он звенящим голосом. — Мы наладили транспортную межпланетную связь. Через несколько минут сюда прибудут Крэнг с доктором Кэром. Прескотт вылетит завтра на обычном звездолете, чтобы наши сторонники на Земле не подумали чего лишнего. Он назначен управляющим Венерой. Но…

Раздался стук в дверь, и следом за доктором Кэром в комнату вошел Крэнг. Торсон приветливо кивнул головой, а Госсейн поднялся в кресла и молча обменялся рукопожатием с психиатром. Торсон и Крэнг о чем-то пошептались, и гигант тут же стал прощаться.

— Я оставляю вас наедине, чтобы вы не торопясь обсудили конкретный план действий. Крэнг сообщил мне, что на Земле началась мировая революция, и я срочно должен вернуться во дворец президента.

Дверь за ним закрылась.

Глава 30

— Кто кого, — сказал доктор Кэр. — Но я готов поставить на ваш дополнительный мозг.

Они проговорили больше часа, и Крэнг лишь изредка вставлял свои замечания. Госсейн, недоумевая и чувствуя себя не совсем уверенно, следил на ним краешком глаза. По словам Кэра, выходило, что именно Крэнг разыскал и арестовал его. Само собой, Крэнг должен был делать вид, что он кровожадный злодей, но слишком уж умело он притворялся. Госсейн решил пока не спрашивать его о Патриции Харди. Кэр поднялся с кресла.

— Итак, начнем, — сказал психиатр. — Насколько я понимаю, техники галактической базы подготовили для вас специальное помещение. Судя по совершенству их аппаратуры, не думаю, что ваше обучение займет много времени. — Он удивленно покачал головой. — Никак не могу поверить, что под землей дома Крэнга расположен большой город, чуть ли в несколько квадратных миль. Ладно, не будем отвлекаться. — Он нахмурился. — Ваш дополнительный мозг, — задумчиво произнес он, — является естественным Генератором Пространства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мне кажется, что дня через три-четыре вы уже сумеете перемещать небольшие предметы.

Но ему потребовалось всего два дня.

После эксперимента, оставшись один в темной лаборатории, Госсейн молча сидел и смотрел на деревянные кубики, расположенные на расстоянии трех сантиметров друг от друга. Он не заметил никакого движения, но внезапно их грани соприкоснулись. Сфокусированный луч света с абсолютной точностью указывал на совершившееся перемещение, хотя сам Госсейн ничего не почувствовал. Каким-то образом сила мысли его дополнительного мозга осуществила контроль над материей. Свершилась извечная мечта человечества.

Пока что он добился этого не самостоятельно. Было сделано все возможное, чтобы изготовить два одинаковых кубика. И тем не менее за два прошедших дня они изменились. Несмотря на принятые меры предосторожности, на них повлияло тепло его тела, свет, темнота, множество самых разнообразных причин. Без помощи Генератора Пространства он вообще не мог рассчитывать на успех. Прибор отождествил кубики до девятнадцатого десятичного знака. Он почти прекратил молекулярное движение воздуха в комнате, оказав воздействие на стол, кресло, в котором сидел Госсейн, и самого Госсейна.

И тем не менее конечный импульс исходил от человека. Начало было положено.

Госсейн вышел из лаборатории и увидел Торсона, который прибыл с Земли, чтобы помочь доктору Кэру. Опыты продолжались. На фотографии появились тысячи крошечных светлых лучиков, которые тонкими нитями протянулись к его дополнительному мозгу.

Вконец измученный Госсейн едва нашел в себе силы, чтобы встать и отправиться в отведенное ему помещение. Шагая по направлению к лифту, он заметил, что, кроме обычных солдат сопровождения, над ним кружится какой-то металлический шар с массой электронных трубочек. Прескотт, назначенный начальником охраны, поймал его взгляд.

— Вибратор, — холодно пояснил он. — Крэнг не забыл слов Кэра «кто кого», а мы не собираемся рисковать. Вибратор производит незначительные изменения в атомной структуре стен, потолка, пола, земли, всех окружающих предметов. Теперь он будет сопровождать вас повсюду. — Прескотт повысил голос. — Необходимая мера предосторожности, если учесть, что скоро вы сможете перемещаться в пространстве из своей комнаты в любое место, которое вам предварительно удалось «запомнить».

Госсейн ничего не ответил. Он никогда не пытался скрыть своей неприязни к Прескотту, и сейчас лишь молча посмотрел на него. Прескотт пожал плечами, взглянул на часы и, скривив губы в усмешке, многозначительно произнес:

— В наши намерения, Госсейн, входит застраховаться от вас всеми доступными способами. Так что вас ждет небольшой сюрприз.

Продолжая недоумевать по поводу столь загадочных слов, Госсейн принял ванну, выключил верхний свет и переоделся в пижаму. Когда он подошел к двум кроватям в алькове, одно из одеял шевельнулось. Заспанные глаза уставились на него. Несмотря на царивший полумрак, Госсейн сразу узнал знакомое лицо. Грациозным движением девушка села, подобрав под себя ноги, и зевнула.

— Я вам еще не надоела? — спросила Патриция Харди.

Глава 31

Госсейн присел на край постели. У него словно гора с плеч свалилась, но когда первое волнение улеглось, он неожиданно вспомнил Прескотта.

— Значит, если я попытаюсь убежать, вас убьют, — медленно сказал он.

Она сразу посерьезнела и кивнула в ответ.

— Идея принадлежит мистеру Крэнгу.

Госсейн уселся на кровать и молча уставился в потолок. Опять Крэнг. Видимо, Торсон хотел устранить Патрицию, и Крэнг предложил компромиссное решение, чтобы спасти се жизнь, а самому остаться вне подозрений. Он представил себе, как Крэнг убеждает Торсона, что Гилберт Госсейн считал себя когда-то мужем этой женщины, а значит, у него должны остаться в ней теплые чувства.

«Бесподобный Элдред Крэнг, — подумал Госсейн. — Единственный человек, который пока что не допустил ни одной ошибки». Чуть скосив глаза, он посмотрел на Патрицию. Она зевнула и потянулась, как довольная кошечка. Внезапно она повернулась в его сторону.

— Разве вам не о чем меня спросить? — сказала она.

Он задумался. Само собой, лучше не упоминать о Крэнге. И он понятия не имел, что произошло у нес с Торсоном.

— Мне кажется, — осторожно проговорил Госсейн, — что я теперь более или менее осведомлен о создавшемся положении. Мы стили жертвой жадной галактической империи, пытающейся присоединить к своим владениям еще одну Солнечную систему, несмотря на неудовольствие так называемой Галактической Лиги. И если бы не огромное количество жертв, можно было посмеяться и посочувствовать неврастеничной цивилизации, которой не удалось разработать методов контроля над головным мозгом и научиться разграничивать животные ощущения от человеческих. Тысячи лет их технического прогресса преследовали цель захвата власти и расширения на принципах уважения и сотрудничества, как с государственными, так и с отдельными личностями. Да, картина мне ясна. Теперь остается только выяснить, какую роль в ней играют некоторые люди. Например, вы.

— Я — ваша жена, — ответила девушка.

И Госсейн почувствовал раздражение, что она может шутить в такое время.

— Вы не считаете, — с упреком в голосе сказал он, — что здесь не место для подобных заявлений. Подслушивающие аппараты…

Она мягко рассмеялась, потом ответила ему серьезным тоном:

— Друг мой, Торсона водит за нос один из самых умных людей, которых я когда-либо встречала. Элдред Крэнг. Уверяю вас, он позаботился о том, чтобы наши разговоры не прослушивались.

Госсейн промолчал. В голосе ее проскальзывали нотки явного восхищения своим любовником.

— Не знаю, — медленно проговорила Патриция, — сможет ли Элдред продержаться до конца и защитить нас в случае необходимости. Когда Торсон добьется своего, он убьет нас, не моргнув глазом, так же безжалостно, как отца и «X». Если человек, стоящий за вами, не придет нам на выручку, можете считать, что все мы покойники.

Ее уверенность подействовала на Госсейна самым странным образом. Совершенно очевидно, она абсолютно не верила в возможности Гилберта Госсейна II. Неужели они рассчитывали только на загадочного незнакомца? Возможно ли, что Крэнг не строил никаких планов на тот случай, если Госсейн научится управлять дополнительным мозгом? Свой последний вопрос он задал девушке.

— Нет, — ответила Патриция Харди. — Если это произойдет, вы сами должны решить, что делать.

Госсейн выключил свет.

— Патриция, — сказал он в темноту, — вы считаете, я допустил ошибку, согласившись сотрудничать с Торсоном?

— Может быть.

— Мы найдем этого неизвестного, я уверен.

Чуть поколебавшись, она ответила:

— Элдред тоже так думает.

Опять Элдред. К черту Элдреда.

— Почему Крэнг не предупредил вашего отца?

— Он сам не знал, что они затевают.

— Вы хотите сказать, что Торсон подозревает его?

— Нет. Но «X» был человеком Крэнга. Естественно, Торсон решил, что Крэнг будет противиться его уничтожению и поэтому договорился с Прескоттом.

— «X» был человеком Крэнга? — мягко переспросил Госсейн.

— Да.

Он всегда считал, что чудовищная эгоцентричность развилась в Лавуазье из-за страшных последствий катастрофы. И тем не менее Торсон почуял неладное.

— Мне кажется, — мрачно сказал Госсейн после долгой паузы, — что вся оппозиция Энро строится на махинациях Элдреда Крэнга. — Он умолк. А ведь на самом деле похоже, что он недалек от истины. В мозгу Госсейна молнией блеснула мысль.

— Может быть, Крэнг и есть неизвестный космический шахматист?

Патриция ответила мгновенно:

— Нет.

— Откуда вы знаете?

— Он показывал мне свои детские фотографии.

— Подделка, — предположил Госсейн.

Она промолчала, и, выждав несколько секунд, он переменил тему разговора.

— Кем был ваш отец?

— Мой отец, — тихо ответила она, — считал, что Машина несправедливо отказала ему в продвижении, несмотря на его незаурядные знания и огромный опыт. Когда я была маленькая, я разделяла его негодование и даже решила не проходить курс нуль-А обучения. Но он зашел слишком далеко. Я начала понимать, что за необыкновенной личностью — а в этом вы вряд ли можете ему отказать — кроется человек, который безразлично относится к последствию своих поступков, и тайно взбунтовалась. Когда полтора года назад на сцене появился Элдред, сделавший неслыханно быструю карьеру в дипломатических кругах Великой Империи, я впервые вошла в контакт с Галактической Лигой.

— Он представитель Лиги?

— Нет. — В голосе ее прозвучала гордость. — Элдред Крэнг — это Элдред Крэнг, человек уникальный. Но на Лигу я вышла через него.

— И стали ее агентом?

— В каком-то смысле да.

— Что вы имеете в виду?

— Лига, — ответила Патриция, — обладает множеством недостатков. Принятие определенных решений зависит от отношения к проблеме отдельных содружеств. Вы не представляете, как легко пожертвовать одной звездной системой ради общего спокойствия. Я никогда об этом не забывала и делала все возможное для Земли и только для Земли, пользуясь привилегиями агента Лиги. Содружествам известно наше нуль-А учение, но им не удалось привить его нигде по всей галактике. Различные правительства отождествляют его с пацифизмом и просто не могут поверить, что на свете существует такая полная гармония мыслей, при которой человек мгновенно приспосабливается к обстановке, включая военную.

Госсейн кивнул, вспоминая рассказ Торсона. Он давно понял, почему Энро выбрал для вторжения отдаленную Солнечную систему. Уничтожение мирных жителей, в нарушение всех договоров Лиги, неизбежно приведет к межзвездной войне, о которой император давно мечтал.

— Именно Элдред, — продолжала Патриция, — обнаружил, что в результате аварии великий ученый, директор Института Семантики, превратился в кровожадного маньяка, которого вы знали под именем «X». Он думал, что Лавуазье выздоровеет и станет неоценимым союзником, но, к сожалению, ошибся.

Опять Элдред. Госсейн вздохнул.

Молчание затянулось. С каждой минутой Госсейн мрачнел все больше. Он не строил никаких иллюзий. Жадность Торсона заставила его свернуть в сторону от намеченной цели, но это лишь спокойствие перед бурей. Получив короткую передышку, венериане успеют как следует вооружиться, а у Лиги появится несколько недель, в течение которых они могут понять, что Энро собирается развязать галактическую войну. Торсон постарается как можно дольше вести двойную игру, но если только он почувствует, что его жизни грозит опасность, то мгновенно отдаст приказ и превратит Венеру в атомную пустыню.

Нет, нельзя ожидать чуда и сидеть сложа руки, полагаясь только на неизвестного. Каким бы могуществом тот ни обладал, он мог рассчитывать лишь на несведущих помощников, вроде Госсейна, которые вряд ли могли противостоять кровожадной Галактической Империи. Надо что-то предпринять.

В эту минуту в голове его созрел отчаянный план действий.

Глава 32

Еще через два дня, сидя в темной лаборатории, он совместил два луча света без помощи Генератора Пространства. Когда Госсейна попросили объяснить, что он чувствовал, ответ получился невразумительным: «Двигаешь рукой, как загипнотизированный, а кажется, что это делает за тебя кто-то другой». Его нервная система получила новый импульс; сознание расширилось.

Шло время, странные покалывания в организме становились явственней, он учился контролировать свои ощущения. Он стал различать всевозможные энергии, движение, предметы и вскоре мог назвать каждый из них с закрытыми глазами и не задумываясь. В присутствии людей тепло разливалось по всему его телу. Он реагировал на неизмеримо ничтожные импульсы, а на шестой день выделял доктора Кэра из окружающих поисходившей от него «дружелюбности». К тому же он заметил, что легко воспринимает волнение психиатра за его дальнейшую судьбу.

Поняв, что получил возможность разбираться в эмоциях, Госсейн тут же принялся за Крэнга, Торсона и Прескотта. Ненавидел его один лишь Прескотт. «Он никогда не забудет, — подумал Госсейн, — о пережитом страхе и о том, как я обманул его тогда во дворце». Торсон был самым настоящим Макиавелли, оставаясь строго нейтральным в отношении к пленнику. Крайняя осторожность сочеталась в нем с решительностью. Крэнг вообще не давал волю чувствам. Видимо, галактический агент постоянно находился в напряжении и боялся раскрыться даже перед самим собой.

Больше всех его поразила Патриция. Ничего. Вновь и вновь он пытался войти в контакт с ее нервной системой. Безрезультатно. В конце концов Госсейн решил, что он в состоянии воспринимать лишь мужское начало.

В течение последующих дней он разработал свой план до мельчайших подробностей. Поразмыслив, он пришел к выводу, что картину создавшегося положения обрисовали ему люди, пользующиеся чисто Аристотелевыми представлениями и понятиями. Нельзя забывать, что даже Крэнг не получил в детстве воспитания, позволяющего добиться полного контроля над мозгом.

В рассуждениях Госсейна имелись неувязки, но одновременно многое становилось понятным. Загадочный незнакомец теперь уже казался ему не всемогущим волшебником, а самым обычным человеком, открывшим тайну бессмертия, который пытался по мере сил бороться с галактической империей. Не вызывайте сомнений, что его мало беспокоит, уничтожат или нет очередное тело Гилберта Госсейна. В крайнем случае он просто смирится с поражением и начнет новую разработку, исходя из сложившийся ситуации.

Ну и черт с ним!

В полдень того дня, когда проводился эксперимент с большим кубиком, Госсейн решил отключить вибратор. Его поразила сложность схем и множество самых разнообразных волновых энергий, пульсирующих по бесконечным трубочкам. В конце концов он добился своего и, взяв прибор в руки, теперь уже попытался одновременно нейтрализовать его и запомнить атомную структуру пола, на котором стоял. У него ничего не вышло. Он мог контролировать либо вибратор, либо пол, но не то и другое вместе. И заговорщики это прекрасно знали.

На девятнадцатый день ему дали металлический стержень из сверхпрочной электронной стали, а в противоположном конце лаборатории поместили небольшой генератор. Сейчас он уже действовал осмысленно. Молния — казалось, вылетевшая из руки — полоснула по стене, потолку, энергетическому экрану, за которым стояли наблюдатели. Содрогнувшись, Госсейн прервал совпадение энергий до двадцатого десятичного знака и, не сопротивляясь, отдал стержень специально посланному за ним солдату. Только тогда Торсон вышел из-за экрана. У гиганта было явно хорошее настроение.

— Что ж, мистер Госсейн, — сказал он с уважением в голосе, — с нашей стороны просто глупо продолжать дальнейшее обучение. Не то чтобы я не доверял вам… — Он рассмеялся. — В конце концов я уверен, что теперь вам под силу разыскать нужного нам человека. — Он резко переменил тему разговора. — Мы вылетаем на Землю. Укладывайтесь. В вашем распоряжении ровно час.

Госсейн рассеянно кивнул. Через несколько минут у дверей лифта он смотрел, как трое солдат осторожно заносят внутрь вибратор. Прескотт жестом пригласил его зайти в кабинку. Солдаты столпились гурьбой в тесном пространстве; Прескотт подошел к панели управления. Резким, конвульсивным движением Госсейн обхватил его за плечи и изо всех сил ударил головой о металлическую стенку. Выхватывая бластер из кобуры, он отпустил безжизненно падающее тело и нажал первую попавшуюся трубочку.

Как всегда, сознание на мгновение помутилось. Когда он пришел в себя, из его бластера вылетела огненная струя и охранники свалились как подкошенные.

Первая стадия отчаянного плана увенчалась полным успехом.

Глава 33

Расстегнув молнию, Госсейн снял с себя комбинезон. Он подозревал, что в ткань вшиты были различные электронные приспособления, а с помощью одного из них

— он твердо это знал — не составляло труда парализовать человека на расстоянии. Раздевшись, он почувствовал облегчение, но прежде чем начать действовать, быстро переоделся в костюм Прескотта.

Первая остановки ему требовалась только для того, чтобы избавиться от вибратора. Открыв дверцу лифта, он осторожно вытолкнул прибор, а вслед за ним довольно бесцеремонно вышвырнул четыре трупа. Самое главное — не задерживаться. Нажав на очередную трубочку, он вновь очутился в незнакомом коридоре. Как и в первом, здесь не было ни одной живой души. Госсейн «запомнил» структуру участка пола рядом с шахтой лифта и дал ему кодовое обозначение: один. Пробежав футов сто и свернув за угол, он повторил всю процедуру сначала, поменяв лишь кодовое обозначение на «А». Остановившись, он подумал: «Один!»

В ту же секунду он оказался рядом с лифтом.

Его захлестнуло радостное чувство, подобного которому он никогда раньше не испытывал. Только бы успеть! Кодовые обозначения, которые он дал участкам следующего коридора, были «2» и «Б» соответственно… В четвертом коридоре навстречу ему попался человек. Не задумываясь, Госсейн выстрелил.

Больше он никого не встретил. И хотя он нигде не задерживался, прошло не менее получаса, прежде чем он добился поставленной перед собой цели, «запомнив» десять кодовых названий от единицы, столько же от «А» и, кроме того, все электрические розетки, обозначив их математическими символами.

Пришла пора возвращаться домой. Похоже, побег его пока остался незамеченным. Госсейн заставил себя успокоиться. Не слишком густо, но для отступления у него имелось восемнадцать разных мест, а его дополнительный мозг мог пользоваться энергией из сорока одного источника. Он заметил, что руки его слегка дрожат, а лоб покрылся испариной. Вполне естественная реакция, если учесть, сколько сил пришлось затратить. Не пройдет и тридцати минут, как ему придется дать решительный бой, начать военную кампанию, которую никогда не вел один-единственный человек. Через час станет известно, победит он или погибнет, теперь уже навсегда.

Он открыл дверь и осторожно вошел в комнату. Патриция Харди вскочила с кресла и кинулась ему навстречу.

— О господи, — воскликнула она. — Где вы пропадали? Сюда приходил Элдред.

Не похоже было, что она догадывается о случившемся, но ее тон потряс Госсейна. Внезапно он все понял.

— Крэнг! — Ему показалось, что на него обрушился потолок.

— Он велел передать вам последние инструкции.

— О боже! — вырвалось у Госсейна.

Он почувствовал слабость в ногах. Он все время ждал, надеялся, что им наконец начнут разумно руководить. Он намеренно затягивал выполнение своего плана до самой последней минуты. А теперь… Девушка взволнованно произнесла:

— Он сказал, — голос ее упал до шепота, — чтобы вы притворились, будто вас непреодолимо тянет в Институт Семантики и вошли там в контакт с… с… — Она покачнулась, почти теряя сознание.

Госсейн подхватил ее и потряс за плечи.

— Да, да. С кем?

— С бородачом! — выдохнула она. — Дальше вы будете делать то, что он прикажет. — Она выпрямилась. — Трудно поверить, что Элдред… все время знал о его существовании.

— Но кто он такой?

— Элдред не сказал.

Госсейн еле сдерживался, чтобы не вспылить. В душе его нарастала ярость. Его бросили на произвол судьбы, тем самым вынудив к бессмысленным действиям. Как расхлебать заварившуюся кашу? Огромным усилием воли он заставил себя собраться с мыслями. Патриция не должна подозревать, что произошло, по крайней мере до тех пор, пока всего не расскажет.

— Что задумал Крэнг?

— Торсона необходимо убрать.

— Понятно. А потом?

— Элдред, как его первый помощник, примет командование армией. — Она говорила быстро, взахлеб. — В нашем секторе галактики под началом Торсона сто миллионов солдат. Если Энро их лишится, ему потребуется не меньше года, чтобы организовать новое нападение на Солнечную систему.

Госсейн бессильно опустился на ближайшее кресло. По своей логической завершенности блестящий план Крэнга был бесподобен. Сам Госсейн тоже намеревался убить Торсона, но он заранее предполагал, что такая попытка обречена на провал, и стремился в основном уничтожить галактическую базу. Да, ему оставалось лишь восхищаться Крэнгом. Теперь понятно, почему тот ни во что не вмешивался и не попытался предупредить жителей Венеры.

— Элдред считает, — вновь заговорила Патриция Харди, — что Торсон обезопасил себя со всех сторон, и здесь вам не удастся с ним покончить. На него следует напасть где-нибудь в другом месте.

Госсейн устало кивнул. Если разобраться, план Крэнга был не менее отчаянным, чем его собственный. И столь же неопределенным. Он поднял голову.

— Больше Элдред ничего не сказал?

— Нет.

«Не слишком ли много от меня хотят, — с горечью подумал Госсейн, — в очередной раз требуя слепого повиновения?» Допустим даже, он сумеет выполнить задание Крэнга. Для этого ему прежде всего придется сдаться в плен и хотя бы для виду оказать сопротивление. А значит, все, чего он добился, пошло насмарку. За ним установят куда более тщательное наблюдение, и ему останется лишь надеяться на неизвестного бородача, который якобы может помешать захватчикам. Он посмотрел на девушку.

— Патриция, кто такой Крэнг?

Она не отвела взгляда.

— Неужели не догадываетесь?

— Не знаю, — ответил Госсейн. — Мне трудно понять, как ему удалось добиться столь высокого положения. Но если среди галактических цивилизаций много таких, как он, лучше нам перейти к их системе общего образования.

— Все значительно проще, — спокойно ответила девушка. — Крэнг — землянин, и пять лет тому назад, работая на Венере детективом, заподозрил своего помощника, который явно не прошел курса нуль-А обучения. Вполне естественно, ведь его подослал Прескотт. Именно тогда Элдред впервые узнал о заговоре, но решил вести себя крайне осторожно и даже никого не предупредил, прекрасно понимая, что противника нельзя недооценивать. Следующие несколько лет он провел в космосе, на службе Великой Империи, приспосабливаясь к обстановке, входя в доверие к вышестоящим, безжалостно расправляясь с конкурентами, не останавливаясь ни перед чем, чтобы занять свой высокий пост. Сам он считает, что продолжает вести расследование, которое начал, будучи простым венерианским детективом, и…

— Расследование! — не выдержав, воскликнул Госсейн. От его сомнений не осталось и следа. Элдред Крэнг, простой венерианский нуль-А детектив, предложил план действия, располагая, несомненно, куда более полной информацией, чем Гилберт Госсейн. А следовательно, он поторопился, и теперь ему остается утешаться только тем, что скоро он узнает имя неизвестного, открывшего тайну бессмертия.

Он сделает вид, что сопротивляется, но позволит им довольно быстро захватить себя в плен. Ему придется пережить несколько неприятных минут, в особенности если его будут допрашивать с помощью детектора лжи. Ничего не поделаешь. К счастью, прибор лишь подтверждал правильность ответов, не выдавая иной информации.

В течение последующей баталии Госсейн появился в девяти закодированных цифрами местах, оставив буквенные про запас на тот случай, если придется отвечать на неприятные вопросы. Он был уверен, что в сумятице и неразберихе у них не останется времени на тщательное расследование.

В коридоре под кодовым названием «7», когда нападающие убедилась, что приперли его к стенке, Госсейн устроил короткое замыкание и сдался на милость победителя.

Он испытал огромное облегчение, увидев, что его привели в гостиную Крэнга. Допрос продолжался долго, но вопросы задавали настолько осторожно, что ни разу не удалось детектору лжи поймать его на даче ложных показаний. Закончив, Крэнг наклонился к микрофону и произнес:

— Я думаю, мистер Торсон, что вы можете спокойно отправляться с ним на Землю. Я останусь и наведу здесь порядок.

Госсейн недоумевал, куда подевался Торсон. Естественно, он постарается свести риск к минимуму, но ведь рано или поздно им придется отправиться на поиски вместе. В этом и заключалась вся прелесть ситуации. Тайну бессмертия нельзя было доверить подчиненным, которые тоже могли забыть о своих прямых обязанностях.

Гигант ждал у лифта.

— Так я думал, — сказал он, снисходительно глядя на Госсейна. — Ваш дополнительный мозг достаточно ограничен. Впрочем, теперь понятно, почему на сцене сразу не появился Гилберт Госсейн III. Он никак не мог помещать нашему вторжению на Венеру. Видимо, один человек всегда уязвим, даже когда он обладает относительным бессмертием. Ведь достаточно сбросить атомную бомбу в предполагаемый район его нахождения, и наш герой глазом не успеет моргнуть, как превратится в пыль. — Торсон помахал рукой. — Забудем о Прескотте. Я даже доволен, что так получилось, невелика потеря. Хотя, судя по вашему поведению, вы абсолютно неправильно истолковали мои намерения. — Он пожал плечами. — Я никого не собираюсь убивать, Госсейн. Меня интересует лишь сделанное открытие.

Госсейн промолчал, но он знал, что Торсон лжет. История доказывала, что борьба за власть, убийство слабых, эксплуатация беззащитных были заложены в самой природе Аристотелевой личности, не умеющей контролировать мозг и жить в гармонии с природой. Юлий Цезарь и Помпой, Наполеон, выступивший сначала как защитник родины и превратившийся впоследствии в неуемного агрессора, являлись духовными наставниками Энро, который мечтал завоевать всю галактику.

Даже сейчас, отрицая свое тщеславие, Торсон наверняка строил грандиозные планы, представляя себя в роли какого-нибудь сверхчеловека. Гигант прервал его размышления.

— Пойдемте, — произнес он. — Мы и так потеряли много времени.

Глава 34

«Дав предмету название, вы поступили неверно…» Кресло — не просто кресло. Это — структура необычайно сложная: химическая, атомная, электронная и т. д. Следовательно, если вы думаете о нем как о кресле, вы ограничиваете свою нервную систему — как на то указал Коржибский — одним определением. Общая сумма таких определений по отношению к разным предметам делает человека нестабильным, неврастеничным, а иногда сводит с ума.

Аноним

Город Машины изменился до неузнаваемости. Здесь шла битва, и повсюду стояли разрушенные строения. Когда они очутились во дворце, Госсейн понял, почему последние несколько дней Торсон провел на Венере.

От здания осталась лишь пустая коробка. Госсейн шел по полуобвалившимся коридорам, входил в комнаты без потолка и испытывал ностальгию по добрым старым временам, когда беда еще не обрушилась на цивилизацию. Непрекращающиеся выстрелы со стороны далеких улиц как бы служили фоном мрачной картине опустошения, раздражали, вызывали неприятные воспоминания.

— Здесь не лучше, чем на Венере, — резко ответил на его вопрос Торсон. — Они сопротивляются, как дикие безмозглые животные.

— Один из нуль-А законов, — бесстрастно заметил Госсейн, — необходимость полного приспособления окружающей среде.

— А-а! — раздраженно протянул Торсон и тут же переменил тему разговора. — Вы что-нибудь чувствуете?

Госсейн покачал головой.

— Ничего, — честно признался он.

Они вошли в комнату Патриции. Огромная дыра зияла в стене, где раньше находился Генератор Пространства. Куски выбитых стекол валялись на полу. Сквозь пустые рамы Госсейн посмотрел вперед, вспоминая Машину, которая сверкала, подобно бриллианту чистой воды в короне пламени. Огромную площадку на вершине горы закидали тысячами тонн свежей земли — видимо, чтобы даже память стереть о символе человечества, боровшегося за разум. Ни никто не разровнял неровные кучи: у захватчиков хватало других забот.

Никого не обнаружив, процессия людей и автомобилей отправилась в домик Дана Литтла. Он остался нетронутым. Скорей всего уборку производили автоматы — в комнатах было светло и чисто. Ящик из-под Генератора Пространства стоял в углу гостиной. Адрес: «Институт Семантики», куда Машина собиралась его отправить, выделялся черными буквами на стороне, обращенной к ним лицом. Госсейн всплеснул руками, как бы пораженный мыслью, пришедшей в голову.

— Может быть, там?

До зубов вооруженная армия двинулась по широкому проспекту бывшего города Машины. Флотилии робопланов затмили собой небо. Над ними, подобно коршунам, висели космические корабли, готовые открыть огонь по первому сигналу. Робопланы неслись по параллельным улицам. Отряды охраны со всех сторон окружили знаменитую площадь и кинулись внутрь здания через многочисленные двери. Остановившись перед центральным входом, Торсон указал рукой на надпись, выбитую в мраморе. Чувствуя торжественность минуты, Госсейн прочитал древнее изречение:

СОМНЕНИЕ — ПИК ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА

Ему показалось, что из глубины веков до него донесся тихий вздох. Эта фраза говорила о реальности окружающего мира. Бесчисленные миллионы людей жили и умирали, даже не подозревая, что слепая вера мешает им видеть жизнь такой, какой она является на самом деле.

К Торсону подбежали несколько солдат. Один из них заговорил с ним на языке, состоящем почти из одних гласных. Гигант повернулся к Госсейну.

— Там никого нет, — сказал он.

Госсейн не ответил. «Никого нет», — эхом отдалось в мозгу, впрочем, он заранее мог предположить, что ни один ученый не останется в стороне, когда человечеству грозит опасность.

Торсон сделал знак охраннику, который нес вибратор, и Госсейн неожиданно почувствовал, как к ему потянулись нити энергии. Торсон посмотрел на него.

— Простая мера предосторожности, — сказал он. — Мы выключим прибор, когда войдем в здание.

Госсейн встрепенулся.

— Вы хотите войти?

— Я разнесу дворец на мелкие кусочки, — ответил Торсон. — В нем могут быть потайные комнаты.

Он повысил голос, отдавая какие-то распоряжения. Началась суматоха. Люди поочередно подбегали к нему с докладами. Они говорили все на том же непонятном языке, и Госсейн представления не имел, что происходит, пока Торсон не повернулся к нему, хмуро улыбаясь.

— В одной из лабораторий работает какой-то старик, — объяснил он. — Непонятно, как мы не заметили его раньше, но… — Он нетерпеливо махнул рукой. — Я приказал не трогать его, вплоть до моих дальнейших распоряжений.

Госсейн не усомнился в правильности перевода. Торсон был бледен. Гигант стоял молча, что-то обдумывая и мрачнея с каждой минутой.

— Риск слишком велик, — пробормотал он. — Мы, конечно, войдем, но…

По массивным золотым ступеням они поднялись к платиновым в драгоценных камнях дверям и прошли в просторный холл. Каждый дюйм стен и куполообразного потолка помещения сверкал, усыпанный миллионами бриллиантов. Эффект создавался потрясающий, и Госсейн подумал, что архитекторы несколько переусердствовали. Дворец строился в то время, когда необходимо было убедить человечество, что так называемые драгоценные камни и металлы, ранее служившие признаком богатства, не более чем обыкновенные редкие минералы. С тех пор прошло сто лет.

Они пересекли комнату, выложенную рубинами, поднялись по изумрудной лестнице, и очутившись в зале со стенами из чистого серебра, остановились перед коридором, широко известным своим пластиком, который ничем не отличался от опала. Повсюду сновали солдаты, и Госсейном овладело отчаяние. Торсон указал рукой на дверь в конце коридора.

— Он там.

Госсейну показалось, что все это происходит с ним во сне. Он открыл рот, собираясь спросить: «А у него есть борода?», но не смог издать ни звука. «Что же мне делать?» — в отчаянии подумал он.

Торсон кивнул.

— Его охраняют мои люди. Сейчас все зависит от вас одного. Пойдите и скажите ему, что здание окружено, а наши приборы не регистрируют наличие атомной энергии, так что он бессилен. Сопротивление бесполезно. — Вытянувшись во весь рост, он посмотрел на своего пленника сверху вниз. — Госсейн, — проревел он, — я вас предупреждаю, ни одного лишнего движения. Я уничтожу и Землю, и Венеру, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

Звериная ярость угрозы вызвала у Госсейна ответную реакцию, помогла избавиться от охватившего его оцепенения. Они с ненавистью уставились друг на друга. Торсон первым нарушил молчание и рассмеялся, разряжая обстановку.

— Ну ладно, ладно, — произнес он. — Считайте, что оба мы погорячились. Слишком много поставлено на карту. Но помните, это вопрос жизни и смерти. — Он скрипнул зубами. — Не теряйте времени!

Госсейн почувствовал леденящий холод внутри — ощущение, которое могло возникнуть только в результате неправильной работы нервной системы. Его мускулы непроизвольно напряглись. Он пошел вперед.

«Госсейн, когда ты подойдешь к алькову рядом с дверью, сделай шаг в сторону. Там ты будешь в безопасности.»

Госсейн вздрогнул, как от удара. Он не слышал ни одного слова, но мысль, возникшая в мозгу, прозвучала так ясно, как будто была его собственная.

«Госсейн, вдоль стен стоят металлические ящики, к которым подведена электрическая энергия в тысячу вольт. Воспользуйся ею при необходимости.»

Теперь уже не оставалось никаких сомнений. Видимо, Прескотт оказался не прав, считая, что телепатия возможна только в том случае, когда два мозга совпадают по своим показателям как минимум до двадцатого десятичного знака, ведь он спокойно воспринимал чьи-то чужие мысли.

Пораженный тем, что развязка наступила так неожиданно, Госсейн застыл на месте. Он смутно подумал: «Я не должен останавливаться! Надо идти!»

«Госсейн, зайди в альков и попытайся нейтрализовать вибратор!»

Он уже прошел большую половину пути. Альков находился всего в десяти футах от него, потом в пяти, потом…

— Госсейн, что вы задумали? — проревел голос Торсона. Выходите немедленно!

«Нейтрализуй вибратор!»

Он старался изо всех сил, зрение его помутилось от напряжения. Он увидел, как сверкнувшая молния пронеслась мимо и ударила прямо в Торсона. Гигант рухнул как подкошенный, а огненная струя закружилась по залу. Послышались крики и стоны гибнувших солдат. Огненный шар плавно опустился с потолка, обволакивая вибратор. Раздался взрыв, и прибор разлетелся на мелкие кусочки, уничтожив столпившихся вокруг техников.

В то же мгновение нервная система Госсейна освободилась из плена энергетических пульсаций.

«Госсейн, скорее! Не дай им опомниться. Они могут успеть передать на космические корабли приказ о бомбежке. Я ничего не могу сделать. Очисти здание, потом возвращайся. Поторопись! Я тяжело ранен.»

Ранен! Чувствуя необъяснимое волнение, Госсейн представил себе человека, который умрет, так и не успев ничего ему рассказать. Он заставил себя сконцентрироваться и, подсоединив дополнительный мозг к источникам энергии, через десять минут превратил в развалины остальную часть задания и площадь. Поток пламени разлился по коридорам. Стены рушились, заживо погребая захватчиков. Танки дымились и вспыхивали яркими факелами. «Ни один человек, — ярче молнии сверкнула мысль, — ни один человек из особой охраны Торсона не должен уйти отсюда живым».

Живым не ушел никто. Совсем недавно целый полк солдат и боевой техники заполняли собой всю площадь. Сейчас — повсюду лежали обуглившиеся тела да кое-где дымились куски металла. Робопланы висели в воздухе на высоте тысячи футов. Без приказа Торсона они не решатся на прямое вмешательство, а, может быть, Крэнг уже принял командование.

Госсейн не стал тратить времени на ненужные размышления. Он кинулся обратно в здание, торопливо пробегая комнату за комнатой. Возвратившись в лабораторию, он остановился как вкопанный. В кресле у стола полулежал старик с густой бородой. Он посмотрел на Госсейна остекленевшим взглядом, с трудом улыбнулся и произнес:

— Полный порядок!

У старика был глубокий, сильный и очень знакомый голос. Госсейн непонимающе уставился на него, вспоминая, где мог слышать этот бас раньше. Вздрогнув от неожиданности, он сделал шаг вперед.

— «X»! — громко сказал он.

Глава 35

Я представляю семью. Пусть плоть умирает навек, В чертах остальных живу, Безвременный человек, То ту я, то там брожу, Забвенье людей презрев.

Т. Х.

Старик закашлялся. Это был неприятный звук, и лицо его исказилось мукой. Тело в судороге, и сползшая повязка обнажила обожженную кожу и огромную рану величиной с кулак в правом боку. Из нее вытекали темные капли крови.

— Ничего, — пробормотал он. — Я хорошо держу боль, только бы не кашлять. Самовнушение — великая вещь. — Он медленно выпрямился. — «X», — повторил он. — Что ж, если хочешь, пусть будет так. Мне удалось добиться для него высокого положения среди заговорщиков. Ведь он, сам того не подозревая, снабжал меня информацией. В этом и заключается вся прелесть системы бессмертия, которую я, кстати, значительно усовершенствовал. Мысли человека активного телепатически воспринимаются мозгом… гм-м… пассивным. Естественно, когда появился он, пришлось исчезнуть мне. Трудно, видишь ли, объяснить наличие сразу двух Лавуазье. — Он осторожно откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул. — Мне просто необходим был осведомитель, мысли которого я мог бы читать без задержки. Признаюсь, что именно я подстроил аварию и ускорил течение некоторых жизненных процессов в его организме. Жестокое решение, не спорю, но в остальном он оставался совершенно независимым негодяем, вольным в своих поступках.

Голова его склонилась на грудь, глаза закрылись, и Госсейну показалось, что старик потерял сознание. Его захлестнула волна отчаяния. Неизвестный умирал, а Госсейну так ничего и удалось выяснить. «Я должен знать, кто я такой», — тоскливо подумал он и, наклонившись, потряс Лавуазье за плечо.

— Проснитесь! — крикнул он.

Тело не шевельнулось. Усталые глаза открылись и задумчиво посмотрели на него.

— Я пытался, — сказал низкий голос, — покончить с собой. Не хватило сил подключить дополнительный мозг к источнику энергии. Ничего не вышло… Видишь ли, я давно решил, что умру вместе с Торсоном… Думал, меня убьют солдаты… они плохо стреляли. — Он покачал головой. — Все логично. Сначала пробуждается тело, потом кора головного мозга, потом… — Глаза его загорелись. — Может быть, ты дашь мне пистолет? Я чувствую, мне все труднее бороться с болью.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Госсейн поднял с пола бластер. «Неужели я могу заставить беспомощного старика страдать и отвечать на вопросы?» Душевная борьба измотала его, но в конце концов он убедил себя, что у него нет другого выхода. Когда Лавуазье протянул руку, Госсейн отрицательно покачал головой. Старик бросил на него быстрый взгляд.

— Вот оно что! — он рассмеялся каким-то странным, удивленным смехом. — Ну хорошо, что ты хочешь узнать?

— Мои тела. Как…

Его прервали на полуслове.

— Секрет бессмертия, — сказал старик, — заключается, отчасти, в умении разграничивать потенциальные возможности, которые ребенок унаследовал от каждого из своих родителей. К примеру, можно взять близнецов или двух похожих друг на друга братьев. Теоретически сходство может быть достигнуто непосредственно при рождении. Но в действительности это возможно лишь в лабораторных условиях, когда тела находятся в инкубаторе. Бессознательное состояние исключает появление у них собственных мыслей, их массируют автоматы, они получают искусственное питание и, следовательно, практически не отличаются от оригинала. Но мозг меняется лишь согласно восприятию, полученному от своего alter ego, который живет в миру. На практике данный процесс требует контроля Генератора Пространства и прибора типа детектора лжи, который настроен таким образом, чтобы убирать ненужные впечатления. В твоем случае я стер почти всю память — тебе незачем было много знать. Но именно такое совпадение мыслей обеспечивает бессмертие личности, несмотря на то, что тело за телом могут подвергаться уничтожению или гибели.

Львиная голова склонилась на грудь.

— Вот и все. Остальное ты уже знаешь от Крэнга. Мы должны были как-то отсрочить нападение.

— А мой дополнительный мозг? — спросил Госсейн.

Старик вздохнул.

— Он существует в зародыше у каждого из нас, но не может развиться из-за нервных перегрузок, которые организм испытывает в течение жизни. Вспомни кору головного мозга Джорджа, мальчика-зверя, так и не сумевшего начать правильно функционировать. Дополнительный мозг просто не выдерживает активного существования на ранних стадиях развития… Его, конечно, можно…

Он умолк, и Госсейн дал ему минутный отдых, пытаясь разобраться в услышанном. Потенциальные возможности, унаследованные от каждого из родителей. Искусственное оплодотворение — наука пользовалась подобными методами сотни лет назад, а инкубаторами еще раньше. Теперь самое главное: где хранятся тела?

Он задал вопрос срывающимся голосом и, не получив ответа, потряс старика за плечо. Тело Лавуазье безжизненно упало вперед. Вздрогнув, он осторожно опустил его на пол и, встав на колени, приложил ухо к груди. Сердце не билось. Госсейн медленно поднялся на ноги. Губы его беззвучно шептали: «Но ведь ты ничего мне не сказал. Я все еще ничего не знаю».

Постепенно он успокоился. Такова жизнь, и нельзя ожидать, что все в ней будет ясным и понятным. Наклонившись, он обыскал куртку и брюки старика, надеясь найти хоть какую-нибудь улику. Карманы были пусты. Он уже собирался встать, когда услышал:

«О боже, дай мне пистолет!»

Госсейн замер, потрясенный до глубины души, и тут же понял, что не услышал ни звука, просто поймал мысль покойника. Сначала нерешительно, потом все увереннее, он начал осторожно трясти его за плечо. Клетки человеческого мозга погибали не сразу после того, как сердце перестало биться. Если он услышал одну мысль, значит, есть и другие. Шли минуты. «Умирание — сложный процесс», — подумал Госсейн. К тому же сходство между нами наверняка частично нарушено.

«Поживи еще немного, Госсейн. Следующая партия тел — в возрасте восемнадцати лет. Подожди, пока им исполнится тридцать… да, тридцать…»

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, ему удалось стимулировать небольшую группу клеток. Прошло еще несколько минут, и вновь:

«… Память обладает изумительными свойствами… Но между твоей и моей группами нарушилось непрерывность. Несчастный случай, со мной происшедший, не укладывался в рамки процесса. Жаль, конечно, но теперь к тебе пришел уже жизненный опыт, и ты сможешь завершить…»

На этот раз пауза была совсем недолгой, и снова в его мозгу зазвучал голос:

«Раньше я задумывался — может, меня тоже кто-нибудь создал? Я отводил себе роль королевы в шахматной партии, а ты был пешкой в седьмом ряду, которой оставалась одна клеточка, чтобы прорваться в ферзи. Но ведь королева — всего лишь фигура, хоть и важная. Кто же тогда игрок? Когда все началось?… Опять… (неразборчиво)… круг замыкается, и мы продвинулись вперед не дальше…»

Госсейн напряг все силы, пытаясь удержать мысль, но она исчезла. Стоя на коленях, напряженно прислушиваясь, он внезапно понял, насколько фантастично то, что здесь происходит. И вновь контакт.

«… Госсейн, более чем пятьсот лет тому назад… я начал разрабатывать нуль-А теорию, выдвинутую не помню кем еще раньше. Я подыскал место, мне казалось, что не-Аристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…»

Молчание. Становилось очевидно, что кора головного мозга погибает, клетки теряют однородность. Он поймал туманные обрывки фраз, потом:

«Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной. Я вернулся и разработал проект Машины… И это я выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе… ле…»

Шли минуты, но умирающий мозг старика безмолвствовал. Госсейн поднялся на ноги. Его охватило радостное волнение человека, которому удалось восторжествовать над самой смертью. Внезапно он вспомнил слова, на которые раньше не обратил внимания: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну конечно же! Только ненависть к «X» помешала ему понять, что между ними существует какая-то связь. Но непрерывность могла относиться только к… памяти. Да и кем еще он мог быть?

Он кинулся искать пасту для бритья. Тюбик лежал на полке в ванной комнате. Дрожащими руками он выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы легко сошли в полотенце. Госсейн встал на колени и молча уставился на человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти — старше, чем он думал. Больше ему никого не придется искать. Лицо было его собственным.

Пешки ноль-А

Империя начинает галактическую войну невиданных ранее масштабов. Непокорные миры безжалостно уничтожаются…

Госсейн отправляется в опасное путешествие в дальний космос, чтобы найти способ предотвратить неминуемую гибель Солнечной системы и свободной галактики. В своих поисках он раскрывает секрет происхождения всего человечества.

Глава 1

Нервная система нормального человека потенциально превосходит нервную систему любого животного. Для сохранения здравомыслия и обеспечения гармоничного развития каждый индивидуум должен научиться приспосабливаться к окружающей среде. Вот методы тренировки, с помощью которых можно достигнуть этого.

Курс Ноль-А

Тени. Какое-то движение на холме, где некогда стояла Машина Игр, и где теперь царило запустение. Две фигуры, одна из которых казалась бесформенной, медленно пробирались среди деревьев. Они вышли из темноты к уличному фонарю, который, как одинокий страж, стоял на этой высоте, откуда Город был виден, как на ладони. В его свете вторая фигура оказалась обычным человеком с двумя ногами.

Первая осталась тенью, сделанной из того, из чего состоят все тени, из черноты, сквозь которую просвечивал фонарь.

Человек и тень, похожая на человека. Человек-тень остановился, подойдя к защитной ограде, которая тянулась вдоль края холма. Он протянул руку-тень в сторону Города и заговорил голосом, который неожиданно оказался вполне человеческим.

— Повторите ваши инструкции, Джанасен.

Даже если человек и испытывал трепет перед своим необычным компаньоном, он этого не показал. Он сладко зевнул.

— Что-то хочется спать, — сказал он.

— Ваши инструкции!

Человек раздраженно махнул рукой.

— Послушайте, господин Фолловер, — сказал он с досадой. — Не разговаривайте так со мной. Эта ваша манера ничуть не пугает меня. Вы меня знаете. Я буду работать.

— Не надо слишком часто испытывать мое терпение, — сказал Фолловер. — Вы знаете, что в моих перемещениях задействована энергия времени, и все равно затягиваете разговор. Вот что я вам скажу: если я из-за вас когда-нибудь попаду в неприятную ситуацию, я прекращу наши отношения.

В голосе Фолловера прозвучала угроза, так что человек предпочел промолчать. Он задумался, почему дерзит этому невообразимому страшному существу, и единственный ответ, пришедший ему в голову, был таким: его душу отягощает осознание того, что он платный агент этого создания, которое стало его безусловным хозяином.

— Теперь быстро, — приказал Фолловер, — повторите ваши инструкции.

Человек начал с неохотой. Для ветра, дующего им в спину, слова были бессмыслицей; они уносились в ночь, как призраки сна или тени, исчезающие в солнечных лучах. Он говорил о том, что воспользуется битвой в Городе, которая скоро закончится. Ему будет открыт доступ в Институт эмиграции. «Фальшивые документы, которые я получу, дадут мне возможность работать там необходимое время». Цель плана — не допустить прибытия Госсейна на Венеру до тех пор, пока не будет слишком поздно. Человек не имел понятия, кто такой Госсейн и что означает слишком поздно для его прибытия, но идея достаточно ясна.

— Я воспользуюсь авторитетом Института и организую «несчастный случай» в назначенное время в четверг, через четырнадцать дней, когда корабль «Президент Харди» вылетит на Венеру. А вы позаботитесь о том, чтобы он был на месте, когда это произойдет.

— Я не собираюсь заботиться ни о чем подобном, — ответил Фолловер. — Я просто предвижу, что он будет там в определенный момент. Итак, время «несчастного случая»?

— Девять двадцать восемь.

Они помолчали. Казалось, Фолловер размышлял.

— Я должен вас предупредить, — сказал он, наконец, — этот Госсейн не обычный человек. Повлияет ли это обстоятельство на события или нет, я не знаю. Кажется, для этого нет причин, но все возможно. Будьте осторожны.

Человек пожал плечами.

— Я сделаю все, что в моих силах. Я не боюсь.

— В надлежащее время вы возвратитесь назад обычным способом. Ждать вы можете здесь или на Венере.

— На Венере, — ответил человек.

— Прекрасно.

Наступила тишина. Фолловер сделал легкое движение, как бы освобождаясь от спутника. Казалось, он стал еще менее материален. Свет фонаря, проникающий через черную субстанцию, которая была его телом, стал ярче. Но, хотя призрак побледнел и начал таять, он не распался на части, форма его сохранилась. Он исчез целиком, как будто его никогда и не существовало.

Джанасен ждал. Он был практичным человеком и был любопытен. Он раньше видел миражи, но не был вполне уверен, что это то же самое. Через три минуты на том месте, где только что стоял Фолловер, загорелась земля. Джанасен осторожно отошел.

Огонь неистовствовал, но не так яростно, чтобы он не увидел внутреннего механизма со сложными частями. Белые шипящие языки пламени превратили устройстве в бесформенную массу. Джанасен не стал дожидаться конца, а пошел вниз по тропинке, ведущей к стоянке робо-каров.

Десять минут спустя он был в центре города.

Трансформация энергии времени шла своим неопределимым ходом до 8.43 первого вторника марта 2561 года. Несчастный случай с Гилбертом Госсейном планировался на 9.28.

8.43. На космодроме на горе над Городом «Президент Харди» готовился к вылету, который был назначен на час дня.

Две недели прошло с тех пор, как Фолловер и его помощник смотрели на Город, погруженный в ночь. И две недели и один день — с тех пор, как молния из энергетической чаши в Институте семантики убила Торсона. В результате через три дня бои в Городе прекратились.

Повсюду жужжали, гудели, дребезжали роботы, трудясь под управлением своих электронных мозгов. Через одиннадцать дней огромный город вернулся к жизни, конечно, не без усилий людей, гнувших спины наряду с машинами. Результаты были колоссальными. Снабжение продовольствием нормализовалось. Большинство следов битвы было устранено. И главное, страх перед неведомыми силами, проникшими со звезд в Солнечную систему, отступал с каждым новым известием с Венеры и с каждым прошедшим днем.

8.30. На Венере в шахте, где недавно располагалась секретная галактическая база Великой Империи в Солнечной системе, Патриция Харди сидела в своих апартаментах, изучая краткий звездный путеводитель. На ней был трехдневный костюм, который сегодня она надела в последний раз перед уничтожением. Патриция Харди была стройной молодой женщиной, чья приятная внешность затмевалась более любопытным качеством — атмосферой властности. Дверь открылась, и на пороге показался мужчина. Он остановился, пристально глядя на девушку. Она продолжала листать книгу, не обращая никакого внимания на вошедшего.

Элдред Кренг ждал, не обижаясь. Он уважал Патрицию Харди и восхищался ею, но она была еще не полностью обучена ноль-А принципам. Ей нужно было время, чтобы пройти через подсознательное принятие факта, что в комнату кто-то вошел, после чего она повернулась и взглянула на Кренга.

— Ну? — спросила она. Худощавый мужчина шагнул вперед.

— Полный провал, — сказал он.

— Сколько посланий ты отправил?

— Семнадцать. — Он покачал головой. — Я боюсь, что мы медлим. Мы были уверены, что Госсейн вернется сюда. Теперь осталась одна надежда, что он вылетит на корабле, отправляющемся сегодня с Земли.

Они помолчали. Женщина сделала несколько пометок в путеводителе острым, как игла, инструментом. Каждый раз, когда она касалась им страницы, та вспыхивала слабым голубоватым цветом. Наконец, она пожала плечами.

— Этому не помочь. Кто мог подумать, что Энро так быстро раскроет твои действия? К счастью, ты тоже не медлил, и теперь его солдаты разбросаны по дюжинам баз на ближайших звездах и уже используются для других целей. — Она улыбнулась ему. — Ты поступил как всегда мудро, дорогой, отдав этих солдат в распоряжение командиров баз. Они так хотели заполучить побольше людей в своих секторах, что когда некий ответственный чиновник представил им несколько миллионов солдат, они фактически припрятали их. Когда-то Энро развернул сложную систему для обнаружения потерянных таким образом армий. — Она внезапно замолчала. — Ты выяснил, как долго мы можем оставаться здесь?

— Увы, недолго, — сказал Кренг. — На Геле 30 получен приказ отрезать Венеру от индивидуальных матриц, как только я и ты прибудем на Гелу. Путь для кораблей они пока оставляют, но мне сказали, что индивидуальные искривители пространства будут отключены в течение двадцати четырех часов, прибудем мы на Гелу или нет. — Он нахмурился. — Если бы Госсейн поспешил! Я мог бы задержать их еще на день или около того, не раскрывая твоей личности. Я думаю, стоит рискнуть. Мне кажется, Госсейн более важен, чем мы.

— Ты говоришь таким тоном… — резко сказала Патриция Харди. — Что случилось? Война?

Кренг ответил не сразу.

— Я только что отправлял послание и случайно настроился на путаные переговоры где-то в центре галактики. Девятьсот тысяч военных кораблей атакуют Центральные силы Лиги в Шестом Деканте.

Девушка долго молчала. Когда она, наконец, заговорила, в ее глазах блестели слезы.

— Значит, Энро пошел на это. — Она гневно тряхнула головой и вытерла слезы. — Это все решает. Теперь я знать его не желаю.Можешь делать с ним все, что угодно.

Кренг не пошевелился.

— Война была неизбежна. Меня беспокоит быстрота развития событий. А мы… Представляешь, ждать до вчерашнего дня, чтобы отправить доктора Кейра на Землю искать Госсейна!

— Когда он доберется туда? — спросила она, но тут же махнула рукой. — Ах, да! Ты же мне говорил это раньше. Послезавтра. Элдред, мы не можем ждать.

Патриция встала и подошла к нему. Глаза ее сузились. Она внимательно смотрела на него.

— Я надеюсь, ты не собираешься делать безрассудств.

— Если мы не дождемся его, — сказал Кренг, — Госсейн будет отрезан здесь, в 970 световых годах от ближайшего межзвездного транспорта.

Она быстро ответила:

— В любой момент Энро может сбросить в шахту атомную бомбу через искривитель.

— Вряд ли он станет разрушать базу. Ее слишком долго восстанавливать, а, кроме того, мне кажется, он знает, что ты здесь.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Откуда у него может быть такая информация?

Кренг улыбнулся.

— От меня, — сказал он. — Я и Торсону рассказал, кто ты, чтобы спасти твою жизнь. Я также сказал об этом секретному агенту Энро.

— Все равно, — сказала Патриция, — твои рассуждения основаны на желаемом. А если мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, мы сможем вернуться за Госсейном потом.

Кренг посмотрел на нее задумчиво.

— Все не так просто. Ты забываешь, что Госсейн — вымышленная личность, что за ним или над ним стоит некое существо, как он его называет, или, если хочешь, космический шахматист. Это, конечно, широкое сравнение, но если мы его примем, то мы должны допустить и возможность существования второго игрока. Ведь шахматы — игра для двоих. И еще, Госсейн считает себя пешкой на седьмой линии, но я думаю, что он стал ферзем, когда убил Торсона. А ферзя опасно оставлять в позиции, где он не может двигаться. Его необходимо вывести на открытое пространство, в данном случае в галактику, где у него будут большие возможности делать решительные ходы. И я боюсь, что пока игроки скрыты и передвигают фигуры, до тех пор Госсейн находится в смертельной опасности. По-моему, промедление даже на несколько месяцев может оказаться фатальным.

После короткого молчания Патриция спросила:

— И долго ты собираешься ждать?

Кренг мрачно посмотрел на нее и глубоко вздохнул:

— Если имя Госсейна, — сказал он, — есть в списке пассажиров «Президента Харди» — а я получу этот список через несколько минут после старта корабля — мы будем ждать его прибытия, то есть три дня и две ночи.

— А если его нет в списке?

— Мы покинем Венеру, как только убедимся в этом.

Как выяснилось, имени Гилберта Госсейна не было в списке пассажиров «Президента Харди».

8.43. Проснувшись, Госсейн почти одновременно осознал три вещи: что уже утро, что солнце заливает комнату отеля и что видеофон у кровати мягко, но настойчиво жужжит.

Он сел и, окончательно проснувшись, вспомнил, что сегодня «Президент Харди» вылетает на Венеру. Мысль оживила его. Война сократила сообщение между планетами до одного раза в неделю, а он все еще не получил разрешения на посещение Венеры. Он наклонился и нажал кнопку, но, поскольку был в пижаме, отключил экран видеофона.

— Госсейн слушает, — сказал он.

— Мистер Госсейн, — ответил мужской голос, — это Институт эмиграции.

Госсейн вздрогнул. Он знал, что сегодня ему должны сообщить решение, а интонация говорившего была не слишком обнадеживающей.

— Кто говорит? — спросил он резко.

— Джанасен.

Госсейн нахмурился. Это был тот самый человек, который чинил так много препятствий на его пути, который настаивал на предъявлении свидетельства о рождении или других документов, который отказался признать благоприятный отзыв детектора лжи. Джанасен был мелким служащим, но Госсейн удивлялся, что тот получил даже такой чин, поскольку он почти патологически не желал делать что-либо по собственной инициативе. Одним словом, это был не тот человек, с которым хотелось бы говорить в день вылета корабля.

Госсейн щелкнул переключателем на пульте видеофона и подождал, пока изображение собеседника не стало ясным.

— Джанасен, я хочу поговорить с Йорком.

— Все инструкции я получил от мистера Йорка. Джанасен был невозмутим. Его лицо, несмотря на худобу, выглядело холеным.

— Свяжите меня с Йорком, — сказал Госсейн. Джанасен не обратил никакого внимания на его слова.

Он сказал:

— Ввиду неспокойной ситуации на Венере…

— Освободите линию! — сказал Госсейн с угрозой. — Я буду говорить только с Йорком и ни с кем другим.

— …ввиду неясной ситуации на Венере, в вашей просьбе о посещении Венеры отказано.

Госсейн был в ярости. Четырнадцать дней этот тип тянул резину, и вот сегодня, в день отправления корабля, он сообщает ему об отказе.

— Этот отказ, — продолжал невозмутимый Джанасен, — не лишает вас права сделать новую заявку, когда появятся соответствующие разъяснения о ситуации на Венере.

Госсейн сказал:

— Передайте Йорку, что я хочу увидеться с ним сразу после завтрака.

Его пальцы нажали на кнопки и отключили связь.

Госсейн быстро оделся и глянул в большое зеркало, отражающее его фигуру в полный рост. На него смотрел высокий мужчина лет тридцати пяти с суровым лицом. Острое зрение Госсейна не могло не отметить необычные черты в своем облике, хотя беглый взгляд ненаблюдательного человека не заметил бы ничего особенного. Госсейн видел, что голова его была слишком большой для туловища.

Только благодаря массивности плеч, рук и грудной клетки, она выглядела терпимо пропорциональной. К ней вполне подходило определение «львиная». Он надел шляпу и теперь выглядел, как крупный мужчина с волевым лицом. Он старался по возможности оставаться неприметным.

Дополнительный мозг, который увеличивал его голову почти на одну шестую по сравнению с обычными людьми, имел некоторые ограничения. За две недели, прошедшие после смерти Торсона, у него было много свободного времени для исследования своих возможностей. Результаты резко изменили его прежнее чувство непобедимости. «Запомненные» зоны действовали только немногим более двадцати шести часов, — видимо, происходило какое-то изменение в их структуре, не заметное глазу, — и по прошествии этого времени он не мог телепортироваться туда.

Поэтому каждый вечер и утро ему приходилось заново «запоминать» зоны, чтобы в случае крайней необходимости у него было несколько мест, куда он мог бы отступить. Ограничение времени приводило его в недоумение. Но исследованием этого феномена он собирался заняться уже на Венере.

Войдя в лифт, он взглянул на часы: 9.27.

Через минуту, в 9.28, время, на которое был назначен «несчастный случай», лифт с грохотом упал в шахту.

Глава 2

Общая семантика позволяет индивидууму достигнуть следующих результатов: (1) он может логически предвидеть будущее; (2) он может максимально развить свои способности; (3) он действует всегда в соответствии с окружающей обстановкой.

Курс Ноль-А

Госсейн прибыл на взлетную площадку на горе за несколько минут до одиннадцати. Воздух на этой высоте был свежим и прохладным, что значительно улучшило его настроение. Он немного постоял около ограждения, за которым на металлических опорах высился космический корабль. «Первым делом, — подумал Госсейн, — надо проникнуть за ограждение». Это было чрезвычайно просто. Взлетная площадка кишела людьми и появление там еще одного вряд ли было бы замечено. Проблема заключалась в том, чтобы никто не увидел процесса его материализации, когда он окажется за ограждением.

Приняв, наконец, решение, он не испытывал сожаления по этому поводу. Из-за небольшой задержки, вызванной «несчастным случаем» — он исчез из падающего лифта путем простой телепортации обратно в комнату отеля — он осознал, как мало времени у него осталось. Как ему действовать, он понял, пытаясь получить сегодня допуск на корабль от Института эмиграции. Все, что ему было нужно, это вызвать зрительный образ. Время законности прошло.

Он выбрал место за ограждением позади ящиков, «запомнил» его, отступил за вагонетку и через мгновение вышел из-за ящиков, направляясь к кораблю. Никто не пытался его остановить, никто не уделил ему больше рассеянного взгляда.

Он поднялся на борт и первые десять минут старался «запомнить», как можно больше зон с помощью своего дополнительного мозга.

Во время взлета он лежал на удобной кровати в одной из красивейших кают. Через час в замке загремел ключ. Госсейн быстро настроился на «запомненную» зону и телепортировался туда. Место материализации он выбрал удачно. Три человека, увидевшие, как он вышел из-за перегородки, очевидно восприняли это, как само собой разумеющееся, и едва взглянули на него. Он прошел на корму корабля и остановился перед большим экраном, глядя вниз на удаляющуюся Землю. Под ним простирался бескрайний мир, который все еще казался цветным. На глазах мир опускался в мрачную темноту и с каждой минутой становился все более круглым. Планета быстро уменьшалась в размерах, пока не превратилась в большой смутный шар, мерцающий в черной бездне. Зрелище показалось каким-то нереальным.

Госсейн провел эту ночь в одной из многочисленных свободных кают. Сон пришел не сразу, мысли были беспокойны. Две недели прошли со смерти могущественного Торсона, а он не получил ни одного известия от Элдреда Кренга или Патриции Харди. На все попытки связаться с ними через Институт эмиграции он получал неизменный ответ: «Венерианская служба сообщает, что ваше послание еще не доставлено». Он уже начал подозревать, что Джанасен, служащий Института, испытывает удовольствие, сообщая ему плохие новости. Но едва ли это было возможно.

Не вызывало сомнений, что Кренг принял командование над галактической армией в день смерти Торсона. Газеты были полны известий о выводе войск захватчиков из городов неаристотелевой Венеры. Причины массового отступления оставались неясными, редакторы не понимали, что происходит. Только для Госсейна, который знал, что предшествовало полному разгрому, ситуация была понятной. Кренг руководил. Кренг выводил галактических солдат так быстро, как это позволяли двухмильные, мощные звездолеты, торопясь, пока Энро Рыжий, воинственный повелитель Великой Империи, не обнаружил, что вторжение саботируется.

Но почему Кренг не попытался связаться с Гилбертом Госсейном, который создал сложившуюся ситуацию, убив Торсона?

На этой мысли Госсейн уснул. Хотя опасность вторжения временно отодвинута, его собственные проблемы не были решены. Кто он такой, Гилберт Госсейн, обладающий тренированным дополнительным мозгом, умерший и возрожденный опять в точно таком же теле? Он должен все узнать о себе и о своем странном и неведомом методе бессмертия. Какой бы ни была игра, в которой он участвовал, кажется, он является в ней важной и сильной фигурой. Видимо, он был слишком утомлен долгим напряжением и борьбой с вооруженной гвардией Торсона, иначе понял бы раньше, что он выше закона, и не стал бы тратить время с Институтом эмиграции.

Никто не обращал на него внимания. Когда кто-нибудь направлялся к нему, он отступал из поля зрения и телепортировался в одну из «запомненных» зон.

Через три дня и две ночи после старта корабль замедлил ход в плотных облаках Венеры. Госсейн мельком увидел гигантские деревья, и на горизонте вырос город. Госсейн спустился по сходням вместе с остальными четырьмя сотнями пассажиров. Стоя на ступенях быстро движущегося эскалатора, он изучал процесс высадки. Каждый пассажир подходил к детектору лжи, сообщал свои данные и после подтверждения проходил через турникет в главную часть здания Эмиграционной службы.

Обдумав ситуацию, Госсейн «запомнил» место у стойки по ту сторону турникета. Затем, сделав вид, будто что-то забыл, он вернулся на корабль и спрятался в одной из кают до темноты. Когда тени удлинились и почернели, он материализовался у стойки здания Эмиграционной службы и спокойно направился к ближайшей двери. Через минуту он ступил на мощеный тротуар и зашагал на улице, сверкающей миллионами огней.

Он был твердо убежден, что находится в начале, а не в конце своего приключения.

Шахта охранялась солдатами венерианской ноль-А дивизии, которые однако не задерживали многочисленных посетителей.

Госсейн блуждал по ярко освещенным коридорам подземного города. Размеры бывшей секретной базы Великой Империи потрясли его. Бесшумные лифты, действующие по принципу искривителей пространства, поднимали его на верхние уровни. Он проходил через помещения, сверкающие механизмами, некоторые из них все еще действовали. Он видел венерианских инженеров, по одиночке или группами изучающих приборы и оборудование.

Коммутатор связи привлек внимание Госсейна. Он остановился и включил его. После небольшой паузы раздался глухой голос робота-оператора:

— Какую звезду вы хотите вызвать? Госсейн глубоко вздохнул.

— Я бы хотел, — сказал он, — говорить либо с Элдредом Кренгом, либо с Патрицией Харди.

Он ждал с нарастающим волнением. Идея пришла ему в голову, как вспышка, и он не очень надеялся на успех.

Но даже если контакт не будет установлен, он все же получит хоть какую-то информацию.

Через несколько секунд робот сказал:

— Элдред Кренг оставил следующее сообщение желающим связаться с ним: «Я сожалею, но связь невозможна».

И все. Безо всяких объяснений.

— Другой вызов, сэр?

Госсейн раздумывал. Он был разочарован, но все же положение было не таким уж безнадежным. Кренг, покидая Венеру, оставил связь Солнечной системы с галактикой, открывавшую широкие возможности как для венерианцев, так и лично для Госсейна. Он задал роботу следующий вопрос и немедленно получил ответ:

— Потребуется около четырех часов, чтобы доставить сюда корабль с Гелы 30, которая является ближайшей базой.

Именно это интересовало Госсейна.

— Я думал, что искривители пространства действуют практически мгновенно.

— При транспортировке материи происходит рассогласование полей. Однако транспортируемый не замечает времени, ему это перемещение кажется мгновенным.

Госсейн кивнул. В некоторой степени он понимал, о чем идет речь. Подобие до двадцатого десятичного знака было несовершенным.

Он продолжил:

— Положим, я вызову Гелу. Потребуется восемь часов, чтобы получить ответ?

— О, нет. Рассогласование полей на электронном уровне бесконечно мало. Между Венерой и Гелой оно составляет около одной пятой секунды. Замедляется только передача материи.

— Понятно, — сказал Госсейн. — Значит, можно говорить со всей галактикой почти без задержки.

— Да.

— А если я хочу поговорить с кем-то, кто не знает моего языка?

— Нет проблем. Робот переводит фразу за фразой в разговорном стиле, насколько это возможно.

Госсейн не был уверен, что при таком переводе нет проблем. Ноль-А подход к действительности придает особое значение каждому слову и особенно в сочетании с другими словами фразы. Слова неуловимы и часто имеют малую связь с понятиями, которые они обозначают. Он представил себе неисчислимые неразберихи между галактическими жителями, говорящими на разных языках. Но, поскольку они не обучались ноль-А философии и не практиковали ее принципов, они и не подозревали об опасностях недопонимания в процессе общения через роботов.

— Это все, спасибо, — сказал Госсейн и прервал связь.

Вскоре он нашел апартаменты, которые разделял с Патрицией, когда они оба были пленниками Торсона. Он надеялся найти здесь какое-нибудь адресованное ему послание или письмо, которое, в силу своей важности или секретности, не могло быть вверено центральной видеофонной станции. И действительно, он нашел кассету с записью последнего разговора между Патрицией и Кренгом, который многое объяснил ему.

Его не удивило, что Патриция не та, за кого себя выдает. Он и раньше относился с сомнением к рассказам о ее личной жизни, несмотря на то, что она заслужила доверие в борьбе с Торсоном. Информация о начавшейся в космосе войне потрясла Госсейна. Он покачал головой на слова, что они вернутся за ним «через несколько месяцев». Слишком нескоро. Он узнал, что остался в Солнечной системе, отрезанный от галактики. Внимательно выслушал он и рассказ о предпринятых Кренгом попытках связаться с ним на Земле.

Конечно же, этому помешал Джанасен. Госсейн вздохнул с непониманием. Но почему? Почему человек, который совсем не знает его, чинил ему столько препятствий? Личная антипатия? Может быть. Чего только не бывает. Но, подумав, Госсейн отверг это объяснение.

Более внимательно он прослушал слова Кренга о космических шахматистах и об опасности, которую они представляют. Это звучало убедительно и вновь вернуло его мысли к Джанасену.

Кто-то выдвинул Джанасена на «доску», возможно только на короткий по вселенским масштабам миг, возможно только для мелкой цели, простую пешку в этой огромной игре — но за пешками тоже следили.

Неожиданно Госсейн понял, что надо делать. Обдумав несколько вариантов, он сел за комнатный коммутатор и сделал вызов.

На вопрос робота-оператора, с какой звездой его соединить, он ответил:

— Свяжите меня с любым высшим представителем Галактической Лиги.

— Кто его вызывает?

Госсейн назвал свое имя и стал ждать. План был прост. Ни Кренг, ни Патриция не имели возможности уведомить Лигу о том, что случилось в Солнечной системе. Быть может, ни тот, ни другая не могли рисковать. Но Лига, или по крайней мере отдельные ее представители, сделали попытку спасти Венеру от Энро. Патриция Харди говорила, что некоторые служащие Лиги заинтересовались ноль-А принципами. Голос робота-оператора прервал его мысли:

— С вами будет говорить секретарь Лиги Мадрисол.

Едва эти слова были произнесены, как на экране возникло изображение худого напряженного лица. Мужчине на вид было лет сорок пять. Его голубые глаза были устремлены на Госсейна. Наконец, частично удовлетворенный, Мадрисол зашевелил губами. После небольшой паузы появился звук:

— Гилберт Госсейн?

В голосе робота-оператора прозвучало сомнение. Перевод, кроме смысла, старался максимально передать интонации. Кто такой, казалось спрашивал Мадрисол, Гилберт Госсейн?

Этого Госсейн не стал обсуждать в деталях. Он сообщил о последних событиях в Солнечной системе, «где, как я предполагаю, Лига имеет собственные интересы». Однако, чем пристальнее он всматривался в лицо собеседника, тем больше разочаровывался. Никаких признаков ноль-А не отразилось на лице секретаря Лиги. Им руководят чувства. Большая часть его действий и решений — это реакции, базирующиеся на эмоциональных установках, а не на ноль-А процессах.

Он описывал возможности использования венерианцев в битве против Энро, когда Мадрисол прервал и ход его мыслей и повествование.

— Вы предлагаете государствам Лиги, — выразительно сказал он, — установить транспортную связь с Солнечной системой и позволить ноль-А людям руководить Лигой в этой войне?

Госсейн прикусил губу. Он считал само собой разумеющимся, что венерианцы заняли бы высшие посты в самое короткое время, но таламическим индивидуумам нельзя было позволить заподозрить это. Стоит только процессу начаться, они будут изумлены быстротой, с которой ноль-А люди достигнут высших позиций, необходимых с их точки зрения.

Он улыбнулся холодной, невеселой улыбкой и сказал:

— Естественно, ноль-А люди могли бы помочь техническими возможностями.

Мадрисол нахмурился.

— Это непросто, — сказал он. — Солнечная система окружена звездными системами Великой Империи. Если мы попытаемся установить с вами транспортную связь, это будет выглядеть так, словно мы особо интересуемся Венерой. Тогда Энро может уничтожить ваши планеты. Однако я могу обсудить ваше предложение с официальными кругами, и, можете не сомневаться, мы сделаем все, что в наших силах. А теперь, с вашего позволения…

Это означало конец беседы. Госсейн быстро сказал:

— Ваше превосходительство, все же можно прийти кое к какой договоренности. Небольшие корабли могли бы проскользнуть на Венеру и забрать несколько тысяч наиболее тренированных ноль-А людей, которые смогли бы вам помочь.

— Может быть, может быть, — невозмутимо ответил Мадрисол. Механический транслятор точно передал эту интонацию. — Я обсужу это с…

— Здесь, на Венере, — торопился Госсейн, — есть действующий искривитель, который может перемещать корабли длиной до десяти тысяч футов. Ваши люди могут воспользоваться им. Может быть, вы подскажете мне, как долго он останется связанным с искривителями на других планетах?

— Я передам все эти вопросы на рассмотрение экспертам. Они примут решение. Я думаю, это будут люди, способные и уполномоченные обсудить ваши проблемы до конца.

— Я записал нашу беседу с помощью робота-оператора, чтобы должным образом передать ваши слова здешним представителям власти, — сказал Госсейн и подавил улыбку. Никаких властей на Венере не было, но так же не было времени углубляться в обширный вопрос о ноль-А демократии.

— До свидания, желаю удачи.

Раздался щелчок, и напряженное лицо исчезло с экрана.

Госсейн приказал роботу-оператору переключить все будущие вызовы из космоса в отделение Института семантики в ближайшем городе и прервал связь. Он был удовлетворен и не без причины. Он привел в действие очередной процесс, но не собирался пассивно ждать его развития.

По крайней мере, он сделал, что мог.

Следующий — Джанасен, даже если это означает возвращение на Землю.

Глава 3

Чтобы стать психически нормальным и уравновешенным разумным человеком, индивидуум должен усвоить, что он не может знать всего. Недостаточно чисто умозрительно понять это ограничение; понимание должно появиться в результате регулярной тренировки не только на «сознательном», но и на «бессознательном» уровне. Такая тренировка является основой для сбалансированного приобретения знаний о сущности материи и жизни.

Курс Ноль-А

Казалось, был поздний вечер. Джанасен еще не оправился от потрясения, когда его выхватили из здания Института эмиграции. Он и не подозревал о наличии машины перемещений в собственном кабинете. Как видно, у Фолловера были и другие агенты в этой планетной системе. Он осторожно огляделся. Он стоял в тускло освещенном парке. Водопад шумел с невидимой за деревьями высоты. Струи воды сверкали в туманном свете.

На фоне водопада вырисовывалась фигура Фолловера. Его бесформенное тело не имело резких очертаний и по краям сливалось с темнотой. Молчание затянулось, и Джанасен занервничал, но он знал, что лучше не начинать первым. Наконец, Фолловер зашевелился и приблизился.

— Я с трудом приспосабливаюсь, — сказал он. — Эти сложные энергетические проблемы раздражают меня. Я не умею технически мыслить.

Джанасен продолжал молчать. Он не видел необходимости комментировать услышанное. Он ждал.

— Мы должны рискнуть, — сказал Фолловер. — Надо изолировать Госсейна от тех, кто может ему помочь, а если будет необходимо, и уничтожить. Я действую по определенному плану при поддержке Энро Рыжего, и мне не должна мешать личность с неизученными способностями.

В темноте Джанасен пожал плечами. На мгновение он даже удивился собственному равнодушию. Не имело значения, что именно он будет делать и что за неизвестные способности у его противника. Это его не заботило. «Я всего лишь инструмент, — подумал он с гордостью. — Я служу хозяину-тени». Он улыбнулся, опьяненный собственным эго, своими действиями и чувствами. Он назвался Джанасеном, поскольку это имя было довольно близко к его настоящему имени. Дэвид Джанасен. Фолловер снова заговорил.

— Любопытные моменты видны в будущем этого человека, Госсейна, но картины проходят через… хотя, пожалуй, ни один предсказатель не сможет их ясно разглядеть. Но я знаю, что он будет вас искать. Не пытайтесь предотвратить это. Он обнаружит ваше имя в списке пассажиров «Президента Харди» и удивится, что не видел вас там. В конце концов, это укажет ему, что вы на Венере. Сейчас мы находимся в парке нижнего города Нью-Чикаго.

— Как? — Джанасен огляделся с изумлением.

Он увидел только деревья, затемненные кусты и водопад. Там и сям неяркий свет отбрасывал тусклые отблески, но не было и намека на город.

— Эти венерианские города, — сказал Фолловер, — не имеют аналогов во всей галактике. Они индивидуально спланированы и застроены. Здесь все бесплатно: пища, транспорт, постройки — все!

— Что ж, это все упрощает.

— Не совсем. Теперь венерианцы знают о существовании разумных существ на планетах других звезд. После недавнего нападения они, вероятно, приняли меры предосторожности. У вас есть неделя или около того. За это время Госсейн должен вас найти.

— И что после этого? — поинтересовался Джанасен.

— Пригласите его к себе и дайте ему вот это.

Предмет пролетел, мерцая в темноте белыми вспышками. Он упал на траву и лежал, сверкая, как зеркало в солнечном свете.

— Она не будет такой яркой днем, — сказал Фолловер. — Помните, вы должны передать ее Госсейну в вашей комнате. Итак, какие вопросы?

Джанасен осторожно наклонился и поднял сверкающий предмет. Это было что-то вроде пластиковой карточки. Она была гладкой, как стекло. На ней была надпись, слишком мелкая, чтобы ее можно было прочесть невооруженным глазом.

— Что он должен сделать с этим?

— Прочесть текст. Джанасен нахмурился.

— И что тогда произойдет?

— Вам это знать не обязательно. Вы должны только выполнять мои инструкции.

Джанасен задумался и мрачно произнес:

— Вы только что сказали, что мы должны рискнуть. Но получается, единственный, кто рискует, это я.

— Друг мой, — сказал Фолловер непреклонно, — уверяю вас, вы не правы. Давайте не будем спорить. Еще будут вопросы?

«Фактически, — подумал Джанасен, — я никогда не интересовался пустяками».

— Нет, — ответил он.

Наступила тишина. Фолловер начал таять в туманном воздухе. Джанасен так и не уловил момента, когда призрак полностью исчез. Но вскоре он понял, что остался один.

Госсейн взглянул на «карточку», затем на Джанасена. Наглость этого человека заинтересовала его, поскольку давала возможность приглядеться к его характеру. Джанасен явный солипсист. Свою неврастеничность он прикрывает важной позой, которая, впрочем, зависит от того, будут более сильные люди выносить его дерзость или нет.

Их встреча с глазу на глаз проходила в типично венерианской обстановке. Они сидели в комнате, открытые двери которой выходили в сад с цветущими кустами. Комната была со всевозможными удобствами, включая автоматическую подачу пищи, электронное устройство для приготовления еды, которое освобождало от необходимости иметь кухню.

Госсейн изучал мужчину враждебным взглядом. Найти Джанасена оказалось не очень сложно. Несколько межпланетных переговоров, разрешенных в последние дни, быстрый опрос роботов-регистраторов в отелях вывели его на след.

Первым заговорил Джанасен.

— Организация жизни на этой планете заинтересовала меня. Я никак не могу привыкнуть к идее бесплатной пищи.

Госсейн неприветливо произнес:

— Вы бы лучше говорили по делу. То, как я с вами поступлю, полностью зависит от того, что вы мне расскажете.

Смелые голубые глаза задумчиво смотрели на него.

— Я расскажу вам все, что знаю, — наконец сказал Джанасен, пожав плечами. — Но не из-за ваших угроз.

Просто я не собираюсь скрывать ничего о себе или еще о ком-либо.

Госсейн ожидал подобных слов. Этот агент Фолловера будет счастлив прожить еще лет пять, но при этом сохраняя уважение к себе. Однако Госсейн ничего не сказал, и Джанасен начал свой рассказ. Описывая свои отношения с Фолловером, он казался искренним. Внимание призрака он привлек, будучи на секретной службе Великой Империи. Он слово в слово пересказал разговоры с Фолловером о Госсейне. В конце он прервался и вернулся к прежней теме.

— Галактика, — сказал он, — полна разнообразнейшими идеями, но я никогда не слышал, чтобы они воплощались и приносили какой-нибудь результат. Я пытаюсь понять, как действует неарис… не…

— Называйте это ноль-А.

— …как действует ноль-А. Но видимо эта философия основана на сознательности людей, а в это я не могу поверить.

Госсейн не ответил. Обсуждать этот предмет было глупо, поскольку здесь не обойтись несколькими словами. Если Джанасен заинтересовался, он может пойти в начальную школу. Собеседник понял его настроение и снова пожал плечами.

— Вы уже прочитали текст на «карточке»? — спросил он.

Госсейн ответил не сразу. «Карточка» состояла из химически активного, но безопасного материала, скорее всего абсорбента. Тем не менее, это был необычный предмет, очевидно, последнее достижение галактической науки. Он не собирался спешить с этим.

— Этот Фолловер, — сказал он наконец, — точно предсказал, что я буду спускаться в том лифте в девять двадцать восемь.

Поверить в это было трудно. Фолловер был не только не с Земли, но и не из Солнечной системы. Существо из далекой галактики обратило внимание на Гилберта Госсейна. И увидело его определенное действие в определенное время. Об этом говорил рассказ Джанасена.

Точность пророчества ошеломляла. Это делало «карточку» особенно ценной. Со своего места он видел текст, но не мог разобрать слов. Он наклонился ниже. Но надпись оставалась слишком мелкой.

Джанасен подал увеличительное стекло.

— Надпись можно прочесть только через лупу, — сказал он.

Госсейн колебался, но поднял карточку и внимательно рассмотрел ее. Он подумал, что это возможно переключатель, активизирующий какой-то большой механизм. Но какой?

Он окинул взглядом комнату. Когда он входил сюда, то «запомнил» ближайшие электрические розетки и проследил, куда идут провода. Некоторые тянулись к столу, за которым он сидел, и обеспечивали энергией встроенную кухонную машину. Он поднял взгляд.

— Мне кажется, мистер Джанасен, — сказал он, — что вы собираетесь покинуть Венеру или на корабле, или с помощью искривителя пространства. Я намереваюсь отправиться с вами.

Джанасен с любопытством посмотрел на него.

— Вам не кажется, что это может быть опасным.

— Да, — сказал Госсейн с улыбкой, — да, может быть. Они замолчали.

Госсейн настроил карточку на одну из «запомненных» зон и одновременно подал сигнал на чувство страха или сомнения. Если эти чувства появятся у него, карточка немедленно телепортируется из комнаты.

Такая предосторожность была недостаточной, но все же давала какой-то шанс.

Он сфокусировал стекло над текстом и прочитал:

«Госсейну:

Искривитель пространства имеет замечательное качество. Он питается электрической энергией, но не проявляет необычных свойств даже во включенном состоянии. Этот прибор встроен в стол, за которым вы сидите. Если вы прочтете дальше, то тут же попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную для конкретного человека».

Пришло ли чувство страха, он не помнил. Дальше была ночь.

Глава 4

Детский мозг с недоразвитой корой фактически не способен к проницательности. Ребенок неизбежно делает неверные оценки. Многие из этих ложных суждений обусловлены тем, что нервная система находится на «бессознательном» уровне. Они могут быть перенесены в зрелость. В результате мы имеем «хорошо образованного» мужчину (или женщину) с инфантильными реакциями.

Курс Ноль-А

Колесо сверкало. Госсейн лениво смотрел на него, лежа в повозке. Наконец, его взгляд оторвался от металлического колеса и остановился на закрывающей горизонт постройке. Это было гигантское строение, выгибающееся вверх от земли, подобно огромному шару. Только небольшая его часть была доступна взору.

Картина дошла до его сознания и поначалу не вызвала никакой озабоченности. Госсейн поймал себя на том, что сравнивает увиденное с номером отеля, где он беседовал с Джанасеном. А затем он подумал: «Я Ашаргин».

Впрочем, это чувство не выражалось словами. Автоматическое отождествление себя, простое отождествление, которое исходило из органов его тела и воспринималось нервной системой, как само собой разумеющееся. Но не спокойное отождествление. Гилберт Госсейн отверг его с удивлением, которое переросло в тревожное возбуждение, а затем в замешательство.

Летний ветерок обдувал его лицо. Возле большого строения среди подобия деревьев там и сям были разбросаны мелкие постройки. Позади них, на заднем плане великолепного пейзажа, высилась величественная, покрытая снегом гора.

— Ашаргин!

Госсейн подскочил. Баритон прозвучал в футе от его уха. Он дернулся, поворачивая голову, и тут увидел свои пальцы. Это остановило его. Он забыл о человеке, окликнувшем его, забыл даже взглянуть на него. Ошеломленный, он рассматривал свои руки. Они были тонкими, изящными, не похожими на сильные, мускулистые, крупные руки Гилберта Госсейна. Он оглядел себя. Тело было мальчишески стройным.

Тут он почувствовал внутреннее отличие, чувство слабости, слабой жизненной силы, путаницу чужих мыслей. Нет, не мыслей. Чувств. Сигналы из органов, которые некогда были под контролем другого разума.

Его сознание отпрянуло в ужасе и снова ополчилось против фантастической информации: «Я Ашаргин».

Не Госсейн? Его рассудок помрачился, когда он вспомнил слова на «карточке»: «…вы попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную…» Чувство катастрофы было сильнее всего испытанного им до сих пор.

— Ашаргин, ты слишком ленив. Встань и затяни подпругу дралла.

Он выскочил из телеги. Быстрыми пальцами подтянул ослабевшую подпругу на хомуте сильного быкоподобного животного. Он сделал это, даже не успев задуматься. Закончив работу, он залез обратно в повозку. Возница, священник в рабочей одежде, щелкнул кнутом. Повозка медленно потащилась и свернула во двор.

Госсейн пытался понять причину рабского повиновения, которое заставило его суетиться, как автомат. Понять было трудно. Слишком много путаницы. Но, наконец, понимание пришло.

Недавно этим телом управлял другой разум — разум Ашаргина. Это был нецельный, слабый разум, над которым господствовал страх и неконтролируемые эмоции, оставившие след на нервной системе и мышцах этого тела. Самое неприятное, что на внутреннюю разбалансированность тело Ашаргина реагировало на бессознательном уровне. Даже Гилберт Госсейн, понявший это, с большим трудом мог противодействовать этим сильным физическим принуждениям до тех пор, пока не натренирует тело Ашаргина до нормального психического состояния ноль-А. До тех пор, пока не натренирует… «Так ли это? — спросил себя Гилберт Госсейн. — Я здесь для того, чтобы натренировать это тело?»

Но быстрее его собственных вопросов поток органической мысли просочился в его сознание — воспоминания другого разума. Наследник Ашаргин. Когда ему было четырнадцать, войска Энро пришли в школу, где он учился. В этот страшный день он приготовился к смерти. Но вместо того, чтобы убить, его перевезли на Горгзид, родную планету Энро, и отдали на попечение священников Спящего Бога.

Здесь он работал в поле и голодал. Его кормили с утра, как животное. Ночью он с нетерпением ждал утра, когда ему дадут поесть, чтобы прожить следующий день. Его положение наследника не было забыто. Но старые правящие фамилии постепенно вырождались, становясь малочисленными и слабыми. В такие периоды великие империи имели тенденцию к падению из-за недостатка властолюбивых людей, таких, как Энро Рыжий.

Повозка завернула за группу деревьев, которые украшали центральную часть площадки, и внезапно в поле зрения появился неболет. Несколько мужчин в черных одеяниях священников и один пышно разодетый стояли на траве возле неболета, глядя на приближающуюся повозку.

Возница поспешно склонился в волнении и грубо ткнул Госсейна кнутовищем. Он торопливо сказал:

— Опусти лицо! Это сам Еладжий, Смотритель Склепа Спящего Бога.

Госсейн почувствовал сильный толчок. Он рухнул на дно повозки вниз лицом. Он лежал там, изумленный. До него медленно доходило, что мышцы Ашаргина автоматически подчинились команде. Все еще потрясенный этим, он услышал, как сильный, громкий голос произнес:

— Корн, проводите принца Ашаргина до неболета и можете быть свободным. Принц не вернется в рабочий лагерь.

И опять повиновение Ашаргина было беспрекословным. Перед глазами поплыл туман, конечности конвульсивно двигались. Госсейн обессиленно опустился в кресло. Неболет взлетел. Все произошло так быстро.

Куда они направляются? Это было его первой мыслью, когда он вновь обрел способность думать. Мало-помалу напряжение в мышцах Ашаргина спало. Госсейн сделал ноль-А паузу и почувствовал, что «его» тело еще больше расслабилось. Пелена упала с глаз, и он увидел, что неболет пролетает над снежной вершиной, удаляясь от храма Спящего Бога.

Здесь его мысль задержалась, как птица, остановленная в середине полета. Спящий Бог? Смутные воспоминания Ашаргина всплыли в его сознании. Спящий Бог лежал в полупрозрачном гробу в шарообразном храме. Только священникам разрешалось увидеть само тело и только один раз в жизни, во время посвящения.

Когда воспоминания Ашаргина дошли до этого момента, Госсейн понял все, что ему было нужно. Это был типичный вариант языческой религии. На Земле их было множество. Детали не имели значения. Его мысли переключились на более важное: на нынешнюю ситуацию.

Очевидно, наступил поворотный момент в жизни Ашаргина. Госсейн огляделся, изучая обстановку. Три священника, один из которых управлял неболетом, и Еладжий. Смотритель Склепа был полным мужчиной. Его одежды, выглядевшие такими пышными, при ближайшем рассмотрении оказались черной рясой, поверх которой была надета мантия, расшитая золотом и серебром.

Осмотр закончился. Еладжий был священником номер два в иерархии Горгзида, вторым после Секоха, верховного религиозного владыки планеты, на которой родился Энро. Но его чин и его роль ничего не значили. Как показалось Госсейну, в галактических делах он был второстепенной фигурой.

Госсейн посмотрел в окно. Внизу все еще белели горы. В этот момент он понял, что его одежда не подходила чернорабочему Ашаргину. На нем была форма офицера Великой Империи: брюки с золотыми лампасами и куртка, украшенная драгоценными камнями. Подобного Ашаргин не видел уже одиннадцать лет, с тех пор, когда ему было четырнадцать.

Генерал! Высота звания поразила Госсейна. Его мысли прояснились. Должна существовать веская причина, по которой Фолловер перенес его сюда в поворотный момент в карьере наследника Ашаргина — без его дополнительного мозга и в бессильное тело, управляемое расшатанной нервной системой.

Если состояние было временным, это давало возможность увидеть галактическую жизнь, возможность, которую он не смог бы получить обычным путем. Если же, с другой стороны, побег из этой западни зависел от его личных усилий, тогда его роль становилась понятной. Натренировать Ашаргина. Натренировать как можно скорее с помощью ноль-А методов. Только так он мог надеяться получить власть над необычной обстановкой — получить власть над несвоим телом.

Госсейн глубоко вздохнул. Он чувствовал себя значительно лучше. Он принял решение, принял его бесповоротно, прекрасно осознавая слабые места своего положения. Время и развитие событий могут внести новые коррективы в его план, но пока он заключен в теле Ашаргина, ноль-А тренировка должна стоять на первом месте. Она не должна быть слишком тяжелой.

Пассивность, с которой Ашаргин принимал полет, обманула Госсейна. Он наклонился через проход к Еладжию.

— Ваша честь, господин Смотритель, куда меня везут? Тот удивленно обернулся.

— К Энро. Куда же еще?

Госсейн решил понаблюдать за полетом. Однако в этот миг способность владеть собой исчезла. Казалось, тело Ашаргина превратилось в бесформенную массу. Взгляд затуманился страхом.

Дрожь приземлившегося неболета вернула его в прежнее состояние. На трясущихся ногах он выбрался из неболета и увидел, что тот опустился на крышу здания.

Госсейн огляделся. Ему было важно увидеть местность. Но ему не повезло, ближайший край крыши был слишком далеко. С неохотой он позволил трем молодым священникам проводить себя до лестницы, ведущей вниз. Он мельком увидел слева, на расстоянии тридцати-сорока миль, гору. Была ли это та гора, за которой находился храм? Видимо, да. Поскольку он не видел других гор такой высоты.

Он спустился со своим эскортом на три лестничных марша, затем прошел по ярко освещенному коридору и остановился перед украшенной дверью. Младшие священники отступили. Еладжий медленно прошел вперед, его голубые глаза сверкали.

— Ты войдешь один, Ашаргин, — сказал он. — Твои обязанности просты. Каждое утро, точно в это время — в восемь часов по времени города Горгзида — ты должен приходить к этой двери и входить без стука.

Он колебался, обдумывая следующие слова, и продолжал натянуто:

— Тебя не должно касаться, что делает его превосходительство, когда ты войдешь. Это относится и к случаю, если в комнате будет женщина. Ты не должен ни на что обращать внимание. Войдя, ты полностью поступаешь в распоряжение его превосходительства. Это не значит, что от тебя неизбежно потребуют лакейской работы, но если тебе предоставится честь выполнить личное поручение его превосходительства, ты должен сделать это быстро.

В манерах Еладжия чувствовалась самоуверенность власть предержащего. Его лицо исказилось гримасой боли, затем он милостиво улыбнулся. Это был властный жест снисхождения, смешанного с легкой тревогой, как будто произошедшее было для него неожиданным. Был даже намек на то, что Смотритель Склепа раскаивается в известных действиях, направленных против Ашаргина.

— Как я понимаю, сейчас мы расстанемся, я и ты, Ашаргин. Ты воспитывался в строгом внимании к твоему титулу и той роли, которую теперь тебе предстоит играть. Основой нашей религии является принцип, что первый долг человека перед Спящим Богом — научиться смирению. Может, тебя удивляло, почему твоя ноша столь тяжела, но теперь ты увидишь, что все это клучшему. Как прощальное напутствие, я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь. С незапамятных времен существует обычай истреблять соперничающие правящие дома: корни, ствол и ветви. Но ты все еще жив. Одно это должно вселить в тебя благодарность к великому человеку, который управляет самой большой во времени и пространстве империей.

И опять пауза. У Госсейна было время подумать, почему Энро оставил Ашаргина в живых, время понять, что этот циничный священник фактически заставляет его проникнуться благодарностью к захватчику.

— Все, — сказал Еладжий. — Теперь входи!

Это была команда, и Ашаргин беспрекословно подчинился ей, так, что Госсейн не мог ничего поделать. Его рука протянулась вперед. Он взялся за ручку, повернул ее и, открыв дверь, перешагнул через порог.

Дверь закрылась за ним.

На планете далекого солнца, посредине серого помещения выросла тень. Она проплыла над полом. В этой узкой камере находились два человека, отделенные друг от друга и от Фолловера тонкими решетками. Но Фолловер не обратил на них никакого внимания, он проскользнул к койке, на которой лежало неподвижное тело Гилберта Госсейна.

Он наклонился и прислушался. Затем выпрямился.

— Он жив, — громко сказал Фолловер.

Голос был удивленным, словно произошло что-то, не входившее в его планы. Он посмотрел в лицо женщины — если безликая тень может смотреть кому-либо в лицо — через разделяющую их решетку.

— Он появился в предсказанное мною время? Женщина пожала плечами, потом угрюмо кивнула.

— И с тех пор он так выглядит? — Его громкий голос был настойчив.

На этот раз женщина не ответила определенно.

— Итак, великий Фолловер наткнулся на достойного противника.

Тень вздрогнула, словно стряхивая ее слова. Ответ прозвучал спустя некоторое время.

— Это какой-то странный мир. Тут и там, на мириадах планет, появляются личности, которые подобно мне имеют необычные способности, возвышающие их над остальными. Энро, а теперь Госсейн.

Он остановился, а затем тихо проговорил, будто размышляя вслух.

— Я мог бы сейчас убить его, размозжив ему голову или проткнув ножом, в общем любым из десятков способов. И еще…

— Почему же ты не сделаешь этого? — съязвила женщина.

Он колебался.

— Потому что… Я еще многого не знаю. — Его голос был холодным и решительным. — И кроме того, я не убиваю людей, которых могу использовать. Я еще вернусь.

Он начал таять, пока не исчез из убогой бетонной комнаты, где в камерах, отделенных друг от друга тонкими фантастическими сетками из металла, были заточены женщина и двое мужчин.

Госсейн-Ашаргин оказался в большой комнате. На первый взгляд, она показалась ему набитой оборудованием. Для Ашаргина, чье образование закончилось в четырнадцать лет, назначение приборов осталось непонятным. Госсейн же узнал механические карты и видеоэкраны на стенах. Почти по всей комнате располагались пульты искривителей пространства. Некоторые устройства он видел впервые, но его образование было довольно широким, так что по способу их соединения с другими, известными механизмами, он догадался об их назначении.

Это был военный штаб. Отсюда Энро управлял, насколько это возможно для одного человека, огромными войсками Великой Империи. Видеоэкраны были его глазами. Огни, мигающие на картах, показывали ему полную картину любого сражения. Многочисленность искривителей пространства позволяла предположить, что он контролировал все точки обширной империи. Возможно даже, он имел связанную систему искривителей, посредством которой мог быстро попасть почти в любую часть галактики.

Если не считать приборов, огромная комната была пустой.

Госсейн подбежал к окну в углу помещения и через мгновение смотрел вниз на город Горгзид.

Столица Великой Империи сверкала в лучах яркого голубого солнца. Память Ашаргина услужливо подсказала Госсейну, что прежняя столица Нирена была уничтожена атомными бомбами, и бескрайняя равнина, где стоял тридцатимиллионный город, теперь стала радиоактивной пустыней.

Воспоминания потрясли Госсейна. Ашаргин, который не видел собственными глазами того кошмарного дня, остался равнодушным. Это было беспечное равнодушие человека, неспособного вообразить страшное бедствие. Но Госсейн ужаснулся, вспомнив, что диктатор вверг теперь в войну галактическую цивилизацию. Если бы кто-нибудь решился убить Энро!

Сердце забилось. Колени подогнулись. Сглотнув, Госсейн сделал ноль-А паузу и попытался подавить страх Ашаргина перед суровой целью, которая возникла в голове Госсейна, как вспышка.

Но цель осталась. Она осталась. Здесь открывалась возможность для ее осуществления, но она была слишком страшна. Этого труса надо убедить, упросить, укрепить, чтобы он сделал всего одно усилие. Нервная система любого человека способна вынести крайнее напряжение и принести жертву.

Он стоял, сузив глаза, сжав губы, полный решимости. Он почувствовал какое-то изменение в теле Ашаргина, накопление силы, словно новый тип мыслей изменил обменные процессы в железах и органах. Он не сомневался в происходящем. Новый, сильный разум взял власть над этим хилым телом. Конечно, этого недостаточно. Ноль-А тренировка для координации действия нервов и мышц была все еще необходима. Но первый шаг был сделан. Он принял непреклонное решение.

Убить Энро…

Он с искренним интересом разглядывал Горгзид, который выглядел, как правительственный город. Небоскребы были покрыты лишайником и вьющимся «плющом» — по крайней мере, чем-то похожим на плющ, — некоторые строения были со старомодными башенками и странными крышами, примыкающими друг к другу. Из четырнадцати миллионов жителей четыре пятых работающего населения занимало ключевые позиции в государственных учреждениях, имеющих прямую связь с рабочими офисами на других планетах. Около пятисот тысяч жителей — Ашаргин не знал точной цифры — были заложники, которые угрюмо обитали в живописных зеленых окрестностях. Угрюмо, потому что считали Горгзид провинциальным городом и чувствовали себя оскорбленными. Госсейн увидел несколько домов, в которых они жили: великолепные особняки прятались среди деревьев и вечнозеленых кустарников, сидели на вершинах холмов и сбегали в долины, теряясь в дымке дали.

Госсейн медленно отвернулся от пейзажа, расстилавшегося перед ним. Из-за двери в противоположной стене раздались странные звуки. Госсейн подошел к ней, понимая, что слишком долго задержался для первого раза. Дверь была закрыта, но он рывком распахнул ее и переступил через порог.

В тот же миг шум наполнил его уши.

Глава 5

Поскольку дети — и инфантильные взрослые — не способны к утонченной проницательности, многие переживания сильно воздействуют на их нервную систему. Это приводит к тому, что психологи называют травмой. Позднее перенесенные травмы могут стать причиной потери нормального психического здоровья (невроза) или даже безумия (психоза). Почти каждый индивидуум переживает травматические потрясения. С помощью психотерапии можно смягчить их последствия.

Курс Ноль-А

Госсейн мгновенно оценил ситуацию. Он стоял в большой ванной комнате. Через приоткрытую дверь справа он увидел большую кровать в алькове спальни. Остальные двери были закрыты. Бросив беглый взгляд на приоткрытую дверь спальни, Госсейн сосредоточился на обстановке в ванной.

Здесь буквально все было сделано из зеркал. Стены, потолок, подставки — все зеркальное. Где бы ни останавливался его взгляд, он всюду видел свое отражение, где-то более крупное, где-то более мелкое, но везде ясное и четкое. Ванна, тоже зеркальная, возвышалась над полом примерно на три фута.

Из трех кранов били сильные струи воды, создавая водоворот вокруг большого рыжеволосого мужчины, которого мыли четыре молодые женщины. Увидев Госсейна, рыжий мужчина знаком велел женщинам отойти. Они были готовы к этому, одна из них выключила воду, другие посторонились. В ванной наступила тишина. Купальщик, скривив рот и прищурив глаза, изучал Госсейна-Ашаргина. Нервная система Ашаргина критически напряглась. Огромным усилием воли Госсейн сделал ноль-А паузу. Он уже не пытался управлять телом, он хотел только удержать Ашаргина от обморока. Ситуация была отчаянной.

— Хотелось бы знать, что заставило тебя остановиться в Контрольном Центре и выглянуть в окно? Зачем? — медленно спросил Энро Рыжий. Он казался озадаченным. — Ведь ты видел город раньше.

Госсейн не мог отвечать: этот допрос грозил снова превратить тело Ашаргина в дрожащее желе, и Госсейн вел жестокую борьбу за власть над ним. Лицо Энро приняло выражение сардонического удовлетворения. Диктатор поднялся и вылез из ванны на зеркальный пол. Улыбаясь, он ждал, пока женщины обернут его мускулистое мокрое тело огромным полотенцем. Сняв это полотенце, они вытерли его полотенцами меньшего размера и, наконец, надели на Энро рыжий халат, гармонирующий с цветом его волос. Энро снова заговорил, продолжая улыбаться.

— Мне нравится, когда меня купают женщины. От них исходят мягкость и нежность, которые облегчают мою душу.

Госсейн промолчал. Энро хотел пошутить, но, как большинство людей, которые не понимают сами себя, просто проболтался. Вся сцена в ванной показывала, что Энро — человек, развитие которого осталось на детском уровне. Дети тоже любят ощущать мягкие женские руки. Но, с другой стороны, далеко не все дети, повзрослев, берут власть над величайшей во времени и в пространстве империей. Так что, каким бы недоразвитым Энро ни был с одной стороны, с другой — он обладал какими-то сверхъестественными способностями. Об этом, в частности, говорил тот факт, что, сидя в ванне, он знал, что делает Госсейн-Ашаргин в соседней комнате. Можно представить, какой ценной была эта способность в критической ситуации.

Размышляя об этом, Госсейн на мгновение забыл об Ашаргине. Это была опасная ошибка. Слова Энро о женщинах были ударом для неустойчивой нервной системы, сердце заколотилось, как молот, колени подогнулись, мышцы ослабли. Он закачался и упал бы, если бы диктатор не подал женщинам знак, который Госсейн успел увидеть краем глаза. В следующий момент несколько пар рук подхватили его.

Когда к Госсейну снова вернулась способность владеть собой и ясно видеть, он заметил, что Энро вышел через дверь слева в залитую солнцем комнату. Три женщины прошли в спальню. Одна продолжала поддерживать его трясущееся тело. Ашаргин не знал, куда спрятаться от стыда. В это время Госсейн сделал ноль-А паузу. Он увидел, что во взгляде женщины была жалость, а не презрение.

У нее были серые глаза и классические черты лица. Она нахмурилась.

— Меня зовут Нирена. Вам надо пройти туда, друг мой. Она подтолкнула его к двери, за которой исчез Энро.

Но Госсейн снова мог контролировать себя и остался на месте. Он обратил внимание на имя женщины.

— Есть ли какая-нибудь связь между вами и бывшей столицей Ниреной?

Она была озадачена.

— Только что вы падали в обморок, а теперь задаете разумные вопросы. Ваш характер более сложен, чем можно подумать, глядя на вашу внешность. Но поторопитесь! Вы должны…

— А какая у меня внешность? — спросил Госсейн. Холодные серые глаза изучали его.

— Вы спрашиваете, что можно предположить, глядя на вас? Поражение, слабость, изнеженность. Вы похожи на ребенка… — Она замолчала на полуслове. — Вам сказано, поторопитесь! Я ухожу.

Она повернулась, не оборачиваясь прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Госсейн не спешил. Он был недоволен собой. Он постоянно чувствовал натянутость в своем теле. И теперь он начал понимать что надо сделать, чтобы он — и Ашаргин — пережил этот день и не опозорился вконец.

Держаться. Замедлить реакции методом ноль-А. Он будет обучать Ашаргина в действии. Он был уверен, что еще в течение многих часов будет под бдительным взглядом Энро, который испугался бы любого признака самообладания в человеке, которого он пытался уничтожить. От пристального внимания нельзя было укрыться. Но, возможно, такие инциденты с потерей сознания, как только что произошедший, убедят диктатора, что все идет так, как он задумал.

Входя в указанную дверь, Госсейн сделал решительную попытку «излечить» Ашаргина с помощью ноль-А методов.

Он оказался в просторном помещении, где у огромного окна стоял стол, сервированный на троих. Размеры окна привлекли внимание Госсейна: оно было по меньшей мере ста футов высотой. Вокруг стола вертелись слуги. Несколько мужчин держали в руках по-видимому важные документы. Энро стоял, перегнувшись через стол. Когда Госсейн вошел, диктатор как раз поднимал одну за другой сверкающие крышки с блюд, нюхая кушанья. Наконец, он выпрямился и сказал:

— О, жареный манолл. Восхитительно! — Он с улыбкой повернулся к Ашаргину-Госсейну и указал на один из трех стульев. — Садитесь сюда.

Завтрак с Энро не очень удивил Госсейна. Это соответствовало его предположениям о намерениях Энро относительно Ашаргина. Но, в отличие от Госсейна, Ашаргин отнесся к приглашению Энро в своей застенчивой манере, и Госсейн снова чуть не потерял контроль над телом. Он сделал корково-таламическую паузу и увидел, что Энро задумчиво смотрит на него.

— Значит, Нирена проявила к вам интерес, — медленно произнес диктатор. — Эту возможность я не учел. А вот и Секох!

Вновь прибывший прошел мимо Госсейна, и потому тот увидел сперва его профиль и спину. Это был темноволосый мужчина лет сорока, приятной наружности. Он был одет в голубой костюм, поверх которого была накинута алая мантия. Когда он поклонился Энро, у Госсейна уже сложилось о нем впечатление, как о хитром, быстром, бдительном и коварном человеке. Энро заговорил:

— Я не могу придти в себя. Нирена говорила с ним!

Секох подошел к одному из стульев и встал за ним. Его черные проницательные глаза вопросительно смотрели на Энро. Тот вкратце рассказал, что произошло между Ашаргином и женщиной.

Госсейн слушал с возрастающим удивлением. Снова проявилась сверхъестественная способность диктатора знать, что происходит в соседней комнате, хотя он не мог ни видеть, ни слышать этого.

Феномен Энро изменил направление его мыслей. Он вдруг понял, что представляет собой безбрежная галактическая цивилизация и какие люди приходят здесь к власти.

Каждый индивидуум, достигший высокого положения, имеет какую-то способность. Энро может видеть сквозь стены. Это уникальная способность, но все же с трудом можно поверить, что только благодаря ей он добился таких вершин власти. Кажется, это доказывает, что людям галактики не требуется много преимуществ над собратьями, чтобы возвыситься над ними.

Высокое положение Секоха, по-видимому, объясняется тем, что он был религиозным владыкой Горгзида, родной планеты Энро. Способность или свойства Мадрисола из Лиги были все еще непонятны.

И, наконец, Фолловер, чьи сверхспособности включали точное предсказание будущего и умение сделаться нематериальным. Они давали ему возможность управлять другими разумами: так он наложил разум Гилберта Госсейна на мозг Ашаргина. Из этой троицы самым опасным казался Фолловер, хотя в полной мере это еще не проявилось.

Энро снова заговорил.

— Не сделать ли Нирену его женой? — Он стоял, нахмурясь, затем его лицо просветлело. — Ей-богу, я сделаю это. — Настроение у него поднялось, и он рассмеялся. — Здесь будет на что посмотреть. — Усмехаясь, он плоско пошутил о сексуальных проблемах и закончил на более свирепой ноте: — Я вылечу эту бабу от всех ее замыслов!

Секох пожал плечами и сказал звучным голосом:

— Я думаю, вы переоцениваете ее возможности. Но то, что вы предлагаете, не повредит. — Он повелительно махнул одному из слуг. — Примите к сведению требование его превосходительства, — сказал он командным тоном.

Слуга низко поклонился.

— Уже принял, ваше превосходительство.

Энро обратился к Госсейну:

— Проходите. Я проголодался. — Его голос стал язвительно вежливым. — Или вам помочь сесть на стул?

Госсейн сумел удержать тело Ашаргина от реакции на слова Секоха о «требовании» Энро. И, как ему показалось, удержал успешно. Он подошел к стулу и встал за ним. Но в этот момент смысл сказанного, должно быть, дошел до Ашаргина. А может, это было просто стечение обстоятельств. Во всяком случае, что бы ни было причиной, все произошло слишком быстро, чтобы успеть защититься. Когда Энро сел, Ашаргин-Госсейн потерял сознание.

Придя в себя, Госсейн обнаружил, что сидит за столом, а двое слуг поддерживают его тело в вертикальном положении. Ашаргин сжался, ожидая осуждения. Вздрогнув, Госсейн приложил все силы, чтобы не дать обмороку повториться, на этот раз от стыда.

Он посмотрел на Энро, но тот торопливо ел. Священник также не обращал на него внимания. Казалось, его замечали только слуги, которые, увидев, что он пришел в себя, стали накладывать ему еду. Пища была для Госсейна странной, но как только с блюд были сняты крышки, он почувствовал внутри приятное ощущение. Хоть раз подсознательные реакции Ашаргина принесли пользу. Через минуту он ел пищу, которая была приемлемой и привычной для вкусовых ощущений Ашаргина.

Госсейн все еще не мог оправиться от потрясения, вызванного перемещением его разума в чужой мозг. И самой худшей стороной этого унизительного эксперимента над ним была невозможность немедленных действий. Его поймали в это тело, наложив его сознание на мозг другого человека, вероятно с помощью какой-то разновидности искривителя пространства. А что в это время происходит с телом Гилберта Госсейна?

Такая жизнь в чужом теле не могла быть продолжительной — и, кроме того, он не должен забывать, что метод бессмертия, позволивший ему перенести одну смерть, защитит его снова. Следовательно, случившееся с ним чрезвычайно важно. Он должен обдумать его, постараться понять, осознать все происходящее.

«Почему, — думал он с удивлением, — почему я здесь, в штаб-квартире Энро Рыжего, повелителя Великой Империи, да еще завтракаю с ним?»

Он перестал есть и с любопытством уставился на крупного мужчину напротив. Энро, о котором он столько слышал от Торсона, Кренга и Патриции Харди. Энро, который развязал галактическую войну. Энро — диктатор, вождь, самодержец, абсолютный тиран, пришедший к власти благодаря своей способности видеть и слышать сквозь стены. Внешне довольно приятный. Лицо волевое, но усеянное веснушками, придающими ему мальчишеский вид. Голубые глаза — чистые и смелые. Глаза и губы Энро показались Госсейну знакомыми, но это, по-видимому, иллюзия. Энро Рыжий, которого Гилберт Госсейн уже помог разбить в Солнечной системе, и который теперь ведет беспрецедентную военную кампанию. Не иметь никакой возможности убить этого человека, и вдруг здесь, в сердце и мозге Великой Империи, получить ее — это было фантастическим поворотом событий.

Энро отодвинулся от стола. Это было подобно сигналу. Секох немедленно прекратил есть, хотя на его тарелке оставалось еще много еды. Госсейн положил нож и вилку, поняв, что завтрак окончен. Слуги начали убирать со стола.

Энро поднялся и спросил:

— Какие новости с Венеры?

Секох и Госсейн тоже поднялись. Знакомое название, услышанное в этой дали от Солнечной системы, поразило только Госсейна, и поэтому он смог сдержаться. Нервная система Ашаргина не прореагировала на слово «Венера».

Лицо священника было спокойно, когда он ответил:

— Есть несколько новых деталей. Но ничего существенного.

— Я принял бы кое-какие меры против этой планеты, — медленно произнес Энро, — если бы был уверен, что Риши там нет…

— Это сообщение до конца не проверено, ваше превосходительство.

Энро помрачнел.

— Но его достаточно, чтобы связать меня по рукам и ногам.

Священник холодно заметил:

— Хорошо еще, что Лига не открыла вашу слабость и не заявила, что Риша на одной из тысяч ее планет.

Диктатор не ответил, но вскоре рассмеялся, подошел и положил руку на плечо собеседника.

— Старина Секох, — сказал он саркастически.

Первосвященник сжался в комок, но в следующий момент преодолел замешательство и скривился в недовольной гримасе. Энро захохотал.

— Что случилось?

Секох мягко, но сильно освободился от тяжелой хватки.

— У вас есть еще поручения ко мне?

Диктатор перестал смеяться и задумался.

— Я еще не решил, что сделаю с этой звездной системой, но я чувствую раздражение каждый раз, когда вспоминаю, что там убили Торсона. И я хочу знать, почему нас разбили. Тут что-то не так.

— Расследование уже идет, — сказал Секох.

— Хорошо. Теперь о сражении.

— Довольно дорогое для нас, но с каждым днем все более успешное. Желаете взглянуть на цифры потерь?

— Да.

Один из секретарей вручил Секоху бумаги, тот молча передал их Энро. Госсейн наблюдал за лицом диктатора. Возможности ситуации, в которой он оказался, с каждой минутой становились все шире. Это, должно быть, то самое сражение, на которое ссылались Кренг и Патриция: девятьсот тысяч военных кораблей, титаническая битва в Шестом Деканте.

Декант? Он подумал возбужденно: «Галактика имеет очертания гигантского колеса…» Очевидно они разделили ее на «деканты» для удобства определения координат звезд и планет.

Энро раздраженно отдал бумаги своему советнику. Его глаза злобно сверкали.

— Я еще не решился окончательно, — медленно сказал он. — Ведь у меня все еще нет наследника.

— У вас свыше двух десятков детей, — заметил Секох. Энро словно не слышал его.

— Священник, — сказал он, — прошло четыре года с тех пор, как моя сестра, назначенная древним обычаем Горгзида быть моей единственной законной женой, пропала. Где она?

— Нет никакого следа, — ответил Секох. Энро угрюмо посмотрел на него и мягко сказал:

— Друг мой, она всегда нравилась вам. Если я подумаю, что вы утаиваете информацию… — Он остановился и видимо что-то уловил в глазах собеседника, потому что поспешно сказал со слабым смехом: — Хорошо, хорошо, не злитесь. Я ошибся. Конечно, ваш сан не позволил бы вам сделать этого. А, во-вторых, ваша клятва…

Казалось, Энро убеждает самого себя. Он замолчал и через минуту холодно закончил:

— Я позабочусь о том, чтобы мои дочери, которых родит Риша, не обучались на планетах, где насмехаются над обычаем брака между братьями и сестрами.

Ответа не последовало. Энро в упор, тяжело смотрел на Секоха. Казалось, он забыл о присутствии других. Он резко сменил тему.

— Я еще могу остановить войну. Члены Галактической Лиги сейчас собираются с силами, но они пойдут мне навстречу, если я проявлю малейшую готовность остановить битву в Шестом Деканте.

Священник был спокоен.

— Принципы Вселенского Порядка и Вселенского Государства выше эмоций отдельного человека. Вы не посмеете отступить перед жестокой необходимостью. — Его голос был подобен металлу. — Не посмеете!

Энро не смог взглянуть в его глаза.

— Я еще не решил, — повторил он. — Если бы моя сестра была здесь, я выполнил бы свой долг…

Госсейн уже не слушал. Так вот в чем дело! Вселенское Государство, контролируемое и подчиняющееся военной силе.

Это была древняя мечта человека. И много раз судьба давала ему иллюзию успеха. На Земле несколько империй достигли господства фактически во всех цивилизованных областях своего времени. И в течение жизни нескольких поколений обширные территории сохраняли свои искусственные связи, искусственные потому, что приговор истории, казалось, всегда сводился к нескольким фразам в учебниках: «…новый правитель не имел мудрости своего отца…», «…восстание масс…», «…национально-освободительные движения против ослабленной империи подорвали…» Были даже сформулированы законы разрушения империй. Детали не имели значения.

В самой идее Вселенского Государства не было ничего плохого, наоборот, это была прекрасная идея, но люди, мыслящие таламически, никогда не смогут создать больше поверхностного вида такого государства. На Земле ноль-А философия победила, когда примерно пять процентов населения обучились ее принципам. Тогда и было создано единое земное государство. Для галактики было бы достаточно трех процентов ноль-А населения. Только тогда, но не раньше, Вселенское Государство стало бы осуществимой идеей.

Поэтому эта война была обманом. Она не имела смысла. В случае победы Энро Вселенское Государство просуществует в течение жизни одного, максимум двух поколений. А затем управление психически нездоровых людей, построенное на эмоциональных реакциях, приведет к заговорам и восстаниям. То есть миллиарды людей будут погибать только за то, чтобы неврастеник получал удовольствие, заставляя нескольких высокородных дам купать его каждое утро.

Этот человек был только неврастеником, но война, которую он развязал, была маниакальной. Ее необходимо остановить.

В одной из дверей поднялась суматоха, и мысль Госсейна оборвалась. Женский голос прокричал:

— Конечно, я могу войти. Неужели вы посмеете не дать мне увидеться с братом?

В этом яростном голосе было что-то знакомое. Госсейн повернулся и увидел, что Энро бежит к двери, расположенной в дальнем конце комнаты напротив громадного окна.

— Риша! — закричал он, и в его голосе было ликование.

Сквозь влажные глаза Ашаргина Госсейн увидел их встречу. С девушкой был стройный мужчина. Когда они подошли, Энро подхватил девушку на руки и крепко прижал к груди. Но взгляд Госсейна привлек спутник Риши.

Это был Элдред Кренг. Кренг? Но тогда девушка должна быть… Он повернулся и вытаращил глаза, когда Патриция Харди капризно сказала:

— Энро, отпусти меня. Я хочу представить тебе моего мужа.

Диктатор замер. Он медленно опустил девушку и медленно повернулся, чтобы взглянуть на Кренга. Его гибельный взгляд встретился с карими глазами ноль-А детектива.

Кренг улыбнулся, словно не подозревая о враждебности Энро. Что-то сугубо индивидуальное было в этой улыбке и его манерах.

Выражение на лице Энро изменилось. Сначала он выглядел недоуменным, даже испуганным, затем раскрыл рот, собираясь что-то сказать, когда краем глаза заметил Ашаргина.

— О! — сказал он. Его манеры радикально изменились. Вернулось самообладание. Властным жестом он подозвал Госсейна. — Идемте, мой друг. Я хочу вас использовать, как офицера для связи с Великим адмиралом Палеолом. Скажете адмиралу…

Он двинулся к ближайшей двери. Госсейн поплелся за ним и оказался в комнате, которую ранее принял за военный штаб. Энро остановился возле одной из кабин искривителя пространства. Он взглянул на Госсейна.

— Скажете адмиралу, — повторил он, — что вы мой представитель. Здесь ваши полномочия. — Он протянул тонкую металлическую пластинку. — Теперь сюда, — сказал он и двинулся к кабине.

Слуга открыл дверь транспортного искривителя пространства, как уже догадался Госсейн. Он в замешательстве шагнул вперед. У него не было желания именно сейчас покидать двор Энро. Он еще не выяснил всего, что хотел. Если бы он остался, он мог бы узнать еще очень многое. Он остановился перед дверью кабины.

— Что я должен сказать адмиралу? Энро расплылся в улыбке.

— Кто вы, — мягко сказал он. — Представьтесь. Познакомьтесь с генеральным штабом.

— Понятно, — сказал Госсейн.

Он понял. Ашаргин выставлялся на показ военным. Энро, должно быть, предполагал оппозицию со стороны высших офицеров, поэтому он давал им возможность посмотреть на принца Ашаргина, слабого и безвольного, и понять всю безнадежность рассчитывать на него — единственного, кто имел законные права на власть и народную поддержку.

Госсейн еще колебался.

— Этот транспорт доставит меня прямо к адмиралу?

— Он имеет только один запрограммированный путь. Он отправит вас туда и вернется обратно. Счастливо.

Госсейн ступил в кабину, не сказав больше ни слова. Дверь закрылась за ним. Он сел в кресло управления, немного помедлил, — в конце концов, Ашаргин не мог действовать быстрее — и передвинул рычаг управления.

И тотчас понял, что свободен.

Глава 6

Дети, инфантильные взрослые и животные «отождествляют» события. Когда человек реагирует на новую или изменившуюся ситуацию так, будто она осталась старой или неизменившейся, говорят, что он отождествляет событие. Это аристотелев подход к жизни.

Курс Ноль-А

Свободен. Свободен от Ашаргина. Снова стал собой. Как он узнал это? Казалось, осознание пришло из каждой клеточки его существа. Благодаря личному опыту телепортации с помощью дополнительного мозга, ощущение перемещения было знакомым. Он почти не почувствовал движения. Даже темнота казалась неполной, как будто его мозг не переставал работать.

Выходя из комнаты, он ощутил присутствие мощной электростанции и атомного реактора, но в тот же миг с сильным разочарованием понял, что они были далеко от него, чтобы он смог ими воспользоваться.

Обретя способность видеть, Госсейн понял, что находится не в апартаментах Джанасена на Венере, не у адмирала Палеола, куда Энро направил Ашаргина.

Он лежал на спине, на жесткой кровати, уставясь в потолок. Его глаза и мозг впитали обстановку за один взгляд. Помещение было маленьким. Странная игольчатая решетка шла от самого потолка до пола. За решеткой на койке сидела молодая женщина и смотрела на него. В другом конце ее камеры блестела такая же решетка, за которой, распластавшись на койке, лежал очень большой мужчина в одних бесцветных шортах. Казалось, он спал. Его камера заканчивалась бетонной стеной.

Госсейн сел и осмотрелся более внимательно. Три стены в бетонной комнате, три окна, по одному в каждой стене, на высоте пятнадцати футов, ни одной двери. На этом его мысленное описание споткнулось. Ни одной двери? Быстрым взглядом он пробежал по стенам, ища хотя бы щели в бетоне. Но таковой не оказалось.

Он быстро подошел к решетке, отделявшей его камеру от соседней, «запомнил» зону пола в своей камере, затем в соседней и в камере спящего мужчины. После этого он попытался перенести себя в одну из безопасных точек на Венере.

Ничего не получилось. Госсейн пришел в замешательство, ведь он пробыл в теле Ашаргина не более пяти часов. Видимо, между сильно удаленными точками существовала временная разница, рассогласование полей, как назвал это робот-оператор на Венере, и в этом случае двадцатишестичасовой период, в течение которого «запомненные» зоны оставались пригодными для телепортации, прошел. Должно быть, Венера находится слишком далеко.

Он собирался сделать более детальный осмотр своей тюрьмы, когда вдруг вспомнил о присутствии сокамерников. На этот раз он пригляделся к ним внимательнее.

Когда он первый раз бегло осматривал камеру, ему показалось, что во внешности женщины было что-то отличающее ее от других. Теперь он увидел, что первое впечатление было правильным. Женщина была невысокой, но так держала себя, что в ней чувствовалось бессознательное превосходство. Бессознательное: это была выразительная деталь.

Единственная, с кем ее мог сравнить Госсейн, была Патриция Харди, которая так неожиданно оказалась сестрой Энро. У нее была та же гордость в глазах, та же врожденная уверенность в собственном превосходстве — так отличающаяся от чувства равенства с другими, которое казалось частью тела и лица ноль-А венерианцев.

Как и Патриция, незнакомка была grande dame. Ее гордость происходила от ее происхождения, ее ранга, ее манер и еще от чего-то. Госсейн, прищурившись, вгляделся в ее лицо. На нем было написано, что действует и мыслит она таламически, но так же действовали и мыслили и Энро, и Секох, и фактически все исторические деятели до возникновения ноль-А философии.

Эмоциональные люди могли развивать свои таланты по одному, реже двум направлениям и достигали в определенной области того же, чего любой ноль-А венерианец — в нескольких. Ноль-А — система собирания и сохранения в целостности человеческой нервной системы. Наибольшим достижением в ней было правильное сочетание общности и индивидуальности.

У женщины были темные волосы. Голова казалась немного великоватой. Она смотрела на Госсейна со слабой, обеспокоенной, недоуменной и, тем не менее, надменной улыбкой.

— Я понимаю, — сказала она, — почему Фолловер заинтересовался вами. — Она помолчала и добавила: — Возможно, мы с вами могли бы сбежать.

— Сбежать? — как эхо повторил Госсейн, и твердо посмотрел на нее.

Он был поражен тем, что она говорила по-английски, но объяснение этого факта могло подождать, пока он не получит более важной информации.

Женщина вздохнула и пожала плечами.

— Фолловер боится вас. И кроме того, эта камера не может быть тюрьмой для вас, как для меня. Или я ошибаюсь?

Госсейн не ответил, но ее предположение было ошибочным. Он был таким же пленником, как и она, без «запомненного» места снаружи, куда он мог бы телепортироваться, и без электрической розетки перед глазами, которую он мог бы использовать.

Он глядел на женщину, нахмурив брови. Будучи пленницей Фолловера, она теоретически его союзница. А если она жительница этой планеты, да еще принадлежит к высшему классу, она становится весьма ценной для него. Беда заключалась в том, что она очень походила на агента Фолловера.

Женщина сказала:

— Фолловер был здесь три раза, удивляясь, почему вы не проснулись, когда прибыли сюда два дня назад. И, правда, почему?

Госсейн улыбнулся. Уверенность, что он даст информацию, поразила его своей наивностью. Он не собирался никому рассказывать, что был в теле Ашаргина, хотя Фолловер, посадивший его сюда, несомненно…

Он остановился в напряжении и подумал почти безучастно: «Но это значит…»

Он удивленно покачал головой и поднялся в полном изумлении. Если Фолловер потерял над ним контроль, это означает присутствие другого существа огромной силы. Он совсем забыл о своей теории. Где-то во вселенной «космические шахматисты» играют в эту непостижимую игру. Даже ферзя, как он определил свой ранг в этой игре, могли двигать или заставлять двигаться, подвергать опасности или даже удалять с доски.

Он открыл было рот, но сдержался. Малейшее его слово будет отмечено и проанализировано одним из самых острых и опасных умов галактики. Он вернулся к своему первому вопросу.

Он повторил вслух:

— Сбежать?

Женщина вздохнула.

— Невероятно! Человек, чьи поступки невозможно предсказать! К вашему сведению, я имею некоторое представление о ваших следующих действиях, но из-за того, что одно из них нелогично, я вижу только неясные очертания.

— Вы можете читать будущее, как Фолловер? — Он подошел к решетке, разделяющей их камеры, и посмотрел на нее с удивлением. — Как вы это делаете? И кто такой этот Фолловер, похожий на тень?

Женщина рассмеялась высокомерным смехом, но в нем была какая-то музыкальная нотка, приятная слуху.

— Вы что, не знаете, что находитесь в Пристанище Фолловера? — спросила она и нахмурилась. — Я вас не понимаю. — Она явно была недовольна. — И ваши вопросы… Вы пытаетесь ввести меня в заблуждение. Кто такой Фолловер? Да все знают, что Фолловер обыкновенный предсказатель, который нашел способ находиться вне фазы.

В этот момент их прервали. Гигант в третьей камере зашевелился и сел. Он уставился на Госсейна.

— Эй, ты, — рявкнул он басом, — убирайся на свою койку! И не смей разговаривать с Лидж! Пошевеливайся!

Госсейн не двигался, с любопытством глядя на мужчину. Тот поднялся и подошел к решетке своей камеры. Лежа на койке, он выглядел гигантом, но только сейчас Госсейн увидел, как действительно огромен был мужчина. Он вздымался. Он громоздился. Он был семи с половиной футов высотой и широк в плечах, как горилла. Госсейн оценил объем его грудной клетки в восемьдесят дюймов.

Госсейн был ошеломлен. Он никогда не видел такого громадного человека. Мужчина просто излучал физическую мощь. Впервые в жизни Госсейн оказался в присутствии необученного индивидуума, чьи крутые мускулы явно превосходили возможности обычного ноль-А человека.

— Вали назад! Да побыстрее, — сказал монстр угрожающим тоном. — Фолловер сказал, что она моя, и я не собираюсь иметь никаких конкурентов.

Госсейн вопросительно посмотрел на женщину, но она легла, отвернувшись к стене. Он снова повернулся к гиганту.

— Как называется эта планета? — вежливо спросил он. Видимо, он выбрал правильный тон, так как гигант потерял часть своей воинственности.

— Планета? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?

Госсейн испугался. Его мысли, ушедшие было далеко вперед, решая другие вопросы, сделали зигзаг и вернулись обратно. Неужели он находится в изолированной звездной системе, подобной Солнечной? Такая вероятность потрясла его.

— А как называется ваше солнце? — настаивал он. — Ведь у него есть какое-то название. Ему должен быть приписан опознавательный символ в галактической номенклатуре.

Настроение собеседника явно испортилось.

— Чего тебе надо? — грубо спросил он.

— Не делайте вид, что вы не знаете планет других звездных систем, населенных разумными существами, — неумолимо сказал Госсейн.

Огромный мужчина озверел.

— У тебя немного протухли мозги, да? — сказал он выразительно. — Слушай, меня зовут Юриг, я живу на Кресте, и я алертанец. Я убил одного мужика, стукнув его слишком сильно. Я осужден на казнь, поэтому здесь и сижу. И, вообще, я не желаю с тобой разговаривать. Ты надоел мне своей глупостью.

Протесты Юрига были убедительны, кроме одного момента, который надо было уточнить.

— Если все так, как вы сказали, — заметил он, — то почему же вы так правильно говорите по-английски.

Но едва Госсейн произнес слово «английский», он уже понял ответ. Юриг окончательно подтвердил его.

— Как? — переспросил он и расхохотался. — Ты сумасшедший! — И тут до него дошел смысл этого слова. Он охнул. — Неужели Фолловер посадил меня с сумасшедшим? — Он взял себя в руки и сказал: — Человек, кто бы ты ни был, слушай! Язык, на котором мы говорим, — алертанский. И могу тебе сообщить, что ты говоришь на нем, как на родном.

На несколько минут Госсейн прервал разговор. Поток нейроизлучений, который исходил от гиганта, был враждебен. В нем были хитрость, ограниченность, кровожадное самодовольство.

С точки зрения мускульной силы алертанец был первоклассным борцом. Если им придется биться, Гилберт Госсейн будет вынужден использовать свой дополнительный мозг и переносить себя в разные части камеры. Он должен держаться подальше от этих обезьяньих лап и драться, как боксер, а не борец.

Но любое использование его дополнительного мозга выдало бы его способности. Госсейн поднялся и медленно подошел к решетке, которая разделяла камеры. Он сознавал, что попал в крайне невыгодное положение. В камере не было электрических розеток. Он понял, что заперт здесь, как самый обыкновенный человек.

Прутья решетки располагались на расстоянии четырех дюймов друг от друга и были такими тонкими, что, казалось, сильный человек смог бы их сломать. Но ни один сильный человек не станет даже пробовать. В металл прутьев были вплавлены иголки. Тысячи их. Он наклонился и внимательно рассмотрел место крепления решетки к полу. Там была поперечина, свободная от иголок, но над ней торчали иголки соседних прутьев, не позволяя исследовать ее пальцами.

Госсейн выпрямился и вернулся к последней оставшейся надежде, к койке. Если пододвинуть ее к стене, он смог бы добраться до окна. Металлические ножки койки оказались зацементированы в бетонный пол. После нескольких бесплодных попыток сдвинуть койку Госсейн отступил.

Камера без дверей, подумал он, и тишина. Тут его мысли остановились. Тишина была неполной. В ней слышались звуки движения, шорохи, слабые пульсации голосов. Должно быть, эта тюрьма была частью большого здания, как сказала женщина, Пристанища Фолловера. Он размышлял над этим, когда Юриг громко произнес:

— Ну и смешная одежда на тебе!

Госсейн повернулся к мужчине. По тону алертанца было ясно, что он не видит никакой связи между одеянием Госсейна и тем, что Госсейн говорил о других планетах.

Госсейн посмотрел на свой «смешной» костюм. Это был светлый пластиковый комбинезон на молнии с потайной системой нагрева и охлаждения, равномерно вплетенной в структуру ткани. Одним словом, это был опрятный, дорогой и очень удобный костюм, особенно для человека, который оказался в непривычных климатических условиях. В жаркую или холодную погоду костюм поддерживал температуру около двадцати градусов Цельсия.

В тот момент, когда Госсейн попытался произнести слово «английский», он понял, что использует чужой язык так естественно, так просто, что даже не сознает этого. Он знал от Торсона и Кренга, что галактическая наука разработала языковые машины, с помощью которых солдаты, дипломаты и путешественники могли говорить на языках разных планет. Но в данном случае было нечто другое.

Должно быть, это сделала карточка. Госсейн лег на койку и закрыл глаза. Он мысленно перенесся в комнату Джанасена. Вообразил себя в кабине искривителя. Он думал: «Когда я был перемещен с Венеры, мое тело безошибочно перенеслось в эту камеру. Во время полета другой «игрок» перенес мое сознание в мозг Ашаргина на далекую планету. И вот, наконец, я проснулся здесь, уже обученный этому языку. И если Фолловер действительно ожидал, что я проснусь сразу же, как только мое тело прибудет сюда, то я должен был обучиться языку в то время, когда читал текст на карточке».

Женщина все еще лежала, отвернувшись к стене. Тогда Госсейн оценивающе посмотрел на мужчину. Значит, источником информации будет Юриг.

Гигант отвечал на его вопросы без колебания. Планета состоит из тысяч больших и малых островов. Только люди на трейлерах, предсказатели, могут свободно перемещаться по всей планете. Остальное население живет на островах. Каждый остров населен определенной национальной группой. Между островами существует торговля, небольшая миграция, но на ограниченном уровне из-за многочисленных торговых и миграционных препятствий.

Госсейн внимательно слушал. Он пытался представить ноль-А венерианцев рядом с этими алертанцами, пытался придумать исчерпывающее понятие, которое описало бы предсказателей, но ничего не подходило. Ни одна из сторон еще недавно не знала о противостоянии враждующих галактических систем. Ни одна из сторон до сих пор не подозревает осуществовании другой.

Эти две системы развивались в изоляции от главного течения галактической цивилизации. И обе теперь были брошены в вихрь войны, охватившей такое обширное пространство, что под угрозой уничтожения оказались все планетные системы.

Госсейн продолжил расспросы.

— Кажется, вы не любите предсказателей. Почему? Гигант перевел взгляд с прутьев решетки на стену под окном.

— Издеваетесь? — сказал он.

Его глаза сузились в раздражении и вернулись к решетке.

— Я не издеваюсь. Я действительно не знаю.

— Они высокомерны, — резко сказал Юриг, — они предсказывают будущее, и они безжалостны.

— Последнее действительно звучит неприятно, — сказал Госсейн.

— Они все сволочи! — взорвался Юриг. Он с трудом глотнул. — Они поработили других людей. Они воруют идеи людей, живущих на островах. Из-за умения видеть будущее они выигрывают каждое сражение и подавляют любое восстание. Слушай, — Юриг прижался к решетке и заговорил серьезно, — я видел, тебе не понравилось, когда я сказал, что Лидж принадлежит мне. Мне плевать, нравится тебе это или нет, но, понимаешь, не стоит жалеть никого из них. Я видел, как женщины, вроде этой, сдирают кожу с островитян, — его голос стал язвительным, а потом злым, — и получают от этого наслаждение. Эта женщина пошла против Фолловера по своей личной причине. И первый раз за все века, по крайней мере я о таком не слышал, один из нас имеет возможность отплатить предсказателю. Разве можно не воспользоваться этим?

Впервые после того, как она легла, отвернувшись к стене, женщина шевельнулась. Она села и посмотрела на Госсейна.

— Юриг забывает сказать одну вещь, — начала она. Гигант взревел.

— Ты разговариваешь с ним! — неистовствовал он. — Я выбью твои зубы, как только получу такую возможность!

Женщина вздрогнула, не было сомнения, что она испугалась угрозы. Когда она заговорила снова, ее голос дрожал, но в нем слышалось открытое неповиновение.

— Он собирается убить вас, как только решетки будут убраны.

Лицо Юрига стало задумчивым.

— Для тебя достаточно, прекрасная леди. Это погубило тебя.

Женщина побледнела, но продолжала.

— Я думаю, Фолловер хочет посмотреть, как вы будете защищаться. — Она посмотрела на него с надеждой. — Вы сможете что-нибудь сделать?

Этот вопрос Госсейн настоятельно задавал сам себе. Ему хотелось успокоить женщину, но он подавил в себе это желание. Он не должен забывать, что за этими мрачными стенами был бдительный наблюдатель, и что каждое его движение, слово и действие будет тщательно взвешено и проанализировано.

— Вы можете что-нибудь сделать, — повторила женщина, — или Фолловер зря беспокоится?

— Я хотел бы знать, — поинтересовался Госсейн, — какое мое действие вы предвидите? Что я сделаю?

Ее ответ доказывал, если это нуждалось в доказательствах, что они вели далеко не академическую дискуссию. Лидж неожиданно разрыдалась.

— О, пожалуйста, не держите меня в неизвестности. Эти угрозы сводят меня с ума. — Она со слезами на глазах покачала головой. — Я не знаю, что произойдет. Когда я смотрю в ваше будущее, картина расплывается. Единственный, с чьим будущим происходит то же самое, это Фолловер. Но с ним все ясно, он вне фазы. — Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Послушайте, — серьезно сказал Госсейн, — я хочу помочь вам, но смогу ли я это сделать, зависит от ваших ответов на мои вопросы.

— Да? — Ее глаза расширились, губы приоткрылись.

— Можете ли вы хоть что-нибудь рассказать о моем будущем?

— То, что я вижу, не имеет особого значения.

— Но что это? — Он почувствовал раздражение. — Мне надо знать.

— Если я скажу вам, это внесет новые факторы и может изменить будущее.

— Но, может, его надо изменить.

— Нет. — Она покачала головой. — После того, что я вижу, дальнейшая картина размыта. Это дает мне надежду.

Госсейн с трудом сдержался. Но, во всяком случае, кое-что прояснилось. Значит, должен быть использован его дополнительный мозг. Похоже, предсказатели теряют свою способность именно в этих случаях. Однако их дарование восхищало Госсейна. Как-нибудь попозже он должен узнать, каким образом неврастеники вроде этой женщины предсказывают будущее.

— Тогда скажите, — настаивал Госсейн, — когда это случится?

— Через десять минут, — ответила Лидж. Госсейн ошарашенно замолчал. Наконец, он спросил:

— А имеется ли какая-нибудь транспортная связь между Алертой и планетами других звезд?

— Да. Без всякого предупреждения, без предварительного обсуждения с нами Фолловер приказал всем людям на трейлерах занять места на военных кораблях какого-то Энро. На Алерту уже прибыл корабль с транспортной связью.

Госсейн внутренне вздрогнул, но не подал вида, что потрясен. Он представил себе пророков на каждом корабле Энро, предсказывающих действия всех кораблей противника. Как обычные люди смогут бороться с такими сверхлюдьми? Из слов Джанасена он знал, что Фолловер сотрудничает с Энро, но это был лишь один индивидуум. Здесь же были миллионы. Он спросил, внутренне содрогаясь:

— А сколько… сколько вас?

— Около пяти миллионов, — ответила Лидж.

Цифра была меньшей, чем он предполагал, но это не принесло ему чувства облегчения. Пяти миллионов было достаточно для порабощения галактики.

— И что же, все согласились? — с надеждой спросил Госсейн.

— Я отказалась, — уныло сказала Лидж. — И я не единственная. Я выступала против Фолловера в течение пяти лет и этим подала пример. Но нас меньшинство.

Госсейн заметил, что четыре минуты из десяти прошли. Он вытер влажный лоб и заторопился.

— А что вы можете сказать по поводу слов Юрига о предсказателях?

Лидж пожала плечами.

— В чем-то он прав. Я помню глупую девицу, мою служанку, которая дерзила мне. Пришлось ее как следует отхлестать. — Она глядела на него широко раскрытыми, невинными глазами. — А что еще прикажете делать с теми, кто не знает своего места?

Госсейн почти забыл о присутствии третьего пленника, но тот сам напомнил о себе. Из камеры донесся рев.

— Ты видишь? — заорал гигант. — Понял, о чем я говорил? Только подожди, когда эти решетки поднимут! Я покажу тебе, что можно делать с людьми, которые не знают своего места! — Его голос перешел в неистовый вопль. — Фолловер, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь. Подними эти решетки! Подними их!

Если Фолловер и слышал, то не показал этого. Решетки остались на месте. Юриг утих и уселся на свою койку, бормоча:

— Только подожди, только подожди!

Госсейн узнал все, что ему было надо. Юриг в своей вспышке дал ему ключ к дальнейшим действиям. Его трясло, но он не обращал на это внимания. Теперь у него был ответ. Он знал, что будет делать. Фолловер сам обеспечит ему путь к спасению в критический момент.

Не удивительно, что Лидж не поверила картине его будущих действий. По-видимому, она показалась ей бессмысленной.

Дзенк! Звук раздался, как только он сел на койку. Металлический лязг.

Решетки начали подниматься.

Глава 7

Чтобы сделать утверждение об объекте или о событии, индивидуум «абстрагирует» только некоторые из его характеристик. Если он говорит: «Этот стул коричневый», то имеет в виду только одно из его свойств, но при этом осознает, что стул имеет много других характеристик. «Осознанность абстрагирования» является одним из главных отличий между семантически тренированным и семантически нетренированным человеком.

Курс Ноль-А

Со скоростью охотящейся кошки Госсейн вскочил с койки. Он ухватился за нижнюю, лишенную иголок поперечину решетки и почувствовал, что поднимается вверх.

Попытка удержаться стоила ему немалых усилий. Железный прут был толщиной менее дюйма и изогнулся. Пальцы охватывали поперечину как раз под иголками. Требовалось покрепче держаться, иначе ему не выбраться из этой тюрьмы.

Он держался. Когда он поднялся до уровня окна и смог посмотреть в него, он увидел на переднем плане двор, высокую изгородь из остроконечных металлических пик невдалеке и за ней рощу или лес. Госсейн едва взглянул на задний план, он охватил его взглядом, как нечто целое. Все свое внимание он перенес на двор. Ему казалось, что он мучительно медленно «запоминает» структуру каменистой насыпи. Наконец, достигнув цели, он спрыгнул с высоты почти в двадцать футов на цементный пол камеры.

Он приземлился на четвереньки, физически ослабленный, но его сознание было натянуто, как струна. Теперь, имея «запомненную» зону снаружи, он мог бежать с помощью особых возможностей своего дополнительного мозга. Но он еще не решил, какими будут его дальнейшие действия.

Угроза со стороны Фолловера не исчезла. Смертельная опасность оставалась. Но теперь он, по крайней мере, мог выбраться на свободу.

Осторожно, как боксер на ринге, Госсейн посмотрел на гориллоподобного Юрига, который, по словам Лидж, намеревался убить его.

— Лидж, — сказал Госсейн, не глядя на предсказательницу, — встань позади меня.

Она молча и бесшумно подошла. Он мельком взглянул на нее, когда она проскользнула мимо него. Краска сошла с ее щек, в глазах застыл страх, но голову она держала высоко.

Из дальнего угла теперь уже общей камеры Юриг прорычал:

— Ты зря прячешься за него. Это тебе не поможет.

Это была чисто эмоциональная угроза, не имеющая никакого смысла, но Госсейн не оставил ее без внимания. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он применит свои способности. Пока он будет делать вид, что сконцентрирован на Юриге, как на представляющем главную опасность, до тех пор Фолловер будет пассивно ожидать развития событий. Поэтому Госсейн сказал твердым голосом:

— Юриг, я устал от такого разговора. Я все время думаю, на чьей ты стороне? И вот что я тебе скажу: сейчас лучше быть на моей.

Алертанец, который уже двинулся к ним, остановился. Мускулы его лица судорожно задергались, он колебался между сомнением и яростью.

— Я разобью твою голову об пол, — пробормотал он сквозь зубы. Но выговаривал он слова так, словно проверял их эффект.

— Лидж, — позвал Госсейн.

— Да?

— Ты знаешь, что я сейчас сделаю?

— Нет. Ничего не вижу.

Теперь пришла очередь Госсейна сбиться с толку. Если она не может предвидеть его действия, значит, этого не может и Фолловер. Но Госсейн надеялся получить хотя бы смутную картину, что помогло бы ему собраться с мыслями. Что ему делать, когда он выберется наружу? Бежать? Или вернуться в Пристанище и найти Фолловера?

В этом деле он играл более важную роль, чем Юриг или Лидж. Как и Фолловер, он был главной фигурой в этих галактических «шахматах». По крайней мере, он должен считать себя таковой, пока события не докажут обратного. Это налагает на него определенные обязательства. Но побег в одиночку не решит его проблем. И, кроме того, он должен, по возможности, сеять семена будущей победы.

— Юриг, — сказал он вслух, — ты должен принять важное решение. Это требует гораздо большего мужества, чем ты уже продемонстрировал, но я уверен, что оно есть в тебе. С этой минуты, невзирая на последствия, ты должен быть против Фолловера. У тебя нет выбора. Если ты не будешь безоговорочно действовать против него, то в следующий раз я убью тебя.

Юриг неуверенно посмотрел на Госсейна. Казалось, он не может поверить, что этот человек смеет угрожать ему. Он почувствовал себя ужасно оскорбленным и невероятно разозлился.

— Я тебе покажу, какой у меня выбор! — закричал он.

Юриг приближался быстрым, но тяжелым шагом, очевидно намереваясь крепко схватить и раздавить врага своими сильными руками. И он был ошарашен, когда Госсейн быстрым ударом между этих медвежьих лап попал ему прямо в челюсть. Удар не совсем удался, но на время остановил гиганта. Он посмотрел на Госсейна больным взглядом. Выражение его глаз становилось все более раздосадованным, когда он начал понимать, что не так просто схватить мертвой хваткой человека, который, как говорил нанесенный удар, не только быстрее, но, возможно, сильнее его самого.

Госсейн, собрав все силы, нанес алертанцу второй сокрушительный удар, такой, что Юриг, шатаясь, отступил, разбитый физически и морально.

Шок должен быть долгим, и Госсейну стало жалко гиганта. Но это было необходимо. Такие люди, как Юриг, прокладывают путь к господству, полагаясь только на физическую силу. И только так Госсейн мог доказать ему свое превосходство. Конечно, Юриг может не признать поражения, найти десятки оправданий для себя, но на подсознательном уровне он будет уверен в превосходстве Госсейна.

Что же касается Гилберта Госсейна, то у него не было доверия к своей физической силе. Только с помощью ноль-А методов он смог сейчас и сможет в дальнейшем приспособиться к ситуации и действовать наилучшим для себя образом в сложившейся обстановке.

Довольный собой, Госсейн телепортировался во двор. Насущная цель удачного побега полностью подчинила его нервную систему.

Он смутно видел людей во дворе, которые оборачивались на него. Повернув голову, он мельком глядел на постройки, шпили, массы камня и мрамора, окна из цветного стекла. Эта картина долго оставалась в его сознании, даже когда он «запоминал» источники энергии во дворе. Он внутренне был готов переносить себя вперед и назад, чтобы избежать энергетически-управляемого оружия и бластеров.

Он автоматически телепортировал Лидж в зону позади себя, но даже не взглянул, следует ли она за ним.

Добежав до высокой изгороди, он увидел, что пики, которые сами по себе выглядели внушительно, были инкрустированы такими же иглами, как и решетки в камере, которую он только что покинул. Девять футов неприступного металла, но он видел территорию за изгородью.

Времени потребовалось не больше обычного — это только показалось долгим, — чтобы «запомнить» зону за изгородью. В действительности это не было простым запоминанием. Когда он сосредотачивался на восприятии какой-нибудь зоны, его дополнительный мозг автоматически делал «фотографию» полной атомной структуры материала, проникая на глубину молекул. Процесс переноса являлся результатом потока нервной энергии по каналам — эти каналы были созданы только после длительного обучения и тренировок — в дополнительный мозг. Активизирующий ответ дополнительного мозга посылал волну нервной энергии наружу, сначала по нервным каналам его тела, а затем через кожу в пространство. В следующее мгновение каждый задействованный атом направлялся по отмеченному подобию, в «сфотографированный» образец. Когда совпадение подобий достигало двадцатого десятичного знака, два объекта соприкасались, и больший перекрывал пространство к меньшему так, как если бы пространства между ними не было.

Госсейн телепортировался через изгородь и побежал к лесу. На бегу он почувствовал присутствие магнитной энергии и увидел самолет, планирующий поверх деревьев. Он продолжал бежать, краем глаза наблюдая за самолетом, пытаясь проанализировать его энергетические ресурсы. У самолета не было пропеллера, но снизу из коротких крыльев выступали длинные металлические подпорки., Похожие пластины шли вдоль фюзеляжа, что придавало самолету устойчивость. Здесь и был источник магнитной энергии.

Машина могла быть вооружена пулеметом или бластером с магнитным лучом. Она разворачивалась. Теперь ее нос повернулся к Госсейну. Он быстро телепортировался обратно к изгороди.

Вспышка цветного огня показалась в том месте, откуда он исчез. Трава загорелась. Из кустов взметнулись языки желтого пламени.

Когда самолет просвистел над ним, Госсейн «сфотографировал» его хвост. И снова с максимальной скоростью бросился к деревьям, росшим более чем в ста ярдах от него.

Он взглянул на самолет и увидел, что тот опять развернулся и пикирует на него. На этот раз у Госсейна не было шансов и хотя изгородь была угрожающе близко, всего в ста футах, он телепортировал хвост самолета в «запомненную» точку возле изгороди.

Последовал удар, потрясший землю. Металлический визг самолета, скорость которого не снизилась в процессе телепортации, резал уши. Самолет падал вдоль изгороди, снося ее, с фантастическим прерывистым шумом.

Госсейн побежал. Он благополучно достиг леса, но теперь его не устраивал просто побег. Если существовал один атакующий механизм, то должны быть и другие. Он «запомнил» область около дерева, отступил и перенес туда Лидж. После этого он телепортировался к окну тюрьмы и побежал к ближайшей двери, ведущей в Пристанище. Ему недоставало оружия, сравнимого с тем, которым Фолловер собирался препятствовать его побегу, и Госсейн намеревался получить его.

Он оказался в широком коридоре, и первое, что он увидел, был длинный ряд магнитных ламп. Он «запомнил» ближайшую и сразу почувствовал себя лучше. У него было маленькое, но сильное оружие, которое будет действовать повсюду на Алерте.

Он двинулся вдоль коридора уже шагом. Электростанция и атомный реактор были рядом, но где, он не знал. Госсейн почувствовал присутствие людей, но нейропоток не был ни напряженным, ни угрожающим. Он подошел к лестничной клетке и без колебаний спустился вниз. Там стояли двое мужчин и спокойно беседовали.

Они с удивлением посмотрели на него. Госсейн, уже имея план, спросил, тяжело дыша:

— Как пройти к энергетической установке? Это очень важно!

Один из них взволнованно посмотрел на Госсейна.

— Почему… Сюда! Что случилось?

Госсейн уже мчался в указанном направлении. Второй крикнул ему вслед:

— Пятая дверь справа.

Подойдя к пятой двери, он остановился у порога. Он увидел то, что и ожидал: атомный реактор, дающий энергию электростанции. Огромная турбина мягко поворачивалась. Ее огромное колесо сверкало, медленно двигаясь. Стены со всех сторон были заняты пультами. Полдюжины человек составляли обслуживающий персонал энергетической станции. Сперва они не заметили его. Госсейн подошел к энергетическому выходу турбины и «запомнил» его. Он оценил его примерно в сорок тысяч киловатт.

Затем, все так же без колебаний, он шагнул к реактору, туда, где были расположены устройства для внутреннего наблюдения. Один рабочий склонился над прибором, производя какие-то замеры. Госсейн подошел к нему и заглянул внутрь реактора через одно из устройств.

Он заметил, что человек оборачивается. Но Госсейну было достаточно того времени, пока тот осознает его присутствие. Когда удивленный рабочий тронул его за плечо, Госсейн отступил назад, без слов подошел к двери и вышел в коридор.

Выйдя из поля зрения персонала, он перенесся в лес. Лидж стояла в двенадцати футах лицом к нему.

При его появлении она подскочила от неожиданности и забормотала что-то невразумительное. Он с нетерпением ждал, когда она придет в себя. У него не было времени.

Лидж дрожала от волнения. Глаза, сперва слегка остекленевшие, ярко заблестели. Она схватила его за руку трепещущими пальцами.

— Быстро, — сказала она. — Сюда. Мой трейлер недалеко отсюда.

— Что? — переспросил Госсейн.

Но она уже бежала через кустарник, словно не слыша его.

Госсейн побежал за ней, размышляя: «Не дурачит ли она меня? Может она все это время знала, что побег удастся? Но тогда почему об этом не знал Фолловер и ждал?»

Он не мог удержаться от воспоминаний, что попал «в сложнейшую западню, когда-либо созданную»… Об этом он не мог не думать, даже довольный тем, что выбрался из нее.

Женщина впереди него с треском продиралась через подлесок, и вдруг он перестал ее слышать. Через секунду Госсейн оказался на берегу бескрайнего моря. Он вспомнил, что это планета обширных океанов и тысяч островов. Из-за деревьев слева от него показался воздушный корабль около ста пяти футов длиной и тридцати футов высотой с задранным носом. Он мягко опустился на воду перед ними. Сходни скользнули вниз и коснулись песка у ног женщины.

Через мгновение она была на борту, крикнув через плечо:

— Скорее!

Госсейн последовал за ней. Через минуту он был внутри, дверь закрылась за ним, и машина взлетела. Быстрота, с которой все произошло, напомнила ему похожую ситуацию у Храма Спящего Бога на Горгзиде, когда он был Ашаргином.

Было одно различие — важное и существенное. Тогда он не чувствовал угрозы, а теперь чувствовал.

Глава 8

Аристотель сформулировал научные принципы, наиболее полные, точные и доступные для своего времени. Его многочисленные последователи в течение двух тысячелетий провозгласили их правильность на все времена. В последнее время новые системы измерения опровергали многие из этих «истин», но они все же остались базисными в понимании большинства людей. Такой двухмерной логике было дано название аристотелевой (аббревиатура — А), а многомерной логике современной науки — неаристотелевой (аббревиатура — ноль-А).

Курс Ноль-А

Госсейн очутился у подножия лестницы в изогнутом коридоре, налево и направо уходящем из виду. Он последовал за Лидж вверх по лестнице в ярко освещенную комнату и обратил внимание на лампы. Они подтвердили его первое «ощущение» о виде энергии на корабле. Магнитная энергия.

Этот факт был интересен, поскольку позволял сравнить научное развитие Алерты и Земли двадцать второго века. Но он же был крайне неприятным в данном случае. Магнитные машины были так совершенны и выполняли столько функций, что люди, пользующиеся ими, отказались от всех остальных видов энергии. Этот самолет использовал только энергию магнитного поля планеты.

Предсказатели когда-то совершили ошибку. На борту не было атомной энергии, не было электричества, не было даже аккумулятора. Это значит, не было сильного действующего вооружения, не было радара. Предсказатели, очевидно, думали, что будут в состоянии предвидеть приближение любого врага, но теперь, когда они вступили в галактическую войну, их самолеты остались без защиты. Госсейн представил галактических инженеров, посылающих управляемые ракеты с дистанционными взрывателями и атомными боеголовками или десятки самонаводящихся торпед: настроенные на цель, они будут преследовать ее, пока не уничтожат или не самоуничтожатся.

Хуже всего было то, что он не мог ничего поделать, кроме как, по возможности быстро, узнать, что может предвидеть Лидж.

И, конечно, он мог надеяться.

Светлая комната, в которую привела его Лидж, оказалась длиннее, шире и выше, чем показалось ему с порога. Это была гостиная со стульями, креслами, столами и массивным зеленым ковром. Прямо напротив Госсейна из борта корабля выдавалось выпуклое окно, образуя как бы обтекаемый балкон.

Женщина со вздохом облегчения бросилась в кресло у окна и воскликнула:

— Как прекрасно снова стать свободной! — Она тряхнула темной головой и поежилась. — Какой кошмар! — И тихо добавила. — К счастью, он больше никогда не повторится.

Услышав последние слова, Госсейн остановился на полдороге к окну. Он хотел спросить, на чем основана ее уверенность, но не задал вопроса, вспомнив ее замечание о том, что она не может предсказать действия Фолловера. А ему нужно было знать именно это. Если забыть о ее удивительном даре, она была приятной, живой, не настолько хитрой, чтобы уберечься от опасности, женщиной лет тридцати. Он выяснит все, что она знает, после того, как подготовится к отражению возможных атак.

Нервная система Госсейна почувствовала приближение человека. В следующую минуту из двери, ведущей в носовую часть самолета, появился стройный седой мужчина средних лет. Он подбежал к Лидж и опустился на колени возле нее.

— Дорогая! — воскликнул он. — Ты вернулась!

Он быстро поцеловал ее.

Будучи уже у окна, Госсейн не обращал на них внимания. Он смотрел вниз и назад на чарующий вид. Остров, зеленый остров лежал, как изумруд, в темно-синем море. Самоцвет. На нем светящиеся серебристым цветом в лучах солнца постройки были уже трудноразличимы. На таком расстоянии они сливались с пейзажем, и если бы Госсейн не знал, что на острове есть здания, он принял бы их за груду камней.

Самолет набирал высоту. Очевидно его скорость была больше, чем могло показаться из-за равномерного ускорения, поскольку остров заметно уменьшался в размерах. Через несколько минут Госсейн перестал различать движение: со всех сторон его окружала бескрайняя синяя бездна, внизу более темная.

Столь быстрое удаление от острова подбодрило его, хотя, даже в критические минуты он помнил, что если будет убит, его память и сознание будут немедленно перенесены в другое тело Госсейна, которое автоматически проснется в каком-то неизвестном ему укромном месте.

К сожалению, как он узнал от прежней версии своего тела, теперь мертвой, следующей группе Госсейнов сейчас только восемнадцать лет. Он был уверен, что никакой восемнадцатилетний не смог бы справиться с ситуацией, созданной Энро. Люди поверят зрелому человеку, а не ребенку. И это доверие может определить победу или поражение в переломный момент.

Поэтому необходимо остаться живым в этом теле.

Он прикрыл глаза, обдумывая первоочередные действия. У него было много работы. Он должен остановить дальнейшую транспортировку предсказателей на военные корабли Энро, захватить приземлившийся на Алерту корабль и, по возможности быстро, атаковать Фолловера на его острове.

Конечно, было бы желательно принять некоторые подготовительные меры, но, к сожалению, вышеперечисленные действия не терпели отлагательства. Их надо выполнить как можно быстрее. Быстрее. Великая и решающая битва в Шестом Деканте ежечасно разгоралась. Если он что-нибудь знает о человеческой природе, то Лига уже потрясена до основания. Безусловно Энро предполагал разрушить ее, и, инфантильный, когда дело касалось моющих его по утрам женщин, на военном и политическом уровне он был гением.

И тут он вспомнил про Юрига, осужденного на казнь. Несомненно, весь гнев Фолловера обрушится на него. Он поспешно телепортировал Юрига в лес за изгородью. Юриг сможет спрятаться там, а позже Госсейн переместит его на самолет.

Он вернулся в гостиную и услышал, как женщина спокойно говорила:

— Мне жаль, Янар, но ему будет нужна женщина, и я буду ею. Прощай.

Мужчина поднялся с колен, лицо его потемнело. Он повернулся и увидел Госсейна. Ненависть, сверкнувшая из глубины глаз Янара, соответствовала излучению его нервной системы, которое ощутил дополнительный мозг Госсейна.

— Я не отдам свою женщину без борьбы. Даже тому, чье будущее неясно.

Он сунул руку в карман и вытащил небольшой, похожий на веер предмет. Он поднял его и нажал на спусковой крючок.

Госсейн спокойно подошел и вырвал оружие из рук Янара. Тот не сопротивлялся. На его лице появилось напряженное выражение. Нервный ритм, излучаемый им, показывал, что он испуган. Очевидно, он был ошеломлен тем, что его внешне хрупкое, но мощное оружие не «выстрелило». Госсейн отошел на несколько шагов и внимательно рассмотрел предмет. Радиальные фланцы были не чем иным, как антенной, что подтверждало природу используемой энергии. Магнитное оружие управлялось внешней энергией. В данном случае поле устанавливалось магнитным двигателем в корпусе самолета. Поле распространялось с ослабевающей напряженностью на расстояние около пяти миль.

Госсейн опустил оружие в карман и попытался представить впечатление Янара от происшедшего. Он «сфотографировал» внутренность оружия и телепортировал энергетический выход в одну из зон камеры Пристанища Фолловера. Расстояние препятствовало возвращению потока назад на самолет, и, таким образом, оружие с отклоненной энергией не «выстрелило». Психологический эффект видимо был ужасным.

Мужчина побледнел и со скрежетом сжал зубы.

— Вы убьете меня, — сказал он с горечью.

Этот ничтожный тип был тесно связан с А привычками, которые диаметрально противоположны ноль-А привычкам. И, поскольку он действовал по чисто эмоциональным причинам, то был опасен, пока они находились вдвоем на борту самолета. Его надо или убить, или удалить, или — Госсейн странно улыбнулся — взять под охрану. И он знал человека, которому доверит это. Юриг. Но это потом. А сейчас, обернувшись к Лидж, он спросил ее о брачных обычаях предсказателей.

У них не было браков.

— Они, — сказала Лидж с презрением, — для низшей породы.

Госсейн узнал, что Янар — один из целого ряда ее любовников, и что, будучи старше, он имел еще больше любовниц. Эти люди надоедали друг другу и, благодаря своему дару, могли предвидеть, когда расстанутся. В данном случае из-за неожиданного появления Госсейна этот момент наступил раньше, чем предсказывалось.

Госсейна не оттолкнули, не привлекли такие нравы. Он равнодушно отнесся к ним. Первой его мыслью было успокоить Янара, чтобы тот не переживал из-за потери любовницы. Госсейну не нужна была женщина, не обученная ноль-А принципам. Но он не сказал этого. Ему понадобится предсказатель, а Лидж могла бы оскорбиться, что он отвергает ее.

Он задал Лидж еще один вопрос.

— Что может делать Янар, кроме как есть и спать?

— Он управляет кораблем. Госсейн повернулся к Янару.

— Держи курс, — кратко сказал он.

Дальнейший разговор с Лидж мог подождать. Сейчас было крайне необходимо хоть как-то защитить самолет, а это зависело от того, что он найдет на нем.

Обыскивая самолет, он вспомнил, что Лидж, когда они пробирались через подлесок, назвала машину трейлером.

Небесный трейлер. Госсейн мог представить легкую жизнь предсказателей, обитающих в своем мире островов и воды. Они лениво летали по небу, приземлялись, где хотели и когда хотели, брали в плен любого «низшего» человека, которого хотели поработить, и захватывали любой объект, который хотели иметь. Что ж, человеческая натура всегда стремилась к беззаботному существованию. Нетрудно было догадаться, что их беззаботное существование предполагало безжалостное порабощение народов, которые не обладали подобным даром пророчества. Но такое сверхгосподство всегда могло быть оправдано не слишком придирчивыми умами. Кроме того, последние поколения выросли в обстановке, где рабство считалось само собой разумеющимся, поэтому уверенность в своем превосходстве уже въелась в нервную систему предсказателей.

Хотя, казалось, они не понимали этого, но после появления Фолловера уже не было возврата к их прежней жизни. И теперь прибытие на Алерту галактического военного корабля и присутствие здесь Гилберта Госсейна были показателями дальнейшего изменения условий их жизни. Предсказатели должны либо приспособиться, либо отойти в сторону.

Кабина управления располагалась на носу трейлера. Госсейн быстро осмотрел ее и довольно быстро разобрался в рычагах и кнопках на пульте.

Через переднее куполообразное окно Госсейн долго глядел вниз, на море. Насколько он мог видеть, под ними простиралась тяжелая масса воды без признака земли.

Он продолжил осмотр кабины управления. В одном углу стальная лесенка вела к закрытому люку в потолке. Госсейн поднялся по ней и очутился на чердаке. Он изучал этикетки на ящиках и коробках, не зная, что именно ему нужно, но готовый последовать за любой идеей, которая придет ему в голову. И вот, когда он увидел баллон, наполненный дегравитационным воздухом, идея пришла.

Он продолжил обыск трейлера, уже имея план. Госсейн обошел всю главную палубу, заглянул в каждую из четырех спален, в столовую, в заднюю кабину управления и спустился на нижнюю палубу. Теперь он искал нечто определенное. Присутствие людей он сперва почувствовал, а потом и увидел шестерых мужчин и шесть женщин. Они были покорны и, судя по излучаемому ими нейропотоку, смирились со своей участью. Не обращая на них внимания, он заглянул на кухню и в кладовые и, наконец, вошел в мастерскую.

Здесь было то, что он искал.

Через полчаса Госсейн появился в кабине управления с тремя гравитационными лампами, смонтированными на плате, которая преобразовывала энергию магнитного поля трейлера. Выгнав Янара из кабины, он залез на чердак и более пятнадцати минут перекачивал дегравитационный воздух в баллон, где установил плату с лампами.

Сперва колебания были слабыми, потом усилились. Ритмический пульс бил в дополнительный мозг Госсейна устойчиво и спокойно. На Земле о таких лампах говорили, что они обладают «гравитационным голодом»: они испытывали недостаток в гравитационных частицах, и всякий раз, когда в поле их действия появлялся материальный предмет, происходило возбуждение. Ритм оставался измененным все то время, пока объект находился поблизости.

Сидя за пультом управления, Госсейн направил трейлер вверх на высоту пяти миль, а затем резко вниз, почти к поверхности воды. Таким образом он хотел приспособиться к обычным ритмическим изменениям во время движения над морем. Наконец, он привык. Теперь, если произойдет какое-либо другое изменение ритма, дополнительный мозг почувствует это и сможет отличить. Тогда он телепортируется в носовую или хвостовую кабину управления и на месте решит, что делать дальше.

Такой персональный радар, конечно, бесполезен против оружия и предметов, движущихся со скоростями порядка миль в секунду. Но это все же хоть какая-то защита.

Солнце уже скрылось за мерцающим горизонтом воды, и сумерки быстро превращались в ночь, когда Госсейн покончил с этим и перешел к следующему шагу. Он «запомнил» кусок проволоки и две зоны на полу кабины управления. После этого он прошел в гостиную, чувствуя себя готовым к уверенным действиям.

Когда Госсейн вошел, Янар сидел у окна и читал книгу. Комната освещалась мягким светом магнитных ламп. Холодные на ощупь, они выглядели теплыми и интимными.

Госсейн остановился и, прищурившись, посмотрел на Янара. Проверяя свою идею, он телепортировал кусок проволоки в кабине управления на первую «запомненную» область и ждал.

Мужчина оторвался от книги и взглянул на него. Он встал, подошел к креслу в дальнем конце комнаты и сел в него. Поток недружелюбных нейроизлучений, окрашенный судорожными импульсами сомнения, исходил из нервной системы предсказателя.

Реакция была такой, какую и ожидал Госсейн, хотя возможно его дурачили. Каждое его движение могло быть предсказано и учтено. Но он надеялся, что его манипуляции с проволокой лишат предсказателей возможности предвидеть его действия. Если это так, то главная проблема с предсказателями решена. Он сможет допросить их, уверенный, что его вопросы не были предвидены. Но была и другая проблема: достаточно ли он напугал Янара?

Это было более важным, чем могло показаться. Чтобы завести друзей, требуется время, но достаточно одного шокового момента, чтобы испуганный человек понял, что находится в присутствии более сильного. Положение Гилберта Госсейна на Алерте будет зависеть от его способности распространить мнение, что он непобедим. Никаким другим путем он не имел возможности действовать с наибольшей скоростью, необходимой для осуществления его планов. Вопрос был в том, сможет ли он действовать достаточно быстро.

Госсейн подошел к выпуклому окну. За ним была кромешная тьма, виден был только слабый блеск моря. Если у этой планеты есть луна, то она еще не взошла или же в эту ночь было новолуние.

Он смотрел на волны и думал о Земле. Трудно, даже невозможно было представить разделяющее их расстояние. Он почувствовал себя песчинкой. Госсейн был сильно привязан к Солнечной системе, хоть и понимал, что не принадлежит какой-то отдельной планете. Он знал, как много еще предстоит сделать и мог только надеяться, что успеет максимально развить возможности своего дополнительного мозга и подготовиться к напряженным критическим дням.

Его внимание привлек какой-то шум. Отвернувшись от окна, он увидел, что рабы с нижней палубы суетятся в столовой. Задумчиво наблюдая за ними, он заметил, что самая молодая и симпатичная девушка подвергается постоянным нападкам по самым ничтожным поводам со стороны двух женщин постарше. На вид ей было около девятнадцати лет. Она не поднимала глаз, из чего Госсейн заключил, — он кое-что знал о таламических натурах, — что она ждет своего часа, чтобы при первой же возможности отплатить мучительницам. Природа нейроизлучений от нее подсказала Госсейну, что отыграется она, кокетничая со слугами-мужчинами.

Госсейн переключился на Янара и сделал вывод: явное, несмягченное недружелюбие.

Он медленно направился к Янару. Предсказатель поднял взгляд и, увидев Госсейна, тяжело заворочался в кресле. Он выглядел раздосадованным.

Это был хороший знак. Никто из предсказателей, кроме тех, кто был знаком с Фолловером, не испытывал на себе невозможность время от времени предвидеть будущее. Интересно будет посмотреть на реакции Янара во время допроса.

Госсейн начал, задавая простые вопросы. И перед каждым в продолжение всего допроса он перемещал проволоку туда-сюда между первой и второй «запомненными» зонами кабины управления.

За редким исключением Янар отвечал без колебаний. Его полное имя Янар Уилври Блоув, ему сорок четыре года, у него нет профессии — тут произошла первая заминка.

Госсейн мысленно отметил это, но ничего не сказал. Блокада в связи с вопросом о профессии, отчетливый перерыв в нейропотоке.

— Ваши имена что-нибудь означают? — спросил он. Янар, казалось, успокоился.

— Я Янар из детского центра Уилври, что на острове Блоув.

Госсейн снова переместил проволоку и дружелюбно сказал:

— Ваш народ обладает удивительным даром предвидения. Я никогда не встречал ничего подобного.

— Но этот дар не действует против вас, — мрачно заявил Янар.

Ценное признание, хотя неизвестно, насколько правдивое. В любом случае он должен вести себя так, как если бы Янар не предугадал его вопросы. У него не было другого выбора.

Допрос продолжался. Госсейн точно не знал, какую именно информацию он хочет получить. Но возможно он наткнется на какой-нибудь ключ. Его уверенность, что он все еще в западне Фолловера, стала больше, а не меньше. Если это так, то он сражается против времени в прямом смысле.

Он узнал, что предсказатели рождались как все люди, обычно на борту трейлеров. Через несколько дней после рождения их отдавали в ближайший детский центр.

— И что в этом центре делают с детьми? — спросил Госсейн.

Янар покачал головой. И снова в нейропотоке, исходящем от него, наступила блокада.

— Мы не даем такой информации посторонним, — сказал он упрямо, — даже… — Он остановился, пожал плечами и кратко закончил: — Никому!

Госсейн не стал настаивать. Эти факты были интересными, но не насущными. В данный момент они были не очень важны.

Поэтому ничего не оставалось, как продолжать.

— Давно существуют предсказатели?

— Несколько столетий.

— Это результат вторжения?

— Есть легенда, — начал Янар. Он остановился. Блокада. — Я не буду отвечать.

— Когда появляется способность пророчества? — спросил Госсейн.

— Лет в двадцать. Иногда немного раньше.

Госсейн кивнул, частично себе. Ответ Янара подтверждал его теорию. Их способность развивалась медленно, как кора головного мозга и как его собственный дополнительный мозг. Он поколебался, прежде чем задать следующий вопрос: в нем было скрытое предположение, о котором Янар не должен догадаться. Как и прежде, Госсейн передвинул проволоку, а затем спросил:

— А что происходит с детьми предсказателей, для которых нет места в детском центре?

Янар пожал плечами.

— Они вырастают и остаются жить на островах.

Он сидел невозмутимый, не понимая, что проговорился. Из его ответа стало ясно, что только те дети, которые попадают в детские центры, становятся предсказателями.

Бесстрастность Янара дала ход другой веренице мыслей. Неожиданно, словно его кто-то толкнул, Госсейн понял, что Янар ведет себя как человек, который уже не в первый раз участвует в подобном диалоге. Янар знал, что не может предугадать вопросы, и знал это так хорошо, что уже не волновался и даже не пытался предвидеть их.

Нетрудно было догадаться, с кем Янар имел подобную беседу. Госсейн был глубоко задет. Казалось невероятным, что ему понадобилось так много времени, чтобы увидеть истину. Он посмотрел на предсказателя и сказал спокойным голосом:

— А теперь расскажите, как вы связываетесь с Фолловером.

Янар был захвачен врасплох. Он оказался неподготовленным. Его лицо стало мертвенно-белым. Нейропоток от его нервной системы остановился, затем прорвался, потом снова остановился и снова прорвался.

— Что вы имеете в виду? — наконец прошептал он. Поскольку вопрос был риторическим, Госсейн не стал отвечать. Он грозно посмотрел на предсказателя.

— Говори быстрее, пока я не убил тебя!

Янар безвольно осел в кресле, и его лицо еще раз изменилось в цвете. Заикаясь, он пробормотал:

— Вы не правы. Зачем бы я стал подвергать себя опасности? Нет, я не связывался с Фолловером и не сообщал ему, где вы. Я не делал ничего подобного! Вы не сможете доказать этого.

Но доказательства здесь и не требовались. Потрясение так ослабило Госсейна, что он даже не взглянул на предсказателя. Итак, Янар отправил донесение. Госсейн не сомневался в этом. Реакции предсказателя были слишком сильными. Янар никогда не умел контролировать свои эмоции и теперь не знал, как это делается. Виновность чувствовалась в каждом его движении.

Госсейна знобило. Но все возможное для своей защиты он уже сделал, и теперь оставалось только получить как можно больше информации. Он резко сказал:

— Вы бы лучше не врали, друг мой. Вы лично контактировали с Фолловером?

Янар был угрюм. Он пожал плечами.

— Конечно, — ответил он.

— То есть, он ждал вашего вызова? — Госсейн хотел прояснить этот момент. — Вы его агент?

Мужчина покачал головой.

— Я предсказатель!

В голосе послышалась гордость, но выглядел он отнюдь не гордо. Локон седых волос обвис на его виске. Он был похож на кого угодно, но только не на представителя «высших» людей Алерты.

— Что вы ему сказали?

— Что вы на борту.

— А что сказал он?

— Что знает это.

— О! — сказал Госсейн. Он остановился, но только на мгновение.

Его мысли переключились на другие аспекты ситуации. Он быстро задал десяток важных вопросов. Выяснив некоторые факты, он телепортировал себя и Янара в кабину управления. Он стоял рядом с трясущимся предсказателем, пока тот доставал карты и показывал по ним курс трейлера, широкую окружность радиусом сто миль вокругострова Фолловера.

Госсейн изменил курс. Теперь они летели на Крест, расположенный в нескольких сотнях миль к северо-западу, после чего Госсейн снова вернулся к предсказателю.

— А теперь, — с угрозой сказал он, — перед нами встала проблема, что делать с трейлером?

Мужчина был белым, но его испуг частично прошел. Он смело заявил:

— Я ничего не должен вам. Вы можете убить меня, но не ждите от меня лояльности.

Госсейну и не требовалась лояльность, ему нужен был страх. Эти предсказатели должны научиться подумать дважды, прежде чем предпринимать какие-либо действия против него. Но что делать?

Он отправился обратно в гостиную. Когда он вошел туда, со стороны спален появилась Лидж. Он двинулся к ней, нахмурясь. «Один вопрос, мадам, — подумал он. — Каким образом Янар смог предостеречь Фолловера, если его действия невозможно предсказать? Пожалуйста, объясните это».

Женщина остановилась, улыбаясь, но ее улыбка исчезла, когда она посмотрела ему за спину. Госсейн развернулся.

Он ничего не услышал и не почувствовал чьего-либо присутствия, хотя и увидел. Справа, в десяти шагах от него, формировалась тень. Она становилась чернее и чернее, но он все еще видел стену за ней. Тень утолщалась, росла и темнела, но не стала более материальной.

Госсейн напрягся. Настал момент его встречи с Фолловером.

Глава 9

Семантика оперирует смыслом слов и выражений. Общая семантика оперирует связью человеческой нервной системы с окружающим миром и поэтому включает в себя семантику. Она обеспечивает интеграцию мыслей и опыта человека.

Курс Ноль-А

Наступила тишина. Казалось, Фолловер наблюдает за ним, тень стала устойчивой. Госсейн сначала настороженно смотрел на своего врага, но вскоре его отношение изменилось. Сильное беспокойство постепенно прошло.

Действительно, что мог сделать Фолловер?

Госсейн огляделся. На случай битвы он хотел быть в наилучшей позиции.

Лидж застыла на прежнем месте с широко раскрытыми глазами. Когда его внимание задержалось на ней, он заметил, что нейропоток, излучаемый ею, показывает крайнюю степень тревоги. Это могла быть тревога только за себя, но Госсейн думал иначе. Их судьбы слишком тесно переплелись, чтобы Лидж поняла, что ее безопасность сейчас всецело зависит от безопасности Госсейна. Он откинул все мысли о возможной угрозе с ее стороны.

Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину управления. Но дверь была справа и немного сзади так что ему пришлось повернуться. На миг он выпустил Фолловера из поля зрения. Резко повернувшись обратно, Госсейн убедился, что тот на месте.

Госсейн отступил к стене. Он медленно двигался, мысленно перебирая возможные опасности. Янар. Предсказатель — выяснил он с помощью дополнительного мозга — все еще находится в кабине управления. От него исходили недружелюбные вибрации. Госсейн мрачно улыбнулся. Он догадывался, какой вред может причинить ему Янар в критический момент.

В стене, к которой он отступал, имелись вентиляционные отверстия, которые Госсейн решил использовать для своей цели. Он чуть-чуть подвинулся, так, чтобы теплый воздух дул ему прямо в спину, и, упершись каблуком в стену, приготовился к защите.

Теперь он мог разглядеть врага более внимательно.

Человек? Трудно было поверить, что человек может стать таким тенеподобным, таким нематериальным.

Структура темноты не имела формы. Зачарованно глядя на тень, Госсейн заметил, что она слегка пульсирует: вот она стала размытой по краям, а потом снова, словно ее что-то сдавило, резкой.

Госсейн осторожно вглядывался в эту газообразную пустоту. Он был готов к отражению энергетической атаки, но враг пока не предпринимал никаких действий.

Госсейн попытался своим способом «сфотографировать» тень. Но, к его изумлению, образ не сформировался.

Да. Обычный образ не сформировался. Дополнительный мозг зарегистрировал только наличие воздуха. Но сама темнота была пустой.

Он вспомнил, как Лидж говорила, что Фолловер — существо вне фазы, этот человек нашел способ быть вне фазы времени. Не в этом времени. Здесь, но не сейчас.

Но откуда Лидж узнала, что Фолловер вне фазы? Конечно же, от самого Фолловера. Ни она, ни другие предсказатели не были особо сильны в науках. Научные достижения они воровали с островов. И таким образом по своему неведению они поверили всему, что Фолловер рассказал о себе.

— Лидж! — сказал Госсейн, не глядя на нее.

— Да? — дрожа, отозвалась женщина.

— Ты видела когда-нибудь Фолловера человеком, — он остановился и закончил иронически, — без грима?

— Нет.

— А кто видел?

— Янар. И многие другие.

Госсейна позабавила мысль, что Янар мог оказаться хозяином. Янар, стоящий в кабине управления и манипулирующий марионеткой-тенью. Он отклонил эту версию. Реакции этого человека во время допроса, как внешние, так и внутренние, оставались на самом примитивном уровне. А Фолловер был великой личностью.

Госсейн пока не мог ответить на вопрос, как Фолловер стал таким. Однако имеющихся у него сведений было достаточно, чтобы не присоединяться к заблуждениям людей, не знающих истины.

Госсейн ждал.

Словно палец, дрожащий на спусковом крючке, в его мозгу зародилась мысль, не обрушить ли, путем телепортации, на тень сорок тысяч киловатт энергии из электростанции Пристанища Фолловера. Но он не нажал на спусковой крючок. Лучше не форсировать события.

Он ждал недолго. Глубокий резонирующий голос раздался из темной пустоты.

— Гилберт Госсейн, я предлагаю вам сотрудничество.

Для человека, приготовившегося к смертельной схватке, эти слова были подобны взрыву.

Постепенно его мысли уравновесились. Недоумение еще оставалось, но сомнения ушли. Действительно, Лидж предупреждала, что может произойти нечто подобное. Описывая визит Фолловера в камеру, когда Госсейн лежал без сознания, она упомянула, что Фолловер предпочитает использовать людей, а не убивать их.

Предложение Фолловера было интересным, но не убедительным. Госсейн подождал, когда его начнут убеждать, что игра пойдет на равных.

— Между нами говоря, — сказал Фолловер сильным голосом, — вы и я могли бы господствовать над галактикой.

Госсейн улыбнулся на это, но улыбка не была приятной. Словом «господство» нельзя соблазнить ноль-А человека.

Он не ответил. Он хотел выслушать все, что скажет собеседник, не делая комментариев.

— Разумеется, если вы окажетесь менее сильным, чем выглядите, — продолжала тень, — то, в конце концов, станете второстепенной фигурой. Но сейчас я предлагаю сотрудничество без всяких условий.

Госсейн усмехнулся. Это были таламические слова. Разумеется, без всяких условий! Однако Фолловер не сомневается, что Госсейн согласится сотрудничать с ним. Когда люди сильно стремятся к своей цели, им начинает казаться, что остальные разделяют их желания.

После пряника настала очередь кнута.

— Если же вы откажетесь, — пригрозил звучный голос, — тогда мы с вами — враги. И вы будете уничтожены без пощады.

В комнате стало тихо. Некоторое время слышался только шум трейлера, летящего по ночному небу.

Итак, теперь ждали его ответа.

Хорошо, но что он должен сказать?

Краем глаза Госсейн увидел, что Лидж тихонько крадется к креслу. Добравшись, она обессиленно рухнула в него и облегченно выдохнула. Это развеселило Госсейна, но не надолго. Фолловер произнес стальным тоном:

— Ну?

Что ж, стечение обстоятельств можно считать удачным. По крайней мере у Гилберта Госсейна будет возможность проверить силы противника. Но сначала желательно получить побольше информации.

— Какова военная ситуация? — спросил он.

— Я предсказываю безоговорочную победу Энро в течение трех месяцев, — был ответ.

Госсейн с трудом скрыл потрясение.

— Вы действительно видите победу?

Пауза была столь незаметной, что Госсейн не понял, была ли она на самом деле или это только показалось ему.

— Да, — был твердый ответ.

Госсейн не мог в это поверить. У него появилось подозрение, что его обманывают.

— Никаких сомнений? — переспросил он. — Никаких.

Послышался шорох, Лидж выпрямилась в кресле.

— Это ложь, — четко сказала она. — Я могу предвидеть не хуже остальных. Трудно видеть будущее в деталях, дальше чем на три недели. Да и то есть некоторые ограничения.

— Женщина, прикуси язык!

Она покраснела.

— Фолловер, — сказала Лидж, — если твоих сил не достаточно для выигрыша, ты конченый человек. И не думай, даже на секунду, что я стану слушаться твоих приказов. Я не желаю, да и раньше не желала твоей победы.

— Молодец! — похвалил Госсейн.

Но он нахмурился, уловив в ее словах скрытый намек на то, что в прошлом она сотрудничала с Фолловером.

— Лидж, — спросил он, — есть ли какие неясности в ближайшие недели?

— Нет никакой картины вообще, — был ответ, — как будто все стерто. Будущее чисто.

— Возможно, — мягко, но громко сказал Фолловер, — потому что Госсейн близок к смерти. Друг мой, у вас есть пять секунд, чтобы принять решение.

Пять секунд прошли в молчании.

Госсейн обдумывал ситуацию. Если атака начнется, то возможны три варианта. Первый, Фолловер попытается использовать против него магнитную энергию корабля. В этом случае Госсейн легко отразит нападение.

Второй, наиболее вероятный вариант, Фолловер использует энергию из своего Пристанища, являвшегося его базой. Но и в этом случае, благодаря принятым на острове мерам, Госсейну опасность не угрожает.

Третий, Фолловер может воспользоваться внешним источником энергии. Тогда оставалась одна надежда, что энергия будет переправляться обычным путем, без искривителя. В этом случае гравитационные лампы, установленные им, засекут приближение энергии и его дополнительный мозг примет сигнал.

Однако нападение оказалось комбинацией вариантов. Электрическая энергия из Пристанища Фолловера, передаваемая путем телепортации. Госсейн почувствовал перенаправление тока от электростанции в сорок тысяч киловатт.

Он ожидал этого и поэтому был готов. «Переключатели» в его мозгу, будучи однажды взведены, действовали быстрее, чем любой электронный переключатель. Сравнительно долгое время требовалось только для того, чтобы установить первоначальный образец.

«Переключатели» сработали автоматически.

Вся мощность электростанции вылилась не туда, куда направлял ее Фолловер, а следуя образцу, установленному дополнительным мозгом Госсейна. Сперва Госсейн безвредно перенес ее на одну из «запомненных» зон острова Фолловера. Он хотел дать понять Фолловеру, что его атака проходит не по плану.

— Раз, два, три, — медленно сосчитал он и без дальнейшего промедления телепортировал энергию в воздух прямо перед тенью.

Вспышка пламени была ярче солнца. Вещество тени впитало и удержало энергию. Оно захватило каждый вольт и ватт.

Через несколько секунд Фолловер заговорил:

— Кажется, мы зашли в тупик.

Это была правда, которую Госсейн уже осознал. Он с ужасом ощутил свою слабость. Госсейн был до смешного уязвим, хотя это было и незаметно. Взрывная волна от любого источника энергии, над которым он не установил контроля, — и он погибнет.

Перемещение его сознания в тело восемнадцатилетнего и кажущееся продолжение жизни не изменит значения поражения. Никакой восемнадцатилетний юнец не спасет галактику. И если он будет слишком мешаться, путаться под ногами у более могущественных личностей, вроде Фолловера, его просто уберут со сцены.

Испарина выступила на лбу Госсейна. На мгновение в его голове возникла мысль попробовать кое-что, о чем он раньше не смел и подумать. Но почти сразу он отбросил эту идею. Атомная энергия была слишком опасной и имела большую мощность, чем он мог контролировать дополнительным мозгом. К тому же в ограниченном пространстве радиация одинаково смертельна, как для того, против кого она используется, так и для того, кто ее использует.

— Мне кажется, — голос Фолловера прервал его мысли, — нам лучше придти к соглашению. Предупреждаю вас, я еще не исчерпал все мои ресурсы.

Госсейн верил в это. Стоило только Фолловеру обратиться к внешнему источнику, и он стал бы победителем в этой напряженной, смертельной битве. В лучшем случае Госсейн успел бы ретироваться на остров Фолловера.

И все же он не отважился применить атомную энергию из реактора Пристанища.

Он сделал ноль-А паузу и сказал самому себе: «В этой ситуации можно увидеть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Ни один человек и ни одно вещество не выдержит сорока тысяч киловатт. Значит, я отождествляю. Должно существовать какое-то объяснение этой субстанции тени, базирующееся на физике, которая выше моего понимания».

Но на какой физике? Фолловер мало понимает в этом. Тогда чьими знаниями он пользуется?

Этот вопрос по загадочности был равен тайне существования такого создания, как Фолловер.

Тень прервала тишину.

— Признаюсь вам, — сказал Фолловер, — что вы очень меня удивили. В следующий раз я буду действовать по-другому. — Он помолчал. — Госсейн, допускаете ли вы хоть какой-то вид сотрудничества?

— Да, но на моих условиях.

— Какие же они?

— Во-первых, вы повернете предсказателей против Энро.

— Невозможно. — Голос Фолловера стал отрывистым. — Лига должна быть разрушена. Цивилизация быстро теряет сплоченность. У меня есть особая причина, чтобы требовать создания вселенского государства.

Госсейн вспомнил, где он ранее слышал об этом.

— Ценой сотен миллиардов жизней? — жестко спросил он. — Нет, спасибо.

— Я полагаю, вы ноль-А? — неумолимо спросил Фолловер.

Не было смысла отрицать это. Фолловер знал о существовании Венеры и знал, где она находится.

— Я ноль-А, — подтвердил Госсейн. Фолловер сказал:

— Положим, я предложу вам создать вселенское ноль-А государство?

— Я не поверю вам.

— И тем не менее я подумаю об этом. У меня не было времени изучать эту неаристотелеву философию в деталях. Но, насколько я знаю, это метод научного мышления. Верно?

— Это путь мышления, — осторожно сказал Госсейн. Когда Фолловер снова заговорил, его голос стал мелодичным.

— У меня никогда не было причин бояться науки в любой из ее областей. И я не думаю, что причина появится теперь. Давайте сделаем так: оставим вопрос открытым и хорошенько обдумаем его. Но до нашей следующей встречи вы должны принять решение. Тем временем я постараюсь сделать кое-что, чтобы вы не могли пользоваться энергией на этой планете.

Госсейн ничего не ответил. Тень медленно начала растворяться в тишине.

Даже при этом ярком свете трудно было понять, когда исчез ее последний клочок.

Пауза. Электростанция в Пристанище Фолловера стала давать меньше энергии, и через тридцать секунд энергии не стало.

Другая пауза. И реактор остановился. Почти одновременно упала до нуля магнитная энергия Пристанища.

Фолловер сделал верные выводы, проанализировав случившееся. И даже если он до конца не понял истины, его действия были довольно эффективны. В распоряжении Гилберта Госсейна осталась только магнитная энергия маленького самолета.

Глава 10

Во имя здравомыслия указывайте время. Не говорите: «Ученые верят…», а говорите: «Ученые верили в 1956 году…», «Джон Смитт — изоляционист (1956)». Все, включая политические взгляды Джона Смита, подвержено изменению, а следовательно, имеет отношение только к определенному отрезку времени.

Курс Ноль-А

Госсейн медленно огляделся. Он глянул в столовую, где недавно суетились слуги, и увидел край стола, уставленный блюдами, хотя еды не было видно, так же, как и слуг.

Его взгляд переместился на Лидж. Он увидел, что она подошла к двери, ведущей в кабину управления. С места, где он стоял, просматривался весь коридор и часть куполообразного переднего окна. Но Янара там не было.

Корабль шел своим курсом.

Тишину нарушила Лидж.

— Вы сделали это, — прошептала она.

Госсейн отошел от стены. Он не стал говорить, что Фолловер свел на нет одержанную им победу. Лидж подошла к нему. Ее глаза сверкали.

— Вы понимаете, что победили Фолловера?

Она дотронулась до его руки быстрым и мягким движением.

Госсейн сказал:

— Пойдемте.

Он направился в кабину управления. Янар сидел, склонившись у радиоприемника. С первого взгляда Госсейн понял, что он делает — ждет приказаний. Он молча подошел и выключил прибор. Предсказатель с яростью выпрямился и усмехнулся.

Госсейн сказал:

— Собирайте вещи, если они у вас есть. Вы выходите на первой остановке.

Янар пожал плечами и, не сказав ни слова, гордо вышел из кабины.

Госсейн задумчиво посмотрел ему вслед. Его раздражало присутствие этого человека, чья роль в галактических событиях определялась только тем, что он был предсказателем. И, несмотря на упрямый и мелочный характер, это делало его интересным.

К сожалению, он был только одним из пяти миллионов, только самим собой. Конечно, можно было бы сделать некоторые осторожные предположения о предсказателях вообще из наблюдений за Янаром и Лидж. Но выводы не будут корректными.

Он выкинул Янара из головы и повернулся к Лидж.

— Сколько времени понадобится, чтобы попасть на Крест, где находится военный корабль?

Женщина подошла к пульту, который Госсейн раньше не замечал, и нажала на кнопку. На стене появилась рельефная карта: море с островами и крошечная светящаяся точка. Лидж показала на нее.

— Это мы, — сказала она и указала на остров перед точкой. — Это Крест. — Она тщательно сосчитала пересекающиеся линии на карте. — Около трех с половиной часов. У нас есть уйма времени, чтобы поужинать.

— Поужинать! — повторил Госсейн.

Он улыбнулся и покачал головой, словно извиняясь. Он был страшно голоден, но почти забыл, что существуют такие обыденные инстинкты. Надо было подкрепиться.

Девушка-служанка подала Госсейну блюдо с каким-то кушаньем. Он подождал, пока другая женщина подала Янару то же самое, и поменял блюда местами путем телепортации.

Он попробовал. Это оказалась рыба со странным резким привкусом. Но, после некоторого замешательства она показалась ему восхитительной. Он съел все. Затем положил вилку, откинулся в кресле и спросил Лидж:

— Как происходит процесс предвидения?

Женщина серьезно ответила:

— Автоматически.

— То есть, нет никакого образца, которому вы следуете?

— Ну…

— Вы думаете об объекте? Вы видите его?

Лидж улыбнулась, и даже Янар, казалось, усмехается. Женщина сказала:

— Нет, мы об этом не думаем. Это происходит само по себе.

Такими были ответы. На самом деле, не будучи высокообразованными людьми, предсказатели просто не могли выразить словами свои ощущения. Была организована целая система ноль-А, чтобы попытаться скоординировать невербальную реальность с вербальными проекциями. Но даже на ноль-А Венере разрыв между событием и его интерпретацией не был полностью устранен.

Госсейн подождал, пока убрали пустые блюда. Потом каждому подали тарелку с коричневато-красным мясом и овощами в зеленом соусе. Он поменялся с Янаром блюдами, попробовал по очереди все овощи и отрезал кусочек мяса. Наконец, он положил вилку.

— И все же постарайтесь объяснить, — сказал он. Лидж закрыла глаза.

— Я как бы окунаюсь в ручей времени. Погружаюсь в него. В мое сознание приходят воспоминания, но это не настоящие воспоминания. Очень ясные, очень отчетливые. Зрительные образы. Например, что бы вы хотели узнать? Но только, чтобы это не было связано с вами. Для вас все расплывается.

Госсейн задумался. Он хотел бы знать предсказание о Венере. Но это включало бы проекцию его будущего.

— Ну, хотя бы, девушка, которая обслуживает меня?

— Ворн? — Лидж покачала головой и улыбнулась служанке, которая стояла рядом ни жива ни мертва. — Это слишком сильный удар для ее нервной системы. Я расскажу вам о ее будущем потом, если вы пожелаете.

Девушка вздохнула.

— Ну тогда, галактический военный корабль на Кресте? — спросил Госсейн.

— Должно быть, с ним связаны вы, поскольку все расплывается.

— Расплывается сейчас, — удивился он. — До того, как мы прибыли туда?

— Да.

— А можете ли вы предвидеть будущее кого-нибудь, кто сейчас находится в другой звездной системе?

— Это зависит от расстояния. Существуют ограничения, но какие именно, я не знаю. У меня недостаточно опыта.

— Тогда откуда вы знаете об ограничениях.

— Галактический корабль, вербуя предсказателей, ведет передачи в эфире.

— Передачи?

Она улыбнулась.

— Да. Вдобавок к приказам Фолловера. Военные с корабля стараются заинтриговать предсказателей, суля им волнующие приключения.

Госсейн мог представить, как действуют рекламные передачи на предсказателей. И сама война и ее цели должны казаться передовыми для инфантильных умов. Если публицисты достаточно умны, они должны указывать и на имеющиеся препятствия.

— Эти зрительные образы, — сказал он. — Вы можете проследить судьбу знакомых, пошедших служить на корабли Энро.

Лидж вздохнула и покачала головой.

— Это слишком далеко. В одной из передач как-то упоминалось о восемнадцати тысячах световых лет.

Госсейн вспомнил, что Кренг в беседе с Патрицией Харди, или вернее Ришей, сестрой Энро, упомянул, что базы искривителей пространства могут отстоять друг от друга не дальше, чем на тысячу световых лет.

Теоретически телепортация была мгновенной, и расстояние не имело значения. На практике же существовало рассогласование полей. Приспособления были несовершенны. Подобие до двадцатого десятичного знака — критическая точка, где начиналось взаимодействие образцов, — тем не менее не было полным подобием.

Точно так же, дар предсказателей тоже был несовершенен, даже когда ему не препятствовало присутствие Гилберта Госсейна. Расстояние ограничивало предвидение так же, как и телепортацию через искривители. Но видимо, каким бы ни было расстояние, на которое распространялась их способность, оно было достаточным для ведения войны в космосе.

Госсейн спросил:

— И сколько передвижений кораблей они могут рассматривать одновременно?

Лидж с удивлением посмотрела на него.

— Это не имеет никакого значения. Разумеется все, которые имеют какую-либо связь с конкретным событием.

Госсейн поднялся и молча пошел в кабину управления.

Он решился захватить галактический корабль. Но если раньше он особо не задумывался, как сделает это, то теперь он понял, что это будет не просто. Один человек не в состоянии захватить военный корабль, не имея хотя бы общего плана действий. Надо было принять некоторые предварительные меры.

В конце гостиной Госсейн остановился и повернулся.

— Лидж, — окликнул он. — Вы будете мне нужны.

Она встала и прошла за ним в кабину управления.

— Но ужин еще не закончился, — сказала она озабоченно.

— Мы закончим его позже, — сказал Госсейн. — На вашем радио есть волна для послания общего сообщения?

— Да, есть. Мы называем ее критической волной и пользуемся ею для координации действий, если нам угрожает опасность.

— Настройтесь на нее.

Она испуганно посмотрела на него, но в его взгляде было что-то, заставившее ее промолчать. Через секунду Госсейн вышел в эфир. Как и раньше — теперь он делал это автоматически — он передвигал проволоку перед каждой произнесенной фразой. Он сказал звонким голосом:

— Вызываю всех предсказателей! С этой минуты каждый предсказатель, обнаруженный или захваченный на борту военных кораблей Великой Империи, будет казнен. Советую передать это предупреждение тем, кто уже находится на кораблях Энро. Это не пустая угроза. То, что вы не смогли предвидеть моего вызова, служит доказательством моей силы. Повторяю: каждый предсказатель, обнаруженный на борту кораблей Энро, будет казнен без всяких исключений.

Он вернулся в столовую, доел свой ужин и опять пришел в кабину управления. Через два с половиной часа он увидел вдалеке огни города. По просьбе Янара корабль был опущен на, как назвала это Лидж, воздушную станцию. Когда они вновь поднялись, Госсейн выдвинул акселератор на «полный ход» и прильнул к окну. Сколько народу! Он видел огни, переплетающиеся с бесчисленными бликами на каналах. Казалось, что океан проходит через центр города.

И в этот миг все огни погасли. Госсейн вгляделся, но не увидел ничего кроме черноты. За его спиной Лидж воскликнула:

— Интересно, почему они сделали это?

Госсейн мог бы объяснить, но не стал. Очевидно Фолловер догадывался, как Гилберт Госсейн мог управлять энергией, и постарался лишить его этой возможности.

Лидж спросила:

— Куда мы направляемся теперь?

Он сказал ей, и краска сошла с ее лица.

— Это же военный корабль, — сказала она. — На борту сотни вооруженных солдат, которые могут убить вас одновременно с нескольких сторон.

Она была права. Опасность заключалась именно в этом. Его дополнительный мозг не смог бы контролировать массу ручного оружия. При таких обстоятельствах ему грозила смерть.

Но произошедшие события заставляли его спешить. Фолловер лишил его возможности воспользоваться своим сильнейшим оружием. Следовательно, чем быстрее он покинет Алерту, тем лучше. Возможно, где-нибудь в галактике он найдет научное объяснение тому, что представляет собой Фолловер и что делает его неуязвимым. Пока он этого не выяснит, ему лучше держаться подальше от этого субъекта. А единственной возможностью выбраться из этой изолированной планеты был военный корабль.

И он пошел на величайший риск.

Через полчаса впереди показался свет. Сначала галактический корабль казался просто ярким пятном в полночной темноте, но вскоре он стал отчетливо виден: так ярки были его огни. Госсейн положил трейлер на широкую орбиту вокруг галактического корабля и стал разглядывать его через магнитный телескоп.

Корабль был около шести тысяч футов длиной. Небольшой по галактическим меркам. Но у него была на Алерте только одна цель. На его борту находился транспортный искривитель пространства, устанавливающий механическое подобие. Немного изобретений, сравнимых по значимости с искривителем пространства, можно насчитать в истории науки. С его помощью человек смог перекрывать огромные космические просторы, как будто их и не существовало. Предсказателю с Алерты надо было только сделать шаг в кабину искривителя на борту корабля, и он переносился на расстояния в сотню или тысячу световых лет почти мгновенно. Рассогласование полей, как обнаружил Госсейн с помощью личного искривителя пространства в своей голове, было настолько мало, что люди фактически не замечали времени транспортировки.

Корабль стоял на ровной площадке. Минут сорок Госсейн наблюдал за ним. За это время из темноты вынырнул трейлер, приземлился у воздушного шлюза корабля и через несколько минут улетел. Вскоре те же манипуляции проделал другой трейлер. Госсейн заметил, что в обоих случаях трейлер улетел раньше, чем предсказателю разрешили подняться на борт корабля.

Подлетев на расстояние пяти миль, он выяснил наличие энергии на борту и был глубоко разочарован. Только электричество и в незначительных количествах. Управляемый реактор был заторможен.

Сильно волнуясь, Госсейн начал насвистывать какую-то мелодию и почувствовал, что Лидж смотрит на него.

— Вы нервничаете? — сказала она удивленно. Нервы, мрачно подумал он. Правильно.

При сложившихся обстоятельствах он мог или подождать, наблюдая за кораблем, чтобы получше ориентироваться в обстановке, или попытаться немедленно захватить его.

— А ваши возможности, — спросила Лидж, — как они действуют?

Наконец-то она заинтересовалась. Госсейн улыбнулся и покачал головой.

— Это немного сложно, — сказал он. — Я не хочу вас обидеть, но думаю, это выше вашего понимания. Хорошо, попробую объяснить. Протяженная область, называемая пространством-временем, всего лишь иллюзия чувств. И все, что вы видите, слышите и ощущаете, имеет очень маленькое отношение к реальности. Мы с вами ориентированы в пространственно-временном континууме гораздо лучше, чем любой средний индивидуум. Только вам, как предсказателю, ближе его временная часть, а мне — пространственная.

Казалось, она уже перестала слушать.

— Значит вы, как и мы, не всемогущи? Какие у вас ограничения?

— А если я скажу вам это попозже? Сейчас я должен кое-что решить.

Лидж вела корабль через ночь и становилась все бледнее, слушая его инструкции.

— Я думаю, вы не имеете права, — дрожа, сказала она, — просить меня об этом.

Госсейн сказал:

— Я хочу задать вам один вопрос.

— Да?

— Когда вы были с Юригом в камере, что бы случилось, если бы он убил меня? Дал бы вам Фолловер возможность спастись?

— Нет. Я была только инструментом, чтобы заставить вас применить все ваши способности. Если бы вы погибли, я тоже не осталась бы долго в живых.

— Ну и как? — мягко спросил Госсейн.

Женщина молчала, ее губы дрогнули. Нейропоток, излучаемый ею, изменился с обеспокоенной неровности к напряженному, но постоянному излучению. Наконец, она подняла взгляд.

— Хорошо, — сказала она. — Я сделаю это.

Он взял ее руку в молчаливом одобрении. Он не вполне доверял Лидж. Может быть, это тоже была ловушка. Но тень уже поняла, что проще пообещать поймать Гилберта Госсейна в западню, чем сделать это.

Госсейн прищурился. Он должен действовать. Он был уверен в правильности своего поведения. Он будет так продолжать, пока необходимость не заставит его быть более осторожным.

Его мысли прервались, когда луч прожектора ударил в переднее окно. Раздался щелчок, и включился магнитный приемник. Послышался мужской голос:

— Пожалуйста, приземлитесь в освещенной зоне в сотне ярдов от входа.

Лидж направила корабль вниз.

Когда они приземлились, из приемника снова раздался голос.

— Сколько вас?

Госсейн показал один палец и кивнул.

— Одна.

— Пол?

— Женский.

— Очень хорошо. Одна женщина выйдет из трейлера и приблизится к службе контроля у трапа. Трейлер немедленно поднимется и отойдет на расстояние пяти миль. Как только он удалится на указанное расстояние, предсказателю будет разрешено подняться на борт.

Итак, трейлер должен отойти на пять миль. Госсейну показалось, что предыдущие два предсказателя были впущены раньше, чем трейлеры достигли этой дистанции.

То же произошло и сейчас. Госсейн, который телепортировался в заднюю кабину управления, видел, как Лидж стоит на маленькой площадке возле сходен. Через секунду она начала подниматься по трапу.

Он взглянул на спидометр. Трейлер не отлетел и на две алертанские мили.

Тут могло быть две возможности. Или это западня, и его заманивают туда, или космические ветераны расслабились и не придерживались строгих правил.

А может, и то и другое одновременно. Например, западня Фолловера, о которой команда ничего не знает. Или экипаж был предупрежден, но не принял предостережение всерьез.

Один за другим Госсейн перебирал варианты. И всякий раз возвращаясь к реальному положению вещей, понимал, что нет никакой разницы. В любом случае он должен продолжать свою операцию.

Когда Лидж исчезла в шлюзе, он стал терпеливо ждать, чтобы прошли четыре минуты. Такое время он установил для себя, хотя, в некоторой степени, это было слишком долго.

Он не чувствовал раскаяния. На какой-то миг, когда Лидж протестовала против своего участия, он подумал, что слишком нажимает на нее. Но ему показалось, что если команда корабля предупреждена, то о мужчине, а не о женщине. Следовательно, именно Лидж должна была рискнуть войти первой.

Он посмотрел на часы и почувствовал волнение. Четыре минуты прошли.

Уже без колебаний он телепортировался к открытому иллюминатору у входного шлюза. Рукой он нащупал металлический край иллюминатора.

Это место он «сфотографировал» через телескоп, когда трейлер был на земле. Оно оказалось удачным.

Он залез в иллюминатор.

Глава 11

Во имя здравомыслия уточняйте. Не говорите: «Две девочки…», если вы имеете в виду: «Мэри и Джейн, две девочки, отличные друг от друга и от всех остальных людей в этом мире…»

Курс Ноль-А

Госсейн услышал приглушенные голоса, слишком тихие, чтобы разобрать слова. Но было ясно, что разговаривают мужчина и женщина.

Он осторожно выглянул за внутренний край иллюминатора в широкий коридор. В тридцати футах слева виделся открытый шлюз, в который вошла Лидж. Она стояла справа в дверном проеме, ведущем в помещение, и загораживала мужчину — видны были только плечо и рука — в форме офицера Великой Империи. Кроме них, в коридоре никого не было.

Госсейн спрыгнул на пол и, держась стены, подкрался к этой паре.

Когда он приблизился, Лидж говорила:

— …Но я хочу знать детали. Какие условия вы предлагаете женщинам?

Она говорила спокойно, но настойчиво. Голос офицера выражал терпение.

— Мадам, вам будут предоставлены шестикомнатные апартаменты, слуги, все удобства. Я гарантирую вам следующее положение по званию после капитана и его помощников. Вы…

Он остановился, когда увидел Госсейна, ступившего в дверной проем позади Лидж. Его удивление длилось несколько секунд.

— Извините, — наконец пробормотал он. — Я не видел, как вы вошли. Постовой, должно быть, забыл…

Он снова остановился. Казалось, он понял невозможность того, чтобы часовой забыл сделать нечто подобное. Его глаза расширились. Челюсть отвисла. Пухлая рука потянулась к бластеру на поясе.

Госсейн нанес удар в отвисшую челюсть и подхватил офицера во время падения. Он перенес бесчувственное тело на кушетку и быстро обыскал его, но не нашел ничего, кроме бластера в кобуре. Оглядевшись, он увидел, что вдоль дальней стены, в дополнение к обычной меблировке комнаты, стоят несколько кабин лифтов. Он сосчитал их.

Двенадцать, хотя в действительности это не лифты, а искривители пространства. Он называл их так с тех пор, как ошибочно принял за лифты на венерианской секретной базе Энро. Итак, двенадцать искривителей. Картина стала ясной. Из этого помещения алертанские предсказатели отправлялись прямо на военные корабли. Процесс оказался проще, чем он предполагал. Никаких проволочек. Постовой пропускал предсказателя на борт, а затем полный мужчина приглашал их в это помещение и отправлял на место назначения.

По-видимому, остальная часть корабля не использовалась. Солдаты и офицеры жили по своему режиму, вне связи с целью, ради которой их корабль прибыл на Алерту. И поскольку была глубокая ночь, должно быть, спали.

И тут Госсейна осенило. Идея была такой простой, что он даже заволновался.

Он подошел к двери. Коридор был по-прежнему пуст.

Сзади Лидж сказала:

— Он приходит в себя.

Госсейн вернулся к кушетке и стал ждать.

Мужчина зашевелился и сел, потирая челюсть. Его глаза перебегали с Госсейна на Лидж и обратно. Наконец, он раздраженно сказал:

— Вы что, с ума сошли оба?

Госсейн спросил:

— Сколько на борту человек?

Собеседник уставился на него и расхохотался.

— Вот дурак, — сказал он. Казалось ему никак не справиться с приступом смеха. — Сколько человек? — передразнил он. Его голос стал громче. — Пятьсот. Задумайтесь об этом и поскорее убирайтесь с корабля.

Команда оказалась именно такой, как и ожидал Госсейн. Космические корабли никогда не комплектовались так, как морские, из-за проблем с запасами воздуха и пищи. Итак, пятьсот человек.

— Они живут в общем помещении?

— На эсминце восемь спальных кают, — был ответ, — по шестьдесят человек в каждой. — Он потер руки. — Шестьдесят, — повторил он, смакуя цифру. — Может вы хотите, чтобы я проводил вас и представил команде?

Госсейн принял шутливый тон.

— Разумеется, — подыграл он, — хотим.

Лидж нервно дернула его за рукав.

— Сплошной туман, — предупредила она. Госсейн кивнул.

— Я должен это сделать, — сказал он. — Иначе он может догадаться о моих действиях.

Она с сомнением покачала головой.

— Слишком много солдат. Это будет сложно.

Ее слова послужили толчком для офицера. Он встал.

— Идемте, — весело сказал он.

— Ваше имя? — строго спросил Госсейн.

— Орелдон.

Госсейн молча повел его по коридору. Подойдя к открытой двери шлюза, Госсейн остановился.

— Вы можете закрыть эту дверь?

Толстое лицо офицера сияло в приливе веселья.

— Вы правы, — рассмеялся он. — Новые визитеры нежелательны. Ведь я уже не на службе.

Он живо шагнул вперед и уже собирался нажать кнопку, когда Госсейн остановил его.

— Минуточку, — сказал он. — Я хотел бы проверить, с чем связана эта кнопка. А то еще, чего доброго, поднимете тревогу, а?

Он отвинтил плату и откинул крышку. Четыре провода. Многовато.

— Куда идут провода? — спросил он Орелдона.

— В кабину управления. Два образуют цепь для открывания двери, два — для закрывания.

Госсейн кивнул и закрыл панель. Он нажал на кнопку. Толстая металлическая плита двинулась и со звонким лязгом закрылась.

— Вы не возражаете, если я поговорю с моим партнером снаружи? — спросил Орелдон.

Госсейн уже слышал о нем.

— А что вы хотите ему сказать?

— О, только то, что я закрыл шлюз, и что он может отдохнуть.

— Надеюсь, — сказал Госсейн, — вы не будете опрометчивы.

— Естественно.

Госсейн проверил провода и подождал, пока Орелдон включит настенный телефон. Он отметил, что тот пребывает в состоянии таламического возбуждения. Опьяняющий поток веселья будет нести его до тех пор, пока не отрезвит шок надвигающейся катастрофы. На этот момент стоит посмотреть.

По-видимому, дверь не всегда была открыта, потому что постовой не удивился, когда она закрылась.

— Ты уверен, Орри, что не сбежишь с вошедшей женщиной?

— К сожалению, нет, — ответил Орелдон и прервал связь. — Не стоит слишком долго разговаривать. Могут возникнуть подозрения.

Они подошли к лестнице. Орелдон уже собрался спускаться, когда Госсейн остановил его.

— Куда ведет эта лестница? — спросил он.

— Вниз, в казармы.

— А где находится кабина управления?

— О, зачем вам кабина управления? До нее добраться сложнее. Она наверху напротив.

Госсейн ответил, что счастлив слышать это.

— А сколько входов на нижнюю палубу? — спросил он.

— Четыре.

— Я надеюсь, — сказал Госсейн с приятной улыбкой, — что вы говорите правду. Если выяснится, что их, к примеру, пять, этот бластер может неожиданно выстрелить.

— Их только четыре, клянусь вам! — воскликнул Орелдон. Его голос стал вдруг хриплым.

— Знаете, — сказал Госсейн, — мне кажется, эта тяжелая дверь может заблокировать лестницу.

— По-вашему, это странно? — Чувство юмора опять вернулось к Орелдону. — В конце концов, корабль строился так, чтобы в случае опасности можно было изолировать целые секции.

— Так давайте закроем ее, а? — предложил Госсейн.

— Ха! — тон Орелдона показывал, что ему и в голову не приходило такое. На одутловатом лице появилось выражение осознанного потрясения. Он беспомощно глядел вдоль коридора, вращая глазами. — Неужто вы думаете, хотя бы на секунду, что сможете выйти сухими из воды?

— Дверь! — неумолимо сказал Госсейн.

Офицер остолбенел. Затем медленно подошел к стене и открыл панель. Госсейн проверил провода. Орелдон опустил рычаг. Двухдюймовые плиты закрылись со слабым, глухим шумом.

— Я искренне надеюсь, — сказал Госсейн, — что они заперты, и что их нельзя открыть снизу. Если обнаружится обратное, у меня будет достаточно времени, чтобы все-таки выстрелить из бластера.

— Они заперты, — угрюмо сказал Орелдон.

— Прекрасно, — сказал Госсейн. — А теперь поспешим. Я мечтаю закрыть двери на остальных лестницах.

Орелдон тревожно оглядывался по сторонам, пока они шли по коридору, но если он надеялся встретить кого-нибудь из экипажа, то был глубоко разочарован. Стояла тишина, нарушаемая лишь слабым шорохом их шагов. Больше никого.

— Я думаю, все спят, — заметил Госсейн.

Мужчина не ответил. Они заперли остальные двери без единого слова. После чего Госсейн сказал:

— Теперь осталось двадцать офицеров, включая вас и вашего друга снаружи. Верно?

Орелдон молча кивнул. Его глаза остекленели.

— Если я хорошо помню историю, — сказал Госсейн, — на Земле существовал обычай при определенных обстоятельствах — из-за непослушного характера некоторых офицеров, — запирать их в своих комнатах. Поэтому на дверях офицерских комнат всегда были внешние замки. Интересно, сталкивались ли военные корабли Энро с такой проблемой и таким ее решением?

Одного взгляда на лицо пленника оказалось достаточно, чтобы понять, что корабли Энро сталкивались с такой проблемой.

Через десять минут без единого выстрела он захватил целый галактический военный корабль.

Все оказалось слишком просто, думал Госсейн, заглянув в пустую кабину управления. С Орелдоном впереди и Лидж позади он вошел в помещение и критически огляделся.

Здесь было тихо. Ни одного человека на дежурстве, кроме двух офицеров, принимающих предсказателей.

Слишком просто. Принимая во внимание предосторожности, которые Фолловер уже принял против него, казалось невероятным, что корабль в его руках.

Но, тем не менее, это было так.

Он еще раз внимательно оглядел помещение. Приборная панель под прозрачным куполом разделялась на три секции: электрическую, искривителей пространства и атомную. Первая электрическая.

Он передвинул рычаги, которые запустили атомную электростанцию где-то в недрах корабля, и сразу почувствовал себя лучше. По крайней мере, если это и была ловушка, то экипаж ничего не знал о ней.

Но он все еще не был удовлетворен. Он изучал пульт. В каждой его секции располагались рычаги и индикаторы, о назначении которых он мог только догадываться. У него не было сомнений насчет электрической и атомной секции: последняя не могла быть использована в ограниченном объеме корабля, а первой он вскоре сможет управлять без ограничений.

Осталась секция искривителей пространства. Госсейн нахмурился. Да, здесь таилась опасность. Несмотря на то, что онобладал органическим искривителем, как он называл свой дополнительный мозг, его знания о механических системах искривителей пространства были довольно смутными. Здесь таилась его слабость, а может и ловушка, если таковая имелась.

Поглощенный мыслями, он отошел от пульта, колеблясь между несколькими возможностями, когда Лидж спросила, зевая:

— Когда мы будем спать?

— По крайней мере, не на Алерте, — ответил Госсейн.

Его план был ясен. Между полным подобием и подобием до двадцатого десятичного знака механических искривителей пространства существовало рассогласование полей. Если его перевести в пространственное расстояние, оно составит тысячу световых лет за каждые десять часов. Но это тоже, по мнению Госсейна, было иллюзией.

Он объяснил Лидж:

— На самом деле, вопрос даже не в скорости. Теория относительности, самая ранняя и содержащая наибольшее количество формулировок ноль-А, показала, что факторы времени и пространства не могут рассматриваться отдельно. Но я подхожу к той же идее с другой стороны. События, происходящие в разное время и в разных местах, являются только частью образа, формирующегося в нашей нервной системе, когда мы пытаемся истолковать временной разрыв.

Он увидел, что женщина перестала его слушать, и продолжал уже для себя:

— Существует вероятность, что два каких-то события так тесно связаны, что фактически они не разные события, и не имеет значения, как сильно они разделены в пространстве или во времени. В терминах вероятности…

Госсейн нахмурился, чувствуя себя на пороге более важного решения, чем этого требовала ситуация. Голос Лидж отвлек его.

— Но что вы собираетесь делать сейчас?

Госсейн снова шагнул к пульту.

— Прямо сейчас мы попробуем взлететь.

Управляющие приборы были такими же, как на кораблях, курсирующих между Землей и Венерой. Корабль напрягся и рванулся вверх. Через десять минут они покинули атмосферу и увеличили скорость. Через двадцать пять минут они вышли из тени планеты, и солнечные лучи осветили кабину.

На экране заднего вида Алерта выглядела как темный, туманный шар, лежащий на блюдце света.

Госсейн отвернулся и обратился к Орелдону. Офицер побледнел, услышав его план.

— Только не говорите, что я помог вам, — умолял он. Госсейн пообещал без колебаний, но подумал, что если военный штаб Великой Империи будет расследовать захват Y-381907, правда будет быстро раскрыта.

Орелдон постучал в дверь капитана и тут же появился в сопровождении приземистого сердитого человека. Госсейн быстро прервал его брань.

— Капитан Фри, если когда-нибудь выяснится, что ваш эсминец был захвачен без единого выстрела, вы вероятно заплатите за это жизнью. Поэтому лучше выслушайте меня.

Он объяснил, что хочет использовать корабль только временно, после чего капитан Фри успокоился, так что можно было обсудить детали. Как выяснилось, представление Госсейна о принципе действия межзвездных кораблей было верным. Корабли телепортировались к отдаленному месту, но образец можно было отключить, прежде чем они его достигали.

— Это единственный способ, каким мы можем добраться до новых планет, вроде Алерты, — пояснил капитан. — Мы телепортируемся на базу, удаленную более чем на тысячу световых лет, и замыкаем образец.

Госсейн кивнул.

— Мне надо попасть на Горгзид, и я хочу, чтобы отключение образца произошло примерно за один день обычного полета до планеты.

Он не удивился, что место назначения испугало офицеров.

— Горгзид! — воскликнул капитан. Его глаза сузились, и он мрачно улыбнулся. — Уж они-то смогут позаботиться о вас. Вы хотите двинуться прямо сейчас? Это займет семь скачков.

Госсейн ответил не сразу. Он прислушивался к нейроизлучениям этого человека. Нейропоток не совсем обычный, что в данной ситуации естественно. В нем были рывки, указывающие на эмоциональное беспокойство, но не было целеустремленных образов. Это успокаивало. Похоже, у капитана не было планов, не было личных проектов, не было вероломства в мыслях.

Госсейн еще раз обдумал свое положение. Он был настроен на электростанцию и на атомный реактор корабля. Он мог мгновенно убить каждого на борту. Он был фактически неуязвимым здесь.

Его сомнения пропали. Он сделал глубокий вдох.

— Вперед! — сказал он.

Глава 12

Ради здравомыслия используйте принцип «и так далее». Когда вы говорите: «Мэри хорошая девочка», сознавайте, что Мэри больше, чем только «хорошая». Мэри хорошая, милая, добрая и так далее, имея в виду, что к ней применимы и другие характеристики. Также не мешает вспомнить, что современная (1956) философия не считает «хорошего» индивидуума здоровой личностью.

Курс Ноль-А

Внезапно Госсейн почувствовал, что теряет сознание и напрягся, испугавшись, что офицеры могут воспользоваться этим. Он повернулся и сказал:

— Безусловно, мы…

Он запнулся — он больше не был в кабине управления эсминца.

В пятистах футах громоздился пульт управления на более обширной плате, чем он только что оставил. Над ним изгибался прозрачный купол такой величины, что на мгновение его мозг отказался охватить размеры сооружения.

Начиная догадываться, он посмотрел на свои руки и тело. Руки были тонкими и изящными, тело — стройным, одетым в форму штабного офицера Великой Империи.

Ашаргин!

Госсейн почувствовал, что тело, в которое он снова попал, задрожало и съежилось. Он с усилием отогнал слабость, но его охватило отчаяние, когда он подумал о собственном теле, которое осталось далеко в кабине управления эсминца Y-381907.

Оно должно лежать без движения на полу. В эту самую минуту Орелдон и капитан Фри схватили Лидж. Или вернее, отметил про себя Госсейн, несколько дней назад, так как расстояние было около восемнадцати тысяч световых лет, они захватили Лидж и тело Гилберта Госсейна. Нельзя забывать о временной разнице, которая является результатом подобной транспортировки.

Неожиданно он почувствовал, что его мысли были слишком тяжелы для хрупкого Ашаргина, в чье тело он был еще раз пойман, как в ловушку. Он огляделся затуманенным взглядом и медленно начал приспосабливаться к обстановке. Медленно, потому что это была не его тренированная нервная система.

Тем не менее, его мысли постепенно прояснились, и он перестал дрожать. Через минуту, хотя внутри пульсировали волны слабости, он уже знал, что делал Ашаргин до прихода Госсейна.

Он шел с группой адмиралов. Теперь они обогнали его. Двое оглянулись. Один из них сказал:

— Ваше превосходительство, вы выглядите больным.

Прежде, чем Госсейн успел ответить, второй, высокий и худой старый адмирал в мундире, увешанном медалями из драгоценных камней и знаками отличия, насмешливо произнес:

— С тех пор, как принц прибыл сюда, он все время чувствует себя неважно. Похвалим же его за преданную службу в таком состоянии.

В этом худом старике Госсейн узнал Великого Адмирала Палеола. Это полностью вернуло его в нормальное состояние, поскольку об этом мог знать только Ашаргин.

Очевидно два сознания, его и Ашаргина, начали соединяться на подсознательном уровне.

Это подбодрило его. Невидимый игрок еще раз телепортировал его разум в чужой мозг. Чем быстрее он приспособится, тем лучше.

В этот раз он должен попытаться овладеть ситуацией. Никакого следа слабости. Ашаргин должен быть доведен до предела своих физических способностей.

Когда он поспешил вперед, догоняя остановившихся офицеров, в мозгу всплыли воспоминания о последней неделе Ашаргина. Неделе? Поняв, что для Ашаргина прошло семь дней, в то время как для него менее суток осознанного существования, он испугался. Но замешательство было кратковременным.

Картина предыдущей недели была на удивление хороша. Ашаргин ни разу не потерял сознания. Он успешно перенес знакомство со штабом. Он даже выдвинул идею, что будет наблюдателем до дальнейших распоряжений. Для человека, который дважды падал в обморок в присутствии Энро, это было достижением высшего порядка и еще раз доказывало, что даже несколькими часами управления тренированного ноль-А сознания можно вызвать значительные улучшения в такой безвольной личности, как Ашаргин.

Госсейн поднял взгляд. Они подошли к открытой двери в небольшую комнату. Очевидно — и память Ашаргина подтвердила это — здесь состоится собрание высших офицеров.

Быть может, здесь ему удастся создать нового, решительного Ашаргина.

В помещении уже были офицеры. Другие еще прибывали. Он видел, как они выходили из кабин искривителей, занимающих добрых сто футов вдоль стены. Представления были частыми и быстрыми.

Несколько офицеров странно посмотрели на него, когда он был представлен им, но Госсейн был предельно вежлив с новоприбывшими. Его время еще придет.

Сейчас его внимание было отвлечено другим.

Он понял, что большая комната, через которую он проходил, была кабиной управления гигантского корабля. И более того. Это была кабина управления корабля, который в эту минуту участвовал в фантастической битве в Шестом Деканте.

Эта мысль, как пламя, вспыхнула в его голове. Он почувствовал необходимость вернуться туда и посмотреть повнимательнее. Что он и сделал, улучив минуту между представлениями. Над ним на добрых пятьсот футов возвышался прозрачный купол, через который были видны алмазы звезд центра галактики. Млечный путь! Миллионы самых жарких и ослепительных солнц. Здесь, среди непревзойденной красоты, Энро расположил свой смертоносный флот.

Теперь воспоминания Ашаргина о великой битве, которую он наблюдал целую неделю, пошли быстрее. Он видел тысячи кораблей, одновременно телепортированных на базы вражеского оплота. Каждый раз телепортация обрывалась как раз перед тем, как корабли достигали цели. Из звездной темноты они стрелой летели к обреченной планете. Атакующих кораблей было больше, чем могли собрать окружающие звездные системы. Расстояния, которые при обычном полете заняли бы несколько месяцев или даже лет, покрывались почти мгновенно. Агрессор давал всем жертвам один и тот же выбор. Капитуляция или уничтожение.

Если лидеры планеты или группы планет отказывались поверить угрозе, безжалостный дождь бомб обрушивался с неба и буквально истреблял цивилизацию. Бомбежки были такими яростными и концентрированными, что кору планеты охватывала цепная реакция.

Большинство правительств были разумнее. На этих планетах оставались только оккупационные войска, а флот отправлялся дальше на следующую базу Лиги.

Не было реального отпора. Невозможно было собрать значительные силы для отражения атак, поскольку невозможно было узнать, какая звездная система окажется следующей жертвой. С невероятной легкостью захватчики разбивали небольшой флот, который посылался против них. Атакующие всегда знали, какой будет защита, и сколь бы мощной она ни была, на каждый корабль Лиги Энро посылал десяток своих.

Для Ашаргина это было мистической загадкой. Но не для Госсейна. На кораблях Великой Империи находились предсказатели Алерты, и у другой стороны буквально не было шансов.

Поток воспоминаний был прерван ироничным голосом Великого Адмирала, прозвучавшим сзади: — Принц, заседание начинается.

Это было приглашением сесть за длинный стол. Он сел на стул справа от Великого Адмирала и быстро окинул помещение взглядом.

Оно было гораздо больше, чем показалось сначала. Три стены являлись настоящими картами космоса. Каждая была словно обрызгана бесчисленными огоньками, и на каждой на высоте десяти футов располагались серии квадратов с мигающими числами. На одном из квадратов с красными цифрами показалось число 91308. Оно мигнуло и стало 91749. Это было наибольшим изменением, которое он увидел, наблюдая за квадратами.

Госсейн подождал объяснений из памяти Ашаргина, но пришла только информация, что Ашаргин не был раньше в этой комнате.

Здесь были квадраты с голубыми цифрами и квадраты с желтыми, зелеными, оранжевыми и серыми цифрами, были алые цифры, пурпурные и фиолетовые цифры. Были квадраты с разноцветными цифрами. Очевидно, они отражали какую-то неустойчивую ситуацию.

Цифры менялись каждую секунду. Отдельные цифры проходили полный круг. Казалось, они пляшут. Без сомнения, они рассказывали историю битвы в Шестом Деканте.

Огромным усилием воли он оторвал свой зачарованный взгляд от квадратов и услышал, как адмирал Палеол уже начал говорить.

— …Наши проблемы, — говорил худой и мрачный старик, — вряд ли станут сложнее. Но хочу вас предупредить, что произошедшие инциденты со временем могут стать многочисленнее. К примеру, в семнадцати случаях мы не смогли телепортировать наши корабли на базы, образцы подобия которых были получены с помощью самой высокоорганизованной шпионской сети, какую только можно себе представить. Дело в том, что некоторые правители в панике меняли образцы. Таких планет наши корабли достигали, телепортируясь к базам, которые располагались за ними, и вовремя замыкая образец. В этих случаях провинившаяся планета уже не имела выбора, а безжалостно уничтожалась. Я счастлив вам сообщить, что все эти инциденты были заранее предвидены нашим великом вождем Энро Рыжим. История не знает примера, чтобы один человек обладал такой предусмотрительностью, проницательностью и таким стремлением к миру.

Последнее замечание явно выпадало. Госсейн быстро посмотрел на присутствующих, но их лица оставались внимательными. Если изображение Энро как поборника мира и показалось им странным, они не подали вида.

Итак, шпионская сеть обеспечивала Энро образцами подобия с тысяч баз Лиги. Казалось, возникла роковая комбинация сил, работающих на Энро. Всего за несколько лет он вырос из правителя небольшой группы планет до верховного властителя в галактике. Словно в доказательство, что судьба на его стороне, в этот период была открыта планета предсказателей, и эти одаренные умы работали теперь на него.

Безусловно, Фолловер, командующий ими, имел какие-то свои планы. Но они не включали остановку войны.

— Конечно, — продолжал Великий Адмирал Палеол, — главные силы Лиги не станут стирать образцы для искривителей пространства. Требуется время, чтобы создать связи подобия, и их собственные корабли окажутся отрезанными от баз, где изменяются образцы. Однако мы должны считаться с возможностями, что больше и больше планет предпочтут изолироваться. И многие преуспеют в этом. Вы знаете, — его тонкие губы скривились в холодной улыбке, — что некоторых звездных систем нельзя достичь телепортацией на базы за ними. Планируя нашу кампанию, мы в первую очередь наметили те планеты, к которым можно приблизиться этим способом. Теперь наша тактика становится более гибкой. Мы должны импровизировать. Флот должен и сможет атаковать цели, которые раньше считались вне досягаемости. Все это потребует от офицеров и членов экипажей всех званий высшей степени усердия.

Теперь уже без улыбки старик оглядел стол.

— Господа, в заключение я должен сказать, что наши потери тяжелы. За каждый час мы теряем в среднем два линкора, одиннадцать крейсеров, семьдесят четыре эсминца и шестьдесят два различных самолета. Конечно эти статистические цифры увеличиваются день ото дня. Тем не менее, они реальны, как вы можете убедиться, взглянув на стенные счетчики в этом помещении. Но в целом наше положение превосходно. Главным препятствием является обширность космоса и время на завоевание каждой отдельной планеты. Однако теперь можно математически рассчитать протяженность всей кампании. Количество планет, умноженное на время на каждую. Всего девяносто четыре звездных дня. Есть вопросы?

Тишина. Потом в дальнем конце стола поднялся адмирал.

— Сэр, — сказал он, — можем ли мы узнать мнение принца Ашаргина?

Великий Адмирал медленно встал. На его длинном, обычно суровом лице, опять появилась улыбка.

— Принц, — сухо сказал он, — находится здесь как личный эмиссар Энро. Он просил сказать, что у него нет комментариев.

Госсейн поднялся. Его целью было вернуть Ашаргина на Горгзид в штаб Энро. И если Энро наблюдает за совещанием, то лучшим способом для достижения этой цели будет его незапланированное выступление.

— Это я говорил Великому Адмиралу вчера.

Поморщившись от высокого тенора Ашаргина, он остановился, чтобы уменьшить напряжение, охватившее тело. Великий Адмирал смотрел на потолок с таким выражением, что Госсейн все понял. Он сказал:

— С минуты на минуту я ожидаю вызова Энро, чтобы предоставить отчет, но если у меня есть время, я хотел бы обсудить войну, которую мы ведем, с философской точки зрения.

Продолжать ему не пришлось. Потолок засветился, и на нем появилось лицо Энро. Все вскочили на ноги и застыли во внимании.

Рыжеволосый диктатор смотрел на них вниз со слабой, насмешливой улыбкой.

— Господа, — произнес он, наконец, — из-за неотложного дела я вмешиваюсь в ваше совещание. Я извиняюсь, что прервал вас, тем более, в тот самый момент, когда принц Ашаргин собирался поговорить с вами. Принц и я находимся в полном согласии по всем главным аспектам ведения войны, но сейчас я хочу вернуть его на Горгзид. Господа, примите мое уважение.

— Ваше превосходительство, — сказал Великий Адмирал Палеол, — мы приветствуем вас.

Он повернулся к Госсейну-Ашаргину.

— Принц, позвольте мне проводить вас в транспортную секцию.

Госсейн сказал:

— Сперва я хотел бы послать сообщение на эсминец Y-381907.

Госсейн собирался отправить это послание, надеясь на скорое возвращение в свое тело. Он написал:

«Будьте вежливы с двумя пленниками, которые находятся на борту эсминца. Не ограничивайте их свободу. Доставьте женщину-предсказательницу и мужчину в сознании он или нет, на Горгзид».

Он опустил послание в щель робота-оператора.

— Немедленно отправьте капитану Фри на Y-381907. Я буду ждать подтверждения доставки.

Он повернулся и увидел, что Великий Адмирал Палеол с интересом наблюдает за ним. С неприятной усмешкой старик сказал:

— Принц, вы загадочны. Мне кажется, вы думаете, что Энро и я будем однажды привлечены к ответу за то, что мы делаем. Прав ли я?

Госсейн-Ашаргин покачал головой.

— Может, что-то подобное и случится, — сказал он. — Но толку от этого будет мало. Немедленно будет создана такая же корыстная, хотя, поначалу, возможно, более осторожная группировка. Инфантильные личности, которые хотят свергнуть руководящую группировку, не в силах проанализировать, что именно ее связывает. Одним из главных принципов является внедрение веры, что все они готовы умереть в любой момент. И ни один отдельный ее член не осмеливается иметь противоположное мнение по этому базовому вопросу. А убедив себя, что не боятся смерти, они оправдывают все преступления против остальных.

Усмешка адмирала стала шире.

— Ну, ну, — сказал он. — Почти философ, не так ли? — Его проницательные глаза стали серьезными. — Но мысль очень интересная. Я никогда не задумывался над тем, что фактор мужества может быть таким фундаментальным.

Казалось он хочет продолжить, но его перебил робот-оператор.

— Я не могу связаться с эсминцем Y-381907. Госсейн-Ашаргин вздрогнул. Он испугался.

— Вообще нет контакта?

— Вообще.

Он снова взял себя в руки.

— Хорошо, продолжайте, пока не доставите послание. Известите меня на Горгзиде.

Он повернулся и пожал руку Палеолу. Через несколько минут он передвинул рычаг в кабине искривителя пространства, который должен был переправить его во дворец Энро.

Глава 13

Во имя здравомыслия будьте осторожны в навешивании ярлыков. Такие слова, как фашист, коммунист, демократ, республиканец, католик, еврей, относятся к человеческим существам, к которым никогда всецело не подходит никакой ярлык.

Курс Ноль-А

Госсейн ожидал, что окажется в собственном теле. Ожидал, потому что в прошлый раз это случилось именно во время телепортации. Он так хотел, чтобы это произошло, что почувствовал острую боль разочарования, посмотрев сквозь прозрачную дверь кабины искривителя.

В третий раз за две недели он увидел комнату военного управления во дворце Энро. Его разочарование быстро прошло. Он оказался здесь и должен был с этим смириться. Подойдя к двери, он удивился, что комната пуста. Не попав в свое тело, он ожидал, что его немедленно попросят объяснить послание, отправленное капитану Фри. Он был готов к этому. Он был готов ко многому.

Он подошел к огромным окнам, залитым солнцем. Утро? — заинтересовался он, выглянув. Солнце стояло выше, чем в тот день, когда он прибыл во дворец Энро в первый раз. Это привело его в замешательство. Столько разных планет в разных концах галактики двигались вокруг своих солнц с разной скоростью. И вдобавок, из-за так называемой мгновенной транспортировки на искривителях пространства происходила потеря времени.

Он прикинул, что сейчас примерно полдесятого по времени города Горгзида. Слишком поздно, чтобы завтракать с Энро и Секохом, но это и не интересовало его. Госсейн направился к двери, ведущей во внешний коридор. Он предполагал, что его остановит или человек с приказом для него или команда настенного видеофона. Но никто его не остановил.

У него не было никаких иллюзий по этому поводу. Энро, обладающий даром видеть и слышать на расстоянии, конечно знал о его прибытии. Ему умышленно дали свободу действий, что говорило или о презрении к нему, или о любопытстве, если Энро лично наблюдал за ним. Впрочем, причина не имела значения. В любом случае свобода действий давала ему время ослабить нервное напряжение Ашаргина. Это было очень важно для начала. Хотя в долгой гонке даже это становилось неважным.

У него созрел план, и он собирался заставить Ашаргина идти на любой риск, включая, при необходимости, игнорирование приказов самого Энро.

Дверь в коридор была не заперта, как и неделю назад. По коридору шла женщина с ведром. Госсейн закрыл за собой дверь и кивком подозвал ее. При виде его формы она задрожала, как будто к ней никогда не обращались офицеры.

— Да, сэр? — промямлила она. — Апартаменты леди Нирены, сэр? Двумя этажами ниже. На двери табличка с ее именем.

Никто не остановил его. Девушка, открывшая дверь, оказалась миловидной. Она косо глянула на него и прошла в прихожую. Он услышал, как она оттуда позвала:

— Ни, он здесь.

Послышалось приглушенное восклицание, и в прихожей появилась Нирена.

— Ну, — сказала она, — вы входите? Или так и будете стоять здесь, как болван?

Госсейн промолчал. Он последовал за ней в гостиную, обставленную со вкусом, и сел в пододвинутое ею кресло. Другой женщины не было видно. Нирена холодно изучала его. Наконец, она сказала с горечью:

— Разговоры с вами приносят тяжелые последствия.

— Позвольте заверить вас, — сказал Госсейн, — что принц Ашаргин очень уважает вас. — Он умышленно говорил в третьем лице.

— Мне было приказано, — натянуто сказала Нирена, — приказано под страхом смерти.

— Есть только один выход: отвергать подобные предложения.

— Но тогда вы рискуете жизнью.

— Принц, — сказал Госсейн, — используется Энро для определенной цели. Не думайте, что Энро оставит его в живых, когда цель будет достигнута.

Она побледнела.

— Вы осмеливаетесь говорить такие вещи, зная, что он может слышать вас.

— Принцу, — сказал Госсейн, — нечего терять. В серых глазах мелькнуло любопытство.

— Вы говорите о себе, как о постороннем.

— Это способ мыслить объективно. — Он прервался. — Я пришел сюда, чтобы увидеть вас по двум причинам. Во-первых, я хочу задать вам вопрос, на который, надеюсь, вы ответите. Мне кажется, что за одиннадцать лет невозможно полностью подчинить галактическую империю. Это доказывает и наличие четырех миллионов заложников, содержащихся здесь, на Горгзиде. Похоже, по всей Великой Империи происходят беспорядки и смуты. Я прав?

— Конечно. — Нирена пожала плечами. — Энро и не скрывает этого. Он играет против времени, и сам процесс игры интересует его не меньше, чем результат.

— Ладно. А теперь второй вопрос. — Он описал положение Ашаргина во дворце и закончил. — Ему выделены какие-нибудь апартаменты?

Глаза Нирены расширились в удивлении.

— Вы хотите сказать, что не знаете, что произошло? Госсейн не ответил. Он был занят Ашаргином, который внезапно напрягся. Женщина поднялась, и он увидел, что она смотрит на него с меньшим недружелюбием. Она поджала губы и оглядела его странным, испытующим взглядом.

— Пойдемте со мной, — сказала она.

Она быстро подошла к двери, ведущей в другой коридор. Пройдя его до конца, она открыла дверь. Госсейн увидел спальню.

— Наша комната, — сказала она. Ее глаза вопросительно смотрели на него. Наконец, она покачала головой. — Вы действительно не знаете? Хорошо, я расскажу вам.

Она остановилась и немного напряглась, как будто действительность становилась более отчетливой из-за значения сказанных слов.

— Нас с вами поженили сегодня утром, согласно специальному приказу Секоха. Я была официально извещена об этом несколько минут назад.

Сказав это, она проскользнула мимо и пошла назад по коридору.

Госсейн запер за ней дверь. Он не знал, сколько у него осталось времени, но чтобы успеть переориентировать тело Ашаргина в кратчайший срок, надо использовать каждую минуту.

План был прост. Он останется в комнате, пока Энро не прикажет ему что-нибудь. И тогда он ослушается приказа. Он почувствовал, как Ашаргин задрожал от подобной идеи. Но Госсейн подавил слабость и сказал специально для нервной системы этого тела: «Принц, каждый раз, когда вы начинаете уверенно действовать на основе правильных положений, вы доказываете свое мужество, самоуважение и мастерство».

Все это было конечно сверхупрощенно, но необходимо в качестве подготовки к более высокому уровню ноль-А тренировки.

Первым делом Госсейн пошел в ванную и включил горячую воду и термостат. Прежде чем раздеться, он вышел в спальню посмотреть, нет ли там метронома. Но такового не оказалось.

Жаль конечно, но есть и другое средство, которое всегда под рукой в ванной. Он разделся и, наполнив ванну, завернул кран, но не до конца. Он с трудом заставил себя влезть в воду. Для слабого тела Ашаргина она показалась горячей, как кипяток. Он задыхался от жары, но постепенно привык к такой температуре. Откинувшись, он слушал ритмичный звук падающих капель.

Кап-кап-кап. Он широко открыл глаза, глядя на яркое пятно на стене. Кап-кап-кап. Постоянный звук, как биение его сердца. Тук-тук-тук, парь-парь-парь, переделал он значение. Так горячо, что каждый мускул расслаблялся. Кап-кап-кап, рас-слабь-ся.

В истории Земли было время, когда капли воды, ритмично падающие на лоб человека, доводили его до безумия. Сейчас, конечно, они капали не на голову, такое положение тела под краном было бы неудобным. Но принцип был тот же.

Кап-кап-кап. Китайские палачи, применявшие этот метод, не знали, что за ним скрывался большой секрет, и что человек сходил с ума, потому что думал об этом, потому что ему говорили это, потому что у него была абсолютная уверенность, что эта система приводит к безумию.

Если бы он верил, что она приводит к здравомыслию, эффект в этом направлении был бы не меньшим. Если бы он верил в то, что его слабое, неуклюжее тело становится сильным, ритм капель помог бы и в этом. Кап-кап-кап. Рас-слабь-ся, так приятно расслабиться. В земных больницах первым средством для ослабления эмоциональных и психических перегрузок были теплые ванны. Хотя, конечно, если не предпринимались дальнейшие действия, напряжение вскоре возвращалось. Убеждение было важной составной частью, гибкое эмпирическое убеждение, которое могло изменяться в соответствии с динамикой реальности, однако, которое по существу было нерушимо. У Госсейна оно было, у Ашаргина — нет. В его слабом теле было слишком много разбалансированных мест. Годы страха сделали его мускулы слабыми, истощили его энергию и задержали его рост.

Ритмично тянулись медленные минуты. Госсейн задремал. Было так удобно, так приятно лежать в теплой воде, в чреве теплой воды, откуда началась жизнь. Назад в горячие моря, откуда все произошло, в лоно Великой Матери. И нестись по течению в медленном пульсирующем ритме сердцебиения, дрожащего трепетом нового существования.

Стук в дверь спальни вернул его к действительности.

— Да? — крикнул он.

— Вас вызывает Энро, — послышался натянутый голос Нирены, — чтобы вы немедленно представили отчет.

Госсейн почувствовал, как тело Ашаргина пронзила острая боль.

— Хорошо, — ответил он.

— Принц, — настойчиво сказала Нирена, — он был очень резок.

Госсейн кивнул про себя. Он чувствовал возбуждение и не мог полностью побороть страх Ашаргина. Но у него не было сомнений. Пришел час бросить вызов Энро.

Он не спеша оделся и вышел из ванной. Нирена ждала в гостиной. Он хотел задать ей вопрос, но не прямо, поскольку ни на миг не забывал о способности Энро видеть и слышать сквозь твердые стены.

Решение пришло через секунду.

— У вас есть дворцовый справочник?

Она молча прошла к видеофону в углу и принесла светящуюся гибкую пластинку, которую вручила ему с разъяснением:

— Сдвиньте этот рычажок вниз. Когда раздастся щелчок, вы увидите этаж интересующей вас персоны и расположение ее апартаментов. На обратной стороне список имен, который автоматически пополняется.

Госсейну не понадобился список. Он знал, чьи имена ему нужны. Быстрым движением он передвинул рычаг на имя Риша, по возможности прикрывая его рукой.

Вероятно, Энро может видеть через руку так же хорошо, как и через стены, но должны же быть какие-то пределы его способности. Госсейн решил полагаться на скорость. Одним взглядом он получил информацию и передвинул рычаг на имя Секоха. Это также потребовало не больше секунды. Он осторожно поставил рычаг на нейтральную позицию и отдал пластину Нирене.

Он чувствовал удивительное спокойствие и легкость. Тело Ашаргина было пассивно. Оно невозмутимо принимало происходящее, что сулило успехи в будущем.

— Счастливо, — сказал он Нирене.

Он подавил импульс Ашаргина сообщить, куда идет. Не для того, чтобы Энро не узнал об этом еще несколько минут, а так как чувствовал, что Нирена станет отговаривать его.

Выйдя из холла, он быстро двинулся к лестнице и поднялся на этаж, где располагались апартаменты Энро. Он повернул направо и через минуту вошел в апартаменты женщины, которую некогда знал как Патрицию Харди. Он надеялся, что Энро будет очень интересно узнать, о чем будут говорить его сестра и принц Ашаргин, и что любопытство удержит его от немедленного вмешательства.

Когда Госсейн-Ашаргин прошел за слугой в приемную, он увидел Элдреда Кренга, стоявшего у окна. Венерианский ноль-А детектив повернулся и задумчиво посмотрел на вошедшего.

В тишине они глядели друг на друга. Госсейну показалось, что он больше заинтересован видеть Кренга, чем тот принца Ашаргина.

Он оценил положение Кренга. Ноль-А человек в самом логове врага изображал — с ее согласия — мужа сестры военного повелителя Великой Империи и на этом зыбком основании — а учитывая отношение Энро к бракам между братьями и сестрами, даже более зыбком, чем ему представлялось, — очевидно готовился противостоять планам диктатора.

Что именно он предпримет, вопрос стратегии. Ведь точно так же можно удивляться, на что рассчитывает принц Ашаргин, противостоя тому же тирану. Госсейн надеялся решить свою проблему дерзким неповиновением, основанным на плане, который пока что выглядел логично.

Первым заговорил Кренг.

— Вы хотите видеть горгзин Ришу? — Он применил титул правительницы планеты Горгзид.

— Очень.

— Как вы, наверное, знаете, я ее муж. Я надеюсь, вы не будете против, если я попрошу вас сначала рассказать о вашем деле мне.

Госсейн не был против. Вид Кренга чрезвычайно подбодрил его. Неаристотелевый детектив столь искусно действовал все это время, что одно его присутствие на сцене казалось частным доказательством, что ситуация не так уж плоха.

Кренг заговорил снова:

— О чем вы думаете, принц? — вежливо спросил он. Госсейн пустился в откровенный рассказ о том, что произошло с Ашаргином. Он закончил:

— Я решил поднять положение принца во дворце. С ним обошлись непростительно унизительно, и я хочу использовать связи горгзин, чтобы изменить отношение его превосходительства.

Кренг задумчиво кивнул.

— Понятно. — Он отошел от окна и пригласил Госсейна-Ашаргина сесть в кресло. — Мне трудно правильно оценить ваше положение. Из того, что я слышал, вы согласились на ту унизительную роль, которую Энро предназначил для вас.

— Как видите, — сказал Госсейн, — и это должен понять Энро, принц настаивает, чтобы, пока он жив, к нему относились в соответствии с его титулом.

— Ваше использование третьего лица любопытно, — сказал Кренг, — а также ваша фраза «пока он жив». Если вы способны придерживаться смысла этой фразы, то, кажется, принц может получить удовлетворение от горгзида.

Это было своего рода одобрение. Очень осторожное и все же определенное. Вполне возможно, что диктатор подслушивал их, поэтому все слова были на высоком вербальном уровне. Кренг поколебался и продолжил:

— Однако, сомнительно, чтобы моя жена смогла помочь вам как посредник. Она заняла позицию полного противодействия завоевательной войне, которую ведет ее брат.

Кренг сообщил ему информацию и, взглянув на него, Госсейн понял, что сообщил намеренно.

— Естественно, — сказал Кренг, — как ее муж, я тоже безоговорочно против войны.

Поразительно. Итак, их дерзость основывалась на родственных отношениях Патриции и Энро. Госсейн критически обдумал это. Их позиция имела такой же неотъемлемый недостаток, как и его собственная. Как же они борются с этим недостатком?

— Мне кажется, — медленно сказал Госсейн, — что, занимая такую позицию, вы и горгзин сильно ограничиваете свободу своих действий. Или я ошибаюсь?

— Частично, — сказал Кренг. — Здесь, в этой планетной системе, права моей жены почти равны правам Энро. Его превосходительство сильно привязан к традициям, обычаям и привычкам народа и поэтому не станет упразднять никакой местный институт.

Это была еще более полезная информация. И она была к месту. Она укрепляла его личный план. Госсейн собирался заговорить, но в этот момент в комнату вошла Патриция. Она улыбнулась, когда глаза их встретились.

— Я слышала все из другой комнаты, — сказала она. — Надеюсь, вы не обиделись?

Госсейн сказал, что нет, и наступила пауза. Он восхищенно смотрел на нее. Патриция Харди, горгзин Риша, сестра Энро, — молодая женщина, которая однажды притворялась дочерью президента Земли Харди, а позже женой Гилберта Госсейна. С таким шлейфом интриг она, безусловно, была личностью, с которой приходилось считаться. А главное, она никогда, насколько он знал, не колебалась в поддержке Лиги и ноль-А.

Ему показалось, что она стала более красивой, во всяком случае, не менее. Ростом она была пониже Лидж, предсказательницы, но выглядела более гибкой. В ее голубых глазах горело то же властное выражение, что и в серых глазах Лидж. Обе женщины были одинаково хороши. Но на этом сходство заканчивалось.

Кренг прервал тишину.

— Принц, — сказал он, и его тон был дружелюбен, — я думаю, что смогу прояснить отношение горгзин к вашей женитьбе на леди Нирене. Моя жена, ничего не зная о разговоре на прошлой неделе, приняла как само собой разумеющееся, что ваши родственные отношения с Ниреной узаконены церковью.

Патриция мягко засмеялась.

— Мне и в голову не могло прийти, что в этой ситуации есть какое-то скрытое течение.

Госсейн кивнул, но был мрачен. Ему казалось, что она проглядела и другое подводное течение. Наверняка она знала о намерениях Энро на ее счет и слишком легко относилась к этому. Энро должен все еще надеяться на свадьбу с сестрой, иначе он не пытался бы скрыть от нее, что не придает никакого значения родству, когда это касалось других людей.

— Ваш брат, — вслух сказал Госсейн, — замечательный человек. Я полагаю, он может услышать этот наш разговор, если очень захочет.

— Способность моего брата имеет любопытную историю.

Патриция остановилась, и Госсейн, который смотрел прямо на нее, увидел по выражению ее лица, что она собирается дать ему информацию.

Она продолжала:

— Наши родители не были ни особо умны, ни особо религиозны. Они решили, что наследник горгзид проведет свой первый после рождения год в склепе со Спящим Богом. Реакция народа была крайне враждебной, и поэтому через три месяца Энро был возвращен, после чего его детство протекало как обычно. Ему было около одиннадцати, когда обнаружилась его способность видеть и слышать на расстоянии. Естественно, отец и мать немедленно приписали это действию самого Бога.

— А что думает Энро? — спросил Госсейн.

Он не услышал ответа. В его сознании всплыли воспоминания Ашаргина о Спящем Боге, кусочки услышанного им, когда он был рабом храма.

Рассказы были совершенно непохожи. Священники могли увидеть Бога только во время обряда посвящения. Никто из них больше никогда не видел его. С их слов Спящий Бог был стариком, ребенком, юношей лет пятнадцати, младенцем и так далее — остальные сообщения имели так же мало общего, как и вопрос возраста.

Не ясно, были они загипнотизированы или же важность церемонии порождала у них видения.

Одна деталь ежедневного существования Спящего Бога чуть не выбила Госсейна из кресла — Спящий Бог лежал в склепе, и его снабжала пищей сложная система механизмов. Внутренняя иерархия служителей храма была организована, чтобы поддерживать работу этих машин.

Мысль, повергшая Госсейна в смятение, молнией вспыхнула в его мозгу. Ведь это могло быть способом охраны и поддержания жизнеспособности тела Госсейна.

От этой мысли его сознание напряглось. Несколько секунд идея казалась слишком фантастической, чтобы принять ее. Тело Госсейна здесь, в самом сердце Великой Империи? Здесь и охраняется всеми силами мощной языческой религии?

Кренг нарушил молчание.

— Время обедать, — сказал он. — Надеюсь, это касается всех нас. Энро не любит ждать.

Обед! Госсейн прикинул, что прошел час с тех пор, как Энро вызвал его для доклада. Достаточно долго для кризиса.

Но сам обед прошел в молчании.

Блюда уже убрали со стола, но диктатор продолжал сидеть, тем самым держа за столом остальных. Впервые он прямо посмотрел на Госсейна-Ашаргина. Взгляд был недружелюбен и холоден.

— Секох, — сказал он, не отводя глаз от Ашаргина.

— Да? — быстро ответил хранитель.

— Принесите детектор лжи. — Стальной взгляд уперся в переносицу Госсейна. — Принц требовал расследования, и я рад сделать ему одолжение.

Принимая во внимание обстоятельства, Энро выражался почти правильно. Но Госсейн изменил бы одно слово. Он ожидал расследования. И вот оно началось.

Когда датчики детектора лжи были прикреплены к Госсейну-Ашаргину, Энро поднялся. Он сделал знак остальным оставаться на своих местах и начал:

— Мы имеем очень любопытную ситуацию. Неделю назад я приказал доставить принца Ашаргина во дворец. Я был поражен его внешностью и действиями. — Его губы искривились. — Очевидно, он страдал от сильного чувства вины, которое, по-видимому, происходило от сознания, что его семья обманула надежды народа Великой Империи. Он был нервным, напряженным, робким, почти косноязычным. Это было жалкое зрелище. Более десяти лет он был в изоляции от межпланетных и местных событий.

Энро остановился. Его лицо было серьезным, глаза горели. Он продолжал тем же натянутым тоном.

— Но даже в это первое утро он продемонстрировал одну или две вспышки проницательности и понимания, что было нехарактерно для него. В течение недели, проведенной на линкоре адмирала Палеола, он вел себя так, как мы и ожидали, зная его прошлое. В течение последнего часа, проведенного на борту корабля, он снова радикально изменился и снова показал знание, которое было выше его возможностей. Среди прочего, он отправил послание на эсминец Y-381907…

Энро быстро повернулся к одному из секретарей и протянул руку.

— Послание, — приказал он. Ему немедленно вручили лист бумаги.

Госсейн слушал, пока Энро читал. Казалось, каждое слово ставилось ему. в вину. Диктатор, самый могущественный повелитель в галактике, отвлекся от множества своих дел, чтобы уделить внимание индивидууму, которого он собирался использовать как пешку в своей игре.

Предвидел или нет такой кризис невидимый игрок, перенесший сознание Гилберта Госсейна в мозг принца Ашаргина, не имело значения. Может, Госсейн и пешка, передвигаемая по чьей-то воле, но, даже будучи под присмотром, событиями он управлял, когда мог.

Энро заговорил снова мрачным голосом.

— Ни я, ни адмирал сразу не сообразили, какую миссию выполнял этот эсминец. Наконец, мы выяснили, что это за корабль. Кажется невероятным, чтобы принц Ашаргин мог когда-нибудь слышать о нем. Миссия эсминца сверхсекретна и сверхважна и, хотя я сейчас не скажу, в чем она заключается, я могу сообщить, что его послание не доставлено.

Госсейн не мог поверить в это.

— Робот-оператор при мне отправил его, — быстро сказал он.

Энро пожал плечами.

— Послание не было остановлено нами. Оно не было принято эсминцем. Мы не в состоянии связаться с эсминцем Y-381907 уже несколько дней, и я вынужден просить вас дать несколько прямых ответов. Эсминец был доставлен на Алерту линкором, и теперь потребуется больше месяца полета нового корабля, чтобы достигнуть этой планеты.

Госсейн получил две новости, переполнявшие его чувства. То, что в ближайший месяц с Алерты не будут прибывать предсказатели, было большой победой. Другой новостью была загадочная судьба эсминца.

— Но куда он мог деться? — спросил он.

Он подумал о Фолловере и напрягся. Через миг он отбросил наиболее страшные подозрения. Очевидно, Фолловер действительно не мог предсказывать события, которые имели отношения к Гилберту Госсейну. Однако, это касалось тех случаев, когда действовал его дополнительный мозг. Поэтому можно предположить, что сейчас он знает, где Гилберт Госсейн.

Именно здесь логическая цепь заканчивалась. По существу не было причин, чтобы Фолловер стал скрывать от Энроместоположение эсминца. Госсейн в упор посмотрел на Энро. Пришло время еще раз потрясти диктатора.

— А Фолловер не знает? — спросил он.

Энро уже приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но со скрежетом сжал зубы. Он уставился на Госсейна, ничего не понимая. Наконец, он сказал:

— Итак, вы знаете о Фолловере. Это интересно. Сейчас детектор лжи сообщит нам кое-что о том, что происходит в вашем сознании.

Он повернул выключатель.

За столом была тишина. Даже Кренг, который с отсутствующим видом ковырялся в тарелке, откинулся в кресле и положил вилку. Секох смотрел задумчиво. Патриция Харди наблюдала за своим братом, слабо скривив губы. Она заговорила первой.

— Энро, не будь так глупо мелодраматичен.

Тот повернулся к ней, его глаза сузились, лицо потемнело от гнева.

— Замолчи! — грубо сказал он. — Мне не нужны комментарии женщины, опозорившей своего брата.

Патриция пожала плечами, а Секох резко сказал:

— Ваше превосходительство, сдерживайтесь!

Энро повернулся к хранителю, и на миг выражение его лица стало таким злобным, что Госсейну показалось, что он ударит священника.

— Вы всегда интересовались ею, не так ли? — с усмешкой сказал он.

— Ваша сестра, — сказал священник, — является со-правительницей Горгзида и хранительницей Спящего Бога.

— Иногда, Секох, — сказал Энро, и усмешка стала шире, — создается впечатление, что Спящий Бог — это вы. Опасная иллюзия.

Священник быстро ответил:

— Я говорю, имея полномочия, которые мне доверили Государство и Храм. Я не имею права поступать иначе.

— Я — Государство, — холодно сказал диктатор. Госсейн сказал:

— Кажется, я уже слышал это раньше.

Похоже, никто не понял его замечания. И тут до него дошло, что он оказался свидетелем главного столкновения.

— Вы и я, — сказал Секох мелодичным голосом, — держим чашу жизни, но только на короткий миг. Выпив ее до дна, мы опустимся вниз, в темноту. Но Государство, тем не менее, останется.

— Управляемое моей кровью!

— Может быть. — Голос священника звучал отдаленно. — Во всяком случае мы должны сначала победить.

— А потом?

— Вы получите зов Храма.

Энро раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Постепенно на его ничего не выражавшем лице появилась понимающая улыбка.

— Умно, не так ли? — сказал он. — Итак, я получу зов Храма, чтобы стать посвященным. Наверное, есть что-то знаменательное в том, что о зовах сообщаете вы.

— Когда Спящий Бог будет недоволен тем, что я делаю или говорю, — спокойно сказал священник, — я узнаю об этом.

Усмешка опять появилась на лице Энро.

— О, узнаете, узнаете! Видимо, он сообщит вам, а вы расскажете нам?

Секох ответил просто:

— Ваши намеки не трогают меня, ваше превосходительство. Если бы я использовал мое положение в личных целях, Спящий Бог не стал бы долго терпеть такое святотатство.

Энро колебался. Его лицо уже не было столь мрачным, и Госсейну показалось, что могущественный правитель трети галактики чувствует себя не в своей тарелке.

Он не удивился. Люди привязаны к собственному дому. Несмотря на все достижения Энро, под кожей этого человека, чье слово было законом для девятисот тысяч военных кораблей, бились импульсы живой нервной системы.

В нем они исказились до неузнаваемости. Однако мужчина когда-то был мальчиком, а мальчик младенцем, рожденным на Горгзиде. Связь была так сильна, что он перенес столицу Великой Империи на свою родную планету. Такой человек не станет с легкостью оскорблять языческую религию, на догмах которой он воспитывался.

Госсейн понял, что правильно прочел происходящее в чужой душе. Энро насмешливо поклонился Патриции.

— Сестра, я смиренно приношу извинения. Он резко повернулся к Госсейну-Ашаргину.

— Эти двое на эсминце, кто они? Итак, расследование продолжается.

Госсейн без заминки ответил:

— Женщина — обычный предсказатель. Мужчину зовут Гилберт Госсейн.

Он осторожно посмотрел на Патрицию и Кренга, произнося столь знакомое им имя. Главное, чтобы они не подали вида, что знают его.

Прореагировали они превосходно, как показалось Госсейну. Они продолжали внимательно смотреть на него, но не было и следа удивления на их лицах.

Энро занялся детектором лжи.

— Какие комментарии? — спросил он.

Пауза длилась несколько секунд. Наконец, детектор сказал:

— Информация правдивая, если рассматривать заданный вопрос.

— А что еще можно рассматривать? — резко спросил Энро.

— Здесь неразбериха, — был ответ.

— В чем?

— В идентификации личности. — Казалось, детектор понял, что ответ не удовлетворяет требованиям. Он повторил: — Неразбериха.

Он собирался сказать еще что-то, но, должно быть, звук отключили.

— Хорошо, я уточню, — вспылил Энро. Он поколебался. — Путаница связана с двумя людьми на эсминце?

— Нет, — ответил детектор. — Это… — неуверенно сказал он, — это не точно. — Он заговорил решительно. — Ваше превосходительство, этот человек Ашаргин и, тем не менее, он не Ашаргин. Он… — На миг детектор замолчал, а затем, запинаясь, закончил: — Следующий вопрос, пожалуйста.

Патриция хихикнула. Это был неуместный звук. Энро бросил на нее грозный взгляд. Он злобно сказал:

— Какой дурак принес сюда неисправный детектор? Сейчас же замените его.

Второй детектор, подсоединенный к Госсейну, ответил на вопрос Энро:

— Да, это Ашаргин, — пауза. — Кажется, что это он, — добавил он неопределенно. — Здесь какая-то неразбериха.

Теперь наступила какая-то неразбериха в Энро.

— Это неслыханно, — воскликнул он. — Ну хорошо, мы доберемся до сути. — Он уставился на Ашаргина. — Эти люди на эсминце, как я понял из вашего послания капитану Фри, пленники. Госсейн кивнул.

— Да, правильно.

— И вы хотите доставить их сюда. Почему?

— Я думаю, вы захотите допросить их, — сказал Госсейн.

Энро снова был сбит с толку.

— Я не понимаю, как вы собираетесь использовать их против меня, если они здесь будут в моей власти. — Он повернулся к машине. — Что по этому поводу, детектор? Он говорит правду?

— Если вы имеете в виду, хочет ли он доставить их сюда? Да, хочет. Что касается использования их против вас — здесь все перемешивается.

— Каким образом?

— Мысль, что человек на корабле уже здесь, и мысль о Спящем Боге как-то переплетаются с Ашаргином.

Энро молча стоял пораженный, в этот момент вмешался Секох.

— Ваше превосходительство, можно я задам вопрос принцу Ашаргину?

Энро молча кивнул.

— Принц, есть ли у вас какая-нибудь идея о природе этой неразберихи?

— Да, — ответил Госсейн.

— Каково же ваше объяснение?

— Периодически Спящий Бог господствует надо мной, контролирует и направляет меня.

«И пусть, — подумал Госсейн с глубоким удовлетворением, — детектор лжи попробует опровергнуть это».

Энро расхохотался. Это был смех человека, который был готов к встрече с грозным обстоятельством, но вместо этого столкнулся с чем-то нелепым. Он упал на стул и, закрыв лицо руками, смеялся, не в силах справиться с собой. Его плечи тряслись, когда он, наконец, поднял голову, в глазах были слезы.

— Итак, вы — Спящий Бог, — сказал он, — и теперь вы овладели Ашаргином.

Смех снова напал на него, и он хохотал добрых полминуты, прежде чем сумел остановиться. На этот раз он посмотрел на Секоха.

— Господин хранитель, — сказал он, — который этот? — И, понимая, что его вопрос требует объяснения для сидящих за столом, повернулся к Госсейну. — В течение года около сотни человек только на этой планете утверждали, что ими овладел Спящий Бог. По всей Империи около двух тысяч рыжеволосых мужчин претендовали быть Энро Рыжим, и в течение последних одиннадцати лет приблизительно десять тысяч человек объявляли себя принцем Ашаргином. Причем половине из них больше пятидесяти.

— А что говорил о них детектор лжи?

Госсейн ожидал скептицизма. За исключением Кренга, все присутствующие были таламическими людьми. Даже Патриция Харди, хотя и бывала на Венере, не стала ноль-А. Такие индивидуумы не смогут разобраться в собственных противоречиях и будут противоречиво спорить, не принимая в расчет реальность. Важно, что зерно сомнения было посеяно. Он увидел, что Энро нахмурился.

— Ну, хватит фарса, — сказал диктатор. — Давайте вернемся к некоторым фактам. Я допускаю, что вы дурачите меня, но зачем? Чего вы хотите?

— Понимания, — ответил Госсейн. Он говорил осторожно, хотя чувствовал решимость. — По всей видимости, вы хотите меня для чего-то использовать. Очень хорошо, я согласен, чтобы меня использовали. До определенного момента. За это я хочу свободы действий.

— Свободы чего?

Следующие слова Госсейна подействовали на остальных, сидящих за столом, как взрыв бомбы.

— Развязав войну, — сказал он, — вы подвергаете опасности жизнь каждого человека в галактике, включая Великую Империю. Я думаю, вы примете совет тех, кому придется разделить вашу участь, если что-то пойдет не так.

Энро наклонился и отвел руку назад, словно собираясь ударить его по лицу. Он сидел так несколько секунд, напряженный. Его губы были сжаты, глаза холодны. Он медленно расслабился и откинулся назад. На лице появилась слабая улыбка, и он сказал:

— Продолжайте, продолжайте. Повесьте себя!

— Мне кажется, вы так сконцентрировались на наступательной части войны, что, возможно, не принимаете во внимание некоторые не менее важные аспекты.

Энро удивленно покачал головой.

— Это говорит тот, — сказал он в изумлении, — кто провел последние одиннадцать лет жизни в огороде.

Госсейн проигнорировал комментарий. Он был напряжен, и ему казалось, что он делает успехи. Его теория была очень простой. Принц Ашаргин не привлек бы внимания в такой критический момент, если бы не было важной причины. Его так просто не уничтожат, пока цель, ради которой он был воскрешен, не будет выполнена.

Кроме того, это удобный момент выяснить, что делает Энро с определенными индивидуумами.

— К примеру, — сказал Госсейн, — проблема Фолловера. — Он остановился, чтобы его слова дошли до Энро, и продолжил. — Фолловер практически неуничтожим. Не думаете ли вы, что когда война будет выиграна, такой субъект, как Фолловер, позволит Энро Рыжему господствовать над галактикой?

Энро мрачно сказал:

— Я позабочусь о Фолловере, если его когда-нибудь посетят такие мысли.

— Легко сказать. Он может сейчас войти в комнату и убить всех, кто находится здесь.

Энро покачал головой. Казалось, его позабавила эта мысль.

— Друг мой, — сказал он, — вы наслушались пропаганды Фолловера. Я не знаю, как он становится тенью, но давно решил, что остальное базируется на обычной физике. Искривители и перенос энергии. В этом здании только два искривителя пространства вне моего контроля. И я терплю это.

— Тем не менее, — сказал Госсейн, — он может предсказать каждое ваше движение.

Улыбка исчезла с лица Энро.

— Он может предсказывать, сколько влезет, — сказал он грубо. — Власть у меня. Если он будет препятствовать мне, то быстро окажется в положении человека, приговоренного к повешению. Он даже узнает день и час, но ничего не сможет поделать.

— По-моему, вы так не думаете, — сказал Госсейн. Энро молчал, его взгляд остановился на столе. Наконец он поднял глаза:

— Что-нибудь еще? — сказал он. — Я жду условий, о которых вы упомянули.

Пришло время заняться делом.

Госсейн почувствовал, что напряжение накапливается в теле Ашаргина. Ему нужна была передышка, чтобы расслабить нервную систему принца. Он хотел было взглянуть на Патрицию, Кренга и Секоха, чтобы увидеть их реакцию на развитие событий. Это дало бы Ашаргину возможность расслабиться.

Но он подавил это желание. Энро практически забыл о присутствии остальных. И было бы глупо отвлекать его сконцентрированное внимание. Он сказал вслух:

— Я хочу, чтобы мне разрешили связываться с любой точкой галактики в любое время дня и ночи. Естественно, вы или ваш агент можете прослушивать.

— Естественно, — саркастически сказал Энро. — Что еще?

— Я хочу иметь право пользоваться искривителями для транспортировки в любое место Великой Империи по моему желанию.

— Я счастлив, — сказал Энро, — что вы ограничиваете свои передвижения только Великой Империей. — Он остановился. — Продолжайте, пожалуйста.

— Я хочу иметь право пользоваться любым оборудованием, каким пожелаю, из Министерства имуществ. — Он быстро добавил: — Конечно, исключая оружие.

Энро сказал:

— Я вижу, что ваши запросы могут продолжаться до бесконечности. Что вы предлагаете в обмен на ваши фантастические требования?

Госсейн ответил не Энро, а детектору лжи.

— Ты все слышал. Говорил ли я искренне? Трубки слабо блеснули. Детектор долго молчал.

— Ваши мысли ясны до определенного момента. Дальше этого появляется неразбериха со… — Он остановился.

— Спящим Богом? — спросил Госсейн.

— Да, а может нет.

Госсейн повернулся к Энро.

— Сколько восстаний, — спросил он, — произошло на планетах Великой Империи, где производится основное военное оборудование?

Диктатор сердито посмотрел на него.

— Более двух тысяч.

— Это всего лишь три процента. О чем вы беспокоитесь?

Для его целей это утверждение было не слишком хорошим, но Госсейн хотел информации.

— Некоторые из этих производств, — откровенно признался Энро, — слишком важны технологически.

Именно это и хотел услышать Госсейн.

— Если вы согласны на мои условия, я выступлю в поддержку вашей войны. Чего бы ни стоило имя Ашаргина в управлении империей, я поступаю в ваше распоряжение. Я буду сотрудничать до следующего уведомления. Это то, что вы от меня хотели, не так ли?

Энро поднялся.

— Вы уверены, что больше ничего не хотите?

— Еще одно, — сказал Госсейн.

— Да?

Госсейн проигнорировал насмешку в голосе Энро.

— Это касается моей жены. Она больше не появится в ванной правителя.

Наступила долгая пауза, а затем мощный кулак опустился на стол.

— Договорились, — сказал Энро звенящим голосом. — И я хочу, чтобы вы произнесли свою первую речь сегодня вечером.

Глава 14

Во имя здравомыслия используйте кавычки. Например, «сознательный» и «бессознательный» разум — это полезные описательные термины, но еще необходимо доказать, что эти термины сами по себе правильно отражают «процесс». Они являются только картами территории, о которой мы, возможно, никогда не будем иметь точной информации. Ноль-А обучение уделяет особое внимание осознанию «мультивеличинности», то есть многозначности слов, которые кто-либо говорит или слышит.

Курс Ноль-А

Был поздний вечер, когда Госсейн вернулся в апартаменты Нирены. Женщина сидела за столом и писала письмо. Когда он вошел, она положила ручку и пересела в большое кресло. Из его глубины она смотрела на Госсейна спокойными серыми глазами.

— Итак, мы получили месяца два для жизни, — сказала она, наконец.

Госсейн-Ашаргин прикинулся удивленным.

— Так долго? — спросил он.

Он не стал больше комментировать это. Что и откуда она услышала о произошедшем за обедом, не имело значения. Ему было жаль ее, но у него не было возможности влиять на ее судьбу. Когда правитель мог приказать женщине стать любовницей или женой незнакомого человека только из-за того, что она полминуты поговорила с ним, было невозможно угадать, что случится завтра. Она сделала ошибку, родившись в знатной семье, и поэтому жила у самой пропасти подозрительности Энро.

Нирена прервала молчание.

— Что вы собираетесь делать теперь?

Госсейн сам задавал себе этот вопрос, осложненный возможностью возвращения в любой момент в свое тело.

Но, положим, он не вернется. Положим, он останется здесь еще на несколько дней. Что тогда? Мог ли он сделать что-нибудь полезное для Ашаргина или Госсейна?

Вопросом номер один была проблема Венеры. Был ли в космосе еще кто-нибудь из венерианцев? Знали ли они вообще, что происходит?

Вторым вопросом был Спящий Бог. Он должен увидеть Спящего Бога. Для этого требовалось получить разрешение Секоха.

Его мысль задержалась на третьем вопросе в его планах. Тренировать Ашаргина. Он посмотрел на Нирену.

— Я с трудом управляю принцем и думаю, было бы неплохо разрешить ему отдохнуть часок.

— Я скажу вам, когда это время пройдет, — и ее голос был таким мягким, что Госсейн вздрогнул, посмотрев на нее.

В спальне Госсейн записал на магнитофон трехминутный образец для расслабления и включил магнитофон в режим повторения. Затем он лег. В течение следующего часа он почти не спал. На заднем плане звучал монотонный голос Ашаргина, снова и снова повторяющий несколько фраз.

Лежа так, он позволил неприятным воспоминаниям Ашаргина о годах заключения беспрепятственно проникать в его сознание. Каждый раз, подходя к какому-нибудь инциденту, оставившему глубокое впечатление, он молча обсуждал его с молодым Ашаргином. Каждый раз внутри него как бы оживал пятнадцати-шестнадцати-двадцатилетний наследник Ашаргин. Старший Ашаргин разговаривал с младшим в момент, когда последний переживал травматическую ситуацию.

С высоты своего жизненного опыта он уверял молодого Ашаргина, что на потрясший его инцидент можно посмотреть и по-другому. Уверял, что страх боли и страх смерти — только эмоции, которые можно преодолеть, и что шок от этого случая, подействовавшего так сильно на него, вскоре пройдет. Более того, в будущем это поможет ему лучше понимать такие моменты.

Это было нечто большее, чем импровизированная замена ноль-А тренировки. Эта была вполне надежная с научной точки зрения система самотерапии, она должна была принести определенную пользу.

— Расслабься, — успокаивал голос.

И из-за того, что он выполнял указания, каждое слово имело значение.

— Ослабь напряжение прошедшей жизни. И пусть все страхи, сомнения и неопределенности уйдут из нервной системы.

Результат не зависел от веры, хотя убежденность усиливала эффект. Самотерапия требует времени. Прежде всего, необходимо правильно выявить неприятные воспоминания, и только после этого воздействовать на них.

Принца Ашаргина невозможно укрепить за один день.

Тем не менее, когда Нирена легко постучала в дверь, у него был не только эквивалент часового сна, но и психоаналитическая переориентация, которая при данных обстоятельствах не могла быть достигнута другим путем.

Он встал подкрепленный.

Дни шли, но он так ничего и не выяснил о Венере.

Существовало несколько возможностей. Но все они требовали хотя бы намека на то, что он желает знать. Энро мог понять значение такого намека так же быстро, как и человек, к которому Госсейн собирался обратиться.

Он не хотел идти на такой риск, пока не исчерпает все остальные средства.

К концу четвертого дня Госсейн начал беспокоиться. Несмотря на так называемую свободу действий, в теле Ашаргина он был изолирован и не мог делать самого важного с его точки зрения.

Только ноль-А венерианцы могли остановить Энро и предсказателей. Но, насколько он знал, они были отрезаны и не способы действовать. Они легко могли быть уничтожены диктатором, который уже сотни планет приказал стереть в порошок.

Каждый день он надеялся вернуться в свое тело. Он пытался помочь этому, при любой возможности используя лифты искривителей. Четыре раза за четыре дня он совершал перемещения на отдаленные планеты и обратно. Но его сознание по-прежнему оставалось в теле принца.

Он ждал информации о восстановлении контакта с эсминцем Y-381907, но напрасно.

Что же могло случиться?

На четвертый день он пошел в Межпланетное Министерство Связи, занимающее девяностоэтажное здание длиной в десять кварталов. В информационной секции размещалось сто роботов-операторов, распределяющих вызовы по определенным секторам. Он назвал свое имя одному из них.

— О, да, — сказал тот. — Принц Ашаргин. Мы получили инструкции.

— Какие инструкции? — спросил Госсейн. В ответе слышалась откровенность Энро.

— Вы можете вызывать кого угодно, но запись вашего разговора должна быть направлена в Разведывательный отдел.

Госсейн кивнул. Он не ожидал ничего другого. С помощью искривителя он переместился в сектор, указанный роботом-оператором, и сел за видеофон.

— Я хочу говорить с капитаном Фри или с кем-нибудь другим на борту Y-381907.

Он мог сделать этот вызов и из апартаментов Нирены, но здесь он видел искривитель, передающий его послание. Он видел собственными глазами, как робот-оператор набирает номер, принадлежащий Y-381907.

Это был один из способов устранить возможные препятствия, если таковые имелись, его попытке связаться с эсминцем.

Другим способом был вызов с планеты, выбранной наугад. Он проделал это уже дважды, но безрезультатно.

Итак, прошла минута. Затем две минуты. До сих пор не было ответа. Примерно через четыре минуты робот-оператор сказал:

— Один момент, пожалуйста.

В конце десятой минуты снова зазвучал голос робота-оператора. — Ситуация такова. Когда подобие было поднято до известного механического предела — двадцать третьего десятичного знака, был получен слабый отклик. Однако это автоматический отклик. Очевидно, образец на другом конце все еще частично подобен, но продолжает изнашиваться.

— Спасибо, — сказал Госсейн-Ашаргин.

Трудно представить, что его тело находится где-то в глубинах космоса в то время, когда его мыслящая сущность здесь, привязанная к нервной системе Ашаргина.

Что же могло случиться?

На шестой день Энро выступил в видеофонном эфире с речью. Он ликовал, его голос триумфально звенел, когда он сообщал:

— Великий Адмирал Палеол, командующий нашими силами в Шестом Деканте, только что информировал меня, что столица Туул несколько часов назад уничтожена нашим непобедимым флотом. Это только одна из бесконечных серий побед, одержанных народом и оружием Великий Империи в схватке с отчаянно сопротивляющимся врагом. Продолжайте, адмирал! Сердца народа и доверие правительства с вами!

Туул? Госсейн вспомнил это название с помощью Ашаргина. Туул был оплотом самого могущественного государства Лиги. Это лишь одна из тысяч планет, но факт названия ее «столицей» символичен для людей с нецельным сознанием, для которых карта семантически является территорией, а слово — событием.

Даже для Госсейна уничтожение Туула стало переломным моментом. Он не имел права выжидать.

После ужина он пригласил Нирену пойти с ним повидать Кренга и Патрицию.

— Надеюсь, что вам с горгзин есть о чем поболтать, — сказал он с ударением.

Она удивленно взглянула на него, но он не стал вдаваться в объяснения. Госсейн не мог открыто рассказать о своей идее помешать проницательности Энро.

Нирена превзошла себя. Госсейн не был уверен, поняла ли она его. Но с самого начала ее голос не умолкал.

Патриция сперва отвечала, запинаясь. Она была явно ошарашена трескотней Нирены. Но вскоре, должно быть, догадалась. Она присела на краешек кресла Кренга и ответила длинной и шумной, как пулеметная очередь, тирадой.

Нирена поколебалась, а затем подошла и села Ашаргину на колени. Беседа, которая последовала за этим, была, пожалуй, самой активной из всех, когда-либо слышанных Госсейном. Вряд ли была минута в течение этого вечера, когда его осторожные слова на заднем плане не были заглушены женской болтовней.

Сначала Госсейн поставил на рассмотрение не самую важную проблему.

— Вы что-нибудь слышали о дополнительном тренированном мозге? — спросил он.

Впервые он адресовал слова непосредственно Кренгу. Карие глаза задумчиво изучали его. Затем Кренг улыбнулся.

— Немного, а что бы вы хотели знать?

— Меня интересует проблема времени, — сказал Госсейн. — «Фотографирование» происходит медленно, медленнее, чем подобный химический процесс, а видеосъемка просто молниеносна по сравнению с этим.

Кренг кивнул и сказал:

— Общеизвестно, что машины могут выполнять любую частную функцию быстрее, а часто и лучше, чем данный человеческий орган. Это плата за нашу практически неограниченную приспособляемость.

Госсейн быстро спросил:

— Вы думаете, проблема неразрешима?

Собеседник покачал головой.

— Смотря в какой степени. Возможно, первоначальное обучение проходило неправильно, и тогда другой подход может привести к лучшим результатам.

Госсейн знал, что Кренг имеет в виду. Пианист, запомнивший неправильную постановку руки, не станет виртуозом, пока не обучится другой методике. Человеческие мозг и тело как целое могут тренироваться разными способами. Некоторые из этих способов приводят к плачевным результатам, а некоторые столь замечательны, что ординарный индивидуум, правильно их применяя, может стать гением.

Вопрос был в том, как ему переобучить свой дополнительный мозг, когда он вернется в собственное тело.

— Я бы сказал, — заметил Кренг, — все дело в постановке правильных представлений.

Они немного поговорили об этом. Некоторое время Госсейн не беспокоился о том, что Энро может подслушивать. Даже если диктатор и разобрал бы что-нибудь через почти несмолкаемую трескотню Нирены и Патриции, эта часть разговора была бы непонятна ему.

Но, несмотря на это, он продолжал соблюдать все предосторожности. Кренг выдвинул несколько предложений по поводу переобучения, но Госсейну казалось, что неаристотелевый детектив все еще пытается определить объем знаний Ашаргина.

Это заставило его сменить тему. Он заговорил об обладании одного сознания другим, обратив внимание на то, что в процессе телепортации между развитым дополнительным мозгом и рудиментом такого же мозга, присутствующим у всех людей, вероятно происходит контакт, в результате которого больший может перейти в меньший.

Кренг внимательно слушал.

— А как вы думаете, — спросил он, — когда дополнительный мозг переходит в рудиментарный, он контролирует оба тела или нет?

— Конечно же нет. В этом случае развитый дополнительный мозг пребывает в состоянии релаксации, — ответил Госсейн.

Он был доволен, что затронул этот вопрос и, вопреки помехам, ухитрился проинформировать Кренга о том, что тело Госсейна сейчас без сознания.

Поскольку Кренг уже знает, что в данный момент Госсейн находится на борту Y-381907, ситуация должна стать для него ясной.

— Было время, — продолжил Госсейн, — когда я принял, как само собой разумеющееся, участие третьего лица, которое производит эти перестановки. Трудно поверить, — он поколебался, — что Спящий Бог оставил бы свое сознание в теле такого ограниченного человека как Ашаргин, если бы мог избежать этого.

Он надеялся, что Кренг поймет, что Гилберт Госсейн действительно не может управлять своей судьбой.

— И, разумеется, — продолжал он, — Ашаргин только марионетка, которая может действовать только как Ашаргин.

— Я бы этого не сказал, — осторожно сказал Кренг. Так внезапно они приблизились к их главной цели.

По крайней мере, размышлял Госсейн, глядя на собеседника, это была его главная цель. Позиция Кренга откровенно сбивала его с толку. Казалось, тот бездействует. Он пошел на риск — на страшный риск, если вспомнить то, что он сделал на Венере, — прибыв в штаб-квартиру Энро. И теперь он день за днем сидит здесь, ничего не делая.

Его план, если таковой имелся, должно быть, действительно важен, если оправдывает бездействие в то время, как битва в Шестом Деканте неумолимо движется к финалу.

Кренг живо продолжил:

— По-моему, принц, эти странные разговоры могут завести далеко. Пришло время, когда люди действуют. Вот Энро, выдающийся пример человека действия. Военный гений первого порядка. Такие, как он, появляются только один раз в несколько столетий.

Странно было слышать такую похвалу из уст Элдреда Кренга. И поскольку это утверждение было ложным — любой ноль-А венерианец, обученный военной тактике, мог сравняться в «гениальности» с Энро — очевидно оно имело определенную цель.

В сказанном Кренгом он увидел удобный случай кое-что уточнить для себя и быстро вставил:

— Мне кажется, что люди вроде вас, сами оставят след в военной истории галактики. Было бы интересно проследить за развитием событий.

Кренг засмеялся.

— Время покажет, — сказал он и сменил тему, продолжая: — К сожалению, Энро все еще не признан как величайший гений, который когда-либо жил.

Госсейн угрюмо кивнул. Видимо, что-то происходит. Но его собственный вопрос был обойден, хотя он был уверен: Кренг понял, что он хотел сказать.

«И он не ответил, — мрачно подумал он. — Ладно, если у него действительно есть план, ему виднее».

— Я уверен, — сказал Кренг, — что после его смерти даже народы Лиги признают совершенным искусство войны, которую он ведет против них.

И тут Госсейн догадался, что Кренг имеет в виду.

«Величайший… который жил», «После его смерти…»

Кренг предлагал ему убить Энро. Госсейн был изумлен. Некогда и ему казалось, что такой бесполезный тип, как Ашаргин, только на то и годен, чтобы стать жертвой ради убийства Энро. Но ситуация изменилась. Наследник Ашаргин теперь стал известен миллиардам людей. Он должен жить. В определенный момент его влияние могло оказаться решающим.

Жертвовать им сейчас для попытки устранения диктатора все равно, что выбросить ферзя с доски. Сегодня, зная Энро, он был убежден, что Ашаргин бесполезно отдал бы свою жизнь.

Кроме того, смерть Энро не остановит флот. Там останется Палеол, мрачный и решительный. Палеол и тысячи офицеров, поставившие себя вне законов Лиги, захватят власть и пойдут против любой группировки, которая попытается изменить Великую Империю.

Конечно, если Ашаргин погибнет, Гилберт Госсейн скорее всего вернется в свое тело. Но он все еще верил, что сможет вернуться, не прибегая к крайним мерам. Он подождет еще неделю. А пока займется подготовкой. Если через неделю он все еще будет в этом теле, возможно он и пойдет на то, на что намекал Кренг.

Нехотя, со множеством оговорок, Госсейн кивнул, одобряя заговор.

Он рассчитывал, что они еще обсудят детали, но Кренг встал:

— Спасибо за приятную беседу. Я рад, что вы зашли.

В дверях ноль-А детектив добавил:

— Попробуйте сымитировать рефлекс улучшенного зрения.

Этот метод тренировки уже приходил на ум Госсейну. Он кивнул.

— Спокойной ночи, — коротко сказал он.

Он чувствовал глубокое разочарование от визита, возвращаясь с притихшей Ниреной в свои апартаменты.

Он дождался, когда Нирена выйдет из комнаты и, сев за видеофон, вызвал Мадрисола из Лиги.

Это действие могло интерпретироваться как измена, несмотря на разрешение Энро звонить кому угодно. Неуполномоченные персоны не общались с врагом во время войны. Пока он размышлял, насколько бдительно Разведывательный отдел следит за ним, раздался голос оператора:

— Секретарь Лиги согласен говорить с принцем Ашаргином, но только при условии признания того, что он, как представитель законной власти, говорит с человеком, поставившим себя вне закона.

Госсейн сразу понял юридический смысл этого условия и возможные последствия для Ашаргина, если он его примет. Он был готов сделать все, что в его силах, для победы Лиги. И если Лига победит, то Ашаргин окажется в незавидном положении.

Он почувствовал досаду, но через секунду нашел выход.

— Принц Ашаргин, — сказал он, — имеет настоятельные причины для разговора с Мадрисолом и поэтому принимает условие, но без последствий.

После этого долго ждать не пришлось. На экране появилось худое, аскетичное лицо Мадрисола. Казалось, Мадрисол похудел еще сильнее с тех пор, как он разговаривал с Гилбертом Госсейном.

Секретарь Лиги заговорил первым:

— Вы предлагаете капитуляцию?

Вопрос был столь нереалистичен, что поверг Госсейна в изумление. Мадрисол резко продолжил:

— Надеюсь, вы понимаете, что компромисса быть не может. Вся правящая верхушка Великой Империи должна предстать перед военным трибуналом Лиги.

Вот фанатик! Госсейн без иронии ответил:

— Сэр, вам не кажется, что вы делаете опрометчивое предположение? Нет, это не предложение о капитуляции. Причина моего вызова возможно удивит вас. Дело, которое я собираюсь изложить, известно вам. Я настоятельно прошу вас не упоминать имена и названия, поскольку все, сказанное мной, немедленно будет доложено Энро, и любая опрометчивость с вашей стороны может привести к катастрофическим результатам.

— Да, да, продолжайте.

Но Госсейну этого было недостаточно.

— Вы даете слово? — спросил он. — Слово чести?

Ответ был холодным.

— Честь не входит ни в какие отношения между законной Лигой и преступниками. Но, — добавил Мадрисол, — конечно, я не скажу ничего опасного для дружественной планеты.

Именно этого обещания и ждал Госсейн. Но даже теперь он никак не мог решиться. Воспоминания Ашаргина об уничтоженных звездных системах словно сковали его язык.

Если Энро догадается, о какой планете идет речь, он может что-нибудь предпринять. Достаточно одного подозрения. Пока что Венера была ничем не примечательной планетой, одной из тысяч, и пока она останется для диктатора таковой, возможно венерианцы сумеют спастись.

Голос Мадрисола был нетерпелив.

— Я прошу вас перейти к делу.

Еще раз Госсейн повторил про себя приготовленные слова — и ринулся словно в омут. Он напомнил Мадрисолу о вызове, сделанном несколько недель назад и о его просьбе.

— Что-нибудь сделано? Мадрисол нахмурился.

— Кажется, я смутно вспоминаю, о чем речь. Наверное, кто-нибудь из моих помощников занялся этим делом.

— И что? — напряженно настаивал Госсейн.

— Секундочку. Я разузнаю.

— Осторожно, — предупредил Госсейн. Губы Мадрисола сжались, но он кивнул. Он вернулся меньше, чем через минуту.

— Нет, — сказал он. — Еще ничего не сделано. Госсейн посмотрел на него внимательней. Он еще не до конца поверил последним словам секретаря. Положение Мадрисола предполагало значительное количество персонала, чтобы столь быстро выяснить состояние этого дела. Но Госсейн вспомнил, как краток был тот, когда он звонил ему с Венеры. Так что, возможно, Мадрисол сказал правду. К сожалению.

Госсейн сказал:

— Я настаиваю, чтобы вы немедленно установили контакт. Лично.

Он прервал связь подавленный. Начинало казаться, что отчаянный план Кренга был не просто последней, а единственной надеждой. И все же — нет! Палеол казнит каждого во дворце: Нирену, Патрицию, Кренга…

Госсейн успокоился. Никакой пользы от таких мыслей. В любом случае, если не будут предприняты решительные действия, по крайней мере Нирена, Кренг и Ашаргин вскоре окажутся мертвыми. Он должен помнить выдающуюся роль, сыгранную Кренгом на Венере, и верить, что ноль-А детектив сейчас так же искусен, как тогда.

Он пойдет на убийство Энро, если Кренг это предложит.

Потребовалось более часа, чтобы выразить нужный ему образец, и четыре с половиной минуты, чтобы записать на магнитофон сами слова.

Он начал сложный процесс, сложный потому, что он хотел установить отклики на бессознательном уровне и фактически изменить реакции автономной нервной системы.

То, что он пытался сделать, было давно известно в истории человечества. Легионы Юлия Цезаря побеждали огромные армии варваров потому, что нервные системы римских солдат были обучены согласованной борьбе. Но в шестом столетии легионы Цезаря имели бы мало шансов против армий Восточной Римской Империи.

В вооружении произошло только небольшое изменение, но было усовершенствовано обучение людей.

В 1940 году диктатор Гитлер обучил нервные системы своих солдат новому способу ведения моторизованной войны. И он был непобедим до тех пор, пока большинство солдат противника не переняли этот способ. Машины существовали и до блицкрига, но нервные системы людей, управляющих ими, должны были обучиться новой интеграции. Когда это обучение было завершено, превосходство стало очевидным.

В дни, последовавшие за взрывоопасным миром после второй мировой войны, все больше и больше людей стали принимать выводы, которые новая наука общая семантика с трудом выбирала из массы имеющихся фактов.

Одним из этих заключений было: «Человеческая нервная система способна к неограниченному обучению, но определяющим фактором является метод».

Идея Госсейна и Кренга базировалась на принципе хорошего зрения. Расслабленный глаз видит лучше. При постоянном перемещении глаз остается расслабленным.

Когда, по какой-либо причине, глаз, способный хорошо видеть, останавливается, картина расплывается. В отличие от кинокамеры, глаз видит отчетливо только в момент, следующий за расслабляющим его перемещением.

Госсейну казалось, что если он сможет, пока привязан к телу Ашаргина — пока ждет, — обнаружить способ автоматического расслабления своего дополнительного мозга, то будет быстрее и отчетливей «фотографировать» образцы подобия. Как расслабить дополнительный мозг? Ну, например, путем ассоциативного расслабления окружающей ткани.

Итак, он начал расслаблять кровеносные сосуды коры, таламуса, подкорки — где был расположен зародыш дополнительного мозга Ашаргина.

Путем ассоциации все клетки вокруг кровеносных сосудов так же автоматически расслабились бы. Так говорила теория, подтвержденная неоднократными опытами.

Каждый раз, когда голос из магнитофона давал указание, Госсейн имитировал «запоминание» зон, как он делал это своим дополнительным мозгом в своем теле. Через два часа он мог одновременно следовать образцу и думать о других вещах.

«Расслабь — смотри… расслабь — смотри». План убийства надо разрабатывать с большой осторожностью если, на самом деле, агенты Энро подсматривают в дырочки, просверленные в стенах… «Расслабь — смотри… расслабь — смотри…» Конечно, существовало несколько возможностей. Если согласиться с предложением Кренга, то желательно рассмотреть положение Ашаргина в целом. Допустим, оба, Госсейн и Ашаргин, умрут через неделю, произойдет ли тогда автоматическое воскрешение ближайшего запасного тела Госсейна, в данном случае Спящего Бога планеты Горгзид?

«Расслабь — смотри… расслабь — смотри». Если это произойдет, то все было бы великолепно. Госсейн представил себе эффект, когда Спящий Бог выступит против Энро и Секоха. «Расслабь — смотри… Расслабь — смотри…»

События могут произойти так, как он предполагал, только при условии, что Спящий Бог — на самом деле тело Госсейна. Это необходимо проверить.

Энро не присутствовал на обеде. Секох, который прибыл позже, объявил:

— У него встреча с адмиралом Палеолом.

Пока священник усаживался за стол, Госсейн внимательно разглядывал его.

На лице сорокалетнего человека отпечатались следы страстей, побудивших его бороться за то высокое звание, которое он теперь имел. Но отпечаталось и нечто большее. Разговор Секоха и Энро в тот день, когда Ашаргина подвергли проверке на детекторе лжи, показывал, что, по всей видимости, главный хранитель искреннее верил в свое учение.

Госсейн решился поговорить с ним сейчас. Когда он изложил священнику свои мысли, Секох посмотрел на него задумчиво.

Он дважды приоткрывал рот, собираясь заговорить. Дважды зашевелился в кресле, словно собираясь встать и уйти. Наконец, он мягко сказал:

— Привилегия видеть Спящего Бога дается только священникам.

— Совершенно верно, — сказал Госсейн.

Секох выглядел испуганно. Госсейн рассчитывал, что священник сможет себе представить реакцию народа, узнавшего, что наследник Ашаргин обращен в религию, так истово исповедываемую Секохом, и вообразить целую галактику, поклоняющуюся видеофонному изображению склепа Спящего Бога.

Секох положил нож и вилку, оперся тонкими, изящными, но при этом и сильными, руками о стол и наконец сказал:

— Мой мальчик, я не хочу обескураживать тебя. Я буду счастлив лично провести над тобой ритуал посвящения и думаю этот ритуал можно включить в церемонию Лицезрения.

Итак, это называлось Лицезрением.

— Однако должен предупредить, — продолжал Секох, — обычная защита, гарантированная послушникам, не предоставится тебе. Мы создаем вселенское государство, и наш великий вождь считает необходимым принимать жесткие меры, касающиеся отдельных личностей. — Он поднялся. — Приготовься завтра в шесть часов утра пойти в храм. Ввиду твоего заявления, сделанного на прошлой неделе, я разрешу тебе увидеть Спящего Бога. Интересно посмотреть, будет или нет предзнаменование.

Он встал из-за стола и вышел из комнаты.

Ритуал посвящения был частью церемонии Лицезрения. Он включал историю Спящего Бога.

Храм кургана существовал задолго до того, как на Горгзиде появились люди. Давным-давно, создав вселенную, бог выбрал планету Горгзид для своего отдыха. Здесь, охраняемый избранными им людьми, он спал, отдыхая от тяжких трудов. Придет день, и, проснувшись от короткого по вселенским меркам сна, он поднимется и продолжит свою работу.

Своим людям на Горгзиде он приказал подготовить мир к его пробуждению. В этот знаменательный день он хотел бы видеть вселенную объединенной.

Во время ритуала, когда Госсейн узнал историю Спящего Бога, он впервые понял множество вещей. Эта религия оправдывала и даже требовала завоеваний Энро.

Госсейн был потрясен. Предположив, что Спящий Бог является его телом, он, бессмертный благодаря ряду таких тел, должен пересмотреть проблему своего бессмертия в целом, если вокруг тел Госсейна громоздилось подобное безумие.

В девять часов, когда он надел длинную белую мантию, началось шествие Лицезрения.

Они проделали странный маршрут. Спустившись вниз по лестнице, идущей вдоль закругленной металлической стены, они оказались в середине храма, где находился атомный двигатель, и Госсейн был потрясен во второй раз.

Космический корабль! Храм Кургана оказался шароподобным кораблем, лежащим века, а может и тысячелетия, в земле.

Теперь они поднимались вверх по противоположной стене. Достигнув центрального этажа, они вошли в помещение, где слышались какие-то слабые звуки. Госсейн был уверен, что где-то поблизости находится множество машин, но без своего дополнительного мозга он не мог проверить это. Стены помещения изгибались наподобие купола. Из каждого угла аркой перекрывалисьпилоны. Четыре выгнутые пилястры заканчивались узкими опорами в двадцати футах от стены.

Это могло быть гробницей. Через полупрозрачную стену проникал мягкий свет. Небольшие лесенки вели по ней наверх, к узким опорам. Секох поднялся по одной из них и дал знак Госсейну подыматься по другой лестнице. Когда Госсейн взобрался, панель в верхней части склепа скользнула вверх.

— На колени! — звучно сказал Секох. — Смотри!

Стоя на коленях, Госсейн увидел голову, плечи, грудь и частично руки лежащего внутри человека. Лицо было худым и невыразительным. Губы слегка приоткрыты. Мужчине было около сорока лет. Его голова была большой, на лице застыло странное бессмысленное выражение. Лицо было приятным, но только из-за строения костей и правильности черт. Это было лицо слабоумного. В нем не было никакого сходства с Гилбертом Госсейном. Спящий Бог Горгзида был незнаком ему.

Они прибыли во дворец как раз к обеду, и сначала Госсейн не понял, какой удар ждет его.

За столом в дополнение к Энро, Патриции, Кренгу и Нирене сидело двое военных. Гости были при полном параде с маршальскими знаками отличия. Беседа за столом велась преимущественно между ними и Энро.

Речь шла о следственной комиссии, занимавшейся, как они это называли, переворотом. Из разговора Госсейн понял, что переворот оказался успешным. Причины этого и расследовала комиссия, которую представляли два офицера.

Он с любопытством смотрел на них. Было видно, что эти люди не ведают жалости. Еще до того, как они произнесли свои рекомендации, он уже знал, что для таких хладнокровных и беспощадных личностей решением любой подобной проблемы будет уничтожение мятежной планеты.

Госсейн глянул на Кренга и Патрицию. Ноль-А детектив был невозмутим. Однако Патриция не могла скрыть волнения. И тут он догадался, о каком перевороте шла речь.

Патриция резко вмешалась в разговор.

— Господа, — сказала она, — я надеюсь, что, принимая решение, вы не пошли по самому легкому пути.

Офицеры дружно посмотрели на нее, а затем, как по команде, вопросительно взглянули на Энро. Легкая улыбка появилась на губах горгзида.

— Можешь быть уверена, — вкрадчиво сказал он, — что маршалы Роур и Угелл принимают во внимание только очевидные факты.

— Разумеется, — кивнул Роур. Угелл же молча посмотрел на Патрицию хмурыми, холодными как лед, глазами.

— Прежде я хочу услышать рекомендации, — сказала Патриция. — А уж потом я увижу, так ли это.

Слабая улыбка по-прежнему играла на лице Энро. Он упивался собой.

— Кажется, ходили слухи, что моя сестра некогда проявляла определенный интерес к звездной системе, которую мы обсуждаем.

Госсейн гораздо раньше понял истину — Венера! Это была следственная комиссия, выяснявшая причины разгрома Торсона в Солнечной системе.

— Итак, господа, — любезно сказал Энро, — я думаю всем нам интересно выслушать вас.

Угелл вынул из кармана лист бумаги и нацепил очки. Он поднял взгляд.

— Вас интересуют причины нашего решения?

— И даже очень, — сказал Энро. — Я хотел бы знать, что случилось. Как Торсон, один из талантливейших полководцев империи, провалился на простом задании?

Роул молчал. Угелл ответил:

— Ваше превосходительство, мы опросили более тысячи офицеров и солдат. По их рассказам восстановлена следующая картина. Наша армия успешно захватила повстанческие города. Но после смерти Торсона новый командующий отдал приказ покинуть Венеру. Естественно, приказ был выполнен. Итак, вы видите, что на нашей армии нет позора. Поражение явилось результатом действий одного человека по неизвестным пока нам причинам.

Картина более или менее соответствовала действительности. Маршалы только забыли упомянуть, что ноль-А венерианцы успешно защищали планету от атакующих сил. Расследование также не выявило роль Гилберта Госсейна в смерти Торсона. Но тем не менее, изложенные факты были частью реальности.

Энро нахмурился.

— Торсон был убит преемником? — спросил он.

— Нет никаких доказательств этого, — сказал Роур, когда Угелл не ответил. — Маршал Торсон был убит во время атаки, которую лично проводил против оплота повстанцев на планете Земля.

Гнев Энро выплеснулся наружу.

— Идиот! — в ярости воскликнул он. — Зачем он сам сунулся в атаку? — Диктатор с трудом овладел собой. — Однако, господа, я рад был услышать ваш отчет. Он совпадает с имеющейся у меня информацией и кое с какими моими теориями. В настоящее время меня беспокоят некоторые люди, которые здесь, в моем дворце, замышляют совершенно дурацкий заговор против меня. Назовите, пожалуйста, имя офицера, который сменил Торсона в командовании нашими силами на Венере. Угелл прочел с листа бумаги:

— Его зовут Элдред Кренг. Мы не смогли обнаружить какого-либо следа этого изменника.

Взгляд Энро остановился прямо перед собой.

— А теперь, господа, каковы ваши рекомендации? Угелл монотонно прочитал:

— Облучить обитаемые планеты системы однолетним радиоактивным изотопом, чтобы сделать Солнечную систему безлюдной. — Он поднял взгляд. — Маршал Роур охвачен новой идеей, которую ему недавно подала одна женщина-психолог. Идея заключается в том, чтобы пустые планеты были заселены сумасшедшими и уголовниками. Нам кажется, хотя это и не внесено в текст рекомендаций, что эксперимент был бы интересен. Его можно провести, как только на этих планетах снова можно будет жить.

Он вручил документ Энро, который взял его без слов и прочитал про себя.

«Итак, Энро знал все это время», — думал Госсейн. Их маленький глупый заговор, который так и не вышел из эмбриональной стадии, возможно даже развлекал его. Кроме того, по-видимому, он уже несколько дней знал, кто такой Элдред Кренг.

Энро передал документ Патриции. Она, не глядя, порвала его.

— Вот что я думаю о ваших рекомендациях, господа. Она встала. Ее лицо стало белым.

— Сейчас самое время, Энро, — сказала она, — тебе и твоим палачам остановить безумное уничтожение каждого, кто имеет мужество противостоять вам. Люди Венеры и Земли безвредны.

— Безвредны? — невольно повторил Роур. — Если они так безвредны, то как же им удалось разгромить нашу армию?

Она повернулась к нему, ее голубые глаза горели.

— Из вашего доклада явствует, что разгрома не было. Что отступление было по команде офицера, ставшего преемником Торсона. — Она нагнулась к нему. — Или, может быть, вы пытаетесь скрыть разгром наших сил лживыми сообщениями, чтобы потешить тщеславие моего брата?

Патриция была вне себя, в таламической ярости. Она жестом остановила попытку маршала ответить на ее вопрос.

— Можете не отвечать! — сказала она. — Ваш отчет практически верен. Я ручаюсь за это, потому что это я дала такое указание офицеру, который стал преемником Торсона. У него не было другой возможности, кроме как подчиниться сестре правителя. Он сидит здесь, рядом со мной как мой муж.

— Цена была высока, — усмехнулся Энро. Он повернулся к военным.

— Господа, уже несколько дней я знаю, кто такой Элдред Кренг, но не могу поступить с ним как с изменником. Потому что здесь, на Горгзиде, права моей сестры почти равны моим, и я вынужден признавать их. Я пытаюсь склонить главного хранителя к… гм… одобрению развода, и он принял мою просьбу к сведению.

Слова были произнесены очень веско. Трудно было поверить, что под их кажущейся логичностью и честностью скрывалось желание Энро использовать религию, чтобы вынудить сестру последовать древнему обычаю брака между братом и сестрой. И что все остальное было сделано только ради этого.

Патриция заговорила снова:

— Люди Земли и Венеры довели систему образования до совершенства. Хотелось бы, чтобы вся галактика переняла их методы. — Она повернулась к брату. — Энро, нет никакого смысла в уничтожении системы, которая посвятила себя образованию. Если когда-нибудь наступит необходимость захватить эти планеты, это можно будет сделать без кровопролития.

Энро цинично засмеялся.

— Система образования? — он пожал плечами. — Секох будет счастлив рассказать тебе, какие планы имеет Храм для покоренных планет.

Он повернулся к маршалам, и в его голосе была жесткая нотка, когда он сказал:

— Господа, я должен извиниться за грубость и раздражительность моей сестры. Она забывает, что в ее компетенцию как горгзин не входят другие звездные системы, кроме тех, где я и она являемся общими наследниками. Что же касается вывода армии с Венеры генералом Кренгом, она забывает, что Великая Империя является моим личным достижением. Выйдя за него замуж и позволяя ему и, — он поколебался и быстро взглянул на Госсейна-Ашаргина, — другим выскочкам замышлять планы против меня под ее защитой, она лишилась всех прав взывать к моему мягкосердечию.

Он решительно сжал зубы и мрачно сказал: — Вы можете быть уверены, что я не для того назначаю следственную комиссию, чтобы затем проигнорировать ее рекомендации. И, для уверенности, что горгзин вне опасности, я немедленно издам приказ, запрещающий ей пользоваться любым галактическим искривителем, пока не будет произведено рекомендованное вами уничтожение населения Солнечной системы. Спасибо, господа. Мои вам пожелания.

Госсейн отметил, что запрет не распространяется на принца Ашаргина. Он ничего не сказал, но, закончив обед, немедленно отправился к системе искривителей дворца. Он не знал, можно ли отправиться на Венеру в кабине искривителя. На корабле можно, но он не мог захватить корабль. Поэтому, ему оставалось только сделать попытку. Он достал из кармана клочки порванного Патрицией отчета по Венере, и быстро сложил их. Кренг незаметно забрал их у Патриции и осторожно передал Ашаргину.

Галактические координаты Солнца были напечатаны в верхнем углу первой страницы. Он прочитал: «Декант Восемь, r 36400, t 272°, z 1800».

Тридцать шесть тысяч четыреста световых лет от галактических осей. Угол 272° от стандартной линии. Тысяча восемьсот световых лет от галактической плоскости на отрицательной ее стороне. Сначала надо попасть в Восьмой Декант.

Передвинув рычаг в кабине, Госсейн ощутил перемену. Он понял, что вернулся в собственное тело. Свободен от Ашаргина!

Он резко сел и тут же упал. Каждый мускул в его теле словно пронзительно закричал, протестуя против резкого движения.

Рядом послышалось женское восклицание. Скосив глаза, он увидел Лидж, сидящую на краю его кровати.

— Вы проснулись, — почти шепотом сказала она. — Я догадывалась об этом, но не была уверена. — В ее глазах блеснули слезы. — Мы отрезаны. Что-то случилось с системой искривителей. Корабль в необитаемой части галактики. Капитан Фри сказал, что потребуется пятьсот лет, чтобы добраться до ближайшей базы.

Загадка потерянного эсминца Y-381907 разъяснилась.

Глава 15

Некоторые рабочие принципы общей семантики заключаются в следующем: (1) Человеческая нервная система по своей структуре подобна другой, но никогда не является точной ее копией. (2) На любую нервную систему воздействуют события — вербальные или невербальные. (3) Событие — то есть то, что произошло, — влияет на тело-сознание в целом.

Курс Ноль-А

Госсейн не пытался снова двинуться. От яркого света его глаза слезились, но теперь он видел уже лучше. Все тело болело. Казалось, каждый мускул и сустав протестовали против предпринятой им попытки сесть.

Он понял, что произошло. Учитывая время телепортации искривителем, он отсутствовал на эсминце не меньше месяца, и все это время его тело лежало без сознания и без движения.

По сравнению с тем уходом, который тела Госсейна получали в автоматических «инкубаторах», внимание, оказанное его телу в течение этого месяца, было, вероятно, на уровне, немногим выше примитивного.

Он снова осознал присутствие Лидж. Она сидела на краю кровати и взволнованно смотрела на него. Она ничего не сказала, и Госсейн, стараясь не напрягать свои натянутые мускулы, оглядел комнату.

Это была довольно уютная спальня с двумя одинаковыми кроватями, на одной из которых он лежал. На другой, по-видимому, тоже спали, и Госсейн предположил, что это кровать Лидж. На мгновение он задержался на мысли, что, вероятно, их посадили под замок вместе.

Это предположение он собирался проверить по возможности быстро.

Оглядев комнату, он опять посмотрел на Лидж, и в этот момент она заговорила:

— Как вы себя чувствуете?

Госсейн ухитрился успокаивающе улыбнуться. Он начал понимать, каким страшным для женщины ее положения, должно быть, показался этот месяц. Она не привыкла к опасностям и превратностям судьбы.

— Со мной все в порядке, — ответил он медленно. И челюсть заболела от сделанного усилия.

Ее нежное лицо выражало заботу.

— Одну минуту, я принесу мазь.

Она исчезла в ванной комнате и почти сразу вернулась с небольшим пластиковым тюбиком. Прежде, чем он понял ее намерения, она стянула с него пижаму. Налила на ладонь немного масла и начала энергично втирать его в кожу Госсейна.

— Я делала это весь месяц, — она улыбнулась. — Только вообразите!

Как ни странно, он понял, что она имела в виду. Вообразить, что Лидж, предсказательница, имеющая множество слуг, теперь сама выполняла такую лакейскую работу. Ее изумление собой сделало эту интимную ситуацию нормальной и естественной. Госсейн был не Энро, которому для счастья требовалось чувствовать тепло мягких женских рук, но он успокоился и ждал, пока она растирала ему ноги, руки и спину. Наконец, она отошла и стала наблюдать за его нерешительной попыткой сесть.

Госсейна испугала его собственная беспомощность. На будущее он должен принять это во внимание. Пока он пытался делать некоторые упражнения, разминая свои мышцы, Лидж принесла его одежду.

— Я все выстирала в корабельной прачечной и два часа назад искупала вас, так что можете одеваться, — сказала она.

Тот факт, что она умеет пользоваться прачечной, заинтересовал Госсейна, но он предпочел не отвлекаться на посторонние темы.

— Вы знали, что я проснусь?

— Естественно.

Должно быть, она увидела вопросительное выражение на его лице, потому что быстро сказала:

— Не беспокойтесь, пятна уже появились, как только вы проснулись.

— Когда? — При мысли о действиях его мышцы заныли.

— Минут через пятнадцать. Госсейн быстро оделся.

Первые пять из пятнадцати минут он медленно расхаживал по комнате. Затем он отдохнул минуту и следующие две минуты ходил уже быстрее, размахивая при этом руками. Наконец, он остановился и посмотрел на сидящую в кресле Лидж.

— Расскажите, что случилось с эсминцем, — попросил он.

Ее глаза сверкнули.

— Мы отрезаны, — мрачно сказала она. — Кто-то установил реле, которое уничтожило матрицу искривителя для ближайшей базы. Это случилось в тот момент, когда ее задействовали. Тогда же вы потеряли сознание.

Странно было слышать из ее уст технические слова, но сейчас он не обратил на это внимания, пораженный смыслом сказанного. В тот первый момент, когда Госсейн проснулся и еще не полностью пришел в себя, он только частично ухватил смысл ее слов. Нельзя сказать, что он не понял. Он понял. Но тогда сказанное Лидж было для него только объяснением, почему эсминец так долго не отвечал на видеофонные вызовы.

Теперь же его прошиб холодный пот. Отрезаны, сказала Лидж. Отрезаны в четырехстах световых годах от ближайшей базы. Если система искривителей действительно вышла из строя, теперь они зависят только от атомного двигателя со всеми его скоростными ограничениями.

Госсейн приоткрыл было рот, собираясь расспросить поподробнее. Но Лидж практически ничего не понимала в технике. Слова, сказанные ею, видимо, были подхвачены в течение последнего месяца и, вероятно, значили для нее очень мало.

Ему нужно было все срочно выяснить от более осведомленных лиц, чтобы иметь полную картину катастрофы.

Госсейн повернулся и с досадой посмотрел на запертую дверь. Эти люди, вероятно, не могут себе даже представить, что он может делать с помощью своего дополнительного мозга. Запертые двери были для него детской преградой, раздражающей, когда нужно было сделать так много. Он повернулся, собираясь задать вопрос Лидж.

— Она не заперта. Мы не пленники, — быстро сказала она.

Ее слова предупредили его вопрос. Он подошел к двери — она легко открылась — переступил порог и вышел в пустой коридор.

Около двери он сделал несколько «фотографий» пола и через секунду понял, что автоматически использовал свой дополнительный мозг как раз в то время, которое предсказала Лидж.

Он вернулся в комнату и встал в дверях, глядя на предсказательницу.

— Это то пятно? — спросил он. — Вы говорили про этот момент?

Она приподнялась, чтобы посмотреть на него, затем со вздохом опустилась обратно в кресло. — Как вы это сделали?

Госсейн ничего не имел против того, чтобы рассказать ей, но его смущало только одно.

— Если вас когда-нибудь схватят, — объяснил он, — детектор лжи сможет получить от вас информацию, которая была бы опасна для всех нас.

Он покачал головой, улыбаясь ей.

По выражению ее лица он понял, что она знала, о чем он собирается спросить. Но, тем не менее, спросил:

— Как вам удалось избежать пленения?

— Я успела схватить ваш бластер.

— Вы предвидели на месяц вперед?

Она покачала головой.

— О, нет. Пятно, которое тогда установилось, закрыло весь месяц. Но прежде я увидела, что вы упадете, — она поднялась. — Все это было очень просто, уверяю вас.

Госсейн кивнул. Он мог представить, что она имела в виду. Капитан Фри и Орелдон, должно быть, какое-то время стояли озадаченные, не понимая, что случилось.

— Они не оказали никакого сопротивления, — сказала Лидж. — И я приказала им перенести вас в нашу комнату. А теперь подождите, я принесу вам суп.

«Наша комната», — подумал Госсейн. В этом вопросе надо было поставить все точки над i, конечно, по возможности деликатно. Лидж вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся поднос, на котором стояла тарелка с дымящимся супом. Она была так дружелюбна, так услужлива, она принимала их отношения как само собой разумеющееся, и он решил поговорить с ней на эту тему позже.

Съев суп, он почувствовал себя намного лучше. Он отодвинул поднос, и его мысли снова вернулись к их безнадежному положению.

— Я пойду поговорю с капитаном Фри, — сказал он. Когда он шел по пустому коридору, Венера и другие важные дела галактики казались ему очень далекими.

Капитан Фри открыл дверь своей комнаты, и Госсейну показалось, что тот болен. Сильное лицо капитана было бледным, карие глаза лихорадочно блестели. Он уставился на Госсейна, как будто увидел привидение. Кровь резко прилила к щекам.

— Госсейн, — сказал он, — и его голос был хриплым, как воронье карканье, — что с вами случилось? Мы терялись в догадках.

Госсейн смотрел на него и думал, объяснял ли этот страх поведение капитана, позволившее ему захватить эсминец. Наконец, он сказал:

— У нас много работы. Давайте делать ее.

Бок о бок они прошли по тихому коридору в кабину управления. Через час Госсейн имел уже полную картину происшедшего. Пульт управления имеет три прорези подобия, в которых установлены матрицы. В прорези оказались вмонтированы дополнительные схемы. Матрицы связаны между собой так, что если в одной из них однажды происходило «замыкание», образец расстраивался во всех трех.

Замыкание произошло во время телепортации, в результате чего месяц назад сознание покинуло тело Госсейна. Матрицы были настроены на образцы трех ближайших баз, и поскольку они испортились, теперь стало невозможно попасть на эти базы путем телепортации.

Госсейн видел, что капитан Фри верит каждому своему слову, объясняя действие системы, что для Госсейна было достаточным. Он тоже верил капитану, но шел в своих рассуждениях дальше.

«Кто-то, — сказал он себе, — установил эти дополнительные схемы. Кто?»

Проблема была сложнее, чем казалась сначала. Вполне допустимо, что это дело рук Фолловера. Но, однако, тот однажды признался Джанасену, когда они были на Венере, что не обладает техническим умом.

Это утверждение не являлось неоспоримым фактом. Но, если люди используют достижения машинного века, это еще не значит, что они автоматически знают, как установить схему, чтобы нарушить работу сложнейшей машины.

Госсейн подошел к столу капитана и сел. Он устал больше, чем думал, но не смел расслабиться. В далеком космосе отдан роковой приказ. Уничтожить Венеру! И, более того, уничтожить людей Солнечной системы.

Конечно, приказы, подобные этим, требовали времени для выполнения. Но время бежало.

После двухминутного отдыха Госсейн поднялся. Существовал только один быстрый и логичный метод решения их насущной проблемы. Ему казалось, что он готов это сделать.

Он «запомнил» несколько важных зон на борту корабля и несколько источников энергии, после чего нажал кнопку, которая открывала одну из скользящих дверей, ведущих на нижнюю палубу. Он дал знак капитану идти вперед.

Они молча спускались по лестнице. Здесь был совсем иной мир. Слышался хохот, крики и топот сотен ног. Такое скопление звуков мешало Госсейну разбираться в индивидуальных нейроизлучениях.

Двери в казармы были открыты, и солдаты стояли вдоль коридора, вытягиваясь по стойке смирно, когда капитан Фри проходил мимо.

— Люди знают правду? — спросил Госсейн. Капитан отрицательно качнул головой.

— Они думают, что совершают перелет между двумя планетами. Я ежедневно общался с сержантами. Все нормально.

— И они даже не беспокоились, что двери наверх были заперты целый месяц? — резко спросил Госсейн.

— Они поднимаются наверх только по приказу, когда необходимо выполнять работу. Поэтому я не думаю, что они беспокоились.

Госсейн не стал комментировать это. Но по его теории получалось, что кто-то поднялся наверх без всякого приказа и здорово потрудился там.

Возможно, опросив четыреста восемьдесят человек с помощью детектора лжи, можно определить виновного. Но за это время флот Энро достигнет Солнечной системы, туманные небеса Земли и Венеры будут облучены радиоактивными изотопами, и три миллиарда людей погибнут страшной смертью, даже не получив предупреждения.

Он мог предвидеть все это без помощи предсказателей, но от этого не становилось легче. Госсейн содрогнулся, представив себе будущее, и быстро вернулся к делу. По его указанию капитан Фри приказал всем вернуться в казармы.

— Закрыть двери? — спросил капитан. Госсейн отрицательно покачал головой.

— Существует несколько выходов сюда, — настаивал командир. — Я полагаю, что вы спустились вниз с определенной целью. Может поставить охрану у дверей?

— Нет, — ответил Госсейн.

Капитан посмотрел на него обеспокоенно.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Наверху нет никого, кроме предсказательницы. Если кто-нибудь проскользнет наверх и закроет двери между отсеками…

Госсейн мрачно улыбнулся. Капитан даже не подозревал, что он намеревался сделать.

— Эту возможность я предусмотрел, — все, что он сказал.

Они заходили по очереди в каждую казарму. Пока капитан Фри и сержанты делали перекличку, Госсейн беседовал с некоторыми солдатами. Он опрашивал всех по определенной схеме, не имеющей никакой цели.

— Как вас зовут? Как вы себя чувствуете? О чем-нибудь беспокоитесь?

Спрашивая, он изучал не только выражение лица, но и нейропоток, исходящий от человека.

Он делал это особенно тщательно, когда член команды отвечал:

— Чувствую себя хорошо, док. Да, док.

Госсейна не обескураживало, что его принимали за психиатра.

Он был в третьей казарме, когда в его дополнительном мозгу переключилось реле. Кто-то поднимался по лестнице, ведущей в верхнюю часть корабля. Он повернулся, чтобы поговорить с капитаном Фри, но командира не было видно. Сержант быстро выступил вперед:

— Капитан пошел в уборную. Он сейчас вернется. Госсейн подождал. По его прикидкам агенту Фолловера потребуется полторы минуты, чтобы дойти от лестницы до кабины управления, откуда предсказателей телепортировали на станции назначения.

Так как все дополнительные искривители действовали через главную матрицу, агент должен был сначала пойти в кабину управления.

Госсейн хотел бы переговорить с Лидж, но телепортация слишком испугала бы ее и окружающих, кроме того, на беседу уже не оставалось времени.

Сказав, что сейчас вернется, Госсейн вышел в коридор, присел, согнулся, и в таком положении телепортировался в кабину управления, в зону позади стола капитана.

Он осторожно выглянул из-за стола, но не сделал попытки двинуться, а просто стоял на коленях и наблюдал. Человек удалил панель в пульте искривителя как раз над прорезями подобия. Он работал быстро, все время оглядываясь на двери. И тем не менее, не создавалось впечатление, что тот отчаянно спешит. Неудивительно: людей, подобных этому, всегда отличало повышенное самообладание и смелость. С таким человеком нужно быть крайне осторожным.

Госсейн наблюдал, как тот опустил одну из металлических панелей, быстро вынул матрицу из щели и положил ее на пол. Затем в его руках Госсейн увидел изогнутый, светящийся предмет. Своим блеском он так отличался от других, что Госсейн не сразу понял, что эта матрица искривителя, не испорченная, а полная энергии.

Госсейн вышел из своего укрытия и направился к пульту управления. Он был в десяти футах, когда мужчина, должно быть, услышал его шаги. Он застыл на месте, а затем медленно повернулся.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но меня послали наверх сделать кое-что на этом… — Он прекратил врать. Кровь ударила ему в лицо. Он сказал: — Я думал, вы один из офицеров.

Он повернулся было обратно к пульту, но, должно быть, выражение лица Госсейна сказало ему о чем-то. Или, возможно, у него не было другого выхода.

Его рука конвульсивно дернулась, и в ней оказался бластер.

Госсейн телепортировал человека на тридцать футов от пульта управления. Раздался звук выстрела, а затем крик удивления. Госсейн быстро обернулся и увидел, что мужчина застыл на месте, стоя к нему спиной. В его напряженной руке блестел ствол бластера. Госсейн «сфотографировал» его и, пока человек поворачивался, телепортировал оружие в свою руку. Теперь можно было не торопиться. Он добился безумного ужаса у противника. Рыча как зверь, человек попытался добраться до переключателей искривителя. Три раза Госсейн телепортировал его обратно, пока, на третий раз, мужчина не прекратил свои сумасшедшие попытки. Остановившись, он резко выхватил из кармана нож и, прежде чем Госсейн успел понять его намерения, вонзил лезвие себе в грудь.

Из коридора послышался топот ног. Капитан Фри, а следом за ним Лидж, ворвались в кабину управления. — Что случилось? — спросил капитан, задыхаясь. Он остановился и замолчал. Человек на полу посмотрел на них, гримаса исказила его лицо, он дернулся и умер.

Капитан узнал в нем механика, помощника инженера связи. Оказалось, что матрица, которую умерший установил в прорезь подобия, была настроена на базу в четырехстах световых годах от них.

Пришло время для объяснений. Госсейн перечислил несколько соображений, исходя из которых он устроил западню в кабине управления.

— Если это был этот агент Фолловера, тогда он все время находился на борту. Почему? Потому что никто не пропал. Откуда я это знаю? Вы, капитан, в течение всего месяца общались с сержантами, и они непременно сообщили бы вам об отсутствии человека. Итак, все это время он был на корабле. Целый месяц он сидел на нижней палубе, отрезанный от кабины управления. Вы можете себе представить его волнение. Он, безусловно, не планировал ждать так долго, чтобы совершить побег. Почему он должен был сбежать? Я думаю потому, что человек, разрабатывая свои планы, всегда предусматривает возможность побега, или ему пришлось бы смириться с идеей смерти, если он почувствует себя загнанным в угол. Учитывая все это, он не стал терять времени — когда двери открылись — и сразу поднялся наверх с новой матрицей, которая также должна иметь схему самоуничтожения, после того как используется для побега. Но есть одна маленькая деталь, которая озадачивает меня. Капитан Фри говорил мне, что мы должны будем остановиться на базе, находящейся примерно в восемнадцати тысячах световых лет, чтобы взять матрицы, которые перенесут нас на Венеру r 36000, t 272°, z 1400- и, когда мы попадем на эту базу, у нас должны быть соответствующие документы. Так вот, маленькая деталь, которая приводит меня в недоумение, заключается в следующем: как механик собирался прибыть на базу, не имея таких документов? Ему, как члену команды военного корабля, пришлось бы объяснить, почему он находится вне корабля. Вы скажете, что Фолловер мог бы защитить его, но это не логично. Я думаю, Фолловер не захочет, чтобы Энро узнал, что он причастен к изоляции предсказателей на целый месяц.

Госсейн поднял взгляд.

— Капитан, как только вы все уладите с этой схемой, зайдите ко мне. Я буду в своей комнате.

Глава 16

Ради здравомыслия учитесь оценивать событие с точки зрения полного отклика. Полный отклик включает в себя нервные и общие внутренние изменения, эмоциональную реакцию, мысли о событии, высказанное утверждение, подавленное действие, совершенное действие и т. д.

Курс Ноль-А

Придя в спальню, Госсейн снял ботинки и лег на кровать. Его подташнивало уже более часа. Огромные усилия, приложенные для поиска диверсанта, оказались для него слишком большим напряжением.

Ему не хотелось показывать свою слабость. И теперь так приятно было ощущать, как сила возвращается в тело. Пролежав двадцать минут, он потянулся, зевнул и открыл глаза.

Он со вздохом сел. Это было подобно сигналу. Вошла Лидж, неся поднос с супом. Своевременность этого, очевидно, указывала на предвидение. Думая об этом, Госсейн съел суп, и в этот момент в комнату вошел капитан Фри.

— Мы все сделали. Давайте указания, и мы начнем, — сказал он.

Госсейн посмотрел на Лидж, но та покачала головой.

— Не ждите ничего от меня, — сказала она. — То, что я предвижу, пока благополучно, но я не могу видеть дальше.

— Мы должны пройти оставшееся расстояние Девятого Деканта к ближайшей базе Восьмого Деканта. Там мы должны остановиться, — сказал капитан.

— Хорошо, действуйте, — ответил Госсейн. Восемнадцать прыжков телепортации, и немногим

больше чем через десять минут — таким показалось им прошедшее время, — капитан Фри вернулся.

— Мы находимся в семи световых годах от базы, — сказал он. — Неплохо. Теперь до Венеры осталось одиннадцать тысяч световых лет.

Госсейн поднялся и быстро прошел в кабину управления. Он сел в глубокое кресло перед прозрачным куполом. Его интересовал один вопрос: полетят ли они прямо на базу или просто приблизятся к ней?

Он вопросительно посмотрел на Лидж.

— Ну?

Лидж подошла к пульту управления, села на вертящийся стул и сказала:

— Мы входим, — и нажала на рычаг.

В следующее мгновение они были внутри базы.

Когда глаза привыкли к тусклому освещению, Госсейн увидел огромную металлическую пещеру гораздо больших размеров, чем база Великой Империи на Венере.

Капитан Фри давал инструкции по видеофону. Затем он обратился к Госсейну:

— Через полчаса на борт прибудет помощник капитана базы. За это время я приказал доставить на корабль новое оборудование. Они приняли это, как само собой разумеющееся.

Госсейн кивнул, но продолжал задумчиво смотреть на капитана. Он не беспокоился, что тот может как-то помешать ему. При его с Лидж координированных действиях, когда они могли предотвратить любые угрожающие планы задолго до того, как их начнут осуществлять, ни люди, ни машины не представляли для него опасности.

И все же Госсейну казалось, что этот человек помогает ему не как пленник, а как партнер. Госсейн вовсе не желал напоминать капитану о его обязанностях офицера военных сил Великой Империи, но все же он хотел понять его.

Госсейн решил поговорить откровенно. Ему пришлось подождать около минуты, прежде чем капитан Фри ответил:

— Госсейн, человек в вашем положении и с вашей особенной силой едва ли может представить, через что прошли сотни тысяч офицеров Великой Империи, когда Энро пришел к власти. Это было сделано очень искусно, и, если бы другие были как я, они бы почувствовали ловушку. Было практически невозможно что-либо сделать. Повсюду были шпионы, и подавляющее большинство экипажей были за Энро. Будучи военным министром, он использовал свое положение, чтобы поставить своих людей на все ключевые должности. Очень немногие отважились на сопротивление. Людей казнили направо и налево. По результатам теста на детекторе лжи я был отнесен к сомнительным личностям и предупрежден. Меня оставили в живых только потому, что я не оказал никакого сопротивления. Все остальное очень просто. Я потерял интерес к своей карьере. Я был просто утомлен всем этим. И когда я понял смысл путешествия на Алерту, я испугался. Мне казалось, что предсказатели обеспечат победу Энро. Когда вы появились здесь, сначала я был шокирован. Я представил себя на военном трибунале, а потом казненным. Но потом я понял; что вы сможете защитить меня. Это было все, что мне нужно. С того момента я на вашей стороне. Я ответил на ваш вопрос?

Да, этого было вполне достаточно. Госсейн протянул руку.

— На моей планете существует такая традиция. Это высшая форма скрепления дружбы.

Они пожали друг другу руки. Госсейн оживленно повернулся к Лидж:

— Нет пятен?

— Ни одного. Из документов ясно, что корабль выполняет специальную секретную миссию, что дает капитану Фри преимущество.

— Это значит, что мы выберемся с базы без всяких неожиданностей?

Лидж кивнула, но ее лицо было серьезно.

— Сейчас я вижу картину будущего, но вы можете ее изменить своим вмешательством. К примеру, вы можете создать пятно, чтобы доказать, что я ошибаюсь. Тогда я не знаю, что случится. Но то, что я вижу теперь, не имеет пятен.

Госсейну было бы интересно поэкспериментировать, но не сейчас.

Чем больше он вдумывался, тем более непонятной казалась ему проблема предвидения. Если Энро, предсказатели и сам Гилберт Госсейн были продуктами одного и того же вида обучения, тогда почему он, который был в «инкубаторе» так же долго, как любой предсказатель и в сто раз дольше, чем Энро, почему он не может видеть через расстояние, как Энро, и через время, как предсказатели?

Обучение, — подумал он. — Вот, в чем дело. Его обучение было недостаточным.

Теперь, как только предупредит венерианцев, он проконсультируется с доктором Кейром и другими учеными. И на этот раз они будут работать с новым пониманием его возможностей.

Прошел почти час с тех пор, как они покинули базу. Десять прыжков телепортации — и они были перенесены на десять тысяч световых лет в окрестностях Гелы.

Следующая остановка — Венера.

По его указанию Лидж установила приборы в режим «замыкания». Это заняло всего несколько секунд. Вдруг она резко откинулась в кресле и сказала:

— Что-то не так. У меня ощущение, что мы не сможем подойти к планете так же близко, как к той базе. Я чувствую какую-то помеху.

Госсейн не колебался.

— Мы свяжемся с ними по видеофону. Но видеофон безжизненно молчал.

Ничего не оставалось, как вести корабль прямо на Венеру.

Как и раньше, прыжок телепортации произошел мгновенно. Капитан Фри посмотрел на индикаторы расстояния и сказал Лидж:

— Хорошая работа. До венерианской базы восемь световых лет. Лучше этого и быть не может.

Вдруг послышался грохот. Раздался низкий голос:

— Говорит робот-оператор, ответственный за связь. Критическая ситуация!

Глава 17

Во имя здравомыслия отдавайте себе отчет о самовозвратности. Утверждение может быть о реальности или об утверждении о реальности.

Курс Ноль-А

Госсейн быстро подошел к пульту управления и встал позади капитана Фри, напряженный и настороженный. Его взгляд перебегал с заднего на боковой и с бокового на передний видеоэкраны. Робот-оператор снова заговорил «аварийным» голосом.

— Голоса в космосе, — грохотал он. — Роботы, передающие друг другу сообщения.

— Переключите эти сообщения на нас, — громко скомандовал капитан Фри. Он посмотрел вокруг и поднял взгляд на Госсейна: — Вы думаете, флот Энро уже здесь?

Госсейн занялся подсчетами. «Я был освобожден, — думал он, — от мозга Ашаргина через несколько минут после того, как Энро отдал приказ. Вероятно, потребовалось около сорока часов для возвращения на эсминец, еще два часа, чтобы двинуть корабль, меньше часа мы были на базе, а затем понадобилось около восьмидесяти часов, чтобы попасть сюда, на Венеру, — всего около ста двадцати двух часов, и только три из них могут считаться потерянными зря».

Пять дней! Конечно, карательный флот мог отправиться с ближайшей к Венере базы. И, возможно, так оно и было.

Для телепортации видеофонных сигналов, представляющих собой движение электронов, использовались сравнительно простые образцы. Электроны были по своей природе идентичны до восемнадцати десятичных знаков, и поэтому рассогласование полей в передаче занимало только четырнадцать секунд для каждых четырех тысяч световых лет. Для материальных же объектов оно составляло десять часов для того же расстояния.

Флот Энро мог оказаться здесь раньше их благодаря времени, сэкономленному использованием телефонных команд. Но им потребовалось бы дополнительное время на погрузку оружия атомного уничтожения, которое должно было обрушиться на Венеру и на Землю.

И кроме того, существовал другой, более важный аспект. У Энро были планы по поводу устройства личной жизни. Даже теперь он мог отложить приказ об уничтожении Солнечной системы в надежде, что угроза такого нападения заставит его сестру выйти за него замуж. Снова заревел робот-оператор.

— Передаю, — выкрикнул он, — переговоры между роботами. — Его голос стал спокойным. — Корабль на CR-94-687-12… взз… Телепортирует… Приблизиться и атаковать… пятьсот человек на борту… вззз… ноль пятьдесят четыре секунды… Захват…

Госсейн тихо сказал:

— Нас атакуют роботы-защитники.

Пришло облегчение, которое принесло с собой волнение и гордость, но вместе с тем и предостережение. Прошло чуть больше двух с половиной месяцев после смерти Торсона. И уже существует защита от межзвездных атак.

Люди ноль-А, должно быть, поняли, что оставлены на милость диктатора-неврастеника и сконцентрировали производство на оборону. Колоссально!

Госсейн увидел, что капитан Фри собирается нажать на рычаг, чтобы вернуться обратно к звезде Гела на базу в тысяче световых лет отсюда.

— Обождите, — сказал он. Капитан оставался напряженным.

— Надеюсь, вы не собираетесь здесь остаться? Госсейн посмотрел на Лидж.

— Что вы скажете? — спросил он.

Он увидел, что ее лицо окаменело. Она сказала:

— Я могу видеть атаку, но не понимаю ее характера. После ее начала все расплывается. Я думаю…

Ее прервали. Все радарные машины забились в истеричных звуковых и световых сигналах. На видеоэкранах мелькали сменяющиеся картины в таком количестве, что Госсейн не успевал их рассмотреть.

В этот же момент что-то попыталось схватить его сознание.

Его дополнительный мозг зарегистрировал комплексную энергетическую сеть и отметил, что она пытается резко закрутить импульсы, идущие к моторным центрам его мозга и от них. Пытается? Достигает цели.

Он быстро понял характер атаки и ее ограничение. Не мешкая, он сделал корково-таламическую паузу.

Давление на его сознание закончилось немедленно.

Краем глаза он увидел, что Лидж застыла, где стояла, с искаженным лицом. Перед ним неподвижно сидел капитан Фри, его пальцы были сжаты в дюйме от рычага искривителя, который перенес бы их к Геле.

Над ним звучал голос робота-оператора:

— Единица CR… вззз… выведена из строя… Все люди на борту, кроме одного, схвачены. Сконцентрироваться на неподдающемся…

Одним движением пальца Госсейн переключил рычаг искривителя.

Темнота.

Эсминец Y-381907 висел в космосе немногим дальше, чем в восьмистах световых лет от Венеры. В кресле около пульта управления капитан Фри терял неестественную неподвижность.

Госсейн повернулся и бросился к Лидж. Он сделал это вовремя. Оцепенение, которое держало ее на ногах, прошло. Он подхватил ее как раз в тот момент, когда она стала падать.

Пока он нес ее к глубокому креслу перед прозрачным куполом, он мысленно представил, что происходит во всех отсеках корабля. Сотни людей, должно быть, падают или уже упали. Или, если во время атаки они лежали, то теперь обмякли, словно из их мышц ушли все силы.

Тело Лидж было так безжизненно на его руках, что на миг ему показалось, что она мертва. Но сердце билось, и, когда Госсейн положил ее в кресло, веки дрогнули, она попыталась открыть глаза. Прошло почти три минуты, прежде чем Лидж смогла сесть.

— Давайте не будем возвращаться туда, — попросила она слабым голосом.

— Минуточку, — сказал Госсейн.

Он увидел, что капитан Фри пришел в себя и конвульсивно дергает рычаги и переключатели на пульте, уверенный, что корабль все еще в опасности. Поспешно подняв капитана из кресла возле пульта управления, Госсейн помог ему перебраться к креслу напротив Лидж.

В это время его мысли были заняты тем, что сказала Лидж. Он спросил ее:

— Вы видите нас возвращающимися? Она неохотно кивнула.

— Но это все, что я вижу. Остальное выше моих возможностей.

Госсейн молча сел, продолжая смотреть на нее. Его хорошее настроение пропало. Венерианский метод защиты был уникален, он воздействовал только на необученных ноль-А людей, и во время атаки только присутствие Госсейна спасло корабль.

Казалось, что оборона венерианцев непобедима.

Но если бы его не было на борту корабля, тогда бы у Лидж не было пятен в предвидении будущего. Она бы заранее предсказала атаку, и корабль смог бы избежать нападения.

Поэтому, флот Энро с предсказателями на борту сумеет избежать первой бешеной атаки. А если предсказания будут достаточно точны, флот сможет прорваться к Венере.

Возможно, совершенная система обороны Венеры, не имеющая равных по своему замыслу, наделе окажется никчемной. Создавая роботов-защитников, венерианцы не учли наличие предсказателей.

Неудивительно. Даже Кренг не знал о них. Конечно, может оказаться, что на карательном флоте, посланном на Венеру, их не будет. Но в этом нельзя быть уверенным.

Дойдя до этой мысли, Госсейн вернулся к сказанному Лидж. Он кивнул, мысленно вообразив ситуацию. Затем сказал:

— Мы попытаемся снова, потому что должны пройти через эту систему защиты. Это очень важно.

Безусловно, это было очень важно. Он представил систему роботов-защитников, подобную этой, противостоящую несметному флоту Энро в Шестом Деканте. Если бы эта система работала немного быстрее, то есть атака происходила за одну, а не за сорок четыре секунды, тогда даже предсказатели не успевали бы предвидеть.

Госсейн рассмотрел несколько возможностей, затем тщательно объяснил суть корково-таламической паузы Лидж и капитану. Они несколько раз порепетировали, но на большее не было времени.

Конечно, предосторожности могли не сработать, но они стоили усилий.

Закончив подготовку, Госсейн сел за пульт управления и осмотрелся.

— Готовы? — спросил он. Лидж ворчливо сказала:

— Я не могла бы утверждать, что мне нравится находиться в космосе. — Это был ее единственный комментарий.

Капитан ничего не сказал.

— Хорошо, на этот раз мы попытаемся пройти так далеко, как сумеем.

Госсейн нажал на рычаг.

Атака началась через тридцать восемь секунд после телепортации. Госсейн наблюдал нюансы ее развития, немедленно аннулируя любое воздействие на его сознание. Но в этот раз он предпринял новые шаги.

Он попытался передать послание роботам-защитникам.

— Приказываю прекратить атаку! — повторил он несколько раз.

Он ожидал, что робот-оператор повторит его команду, но тот продолжал транслировать переговоры между роботами-защитниками. Госсейн отдал другой приказ.

— Отключить все контакты! — твердо сказал он.

Робот-оператор сказал что-то о том, что все, кроме одного, выведены из строя и, без всякого намека на исполнение его команды, добавил:

— Сконцентрироваться на сопротивляющемся… Госсейн нажал на рычаг телепортации и отпустил его через пять световых минут.

Через шестнадцать секунд атака возобновилась. Он мельком посмотрел на Лидж и капитана. Оба обмякли в своих креслах, краткое обучение системе ноль-А оказалось не очень эффективным.

Он отвернулся от них и смотрел на экраны, ожидая бластерной атаки. Поскольку таковой не произошло, он сделал прыжок еще на один световой день к Солнцу. Индикаторы расстояния показывали, что Венера находится немногим больше, чем в четырех световых днях.

На этот раз атака началась через восемь секунд.

Она все еще была недостаточно быстрой. У него сформировалось определенное представление о происходящем. Венерианцы пытаются захватить корабли, а не уничтожить их. Устройства, созданные для этого, будут сильнодействующим оружием в галактике обычных людей. Они вызывали восхищение своей способностью различать где друг, а где враг. Но против предсказателей они не смогут действовать столь же эффективно.

Госсейн отправил еще одно послание тем, кто со слепым, механическим упорством пытался вывести его из строя.

— Считайте корабль захваченным.

Но по-прежнему не было никакого ответа. Госсейн еще раз нажал на рычаг телепортации. «Теперь, — подумал он, — мы посмотрим».

Когда темнота рассеялась, индикаторы показывали девяносто четыре световые минуты до Венеры. Атака началась через три секунды и на этот раз по-другому.

Корабль задрожал. Экран защиты засветился оранжевым цветом. Робот-радар завывающим, как сирена, голосом сообщил:

— Приближаются атомные ракеты.

Быстрым движением пальцев Госсейн передвинул рычаг телепортации обратно, и эсминец отпрыгнул на девятьсот одиннадцать световых лет к Геле.

Вторая попытка проникнуть через систему обороны Венеры провалилась.

Госсейн, уже обдумывающий детали третьей попытки, вопросительно посмотрел на Лидж. Она покачала головой.

— Не задавайте вопросов, — сказала она. — Я слишком устала.

Он хотел возразить, но повнимательней приглядевшись к ней, понял, что она действительно устала и ослабела.

— Я не знаю, что эти роботы сделали со мной, — сказала она, — но мне нужен отдых, прежде чем я смогу что-то делать. Кроме того, — заметила она, — вам тоже не мешает восстановить силы.

Ее слова напомнили ему о собственной усталости, но он отогнал эту мысль и уже собирался заговорить, когда Лидж покачала головой.

— Пожалуйста, не спорьте со мной, — сказала она слабым голосом. — Сейчас я могу вам сообщить, что до следующего пятна около шести часов, и что эти шесть часов мы будем спать.

— Вы имеете в виду, что шесть часов мы будем сидеть в космосе?

— Спать, — поправила она. — И не беспокойтесь о венерианцах. Кто бы их ни атаковал, будет отброшен так же, как и мы.

Она была права. За последней репликой стояла аристотелева логика, но общие доводы были правдоподобны. Физическая слабость. Замедленные рефлексы. Действительно, полезно отдохнуть.

В перечень сил воюющих сторон входил и человеческий фактор.

— Что за пятно? — спросил он, наконец.

— Мы проснемся, — ответила она, — а после ничего не видно.

Госсейн посмотрел на нее.

— Нет никаких предупреждений?

— Ни намека…

Госсейн проснулся в темноте и подумал: «Я должен исследовать феномен моего дополнительного мозга». Его удивило, что эта мысль пришла ему во сне.

Ведь он решил, и вполне логично, отложить эту проблему до прибытия на Венеру.

На соседней кровати зашевелилась Лидж. Она включила свет.

— Мне кажется, что пятно растягивается, — сказала она. — Что случилось?

Госсейн чувствовал, что внутри него происходит какая-то деятельность. Его дополнительный мозг работал так же, как в процессе телепортации или «запоминания» зон. Это было только ощущение, более сильное, чем осознание биения сердца или расширения и сжатия легких, но такое же устойчивое. Однако, он не телепортировался и не «запоминал» зону.

— Когда началось пятно? — спросил он.

— Только что. — Ее голос был серьезен. — Я уже говорила вам о нем, но я думала, что оно будет, как обычно, кратковременной блокировкой.

Госсейн кивнул. Он собирался спать до появления пятна. И вот оно появилось. Он снова лег, закрыл глаза и постарался расслабить кровеносные сосуды мозга — простой процесс, вызывающий мысли. Казалось, это самый обычный метод прерывания потока.

Вскоре он почувствовал беспомощность. Как человеку остановить биение сердца или деятельность легких — или нейронный поток, который неожиданно и без всякого предупреждения начался в его дополнительном мозгу?

Он сел и, посмотрев на Лидж, уже собирался поделиться с ней своей неудачей. И тут он увидел странную вещь. Он увидел, как Лидж встает с кровати и подходит к двери, затем — она сидит за столом вместе с Гилбертом Госсейном и капитаном Фри. Он увидел ее снова, еще дальше во времени. Ее лицо было смутным, широко раскрытые глаза смотрели изумленно. Она что-то говорила, но он не уловил, что.

Внезапным рывком он снова оказался в спальне, и

Лидж все еще сидела на краю кровати и глядела на него в недоумении.

— Что происходит? — сказала она. — Пятно продолжается.

Госсейн поднялся и начал одеваться.

— Не спрашивайте меня сейчас ни о чем, — сказал он. — Может быть, я покину корабль, но я вернусь.

Потребовалось не больше секунды, чтобы вернуть в свое сознание одну из зон, которую он «запомнил» на Венере два с половиной месяца назад.

Госсейн ощущал слабый пульсирующий поток от своего дополнительного мозга. Он неторопливо расслабился, как делал это лежа в кровати, и почувствовал перемены в своей памяти, причем явные. Он осознал, что его мозг следит за постоянно изменяющимся образцом. Были небольшие рывки и пробелы. Но сам «сфотографированный» образ в его сознании оставался ясным и четким, хотя и изменялся.

Он закрыл глаза. Никакой разницы, изменение продолжалось. Он знал, что прошло три недели, месяц, затем прошло все время с тех пор, как он покинул Венеру. И тем не менее, он продолжал «помнить» зону на уровне до двадцатого десятичного знака.

Он открыл глаза и встряхнулся, заставляя себя вернуться к окружающей действительности.

Во второй раз было проще. И еще проще в третий раз. После восьмой попытки рывки и пробелы все еще оставались, но, вернув свое внимание в комнату, он понял, что неконтролируемая фаза его открытия прошла.

Он больше не ощущал потока в дополнительном мозге.

Лидж сказала:

— Пятно остановилось! — Она поколебалась, затем добавила: — Но почти сразу появилось другое.

Госсейн кивнул.

— Я ухожу.

Без малейшего сомнения он мысленно произнес старое слово-намек для этой «запомненной» зоны.

В тот же миг Госсейн очутился на Венере.

Он стоял позади стойки, которой воспользовался как загородкой в тот день, когда прибыл на Венеру с Земли на борту «Президента Харди».

Медленно и осторожно он осмотрелся, размышляя, заметил ли кто-нибудь его появление. Он увидел двоих. Один из них неторопливо шел ко входу. Другой смотрел прямо на Госсейна.

Госсейн двинулся навстречу. Тот сделал то же самое. Они встретились на полпути.

Лицо венерианца было хмурым.

— Я вынужден попросить вас оставаться здесь, — сказал он, — пока я не вызову детектива. Я видел, как вы, — он запнулся, — материализовались.

Госсейн сказал:

— Я часто думал, как это выглядит со стороны. — Он не собирался увиливать. — Прошу вас поскорее доставить меня к военным экспертам.

Мужчина по-другому посмотрел на него.

— Вы ноль-А?

— Ноль-А.

— Госсейн?

— Гилберт Госсейн.

— Меня зовут Армстронг, — сказал мужчина и с улыбкой протянул ему руку. — Мы терялись в догадках, что с вами случилось. — Он остановился. — Но давайте поспешим.

Госсейн полагал, что они войдут в дверь, но мужчина проследовал дальше. Госсейн задал вопрос. Армстронг объяснил:

— Если вы хотите быстро связаться с нужными людьми, лучше пройти сюда. Слова искривитель пространства вам говорят о чем-нибудь?

Кому-кому, а Госсейну они говорили.

— Пока их немного, — добавил Армстронг. — Хотя для других целей мы выпускаем огромное количество.

— Я знаю, — сказал Госсейн. — Корабль, с которого я телепортировался, испытал на себе результаты ваших трудов.

Они как раз подошли к искривителю. Армстронг остановился. Его лицо медленно побелело.

— Вы хотите сказать, что у нас плохая защита?

Госсейн помолчал.

— Я в этом не уверен, но боюсь, что да.

Когда темнота, сопутствующая телепортация, рассеялась, Армстронг открыл дверь кабины, выходящую в коридор. Быстрыми шагами Госсейн шел за Армстронгом. Они вошли в комнату, заставленную столами. Несколько человек сосредоточенно изучали груды документов. Госсейн особенно не удивился, что Армстронг не был знаком ни с кем из присутствующих. Ноль-А венерианцы были людьми, достойными доверия, и по своему желанию всегда могли пройти на любой завод, выпускающий самую секретную продукцию.

Армстронг назвал свое имя венерианцу, сидевшему у самой двери, а затем представил Госсейна.

Мужчина поднялся и протянул руку.

— Меня зовут Эллиот, — сказал он и повернулся к ближайшему столу: — Эй, Дон, позови доктора Кейра. Пришел Гилберт Госсейн.

Госсейн не стал дожидаться доктора Кейра, поскольку его информация была слишком важной. Он торопливо рассказал о готовящемся нападении флота Энро. Реакция оказалась совершенно иной, чем он ожидал.

Эллиот сказал:

— Значит, Кренг достиг цели. Молодец! Госсейн уставился на него, потрясенный.

— Вы имеете в виду, — сказал он, — что Кренг отправился на Горгзид с целью заставить Энро напасть на Венеру?

Он вспомнил о мертворожденном заговоре против Энро. Теперь ясно. Заговор и не собирался быть успешным.

Его короткая радость угасла. В нескольких словах он рассказал венерианцам о предсказателях и веско закончил:

— Я точно не знаю, смогут ли я предсказатели пробиться через вашу оборону, но мне кажется, что смогут.

После недолгого обсуждения Госсейна позвали к видеофону, за которым сидел мужчина, нажимавший на кнопки и что-то говоривший роботу-оператору. Увидев Госсейна, он объяснил:

— Это станция всеобщего вещания. Расскажите заново вашу историю.

На этот раз Госсейн рассказывал более подробно. Он описал предсказателей, их культуру, преобладающий таламический тип личностей, встреченных им. Он сообщил о Фолловере и высказал свои предположения о сущности его тенеподобной структуры. Он описал Энро, придворную ситуацию на Горгзиде и положение Элдреда Кренга.

— Мне сейчас сказали, что Кренг прибыл туда, чтобы хитростью заставить Энро послать флот на Венеру. Могу вам сообщить, что он выполнил свою миссию. Но, к несчастью, он не знал о существовании предсказателей. И поэтому грядущее нападение будет вестись врагом при гораздо более благоприятных обстоятельствах, чем могут предположить знающие характер обороны, созданной здесь, на Венере и на Земле.

Он тихо закончил:

— Подумайте над этим.

Эллиот сел на свободный стул и, обращаясь к широкой аудитории, сказал:

— Подавайте ваши замечания роботам-накопителям обычным способом.

Госсейн выяснил, что обычным методом для небольших групп являлось обсуждение вопроса, в результате которого они выдвигали столько разумных предложений, сколько считали нужным. Затем один из них подобным образом обсуждал вопрос с другими такими же делегатами. Рекомендации передвигались от уровня к уровню, поскольку каждая группа делегатов в свою очередь назначала своего делегата. Через тридцать семь минут робот-накопитель вызвал Госсейна и сообщил ему четыре принципиальных предложения в порядке первоочередности.

1. Провести линию к звезде Гела, с которой должны прилететь военные корабли, и сконцентрировать всю систему защиты вдоль этой линии так, чтобы реакция роботов на появление военных кораблей заняла не больше двух-трех секунд.

Поскольку альтернатива была полностью исключена, они надеялись, что такая линия защиты, рассчитанная на неожиданность, сможет захватить весь первый десант врага, независимо от того, есть там предсказатели или нет.

2. Договориться, чтобы Лидж попыталась провести эсминец через систему защиты, и посмотреть, что может сделать предсказатель, зная характер защиты.

3. Перестать секретно действовать против Энро в пользу Лиги и предложить Лиге все имеющееся в распоряжении защитников оружие, полностью сознавая, что информацией могут злоупотребить и что мир после победы Лиги, возможно, будет трудно отличить от безусловной победы Энро. Взамен требовать приема эмигрантов с Венеры.

4. Покинуть Венеру.

Госсейн вернулся на эсминец и договорился о третьей попытке прорваться на Венеру в соответствии со вторым пунктом предложений.

Он хотел остаться на борту, но Лидж категорически воспротивилась этому.

— Одно пятно, и с нами покончено. Можете вы гарантировать, что их не будет?

Госсейн не мог.

— Но предположим, в вашем кругозоре появится пятно, пока я буду на планете? — спросил он.

— Вас это не касается, — сказала Лидж. — Все эти вещи имеют свои ограничения, как я вам уже говорила.

Ее способность не выглядела ограниченной, когда минуту или две спустя эсминец Y-381907 материализовался в трех милях над галактической базой на Венере и вынырнул под углом из атмосферы. Мгновением позже ряд торпед помчался на него. Корабль метался из стороны в сторону, вылетал и влетал в атмосферу, большее время невидимый с Венеры. На видеоэкранах мелькало судорожное изображение его полета.

Десятки раз атомные торпеды взрывались в том месте, где только что находился корабль, но каждый раз он успевал уйти за пределы досягаемости взрыва. Через час бесполезной охоты Центр управления роботами приказал всем роботам-защитникам прекратить преследование.

Госсейн телепортировался на борт и, когда утомленная Лидж передала ему управление, посадил корабль во дворе Военно-промышленного отделения.

Он ничего не сказал венерианцам. Приземление корабля на Венеру говорило само за себя.

Предсказатели могли прорваться через систему роботов-защитников.

Во время обеда тремя часами позже Лидж неожиданно вздрогнула.

— Корабли! — сказала она.

Она застыла на несколько секунд, а потом расслабилась.

— Все в порядке, — сказала она. — Они захвачены.

Это было за пятнадцать минут до того, как Центр управления роботами подтвердил, что сто восемь военных кораблей, включая два линкора и десять крейсеров, захвачены благодаря сконцентрированным усилиям пятнадцати миллионов управляемых роботов.

Госсейн присоединился к большой партии, изучавшей один из линкоров, экипаж которого уже был удален. Здесь пригодились знания Госсейна, полученные им во время пребывания на эсминце.

Впоследствии он несколько раз пытался использовать свою новую способность предвидеть события, но картины были слишком неустойчивы. Должно быть, он все еще не мог достигнуть полного расслабления. А из-за своей занятости он не успел подробно обсудить проблему с доктором Кейром.

— Я думаю, вы на правильном пути, — сказал психиатр, — но мы займемся более тщательными исследованиями попозже, когда у нас будет больше времени.

В эти дни шла настоящая битва за время. Из допросов выяснилось — Лидж предсказала это раньше, — что в этом десанте не было предсказателей.

Это не имело никакого значения для их плана. Опрос общественного мнения венерианцев показал общую уверенность, что в течение нескольких недель может быть послан второй флот, что на борту, вероятно, будут предсказатели и что его можно захватить, несмотря на присутствие предвидящих мужчин и женщин с Алерты. Но и это не имело значения. Венера должна быть покинута.

Группы ученых работали сменами, устанавливая в каждом захваченном корабле дополнительные искривители вроде тех, которые применялись для переброски предсказателей с Алерты в Шестой Декант.

С помощью захваченных кораблей Великой Империи они создали цепь, достигшую восьмисот световых лет от ближайшей базы Лиги, которая была на расстоянии свыше девяти тысяч световых лет и из этой ближайшей точки установили видеофонную связь.

Договориться с Лигой оказалось удивительно просто.

Планетарная система, которая за столь короткое время достигла ежедневного выпуска до двенадцати миллионов роботов-защитников нового типа, потрясла твердолобого Мадрисола.

Флот из двенадцати тысяч кораблей Лиги, воспользовавшись цепью захваченных кораблей, прорвался к Геле, в течение четырех часов овладел четырьмя планетами этой звезды и, таким образом, предотвратил дальнейшие атаки сил Энро до тех пор, пока база не будет восстановлена.

Но и это тоже не имело значения. Для венерианцев государства Лиги были почти так же опасны, как и Энро. И пока ноль-А оставались сосредоточенными на одной планете, они были во власти людей, которые могут начать их бояться из-за несхожести, во власти людей, которые вскоре оправдают казнь миллионов неврастеников, подобных им самим, во власти людей, которые могут обнаружить, что новое оружие, предложенное им, не всемогуще.

Реакцию Лиги, когда она обнаружит это, нельзя было предугадать. Лига могла и спокойно отнестись к этому. А с другой стороны, все результаты, полученные от роботов-защитников, могут быть забыты как маловажные, если их возможности окажутся несовершенными.

Венерианцы не сообщали о вероятных недостатках предложенной ими системы защиты на конференции, которая разрешила незамедлительно распределить от двухсот до двухсот тысяч человек на каждую из десятков тысяч планет Лиги.

Как только были обсуждены детали, люди двинулись в путь.

Госсейн наблюдал за переселением со смешанным чувством. Он не сомневался в необходимости миграции, но не мог не опечалиться.

Венеру покидали. С трудом верилось, что двести миллионов человек будут разбросаны по галактике на огромные расстояния. Госсейн не сомневался, что, рассеявшись, они окажутся в коллективной безопасности. Некоторых венерианцев может ждать гибель, поскольку еще много планет уничтожалось в этой войне войн. Возможно, кому-нибудь из них на каких-то планетах будут чинить препятствия. Но это будет скорее исключением, чем правилом. Венерианцев слишком мало, чтобы посчитать их опасными, и каждый ноль-А быстро приспособится к отдельной ситуации и станет действовать в соответствии с ней.

Ноль-А мужчины и женщины теперь окажутся повсюду. Они никогда снова не будут отрезаны от галактического мира на изолированной звездной системе.

Госсейн выбрал несколько групп, направляющихся на сравнительно близкие планеты, и, пройдя с ними через искривители, увидел, что они благополучно добрались до мест назначения. Все планеты, на которые они прибыли, имели демократический строй. Население, среди которого они рассредоточились, по большей части даже не знало об их существовании.

Госсейн мог проследить только за отдельными группами. Этих специфических беженцев принимало более ста тысяч планет, и чтобы последовать за всеми, нужно было иметь не меньше тысячи жизней. Эвакуировался целый мир, за исключением небольшой сердцевины в миллион человек. Задачей оставшихся было стать ядром миллиардов людей Земли, которые ничего не знали о случившемся. Для них система ноль-А обучения будет внесена естественным путем, так, словно миграции и не было.

Реки ноль-А людей, которые текли по направлению к искривителям, постепенно превратились в ручейки, потом в легкую струйку. Прежде, чем последние мигранты покинули Венеру, Госсейн отправился в Нью-Чикаго, где захваченный линкор, переименованный в «Венеру», должен был забрать его, Лидж, капитана Фри и команду технических экспертов ноль-А в космос.

Он прибыл в фактически пустой город. Только скрытые заводы и Военный центр еще работали. Эллиот проводил Госсейна на корабль и сообщил ему последнюю информацию.

— Мы ничего не знаем о битве, но, вероятно, наши роботы-защитники в данный момент принимают в ней участие. — Он улыбнулся и покачал головой. — Вряд ли кто-нибудь побеспокоится сообщить нам подробности. Наше влияние постоянно уменьшается. Отношение к нам является смесью терпимости и нетерпения. С одной стороны, нас похлопали по плечу за то, что мы изобрели оружие, которое по большей части считается решающим, хотя это не так. А с другой стороны, дали понять, что мы теперь слабый ненужный народ и должны предоставить решать дела галактики специалистам.

Он начал с иронией, но закончил серьезно. — Знают они или нет, — сказал он, — но почти каждый ноль-А будет стараться приблизить конец войны. Естественно, мы хотим, чтобы развитие событий было, по возможности, мирным. Было бы нежелательным разделение галактики на два яростно ненавидящих друг друга лагеря.

Госсейн кивнул. Галактические лидеры уже могли сообразить, если, конечно, знали о работе, проделанной Элдредом Кренгом, только одним из ноль-А, что вскоре получат такие же действия, помноженные на двести миллионов.

Мысль о Кренге напомнила Госсейну вопрос, который он уже давно собирался задать.

— Кто разработал вашу новую систему роботов-защитников?

— Институт общей семантики под управлением покойного Лавуазье.

— Ясно. — Госсейн помолчал, обдумывая следующий вопрос. Наконец, он спросил: — Кто обратил ваше внимание на сам принцип оружия, которое использовали так успешно?

— Кренг, — ответил Эллиот. — Он и Лавуазье были хорошими друзьями.

Госсейн получил ответ. Он сменил тему.

— Когда мы отбываем? — спросил он.

— Завтра утром.

— Хорошо.

Новости взволновали Госсейна. Неделями он был слишком занят, но все же никогда не забывал, что такие личности, как Фолловер и Энро, все еще были сильны.

И оставалась большая проблема — существо, которое телепортировало его сознание в нервную систему Ашаргина. Предстояло много важных дел.

Глава 18

Во имя здравомыслия, помните: карта — не территория, слово — не предмет, который оно описывает. Когда карту путают с территорией, в организме появляется семантическое беспокойство. Это беспокойство длится до тех пор, пока не будет понята ограниченность карты.

Курс Ноль-А

Следующим утром мощный линкор вылетел в межзвездную темноту. На борту, кроме команды, все члены которой были ноль-А, находились сто тысяч роботов-защитников.

По просьбе доктора Кейра после первого же прыжка телепортации корабль остановился.

— Мы изучаем вас через определенные интервалы, хотя вы довольно неуловимы. Но, тем не менее, мы кое-что получили.

Он вынул из портфеля несколько фотографий и раздал их окружающим.

— Эти снимки дополнительного мозга сделаны неделю назад.

Весь снимок был покрыт миллионами пересекающихся линий.

— Здесь ваш мозг в возбужденном состоянии, — сказал доктор Кейр. — Когда вы думаете, что в какое-то время его единственным контактом с вашим телом и остальным мозгом являются кровеносные сосуды, которые снабжают его кровью, и нервные связи, которые направляют поток крови, — когда вы так думаете, такое состояние вашего дополнительного мозга — одно из самых активных. — Он остановился и продолжил: — А теперь о дальнейших тренировках. Мы с коллегами обсудили то, что вы рассказали нам, и у нас есть предложение.

— Сперва один вопрос, — перебил Госсейн.

Он колебался. То, что он хотел сказать, не относилось к делу. Но все же этот вопрос мучил его после вчерашнего разговора с Эллиотом.

— Кто определил направление обучения, которое я получил при Торсоне?

Доктор Кейр нахмурился.

— О, все мы высказывали свои предложения, но, мне кажется, самую важную роль сыграл Элдред Кренг.

Снова Кренг! Элдред Кренг, знающий, как обучать дополнительный мозг, передающий послание от Лавуазье перед смертью первого тела Госсейна, — проблема Кренга снова проявилась так неожиданно и запутанно.

Он кратко изложил присутствующим свои сомнения по поводу Кренга. Когда он закончил, доктор Кейр покачал головой.

— Кренг приходил ко мне на осмотр как раз перед тем, как покинул Венеру. Могу сообщить, что он совершенно обычный ноль-А, без особенных дарований, хотя его рефлексы находятся на столь высоком уровне, какой мне приходилось встречать только один или два раза за всю мою карьеру психиатра.

— Вы уверены, что он не обладает дополнительным мозгом? — спросил Госсейн.

— Конечно, нет.

— Ладно.

Госсейн надеялся, что Элдред Кренг мог быть игроком, который перенес его сознание в тело Ашаргина. Это все еще не полностью исключено, но, оказалось, теперь нужно было искать какое-то другое объяснение.

— Есть один момент, который мы обсуждали как-то раньше, — сказала женщина-психиатр, — но господин Госсейн мог не слышать об этом. Если Лавуазье рассказал Кренгу о том, как обучать дополнительный мозг, и тем не менее, как выяснилось теперь, этот метод недостаточно хорош, должны ли мы поверить, что тела Лавуазье-Госсейна обучались только с помощью метода, который теперь кажется несовершенным? Смерть Лавуазье, похоже, указывает на то, что он не имел дара предвидения, а вы, однако, уже стоите на краю этой и некоторых других возможностей.

— Мы можем углубиться в эти детали позже, — сказал доктор Кейр. — А сейчас я хочу предложить Госсейну один эксперимент.

Когда он объяснил суть, Госсейн сказал:

— Но ведь это за девятнадцать тысяч световых лет.

— Попытайтесь, — настаивал психиатр.

Госсейн подумал, а затем сконцентрировался на одной из «запомненных» зон в кабине управления на трейлере Лидж. Он почувствовал сильное головокружение и тошноту. Справившись с ними, он посмотрел на собеседников в изумлении.

— Похоже, что подобие даже ниже, чем до двадцатого десятичного знака. Мне кажется, я смогу, если снова попробую.

— Попробуйте, — сказал доктор Кейр.

— Что мне делать, если я попаду туда?

— Осмотритесь. Мы последуем за вами на ближайшую базу.

Госсейн кивнул. В этот раз он закрыл глаза. Меняющаяся картина «запомненной» зоны проходила яснее и четче.

Когда он открыл глаза, он был уже на трейлере.

Он стоял неподвижно, оглядываясь и изучая обстановку. Он почувствовал спокойный нейропоток. Видимо, слуги занимаются своими делами.

Он подошел к окну и выглянул. Трейлер летел над сельской местностью. Внизу была равнина. Далеко справа он увидел мерцание воды. В это время корабль повернулся, и море исчезло из виду. Внезапная догадка озарила его.

Он склонился над пультом управления и почти сразу же выпрямился, увидев показания приборов. Трейлер до сих пор следовал по круговой орбите, заданной Госсейном перед успешной попыткой захватить эсминец.

Он не стал трогать рычаги управления. Возможно, что его движение изменено, несмотря на то, что все выглядело таким же, как он оставил.

Госсейн исследовал магнитный поток, но не нашел ничего необычного. Он расслабил свой мозг и попытался увидеть, что произойдет. Но единственная картина кабины управления, которую ему удалось получить, ничего не дала.

«Куда я отправлюсь теперь?» — подумал он.

Обратно на линкор? Это было бы пустой тратой времени. Интересно знать, сколько времени понадобилось ему, чтобы прибыть на Алерту, но это можно проверить позже.

Люди, за чью судьбу он чувствовал ответственность, все еще были в опасности: Кренг, Патриция, Нирена, Ашаргин…

Диктатор должен быть побежден, огромная военная машина должна быть остановлена любым способом.

Госсейн принял решение.

Он перенесся на одну из «запомненных» зон в Пристанище Фолловера у двери энергостанции. Без всяких помех он поднялся на верхний этаж и остановился спросить проходящего мимо человека, как пройти в апартаменты Фолловера.

— Я здесь по назначению, — объяснил он, — и очень спешу.

Слуга посочувствовал ему.

— Вы не туда идете, — сказал он. — Держитесь этой стороны коридора. Вы увидите приемную. Там вам скажут, куда идти дальше.

Госсейн сильно сомневался, что кто-нибудь скажет ему то, что он хочет знать. Но вскоре он нашел приемную, которая оказалась не так велика, как он ожидал, и была настолько обычной, что он остановился в раздумье — туда ли он попал.

Несколько человек сидели в креслах.

Прямо напротив него, за небольшим деревянным ограждением, стояло восемь столов, за каждым из которых сидело по человеку, выполнявшему какую-то канцелярскую работу.

Позади столов находился стеклянный кабинет, в котором за единственным большим столом тоже кто-то сидел.

Когда он прошел за конторку, направляясь к стеклянному кабинету, несколько клерков привстали в протесте со своих стульев, но Госсейн не обратил на них внимания. Он снова передвигал проволоку в кабине управления, ему хотелось войти в кабинет прежде, чем Янар что-нибудь поймет.

Он открыл дверь и уже закрывал ее за собой, когда предсказатель почувствовал чье-то присутствие. Янар поднял взгляд и вздрогнул.

За ним находилась другая дверь, и Госсейн направился прямо к ней.

Одним прыжком Янар преградил ему путь.

— Прежде, чем вы войдете, вам придется убить меня.

Госсейн остановился. С помощью своего дополнительного мозга он уже выяснил, что из комнаты за дверью не поступало никаких импульсов. Хотя это полностью и не доказывало, что она пуста, его настойчивость значительно снизилась.

Нахмурившись, он посмотрел на Янара. Госсейн не собирался убивать его, тем более что у него имелась масса возможных путей общения с предсказателем. К тому же он хотел кое-что выяснить. Несколько вопросов давно интересовали его. Он спросил:

— На трейлере Лидж вы находились в качестве агента Фолловера?

— Естественно, — Янар пожал плечами.

— Я полагаю, этим вы хотите сказать, почему бы иначе трейлер ждал нас?

Янар кивнул, внимательно глядя на Госсейна.

— Но почему Фолловер допустил побег?

— Он считал слишком опасным оставлять вас здесь. Вы могли разрушить его Пристанище.

— Тогда зачем меня перенесли на Алерту?

— Он думал, что здесь предсказатели смогут предвидеть ваши поступки.

— Но у вас ничего не вышло?

— Вы правы, не вышло.

Здесь Госсейн остановился. В ответах был подтекст, и это насторожило его.

Еще раз, теперь уже более строго и пристально, он посмотрел на предсказателя. Он хотел задать еще несколько вопросов, касающихся Лидж. Хотя теперь это уже не имело значения. Она проявила себя, а детали могли подождать.

Значит, решено. Госсейн телепортировал Янара в тюремную камеру, которую он, Лидж и Юриг занимали несколько недель назад.

Затем он открыл дверь и вошел в комнату, которая, как он предполагал, была личным кабинетом Фолловера.

Как он почувствовал раньше, там никого не было.

Госсейн с любопытством огляделся. Перед дверью стоял огромный стол. Всю левую стену занимали встроенные картотечные ящики, а справа от него располагалась сложная — по крайней мере, она выглядела сложной и довольно необычной — система искривителя пространства.

Увидев искривитель, он почувствовал разочарование, но в то же время и облегчение.

Госсейн подошел к ящикам с картотекой. Они были закрыты магнитными замками, но его дополнительному мозгу потребовалось всего несколько мгновений, чтобы открыть их. Ящик за ящиком выдвигался при его малейшем прикосновении. Картотека была составлена из пластиковых карточек, похожих на дворцовый каталог, который однажды, когда он был Ашаргином, показала ему Нирена.

Каждая карточка была эквивалентна двадцати страницам типографского шрифта, отпечатанного на следующих друг за другом слоях молекул. Передвигая указатель, можно было открыть любую страницу.

Госсейн отыскал карточку со своим именем. В его досье было четыре печатных страницы. Отчет был довольно объективный, его большую часть занимало подробное описание событий, связанных с ним.

Первая фраза гласила: «Имя перенесено из ГЭ/4408С». Она указывала на существование по крайней мере еще одного досье. Далее следовало упоминание о его обучении у Торсона с пометкой: «Не смог найти ни одного, кто принимал участие в обучении. Обнаружил это слишком поздно, чтобы предотвратить».

Несколько раз упоминалось о Джанасене. Описывалась система искривителя пространства, которая телепортировала Госсейна из апартаментов Джанасена на Венере: «Этот прибор сделан теми же, кто создал мне Ф., и он действительно выглядит, как обычный стол для приготовления пищи». Это было напечатано, но на полях было приписано от руки: «Очень остроумно».

Прочитав все четыре страницы, Госсейн был разочарован. Он ожидал найти какое-нибудь объяснение или хотя бы намек на то, что произошло между ним и Фолловером. Но отчет был очень коротким и сухим. В конце четвертой страницы стояла пометка: «Смотри Ашаргина».

Госсейн нашел досье Ашаргина. Оно было большое. На первых страницах подробно описывалась жизнь принца с момента его прибытия в Храм Спящего Бога. До последней страницы оставалось неясным, почему ссылка в досье Госсейна указывала на Ашаргина. На последней странице было напечатано: «Отвечая на вопросы Энро при использовании детектора лжи, Ашаргин несколько раз упомянул имя Гилберта Госсейна». Около этого пункта на полях было написано от руки: «Расследовать».

Последний параграф досье гласил: «Насильственная свадьба принца и принцессы Ашаргин, похоже, переросла в любовь. Изменение, происшедшее в этом человеке, требует серьезного исследования, хотя Энро носится с идеей, что Ашаргин будет полезен даже после войны. Предсказатели считают его поведение образцовым в течение следующих трех недель».

Не было никакого намека на то, когда начались эти три недели, не упоминалось о путешествии на Венеру, в которое отправился Госсейн-Ашаргин, и не было никакого определенного указания, что он вернулся во дворец.

Госсейн положил досье обратно в ящик и продолжил осмотр комнаты. Он обнаружил узкую дверь, искусно встроенную в панель искривителя. Она вела в крохотную спальню, где был всего один предмет мебели — опрятно заправленная кровать.

Здесь не было шкафа для одежды, но была очень маленькая ванная комната с раковиной и унитазом. Дюжина полотенец висела на вешалке.

Фолловер, если это был действительно его личный кабинет, не особо баловал себя.

Изучение Пристанища заняло почти весь день. В здании не было ничего необычного. Несколько комнат для прислуги, несколько кабинетов для канцелярской работы, энергостанция в подвальном помещении и крыло, отведенное под тюремные камеры.

Клерки и персонал энергостанции жили в коттеджах, расположенных вдоль прибрежной линии, довольно далеко от главного здания. Апартаменты Янара и предсказателей выходили в один коридор. С задней стороны здания находился ангар, достаточно большой, чтобы вместить дюжину трейлеров. Когда Госсейн заглянул туда, он увидел семь больших машин и три маленьких самолета. Последние были такого же типа, как и самолет, который обстреливал его во время побега из тюрьмы.

Никто не мешал ему. Он свободно разгуливал по зданиям и по всему острову. Казалось, ни один человек не имел полномочий или желания побеспокоить его. Вероятно, на острове никогда раньше не возникала подобная ситуация, и, очевидно, все ждали прибытия Фолловера.

Госсейн тоже ждал, нельзя сказать, что без всякого страха, но с твердым намерением не отступать. Ему хотелось действовать, он чувствовал, что события движутся к решающей стадии быстрее, чем это видится.

Он выполнил все, что планировал. Оставалось только дожидаться прибытия линкора.

Первую ночь он проспал в маленькой комнате, примыкающей к кабинету Фолловера. Он мирно спал, поскольку его дополнительный мозг был готов мгновенно отреагировать на любое изменение в оборудовании искривителя. Он еще точно не установил, что Фолловер манипулирует своей удивительной телеподобной структурой с помощью переключатели искривителя, но имеющиеся в наличии факты указывали на это.

И он придумал, как подтвердить или опровергнуть свою теорию.

На следующее утро он телепортировался на трейлер, позавтракал, обслуживаемый официантами, порхающими вокруг него и стремящимися выполнить его малейшее желание. Казалось, они были сбиты с толку его вежливостью. Но у Госсейна не было времени обучать их чувству собственного достоинства. Он закончил есть и принялся за работу.

Сначала он тщательно свернул ковер в гостиной и начал освобождать металлические панели пола примерно в том месте, где, как он помнил, материализовался Фолловер.

Он обнаружил искривитель в нескольких дюймах от того места, где ожидал его найти.

Это было довольно убедительно. Но у него имелась возможность еще одной проверки в камере, где он был заключен, когда впервые прибыл на Алерту. Янар злобно наблюдал за ним через решетку, когда он выломал казавшуюся целиком металлической койку и там также нашел искривитель.

Безусловно, картина становилась яснее, отчетливее, и ответ должен быть где-то рядом.

Вторая ночь, как и первая, прошла без всяких событий. Госсейн провел третий день, просматривая картотеку. Пара страниц о Секохе заинтересовала его, поскольку этой информации не было в воспоминаниях Ашаргина. Сорок семь страниц об Энро были разделены на несколько частей, но в них излагалось только то, что он уже знал, правда со многими дополнительными деталями. Мадрисол был представлен как опасный и честолюбивый человек. Великий Адмирал Палеол описывался как убийца. «Беспощаден», написал Фолловер, — признание почти немыслимое от личности, которая сама была воплощением беспощадности.

Он изучал досье только тех людей, которых знал или на которых давались перекрестные ссылки. Потребовался бы целый штат специалистов, чтобы досконально проштудировать десятки тысяч досье и составить исчерпывающий отчет.

На четвертый день он отложил картотеку и разработал новый план для себя и линкора. Зачем попусту тратить время, следуя на корабле через всю галактику, тогда как его цель, так же как цель Эллиота и остальных, достигнуть Горгзида?

Он размышлял: «Энро обезопасил свою родную планету системой выдачи матриц базы Горгзида под таким строгим контролем, что вероятность достать хотя бы одну из них обычными методами близка к нулю. Но человек с дополнительным мозгом может получить матрицу…»

Когда он дошел до этого рассуждения, долгожданное реле сработало в его мозгу, и он понял, что линкор телепортировался к ближайшей базе в тысяче ста световых годах отсюда.

Не медля ни минуты, Госсейн перенесся на «Венеру».

— Похоже, время вашей телепортации с корабля на Алерту заняло немногим более часа, — подсчитал доктор Кейр.

Они не смогли сосчитать точнее. Да этого и не требовалось. Скорость была такой большой, а рассогласование полей таким маленьким по сравнению с девяноста часами, которые потребовались линкору на то же путешествие, что точное время едва ли имело значение.

Всего один час. Потрясенный, он подошел к выгибающемуся над ним прозрачному куполу кабины управления линкора. Ему не требовалось объяснять беспредельность космоса, но вид, открывшийся перед ним, казалось, делал новое качество его дополнительного мозга более впечатляющим.

Сквозь стекло на него обрушилась чернота. Он не ощущал расстояния до звезд, которые видел. Они казались крошечными светящимися точками всего в нескольких сотнях ярдов. Иллюзия близости. И теперь для него они на самом деле стали близкими. За пять с половиной часов он мог телепортироваться через сто тысяч световых лет этой закручивающейся галактики двухсот миллиардов солнц, если у него была «запомненная» область, в которую он мог переместиться.

Сзади подошел Эллиот. Он протянул Госсейну матрицу.

— Я пойду, — сказал Госсейн. — Я не успокоюсь, пока эта картотека не окажется на борту «Венеры».

Он удостоверился, что матрица в защитном футляре и телепортировался в кабинет Фолловера.

Вынув матрицу из футляра, он осторожно положил ее на письменный стол. Было бы катастрофой, если линкор телепортируется на саму матрицу, но присутствие Лидж на борту гарантировало, что корабль не достигнет цели одним полным скачком.

Как он и ожидал, «Венера» успешно прибыла на остров только черезтри часа, и Госсейн поднялся на борт для совещания.

К его удивлению, доктор Кейр не планировал ни экспериментов, ни тренировок.

— Мы хотим применить трудотерапию, — пояснил психиатр. — Вы будете обучаться в действии. Откровенно говоря, тренировка займет много времени, а ваши достижения пока превосходны. В отличие от Лавуазье, вы обнаружили другие возможности и попытались использовать их. Лавуазье ничего не знал о предсказателях, иначе он упомянул бы о них Кренгу. Соответственно, он не имел понятия, что может тренироваться в предвидении будущего.

— Раз так, — сказал Госсейн, — то я сейчас же попробую пройти через искривитель в кабинете Фолловера.

Но прежде необходимо сделать кое-что еще. И он сделал это, как только оказался в Пристанище: он телепортировал Янара в одну из «запомненных» зон на острове Крест.

Выполнив эту гуманную миссию, Госсейн присоединился к группе, изучающей личную систему искривителей пространства Фолловера. Результаты уже были интересными.

— Это наиболее совершенная система из существующих на сегодня, — сказал ему один из ноль-А. — На изучение некоторых схем потребуется уйма времени.

Они предположили, что искривителя Фолловера действуют на основе более низкого подобия, чем до двадцатого десятичного знака.

— Так что мы пока остаемся на Алерте и будем ждать вашего возвращения. Кроме того, мы встретим тот линкор Энро, о котором вы упоминали. Он должен прибыть со дня на день.

Госсейн согласился, что по крайней мере последнее было насущным. Нельзя допустить дальнейшей вербовки предсказателей на флот Энро.

Но он не видел необходимости ожидания его возвращения на Алерту. Дело могло оказаться нелегким и долгим. Одно путешествие через искривители займет несколько часов. А в своей возможности телепортироваться на корабль за минимальное время он был уверен.

Все пришли к единому мнению, что времени не так много, чтобы им разбрасываться, и что тщательные исследования могут затянуться.

И снова Госсейн согласился. Осмотрев панель искривителей, он заметил, что та разделена на две секции. Одну секцию составляли три искривителя, каждый из которых мог быть настроен на любые образцы.

Второе отделение занимал только один искривитель, который управлялся единственным рычагом. Такие искривители Госсейн видел раньше и знал, что ими пользовались для транспортировки в какое-то одно место, на которое они имели непрерывную матрицу. Госсейн решил, что этот настроен на настоящую штаб-квартиру Фолловера.

Без колебаний он нажал на рычаг.

Когда темнота рассеялась, Госсейн очутился в большом помещении, заставленном стеллажами с книгами. Через приоткрытую дверь он видел край кровати в соседней комнате.

Он стоял не двигаясь, пытаясь с помощью своего дополнительного мозга осознать присутствие людей поблизости. Это было непросто, но казалось, что все спокойно и мирно. Судя по всему в примыкающей комнате никого не было.

Его взгляд обежал помещение. Он увидел, что кроме искривителя, через который он прибыл, в комнате находился еще один. Оба стояли в углу перпендикулярно друг к другу.

Он «запомнил» зону пола, на которой стоял, затем подошел к стеллажу и взял одну из книг. Она была напечатана на языке Горгзида.

Сначала он обрадовался, но открыв книгу, подумал: «Это вовсе не значит, что я на Горгзиде. У многих людей в Великой Империи есть книги, написанные на языке столичной планеты».

И в этот миг он увидел на форзаце имя. Госсейн удивленно глядел на него, не веря своим глазам, потом покачал головой и поставил книгу обратно на полку.

Но на других пяти книгах, выбранных наугад, стояло то же имя.

Элдред Кренг.

Госсейн медленно направился к двери спальни. Он был сбит с толку, но не очень встревожен. Пройдя через спальню, он почувствовал присутствие людей в соседней комнате. Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в щелку. Коридор. Он открыл дверь шире, проскользнул в нее и закрыл за собой.

В случае необходимости он мог телепортироваться обратно, но пока не собирался отступать.

Он дошел до конца коридора и остановился, увидев со спины женщину, похожую на Патрицию Харди. Когда она заговорила, сомнений не осталось.

Ее слова, так же как и ответ Кренга, были неважны. Важным было их присутствие здесь. Важным было наличие искривителя, связанного с Пристанищем Фолловера на Алерте, в библиотеке, примыкающей к их спальне.

Он был озадачен. Лучше не показываться на глаза этой парочке до тех пор, пока он не обсудит случившееся с Эллиотом и другими венерианцами.

Но еще не пришло время покидать Горгзид. Он вернулся в библиотеку и осмотрел второй искривитель. Этот также имел единственный рычаг управления.

Он нажал на рычаг и оказался в маленькой комнате, похожей на кладовку. В одном углу громоздилась груда металлических ящиков, вдоль стен тянулись полки. Единственным выходом была закрытая дверь.

Здесь не было других искривителей, кроме того, через который он прибыл.

Госсейн «запомнил» зону пола и толкнул дверь. Она открылась в практически пустой кабинет. Письменный стол, два стула и ковер — вот и вся его обстановка.

Госсейн вошел в комнату и попытался открыть ящики стола. Они были заперты обычными замками, и он не мог открыть их с помощью дополнительного мозга без применения физической силы.

Дверь кабинета выходила в коридор длиной около десяти футов, в конце которого была еще одна дверь. Госсейн распахнул ее, перешагнул через порог и остановился.

Помещение, распростершееся перед ним, гудело слабыми подземными звуками. Узкие опоры тянулись на двадцать футов от одной из стен. Они были так искусно составлены, что казались проекцией изгибающейся стены, светящейся изнутри. Маленькие лесенки вели на вершину гробницы Спящего Бога Горгзида.

Впечатление от увиденного было не таким, как эффект, произведенный на Ашаргина. Дополнительным мозгом он ощущал пульсирующие токи энергии, управляющей невидимыми машинами. Среди них выделялся слабый человеческий нейропоток с едва различимыми изменениями интенсивности,

Госсейн поднялся по ступенькам и взглянул на Спящего Бога Горгзида. Он осмотрел человека и гробницу пристальнее и тщательнее, чем Ашаргин. Госсейн заметил вещи, для которых вялые чувства принца были недостаточны.

«Гроб» состоял из нескольких секций. Тело поддерживалось серией тонких, похожих на тиски конструкций, предназначенных для разработки мускулов. Если Спящий Бог когда-нибудь проснется от своего долгого сна, он не будет таким слабым и беспомощным, как Гилберт Госсейн после месяца, проведенного без движения на эсминце Y-381907.

Кожа спящего была гладкой. Тело выглядело сильным и крепким. Тот, кто следил за его питанием, имел в своем распоряжении больше оборудования, чем имела Лидж на эсминце.

Госсейн спустился по лестнице и осмотрел основание гробницы. Как он и предполагал, лестницы двигались, и панели основания могли открываться. Он отодвинул их и глянул вниз.

Почти мгновенно он понял, что подошел к развязке. На мощнейших кораблях Великой Империи он не видел машины, подобной этой.

Ошеломленный, он покачал головой. Несмотря на сложность механизмов, он узнал более десятка из них: схему искривителя пространства, детектор лжи, автоматические реле и другие, более простые приборы. Этот электронный мозг имел не менее ста пятидесяти главных секций, поверхность и внутренность каждой из которых переплеталась сотнями меньших схем.

Госсейн напряженно изучал искусственный мозг. При более детальном рассмотрении некоторые провода оказались обгоревшими. Это насторожило его, и, приглядевшись, он обнаружил еще несколько поврежденных схем. Непонятно, как мог сломаться такой совершенный и защищенный агрегат. Но его неисправность не вызывала сомнений.

Чтобы восстановить машину и разбудить Спящего Бога, потребуется очень высокая квалификация. Возможно, это будет не его работой. Он был на передней линии, а не в техническом отделе.

Пришло время возвращаться на линкор. Он телепортировался на «Венеру» и услышал звон набата.

Эллиот объяснил, что битва закончилась.

— Я думаю, они даже не поняли, что случилось, когда наши роботы начали действовать. Мы захватили всю команду.

Одержанная победа порадовала Госсейна. Захваченный линкор был месяц назад послан на замену эсминца Y-381907. Он должен был вербовать новых предсказателей на корабли Великой Империи. Теперь потребуется время, чтобы заменить его другим. Это был один результат.

Второй, более важный, по мнению Госсейна, заключался в том, что «Венера» могла теперь последовать за ним на Горгзид.

Никто из ноль-А не мог предложить объяснение загадки Элдреда Кренга. Эллиот сказал:

— Мы можем только предполагать, что он ничего не знал о предсказателях. Ваше открытие, похоже, указывает на то, что Кренг знает о происходящем больше, чем мы думаем.

Немного позже Госсейн получил другую матрицу, и Эллиот сказал ему:

— Мы сейчас же отбываем и увидим вас через три дня.

Госсейн кивнул. Он собрался более детально исследовать Храм Спящего Бога.

— Надо посмотреть, в каком состоянии атомный двигатель. Может, мне удастся поднять в космос весь храм. — Он усмехнулся. — Они могут принять это за предзнаменование, что Бог не одобряет их агрессию. — Он закончил более серьезно. — За исключением этого я буду сидеть тихо, как мышка, пока вы не прибудете.

Прежде чем покинуть корабль, он разыскал доктора Кейра. Психиатр предложил ему сесть, но Госсейн отказался. Он сказал:

— Доктор, во всем этом есть нечто необъяснимое. Дважды мое сознание было перенесено в тело принца Ашаргина. На первый взгляд кажется, что кто-то специально предоставляет мне возможность войти в курс происходящих галактических событий, и я принял бы такое объяснение. Но почему Ашаргин? Почему именно он? Ведь если можно перемещать мое сознание в тела других людей, почему его не поместили в тело Энро? Уверен, что в этом случае я мог бы остановить войну. — Он щелкнул пальцами. — В связи с этим я прихожу к заключению, что мы неправильно оцениваем происходящее. Должен существовать другой, возможно более значимый, чем сама война, ответ.

Он стоял, нахмурясь, затем протянул руку. Доктор Кейр молча пожал ее. С матрицей в руках Госсейн телепортировался в кладовку Храма Спящего Бога на Горгзиде.

Выйдя из темноты, он понял с таламическим расстройством, что снова очутился в теле принца Ашаргина. В третий раз за последние месяцы.

Глава 19

Во имя здравомыслия помните: первым шагом является событие, первоначальный стимул; вторым — нервное восприятие этого события через органы чувств; третьим — эмоциональная реакция, основанная на жизненном опыте; четвертым — вербальная реакция. Большинство индивидуумов отождествляют первый и четвертый шаги и не осознают, что существуют второй и третий.

Курс Ноль-А

— Время ужина, — сказала Нирена. Госсейн-Ашаргин поднялся, и они вышли в коридор.

Лицо Нирены было задумчиво, она нежно взяла Ашаргина за руку. Этот бессознательный жест подтвердил уже выясненное Госсейном из памяти Ашаргина: их женитьба действительно переросла в любовь.

— Я не совсем уверена, — заявила Нирена, — что мне нравится привилегия присутствовать на королевском ужине.

Госсейн-Ашаргин не ответил. Он думал о теле Гилберта Госсейна, лежащего в кладовке Храма Спящего Бога. В любой момент туда мог зайти Секох и обнаружить его.

За этим пугающим фактом личная жизнь принца и принцессы Ашаргин отступала на задний план.

Ни Энро, ни Секох не присутствовали на ужине, но Госсейну не стало от этого легче. Он представил себе хранителя, решившего провести эту ночь в Храме. Необходимость экстренных действий не вызывала сомнений, и большую часть ужина он продумывал детали.

Отвлекшись от своих мыслей, он поднял взгляд и увидел, что обе женщины очень бледны. Патриция говорила:

— …Возможность полной победы Лиги тревожит меня не меньше, чем безоговорочная победа моего брата.

Нирена ответила:

— Это ужасно быть втянутым в войну против своей воли, не иметь к ней никакого отношения и вдруг обнаружить, что твоя судьба так тесно связана с судьбой твоей стороны.

Госсейн понял их. Очевидно, военная ситуация сильно изменилась, раз они так заволновались.

Поражение было бы личным бедствием для каждого жителя Великой Империи. С ним пришло бы унижение, оккупация, безжалостный поиск военных преступников, мстительность.

Он собрался заговорить, но передумал, осененный неожиданной мыслью: «Отсутствие диктатора за столом, возможно, объясняется серьезностью ситуации».

И не успев ничего сказать, он получил подтверждение.

— Энро на флоте. Бесследно исчезли четыре дивизии, и битва в Шестом Деканте приостановлена. Сейчас разрабатываются ответные меры, — сказала Патриция.

— А где Секох? — спросил Госсейн.

Этого никто не знал, но Кренг бросил на него странный взгляд. Однако все, что он сказал, было:

— Конечно, главное, чтобы не было ничьей полной победы. Безоговорочная капитуляция — это иллюзия.

Госсейн не стал ничего скрывать. Сжато, не сообщая источник информации и не описывая роботов-защитников и их действия, он объяснил им, какой результат возможен в этой войне. Он закончил:

— Чем скорее Энро поймет, что его ждет долгая, изматывающая война, и сделает или примет предложение о мире, тем быстрее он предотвратит полный крах. — Он встал. — Если Энро вернется раньше меня, скажите, что я хочу видеть его.

Он извинился и, выйдя из комнаты, поднялся на крышу, где стояло несколько самолетов, всегда готовых к взлету. Он сел на переднее сиденье ближайшего, и робот-пилот спросил его:

— Маршрут?

— За гору, — сказал Госсейн. — Там я скажу, куда двигаться дальше.

Они летели над городом. Госсейну казалось, что море огней внизу никогда не закончится. Однако, наконец наступила тьма, она была почти полной за исключением отдельных мерцающих на горизонте огоньков.

Робот-пилот снова спросил:

— Мы над горами. Куда теперь?

Госсейн глянул вниз, но ничего не увидел. Погода была облачной и темнота непроглядной.

— Приземлись на дороге в полумиле от Храма Спящего Бога, — сказал он.

Он описал местность: изгиб дороги, деревья, — базируясь на острой памяти Ашаргина.

Полет продолжался в тишине, пока они не приземлились в указанном месте. Напоследок Госсейн приказал роботу-пилоту возвращаться каждый час.

Он вышел на дорогу и, пройдя несколько футов, остановился. Подождав, пока самолет почти бесшумно взлетел, он отправился дальше по дороге.

Ночь была теплой и тихой. Как он и рассчитывал, никто не повстречался ему. Эту дорогу Ашаргин знал с детства. Тысячи раз такими же ночами он возвращался по ней с картофельных полей в рабочий барак.

Он остановился в тени Храма, еще более черной, чем ночь, и прислушался.

Ни звука.

Он смело распахнул железную дверь и спустился по металлической лестнице, по которой шел во время Церемонии Лицезрения.

Госсейн беспрепятственно достиг двери, ведущей в гробницу. К его удивлению, она оказалась не запертой. Он взял с собой отмычки, но они не понадобились, чему можно было только порадоваться, учитывая слабость и неловкость Ашаргина.

Он проскользнул внутрь и мягко закрыл за собой дверь. Перед ним открылась знакомая картина гробницы. Не мешкая, он прошел в коридор, который вел в личный кабинет хранителя.

Возле двери он снова остановился и прислушался. Тишина. Успокоившись, он вошел и направился прямо в кладовку. Он затаил дыхание, вглядываясь в тускло освещенную каморку, и вздохнул с облегчением, увидев тело, лежащее на полу.

Значит, он не опоздал. Теперь необходимо спрятать тело в безопасное место.

Он положил матрицу под коробку на верхней полке, а затем, опустившись на колени у неподвижного тела, услышал биение сердца, нащупал пульс и ощутил теплоту медленного ровного дыхания. Это был один из удивительнейших моментов в его жизни. Кто еще мог так, со стороны, смотреть на свое собственное тело?

Он поднялся, наклонился и просунул руки под мышки. Сделав глубокий вдох, он попытался поднять мягкое тело. Оно приподнялось на высоту не более трех дюймов.

Он ожидал трудностей в переносе тела, но не таких. Главное поставить его вертикально. Он попытался снова и на этот раз удачно. Но когда он пересек кладовку, его мышцы заболели, и около двери пришлось отдохнуть.

Второй, более продолжительный отдых он сделал в конце коридора. Добравшись через двадцать минут до середины гробницы, он был так изнурен, что у него закружилась голова.

Он знал единственное место в Храме, где можно спрятать тело. Но теперь он забеспокоился, хватит ли у него сил положить его туда.

Он вскарабкался на вершину гробницы и отсюда рассмотрел механизм оболочки: не прозрачные платы у изголовья спящего, а полупрозрачные секции вдоль ложа.

Они отодвигались. Он легко отодвинул их и увидел ремни, трубки и еще три ложа. Два из них были немного меньше третьего. Госсейн понял, что меньшие предназначались для женщин.

Этот космический корабль должен был нести двух мужчин и двух женщин через года и мили межзвездного пространства, где не было транспорта подобия.

Он не стал терять время на размышления, а приложил все усилия, чтобы затащить тело Госсейна наверх.

Он не знал, сколько времени ушло на это. Снова и снова он отдыхал. Десятки раз ему казалось, что Ашаргин исчерпал все ресурсы своего слабого телосложения. Наконец, он привязал тело к ложу. Привязал, потому что механизм для фиксации тел был неисправен и не мог определить, когда тело оживало. Это объясняло, почему эти ложа были пустыми.

Он поставил секции и лестницу в прежнее положение и стоял наверху, проверяя, не было ли видно, что их сдвигали с места. И тут он услышал звук со стороны кладовки. Вздрогнув, Госсейн обернулся. Вошел Элдред Кренг.

Ноль-А детектив остановился и приложил палец к губам. Он быстро подошел, придвинул другую лестницу к гробнице и поднялся по ней.

Он отодвинул панели, за которыми лежало тело Госсейна, и несколько секунд смотрел на него. Затем он задвинул панели, спустился вниз и поставил лестницу на свое место.

Тем временем Ашаргин тоже спустился. Кренг взял его за локоть.

— Извините, — сказал он, — что я не смог помочь вам перенести его сюда. Но меня не было в апартаментах, когда машина первый раз прислала предупреждение. Как только я получил его, сразу пришел сюда. Я должен был убедиться, что вы спрятали его, — он улыбнулся, — куда надо. Но теперь поспешим.

Госсейн без слов последовал за ним. На борту «Венеры» ни один ноль-А не усомнился в Кренге, и Госсейн не собирался расспрашивать его сейчас. И хотя он просто бурлил вопросами, он принял к сведению слова Кренга, что надо поспешить.

Они быстро миновали коридор, кабинет и вошли в кладовку. Подойдя к искривителю, Кренг сказал:

— Сначала вы.

Они оказались в библиотеке Кренга. Как обычно решительно Кренг двинулся вперед, но неожиданно остановился посреди комнаты и повернулся. Он показал на искривитель, через который Госсейн прибыл с Алерты.

— Куда он ведет?

Когда Госсейн ответил, тот кивнул.

— Я подозревал нечто в этом роде, но не мог удостовериться. Воспользоваться им можно только с помощью дистанционного управления, которое я не мог обнаружить.

Кренг, задающий вопросы, Кренг, чего-то не знающий, — это было внове для Госсейна.

Прежде, чем он успел задать вопрос, Кренг сказал:

— Энро отсутствует уже восемь дней и может прибыть в любую минуту. Мы узнали об этом сразу после ужина. Поэтому скорее возвращайтесь в свою комнату. — Он помолчал, очевидно обдумывая следующие слова. — И спите, — закончил он. — Поторопитесь.

В гостиной Патриция сказала:

— Спокойной ночи.

Уже в дверях Кренг подчеркнул:

— Хорошего вам отдыха. Я имею в виду — сна.

Госсейн шел по коридору. Он чувствовал себя опустошенным. Произошло слишком многое и произошло слишком быстро. Почему Кренг решил, что Ашаргин положил тело Госсейна «куда надо»? О каком предупреждении машины он говорил? Какой машины? Госсейну могло придти в голову только одно: поврежденный электронный мозг под склепом.

Кренг установил контроль над этим мозгом? Похоже, он намекал на это.

А что имел в виду Кренг, говоря «спите»?

Госсейн-Ашаргин был уже двумя этажами ниже, шагая по коридору к апартаментам Нирены и Ашаргина, когда венерианские роботы-защитники схватили его сознание.

Он успел только испуганно подумать: «Это не линкор «Венера». Он не мог еще прибыть. Это может быть только атакой Лиги. Но как они прорвались?»

На этом мысли остановились. Он отчаянно боролся, чтобы спасти тело Ашаргина от венерианского оружия.

Глава 20

Во имя здравомыслия каждый индивидуум должен уметь снимать блокаду своей нервной системы. Блокада — это семантическое нарушение, тормозящее адекватную реакцию. Блокада может быть снята правильным использованием таламо-корковой «замедленной реакции», а также самоанализом и гетероанализом.

Курс Ноль-А

Мозг Ашаргина был настолько слабее собственного мозга Госсейна, а парализующее действие комплексной силы настолько молниеносным, что он невольно остановился.

Возможно, именно это спасло его. Он вспомнил простой старый способ установления знаменитой таламо-корковой паузы, способ, используемый для подготовки начинающих.

— Я расслабляюсь, — сказал он себе. — Все возбудители совершают полный оборот по нервной системе: по спинному мозгу к таламусу, через таламус к коре головного мозга и через кору, и после этого, только после этого, обратно через таламус вниз в нервную систему. Я всегда сознаю возбудители, движущиеся к коре головного мозга и через нее.

В этом был ключ. В этом было различие между ноль-А сверхчеловеком и животным человеком галактики. У первого таламус — орган эмоций и кора — орган распознавания составляют целое и находятся в удивительно скоординированных взаимоотношениях. Эмоции таламуса не пропадают, а становятся богаче и тоньше, взаимодействуя с корой головного мозга, которая отзывается бесчисленными неуловимыми нюансами в потоке чувств.

По всему дворцу люди в панике борются с комплексной силой, обрушившейся на них. Однажды начавшись, эта паника растет подобно цепной реакции. Должно быть, она уже переросла в истерию. Стимулы, исходящие из испуганного таламуса, учащают сердцебиение, ускоряют процесс дыхания, напрягают мускулы, усиливают секрецию желез, и каждый перевозбудившийся орган в свою очередь посылает новые стимулы к таламусу. Цикл быстро набирает скорость и силу.

Все, что надо сделать любому человеку, это на мгновение остановиться и подумать: «Стимулы сейчас проходят через кору головного мозга. Я думаю и чувствую, а не только чувствую».

Так он достиг для Ашаргина полной корково-таламической паузы.

Но поскольку комплексная сила продолжала действовать, он не должен терять бдительности, иначе, расслабься он на секунду, Ашаргин будет подавлен эмоциональным шоком.

Он беспрепятственно добежал до апартаментов и бросился в спальню. Он догадывался, в каком состоянии сейчас Нирена, и осознанно позволил этой мысли проникнуть вглубь мозга, чтобы это не было неожиданным для Ашаргина.

Как он и ожидал, Нирена без сознания лежала на кровати. Очевидно, в начале атаки она проснулась, и на ее искаженном лице застыло выражение ужаса.

Это выражения потрясло Ашаргина. Беспокойство, тревога, страх — эмоции пробежали всю эту гамму. И в следующий миг комплексная сила схватили и сдавила его сознание.

Последним отчаянным усилием Госсейн кинулся к кровати, чтобы суметь расслабиться. Но не успел: мускулы одеревенели, и он упал вниз лицом в футе от кровати.

Ему стало интересно, что чувствует управляемый комплексной силой человек. Но все оказалось слишком просто. Он уснул.

И увидел странный сон.

Ему снилось, что тело Госсейна теперь стало более восприимчивым, чем когда-либо раньше, и что только с ним, лежащим без сознания внутри склепа памяти, возможен контакт, который наконец установился.

Пришла мысль, но не от Госсейна, а через него.

«Я память прошлого, — дошла мысль через бессознательное тело Госсейна. — Только во мне, машине под склепом, уцелела память о Переселении, да и то в результате несчастного случая.

Другие машины тоже были повреждены в той или иной степени, проходя через громадные облака материи, заряженной каким-то видом энергии, о котором никто не подозревал. В результате память большинства из них была потеряна. Мою спасло только то, что еще прежде более опасных повреждений выгорела ключевая цепь.

Несмотря на неисправности, почти все машины, совершившие перелет, смогли оживить тела, которые они несли. Я тоже мог оживить одного человека, который был на моем попечении, но, к сожалению, он не смог ожить. И я не допустил разрушения тела. Люди, нашедшие нас, забыли, что их предки прибыли на эту планету тем же путем, что и человеческое существо, которому они поклонялись и поклоняются до сих пор как Спящему Богу.

Их предки оказались лишенными памяти о своем прошлом и быстро забыли, как их оживляли. Все их силы уходили на борьбу за существование. Их корабли лежат, похороненные в земле уже много веков. Я прилетел гораздо позже, и поэтому мой корабль не успел врасти в землю, когда меня нашли.

Великое Переселение предпринималось на основе предположения, которое было не безоговорочно, но все же достаточно верным. Предположение, что человеческая нервная система с ее высшим корковым развитием уникальна во всем пространстве-времени. Она никогда не была подделана и, принимая во внимание ее сложность, по-видимому никогда не будет…»

Две взаимодействующие нервные системы, большая стремится к меньшей на манер телепортации. Появилась первая картина. Люди наблюдают за яркой точкой, которая движется у края тенеподобной субстанции.

Госсейн знал, что эта субстанция не человек в склепе и не мозг, сообщающий ему свои знания.

Люди смотрят на светящуюся точку. Люди, которые жили и умерли много миллионов лет назад. Светящаяся точка, парящая у края тенеподобной субстанции, на миг остановилась и скользнула за край.

В тот же миг ее не стало.

Окружающий космос слегка изменился. Внезапное напряжение прервало основной ритм. Начала деформироваться материя.

Для целой галактики нарушилось равновесие времени, но уже задолго до физического кризиса для ее жителей настал решающий момент. Альтернативы были мрачными. Остаться и умереть или отправиться в другую галактику.

Они знали, что на такой перелет потребуется безграничное время, против которого бессильна вся машинная и человеческая изобретательность. По прошествии лет даже электронные образцы радикально меняются, переставая удовлетворять многим требованиям.

Вылетело более десяти миллиардов кораблей, каждый со своим склепом, каждый со своими сложными механизмами для контроля жизненных циклов двух мужчин и двух женщин на миллион и более лет. Это были замечательные корабли. Он неслись сквозь космическую тьму со скоростью в три четверти скорости света. У них не было искривителей пространства для быстрого путешествия, не было установлено матриц подобия. Не было «запомненных» зон, куда люди могли бы переместиться со скоростью мысли. Все это еще будет создано.

Сон изменился еще раз. Он стал более спокойным, более личным, хотя пришедшие мысли все еще не особенно адресовались ни Госсейну, ни Ашаргину.

«Я перенес сознание Госсейна в тело Ашаргина. Госсейн обладает единственным дополнительным мозгом в галактике, кроме Спящего Бога, которого можно не брать в расчет. «Бога» вероятно можно разбудить, но некоторые механические процессы, необходимые для его развития, долгое время бездействовали, поэтому он прожил бы лишь несколько минут.

Почему я выбрал Ашаргина? Из-за его слабоволия. Из опыта я знаю, что более сильная личность могла бы сознательно подавить чужое управление. Кроме того, Ашаргин был поблизости от меня, что тоже немаловажно для первоначального установления канала. После расстояние уже не имеет значения. Но была и другая, не менее существенная причина для выбора Ашаргина. Из-за запутанных имперских планов Энро принц оказался в более выгодном положении, чем многие другие, чтобы дать Госсейну возможность попасть в склеп. И мне казалось, что он будет полезен Госсейну сам по себе.

Всю грандиозность достигнутого можно себе представить, если знать, что сейчас я впервые рассказал историю Переселения оставшемуся в живых участнику экспедиции. Много раз я пытался доставить тело Лавуазье-Госсейна в склеп. Но преуспел только в создании последовательных поколений тела Госсейна.

Предшествующая попытка переноса сознания имела страшные последствия.

Чтобы дать возможность Лавуазье отремонтировать хотя бы самые важные элементы моей структуры, я перенес его сознание в тело одного из рабочих священников, чьей обязанностью было убирать эту гробницу. План оказался невыполнимым по двум причинам. Первая, священник не мог получить необходимого оборудования. И вторая, он сопротивлялся.

Поначалу сопротивление было не особенно сильным и кое-что было сделано: Лавуазье провел некоторые исследования в механизмах склепа. Но это обернулось несчастьем, поскольку Лавуазье отремонтировал прибор, над которым я не имел контроля, — инструмент для изменения материи, которое и вызвало разрушение той галактики. Такие приборы находились в каждом десятитысячном корабле только для научных целей. Этот инструмент заинтересовал Лавуазье, потому что на его корабле не было ничего подобного.

Он не знал, что прибор автоматически настроился на тело священника — изготовители приняли эту меру предосторожности, чтобы быть уверенными, что инструмент всегда будет под контролем человека. Естественно, они считали, что этим человеком будет один из них.

Теперь священнику достаточно было подумать о себе вне фазы времени, и происходило изменение материи, к счастью ограниченное. С помощью искривителя пространства он может направлять небулярную субстанцию в любую точку галактики.

Когда его сопротивление управлению Лавуазье стало слишком сильным, пришлось прервать контакт. Признаюсь, я не предвидел, что последует за этим. Когда священник обнаружил, что с ним произошло, он решил, что в нем был Спящий Бог. Казалось, его способность принимать форму тени подтверждала это. В общем-то есть доля истины в том, что он получил эту свою силу от Спящего Бога, так же как и в том, что я являюсь Игроком, манипулирующим вашим сознанием. Хотя настоящие Боги и настоящие Игроки умерли около двух миллионов лет назад.

Сейчас вы проснетесь. Помните, у вас есть одна обязанность. Вы должны убить этого священника. Как сделать это, когда он пребывает в форме тени, я не знаю.

Но тем не менее, его надо убить.

Еще несколько слов. Как только Ашаргин воспользуется искривителем, я освобожу его от контроля Госсейна, и Госсейн немедленно проснется. Если Ашаргина убьют, сознание Госсейна так же автоматически вернется в прежнее тело.

Элдред Кренг был доверенным лицом Лавуазье. Несколько лет назад, получив информацию от Лавуазье, он пришел сюда и попытался исправить некоторые поломки. Тогда он не смог ничего отремонтировать. Позже ему удалось установить реле, с помощью которого я посылал ему предупреждения звуковыми и световыми сигналами. Такими сигналами я вызвал его, когда Ашаргин прятал тело Госсейна.

И еще одно последнее предупреждение. Прошедшая атака предпринята не Лигой. На самом деле это священник в борьбе за власть применил метод комплексной силы, чтобы дискредитировать Энро».

«Сон» начал стираться. Госсейн пытался задержать его, но тот отступал все дальше и дальше. Госсейн почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

Госсейн-Ашаргин открыл глаза и уставился на Нирену. Ее лицо было бледным, но держалась она спокойно.

— Дорогой, тебя хочет видеть Секох. Вставай.

Послышался скрип двери. Нирена подалась назад, и Госсейн увидел человека в дверях.

Секох, Главный Хранитель Спящего Бога, стоял на пороге, без улыбки глядя на него.

«Секох, — думал Госсейн, — рабочий священник, некогда бывший уборщиком гробницы Храма».

Секох, он же Фолловер.

Глава 21

Недостаточно просто знать технические приемы ноль-А обучения. Они должны отложиться на автоматическом, так называемом «подсознательном» уровне. От «разговорной» необходимо перейти к «действенной» стадии. Цель — гибкость подхода к любому событию. Общая семантика предназначена направлять индивидуума к этому.

Курс Ноль-А

Теперь он многое понял. «Сон» расставил все на свои места. Например, стало ясным поведение механика на эсминце. Он предпочел допросу смерть. Какая личная эмоциональная причина могла подвигнуть его на это? Конечно, религия.

И кто мог быть в лучшем положении, чтобы узнать об открытии такой планеты, как Алерта? Как главный советник Энро, Секох имел в своем распоряжении ресурсы всей империи. Миллионы битов информации могли быть обработаны, каталогизированы и предоставлены ему под видом передачи их Энро. Любая информация для диктатора о научных достижениях проходила через него. Таким образом, принципиально новое оборудование искривителя привлекло внимание человека, мало или вообще ничего не понимающего в науке, но нуждающегося в ее развитии для расширения сферы деятельности в собственных целях.

Он называл себя именем с религиозным подтекстом: Фолловер, то есть Последователь.

Мотивы всего прочего тоже коренились в религии. Естественно, что Главный Хранитель Спящего Бога, подстегивая честолюбие Энро, нацелил его на завоевание Великой Империи, а затем на объединение галактики для дальнейшего распространения религии.

Картина была не совсем полной, но Госсейн принял ее за основу. Его нынешние действия должны исходить из этого.

Секох-Фолловер искренне верил в Спящего Бога. Секох был фанатиком, мудрым и бдительным почти во всем, кроме своей религии, которая была возможно единственным его слабым местом.

Госсейн-Ашаргин сел, когда Секох приблизился к кровати и сказал:

— Принц, у вас есть возможность вернуть прежнее положение вашего рода.

Госсейн догадался, какими будут следующие слова. Он не ошибся. Он услышал предложение стать вице-регентом, как осторожно выразился Секох, «только со Спящим Богом над вами».

Имелся в виду он сам. И, тем не менее, он искренне верил тому, что сказал.

Секох не стал врать, что на Горгзид напали силы Лиги. Он не лицемерил.

— Кренг считает, что если покажется, будто Лига напала на столицу, это может быть хорошим поводом, чтобы ставить свои условия. — Он махнул рукой, отвергая это. — Могу вам сообщить, — доверительно сказал он, — что Энро больше не удовлетворяет Спящего Бога. Зов, который вы получили из Храма, указывает, что Спящий Бог хочет обратить мое внимание на вас.

Он действительно так думал. Этот человек истово исповедовал свою странную религию. Его глаза светились огнем фанатичной веры. Госсейн с изумлением понял, насколько психически нездоров Хранитель.

Он спросил, жив ли Энро.

Секох колебался только мгновение.

— Должно быть, он что-то заподозрил, — признался он. — Прошлой ночью, когда он вернулся, я был у него, надеясь задержать его беседой. У нас произошел довольно резкий разговор. — Он нахмурился. — Богоотступник! Раньше он умудрялся скрывать ненависть к Спящему Богу. Но прошлой ночью, будучи взволнован, он, забывшись, пригрозил уничтожить Храм, а когда началась атака, успел сбежать на флагманский корабль Палеола.

Секох остановился. Его глаза сверкнули. Он задумчиво сказал:

— Конечно, Энро талантливый человек.

Это было сказано с плохо скрытой завистью, но сам факт признания способностей Энро говорил многое о Секохе. Он потерпел поражение, упустив Энро, но уже свыкся с этим.

— Итак, — сказал Секох, — вы со мной или против меня?

Вопрос требовал уточнения, ибо не было сказано, что повлечет за собой отказ. Госсейн решил выяснить это, не задавая прямого вопроса. Поэтому он сказал:

— Что вы бы сделали с Энро, если бы ему не удалось бежать?

Хранитель улыбнулся. Он встал и, подойдя к окну, кивком подозвал Госсейна. Госсейн приблизился к священнику и выглянул во двор. Там произошли кое-какие изменения. Более дюжины виселиц были уже установлены, и на девяти из них качались молчаливые тени. Госсейн печально смотрел на повешенных. Он не был ни удивлен, ни потрясен. Где бы ни действовали таламические люди, палачи не оставались без работы.

— Энро ухитрился сбежать, — сказал Секох, — но я захватил нескольких его приверженцев. Некоторых я все еще пытаюсь убедить. — Он вздохнул. — Мне требуется лишь сотрудничество. А такие сцены, как эта, — он указал вниз, — необходимы для уничтожения сил зла. — Он покачал головой. — Ни один непокорный не будет помилован.

Итак, Госсейн получил ответ, что станет с теми, кто против.

Он понял, что ему надо действовать на основе веры Секоха.

Нести околесицу оказалось невероятно просто. О причине он догадался почти сразу: помогла нервная система Ашаргина, установив канал для ложного пустословия о Спящем Боге. Сейчас ему сыграла на руку недостаточная тренированность принца в методах общей семантики.

Он сказал, что получил вызов от Спящего Бога, который приказал Секоху явиться в Храм, взяв с собой Ашаргина и цепь искривителей. Госсейн напряженно следил за реакцией хранителя на слова об искривителе, поскольку это было отклонением от древних ритуалов. Но, очевидно, Секох принимал любую команду от своего бога, не считаясь с формальностями.

Итак, первый и самый простой шаг сделан.

Глава 22

Общая семантика — это дисциплина, а не философия, хотя на ее основе можно создать любое число ноль-А философий. Быть может, главным требованием для нашей цивилизации является развитие ноль-А политической экономии. Можно решительно утверждать, что таковая еще не создана. Смелых и одаренных людей ждет широкое поле деятельности для создания системы, которая освободит человечество от войн и бедности. Для этого в первую очередь необходимо забрать бразды правления у людей отождествляющих.

Курс Ноль-А

Секох решил пышно обставить мероприятие. Через три часа полчища самолетов с офицерами и священниками на борту усеяли небо над горой у Храма Спящего Бога.

Госсейн-Ашаргин надеялся, что попадет в Храм через искривитель, установленный в апартаментах Патриции и Кренга. Когда его надежда не оправдалась, он потребовал, чтобы Кренг летел в одном с ним самолете.

Госсейну хотелось выяснить многое. Однако, он опасался подслушивающих устройств, поэтому заговорил осторожно:

— Я начал понимать вашу дружбу с Главным Хранителем.

Кренг кивнул и сказал с такой же осторожностью:

— Я удостоился его доверия.

Госсейна поразила проницательность Кренга, еще четыре года назад безошибочно выбравшего Секоха, а не Энро.

Разговор продолжался в той же манере, и постепенно Госсейн узнал все, что его интересовало. Перед ним открылась удивительная история ноль-А детектива, покинувшего Венеру, чтобы выяснить природу опасности, угрожающей ноль-А.

Именно Секох, советник Энро, назначил Кренга ответственным на венерианской секретной базе. Почему? Чтобы горгзин Риша была вне досягаемости и Энро не смог сделать ее своей женой.

Тут Госсейн вспомнил слова Энро, обвиняющие Секоха:

«Она всегда нравилась вам».

Он представил рабочего священника, влюбившегося в первую леди планеты. Эмоции отложились на бессознательном уровне, и с тех пор все достигнутые им победы ничего не значили по сравнению с этим ранним чувством любви.

Кренг дал ему понять, как была преподнесена Секоху его свадьба с Патрицией. Этим фиктивным браком они спасали Ришу до того дня, когда сам Фолловер сможет претендовать на нее.

Следующие слова Кренга казались никак не связанными с предыдущими, но они объясняли их опасную игру.

— Когда человек избавляется от страха смерти, — тихо сказал Кренг, — он освобождается и от более мелких страхов и неприятностей. Только тот, кто в любых условиях цепляется за жизнь, страдает от этих условий.

То есть в случае провала супруги Кренг были готовы принять смерть.

Но зачем они помогли Секоху устранить Энро? Чтобы выяснить это, потребовалась еще большая осторожность в беседе. Но ответ потряс Госсейна. Теперь диктатор будет вынужден приостановить войну. Энро, выдворенному со своей родной планеты, оставившему сестру в руках врага, придется заключить внешний мир, чтобы сконцентрировать усилия на проблемах в собственной империи.

Невероятно! Этот способ, найденный Кренгом, действительно останавливал войну.

В голосе Кренга послышалось легкое беспокойство, когда он сказал:

— Конечно, это большая привилегия присутствовать в Храме по столь великому поводу, но возможно некоторые из участников слишком плохо уравновешены эмоционально. Не выведет ли их из равновесия близость бога?

— Я уверен, — твердо сказал Госсейн-Ашаргин, — что Спящий Бог лично обо всем позаботится.

Это был почти прямой намек на его план.

Яркий свет скрытых ламп освещал гробницу. Священники выстроились вдоль стен, держа жезлы и знамена из дорогой ткани. Итак, подготовительные мероприятия закончились.

Настал решающий момент, Госсейн-Ашаргин положил руку на рычаг управления искривителя. Прежде чем передвинуть его, он в последний раз огляделся глазами Ашаргина.

Ему не терпелось начать действовать, но он заставил себя изучить окружение.

Возле двери толпились гости. Среди них были священники, возглавляемые Смотрителем Еладжием, облаченным в серебряную с золотом мантию. Его пухлое лицо было хмурым, как будто он не радовался вместе со всеми.

Здесь присутствовали придворные, которых Госсейн знал только поверхностно или же совсем не знал. Ближе стояли Нирена, Патриция и Кренг. Они стояли слишком близко, что было опасным, если Секох применит свою энергию. Но на этот риск приходилось идти. На карту было поставлено все, и возможные опасности отступали назадний план.

Секох стоял перед «гробом» один. Он был голым. Это унизительное положение он сам декретировал несколько лет назад для всех важных церемоний в гробнице, а особенно для тех случаев, когда мантия впоследствии посвящалась почитаемой персоне. Его тело оказалось стройным и крепким. Черные глаза блестели в лихорадочном возбуждении. Вряд ли он заподозрит что-нибудь в таком состоянии, но Госсейн решил не рисковать.

— Благородный Главный Хранитель Спящего Бога, — начал он, — в момент моей телепортации через этот искривитель к тому, что у двери, в гробнице должна быть полная тишина.

— Тишина будет, — обещал Секох, вложив в голос угрозу, адресованную всем присутствующим.

— Хорошо, а теперь… — сказал Госсейн-Ашаргин и нажал рычаг.

Он оказался, как и обещала «во сне» машина, лежащим в саркофаге. Он лежал тихо. Затем послал мысль.

— Искусственный мозг!

— Да? — тут же пришел в его сознание ответ.

— Ты говорил, что отныне мы с тобой можем связываться, когда захотим.

— Правильно. Установленные отношения постоянны.

— Ты еще говорил, что Спящий Бог может проснуться, но быстро умрет.

— Смерть наступит через несколько минут, — был ответ. — Из-за повреждения оборудования железы внутренней секреции атрофировались, и я искусственно поддерживал их функции. Когда эта искусственная поддержка прекратится, мозг начнет разрушаться.

— Как ты думаешь, способно ли тело физически реагировать на мои команды?

— Да. Это тело, как и другие, имеет образец упражнений, разработанных для того, чтобы оно могло функционировать, когда корабль прибудет на место назначения. Госсейн глубоко вздохнул и отдал следующее указание:

— Я собираюсь телепортироваться в кладовку за склепом. Когда я сделаю это, перенеси мое сознание в тело Спящего Бога.

Сначала была только темнота и ощущение, будто его сознание впиталось каким-то поглощающим материалом.

Но он не позволил этому состоянию продолжаться слишком долго. Он знал, что у него мало времени, и отдал первую команду этому телу.

«Вставай!»

Нет. Сначала надо отодвинуть крышку. Действия должны быть последовательными и соответствовать образцу, о котором говорила машина. Сесть и отодвинуть крышку.

Пятно света через приоткрытые глаза и осознание движения. И тут его уши наполнил крик удивления, исторгнутый сотней глоток.

«Я должен сесть. Надо отодвинуть крышку. Толкай сильнее. Сильнее!»

Он чувствовал, что толкает, и что сердце учащенно бьется. Тело пронзила острая боль. Превозмогая ее, он поднялся. Глаза полностью открылись, и он смог видеть. Он увидел расплывчатые фигуры в ярко освещенном помещении.

Он заставлял себя двигаться быстрее, думая в отчаянии: «У этого тела есть только несколько минут».

Он попытался окостеневшей гортанью произнести слова, которые уже сформулировал в своем сознании.

Ему стало интересно, как Секох воспринимает пробуждение своего «бога».

Эффект уже должен быть потрясающим. Эта религия была странной, нездоровой и опасной. Как и древнее поклонение идолам на Земле, она базировалась на отождествлении символов, но в отличие от ее дубликатов где-либо еще во времени и пространстве, ее идол был живым человеческим существом, хотя и лежащим без сознания. Такая религия принималась индивидуумами, пока Спящий Бог оставался на самом деле спящим.

Секох согласился бы и на пробуждение своего бога, уверенный, что тот не допустит ни малейшего сомнения в своем Главном Хранителе.

Проснувшийся бог поднялся перед толпой, указал обвиняющим пальцем на Секоха и произнес:

— Секох… изменник… ты должен умереть!

В этот момент инстинкт самосохранения потребовал от Секоха отказаться от своей веры.

Но он не мог сделать этого. Она слишком глубоко укоренилась в нем. Она соединялась с каждым его нервом.

Он не мог сделать этого и, значит, должен был принять предложенную богом смерть. Но он не мог сделать и этого.

Всю жизнь он рискованно балансировал, как канатоходец, только вместо шеста он использовал слова. Теперь слова оказались в конфликте с реальностью, как если бы человек на канате неожиданно потерял свой шест и начал сильно раскачиваться. С паникой появились опасные и разрушительные стимулы таламуса. На него обрушился жестокий удар. Безумие.

Во все века человеческого существования безумие приходило из-за неразрешенного внутреннего конфликта в сознании миллионов людей. Враждебность к отцу вступала в конфликт с требованием отцовской защиты; привязанность к матери вступала в конфликт с необходимостью расти и становиться независимым; отвращение к работодателю вступало в конфликт с желанием зарабатывать на жизнь. Поначалу всегда было только нездравомыслие, а потом, при невозможности удержать равновесие, наступало спасительное умопомешательство.

Однако первая попытка Секоха избежать конфликта была физической. Его тело стало расплываться и под стон ужаса зрителей превратилось в тень. Перед ними стоял Фолловер.

Госсейн, все еще управляющий нетренированной нервной системой «бога», ожидал этого перевоплощения.

Он медленно направился вниз по лестнице. Медленно, потому что мускулы «бога» одеревенели, несмотря на упражнения в ограниченном пространстве «гроба». Если бы не понукания Госсейна, этот почти бессмысленный оживленный предмет едва ли мог хотя бы ползти.

Управляя им, Госсейн с отчаянием чувствовал, что у него остались только минуты — минуты, за которые Фолловер должен быть уничтожен.

Он с трудом спустился и повернул к черной массе. Зрелище медленно шагающего бога с целью убить его должно быть умопомрачительным для человека. В ужасе Фолловер защитился единственным способом, имеющимся в его распоряжении.

Из туманной тени изверглась энергия. Во вспышке белого пламени тело «бога» превратилось в ничто.

В этот момент Секох стал убийцей своего бога. Ни одна нервная система не в состоянии вынести такую страшную вину.

И он забыл о ней.

Он забыл, что сделал. А поскольку это требовало забыть все часы его жизни, связанные с религией, он забыл и их. С раннего детства его готовили в священники. Значит, он должен был забыть обо всем с самого детства, чтобы память о его преступлении стерлась.

Амнезия снимает напряжение с нервной системы человека. Под гипнозом его можно убедить в чем угодно. Но гипноз необязателен. Встретив неприятного человека, вы вскоре будете не в состоянии вспомнить даже его имя. Неприятное впечатление тает, распадается, как сон.

Амнезия — лучший способ убежать от реальности, но у нее есть и отрицательные стороны. Например, нельзя забыть жизненный опыт и остаться взрослым.

Секоху пришлось забыть слишком многое. Он опускался все ниже и ниже. Происходящее не было неожиданным для Госсейна, который в момент смерти «бога» вернулся в свое тело и теперь стоял у двери, наблюдая.

Тень снова материализовалась, и Секох, качаясь, стоял на ногах, которые уже не слушались и не смогли удержать его дольше нескольких секунд.

Он безвольно упал. Физически он мог бы сделать несколько шагов, но путешествие его мыслей закончилось. Он лежал на полу, свернувшись калачиком. Его голова откинулась, он несколько раз всхлипнул, но быстро успокоился. Когда его положили на носилки, он лежал тихо, без слез. Он уже не плакал.

Еще не рожденное дитя не плачет.

ВОЙНА ПРОТИВ РУЛЛОВ ^(роман)

Человечество ведет войну против руллов, чуждых человечности и состраданию, уничтожающих разумную жизнь на любой из доступных им планет.

Их раса столь чужеродна и параноидальна, что они, должны быть, родом из другой галактики. Их подлинный облик — что-то вроде тёмного, большого червя с множеством различных придатков. Но они могут принимать любой облик.

Только извалы, обладающие телепатией, но скрывающие свою разумность от представителей других рас, могут помочь в этом затянувшемся противостоянии…

Глава 1

Едва космический корабль скрылся в дрожащем тумане Эристана-II, Тревор Джеймисон вытащил бластер^[2]. У него кружилась голова, а после долгих минут болтанки в штормовом выхлопе огромного корабля он чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Держась на стропах подвесной системы, связывавшей его с парящей наверху антигравитационной пластиной, он чувствовал опасность, которая не позволяла ему расслабиться. Прищурившись, он посмотрел на извала, который разглядывал его сверху, свесившись через край «воздушного плота».

Все три его глаза серо-стального цвета, расположенные на одной линии, смотрели на Тревора не мигая, а поворот крупной синей головы выдавал настороженность и — Джеймисон знал это — готовность немедленно среагировать, прочитай он в мыслях Тревора желание пустить оружие в ход.

— Что ж, — хрипло сказал Джеймисон, — вот мы и оказались оба за тысячи световых лет от своих планет. И оба спускаемся в ад, который ты, знакомый только со своим мирком на планете Карсона, даже не можешь вообразить, хоть и умеешь читать мои мысли. Здесь в одиночку не выживет даже такой извал, как ты — весом в шесть тысяч фунтов.

Огромная когтистая лапа соскользнула с плота, подцепила одну из трех тонких строп подвесной системы, державшей Джеймисона, и резко дернула. Оборванная стропа издала тонкий металлический звук, а сила рывка была такой, что Джеймисона подбросило на несколько футов вверх. Очутившись опять внизу, он завертелся на двух оставшихся стропах, как на трапеции. Неуклюже повернув голову и сжимая бластер, Джеймисон старался защитить от нападения оставшиеся стропы.

Однако извал больше не предпринимал никаких угрожающих действий и только внимательно смотрел, наклонив голову, спокойным немигающим взглядом. Наконец у Джеймисона в голове зазвучали слова, размеренно и бесстрастно.

«В настоящий момент меня беспокоит только одно. Из ста или даже больше человек на твоем корабле в живых остался один ты. Таким образом, из всей человеческой расы ты один знаешь, что извалы с планеты, называемой вами планетой Карсона, являются не тупыми животными, лишенными разума, а существами, обладающими интеллектом. Мы знаем, что доставляем немало хлопот вашему правительству при заселении нашей планеты колонистами, поскольку нас принимают за опасную, но вместе с тем неотъемлемую часть природы. Мы хотим, чтобы вы и впредь так считали. Стоит людям осознать, что мы — наделенные разумом враги, они начнут целенаправленно и систематически уничтожать нас. Это серьезно помешает нашим усилиям выдворить всех непрошеных гостей из нашего мира. Поскольку ты это знаешь, я решил не рисковать на случай, если тебе удастся чудом спастись в джунглях этой планеты, и забрался на плот в тот самый момент, когда ты протискивался через иллюминатор».

— А почему ты все-таки уверен, — спросил Джеймисон, — что, уничтожив меня, решишь все проблемы? Ты разве забыл о втором корабле с матерью и детенышем извалов на борту? Во время последней связи его командир сообщил, что им удалось избежать нападения руллов, уничтоживших наш корабль, и сейчас они, скорее всего, подлетают к Земле.

«Мне это известно, — возразил извал без тени смущения. — Мне также известно и то, что командир этого корабля не скрывал своего сомнения, когда ты намекнул ему, что извалы могут обладать большим интеллектом, чем представляется людям. Ты один мог бы убедить правительство Земли в своей правоте, потому что ты один в ней не сомневаешься. Что касается других извалов, захваченных вами, то они никогда не предадут своих».

— Извалы вовсе не обязательно окажутся такими альтруистами как тебе хотелось бы, — цинично отозвался Джеймисон. — В конце концов, ты сам забрался на антигравитационный плот, спасая свою жизнь. Ты не смог бы управлять аварийно-спасательным катером и уже наверняка разбился бы. Кажется, что даже извалу…

Он замер от неожиданности, увидев, как извал вдруг резко подался назад, обнажив огромные синие клыки и выпустив острые как стилет когти. Прямо на них, сложив крылья, пикировала чудовищных размеров птица. Джеймисон уловил свирепый взгляд ее выпученных глаз и блеснувшие серповидные когти, которыми она нацелилась на извала.

Столкновение двух гигантов было таким сильным, что плот закувыркался в воздухе, как щепка в бушующем море, и Джеймисона начало бросать из стороны в сторону. Звуки борьбы, доносившиеся до него, заглушались хлопаньем крыльев, напоминавшим раскаты грома. Джеймисон судорожно старался прицелиться. Белое пламя, вылетевшее из дула бластера, разорвало надвое одно из крыльев, и в этот момент извал, собравшись с силами, столкнул птицу с плота. Кувыркаясь в воздухе, она падала все ниже и ниже, пока не превратилась в точку и не исчезла где-то в джунглях.

Неожиданный резкий звук, раздавшийся сверху, вернул внимание Джеймисона к плоту. Сбросив птицу, извал потерял равновесие и теперь отчаянно старался удержаться на плоту, зацепившись за самый край двумя лапами. Остальные четыре лапы беспомощно хватали воздух. Огромным усилием извалу удалось наконец вскарабкаться на плот, и через некоторое время он опять свесил голову, разглядывая Джеймисона. Джеймисон опустил бластер.

— Видишь, — сказал он, — мы едва справились с одной лишь птицей, и я мог бы запросто пристрелить тебя. Но я этого не сделал по одной простой причине: ты нужен мне, а я нужен тебе. Положение, насколько я понимаю, выглядит так: наш корабль к этому времени уже упал где-то на материке неподалеку от Пролива Дьявола — массива воды шириной около двадцати миль, отделяющего большой остров под нами от материка. Мы покинули корабль как раз вовремя: еще минута — и сила воздушного потока замуровала бы нас внутри. Но сейчас наш единственный шанс — добраться до корабля. Там есть большие запасы продовольствия, и в нем можно укрыться от самых прожорливых и свирепых представителей животного мира, которые только известны в Галактике. Кроме того, вполне возможно, мне удастся починить субкосмическую радиостанцию или даже один из аварийно-спасательных катеров.

Но чтобы добраться туда, потребуется все, на что мы оба способны. Первое — это примерно пятьдесят миль опасных девственных джунглей отсюда до Пролива Дьявола. Затем нам нужно построить плот, который не только должен держаться на воде, но и быть достаточно большим, чтобы защитить нас от морских чудовищ, которые могут запросто проглотить тебя целиком. Чтобы преодолеть такой путь, понадобятся вся твоя невероятная сила и умение драться, а также все мои знания и мое оружие. Что ты на это скажешь?

Ответа не последовало. Джеймисон сунул бластер в кобуру. Было глупо убивать единственное существо, которое могло помочь ему спастись. Оставалось только надеяться, что извал тоже постарается не причинять ему вреда.

Его лицо омывал влажный теплый воздух, доносивший первые сладко-терпкие запахи земли. Плот находился все еще очень высоко, но через клубы поднимающегося тумана уже можно было различить темные массивы джунглей и проблески водной глади.

С каждой минутой картина становилась все более четкой и фантастичной. На север, насколько мог охватить взгляд сквозь клубы испарений, простиралась полоса растительности. Джеймисон знал, что где-то за ней, невидимый за дымкой испарений, находится Пролив Дьявола. Таким был бескрайний, полный опасностей мир Эристана-II.

— Поскольку ты молчишь, — мягко продолжал Джеймисон, — я должен сделать вывод, что ты рассчитываешь выбраться в одиночку. Всю свою долгую жизнь, на протяжении многих поколений своих предков ты и тебе подобные рассчитывали выжить, полагаясь только на свое великолепное тело. В то время как страх загонял людей в пещеры, где они использовали огонь как хоть какую-то защиту, отчаянно изобретали неведомое до них природе оружие, всегда на грани насильственной смерти — все эти сотни веков извалы с планеты Карсона скитались по ее огромным плодородным материкам без страха и боязни, не имея себе равных ни по силе, ни по интеллекту, не испытывая нужды в укрытии, огне, одежде, оружии…

«Приспособление к окружающей среде, — холодно перебил извал, — является логической целью высших существ. Человеческие существа создали то, что они называют цивилизацией и является не чем иным, как барьером между ними и окружающей средой. Этот барьер настолько сложен и нерационален, что на его содержание уходят все силы расы. Сам по себе человек — легкомысленный доверчивый «раб», который всю свою жизнь полностью подчиняет служению этой искусственности и в конце концов умирает от какого-нибудь изъяна в своем пораженном болезнями организме. Именно это слабое самонадеянное существо со своим ненасытным желанием властвовать представляет самую большую опасность для здравомыслящих рас Вселенной, полагающихся только на себя».

Джеймисон рассмеялся:

— Но ты, наверное, согласишься, что, даже по твоим меркам, людям надо воздать должное за то, что такая незначительная форма жизни смогла вопреки всякой вероятности не только выжить, но и, овладев знаниями, добраться до звезд.

«Чепуха! — в словах извала звучало раздражение. — Человек и его мысли — это болезнь. Доказательством служит то, что на протяжении последних минут ты выдвигал всякие благовидные аргументы, чтобы в конечном итоге заручиться моей помощью. Характерный пример лживости людей… Другое доказательство, — продолжал извал, — состоит в том, что я знаю, что нас ожидает после приземления. Даже если предположить, что я не буду пытаться причинить тебе вред, твое жалкое тело будет постоянно в опасности. Ты не можешь не согласиться с тем, что хотя внизу и есть животные, превосходящие меня по силе, но не настолько, чтобы мой интеллект с лихвой не компенсировал эту разницу. В действительности же я сомневаюсь, что внизу найдется хоть один хищник сильнее и быстрее меня».

— Один хищник — нет, — терпеливо сказал Джеймисон. Он чувствовал напряжение и волновался, зная, что каждый его довод может означать жизнь или смерть. — Но не забывай, что даже твоя густонаселенная планета может показаться пустынной по сравнению с этой. Даже хорошо подготовленный и прекрасно вооруженный солдат не может долго противостоять толпе.

Ответ не заставил себя ждать.

«В таком случае, невелика разница, если солдат будет двое. Особенно если один из них — калека от рождения и будет скорее обузой второму, несмотря на наличие оружия, на которое он возлагает слишком много надежд».

Джеймисон изо всех сил старался не потерять присутствия духа. Он продолжал:

— Я не возлагаю слишком много надежд на свое оружие, хотя было бы неправильно его недооценивать. Важно то, что…

«Ты наделен интеллектом, — язвительно отозвался извал, — который подсказывает тебе затянуть эту бессмысленную дискуссию до бесконечности».

— Не «я», — торопливо вставил Джеймисон, — а «мы». Я имею в виду преимущество…

«Что ты имеешь в виду, не имеет никакого значения. Ты убедил меня, что не сможешь выжить на острове внизу. Поэтому…»

На этот раз в воздухе мелькнули в синхронном движении две огромные лапы, и оставшиеся стропы, на которых держался Джеймисон, лопнули, как гнилые нитки. Удар был таким мощным, что тело Джеймисона описало дугу в сто футов, прежде чем начало падать во влажном тяжелом воздухе.

В его голове зазвучали слова, холодно и насмешливо:

«Я вижу, что ты предусмотрительный человек, Тревор Джеймисон. Ты запасся не только рюкзаком, но и парашютом. Это позволит тебе благополучно достичь земли. Начиная с момента приземления у тебя будет прекрасная возможность испробовать свои ораторские способности на любом из обитателей джунглей, с которым тебе посчастливится встретиться. До свидания».

Джеймисон дернул за кольцо и, стиснув зубы, замер в ожидании. Долго, очень долго его падение продолжалось без всяких помех. Он неловко повернул голову, опасаясь, что парашют запутался в обрывках подвесных строп. Убедившись, что парашют начал потихоньку вытягиваться, он вздохнул с облегчением. Вероятно, из-за большой влажности парашют сильно отсырел, и даже после раскрытия потребовалось несколько секунд, чтобы купол наполнился воздухом.

Джеймисон отстегнул обрывки строп подвесной системы и выбросил их. Теперь благодаря плотности воздуха, составлявшей на уровне моря восемнадцать фунтов на квадратный дюйм, он приближался к земле гораздо медленнее. Он скорчил гримасу: уровень моря. Очень скоро он сам окажется на уровне моря.

Посмотрев вниз, он увидел, что под ним нет моря. Правда, кое-где между разрозненными группами деревьев виднелась вода, но это было не море. Остальная часть суши была похожа на пашню, хотя и не совсем. Она имела сероватый отталкивающий вид. Внезапная догадка заставила его похолодеть от ужаса. Трясина! В панике он стал дергать за стропы парашюта, как будто этим мог перенести себя в джунгли, такие близкие, но все же недосягаемые. Он быстро прикинул в уме, что до них не более четверти мили. Он застонал и съежился, заранее ощущая, как его засасывает в небытие вонючая липкая грязь, от которой его отделяли считанные секунды.

Отчаяние заставило его действовать. Осторожно натягивая разные стропы, он старался продержаться в воздухе как можно дольше. Вскоре он понял, что не сможет дотянуть до лесного массива. От смертельной трясины его отделяло менее пятисот футов. Примерно на таком же расстоянии к северо-западу начинались джунгли. Чтобы добраться до них, нужно было опускаться под углом не меньше сорока пяти градусов, а без ветра это было невозможно. Едва он об этом подумал, как легкое дуновение ветра качнуло купол парашюта и чуть приблизило его к заветной цели. Но ветер стих так же неожиданно, как и появился, так что особой разницы не получилось.

Развязка приближалась быстро. До границы джунглей оставалось двести футов, затем сто, и наконец он понял, что через несколько секунд его ноги коснутся серо-зеленой стоячей жижи. Он поднял ноги как можно выше и, намотав на руки стропы парашюта, неимоверным усилием подтянулся и занял почти горизонтальное положение. Этого было мало. Он упал в жижу за добрых тридцать футов до ближайшей поросли, указывавшей на твердую почву.

В тот же миг он распластался на поверхности и чуть не задохнулся от резкого зловонного запаха, источавшегося жижей. Он успел ослабить стропы парашюта в надежде, что купол отнесет как можно дальше.

Везение не оставило его до конца. Обмякший купол застрял в ближайших кустах. Он потихоньку потянул за стропы — купол держался. Тело Джеймисона уже наполовину погрузилось в мягкую засасывающую трясину. Он еще несколько раз дернул за стропы и потянул посильнее. Грязь обволакивала его с пугающей настойчивостью.

В отчаянии Джеймисон потянул за стропы изо всех сил. Его тело слегка освободилось, но в то же время раздался треск рвущейся ткани, и стропы, за которые он держался, ослабли. Он лихорадочно стал перебирать другие стропы, пока не нащупал те, что держали прочно. Он опять потянул изо всех сил. На этот раз ему удалось освободить тело полностью. Еще две попытки, и он наконец оказался на пузырящейся, но все-таки относительно твердой почве.

Не выпуская строп из рук, он потихоньку продвигался вперед, пока не нащупал рукой твердый корень какого-то растения. Последним отчаянным усилием он резко рванулся вперед и очутился в кустах возле порванного парашюта, клочья которого висели на невысоком дереве.

Несколько минут он приходил в себя, не шевелясь и ничего не замечая вокруг.

Но стоило ему оглядеться, как его постигло разочарование, особенно обидное после всего, что пришлось пережить. Он очутился на маленьком островке, отделенном от основного лесного массива трясиной шириной почти в сто футов. Островок был около тридцати футов длиной и двадцати пяти — шириной. Его растительность составляли пять деревьев, самое высокое из которых было около тридцати футов. Больше здесь не росло ничего.

Разочарование сменилось надеждой. У него в рюкзаке был маленький топорик, а общая высота деревьев, если их сложить вместе, составляла более ста футов. Вполне достаточно. Но радость быстро померкла, едва он представил, как будет рубить деревья, очищать их от сучьев, крепить между собой и, наконец, располагать там, где нужно. Эта была непростая и трудоемкая задача.

Джеймисон сел на землю, впервые обратив внимание на тупую боль во всем теле, особенно в плечах, и изнуряющую жару. Солнце — белый шар с размытыми туманным небом краями — стояло в зените. Это означало, что на этой медленно вращающейся планете до темноты оставалось еще около двенадцати часов. Он вздохнул, сообразив, что лучше воспользоваться относительной безопасностью островка, чтобы немного передохнуть. Хорошо помня недавнее нападение гигантской птицы, он тщательно выбрал место и устроился под густым навесом веток одного из деревьев. Растянувшись на влажной земле, он прикрылся листьями.

Здесь было не так жарко, хотя солнце кое-где и пробивалось сквозь листву. Ярко-белое небо слепило глаза, и он прикрыл их. Наверное, он задремал. Когда он открыл глаза и поискал взглядом солнце, оно оказалось гораздо ближе к горизонту. Значит, прошло не меньше двух — трех часов. Потянувшись, Джеймисон понял, что сон пошел ему на пользу. Он чувствовал себя отдохнувшим, да и боль утихла. Вдруг он замер от неожиданности. Увиденное так поразило его, что он на мгновение потерял дар речи. Через трясину, разделявшую его островок и большую землю, был проложен мост из деревьев, каждое из которых было больше и прочнее тех, что росли рядом. Когда Джеймисон вновь обрел способность соображать, ему стало ясно, кто мог проделать такую колоссальную работу так быстро. Хотя его догадка оказалась верной, у него все же екнуло сердце от первобытного страха, когда он увидел синий ящероподобный силуэт извала и встретился взглядом с тремя глазами серо-стального цвета. В голове у него зазвучало:

«Тебе нечего бояться, Тревор Джеймисон. Поразмыслив над твоими словами еще раз, я пришел к выводу, что они не лишены определенного смысла. Я решил пока тебе помочь и…»

Хриплый смех Джеймисона прервал извала:

— На самом деле ты столкнулся с чем-то, что оказалось тебе не по зубам. Поскольку ты разыгрываешь альтруизм, мне, видимо, стоит подождать и выяснить, что произошло.

Он взял рюкзак и направился к мосту:

— Как бы то ни было, у нас впереди долгий путь.

Глава 2

Гигантская змея тяжело выползла из джунглей в десяти футах от моста и тридцати от извала, уже перебравшегося на большую землю.

Джеймисон, находившийся примерно на середине моста, сначала заметил движение высокой фиолетовой травы с острыми концами багряного цвета и замер на месте, едва из травы показалась широкая безобразная голова и первые двадцать футов желтоватого блестящего тела толщиной не менее ярда. Какое-то время голова змеи была повернута в сторону Джеймисона, и ему показалось, что ее маленькие поросячьи глазки сверлят его холодным безучастным взглядом.

Джеймисон похолодел от ужаса и в то же время разозлился на свое невезение, столкнувшее его со смертельной опасностью, когда он так беспомощен. Парализованный взглядом горящих глаз змеи, Джеймисон не мог пошевельнуться; все его тело застыло в огромном напряжении. Но это спасло его. Безобразная голова повернулась в сторону и сосредоточила свое внимание на новом объекте — извале, несомненно заинтересовавшем ее больше Джеймисона. Джеймисон слегка расслабился. Обращаясь к извалу, он с издевкой произнес:

— Я полагал, что извалы, читая мысли, могут чувствовать приближение хищных животных.

Извал не ответил. Чудовищная змея выползла на поляну: ее плоская рогатая голова, тускло отсвечивая, плавно покачивалась над извивающемся кольцами телом. Сознавая, что он не в силах противостоять этому чудовищу, извал потихоньку пятился назад.

Немного успокоившись, Джеймисон опять обратился к извалу:

— Тебе может показаться интересным, что мне, как ведущему ученому Межзвездной военной комиссии, поступил недавно доклад об Эристане-II. По мнению нашей исследовательской экспедиции, целесообразность использования этой планеты в качестве военной базы весьма сомнительна. Это обусловлено двумя причинами: наличием на этой планете самых плотоядных растений во Вселенной и вот этих малюток. Здесь миллионы и тех и других. Каждая змея на протяжении своей жизни дает потомство, исчисляемое сотнями. Общее количество змей ограничено только запасами пищи, которой является практически весь остальной животный мир. Именно поэтому их невозможно уничтожить. Их размеры достигают ста пятидесяти футов в длину, а вес — около восьми тонн. В отличие от других хищников планеты эти змеи охотятся днем.

Продолжавший пятиться извал, которого отделяло от змеи уже пятьдесят футов, на этот раз отозвался:

«Появление змеи действительно удивило меня: ее привело простое любопытство, вызванное необычными звуками. У змеи не было желания убивать. Но в данном случае это не важно. Важно то, что она здесь и что она опасна. Она не уверена, что может со мной справиться, но взвешивает свои шансы на победу. Естественно, этот процесс мышления носит самый примитивный характер. Несмотря на ее очевидный интерес ко мне, опасность в основном грозит тебе и никому другому».

Джеймисону было не до шуток.

— Не обольщайся насчет своей безопасности. Тело этой подруги — сплошные мышцы, и, если она бросится, она пролетит первые триста — четыреста футов как стальная пружина.

«Я могу пробежать четыреста футов быстрее, чем ты сосчитаешь до десяти», — самонадеянно ответил извал.

— В эти джунгли? Двадцать футов вглубь — и почва там вязкая, как мат. Вернее, как несколько матов, положенных один на другой. Кроме того, хоть я и уверен, что ты сможешь протащить свое огромное тело сквозь заросли, но сомневаюсь, что тебе удастся сделать это быстрее змеи, тело которой приспособлено именно для этого. Конечно, в таких зарослях она может потерять столь мелкую добычу как я, но что касается тебя…

«А почему, — перебил извал, — я должен как глупец бежать в джунгли, если я запросто могу свернуть в сторону?»

— Потому, — холодно ответил Джеймисон, — что тогда ты сам заманишь себя в ловушку. Если я правильно помню, как выглядел этот участок земли с воздуха, джунгли постепенно подходят к самой воде. Я бы не стал рассчитывать на то, что змея этим не воспользуется.

После очевидного замешательства извал спросил: «А почему бы тебе не пустить в ход свое оружие и не спалить ее?»

— И переключить на себя ее внимание, не успев добраться до мозга в ее покрытой броней голове? Эти змеи живут здесь всю жизнь и передвигаются в трясине так же свободно, как и по земле. Извини, я не могу пойти на такой риск.

Последовавшее молчание было напряженным и выдавало нерешительность. Однако долго медлить было нельзя, и извал это понимал. Наконец он неохотно спросил:

«Что ты предлагаешь? Только быстро!»

Джеймисона покоробило, что опять, в который раз, извал обращался к нему за помощью, зная, что тот не откажет, и ничего не обещая взамен. Но времени торговаться не было. Его мысли были четкими инструкциями:

— Мы должны действовать сообща. Прежде чем нападать, змея начнет раскачивать головой. Этим движением почти все известные во Вселенной рептилии пытаются загипнотизировать свою жертву. Фактически это отчасти и самогипноз, позволяющий змее сосредоточить все свое внимание на намеченной жертве. Через несколько секунд после того, как она начнет раскачиваться, я выстрелю в область глаз, и ее зрение будет повреждено. Ты тут же прыгнешь ей на спину — тут же! Ее мозг расположен сразу позади рога. Возьми ее там в клещи, прокуси, если удастся, а я буду отвлекать внимание выстрелами в туловище. Началось!

Огромная голова начала двигаться. Джеймисон медленно поднял бластер, стараясь унять дрожь в руках. Тщательно прицелившись, он нажал на спусковой крючок.

Завязавшаяся борьба подтвердила, что змея отнюдь не собиралась сдаваться без боя. Даже полчаса спустя, когда Джеймисон, спотыкаясь, добрался до берега и упал без сил, ее дымящиеся останки все еще шевелились. Придя в себя, Джеймисон увидел сидящего неподалеку извала, который пристально его разглядывал. В лоснящейся на солнце синей шкуре, под которой угадывались мощь и ловкость мышц, он представлял собой странное, но красивое зрелище. Было приятно думать, что по крайней мере сейчас эти мощные мышцы, разорвавшие в клочья гигантскую змею, были на его стороне.

Он выдержал взгляд извала и спросил:

— Что случилось с антигравитационным плотом?

«Я оставил его за тридцать ваших миль к северу отсюда».

Помедлив, Джеймисон сказал:

— Нам нужно к нему вернуться. Я почти полностью разрядил бластер на змею. Для перезарядки можно воспользоваться портативным реактором, имеющимся на плоту. Бластер нам еще понадобится — с этим, надеюсь, ты не будешь спорить.

Извал промолчал, и Джеймисон, помедлив, решительно произнес:

— Совершенно ясно, что добраться туда быстро я могу только на твоей спине. Для этого можно воспользоваться парашютными стропами, которыми я привяжусь, чтобы не соскользнуть во время пути. Что ты на это скажешь?

На этот раз Джеймисон почувствовал, каких усилий стоило гордому извалу согласиться на роль вьючного животного.

«Несомненно, — наконец изрек он презрительно, — это единственный способ передвижения такого слабого тела, как твое. Что ж, тащи свои стропы».

Через несколько минут Джеймисон решительно подошел к извалу и с уверенностью, которой отнюдь не чувствовал, положил возле него смотанные в клубок стропы. Вблизи тело извала казалось еще внушительнее. На расстоянии благодаря легкости и даже грациозности движений оно казалось меньше, чем на самом деле. Джеймисону было явно не по себе, когда он пытался сделать упряжь для этого шестиногого бегемота.

Не раз и не два, касаясь тела извала, Джеймисон чувствовал, как по телу животного пробегает дрожь отвращения.

— Должно сойти, — наконец произнес Джеймисон, осмотрев творение своих рук. Он продернул легкие стропы между передними и средними лапами извала и затянул их на спине, сделав из лоскутьев парашюта примитивное подобие седла. Такая конструкция никак не стесняла движений извала. Перекинутые через шею животного обрывки строп вполне могли служить своеобразной уздечкой.

Забравшись на спину извала, Джеймисон почувствовал себя не таким беззащитным.

— Прежде чем мы тронемся в путь, — мягко произнес он, — что же все-таки заставило тебя передумать? Мне кажется…

Он чуть не вылетел из своего самодельного седла при первом же прыжке извала, и затем все его усилия были направлены только на то, чтобы удержаться. Судя по всему, извал совсем не старался хоть как-то облегчить участь непрошеного наездника. Спустя некоторое время Джеймисон кое-как приспособился к своеобразному галопу шестиногого существа и даже почувствовал возбуждение от этой самой безумной из всех немыслимых скачек. Слева мелькала сплошная стена джунглей, пока, свернув, они не очутились в самой чаще. Но и здесь извал продолжал двигаться с той же скоростью, как будто сомкнувшиеся над ними ветви образовали тоннель. Управляемый каким-то неведомым инстинктом, извал мчался по тому же пути, по которому добрался сюда.

Внезапно в мозгу прозвучала команда:

«Держись крепче!»

Джеймисон еще сильнее вцепился в поводья и пригнулся, сжимая коленками туловище извала изо всех сил. Он успел вовремя. Мышцы под ним напряглись, и извал сделал резкий прыжок в сторону. Еще несколько прыжков — и они опять очутились «в тоннеле».

Почти тут же резкий ритм движения вновь сменился на обычный галоп, и Джеймисон смог обернуться. Он успел заметить несколько крупных четырехногих животных, напоминавших огромных гиен, но они быстро исчезли среди деревьев, отказавшись от попытки пуститься в погоню. Они не прогадали, подумал Джеймисон. Великолепное животное, на котором он восседал, было крупнее дюжины и опаснее сотни львов. Без сомнения, оно было отлично приспособлено для выживания на этой планете.

Джеймисону не пришлось долго испытывать чувство искреннего восхищения. Скользнув взглядом по макушкам деревьев, он заметил какое-то движение на небе. Присмотревшись внимательнее, он увидел серый корпус космического корабля, медленно плывущего в туманном небе Эристана-II.

Военный корабль руллов!

Он узнал его сразу, как бы маловероятно это ни было. Большой корабль с характерным хищным носом, похожий на рыбу-меч, медленно развернулся над джунглями и исчез. Было ясно, что он собирался приземлиться, и Джеймисон даже не пытался скрыть свое удивление — уж слишком сильным оно было. Появление большого корабля руллов таило не меньшую потенциальную опасность, чем все, чего ему чудом удалось избежать до сих пор.

В голове зазвучали слова извала, произнесенные не без злорадства:

«Мне известна мысль, промелькнувшая у тебя в голове. Чтобы не попасть в руки руллов и не явиться источником ценной информации, которая может быть извлечена из твоего мозга против твоей воли, ты скорее разрушишь этот мозг с помощью оружия. Такого рода героизм довольно широко распространен в конфликте людей с руллами, причем у обеих сторон. Предупреждаю: не вздумай вынимать оружие — я этого не допущу!»

Джеймисон с трудом проглотил комок, подступивший к горлу. Его душила злость при мысли о том, какие удары один за другим ему наносила судьба. Корабль руллов, именно здесь и именно сейчас!

В отчаянии он закрыл глаза и покорился мерному ритму галопа. Какое-то время он ощущал только легкое дуновение ветра, насыщенного незнакомыми запахами, и слышал легкую поступь шести лап, когда они касались земли. Вокруг них были джунгли, застывшие в тишине, прерываемой изредка какими-то чавкающими звуками. Все смешалось — и невероятность этой скачки человека верхом на существе, похожем на хищника, и ненависть этого существа к человеку, и корабль руллов.

— Ты сумасшедший, — произнес он наконец бесстрастным голосом, — если рассчитываешь на какие-то поблажки себе и своему племени со стороны руллов.

Эта тема была ему так хорошо знакома, а истина настолько очевидна, что он мог легко развивать ее без особого напряжения. Тем временем, внутренне собравшись, он выжидал момент в надежде, что ему удастся спастись. Он закончил свою мысль с убежденностью, которая была вполне искренней:

— Руллы — это предатели, шовинистически настроенные…

В самый последний момент, прикидывая расстояние для опасного прыжка, он, должно быть, на секунду потерял бдительность и позволил этой мысли оформиться в голове. Внезапно извал развернулся и резко затормозил. Джеймисон больно ударился о твердое, как броня, мускулистое плечо. Слегка оглушенный, он чудом сохранил равновесие и машинально еще крепче вцепился в извала, который не спеша развернулся и устремился в самую чащу. Все внимание Джеймисона было направлено на то, чтобы уворачиваться от веток, больно хлеставших его по голове и плечам. Вскоре они оказались на пляже изумрудно-зеленой морской бухты. На слежавшемся коричневом песке, полоса которого тянулась вдоль воды, извал снова возобновил свой быстрый неутомимый бег.

Словно произошедший инцидент был слишком незначительным и потому недостойным обсуждения, извал продолжал:

«Судя по твоим мыслям, ты полагаешь, что эти существа высадились здесь, потому что их приборы засекли энергетический разряд антигравитационного плота».

Джеймисон с трудом отдышался и наконец произнес:

— Должна же быть какая-то логическая причина, если ты отключил питание, как я это сделал на корабле.

Извал ответил в раздумье:

«Вот, наверное, почему они приземлились. Если их приборы засекли твою стрельбу по змее, они знают, что кому-то удалось спастись. Таким образом, самое лучшее для меня — направиться прямо к ним, пока они нас не обнаружили сами и не приняли обоих за врагов».

— Ты глуп! — у Джеймисона перехватило дыхание. — Они убьют нас обоих как врагов. Мы и в самом деле их «враги» по той простой причине, что мы не руллы! Если бы ты понял хоть это…

«Ничего другого я от тебя и не ждал, — в словах извала звучала насмешка. — В действительности я перед ними отчасти в долгу. Во-первых, за энергетический выстрел, который вывел из строя твой корабль и открыл мою клетку. Во-вторых, за то, что они отвлекли внимание и я незамеченным смог подобраться к экипажу и уничтожить его. Я не вижу причин, — завершил извал, — почему бы руллам не принять мое предложение, которое я сделаю от имени остальных извалов, помочь им очистить планету Карсона от землян. Кроме того, есть все основания полагать, что знания, которые они извлекут из твоего мозга, помогут достижению этой цели».

Джеймисон почувствовал, как его захлестнула черная волна ярости. Ему с трудом удалось взять себя в руки, да и то благодаря нависшей опасности. Он не должен сдаваться, даже если шансов почти не осталось. Он должен показать этому высокомерному самонадеянному существу, каким безумным был его план. Понизив голос, он монотонно заговорил:

— А когда ты всего этого добьешься, ты полагаешь, что руллы потихоньку уберутся и оставят тебя в покое?

«Пусть только попробуют не убраться!»

Безграничная самонадеянность, прозвучавшая в его словах, опять вывела Джеймисона из себя. Ему вновь пришлось собрать все силы, чтобы взять себя в руки. «Мне нужно помнить, — говорил он себе, — что это наделенное разумом существо основывает свои суждения на очевидном невежестве культуры, незнакомой с техникой, и абсолютном незнании этого давнишнего врага людей». Он заговорил твердо и уверенно:

— Пора познакомить тебя с некоторыми фактами. Столкновение людей с руллами на планете Карсона — дело всего нескольких месяцев. Несмотря на все трудности, которые вы доставили нам при оборудовании базы, мы давно ведем отвлекающие бои в космосе, защищая вас от самых жестоких и не поддающихся логике существ, каких только знала Галактика. Лучшее оружие землян сопоставимо с лучшим оружием руллов, но в некоторых аспектах, как выяснилось, они имеют преимущество. Прежде всего их цивилизация древнее и развивалась не так скачкообразно, как наша. Кроме того, они обладают удивительной способностью изменять электромагнитные волны, включая видимый спектр, и управлять ими с помощью клеток своих тел, унаследованных от хамелеонообразных червей, являвшихся, как мы полагаем, их прародителями. Эта способность делает ихнепревзойденными мастерами перевоплощения, что обусловливает постоянную опасность со стороны их шпионской сети.

Джеймисон помолчал, с горечью сознавая, что между ними по-прежнему существует барьер непонимания и нежелания понять, воздвигнутый извалом. Несмотря на это, он решил продолжать.

— Нам ни разу не удалось выдворить руллов с захваченных ими планет. Более того, в первый год нашего столкновения, около века назад, им удалось захватить три наши важные базы. Только тогда мы осознали нависшую над нами смертельную опасность и решили стоять насмерть, каких бы это ни потребовало жертв. И с этими существами ты хочешь заключить союз против Человека?

«Да, через несколько минут, — последовал твердый ответ, тем более обескураживающий, что демонстрировал полное неприятие всего, о чем говорил Джеймисон. — Мы почти прибыли».

Время споров прошло. Джеймисон понял это как-то сразу, настолько быстро, что даже не успел оформить это в мысль. Ему удалось выхватить оружие и приставить дуло к спине извала. Торжествуя, он нажал курок. Из дула вырвался сноп белого огня, направленного в… пустоту!

Через мгновенье он сообразил, что летит в воздухе, посланный с силой снаряда одним-единственным движением мощного тела.

Он упал в кусты. Колючие ветки безжалостно расцарапали его лицо, руки, порвали одежду и чуть не вырвали из рук бластер. На порванной одежде начали проступать бурые пятна крови. Цепким щупальцам джунглей покорялось все. Джеймисон еще сильнее сжал в руке бластер.

Он упал на бок и быстро перевернулся, не спуская пальца с курка. В трех футах от смертоносного дула показалась голова извала. Издав душераздирающий рев, он прыгнул в сторону и скрылся в зарослях.

Слегка оглушенный и дрожащий, еще толком не придя в себя, Джеймисон сел и попытался определить последствия своего поражения и сомнительные выгоды своей победы.

Глава 3

Вокруг него толпились толстые странные деревья негостеприимных джунглей. Странные, потому что это были вообще-то совсем не деревья, а пестрые желто-коричневые грибы высотой тридцать — сорок футов, пробивавшиеся к свету через заросли усыпанных колючками вьющихся растений, зеленых лишайников и луковичной красноватой травы. Извал продрался сквозь чащу в мгновенье ока, но для человека, передвигающегося на ногах, особенно вынужденного экономить жалкие остатки заряда своего оружия, эти заросли представляли почти непреодолимую преграду. Узкая полоска песка, по которой они добрались сюда, была не так далеко, но она резко сворачивала и вела в другую сторону. Именно поэтому извал был вынужден углубиться в джунгли.

В этой ситуации был только один положительный момент: его не тащили беспомощного на корабль, кишащий руллами.

Руллы!

Резко выдохнув, Джеймисон вскочил на ноги. Под ним предательски просела почва, и он поспешно перебрался на другой участок. Он заговорил тихим монотонным голосом, зная, что его мысли, а не слова, достигнут разума существа, скрывавшегося за этой пестрой пляской света и тени:

— Нам нужно действовать быстро. Разряды моего бластера наверняка были зарегистрированы приборами руллов, и они будут здесь с минуты на минуту. Это твой последний шанс изменить свое мнение. Я могу только повторить, что твой план заключить союз с руллами — чистое безумие. Слушай меня внимательно. Наши разведывательные корабли, которым удалось вернуться из их части Галактики, сообщили, что сотни планет, на которых они высаживались, все до единой были населены… руллами. Там не осталось ни одного мало-мальски разумного существа, которое могло бы оказать организованное сопротивление. А ведь они должны были там быть. Что с ними случилось?

Джеймисон сделал паузу, чтобы у извала было время задуматься над этим вопросом, и быстро продолжал:

— Ты знаешь, что делает Человек при встрече со слепой фанатичной враждебностью на любой планете? Так было уже не раз и не два. Мы объявляем карантин и окружаем его кордоном из кораблей для защиты от возможного нападения руллов. Мы тратим много времени, по мнению руллов, бессмысленно, пытаясь наладить мирные взаимоотношения с обитателями планеты. Целые команды специально подготовленных наблюдателей изучают их культуру и пытаются проникнуть в психологию, чтобы понять, в чем коренится причина этой враждебности.

Если все наши попытки оканчиваются неудачей, мы определяем самый бескровный путь захвата их правительства или правительств и после этого подвергаем тщательной ревизии их культуру с тем, чтобы удалить из нее все элементы, чаще всего параноидального характера, которые не позволяют им сотрудничать с другими расами. Через поколение мы восстанавливаем полную автономию и предоставляем полную свободу выбора: вступать или нет в федерацию, которая сейчас объединяет почти пять тысяч планет. И мы ни разу не раскаивались в том, что избрали такой долгий и недешевый путь.

Я говорю это только для того, чтобы ты понял, какая пропасть разделяет людей и руллов в самих подходах к решению этих проблем. У нас не должно быть необходимости захватывать планету Карсона. Извалы достаточно разумны, чтобы объективно определить, кто именно их настоящий враг. Здесь и сейчас ты можешь быть самым первым.

Больше добавить было нечего. Джеймисон встал и Долго, как ему показалось — целую вечность, ждал ответа. Но чужие неприветливые джунгли хранили молчание. Он Удрученно вздохнул. Было уже поздно, и последние лучи солнца пробивались сквозь самые низкие ветки. Он понял, что худшее еще впереди.

Даже если ему удастся ускользнуть от руллов, самое позднее через два часа из своих убежищ и берлог выйдут на ночную охоту огромные голодные саблезубые хищники и плотоядные рептилии этой доисторической планеты. Многовековые инстинкты подготовили их к выживанию куда лучше человека. Быть может, ему удастся найти настоящее дерево с хорошими, крепкими, высоко растущими ветвями и соорудить наверху подобие шалаша…

Он начал пробираться вперед, стараясь избегать густых зарослей, в которых могло спрятаться животное размером с извала. Путь вперед давался нелегко, и через несколько сот ярдов он почувствовал, как ноют от напряжения руки и ноги. В этот момент совершенно неожиданно поступил сигнал, указывавший, что извал все еще был где-то неподалеку. Эта была ясная, но с оттенком тревоги мысль:

«Надо мной находится какое-то существо. Оно следит за мной! Оно похоже на огромное насекомое размером с тебя с какими-то странными почти прозрачными крыльями за спиной. Я чувствую мозг, но мысли… какие-то бессмысленные! Я…»

— Не бессмысленные! — вмешался Джеймисон. — Чужеродные будет точнее. Руллы отличаются от нас обоих гораздо больше, чем мы друг от друга. Есть основания полагать, что они вообще пришли из другой галактики, хотя доказать это пока не удалось. Меня не удивляет, что ты не можешь прочитать их мысли.

Продолжая говорить, Джеймисон потихоньку пробирался вглубь чащи, сжимая в руке бластер:

— Кроме того, он держится в воздухе с помощью антигравитационного аппарата, более компактного и эффективного, чем все, что удалось пока создать Человеку. То, что тебе показалось крыльями, на самом деле — своего рода ореол, образованный световыми волнами, которыми управляют клетки. Ты имеешь редкую, но опасную возможность видеть рулла в его первозданном виде. Людей, которые удостоились такой чести, можно пересчитать по пальцам. Причина, видимо, в том, что он принял тебя за безмозглое животное, и ты будешь в безопасности, пока… Стоп! Он наверняка увидел на тебе стропы!

«Нет! — извал не скрывал отвращения, — Я тут же их выбросил, как только мы расстались». Джеймисон одобрительно кивнул:

— Тогда веди себя как безмозглое животное. Рыкни на него и отойди в сторону. Но если он потянется к любому из клапанов, расположенных по бокам, беги что есть силы в ближайшие заросли.

Ответа не было.

Тянулись минуты, а Джеймисон все стоял и прислушивался к любым звукам, которые могли бы ему подсказать, что происходит. Сделает ли извал попытку вступить в контакт с руллом каким-нибудь другим, отличным от телепатии способом, несмотря на опасность, которую он все же начал осознавать? Или хуже того — поняв, что извал наделен разумом, пойдет ли рулл на заключение беспрецедентного союза? Джеймисон вздрогнул, на минуту представив, что может произойти на планете Карсона в этом случае.

Он услышал звуки, негромкие, но тревожные, которые раздавались со всех сторон. Скрип травы и треск веток, раздавленных каким-то неведомым животным, отголоски рычания и неземные резкие крики. Определить их удаленность или даже направление было невозможно. Джеймисон полез в самые густые заросли, каждую секунду ожидая появления в начавшем клубиться тумане какого-нибудь свирепого чудовища.

Напряжение достигло такой силы, что он не выдержал. Он должен знать, что там происходит. Он не надеялся, что извал последовал его совету.

Сконцентрировав внимание, он мысленно спросил:

«Тебя еще преследуют?»

Его удивил быстрый ответ:

«Да! Похоже, он меня изучает. Оставайся на месте. У меня есть план».

Джеймисон замер:

«Я слушаю?»

Извал продолжал:

«Я приведу это существо к тебе. Ты уничтожишь его своим оружием. За это я помогу тебе перебраться через Пролив Дьявола».

Усталость Джеймисона как рукой сняло. Он выпрямился и сделал несколько шагов вперед, позабыв о возможной опасности.

Сомнений не было: извал отказался от своих планов пойти на союз с руллами! Почему-то ли Джеймисону Удалось, разложив все по полочкам, убедить извала, то ли из-за того, что не удалось установить контакта с руллом — сейчас уже не имело значения. Важно было одно — угроза, висевшая над ним с момента появления корабля руллов, исчезла.

Внезапно до него дошло, что он так и не ответил извалу. Однако бесцеремонное вмешательство того лишило его необходимости формально принять предложение.

«Я чувствую твое согласие, Джеймисон, но постарайся понять: я хотел заключить союз с руллами только с целью избавиться от нашего общего главного врага — Человека! С самого начала не было никакой уверенности, что остальные представители моей расы согласятся на какой бы то ни было союз вообще. Для многих из нас это просто немыслимо. А теперь, надеюсь, ты приготовился — мы появимся через несколько секунд!»

Слева от Джеймисона внезапно послышался треск веток. Он прислушался и поднял бластер. Сквозь клубы тумана он различил громоздкое тело извала, отлично имитировавшего недоумение и нерешительно переступавшего всеми шестью лапами. С пятидесяти футов его три серо-стальных глаза казались яркими фонарями. В поисках рулла Джеймисон перевел взгляд на верхушки деревьев…

«Слишком поздно, — извал был явно встревожен. — Не стреляй и не двигайся! Сейчас их кружит вокруг меня не меньше десятка и…»

Белый сноп огня внезапно озарил всю местность, стерев поток информации, излучаемой мозгом извала. Яркие круги заплясали перед глазами Джеймисона, и он беспомощно опустился на колени и скорчился в ожидании неминуемой смерти.

Первые мгновения шока прошли, и ничего не случилось. Когда его глаза вновь обрели способность видеть, он понял, что его спасло не чудо, а туман, стелившийся вокруг густой пеленой. Липкий туман скрыл Джеймисона, пробравшегося опять в заросли и занявшего там удобную для наблюдения позицию. Раз или два сквозь густые клубы ему удалось заметить тени, мелькавшие в ветвях деревьев. Отсутствие сигналов со стороны извала было тревожным симптомом. Вряд ли такое крупное животное могли убить так быстро, что оно совсем не оказало сопротивления.

Проецируемое душевное расстройство обычно применялось для воздействия на животных и другие неорганизованные и примитивные формы жизни, не сталкивавшихся с внезапной пляской ослепляющих огней. Несмотря на свой мощный мозг, извал во многом оставался животным, причем неорганизованным и, возможно, легко поддающимся механическому гипнозу.

Если его догадка была верной, руллы, по-видимому, все же приняли извала за примитивное животное. Учитывая его внешний вид и продемонстрированные повадки, такой вывод напрашивался сам собой. Но зачем тогда им понадобилось захватывать его живым? Не исключено, что они знали, что такие животные не водятся на этой планете, и теперь хотели разобраться, откуда оно все-таки взялось. Хоть Эристан-II и находился в глубине передовой линии обороны землян, руллы вполне могли высаживаться на этой планете раньше.

Джеймисон усмехнулся. Если руллы притащат извала на корабль, полагая, что он лишен всякого интеллекта, они будут весьма неприятно выведены из этого заблуждения, когда он придет в себя. Это животное полностью очистило корабль от людей, которые куда лучше руллов знали, чего от него можно ожидать.

Яркая вспышка света разорвала сумеречное небо на севере, и через несколько секунд прогремели раскаты грома.

Джеймисон вскочил на ноги, не в силах сдержать радость. Это была не гроза. Это был до боли знакомый его уху привычный рев созданных человеком стодюймовых двигателей боевого корабля.

Боевой корабль! Судя по всему, это — флагманский корабль с ближайшей базы на Криптаре-IV, совершавший патрульный облет или привлеченный вспышками энергии.

Наблюдая за небом, он увидел новую вспышку, причем гораздо ближе, за которой последовали уже не такие громкие раскаты грома. Если крейсеру руллов удастся ускользнуть, ему сильно повезет.

Но радость Джеймисона продолжалась недолго Этот новый поворот событий мало что менял в его собственном положении. Впереди его по-прежнему ждала ужасная ночь. Предстоящая схватка двух кораблей унесет их далеко в космос и может продлиться несколько дней. Даже если сюда направят патрульный корабль и Джеймисон его заметит, обнаружить свое присутствие он сможет только с помощью бластера… если в нем к этому времени останется хоть какой-то заряд.

В наступившей темноте он почти ничего не видел, а грозившая ему опасность возрастала в геометрической прогрессии. Его единственными защитниками были глаза и бластер, причем очень скоро от глаз почти не будет толку, а оставшийся в бластере заряд надо растянуть как можно дольше.

Джеймисон настороженно вглядывался в сгущающуюся тьму. Вполне возможно, за ним уже следило какое-нибудь незамеченное им чудовище. Он непроизвольно начал двигаться вперед, но сумел взять себя в руки. Паниковать — значит погубить себя. Он лизнул палец и, подняв руку, почувствовал легкую прохладу справа. По его представлениям, антигравитационный плот должен находиться где-то в той стороне, но размышлять об этом долго было некогда.

Он стал продвигаться против слабого ветра и быстро выяснил, что продраться сквозь заросли, труднопроходимые даже днем, ночью было практически невозможно. Ориентироваться в темноте было так сложно, что каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться и проверять направление ветра. Его окружала кромешная тьма, и постоянные столкновения с невидимыми преградами производили столько шума, что Джеймисон всерьез задумался, стоит ли пытаться идти дальше. Однако перспектива бесконечного ожидания на месте, когда наконец кончатся эти долгие часы темноты, была в тысячу раз хуже. Он двинулся дальше и через несколько мгновений его рука нащупала шершавую кору толстого дерева.

Дерево!

Глава 4

Огромные хищники кружили вокруг дерева, на верхушке которого устроился Джеймисон, вцепившись руками в спасительные ветки. Внизу то и дело в жутком калейдоскопе вспыхивали глаза. Семь раз за первые несколько часов какие-то твари пытались забраться на дерево, издавая в предвкушении добычи жуткое мяукающее рычание, и семь раз стрелял бластер, испускавший все слабеющую струю огня. Огромные, покрытые броней чудовища, чья поступь заставляла дрожать землю, приходили полакомиться поверженными хищниками.

Прошло меньше половины ночи! Если так будет продолжаться, то до утра заряда не хватит, не говоря уже о последующих ночах, которых может быть не одна и не две. Сколько понадобится дней, чтобы добраться до плота, если, конечно, ему вообще удастся его найти? Сколько ночей, вернее, сколько минут ему удастся продержаться без оружия?

Особенно обидно было то, что извал согласился ему помочь в борьбе с руллами. Победа была так близка и вот — на тебе! Довести эту мысль до конца ему не удалось, потому что какое-то чудовище уцепилось за ствол. Горящие глаза были расставлены так широко, что было страшно даже представить себе его размеры.

Джеймисон поднял бластер и, подумав, стал быстро подниматься выше, на более тонкие ветки. Каждую секунду ему казалось, что они вот-вот обломятся и он сорвется вниз, прямо в пасть чудовища, но мысль о том, что эта пасть уже совсем рядом, гнала его все выше и выше.

Его расчет на то, что удастся сэкономить выстрел, оправдал себя самым неожиданным образом. Преследовавший его хищник уже почти добрался до тонких ветвей, когда внизу раздался рев другого чудовища, тоже начавшего карабкаться по дереву. Между двумя хищниками завязалась смертельная схватка. Все дерево дрожало от ударов и прыжков двух гигантских представителей кошачьих; Джеймисон видел только темный клубок отчаянно визжащих тел и матово отсвечивающее мелькание саблевидных клыков. Вдруг совсем рядом в темноте раздался торжествующий рев, и огромный монстр с головой на длинной шее и шестифутовой пастью, способной проглотить Джеймисона целиком, обрушился на обоих хищников. В мгновение ока оно растерзало дерущихся и, спустившись на землю, стало жадно заглатывать куски еще дымящегося мяса. Быстро насытившись, оно не спеша удалилось, бросив остатки пиршества хищникам помельче, державшимся поодаль.

К рассвету рычанье и крики ночных обитателей планеты стали стихать, а на месте ночного побоища остались только чисто обглоданные кости животных, которым не удалось пережить эту долгую ночь.

Наступил рассвет, и Джеймисон был жив, хотя все его тело ныло от перенесенного напряжения и глаза от усталости закрывались сами собой. Его поддерживало только желание выжить, хотя он и не верил, что сможет пережить еще день. Если бы только извалу не удалось так быстро загнать его в угол рубки управления, он бы успел взять таблетки от сна, запасные обоймы для бластера, компас и — он даже усмехнулся бессмысленности своих мечтаний — аварийно-спасательный катер, на котором он благополучно добрался бы до безопасного места.

По крайней мере в рубке управления оказались пищевые таблетки, и ему удалось прихватить месячный запас. Джеймисон слез с дерева, отошел немного в сторону от пропитавшейся кровью земли и перекусил.

Подкрепившись, он почувствовал себя лучше и принялся размышлять. Насколько можно было судить, исходя из скорости и времени движения извала, плот должен был находиться примерно в десяти милях на север. Без учета многочисленных задержек и препятствий, которые могли ему встретиться, это означало целый день, а то и больше пути, смотря сколько раз ему придется обходить участки моря и болота. Затем, разумеется, придется кругами прочесывать джунгли, пока он не найдет плот и не зарядит свое оружие. Сам по себе плот был бесполезен, даже если его энергоблок и не пострадал: практически это был суперпарашют, который мог держать на весу, не опускаясь на землю, только себя.

Другими словами, даже при самом большом везении все, чем он улучшит свое нынешнее положение, заключалось в полной зарядке оружия, с которым ему затем предстояло пуститься в стомильный путь в поисках корабля. Сто миль по джунглям, морю, болотам и… Проливу Дьявола. Сто миль жары, сырости, чудовищ…

Но особого смысла в раздумьях Джеймисона о призрачности своих шансов не было. Решать проблемы по мере их поступления было его единственным шансом сохранить рассудок.

Чувствуя боль во всем теле, усталость от напряжения и бессонницы, он пустился в путь. Первый час мучительного движения был обескураживающим. Он прошел меньше мили и наверняка — не по прямой. Почти половина пути пришлась на то, чтобы обогнуть заболоченные участки и густые заросли, продраться сквозь которые вряд ли было под силу даже извалу.

Много времени ушло на лазанье по деревьям для сверки направления движения и расстояния. Это было необходимо, чтобы выйти именно на то место, которое он наметил для начала поисков плота.

К полудню, по его подсчетам, ему удалось продвинуться р нужном направлении не более чем на три мили. Белое пятно на небе, указывавшее положение солнца, было так близко к зениту, что в течение одного-двух предстоящих часов нужно было позаботиться о том, как перенести жару. Этот факт вместе с росшим поблизости высоким деревом и полным физическим истощением окончательно решил его сомнения в пользу короткого привала. Ветви наверху дерева напоминали раскрытую ладонь, и если обвязаться, чтобы не упасть, росшими вокруг в изобилии лианами…

Он проснулся от рычания ночных хищников, собравшихся у подножия дерева и жаждавших утолить свой кровожадный инстинкт.

Его первой реакцией был ужас — парализующий ужас от кромешной тьмы вокруг него. Затем, уже взяв себя в руки, он почувствовал досаду, что потерял так много времени впустую. Но ему был нужен отдых, объяснял он себе, и действительно, он чувствовал себя намного лучше. Определить, сколько времени он проспал ночью, было невозможно, и оставалось только надеяться, что до утра не так далеко.

Сквозь тяжелое одеяло туманной атмосферы, окружавшей покрытую джунглями планету, звезд не было видно. Каждый час томительного ожидания рассвета казался Джеймисону, не имевшему возможности ориентироваться во времени, целой вечностью. Несколько раз какие-то кошачьи существа пытались взобраться на дерево, но лишь одному из них удалось подобраться так близко, что Джеймисону пришлось применить оружие.

У Джеймисона екнуло сердце, когда он увидел слабую вспышку выстрела, неохотно вылетевшую из дула. Ей, однако, удалось сделать свое дело и обжечь лапы животного, тут же сорвавшегося вниз. Оно упало, издавая душераздирающий визг, и тут же стало желанной добычей своих более удачливых собратьев.

Когда наконец наступил долгожданный рассвет, Джеймисон не сразу решился поверить, что ночь уже позади. Крики хищных животных постепенно стихали, и в неровном слабом свете Джеймисон увидел внизу несколько крупных гиенообразных, которые уже попадались ему на глаза во время скачки с извалом два дня — неужели всего два дня? — назад. Эти животные не спеша ковырялись в останках разодранных на части трупов, общее количество которых определить было невозможно. В общем, все напоминало картину предыдущего утра, но на этот раз события развивались по-другому. Неожиданно из ближайших кустов вынырнула огромная голова, за которой показались футов сорок круглого тела, и раздавила ближайшего падальщика, успевшего только взвизгнуть. Остальные немедленно бросились врассыпную и исчезли.

Змея не спеша выползла целиком и свернулась в кольца, медленно перекатывая их в высокой траве. Она неторопливо приступила к заглатыванию своей жертвы, на что ей потребовалось несколько минут. Закончив трапезу, змея, вопреки ожиданиям Джеймисона, отнюдь не собиралась уползать. Она спокойно лежала на траве, а утолщение на ее теле от проглоченной добычи постепенно перемешалось к хвосту, пока совсем не исчезло. Все это время Джеймисон сидел, затаив дыхание и не шевелясь. Он не знал охотничьих повадок змеи, но не сомневался, что при желании она могла достать его без малейших усилий.

После самого долгого в жизни Джеймисона часа змея наконец зашевелилась и уползла. Выждав еще несколько минут, он слез с дерева и направился по ее глубокому следу, стараясь двигаться как можно тише и чутко прислушиваясь. Он рассчитывал, что падальщики вряд ли будут крутиться вокруг змеи, а что касается самой змеи, то ее возвращение на старое место да и вообще остановки были маловероятны — добыча была слишком мелкой, чтобы надолго насытить ее чудовищное чрево, и она продолжала охоту.

И все же он был рад, когда свернул с ее следа, чтобы не потерять направления, которого старался придерживаться весь предыдущий день. Хотя до восхода солнца оставалось не менее часа, было уже совсем светло. Он мог относительно спокойно обдумать свое положение и сверить курс. Пока же он решил как можно дольше идти по прямой.

К полудню благодаря полученному отдыху ему удалось пройти гораздо больше, чем вчера. Даже позволив себе часовую передышку, он прошел оставшиеся две мили и вышел в намеченное место задолго до вечера. Хотя усталость уже давала о себе знать, перспектива провести еще одну ночь с практически разряженным бластером подстегивала его решимость продолжать поиски плота, пока еще оставалось несколько часов до наступления темноты.

Примерно в пятидесяти ярдах от того места, где он находился, росло высокое дерево. Он обошел его несколько раз, стараясь запомнить характерные особенности, которые помогут ему узнать это дерево, с какой бы стороны он на него ни вышел. Он выбрал это дерево в качестве основного ориентира. Первый круг будет радиусом пятьдесят ярдов, второй — сто и так далее, пока он не наткнется на плот. Действуя в соответствии с этом замыслом, Джеймисон имел хорошие шансы издалека обнаружить такой крупный металлический предмет как плот, хотя, конечно, самые густые заросли нужно было проверять особо. Начать, разумеется, следовало с того, чтобы залезть на дерево и осмотреться.

Четыре часа спустя, завершая пятый круг, он изнемогал от усталости. Становилось темно. Все его поиски были безрезультатными, и предстояла еще одна жуткая ночь беспокойного сна, прерываемого кошмарными пробуждениями.

Эта мысль, как уже не раз бывало, вновь подстегнула его продолжать поиски. Он должен был закончить этот круг, несмотря на опасность встречи с пробуждающимися хищниками. Но он не скрывал от себя истины: с самого начала было глупо рассчитывать найти плот, не зная точно, куда он упал. Осмотр местности с дерева показал, что в нескольких милях от него земля постепенно сужалась в полуостров. Тщательно прочесать всю эту местность можно было только за несколько недель.

Спотыкаясь, он брел вперед, даже не стараясь идти потише, смирившись с неизбежной развязкой, которая наступит рано или поздно.

Густые джунгли расступились, и он неожиданно очутился на маленькой поляне, совершенно незаметной с дерева, хоть и располагавшейся всего в двухстах пятидесяти ярдах от него. Но и здесь, конечно, земля не была голой: по ней стелились какие-то вьющиеся сероватые растения, которые ближе к середине сплетались в большой клубок.

Едва он успел сделать несколько шагов, как вдруг из зарослей в пятидесяти футах вылезло огромное косматое животное с налитыми кровью глазами. Увидев Джеймисона, оно издало ужасающий рев, раскрыло пасть, из которой торчали чудовищных размеров клыки, и бросилось на него.

Понимая всю бессмысленность бегства, Джеймисон застыл на месте, рассчитывая, что животное, набрав скорость, пронесется по инерции мимо, если ему удастся вовремя отскочить в сторону.

Но этот момент так и не настал. Лапы животного увязли в серых растениях, и оно тяжело упало на землю. Невероятно, но, несмотря на все попытки освободиться, от которых буквально дрожала земля, животное так и не смогло подняться. В сгущавшейся тьме Джеймисон никак не мог взять в толк, что происходит, но, присмотревшись, замер от ужаса. Эти вьющиеся растения были плотоядными! Прочные, гибкие, как шланг, ветви опутывали тело гиганта быстрее, чем ему удавалось их сбросить. Другие ветви, увенчанные тонкими, как игла, шипами, беспрестанно впивались в толстую шкуру, легко протыкая ее и добираясь до плоти. Вдруг животное вздрогнуло, по его конечностям пробежала судорога, и оно замерло в какой-то странной позе. Поверженный гигант лежал, как каменная глыба, неестественно вытянувшись.

Растения уменьшили свою лихорадочную активность и стали расползаться по всему туловищу, постепенно полностью скрыв его из вида.

Джеймисон с трудом отвел взгляд от ужасной картины и быстро огляделся, нет ли этих растений в опасной близости. Теперь он был уверен, что это за растения, хотя видел их в первый раз, не говоря уже о сцене охоты. Это были те самые Растения Ритта, которые, в сочетании со змеями, делали планету непригодной для строительства военной базы. Правда, в отличие от змей эти безжалостные убийцы встречались только там, где состав почвы подходил для их специфического обмена веществ Но в таких местах их росло столько, что Джеймисон содрогнулся, поняв, сколько раз за последние часы он мог находиться совсем рядом с ними.

Он с тревогой заметил, что стало уже совсем темно. Да и джунгли за последние минуты стали все больше заполняться характерным шумом доисторического мира, означавшим пробуждение хищников и их выход на охоту. Здесь практически отсутствовала обычная для других планет сумеречная активность: здесь сразу наступало зловещее время пробуждения голодных чудовищ, покидавших свои убежища в поисках добычи и возвещавших миру рычаньем и воплями о кровавых стычках.

Он поворачивал к дереву, верхушка которого едва виднелась на потемневшем небе, когда вдруг в голове его возникло знакомое ощущение, сменившееся четко сформулированной мыслью:

«Не сюда, Тревор Джеймисон, — в другую сторону. Плот, который ты разыскиваешь, находится на следующей поляне неподалеку от тебя. Я жду тебя там же. Похоже, мне опять понадобилась твоя помощь».

Джеймисон замер, чувствуя одновременно радость и некоторую неуверенность. В последний раз он видел извала, когда его захватили руллы. Не была ли это ловушка руллов, с которыми извал в конце концов сумел сговориться? Но зачем им нужно было заманивать его?..

«Руллы, захватившие меня, все погибли, — нетерпеливо вмешался извал. — Катер, на котором они приземлились, тоже находится здесь. Он не пострадал, но я не умею им управлять, поэтому мне нужна твоя помощь. Сейчас между нами нет никаких хищников, и тебе лучше поторопиться».

Джеймисон послушно развернулся и с удвоенными силами двинулся в указанном направлении. Скудная информация, которой нехотя поделился извал, проясняла картину. Корабль руллов был вынужден так быстро улететь, что у него не было времени подобрать высаженных на планету разведчиков. А те в свою очередь, принимая извала за безмозглое животное, дали ему возможность уничтожить себя, как и предполагал Джеймисон. Теперь…

«Я не убивал их, — лаконично заметил извал. — В этом не было необходимости. Через минуту ты сам увидишь, как было дело».

Джеймисон раздвинул довольно густые кусты, росшие на его пути, и очутился на поляне. На одном краю поляны стоял разведывательный катер руллов длиной около ста футов, сделанный из какого-то темного металла, а на другом лежал исковерканный плот, на бесполезные в свете последних событий поиски которого ушло так много времени. Между ними среди серых клубков Растения Ритта лежали безжизненные червеобразные тела десятка руллов, необычность вида которых бросалась в глаза даже на фоне непривычных форм жизни Эристана-II. Серые хищники в изобилии росли у самого входа в катер, а несколько Длинных плетей как будто в инстинктивном поиске новых жертв скрывались даже в его глубине, перекинувшись через Довольно высокий порог распахнутого выходного люка.

Джеймисон проглотил комок и попытался представить разыгравшуюся здесь драму.

«Логика твоих рассуждений достойна похвалы, — с иронией заметил извал, — хотя сами рассуждения не отличаются особой быстротой. Да, я нахожусь в рубке управления, и от этих ползучих тварей меня отделяет стальная дверь. Мне представляется целесообразным, если ты с помощью оружия расчистишь себе проход и проникнешь внутрь. Здесь их несколько штук, и на этот раз по вполне очевидным причинам ты не можешь рассчитывать, что растения вновь спасут тебе жизнь».

Джеймисон принял решение и направился к плоту, до которого было пятьдесят футов, издали обходя растения-убийцы. Сам плот, по счастью, находился на чистом участке. Благополучно до него добравшись, Джеймисон взобрался на него и сдвинул крышку, закрывающую простенький пульт управления. Вывинтив из бластера маленький цилиндр, он опрокинул в ладонь находившуюся в нем крошечную капсулу. Это было сердце его оружия: без капсулы внутри бластера Джеймисон было абсолютно беззащитен.

Он нажал на одну из кнопок на пульте, и рядом откинулась крышка, под которой находился странной формы держатель. Джеймисон поместил туда капсулу и, закрыв крышку, принялся ждать. Больше от него ничего не зависело. За десять минут миниатюрный реактор-размножитель с помощью нейтронов, оставшихся в капсуле, полностью ее зарядит. Но Джеймисон не собирался ждать так долго. Трех минут должно было вполне хватить, чтобы подзарядить оружие для намеченной цели.

Он сильно нервничал и беспрестанно озирался в наступающей темноте, надеясь спасти свою жизнь, успев в случае опасности вовремя выхватить капсулу и вставить ее в бластер. Он отнюдь не был уверен, что ему это удастся, но помочь ему было некому. Он хорошо понимал, в какой сложной ситуации оказался. Да и молчание извала, не спешившего разуверить его, было лишним тому подтверждением.

Настороженно разглядывая тени, мелькавшие на поляне, он заговорил негромко, но внятно:

— Значит, руллы не знали о существовании Растения Ритта. Это не удивительно: таких растений в Галактике — считанные единицы. Они, должно быть, наткнулись на них ночью, иначе трудно объяснить, почему они погибли все без исключения. Я прав или ты все еще был без сознания, как тупое животное, за которое они тебя приняли?

Извал отозвался тут же, и в его словах звучала обида:

«Я вышел из транса еще до того, как мы добрались до катера на антигравитационной пластине, к которой они меня приковали цепью. Поскольку все они были вооружены и находились рядом, я счел целесообразным не показывать им, как легко мог освободиться, и продолжал притворяться спящим, пока они не заперли меня в кладовке. Затем я порвал цепи и ждал, не уйдут ли они опять. В это время раздался какой-то гром, и они все выскочили наружу. Я не мог ничего понять из их обмена мыслями, кроме того, что они были очень возбуждены. Затем их возбуждение еще больше усилилось, и примерно через минуту их мысли вдруг вообще исчезли. Я сообразил, что могло произойти, и решил проверить. Взломав дверь кладовки, я выглянул наружу. Было уже темно, но ведь я хорошо вижу в темноте — они все были мертвы».

Джеймисону было жаль, что он видит в темноте не так хорошо, как извал. Ему показалось, что в одном из самых темных уголков поляны движется какая-то тень, но так ли это — он не был уверен. Три минуты почти истекли, но рисковать дальше у него уже не было сил. Стараясь унять предательскую дрожь в руках, он открыл крышку зарядного устройства и маленьким пинцетом вытащил капсулу из держателя. Вставив ее в цилиндр, он быстро завернул его на место и только тогда вздохнул с облегчением.

Он еще раз обвел взглядом поляну и медленно двинулся в сторону подозрительного места. Ничего настораживающего видно не было: вполне возможно, это была просто игра его воображения Спрыгнув с плота, медленно продвигаясь к катеру, он ни на минуту не ослаблял внимания и снова возобновил беседу:

— Я узнал все, что мне хотелось. Думаю, что восстановить остальные события не составит труда. Увидев, что все руллы мертвы, ты решил провести ночь на катере Ты не так хорошо видишь, чтобы быть уверенным, что вовремя сможешь заметить побеги Растения Ритта. Эти растения — единственное, чего ты по-настоящему боишься. Твое первое столкновение с ними, должно быть, было занимательным. Мне представляется, что, помимо силы и ловкости, тебе понадобилось и немало везения, чтобы ускользнуть невредимым. Ты выяснил, что чем глубже ты забираешься в полуостров, тем гуще заросли этих растений. Ты запаниковал и сообразил, что без меня и моего оружия тебе не обойтись. Вот так ты вернулся.

Первый клубок серых растений выделялся на темной земле довольно светлым пятном. Джеймисон навел на него бластер и выстрелил. Мощный поток энергии ударил в землю с суховатым треском, и, хотя Джеймисону не удалось заметить яркости пламени, у него не было сомнений, что оружие успело зарядиться. Непрестанно стреляя по сторонам, он сделал несколько шагов и остановился осмотреться. Он стоял посередине темного участка земли, а ближайшее серое пятно растений располагалось в двадцати футах впереди.

— Ты просидел в рубке два дня, — продолжал Джеймисон. — Наверное, проникнуть внутрь было очень даже непросто. Несмотря на всю твою силу, тебе не удалось захлопнуть выходной люк, потому что закрывается он при помощи механизмов, а как ими управлять — ты не знал. На следующее утро, открыв дверь рубки управления, ты увидел, что растения были уже внутри катера. Уверен, что ты тут же ее захлопнул и задвинул все засовы. Это, конечно, их остановило: эти убийцы не могут так концентрировать свою силу, чтобы проникнуть сквозь стальную дверь. Они могут опутать и нанести одновременно сотни уколов, но взломать, как ты, стальную дверь они не могут. Итак, ты заперся внутри.

Со вторым клубком побегов Джеймисон расправился так же легко, как и с первым, хотя он был значительно крупнее. Между Джеймисоном и катером оставалась последняя, самая большая поросль, почти полностью покрывавшая землю, и именно в ней лежали останки руллов.

Джеймисон продолжал негромко, но уверенно:

— Два дня ты изучал пульт управления, пытаясь разобраться, что к чему, и потерпел полное фиаско. Ты, наверное, уже дошел до точки, когда был готов начать нажимать на все рычаги без разбора, к чему бы это ни привело. Затем появился я, и ситуация изменилась. Я говорю о моменте, когда я появился в окрестностях много часов тому назад. Ты, конечно, это почувствовал. У тебя появился удобный выбор. Ты будешь продолжать свои попытки разобраться с пультом управления до наступления сумерек, и если ничего не получится, то позовешь меня, поскольку другую такую ночь в моем состоянии мне бы вряд ли удалось пережить. Но если бы тебе удалось понять, как управлять катером, ты бы благополучно взлетел, оставив меня умирать.

Он остановился и подождал, что ответит извал на открыто брошенное обвинение. Но извал хранил молчание. Джеймисона это не удивило. Это странное самолюбивое существо, запершееся в рубке, прекрасно понимало, что отрицать было бессмысленно, а испытывать угрызения совести оно было просто неспособно.

Джеймисон находился уже в нескольких футах от входа в катер. Остались только плети растения, забравшиеся внутрь. Он перевел рычажок интенсивности огня на несколько положений вниз, чтобы не спалить внутреннюю обшивку и не повредить герметичность входного люка. После этого он вновь обратился к извалу, надеясь окончательно расставить все точки над «i»:

— Я выжгу все растения, которые находятся внутри. После этого ты должен покинуть рубку и направиться прямо в кладовку, где и останешься. Чтобы у тебя не возникло никаких иллюзий, предупреждаю, что установлю бластер так, что фотоэлектрическое реле автоматически откроет огонь, если ты высунешь в проход хотя бы одну лапу. Если ты не будешь пытаться выйти, то останешься невредимым. Путь до ближайшей планеты займет две недели, а оттуда мы сможем направиться на планету Карсона, где я без особых слез выпущу тебя на свободу. Хоть я и сомневаюсь, что тебе удастся найти в кладовке что-нибудь съестное, но все же попробуй. Можешь утешать себя мыслью, что без знания астронавигации и гипердвижения ты бы наверняка умер от голода, пока смог добраться до родной планеты. В любом случае ты должен быть еще жив, когда я с большим удовольствием распрощаюсь с тобой навсегда.

Тебе не удалось утаить от моего правительства наличие разума у извалов. Но я буду вынужден доложить, что, по моему мнению, со средним извалом так же трудно договориться, как и с безмозглым животным! А теперь тебе лучше отойти от двери как можно дальше. Через минуту она раскалится как сковородка!

Глава 5

Через два дня пути Джеймисону удалось связаться с кораблем дружественной землянам расы. Он объяснил свое положение и попросил связать его с помощью мощной бортовой радиостанции корабля с ближайшей военной базой землян. Просьба была удовлетворена.

Но только через неделю катер руллов был подобран военным кораблем землян, который согласился отвезти их на планету Карсона. Командир корабля ничего не знал об извале. Проверив полномочия Джеймисона, он, однако, удовлетворился его устным заявлением, что отвечает за извала. Джеймисон получил согласие командира базы высадиться на участке, где не было землян. Там и состоялась их последняя беседа.

Место приземления было удивительно красивым. Высокие холмы уходили рядами за горизонт. На западе раскинулся зеленый лес, а на живописной долине к югу сверкала гладь большой реки. На планете Карсона в изобилии росли леса и было много воды.

Извал легко спрыгнул на землю, отбежал в сторону и остановился, оглянувшись на Джеймисона. Тот стоял на откидной платформе нижнего яруса корабля.

— Ты так и не передумал? — начал Джеймисон.

«Убирайся с нашей планеты и не забудь прихватить остальных», — прозвучал резкий ответ.

— Ты сообщишь остальным извалам, что мы так и сделаем, если вы создадите механизмы, способные защитить планету от руллов?

«Извалы никогда не согласятся стать рабами машин». — В этих словах прозвучала такая убежденность, что Джеймисон кивнул: реальность оставалась реальностью. Взрослых извалов было не переделать — система их ценностей формировалась сотнями веков. Они сами загоняли себя в ловушку, выбраться из которой без посторонней помощи просто не могли.

Джеймисон мягко сказал:

— И все же ты являешься личностью. Ты хочешь сохранить свою жизнь как целостную структуру и доказал это на Эристане-II.

Извал начинал злиться:

«Из твоих мыслей я знаю, что существуют расы, ведущие коллективный образ жизни. Извалы, напротив, — самостоятельные существа, имеющие общую цель. Я чувствую, что ты считаешь эту разобщенность слабостью, хотя и не понимаю почему».

— Не слабостью, — возразил Джеймисон, — а местом, уязвимым для нападения. Если бы вы могли хоть как-то сплотиться, наш подход был бы совсем иным. К примеру, ведь у тебя нет имени, или я ошибаюсь?

Извал не скрывал раздражения:

«Чтобы узнать друг друга, телепаты не нуждаются в таком примитивном способе опознавания, и предупреждаю, — извал злился не на шутку, — если ты полагаешь возможным сделать из извалов конформистовс помощью идей, которые я читаю в твоей голове, ты глубоко ошибаешься. — Внезапно он сбавил тон. Злость уступила место иронии. — Но твоя проблема заключается не в том, что делать с нами, а в том, как убедить своих соплеменников, что извалы наделены разумом. Оставляю тебя с этой проблемой, Тревор Джеймисон, и ухожу».

Извал повернулся и затрусил по траве.

Джеймисон в последний раз окликнул его:

— Спасибо, что спас мне жизнь, и спасибо за то, что еще раз доказал необходимость сотрудничества перед лицом общей опасности.

«Что касается меня, — последовал ответ, — то мне, честно говоря, вообще не за что благодарить людей. Прощай и больше не ищи меня».

— Прощай, — тихо отозвался Джеймисон. Ему было грустно и досадно. Платформа, на которой он стоял, начала втягиваться внутрь корабля. После характерного щелчка, означавшего, что все люки задраены, Джеймисон почувствовал, что корабль оторвался от земли и начал набирать скорость.

Перед отъездом с планеты Карсона Джеймисон обратился к Военному совету. Его предложения встретили непонимание и более чем холодный прием. Как только стало ясно, к чему он клонит, Председатель прервал его:

— Мистер Джеймисон, в этом зале, да и на всей планете, нет ни одного человека, который не потерял бы близкого родственника, павшего в борьбе с этими чудовищами.

Поскольку это замечание было неуместным как с научной, так и с военной точки зрения, Джеймисон ждал, что последует дальше. Председатель продолжал:

— Если бы мы полагали, что извалы наделены разумом, нашей естественной реакцией было бы желание уничтожить их. Имейте в виду, сэр, снисхождение человека Должно иметь свои границы, и не ждите снисхождения к извалам от жителей этой планеты.

По залу, заполненному членами Совета, пробежал шум одобрения. Окинув взглядом враждебные лица, Джеймисон понял, что планета Карсона — действительно ненадежная база. За всю историю освоения космоса человечество столкнулось с такой непримиримой враждебностью местных обитателей планеты всего несколько раз. Положение осложнялось тем, что планета Карсона была одной из трех планет, на которых земляне базировали всю свою сеть обороны в Галактике. В случае необходимости земляне могли заручиться согласием Конгресса всех союзных рас Вселенной на проведение политики тотального уничтожения извалов.

Больше того, Джеймисон один знал, что извалы общаются с помощью телепатии. Если это станет известно другим, то может спровоцировать решение их уничтожить. То, что извалам удавалось до сих пор избегать геноцида и не много людей могло похвастаться тем, что видели извалов, объяснялось очень просто: эти животные могли читать мысли и заранее принимали меры предосторожности.

Если он скажет этим озлобленным людям, что извалы являются телепатами, ученые планеты Карсона быстро изобретут методы их уничтожения. Эти методы, основанные на механически излучаемых мысленных импульсах, будут сбивать с толку и дезориентировать этих, в сущности, наивных и по-своему беззащитных существ.

Стоя в этом зале, Джеймисон понял, что рассказывать о своих приключениях на Эристане-II было нужно не здесь. Пусть они считают, что он просто выдвигал гипотезу. Учитывая занимаемый им пост, многие поверят всему, что он скажет. Но они могли не согласиться с его гипотезой на том основании, что они здесь живут и уже перепробовали все возможное, а он был всего лишь проездом и не знает местных условий. И все-таки ему придется дать им понять, что такая жесткая позиция была неприемлемой.

— Леди, — он поклонился трем женщинам, входившим в Совет, — и джентльмены! Я не могу найти слов, чтобы полностью выразить то сочувствие и добрую волю, которой руководствовался Галактический конгресс, направляя меня сюда в надежде, что мне хоть как-то удастся помочь людям на планете Карсона решить проблему извалов. Но я должен поставить вас в известность, что намереваюсь рекомендовать Конгрессу провести плебисцит с целью определить, в состоянии ли колония землян здесь найти разумное решение этой проблемы.

Председатель холодно сказал:

— Я думаю, что мы вправе расценить ваши слова как оскорбление.

— Мне бы этого очень не хотелось, — возразил Джеймисон, — но мне кажется, что глубокая скорбь, которую испытывают члены Совета, мешает их объективности и единственным выходом является обращение к народу.

Джеймисон сел. Торжественный ужин, данный в его честь, прошел в тишине.

После ужина к Джеймисону подошел заместитель Председателя Совета в сопровождении молодой женщины. На вид ей было чуть больше тридцати, она была хорошо сложена, с миловидными чертами лица и большими голубыми глазами. Если бы не отпугивающая жесткость, печать которой лежала на ее лице, она была бы на редкость красивой женщиной.

Ее сопровождающий сухо произнес:

— Миссис Уитман просила меня представить ее вам.

Едва закончив фразу, он отошел, как будто дальнейшее общение было выше его сил. Джеймисон внимательно посмотрел на женщину. Он вспомнил, что она была увлечена серьезной беседой со своими компаньонами по столу, одним из которых и был представивший ее человек.

— Вы ведь имеете докторскую степень, не так ли? — спросила она.

Он кивнул:

— Да, я защищался по естественным наукам, но моя диссертация в основном касалась небесной механики и межзвездных исследований, а это, согласитесь, очень специфическая тематика.

— Не сомневаюсь, — отозвалась она. — Я — вдова, и у меня есть ребенок. Мой муж был инженером-технологом. Я всегда поражалась диапазону его знаний. — Она помолчала и добавила: — Его убил извал.

Джеймисон подумал, что ее муж, должно быть, занимал высокий пост, если его жена вращалась в кругах Совета. Но он ограничился простым выражением сочувствия:

— Мне искренне жаль.

При этих словах она замерла, но затем снова расслабилась.

— Причина, по которой я просила представить меня, заключается в том, что основные решения по планете Карсона были приняты два поколения назад. Мне бы хотелось, чтобы вы задержались, и я лично показала бы вам нечто, что может быть альтернативным решением нашей ужасной проблемы. У нас есть луна — вы знали об этом? При подлете к планете Джеймисон видел луну. Он медленно произнес:

— Вы имеете в виду ее использование как военной базы?

— Вы могли бы взглянуть на нее, — ответила она. — Последние пятьдесят лет этого никто не делал.

В ее предложении что-то было. В огромном галактическом сообществе внимание отдельных людей и даже крупных организаций имело естественную тенденцию к распылению. Даже базовые данные после регистрации зачастую отправлялись в архив и забывались. Непрерывный поток текущих проблем, требовавших разрешения, поглощал все внимание властей. В каждом конкретном случае для принятия решения требовалось время, чтобы изучить проблему и сделать соответствующие выводы. Приняв однажды решение, те, кто за него отвечал, очень редко возвращались к проблеме, даже если появлялись новые данные.

Он сомневался, что из поездки выйдет какой-нибудь толк, но откровенная неприязнь остальных так его расстроила, что он сразу почувствовал к миссис Уитман симпатию. Просто потому, что она разговаривала, а не ненавидела.

— Давайте слетаем, — настаивала она.

Джеймисон быстро прикинул, сколько это может занять времени. До того, как «тихоходный» транспорт с матерью и детенышем извалов достигнет Земли, располагавшейся за тысячи световых лет от планеты Карсона, пройдет несколько недель. Он легко мог задержаться еще на несколько дней и все равно попасть на Землю раньше извалов.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Правильно ли я понял, что моим проводником будете вы?

Она засмеялась, показав блестящие белые зубы:

— Вы же не думаете, что еще кто-нибудь в этом зале захочет даже говорить с вами?

Джеймисон был вынужден признать ее правоту.

Глава 6

Ужасно резало глаза. Он постоянно моргал, стараясь не потерять из вида сверкающий двигатель на скафандре своей спутницы.

Он уже не раз пожалел, что согласился лететь на луну планеты Карсона.

На борту большого военного космического корабля, находившегося под его командованием и летевшего к луне, он полистал Межзвездную энциклопедию и выяснил следующее. Перепады температуры ночью и днем были такими резкими и большими, что это космическое тело просто не могло быть использовано для проживания миллионов людей, необходимых для обслуживания крупной военной базы.

В ослепительных лучах солнца ему все труднее было следить за женщиной-проводником, поднимавшейся все выше и выше над фантастическим горизонтом спутника Карсона. Она будто нарочно держалась между ним и солнцем, чтобы отвлечь и без того почему-то рассеивающееся внимание Джеймисона и окончательно измотать его физически.

Внизу была видна неровная полоска леса, выделявшаяся на сером неприветливом ландшафте. Испещренные расселинами скалы, обломки горных пород и редкие прогалины, покрытые хилой травой — все было таким же коричневым и неприглядным, как и полоска леса, а сама картина продолжала быстро уменьшаться по мере того, как они забирались все выше и выше.

Несколько раз он видел стада больших серых травоядных, пасшихся на редких участках травы, а один раз, далеко слева, блеснул панцирь какого-то явно плотоядного гигантского ящера. Ему было трудно следить за спидометром, встроенным в шлем самоходного космического скафандра. Трудно потому, что под первым скафандром был еще один шлем, соединявшийся с обогреваемым костюмом, и лучи солнца, преломляясь, практически ослепляли его. Теперь он уже и не пытался отбросить свои подозрения и отчаянно напрягал слезившиеся от сильной рези глаза, пытаясь разглядеть свою спутницу. От увиденного его рот сжался в узкую полоску, а на скулах заходили желваки. Включив переговорное устройство, он резко окликнул:

— Миссис Уитман!

— Да, доктор Джеймисон? — отозвалась женщина, и Джеймисон почувствовал, что в том, как она произнесла «доктор», звучали явная насмешка и открытая неприязнь. — Что случилось, доктор?

— Вы говорили мне, что расстояние составляет пятьсот двадцать одну милю или…

— Или около того! — последовал быстрый ответ.

Глаза Джеймисона превратились в узкие щелочки.

— Вы сказали пятьсот двадцать одна миля. Эта цифра сама по себе указывает на достаточную степень точности, и вы не можете не знать точного расстояния от Пяти Городов до платиновых шахт. После того как мы отправились из Пяти Городов, мы уже пролетели шестьсот двадцать девять миль и продолжаем лететь дальше!

— Совершенно верно! — в ее словах звучал вызов. — Это ужасно, правда, доктор Тревор Джеймисон?

Он помолчал, стараясь оценить степень потенциальной опасности. Его первой реакцией было возмущение и желание нагрубить, но его мозг вдруг заработал с поразительной ясностью. Джеймисон подавил вспышку негодования и задумался.

Здесь налицо покушение на убийство. Его мозг работал в привычном режиме, выработанном на протяжении многих лет освоения самых отдаленных и опасных уголков Вселенной. Воспоминания о том, из каких переделок ему удавалось выбраться, вселяли холодную уверенность. В выживании, как и во всем остальном, опыт незаменим.

Джеймисон начал потихоньку притормаживать, стараясь погасить набранную сумасшедшую скорость. На это уйдет некоторое время, но, возможно, ему еще удастся успеть, хотя, судя по реакции его спутницы, развязка была совсем близка. И все же, не погасив скорость, он ничего не мог сделать.

Джеймисон немного успокоился и тихо спросил:

— Скажите, в этом убийстве участвует весь Совет или это ваша личная инициатива?

— Сейчас я уже могу сказать вам правду, — ответила женщина. — Мы решили, что вы не должны выступать со своими рекомендациями на Галактическом съезде. Ну и, конечно, мы знали, что эта луна не пригодна для военной базы.

Джеймисон холодно рассмеялся. Теперь все встало на свои места, и ему важно было как можно дольше скрыть свой начавшийся медленный спуск к земле. Перепад давления отозвался резкой болью в груди, но Джеймисону удалось подавить ее. Он оставался один — сверкающий скафандр его спутницы исчез в туманной дымке. Судя по всему, она не заметила, что он отстал. Стараясь как можно дольше продержать ее в неведении, он спросил:

— А как вы собирались меня убить?

— Примерно через десять секунд ваш двигатель… — начала она, — но вы уже не летите за мной! Значит, собираетесь приземлиться. Что ж, это ничего не меняет. Я к вам сейчас присоединюсь…

Джеймисон был на высоте около пятидесяти футов над каким-то холмом, когда вдруг двигатель за спиной издал странный звук и замолчал. Последовавшие события развивались с такой быстротой и неожиданностью, что у Джеймисона не было времени на раздумья, и его реакция была чисто инстинктивной. Он почувствовал резкую, обжигающую боль в ногах, настолько сильную, что едва не потерял сознание. Он упал на землю и машинальным движением выключил питание, которое после короткого замыкания буквально сжигало его живьем. Его мозг обволокла черная мгла, как будто на него накинули невидимое одеяло.

Очнувшись, он увидел безжизненные нагромождения скал и камней. Усилием воли ему удалось остановить новый приступ беспамятства, и он сообразил, что почему-то на нем больше нет скафандра. Подождав, пока с глаз спадет пелена, и немного освоившись, он понял, что на нем остался только легкий шлем, который соединялся с подогреваемым костюмом. Почувствовав, как что-то острое, наверное — осколок камня, больно впивается ему в спину, он повернулся и увидел сидевшую рядом на корточках женщину. Она выдержала его взгляд и сухо произнесла:

— Вам повезло, что вы живы. Судя по всему, вы успели вовремя выключить двигатель. Причиной короткого замыкания был свинцовый стержень, и загоревшаяся проводка обожгла ноги. Я их смазала болеутоляющей мазью. Особой боли вы не почувствуете и сможете идти.

Она замолчала и выпрямилась. Джеймисон покрутил головой, чтобы исчезли черные точки, прыгавшие в глазах, и вопросительно взглянул на нее, но ничего не сказал. Она, Должно быть, прочитала вопрос в его глазах.

— Я не думала, что буду такой щепетильной, когда на карту поставлено так много, — призналась она, — но я ошиблась. Я вернулась, чтобы убить вас, но я не смогу Убить даже собаки, не дав ей шанс спастись. Что ж, у вас есть шанс, хотя он мало что меняет.

Джеймисон сел. Он внимательно взглянул на ее лицо, закрытое прозрачным шлемом. Ему и раньше встречались жесткие решительные женщины, но ни одна из них так честно и откровенно не заявляла о своих намерениях.

Джеймисон обвел взглядом площадку, на которой они находились, и заметил, что чего-то недостает.

— Где ваш скафандр?

Женщина кивнула на небо. В ее словах по-прежнему не было и тени дружелюбия:

— Если у вас хорошее зрение, справа от солнца можно увидеть маленькую точку, почти уже незаметную. Я привязала ваш скафандр к своему и включила двигатель. Часов через триста они сгорят на солнце.

Помолчав, он спросил:

— Извините меня, но мне все-таки не верится, что вы решили остаться и погибнуть со мной. Я знаю, что люди могут пойти на смерть ради дела, которое считают правым Но я не могу понять, почему решили умереть вы. Наверняка вы позаботились о том, чтобы спастись.

Женщина смутилась, и ее лицо потемнело от злости

— Никакого спасения нет, — ответила она. — Я хочу доказать вам, что в данном вопросе ни один из жителей планеты Карсона не думает о себе. Я умру с вами здесь, потому что нам ни за что не добраться до Пяти Городов пешком, а до платиновых шахт еще дальше.

— Полная чепуха, — отозвался Джеймисон. — Во-первых, то, что вы остались, ничего не доказывает, кроме вашей глупости, во-вторых, я не могу восхищаться такими поступками. Однако я рад, что вы здесь, и особенно благодарен за мазь.

Джеймисон осторожно встал и попробовал, как действуют ноги: сначала левая, потом — правая. Его слегка повело в сторону, и закружилась голова. Справившись с приступом тошноты, он преувеличенно громко сказал:

— Что ж, как будто все в порядке Чувствуется слабость, но боли нет. С таким лекарством ноги, наверное, совсем заживут к темноте.

— Мне нравится, что вы так стойко принимаете удары судьбы, — отозвалась Барбара Уитман ледяным тоном.

Он кивнул.

— Я всегда рад обнаружить, что все еще жив. Кроме того, мне кажется, что я смогу убедить вас в правильности предлагаемого мной решения проблемы планеты Карсона.

Она горько рассмеялась.

— Вы, судя по всему, не отдаете себе отчета в серьезности нашего положения. Нас отделяет от цивилизации по меньшей мере двенадцать дней, если проходить по шестьдесят миль в день, а это вряд ли возможно. Сегодня ночью температура упадет по крайней мере на сто градусов ниже точки замерзания воды, хотя бывают ночи, когда она опускается до минут ста семидесяти пяти градусов. Это зависит от положения блуждающего ядра спутника, которое, как известно, сильно раскалено и периодически оказывается очень близко от поверхности. Ядро постоянно двигается под воздействием силы притяжения Солнца с одной стороны и планеты Карсона — с другой. Поскольку сила притяжения Солнца сильнее, днем здесь всегда относительно тепло, зато ночью, когда ядро смещается в другую сторону — царствует жуткий холод. Я говорю все это для того, чтобы вы поняли, в какой оказались переделке.

— Продолжайте, — попросил Джеймисон, воздержавшись от комментариев.

— Что ж, если холод не убьет нас, мы, вне всякого сомнения, не раз натолкнемся на кровососущих ящеров грэбов. Они чувствуют человеческую кровь с поразительного расстояния, и по какой-то неведомой химической реакции запах крови сводит их с ума от голода. Выследив человека, они уже не упустят его. Они с легкостью валят самые большие деревья и роют тоннели в скальных породах. Единственной защитой от них является атомный бластер, но наши бластеры отправились вместе со скафандрами. У нас есть только мой охотничий нож. Нашей единственной пищей могут быть только крупные травоядные, которые бросаются прочь быстрее оленя, едва завидят живое существо. Кроме того, если их загнать в угол, они вполне способны расправиться с десятком невооруженных людей.

Вас удивит, как сильно и как быстро мы проголодаемся. В здешнем воздухе, хоть мы и дышим через фильтры, есть какой-то компонент, намного ускоряющий естественное пищеварение. Через пару часов мы будем умирать от голода.

— Похоже, вы испытываете от всего этого какое-то странное удовлетворение, — заметил Джеймисон.

Она покраснела:

— Я оказалась здесь, чтобы вы не смогли живым добраться до базы, только и всего.

Джеймисон ее не слушал. Он нахмурился и погрузился в размышления.

— Мне жаль, что вы здесь. Мне искренне жаль, что и такой опасности оказалась женщина. Ваши друзья, согласившиеся на это, — просто негодяи. Но я доберусь живым.

Она рассмеялась:

— Невозможно. Попробуйте добыть пищу на этой забытой богом планете. Попробуйте справиться с грэбом голыми руками.

— Не голыми руками, — хмуро отозвался Джеймисон. — У меня есть голова и опыт. Мы доберемся до Пяти Городов несмотря на все трудности, несмотря на вас!

В наступившей тишине Джеймисон осмотрел окрестности. Увидев везде, насколько хватало взгляда, безжизненный скалистый ландшафт, уходящий за горизонт, он почувствовал первые признаки сомнения. Хотя нет! В том направлении, куда нужно было идти, у самого горизонта в дымке едва виднелись очертания гор. Казалось, они медленно плыли по темно-серому небу, сливавшемуся с горизонтом. С близкого расстояния невысокие скалы, окружавшие людей, производили какое-то жуткое впечатление. Казалось, будто они застыли, корчась от боли. В них не было ни величественности, ни красоты, просто бесконечные, полные отчаяния мили черной обреченности… и тишины!

Он вдруг заметил тишину, пронизавшую его тело как электрический разряд. Тишина вдруг показалась живым существом. Она физически давила на небольшое плато, на котором они стояли. Зловещая тишина, подавлявшая все живое, без эха и даже ветра, который мог бы свистеть и завывать над миллиардами пещер и расселин, испещрявших унылую, темную и опасную землю. Тишина, которая, казалось, составляла душу этого мрачного маленького мирка, залитого ярким светом холодного солнца.

— Жутковатый пейзаж. — Джеймисон вздрогнул и посмотрел на женщину невидящим взглядом: его мысли были далеко. — Да, — задумчиво произнес он, — я уже стал забывать это чувство, хотя и не думал, что это возможно. Что ж, пора отправляться в путь.

Они спрыгнули с плато, что было не особенно трудно из-за слабой силы тяжести, и женщина спросила:

— А что вам удалось узнать про извалов?

— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал Джеймисон. — Если бы вы знали то, что известно мне, вы бы уничтожили их.

— Так почему вы не сказали Совету, что у вас есть конкретная информация, вместо того, чтобы выдвигать гипотезы? Там есть разумные люди.

— Разумные! — повторил Джеймисон, не скрывая иронии.

— Я не думаю, что вы располагаете какими-то фактами, — сухо заявила женщина. — И нечего выдавать желаемое за действительное!

Глава 7

Через два часа солнце высоко стояло над темными мрачными облаками. Два часа тишины, два часа изнурительного движения вдоль скалистых гряд, разделявших лежащие по обеим сторонам долины. Они осторожно обходили зияющие темнотой неровные края пещер, ведущих, казалось, в преисподнюю. Два часа гнетущего одиночества.

Огромные черные горы, находившиеся теперь совсем близко, больше не скрывались за дымкой и нависали над путниками, как зловещие великаны. Первая из гигантских скал, оказавшаяся на их пути, была буквально бесконечной: насколько хватало взгляда, всюду была крутая отполированная поверхность почти без выступов и трещин.

— Как это ни прискорбно, но я не уверен, что смогу влезть на эту скалу, — неохотно признался Джеймисон.

Женщина повернулась, и он увидел ее лицо, посеревшее от усталости. В ее глазах мелькнул огонек.

— Это голод, — сказала она. — Я вас предупреждала. Мы умираем от голода.

Джеймисон сделал еще несколько шагов и остановился.

— Эти травоядные… они ведь питаются и ветками деревьев, не так ли? — спросил он.

— Да, поэтому у них такая длинная шея. А что?

— И это вся их пища?

— Только ветки и трава.

— И ничего больше? — в словах Джеймисона звучала странная настойчивость, а весь вид выдавал напряжение. — Подумайте!

Барбара разозлилась.

— Прошу не говорить со мной в таком тоне. А в чем собственно, дело?

— Извините… за тон, разумеется. А что они пьют?

— Им нравится лед. Они всегда пасутся возле рек. Каждый год во время короткого периода таяния льдов вся вода собирается в реках и потом замерзает. Единственное что они еще едят — это соль. Как и многие другие животные, они не могут обходиться без соли, а ее здесь не так много.

— Соль! Так я и знал! — торжествующе воскликну. Джеймисон. — Нам придется вернуться. Мы проходил» соляные копи примерно милю назад. Нам нужна соль!

— Вернуться? Вы что, сошли с ума?

Джеймисон взглянул на женщину серыми блестящими глазами.

— Послушайте, Барбара. Я только что сказал, что вряд ли залезу на эту скалу. Что ж, не волнуйтесь, я на нее залезу И я выживу и сегодня, и завтра, и все двенадцать, или пятнадцать, или двадцать дней. За последние десять лет административной работы я поправился на двадцать пять фунтов. Что ж, черт побери, мое тело проживет на этих запасах, и, клянусь Небом, я буду жить и двигаться, и у меня хватит сил на все — даже если придется нести вас на руках. Но если мы хотим убить травоядное и чувствовать себя прилично, нам нужно достать соль. Я видел соль, и мы не можем упустить этот шанс. Нам придется вернуться!

Они смотрели друг на друга взглядом людей, чьи нервы накалены до предела. Затем Барбара, глубоко вздохнув, произнесла:

— Я не знаю, в чем заключается ваш план, но мне это кажется безумием. Вы когда-нибудь видели это травоядное? Оно немного похоже на жирафа, только гораздо больше и быстрее. Может, вы хотите подманить его солью и убить ножом? Повторяю еще раз — вам не удастся даже приблизиться к нему. Но я пойду с вами. Все равно мы умрем, что бы вы там ни делали. Я только надеюсь, что раньше нас выследит грэб. Смерть тогда будет быстрой.

— Есть что-то грустное и ужасное, — ответил Джеймисон, — в желании красивой женщины умереть.

— Не смейте думать, что я хочу умереть! — воскликнула она. Ей удалось взять себя в руки, но Джеймисон не собирался сдаваться, не расставив точки над «i».

— А как же ребенок?

По ее исказившемуся лицу он понял, что его вопрос опал в цель. Он не испытывал угрызений совести. Ему было важно, чтобы у нее появилось желание жить. При том, как развивались события, ее помощь в нужный момент означала жизнь или смерть. Было странно, какую разговорчивость проявил Джеймисон, пока они искали свои следы, чтобы вернуться к соляным копям. Впечатление было такое, будто он получил какой-то допинг, а быстро вылетавшие слова формулировали вполне связные мысли, рассчитанные на то, чтобы убедить ее. Он говорил о проблемах, с которыми сталкивались люди, высаживаясь на планетах, уже населенных разумными существами, и о многообразии решений, найденных с помощью доброй воли.

— Вот ваша соль! — наконец прервала его Барбара. Она показала на узкую и довольно высокую полоску породы, напоминавшую забор, который был удивительно ровным и заканчивался у самого края каньона, будто зная, что еще несколько футов — и он может свалиться в бездонную пропасть.

Джеймисон поднял два куска каменной соли подходящего размера и засунул их в большие накладные карманы. Они двинулись в обратный путь.

* * *

Карабканье по скале проходило в полном молчании. Каждое движение отдавало сильной болью и посылало сигналы тревоги в раскалывавшийся от напряжения мозг Джеймисона. Он отчаянно и с удвоенной силой цеплялся за каждый выступ почти гладкой стены, понимая, что любой промах означал неминуемую гибель. Один раз он посмотрел вниз и пожалел об этом: он содрогнулся от глубины лежавшей под ним пропасти.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, он видел женщину, находившуюся в нескольких футах от него. Ее перекошенное лицо без слов напоминало ему о голодной слабости, подтачивавшей самые корни жизни, за которую они так отчаянно цеплялись.

— Держитесь, — выдохнул Джеймисон, — осталось всего несколько ярдов!

Наконец они добрались до верха и в изнеможении упали на небольшую площадку, не в силах преодолеть последние пологий подъем. За этим подъемом они могли бы осмотреть лежавшую внизу долину. Но сил оставалось только на судорожные глотки воздуха, которые никак не могли успокоить рвавшиеся на части легкие.

— Зачем все это? — наконец прошептала Барбара. — Нам нужно было сорваться в пропасть и покончить со все, этим.

— Мы в любой момент можем прыгнуть в любую из пещер, — отозвался Джеймисон. — Пора идти.

Он неуверенно поднялся, сделал несколько шагов и вдруг замер. Через мгновенье он, резко выдохнув, бросился на землю. Он схватил ее за ногу и резко дернул, не давая подняться.

— Ради бога, не вставайте! На расстоянии мили от нас — целое стадо травоядных. От них зависит наша жизнь!

Барбара послушно подползла к нему, и они оба с величайшей осторожностью заглянули вниз. Перед ними лежала покрытая травой долина. Слева, в какой-то сотне ярдов, располагался лес, край которого выходил на долину, как нос боевого корабля. Росшая вокруг трава повторяла его очертания и упиралась в скалу. На дальней опушке паслось стадо примерно в сотню голов.

— Они постепенно двигаются в нашу сторону, — сказал Джеймисон, — и скоро будут совсем рядом с лесом.

Барбара язвительно спросила:

— А что вы сделаете? Выскочите из леса и насыплете им на хвост соли? Говорю вам, доктор, нам нечем…

— Прежде всего, — продолжал Джеймисон рассуждать вслух, — нужно незамеченными добраться до лесного выступа. Мы это можем сделать, съехав по пологому краю, а наше движение, как экран, прикроет лес. Животные не должны нас заметить. Вот тогда вы одолжите мне свой нож.

— Будь по-вашему, — устало согласилась она. — Если вы не понимаете слов, убедитесь на собственном опыте. Повторяю еще раз, вам не подобраться к животным ближе, чем на четверть мили.

— А мне это и не нужно, — возразил Джеймисон. — Если бы вы только верили в жизнь, то сообразили бы, что проблема охоты на животных путем заманивания их в ловушку уже давно решена. Просто поразительно, насколько похожие методы были выработаны практикой самых разных миров, развивавшихся в абсолютно непохожих условиях. Можно даже выдвинуть теорию единой эволюции, но, по сути, это всего лишь параллельность ситуации, рождающая параллельность решений. Вы увидите, как это делается.

— С удовольствием, — ответила она. — Я согласна умереть от чего угодно, только не от голода. Мясо этого животного довольно жесткое, но оно будет — как манна небесная. Не забудьте, кстати, что грэбы тоже охотятся за травоядными: они подбираются как можно ближе и ждут наступления ночи. Грэбы убивают свою жертву утром, когда животные еще не проснулись от холода. Наверняка сейчас с наступлением темноты какой-нибудь грэб уже прячется поблизости. Скоро, очень скоро он почувствует нашу кровь и тогда…

— Мы займемся грэбом, когда до него дойдет очередь, — спокойно ответил Джеймисон. — Мне жаль, что я ни разу не был здесь в молодости: многие проблемы были бы уже давно решены. А пока наша цель — лес.

За внешним спокойствием Джеймисона скрывалось внутреннее напряжение. К тому времени, как они оказались в лесу, ему уже мучительно хотелось есть и сильно тошнило от голода. Трясущимися пальцами он взял охотничий нож и стал копать у основания большого, лишенного коры дерева.

— Это — корень, не так ли? — задыхаясь, спросил он. — Он должен быть прочен и гибок, как стальная пружина, и не должен ломаться, даже если свернуть в кольцо. На Земле такие корни используются в промышленности.

— Да, — наблюдая за ним, подтвердила она. — А что вы хотите сделать — лук? Мне кажется, что пара сплетенных стеблей вот этой травы может вполне послужить тетивой. Эта трава очень прочная и вполне сгодится.

— Нет, — ответил Джеймисон, — я не собираюсь делать лук и стрелы. Хотя я довольно неплохо умею с ними обращаться, но я помню ваши слова о том, что мне не подобраться к этим животным ближе четверти мили.

Он выдернул корень почти в дюйм толщиной, отрезал часть длиной в два фута и начал ножом заострять сначала один конец, потом — другой. Это было трудно, гораздо труднее, чем он предполагал: нож постоянно соскальзывал, как будто строгал металлический прут. Наконец он закончил.

— Размер подходящий и концы достаточно острые, — сказал он. — Теперь мне нужна ваша помощь. Нужно скрутить его в два оборота, и я свяжу его травой, чтобы он не распрямился.

— Ага… — понимающе протянула она. — Теперь ясно. Что ж, неглупо. Диаметр кольца — около шести дюймов, вполне можно проглотить. Животное заглотит его за раз, опасаясь, что другие тоже захотят полакомиться солью, которой вы смажете корень. Желудочный сок разложит травяные веревки, корень распрямится, как пружина, и вспорет желудок, вызвав внутреннее кровоизлияние.

— Этот способ охоты используется примитивными племенами самых разных планет. На Земле, к примеру, этим пользуются эскимосы для охоты на волков. Конечно, они берут другую приманку, но принцип тот же самый.

Он осторожно пробрался на край леса. Прячась за деревом, он со всей силы забросил свою приманку в высокую траву. Она приземлилась примерно в ста пятидесяти футах.

— Надо сделать еще несколько штук, — сказал Джеймисон. — Мы не можем полагаться на случай.

* * *

Их трапеза удалась на славу. Приготовленное мясо было жестким, но вкусным. Особенно приятно было чувствовать, как вновь возвращаются силы. Наконец Джеймисон вздохнул и встал, глядя на заходящее солнце — яркий диск размером с апельсин на западе.

— Нам придется взять по шестьдесят фунтов мяса каждому. Это составит по четыре фунта на день в течение пятнадцати дней. Питаться одним мясом опасно — можно сойти с ума, но обычно для этого требуется не меньше месяца. Нам придется нести мясо, чтобы не терять времени на новую охоту.

Джеймисон начал разделывать тушу, вырезая части мякоти и раскладывая их на жесткой траве. Через несколько минут он увязал их в два узла. Из травы он сплел довольно прочные веревки, которыми скрепил длинные полоски мяса, и соорудил некое подобие рюкзака. Немного поправив, чтобы ноша не очень давила на обогреваемый костюм, он обернулся и увидел, что Барбара смотрит на него как-то странно.

— Вы, конечно, понимаете, — сказала она, — что вы не в своем уме. Верно, мы можем в этих обогреваемых костюмах пережить холод ночи при условии, разумеется, что нам дастся найти достаточно глубокую пещеру. Но ни в коем случае не рассчитывайте на то, что, если нас выследит грэб, мы можем подбросить ему заостренную палку и ждать, пока он умрет от кровоизлияния.

— Почему? — резко спросил Джеймисон.

— Потому что это самое стойкое животное, которое только породила эволюция. Я думаю, что именно из-за него на этой луне так и не появились никакие формы разумной жизни. Его когти в буквальном смысле не уступают по твердости алмазу, а зубы могут запросто искорежить любой металл. Что касается желудка — я сомневаюсь, что его можно разрезать ножом, не говоря уже о грубо заточенном куске дерева.

В ее голосе звучало отчаяние.

— Я рада, что нам удалось поесть: голодная смерть меня совсем не привлекает. Быстрая смерть от грэба куда лучше. Но, бога ради, выкиньте из головы идею, что нам удастся с ним справиться. Поверьте, это чудовище будет преследовать нас в любой пещере, расширяя ее, если проход станет слишком узким, и в конце концов достанет нас, когда мы упремся в тупик. Это не обычные пещеры, это — дыры, проделанные метеоритами в результате космических катаклизмов, произошедших много миллионов лет назад. Постоянное движение ядра спутника заставляет эти пещеры все время деформироваться.

Что касается сегодняшней ночи, нам лучше заняться поисками подходящей глубокой пещеры, где есть много поворотов и гротов. Лучше всего, если нам удастся забаррикадироваться в каком-нибудь гроте, чтобы не допустить движения воздуха. Примерно за полчаса до захода солнца здесь поднимается ветер, и, если мы от него не укроемся, нас не спасут от замерзания никакие костюмы с подогревом. Наверное, имеет смысл набрать сухих веток и развести костер в самую холодную часть ночи.

Натаскать в пещеру дров было несложно. Они таскали большие охапки и складывали их за первым поворотом туннеля подходящей пещеры, которую им удалось найти Довольно быстро. Подобрав все ветки и сучья, валявшиеся поблизости, они спрыгнули на первую террасу пещеры: сначала Джеймисон, а затем — женщина. Увидев, как легко спрыгнула Барбара, Джеймисон улыбнулся — молодость всегда найдет способ проявить себя.

Они уже заканчивали сбрасывать ветки вниз на следующую террасу, как вдруг вход в пещеру загородила чья-то тень. Быстро взглянув вверх, Джеймисон ужаснулся: прямо над ним блестели огромные клыки ужасной раскрытой пасти, над которой горели свирепые глаза чудовища; толстый красный язык то и дело вываливался, заливая слюной их прозрачные металлические шлемы и одежду.

Вцепившись ему в руку, Барбара с неожиданной силой увлекла его к краю террасы, и они оба полетели вниз.

Приземлившись невредимыми на разбросанные повсюду ветки, они лихорадочно стали их сбрасывать на следующую террасу. Громкий скрежет когтей и отвратительный рев, напоминавший какую-то странную смесь рычания и мяуканья, подгонял их. Они едва успели спрыгнуть ниже, как в тоннеле, ведущем на террасу, где они только что стояли, показались горящие, как раскаленные уголья, глаза, отстоящие друг от друга не меньше, чем на полтора фута.

Опять раздался яростный скрежет когтей, и они бросились дальше вниз. Мимо них просвистел, едва не задев, огромный обломок скалы, и вдруг наступила тишина и полная мгла.

— Что это? — спросил озадаченно Джеймисон.

Она обреченно ответила:

— Он затих, потому что сообразил, что не успеет до нас добраться в оставшиеся до замерзания несколько минут, ну а мы, естественно, не сможем выбраться, потому что весь проход забит его тушей. По-своему, это очень умное животное. Оно никогда не гоняется за травоядными: оно просто выслеживает их, зная, что проснется после замерзания на несколько минут раньше, чем они. Точно так же оно полагает, что проснется и раньше нас. В любом случае, оно понимает, что выбраться мы не можем. И мы действительно не можем. Это конец!

Всю эту долгую ночь Джеймисон ждал и наблюдал. Иногда он дремал, иногда ему только казалось, что он дремлет, и, очнувшись, он понимал, что все это только игра воображения, порожденная ужасной темнотой.

Темнота первой половины ночи физически давила на Джеймисона как тяжелый груз. Ни малейшего проблеска света! Когда наконец они развели костер, бледные прыгающие языки пламени были слабой зашитой от мощного наступления холода.

Джеймисон начал чувствовать холод сначала как неприятную дрожь, пробегавшую по телу, а потом как нестерпимую боль, сверлившую каждую клеточку. Своды пещеры покрылись белым налетом. На стенах и потолке появились большие трещины, и несколько раз огромные куски потолка обрушивались вниз, всякий раз угрожая их жизни, грохот первого упавшего куска породы разбудил задремавшую Барбару. Она вскочила на ноги, и Джеймисон молча наблюдал, как она ходила взад и вперед, хлопая в ладоши и пытаясь согреться.

— А почему бы нам не развести огонь под грэбом и не поджарить его?

— Он просто проснется, — ответила она, — и потом, его панцирь не горит при обычной температуре. Он все равно что металлоасбест — пропускает тепло, но практически несгораем.

Джеймисон нахмурился и, помолчав, сказал:

— Действительно, прочность этого животного просто поразительна. Но самое обидное то, что опасность, в которой мы оказались, вообще все это — совершенно бессмысленно. Я — единственный человек, который может решить проблему извалов, и именно меня вы пытаетесь убить.

— Мне кажется, что сейчас это не имеет значения, — ответила она. — Какой смысл опять затевать наш спор? Через несколько часов это животное, замуровавшее нас здесь, проснется и покончит с нами. И у нас нет ничего, что могло бы его задержать хоть на один дюйм или одну секунду.

— Не нужно быть столь категоричной, — сказал Джеймисон. — Признаюсь, меня беспокоит, что это животное так трудно убить, но не забывайте: эти проблемы уже решались на других планетах.

— Это какое-то безумие! Даже бластер не может помешать ему расправиться с человеком! Панцирь грэба настолько прочен, что, пока его повредишь, он тысячу раз успеет разорвать свою жертву. Что мы можем поделать с этим чудовищем, располагая всего лишь ножом?

— Дайте мне нож, — ответил Джеймисон. — Я хочу поточить его. — На его лице появилось подобие улыбки. Может, это ничего и не значило, но в его голосе появились Новые нотки.

Царившая темнота ночи и тихий треск горевших сучьев Жили, казалось, своей жизнью в медленно тянувшемся времени. Теперь уже расхаживал Джеймисон, весь вид которого выдавал сосредоточенность и мучительное раздумье.

Становилось теплее: белый налет на стенах потихоньку начинал таять и стекать неровными ручейками, впервые за ночь поддаваясь теплу костра, а костюмы были в состоянии справиться с пронизывавшим насквозь холодом.

Кучки пепла от сгоревших веток показывали, что заготовленное топливо сгорало практически полностью, но даже при этом пещера начала наполняться дымом, через который становилось трудно смотреть.

Вдруг наверху послышался шум, тут же сменившийся рычащим мяуканьем и скрежетом когтей. Барбара Уитман вскочила на ноги.

— Он проснулся, — прошептала она, — и он вспомнил!

— Что ж, — мрачно отозвался Джеймисон, — момент, которого вы ждали так долго и с таким нетерпением, наконец наступил.

Стоя по другую сторону костра, она внимательно посмотрела на него.

— Я начинаю понимать, что ваша смерть ничего не изменит. Это был безумный план.

Сверху свалилась огромная глыба породы и, едва не попав прямо в костер, пронеслась ниже в черную темноту туннеля. За этим последовал ужасный звук когтей, царапающих скалу, и совсем рядом — удары, от которых содрогались стены и дрожала земля.

— Он расширяет проход, — задыхаясь, сказала Барбара. — Быстрее! Мы можем укрыться в нише. Сейчас на нас обрушится град камней, от которых уже не увернуться. Что вы делаете?

— Боюсь, — ответил Джеймисон нетвердым голосом, — это риск, на который мне придется пойти. Времени осталось совсем мало.

Его рука дрожала от возбуждения, когда он торопливо расстегнул застежки и стащил перчатку. Он слегка скривился от холода и тут же сунул руку в горячие языки пламени.

— Да-а, не жарко. Наверное, градусов девяносто мороза. Мне нужно нагреть нож, чтобы он не прилипал к коже.

Сунув лезвие в пламя, он подержал его там несколько секунд и, вытащив, сделал аккуратный надрез на большом пальце. Он размазывал кровь по всему лезвию, пока посиневшая от холода рука не перестала кровоточить. Быстро засунув руку в перчатку, он почувствовал, как, согреваясь, она начинает жутко болеть. Не обращая внимания на боль, он взял горевшую с одного конца ветку и, пользуясь ей как факелом, стал обходить террасу, глядя себе под ноги. Боковым зрением он заметил, что женщина следует за ним.

— Ага, — сказал Джеймисон, и сам не узнал свой голос. Он опустился на колени около тонкой щели в скале — Это, наверное, сгодится. Здесь есть небольшой выступ, который защитит от падающих камней, — он посмотрел на женщину. — Причина, по которой я решил остановиться на Ночь здесь, а не идти дальше, заключается в том, что длина этой площадки почти шестьдесят футов. Длина грэба от хвоста до морды примерно тридцать футов, так?

— Да.

— Значит, здесь достаточно места, чтобы грэб спустился сюда и прошел несколько футов. Кроме того, ширина террасы должна нам позволить протиснуться мимо грэба, когда мы его убьем.

— Убьем! — безнадежно отозвалась она. — Вы, наверное, совсем лишились рассудка!

Джеймисон ее не слушал. Он аккуратно вставил рукоятку ножа в щель на скале и пытался закрепить ее так, чтобы нож не падал. Проверив, что получилось, онпробормотал:

— Похоже, должно сойти. Но на случай полагаться нам нельзя.

— Быстрее, — торопила Барбара. — Нам надо успеть спуститься на следующую террасу. Вдруг там есть какой-нибудь проход в другую пещеру, и мы сможем выбраться?

— Никакого прохода там нет. Пока вы спали, я спускался туда ночью. Там есть еще две террасы, а потом тупик.

— Бога ради, через минуту оно будет здесь!

— Больше минуты мне и не потребуется, — ответил Джеймисон, пытаясь унять дрожь в руках и успокоить дыхание. — Мне нужно забить несколько камней вокруг ножа, чтобы они его держали как распорки.

Пока Джеймисон забивал камни, она нервно переминалась с ноги на ногу, постоянно оборачиваясь назад. Он все забивал и забивал, пока царапанье сверху не переросло в оглушающий шум камнепада. Он продолжал стучать, стараясь не думать о том, сколько еще могут выдержать его нервы, совершенно измотанные рычащим мяуканьем хищника.

Наконец, откинувшись назад, он отбросил кусок камня, который служил ему молотком, и они со всех ног бросились к краю террасы в тот самый момент, когда на краю площадки показались два горящих глаза. В отблесках огня были видны туманные очертания темной клыкастой пасти и толстый вывернутый наружу язык. Затем все опять погрузилось в темноту.

Джеймисон, уже ничего не видя, разжал руки и покатился под откос. Он пролетел добрых двадцать футов, пока не оказался на относительно ровной площадке. С минуту он лежал, не шевелясь, стараясь придти в себя, и вдруг понял, что царапанье прекратилось. Вместо этого раздался низкий рев боли, сменившийся каким-то бульканьем.

— Что это? — озадаченно спросила женщина.

— Подождите, — прошептал Джеймисон, прислушиваясь.

Они ждали пять минут, десять, полчаса. Булькающие и сосущие звуки становились тише. Они сменились хрипами и стонами предсмертной агонии.

— Помогите мне подняться, — прошептал Джеймисон, — я хочу посмотреть, как долго он еще сможет протянуть.

— Послушайте, — истерично воскликнула она, — или вы сошли с ума, или с ума сойду я! Вы можете, в конце концов, объяснить, что происходит?

— Грэб почувствовал кровь на ноже и стал ее слизывать, — ответил Джеймисон. — Это лизание разрезало его язык на лоскутья, и от этого он совсем обезумел: с каждым новым движением он заглатывал все больше и больше своей собственной крови. Вы сами говорили, что ему нравится кровь. В последние полчаса он пил свою собственную! В этом нет ничего необычного — этим способом пользуются примитивные племена многих планет.

— Мне кажется, — начала Барбара странным голосом после долгого раздумья, — что ничто и никто не может нам помешать добраться до Пяти Городов.

Джеймисон, прищурившись, внимательно следил за ее едва различимой в темноте фигурой.

— Ничто и никто, — подтвердил он, — кроме… вас!

Они молча забрались на площадку, где лежал мертвый грэб. Джеймисон чувствовал, что женщина не сводила с него взгляда, пока он вытаскивал из щели нож. Затем она неожиданно резко сказала:

— Отдайте мне нож!

Джеймисон помедлил и все-таки протянул его ей. Утро, встретившее их снаружи, было хоть и хмурым, но бесконечно желанным. Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом, но, кроме него, на небе виднелось еще одно тело: большой шар красноватого оттенка медленно опускался на западе. Это была планета Карсона.

Небо и весь мир этой луны сегодня выглядели ярче и приветливее, чем вчера: даже скалы не казались такими безжизненными и черными. Дул крепкий ветер, и он тоже добавлял ощущение жизни. После черного холода ночи утро казалось таким хорошим, и хотелось верить, что надежды сбудутся.

«Пустые надежды, — подумал Джеймисон. — Избави нас бог от упрямого чувства долга женщин! Она собирается на меня напасть».

И все же ее нападение застало его врасплох. Краем глаза заметив движение и блеснувшее лезвие ножа, он откатился в сторону. Ее сила удивила его. Зацепившись ножом за край рукава защитного костюма, ей удалось процарапать глубокую полоску на этой прочной, сделанной на металлической основе ткани. Вырвавшись, Джеймисон отбежал в сторону и остановился неподалеку, у невысокой скалы.

— Сумасшедшая! — вскричал он, задыхаясь, — вы даже не понимаете, что делаете!

— Уверяю вас, я все понимаю, — она тоже не могла отдышаться, — я должна вас убить и сделаю это, несмотря на все ваше красноречие. Говорить вы умеете, но от смерти вас это не спасет!

Она пошла на него, выставив нож. Джеймисон не шевельнулся: он знал, как обезоружить нападавшего с ножом человека, особенно незнакомого с приемами рукопашного боя. Она двигалась молча и, приблизившись к нему вплотную, схватила его свободной рукой. Он ждал этого момента. Несчастная любительница — дерущиеся с ножом никогда не пытаются схватить противника! Джеймисон перехватил ее занесенную с оружием руку и, вывернув резким движением, дернул вниз и от себя. Она пролетела по инерции несколько футов, увлекая за собой Джеймисона. В последний момент он сильно толкнул ее, и она покатилась по земле, остановившись у самого края плато.

Пытаясь подняться, она потеряла равновесие и, чтобы Удержаться, лихорадочно пыталась ухватиться за что-нибудь, но ничего подходящего рядом не было. Джеймисон сделал большой прыжок и поймал ее в тот момент, когда она уже перевесилась через край скалы. Крепко держа ее в руках, он забрал нож из негнущихся пальцев.

Она взглянула на него, и неожиданно ее глаза наполнились слезами. С облегчением Джеймисон увидел, что черты ее лица разгладились и она опять стала похожа на женщину, а не на орудие убийства. На далекой Земле осталась его собственная жена, которую он хорошо изучил, и теперь знал из личного опыта, что его победа была окончательной, а возможные опасности грозили только со стороны этой недружелюбной планеты.

Все утро Джеймисон время от времени посматривал на небо. В отличие от Барбары он верил, что помощь может прийти. На «западе» планета Карсона уже почти полностью скрылась за темным горизонтом своего спутника — тысячелетиями повторяющаяся изо дня в день картина! Сильный ветер утих, и опять наступила всепоглощающая тишина.

Около полудня он наконец увидел то, что искал на небе с самого утра: движущуюся точку. Приблизившись, она в самом деле оказалась небольшим самолетом.

Самолет сделал несколько кругов и приземлился. Джеймисон с облегчением увидел, хотя в глубине души и рассчитывал на это, что самолет — с его собственного военного корабля. Открылся люк, и выглянувший офицер сказал:

— Мы искали вас всю ночь, сэр. Но вы, судя по всему, не сочли возможным воспользоваться приборами, чтобы дать о себе знать.

— У нас произошла неожиданная авария, — тихо сказал Джеймисон.

— Вы сказали нам, что отправитесь на платиновые шахты, а это совсем в другом направлении.

— Сейчас все в порядке, благодарю вас, — подвел черту Джеймисон.

Вскоре они летели обратно к цивилизации, в безопасность и комфорт.

* * *

На борту большого корабля Джеймисон серьезно раздумывал, что ему предпринять в ответ на покушение на его жизнь и стоило ли предпринимать что-нибудь вообще Здесь были важны два момента. Во-первых, эти люди были слишком озлоблены, чтобы оценить великодушие. Они расценят это как страх. С другой стороны, они были слишком предвзяты, чтобы воспринять наказание как заслуженное.

В конце концов он решил оставить все как есть. Считать это просто очередным приключением. Придя к такому выводу, он загрустил. Рационально мыслящие люди, составлявшие Администрацию Земли, с трудом осознавали, что иногда самым большим врагом людей были не руллы, а они сами. В самих людях была заложена слабость, которую никогда нельзя было рационально объяснить. Возможно, когда-нибудь некоему сверх объективному суду и удастся найти достойное наказание для целых групп людей или отдельных личностей, чье поведение выходило за рамки разумного и необходимого. Тогда они предстанут перед судом за совершение преступления, имя которому — невозможность чувствовать угрызения совести или стыд, неспособность проявлять человеческие чувства или нечто подобное.

Барбара Уитман по-своему тоже понимала эту истину. Именно поэтому она осталась, чтобы разделить с ним опасность. Такое двойственное и противоречивое решение можно было принять только в мире смещенных ценностей.

Иногда, в такие моменты, как сейчас, Джеймисон задумывался о том, скольким слабостям был подвержен Человек во Вселенной перед лицом угрозы со стороны руллов, не отягченных угрызениями совести.

* * *

По пути на Землю Джеймисон направил запрос, приземлился ли командор Макленнан с захваченными извалами — матерью и детенышем.

Первый ответ был коротким: «Корабль тихоходный. Еще нет».

Второй ответ пришел две недели спустя, всего за день до того, как сверхскоростной корабль Джеймисона должен был достичь Земли. Содержание радиограммы было тревожным: «Несколько часов назад поступило сообщение, что корабль Макленнана потерял управление и потерпит аварию на севере Канады. Во время аварии извалы скорее всего погибнут. Никакой дополнительной информации об экипаже не поступало».

— Боже мой, — громко сказал Джеймисон. Листок с радиограммой выскользнул из рук и плавно опустился на пол командирской рубки.

Глава 8

Макленнан хмуро повернулся к двум офицерам.

— Полная потеря управления, — сказал он. — Через пятнадцать минут корабль упадет на Землю где-то в районе Аляски.

Он выпрямился и расправил плечи.

— Сделать мы ничего не можем, — продолжал он, взяв себя в руки. — Во время полета мы тщательно проверили все, но так и не смогли обнаружить неисправность.

В его голосе снова послышались командные нотки:

— Карлинг, проследите, чтобы все люди заняли свои места на спасательных катерах, и затем свяжитесь с Алеутской военной базой. Скажите им, что на борту корабля находятся два извала, которые могут выжить в аварии. Из-за остаточной антигравитации падение корабля не будет свободным даже при неработающем двигателе. Это значит, что они должны следить за кораблем всеми радарами, которые имеются в их распоряжении, засечь как можно точнее место крушения и тут же сообщить нам. Если этим чудовищам удастся выбраться на волю на материке, они могут убить бог знает сколько людей. Вам все ясно?

— Да, сэр. — Карлинг повернулся и направился к выходу.

— Подождите! — окликнул его Макленнан. — Запомните — это очень важно — извалам нельзя причинять вреда, разве только им удастся вырваться на волю. Доставить их сюда было особо важным заданием, и правительству они нужны по возможности живыми. Никого не допускать до места аварии раньше меня. Теперь все. Бренсон!

Молодой офицер с болезненно бледным лицом вытянулся в струнку:

— Да, сэр!

— Возьмите двоих людей и проверьте все люки в грузовом отсеке. Они должны быть закрыты. Это задержит животных, если клетка сломается во время аварии. Если им вообще удастся выжить, они по крайней мере будут не в себе. Теперь ступайте, и чтобы через пять минут — не больше — были на своих местах в катерах!

Бренсон еще больше побледнел.

— Да, сэр, — сказал он еще раз и вышел.

Макленнану осталось забрать важные бумаги, и после этого пора было уходить самому. Подойдя к центральному спасательному катеру, он услышал свист воздуха, рассекаемого кораблем. Карлинг отдал честь и нервно доложил:

— Все люди на местах, сэр, кроме Бренсона!

— Черт его побери! Что он там копается? Где его остальные люди?

— Судя по всему, он отправился один, сэр. Все остальные на месте.

— Один? Какого черта… Пошлите за ним кого-нибудь! Хотя нет, отставить — я пойду сам.

— Извините, сэр, — Карлинг смутился. — Времени уже совсем не осталось. Если мы не тронемся в течение двух минут, встречный поток воздуха может привести к аварии катеров. Кроме того, сэр, вы, видимо, не все знаете о Бренсоне. Боюсь, что посылать его туда было не очень разумно.

Макленнан изумленно уставился на офицера:

— Почему? Что с ним такое?

— Его старший брат, — сказал Карлинг, — служил в Колониальной гвардии и дислоцировался на планете Карсона. Извалы разорвали его на куски.

* * *

Над маленьким извалом раздался оглушительный рев матери, и затем он прочитал ее мысль, четкую и тревожную:

«Быстрее ко мне! Сюда идет двуногое, чтобы убить нас!»

В мгновение ока он бросился из своего угла к матери. Трудно было представить, что пятисотфунтовое синее животное может двигаться с такой быстротой. Острые как бритва когти царапнули металлический пол клетки, и он уже устраивался под животом матери, прижимаясь всем телом к впадине втянутой плоти, которую она сделала для него. Прильнув к матери и держась за ее мягкую и удивительно прочную кожу всеми шестью лапами, он был в безопасности в глубоких складках ее живота, какие бы резкие движения она ни делала.

Затем прозвучала ее новая мысль:

«Помни все, что я тебе говорила. Надежда нашей расы в том, что люди по-прежнему будут считать нас тупыми животными. Если они заподозрят в нас разум — мы погибли. А кое-кто уже начинает подозревать! Если эта информация подтвердится — нам наступит конец!

Запомни, твоя главная слабость — в твоей молодости. Ты слишком любишь жизнь. Ты должен принять смерть, если в этом будет спасение всей нашей расы».

Закончив, она немного успокоилась. Его разум слился с разумом матери так же тесно, как их тела, будто составлявшие одно целое. Он увидел толстые, диаметром не меньше четырех дюймов, стальные прутья клетки и наполовину скрытую ими фигуру человека. Он увидел мысли человека!

— Проклятые чудовища! Вы больше не сможете убивать людей! — В руке, которую он просунул сквозь прутья клетки, мелькнуло что-то металлическое. Затем из предмета показалась какая-то вспышка. На мгновенье мысленный контакт детеныша с матерью прервался. Он уже сам услышал, как мать ревет от боли, а его плоские ноздри почувствовали запах паленой плоти. Его мать отчаянно бросилась прямо на безжалостный источник огня, просунутый сквозь прутья клетки.

Огонь прекратился. Черная пелена, прервавшая контакт извалов, спала, и детеныш увидел, как человек со своим оружием пятится назад, где его не могли достать мощные лапы разъяренного существа.

— Будьте вы прокляты! — закричал человек. — Я вас достану и отсюда!

Наверное, боль, которую испытывала мать, была ужасной, но детеныш этого не чувствовал. Она сумела отключить свое сознание от боли, и он ощущал только душившую ее ярость и чувствовал беспрестанное движение. Она металась по клетке, ни на секунду не останавливаясь. Борясь за жизнь в ограниченном пространстве клетки, она падала, поднималась, крутилась и прыгала — делала все, чтобы только не быть на одном месте. Несмотря на отчаянное положение, ей удавалось в какой-то части мозга сохранить способность взвешенно рассуждать и анализировать. Непрекращавшийся огонь преследовал ее, иногда проносясь мимо, но чаще — попадая, и в конце концов она больше не могла подавлять мысль о близком конце. Вместе с этой мыслью пришла другая: детеныш впервые понял, что, заставив человека стрелять, его мать преследовала вполне определенную цель. Направленное на нее пламя сильно раскалило толстые стальные прутья клетки.

Среди шипящих звуков вырывающегося из дула пламени вдруг раздался другой, странный звук, напоминающий всеохватывающий и какой-то бесконечный вздох. Его источник находился где-то за пределами грузового отсека, и звук становился все громче и пронзительнее.

«Господи боже! — подумал человек. — Неужели это вонючее животное никогда не подохнет? Нужно выбираться отсюда — мы вошли в воздушное пространство! А где же этот чертов детеныш? Наверня…» — Мысль оборвалась при виде того, как животное весом в шесть с половиной тысяч фунтов с силой врезалось в ослабленные прутья клетки. Успев напрячь свои мышцы в момент удара, детеныш хоть и больно ударился о ставшие каменными от напряжения мышцы матери, но все-таки остался жив. Он услышал, как гнутся и вырываются из державших их креплений раскаленные металлические прутья.

Человек испустил вопль, и его лицо исказилось от ужаса, когда он оказался перед разъяренным животным, уже не защищенный стальной клеткой. Бластер выпал из его руки, и он бросился на подкашивающихся ногах к двери, ведущей в ближайший отсек. Добежав до лестницы, он чуть не упал и начал карабкаться наверх, с трудом цепляясь за нее непослушными трясущимися руками.

Детеныш почувствовал, как его мать собралась с последними силами и, сделав два огромных прыжка, настигла человека, чье лицо вдруг быстро приблизилось. Раздался еще один крик, резко оборвавшийся от мощного удара лапой, и наступила тишина. Затем все погрузилось в темноту.

Темнота! Только когда огромное, обволакивающее его тело осело и упало на землю, он понял, что означала эта темнота, и его захлестнула волна горя. Для детеныша-извала потеря матери была горькой вдвойне: рядом уже не было не только надежного мощного тела, способного физически защитить своего ребенка, но и сильного гордого интеллекта. Он только сейчас начинал сознавать, как сильно зависел от матери, особенно в этом вынужденном заточении. Он остался один, совершенно один, и жизнь потеряла всякий смысл. Он хотел умереть.

И все-таки, свернувшись в клубок и задыхаясь под огромным телом погибшей матери, он помимо своей воли заметил нечто странное. Во-первых, какое-то легкое головокружение и уменьшение давившей на него тяжести тела. Во-вторых, звук вздоха, слышанный раньше, теперь усилился и перешел в свист. Корабль падал — и падал все быстрее с каждой секундой!

Древний инстинкт, разбуженный этим неожиданным открытием, заставил его вылезти из-под тяжелого тела матери. Свист теперь был очень громким и становился все пронзительнее. Ощущение падения стало совсем ясным, пол как будто в любую минуту мог исчезнуть вообще.

Он хотел вспрыгнуть на спину матери: необходимость физического контакта была такой же острой, как и необходимость смягчить удар при падении. Но он не рассчитал и прыгнул слишком высоко, забыв о том, что его вес уменьшился. Он откатился в дальний угол и решил повторить попытку. Звук потока воздуха, рассекаемого обшивкой корабля, стал совсем пронзительным. Детеныш лихорадочно карабкался по массивному телу матери, пытаясь добраться до спины, когда вдруг и звуки, и свет — все исчезло от удара корабля о землю.

Глава 9

Первое, что он почувствовал, придя в себя, была боль. Каждая косточка, казалось, жаловалась его мозгу на нестерпимую боль, каждая мышца, разбитая при ударе, ныла и почти не слушалась. Он опять начал впадать в беспамятство, но что-то его удержало. Мысли! Какая-то смесь странных мыслей в головах многих людей. Опасность!

Окончательно придя в себя, он понял, что лежит на холодном металлическом полу. Видимо, при ударе он соскользнул или скатился со спины матери, все-таки смягчившей удар и сохранившей ему жизнь. Над ним громоздились исковерканные переборки корабля, и сквозь трещину на потолке он видел кусок покрытого дымкой неба. В образовавшиеся от удара большие пробоины на стенах задувал холодный ветер, и видневшаяся земля была какая-то странная и почему-то белая. На белом фоне были хорошо видны копошащиеся вокруг темные фигурки. Вдруг в одном из проемов показался луч света, который, обшарив отсек, едва не дошел до него, но задержался на теле матери. Прячась от луча, он быстро подполз к матери, забрался под нее и замер, затаив дыхание.

Со всех сторон раздавались крики, которые, отражаясь от исковерканного металла, создавали невообразимую какофонию. Извалу не было необходимости напрягаться, чтобы понять, о чем шла речь. Основная мысль была четкой и выражала облегчение.

— Все в порядке, командир! Оно мертвое!

Раздался странный шаркающий звук и громко резонировавший на металле стук нескольких пар ног.

— Что это значит — оно мертвое? — ответил другой, привыкший командовать, человек. — Ты говоришь про взрослого извала? Эй, кто-нибудь! Посветите сюда.

— Вы что, думаете, что детеныш мог…

— Я должен быть уверен. И потом, этот детеныш не такой маленький. Наверное, фунтов пятьсот, и по мне — лучше встретить бенгальского тигра. — Несколько лучей фонариков методично шарили по всем закоулкам отсека. — Надеюсь, что ему еще не удалось отсюда выбраться. Здесь с десяток мест… Карлинг! Соберите двадцать человек по ту сторону и направьте лучи прожекторов на самый большой проем. Не забудьте осмотреть следы на снегу, прежде чем вы их затопчете! В чем дело, Дэниэлс?

Мозг человека излучал волну ужаса и отвращения.

— Это… Здесь Бренсон, сэр… Вернее, то, что от него осталось. Около лестницы.

В ту же секунду чувства этого человека в той или иной мере отразились в умах остальных. Им на смену пришли ожесточение и такая злоба, что маленький извал еще сильнее прижался к мертвому телу матери.

— Черт побери! — полная эмоций новая мысль. — Конечно, дурацкий поступок, но… Слушайте! А ведь по извалу видно, что он погиб не от удара. На нем от ожогов нет живого места! А прутья на клетке! — Затем последовало довольно точное описание всего, что произошло, сменившееся новой мыслью: — Конечно, если маленький извал оказался под ней, — и командор Макленнан закончил мысль, — он наверняка был раздавлен в лепешку. С другой стороны… Паркер!

— Да, сэр!

Странно, но ответ пришел не сразу, а только после того, как его зафиксировал мозг командора. Наверное, тот, кто отозвался, находился довольно далеко, и связь поддерживалась с помощью приборов. Извал знал, что это возможно.

— Подгони сюда свой катер и поставь его напротив самой большой пробоины. Зацепите извала за лапу петлей кабеля и переверните его. Карлинг, вы нашли какие-нибудь следы вокруг корабля?

— Нет, сэр.

— Значит, не исключено, что он все еще под матерью: живой или мертвый. Расставьте своих людей, чтобы перекрыть все проемы. Направьте сюда прожектор. Всем внимание! Если он появится, тут же стреляйте! Стрельба на поражение!

Детеныш осторожно повернулся в своем убежище. Его нос, почувствовав движение воздуха, уловил запах паленой плоти матери. Нахлынувшие воспоминания об огне и агонии заставили его содрогнуться. Он поборол страх и обдумал свое положение. В головах людей он видел картины кустов и деревьев. Это означало укрытие. Но, кроме того, там было что-то белое, яркое, как-то связанное с холодной липкой влажностью, затруднявшей передвижение. Это может задержать его, если каким-то чудом ему удастся вырваться. Снаружи было почти темно. Темнота была ему на руку.

Чуть приподняв нависающую складку кожи, он осторожно выглянул, чтобы осмотреться, и его надежды угасли. Местность вокруг корабля была абсолютно открытой. Отсек был хорошо освещен слепящим белым светом прожекторов, направленных в пробоины, и вокруг стояли люди с оружием в руках. Он оказался в западне, наглухо блокированной пятьюдесятью вооруженными профессионалами. Детеныш медленно опустил складку, чтобы отразившийся в трех глазах свет не выдал его. Его научила этому мать во время охоты в бескрайних лесах родной планеты, находившейся сейчас так далеко, что страшно было подумать.

Вдруг складки тела, в которых он прятался, начали двигаться и подниматься. В какое-то мгновение ему даже показалось, что его мать ожила, но, поняв в чем дело, он запаниковал. Они поворачивали ее! Он замер, почти ослепленный ярким светом, но в следующее мгновение вдруг опять стало темно, и он чуть не задохнулся от обрушившейся на него массы. Что-то, наверное, у них сорвалось, и, пока извал пытался отдышаться, вновь зазвучали нетерпеливые команды Макленнана.

— Паркер! Подгоните катер поближе и лучше укрепите петлю… Вот так. Попробуем еще раз.

Вновь огромное тело матери начало подниматься, и на этот раз — не сорвалось. Детеныш сжался, ожидая, что в любой момент люди заметят комок его тела, жавшийся к туше взрослого животного, и тогда наступит ужасная боль от безжалостного огня. Такого же, что сжег его мать, только многократно усиленного.

Он вздрогнул при мысли о смерти матери и стал вспоминать все, чему она его учила, чтобы побороть страх. Она тоже понимала свою обреченность, но ей удалось вырваться из стальных прутьев и убить своего палача. Здесь было слишком много людей, безнадежно много, но зато на его пути не было стальной решетки. Если он будет действовать достаточно быстро…

Теперь страх исчез, уступив место решимости довести до конца задуманное. Через мгновение тело матери полностью оторвется от земли и путь будет свободен. Он глубоко вздохнул и осторожно попытался нащупать задними лапами опору для прыжка.

Пора! Как отпущенная пружина, извал бросился на ближайшую группу людей, находившихся примерно в тридцати ярдах. Он сразу же почти физически ощутил, как многих из них охватили смятение и страх, тут же вытесненные одной общей мыслью: «Убейте его! Убейте его!». Бластеры трех людей прямо перед ним были всего лишь малой частью десятков других, направленных на него; пальцы уже нажимали спусковые крючки.

Все еще наполовину ослепленный светом прожектора, он не заметил трещины между двумя деформированными плитами палубы, и одна из его лап провалилась в нее. Его удивительные рефлексы позволили моментально переместить центр тяжести тела на другую сторону, и ему удалось выдернуть лапу из трещины, не повредив кости. Однако, потеряв равновесие, он покатился по инерции все дальше и дальше, пока не упал в огромную пробоину диаметром не меньше десяти футов, образовавшуюся при ударе корабля о землю.

Этот неожиданный маневр спас ему жизнь. По крайней мере — на некоторое время. Еще не достигнув дна отсека, куда он провалился, он услышал наверху треск десятков стреляющих бластеров.

На стене сбоку он обнаружил какой-то темный проход, достаточно широкий, чтобы в него можно было протиснуться. Вполне возможно, что он вел в другой отсек, из которого можно было выбраться наружу. Однако, взвесив шансы, он решил отказаться от этой попытки. Даже если там и был отсек, то от удара он должен был пострадать еще больше, и тогда извал оказался бы в западне.

Люди, находившиеся рядом с пробоиной, могли оказаться на ее краю в любую минуту. Прикинув как можно точнее, с какой стороны они скорее всего подойдут, Он приготовился и прыгнул. Чудом не задев острые искореженные края, он оказался наверху, и ближайший человек был в пределах его досягаемости. Брызнула кровь, и человек упал как подкошенный, взмахнув бластером, стрелявшим уже в пустоту.

Не мешкая ни секунды, извал бросился на двух других, находившихся чуть дальше. Они не стреляли сразу, боясь попасть в своего товарища, а теперь было слишком поздно. Наскочив на одного с сокрушающей силой, извал на ходу одним ударом вспорол грудь и живот второго. Подавив желание задержаться и разорвать их тела зубами, он кинулся к ближайшему проему, находившемуся всего в двадцати футах. Он с разбегу бросился в него и, приземлившись, тут же отпрыгнул в сторону. В тот же миг из проема вырвался ревущий сноп пламени выстрелов, осветивший все вокруг.

Снег! Его торжество победителя быстро угасло, когда это странное белое вещество, холодное и вязкое, лишило его гибкости и быстроты.

Яркий свет прожектора спасательного катера заплясал на снегу, освещая окрестности, и извал увидел перед собой свою длинную тень. Прямо перед ним был огромный валун, и он, не мешкая, тут же прыгнул за него. Валун содрогался от мощных ударов энергии, излучаемой бластерами. Послышалось режущее ухо шипение, и валун раскололся пополам. Извал нырнул в небольшой овраг, а над ним продолжали бушевать ревущие потоки пламени. Снег в овраге оказался мягким и глубоким, и, несмотря на все усилия, извал продвигался мучительно медленно. Спустя некоторое время он решился выбраться из оврага и побежал вдоль каменистой насыпи, тянущейся по его обеим сторонам. Он бежал с дальней от катера стороны, стараясь прижиматься к земле как можно ниже.

Два раза, завидев приближающийся луч прожектора, прочесывавший местность в поисках его, он нырял в овраг. Затем, оглянувшись, он заметил, что прямо на него летит спасательный катер. Его едва затеплившаяся надежда на спасение вновь погасла. Катер летел вдоль оврага и приближался со скоростью, состязаться с которой он не мог. Снизу катера полдюжины прожекторов освещали такую широкую полосу местности, что рассчитывать укрыться в тени было бессмысленно. Единственное, что могло послужить ему укрытием, была группа деревьев, но она росла слишком далеко, чтобы успеть до нее добраться. Катер должен был его настигнуть через несколько секунд.

Его внимание привлекли валуны, наполовину занесенные снегом, ближайший из которых находился всего в двадцати футах. Собравшись с силами, он прыгнул на ближайший валун, чтобы не оставлять следов на мягком снегу. Приземлившись точно на вершине валуна, он тут же прыгнул еще раз, прямо в середину камней, и, поджав лапы, наполовину зарылся в снег и замер, выставив наружу собранное мышцами некое подобие горба.

Он не мог видеть света прожекторов с пролетевшего над ним катера, но в мыслях наблюдателей не было ничего, что указывало бы на его обнаружение. Пилот, судя по всему, разговаривал с командором, оставшимся на месте кораблекрушения. На этот раз извал мог напрямую читать мысли пилота.

— Не понимаю, как он мог уйти дальше, сэр, но его нигде не видно.

— Ты уверен, что он нигде не сворачивал с насыпи?

— Так точно, сэр. Здесь глубокий снег по обе стороны оврага. Он не мог уйти, не оставив следов. Хотя подождите. Впереди есть кустарник и растет несколько деревьев. Я уверен, что света прожекторов хватит, чтобы тщательно осмотреть все вокруг…

— Лучше спускайтесь на землю и прочешите местность. Только, бога ради, будьте осторожны! С нас хватит уже понесенных потерь.

Извал немного пошевелился, чтобы устроиться поудобнее, и решил не покидать своей позиции в снегу. Снег вокруг его тела начинал таять, образуя все расширяющуюся прогалину. А все шесть конечностей, утопленных в снегу, начинали неметь. На его далекой тропической родине вода была в изобилии, но ее температура колебалась от прохладной до горячей. Детеныш с тоской подумал о том, как хорошо дома.

Вдруг он насторожился. Поисковая группа возвращалась на спасательный катер.

— Там его нет, сэр. Мы осмотрели каждый квадратный фут земли.

Наступило молчание, а потом команда:

— Хорошо, Паркер. Сделайте еще пару кругов над местностью, на этот раз повыше, и посмотрите, нет ли еще где убежища, в котором он мог бы укрыться. Тем временем свяжитесь со вторым катером — он уже должен подлетать к базе. Прикажите им, как только они доставят раненых, взять на борт охотничьих собак и сразу возвращаться. Управляющий заверил, что может их достать. С собаками мы легко выследим это чудовище — есть там следы или нет! И я гарантирую, что позволю им оторвать все его шесть ног!

Извал с замиранием сердца следил, как катер поднялся в воздух, но тот развернулся налево и стал набирать высоту. Как только катер оказался достаточно далеко, извал прыгнул обратно на насыпь и побежал к деревьям. Достигнув перелеска, он укрылся под нависающими ветвями. Здесь он был в безопасности, пока катер совершал облет местности.

Когда катер улетел совсем, он покинул свое убежище, побежал дальше и через несколько минут остановился на краю плато, чтобы осмотреть лежавшую перед ним долину. Здесь росло гораздо больше деревьев, а земля, сверкавшая снежным покровом, была испещрена многочисленными оврагами. Небо безлунной ночи было покрыто сотнями ярких звезд. Слева небо заливало какое-то странное пульсирующее сияние. В этом чужом мире оно могло означать что угодно, в том числе и поселения людей. Этого направления следовало избегать.

Он спрыгнул вниз и побежал к долине ровной быстрой трусцой. Наст здесь был гораздо тверже, и он выяснил, что может передвигаться, не оставляя глубоких следов, если огибать сугробы. Такая тактика не позволит людям обнаружить его по следам с воздуха, и они будут вынуждены ограничиться скоростью движения собак. Из мыслей людей он не мог понять, как выглядят собаки, только одно было ясно — собаки меньше людей, обладают меньшим разумом, но их обоняние такое же тонкое, как и его собственное.

Глава 10

Когда серый свет начал потихоньку заливать заснеженные лесистые холмы, извал остановился передохнуть. Для этой цели он выбрал лишенную снега нишу в невысоком утесе, который мог защитить его от колючего ветра. Во время долгих ночных часов он боролся с непривычным холодом с помощью постоянного движения; его великолепный организм бесперебойно подавал достаточно тепла конечностям. Но теперь он прижимал их к себе и смог, согревшись, задремать только тогда, когда чуть нагрелась стена, к которой он прислонился.

Сколько прошло времени, он не знал, но проснулся от странной мысли, которую уловил его мозг — частично страх, частично любопытство, но в основном глупость. На секунду, еще не окончательно проснувшись, он решил, что это игра его воображения, порожденная перенесенным напряжением.

Он тут же отбросил это объяснение, сообразив, что здесь нечто иное — слишком уж отличались импульсы от его собственных. Осознав, что это импульсы чужого мозга, извал открыл глаза.

Неподалеку олень отщипывал пучки бурой травы, которые он нашел в прогалине. Чуть повернув голову, олень косил глазом на извала, а его мысли по-прежнему представляли собой смесь чувства голода и тревоги.

Пища? Голодными глазами извал смотрел на оленя и взвешивал свои шансы на удачную охоту. Между ними было слишком много снега, причем разной глубины и твердости; основную скорость нападению должен был задать начальный прыжок. Извал осторожно освободил для прыжка сначала одну лапу и нащупал когтями во что упереться, затем другую и приготовился…

* * *

Пища была пригодной — все остальное не имело значения. Он проглотил слюну, чтобы удалить изо рта неприятный привкус. Несколько раз он засовывал голову в снег и кусал его, чтобы прополоскать холодной жидкостью рот и смыть терпкий вкус крови. Он в очередной раз укусил снег, когда услышал необычные звуки, звонко разносившиеся в морозном воздухе.

Звуки животных!

Они были еще далеко, но вместе с ними появились слабые импульсы мыслей, мыслей человека. Извал с тревогой понял, что это были те, кто жаждал его смерти, и это была погоня — погоня за ним!

Он вскочил на насыпь и, встав на задние лапы, вытянул шею, чтобы лучше видеть. С этой высоты ему была хорошо видна цепочка следов, оставленных ночью во время бега по долине. Путь его следования отпечатался на снегу как нарисованный: он был хорошо заметен — прямой и ни на что другое не похожий. Его уверенности как не бывало, и он приготовился прыгнуть в сторону, когда на снег упала новая тень.

Извал замер. Через мгновение на расстоянии четверти мили справа появилась воздушная машина и приземлилась примерно в миле от его следа. Сбоку открылась дверца, из которой выпрыгнули пять собак. Они быстро разбежались по сторонам, и их оживленное повизгивание свидетельствовало о нетерпении начать погоню. Извал видел, как одна из них напала на его след и подала сигнал остальным. Через мгновение по его следу мчались все пять животных.

Первым желанием извала было пуститься в бегство в противоположную сторону. Но, поборов приступ страха, он направился по насыпи вверх, забираясь все выше и выше в горы, подальше от открытого и залитого солнцем пространства. Ему приходилось нелегко. Там, где не было снега, земля была покрыта острыми обломками камней, и он был вынужден то и дело переходить с бега на шаг и перепрыгивать опасные трещины.

Все это время его не покидало чувство, что преследовавшие его собаки с каждым прыжком подбирались к нему все ближе и ближе. Или что их хозяева могли в любой момент появиться на небе и расстрелять его сверху из своего смертоносного оружия. Его мозг зафиксировал появление второго воздушного судна, высадившего новых собак у его следов гораздо ближе первой партии.

Он резко повернулся на гребне и спрыгнул вниз, на покатый спуск. Еще раз поменяв направление, он пересек небольшую долину и опять оказался на гребне скалистой гряды, инстинктивно избегая участков, где могли отпечататься его следы. Он, правда, не ставил перед собой цель во что бы то ни стало скрыть свои следы. Были минуты, когда лай собак раздавался где-то совсем рядом или вообще замирал среди покрытых снегом долин, но он всегда возвращался. Каждый раз это придавало ему новые силы для дальнейшего бегства. Когда наконец красный диск солнца начал опускаться в долину, зажатую меж двух скал на горизонте, и тени стали совсем длинными и темными, извал понял, что сумел пережить по крайней мере еще один день.

Он ждал этого момента. Большими прыжками, в которые он вкладывал последние силы, он изменил направление движения под прямым углом и через несколько сот ярдов вернулся на свой прежний курс, но уже в обратном правлении.

Теперь, находясь в относительной безопасности, он досмотрел вниз, на долину, где стояли рядом оба катера. Возле них на снегу двигались крохотные фигурки людей, а немного поодаль кормили собак. Похоже, преследователи располагались на ночь.

Извал не стал терять времени, чтобы удостовериться в этом наверняка. Приближавшаяся ночь еще больше удлинила сгустившиеся тени, и он начал спуск к подножию горы. Ему пришлось описать большой круг: ветер был очень порывистым и постоянно менял направление. Стараясь все время находиться с подветренной стороны, он подошел к стоянке.

Горящими глазами он разглядывал из своего укрытия десяток собак. Все они были связаны одной цепью и некоторые устраивались спать. От них исходил ужасный чужой запах, и он подумал, что в стае они могут быть очень опасны. Если ему удастся убить этих собак, на смену им привезут других. Но за это время он сможет затеряться в бескрайних покрытых лесами горах.

Он должен быть убийственно быстрым. Люди могут выскочить из своих катеров за считанные секунды и уничтожить его бластерами.

Эта мысль так подстегнула его, что он вихрем бросился вниз.

Первая собака его увидела. Он почувствовал ее удивление в тот момент, когда она пыталась подняться на ноги, и услышал ее тревожный сигнал, сменившийся темнотой, которая заполнила ее мозг после мощного удара, нанесенного извалом. Извал оскалился и лязгнул зубами, с точностью рассчитав траекторию полета другой собаки, прыгнувшей, чтобы вцепиться ему в горло. Зубы, способные Перекусить металл, сомкнулись в мертвой хватке, не знающей жалости. Его пасть залила кровь, имевшая неприятно горьковатый привкус. Он с рычаньем выплюнул ее, и в этот момент на него набросились остальные собаки. Извал встретил ближайшую из них выставленной вперед передней лапой, закованной в броню.

Челюсти, напоминавшие волчьи, пытались вцепиться в темно-синюю лапу и порвать ее в клочья. Неуловимым движением извал увернулся от оскаленной морды и схватил пса за шею. Его когти подобно стальным крючьям тут же глубоко вонзились в плечо собаки, и она отлетела в сторону как снаряд и забилась в конвульсиях. Цепь, на которой она была привязана, порвалась от удара, и через несколько секунд агонии собака затихла. У нее была сломана шея. Извал повернулся, чтобы встретить других нападавших лицом, и остановился. Собаки пятились от него, а их мысли были полностью парализованы охватившей их паникой. Они были побеждены и объяты ужасом.

Он еще немного повременил, чтобы удостовериться в своей полной победе. Раздались крики людей, и запрыгали первые лучи фонарей. Но он не уходил, чутко прислушиваясь к мыслям собак. Наконец сомнений не осталось. Эта свора собак, парализованных страхом, перестала представлять для него опасность. Он был уверен, что их уже ничем нельзя было заставить пойти по его следу.

Извал бросился бежать. Вдруг прямо перед ним вспыхнул луч прожектора, на мгновенье ослепив его, и он тут же прыгнул в сторону. Управлявший прожектором, видимо, был не очень опытен и сразу же потерял извала. Когда тот уже был в безопасности и мчался за каменистой грядой, кто-то с запозданием открыл огонь по теням, которые отбрасывали скалы, и местность осветилась вспышками взрывов.

Этой ночью, довольный собой, он хорошо выспался. На рассвете он уже снова был в пути, но после полудня вновь услышал за собой лай собак. Он оцепенел: он рассчитывал, что, забравшись далеко вглубь, он оторвется от погони, и преследователи оставят его в покое.

Он побежал дальше, но с каждым движением все больше давала о себе знать накопившаяся усталость. Он чувствовал не только физическое истощение: его вера в то, что удастся выжить, начала давать трещину. Он не мог представить, как ему еще раз удастся расправиться с новой сворой собак. Однако с наступлением темноты он все же предпринял такую попытку. Когда он повторил свой маневр, принесший удачу предыдущей ночью, с величайшей осторожностью делая каждый новый шаг и постоянно прислушиваясь, его обостренное восприятие телепата позволило ему издалека удостовериться в обоснованности своих опасений: его ждала засада.

Растерянный и измученный, он опять вернулся в темноту ночи и побежал дальше по заснеженной равнине. Появившиеся облака закрыли звезды, и стало еще темнее. Одна лишь белизна снега позволяла ему вовремя замечать и обходить препятствия. Становилось холоднее. Начали падать мягкие хлопья, которые поначалу его не беспокоили, но с усилением ветра, подувшего с севера, они скоро превратились в миллионы маленьких иголок, беспрестанно коловших его.

Всю эту долгую ночь он боролся с пургой и холодом, но именно в них было его спасение. Он опять бежал вперед, понимая, что нужно как можно дальше оторваться от преследователей, раз его следы будут скрыты толстым слоем выпавшего за ночь снега. С первыми признаками рассвета пурга начала стихать. Но она не хотела сдаваться так просто и цеплялась за утро резкими порывами ветра. Продрогший, обессиленный и голодный извал остановился у входа в пещеру, достаточно большую, чтобы он мог в нее забраться. Думая о предстоящем отдыхе, он залез в пещеру и замер: в глубине шевельнулась тень какого-то крупного темного существа.

Измученный извал почувствовал влажный запах животного тепла, смешанный с едким запахом испражнений, и уловил, как нехотя, как бы издалека, стали появляться мысли. Он понял, что застал жившее в пещере чудовище во время сна.

…Еще один медведь, осмелившийся войти… злость… отчаянные усилия сбросить путы долгого сна — такиемысли роились в голове пробуждающегося гигантского медведя. Видя только большую темную тень, да и ту в Дымке, хищник очнулся от сна и, впав в неистовство, страшно зарычал и бросился на пришельца.

Удар отбросил извала на снег, но недалеко. Вцепившись Когтями в мерзлую землю, он собрался в комок и бросился на медведя, сильно ударив его в плечо.

Зверь свирепо зарычал в ответ и, обхватив извала мощными лапами, почти оторвал его задние лапы от земли, сжимая его в своих объятиях так сильно, что у извала затрещали кости и перехватило дыхание. Какую-то долю секунды извал пытался освободиться от сжимавших его объятий, понимая, что слишком ослаб для смертельной схватки с таким страшным противником.

Попытка освободиться была серьезной ошибкой извала Он уже почувствовал, что зверь сообразил, что вступил.) борьбу с каким-то неизвестным существом. Тень страха, тупое удивление и желание бросить жертву и разобраться что к чему. Но на попытку освободиться медведь моментально среагировал, еще сильнее сжав тиски своих объятий. Огромные клыки зверя впились в тело извала, нанося ему ужасные раны.

Гигантский хищник испустил торжествующий рев: теперь его мыслями была смесь ярости, свирепости и желания растерзать противника в клочья. Он отпустил одну лапу и с удивительным проворством нанес удар.

Удар был такой ужасающей силы, что извал на мгновенье потерял сознание. Однако боль вывела его из шока, и на какое-то время он опять стал самим собой. С невероятной быстротой он вцепился зубами в ударившую его лапу, когда медведь пытался ее отдернуть Сомкнув мощные челюсти, он прокусил ее насквозь и раздробил кости В тот же момент обеими средними лапами он уперся в брюхо медведя и, выпустив когти, одним движением распорол ему живот.

Он действовал так решительно и нанес такие ужасные раны, что при других обстоятельствах это положило бы конец схватке. Но ярость, захлестнувшая медведя, была так велика, что его мозг просто не отреагировал на полученные раны. Если бы извал не был так измучен, он смог бы отскочить и оказаться в безопасности в тот же момент. Медведь взревел от боли и инстинктивно опять повторил свой маневр и сжал противника, уступавшего ему в размерах, в тисках своих мощных лап. Но в этих лапах никогда прежде не было столь смертельно опасного существа.

Извал не мог среагировать быстро. Но быстроты здесь и не требовалось. Устало он опять поднял средние лапы и так же устало еще глубже вонзил когти в разорванное брюхо врага. На этот раз внутренности зверя были буквально вырваны из живота.

Никакая ярость не могла компенсировать такое разрушение. Последней мыслью медведя, падавшего на снег, было удивление. В его пасти пузырилась кровавая пена.

Обессиленный извал еще некоторое время продолжал лежать в мертвых объятиях, пока наконец по телу медведя не пробежала последняя конвульсия агонии и лапы не разжались. Чуть живой от боли, извал с трудом выбрался из-под хищника и заполз в пещеру.

Неприятный запах поверженного зверя уже не смущал его. Чисто вылизав свои раны, он свернулся в комок и заснул.

Глава 11

Он проснулся от того, что ощутил где-то неподалеку присутствие животных. Ощущение было настолько ярким, что он даже получил представление об их размерах. Хотя этих животных было много, все они были намного меньше медведя.

То, что излучаемые их мозгом импульсы свидетельствовали о полном отсутствии интеллекта, успокоило его. Пока эти звери чувствовали себя в безопасности, людей поблизости не было. Из доносившихся звуков и мысленных импульсов он понял, что они лакомятся медведем. Извал опять заснул.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко и почти все волки ушли. В его голове появилась картина костей и клочьев шерсти, разбросанных по снегу, и он знал, что от всей стаи осталось только четыре волка. Два из них были заняты тем, что пытались разгрызть бедренную кость. Телепатическая картина того, что делал третий, была размыта, а последний хищник принюхивался ко входу в пещеру.

Извал быстро поднялся, вновь чувствуя силу в отдохнувших мышцах. Во время первого пробуждения он был еще слишком слаб, чтобы что-нибудь предпринимать; теперь, вновь обретя уверенность в себе, он направился ко входу и оказался в нескольких футах от волка, осторожно продвигавшегося вперед, постоянно принюхиваясь.

Свирепости больше, чем у собак и даже медведя, подумал он, прислушиваясь к импульсам животного. И все же После продолжительного рычания волк, оскалив клыки, попятился и, повернувшись, ретировался. В его мыслях извал прочитал не страх, а почтительное уважение. Он также уловил ощущение сытости: волк с набитым желудком вовсе не был заинтересован в том, чтобы потревожить странное существо, которое было крупнее и наверняка сильнее трех или даже четырех волков.

Извал начал нервничать. Он чувствовал непреодолимое желание скрыть все следы гибели медведя. Ему казалось, что разбросанные кости и клочья шерсти на залитом кровью снегу в сочетании с многочисленными следами будет легко обнаружить сверху.

Он понимал, что проспал большую часть дня, не в силах заставить себя двигаться раньше. Но теперь к нему вернулась способность волноваться. Он вышел наружу.

Поблизости было два волка и еще два — на расстоянии около ста ярдов. Волки, находившиеся рядом, злобно взглянули на него, но отошли, едва он начал приближаться, и оставили кости, которые они грызли. Не обращая на них внимания, извал закопал все, что смог подобрать, и забросал поле боя снегом. Затем, шаг за шагом заметая свои следы снегом, вернулся в пещеру.

Он провел эту ночь спокойно: никто не потревожил его сон среди этой пустынной скалистой местности. На следующий день его сон то и дело прерывался приступами голода. Около полудня пошел снег. Когда снегопад усилился, извал решился покинуть пещеру. У него была вполне определенная цель. Он вспомнил, что, пересекая неподалеку покрытый льдом ручей, как, впрочем, и другие небольшие речки, он ощутил присутствие в воде подо льдом каких-то форм жизни. Это вполне заслуживало более пристального внимания.

Он разбил лед и, присев, принялся ждать. Он улавливал примитивные импульсы, источник которых то приближался, то удалялся. Дважды он заметил, как в потоке быстрой воды блеснули какие-то продолговатые тени, и молча наблюдал, как они скрылись, совершая быстрые резкие движения.

На третий раз он опустил в ледяную воду свою правую переднюю лапу и долго держал ее там, пока рыба не оказалась рядом.

Мгновенным неуловимым движением он выдернул лапу, и на лед упала струя воды и забилась рыба. Он с удовольствием съел ее. У нее был приятный вкус. Это было не похоже на оленя.

Чтобы поймать и съесть еще четыре рыбы, ему потребовался примерно час. Он остался недоволен результатом, но чувство голода все-таки притупилось. Становилось темно, и он опять вернулся в пещеру.

Устраиваясь на ночь, он размышлял. В самом деле, ему удалось благополучно решить многочисленные проблемы последних дней, причем решить так, как он не мог рассчитывать даже в самых смелых своих мечтах. Ему удалось уйти от погони, у него было подходящее убежище и даже неожиданный источник вполне пригодной пищи. Всего этого он добился сам, и он был уверен, что его мать по праву гордилась бы им, если бы только была жива.

Несмотря на все это, его не покидало постоянно присутствовавшее чувство неудовлетворенности. Действительно, ему удалось бежать, но он ничего или почти ничего не сделал, чтобы отомстить за смерть матери.

Сколько для этого потребуется человеческих жизней? Он решил, что на всей планете их не хватит. Конечно, в этих краях население было совсем малочисленным, но, с другой стороны, реальных шансов добраться до густонаселенных территорий было совсем мало.

И все-таки он узнал из мыслей своих преследователей, что в округе есть деревни и поселки. В конце концов ему удастся добраться до одного из них и, пусть частично, отомстить за смерть матери прежде, чем его убьют.

Но не сейчас. Было глупо рассчитывать на то, что его поиски прекратились. Он должен вести себя как можно тише еще несколько дней, а потом под прикрытием снегопада отправиться на поиски поселений. На четвертый день произошло событие, изменившее все его планы. Двигаясь вдоль ручья в поисках подходящего места для рыбалки, он угодил задней лапой в капкан, поставленный на бобра.

Щелчок металлических челюстей заставил его высоко подпрыгнуть. Мгновенная боль, пронзившая его тело, обратила извала в бегство, и именно из-за этого он опасно поранил лапу: он действовал с такой силой, что порвал мышцу и повредил сухожилие.

Скрючившись от боли, извал осмотрел предмет, причинивший столько несчастий. Через несколько минут он Понял его устройство и, нажав на плоские пластины по бокам, освободил пружину и вынул лапу из капкана. В ней толчками пульсировала боль. Немного погодя он уже был на ручье, передвигаясь на пяти лапах. Он предпочел бы остаться в пещере и подождать, пока лапа заживет, но это было слишком опасно.

Сколько пройдет времени, пока люди вернутся проверить капкан, и свяжут ли отсутствие капкана с ним? Эти вопросы не давали ему покоя, но одно было ясно — оставаться здесь дальше было слишком рискованно.

Ближе к закату он нашел место для ночлега под навесом скалы. Проспав всю ночь и часть утра, он отправился, соблюдая все меры предосторожности, на реку и после недолгих поисков нашел место, где лед был потоньше. Хоть под ним и журчала вода, разбить его удалось только с помощью тяжелого камня. Поймав несколько рыб, извал утолил голод.

Всю следующую ночь извал шел по течению. И следующую ночь тоже.

На третий день он очнулся от глубокого сна, услышав знакомые звуки реактивных двигателей. Извал напряженно следил из своего укрытия за маленьким вертолетом, летевшим на высоте нескольких десятков футов над рекой и направлявшимся прямо на него.

Когда он отпрянул от края скалы, чтобы его не заметили, он почувствовал, как в его голове зазвучала мысль, обращенная прямо к нему. В этом не было никакого сомнения.

«Немедленно уходи от реки. Твои следы заметили, и погоня уже началась. Меня зовут Джеймисон, и я стараюсь получить разрешение спасти тебе жизнь. Но оно может прийти слишком поздно. Немедленно уходи от реки. Твои следы заметили…»

Вертолет пролетел дальше и скрылся из вида, унося с собой источник мысли за пределы телепатического восприятия извала. Извал еще некоторое время оставался на месте и напряженно думал. Может, это ловушка, чтобы выманить его из укрытия, пока еще светло?

Он решил, что нет. Это был один из людей, проникших в его тайну. Фактически его дружба — хоть и реальная в каком-то смысле — представляла большую опасность для расы извалов, чем смерть его матери и его самого.

Извал не мог смириться с мыслью о смерти без борьбы. Он рванулся из своего убежища, как спринтер на старте, и бросился вверх по течению, туда, откуда он пришел. Рано утром он пробегал по небольшой каменистой долине, которую пересекала речка; она была не гак далеко.

Когда он добрался до нее, поврежденная лапа опять начала болеть. Стараясь не обращать на нее внимания, он решительно пробирался по выбранному им пути, показавшемуся ему наиболее трудным для преследования. Каменистая почва уходила все выше и выше, пока он не оказался на небольшом плато, возвышавшемся над рекой на несколько сот футов.

По-прежнему не было никаких следов вертолета и никаких признаков преследования. С чувством облегчения извал двинулся еще выше, чтобы с высоты осмотреть окрестности.

Наступила ночь, а он бежал все дальше и дальше по бескрайней зимней пустыне. Обернувшись, он увидел, как взошла горбатая луна, а справа зажглось странное сияние, уже виденное им раньше и являвшееся, по его представлениям, особенностью этой планеты.

Сколько ему удалось пробежать, он не знал, но первые лучи солнца застали его чуть живым от усталости, а нога болела, не переставая. Однако еще большую тревогу у него вызвала картина, открывшаяся перед его глазами. Он увидел берег, на котором тут и там были разбросаны поселки людей, а дальше — насколько хватало взгляда — лежал бескрайний серый океан.

Извал нерешительно остановился и обвел взглядом открывшийся вид. С одной стороны, он нашел то, что искал — здесь было много людей, с которых он мог начать свою месть. С другой стороны — этого нельзя было делать сейчас, когда погоня была так близко и больная нога стесняла все его движения.

Ему нужно обогнуть эти поселения справа или слева, вновь уйти подальше от берега и выждать, пока…

Вдруг из-за ближайшей группы деревьев вынырнул низко летящий вертолет и через мгновенье пролетел прямо над ним. Извал тут же метнулся под утес и спрятался, успев, однако, заметить, что это был тот же самый вертолет, который он встретил раньше на реке. Теперь воздушное судно преследовало его без всякого труда, повторяя все его перемещения, и те же импульсы, что обращались прямо к нему раньше, быстро формулировали в голове извала ясные и четкие мысли.

«Я не причиню тебе вреда! Если бы мне это было нужно, ты уже давно был бы мертв! Перестань бежать, иначе тебя заметят! Тебе не удалось остаться незамеченным, и о твоем присутствии уже сообщили. Зная направление, откуда ты пришел, мне удалось найти тебя первому Но по всей территории объявлена тревога и местность прочесывается самолетами. Перестань бежать, иначе тебя заметят!»

Извал почувствовал беспомощность: в нем боролись желание послушаться совета и злость от того, что никак не удается избавиться от этого преследователя. Но меньше чем через минуту вопрос решился сам собой. Он увидел небольшой поселок из нескольких домов, отстоявших друг от друга довольно далеко, и, повернув назад, заметил один из ненавистных катеров, медленно летевший примерно в миле от него. Он нырнул в кустарник и замер там, охваченный паникой.

Вертолет тут же камнем нырнул вниз и приземлился футах в пятидесяти от извала. Увидев, как открылась дверца, он приготовился к прыжку, но из вертолета никто не вышел. Вместо этого появился новый поток мыслей.

«Вчера я пытался направить тебя подальше от поселений, но ты все-таки до них добрался, и теперь я могу спасти твою жизнь только одним. Ты должен сам зайти в кормовой отсек и позволить мне увезти тебя в безопасное место. Нет, я не могу выпустить тебя обратно на волю, но я могу гарантировать, что тебе не будет причинено никакого вреда. Смотри, катер уже совсем близко! Люди, которые там находятся, не считают тебя разумным существом и полагают только, что ты очень опасен для человека. Убеждать их, что это не так, нет времени. Они убьют тебя, если ты не поторопишься! Ты слышишь меня?»

Катер был всего в нескольких сотнях ярдов и медленно кружил над зарослями кустарника, похожими на те, в которых прятался извал. Без сомнения, они тщательно все осматривали в поисках его.

Извал напряженно выжидал. Он был уверен, что его следы нельзя было различить на подтаявшем и грязном снегу, и еще оставалась надежда, что катер продолжит свои поиски в другой стороне. Но его надежды не сбылись: катер поднялся и полетел прямо к нему.

«Быстрее! — в мысли из вертолета сквозили умоляющие нотки. — Будет лучше, если они не заметят, как ты войдешь…»

И все-таки извал медлил, не желая расставаться со свободой, доставшейся ему так дорого. В последний момент он решился. Но не для того, чтобы спасти себя. Он вспомнил слова своего «спасителя»: «Люди, которые там находятся, не считают тебя разумным существом…» Это означало, что только находившийся в вертолете человек считал именно так. И если этого человека удастся убить, его знание умрет вместе с ним.

Глава 12

Низко прижимаясь к земле под прикрытием нависающих веток, извал устремился к вертолету и проскользнул в люк. Люк тут же захлопнулся, и он оказался в полной темноте, успев, однако, заметить, что в отсеке были только голые стены и два вентиляционных отверстия. Пол под ним внезапно вздрогнул, и извал устало устроился поудобнее.

Странно, но невозможность сразу расправиться с обладателем столь жизненно важного секрета не особенно огорчила его; он просто обреченно смирился с тем, что события отныне будут развиваться сами по себе, независимо от любых предпринимаемых им действий.

Теперь откуда-то снаружи вертолета появились мысли, которые сразу же «отпечатались» в голове его спасителя и в то же время почему-то озвученные — их было слышно через тонкую металлическую переборку.

— Доктор Джеймисон, вам, похоже, всегда удается оказываться в самом центре событий. Вы, конечно, не видели ничего похожего на маленького взбесившегося монстра? — это были мысли того же человека, что отдавал приказы на месте крушения космического корабля несколько дней назад, и в его голосе звучала плохо скрытая неприязнь.

После небольшой паузы прозвучал не лишенный иронии ответ:

— Я абсолютно уверен, что он покинул эту местность, командор Макленнан.

— В самом деле? Что же, скоро мы узнаем наверняка. По его следу идут шесть собак в сопровождении катера. Судя по их скорости, след свежий и хороший. На этот раз мы не остановимся, пока не достанем его, где бы он ни прятался. Очень жаль, что вам не удалось убедить Чрезвычайного представителя, что этот зверь не так опасен, чтобы отказаться от попытки взять его живьем, но не исключено, что они позволят вам сделать из него чучело.

Пока командор говорил, импульсы его мыслей становились все слабее и слабее, и извал понял, что вертолет Джеймисона начал удаляться, набирая скорость. В следующее мгновение извал почувствовал тревогу Джеймисона, вызванную тем, что их быстро настигал катер.

— Джеймисон! — мысль и голос Макленнана раздались одновременно: и там и там было бешенство. — Вы немедленно приземлитесь, иначе мы будем вынуждены сбить вас.

Извал почувствовал тревогу и нерешительность человека в соседнем отсеке. Он лихорадочно размышлял, какие нажать рычаги — чтобы посадить вертолет или попытаться уйти от катера на полной скорости и затеряться в облаках, висевших над горами. Однако в его ответе не было и намека на эту нерешительность:

— Что все это значит, командор?

— Не пытайтесь блефовать, Джеймисон! Один из местных жителей видел все из окна своего дома, расположенного на склоне. Он заметил ваш вертолет, совершавший какие-то странные маневры, и взял бинокль. Он видел, как зверь вошел в вертолет. Чем вы его подманили? Куском лакомства с родной планеты? Предупреждаю, Джеймисон, наши пушки держат вас на прицеле. Если на счет три вы не начнете спускаться, я дам команду открыть огонь! Раз… два…

Извал почувствовал, как пол начал уходить из-под ног, но за секунду до этого в голове Джеймисона вихрем пронеслись мысли: картина падающего сбитого вертолета, смерть Джеймисона в катастрофе, гибель выжившего извала под безжалостным огнем бластеров людей на катере… И на фоне всех этих мыслей — острое сожаление и досада, что провалился какой-то очень важный план.

Это было очень странно. Мышление этого человека сильно отличалось от того, что было у убийцы его матери. В голове его «спасителя» не было мыслей уничтожить находившихся на катере людей, хоть они и угрожали его жизни. Кроме того, этот человек не испугался.

Теперь поток мыслей из-за переборки был обращен уже к извалу.

— Сейчас нет времени для долгих объяснений, но ты должен понять одну очень важную вещь. Ты знаешь, конечно, почему извалы решили скрыть свое обладание разумом: они опасаются, что если люди об этом узнают, то противостояние двух рас станет еще более ожесточенным. По Межзвездному кодексу просто животные, за которых извалы так упорно пытаются себя выдать, никаких прав не имеют. Но как существа, наделенные разумом, и коренные обитатели планеты, вы обладаете безусловным приоритетом.

Извалам никогда не удастся силой заставить людей покинуть планету Карсона; но как развитая раса, способная защитить свою планету от нападения, вы можете попросить нас уйти, и мы будем обязаны подчиниться.

Я поставил на карту свою профессиональную репутацию и свою личную безопасность, настояв на том, чтобы вас привезли на встречу с компетентными органами моего правительства. Я надеялся на то, что смогу доказать наличие в вас разума, положить конец истреблению и начать переговоры. Естественно, ничего этого я сделать не смогу без твоей полной поддержки.

Человек еще не закончил говорить, как мягкий удар возвестил о том, что они приземлились. Извал проверил прочность конструкции, надавив со всей силы плечом на переборку, но никаких слабых мест не обнаружил. Вентиляционные отверстия, в которые он заглянул, были забраны решеткой из толстых прутьев.

Джеймисон снова заговорил, на этот раз явно торопясь:

— Люди на катере, как ты, наверное, догадался, — военные люди, которые получили приказ взять тебя живым или мертвым. Прилетев на Землю несколько дней назад и узнав о случившемся, я попросил поручить операцию мне, поскольку командору Макленнану не удалось обнаружить тебя. Но моя просьба была отклонена из-за того, что я настаивал на важности захвата тебя живым, а ты был признан особо опасным. Я сейчас здесь вопреки воле Макленнана. Он считает, что военные лучше справятся с этой задачей.

Извал слушал Джеймисона, но часть его внимания все больше отвлекалась на импульсы мыслей, поступавшие извне. Это была странная смесь мыслей — в основном откровенно враждебных, причем особую неприязнь вызывал Джеймисон. Большинство людей полагали, что Джеймисон поступил нечестно и некрасиво, но были и те, кто искренне восхищался тем, как ему удалось добиться невозможного.

В течение последних нескольких минут сила мысленных импульсов постоянно возрастала и наконец достигла пика, означавшего, что катер приземлился где-то совсем рядом.

Джеймисон торопливо заканчивал:

— Сейчас я никак не могу влиять на ситуацию. Но ты можешь помочь нам обоим, если дашь мне знать, что у Макленнана на уме и каковы его планы, как только тебе станет ясно. Или ты уже все это знаешь?

Извал по-прежнему сидел и молчал. Он еще никак не проявил своего отношения и, уж конечно, не попадется в ловушку на такой дешевый прием, хотя у него пока не было оснований подозревать в коварстве своего «спасителя».

Глава 13

Извал видел все, что проецировало восприятие Джеймисона: как он вышел из вертолета и пошел навстречу нескольким людям, стоявшим поодаль с направленными на него бластерами.

Из динамика раздался голос Макленнана, все еще находившегося на борту катера:

— Доктор, ваши незаконные действия настолько поразили меня, что я еще не решил, как поступить дальше Отойдите в сторону.

Джеймисон молча подчинился приказу.

— Карлинг, можете начинать! — прозвучала команда.

Один из людей с маленьким металлическим цилиндром в руках забрался в кабину вертолета, из которой только что вышел Джеймисон. Раздались какие-то металлические щелчки и резкий голос Джеймисона:

— Предупреждаю, командор, если вы нанесете хоть какой-то ущерб извалу, который сейчас является беспомощным пленником, вам будет ох как непросто объяснив свои действия.

— Не переживайте, доктор Джеймисон. Вашему дружку ничего не грозит. Я просто должен осмотреть отсеки и удостовериться, что этот транспорт годится для перевозки такого опасного животного в цивилизованный мир. Этот газ просто усыпит животное на несколько часов.

— В данном случае этот номер не пройдет, — сказал Джеймисон. — Животное уже знает, что вы собираетесь делать.

— Ну да, конечно, — с иронией отозвался командор. — Вы опять о своих теориях. Что ж, посмотрим, хватит ли у него ума перестать дышать в течение нескольких минут. Карлинг, что вы там копаетесь? Если все готово, открывайте клапан!

— Слушаюсь, сэр.

Извал сделал глубокий вдох и, услышав шипение выходящего газа, задержал дыхание. Он не имел представления, сколько это — несколько минут, и поэтому лежал неподвижно, полный решимости, если потребуется, задерживать дыхание, пока не потеряет сознание.

Тем временем Джеймисон, по-прежнему находившийся снаружи, опять произнес:

— Повторяю еще раз, командор, если вы рассчитываете с помощью газа обездвижить это существо, вы совершаете серьезную ошибку.

— Другими словами, вы хотите, чтобы мы поверили, — сказал Макленнан, — что это существо знает, что мы используем газ, просто потому, что мы об этом говорили? Или, проще говоря, — оно понимает нашу речь?

— Оно читает мысли.

От неожиданности Макленнан замолчал. Извал уловил перемену в его мыслях и даже признание возможности того, что Джеймисон может оказаться прав.

— Вы это серьезно, сэр? — медленно спросил командор.

— Я еще никогда в жизни не говорил так серьезно. Извалы — полные телепаты, первые встретившиеся нам во Вселенной телепаты, которые могут так же легко принимать сигналы, как и передавать их нетелепатам.

Макленнан задумчиво произнес:

— Было бы просто идеально, если бы мы могли на каждом корабле иметь такого телепата.

— Вы правы, — ответил Джеймисон, — но это только одна из многих открывающихся возможностей.

Сомнения Макленнана кончились. Он был человеком решительного склада ума и не любил долго колебаться.

— Все равно мы должны принять меры, чтобы он оставался пленником и не был опасен для окружающих. Карлинг, пусть газ идет еще пять минут, а потом можете открыть дверь.

Пять минут… тридцать… шестьдесят минут- это не имело значения. Извалы были амфибиями, и чтобы их усыпить, нужно было не меньше полутора часов.

Частичная готовность Макленнана согласиться с теорией Джеймисона окончательно убедила извала в том, что Джеймисон должен умереть. Теперь или никогда. Причем сделать это нужно было так, чтобы Макленнан, на какое-то время допустивший возможность наличия интеллекта у извалов, окончательно убедился в его отсутствии благодаря свирепому и жестокому проявлению животного начала.

Он подвинулся и, заняв удобную для нападения позицию, заставил расслабиться все свои мышцы. Он чувствовал, как Джеймисон незаметно и потихоньку приближался к вертолету. В нем заговорил ученый.

— Командор, я требую, чтобы вы прекратили подачу газа. Никто не знает, какое действие он может оказать на извала.

— Но ведь вы пользовались именно этим газом для поимки животных.

— Нам просто повезло.

Макленнан сказал:

— Хорошо, Карлинг. Откройте дверь. Всем отойти назад.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Джеймисон.

— Если он потерял сознание, мы перенесем его на катер.

Джеймисон понял, что пытаться отговорить его было бесполезно.

— Тогда позвольте мне надеть на него ремни.

Извал видел, как Джеймисон подошел к двери, и это полностью меняло планы животного. Он собирался притвориться спящим и терпеливо ждать случая, когда Джеймисон окажется в пределах его досягаемости. Теперь же человек сам шел навстречу своей смерти. Поджав лапы, извал перепрыгнул луч света, расширявшийся по мере того, как открывалась дверь.

Наконец дверь распахнулась полностью. Извал и человек оказались лицом к лицу. Три серо-стальных глаза встретились со спокойными карими глазами человека.

Снаружи послышались какие-то звуки, и извал уловил, с каким напряжением люди ждали, что будет дальше. Но главное сейчас было не это, и извал отогнал эти мысли.

Происходило что-то непонятное. Несмотря на решимость осуществить задуманное, он почему-то медлил. Смутно он понимал причину. Раньше — несколько дней назад — он безжалостно убивал людей, потому что был для них зверем, а они были врагами его расы.

Сейчас ситуация изменилась. Перед ним стоял друг, в этом не было сомнений, и он уже не раз доказал это. Но было и нечто большее. Сейчас лицом к лицу встретились два разумных существа, и хотя извал не мог объяснить почему, но он чувствовал какую-то непонятную общность, объединявшую все разумное Вселенной.

Он смутно понимал, что между различными формами разумной жизни может существовать определенный антагонизм, но его опыт был еще слишком мал, чтобы дать этому объяснение. Сейчас же на первый план выходило ощущение общности и внутренней связи.

Джеймисон заговорил громким звенящим голосом. Извал не понимал значения произносимых слов, но мысли были предельно четкими и ясными.

— Я — твой друг, и я стою на границе, отделяющей тебя от неминуемой смерти. И не потому, что эти люди — твои враги, а потому, что ты не позволяешь им быть твоими друзьями.

Ты можешь легко убить меня, и я знаю, что ты не дорожишь своей собственной жизнью. Но подумай: в эту самую минуту на твоей родной планете извалы могут убивать людей, а люди — извалов. И хотя нас отделяет от этой планеты огромное расстояние, в твоей власти здесь и сейчас положить конец этому бессмысленному истреблению друг друга или позволить ему продолжаться и впредь.

Не думай, что я предлагаю тебе легкий выход, достойный труса. Задача добиться установления взаимопонимания людей и извалов далеко не простая. Для этого придется заручиться поддержкой многих представителей обеих рас и убедить их в своей правоте. Тебе встретится немало представителей моей расы, которые считают всех, непохожих на себя, животными и автоматически ставят их ниже себя. Эти невежды не правят миром, но они могут не раз испытать твое терпение прежде, чем мы добьемся успеха. Многие и из твоей расы будут считать тебя предателем, хотя бы потому, что они так же далеки от понимания истины, как и люди, стоящие вокруг вертолета с оружием в руках. Добиться их понимания — задача долгая и трудная, но она может быть решена с твоей помощью. А начать мы можем сейчас.

Джеймисон спокойно повернулся к извалу спиной и посмотрел на остальных. Командор Макленнан, казалось, потерял дар речи, когда Джеймисон произнес:

— Командор, не могли бы вы попросить одного из своих людей принести походную аптечку. У нашего гостя повреждена нога, и рану необходимо обработать.

Макленнан не верил своим ушам. Он поймал вопросительный взгляд одного из своих людей и кивнул. Человек отправился за аптечкой.

— Но вы также увидите, — продолжал Джеймисон, — что у него есть еще пять абсолютно здоровых конечностей, поэтому я очень прошу, чтобы никто даже не пытался захлопнуть дверь, пока мы не убедимся в его добровольном согласии.

Извал стоял неподвижно как статуя, а пытка нерешительности и неуверенности, как поступить правильно, становилась все мучительнее. Хотя уже сама его нерешительность, тянувшаяся непозволительно долго, произвела на окружающих то самое впечатление, которого он стремился избежать всеми силами: эти люди уже поверили, что имеют дело с разумным существом.

Человек, ушедший за аптечкой, вернулся с небольшим ящичком и опасливо передал его Джеймисону. Джеймисон повернулся и поставил аптечку в дверном проеме между ними. Он опять посмотрел извалу прямо в глаза.

— Если ты ляжешь на бок, — спокойно произнес он, — и позволишь мне осмотреть ногу, мне кажется, я могу помочь.

У этого человека не было тайных мыслей. То, чего он просил, было простой демонстрацией, чтобы окончательно убедить остальных, и он этого не скрывал. Но, помимо этого, он действительно искренне хотел помочь.

Принимая окончательное решение, извал понял, что оно было неизбежным. Ложась на бок и протягивая больную лапу, он почувствовал огромное облегчение.

Глава 14

Впереди показался большой город. Город Корабля. Незадолго до этого Джеймисон позвонил жене с борта самолета, чтобы сообщить о своем возвращении на Землю. Она тут же позвала Дидди, игравшего в комнате-роботе по имени Честная Игра, и между ними завязался оживленный трехсторонний разговор.

Чувствуя их радость и оживление, Джеймисон пожалел, что он не позвонил сразу, как вернулся, несколько недель назад. Он был в космосе четыре с половиной месяца и знал, что она расстроится, если узнает о его затянувшихся поисках и спасении детеныша-извала после столь долгого отсутствия дома. Для себя он решил, что ничего ей не скажет.

Сидя в удобном кресле пассажирского самолета, Джеймисон с грустью размышлял о проблемах, с которыми сталкиваются мужчины и женщины его возраста.

Семья, дети, любовь, личная жизнь — все, буквально все отходило на задний план перед лицом самоотдачи, которая требовалась от каждого в вековой войне с руллами.

Меньше чем через час он будет дома. Его встретят поцелуи вперемешку со слезами — Веда была очень эмоциональна. Он знал, что очень скоро его снова поглотят многочисленные заботы и проблемы, составлявшие неотъемлемую часть его работы. В последнее время он оставлял свое рабочее кресло все реже и реже. Почти все проблемы, которые надо было срочно решить, требовали его личного присутствия на месте действия. Одной из них и была идея, родившаяся у него в связи с извалами.

Два фактора сделали эту проблему вопросом его личного рассмотрения, как руководителя научного отдела. Первое — это то, что никто всерьез не воспринимал вероятность наличия у извалов разума и он никого не смог убедить в важности поимки именно живых извалов. Второе — это то, что речь шла о планете Карсона, одном из трех краеугольных камней, на которых базировалась система обороны землян от руллов. В этих условиях все новые идеи, рождавшиеся в связи с извалами, требовали самой тщательной проверки. Были и другие проблемы, но решение их по большей части не требовало его личного разбирательства на месте.

В один из дней после поимки детеныша-извала Джеймисон сидел в своем кабинете и обсуждал вопрос, требовавший его личного рассмотрения. К счастью, несмотря на важность проблемы, ее решение не вызывало необходимости покидать Землю.

— Здесь! — сказал Джеймисон, ткнув концом карандаша в центр зеленого пятна на карте, разложенной перед ним. Он взглянул на коренастого человека, сидевшего напротив, — Именно здесь, мистер Клюги, — повторил он, — вы и будете строить лагерь.

Ира Клюги подался вперед и взглянул на карту. Он был озадачен, и в его вопросе прозвучала закипавшая злость:

— Почему именно здесь?

— Все очень просто, — ответил Джеймисон. Он терпеть не мог объяснять очевидные вещи взрослым, как если бы они были детьми. Но война с руллами заставляла людей заниматься не только приятными делами. — Весь смысл проекта заключается в получении жидкости из потомства лимфатических зверей планеты Мира для наших лабораторий, причем быстро и в достаточном количестве. Этот покрытый лесом участок — основной ареал их обитания. Поэтому для ускорения всего процесса лагерь следует строить именно здесь.

Клюги с трудом взял себя в руки. Чтобы успокоиться, он сплел пальцы своих огромных, похожих на клешни рук и с трудом проглотил слюну.

— Мистер Джеймисон, — сдавленным голосом начал он, — как вам известно, мы уже провели рекогносцировку местности. Таких лесов, как этот, еще не было в истории Вселенной. Он просто кишит лимфодетенышами и тысячами других не менее опасных существ. — Он встал и склонился над топографической картой планеты Мира. — Здесь, — быстро продолжал он, — в этом гористом районе тоже несладко, но здесь растительный и животный мир можно держать в узде и климат тоже получше. Мы можем построить все необходимое здесь и наладить челночное сообщение сменных команд, которые добудут вам столько жидкости, сколько надо. Кроме того, это будет гораздо дешевле, учитывая затраты на расчистку леса.

Приведенные доводы были очень разумными. Если Клюги находился под контролем руллов, его поведение было безупречным. Джеймисон знал, что поведение Клюги изучается психотехнической командой, находящейся в соседней комнате и наблюдающей за их беседой по монитору. Если его действия будут неадекватными, то загорится невидимая Клюги лампочка на столе Джеймисона. Но пока лампочка не загоралась.

Джеймисон продолжал настаивать:

— По причинам, которые я не уполномочен приводить, жидкость лимфоживотных представляет слишком большую ценность, чтобы расходы имели какое-то значение. Она нам нужна, и нужна очень быстро. Кроме того, в вашем контракте, если вы его получите, риск будет учтен, разумеется, в согласованных с нами размерах. Поэтому…

— Черт с ними, с расходами! — взорвался Клюги, и Джеймисон напрягся. — О них вообще не стоило заикаться! Важно то, что вы подвергаете неоправданному риску несколько сотен отличных парней.

— Я не согласен, что риск неоправдан, — ответил Джеймисон. Он решил еще сильнее закрутить гайки, чтобы вывести Клюги из себя. — Я принимаю на себя полную ответственность за свое решение.

Клюги медленно опустился в кресло. Загар, оставленный на его лице сиянием многих солнц, потемнел еще больше от захлестнувшего его бешенства. Неимоверным усилием воли он все же взял себя в руки.

— Послушайте, мистер Джеймисон, — наконец произнес он. — На краю этих джунглей есть небольшая гора или, вернее, большой холм. Я упоминал об этом в своем отчете. Я не назвал бы его оптимальным местом, но он, во всяком случае, лишен многих опасностей, характерных для долины. Если правительство настаивает на строительстве лагеря вблизи источника сырья — вернее, вы настаиваете, раз уж вам дана такая власть, — мы построим лагерь на этом холме. Но говорю вам сразу — ближе холма мы строить не будем, даже если это будет стоить мне контракта!

Джеймисон чувствовал себя очень неловко. Он понимал, каким дураком выглядел в глазах этого опытного инженера. Но его карандаш вновь уперся в зеленое пятно на карте:

— Здесь! — повторил он тоном, не терпящим возражений.

Это было последней каплей. Коренастое тело Клюги подбросило из кресла как пружиной, и его кулак опустился на стол Джеймисона с такой силой, что тот задрожал.

— Будьте вы все прокляты! — бушевал он. — Ты такой же напыщенный индюк, как и все остальные. Ты протер уже столько штанов в своем кресле, что забыл, как выглядит реальный мир! Но как же — ты считаешь, что можешь заработать репутацию волевого руководителя, отдавая дурацкие приказы, ставящие под удар людей куда лучше тебя! Если бы я хоть на пять минут мог засунуть тебя в тот зеленый ад, в который ты тычешь карандашом, мы бы Увидели, где ты тогда захочешь построить лагерь!

Эта была та самая вспышка, которую провоцировал Джеймисон, но лампочка по-прежнему не загоралась. Он почувствовал облегчение. Теперь оставалось закончить беседу, но так, чтобы у Клюги не зародилось подозрений, что это была проверка.

— Я удивлен, мистер Клюги, — бесстрастно сказал он, — что вы переходите на личности при обсуждении этого чисто производственного вопроса.

Клюги выдержал его взгляд, и выражение бешенства на его лице сменилось гримасой неприязни.

— Мистер Джеймисон, — хрипло сказал он, — на личности уже перешел человек, который по одной своей прихоти ставит под удар других людей. Если вы хотите построить лагерь именно там, стройте его сами. Я отзываю своих людей на Землю. Черт с ним, с контрактом — с учетом риска или без него!

Клюги резко развернулся на каблуках и направился к выходу. Джеймисон не пытался остановить его. Проверка еще не была полной. Последнее испытание заключалось в том, действительно ли он даст команду отозвать своих людей с планеты Мира-23 и потеряет всякую надежду на контракт. На это руллы никогда не пойдут: потерять такой контролируемый контакт, как Клюги, и в таком важном деле, как проект лимфатической жидкости — невозможно, даже если поступит команда строить лагерь на действующем вулкане! Они не могут позволить себе зайти так далеко, чтобы поставить под угрозу свое влияние дальнейшими ссылками на заботу о людях.

Тревор Джеймисон набрал код и щелкнул переключателем на панели стола. Зажегся экран, на котором показалась группа из трех психотехников, следивших за Клюги во время разговора с помощью самых последних сверхчувствительных приборов, которыми располагала наука землян.

— Ну что, джентльмены? — спросил Джеймисон. — Похоже, Клюги чист, как вы думаете?

Один из экспертов улыбнулся:

— В этом взрыве эмоций — весь Клюги. Бьюсь об заклад, он — настоящий.

— Если бы только знать наверняка! — хмуро отозвался Джеймисон. — Будем надеяться, что руллы не доберутся до него до возвращения на Мира-23.

В этом было самое уязвимое место землян. Люди никогда не могли быть ни в ком уверены — особенно здесь, на своей родной планете. Ни на одной другой планете в контролируемой землянами части Галактики у руллов не было такой широкой и разветвленной шпионской сети, как на самой Земле, и это несмотря на постоянные и неослабевающие усилия контрразведки.

Конфликт длился уже целое столетие и начался с нашествия первой разрушительной армады руллов, появившихся из большого рукава черной дыры, опоясывающей окраину Галактики.

Руллам удалось захватить около тысячи планетарных систем, прежде чем земляне смогли мобилизовать свои силы и, дав отпор, остановить их дальнейшее наступление. В течение нескольких лет на фронте боевых действий сохранялось хрупкое равновесие, в котором холодная безжалостная целеустремленность руллов сдерживалась самоотверженностью и бескорыстным мужеством людей, а более сбалансированному научному развитию пришельцев противостояла изобретательность человеческого мозга, не имеющая себе равных в экстремальных условиях.

Затем руллы опять начали вытеснять людей с контролируемых ими территорий, а все военные планы землян и их самые секретные стратегические замыслы немедленно становились достоянием руллов. Это означало только одно: руллы получали всю информацию от своей разведывательной сети.

О способности руллов контролировать волны видимого спектра с помощью своих клеток никто даже не догадывался, пока однажды не был убит при попытке к бегству «человек», которого застали за фотографированием секретных документов Исследовательского совета. Когда на глазах преследователей упавший человек стал «растворяться» в воздухе, а на его месте появилось червеобразное существо с многочисленными конечностями, люди впервые осознали масштабы нависшей над ними опасности.

В течение нескольких часов военные машины и воздушные суда прочесывали каждый город и каждую проселочную дорогу сотен планет, вытаскивая жителей из всех строений и просвечивая их радарами, чтобы увидеть их истинное строение.

Только на одной Земле было обнаружено и казнено не менее ста тысяч руллов. С тех пор поиски шпионов велись постоянно. Руллам вскоре удалось разработать устройство, позволявшее им вводить в заблуждение радарное сканирование, за исключением громоздких и очень сложныхустановок, которые могли использоваться только стационарно.

Последующие десятилетия показали, что в целом руллам удалось сохранить свое преимущество. Они представляли собой фторо-кремниевую форму жизни, практически невосприимчивую к бактериям и химическим веществам, опасным для людей. Таким образом, на первый план вышла необходимость обнаружения каких-то организмов в контролируемой людьми части Галактики, которые позволили бы им разработать принципиально новое бактериологическое оружие против руллов.

Потомство лимфатических зверей планеты Мира-23 и было таким организмом. Даже Ира Клюги не подозревал об истинной цели экспериментов с этой жидкостью. Он удовлетворился объяснением, что эта жидкость была как-то связана с выращиванием растений, регенерирующих воздух на больших космических кораблях. Оставалось только надеяться, что руллы тоже удовлетворятся таким объяснением.

Размышления Джеймисона были прерваны сигналом селекторной связи, поступившим из приемной его кабинета. Он извинился перед учеными-психотехниками и, щелкнув переключателем, увидел на экране лицо своей секретарши.

— Звонит Калеб Карсон, — сказала она.

— Соедините, — ответил Джеймисон.

Секретарша кивнула, и вместо нее на экране появилось серьезное умное лицо темноволосого молодого человека. Калеб Карсон был внуком первооткрывателя планеты Карсона и самым большим знатоком животного и растительного мира этой планеты и конфликта извалов и людей.

— Все готово, — сказал он.

— Сейчас буду, — ответил Джеймисон и выключил экран.

Выходя из кабинета, он сказал секретарше:

— Я еду в Центр исследований. Если будет что-нибудь по Ире Клюги, немедленно сообщите мне туда.

— Хорошо, сэр.

Выйдя в коридор, Джеймисон еще раз поздравил себя с тем, что сообразил назначить внука первооткрывателя планеты Карсона учителем детеныша-извала. Невозможно было найти человека, более заинтересованного в успехе плана, который стабилизирует положение на планете Карсона, чем молодой и талантливый Калеб Карсон.

Джеймисон поднялся на лифте в ангар, располагавшийся на крыше, где стоял его аэролет. Два вооруженных охранника у входа в гараж вежливо кивнули, а затем тщательно обыскали его и проверили документы. Джеймисон терпеливо ждал, пока охранники закончат ощупывать его — это был самый простой и надежный способ обнаружить агентов руллов, а в этом правительственном здании хранилось немало секретных документов.

Его аэролет вместе с несколькими другими был припаркован на открытой площадке, куда можно было попасть, только пройдя через ангар. На площадке его взгляд задержался на странном сплетении линий силиконового материала, из которого был сделан пол.

Джеймисон моргнул и покрутил головой. У него было какое-то странное ощущение — ощущение тепла, и он опять закрыл глаза, но виденная картинка хитросплетения линий не исчезла, а стала как будто частью хорошо известного памяти маршрута.

Он сел в аэролет, который уже через мгновение взмыл вверх и помчался в Центр исследований. В пути Джеймисон все время думал, что бы могло означать это странное ощущение.

Сажая свое маленькое воздушное суденышко на крышу высокого здания, Джеймисон почему-то нервничал и не мог сосредоточиться. Чувствуя себя не в своей тарелке, он остановился и рассеянно стал ждать, пока служитель стоянки не принесет ему парковочный билет. Подошедший служитель был незнаком Джеймисону, и, оглянувшись, он замер от удивления.

Здание, на котором он находился, не было Центром исследований!

Более того, оно было абсолютно непохоже на Центр. Сбитый столку, он повернулся к служителю, чтобы принести извинения, и застыл на месте. В руках у служителя был не билет, а сверкавший на солнце бластер. Джеймисон почувствовал, как в лицо ему ударила холодная струя газа, и подкативший к горлу комок перекрыл дыхание. Он провалился в темноту.

Глава 15

Первым, что он почувствовал, очнувшись, был знакомый и в то же время необычный, густой прогорклый запах гниющей растительности. Он продолжал лежать абсолютно неподвижно и с закрытыми глазами, стараясь дышать медленно и ровно, как все спящие люди. Он лежал на чем-то, напоминавшем покрытую матрацем койку. Она немного прогибалась в середине, но в общем-то была удобной. Окончательно придя в себя, он постарался разобраться в случившемся. Стал ли он жертвой нападения руллов? Или чьей-то личной мести? Будучи ведущим ученым Межзвездной военной комиссии, он за свою долгую карьеру нажил немало опасных и злопамятных врагов не только на Земле, но и на других планетах. Ира Клюги? Не исключено. Он был последним, кто мог иметь на него зуб. Но решится ли Клюги на захват правительственного чиновника его ранга исключительно для того, чтобы доказать свою правоту? Джеймисон отбросил такую возможность. Он вдруг вспомнил странное хитросплетение линий, которое привлекло его внимание. Новый вид контролирования мышления?

Джеймисон открыл глаза. Сквозь густую листву он увидел сине-зеленое яркое небо. Он вдруг почувствовал, что обливается потом от почти невыносимой жары, и услышал шум и лязг множества работающих машин. Он сел, спустил ноги вниз и медленно поднялся. Он заметил, что был одет с ног до головы в костюм из ткани, напоминавшей кольчугу. Такие костюмы часто использовались для охоты на примитивных планетах, кишевших опасными для человека видами растительной и животной жизни. Он увидел, что койка стояла на краю расчищенной делянки, на которой интенсивно велись работы. На площадке трудились десятки грейдеров, бульдозеров и других дорожно-строительных монстров. Справа стояло несколько уже собранных пластиковых домов и лежали заготовки для новых. Если это планета Мира-23, то контора Иры Клюги должна уже быть открыта.

Значит, это все-таки был Клюги. В этом Джеймисон больше не сомневался. Что ж, ему придется дать ответ за свои действия!

По дороге к домам Джеймисон обратил внимание на то, что зеленоватый оттенок небу придавал энергетический экран. Он обнаружил экран по слегка размытым очертаниям деревьев, находящихся за его пределами. Это наблюдение окончательно рассеяло оставшиеся сомнения: зеленоватый эффект был связан с поглощением экраном самых низкочастотных волн видимого спектра, излучаемых гигантским красным солнцем Миры, ослепительно сверкавшим в самом зените.

Дважды, пока он шел к домам, его обгоняли машины с дисковыми плугами и специальными разбрызгивателями инсектицидов, и Джеймисон осторожно обходил участки со снятым дерном. Первые часы действия инсектицидов были опасны для человека так же, как и для всего живого. В перевернутом дерне сверкали, слабо извиваясь, длинные черные черви, ползали пресловутые красные жуки Миры, известные тем, что парализовали свою жертву электрическим разрядом, и копошились многие другие существа, которых Джеймисон не знал. Он добрался до домов и пошел дальше, пока не наткнулся на плакат, на котором значилось:

«МЭРИДАН СЭЛВЕДЖ КОМПАНИ

ИРА КЛЮГИ

ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР»

Джеймисон вошел в дом. За столом сидел молодой человек лет двадцати, который, в отличие от обливающегося потом Джеймисона, выглядел вызывающе свежим и отдохнувшим.

— Где Ира Клюги? — спросил Джеймисон без всяких предисловий.

Молодой человек оглядел его с ног до головы, не выказывая никакого удивления.

— Вы кто? Я вас здесь раньше не видел.

— Меня зовут Тревор Джеймисон. Это имя вам что-нибудь говорит?

Хладнокровию этого юнца можно было позавидовать.

— Говорит. Это большая шишка, назначенная Военной комиссией для руководства проектом. Но вы не можете быть Джеймисоном. Он не ездит по стройкам.

Джеймисон не стал спорить.

— Вы, должно быть, Питер Клюги.

— Как вы это узнали? — молодой человек внимательно посмотрел на Джеймисона и добавил: — То, что вы знаете, как меня зовут, не говорит о том, что вы — Тревор Джеймисон. Как вы вообще сюда попали? Последний корабль был здесь пять дней назад.

— Пять дней? — переспросил озадаченный Джеймисон.

Молодой человек кивнул.

Пять дней, подумал Джеймисон. И еще семь или восемь дней, чтобы добраться сюда от Земли. Как мог Ира Клюги продержать его без сознания столько времени и вдобавок прятать, чтобы об этом ничего не было известно его племяннику? Он решил ограничиться простым вопросом:

— А где ваш дядя?

Питер Клюги покачал головой:

— Я думаю, что мне не стоит говорить вам об этом, пока не станет известно, кто вы и как сюда попали. Но я позвоню ему.

Он взял трубку стоявшего на столе телефона и нажал одну из кнопок на располагавшейся рядом панели. Через некоторое время в трубке послышался слабый голос. Слов не было слышно, но по доносившимся восклицаниям было ясно, что новость ошарашила собеседника. Джеймисон поразился тому, как молодой человек описал его внешность.

— Выше среднего роста, густые светлые волосы, очень темные глаза, широкий лоб, резкие черты лица…

Питер Клюги замолчал, слушая, что оживленно говорил ему собеседник, и затем произнес:

— Хорошо, но на всякий случай прихвати с собой пару ребят. — Он повесил трубку и повернулся к Джеймисону. — Мой дядя говорит, что по описанию вы похожи на Джеймисона. Или на рулла, выдающего себя за Джеймисона.

Джеймисон улыбнулся и встал. Он прошел вперед и протянул руку:

— Пожалуйста… По крайней мере я докажу, что я не рулл. Пожмите руку.

Рука Питера Клюги лежала на столе ладонью вниз. Слегка приподняв ее, он показал на маленький, но очень мощный бластер.

— Держитесь подальше, — сказал он. — У нас еще будет много времени для проверки, когда придет мой дядя.

Джеймисон на какое-то время замер, но затем, пожав плечами, повернулся и направился к выходу.

— Вернитесь назад, — резко сказал молодой Клюги. — А еще лучше сядьте, чтобы быть у меня перед глазами.

Джеймисон пропустил его слова мимо ушей и встал в проходе, любуясь удивительной панорамой. По дороге сюда он был слишком занят свалившимися на него проблемами, чтобы обращать внимание на вид, открывавшийся со строительной площадки. Это, наверное, и было той альтернативной площадкой, которую предлагал Клюги в качестве компромиссного решения во время их беседы на Земле. Холм возвышался над джунглями примерно на тысячу футов, но его склоны были покатыми. С расчищенной площадки открывался поразительный по красоте вид на лежавшее внизу море джунглей, ярко сиявшее зеленью и простиравшееся до самого горизонта, где едва проступали в дымке очертания каких-то гор.

Он видел блеск водной глади рек, сверкающие краски странных деревьев и почувствовал восторг, который охватывал его каждый раз при виде неиссякаемого многообразия красоты Вселенной с ее мириадами звезд и планет.

Завидев трех приближающихся вооруженных людей, Джеймисон вспомнил, в какой странной и нелепой ситуации он оказался. Коренастым, шедшим впереди человеком был, должно быть, Ира Клюги. Джеймисон был готов поклясться, что, когда Клюги подошел достаточно близко, чтобы его узнать, он даже изменился в лице от искреннего изумления.

Ира Клюги не произнес ни слова, пока его помощники, обыскав и ощупав Джеймисона, окончательно не удостоверились в его «человеческой» сущности. Затем он произнес:

— Еще одна вещь, мистер Джеймисон. Я бы не настаивал на ней, если бы вы не появились здесь таким загадочным образом.

Он достал ручку из стола и протянул ее Джеймисону:

— Поставьте, пожалуйста, здесь свою подпись, чтобы я мог сличить ее с подписью на наших документах.

По завершении этой процедуры Клюги сказал:

— Хорошо, мистер Джеймисон, а теперь ответьте всего на один вопрос — как вы сюда попали?

В ответ Джеймисон хмуро улыбнулся:

— Хотите верьте, хотите нет, но я пришел в вашу контору с намерением задать именно этот вопрос — Он понял, что скрывать что-либо не было никакого смысла.

Он рассказал все, что с ним произошло, начиная с момента, когда он покинул свой кабинет, и заканчивая своим пробуждением на этой планете. Он ничего не утаил, даже своих подозрений в отношении Клюги.

Последнее развеселило Клюги.

— Вы плохо меня знаете, — сказал он. — Я запросто мог разбить вам нос во время беседы у вас в кабинете. Но похищение людей — совсем не в моем духе.

Клюги рассказал, чем занимался после того, как расстался с Джеймисоном. Он прямиком направился в Клуб Астронавтов и дал телеграмму своей команде на Мира-23 собирать вещи и возвращаться на Землю. Он потихоньку напивался в баре клуба, когда к нему подошел правительственный чиновник и объяснил причину такой неприятной встречи с Джеймисоном. Успокоившись, Клюги направил другую телеграмму, отменяющую его предыдущий приказ. На следующее утро он подписал контракт и начал дополнительно набирать людей и оборудование для отправки на Мира-23.

— Вы можете связаться с Землей и проверить все, что я сказал, — закончил Клюги свой рассказ.

— Я в любом случае должен связаться с Землей, — ответил Джеймисон, — и, конечно, проверю все, что вы рассказали, хотя, честно говоря, я вам верю. Самое важное сейчас — это вызвать сюда большой космический корабль. Все, что со мной случилось — это не случайность, и с этим надо разобраться.

Радиорубка была недалеко и хорошо заметна благодаря характерной конусообразной форме и увенчивавшим ее кольцам субкосмической антенны. Радиоинженер, услышав, как они вошли, обернулся от пульта управления. Он выглядел очень встревоженным.

— Мистер Клюги! Я как раз собирался звонить вам. Опять конденсатор Маклорина. Он снова сгорел!

Клюги угрюмо взглянул на него.

— Боюсь, Ландерс, мне придется посадить вас под арест.

От этих слов радист опешил. Джеймисона это тоже удивило, и он сказал об этом Клюги.

— Доктор, — ответил тот, — это третий и последний конденсатор. Следующий корабль придет только через шесть дней, и, конечно, там будут все необходимые запчасти. Но на эти шесть дней мы остались без радиосвязи.

Поразительная новость сразу сделала причину ареста очевидной. Джеймисон тут же все понял без дальнейших объяснений. В комнате их было четверо: оба Клюги, радист и он сам. Рев работающих машин полностью исключал возможность подслушивания за пределами радиорубки.

Его размышления прервал молодой Питер Клюги, положивший бластер рядом с ним на стол и сказавший:

— Держите, сэр. Прикройте меня, пока я проверю его.

Джеймисон схватил бластер, с облегчением почувствовав в руке тяжесть оружия, и подал Питеру знак рукой. Стоявший рядом Ира Клюги тоже вытащил бластер. Они оба не сводили глаз с радиста, протянувшего руку вперед.

После рукопожатия на лице племянника Клюги появилось облегчение, и он, повернувшись к Джеймисону, сказал:

— Это человек, сэр.

Атмосфера в рубке немного разрядилась.

— Где находится ближайший радиопередатчик? — спросил Джеймисон.

— На урановых рудниках в пятистах милях к югу отсюда, — ответил Клюги и добавил: — Вы можете взять один из аэролетов и немедленно отправиться туда. Хотя нет. Лучше я отвезу вас сам.

Молодой Клюги тут же направился к группе воздушных машин, стоявших на другом конце площадки.

— Я подгоню его сюда, — крикнул он, обернувшись.

Через несколько минут они были в воздухе, а под ними простирались густые, будто покрытые зеленым воском заросли джунглей, быстро мелькавшие под мчавшейся на юг машиной. Питер Клюги вызвался вести машину сам и ловкими движениями опытного пилота установил режим автоматического слежения за курсом.

Ира Клюги молча смотрел в окно: было видно, что он не в настроении поддерживать разговор. Джеймисон его хорошо понимал — ему самому нужно было время, что осмыслить случившееся.

Цель руллов, говорил он себе, заключалась в том, чтобы задержать или, если удастся, сорвать проект, связанный с добычей лимфатической жидкости. В этом был ключ к пониманию происходящего. Но зачем им нужно было захватывать его столь необычным способом и использовать хитросплетения линий, а затем привозить сюда, причем, судя по всему, на одном из своих кораблей? Он содрогнулся при мысли, что был пленником на вражеском корабле в течение всего долгого космического полета.

Но почему они не убили меня? Всему этому было только одно разумное объяснение. Они не могли поставить проект под удар, уничтожив только управляющего строительством, ведь его было относительно легко заменить. План был гораздо сложнее, и Ире Клюги в нем отводилось какое-то место: в этом не было никакого сомнения. И этот план был рассчитан на то, чтобы на какое-то время приостановить все работы.

Видимо, план предусматривал установление факта нахождения здесь Джеймисона. Это было просто. Все, что им требовалось сделать, это подбросить его в лагерь ночью, а там он уже все сделал сам. Его поведение было вполне естественным и предсказуемым!

Ему внезапно стало не по себе. Все остальное, что он сделал, было также естественным и потому предсказуемым. Что могло быть естественней того, что после выхода из строя их субкосмической радиостанции они вдвоем с Ирой Клюги оказались на этом маленьком аэролете на пути к шахтам, располагавшимся за пятьсот миль девственных джунглей, чтобы добраться до ближайшей радиостанции? Да, все вставало на свои места. Вражеский агент предусмотрел все, кроме одного: он не знал о сторожевом корабле, патрулировавшем атмосферу Миры-23.

Джеймисон поднялся на ноги. Нужно было как можно быстрее связаться с шахтами, если уже не было слишком поздно!

Посмотрев в окно, он увидел на горизонте приближающийся корабль. Хотя это и не было для него полной неожиданностью, но вид катера заставил его похолодеть. Он был больше и быстрее их аэролета и, скорее всего, вооружен. При такой скорости и направлении движения он перехватит их через две, самое большее — три минуты!

Джеймисон быстро повернулся к панели, на которую был выведен пульт управления радиосвязи. Около панели стоял Питер Клюги с бесстрастным выражением лица. В руках он держал бластер, дуло которого смотрело в живот Джеймисона.

— Питер, чертов недоумок! — закричал Ира Клюги. — Ты с ума сошел!

Он выскочил из своего кресла и бросился к Питеру, но остановился, увидев, что бластер смотрел теперь уже на него.

— Немедленно отдай его мне!

Джеймисон рукой удержал разъяренного инженера.

— Я надеюсь, что ваш племянник еще жив, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. — Это — не Питер Клюги. Это — вообще не человек!

Глава 16

Теперь Джеймисону все стало ясно. Отказ Питера Клюги пожать ему руку под тем предлогом, что он подозревал в нем рулла. Стало понятным, почему он выглядел неестественно свежим и бодрым в невообразимо жарком и влажном климате, а ведь это сразу бросилось Джеймисону в глаза при первой встрече. А поскольку Питер Клюги установил «человечность» радиоинженера, пожав ему руку, значит, радист… тоже был руллом!

Джеймисон внимательно пригляделся к молодому человеку. Ему не удалось обнаружить абсолютно ничего подозрительного в стоявшем перед ним существе. Он не мог не отдать должного, мастерству перевоплощения инопланетян. Судя по всему, у руллов существовало твердое правило никогда «не терять человеческого облика» в присутствии людей. Джеймисон искренне порадовался дисциплинированности руллов. Их истинный червеобразный вид с множеством отростков всегда вызывал в нем отвращение.

Ира Клюги оправился от первого потрясения. Он взглянул на рулла и спросил:

— Что вы сделали с моим племянником?

Он угрожающе двинулся на рулла, но Джеймисон его удержал.

— Осторожнее, дружище! Ему не нужен бластер. Он может уничтожить нас разрядом высокой частоты, сгенерированный клетками.

Рулл ничего не ответил, но протянул то, что выглядело как рука человека, к пульту управления и взял штурвал. Машина начала стремительно снижаться на раскинувшиеся внизу изумрудные джунгли. Через минуту под корпусом аэролета затрещали ветки, и они очутились на земле. Джеймисона удивило, что катер к ним не присоединился, а остался парить на высоте нескольких футов в десяти ярдах от места их приземления. Реактивные двигатели, работавшие только на поддержание машины в воздухе, были едва слышны.

Быть может, они не хотели оставлять никаких следов Присутствия здесь катера? Он молча наблюдал за тем, как Из второй машины выпрыгнули два рулла в облике людей и направились к ним. Джеймисона поразило, что они Передвигались по земле, абсолютно не обращая внимания на то, куда наступают, и это в самом сердце Зеленого Леса, буквально кишевшего молодняком лимфатических животных!

Видимо, руллы все же не знали истинной цели строительства. Возможно, их действия были продиктованы обычным стремлением сорвать планы землян, в чем бы они ни заключались. Не зная сути проекта, они могли запросто перепутать взрослых лимфатических животных с молодняком. Взрослые особи никакой опасности для руллов не представляли. Молодняк же нападал на все, что движется Если предмет переставал двигаться до того, как они до него добирались, они моментально забывали о нем. Повинуясь слепому инстинкту, они нападали на шевелившиеся от ветра листья, задрожавшую ветку и даже движущуюся воду. Миллионы змееподобных существ погибали каждый месяц от бессмысленного нападения на предметы, которые по какой-либо причине пришли в движение. Но некоторым удавалось пережить эти первые два месяца, необходимые для превращения во взрослых особей.

В развитии лимфатических животных природе удалось достичь почти совершенства в обеспечении равновесия Окончательная форма, которую принимало это животное, напоминала улей с панцирными ячейками, который вообще не мог двигаться. В лесу практически невозможно было сделать и нескольких шагов, чтобы не натолкнуться на один из таких «ульев». Они были повсюду — на земле и на деревьях, на холмах и в долинах — везде, где маленьких монстров заставал период мутации. Последняя стадия жизни была короткой, но плодовитой. Взрослая особь жила исключительно за счет запасов, сделанных в молодости Будучи бисексуальным, это животное проводило короткий остаток жизни в постоянном экстазе производства потомства. Новорожденные, однако, не покидали своего родителя. Их инкубационный период протекал внутри него, и, едва появившись, они начинали немедленно его пожирать. Это останавливало процесс воспроизводства, но к тому времени маленьких бестий было уже и так слишком много. Они начинали пожирать друг друга, а выделяемые ими секреции размягчали твердый панцирь ячеек, и в конце концов часть из них оказывалась на свободе.

Размышления Джеймисона прервал рулл в облике Питера Клюги, который щелкнул выключателем и, распахнув дверцу, подал им знак, махнув бластером.

— Выходите! Оба!

Они неохотно спрыгнули на землю, где их уже поджидали два подошедших рулла. Жара была невыносимой. На Земле в таком климате вся растительность была бы бурой и высохшей, но здесь земля была покрыта толстым слоем травы, а деревья утопали в листве, казавшейся искусственной из-за толстого слоя воскообразного покрытия, сверкавшего и переливавшегося на солнце. Человеческие ободочки руллов слегка заколыхались одна за другой.

— Они совещаются, — тихо объяснил Джеймисон Клюги. — Судя по всему, им трудно одновременно общаться и поддерживать облик людей с помощью волн.

Тот, у кого был вид Питера Клюги, внезапно повернулся к Ире и сделал жест рукой.

— Хорошо. Ты можешь уходить.

— Уходить? — переспросил опешивший от неожиданности Ира.

— Да. Возвращайся на свой аэролет и улетай. Можешь вернуться в свой лагерь или куда тебе заблагорассудится. Но ни в коем случае не возвращайся сюда сегодня!

Джеймисон был удивлен не меньше Клюги. Ира, однако, быстро взял себя в руки.

— Не пойдет, — коротко бросил он. — Если мистер Джеймисон остается, я остаюсь вместе с ним.

Рулл не ожидал такой реакции.

— Но почему? Мы же знаем о вашей личной неприязни к этому человеку.

— Может, так оно и было, но… — он вдруг остановился. Его лицо побелело от бешенства, когда до него дошел полный смысл слов рулла. — Значит, вам об этом известно! Значит, мой племянник был мертв, а вы заняли его место еще там, на Земле!

Если бы Джеймисон не схватил инженера за плечо, тот бы наверняка бросился на рулла.

— Ваш племянник жив, — сказал рулл. — Он… он здесь.

Подойдя к грузовому отсеку аэролета, около которого они стояли, рулл распахнул дверцу. Внутри лежала неподвижная фигура человека, являвшегося точной копией того, что открыл дверь.

— Он будет без сознания еще несколько часов, — сказал рулл. — Он оказался удивительно стойким к обездвиживанию, но он придет в себя. Я занял его место в лагере только сегодня утром. Чтобы выяснить все, что нам нужно, не было никакой необходимости делать это раньше.

Это было вполне похоже на правду. Вне всякого сомнения, Ира Клюги не стеснялся в выражениях в Клубе Астронавтов, делясь впечатлениями о незабываемой встрече с Джеймисоном. Кроме того, перед отправкой на эту планету весь персонал проходил тщательнейшую проверку.

Похоже, рулл опять решил посоветоваться с остальными. Для них реакция Клюги была также полной неожиданностью.

В этот момент, когда Джеймисон старался найти объяснение странным действиям руллов, его внимание привлекло какое-то движение в траве. Но это движение было не рядом, и Джеймисону удалось заметить только какие-то тени. Он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь ужаса.

Неизведанный лес Миры-23… Живой от кишащих вокруг лимфатических бестий…

Короткое совещание руллов закончилось, и выдававший себя за Питера Клюги обратился к Ире:

— Тебе не нужно возвращаться на аэролете самому. Я отвезу тебя к лагерю и оставлю месте с кораблем неподалеку. А теперь — садись!

Ира Клюги сжал челюсти:

— А что будет с мистером Джеймисоном?

— Мы оставим его здесь, — ответил рулл. — Через час здесь стемнеет, и прежде, чем ты сможешь вернуться за ним, он уже будет мертв.

Джеймисон размышлял. Убить руководителя проекта и оставить непосредственного исполнителя на свободе. Зачем? Внезапно его осенило. Ну конечно же! Люди вспомнят, как отзывался Клюги о нежелании Джеймисона привязать проект к условиям планеты. Разумеется, первое подозрение в убийстве падет именно на него, и поставь лимфатической жидкости будут сорваны на неопределенное время.

Судя по всему, шпионской сети руллов стало известие об активности людей на планете Мира-23, и они решили выяснить, в чем тут дело. Те, кому это поручили, не обладали полной информацией и действовали в соответствии со стандартной практикой, применявшейся в таких случаях.

Краем глаза Джеймисон следил за продвигающейся линией, приминавшей траву: это мог быть только молодняк лимфатических зверей. Неровная линия была уже всего в тридцати или сорока футах, и Джеймисон увидел мелькнувшую сероватую извивающуюся тень. Через минуту эти бестии будут повсюду.

Джеймисон не медлил больше ни секунды. Он рассчитывал, что разгадал план руллов, и полагался на свое знание врага. Сделав два шага, он оказался рядом с Клюги.

— Садитесь в аэролет, — громко сказал он. — Мы ничего не выиграем, если умрем оба.

Затем он добавил шепотом:

— Мы окружены лимфозверями. Я спасусь тем, что не буду двигаться. Пора! — Он сильно толкнул Клюги в сторону аэролета, и тот чуть не потерял равновесие. Выпрямившись, Клюги секунду помедлил, а затем нырнул в аэролет и тут же взлетел.

Джеймисон не стал дожидаться, что будет дальше. Со всех ног он бросился к краю поляны. Он был уверен, что они не станут его убивать. Это бы испортило их план.

Если бы ему только удалось задержать их внимание еще на несколько секунд…

Он больше не успел ничего подумать, так как раздался треск, и все его нервы будто сжались в один комок. Абсолютно беспомощный, он упал как подкошенный, чувствуя необыкновенную тяжесть в левом плече.

Хотя он и не потерял сознания, но, чтобы полностью прийти в себя, потребовалось некоторое время. Один из руллов достал его разрядом парализующей энергии. Он не мог определить, целы ли кости плеча и руки, но чувствовал, как онемело все его тело. Затем ему пришла в голову мысль, от которой он похолодел: а что, если одна из бестий напала на него, когда он падал? И теперь жадно пожирает его изнутри?

Его невеселые мысли прервались ослепительно яркой беззвучной вспышкой, за которой последовали новые. Их источник находился за пределами видимости Джеймисона, но он догадывался, что происходит.

Прошло несколько минут. Вспышки стали значительно реже, и в воздухе запахло озоном. Концентрация озона была такой сильной, что у Джеймисона заслезились глаза, но закрыть их он не мог.

Через секунду он пожалел о том, что видит. Самым краем бокового зрения он увидел безобразную маленькую головку, раскачивавшуюся в нескольких дюймах от его подбородка. Это была маленькая лимфатическая бестия, и, хотя Джеймисон ничего не чувствовал, по положению тело животного он определил, что оно по нему ползет!

Маленькая головка исчезла из поля зрения Джеймисона, навсегда запечатлев в его памяти множество крошечных глаз, похожих на яркие булавочные головки, и желтую пасть, усеянную концентрическими рядами шипообразных зубов.

Прошло еще несколько мучительно долгих минут. Неожиданно земля стала уходить из-под его головы, и он понял, что кто-то старается поднять его сзади. Его тело оторвалось от земли с такой легкостью, что он сначала решил, что его поднимают несколько человек, но вскоре понял свою ошибку: перекинув его через плечо, к аэролету шагал один Клюги.

Инженер не терял времени. Он приземлился как можно ближе к Джеймисону и теперь заталкивал его в аэролет.

Прежде чем закрылся люк, Джеймисон увидел трех руллов, лежавших на траве в пятидесяти футах Они уже больше не были похожи на людей, и теперь на земле лежали их червеобразные тела с множеством отростков. Тут и там на их темных телах вспыхивали яркие точки, показывая, что еще не все контролирующие свет клетки погибли. Но руллы были мертвы. У маленьких бестий было больше чем достаточно времени, чтобы полностью забраться в тела своих жертв.

Глава 17

— Какое имя? — переспросил Джеймисон.

Он направлялся домой с негостеприимной Миры-23 и разговаривал по радиосвязи с Землей.

Калеб Карсон ответил:

— Он хотел взять ваше имя, но, когда ему сказали, что это может привести к путанице, он выбрал имя Эфраим.

Джеймисон откинулся в специальном кресле, изолировавшем находящегося на связи человека от окружающих Он не мог сдержать улыбки Значит, молодой извал все-таки согласился на имя!

Это было настоящим событием! «Что в имени тебе моем?» — спросил один древний поэт. И сам себе ответил «Оно умрет, как шум печальный…» Но здесь поэт ошибся ибо человек, отправлявшийся в космос, иногда встречал на других планетах расы, представителей которых нельзя было идентифицировать. Такие расы было невозможно «цивилизовать».

Как и другие блестяще образованные люди, способные мыслить в масштабе Вселенной, Джеймисон знал, что за последние сто лет термин «цивилизация» сузился до понимания под этим явлением способности рас принимать участие в совместной обороне против общего врага — руллов.

С практической точки зрения иное понимание «цивилизации» сейчас просто не заслуживало внимания.

— Эфраим, — повторил Джеймисон, — а фамилия?

— Джеймисон. Соответствующее разрешение получено.

— Значит, моя семья выросла. Ты уже сообщил об этом моей жене?

— Да, я звонил ей. Но, боюсь, она слишком волновалась из-за вашего отсутствия, чтобы по достоинству оценить такую честь.

Джеймисон уже разговаривал с Ведой и успокоил ее, поэтому сейчас довольно спокойно отреагировал на сообщение о ее переживаниях. В ходе беседы родилась интересная мысль: разработать устройство, приводимое в движение мышечной энергией, которое передавало бы только одну фразу: «Меня зовут…» Каждое имя было бы индивидуальным. Миллионы таких устройств будут в самом ближайшем будущем переправлены на планету Карсона. Там специальные машины, оборудованные аппаратурой, излучающей импульсы, сбивающие извалов с толку, будут выстреливать эти миниатюрные устройства в любого попавшегося на глаза извала. Проникнув под кожу, эти устройства там и останутся, пока полностью не растворятся в крови животных. Но это произойдет не сразу: времени, чтобы каждый извал усвоил, что «его зовут…», будет более чем достаточно, чтобы они с этим свыклись.

Джеймисон не сомневался, что, если он предстанет перед Галактическим конгрессом с Эфраимом и механико-телепатическим устройством идентификации каждого извала на планете Карсона, Конгресс отдаст распоряжение Военному совету планеты оказать ему полное содействие.

Наконец, удовлетворенный, он закончил беседу с Калебом и позвонил в одну из правительственных научных лабораторий. Связавшись со знакомым неврологом, он подробно рассказал ему о «линиях», которые загипнотизировали его. Он даже сам удивился, как хорошо помнил все хитросплетения, и смог довольно точно, как ему показалось, их воспроизвести. Договорившись, что ученые разберутся в механизме воздействия линий на человека, он решил, что больше от него пока ничего не зависит.

Через несколько дней он уже опять был в своем кабинете.

* * *

— Вас вызывают по экрану, — сообщил мелодичный голос телефонистки.

— Слушаю, — сказал Джеймисон, щелкнув переключателем, еще не дождавшись появления на экране лица звонившего.

Через секунду экран осветился, и на нем появилось изображение женщины, которая тщетно пыталась скрыть свое волнение.

— Мне только что позвонил Честная Игра. Дидди отправился искать Звук.

— О господи! — сказал Джеймисон.

Он внимательно посмотрел на свою жену — она была на редкость красивой женщиной, с чистой кожей, хорошей фигурой и великолепными черными волосами. Но сейчас ее глаза расширены, губы сжаты и даже волосы, обычно безукоризненно уложенные, были слегка растрепаны. Замужество и материнство не могли не отразиться на ее внешности.

— Веда, — строго сказал он, — ты должна взять себя в руки.

— Но ведь он там. А судя по сообщениям, там полно руллов, — она вздрогнула, произнеся имя ненавистного врага людей.

— Честная Игра отпустил его, не так ли? Значит, он считает, что мальчик уже достаточно подготовлен.

— Но он ушел на всю ночь.

Джеймисон медленно кивнул.

— Послушай, дорогая, рано или поздно это должно было случиться. Это- необходимый этап развития, и мы знали, что это произойдет, начиная с мая, когда ему исполнилось девять лет. — Он помолчал и продолжил: — Слушай, а почему бы тебе не отправиться по магазинам? Это отвлечет тебя от переживаний по крайней мере до конца дня. Потрать… — он быстро прикинул в голове их финансовое положение, но, взглянув на жену, быстро Произнес: — …сколько захочется. И только на себя. А теперь пока, и не волнуйся.

Он быстро отключил связь и поднялся из-за стола. Он долго смотрел в окно на лежавший внизу район «Верфей». Из своего окна он не мог видеть Центральный проспект с его интенсивным движением и множеством людей. Дома, на которые он смотрел, стояли так же, как и всегда, и эта знакомая картина немного успокоила его. «Верфи» были пригородом Солнечного Города, и огромная столица с искусственно выращенными тропическими деревьями намного превосходила по красоте другие города во всей контролируемой человеком части Галактики. Его здания и парки уходили за горизонт во всех направлениях, куда только хватало взгляда.

Джеймисон вновь посмотрел на знакомый ландшафт. Постояв еще немного у окна, он медленно вернулся к столу. Где-то далеко внизу его сын исследовал мир Звука. Но мысли об этом и о руллах ничем не могли помочь ни Веде, ни ему.

* * *

Когда небо начало темнеть, Дидди Джеймисон уже понял, что Звук никогда не кончался. Он об этом не раз задумывался и раньше, но теперь был рад своему открытию. Ему, правда, говорили, что Звук кончался «где-то там», но это было очень неопределенно. Сегодня же он убедился сам, что, куда бы он ни пошел, Звук сопровождал его везде. То, что взрослые сказали ему неправду, совсем не огорчило Дидди. По словам его воспитателя-робота по имени Честная Игра — родители иногда говорили неправду, чтобы проверить его сообразительность и самостоятельность. Это было одной из тех неправд, которые ему сейчас Удалось разоблачить.

Все эти годы Звук жил в Честной Игре и в гостиной, в столовой, когда ему позволяли есть вместе с родителями. Звук жил своей жизнью, когда Дидди молчал и когда говорил. Ночью Звук забирался к нему в постель, и даже в самом глубоком сне он чувствовал, что Звук продолжает Жить в его голове. Звук настолько прочно вошел в его Жизнь, что желание выяснить, кончался ли он где-нибудь вообще, было вполне естественным. В конце улицы Звук не исчезал, как не исчезал и на следующей улице. Сколько он прошел всего улиц, сколько раз поворачивал на юг, север, восток или запад, он и сам не знал. Но где бы он ни был Звук не покидал его ни на секунду.

Час назад он перекусил в маленьком ресторанчике Теперь нужно было выяснить, где звук начинался.

Дидди остановился и, нахмурившись, огляделся по сторонам. Очень важно было разобраться, в каком направлении находится район «Верфей». Он пытался мысленно восстановить количество сделанных поворотов вспомнить расстояние между Пятой и Девятнадцатой улицами, названия которых он прочитал во время своих поисков.

Он оглянулся. В ста футах от себя он заметил человека, которого уже встречал минут десять назад за три кварта, отсюда.

В том, как двигался этот человек, было что-то, связанное со смутным и неприятным воспоминанием, и только сейчас он заметил, что стало совсем темно. Стараясь ничем не выдавать своего беспокойства, он двинулся вдоль тротуара, приятно удивившись тому, что ему совсем не страшно. Он надеялся, что благополучно пройдет мимо этого человека и выйдет на оживленную улицу. Он также надеялся что, вопреки его опасениям, этот человек окажется не руллом.

Когда он увидел, что к первому человеку присоединился еще один и они вместе стали переходить улицу, чтобы перехватить его, у него екнуло сердце. Дидди с трудом подавил желание повернуться и броситься прочь со вес ног. Если эти люди были руллами, то спасаться бегство было бессмысленно: руллы передвигались в несколько раз быстрее человека. Их внешний облик людей был миражом, который они могли создавать с помощью своих клеток. Именно это навело мальчика на подозрения. Когда первый из них поворачивал на перекрестке, его ноги пошли неправильно. Дидди не мог припомнить, сколько раз Честная Игра рассказывал ему о такой возможности, но, увидев это своими глазами, он понял, что ошибиться было невозможно. По рассказам, днем руллы были более внимательны к тому, чтобы выглядеть как люди, а вечером они уже не так следили за этим.

— Мальчик!

Он замедлил шаг и обернулся, как будто только что заметил их.

— Мальчик, ты поздно гуляешь по улицам один.

— Я вышел на улицу один в первый раз, сэр.

«Человек», к которому обращался Дидди, засунул руку во внутренний карман пиджака. Это был странный жест, какой-то незавершенный, как будто делавший его не до конца продумал, как он должен выглядеть. Или же причина была в том, что в сгущающихся сумерках рулл решил, что особой осторожности уже не требуется. Он вытащил руку, в которой блеснул полицейский жетон.

— Мы — агенты «Верфей». Мы отведем тебя на Центральный проспект, — сказал он, засунул или, вернее, сделал вид, что засунул жетон обратно в карман, и кивнул в сторону ярко освещенной улицы.

Дидди знал, что лучше им не перечить.

* * *

Вскоре после ужина в квартире Джеймисона раздался звонок. Открыв дверь, он увидел двух полицейских, которых сразу можно было узнать, хоть они и были одеты в штатское.

— Доктор Джеймисон? — спросил один из них.

— Да.

— Тревор Джеймисон?

Он кивнул и, несмотря на только что съеденный ужин, почувствовал пустоту в желудке.

— Вы отец Декстера Джеймисона девяти лет?

Джеймисон ухватился за ручку двери.

— Да, — пробормотал он.

Старший из них, кашлянув, сказал:

— Наш долг, сэр, в соответствии с требованиями Закона поставить вас в известность, что в данный момент ваш сын находится в руках двух руллов и в предстоящие несколько часов его жизнь будет в большой опасности.

Джеймисон не мог произнести ни слова.

Полицейский негромко объяснил, что руллы захватили Дидди на тротуаре боковой улицы, и добавил:

— Мы знаем, что в последнее время руллы стягиваются в Солнечный Город в необычно больших количествах. Естественно, выследить всех мы не в состоянии. Как вам Должно быть известно, мы определяем общее количество руллов исходя из того, сколько их нам удалось засечь.

Джеймисон это знал, но ничего не ответил. Затем заговорил другой полицейский:

— Вам также должно быть известно, что мы больше заинтересованы в том, чтобы узнать их планы, чем просто их обнаружить. Как и другие планы руллов, с которыми мы уже сталкивались, этот может оказаться очень опасным для людей. Нет сомнений, что мы сейчас являемся свидетелями только первой фазы этого плана. Хотите вы знать что-нибудь еще?

Джеймисон помедлил. Он чутко прислушивался к тому, как Веда складывала грязную посуду в мойку на кухне. Ему было очень важно выпроводить полицейских, пока она не узнала, кто они были и с чем пришли. И все-таки был вопрос, который он не мог не задать.

— Насколько я понимаю, Дидди не будут пытаться освободить немедленно?

Ответ полицейского был твердым:

— Пока мы не узнаем все, что нам нужно, мы не будем вмешиваться в развитие событий. Мне поручили передать вам, чтобы вы не рассчитывали на благоприятный исход дела. Вам известно, что руллы могут сосредоточивать в своих клетках энергетические заряды, не уступающие по мощности огню бластеров. При этих обстоятельствах смертельный исход отнюдь не исключен.

Он откашлялся и продолжал:

— Это все, сэр. Если вам потребуется дополнительная информация, можете связаться с Центральным управлением. По своей инициативе полицейские больше не будут с вами связываться.

— Благодарю вас, — машинально произнес Джеймисон Он закрыл дверь и, собравшись с силами, направился в гостиную.

— Дорогой, кто это был? — спросила Веда из кухни.

Джеймисон сделал глубокий вдох:

— Тут спрашивали Джеймисона. Какой-то парень ищет Джеймисона, но ему был нужен не я.

Его голос ничем невыдавал обуревавших его чувств.

— Бывает, — отозвалась Веда.

Она, должно быть, сразу выкинула это из головы потому что больше ни разу не заговаривала с ним об этом В десять часов Джеймисон отправился спать. Он лежал с открытыми глазами, чувствуя боль в спине и полную опустошенность. В час ночи он все еще не спал.

Глава 18

Дидди знал, что не должен оказывать никакого сопротивления. Он ни в коем случае не должен делать ничего, что может расстроить их планы. Честная Игра учил его этому много лет. «Ни один молодой человек, — не уставал повторять он — не может считать себя достаточно опытным, чтобы определить степень опасности того или иного рулла. Или важность плана, который выполняет их шпионская сеть. Знай, что за тобой наблюдают, и жди указаний, которые тебе так или иначе постараются передать».

Дидди шагал между руллами, вспоминая все эти уроки; он едва поспевал за ними, а они шли все быстрее и быстрее. Его успокаивало то, что руллы до сих пор старались ничем себя не выдать и по-прежнему делали вид, что они люди.

От яркого освещения Центрального проспекта становилось светлее. Впереди можно было видеть огромный космический корабль, подсвечиваемые контуры которого четко выделялись на темном небе. Все здания были облицованы пластинами, которые собирали за день солнечный свет и теперь щедро отдавали его. Стоэтажный административный комплекс, намного превосходивший своими размерами окружающие дома, сверкал, как огромный бриллиант, венчавший усыпанную алмазами корону. Шагавшие по бокам Дидди руллы подошли к перекрестку 2. До перекрестка 1, который был уже на Центральном проспекте, оставалось совсем близко.

Они перешли через мостовую и оказались около низкого барьера, представлявшего собой широкую забранную металлом решетку шириной около восьми футов, непрерывно затягивающую воздух. Руллы остановились, глядя на вентиляционные отверстия и не решаясь идти дальше.

Сто лет назад, когда произошло первое столкновение людей с руллами, военные заводы и закрытые зоны землян были окружены бетонными заборами и колючей проволокой, по которой пропускался электрический ток. Затем выяснилось, что руллы могут отражать электрический ток, а их толстая кожа невосприимчива к уколам самых острых и прочных шипов. Бетон также оказался ненадежной защитой. Бетонные стены трескались и рассыпались под воздействием волн определенной частоты, которую могли генерировать руллы своими клетками. Кроме того, руллы, убивая ремонтников и принимая их вид, легко проникали на территорию закрытых объектов. Вооруженные патрули также часто становились жертвой нападения руллов. Барьер засасывающего воздуха был изобретен всего несколько лет назад. Он опоясывал всю территорию «Верфей». Люди пересекавшие его, не обращали на него внимания, но руллы, которые отваживались его пересечь, погибали в течение трех минут. Принцип действия барьеров был особо охраняемым секретом землян.

Дидди заметил нерешительность своих спутников.

— Спасибо, что проводили меня досюда, — сказал он. — Дальше я уже найду дорогу сам.

Один из шпионов рассмеялся. Его смех и в самом деле напоминал смех человека, но был каким-то бесцветным и пустым. У Дидди при звуке этого смеха побежали по спине мурашки.

Рулл сказал:

— Знаешь, паренек, похоже, ты очень смышленый. А что, если мы предложим тебе сыграть в одну игру? Это совсем недолго.

— Игру? — переспросил Дидди.

— Видишь этот барьер?

Дидди кивнул.

— Хорошо. Как мы уже говорили, мы — тайные агенты, выслеживающие руллов. И, конечно, постоянно думаем, как их обнаружить. Тебе это понятно?

Дидди ответил, что да, и стал ждать, что будет дальше.

— Тут на днях мы с товарищем обсуждали эту проблему и вроде бы нашли способ, как руллы могут благополучно перебраться через барьер. Но этот способ настолько прост, что сначала мы хотим его проверить сами, а уж потом докладывать начальству. А то, знаешь, может получиться, что наши расчеты неверны, и тогда мы будем выглядеть очень глупо. Вот мы и хотим, чтобы ты нам помог в этом.

Ни один молодой человек… не должен пытаться… расстроить планы шпионской сети руллов. Это наставление Честная Игра произносил так часто, что Дидди мог воспроизвести даже интонацию робота. Казалось, опасность того, что они задумали, была более чем очевидной, и все же он не имел права принимать решение самостоятельно. Годы подготовки сделали свое дело: он был еще слишком мал. чтобы полагаться на свое суждение.

— Все, что от тебя требуется, — сказал рулл, — это пройти между этих двух линий через барьер и вернуться назад.

Линии, на которые он указал, пролегали между вентиляционными отверстиями решетки. Не говоря ни слова, Дидди подошел к барьеру и прошел там, где ему было указано. По другую сторону барьера он замешкался буквально на мгновение, размышляя, не стоит ли попробовать сбежать и добраться до здания, стоявшего в тридцати футах, где он был бы в безопасности. Он решил не испытывать судьбу. Они запросто могли его подстрелить, пока он еще не успеет пробежать и десяти футов. Он послушно вернулся назад.

По улице шла группа людей. Дидди и два рулла посторонились, чтобы дать им пройти. Дидди с надеждой посмотрел на них. Полиция? Как бы ему хотелось знать наверняка, что все, что здесь происходит, находится под контролем людей.

Рабочие перешли через барьер и исчезли в ближайшем здании.

— Сюда, паренек, — сказал рулл. — Нам нужно быть осторожными, чтобы нас не заметили.

Дидди придерживался другого мнения, но ничего не сказал. Они вошли в темный закоулок между зданиями.

— Дай-ка твою руку, паренек.

Испуганный и дрожащий, он протянул руку. Сейчас я умру, подумал он, едва сдерживая набегавшие слезы. Но подготовка брала свое, и он даже не вскрикнул, когда почувствовал острую боль от укола.

— Просто берем кровь на анализ, паренек. Понимаешь, судя по всему, воздухозаборная система скрывает мощные впрыскивания бактерий, которые смертельны для руллов. Естественно, эти бактерии впрыскиваются со скоростью тысяча миль в час и проникают под кожу так быстро, что никто этого не замечает и на коже не остается никаких следов. А воздухозаборники стоят для того, чтобы эти бактерии не распространялись по всей атмосфере и засасывались назад. Таким образом, одна и та же культура бактерий может использоваться многократно. Тебе понятно, что это означает?

Ему не было понятно, но их объяснения поразили его. Их догадки здорово походили на правду Против руллов вполне могли использовать бактерии. По сообщениям, принцип действия безобидно выглядевших барьеров был Известен всего нескольким людям. Неужели руллам все-таки удалось разгадать этот секрет?

Он увидел, что второй рулл был чем-то занят в темноте закоулка. Там то и дело вспыхивал огонек фонаря. Внезапно Дидди осенило, что там с помощью микроскопа исследуется его кровь, чтобы выяснить содержание в ней мертвых антирулловских бактерий.

Рулл, который все это время говорил, продолжал:

— Дело вот в чем, паренек. Ты проходишь через барьер и бактерии, которые впрыскиваются в воздух через него тут же погибают, попав к тебе в кровь. Наша идея заключается в следующем: на каждом отдельно взятом барьере в воздух подается какой-то один вид бактерий. Почему? Да хотя бы потому, что они засасываются назад и улавливаются фильтрами для дальнейшего использования. Использование одновременно разных фильтров для нескольких видов бактерий немыслимо усложняет всю операцию. Кроме того, высокотоксичные бактерии, которые размножаются во фтористой среде, почти так же опасны друг для друга, как и для организма, который они поражают. Таким образом, опасность для руллов представляют бактерии только какого-нибудь одного вида, причем в огромных концентрациях. Другими словами, убить рулла смесью бактерий разных видов вообще нельзя.

Значит, если руллы знают, какой конкретно вид бактерий впрыскивается конкретным барьером, они могут заранее ввести себе противоядие и пройти через него так же легко, как и ты. А уж дальше им ничто не помешает делать все, что заблагорассудится. Ты теперь понимаешь, как важно то, над чем мы работаем?

Он замолчал и посмотрел на своего коллегу.

— Ага! Мой друг закончил анализ твоей крови. Подожди здесь минутку. — Он прошел в подворотню, где его ждал второй рулл. Их беседа, если это была беседа, продолжалась меньше минуты. Затем рулл вернулся.

— Ну ладно, паренек. Можешь бежать по своим делам Большое спасибо за помощь. Мы этого не забудем.

Дидди не верил своим ушам.

— Так больше я вам не нужен? — переспросил он.

— Больше нет.

Он вышел на более освещенный участок улицы, но все время ждал, что его остановят. Руллы держались поодаль и больше не пытались идти рядом. Однако, когда он подошел к барьеру, они тоже остановились. Один из руллов окликнул его:

— Смотри, вон на улице еще пара ребят. Ты можешь к ним присоединиться и искать Звук вместе с ними.

Дидди обернулся и заметил двух бегущих мальчишек, которые громко кричали:

— Кто последний? Чур не я, потому что он — свинья!

Они пронеслись мимо него как вихрь. Бросившись за ними, Дидди увидел, что, достигнув решетки, они какое-то мгновение помедлили и, слегка изменив направление, прошли точно по тому пути, по которому его заставили несколько минут назад пройти руллы. Мальчишки поджидали его с другой стороны барьера.

— Меня зовут Джекки, — сказал один из них.

— А меня — Джил, — сказал второй и добавил: — Пошли вместе!

— А меня зовут Дидди, — отозвался мальчик.

На улице раздавалось много звуков, которые заглушали и поглощали Звук. Шум и фырканье каких-то машин. Постукивание и треньканье. По бесконечной металлической мостовой, которой был покрыт весь район «Верфей», мчался поезд на резиновых колесах. Он плавно затормозил перед мальчиками: его электронные глаза и уши безошибочно определили препятствие. Когда они перешли на другую сторону и освободили путь, поезд помчался дальше. Несколько кранов поднимали стотонную металлическую плиту на антигравитационный транспортер. Когда груз был уложен, транспортер легко взмыл в воздух и исчез в темном небе.

Дидди никогда раньше не был на Центральном проспекте ночью, и при других обстоятельствах такое путешествие было бы целым событием. Но он никак не мог отделаться от одной мысли. Были ли его новые знакомцы тоже руллами? То, что они пересекли барьер именно в том месте, где он это сделал по приказу руллов, могло быть чистой случайностью. Но пока он не был уверен до конца, он решил никому не рассказывать о том, что с ним произошло. Пока у него не было уверенности, он пойдет с этими мальчишками, куда они ему скажут, и даже сделает то, что они предложат. Этого требовало Правило. На это была направлена вся система воспитания. Он представил себе, сколько «мальчишек» Может еще перебраться через барьер, и теперь они все здесь и вне всяких подозрений.

Вокруг Центрального проспекта все было наполнено звуками. Но куда бы Дидди ни заглядывал, где бы ни проходил — везде эти звуки оставались на улице, кроме одного, самого главного Звука. Больше им ни разу не встретилось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало барьер с вентиляционной установкой. Если здесь на улице и существовала какая-то защита от руллов, проникших на территорию «Верфей», то она никак не бросалась в глаза. Все двери были распахнуты настежь. Дидди почему-то казалось, что атмосфера замкнутого пространства будет губительной для руллов и безопасной для него. Но ни одного помещения с полностью закрытыми дверями им не встретилось. Самое худшее заключалось в том, что он никак не мог встретить кого-нибудь, кто наверняка защитил бы его от руллов или хотя бы заподозрил их присутствие. Если бы он только был уверен, что эти два мальчика — люди. А вдруг они — руллы? А что, если у них есть какое-то мощное оружие, которым они хотят уничтожить «Верфи» или даже сам Космический Корабль?

Они подошли к квадратному зданию, каждая сторона которого была не меньше полумили. У Дидди вдруг появилась надежда. Его попутчики не стали возражать, когда он вошел в огромный подъезд, и вместе с ним направились по дорожке, уходившей под землю. Внизу открывался вид на огромные слегка светящиеся сооружения кубической формы. Верх самого большого куба находился примерно на четверть мили ниже дорожки, на которой стояли мальчики, и только внимательно приглядевшись, можно было разобрать, что этот куб состоит из огромного числа этажей, отделенных друг от друга прозрачными и необычайно твердыми перегородками, защищавшими людей от чудовищного количества ядерной энергии, вырабатываемой на этой станции.

Пройдя по дорожке чуть дальше, Дидди с радостью обнаружил, что в небольшом прозрачном отсеке, стоявшем прямо на металлическом покрытии дорожки, кто-то есть. Женщина с книгой. Она подняла голову и посмотрела на Дидди, шедшего впереди своих спутников.

— Ищете Звук? — доброжелательно спросила она и добавила: — Если вы не знаете, я — экстрасенсор.

Его компаньоны промолчали, а Дидди сказал, что знает. Честная Игра рассказывал ему об экстрасенсорах. Они могли чувствовать изменение потока энергии в атомных стержнях. Он вспомнил, что эта способность была как-то связана с содержанием кальция в их крови. Экстрасенсоры жили очень долго — средняя продолжительность их жизни составляла около ста восьмидесяти лет, — но не потому, что это было связано с характером их работы. Дело было в том, что их кровь просто реагировала на омолаживающее действие кальция.

Но разочарование, которое испытал Дидди, отодвинуло все эти знания на второй план. Было ясно, что у этой женщины нет никакой аппаратуры, позволявшей реагировать на присутствие руллов. Во всяком случае она не подала никакого вида, что что-то не так. Лучше ему было притвориться, что он, больше всего интересовался Звуком, тем более что отчасти это соответствовало действительности. Он сказал:

— По-моему, эти машины внизу должны вызывать большую вибрацию.

— Так оно и есть.

Дидди на мгновение задумался. У него оставались сомнения.

— И все равно я не понимаю, как они могут производить Звук.

Она сказала:

— Видно, что вы все — хорошие мальчики. Ладно, я шепну вам на ушко подсказку. Ты будешь первый! — она показала на Дидди.

Это было странно, но он, не раздумывая, подошел к ней. Она низко наклонилась к нему и шепнула:

— Не показывай удивления! Ступай по дорожке к эскалатору Семь, спустись на нем вниз и поверни направо. Там будут большие металлические колонны. Около той, на которой нарисована большая буква «Н», под металлическим парапетом ты найдешь маленький бластер. Кивни, если тебе все пока понятно.

Дидди кивнул.

Женщина быстро продолжала:

— Положи бластер в карман. Не пользуйся им, пока не получишь команду. Счастливо.

Она выпрямилась.

— Ну что ж, это должно подсказать тебе, в каком направлении думать. — Она повернулась к Джекки, — Теперь твоя очередь.

Он покачал головой.

— Мне не нужно никаких подсказок, — сказал он. — И еще я не хочу, чтобы мне шептали в ухо.

— Я тоже не хочу, — отозвался Джил.

Женщина улыбнулась.

— Вы не должны стесняться, — сказала она. — Но все равно. Я дам вам подсказку. Ты знаешь, что означает слово «миазмы»? — Она обращалась к Джекки.

— Туман.

— Тогда это и есть моя подсказка. А теперь вам лучше отправляться. Солнце взойдет только около шести, а сейчас уже третий час ночи.

Она опять углубилась в книгу, и Дидди, обернувшись через несколько минут, увидел, что она сидела так тихо, что напоминала неодушевленный предмет и казалась частью стула. Она подтвердила самые большие опасения Дидди: весь район «Верфей» находился в ужасной опасности. Не исключено, что они хотели взорвать сам Космический Корабль! Вздохнув, он решительно направился по дорожке к эскалатору.

Глава 19

Тревор Джеймисон проснулся с таким ощущением, будто его разбудили. Значит, он все-таки уснул. Он чертыхнулся про себя и начал поворачиваться на другой бок. Если бы только ему удалось провести эту ночь во сне! Он с удивлением обнаружил, что его жена сидит на краю кровати. Он взглянул на светящийся циферблат часов: они показывали 02:22.

«Боже мой, — подумал он, — я должен уложить ее в постель».

— Я не смогу заснуть, — сказала Веда отрешенным голосом, и у него защемило сердце. Она ужасно волновалась, даже не зная ничего определенного. Он притворился, что опять уснул.

— Дорогой!

Он ограничился тем, что слегка пошевельнулся.

— Милый!

Он приоткрыл один глаз:

— Веда, ну пожалуйста…

— Я все думаю, сколько там еще мальчишек.

Джеймисон повернулся.

— Веда, ты что — хочешь меня окончательно разбудить?

— Ой, извини. Я не хотела.

В ее голосе не было сожаления, и вскоре она вновь позвала:

— Дорогой!

Он не ответил.

— Как ты думаешь, мы можем это узнать?

Он собирался и дальше хранить молчание, но его мозг начал анализировать причину ее вопроса. Он поразился бессмысленности того, что она спрашивает, и окончательно проснулся.

— Узнать что?

— Сколько их там сегодня?

— Кого их?

— Ну, мальчишек… сегодня ночью.

Джеймисон, на котором висел куда более ощутимый груз страха, вздохнул:

— Веда, мне утром на работу.

— Работа! — в сердцах воскликнула она и даже задохнулась от возмущения. — Ты, кроме работы, вообще о чем-нибудь думаешь? Ты вообще способен испытывать какие-нибудь чувства?

Джеймисон промолчал, но, как оказалось, и это было не лучшим способом уложить ее спать.

Она продолжала, и в ее голосе звучало все больше истерических ноток:

— Ну почему мужчины становятся такими черствыми!

— Если ты этим хочешь спросить, переживаю я или нет, то ответ будет — нет! Не переживаю! — Это было сильно сказано. Он решил, что ему следует продолжать в том же духе. Он сел на кровати, включил свет и громко сказал:

— Дорогая, тебе, видимо, доставит удовольствие узнать, что ты добилась своего — я проснулся!

— Давно пора, — отозвалась она. — Я думаю, нам надо позвонить. Если это не сделаешь ты, я позвоню сама.

Джеймисон встал с кровати.

— Ладно, только не вздумай вырывать у меня трубку, пока я буду говорить. Я не допущу, чтобы меня принимали за безвольную тряпку в руках жены. Ты останешься здесь.

Он почувствовал облегчение: она сама дала ему повод так поступить. Он вышел из спальни и плотно закрыл за собой дверь. Включив экран и набрав номер, он назвал свое имя. Через короткую паузу на экране появился человек с волевым лицом, одетый в форму адмирала космоса. Они были немного знакомы и встречались раньше по делам. Когда адмирал наклонился над видеофоном, его лицо заняло весь экран. Он сказал:

— Тревор, ситуация такова. Ваш сын все еще находится в руках двух руллов, но это уже другая пара. Они разработали очень ловкий маневр и перебрались через барьер. Мы подозреваем, что сейчас около сотни руллов в образе мальчишек находятся внутри района «Верфей». За последние полчаса никто больше не пытался пересечь барьер, и мы полагаем, что практически все руллы, находящиеся в Солнечном Городе и специально подготовленные для проникновения на «Верфи», сосредоточились именно там. Хотя они еще и не собрались в каком-то определенном месте, мы чувствуем, что развязка вот-вот наступит.

Джеймисон собрался с силами и спросил:

— Что с моим сыном?

— Вне всякого сомнения, он им еще для чего-то нужен. Мы стараемся передать ему оружие, но в любом случае мы не можем возлагать на это особых надежд.

Джеймисон понял, что они старались тщательно подбирать слова, чтобы внушить ему не надеяться на лучшее. Он медленно спросил:

— Вы позволили сотне руллов пробраться на Центральный проспект, не зная, каковы их планы?

— Вам известно, как важно для нас выяснить их цели, — ответил адмирал. — Что им там понадобилось? Что их так сильно заинтересовало, что они пошли на такой огромный риск? С их стороны это отчаянно смелая операция, и мы обязаны — просто обязаны выяснить все до конца. У нас, конечно, есть определенные предположения, но нам нужно знать точно. В последний момент мы сделаем все от нас зависящее, чтобы спасти вашего сына, но никаких гарантий мы дать не можем.

Джеймисон ясно представлял, как выглядела ситуация для этих людей. Для них смерть Дидди будет хоть и достойным сожаления, но все же обычным инцидентом. В газетах напишут, что «потери были легкими». Из Дидди могут даже сделать героя дня.

— Боюсь, — сказал адмирал, — нам придется прервать разговор. В данный момент ваш сын направляется к месту, где мы спрятали для него оружие, и я должен внимательно следить за ходом операции. До свидания.

Джеймисон выключил экран и встал. Несколько мгновений он собирался с силами, потом сделав глубокий вдох, открыл дверь и жизнерадостно сказал:

— Ну что ж, похоже — все в порядке.

Ответа не последовало. Он увидел, что Веда лежала на кровати. Видимо, ожидая окончания его разговора, она на секунду прилегла и тут же уснула.

Хорошо зная повышенную эмоциональность жены, Джеймисон решил, что ей надо помочь. Она спала очень беспокойно, а по ее щекам непрерывно струились слезы. Джеймисон взял шприц, в котором находился под давлением усыпляющий газ, и сделал ей укол. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула, и ее мышцы расслабились. Дыхание стало медленным и ровным.

Джеймисон позвонил домой Калебу Карсону и объяснил ситуацию. Затем он сказал:

— Свяжись с Эфраимом. Скажи ему, что его семья нуждается в помощи, и привези его в Главное управление безопасности на Центральном проспекте. Перевези его так, чтобы никто этого не видел. Это очень важно.

Он отключил связь, торопливо оделся и направился в здание Главного управления. Он знал, что проблем там не избежать. Наверняка военные не воспримут с ходу идею использовать уникальные способности извала. Но он лично, а через него и Дидди, заслужили такую привилегию.

* * *

— А что тебе шепнула эта женщина? — спросил Джекки. Они спускались по эскалатору, который вел в какой-то туннель.

Дидди, внимательно прислушивавшийся к Звуку — посторонних шумов здесь практически не было, — обернулся:

— А-а, да то же самое, что и вам.

Джекки задумался. Эскалатор привез их вниз, и Дидди, не раздумывая, направился в туннель. Посматривая по сторонам, он искал колонну с буквой «Н». Неожиданно он ее увидел примерно в ста футах от себя.

Джил, шедший сзади, спросил:

— А зачем тогда она шептала тебе в ухо, если все равно сказала нам всем вслух?

Их подозрительность испугала Дидди, но подготовка взяла свое.

— Я думаю, она хотела сделать, как интереснее.

— Интереснее! — фыркнул Джекки.

— А зачем мы сюда вообще пришли? — спросил Джил.

— Я устал, — сказал Дидди. Он присел на край дорожки возле колонны с буквой «Н». Оба рулла прошли мимо него и остановились с другой стороны колонны. Испытывая странное возбуждение, Дидди подумал: «Сейчас очи свяжутся между собой или с другими!»

Он быстро наклонился и пошарил рукой под парапетом. Нащупав пальцами какой-то предмет, он вытащил маленький, с удивительно удобной рукояткой бластер и положил его в карман. Перенервничав и устав от напряжения, Дидди откинулся назад и пытался собраться с силами. Он почти сразу же выпрямился, телом ощутив вибрацию металла. Его обувь имела специальное покрытие, которое почти полностью поглощало ее, а стремление как можно скорее найти оружие отвлекло внимание от всего остального. Теперь он заметил эту вибрацию. Он почувствовал, как все его тело начинает резонировать. На мгновение он позабыл обо всем на свете, даже о руллах — он испытывал удивительную общность с этим вибрирующим металлом. Ему раньше казалось, что вибрация под строящимся кораблем должна быть очень сильной. Весь район «Верфей» был выстроен на металле. Но все шумопоглощающие покрытия, которыми были вымощены улицы и полы зданий «Верфей», не могли полностью нейтрализовать шумы, сопровождавшие гигантское строительство, и концентрацию огромной энергии на таком крошечном участке. Непрерывные ядерные взрывы, каждый из которых мог вызвать мировой катаклизм, если бы освобождаемая энергия тут же не улавливалась и не использовалась, гигантские станки, которые могли штамповать стотонные электростальные пластины — все это было здесь, на территории «Верфей».

Еще восемь с половиной лет «Верфи» будут продолжать строить огромный Космический Корабль. И когда наконец Корабль отправится в космос, на его борту будет Дидди. Каждая семья, жившая в «Верфях», находилась здесь по одной из двух причин: либо отец или мать обладали квалификацией и навыками, необходимыми для строительства Корабля, либо у них был ребенок, который должен был вырасти вместе с Кораблем и отправиться на нем в космос. Джеймисон занимал высокий пост, и его просьба об участии в проекте была удовлетворена.

Люди могли понять Корабль и научиться управлять им, только если вырастут вместе с этим гигантом, возвышавшимся над городом, как гора. В его корпусе длиной девять тысяч четыреста футов был сконцентрирован весь многовековой опыт человечества. Там было столько различных приборов и агрегатов, требовавших таких специальных знаний, что наезжавшие время от времени высокопоставленные делегации покидали стройку с чувством растерянности при виде уже готовых нижних этажей Корабля, заставленных оборудованием и бесконечными рядами приборных досок.

Дидди обязательно будет на этом Корабле. Размечтавшись, он весь горел от нетерпения и не заметил, как сзади к нему подошли оба рулла.

— Пошли! — сказал Джекки. — Мы уже и так потеряли много времени.

Дидди пришел в себя и спросил:

— А куда?

— Мы уже долго ходили, куда ты захочешь. Теперь твоя очередь идти, куда мы захотим, — ответил Джил.

Дидди и не думал возражать.

— Пошли, конечно, — сказал он.

Они вышли на улицу и остановились у большого здания, на котором горела яркая надпись «Исследования». Вокруг здания было полно мальчишек. Они ходили группами и поодиночке, а со всех сторон продолжали подходить все новые и новые мальчики. Может быть, среди них тоже были руллы? А может, они вообще все руллы? Но это уж была совсем глупость, и Дидди решил, что у него слишком сильно разыгралось воображение.

«Исследования». Значит, их цель была здесь. Здесь, в этом здании, люди разрабатывали бактерии против руллов, которые использовались на барьерах. Что именно интересовало руллов в этом процессе, он не имел представления. Возможно, какая-нибудь самая незначительная на первый взгляд информация даст им возможность уничтожить исходное сырье или организм и они смогут вывести из строя всю систему защиты. Честная Игра рассказывал ему о таких случаях.

В отличие от других зданий, которые им встречались, в этом все двери были закрыты.

— Дидди, тебе открывать дверь, — сказал Джекки.

Дидди послушно взялся за ручку и остановился, увидев двух приближающихся мужчин.

Один из них махнул ему рукой:

— Привет, паренек! Вот мы опять и встретились.

Дидди отпустил ручку и повернулся к ним. Они были очень похожи на тех двоих, что в самом начале привели его к барьеру и взяли кровь на анализ, чтобы определить вид бактерий. Но сходство могло быть чисто внешним. Во всем Солнечном Городе внутри опоясывающего «Верфи» барьера могли оказаться только руллы, которые приняли противоядие против конкретного вида бактерий, впрыскиваемого конкретными соплами решетки определенного барьера. Но в данном случае все это не имело значения.

Один из мужчин сказал:

— Хорошо, что мы опять тебя встретили. Мы хотим провести еще один эксперимент. Сейчас ты войдешь в здание. «Исследования» наверняка охраняются каким-то особым способом. Если нам удастся получить подтверждение своей догадки здесь, то это здорово усложнит руллам проникновение на «Верфи». Игра стоит свеч, как ты считаешь?

Дидди кивнул. Его слегка подташнивало, и он не был уверен, что его не выдаст голос, несмотря на всю подготовку и воспитание.

— Тебе нужно войти, — сказал рулл, — постоять немного внутри, набрать как можно больше воздуха и, не выдыхая, вернуться сюда. Вот и все.

Дидди открыл дверь и вошел в залитый светом вестибюль. Дверь за ним автоматически закрылась. Он оказался в большой комнате. Я могу сбежать, подумал он. Сюда они не осмелятся войти. Внезапная мысль остановила его порыв. В комнате никого не было, и это было более чем странно. Большинство учреждений «Верфей», особенно такие важные, как это, работали круглосуточно.

Сзади распахнулась дверь. Дидди обернулся и увидел в проеме двери, что Джекки и Джил стоят довольно далеко от входа, а остальные мальчишки толпятся еще дальше. Тот, кто распахнул дверь, решил не рисковать получением дозы бактерий или чего-нибудь не менее опасного.

— Ты уже можешь выйти, — крикнул знакомый мужской голос, раздавшийся где-то на улице. — Но не забудь глубоко вдохнуть и задержать дыхание.

Дидди сделал глубокий вдох и вышел. Как только дверь захлопнулась, к нему сразу подошли два «тайных агента». У одного из них в руках была маленькая бутылка с резиновой трубкой.

— Выдохни сюда, — сказал он.

Дидди так и сделал, и рулл передал бутылку своему напарнику, который тут же быстрым шагом направился за угол дома и скрылся из вида.

— Ты заметил что-нибудь необычное? — спросил рулл.

Дидди помедлил с ответом. Он только что сообразил, что воздух в помещении был каким-то густым, и дышать там было труднее, чем обычно. Он медленно покачал головой.

— Да как будто нет…

Рулла это не смутило.

— Что ж, может, ты просто не обратил внимания, — сказал он и быстро добавил: — Давай на всякий случай возьмем пробу крови. Дай-ка палец.

Дидди поморщился от укола, но позволил взять пробу. Очутившийся рядом Джил с готовностью спросил:

— А может, я чем могу помочь?

— Конечно, — ответил «мужчина». — Отнеси-ка это быстренько моему напарнику.

Джил поступил так же, как поступил бы любой нормальный мальчишка: он со всех ног бросился выполнять поручение. Прошла минута, потом еще одна, и наконец…

— Ага, — сказал рулл, — вот и они.

Дидди устало смотрел на возвращающуюся пару. Рулл, стоявший около него, быстро пошел им навстречу. Если им и удалось о чем-то переговорить, то Дидди этого не заметил. Но он знал, что руллы общаются между собой на уровне световых волн. Как бы то ни было, «совещание» вскоре закончилось.

Рулл, разговаривавший с ним, вернулся к Дидди и сказал:

— Паренек, ты в самом деле оказал нам неоценимую услугу. Похоже, мы действительно сможем внести большой вклад в борьбу против руллов. Ты знаешь, воздух в помещении был смешан с искусственным газом, являющимся производным фтора. Очень интересно и вполне безопасно. Даже для рулла с его фтористым обменом веществ, оказавшегося в помещении, нет никакой опасности, дока он не попытается использовать энергию своих клеток против бластера или для общения. Эта энергия будет служить ионизирующим агентом, который свяжет в новые молекулы фтор, содержащийся в газе, со фтором, содержащимся в клетках рулла. Эти молекулы очень непрочны и быстро распадутся, но такая же участь постигнет и клетки рулла.

Дидди понял не все. Его уже знакомили в общих чертах с химическими реакциями фтора и его производных, но здесь речь шла о чем-то другом.

— Очень умно, — заметил рулл с нескрываемым удовлетворением. — Рулл сам провоцирует реакцию, которая убивает его. А теперь вы все, ребята, наверное, хотите пройти внутрь и посмотреть, что там есть. Ладно, мы пойдем с вами. А ты, — он обращался к Дидди, — задержись-ка на минутку. Я хочу с тобой поговорить. Отойдем в сторонку.

Он отвел Дидди в сторону, а все мальчишки гурьбой побежали в здание. Дидди представил, как они разбегаются по коридорам в поисках секретов. Но он надеялся, что кто-то быстро вмешается и положит этому конец.

* * *

Рулл сказал:

— В самом деле, паренек, ты даже не представляешь, какую услугу оказал сегодня всем нам. Чтобы тебе было понятно, постараюсь объяснить. Мы всегда уделяем особое внимание ночному патрулированию территории вокруг таких зданий, как это. В этом Центре работы обычно идут до полуночи, а потом последние служащие уходят домой. После двенадцати ночи сюда пришли двое рабочих, которые установили какое-то оборудование и потом тоже ушли. Это оборудование напоминает громкоговоритель, и они повесили по одной такой штуке снаружи и внутри входа. Если бы я был рулл, то обязательно постарался бы вывести это оборудование из строя просто на всякий случай. Сейчас в этом здании, кроме ребятишек, никого нет. Ты видишь, что практически вся система защиты от руллов была построена на бактериальном барьере.

Помолчав, он продолжил:

— Конечно, много информации руллы могут получить заранее и, проникнув за барьер, расставить вокруг здания свои посты так, что будут способны сдержать даже широкомасштабное нападение. Конечно, здание может быть взорвано на расстоянии, но трудно представить, чтобы это было сделано сразу. Сначала будут использованы все другие средства.

Теперь ты понимаешь, что это означает. У руллов будет достаточно времени, чтобы узнать все нужные им секреты. Выйдя наружу, они могут передать эту информацию другим руллам, находящимся за пределами опасной зоны, и затем каждый попытается спастись в одиночку. Этот план требует смелости и самоотверженности, но руллы уже и раньше проявляли эти качества. Видишь, как все просто. Но теперь нам удалось это предотвратить.

— Дидди, — раздался шепот где-то сверху и справа от него, — не показывай вида, что ты меня слышишь.

Дидди замер, но быстро расслабился. Уже давно было доказано, что электронные слушающие и говорящие устройства руллов, вживленные в звукопоглощающие плечевые мышцы, не воспринимали шепот.

Шепчущий быстро продолжал:

— Тебе нужно войти в здание. Войдя, оставайся около двери. Там жди дальнейших указаний.

Дидди понял, откуда раздавался шепот: его источник находился над входом. Он лихорадочно соображал: рулл упомянул о том, что там было установлено радиооборудование. Значит, оно и было источником шепота.

Но как он мог войти, если рулл нарочно задерживал его? Рулл продолжал что-то говорить о награде, но Дидди его не слушал. Он рассеянно оглянулся по сторонам. Он видел длинный ряд зданий, некоторые из которых были ярко освещены, а другие были темными. Хорошо освещенный Корабль отбрасывал длинную тень, в которой стоял Дидди. Ночное небо над головой было по-прежнему черным.

Ничто не говорило о том, что через несколько часов наступит рассвет. С отчаянием в голосе Дидди произнес:

— Господи, уже скоро встанет солнце, а мне еще нужно так много увидеть. Мне, наверное, лучше войти внутрь.

Рулл ответил:

— Я бы на твоем месте не стал терять там много времени. Но посмотреть все-таки стоит. Тем более что у меня есть для тебя поручение.

Дидди уже взялся за ручку двери и открыл ее, но рулл придержал дверь, не давая ей закрыться.

— Пусти-ка меня первым на одну секунду, — сказал он.

Он вошел внутрь, протянул руку вверх и, пошарив, резко дернул вниз. Над дверью повисли обрывки каких-то проводов.

Рулл опять вышел на улицу.

— Для чистоты нашего маленького эксперимента давай-ка создадим ситуацию, приближенную к боевой. Я отсоединил провода новой системы связи. Ты сейчас ненадолго войдешь, осмотришься, а потом расскажешь мне, что делают остальные мальчишки.

Дверь за Дидди автоматически закрылась.

* * *

В здании Управления безопасности адмирал, с которым Джеймисон разговаривал дома, беспомощно пожал плечами:

— Мне очень жаль, Тревор. Мы сделали все, что в наших силах. Но они только что вывели из строя нашу единственную надежду на контакт с мальчиком.

— А что вы хотели ему сказать? — спросил Джеймисон.

— Извини, — ответил адмирал, — но это информация для служебного пользования.

Из своего укрытия в трейлере, припаркованном около здания, извал передал Джеймисону:

«Я могу читать его мысли. Хочешь, я передам их Дидди?»

«Да», — мысленно ответил Джеймисон.

К Дидди эта информация поступила так четко и ясно, что он сначала даже принял ее за шепот:

«Дидди, если у рулла не видно в руках никакого оружия, он полностью зависит от энергии своих клеток. По своему природному строению рулл вынужден передвигаться вообще без одежды. Только клетки его тела могут создать видимость человеческих форм и одежды. Я вижу, что поблизости есть только два мальчика».

Там действительно было двое ребят, наклонившихся над столом, стоявшим в дальнем углу. На мгновенье Дидди задумался, откуда человек, говорящий с ним, знает, что происходит в комнате. Но времени на дальнейшие раздумья у него не осталось, поскольку раздалась команда:

«Достань свой бластер и застрели их».

Дидди сунул руку в карман и, судорожно сглотнув, вытащил оружие. У него немного дрожали руки, но пять лет подготовки к этому моменту не прошли даром: внутренне он чувствовал непоколебимую уверенность. Тщательно целиться необходимости не было.

Он нажал на спусковой крючок и направил ровную струю голубого пламени в сторону руллов. Они начали было поворачиваться, но тут же упали.

«Хороший выстрел», — сказал извал.

Дидди даже не обратил внимания на то, что услышанные им слова не сопровождались звуком. На другом краю комнаты два розовощеких мальчугана менялись на глазах. После смерти клетки руллов не были способны удерживать волны видимого спектра. Хотя Дидди приходилось видеть изображения руллов на картинках, но наблюдать воочию их проступавшую на глазах темную плоть и странные отростки конечностей было совершенно другим делом..

«Послушай, — прозвучавшая в голове мысль вывела его из оцепенения, — все двери сейчас закрыты. Никто не может войти, и никто не может выйти. Тебе нужно обойти все здание. Стреляй в каждого, кого увидишь. В каждого! Не слушай никаких просьб о пощаде и никому не верь! Мы внимательно следили за всеми настоящими мальчиками и знаем, что в здании остались только руллы. Сожги их всех без всякой пощады!»

Через несколько минут извал доложил Джеймисону:

«Твой сын уничтожил всех руллов в здании. Я приказал ему оставаться внутри и не выходить на улицу, потому что сейчас пытаются уничтожить всех руллов, оставшихся снаружи. Он не выйдет, пока не получит от меня соответствующей команды».

Получив это сообщение, Джеймисон с облегчением вздохнул.

«Спасибо, мой друг, — мысленно произнес он. — Это была необыкновенная демонстрация телепатии».

Чуть позже к Джеймисону подошел адмирал.

— Мы одержали полную победу, — сказал он. — Руллы на улице сражались самоотверженно, но мы изменили тип бактерий на барьере, через который они проникли на «Верфи», и загнали их в ловушку.

Помедлив, он озадаченно добавил:

— Я не понимаю только одного: как ваш сын догадался без нашей подсказки, когда именно использовать бластер.

Джеймисон ответил:

— Я прошу вас вспомнить этот вопрос, когда вы получите мой отчет о случившемся.

— А зачем вам писать об этом отчет? — с недоумением спросил адмирал.

— Увидите, — ответил Джеймисон.

Было еще совсем темно, когда Дидди сел в аэролет на перекрестке 2, чтобы вместе с другими ребятами добраться до вершины холма, откуда они могли наблюдать восход солнца. На смотровой площадке уже было несколько мальчишек.

Хотя полной уверенности, что все они были настоящими людьми, у него не было, но он в этом почти не сомневался. Для руллов не имело никакого смысла участвовать в этой процедуре.

Дидди присел возле кустарника рядом с темной фигурой какого-то мальчика. Они оба молчали, пока Дидди не спросил:

— Тебя как зовут?

— Март, — негромко ответил мальчик.

— Нашел Звук? — спросил Дидди.

— Ага.

— Я тоже. — Он помолчал, вспоминая события этой ночи. Он вдруг понял, насколько продуманной и тщательной была их подготовка, если девятилетний мальчик мог сделать то, что выпало на его долю. Затем эта мысль уступила место другой, и он спросил:

— Правда, было здорово?

— Еще бы.

Они опять замолчали. С места, где сидел Дидди, было видно, как сперва заблестели пластины солнечных батарей, отражавших начинавшее светлеть небо. Вдалеке в ореоле света ярко выделялись контуры Корабля. Небо над ним уже было совсем светлым, а отбрасываемые тени теряли густой черный цвет и становились серыми. Он уже лучше видел Марта, который оказался меньше его ростом.

В наступающем рассвете Дидди, не отрываясь, смотрел на Корабль. Еще не покрытый обшивкой металлический остов его верхней части медленно загорался, улавливая первые лучи восходящего солнца. Сверкание распространялось все ниже и ниже, солнечный блеск уже охватил нижние, законченные этажи гигантской конструкции.

Корабль ярко выделялся на фоне всего ландшафта, подавляя его своей грандиозностью. С холма огромный стоэтажный административный комплекс казался частью строительных лесов Корабля — белая колонна у подножия темного колосса. Еще долго после восхода солнца Дидди смотрел на Корабль с чувством гордости и восторга. В первых утренних лучах Корабль, казалось, готовится к тому, чтобы взмыть в небо. «Время еще не пришло, — додумал Дидди, — но оно обязательно наступит. В том отдаленном будущем самый большой космический корабль, который только смог создать Человек, покинет Землю и направится мимо ближних звезд в еще неизведанную темноту Вселенной. Вот тогда руллам действительно придется потесниться».

Наконец, уступая чувству пустоты в своем желудке, Дидди спустился с холма, перекусил в небольшом ресторанчике и, сев на аэролет, отправился домой.

Джеймисон из спальни услышал, как отворилась входная дверь. Он накрыл своей рукой пальцы жены, уже начавшей поворачивать ручку двери, и покачал головой.

— Он устал, — сказал он. — Пусть сначала отдохнет.

На этот раз она не особенно сопротивлялась, когда он отвел ее и уложил в кровать.

Дидди на цыпочках прошел через гостиную в свою комнату, где его давно поджидал Честная Игра. Дверь за ним автоматически захлопнулась, и включился свет. Индикаторы панели управления показали, что комната-робот знает о присутствии мальчика.

— Твой отчет, пожалуйста.

— Я нашел источник Звука, — с гордостью сообщил Дидди.

— И что это было?

Когда Дидди закончил свой рассказ, Честная Игра сказал:

— Я горжусь своим учеником. А теперь иди спать.

Забираясь под одеяло, Дидди почувствовал еле заметное подрагивание комнаты. Уже лежа, он еще долгоприслушивался к тому, как все здание с его шумопоглощающими и звукоизолирующими покрытиями реагировало на бесконечную и мощную вибрацию.

Он довольно улыбнулся, одновременно чувствуя какую-то грусть. Он уже больше никогда не будет задумываться об источнике Звука. «Туманом», обволакивающим «Верфи», были постоянно вибрирующие здания, станки, оборудование, машины, располагавшиеся по обе стороны Центрального проспекта.

Этот звук будет сопровождать его всю жизнь, поскольку после постройки Корабля источником вибрации станет каждая металлическая его деталь.

Он уснул, улыбаясь Звуку, ставшему неотъемлемой частью его жизни.

Глава 20

Джеймисон проснулся в свое обычное время и, вылезая из-под одеяла, вспомнил о событиях минувшей ночи. Он повернулся, посмотрел на жену и улыбнулся. Ее сон был спокойным.

Чтобы хорошенько выспаться, ей с мальчиком следует проспать еще несколько часов. Он на цыпочках прошел на кухню. За завтраком он размышлял, какое влияние все случившееся окажет на дальнейшее развитие событий. В том, что это влияние будет большим, он не сомневался.

Извал доказал все, что требовалось доказать. То, что он сделал для спасения жизни сына Джеймисона, явилось результатом его решимости использовать все имеющиеся средства для спасения ребенка, оказавшегося в смертельной опасности.

Приехав на работу, Джеймисон подготовил отчет о ночных событиях. В заключении он отметил, что, по его мнению, важность случившегося сопоставима по значимости с завершением строительства Корабля. Он писал: «Полезность мысленной телепатии как средства общения с иными расами, которые в настоящее время не в состоянии оказать ощутимой помощи в борьбе против общего врага — руллов, должна стать, естественно, предметом дальнейшего тщательного изучения. Но уже сам факт существования такого уникального средства общения является беспрецедентным по своей значимости событием в истории Галактики».

Он размножил свой отчет и разослал его со специальным нарочным всем, чье мнение имело хоть какое-нибудь влияние.

Первым откликнулся один высокопоставленный военный:

«Были ли приняты меры предосторожности, чтобы извал не имел мысленного доступа ни к кому, кто располагает информацией о Внутренних исследованиях? («Внутренний» было кодовым словом, означавшим «совершенно секретный»). Можно ли рассматривать вариант уничтожения извала в качестве меры предосторожности?»

Джеймисон прочитал этот запрос с таким чувством, будто он столкнулся с какой-то формой безумия. Хотя так оно, собственно, и было. Он уже не раз замечал, до какого абсурда иногда доходили военные в своем рвении сохранить тайны.

Он уже распорядился, чтобы каждый из тех, кому он дослал свой отчет, был ознакомлен с запросом военных. Тем не менее ответ на запрос он подготовил. На основании информации, которую можно было перепроверить, в ответе утверждалось, что извал не находился вблизи лиц, располагавших фактическими научными знаниями о Внутренних исследованиях. Джеймисон также обратил внимание на то, что он сам располагал только обобщенным минимумом информации о действиях руллов по преодолению защитных барьеров и использовании бактериальных методов борьбы с ними. И вместо того, чтобы обрекать извала на гибель за эти незначительные знания, которые он мог получить от людей, не лучше ли спросить у него, что он узнал от руллов?

В этом он сознательно кривил душой. Еще по опыту общения со взрослым извалом на Эристане-II он знал, что извалы не могут читать мысли руллов. Но сейчас было не время акцентировать внимание на негативной информации.

Далее он писал: «Следует также принять во внимание тот факт, что нам понадобятся месяцы, а то и годы, чтобы создать условия, в которых молодой и готовый пойти на сотрудничество извал окажется в наших руках. Необходимо отметить, что будущие взаимоотношения с расой извалов будут во многом зависеть от продуманности и взвешенности предпринимаемых нами сейчас шагов. Если они когда-нибудь узнают о том, что мы фактически казнили детеныша-извала, зная, что он не является свирепым животным, то все наши дальнейшие усилия по налаживанию контактов и сотрудничества будут немедленно поставлены под угрозу».

Джеймисон разослал всем заинтересованным лицам и свой ответ на запрос военных. Поскольку извал по-прежнему находился в его ведении, он немедленно распорядился перевезти его на новое место под предлогом, как он отметил в отчете, создания условий, в которых извал ни в коей мере не будет в состоянии узнать какие-то военные секреты.

Он зарегистрировал свой ответ в качестве официального Документа.

Приняв, таким образом, меры к тому, чтобы извала не уничтожили по скоропалительному решению без его ведома, он стал ждать дальнейшего развития событий.

К вечеру он получил еще несколько ответов. За исключением одного, все они были простым уведомлением с получении его отчета. Исключение составляло послание того самого военного, с которым он вступил в переписку Это была личная записка, адресованная Джеймисону., которой было всего одно предложение: «Бог мой, неужели это чудовище, что вы нам показали, всего лишь детеныш.

Это была последняя попытка уничтожить извала по военным соображениям.

Прошла неделя.

Однажды незадолго до обеда Джеймисон получил меморандум из Компьютерного отдела: «В ответ на ваш запрос подготовлена информация с перечнем рас, с которыми до сих пор не удалось установить контакт».

Он позвонил Калебу Карсону и договорился пообедать с ним, а потом вместе пойти в Компьютерный отдел.

Карсон был худощавым человеком с довольно широким подбородком, придававшим ему сходство со знаменитым дедом-первооткрывателем. У него всегда был такой вид будто он всеми силами старается скрыть какие-то свор знания или умения, которыми не может поделиться с окружающими.

Сидя в отдельном кабинете правительственного ресторана, предназначенного для деловых встреч, Джеймисон сказал молодому Карсону:

— Я собираюсь взять извала в путешествие на одну отдаленную планету. Я хочу попробовать использовать его хотя бы один раз для установления контакта с обитателями этой планеты. Затем я опять верну его тебе.

Калеб Карсон кивнул. Покраснев от гордости и удовольствия, он сказал:

— Благодарю вас, сэр. Вы предоставляете мне возможность открыть новые миры для сотрудничества с галактической культурой. Я никогда еще не работал на таком уровне.

Джеймисон кивнул, но ничего не ответил. Он вспомни свои собственные чувства, испытанные много лет назад, когда ему самому предложили работу, требовавшую решения по его личному усмотрению судеб целых планет. Было довольно странно осознавать, что теперь он сам обладает полномочиями наделять такой властью других.

…Властью командовать космическими кораблями.

…Властью подписывать соглашения от имени планеты Земля.

…Властью…

Он вспомнил свои впечатления о людях, которые впервые наделили его полномочиями действовать на таком уровне. Все они показались ему тогда людьми среднего возраста. Интересно, производил ли он такое же впечатление? Он никогда об этом не задумывался раньше.

Они начали обсуждать разные детали, и в первую очередь — какую степень свободы нужно предоставить извалу для его собственной и общей пользы. Они закончили обед, полюбовались еще раз Кораблем, который был хорошо виден сквозь прозрачные стены ресторана, и вышли в коридор. Карсон спросил:

— Неужели на нем действительно собираются добраться до родной планеты руллов?

По лицу Джеймисона он понял, что совершил ошибку. Вздохнув, он произнес:

— Хорошо, остановимся на КПП и проверим меня.

Джеймисон мрачно кивнул.

— Раз уж мы там будем, я тоже пройду проверку, чтобы и у тебя не было никаких сомнений.

Они оба прошли тщательную проверку, установившую их принадлежность к людям, но оба знали, что эта проверка не давала гарантий на будущее. В окружении шпионов-руллов, которые могли принимать человеческий облик, такие проверки требовались постоянно. Один неосторожный вопрос, один подозрительный жест или поступок — и надо было отправляться на проверку. Собственно говоря, человеку было достаточно просто дотронуться до подозреваемого, чтобы узнать, является ли он тоже человеком. Но раз далеко не все могли справиться с руллом, инструкция требовала сообщить о своих подозрениях властям. То, что Карсон сам вызвался пройти проверку, почти наверняка свидетельствовало о том, что он человек, но пройти проверку все равно было нужно.

По дороге в Компьютерный отдел Карсон сказал:

— По крайней мере в течение какого-то времени я могу говорить свободно. По какому принципу компьютер отбирает чуждые расы?

Джеймисон ответил без колебаний:

— Полная непохожесть плюс характеристики, которые могут использоваться в нашей войне с руллами. Я хотел бы проверить телепатические способности извала в экстремальных обстоятельствах. До сих пор он потерпел неудачу всего один раз.

Он рассказал о том, как извалам не удалось прочитать мысли руллов, и предложил:

— Раз существует вероятность, что руллы вообще пришли из другой галактики, я все же склоняюсь к мнению, что все живое в мире Млечного Пути каким-то образом связано.

Это предположение вполне могло соответствовать действительности. Человек открыл мириады фактов о различных формах жизни и о том, как они функционируют. Как возникла жизнь и почему — все еще оставалось тайной, все более загадочной по мере того, как космические корабли человека забирались все дальше и проникали в самые отдаленные уголки Вселенной, каждый раз поражаясь ее безбрежности и разнообразию. В этих условиях человеку оставалось только обобщать полученную информацию и пытаться сделать правильные выводы. Весь опыт Джеймисона свидетельствовал о правильности его догадок.

— У вас есть на примете какая-нибудь раса? — спросил Карсон.

— Нет. Я заложил в компьютер все необходимые требования и положусь на его выбор.

Всю оставшуюся дорогу они молчали. Техник проводил их в небольшую комнату, где стоявший в углу принтер начал распечатывать результаты компьютерного анализа. Джеймисон взглянул на первое предложение и, присвистнув, сказал:

— Как же я сам об этом не подумал! Ну конечно, плоянцы! Кто же еще во всей Галактике, как не они?

— Плоянцы? — нахмурившись, переспросил Карсон. — А разве они — не миф? Разве есть уверенность, что раса плоянцев существует?

— Нет, — жизнерадостно ответил Джеймисон. — Такой уверенности у нас нет. Но лучшей возможности выяснить это наверняка трудно себе представить.

Он был очень возбужден. Как он мог забыть о плоянцах? Конечно, это будет труднейшим испытанием для извала и его собственной теории о существовании связи между всеми расами одной Галактики.

* * *

Специально сконструированный катер отделился от космического крейсера и начал плавный спуск к парившей внизу планете Плоя. Джеймисон, управлявший движением с пульта дистанционного управления, начал потихоньку притормаживать.

Как только катер вошел в верхние слои атмосферы, Джеймисон переключил все свое внимание на показания индикаторов температуры и скорости и продолжал постепенно гасить скорость. Приборы показывали, что незначительному нагреванию подверглась только внешняя обшивка катера.

Медленный спуск с помощью электрических и электронных роботов продолжался. Катер находился уже на расстоянии менее сорока миль до поверхности планеты и продолжал спускаться со скоростью около пяти тысяч футов в минуту. На расстоянии двадцати миль от поверхности Джеймисон уменьшил скорость снижения до тридцати миль в час. Он переводил катер в горизонтальный полет, когда датчик воздухозапорного клапана вдруг зафиксировал нечто необычное.

Клапан открылся! И закрылся!

Джеймисон замер.

Внезапно все стрелки индикаторов качнулись, показав вспышку энергии. Тут же движение катера перешло в хаотичное и бесконтрольное падение: скорость падения стала резко возрастать, а сам катер бросало из стороны в сторону.

Джеймисон нажимал один за другим рычаги дистанционного управления, но катер на его команды не реагировал. Ни один из электронных роботов не подчинялся посылаемым им сигналам.

Случившееся не было для Джеймисона неожиданностью. Теперь ему оставалось только наблюдать и ждать, пока катер не окажется в определенных условиях.

Эти условия автоматически наступили по достижении катером высоты двадцать тысяч футов над простирающимся внизу морем зелени.

Находившееся на борту устройство, не электрическое По своей природе, среагировало на показания барометра и отключило всю подачу электроэнергии. В действие были приведены другие, чисто механические устройства, использовавшие в качестве энергии встречный воздушны, поток. Все люки оказались плотно задраенными, а включившиеся ракетные ускорители направили катер, двигавшийся теперь без использования электричества, обратно в космос.

Катер ворвался в безвоздушное пространство, как вылетевшая из бутылки пробка. На таком расстоянии еще было невозможно определить, удалось ли тому, кто мог оказаться на его борту, решить проблему механического открытия задраенных люков без помощи электричества. Джеймисон надеялся, что нет. Если он был прав, катеру удалось поймать плоянца.

Первая космическая экспедиция землян высадилась на Плое около ста лет назад. Ее участники тут же попали в какой-то кошмар. Металлические двери, металлические переборки, металлическая мебель и предметы обихода вдруг стали бить током, как будто были замкнуты в одну электрическую цепь. С научной точки зрения это было фантастически интересным феноменом.

Для первых восьмидесяти человек, погибших в результате полученных ударов током, эти физические явления уже перестали представлять интерес.

Сто сорок остальных астронавтов, которые по чистой случайности не притрагивались к металлическим предметам в эти ужасные первые мгновения, были отлично подготовлены и очень опытны. Только двадцать два из них не сообразили сразу, что имеют дело с электрическим феноменом. Эти двадцать два человека были похоронены вместе с первой группой погибших на этой прекрасной в своей первозданной красоте зеленой планете.

Оставшиеся в живых прежде всего попытались вновь восстановить контроль над кораблем. Они отключили всю электроэнергию. Предполагая, что на борту корабля оказался какой-то живой организм, они начали систематическую уборку с использованием химических аэрозолей. Когда был обработан весь корабль, они вновь включили электричество. Через мгновение безумие повторилось опять. Они перепробовали все имеющиеся на борту средства химической защиты, но безрезультатно Тогда они пошли на еще более решительный шаг. Выйдя наружу, они засунули конец шланга в ближайший водоем и, подсоединившись к оросительной системе корабля, обработали горячим паром, поданным под огромным давлением, каждый квадратный дюйм внутренней поверхности.

Это тоже не дало никаких результатов. Кем бы ни были захватившие корабль, но они видели, что затевали люди, и выключили все динамо-машины. Во время одной из ночных вахт, пока половина оставшихся членов экипажа спала беспокойным сном, вдруг одновременно включились все электродвигатели на борту. Чтобы опять стать хозяевами положения, людям пришлось перекрыть рубильниками всякую подачу электроэнергии.

Тем временем с помощью зеркал удалось установить связь с космическим крейсером, который сопровождал экспедицию и находился на орбите планеты. Наполовину обезумевшему и запуганному экипажу был передан анализ сложившейся ситуации, который подтверждался их собственными наблюдениями.

В сообщении говорилось: «Чуждая раса, судя по всему, не является откровенно враждебной человеку. Все смерти последовали в результате несчастных случаев и были связаны с непреднамеренным контактом с металлическими Проводниками на борту корабля. Таким образом, представляется целесообразным изучение этой формы жизни путем создания различных комбинаций электрических явлений и наблюдения за спровоцированной реакцией. Приборы для этого эксперимента будут изготовлены и переправлены вам».

Экспедиция стала научной. Изучение этой необычной формы жизни продолжалось шесть месяцев. Полученные результаты были неудовлетворительными, поскольку за все это время не удалось ни разу получить однозначных доказательств существования на этой планете разумных форм жизни.

По истечении шести месяцев находившийся на орбите крейсер сбросил на планету несколько ракет старого образца, которые использовали неэлектрические системы запуска. Все выжившие члены экспедиции были благополучно доставлены на Землю.

Джеймисон вспоминал об этом, пока ему не удалось захватить катер лучевыми зацепами и не состыковать его со своим кораблем. Через несколько минут большой космический корабль уже мчался в межзвездном пространстве.

Никаких конкретных действий сразу предпринять не удалось. Извал зафиксировал присутствие иного «разума», но ему пока не удалось разобрать никаких мыслей, кроме чувства страха и беспокойства.

То, что на борту катера что-то было, вызвало у Джеймисона вздох облегчения. Принимая во внимание опыт первой экспедиции, он не мог не думать, что выдает желаемое за действительное. Но то, что извал почувствовал чье-то присутствие, уже оправдывало цель поездки.

На расстоянии ста световых лет от Плои он отключил все электропитание и направился вместе с извалом в специально оборудованный отсек, соединявшийся с главным отсеком механизмами, приводимыми в движение вручную. Здесь находился второй пульт управления. С его помощью Джеймисон открыл люк катера и позволил плоянцу перебраться в основной отсек корабля. Конечно, если это странное существо решит поступить именно так.

Извал сообщил Джеймисону:

«Я вижу главную рубку управления. Похоже, что наблюдение идет откуда-то сверху. Мне кажется, плоянец оценивает ситуацию».

Это было самое главное. Извал мог читать мысли плоянца. Джеймисон на секунду представил себя на месте плоянца, выяснившего, что находится на борту чужого космического корабля. Плоянцу наверняка было очень не по себе.

«Он сейчас вошел в пульт управления», — доложил извал.

— Вошел? — удивленно переспросил Джеймисон.

Корабль вздрогнул и слегка отклонился от курса. Джеймисона встревожило не это. Его новые знания о плоянце, полученные с помощью извала, дали ему понять, что может произойти, если плоянец решит устроить короткое замыкание на главном пульте управления. Он представил себе, как аморфное существо продирается сквозь приборы и бесчисленные переплетения проводов, пропуская через свое «тело» электричество и «закорачивая» электроцепи.

Пока он размышлял об этом, курс выправился. Большой корабль описывал плавную дугу в этой далекой части Галактики.

Поступило новое сообщение извала:

«Он выбрал направление и решил его придерживаться как можно дольше. Он ничего не знает о существовании ускорителей».

Джеймисон покачал головой. Ему было жаль бедного плоянца. Он оказался в плену расстояния, не только недоступного его расе, но, скорее всего, даже просто невообразимого на уровне их знаний.

Вслух же он сказал:

— Скажи ему, как велико расстояние до его планеты, расскажи ему о разнице между двигателем, который он пытался запустить, и межзвездными ускорителями.

Извал ответил:

«Я ему все сказал. Никакой ответной реакции, кроме бешенства».

— Продолжай говорить ему в том же духе, — попросил Джеймисон и через несколько минут добавил: — Скажи ему, что у нас есть устройство, с помощью которого мы сможем разговаривать, как только он научится им пользоваться.

Еще чуть позже Джеймисон опять обратился к извалу:

— Спроси его, что он употребляет в пищу.

На этот вопрос был получен первый ответ.

«Он говорит, — сообщил извал, — что умирает от голода, и в этом виноваты мы».

Это было полное торжество телепатии. Вскоре они узнали, что плоянцы живут за счет магнитного поля планеты, из которого они черпают и перерабатывают своего рода энергию жизни.

Поскольку все электроприборы были отключены, многочисленные катушки, обмотки и арматура электромоторов, генераторов, реле и магнетронов не давали никакого магнитного поля. У Эфраима создалось впечатление, что концентрация магнитных полей, которая обычно сопутствовала включенным приборам, была исключительным лакомством для плоянцев.

Джеймисон понял, что эта простая и теперь очевидная причина во многом, если не полностью, объясняла тот ущерб, который плоянцы нанесли предыдущей экспедиции Стало ясно, что все поломки оборудования и смертельная опасность для людей были побочным эффектом своего рода пиршества, который плоянцы устроили на корабле.

Зная все это, Джеймисон запустил маленькую газовую турбину, которая в свою очередь приводила в движение небольшой электромотор компрессора.

— Передай ему, — попросил Джеймисон извала, — чтобы он не слишком сильно концентрировал поток энергии иначе он выведет из строя всю систему.

Так или иначе, но плоянец получил наконец пищу.

— А теперь, — сказал Джеймисон извалу немного погодя, — передай ему, что больше он ничего не получит, пока не научится работать с переговорным устройством.

Через несколько часов плоянец мог так модулировать электрический ток, что озвучивающая машина начала передавать вполне различимую, хотя и немного гортанную речь. Плоянец научился довольно сносно изъясняться по-английски за один день.

— Просто непостижимо, — сказал Джеймисон вслух, обращаясь скорее к себе, чем к извалу, — какой у него должен быть коэффициент умственного развития, если он может изучать языки с такой скоростью.

Эфраим не мог ответить на этот вопрос, потому что ему самому языки были не нужны. Тем не менее он пояснил:

«Похоже, все его энергетическое поле может использоваться для хранения информации, а раздвигать границы этого поля он может практически бесконечно».

Джеймисон задумался над этим, но так и не смог представить такую «нервную систему». Наконец он сказал:

— По дороге домой я соберу миниатюрную копию этого переговорного устройства и смогу носить ее в ухе. Мне бы хотелось добиться того, чтобы я мог с ним общаться так же легко, как с тобой.

Он собрал, как и намеревался, такой прибор и продолжал занятия с плоянцем, когда получил два сообщения с Земли, которые полностью изменили его планы.

Первое сообщение было от Калеба Карсона: «Политические перестановки на планете Карсона позволяют начать образовательную программу для извалов, не дожидаясь решения Галактического конгресса. Источник информации — некая миссис Уитман. Она сказала, что вы поймете».

Прочитав, Джеймисон подумал: «Что ж, некогда мы с миссис Уитман расходились во взглядах. Похоже, теперь положение изменилось. Я этому только рад».

Второе сообщение было не менее важным: «Немедленно отправляйтесь на только что открытую планету в регионе 18. Местонахождение закодировано шифром 1-8-3-18-26-54-6. Вам надлежит лично ознакомиться с планетой на месте и представить свои выводы. Подпись: ВЕККО».

Джеймисону не надо было объяснять, почему Верховное командование космическими операциями занялось этим само. Регион 18 был кодовым названием самой дальней линии обороны землян против руллов. Вместе с планетой Карсона и еще двумя другими планетами этот регион замкнет сеть военных бастионов, откуда земляне могли защищать все еще контролируемую ими часть Галактики.

Получив эти сообщения, Джеймисон изменил свои первоначальные планы.

Прежде всего он немедленно подтвердил получение сообщений. В ответе Калебу Карсону говорилось: «Жди меня на…» Он назвал планету, на которой они должны были оказаться примерно в одно и то же время. «Я передам тебе Эфраима и корабль. На нем ты отвезешь его на планету Карсона и начнешь претворять в жизнь все, о чем мы договорились».

Радиограмма, направленная в адрес ВЕККО, гласила: «Буду ждать военный корабль на…» Он назвал планету, где договорился о встрече с Калебом Карсоном. «Корабль должен быть готов взять на борт мой личный катер».

Это было единственное разумное решение по поводу плоянца — взять его с собой.

Джеймисон очень серьезно и подробно объяснил плоянцу ситуацию с тем, чтобы тот сгоряча ничего не натворил.

— Твоя единственная надежда когда-нибудь вернуться домой на родную планету заключается в беспрекословном выполнении всех моих указаний, — сказал он.

Плоянец заверил Джеймисона, что никогда не подведет его.

Глава 21

Джеймисон краем глаза заметил космический корабль, который появился на небе. Сидя на раскладном стуле в дюжине ярдов от края пропасти и в нескольких футах от своего катера, Джеймисон был погружен в свои записи с наблюдениями и наговаривал отчет в миниатюрный диктофон. Лаэрт-III был настолько близок к невидимой линии фронта, разделявшей космические владения землян и руллов, что первенство землян в открытии этой планеты было уже само по себе значительной победой в их войне с руллами.

Джеймисон диктовал: «Тот факт, что корабли, базирующиеся на этой планете, могут нанести удар по нескольким густонаселенным регионам Галактики как людей, так и руллов, придает исключительную важность безотлагательным поставкам всего доступного военного снаряжения на эту планету. Временные оборонительные подразделения следует дислоцировать на Горе Монолит, на которой я сейчас нахожусь, и развернуть в течение трех недель…»

Именно в этот момент он увидел катер, приближавшийся слева и направлявшийся в сторону плато. Он взглянул вверх и замер, раздираемый противоречивыми чувствами. Его первым порывом было броситься к своему катеру и попытаться скрыться, но его остановила мысль о том, что движение будет тут же отмечено электронными приборами корабля. Он на мгновенье поддался надежде, что если вести себя тихо и ничем не выдавать своего присутствия, то ему удастся остаться незамеченным.

Так и не приняв никакого решения, он разглядывал характерные формы катера руллов и его опознавательные знаки. Он достаточно хорошо разбирался в технике противника и сразу определил, что это было исследовательское судно.

Исследовательский катер. Руллы открыли Солнце Лаэрта. Ужасная опасность заключалась в том, что это маленькое судно могла прикрывать целая флотилия военных кораблей, а он был один. Его собственный катер был выброшен «Орионом» почти в парсеке отсюда, и корабль двигался на антигравитационных скоростях. Это было сделано специально для того, чтобы приборы руллов, реагирующие на выброс энергии, не смогли засечь его нахождения в этом регионе. «Орион» должен был добраться до ближайшей базы, взять на борт планетарное военное оборудование и затем вернуться. Его приход ожидался через десять дней.

Десять дней! Джеймисон выругался от бессилия и, поджав ноги, потянулся за блокнотом с записями. У него еще теплилась надежда, что прикрытый кронами деревьев катер все-таки не заметят. Стараясь ничем не выдать своего присутствия, он внимательно следил за движением противника. Он опять подумал об ужасных последствиях, которыми было чревато обнаружение руллами этой планеты.

Катер руллов уже находился в сотне ярдов и пока не додавал никаких признаков изменения курса. Через несколько секунд он будет пролетать над деревьями, которые слегка прикрывали его собственный катер.

Он решился. В мгновенье ока он рванулся вперед, опрокинув стул. Он ворвался в распахнутую настежь дверь катера, и, как только она закрылась, весь корпус содрогнулся, будто его ударил какой-то великан. Часть потолка просела, пол заходил ходуном, а воздух моментально раскалился, и стало нечем дышать. Задыхаясь, Джеймисон добрался до своего кресла и включил главный аварийный рычаг. Скорострельные бластеры заняли боевую позицию и тут же разразились очередями. Кондиционеры взревели от поданной энергии и обдали его тело потоком ледяного воздуха. Придя в себя, Джеймисон понял, что атомные двигатели не работают, а сам катер, вместо того чтобы находиться в воздухе, по-прежнему неподвижно лежит на земле.

Он с тревогой выглянул в иллюминатор. Корабль руллов летел над краем плато и вот-вот должен был скрыться из вида за группой деревьев, росших в четверти мили. Он исчез из вида, и тут же в динамиках, расположенных на передней панели кабины, раздался характерный звук кораблекрушения.

Откинувшись на спинку кресла, Джеймисон почувствовал облегчение и слабость от наступившей после перенесенного потрясения реакции. Он чудом избежал гибели. Вдруг ему пришла в голову мысль, от которой слабости как не бывало. Корабль руллов потерпел крушение без взрыва. Значит, крушение не уничтожило находящихся на борту руллов. Он был один на поврежденном катере на вершине горы и должен был противостоять в одиночку одному или нескольким самым безжалостным из всех известных существ. Десять дней ему предстояло бороться в надежде, что человеку еще удастся захватить эту самую ценную в военном отношении планету, открытую за последние девяносто лет.

Джеймисон отворил дверь и вышел на поляну. После перенесенного потрясения он еще окончательно не пришел в себя, но становилось темно, и времени терять было нельзя. Он быстро направился на ближайший пригорок, расположенный в ста футах, а последние ярды преодолел ползком. Он осторожно заглянул вниз. С этого места была хорошо видна почти вся вершина горы. Она представляла собой неровный каменистый овал примерно в восемьсот ярдов в самом узком месте, покрытый кустарником и редкими группами деревьев. На вершине не было заметно никакого движения: кругом царили запустение и безжизненная тишина.

Солнце опустилось в пропасть на юго-западе, и сумерки сгустились еще больше. Плохо было то, что для руллов с их отличным зрением и более совершенным сенсорным оборудованием темнота не была помехой. Всю ночь напролет ему придется держать оборону против существ, чья нервная система превосходила человеческую буквально во всех отношениях, за исключением, пожалуй, интеллекта. Люди полагали, что на этом и только на этом уровне имеют паритет. Эта мысль еще раз напомнила Джеймисону, в каком отчаянном положении он оказался. Если только ему удастся добраться до места крушения катера руллов и что-нибудь предпринять до того, как стемнеет и они оправятся от шока, то его шансы выжить значительно возрастут.

Он не мог позволить себе упустить такую возможность. Джеймисон поспешно сполз с пригорка и бегом направился к катеру руллов по высохшему руслу ручья. Земля была усеяна острыми обломками скальных пород и выходившими тут и там на поверхность узловатыми корнями кустарников и деревьев. Два раза он падал, причем в первом падении сильно порезал правую руку. Это заставило его двигаться осторожнее. Ему раньше никогда не приходилось бегом преодолевать такую пересеченную и покрытую многочисленными камнями местность, и, обернувшись, он увидел, что за десять минут ему удалось продвинуться всего на несколько сот ярдов. Он остановился. Одно дело — проявить решительность в надежде добиться важного преимущества. Другое — терять силы в безрассудной гонке. Его поражение будет поражением человека.

Он почувствовал, что стало холодно. С востока подул холодный пронизывающий ветер, и к полуночи температура воздуха упадет до нуля. Он решил вернуться назад. До наступления ночи нужно было успеть поставить кое-какие защитные средства. Через час, когда гору окутала безлунная черная ночь, Джеймисон сидел, прильнув к иллюминатору. Для человека, который не мог себе позволить уснуть, ночь предстояла длинная. Где-то в середине ночи Джеймисон заметил какое-то движение на самом краю экрана кругового обзора. Положив руку на гашетку бластера, он ждал, пока источник движения не окажется в фокусе прицела. Но все было тихо. Холодный рассвет застал Джеймисона страшно уставшим, но он все так же внимательно следил за экранами, где мог появиться враг, который действовал не менее осторожно, чем он сам. Он начал сомневаться, не померещилось ли ему.

Джеймисон принял еще одну таблетку от сна и тщательно осмотрел атомные двигатели Вскоре он выяснил, что выводы, которые он сделал после первого беглого осмотра, подтвердились. Главный гравитационный ядерный реактор был поврежден так сильно, что его можно было починить только на «Орионе». Джеймисон был обречен в одиночку противостоять врагу на этом небольшом плато. Мысль, которая вертелась у него в голове на протяжении всей ночи, внезапно обрела новый оттенок. Насколько он мог припомнить, впервые за всю историю столетней войны человек противостоял руллу на ограниченном театре военных действий, где ни один из них не был пленником другого. До этого все битвы проходили в космосе, где корабль сражался с кораблем, а флотилии противостояла флотилия. Выжившим либо удавалось спастись, либо они оказывались в плену у противника.

Если он не потерпит поражение раньше, у него была уникальная возможность подвергнуть руллов испытанию, но для этого нужно было использовать буквально каждую минуту дневного света.

Джеймисон надел специальные защитные ремни и вышел наружу. С каждым мгновением заря разгоралась все сильнее, и из сумрака выступала завораживающе прекрасная местность. Ну почему, спросил он себя, все это происходит именно здесь, на самой необычной из всех известных гор?

Гора Монолит стояла посреди равнины и резко уходила вверх на огромную высоту. Самый величественный пик, известный Галактике, мог с полным правом считаться одним из ста галактических чудес.

Джеймисон ступал по разным планетам, удаленным от Земли на сотни тысяч световых лет, он был на борту кораблей, прилетавших из черной бездны вечной космической ночи к ослепительному свету солнц — красных и синих, желтых и белых, оранжевых и фиолетовых — солнц таких прекрасных и разных, что создаваемая ими реальность превосходила любую игру воображения.

И вот он стоял на горном пике далекого Лаэрта: человек, вынужденный обстоятельствами применить все свои знания и опыт, чтобы противостоять одному или нескольким руллам — врагам, обладающим таким же интеллектом.

Джеймисон тряхнул головой, отгоняя раздумья. Настало время перейти в наступление и выяснить, какие силы ему противостоят. Это было первое, и самое важное заключалось в том, чтобы оно не стало последним. К тому времени, когда солнце Лаэрта уже поднялось над горизонтом на северо-востоке горы, наступление было в полном разгаре Автоматические дефенсоры, которые он установил предыдущей ночью, медленно продвигались вперед, разведывая дорогу для передвижного бластера. Джеймисон позаботился о том, чтобы один из трех дефенсоров прикрывал его с тыла. Дополнительная предосторожность заключалась в том, что он ползком перебирался от одного естественного укрытия к другому. Он управлял устройствами с помощью маленького ручного пульта, который выводил изображение на экран прозрачного защитного шлема. Слезящимися от напряжения глазами он следил за отклонениями стрелок, которые должны были указать любое замеченное движение или попытку вывести дефенсоры из строя энергетическим воздействием.

Все было тихо. Добравшись до места, откуда был виден катер руллов, он остановился, пытаясь понять, почему ему до сих пор не оказывается никакого сопротивления. Это настораживало. Конечно, была какая-то вероятность, что все руллы, находившиеся на борту, погибли, но он в это не верил.

Он внимательно осмотрел место аварии через телескопический окуляр одного из дефенсоров. Катер лежал в небольшой ложбинке, и его нос зарылся в кучу гравия. Нижние элероны были сильно деформированы: его единственный вчерашний залп, хоть и произведенный в автоматическом режиме, полностью вывел из строя корабль руллов.

Общим впечатлением было полное отсутствие жизни. Если это была уловка, то очень искусная. По счастью, он располагал возможностью кое-что выяснить, пусть не наверняка, но все же косвенные данные о присутствии на борту живых руллов он получить мог.

Тишину самой уникальной вершины Вселенной нарушили выстрелы передвижного бластера. Когда атомный реактор бластера заработал на полную мощность, звуки выстрелов перешли в непрерывный рев. Под таким шквалом огня корпус катера задрожал и слегка изменил цвет, но этим все и ограничилось. Через десять минут Джеймисон прекратил огонь, не зная, к какому прийти выводу.

Защитные экраны катера руллов были включены на полную мощность. Возможно, они включились автоматически еще вчера, когда он нанес первый удар. Но не исключено, что экран был включен вручную именно для того, чтобы обезопасить себя на случай нападения землянина.

Рулл на катере мог быть мертвым. (Интересно, он начал полагать, что его противником был один, а не несколько руллов. В самом деле, степень осторожности, проявленная противником, если он еще был в живых, соответствовала его собственной — именно так действует одиночка перед лицом неизвестности.) Рулл может быть ранен и не в состоянии что-либо предпринять против Джеймисона. Рулл мог расставить вокруг корабля ловушки с подавляющими волю линиями: Джеймисон решил по возможности избегать смотреть под ноги. Или же рулл просто дожидался, пока его подберет большой корабль, выбросивший разведывательный катер на планету.

Джеймисон решил вообще не рассматривать последнюю возможность. Она означала для него верную смерть. Нахмурившись, он внимательно изучил результаты обстрела. Насколько было видно, все твердые металлические части выдержали огонь, но сам катер погрузился в землю на глубину от одного до четырех футов. Не исключено, что на катер проникла какая-то радиация, но что именно она могла повредить — оставалось вопросом. Ему приходилось осматривать десятки захваченных катеров руллов, и если этот катер был сделан по тому же принципу, то впереди располагался пульт управления, а носовая рубка выдерживала огонь бластеров. Сзади были машинное отделение и два грузовых отсека, в одном из которых хранились оборудование и топливо, а в другом — продовольствие. Затем…

Продовольствие! Джеймисон вскочил на ноги и увидел, что отсек с продовольствием пострадал больше всего. Конечно, какая-то радиация не могла не проникнуть в него и наверняка сделала пищу непригодной, сразу поставив рулла с его быстрой системой пищеварения на грань голодной смерти.

Джеймисон, окрыленной новой надеждой, вздохнул с облегчением и приготовился отходить. Повернувшись, он бросил взгляд на скалу, прикрывавшую его от возможного ответного огня. Он увидел на ней линии. Хитросплетения линий — результат исследований нейронов человека неземными учеными. Он сразу узнал их и замер от ужаса, успев подумать: «Где… куда меня ведут?»

После возвращения с Миры-23 ученые-земляне тщательно изучили его показания о том, как он был похищен, и пришли к однозначному выводу: эти линии заставляли человека двигаться в определенном направлении. Здесь, на этой горе, таким местом мог быть только утес. Но какой именно?

Невероятным усилием воли Джеймисону удалось задержать уходящее сознание. Он еще раз взглянул на линии. Пять наклонных вертикальных линий и над ними еще три, указывающие своими изогнутыми концами на восток. Он мучительно старался припомнить, были ли у вершины восточного утеса какие-нибудь насыпи. Были. Он вспомнил их в последний момент. На эту насыпь, повторял он себе, на эту насыпь. Пусть я упаду на эту насыпь. Он всеми силами старался удержать в памяти изображение нужной ему насыпи и повторял, сколько мог, команду, которая могла спасти его жизнь. Последним, о чем он успел подумать, было то, что он наконец получил однозначный ответ на мучивший вопрос. Рулл был жив! Мозг Джеймисона заволокла беспросветная мгла.

Глава 22

Он прибыл из далекой галактики, безжалостный повелитель повелителей — Йели Мииш, высокочтимый Эйяш Йила. У него было множество других титулов и должностей, и у него была власть. Да, власть, которой он обладал, была властью жизни и смерти, властью над кораблями Лирда.

Он прибыл в великом гневе, чтобы выяснить, почему до сих пор не выполнен приказ, отданный много лет тому назад — захватить Вторую Галактику. Почему же те, совершеннее кого не могло быть, так медлили с выполнением приказа? Какие двуногие существа со своими кораблями, укрепленными военными базами и бесчисленными союзниками осмелились противостоять им, обладающим самой совершенной в природе нервной системой?

— Доставьте мне живого человека!

Приказ облетел все закоулки космоса и был немедленно выполнен. Пленником оказался выживший матрос космического крейсера землян, чей коэффициент умственного развития составлял девяносто шесть пунктов, а индекс страха — двести семь. Это существо сделало несколько нерешительных попыток покончить с собой и было отправлено в лабораторию, где вскоре умерло в самом начале эксперимента, который он приказал проводить в своем присутствии.

— Это существо не может быть противником.

— Сир, нам очень редко удается захватить живых пленников. Они, видимо, подобно нам готовят своих воинов к самоубийству перед угрозой пленения.

— Неверно выбраны условия эксперимента. Мы должны создать ситуацию, в которой пленник не будет знать, что он в плену. Есть ли такая возможность?

— Это вопрос будет проработан.

Он прибыл для руководства экспериментом в систему, где за семь периодов до этого был замечен человек. Человек был на маленьком катере, сообщалось в докладе, «который неожиданно появился из субкосмоса и направился в сторону этой системы. Тот факт, что при этом не использовалось обычное топливо, вызвал подозрение нашего корабля-наблюдателя, который при других обстоятельствах не придал бы этому катеру никакого значения. Поскольку сразу были предприняты шаги по выяснению причин столь необычного поведения людей, мы обнаружили очень удобную для развертывания новой базы планету и идеальные условия для проведения эксперимента».

Далее в докладе говорилось: «Никаких высадок на новую планету не производилось, и, насколько нам известно, наше присутствие не обнаружено Видимо, земляне уже высаживались раньше на этой третьей планете системы, поскольку человек сразу устроил свой лагерь на вершине необычной формы горы. Создавшиеся условия идеально подходят для выполнения поставленной задачи».

Армада кораблей патрулировала космос вокруг Солнца этой системы. Но онприбыл на маленьком катере и, не считая противника опасным, пролетел над горой и нанес удар по катеру землянина. Рулл был поражен мощью ответного огня, который повредил его судно, потерпевшее катастрофу, едва не стоившую ему жизни. Смерть в эти секунды подкралась совсем близко. Оглушенный, но живой, он все же смог выбраться из катера и выяснить, насколько серьезны повреждения. Перед высадкой на планету он распорядился, чтобы за ним вернулись только по его приказу. Но теперь у него не было средств связи. Радиостанция была разбита вдребезги и не подлежала ремонту. Новое испытание ждало его, когда он выяснил, что все запасы продовольствия были испорчены.

Не теряя присутствия духа, он оценил ситуацию. Эксперимент будет продолжаться, но с одной поправкой. Если необходимость в пище станет особенно острой, он убьет человека, что позволит ему выжить и дождаться прибытия подмоги, когда командиров кораблей начнет волновать его слишком долгое отсутствие.

Часть ночи он посвятил исследованию вершины горы. Затем он приблизился к катеру человека, насколько позволял радиус действия расставленных им дефенсоров, и попытался определить, что может предпринять землянин против него. Наконец, он изучил подходы к собственному катеру и нарисовал на ключевых пунктах линии, парализующие волю людей. Увидев, как вскоре после восхода солнца его противник попался в ловушку, он испытал удовлетворение, которое, однако, было омрачено тем, что он не мог сразу воспользоваться плодами своих усилий. Бластер человека оставался нацеленным на входной люк его катера. Бластер не стрелял, но рулл не сомневался, что огонь откроется автоматически, стоит люку распахнуться.

Положение осложнялось тем, что запасной выходной люк заклинило. Раньше все было в порядке. Предвидя, что им, возможно, придется воспользоваться, рулл проверил его сразу после аварии: тогда он открывался, а теперь — нет. Должно быть, решил он, катер еще больше просел, пока он отлучался ночью. Но, по сути, в чем была истинная причина — не имело значения. Важно было то, что он оказался заперт внутри катера как раз в тот момент, когда ему надо было выйти наружу. Дело было не в том, что он хотел немедленно уничтожить человека. Если доступ к запасам пищи землянина не требовал его смерти, то убивать его было вовсе не обязательно. Однако решение нужно было принимать именно сейчас, пока человек был беспомощен. Кроме того, катер мог свалиться в пропасть и оборвать жизнь Йели. Он нахмурился — он не любил, когда случайности вмешивались в его планы.

С самого начала дело приняло неприятный оборот. Он оказался в сетях неподвластных ему обстоятельств, которые он всегда рассматривал как теоретически допустимые сочетания времени и места, но не имеющие отношения лично к нему.

Эти обстоятельства были применимы к глубинам космоса, где корабли Лирда сражались за расширение владений Совершенных. Там отвоевывалась территория у чуждых рас, созданных Природой до того, как она достигла вершины своего созидания руллов. Все эти чуждые расы должны были быть уничтожены, потому что их существование потеряло всякий смысл, а продолжая жить, они могли случайно обнаружить способ нарушения баланса йельской жизни. В цивилизованной Риа случайности были запрещены.

Рулл очистил свой мозг от тревожных мыслей. Он решил не тратить времени на запасной выходной люк и направил свой бластер на щель в полу. Разрушители частиц обдали потоком газов то место, куда он нацелился, и вытяжные механизмы быстро-быстро засосали радиоактивные частицы в специальный накопитель. Однако невозможность открыть дверь для страховочной тяги делала эту работу очень опасной. Рулл не раз останавливался и уходил в соседний отсек, когда температура воздуха делалась нестерпимо высокой — самый надежный индикатор опасности, который сам давал о себе знать и за которым не надо было следить.

Солнце уже прошло свою высшую точку на небосклоне, когда получилось достаточно большое отверстие в полу, через которое виднелся гравий и куски породы. Задача прорыть туннель, чтобы выйти наружу, была проще, но требовала больше времени и физических сил. Весь в пыли, уставший и голодный, рулл вылез из туннеля посреди группы деревьев, росших неподалеку от места аварии.

Его план провести эксперимент потерял всю свою привлекательность. Рулл был упрямым по натуре и не любил отступать от задуманного, но полагал, что в данном случае ситуация может быть воспроизведена для него в более цивилизованном виде. К чему весь этот риск и неудобства? Он убьет человека и химически разложит его на удобоваримую пищу, пока к нему на выручку не прибудут корабли. Голодным взглядом он обшарил утес, заглянул в каждую расселину и обошел его кругом, пока не оказался на прежнем месте. Человека он не обнаружил. В одном или двух местах земля выглядела так, будто по ней прошел человек, но самые тщательные повторные поиски не дали никаких результатов.

Рулл направился в сторону катера человека. Остановившись на безопасном расстоянии, он внимательно оглядел его. Защитные экраны были подняты, но когда это произошло — во время нападения на его катер утром или после, или экраны автоматически среагировали на его появление — он не знал. В этом была вся проблема. Скалистый пейзаж подавлял своей безжизненностью и навевал чувство одиночества, которое раньше рулл никогда не испытывал. Человек мог быть давно мертв, а останки его разбитого тела могли покоиться у подножия горы. С другой стороны, он мог быть внутри и тяжело ранен. У него, к сожалению, было время вернуться в безопасность своего катера. Он мог затаиться внутри, целый и невредимый, и, зная о неопределенности, в которой пребывал его враг, выжидать момента, чтобы этим воспользоваться.

Рулл установил следящее устройство, которое должно было известить его, если откроется дверь. Затем он вернулся к туннелю и, с трудом в него протиснувшись, оказался наконец внутри, где принялся терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Голод все сильнее заявлял о себе, а его приступы с каждым часом становились все мучительнее. Теперь рулл должен был беречь свои силы и двигаться как можно меньше. Для окончательной схватки ему потребуется все, что удастся сохранить.

Так прошло несколько дней…

* * *

Джеймисон вздрогнул от приступа боли. Сначала она казалась всеобъемлющей, захватывающей его с головы до пят. Его натянутые как струны нервы, казалось, резонировали в такт с пульсирующей болью, отнимавшей последние силы. Через некоторое время он понял, что ее источник находится где-то в левой ноге. Минуты складывались в часы, и наконец он понял, что у него вывихнута лодыжка. Сколько времени он пролежал в полузабытьи, он не знал, но, открыв глаза, увидел, что солнце все еще было на небе, хотя уже и спускалось.

Он смотрел невидящим взглядом, как солнце медленно уходило за край скалы, за которой была пропасть. Только когда на его лицо упала тень утеса, он вдруг в полной мере осознал, в какой смертельной опасности находится. Он увидел, что скатился с насыпи в глубокую расселину. Крутизна склона была около сорока пяти градусов, и от неминуемого падения в глубокую пропасть его спасли узловатые корни кустарника, в которых застряла его нога. Видимо, это и привело к вывиху.

Поняв, что явилось причиной травмы, Джеймисон повеселел. Он был в безопасности, несмотря на то что попался в ловушку: его самовнушение, что упасть он должен именно здесь, именно на этом склоне, сделало свое дело. Он начал карабкаться вверх. Несмотря на крутизну, взбираться было довольно легко: каменистая почва была испещрена многочисленными трещинами, а кое-где рос кустарник. Когда до цели оставалось каких-то десять футов, но зато абсолютно голой земли, он понял, какой помехой может быть вывихнутая лодыжка. Четыре раза он срывался, и лишь на пятый ему удалось зацепиться за край плато и, подтянувшись на руках, вытащить свое тело наверх.

Теперь, когда затихли звуки его карабканья, мертвую тишину окружающей пустоты нарушало только его прерывистое дыхание. Он окинул плато тревожным взглядом: никакого движения нигде не было видно. Его катер находился неподалеку, и Джеймисон начал пробираться к нему, стараясь ступать по камням, чтобы не оставлять следов. Что случилось с руллом, он не имел представления, а раз его лодыжка будет заживать несколько дней, пусть его противник побудет все это время в неведении.

Становилось темно, и он уже был в безопасности, когда вдруг гортанный голос спросил его прямо в ухо:

«А когда мы отправимся домой? И когда я смогу поесть?»

Это был плоянец со своим вечным вопросом о возвращении на Плою. Джеймисон постарался подавить в себе чувство вины: он напрочь забыл о своем спутнике в эти последние часы.

Пока он «кормил» плоянца, он опять задумался над тем, о чем уже не раз размышлял. Как объяснить войну людей с руллами его неподготовленному мозгу? И — что еще важнее — как объяснить ему, в какой переделке они оказались?

Вслух же он сказал:

— Не волнуйся. Держись рядом, и я обещаю, что ты вернешься домой.

Эти слова и еда, похоже, успокоили плоянца.

Какое-то время Джеймисон раздумывал, как он может использовать плоянца против рулла, но так и не смог найти применения его главному умению. Показывать голодающему руллу, что его противник-человек может вывести из строя всю электросистему катера, не было никакого смысла.

Глава 23

Джеймисон лежал на кушетке и думал. Кроме биения его сердца, ничто не нарушало гнетущей тишины. Радио, когда он его включал, тоже молчало — никаких статических разрядов, абсолютно ничего. Он был отрезан от всего мира — на таком гигантском расстоянии не действовало даже субкосмическое радио Стараясь об этом не думать, он переключил свое внимание на другое. Сейчас, говорил он себе, сложилась уникальная ситуация, которая может никогда не повториться. Мы здесь оба пленники. Пленники окружающего мира и, как это ни странно — пленники друг друга Каждый из нас свободен только в возможности добровольно лишить себя жизни.

У человека появилась возможность получить ответы на давно мучившие его вопросы. Самой большой загадкой для людей были мотивы поведения руллов. Зачем им нужно было полностью уничтожать другие расы? Зачем они безрассудно жертвовали своими кораблями, атакуя космические суда землян, попадавших на их территорию, если знали, что эти случайные гости все равно вернутся назад через несколько недель?

Потенциальные возможности этого противостояния человека и рулла на одинокой горе необитаемой планеты вновь и вновь заставляли Джеймисона думать и анализировать ситуацию. В эти долгие дни наступали моменты, когда он, волоча больную ногу, пробирался к пульту управления и часами рассматривал на экране безжизненный ландшафт. Он видел небо Лаэрта-III цвета бледной орхидеи, молчаливое и неласковое. Он видел тюрьму, в которой оказался. Тревор Джеймисон, чей негромкий голос авторитетно звучал в залах научных советов Галактической империи землян, этот самый Джеймисон был здесь и терпеливо ждал момента, когда заживет нога, чтобы провести эксперимент с руллом. Сначала мысль об эксперименте казалась невероятной, но шли дни, и в конце концов он действительно поверил в такую возможность.

На третий день, когда он уже мог передвигаться достаточно свободно, чтобы таскать тяжести, он принялся за работу. На пятый день все приготовления были закончены Он соорудил экран, который должен был постоянно демонстрировать задуманную им запись. Он столько раз прокручивал в голове последовательность изображения, которое хотел получить на экране, что сделал запись без всякой подготовки: информация была считана преобразователем прямо с его мозга и тут же записана на видеопроволоку.

Он установил экран примерно в двухстах футах от катера и бросил неподалеку банку с консервами.

Остаток дня тянулся невыносимо медленно. Это был шестой день после прибытия рулла и пятый после того, как Джеймисон вывихнул лодыжку. Наступила ночь.

Глава 24

При свете звездного неба Лаэрта-III темная фигура рулла приблизилась к экрану, установленному человеком. Экран ярко светился, выделяясь сияющим пятном на черной каменистой земле. Когда рулл был за сто футов от источника света, он почувствовал пищу и понял, что это была ловушка. Шесть дней без пищи означали для рулла огромную потерю энергии, сопровождавшуюся резким ухудшением зрения на десятки цветовых уровней. Теперь все окружающее выглядело для него как тени, а не залитые светом объемные предметы. Внутренний мир разладившейся нервной системы напоминал «севшую» батарейку, отключавшую один за другим органические приборы по мере истощения питания. Йели со злостью подумал о том, что самые тонкие нервные окончания, видимо, так и не смогут никогда полностью восстановиться. Еще несколько дней — и старое-старое правило заставит добровольно расстаться с жизнью высокочтимого Эйяша Йила.

Он замер. Нервные зрительные окончания, расположенные по всему телу, зафиксировали появление какого-то изображения на экране. Он просмотрел все от начала до конца, потом еще раз и еще, впитывая повторяющуюся информацию, как губка.

Картина начиналась в глубоком космосе, где катер человека отделился от большого военного корабля. Корабль отправился на военную базу, где взял на борт огромное количество оборонительного снаряжения, и тронулся в обратный путь. Затем картина сменилась изображением катера, приземляющегося на Лаэрте-III, а потом были изложены все последующие события. Изображение на экране показывало опасность сложившейся на планете ситуации для них обоих и предлагало единственное возможное решение. Заключительная часть записи показывала, где находилась банка с консервами, и как ее открыть. Рулл видел на экране себя, открывающим банку и жадно поглощающим ее содержимое. Каждый раз, когда запись доходила до этого места, он замирал, страстно желая, чтобы все это оказалось правдой. После седьмого просмотра он наконец решился и одним прыжком одолел расстояние, отделявшее его от банки. Он знал, что это ловушка, возможно, даже смерть, но ему уже было все равно. Это был шанс выжить, который нельзя было упускать. Только пойдя на этот риск, что бы ни было в банке, он мог надеяться продержаться еще какое-то время.

Сколько времени должно пройти, пока командиры его кораблей, бороздивших черное небо над головой, решатся ослушаться его приказа и приземлиться, — он не знал. Но они придут. Даже если их ожидание затянется до прибытия вражеских кораблей. Только на этот раз они уже не будут бояться его страшного гнева. Но до этого времени ему понадобится любая пища, которую он сможет раздобыть. Он нетерпеливо потянул за кольцо банки, и она открылась.

* * *

Джеймисон проснулся от сигнала тревоги, разбудившего его в шестом часу утра. Снаружи было еще совсем темно — сутки на Лаэрте-III составляли двадцать шесть часов, и рассвет должен был наступить только через три часа. Он поднялся не сразу. Сигнал тревоги сработал на открывание банки. Он продолжал звучать еще около пятнадцати минут — именно столько времени фиксировал датчик, расположенный в банке, нахождение в ней пищи. Итак, за пятнадцать минут рулл поглотил три фунта обработанной пищи. Значит, в течение пятнадцати минут мозг представителя расы руллов, смертельного врага человека, генерировал те же вибрации, что и мозг любого другого живого существа при поглощении пищи. На этой частоте, как показали эксперименты землян, вибрации руллов можно было подвергать воздействию. К сожалению, эти эксперименты никогда не удавалось довести до конца и получить достоверные и многократно проверенные данные, поскольку, придя в себя, руллы кончали жизнь самоубийством. Но все же с помощью экфориометрических исследований людям удалось установить, что в этом режиме воздействие происходит на подсознание руллов. Этого было достаточно, чтобы теоретически обосновать возможность механического погружения руллов в гипнотический транс и управления его волей.

Джеймисон лежал и улыбался своим мыслям. Он повернулся на другой бок и попытался уснуть, но был слишком возбужден. Этот кульминационный момент войны с руллами нельзя было не отметить. Он встал с кушетки и налил себе выпить.

Попытка рулла победить человека, воздействуя на его подсознание с помощью линий, подсказала Джеймисону, какие ответные шаги он сам мог предпринять. Каждая из рас обнаружила в другой определенные слабости. Руллы использовали свои знания для уничтожения. Земляне использовали свои для установления контактов и сотрудничества. Методы обеих рас были ориентированы на уничтожение в случае неудачи других попыток. Зачастую со стороны было трудно найти разницу между ними, но она была, и была такой же большой, как между белым и черным, светом и тьмой.

Выполнение плана Джеймисона осложнялось одним обстоятельством. Теперь, когда рулл подкрепился, он мог предпринять какие-то ответные шаги. Было бы непростительной ошибкой недооценивать возможности рулла, и Джеймисон, решившись на проведение эксперимента, не мог себе позволить полагаться на случай. Обдумав свой план еще раз, он повернулся на другой бок и заснул сном человека, знающего, что имеет все шансы на успех.

Ранним утром Джеймисон надел обогреваемый костюм и вышел наружу. Было очень холодно. Он опять поразился величию абсолютной тишины, царившей на плато. С востока дул сильный ветер, коловший его незащищенное лицо тысячами иголок, но он не обращал на него внимания. В этот знаменательный день ему предстояла важная работа, но выполнять ее надо было с максимальной осторожностью и не теряя бдительности.

В сопровождении дефенсоров и передвижного бластера он направился к экрану Он стоял на высоком месте, откуда его было хорошо видно из десятка укромных мест. Насколько мог судить Джеймисон, экран не пытались повредить, но тем не менее проверил всю автоматику и для пущей верности просмотрел запись от начала до конца.

Он бросил новую банку с консервами в траву неподалеку от экрана и собрался уходить, когда обратил внимание, что рама экрана неестественно блестит.

Он внимательно рассмотрел экран в разэнергонизирующее зеркало и выяснил, что рама была покрыта прозрачным лакообразным веществом. Его лоб покрылся испариной.

Он соскреб немного вещества в специальный контейнер и направился к своему катеру, не переставая напряженно думать. Где рулл все это берет? Это вещество не входит в стандартный набор оборудования исследовательского судна.

Ему впервые пришло в голову, что все, что с ним приключилось на этой планете, включая встречу с руллом, не было случайностью. Он размышлял над последствиями этого своего открытия, когда увидел рулла. Впервые за все время пребывания на Лаэрте-III он увидел рулла!

Что все это значило?

* * *

Способность размышлять и трезво оценивать ситуацию вернулась к руллу вскоре после того, как он поел. Сначала мысли были смутными, но постепенно становились все более четкими и ясными. Это было не просто ощущение появления энергии в его клетках. Его визуальные центры расширили спектр воспринимаемых световых волн, и освещенное звездами плато стало лучше видно. Конечно, не так, как он вообще мог видеть, но гораздо лучше, чем раньше. Рулл обрадовался: пока все складывалось благоприятно.

Он скользил вдоль пропасти и остановился, чтобы посмотреть вниз. Даже при том, что его зрение было восстановлено не полностью, он увидел картину, от которой захватывало дух. Когда он пролетал над горой, ее высота не производила такого впечатления, но то, что он увидел с края пропасти, совершенно потрясло его.

Рулл понял, как сильно он ослаб и к каким непредсказуемым последствиям привела авария его катера. Он вспомнил и о цели, которая его сюда привела и достижению которой помешал голод. Он отошел от края пропасти и быстро направился к своему катеру. За это время катер, казалось, еще больше врос в каменистую почву и покрылся толстым слоем пыли. Он осмотрел прикрепленные внутри антигравитационные пластины и нашел ту, где еще вчера обнаружил излучение антигравитационной осцилляции — слабое, но на которое можно было воздействовать.

Рулл работал добросовестно и целенаправленно. Пластина была прочно прикреплена к внутренней обшивке, и снять ее оттуда было первоочередной, хоть и очень трудоемкой задачей. Он работал несколько часов.

Пластину удалось отодрать от обшивки только с помощью небольшого нуклонного воздействия. Атомно-электронное смещение было совсем незначительным — отчасти потому, что рулл был не в состоянии свободно управлять лучевой энергией своего истощенного организма, а отчасти потому, что для его целей смещение и должно было быть небольшим. Пластина вмещала энергию, достаточную, чтобы взорвать всю гору.

Но это — целая пластина. Взобравшись на нее, рулл почувствовал такое слабое излучение, что даже засомневался, сможет ли она с ним оторваться от земли. Но пластина поднялась! Пробный полет на расстояние в семь футов дал ему представление о том, сколько энергии еще сохранилось. Ее осталось только для одной атаки.

Он не мучился сомнениями. Эксперимент был завершен. Его единственной оставшейся целью было убить человека, позаботившись при этом о том, чтобы человек не смог помешать ему выполнить задуманное. Лак!

Он тщательно нанес его на пластину, высушил специальным приспособлением и, взвалив пластину на спину, притащил ее в укромное место неподалеку от экрана и тщательно замаскировал. Пристроившись рядом, он успокоился. Думая о случившемся с ним, он вдруг понял, что больше не испытывает такой непоколебимой уверенности в абсолютном превосходстве своей расы. Это открытие шокировало его, но он о нем не жалел.

Двуногое существо, давая ему пищу, преследовало какую-то свою цель. В этой цели таилась опасность для рулла. Единственным способом окончания эксперимента было незамедлительно умертвить человека. Он лежал и напряженно ждал его появления.

* * *

Случившееся было настолько неожиданным, что Джеймисон сначала опешил. В других обстоятельствах он бы среагировал сразу, но сейчас с тревогой ждал. Ждал, когда «лак» начнет свое парализующее действие, и его сбивало с толку, что он не ощущал никаких перемен.

Рулл вылетел из расположенной неподалеку группы деревьев на антигравитационной пластине. Во время осмотра катера в первое утро Джеймисон проверил приборами заряженность пластин — в них не оставалось энергии! И вот одна из них оказалась действующей, полной антигравитационной легкости, которую ученым руллов удалось довести до совершенства. Неожиданность появления пластины с руллом наверху настолько поразила Джеймисона, что маневр инопланетянина едва не увенчался успехом.

Джеймисон выхватил бластер. Странно — он все время слышал какой-то внутренний голос, постоянно взывавший: «Не убивай! Не убивай!»

Это было непросто, ох как непросто! Звеневшая в голове Джеймисона команда была такой жесткой, что за мгновение, пока он оценивал ситуацию, рулл оказался уже в десяти футах от него. Джеймисона спас воздух, обтекавший металлическую пластину, как крыло взлетающего самолета. Он выстрелил под пластину, и ее дно лизнули языки пламени. Пластина закувыркалась и упала в деревья футах в двадцати от Джеймисона. Он нарочно не спешил к месту аварии и, подойдя к деревьям, увидел в пятидесяти футах удаляющегося рулла. Джеймисон не стал его преследовать или стрелять. Вместо этого он вытащил на открытое место антигравитационную пластину и внимательно осмотрел ее.

Больше всего его интересовало, как руллу удалось разгравитизировать ее без использования сложной специальной аппаратуры. И если рулл мог сделать себе такой «парашют», почему он не спустился вниз, где в лесу мог достать пищу и быть в безопасности?

Едва приподняв пластину, он сразу получил ответ на один из вопросов. Она имела обычный вес, что означало, что всей ее энергии хватило лишь на то, чтобы пролететь меньше ста футов. Конечно, с таким остатком энергии рулл ни за что не пролетел бы полторы мили до равнины внизу.

И все же Джеймисон решил не рисковать. Он сбросил пластину в пропасть и следил, пока она не исчезла из вида. Вернувшись на катер, он вспомнил о «лаке» и подверг анализу принесенную в контейнере пробу. По химическому составу она оказалась обычной смолой, из которой изготавливают лаки. Атомный состав был стабильным. На электронном уровне он трансформировал свет в энергию вибраций в диапазоне импульсов, генерируемых человеческой мыслью. «Лак» в самом деле передавал закодированную информацию. Но какую? Джеймисон разложил на составные все входящие в «лак» элементы, составил таблицы энергетических вибраций всех компонентов и наложил: их друг на друга, чтобы узнать, что именно представляла собой совокупность сигналов. С помощью преобразователя эти сигналы были записаны на видеопроволоку, которая выдала на экран ряд постоянно повторяющихся символов.

Порывшись в справочнике «Интерпретация символов подсознательного», Джеймисон нашел изображение нужных ему символов в разделе «Мысленные запреты». Эти символы означали: «Не убивай!»

— Черт побери, — сказал Джеймисон вслух. — Так вот в чем дело!

Он почувствовал облегчение, которое тут же сменилось тревогой. Он и сам не собирался убивать рулла. Но тот об этом не знал. Внушением такого запрета рулл превращал в победу даже свое поражение. И в этом заключалась проблема — до сих пор Джеймисону удавалось выходить невредимым из различных передряг, но пока ему ничего не удалось предпринять в ответ. Правда, у него оставалась надежда на успех эксперимента, но одной надежды было мало.

Он больше не должен рисковать. Даже окончательный эксперимент нужно отложить до прилета «Ориона». В определенном смысле человеческие существа были очень слабы и легко уязвимы. Сама жизнь их клеток была подвластной воздействию коварных и не знающих пощады руллов. У него не было сомнений, что в конечном итоге рулл попытается заставить его покончить с собой.

Глава 25

На девятый день, то есть за день до ожидаемого прилета «Ориона», Джеймисон не подбросил консервов. На следующее утро он полчаса пытался связаться по радио с военным кораблем. Он передал подробный отчет о случившемся и детально описал эксперимент, в ходе которого хотел установить степень возможного воздействия на рулла после перенесенного им голодания.

Субкосмос хранил полное молчание, не отозвавшись на его позывные ни единым сигналом. Наконец он оставил попытки связаться и вышел наружу, где были приготовлены приборы, необходимые для эксперимента.

* * *

На плато царила тишина. Джеймисон еще раз проверил все оборудование и взглянул на часы. Без десяти минут полночь. Измучившись от напряжения, он решил больше не ждать. Он встал, подошел к одному из приборов и нажал кнопку. Откуда-то рядом с экраном послышался громкий звук. Частота звука была в том же диапазоне, что и ритм, сопровождавший каждое кормление рулла в течение четырех ночей. Джеймисон медленно отполз назад, к своему катеру. Он хотел еще раз попытаться связаться с «Орионом». Оглянувшись, он увидел рулла, идущего прямо на источник вибрации. Джеймисон не мог не задержаться, глядя на происходящее как завороженный, и в этот момент тишину разорвала сирена главной охранной системы катера. Звук сирены сливался с завываниями поднявшегося холодного ветра, и в это время щелкнул его наручный приемник, автоматически принимая сигнал ретранслятора катера.

Торопливый мужской голос быстро передавал в эфир:

— Тревор Джеймисон. говорит «Орион». Мы слышали вас раньше, но от ответа воздержались. В окрестностях солнца Лаэрта дрейфует целая флотилия кораблей руллов. Примерно через пять минут мы попытаемся вас забрать. БРОСАЙТЕ ВСЕ!

Подчиняясь команде, Джеймисон машинально бросил прибор, который держал в руках. Слушая сообщение, он краем глаза заметил, как в небе появились две точки, которые стали быстро расти и обретать формы. Два военных корабля руллов с ревом пронеслись над плато. Вихрь, поднявшийся в результате их выхлопов, был настолько силен, что Джеймисон не удержался на ногах и упал, цепляясь за кустарник. На максимальной скорости корабли руллов развернулись и вновь устремились на плато. Джеймисон закрыл глаза в ожидании неминуемой смерти, но сноп пламени прошел мимо него. Тут же послышался грохот освобождаемой энергии — оглушительный гром, от которого едва не лопнули его барабанные перепонки. Его катер! Они выстрелили в его катер!

Он застонал от бессилия, представив его пылающим в языках ненасытного пламени. Но предаваться отчаянию времени не было.

На небе появился третий корабль, но Джеймисон не успел разобрать какой. Корабль сразу же развернулся и исчез. Опять включился радиоприемник на руке:

— Сейчас мы помочь ничем не можем. Наши четыре корабля сопровождения и эскадра прикрытия отвлекут на себя флот руллов и постараются заманить их в район звезды Бианки, где их ждет наша засада. Тем вре…

Вспышка пламени на небе прервала передачу. Раскаты грома слышались еще целую минуту, потом стало тихо. Но установившаяся тишина не была мирной. Она скорее напоминала затишье, полное неведомой угрозы и готовое в любой момент обернуться реальной опасностью.

Шатаясь, Джеймисон поднялся на ноги. Пора было выяснить, какие новые сюрпризы преподнесла ему судьба. О том, что может случиться дальше, он старался пока не думать. Он направился к катеру, но остановился на полпути — дальше идти было некуда. Часть утеса, на которой находился катер, исчезла, не оставив никаких следов. Он ожидал чего-нибудь в этом роде, но действительность превзошла самые худшие ожидания. Скорчившись на земле, он внимательно осмотрел небо. Никакого движения, ни единого звука, кроме завывания ветра. Он был один в этом мире, между небом и землей, на краю бездонной пропасти.

Он вдруг понял, что все случившееся далеко не случайно. Корабли руллов сначала пролетели над горой, чтобы оценить ситуацию на плато, а затем вернулись, чтобы его уничтожить. Более чем странно было и то, что военные корабли руллов последней модификации пошли на такой риск ради защиты противника Джеймисона.

Надо было спешить. В любой момент они могли решиться посадить один из кораблей на горе, чтобы спасти рулла. Он мчался как ветер, чувствуя себя его частью. Ему было знакомо это чувство полного слияния с природой в минуты особого напряжения или нервного подъема. Такое уже случалось с ним во время сражений, и он знал, что нужно отдаться этому чувству полностью, и душой, и телом, и природа сама подскажет, что нужно сделать, чтобы выжить.

Он знал, что будет падать, и действительно падал, но каждый раз поднимался и, не обращая внимания на боль, мчался дальше. Когда он добрался до цели, он был весь в крови от многочисленных порезов и ссадин. Небо оставалось спокойным.

Спрятавшись за кустами, он наблюдал за руллом, плененным им руллом, бывшим в его полном распоряжении. За ним можно было наблюдать, им можно было командовать, и, главное, в него можно было закладывать информацию. Времени на раздумья не было, и, устроившись поудобнее, он пробежал пальцами по клавишам пульта управления.

Рулл двигался взад и вперед перед экраном. По команде Джеймисона ритм его движения то ускорялся, то замедлялся.

Примерно тысячу лет назад, в двадцатом веке, был проделан классический и не потерявший со временем актуальности эксперимент, результат которого как раз и наблюдал Джеймисон. Человек по имени Павлов кормил подопытную собаку в одно и то же время и каждый раз во время кормления включал звонок. Вскоре пищеварительная система собаки реагировала на звонок без пищи так же, как и на пищу со звонком. Сам Павлов только в конце своей жизни осознал значение открытых им условных рефлексов. То, что начал Павлов в тот бесконечно далекий день, выросло в науку, которая могла программировать и животных, и чуждые расы, и человека. Эта наука достигла поразительных успехов, пока не дала осечку с руллами. Выяснив, что они не в силах помешать всем пленным руллам покончить с собой, ученые-земляне пришли к выводу, что галактическая империя людей обречена, если им не удастся проникнуть в разум руллов. Джеймисону было не просто досадно, что обстоятельства не дают ему времени найти ключ к этой проблеме. Любая затяжка грозила смертью.

Но даже то немногое, от чего он не мог отказаться, требовало какого-то времени. Вперед и назад, вперед и назад- необходимо было выработать ритм повиновения. Рулл на экране был почти как живой: изображение было трехмерным, а движения автоматическими. Воздействию подвергались основные нервные центры. Рулл не мог сопротивляться командам и заданному ритму движения, как не мог сопротивляться импульсам голода и реакции на пищу. После пятнадцатиминутного хождения взад-вперед Джеймисон изменил команду, и теперь оба рулла — один на экране, другой в жизни, стали карабкаться по деревьям и спускаться вниз. Вверх-вниз, вверх-вниз, и так не меньше десяти раз. После этого Джеймисон решил, что настала пора появиться на экране ему самому.

Ни на секунду не позволяя себе расслабиться, Джеймисон все время держал небо в поле зрения и внимательно следил за реакцией рулла. Когда через несколько минут он появился прямо перед руллом, он с удовлетворением отметил, что рулл не проявляет характерной реакции на присутствие человека — ненависти и желания покончить с собой.

Достигнув стадии, когда он мог полностью контролировать действия инопланетянина, Джеймисон помедлил. Настала пора сделать то, ради чего задумывался весь эксперимент. Но располагал ли он необходимым временем? Выбора у него не было — такая возможность могла больше не представиться вообще.

Спустя двадцать пять минут, бледный от возбуждения, он все закончил.

«Неужели получилось?!» — думал он, не решаясь поверить в успех.

Еще десять бесценных минут он потратил, чтобы передать полученные результаты маленьким наручным передатчиком, надеясь, что ретранслятор катера уцелел после падения с горы и усиленный сигнал уйдет в субкосмос. На его позывные, однако, никто не отозвался.

Больше Джеймисон сделать ничего не мог. Он подошел к краю утеса и выбрал место, с которого можно было начать спуск. Взглянув вниз, он содрогнулся от глубины пропасти, но тут же вспомнил сообщение с «Ориона» — здесь дрейфует целая флотилия руллов…

Надо спешить!

Он спустил рулла на первый уступ. Через мгновение, подтянув свои собственные страховочные ремни, он сделал шаг в пустоту. Рулл, держа свободный конец веревки, легко опустил на ней Джеймисона рядом с собой.

На каждом уступе Джеймисон вбивал в скалу новый костыль, через который с помощью карабинов пропускалась веревка, и так они спускались все ниже и ниже. Это был тяжелый спуск, ибо они пользовались самым примитивным методом, требовавшим недюжинной физической подготовки. Все мышцы Джеймисона ныли от усталости.

Он заметил, что рулл начал постепенно выходить из транса. Он все еще действовал заодно с Джеймисоном, но каждый раз, опуская вниз человека, он все пристальнее в него вглядывался. Запас времени, имевшийся у Джеймисона, иссякал.

Он понял, что вряд ли успеет спуститься вниз засветло. Для спуска он выбрал западный склон, и ему было видно, что солнце быстро клонилось к горизонту. Каждый раз, когда они с руллом оказывались на уступе, он постоянно бросал на него быстрые взгляды, стараясь не упустить момент, когда его поведение начнет меняться.

В четыре часа пополудни Джеймисон сделал небольшой перерыв на отдых. Он прошел к дальнему от рулла краю уступа и уселся, прислонившись к скале. Спокойное и молчаливое небо казалось Джеймисону занавесом, скрывавшим, судя по всему, самое крупное сражение землян с руллами за последние сто лет. То, что ни один корабль руллов не попытался пока приземлиться, чтобы взять рулла на борт, свидетельствовало о мужестве сражавшихся землян. Но не исключено, что руллы просто не хотели выдавать присутствия на планете одного из своих.

Джеймисон отбросил бесполезные размышления. Он прикинул, сколько они уже прошли и сколько им еще осталось. Получалось, что им удалось одолеть примерно две трети спуска. Он увидел, что рулл что-то рассматривает в долине, раскинувшейся у подножия горы. Проследив за его взглядом, Джеймисон поразился красоте открывавшегося вида. Даже с той высоты, на которой они находились, было видно очень далеко: примерно в четверти мили от подножия начинался безбрежный лесной массив, забиравшийся на холмы и небольшие возвышенности и спускавшийся в узкие долины. Большая река прерывала бесконечный бег буйной растительности, который тут же возобновлялся на другом берегу и, достигнув горных кряжей на горизонте, исчезал в туманной дымке.

Пора было пускаться в путь. К половине седьмого они оказались на уступе, возвышавшемся над равниной на высоте ста пятидесяти футов. Веревка, с помощью которой они спускались, была примерно такой же длины, и ее как раз хватило, чтобы рулл первым оказался внизу, в безопасности равнины. Джеймисон не сводил с него глаз: как он поступит теперь, оказавшись на свободе?

Рулл просто ждал. Джеймисон не мог позволить себе рисковать — он повелительно махнул руллу рукой и достал бластер. Рулл попятился назад и спрятался за грудой камней. Кроваво-красное солнце садилось за горы, и землю потихоньку начала окутывать ночная мгла. Джеймисон перекусил и, уже заканчивая свой ужин, заметил внизу какое-то движение. Это был рулл, обходивший скалу и быстро скрывшийся из виду.

Джеймисон еще немного подождал, а затем взялся за веревку. Спуск в одиночку отнимал его последние силы, но внизу его ждала награда — твердая и ровная почва. Когда до земли оставалось всего около тридцати футов, он неожиданно порезал палец о веревку, оказавшуюся почему-то твердой и острой. Спустившись на землю, он осмотрел палец и обнаружил, что тот потемнел и стал каким-то странно серым. В сгущавшихся сумерках этот цвет казался особенно нездоровым и зловещим. Сообразив наконец, что произошло, Джеймисон побелел как полотно: проклятый рулл во время спуска чем-то смазал веревку.

По его телу пробежала судорога, тут же сменившаяся одеревенением всех членов. Отчаянным усилием он попытался вытащить бластер, чтобы убить себя, но рука замерла на полпути, и он упал. Последнее, что он почувствовал, теряя сознание, был сильный удар о землю.

Все формы жизни так или иначе стремятся к достижению покоя, что для них означает смерть. Каждая клетка органики несет в себе элементы неорганических веществ. Пульс жизни подобен пленке, покрывающей вещество, непрерывно занятое тонкой и сложной работой уравновешивания различных форм и видов энергии, а сама жизнь кажется короткой и бессмысленной попыткой нарушить это равновесие. Пульс жизни многолик, но реальностью является время, а не очертания. И эта реальность — кривая, то вздымающаяся вверх, то падающая вниз. Вверх от тьмы к свету и затем — опять во мрак.

Самец лосося после оплодотворения икры теряет интерес к жизни. После объятий пчелиной матки трутни падают мертвыми, опять возвращаясь в мир неорганики, откуда они пришли, чтобы испытать короткое мгновение экстаза. В человеке этот роковой стереотип повторяется в бесчисленных и недолговечных клетках, где только он сам и является постоянным.

Йели Мииш, приближаясь к Джеймисону, не думал об этом. Он давно ждал, когда ему подвернется подходящий случай, и наконец его терпение было вознаграждено. Он быстро вытащил бластер Джеймисона и обшарил его карманы в поисках ключа от катера. Он тащил Джеймисона на себе почти четверть мили до того места, где лежал его катер, сброшенный с горы прицельным огнем с кораблей руллов. Через пять минут настроенная на диапазон руллов мощная субкосмическая бортовая радиостанция передавала его указания флотилии руллов.

* * *

Темнота. Темнота внутри и снаружи. Джеймисону казалось, что он лежит на дне глубокого колодца и пытается заглянуть из ночи в сумерки. Затем какая-то сила стала поднимать его все выше и выше, почти на самый верх колодца, где он уже сам уцепился за край и из последних сил выглянул наружу. Он пришел в сознание.

Он лежал на возвышении посередине комнаты, по стенам которой располагались, как мышиные норы, проходы в соседние отсеки. Он увидел, что двери были странной формы, чужие и непривычные. Он с ужасом понял, где очутился. Военный корабль руллов!

Он не мог точно определить, движется ли корабль, но ему казалось, что да. Руллы не будут долго оставаться в окрестностях планеты.

Повернув голову, он увидел, что ничем не привязан, но двигаться почему-то не мог. Затем он заметил источники гравитонных лучей, пересекавших его тело крест-накрест, не давая возможности пошевелиться.

Это открытие мало что меняло, и он стал готовиться к неминуемой смерти. Смерти от пыток.

Это была довольно простая процедура. Уже давно было открыто, что если человек заранее знал, какие именно мучения ему уготованы и что он будет испытывать, когда его будут пытать, а чувство страха при этом уступит место злости и бешенству, то он оказывался на грани смерти, испытывая минимальную боль.

Джеймисон быстро перебирал в уме, какие он знал пытки руллов, когда плаксивый голос в его ухе внезапно сказал:

«Поедем домой, а?»

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы оправиться от неожиданности. Ну конечно, плоянцу не были страшны энергетические взрывы, сбросившие катер с горы. Прошла долгая минута, прежде чем Джеймисон тихо сказал:

— Я хочу, чтобы ты мне помог.

«Конечно».

— Заберись в тот ящик и пропусти через себя энергию. «Вот здорово! Мне так давно хотелось туда залезть!» Через несколько мгновений поток электроэнергии, питавший гравитонное излучение, был направлен в другую сторону, и Джеймисон слез со стола.

— Вылезай! — торопливо позвал он плоянца.

Но ему пришлось позвать несколько раз, пока плоянец наконец отозвался.

— Ты осмотрел весь корабль? — спросил Джеймисон.

«Да», — последовал ответ.

— Есть ли здесь отсек, через который подается вся электроэнергия?

«Да».

Джеймисон глубоко вздохнул.

— Ступай туда и пропусти через себя всю энергию. Потом возвращайся обратно.

«Ты так добр ко мне», — отозвался плоянец.

Нужно было быстро принять меры предосторожности, и Джеймисон, отыскав неметаллический предмет, встал на него. Он едва успел занять безопасное положение, как в каждом металлическом предмете раздался треск разряда в сто тысяч вольт.

«Что теперь?» — спросилплоянец спустя пару минут.

— Обойди корабль и посмотри, есть ли еще живые руллы.

Почти тут же Джеймисон узнал, что в живых осталось около ста инопланетян. По сообщениям плоянца, выжившие руллы уже избегали любых контактов с металлом. Внимательно все выслушав, Джеймисон описал плоянцу, как выглядит радиорубка, и в заключение сказал:

— Если кто-нибудь попытается воспользоваться находящейся там аппаратурой, ты должен забраться внутрь и пропустить ток через себя. Тебе понятно?

Когда плоянец подтвердил свою готовность исполнить любые команды, Джеймисон добавил:

— Периодически держи меня в курсе событий, но только тогда, когда никто не пытается воспользоваться радио. И ни в коем случае не заходи в главную рубку управления без моего разрешения.

«Все будет сделано», — отозвался плоянец.

Через пять минут он нашел Джеймисона в отсеке управления вооружением.

«Кто-то только что пытался использовать радио, но у него ничего не получилось, и он ушел».

— Хорошо, — сказал Джеймисон. — Продолжай наблюдение и присоединяйся ко мне, как только я отсюда выйду.

Джеймисон знал, что у него было завидное преимущество перед руллами — в отличие от них он знал, когда можно касаться металлических предметов. Руллам для этого требовалось разработать специальную аппаратуру, а пока они были беспомощны.

В отсеке управления вооружением Джеймисон перерезал все силовые кабели. Теперь воспользоваться сверхмощными бластерами корабля руллы могли, только полностью исправив повреждения и восстановив проводку.

Закончив задуманное, он направился в грузовой отсек, где стояли катера. Плоянец присоединился к нему, когда он хотел свернуть в один из коридоров.

«Там есть руллы, — предупредил плоянец. — Лучше свернуть здесь».

Они благополучно добрались до ближайшего катера и через несколько минут уже были в открытом космосе. Их подобрали спустя пять дней.

* * *

Высокочтимый Эйяш Йила не был на борту корабля, куда поместили взятого в плен Джеймисона. Он, естественно, не мог оказаться среди погибших и узнал о случившемся далеко не сразу. Когда ему наконец сообщили, что произошло, все ждали неминуемой расправы над выжившими членами экипажа.

Вместо этого он задумчиво произнес:

— Так, значит, вот каков наш враг! Очень опасен и силен!

Он молча размышлял о том, что ему пришлось пережить в эти последние недели. Он почти полностью восстановил все чувствительные рецепторы своего тела и стал отличаться очень необычным для руководителя руллов его ранга образом мышления. Включив радиосвязь, он спросил:

— Полагаю, Главнокомандующий впервые посетил театр боевых действий. Так ли это?

Это было так. Главнокомандующий впервые за все время оставил свой штаб в глубоком тылу и оказался на передовой. Верховный военачальник оставил безопасность родной планеты, и вся Риа содрогнулась от ужаса, узнав, какой опасности он решил подвергнуть свою бесценную жизнь.

Величайший из руллов продолжал размышлять вслух:

— Мне представляется, что разведывательные данные о человеческих существах, полученные нами, не полностью отражают действительность. Существует определенная тенденция недооценивать их способности, и хотя я ценю те чувства, которые порождают эту тенденцию, я полагаю, что война вряд ли может когда-нибудь завершиться полной победой. В этой связи я рекомендовал бы Центральному Совету пересмотреть мотивацию продолжения нами военных действий.

Я считаю, что постепенное снижение уровня военного противостояния вполне реально, если наша доктрина в этой части Галактики будет носить оборонительный характер и акцент наших действий сместится в другие галактики.

* * *

В этот момент за сотни тысяч световых лет от планеты Риа Джеймисон докладывал Галактическому конгрессу:

— По моему мнению, это был рулл, занимавший очень высокое положение, и поскольку мне удалось продержать его в гипнотическом трансе некоторое время, я полагаю, что мы можем рассчитывать на благоприятное развитие событий. Я постарался внушить ему, что руллы недооценивают человеческие существа, что война не может завершиться победой и что им лучше направить свое внимание на другие галактики.

Еще предстояло пройти годам, прежде чем люди могли окончательно увериться в окончании войны с руллами. Но в тот момент члены Конгресса были восхищены действиями Джеймисона, использовавшего телепатические способности извала для установления контакта с невидимым плоянцем, и тем, как этот новый союзник помог Джеймисону бежать с боевого корабля руллов, да еще с такой важной информацией.

Это было торжество многолетних и терпеливых усилий людей, проводивших политику дружбы и сотрудничества с чуждыми расами. Подавляющим большинством голосов Конгресс создал для Джеймисона новую должность: Координатор Рас.

Джеймисон еще вернется на планету Карсона, и уже не просто в качестве высшего представителя дружественной извалам расы, но как Главный представитель землян в переговорах с руллами.

Это было началом окончания галактической войны землян с руллами.

ПУТЕШЕСТВИЕ «КОСМИЧЕСКОЙ ГОНЧЕЙ» ^(роман)

«Космическая гончая» — огромный космический корабль, бороздящий просторы космоса. На его борту военные и учёные, представители разных наук. Один из них — Эллиот Гросвенф, представитель новой науки — Некзиализма. Науки, прошедшей через недоверие, а порой и презрение, и доказавшей свою состоятельность…

Часть I

Глава 1

Керл медленно шел вперед, все дальше и дальше. Темень безлунной, беззвездной ночи неохотно уступала место сумрачному красноватому свету зари, заполняющему небо слева от керла. Свет был скучным, тусклым и не нес в себе тепла. Мало-помалу обнажался ландшафт, нереальный, будто из ночного сновидения: безлесная черная равнина, черные зубчатые скалы вдали. Над причудливой линией горизонта поднималось розовое солнце, щупальца света неуверенно прокладывали себе дорогу средь утренних теней.

Вот уже почти сто дней он занимается поисками идов — и нигде ничего. Его силы и терпение были уже на исходе.

Внезапно он остановился, насторожившись. По его огромным передним лапам пробежала дрожь, острые когти изогнулись дугой. Растущие из плеч толстые щупальца волнообразно заколыхались. Он повел туда-сюда головой, очень похожей на кошачью, в то время, как состоящие из маленьких тоненьких волосков усики, образовывавшие по бокам его огромной головы нечто вроде ушей, отчаянно завибрировали, изучая каждый звук и шорох в эфире. Ответа не было. Его сложная нервная система не приняла ничего, что напоминало бы ответный сигнал. Никакого намека на присутствие ид-существ, его единственного источника питания на этой пустынной равнине. Керл безнадежно припал к земле. Его огромный силуэт вырисовывался на пурпурном фоне неба как выгравированная на камне фигура тигра или гигантской кошки. Керла беспокоила потеря контакта. Его органы чувств, когда все было в порядке, обнаруживали ид-существа на расстоянии нескольких миль в окружности. Теперь же порядок был, по-видимому, нарушен. Его неудавшаяся попытка установить контакт указывала на физическое расстройство, на смертельную болезнь, о которой ему приходилось слышать. Семь раз за последние сто лет он натыкался на керлов, таких слабых, что они уже не могли передвигаться. Он без труда убивал их и забирал то малое количество идов, что еще поддерживало их жизнь.

При воспоминании об этом керл вздрогнул. Потом он громко зарычал, звуки его голоса завибрировали в воздухе, отдаваясь эхом в горах — инстинктивное выражение его воли к жизни. И вдруг высоко над линией горизонта он заметил крошечную светящуюся точку. Она быстро приближалась и так же быстро вырастала во все увеличивающийся металлический шар. Потом шар превратился в круглый корабль. Огромный, сверкающий, как отполированное серебро, он явно замедлял свой ход, просвистев над самой головой керла. Затем корабль отклонился вправо за черную линию холмов, секунду повисел неподвижно и скрылся из виду.

Керл вышел из оцепенения и с быстротой тигра понесся вниз по склону. Его круглые черные глаза горели алчным огнем. Усики — антенны, будто забыв о своей уменьшающейся активности, так сильно вибрировали, посылая сигналы об идах, что тело ответило им острым приступом головной боли.

Далекое солнце, теперь розоватое, висело высоко в пурпурно — черном небе, когда он припал к скале и уставился из-за нее на простиравшиеся внизу перед ним развалины. Серебряный корабль показался ему совсем маленьким посреди пустынного, лежащего в руинах города. И все же в нем, в корабле, было столько живого, угадывалась такая сила затаившегося движения, что он казался властелином этой пустыни. Словно в колыбели, он покоился во впадине, возникшей под действием его веса при посадке, являя разительный контраст с мертвыми линиями города.

Керл, не мигая, смотрел на двуногие существа, появившиеся изнутри корабля. Небольшими группками они стояли у подножия лестницы, тянувшейся из ослепительно — яркого отверстия, находящегося в сотне футов над землей. Его глотка сжалась. Его сознание помутилось от дикого желания броситься и смять эти, казавшиеся игрушечными, существа. Их тела испускали свойственную для идов вибрацию. Клетки памяти затормозили этот импульс, пока он не успел подобраться к мускулам. Это было давнее воспоминание о прошлом его расы, о машинах, умеющих уничтожать, об энергии, превосходящей мощь его собственного тела. Он успел заметить, что тела этих существ окутаны прозрачным блестящим материалом, сверкающим под лучами солнца.

Память перегрела каналы его схем. Только теперь керл подумал о том, что это, должно быть, экспедиция с другой звезды. Ученые будут исследовать, а не разрушать. Если он не нападет, ученые не станут его убивать. Ученые тоже глупы на свой лад!

Осмелев от голода, он вышел на свободное пространство. Он увидел, что существа сразу его заметили и стали смотреть в его сторону. Трое, находившихся к нему ближе, медленно повернули к более удаленным группам. Самый маленький из них вытащил из футляра на боку металлический прут и держал его в руке.

Все это насторожило керла, но он продолжал продвигаться вперед. Поворачивать назад было слишком поздно.

Эллиот Гросвенф остался там, где стоял, возле трапа. Он уже привык держаться на заднем плане. Единственный некзиалист на борту «Космической гончей», он месяцами игнорировался специалистами, которые не слишком понимали, что такое некзиалист, и вообще очень мало об этом беспокоились. Гросвенф планировал исправить такое положение дел, но пока подобной возможности не представлялось.

Передатчик, вмонтированный в шлем его скафандра, ожил. Кто-то негромко рассмеялся и произнес:

— Что касается меня, то я не пойду на риск близкой встречи с таким великаном.

Гросвенф узнал голос Грегори Кента, главы химического отдела. Слабый физически, Кент был, однако, сильной личностью. На борту корабля у него имелось много друзей и сторонников, и он уже выставил свою кандидатуру на пост директора экспедиции на предстоящих выборах. Их ожидали с нетерпением, они вносили определенное оживление в монотонную жизнь корабля. Из всех, кто следил за приближающимся чудовищем, лишь Кент вытащил оружие и теперь держал его в руке.

Ему ответил другой голос, более низкий и спокойный, принадлежавший, как распознал Гросвенф, Хэлу Мортону, директору экспедиции.

— Вы слишком мало оставляете места случайностям, Кент; по всей вероятности, это и привело вас в экспедицию.

Замечание было дружеским. Оно оставляло без внимания тот факт, что Кент уже реально претендовал на пост директора, который занимал сейчас Мортон. Конечно, его можно было рассматривать и как некую дипломатическую уловку, если принять во внимание, что таким образом наивные слушатели оповещались о том, что Мортон не питал злых чувств к сопернику. Гросвенф не сомневался в том, что директор способен на подобный ход. Он считал Мортона умным, честным и весьма проницательным человеком, который мог без труда управлять любой ситуацией.

Гросвенф заметил, что Мортон продвигается вперед, стараясь держаться чуть впереди остальных. Его крупное тело сквозь прозрачный металлический костюм казалось еще крупнее.

Ушей Эллиота Гросвенфа достигли комментарии остальных:

— Не хотелось бы мне повстречаться с этой малышкой в темноте один на один.

— Не будь дураком! Это явно высокоразвитое существо, возможно, из господствующей расы.

— Его физическое развитие, — произнес голос, принадлежавший психологу Сидду, — указывает на свойственную животным адаптацию к окружающей среде. С другой стороны, направляясь к нам, зверь действует не как животное, а как умное существо, знающее о нашем умственном развитии. Вы заметили, что оно сковано в движениях? Это указывает на то, что оно понимает, что мы вооружены, и поэтому осторожничает. Я бы хотел как следует разглядеть концы щупалец, расположенных на его плечах. Если они суживаются в рукоподобные отростки или чашечки, то я, пожалуй, рискну утверждать, что мы имеем дело с потомком жителей этого города. — Он смолк на минуту, после чего заключил: — Было бы очень полезно установить с ним связь, пока же я склонен к предположению, что оно выродилось в первобытное состояние.

Керл остановился в десяти футах от ближайшего к нему существа. Потребность в идах угрожала завладеть им целиком. Его сознание готово было ввергнуться в хаос, и ему стоило огромных усилий удержать себя от этого. Он чувствовал себя так, как будто его тело погружено в раскаленную жидкость. Перед глазами возникла пелена.

Его окружили люди. Керл знал, что они изучают его благожелательно и с любопытством. Когда они говорили, их губы двигались под прозрачными шлемами. Форма их общения — он был уверен, что чувства его не обманывают, — была ему недоступна, поскольку происходила на частоте, принимать на которой он не мог. Все его сигналы оказались бесполезными. Силясь казаться дружелюбным, он передал по усикам свое имя, одновременно указывая на себя щупальцем.

Голос, которого Гросвенф не узнал, протянул:

— Когда он шевелит этими волосами, Мортон, в моем приемнике возникает нечто вроде помех. Вы не думаете…

Спрашивающий назвал Мортона по фамилии, и это отличало его от остальных. Это был Гурлей — начальник отдела связи.

Гросвенф, записывающий разговор, был доволен. Эпизод со зверем помог ему записать голоса многих людей, имеющих вес на корабле. Он пытался это сделать с самого начала экспедиции, но без особого успеха.

— Ага, — произнес психолог Сидл, — щупальца оканчиваются чашечками-присосками. Это указывает на достаточно сложную нервную систему. При соответствующей тренировке он мог бы управлять любой машиной.

— Думаю, нам следует подняться на корабль и позавтракать, — предложил директор Мортон. — Нам предстоит много работы. Мне бы хотелось получить сведения о развитии этой расы и особенно о причинах ее уничтожения. На Земле, в ранний период, одна культура за другой достигали вершины и разрушались. И на их обломках возникали новые. Что же случилось здесь? Каждому отделу будет поручена особая область для исследования.

— А как с котенком? — спросил кто-то. — Мне кажется, что он жаждет подняться к нам.

Мортон хмыкнул и серьезно сказал:

— Я бы хотел, чтобы существовала возможность взять его с нами, но только не силой. Кент, что вы об этом думаете?

Маленький химик в раздумье покачал головой.

— Здешний воздух содержит больше хлора, чем кислорода, хотя и того и другого не так много. Наш кислород явился бы для его легких настоящим динамитом.

Для Гросвенфа было ясно, что кошкообразное существо не понимает этой опасности. Он наблюдал за тем, как чудовище последовало за первой группой людей наверх по лестнице, к большой двери.

Все оглянулись на Мортона, но тот махнул им рукой и заявил:

— Снимите второй замок и дайте ему вдохнуть кислорода. Это его излечит от излишнего любопытства.

Минутой позже в приемнике послышался удивленный возглас директора:

— Будь я проклят! Он даже не заметил разницы! Это означает, что у него нет легких или что его легкие поглощают вовсе не хлор. Держу пари, что он сможет к нам войти! Для биологов это будет кладом, и достаточно безопасным, если мы проявим осторожность.

Биолог Скит был высоким, худым, костлявым человеком с длинным печальным лицом. Его голос, необычайно контрастирующий с наружностью, зазвучал в приемнике Гросвенфа:

— За все исследования, за все полеты, в которых мне приходилось бывать, я видел только две высшие формы жизни. Представители одной зависят от хлора, представители другой нуждаются в кислороде — эти два элемента поддерживают горение. Я слышал весьма смутные отчеты о жизненных формах, живущих на фторе, но сам подобного примера не видел. Я готов поручиться репутацией ученого, что ни один сложный организм не может приспособиться к использованию обоих газов одновременно. Мортон, если только это возможно, мы не должны позволить этому существу нас покинуть.

Мортон довольно рассмеялся и рассудительно заметил:

— Кажется, он озабочен лишь тем, как бы остаться.

Он уже поднялся по лестнице. Теперь он проходил сквозь герметизированный шлюз вместе с керлом и двумя другими людьми. Гросвенф заторопился вперед, но он был лишь одним из дюжины людей, вышедших в вестибюль. Огромная дверь захлопнулась, и воздух со свистом хлынул в помещение. Гросвенф наблюдал за чудовищем с растущим чувством тревоги: у него возникли кое-какие мысли. Ему хотелось сообщить о них Мортону. Согласно правилам, действующим внутри корабля, всем главам отделений должна быть обеспечена удобная и быстрая связь с директором. Это касалось и главы некзиального отдела — хотя он и был единственным его членом. Вмонтированный в его скафандр превосходный передатчик был устроен таким образом, что он мог разговаривать с Мортоном напрямую подобно главам других отделов. Однако на самом деле он обладал лишь мощным приемником. Это давало ему привилегию в слушании разговоров «руководителей», когда они занимались работой вне корабля. Если же он хотел с кем — нибудь поговорить или дать сигнал об опасности, ему необходимо было щелкнуть переключателем, открывавшим выход в центральный канал связи.

Гросвенф не подвергал сомнению ценность такой системы. Он был лишь одним из тысячи людей, находящихся на корабле, и было очевидным, что все они не могли болтать с Мортоном, когда им вздумается.

Наконец, отворилась внутренняя дверь. Гросвенф двинулся вперед вместе с остальными. Через несколько минут все уже стояли у основания лифтовой системы, ведущей к жилым отсекам корабля. Между Мортоном и Скитом произошла краткая беседа, после которой директор решил:

— Если он поедет, пошлем его наверх одного.

Керл не выказал никаких возражений, но когда услышал, что дверца за ним захлопнулась и лифт пошел наверх, он с рычанием развернулся. Его разум мгновенно пришел в хаотическое состояние, и он ударил по двери. Под его напором металл прогнулся, отчаянная боль обезумила его. Ощущая себя пойманным в ловушку зверем, керл загрохотал когтями о сталь. Прочно пригнанные панели подались под действием его сильных щупалец. Машина резко загудела, протестуя, но несмотря на то что выступающие части лифта царапали по стенкам шахты, неумолимая сила продолжала тащить лифт наверх. В конце концов лифт достиг места назначения и замер. Керл сорвал остатки двери и вывалился в коридор. К нему подбежали люди с оружием наготове.

— Мы дураки! — заявил Мортон. — Нам следовало показать ему, как работает лифт. Он же решил, что мы его обманули или что-то в этом роде.

Он решительно подошел к чудовищу. Гросвенф увидел, что, когда Мортон несколько раз открыл и закрыл дверцу ближайшего лифта, дикий огонь погас в угольно-черных глазах чудовища. Когда урок закончился, керл направился в примыкавшую к коридору огромную комнату. Там он разлегся на покрытом ковром полу и утихомирил электрическое напряжение нервов и мускулов. Керл был страшно зол на себя за выказанный им страх. Ему казалось, что спокойное и мирное поведение было бы ему выгоднее и дало бы ему преимущества. Его злобное поведение в лифте, вероятно, встревожило и обескуражило их не на шутку. А это могло помешать осуществлению его планов: керл задумал захват корабля. На планете, с которой явились эти существа, наверняка было сколько угодно идов.

Глава 2

Немигающими глазами керл наблюдал за тем, как двое людей оттаскивали обломки валунов от металлической двери большого старого здания. После ленча человеческие существа снова одели скафандры и приступили к работе, забрав с собой керла. Куда бы он ни посмотрел, он видел их по отдельности или группами. Керл решил, что они изучают мертвый город. Его собственные интересы полностью сосредоточились на еде, каждая клетка его огромного тела требовала идов. Страшное желание отдавалось болью во всех его мышцах, затемняя сознание, требуя броситься за людьми, которые углубились в город. Один из них вообще ушел без спутников.

Во время ленча человеческие существа предлагали ему различную пищу, но вся она была для него бесполезна. Очевидно, им не приходила в голову вероятность того, что он питается исключительно живыми существами. Иды, по сути дела, были не субстанцией, а формой субстанции, и получить их можно было лишь из ткани, в которой еще теплился огонек жизни.

Текли минуты, часы, а керл по-прежнему сдерживал себя. Он лежал, наблюдая и зная, что людям известно о том, что он наблюдает за ними. Они спустили с корабля машину и установили ее перед валуном, преградившим путь к главному входу в здание. То напряженное состояние, в котором он находился, давало ему возможность отмечать все их движения. Хотя голод и был для него нескончаемой пыткой, он четко отмечал все их действия с машиной и видел простоту управления ею.

Он знал, что должно было произойти, когда пламя раскалит твердую глыбу, но намеренно вскочил и зарычал, будто в ужасе.

Гросвенф наблюдал за ним с борта маленького патрульного корабля. Он добровольно взял на себя роль наблюдателя за керлом, больше ему нечем было заняться. Никто, казалось, не ощущал необходимости присутствия на борту «Космической гончей» некзиалиста. Тем временем путь к двери расчистили. К ней направился директор Мортон и еще один человек. Они вошли внутрь здания и исчезли. Их голоса сразу же зазвучали в приемнике Гросвенфа. Первым заговорил спутник директора:

— Все разбито… Вероятно, тут шла война. Но схему этой машины можно проследить. Она выполнена из вторичного вещества. Хотел бы я знать, как она конструировалась и управлялась!

— Мне не совсем ясна ваша мысль, — заметил Мортон.

— Все очень просто. До сих пор я не видел ничего, кроме инструментов. Почти каждая машина, является ли она орудием или оружием, оснащена трансформатором для получения энергии, ее преобразования и использования. А где силовая установка? Надеюсь, что библиотеки дадут нам ключ к ответу на этот вопрос. Что могло здесь случиться такого, что в корне сгубило цивилизацию?

В приемнике раздался голос психолога:

— Говорит Сидл… Я слышал ваш вопрос, мистер Пеннос. Есть, по крайней мере, две причины, по которым эта территория могла стать необитаемой. Первая — отсутствие пищи. Другая — война.

Гросвенф обрадовался тому, что Сидл назвал спутника Мортона по фамилии — к его коллекции добавился еще один голос. Пеннос был главой инженерного отсека корабля.

— Однако, дорогой психолог, — проговорил Пеннос, — их наука должна была помочь им разрешить проблему питания хотя бы для части населения. А если нет, то почему бы им не развивать область космических полетов с тем, чтобы отправиться в поисках пищи куда-то еще?

— Спросите у Гюнли Лестера, — послышался голос директора Мортона. — Я слышал, что у него зародилась какая-то теория, прежде чем мы успели приземлиться.

Астроном отозвался после первого же вызова.

— Нужно еще как следует проверить все расчеты. Но один из них, думаю, вы со мной согласитесь, говорит сам за себя. Этот отдаленный мир состоит всего лишь из одной планеты, вращающейся вокруг этого несчастного солнца. И больше ничего: ни луны, ни даже планетоида. А ближайшая солнечная система находится на расстоянии девятисот световых лет. Так что перед господствующей расой этой планеты стояла ужасающе сложная проблема: им было необходимо одним ударом разрешить проблему как межпланетных, так и межзвездных перелетов. Вспомним для сравнения, каким медленным было наше собственное развитие в этой области. Вначале мы достигли Луны, потом начали полеты к планетам. Каждый успех вел к следующему, и лишь спустя долгие годы был совершен длительный перелет к ближайшей звезде. И наконец, человеку удалось изобрести антиускоритель, который позволил совершить межгалактический перелет. Так что я сомневаюсь, чтобы какой-то расе удалось совершить межзвездный перелет, не накопив предварительно опыта.

За этим высказыванием астронома последовали другие замечания, но Гросвенф их уже не слышал. Он смотрел туда, где только что видел огромного кота, но тот куда-то исчез. Он тихонько выругался, злясь на себя за невнимательность. Пришлось метаться на своем суденышке в беспорядочном поиске. Но вокруг было слишком много зданий. Куда бы он ни посмотрел, всюду его взгляд натыкался на препятствия. Он приземлился и стал расспрашивать нескольких в поте лица работающих техников. Большинство ответили, что видели кота примерно двадцать минут назад. Обескураженный Гросвенф влез в свою спасательную шлюпку и полетел над городом.

Незадолго до этого керл осторожно двинулся вперед, в поисках удобного случая. Он переходил от одной группы к другой — напряженный сгусток энергии, нервный и больной от голода. Подкатила маленькая машина, остановилась перед ним и зажужжала, делая его фотоснимки — великолепная камера. Гигантская дробильная машина нависла над каменистым холмом, готовая действовать. Сознание керла было заполнено очертаниями не слишком внимательно наблюдаемых им предметов, а изогнутое дугой тело стремилось за человеком, который ушел в город один.

Внезапно керл потерял над собой контроль. Его пасть наполнилась зеленой слюной. Он метнулся за каменистую насыпь и помчался со всех ног. Керл несся огромными плавными скачками. Было забыто все, кроме одного — единственного желания, как будто некая магическая, стирающая память щетка прошлась по его мозгам. Он пролетел по пустынным улицам, срезая путь с помощью проломов в тронутых временем стенах. Затем он перешел на неторопливый бег — его усики-уши уловили вибрацию идов.

Наконец, он остановился и стал пристально смотреть вперед из-за скалистых обломков. Двуногое существо стояло возле того, что раньше было окном, направляя в темноту луч фонарика. Фонарик щелкнул и погас. Сильный, приземистый человек мягко шагнул назад и тревожно посмотрел по сторонам. Керлу не понравилась его тревога. Она означала готовность к опасности, а значит, и осложнения.

Керл подождал до тех пор, пока человеческое существо не исчезло за углом, и быстро вышел на открытое пространство. Точно призрак, он скользнул по боковой улице мимо длинного квартала разрушенных зданий. На огромной скорости он свернул направо, пролетел через открытое пространство, потом лег на живот и вполз в темное отверстие между домом и грудой развалин. Улица впереди была каналом между двумя грядами разбросанных камней. Она заканчивалась узким углом, выход из которого находился как раз под керлом.

В последний момент он стал, вероятно, недостаточно осторожен. Когда человеческое существо вступило на отрезок пути под ним, керл испугался, потому что от того места, где он притаился, пролетел вниз крошечный камень. Человек вздрогнул и посмотрел наверх. Его лицо исказилось страхом, он схватился за оружие. Керл метнулся вперед и нанес сокрушительный удар по светящемуся прозрачному колпаку. Послышался хруст разламываемого металла, хлынула кровь. Человек сложился пополам, будто его согнули. Мгновение его кости и мускулы каким-то чудом удерживали тело, потом оно рухнуло. Лязгнул о камни металл космического скафандра.

Конвульсивным движением керл ринулся на свою жертву. Он уже создал поле, которое должно было помешать идам смешаться в потоке крови. Он молниеносно раздробил металл и лежавшее внутри него тело. Хрустнули разламываемые кости. Он погрузил рот в теплое тело, и крошечные чашечки — присоски начали вытягивать идов из клеток. В экстазе он занимался этим минуты три, потом по его глазам пробежала тень. Насторожившись, он посмотрел наверх и заметил маленькую машину, летевшую в его сторону против заходящего солнца. На мгновение керл оцепенел, потом быстро скользнул в тень от груды обломков.

Когда он опять посмотрел наверх, крошечное суденышко лениво уплывало влево. Но оно летело кругами, и керл понимал, что скоро оно вернется к нему. Доведенный почти до исступления тем, что его прервали в момент пиршества, керл все же бросил свою добычу и помчался обратно к кораблю. Он летел, как подстегиваемый опасностью зверь, и замедлил ход лишь тогда, когда увидел первую группу людей, занятых работами. Он осторожно приблизился к ним. Все были заняты делом, и он проскользнул мимо них незамеченным.

Гросвенф все больше отчаивался в успехе своих поисков. Город был слишком велик. Руин и укромных местечек было значительно больше, чем показалось ему вначале. В конце концов он направился к кораблю и с облегчением вздохнул, обнаружив животное, спокойно растянувшееся на валуне под солнцем. Гросвенф осторожно посадил машину на удобное возвышение позади чудовища. Он был еще там, когда двадцать минут спустя группа людей, изучающих город, наткнулась на раскромсанное тело Денервея из химического отдела и передала об этом вызывающее дрожь сообщение.

Гросвенф сразу же взял курс к месту происшествия. Он почти сразу же узнал, что Мортон не прибудет смотреть на тело. В приемнике послышалось его угрюмое распоряжение:

— Перенесите останки на корабль.

Друзья Денервея были уже там и в жуткой тишине взирали на труп товарища.

Гросвенф посмотрел вниз на ужасающие клочья человеческого мяса, на запачканные кровью куски металла и ощутил, как спазмы сжали ему горло. Он слышал замечание Кента:

— Черт побери, и нужно же ему было пойти одному!

Голос главы химического отдела звучал хрипло.

Гросвенф вспомнил о том, что Кент и его старший заместитель Денервей были добрыми друзьями. По всей вероятности, кто-то еще из химического отдела сказал что-то по личной связи отдела, потому что Кент ответил:

— Да, будем делать вскрытие.

Эти слова напомнили Гросвенфу о том, что если он не настроится на их волну, то пропустит большую часть происходящего. Он торопливо тронул за плечо ближайшего к нему человека и спросил:

— Не возражаете, если я через вас послушаю химиков?

— Давайте.

Гросвенф слегка прижал пальцы к его руке и услышал, как дрожащий голос говорил:

— Хуже всего, что убийство выглядит совершенно бессмысленным. Тело раздавили прямо в желе, но, похоже, все части на месте.

В разговор вмешался биолог Скит. Его длинное лицо выглядело мрачнее обычного.

— Убийца напал на Денервея, чтобы его съесть, но потом обнаружил, что по составу тело для него несъедобно. Совсем как наш огромный кот. Что бы перед ним не поставили, ничего не ест… — тут он осекся и медленно продолжил: — А как насчет этого зверя? Он достаточно велик и силен для того, чтобы проделать подобное своими конечностями.

— Вероятно, эта мысль пришла в голову многим из нас, — промолвил Мортон, слушавший весь разговор. — В конце концов, это единственное живое существо, которое мы тут нашли. Но, естественно, мы не можем расправиться с ним по одному лишь подозрению.

— Кроме того, — заметил один из мужчин, — он не исчезал из поля моего зрения.

Прежде чем Гросвенф успел заговорить, по главной линии послышался голос психолога Сидла:

— Мортон, я беседовал со многими людьми, и впечатление у меня сложилось следующее: их первое чувство таково, что зверь ни разу не исчезал из поля зрения, но, поразмыслив немного, все они соглашались с тем, что на несколько минут, может быть, и исчезал. У меня тоже сложилось впечатление, что он все время был поблизости. Но серьезно поразмыслив, я припоминаю кое-какие бреши. Были моменты, и, возможно, достаточно длительные, когда он совершенно исчезал из виду.

Гросвенф вздохнул и промолчал теперь уже намеренно. Его точка зрения была высказана другим.

Молчание нарушил Кент, который сурово заявил:

— Я считаю, что нечего разводить пустые разговоры. Нужно прикончить чудовище по первому подозрению, пока оно не наделало еще больших бед.

— Корита, вы далеко? — осведомился Мортон.

— Возле тела, директор.

— Корита, вы расхаживали по городу вместе с Кранесси и Ван Хорном. Как вы считаете, может быть этот кот потомком тех, кто населял эту планету?

Высокий японец медленно и задумчиво проговорил:

— Директор Мортон, тут есть какая-то тайна. Посмотрите на эту удивительную линию небосвода. Обратите внимание на контуры архитектурных сооружений. Эти люди были близки к землянам. Здания не просто украшены, они украшены в определенном стиле. Есть эквиваленты греческой колонне, имеется большой собор в готическом стиле, для создания которого нужно было обладать верой. Если рассматривать этот одинокий мир как планету-мать, то она должна быть для обитателей любимым местом, несущим им тепло и духовные силы. Эффект увеличивает строение улиц. Машины этого народа доказывают, что он был математиком, но прежде всего он был художником. Поэтому-то он и не создал геометрически причудливых городов из мира ультра — софических метрополисов. В оформлении домов кроется непринужденность гения, глубокое, радостное восприятие мира, усиленное непоколебимой верой в божественное. Это не почтенно — седовласая цивилизация, а культура юная и энергичная, уверенная в себе и сильная знанием своей конечной цели. А потом все внезапно кончилось, как будто на определенной стадии эта культура пережила великую битву и рухнула, как бывшая Мохаммедианская цивилизация, или, миновав столетия процветания, она вступила в период борьбы и распрей. Как бы там ни было, у нас нет сведений ни об одной культуре во вселенной, сделавшей такой резкий скачок. Преобразования всегда происходят медленно. И первый этап на их пути — безжалостное сомнение во всем, что некогда было свято. Следующий этап — внутренние противоречия. Бесспорные прежде убеждения подвергаются жестокой критике со стороны ученых и аналитиков. Скептики становятся господствующими существами расы. А эта культура, я бы сказал, прекратила свое существование внезапно, в цветущем возрасте. Социологической бомбой для подобной катастрофы должен быть конец всей морали, взрыв жесточайшей преступности, разрушение всех идеалов, полнейшее бессердечие. Если этот… кот — потомок подобной расы, тогда он может быть лукавой натурой, ночным татем, хладнокровным убийцей, который ради одного зернышка может перерезать горло собственному брату.

— Довольно! — прозвучал отрывистый голос Кента. — Директор, я намерен совершить возмездие.

Его резко прервал Скит:

— Я категорически возражаю! Послушайте, Мортон, мы не должны убивать кота, даже если он и виновен. Это настоящая биологическая сокровищница!

Кент и Скит сердито уставились друг на друга.

— Дорогой мой Кент, — внушительно и веско проговорил Скит, — я в достаточной мере считаюсь с тем, что вы в своем химическом отделе будете счастливы сделать химический анализ его крови и плоти. Но я должен, к сожалению, уведомить вас о том, что вы чересчур спешите. Нам, в биологическом отделе, он необходим живым, а не мертвым. И у меня такое предчувствие, что физики тоже захотят заняться им живым. Так что боюсь, что вы будете последним в списке. И примиритесь, пожалуйста, с этой мелочью. Вы сможете заняться им через год, но никак не раньше.

— Я смотрю на это дело не с научной точки зрения, — угрюмо возразил Кент.

— А следовало бы… Ведь Денервей мертв, и для него ничего нельзя сделать.

— Я — человек, а уж потом ученый, — хрипло сказал Кент.

— И, ради удовлетворения эмоций, вы готовы уничтожить столь ценный экспонат?

— Я хочу прикончить это существо, потому что оно таит в себе неведомую опасность. Мы не можем подвергать риску остальных.

Конец дискуссии положил Мортон, который задумчиво произнес:

— Корита, я готов принять вашу теорию в качестве рабочей гипотезы, но у меня возник один вопрос. Возможно ли, чтобы эта культура была более поздней на этой планете, чем считается наша в колонизированной нами галактической системе?

— Такое предположение не исключено, — сказал Корита. — Данная культура может быть серединой десятой цивилизации этого мира, в то время как наша, насколько нам удалось выяснить это, является концом восьмого скачка от Земли. Каждая из десяти, конечно, была построена на обломках предыдущей.

— В таком случае, почему ему ничего не известно о скептицизме, который заставляет нас подозревать его в совершении преступления?

— Нет, для него это было бы откровением.

Приемник донес угрюмый смешок Мортона, который заявил:

— Успокойтесь, Скит. Мы отдадим вам кота живым. И если существует риск, теперь нам о нем известно, и мы будем бдительными. Существует, конечно, вероятность того, что мы ошибаемся. У меня, как и у Сидла, сложилось впечатление, что существо все время находилось поблизости. Вполне возможно, что мы к нему несправедливы. На этой планете могут обитать и другие опасные обитатели. Кент, каковы ваши планы насчет Денервея?

Глава химического отдела с горечью произнес:

— Поспешных похорон не будет. Проклятый кот чего — то хотел от тела. Похоже на то, что все на месте, но что-то наверняка исчезло. Я собираюсь выяснить, что именно, и прижать этого убийцу к стенке, чтобы поверили в его преступную сущность, отбросив все сомнения.

Глава 3

Вернувшись на корабль, Эллиот Гросвенф направился в свой отдел. Табличка на двери гласила: «СПЕЦИАЛИСТ ПО НЕКЗИАЛИЗМУ». За ней находились пять комнат, а все помещение было размером сорок футов на восемьдесят. Большая часть машин и инструментов, о которых «Некзиальное управление» просило правительство, была установлена. В комнатах было весьма тесновато. Оказавшись в помещении, Гросвенф остался наедине с собой.

Он поудобнее устроился за письменным столом и принялся составлять письменное сообщение Мортону. Он проанализировал возможное физическое строение котообразного обитателя этой холодной и отдаленной планеты… Он указал на то, что такое зрелое чудовище нельзя рассматривать лишь как биологическую сокровищницу. Фраза была опасна тем, что могла заставить людей забыть, что существо могло иметь свои собственные планы и нужды, базирующиеся на нечеловеческом метаболизме.

— У нас теперь достаточно фактов, — стал диктовать он на магнитофон, — чтобы проделать то, что некзиалисты называют «утверждением направления».

Для того чтобы укомплектовать «утверждение», ему понадобилось несколько часов напряженной работы. Он отнес запись в отдел стенографии и попросил немедленно ее обработать. Как глава отдела, он пользовался привилегией обслуживания. Через два часа он доставил отчет в офис Мортона. Младший секретарь выдал ему расписку. Убежденный, что сделал все, что мог, Гросвенф отправился пообедать. Потом он осведомился у официанта, где кот.

Официант не был уверен, но полагал, что животное в главной библиотеке.

В течение часа Гросвенф сидел в библиотеке, наблюдая за керлом. Все это время существо лежало, растянувшись на толстом ковре, и ни разу не переменило положения. Через час одна из дверей открылась, и в комнату, таща огромный чан, вошли двое мужчин. За ними шел Кент. Глаза химика пылали лихорадочным огнем. Он остановился посреди комнаты и произнес усталым, но все же пронзительно звучащим голосом:

— Я хочу, чтобы вы все это видели.

Хотя его слова подразумевали всех тех, кто находился в комнате, он в основном имел в виду группу ученых, сидевших в специально отведенной секции. Гросвенф встал и посмотрел, что принесли в чане. Это было какое-то коричневое варево.

Биолог Скит тоже поднялся со своего места.

— Минутку, Кент. В другое время я не стал бы подвергать сомнению ваши действия. Но вы переутомились и у вас больной вид. Вы получили разрешение Мортона на эксперимент?

Кент не спеша повернулся к Скиту, и Гросвенф, снова занявший свое место, увидел, что слова Скита лишь частично отражали суть. Под глазами шефа химического отдела темнели синяки. Щеки его ввалились.

— Я просил директора прийти сюда, — сообщил Кент, — но он отказался присутствовать. Он считает, что, если это существо добровольно сделает то, что я хочу, это не принесет никакого вреда.

— Что у вас там? — поинтересовался Скит. — Что в чане?

— Я обнаружил исчезнувший элемент. Это калий. В теле Денервея осталось только две трети или три четверти от нормального количества калия. Вам известно, что калий во взаимодействии с большой молекулой протеина является основой для электрического заряда клетки. Это основа жизни. Обычно после смерти клетки тела умершего высвобождают содержащийся в них калий в кровяной поток, отравляя его. Я доказал, что некоторое количество калия исчезло из клеток тела Денервея, но в кровь он не попал. Полная картина еще не ясна, но я намерен ее проявить.

— А при чем тут чан с едой? — прервал его кто-то.

Люди оставили книги, журналы и с интересом переводили взгляды на развертывающуюся перед ними сцену.

— В еде живые клетки, содержащие калий. Как вам известно, мы можем создавать их искусственно. Может быть, именно из-за этого чудовище и отвергало во время ленча нашу пищу. Его не устраивает форма входящего в нее калия. Моя идея такова, что он использует свое обоняние или что там у него вместо обоняния…

— Думаю, нечто, связанное с вибрацией, — вмешался Гурлей. — Иногда, когда он покачивает этими усиками, мои приборы демонстрируют отдельную и очень мощную помеху, а потом снова ничего. Моя версия такова, что их движения направленывверх и вниз по шкале колебаний. Похоже на то, что он излучает колебания по своей воле. И я думаю, что частоту колебаний создают не сами усики.

Кент с очевидным нетерпением дождался конца пояснений Гурлея и заговорил сам:

— Отлично… Итак, его ощущения связаны с вибрацией. Мы сможем решить, что вызвало его реакцию на данную вибрацию, когда он начнет реагировать… А что думаете вы, Скит? — более мягко произнес химик.

— В вашем плане имеются три ошибки, — ответил биолог. — Во-первых, вы, кажется, забыли, что он мог объесться, пообедав Денервеем, если он это сделал. И вы, кажется, думаете, что у него не возникнут подозрения. В-третьих, вы считаете… Ладно, устанавливайте ваш чан. Может, его реакция на это что-нибудь и даст.

Несмотря на споры, эксперимент Кента обещал быть интересным. Существо уже доказало, что внезапные стимуляторы способны подтолкнуть его на самые решительные действия. Его реакцию на то, как он оказался в закрытом лифте, никак нельзя было списывать со счета. Так считал Гросвенф.

Керл немигающим взглядом уставился на двоих людей, ставивших перед ним чан. Они быстро отошли, а Кент шагнул вперед. Керл узнал в нем человека, достававшего утром оружие. Несколько минут он наблюдал за этим двуногим существом, потом его внимание переключилось на чан. Его усики уловили испускаемое его содержимым волнующее излучение идов. Оно было слабым, таким слабым, что оставалось для него незамеченным, пока он полностью на нем не сконцентрировался. Иды содержались в жидкости в такой концентрации, которая была для него почти бесполезной. Но все же вибрация была достаточно сильной, чтобы указать на причину происходящего. Керл с рычанием поднялся на ноги. Он схватил чан чашечками — присосками на конце одного, изгибающегося дугой, щупальца и выплеснул его содержимое в лицо Кенту, который с воплем отпрянул назад.

Одной рукой Кент яростно вытирал испачканное лицо, другой схватился за оружие. Его дуло уставилось в массивную голову керла, и из него вырвался луч белого цвета.

Усики — уши керла зашевелились, автоматически сводя на нет энергию оружия. Круглые черные глаза сузились, уловив движения мужчин, схватившихся за оружие.

Гросвенф, ближе всех находившийся к месту происшествия, громко воскликнул:

— Стойте! Мы все можем пожалеть о том, что поступаем как истерики!

Кент опустил оружие и, слегка обернувшись, послал Гросвенфу озадаченный взгляд. Керл лег, ненавидя человека, вынудившего его показать свою способность контролировать внешнюю энергию. Но делать было нечего, он мог лишь с тревогой ожидать последствий.

Кент вновь посмотрел на Гросвенфа. На этот раз его глаза зло сузились.

— Какого черта вы тут распоряжаетесь?

Гросвенф промолчал. Его роль в этом инциденте была исчерпана. Он распознал эмоциональный кризис и сказал необходимые слова командным тоном. Тот факт, что, повиновавшись его команде, люди теперь спрашивают, насколько он уполномочен давать команды, был неважен. Кризис миновал.

То, что он сделал, не имело никакого отношения к вине или невинности керла. Конечным результатом его вмешательства должно быть такое положение дел, при котором решение об этом существе будет вынесено не одним человеком, а группой авторитетных специалистов.

— Кент, — холодно сказал Сидл, — я не верю в то, что вы действительно потеряли над собой контроль. Вы умышленно пытались прикончить кота, зная, что директор приказал оставить его в живых. Я намерен составить рапорт и требовать, чтобы вы понесли наказание. Вам известно, в чем оно заключается, — потеря главенства в вашем отделе и невозможность занять эту должность в любом из двенадцати других отделов.

Группа мужчин, в которых Гросвенф узнал сторонников Кента, тревожно задвигалась. Один из них заявил:

— Нет, нет! Оставьте эти глупости, Сидл.

Другой был более циничным.

— Не забудьте, что есть свидетельства не только против Кента, но и за него.

Кент обвел присутствующих угрюмым взглядом.

— Корита был прав, когда говорил о почтенном возрасте нашей цивилизации: она явно клонится к упадку, — сказал он с дрожью в голосе. — О, Боже, да неужели тут нет человека, который бы видел весь ужас происходящего? Денервей мертв всего несколько часов. А это существо, вину которого мы все знаем, лежит здесь на свободе и планирует новое убийство. И жертва его, возможно, находится здесь, в этой комнате. Что же мы за люди? Дураки, циники или упыри? Или наша цивилизация уже дошла до того, что мы можем даже симпатизировать убийце? — он перевел взгляд ввалившихся глаз на керла. — Мортон был прав. Это не животное. Это дьявол, поднявшийся из глубины ада забытой богом планеты!

— Не пытайтесь делать из нас участников мелодрамы, — сухо сказал Сидл. — Ваши выводы лишены психологического анализа. Мы не упыри и не циники. Мы просто ученые, которые должны узнать об этом коте все. Теперь, когда он находится под нашим наблюдением, мы сомневаемся в его способности напасть на кого-нибудь из нас. Один против тысячи — слишком малая вероятность. — Он оглядел всех присутствующих. — Поскольку Мортона здесь нет, я предлагаю проголосовать. Говорил ли я от имени всех?

— Только не от моего, Сидл, — это был Скит. Отвечая на удивленный взгляд психолога, он продолжал: — В этот волнующий момент все произошло так молниеносно, что никто, кажется, не заметил, что, когда Кент выстрелил из вибратора, луч угодил этому животному в самый центр и не причинил никакого вреда!

Изумленный взгляд Сидла метнулся со Скита на керла и снова на Скита.

— Вы уверенны, что он в него попал? Как вы сказали, все произошло так внезапно… Я подумал, что кот остался невредимым, потому что Кент промахнулся.

— Я совершенно уверен, что он попал ему в морду, — заявил Скит. — Вибрационный пистолет, конечно, не может мгновенно убить человека, но причинить вред он может. Кот не выказал никаких признаков того, что ему нанесен ущерб. Он даже не вздрогнул. Я не стану говорить, что это окончательный вывод, но, принимая во внимание наши сомнения…

Сидл был явно смущен.

— Возможно, его кожа хорошо защищена от высокой температуры.

— Возможно, но ввиду нашей неуверенности, Мортону, я думаю, следует отдать приказ запереть его в клетку.

Пока Сидл сомневался, вновь заговорил Кент:

— В ваших словах есть смысл, Скит.

Сидл мгновенно подхватил:

— Так вы будете удовлетворены, Кент, если мы поместим его в клетку?

Кент подумал и неохотно согласился:

— Да, если только слой стали в четыре дюйма толщиной сможет его удержать, то можно сделать и так.

Гросвенф, державшийся на заднем плане, вновь промолчал. Он рассмотрел вариант заточения керла в своей записке Мортону и нашел его неприемлемым, в основном из-за особенностей запирающих механизмов.

Сидл подошел к встроенному в стену коммутатору, тихо о чем-то переговорил и вернулся.

— Директор сказал, что, если мы сможем водворить его в клетку, не применяя насилия, тогда все в порядке. В противном случае, нужно просто запереть его в любом помещении, где он находится. Что вы на это скажете?

— В клетку! — раздался единодушный хор голосов.

Гросвенф подождал, пока установится тишина, и заявил:

— На ночь его нужно выпустить. Он никуда не денется.

Большая часть присутствующих проигнорировала его замечание. Кент посмотрел на него и кисло спросил:

— Вы, кажется, переменили мнение, а? То вы спасаете ему жизнь, то признаете его опасным.

— Он сам спас свою жизнь, — проронил Гросвенф.

Кент отвернулся и пожал плечами.

— Мы поместим его в клетку. Самое подходящее место для кровожадного убийцы.

— Вопрос решен, но как мы возьмемся за дело? — спросил Сидл.

— Вы твердо решили посадить его в клетку? — уточнил Гросвенф.

Он не ожидал ответа, и он его не получил. Эллиот прошел вперед и тронул кончик ближайшего к нему щупальца керла. Щупальце слегка отдернулось, но Гросвенф был настроен решительно. Он снова взялся за щупальце и указал на дверь. Животное немного поколебалось, но потом медленно двинулось через помещение.

— Подготовьте помещение для кота, — произнес Гросвенф.

Керл послушно направился вслед за Гросвенфом через дверь. Он очутился в квадратной металлической комнате со второй дверью в противоположной стене. Человек вышел в нее. Керл попытался было последовать за ним, но дверь захлопнулась перед самым его носом. Сразу же за его спиной послышался металлический лязг. Он повернулся и увидел, что входная дверь тоже захлопнулась. Он ощутил струю энергии, когда электрический замок вставал на место. Когда керл понял, что его заперли, его губы исказились гримасой ненависти, но никаких внешних признаков волнения он не выказал. Он сознавал разницу между своей первой реакцией на короткое заточение в лифте и настоящей. Сотни лет все его существо было направлено на поиски еды. Теперь в его мозгу ожили тысячи воспоминаний прошлого. В его теле зашевелились давно уснувшие невостребованные силы. Теперь они были разбужены, и сознание автоматически использовало их возможности в применении к настоящему моменту. Он уселся на гибкие задние ноги и с помощью усиков-ушей исследовал энергию того, что его окружало.

Потом он лег. Глаза его выражали презрение. Дураки!

Прошел примерно час, когда он услышал, что какой-то человек — это был Скит — возится наверху клетки с каким-то механизмом. Керл насторожился и вскочил. Его первой мыслью было, что он недооценил этих людишек и что они собираются его прикончить. Керл рассчитывал на то, что у него будет время осуществить задуманное.

Опасность заставила его растеряться. И когда он внезапно ощутил радиацию, источник которой находился гораздо ниже видимого уровня, он собрал все силы своей нервной системы против возникающей опасности. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что происходит. Кто-то делал снимки его тела. Через некоторое время люди ушли. Вскоре снова послышался шум что-то делавших людей. Керл терпеливо ждал, пока корабль не погрузится в молчание. Давным-давно, еще до того как керлы достигли относительного бессмертия, они тоже спали по ночам. Наблюдая в библиотеке за дремлющими людьми, он вспомнил эту привычку.

Не замирал лишь один звук. Еще долго после того, как весь корабль уснул, он слышал шорох двух пар ног. Беда заключалась в том, что стражи держались не вместе. Вначале слышались шаги одной пары ног, затем, примерно на тридцать шагов сзади, — другой.

Керл позволил им прошагать так несколько раз, все время вычисляя, сколько времени это у них занимает. Наконец он узнал, что хотел. Он подождал, пока они совершили очередной круг. На этот раз он, как только они прошли, переключил все свои чувства с концентрации на вибрацию, создаваемую человеческими существами, на вибрацию более высокого ранга. Пульсация мощного реактора в машинном отделении отдалась в его нервной системе запинающейся речью. Электродинамомашины бойко забарабанили песню о своей мощи. Керл чувствовал, как этот поток вливается в него сквозь вмонтированную в стене его клетки систему проводов и сквозь электрическое запирающее устройство в его двери. Он заставил свое вибрирующее тело застыть в напряженной неподвижности, пытаясь в то же время влиться в этот свистящий шквал энергии. Внезапно его усики завибрировали в лад с ним.

Раздался резкий металлический щелчок. Сильным движением одного из щупалец керл толкнул дверь, и она отворилась. Он очутился в коридоре. Мгновение он испытывал вернувшееся чувство презрения и превосходства при мысли о глупых существах, осмелившихся повернуть свой разум против него. Неожиданно он вспомнил, что на этой планете существуют и другие керлы. Мысль была странной и ортодоксальной. Раньше он их ненавидел и боролся с ними. Но теперь он ощутил эту маленькую исчезающую группу своим кланом. Если бы им был дан шанс к размножению, никто, а уж меньше всего эти людишки, не смог бы им противостоять.

Раздумывая об этой возможности, он ощутил, как давит на него одиночество, скованность в действиях, потребность в других керлах — он один против тысячи, а за ними — вся Вселенная. Звездный мир будоражил его хищные, ненасытные устремления. Если он проиграет — другого случая не представится! В лишенном пищи мире для него не будет возможности разрешить тайну путешествий в пространстве. Даже Строители не смогли оторваться от своей планеты.

Керл пробежал через большой салон в отходящий от него коридор. Тут он очутился перед дверью в спальню. Она была заперта на электрический замок, но он бесшумно открыл его. Он проскользнул внутрь и нанес точный удар по горлу спящего человека. Безжизненная голова отлетела прочь. Тело дернулось и зафонтанировало кровью. Излучение идов, испускаемое телом, едва не захватило его, но он заставил себя двинуться дальше.

Семь спален, семь трупов без головы. Потом он тихо вернулся в клетку и запер за собой дверь. Он выверил время с микроскопической точностью. Сейчас охрана, как и должно было быть, прошла мимо, заглянула в аудиоскоп и продолжала свой путь. Керл ринулся во второй набег и в течение нескольких минут опустошил еще четыре спальни. Потом он подошел к большой спальне, где спали двадцать четыре человека. Он убивал мгновенно, все время помня о моменте, когда ему нужно было возвращаться в клетку. Но возможность уничтожения такого количества людей сразу омрачила его сознание. Более чем тысячу лет он уничтожал все формы живого, которые мог уничтожить. Даже самые примитивные, которые могли дать ему не больше одного ида. И все же он никогда не чувствовал необходимости сдерживаться. Он прошел через комнату, как большой кот, тихий, но несущий смерть. И только тогда освободился от чувства радости уничтожения, когда все спавшие в спальне оказались мертвы.

Внезапно он обнаружил, что превысил свое время. Непоправимость ошибки потрясла его. Он планировал ночь убийств, и каждый смертельный рейс должен был заканчиваться так, чтобы он успевал вернуться в свою тюрьму и быть там, когда охранники будут смотреть на него, завершая очередной круг. Теперь же надежда овладеть этим кораблем — монстром за одну ночь была разрушена.

Керл потерял остатки разума. Как безумный, не заботясь теперь о бесшумности, он промчался по салону. Он влетел в тот коридор, где стояла клетка, напряженный, почти ожидая, что будет встречен энергией бластера, слишком сильной, чтобы он мог с нею справиться.

Двое охранников стояли рядом, бок о бок. Было очевидно, что они только сейчас обнаружили, что дверь открыта. Они одновременно подняли головы и застыли, парализованные кошмарным видением когтей и щупалец, чудовищной головой кота с горящими ненавистью глазами. Один из них схватился за бластер, но слишком поздно. Другой же был психологически сломлен неизбежностью смерти. Он испустил дикий вопль ужаса. Жуткий звук понесся по коридору, будя спящих людей. Звук перешел в холодящее душу всхлипывание, когда керл одним неуловимым движением отправил оба тела в противоположный конец коридора. Он не хотел, чтобы трупы были найдены возле клетки. Это была его единственная надежда.

В отчаянии, понимая весь ужас своей ошибки, неспособный связно думать, он ринулся в свою тюрьму. Дверь за ним мягко захлопнулась. Сильный поток энергии вновь хлынул в запирающее устройство. Керл скорчился на полу и, слыша топот многих ног, гул испуганных голосов, притворился спящим. Он почувствует, если кто-нибудь заглянет в аудиоскоп. Самый напряженный момент наступит, когда будут обнаружены остальные трупы.

Он приготовился к величайшей в его жизни битве.

Глава 4

— Нет больше Шивера! — услышал Гросвенф голос потрясенного Мортона. — Что мы будем делать без Шивера? Без Бекендриша? Без Культора? О, ужас!

Коридор был забит людьми. Гросвенф, пришедший с опозданием, стоял в самом хвосте. Дважды он пытался пробиться поближе, но был немедленно оттеснен людьми, даже не взглянувшими на него. Они преграждали ему путь, даже не интересуясь, кто он такой. Гросвенф оставил бесплодные попытки. Директор обвел толпу мрачным взглядом. Его подбородок, казалось, выдавался больше обычного.

— Если у кого имеются соображения, выкладывайте! — заговорил Мортон снова.

— Космическое сумасшествие!

Это предположение подействовало на Гросвенфа раздражающе. Ничего не значащая фраза, все еще бывшая в ходу после стольких лет космических путешествий. Тот факт, что человек заболевал в пространстве от одиночества, страха и напряжения, еще не говорил о специфическом заболевании. В длительном путешествии, подобном этому, существовали некоторые опасности — и это была одна из причин, по которой он находился на борту, — но психическое расстройство от одиночества вряд ли входило в их число.

Мортон колебался. Казалось ясным, что он тоже рассматривает это замечание, как бред шизофреника. Но время для споров о деталях было неподходящим. Эти люди были чрезвычайно напуганы. Они жаждали действий, возвращения уверенности и знания того, что приняты действенные контрмеры. Именно в такие моменты директора экспедиций, командиры и прочие лица, занимающие должностные посты, теряют доверие своих подчиненных. Гросвенфу показалось, что, когда Мортон заговорил, он думал именно о такой возможности, настолько осторожно подбирал он слова.

— Мы это обсудим, — сказал директор. — Доктор Эгерти и его помощники конечно же всех обследуют. А сейчас он осматривает трупы.

Звучный баритон сказал у самого уха Гросвенфа:

— Я уже здесь, Мортон. Нельзя ли мне к вам пройти? Велите этим людям пропустить меня.

Гросвенф повернулся и узнал доктора Эгерта.

Люди уже сами расступались перед ним, и Эгерт нырнул вперед. Безо всяких колебаний за ним пошел Гросвенф. Как он и ожидал, все решили, что он с доктором. Когда они очутились рядом с Мортоном, доктор Эгерт проговорил:

— Я слышал ваши слова, Мортон, и могу вам сразу заявить, что версия с космическим сумасшествием не годится. Этим несчастным перерубили глотки чем-то таким, на что была нужна сила десятерых. У бедняг не было возможности даже вскрикнуть. — Эгерт помолчал, потом медленно произнес: — Как насчет кота, Мортон?

Директор качнул головой.

— Киска в своей клетке, доктор, и расхаживает туда-сюда. Я бы хотел узнать мнение на его счет у специалистов. Можем ли мы подозревать кота? Клетка построена с таким расчетом, чтобы удержать четырех чудовищ в четыре-пять раз больших, чем он. В его виновность трудно поверить, если только речь не пойдет о новой науке, превосходящей все наши представления.

Скит мрачно заявил:

— Мортон, у нас есть все необходимые свидетельства. Мне страшно не хочется об этом говорить, вы же знаете, что я предпочел бы, чтобы кот остался в живых. Но я направил на него телекамеру и попытался сделать несколько снимков. Все они оказались пустыми. Вспомните, что сказал Гурлей. Это существо может, вероятно, посылать и получать колебания всех длин волн. То, как он справился с излучателем Кента, является для нас, после случившегося, бесспорным доказательством того, что он обладает уникальной способностью управлять потоками энергии.

Кто-то недовольно проворчал:

— Какого черта мы тут делаем? Ведь если он может контролировать энергию и посылать волны любой длины, то ничто не помешает ему убить нас всех.

— Это только указывает, что он не всемогущ, иначе бы он сделал это давно.

Мортон направился к механизму, контролировавшему клетку.

— Вы не должны открывать дверь! — завопил Кент, хватаясь за бластер.

— Нет, но если я опущу этот рубильник, электрический ток хлынет в пол и убьет все, что есть в клетке живого. Мы встроили это во все клетки для предосторожности.

Он отпер специальное устройство и опустил рубильник. Какое-то время прибор работал на полную мощность. Потом металл вспыхнул голубым светом. Ряд предохранителей над головой Мортона сделался черным. Мортон потянулся, вытянул один из предохранителей из патрона и осмотрел, нахмурившись.

— Забавно, ведь с ним ничего не должно было случиться! — он покачал головой. — Теперь мы даже не сможем заглянуть в клетку. Выведено из строя и радио.

— Если он может управлять электричеством настолько, чтобы открыть замок, то он, весьма вероятно, учел и такую возможность и был готов противостоять этой опасности, когда вы опустили рубильник, — заметил Скит.

— По крайней мере, это доказывает, что кот не чувствителен к нашей энергии, — мрачно скривился Мортон. — Ведь он вернул ее совершенно безболезненно. Важно то, что он прячется за слоем плотнейшего металла в четыре дюйма толщиной. В крайнем случае, мы можем открыть дверь и испытать на нем действие бластеров. Но вначале нам следует попытаться послать ему электрические заряды, пропущенные через мощный телефлюарный кабель.

Его речь прервал донесшийся из клетки звук. Тяжелое тело ударилось о стену. За этим последовала серия таких оглушительных звуков, как будто на пол низвергнули целую кучу тяжелых предметов. Гросвенф мысленно сравнил это с грохотом лавины.

— Он знает, что мы намерены сделать, — сказал Скит Мортону. — Держу пари, это киске совсем не по душе. Кот свалял дурака, вернувшись в клетку, и теперь понял это!

Общее напряжение спало. Мортон и другие нервно заулыбались. Кто-то даже хмыкнул, представив себе нарисованную Скитом картину огорченного чудовища. Гросвенф же насторожился. Ему не понравились звуки, которые он услышал. Слух — самый обманчивый из всех чувств. Невозможно проверить, что на самом деле происходит в клетке.

— Я хотел бы знать, — сказал главный инженер Пеннос, — почему показания телефлюарно — измерительной шкалы подскочили и заколебались на высшей цифре, когда кот стал шуметь. Шкала у меня под носом, и я пытаюсь понять, что же случилось.

И в клетке, и вне ее наступила тишина. Неожиданно за спиной Скита послышался шум, и появился капитан Лич с двумя офицерами в военной форме. Командир, жилистый пятидесятилетний мужчина, резко произнес:

— Думаю, мне следует поставить тут пост! Кажется, между учеными возник спор: убивать чудище или нет… это правда?

Мортон качнул головой.

— Спорить уже не о чем. Мы пришли к единому мнению, что кота следует уничтожить.

— Я собираюсь отдать об этом приказ, — козырнул Лич. — Я убежден в том, что безопасность корабля под угрозой, а это уже моя область. — Он возвысил голос: — Освободите место! Подайтесь назад!

Понадобилось несколько минут на то, чтобы оттеснить людей. Гросвенф был раздражен собравшейся толпой и обрадовался вмешательству капитана. Если бы чудовище неожиданно выскочило, вся эта толпа не могла бы быстро податься назад и многие были бы ранены и уничтожены. Теперь такая опасность заметно уменьшилась.

— Как странно! — раздался чей-то возглас. — Можно подумать, что корабль вот-вот взлетит.

Гросвенф ощутил то же самое. Большой корабль дрожал, будто приходя в себя после долгой спячки.

— Пеннос, кто в аппаратной?! — резко спросил капитан Лич.

Главный инженер побледнел.

— Мой заместитель и его помощники. Но я не понимаю, как они…

Толчок! Корабль накренился, угрожая свалиться набок. Жесткая сила швырнула Гросвенфа на пол. Он отключился, но тревога быстро привела его в сознание. Вокруг него распластались остальные. Некоторые стонали от боли. Директор Мортон выкрикивал какой-то приказ, но Гросвенф ничего не мог разобрать. Капитан Лич с трудом поднялся на ноги. Он ругался.

— Какая дрянь включила двигатели? — яростно завопил он.

Ускорение продолжало нарастать. Величина его была уже не менее пяти-шести гравитонов. Сознавая его страшную силу как нечто, находящееся вне пределов его контроля, Гросвенф с трудом встал на ноги. Кое-как он добрался до ближайшего коммуникатора и набрал номер аппаратной, не особенно надеясь на то, что связь действует. За его спиной кто-то испустил звук, похожий на рычание. Гросвенф изумленно оглянулся. Директор Мортон вцепился в его плечо и закричал:

— Это кот! Он в аппаратной! Мы взлетаем в космос!

Даже когда заговорил Мортон, экран остался пустым, а давление силы тяжести все не уменьшалось. Гросвенф с трудом добрался до двери салона и через него выбрался во второй коридор. Там, в кладовой, как он помнил, находились скафандры. Подойдя к ней, он обнаружил, что его опередил капитан Лич, который пытался влезть в непослушный скафандр. Наконец капитан справился со скафандром и теперь манипулировал с антигравитационным приспособлением. После этого он помог облачиться в скафандр Гросвенфу. Уже через минуту Гросвенф уменьшил гравитационность скафандра до одного гравитона и с облегчением вздохнул. Теперь их было двое, а вскоре стали подходить и другие. Понадобилось всего несколько минут на то, чтобы истощился запас скафандров в этой кладовой. Недостающие скафандры принесли с нижнего этажа, но теперь этим делом могли заниматься и другие. Капитан Лич быстро куда-то исчез, и Гросвенф, гадая, какой следующий шаг предпринять, заторопился к клетке, в которой раньше был заперт кот. Он нашел там ученых, сгрудившихся вокруг двери, которую только что открыли.

Гросвенф пробрался вперед и заглянул через плечи тех, кто находился ближе к двери. В задней стенке клетки зияла дыра. Она была достаточно большой для того, чтобы в нее могли пролезть пять человек одновременно. Металл прогнулся и был испещрен по краям многочисленными зазубринами. Отверстие выходило в другой коридор.

— Я готов был поклясться, — прошептал Пеннос сквозь незакрытый колпак скафандра, — что это невозможно. Один удар десятитонного металлического молота сможет оставить на стене из микростали лишь зазубрину в четверть дюйма глубиной. А ведь мы слышали только один удар. Автоматическому дезинтегратору понадобится для такой работы не меньше минуты, но после этого вся территория была бы отравлена радиоактивными элементами, по крайней мере, на несколько недель. Мортон, это — суперсущество!

Мортон ничего не ответил. Гросвенф заметил, что Скит изучает пролом в стене. Наконец, биолог поднял голову.

— Если бы Бекендриш был жив… Чтобы объяснить это, необходим специалист по металлургии. Смотрите!

Он тронул обломанный край металла. Кусок под его пальцами отвалился и, упав на пол, рассыпался в пыль. Гросвенф шагнул веред и пробормотал:

— Я кое-что смыслю в металлургии.

Ему сразу освободили дорогу, и он оказался рядом со Скитом. Биолог хмуро уставился на него и спросил подчеркнуто резко:

— Один из помощников Брека?

Гросвенф сделал вид, что не расслышал вопроса. Он наклонился и пробежался покрытыми материалом скафандра пальцами по груде обломков на полу, после чего быстро выпрямился.

— Никакого чуда тут нет, — заявил он. — Как вам известно, подобные клетки изготовляются методом электромагнитной отливки и для них используется превосходный металлический порошок. Существо воспользовалось своей особой силой, чтобы разрушить молекулярную структуру металла. Это и послужило причиной тех изменений в телефлюарном кабеле, которые заметил мистер Пеннос. Используя свое тело в качестве трансформатора, существо воспользовалось полученной им энергией, разбило стену, выскочило в коридор, а оттуда в аппаратную.

Он был удивлен тем, что ему позволили закончить этот торопливый анализ. Его определенно приняли за ассистента погибшего Бекендриша — естественная для огромного корабля неразбериха, когда у людей просто не было времени познакомиться со всеми, занимавшими второстепенные должности.

— Итак, директор, — спокойно проговорил Кент, — мы имеет на борту суперсущество, держащее под контролем корабль, полностью завладевшее аппаратной, обладающее почти нелимитированной энергией, владеющее главным отсеком машинного отделения.

Это было простое перечисление фактов, и Гросвенф увидел, какое тревожное впечатление оно оказало на остальных.

Ему возразил один из офицеров:

— Мистер Кент ошибается. Существо не полностью завладело аппаратной. Контрольная все еще в нашей власти, и это дает нам возможность контроля над всеми машинами! Занятые лишь проблемами науки, вы можете не знать о механике управления. Конечно, существо может и взять над нами верх, но пока мы можем взять под контроль все рубильники аппаратной.

— Ради всего святого! — воскликнул кто-то. — Почему бы вам не перекрыть каналы энергии, вместо того, чтобы облачать в скафандры тысячу человек?

Офицер был непоколебим.

— Капитан Лич считает, что для нас безопаснее находиться в скафандрах. Вполне вероятно, что это существо никогда раньше не испытывало на себе воздействие ускорения в пять — шесть гравитонов. Было бы неразумно отказываться от этого и других преимуществ, повинуясь паническим инстинктам.

— Какие же это у нас преимущества? — возмутился Мортон. — Ладно, разберемся после. Нам кое-что известно об этом существе. И сейчас я собираюсь предложить капитану Личу провести испытания. — Он повернулся к офицеру. — Вы не попросите командира присутствовать на маленьком эксперименте, который я хочу провести?

— Думаю, что вам лучше поговорить с ним самому, сэр. Можете связаться с ним по коммутатору, он в контрольной.

Мортон ушел и вернулся через несколько минут.

— Пеннос, — сказал он, — поскольку вы офицер и начальник аппаратной, капитан Лич хочет, чтобы этот опыт взяли на себя вы.

Гросвенфу показалось, что в тоне Мортона промелькнула нотка раздражения. Очевидно, командир корабля говорил серьезно, заявляя, что берет на себя ответственность. Это была старая песня о разделении власти. Официально оно было проведено так тщательно, как только было возможно, но на деле области разделения постоянно соприкасались. До нынешнего момента корабельные офицеры и вообще все военные несли службу, подчиняя себя общей цели небывалого полета. Тем не менее прошлый опыт показал правительству, что военные по каким-то соображениям не слишком высоко ставят авторитет ученых. В ответственные моменты скрытые трения выходили наружу.

— Директор, у нас нет времени на то, чтобы вы объясняли мне детали, — энергично запротестовал Пеннос. — Распоряжайтесь сами! Если я буду в чем-то с вами не согласен, мы это обговорим.

Это был вежливый отказ от привилегий, но нельзя было сбрасывать со счета, что главный инженер Пеннос сам был в первую очередь ученым.

Мортон не стал терять времени и решительно заявил:

— Мистер Пеннос, назначьте по пять человек к каждому из четырех подходов к аппаратной. Я собираюсь возглавить одну из групп. Кент, вы поведете вторую, Скит — третью. А вы, мистер Пеннос, будете командовать четвертой. Будем действовать через большие двери переносными излучателями и бластерами. Все двери, как я заметил, закрыты, чудовище заперлось. Селенски, вы подниметесь на контрольный пункт и выключите все, кроме моторов. Все приборы присоедините к главному рубильнику и выключите одновременно по нашей команде. Впрочем… Оставьте ускоритель на полной мощности, и не применять никаких антиускорителей! Ясно?

— Да, сэр! — пилот козырнул и зашагал вдоль коридора.

— Сообщите мне по коммутатору, — крикнул ему вслед Мортон, — если какие — то машины возобновят работу!

Сопровождать назначенных вызвались все присутствующие. Гросвенф и еще несколько человек наблюдали за ведущимися действиями с расстояния примерно в двести футов. Когда были перенесены передвижные излучатели и установлены переносные защитные экраны, он ощутил во рту кислый привкус — предчувствие несчастья. Он оценил силу и мощь предпринимавшейся атаки. Он даже мог себе представить, что она могла бы увенчаться успехом… Но это был бы чисто случайный успех, а не просчитанный. Дело обсуждалось на базе старой теории, старой системы организации людей и их знаний. Больше всего его угнетало то, что сам он мог лишь стоять поодаль и критиковать.

По главному коммутатору раздался голос Мортона:

— Как я уже сказал, это предварительная попытка. Она базируется на заключении о том, что он пробыл в аппаратной недостаточно долго для того, чтобы успеть что-нибудь предпринять. Это дает нам возможность одолеть его сейчас, пока у него не было времени подготовиться к борьбе против нас. Но помимо возможности того, что нам удастся уничтожить его немедленно, я просчитал еще одну версию: это двери сконструированы таким образом, что способны противостоять мощному взрыву, и понадобится не менее пятнадцати минут на то, чтобы нагреватели смогли оказать на них воздействие. В течение этого периода существо не будет получать энергии. Селенски готов перекрыть каналы питания. Главный двигатель, конечно, будет включен, но он атомный, а я считаю, что это чудовище не сможет справиться с подобным механизмом. Через несколько минут вы увидите, что я имею в виду, на что надеюсь…

Его голос возвысился, когда он спросил:

— Вы готовы, Селенски?

— Да.

— Включайте главный рубильник!

Коридор и весь корабль, как понял Гросвенф, погрузились во тьму. Он щелкнул выключателем вмонтированной в скафандр лампы. Это же проделали и другие. В отблеске лучей их лица казались бледными и напряженными.

— Заряд! — отрывисто скомандовал Мортон.

Передвижной излучатель запульсировал, распространив потоки тепла, обрушившиеся на тяжелую металлическую дверь. Гросвенф увидел, как по металлу побежали, сливаясь в ручейки, первые капли. За ними последовали другие, и вот уже под действием энергетического луча неохотно зашевелилась дюжина потоков. Прозрачный экран замутился, и теперь уже было трудно видеть, что происходит с дверью. А потом, отражаясь в замутненном экране, дверь засветилась уже своим светом. У огня был какой-то адский вид. Он пылал все ярче и ярче по мере того, как передвижные излучатели с медленной яростью плавили металл.

Время шло медленно. Наконец раздался голос Мортона:

— Селенски!

— Еще ничего, директор.

— Но ведь должен же он что-то делать, — почти прошептал Мортон. — Не может он просто так сидеть, как загнанная в угол крыса. Селенски!

— Ничего, директор…

Семь минут… десять… двенадцать…

— Директор! — это был Селенски. Его голос, как всегда, звучал официально. — Он запустил электродинамо!

Гросвенф глубоко вздохнул. В коммутаторе раздался голос Кента, обращавшегося к директору:

— Мортон, больше ничего не будет. Вы ожидали этого?

Гросвенф увидел, что Мортон внимательно смотрит на дверь через экран. Даже на расстоянии ему казалось, что металл не был таким раскаленным как прежде. Дверь ощутимо покраснела, затем этот цвет перешел в темный. Мортон вздохнул.

— Пока все. Расставьте людей в каждом коридоре! Излучатели на место! Начальники отделов, поднимитесь на контрольный пункт!

Испытание, как понял Гросвенф, было закончено.

Глава 5

На посту у входа в контрольный пункт Гросвенф предъявил удостоверение одному из охранников. Тот с сомнением взглянул на него.

— Пожалуй, все в порядке, — наконец пробормотал он. — Пока мне не приходилось пропускать сюда ни одного человека моложе сорока. Что вы на это скажете?

— Я сижу на первом этаже новой науки, — усмехнулся Гросвенф.

Охранник снова заглянул в карточку и, возвращая, осведомился:

— Нек… некзиализм… Что это такое?

— Нечто вроде «всеизма», — проронил Гросвенф и шагнул через порог.

Оглянувшись, он увидел, что охранник с растерянной улыбкой смотрит ему вслед. Но Гросвенф тут же забыл о нем. Он оказался в контрольном пункте управления впервые и теперь заинтересованно озирался по сторонам. Несмотря на свою компактность, контрольный пост являл собой внушительное зрелище. Он состоял из ряда ярусов. Каждый металлический ярус был в двести футов длиной, от одного яруса к другому вел ряд крутых ступеней. Управлять им можно было с пола или, что было удобнее, с двойного контрольного кресла, которое свисало с потолка на подвижном управляемом устройстве.

Дальний конец помещения представлял собой аудиторию примерно с сотней удобных мест. Они были достаточно большими для человека в скафандре, и около двух дюжин людей, одетых именно таким образом, сидели в них. Гросвенф скромно пристроился сбоку. Через минуту из личного капитанского офиса, вход в который открывался из контрольной, вышли Мортон и капитан Лич. Командир сел, а Мортон сразу заговорил:

— Нам известно, что из всех машин, находящихся в аппаратной, самой важной для чудовища является электродинамо. Вероятно, чудовище работало в дикой спешке, стараясь задействовать ее, прежде чем мы проникнем внутрь. У кого есть замечания?

— Я бы хотел, чтобы кто-нибудь объяснил мне, что сделал кот для того, чтобы дверь стала непроницаемой? — спросил Пеннос.

— Известны такие электрические процессы, — ответил ему Гросвенф, — в результате которых металлы могут стать предельно стойкими к температуре, но я никогда не слышал о том, чтобы этого можно было достичь без специального оборудования весом в несколько тонн, которого, кстати, на корабле нет.

Кент взглянул на Гросвенфа и раздраженно проговорил:

— Кто нам скажет, как он это сделал? Мы не можем проникнуть сквозь эти стены даже с нашими атомными дезинтеграторами, значит, это конец. Он сделает с кораблем все, что захочет его хвост.

Мортон задумчиво кивнул.

— Мы должны выработать какой-то план — для этого мы тут и собрались… Селенски! — позвал он.

Селенски ловко развернулся в кресле лицом к главному рубильнику и осторожно поставил уровень в нужное положение Корабль сотряс толчок, послышался гудящий звук, после чего в течение нескольких секунд ощущалось дрожание пола. Потом корабль замер, машины успокоились, гудение перешло в слабую вибрацию.

— Я хочу попросить специалистов дать свои предложения о средствах борьбы с так называемым котом, — произнес Мортон. — Нам необходим обмен мнениями среди ученых, работающих в разных областях науки, но какими бы интересными ни были теоретические подходы, нам нужен в первую очередь практический подход.

Именно это, уныло подумал Гросвенф, в достаточной степени имеется в распоряжении Эллиота Гросвенфа, некзиалиста. Мортону было необходимо взаимодействие многих наук, для этого и существует некзиалист. И тем не менее он понимал, что не входит в число экспертов, чьим практическим советом заинтересуется Мортон. Его догадка подтвердилась.

Через два часа директор расстроенно произнес:

— Полагаю, нам лучше прерваться на полчаса, поесть и отдохнуть. Мы приближаемся к решающему моменту и должны экономить силы.

Гросвенф направился в свой отдел. Ему не хотелось ни спать, ни есть. В тридцать один год он мог обойтись целый день без еды и отдыха. Он подумал, что у него есть те самые полчаса, в которые он сможет разрешить эту проблему — как поступить с чудовищем, захватившим корабль. Беда заключалась в том, что согласованность ученых была неполной. Часть специалистов объединила свои знания на весьма поверхностном уровне. Каждый кратко обрисовал свою идею людям, которые не были обучены тому, чтобы ухватывать за каждым соображением богатство ассоциаций. Поэтому план нападения был лишен единого замысла.

Это заставило Гросвенфа с тревогой думать о том, что именно он, самый молодой из них, является, возможно, единственным на борту, кто способен разглядеть слабости плана. Впервые за шесть месяцев пребывания на корабле он внезапно ощутил, какую огромную ответственность возложило на него «Некзиалистское общество». Прежние методы обучения устарели, это вовсе не было пустыми словами. Гросвенф не нес личной ответственности за полученное им образование. Он не был автором ни одной из его систем. Но как выпускник общества, как лицо, посланное на «Космическую Гончую» со специальной целью, он не имел иной альтернативы, как принять твердое решение, а потом использовать любую возможность, чтобы убедить в его правильности ответственных лиц.

Сложность состояла в том, что ему было необходимо получить максимум информации. И он занялся этим с помощью единственного имеющегося в его распоряжении способа. Он связывался с различными отделами по коммуникатору.

Он разговаривал главным образом с подчиненными, а не с начальством. Каждый раз, когда он представлялся начальником отдела, эффект получался значительным — занимающие более мелкие должности ученые признавали его превосходство и выказывали готовность помочь, хотя и не всегда.

— Мне нужно получить распоряжение от моего начальства, — иногда говорили они.

Глава биологического отдела Скит переговорил с ним лично и предоставил ему желаемую информацию. Другой чрезвычайно вежливо попросил позвонить ему, когда кота уничтожат. Гросвенф связался с химическим отделом и спросил Кента, разумеется ожидая, что ему ответят отказом. Он уже приготовился сказать его подчиненному: «Тогда информацию, в которой я нуждаюсь, дадите мне вы».

К его изумлению и досаде, его немедленно соединили с Кентом. Шеф химического отдела слушал его с плохо скрываемым раздражением, а под конец резко оборвал:

— Вы можете получать информацию нашего отдела по обычным каналам. А информация, полученная на кошачьей планете, не будет доступна еще в течение нескольких месяцев. Мы должны проверить и перепроверить все данные.

Но Гросвенф продолжал настаивать:

— Мистер Кент, я самым серьезным образом прошу вас разрешить мне доступ к данным количественных анализов кошачьей планеты. Это может иметь первостепенное значение для разрабатываемого на сегодняшнем совещании плана. Мне сложно объяснить все в деталях, но уверяю вас…

Кент насмешливо прервал его излияния:

— Послушайте, мой мальчик, сейчас не время для теоретических дискуссий. Вы, кажется, не понимаете, что экспедиция в смертельной опасности. Вы, я и остальные ее члены можете подвергнуться физическому уничтожению. Это не упражнение для интеллектуальной гимнастики. А теперь не отвлекайте и не беспокойте меня, пожалуйста, еще десяток лет.

Раздался щелчок — Кент прервал связь.

Несколько минут Гросвенф сидел, остывая. Потом, печально усмехнувшись, сделал последний вызов. Его высокой вероятности таблица содержала, среди прочего, сведения о пробах, показывающих высокое содержание вулканической пыли в атмосфере планеты, об истории жизни различных видов растений, полученные на основе изучения их семян, о типе пищеварительного тракта у животных, которые могли бы питаться подобными растениями, и о рассчитанных на основе экстраполяции структурах и типах животных, могущих жить за счет тех животных, которыепитались бы подобными растениями.

Гросвенф работал быстро, и поскольку он, главным образом, делал пометки в уже отпечатанной таблице, то составление графика заняло у него немного времени. Дело было простым. Было бы сложно объяснить его подробности тому, кто еще не знаком с некзиализмом, но для Гросвенфа картина была совершенно ясной. Она указывала на возможности и решения, которыми нельзя было пренебрегать.

Под заголовком «Основные рекомендации» он написал:

«В любом случае следует принять меры предосторожности…»

Захватив четыре пачки схем, он направился в математический отдел. Там находилась охрана, что было весьма необычно. Когда его отказались пропустить к Мортону, Гросвенф потребовал свидания с одним из секретарей директора. Наконец, из другой комнаты появился младший секретарь. Вежливо изучив схемы, он сказал, что «постарается довести их до внимания Мортона».

— Я уже слышал нечто подобное, — хмуро возразил Гросвенф. — Если Мортон не захочет ознакомиться со схемами, я буду требовать комиссии расследования. В связи с докладами, которые я посылал директору и которые куда-то испаряются, я выражаю протест. Если это не прекратится, могут произойти большие неприятности.

Секретарь был на пять лет старше Гросвенфа. Он был холоден и неприступен. Он наклонил голову и сказал с едва заметной улыбкой:

— Директор — очень занятой человек. Его внимания требуют многие отделы, чья деятельность очень важна и чей престиж дает им преимущество над более молодыми науками и… — он поколебался, — учеными. Но я передам ему вашу просьбу.

— Попросите его прочитать рекомендации. Это не терпит отлагательства.

— Я доведу все до его сведения, — сухо проронил секретарь.

Гросвенф решительно направился к штаб-квартире капитана Лича. Капитан сразу принял его и внимательно выслушал, после чего изучил таблицу. Покончив с этим, он покачал головой.

— Военные, — официальным тоном сказал он, — подходят к этому делу немного по — другому. Принимая во внимание особенности поведения и возможности чудовища, мы идем на большой риск. Ваше замечание о том, что было бы разумнее позволить чудовищу бежать, противоречит моей точке зрения. Это — разумное существо, предпринимающее враждебные действия по отношению к военному кораблю. Такая ситуация нетерпима. Я считаю, что, вступив на подобный путь, он обязан понимать последствия. — Капитан криво усмехнулся. — А последствия — смерть!

Гросвенф подумал, что конечным результатом может быть смерть людей, оказавшихся недостаточно гибкими в борьбе против страшной опасности. Он собирался сказать, что вовсе не намерен дать коту убежать, но раньше, чем он успел заговорить, капитан Лич встал.

— А теперь я вынужден просить вас уйти. — Лич повернулся к офицеру. — Проводите мистера Гросвенфа.

— Я знаю, где выход, — с горечью сказал Гросвенф.

Оказавшись в коридоре, он взглянул на часы. До начала действий оставалось пять минут. Чувствуя себя глубоко несчастным, он направился в контрольный пункт. Гросвенф занял свое место, когда большинство уже сидели. Через минуту вошли директор и капитан Лич. Совещание началось.

Директор Мортон нервно расхаживал перед собравшимися взад-вперед. Бледность его лица скорее усиливала, чем умаляла, то выражение агрессивности, которое придавал ему выступающий вперед подбородок. Внезапно он замер на месте и над собравшимися прозвучал его резкий голос:

— Чтобы быть уверенным в том, что наши планы полностью согласованы, я намерен просить каждого специалиста предоставить свои соображения о сверхсиле этого чудовища. Первым выступит мистер Пеннос.

Пеннос встал. Он был среднего роста, но казался выше благодаря уверенному виду. Подобно другим, он был узким специалистом, но с учетом характера его деятельности он нуждался в некзиализме гораздо меньше, чем кто-либо другой из присутствующих. Этот человек знал двигатели и историю двигателей. Согласно его послужному списку, в который успел заглянуть Гросвенф, он изучал разнообразные двигатели на ста планетах. Не было ничего такого, чего бы он не знал о практической механике. Он мог бы говорить несколько недель кряду, но и тогда коснулся бы предмета своих знаний лишь вскользь.

— В этой контрольной комнате у нас установлены переключатели, которые останавливают одновременно все двигатели. Расщепляющее устройство сработает в сотую долю секунды, что создаст разного рода вибрации. Существует, конечно, вероятность того, что одна или несколько наших машин будут разрушены подобно тому, как солдаты, спешащие строем по мосту, обрушивают его. Вы слышали эту старую историю, но, по моему мнению, реального риска разрушения нет. Наша главная цель заключается в том, чтобы сломить сопротивление существа и прорваться сквозь двери.

— Следующий — Гурлей, — объявил Мортон.

Гурлей не спеша поднялся на ноги. У него был томный вид, как будто все происходящее угнетало его. Наверное, он хочет, чтобы его считали мечтателем, подумалось Эллиоту. За плечами Гурлея было незаурядное образование, если только ученая степень сама по себе могла служить доказательством знаний. Говорил он неторопливо, по обыкновению своему растягивая слова. Гросвенф отметил, что его нарочитая медлительность произвела на аудиторию успокаивающее действие. Выражение тревоги на лицах смягчилось, позы стали непринужденнее.

— Мы состряпали вибрационные экраны, работающие на принципе отражения. Мы используем их таким образом, чтобы большая часть того, что может послать нам кот, была бы отражена и вернулась к нему же. Вдобавок мы получили дополнительное количество электроэнергии, которую мы и скормим ему с передвижных колец. Должен же быть предел его возможностям в задержании энергии. И нервы у него тоже не стальные.

— Селенски, — спокойно вызвал Мортон.

Главный пилот уже стоял возле шефа. Он подошел так стремительно, будто уже давно ждал этого зова. Гросвенф смотрел на него зачарованно. Селенски был худощав и лицом и телом, с поразительно живыми голубыми глазами и казался сильным и умным. Согласно своему послужному списку, он не получил фундаментального образования, но восполнил его отсутствие крепостью нервов, молниеносной реакцией и способностью действовать с точностью часового механизма.

— Впечатление от плана таково, что он достаточно объемен. Как раз тогда, когда существо думает, что больше он не потянет, мы поддадим ему еще жару. Когда рев достигнет наивысшей точки, я включу анти-акселерацию. Директор и Гюнли Лестер думают, что этому сверхсуществу об анти-акселерации ничего не известно, поскольку подобные знания связаны с наукой о межгалактических перелетах и другими путями не могут быть получены. Мы рассчитываем, что, когда существо впервые ощутит на себе эффекты от действия анти-акселерации — вы все помните то чувство опустошенности, которое оно вызывает, когда сталкиваешься с ним впервые, — оно растеряется. — Пилот закончил и сел на место.

— Следующий Корита…

— Я могу лишь высказать вам одобрение, — сказал он, — покоящееся на моей теории о том, что этому чудищу присущи все черты преступника ранних лет цивилизации. Скит считает, что его научные знания потрясающи. По его мнению, мы имеем дело с действительным обитателем этой планеты, являющимся прямым потомком тех, кто проживал в изученном нами почти мертвом городе. Подобное предположение приписывает нашему врагу фантастическое долголетие, практически бессмертие, врожденные способности, частично, его способность дышать и кислородом, и хлором, или ни тем и ни другим. Но его бессмертие само по себе не так уж и важно. Он пришел из определенного периода своей цивилизации, и уровень его мышления низок. Оно представляет собой, главным образом, его воспоминания об этом периоде. Несмотря на его способность контролировать энергию, он потерял голову в лифте, когда впервые попал на корабль. Придя в беспокойство, когда Кент предложил ему еду, он поставил себя в такое положение, что был вынужден пустить в ход против вибратора специальные силы. За несколько часов он совершил множество убийств. Как видите, род его действий отвечает образу действий примитивно-хитрой эгоистической натуры, которой мало или совсем ничего не известно о происходящих в ее теле процессах — в научном смысле — и которая едва ли понимает сущность того, над чем берет власть. Кот похож на того германского солдата древности, который претендовал на превосходство над старым романским ученым, но именно последний является частью могущественной цивилизации, внушавшей страх Германии тех дней. Таким образом, мы имеем дело с примитивом, и этот примитив полностью оторван от своей естественной среды. Я скажу так: — Идемте и победим!

Мортон поднялся и оглядел аудиторию. Его тяжелое лицо выражало насмешку:

— Согласно моему предыдущему плану, уверенность, с которой говорил Корита, должна быть неотъемлемой частью нашей атаки. Но вот я только что получил документ от молодого человека, который находится на борту этого корабля, представляя науку, о которой я очень мало знаю. Тот факт, что он находится на борту, требует от меня предупредительного отношения к его мнению. Убежденный, что он держит в руках ключ к решению проблемы, он побывал не только в моем отделе, но и в штаб-квартире капитана Лича. Мы с командиром сошлись на том, что мистеру Гросвенфу следует дать несколько минут на описание его варианта решения с тем, чтобы он убедил нас в том, что знает, о чем говорит.

Гросвенф робко встал и начал:

— В «Некзиалистской школе» нас учили тому, что за всеми важными аспектами любой науки стоит сложная связь ее с другими науками. Это положение, конечно, известно давно, но есть разница между разговорами о нем и применением его на практике. Мы в своей школе разработали технику его применения. В моем отделе имеется много замечательных машин, которые вам никогда не случалось видеть. Не стану сейчас вам их описывать. Скажу только о том, каким образом человек владеющий техникой работы с этими машинами, может разрешить проблему кота… Во-первых, предположения, выдвинутые здесь, довольно поверхностны. Они удовлетворительны в своей области, но эта область не простирается далеко. А между тем мы располагаем достаточным количеством фактов, чтобы составить совершенно четкую картину прошлого кота. Назову их… Примерно восемнадцать сотен лет назад выносливые растения этой планеты начали внезапно получать от солнца меньше волн определенной длины. Это было связано с появлением в атмосфере огромного количества вулканической пыли. В результате большая часть растений погибла. Вчера одна из наших разведывательных машин в районе примерно ста миль от мертвого города обнаружила несколько живых существ размером с земного оленя, но, вероятно, более умных. Они были так осторожны, что захватить их живыми не представлялось возможным. Пришлось их уничтожить, и отдел мистера Скита проделал ряд анализов. Оленьи туши содержали калий почти в тех же электрохимических соединениях, в каких он содержится в человеческом теле. Других животных встретить не удалось. Возможный вывод: это мог быть один из пищевых ресурсов кота. В желудках мертвых животных ученые обнаружили частицы растений на различной стадии усвоения. Вероятен следующий цикл: растения — травоядные — хищники. Представляется возможным, что, когда растения погибли, животные, чью пищу они должны были составлять, в большинстве своем умерли. Таким образом, исчезла и пища для котов.

Гросвенф окинул аудиторию быстрым взглядом. За исключением одного человека, все слушали его внимательно. Исключение составлял Кент. На лице начальника химического отдела застыло раздражение. Его внимание, казалось, было приковано еще к чему-то. Эллиот продолжил:

— В галактике существует много примеров зависимости жизненных форм от типа пищи. Но мы не встречали другого примера такой ограниченности в пище у разумного, в некоторых пределах, существа. Похоже, им даже в голову не приходила возможность выращивать для себя пищу и тем более пищу для своей пищи. Невероятное отсутствие предусмотрительности, согласитесь. Да такое, что любое объяснение, не принимающее во внимание этот факт, будет неудовлетворительным.

Гросвенф вновь сделал паузу, но лишь для того, чтобы перевести дыхание. Он не смотрел ни на кого из присутствующих. Он не мог предъявить доказательств тому, о чем собрался говорить Каждому отделу понадобились бы недели на то, чтобы проверить факты, используемые его наукой. Все, что он мог сделать, это дать окончательное заключение, которое он не осмелился сделать ни в своей схеме, ни в разговоре с капитаном Личем. Он поспешно закончил:

— Факты бесспорны. Кот не принадлежит к Строителям этого города, как и не является их потомком. Он и ему подобные — дело рук этих Строителей. Что произошло с ними самими, мы можем только догадываться. Вероятно, они были уничтожены восемнадцать столетий назад в ходе атомной войны. Город, почти сравнимый с земным, неожиданное появление пыли, похожей на вулканическую, в атмосфере в таких количествах, что она смогла на тысячи лет скрыть солнце — все это говорит само за себя. Земляне едва не совершили то же самое, так что мы не должны слишком сурово осуждать исчезнувшую расу, — Эллиот глубоко вздохнул и продолжил: — Если бы кот был одним из Строителей, он бы прекрасно сознавал свою всеобъемлющую силу и прекрасно бы понимал, что мы замышляем. Поскольку он им не является, мы в настоящий момент имеем дело с существом, не имеющим ясного представления о своей силе. Оказавшись в трудном положении, он мог обнаружить в себе способности, еще неосознанные, уничтожить человеческие существа и контролировать работу машин. Мы должны дать ему возможность бежать. Очутившись вне корабля, он окажется в нашей власти. У меня все. Благодарю вас за то, что вы меня внимательно выслушали.

Мортон оглядел собравшихся и осведомился:

— Итак, джентльмены, что вы об этом думаете?

Кент сердито заявил:

— В жизни не слышал подобного! Все это предположения, фантазии. Если в этом и заключается некзиализм, то ему следует многое в себя вобрать, прежде чем я им заинтересуюсь.

— Не знаю, каким образом мы можем согласиться с подобным объяснением, не имея возможности для изучения анатомии кота, — мрачно проговорил Скит.

Следующим высказался глава физиков Ван Гроссен:

— Я сомневаюсь в том, что даже подобное исследование могло бы послужить твердым доказательством того, что существо создано искусственно. Анализы мистера Гросвенфа весьма спорны, такими они и останутся.

— Дальнейшие раскопки города могли бы дать подтверждение теории мистера Гросвенфа, — Корита говорил очень осторожно. — Подобная точка зрения не опровергает полностью теорию цикличности, поскольку создание мыслящего существа может характеризовать силу ума и убеждения тех, кто его обучал.

С места поднялся глава инженерного отдела Пеннос.

— Один из наших летательных аппаратов сейчас находится в мастерской. Он частично демонтирован и занимает единственно доступную для нас внизу опору. Чтобы дать коту действующий аппарат, нам понадобилось бы не меньше усилий, чем на всю планируемую нами атаку. Конечно, если она потерпит неудачу, мы, может быть, решимся пожертвовать летательным аппаратом, хотя я по-прежнему не понимаю, как он сможет выбраться на нем из корабля. Внизу нет воздушных запоров.

Мортон повернулся к Гросвенфу.

— Что вы на это скажете?

— Воздушный запор имеется в конце коридора, соединяющегося с аппаратной. Мы могли бы предоставить ему возможность воспользоваться им.

Капитан Лич решительно поднялся и заявил:

— Как я уже сказал мистеру Гросвенфу, когда он ко мне приходил, военные в таких делах действуют смелее и решительней. Нас не испугают случайности, мы к ним готовы. Пеннос выразил и мое мнение. Если атака не удастся, обсудим другие варианты. Благодарю вас, мистер Гросвенф, за ваши исследования. А теперь за работу!

Это был приказ. Все направились к выходу.

Глава 6

Керл работал в ярком свете гигантской механической мастерской. К нему вернулась большая часть воспоминаний и навыки, привитые ему Строителями, способность осваивать новые машины и ситуации. Он обнаружил спасательную шлюпку, находящуюся на опорах и частично демонтированную.

Он с жаром принялся за ремонт. Необходимость побега вырастала перед ним во весь рост, заслоняя все остальное. Только так он мог получить доступ к своей планете и к другим керлам. С тем искусством, которому он сможет их научить, они станут непобедимыми. И все же он с неохотой покидал корабль, не будучи до конца убежден, что находится в опасности. После того как он изучил энергетические ресурсы механической мастерской и снова обдумал все случившееся, у него сложилось впечатление, что у этих двуногих существ нет достаточного оборудования, чтобы его победить.

Эта неуверенность не переставала раздражать его даже во время работы. Лишь прервавшись, чтобы осмотреть судно, он вдруг понял, какую огромную проделал работу. Ему оставалось только сложить инструменты и запасные части, которые он хотел взять с собой. А что потом — уходить или сражаться? Услышав шум приближающихся людей, он ощутил нарастающее беспокойство. Он заметил внезапное изменение в громоподобном реве машин — в нем появился резкий, нервный стук. Едва керл приспособился к этому обстоятельству, как возник новый фактор: пламя передвижного газомета загудело за массивной дверью аппаратной. И перед ним сразу возникла другая проблема: бороться ли ему с газометом или выравнивать ритм. Он быстро просчитал, что не может сделать это одновременно.

Тогда керл сосредоточился на побеге. Каждый мускул его мощного тела был напряжен, когда он тащил груду запасных частей и инструментов и сбрасывал их на свободные площади спасательной шлюпки. Наконец наступил заключительный акт побега. Он замер у дверей, потому что знал: сейчас они рухнут! Полдюжины газометов, направленных на определенную точку каждой двери, неуклонно, хотя и медленно, пожирали оставшиеся дюймы. Керл заколебался, потом отвел от дверей всю направленную на них энергию и сконцентрировал ее на внешней стене корабля, на которую был направлен нос спасательной шлюпки. Все его тело съежилось от электрических волн, хлынувших на динамомашину. Его усики-уши завибрировали, направляя мощнейший поток энергии на стену. Он почувствовал жар огня, его тело изогнулось дугой. Он понял, что катастрофически близок к пределу энергии, которой может оперировать. Несмотря на его сверхусилия, ничего не произошло — стена не подалась. Он был крепок, этот металл, крепче всего, с чем он когда-либо сталкивался. Он держал свою форму. Его молекулы были моноатомными, но их расположение было необычным — эффект высокой прочности был достигнут без обычно сопутствующей ему высокой плотности.

Тут он услышал, как одна из дверей аппаратной рухнула, и сразу же закричали люди. Газометы были передвинуты вперед. Теперь их мощность уже не контролировалась. Керл услышал, как пол аппаратной предостерегающе зашипел, когда в металл ударили потоки энергии. Тревожный, угрожающий звук все приближался и приближался. Еще минута, и люди прорвались бы в мастерскую через непрочные двери, отделяющие ее от аппаратной.

Но за эту минуту керл одержал победу. Он ощутил изменения в сопротивляющемся сплаве. Вся стена потеряла силу сцепления. Внешне все выглядело по-прежнему, но сомнений не было: поток энергии с легкостью проходил через его тело. Еще несколько секунд он продолжал контролировать его, пока окончательно не ощутил, что добился желаемого. С диким ревом он вскочил в маленькое судно и задвинул за собой дверцу.

Одним из щупальцев он ухватился за рычаг управления — почти с нежностью. Машина дернулась вперед, и он направил ее прямо на толстую внешнюю стену. Нос шлюпки коснулся ее, и стена растаяла в сверкающем облаке пыли. На какой-то миг металлическая пыль, облепившая судно, чуть замедлила ход. Но он прошел через нее и вырвался в пространство.

Шли секунды. Керл заметил, что удаляется от корабля по кругу. Корабль по-прежнему был так близко, что керл видел дыру, через которую он бежал. За окружавшей ее блестящей оболочкой виднелись силуэты людей в оболочках скафандров. Они и корабль становились все меньше и меньше. Потом люди исчезли, и лишь корабль блестел во тьме тысячью иллюминаторов.

Керл быстро повернул прочь от него. Он сделал поворот на девяносто градусов и перевел рычаги ускорения на полную мощность. В течение минуты со времени побега он лег на обратный курс.

Гигантский шар под ним быстро уменьшался, становясь незаметным для наблюдения. Почти прямо перед собой керл заметил крошечный тусклый круг света своего собственного солнца. Он построит вместе с другими керлами космический корабль и улетит с необитаемой планеты к звездам. Это была настолько важная мысль, что он даже испугался. Он отвернулся от тускло светящегося диска и взглянул вниз. Шар был еще там, крошечная точка света в огромной черноте пространства. На миг керлу показалось, что, прежде чем исчезнуть, шар вроде бы передвинулся. Впечатление было смутным и неясным. Он с тревогой спросил себя, не потушили ли они все огни и не преследуют ли его в темноте? Он не будет в безопасности до тех пор, пока не приземлится. Обеспокоенный, керл снова перенес внимание на светящийся впереди диск и почти сразу же ощутил укол страха. Тусклое солнце, на которое он держал курс, не становилось больше.

Оно явно уменьшалось! Вот оно сделалось розовой точкой в темноте! Оно исчезло!

Страх подхватил керла холодным ветром. Несколько секунд он напряженно всматривался вперед с безумной надежной на то, что его путеводная веха снова станет видимой. На там, куда он смотрел, блестели лишь далекие звезды, немигающие крапинки на черном бархатном фоне бездонной дали.

Но что это?! Одна из крапинок становится больше. Напряженный до предела, керл следил за тем, как крапинка превращается в точку. Вот она уже выросла в круглый шар света и продолжает расти. Больше, больше, больше… Внезапно она вспыхнула ярким светом, и перед ним, сияя иллюминаторами, возник гигантский шар корабля, исчезновение которого он наблюдал несколько минут тому назад.

И тут с керлом что-то случилось. Мысли флюгером закружились в его голове, все быстрее и быстрее. Сознание распалось на миллионы кусочков. Глаза почти вылезли из орбит, он бушевал в своем маленьком укрытии, как обезумевший зверь. Его щупальца вцепились в ценные инструменты и в безумной ярости раздирали их на части. Краешком ускользающего сознания он понял, что не сможет вынести вспышки дезинтегратора, который уставился на него с безопасного расстояния. Для него это было так просто — создать жесткий поток энергии, который разрушит каждую клеточку идов в его организме.

Его губы искривились в последнем отчаянном вопле. Волоски усиков сплелись в бесформенные комья. Воля к победе сменилась полной прострацией, и он упал.

Смерть пришла спокойно после стольких часов напряжения и насилия над самим собой.

Капитан Лич действовал наверняка. Когда огонь исчез и оказалось возможным приблизиться к тому, что осталось от спасательной шлюпки, исследователи обнаружили кусочки расплавленного металла и лишь кое-где остатки того, что когда-то было телом керла.

— Бедный кот, — опечалился Мортон. — Интересно, что он подумал, когда обнаружил нас перед собой после того, как исчезло его собственное солнце. Ничего не понимая в антиакселераторах, он не знал, что мы можем сразу очутиться в том месте, добраться до которого он мог бы только за три часа. Ему казалось, что он движется в направлении родной планеты, но на самом деле он отдалялся от нее все дальше и дальше. Он не мог знать того, что, когда мы остановились, он промчался мимо нас, и все, что нам оставалось сделать, это последовать за ним и разыграть небольшую комедию, сделавшись его солнцем до тех пор, пока мы не приблизимся достаточно близко, чтобы уничтожить его. Вероятно, перед его взором весь космос перевернулся вверх дном!

Гросвенф выслушал этот монолог со смешанным чувством. Инцидент уходил в прошлое, с каждым днем его детали становились в сознании людей все менее похожими на то, какими они были на самом деле. Угрожавшая им опасность стала казаться чем-то далеким, почти нереальным…

— Какой может быть разговор о жалости? — донесся до него голос Кента. — Такая у нас работа — убивать всех котов в этом злополучном месте.

— Да, конечно, — пробормотал Корита. — Они всего лишь примитивы. Стоит нам совершить посадку, и они снова появятся, рассчитывая одержать верх над нами. — Тут археолог повернулся к Гросвенфу. — Я не питаю никаких иллюзий на этот счет, хотя не исключаю, что теория нашего молодого друга может и подтвердиться.

— Я бы развил ее еще дальше, — раздумчиво отозвался Эллиот. — Ведь ни одна из наших попыток физического уничтожения кота не увенчалась успехом. Нельзя забывать и о том, что причиной нападения на корабль была крайняя необходимость в пище. Сородичи кота ничего о нас не знают. Мы — другое дело. Так почему бы нам не прийти им на помощь?

Часть II

Глава 1

«Некзиализм — это наука о соединении устоявшихся способов получения информации в одной из отраслей наук с другими. Она предусматривает ряд технических приемов для ускорения процессов усвоения полученных знаний и самого эффективного их использования».

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ.

ЛЕКТОР — ЭЛЛИОТ ГРОСВЕНФ.

МЕСТО ЛЕКЦИИ — НЕКЗИАЛЬНЫЙ ОТДЕЛ

ВРЕМЯ — 1500, 9/7/1

Гросвенф прикрепил свое объявление к и без того уже плотно заполненному щиту объявлений. Затем он отступил назад и посмотрел, что у него получилось.

На корабле действовало так называемое «звездное время», основанное на стоминутном часе и двадцатичасовом дне. В неделе содержалось десять дней, в месяце — тридцать дней, в году — триста шестьдесят дней. Дни не имели названий, но были пронумерованы. Этот календарь вступил в действие с момента старта.

Его объявление висело среди извещений о еще восьми лекциях, трех кинофильмах, четырех ученых фильмах, девяти дискуссиях и нескольких спортивных соревнованиях. К тому же оставались индивидуумы, которые предпочитали чтение у себя в комнате, встречи с друзьями, посещение одного из полудюжины баров и кафе.

Тем не менее он был уверен, что его объявление непременно прочтут. В противоположность другим, оно не было просто листком бумаги. Это был специальный лист в миллиметр толщиной. Шрифт как бы всплывал на поверхность из глубины. Тонкая цветная пленка из гальванизированного материала служила источником изменения цвета. Буквы изменяли свою окраску в отдельности и группами. Поскольку частота испускаемых волн света была неопределенной и постоянно изменяющейся, цветовые сочетания никогда не повторялись.

Объявление пылало среди прочих, как неоновая надпись. Его наверняка заметят.

Гросвенф направился в обеденный салон. Когда он вошел стоявший у двери человек сунул ему в руку карточку. Гросвенф с любопытством посмотрел на нее.

«КЕНТ — НА ДОЛЖНОСТЬ ДИРЕКТОРА.

Мистер Кент является главой одного из самых крупных на нашем корабле отделов. Он известен своим сотрудничеством с другими отделами. Кент — не только хороший ученый, но и чуткий человек, понимающий проблемы своих коллег. Не забывайте о том, что на борту нашего корабля, помимо 180 военных, находятся 804 ученых, возглавляемых администрацией, которая была избрана весьма неохотно, незначительным большинством. Такое положение должно быть исправлено. Мы имеем право на демократические выборы.

Предвыборное собрание — 9/7/1. Время — 1500.

Голосуйте за КЕНТА!»

Гросвенф сунул карточку в карман и шагнул в ярко освещенную комнату. Ему казалось, что такие желчные личности, как Кент, редко добиваются успеха в своих усилиях, направленных на разделение людей на враждующие группы. Пятьдесят процентов межзвездных экспедиций, отправленных за последние двести лет, все еще не вернулось, и причины этого можно было искать лишь в том, что происходило на борту вернувшихся кораблей. Полные горечи записи говорили о разногласиях среди членов экипажа, о раздорах и противоречиях среди враждующих групп. Число последних увеличивалось почти прямо пропорционально времени путешествия.

Выборы в подобных экспедициях не были частым событием. Разрешение на них было дано, потому что люди не желали быть связаны беспрекословным подчинением раз и навсегда избранным лицам. Но корабль — это не государство в миниатюре. Так или иначе, избежать случайностей было невозможно и, памятуя о возможной катастрофе, признавалась необходимость ограничений.

Размышляя над этим и раздосадованный тем, что время собрания совпадает со временем проведения его лекции, Гросвенф прошел к столовой. Столовая была переполнена. Он нашел своих приятелей уже обедающими. Их было трое, все младшие научные сотрудники из разных отделов. Едва он успел сесть, как один из них весело проговорил:

— Итак, какие убийственные черты непредсказуемого женского характера будем сегодня обсуждать?

Гросвенф добродушно рассмеялся, хотя и понимал, что замечание было шутливым лишь отчасти. Разговоры среди молодых людей тяготели к одной определенной теме: женщинам и сексу. В этой полностью мужской экспедиции проблема секса была решена химически, путем введения специальных наркотиков. Это снимало физическую потребность, но в эмоциональном плане ничуть не удовлетворяло.

Никто не ответил на этот шутливый вопрос. Карл Деннисон, молодой химик, хмуро взглянул на остряка и повернулся к Гросвенфу.

— Как собираешься голосовать, Эл?

— Путем тайного голосования. А теперь давайте вернемся к тому, что говорила о нас в то утро блондинка Эллисон.

— Ты ведь будешь голосовать за Кента? — не унимался Деннисон.

— Я еще не думал об этом, — усмехнулся Гросвенф. — До выборов еще пара месяцев. А что, собственно, говорит против Мортона?

— Он человек, выбранный правительством.

— И я тоже, и ты…

— Он — всего лишь математик, а не ученый в широком смысле слова.

— Это для меня новость. А я годами жил иллюзией, что математики тоже ученые.

— Несмотря на поверхностное сходство, это все же иллюзия.

Деннисон явно старался добиться успеха, демонстрируя собственную позицию. Это был серьезный, плотного сложения мужчина. Сейчас он подался вперед, как будто уже выложил суть дела.

— Ученым следует держаться вместе. Вы только представьте: нас тут целый корабль, и кто над нами стоит? Человек, имеющий дело с абстракциями. Разве он может решать практические проблемы?

— Смешно, но мне казалось, что он весьма преуспевает в сглаживании наших проблем.

— Мы и сами в состоянии сглаживать свои проблемы! — раздраженно заявил Деннисон.

Гросвенф нажал на кнопку. Заказанная еда заскользила по вертикальному конвейеру, целясь в центр стола.

— Этот опилочный ростбиф прямо из химического отдела? — фыркнул он. — Восхитительных размеров и непередаваемого запаха. Вопрос заключается в том, такое ли количество усилий было затрачено на то, чтобы сделать опилки из деревьев покидаемой планеты такими же питательными, как те опилки, что мы захватили с собой? — Он поднял голову. — Ладно, не отвечайте… Я не желаю быть разочарованным в деятельности отдела, возглавляемого мистером Кентом, хотя мне и не нравится его облик и поведение. Видите ли, я обратился к нему за помощью, а он велел позвонить ему через десять лет. Вероятно, он забыл о выборах. Кроме того, у него хватило наглости назначить собрание на то же время, когда я собрался прочитать лекцию о некзиализме. — Эллиот принялся за еду. — Ни одна лекция не может быть так важна, как это собрание. Я собирался обсудить вопросы, касающиеся каждого из нас и тебя в том числе.

Лицо Деннисона побагровело, голос стал резким.

— Послушай, Эл, ты не можешь выступить против человека, которого даже толком не знаешь. Кент из числа тех людей, которые не забывают своих друзей.

— Я бы сказал, что он не забывает тех людей, которых не любит, — проговорил Гросвенф и нетерпеливо пожал плечами. — По моему мнению, Кент несет в себе черты, пагубные для нашей цивилизации. Согласно теории Кориты о цикличности истории, мы находимся на «зимней» стадии своей культуры. В один из ближайших дней я попрошу его разъяснить мне этот вопрос поподробнее. Я уверен в том, что Кент, как кандидатура кандидата — демократа, является худшим продуктом этого периода.

Гросвенф хотел было добавить, что находится на борту именно для того, чтобы противостоять подобным аспектам, но вовремя удержался: подобные споры и явились как раз причиной бедствий многих экспедиций. Как результат этого, все корабли, о чем большинству даже было неизвестно, сделались базой социологических экспериментов: дебаты, выборы, раскол команды — эти и многочисленные другие изменения были использованы в надежде на то, что экспансивность людей в пространстве они сделают менее дорогостоящей.

По лицу Деннисона блуждала улыбка.

— Вы только послушайте этого молодого философа! — сказал он насмешливо. Потом добавил строгим голосом: — Голосуй за Кента, если понимаешь, что для тебя хорошо, а что плохо.

Чтобы дать ему остыть, Гросвенф перешел на шутливый тон:

— Что же он сделает? Урежет мою порцию опилок? А может, я сам желаю стать директором! Давайте голосовать за тех, кто моложе тридцати пяти. В конце концов, мы численно превосходим пожилых в пропорции три или четыре к одному. Демократия требует, чтобы мы сотрудничали на основе пропорции.

Деннисон, казалось, решил оставить его в покое:

— Ты совершаешь серьезную ошибку, Эл, и скоро в этом убедишься.

Конец обеда прошел в молчании.

За пять минут до 1500 следующего вечера Гросвенф понял, что его затея с лекцией потерпела неудачу, и это его расстроило. Он знал, что Кент мог запретить своим последователям пойти на лекцию, которую должен был читать человек, не поддерживающий его. Но если даже под контролем шефа химического отдела находилось большинство, все-таки оставалось еще несколько сот человек, влияния на которых он не имел. Гросвенф не мог не вспомнить того, что сказал ему директор института накануне отъезда:

— Работа, которую тебе предстоит вести на борту «Космической Гончей», будет тяжелой. Некзиализм — потрясающе новый подход к познанию и взаимодействию наук. Пожилые будут бороться с ним, повинуясь лишь инстинкту. Молодые, если они уже прошли курс обычным методом, автоматически займут враждебную позицию ко всему, что утверждает, что их только что приобретенные знания уже устарели. Тебе самому придется использовать на практике то, чему ты научился теоретически. В твоем случае подобный переход тоже является частью твоего обучения. Прежде всего помни, что человеку, который прав, в критических ситуациях бывает довольно положиться на свой слух.

В 1600 Гросвенф прошел к доске объявлений и изменил время лекции на 1700. В 1700 он изменил его на 1800, а еще позже — на 1900.

«Скоро они освободятся, — сказал он себе. — Политические собрания не могут длиться вечно».

За пять минут до 1900 он услышал в коридоре легкие шаги двух человек. Шаги стихли возле открытой двери, ведущей в его отдел, и один из них сказал:

— Это здесь.

Затем они рассмеялись без всякой причины и через минуту вошли. Поколебавшись, Гросвенф приветливо кивнул молодым людям. С первого дня путешествия он поставил перед собой задачу — научиться узнавать людей по голосам, именам и узнать о них как можно больше. Людей было так много, что он еще не, успел закончить эту работу, но этих двоих он помнил. Оба были из химического отдела.

Он осторожно наблюдал за тем, как они оглядывались и рассматривали выставленные обучающие машины. Казалось, они были удивлены, хотя и старались не подавать вида. Наконец, оба устроились в креслах, и один из них с подчеркнутой вежливостью спросил:

— Когда начнется лекция, мистер Гросвенф?

Гросвенф взглянул на часы и сказал:

— Через несколько минут.

Вскоре пришли еще восемь человек. Это весьма приободрило Гросвенфа, главным образом потому, что одним из пришедших был Дональд Мак-Кен, глава отдела геологии. Его не беспокоил даже тот факт, что четверо его слушателей были из химического отдела. Он углубился в лекцию об условных рефлексах и рассказал о том, что было сделано в этой области, начиная от Павлова и кончая днями, когда был заложен краеугольный камень некзиализма.

Затем к нему подошел Мак-Кен и проговорил:

— Я заметил, что часть оборудования составляют так называемые «машины сна», которые обучают человека во сне, — он усмехнулся. — Помню, один из моих старых профессоров указывал на то, что подобным образом можно узнавать все, что накоплено в разных областях науки лишь за тысячу лет. Вы не упомянули о подобном ограничении.

Гросвенф чувствовал, что серые глаза собеседника наблюдают за ним с добродушным лукавством.

— Это ограничение, — улыбнулся он, — отчасти было результатом старого метода использования машин без предварительной подготовки. В наши дни «Некзиальное общество» для того, чтобы преодолеть первоначальное сопротивление, использует гипноз и психотерапию. Например, мне при проверке сказали, что для меня является нормальным включение машины лишь на пять минут за два часа сна.

— У вас очень низкая толерантность, — заметил Мак-Кен. — Моя была три минуты за полчаса.

— Но вы на нее согласились, не так ли?

— А что бы сделали вы?

Гросвенф улыбнулся.

— Сам я не сделал ничего. Меня обучали различными методами до тех пор, пока я не научился восьмичасовому сну при непрерывно работающей аппаратуре. Процесс поддерживался некоторыми другими приспособлениями.

Последнюю фразу геолог проигнорировал и удивленно воскликнул:

— Полных восемь часов?!

— Полных, — подтвердил Гросвенф.

Его собеседник, казалось, обдумывал услышанное.

— И все же, — сказал он, наконец, — это служит дополнением к первоначальному фактору. Имеется много людей, которые даже при отсутствии специальных условий могут, не просыпаясь, забирать пять минут из каждой четверти часа.

Гросвенф задумчиво проговорил, внимательно наблюдая за реакцией собеседника:

— Но тогда информацию придется повторить много раз, — по ошеломленному выражению лица Мак-Кена он понял, что его слова угодили в цель. — Конечно, сэр, вы обладаете способностью видеть и слышать что-то единожды и никогда не забывать. Но часто то, что оставило достаточно глубокий след, постепенно настолько стирается в воспоминании, что, по истечении времени, даже невозможно вспомнить, где ты об этом слышал. На это есть свои причины. «Некзиальное общество» установило, в чем они заключаются.

Мак-Кен ничего не ответил, он размышлял. Гросвенф бросил через его плечо взгляд на четверку из химического отдела, которые собрались группой у двери в коридор. Они тихо о чем-то шептались. Он отвел от них взгляд и обратился к геологу:

— Было время, когда я считал, что нагрузка для меня слишком велика. Я, как вы понимаете, говорю не о машинах сна. При правильном обращении на их долю приходится не более десяти процентов информации.

Мак-Кен качнул головой.

— Эти цифры меня просто ошеломили. Полагаю, что вы добивались самых высоких процентов запоминания при просмотре тех небольших фильмов, где кадр держится не больше доли секунды.

— Мы смотрели эти фильмы по три часа в день, он они составляли лишь 45 % от общего курса тренировки. Секрет кроется в скорости и в повторении.

— Вся наука за один присест! — изумился Мак-Кен. — Да, это единственное, что можно назвать полным обучением.

— Это лишь один из аспектов. Мы используем при обучении все органы чувств. В процессе усвоения у нас участвуют и пальцы, и уши, и глаза, даже запах и вкус имеют значение.

Мак-Кен снова замолчал, нахмурившись. Гросвенф заметил, что молодые люди вышли, наконец, из помещения. Из коридора раздался приглушенный смех. Казалось, это вывело Мак-Кена из оцепенения. Геолог протянул Гросвенфу руку и сказал:

— Как насчет того, чтобы зайти на днях ко мне в отдел? Вероятно, нам удастся разработать метод совмещения ваших всеобъемлющих знаний с нашей работой на местности. Мы сможем применить его, когда приземлимся на другой планете.

Направляясь по коридору в спальню, Гросвенф тихо насвистывал. Он одержал свою первую победу, и сознавать это было очень приятно.

Глава 2

Подойдя на следующее утро к двери своего отдела, Гросвенф с удивлением отметил, что она открыта. Яркий луч света бил из нее в тускло освещенный коридор. Он поспешил вперед и застыл в дверях, пораженный.

С первого же взгляда он узнал семерых химиков. Двое из них были вчера на его лекции. В комнате размещалось множество приборов и целая система трубок для насыщения чанов химикалиями. Гросвенф вспомнил, как вели себя химики на его лекции. Он опасливо вошел в комнату, со страхом думая о том, что могло случиться с его оборудованием. Эту первую комнату он использовал для общих целей. В ней находилось несколько аппаратов, но в целом она была предназначена для того, чтобы давать групповой инструктаж.

В остальных четырех комнатах находилось специальное оборудование. Сквозь открытую дверь, ведущую в его кино- и звуковую студии, Гросвенф увидел, что вторая комната тоже занята. Он был настолько поражен, что не мог сказать ни слова. Не обращая внимания на присутствующих, он пересек первую комнату и обошел все четыре специальные секции. Три из них были заняты оккупантами-химиками, четвертая секция с ее хитроумной техникой и смежная с ней кладовая были не тронуты. Из четвертой секции дверь вела в маленький коридор. Гросвенф мрачно подумал о том, что впредь она будет служить входом в его отдел.

Он не дал воли гневу, отхватившему все его существо, а попытался трезво оценить сложившуюся ситуацию. От него, конечно, ожидали, что он побежит к Мортону с протестом. Кент попытается обернуть это на выборах себе на пользу. Гросвенф медленно вернулся в первую комнату — свою аудиторию. Лишь теперь он заметил, что чаны были предназначены для производства пищи. Ловко! Выходит, что площадь, которая раньше неслужила полезному делу, теперь отобрана, чтобы ему служить.

Причина происшедшего была ясна, — Кент невзлюбил его Высказавшись против выборов Кента — факт, который вполне мог стать известным, — он еще более усилил эту неприязнь. Мстительность шефа химического отдела не делала ему чести. Но если с умом взяться за дело, это можно использовать против него. Эффект бумеранга…

Мгновенно составив план действий, он подошел к одному из химиков и сказал:

— Я прошу вас передать своим товарищам, что я рад продолжить образование штата химического отдела и что, я надеюсь никто не будет возражать против обучения в рабочее время.

И сразу отошел, не дожидаясь ответа. Оглянувшись, он убедился, что химик во все глаза смотрит ему вслед. Гросвенф подавил улыбку. Входя в заставленную техникой комнату, он чувствовал себя почти спокойным. Теперь, по крайней мере, он находился перед лицом такой ситуации, когда мог применить некоторые из имеющихся в его запасе методов обучения. Поскольку передвижные шкафы и прочее оборудование находилось теперь на гораздо меньшей площади, чем раньше, ему пришлось потратить некоторое время на поиски необходимого ему гипнотического газа. Он провел полчаса, приглаживая глушитель к выпускному отверстию с тем, чтобы сжатое внутри вещество не издавало при выходе свистящего звука. Гросвенф отнес канистру по вторую комнату. Затем он отпер решетчатую дверь стенного шкафа, поставил канистру внутрь, пустил газ и быстро запер дверцу.

Слабый запах газа смешался с идущим от чанов запахом химикалий. Тихонько насвистывая, Гросвенф двинулся через комнату и был остановлен младшим сотрудником, одним из тех, кто присутствовал накануне вечером на его лекции.

— Какого черта вы тут делаете?

Гросвенф холодно улыбнулся нахалу.

— Через минуту вы перестанете обращать на меня внимание. Это часть моей образовательной программы для вашего штата.

— А кто это вас просил об образовательной программе?

— Как, мистер Мэдлен! — произнес Гросвенф, симулируя удивление. — А что же еще вы могли бы делать в моем отделе? — он рассмеялся. — Я просто подшутил над вами — это дезодорант. Я не хочу, чтобы комнаты пропахли посторонними запахами.

Не дожидаясь ответа, Гросвенф отошел и стал у стены, наблюдая за реакцией людей на газ. Их было пятнадцать. Он мог ожидать пять благоприятных результатов и пять частично благоприятных. Существовали способы, с помощью которых можно было определить реакцию каждого. После нескольких минут пристального наблюдения он подошел к одному из химиков и тихим, но твердым голосом сказал:

— Через пять минут приходите в ванную, я кое-что вам дам. Не забудьте!

Гросвенф вернулся к двери, соединявшей вторую комнату с кинозалом. Обернувшись, он увидел, что Мэлден подошел к тому человеку и что-то спросил. Химик покачал головой.

В голосе Мэдлена прозвучали ярость и недоумение:

— То есть как это не говорил? Я сам видел, что говорил.

Химик разозлился.

— Я ничего не слышал!

Если спор и продолжался, то Гросвенф ничего об этом не знал. Краешком глаза он заметил, что один из молодых людей в соседней комнате выказывает признаки реакции. Он как бы случайно подошел к нему и проговорил то же самое, что и в первый раз, но с одной разницей — вместо пяти минут он назвал пятнадцать. Из всех мужчин шестеро пришли к такому состоянию, которое Гросвенф счел достаточным для выполнения своего плана. Из оставшихся девяти трое, включая Мэлдена, выказывали слабую реакцию. Последнюю группу Гросвенф оставил в покое. На данной стадии он нуждался в полной уверенности. Чуть позже он попробует на остальных другие методы. Он торопливо ждал, когда первый объект его эксперимента войдет в ванную. Улыбнувшись ему, он сказал:

— Вы видели когда-нибудь что-то подобное? — Эллиот протянул химику крошечный наушник с кромкой для прикрепления его внутри уха.

Человек взял приспособление и удивленно покачал головой.

— Что это? — спросил он.

Гросвенф приказал:

— Повернитесь вот так, и я прикреплю его к вашему уху. — Поскольку испытуемый повиновался без дальнейших рассуждений, Гросвенф продолжал: — Вы заметили, что внешняя часть имеет окраску тела? Если кто-то обратит на вас внимание, вы можете сказать, что это слуховой усилитель. — Он закончил работу и отошел в сторону. — Через минуту-другую вы не будете его ощущать.

Химик, казалось, заинтересовался.

— Сейчас я его едва чувствую. А что это?

— Это радио. — Гросвенф подчеркивал каждое слово. — Но вы не будете слышать ни одного из произнесенных по нему слов. Они будут направлены непосредственно в ваше сознание. Вы сможете слышать то, что вам будут говорить другие люди. Вы сможете поддерживать разговор. Собственно, вы будете заниматься своими обычными делами, совершенно не думая о том, что с вами происходит нечто необычное. Вы просто об этом забудете.

— Нет, вы только подумайте! — чему-то удивился химик и вышел, крутя головой.

Через несколько минут появился второй человек, потом, один за другим, явились еще четверо, каждый под глубоким гипнозом. Гросвенф снабдил их всех аналогичными приборами.

Потихоньку напевая, он достал другой гипнотический газ, заполнил им канистру и спрятал в одном из шкафов. На этот раз Мэлден и четверо других оказались под сильным воздействием. Из оставшихся двое выказывали слабую реакцию, еще один — находившийся под слабым воздействием первого газа — казалось, полностью вышел из этого состояния, и еще один — вообще не выказывал никаких признаков реакции на газ.

Гросвенф решил, что этого — одиннадцать из пятнадцати — будет довольно. Сведения, полученные Кентом от вернувшихся в отдел химиков, должны были явиться для него неприятным сюрпризом. Тем не менее до окончательной победы было еще далеко. Она, вероятно, была недостижима без прямой атаки на самого Кента.

Гросвенф быстро приготовил магнитофонную запись для экспериментальной передачи по портативным приемникам. Включив ее, он принялся обходить людей и наблюдать за их реакцией. Четверо индивидов казались чем-то обеспокоенными. Гросвенф приблизился к одному из них, который непрерывно тряс головой.

— В чем дело? — осведомился он.

— Я все время слышу голос. Смешно! — человек грустно рассмеялся.

— Громкий? — это был не совсем тот вопрос, которого мог ожидать обеспокоенный человек, но Гросвенф задал его намеренно.

— Нет, далекий, он уходит, а потом…

— Он уйдет совсем, — успокаивающий голос Гросвенфа благотворно действовал на человека. — Вы не знаете, каким чувствительным бывает мозг. Я уверен, что сейчас, после того как он привлек к себе ваше внимание и заставил меня разговаривать с вами, голос исчезнет совсем.

Человек повертел головой туда-сюда, прислушиваясь. Затем он удивленно взглянул на Гросвенфа.

— Исчез… — он выпрямился и с облегчением вздохнул. — Это заставило меня немного поволноваться.

Из остальной тройки двоих удалось успокоить сравнительно легко. Но последний и после дополнительного внушения продолжал слышать голос. В конце концов Гросвенф отвел его в сторону и незаметно вытащил крошечный приемник. Вероятно, этот человек нуждался в более тщательной подготовке.

С остальными Гросвенф обменялся несколькими короткими фразами. Удовлетворенный, он возвратился в комнату с аппаратурой и установил серию записей таким образом, чтобы они воспроизводились по три минуты из пятнадцати. Снова пройдя во вторую комнату, он осмотрелся. Все было в порядке. Он решил, что вполне может оставить этих людей наедине с их работой. Выйдя в коридор, он направился к лифту. Через несколько минут он вошел в математический отдел и спросил Мортона. К удивлению Эллиота, его сразу же пропустили.

Он нашел Мортона удобно сидящим в кресле за огромным столом. Математик указал ему на стул, и Гросвенф сел. Он впервые находился в кабинете Мортона и сейчас с любопытством смотрел по сторонам. Комната была большая, и одну из ее стен занимал широкий экран. В данный момент он был направлен на пространство под таким углом, что огромная кружащаяся галактика, на фоне которой Солнце было лишь крошечной пылинкой, была видна вся целиком, как на ладони. Она была достаточно близко, чтобы можно было разглядеть отдельные из множества звезд, и достаточно далеко, чтобы все они вместе давали впечатление единой россыпи бриллиантов.

В поле зрения было также несколько созвездий, которые, хотя и находились за границей галактики, кружились вместе с ней в пространстве. Вид их напомнил Гросвенфу, что «Космическая Гончая» проходит сейчас рядом с одним из мелких созвездий.

Когда ритуал обычных приветственных фраз был закончен, он спросил:

— Еще не решили, будем ли мы останавливаться у одного из этих созвездий?

— Решение — против остановки, и я с этим согласен. Мы направляемся в другую галактику и пробудем там достаточно долго. — Директор неторопливо шагнул вперед, взял со стола бумагу и резко спросил: — Я слышал, что вашу территорию оккупировали?

Гросвенф слегка улыбнулся. Он мог себе представить, какое удовольствие доставила эта весть кое-кому из членов экспедиции, Он достаточно заявил о себе на корабле, чтобы возможности некзиалиста внушили им тревогу. Некоторые лица — и не обязательно те, кто поддерживает Кента, — будут против вмешательства в это дело директора.

Сознавая это, он все же пришел, чтобы понять, сознает ли Мортон всю сложность момента. Гросвенф коротко описал происшедшее и закончил так:

— Мистер Мортон, я хочу, чтобы вы приказали Кенту прекратить вторжение, — он не хотел облекать свои слова в такую категоричную форму, но ему было необходимо знать, осознает ли Мортон опасность.

Директор покачал головой и холодно произнес:

— В конце концов, у вас действительно слишком большое помещение для одного человека. Почему бы вам не поделиться с другим отделом?

Ответ был уклончивым. Гросвенфу ничего не оставалось, как усилить нажим. Он решительно заявил:

— Должен ли я понять это так, что глава любого отдела, находящегося на этом корабле, имеет право захватывать территорию другого отдела без разрешения начальства?

Мортон ответил не сразу. По его лицу пробежала легкая усмешка. Наконец, он сказал:

— Мне кажется, что вы неверно понимаете мое положение на «Гончей». Прежде чем я вынесу решение, касающееся главы отдела, я обязан посоветоваться с главами других отделов. Давайте предположим, что я поставил этот вопрос на повестку дня, и когда было решено, что Кент может занять часть вашего отдела, оказалось, что он уже занят. Таким образом, статус был утвержден задним числом. Лично мне кажется, что на данной стадии вас можно было бы не ограничивать в площади, — мягко закончил он и улыбнулся.

Гросвенф, чья цель была достигнута, тоже улыбался.

— Я очень рад заручиться в этом деле вашей поддержкой. Значит, я могу рассчитывать на вас и не позволить Кенту выносить этот вопрос на повестку дня?

Если Мортон и был удивлен таким истолкованием своей позиции, то не подал вида.

— Повестка дня, — с удовольствием произнес он, — один из вопросов, которые я обязан контролировать. Она составляется в моем офисе, и я при этом присутствую. Главы отделов могут проголосовать за то, чтобы поставить предложение Кента на повестку дня более позднего собрания, а не того, что находится в процессе подготовки.

— Я так понимаю, — проронил Гросвенф, — что мистер Кент уже подал просьбу о том, чтобы занять четыре комнаты моего отдела?

Мортон кивнул. Он положил руку на бумагу, лежавшую на столе, потом взял хронометр и задумчиво уставился на него.

— Следующее собрание состоится через два дня, а потом они будут проходить каждую неделю, если только я не буду их откладывать. Думаю, — он говорил так, будто размышлял вслух, — что мне без труда удастся отложить одно из запланированных собраний на двенадцать дней. — Он отложил хронометр и быстро поднялся. — Это даст вам для защиты двадцать два дня.

Гросвенф медленно поднялся. Он решил не обсуждать временной лимит: в данный момент он казался более чем достаточным. Но все сказанное было, мягко говоря, несколько необычно: задолго до того как время истечет, он сам должен был или вернуть контроль над своим отделом, или признать себя побежденным.

Вслух он сказал:

— Есть еще один вопрос, о котором мне бы хотелось поговорить. Мне кажется, я имею право на прямую связь с главами других отделов, когда мы работаем в скафандрах.

Мортон улыбнулся.

— Это упущение будет исправлено.

Они пожали друг другу руки, и Гросвенф вышел. Когда он возвращался в свой отдел, ему казалось, что, хотя и весьма окольными путями, некзиализм обретает под собой почву.

Войдя в первую комнату, Гросвенф с удивлением обнаружил там Сидла, который стоял в сторонке и наблюдал за работой химиков. Увидев его, психолог направился к нему навстречу укоризненно покачивая головой.

— Молодой человек, — начал он, — не кажется ли вам, что это немного неэтично?

Гросвенф понял, что Сидлу известно, что проделал он с этими людьми, и почувствовал неприятный укол совести. Однако, придав голосу самую невинную интонацию, он быстро проговорил:

— Вы абсолютно правы, сэр. Я почувствовал то же самое, что почувствовали бы и вы, если бы ваш отдел был занят в обход всех существующих правил.

«Зачем он пришел? — подумал он про себя. — Неужели Кент попросил его о расследовании?»

Сидл потер подбородок. Это был плотный человек с живыми искрящимися глазами.

— Я имел в виду не это, — хмуро возразил он. — Но вы, я вижу, испытываете удовлетворение.

Гросвенф изменил тактику.

— Вы возражаете против метода обучения, который я использовал на этих людях?

Он больше не чувствовал угрызений совести. Какие бы причины ни привели сюда этих людей, он обязан был этим воспользоваться чтобы показать кое-кому, если возможно, свое преимущество. Он надеялся посеять в душе психолога сомнения и обеспечить его нейтралитет в своей борьбе против Кента.

— Да, я пришел сюда по просьбе мистера Кента и осмотрел его подчиненных, которые, как он считал, действовали несколько странно. Теперь я обязан дать мистеру Кенту отчет о своих наблюдениях.

— Но почему? — спросил Гросвенф и заговорил более откровенно. — Мистер Сидл, мой отдел захвачен человеком, невзлюбившим меня за то, что я открыто высказывался против его кандидатуры на предстоящих выборах. Поскольку он действовал в обход всех действующих на корабле законов, я имею право защищать себя так, как умею. Тем не менее я прошу вас оставаться нейтральным в этом чисто личном вопросе.

— Вы не понимаете, — нахмурился Сидл, — что я тут в качестве психолога. Я рассматриваю использование вами гипноза без согласия испытуемых как совершенно безнравственную акцию. Я удивлен, что вы ждете от меня соучастия.

— Уверяю вас, что мое отношение к этике так же серьезно, как и ваше. Гипнотизируя людей без их согласия, я воздержался от того, чтобы, воспользовавшись своим преимуществом, пристыдить их или ввести в замешательство хотя бы в малейшей степени. И при данных обстоятельствах я не вижу причин, по которым вам следовало бы занять сторону мистера Кента.

— Между вами и Кентом произошла ссора… это верно?

— Совершенно верно. — Гросвенф понимал, что за этим доследует.

— И все же вы загипнотизировали не Кента, а группу посторонних людей.

Гросвенф вспомнил, как вели себя на его лекции четверо техников из химического отдела. По крайней мере, некоторых из них нельзя было назвать посторонними.

— Я не собираюсь вступать с вами в спор по этому поводу, мистер Сидл. Могу лишь сказать, что большинство, которое с самого начала, не раздумывая, подчинилось лидерам, в чье поведение они не потрудились вникнуть, должно за это платить. Но я не буду дискутировать этот вопрос, а лучше задам свой.

— Да?

— Вы входили в техническую?

Сидл молча кивнул.

— Вы видели записи?

— Да.

— Вы обратили внимание, какая именно в них заложена информация?

— Все связано с химией.

— Это все, что я им даю, и все, что намеревался им дать. Я рассматриваю свой отдел как отдел обучения. Лица, приходящие сюда, получают знания, хотят они этого или не хотят.

— Не понимаю, каким образом это вам поможет избавиться от них. Тем не менее я буду счастлив сообщить мистеру Кенту о том, что вы делаете. Вряд ли он станет возражать против того, чтобы его люди углубили знания по химии.

Гросвенф промолчал. У него было собственное мнение насчет того, что скажет мистер Кент, и обрадуется ли он, что его служащие будут знать по его специальности столько, сколько знает он сам. Он мрачно следил за тем, как Сидл покидает его отдел. Он наверняка даст Кенту полный отчет, а это означает, что в действие вступит новый план. Но Гросвенф решил, что для активных действий время еще не настало. Нельзя было быть уверенным в том, что определенные действия не явятся толчком для тех событий, которые он стремился предотвратить. Несмотря на его отношение к теории цикличности истории, следовало помнить, что цивилизация действительно рождалась, росла и старела. Прежде чем действовать дальше, следовало поговорить с Коритой и узнать, не упомянет ли он о каких — либо скрытых неясностях.

Он нашел ученого в библиотеке, которая располагалась на том же этаже. Корита собирался уходить. Эллиот сразу же поспешил к нему и без околичностей изложил свое дело.

Корита ответил не сразу. Они прошли почти весь коридор прежде чем Корита проговорил:

— Друг мой… Я уверен, что вы понимаете, насколько трудно решать специфическую проблему. Только на базе общих правил. Это практически все, что может предложить теория цикличности.

— И все же, поскольку аналоги могли бы быть полезными для меня, я вас прошу… Из того, что я читал по этому предмету, я понял, что мы находимся в позднем, «зимнем», периоде цивилизации. Иными словами, именно сейчас мы совершаем ошибки, ведущие к распаду. У меня есть кое-какие соображения на этот счет, хотя хотелось бы большего.

Корита пожал плечами.

— Я постараюсь быть кратким. Важнейшей доминирующей чертой «зимнего» периода цивилизации является растущее понимание миллионами индивидуумов того, в чем состоит суть происходящего. Люди становятся нетерпимыми к религиозному, или с позиции сверхъестественного, объяснению того, что происходит в их телах и умах, в окружающем мире. С ростом знаний даже простые умы начинают видеть вглубь, впервые и полностью отрицают наследственное превосходство меньшинства, отвергают его. И начинается борьба за власть… Именно эта, выросшая до огромных пределов, борьба является общей чертой «зимних» периодов всех цивилизаций, увековеченных историей. К лучшему или к худшему, но борьба обычно начинается в легальных рамках систем, которые тяготеют к защите осажденного меньшинства. Последующие поколения автоматически подключаются к борьбе за власть. Результатом является рукопашная. Охваченные негодованием и стремлением к власти, люди следуют за мудрыми и тоже сбитыми с толку вожаками. Повторяется одно и то же, беспорядок неминуемо ведет к развязке. Рано или поздно одна из групп завоевывает влияние. Оказавшись у вершины власти, лидеры завоевывают и насаждают «порядок», увлекая при этом миллионы в провал. Господствующая группа начинает активно тормозить всякого рода прогресс. Права, свобода и прочие институты, необходимые любому организованному обществу, становятся средствами давления и монополизации. Борьба в такой ситуации становится трудной, а потом и невозможной. И тут мы наблюдаем быстрый переход к кастовой системе Древней Индии и другим, менее известным, но откровенно жестоким обществам, таким, как Рим после 300 года н. э. Индивидуумы не могут подняться выше своего уровня. Ну как, помогла вам моя краткая зарисовка?

Гросвенф задумчиво проговорил:

— Как я уже сказал, я хочу решить проблему, заданную мне мистером Кентом, не впав при этом в эгоистические ошибки человека «зимнего» периода, описанные вами. Я хочу знать, могу ли я защищаться от него, не усугубив при этот враждебных отношений, уже имеющихся на борту «Гончей».

Корита сухо улыбнулся.

— Это будет трудная победа, если она возможна вообще. Исторически на базе масс проблема еще никогда не решалась. Что же, желаю вам удачи, молодой человек!

В эту минуту все и случилось…

Глава 3

Они остановились у стеклянной комнаты на этаже Гросвенфа. Впрочем, это было не стекло, как и не комната. Это была ниша во внешней стороне корпуса, а «стекло» — разновидность сплава прочного металла. За ним находился вакуум и беспредельность пространства.

Гросвенф рассеянно отметил, что корабль оставил за собой маленькое созвездие, которое проходил недавно. Были видны лишь некоторые из пяти тысяч солнц системы. Она разжал губы, чтобы сказать: «Я бы хотел еще раз поговорить с вами, мистер Корита, когда у вас будет свободное время».

Но он не успел сказать этого. В стекле напротив него появилось неясное движущееся изображение женщины в шляпе с перьями. Изображение колебалось и мерцало. Гросвенф почувствовал, как сильно напряглись мышцы его глаз. На мгновение его сознание потухло, но затем на него обрушился шквал звуков, перед глазами замерцали световые блики и резкая боль пронзила тело. Гипнотические галлюцинации! Эта мысль была подобна разряду электрического тока. Однако она его и спасла. Благодаря умению руководить своими физическими способностями он смог мгновенно рассеять механический соблазн световых пятен. Резко повернувшись, он закричал в ближайший коммуникатор:

— Не смотреть на изображения! Это гипноз! На нас напали!

Отвернувшись от коммуникатора, он споткнулся о бесчувственное тело Кориты. Остановившись, он опустился на колени.

— Корита! — настойчиво позвал он. — Вы меня слышите?

— Да.

— Вы повинуетесь моим словам, ясно?

— Да.

— Вы начинаете расслабляться, все забываете. Ваше сознание спокойно. Действие образов слабеет. Теперь оно совсем прекратилось. Образы исчезли. Вам ясно? Совсем исчезли…

— Понимаю…

— Они не смогут на вас воздействовать. Каждый раз, видя изображение, вы вспоминаете одну из приятных домашних сцен. Вам ясно?

— Да.

— А теперь пробуждайтесь. Буду считать до трех. Раз… два… три… просыпайтесь!

Корита открыл глаза и озадаченно спросил:

— Что со мной случилось?

Гросвенф в нескольких словах объяснил ситуацию и приказал:

— А теперь идемте, быстро! Несмотря на встречное внушение, цветовые пятна продолжают попадать в поле моего зрения.

Он потащил ошеломленного археолога к «Некзиальному отделу». За первым же поворотом они натолкнулись на неподвижное человеческое тело, лежащее на полу.

Гросвенф пнул его ногой, причем не слишком осторожно. Он хотел получить ответную реакцию.

— Вы меня слышите? — резко спросил он.

Человек шевельнулся.

— Да.

— Тогда слушайте. Световые изображения на вас больше не действуют. А теперь вставайте, вы проснулись.

Человек вскочил и, пошатываясь, ринулся на него. Гросвенф отпрянул, и нападающий пронесся мимо. Гросвенф приказал ему остановиться, но тот, не оглядываясь, продолжал идти вперед. Эллиот схватил Кориту за руку.

— Кажется, я занялся им слишком поздно.

Корита изумленно покачал головой. Его взгляд обратился к стене, и из произнесенных им слов стало ясно, что внушения Гросвенфа не оказали полного действия или были уже поколеблены.

— Но что они такое? — спросил он. — Разве вы на них не смотрите?

Не делать этого было чрезвычайно трудно. Гросвенфу приходилось держать глаза закрытыми, чтобы бьющие от изображений лучи не попадали в глаза. Сначала ему казалось, что изображения повсюду. Потом он заметил, что женские силуэты, как-то странно раздвоенные, занимают прозрачные и полупрозрачные секции. Таких секций было сотни, но все-таки было какое-то ограничение.

Затем они увидели еще несколько людей. Жертвы лежали на неравных расстояниях друг от друга. Дважды они наталкивались на людей, находящихся в сознании. Один из них стоял у стены на их пути, уставившись куда-то невидящим взглядом, и не двинулся с места, когда Гросвенф и Корита проходили мимо.

Другой испустил вопль и, схватив вибратор, выпалил из него. Луч ударил в стену за спиной Гросвенфа. Тогда он бросился на человека и свалил его на пол. Человек — Эллиот узнал помощника Кента — злобно уставился на него и прохрипел:

— Чертов шпион! Мы еще доберемся до тебя!

Гросвенф не стал задерживаться, чтобы уяснить причины удивительного поведения человека. Но, подходя вслед за Кори — той к двери «Некзиального отдела», он весь напрягся. Если тот химик мог так быстро поддаться чувству ненависти к нему, то чего можно ожидать от тех пятнадцати, которые расположились в его комнатах.

К своему облегчению он увидел их лежащими на полу без сознания. Он торопливо достал две пары темных очков — одну для Кориты, другую для себя, потом включил полное освещение, и потоки огня залили стены, потолок и пол. Изображения были мгновенно поглощены светом. Гросвенф проследовал в техническую комнату и принялся давать команды, надеясь, что сумеет освободить тех, кого он лично загипнотизировал. Сквозь стеклянную дверь он наблюдал за двумя из них. По истечении пяти минут они все еще не подавали признаков жизни. Он понял, что мозг загипнотизированных находится в таком состоянии, что любые слова были бесполезны. Существовала возможность, что через некоторое время они очнутся и переключатся на него. С помощью Кориты он перетащил их в ванную комнату и запер дверь. Был очевиден случай механически — визуального гипноза такой силы, что сам он спасся лишь благодаря решительным действиям. Но случившееся не ограничивалось видением. Изображения пытались взять над ними контроль, стимулируя через зрительные органы их мозг. Он был в курсе всего, что было сделано в этой области, и знал, хотя нападающие, по-видимому, этого не знали, что чужой контроль над нервной системой человека почти невозможен. Судя по тому, что произошло с ним, остальные были погружены в глубокий сон, транс, или же их сознание было помрачено галлюцинациями, и они не могли отвечать за свои действия.

Его задачей было проникнуть на контрольный пункт и включить энергоционный экран корабля. Неважно, откуда велось нападение — с другого корабля или с другой планеты — такая мера помогла бы отрезать путь любым лучам, посылаемым врагами.

С сумасшедшей быстротой Гросвенф начал приводить в действие переносной световой агрегат. Ему нужно было что-то, что могло помочь в борьбе с изображениями на пути к контрольному пункту. Он заканчивал последнее соединение, когда ощутил безошибочную реакцию организма — легкое головокружение, которое потом исчезло. Это было чувство, которое возникает при существенном изменении курса в результате анти-акселерации.

Действительно ли был изменен курс? Это он проверит чуть позже.

— Я хочу произвести эксперимент, — обратился он к Корите. — Останьтесь, пожалуйста, здесь.

Гросвенф вытащил собранное им световое устройство в ближайший коридор и поместил его в задний отсек электротележки для перевозки различных грузов. Потом сел в нее сам и направил ее к лифту. Он подсчитал, что с того времени, когда он впервые увидел изображение, прошло десять минут.

Гросвенф свернул в коридор, в котором находился лифт, на скорости двадцать пять миль в час, что было хорошо для этих сравнительно узких мест. Напротив входа в лифт двое схватились друг с другом не на жизнь, а на смерть. Не обратив внимания на Гросвенфа, они продолжали, бранясь и тяжело дыша, колошматить друг друга. Световая установка Гросвенфа не повлияла на их чувство ненависти друг к другу. Какого бы рода галлюцинациям они ни были подвержены, гипноз захватил их слишком глубоко. Гросвенф направил машину к ближайшему лифту и спустился вниз. Он наделся, что найдет контрольный пункт пустым.

Надежда исчезла, как только он въехал в центральный коридор. Он кишел людьми, ощетинился баррикадами, и в воздухе явственно ощущался запах озона. Тут и там вспыхивало пламя вибраторов. Гросвенф осторожно выбрался из лифта, пытаясь понять, что происходит. Ситуация была ужасной. Оба подхода к контрольному пункту блокированы перевернутыми тележками. За ними прятались люди в военной форме. Гросвенф различил среди защитников баррикады капитана Лича, а в одной из нападающих групп увидел директора Мортона.

Это несколько проясняло картину. Для него это не было открытием. Ученые дрались с военными, которых всегда подсознательно ненавидели. Те же галлюцинации подстегнули военных, обострив обычно скрываемое презрительное и насмешливое отношение к людям науки.

Гросвенф понимал, что это не было истинной картиной их чувств. В нормальном состоянии человеческое сознание балансирует между многочисленными противоположными импульсами, так что средний индивидуум может прожить свою жизнь без того, чтобы одно какое-то его чувство одержало верх над другими и стало преобладающим. Теперь это сложное равновесие было нарушено, что грозило уничтожением для всей экспедиции и сулило победу врагу, о целях которого можно было лишь догадываться.

Как бы там ни было, путь в контрольную был отрезан, и Гросвенф вернулся в свой отдел.

У дверей его встретил Корита.

— Посмотрите, — произнес он, указывая на экран настенного коммуникатора, настроенного на находящийся в носовой части корабля механизм управления. Расположенный там экран передачи был нацелен на цепочку звезд. Устройство выглядело более сложным, чем оно было на самом деле. Гросвенф посмотрел в окуляры и обнаружил, что корабль описывает плавную дугу — кривую, которая в верхней своей точке могла привести корабль прямо к яркой белой звезде. Вспомогательный механизм управления должен был давать периодические толчки, чтобы удержать корабль на курсе.

— Могли это сделать враги? — осведомился Корита.

Гросвенф показал вперед и покачал головой, более озадаченный, чем встревоженный. Он изменил положение окуляров и нацелил их на вспомогательный механизм. Согласно спектральному классу звезды, ее величине и яркости, она находилась на расстоянии около четырех световых лет. Корабль летел со скоростью примерно световой год за каждые пять часов. Поскольку следовало принять во внимание ускорение, рассчитанная кривая должна была еще увеличиться. Он подсчитал, что корабль должен был достичь окрестностей солнца приблизительно через одиннадцать часов.

Гросвенф резко выключил коммуникатор. Он был поражен, но сомнения в нем не было и следа. Уничтожение могло быть целью обманутого человека, который изменил курс корабля. А если так, то на предотвращение катастрофы оставалось только десять часов.

В эту минуту у него еще не было ясного плана, но ему казалось, что только нападение врага, использующего гипнотическую технику, могло быть причиной происходящего.

Он стоял, размышляя. Следовало предпринять вторую попытку проникнуть в контрольный пункт. Ему нужно было нечто, что действовало бы непосредственно на клетки мозга. Имелось несколько аппаратов, способных оказать подобное воздействие. Большая их часть применялась лишь для сугубо медицинских целей. Исключение составлял прибор — энцефало-регулятор, который мог быть использован для перенесения импульсов из одного сознания в другое.

Даже с помощью Кориты Гросвенфу понадобилось несколько минут на сборку такого агрегата. Его проверка заняла еще некоторое время, а поскольку машина была исключительно хрупкой, то, размещая ее на тележке, ему пришлось прибегнуть к помощи рессорных подушек. В общем, приготовления заняли тридцать семь минут.

Затем у него произошел бурный спор с археологом, который обязательно хотел его сопровождать. В конце концов Корита согласился остаться на страже опорного пункта их операции.

Непрочность груза заставила Гросвенфа уменьшить скорость продвижения, когда он направлялся к контрольному пункту. Эта вынужденная медлительность раздражала его, но в то же время давала ему возможность замечать происшедшие в коридоре перемены.

Неподвижные тела попадались теперь реже. Гросвенф понял, что большая часть из тех людей, кто оказался погруженным в глубокий сон, теперь самопроизвольно вышли из него. Подобные пробуждения были обычным для гипноза явлением. Теперь они подвергались другой стимуляции на той же основе, их действия находились под контролем глубоко скрытых импульсов. Поэтому люди, которые в обычном состоянии лишь чувствовали друг к другу умеренную неприязнь, сейчас испытывали убийственную ненависть.

Самым страшным было то, что им самим об этом не было известно, поскольку сознание могло быть изменено без знания об этом со стороны индивидуума. Все было усилено атакой, предпринятой сейчас против находящихся на борту корабля людей. Каждый человек действовал так, как будто его новое «я» было столь же прочным, сколь и старое.

Гросвенф открыл дверцу лифта, находящуюся на уровне контрольного пункта, и тут же поспешно захлопнул ее. Нагревательная установка изрыгала пламя, разливавшееся по коридору. Металлические стены плавились с резким свистящим звуком. На видимом пространстве лежало три трупа. Пока он выжидал, раздался громкий взрыв. Внезапно пламя пропало. В воздухе повис голубой дым, жара стояла невыносимая. Но в течение нескольких последующих секунд и дым, и жара исчезли. Вентиляционная система работала надежно.

Гросвенф осторожно выбрался из лифта. На первый взгляд коридор казался пустым. Потом он увидел Мортона, полускрытого выступом стены, менее чем в двух десятках шагов от себя. Почти в ту же секунду директор заметил его и поманил к себе рукой. Гросвенф поколебался, но решил рискнуть. Он отвел тележку от дверцы лифта и направил ее к директору, который энергично приветствовал его.

— Именно вас я и хотел видеть, — заявил он. — Мы должны отобрать у капитана Лича контроль над кораблем, прежде чем Кент и его группа устроят нападение.

Взгляд Мортона был спокойным и умным. Это был взгляд человека, борющегося за правое дело. Казалось, ему и в голову не приходило, что его поведение и слова требуют объяснений. Директор с напором продолжал:

— Нам особенно необходима ваша помощь против Кента. Они использовали химический препарат, о котором я раньше не слышал. Пока мы одержали над ними верх, но они готовят новый удар. Главное сейчас успеть сокрушить капитана Лича, прежде чем Кент соберет свои силы.

«Главное успеть!» — пронеслось в мозгу Эллиота. Как бы невзначай он поднес правую руку к левой кисти и тронул активированное реле, контролировавшее направление пластинки аджустера, произнося при этом:

— У меня есть план, сэр. Полагаю, что может быть эффективным в борьбе с противником.

Мортон посмотрел вниз и сказал:

— Вы принесли с собой аджустер, и он действует. Для чего это вам понадобилось?

Гросвенф напрягся в поисках ответа. Он надеялся, что Мортон не слишком близко знаком с аджустерами, но теперь эта надежда рухнула, а он должен был все же попытаться использовать инструмент, хотя и лишенный преимущества неожиданности. Он проговорил натянутым против его желания голосом:

— Да, я хочу использовать эту штуку.

Поколебавшись, Мортон заметил:

— Мысли, возникшие в моем мозгу и переданные вами, весьма интересны… — он замолчал, и его лицо зажглось интересом: — Так, хорошо… Если вы сможете на этот раз передать известие о том, что мы подверглись нападению чужаков… — Он смолк, и его губы нервно сжались. Интенсивность мысли заставила сузиться его глаза. — Капитан Лич однажды пытался заключить со мной соглашение. Теперь мы сделаем вид, будто согласились, и вы придете к ним с вашей машиной. Вы понимаете, что я не пойду на перемирие ни с Кентом, ни с капитаном Личем, иначе как в целях достижения победы и сохранения корабля. Надеюсь, что вы это оцените, — с достоинством закончил он.

Гросвенф нашел капитана Лича на контрольном пункте. Командир приветствовал его со сдержанным дружелюбием.

— Борьба против ученых, — честно признался он, — поставила военных в сложное положение. Мы обязаны защитить контрольный пункт и аппаратную, так что наш минимум обязанностей превратился в максимум. — Он серьезно качнул головой. — Нечего и думать о том, что кому-нибудь из нас удастся одержать победу. В крайнем случае мы готовы пожертвовать собой, но не позволить ни одной из групп одержать верх.

Объяснение отвлекло Гросвенфа от собственной цели. Он спросил себя, мог ли капитан Лич быть ответственным за намеренное изменение курса корабля. По крайней мере, он дал ему частичное объяснение. Казалось, командиром двигала уверенность в том, что победа какой — либо группы, кроме военных, была немыслима. Если брать ее за исходную мысль, то оставался лишь крошечный шаг к заключению о том, что необходимо уничтожить всю экспедицию. Незаметным движением Гросвенф направил передатчик аджустера на капитана Лича.

Мозговые волны, минутные пульсации, транспортированные от дендрита к эксону и от эксона к дендриту, с предусмотренной обратной связью, — это и был процесс, идущий бесконечно между девяносто миллиардами нейронных клеток головного мозга человека. Каждая клетка находилась в состоянии собственного электроколлоидного баланса, сложного взаимодействия напряжения и импульсов. Лишь постепенно, за долгие годы, были созданы машины, которые смогли с высокой точностью обнаружить значения энергетических потоков внутри мозга.

Ранние энцефало-аджустеры были косвенными потомками известного энцефалографа. Но его функции были диаметрально противоположными. Он производил искусственные мозговые волны любого требуемого образца. Используя их, опытный оператор мог стимулировать любую часть мозга и, таким образом, рождать эмоции и мечты, вызывать воспоминания из прошлого. Он не являлся сам по себе контролирующим прибором. Он лишь поддерживал собственное «я» испытуемого. Тем не менее он мог передавать импульсы мозга от одного лица к другому. Поскольку импульсы варьировались согласно мыслям посылающего, реципиент стимулировался в высшей степени легко.

Не подозревающий о присутствии аджустера, капитан Лич не догадывался, что его мысли больше не принадлежат ему.

— Нападение, совершенное на корабль, сделало среду ученых предательской и вероломной, — капитан Лич умолк и задумчиво произнес: — Вот мой план…

План включал в себя плавящие установки, акселератор мускульной напряженности и частичное обследование обеих групп ученых. Капитан Лич даже не упомянул о чужаках. Казалось, ему даже не приходит в голове, что он описывает свои намерения эмиссару тех, кого он считает своими врагами. Закончил он так:

— Где ваши действия будут важными, мистер Гросвенф, так это в научном отделе. Как некзиалист с согласованными знаниями многих наук, вы можете сыграть решающую роль в борьбе против других ученых…

Утомленный и потерявший терпение, Гросвенф махнул на него рукой. Хаос был слишком велик, чтобы с ним мог справиться один человек. Куда бы он ни посмотрел, везде были вооруженные люди. В общей сложности он видел двадцать с лишним убитых. Шаткое перемирие между капитаном Личем и директором Мортоном могло в любой момент взорваться. Уже сейчас он слышал ропот среди людей Мортона, сдерживающих атаку Кента.

Тяжело вздохнув, он повернулся к капитану.

— Мне понадобится некоторое оборудование из моей лаборатории. Переправьте меня на заднем лифте, я через пять минут вернусь.

Когда Гросвенф вносил свой аппарат через заднюю дверь своего отдела, он ощутил, что относительно его будущих действий сомнений больше нет. То, что по первом размышлении показалось ему притянутым за волосы аргументом, было сейчас главной сутью его плана. Он должен атаковать чужаков через их миражные образы, их собственным, гипнотическим, оружием.

Глава 4

Гросвенф сознавал, что Корита наблюдает за лихорадочными приготовлениями какой-то новой машины. Археолог смотрел на массу деталей, которые он присоединял к энцефало-аджустеру, но вопросов не задавал. Казалось, он полностью избавился от любопытства. Гросвенф то и дело утирал с лица пот, хотя температура в помещении была нормальной. К тому времени, когда предварительная работа была закончена, он осознал, что ему пришлось прекратить анализ причин своего беспокойства. Дело в том, заключил он, что ему очень мало известно о врагах.

Он располагал лишь теорией о том, как они могли действовать, и этого было недостаточно. Нечто страшно таинственное было во врагах с такими удивительно женственными телами и лицами, иногда раздвоенными, а иногда нет. Для действий ему была необходима разумная философская база. Его план требовал такого противовеса, который ему могло дать только знание.

Он повернулся к Корите и спросил:

— На какой стадии развития культуры могли находиться эти существа, согласно данным теории цикличности?

Археолог сел на стул, поджал губы и попросил:

— Опишите мне ваш план.

Когда Гросвенф сделал это, японец раздраженно проговорил:

— Как случилось, что вы смогли спасти меня и не смогли разгипнотизировать других?

— Я отвлек вас сразу. Нервная система человека познается повторением. В вашем случае их образы не успели повториться такое количество раз, как для остальных.

— Был ли для нас какой — нибудь способ избежать этого бедствия? — мрачно осведомился Корита.

Гросвенф печально улыбнулся.

— Это можно было сделать с помощью некзиального обучения, поскольку оно включает в себя возможность обучения в гипнотическом состоянии. Есть только одна действенная защита против гипноза и заключается она в тренировке… Мистер Корита, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. История циклична?

Над бровями археолога выступили капельки пота.

— Друг мой, — вздохнул Корита, — вы никак не можете разобраться в этом и провести нужные параллели. Что вам известно об этих существах?

Гросвенф тоскливо вздохнул. Он понимал необходимость дискуссии, но ведь утекало драгоценное время. Он нерешительно сказал:

— Существа, умеющие использовать гипноз на расстоянии, стимулировать сознание друг друга, должны стоять на довольно высокой ступени развития, так что вполне естественно ожидать от них телепатических способностей. Люди могут обрести эти способности лишь с помощью энцефало-аджустера, — он подался вперед, ощутив неожиданноеволнение. — Корита, какой эффект могла бы произвести на состояние культуры способность читать в умах без помощи приборов?

Археолог выпрямился.

— Ну конечно же у нас есть ответ. Способность читать в умах должна уничтожить развитие любой расы на феллаханской стадии, — его глаза блестели, когда он смотрел на озадаченного Гросвенфа. — Неужели вы не понимаете? Способность читать чужие мысли вызовет у вас чувство уверенности в том, что вы его знаете. На этой основе будет развиваться система абсолютной уверенности во всем. Как можно сомневаться, когда вы знаете? Подобные существа мгновенно пройдут через ранние периоды культуры и в кратчайшее время достигнут феллаханского периода.

Гросвенф хмуро слушал, Корита быстро описал, как различные земные и галактические цивилизации истощали себя, а потом коснели в состоянии фаллаха. Как общество они не были особенно жестоки, но по причине бедности во всех них часто развивалось безразличие к страданиям отдельных личностей.

Когда Корита кончил, Гросвенф предположил:

— Возможно, их возмущение переменами, к которым такие культуры нетерпимы, и явилось причиной нападения на корабль?

Археолог был осторожен:

— Возможно.

Наступило молчание. Гросвенф подумал, что ему придется действовать, исходя из того, что общий анализ Кориты верен, так как других гипотез у него не было. Имея отправным пунктом такую гипотезу, он мог попытаться получить подтверждение от одного из изображений.

Взгляд на хронометр заставил его встрепенуться. У них оставалось меньше семи часов на спасение корабля. Торопясь, он сфокусировал луч света на энцефало-аджустере. Быстрым движением он установил экран против света так, чтобы маленькая стеклянная поверхность была погружена в тень, получая от аджустера лишь прерывистые лучи.

Сразу же появилось изображение. Это было одно из частично раздвоенных изображений, и благодаря энцефало-аджустеру он мог изучить его, ничем не рискуя. Первый же внимательный взгляд поверг его в изумление. Изображение лишь смутно напоминало гуманоида. И все же стало понятым, почему раньше оно казалось ему женским. Полускрытое, раздвоенное лицо было увенчано аккуратным пучком золотистых перьев. Но птичья голова, как это было ясно видно сейчас, имела некоторое сходство с человеческой. На лице, покрытом сеткой того, что походило на вены, перьев не было. Сходство с человеческой внешностью достигалось тем, что отдельные участки лица давали эффект щек и носа. Вторая пара глаз и второй рог были в каждом случае примерно двумя дюймами выше первых. Была также двойная пара плеч с двойной парой рук, коротких и оканчивающихся восхитительно нежными и удивительно длинными кистью и пальцами. Этот эффект тоже был женским. Гросвенф поймал себя на мысли о том, что руки и пальцы двух тел были, вероятно, вначале нераздельными. Партеногенез, подумал Гросвенф, бесполое размножение. Отпочкование от родителя нового индивида.

Изображение на стене перед ним имело рудименты крыльев. Кончики крыльев виднелись на кистях. Существо носило ярко — голубую тунику на удивительно прямом, очень похожем на человеческое тело. Если и были другие рудименты оперения, то они были прикрыты одеждой. Ясно было одно, что эта птица не летала и не могла летать сама по себе.

Корита заговорил первым, и тон его голоса был безнадежным:

— Как вы собираетесь дать им знать, что вы желаете быть загипнотизированным? Ради обмена информацией хотя бы.

Гросвенф не стал отвечать. Он поднялся и нарисовал на доске приблизительное изображение образа и себя. Через сорок семь минут — время, необходимое для того чтобы нарисовать несколько десятков набросков, изображение птицы исчезло, а на его месте появилось изображение города. Оно было небольшим, и с первого взгляда казалось, будто он смотрит на город с удобной для обозрения верхней точки. Он увидел очень высокие и узкие здания, так близко расположенные друг к другу, что все находившееся внизу должно было большую часть времени теряться во мраке. Гросвенф подумал, что в этом сказываются привычки древних. Но он тут же переключился на другое. Он оставил без внимания индивидуальность зданий, стремясь охватить взглядом всю картину Гросвенф хотел выяснить степень развития их машинной культуры, средств коммуникации, определить, был ли это тот самый город, из которого велась атака на их корабль, или нет.

Он не увидел ни машин, ни самолетов, ни автомобилей. Не было также ничего, что можно было бы принять за средства межзвездной связи, подобные тем, что использовались человеческими существами — на Земле подобные станции занимали несколько квадратных миль. Тем не менее казалось вполне вероятным, что способ нападения не имел ничего общего с подобными машинами. Как только он пришел к такому выводу, вид изменился. Теперь он обнаружил себя уже не на холме, а в здании неподалеку от центра города. То, что составляло это прекрасное цветовое изображение, сдвинулось вперед. Его сознание было захвачено разворачивающейся перед ним картиной. И все же он успел подумать, что способ показа ему непонятен. Переход одной картины в другую происходил в мгновение ока. Меньше минуты прошло с тех пор, как его иллюстрации на доске окончательно дали понять, что он желает получить информацию.

Эта мысль, как и другие, была мгновенной вспышкой. Пока она проносилась в его мозгу, он жадно смотрел со здания вниз. Расстояние, отделявшее его от соседнего строения, казалось не шире десяти футов. Но теперь он обнаружил нечто, чего не мог заметить с холма. На разных уровнях находились дорожки в несколько дюймов шириной. По ним осуществлялось пешеходное движение птичьего города. Прямо под Гросвенфом два индивида двигались навстречу друг другу по одной узкой дорожке. Они, казалось, совершенно игнорировали тот факт, что она располагалась в ста или больше футах от поверхности улицы. Они шли свободно и легко. Каждый развернул ту ногу, что находилась ближе к внутренней стороне дорожки и обогнул другого. По другим уровням шагали другие существа. Они проделывали те же хитрые маневры и двигались так же непринужденно. Наблюдая за ними, Гросвенф догадался, что их кости тонкие и полые и что тела их очень легкие.

Картина вновь изменилась, потом еще раз. Место действия переносилось с одной улицы на другую. Он увидел, как ему показалось, возможную вариацию условий воспроизводства. Некоторые изображения выдвинулись вперед, так что ноги, руки и большая часть тела оказались свободными. Другие оставались в прежнем состоянии раздвоения. Родитель казался безучастным к росту нового тела.

Гросвенф пытался разглядеть внутренность одного из зданий, когда картина начала исчезать со стены. Через мгновение город исчез совсем, а на его месте появилось двоящееся изображение. Пальцы изображения указывали на энцефало-аджустер. В значении этого жеста не приходилось сомневаться: свою долю сделки они выполнили. Настало время для Гросвенфа выполнить свою.

С их стороны было наивно ожидать, что он это сделает, но беда была в том, что он должен был это сделать. У него не было иного выхода.

Глава 5

«Я спокоен, я расслаблен, — произнес голос Гросвенфа, записанный на магнитофон. — Мои мысли ясны. То, что я вижу, может быть бесполезно для объясняющих центров моего мозга. Но я видел их город таким, каким они его считают. Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным, расслабленным и чувствую себя непринужденно…»

Гросвенф нарочито внимательно выслушал запись и повернулся к Корите.

— Все так, — сказал он.

Конечно же, может наступить время, когда он не будет в состоянии сознательно выслушать запись. На она все равно не пропадет даром, и этот текст еще тверже запечатлеется в его памяти. Все еще слушая, он в последний раз осмотрел аджустер. Все было так, как он хотел.

Кориту он проинструктировал так.

— Я устанавливаю автоматическую отсечку на пять часов; если вы опустите этот рубильник, — он указал на красную рукоятку, — то сможете освободить меня задолго до этого срока. Но воспользоваться им вы можете только в случае крайней необходимости.

— А что вы считаете случаем крайней необходимости?

— Возможность нападения на нас. — Гросвенф колебался. Ему бы хотелось назвать целый ряд подобных возможностей, но то, что он собирался сделать, было не просто научным экспериментом. Это была игра не на жизнь, а на смерть. Готовый действовать, он положил руку на контрольный диск, но остановился.

Наступил решающий момент. Через несколько секунд совместный разум бесчисленного количества особей птичьего народа завладеет частью его нервной системы. Несомненно, они попытаются взять его под свой контроль, как взяли под контроль всех людей на корабле, кроме Кориты. Он был склонен считать, что ему придется противостоять группе умов, работающих вместе. Он не видел ни машин, ни даже колесного транспорта — самого примитивного из механических приспособлений. Он считал само собой разумеющимся, что они пользуются камерами типа телевизионных, и догадался, что видит город глазами его обитателей. Подобные виды телепатии были сенсорным процессом, таким же острым, как и само видение. Нематериальная сила миллионов птицеподобных обитателей планеты могла проскочить через барьер скорости света. Она не нуждались в машинах.

Гросвенф не мог надеяться на усиление результата его попытки стать частью их коллективного сознания. Все еще слушая запись, Гросвенф манипулировал диском настройки, слегка изменяя ритм собственных мыслей. Он вынужден был делать это весьма осторожно. Даже если бы он и захотел, он не смог бы предложить чужим полной настройки. В этих ритмических пульсациях заложена возможность изменения психики в сторону здоровья — нездоровья, возможность влияния на внутренние регулировочные процессы. Ему приходилось ограничивать своего реципиента волнами, которые можно было бы зарегистрировать как психологический эквивалент здоровья.

Аджустер перенес их на луч света, который в свою очередь направил их прямо на изображение и был затронут световыми волнами, но пока никак этого не выказывал. Гросвенф не ожидал дополнительных доказательств и поэтому не был разочарован. Он был убежден в том, что результат станет очевидным лишь через посредство изменений в лучах, которые на него направляют они. А это — он был в этом уверен — ему удастся распознать.

Ему было трудно концентрироваться на изображении, но он заставил себя это сделать. энцефало-аджустер начал явственно вмешиваться в его видение. Но он все так же твердо продолжал смотреть на картину.

«Я спокоен, я расслаблен. Мои мысли ясны…» — только что эти слова громко звучали в его ушах. И вот уже они исчезли. Вместо них послышался рокочущий звук, похожий на отдаленный гром.

Шум медленно стихал. Он перешел в ясный шорох, похожий на шуршание крупных морских ракушек. Гросвенф увидел слабый свет. Он был далеким и тусклым, как будто пробивался сквозь слой плотного тумана.

«Я все еще контролирую себя. Я получаю ощущения через их нервные системы. Они получат через мою».

Он мог ждать… Он мог сидеть и ждать, пока его мозг не начнет давать истолкование тем ощущениям, что телепатируются их нервными системами. Он может сидеть здесь и ждать… «Стоп! Спокойно! — подумал он. — Зачем они это сделали?»

Тревога обострила его восприятие. Он услышал далекий голос, произносивший:

— Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным…

Внезапно он ощутил зуд в носу.

«У них нет носов, — подумал он, — по крайней мере, я не видел ни у одного. Следовательно, это зависит или от моего носа, или от какой-то случайности».

Он потянулся, чтобы почесать его, и ощутил резкую боль в желудке. Если бы он смог, он бы согнулся от боли, но он не мог. Он не мог почесать нос. Он не мог положить руки на живот.

Потом Гросвенф понял источник зуда и источник боли находятся вне его тела. И они совсем не обязательно должны быть связаны с другими нервными системами. Две высокоразвитые формы жизни посылали сигналы одна другой — а он надеялся, что тоже посылал сигналы — ни один из которых не мог быть объяснен. Его преимущество состояло в том, что он этого ожидал, а чужаки, если они находились в стадии феллаха и если теория Кориты была верна, не ожидали и не могли этого ожидать. Понимая это, он мог надеяться на адаптацию. Они же могли прийти в большое замешательство.

Зуд исчез. Боль в желудке переросла в чувство тяжести, как если бы он переел. Горячая игла вонзилась ему в спину, проникая в каждый позвонок. На полпути вниз она превратилась в лед, а потом лед растаял, и ледяной поток побежал по спине.

Нечто — рука? кусок металла? щипцы? — захватило его бицепсы и едва их не разорвало. Боль отдалась в его мозгу пронзительным криком: он почти потерял сознание.

Когда чувство боли исчезло, Гросвенф был страшно измучен. Все это было иллюзией. Нигде ничего не происходило — ни в его теле, ни в телах птицеобразных существ. Его мозг получил ряд импульсов посредством зрения и неверно их понял. При таком близком контакте удовольствие могло стать болью, любой стимул мог воспроизвести любое чувство. Эти существа могут и ошибаться, что не так уж и страшно.

Он тут же забыл обо всем этом, потому что до его губ дотронулось нечто мягкое и студенистое. Голос сказал: «Я люблю…» Гросвенф отказался от этого значения. Нет, не «люблю». Это был его собственный мозг, как он полагал, пытавшийся осмыслить особенность нервной системы, реакция которой была совершенно иной, чем человеческая. Уже сознательно он заменил слово на «меня побуждает», а потом опять позволил чувствам взять вверх. В конце концов он все еще не знал, что же такое это было, то, что он ощутил. Пробуждение было неприятным, вкусовое ощущение было сладким. В его сознание вошло изображение цветка. Он был красивым, красным, напоминал земной и никак не мог быть связан с мозгом. Риим.

«Риим!»

Его мозг лихорадочно заработал. Пришло ли к нему это слово через пространство, через бездну? По всей иррациональности, название казалось плодом его вымысла, но все же было подходящим. И все-таки, несмотря ни на что, сомнения не покидали его. Он не был уверен.

Вся заключительная серия ощущений была принята без исключений. И все равно он с беспокойством ждал следующего появления изображения. Свет оставался тусклым и туманным. Потом все вокруг расплылось, как сквозь толщу воды. Неожиданно он снова ощутил сильнейший зуд. Затем это чувство сменилось ощущением жажды, жары и давления массы воздуха. «Это не так! — самым серьезным образом сказал он себе. — Ничего подобного не происходит».

Ощущения исчезли. Снова остался отчетливый шуршащий звук и неизменный блеск света. Это начинало его беспокоить. Вполне могло быть, что его метод верен и что со временем он сможет взять под контроль представителя или группу представителей врагов. Но он не мог терять времени. Каждая уходящая секунда катастрофически приближала его физическое уничтожение. Там — он на мгновение запнулся — в пространстве, один из самых больших и дорогих кораблей, когда-либо построенных человеком, пожирал мили с бессмысленной поспешностью.

Он знал, какие части его мозга подверглись стимуляции. Гросвенф мог слышать шум, лишь когда чувствительная область бокового участка коры головного мозга получала ощущения. Участок мозга над ухом при стимуляции воспроизводил мечты и старые воспоминания. Некоторым образом каждая часть мозга давно была классифицирована. Точная локализация подвергающихся стимуляции областей претерпевала едва заметные изменения в зависимости от индивида, но основная структура — у гуманоидов — всегда была одинаковой.

Нормальный человеческий глаз был прекрасным объективом. Хрусталик передавал изображение на сетчатку. Чтобы судить о картинах города так, как они были переданы народом Риим, он тоже мог пользоваться объективной точностью глаз. Если бы он мог скоординировать свои визуальные центры с их глазами, он мог бы получать заслуживающие доверия картины.

Прошло еще некоторое время. Во внезапном приступе отчаяния Гросвенф подумал: «Может, я просижу все пять часов, так и не вступив в полезный контакт?»

Впервые за то время, как он полностью углубился в это исследование, он обращался к здравому смыслу. Когда он попытался поднять руку над контрольным рычагом энцефало-аджустера, ничего, казалось, не произошло. Просто нахлынуло множество нелепых ощущений и среди них отчетливо различимый запах горящей изоляции. В третий раз его глаза увлажнились, а потом возникло изображение, резкое и отчетливое. Потухло оно так же внезапно, как и вспыхнуло. Но для Гросвенфа, прошедшего обучение на самых современных психологических приборах, оно оставалось в сознании таким же ярким, как если бы он смотрел на него достаточно долго.

Он увидел эту картину изнутри высокого узкого здания. Освещение было тусклым, как будто являлось лишь отражением света, проникавшего в дверь. Окон не было. Вместо полов в помещении были подстилки. Несколько птицеобразных существ сидело на этих подстилках. В стенах виднелись двери, указывающие на существование шкафов и кладовых. Видение взволновало и встревожило его. Предположим, он установил связь с этим существом, кем бы оно ни было, стимулированный его нервной системой и через посредство своей. Предположим, он достиг такого состояния, в котором он мог видеть его глазами, слышать его ушами и чувствовать до некоторой степени то, что чувствовало оно. Но все это были лишь чувственные впечатления.

Мог ли он надеяться перекинуть мост через пропасть и вызвать двигательный стимул в мускулах того существа? Мог ли он заставить его двигаться, поворачивать голову, шевелить руками — словом, заставить его двигаться так, как собственное тело? Нападение на корабль было произведено группой вместе действующих, вместе думающих существ. Взяв под контроль одного из членов такой группы, мог ли он надеяться взять под контроль их всех?

Его моментальное видение вышло, вероятно, из глаз одного индивида. То, что он испытал до сих пор, не указывало на групповой контакт. Он был подобен человеку, заключенному в темную комнату с отверстием в стене перед ним, покрытом слоем прозрачного материала, сквозь который пробивался слабый свет. По случайно проникающим туманным изображениям он должен был судить о внешнем мире. Он мог быть вполне уверен в том, что картины верны. Но они не совмещались со звуками, проникающими через отверстие в боковой стене, или ощущениями, проходящими к нему через пол или потолок.

Человеческие существа могли слышать звуки до двадцати килогерц. Некоторые расы начинали слышать лишь после этого предела. Под гипнозом люди могли оказаться в таких условиях, что шумно веселились в то время, как их мучили, и вопили от боли, когда их щекотали. Стимуляторы, означавшие боль для одной разумной расы, вообще ничего не значили для других.

Гросвенф мысленно сбросил с себя напряжение. Сейчас ему не оставалось ничего, как расслабиться и ждать… Он терпеливо ждал. Теперь он думал о том, что могла быть связь между его собственными мыслями и получаемыми им ощущениями. Эта картина внутреннего помещения дома — каковы были его мысли перед тем, как она появилась? Кажется, он представлял себе структуру глаза. Связь была настолько очевидной, что он затрепетал от волнения. Было и еще одно обстоятельство. До теперешнего момента он концентрировался на намерении видеть и чувствовать через нервную систему очевидца. И реализация его надежд зависела от установления контакта и контроля над группой напавшей на корабль.

Внезапно он увидел свою проблему в новом свете. Она потребовала установления контроля над собственным мозгом. Некоторые участки должны были быть эффективно блокированы и поддерживаться на минимальном действующем уровне. Другие должны были быть приведены в состояние особой чувствительности с тем, чтобы все поступающие ощущения могли достигать их с большей легкостью. Как высоко тренированный субъект, чем аутогипнотический субъект, он мог выполнить обе предполагаемые задачи.

Первое, несомненно, зрение. Затем мускульный контроль индивида, через посредство которого работает над ним группа.

Его размышления прервали разноцветные вспышки. Гросвенф принял их за свидетельство истинности его предположения. И он понял, что идет по верному следу, когда изображение внезапно прояснилось и осталось ясным.

Обстановка была прежней. Те, кто контролировал его, все еще сидели на подстилках внутри высокого здания. Лихорадочно надеясь на то, что изображение не исчезнет, Гросвенф принялся концентрироваться на движениях мускулов Риим. Сложность состояла в том, что даже приблизительное объяснение того, почему могли происходить те или иные движения, было невозможно. Хронозрительный образ был не способен включить в себя в деталях миллионы клеток, ответственных за движение одного пальца. Теперь он подумал о целой конечности, но ничего не произошло. Потрясенный, но полный решимости, Гросвенф попробовал гипноз символами, используя ключевое слово, заключавшее в себе смысл процесса. Одна из худых рук медленно поднялась. Еще один ключ, и его контролер осторожно встал. Потом он заставил его повернуть голову. Этот процесс напомнил птицеобразному существу, что тот ящик, этот шкаф и этот чулан — «мои». Воспоминание едва задело уровень сознания. Существо знало о своем владении и соглашалось с этим фактом, не придавая ему значения.

Нелегко было Гросвенфу справиться с положением. Упорно и терпеливо он заставлял существо вставать и опять садиться, поднимать и опускать руки, расхаживать взад-вперед вдоль подстилки. Наконец, он заставил его сесть.

Вероятно, он достиг полной настройки, и его мозг полностью контролировал мельчайшие движения, потому что, едва он начал сосредоточиваться снова, как все его существо затопило посланием, захватившим, казалось, каждый уголок его мыслей и чувств. Более или менее автоматически Гросвенф перевел мучительные мысли в знакомые понятия.

«Клетки зовут, зовут… Клетки боятся. О, клетки знают боль! В мире Риим темнота. Далеко от существа — далеко от Риим… Тень, темнота, хаос… Клетки должны извергнуть его… Но они не могут. Они были правы, пытаясь быть дружелюбными к существу, которое вышло из великой темноты, потому что не знали, что он враг… Ночь сгущается. Клетки уходят… Но они не могут…»

— Дружелюбными… — беспомощно пробормотал Гросвенф.

Это тоже подходило. Он понимал, как весь ужас происходящего мог быть объяснен тем или иным путем с одинаковой легкостью. Он с тревогой осознал серьезность ситуации. Если катастрофа, уже происшедшая на борту корабля, являлась результатом неверно понятой попытки установить связь, то какой же кошмар мог стать следствием их враждебности?! Его проблема была грандиозной, намного более грандиозной, чем их проблема. Если он прервет с ними связь, они станут свободными. При существующих обстоятельствах это могло означать нападение. Избавившись от него, они могли предпринять попытку уничтожить «Космическую Гончую».

У него не оставалось выбора. Он должен был выполнить то, что наметил, надеясь, что может случиться нечто такое, что можно будет обратить в свою пользу…

Глава 6

Сначала он сконцентрировался на том, что казалось логическим промежуточным звеном, то есть перенесением контроля на другого представителя чужой расы. Выбор в случае с этими существами был очевиден.

«Меня любят, — сказал он себе, намеренно вызывая чувство, которое ранее смутило его. — Меня любит мое родительское тело, из которого я вырастаю. Я разделяю мысли моего родителя, но я уже вижу своими глазами и знаю, что я один из группы…»

Перемещение произошло так быстро, как только мог ожидать этого Гросвенф. Он шевельнул более короткими дубликатными пальцами. Он изогнул слабые плечи. Потом он вновь вернулся в первоначальное положение по отношению к родительскому Риим. Эксперимент удался настолько, что он почувствовал готовность к большому скачку, который должен был ввести его в связь с нервной системой более отдаленного живого существа Это тоже предусматривало стимуляцию соответствующих мозговых центров. Гросвенф почувствовал себя стоящим на вершине заросшего холма. Прямо перед ним вился узкий поток. Оранжевое солнце плыло в темно-пурпурном небе, испещренном облаками, похожими на барашков. Гросвенф заставил новый объект переместиться. Он видел, что маленькое, похожее на курятник здание прячется между деревьев неподалеку от этого места. Это было единственное находящееся в поле зрения жилище. Он подошел к нему и заглянул внутрь. В полумраке он разглядел несколько насестов, на одном из них сидели две птицы Глаза у них были закрыты.

«Вполне возможно, — решил он, — что именно через них осуществляется групповое нападение на «Космическую Гончую».

Оттуда, варьируя стимулы, он перенес свой контроль на индивида, находящегося в той части планеты, где стояла ночь. Ответная реакция оказалась на этот раз чересчур быстрой. Он находился в темном городе с призраками зданий и дорожек. Гросвенф быстро вошел в контакт с другими нервными системами. Он не слишком ясно отдавал себе отчет в том, почему связь устанавливалась именно с тем Риим, а не с другим, чья нервная система отвечала тем же условиям. Могло быть так, что на одного индивида стимуляция действовала чуть быстрее, чем на других. Было вполне вероятно, что эти индивиды были потомками или родственниками его основного контролера. Когда он вошел во взаимосвязь более чем с двумя дюжинами Риим в разных частях планеты, ему показалось, что теперь удалось составить полное впечатление об их мире.

Это был мир кирпича, камня и дерева — и психической общности, которой, возможно, никому никогда не удастся достичь. Таким образом, эта раса владела всеобъемлющим механизмом проникновения в секреты вещества и энергии. Он почувствовал, что теперь можно с безопасностью предпринять следующий — последний шаг его атаки.

Гросвенф сконцентрировался на изображении, которое должно было принадлежать одному из существ, передававших изображения на «Космическую Гончую». Он ощутил течение короткого, но исполненного значения отрезка времени. А потом…

Он посмотрел сквозь одно из изображений и увидел корабль Его первым побуждением было узнать, как развиваются военные действия. Но ему пришлось воздержаться от этого, поскольку нахождение на борту было лишь частью необходимого предварительного условия. Он хотел воздействовать на группу, состоящую, вероятно, из миллионов индивидов. Он должен был воздействовать на них настолько сильно, чтобы они вынуждены были оставить «Космическую Гончую» в покое и не имели бы другого выхода, как держаться от корабля подальше.

У него были доказательства того, что он может получать их мысли, а они могут получать его. Иначе их связь с нервными системами была бы невозможна.

Итак, он готов… Гросвенф направил свои мысли в темноту:

«Вы живете во Вселенной и внутри себя, вы создаете картину Вселенной такой, как она вам представляется. Но об этой Вселенной вы не знаете ничего и ничего не можете знать, кроме изображений. Но изображение Вселенной внутри вас не есть Вселенная… Как вы можете влиять на другое сознание? Изменяя его понятия. Как вы можете влиять на чужие действия? Изменяя основные представления существа, его эмоциональные склонности…»

Очень осторожно Гросвенф продолжал:

«Картины внутри вас не показывают вам Вселенной, поскольку имеется множество вещей, которые вы не можете узнать впрямую, не обладая нужными чувствами. Внутри Вселенной царит порядок. И если порядок картин внутри вас не есть порядок Вселенной, то вы ошибаетесь…»

В истории жизни не один раз встречались примеры, когда мыслящие индивиды предпринимали нечто аналогичное — в пределах структуры своих знаний. Если структурное строение знания неверно, если предположение неверно по отношению к реальности, тогда автоматическая логика индивида может привести его к заключению, несущему смерть.

Предположения следовало изменять. Гросвенф изменял их намеренно, хладнокровно, честно. Его собственная гипотеза, на основе которой он действовал, состояла в том, что Риим не имели защиты. Впервые за историю бесчисленных поколений они получали мысли извне. Он не сомневался в том, что их инертность чрезвычайно велика. Это была феллаханская цивилизация, укоренившаяся в своих представлениях, которые не претерпевали никаких изменений. Существовала достаточная историческая очевидность того, что крошечное инородное тело, малейший внешний фактор могли оказать решающее влияние на будущее феллаханских рас. Гигантская старая Индия пала перед лицом нескольких тысяч англичан. Столь же легко были захвачены все феллаханские народы древнего мира и не возрождались, пока сердцевина их несгибаемых привычек навсегда не разбивалась вдребезги ясным сознанием того, что в жизни есть нечто гораздо большее, чем то, чему их учили негибкие системы.

Риим были очень уязвимы. Их метод коммуникации, хотя и особенный и уникальный, давал возможность интенсивного влияния сразу на них всех. Снова и снова повторял Гросвенф свое послание, каждый раз добавляя по одному звену инструкции относительно их будущих действий. Инструкция была такова:

«Измените изображения, которые вы использовали против находящихся на корабле, потом уберите их совсем. Измените изображения так, чтобы те, на кого они направлены, могли расслабиться и заснуть… потом уберите их… Ваша дружеская акция стала причиной большого несчастья. Мы тоже настроены к вам дружественно, но ваш метод выражения дружбы причиняет нам зло».

У него были лишь смутные представления о том, как долго он вливал свои команды в эту огромнейшую нервную систему. Часа два, как показалось ему. Но сколько бы времени ни прошло, он перестал ощущать его ход, лишь только выключатель энцефало-аджустера автоматически прервал связь между ним и изображением на стене его отдела.

Прежние знакомые ощущения резко вошли в его сознание. Он взглянул туда, где должно было находиться изображение. Оно исчезло… Гросвенф быстро огляделся, ища Кориту. Археолог поник на стуле, погруженный в глубокий сон.

Гросвенф вспомнил данные им инструкции: расслабление и сон. Все люди на корабле должны были спать. Через несколько секунд он разбудил Кориту и вышел в коридор. Идя вдоль него, он повсюду увидел находящихся в бессознательном состоянии людей, однако стены были чистыми. На пути в контрольный пункт он ни разу не видел изображений.

Войдя в контрольный пункт, он осторожно приблизился к спящему капитану Личу, который валялся на полу у контрольной панели. Со вздохом облегчения он включил рубильник, питающий внешний экран корабля. Секундой позже Эллиот Гросвенф уже сидел в кресле пилота, меняя курс «Космической Гончей».

Прежде чем покинуть контрольную, он поставил временной замок на механизм управления и замкнул его на десять часов. Эта предосторожность была нужна на случай, если кто-то из людей очнется раньше времени. Затем он поспешно вышел в коридор и принялся оказывать помощь пострадавшим.

Все без исключения его пациенты были без сознания, так что об их состоянии он мог только догадываться. Там, где затрудненное дыхание указывало на шок, он давал кровяную плазму. Он вводил специальные наркотики против боли, если обнаруживал опасные ранения, и накладывал быстродействующий целебный бальзам на раны и ожоги. С помощью Кориты он поднял семерых мертвых на передвижные носилки и отправил их в госпиталь на реанимацию. Четверых удалось спасти. Тридцать два трупа, как заключил после осмотра Гросвенф, не стоило даже пытаться воскрешать.

Они все еще занимались ранеными, когда служащий из отдела геологии, лежащий неподалеку, проснулся, лениво зевнул и закричал от страха. Гросвенф догадался, что проснулась память; он с тревогой следил за подходившим человеком. Служащий озадаченно перевел свой взгляд с Кориты на Гросвенфа и, наконец, осведомился:

— Вам чем-нибудь помочь?

Вскоре им уже помогали двенадцать человек. Все они напряженно занимались своим делом, и лишь изредка брошенный взгляд или слово указывали на то, что они знали о временном душевном расстройстве, явившемся причиной этой кошмарной картины смерти и разрушения.

Гросвенф не заметил, как подошли капитан Лич и директор Мортон, пока не увидел их беседующими с Коритой. Потом Корита отошел, а оба начальника приблизились к Гросвенфу и пригласили его на контрольный пункт. Мортон молча похлопал его по спине.

«Интересно, помнит ли он что-нибудь? — подумал Гросвенф. — Спонтанная аллюзия была обычным явлением при гипнозе. При отсутствии у них воспоминаний убедительно объяснить то, что случилось, будет чрезвычайно сложно».

Он испытал облегчение, когда капитан Лич проговорил:

— Мистер Гросвенф, оглядываясь на это бедствие, мы с мистером Мортоном поражаемся тем усилиям, которые вы предприняли, чтобы заставить нас осознать, что мы являемся жертвами внешней атаки. Мистер Корита сообщил нам о ваших действиях. Я хочу, чтобы вы сделали сообщение на контрольном пункте о том, что в действительности имело место.

На подобное сообщение потребовалось больше часа. Когда Гросвенф кончил, один из слушателей поинтересовался:

— Должен ли я понимать это так, что имела место попытка дружественного контакта?

— Боюсь, что да, — согласился Гросвенф.

— И вы хотите сказать, что мы не можем полететь туда и разбомбить их ко всем чертям?! — крикнул человек.

— Это нам ничего не даст, — твердо заявил Гросвенф. — Мы могли бы заглянуть к ним и установить более тесный контакт.

— Это займет слишком много времени! — возразил капитан Лич. — Нам надо покрыть огромное расстояние. К тому же, это, по-видимому, довольно серая цивилизация.

Гросвенф заколебался. Мортон быстро спросил:

— Что вы на это скажете, мистер Гросвенф?

— Я думаю, что критерием для вашей оценки является отсутствие у них вспомогательных механизмов. Но ведь живые организмы могут испытывать удовлетворение от того, что не имеют отношения к машинам: еда и питье, дружеские и любовные связи. Я склонен предположить, что этот птичий народ находит эмоциональную разрядку в общем мышлении и в размножении. Были времена, когда человек имел лишь немногим больше, и все же называл это цивилизацией. И в те времена тоже были великие люди.

— И все же, — не без иронии произнес Ван Гроссен, — вы без колебаний вмешались в их образ жизни.

Гросвенф сохранял хладнокровие.

— Для птиц, как и для людей, неразумно жить чересчур обособленно. Я разрешил проблему их сопротивления новым идеям, то есть сделал то, что мне пока не удалось сделать на этом корабле.

Несколько человек громко засмеялись, и собрание начало разваливаться. После его завершения Гросвенф обнаружил, что Мортон разговаривает с Иеменсом, единственным, кто присутствовал от химического отдела.

Химик нахмурился и несколько раз кивнул. Под конец он что-то сказал и пожал Мортону руку, после чего директор подошел к Гросвенфу и тихо сказал:

— Химический отдел вынесет оборудование из ваших помещений в течение двадцати четырех часов с условием, что об этом инциденте никто больше не упомянет. Мистер Йемене…

Гросвенф перебил шефа вопросом:

— Что думает об этом мистер Кент?

Мортон немного поколебался, потом произнес:

— Он получил порцию газа, и ему придется несколько месяцев проваляться в постели.

— Это больше, чем осталось до выборов?

— Да, больше. И это означает, что я вновь одержу победу на выборах, так как других претендентов нет.

Гросвенф молчал, обдумывая новость. Приятно было услышать, что Мортон не уйдет со своего поста. Но как насчет недовольных, которые поддерживали Кента? Между тем, Мортон продолжил:

— Я хочу просить вас как о личном одолжении, мистер Гросвенф. Я убедил мистера Иеменса, что было бы неразумно продолжать конфронтацию. В интересах сохранения мира я бы хотел, чтобы вы хранили молчание. Не предпринимайте попыток закрепить свою победу. Если вас спросят, скажите, что происшедшее было просто несчастным случаем, но сами таких разговоров не заводите. Вы обещаете мне это?

— Конечно… Но я хотел бы внести предложение.

— Какое?

— Почему бы вам не назвать своим преемником Кента?

Мортон взглянул на Гросвенфа сузившимися глазами, что выдавало его замешательство. Наконец, он сказал:

— Никак не ожидал этого от вас. Сам я не склонен замалчивать истинный моральный облик Кента. Впрочем, если такой шаг может уменьшить напряженность… — неуверенно проговорил шеф.

— Ваше мнение о Кенте, похоже, совпадает с моим, — предположил Гросвенф.

Мортон через силу улыбнулся.

— На борту имеется несколько дюжин людей, которых я предпочел бы видеть в роли директора, но ради сохранения мира я последую вашему совету.

После этого они расстались. Внешне Гросвенф казался спокойным, но его обуревали смешанные чувства. Хотя атака Кента была отбита, у него все же сложилось впечатление, что, выдворив химиков из своего помещения, он выиграл стычку, а не битву. И все же это было лучшим исходом стычки.

Глава 7

Икстль неподвижно распластался в кромешной темноте. Время в вечности тянулось медленно, а пространство было бездонно черным. Сквозь его необъятность холодно смотрели туманные пятнышки света. Каждое — он это знал — было скоплением ярких солнц, уменьшенных бесконечным расстоянием до размеров светящихся крапинок тумана.

Там была жизнь, распространившаяся на мириады планет, бесконечно вращающихся вокруг своих родительских солнц. Точно так же жизнь зародилась когда-то из первобытного Хаоса старого Глора и текла, пока космический взрыв не уничтожил его собственную могущественную расу и не выбросил его тело в глубины интергалактики.

Он жил, и это была его личная победа. Пережив катаклизм, его практически неуничтожаемое тело поддерживало себя, хотя и постепенно слабея, с помощью световой энергии, проникающей сквозь пространство и время. Его мозг продолжал пульсировать в одной и той же цепи мыслей — один шанс на децилион за то, что она снова окажется в галактической системе, а тогда даже еще меньший шанс за то, что он попадет на планету и найдет ценный гуул.

Биллион биллионов раз его мозг перебирал бесчисленные варианты. Теперь это уже стало частью его самого — бесконечный калейдоскоп, крутившийся перед его мысленным взором.

Вместе с отдаленным светом, долетающим в черную пучину, эти смутные надежды составляли мир, в котором он существовал. Он почти забыл о том чувствительном поле, которое создавало его тело. Века назад оно было обширным, но теперь, когда его мощь испарилась, никаких сигналов не поступало к нему дальше, чем за несколько световых лет.

Он уже почти ни на что не надеялся, когда его поле приняло первые сигналы приближающегося корабля. Энергия, плотность, вещество! Смутное чувство восприятия вошло в его вялое сознание. Сама мысль об энергии и веществе была отступившей куда-то мечтой. Отдаленный краешек его сознания, измученного и погруженного во мрак, немного более чуткий, фиксировал, как тени давно забытого выступили из окутавшего его тумана.

И вслед за тем новое, более сильное и острое послание с отдаленной границы его поля. Его вытянутое тело выгнулось в инстинктивном конвульсивном движении, четыре руки разогнулись в стороны, четыре ноги слепо задергались, бессмысленно расходуя силу.

Его изумленно вытаращенные глаза перефокусировались. Почти пропавшая способность видеть возвращалась. Та часть его нервной системы, которая контролировала поле, предпринимала первые, еще несогласованные действия. Огромным усилием он перебросил ее волны с биллионов бесполезных кубических миль, направив их на попытку установить область сильнейшего стимулирования. Отчаянно пытаясь найти ее, он переместился на большое расстояние. И тут он впервые подумал об «этом», как о корабле, летящем от одной галактики к другой. Он пережил мгновения дикого страха, что корабль пройдет за границей его чувствительного поля и контакт с ним будет потерян навсегда, прежде чем он сможет что-нибудь сделать.

Он позволил полю немного расшириться и почувствовал шок толчка, еще раз получив безошибочное подтверждение присутствия незнакомого вещества и энергии. На этот раз он прильнул к ним. То, что было его полем, стало пучком своей энергии, какую только могло собрать его слабеющее тело.

Этот пучок связал его с мощью энергии, излучаемой кораблем. Энергии оказалось больше — во много миллионов раз, чем ему требовалось. Ему пришлось отклонить ее от себя, разрядить ее в пространство и темноту. Но подобно чудовищной пиявке, он протянулся на четыре… семь… десять световых лет и истощил огромную мощь корабля. После бесчисленных лет, когда он кое-как перебивался на скудных источниках световой энергии, он не осмелился даже попытаться справиться с этой колоссальной мощью. То, что он позволил себе получить, дало шок, который вернул его тело к жизни, наполнил его жестоким напряжением. В безумной поспешности он отрегулировал свою атомную структуру и понесся вдоль пучка. На далеком расстоянии от него корабль — хотя его энергия иссякла, он моментально вернул ее мощь — проплыл мимо и начал удаляться. Он удалился на целый световой год, потом на два, а потом и на три… В глубоком отчаянии икстль понял, что все его усилия напрасны, что корабль уйдет… И тут…

Корабль остановился мгновенно. какой-то миг он еще плыл со скоростью многих световых лет в день, а в следующий — завис в пространстве. Он все еще находился на огромном расстоянии от икстля, но больше не удалялся. Икстль мог лишь догадываться о случившемся. Находившиеся на борту корабля могли узнать о его вмешательстве и внезапно остановили корабль, чтобы выяснить, что случилось. Их метод мгновенного сбрасывания ускорения указывал на чрезвычайно развитую науку, хотя он и не мог определить, какой техникой ускорения они пользовались. Существовало несколько возможностей. Сам он намеревался остановиться, превратив свою огромную скорость в электронный механизм внутри своего тела. При этом процессе должно было быть затрачено весьма незначительное количество энергии. Электроны в каждом атоме будут слегка замедляться — совсем чуть-чуть — и эта микроскопическая скорость преобразуется в движение на макроскопическом уровне.

Он находился именно на этом уровне, когда внезапно почувствовал близость корабля. А потом произошла целая вереница событий, последовавших одно за другим слишком быстро для того, чтобы их можно было успеть обдумать. На корабле включился непроницаемый для энергии экран. Концентрация такого огромного количества энергии автоматически отключила реле, которое он установил в своем теле. Это остановило и его самого в долю микросекунды, прежде чем он успел осознать случившееся. В пересчете на расстояние это произошло чуть дальше тридцати миль от корабля.

Икстль мог видеть корабль в виде световой точки, блестевшей впереди в темноте. Его экраны все еще работали, что означало, что те, внутри, не смогли его обнаружить и что он не может больше надеяться сам достичь корабля. Он решил, что чувствительный прибор, находящийся на борту корабля, зафиксировал его приближение, классифицировал его как летательный снаряд и включил защитный экран. Икстль приблизился, насколько это было возможно, к почти невидимому барьеру. И оттуда, прочно отделенный от предмета своих вожделений, жадно смотрел на корабль.

Он был меньше чем в пятидесяти ярдах, круглое чудовище с металлическим телом, усыпанным, как бриллиантами, бесконечными рядами сверкающих световых точек. Космический корабль плавал в бархатной черноте, блестя точно огромный драгоценный камень, неподвижный, но живой, до краев наполненный жизнью. Он нес в себе ностальгию и живое напоминание о тысяче далеких планет и неукротимую, бьющую через край жизнь, которая достигла звезд и рвалась дальше. И, несмотря ни на что, он нес в себе надежду.

До этого мгновения ему приходилось тратить столько физических усилий, что он весьма смутно представлял себе, что могло означать для него достижение цели. Его сознание, пришедшее за века к полному отчаянию, билось, как в исполинских тисках. Ноги и руки сверкали, как языки живого огня, корчась и извиваясь в свете иллюминаторов. Его рот, похожий на огромную рану на карикатурном подобии человеческой головы, пускал белый иней, который уплывал белыми морозными снежинками. Его надежда была так велика, что одна мысль о ней пронизывала его сознание и пеленой застилала глаза. Несмотря на туман, он видел широкую струю света, бившую из полукруглой выпуклости на металлической поверхности корабля. Но вот выпуклость превратилась в огромную дверь, которая открылась, сдвинувшись в сторону.

Через некоторое время в поле его зрения появились двуногие существа, около дюжины. На них были надеты почти прозрачные скафандры, и они тащили за собой огромные плывущие машины. Машины быстро сгрудились вокруг маленького участка на поверхности корабля. Вырвавшееся из них пламя казалось на расстоянии небольшим, но его ослепительный блеск указывал на огромную температуру или на сильную радиацию. Было очевидно, что ремонтные работы ведутся на авральных скоростях.

С безумной быстротой икстль обследовал экран, ища слабое место, но не нашел. Его мощь была очевидна, площадь — слишком большой. Он ничего не мог ей противопоставить и почувствовал это еще на расстоянии. Теперь он смотрел реальности в лицо. Работа — икстль видел, что толстая секция внешней обшивки снята и заменена новой, — закончилась почти так же быстро, как и началась. Шипящее пламя сварки исчезло в темноте. Машины были опущены в отверстие на поверхности шара, двуногие существа спустились вслед за ними. Обширная поверхность корабля стала теперь такой же пустынной, как и окружающее пространство.

Все происходящее едва не помутило разум икстля. Он не мог позволить им уйти сейчас, когда Вселенная была почти раскрыта для него — всего лишь в нескольких ярдах. Его руки вытянулись, как будто могли удержать корабль. Разум устремился в черную безбрежную пучину отчаяния, но удержался на ее последней грани, в последнее мгновение.

Вдруг большая дверь мягко открылась. Сквозь кольцо света скользнуло одинокое существо и вновь направилось к зоне, где только что происходил ремонт. Существо что-то подобрало и поплыло к открытому шлюзу. Оно все еще находилось на некотором расстоянии от него, когда обнаружило икстля.

Существо внезапно замерло, будто получив шок. В свете иллюминаторов его лицо было ясно видно за прозрачным шлемом. Глаза существа были выпучены, рот раскрыт. Потом оно, казалось, пришло в себя, его губы быстро задвигались. Через минуту из шлюза выплыла группа существ, и все они уставились на икстля. Вероятно, последовала дискуссия, поскольку их губы шевелились не одновременно, а сначала у одного, потом у другого.

Затем через шлюз проплыла широкая клетка с металлическими прутьями. На ней сидели двое, и у икстля создалось впечатление, что клетка движется своим ходом. Икстль догадался, что его будут забирать в качестве трофея. Преисполненный любопытства, он даже не ощутил, как его подняли. Он был как в наркотическом сне. Испуганный, он пытался бороться с надвигающимся оцепенением: ему понадобится вся его бдительность, если его расе, обладающей богатством самых разнообразных знаний, суждено возродиться.

Глава 8

— Как, черт возьми, что-то может жить в межгалактическом пространстве?!

Напряженный до неузнаваемости голос прозвучал в скафандре Гросвенфа. Он находился вместе с другими неподалеку от шлюза. Ему показалось, что этот вопрос заставил небольшую группу людей поближе придвинуться друг к другу. Для него же было недостаточно близости других. Он слишком хорошо понимал эту неосязаемую и непостижимую тьму, что сомкнулась вокруг них, давя на каждого.

Может, впервые с начала путешествия безобразность черноты поразила Гросвенфа. Он слишком часто смотрел на нее изнутри корабля и стал к ней безразличен. Но сейчас он внезапно осознал, что самые удаленные от человека звездные миры являются лишь хрупкими, как хрусталь, мостиками в сравнении с этой темнотой, что простирается во всех направлениях на биллионы световых лет.

Напряженное молчание нарушил голос директора Мортона:

— Вызывается Гюнли Лестер… Гюнли Лестер.

После короткой паузы послышался голос:

— Да, директор?

Гросвенф узнал голос главы астрономического отдела.

— Гюнли, есть задача для вашего астро-математического мозга. Не будете ли вы так добры сообщить коэффициент вероятности появления «Гончей» точно в той точке пространства, где плавала эта хренота? Постарайтесь решить эту проблему за несколько часов.

Его слова еще ярче сфокусировали всю сцену. Для математика Мортона это было типичным — давать другим возможность проявить себя там, где был мастером…

Астроном рассмеялся и без околичностей заявил:

— Мне не придется производить вычисления, сэр! Необходима новая система цифр, чтобы можно было выразить эту вероятность арифметически. С точки зрения математики, то, что случилось, просто не могло случиться. Но мы здесь — корабль с человеческими существами, остановившийся для ремонта на полпути между двумя галактиками, первый корабль, посланный за пределы острова нашей вселенной. Итак, повторяю: мы здесь — крошечная точка, которая пересеклась с другой, якобы заранее подготовленной крошечной точкой. Это невозможно, если только пространство не кишит подобными существами.

Гросвенфу показалось, что это наиболее вероятное объяснение. Причина и следствие происшедшего могли находиться в самой простой связи. Дыра, прожженная в стене аппаратной, потоки энергии, хлынувшие в пространство… они остановились для ремонта… Он уже открыл было рот, чтобы все это высказать, но тут же запнулся. Существовал еще один фактор, фактор сил и возможностей, связанных с этим предположением. Какая сила должна была понадобиться для того, чтобы за несколько минут впитать мощность ядерного реактора? Он быстро подсчитал и покачал головой. Число было таким колоссальным, что гипотеза, которую он хотел предложить, казалось, автоматически исключалась. Окажись среди них тысяча керлов, то и они не смогли бы справиться с тем количеством энергии. А это означало, что дело тут было не в существах, а в механизмах.

— На типа с такими внешними данными следовало бы сразу направить передвижной нагреватель, — предложил кто-то.

Гросвенф ощутил ярость в голосе говорившего. Коммуникатор, вероятно, тоже ее отразил, потому что, когда директор Мортон заговорил, интонации его голоса выдавали тревогу.

— Сущий красный дьявол, выпрыгнувший из ночного кошмара, страшный, как смертный грех, и, возможно, столь же безобидный, каким был наш прекрасный кот. Скит, что вы о нем думаете?

— Это существо, настолько я могу отсюда судить, имеет руки и ноги, что указывает на чисто планетарную эволюцию. Если он обладает умственным потенциалом, он начнет выказывать реакцию на изменение среды вокруг него с момента, как очутится внутри клетки. Он может оказаться древним мудрецом, размышляющим в тишине пространства, где никто и ничто не отвлекает. Возможно, это юный самоубийца, приговоренный к изгнанию, одержимый желанием вернуться домой и продолжить жизнь в своей цивилизации…

— Я бы хотел, чтобы с нами пошел Корита, — произнес Пеннос, глава инженерного отдела, в своей спокойной практичной манере. — Его исследования относительно кота на кошачьей планете позволили нам уяснить, с чем мы имеем дело, и…

— Говорит Корита, мистер Пеннос, — как обычно, голос японского археолога звучал в коммуникаторе ясно и четко. — Подобно другим, я следил за репортажем о случившемся и должен признаться — изображение существа на экране весьма меня впечатлило. Но я боюсь, что исследования на основе цикличности истории были бы опасны на данной, лишенной фактов, стадии. В случае с котом мы могли опираться на пустынную, почти лишенную еды планету, на которой он обитал. Не забудьте и об архитектуре разрушенного города. Но сейчас мы имеем дело с существом, живущим в космическом пространстве, в четверти миллиона световых лет от ближайшей планеты — существующим, вероятно, без еды и без средств пространственного сообщения. Предлагаю следующее: держите экран включенным, кроме того момента, когда будет вноситься клетка. Когда существо окажется в клетке, изучайте каждое его действие, каждую реакцию, делайте снимки его внутренних органов, работающих в пустоте. Узнайте о нем все, чтобы мы знали, что берем на борт. Нам необходимо избежать убийства или риска быть убитыми. Следует предпринять самые строгие меры предосторожности.

— Это имеет смысл, — вмешался Мортон.

И он принялся отдавать приказания. Из корабля были выгружены разнообразные машины. Они были установлены на гладкой поверхности корабля, кроме массивной флюоритной камеры. Она была прикреплена к подвешенной клетке.

Гросвенф с тревогой следил, как директор отдавал последние распоряжения людям, руководившим установкой клетки.

— Откройте дверь как можно шире, — говорил Мортон, — и опустите на него клетку. Не позволяйте ему ухватиться руками за прутья.

«Если у меня имеются возражения, я должен высказаться сейчас», — подумал Гросвенф.

Но говорить оказалось нечего. Он мог описать лишь свои смутные сомнения. Он мог повторить объяснение Гюнли Лестера в его логической последовательности и сказать, что случившееся не было случайностью. Он даже мог предположить, что корабль красных, дьявольского вида чудовищ, ждал поодаль, пока их товарища не подберут.

Ясно одно: были приняты все меры предосторожности. Если такой корабль и существовал, то открывая защитный экран лишь для того, чтобы пропустить клетку, они предлагали минимальную цель. Могла быть сожжена внешняя оболочка и убиты люди, находящиеся на ней, но сам корабль был неуязвим. Враги должны были понимать, что их атака не принесет им успеха. Они обнаружат против себя великолепную армию и вооруженное судно, ведомое расой, которая может выдержать самые жестокие и кровавые битвы.

Достигнув в своем размышлении этой точки, Гросвенф решил воздержаться от замечаний. Пока он придержит свои сомнения.

Вновь заговорил Мортон:

— У кого-нибудь имеются замечания?

— Да! — голос принадлежал Вану Гроссену. — Я хотел бы произвести обследование этого существа, которое займет от недели до месяца.

— Вы хотите сказать, — проговорил Мортон, — что мы должны сидеть в этом месте, пока наши технические эксперты изучают найденное чудовище?

— Безусловно, — подтвердил глава физического отдела.

Несколько секунд Мортон молчал, потом заявил:

— Мне придется обсудить этот вопрос с другими, мистер Ван Гроссен. Наша экспедиция — исследовательская. Мы оснащены таким образом, чтобы брать образцы сотнями. Как ученые все мы прошли суровую школу. Все должно быть исследовано. Но я не уверен, что не будет крупных возражений, если мы будем рассиживать в пространстве по месяцу из-за каждого образца, который хотим взять с собой. Вместо пяти или десяти лет наше путешествие затянется в таком случае на пятьсот лет. Хотя лично я за то, чтобы каждый образец был изучен и чтобы мы могли поступать с ним соответственно.

— Я считаю, — твердо заявил Ван Гроссен, — с этим нельзя спешить.

— Есть возражения? — осведомился Мортон. Поскольку все молчали, он спокойно закончил: — Отлично, мальчики, идите его ловить!

Глава 9

Икстль ждал… Его мысли продолжали крутиться в вихре воспоминаний обо всем, что он когда-то знал и о чем размышлял. Перед ним возникло видение его родной, давно погибшей планеты. Оно породило чувство гордости за нее и презрение к этим двуногим существам, которые всерьез надеялись захватить его в качестве трофея. Он помнил время, когда его раса могла контролировать через космическое пространство всю солнечную систему своей звезды. Это было давно. Они обходились без космических путешествий как таковых и наслаждались спокойным существованием, черпая красоту из естественных сил, ощущая радость воспроизводства, продления рода.

Икстль наблюдал за тем, как клетка движется прямо к нему. Вот она прошла через открывшееся в экране отверстие, мгновенно за ней закрывшееся. Процесс переноса прошел весьма гладко. Даже если бы он захотел, у него не было бы особых шансов открыть экран в короткий момент прохождения клетки. Но он не имел желания делать это. Он обязан быть осторожен, не допуская малейшего враждебного действия, пока не окажется внутри корабля. Сооружение с металлической решеткой медленно подплыло к нему, им управляли два человека, которые держались настороже. В руках одного из них было какое-то оружие. Икстль решил, что это разновидность атомного оружия. Он отнесся к нему с должным уважением, хотя тут же отметил ограниченность его применения: внутри корабля они не посмеют прибегнуть к такому мощному виду энергии.

Все яснее, все ярче вырисовывалась его цель. На борт корабля! Проникнуть внутрь!

Как будто для того, чтобы еще больше укрепить его решимость, над ним навис зев клетки. Металлическая дверь бесшумно захлопнулась. Икстль подтянулся к ближайшей решетке, ухватился за нее и остался в таком положении лежать, свободный от всяких решений. Он был в безопасности — реальность ограждения давала отдых его сознанию. Это касалось как его тела, так и его психики. Свободные электроны в массе высвобождались из хаотического переплетения находящейся в его теле атомной системы и в безумной поспешности искали союза с другими системами. Он был в безопасности после квадриллионов лет отчаяния. Он был на материальном теле. Что бы ни случилось теперь, контроль энергетического источника этой клетки-двигателя навсегда освободил его от былой невозможности управлять своими движениями. Никогда больше он не будет предметом влияния, равно как и слабого противодействия, отдаленных галактик. Защищенный этой оболочкой, он сможет путешествовать в любом желаемом направлении, и все это давала ему одна только клетка.

Как только он уцепился за решетку, клетка начала двигаться к поверхности корабля. Защитный экран при ее приближении разошелся и вновь за нею сомкнулся. Люди наверху казались очень маленькими. То, что они нуждались в скафандрах, указывало на неспособность приспосабливаться к окружающей среде, а это в корне отличало их от него и означало, что физически они находились на более низкой стадии процесса эволюции. Тем не менее было бы неразумным принижать их научные достижения. Они обладали мозгом, способным создавать и использовать могучие машины. И теперь они пользовались огромным количеством этих машин — очевидно, с целью его изучения. Это могло раскрыть его намерения и обнаружить гуулы, скрытые у него в груди. Они могли раскрыть, по крайней мере, некоторые из его жизненных процессов. Он не мог допустить, чтобы это исследование было проделано.

Икстль заметил, что некоторые существа имеют не один, а два вида оружия, которые убирались в кобуру, прикрепленную к каждому скафандру. Одним из видов оружия был атомный пистолет, с угрозой применения которого он уже столкнулся. Другое имело блестящую рукоятку. Он определил, что это вибрационный пистолет. Люди, находящиеся на клетке, тоже были вооружены такими пистолетами.

Когда клетка была установлена в наспех оборудованной лаборатории, сквозь узкое пространство между прутьями просунули камеру. Пора! — решил икстль и без всякого усилия поднялся к потолку. Его зрение напряглось и стало чувствительным к самой короткой частоте. Источник мощности вибратора сделался ему виден ясно, как яркое пятно, находящееся в пределах досягаемости.

Одной из восьми рук с пальцами, похожими на перекрученную проволоку, он с неописуемой быстротой проник сквозь металл клетки, и вот вибратор из кобуры существа, находящегося на клетке, уже у него. Он не стал менять его атомную структуру, как он изменил структуру своей руки. Было важно, чтобы они не догадались, кто стрелял. Изо всех сил стараясь закрепить свое шаткое положение, он направил оружие на камеру и на людей, стоящих за ней, и нажал спуск.

Одним движением икстль разрядил вибратор, отдернул руку и, сыграв свою роль, опустился на пол. Его мгновенный страх ушел. Чистая молекулярная энергия срезонировала в камеру и подействовала, до некоторой степени, на большую часть приборов во временной лаборатории. Чувствительная пленка стала бесполезной, изумительный излучатель необходимо было установить снова, все приборы проверять и перепроверять, каждую машину опробовать во всех режимах. Вероятно, даже возникла необходимость замены всего оборудования. И при всем при том все случившееся должно было рассматриваться как несчастный случай.

Гросвенф услышал ругань в коммуникаторе и с облегчением понял, что другие, как и он, борются с проникающей в тело и причиняющей острую боль вибрацией, лишь частично задержанной и ослабленной материалом их скафандров Зрение медленно возвращалось к нему. Теперь он снова мог видеть резной металл, на котором стоял, темную бездонную пропасть в иллюминаторе корабля. В тени поодаль он видел пятно металлической клетки.

— Прошу прощения, директор, — извиняющимся тоном произнес один из стоящих на клетке людей. — Вероятно, у меня из кобуры выпал вибратор и разрядился.

— Директор, это объяснение неправдоподобно ввиду практического отсутствия гравитации, — поспешно вставил Гросвенф.

— Может, я нечаянно ударил по нему, не заметив этого, — предположил человек, чье оружие явилось причиной переполоха.

Послышалось бормотание Скита. Биолог пробурчал нечто вроде: «А чтоб тебя!.. страбизмия, страмотогения…» Остальное Гросвенф не расслышал, но догадался, что это собственный набор ругательств биолога. Скит медленно выпрямился и сказал:

— Минутку, я попытаюсь припомнить, что я видел. Я был здесь, на линии огня… да… здесь, когда мое тело начало пульсировать, — помолчав немного, он уверенно добавил: — Я не могу в этом поклясться, но перед тем, как вибрация ввела меня в шок, существо шевельнулось. Мне показалось, что оно вскочило на потолок. Согласен, что было слишком темно, и я видел лишь неясное пятно, но… — он оставил фразу недоконченной.

— Крибл, осветите клетку! Давайте все вместе посмотрим, что там происходит, — попросил Мортон.

Вместе с остальными Гросвенф смотрел, как луч света осветил икстля, скрючившегося на полу клетки. И тут, против своей воли, он замер, пораженный. Почти красный металлический блеск цилиндрического тела чудовища, глаза, похожие на пылающие угли, удивительно напоминающие скрюченную проволоку, пальцы на руках и ногах — вся жуткая уродливость алого чудовища испугала его.

— Возможно, он очень красивый, но для самого себя! — чуть слышно прошептал в коммуникатор Сидл.

Эта попытка сострить прервала паузу ужаса. Один из присутствующих твердо заявил:

— Если жизнь есть развитие, причем развитие в сторону совершенства, то как может существо, живущее в пространстве, иметь такие вот развитые руки и ноги? Интересно бы взглянуть на его внутренности, но теперь это невозможно: вибрация наверняка испортила линзы. И пленка, конечно, засвечена. Нужно менять?

— Не-е-т! — в голосе Мортона прозвучало сомнение, но продолжал он уже твердо: — Это займет много времени. В конце концов мы можем создать вакуум внутри лабораторий корабля и продолжить путешествие.

— Должен ли я понять вас так, что мое предложение игнорируется? — это сказал физик Ван Гроссен. — Вы помните, что я рекомендовал, по меньшей мере, недельное изучение этого существа, прежде чем брать его на борт.

Мортон заколебался и спросил:

— Есть еще возражения?

— Я не знаю, — произнес Гросвенф, — стоит ли нам бросаться от крайности принятия чрезвычайных мер предосторожности к крайности неприятия их вообще.

— Кто еще хочет высказаться? — спокойно осведомился Мортон и, поскольку никто не ответил, прибавил: — Скит?

— Очевидно, — сказал Скит, — что рано или поздно придется взять его на борт. Мы не должны забывать о том, что существо, обитающее в пространстве, является самым необычным из всех, нами встреченных. Даже кот, который одинаково хорошо чувствовал себя и в хлорной, и в кислородной среде, нуждался в какого-то рода тепле, и отсутствие атмосферного давления было для него смертельно. Если, как мы подозреваем, естественной средой обитания этого существа является не космос, то мы должны узнать, почему и как он очутился там, где мы его нашли.

Мортон нахмурился.

— Насколько я понимаю, нам придется проголосовать. Мы могли бы закрыть клетку металлом с внешним экраном на нем. Это вас устроит, Ван Гроссен?

— Теперь мы ближе к существу дела, но у нас еще будут споры, прежде чем будет снят защитный экран.

Мортон рассмеялся.

— Поскольку мы вновь заодно, вы с остальными можете обсуждать все доводы «за» и «против» до конца путешествия, — он снова стал серьезным. — У кого есть возражения? Гросвенф!

Гросвенф кивнул.

— Экран представляется мне эффективной мерой, сэр.

— Прошу высказаться всех, кто против, — все снова промолчали, и директор отдал команду людям на клетке: — Двигайте эту штуку сюда, чтобы мы могли подготовить ее для экранизации.

Когда заработали моторы, икстль ощутил слабую вибрацию в металле. Он увидел, как двинулись решетки, затем в нем возникло острое приятное чувство дрожи. Это было следствием физической активности его тела, все возрастая, она затрудняла работу его мозга. Когда он снова обрел способность размышлять, пол клетки висел над ним, а он лежал на твердой внешней оболочке корабля.

Он с рычанием вскочил на ноги, поняв, что произошло. Он позабыл перестроить атомы своего тела после того, как разрядил вибратор. И теперь он прошел сквозь металлический пол клетки.

— Великий боже! — басистый голос Мортона едва не оглушил Эллиота Гросвенфа.

Алая полоска вытянутого тела икстля метнулась сквозь темное пространство непроницаемого металла внутренней системы корабля к воздушному шлюзу, и он нырнул в его ослепительную глубину. Затем икстль заставил свое тело раствориться в двух внутренних дверях и оказался в конце длинного, слабо освещенного коридора, в относительной безопасности. В надвигающейся борьбе за овладение контролем над кораблем у него было одно важное преимущество, если не считать его индивидуального превосходства: враждебная сторона еще не знала широты его замысла.

Глава 10

Прошло двадцать минут. Гросвенф сидел в одном из кресел аудитории контрольного пункта и наблюдал за тем, как на одном из ярусов, ведущих к главной секции, тихо совещались Мортон и капитан Лич. Помещение было забито людьми. За исключением охраны, оставшейся в опорных пунктах, всем было приказано присутствовать тут и поблизости. Судовая команда и офицеры, главы отделов и их подчиненные, администраторы и различные работники, не принадлежащие к определенным отделам, — все собрались здесь или в прилегающих коридорах.

Прозвенел звонок. Шум разговоров постепенно стих. Снова прозвенел звонок, и вперед выступил капитан Лич.

— Джентльмены… Возникающие проблемы не дают нам скучать, не так ли? Я начинаю думать, что военные недостаточно верно оценивают ученых. Я думал, что они живут своей жизнью в стенах лабораторий и далеки от опасностей. Теперь мне начинает казаться, что ученые могут найти беду там, где ее и не было… — он немного поколебался, но все же продолжил сухо и насмешливо: — Мы с директором Мортоном сошлись на том, что данная проблема занимает не только военных. Поскольку найденное существо очень опасно, то им должны заняться все. Вооружайтесь, разбейтесь на пары или на группы, чем больше, тем лучше. — Он снова обежал взглядом аудиторию и мрачно заявил: — С вашей стороны было бы глупо полагать, что сложившаяся ситуация не несет в себе опасности или смерти некоторым из нас. Может быть, мне… Может быть, вам… Настройте себя на это и согласитесь с такой возможностью. Но если кому — то выпадет вступить в контакт с опасным чудовищем, защищайтесь до последнего. Старайтесь забрать его на тот свет вместе с собой, не страдайте и не погибайте понапрасну. А теперь, — он повернулся к Мортону, — директор проведет обсуждение, касающееся применения против нашего врага самых выдающихся научных знаний, какими мы располагаем на борту этого корабля. Мистер Мортон, прошу вас!

Мортон медленно вышел вперед. Его большое и сильное тело казалось меньше из-за гигантского щита за его спиной, но все равно выглядел он весьма внушительно. Серые глаза директора вопросительно оглядели ряды лиц, не задержавшись ни на одном. Вероятно, он просто пытался понять общий настрой сообщества. Начал он с того, что похвалил капитана Лича за его позицию, а потом проговорил:

— Я проанализировал все случившееся и думаю, что могу честно сказать: никого, даже меня, нельзя винить за то, что существо оказалось на борту. Как вы помните, было решено перенести его на борт корабля в окружении силового поля. Подобная предосторожность удовлетворяла даже самых придирчивых критиков, но, к несчастью, она не была принята вовремя. Существо проникло на корабль, пользуясь методом, предусмотреть который было невозможно. — Он замолчал, и взгляд его умных глаз еще раз обежал собравшихся. — Или у кого-нибудь было нечто большее, чем простое предчувствие? Если так, то поднимите, пожалуйста, руку.

Гросвенф вытянул шею, чтобы лучше видеть, но поднятых рук не увидел. Опускаясь на сиденье, он с удивлением заметил, что взгляд директора уперся именно в него.

— Мистер Гросвенф, была ли некзиальная наука в состоянии предсказать, что данное существо способно переносить свое тело сквозь стены?

— Нет, не могла, — четко ответил Эллиот.

— Благодарю вас, — кивнул Мортон.

Казалось, он удовлетворился этим ответом, поскольку никого больше ни о чем не спросил. Гросвенф уже догадался, что директор хотел оправдать собственную позицию. То, что он ощутил необходимость подобного шага, было следствием расстановки сил на корабле. Знаменательно, что директор обращается к некзиализму, как к высшей инстанции, отметил про себя Гросвенф.

— Сидл, — снова заговорил Мортон, — дайте нам психологическую оценку случившегося.

Глава отдела психологии поднялся и сказал:

— Приступая к вопросу о поимке чудовища, мы должны прежде всего уяснить себе, что оно собой представляет. У него есть руки и ноги, но оно плавает в безвоздушном пространстве и остается живым. Он позволил поймать себя в клетку, зная, что она его не удержит. Потом он проваливается через дно клетки, что очень глупо с его стороны, если только он не хотел, чтобы мы знали об этих его способностях. Должна быть причина, по которой разумное существо делает такую ошибку, веская причина, которая может предоставить нам возможность для остроумной догадки, откуда он происходит, и, конечно, для анализа его пребывания здесь. Скит, проанализируйте его биологическую сущность.

Поднялся мрачный и долговязый Скит.

— Мы уже обсуждали планетное происхождение его рук и ног. Способность жить в космическом пространстве, если это вообще имеет отношение к эволюции, само по себе — замечательное явление. Я предполагаю, что мы имеем дело с представителем расы, разрешившей конечные тайные биологические начала, и, если бы я знал, как надо хотя бы взяться за поиски существа, которое может убегать от вас коварным путем, даже сквозь стены, мой совет был бы таким: выгоните его и убейте.

— Э-э-э… — промямлил социолог Келли. Это был сорокапятилетний человек с большими умными глазами и высоким лбом. — Э-э-э… любое существо, могущее жить в безвоздушном пространстве, должно было бы стать богом вселенной. Такое существо может жить на огромных, беспредельных просторах Вселенной, на любой планете и добираться до любой галактики. Но нам неизвестно наверняка, что его раса населяет какую — либо территорию нашей галактики. Парадокс, который стоит исследовать.

— Я не совсем понимаю, Келли, что вы имеете в виду, — произнес Мортон.

— Просто… э… раса, которая разрешила конечную проблему биологии, должна быть на века впереди людей, обладая способностью адаптироваться с поражающей нас легкостью в любой окружающей среде. Согласно закону жизненной динамики, оно бы стремилось к дальним пределам Вселенной, точно так же, как это делает человек.

— Да, но тут имеется противоречие, — заявил Мортон, — и оно, кажется, доказывает, что это не суперсущество… Корита, какова ваша точка зрения?

Японец встал и учтиво поклонился.

— Боюсь, что не смогу оказать сообществу большой помощи, — начал он. — Вам ведь знакома превалирующая теория — жизнь развивается по вертикали — что бы ни иметь в виду под понятием «вертикаль». Имеется серия циклов… Каждый цикл начинается с крестьянина, обрабатывающего свой участок земли. Крестьянин идет на рынок, и место рынка постепенно преобразуется в город, связь которого с землей ослаблена. Потом мы видим большие города и нации и, наконец, лишенные почвы супергорода, разрушительную борьбу за власть, серию разрушительных войн, переносящих людей в феллаханскую эпоху и снова к примитивизму, в новую эру развития крестьянства.

— Но он уже совершил грубейшую ошибку! — зло выпалил Ван Гроссен. — Он самым глупым образом провалился сквозь пол клетки. Это не того рода ошибка, какую мог бы сделать крестьянин!

— А если все-таки предположить, что он находится на крестьянской стадии развития? — спросил Мортон.

— Тогда, — ответил Корита, — его основные импульсы были бы гораздо проще. На первое место выступило бы стремление к активному размножению, желание иметь сына и знать, что его кровь будет течь в потомках. При наличии огромных умственных способностей этот импульс мог бы у суперсущества принять форму фантастического стремления к расовому превосходству. Это все, что я хочу сказать.

С высоты контрольного мостика Мортон оглядел собрание специалистов. Его взгляд остановился на Гросвенфе.

— Недавно я пришел к выводу, что некзиализм, как наука, может нести в себе новый подход к решению проблем, — сказал он. — Поскольку это всеобъемлющий подход, основанный на совокупности знаний, он может помочь нам принять быстрое решение в обстановке, когда быстрота решения особенно важна. Гросвенф, сообщите нам, пожалуйста, вашу точку зрения на существо вопроса.

Гросвенф быстро встал и обратился к присутствующим:

— Я могу дать вам заключение, базирующееся на моих наблюдениях. Я мог бы изложить вам собственную небольшую теорию относительно того, как мы вошли в контакт с чудовищем, каким образом реактор, подчеркиваю — атомный реактор, оказался лишенным энергии, в результате чего нам пришлось чинить внешнюю стенку аппаратной. Тут был целый ряд значимых временных интервалов, но, прежде чем развить эти основные положения, я предпочел бы поделиться своими соображениями о том, как нам следовало бы прикончить чудовище…

Неожиданно его прервали. Полдюжины людей проложили себе путь через толпу у дверей. Гросвенф умолк и вопросительно взглянул на Мортона, который, в свою очередь, посмотрел на капитана Лича. Капитан направился навстречу прибывшим, и Гросвенф увидел, что одним из них был Пеннос, глава инженерного отдела.

— Кончено, мистер Пеннос? — осведомился капитан Лич.

— Да, сэр, — кивнул тот и добавил: — Необходимо всем надеть прорезиненные костюмы, перчатки и обувь.

Капитан Лич обратился к присутствующим и объяснил:

— Мы пропустили ток через стены, окружающие спальни. Могли возникнуть промедления в поимке чудовища, и мы хотели бы исключить возможность быть убитыми в постелях… Мы… — он запнулся и быстро спросил: — Что там, мистер Пеннос?

Глядя на маленький прибор в своей руке, Пеннос спросил:

— Здесь все, капитан?

— Да, кроме охраны в моторной части и в аппаратном отсеке.

— Тогда… тогда в заряженных стенах что-то поймано. Быстро! Мы должны его окружить!

Глава 11

Для икстля, вернувшегося после обследования нижних к верхним этажам, удар оказался неожиданным и опасным. Он только что самодовольно думал о металлических основаниях трюма корабля, где можно спрятать свои гуулы, а в следующий момент он уже был захвачен яростно искривившимся экраном энергии.

Агония помутила его разум. Масса электронов изнутри его тела вырвалась на свободу. Они метались от системы к системе, нарушая их единство, сталкиваясь с атомными системами, сохраняющими устойчивость. В роковые мгновения удивительно уравновешенная и гибкая его структура почти разрушилась. Его спасло то, что даже эта опасность, в конечном счете, была предусмотрена выдающимся гением его расы. Производя искусственную эволюцию в его теле и в своих собственных, они не забыли о возможности внезапного проникновения жесткой радиации. С быстротой молнии его тело перестроило свою структуру, каждая вновь возникшая комбинация электронов проделала непостижимую работу в мельчайшие доли секунды. А потом он резко оттолкнулся от стены и оказался вне опасности.

Затем икстль сконцентрировал разум на том, что может произойти в ближайшие минуты. Защитная силовая стойка должна иметь связанную с ней систему тревоги. Это означало, что люди оцепили все ближайшие коридоры и предпримут попытку загнать его в угол. Глаза икстля вспыхнули, как две чаши с огнем, когда он осознал эту возможность. Они должны будут рассыпаться в разные стороны, и тогда он сможет схватить одного из них и исследовать на предмет собственных нужд: потом его можно будет использовать для создания первого гуула.

Нельзя было терять время. Он нырнул в ближайшую незаряженную стену в обличии большого яркого неуклюжего существа. Не останавливаясь, он пронесся по комнатам, строго придерживаясь направления, параллельного оси главного коридора. По пути его сверхчувствительные глаза следили за неясными очертаниями человеческих фигур. В этом коридоре их было — один… три… пять. Пятый находился на некотором расстоянии за другим. Этого было достаточно для икстля.

Как бесплотный дух, он проскользнул через стену и выскочил прямо перед последним человеком, послав вперед сильный заряд. Теперь это было усталое, но ужасающее чудовище с горящими глазами и оскаленной пастью. Икстль протянул вперед четыре руки и с огромной силой сжал человека. Тот рванулся в последнем усилии и упал, объятый ужасом. Он лежал на спине, и икстль видел, как открывался и закрывался его рот в серии неровных движений. Всякий раз, когда рот открывался, икстль ощущал резкое пощипывание в ногах. Определить природу пощипывания было нетрудно — это был зов клеток его плоти. Икстль с ревом рванулся вперед и ударил одной рукой по рту человека. Тот мгновенно обмяк, но все еще был жив и в сознании, и икстль запустил в него две руки.

Эта акция, казалось, доконала человека, и он перестал сопротивляться. Широко раскрытыми глазами смотрел он, как длинные тонкие черты чудовища исчезли под его рубашкой и скрылись в груди. Затем он в ужасе уставился на склонившееся над ним кроваво-красное чудовище. Тело человека оказалось весьма плотным. Икстлю необходимо было найти открытое пространство или пространство под сильным давлением, но таким, чтобы оно не убило его жертву. Ибо для его целей нужна была живая плоть.

Скорее, скорее! Его ноги уловили вибрацию приближающихся шагов. Они доносились лишь из одного коридора и быстро приближались. Он мгновенно перевел свои идущие пальцы в полутвердое состояние и в это мгновение нащупал сердце. Человек конвульсивно дернулся, застыл и умер. Мгновением позже ищущие пальцы икстля нащупали желудок и кишечник. Он откинулся назад, яростно кляня себя за поспешность. Здесь было то, в чем он нуждался, а он так бессмысленно все испортил! Потом икстль медленно выпрямился, его раздражение улетучилось — это ни к чему. Ведь он не мог знать, что эти умные существа так легко умирают. Это в корне меняло дело и все упрощало. Они были в его власти, а не он в их. И в обращении с ними ему нужно было принимать лишь минимальные меры предосторожности.

Из-за ближайшего угла выбежали двое людей с вибраторами и… замерли при виде призрака, который осклабился на них с тела их товарища. Едва они оправились от изумления, как икстль вошел в ближайшую стену. Одно мгновение он был алым пятном на фоне яркого света в коридоре, и вот он уже исчез, как будто его никогда и не было. Икстль ощутил вибрацию от оружия, когда запоздавший поток энергии ударил вслед за ним в стену. Теперь его план стал ему ясен. Он захватит полдюжины людей и сделает из них гуулов. Потом он сможет убить остальных, поскольку они не будут ему нужны. Сделав это, он сможет полететь к галактике, к которой, очевидно, направлялся корабль, и взять под контроль первую же обитаемую планету. После установления власти над всеми достижимыми местами Вселенной можно будет и успокоиться. Все это будет вопросом времени.

Вместе с другими людьми Гросвенф стоял у стенного коммуникатора и наблюдал за изображением людей, собравшихся вокруг тела погибшего техника. Он хотел бы находиться у места происшествия, но на то, чтобы туда добраться, требовалось несколько минут. Гросвенф предпочел наблюдать отсюда, чтобы ничего не упустить.

Мортон стоял возле ближайшего экрана, менее чем в трех футах от того места, где доктор Эгарт склонился над телом мертвого техника. Вид у него был убитый, по лицу ходили желваки. Когда он заговорил, его голос был чуть громче шепота. И все же его слова врезались в молчание, как удар хлыста:

— Итак, Эгарт?

Доктор, стоявший на коленях возле тела, выпрямился и повернулся к Мортону. В результате он оказался перед экраном. Гросвенф увидел его хмурое лицо.

— Разрыв сердца, — буркнул он.

— Разрыв сердца?

— Да, да! — доктор поднял руки, как будто защищаясь. — Я знаю, что его зубы выглядят так, как будто их вбили ему в мозг. Я много раз осматривал его и знаю, что сердце у него было превосходное. Тем не менее я констатирую разрыв сердца.

— Я могу в это поверить, — мрачно произнес один из присутствующих. — Когда я выбежал из-за угла и увидел эту тварь, у меня самого чуть не случился разрыв сердца.

— Мы зря теряем время, — Гросвенф узнал голос Ван Гроссена раньше, чем увидел его стоящим между двумя людьми по другую сторону от Мортона. Физик продолжал: — Мы можем справиться с этим чудовищем, но не болтовней о нем и не паникой при каждом его движении. Если я окажусь следующим в списке его жертв, то я хотел бы знать, черт меня побери, может ли такое соцветие ученых напрячь мозги и найти способ отомстить за мою смерть, вместо того, чтобы рыдать над моим охладевшим трупом.

— Вы правы, — вступил в дискуссию Скит. — Беда в том, что мы чувствуем себя стоящими ниже, чем он. Этот вурдалак пробыл на корабле меньше часа, но я уже ясно вижу, что некоторым из нас предстоит стать его жертвами. Давайте готовиться все вместе к кровавой битве.

— Мистер Пеннос, — проговорил Мортон, — тут есть одна проблема. Мы располагаем двумя квадратными милями пола на наших тридцати уровнях. Сколько времени займет энергизация каждого дюйма?

Гросвенф не мог видеть шефа инженерного отдела, потому что тот не находился в поле зрения системы изогнутых линз. Но о выражении его лица можно было судить по голосу. Когда он заговорил, в его голосе слышался живой ужас.

— Я не буду вдаваться в детали. Можно прочесать весь корабль и погубить чудище в течение часа, но тогда неконтролируемая энергия убьет все живое на корабле.

Мортон стоял вполоборота к коммуникатору, передающему голоса и изображения людей, находящихся у тела убитого икстлем человека. Немного подумав, он задал Пенносу новый вопрос:

— Но вы ведь могли бы насытить энергией эти стены, не так ли, мистер Пеннос?

— Нет, — продолжал упорствовать инженер. — Стены этого не выдержат, они просто расплавятся.

— Стены этого не выдержат! — подхватил один из людей. — Сэр, вы понимаете, что это за субъект?

Гросвенф увидел, как напряглись физиономии людей на экране. Затянувшееся молчание нарушил Корита:

— Директор, я наблюдаю за вами по коммуникатору из контрольного пункта. На замечание о том, что мы имеем дело со сверхсуществом, я хочу сказать вот что. Не будем забывать о том, что он глупо попался в силовой экран. Я намеренно использовал слово «глупо». Его действие еще раз доказывает, что он совершает ошибки.

— Это возвращает меня к тому, — сказал Мортон, — что вы говорили раньше о психологических характеристиках, которые должны ожидаться на различных циклических стадиях. Давайте предположим, что он крестьянин своего цикла.

Ответ Кориты был категоричнее, чем можно было ожидать от человека, который обычноосторожничал.

— Невозможно представить себе всю силу его устройства. Он будет думать при любых обстоятельствах, что для захвата корабля ему необходимо уничтожить всех находящихся на нем людей. Инстинктивно он будет тяготеть к тому, чтобы сбросить со счета тот факт, что мы являемся частью огромной галактической цивилизации. Сознание истинного крестьянина очень индивидуально, почти анархично. Его желание воспроизводиться является формой эгоизма, им движет любовь к собственной плоти и крови. Это существо — если оно является крестьянином на стадии его развития — очень возможно, захочет иметь некоторое количество существ, являющихся ему подобными, чтобы они могли помогать ему в его борьбе. Ему нравится общество, но он не любит вмешательства извне. Любое организованное общество станет доминировать над крестьянским обществом, потому что его члены никогда не сформируют ничего иного, чем свободный союз против посторонних.

— Свободного союза этих пожирателей огня вполне достаточно! — с горечью бросил один из техников. — Я… а… а… а-а-а!

Его слова перешли в вопль, нижняя челюсть отвалилась. Глаза, едва видимые Гросвенфу, вытаращились. Все люди, которых было видно на экране, отступили на несколько шагов.

В центре изображения возник икстль.

Глава 12

Он стоял, и жуткий алый огонь светился в его ярких, тревожных глазах, хотя он больше не тревожился. Он мерил взглядом эти ничтожные существа и с презрением думал о том, что может нырнуть в ближайшую стену, прежде чем хотя бы одно из них направит на него вибратор.

Икстль пришел за первым гуулом. Для того, чтобы выхватить гуула из центра группы, ему нужно было деморализовать всех на борту. Гросвенфу, который наблюдал эту сцену, показалось, что его обволакивает туман нереальности. Лишь несколько человек остались в поле зрения. Ван Гроссен и два техника находились к икстлю ближе остальных. Мортон находился далеко за Ван Гроссеном, чуть дальше виднелась часть головы и туловища Скита. Вся группа являла собой жалкую картину перед лицом возвышающегося над ними высокого, толстого цилиндрического чудовища.

Зловещее молчание нарушил Мортон. Он подчеркнуто убрал руку со светящейся рукоятки вибратора и твердым голосом заявил:

— Не пытайтесь в него стрелять. Он может двигаться с быстротой молнии. И его не было бы здесь, если бы он не считал, что он для нас недостижим. Кроме того, мы не можем рисковать. Возможно, это наш единственный шанс, — он смолк, затем продолжил уже более уверенным тоном: — Все, кто видят и слушают нас, окружите этот коридор. Несите самые тяжелые огнеметы, даже полуогнеметы и поджигайте стены. Отрежьте путь к этому месту и возьмите его в фокус! Действуйте!

— Отличная мысль, директор! — на экране возникло лицо капитана Лича, закрыв на мгновение изображение икстля и остальных. — Если вы сможете продержать это исчадие ада три минуты, то мы к этому времени будем там. — Его физиономия исчезла так же быстро, как и появилась.

Гросвенф оставил свой наблюдательный пункт. Он был совершенно уверен в том, что находится слишком далеко от места действия, чтобы сделать ценные наблюдения, которые некзиа — лист мог бы положить в основу действия. Он не являлся членом ни одной из важных аварийных команд и поэтому счел своим долгом присоединиться к Мортону и остальным людям на опасной территории.

Он бегом миновал другие коммуникаторы, услыхав на бегу совет Кориты:

— Мортон, воспользуйтесь этим шансом, но на успех не рассчитывайте. Заметьте, что он вновь появился прежде, чем мы смогли подготовиться к действиям против него. Неважно, намеренно или случайно, но он поставил нас в трудное положение. И в результате, какова бы ни была его мотивировка, мы вынуждены решать все в спешке, на ходу, когда мы не можем мыслить ясно и четко.

Гросвенф уже спускался в лифте. Распахнув дверцу, он выбежал наружу.

— …я убежден, — доносился из коммуникатора, установленного в следующем коридоре, голос Кориты, — что огромные ресурсы этого корабля способны победить любое чудовище. Я, конечно, имею в виду мыслимое чудовище…

Если Корита и сказал что-то еще, то Гросвенф этого уже не слышал. Он свернул за угол коридора. Там, впереди, находились люди, а за ними икстль. Гросвенф увидел, что Ван Гроссен шагнул вперед и протянул икстлю листок. Существо поколебалось и взяло листок. Оно бросило на него взгляд и отступило с ревом, перекосившим его жуткую физиономию.

— Какого дьявола вы делаете?! — закричал Мортон.

Ван Гроссен напряженно улыбался.

— Я только показал ему, как мы можем его уничтожить, — негромко проговорил он. — Я…

Его фраза осталась неоконченной. Гросвенф все еще находился поодаль и увидел случившееся в качестве зрителя. Все присутствующие оказались вовлеченными в ужасную ситуацию.

Вероятно, Мортон понял, что должно сейчас случиться. Он шагнул вперед, будто пытаясь инстинктивно заслонить своим большим телом Ван Гроссена. Рука с длинными проволокообразными пальцами отпихнула директора на стоящих за ним людей. Он упал, увлекая за собой тех, кто стоял ближе к нему. Поднявшись, он схватился за вибратор, но так и замер с рукой на рукояти.

Как сквозь искажающее стекло, Гросвенф увидел, что существо держит Ван Гроссена в двух огненного цвета руках. Двухсотдвадцатифунтовый физик вырывался, извивался, но тщетно. Тонкие, твердые руки держали его стальной хваткой.

Гросвенф не воспользовался своим вибратором лишь потому, что если бы он попал в чудовище, то пострадал бы и физик. Поскольку вибратор не мог убить человека, но мог ввергнуть его в бессознательное состояние, выбор состоял в следующем: должен ли он был воспользоваться оружием, или предпринять попытку получить у Ван Гроссена информацию? Он выбрал последнее.

Гросвенф отчаянно крикнул:

— Ван Гроссен, что вы ему показали? Как мы можем его уничтожить?

Судя по тому, что он повернул голову, Ван Гроссен его услышал. Это было последнее, что он успел сделать. В следующий момент произошло немыслимое: существо сделало скачок и исчезло в стене, все еще держа физика в руках. Гросвенфу на мгновение показалось, что его зрение сыграло с ним шутку. Но перед ним была только твердая, гладкая блестящая стена и одиннадцать растерянных, в испарине, людей, семь из них с поднятыми вибраторами, из которых они безо всякой пользы выпустили заряды.

— Мы пропали! — прошептал один из них. — Если он может изменять наши атомные структуры и проносить нас с собой через твердые тела, то мы не сможем с ним бороться.

Гросвенф заметил, что Мортон раздражен этим замечанием, как человек, пытающийся во что бы то ни стало сохранить присутствие духа даже при чрезвычайных обстоятельствах. Он сердито воскликнул:

— Пока мы живы, мы будем с ним бороться! — Подойдя к коммуникатору, он спросил: — Капитан Лич, каково положение?

После некоторой паузы на экране возникла голова и плечи командира.

— Ничего хорошего, — коротко бросил он. — Лейтенант Клей говорит, что видел, как что-то алое провалилось сквозь пол, направляясь вниз. — Он сморщился и добавил: — Мы можем временно сузить круг наших поисков в нижней части корабля. Что же касается остального, то мы как раз устанавливали аппаратуру, когда это случилось. У нас было слишком мало времени на атаку.

— Мы тут ни при чем, — мрачно проронил Мортон. Гросвенфу показалось, что это было не совсем так. Ван Гроссен ускорил свою поимку тем, что показал чудовищу диаграмму того, каким образом оно будет побеждено. Это был типичный человеческий эгоистический поступок, не принесший никакой пользы. Более того, он продолжил этим спор Гросвенфа со специалистами, односторонние проявления действий которых не были и не могли быть связаны. За тем, что совершил Ван Гроссен, стояла привычка тысячелетней давности. Подобные действия были хороши в ранние периоды научных поисков. Но теперь, когда каждое открытие требовало знаний и взаимодействий множества наук, подобный поступок не имел никакой ценности.

Гросвенф спрашивал себя, действительно ли Ван Гроссен придумал способ борьбы с икстлем и ограничивается ли эта техника борьбы действиями в пределах одной науки? Любой созданный Ван Гроссеном план должен быть ограничен знаниями физики.

Его раздумья были прерваны словами Мортона:

— Мне бы хотелось получить несколько версий по поводу того, что было на листке бумаги, который Ван Гроссен показал красному дьяволу.

Гросвенф выждал немного, но, поскольку никто не отозвался, он сказал:

— У меня есть версия, директор.

— Мы вас слушаем, — проронил директор.

— Единственной возможностью привлечь внимание пришельца было показать ему какой-то общий для всей Вселенной символ. Поскольку Ван Гроссен физик, то символ, которым он должен был воспользоваться, должен говорить сам за себя.

Он сделал паузу и огляделся. Эллиот чувствовал, что поступает мелодраматично, но это было неизбежно. Несмотря на дружелюбное отношение Мортона и инцидент с миром Риим, он еще не был признанным авторитетом на борту корабля, поэтому было бы лучше, если бы ответ пришел в головы людей спонтанно.

Молчание нарушил Мортон:

— Давайте, давайте, молодой человек, не держите нас в неведении. Мы слушаем вас…

— Атом… — сказал Гросвенф.

Лица стоящих вокруг него людей оставались непроницаемыми.

— Но это же бессмысленно, — удивился Скит. — Зачем Ван Гроссену было показывать ему атом?

— Конечно, не просто атом. Я думаю, что Ван Гроссен нарисовал структуру атома металла, который составляет внешнюю оболочку корабля.

— Верно! — подхватил Мортон.

— Одну минуту, — произнес с экрана капитан Лич. — Очень сожалею, но я не физик и хотел бы знать, о чем идет речь.

Мортон пустился в объяснения:

— Это очень просто. Гросвенф имел в виду, что две части корабля состоят из материала невероятной плотности: внешняя оболочка и аппаратная. Если бы вы были с нами, когда мы впервые ловили пришельца, то вы бы заметили, что когда он провалился сквозь дно клетки, то был сразу же остановлен оболочкой корабля. Ясно, что через такой металл он проникнуть не может. Дальнейшим доказательством этому является то, что ему пришлось воспользоваться шлюзом, чтобы проникнуть внутрь корабля. Удивительно, как мы все упустили из виду это обстоятельство.

— Может, мистер Ван Гроссен показал на листе энергетические экраны, которые мы разместили в пространстве? — предположил капитан Лич.

Мортон вопросительно посмотрел на Гросвенфа, который уверенно проговорил:

— Существо уже познакомилось с энергетическим экраном и перенесло его действие. Ван Гроссен наверняка верил в то, что придумал нечто новое. Кроме того, единственный путь показа на бумаге силового поля — это уравнение с математическими символами.

— Весьма резонное объяснение, — заметил капитан Лич. — По крайней мере, у нас на борту имеется одно место, в котором мы можем чувствовать себя в безопасности. Аппаратная и в несколько меньшей степени — стены с заслоном, окружающим кварталы спален. Я полагаю, что мистер Ван Гроссен должен был именно это считать нашим преимуществом. С этого момента всему персоналу корабля надлежит находиться именно в этих зонах, кроме случаев особого разрешения для специальных команд. — Он повернулся к ближайшему коммуникатору и повторил приказ, после чего добавил следующее: — Главам отделов, внимание… Вы должны быть готовы к ответу на вопросы, связанные с вашей специальностью. Необходимые работы будут проводиться специально подготовленными людьми. Мистер Гросвенф, прошу вас считать себя принадлежащим к этой группе. Доктор Эгарт, используйте, где необходимо, противосонные таблетки. Никто не должен спать, пока эта тварь не будет уничтожена.

— Хорошая работа, капитан, — тепло сказал Мортон.

Капитан Лич кивнул и исчез с экрана коммуникатора.

— А как насчет Ван Гроссена? — осведомился один из техников.

— Единственное, чем мы можем ему помочь, так это уничтожить того, кто его захватил! — сурово заявил Мортон.

Глава 13

В этом гигантском помещении с огромными машинами люди казались карликами среди великанов. Гросвенф непроизвольно щурился на каждую вспышку неземного голубого света, который искрился и сверкал под сияющим вогнутым сводом потолка. А так же раздражающе действовал на нервы нескончаемый гул мощнейших машин, глухой рокот, похожий на отдаленный гром, дрожащая реверберация невоображаемого потока энергии.

Полет продолжался. Корабль увеличивал скорость, все быстрее несся в черной бездне, отделяющей спиральную галактику, в которой Земля была лишь крошечной, мельчайшей частицей, от другой галактики почти таких же размеров. Это была основа той решительной борьбы, разворачивающейся на борту «Космической Гончей». Самая большая, самая представительная исследовательская экспедиция, когда-либо осуществлявшаяся в Солнечной Системе, находилась сейчас в величайшей за все время опасности.

Гросвенф знал это наверняка. Это был не керл, чье сверхстимулированное тело унаследовало несущую убийства волну от мертвой расы, проводившей биологические эксперименты над животными кошачьей породы. Это нельзя было сравнивать с опасностью, которую нес народ Риим. После их первого, неверно понятого усилия установить контакт он контролировал последующие усилия и действия, рассматривая их как борьбу между одним человеком и расой.

Алый дьявол явно и бесспорно принадлежал к высшему классу существ.

Капитан Лич поднялся по металлической лестнице, ведущей к балкону. Через несколько секунд к нему присоединился Мортон, глядя вниз на собравшихся внизу людей. Он держал в руке пачку заметок, разделенных на две части заложенным в них указательным пальцем. Оба они внимательно изучали заметки, и Мортон сказал:

— Это первая короткая передышка, полученная с тех пор, как существо прорвалось на корабль. А это произошло, что может показаться невероятным, менее двух часов назад. Мы прочитали с капитаном ваши рекомендации, поданные нам главами отделов. Эти рекомендации мы разделили приблизительно на две части. Одну часть, ввиду ее теоретической природы, мы оставили на потом. Другую, которая касается действенных планов борьбы с врагом, мы, естественно, рассмотрели сразу. Не сомневаюсь, что вас больше всего интересует, какие планы предлагаются для поисков и спасения мистера Ван Гроссена. Некоторые соображения вам выскажет мистер Зеллер.

Вперед выступил Зеллер, шустрый молодой человек лет тридцати семи, возглавивший отдел металлургии после того, как Бекендриш погиб от руки керла.

— Знание того, что чудовище не может проникнуть через определенную группу сплавов, автоматически дает нам ключ к тому, из какого материала нам следует делать скафандры. Мой заместитель уже работает над скафандром, который будет готов примерно через час, если не возникнет непредвиденных затруднений. Во всяком случае, через три часа он будет изготовлен наверняка. Для исследования мы, естественно, используем флюоритовую камеру. У кого есть вопросы?

— Почему бы не сделать несколько скафандров? — предложили снизу.

Зеллер замахал рукой.

— Нас ограничивает количество нужного металла. Мы могли бы сделать и больше, но для этого следует применить трансмутацию, что займет много времени. Кроме того, наш отдел всегда был маленьким. Хорошо, если удастся сделать хотя бы один комплект одежды за указанное мною время.

Больше вопросов не было. Зеллер исчез в мастерской, смежной с аппаратной.

Мортон поднял руку. Когда снова воцарилась тишина, он проговорил:

— Я испытал облегчение при мысли о том, что, как только скафандр будет готов, чудовищу придется переносить Ван Гросса в другое место, чтобы избежать его обнаружения.

— Откуда вы знаете, что он жив? — спросил кто-то.

— Эта дрянь могла взять тело первого убитого человека, но не сделала этого. Чудовищу необходимо захватить нас живыми. Заметки Скита дают нам возможность разгадать его намерения, но они во второй категории и будут обсуждены позже. Среди рекомендаций первой группы заслуживает внимания план, предложенный двумя сотрудниками физического отдела, и план Эллиота Гросвенфа. Мы обсудили с капитаном Личем оба плана, в обсуждении участвовали другие специалисты и глава инженерного отдела Пеннос. Мы решили, что идея мистера Гросвенфа слишком опасна для людей, и потому оставили ее в качестве запасного варианта. Другой план мы начнем разрабатывать немедленно, если только против него не будут выдвинуты обоснованные возражения. Мы получили еще несколько предложений — все они были учтены. У нас принято предоставлять каждому желающему возможность изложить свои соображения, но я думаю, что мы сэкономим время, если я вкратце обрисую план в том виде, в каком он был в конечном счете одобрен специалистами. Два физика, — Мортон заглянул в бумагу, — Ломас и Хондли, считают, что выполнение их плана зависит от того, насколько существо позволит нам сделать необходимые энергетические соединения. Возможно, они исходят из теории мистера Кориты о цикличности истории, о том, что «крестьянин» настолько связан с целями, подсказанными ему его кровью, что склонен игнорировать возможность организованного сопротивления. Основываясь на этом положении, по несколько видоизмененному плану Ломаса и Хиндли, мы должны насытить энергией седьмой и девятый уровни, но только пол, а не стены. Наш расчет таков: до сих пор существо не совершало целенаправленной попытки истребить нас. Мистер Корита утверждает, что, будучи крестьянином, существо еще не осознало, что может уничтожить нас или что мы можем уничтожить его. Тем не менее, даже крестьянин рано или поздно поймет, что, прежде чем совершить что-то другое, он должен покончить с нами. Если он не успеет нам помешать, то мы загоним его в ловушку на восьмом уровне между двумя энергизированными этажами. Тогда он не сможет перемещаться ни вниз, ни вверх, и мы разыщем его с помощью наших нагревательных приборов. Как понимает мистер Гросвенф, этот план значительно менее рискован, чем его собственный, поэтому нам следует реализовать его в первую очередь.

Гросвенф глубоко вздохнул и, поколебавшись, сказал:

— Если мы обсуждаем степень риска, то почему бы нам тогда просто не сгруппироваться здесь в аппаратной и не подождать, пока он не изобретет метод добраться до нас первым? Только не подумайте, пожалуйста, что я пытаюсь протолкнуть свою идею, — вырвалось у него искренне и непроизвольно. — Но сам я… — тут он снова заколебался, но закончил решительно и твердо: — Я считаю, что ваш план бесполезен.

Физиономия Мортона приобрела озадаченный вид, затем он нахмурился:

— Не слишком ли резкое суждение?

— Насколько я понял, это измененная версия плана. Как он выглядел первоначально?

— Ломас и Хиндли рекомендовали насытить энергией четыре уровня — седьмой, восьмой, девятый и десятый.

Гросвенф вновь ощутил неуверенность. У него не было желания быть чересчур критичным. Если он их прижмет, на него просто перестанут обращать внимание.

— Это было бы лучше, — сказал он.

Его прервал капитан Лич:

— Мистер Пеннос, объясните собравшимся, почему нежелательно энергизировать более двух уровней?

Глава инженерного отдела выступил вперед и угрюмо объяснил:

— Основная причина заключается в том, что на это понадобились бы три лишних часа, а все мы отлично понимаем, что на счету каждая секунда. Если не принимать в расчет время, то было бы много лучше насытить весь корабль контролируемыми системами, включая и стены, и пол. Тогда он не смог бы от нас убежать. Но на это понадобилось бы около пятидесяти часов. И как я уже говорил раньше, бесконтрольная энергизация была бы равносильна самоубийству. Имеется еще один фактор, который мы обсуждали с чисто человеческой точки зрения. Существо будет разыскивать людей, и когда он спустится, то любой из нас может оказаться с ним один на один, — он повысил голос. — В течение трех часов, которые понадобятся на подготовку к проведению измененного плана, мы будем беспомощны перед ним, если не считать передвижных вибраторов и нагревательных установок. Естественно, каждый из нас надеется на то, что сможет защитить себя с помощью собственного вибратора. Я считаю, пора заканчивать болтовню! Давайте браться за дело!

Капитан Лич недовольно заметил:

— Не так быстро. Я хочу услышать чуть больше о возражениях мистера Гросвенфа.

Один из техников с раздражением выпалил:

— Не вижу прока в этих спорах! Если это существо и не застрянет между двумя уровнями, то все равно ему конец. Мы же знаем, что через энергетический заслон чудовище не пройдет.

— Ничего такого мы не знаем, — твердо возразил Эллиот. — Мы знаем только то, что он угодил в силовую стену и убежал. Допустим, что она пришлась ему не по вкусу. Нам кажется непреложным тот факт, что он не стал бы возвращаться в подобное энергетическое поле, возможно, более длительный отрезок времени. К несчастью, мы не можем использовать против него полный силовой экран. Как указывал мистер Пеннос, стены расплавились бы. Моя точка зрения такова: он избежит того, что мы ему приготовили.

— Господа, — недовольно проворчал капитан Лич, — почему s была учтена в дискуссии эта точка зрения? Она, безусловно, заслуживает внимания.

— Я предлагал пригласить Гросвенфа на обсуждение, — сообщил Мортон, — но моя точка зрения была отклонена. В силу сложившегося порядка, человек, чей план рассматривается, присутствовать не имеет права. По той же причине не были приглашены и оба физика.

Сидл кашлянул, оглядел присутствующих и сказал:

— Я не думаю, что мистер Гросвенф осознает, что он только что для нас сделал. Все мы были уверены в том, что энергетический экран корабля — одно из величайших научных достижений человечества. Лично мне это давало чувство уверенности и безопасности. И вот нам говорят, что существо может проникнуть и через него.

— Я не говорил, что экран не проницаем, мистер Сидл, — произнес Гросвенф. — Действительно, есть основания полагать, что враг не смог и впредь не сможет проникнуть сквозь него. Это видно из того, что красный дьявол находился за ним и ждал, пока мы не перенесем его внутрь. Но энергизация поля, обсуждаемая в настоящий момент, значительно более слабый вариант поимки и уничтожения чудовища.

— Не думаете же вы, — сказал психолог, — что специалисты не понимают очевидной разницы между этими двумя формами? Ясно одно: если эта энергизация окажется неэффективной, то мы пропали! Но сам я уверен в ее эффективности.

Спор устало прервал капитан Лич.

— Боюсь, что мистер Сидл точно проанализировал нашу слабость. У меня тоже мелькнула очень похожая мысль.

Из центра помещения подал голос Скит:

— Возможно, нам лучше послушать и обсудить план мистера Гросвенфа.

Капитан Лич бросил взгляд на Мортона, который после некоторого раздумья сказал:

— Он предлагает, чтобы мы разделились на столько групп, сколько на борту атомных нагревателей…

Реакция была мгновенной. Один из физиков потрясенно воскликнул:

— Атомная энергия внутри корабля!

Поднявшийся гул длился больше минуты. Когда он стих, Мортон, как ни в чем не бывало, продолжал:

— В данный момент в нашем распоряжении сорок одна такая установка. Если мы согласимся на план Гросвенфа, то ядро каждой из групп будет укомплектовано из военного персонала, в то время как остальные останутся в качестве приманки в поле зрения одного из нагревателей. Команда, управляющая нагревателем, должна по приказу привести его в действие, даже если один или более людей окажутся на линии огня. — Мортон слегка покачал головой. — Вероятно, это предложение эффективнее первого. Тем не менее его жестокость поразила всех нас. Идея уничтожения одного из нас, хотя по своей сути она не нова, ошеломляет гораздо больше, чем, как я думаю, мистер Гросвенф себе представляет. Справедливости ради хочу добавить, что был еще один фактор, который заставил ученых отвергнуть этот план. Капитан Лич поставил условием, чтобы те, кто должен выступать в качестве приманки, были без оружия. Большинству из нас показалось, что это уж слишком. Каждый человек имеет право на самозащиту. — Директор вновь пожал плечами. — Поскольку у нас был выбор, то мы проголосовали за другой план. Лично я теперь склоняюсь к идее мистера Гросвенфа, но все же возражаю против поправки капитана Лича.

При первом же упоминании о предложении командира Гросвенф круто повернулся и уставился на него. У капитана Лича вновь был решительный и суровый вид.

— Я полагаю, вам следовало бы рискнуть, капитан, — громко произнес Гросвенф.

Командир ответил на его слова легким официальным кивком.

— Хорошо, я снимаю свою поправку.

Мортон этого не ожидал. Директор посмотрел на Гросвенфа, потом на капитана, потом снова на Гросвенфа. В его глазах появилось испуганное выражение. Он спустился по узким металлическим ступеням, приблизился к Гросвенфу и тихо сказал:

— Подумать только, я даже не представлял себе, что он имеет в виду. Очевидно, он предполагает, что в случае кризиса… — он замолчал и повернулся, чтобы взглянуть на капитана Лича.

Гросвенф успокаивающе посмотрел на директора.

— Думаю, теперь капитан понимает, что допустил ошибку.

Мортон нахмурил лоб и нехотя сказал:

— Я полагаю, что он прав. Инстинктивное желание выжить может затмить все остальное. И все же, — он снова нахмурился, — теперь лучше об этом не говорить. Я боюсь, ученые почувствуют себя обиженными, а на корабле и так хватает всяких дрязг. — Он обернулся, оглядывая группу. — Я полагаю, джентльмены, что план мистера Гросвенфа достаточно ясен. Все, кто поддерживает его, прошу поднять руки.

К великому огорчению Гросвенфа, поднялось лишь около пятидесяти рук. Поколебавшись, Мортон продолжил голосование.

— Поднимите руки все, кто против.

На этот раз было поднято немногим более дюжины рук. Мортон посмотрел на человека в первом ряду и осведомился:

— Вы не голосовали ни разу. В чем дело?

— Я соблюдал нейтралитет, так как не знаю, за я или против. Я недостаточно в этом разбираюсь.

— А вы? — спросил Мортон другого человека.

— Как насчет вторичной радиации? — ответил тот вопросом на вопрос. — Кто может нам это сказать?

На его вопрос ответил капитан Лич:

— Ее мы блокируем. Мы изолируем все зоны. — Он повернулся к Мортону. — Директор, я не понимаю, к чему все эти отсрочки. Голосование было пятьдесят на четырнадцать в пользу мистера Гросвенфа. Поскольку мои полномочия по отношению к ученым определены, я рассматриваю это голосование как решающее.

Как показалось присутствующим, Мортон был неприятно поражен.

— Но, — запротестовал он, — воздержались около половины находящихся здесь и даже больше.

Тон капитана Лича был строго официален.

— Это их право. От взрослых людей принято ожидать, что они знают, чего хотят. Сама идея демократии базируется на этом предположении. Учитывая все это, я приказываю начать операцию немедленно!

Поколебавшись, Мортон нерешительно проговорил:

— Хорошо! Джентльмены, я тоже даю свое согласие. Думаю, что нам пора вплотную перейти к делу. Установка атомных газометов займет некоторое время, так что давайте пока энергизируем седьмой и девятый этажи. Насколько я понимаю, мы можем успешно объединить оба плана и оставить потом любой из них в зависимости от того, как будут развиваться события.

— А вот это, — с явным облегчением заявил один из присутствующих, — имеет смысл.

Предложение, казалось, имело смысл для большинства. С лиц исчезло выражение напряженности. Кто-то рассмеялся, и все зашевелились и заговорили. Гросвенф повернулся к Мортону и улыбнулся:

— Это было гениальное завершение собрания. Ограниченность подобной энергизации весьма смущала меня, и я не подумал о возможном компромиссе.

Лицо Мортона оставалось серьезным.

— Я держал это в резерве, — признался он. — Имея дело с людьми, я заметил, что обычно речь идет не только о разрешении проблемы, но и о снятии напряженности среди тех, кто ее разрешает, — он пожал плечами. — Есть опасность, есть тяжелая работа — нужна разрядка в любой мыслимой форме. Что ж, молодой человек, желаю удачи. Надеюсь, вы выкарабкаетесь из этой опасной ситуации.

Они пожали друг другу руки, и Гросвенф поинтересовался:

— Сколько времени займет установка атомных пушек?

— Около часа, может, чуть больше. Тем временем мы установим дополнительные вибраторы для своей защиты…

Новое появление людей заставило икстля быстро подняться к седьмому уровню. В течение нескольких минут он находился в состоянии, которое позволяло ему проходить сквозь толщу стен и полов. Дважды его замечали и направляли на него пистолеты, отличавшиеся по своему воздействию от тех, с которыми он познакомился ранее. Пучок лучей задел его ногу. Горячая волна, вызванная вибрацией молекулярного смещения, заставила его споткнуться. Нога вернулась в нормальное состояние менее чем за секунду, но он понял, что и его тело чувствительно к воздействию этих мощных переносных установок.

И все же это его не насторожило. Быстрота, хитрость, осторожность, использование любой возможности появиться и исчезнуть — все это сведет на нет эффективность нового оружия. Основной вопрос заключается в следующем — что делают люди? Вероятно, закрывшись в аппаратной, они обдумали некий план и теперь решительно воплощали его в жизнь. Блестящими немигающими глазами икстль следил за тем, как план обретает конкретные очертания. Икстль видел многое…

В каждом коридоре люди трудились над приземистыми, похожими на очаги предметами из темного тусклого металла. Из отверстий в верхней части каждого очага бил ослепительно яркий свет. Икстль обнаружил, что люди наполовину ослеплены блеском огня. На них были скафандры, только на этот раз они были сделаны из светонепроницаемого материала. Однако ни один металлический панцирь не мог дать полной защиты от этого света. Из очагов вились длинные, тусклого цвета полоски материи. Как только полоска появлялась, она захватывалась машиной, подвергалась обработке для обретения соответствующих размеров и шлепалась на металлический пол. Каждый дюйм пола покрывался этими полосами, и икстль это сразу же отметил. В тот момент, когда горячий листок металла падал вниз, над ним нависал массивный охладитель.

Спорая работа продолжалась без перерывов. Вначале сознание икстля отказывалось верить результатам наблюдений. Его мозг упорствовал в поисках более глубоких целей, более хитрого поворота и трудно различимых извивов мысли. Наконец, он решил, что все обстоит именно так, как он видит. Люди пытались насытить энергией два этажа под системой контроля. Позже, осознав, что их ловушка неэффективна, они, возможно, попробуют другие методы. Икстль не был уверен в том, что их защитная система ему неопасна. Но как только он посчитает ее опасной, ему не составит труда последовать примеру людей и ослабить их энергетические связи.

Икстль с презрением выкинул эту проблему из головы. Люди лишь играли ему на руку, облегчая добычу гуул, в которых он так нуждался. Он стал внимательно отбирать жертвы. На примере человека, которого он нечаянно убил, икстль обнаружил, что для его целей вполне подходят желудок и кишечный тракт. Поэтому в его список автоматически входили мужчины с большим животом. Произведя предварительный осмотр, он ринулся вперед. Прежде чем к нему успели повернуть луч вибратора, он исчез со скорчившимся, извивающимся телом. Было совсем просто перестроить его атомную структуру в момент, когда они проходили потолок, так, чтобы уменьшилась сила падения на пол нижнего этажа. Он быстро растворился и в этой преграде, а затем и в следующем перекрытии. Он полуупал, полуприземлился в громадном трюме корабля. Икстль торопился, но при этом соблюдал осторожность, чтобы не повредить человеческое тело.

Трюм был ему хорошо знаком, и он уверенно ступал по его полу своими длинными ступнями. Во время первого осмотра корабля он быстро, но тщательно изучил это место. И, похищая Ван Гроссена, он уже имел его на примете. Сейчас он уверенно ориентировался в полуосвещенном помещении, направляясь к дальней стене, где огромные закрытые ящики высились грудой до самого потолка. Пройдя сквозь них, или вокруг них, как его больше устраивало, он очутился в огромной трубе. Диаметр ее был достаточно большим, чтобы он мог в ней стоять. Это была часть тянувшейся на много миль системы кондиционирования воздуха.

Для обычного зрения его тайник явился бы светонепроницаемым, но для его инфракрасночувствительного зрения освещение было вполне достаточным. Он увидел тело Ван Гроссена и положил рядом с ним свою новую жертву. Потом, чрезвычайно осторожно, он запустил одну из проволокообразных рук в собственную грудь, вытащил драгоценное яйцо и поместил его в желудок человека.

Человек все еще сопротивлялся, но икстль спокойно ждал того, что должно было произойти дальше. Тело человека начало медленно отвердевать. Мускулы становились все более неподвижными. Человек в ужасе крикнул и дернулся, очевидно осознав, что его парализует, но ничего не мог поделать. Икстль безжалостно держал его распростертым до тех пор, пока не закончилась химическая реакция. Теперь человек лежал неподвижно, с окаменевшими мышцами. Глаза его были открыты и пристально глядели в одну точку, на лице блестели капельки пота.

За несколько часов зародыши должны были созреть в желудках двух людей. Крошечные дубликаты его самого должны были быстро развиться до взрослого состояния. Удовлетворенный, икстль покинул трюм и направился наверх. Он нуждался в других инкубаторах для своих яиц, в других гуулах.

Устроив новое похищение, он включил в нужный ему процесс третьего пленника. К этому времени люди уже работали на пятом этаже. Коридор был объят пламенем и волнами жара. Запах был адский. Даже холодильные установки, расставленные повсюду, не могли справиться с перегретым воздухом. Люди обливались потом даже под скафандрами. Больные от жары, ослепленные резким блеском, они действовали почти механически.

Человек, работавший рядом с Гросвенфом, прохрипел:

— А вот и она…

Гросвенф посмотрел в указанном направлении и непроизвольно замер. Машина, катившаяся перед ним своим ходом, была невелика. Шарообразная масса была заключена в оболочку из вольфрамированного карбида и с отходившим от шара носиком. Функциональная структура была насажена на общее основание, которое, в свою очередь, покоилось на четырех резиновых колесиках.

Все, находящиеся вокруг Гросвенфа, бросили работу. С побледневшими лицами они смотрели на механическое чудовище. Один из людей быстро подошел к Гросвенфу и сердито закричал:

— Черт бы тебя подрал, Грос! Это все ты. Если она или другая из этих штуковин начнет по — серьезному меня облучать, то я бы сперва хотел вмять нос одной из них.

— Я тоже буду здесь, — твердо заявил Гросвенф. — Если погибнешь ты, то и я с тобой.

Эти слова немного утишили гнев человека, но в его тоне и жестах все еще ощущалась сдерживаемая ярость, когда он проговорил:

— Делать приманку из живых людей! Неужели нельзя было придумать что-нибудь получше?!

— У нас имеется еще один, совсем легкий, выход.

— Какой?

— Самоубийство! — совершенно серьезно сказал Гросвенф.

Человек ошеломленно посмотрел на него и отошел, бормоча что-то насчет грубых шуток и слабоумных шутников. Гросвенф печально улыбнулся и вернулся к работе. Почти сразу он отметил, что люди потеряли к ней всякий интерес: поведение одного оказало воздействие на остальных.

Они были охвачены напряжением. Каждый по своему, люди реагировали на страх смерти. Ни один из них не мог оставаться равнодушным, ибо желание выжить было частью центральной нервной системы. Человек высокотренированный, подобно капитану Личу, мог внешне оставаться спокойным, но за невозмутимой маской все равно должно было биться скрытое напряжение. Люди же, подобные Эллиоту Гросвенфу, должны были быть мрачны, но полны решимости, убежденные в необходимости действий и готовые принять свой жребий.

— Внимание всему персоналу!

Вместе с остальными Гросвенф подскочил при звуках голоса, несшегося из ближайшего коммуникатора. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем он осознал, что голос принадлежит командиру корабля.

Капитан Лич продолжал:

— Все газометы находятся сейчас на этажах семь, восемь и девять. Вы будете рады узнать, что я с моими офицерами обсудил все возможные варианты опасности. И мы отдаем следующее распоряжение: когда увидите чудовище, не озирайтесь! Немедленно кидайтесь на пол. Всем орудийным командам прямо сейчас установить прицел на 0:1,5. Это дает вам защитное пространство в полтора фута. Такая мера не защитит вас от вторичной радиации, но, думаю, мы можем честно сказать, что если вы вовремя броситесь на пол, то доктор Эгарт и его персонал, расположившиеся в аппаратной, спасут ваши жизни. В заключение, — теперь голос капитана казался менее напряженным, ведь его главная миссия была выполнена, — позвольте мне уверить всех рядовых членов команды в том, что никаких привилегий не существует. За исключением доктора и трех больных каждый подвергается той же опасности, что и вы. Я и мои офицеры рассредоточились по различным группам. Директор Мортон находится на седьмом этаже, мистер Гросвенф, автор этого проекта — на девятом и так далее. Желаю удачи, джентльмены!

Несколько мгновений все молчали, потом командир одного из орудий добродушно сказал:

— Так, парни! Мы закончили все приготовления. Если успеете шлепнуться на пол ничком — будете в безопасности.

— Спасибо, друзья, — отозвался Гросвенф.

После этого напряжение мгновенно спало. Служащий из математико — биологического отдела попросил:

— Подмажь его еще немного приятными словечками, Эл.

— Я всегда любил военных, — сказал другой. Его хриплый голос был достаточно громким, чтобы его услышала вся команда орудия. — Вот только попридержать бы его лишнюю секунду!

Гросвенф едва все это слышал.

«Появится цель, — думал он, — и ни одна группа не узнает, когда придет момент опасности для другой. При мгновенном «выстреле» — изменении формы критической массы, при которой небольшой реактор развивает без взрыва колоссальную энергию, — из дула вырвется трассирующий свет. На своем пути он распространит невидимую радиацию. Когда все будет кончено, выжившие известят по личному коммуникатору капитана Лича, чтобы командир проинструктировал другие группы».

— Мистер Гросвенф!

При резком звуке голоса Гросвенф инстинктивно нырнул на пол, узнав голос капитана Лича, он сразу же вскочил.

Другие тоже поднимались на ноги. Один из них хмуро пробормотал:

— Это нечестно, черт побери!

Гросвенф подошел к коммуникатору и, пристально глядя вдоль коридора, сказал:

— Слушаю, капитан!

— Спуститесь немедленно на седьмой этаж, центральный коридор. Встреча в девять ноль-ноль.

— Да, сэр!

Гросвенф отправился в путь с чувством страха. В голосе капитана прозвучала какая-то страшная нотка. Что-то было не так…

Зрелище, которое он увидел, было кошмарным. Уже подходя к месту происшествия, он обнаружил, что одна из атомных пушек лежит на боку. Возле нее мертвые, обгоревшие до неузнаваемости, лежали останки трех или четырех военных — орудийная команда. Неподалеку от них без сознания, но все еще дергающийся и извивающийся, валялся четвертый. Все четверо явно были поражены зарядом вибратора.

Поодаль, мертвые или без сознания, лежали человек двадцать, и среди них директор Мортон.

Санитары в защитных костюмах подбирали трупы и раненных и относили их на тележку. Спасательные работы, вероятно, уже велись несколько минут, так что, возможно, некоторое количество людей уже было отправлено в аппаратную, где находился доктор Эгарт с помощниками. Гросвенф остановился у барьера, установленного у поворота коридора. Там находился капитан Лич. Командир был бледен, но спокоен. Он ввел Гросвенфа в курс событий.

— Снова появился икстль… Молодой техник, — капитан Лич не назвал его, — забыл в панике о том, что ради безопасности следует кинуться на пол. Когда дуло пушки неумолимо направилось на него, истеричный юнец выстрелил в команду из вибратора, оглушив их всех. Очевидно, они немного промедлили, обнаружив техника на линии огня. В следующее мгновение каждый член команды внес свою лепту в происшедшую катастрофу. Трое из них упали, инстинктивно ухватившись за пушку, и перевернули ее. Она откатилась от них, таща за собой четвертого. Беда заключалась в том, что он держал палец на активаторе и нажал его в какую — то долю секунды. При этом его товарищи оказались прямо на линии огня. Умерли они мгновенно, а пушка продолжала падать на пол, распыляя стену. Мортон и его группа попали в зону вторичной радиации. Сейчас рано говорить о том, насколько серьезно они пострадали, но в среднем им предстоит провести в постели не меньше года. А некоторые могут и умереть. Мы действовали слишком медленно, — заключил капитан Лич. — Вероятно, это произошло через несколько секунд после того, как я передал свои распоряжения и за минуту до того, как услышавший падение пушки соизволил заглянуть за угол. — Он тяжело вздохнул. — Даже в наихудшем варианте я не ожидал гибели целой группы.

Гросвенф промолчал. Так вот почему капитан Лич хотел разоружить ученых. В кризисном состоянии человеку свойственно защищать свою жизнь. Подобно глупому животному, он слепо борется до конца и не может удержаться от применения оружия. Гросвенф старался не думать о Мортоне, понимавшем, что ученые будут сопротивляться разоружению, и предложившем вариант, при котором использование атомной энергии станет для них приемлемым.

— Зачем вы меня вызвали? — жестко осведомился Эллиот.

— Я считаю, что случившееся несчастье может повлиять на выполнение нашего плана. А вы как думаете?

— Эффект неожиданности пропал, — неохотно кивнул Гросвенф.

— Он приходил, вероятно не подозревая, что его ждет, но теперь будет настороже.

Гросвенф представил себе картину того, как алое чудище высовывает голову из стены, осматривает коридор, а потом, мгновенно выпрыгивая позади пушки, хватает одного из команды. Единственная предосторожность могла заключаться в том, чтобы поставить второе орудие для прикрытия первого. Но это было невыполнимо — навсем корабле имелось только сорок одно орудие.

— Он забрал кого-то? — спросил он после раздумий.

— Нет, — буркнул капитан Лич.

Гросвенф снова умолк. Подобно всем остальным, он мог лишь догадываться о том, для чего нужны существу живые люди. Одна из этих догадок была основана на теории Кориты о том, что существо находится на крестьянской стадии и ощущает острую потребность в воспроизведении себе подобных. Такое предположение влекло за собой чудовищные последствия, при которых нужды существа могли подтолкнуть его на захват все большего количества людей.

— Насколько я понимаю, он опять наверху, — предположил капитан Лич. — Моя идея заключается в том, что нам следует оставить пушки там, где они находятся, и закончить энергизацию трех этажей. С седьмым покончено, девятый почти готов, так что мы с успехом можем перейти на восьмой. Это даст нам три этажа подряд. Для того чтобы сделать наш план более эффективным, следует подумать вот о чем: после Ван Гроссена существо поймало еще трех человек, и в каждом случае его видели в таких местах, которые мы называем направленными вниз. Я предлагаю, чтобы, энергизировав все три этажа, мы поднялись бы на девятый и там ждали его. Когда он схватит одного из нас, мы в нужный момент включаем рубильник и создаем в полах силовое поле. Это сделает мистер Пеннос. Существо ринется к восьмому этажу и обнаружит его энергизированным. Если чудовище попытается пройти сквозь него, то увидит, что и седьмой этаж тоже энергизирован. Если оно ринется наверх, то найдет девятый этаж в том же состоянии. В любом случае мы вынудим его войти в контакт с двумя энергизированными этажами. — Командир помолчал, внимательно взглянул на некзиалиста и сказал: — Я знаю, вы считаете, что контакт с одним лишь этажом его не убьет. Относительно двух вы не были так уверены, — он замолчал и вопросительно посмотрел на Гросвенфа.

Гросвенф ответил ему после минутного раздумья.

— Я принимаю ваше предложение. Конечно, мы можем только догадываться о том, как отреагирует существо. Может, оно будет приятно удивлено.

Сам он не верил в успех этого плана. Но имелся другой фактор в решающей все и развивающейся ситуации: убеждения и надежда человека. Лишь действительное событие способно изменить сознание людей. Когда их убеждения скорректированы реальной действительностью, тогда и только тогда они будут эмоционально готовы к принятию действенных решений.

Гросвенфу казалось, что он медленно, но уверенно постигает искусство влияния на людей. Недостаточно владеть знаниями и информацией, недостаточно быть правым. Человек должен быть последовательным и уметь убеждать. Иногда такой процесс мог занять больше времени, чем это позволяет безопасность. Иногда он не может быть выполнен вообще. И тогда гибнут цивилизации, проигрываются битвы и разрушаются корабли, потому что человеку или группе людей, несущих идеи спасения, не удается пробиться сквозь давно и ритуально устоявшуюся убежденность остальных.

Если только он сможет помочь, то здесь такого произойти не должно.

— Мы можем оставить атомные нагреватели на месте, пока не закончим энергизацию этажей, — заговорил капитан Лич. — Затем нам придется их убрать. Энергизация повлечет за собой соответствующую реакцию даже без открытия носика. Они взорвутся.

Таким образом, он деликатно исключил план Гросвенфа из борьбы.

Глава 14

В течение почти четырех часов, необходимых на оборудование восьмого этажа, икстль поднялся дважды. У него было еще шесть яиц, и он намеревался использовать все, кроме двух. Единственное, что его раздражало, так это то, что каждый гуул отнимал очень много времени. Против него, казалось, принимались все мыслимые и немыслимые меры. А присутствие атомных пушек заставляло его охотиться на людей, которые непосредственно ими управляли. Даже при крайней ограниченности подготовительных мер каждый рейд требовал много времени. И все же он не переменил своего плана: следовало прежде всего покончить с размещением яиц, а уж потом он займется людьми.

Когда работы на восьмом этаже были закончены, пушки перенесены и все перебрались на девятый этаж, Гросвенф услышал короткий вопрос капитана Лича:

— Мистер Пеннос, вы готовы к включению рубильника?

— Да, сэр! — голос инженера прозвучал в коммуникаторе сухим скрипящим звуком. Закончил он на еще более хриплой ноте: — Пятеро похищены, на очереди шестой. Нам повезло, но еще одному все равно придется исчезнуть.

— Вы слышали, джентльмены? Одному из нас придется исчезнуть. Один из нас будет жертвой, хочет он того или нет, — голос был знакомый, долго до этого молчавший. Он принадлежал Грегори Кенту. — Мне очень жаль, что приходится вещать из убежища аппаратной. Доктор Эгарт утверждает, что мне придется пробыть в постели еще неделю. Причина, по которой я сейчас с вами говорю, заключается в том, что капитан Лич передал мне бумаги директора Мортона, и я бы хотел, чтобы Келли исследовал его заметки, находящиеся у меня. Я пролью свет на весьма важное обстоятельство. Оно даст нам четкое представление о том, перед лицом чего мы стоим. Мы все должны знать даже наихудшее…

— Э-э-э… — зазвучал в коммуникаторе надтреснутый голос социолога. — Вот мои доводы. Мы обнаружили существо, которое плавало на расстоянии четверти миллиона световых лет от ближайшей солнечной системы, не имея, очевидно, специальных средств передвижения. Вообразите себе это ужасающее расстояние, а потом спросите себя — какая вероятность встретить его по одной только чистой случайности? Лестер дал мне цифры, поэтому я бы хотел, чтобы он сообщил вам, что уже знаю я.

— Говорите, Лестер! — голос астронома звучал на удивление тихо. — Большинство из вас знает, что представляет из себя наиболее распространенная теория о начале существующей Вселенной. Есть основания предполагать, что возникла она в результате гибели предыдущей Вселенной несколько миллионов лет назад. В наши дни полагают, что через миллионы миллионов лет наша Вселенная закончит свой цикл и исчезнет в катаклизмическом взрыве. О природе такого взрыва можно только догадываться. Что касается вопроса Келли, то я могу лишь предложить вам свою точку зрения. Давайте предположим, что алое чудовище было выброшено в пространство потрясающим взрывом. Оно оказалось в интергалактическом пространстве, неспособное изменить свое положение. При подобных обстоятельствах чудовище могло бы плавать там вечность, не приближаясь к ближайшей звезде ближе, чем на четверть миллиона световых лет. Вы это хотели услышать, Келли?

— Да. Большинство из вас помнит мое упоминание о том, что, подобно этому существу, чисто симпоидальное развитие не пронизало всю Вселенную. Логический ответ на это следующий: его раса должна была держать Вселенную под контролем и она ее держала! Но теперь вы понимаете, что это было с предыдущей Вселенной, а не с нашей, настоящей. Естественно, существо намеревается сейчас доминировать над нашей Вселенной. Эту теорию можно считать, по крайней мере, возможной, если не больше.

— Я уверен в том, что все находящиеся на борту ученые понимают, что мы поставлены перед задачей, для решения которой важны даже мельчайшие детали, — успокоительно произнес Кент. — Думаю, что предположение о том, что мы столкнулись с наследником высшей расы галактики, вполне разумно. И другие, подобно ему, могут находиться в таком же затруднительном положении. Мы можем лишь надеяться на то, что ни один корабль не окажется поблизости от такого существа. Биологически эта раса, возможно, находится впереди нас на биллионы лет. Помня об этом, мы должны понимать, что с каждого, находящегося на борту, можно требовать любых усилий и жертв…

Его речь прервал резкий выкрик:

— Схватил меня!.. Живей!.. Вытаскивает из костюма!.. — затем крики перешли в невнятное мычание.

Гросвенф быстро уточнил:

— Это Дак, заместитель начальника отдела геологии, — он произнес это, не раздумывая. Опознавать голоса он мог теперь почти автоматически.

В коммуникаторе раздался еще один крик:

— Он спускается вниз! Я это видел!

— Подать энергию! — приказал капитан Лич.

Гросвенф поймал себя на том, что с любопытством смотрит себе под ноги. Там мерцал переливающийся, яркий свет. Хорошенькие маленькие язычки пламени сердито шевелились в нескольких дюймах от его прорезиненного скафандра, как будто невидимая сила, защищающая его скафандр, заставляла их держаться подальше. Наступила давящая тишина. Почти ничего не соображая, он уставился в зев коридора, где жил сейчас неземной голубой огонь. В какое-то мгновение ему вдруг показалось, что он смотрит на него из-за стены корабля. Потом сознание вернулось к нему, и он словно зачарованный стал наблюдать за голубой свирепостью энергизации, пытавшейся добраться до него сквозь защитный костюм.

Снова заговорил Пеннос, на этот раз почему-то шепотом:

— Если план удался, то теперь мы держим дьявола на седьмом или восьмом этаже.

Капитан Лич отдал следующую команду:

— Всем людям, чьи фамилии начинаются с буквы «А» и до буквы «Л», следовать за мной на седьмой этаж! Группе с «М» до «Ч» — за мистером Пенносом на восьмой! Все орудийные команды остаются на своих местах. Команда, занимающаяся перекрытием, продолжает действовать согласно приказу.

Люди, бегущие впереди Гросвенфа, остановились, как вкопанные, за вторым от лифта углом на седьмом этаже. Гросвенф был среди тех, кто пробился вперед, и застыл над распростертым на полу телом. Блестящие огненные пальцы как будто прижимали его к металлу. Молчание нарушил капитан Лич.

— Освободите его!

Вперед осторожно вышли два человека и дотронулись до тела. Голубое пламя устремилось к ним, как будто пытаясь напасть. Они отпрыгнули, так что взвизгнули оплавленные соединения. Подняв тело, они отнесли его в лифт и подняли на неэнергизированный десятый этаж. Гросвенф последовал за ними и в молчании остановился у положенного на пол тела. Безжизненное, оно дернулось несколько раз, высвобождая стремительные разряды энергии, и постепенно успокоилось в смертельной неподвижности.

— Я жду отчета! — жестко проговорил капитан Лич.

После секундного замешательства заговорил Пеннос:

— Люди были расставлены на трех этажах согласно плану. Они все время снимали флюоритными камерами. Если существо где-то поблизости, то они его увидят. Это займет минут тридцать.

Через двадцать минут последовало последнее сообщение.

— Ничего! — голос Пенноса выдал ею разочарование. — Командир, должно быть, чудовище благополучно смоталось.

Где — то в открытой на мгновение сели коммуникатора чей-то голос жалобно произнес:

— Что же нам теперь делать?

Гросвенфу показалось, что эти слова выражают сомнения и тревогу каждого члена экипажа на борту «Космической Гончей»…

Глава 15

Молчание длилось долго. Начальники отделов и служб корабля, обычно такие активные, теперь, казалось, потеряли дар речи.

Гросвенф немного отвлекся от своих мыслей — обдумывания нового плана. Вместе со всеми он смотрел в лицо реальности. Сейчас он тоже молчал — говорить первым должен был не он.

Затянувшееся молчание нарушил Кент.

— Оказывается, наш враг может пройти сквозь энергизированную стенку так же легко, как и через обычную. Мы можем продолжать утверждать, что чудовище не заботится о приобретении опыта, но его регенерация происходит настолько стремительно, что то, что он ощущает на первом этаже, уже не имеет для него значения к тому времени, когда он подходит к следующему.

— Я бы хотел поговорить с мистером Зеллером, — заявил капитан Лич. — Где вы находитесь, сэр?

— Говорит Зеллер, — в коммуникаторе зазвучал голос начальника отдела металлургии. — Я уже закончил работу над защитным скафандром и начал поиски в трюме корабля.

— Сколько времени понадобится для производства таких скафандров для каждого члена экипажа?

Зеллер ответил не сразу.

— Нам удалось кое-что сделать в этом направлении, но нам придется подготавливать производственный материал, — произнес он наконец. — Прежде всего необходимо создать инструменты, при помощи которых подобные скафандры можно будет сделать в нужном количестве из любого металла. Одновременно нам следует начать работу с атомным реактором для создания сопротивляемого материала. Как вы, должно быть, понимаете, он останется радиоактивным довольно длительное время. Я полагаю, что следующий костюм сойдет с конвейера примерно через двести часов.

Для Гросвенфа это прозвучало как умеренно осторожное суждение. Проблема механического сопротивления вряд ли была преувеличена. После слов металлурга капитан Лич погрузился в размышления.

— Тогда это нам не подходит! — неуверенно прозвучал голос биолога Скита. — Полная энергизация тоже займет много времени, если только она вообще возможна. Наше положение безвыходно, у нас не осталось никаких шансов на спасение.

Обычно ленивый голос Гурлея, специалиста по коммуникации, прозвучал сердито:

— А я не понимаю, почему следует исключать эти пути? Мы еще живы. Я предлагаю серьезно взяться за работу и сделать столько, сколько сможем.

— А почему вы думаете, — холодно прозвучал голос Скита, — что существо не способно разбить металл высокой сопротивляемости? Поскольку он высшее существо, то его знания физики, вероятно, намного превосходят наши. Чудовище может найти довольно простую проблему создания луча, который может уничтожить все, чем мы располагаем. Не забудьте о том, что кот мог распылять металл высокой сопротивляемости — и одному небу известно, какие пригодные для этого материалы и механизмы имеются в наших лабораториях!

— Вы что, предлагаете позорную капитуляцию? — гневно парировал Гурлей.

— Нет! — раздался не менее рассерженный голос биолога. — Я хочу, чтобы мы рассуждали здраво, а не тратили силы на выполнение невыполнимых задач.

Из коммуникатора послышался голос Кориты, положивший конец словесной дуэли.

— Я склонен согласиться со Скитом. Мы имеем дело с существом, которое должно было быстро понять, что нам нельзя давать время для работы над чем-то важным. По этой и по другим причинам существо захочет вмешаться, если мы попытаемся подготовить корабль к полной энергизации.

Капитан Лич все еще размышлял.

Из аппаратной снова донесся голос Кента:

— И что, вы думаете, оно будет делать, когда поймет, что нельзя позволить нам продолжать действия против него?

— Чудовище начнет убивать. И я не могу придумать ничего другого, как закрыться в аппаратной. Однако я согласен со Скитом, что со временем существо сможет проникнуть и туда.

— У вас есть какие — нибудь соображения? — наконец прервал свое молчание капитан Лич.

Корита колебался.

— Откровенно говоря, нет. Мы не должны забывать о том, что имеем дело с существом, которое, по-видимому, находится на крестьянской стадии своего цикла. Для крестьянина его земля и он сам — или используя более абстрактные понятия — его собственность и его кровь священны. Существо будет слепо бороться против вторжения в эти области. Как всякий аграрий, существо привязывает себя к куску собственности и там строит свой кров и вскармливает потомство. Но все это общие рассуждения, джентльмены. В настоящий момент я не представляю, как нам следует использовать его слабости.

— Я тоже не понимаю, как все это может нам помочь, — заявил капитан Лич. — Может быть, главы отделов проведут консультации со своими помощниками? Если у кого-нибудь возникнут новые соображения, я жду сообщений через пять минут.

Гросвенф, не имеющий в своем отделе никаких помощников, проговорил:

— Нельзя ли мне задать несколько вопросов мистеру Корите, пока будет проходить обсуждение по отделам?

— Если никто не возражает, я согласен, — кивнул капитан Лич.

Так как возражений не последовало, то Гросвенф спросил:

— Мистер Корита, вы свободны?

— А кто это?

— Гросвенф.

— А-а-а, мистер Гросвенф! Теперь я узнал ваш голос. Прошу вас, задавайте вопросы.

— Вы упомянули о том, что крестьянин с почти бессмысленным упорством цепляется за свой клочок земли. Если это существо находится на крестьянской стадии цивилизации, то может ли оно представить себе иное с нашей стороны отношение к нашей собственности?

— Уверен, что нет.

— Существо будет строить свой план, уверенное в том, что мы не можем от него убежать, поскольку привязаны к кораблю?

— Боюсь, что в этом он будет совершенно прав: мы не можем покинуть корабль и тем спастись.

— Но сами мы находимся на такой стадии, — настаивал Гросвенф, — когда любая собственность значит для нас столь мало? Мы ведь не привязаны к ней так сильно?

— Я думаю, — твердо проговорил капитан Лич, — что начинаю понимать, к чему клонятся ваши рассуждения. Вы собираетесь предложить нам другой план?

— Да… — против желания голос Гросвенфа слегка дрожал.

— Мистер Гросвенф, — сурово заговорил капитан Лич. — Если я вас правильно понял, то за вашим решением стоят смелость и воображение? Я хочу, чтобы вы разъяснили его всем, — он заколебался и взглянул на часы, — до истечения пятиминутного срока.

После короткой паузы снова послышался голос Кориты:

— Мистер Гросвенф, вы совершенно правы. Мы можем принести эту жертву без духовных терзаний. И это — единственный выход!

Минутой позже Гросвенф представил свой анализ обстановки всему составу экспедиции. Когда он кончил, Скит произнес трагическим шепотом:

— Гросвенф, вам это удалось! Это означает уничтожение Ван Гроссена и остальных. Это означает уничтожение каждого из нас, но вы правы. Собственность для нас не важна. Что же касается Ван Гроссена и еще четверых пленников чудовища, — его голос обрел суровость и твердость, — то у меня не было возможности сообщить вам о своем докладе Мортону. Я предполагал возможную параллель с некоторыми аспектами поведения земной осы. Это настолько ужасно, что я думаю следующее: немедленная смерть будет для этих людей избавлением от мучений.

— Оса! — крикнул кто-то. — Вы правы, Скит, чем скорее они умрут, тем будет лучше для нас и хуже для чудовища.

— В аппаратную! — приказал капитан Лич. — Мы…

Его прервал быстрый взволнованный голос, ворвавшийся в аппаратную. Прошла томительная секунда, прежде чем Гросвенф осознал, что он принадлежит металлургу Зеллеру.

— Капитан! Быстро присылайте в трюм людей и газометы! Я обнаружил их в трубе кондиционера. Существо тоже здесь, и я сдерживаю его вибратором. Это не причиняет ему особого вреда, так что поторопитесь!

Капитан Лич отдавал приказы со скоростью машины, в то время, как люди бросились к лифтам.

— Всем начальникам отделов и их штатам проследовать к шлюзу. Военному персоналу занять лифты и следовать за мной. Возможно, мы не сумеем загнать его в угол или прикончить в трюме. Но, джентльмены… — голос его стал жестким. — Мы должны избавиться от чудовища и сделаем это, чего бы нам это не стоило. Мы больше не можем считаться с собой!

Когда человек обнаружил его гуулов, икстль отступил с большой неохотой. Впервые острый страх поражения проник в его сознание, как тьма, сомкнувшаяся за стенами корабля. Первым его побуждением было ринуться в гущу людей и сокрушить их, но воспоминание об уродливых, сверкающих орудиях прогнало это желание. И он отступил с чувством опустошения, потеряв инициативу. Теперь люди обнаружат его яйца и, уничтожив их, сокрушат его надежду на поддержку других икстлей.

Теперь у него оставалась лишь одна цель. С этого момента он должен убивать и только убивать. Сейчас его удивляло то, что он думал прежде всего о воспроизведении, а все остальное оставлял на потом. Он холодно подумал о том, что зря потратил драгоценное время. Но, чтобы убивать, ему необходимо было иметь оружие, которое разрушило бы все. После недолгих размышлений он устремился в ближайшую лабораторию с такой поспешностью, какой он никогда раньше не знал.

Когда он работал, склонив высокое туловище и напряженную физиономию над сверкающим металлом, его чувствительные ноги ощутили вибрацию, а затем резкий скачок в симфонии колебаний. И тут он понял, в чем дело. Двигатель замолчал. Огромный космический корабль останавливал свой безудержный разбег и вскоре неподвижно застыл в черных глубинах безбрежного космоса. Икстля обуяло безотчетное чувство тревоги. Его длинные черные — проволокообразные пальцы метались подобно молниям, когда он с сумасшедшей быстротой проделывал сложнейшие соединительные операции.

Внезапно он вновь застыл. Сильнее чем раньше, на него снова нахлынуло тревожное чувство: что-то было неладно. И тут же он понял, что он не ощущал больше вибрации.

Они покинули корабль!

Икстль забросил уже почти завершенное оружие и нырнул в ближайшую стену. Он был уверен, что знает свой приговор и что единственная надежда для него — в темноте пространства.

Икстль рвался сквозь пустынные комнаты и коридоры, средоточие рабства и ненависти, алое чудовище с древнего Глора. Сверкающие стены, казалось, насмехались над ним. Весь мир огромного корабля, так много суливший, стал теперь местом, где каждую секунду на свободу мог вырваться энергетический ад. С явным облегчением он заметил впереди шлюз. Он пролетел через первую секцию, вторую, третью — и вот он уже в космосе. Икстль решил, что люди ожидают его появления, и поэтому сразу же с силой оттолкнулся от корабля. Когда его тело отлетело от борта и метнулось во тьму, он испытал чувство огромного облегчения.

Огни иллюминаторов за ним потухли и снова вспыхнули неземным голубым светом. Каждый дюйм обшивки корабля лучился голубизной. Затем медленно, будто неохотно, голубой свет исчез. Задолго до его полного исчезновения возник мощный энергетический экран, который навсегда преграждал ему путь на корабль. По мере того, как могучие двигатели освобождались от опустошающей вспышки энергии, огни, уже горевшие, сделались более яркими, другие начали вспыхивать.

Икстль, уже удалившийся на несколько миль, подобрался ближе, не теряя бдительности. Теперь, когда он находился в пространстве, люди могли испытать на нем действие атомной пушки и уничтожить его без всякой опасности для себя. Встревоженный икстль приблизился на расстояние приблизительно в полмили от экрана и остановился. Он увидел, как первая из шлюпок вынырнула из темноты внутри экрана и проскользнула в отверстие, зияющее в боковой стене корабля. За ней последовали другие, чьи тени неясно вырисовывались на фоне темноты пространства. Их едва можно было разглядеть в свете, который опять бил из ярких иллюминаторов.

Наконец отверстие закрылось, и корабль сразу исчез. Только что он был здесь — огромная темная металлическая сфера. И вот он уже звездочка, летящая к яркому, неправильной формы пятну — галактике, плавающей в бездне, протяженностью в миллион световых лет.

Время мрачно потекло в вечность. Икстль неподвижно и обреченно распростерся в кромешной тьме. Он не мог не думать о маленьких икстлях, которые никогда уже не родятся, и о Вселенной, потерянной для него из-за его ошибки и коварства этих существ…

Гросвенф умело настроил установку и теперь наблюдал за ловкими пальцами хирурга, в то время как электрический нож врезался в желудок четвертого человека. Последнее яйцо было опущено на дно высокого чана из высокопрочного металла. Яйца были круглые, сероватые, а одно из них слегка надтреснутое.

Несколько человек стояли с бластерами наготове и следили за тем, как ширится трещина в яйце. Уродливая круглая головка, алая, с круглыми, как бусинки, глазами, и узенькой хищной полоской рта высунулась наружу. Голова лениво повернулась на короткой шее, и на людей с неописуемой злобой уставились глаза. С поразительной уверенностью существо освободилось от оболочки и попыталось выкарабкаться из чана, но гладкие стены не позволили ему этого сделать. Икстленок скользнул вниз и растворился в полившемся на него пламени.

— А что, если бы чертенок выбрался и растворился в ближайшей стене? — облизнув пересохшие губы, осведомился Скит.

Никто ему не ответил. Гросвенф видел, что люди неотрывно смотрят в чан. Яйца неохотно растворялись под действием жара бластеров и, наконец, вспыхнули голубым пламенем.

— Э-э-э… — промычал доктор Эгарт, и всеобщее внимание переключилось на него и на тело Ван Гроссена, над которым он склонился. — Его мышцы начинают расслабляться, глаза открылись, они живые. Я думаю, он сознает, что происходит. Это была некая форма паралича, вызванная яйцом, а теперь, когда оно извлечено, паралич постепенно проходит. Никаких серьезных повреждений нет. Скоро с ним все будет в порядке. А что с чудовищем?

Ему ответил капитан Лич.

— Люди, находившиеся в двух спасательных шлюпках, утверждают, что заметили красную вспышку, вырвавшуюся из главного шлюза как раз тогда, когда мы подвергли корабль бесконтрольной энергизации. Вероятно, это был наш милый друг, поскольку мы не обнаружили его тела. Тем не менее Пеннос и его помощники собираются обойти корабль с флюоритными камерами. А наверняка мы все узнаем через несколько часов. Вот как раз и инженер. Ну, как, мистер Пеннос? Нашли что-нибудь?

Инженер быстро приблизился к столу и положил на него нечто металлическое и бесформенное.

— Пока ничего определенного… но вот что я обнаружил в главной физической лаборатории. Как вы думаете, что это такое?

Главы отделов, подошедшие к столу, чтобы лучше видеть, расступились, пропуская Гросвенфа. Он осторожно склонился над хрупкого вида предметом со сложной системой соединений. Три его трубки могли быть дулами, проходящими через три маленьких шарика, сияющих серебристым светом. Свет проник в стол, делая его прозрачным, как стекло. И что самое странное, шарики поглощали тепло, как термическая губка. Гросвенф дотронулся до ближайшего шарика и быстро отдернул руку — его обдало жаром.

Пеннос чему-то кивнул, но промолчал.

— Вероятно, существо работало над этим механизмом, — предположил Скит, — когда вдруг заподозрило неладное. Вероятно, оно сообразило, что происходит, потому что поспешно покинуло корабль. Это, по-видимому, не совсем согласуется с вашей теорией, Корита? Вы же сказали, что, как истый крестьянин, он даже представить себе не мог, что мы собираемся делать.

На побледневшем от усталости лице японского археолога появилась улыбка.

— Мистер Скит, — вежливо произнес Корита, — нет ничего удивительного в том, что это конкретное существо могло понять. Возможным ответом на это будет разнообразие видов крестьянской категории. Ко всему прочему, красное чудовище было самым высокоразвитым представителем этой категории, какого нам доводилось видеть.

— Хотел бы я, — проворчал Пеннос, — чтобы мы пореже сталкивались с такими крестьянами. Вам известно, что после трех минут бесконтрольной энергизации мне понадобится на ремонт двигателей не менее трех месяцев? Я даже боялся, что… — он замолчал, не решаясь договорить.

Капитан Лич мрачно улыбнулся и продолжил:

— Я закончу за вас, мистер Пеннос. Вы опасались, что корабль будет полностью уничтожен. Думаю, большинство из нас понимало, на какой риск мы идем, когда мы соглашались на последний план мистера Гросвенфа. Мы знаем, что наши спасательные суденышки могут дать лишь частичную анти-акселерацию. Так что мы могли оказаться беспомощными в четверти миллиона световых лет от дома.

Кто-то из людей добавил:

— Я понял так, что если бы эта тварь действительно захватила корабль, она бы отправилась дальше с очевидным намерением завоевать галактику. В конце концов, человек достаточно хорошо в ней устроился… и достаточно к ней привязан…

Скит кивнул.

— Однажды этот дьявол над ней властвовал и мог бы властвовать опять. Вы слишком твердо уверены в том, что человек является образцом справедливости, забывая, видно, о том, что у человечества была долгая и кровавая история. Он убивал других животных не только ради получения мяса, но и ради садистского удовольствия. Он брал в рабство соседей, убивал своих соотечественников и противников, испытывая наслаждение от мучений других людей. И не будет ничего невероятного в том, если мы во время нашего дальнейшего путешествия встретим другие, умные существа, куда более достойные управлять Вселенной, чем человек.

— Ради всего святого, — взмолился один из техников, — пусть больше ни одно опасное существо не будет допущено на корабль. Мои нервы на пределе, и я уже далеко не тот, каким был, когда впервые вступил на борт «Космической Гончей».

— Вы говорите от имени всех нас! — раздался из коммуникатора голос исполняющего обязанности директора — Кента.

Глава 16

Кто-то зашептал Гросвенфу на ухо, но так тихо, что он не смог разобрать ни единого слова. Шепот последовал за вибрирующим звуком, таким же тихим, как и шепот, и в равной степени непонятным. Он непроизвольно оглянулся. Сейчас он находился в кинозале своего отдела, и в поле зрения никого не было. Гросвенф неуверенно подошел к двери, ведущей в аудиторию, но и там никого не оказалось. Он вернулся к работе, хмуро размышляя над тем, не направил ли на него кто-нибудь энцефало-аджустер. Это было единственно возможное объяснение, пришедшее на ум. Но через некоторое время он отверг его как бессмысленное. Аджустеры были эффективными лишь при действии с близкого расстояния. А главное, его отдел был защищен против действия вибрации. Кроме того, он был слишком хорошо знаком с умственным процессом, вовлеченным в подобную иллюзию, чтобы не придавать значения инциденту.

Ради предосторожности Гросвенф тщательно осмотрел все пять комнат и проверил аджустеры в технической комнате. Они находились в том состоянии, в каком и должны были находиться — тщательно убранные. Эллиот молча вернулся в кинокабинет и вновь принялся за изучение теории гипнотически-световой вибрации, развитой им на основе изображений, использованных Риим против корабля.

Ужас поразил его сознание, подобно удару: он весь съежился от страха. И потом снова шепот, такой же тихий, как и раньше, только теперь он был сердитым и непонятно враждебным. Он ошеломленно застыл. Все-таки, вероятно, это был энцефало-аджустер. Кто-то стимулировал его мозг на расстоянии настолько мощным аппаратом, что защитный экран его комнаты оказался бессильным. Он лихорадочно размышлял, кто бы это мог быть, и, в конце концов, пришел в выводу, что след ведет в психологический отдел. Ему ответил сам Сидл, и Гросвенф решительно принялся ему разъяснять, что произошло, но психолог его быстро прервал:

— Я как раз собирался с вами связаться, потому что подумал, что вы можете быть ответственны за эти действия.

— Вы хотите сказать, что кто-то еще был подвергнут такому же воздействию? — недоверчиво осведомился Гросвенф, пытаясь осмыслить происходящее.

— Я удивлен, что ему подверглись и вы в специально оборудованном отделе. Мне жалуются вот уже двадцать минут, а некоторые из моих приборов были затронуты на несколько минут раньше.

— Какие приборы?

— Мозго-волновой генератор-детектор, нервно-импульсный регистратор и более чувствительные электрические детекторы. Кстати, Кент собирается созвать совещание на контрольном пункте, так что там и увидимся.

Но Гросвенф не отпустил его так быстро.

— Выходит, что какое-то обсуждение уже было?

— Мы… э… мы сделала кое-какие предположения.

— О чем?

— Мы скоро будем проходить огромную галактику М–33. Есть мнение, что это исходит оттуда.

Гросвенф мрачно улыбнулся.

— Это явный гипноз. Я подумаю над этим.

— Приготовиться к излучению шока при выходе в коридор. Давление осуществляется постоянно. Звуки, световые пятна, образы, эмоционально действующий шум — мы в самом деле получаем стимулирующую дозу.

Гросвенф кивнул и прервал связь. К тому моменту, когда он убрал пленку, извещение Кента о совещании передавалось по корабельному коммуникатору. Через минуту, открыв дверь в коридор, Гросвенф мгновенно понял, что имел в виду Сидл. Он даже остановился, поскольку смесь возбудителей сразу же начала на него воздействовать. Полный тревоги, Эллиот направился к контрольному пункту.

Через некоторое время он уже сидел вместе с остальными. Огромная космическая ночь что-то шептала, прижавшись к пролетающему сквозь нее кораблю. Капризная и беспощадная, она заманивала и предупреждала. Она вибрировала в неистовом наслаждении, а потом кипела в неистовом и диком безумии. Она шептала о страхе и выла от голода. Она умирала и билась в агонии и снова возрождалась к экстатической жизни. И в каждую долю секунды в ней неумолимо присутствовала угроза.

— Есть мнение, — произнес кто-то за спиной Гросвенфа, — что корабль должен возвратиться домой.

Гросвенф, неспособный различить голос, оглянулся в поисках говорившего. Кем бы он ни был, больше он не сказал ничего. Вновь устремив взгляд вперед, Гросвенф обнаружил, что исполняющий обязанности директора Кент все еще не отвернулся от глазка телескопа, что-то наблюдая. Он или решил, что на эту реплику отвечать не стоит, или не слышал голоса. Никто другой также на него не отреагировал.

Поскольку все продолжали упорно молчать, Гросвенф принялся манипулировать встроенным в кресло манипулятором коммуникатора и теперь тоже наблюдал несколько размытое изображение того, на что уставились в телескоп Кент и Гюнли Лестер. Постепенно он забыл о соседях и сконцентрировался на показываемом экраном изображении ночи. Они находились вблизи границ целой галактической системы. И все же ближайшие звезды находились еще настолько далеко, что телескоп едва мог показать мириады блестящих точек, составляющих спиральную туманность М–33 Андромеды.

Гросвенф отвел взгляд от экрана одновременно с Лестером.

— Случившееся кажется невероятным, — заявил астроном. — Вибрация, которую мы ощущаем, распространяется от галактики с биллионами солнц. — Немного помолчав, он прибавил: — Директор, мне кажется, что решение этой проблемы не в сфере астрономии.

Кент оторвался от глазка телескопа и проговорил:

— Все, что включает в себя галактика, подходит под категорию астрономического явления. Или вы можете назвать другую науку, которая этим займется?

Поколебавшись, Лестер медленно ответил:

— Показание шкалы просто фантастическое. Я не думаю, что нам следует пользоваться галактическим телескопом. Этот барьер может рассылаться лучом, сконцентрированным на нашем корабле.

Кент повернулся к людям, сидящим лицом к широкой разноцветной контрольной панели, и спросил:

— У кого-нибудь есть предложения или дельные соображения?

Гросвенф оглянулся, надеясь, что говоривший раньше объяснит свою мысль поподробнее, но тот молчал.

Теперь люди уже не осмеливались выступать так свободно, как при Мортоне, когда тот вел собрание. Так или иначе, но Кент весьма ясно давал понять, что считает мнение всех, кроме глав отделов, просто дерзостью. Было также очевидно, что он не считает некзиальный отдел правомочным. В течение нескольких месяцев он и Гросвенф были вежливы друг с другом, но старались видеться как можно реже. За это время исполняющий обязанности директора Кент, желая упрочить свои позиции, под разными благовидными предлогами внес в совет несколько предложений, дающих его отделу больший вес.

Важность правил, предусматривающих поощрение индивидуальной инициативы даже за счет производительности, мог бы — Гросвенф был в этом уверен — продемонстрировать только другой некзиалист. Он не собирался протестовать, и в результате еще ряд ограничений наслоился на и так уже опасно страдающую ограничениями жизнь корабля.

Из глубины контрольной первым отозвался на слова Кента биолог Скит. Он сухо заметил:

— Я вижу, что мистер Гросвенф крутится на своем стуле. Может быть, он вежливо ждет, пока не выскажутся более старшие? Мистер Гросвенф, что у вас на уме?

Гросвенф подождал, пока утихнет слабый всплеск смеха, к которому Кент не присоединился.

— Мы вас слушаем, мистер Гросвенф, — недовольно произнес он.

— Несколько минут назад кто-то предложил нам повернуть обратно домой. Я бы хотел, чтобы этот человек мотивировал свое предложение.

Ответа не последовало. Гросвенф видел, что Кент нахмурился. Действительно, казалось странным, что есть человек, не желающий подтвердить свое мнение, в какой бы форме оно не было высказано. Все с удивлением переглянулись.

В конце концов снова заговорил Скит:

— Когда было сделано это предложение? Я не помню, чтобы слышал его.

— И я! — эхом отозвалось несколько голосов.

Глаза Кента блеснули. Гросвенфу показалось, что он ринулся в спор, как человек, жаждущий личной победы.

— Позвольте мне прояснить этот вопрос, — нахмурился Кент. — Было такое утверждение или нет? Кто еще его слышал? Прошу поднять руки.

Все руки остались опущенными.

— Мистер Гросвенф, что именно вы слышали? — злобно процедил Кент.

Гросвенф четко произнес:

— Насколько я помню, слова были следующие: «Есть мнение, что корабль должен возвратиться домой», — он умолк, но, поскольку никаких замечаний не последовало, продолжил: — Кажется ясным, что сами слова возникли в результате стимуляции слуховых центров моего мозга. Кто-то чувствует сильнейшее желание отправить нас домой, и я его уловил… Я, конечно, не предлагаю это в качестве позитивного анализа.

Кент недовольно осведомился:

— Все мы, мистер Гросвенф, все еще пытаемся понять, почему именно вы, а не кто-то другой услышал это предложение?

И опять Гросвенф оставил без внимания тон, которым это было сказано.

— Последние несколько минут я как раз это обдумывал, — искренне сказал он. — Я не могу не вспомнить, что в период инцидента с Риим мой мозг был подвергнут стимуляции в течение довольно длительного времени. Вполне возможно, что теперь я более чувствителен к подобным связям. — Тут ему пришло в голову, что подобная чувствительность мозга могла быть причиной того, что он слышал шепот в своих изолированных экранами комнатах.

Гросвенф не был удивлен, заметив на лице Кента брезгливую гримасу. Химик показал этим, что предпочитает не вести разговоров о птичьем народе, и о том, что они проделали с сознанием членов экспедиции. Кент холодно проговорил:

— Я уже имел удовольствие слышать рассказы о вашем вкладе в этот эпизод. Если я не ошибаюсь, вы утверждали, что причина вашей победы над Риим крылась в том, что члену одной расы трудно контролировать нервную систему представителя другой формы жизни, совершенно ему незнакомой. Как же вы тогда объясните то, что некто, кем бы он ни был, махнул в направлении движения корабля, проник в ваше сознание и стимулирует с удивительной точностью те участки вашего мозга, которые произвели предупреждающие слова, только что повторенные вами здесь.

Гросвенфу показалось, что тон Кента, как он выбирает слова, и его самодовольство произвели на всех неприятное впечатление.

— Директор, тот, кто стимулирует мой мозг, может знать о проблеме общения с нервной системой пришельца. Мы не станем утверждать, что он говорит на нашем языке. Кроме того, подобное решение проблемы было бы лишь частичным, поскольку я — единственный человек, отозвавшийся на стимуляцию. Я считаю, что в настоящий момент нам стоит обсуждать не то, каким путем я ее получил, а почему и что мы должны с этим делать, — закончил выступление Гросвенф.

Глава отдела геологии Дональд Мак-Кен откашлялся и сказал:

— Гросвенф прав. Я полагаю, джентльмены, что нам следует взглянуть в лицо тому факту, что мы вторглись на чью-то территорию. И это значительный «кто-то».

Кент поджал губы, собираясь заговорить, но заколебался. Немного помолчав, он все же решил высказаться:

— Я думаю, нам следует быть осторожными, так как мы не располагаем достаточными для выводов фактами. Я считаю, что нам следует действовать так, как если бы мы находились перед лицом большего, чем у человека, интеллекта, большего, чем то, с чем мы сталкивались в известной нам жизни.

В контрольном пункте установилась тишина. Гросвенф заметил, что люди незаметно для себя приободрились. Их губы стали тверже, выражение лиц уверенней. Он увидел, что и другие заметили эту реакцию.

Социолог Келли заговорил мягко и успокоительно:

— Я рад… э… тому, что никто не высказывает желания повернуть назад. Отлично! Мы служим правительству и нашей расе, и наш долг — исследовать возможность новой галактики, особенно сейчас, когда доминирующая здесь форма жизни знает о нашем существовании. Заметьте, пожалуйста, что я одобряю предложение директора Кента и говорю так, как если бы мы были действительно вынуждены вступить в контакт с существами на высшей стадии развития. Их способность более или менее прямо воздействовать на наш мозг и стимулировать его означает то, что они совершенно явно наблюдают за нами и многое о нас знают. Мы не можем позволить себе, чтобы эти знания были односторонними.

Кент уже успокоился:

— Мистер Келли, что вы думаете по поводу мира, в который мы направляемся? — спросил он.

Лысоголовый социолог поправил очки.

— Он… э… велик, директор. Но этот шепот мог быть эквивалентен перекрещивающимся радиоволнам, распространяющимся в нашей собственной галактике. Эти звуки… э… могут быть просто внешними сигналами, идущими из пустынных мест в зону развития, — он умолк, но, не слыша возражений, продолжал: — Вспомните, ведь человек тоже оставил вечные следы в собственной галактике. Планеты сошли со своих орбит. Мертвые миры покрылись живой зеленью. Океаны появились там, где безжизненные пустыни лежали под солнцем и были горячей, чем наше солнце. И наше присутствие здесь, на этом огромном корабле, является проявлением мощи человека, способного проникать дальше, чем все существующие шепоты.

Следующим выступал Гурлей из отдела коммуникации.

— Следы человека едва ли можно назвать постоянными в космическом смысле этого слова. Я не понимаю, как вы можете говорить о них теми же словами, что и об этом явлении. Эти пульсации настолько всепроникающи, что все пространство вокруг нас шепчет. Это — жизнь, такие ее сильные формы, что мы даже не можем себе представить. Это не кот, не алый дьявол, не феллахская раса, ограничивающаяся одной системой. Здесь, по всей вероятности, множество умов, которым нет числа, общающихся между собой через мили и годы, через пространство и время.Это цивилизация всей галактики, и если говорящие от ее имени предупреждают нас… — Гурлей вдруг умолк и поднял руку, как бы защищаясь.

Он был не единственным, кто сделал это. По всей комнате люди пригибались и прятались за кресла, тогда как Кент судорожным движением выхватил вибратор и направил его на аудиторию. Инстинктивно нырнув, Гросвенф обнаружил, что траектория луча проходит выше головы. За его спиной раздался дикий вопль, затем звук удара, от которого содрогнулся пол.

Гросвенф обернулся вместе с остальными и с чувством омерзения уставился на тридцатифутовую тварь, целиком бронированную, лежащую на полу и извивающуюся в двадцати футах от последнего ряда. В следующее мгновение в воздухе материализовалась красноглазая копия первого чудовища и с грохотом приземлилась в дюжине футов от первого. Вслед за вторым чудовищем появилось третье — дьявольского вида монстр, который перевернулся несколько раз и вскочил, рыча.

Через секунду из воздуха их материализовалось не менее дюжины.

Гросвенф также выхватил вибратор и разрядил его. Чудовищный рев мгновенно удвоился. Металлические лапы скребли по металлическим стенам и полам. Стальные когти грохотали, стучали тяжелые ноги. Теперь все люди вокруг Гросвенфа стреляли из вибраторов, но твари продолжали появляться. Гросвенф повернулся, вскочил на второй ряд и прыгнул на второй ярус приборного щита. Когда он добрался до яруса, на котором находился Кент, тот перестал стрелять и злобно зашипел:

— Ты что это делаешь, скотина?!

Он направил свой вибратор на Гросвенфа, но тот выбил его из рук директора. От ярости Кент лишился дара речи. Добравшись до следующего яруса, Гросвенф увидел, что Кент тянется за вибратором. Он не сомневался в том, что директор собирается выстрелить в него. С огромным облегчением он добрался, наконец, до рубильника, управляющего созданием огромного мульти-энергетического экрана корабля, включил его на полную мощность и кинулся на пол, как раз вовремя. Трассирующий луч вибратора Кента впился в металл контрольной панели прямо над головой Гросвенфа. Потом луч пропал. Кент вскочил на ноги и крикнул наверх:

— Я не понял, что вы собираетесь делать!

Это извинение совсем не тронуло Гросвенфа. Исполняющий обязанности директора считал, вероятно, что может оправдать свой поступок тем, что Гросвенф бежал с поля боя. Эллиот проскочил мимо химика слишком сердитый, чтобы вступать в разговор. Он уже давно не выносил Кента, но теперь убедился, что поведение этого человека делает его недостойным должности директора. Впереди предстояло сложное время, и личная неприязнь Кента могла сыграть роль триггера, способного уничтожить корабль.

Спустившись на нижний ярус, Гросвенф добавил энергию своего вибратора к той, что излучали вибраторы других. Уголком глаза он заметил, что три человека устанавливают огнемет. К тому времени, когда он изрыгнул свое невыносимое пламя, все твари находились без сознания, и уничтожить их не составило труда.

Опасность миновала, и у Гросвенфа появилось время поразмыслить над тем, как эти чудовища были живыми перенесены на корабль через световые столетия. Это походило на сон и было слишком фантастично, подобное вообще невозможно было себе представить.

Но запах горящей плоти был достаточно реальным, как и струившаяся по полу голубовато-серая кровь. Очевидной реальностью была дюжина или около того бронированных, чешуйчатых тел, валявшихся по всей комнате.

Глава 17

Когда через несколько минут Гросвенф вновь увидел Кента, исполнявший обязанности директора был собран и отдавал энергичные приказы по коммуникатору. Вплыли подъемники, и началась уборка тел. Коммуникаторы гудели от перекрестных посланий. Картина быстро прояснилась.

Существа объявились лишь в контрольном пункте. Корабельный радар не зарегистрировал ничего похожего на вражеский корабль. В любом направлении расстояние до ближайшей звезды равнялось тысяче и более световых лет. При этих известиях вся комната загудела, обмениваясь мнениями.

— Десять световых столетий! — изумился штурман Селенски. — Без ретрансляции мы даже сообщения не можем передавать на такие расстояния.

Вперед торопливо вышел капитан Лич. Он коротко переговорил с несколькими учеными и созвал военный совет.

— Мне едва ли следует говорить о риске, которому мы подвергаемся, — начал он свою речь. — Наш корабль противостоит тому, что, похоже, является враждебной галактической цивилизацией. Сейчас мы в безопасности за защитным экраном. Ситуация требует от нас ограниченности действий, хотя, если быть объективным, и не слишком большой. Мы должны узнать, почему нас предупреждают. Мы должны определить природу опасности и меру разума за ней. Я вижу, что наш биолог Скит все еще исследует останки наших последних врагов. Мистер Скит, что они из себя представляют?

Скит отвернулся от поверженного чудовища и сообщил:

— Земля могла произвести нечто подобное во времена динозавров. Судя по размерам того, что должно быть черепной коробкой, их интеллект должен быть чрезвычайно низким.

— Мистер Гурлей, — произнес Кент, — говорят, что твари могли проникнуть сквозь гиперпространство. Вероятно, нам следует попросить вас развить эту мысль.

— Мистер Гурлей, ваша очередь, — подхватил капитан Лич.

Специалист по коммуникации начал выступление в своей обычной, спокойной манере.

— Это лишь гипотеза, причем весьма новая. Согласно ей, вселенная уподобляется вытянутому шару. Когда вы прокалываете оболочку, шар мгновенно становится плоским и одновременно начинает залечивать прокол. Тогда, как ни странно, если предмет проникает под оболочку, ему нет необходимости возвращаться в ту же точку пространства. Предположим только, что некто знает какой-то метод контроля над явлением и может использовать его, как форму телепортации. Звучит все это, конечно, довольно непривычно, но вспомните, что это в равной мере можно сказать и о случившемся.

— Трудно поверить в то, что кто-то может быть более ловким, чем мы, — кисло заметил Кент. — Вероятно, это какие — то очень простые решения проблемы гиперпространства, которые просмотрели наши ученые. Может быть, нам удастся их узнать? — он помолчал, потом продолжил: — Корита, вы все молчите. Не скажете ли, что противостоит нам?

Археолог встал и в замешательстве развел руками.

— Не могу предложить даже догадки. Нам придется побольше узнать в мотивах, стоящих за нападением, а уж потом можно будет делать сравнения на базе цикличности истории. Например, если целью был захват корабля, то нападение на нас в таком виде, в каком оно было совершено, — было ошибкой. Если же они намеревались просто напугать нас, то атака оказалась на редкость успешной.

Когда Корита сел, раздался взрыв смеха, но Гросвенф отметил, что выражение лица капитана Лича оставалось мрачным и задумчивым.

— Если говорить о мотивах, — отчеканил он, — то мне в голову пришла одна неприятная версия, и мы должны быть к ней готовы. Она состоит в следующем. Предположим, что этот одаренный интеллект, или кто он там, захотел узнать, откуда мы прилетели, — он сделал паузу, и, судя по установившейся тишине и напряженным позам, было ясно, что его слова задели чувствительную струну. — Давайте посмотрим на это… с его… точки зрения. Приближается корабль… В том направлении, откуда он летит, в радиусе десяти миллионов световых лет, имеется значительное число галактик, звездных скоплений и туманностей. Какая из них наша?

В помещении воцарилась тишина. Лич повернулся к Кенту.

— Директор, если вы согласны, я предлагаю изучить некоторые из планетных систем этой галактики.

— Не возражаю, — буркнул Кент. — Но теперь, если кто-нибудь еще…

Гросвенф поднял руку, но Кент, как бы не замечая, сказал:

— Начнем совещание… чуть позже. Это же собрание объявляю…

Гросвенф встал и громко произнес:

— Мистер Кент!

— …закрытым! — закончил Кент.

Все оставались на своих местах. Кент повернулся к Эллиоту и недовольно заявил:

— Прошу прощения, мистер Гросвенф, предоставляю вам слово.

— Трудно себе представить, — уверенно проговорил Гросвенф, — что эти существа смогут расшифровать наши знания, но я все же предлагаю уничтожить наши звездные карты.

— Я собирался предложить то же самое, — взволнованно заговорил Ван Гроссен. — Продолжайте, Гросвенф.

Под одобрительный шепот присутствующих он продолжал:

— Все мы убеждены, что наш главный экран может защитить нас от неприятностей. У нас, естественно, нет иной альтернативы, как вести себя так, как если бы это соответствовало истине. Но когда мы, наконец, приземлимся, было бы нелишне иметь наготове несколько больших энцефало-аджустеров. Мы — смогли бы создать защитные мозговые волны с тем, чтобы избежать дальнейшего прочтения наших мыслей.

И снова аудитория одобрительно зашумела.

— Что — нибудь еще, мистер Гросвенф? — бесстрастно осведомился Кент.

— Одно общее замечание. Главам отделов следовало бы просмотреть материалы, находящиеся в их распоряжении, чтобы уничтожить все, что могло бы подвергнуть опасности нашу расу в случае захвата «Гончей».

По мере того как текло время, становилось ясным, что неизвестный интеллект намеренно воздерживается от дальнейших действий. Никаких новых инцидентов не произошло, что, впрочем, можно было отнести и на счет надежности защитного экрана.

Одинокими и редкими были солнца в этой отдаленной области галактики. Но вот первое солнце вынырнуло из пространства — светящийся сгусток жара, яростно пылавший в чернильной тьме. Лестер и его штат сочли местонахождение пяти планет настолько близким к светилу, что имело смысл их обследовать Посетив все пять, они уяснили, что одна из них обитаема. На всем шаре мгла джунглей и гигантские твари. Корабль покинул ее, низко пролетев над линией морских берегов и через огромный континент, заболоченный и заросший. Никаких следов цивилизации, тем более такой сложной, существование которой предполагалось.

«Космическая Гончая» пролетела еще триста световых лет и оказалась у маленького солнца с двумя планетами, жмущимися к теплу темно — красного шара. Одна из двух планет была обитаема, и это тоже был мир мглы и джунглей с ящероподобными тварями. Они оставили его неисследованным, пролетев над огромным морем и покрытым буйной растительностью материком.

Теперь звезд стало больше. Они усеивали черноту следующих ста пятидесяти световых лет. Большое голубоватое солнце, в орбите которого вращались не менее пятидесяти планет, привлекло внимание Кента, и корабль быстро устремился к нему. В непосредственной близости к солнцу располагалось семь планет, они были пылающим адом без всякой надежды на возвращение жизни. Корабль совершил спираль над тремя близко расположенными друг к другу планетами, которые были обитаемы, и устремился в межзвездную пустоту — исследовать другие системы. За ними остались три насыщенные испарениями планеты-джунгли, вращавшиеся по своим орбитам вокруг солнца.

Тем временем Кент собрал на борту корабля совещание глав отделов и их заместителей. Обсуждение он начал без околичностей.

— Лично я не вижу смысла в этих поисках, но Лестер предложил мне срочно вас созвать, — он пожал плечами. — Возможно, он что-то знает.

Кент сделал паузу, и наблюдавший за ним Гросвенф был удовлетворен своим присутствием на совещании и озадачен уверенностью, излучаемой всей фигурой маленького химика.

«В чем тут дело?» — подумал он.

Казалось странным, что исполняющий обязанности директора наперед отрекался от чести получения дельных результатов, которые могло бы дать совещание.

Вновь заговорил Кент. Тон его был дружелюбным:

— Гюнли, может быть, вы выступите и объясните?

Астроном поднялся на нижний ярус. Он был высоким и худым, как и биолог Скит. На его бесстрастном лице блестели ярко-голубые глаза. Когда он заговорил, голос его звучал довольно определенно.

— Джентльмены, три обитаемые планеты последней системы были совершенно одинаковы, и это их состояние искусственно. Я не знаю, многие ли из вас знакомы с современной теорией образования планетных систем. Те, кто с ней не знаком, возможно, не поймут важности моих слов. Дело в том, что распределение массы в системе, которую мы только что покинули, невозможно динамически. Могу сказать со всей определенностью, что две из трех обитаемых планет этого солнца были перемещены в их настоящее положение насильственно. По моему мнению, нам следует вернуться и проверить. Похоже на то, что кто-то намеренно создал первобытные планеты. Для какой цели — такие предположения я высказывать не буду.

Он замолчал и враждебно уставился на Кента. Тот выступил вперед, на его физиономии блуждала слабая улыбка.

— Гюнли пришел ко мне и попросил, чтобы я приказал вернуться на одну из планет — джунглей. Ввиду этого я созвал совещание и теперь хочу провести голосование.

«Так вот в чем дело!» — Гросвенф вздохнул, не то чтобы восторгаясь Кентом, но, по крайней мере, по достоинству оценивая его действия. Исполняющий обязанности директора не предпринял попытки выступить против астронома. Вполне возможно, что он, собственно, не возражал против него. Но, созывая совещание, где его собственная точка зрения должна была восторжествовать, он доказывал, что рассматривает себя как объект демократической процедуры. Это был ловкий ход, демагогическая мера по поддержанию доброй воли среди его сторонников.

И в самом деле, предложение Лестера встретило активные возражения. Трудно было поверить в то, что Кент знал о них, иначе это означало бы, что он намеренно игнорирует возможную опасность. Он решил оправдать Кента за недостаточностью улик и терпеливо ждал, пока несколько ученых задавали астроному незначительные вопросы. Когда ответы на них были получены и казалось ясным, что с дискуссией все, кроме него, уже покончили, Гросвенф встал и заявил:

— Я бы хотел поддержать точку зрения мистера Кента в этом важном вопросе.

— Однако, мистер Гросвенф, — холодно проговорил Кент, — отношение всех, кажется, в достаточной мере ясно, судя по краткости дискуссии, и отнимать наше ценное время… — тут он внезапно умолк. Вероятно, до него дошел истинный смысл слов Гросвенфа. Лицо его потемнело. Поскольку никто ничего не сказал, он опустил руку и проговорил. — Вам слово, мистер Гросвенф.

— Мистер Кент прав: решение слишком поспешное, — твердо начал Эллиот. — Пока мы посетили лишь три планеты системы, а необходимо посетить не менее тридцати, выбрав их наугад. Это минимальное число, учитывая размеры наших исследований, по которому мы можем прийти к каким-нибудь выводам. Я буду рад обратиться со своими выкладками в математический отдел для их подтверждения. Помимо этого, приземлившись, мы должны были бы выйти из — под защиты экрана. Мы должны были бы подготовиться к отражению самой невероятной атаки со стороны интеллекта, который может мгновенно использовать для доставки своих сил среду гиперпространств. Я представляю себе картину того, как биллионы тонн вещества обрушатся на нас, в то время, как мы, беспомощные, будем сидеть на этой планете. Джентльмены, насколько я понимаю, впереди у нас есть месяц — другой для детального изучения вопроса. В течение этого времени мы, естественно, должны посетить возможно большее количество солнц. Если их обитаемые планеты тоже окажутся исключительно — или даже в большинстве своем — примитивными, тогда мы будем иметь весомое подтверждение предположения мистера Лестера об их искусственном происхождении. — Помолчав, Гросвенф закончил: — Мистер Кент, я верно выразил ваше мнение?

Кент уже успел полностью овладеть собой.

— Почти, мистер Гросвенф, — он оглядел собравшихся. — Если новых предложений больше не будет, я предлагаю проголосовать предложение Гюнли Лестера.

— Я беру его назад, — встал астроном. — Признаюсь, что не продумал некоторые аспекты поспешного приземления.

После некоторых колебаний Кент произнес:

— Если кто-нибудь желает поддержать предложение Гюнли… — поскольку никто не собирался высказываться, Кент уверенно продолжил: — Я бы хотел, чтобы кто-нибудь высказал свое мнение, но раз никто не желает сделать этого, то я прошу начальников отделов приготовить мне детальный отчет по вопросу о том, какие меры нам следует предпринять для успешного приземления, которое нам неизбежно придется совершить. У меня все, джентльмены.

В коридоре, при выходе из контрольного пункта, Гросвенф почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, он увидел Мак-Кена, который сказал:

— Последние несколько месяцев я был чрезвычайно занят работами, связанными с ремонтом, и не имел возможности пригласить вас в своей отдел. Я предчувствую, что, когда мы, наконец, приземлимся, оборудование геологического отдела будет использовано не совсем по назначению. Некзиализм мог бы нам очень пригодиться.

Гросвенф обдумал эти слова, после чего кивнул в знак согласия.

— Я буду у вас завтра утром. Хочу приготовить рекомендации для импозантного мистера Кента, исполняющего обязанности директора.

Мак-Кен кинул на него быстрый взгляд и нехотя спросил:

— Вы полагаете, что он ими не заинтересуется, не так ли?

Значит, остальные тоже заметили неприязнь к нему Кента.

— Что, по — вашему, является основой популярности Кента, как лидера? — уточнил Эллиот.

После некоторых размышлений Мак-Кен ответил:

— Он человечен. У него есть симпатии и антипатии. Он способен волноваться от происходящего. Он вспыльчив… Когда он делает ошибки, то пытается сделать вид, что так и надо. Он жаждет быть директором. После возвращения корабля на Землю директора экспедиции ждет мировая известность. Во всех нас есть что-то от Кента. Он… э… он человек.

— Насколько я заметил, вы ничего не сказали о его способности к работе.

— Это не стиль важно. Он может получить совет у специалистов по любой проблеме. — Мак-Кен облизал губы. — Трудно выразить в словах притягательность Кента, но думаю, ученые постоянно опасаются ущемления своих потенциальных возможностей и потому хотят, чтобы во главе их находился человек эмоциональный, но в то же время такой, чья квалификация не вызывала бы сомнений.

Гросвенф покачал головой.

— Я не согласен с вами относительно того, что работа директора якобы не важна. Все зависит от личности и от ее умения использовать благоприятные возможности.

Мак-Кен внимательно выслушал Гросвенфа и после некоторого раздумья произнес:

— Человеку, рассуждающему строго логично, подобно вам, очень трудно понять природу успеха кентов. Такие люди, как вы, имеют мало шансов в политике.

— Побеждает не их преданность научным методам, — возразил Гросвенф, — дело в их прямоте. Средний человек может понимать, что тактика, используемая против него, лучше, чем лицо, которое ее использует, но не может решиться на контрудар, не ощущая себя при этом опороченным.

Мак-Кен нахмурился.

— Громко сказано! А у вас не бывает таких приступов малодушия?

Гросвенф молчал.

— Предположим, вы решите, что Кента следует оттеснить, что вы станете делать? — настаивал Мак-Кен.

— В настоящий момент мои намерения вполне миролюбивы, — осторожно заметил Гросвенф и с удивлением увидел удовлетворенное выражение на лице Мак-Кена. Он с жаром пожал Гросвенфу руку.

— Рад слышать о том, что ваши намерения легальны, — искренне произнес Мак-Кен. — С тех пор, как я побывал на вашей лекции, я понял то, чего никто другой еще не осознал: потенциально — вы самый опасный человек на этом корабле. Совокупность ваших знаний, подкрепленная решительностью и знанием цели, может быть куда большей бедой, чем любое нападение.

Придя в себя после мгновенного удивления, Гросвенф покачал головой.

— Невероятное предположение, — сказал он. — Одного человека слишком легко убить.

— Я заметил, — произнес Мак-Кен, — что вы не отрицаете того, что владеете знаниями.

Гросвенф протянул руку в знак прощания.

— Благодарю за ваше высокое мнение обо мне. Хотя оно преувеличено, но психологически стимулирует.

Глава 18

Тридцать первая по счету звезда, на которой они побывали, была размером с Солнце и почти такого же типа. На трех ее планетах была жизнь, подобная всем другим обитаемым мирам, которые они видели. Это были миры, покрытые насыщенными испарениями джунглей и первобытным морем.

«Космическая Гончая» пролетела сквозь газообразную оболочку из воздуха и водяных паров и заскользила над поверхностью планеты — огромный чужеродный металлический шар, заброшенный в эти фантастические края.

В геологической лаборатории Гросвенф наблюдал за приборами, отмечавшими природу почвы внизу. Это была сложная работа, требовавшая пристального внимания, поскольку оперирование цифрами нуждалось в активном участии высокоразвитого интеллекта. Постоянный поток сверхзвуковых и коротковолновых сигналов должен был быть направлен для сравнительного анализа в строго определенную ячейку соответствующего вычислительного устройства в точно определенный отрезок времени. К стандартной, знакомой Мак-Кену технике, Гросвенф добавил некоторые усовершенствования, согласно принципам некзиализма, и в таблицах и диаграммах оказалась отраженной удивительно точная картина внешней поверхности планеты.

Гросвенф сидел там уже в течение часа, глубоко погрузившись в процесс работы. Факты давали расхождение в деталях, но молекулярная структура, устройство и распределение различных элементов указывали на некоторое геологическое постоянство: ил, песчаник, глина, гранит, органические среды — возможные месторождения угля, силикаты в форме покрывающего скалы песка, вода…

Несколько стрелок на шкалах перед ним резко повернулись и застыли. Их реакция косвенно указывала на присутствие в больших количествах металлической руды со следами углерода, молибдена…

Сталь! Гросвенф схватился за рычаги, которые ускоряли выдачу серии результатов. Зазвенел звонок, и сразу же подбежал Мак-Кен. Корабль остановился. В нескольких футах от Гросвенфа Мак-Кен начал разговор с исполняющим обязанности директора Кентом.

— Да, директор, сталь, а не просто железо, — не называя имени Гросвенфа, он продолжал: — Мы установили нашу аппаратуру максимум на сто фунтов. Это может быть город, похороненный или скрытый в джунглях.

— Узнаем точно через несколько дней, — сухо проронил Кент.

Корабль был осторожно посажен на планету, и через временное отверстие в защитном экране было опущено необходимое оборудование. Были установлены гигантские экскаваторы, краны, подвижные контейнеры с дополнительными устройствами. Все было так тщательно отрепетировано, что уже через полчаса после того, как корабль начал разгружаться, он уже вновь взмыл в пространство.

Все работы по раскопкам проводились с дистанционным управлением. Специально обученные люди раскопали землю на двести пятьдесят футов в глубину и на восемьдесят в ширину. Был обнаружен не столько город, сколько невероятные обломки того, что раньше называлось городом.

Здания выглядели так, как будто были раздавлены слишком огромной тяжестью, чтобы они могли ее вынести. Уровень улиц доходил в глубину на полные двести пятьдесят футов, где они начинали превращаться в груду костей. Был отдан приказ прекратить раскопки, и несколько спасательных шлюпок устремились сквозь мглистую атмосферу. Гросвенф вместе с Мак-Кеном и другими специалистами стоял над тем, что осталось от одного из скелетов.

— Нехорошие подтверждения, — нахмурился Скит. — Но, думаю, я смогу его собрать. — Его умелые пальцы укладывали кости в определенном порядке. — Четыре ноги, — сообщил он. Поднеся к одной конечности флюороскоп, он буркнул: — Похоже на то, что он мертв уже лет двадцать пять.

Гросвенф отошел в сторону. Валяющиеся повсюду останки могли хранить секреты фундаментальной физической характеристики исчезнувшей расы. Но вряд ли эти скелеты содержат в себе ключ к идентификации безжалостных существ, послуживших причиной исчезновения расы. Они явно принадлежали к несчастным жертвам, а не уверенным в себе мрачным разрушителям.

Он направился туда, где Мак-Кен изучал грунт, выкопанный из самой улицы. Геолог повернулся к нему и сказал:

— Я думаю, мы удостоверимся, сделав стратографический анализ на несколько сот футов вниз.

После его слов в действие вступила буровая команда. В течение нескольких часов, пока машины прокладывали себе путь среди камней и глины, Гросвенф был очень занят. Перед его глазами мелькали твердые комья земли или обломки камня. Иногда он брал их и исследовал. К тому времени, когда спасательные шлюпки направились к кораблю, Мак-Кен решил дать полный отчет Кенту. Когда он докладывал, Гросвенф стоял у экрана коммуникатора.

— Директор, меня просили проверить, могли ли джунгли на этой планете быть созданы искусственным путем. Вполне возможно, что это так. Слои, идущие ниже болота, кажутся принадлежащими более старой и менее примитивной планете. Трудно представить, что напластование джунглей могло быть снято с какой-то отдаленной планеты и перенесено сюда, но очевидность указывает на то, что это вполне возможно.

— А как насчет самого города? — поинтересовался Кент. — Как он был разрушен?

— Мы проделали несколько вычислений и теперь можем утверждать, что причиной катастрофы должны были явиться огромные массы камней, почвы и воды.

— Вы нашли доказательства, свидетельствующие о времени этой катастрофы?

— Мы располагаем небольшими геоморфологическими данными. В нескольких осмотренных нами местах новая поверхность образовала впадины на старой, указывая на то, что добавочный вес смял более мягкие участки. При идентификации типа сдвига пород, которые должны были прогнуться при подобных обстоятельствах, мы получили несколько цифр и намереваемся запустить их в компьютер. Компетентный математик, — он имел в виду Гросвенфа, — подсчитал приблизительно прямое давление веса вышележащих пород в единицу времени. Получился период не более ста лет. Поскольку геология имеет дело с событиями тысяче — и миллионолетней давности, все, что смогут делать машины, — это проверить вычисления людей. А это не даст нам более точных результатов.

Наступила пауза, после которой Кент холодно сказал:

— Благодарю вас. Я чувствую, что вы и ваш штат проделали огромную работу. Еще один вопрос: не обнаружили ли вы в ваших вычислениях чего-нибудь такого, что могло бы послужить ключом к определению природы интеллекта, который мог произвести подобные катаклизмические разрушения?

— Говоря от своего имени, без предварительного обсуждения с помощниками, могу сказать — нет!

«Хорошо, — подумал Гросвенф, — что Мак-Кен так осторожен в своих ответах. Для геолога обследование этой планеты — только начало поисков врага».

Для него самого оно являлось конечным звеном в той цепи событий, открытий и выводов, которые начались, когда он впервые услышал странное бормотание в пространстве. Он знал, кем являются самые чудовищные из существ, которых только можно себе вообразить. Он догадывался об их ужасных целях и заботливо проанализировал, что нужно сделать дальше.

Перед ним больше не стояла проблема — в чем опасность? Он достиг той стадии, где нуждался сверх всего в бескомпромиссном решении, к несчастью, люди, областью знаний которых являлись лишь одна или две науки, не могли или даже не желали понять потенциальной возможности смертельнейшей из опасностей, когда-либо встававших перед всей Вселенной за все время ее существования. Само решение могло стать центром жестокого спора.

Согласно рассуждениям Гросвенфа, проблема эта имела как политический, так и научный аспекты. Ясно осознавая характер предстоящей борьбы, он пришел к выводу о том, что его тактика должна быть тщательно продумана и претворена в жизнь с предельной решительностью.

Пока еще рано было решать, насколько далеко он вынужден будет зайти. Но ему казалось, что он имеет право не останавливаться ни перед чем. Он обязан выполнить свой долг.

Глава 19

Полностью приготовившись к действиям, Гросвенф написал Кенту письмо:

Исполняющему обязанности директора.

Административный отдел.

Исследовательский корабль

«Космическая Гончая».

Дорогой мистер Кент! Я должен сделать важное сообщение всем главам отделов. Сообщение касается обитателей этой галактики, о природе которых я добыл сведения большой важности.

Не будете ли вы так любезны созвать совещание с тем, чтобы я мог изложить свои выводы?

Искренне ваш Эллиот Гросвенф».

Он подумал о том, заметит ли Кент, что он предлагает решение по неподдержанным доказательствам. В ожидании ответа он спокойно перенес остаток личных вещей из своей каюты в некзиалистский отдел. Это было последним звеном его плана защиты, который включал в себя возможность осады.

Ответ пришел на следующее утро.

«Дорогой мистер Гросвенф! Я связывался с мистером Кентом вчера днем по поводу вашего меморандума. Он предложил вам сделать закрытый доклад по форме А–16–4 и выразил удивление по поводу того, что вы не сделали этого предложения лично. Мы получаем другие доказательства и версии по этому вопросу. Ваша же версия будет изучена наряду с другими.

Будьте любезны как можно скорее прислать тщательно заполненный образец формы А–16–4.

Искренне ваш Джон Фонрем / за мистера Кента».

Гросвенф мрачно прочел ответ. Он не сомневался в том, что Кент сделал секретарю несколько резких замечаний по поводу единственного на борту корабля некзиалиста. Но даже в этом случае Кент должен был сдерживать свой язык. Беспорядок, резервуар ненависти, заключенный в этом человеке, все еще подвергались некоторой сдержанности. Если Корита прав, то кризис приближается. Это был «зимний» период настоящей человеческой цивилизации, и вся культура могла разбиться вдребезги под действием вспышек эгоизма отдельных личностей.

Хотя он и не намеревался предлагать фактическую информацию, Гросвенф решил заполнить посланную ему секретную форму. И все же он лишь составил перечень фактов. Он не стал ни рассматривать их, ни предлагать решение. В графе «Рекомендации» он написал:

«Заключение должно сразу стать ясным любому обладающему необходимой квалификацией человеку».

Вопиющим фактом было то, что каждое из перечисленных доказательств, представленных им, было известно тому или другому из обширных отделов, имеющихся на борту «Космической Гончей». Все эти данные должны были лежать на столе Кента уже несколько недель.

Гросвенф сам отнес форму. Он не ожидал немедленного ответа, но все же остался в своем отделе. Даже еду ему присылали туда. Прошло два двадцатичасовых периода, прежде чем он получил ответ от Кента.

«Дорогой мистер Гросвенф! Просмотрев форму А–16–4, которую вы представили на рассмотрение совета, я отметил, что вы не указали своих рекомендаций… Поскольку мы получили другие рекомендации по этому вопросу и намерены соединить лучшие черты каждой, создав обширный план, мы были бы признательны вам за передачу детальных рекомендаций.

Не будете ли вы так добры уделить этому вопросу более пристальное внимание?

Грегори Кент, исполняющий обязанности директора».

Гросвенф воспринял личную подпись Кента как прямой намек, означающий, что основные действия скоро начнутся.

Он напичкал себя наркотиками, которые вызывали симптомы, трудно отличимые от гриппа. В ожидании нужной ему реакции со стороны своего организма, он написал Кенту еще одно послание, на этот раз о том, что он слишком болен, чтобы подготовить детальные рекомендации, в которых давно назрела необходимость, по ряду весомых причин, проистекающих из знания фактов многих наук. Его главная рекомендация — немедленно начать предварительную пропаганду среди членов экспедиции о необходимости провести в пространстве пять добавочных лет. Опустив письмо в почтовый желоб, Гросвенф позвонил в офис доктора Эгарта. Все произошло даже быстрее, чем рассчитывал Эллиот. Через десять минут вошел доктор Эгарт и поставил на пол свой чемоданчик. Когда он выпрямился, в коридоре зазвучали шаги. Несколькими секундами позже появился Кент с двумя крепкими парнями из своего отдела.

Доктор Эгарт весело улыбнулся, узнав шефа химического отдела.

— Хэлло, Грег, — произнес он густым, глубоким голосом и перенес свое внимание на Гросвенфа. — Похоже на то, что у вас здесь есть насекомые, друг мой. Забавно! Какое бы внимание мы ни уделяли защите корабля при всех приземлениях, некоторые вирусы и бактерии все же проникают внутрь. Я забираю вас в изолятор.

— Я предпочел бы остаться здесь.

Доктор Эгарт нахмурился и пожал плечами.

— В вашем случае это возможно, — он собрал свои инструменты. — Я пришлю присматривать за вами своего служащего. С неизвестными микробами нельзя рисковать.

Кент хмыкнул. Гросвенф, поглядывающий на него с нарочитым смущением, при этих словах поднял на него вопросительный взгляд.

— А в чем, собственно, дело, доктор? — раздраженно проговорил Кент.

— Сейчас я не могу этого точно сказать. Посмотрим, что дадут лабораторные исследования, — он нахмурился. — Я взял пробы почти с каждой части его тела. Пока все симптомы указывают на лихорадку и жидкость в легких. Боюсь, что сегодня я не могу позволить вам беседу с ним, Грег. Опасаюсь, что это серьезно.

— Придется рискнуть, — возразил Кент. — Мистер Гросвенф владеет ценной информацией и… — он заговорил подчеркнуто официально, я уверен, он еще в силах сообщить ее нам.

Доктор Эгарт взглянул на Гросвенфа и осведомился:

— Как вы себя чувствуете?

— Я еще могу говорить, — слабым голосом прошептал Гросвенф.

Его лицо пылало, глаза болели. Но одной из двух причин, по которым он вверг себя в такое состояние, была надежда на приход Кента, и она оправдалась.

Другая причина заключалась в том, что он не хотел лично присутствовать на совещании ученых, которое мог созвать Кент. Здесь, в своем отделе, и только здесь он мог защитить себя от враждебных действий, которые могли быть предприняты против него.

— Говорю вам, — сказал доктор Кенту и косвенно Гросвенфу, — что сейчас пришлю санитара. Разговор должен закончиться ко времени его прихода, договорились?

— Прекрасно! — с фальшивой сердечностью ответил Кент. Гросвенф молча кивнул.

Уже от двери доктор Эгарт еще раз напомнил:

— Мистер Рондер будет здесь примерно через двадцать минут.

Когда он ушел, Кент медленно опустился в кресло и взглянул на Гросвенфа. Он сделал длительную паузу, потом произнес намеренно холодным тоном, выражающим его отношение к собеседнику:

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь. Почему вы не представляете нам информацию, которой владеете?

— Мистер Кент, вы действительно удивлены?

Снова воцарилось молчание. Гросвенфу казалось, что Кент очень сердит и лишь с большим трудом сдерживает себя. Наконец, он прервал молчание и проговорил низким, напряженным голосом:

— Я — директор экспедиции. Я требую, чтобы вы немедленно выдали свои рекомендации.

Гросвенф медленно покачал головой. Внезапно он ощутил жар и тяжесть.

— Я не знаю, что… собственно на это ответить. Ваши действия, мистер Кент, легко рассчитать. Видите ли, я ожидал от вас, что вы обойдетесь с моими письмами именно так, как вы это сделали. Я ожидал от вас, что вы придете сюда с… — он обвел глазами двух помощников Кента… парой герольдов. При создавшихся обстоятельствах я думаю, что имею право настаивать на совещании глав отделов с тем, чтобы лично сообщить им свои рекомендации…

Будь у него время, он бы выставил руку и защитил себя. Слишком поздно он увидел, что Кент разъярен более, чем он это подозревал.

— Ловко, а! — в ярости бросил химик.

Его рука поднялась. Раскрытой ладонью он ударил Гросвенфа по лицу и снова заговорил сквозь сжатые зубы:

— Так вы больны, да? Люди со странными болезнями иногда оказываются не в своем уме, и за ними требуется строгий надзор, потому что в состоянии помешательства они способны напасть на любимых друзей.

Гросвенф уставился на него затуманенным взглядом. Он поднес руку к лицу. Из-за лихорадки и слабости он плохо соображал. С некоторым трудом он сунул в рот таблетку противоядия. При этом он делал вид, будто держится за щеку в том месте, по которому его ударил Кент. Проглотив таблетку, он произнес дрожащим голосом:

— Пусть так, моя психика не в порядке, что дальше?

Если Кент и был удивлен его реакцией, то не выразил это словами. Он коротко спросил:

— Чего вы, собственно, добиваетесь?

Несколько мгновений Гросвенф боролся с тошнотой. Когда это чувство прошло, он ответил:

— Я хочу, чтобы вы согласились с тем, что членам экспедиции необходимо принять сознательное решение о продлении экспедиции на пять лет из-за того, что было обнаружено относительно враждебного интеллекта. Вот пока и все. Когда вы начнете работу в этом направлении, я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать.

Он почувствовал улучшение — противоядие начало действовать. Лихорадка прошла. Он имел в виду именно то, что говорил. Его план был нерушимым. Рано или поздно Кент, а позже и вся группа должны будут принять его предложение, и это будет концом его стратегической стадии.

Теперь же Кент дважды разжал губы, как будто намереваясь заговорить, и каждый раз снова закрывал рот. Наконец он произнес с глубоким изумлением:

— Это все, что вы хотите пока предложить?

Палец Гросвенфа лежал под одеялом на кнопке, вделанной в боковую часть его кровати, готовый нажать на нее.

— Клянусь, вы получите от меня все, что хотите!

Кент резко возразил:

— Об этом не может быть и речи. Я не могу позволить себе подобного безумия. Люди не вынесут и одного добавочного года.

— Ваше присутствие здесь указывает на то, что вы не считаете мое решение безумным.

Кент сжал и напряг кулаки, потом разжал их.

— Это невозможно! Как я мог бы объяснить такое главам отделов и их помощникам?

Наблюдая за этим маленьким человеке — Гросвенф понял, что кризис близок.

— Вам не придется им это объяснять. Все, что вам придется сделать, это обещать дать информацию.

Один из его герольдов, наблюдавший за выражением лица шефа, предложил:

— Послушайте, шеф, этот человек, кажется, забыл, с кем он разговаривает. Как насчет того, чтобы мы ему это напомнили?

Кент, собиравшийся сказать что-то, отступил назад, облизывая губы, и злобно кивнул.

— Вы правы, Бредер. Я не понимаю, зачем я вообще ввязался в этот спор. Подождите минутку, я закрою дверь, а потом…

Гросвенф угрожающе предостерег Кента:

— На вашем месте я бы не стал ее запирать. Я подниму по тревоге весь корабль.

Кент, уже взявшийся за ручку двери, остановился. На его физиономии застыла жестокая ухмылка.

— Так, так, так… — он злобно ощерил длинные зубы. — Мы доберемся до вас и при открытых дверях.

Двое служащих шагнули вперед.

— Бредер, вы слышали когда-нибудь о ренферальном электростатическом заряде? — спросил Эллиот. Видя их колебания, он продолжил: — Только дотроньтесь до меня, и сразу увидите. Ваши руки покроются волдырями, а лицо…

Оба помощника выпрямились и отшатнулись. Бредер тревожно взглянул на Кента, который сердито сказал:

— Количество находящегося в человеческом теле электричества не убьет и мухи!

Гросвенф с улыбкой покачал головой.

— Вы, мистер Кент, кажется, немного не в себе. Электричество не в моем теле, но оно будет в вашем, если вы дотронетесь до меня.

Кент вытащил вибратор и подчеркнуто стал его настраивать.

— Назад! — скомандовал он помощникам. — Я хочу дать ему порцию в одну десятую секунды. От этого он не лишится сознания, но все молекулы его тела придут в движение.

— Я его не получу, Кент, в этом вы ошибаетесь, — спокойно предупредил Гросвенф химика.

Тот либо не слышал его, либо был слишком зол, чтобы обращать внимание на это предупреждение. В глаза Гросвенфу ударил блеск вспышки. Послышалось шипение, треск и крик боли Кента. Вспышка исчезла, и Гросвенф увидел, что Кент пытается отбросить оружие, но оно никак не хотело отставать от его руки. В конце концов вибратор упал на пол с металлическим лязгом. В очевидном шоке Кент молча стоял, держась за поврежденную руку.

Тоном сердитой жалости Гросвенф осведомился:

— Почему вы не послушались? Эти необычного вида экраны содержат высокий энергетический потенциал, а поскольку вибратор ионизировал воздух, вы получили электрический удар, который одновременно уничтожил энергию вашего заряда везде, кроме зоны дула. Надеюсь, вы не слишком обожглись?

Кент уже взял себя в руки. Он был бледен, но внешне спокоен.

— Это вам дорого обойдется, — зловеще прошептал он. — Когда все узнают о том, что один человек пытался силой заставить их… — Он оборвал себя и нетерпеливо махнул помощникам: — Идемте, мы и так потеряли здесь много времени.

Через десять минут после их ухода пришел Рондер. Гросвенфу пришлось несколько раз терпеливо объяснять, что он уже не болен. Еще более долгим было объяснение с доктором Эгартом, которого вызвал санитар. Гросвенфа не беспокоило возможное разоблачение. Для того чтобы обнаружить принятый им наркотик, нужно было твердое подозрение плюс тщательное обследование. В конце концов они оставили его в покое, приказав оставаться в своем отделе не меньше суток. Гросвенф уверил их в том, что будет следовать полученным инструкциям; он действительно намеревался сидеть на месте. В предстоящие тяжелые дни некзиальный отдел должен был стать его крепостью. Он не знал в точности, что могло быть против него использовано, но приготовился ко всему настолько, насколько это было в его силах и возможностях.

Примерно через час после ухода доктора в металлическом почтовом желобе послышалось звяканье. Это было извещение от Кента о созыве совещания согласно просьбе Эллиота Гросвенфа. Оно вытекало из первого письма Кента, игнорируя все последующие события. Печатная форма заканчивалась следующими словами:

«Ввиду последующих действий мистера Гросвенфа исполняющий обязанности директора считает, что имеет право на детальный разбор дела».

Внизу Кент от руки написал:

«Дорогой мистер Гросвенф. Ввиду вашей болезни я проинструктировал штат мистера Гурлея о том, чтобы он связал ваш коммуникатор с контрольным пунктом, так что вы можете решать вопросы и присутствовать, не сходя с кровати. В других отношениях встреча сохранит все привилегии секретности».

В назначенный час Эллиот настроился на контрольный пункт. Когда появилось изображение, он обнаружил, что все помещение видно ему, как на ладони, и что передающий экран — это большой коммуникатор, находящийся над массивным контрольным щитом. В настоящий момент его лицо представляло собой десятифутовое изображение, глядящее на присутствующих.

— Да, — пробормотал Гросвенф, — впервые мое присутствие на совете столь заметно.

Беглый осмотр помещения показал, что большая часть глав отделов уже заняла свои места. Как раз под экраном Кент разговаривал о чем-то с капитаном Личем. Вероятно, это был конец разговора, потому что он посмотрел на Гросвенфа, криво улыбнулся и повернулся к небольшой аудитории. Гросвенф заметил повязку на левой руке Кента.

— Джентльмены, — начал совещание Кент. — Я хочу без всякого предварительного вступления передать слово мистеру Гросвенфу. — Он снова взглянул на экран коммуникатора, и на его физиономии появилась все та же свирепая улыбка. — Мистер Гросвенф, ваше слово.

— Джентльмены, около недели назад я получил достаточно много фактов, чтобы утверждать, что наш корабль подвергается воздействию со стороны чужого интеллекта, принадлежащего этой галактике. Это может звучать чересчур громко, но это не что иное, как печальная реальность, которую я могу изложить вам в своей интерпретации на основе доступных мне средств. Я не могу доказать никому из присутствующих, что такие существа действительно есть. Некоторые из вас согласятся с разумностью моих доводов, другие, не имеющие знаний в специальных областях, решат, что мое заключение голословно. Я изучил проблему и изнурил мозг раздумьями о том, как убедить вас, что мое решение является единственно безопасным. Одним из, видимо, полезных шагов является сообщение об экспериментах, которые я проделал.

Он не упомянул об уловках, к которым ему пришлось прибегнуть, чтобы его вообще выслушали. Несмотря ни на что, он не хотел казаться враждебным к Кенту более, чем это было необходимо.

— Теперь я хочу связаться с мистером Гурлеем, — продолжил он. — Я уверен, что вы не будете слишком удивлены, когда я скажу вам, что речь идет об автоматическом устройстве С–9. Я бы хотел знать, сообщили ли вы о нем своим коллегам?

Начальник отдела связи взглянул на Кента, который небрежно кивнул.

— Пока не берусь сказать точно, когда С–9 вступит в действие. Тем, кто о нем не слышал, сообщаю, что С–9 является малым экраном, который автоматически вводится в действие, когда пыль в окружающем пространстве достигает плотности, опасной для движения корабля. Очевидно, что плотность пыли в любом данном объеме выше при высокой скорости, чем при низкой. Тот факт, что количество активной пыли в окружающем нас космосе достигло такого уровня, при котором вводится в действие С–9, был замечен впервые членами моего отдела незадолго до того, как эти ящеры возникли в контрольном пункте. — Гурлей откинулся на спину кресла и буркнул: — У меня все!

— Мистер Ван Гроссен, — спросил Гросвенф, — что обнаружил ваш отдел относительно пыли этой галактики?

Тучный Ван Гроссен выпрямился на стуле и, не вставая, произнес:

— Ничего такого, что мы могли бы рассматривать как удивительное или необычное. Она несколько плотнее, чем в нашей собственной галактике. Мы собрали небольшое количество пыли на ионизированных пластинках и сняли осадок. Вещество оказалось довольно обычным: в нем присутствовали несколько простых элементов и следы многих соединений, которые могли быть найдены в момент конденсации, а также небольшое количество свободного газа, главным образом водорода. Трудность состоит в том, что то, что мы получили, возможно, имеет очень небольшое сходство с пылью в том виде, в каком она обычно пребывает в пространстве, но проблема получения ее в истинной форме, по всей вероятности, никогда не будет разрешена удовлетворительно. Сам процесс требует огромных изменений. Мы можем лишь догадываться о том, как она функционирует в пространстве. — Физик беспомощно развел руками. — Это все, что я могу пока сообщить.

Гросвенф не стал упускать инициативу и продолжил:

— Я мог бы и дальше спрашивать глав различных отделов о том, что им удалось узнать. Но я уверен в том, что могу суммировать изложенные и неизложенные открытия, не будучи к кому — либо несправедливым. И отдел мистера Скита, и отдел мистера Кента занимаются почти той же проблемой, что и мистер Ван Гроссен. Я уверен, что мистер Скит различными способами насытил атмосферу клетки пылью. Животные, которых он запускал в клетку, не выказывали никаких болезненных признаков, так что он, в конце концов, провел испытание на себе. Мистер Скит, можете ли вы к этому что-нибудь добавить?

Скит качнул головой.

— Если это форма жизни, то мне вы этого доказать не сможете. Я допускаю, что самый тесный контакт с этим веществом мы имели в тот момент, когда вошли в спасательную шлюпку, открыли все двери, потом закрыли их, снова впустив воздух в шлюпку. В химическом составе воздуха возникли небольшие изменения, но ничего особенного, — заключил биолог.

— Достаточно для фактических данных. Я тоже, среди прочих вещей, проделал эксперимент, вывел спасательную шлюпку и впустил в нее пыль из пространства через открытые двери. Вот чем я интересовался… Если это жизненная форма, то чем она питается? Поэтому, впустив воздух в шлюпку, я проделал его анализ. Затем я убил пару маленьких животных и вновь сделал анализ атмосферы. Я послал обе пробы мистеру Кенту, мистеру Скиту и мистеру Ван Гроссену. Имелось несколько минутных химических изменений. Могла иметь место аналитическая ошибка. Но мне бы хотелось попросить мистера Ван Гроссена рассказать вам, что он обнаружил.

Ван Гроссен заморгал:

— Разве это доказательство? — спросил он удивленно, потом развернулся на сидении и хмуро оглядел своих коллег. — Я не вижу и не придаю этому особого значения, но молекулы воздуха в пробе под номером «2» несут в себе более высокий электрический заряд.

Это был решающий момент. Гросвенф, глядя на повернутые к нему лица, подождал, пока свет непонимания не зажегся, по крайней мере, в паре глаз. Люди сидели неподвижно, с застывшим на лицах озадаченным выражением. Наконец, один из них проговорил:

— Я полагаю, от нас ожидают, что мы придем к заключению о том, что имеем дело с туманно — пылевой формой жизни и разума. Для меня это слишком. Подобного мне не переварить.

Гросвенф ничего не сказал. Умственное усилие, которого он от них ожидал, оказалось недостаточным. Стараясь преодолеть чувство разочарования, он начал готовиться к следующему шагу.

— Давайте, давайте, мистер Гросвенф! — резко сказал Кент. — Объясняйтесь, может, мы и переменим свое мнение.

Гросвенф неохотно начал:

— Джентльмены, меня чрезвычайно беспокоит ваша неспособность дать ответ по этому пункту. Я предвижу большие затруднения. Вникните в мое положение. Я сообщил вам точный признак, включая описание эксперимента, который привел меня к идентификации нашего врага. Уже ясно, что мои выводы будут рассматриваться как весьма противоречивые. И все же, если я прав, а я убежден в этом, отказ от продуманных мною действий приведет к гибели человеческой расы и всей остальной жизни во вселенной. Но вот в чем сложность: если я просто рассказываю вам обо всем, то решение ускользает из моих рук. Решать будет большинство, и насколько я это себе представляю, его решение не даст никакой законной возможности его обойти.

Он замолчал, давая собравшимся возможность обдумать сказанное. Кое-кто переглядывался, нахмурясь.

— Подождите, — проговорил Кент, — мне уже приходилось стучаться в непробиваемую стену эгоизма этого человека.

Это было первое на совещании враждебное замечание. Гросвенф бросил на Кента взгляд и, отвернувшись от него, продолжил:

— Мне, джентльмены, выпал несчастный жребий. Я должен проинформировать вас о том, что при сложившихся безумных обстоятельствах рассматриваемая нами проблема перестает быть научной и становится политической. Учитывая это, я должен настаивать на принятии моего решения проблемы. Необходимо провести успешно работу, в ходе которой исполняющий обязанности директора Кент и главы отделов разъяснят необходимость того, что «Космическая Гончая» должна провести в космосе отрезок времени, равный пяти земным годам. Я сообщу вам свои доводы, но я хочу, чтобы каждый из вас уяснил себе, что рискует в этом деле безвозвратно потерять свою репутацию и доброе имя. Опасность, насколько я ее вижу, является такой всеобъемлющей, что любая происшедшая между нами стычка, даже самая мелкая, была бы роковой, если учитывать время, на которое мы отдалимся от решения проблемы. — Он коротко изложил, в чем заключается опасность. Потом, не обращая внимания на их реакцию, обрисовал свой метод борьбы с опасностью, каким он его видел. — Нам придется найти планеты, содержащие железо, и наладить обширное производство автоматических торпед. Как я себе представляю, нам придется затратить около года, пересекая галактику и наугад посылая торпеды. А потом, когда мы сделаем весь этот участок пространства невыносимым для их существования, мы улетим, предложив им следовать за нами как раз тогда, когда у них не останется иного выхода, как следовать за нашим кораблем в надежде на то, что мы приведем их к другому, лучшему источнику еды, чем тот, который они имели здесь. Большую часть времени мы проведем в полете, уводящем их от нашей галактики. Итак, джентльмены, теперь вы все знаете. Но выражение ваших лиц, я вижу, показывает, что реакция будет различной и что вы стоите на пороге одного из тех противоречий, о которых я упоминал.

Эллиот замолчал. Наступила гнетущая тишина, потом один из присутствующих со вздохом сказал:

— Пять лет…

Это подействовало, как сигнал. Всех присутствующих охватила тревога.

Гросвенф напомнил:

— Земных лет!

Он умышленно подчеркивал это обстоятельство. Он намеренно выбрал способ более продолжительной оценки времени с тем, чтобы, переведенное в звездное время, оно казалось несколько меньшим. Дело было в том, что звездное время, с его стоминутным часом, двадцатичасовыми сутками и трехсотшестидесятидневным годом, было психологическим делением. Приспособившись к длинному дню, люди забывали, что на самом деле проходило гораздо больше времени согласно их прежнему восприятию.

По той же причине он ожидал, что они ощутят облегчение, поняв, что дополнительное время укладывается на самом деле в три звездных года.

— Какие будут мнения? — осведомился Кент.

— Я не могу полностью согласиться с анализом мистера Гросвенфа, — с горечью сказал Ван Гроссен. — Я питаю к нему огромное уважение ввиду его прошлых заслуг. Но он просит нас принять на веру то, что, я уверен, мы могли бы понять, если бы у него действительно были неоспоримые доказательства. Я отклоняю положение о том, что лишь некзиалист играет важную роль в интеграции наук, что лишь индивидуальное обучение его методам может нести в себе надежду на более глубокое проникновение в природу.

— Неужели вы можете отрицать, и притом весьма враждебно, то, что никогда не побеспокоились изучить?! — возмутился Гросвенф.

— Возможно, — пожал плечами Ван Гроссен.

— Насколько я понял, — вступил в дискуссию Зеллер, — суть сказанного состоит в том, чтобы потратить много лет и усилий, при этом ни разу не получив ничего, кроме косвенных и неопределенных свидетельств. Как мы узнаем, что наш план срабатывает?

После некоторых колебаний Гросвенф решил, что другого выхода нет, и решил продолжать делать антагонистические заявления. Предмет дискуссии был слишком важным. Он не мог считаться с их чувствами. Он раздельно, но твердо заявил:

— Я узнаю, а если кто-нибудь из вас придет в некзиальный отдел и выучится кое — чему из нашей технологии, то и он поймет, когда придет время.

— Мистер Гросвенф всегда стоит за подобную возможность, — мрачно сказал Скит. — Он вечно предлагает нам обучение, чтобы мы могли достичь его уровня.

— Есть еще замечания? — это опять был Кент. Его голос звучал резко и напряженно от неумения скрыть свой близкий триумф.

Некоторые из собравшихся хотели выступить, но передумали.

Кент торжествующе продолжал:

— Чем зря терять время, нам, я думаю, следовало бы провести голосование по поводу сообщения мистера Гросвенфа. Я думаю, что, в основном, все мы испытываем одинаковые чувства.

Он медленно прошел вперед. Гросвенф не мог видеть его лица, но в том, как держали себя остальные, был вызов.

— Давайте приступим к голосованию, — настаивал Кент. — Прошу поднять руки всех, кто хочет провести пять дополнительных лет в космосе.

Ни одной руки не поднялось вверх.

Кто-то проворчал:

— Следовало бы обсудить все это без спешки.

Кент не стал торопиться с ответом и после некоторого размышления сказал:

— Нам нужно получить ответ сию же минуту. Персонал корабля хочет знать, что думают главы отделов. Теперь поднимите руки те, кто твердо против.

Все, кроме троих, подняли руки. Гросвенф разглядел, что эти трое были Корита, Мак-Кен и Ван Гроссен. И тут же он увидел, что капитан Лич, стоявший возле Кориты, тоже воздержался.

Гросвенф быстро проговорил:

— Капитан Лич, сейчас как раз тот момент, когда вы, опираясь на конституционные права, можете требовать контроля над кораблем. Опасность очевидна.

— Мистер Гросвенф, — медленно промолвил капитан Лич, — все было бы так, если бы враг был видим. При существующем же положении дел я могу действовать, только руководствуясь советом ученых специалистов.

— Такой специалист на корабле только один, — холодно проронил Гросвенф. — Остальные лишь любители, барахтающиеся на поверхности фактов.

Замечание, казалось, ошеломило большую часть присутствующих. Несколько человек одновременно заговорили, но сразу осеклись и погрузились в сердитое молчание.

Наконец капитан Лич абсолютно спокойно произнес:

— Мистер Гросвенф, я не могу согласиться с вашим голословным утверждением.

— Что ж, джентльмены, наконец-то мы знаем истинное мнение о нас мистера Гросвенфа, — язвительно заметил Кент.

Самого его, казалось, фраза Гросвенфа никак не затронула. Все его поведение было проникнуто иронической насмешкой. Он явно забыл, что в функции исполняющего обязанности директора входит поддержание атмосферы вежливости и доброжелательности.

Его сердито оборвал Мердер, глава отдела ботаники.

— Мистер Кент, я не понимаю, как вы можете оставлять без внимания подобное наглое заявление?

— Вот это верно, — поддержал ботаника Гросвенф. — Боритесь за свои права! Вся Вселенная подвергается смертельной опасности, но для вас главное — поддержать свое достоинство.

Первый раз с тревогой в голосе заговорил Мак-Кен:

— Корита, если может существовать форма жизни, подобная той, которую описал Гросвенф, то как это смыкается с цикличностью истории?

Археолог печально покачал головой.

— Боюсь, что очень незначительно. Примитивную жизненную форму мы можем принимать без доказательств. Свидетельства деятельности теории цикличности истории находят гораздо больше доказательств здесь, среди моих друзей. Я вижу их в удовольствии нанести поражение человеку, который, благодаря обширности своих знаний, заставлял нас усомниться в себе. Я вижу их во внезапно развившейся эгомании этого человека, — он с упреком посмотрел на изображение Гросвенфа. — Мистер Гросвенф, заявление, сделанное вами, глубоко меня разочаровало.

— Мистер Корита, — мрачно заявил Гросвенф. — Если бы я выбрал для себя другую линию поведения, то, уверяю вас, я был бы лишен привилегии выступать перед этими высокочтимыми джентльменами, многими из которых я восхищаюсь, как индивидами, и сказать им то, что продолжаю утверждать со всей серьезностью.

— А я, — сказал Корита, — уверен в том, что члены экспедиции сделают все необходимое, невзирая на личные жертвы.

— В это трудно поверить, — возразил Гросвенф. — Я чувствую, что многие из них находятся под влиянием того факта, что мой план потребует пяти добавочных лет, проведенных в пространстве. Я настаиваю на том, что это жестокая необходимость, и уверяю вас — выбора нет! По правде говоря, я ожидал подобного результата и готовился к нему. — Теперь он обращался ко всем. — Джентльмены, вы вынудили меня на действия, о которых, уверяю вас, я сожалею больше, чем могу это выразить словами. Выслушайте меня внимательно. Это мой ультиматум!

— Ультиматум?! — это был Кент, удивленный и внезапно побледневший.

Гросвенф не обратил на него никакого внимания.

— Если к десяти часам завтрашнего дня мой план не будет одобрен, я захвачу корабль. Каждый, находящийся на корабле, будет делать то, что я ему прикажу, нравится ему это или нет. Я, естественно, ожидаю, что находящиеся на борту ученые приложат все свои знания к тому, чтобы предотвратить мою попытку захвата корабля. Тем не менее сопротивление будет бесполезно.

Начавшийся вслед за этими словами пустопорожний ропот все еще продолжался, когда Гросвенф прервал связь между своим коммуникатором и контрольным пунктом…

Глава 20

Прошел примерно час после окончания совещания, когда Гросвенф получил вызов по коммуникатор> от Мак-Кена.

— Я бы хотел зайти, — сказал геолог.

— Давайте, — весело разрешил Гросвенф.

Лицо Мак-Кена выразило сомнение.

— Я уверен, что у вас в коридоре ловушка.

— Ну… думаю, что можно назвать это и так, — согласился Гросвенф, — но вам она вреда не причинит.

— А что, если я найду способ прикончить вас?

— Здесь, в моих комнатах, — заявил Гросвенф с твердостью, которая, он надеялся, воздействует на всех служащих, — вы не смогли бы убить меня даже дубинкой.

Мак-Кен заколебался, но все же произнес:

— Я сейчас приду! — и прервал связь.

Вероятно, он находился очень близко, поскольку прошло меньше минуты, когда спрятанный в коридоре детектор возвестил о его приближении. И тут же его голова и плечи показались на экране коммуникатора, и реле замкнулось в необходимом положении. Поскольку это была часть процесса автоматической защиты, Гросвенф прервал его действие вручную.

Через несколько секунд в открытую дверь вошел Мак-Кен. Он потоптался у порога и шагнул вперед, качая головой.

— Я все же беспокоился. Несмотря на ваше уверение, у меня было такое чувство, будто на меня направлены батареи орудий, — он впился в лицо Гросвенфа ищущим взглядом. — Вы просто запугиваете?

— Я и сам немного обеспокоен. Док, вы потрясли меня своей прямотой. Честно говоря, я не ожидал, что вы придете сюда с бомбой.

У Мак-Кена был озадаченный вид.

— Но я не пришел ведь… Если ваши приборы показали что-нибудь подобное… — он замолчал, снял пиджак и стал шарить по одежде. Его лицо побледнело, когда он вытащил тонкий серый предмет двухдюймовой длины. — Что это? — удивленно спросил он.

— Устойчивый сплав плутония.

— Радиоактивный?

— Нет, нет, вовсе не радиоактивный. Но он может быть превращен в радиоактивный газ лучом трансмиттера высокой частоты. От него у нас обоих были бы радиоактивные ожоги.

— Грос, я клянусь, что ничего об этом не знал!

— Вы говорили кому-нибудь о том, что собираетесь ко мне?

— Естественно… Вся эта часть корабля блокирована.

— Иными словами, вам пришлось просить разрешение?

— Да, у Кента.

— Я хочу, чтобы вы как следует подумали о случившемся. Говорил ли вам Кент во время разговора, что у него в комнате слишком жарко?

— Э… э… да. Теперь я вспомнил. У меня было чувство, что я задохнусь.

— Сколько это длилось?

— Секунду или чуть больше.

— Это означает, что вы были без сознания десять минут. Выходит, эта сволочь воздействовала на вас наркотиком. Возможно, я смогу узнать, какую точно дозу вы получили. Нужен анализ крови.

— Я не возражаю, если вы его сделаете. Это докажет…

Гросвенф качнул головой.

— Это докажет только то, что вы подверглись такому воздействию, но не докажет того, что вы пошли на него непреднамеренно. Для меня гораздо более убедительным является факт, что ни один человек, если он не сумасшедший, не позволит, чтобы в его присутствии был испарен сплав Руа–72. Согласно моему автоматическому аннулирователю, они уже целую минуту пытаются его разжижить.

Мак-Кен мгновенно побелел.

— Грос, я завязал с этим хищником. Я допускаю, что был в состоянии конфликта и согласился доложить ему о результатах нашего разговора, но я намеревался предупредить вас, что сделаю подобное сообщение.

Гросвенф добродушно улыбнулся.

— Все в порядке, док. Я вам верю. Садитесь.

— А что с этим? — Мак-Кен протянул ему «бомбу».

Гросвенф взял ее и понес к маленькому укрытию для радиоактивных материалов, имеющемуся в его отделе. Вернувшись, он сел и сказал:

— Думаю, что на нас будет совершено нападение. Это единственный для Кента путь известить остальных о том, что мы были спасены им вовремя для того, чтобы получить лечение от радиоактивных ожогов. Мы можем вести наблюдение с помощью этого экрана.

Первые сигналы о нападении были получены с электронных детекторов. На приборном щитке появились слабые световые пятна, зазвенел звонок. Потом на большом экране над аппаратурой они увидели изображения нападающих. Около дюжины мужчин в скафандрах появились из-за угла и двинулись вдоль коридора. Гросвенф узнал Ван Гроссена и двух его помощников из физического отдела, четырех химиков, двое из которых были из биохимического сектора, троих специалистов по коммуникации из отдела Гурлея и двух офицеров. Позади всех трое солдат тащили передвижной вибратор и тепловую пушку с диспенсер-бомбой.

— Здесь есть другой выход? — с тревогой осведомился Мак-Кен.

— Он тоже охраняется. — успокоил его Гросвенф.

— А что вверху и внизу?

— Наверху склад, внизу кинозал. Оба помещения находятся под моим контролем.

Они замолчали. Когда группа людей остановилась в коридоре, Мак-Кен заговорил вновь:

— Я удивлен, что с ними Ван Гроссен. Я считал, что он восхищается вами.

— Я обидел его, назвав его и других любителями. Теперь он хочет посмотреть, на что я способен.

Нападающие остановились в коридоре и начали совещаться. Гросвенф спросил:

— А что, собственно, привело вас сюда?

Я хотел, чтобы вы знали о том, что вы не один, — ответил Мак-Кен, глядя на экран. — Несколько человек просили меня передать вам, что они с вами, — он тут же оборвал себя. — Не стоит об этом сейчас…

— Сейчас время ничуть не хуже, чем любое другое. Мак-Кен, казалось, не слышал.

— Не понимаю, как вы собираетесь их остановить? — забеспокоился он. — У них достаточно мощное оружие, чтобы уничтожить стены вашего отдела.

Гросвенф не ответил. Мак-Кен посмотрел ему в лицо и сказал: Буду с вами откровенен. Мое положение двойственно. Я чувствую, что вы правы. Но ваша тактика в моих глазах не слишком этична, — он, казалось, забыл о том, что надо следить за экраном.

Есть еще только одна тактика, возможная для меня, и она состоит в том, чтобы прокатить Кента на выборах. Поскольку он всего лишь исполняющий обязанности директора и не был избран. Думаю, я мог бы добиться выборов в пределах месяца. — Почему же вы не захотели этого сделать?

Потому что, — передернул плечами Гросвенф, — я не хочу рисковать. То, что находится за пределами нашего корабля, практически истощено до предела. А это означает, что в любой момент оно может попытаться захватить другую галактику, и этой галактикой вполне может оказаться наша. Мы не можем ждать месяц.

— И все же, — нахмурился Мак-Кен, — ваш план состоит в том, чтобы улететь из этой галактики на целый год.

— Вы когда-нибудь пытались отобрать еду у хищника? Он ведь будет пытаться удержать ее при себе, не так ли? Моя идея состоит в следующем: увидев, что мы от него уходим, это существо будет гнаться за нами столько времени, сколько сможет.

— Понимаю, — кивнул Мак-Кен. — Если это так, то ваш шанс одержать победу на выборах практически равен нулю, и вы должны с этим согласиться.

Гросвенф энергично покачал головой.

— Я бы победил. Вы можете не поверить мне на слово, но то, что люди, подверженные влиянию желаний, волнений или амбиций, легко поддаются контролю, является непреложным фактом. Я не изобретал используемых мною теорий. Они были известны в течение столетий. Но исторические попытки проанализировать их не были успешными до недавних пор, когда связь психиатрии с психологией дала ей прекрасную теоретическую базу. Некзиальное обучение привело к разработке определенных технических процессов.

Мак-Кен долго обдумывал услышанное и, наконец, спросил:

— Вы считаете, что будущее принадлежит некзиализму?

— На борту нашего корабля это необходимо. Для расы в целом — это еще нереально. Тем не менее, если смотреть вперед, ни один индивид не должен отказываться от пополнения своих знаний. Зачем ему от этого отказываться? Зачем ему стоять под небом своей планеты с умным видом и решать важнейшие жизненные проблемы с позиций суеверия и невежества, повинуясь тем, кто его дурачит? Гибель античной цивилизации — прекрасное свидетельство тому, что случается с человеком, когда он слеп и полностью зависит от авторитарных доктрин. Мы должны сделать человека скептиком. Крестьянин с острым, хотя и неразвитым умом, которому показывают конкретные доказательства, является прообразом ученого. На каждом уровне понимания скептик частично возмещает отсутствие специфических знаний требованием: «Покажи мне! Я готов принять новое, но то, что ты говоришь, не может убедить меня само по себе».

Мак-Кен вышел из состояния задумчивости:

— Вы, некзиалисты, стараетесь разбить цикличность истории. Ведь так?

— До встречи с Коритой я, честно говоря, не принимал ее всерьез, — поколебавшись, признался Гросвенф. — Она произвела на меня огромное впечатление. Насколько я себе представляю, теория может вынести огромное количество повторений. Такие слова, как «раса» и «кровь», совершенно бессмысленны, но главное в ней шаблон, и он срабатывает.

Мак-Кен вновь перенес свое внимание на нападающих.

— Что-то они долго совещаются, пора бы и начать. А я думал, что они все просчитали, решившись зайти так далеко.

Гросвенф ничего не сказал. Мак-Кен бросил на него внимательный взгляд.

— Минуточку, — произнес он, — они ведь не могут пройти сквозь вашу защиту, не так ли?

Хотя Гросвенф опять не ответил, Мак-Кен вскочил на ноги и подошел почти вплотную к экрану. Он увидел, что двое людей стоят на коленях.

— Что это они делают? — удивился он. — Ничего не понимаю!

Гросвенф поколебался, но все же объяснил:

— Они пытаются не провалиться сквозь пол, — несмотря на все его усилия оставаться спокойным, его голос дрожал.

По-видимому, его собеседник не осознавал еще, что видит нечто для себя новое. Конечно, Гросвенф уже давно шел к этому. Но сейчас он впервые применил свои знания на практике. Он предпринял действия, которые никогда и никем не предпринимались ранее. Он использовал явления, изучаемые многими науками, приспособив их для своих целей и требований ситуации, в которой он находился.

Все шло так, как он и ожидал. Его знания, такие глубокие и имеющие великолепную основу, не оставляли места для ошибки. Но физическая реальность происходящего все же поразила его самого.

Мак-Кен сделал шаг назад и осведомился:

— Пол рухнет?

— Вы не поняли. Пол останется таким же, но они в него погружаются. Если они углубятся дальше, то пройдут его насквозь, — он рассмеялся, внезапно развеселившись. — Хотелось бы мне видеть физиономию Гурлея, когда его помощники доложат ему о происшедшем. Это его конец — телепортация, понятие гиперпространства, распространяющееся на нефтяную геологию и растительную химию.

— При чем тут геология?! — воскликнул Мак-Кен и запнулся. — Будь я проклят! Вы имеете в виду старый способ получения нефти без бурения? Мы лишь создаем на поверхности условия, при которых вся нефть поднимается на поверхность. — Он нахмурился. — Погодите, ведь имеется фактор…

— Есть дюжина факторов, мой друг, — улыбнулся Гросвенф и спокойно продолжал: — Повторяю, это комбинированный процесс, элементы действуют в тесной взаимосвязи.

— Почему же тогда вы не использовали этот трюк против кота и алого дьявола?

— Я имел это в виду и потратил уйму времени, налаживая оборудование. Если бы я осуществил контроль над кораблем, мы бы не потеряли столько жизней.

— Почему же вы не взяли его под контроль?

— У меня не хватило времени. Корабль был построен за несколько лет до возникновения «Некзиального общества». Хорошо еще, что мы смогли получить отдел на этом корабле.

— Но я не понимаю, как вы собираетесь захватить завтра корабль, ведь это потребует вашего выхода из лаборатории. — Он замолчал, взглянул на экран и чуть слышно произнес: — Они принесли дегравитатор и собираются поднимать пол.

Гросвенф ничего не ответил: он уже заметил это.

Глава 21

Дегравитаторы действовали по тому же принципу, что и антиакселераторы. Реакция, происходящая в физическом теле, когда преодолевается сила его инерции, была признана исследователями молекулярным процессом, который, однако, не является свойством структуры вещества. Анти-акселерация слегка изменяла орбиты электронов. Это, в свою очередь, создавало молекулярное напряжение, вызывая небольшую, но всеобъемлющую перестройку. Измененная таким образом материя вела себя так, как если бы она была свободна от естественных процессов ускорения или торможения. Корабль, подвергнутый действию анти-акселерации, мог моментально останавливаться во время полета, даже если его скорость достигала миллионов миль в секунду.

Люди, ведущие нападение на отдел Гросвенфа, погрузили свои устройства на узкие металлические платформы, взобрались на них сами и настроили приборы на создание поля нужной напряженности. Потом, используя магнитное тяготение, они двинулись вперед по направлению к открытой двери, находящейся в двухстах футах.

Они приблизились на пятьдесят футов, потом их движение замедлилось и совсем прекратилось. Они попятились назад и вновь остановились.

Гросвенф отошел от своих приборов и сел возле ничего не понимающего Мак-Кена.

— Что вы делаете? — поинтересовался геолог.

— Как видите, они используют передвижение с помощью направленных магнитов. Я создал отталкивающее поле, которое само по себе не новость в науке. Но этот его вариант основан на температурном процессе, родственном тому, с помощью которого поддерживается постоянная температура нашего тела, или тому, который действует при физическом нагревании. Теперь им придется прибегнуть к реактивному движению, банальному винту или даже, — он весело рассмеялся, — к веслам.

Мак-Кен, взгляд которого был прикован к экрану, мрачно возразил:

— Похоже, что они не беспокоятся. Они собираются усилить мощность нагревателя. По — моему, нам следует закрыть дверь.

— Подождите!

— Но жар хлынет сюда, и мы сгорим, — не успокаивался Мак-Кен.

Гросвенф отрицательно покачал головой.

Я еще не сказал вам главного. Вот эти металлические конструкции предназначены для поглощения тепла. Получая новые порции энергии, они будут стараться удержать температуру на более низком уровне. Вот, смотрите.

Передвижной нагреватель покрылся чем-то белым.

— Иней… — хрипло произнес Мак-Кент.

На их глазах стены и полы коридоров покрылись льдом. Отблески огня играли на их гладкой поверхности, в дверь пахнуло холодом.

— Температура… — ошеломленно пробормотал Мак-Кен, — более низкий уровень…

Гросвенф поднялся.

— Полагаю, что им пора возвращаться. В конце концов, я не желаю, чтобы с ними что-то случилось.

Он подошел к стоящему у одной из стен аудитории аппарату и сел на стул перед комнатной панелью управления. На ней были небольшие разноцветные кнопки — по двадцать пять кнопок в каждом из двадцати пяти рядов.

Мак-Кен подошел ближе и склонился над прибором.

— Что это? Не помню, чтобы мне приходилось видеть такой раньше.

Быстрыми, неуловимыми движениями Гросвенф нажал на семь кнопок, потом повернул главный рубильник. Послышался чистый мелодичный звук. Некоторое время он дрожал в воздухе, потом замер.

Гросвенф поднял голову и спросил:

— Какие ассоциации вызвал у вас этот звук?

На лице Мак-Кена застыло странное выражение.

Сначала я представил себе, что это играющий в церкви орган. Потом вдруг все изменилось, и вот уже я нахожусь на политическом митинге, где кандидат использует быструю, стимулирующую музыку с тем, чтобы сделать всех счастливее, — он умолк, затем тихо добавил: — Так вот как вы собираетесь победить на выборах!

— Это один из методов.

Лицо Мак-Кена выдавало его волнение.

— Боже, какая же сила в ваших руках!

— На меня это не действует.

— Но вы владеете контролем. Вы в состоянии контролировать всю человеческую расу?

— Младенец получает контроль, когда учится ходить, двигать руками, разговаривать. Почему же не распространить контроль на гипнотизм, химические реакции, пищеварение? Это было возможным сотни лет назад. Это предохранило бы нас от множества болезней, сердечной боли, тех катастроф, которые возникает из-за непонимания собственного тела и разума.

Мак-Кен повернулся к аппарату в форме веретена.

— Как он работает?

— Это набор кристаллов, подсоединенный к электрической цели. Вы знаете, что электрический ток может изменять структуру некоторых кристаллов? При возникновении тех или иных изменений создается ультразвуковая вибрация, проникающая через органы слуха в мозг и стимулирующая его. Я могу играть на этом приборе, как музыкант играет на своем инструменте, создавая определенный эмоциональный настрой, слишком сильный для того, чтобы лицо, не получившее специальной подготовки, могло ему сопротивляться.

Мак-Кен повернулся к креслу и сел. Он был бледен.

— Вы меня напугали, — тихо сказал он. — Все это кажется мне недостаточно этичным, и я ничего не могу с этим поделать.

Гросвенф некоторое время смотрел на него, затем наклонился и что-то изменил в приборе, нажав на кнопку. На этот раз звук был печальным и нежным. В нем была какая-то пресыщенность, как будто бесконечная вибрация продолжала волновать воздух вокруг них, когда сам звук давно исчез.

— А что на этот раз? — спросил Эллиот.

— Я думал о своей матери. Мне вдруг страшно захотелось домой. Я захотел…

— Это опасно, — нахмурился Гросвенф. — Если я усилю это внушение, некоторые из людей могут вернуться к первоначальной позиции. — Он еще раз что-то перенастроил. — А если так?

Он вновь нажал на кнопку пуска. Раздался звук, похожий на колокольный звон, и эхо отозвалось ему нежным, ласковым звоном.

— Я был ребенком, — сказал Мак-Кен, — и ложился спать. Да, но я не хочу спать. — Он не заметил, что перешел в разговоре на настоящее время. Затем он непроизвольно зевнул.

Гросвенф открыл ящик стола и достал два резиновых шлема, один из которых он протянул геологу.

— Наденьте на всякий случай.

Другой шлем он надел на свою голову, пока его компаньон с видимой неохотой пролез в шлем, царапая уши.

— Макиавелли из меня не получится, — заметил Мак-Кен. — Я полагаю, вы попытаетесь доказать мне, что бессмысленные звуки использовались и раньше, чтобы разбудить эмоции и повлиять на психику людей.

Гросвенф в это время занимался прибором и ответил не сразу. Откинувшись на спинку кресла после окончания настройки аппарата, он заговорил со своей обычной прямотой:

— Люди считают нечто этичным или неэтичным в зависимости от ассоциаций, возникающих в данный момент в их сознании или рассматривая проблему в перспективе. Это вовсе не означает, что ни одна из этических систем сама по себе не имеет ценности. По — моему, этическим мерилом может быть то, что приносит пользу подавляющему большинству, при условии, что это не сопряжено с унижением или с ограничениями прав тех индивидов, которые не смогли к нему приспособиться. Общество должно учиться спасению больных или невежественных, — теперь в его голосе звучала настойчивость. — Заметьте, пожалуйста, что никогда ранее я не использовал этого изобретения. Я никогда не использовал гипноз, не считая того случая, когда Кент захватил мой отдел, но сейчас я намерен его использовать. Со времени старта я мог бы заманивать сюда людей, стимулируя их различными способами. Почему я этого не делал? Потому что деятельность «Некзиального общества» базируется на своде этических норм, обязательных и для его членов, и для его учеников, и эти нормы тоже входят в мою систему. Я могу обойти их только с огромными сложностями.

— Вы и сейчас их обходите?

— Нет.

— Тогда все это слишком неопределенно.

— Совершенно верно. Но сейчас, как никогда, я твердо убежден в том, что мои действия справедливы, и никаких спорных или эмоциональных проблем не возникает, — так как Мак-Кен молчал, то Гросвенф продолжил: — Думаю, вы создали в своем воображении образ диктатора, силой устанавливающего демократию, — мой образ. Но вы заблуждаетесь, потому что управление летящим кораблем можно осуществлять только квази-демократическими методами. И самой большой трудностью является то, что в конце путешествия я должен приниматься в расчет.

— В этом вы правы, — вздохнул Мак-Кен и посмотрел на экран.

Гросвенф проследил направление его взгляда и увидел, что люди в скафандрах пытаются идти вперед, отталкиваясь от стены. Их руки энергично упираются в стену, но они испытывают какое-то сопротивление, сводящее на нет результаты их усилий.

— Что вы теперь собираетесь делать? — снова заговорил геолог.

— Собираюсь заставить их спать… вот так, — он чуть-чуть тронул рубильник.

Раздался негромкий звук, и люди, находившиеся в коридоре, повалились на пол. Гросвенф встал.

— Звук будет повторяться через каждые десять минут, а резонаторы, расставленные мной по кораблю, подхватят и передадут сигнал. Идемте.

— Куда?

— Я хочу установить рубильник главной электроосветительной системы корабля.

Он установил рубильник в кинозале и через минуту вышел в коридор. Повсюду на их пути попадались спящие люди. Вначале Мак-Кен громко удивлялся, потом замолчал.

— До чего же трудно себе представить, что люди так беспомощны! — печально сказал он.

— Дело обстоит хуже, чем вы думаете, — заметил Эллиот.

Теперь они находились в аппаратной. Он поднялся на нижний ярус электрической системы управления. На установку рубильника ему понадобилось меньше десяти минут. Потом он молча сошел вниз, не объяснив Мак-Кену, что сделал и что собирается сделать.

— Ничего им не говорите, — сказал он Мак-Кену. — Если они узнают, мне придется спускаться вниз и составлять новый вариант.

— Вы собираетесь их разбудить?

— Да, как только вернусь к себе. Но вначале я бы хотел, чтобы вы помогли мне перевезти Ван Гроссена и остальных в их спальни. Я хочу вызвать у него чувство раскаяния в своих действиях, но не знаю, что из этого выйдет.

— Вы думаете, они сдадутся?

— Нет.

— Вы уверены в этом?

— Уверен.

Его утверждение оказалось верным. Тогда в десять часов следующего дня он повернул у себя в отделе рубильник, изменивший направление тока, проходящего через установленный им в цепи выключатель.

Постоянно горящие лампы по всему кораблю замерцали слабым светом — некзиальный вариант гипнотических изображений Риим. И мгновенно, даже не догадавшись об этом, все люди на борту корабля были подвергнуты сильному гипнозу.

Гросвенф начал игру на своем, выявляющем эмоции, аппарате. Он сконцентрировался на мыслях о смелости и самоотверженности, о долге перед своей расой перед лицом опасности. Он развил даже комплексный эмоциональный прием, который должен был стимулировать такое ощущение, что, по сравнению с прошлым, время бежит с двойной и даже с тройной быстротой.

Подготовив таким образом почву, он привел в действие «Центральный вызов» коммуникатора корабля и отдал соответствующие команды. Он передал главные инструкции и сказал, что отныне каждый человек будет мгновенно отзываться на пароль, не зная сознательно, из каких слов он состоит или вспоминая их после произнесения.

Потом он заставил их забыть о самом факте гипноза. Он спустился в аппаратную и снял поставленный им выключатель. Вернувшись в свой отдел, он разбудил всех и вызвал по коммуникатору Кента, которому сказал:

— Я отказываюсь от своего ультиматума и готов сдаться. Я неожиданно понял, что не могу противопоставлять себя всей экспедиции. Я бы хотел, чтобы было созвано другое совещание, на котором я буду присутствовать лично. Естественно, я буду настаивать на том, что неизбежно, — нам предстоит вынести жесточайшую войну с неизвестной дотоле формой жизни в этой галактике.

Гросвенф не был удивлен, когда правление корабля, странно изменившееся в своих взглядах, согласилось после обсуждения, что опасность налицо и меры против нее неизбежны.

Исполняющий обязанности директора Кент отдал распоряжение о безжалостном наступлении на врага, не считаясь с нуждами членов экспедиции.

Гросвенф, не вмешивающийся в индивидуальное поведение каждой личности, весело посмеивался, наблюдая с какой неохотой согласился Кент на принятие этих мер.

Великая битва между человеком и чуждым ему разумом вот-вот должна была начаться.

Глава 22

Анабис существовало в состоянии бесформенной массы, растянутой на огромное пространство в галактике. Оно слегка колебалось, слабо взаимодействуя биллионами частиц своего тела, автоматически сокращаясь там, где на него действовала разрушающая жара и радиация одного из двухсот биллионов пылающих солнц. Оно притягивалось к мириадам планет и в лихорадочной ненасытной алчности сжималось вокруг квадрилионов миль, где умирали трепещущие существа, давая ему жизнь.

Но этого не было достаточно. Твердаяуверенность в надвигающемся голоде просочилась в самые отдаленные уголки его тела. Все бесконечно малые клетки его тела посылали сигналы как с близких, так и с далеких расстояний, сигналы о недостатке еды. Его клеткам давно уже приходилось довольствоваться все меньшим и меньшим…

Анабис медленно приходило к мысли о том, что оно слишком велико или слишком ничтожно. Бесконтрольный рост в ранние времена был его роковой ошибкой. В те годы будущее казалось ему беспредельным. Галактическое пространство, где оно развивалось, выглядело бесконечным.

И Анабис росло — безудержно, весело, как может расти безоглядное в своем эгоизме низшее существо, которому судьба вдруг подарила редчайшую возможность жить.

Оно было низшим по рождению. Когда-то оно было лишь газом, возникшим в туманно — болотистом скоплении частиц. Оно не имело ни запаха, ни вкуса, но обладало удачной динамической комбинацией. И в нем зародилась жизнь.

Вначале Анабис было просто струей невидимого тумана. Но вот оно уверенно прошло сквозь теплую темную воду, вода размножила его, и, непрестанно извиваясь, раздвигаясь, набирая силу, оно стало бороться за то, чтобы быть, в то время как кто угодно или что угодно должно было умереть.

Ибо смерть других была его жизнью.

Оно не знало, что процесс его зарождения был одним из самых сложных процессов, когда-либо имевших место в естественно — химической жизни. Им руководило удовольствие, а не знание. Оно получало плотоядную радость, когда могло налететь на двух насекомых, жужжащих в жестокой схватке, накрыть их и ждать, дрожа каждой своей газообразной частицей, пока жизненная сила пораженных перейдет, сопровождаемая ощущением пощипывания, в его собственные иллюзорные элементы.

Потом был длительный период, когда жизнь стала сплошным поиском еды. Его мир ограничивался узким болотом, серым окружением, где оно вело свое удовлетворенное, идиллическое, почти бездумное существование. Но даже в этом мире оно быстро росло, нуждаясь во все большем количестве еды, чем то, какое могли ему дать случайно найденные умирающие насекомые. И в нем начали быстро развиваться те частички знаний, которые можно было применить к условиям этого сырого болота. Оно узнало, какие насекомые охотились, а какие были добычей. Оно изучило часы охоты каждого насекомого, места, где собирались в ожидании крошечные бескрылые монстры — летающие были больше и поймать их было труднее. Они тоже, как открыло Анабис, имели свои привычки в еде. Оно научилось использовать эти привычки. Его питание стало адекватным, потом более чем адекватным… Но оно росло и вновь стало испытывать голод. Нужда дала ему знание того, что жизнь существует и за пределами болота. А однажды, зайдя дальше, чем когда-либо прежде, оно захватило двух покрытых панцирями гигантских чудовищ, изнуривших друг друга в смертельной борьбе. Оно испытывало сладострастную дрожь и состояние небывалого экстаза, когда в его клетки влилась жизненная сила пораженного чудовища. За несколько часов Анабис выросло в десять раз.

За последующие ночь и день оно окутало весь влажный мир джунглей. Затем обволокло каждый уголок на своей планете и потянулось туда, где летучие облака вечно закрывали путь чистым солнечным лучам. Лишь позднее, в дни своей умственной силы, оно смогло проанализировать случившееся. Куда бы оно ни проникало во все увеличивающемся размере, оно нуждалось в усвоении некоторых газов из окружавшей атмосферы. Для этого нужны были два фактора: вода и солнечная энергия. До болота, находящегося ниже предела досягаемости ультрафиолетовых лучей, доходило лишь ничтожное количество нужного света. Поэтому оно не могло выжить в пределах одной планеты.

Выбравшись из тумана, оно сразу попало в зону действия ультрафиолета. Начавшийся вслед за этим этап динамического развития не мог быть остановлен эрами. Поднявшись над облаками, оно вышло в космос и на второй день достигло ближайшей планеты. В короткое время оно протянулось за пределы границ своей системы и автоматически потянулось к другим солнечным системам. Но здесь оно было побеждено расстоянием, которому, казалось, не было никакого дела до его тонкого, ищущего вещества.

Добывая еду, оно приобретало знания, и в ранний период оно верило в то, что мысли являются его собственностью. Постепенно оно узнало, что электрическая нервная система растет от каждой сцены смерти, привнесенной в его сознание как побеждающими, так и умирающими животными. Когда это было осознано, Анабис начало постигать хитрости плотоядных хищников и опыт увертливости их жертв. Но здесь, на других планетах, оно вступило в контакт с совершенно иной формой ума: с существами, которые могли думать, с цивилизацией, наукой. Оно узнало от них, между прочим, что сконцентрировав свои элементы, оно может делать дыры в космосе, проходить сквозь них и выныривать в отдаленной точке. Анабис научилось переносить таким образом вещество. Оно начало джунглинизировать планеты, потому что примитивные миры давали больше жизненной силы. Оно переносило через гиперпространство огромные части других джунглинизированных миров. Оно перемещало холодные планеты поближе к солнцам.

Но и этого было недостаточно!

Дни его власти, казалось, были мгновением. Раскармливаясь, оно быстро росло. Несмотря на свой гигантский ум, оно никогда не умело сбалансировать этот процесс. Оно с ужасом предвидело, что через короткое время его ждет гибель.

Приближение корабля вселило надежду. Растянувшись в одном направлении предельно тонкой пленкой, оно будет преследовать корабль, куда бы он ни летел. Начинается отчаянная борьба за то, чтобы уцелеть, прыгая от галактики к галактике и все более углубляясь в эту огромную ночь. Все эти годы в нем росла надежда на то, что оно сможет джунглизировать все новые и новые планеты и что пространству нет конца…

Для людей чернота ночи не имела значения. «Космическая Гончая» трудилась над огромной долиной, насыщенной металлом. Каждый иллюминатор сиял светом. Огромные прожектора добавляли света рядам машин, буравившим огромные дыры в этом мире металла. Сначала железо скармливалось простым машинам, потом переработанный металл превращался производственными машинами в космические торпеды, которые тут же посылались в пространство.

Но на заре следующего утра сама производственная машина сделалась промышленной, производящей секции производственных, и добавочные роботы начали загружать материалом каждую новую секцию. Вскоре сотни, а потом и тысячи машин производили темные тонкие торпеды. И во все больших количествах они устремлялись в окружающее пространство, насыщая радиоактивной энергией каждый дюйм субстанции. Теперь эти торпеды будут излучать свою губительную энергию в течение тридцати тысяч лет. Они были предназначены для того, чтобы оставаться внутри гравитационного поля галактики, но никогда не падать на планету или солнце.

Когда горизонт окрасился слабым светом второго утра, инженер Пеннос сообщил по «Главному вызову»:

— Теперь мы производим по десять тысяч штук в секунду, и я думаю, мы можем вполне оставить окончание работ на машины. Я установил вокруг планеты частичный экран. Еще сотня железных миров надежно блокирована, и наш громоздкий друг столкнется с пустотой в самых обжитых местах. А нам пора в путь.

По прошествии месяца они решили, что могут направиться к туманности HTC — GO:467.

Астроном Гюнли Лестер объяснил всем причину такого выбора.

— Именно эта галактика, — спокойно произнес он, — отстоит отсюда на девятьсот миллионов световых лет. Если газообразный разум последует за нами, он потеряет свое удивительное «я» в ночи, которой буквально нет конца.

После него слово взял Гросвенф.

— Все мы понимаем, что наш корабль вовсе не собирается достичь этой отдаленной звездной системы. Такое путешествие заняло бы у нас столетия, а возможно, и тысячелетия. Все что мы хотим — это завести враждебную форму жизни туда, где она умрет с голоду и откуда нет возврата. Мы сможем определить, преследует она нас или нет, по бормотанию ее мыслей. Мы сразу же узнаем, что она мертва, когда бормотание прекратится.

Именно так и случилось.

Шло время. Гросвенф вошел в аудиторию и обнаружил, что его класс вновь пополнился. Были заняты все стулья, и из соседнего отдела были принесены еще несколько. Немного помолчав, он начал вечернюю лекцию.

— Проблемы, перед лицом которых стоит некзиализм, являются всеобщими проблемами. Человек разделил жизнь и материю на различные отрасли знания и бытия. И даже если он использует иногда слова, которые указывают на его понимание цельности природы, он все же продолжает вести себя так, как будто тот, кто изменяет Вселенную, имеет множество различных функционирующих сторон. Технические приемы, которые мы будем сегодня обсуждать…

Он замолчал. Окинув взглядом аудиторию, Гросвенф сосредоточил внимание на одном знакомом лице, мелькнувшем в самом дальнем углу комнаты. После секундного замешательства Гросвенф продолжал:

— …заключаются в том, как можно преодолеть это несоответствие между поведением человека и объективной действительностью.

Он продолжал подробно и доходчиво описывать технические приемы, а в глубине помещения Грегори Кент делал первые заметки по некзиализму.

«Космическая Гончая», неся в себе маленький островок человеческой цивилизации, со все увеличивающейся скоростью неслась сквозь ночь, у которой нет конца и начала… Конца и начала…

МИССИЯ К ЗВЕЗДАМ ^(роман)

Космический крейсер «Звёздный рой», исследующий туманность Большое Магелланово Облако, обнаруживает неизвестное доселе содружество Пятидесяти Солнц. Обитатели этого мира, далёкие потомки землян, состоят из двух основных групп — деллианцев, биологических роботов, и нон-деллианцев, практически обычных людей. Но есть среди них и третья группа, почти сверхлюди — мезоделлиане, планирующие взять в свои руки всю полноту власти в этом межпланетном государственном образовании.

Пролог

Земной звездолет так быстро миновал лишенную планет звезду Гиссер, что система слежения метеорологической станции, расположенной на метеорите, просто не успела засечь его. Когда Дежурный осознал присутствие огромного корабля, тот уже был заметен на экране в виде полоски света. На самом же корабле, вероятно, системы оповещения сработали: движение яркой точки явно замедлилось, по всей видимости, корабль тормозил, описывая широкую дугу. И вот сейчас он медленно полз в обратном направлении, очевидно, пытаясь определить местонахождение небольшого объекта, вызвавшего помехи на энергетических экранах звездолета.

Когда он оказался в пределах видимости, его громадный корпус в сиянии далекого желто-белого солнца закрыл почти весь экран. Ничего столь огромных размеров никогда не появлялось вблизи Пятидесяти Солнц. Корабль выглядел исчадием ада, вынырнувшим из глубин космоса, чудовищем, явившимся из полумифического мира, и, хотя он казался современным, в нем можно было признать имперский земной крейсер, описания которых сохранились в исторических хрониках. Ужасное пророчество предупреждало потомков, что настанет день и подобное чудовище явится.

Дежурный по станции знал, что теперь он должен сделать: послать предупреждающий сигнал, которого с тревогой ожидали уже несколько поколений людей, населяющих Пятьдесят Солнц, по подпространственной связи, чтобы невозможно было засечь направление, откуда он исходит, — после чего должен был убедиться, что ничего ценного на станции не осталось. После разрушения перегруженных атомных установок массивное строение, составлявшее спутник погоды, просто развалилось на части.

Дежурный не предпринимал попыток спастись. Его знания, его память не должны были попасть к врагу. Последовала короткая ослепляющая вспышка боли, когда тело распадалось на атомы, а затем наступила вечная темнота.

Леди Глория Лорр, первый капитан «Звёздного роя», не сопровождала экспедицию, высадившуюся на астероид, но внимательно следила за действиями людей на видеоэкране. Уже с самых первых мгновений, когда приборы показали на своих экранах человеческую фигуру, находившуюся на спутнике погоды, она поняла всю исключительную важность этого открытия. Тут же ее сознание начало перебирать несколько вероятных вариантов.

Метеостанции означают межзвездные путешествия, а люди на них могли быть только потомками землян. Леди Глория Лорр представила, как это могло произойти: в незапамятные времена, когда люди еще не знали способа путешествовать в подпространстве, была отправлена экспедиция, а отсюда следовал вывод, что они вполне могли населить множество планет, и численность человеческих колоний здесь могла достичь большой отметки. «Это весьма обрадует Его величество», — подумала первый капитан.

Ее это тоже обрадовало. В радостном возбуждении она вызвала машинное отделение.

— Ваши умелые действия, капитан Глоун, — с теплотой в голосе сказала она, — когда вы быстро обхватили весь метеорит защитным барьером, заслуживают всяческой похвалы. Вы будете награждены.

Человек на видеоэкране поклонился.

— Благодарю вас, благородная леди. Думаю, что нам удалось спасти электронные и атомные компоненты всей станции, но, к сожалению, из-за помех атомной энергии самой станции, насколько я понял, фотографическому отделу так и не удалось получить четкие снимки.

Леди Глория Лорр невесело улыбнулась и сказала:

— Достаточно того, что у нас есть этот человек, его матрицы, и поэтому мы можем обойтись и без снимков.

Она прервала связь, по-прежнему улыбаясь, и снова стала смотреть за тем, что происходило на метеорите.

Наблюдая за ослепительным сиянием, сопровождающим работу поглотителей энергии и материи, первый капитан подумала: «В зале метеостанции висела карта с отмеченными штормами». Она видела ее во время сканирования метеостанции S-лучами. Один из этих штормов выглядел довольно устрашающе. И было бы рискованно ее огромному звездолету лететь по неизвестной области с высокой скоростью, пока не будут точно определены границы этого шторма.

На мерцающем экране тогда перед ее взором предстал довольно красивый молодой человек. Целеустремленный, смелый. С точки зрения примитивных вкусов даже, наверное, интересный. Первым делом, конечно, его следует подвергнуть психическому воздействию для получения нужной информации. Хотя и теперь ошибка могла бы привести к долгим и трудным поискам. Десятки лет могут пройти в скитаниях взад-вперед по этому району, ограниченному всего несколькими световыми годами: звездолет при этом не в состоянии будет развивать больших скоростей, да, к тому же, без точного метеорологического прогноза перемещаться даже на малых скоростях было бы небезопасно.

Она увидела, что люди покидают метеорит. Первый капитан решительно выключила внутренний коммутатор, произвела настройку оборудования и шагнула на приемную площадку нуль-Т-передатчика, после чего перенеслась в приемную комнату в полумиле от ее рубки.

К ней подошел офицер и отсалютовал. С мрачным видом он произнес:

— Я только что получил снимки из фотографического отдела. К сожалению, на карте есть пятно энергетического тумана. Я бы предложил сперва попытаться восстановить здание и то, что в нем находилось, оставив мужчину напоследок.

По-видимому, почувствовав ее несогласие с ним, он торопливо продолжил:

— В конце концов он не более чем обычная человеческая матрица. Его восстановление практически ничем не отличается от способа работы нуль-Т-передатчика, только немного посложнее. В обоих случаях происходит разложение составляющих элементов, которые потом необходимо вернуть в прежнее состояние.

— Но почему нужно оставлять его напоследок? — спросила первый капитан.

— По техническим причинам, связанным с большей сложностью неодушевленных предметов. Высокоорганизованная материя, насколько вы знаете, мало чем отличается от легкополучаемых углеводородных соединений.

— Ну хорошо. — Она не была так, как офицер, уверена в том, что этот молодой варвар с его знаниями, благодаря которым и была создана карта, представляет меньшую важность, чем сама карта. Но если они получат и то, и другое… Женщина кивнула, приняв решение. — Начинайте.

Она смотрела, как здание начинает формироваться внутри огромной приемной платформы. Затем при помощи антигравитационных крыльев оно было доставлено в самый центр громадного металлического пола. Из кабины, качая головой, вышел техник и провел ее с полудюжиной других посетителей по восстановленной метеостанции, указывая на недостатки.

— На карте указаны только двадцать семь солнц, — заметил он. — Это явно не все, даже учитывая то, что эти люди занимают совсем небольшой район космоса. Кроме того, обратите внимание на большое количество штормов, многие из которых находятся далеко за пределами местонахождения всех этих солнц. И…

Он умолк. Взгляд его сфокусировался на призрачной двери за машиной, находившейся в двадцати футах от него.

Взгляд женщины проследовал вслед за его взглядом. Там лежал человек, дергаясь в судорогах.

— А я думала, — произнесла первый капитан, — что мужчина-то останется напоследок.

— Наверное, мои помощники неправильно поняли, — извиняюще произнес ученый. — Они…

— Неважно, — оборвала его женщина. — Немедленно отправьте его в Центр психологии и передайте лейтенанту Неслору, что я вскоре буду там.

— Слушаюсь, благородная леди.

— Подождите! Передайте от меня привет главному метеорологу и попросите его спуститься сюда, пусть он изучит эту карту и на основе этого даст мне свои соображения насчет прокладки курса.

Повернувшись лицом ко всей группе, она рассмеялась, обнажая ровные белые зубы:

— Клянусь космосом, наконец-то появилась настоящая работа после десяти лет скучных монотонных исследований. Мы быстренько найдем норы эти прячущихся крыс и повытаскиваем их наружу!

Ее глаза горели от возбуждения.

Удивительное дело, но Дежурный по станции знал о том, что он жив, еще до того, как открыл глаза.

Почувствовав возвращение сознания, он инстинктивно начал делать деллианскую разминку мышц шеи и головы, дыхательные упражнения и гимнастику для тела и разума. Только когда он выполнил уже половину всей системы, в его мозгу вдруг мелькнула ужасающая мысль: «Я прихожу в сознание?!» Именно в тот момент, когда его мозг уже готов был взорваться от потрясения, вызванного этой мыслью, пришло понимание того, каким образом это произошло.

В результате его мысли потекли спокойным потоком. Он пристально посмотрел на женщину, которая сидела, откинувшись на спинку кресла, возле его кровати. У нее было красивое лицо с благородным овалом и величием, как-то не особенно подобающим для столь юной особы. Она внимательно рассматривала его сверкающими серыми глазами. Неподвижный взгляд женщины буквально парализовал сознание Дежурного.

Наконец у него мелькнула мысль: «Меня запрограммировали на спокойное пробуждение. Что же еще они сделали… узнали?»

Мысль эта начала разбухать в его сознании:

«ЧТО ЖЕ ЕЩЕ?..»

Он заметил, что женщина улыбается ему едва заметной снисходительной улыбкой. Это было словно прием тоника. Он еще больше успокоился, когда женщина произнесла мелодичным голосом:

— Не тревожься. То есть не слишком тревожься. Как тебя зовут?

Дежурный открыл было рот, но сразу же закрыл его и хмуро покачал головой. Его охватило желание сказать ей, что, ответив врагу даже на один вопрос, он разорвет мысленный запрет в своем сознании деллианца, после чего у него легко будет получить всю остальную, не подлежащую разглашению, информацию.

Молодая женщина нахмурилась.

— Ты что, не желаешь отвечать даже на такой простой вопрос? Но ведь, сообщив свое имя, ты ничем не рискуешь!

«Свое имя, — повторил про себя Дежурный. — Потом придется отвечать, с какой я планеты, где в системе Гиссера она расположена, да еще дать информацию о надвигающихся штормах, и так далее. Этому не будет конца.

Чем дольше мне удастся отказывать этим людям в информации, которую они так желают от меня получить, тем больше времени будет у Пятидесяти Солнц, чтобы организовать защиту против самого огромного из всех летательных средств, которые когда-либо оказывались в этой части космоса».

Здесь его мысль оборвалась. Женщина встала, в глазах ее появился стальной блеск. В голосе зазвучали металлические нотки:

— Кто бы ты ни был, знай: ты находишься на борту имперского крейсера «Звёздный рой», и перед тобой его первый капитан леди Лорр. Знай также и то, что мы не отступимся, пока ты не сообщить нам курс, по которому наш корабль без опасности выйдет на орбиту вокруг твоей центральной планеты.

Последовала пауза, потом она резким голосом продолжила:

— Я твердо убеждена, что вам уже известно, что Земля не признает отдельных правительств. Космос неделим. Вселенная не станет местом бесконечной борьбы отдельных суверенных наций за власть. Таков закон. Те, кто выступают против него, объявляются вне закона, преступниками, подлежащими любому наказанию, которое будет определено в каждом конкретном случае. Учти это предупреждение.

Не дожидаясь ответа, леди Лорр повернулась и направилась к выходу.

— Лейтенант Неслор, — произнесла она у выхода, снова обернувшись к Дежурному, — есть какие-нибудь успехи?

— Да, благородная леди, — ответил женский голос. — Я взяла интеграл на основании исследований Мьюира-Грейсона по колониальным народам, оказавшихся в изоляции от основного потока галактической жизни. Но подобных случаев длительной изоляции, кажется, в истории зарегистрировано не было, так что я решила предположить, что они миновали статический период и вступили сейчас в период развития. Однако, мне кажется, нам следует начать с самого простого: несколько вынужденных ответов откроют его мозг для дальнейшего воздействия. Тем временем на основании скорости, с которой меняется его сопротивление воздействию нашей аппаратуры, мы сможем сделать важные выводы. Разрешите приступить?

Женщина, сидящая в кресле, кивнула. Из стены напротив Дежурного ударил луч света. Он попытался уклониться и тут только обнаружил, что его крепко держит в постели нечто невидимое, не являющееся ни веревкой, ни цепью, но столь же крепкое, как сталь, и столь же эластичное, как резина.

Больше он ни о чем не успел подумать: свет проник через глаза в его разум, хлестнул ослепляющей яростью. Сквозь него, казалось, прорывались какие-то голоса, они пели что-то в танцевальном ритме. Один голос произнес:

— Такой простой вопрос… конечно, почему бы мне не ответить… конечно, конечно, конечно… Я Дежурный с Гиссер. Родился на планете Кейдер III, родители — деллианцы. На Пятидесяти Солнцах семьдесят населенных планет общей численностью тридцать миллиардов человек. В районе четыреста представляющих какую-либо опасность штормов, самый крупный из них на широте 473. Центральное Правительство располагается на блистательной планете Кассидор VII…

В ужасе от того, что он делает, Дежурный остановил хлынувший поток безудержных мыслей при помощи особого мыслительного приема, известного деллианцам, и прервал губительные откровения. Он знал, что больше никогда не поймается на этом… «Слишком поздно, — подумал он, — слишком поздно».

Женщина отнюдь не была в этом уверена. Выйдя из спальни, она вскоре оказалась в помещении, где лейтенант Неслор, дама средних лет, занималась приведением в порядок полученных данных.

Подняв взгляд, психолог сказала с удивлением в голосе:

— Благородная леди, его сопротивление в момент остановки работы аппарата достигло по IQ^[3] отметки 800! Знаете, это совершенно невероятно, особенно учитывая тот факт, что он начал говорить при воздействии, по IQ 167, что соответствует его внешним данным и что, как ты знаешь, является средним показателем. Наверное, за этим сопротивлением стоит система тренировки сознания. И мне кажется, ключ к разгадке подобного феномена — в упоминании им своих деллианских предков. Именно после того, как он произнес это слово, кривая диаграммы подскочила резко вверх. Все это очень серьезно и может надолго нас задержать… если только мы не собираемся разрушить его мозг.

Первый капитан покачала головой и сказала:

— Доложите мне обо всех дальнейших успехах.

По пути к нуль-Т-передатчику она задержалась, чтобы определить местонахождение крейсера. Легкая улыбка промелькнула на ее губах, когда она увидела на экране, как тень корабля вращается вокруг более светлых контуров солнца.

Бросила взгляд на часы. И тут ей в голову пришла мысль, от которой по спине пробежал холодок: «Возможно ли, чтобы одному человеку удалось остановить корабль, способный завоевать целую Галактику?»

Старший метеоролог корабля лейтенант Кэннонс поднялся с кресла, когда первый капитан направилась в его сторону через весь огромный зал, в котором все еще находилась метеостанция Пятидесяти Солнц. Волосы у него уже поседели, что было неудивительно, ведь он, насколько помнила леди Лорр, был очень стар. Идя навстречу ему, она подумала: «В этих мужчинах, следящих за огромными космическими штормами, почти не ощущается пульса жизни. Возможно, это все из-за ощущения ими тщетности всего происходящего, безвременности. Наверное, штормы, которые лишь спустя столетия достигают полной своей мощи и силы, и люди, заносящие их в свои реестры, приобретают родственные черты».

В его голосе звучала неторопливая величавость, когда он грациозно поклонился ей и сказал:

— Первый капитан, достопочтенная Глория Сесили, леди Лорр из благородного рода Лорров, для меня большая честь, что вы почтили нас своим личным присутствием.

Она ответила на приветствие, потом прокрутила запись, сделанную на ленте. Прослушав ее, метеоролог нахмурил брови и наконец вымолвил:

— Широта бурь, которую он сообщил нам, для нас бесполезна. Эти невероятные существа разработали свою систему координат в Малом Магеллановом Облаке, не имеющей никакой видимой связи с магнитным центром всего Облака. Вероятно, в качестве центра этой системы они выбрали какую-то звезду, относительно которой и построили всю пространственную географию.

Старик резко повернулся и, пройдя через всю метеостанцию, подошел к краю ямы, над которой висела восстановленная карта погоды.

— Эта карта совершенно бесполезна для нас, — коротко сказал он.

— Что?

Первый капитан видела, что он внимательно и задумчиво смотрит на нее своими голубыми глазами.

— Скажите мне, а что вы думаете об этой карте?

Женщина молчала, не испытывая особого желания высказывать свое мнение перед столь уверенно чувствующим в своей области специалистом. Потом она, нахмурив брови, произнесла:

— По-моему, все во многом так, как вы описывали, и обстоит на самом деле. Они создали собственную пространственную систему, и все, что нам нужно, это отыскать ключ к ней.

Оно закончила более уверенно:

— Как мне кажется, наша самая главная проблема — выбрать направление, куда двигаться, чтобы осмотреть окрестности найденного нами метеоспутника. Если мы ошибемся, то это приведет к досадной задержке. К тому же остается еще главная помеха для быстрого перемещения в этом районе — вероятность нарваться на какую-нибудь бурю.

Первый капитан вопросительно посмотрела на метеоролога. И увидела, что он печально трясет головой.

— Боюсь, что все не так просто, — сказал он. — Эти яркие точки, изображающие солнечные светила, выглядят величиной с горошину из-за аберрации света, но при внимательном рассмотрении через метроскоп видно, что в диаметре они составляют только несколько молекул. Если такова их пропорция относительно солнц, то они представляют…

Первый капитан не раз бывала в самых различных критических ситуациях, благодаря чему научилась скрывать свои чувства от подчиненных. Вот и сейчас она стояла, внутренне ошеломленная, но внешне сохраняющая холодный задумчивый вид, являя собой само спокойствие. Наконец она произнесла:

— Вы имеете в виду, что каждое из этих солнц — их солнц — затеряно среди тысяч других звезд?

— Хуже, — ответил он. — Я бы сказал, что у них одна населенная система на десять тысяч звезд. Нам никогда нельзя забывать, что Большое Магелланово Облако состоит из пятидесяти миллионов звезд. А это огромное число.

В конце старик спокойно добавил:

— Если желаете, я рассчитаю траектории полета ко всем ближайшим звездам, предусматривающие максимальные скорости корабля в десять световых дней в минуту. Возможно, нам повезет.

Женщина резко покачала головой.

— Одна система на десять тысяч. Не будьте идиотом! Так вышло, что я знаю законы вероятностей, которые применимы и к данному случаю. Итак, мы имеем один к десяти тысячам. Значит, в лучшем случае нам придется посетить двадцать пять тысяч звезд, если же не повезет — то от тридцати пяти до пятидесяти тысяч.

— Нет-нет, — ее прелестные губы сжались в хмурой улыбке, — мы не собираемся тратить пять сотен лет на поиски иголки в стоге сена. Я больше доверяю психологии, чем удаче. У нас есть пленник, который разбирается в этой карте, и нужно лишь немного подождать, прежде чем он в конце концов расколется.

Она направилась было к выходу, но внезапно остановилась.

— А как насчет самого здания? — спросила она. — Говорит ли вам о чем-нибудь его конструкция?

Он кивнул.

— Старого типа, использовалась в Галактике пятнадцать тысяч лет назад.

— Никаких улучшений, изменений?

— Никаких, насколько я могу судить. Один наблюдатель, который и делает всю работу на метеостанции. Просто и примитивно.

Первый капитан несколько секунд простояла в задумчивости, покачивая головой, словно пытаясь прояснить голову от какого-то тумана.

— Это кажется удивительным. Ведь, несомненно, за пятнадцать тысяч лет они могли бы добавить что-нибудь свое. Правда, колонии обычно консервативны, но не до такой же степени!

Следующие три часа она занималась изучением обычных докладов, когда раздались сигналы астровизора. Пришли два сообщения.

Первое — из Центра психологии. В нем был всего один вопрос:

— Разрешено ли нам «вскрыть» разум пленника?

— Нет! — послала ответ первый капитан Лорр.

Прочитав второе послание, она бросила взгляд на табло орбит. Оно было испещрено орбитальными символами. Этот упрямый старик не подчинился ее приказу и стал рассчитывать курсы движения корабля.

Усмехнувшись, она прошла к табло и принялась изучать сверкающие линии, а потом отправила приказ в Отделение главных двигателей. Вскоре она наблюдала за тем, как ее огромный звездолет погружается в темноту ночи.

«В конце концов, — подумала она, — ведь можно одновременно гнаться за двумя зайцами. Контрапункт — это не только в музыке; еще раньше он появился в человеческих отношениях».

Первый день она рассматривала внешнюю планету, вращавшуюся вокруг светло-голубого солнца. Планета медленно плыла в темноте под кораблем — лишенная воздуха масса, состоящая из камня и металла, унылая и внушающая страх, как и любой метеорит, мир первозданных каньонов и гор, где никогда не было ничего живого.

S-лучи показывали на экранах только одни бесконечные скалы, никаких признаков движения ни в настоящем, ни в прошлом.

Было еще три других планеты, одна из них — теплый зеленеющий мир, где ветер колыхал девственные леса, а по долинам бродили стада животных.

Но не было ни жилых строений, ни самого человека.

С хмурым видом женщина-капитан произнесла по внутренней связи:

— На какую глубину S-лучи могут проникнуть в почву планеты?

— На сто футов.

— А существуют ли какие-либо металлы, способные имитировать сто футов грунта?

— Да, несколько, благородная леди.

Разочарованная ответом, она прервала связь. В тот день звонков из Центра психологии не было.

На следующий день перед ее нетерпеливым взглядом появился красный гигант. Вокруг массивного родителя вращалось на своих огромных орбитах девяносто четыре планеты. На двух из них была жизнь, но только девственные леса и дикие животные были обнаружены на них — не тронутые ни рукою человеческой, ни металлом цивилизации.

Главный зоолог экспедиции сообщил интересный факт своим размеренным голосом:

— Процент животных соответствует среднестатистическим данным для миров, где нет разумных существ.

— А не приходило ли вам в голову, — огрызнулась первый капитан, — что это, возможно, сознательная политика, целью которой является поддержание уровня численности животных на одном, высоком уровне, с законами, которые запрещают простую обработку почвы даже для собственных нужд?

Ответа она не стала дожидаться. Впрочем, его и не последовало. Промолчала и лейтенант Неслор, главный психолог.

Третья звезда находилась еще дальше. Леди Лорр увеличила скорость корабля до двадцати световых дней в минуту, о чем пожалела, когда корабль начало трясти во время небольшого шторма. Наверное, он был небольшим: едва начавшись, вибрация металла прекратилась.

— Пошли разговоры, — обратилась первый капитан к своим тридцати помощникам, собравшимся на совещание, — что мы должны вернуться в Галактику и просить отправить новую экспедицию на розыск этих запрятавшихся мошенников. Да еще какой-то малодушный член экипажа распространил слух, дошедший до моих ушей, что мы-де были по пути домой, когда обнаружили факт существования цивилизации Пятидесяти Солнц, и за десять лет, проведенных в Облаке, заслужили право на отдых.

Ее серые глаза блестели, голос стал ледяным:

— Можете быть уверены, что поддерживающим подобные пораженческие настроения не придется лично докладывать о неудаче правительству Его величества. Поэтому позвольте мне ободрить павших духом и пессимистов, что, если потребуется, мы останемся в Облаке еще на десять лет. Передайте офицерам и членам экипажа, чтобы они были готовы к этому. Это все.

…Вернувшись на командирский мостик, она узнала, что до сих пор не поступило сообщения из Центра психологии. Набирая номер Центра, она еще чувствовала гнев и нетерпение, но постаралась взять себя в руки, когда на экране возникло лицо лейтенанта Неслор.

— Что случилось, лейтенант? — спросила первый капитан. — Я с волнением ожидаю новой информации от пленника.

Женщина-психолог покачала головой.

— Мне нечего доложить.

— Нечего?! — В голосе леди Лорр прозвучало удивление.

— Я дважды испрашивала разрешение, — последовал ответ, — на «вскрытие» его разума. Ты, наверное, понимаешь, что нелегко решиться на такой ответственный шаг.

— О! — Первый капитан хорошо знала это, как знала и то, что многим по возвращении домой не понравится подобная мера, ее обвинят в насильственных действиях против отдельной личности. И теперь…

Психолог не позволила ей высказать свою мысль вслух:

— Я предприняла несколько попыток заставить его уснуть, делая упор на бесполезность сопротивления Земле и на то, что со временем все планеты Пятидесяти Солнц будут обнаружены. Но это только убедило его в том, что его прошлые признания не особенно нам помогли.

— Лейтенант, — к первому капитану вернулся дар речи, — нужно ли понимать это так, что тебе нечего предложить, кроме насилия? Нечего, да?

На экране астровизора изображение головы женщины-ученой закачалось в отрицательном жесте:

— Сопротивление, эквивалентное IQ 800 в мозгу с индексом 167,— это что-то новое для меня.

В голосе психолога сквозило неподдельное удивление.

— Я не могу понять этого, — пожаловалась она. — У меня такое чувство, что мы что-то упустили, что-то очень важное. Вроде того, как мы совершенно случайно наталкиваемся на метеостанцию в системе из пятидесяти миллионов солнц, станцию, единственный дежурный которой тут же, вопреки всем законам самосохранения, покончил с собой, чтобы только не попасть нам в руки.

За пятнадцать тысяч лет не произошло никаких изменений или улучшений в старой модели метеостанции. И сам такой огромный промежуток времени, как и размер мозга указывают на то, что изменения должны были произойти. Да и имя человека, Дежурный, довольно типично для докосмической эры, когда на Земле людей называли по роду их занятия. Возможно даже, что сама звезда, за которой он ведет наблюдение, передается в его семье по наследству — от отца к сыну. В этом есть что-то гнетущее… что-то…

Психолог умолкла, помрачнев. Потом спросила:

— Что же ты предлагаешь?

Через минуту психолог кивнула.

— Понятно… Хорошо. Доставить его в одну из спален у капитанского мостика. И речи быть не может о том, чтобы кто-нибудь другой присматривал за ним — я сама сделаю все необходимое. До завтра.

Она спокойно сидела у экрана астровизора, глядя на изображение пленника. Дежурный лежал на кровати, почти не шевелясь, закрыв глаза, однако его лицо казалось странным и напряженным. «Он выглядит, — подумала леди Лорр, — как человек, обнаруживший, что впервые за четыре дня опутавшие его невидимые узы исчезли».

Стоявшая рядом с ней женщина-психолог прошептала:

— Он все еще сохраняет подозрительность и, вероятно, будет оставаться таким, пока ты немного не успокоишь его разум. Его мысли все более и более будут сосредоточиваться на одном: только он один способен уничтожить звездолет, и эта убежденность будет крепнуть в нем с каждой минутой. Он должен будет действовать, невзирая на риск, со всей беспощадной решимостью. Последние десять минут я воздействую на него таким образом, чтобы свести его сопротивление к минимуму. Через несколько секунд ты увидишь… Ах!

Дежурный стал подниматься с постели. Из-под простыни выскользнула одна нога, и уже через несколько секунд он оказался на ногах. Его движения были на удивление уверенными, в них чувствовалась сила.

Несколько секунд он постоял — высокая фигура в серой пижаме. Он очевидно обдумал свои действия заранее: бросив быстрый взгляд на дверь, он прошел к встроенным в стену ящикам, слегка подергал их, после чего без малейших усилий принялся один за другим открывать их, ломая замки.

Вслед за лейтенантом Неслор челюсть отпала и у первого капитана.

— Боже милостивый! — вырвалось наконец у женщины-психолога. — Не спрашивайте у меня, каким образом ему удается взламывать эти металлические замки. Наверное, эту силу он получил в результате деллианской подготовки. Благородная леди…

Первый капитан взглянула на психолога — в голосе той сквозило беспокойство.

— Да?

— Как, по-вашему, при подобных обстоятельствах следует ли вам лично участвовать в операции по подчинению его разума? Он, очевидно, достаточно силен, чтобы справиться с любым находящимся на борту человеком…

Благородная леди Глория Сесили Лорр властным жестом оборвала ее:

— Я не могу рисковать тем, чтобы какой-нибудь идиот все испортил из-за собственной ошибки. Я приму обезболивающее. Скажи мне, когда настанет время войти к нему.

Входя в рубку на командном мостике, Дежурный ощущал холод и возбуждение. В одном из запертых ящиков он обнаружил свою одежду. Он не знал, что она находится там, но эти ящики привлекли его внимание. Сделав несколько предварительных упражнений из деллианской гимнастики для получения дополнительных сил, он принялся взламывать замки, которые легко поддались его рукам супермена.

Остановившись на пороге, он обежал взглядом все огромное куполообразное помещение. На мгновение его охватил страх, что он и его род обречены, но потом пришел прилив надежды. Ведь сейчас он свободен!

Эти люди не имеют ни малейшего представления, каково действительное положение дел. Наверное, на Земле давно забыли о величайшем из гениев Джозефе М. Делле. Конечно, его освобождение преследует какую-то цель, но…

«Смерть, — с яростью подумал он, — смерть им всем. Однажды они уже принесли смерть другим и могут стать снова убийцами».

Дежурный изучал ряды контрольных приборов, когда краем глаза увидел, как из ближней к нему стены в комнату вошла женщина.

Он переместил взгляд на нее и подумал с дикой радостью: «Командир корабля! Естественно, сейчас на меня направлено оружие для ее защиты, но откуда им знать, что я все эти дни только тем и занимался, что лихорадочно изыскивал способы, как заставить их пустить в ход оружие. Клянусь космосом, они не могут быть готовы, чтобы снова собрать меня по частям! Сам факт моего освобождения показывает, что ими движут психологические аспекты».

Не успел он и рта раскрыть, как женщина, улыбаясь, опередила его:

— Знаете, мне не следовало позволять вам исследовать эти устройства управления. Но мы решили в вашем случае применить другую тактику — вам предоставляется полная свобода передвижения по кораблю и возможность встречаться с членами экипажа. Мы хотим убедить вас… убедить вас…

Наверное, леди Лорр почувствовала что-то в его мрачной решимости. Она запнулась, встряхнула головой, не скрывая недовольства собой, после чего улыбнулась с более уверенным видом и продолжила увещевающим тоном:

— Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не оборотни. Мы хотим покончить с вашими страхами, что мы-де чем-то угрожаем вашему народу.

Теперь, когда мы узнали о вашем существовании, вы должны понять, что обнаружение центра вашей цивилизации — всего лишь вопрос времени.

Земля больше не является жестокой метрополией. Мы требуем лишь минимума лояльности, да и то только к идее общей сплоченности и неделимости космоса. Также необходимо существование общих уголовных законов, обеспечение высокого минимального уровня заработной платы для рабочих. И еще — абсолютный запрет на ведение войн любого рода.

За исключением этого каждая планета или группа планет может выбрать собственную форму правления, вести торговлю с кем угодно, жить собственной жизнью. Конечно, во всем этом нет ничего настолько ужасного, чтобы оправдать ту нелепую попытку самоубийства, предпринятую вами, когда мы обнаружили метеостанцию.

Слушая ее, он думал: «Сначала я разобью ей голову. Для этого лучше всего схватить ее за ноги, а потом размозжить ей голову о металлическую стену. Кости легко сломаются». При этом он добьется осуществления двух важных целей: во-первых, это ужасное зрелище послужит прекрасным предупреждением для остальных офицеров звездолета, а во-вторых, он вызовет на себя смертоносный огонь ееохранников.

Он сделал шаг в ее сторону, одновременно начиная слегка напрягать мускулы, разминаясь перед тем, как его тело нальется деллианской суперсилой.

— Вы как-то сказали, что ваш народ населяет Пятьдесят Солнц в этой районе космоса, — начала первый капитан. — Почему только пятьдесят? Ведь за двенадцать тысяч лет уровень населения вполне мог достигнуть двенадцати биллионов.

Дежурный сделал еще один шаг. Еще. Потом понял, что должен что-то ответить, если не хочет, чтобы в эти такие драгоценные секунды, пока он сантиметр за сантиметром подбирается к ней, у нее возникли подозрения. Он сказал:

— Две трети наших семей бездетны. Это очень прискорбно, но, видите ли, все дело в том, что у нас два типа людей. И поэтому когда заключается смешанный брак (чему обычно никто не препятствует), то…

Дежурный был почти рядом с женщиной, когда она спросила:

— Вы хотите сказать, что произошла мутация и что от двух разных типов людей не может быть потомства?

Однако он не ответил на этот вопрос — он был всего в десяти футах от нее и тигриным прыжком бросился к ней.

Первый энергетический луч поразил его слишком низко, чтобы оказаться смертельным, но вызвал безумную обжигающую боль, тошноту и ужасную тяжесть во всем теле. Он услышал пронзительный вопль леди Лорр:

— Лейтенант Неслор, что ты делаешь?

В этот момент он уже схватил ее. Его пальцы крепко сжали руку, которой она пыталась защититься, и тут второй залп попал ему в грудь, по ребрам. Во рту появилась кровавая пена. Помимо его воли рука женщины начала выскальзывать из его пальцев. О космос, как же он жаждет забрать ее вместе с собой в царство смерти!

И снова женщина закричала:

— Лейтенант Неслор, ты что, спятила? Прекрати стрелять!

За миг до того, как третий луч со всей своей разрушительной силой обрушился на Дежурного, он успел со злорадством подумать: «Она по-прежнему ничего не подозревает. В отличие от кого-то — кто в самый последний момент осознал истину. Слишком поздно, — подумал он, — слишком поздно, вы, глупцы! Давайте ищите нас! Предупреждение уже отправлено, его получили, и у нас есть время спрятаться еще лучше. К тому же Пятьдесят Солнц разбросаны среди миллиона звезд, среди…»

Смерть прервала его мысль.

Женщина поднялась с пола. Голова кружилась. Она пыталась привести в порядок свои мысли и чувства. Словно в тумане, она увидела, как в комнату из нуль-Т-передатчика вывалилась лейтенант Неслор. Она остановилась возле мертвого тела Дежурного с Гиссера, потом бросилась к ней.

— С тобой все в порядке, моя дорогая? Было так сложно вести огонь, глядя с экрана астровизора, что…

— Сумасшедшая! — У первого капитана перехватило дыхание. — Ты что, не понимаешь, что тело невозможно реконструировать в случае, если будут уничтожены жизненно важные органы. Растворение или разложение не может осуществляться по частям. Нам придется возвращаться без…

Она замолчала, заметив, что психолог смотрит прямо на нее.

— Его намерение напасть на тебя, — начала лейтенант Неслор, — не вызывало сомнений. Все это случилось так неожиданно для меня — вопреки всем моим расчетам. Признаюсь честно, он совершенно не подходил под рамки человеческой психологии. В самый последний момент я вспомнила о Джозефе Делле и массовом истреблении деллианских суперменов, случившемся пятнадцать тысяч лет назад. Просто немыслимо, что кое-кто из них сумел избежать гибели, после чего выжившим удалось основать цивилизацию в этом отдаленном районе космоса. Теперь ты понимаешь: деллианец — Джозеф М. Делл — изобретатель идеального деллианского робота.

Глава 1

Уличный громкоговоритель ожил, разнося резонирующий мужской голос:

— Внимание, граждане планет Пятидесяти Солнц! Вы слышите боевой земной крейсер «Звёздный рой». Через несколько секунд к вам обратится капитан Сесили Лорр из благородного рода Лорр.

Малтби, направлявшийся к вагончику фуникулера, остановился, когда раздался голос из громкоговорителя. Другие люди тоже остановились.

Он впервые оказался на Ланте. Ее столица очаровала его своим сельским видом после перенаселенного Кассидора, где располагалась основная база Космического Флота Пятидесяти Солнц. Звездолет Ланта приземлился сутки назад, выполняя общий приказ командующего Флотом незамедлительно найти пристанище на какой-нибудь ближайшей населенной планете в связи с объявлением чрезвычайного положения.

И это было выполнено с неизбежно возникшей паникой. Из того, что он слышал в офицерской кают-компании, ему стало ясно, что что-то надо сделать с этим земным звездолетом, который сейчас передавал сообщение по всей радиотрансляционной сети планеты.

Мужской голос в динамике выразительно произнес:

— Сейчас к вам обратится леди Лорр.

Звонкий серебристый голосок главнокомандующей земного корабля был тверд:

— Люди Пятидесяти Солнц, мы знаем, где вы находитесь. В течение нескольких лет мой звездолет «Звёздный рой» занимался разведкой и изучением Большого Магелланова Облака. Случайно мы проникла в район, где расположена одна из ваших метеорологических станций и захватили обслуживающего ее человека. Прежде чем он покончил с собой, мы узнали, что где-то в этом Облаке, состоящем из примерно ста миллионов звезд, находятся пятьдесят населенных звездных систем с семидесятью планетами, где живут люди.

И теперь наша цель — обнаружить вас, хотя на первый взгляд это может показаться невозможным. Определить местонахождение Пятидесяти Солнц, разбросанных среди ста миллионов звезд, кажется трудной задачей, если заниматься поисками чисто механически, последовательно. Однако у нас есть решение этой проблемы, механическое лишь частично.

Слушайте внимательно, люди Пятидесяти Солнц. Мы знаем, кто вы. Мы знаем, что вы — так называемые роботы деллианской и неделлианской Федерации, хотя на самом деле вы не совсем роботы, а гуманоидные существа из крови и плоти. И, просмотрев свои книги по истории, мы прочитали о дурацком восстании, случившемся пятьдесят тысяч лет назад, которое перепугало ваших предков, заставило их покинуть нашу Галактику и искать спасение и безопасность далеко за пределами человеческой цивилизации.

Пятьдесят тысяч лет — очень большой срок. Люди изменились. Теперь больше невозможны неприятные инциденты, подобные тому, чему свидетелями были ваши предки. Я заявляю это для того, чтобы успокоить ваши страхи: вы должны вернуться в лоно цивилизации, которую покинули. Вы должны присоединиться к Земному Галактическому Союзу, члены которого обязаны выполнять лишь определенный минимум обязательных постановлений и создать коспоморты для посадки межзвездных кораблей.

Ввиду наличия у вас особых причин скрываться, вам предоставляется одна неделя звездного времени, чтобы сообщить нам местонахождение своих планет. В течение этого времени мы не будем предпринимать никаких действий. Но по истечении этого срока, если вы не сообщите нам необходимых сведений, за каждые последующие сутки звездного времени отсутствия контакта с нами вас будет ждать все более суровое наказание. А в том, что оно последует, можете не сомневаться. Мы найдем вас. И быстро!

Громкоговоритель умолк, как бы специально, чтобы позволить смыслу произнесенного дойти до сознания каждого. Один человек неподалеку от Малтби сказал:

— Но ведь это всего лишь один корабль. Чего бы это нам опасаться его? Неужели она считает, что сможет найти нас?

Второй мужчина мрачно заметил:

— Это невозможно. Напоминает поиски иголки в стоге сена, только еще сложнее.

Малтби промолчал, хотя склонялся к этому мнению. Ему казалось, что в голосе капитана земного звездолета леди Лорр слышался самый показной оптимизм, который он когда-либо слышал в своей жизни.

Ее превосходительство Глория Сесили снова заговорила по радио:

— На всякий случай, если у нас могут быть расхождения во времяисчислении, я хочу вам сказать, что один звездный день составляет двадцать часов и сто минут ваших суток. В одной минуте сто секунд, а одна секунда равняется времени, за которое свет преодолевает расстояние в 100 тысяч миль. Наш день, таким образом, немного длиннее, чем это было в стародавние времена, когда минута состояла из шестидесяти секунд и скорость света равнялась 186,3 тысячи миль в секунду. Итак, вам дается одна неделя, начиная с момента получения вами этого сообщения. В указанный день я снова свяжусь с вами по радио.

Последовала пауза. А потом голос мужчины, но не того, что представил женщину-капитана, произнес:

— Граждане Пятидесяти Солнц, вы прослушали сообщение, записанное на пленку и, полученное нами, Советом Пятидесяти Солнц, примерно час назад. Мы приняли решение передать его по радио, чтобы держать население в курсе всех событий, касающихся этой самой серьезной за все время опасности для нас.

Продолжайте заниматься своими делами и не сомневайтесь: будет сделано все, что в наших силах. По мере поступления новых сведений мы будем извещать вас о них.

На данный момент это все.

Малтби забрался в вагончик фуникулера, который снизился, когда он махнул рукой. Когда он уселся на свободное сиденье, к вагончику подошла какая-то женщина и села рядом с ним. Он почувствовал, как что-то пытается прощупать его мозг. Его глаза слегка расширились, но он не подал виду, что заметил мысленные прощупывания женщины-детектива.

Чуть погодя она произнесла:

— Вы слышали радиосообщение?

— Да.

— И что вы думаете по этому поводу?

— Главнокомандующая казалась очень уверенной.

— А вы обратили внимание, что она назвала всех нас, жителей Пятидесяти Солнц, роботами деллианской и неделлианской Федераций?

То, что она тоже заметила это, совсем не удивило Малтби. Людям Земли не было известно, что на планетах Пятидесяти Солнц сложилась и третья группа — от смешанных браков. В течение многих тысячелетий они были бесплодны, но в конце концов в результате того, что получило название системы «холодного давления», стало возможным рождение детей. И результатом этого явился так называемый «мул», имевший два сознания и обладавший как физической силой деллианцев, так и изобретательностью неделлианцев. Два разума, должным образом соединенные, могли взять контроль над любым человеческим существом, обладавшим только одним сознанием.

Малтби был мулом. Как и сидевшая рядом с ним женщина, что он сразу же понял, едва она только попыталась проникнуть в его мозг. Но между ними существовало отличие, заключавшееся в том, что у него был законный статус на пребывание на Ланте и других планетах Пятидесяти Солнц. У нее же этого права не было. Если ее поймают, то приговорят либо к пожизненному тюремному заключению, либо к смерти.

— Мы следили за вами, — сказала женщина, — чтобы связаться с вами, сразу же после того, как наши руководители узнали о сообщении земного корабля час назад. Что, по-вашему, мы должны предпринять?

Малтби помедлил с ответом. Ему трудно было принять свою роль наследственного вождя мулов, да к тому же он был капитаном Космического Флота Пятидесяти Солнц. Двадцать лет назад мулы попытались взять контроль над Пятьюдесятью Солнцами. Эта попытка завершилась полным провалом, в результате чего их объявили вне закона. Малтби, в то время маленький мальчик, был схвачен патрульными-деллианцами, и Флот дал ему образование, получив специальное разрешение на подобного рода эксперимент. Было признано, что необходимо решить проблему мулов. Были приложены особые усилия, чтобы сделать его лояльным гражданином Пятидесяти Солнц, и по прошествии длительного промежутка времени стало ясно, что эти усилия завершились полным успехом. Но обучающие его преподаватели и в мыслях не могли предположить, что в их руках находится номинальный руководитель мулов.

И ввиду этого сознание Малтби раздиралось противоречием, которое до сих пор он не мог разрешить.

— В данный момент, — протянул Малтби, — мне кажется, что нам следует автоматически связаться с властями. Пусть позволят нам открыто выступить вместе с деллианцами и неделлианцами. В конце концов, мы ведь тоже жители Пятидесяти Солнц.

— Уже начал дискутироваться вопрос, а не можем ли мы приобрести какое-нибудь преимущество, сообщив координаты одной из планет.

На мгновение Малтби, несмотря на свою подготовку, испытал шок. Однако он понимал, что это означает. Ничто не стоит на месте, все меняется не по дням, а по часам. Он грустно передал мысль:

«Наверное, моему характеру и темпераменту чужды интриги».

Успокоившись, Малтби уже мог с большей объективностью рассматривать возникшую проблему.

— Если Земля узнает местонахождение планет нашей цивилизации и признает наше правительство, никаких изменений не произойдет. Любые планы, которые у нас могли быть, чтобы извлечь для нас из нынешней ситуации какую-то выгоду…

Женщина — изящная блондинка — грустно улыбнулась, и в ее голубых глазах зажегся безумный огонь.

— Если мы отбросим их, то можем создать условия, при которых впоследствии получим равный статус. В сущности, это и является нашей главной целью.

— Да? — Малтби знал это лучше ее, но его эта цель не прельщала. — А мне кажется, что война, которую мы проиграли, велась ради других целей.

— Ну и что?.. — с вызовом бросила молодая женщина. — У кого больше права занимать руководящее положение? Мы ведь по своим способностям превосходим как деллианцев, так и неделлианцев. Насколько нам известно, мы — единственная раса сверхлюдей в Галактике. — Она специально сделала в этом месте паузу. — Существует еще одна большая возможность: землянам ничего не известно о мулах. Если мы воспользуемся преимуществом этого факта — в случае, если только многим из нас удастся проникнуть на борт их звездолета, — мы сможем захватить их новое всесокрушающее оружие. Вы понимаете это?

Малтби видел многие аспекты этой проблемы, включая и то, что в ее рассуждениях много желаемого выдавалось за действительность.

— Моя дорогая, — начал он, — мы небольшая группа. Наше восстание против Правительства Пятидесяти Солнц завершилось провалом, несмотря на его внезапность. Вполне возможно, что, будь у нас время, нам бы удалось добиться успеха. Но наши замыслы рассчитаны на большее число людей, что имеется в нашем распоряжении.

— Ханстон считает, что пора переходить к активным действиям — пока длится кризис.

— Ханстон! — непроизвольно воскликнул Малтби.

Потом он замолчал.

Рядом с такой яркой и решительной личностью, как Ханстон, Малтби ощущал себя почти полным ничтожеством. Его роль была непопулярной: сдерживать и держать под контролем неистовые страсти молодых недисциплинированных людей. Через своих сторонников, главным образом, людей в возрасте свыше тридцати пяти, друзей его отца, он не мог делать ничего другого, как только проповедовать осторожность. Это оказалось неблагодарным делом. Ханстон не был среди первых руководителей мулов. Его динамичная программа действий импонировала молодежи, которая о прежней неудачной попытке знала лишь понаслышке. Они считали: «Старые руководители наделали ошибок. Мы же их не повторим».

Сам Малтби не горел желанием захватывать власть над Пятьюдесятью Солнцами. Уже много лет его мучил один и тот же вопрос: «Каким образом мне направить амбиции мулов в сторону меньшей воинственности?» До сих пор ему никак не удавалось найти приемлемый ответ. Твердым голосом, растягивая слова, Малтби продолжил:

— Перед нависшей над нами всеми опасностью нужно сплочение. Нравится нам этот факт или нет, но мы — жители Пятидесяти Солнц. Может быть, и следовало бы выдать месторасположение цивилизации Земле, но не нам решать эту проблему лишь спустя час после того, как представился такой случай. Передайте скрытым городам, что я хочу, чтобы три дня проводилось открытое обсуждение данного вопроса, где всякий волен был бы высказывать свое мнение и критические замечания. На четвертый же день состоится голосование, где будет решаться вопрос: предавать или не предавать. Это все.

Краем глаза он заметил, что женщина отнюдь не рада его словам. Ее лицо внезапно помрачнело, выдавая скрываемое раздражение.

— Моя дорогая, — тихо сказал он, — ведь вы, несомненно, не собираетесь выступить против воли большинства?

И тут — по тому, как изменилось выражение ее лица, — он понял, что его слова вызвали появление в ее сознании старых сомнений в отношении демократических свобод. А ведь благодаря тому, что по всем важнейшим вопросам Совет мулов (который возглавлял он, Малтби) обращался непосредственно к обществу, заключалась его популярность и умение контролировать всех этих людей. Время доказало, что плебисциты пробуждают в людях консерватизм. Во время плебисцита становились осторожными даже те, кто за несколько месяцев до этого гневно высказывался за решительные меры. Множество опасных политических бурь мирно кончались в избирательных урнах.

Молчавшая женщина вдруг произнесла, растягивая слова:

— За четыре дня, возможно, какая-нибудь другая группа решит совершить предательство. В результате мы потеряем свое преимущество. Ханстон считает, что во время кризиса правительство будет действовать без промедления. А уж потом можно будет спросить народ, пошли ли эти действия на благо.

Но вот на эти ее слова Малтби нашел ответ:

— Сейчас решается судьба всей цивилизации. Может ли один человек или небольшая группа подвергнуть опасности сперва несколько сот тысяч человек собственного народа, а потом и шестнадцать миллиардов жителей Пятидесяти Солнц? Я думаю, что нет. Ну, вот и моя остановка. Мне пора выходить. Желаю удачи.

Он поднялся и вскоре спрыгнул на землю. Не оглядываясь, он направился к блестевшей сталью ограде, за которой находилась одна из небольших баз Вооруженных Сил Пятидесяти Солнц, созданных для защиты планеты Лант.

Хмурый охранник у ворот проверил его документы и сказал официальным тоном:

— Капитан, мне приказано доставить вас в здание Конгресса. Там сейчас совместное заседание местного правительства и высшего военного командования. Вы пойдете добровольно?

— Конечно, — без промедления ответил Малтби.

Спустя минуту он уже находился на борту вертолета ВС, направлявшегося через весь город.

Малтби сразу же понял, что пути для отступления еще имелись: в случае чего он без труда мог проникнуть в сознание как охранника, так и пилота и подчинить их себе.

Однако он решил пока ничего не предпринимать. По правде говоря, пока что члены правительства ничем не угрожали ему, капитану Питеру Малтби, кроме того, он надеялся что-нибудь узнать.

Небольшой вертолет приземлился во дворе между двумя заросшими плющом зданиями. По широкому, ярко освещенному коридору Малтби провели в помещение, где за круглым столом сидело около двадцати человек. О его прибытии, по-видимому, сообщили: никто не разговаривал, когда он вошел в комнату. Он быстро пробежал взглядом по лицам людей, повернувшихся в его сторону. С двумя он был лично знаком — высшие чины флота. Они кивком поздоровались с ним. В ответ он тоже кивнул.

С остальными же присутствующими, включая четырех военных, он никогда прежде не встречался. Он узнал несколько человек из местного правительства и местных высших военных чинов. Было легко определить, где деллианец, а где неделлианец: первые были стройными, красивыми, крепкими на вид людьми; последние же различались даже между собой. Во главе стола сидел коротышка-неделлианец. Он встал, и Малтби тут же узнал его по фотографиям: это был Эндрю Крейг, министр местного правительства.

— Господа, — начал Крейг. — Будем откровенны с капитаном Малтби.

Потом он обратился к вновь прибывшему:

— Капитан, здесь много говорилось об угрозе со стороны так называемого земного крейсера, выступление командира-женщины которого вы, должно быть, слышали совсем недавно.

Малтби кивнул.

— Да, я слышал его.

— Хорошо. Ситуация такова: в основном уже решено, что мы не откроем себя этому незваному гостю, какими бы посулами он не пытался нас увещевать. Кое-кто считает, что теперь, когда Земля добралась до Большого Магелланова Облака, нас, рано или поздно, обнаружат. Однако на это могут потребоваться тысячи лет. Наша позиция такова: держаться всем вместе и не идти на контакты. В течение следующих десяти лет — увы, на это потребуется много времени — мы сможем отправить экспедицию к главной Галактике и узнать, что же происходит там. После чего мы и примем окончательное решение, устанавливать отношения с Землей или нет. Вы понимаете, что это вполне разумно?

Он замолчал и вопросительно посмотрел на Малтби. Что-то в нем выдавало серьезную обеспокоенность. Малтби ответил ровным тоном:

— Не сомневаюсь в этом.

Несколько человек облегченно вздохнули.

— Однако, — продолжал Малтби, — разве можете вы быть уверены, что какая-нибудь группа или планета не выдаст нашего местонахождения земному кораблю? У разных людей и разных планет свои намерения и интересы.

— Да, — ответил коротышка, — мы вполне осознаем и эту возможность. Вот поэтому-то мы и пригласили вас на эту встречу.

Малтби отнюдь не был уверен, что его появление здесь было именно приглашением, но промолчал.

— К настоящему времени, — продолжал коротышка, — мы уже связались со всеми правительствами Пятидесяти Солнц. Они единогласны в том, что необходимо скрываться от землян. Но все они в равной степени осознают, что если только нам не удастся договориться с мулами и они попытаются воспользоваться предоставившимися в этой ситуации возможностями для мятежа, то весь наш союз окажется не более, чем видимостью.

В течение нескольких минут Малтби размышлял над тем, что же происходит. И теперь понял: кризис возник в отношениях между мулами и народом Пятидесяти Солнц. И вдобавок, он ясно осознавал смятение внутри самого себя. Он сказал:

— Господа, я так понимаю, что мне делают предложение стать посредником в отношениях с мулами. А поскольку я — капитан Вооруженных Сил Пятидесяти Солнц, то любой подобный контакт сразу же ставит меня в довольно щекотливое положение.

Вице-адмирал Дрихан, командир крейсера «Атмион», на котором Малтби исполнял обязанности помощника астронавигатора и главного метеоролога, громко произнес:

— Капитан, вы смело можете принять любое предложение, которое сделают вам здесь. Не бойтесь того, что мы не оцениваем надлежащим образом всю сложность вашего положения.

— Я бы хотел, — сказал Малтби, — чтобы все было запротоколировано.

Крейг кивнул стенографисткам.

— Пожалуйста, записывайте! — приказал он.

— Начинайте, — сказал Малтби.

— Как вы уже догадались, — продолжил Крейг, — мы хотим, чтобы вы передали наше предложение… — Он замолчал на несколько секунд, слегка помрачнев, очевидно, не испытывая особого желания произносить слово, которое придало бы ауру легитимности объявленной вне закона группе населения, — Совету мулов. Мы полагаем, у вас есть возможность установить подобный контакт.

— Несколько лет назад, — подтвердил Малтби, — я сообщил своему командиру, что со мной встречались эмиссары мулов. На каждой из планет Пятидесяти Солнц имеются постоянные средства связи между ними. В то время было решено не показывать, что нам известно об их существовании, поскольку они тогда ушли бы в глубокое подполье, а я бы был лишен информации о месте их новой дислокации.

На самом же деле это решение — что он должен сообщить Вооруженным Силам Пятидесяти Солнц о существовании таких агентств — было принято посредством плебисцита среди мулов. Посчитали, что этот контакт будет вызывать подозрение и поэтому о нем лучше всего сообщить самим. Правительство Пятидесяти Солнц вряд ли тщательно будет следить за деятельностью этих агентств, за исключением возникновения исключительных обстоятельств. Тогда это решение казалось вполне разумным. Но вот сейчас-то и наступили эти исключительные обстоятельства.

— Откровенно говоря, — начал коротышка, — наше мнение таково, что мулы, по всей видимости, оценивают сложившуюся ситуацию как благоприятную для них, когда можно выдвигать условия для заключения сделки с позиции силы. — Он имел в виду политический шантаж, хотя, впрочем, достаточно было и такого весьма примечательного комментария. — Я уполномочен, — продолжал Крейг, — предложить ограниченные гражданские права, доступ на некоторые планеты, возможность со временем жить в городах. Кроме того, весь комплекс вопросов юридических и политических прав будет пересматриваться раз в десять лет и, в зависимости от поведения мулов за эти десять лет, круг привилегий будет расширяться.

Крейг замолчал, и Малтби заметил, что все смотрят на него с напряженным вниманием и нетерпением. Кто-то из деллианских политиков спросил у него:

— Что вы думаете об этом?

Малтби вздохнул. Раньше, когда еще не было никакого земного крейсера, это предложение показалось бы замечательным. Это был классический пример уступки, на которую власти были вынуждены пойти после того, как утратили контроль над всей ситуацией. Что он тут же отметил, но не агрессивным тоном, а со всей прямотой и откровенностью. По крайней мере, ему так казалось. Зная же амбиции определенных группировок среди мулов, он понимал всю опасность дальнейших уступок и для них самих, и для их миролюбивых соседей. Учитывая прошлое, ограничения и испытательный период были просто неизбежны. Поэтому он собирался поддержать эти предложения, хотя сознавал, что при подобных обстоятельствах добиться этого будет непросто. Он спокойно высказал свои соображения и закончил:

— Нужно просто запастись терпением.

Вслед за этим наступила тишина. Потом неделлианец с суровым лицом резко сказал:

— А по-моему, мы просто зря тратим время, начав эту трусливую игру. Хотя на Пятидесяти Солнцах царствует мир уже в течение долгого времени, в нашем распоряжении еще находятся более ста действующих крейсеров, не считая множества более мелких кораблей. И где-то в космосе нам противостоит всего один земной корабль. Предлагаю направить против него наш флот, чтобы покончить с ним! Таким образом не останется никого, кому было бы известно о нашем существовании. Пройдет десять тысяч лет прежде, чем нас вновь таким же случайным образом обнаружат.

— Мы уже обсуждали это предложение, — возразил вице-адмирал Дрихан. — Причина, по которой мы не можем пойти на это, очень проста: возможно, землянам известны новые типы оружия, с помощью которого они могут нас победить. Мы не можем рисковать.

— Мне наплевать, какое оружие может быть на борту единственного звездолета, — категорически заявил тот же самый неделлианец. — Если флот сделает свое дело, то все наши проблемы будут разрешены одним решительным действием.

— Это крайнее средство, — обрывисто произнес Крейг. Он снова повернулся лицом к Малтби. — Можете сказать мулам, что если они отклонят наше предложение, то мы вынуждены будем направить против пришельцев с Земли наш военный флот. Другими словами, если они станут на путь предательства, то кто знает, выиграют ли они от этого хоть что-нибудь. Можете идти, капитан.

Глава 2

На командном мостике, усевшись за пульт наружного наблюдения и уставившись взглядом в многоплановый иллюминатор-телескоп, досточтимая Глория Сесилия, леди Лорр из благородных Лорров, обдумывала сложившуюся ситуацию.

За иллюминатором, настроенным на полную резкость, тут и там сверкали звезды. Увеличение было снято, так что лишь несколько из них мерцали и своими размытыми очертаниями указывали направления звездных скоплений. Самое большое туманное пятно находилось слева — главная Галактика, в которой Земля была далекой планетой невзрачного солнца, песчинкой в космической пустыне.

В своей задумчивости Глория почти не замечала экрана перед собой. За годы чернота космоса, в котором менялись лишь расположение и форма созвездий, порядком приелись ей. И сейчас она смотрела на них с каким-то отрешением, словно пытаясь решить какую-то проблему. Наконец улыбнувшись, будто решившись на что-то, она нажала на кнопку. На экране перед ней возникло лицо мужчины. Она без предисловий холодно обратилась к нему:

— До меня дошли слухи, капитан, что наше решение о продлении нашего пребывания в Большом Магеллановом Облаке вызвало недовольство у некоторых членов экипажа.

Капитан некоторое время раздумывал, прежде чем осторожно ответил:

— Леди, я должен признать, что ваши планы поисков местной цивилизации не были встречены командой с особым восторгом.

Она отметила, как он изменил ее формулировку «наше решение» на «ваши планы».

— Безусловно, — продолжал он, — я не могу говорить от имени всех тридцати тысяч членов экипажа.

— Конечно, — признала Глория с иронией в голосе.

Офицер, казалось, ее не заметил.

— Я считаю, что вопрос о задержке экспедиции следовало бы вынести на общее голосование.

— Вздор! Разумеется, проголосуют за возвращение домой. Десять лет, проведенные в космосе, слишком размягчили экипаж. Куриные мозги и отсутствие всяких целей впереди! Капитан… — Голос ее смягчился, глаза засверкали, — в ваших словах и поведении я заметила некоторую солидарность с этим… этим простительным детям инстинктом. Вспомните сами, старейший принцип космических законов утверждает: «Кто-то обязательно должен сохранять твердость духа, чтобы идти дальше». Офицеры потому так тщательно и подбираются, что они не должны поддаваться слепому стремлению домой. Известно также, что люди, которые ему поддаются и возвращаются домой, недолго задерживаются в родных пенатах и вскоре отправляются в новую экспедицию. Мы слишком далеко оказались от изведанного космоса, чтобы позволить себе роскошь забыть о дисциплине.

— Я знаю эти аргументы, — спокойно заметил офицер.

— Рада слышать это признание, — язвительно произнесла первый капитан и решительно прервала разговор. Затем вызвала Отдел астронавигации. На вызов ответил молодой офицер.

— Нужно срочно сделать расчет ряда орбит, по которым мы могли бы пересечь Магелланово Облако за возможно короткое время, при этом не удаляясь от каждого солнца системы за границы пятисот световых лет.

Глаза молодого лейтенанта широко раскрылись. Он едва слышно пролепетал:

— Ваша милость! Это самое необычное распоряжение, которое я получал за свою короткую службу. Звездное скопление, в котором мы находимся, имеет в поперечнике шесть тысяч световых лет. На какую скорость следует нам рассчитывать, имея в виду тот факт, что нам абсолютно не известна штормовая обстановка в данном районе?

Реакция этого юноши смутила Глорию, на несколько секунд она заколебалась. Она мало себе представляла всю огромность пространства, которое намеревалась обследовать.

— Полагаю, — она отбросила прочь все сомнения, — что штормы в этой области галактики задержат наше продвижение не более чем на один световой год за каждые тридцать минут полета. Пусть главный астронавигатор доложит мне лично, когда орбиты будут рассчитаны.

— Будет исполнено, ваша милость, — ответил молодой офицер с безнадежностью в голосе.

Она отключила связь, снова села, пробежалась по клавишам иллюминатора, превратив его в зеркало, после чего принялась разглядывать свое отражение: симпатичную худощавую женщину тридцати пяти лет с суровыми чертами лица. Отражение улыбалось с некоторой ироничностью: она была удовлетворена своими действиями. Слух об ее решении будет разнесен по кораблю. Люди начнут понимать, что она задумала. Сначала будет отчаяние, потом наступят смирение и понимание. Что сделано, то сделано, и уверенность, что правительства Пятидесяти Солнц ни за что не капитулируют без особых причин и не выдадут местонахождения даже одной из своих планет, крепла в ней.

Возбуждение ее спало, пока она завтракала на своем командном посту. Борьба за судьбу корабля была неизбежной, и первый капитан понимала, что ей нужно быть готовой к любому повороту событий. Три раза, пока она завтракала, с ней пытались связаться, но она игнорировала звонки. Автоматический сигнал «Занято» свидетельствовал о том, что она была в рубке, но без особой срочности ее лучше было бы не тревожить. Каждый звонок вскоре прекращался.

После завтрака она легла отдохнуть и поразмыслить. Но быстро встала, подошла к нуль-Т-передатчику, настроила аппарат и очутилась в Центре психологии в полумиле от своего командного поста.

Лейтенант Неслор, главный психолог корабля, вышла из соседней комнаты поприветствовать первого капитана. Леди Лорр рассказала ей о своих заботах.

— Я так и думала, что ты захочешь повидаться со мной. Если подождешь минутку, я передам пациента своему помощнику и мы тогда сможем поговорить.

Когда она вернулась, леди Лорр поинтересовалась:

— Много у вас пациентов?

Серые глаза более старшей по возрасту женщины внимательно изучали ее.

— Мой персонал проводит до восьмисот часов терапии еженедельно.

— С вашим оборудованием это просто невероятно.

— Уже несколько лет число пациентов неуклонно растет, — согласилась лейтенант Неслор.

Леди Глория пожала плечами и хотела было сменить тему разговора, но вдруг ее заинтересовал один вопрос.

— А что их беспокоит? Ностальгия?

— Пожалуй, это слово может быть верным, хотя у нас есть для этого специальная терминология. — Лейтенант на секунду запнулась. — Прошу тебя, не суди их слишком строго. У людей, чья работа слишком монотонна, жизнь не имеет больших прелестей. Корабль большой, а средств для выражения своих индивидуальных способностей и склонностей не так уж много.

Благородная Сесили Глория открыла было рот, чтобы заметить, что и ее работа не отличается особым разнообразием, но вовремя спохватилась, поняв, что ее замечание будет отдавать фальшью.

— Не понимаю. На борту корабля есть все. Равное число мужчин и женщин, занятия на любой вкус, а уж развлечений хватит не на одну жизнь. Можешь гулять под сенью живых деревьев вдоль берегов никогда не пересыхающих ручьев. Можешь вступать в брак, а потом развестись, хотя, разумеется, детей заводить не разрешается. Полно веселых холостяков и незамужних девиц. У каждого своя каюта и всем известно, что деньги на их земных счетах ежемесячно возрастают на приличную сумму, так что после экспедиции их ждет на Земле спокойная жизнь. — Она нахмурилась. — И потом, открытие цивилизации Пятидесяти Солнц и их поиски сулят много интересного!

Старшая женщина слабо улыбнулась.

— Глория, дорогая, не будь такой наивной. Подобные мысли хороши для меня, тебя, учитывая нашу личную заинтересованность и наше положение. Сама я жажду узнать, как те люди думают и живут. Я изучила историю так называемых деллианских и неделлианских роботов и вижу здесь неограниченные возможности — для себя, но не для человека, который каждый день готовит для меня еду.

На лице первого капитана появилось прежнее решительное выражение.

— Боюсь, что твоему повару придется с этим смириться. У меня же двойная проблема: как контролировать ситуацию на корабле и как отыскать Пятьдесят Солнц. Да, последовательность именно такая, как я сказала.

Разговор их длился еще довольно долго. Наконец леди Лорр вернулась в свою каюту, примыкавшую к капитанскому мостику. Теперь она была твердо убеждена, что решение обеих проблем заключено в области психологии.

Неделя перемирия пролетела быстро и без каких-либо событий.

Как только истекли последние сутки, первый капитан собрала Совет капитанов, состоящий из начальников отделов своего гигантского корабля. Как она и предполагала, уже первые ее слова вызвали бурную реакцию у офицеров, подавляющее большинство которых составляли мужчины.

— Леди и джентльмены, — начала она. — Я считаю, что мы должны оставаться здесь до тех пор, пока не найдем эту цивилизацию, даже если на это потребуется еще десять лет.

Капитаны переглянулись между собой и беспокойно задвигались. Совет состоял из тридцати офицеров, из них четыре были женщинами.

Досточтимая Глория Сесили леди Лорр из благородного рода Лорров продолжила:

— Учитывая принятое решение, нам нужно подумать о долгосрочной стратегии. Какие будут предложения процедурного порядка?

— Я категорически возражаю против поисков, — первым высказался капитан Уэлисс, начальник летного состава.

Глаза первого капитана сузились. По выражению лиц остальных она могла предположить, что он выражает мнение большинства присутствующих. Но к этому она была готова.

— Капитан, — стараясь говорить спокойным голосом, проворковала она, — ведь имеется процедура смещения старших офицеров с их постов. Не кажется ли вам, что можно было бы прибегнуть к ней?

Капитан Уэллис побледнел:

— Прекрасно, ваша милость. Я обращаюсь к статье под номером четыреста девяноста два нашего Устава.

Хоть она и ожидала этого, но все-таки столь быстрое противодействие привело ее в некоторое замешательство. Она была знакома с этой статьей, поскольку в ней говорилось об ограничениях ее власти. Невозможно знать все предписания, описывающие в мелочах подробности контроля над персоналом, но знала, что каждый хорошо ориентируется в предписаниях, касающихся его самого. «Когда речь заходит о собственных правах, любой из них становится специалистом в космической юриспруденции», — с горечью подумала Глория.

С побледневшим лицом слушала она, как капитан Уэлисс быстро и четко выстреливает из себя слова Устава:

— Ограничения… обстоятельства оправдывают собравшихся на Совет капитанов… большинством… две трети… первоначальная цель экспедиции…

Насколько ей не изменяла память, впервые команда корабля готова была взбунтоваться против своего капитана. Да, крейсер «Звёздный рой» был направлен в картографическую экспедицию. Верно, задание выполнено. Ладно, настаивая на изменении цели полета, она оказалась под действием этой проклятой статьи Устава. И что из того?

Дождавшись, когда Уэлисс закончит читать и отложит текст Устава в сторону, она спросила обыденным тоном:

— Ну-с, проголосуем?

Результат был таков: двадцать один к пяти против нее, при четырех воздержавшихся.

Капитан Дороти Стердевант, глава женского обслуживающего персонала, заметила:

— Глория, все шло к такому концу. Мы слишком долго находились вдали от дома. Пусть другие ищут эту цивилизацию.

Первый капитан нетерпеливо постучала карандашом по длинному полированному столу. Голос ее был совершенно спокойным:

— Статья четыреста девяноста два Устава позволяет мне действовать по собственному усмотрению от пяти до десяти процентов от общей продолжительности экспедиции, но не больше шести месяцев. Поэтому вот мое решение: мы останемся в Большом Магеллановом Облаке еще на шесть месяцев. А теперь давайте обсудим способы и средства определения местонахождения хотя бы одной планеты цивилизации Пятидесяти Солнц. Вот мои предложения…

И с холодной отрешенностью она начала излагать их.

Глава 3

Первый капитан Лорр прочла уведомление о «признании недействительным» ее прежних приказов, несколько минут сидела, сжав кулаки и в душе вся кипя. Потом, внутренне собравшись, вызвала капитана Уэлисса. Лицо офицера превратилось в ничего не выражавшую маску, когда он увидел, кто с ним связался.

— Капитан, — несколько обиженным тоном начала Лорр, — я только что прочла ваш документ, под которым стояло двадцать четыре подписи.

— Полагаю, это не возбраняется Уставом, — изрек сухо Уэлисс.

— О, уж в этом у меня нет никаких сомнений, — съязвила она, но тут же снова взяла контроль над собой. — Капитан, откуда такая отчаянная решимость по поводу немедленного возвращения домой? В жизни нельзя следовать одним регламентам и уставам. Неужели вы не хотите поучаствовать в захватывающем приключении, в которое мы сейчас можем быть вовлечены? Уверена, что хоть какое-то чувство азарта в вас должно было сохраниться.

— Мадам, — последовал холодный ответ, — я преклоняюсь перед вами. У вас потрясающий талант руководителя, но в то же время вы любите навязывать другим свою волю. А если они имеют свое собственное мнение, вас это удивляет и обижает. Вы так часто оказывались правы, что вам и в голову не может прийти мысль, что вы способны принять ошибочное решение. На нашем корабле тридцать капитанов, с которыми вы можете посоветоваться в любой момент и при чрезвычайных обстоятельствах, а в действительности в любой момент, они могут, согласно Уставу, отстранить вас от командования кораблем. Мы, поверьте, все любим вас. Но мы знаем и свои обязанности перед остальными членами экипажа.

— Но вы ошибаетесь. Мы можем заставить эту цивилизацию открыться. — После некоторого колебания она продолжила: — Капитан, разве не можете вы хотя бы один раз принять мою сторону?

Это было ее личное обращение к нему, и она почти сразу же пожалела об этом. Ее просьба, однако, несколько сняла напряжение Уэлисса. Неожиданно он рассмеялся, хотя и делал попытки сдержать себя, но тщетно.

— Приношу свои извинения, мадам, — наконец выговорил он. — Если можете, простите меня.

Она озабоченно спросила:

— Что же вас позабавило?

— О, только ваши слова: «Хотя бы один раз», — его лицо снова приняло непроницаемое выражение. — Леди Лорр, неужели вы забыли, сколько раз вы уже обращались ко мне с просьбой поддержать какой-либо ваш проект?

— Ну, может, такое и случалось… пару раз… — внезапно она остановилась, напрягая свою память.

— А я уже перестал считать, — произнес Уэлисс. — И, думаю, не намного ошибусь, если скажу, что за время экспедиции вы обращались с подобными просьбами насчет нашей поддержки ваших начинаний раз сто, пользуясь своим юридическим статусом на корабле. Теперь же, когда впервые закон используется против вас, вы с негодованием встречаете наше решение.

— Я не негодую. Я… — она запнулась. — О-о, кажется, наш разговор бесполезен. Почему-то вы вбили себе в голову, что шесть месяцев — это целая вечность.

— Дело не во времени — в цели. Вы слепо верите, что можно обнаружить Пятьдесят Солнц, разбросанных между ста миллионами других. Но не кажется ли вам, что даже у такого большого корабля, каким располагаем мы, нет ни одного шанса из миллиона? Если вы этого не видите, то на этот раз нам придется признать ваше решение недействительным, невзирая на наше личное отношение к вам.

Первый капитан не знала, что ей теперь делать. Дискуссия складывалась явно не в ее пользу. Она понимала, что нужныболее веские обоснования ее решения.

— Капитан, — медленно начала она, — это не математическая проблема. Если бы мы надеялись только на случай, ваша позиция была бы абсолютно правильной. Я же надеюсь на психологический фактор.

— Те из нас, кто подписал этот документ, пошли на это отнюдь не с легким сердцем. Мы обсуждали и психологический аспект.

— И на каком же основании вы пренебрегли им? По незнанию?

Слова женщины прозвучали несколько резковато, на что ее собеседник ответил сухим тоном:

— Мадам, мы с тревогой отметили у вас склонность полагаться только на мнение лейтенанта Неслор. Вы уединялись с ней, и о содержании ваших разговоров мы могли судить только по принимаемым вами решениям.

Слегка встревоженная, она произнесла, словно защищаясь:

— Если честно, я никогда не задумывалась обо всем этом. Просто советовалась с главным психологом корабля, официально назначенным на эту должность.

— Если советы лейтенанта Неслор так уж для вас ценны, вам следует возвысить ее до ранга капитана, чтобы и мы, остальные члены совета, могли выслушивать их. — Как бы предвосхищая ее замечание, Уэлисс продолжил: — И прошу вас, не говорите, что сделаете это незамедлительно. Даже при отсутствии возражений со стороны капитанов для утряски всех формальностей, связанных с подобным повышением по службе, потребуется не меньше месяца, после чего новому капитану предоставляется еще два месяца для изучения процедуры проведения совещаний, но без права непосредственного в них участия.

— Вы против этих трех месяцев отсрочки? — угрюмо спросила леди Лорр.

— Да.

— И вы не соглашаетесь ускорить процедуру избрания нового капитана?

— Ну, разве что в случае крайней необходимости. Но ведь здесь все дело просто в вашей убежденности по поводу необходимости поисков потерянной цивилизации. А с этим вполне может справиться любая другая экспедиция.

— И вы настаиваете на признании недействительным моего решения?

— Да.

— Прекрасно. Голосование состоится через две недели, начиная с сегодняшнего дня. В случае моего поражения и если ничего не случится, мы отправляемся домой.

Махнув рукой, леди Лорр прервала связь.

«Отныне я вовлечена в борьбу в двух направлениях, — сказала она самой себе. — С одной стороны, с капитаном Уэлиссом и большинством в четыре пятых, а с другой — заставить жителей Пятидесяти Солнц раскрыть свое местоположение. Причем эта двойная борьба только начинает разворачиваться».

Первый капитан вызвала радиорубку. Отозвался капитан Горсон.

— Есть ли еще контакт с кораблем Пятидесяти Солнц, ведущим за нами наблюдение?

— Нет. Я уже докладывал о том, что мы потеряли с ним контакт. Он до сих пор не восстановлен. Скорее всего, они выйдут на нас завтра, когда мы передадим наши координаты.

— Сразу же сообщите мне об этом.

— Будет исполнено.

Она прервала связь и вызвала арсенал. Ответил дежурный, но она терпеливо стала дожидаться, пока не разыщут капитана, возглавляющего отдел вооружений.

— Сколько сброшено бомб? — спросила она, как только тот появился на экране.

— Семь!

— Все наугад?

— Это самый простой способ, где наименьшая вероятность попадания в планету, на которой может существовать жизнь.

Она кивнула, соглашаясь, хотя беспокойство по-прежнему не покидало ее. Наконец она заговорила, чувствуя необходимость прояснить возникшую ситуацию:

— Теоретически я согласна с этим, но мое сердце… — Она умолкла. — Достаточно одной ошибки, капитан, и мы окажемся на скамье подсудимых.

— Я знаю этот закон, ваша милость, — мрачно заметил капитан. — С подобным риском нашему отделу всегда приходится считаться. — Он заколебался, но решил продолжить: — На мой взгляд, вы прибегли к очень опасной угрозе, опасной для нас. На людей не стоит оказывать подобного давления.

— Вся ответственность лежит на мне, — отрезала леди Лорр.

Она прервала связь и принялась ходить по каюте. Две недели! Казалось невозможным, чтобы что-то могло произойти за такой короткий срок. Через две недели, согласно ее планам, только-только начнут сказываться результаты психологического давления на деллианцев и неделлианцев.

Мысль об этом напомнила ей кое о чем. Быстро пройдя к нуль-Т-передатчику, она произвела настройку и через секунду оказалась в библиотеке, находящейся в самом центре корабля, почти в полумиле от ее каюты.

Глаза леди Лорр остановились на заведующей библиотекой, что-то писавшей за столом.

— Джейн, у тебя имеются какие-либо материалы о деллианских волнениях?.. — начала она без каких бы то ни было вступительных фраз.

Библиотекарша, вздрогнув, едва не выскочила из своего кресла, но сразу же плюхнулась обратно.

— Знаешь, Глория, так можно получить и разрыв сердца. Неужели трудно было сперва хотя бы поздороваться?

Первого капитана охватило раскаяние.

— Прости, меня полностью захватила одна идея. Но у тебя имеются…

— Да, имеются. Если ты подождешь еще десять минут, тебе предоставят все материалы. Ты уже обедала?

— Обедала? Нет, разумеется, нет.

— Мне нравится, как ты это произнесла, и, зная тебя, я догадаюсь, что это означает. Тогда давай вместе перекусим. И никаких разговоров о деллианцах или неделлианцах до окончания обеда.

— Вряд ли это возможно сейчас, Джейн. Я не могу разбазаривать драгоценное время…

Старая женщина вышла из-за стола и, подойдя к леди Лорр, крепко взяла ее за руку.

— О да, ты не можешь. Тогда вот что. Ты не получишь от меня ни бита информации, пока мы не отобедаем. Никакие ссылки на твои законы и предписания я принимать во внимание не буду. Так что пошли.

Секунду она еще колебалась, но потом устало подумала: «Этот чертов человеческий фактор. Вечно люди вмешиваются в мои действия». Напряжение исчезло, и она как бы увидела себя со стороны — хмурая, издерганная, вся ушедшая в себя, вообразившая, что на ее плечи была возложена судьба всей вселенной. Постепенно она расслабилась.

— Спасибо, Джейн. Я просто мечтаю о бокале вина и поджаренном бифштексе.

Но и за обедом ее не оставляла уверенность в собственной правоте. Да, можно расслабиться на часок, но потом все равно придется вернуться к действительности. Пятьдесят Солнц должны быть найдены теперь уже по причине, которая постепенно созревала в ее мозгу со всеми неумолимыми последствиями.

После обеда они разговорились под легкую музыку о цивилизации Пятидесяти Солнц. Исторический экскурс оказался кратким, простым и ясным.

— Пятнадцать тысяч лет назад Джозеф М. Делл изобрел первый вариант нуль-Т-передатчика, — начала библиотекарша. — Устройство требовало искусственного синтеза некоторых видов тканей, особенно эндокринных желез, исследовать которые было делом нелегким. Поскольку можно было войти в одном месте, а спустя мгновение оказаться за тысячи миль в другом, не сразу были замечены незначительные с виду изменения, происходившие с теми, кто пользовался телепортацией.

Вряд ли они осознавали, что что-то теряют, но впоследствии у деллианцев уменьшилась способность к творческому мышлению. Правда, некоторым из них даже казалось, что они кое-что приобрели: стали менее чувствительными к нервным стрессам и невероятно сильными физически. Причем, деллианцы могли внутренним напряжением увеличивать свою силу до поистине сверхъестественных пределов. И не было ничего удивительного в том, что обычные люди стали их побаиваться и обзывали роботами. — В голос библиотекарши явственно слышался сарказм. — Такое обращение нисколько не волновало деллианцев, что еще более усиливало ненависть людей к ним. На это, однако, власти поначалу внимания не обращали.

И наступил период времени, когда вражда перешла в агрессию, люди стали убивать деллианцев прямо на улицах. Те, кто им еще симпатизировал, убедили правительство позволить деллианцам эмигрировать. Больше никаких сведений о них не поступало, вплоть до того момента, когда наш корабль обнаружил их присутствие в Магеллановом Облаке.

Досточтимая Глория Сесили некоторое время сидела молча, пока, наконец, не произнесла задумчиво:

— Из твоего рассказа я мало почерпнула для себя интересного. Все это мне было известно, если не считать нескольких малосущественных деталей.

Старая женщина внимательно посмотрела на нее.

— Глория, что у тебя на уме? Когда ты говоришь подобным образом, то обычно пытаешься доказать какую-то собственную теорию.

Библиотекарша была права на все сто процентов, но первый капитан понимала, что, вероятно, лучше не признаваться в этом. Тех, кто пытается подогнать факты под созданные ими теории, не стоит называть учеными. Часто она сама была слишком резка с офицерами, которые недостаточно ясно выражали свои мысли.

— Просто я собираю всю имеющуюся у нас информацию. Ведь очевидно, что, имея дело с мутантами, вроде деллианцев, необходимо учитывать все возможности, любые мельчайшие детали.

Библиотекарша кивнула. Наблюдая за ней, леди Лорр решила, что объяснение вполне удовлетворило ее, а мгновенная вспышка интуиции исчезла без каких-либо последствий.

Она встала. Глория не могла позволить появиться еще каким бы то ни было подозрениям. Вторично отвертеться ей было бы гораздо сложнее. Посему она пожелала старой женщине спокойной ночи и отправилась в свои покои. А несколькими минутами позже она вызвала Центр биологии.

— Доктор, — без предисловий начала она, — недавно я отправила вам некоторые материалы о деллианцах и неделлианцах с Пятидесяти Солнц. Каково ваше мнение: могут или не могут от смешанных браков рождаться дети?

Биолог, надо сказать, особой сообразительностью не отличался, да и говорил он, растягивая слова:

— В истории об этом ничего не сообщается.

— И все-таки, как сами вы считаете?

— Думаю, что это вполне возможно.

— Вот то, что я хотела услышать, — торжествующе произнесла первый капитан.

Возбужденная полученным ответом, она долго не могла заснуть. Лежа в темноте, Глория всматривалась в царившую за пределами корабля вселенскую ночь. Там произошли едва заметные изменения. Светящиеся точки располагались теперь несколько иначе, и без оптических приборов она не могла бы точно утверждать, что находится в Большом Магеллановом Облаке. Одиноких звезд было не больше сотни. Расплывчатые пятна света тут и там указывали на наличие сотен тысяч, если не миллионов, звезд. Повинуясь какому-то неосознанному импульсу, она потянулась к окуляру и повернула регулятор увеличения до упора.

Ну и красотища!

Миллиарды звезд теперь смотрели на нее. И близкие яркие огни бесчисленных звезд Облака, и гигантская спираль главной галактики, усеянная светящимися точечками, сосчитать которые не представлялось возможным. А ведь взгляд ее охватывал совсем крошечную часть космического мирозданья. Откуда все это взялось? Тысячи и тысячи поколений людей задавались подобным вопросом, но ответа так до сих пор найдено не было.

Поставив увеличение на ноль, она вернулась к обсуждению более насущных проблем. С широко раскрытыми глазами она подумала: «Предположим, от союза деллианца и неделлианца мог возникнуть какой-то гибрид. Какие выгоды могу я извлечь из этого за отпущенные мне две недели?»

Так без каких-либо идей по этому поводу Глория и заснула беспокойным сном.

Наступило утро. За легким завтраком она вдруг с ужасом осознала, что ей осталось всего тринадцать дней! Выходя из-за стола, она угрюмо сказала самой себе, что живет в мире иллюзий и, если не решится на какие-либо действия, все предприятие, в которое она втянула свой корабль, будет обречено на неудачу.

Появившись на капитанском мостике, она вызвала радиорубку.

— Капитан, — обратилась она к ответившему на вызов офицеру, — находимся ли мы в поле верхнего резонанса корабля Пятидесяти Солнц?

— Нет, мадам.

Глория ожидала другой ответ. Теперь, когда она приняла решение, любая неувязка или препятствие ее раздражали.

— Как только контакт будет восстановлен, доложите об этом арсеналу.

— Будет сделано, мадам.

Она прервала связь и вызвала арсенал. Руководитель отдела, мужчина с гордым лицом, судорожно сглотнул слюну, когда она объяснила свои намерения.

— Мадам, но это может выдать наше самое грозное оружие, — запротестовал он. — Допустим…

— Никаких допущений! — в ярости прервала его первый капитан. — Нам нечего терять. Поскольку нам не удалось выманить флот Пятидесяти Солнц, я приказываю вам захватить этот корабль. Возможно, всем его навигаторам было приказано в случае безвыходного положения покончить жизнь самоубийством. Этого нельзя допустить.

Капитан наморщил лоб, с напряжением обдумывая ее слова. Потом кивнул.

— Опасность заключается в том, что кто-нибудь, находящийся вне поля, может его обнаружить и исследовать. Но если вы приказываете идти на такой риск…

Досточтимая Глория занялась другими делами, но мысли ее то и дело возвращались к отданному приказанию. Никакой новой информации не поступало. Не в силах сдержать нетерпение, она вновь соединилась с радиорубкой. Корабль Пятидесяти Солнц не появлялся.

Прошел день, потом еще один. Контакта все не было.

На четвертый день с капитаном «Звёздный рой» она уже не могла разговаривать. Этот день также не принес ничего нового.

Глава 4

— Под нами планета! — этот возглас вице-адмирала Дриана разбудил дремавшего Малтби, который тут же вскочил на ноги и бросился к пульту управления.

По его командам корабль быстро снизился с высоты десяти тысяч миль до тысячи, а затем и до ста миль от поверхности. С помощью приборов увеличения он изучил местность; после чего, хотя он здесь и не бывал ранее, в памяти всплыли фотокарты района, показанные ему когда-то в прошлом.

Теперь «Атмион» направлялся ко входу в пещеру, который вел к тайной столице мулов.

В качестве последней меры предосторожности он еще раз проверил, не видят ли младшие офицеры на своих экранах того, что происходит, — все четырнадцать старших офицеров находились под его гипнотическим контролем, — после чего смело направил корабль в туннель.

Он напряженно всматривался в темноту. Поддерживающие его руководители были предупреждены о его прибытии. Они заверили его в ответ, что все будет готово. Но всегда существует вероятность ошибки. А здесь при входе в пещеру о корабле должны были позаботиться местные силы обороны.

Вокруг них сомкнулся мрак пещеры. Малтби положил пальцы на переключатель прожекторов. Внезапно где-то далеко внизу сверкнул огонек. Убедившись, что он не исчезает, Малтби нажал на переключатель. В тот же миг вспыхнули прожектора, ярко осветив пещеру от пола до потолка.

Корабль двинулся вперед, постепенно опускаясь в глубь пещеры. Прошел час, но конца пути что-то не было видать. Туннель изгибался то влево, то вправо, то вниз, то вверх. Несколько раз Малтби даже казалось, что они возвращаются назад той же дорогой. Он мог бы следить за движением корабля по курсографу, но еще до того, как «Атмион» приблизился к планете, его попросили не делать этого. Его предупредили, что никто из живых не знает точно, где под оболочкой планеты скрывается столица. Остальные города мулов на других планетах были спрятаны подобным же образом.

Прошло двенадцать часов. Два раза Малтби передавал управление вице-адмиралу, чтобы немного вздремнуть. Сейчас корабль вел он, а Дриан безмятежно спал в углу на койке.

Тридцать часов! Изнуренный непрерывным напряжением, Малтби разбудил адмирала, а сам прилег. Но едва лишь он закрыл глаза, как услышал возглас Дриана:

— Впереди какие-то постройки, капитан! Огни.

Малтби бросился к приборам, и через пару минут он управлял кораблем над городом с населением в восемьдесят тысяч человек. Он был предупрежден, что никогда раньше здесь не появлялся корабль подобных размеров, а значит, он привлечет к себе всеобщее внимание. Включив обычное радио, он прошелся по диапазону и поймал какую-то волну: «…и Питер Малтби, наш последний вождь, временно завладел боевым кораблем «Атмион», чтобы лично убедить тех, кто…»

Малтби выключил приемник. Людей извещали о его прибытии.

Осмотрев город в поисках штаб-квартиры Ханстона, он узнал его дом по полученному описанию, и под его управлением «Атмион» завис прямо над ним. Малтби установил энергетический экран на ближайшем перекрестке, затем расставил другие экраны, полностью блокировав район. Люди могли войти в него, не замечая, что оказались в ловушке. Невидимый снаружи, изнутри экран светился пурпурным светом, и тот, кто решился бы дотронуться до него, получил бы достаточно сильный удар током.

Так как Ханстон жил в свой штаб-квартире, ускользнуть он не мог. Малтби особо не надеялся, что его действия приведут к желаемому результату. Шла борьба за политическую власть. Применение силы могло повлиять на ее исход, но решить все проблемы только лишь этим было невозможно. В подобном противостоянии само его прибытие на «Атмионе» становилось мощным аргументом для его противников. «Вы только посмотрите, — несомненно начнут вопить они, — один мул сумел завладеть военным кораблем. Разве это не доказательство нашего превосходства?..» На людей, чье тщеславие четверть века подавлялось, подобные слова могли подействовать, как сильный наркотик.

На экране появились небольшие корабли, они приближались. Малтби связался с ними по радио и выяснил, что там находятся руководители поддерживающих его группировок. Немного погодя он наблюдал за тем, как контролируемые им офицеры провожали их к шлюзу. А несколько минут спустя он уже пожимал руки людям, которых видел впервые в жизни.

Почти сразу началась дискуссия по поводу тактики и стратегии их борьбы. Кое-кто из новоприбывших полагал, что Ханстона нужно ликвидировать, однако большинство считало, что его следует просто изолировать. Малтби с некоторым опасением выслушивал аргументы и тех, и других, понимая, что люди, находящиеся в центре событий, возможно, являются лучшими судьями. С другой стороны, постоянно нависшая над ними угроза вносила в их действия беспокойство, напряженность и элемент. И, вполне возможно, что он, Малтби, сторонний наблюдатель, способен занять более беспристрастную и объективную позицию и оказаться судьей в их споре. В этот момент его размышления прервал поток вопросов с обеих сторон:

— Можем ли мы быть уверенными, что правительства Пятидесяти Солнц не изменят своего решения об отказе установления контакта с кораблем землян?

— Были ли какие-нибудь признаки растерянности у них?

— Почему от людей скрыли второй ультиматум?

— Есть ли еще другие корабли, помимо «Атмиона», получившие задание следить за «Звёздным роем?»

— Есть ли какие-то скрытые причины в преследовании корабля?

— Какова будет наша позиция, если Пятьдесят Солнц неожиданно раскроют свое местоположение?

На какое-то мгновение Малтби почувствовал растерянность перед этим неиссякаемым потоком каверзных вопросов. Но когда он понял, что вопросы стали повторяться и за ними скрывается какая-то ложная посылка, он поднял руку и произнес:

— Господа, вас, наверное, беспокоит вопрос, сможем ли мы воспользоваться ситуацией даже в том случае, если правительства изменят свои намерения. Но суть-то дела совсем не в этом. Мы будем твердо придерживаться позиции Пятидесяти Солнц, каким бы ни было их решение. Мы будем действовать совместно с ними, без всяких лавирований с целью получения других особых преимуществ, помимо тех, что были нам предложены. — Здесь он позволил своему голосу несколько смягчиться: — Я понимаю, что груз большой ответственности лежит на вас. Поверьте, я высоко ценю вашу позицию — и групповую, и каждого в отдельности. Но мы должны сохранить единство. В этот критический момент мы не можем переходить на оппортунистические позиции.

Мужчины переглянулись. Кое-кто, особенно из молодых, выказывал недовольство, словно проглотил горькую пилюлю. Но в конце концов все согласились на время поддержать план Малтби.

Потом стал решаться вопрос насчет Ханстона.

— Я хотел бы поговорить с ним, — бесстрастно сказал Малтби.

Коллинз, самый старый из друзей отца Малтби, несколько секунд внимательно разглядывал его лицо, потом отправился в радиорубку. Вернулся он с горящими от возбуждения глазами:

— Ханстон отказывается появляться здесь. Сказал, что, мол, если ты так жаждешь поговорить с ним, то почему бы тебе не спуститься самому к нему. Питер, это же настоящее оскорбление!

— Скажи ему, что я скоро буду у него, — твердо проговорил Малтби.

Он улыбнулся, глядя на их помрачневшие лица.

— Джентльмены, — продолжил он звонким голосом, — его действия играют нам на руку. Передайте по радио, что в момент серьезного кризиса я спускаюсь к ним вниз, чтобы продемонстрировать наши дружеские намерения. Постарайтесь не переиграть, но пусть в сообщении прозвучит некоторая тревога за мою безопасность. Однако, если через полтора часа я не вернусь, попробуйте со мной связаться. После чего последовательно, начав с предупреждения, переходите к позиции, откуда можно открыть огонь.

Несмотря на внутреннюю убежденность, Малтби ощущал какое-то странное чувство пустоты и одиночества, когда его катер опускался на крышу дома Ханстона. Тот оказался высоким мужчиной в возрасте за тридцать с иронической усмешкой на лице. Когда Малтби вошел в его кабинет, он поднялся ему навстречу для приветственного рукопожатия.

— Мне хотелось оторвать вас от этих ваших болтунов, что считают себя незаменимыми советниками, — сказал он спокойным, приятным голосом. — Ничего оскорбительного. Просто хотелось поговорить с вами наедине. Возможно, мне удастся вас убедить.

Довольно бодрым, хотя и несколько тягучим голосом образованного человека начал он излагать старые аргументы о принципиальном преимуществе мулов. Не было сомнений, что он искренне верил в свои слова, и, слушая его, Малтби решил под конец, что главной бедой этого человека было отсутствие информации о внешнем мире — и общей, и специальной. Ханстон слишком долго прожил в ограниченной среде, характерной для городов мулов, провел слишком много лет, думая и рассуждая, будучи фактически оторванным от реального положения вещей в мире. Как бы ни щеголял он своим умом, Малтби он показался глубоким провинциалом.

— Вы верите, что Пятидесяти Солнцам удастся укрыться от земной цивилизации? — Этим вопросом он закончил свой длиннющий монолог.

— Нет, — честно признал Малтби. — Скорее всего, когда-нибудь они обнаружат нас. Это лишь вопрос времени.

— И вы все равно выступаете за их попытку сохранить тайну?

— Я выступаю за единство и верю, что соблюдать осторожность перед контактом — самое разумное действие. Возможно, мы даже сможем не раскрывать своего местоположения еще лет сто, если не больше.

Ханстон молчал. На его красивое лицо легла тень озабоченности.

— Насколько я понимаю, — выдавил он, — у нас разные взгляды.

— Возможно, — медленно проговорил Малтби, наблюдая за своим собеседником, — наши конечные цели совпадают. Только, может быть, мы придерживаемся разных методов ради достижения одной цели.

Лицо Ханстона посветлело, глаза широко раскрылись.

— Если бы я мог в это поверить, Ваше Превосходительство! — страстно воскликнул он. Потом вдруг спросил: — Мне бы хотелось узнать ваше мнение о будущей роли мулов в цивилизации.

— Если им будет предоставлен шанс и дана возможность воспользоваться законным путем, — ответил Малтби, — мулы, не сомневаюсь, займут руководящие посты. Без всякого злоупотребления своими способностями контролировать сознание других людей они займут доминирующее положение на Пятидесяти Солнцах, после чего подчинят себе и главную галактику. Но если когда-нибудь при своем восхождении на вершину власти мулы прибегнут к использованию силы, они будут уничтожены все до последнего — мужчины, женщины, младенцы…

Глаза Ханстона сверкнули.

— И как долго продлится это восхождение к власти?

— Это может начаться при нашей жизни, но потребуются по меньшей мере несколько тысячелетий в зависимости от того, насколько быстро деллианцы и обычные люди будут вступать между собой в браки… насколько вам известно, сейчас запрещается заводить детей подобным союзам.

Ханстон угрюмо кивнул.

— Я был неверно информирован. Вы — один из нас.

— Нет, — решительно возразил Малтби. — Не стоит путать долгосрочную позицию с краткосрочной. В данном случае это разница между жизнью и смертью. Даже намека на то, что в будущем мы собираемся добиться доминирующего положения, будет достаточно, чтобы отпугнуть от нас людей, чье отношение к нам сейчас довольно благосклонно. Если мы выразим наше единство с ними, то тем самым заложим прекрасный фундамент будущего сотрудничества. Если же займем оппортунистическую позицию, то немногочисленная раса суперменов, представителями которой мы оба являемся, рано или поздно будет уничтожена.

Ханстон вскочил на ноги.

— Ваше Превосходительство, кажется, вы смогли меня убедить, и теперь я с вами. Давайте теперь ждать, как будут развиваться события.

Для Малтби такая победа была довольно неожиданной, поскольку он не исключал возможности применения военной силы. Несмотря на убежденность в искренности Ханстона, он не собирался верить ему только на слово. Этот человек может резко изменить свою позицию, как только исчезнет угроза со стороны «Атмиона». Малтби откровенно выразил свои опасения по этому поводу и закончил следующим предложением:

— В сложившейся ситуации я вынужден просить вашего согласия на добровольную шестимесячную изоляцию в месте, где вы не смогли бы связаться со своими сторонниками. Это будет похоже на обычное домашнее заключение. Вы можете взять с собой жену, и вам будут оказаны всяческие знаки уважения и внимания. Если за это время между земным кораблем и Пятьюдесятью Солнцами будет установлен контакт, вас тут же немедленно освободят. Вы будете скорее гостем, нежели пленником. Я даю вам двадцать четыре часа на размышление.

По дороге к катеру, который должен был доставить его на корабль, никто не пытался задержать его.

Ханстон в конце отпущенного ему ультимативного срока сдался, оговорив только одно условие: подробности его домашнего ареста должны быть объявлены по радио.

Таким образом Пятьдесят Солнц оградили пока себя от непосредственной угрозы обнаружения. Было ясно, что земной корабль без посторонней помощи сам не сможет найти даже одну планету так надежно захоронившейся цивилизации.

В этом Малтби был уверен. Однако оставалась еще проблема обнаружения, когда через несколько лет из главной галактики прилетят другие корабли. Удивительно, но теперь, когда прямая угроза миновала, его начинали тревожить будущие проблемы. Направляя «Атмион» на прежний курс, он размышлял, что еще можно сделать для обеспечения безопасности людей из Большого Магелланового Облака.

Кто-то, размышлял он, должен точно выяснить размеры опасности, и от простой мысли о том, как это сделать, ему стало не по себе. Но постепенно он пришел к выводу, что только он, Питер Малтби, является тем единственным человеком, который был способен осуществить задуманное.

Он все еще думал, как сдать «Атмион» в плен, когда зазвучала сирена.

— Леди Лорр, мы установили контакт с кораблем Пятидесяти Солнц в поле верхнего резонанса!

— Немедленно захватите его!

Глава 5

Малтби так и не сумел понять, каким образом «Атмион» был захвачен. В самом начале он размышлял, как сдаться в плен. Потом же, когда лучи землян захватили корабль мулов, было слишком поздно анализировать, каким образом «Атмион» оказался во власти притягивающего поля «Звёздного роя».

С Малтби явно что-то происходило, он физически ощущал, как его захватывает смерч, тело то испытывало колоссальное давление, то куда-то проваливалось в пустоту, словно ткани, из которых оно состояло, превратились в растягивающуюся резину. Внезапно все прекратилось, когда поле все еще державшегося на расстоянии корабля землян потащило «Атмион» в пространство.

С беспокойством следил Малтби за измерительными приборами, надеясь определить хотя бы приблизительные размеры «Звёздного роя». Но прошло еще некоторое время, прежде чем до него дошло, что сделать это он не в состоянии, ибо в наступившей безграничной темноте звезды казались лишь тусклыми огоньками. Получить представление о размерах какого бы то ни было предмета в этой кромешной ночи можно было лишь по истечению некоторого промежутка времени. Все слишком малых масштабов, соизмеримых, к примеру, с космическим кораблем, являлось не более, чем пылинкой, затерянной в непроглядном мраке.

Сомнения его подтвердились. «Атмион» был в нескольких световых минутах от корабля-захватчика, когда острая мучительная боль пронзила тело Малтби. Он даже успел подумать о парализующем луче, когда в судорогах свалился на пол рубки. Тьма сомкнулась над его головой.

Очнулся он с убеждением, что необходимо найти выход из создавшейся ситуации. Он предполагал, что у землян имеются способы развязать ему язык. Следовало не отвергать даже такого допущения, что его двойной разум мог быть побежден, если его противники догадаются о его потенциальных возможностях.

Расслабив чуть мышцы век, он слегка приоткрыл глаза. И в тот же миг рядом раздался мужской голос на странном, но понятном англике:

— Прекрасно, теперь через шлюз.

Малтби закрыл глаза. Он понял, что он до сих пор находится на «Атмионе», поскольку успел узнать знакомое помещение. Тот факт, что он по-прежнему оставался там, где упал, в рубке управления, означал, что ни офицеры, ни экипаж не были еще подвергнуты допросу.

Возбуждение охватило Малтби. Неужели все было так просто? Неужели достаточно ему только задействовать свой двойной мозг, и он сможет подчинить своей воле каждого человека, который окажется в пределах досягаемости его мозгового излучения? И захватить таким образом контроль над всем экипажем «Звёздного роя»? Неужели такое возможно?

«А почему, собственно говоря, и нет?» — ответил сам себе Малтби и начал действовать.

Его, как и остальных, вели длинными коридорами. Вооруженные члены экипажа земного корабля — и мужчины, и женщины — шли как впереди, так и замыкали колонну пленных. Но так это все выглядело лишь для стороннего наблюдателя, будто такой имелся. Настоящими же пленниками были офицеры-земляне. В нужный момент командир конвоя, крепкий мужчина лет сорока, бесстрастно приказал большей части колонны следовать дальше, а Малтби и остальные офицеры из отделов астронавигации и метеорологии свернули в боковой коридор и попали в большое помещение со спальными комнатами.

— Тут вам будет хорошо, — с убежденностью произнес офицер-землянин. — Мы принесем вам подходящую форму, и вы сможете перемещаться по кораблю в любое место и сколько вам будет угодно. Только не говорите подолгу с нашими людьми. На корабле можно отыскать множество типов диалектов, но ни один из них не похож на ваш. Будьте осторожны, нам не хочется, чтобы вас заметили.

Малтби не особенно тревожился по этому поводу. Его первостепенной задачей, как он считал, было ознакомление с кораблем и порядками на нем. Он уже понимал, что корабль громаден, обслуживается куда большим количеством людей, которых способен подчинить себе один мул. Он подозревал, что здесь также должны иметься ловушки для любопытных незваных гостей. Но тут он ничего поделать не мог — приходилось рисковать. После того как он получит общее представление о корабле и его отсеках, он легко сможет обходить возможные опасности, его подстерегающие.

После ухода стражи Малтби присоединился к другим астронавигаторам в их посещении кухни. Как он и ожидал, пища землян мало чем отличалась от той, к которой он привык с детства. Уже тысячу лет деллианцы и неделлианцы брали с собой в космические полеты домашних животных. В морозильных камерах он нашел говяжьи отбивные, свинину, замороженных птиц земного происхождения, все упакованное в герметические прозрачные пакеты.

Когда все наелись досыта, Малтби объяснил офицерам с достаточной долей серьезности причину такого странного отношения к ним на борту вражеского корабля. Он понимал, что рискует. Офицеры были отнюдь не дураками, и если бы даже один из них связал их появление здесь со страхом, присущим жителям Пятидесяти Солнц перед мулами, его сообщение могло бы ужаснуть командование куда больше, нежели корабль землян. Малтби с облегчением вздохнул, когда контролируемый им офицер вернулся с обещанной формой.

Проблема контроля над разумом землянина в присутствии людей Пятидесяти Солнц была достаточно деликатной. Требовалось, чтобы сам контролируемый верил в рациональные объяснения своего нелогичного поведения. К примеру, этот офицер землян искренне считал, что действует по приказу свыше, чтобы заслужить благосклонность своих начальников, причем он не обязательно должен был отчитываться перед ними, а тем более обсуждать свои поступки с коллегами.

В результате он был вполне готов дать Малтби и его людям инструкции относительно правил перемещения по «Звёздному рою». В то же время у него отсутствовало желание сообщить им какую-либо информацию о самом корабле. Поскольку Малтби был не один, он сделал вид, что смирился с этим, но именно он отправился сопровождать офицера, когда тот в конце концов решил удалиться с сознанием исполненного долга. К огорчению мула, никакое воздействие на этого человека не могло заставить его преодолеть какой-то внутренний запрет, возможно, гипнотического характера, когда он пытался заводить речь о корабле. Желание помочь — да, было, но не более того.

В конце концов Малтби стало ясно, что за теми сведениями, что он так жаждет узнать, ему придется обратиться к кому-то из более высокопоставленных офицеров, которые были более свободны в своих действиях. Младшие офицеры, по-видимому, такой свободы не имели, а времени, чтобы проанализировать характер оградительного барьера и затем взломать его, у Малтби не имелось.

Он предполагал, что корабельное командование уже должно было обнаружить исчезновение астронавигаторов и метеорологов с «Атмиона». Возможно, кто-то уже тревожился по поводу их отсутствия среди пленников. О, если бы он только мог поговорить с женщиной, которая командует кораблем землян… Но для этого необходимо было предпринять рискованные действия. Может быть, побег?

Хотя времени у него было в обрез, Малтби потратил два часа, чтобы гипнотически обработать офицеров, охраняющих пленных с Пятидесяти Солнц, с тем, чтобы те по обусловленному сигналу организовали их побег. Каждый раз для автоматического послушания какого-либо человека ему приходилось использовать настоящий или мнимый приказ более старшего офицера. Из осторожности Малтби придумал объяснение, что «Атмион» будет освобожден в качестве дружественного жеста в отношении правительства Пятидесяти Солнц.

После этого Малтби внушил одному старшему офицеру, что Первый капитан хочет встретиться с ним. Чем закончится встреча, у него было довольно смутное представление.

Лейтенант Неслор пришла на капитанский мостик и, устало плюхнувшись на стул, произнесла со вздохом:

— Что-то здесь не так.

Первый капитан отвернулась от пульта управления и изучающе посмотрела на старую женщину. Наконец, когда молчание стало слишком тягостным, она раздраженно заметила:

— Наверняка некоторые из этих людей с Пятидесяти Солнц знают, где находятся их планеты.

Психолог покачала головой.

— Мы не нашли среди экипажа ни одного астронавигатора. Остальные пленные были удивлены этим не меньше нашего.

Леди Лорр нахмурила брови.

— Не понимаю, — пояснила лейтенант Неслор. — Всех их видели за несколько минут до захвата корабля. А потом они попросту испарились.

Леди Лорр отреагировала как настоящий командир.

— Обыскать весь корабль! Объявить общую тревогу! — Она было повернулась к огромному пульту управления, но остановилась и задумчиво посмотрела на психолога. — Кажется, ты не считаешь это лучшим выходом из создавшегося положения.

— Мы уже раз имели дело с деллианцем.

Леди Лорр вздрогнула. Воспоминание о Дежурном с метеостанции было еще живо. Наконец она вымолвила:

— Что ты предлагаешь?

— Ждать! Они должны иметь план действий, независимо от того, каким образом они ускользнули от нашего энергетического контроля. Хотелось бы мне знать, чего они хотят, что они вообще ищут.

Первый капитан воздержалась от каких бы то ни было комментариев.

— Естественно, — продолжала лейтенант Неслор, — тебе потребуется защита. О чем я позабочусь лично.

Леди Лорр пожала плечами.

— Не могу даже вообразить, как кто-то чужой может надеяться пробраться в мои покои. Если бы я лишилась возможности телепортироваться, я бы просто отказалась даже пытаться найти путь к своей каюте. — Она помолчала. — Вы ничего больше мне предложить не можете? Только ждать?

— Да, — невозмутимо ответила лейтенант Неслор.

Ее молодая собеседница покачала головой.

— Но этого мало, дорогая! Полагаю, все мои прежние распоряжения относительно мер безопасности выполняются.

Леди Лорр резко повернулась к пульту управления. Мгновением позже на экране появилось лицо мужчины.

— А, капитан, — воскликнула Глория, — чем сейчас заняты ваши подручные?

— Патрулируют и охраняют, — ответил офицер полиции.

— И какие успехи?

— Корабль полностью защищен от случайных взрывов. Все бомбы взяты под наблюдение, дистанционные датчики установлены во всех главных выходах и входах. Никто не может застать нас врасплох.

— Замечательно, — похвалила Первый капитан. — Продолжайте свою вахту, — она отключила связь и зевнула. — Кажется, пора на боковую. Спокойной ночи, дорогая.

— Не сомневайся, сон твой никто не потревожит.

Лейтенант Неслор поднялась и вышла.

Еще полчаса Первый капитан диктовала приказы для разных отделов, указывая время, когда нужно будет связаться с каждым из них. После чего разделась, легла в постель и моментально уснула.

Проснулась она с чувством странного беспокойства. За исключением слабо светящегося пульта управления все остальное было погружено во мрак. Мгновение спустя она с удивлением сказала самой себе: «В комнате кто-то есть».

Она лежала не двигаясь, ощущая опасность и вспоминая слова лейтенанта Неслор. Казалось невозможным, чтобы кто-то, не знакомый с этим чудовищно громадным кораблем, мог так быстро найти ее. Когда глаза привыкли к сумраку, она различила в двух футах от постели человеческую фигуру. Посетитель явно ждал, когда она его обнаружит. Должно быть, он понял, что она проснулась, потому что заметил вслух:

— Не зажигайте света. И лучше не двигайтесь.

Голос был мягкий, но это только убедило ее, что он принадлежит крайне опасному человеку. Его совет удержал леди Лорр в кровати, рука ее замерла, обхватив простыню. Волна страха окатила ее. Она подумала, что может умереть, прежде чем к ней подоспеет помощь. Незнакомец явно дожидался ее пробуждения. А она могла надеяться только на лейтенанта Неслор, которая, возможно, не легла спать и наблюдает за комнатой.

— С вами ничего не случится, — снова раздался мягкий мужской голос, — если вы будете делать все так, как я вам скажу.

— Кто вы?

Малтби не ответил. Наткнувшись на стул, он сел на него. Положение его было не самым прекрасным. Не было никаких сомнений, что на борту этого корабля находилось слишком много различных механических устройств, чтобы он мог чувствовать себя в относительной безопасности после всех своих действий. Его могли схватить, даже убить, без какого-либо предупреждения. Да и откуда ему было знать, не наблюдают ли за ним сейчас из какого-нибудь удаленного места, находящегося за пределами его контроля.

— Мадам, — медленно начал он, — с вами ничего не случится, если только вы сами не спровоцируете меня какими-нибудь враждебными действиями. Я пришел сюда в надежде получить ответы на некоторые вопросы. Чтобы успокоить вас, я объясню, что сам я — один из астронавигаторов корабля Пятидести Солнц «Атмион». Нет смысла вдаваться в подробности, каким образом мы скрылись от вас, однако замечу, что причиной моего появления здесь явилось ваше последнее обращение к народу Пятидесяти Солнц. Вы оказались правы, полагая, что среди его жителей нет единства. Одни считают, что нам следует принять ваши условия, другие подвержены паранойе. Естественно, этих боязливых большинство. Всегда кажется, что безопаснее ждать и надеяться.

Он умолк, мысленно анализируя сказанное. Разумеется, можно было бы выразиться более мягко, но в сущности слова были верны. Если люди с этого корабля и могут чему-то поверить, так это в то, что он и ему подобные еще не решили относительно своих дальнейших действий. Он продолжил столь же неторопливым, тщательно выверенным голосом:

— Я представляю группу, занимающую в этом деле особую позицию. Только астронавигаторы и метеорологи с разных планет и кораблей могут указать вам местонахождение обитаемых планет. Наверное, найдутся десятки тысяч подонков, готовых предать свой народ когда угодно ради личной выгоды. Но, думаю, среди высококвалифицированного и дисциплинированного персонала правительственных и военных органов таких не найдется. Уверен, вы прекрасно это понимаете.

Он вновь умолк, чтобы дать женщине время переварить услышанное.

По мере того, как Малтби говорил, Первый капитан постепенно успокаивалась. Его слова звучали разумно, а намерения казались странными, но не более того. Ее больше занимал вопрос, каким образом он смог отыскать ее. Любой другой, менее осведомленный о необычайно сложной конструкции корабля человек принял бы появление в ее каюте постороннего как реальный факт и этим бы и ограничился. Но леди Лорр не могла так просто отбросить теорию вероятности. Это было похоже на то, как если бы кто-то оказался в чужом городе с населением тридцать тысяч человек и прямехонько направился бы к дому, хозяина которого он хотел повидать, не имея при этом никакой предварительной информации. Она едва заметно покачала головой, отбрасывая такое объяснение, и решила ждать продолжения. Его слова вернули ей спокойствие, она уже перестала опасаться за свою жизнь. И с каждой минутой в ней росла уверенность, что лейтенант Неслор находится на своем посту. Возможно, ей — Глории — даже удастся что-нибудь выяснить.

— Мы хотим получить кое-какую информацию, — продолжал между тем Малтби. — Решение, которое выпытаетесь навязать нам, нелегко принять, поэтому мы бы хотели отсрочить его. Для нас было бы гораздо проще, если бы вы вернулись в главную галактику и послали сюда новый корабль немного позже. Тогда у нас появилось бы время подготовиться к неизбежному, и никому бы не пришлось задумываться насчет предательства своего народа.

Глория кивнула в темноту — это она могла понять.

— Что вы хотите узнать?

— Как долго вы пробыли в Большом Магеллановом Облаке?

— Десять лет.

— И сколько вы собираетесь еще здесь оставаться?

— Я пока не знаю, — ответила Первый капитан. Леди Лорр с некоторым удивлением отметила, что она сказала правду, по крайней мере, в отношении себя. Голосование по этому вопросу должно было состояться через два дня.

— Я настоятельно рекомендую вам отвечать на все мои вопросы.

— А что случится в противном случае? — В этот момент рука ее, осторожно тянувшаяся к маленькому пульту на краю кровати, достигла цели. Она с некоторым торжеством внутри себя нажала на одну из кнопок и тут же расслабилась. Из темноты прозвучал голос Малтби.

— Я позволил вам сделать это. Надеюсь, после этого вы почувствуете себя еще в большей безопасности.

Его спокойствие удивляло ее, ее интересовал вопрос, точно ли он знал, что она сейчас сделала. Холодным тоном она объяснила, что привела в действие целый комплекс электронных датчиков. Отныне они будут следить за его действиями своими электронными глазами и пресекать всякую попытку использовать энергетическое оружие. Только вот и она сама не сможет использовать оружие. Сообщать об этом непрошеному гостю она, разумеется, не собиралась.

— Я вовсе и не думал пользоваться энергетическим оружием, — заметил Малтби. — Но мне бы хотелось узнать ответы еще на несколько вопросов.

— Хорошо, — голос ее прозвучал мягко, однако в ней росло раздражение против лейтенанта Неслор. Пора бы ей уже как-то заявить о себе!

— Каковы размеры вашего корабля?

— Тысяча пятьсот футов в длину, а экипаж — три тысячи человек.

— Довольно большой корабль, да? — Малтби старался не выказывать своего удивления. К тому же он был уверен, что она преувеличивает. Интересно, насколько.

Первый капитан никак не отреагировала на его слова. В действительности корабль был в десять раз больше. Но гораздо большее значение имели не размеры корабля, а его вооружение. Она была уверена, что ее собеседник не имеет ни малейшего представления об оборонительном и наступательном потенциале корабля, которым она командовала. Только несколько высокопоставленных офицеров имели понятие о характере некоторых систем, которые могли быть задействованы. Офицеры эти находятся сейчас под непрерывным контролем сотрудников дистанционного контроля.

— Мне также хочется узнать, каким образом нас поймали, — произнес Малтби. — Можете ли вы объяснить мне это?

Ага, вот он наконец и дошел до этого вопроса. Леди Лорр громко сказала:

— Лейтенант Неслор!

— Да, Высокочтимая леди, — последовал из темноты немедленный ответ.

— Тебе не кажется, что комедия несколько затянулась?

— Действительно, затянулась. Прикончить его?

— Нет. Я хочу, чтобы теперь он ответил на некоторые мои вопросы.

Устремившись к нуль-Т-передатчику, Малтби подчинил ее сознание себе. Сзади он услышал напряженный возглас Глории:

— Не стреляй! Пропусти его!

И впоследствии, вспоминая этот эпизод, она не сомневалась, что поступила верно. Она уверяла себя, что, поскольку незнакомец не угрожал ее безопасности и был одним из разыскиваемых ею астронавигаторов, уничтожение его было бы неразумно.

В результате Малтби спокойно покинул капитанскую рубку и успел дать сигнал, по которому «Атмион» был освобожден. Когда корабль Пятидесяти Солнц исчез вдали, офицеры корабля землян, следуя последней установке Малтби, начали забывать о своем участии в этом побеге.

С его ментальными способностями, это было единственным, чего он мог добиться, если не считать проникновения на корабль и благополучного ухода с него. То, что он узнал, оказалось неадекватно столь рискованному предприятию, но он по крайней мере убедился, что имеет дело с гигантским кораблем, которому следует быть осторожным при встрече с флотом, хотя Малтби не сомневался теперь, что у землян имеется оружие, которым он может уничтожить сразу несколько военных кораблей противника. Больше всего его мучила неизвестная еще реакция на случившееся со стороны экипажа «Атмиона» и вообще населения Пятидесяти Солнц. Для одного человека всего этого было слишком много. А что еще может произойти на борту «Звёздного роя», он боялся даже загадывать.

Реакция на случившееся последовала не сразу. Малтби понимал, что адмирал Дриан отправил донесение правительству Пятидесяти Солнц. Два дня прошли в томительном ожидании.

Наконец на третий день из ежедневной сводки стало известно о резком изменении курса «Звёздного роя». Причина была непонятна. А еще днем позже на экране в каюте Малтби появилось лицо вице-адмирала Дриана.

— Сообщение для всего экипажа, — мрачным голосом начал он. — Из штаба флота только что получено следующее извещение. — Адмирал чуть замешкался, прежде чем начать читать. — Настоящим объявляется состояние войны между народами Пятидесяти Солнц и земным кораблем «Звёздный рой». Флоту отдан приказ найти противника и вступить с ним в бой. Экипажу кораблей, выведенных из строя и оказавшихся под угрозой пленения, надлежит уничтожить звездные карты, дабы они не попали в руки врага, а всем офицерам-метеорологам и астронавигаторам — покончить жизнь самоубийством. Самая главная задача, поставленная перед вами суверенным правительством Пятидесяти Солнц, — уничтожить земной корабль.

Лицо Малтби побледнело, он с напряжением слушал выступление Дриана, когда тот менее официальным тоном продолжал:

— Я получил конфиденциальную информацию, что правительство решило, что крейсер «Звёздный рой» освободил «Атмион», дабы избежать нашего гнева. Опираясь на собранные данные, командование убеждено в том, что корабль землян можно уничтожить решительной атакой. Если мы точно выполним данные нам предписания, то даже захват противником нескольких наших кораблей не даст врагу какого-либо превосходства. Я уже определил людей, которые «помогут» в выполнении своего долга тем офицерам, что не захотят совершить акт самоубийства. Прошу не забывать об этом.

Капитан Питер Малтби, главный метеоролог «Атмиона» и помощник астронавигатора, ощутил, как засосало у него под ложечкой. Он был инициатором проведения политики совместных действий с народом Пятидесяти Солнц. Теперь не могло быть и речи, чтобы отступить от нее по личным причинам.

Его единственной надеждой было то, что «космические волки», как часто называли корабли Пятидесяти Солнц, всей стаей быстро управятся с одним кораблем землян.

Но на самом деле они отправились навстречу тигру, вышедшему на охоту.

Глава 6

Она проиграла голосование с до боли разочаровывающим счетом 9:10. С мрачным видом она отдала приказ крейсеру взять курс домой.

Несколько позже в тот же «день» поступил запрос из радиорубки:

— Нам продолжать передавать данные о нашем курсе?

По крайней мере на это власть ее еще распространялась.

— Разумеется, — коротко ответила она.

Утром следующего дня ее разбудили сигналы тревоги.

— Впереди тысячи кораблей! — доложил капитан, начальник оперативного отдела.

— Снизить скорость! — приказал Первый капитан. — Боевая готовность!

Когда все приготовления были сделаны, и их скорость упала до тысячи миль в час, леди Лорр обратилась ко всем капитанам, входящим в Совет корабля:

— Итак, господа, — начала она, не скрывая своей радости: — Могу я рассчитывать на получение вашего согласия начать боевые действия против мятежного правительства, в настоящий момент всеми своими действиями показывающего, что оно способно предпринять против земной цивилизации самые враждебные действия.

— Глория, — сказала одна из женщин, — не изводи нас. Это тот самый случай, когда ты права.

Решение принять бой было единогласным. Потом возник вопрос:

— Мы собираемся уничтожить их или же возьмем в плен?

— Возьмем в плен.

— Всех?

— Да, всех.

Когда земной крейсер и флот Пятидесяти Солнц разделяло примерно четыреста миллионов световых миль, «Звёздный рой» включило специальное поле, которое охватило огромное пространство, настоящую вселенную в миниатюре, сильно искривленную.

Корабли, двигаясь, как считали их капитаны, по прямой линии, вдруг оказывались вернувшимися в прежнюю точку по круговым орбитам. Попытки вырваться из ловушки на сверхсветовых скоростях оказались бесполезными. Множество ракет, направленных на источник поля, вернулись назад и их пришлось отвести в сторону и взорвать так, чтобы при этом не повредить собственным кораблям.

Было обнаружено, что исчезла связь с любой из планет Пятидесяти Солнц. Субпространственное радио молчало.

В конце четвертого часа «Звёздный рой» выпустило в сторону вражеских кораблей лучи захвата. Один за другим неумолимо корабли притягивались к гигантскому крейсеру.

Именно в этот момент всем офицерам из метеорологического и астронавигаторских отделов был отдан приказ немедленно покончить жизнь самоубийством.

На «Атмионе» Малтби был в числе тех, кто пожимал с побледневшим лицом руку вице-адмиралу Дриану. Сразу же после этого он нацелил бластер себе в голову.

В самую последнюю секунду он заколебался.

«Я мог бы сейчас взять над ним контроль, прямо в эту секунду — и спасти себе жизнь», — подумал Малтби.

Но тут же сердито возразил себе, что его вмешательство ни к чему не приведет, в этом нет никакой нужды и смысла. В любом случае, рано или поздно, Пятьдесят Солнц обнаружат, независимо от того, что он сейчас предпримет.

И тогда он подумал: «Именно за это я всегда и выступал. Мы, мулы, должны быть одной, единой группой, быть вместе до самого конца, если придется».

Колебания закончились. Малтби нажал кнопку бластера.

Когда команды техников втянули в чрево крейсера первые захваченные корабли, ликующей молодой женщине, стаявшей на мостике самого огромного из всех звездолетов, которые когда-либо оказывались в Большом Магеллановом Облаке, было доложено о самоубийствах.

Жалость охватила ее.

— Оживить всех! — приказала она. — Никто не должен умереть!

— От некоторых почти ничего не осталось, — последовал ответ. — Они использовали бластеры.

Первый капитан нахмурила брови, услышав это: теперь предстояло сделать много дополнительной работы.

— Глупцы! — вскричала она. — Они заслужили свою смерть.

Но тут же замолкла.

— Оказать экстренную помощь! В случае необходимости переправляйте на борт «Звёздного роя» целые экипажи, используя нуль-Т-передатчики, с упором на синтез поврежденных тканей и органов.

Поздно вечером она сидела за своим столом, принимая донесения. К ней доставили несколько воскрешенных навигаторов, и с помощью лейтенанта Неслор из центра психологии она их допросила.

Перед тем как она, устав за весь этот суматошный день, наконец уснула, потерянная цивилизация Пятидесяти Солнц была обнаружена.

Глава 7

Миля за милей, год за годом дрейфовали газы. Израсходованное вещество десяти тысяч звезд, диффузионные испарения давно произошедших взрывов, потухшего адского пламени и ярости сотен миллионов обезумевших солнечных пятен — все бесформенное, бесцельное.

Но это было только начало.

Газы медленно распространялись по непроглядной темноте. В них содержались кальций, натрий, водород — большая часть таблицы элементов. Скорость их передвижения постепенно поднялась до двадцати миль в секунду.

Прошла вечность, прежде чем силы гравитации сделали свое дело. Произошло разделение ранее однородной массы. Громадные скопления газа в отдельных районах космоса стали приобретать видимость формы, уходя все дальше и дальше.

Наконец они достигли места, где тысяча ослепительно сверкающих звезд из антиматерии «пересекла дорогу» главному потоку звезд. Пересекла и оставила собственные твердые и газообразные отбросы.

Первое же столкновение ускорило движение огромных газовых скоплений. Облака обычных электронов понеслись, словно табун пришпоренных лошадей, и на полной скорости врезались в столь же огромное скопление позитронов антиматерии. В тот же миг более легкие позитроны и электроны с внешних орбит исчезли в яркой вспышке радиации.

Родился шторм.

Ободранные ядра антиматерии несли теперь огромные и ничем не уравновешенные отрицательные заряды, отталкивающие электроны, но притягивающие ядра атомов обычной материи. Последние в свою очередь притягивали антиматерию.

Результат столкновения зарядов был чудовищен. Две противостоящие массы кружились в катаклизме реакции частичной адаптации, устремляясь во все стороны. Но постепенно они слились в один бурлящий поток.

Новое направление, вначале неясное, вскоре стабилизировалось, после чего фронтом, шириной в девять световых лет, со скоростью, почти равной скорости света, шторм с ревом устремился навстречу своей судьбе.

В течение полуста лет одна за другой им проглатывались звезды, оставляя за собой только мощные космические излучения, свидетельства центров невидимого атомного опустошения.

На четыреста девяностый звездный год за одно мгновение шторм пересек орбиту новой.

И разбушевался еще больше!

На стереоскопической карте главного метеорологического управления на планете Кайдер III шторм был показан оранжевым цветом, что означало, что он был самый крупным из всех четырехсот бурь, свирепствующих в районе Пятидесяти Солнц Большого Магелланова Облака.

Он выглядел как неправильной формы пятно на широте 473, долготе 228, 190 парсеков от центра. Но это была система координат, принятая на Пятидесяти Солнцах, не имевшая никакого отношения к магнитному центру Магелланова Облака.

Данные о Новой еще не были занесены на карту. Когда это случится, цвет шторма изменится и станет агрессивно-красным.

Они перестали разглядывать карту. Малтби стоял рядом с советниками возле огромного окна и смотрел на земной корабль.

Летательный аппарат казался в далеком небе не более, чем темной щепкой. Но это зрелище приковывало к себе восхищенные взгляды стариков.

Малтби был спокоен и решительно настроен, при этом он иронично подумал о людях Пятидесяти Солнц: «Как забавно, но в этот час смертельной опасности они взывают ко мне!»

Он перевел свой взгляд с корабля на тучного, с испариной на лбу председателя правительства Кайдера III и, мысленно поднапрягшись, заставил того взглянуть на него. Советник, не замечая принуждения, повернулся и сказал:

— Вы поняли все инструкции, капитан?

Малтби кивнул головой.

— Да.

Сказано было слишком слабо. Он воспринял их позицию, их цель как составную часть своего твердого убеждения: только полное сотрудничество может позволить мулам уверенно занять свое место в культуре, от которой они произошли. Сопротивление правительства Пятидесяти Солнц теперь было запоздалым и безнадежным. И все-таки ведь он был офицером, и не ему ставить под сомнение их логику.

Лаконичный ответ, наверное, пробудил живые воспоминания. Тучное лицо затряслось, как студень, и на нем выступили новые капельки пота.

— Капитан Малтби, — сказал Крейг, — ваша миссия не должна завершиться провалом. Земляне попросили метеоролога, чтобы он провел «Звёздный рой» к Кассидору VII, где расположено центральное правительство. Но туда они не должны попасть. Они должны угодить прямо в центр этой огромной бури на широте 473. Мы поручаем вам сделать это: вы имеете двойной ум мулов. Мы сожалеем, что не всегда в должной мере ценили вашу службу. Но вы должны согласиться, что после войны с мулами вполне естественно было проявление подобной осторожности…

— Не стоит об этом, — прервал Малтби эти извинения. — Мулы столь же заинтересованы в этом вопросе, как деллианцы и неделлианцы. Заверяю вас, я сделаю все от себя зависящее, чтобы уничтожить этот звездолет.

— Будьте осторожны! — с беспокойством продолжал председатель. — В одно мгновение корабль может уничтожить нас, нашу планету, наше солнце. Мы и представить себе не могли, что земляне могут настолько превзойти нас и создать такую невероятно мощную разрушительную машину. В конце концов неделлианцы и, конечно же, мулы занимаются исследовательскими работами, причем первые лихорадочно трудятся уже в течение многих тысяч лет. И, наконец, не забывайте, что никто не просит от вас самопожертвования. Крейсер непобедим. Как нам было сказано, он скорее всего уцелеет во время шторма, каким образом, не важно. Главное, что когда это случится, все на борту потеряют сознание. Ну, а вы, являясь мулом, первым придете в сознание. Наш объединенный флот, как вы уже знаете, будет поблизости ждать вашего сигнала, чтобы взять корабль на абордаж. Это ясно?

Это было ясно с самого начала объяснения, но неделлианцы имели привычку повторяться, как будто мысли в их головах теряли ясность. Когда Малтби закрыл дверь за собой, один из советников сказал соседу:

— А ему сказали, что шторм прошел Новую?

Толстяк, услышавший этот вопрос, покачал головой. Его глаза сверкали, когда он спокойно ответил:

— Нет. В конце концов, ведь он один из мулов. Несмотря на все его заслуги, мы не можем полностью доверять ему.

Глава 8

Все утро поступали донесения. В одних говорилось об успехах, другие сообщали о неудачах, но последние не портили ей хорошего настроения. Главное — то, что удача была на ее стороне. Поступила информация, которую она затребовала: Кайдер III, население два миллиарда сто миллионов, две пятых из них — деллианцы, остальные — неделлианцы. Первые — так называемые роботы.

Деллианцы, физически и психически, представляют собой тип более высокий, но не способный к творчеству. Неделлианцы занимают доминирующее положение в исследовательских лабораториях. Сорок девять других солнц с населенными планетами указывались в алфавитном порядке: Ассора, Атмион, Бресп, Бьюрако, Кассидор, Корраб…

Ассора: широта 931, долгота 27,201 парсек от центра; Атмион…

И так далее. Незадолго до полудня она вдруг с огромным удивлением отметила, что ничего не поступило от метеорологов, никаких сведений насчет штормов. Леди Лорр сделала звонок и набросилась на ответившего ей старого метеоролога:

— В чем дело, лейтенант Кэннонс? Ваши помощники делали снимки и копии с различных карт Кайдера. Неужели вы ничего не получили?

Тот лишь покачал головой.

— Благородная леди, как вы помните, когда мы схватили того робота на метеостанции, у него было время направить предупреждающий сигнал. Немедленно на каждой из планет Пятидесяти Солнц все карты были уничтожены, с торговых коммерческих судов были сняты радиостанции, способные поддерживать субкосмическую связь, а их капитанам было приказано приземлиться на ближайших планетах, где и оставаться до получения дальнейших указаний. По-моему, все это было сделано до того, как стало ясно, что их флот не имеет ни малейших шансов противостоять нам. Сейчас же они собираются дать нам метеоролога, но доверять ему мы сможем, только полагаясь на детекторы лжи, их способность определять правдивость говорящего.

— Понятно, — леди Лорр улыбнулась. — Не бойтесь. Они не посмеют открыто бросить нам вызов. Не сомневаюсь, они что-то замышляют против нас, но никак не в состоянии помешать нам. Кого бы они ни послали, он не сможет нам солгать. Сообщите мне, когда он появится.

К ней на мостик принесли завтрак. Она стала есть, сидя за приборами управления и наблюдая за экраном астровизора. Глория прислушивалась к хору голосов, откладывая в сознании факты и мысленно составляя общую картину происходящего.

— Нет никаких сомнений, капитан Терджесс, — наконец раздраженно произнесла она, обращаясь к новому собеседнику, — что нам постоянно врут. Но так и должно быть. Мы же можем прибегнуть к психологическим тестам для проверки достоверности нужной нам информации. Пока же важно, чтобы вы успокоили страхи каждого, кого сочтете необходимым допросить. Мы должны убедить этих людей, что Земля будет обращаться с ними как с равными, без всяких предрассудков из-за того, что они происходят от робо… — Она прикусила губу. — Какое отвратительное слово, от него несет пропагандой! Мы должны исключить его из нашего лексикона.

— Боюсь, что это сделать не удастся, — офицер пожал плечами.

Женщина-капитан пристально посмотрела на него, потом со злостью переключила связь. Мгновение спустя она произнесла по общей корабельной сети:

— Я категорически запрещаю употреблять слово «робот»… любому сотруднику… под угрозой наказания…

Выключив коммутатор, она включила сигнал «занято», после чего вызвала Центр Психологии. Лицо лейтенанта Неслор появилось на видеоэкране.

— Я только что слышала твой приказ, благородная леди, — сказала женщина-психолог. — Однако я боюсь, что в данном случае мы имеем дело с самыми темными из человеческих инстинктов, доставшихся нам еще от наших предков-животных — ненавистью или страхом перед незнакомцем, чужаком. Леди, ведь мы происходим от предков, которые в свое время ощущали свое превосходство над остальными всего лишь из-за небольшой разницы в пигментации кожи. В наших анналах записано, что на принятие исторических решений влиял даже цвет глаз. Мы как бы отправились в плавание в глубокие воды без необходимых приборов. И если нам удастся благополучно прибыть в порт назначения, то это увенчает итоги нашей жизни.

В голосе психолога звучала страстность и энтузиазм; и это очень обрадовало Первого капитана, что она действительно ценила в людях, так это энтузиазм и старание людей, которые, сталкиваясь с препятствиями, пытаются преодолеть их с юношеским задором и волей к победе. Когда она отключала связь, на губах ее сияла улыбка.

Но потом ее возбуждение прошло. Она принялась с холодным расчетом обдумывать проблему. Это была ее проблема. Все офицеры-аристократы наделялись в космосе неограниченными полномочиями. Считалось, что они способны найти выход из любой запутанной ситуации, связанной с целыми группами планетарных систем.

Спустя минуту она снова связалась с отделом метеорологии.

— Лейтенант Кэннонс, когда прибудет офицер-метеоролог из флота Пятидесяти Солнц, пожалуйста, придерживайтесь следующей тактики…

Малтби жестом отпустил шофера. Машина отъехала от обочины, а он все стоял, нахмурив брови, перед светящимся энергетическим барьером, который загораживал проход дальше по улице. Наконец он еще раз посмотрел на земной корабль.

Сейчас, после того как он, преодолев множество миль, проехал через весь город, звездолет нависал прямо над ним на невероятной высоте — длинная черного цвета торпеда, едва различимая в далекой туманной дымке. Но все равно она превосходила по размерам все, что когда-либо видели на Пятидесяти Солнцах — немыслимое творение из металла с планеты, находящейся так далеко отсюда, что давно перешла в область преданий.

Но вот миф превратился в реальность. «Последуют тесты, проверки, — подумал Малтби, — прежде чем они согласятся перейти на орбиту, которую я им предложу». Он не сомневался в способности своего двойного мозга справиться со всем этим, но нельзя было ни на миг забывать и о пугающей временной пропасти, отделявшей науку Земли от того, что было достигнуто на Пятидесяти Солнцах, и уже успевшей преподнести им неприятные сюрпризы. Малтби хмуро встряхнул головой и сосредоточил внимание на улице.

От двух машин, стоявших посреди улицы, к нему тянулся веер розовых лучей. Этот свет, по-видимому, электронной природы, был совсем бледным, совершенно прозрачным, но, по всей видимости, смертоносным. За заревом виднелись люди в блестящей униформе, сновавшие взад-вперед между зданиями. Тремя кварталами дальше розовым светом сияла еще одна полоса огня.

Никакой охраны не было видно. Люди, насколько он мог судить с такого расстояния, были спокойными и уверенными в себе. Слышались приглушенные разговоры, тихий смех. Еще его поразило, как и во время своего первого пребывания на борту «Звёздный рой», что там были не только мужчины. Когда Малтби направился вперед, две приятной наружности женщины в униформе начали спускаться по ступенькам ближайшего здания. Один из охранников что-то сказал им, в ответ раздался серебристый смех. Не переставая смеяться, они пошли дальше по улице.

Внезапно Малтби пришел в возбуждение. От этих людей, прибывших сюда, в район Пятидесяти Солнц, из невероятной дали с удивительных миров, исходило какое-то очарование. Его бросало то в жар, то в холод, потом он посмотрел вверх на фантастически огромный звездолет, и снова по спине пробежался холодок. «Один корабль, — подумал он, — но такой огромный, такой мощный, что флот миров, где проживает тридцать миллиардов человек, просто беспомощен перед ним. Земляне…»

Тут он заметил, что один из охранников в сверкающей униформе пристально смотрит на него. Потом что-то произнес в закрепленный на запястье передатчик. Через несколько секунд второй охранник перестал болтать с третьим солдатом и, подойдя к первому, тоже посмотрел на Малтби сквозь лучевую завесу.

— Вам что-то нужно? Или вы просто пришли посмотреть? — В его манерах чувствовалась мягкость, дружелюбность, культура, и эта естественность и отсутствие враждебности приятно удивили Малтби. «В конце концов, — подумал он, — я не боюсь этих людей». Весь его план по захвату корабля основывался на его непоколебимой вере, что роботы неуязвимы в том смысле, что их полностью уничтожить невозможно.

Малтби спокойно объяснил, кто он такой.

— Ах да, — кивнул охранник, — мы как раз и дожидались вас. Я должен сразу же отвести вас в отдел метеорологии. Одну минутку…

Светящийся барьер исчез, и Малтби провели в одно из зданий. По длинному коридору он проследовал в помещение с нуль-Т-передатчиком, после чего, по всей видимости, был перенесен на сам звездолет — неожиданно он оказался в очень большой комнате. В ней на огромных пюпитрах покоилось с полдюжины карт. Свет лился из миллионов крохотных светящихся точек. Вся комната была заставлена планшетами со светящимися матовыми, но четко очерченными кривыми линиями.

Сопровождающего нигде не было видно. Однако к нему подошел высокий стройный старик и протянул руку.

— Меня зовут Кэннонс, я главный метеоролог корабля. Если вы готовы к работе, то мы можем приступить к разработке новой орбиты, и звездолет сможет выйти на нее уже через час. Первый капитан ждет-не-дождется, когда же мы начнем.

Малтби небрежно кивнул, оставаясь при этом внутренне напряженным и настороже. Он несколько секунд простоял как вкопанный, ощупывая вокруг себя пространство своим телепатическим, вторым, деллианским сознанием, чтобы сразу обнаружить энергетическое поле, — свидетельство тайных попыток проникнуть в его мозг или даже взять над ним контроль.

Но ничего подобного не было. Он даже улыбнулся. Неужели все действительно будет так просто? Чертва с два!

Глава 9

Усаживаясь в кресло, Малтби охватило чувство бодрости и уверенности. Радость жизни переполняла его. Это было ему знакомо — возбуждение перед битвой, и он радовался, что мог его удовлетворить.

За время своей долгой службы на Флоте Пятидесяти Солнц он часто сталкивался с враждебностью и подозрительностью, ведь он был мулом. И всегда ощущал беспомощность. Сейчас же он встретился с куда более глубокой, хотя и завуалированной враждебностью и подозрительностью. Но в этот раз он сможет бороться, сможет, не отводя взгляда, смотреть прямо в глаза этого словоохотливого, дружелюбно настроенного старика и…

Дружелюбно?

— Иногда мне становится смешно, — говорил между тем старик, — думать о «научных» аспектах орбит, которые мы должны рассчитывать. Например, ответьте, с каким опозданием доходят ваши рапорты о штормах?

Малтби не смог скрыть улыбки. Значит, лейтенант Кэннонс хочет знать все, так? Надо отдать должное этому человеку, он сразу брал быка за рога. Да и в самом деле, единственный способ задать вопрос… это… просто задать его.

— Три-четыре месяца, — ответил Малтби. — Ничего особенного в этом нет. Каждый космометеоролог затрачивает примерно столько времени, чтобы проверить границы конкретного шторма в своем районе, после чего отсылает рапорт, и уж тогда мы отмечаем его на картах. К счастью, — он изо всех сил напряг свое второе сознание, говоря величайшую ложь, — между солнцами Кайдора и Кассидора нет никаких больших штормов. Однако в виду нахождения на пути между этими солнцами других звезд придется слегка изменить курс, — продолжал он, проскальзывая между правдой и неправдой, как уж промеж мокрых скал. — Поэтому, если вы покажете мне несколько орбит, рассчитанных на две с половиной тысячи световых лет, то я выберу самую лучшую.

Но, как он тут же понял, выполнять его задачу будет не так-то просто.

— Что, нет никаких штормов? — спросил старик, поджав губы. Морщины на его лице, казалось, стали глубже: его, похоже, действительно это обеспокоило; вне всякого сомнения, он не ожидал столь однозначного ответа. — Гм-м! Нет штормов. Как это упрощает дело, верно?

Он замолчал.

— Вы знаете, самым важным для двух, — он несколько секунд не решался произнести слово, но потом все же продолжил, — двух человек, воспитывавшихся в разных культурах, на разных научных понятиях, является уверенность, что при обсуждении любого вопроса они найдут общую точку зрения. Космос столь огромен. Даже сравнительно небольшая в масштабах вселенной система звезд, наше Большое Магелланово Облако, настолько обширна, что разум отказывается принять точную цифру. Наш корабль «Звёздный рой» уже десять лет исследует его, и теперь можем смело сказать, что в нем не меньше двухсот миллионов звезд. Мы определили магнитный центр Облака, установили нулевую линию отсчета от центра до самой яркой звезды С Дорадус. И сейчас, мне кажется, могут найтись глупцы, которые будут утверждать, что эта система детально изучена нами.

Малтби ничего не сказал на это: он и сам был таким глупцом. Это было предупреждение. Ему недвусмысленно дали понять, что будет проверена любая орбита, которую он предложит им, с точки зрения влияния на нее различных звезд.

Даже более того. Это указывало на то, что Земля готова распространить свою огромную власть на Большое Магелланово Облако. Теперь было просто жизненно необходимо, чтобы Пятьдесят Солнц получили отсрочку для принятия решения о том, как жить дальше.

А сюда, несомненно, будут отправлены новые корабли — ведомые неумолимым натиском выросшего до чудовищных размеров населения главной галактики, чтобы распространиться еще дальше в глубины космоса. И под постоянным неусыпным контролем, охраняемые непобедимыми крейсерами, в Облако пойдут огромные караваны транспортов, перевозящих грузы и поселенцев. Каждая планета признает в Земле своего сюзерена, тогда как сама Империя Земли не потерпит независимости ни одной нации. Деллианцам, неделлианцам и мулам просто необходимо выиграть хотя бы несколько дней, даже часов отсрочки; и как хорошо, что свои надежды он не связывал только лишь на уничтожение этого звездолета, который, двигаясь по выбранной им орбите, должен был закончить свой путь где-нибудь в глубинах солнца.

Их Изыскательская Служба произвела магнитные замеры всех солнц, но они просто не могли знать обо всех штормах. Ни за десять лет, ни даже за сто ни одному кораблю не под силу обнаружить пути перемещения всех возможных штормов на расстоянии в две с половиной тысячи световых лет. Если только их психологи не выявят у него наличия особых качеств его двойного разума, то скорее всего ему все-таки удастся выполнить миссию правительства Пятидесяти Солнц. Малтби не сомневался в этом. Внезапно он заметил, что лейтенант Кэннонс начал какие-то манипуляции с табло орбит.

Световые линии на нем замигали и закружились. Потом остановились, словно шарик в рулетке. Малтби выбрал шесть, ведущих в глубь огромного шторма. Через десять минут он почувствовал легкую вибрацию, когда звездолет двинулся в путь. Странно, что они начали действовать, даже не проверив как следует его…

— Направимся вот по этой орбите, — сказал старик.

Малтби подумал: «Это просто невозможно! Сейчас они примутся за него, и…»

На этом его мысль оборвалась.

Он оказался в космосе. Далеко-далеко внизу виднелась удаляющаяся планета Кайдер III. По сторонам поблескивал огромный темный корпус крейсера; а снизу и сверху сияли звезды на фоне темного космоса. Помимо его воли увиденное оказало на него сильное воздействие.

Его действующий мозг работал как бы толчками. Он зашатался и упал бы, как человек с завязанными глазами, если бы, сделав попытку удержаться, он не обнаружил, что по-прежнему крепко стоит на ногах.

Все его существо напряглось. Инстинктивно он пробудил и активизировал свое второе сознание и направил всю его мощь и силу, приобретенную благодаря развитию его невероятных качеств посредством специальной деллианской подготовки, на защиту своего второго «я» от действий, которые люди могли предпринять против него.

Откуда-то из темноты, где сверкали звезды, донесся четкий резонирующий женский голос:

— Итак, лейтенант Неслор, принес ли сюрприз свои психологические плоды?

Через секунду последовал ответ. Говорил пожилой женский голос:

— Благородная леди, через три секунды его сопротивление по IQ подскочило до отметки 900. Это означает, что нам послали деллианца. Ваша милость, а мне-то казалось, что ты особенно выделила в послании пункт, чтобы их представителем был неделлианец.

Малтби поторопился произнести в темноту, окружавшую его:

— Вы совершенно не правы. Я не деллианец. И уверяю вас, если вы того захотите, я понижу свое сопротивление до нуля. Я, что совершенно естественно, просто-напросто инстинктивно отреагировал на этот сюрприз.

Раздался щелчок, и в миг пропала иллюзия космоса и звезд. Малтби понял то, о чем он уже начал догадываться: он все это время находился в метеорологической. Рядом с ним стоял старик, с усмешкой на покрытом морщинами лице он взирал на него. На возвышении, частично скрытом за пультом управления, сидела красивая молодая женщина.

Старик торжественно произнес:

— Перед вами Первый капитан, Досточтимая Глория Сесили, леди Лорр из Благородного рода Лорр. Ведите себя подобающе.

Малтби поклонился, но не произнес ни слова. Первый капитан хмуро смотрела на него. Его внешность произвела на нее впечатление: высокий, стройный… выразительное, невероятно умное лицо. За один короткий миг она отметила все качества, присущие совершенному человеку… и роботу.

«Этот народ может оказаться более опасным, чем я раньше считала», — подумала леди Лорр. С необычной для нее резкостью она произнесла:

— Как вы сами понимаете, нам придется допросить вас Мы бы хотели, чтобы вы не восприняли это как оскорбление. Вы сообщили нам, что Кассидор VII, главная планета Пятидесяти Солнц, находится в двух с половиной тысячах световых лет отсюда. Самим нам понадобилось бы потратить много лет чтобы проложить путь через такую огромную бездну необозначенного на картах космического пространства. Но благодаря вам и представленным вами орбитам мы можем сделать выбор, и, естественно, мы должны быть уверены, что здесь нет никакого подвоха, что нам ничего не грозит. С этой целью мы просим вас открыть свое сознание и ответить на наши вопросы, находясь под нашим непрерывным психологическим контролем.

— Мне приказано — сказал Малтби, — сотрудничать с вами.

Перед этим он спрашивал себя, что будет он ощущать в этот решающий момент. Однако сейчас с ним не происходило ничего необычного. Его тело было несколько более напряженным, но вот его разумы… он отодвинул свое «я» в глубины сознания, предоставив возможность деллианскому сознанию отвечать на все вопросы. Он специально отделил деллианский разум от своих мыслей. Это был удивительный разум: он не имел собственной воли, но при попытках дистанционного контроля реагировал во всю мощь IQ 191.

Иногда он сам удивлялся своему второму разуму. Лишенный созидательных способностей, он зато имел компьютерную память, и его сопротивление внешнему давлению, как тут же определила женщина-психолог, было чуть больше девятисот. Если быть точным, то IQ 917.

— Как вас зовут?

Допрос начался имя, фамилия, звание, должность. На все он отвечал спокойно, уверенно, без колебаний. В конце он поклялся, что в каждом слове о шторме — правда и ничего кроме правды, после чего на долгое время воцарилась гробовая тишина. А потом из ближайшей стены вышла женщина средних лет. Она жестом указала Малтби на кресло, а когда он расположился в нем, начала обследование, наклонив его голову. Делала она это мягко — движения ее пальцев походили на любовную ласку. Однако когда она посмотрела вверх, голос ее прозвучал резко:

— Вы не деллианец, но и не неделлианец. Молекулярная структура вашего мозга и тела — самая удивительная, что я видела в своей жизни! Все молекулы — близнецы. Нечто похожее я наблюдала однажды в одном эксперименте во время попытки создать искусственную электронную структуру, предпринятую для уравновешивания ее нестабильности. Сравнение отнюдь не точное, но… гм-м… я должна попытаться вспомнить, чем же закончился тот эксперимент. — Она замолчала на несколько секунд. — А как вы объясните это? Кто вы?

Малтби вздохнул. Раньше он решил, что по большому счету солжет только раз. Для его двойного разума это не составляло особого труда. Но ложь вызывала слабые флюктуации в кровяном давлении, создавала нервные спазмы и сокращение мышц. Он не мог идти на большой риск, чем это было вызвано необходимостью.

— Я мул, — начал он и вкратце рассказал, как сто лет назад браки между деллийцами и неделлийцами стали давать потомство, что до этого было невозможно. Благодаря использованию метода холода и давления…

— Одну минутку! — перебила его психолог. Она исчезла. Когда она снова вышла из стены нуль-Т-передатчика, она выглядела задумчивой. — Похоже, он говорит правду, — призналась она без особой охоты.

— Как это понимать? — раздраженно спросила Первый капитан. — Неужели первый же гражданин Пятидесяти Солнц, проходящий проверку в Центре Психологии, заставляет вас, психологов, сомневаться в каждом своем выводе. А я-то думала, что психология — единственная совершенная наука! Он либо говорит нам правду, либо нет.

Пожилая женщина выглядела несчастной. Она впилась взглядом в Малтби, очевидно, смущенная его спокойствием, потом наконец обернулась к своей начальнице и сказала:

— Его мозг состоит из двойных молекул. За исключением этого я не вижу причин, почему бы не отдать приказ «полный вперед».

Глория подумала: «Вот оно! Именно это я и искала. Брак между деллианцами и неделлианцами действительно дал потомство!»

Она не имела ясного представления, что же это может означать. С легкой улыбкой на устах она произнесла вслух:

— Приглашаю капитана Малтби на обед. Уверена, что он не откажется от сотрудничества в исследованиях, которые вы, возможно, захотите провести позже. Тем временем пусть кто-нибудь покажет ему его каюту.

Леди Лорр обернулась и произнесла в микрофон селекторной связи:

— Отделение Главных Двигателей, повысить скорость до половины светового года в минуту по следующей орбите…

Малтби слушал, прикидывая в уме. Половина светового года в минуту. Некоторое время понадобится кораблю для достижения этой скорости, но… через восемь часов они попадут в бурю…

Через восемь часов он будет обедать вместе с Первым капитаном.

Восемь часов!

После его ухода леди Лорр хмуро посмотрела на свою спутницу.

— Ну, что вы думаете?

— Вряд ли они рискнут водить нас за нос на данном этапе. — В голосе женщины-психолога была заметна ярость, которую она пыталась сдержать.

— У них здесь довольно сложная система, — растягивая слова, произнесла Первый капитан. — Единственные карты, представляющие какой-либо интерес, находятся на планетах. Люди же, способные разбираться в этих картах, на борту своих судов. Используя кодированную информацию, получаемую от людей, которые не разбираются в картах, астронавигаторы делают свои вычисления. Единственный способ узнать, говорит ли капитан Малтби нам правду, это психологические тесты. Как это бывало в прошлом, я целиком полагаюсь на ваше мастерство. Несомненно, они что-то задумали, но мы не можем позволить себе быть парализованными страхом. Мы должны исходить из того, что сумеем выбраться из любой ловушки, пусть даже с помощью силы, если ничего другого не остается. Тем временем необходимо сделать полную проверку. Глаз не спускайте с этого человека. Мы ведь по-прежнему не знаем, каким образом исчез «Атмион».

— Сделаю все от себя зависящее, — твердо ответила лейтенант.

Глава 10

Столкновение антиматерии Новой с газами обычной материи, и без того достигшими невероятной скорости, породило еще больший шторм.

Солнце-гигант, взорвавшись, усилило диффузию, добавляя к этому безумию хаоса еще один, гораздо более опасный фактор, — скорость. Пики скорости сопровождались заревами пожаров. В неистовстве шторма все рушилось и, охваченное танцующим адским пламенем, сгорало. В результате очень быстро наступил конец: от материи почти ничего не осталось. Первым, неся предупреждение всем, кто знал, что он возник на границе межзвездного шторма, вперед устремился свет Новой.

Но это ослепительно сверкающее предупреждение сводилось на нет колоссальной скоростью шторма. Недели и месяцы он мчался сквозь непроглядный мрак ночи со скоростью, почти равной скорости самого света.

После обеда посуду быстро убрали. Малтби подумал: «Через полчаса… через полчаса!»

Внутренне содрогнувшись, он спросил себя, что же произойдет, когда крейсер внезапно столкнется с передним фронтом урагана, ведь это торможение будет равняться тысяче «же». Вслух же он произнес:

— Мой день? Я провел его в библиотеке. Меня интересует новейшая история земной межзвездной колонизации. Мне любопытно узнать, как поступают с группами, вроде мулов. Я уже говорил вам, что после войны, в которой они потерпели поражение, главным образом в виду своей немногочисленности, мулы сами скрылись от Пятидесяти Солнц. Я же одиниз детей, захваченный ими…

В этом месте его рассказ был прерван.

— Благородная леди, — раздался крик из коммутатора в стене, — разгадка найдена!

Лишь спустя мгновение Малтби узнал возбужденный голос женщины-психолога. Он почти забыл, что ей было поручено изучать его. Следующие ее слова заставили его внутри похолодеть:

— Два разума! Я уже думала об этом некоторое время назад и смонтировала двойное контрольное устройство. Задай ему… задай ему вопрос насчет штормов. А пока останови движение корабля. Немедленно!

Хмурый взгляд Малтби встретился со стальным взглядом сузившихся глаз Первого капитана. Без раздумий он сосредоточил воздействие обоих своих разумов на ней и заставил ее произнести:

— Что за ерунда, лейтенант. У одного человека не может быть два мозга. Поясни свою мысль.

Теперь Малтби мог надеяться только на задержку. Было еще десять минут, в течение которых они могли спастись. Он должен продержаться каждую секунду этого времени, сопротивляться всем их усилиям, пытаться держать ситуацию под контролем. Если бы только его особый стереоскопический гипноз мог воздействовать через коммутаторы…

Но увы! Лучи света устремились к нему от стены и, оплетя его, удерживали его в кресле столь же крепко, как и многочисленными неразрывными путами. Даже хотя его руки и ноги были опутаны этой материализовавшейся энергией, перед его лицом возникло еще одно силовое поле, оградив Первого капитана от его мысленного воздействия; в конце концов это поле опутало силовыми линиями его голову наподобие дурацкого колпака.

Малтби был связан так ловко, что ему казалось, словно на него навалилась дюжина людей и всем скопом придавила его. Малтби, взяв себя в руки, рассмеялся.

— Слишком поздно, — насмешливо сказал он. — Не меньше часа понадобится кораблю, чтобы снизить скорость до безопасной, а при такой скорости вы просто не успеете свернуть в сторону, чтобы избежать столкновения с крупнейшим штормом в этой части вселенной.

Это было лишь полуправдой. Оставалось еще и время, и пространство для маневра, чтобы уйти от приближающегося шторма в направлении переднего фронта его движения, но нельзя было повернуть в сторону заднего фронта, налево или направо.

Первый вопль молодой женщины оборвал его мысль:

— Отделение Главных Двигателей! Сбавить скорость! Аварийная ситуация!

Тут же стены корабля начали трястись от вибрации, а тяжесть торможения навалилась на его тело и мышцы. Приспособившись к этой тяжести, Малтби посмотрел на Первого капитана. Она, отделенная от него столом, улыбалась, но это была скорее не улыбка, а застывшая маска.

— Лейтенант Неслор, — произнесла леди Лорр сквозь стиснутые зубы, — примени любые физические или иные воздействия, но заставь его говорить. Необходимо что-то предпринять.

— Ключ ко всему — в его втором разуме, — раздался голос женщины-психолога. — Он не деллианский, обладает лишь обычной сопротивляемостью. Я подвергну его сильнейшему мысленному воздействию, который когда-либо был направлен на мозг человеческого существа, используя два основных стимула: секс и логику. Мне придется использовать тебя, благородная леди, в качестве предмета его вожделений.

— Торопись! — нетерпеливо воскликнула молодая женщина.

Малтби виделось все вокруг, как в тумане. В глубинах его сознания еще сохранялась мысль, что он реально существует, и только эти неумолимые машины пытаются воздействовать на его психику. Он сопротивлялся. Сопротивлялся, цепляясь за свою волю к жизни, с такой же силой и интенсивностью, как миллиарды и квадриллионы импульсов, составлявших его существо.

Но внешнее воздействие, мысль извне становились все сильнее. Как глупо ему сопротивляться Земле — когда эта прекрасная земная женщина любит его, любит его, любит его… Прославленная цивилизация Земли и главной Галактики. Триста миллионов миллиардов людей! Уже первый контакт преобразит Пятьдесят Солнц. Как же она прекрасна! Я должен спасти ее! Она для меня все!

Как будто издалека он услышал собственный голос, объясняющий, что нужно сделать, что предпринять, чтобы повернуть корабль, в каком направлении, сколько времени осталось на это. Он пытался остановиться, но неумолимо его голос все звучал и звучал, произнося слова, которые означали второе поражение Пятидесяти Солнцам.

Туман начал рассеиваться, чудовищное давление на его мозг ослабевало, убийственный поток слов перестал литься из его уст. Малтби неуверенно выпрямился, внезапно осознав, что энергетические путы и колпак исчезли с его тела и головы. Он услышал, как Первый капитан говорит в коммутатор:

— Совершив поворот на 0,0100, мы уйдем от шторма на семь световых недель. Признаю, что кривая будет опасно крутой, но мне кажется, что нам следует по крайней мере иметь в запасе столько времени.

Она повернулась и пристально посмотрела на Малтби:

— Приготовьтесь! При скорости в половину светового года в минуту поворот даже на сотую долю градуса вызывает у некоторых людей потерю сознания.

— Только не у меня! — возразил Малтби и напряг свои деллианские мускулы.

В течение следующих четырех минут он наблюдал, как она трижды теряла сознание, но всякий раз она почти сразу же приходила в себя.

— Мы — люди, — сказала она, слабо улыбаясь, — существа хлипкие. Но во всяком случае мы знаем, как терпеть муки.

Тянулись ужасные минуты. Тянулись бесконечно долго. Даже Малтби почувствовал напряженность этого, с виду, бесконечного разворота. Наконец он подумал: «Как же эти люди надеются уцелеть при прямом попадании в шторм?»

Внезапно все кончилось. Голос какого-то мужчины спокойно произнес:

— Мы прошли по намеченному курсу, благородная леди, и теперь находимся вне опас… — Вдруг его голос сорвался на крик: — Капитан, только что со стороны шторма вспыхнул свет Новой!

Глава 11

В последние минуты перед катастрофой крейсер «Звёздный рой» сверкал, как огромный бриллиант. Яркий предупреждающий свет Новой вызвал невообразимый перезвон сигналов тревоги на всех ста двадцати палубах корабля; повсюду вспыхивали ряды огней, мерцали во всю его длину в четыре тысячи футов, как ограненные драгоценные камни. В отблесках этого света черная гора, которой являлся корпус звездолета, походила на цель их полета — легендарную планету Кассидор, видимую ночью с огромной высоты и усеянную сверкающими бриллиантами — городами.

Бесшумный, как призрак, невообразимо огромный и прекрасный, великолепный в своей мощи, огромный звездолет скользил в темноте космоса по специфической реке времени и пространства, которой является проложенный для него астронавигаторами курс.

Даже когда корабль оказался в центре бури, увидеть что-либо было невозможно. Пространство впереди выглядело столь же прозрачным, как и любая пустота, и если бы звездолет мчался просто на атомных скоростях, то из-за огромной разреженности газов на корабле могли бы и не заметить страшной опасности для него. В результате возможен был стремительный распад материи, который сопровождался бы самым жестким в известной вселенной излучением — такая вот катастрофическая опасность угрожала «Звёзднму рою» из-за его громадной скорости.

Столкновение массы газа с кораблем на скорости в половину светового года в минуту было подобно удару о сплошную стену. Огромный звездолет, со страшной силой начав торможение, затрещал по швам. В считанные секунды был превзойден предел надежности, при котором корабль согласно расчетам его конструкторов оставался целым.

А потом он начал распадаться.

Однако при этом все происходило по-прежнему в соответствии с первоначальными расчетами великолепных инженеров фирмы, построившей звездолет: когда был достигнут этот предел прочности корабля как единого целого, он распался на девять тысяч отдельных модулей.

Серебристые, обтекаемой формы металлические иглы длиной в четыреста и шириной в сорок футов ловко скользили в пространстве, уменьшая давление газов на их скользкие бока. Но этого было недостаточно. Металл скрежетал от пытки торможением. В амортизационных камерах мужчины и женщины лежали в полубессознательном состоянии, испытывая почти невыносимую боль. Благодаря автоматическим силовым экранам двигающиеся в пространстве модули избегали столкновений друг с другом.

И тем не менее, несмотря на сохраняющуюся из-за инерции чудовищную скорость, преодолеть эту газовую массу так и не удалось; все также пространство длиной в несколько световых лет, заполненное газами, простиралось перед ними.

И вновь люди оказались на грани своих физических и душевных сил. Финальное действие носило химический характер — непосредственно касаясь тридцати тысяч человеческих тел — для блага которых и были задуманы и сконструированы эти чудесные устройства защиты — хрупких созданий, которые при обычных условиях во все века умирали и при силе тяжести меньшей, чем пятнадцать «же».

Но в данном случае мгновенно среагировали автоматы: они убрали полы и погрузили каждого человека в специальные амортизационные камеры, имевшиеся в каждом модуле; одновременно эти амортизационные камеры заполнялись специальным газом.

Газ этот был влажным и липким. Он толстым слоем оседал на одежде людей, проникал сквозь нее к коже, после чего через поры в ней — и дальше, в каждую клеточку тела.

Люди тихо засыпали, погружаясь в удивительное состояние расслабления. Иммунная система начинала вырабатывать в крови вещества, позволявшие преодолеть шок после катастрофы; мышцы, еще за несколько минут до этого скрученные судорогами, расслаблялись; мозг, получающий химические вещества, благодаря которым поддерживалась его нормальная жизнедеятельность, пребывал в таком состоянии покоя, что его не могли потревожить даже сны. Теперь все люди без исключения могли перенести чудовищное ускорение в сто — сто пятьдесят «же» и остаться в живых.

Огромное сердце вселенной пульсировало. С ревом несясь по «артерии», с которой он не в силах был сойти, шторм создавал животворное излучение, очищая темноту от ее ядов… и вот наконец крошечные кораблики, следовавшие каждый своим курсом, достигли границ бури.

Они начали сближаться, искать друг друга, словно внезапно воспылав друг к другу непреодолимой любовной страстью, а для утоления ее и было необходимо такое интимное единение. Автоматически модули начали занимать прежние места, и крейсер «Звёздный рой» обретал при этом свой былой облик… в котором зияли провалы — в местах, где не хватало утерянных модулей.

На третий день исполняющий обязанности Первого капитана Ратгерс вызвал оставшихся в живых капитанов на передний мостик, где он временно расположил свой штаб. После совещания было передано сообщение для экипажа:

«Сегодня утром в 008 часов пришло сообщение от Первого капитана Досточтимой Глории Сесили леди Лорр из Благородного рода Лорр. Она совершила вынужденную посадку на планете, вращающейся вокруг какой-то желто-белой звезды. При посадке ее корабль разбился и ремонту не подлежит. Поскольку связь с ней осуществлялась при помощи ненаправленного субкосмического радиосигнала, из-за чего не представляется возможным определить местонахождение подобной обычного типа звезды среди миллионов других, то капитаны, собравшиеся на совет, с сожалением вынуждены сообщить, что имя нашей благородной леди теперь пополнит длиннейший список жертв военно-космического флота — список тех, кто погиб при исполнении служебных обязанностей.

Огни Адмиралтейства будут гореть синим светом до особого распоряжения».

Глава 12

Когда Малтби подошел, она стояла к нему спиной. После нескольких мгновений нерешительности он напряг свой мозг и задержал ее на месте рядом с модулем звездолета — главным связывающим звеном со «Звёздным роем».

Длинная металлическая игла лежала, полузарывшись в болотистую почву огромной долины; ее нижний конец был погружен в сверкающие глубокие желтовато-черные воды медленно текущей реки. Малтби остановился в нескольких футах от высокой стройной женщины и, по-прежнему заставляя ее не замечать его, еще раз осмотрел местность, в которой теперь им предстояло жить. Мелкий дождь, сопровождавший его во время прогулки, уходил за желтый край долины на «запад». В это время неожиданно из-за покрова темных охристых облаков выглянуло солнце, ослепив его яркими лучами. А внизу протянулись джунгли, имевшие необычные тона — коричнево-желтые. Куда ни кинь взгляд, всюду — темно-коричневые или светло-желтые, почти белоснежные джунгли.

Малтби вздохнул… и перевел взгляд на женщину, принуждая ее не смотреть на него, пока он обходил ее кругом. Он много думал о Досточтимой Глории Сесили во время своей прогулки. В основном, конечно, мысли его занимала проблема мужчины и женщины, которые обречены прожить всю оставшуюся жизнь вместе, оказавшись заброшенными в одиночестве на далекую планету, но эта проблема была пустяковая. Особенно учитывая тот факт, что один из них будет принужден любить другого. Он невесело улыбнулся. Он прекрасно понимал искусственное происхождение этой любви, но это нисколько не уменьшало всю значимость этого факта.

Лучи гипнотической машины поразили его в самое сердце. К сожалению, они совсем не коснулись леди Лорр; и после двух дней пребывания с ней наедине он понял одно: женщина из благородного рода Лорр даже отдаленно не думала о возможности уступить естественным требованиям создавшегося положения. Пора было дать ей понять, но не потому, что необходимо было побыстрее принять решение или что оно было даже желательным, а потому, что она должна была осознать сам факт существования этой проблемы. Малтби шагнул вперед и обнял ее.

Леди Лорр, высокая грациозная женщина, упала в его объятия так, словно всю жизнь принадлежала ему; и хотя он воздействовал на нее и принудил ее поцеловать его, но на подобную страстность ее поцелуя он совершенно не рассчитывал. Под конец этого долгого поцелуя он попытался освободить ее сознание.

И не смог.

Когда же он наконец освободил ее, это было не более, чем физическое освобождение — ее сознание по-прежнему полностью находилось под его влиянием. У самых дверей снаружи стоял металлический стул. Малтби прошел к нему и, усевшись, внимательно посмотрел на Первого капитана. Он был потрясен. Огонь желания, внезапно охвативший его, он понимал это, воспылал в нем в результате проведенного ранее на звездолете гипнотического воздействия. Но до этого он и в мыслях представить себе не мог всю глубину своих чувств. Ему-то казалось, что он полностью держит себя под контролем, но это на самом деле оказалось вовсе не так. Непонятно почему, но он ошибался, полагая, что ироничность, некоторая отстраненность, объективность являлись главными составляющими его реакции на данную ситуацию. Отнюдь. Похоже, гипнотизирующая машина оказала свое действие.

Он с такой силой любил эту женщину, что простого прикосновения к ней было достаточно, чтобы парализовать его волю. Но постепенно, разглядывая ее с некоторой отстраненностью, пульс его возвращался к норме. Она была красивой — хотя почти все женщины-роботессы деллианской расы были еще краше. Ее полные губы почему-то наводили на мысль о бессердечности, и это впечатление еще более усиливало выражение ее глаз. Характер этой женщины, ее эмоциональность не позволят ей просто так сдаться перед необходимостью пожизненного пребывания на неизвестной планете. Было над чем подумать Малтби. Пока же…

Малтби вздохнул и освободил ее от стереоскопических гипнотических чар, наложенных его двойным разумом, под воздействием которых она пребывала до сих пор. В целях предосторожности он повернул ее спиной к себе. Он с любопытством наблюдал, как она на несколько секунд замерла как вкопанная. Потом направилась к небольшому холму с деревьями, возвышавшемуся над болотистой землей. Поднявшись по склону, она внимательно посмотрела в направлении, откуда он пришел несколько минут назад. Она, очевидно, искала его. Наконец она повернулась, защищая рукой глаза от ярких лучей заходящего желтого солнца, потом спустилась вниз и увидела его.

Леди Лорр замерла, напряженно всматриваясь в него. Потом медленно пошла вперед и сказала со странной резкостью в голосе:

— Ты появился совершенно бесшумно. Наверное, сделал круг и подошел с запада.

— Нет, — возразил Малтби. — С востока.

Слегка нахмурив брови, она, похоже, обдумывала его ответ. Потом наконец поджала губы. Тут она поморщилась, вероятно, из-за синяка, который, должно быть, причинял ей боль.

— Что ты обнаружил? — спросила она. — Узнал ли что-нибудь…

Она замолчала. Наверное, только сейчас она осознала о синяке на губе — когда ее пальцы коснулись больного места, в ее глазах вспыхнуло понимание, но прежде, чем она успела хотя бы что-нибудь произнести, Малтби сказал:

— Да, ты совершенно права.

Во взгляде женщины чувствовался сдерживаемый гнев. Наконец она успокоилась и сказала стоическим голосом:

— Если ты еще раз попробуешь сделать это, я буду считать себя вправе застрелить тебя.

Малтби, не улыбаясь, покачал головой.

— И провести всю оставшуюся жизнь в одиночестве? Да ты же сойдешь с ума!

Но он тут же понял, что она просто не способна рассуждать логично из-за слишком сильного гнева, охватившего ее полностью. И Малтби поторопился добавить:

— Кроме того, тебе пришлось бы стрелять мне в спину. Я нисколько не сомневаюсь, что ты сделала бы подобное по долгу службы. Но никогда — по причинам личного характера.

К его удивлению в глазах женщины появились слезы.

И было очевидно, что вызваны они были ее гневом. Но ведь все-таки они появились! Женщина торопливо шагнула вперед и влепила ему пощечину.

— Ты — робот! — рыдая, выкрикнула она.

Малтби печально смотрел на нее, потом рассмеялся и с легкой насмешкой сказал:

— Если мне память не изменяет, леди, только что произнесшая эти слова, — та самая, что обратилась по радио с громким посланием ко всем планетам Пятидесяти Солнц, клятвенно заверяя, что за пятнадцать тысяч лет люди Земли забыли все свое предубеждение против роботов. Возможно, — сказал он в конце, — при ближайшем рассмотрении эта проблема окажется более сложной?

Ответа не последовало. Досточтимая Глория Сесили бросилась мимо него и исчезла внутри корабля. Спустя несколько минут она появилась снаружи, и Малтби увидел, что на лице ее не осталось никаких следов слез. Она спокойным голосом спросила:

— Так что же ты обнаружил во время прогулки? Я откладывала вызов звездолета до твоего возвращения.

— А я-то думал, — заметил Малтби, — что тебя просили выйти на связь в 0.10 часов.

Женщина пожала плечами. Когда она ответила, в ее голосе снова появилась надменность:

— Они принимают мои вызовы, когда я выхожу в эфир. Так ты обнаружил какие-нибудь признаки разумной жизни?

Малтби позволил себе на короткий миг почувствовать жалость к ней, испытавшей столько потрясений и до сих пор не оправившейся от них.

— В основном в этой долине болотистая почва, — начал он, — и джунгли, очень старые. Хотя некоторые деревья громадные, на срезах не видно колец роста… Я видел каких-то весьма любопытных зверей и существо с четырьмя ногами и двумя руками, разглядывавшее меня издали. Оно было вооружено копьем, но было слишком далеко, чтобы пытаться воздействовать на него гипнотически. Наверное, где-то рядом расположена деревня. Возможно, на самом краю долины. Вот что я думаю: в течение ближайших нескольких месяцев я разберу корабль на небольшие части и переправлю их на сухую землю. По моему мнению, у нас есть что сообщить ученым звездолета. Мы находимся на планете, вращающейся вокруг желто-белой звезды G-типа, размерами побольше среднего и с более горячей температурой поверхностных слоев. Более горячее потому, что, несмотря на ее отдаленность от планеты, здесь достаточно тепла, чтобы в северном полушарии возник субтропический климат. В полдень местоположение солнца было почти на севере, теперь оно поворачивается на юг. По-моему, ось наклона приблизительно равна сорока градусам, что означает возможность наступления холодной зимы, хотя это не сходится с возрастом и типом местной растительности.

Леди Лорр помрачнела.

— Да, не слишком много сведений, — заметила она. — Но, конечно, я только администратор.

— А я просто метеоролог.

— Вот именно. Идем. Возможно, мой астрофизик сможет извлечь что-нибудь полезное из этого.

«Твой астрофизик!» — хотелось воскликнуть Малтби, но вслух он так ничего и не произнес. Он последовал за женщиной внутрь модуля звездолета и закрыл дверь.

С кривой усмешкой, когда Первый капитан усаживалась перед экраном астрофизора, Малтби занялся изучением интерьера главного капитанского мостика. Сама приборная панель размером во всю стену со вспыхивающими на ней огнями выглядела сейчас бутафорией — вся машинерия, которая контролировалась отсюда, осталась далеко в космосе. Когда-то корабль господствовал во всем Большом Магеллановом Облаке; теперь же самым эффективным оружием на корабле был пистолет Малтби. Внезапно он заметил, что леди Лорр смотрит на него.

— Я ничего не понимаю, — произнесла она. — Ответа нет.

— Возможно, — Малтби не мог не удержаться от едва заметной в его голосе иронии, — возможно, у них действительно есть важная причина, чтобы ты вышла на связь именно в 010 часов.

Едва заметное подергивание щеки женщины указывало на ее раздражение, но она так и не ответила ничего. Малтби спокойно продолжал:

— В конце концов, это не имеет значения. Они и так делают все, что положено в подобных случаях по инструкциям, созданным для того, чтобы не просмотреть малейшего шанса на спасение. Я не волшебник, чтобы придумать какое-нибудь чудо, способное помочь кому-либо обнаружить нас.

Женщина, похоже, не слышала его. Она с хмурым видом произнесла:

— Как получилось, что мы никогда не слышали радиопередач Пятидесяти Солнц? Я и раньше уже хотела задать этот вопрос. За десять лет блуждания по Облаку мы ни разу не поймали ничего, кроме треска разрядов радиоэнергии.

Малтби пожал плечами.

— Все передатчики работают на чрезвычайно сложной частоте, меняющейся каждую двадцатую секунды. Если бы ваши приборы регистрировали щелчки каждые десять минут, и…

В этот миг его перебил какой-то голос. На экране астровизора появилось мужское лицо — исполняющий обязанности Первого капитана Ратгерс.

— Ну, вот наконец и вы, — сказала женщина. — Что там у вас происходит?

— Мы высаживаем наши силы на Кассидор VII, — последовал ответ. — Как вам известно, Устав требует, чтобы Первый капитан…

— Да-да, конечно. Вы располагаете сейчас временем?

— Нет. Я воспользовался одной свободной минутой, чтобы узнать, все ли с вами в порядке, после чего свяжу вас с капитаном Плэнстоном.

— Как проходит высадка?

— Великолепно. Мы уже связались с правительством. Они, похоже, подали в отставку. Но теперь я должен отключиться. До свидания, моя леди.

Его лицо замерцало и исчезло. Экран погас. Наверное, это было одно из самых коротких «приветствий», которые кому-либо и когда-либо доводилось слышать. Но Малтби, погруженный в собственные мрачные думы, едва ли заметил это.

Итак, все кончилось. Отчаянный план правителей Пятидесяти Солнц, его собственная попытка уничтожить огромный крейсер оказались тщетными в борьбе против непобедимого врага. На мгновение ему показалось, что поражение уже почти наступило — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но потом он понял, что эта борьба больше не имеет в его жизни никакого значения. Впрочем, понимание этого не способно было улучшить его мрачного настроения.

Малтби увидел, что на красивом и волевом лице Досточтимой Глории Сесили смешалось выражение волнения и раздражения. Не было никаких сомнений, что она чувствует себя причастной к великим событиям, происходящим сейчас в космосе. Не ускользнуло от ее внимания и то, что скрывалось за краткостью этого разговора.

Экран астровизора вновь зажегся, и на нем появилось лицо человека, не знакомого Малтби, — пожилого мужчины с тяжелым подбородком и нудным голосом. Он начал:

— Это большая честь для меня, ваша милость. Надеюсь, нам удастся спасти вас каким-нибудь образом. Никогда не стоит терять надежду, вот что я скажу вам, — пока не заколочен последний гвоздь в гроб!

Он захихикал, и женщина сказала:

— Капитан Малтби сообщит вам все сведения, которые у него есть, после чего, несомненно, вы, капитан Плэнстон, сможете дать ему какой-либо совет. К сожалению, ни он, ни я не являемся астрофизиками.

— Нельзя быть специалистом во всех областях знания, — выдохнул капитан Плэнстон. — Э-э… капитан Малтби, что вам известно?

Малтби быстро рассказал, что он узнал, после чего выслушал инструкции астрофизика. Они оказались совсем короткими:

— Узнайте, сколько длятся времена года на планете. Тот желтый эффект солнечного света и темно-коричневый интересны. Сделайте следующие фотоснимки на ортохроматической пленке… Используйте три светофильтра: красный, синий и желтый. Исследуйте спектр света… Я хочу, чтобы вы проверили, нет ли там ярко-голубого солнца, ультрафиолет которого задерживается плотной атмосферой, в результате чего весь свет и тепло оказываются на поверхности в желтой полосе спектра. Особых надежд я не питаю — вам ведь известно: Большое Облако кишмя кишит голубыми звездами; пятьсот тысяч из них ярче Сириуса. И, наконец, получите информацию о временах года у туземцев. Это очень важно. До свидания!

Глава 13

Туземец был осторожен. Он все время незаметно отступал к джунглям, а четыре ноги давали ему возможность быстро передвигаться, и он, похоже, отлично знал об этом, поскольку то и дело возвращался назад, дразня их. Женщина наблюдала за ним сперва с интересом, потом с раздражением.

— Возможно, — высказала она предположение, — если мы разделимся, мне удастся направить его в твою сторону?

Она увидела недовольное выражение на лице Малтби, когда он неохотно кивнул.

— Он заманивает нас в ловушку, — решительным голосом сказал Малтби. — Включи датчики на своем шлеме и держи оружие наготове. Не торопись открывать стрельбу, но не раздумывай в критический момент. Копье способно нанести страшную рану, а у нас нет хороших медикаментов на этот случай.

Его приказной тон тут же вызвал в женщине дополнительное раздражение. Похоже, он не осознавал, что она столь же хорошо разбирается в создавшейся ситуации, как и он сам. Досточтимая Глория вздохнула. «Если нам придется остаться на этой планете, то необходимо будет внести кое-какие важные психологические коррективы, и не только мне одной», — хмуро подумала она.

— Стой! — внезапно крикнул Малтби. — Заметь, как разделяется этот овраг. Я был здесь вчера и знаю, что через двести ярдов эти ответвления соединяются вновь. Он пошел по левому, я же пойду по правому. Ты оставайся тут, пусть он вернется посмотреть, что случилось, после чего гони его на меня.

Малтби исчез, как призрак, в скрывающейся в темноте тропе, которая вилась под густой листвой. Наступила тишина.

Женщина ждала. Спустя минуту ей казалось, что она одна-одинешенька в этом желто-черном мире, безжизненном с самого начала времен. «Именно это и имел в виду вчера Малтби, — подумала леди Лорр, — когда говорил, что я не отважусь стрелять в него — ибо тогда останусь в одиночестве». Тогда до нее не дошел весь смысл сказанного им. Сейчас же она наконец осознала этот факт: одна-одинешенька на безымянной планете под желтым солнцем, одна женщина, каждое утро возвращающаяся к разрушающемуся кораблю, безжизненный металлический корпус которого лежит зарытым в болотистый темно-коричневый грунт.

Женщина стояла, задумавшись. У нее не было никаких сомнений, что проблема взаимоотношений деллианцев и мулов может быть решена здесь, как и в любом другом месте.

Из раздумий ее вывел какой-то звук. Внезапно насторожившись, она увидела, как из кустов в ста ярдах от нее на краю опушки осторожно вынырнула кошачья голова. Интересная голова. Ее свирепость производила не меньшее впечатление, чем остальные ее качества. Желтоватый торс сейчас закрывали заросли, но и того, что она уже успела рассмотреть мельком перед этим, было достаточно, чтобы она узнала тип «КК», которым обозначалось почти повсеместно распространенное в космосе семейство кентавров.

Оно следило за леди Лорр, и его огромные сверкающие черные глаза округлились от удивления. Существо повертело головой, очевидно, пытаясь обнаружить Малтби. Женщина махнула пистолетом и двинулась вперед. В ту же секунду существо исчезло. При помощи датчиков леди Лорр слышала, как оно бежит впереди. Внезапно бег замедлился, после чего вообще исчезли всякие звуки.

«Он схватил его», — подумала женщина.

На нее это произвело большое впечатление. «Эти мулы, — думала она, — с двумя сознаниями, отважны и способны на многое. Да, действительно будет просто ужасно, если из-за старых предубеждений их не удастся вовлечь в галактическую цивилизацию имперской Земли». Леди Лорр еще несколько минут наблюдала за существом, используя блочную систему связи с ним. Наконец Малтби посмотрел вверх и заметил ее. Он потряс головой, как бы чем-то озадаченный.

— Он говорит, что всегда так тепло и что он живет уже тысячу триста месяцев. А в месяце сорок восходов солнца — сорок дней. Он хочет, чтобы мы пошли дальше… Но слишком уж очевидно, что это какая-то хитрость. Нам нужно сделать осторожный дружеский шаг, и…

Он внезапно замолчал. Прежде чем она успела понять, что что-то не так, ее сознание было схвачено какой-то силой, мышцы парализованы. Ее с такой силой отбросило в сторону, что в результате удара о землю по всему телу пробежала волна мучительной боли.

Женщина осталась лежать там, оглушенная, и краем глаза она увидела, как копье пронеслось по воздуху как раз в том месте, где она только что стояла. Изогнувшись и перекатившись в сторону, когда к ней вернулась способность действовать самостоятельно, она направила пистолет в сторону, откуда появилось копье. Там по голому склону мчался еще один кентавр. Палец леди Лорр коснулся курка, а затем…

— Нет! — раздался твердый голос Малтби. — Это был разведчик, посланный вперед выяснить, что же происходит. Он сделал свою работу. Все кончилось.

Женщина опустила пистолет и с раздражением отметила, что ее рука трясется, да и все тело дрожит. Она уже открыла было рот, чтобы поблагодарить его за то, что он спас ей жизнь, но так ничего и не сказала, потому что ее голос тоже дрожал… И потому что… Он спас ей жизнь! Она была на грани потери сознания от потрясения, вызванного этой мыслью. Это казалось невероятным, но она никогда прежде не оказывалась в смертельной опасности, которой ей угрожал бы какой-либо отдельный индивидуум. Хотя в прошлом бывали случаи, когда ее крейсер оказался почти на самой внешней границе одной звезды, или же когда, как совсем недавно, угодил в шторм. Но тогда угроза была безличная, и ее можно было отвести при помощи виртуозной техники и прекрасно обученного экипажа. Сейчас же все было иначе.

По дороге к модулю звездолета она пыталась понять, в чем же состоит различие. И ей показалось, что наконец ей это удалось.

— Спектр лишен ярких характерных особенностей, — сообщал Малтби новые сведения по космической связи. — Нет вообще никаких темных линий — лишь две желтые полосы, такой яркости, что режут глаза. Как вы и предполагали, по всей видимости, наше солнце — голубое, но его фиолетовое излучение задерживается плотной атмосферой. Однако, — закончил он, — уникальность этого явления ограничивается нашей планетой, происхождением ее плотной атмосферы. Есть какие-либо вопросы?

— Не-е-ет! — Астрофизик выглядел задумчивым. — И я больше не могу дать вам никаких инструкций. Я должен изучить этот материал. Пожалуйста, попросите к астровизору леди Лорр. Мне бы хотелось, если вы не против, поговорить с ней с глазу на глаз.

— Конечно.

Когда она пришла, Малтби вышел наружу и стал наблюдать за поднимавшейся по небосклону луной. Темнота — он заметил это явление еще прошлой ночью — создавала повсюду какую-то едва различимую фиолетовую дымку. Теперь у него было этому объяснение. При таком угловом диаметре солнца и таком видимом его цвете температура на поверхности была бы минус сто восемьдесят градусов, а не плюс восемьдесят. Голубое солнце, одно из пятиста тысяч… Интересно, но… — Малтби невесело усмехнулся. Слова капитана Клэнстона «И я больше не могу дать вам никаких инструкций» прозвучали окончательным приговором по их «делу»…

Он невольно вздрогнул. А спустя несколько секунд попытался представить, как он через год сидит на этом стуле и пялится на неменяющуюся луну. Через десять лет, двадцать…

Внезапно он заметил, что женщина стоит в дверях и смотрит на него, сидящего на своем металлическом стуле. Он посмотрел на нее. Сноп белого света от корабля высвечивал овал ее лица, на котором застыло какое-то странное выражение. Сейчас оно казалось удивительно бледным после желтизны, уже ставшей, казалось, привычным для нее цветом.

— Мы больше не будем использовать космическую связь, — сказала она и, повернувшись, ушла внутрь корабля.

Малтби почти равнодушно кивнул головой. Это резкое прекращение связи было суровым и даже жестоким испытанием, но Устав в подобных случаях не оставлял место никаким другим толкованиям: потерпевшие кораблекрушение должны четко и полностью осознать, не питая ложных надежд и иллюзий, создаваемых в результате радиосвязи, что они отрезаны навсегда. И теперь им предстоит жить, полагаясь только на себя.

Что ж, так тому и быть. Факт остается фактом, и не стоит отворачиваться от него. В одной из книг, прочитанных им на крейсере, была глава о потерпевших катастрофу. В ней рассказывалось о том, что примерно девятьсот миллионов людей, если следовать анналам человеческой истории, оказались отрезанными от цивилизации и предоставленными самим себе на неоткрытых к тому времени планетах. Большинство из этих планет впоследствии было обнаружено; и по крайней мере на десяти тысячах из них выросшее до огромной величины население происходило от первоначального ядра робинзонов. Закон предписывал, что такие робинзоны не должны уклоняться от участия в подобного рода увеличении численности населения — каким бы ни был их прежний ранг и звание. Уцелевшие должны забыть о своих личных устремлениях и чувствах и думать о себе как об инструментах расовой экспансии. Существовали даже наказания, естественно, невыполнимые, если спасения не приходило, но безжалостно применяемые, когда ослушников обнаруживали.

Конечно, вполне вероятно, что суд мог бы прийти к выводу, что человек и… э-э… робот — случай особый. Наверное, Малтби просидел полчаса. Наконец, вдруг почувствовав голод, он встал. Он совсем забыл об ужине и разозлился на себя. Черт побери, эта ночь казалась совсем не подходящей для попытки оказать на нее воздействие. Рано или поздно, но ее придется убедить, что и она тоже должна участвовать в процессе приготовления пищи.

Но не сегодня.

Он торопливо прошел внутрь корабля к компактной кухоньке, входившей в состав каждого корабельного модуля. В коридоре он остановился. Полоска света выбивалась из-под двери, ведущей на кухоньку. Там кто-то тихо и весело, но без определенной мелодии насвистывал; к тому же по коридору распространился запах приготовляемых овощей и жаркого из мяса лака.

Они чуть было не столкнулись в дверях.

— А я уже пошла звать тебя, — сказала женщина.

С едой было быстро покончено. При этом они не обронили ни слова. Поставив посуду в автоматическую посудомойку, они ушли в огромную кают-компанию, где развалились в креслах. Наконец Малтби заметил, что женщина внимательно изучает его с выражением удивления в глазах.

— Существует ли шанс, — внезапно произнесла она, — что у мула и женщины человеческой расы могут быть дети?

— По правде говоря, — признался Малтби, — я сомневаюсь в этом.

Он пустился в описание процесса использования холода и давления для формирования протоплазмы, что применялось для создания самых первых мулов. Когда он закончил, то увидел, что в ее глазах еще оставалось какое-то слабое изумление.

— Со мной сегодня произошла одна очень интересная вещь, — произнесла женщина странным тоном. — После того, как тот туземец метнул свое копье. Я поняла… — на мгновение показалось, что ей трудно говорить, — я поняла, если говорить обо мне лично, что я решила проблему роботов. Разумеется, — спокойно закончила она, — я не удержалась бы в любом случае. Но приятно сознавать, что ты мне нравишься, — она улыбнулась, — нравишься по-настоящему.

Глава 14

Малтби все утро следующего дня просидел на стуле, ломая голову над загадкой голубого солнца, выглядевшего, как желтое. Почти не сомневаясь в визите туземцев, он решил остаться возле корабля. Он не сводил глаз с опушки поляны, краев долины, тропинок в джунглях, но…

Есть закон, вспомнил он, перехода света в другие волновые диапазоны, например, в желтый. Довольно сложный, но, учитывая то, что вся аппаратура главного мостика являлась приборами управления, а не собственно машинами, он должен был положиться на математику, если все еще продолжал надеяться выяснить, что же это за солнце. Вероятнее всего, большая часть лучей проходила через ультрафиолетовый диапазон, но проверить это было невозможно. Поэтому надо было заняться желтым.

Малтби вошел в корабль. Глории нигде не было видно, но дверь в ее спальню была заперта. Обнаружив блокнот, он вернулся к своему креслу и начал делать расчеты. Спустя час он получил ответ: один миллион триста тысяч миллионов миль. Примерно пятая часть светового года. Он обрывисто рассмеялся. Это было то, что надо. Но ему нужны были более полные данные, иначе…

Иначе что?

Он замер, и вдруг в какой-то вспышке озарения чудовищная правда открылась ему. С криком он вскочил со стула и бросился ко входной двери, когда длинная черная тень пронеслась над ним. И эта тень была такой огромной, на мгновение закрыв всю долину, что невольно Малтби остановился и посмотрел вверх.

Над желто-коричневыми джунглями планеты низко висел крейсер «Звёздный рой». Была уже выпущена спасательная шлюпка, сверкавшая желтоватым серебром, она совершила вокруг корабля несколько кругов, после чего начала опускаться.

— Подумать только, — сказал он леди Лорр, — и это как раз, когда я узнал истину!

Женщина, как он заметил, не смотрела на него. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.

— Что же касается остального, — продолжил Малтби, — то как мне представляется, лучше всего посадить меня в камеру для психологической обработки и…

По-прежнему не глядя на него, леди Лорр оборвала его:

— Не смеши меня! Не воображай, что если поцеловал меня, то я должна чувствовать смущение. Я позже приму тебя в своей каюте.

Ванная, новая одежда… Наконец Малтби был перенесен при помощи нуль-Т-передатчика в отдел астрофизики. Хотя его первое открытие было в общем верным, но ему не хватало более детальной информации.

— А, Малтби! — руководитель отдела подошел к нему и пожал руку. — Речь идет о звезде, которую вы там обнаружили… Мы уже после вашего самого первого описания желтизны и черноты начали подозревать. Но, разумеется, мы не могли питать особые надежды… Это запрещено, знаете ли. Наклонение оси, явно длинное лето, за время которого у крупных деревьев в джунглях не появилось колец роста — это уже являлось весьма красноречивой подсказкой. А убогий спектр при полном отсутствии темных линий — это уже почти решающий довод. Последним доказательством было то, что ортохроматическая пленка была передержана, тогда как фотографии, сделанные с использованием синего и красного фильтров, были сильно недодержаны. Этот тип звезды настолько горяч, что практически все излучение ее энергии проходит в ультраволновой видимой части спектра. Вторичное излучение — нечто вроде флюоресценции в атмосфере самой звезды — производит желтый цвет в видимой части спектра, в то время как ничтожная часть ультрафиолетовой радиации переходит в более длинные волны посредством атомов гелия. Своего рода флюоресцентная лампа, но космического масштаба. Полное излучение, достигающее планету, естественно, было огромным, но совсем другое дело — излучение на поверхности, после прохождения многомильных слоев поглощающих его озона, водяных паров, двуокиси углерода и других газов. Неудивительно, что туземец сказал, что солнце всегда горячее — лето здесь длится четыре тысячи лет. Обычное излучение такого внушающего ужас солнца по космическим масштабам примерно равное радиации Новой в ее катастрофическом максимуме активности и по времени длящееся всего несколько часов, приблизительно эквивалентно радиации ста миллионов обычных звезд. Новая типа О, так мы называем эти самые яркие из всех солнц. И в Большом Магеллановом Облаке имеется только одна такая звезда — огромная и ослепительная С Дорадус. Когда я попросил тебя позвать Первого капитана Лорр, я рассказал ей, что из ста миллионов солнц она выбрала…

В этом месте объяснений Малтби его перебил:

— Одну минуту, вы что, сообщили это леди Лорр прошлой ночью?

— А была ли здесь ночь? — поинтересовался капитан Плэнстон. — Ладно-ладно… Кстати, я почти забыл… Такие вещи, как замужество, теперь, когда я старик, не имеют для меня важного значения. Но примите мои поздравления.

Все это слишком быстро нахлынуло на Малтби. Его сознание все еще обдумывало смысл первого сообщения — что она знала обо всем этом все это время. Вторая часть заявления астрофизика вызвала у него замешательство.

— Поздравления? — повторил он тупо.

— Ей уже давно пора выбрать себе мужа, — громко сказал капитан. — Вы знаете, она из тех женщин, которые думают только о карьере. Кроме того, это произведет самое благоприятное впечатление на других роботов… прощу прощения. Поверьте, название не имеет для меня ни малейшего значения. Как бы то ни было, но леди Лорр лично объявила об этом несколько минут назад, так что заходите ко мне еще раз. — Он отвернулся, махнув рукой, и отошел.

Малтби направился к ближайшему нуль-Т-передатчику. Глория, вероятнее всего, в данный момент с нетерпением ждет его.

Она не будет разочарована.

Глава 15

Слабо светящийся шар, примерно трех футов в диаметре, висел в воздухе в самом центре каюты, и его самая нижняя часть была на уровнеподбородка Малтби. Нахмурив брови, напрягая свой двойной разум, он выбрался из постели, сунул ноги в тапочки и медленно обошел светящийся предмет. Едва он оказался сзади, как шар исчез.

Он торопливо вернулся… и вновь увидел его. Малтби усмехнулся. Как он и предполагал, это была проекция, направленная из космоса на его кровать и не имеющая материального воплощения в его каюте. Поэтому шар невозможно было увидеть сзади. Морщины на его лице углубились, когда он начал ломать голову над происходящим. Если бы он не знал, что они не обладают подобным коммуникатором, то подумал бы, что ему пытаются сообщить, что настало время перейти к действиям.

Ему же совсем этого не хотелось. Более, чем когда-либо, его раздирали сомнения и нерешительность. И все-таки кто же это пытается связаться с ним? Ему вдруг захотелось нажать кнопку, вызвать центр управления огромного крейсера и сообщить о происходящем в его каюте. Не хотелось, чтобы Глория думала, что он имел тайный сеанс связи с кем-то из космоса. А если у нее возникнут подозрения, то даже то, что он женат на ней, не спасет Малтби: его двойной разум будет подвергнут допросу, проводить который будет психолог звездолета лейтенант Неслор.

Однако помимо супружеских обязанностей у него были и другие. Он сел на постель, с мрачным видом посмотрел на шар и произнес:

— Я сейчас попытаюсь определить, кто вы. Чего вы хотите?

Из шара послышался голос, твердый, уверенный голос:

— Вы думаете, что вам известно, кто связался с вами таким необычным для вас способом?

Малтби узнал этот голос. Глаза его сузились, он с трудом проглотил комок в горле; потом взял себя в руки. Он вспомнил, что за его каютой может вестись наблюдение, и если он сразу узнает говорящего с ним, то людьми безопасности корабля могут быть сделаны соответствующие выводы. Вот для них Малтби и сказал:

— Логика здесь сравнительно проста. Я мул, нахожусь на борту земного крейсера «Звёздный рой», ведущего разведку в Большом Магеллановом Облаке. И кто может пытаться связаться со мной, как не скрывающиеся от правительства представители моей расы?

— Зная об этом, — подчеркнуто произнес голос, — вы тем не менее не сделали попытки выдать нас?

Малтби ничего не ответил. Он не был уверен, что ему понравилось это замечание. И понял, что эти слова, как и его собственные, были предназначены возможным слушателям. Но с их стороны было не очень дружественно обратить внимание этих слушателей на то, что он собирался сохранить этот разговор в тайне. Он более остро, чем раньше, осознал, что ему лучше не говорить о своем политическом положении как на корабле, так и вне его. И взвешивать каждое произносимое им слово. Пристально глядя на светящийся предмет, Малтби решил, что лучше напрямик спросить, с кем он разговаривает.

— Кто вы? — коротко спросил он.

— Ханстон!

— О! — вырвалось у Малтби.

Нельзя сказать, что его удивление было полностью поддельным. Была разница между тем, что он сам узнал голос, и устным подтверждением этого факта. Он внезапно почему-то понял, что за самим этим фактом скрывается еще что-то.

Ханстона освободили после того, как «Звёздный рой» определило местонахождение Пятидесяти Солнц. С того времени Малтби — из-за своего нахождения на борту этого крейсера — фактически был лишен связи с внешним миром.

— Чего вы хотите? — тихим голосом Малтби повторил свой вопрос.

— Вашей дипломатической поддержки.

— Моей чего? — переспросил Малтби.

— В соответствии с нашими убеждениями, — твердым и гордым голосом начал голос, — которые и вы, несомненно, должны разделять, мулы, несмотря на свою малочисленность, имеют право на равное участие в правительстве Пятидесяти Солнц. Сегодня я приказал взять под контроль все планеты нашего содружества. В этот момент армии мулов, опираясь на самый огромный арсенал супероружия в любой галактике, осуществляют высадку и вскоре возьмут контроль над планетами. Вы… — Голос умолк, потом спокойно спросил: — Вы успеваете следить за мной, капитан Малтби?

Этот вопрос был подобен тишине, наступающей вслед за раскатом грома. Медленно Малтби приходил в себя после сильного потрясения, вызванного этим известием. Он встал, потом снова уселся на кровать. Мелькнула мысль, что хотя в мире происходят величайшие события, но здесь, в его каюте, все остается неизменным — все та же каюта, светящийся шар и он сам.

В нем вспыхнул гнев. Он с яростью выкрикнул:

— Вы отдали этот приказ… — Малтби умолк, взяв себя в руки. Его мозг переключился на способность дать оценку этой новости, как и тому, что неминуемо последует вслед за этим. Наконец, прекрасно понимая, что в его положении он не может спорить по этому вопросу, Малтби сказал: — Вы надеетесь на признание fait accompli^[4]. Но то, что я знаю о неизменной политике Империи Земли, убеждает меня, что ваши надежды тщетны.

— Напротив, — последовал быстрый ответ. — Необходимо убедить только Первого капитана леди Лорр. Ей предоставлены все полномочия действовать так, как она сочтет нужным. И ведь она — ваша жена.

Несколько успокоившись, Малтби задумался, не зная, что же ему делать. Самое интересное, что Ханстон, устроив самолично эту заварушку, теперь ищет его поддержки. Хотя, впрочем, не слишком уж это и интересно. На самом же деле Малтби молчал, ибо только сейчас до него вдруг дошло, что он знал, что нечто подобное обязательно произойдет с того самого момента, когда в новостях объявили об обнаружении земным крейсером цивилизации Пятидесяти Солнц еще несколько месяцев назад. Через десять лет, пять лет, даже один год печать одобрения Земли навеки закрепит демократическую систему Пятидесяти Солнц такой, какой она есть. А законы этого правительства недвусмысленно исключат мулов из какого-либо участия в управлении обществом. Сейчас же, в этом месяце, теоретически еще оставалась возможность перемен. Потом же…

Было ясно, что он лично запаздывал с принятием решения. Эмоции пробудили в людях сначала мысли о действии, а потом наконец перешли в сами эти действия. Он должен каким-то образом покинуть корабль и узнать, что же происходит. Однако в данное время главное — осторожность.

— Я не против того, чтобы изложить ваши доводы моей жене, — сказал Малтби. — Но отдельные ваши заявления не произвели на меня никакого впечатления. Вы вот сказали, что обладаете «самым большим арсеналом супероружия в любой галактике». Должен признаться, что этот способ космической связи мне не знаком, но в целом ваше заявление, скорее всего, откровенная чепуха. Вы просто не в состоянии знать, какое оружие находится на борту даже одного этого крейсера — ведь даже я сам, при всех моих возможностях, этого не знаю. Более того, можно без боязни ошибиться допустить, что ни один корабль не может иметь на своем борту больше оружия, чем Земля за очень короткий срок может сосредоточить в любой точке обозначенной на картах части вселенной. Находясь в изоляции, в которой пребывали все мы, вы не можете даже предполагать, каким же может быть это оружие, и уж тем более утверждать со всей уверенностью, что ваше лучше. В связи с этим мой следующий вопрос таков: зачем вы вообще прибегли к такой дешевой угрозе? Из всех ваших аргументов этот меньше всего способен вызвать симпатию к вашему делу? Ну?

На главном мостике огромного звездолета Досточтимая Глория Сесили отвернулась от экрана, на котором была видна каюта Малтби. Ее прекрасное лицо в задумчивости нахмурилось.

— Что вы об этом думаете, лейтенант Неслор? — растягивая слова, спросила она у психолога.

Та твердым голосом ответила:

— Мне кажется, благородная леди, что это именно то, о чем мы говорили, когда вы впервые спросили меня, каким будет психологический эффект вашего супружества с Питером Малтби.

Первый капитан изумленно уставилась на свою помощницу.

— Вы в своем уме? Его реакция была естественной, даже в мелочах. Он подробно изложил мне свою точку зрения на ситуацию в Пятидесяти Солнцах. Каждое его слово соответствовало…

Раздался тихий сигнал из внутреннего коммутатора. На экране появились голова и плечи какого-то мужчины.

— Дрейдон, — сказал он, — начальник радиорубки. Относительно вашего вопроса об ультракоротковолновых излучениях, в настоящее время сфокусированных в спальне вашего мужа. Подобное устройство было изобретено в главной галактике примерно сто девяносто лет назад. Это изобретение должно было использоваться во всех новых военных кораблях и быть установлено во всех старых, классом выше крейсера, но мы уже находились в пути, когда началось массовое производство.

В связи с этим можно утверждать, что творческий уровень мулов (по крайней мере в этой области) не уступает гениям Земли, хотя трудно понять, каким образом удалось столь немногочисленному народу добиться столь многого. Сама эта немногочисленность делает весьма вероятным то, что они даже не знают, что нам мгновенно стало известно о проникновении внутрь корабля их энергетических излучений. Возможно, им даже не известно о всех дополнительных возможностях использования этого изобретения. Есть ли еще вопросы, благородная леди?

— Да. Каким же образом это происходит?

— Энергия. Чистая энергия. Мощный пучок ультракоротких волн направляется в большой сектор пространства, где предположительно находится корабль, принимающий сигналы. Все генераторы посылающего корабля настраиваются на этот луч. Насколько я помню, во время экспериментов связь устанавливалась с расстояния трех с половиной тысяч световых лет.

— Да, — нетерпеливо произнесла леди Лорр, — но каков же принцип? Каким образом, к примеру, им удалось отличить «Звёздный рой» от сотен других звездолетов?

— Как вам известно, — последовал ответ, — наш корабль каждую секунду испускает индентификационные лучи на особой длине волны. Ультракоротковолновые лучи настраиваются на эту длину волны, и когда происходит контакт, то они в буквальном смысле мгновенно реагируют. В тот же миг все лучи фокусируются в центре источника этих идентицификационных волн, после чего тот остается в их фокусе независимо от своей скорости или изменения направления движения. Естественно, после того как осуществилась эта фокусировка, послать стереоизображение и звуковое сопровождение никакого труда не представляет.

— Понятно, — Леди Лорр задумалась. — Спасибо.

Отключив связь, она снова повернулась к экрану, показывавшему каюту Малтби.

— Очень хорошо, — сказал ее муж, — я представлю ваши доводы моей жене.

В ответ светящийся шар исчез.

Леди Лорр оставалась спокойно сидеть. Весь этот разговор был записан, так что пропущенную ею часть можно будет потом еще раз прослушать. Она медленно повернулась к лейтенанту Неслор и высказала вслух мысль, которая не выходила все это время у нее из головы:

— Какие у вас основания заявлять то, что вы сказали мне перед тем, как нас прервали?

— То, что происходит здесь, имеет принципиальное значение для всех Пятидесяти Солнц и решения их проблемы, — спокойно произнесла более старшая женщина. — Это слишком серьезно, чтобы можно было допустить какое-либо вмешательство. Ваш муж должен покинуть звездолет, а вы сами — позволить освободить вас под психическим воздействием от любви к нему до тех пор, пока со всей этой проблемой не будет наконец покончено. Вы ведь понимаете это, не так ли?

— Нет! — упрямо произнесла леди Лорр. — Не понимаю! На чем же основывается ваше мнение?

— Есть несколько ключевых моментов, — сказала психолог. — Один из них то, что вы замужем за ним. Мадам, вы бы никогда не вышли замуж за обычного человека.

— Разумеется, — с гордостью и достоинством ответила Первый капитан. — Вы ведь сами утверждали, что его IQ, IQ его двойного разума, больше моего.

Лейтенант Неслор язвительно рассмеялась.

— С каких это пор IQ имеет для вас какое-либо значение? Да если бы это было веским основанием для признания равенства, то все королевские и благородные роды Галактики уже давно бы кишели профессорами и академиками. Нет-нет, мой капитан, в человеке, рожденном занять высокое положение, есть инстинктивное чувство величия, которое не имеет ничего общего с интеллектом или талантом. Мы, менее счастливые смертные, можем переживать, считать это несправедливым, но ничего с этим поделать мы не в силах. Когда лорд входит в комнату, мы можем ненавидеть его, не любить, игнорировать его или пасть перед ним на колени, но мы никогда не останемся равнодушными к нему. В капитане Малтби есть такое величие. Возможно, вы подсознательно чувствовали это, когда решили выйти за него замуж, но это было именно так.

— Но он всего лишь капитан военно-космических сил Пятидесяти Солнц, — возразила Первый капитан, — и он сирота, и достичь этого положения ему помогло государство.

Лейтенант Неслор слушала ее невозмутимо.

— Он знает, кто он такой. Не ошибайтесь на этот счет. Я могу лишь сожалеть, что вы с такой поспешностью вышли за него замуж, в результате чего мне так и не удалось более подробно исследовать его двойной мозг. Меня весьма заинтриговала его история.

— Он ничего от меня не утаил!

— Благородная леди, — резко произнесла женщина-психолог. — Подумайте, что говорите! Мы имеем дело с человеком, чей самый низкий индекс IQ более 170. Каждым своим произнесенным словом вы показываете свое пристрастное отношение к нему, как любимому человеку. Я не ставлю под сомнение, — продолжала психолог, — ваше глубокое доверие к нему. Насколько мне удалось определить, он человек способный и честный. Но свое окончательное решение касательно Пятидесяти Солнц вы должны сделать независимо от ваших чувств. Теперь вы поняли меня?

Последовала долгая пауза, а потом едва заметный кивок.

— Высадите его на Атмионе, — сказала леди Лорр бесцветным голосом. — Мы возвращаемся на Кассидор.

Глава 16

Стоя на земле, Малтби наблюдал, как «Звёздный рой» исчезает в голубой дымке ионосферы. Потом он повернулся и поймал такси, на котором доехал до ближайшего отеля. Оттуда он сделал первый свой звонок. Через час в отеле появилась женщина. Едва заметив его, она произнесла холодное приветствие, но постепенно, под его взглядом, враждебность начала покидать ее. Подойдя к Малтби, она осторожно опустилась на колени и поцеловала его руку.

— Можешь встать, — сказал Малтби.

Женщина встала и попятилась, с тревогой глядя на него слегка смущенным и одновременно несколько вызывающим взглядом.

Малтби сам чувствовал себя глупо в этой ситуации. Решение многих поколений мулов, что лишь наследственное руководство является единственно правильным среди такого огромного количества невероятно талантливых людей, приняло неожиданный оборот, когда Питер Малтби, сын последнего руководителя, попал в плен к деллианцам после сражения, в котором погиб его отец. После долгого обсуждения остальные члены руководства решили, что его право быть их вождем остается в силе. Они даже начали верить, что к выгоде мулов будет то, что их руководитель воспитывается и растет среди людей Пятидесяти Солнц. Особенно потому, что примерное поведение его и других плененных детей, теперь уже выросших, возможно, поможет вернуть благосклонное отношение к мулам народа Пятидесяти Солнц. Кое-кто из старого руководства действительно считал, что этот выход — единственно возможный путь для спасения их расы. Так что было любопытно узнать, что, несмотря на действия Ханстона, одна женщина подтверждает таким вот образом, хотя бы частично, его статус.

— Мое положение таково, — начал Малтби. — Я не сомневаюсь: костюм, что на мне, соединен с датчиком на «Звёздный рой». Я хочу, чтобы кто-нибудь носил его во время моего посещения тайного города.

— Я уверена, что это можно устроить, — заверила его женщина. — Корабль прибудет на встречу завтра в полночь. Вас это устраивает?

— Я буду там.

Женщина спросила нерешительно:

— Что-нибудь еще?

— Да, — ответил Малтби. — Кто поддерживает Ханстона?

— Молодые мужчины, — не раздумывая, ответила женщина.

— А как насчет молодых женщин?

Женщина улыбнулась.

— Я ведь прибыла сюда, не так ли?

— Да, но только половинкой сердца.

— Другая половинка, — продолжила женщина уже серьезным тоном, — сейчас с молодым человеком, который сражается в одной из армий Ханстона.

— Почему же твое сердце не все там?

— Потому что я не убеждена в необходимости отказываться от старой системы управления при первом же кризисе. Мы выбрали наследственное правление на определенный период. Мы, женщины, в общем не одобряем импульсивных рискованных предприятий, осуществляемых искателями приключений вроде Ханстона, хотя и понимаем, что это критический момент.

— Прежде, чем все будет закончено, погибнет множество людей, — мрачно заметил Малтби. — Надеюсь, что твой парень не будет среди них.

— Спасибо, — поблагодарила женщина и удалилась.

Мулы жили на девяти безымянных планетах, в девяти тайных городах. Как и планеты, эти города не имели названий. Их называли просто: «the city», с едва заметным ударением на артикль the. Все эти «сити» были расположены под землей. Три из них — под огромными бурными океанами, два — под горными кряжами, а где остальные четыре — никто не знал.

О последнем факте Малтби догадался во время одной из своих поездок. Выходы на поверхность располагались далеко от городов, туннели, ведущие к ним, были настолько извилисты, что самые большие космические корабли были вынуждены двигаться по ним с минимальной скоростью. Прибывший за Малтби корабль опоздал всего на десять минут. Его экипаж составляли в основном женщины, но было также несколько пожилых мужчин, и среди них три бывших советника его погибшего отца. Джонсон, Сондерс и Коллингс. Последний выступал от имени всех.

— Я не уверен, — начал он, — что вам следует отправиться в город. Вы можете столкнуться с враждебностью, даже со стороны женщин. Они боятся за своих сыновей, мужей и любимых, но сохраняют им верность. Все действия Ханстона и компании покрыты завесой тайны. Мы понятия не имеем, что происходит — в тайный город информация извне не поступает.

— Иного я и не ожидал, — ответил Малтби. — Я хотел бы выступить с речью, в общих чертах обрисовать ситуацию в целом, как она представляется мне.

Позднее, когда Малтби предстал перед публикой, его не встретили аплодисментами. Двадцать тысяч человек в огромном зале слушали его в полной тишине, которая, казалось, даже усилилась, когда он начал описывать оружие, имевшееся на борту «Звёздного роя».

Когда он начал говорить об общих принципах политики Империи Земли в отношении затерянных колоний вроде Пятидесяти Солнц, их неодобрение стало еще более очевидным.

— Если только мулам не удастся заключить какое-либо соглашение с Землей или каким-нибудь образом нейтрализовать мощь Земли, то все предыдущие победы окажутся бесполезными, бессмысленными и наверняка все закончится катастрофой. У Пятидесяти Солнц недостаточно сил для победы над боевым звездолетом «Звёздным роем», не говоря уже об остальных кораблях, которые Земля направит сюда в случае кризиса. Поэтому…

Тут его прервали — одновременно взревели все динамики, расположенные в этом огромном зале:

— Он шпион своей жены-землянки! Он никогда не был с нами!

Малтби мрачно улыбнулся. Итак, приятели Ханстона решили, что его трезвые доводы могут привести к нежелательным для них результатам, о чем и свидетельствовали последние действия. Он подождал, пока не установится тишина. Но шла минута за минутой, а гвалт не прекращался, наоборот, усиливался. Публика, однако, не относилась к числу тех, кто считает крик веским доказательством в споре. Малтби заметил, как несколько выведенных из себя женщин принялось срывать динамики, до которых могли дотянуться, но это было не самое разумное решение, поскольку слишком уж много их было установлено на потолке. Суматоха усиливалась.

«Ведь Ханстон и его люди, несомненно, осознают, — подумал обеспокоенно Малтби, — что такими действиями они раздражают своих последователей. Почему же они отважились пойти на такой риск?» Единственным разумным ответом на это было то, что они пытаются выиграть время. У них спрятан про запас какой-то козырь, нечто такое, что пересилит все раздражение и сопротивление аудитории.

Кто-то дотронулся до его руки. Малтби повернулся и увидел, что это был Коллингс. Старик казался встревоженным.

— Мне все это не нравится, — сказал он, пытаясь перекрыть рев голосов. — Раз они зашли так далеко, то могут даже попытаться совершить покушение на вас. Наверное, вам лучше вернуться немедленно в Атмион или Кассидор, куда пожелаете.

Малтби задумался.

— Давайте Атмион, — сказал он наконец. — Я не хочу, чтобы земляне со «Звёздного роя» начали подозревать, что я скитаюсь по космосу. В каком-то смысле меня с ними больше ничего не связывает, но я считаю, что эта связь все еще представляет определенную ценность.

Он усмехнулся, понимая, что за его словами скрывается и кое-что другое. Хотя гипнотические машины освободили Глорию от любви к нему, но ведь на него-то они не воздействовали, и он по-прежнему был влюблен в нее! И какие бы усилия он ни прилагал, но ему не в силах было изменить это положение вещей.

— Вы знаете, как связаться со мной, если что-нибудь случится, — сказал он.

Это тоже звучало неубедительно. Он догадывался, что именно Ханстон и позаботится, чтобы никакая информация не дошла до тайного города на этой безымянной планете. Как он сам собирался получить информацию — это другое дело.

Внезапно Малтби почувствовал себя всеми покинутым. Как пария, он ушел со сцены. Шум постепенно затихал за его спиной.

Шли дни. Самым удивительным Малтби казалось то, что ничего не было слышно о «Звёздном рое». Целый месяц он бесцельно посещал один город за другим; и единственной новостью было сообщение об успехе мулов. Передавались помпезные репортажи о том, как население Пятидесяти Солнц бурно приветствует новых правителей как лидеров в борьбе против корабля Империи Земли (должно быть, везде мулы взяли власть в свои руки и захватили радиостанции). Против людей, предки которых пятнадцать тысяч лет назад уничтожили всех роботов, попавших им в руки, а уцелевших вынудили спасаться бегством на этом далеком звездном облаке.

Эта тема без конца повторялась. Ни один робот (использовалось именно это слово) не может доверять людям после того, что случилось в прошлом. Мулы спасут мир «роботов» от вероломных человеческих существ и их крейсера.

Сопровождавшая каждое такое сообщение о крейсере нотка триумфа внушала Малтби беспокойство и страх. Завтракая на открытой террасе ресторана, на тридцать первый день Малтби уже не в первый раз мрачно задумался над этим. Негромкая, но бравурная музыка лилась из репродуктора над его головой. Буквально чуть ли не над самой его головой, потому что он настолько был поглощен собственными думами, что едва ли замечал что-либо вокруг.

Из головы не выходила одна мысль: «Что же случилось со «Звёздным роем»? Где же может быть корабль?»

Глория говорила: «Мы немедленно начнем действовать. Земля не признает власти меньшинства. Мулы получат демократические привилегии и равные права, но не доминирующее положение. Это окончательно!»

Кроме того, как понял Малтби, это вполне разумно, ЕСЛИ люди действительно изжили свое предубеждение против так называемых роботов. Это было большое ЕСЛИ; и то, с какой поспешностью они удалили его с корабля, доказывало, что проблема вовсе не была решена.

Эта его мысль прервалась, когда над ним на самой высокой ноте оборвалась музыка и после короткой паузы раздался мужской голос, несомненно, принадлежавший Ханстону:

— Важное сообщение для всех граждан Пятидесяти Солнц. Земной крейсер больше не представляет для нас никакой опасности. Благодаря хитрости мулам удалось захватить его, и теперь он находится на Кассидоре, где наши технические эксперты раскрывают многие его секреты. Граждане Пятидесяти Солнц! Дни тревог и забот кончились. В будущем вашими делами будут управлять ваши сородичи и защитники, мулы. Как их и ваш вождь, я настоящим заявляю, что тридцать миллиардов жителей наших семидесяти планет должны сейчас отдать все свои силы делу подготовки к будущим визитам из главной Галактики. Заверяю вас, что ни один военный корабль больше никогда не вторгнется в Большое Магелланово Облако, которое мы сейчас торжественно провозглашаем нашим жизненным пространством, священным и неприкосновенным отныне и навсегда.

Но это — в будущем. В данный же момент мы, граждане Пятидесяти Солнц, успешно избежали самой страшной опасности в нашей истории. В связи с этим я объявляю трехдневный праздник. Пусть льются музыка, веселье, смех…

Вначале Малтби показалось, что тут и думать не над чем. Он просто пошел по бульвару, где росли деревья и цветы, мимо прекрасных домов. Но вскоре он попытался мысленно представить себе непобедимый крейсер, захваченный мулами — вместе со всем экипажем… если кто-нибудь из землян еще оставался в живых. Каким же образом это удалось сделать? О великая темнота космоса, как?

Впрочем, это было по силам мулам — с их способным к гипнозу могучим двойным разумом. Если бы только на борт корабля проникло достаточное их число, чтобы подчинить себе все высшее руководство.

Но кто в здравом уме решится на то, чтобы пропустить на звездолет первую группу мулов? Еще месяц назад у «Звёздного роя» была по меньшей мере двойная защита против подобного катастрофического финала его долгого путешествия. Первой была талантливая женщина-психолог корабля лейтенант Неслор, которая без всяких колебаний «сунула бы свой нос» в мозг любого прибывшего на борт звездолета человека. Вторым защитником был он, капитан Питер Малтби, чей двойной разум мгновенно заметил бы присутствие еще одного мула.

Однако сейчас он, Малтби, не на корабле, а прогуливается по тихой замечательной улице, пытаясь совладать со своими страхами и сомнениями. Он оказался здесь, потому что… В вспышке внезапного озарения Малтби вздохнул. Так вот почему этот светящийся шар явился ему, а Ханстон был так вежлив! Слова этого человека не имели ничего общего с его намерениями. Все эти действия были предназначены только для одного: чтобы на борту корабля остался лишь один человек, способный мгновенно распознать присутствие мулов. Трудно сказать, как бы он поступил, если бы обнаружил их. Почти немыслимо было бы выдать на смерть одного из своих соплеменников из-за любви к женщине чуждой расы. И все же он не мог допустить, чтобы она оказалась в плену. Возможно, он решил бы предупредить потенциальных захватчиков о том, чтобы они убрались с корабля. Но для принятия этого решения, на который в момент атаки ему отводилось бы лишь считанные мгновения, ясное дело, ему понадобилось бы напряжение всех логических способностей своего мозга.

Впрочем, теперь это не имело никакого значения. События развивались своим ходом, без какой-либо связи с ним. Он никак не мог повлиять на них. Политическое давление правительства Пятидесяти Солнц, захват мощного крейсера — все это лежало за пределами влияния человека, который ошибался в оценке происходивших событий и которого сейчас самого вполне могли убить. И даже прежних сторонников его смерть не сильно обеспокоила бы. В этот час триумфа Ханстона невозможно было установить контакт с этим тайным городом.

Ясно, что он должен что-то делать. Если верно, что звездолет «Звёздный рой» захвачен, то же самое относится к Достопочтимой Глории Сесили. А ведь леди Лорр из благородного рода Лорр ко всем прочим своим высоким титулам была еще и миссис Питер Малтби. Такова была реальность. И уже из этого родилась первая сугубо личная цель в его одинокой жизни.

Глава 17

Перед Малтби была верфь военно-космических сил Пятидесяти Солнц. Он остановился на тротуаре в ста футах от главного служебного входа и небрежно закурил. Курение было преимущественно привычкой неделлианцев, а сам он никогда не курил. Но человеку, собирающемуся попасть с четвертой планеты Атмиона на Кассидор VII, не пользуясь при этом обычным регулярным сообщением, просто не обойтись без применения целого набора отвлекающих действий, вроде этого.

Покуривая сигарету, он внимательно разглядывал ворота и начальника охраны. Наконец он пошел вперед легкой походкой человека с чистыми намерениями. Потом, пока офицер-деллианец просматривал его безупречные документы, он стоял, попыхивая сигаретой. Эта небрежность была нарочитой. Внутри же он весь кипел от тревоги: «Это, должно быть, деллианец!» Кроме исключительных обстоятельств на них гипноз не действовал.

Наконец офицер нарушил тишину.

— Пройдите к боковому входу, я хочу поговорить с вами.

Малтби почувствовал, как его основной мозг ослаб, но дополнительный напрягся, стал подобен закаленной стали. Неужели его опознали? Уже почти решившись пойти ва-банк, бросить вперед все свои психические силы, он вдруг замер в нерешительности. «Погоди! — предупредил он себя. — Еще успею, если он попытается поднять тревогу. Нужно проверить до конца предположение, что у Ханстона не было времени, чтобы закрыть для меня все входы и выходы».

Он впился глазами в лицо офицера. Но на типично красивом лице деллианца не отражалось никаких эмоций. Если его и опознали, то уже слишком поздно прибегать к специальным приемам гипноза.

— Мы получили приказ, капитан, задержать вас, — произнес деллианец тихо, без всяких предисловий.

Он замолчал и с любопытством посмотрел на Малтби, который попытался осторожно проникнуть в его сознание, используя особые способности своего двойного разума, но, натолкнувшись на непроницаемый барьер, отступил, однако он особо и не рассчитывал на успех. Пока что ничего серьезного ему не угрожает.

Малтби пристально посмотрел на офицера.

— Да? — спросил он небрежно.

— Если я вас впущу, — сказал деллианец, — и что-то произойдет, к примеру, исчезновение корабля, то ответственность за это буду нести я. Но если же я откажусь впустить вас и вы просто уйдете отсюда, то никто и не будет знать, что вы были здесь. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Ну как, все просто?

Малтби хмуро смотрел на начальника охраны.

— Спасибо, — сказал он. — Но как это понимать?

— Мы в нерешительности.

— Относительно чего?

— Относительно мулов. Ладно, пусть они берут власть в свои руки, пусть. Но военно-космический флот Пятидесяти Солнц не отрекается и не дает присягу в верности через десять минут после переворота. Кроме того, мы не убеждены, что предложение Земли было нечестным, как нас хотят уверить.

— Почему вы говорите мне все это? В конце концов ведь я сам мул.

Офицер улыбнулся.

— Про вас много говорили в кают-компаниях, капитан, — начал начальник охраны. — Мы не забыли, что вы были с нами на протяжении пятнадцати лет. Хотя вы, возможно, и не замечали, но мы за это время подвергли вас множеству тестов.

— Заметил, — возразил Малтби, и его лицо нахмурилось от воспоминаний. — И у меня создалось впечатление, что я провалил все эти тесты.

— Нет.

Воцарилась тишина. Но Малтби почувствовал какое-то возбуждение. Он настолько сосредоточился на собственных проблемах, что почти не обратил внимания на реакцию граждан Пятидесяти Солнц в отношении подобного политического катаклизма. Если хорошенько подумать, то и среди других граждан, не только в этом военном, он замечал такую же неуверенность.

Не приходилось особо сомневаться, что мулы психологически верно выбрали момент для государственного переворота. Но их победа не была окончательной. Оставались еще шансы и для других.

— Я хочу попасть на Кассидор, чтобы узнать, что случилось с моей женой, — просто сказал Малтби. — Каким образом я могу это осуществить?

— Так значит, Первый капитан «Звёздного роя» действительно ваша жена! И это не пропагандистский трюк!

Малтби кивнул.

— Да, она действительно моя жена.

— И она вышла за вас замуж, зная, что вы робот?

— Несколько недель, — начал Малтби, — я провел в библиотеке крейсера, изучая земную версию массового уничтожения роботов, случившегося пятнадцать тысяч лет назад. Они объясняют это кратковременным возрождением среди народных масс расовых предубеждений былых времен, которые, как вы знаете, коренятся в страхе перед неведомым и, конечно, в простейших антипатиях. Деллианцы, необычайно красивые существа, обладая удивительными физическими и психическими способностями, казалось, настолько превосходили простых смертных, что внезапно, почти в один миг, страх этот перерос в паническую ненависть, после чего началось линчевание.

— А что случилось с тем неделлианцем, который помог нам бежать и о котором мы знаем очень мало? — спросил офицер.

Малтби печально рассмеялся.

— В этом вся соль. Слушайте…

Когда он закончил свой рассказ, офицер уныло спросил:

— А люди со «Звёздного роя» знают об этом?

— Я рассказал им, — ответил Малтби. — Они собирались сделать соответствующее заявление перед возвращением корабля на Землю.

Наступило молчание. Наконец деллианец сказал:

— А что вы думаете о действиях мулов, взявших власть в свои руки и подготавливающих войну?

— Даже не знаю, что и сказать.

— Как и все мы.

— Что меня волнует, — начал Малтби, — так это непременность прибытия других земных крейсеров, а уж всех их не удастся захватить при помощи хитрости.

— Да, — согласился деллианец, — мы думали об этом.

Снова воцарилась тишина, и в этот раз она продлилась дольше. Наконец Малтби высказал вслух свою просьбу:

— Есть ли какой-нибудь способ добраться мне до Кассидора?

Деллианец стоял, закрыв глаза, не зная, что ответить. Наконец со вздохом он произнес:

— Через два часа планету покидает один корабль. Я сомневаюсь, что капитан Терда Лэйрд будет возражать против вашего присутствия на борту. Прошу следовать за мной, капитан.

Малтби прошел через ворота и оказался в тени огромных ангаров. Он чувствовал странную расслабленность и уже в космосе понял, что это означает. Мучившее его ощущение одиночества в мире чуждых ему существ исчезло.

Глава 18

Темнота за иллюминаторами успокаивающе действовала на его творческий мозг. Он сидел, уставясь в чернильно-черный мрак со сверкающими белыми точками, которыми были звезды, и ощущал одиночество. Он с ностальгией вспомнил обо всех тех часах, что провел так же, как сейчас, наблюдая за ними, будучи метеорологом в военнокосмическом флоте Пятидесяти Солнц. Тогда он думал, что у него нет друзей, что всеобщая, непреодолимая подозрительность отделяет его от деллианских и неделлианских роботов.

Правда, возможно, заключалась в том, что он рос, настолько отчужденно от остальных, что никто и не пытался сблизиться с ним. Теперь он знал, что эта подозрительность уже давно исчезла. И почему-то теперь проблема Пятидесяти Солнц в целом снова стала и его. «Необходимо подойти к вопросу спасения Глории с другой стороны», — подумал он. За несколько часов до посадки он отправил капитану Лэйрду свою визитную карточку с просьбой о встрече.

Командиром корабля оказался худощавый, седовласый, почтенного вида неделлианец. И он согласился со всеми пунктами и деталями плана Малтби.

— Весь этот вопрос, — начал он, — стал тщательно обсуждаться несколько недель назад, вскоре после захвата мулами власти. Оценивая общее количество военных кораблей, которыми располагает Империя Земли, мы сошлись на числе, таком большом, что оно практически теряло для нас свое значение. Не будет удивительно, — продолжал с волнением в голосе командир звездолета, — если Земля направит сюда по одному кораблю на каждого мужчину, женщину и ребенка Пятидесяти Солнц, и при этом практически не ослабнет защита самой главной галактики. Мы, офицеры и руководители военно-космического флота, с нетерпением ждали, когда же Ханстон сделает об этом заявление в частном порядке либо публично. То, что он так и не выступил, очень тревожный факт, особенно учитывая то, что первые экспедиции к новой звездной системе, вроде Большого Магелланова Облака, несомненно, направляются по приказаниям центральной исполнительной власти.

— Это имперская экспедиция, — заметил Малтби, — осуществляемая на основе директивы совета императора.

— Безумство! — пробормотал капитан корабля. — Наши новые руководители сошли с ума! — Он выпрямился, покачивая головой, чтобы прояснить ее от сомнений и путаницы. Потом продолжил торжественно: — Капитан Малтби, я считаю, что могу гарантировать вам полную поддержку военно-космического флота в ваших попытках спасти вашу жену, если… если она все еще жива.

Через час, проваливаясь в небытие сна, Малтби старался думать об этом обещании, чтобы стереть из памяти мрачный смысл последних слов. Внезапно прежний сарказм вспыхнул в нем подобно раздутому ветром костру, и он подумал иронично: «Просто не верится, но прошло всего два месяца с того дня, когда обстоятельства вынудили лейтенанта Неслор, психолога «Звёздного роя» внушить мне сильное чувство эмоциональной привязанности к Глории. С того дня эта страсть стала самой главной в моей жизни. С другой стороны, она полюбила меня сама, естественно». И это являлось одной из причин того, почему их отношения были ему так дороги.

Все ярче становилась приближавшаяся планета, все больше. Она была видна, как висящий в пространстве полумесяц, темная сторона которого подмигивала серебряными огнями десятков тысяч больших и малых городов. Именно туда, на темную сторону планеты, он и направлялся. Малтби приземлился в небольшом леску. Когда он закапывал под хорошо заметным деревом скафандр, на него обрушилась темнота.

Малтби почувствовал, что падает. Ударившись о землю, он потерял сознание.

Очнувшись, он удивленно осмотрелся. По-прежнему было темно. Две из трех лун Кассидора высоко висели над горизонтом, а когда он приземлился, их еще не было видно. В их сумеречном свете была видна небольшая полянка.

Это был тот же самый лесок. Малтби пошевелил руками — они двигались, не были связаны. Он сел на землю, потом встал. Он был один.

Единственными звуками были слабые завывания ветра. Малтби стоял, подозрительно оглядываясь, потом постепенно расслабился. Внезапно он вспомнил, что уже слышал о подобных обмороках, случавшихся у неделлианцев после долгого снижения. Деллианцы же не были подвержены этому; и до последнего времени он считал, что так же обстоит дело и с мулами. Но нет. Теперь в этом нет никаких сомнений. Малтби пожал плечами и забыл об этом. Через десять минут он добрался до ближайшей остановки авиатакси. А спустя еще десять он оказался в центре воздушных сообщений. Теперь он знал, куда идти. Он остановился возле одного из сорока входов и в течение нескольких секунд ощупал близлежащее пространство при помощи своего двойного разума, но, слава Богу, среди толпы, торопливо двигающейся к эскалаторам, не было мулов. Это принесло небольшое удовлетворение. Небольшое — потому что он знал, что у Ханстона просто не хватит сил для организации сложной патрульной службы. Вождь мулов мог говорить все, что угодно, о своей армии. Но Малтби мрачно улыбнулся — сил на патрулирование у него действительно не было.

Государственный переворот, благодаря которому Ханстону удалось взять власть над Пятидесятью Солнцами, был гораздо более отчаянным и рискованным предприятием, чем это казалось на первый взгляд. Он предпринял его, не имея, наверное, и ста тысяч человек… и опасность подстерегала Питера Малтби только в пункте назначения — в огромном городе Делле, столице Пятидесяти Солнц.

Только он купил билет и уже направлялся в сторону четвертого уровня, когда кто-то дотронулся до его плеча. Женщина! Питер Малтби мгновенно просканировал ее мозг, потом столь же быстро расслабился — перед ним стояла лейтенант Неслор, главный психолог «Звёздного роя».

Поставив чашку на стол, Малтби мрачно посмотрел на женщину-психолога, сидевшую напротив него.

— По правде говоря, — начал он, — меня не интересуют ваши планы, которые вы, возможно, строите относительно захвата своего корабля. В моем положении я не могу сознательно становиться на чью-либо сторону при проведении крупных мероприятий. — Малтби замолчал и с любопытством поглядел на женщину, но на лице той не отразилось ни одной мысли. Временами его ставила в тупик эмоциональная жизнь этой средних лет женщины. В прошлом он уже задавал себе вопрос, неужели она использует гипнотические машины в своих лабораториях, чтобы принудить себя не испытывать никаких человеческих чувств. Вот и сейчас, когда он сидел рядом с ней, снова мелькнула такая мысль, но она тут же исчезла. Ему нужна была информация, а не размышления на тему ее характера. Он продолжил, более холодным тоном: — По-моему, именно вы несете ответственность за позорный захват «Звёздного роя», потому что, во-первых, именно вы, со всей вашей научной эрудицией, убрали меня с корабля; во-вторых, именно вам в обязанность вменялось исследовать сознания людей, допускающихся на борт звездолета. И я до сих пор еще не могу понять, как вы здесь могли ошибиться.

Женщина ничего не ответила. Худощавая, красивая зрелой красотой, уже с сединой у висков, она потихоньку допивала свой напиток. Наконец она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Я не собираюсь что-нибудь объяснять вам. Поражение говорит само за себя. — Она замолчала, потом резко произнесла: — Вы что, думаете, что наша благородная леди со словами благодарности за свое спасение упадет к вам в объятия? Вы забываете, что ей под гипнозом внушили забыть свою любовь к вам, и теперь для нее имеет значение только ее корабль.

— Я пойду на этот риск, — начал Малтби, — и пойду один. И если мы снова попадем когда-нибудь под юрисдикцию Земли, то я воспользуюсь моими законными правами.

Глаза лейтенанта Неслор сузились.

— О, так вы знаете об этом. Ну да, вы ведь много времени провели в библиотеке, не так ли?

— Вероятно, мне известно больше о земной юриспруденции, — спокойно заметил Малтби, — чем кому-либо на борту «Звёздного роя».

— И вы даже не хотите выслушать мой план и воспользоваться помощью тысячи уцелевших членов экипажа для спасения леди Лорр и корабля?

— Я уже сказал вам, — ответил Малтби, — что я не принимаю участия в крупных операциях.

Женщина встала.

— Но вы все же попытаетесь спасти леди Глорию?

— Да.

Психолог, ни слова больше не говоря, повернулась и пошла. Малтби следил за ней, пока она не исчезла за дверью.

Глава 19

Первый капитан Досточтимая Глория Сесили, леди Лорр из благородного рода Лорр сидела на тронном кресле, установленном на возвышении в комнате для приема посетителей, и без тени улыбки слушала доклад психолога. И только когда та закончила, мрачное выражение ее лица слегка смягчилось.

— Значит, он определенно ничего не подозревает, — сказала она резким голосом. — Он не догадывается, что «Звёздный рой» так никогда и не было захвачено и что именно благодаря вам он потерял сознание, когда приземлился в леску?

— О, подозрения у него, конечно, были, — ответила лейтенант Неслор, — но откуда ему было узнать всю правду? Откуда могли у него взяться подозрения, что триумфальное заявление Ханстона — только очередной шаг в смертельной игре, которую он и мы ведем, пытаясь уничтожить друг друга, пока мы хранили молчание? Уже сам факт, что Ханстон на самом деле захватил один из крейсеров Земли, делает невозможным вообще понять правду.

Молодая аристократка кивнула, теперь уже с улыбкой. Несколько секунд она сидела неподвижно; гордый взгляд сузившихся в задумчивости глаз; рот слегка раскрыт, обнажая ослепительно сверкающие белизной зубы. Совсем иное выражение было у нее на лице, когда она впервые узнала, что у мулов также есть земной крейсер самой последней модели, над созданием которого разработчики трудились в течение многих лет. И сейчас все то, что ей было известно об этом новом громовержце (так его прозвали на военно-космических верфях Земли), мгновенно пронеслось у нее в голове. Производство девятисот миллиардов отдельных его частей началось семьдесят пять лет назад и предполагалось, что первый корабль будет собран в конце семидесятых, после чего начнется массовое производство. К этому времени буквально считанное число этих судов могли на самом деле вступить в строй, но вот где-то на трассе их полетов одно из них удалось выкрасть.

Ее чувства по поводу обладания мулами такого крейсера колебались между облегчением и тревогой. Облегчение было вызвано тем, что это суперизобретение было просто-напросто украдено мулами из главной галактики. А тревога — последствиями этой кражи.

Что же собирался предпринять Ханстон? Как он относится к тому, что Империя Земли владеет большим числом кораблей, чем народу во всех Пятидесяти Солнцах?

— Нет никаких сомнений, — медленно начала леди Лорр, — что мулы послали корабль в главную галактику сразу же, как только услышали о нас; и, конечно, если им удалось попасть на борт одного из наших боевых кораблей, то тогда их уже не остановить. — Она замолчала, потом более веселым тоном продолжила: — Я рада, что капитан Малтби не спросил, каким образом тебе и тысяче других членов экипажа удалось спастись, когда Ханстон осуществил так называемый захват «Звёздного роя». Меня совсем не удивляет то, что он отказался иметь что-либо общее с твоим наивным планом обратного захвата корабля. Самое главное, что, прикрываясь такой слабой историей, тебе удалось узнать то, что нам нужно: его помыслами управляет страсть ко мне, в виду чего он попытается проникнуть на борт ханстоновского крейсера. Как только наш датчик, который мы установили, когда он покинул нас на Атмионе, укажет, что он проник на этот корабль, мы начнем действовать. — Она рассмеялась. — Ну и удивится же этот молодой человек, когда узнает, какого рода одеждой мы его снабдили!

— Его могут убить! — заметила лейтенант Неслор.

Наступила тишина, но слабая улыбка оставалась на прекрасном лице леди Лорр.

— Не забывай, — торопливо продолжила лейтенант Неслор, — что твоя нынешняя неприязнь к нему вызвана сознанием того, как сильно в эмоциональном плане ты была привязана к нему перед этим.

— Возможно, — признала Первый капитан, — что ты переборщила с гипнотическим внушением. Однако какова бы ни была причина, но в данный момент я не желаю чувствовать ничего иного. Так что ты можешь теперь рассматривать это как приказ: ни при каких обстоятельствах я не должна быть подвержена гипнотическому воздействию с целью вернуть меня в прежнее состояние. Развод между капитаном Малтби и мною, который теперь уже состоялся, окончателен. Ясно?

— Да, благородная леди.

Насколько хватало глаз, везде были корабли — больше, чем Малтби видел на верфях Кассидора. Не возникало никаких сомнений, военно-космический флот Пятидесяти Солнц был демобилизован мулами со всей возможной поспешностью.

Суда тянулись рядами на север, восток, юг до самого горизонта. Они лежали в своих гнездах, образуя длинные, геометрически правильные ряды. Тут и там размеренный ритм прямых линей нарушали наземные ангары и ремонтные мастерские. Впрочем, большая часть строений располагалась под землей, точнее, под гофрированными металлическими плитами, покрытыми каким-то полупрозрачным стальным сплавом и напоминающим волнующееся море.

Земной крейсер находился в четырех милях от западного входа. Расстояние, казалось, вовсе не уменьшало его. Колоссальная сигара маячила на горизонте, закрывая своей тенью все меньшие по размерам суда и господствуя над небом, планетой и этим районом города. Ничто в Кассидоре, ничто в самой системе Пятидесяти Солнц не могло и приблизительно сравниться по размерам с этим кораблем, а также по сложности конструкции и мощи.

Даже сейчас Малтби казалось невероятным, что такое мощное оружие, каким являлась эта боевая машина убийства, способная уничтожить всю планету, оказалось в целости и сохранности в руках мулов, которым удалось захватить его при помощи хитрости. И все же, не он ли сам применил подобный же способ, чтобы освободить «Атмион»? Так что вполне возможно, что так оно и было. С трудом заставив себя оторвать взгляд от бесплодного созерцания звездолета, он пошел дальше. Малтби чувствовал внутри себя спокойствие и непреклонную решимость. Начальник охраны, проведший его через ворота, оказался неделлианцем с приятным лицом.

— В дверях того здания, — сказал офицер, — находится электронный нуль-Т-передатчик, настроенный на трюм корабля. — Он показал рукой. — Так вы попадете внутрь крейсера. А теперь положите к себе в карман это сигнальное устройство.

Малтби с любопытством принял миниатюрный прибор. Простейшая комбинация передающего и приемного каналов электронно-лучевой трубки с кнопкой, включающей сигнал.

— Зачем мне это? — спросил он.

— Вы ведь направляетесь на мостик Первого капитана, верно?

Малтби кивнул, у него мелькнула мысль, но он не решился высказать ее вслух. Он просто ждал, когда офицер продолжит:

— Не теряя ни минуты, так быстро, как только сможете, постарайтесь добраться до пульта управления и вывести из строя систему электроснабжения, автоматические экраны защиты и так далее. Затем дадите сигнал.

В голове Малтби было пусто. У него внезапно появилось чувство, что он идет по самому краю бездны.

— Но в чем все-таки смысл? — спросил он, по-прежнему ничего не понимая.

Последовал спокойный, почти холодный ответ:

— Решено было попытаться захватить крейсер. Нам в руки попало несколько запасных нуль-Т-передатчиков, и мы готовы в течение часа, из разных пунктов сосредоточения, перебросить на борт корабля сто тысяч людей. Независимо от результата, ваши шансы на побег с женой возрастут. Инструкции вам ясны? — сухо закончил молодой офицер.

Инструкции! Вот оно что! Ведь он еще оставался в рядах военно-космического флота Пятидесяти Солнц, вот они и считали само собой разумеющимся, что он будет подчиняться их приказам беспрекословно. Что, естественно, было не так. Ведь он был наследственным вождем мулов, который принял присягу верности Пятидесяти Солнцам, а также женился на представительнице одного из благородных родов Империи Земли, и теперь проблема его лояльности носила этический характер.

Нелепая мысль пришла в голову Малтби: в данный момент просто необходимо было нападение оставшихся в живых членов экипажа «Звёздного роя». Под предводительством лейтенанта Неслор. Этот был бы идеальный выход в создавшейся ситуации для человека, который все больше и больше с каждой минутой запутывался в клубке противоречий. Ему необходимо было время, чтобы подумать и принять решение. Но к счастью, уж времени-то у него было достаточно. Принять это решение ему предстоит не здесь и не сейчас. Он возьмет с собой это сигнальное устройство, а уж воспользоваться им или нет он решит, когда настанет пора. Малтби сунул приборчик в карман и спокойно ответил:

— Да, мне все понятно.

Спустя две минуты он оказался на борту крейсера.

Глава 20

Малтби обнаружил себя в заброшенном складском помещении. И он был приятно удивлен этим обстоятельством. Оно казалось чересчур уж благоприятствующим. Его взгляд быстро обежал все помещение. Он не мог припомнить, что посещал его раньше, находясь на борту «Звёздного роя». Но тогда у него не было особых причин слоняться по всему этому мощному звездолету. Да и времени для этого у него тоже не было.

Он быстро прошел к внутреннему нуль-Т-передатчику и уже протянул руку, чтобы нажать кнопку устройства, которое перенесет его на мостик Первого капитана, однако в последний момент, уже касаясь пальцами кнопки, он замер в нерешительности.

Разум советовал действовать смело. Вся история войн учила, что сознательная храбрость, в сочетании с разумной осторожностью, приводит к победе. Только он на самом деле ничего не планировал заранее. И сейчас он, замерев совершенно неподвижно, активизировал деятельность своего дополнительного, деллианского, разума и принялся мысленно исследовать свои действия, начиная с момента появления в его каюте светящегося шара Ханстона, потом его путешествие на Кассидор, разговор с лейтенантом Неслор и неожиданном объявлении плана нападения военно-космического флота Пятидесяти Солнц.

И сейчас, думая над всем этим, ему вдруг пришло в голову, что все эти события оставляют поразительный эффект чего-то очень сложного. Для деллианской части его мозга, с остротой ее логики, обычно не представляло особого труда соединить якобы несвязанные факты в единое целое. Но вот сейчас все происходило иначе, медленнее. И лишь через несколько минут он понял, в чем дело. Каждый факт состоял из множества меньших фактиков, и только часть из них поддавалась дедуктивному анализу, другая же часть (несомненно, имевшаяся) никак не желала проясниться. Но сейчас не было времени думать над этим. Малтби решил войти в каюту Первого капитана, а осуществить это можно было только одним способом. Резким движением он нажал кнопку. Потом шагнул в ярко освещенную комнату. В десяти футах от передатчика стоял какой-то высокий мужчина. Он смотрел на Малтби, и в руках у него был лучевой пистолет.

И только когда мужчина заговорил, Малтби узнал его.

Это был Ханстон. Вождь мулов сказал звонким голосом:

— Капитан Малтби, добро пожаловать на борт нашего корабля. А то я уж заждался тебя.

В этот раз смелость его подвела.

В голове Малтби мелькнула мысль выхватить из кобуры свой собственный лучевой пистолет, но она тут же исчезла: он бросил взгляд на приборную панель, вернее, ту часть, которая обеспечивала автоматическую защиту внутри корабля. На пульте горел огонек. Малтби осторожно шевельнул рукой. Огонек замерцал, реагируя на его движение. Он решил не доставать своего оружия. Вероятность того, что в случае его появления на главном мостике с оружием в руках, тут же сработает защита (о чем и сигнализировал этот огонек) делала крайне нежелательным подобное действие.

Малтби вздохнул и переключил все свое внимание на Ханстона. В последний раз он его видел несколько месяцев назад. Как и все деллианцы, как и сам Малтби, Ханстон был стройным, ладно скроенным человеком. Наверное, его мать была блондинкой, а отец — темноволосым брюнетом, потому что цвет его волос представлял собой удивительное сочетание золотистого и черного — именно таким обычно наблюдался результат у подобного рода союза. Глаза у него были серовато-голубые. Во время их предыдущей встречи Ханстон казался ему более изящным и почему-то более незрелым, несмотря на всю свою уверенность. Сейчас же от этой незрелости не осталось и следа — это был сильный, гордый человек, вождь до мозга костей.

— Коротко обрисую главные факты, — начал он без преамбулы. — Это не «Звёздный рой». Все, что я раньше говорил, было просто политическим маневром. Мы захватили этот крейсер на одной из верфей военно-космического флота в главной галактике. В данный момент мы осуществляем операцию по захвату второго звездолета, и вскоре он будет доставлен сюда. Когда это случится, мы внезапно атакуем «Звёздный рой».

Чуть ли не мгновенно Малтби из освободителя превратился в простофилю. Только что он был решительно настроенным человеком, готовым противостоять любой опасности; и вот уже он глупец, а цель его стала просто нелепой.

— Н-но ведь… — начал было он.

Это был просто звук, не реакция. Слова выражали его замешательство, пустоту в голове и предшествовали мысленной буре, из которой вырастало понимание. Прежде чем Малтби смог продолжить, Ханстон произнес:

— Кое-кто предупреждал нас, что ты появишься здесь. Думаю, что это была твоя жена. Более того, мы полагаем, что в основе всех ее действий лежат враждебные намерения. Естественно, мы предприняли меры предосторожности. На борту этого корабля находится десять тысяч мулов. Если твое прибытие сюда является сигналом для нападения, то для того, чтобы застать нас врасплох, оно должно быть на самом деле отлично организованным.

На Малтби снова обрушилось слишком много фактов. Но через несколько секунд Малтби вспомнил о людях военно-космического флота Пятидесяти Солнц, ожидающих сигнала, чтобы прибыть на борт судна, и поморщился. Он уже открыл было рот, чтобы начать говорить, но потом остановился, когда в его деллианской части разума вспыхнуло воспоминание о его встрече с лейтенантом Неслор. Логические способности этого его второго разума намного превосходили человеческие. Он тут же осознал связь между этой встречей с психологом земного корабля и потерей сознания, случившейся с ним сразу же после прибытия на Кассидор. В тот же миг его удивительный дополнительный мозг исследовал тысячи возможностей, а поскольку в настоящее время он уже имел достаточно предпосылок и ключей к ответу, то понял его.

Все дело в костюме, который он носит!!! Должно быть, его заставили потерять сознание для того, чтобы заменить костюм, что был на нем! И в любую минуту, любую секунду его можно было задействовать! Покрывшись потом, Малтби мысленно представил результат столкновения титанических сил: десять тысяч мулов против всего экипажа «Звёздного роя» и ста тысяч человек из военно-космического флота Пятидесяти Солнц.

Если последние ждут его сигнала, то он может спасти им жизни, так и не подав этого сигнала. Он с необычайной ясностью понял, что должен говорить, но сперва…

Он должен узнать, заряжен ли его костюм.

Заведя одну руку за спину, он осторожно начал давить вглубь. Четыре дюйма, шесть — и по-прежнему ощущается лишь пустота. Малтби осторожно убрал руку.

Да, все верно, костюм действительно задействован.

— Мы планируем уничтожить сначала «Звёздный рой», потом и саму Землю.

— Ч-что? — изумленно переспросил Малтби.

Он уставился на собеседника. Ему вдруг показалось, что он неправильно расслышал. Потом громко переспросил:

— Уничтожить Землю?

Ханстон спокойно кивнул.

— Это единственно правильное логическое решение. Если будет уничтожена только одна планета, что отправила эту экспедицию к Большому Магелланову Облаку, то тогда мы получим время для развития своей цивилизации, ее распространения в космосе, а со временем, через несколько сотен лет интенсивного бридинга мулов, у нас будет достаточно населения, чтобы взять контроль над всей главной галактикой.

— Но ведь, — возразил Малтби, — Земля — центр этой главной галактики. Там находится центральное правительство, символ Империи. Главная планета для трех миллиардов солнц. Земля… — Он замолчал, охваченный все более и более усиливающимся страхом, потому что речь шла не о нем лично. — Да ты просто безумец! — в гневе закричал он. — Вы не можете пойти на это! Ведь это дезорганизует всю Галактику!

— Вот именно, — с удовлетворением кивнул Ханстон. — И тогда мы, несомненно, получим требуемое нам время. Даже если другим известно об экспедиции «Звёздного роя», то никто не свяжет ее с этой катастрофой и не будут отправлены новые экспедиции.

Он замолчал, потом продолжил:

— Как ты видишь, я был совершенно откровенен с тобой. И ты не мог не заметить, что успех нашего плана связан с тем, удастся нам или нет уничтожить «Звёздный рой». А в этом деле, — спокойно закончил он, — мы, естественно, надеемся на помощь наследственного вождя мулов.

Глава 21

В огромном зале воцарилась тишина. Ряды приборов ничего не показывали, за исключением одного-единственного огонька антисвета, мерцающего, подобно слабому маяку, в глубинах электронной лампы. Малтби стоял неподвижно, прислушиваясь к рождающейся в голове у него мысли. Она не имела прямой связи с только что высказанным Ханстоном предложением, но и не была новой. Малтби попытался выбросить ее из головы, но она наоборот становилась все сильнее и сильнее, набирая мощь — в нем крепла убежденность, что ему-таки придется принять чью-либо сторону в этой борьбе трех могущественных группировок. Он не мог допустить уничтожения Земли!

С огромным трудом он наконец выбросил эту мысль из головы и посмотрел на Ханстона. Тот с нетерпением в сузившихся зрачках смотрел на него, и это внезапно показалось Малтби удивительным. Он открыл было рот, чтобы с сарказмом сделать замечание относительно узурпатора, имеющего наглость просить помощи у человека, смещения которого он всячески добивается, но Ханстон его опередил:

— Малтби… откуда исходит опасность? Что они задумали, направив тебя сюда? Сейчас тебе это должно быть уже известно?

Малтби почти забыл об этом. И он снова едва не заговорил, но в этот раз он остановил себя сам — ему в голову пришла новая мысль, которая скрывалась где-то на задворках его сознания уже много месяцев, и именно в ней заключался ключ к решению всей проблемы Пятидесяти Солнц. Раньше эта мысль представлялась ему просто нелепой и невозможной — пытаться убедить три враждующие группировки в необходимости установления контроля над ними и подчинить их своей воле.

Теперь же в вспышке озарения он понял, каким образом это можно осуществить. Но нельзя было медлить! В любой миг костюм, который был на нем, мог быть активирован.

— Это — помещение! — резко выкрикнул он. — Если тебе дорога твоя жизнь, немедленно покинь его!

Ханстон уставился на него с горящими глазами. Он не выглядел испуганным.

— Это помещение находится в опасности потому, что ты здесь? — спросил он спокойным тоном.

— Да, — ответил Малтби и слегка вытянул вперед руки, а голову приподнял так, чтобы энергетический выстрел из лучевого пистолета Ханстона не мог причинить ему вреда. Его тело напряглось для броска вперед.

Но вместо того, чтобы стрелять, Ханстон хмуро заметил:

— Здесь что-то не так. Я, естественно, не могу позволить тебе остаться одному в рубке управления этим крейсером. А значит, ты практически просишь меня убить тебя. Очевидно, что в опасности находишься ты, значит, ты и должен умереть. Это слишком очевидно. — Потом он добавил резким тоном: — Видишь тот огонек антисвета, что следит за тобой… в тот момент, когда я сделаю выстрел, его способность к автоматической защите будет низведена к нулю, и в результате ты тоже сможешь воспользоваться своим оружием. Неужели именно этого ты и добиваешься?

Да, все обстояло именно так.

— Убирайся из этого помещения! — только это сумел выкрикнуть Малтби. — Убирайся, идиот!

Ханстон не пошевелился, но щеки его побледнели.

— Единственная опасность, которая, как мы считаем, может нам угрожать, — начал Ханстон, — это если им каким-то образом удастся добраться до нуль-Т-передатчика «Звёздного роя» и проникнуть на борт корабля. — Он внимательно посмотрел на Малтби. — До сих пор нам так и не удалось выяснить принцип работы этих передатчиков, но вот что мы знаем: не существует связи между передатчиками разных звездолетов. Они настроены и запрограммированы по-разному. При этом они (уже после наладки) не поддаются никакому перепрограммированию. Но у тебя была возможность узнать этот секрет. Так открой его мне.

— Открой его мне! — Теперь было ясно, что ему придется напасть на Ханстона несмотря на горящий огонек антисвета. Что означало, что рассчитывать в данной ситуации он мог только на свои мускулы и внезапность. И если сейчас заговорить ему зубы, то эта уловка может сработать.

Но что за ирония судьбы? Ханстон и его технические эксперты правильно оценили природу опасности. И все-таки сейчас, стоя перед человеком, одетым в костюм, спереди и сзади которого были нуль-Т-передатчики, Ханстон по-прежнему ничего не подозревал.

— Передатчики, — начал Малтби, — действуют по тому же принципу, по которому были созданы самые первые деллианские роботы, только здесь использованы другие, оригинальные компоненты. Создатели роботов взяли за основу электронный образ человека и из органической материи создали то, что как считалось, должно было быть его точной копией. Но, конечно, что-то пошло не так, потому что деллианцы так никогда и не стали дубликатами оригиналов людей, и, более того, они имели даже физические отличия. Из этих отличий и выросла ненависть, которая со временем вылилась в массовое истребление «роботов», случившееся пятнадцать тысяч лет назад.

Но не будем об этом сейчас. Эти передатчики материи превращают тело в поток электронов, после чего восстанавливают тело при помощи особого процесса реконструкции ткани. Этот процесс столь же прост, как и включение лампочки и…

Именно в это мгновение Малтби прыгнул. Страх, что Ханстон будет целиться ему в ноги, руки или голову, исчез — в этот ключевой момент его противник заколебался, а значит — проиграл, как многие тысячи миллионов людей до него. Хотя лучевой пистолет выстрелил, когда Малтби схватил Ханстона за запястье руки, в которой тот держал оружие. Однако вспышка огня опалила лишь непроницаемый даже для этого оружия пол, не принеся никакого вреда Малтби. А потом пистолет со звоном упал вниз.

— Негодяй! — прохрипел Ханстон. — Ты знал, что я не буду стрелять в наследственного вождя мулов. Ты, предатель…

Малтби ничего подобного не знал. Но у него не было времени размышлять над этой головоломкой. Голос Ханстона смолк, когда Малтби сжал его голову, как в тисках, прижал к себе и начал пропихивать ее себе внутрь груди. И, должно быть, это явилось такой неожиданностью для Ханстона, что тот прекратил сопротивление, благодаря чему Малтби запихнул его через передатчик внутрь своей одежды; со стороны это выглядело, словно свое собственное тело.

Еще виднелась дергающаяся ступня Ханстона, а Малтби принялся рвать с себя застежки комбинезона. Потом начал спускать его с себя, стараясь, чтобы поверхности передатчиков материи были обращены друг к другу.

Выскочив, как ошпаренный, из комбинезона, он опрометью бросился к приборам управления, перепрограммировал анти-свет на собственную защиту, после чего сделал еще множество других манипуляций с приборами. И спустя минуту корабль принадлежал ему.

Оставалось лишь одно: поведать всем трем группировкам о его решении. А после этого — Глория.

22. На слушании, состоявшемся спустя десять дней на борту «Звёздного роя», присутствовали все капитаны. Перед началом, по всей видимости, что-то случилось, потому что когда Малтби появился, жена его сидела с каменным выражением на лице, глядя прямо перед собой. По ее виду Малтби догадался, что она только что предприняла последнюю безрезультатную попытку отложить слушание.

Малтби занял место, указанное ему одним из офицеров, и стал ждать вызова. Он предполагал, что для победы ему придется высказать веские доводы, но «приз» строил всех этих усилий, которые он приложил и которые ему еще предстояло приложить.

Краем глаза он бросил взгляд на этот «приз»… и тут же поспешно отвел его в сторону, когда она посмотрела прямо ему в глаза, и во взгляде ее бушевало леденящее пламя. Затем она встала и направилась к нему.

— Капитан Малтби, — начала она тихим голосом, — я прошу тебя забрать свой иск.

— Ваше Превосходительство, — ответил Малтби, — ты почти столь же привлекательна для меня, когда сердишься и когда… отдаешься.

— Какое вульгарное замечание, и я тебе его никогда не прощу! — гневно воскликнула женщина.

— Мне очень жаль, если ты считаешь, что я вульгарен, — сказал Малтби. — Но ты не всегда так думала, если постараешься вспомнить прошлое.

Ее красивые щеки покрылись румянцем. Она сказала твердым голосом:

— Я не желаю вспоминать то, что теперь мне кажется неприятным. Если бы ты был джентльменом, то не говорил бы об этом.

— Я надеюсь, — продолжал Малтби, — что ты будешь продолжать считать меня джентльменом в общепринятом значении этого слова. Но я не понимаю, какое отношение все это имеет к нашим чувствам.

— Ни один джентльмен не будет требовать любви от женщины, когда ему не отвечают взаимностью.

— У меня только одно желание, — возразил Малтби, — восстановить естественно возникшую любовь, которую искусственным способом заставили погаснуть.

Леди Лорр пристально смотрела на него, сжав кулаки, как будто собиралась наброситься на него. Потом она внезапно произнесла:

— Ах ты, проклятый космический законник! Как жаль, что ты копался в нашей библиотеке!

Малтби улыбнулся.

— Глория, моя дорогая, — начал он уверенным тоном, — я слышал, что ты и сама отлично разбираешься в космическом праве. Готов с тобою поспорить.

— Я никогда не спорю и не играю в азартные игры, — последовал холодный ответ.

Это было настолько экстравагантное заявление — после всего того, что случилось, и настолько возмутительное, что Малтби мгновенно умолк. Потом он снова улыбнулся, еще более широко.

— Моя дорогая, — продолжал он, — все дело в том, что ты знаешь довод, при помощи которого можно добиться победы в этом деле. Держу пари, что в глубине души ты хочешь, чтобы я выиграл, вот почему ты для победы не воспользуешься этим решающим аргументом.

— Таких аргументов не существует, — возразила женщина. — Мы оба знаем закон. Да ты просто намеренно изводишь меня, заговариваешь зубы.

Внезапно в ее глазах появились слезы.

— Пожалуйста, Питер, — с мольбой в голосе начала она, — брось это дело. Оставь меня в покое.

Малтби несколько секунд колебался, пораженный страстностью, прозвучавшей в этой мольбе. Но он не собирался сдаваться. Эта женщина сама отдалась ему на планете С Дорадус. Если после освобождения ее от гипнотического искусства воздействия на ее психику она по-прежнему не захочет его, что ж, тогда она будет свободна.

— Моя дорогая, — со страстностью в голосе начал Малтби, — чего же ты боишься… уж не самой ли себя? Не забывай, выбор предстоит сделать именно тебе. А сейчас ты предчувствуешь, что выберешь меня, хотя в данный момент эта мысль внушает тебе отвращение. Освободившись от искусственного психического воздействия, ты, возможно, захочешь, чтобы наш брак продолжался.

— Никогда! Неужели ты еще не понял, что я постоянно помню о том времени, помню о насилии над собой? Неужели ты этого не понимаешь?

И внезапно он понял, что она имела в виду. До сих пор он смотрел на это дело с точки зрения мужчины. Но женщины — это совсем другие существа. Они должны испытывать потребность в партнере по браку без малейшего давления на себя. Для него, по-прежнему преисполненного решимости добиться поставленной цели, представившаяся ему сейчас картина была поразительной. И все же он еще не мог заставить сказать слова, которые освободили бы ее.

Его разум начал размышлять над событиями минувших десяти дней. Эти дни запомнятся ему на всю жизнь. Миллиарды людей пришли к согласию на основе его предложений. Первыми согласились деллианцы и неделлианцы. Когда по радио было передано сообщение, что «Звёздный рой» не находится в руках мулов и что Земля не отказывается от своих первоначально высказанных гарантий, лишь слегка изменив их, правительства Пятидесяти Солнц публично объявили о своем согласии.

Малтби был несколько разочарован реакцией на событие, которое он считал сенсационной новостью. Информация — он собрал ее в библиотеке корабля — о том, что неделлианцы — это не гуманоиды или роботы в широком смысле этого слова, а потомки людей, которые помогли спастись первым гуманоидам, эта информация, казалось, не произвела особого впечатления. Впрочем, возможно, внимание людей было отвлечено другими событиями и проблемами. Оставалось лишь надеяться, что в будущем проявится более благосклонная реакция. Неделлианцы почувствуют большее родство с другими людьми. А деллианцы, узнав, что люди, многие тысячелетия притворявшиеся, что они роботы — ради спасения грядущих поколений — возможно, поймут, что человечество не так уж плохо.

Проблему же мулов разрешить было немного сложнее. После того как их лидер, авантюрист Ханстон, был арестован и заключен в тюрьму, огромное большинство их, казалось, смирилось с поражением и согласилось принять решение Малтби. В своем обращении к Тайным Городам он говорил без обиняков. Выбрав путь войны, им посчастливилось: они получают равные права в правительстве Пятидесяти Солнц. Все корабли главной галактики будут предупреждены об их тактике, и многие годы мулы будут носить опознавательные знаки. Однако деллианцам разрешается вступать в брак с неделлианцами, а запрещение иметь детей таким парам при помощи системы «холод — давление» снимается. Поскольку ребенок, появляющийся в результате такого брака, будет несомненно мулом, то через несколько поколений их число возрастет. Если эта мутация, в соответствии с законами и в результате естественного хода событий, со временем начнет доминировать, то Земля будет вполне готова принять это как должное. Законы, предусматривающие такие возможности, либеральны и смотрят далеко вперед. Категорически запрещена только агрессия.

Вспомнив обо всем этом, Малтби усмехнулся. Были решены все проблемы, кроме его собственной. И вот он сидит здесь, на этом слушании, в нерешительности и сомнениях.

Спустя три часа, после короткого совещания между судьями, капитан Ратгерс огласил торопливо принятое решение:

— Закон, — зычным голосом начал он, — относительно повторного применения искусственного воздействия на психику, не касается капитана Малтби, который в то время, когда он подвергся первому, еще не являлся гражданином Империи Земли. Однако это распространяется на леди Глорию, родившуюся гражданкой Империи.

Потом он продолжил:

— Поскольку капитан Малтби назначен постоянным представителем Пятидесяти Солнц на Земле, а для леди Глории это последняя экспедиция в космос на борту военного корабля, то не существует никаких препятствий географического порядка для продолжения этого брака.

В соответствии с этим суд постановил: леди Глория пройдет курс лечения, которое восстановит ее первоначальное состояние и ее любовь к своему мужу.

Малтби бросил один быстрый взгляд на Глорию, увидел слезы в ее глазах, после чего встал.

— Ваше Превосходительство, — начал он. — Я хочу обратиться к суду с одной просьбой.

Капитан Ратгерс дал знак, что предоставляет ему слово. Малтби тут же замолк. Потом, наконец, собравшись с мыслями и проглотив комок в горле, он продолжил:

— Я хочу освободить свою жену от необходимости такого лечения… при одном условии…

— Что же это за условие? — тут же спросила одна из женщин-капитанов.

— Это условие таково: в избранном мною месте она дает мне сорок восемь часов для того, чтобы вновь завоевать ее. Если по окончании этого времени ее чувства не изменятся, то я попрошу отложить исполнение решения суда на неопределенное время.

Женщина бросила взгляд на леди Лорр.

— Это кажется вполне справедливым, Глория, — сказала она.

— Это смешно, — произнесла Первый капитан «Звёздного роя», однако на ее щеках появился румянец.

В этот раз уже сам Малтби пошел к ней. Нагнувшись, он тихо произнес:

— Глория, это же твой второй шанс. В конце концов, как я и предвидел, первым ты не воспользовалась.

— Никакого первого не было! — возразила она. — Решение, к которому здесь пришли, было единственно возможным, и ты прекрасно это знаешь. — Она избегала смотреть прямо ему в глаза — по крайней мере так показалось Малтби.

— Но это же один из основных законов супружества, который древнее, чем космические путешествия, столь же старый, как и человеческая история.

Теперь Глория прямо посмотрела на него, и в ее глазах начало зарождаться понимание.

— Ну конечно, — сказала она. — Как же это я могла забыть об этом?

Она приподнялась, как бы собираясь спорить с ним. Потом медленно снова опустилась.

— Почему ты думаешь, — спросила она, — что у тебя со мной не может быть детей?

— Никогда раньше в браке между обычными людьми и мулами не рождался ребенок без применения искусственных средств.

— Но при помощи системы «холод — давление»…

— Никого нельзя принудить к этому, — перебил ее Малтби. Потом он терпеливо продолжил: — Глория, тебе никуда не скрыться от того факта, что в течение всего времени до вынесения приговора ты могла использовать этот аргумент, но так и не использовала. Это самая старая, а в определенные периоды истории, и единственная причина для расторжения брака. Никто не мог бы оспорить его — и он был бы решающим. И все-таки ты, во время этого обсуждения, в своих попытках добиться расторжения нашего брака, так ни разу и не напомнила об этом аргументе. Я считаю это полным подтверждением своей точки зрения, что в глубине души ты хочешь и нуждаешься во мне как муже. Все, что мне нужно, — это возможность остаться нам наедине, и теперь я имею право просить тебя об этом.

— Эти сорок восемь часов, — медленно начала Глория, — которые ты хочешь, чтобы мы провели вдвоем, где…

Она замолчала. Глаза ее расширились. Дыхание убыстрилось.

— Да это же смешно! Я отказываюсь участвовать в таком наивном романтическом представлении. Кроме того, С Дорадус совершенно не по пути.

Боковым зрением Малтби увидел, как в зал вошла лейтенант Неслор. Он окинул ее быстрым вопросительным взглядом. Женщина, ответив ему легким кивком, выжидательно посмотрела на него. После этого обмена взглядами Малтби перевел свое внимание снова на Глорию. Он не испытывал стыда из-за своей сделки с женщиной-психологом, которая должна была снять блокировку в сознании Глории сразу после вынесения приговора. Эта гордая, серьезная молодая женщина нуждалась в естественной привязанности, нуждалась, возможно, более, чем кто-либо на корабле. Именно в этом они оба сходились во мнениях; и лейтенант Неслор сразу же согласилась помочь ему. Зная, что Глория уже практически избавлена от внушенной ей неприязни к нему (хотя для достижения полного эффекта должно пройти еще немного времени), Малтби сказал:

— Планета С Дорадус, где мы пробыли одни после катастрофы, находится всего-навсего в восемнадцати часах полета отсюда. Мы можем воспользоваться спасательной шлюпкой, а потом догнать «Звёздный рой», не нарушая курса его движения.

— И чего же ты ждешь от меня там, — язвительно спросила Глория, — что я брошусь тебе в объятия?

— Да, — уверенно ответил он. — Именно этого.

А ДОМ СТОИТ СЕБЕ СПОКОЙНО… ^(роман)

Пролог

Погруженное в бездну мрака сознание смутно отреагировало на чей-то мужской голос:

— А я ведь, доктор, уже слышал о подобного рода ранах, но видеть их до сих пор не приходилось.

Мелькнула мысль: значит, впившаяся в него на той улочке пуля только ранила, и он жив. Все еще жив! Но взметнувшееся было ликование исчезло как туман, и снова — штопором в глубокий сон. Когда вынырнул из него вторично, говорила уже женщина:

— Это Таннехилл… Артур Таннехилл из Альмиранте, что в Калифорнии.

— Точно?

— Еще бы! Я же секретарша его дяди. И узнала бы племянника где угодно.

Впервые подумалось: у него есть имя, место рождения. Внезапно он ощутил, что его обхватили и приподняли.

— Отлично, — прошептал кто-то. — Выталкивайте его в окно.

Стало болтать из стороны в сторону. Хохотнули, а женщина проронила:

— Если космолет не придет вовремя, я…

Затем возникло неясное впечатление, что его куда-то мчало с глухим ворчанием. Но тут же внимание целиком переключилось на мужчину.

— Разумеется, на похоронах будет полно народу. Крайне важно, чтобы он выглядел, как настоящий покойник…

Все его существо бурно противилось самой идее, что ему отведена роль заштатной пешки в каком-то диком кошмаре. Но тело словно парализовало, и он не смог даже шелохнуться, услышав — это было чуть позже, хотя и неясно когда именно, — торжественные и величавые звуки погребальной музыки. Особенно жуткое чувство возникло в момент завинчивания крышки над ним. А также когда раздался тупой звук стукнувшегося о дно могилы гроба. Разум изнемогал от навалившейся — со всех сторон тьмы, но он отчаянно сопротивлялся ей, одновременно понимая, что находится в непробудном сне.

Он все еще лежал в гробу, когда в лицо пахнула свежая струя воздуха. Таннехилл пошевелил рукой. Сверху и сбоку — обито сатином. Но все приятнее холодило ноздри. Его сковал ужас. Послышался шум. Явно копали. Кто-то вскрывал могилу. Наконец мужской голос произнес:

— Превосходно… Быстро вытаскивайте гроб. Космолет уже здесь.

И опять он сорвался в беспамятство. А очнулся уже на больничной койке.

Глава 1

До Рождества оставалось три дня, и Стивенс засиделся в тот вечер на работе допоздна, разгребая текучку в надежде встретить праздники с легкой душой.

Позднее пришлось признать, что это обстоятельство оказалось одним из самых решающих в его дальнейшей судьбе.

Незадолго до полуночи, когда он уже расставлял по своим местам понадобившиеся ему книги по юриспруденции, раздался телефонный звонок. Машинально взяв трубку, он произнес:

— Эллисон Стивенс слушает.

— Это из телеграфной службы Вестерн Юнион, — отозвался женский голос. — На ваше имя, мистер, поступила телеграмма. От Уолтера Пили из Лос-Анджелеса.

Пили был таким же адвокатом, как и он, но занимал более высокое положение, являясь управляющим всем состоянием семейства Таннехиллов. Именно он назначил Стивенса на его нынешнее место, поручив вести такого же рода дела, но в локальном масштабе — в городе Альмиранте. «Что стряслось?» — подумалось ему.

— Зачитайте, пожалуйста, текст.

Девушка на том конце провода четко, с расстановкой изложила содержание:

Артур Таннехилл находится или вот-вот прибудет в Альмиранте. Будьте готовы к встрече, но не беспокойте его по пустякам. Советую представиться ему после праздников. Мистера Таннехилла только что выписали из клиники, где он находился длительное время, проходя курс лечения после случайного огнестрельного ранения. Похоже, ему сейчас не до болтовни. Таннехилл намерен какое-то время провести в Альмиранте. Он сам мне заявил, что хотел бы «разобраться в одной истории». Окажите всяческое содействие, если он обратится за помощью, но решение о своих конкретных шагах в этом случае принимайте самостоятельно. Ему чуть за тридцать, то есть он вам ровесник, что может облегчить вашу задачу. Не забывайте, однако, что его резиденция в Альмиранте, известная как Большой Дом, не входит в круг ваших обязанностей локального управляющего. Заняться ею можете только после категорического на этот счет требования самого Таннехилла. Сообщается для сведения. Удачи.

Положив трубку, Стивенс задвинул ящик письменного стола и бросил взгляд в панорамное окно. Снаружи мерцало всего несколько огоньков. Правда, основная часть города в это окно кабинета не была видна. Ни единого проблеска в вязкой черноте небес, ничто не указывало на то, что в каких-то сотнях ярдов раскинулся могучий океан.

Молодого администратора смутила эта телеграмма. У него сложилось впечатление, что и сам Пили был озабочен и растерян. В любом случае его советы были на руку. Если наследник имущества Таннехиллов окажется человеком с причудами, придется держать ухо востро. Стивенс вовсе не собирался терять своего места. «Позвоню-ка ему завтра, — решил он, — скажу только, что я полностью в его распоряжении. Если не придусь ему по душе, то задержусь в этом городишке ненадолго…»

Он покинул кабинет, заперев его на ключ. Но едва успел сделать несколько шагов по коридору, как услышал пронзительный женский крик, буквально вопль, раздавшийся где-то в чреве огромного здания.

Остановившись, он прислушался. Но если днем все вокруг кипело и бурлило, то в этот поздний час, наоборот, было пустынно и безмолвно. «В качестве управляющего, — подумал он, — я обязан выяснить, что тут происходит…»

Он решительно, крупно и быстро вышагивая, подошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Несколько секунд спустя его радостно приветствовал Дженкинс, ночной лифтер.

— Хелло, мистер Стивенс, поздненько вы что-то сегодня. Я…

Адвокат прервал его:

— Билл, кто там торчит еще наверху?

— Кто?.. Как… В триста двадцать втором засели эти индейцы. Поклонники уж не знаю какого там культа… Они… А что, собственно говоря, случилось?

Стивенс нехотя пояснил. Он уже сожалел о своей слишком импульсивной реакции. Индейцы — члены какой-то там экстравагантной секты. Припомнилось, что, согласно журналам занятости здания, 322 офис занимала мексиканская фирма.

— В сущности, — продолжал Дженкинс, — это не совсем индейцы. Кроме двоих, у всех остальных довольно белая кожа. Но Мэдж, уборщица, как-то рассказывала мне, что у них там все забито каменными статуэтками еще доколумбовых времен.

У Стивенса сразу же всплыло в памяти где-то прочитанное упоминание о том, что состояние Таннехиллов частично складывалось из доходов от торговли предметами искусства, относившимися как раз к этой давней эпохе. Тотчас же вся ситуация предстала в неприглядном свете: арендаторы 322, должно быть, являлись довольно убогими людьми с дурными нравами.

Это объясняло тот странный вопль, который он толькочто слышал. Во всех городах побережья расплодились самые разнообразные секты, исповедовавшие множество культов, и их члены во время религиозных церемоний истошно завывали, жалобно стонали, противно хрюкали, визжали и рычали.

— Думаю, — начал Стивенс, — что лучше будет…

Но закончить мысль ему не удалось. Раздался второй крик, на сей раз несколько приглушенный, но, несомненно, исторгнутый невыносимой болью. Дженкинс побледнел.

— Я быстро смотаюсь за полицией, — выдохнул он.

Лифт стремительно ухнул вниз. Снова Стивенс остался в одиночестве. Но теперь он знал, куда направить стопы.

Администратор пошел к 322 офису. Делал он это с чувством внутреннего отвращения, как человек, который предпочитал бы не вмешиваться в дело, грозящее замутить приятную обыденность его жизни.

На двери висела табличка: «Мексиканская импортная компания». Сквозь матовое стекло входной двери просачивался слабый свет. Внутри мелькали силуэты людей. Их число вынуждало проявлять осторожность. Стивенс прислушался и уловил отдельные обрывки фраз: «Не может быть и речи о какой-то сепаратной акции… Вы либо с нами, либо против нас… Как во внутренней, так и во внешней власти группа действует единым фронтом…» В офисе одобрительно загудели, заглушив конец сказанного. Затем последовало резкое: «Решайтесь!»

Отозвался донельзя измученный женский голос: «Нам необходимо остаться, даже если разразится атомная война, и вам придется меня убить, прежде чем…»

Что-то хлестко щелкнуло, и женщина застонала. Мужчина выругался, но Стивенсу не удалось разобрать, что он пробормотал вслед за этим. Молодой адвокат постучал кулаком в дверь. От группы отделилась тень и приблизилась. В замочной скважине повернулся ключ. На пороге стоял низкорослый мужчина с желтоватым лицом и огромным носом. Он смерил Стивенса взглядом:

— Вы опоздали.

Но, тут же поняв, что ошибся, заметно встревожился и попытался захлопнуть дверь. Стивенс, успев просунуть в образовавшуюся щель ногу, резко толкнул. Высокий, крепкого телосложения, он без труда пересилил противника.

Войдя в комнату, адвокат возвестил:

— Я управляющий этим зданием. Что здесь происходит?

Вопрос был лишен смысла. Ибо он все понял с первого взгляда. Перед ним в разных позах застыли девять мужчин и четыре женщины. Одна из них — великолепная, потрясающе красивая блондинка — была обнажена по пояс. Она сидела верхом на стуле, ее запястья и лодыжки были привязаны к нему тонкой бечевкой. На загорелой спине явственно проступали кровавые рубцы от ударов. У ног валялся кнут.

Боковым зрением Стивенс уловил, что длинноносый вытаскивает из кармана какой-то предмет сигарообразной формы. Адвокат даже не счел нужным выяснять, что это такое. Просто шагнул и ребром ладони врезал коротышке по руке. Оружие, если это было оно, взметнулось в воздух, сверкнув словно кусочек хрусталя. При падении раздался мелодичный звон, и оно закатилось под письменный стол.

Мужчина грубо выматерился и молниеносно выхватил нож. Но пустить его в ход не успел, остановленный сухим окриком одного из присутствовавших:

— Не дурите, Тесла! — Затем человек, позволивший себе вмешаться, развернулся к остальным: — Развяжите ее. Пусть одевается…

Стивенс, скорее заинтригованный, чем обеспокоенный, отступил на шаг, заявив:

— Из комнаты не выходить. Полиция прибудет с минуты на минуту.

Тот, кто только что столь авторитетно распоряжался, задумчиво уставился на него:

— Значит, это вы — управляющий зданием… Эллисон Стивенс… Бывший капитан ВМС… Получил пост администратора два года назад… Высшее юридическое образование… Все выглядит весьма невинно… Но меня интересует одна деталь: почему вы оказались здесь в столь неурочный час?

После этой реплики он отвернулся от Стивенса, как если бы и не надеялся получить ответ. Остальные, похоже, также перестали обращать на него внимание. Они развязали пленницу и о чем-то тихо переговаривались в углу близ каменной статуэтки. Тесла, единственный из присутствовавших, чье имя было названо, возился на коленях под письменным столом в поисках продолговатой формы предмета. Потом кто-то бросил:

— Уходим.

Стивенс и не подумал их удерживать. Он слышал, как уже в коридоре один из мужчин предложил спуститься по служебной лестнице. Через минуту в помещении остались только адвокат и молодая блондинка. Та, с белым как мел лицом, никак не могла управиться с лифом. Пошатываясь, она кое-как добрела до сброшенного у письменного стола на пол мехового манто.

— Осторожнее, не упадите, — участливо обратился к ней Стивенс.

— Не лезьте в чужие дела! — отрубила она.

Блондинка, натянув шубку, двинулась к выходу. Но, услышав шум поднимавшегося лифта, остановилась, подавив усмешку.

— Наверное, полагалось бы вас поблагодарить, — хмуро выдавила она, хотя в зеленых глазах не мелькнуло ни малейшей искорки признательности.

Тем временем в коридоре уже отчетливо слышались шаги, и через несколько мгновений на пороге появился полицейский в сопровождении Дженкинса.

— Все обошлось благополучно для вас, мистер Стивенс? — озабоченно спросил лифтер.

Полицейский тоже потребовал объяснений.

— Возможно, это сделает сия дама? — уклонился Стивенс.

Но очаровательная блондинка лишь отрицательно покачала головой.

— Не понимаю, с какой это стати вызвали полицию Кто-то, должно быть, ошибся.

Стивенс, удивленный, нахмурил брови.

— Ничего себе, ошибся! — негодующе воскликнул он.

Она вскинула на него зеленые, как бездонные озера, глаза, светившиеся невинностью младенца.

— Знать не знаю, о чем это вы могли подумать… Просто у нас тут проходила небольшая церемония. А этот человек, — добавила она, обращаясь уже к полицейскому, — постучал в дверь…

— Церемония?.. — удивленно протянул блюститель порядка, оглядывая украшавшие комнату статуэтки. — Ага, кажется, мне все ясно…

Стивенс желал теперь только одного: поскорее покончить с этим делом. Тем не менее он счел своим долгом заявить, что отчетливо слышал, как кого-то стегали хлыстом.

— Так ли это, мисс? — сурово спросил полицейский.

— Произошла ошибка. То была всего-навсего обрядовая сцена. — Блондинка недоуменно пожала плечами. — А мистер Стивенс вполне мог принять это за что-то иное.

Стало ясно, что это — тупик. Посему полицейский, закругляясь, на всякий случай спросил, не желает ли управляющий подать жалобу. Но какой в том был смысл, если жертва упорно отказывалась признавать себя потерпевшей?

— Могу ли я удалиться? — поинтересовалась женщина.

И, не дожидаясь ответа, вышла. Только дробно процокали по коридору шпильки ее каблучков.

Не стал задерживаться и страж порядка. Оставшись один, Стивенс окинул взглядом комнату, раздумывая, что же, в сущности, могло здесь произойти. Память услужливо подсказала услышанные отдельные фразы, но для него они были лишены всякого смысла. Каменные глаза статуэток — несомненно, изображавших древние божества, — казалось, пристально следили за ним. Давила сгустившаяся тишина. Внезапно отчетливо вспомнился тот момент, когда коротышка открыл дверь: он явно поджидал кого-то. Более того, визитер должен был походить на него ростом и общим обликом, поскольку длинноносый на какое-то мгновение даже принял Стивенса за него. Это обеспокоило адвоката, и он поспешил выглянуть в коридор — никого.

Он вернулся в офис, чтобы выключить освещение. Его палец уже коснулся кнопки, когда в глаза бросилась сумочка блондинки, сиротливо лежавшая на том месте, где ранее находилось манто. Он подобрал и открыл ее. Обнаружил то, что искал, — удостоверение личности на имя Мистры Лэнетт.

Озираясь в последний раз, Стивенс не переставал ломать голову над непостижимой загадкой: по каким таким внутри- и внешнеполитическим причинам приверженцы диковинной секты дошли до того, что принялись нещадно хлестать одного из своих членов по поводу возможной атомной бойни?

Отнеся найденную дамскую сумочку к себе в кабинет, он вызвал лифт.

— Вы, наверное, помчитесь сейчас к Таннехиллу? — полюбопытствовал Дженкинс.

«Так, лифтер, значит, уже пронюхал о возвращении наследника».

— С чего бы это?

— Так вы не в курсе?

— В курсе чего?

— Убийства.

Стивенс вздрогнул, подумав, что речь идет о молодом Артуре Таннехилле. Но словоохотливого Дженкинса уже прорвало:

— В одном из этих заброшенных и наполовину заполненных всякой дрянью колодцев, что позади дома, обнаружили труп охранника-негра.

У Стивенса на какой-то миг отлегло от сердца, но тут же требовательно напомнили о себе рекомендации Пили. Было уже за полночь — не самый подходящий момент идти представляться Таннехиллу.

Выйдя из Палмз-билдинг, он прошагал до соседней площади, откуда частенько любовался Большим Домом. Расположенный на вершине холма, тот смутным пятном выделялся на антрацитовом фоне неба. Ни один лучик света не тревожил спеленавшую его темноту. Убедившись, что там нет ни души, Стивенс сел в машину и возвратился домой.

Прежде чем пройти к себе, он постучался к экономке, чтобы распорядиться подать ему завтрак пораньше. Потом вспомнил, что отпустил ее навестить семью. Стивенс зашел в ванную. Он чистил на ночь зубы, когда беглой морзянкой трижды звякнул входной звонок. Выходя в прихожую, он увидел, как в замке проворачивается ключ. Дверь распахнулась, и пулей влетела Мистра Лэнетт. Она с трудом переводила дыхание. С треском захлопнув за собой створки, она поспешно задвинула щеколду.

— Ждать не могла, — еле выговорила блондинка. — Они преследуют меня буквально по пятам. Погасите свет. Скорее заприте все входы и выходы, позвоните в полицию.

Очевидно, она сочла, что Стивенс расторопностью не отличается, поэтому сама устремилась в кухню, выходившую наружу, и с грохотом заблокировала ее. Потом проверила, насколько прочны запоры со стороны патио, внутреннего дворика.

Через минуту свет везде был выключен и они снова очутились вдвоем в холле. Мистра уже набирала в темноте номер телефона. Затем в сердцах швырнула трубку.

— Не отвечают… Телефон не работает. Наверняка перерезали провод…

Воцарилась пауза. Прервала ее Мистра, шепотом обратившись к Стивенсу:

— Вы не могли бы оказать первую медицинскую помощь? Мне полоснули термическим лучом по боку… Так больно…

Глава 2

В кромешной темноте Эллисон Стивенс на ощупь двинулся по направлению к незнакомке. Он недоумевал, что это за штука — «термический луч».

— Вы где? — растерянно спросил он.

— Здесь, на полу.

Он склонился над неожиданной посетительницей. Все это здорово смахивало на какой-то кошмар. Где-то за стенами дома притаились люди, которые, возможно, вот-вот начнут штурмовать двери. В нем вдруг вскипела ярость. До этого момента он относил это дело к категории тех, в которые предпочтительней не вмешиваться, теперь же его распирало желание перейти к активным действиям. Он бросился к свою комнату и достал из ящика стола «намбу» — весьма эффективный пистолет японского производства. Сунув его в карман, Стивенс вернулся к Мистре Лэнетт.

— Куда вас ранили? — осведомился он.

— В бок, — чуть слышно обронила она.

— Тогда лучше отнести вас в комнату экономки. С той стороны дом нависает над оврагом. Они не смогут добраться до окна без лестницы. Можно будет зажечь свет.

Ответа он не услышал. Наклонившись, Стивенс просунул руки под плечи и ноги блондинки и приподнял ее.

— Держитесь крепче за мою шею, — потребовал он.

Она оказалась не такой уж и тяжелой, как он предполагал. Положив Мистру на кровать, адвокат щелкнул выключателем. При вспыхнувшем свете четко обозначилась тонкая струйка крови, тянувшаяся от двери. Лицо женщины было мертвенно-бледным. Из-под норкового манто выглядывал серый дамский костюм и белая блузка. Он решил, что раздевать ее не стоит. Для этого ей пришлось бы приподняться. Он расстегнул блузку и пошел за ножом, намереваясь разрезать нижнее белье, набухшее от крови. Ранение «сбоку» оказалось на уровне бедра.

Странным оно было. Пуля — и это было очевидно — прошла неглубоко под кожей, но выглядела рана так, будто кто-то прижег это место каленым железом. Судя по всему, Мистра Лэнетт не должна была потерять много крови.

Он тщательно обработал рану. Она слегка приподняла голову, взглянула на нее и с нескрываемым отвращением произнесла:

— В сущности, они промазали. Но страху на меня нагнали основательно.

— Сейчас сделаю повязку, — успокоил он.

Работал он споро, все время прислушиваясь, нет ли подозрительных шумов. Снаружи не доносилось ни звука. Закончив, он спросил:

— Почему они затаились и ничего не предпринимают? Что все это значит?

Она не ответила. Утонув головой в подушке, Мистра в упор рассматривала его, похоже, внимательно изучая.

— Теперь я ваша должница.

Но в данную минуту Стивенса абсолютно не интересовал вопрос о долгах.

— Что, на ваш взгляд, они теперь предпримут? — гнул он свою линию.

На этот раз она, судя по ее виду, задумалась.

— Все зависит, — слабо улыбнулась Мистра, — от того, кто входит в число преследователей, кроме Каунхи. А то, что он среди них, у меня не вызывает сомнений: только он способен возбудиться до такой степени, чтобы решиться выстрелить. Но как только речь заходит о его собственной шкуре, он становится необыкновенно осторожным. В то же время если среди них оказался и Теслакоданал, то, будьте спокойны, они ни за что не откажутся от задуманного. Все они боятся Теслу, одного из самых мерзких гаденышей, которых когда-либо видел свет.

Она усмехнулась, одновременно иронически и мягко.

— Ну как, удовлетворены моим ответом?

Однако Стивенс практически не прислушивался к тому, что она говорила. Его разум был настроен скорее на оценку грозящей им опасности и на поиск путей ее нейтрализации, чем на слова, которыми та описывалась. Он подумал, что если число нападавших более двух — трех, то они непременно попытаются проникнуть в дом.

— Сейчас вернусь, — на ходу бросил он.

Стивенс выскочил в прихожую и попытался рассмотреть что-нибудь снаружи через стеклянную дверь. Небо затянуто облаками, настороженная тишина ночи. Ничего подозрительного. Адвокат еще раз обошел весь дом, проверил, хорошо ли заперты двери, надежно ли задвинуты засовы. Все было в порядке и не вызывало особой тревоги. Частично успокоившись, он вернулся в комнату экономки.

Молодая женщина открыла глаза, несколько натянуто улыбнулась, но не промолвила ни слова.

Остаток ночи он провел, сидя в кресле. Он не раз ловил себя на том, что клевал носом, но забылся сном только тогда, когда заалел восток.

Проснулся Стивенс, когда уже вовсю светило солнце. Взглянул на часы: тринадцать ноль пять. Тяжело вздохнув, он прокрался в свою комнату. Проходя мимо комнаты экономки, отметил, что дверь закрыта. Постучал и, не получив ответа, открыл. Ни души. Слегка раздосадованный, он постоял немного на пороге. Стивенс терялся в догадках относительно смысла ночных приключений. Как-то раз в Сан-Франциско у него была шальная связь со столь же красивой девушкой, как и Мистра Лэнетт. Но это случилось давно. И сегодня он ценил в женщине несколько большее, чем внешнюю привлекательность. Теперь он с трудом представлял себе, что может влюбиться в совершенно незнакомую ему женщину.

Ясно, что вчера он просто пожалел ее. Было видно, что в тот момент она совершенно потеряла голову. За ней гнались, и она сама решилась просить убежища у неизвестного ей человека. В то же время не вызывало сомнений, что мужества ей было не занимать. Даже тогда, когда противники истязали ее плеткой и каких-либо надежд вырваться из их цепких лап не было, Мистра не сдавалась.

Стивенс вышел на улицу. Сияло солнышко, совсем рядом бухал океан. Бунгало, где он жил, принадлежало Таннехиллу. Дачный домик стоял в стороне от тянувшейся вдоль берега дороги, а от ближайших соседей его отделяла цепь пологих холмов. Бассейн с подогреваемой водой, гараж на три машины, четыре спальни, причем каждая с отдельной ванной. И все это обходилось ему в шестьдесят долларов в месяц. Хотя он пошел на этот шаг по совету Пили, все же столь большие расходы на жилье вызывали у него вначале некоторые угрызения совести. Но затем бунгало стало восприниматься как вполне естественная, составная часть того приятного образа жизни, который он начал вести с тех пор, как заделался администратором части имущества семьи Таннехиллов.

Он прошел до дороги и обнаружил следы шин машины, которая, разворачиваясь, слегка зацепила песок на склоне холма. Судя по протекторам, речь шла о крупногабаритном автомобиле класса «кадиллак» или «линкольн».

Стивенс вернулся к дому и осмотрел телефонные провода. Он сразу же нашел то место, где их перерезали, и наказал себе непременно сообщить в компанию об этом акте вандализма. «Как бы не забыть о звонке Таннехиллу», — одновременно подумал он. Но с этим пока еще можно было обождать. Стивенс разделся под верандой, на которую выходила гостиная, решив понырять в бассейне. Вода оказалась довольно холодной, и он, энергично работая всем телом, стремительно проплыл до лестницы. Он уже начал подниматься по ней, когда, нечаянно взглянув вниз, увидел в глубине бассейна человеческое лицо с устремленными, как ему показалось, на него глазами. Его прошибла дрожь при мысли, что перед ним труп. Он нырнул в зеленоватую воду и наткнулся на… маску.

Она оказалась противно липкой и настолько тонкой, что того и гляди грозила порваться у него в руках. Стивенс, проявляя большую осторожность, вытащил ее из воды и положил на цементное покрытие бортика. Маска, сделанная из какого-то исключительно мягкого и пластичного материала, была не толще обычной пленки. Но не это больше всего поразило адвоката. Хотя маска после пребывания в бассейне несколько подпортилась по краям, она не утратила удивительного сходства с кем-то, кого он видел совсем недавно. Да, никаких сомнений. Это была точная копия лица того человека, который воспрепятствовал Тесле нанести ему вчера вечером удар ножом.

Стивенс оставил лежать находку возле бассейна, оделся и незадолго до двух часов отправился к себе в офис. Уже некоторое время его донимала мысль о запертой у него в кабинете сумочке Мистры. Накануне он лишь бегло ознакомился с ее содержимым и не исключал, что при повторном, более тщательном осмотре сумеет установить адрес ночной визитерши.

Пришло время потребовать от нее кое-каких объяснений. И обязательно следовало попытаться связаться с Таннехиллом. Но в первую очередь надлежало решить проблему с этой сектой индейцев, которые разглагольствовали об атомной войне, бичевали кнутом почем зря своих приверженцев и пользовались весьма грозными видами оружия.

Сначала все же Мистра. Ведь на нее, члена группы, устроили облаву, и поэтому именно она могла дать ему ключ к тайне.

Спустя четверть часа Стивенс уже высыпал на поверхность своего письменного стола все, что находилось в дамской сумочке: портсигар, кошелек, бумажник, связку ключей, тончайший платочек, небольшой пластиковый пакетик. По мере того как он перебирал предметы, его разочарование возрастало. Ни на одном не было даже инициалов.

К своему удивлению, он не обнаружил ни губной помады, ни пудры, ни вообще каких-либо предметов макияжа. Все прояснилось, едва он открыл пакетик В нем находилась маска того же типа, что и найденная в бассейне, поразительно естественно имитировавшая женское лицо. Но оно не напоминало ему никого из знакомых. Стивенс почувствовал, как кровь отлила от лица, и с дрожью в голосе прошептал:

— Что за чертовщина кроется за всем этим?

Но адвокат достаточно быстро обрел хладнокровие и принялся рассматривать маску. Тончайшей выделки, она была в то же время совершенно прозрачной.

От бессилия он сердито фыркнул. Его злило, что он слишком мало пока знал об этом деле, чтобы понять назначение масок и соответственно принять решение о своих дальнейших шагах. Еще не пришло время делать какие-либо выводы. Требовалась дополнительная информация, причем срочно. Не стоило забывать, что Мистру пытали, а затем и покушались на ее жизнь.

Поразмышляв над сложившимся положением, он пришел к выводу, что источник дополнительных сведений, возможно, находится в самом здании. Стивенс решительно покинул кабинет и направился по коридору к офису Мексиканской импортной компании.

Запертая дверь его не остановила, поскольку у него как у управляющего был универсальный ключ. Войдя в комнату, он задернул шторы. Приглядевшись к статуэткам, он обнаружил, что они не каменные, а терракотовые, а это означало, что внутри они, вполне вероятно, были полыми. Стивенс приподнял одну. Статуэтка оказалась тяжелее, чем ему представлялось с первого взгляда. Ставя ее на место, он обратил внимание на торчавший из нее электрический провод. Тот тянулся до розетки, встроенной в плинтус.

Стивенс как-то вяло, не проявляя слишком уж большого любопытства, подумал, каким целям могло бы служить это устройство. Он выдернул шнур из розетки и положил статуэтку набок. Кабель тут же исчез в проделанной в ее основании дырке. Разглядеть через нее, что там скрыто внутри, оказалось невозможным. Тогда он оставил статуэтку в покое, поставив на прежнее место, и сосредоточил внимание на письменном столе.

Все ящики были заперты на ключ. Пришлось воспользоваться связкой из сумочки Мистры. На свет появилась куча счетов, бухгалтерские книги, подборка писем, как правило начинавшихся со слов: «Уважаемый мистер… Направляем Вам предметы искусства на общую сумму в…» В другой папке были собраны документы, относившиеся к оплате счетов. Наконец, в третьем деле были подколоты транспортные накладные, на которых указывались адреса лиц, которым эти «предметы искусства» были проданы. Во всех этих бумагах частенько попадались мексиканские фирменные бланки.

Просматривая документы, Стивенс двадцать семь раз натолкнулся на упоминание «Уолдорф Армз», пока не сообразил, что вышел на интересный след. Это здание он знал очень хорошо — шестиэтажный особняк, немного замысловатый с точки зрения архитектурного стиля, но расположенный в фешенебельном квартале и заселенный отборнейшей публикой.

К сожалению, на бланках не были указаны фамилии. Но все равно в его распоряжении оказался ряд адресов, по которым позже он сможет спокойно установить жильцов. Адвокат выписал с дюжину данных.

Вернувшись к себе в кабинет, он вспомнил о Таннехилле и набрал номер Большого Дома. Почти сразу же ему ответил чей-то неприветливый голос, поинтересовавшийся, кто звонит.

Стивенс, неприятно пораженный грубостью тона, назвал себя. Неужели он разговаривал с наследником Таннехиллов? Но собеседник в ту же секунду развеял его сомнения.

— Ах это вы, адвокат… Таннехилла нет, мистер Стивенс. А я — дежурный полицейский, сержант Грей. Я тут один вместе с только что подъехавшими электриками. Вы, конечно, слышали об убийстве?

— Да…

— Так вот, мистер Таннехилл отправился в здание суда поговорить об этом деле с мистером Холандом.

Стивенс едва сдержался, чтобы с досады не чертыхнуться. Он был уверен, что Артур Таннехилл будет не в восторге, что ему самому приходится заниматься всей этой уголовно-процессуальной мутью. Он поспешил поблагодарить полицейского и повесил трубку.

Через несколько минут он уже был на пути к Холанду, окружному следователю.

Глава 3

Уже входя в безлюдный вестибюль, Стивенс услышал хотя и приглушенный, но брызжущий весельем гул праздничного буйства где-то в чреве здания. Он несколько раз безуспешно пытался вызвать лифт, пока не сообразил, что весь персонал отмечает Рождество.

Поднявшись по лестнице, он прошел в офис Холанда. Первое впечатление — настоящее светопреставление. Мужчины и женщины сидели где попало — на письменных столах, на полу. Некоторые стояли, сбившись в кучки. По всем углам — уйма бутылок и стаканов.

Похоже, тут не было никого, кто не был бы охвачен этой разгульной атмосферой. Значит, если Таннехилл здесь, то он наверняка среди резвящейся публики.

Сам Фрэнк Холанд устроился в уголочке, сидя прямо на полу. Стивенс налил себе выпить и стал ждать, пока следователь обратит на него внимание. Наконец Холанд, глядя поверх наполненного бокала, остановил на нем свой замутненный алкоголем взгляд, но узнал адвоката не сразу. Но, поняв, кто это, испустил пронзительный клич:

— Эй! Стивенс!

Вскочив с места, он свободной рукой обвил вновь прибывшего за шею. Высокого роста, отлично сложенный, он весьма походил фигурой на молодого управляющего. Крутанув его на месте, Холанд представил гостя присутствующим.

— Мальчики и девочки, — взревел он. — Познакомьтесь с моим старым приятелем Эллисоном Стивенсом. Он представляет интересы крупнейшего владельца собственности во всем этом регионе.

И он так широко повел вокруг рукой, как если бы речь шла о половине мира. Поскольку при этом он не выпускал бокала, то, делая жест, задел плечо Стивенса, облив ему пиджак и брюки. Но Холанд, казалось, даже и не заметил своей оплошности, в то время как адвокат осыпал про себя этого растяпу проклятиями. А тот уже самозабвенно заливался звучным баритоном:

— Хочу, чтобы все усекли, что Стивенс — мой кореш. Приглашаю его разделить этот праздник с нами и требую, чтобы к нему относились так же, как ко мне самому… Эй, Стивенс! Нам надо переброситься парой слов, но это потом, а пока — будьте как дома.

Ухмыляясь, он втолкнул адвоката в центр одной из женских стаек:

— Он — ваш, девочки… Учтите: холостой…

Те приняли новичка радушно. Одна из дамочек, выудив платок, принялась промокать его забрызганный пиджак, приговаривая:

— Видите ли, он — просто фигляр… Кстати, бывший актер…

Какое-то время Стивенс провел, потягивая виски, в этом кругу женщин самого разного возраста. Когда же наконец сумел отбиться от них, то ни за что на свете не смог бы вспомнить, о чем они так оживленно болтали. Адвокат отыскал Холанда, завалившегося в обнимку на пол с крупнотелой девицей, и буквально оторвал ее от следователя.

— Убирайтесь, — промямлила она. — Хочу спать…

И действительно тут же заснула. Холанд же какое-то время никак не мог постигнуть, куда вдруг подевалась его Дульцинея. Затем, глядя на Стивенса уже без прежнего хмельного восторга, воскликнул:

— Какого черта! Эта милашка за все время моей здесь службы держалась со мной как глыба льда. И только-только растаяла, заключив меня в объятия, как вы… — Он запнулся, тряхнул головой, вгляделся в Стивенса и, приняв несколько более осмысленный вид, крепко ухватил его за руку: — А, вот вас-то я как раз и мечтал увидеть Хочу вам кое-что прочитать. Намеревался показать это Таннехиллу, да он не явился. Эту штучку прислали сегодня утром нарочным… О, в сущности, ваш босс — отличный малый. Но я охотно поступился бы долларом, лишь бы разобраться, что за игру он ведет. Пройдемте в мой личный кабинет…

Он повлек Стивенса за собой, выдвинул ящик письменного стола, вытащил оттуда листок бумаги и протянул его адвокату. Стивенс прочитал и насупился. Письмо было отпечатано на машинке, но не подписано. В нем говорилось следующее:

Дорогой мистер Холанд!

Если Вы потрудитесь вскрыть могилу Ньютона Таннехилла, то обнаружите, что гроб пуст. Вам не приходило в голову, что дядя и его племянничек что-то уж слишком похожи друг на друга? Выводы из этого делайте сами, как и из факта смерти охранника-негра, труп которого обнаружили прошлой ночью.

Поморщившись, Стивенс вторично пробежал глазами записку, стараясь понять, как она вписывалась в картину недавних событий. Прав был автор письма или нет, одно было ясно: кто-то стремился посеять смуту.

Из соседнего просторного помещения между тем продолжали доноситься взрывы хохота пьяной компании.

Стивенс взглянул на Холанда. Тот склонил голову на грудь и, судя по его виду, заснул в своем кресле. Но вдруг вскинулся и прошептал:

— Ничего не понимаю в этой истории. С какой стати человек станет притворяться мертвым, чтобы унаследовать свои же собственные деньжата? Бессмысленно все это. И каким образом можно оказаться в один прекрасный день моложе, чем был раньше?

И он снова впал в полудрему. Стивенс, покачав головой, положил письмо на прежнее место, в ящик стола, откуда достал его Холанд. Закрыв его на ключ, он опустил последний в карман следователю, который даже не пошевелился.

Молодой адвокат спустился по лестнице к выходу под громкие выкрики и бестолковый шум загулявших чиновников. Сев за руль, он спокойно обдумал, что следовало предпринять теперь. «Надо обязательно увидеться с Таннехиллом», — решил он. Стивенс включил зажигание. Проехав с милю, он остановился у попавшегося по пути лотка и купит газету. О смерти охранника сообщалось в краткой заметке в одну колонку. Журналист ограничился пересказом того, как труп негра по имени Джон Форд был обнаружен недавно прибывшим в Альмиранте Артуром Таннехиллом в старом, времен майя, колодце позади Большого Дома. Вся остальная часть страницы отводилась описанию визита в город его босса. На фото Артур Таннехилл выглядел стройным, с приятным худощавым лицом молодым человеком, но явно усталым. Газета приводила объяснение этому. Молодой Таннехилл в течение двух лет лечился в клинике одного из городов на востоке. Он получил серьезное ранение в голову в результате случайного выстрела и до сих пор окончательно так и не выздоровел.

Статья шла с продолжением на следующих страницах, где приводились сведения об исторических корнях семейства Таннехиллов. Стивенс читал такого рода материалов предостаточно, а посему, сложив газету, позвонил в Большой Дом.

— Нет, — ответил ему все тот же сержант Грей. — Он еще не вернулся.

Стивенсу ничего не оставалось, как пойти поужинать в бар-ресторан. Он был недоволен собой: не сделал всего того, что должен был сделать. Самым неприятным моментом было то, что Таннехилл, возможно, и не подозревал о грозящей ему опасности. Но, с другой стороны, разве он сам представлял себе, в чем она заключается?

Попивая вторую чашечку кофе, адвокат просмотрел газету еще раз, более внимательно. Он обратил внимание на следующий пассаж:

Наши сограждане совсем не знают молодого мистера Таннехилла. Он бывал в Альмиранте всего два раза, и то в детском возрасте. Учился в Нью-Йорке и в Европе. Поразившая его пуля нанесла настолько серьезную рану, что он находился в бессознательном состоянии в течение года и семнадцати дней. Но из этого срока пребывания в клинике надо вычесть период с 24 апреля по 5 мая с. г., когда он, видимо по причине какого-то мозгового шока, выбывал в неизвестном направлении. Выздоровление шло трудно, долго, и, к несчастью, его воспоминания об отдельных этапах жизни из-за полученной травмы носят довольно смутный характер.

Стивенса поразили приведенные даты отсутствия Таннехилла в больнице. «Необходимо кое-что проверить, — мелькнуло у него в голове. — И притом немедленно».

Он покинул ресторан в крайнем возбуждении и весьма встревоженный. Ночь уже полностью вступила в свои права. Но для того, что он задумал, как раз и нужна была темнота. Предстоящее дело было Стивенсу не по вкусу. Но в качестве доверенного лица Таннехилла он был обязан собрать максимум информации. Расстояние до кладбища, расположенного в северо-западной части города, адвокат покрыл на машине за четыре минуты. При входе на стене висел план. Он отыскал на нем участок захоронений, откупленный семейством Таннехиллов. Припарковав машину под деревом, он осторожно вошел в заполненную чернильным мраком аллею. Дойдя до северной границы кладбища, Стивенс свернул направо и через некоторое время стал внимательно всматриваться в надписи на надгробных плитах. Вскоре он отыскал то, что ему было нужно.

Захоронения членов клана Таннехиллов были обнесены металлической оградой. Фамилия владельцев участка была обозначена металлическими буквами над входом. Адвокат проник в это замкнутое пространство, где размешалось около дюжины могил. Пользуясь электрическим фонариком, он склонился над ближайшей памятной плитой и прочитал надпись, выбитую на камне. Она была на испанском языке с любопытной орфографией:

Франсиско де Танекила и Мерида февраль 4-1709–июль 3-1770.

Следующая могила также была обозначена по-испански с датами 1740–1803. Фамилия на третьем надгробии впервые была исполнена в английском варианте, хотя и с различием по отношению к нынешней в одну букву. Этот предок умер в 1852 году. Он, должно быть, застал начало знаменитой золотой лихорадки.

Стивенс не торопясь переходил от одного памятника к другому. Его уже не терзало внутреннее побуждение действовать в пожарном порядке. Древность рода произвела на него сильное впечатление. Он даже начал чувствовать своеобразную гордость за то, что был связан с семейством со столь солидной родословной. Корни его действительно глубоко уходили в эту землю.

Стало прохладно. Ветер с океана раскачивал деревья, шуршал листвой, создавая зловещий звуковой фон.

Стивенс склонился над последним в ряду надгробием. Свет фонарика высветил имя: «Ньютон Таннехилл».

Стивенс несколько раз перечитал надпись о дате смерти, обозначенную под фамилией, затем распрямился. Он чувствовал себя усталым и разбитым, как путник после долгой дороги. Ньютон Таннехилл, дядя нынешнего наследника, был погребен 3 мая этого года. А между 24 апреля и 5 мая Артур Таннехилл, его племянник, пропадал со своей больничной койки.

Стивенс собрался уходить. Внезапно сзади послышался легкий шорох, и тут же ему в спину уперлось нечто твердое, а чей-то голос мягко и тихо произнес:

— Не двигайтесь!

Стивенс колебался недолго, так как быстро понял, что у него не было выбора, а посему повиновался.

Глава 4

Под кладбищенскими деревьями царили темень и безмолвие. Стивенс напряг мускулы, готовый использовать малейшую возможность, чтобы освободиться. «Если они попытаются меня связать, — лихорадочно подумал он, — буду драться». Но тихий голос позади него спокойно произнес:

— Предлагаю вам сесть на землю, скрестив ноги. В этом случае вам ничто не грозит.

Тот факт, что к нему обращались от первого лица единственного числа, несколько снял напряжение. Он думал, что нападавших было несколько. И все же слепо повиноваться он не собирался.

— Что вам угодно? — процедил он.

— Хочу поговорить с вами.

— Почему бы не сделать это в том положении, в котором мы сейчас находимся?

Последовал легкий смешок.

— Потому что не хочу рисковать: вы можете выкинуть что-нибудь неожиданное для меня, а сидя со скрещенными ногами, сделать это будет труднее. Так что исполняйте то, что вам сказано.

— О чем вы собираетесь разговаривать со мной?

— Повторяю: садитесь!

На сей раз в голосе послышался металл, появились повелительные нотки. Стивенс нехотя опустился на землю, однако решимости воспротивиться любым другим попыткам унизить его не утратил.

— Какого черта вам от меня нужно? — холодно обратился он к незнакомцу.

— Как вас зовут? — проигнорировал тот его вопрос.

Голос снова звучал тихо, незлобиво. Стивенс ответил. Немного помолчав, собеседник раздумчиво произнес:

— Я вроде бы уже слышал эту фамилию. Чем вы занимаетесь?

Стивенс удовлетворил его любопытство.

— Ах, так вы адвокат… Теперь мне ясно, кто вы. Пили говорил мне о вас. Но я слушал его тогда вполуха.

— Пили! — изумился Стивенс, у которого молнией блеснула догадка. — Боже! Так вы мистер Таннехилл?

— Верно.

Это так поразило Стивенса, что он рывком приподнялся с земли со словами:

— Мистер Таннехилл, а я повсюду вас разыскивал.

— Не оглядывайтесь!

Стивенс снова замер, сбитый с толку очевидной враждебностью, скрытой в раздавшемся окрике. Но босс уже перешел на спокойный тон:

— Мистер Стивенс, у меня нет привычки оценивать людей по их лицам. Так что оставайтесь в том положении, в котором находитесь, до тех пор, пока мы не проясним с вами некоторые моменты.

— Уверен, — вспыхнул адвокат, — что я смог бы убедительно доказать вам, что действительно являюсь управляющим вашей собственностью в этом регионе и что мои шаги целиком отвечают вашим интересам…

Он начал понимать истинный смысл телеграммы Пили. С этим наследничком и впрямь следовало обращаться предельно осторожно.

— К этому мы еще вернемся, — нейтрально ответил тот, кто назвал себя Артуром Таннехиллом. — Вы заявили, что повсюду разыскивали меня?

— Да.

— И почему-то добрались до этого места… Стивенс сразу уловил, куда клонил его собеседник.

Разве его и в самом деле не застали за чтением с помощью фонарика надписей на надгробиях? Но, с другой стороны, что заставило появиться здесь самого Таннехилла? Но адвокат подсознательно почувствовал, что, прежде чем задать какой-либо вопрос, ему лучше сначала разъяснить свою собственную позицию. Что он и сделал, максимально кратко изложив все, что произошло сегодня после обеда. Дойдя до показанного ему Холандом письма, он пояснил:

— Это заставило меня задуматься и в конечном счете привело сюда для проверки некоторых дат.

Его собеседник внимательно и без каких-либо комментариев выслушал рассказ до конца. Помолчав, он предложил:

— Давайте сядем где-нибудь под деревьями. Мне нужно выговориться.

Стивенс отметил, что Таннехилл довольно заметно прихрамывает. Но, по всей видимости, это не причиняло ему какой-либо боли — он легко, без излишних усилий, уселся на траву. Адвокат примостился рядом.

— Вы верите, что они вскроют могилу? — со вздохом спросил Таннехилл.

Стивенса вопрос удивил — он как-то не задумывался над тем, что дело могло зайти так далеко. Следовало признать, что Таннехилл затронул корень проблемы. Адвокат невольно подумал, а не могло ли это означать, что могила и в самом деле пуста. Стивенс припомнил, что следователя Фрэнка Холанда в свое время уволили с поста местного управляющего состоянием Таннехиллов. То обстоятельство, что в данный момент в трио судебной власти в городе Адамс — Холанд — Портер он играл первую скрипку, давало ему прекрасную возможность нанести серьезный удар по своему бывшему работодателю.

— Боюсь, мистер Таннехилл, — потупился Стивенс, — что не смогу ответить на ваш вопрос. Я послал Пили вызов, и по его прибытии мы встретимся с Холандом, чтобы выяснить, занялся ли он поисками автора письма. А каково ваше мнение на этот счет?

— Вопросы буду задавать я, — поставил его на место Таннехилл.

Стивенс прикусил губу, но не сдался:

— А я буду рад ответить на все ваши вопросы, мистер Таннехилл. Хорошо зная обстановку в городе, я, возможно, смогу очень быстро докопаться до сути интересующих вас проблем.

Таннехилл отозвался:

— Стивенс, с моей точки зрения, все это дело выглядит до смешного простым. Я долго провалялся в клинике с парализованной левой стороной. После ранения я больше года не приходил в сознание. В конце апреля я исчез из больницы, и меня обнаружили лежащим на ступеньках перед входом в нее только пятого мая, по-прежнему в бесчувственном состоянии. Лишь неделю спустя я пришел в себя. А через три недели после этого получил письмо, от женщины, подписавшейся Мистра Лэнетт… Что это с вами?

Стивенс при упоминании имени Мистры непроизвольно охнул. Но, сдержавшись, пробормотал:

— Так, пустяки… Продолжайте, пожалуйста…

Таннехилл помедлил, но потом заговорил снова:

— Мисс Лэнетт представилась в качестве секретаря Ньютона Таннехилла, смерть и похороны которого по времени совпали с моим исчезновением из клиники. Она сообщила тогда о предстоящем в самое ближайшее время официальном уведомлении о том, что я являюсь единственным наследником всего состояния дяди… Так все и было: вскоре меня действительно оповестили, что я стал одним из самых богатых людей в Калифорнии. Я мог бы сразу же заявиться сюда и продолжить курс лечения в Альмиранте, но меня удержали от этого шага две причины. Во-первых, я глубоко поверил в одного из докторов клиники, где лечился. Он отказался от всех моих самых заманчивых предложений переехать сюда вместе со мной, но продолжал кудесничать надо мной столь успешно, что теперь я в состоянии передвигаться… Конечно, потихоньку, но все же ходить. Во-вторых, меня донимало какое-то расплывчатое воспоминание — своего рода кошмар, — что, пока я отсутствовал в клинике, со мной кое-что случилось. Я не буду распространяться на эту тему, но оно побудило меня дождаться окончания лечебного курса и только после этого приехать в ваши края.

Он тяжело вздохнул, добавив:

— Похоже, что события говорят о том, что я поступил правильно.

После минутной паузы Артур Таннехилл, явно ожесточившись, продолжил:

— На следующий день после моего прибытия сюда — я все еще проживал тогда в отеле — мне нанесли визит три человека. Одним из них был низкорослый мексиканский индеец с огромным носищем. Они утверждали, что являются моими старыми друзьями. Один из них — тот самый индеец — сказал, что его имя Теслакоданал, второй Каунха, похожий на метиса… Имя третьего я позабыл, хотя он тоже представлялся. Они все время обращались ко мне, как если бы я был Ньютоном Таннехиллом. Вы знаете, конечно, что так звали моего дядю. Они ни в коей мере не внушили мне опасений, но в надежде выиграть время для проведения в частном порядке расследования в отношении этих лиц я подписал письмо, которое они мне подсунули.

— Что за письмо? — вскинулся Стивенс.

— Оно было адресовано Пили. В нем я разрешал тому продолжать производить выплаты, которые он делал и раньше членам клуба «Пан-Америкэн». Я лишь добавил пункт, что это указание должно получать мое подтверждение каждые полгода. Они не возражали, а учитывая, что я абсолютно не представлял, о чем идет речь, мне казалось, что я отлично выкрутился из щекотливого положения.

— У вас не создалось впечатления, что ваша жизнь находилась под угрозой?

Таннехилл, после секундной нерешительности, пробормотал:

— Нет. На принятие такого решения меня подвигнул тот необычный факт, что они принимали меня за дядю.

У Стивенса никак не выходило из головы письмо, что подписал его босс. Он попросил уточнить:

— В основной фразе действительно были слова «…продолжать ранее делавшиеся выплаты»?

— Да.

— Ну что же, на мой взгляд, это достаточно очевидно соотносится с прошлыми делами. И по этому вопросу мы могли бы получить разъяснения у мистера Пили… Но непонятно, как же онимогли подумать, что разговаривают с вашим дядей? Он же как минимум лет на двадцать старше вас…

Таннехилл ответил не сразу. А когда заговорил, то его голос звучал как-то более отстраненно:

— Стивенс, я подвержен кошмарам. В клинике, к примеру, у меня случился диковинный сон, насыщенный совершенно фантастическими явлениями. Как-то раз мне представилось, что я лежу в гробу. В другой раз я увидел себя здесь, в Альмиранте, — любовался океаном. Мне представлялся Большой Дом, но как-то неопределенно, словно я смотрел на него сквозь завесу тумана. Понятно, что Пили посылал мне книги, написанные об этом здании. Их ведь немало, знаете ли. Может, это они так разукрасили мои сны. Согласно этим книгам, Большой Дом восходит ко временам, предшествовавшим самым ранним воспоминаниям белых людей. Вы, очевидно, знаете, что его архитектурный стиль относится к эпохе до цивилизации майя. Когда смотришь на величественную лестницу перед главным фасадом, то создается впечатление, что это скорее храм, чем дом, хотя внутри и были проведены переделки, чтобы обеспечить все удобства для проживания в нем. Когда я лежал в гробу…

Он запнулся. В кромешной кладбищенской темноте повисла напряженная тишина.

— Если вы читали газеты, — вдруг свернул разговор Таннехилл, — то остальное вам известно…

Но Стивенс упорствовал:

— Вы упомянули имя Мистры Лэнетт. Сказали, что она была секретаршей у вашего дяди, так ведь?

— Да…

Стивенс размышлял, с трудом скрывая охватившее его удивление. Об этом он даже и не подозревал. Тут четко прослеживалась связь между Таннехиллом и Мексиканской импортной компанией, этой шайкой грубиянов. Вероятно, стоило копнуть здесь поглубже. Но, видимо, небезопасно уже сейчас говорить на эту тему с человеком, который, ясное дело, все еще продолжает проявлять недоверчивость. Какая, однако, невероятная история! К сожалению, нечего и думать рассказать подобную небылицу этой тройке законников: Адамс — Холанд — Портер.

— Мистер Таннехилл, — подчеркнуто выделяя слова, обратился он к боссу, — нам абсолютно необходимо наибыстрейшим образом размотать весь этот клубок событий до конца. Сдается мне, и даже очень, что кто-то пытается взвалить на вас убийство, выставить в роли человека, укокошившего этого охранника. Может быть, я слишком остро ставлю вопрос, но независимо от того, прав я или нет, нам следует быть готовыми встретить во всеоружии попытку нанести вам удар такого рода. Вы неоднократно упоминали, что помните, будто вас похоронили заживо. Не уверен, что вы сами это заметили, скорее всего, вырвалось нечаянно. Но поясните, пожалуйста, что точно вы имели при этом в виду?

Собеседник не удостоил адвоката ответом.

— Мистер Таннехилл, я искренне считаю, что вам не стоит что-либо скрывать от меня.

Но тот словно воды в рот набрал.

Стивенс продолжил:

— Может, вы намерены дождаться приезда сюда мистера Пили, чтобы мы смогли обсудить с ним все происшедшее…

На этот раз молчальник заговорил. Но совершенно отрешенным тоном.

— То был сон. Мне привиделось, что меня заживо похоронили. Я ведь уже сказал вам, что мучаюсь кошмарами. Ну а теперь, — и его голос, как бы вернувшись откуда-то издалека, окреп, — полагаю, что пора кончать наши посиделки. Голова полна планов. Если вы соблаговолите посетить меня в Большом Доме, я изложу их вам завтра. Не исключено, что к тому времени вам удастся установить контакт с Пили. Скажите ему, чтобы немедленно выезжал в Альмиранте.

Он тяжело поднялся и стоял, опираясь на трость.

— Думаю, мистер Стивенс, — добавил он, — что нам лучше расстаться прямо здесь. Не хотелось бы, чтобы мистер Холанд вдруг обнаружил, что мы… что наследник состояния семейства Таннехиллов и его доверенное лицо, оба кинулись на кладбище проверять дату похорон одного лица.

Стивенс предостерег:

— Боюсь, это дело дурно пахнет. Надеюсь, у вас есть разрешение на право ношения оружия. Тогда было бы…

— У меня нет пистолета.

— Однако…

Таннехилл, выражения лица которого адвокат не видел в обступавшей их кромешной тьме, издал короткий смешок и слегка ткнул Стивенса концом трости в солнечное сплетение.

— Больно, а? Завтра мы, вероятно, увидимся. Или же после Рождества. Я позвоню вам, и мы договоримся о точной дате. Хотите еще что-нибудь мне сказать?

Стивенс никак не мог решиться. Ведь он еще не задал самого главного вопроса.

— В газетах, — наконец медленно проговорил он, — утверждалось, что ранение существенно повлияло на вашу память. Можете ли вы уточнить, насколько серьезны у вас эти провалы?

Ответ последовал почти сразу же:

— Я не могу вспомнить ничего из своей прошлой жизни до момента, когда пришел в сознание в клинике. Могу разговаривать, анализировать, размышлять, но все, что происходило со мной до этой весны, для меня как бы не существует. Я даже не знал, как меня зовут, пока не услышал, как произнесли мое имя в тот момент, когда сознание выплывало из небытия. Уверяю вас, — и он легонько рассмеялся, — это отнюдь не облегчило мое существование. Надеюсь, что теперь вы уяснили, до какой степени доверительно я с вами разговаривал — намного откровеннее, чем с кем бы то ни было. И сделал я это потому, что верю в вашу лояльность, во всяком случае, пока, а также из-за того, что нуждаюсь сейчас в людях, способных помочь мне в той ситуации, в которой я оказался.

— Вы можете всецело положиться на меня.

— Никому ни слова о нашей беседе без моего на то разрешения.

— Разумеется.

Стивенс добрался до машины и некоторое время неподвижно сидел за рулем, раздумывая о своих дальнейших планах. Он устал, но совсем не желал расставаться с нынешним местом работы. Слишком много фантастических вопросов оставались пока не проясненными. Кто-то, судя по всему, пытался внушить мысль, что племянник и дядя — одно и то же лицо. С какой целью? И почему самые различные люди, включая его самого, подходили к этой гипотезе серьезно вместо того, чтобы высмеять это абсурдное утверждение?

Ведь тот факт, что никто до смерти дяди и в глаза не видывал его племянника, сам по себе еще ничего не доказывал. А что означали эти маски, исполненные столь совершенно, что напяль ее любой — и перед вами окажется совершенно другой человек, ничем не напоминающий прежнего?

На какой-то миг Стивенса охватило ощущение полной нереальности всего происходящего, как если бы он разделил кошмарные видения какого-нибудь полоумного шизофреника…

Но он одернул себя, взял в руки и завел мотор. Покатил же он к Уолдорф Армз. Какого-либо четко разработанного замысла у него не имелось, но была уверенность, что именно там находится центр, откуда действует группа.

Он припарковался рядом со зданием, но остался в машине. В темноте был неразличим купол, венчавший это строение. Нижние этажи ничем примечательным не выделялись, скорее, наоборот, имели несколько устаревший вид. Внезапно в поле зрения Стивенса появился коротышка с непомерно длинным носом. Ошибка исключалась: это был Теслакоданал, тот самый, что предыдущей ночью угрожал ему ножом. Крайне взбудораженный, Стивенс выскочил из машины. Он напал на след, сомнений в этом не было…

Глава 5

Спрятавшись в тени автомобиля, Стивенс отчетливо видел, как недомерок вошел в освещенный вестибюль здания. Адвокат мгновенно добежал до входа и через застекленные двери попытался проследить за его действиями. Индеец остановился перед лотком с газетами, быстро просмотрел «Альмиранте геральд». Стивенс даже сумел разглядеть, что внимание его подопечного привлекла статья, посвященная прибытию в город Таннехилла.

Теслакоданал, пожав плечами, сунул газету под мышку. Он пересек обширный холл в направлении лифтов, миновал их, лишь на ходу слегка кивнув лифтеру, и углубился в широкий коридор. Дойдя до одной из дверей, коротышка вынул ключ из кармана, открыл ее и исчез внутри.

Стивенс проскользнул через живую изгородь и направился к боковой стороне здания. Под окном комнаты, куда, по его прикидке, вошел объект наблюдения, он остановился. Оно было открыто. Через жалюзи пробивался слабый свет. Свежий ветерок колебал шторы. Какого-либо движения в помещении он не заметил. Оттуда вообще не доносилось ни звука. Промаявшись с полчаса, Стивенс стал сомневаться, правильно ли он определил помещение, куда вошел Теслакоданал. Он двинулся назад, останавливаясь под каждым окошком. Шторы были частично раздвинуты, и он убедился, что имеет дело с одними и теми же просторными апартаментами.

Укрывшись за кустарником, он решил немного подождать. Время тянулось мучительно медленно. Посвежело. Слева от него в просвете между деревьями показался узкий серп луны лимонного цвета и стал постепенно карабкаться вверх по небосводу. А интересующие его окна продолжали тускло светиться. Адвокат почувствовал, как в нем вскипает гнев. Он злился на этого Теслакоданала, который упорно не желал ложиться спать. Не выключает освещение — значит, бодрствует, решил Стивенс.

Но в конце концов его терпение лопнуло. Прокравшись к окну, он приподнял жалюзи и заглянул внутрь. Перед ним были диван, красный ковер, кресло, а чуть дальше виднелась открытая дверь. Именно оттуда струился свет. Удалось рассмотреть, что он исходил от низкого торшера рядом с письменным столом. Позади стола тянулись полки, уставленные книгами и терракотовыми статуэтками. Никаких признаков присутствия человека.

Стивенс решился: с бесконечными предосторожностями он расширил отверстие в жалюзи настолько, чтобы суметь протиснуться в него. Через несколько секунд он мягко спрыгнул в комнату. Немного выждав, адвокат, бесшумно ступая по ковру, приблизился к двери. В соседнем помещении также никого не было, но зато обнаружилась еще одна приоткрытая дверь. Подойдя к ней на цыпочках, он прислушался и явственно услышал посапывание спящего человека.

Какое-то время Стивенс простоял в задумчивости. Собственно говоря, чего он добивается? Ему требовалась дополнительная информация. Но какая?

Он в нерешительности осмотрелся. Книги занимали всего лишь одну полку. Рассеянно пробежав взглядом по заголовкам, адвокат собрался было продолжить осмотр помещения, но его внимание привлекла тоненькая брошюра: «Танекила Удалой». Стивенс живо сунул ее в карман. Теперь он уже более внимательно изучил остальные издания. Большинство было на испанском языке, который он знал весьма слабо. Но другие книги, на английском, его заинтересовали. Он прихватил некоторые из них с собой, вышел в соседнюю комнату и вылез наружу через окно, не переставая изумляться, что решился на подобные действия.

Вернувшись домой, адвокат отметил, что телефонную линию уже починили. Он сразу же набрал нужный номер, но, к собственному разочарованию, выяснил лишь, что его прежний срочный вызов Пили до сих пор не дал результата.

Решив дождаться звонка от Пили, Стивенс разделся, облачился в пижаму, накинул сверху домашний халат и, растянувшись на диване в гостиной, стал знакомиться с похищенными книгами. Все они касались одной темы: Большого Дома семейства Таннехиллов. Он не припоминал, чтобы когда-нибудь ранее они попадались ему на глаза даже в секции «Таннехиллы» публичной библиотеки Альмиранте. Начал он с «Истории Большого Дома». На форзаце прочитал: «Издание первое. Тираж ограничен пятьюдесятью тремя экземплярами. Не для продажи. Январь 1870 г.»

Стивенс перевернул страницу. Первая глава начиналась словами: «Более тысячи лет возвышается этот замечательный дом на высоком холме над раскинувшимся с незапамятных времен океаном. Не обнаружено никаких, достойных внимания, документов, относящихся к тем, кто его построил».

Адвокат полистал книгу, перескакивая с одного абзаца на другой. Она несколько напоминала исторический роман о наименее известных в истории человечества цивилизациях — Древней Мексики и Южной Калифорнии с 900 года и до высадки в этих местах испанцев.

Перегруженный сложными деталями текст показался Стивенсу не очень убедительным, во всяком случае, в рамках его собственных знаний о жизни майя, толтеков и ацтеков. Упоминались имена отдельных священнослужителей, солдат. Так, некоего Уксалака изрешетили стрелами за преступление, о котором ничего не сообщалось. Его похоронили на «восточном склоне холма в сосновой роще, которую толтеки впоследствии вырубили». Этому событию были посвящены всего все фразы, и было совершенно непонятно, зачем о нем упоминалось вообще.

Когда появились толтеки, — «длинными воинскими колоннами, растянувшись вдоль берега и истекая потом под жаркими лучами раннеосеннего солнца», — они поначалу намеревались снести Большой Дом. Но, как и у всех прочих завоевателей, с трудом пробившихся издалека к этим дальним рубежам, у них не оказалось под рукой необходимых орудий, чтобы справиться с возведенным из мрамора зданием. Эти священники-солдаты сделали, впрочем, открытие: помещения Дома, покинутого его бывшими владельцами, «укрывшимися в населенной простым людом деревушке далее, к северу», по своей комфортности превосходили все, что они когда-либо видели до сих пор. «Для очистки совести они воздвигли тогда на искусственной Горке деревянный храм, чтобы ублажить своего бога Кукулкана, а Дом использовали для проживания там вместе со своими женами. Длительное время фавориткой многочисленных священников-солдат была…»

Имя этой женщины было тщательно зачеркнуто в тексте, чему Стивенс подивился, не видя тому причины. Расшифровать его было абсолютно невозможно.

Он продолжал листать книгу, которая начала действовать на него в какой-то степени завораживающе. Толтекская оккупация в конечном счете вступила в полосу кризиса, поскольку в течение ряда лет не прибыло ни одно из ожидавшихся подкреплений. А поскольку командовавший захватчиками священник был редкостным тупицей, то (снова чье-то имя было вымарано) решил с ним расправиться, «прежде чем он раскроет секрет Большого Дома».

Стивенс перевернул еще одну страницу. И с первой же фразы подметил, что текст никак не был связан с предыдущим изложением. Объяснялось это тем, что 11 и 12 страницы, где, вне всякого сомнения, говорилось о тайне Большого Дома, были попросту вырваны. Тогда он отложил эту книгу в сторону и взялся за «Танекилу Удалого». В первых главах, которые он просмотрел мельком, рассказывалось о рождении в Испании и первых путешествиях вдоль африканских берегов капитана Танекилы, о несколько сомнительных методах, с помощью которых он сколотил свое состояние, и, наконец, о его отплытии в Америку во главе флотилии. В 1643 году во время бури у калифорнийского побережья его корабль «Альмиранте» затонул. Стивенс сразу же вспомнил, что на самом старом надгробии в семейном захоронении Таннехиллов год смерти первого предка указывался как 1770. Получалось, что погребенный там Танекила не являлся родоначальником клана, пустившего корни в Америке.

Следующую главу под названием «После бури» Стивенс буквально проглотил с начала до конца.

«К полудню все мы оказались на берегу — я имею в виду тех, кто уцелел после кораблекрушения. Эспанта, де Куржиль, Маржино и Керати пропали без вести. Наверняка утонули. Сожаление у меня вызвала только гибель Маржино — полного сарказма плутишки; что до остальных ничтожеств, то гореть им в аду за все те неприятности, что они мне причинили.

Я тут же распорядился приняться за работу Нельзя было терять ни минуты. Алонсо заметил нескольких туземцев, и у нас не было уверенности в том, что они, как обычно, окажутся глупыми, дружелюбно настроенными существами. Нам было абсолютно необходимо вывезти оружие с «Альмиранте» до того, как тот пойдет ко дну.

К двум часам пополудни Каунха обратил внимание на то, что буря начала стихать. Я послал его с дюжиной парней на двух шлюпках начать разгрузку. Действительно, ярость морской стихии спадала с каждым часом, а к вечеру океан успокоился и вовсе. Нам к этому времени уже удалось переправить на берег две мортиры и большое количество мушкетов. Поэтому, не опасаясь более аборигенов, я на следующее утро велел послать к ним патруль в целях установления контакта ради добычи продовольствия.

Берег был совершенно дикий, весь в невысоких холмах, утопавших в зелени. Птиц — в изобилии, и они целый день пели или верещали. Патруль подстрелил по дороге трех ланей и обнаружил множество съедобных корней, что вкупе с припасами, которые мы уже успели вывезти с корабля, сняло для нас проблему голода. Очень быстро я убедился в том, что мы попали в благодатную страну с превосходным климатом.

На пятый день часовые доставили ко мне индейца, низкорослого и гнусной внешности, который бегло говорил по-испански. С первого взгляда было ясно, что это — отъявленный негодяй. Моим первым побуждением было выслушать, чего он наплетет, и тут же утопить его. Но он оказался полезным как переводчик и к тому же принес добрые вести. Он сообщил, что, как мы и сами уже догадывались, к северу имелась деревушка, где ютился простой люд, а их верховный вождь, что жил в доме, расположенном на высоком холме, выразил пожелание, чтобы мы остановились у него, но, вынужденный, к несчастью, отлучиться на некоторое время, он не мог приветить нас лично. Этой новости весьма обрадовались женщины, тяжко переносившие невзгоды жизни под открытым небом, но я воспринял ее с недоверием. С чего бы это человек, достаточно сообразительный, чтобы стать вождем, приглашает группу испанцев поселиться в его резиденции, прекрасно понимая, что мы оттуда потом ни за что не уйдем?

Но, пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что риск для нас был минимальным. Располагая таким вооружением, мы были в состоянии подавить любую попытку погубить нас путем предательства. Кроме того, мне представилось очевидным, что так называемый верховный вождь на самом деле смылся для того, чтобы, находясь вне досягаемости, правильно оценить степень опасности, которую мы для него представляли. Что касается меня, то я, не долго думая, решил прикончить его в тот же миг, как только он сочтет возможным вернуться, не опасаясь за свою жизнь.

Занять дом оказалось делом еще более простым, чем я полагал. Нашу восьмерку пушек мы разместили вкруговую на вершине холма за каменными парапетами. Тем самым мы обеспечили себе господствующие позиции над всей прилегающей местностью. Через неделю мы так славно закрепились на новом месте, что реальную угрозу для нас представляли теперь, пожалуй, только европейцы с тяжелой артиллерией. Какого-либо сопротивления своим действиям мы не встретили. Проживавшие там люди восприняли наш приход самым естественным образом, и, кажется, никому из них ничуть не показалось странным, что я разместился в комнате их верховного вождя.

Вскоре мне стало совершенно ясно, что застряли мы тут основательно и надолго. Хорошо зная, что из себя представляют капитаны двух других судов, я был убежден, что, даже если они и уцелели, то разыскивать меня не станут. Оба уже наверняка направились к мысу Горн и далее — в Испанию. Так что могло пройти немало лет, прежде чем в этих краях появится какое-нибудь судно. Посему я решил узаконить положение членов экипажа моего корабля по отношению к жителям деревушки, расположенной у подножия холма. Я сам пошел к ним и заставил всех их — мужчин, женщин и девушек — выстроиться в один ряд. Затем лично отобрал тридцать наиболее смазливых мордашек слабого пола, изолировал мужей, распорядившись немедленно их расстрелять и тут же закопать. Каждый член экипажа выбрал себе подружку. Я оженил их на месте чин-чином, как полагается, на Библии, и каждой паре определил хижину. Через месяц жизнь пошла своим обычным чередом.

В течение всего следующего года моей главной заботой было развитие нашего района. Разосланные повсюду патрули привели с собой захваченных в дальних деревушках рабов, которые принялись трудиться на нас под присмотром местных туземцев. Так что поселение вскоре существенно разрослось, и я окрестил его Альмиранте.

К концу второго года прежний хозяин дома все еще был в бегах. Из этого факта я сделал вывод, что он разумно и правильно оценил создавшуюся ситуацию и что его единственной заботой было не допустить уничтожение дома. Каких-либо следов храма толтеков, о существовании которого где-то поблизости говорилось в легенде, мы не обнаружили. На мой же взгляд, сам дом являлся примером архитектуры майя, хотя его стиль несколько отличался от того, что встречается в Центральной Америке.

На третьем году начались попытки убийств. Я очень скоро уверился в том, что случившееся не было серией никак не связанных между собой фактов, а, наоборот, носило характер действий, подстроенных бывшим владельцем дома, желавшим заполучить его обратно. Теслакоданал нанес мне удар ножом в спину, и тот оказался бы для меня фатальным, если бы у меня не оказалось все же достаточно сил, чтобы оказать сопротивление. Стрела, поразившая Каунху, прошла на волосок от его правого легкого. А вот Алонсо так не повезло. Его любовница из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом. Примечательно, что никто не покушался на женщин, что достаточно ясно указывает, для какой цели они предназначались.

Хико и Теслакоданал, индеец, появившийся в нашем лагере уже в самые первые дни после высадки, сбежали вместе.

Вот так началась эта длинная цепь попыток расправиться с нами, которые я подробно опишу в другой главе, поскольку эти события своеобразными вехами отметили тот путь, который должен был привести нас к раскрытию тайны Большого Дома, той самой, которая…»

Как раз в этом месте страница и была оторвана. Стивенс проверил, не оказалась ли она случайно засунутой где-нибудь в другом месте книги, но нигде ее не обнаружил. Зато выявил еще семь других таким же образом обезображенных страниц. И каждый раз в том месте, где речь заходила о «тайне Большого Дома».

Адвокат еще раз перечитал главу «После бури». Его поразило одно имя: Теслакоданал. Ему показалось любопытным, что у того оказались потомки в сегодняшнем Альмиранте.

Он лениво раздумывал над этими вопросами, потихоньку погружаясь в сладкий сон, как вдруг вдоль позвоночника пробежала противная мелкая дрожь.

Глава 6

В комнату уже начали просачиваться первые лучи занимавшейся зари, но они еще увязали в цепкой темноте ночи, так что Стивенс с трудом различил два человеческих силуэта, неожиданно выросших рядом с диваном. Мужской голос повелительно прошипел:

— Не двигайтесь, Стивенс!

В нем звучала неприкрытая угроза. Адвокат застыл. Вскоре в его комнату набилось уже с дюжину неизвестных ему личностей. Как ни странно, но их многочисленность его успокоила. Если бы пришли прикончить его, то наверняка в одиночку или же вдвоем. Но их сейчас было слишком много, чтобы пойти на такое преступление. Он расслабился и подумал: «Это наверняка та самая группа, которая стегала плетью Мистру».

Находившиеся рядом с ним двое уселись в кресла. Тот же самый голос произнес:

— Не делайте резких движений. Мы все в очках ночного видения. Так что вы у нас как на ладошке.

Последовала короткая пауза, а затем вопрос:

— Стивенс, кто вы?

Молодой адвокат, раздумывавший в этот момент над тем, что это еще за диковинка «очки ночного видения», машинально брякнул:

— Кто я? Что вы имеете в виду?

Вопрос показался ему странным. Члены банды, если, конечно, это были они, прекрасно осведомлены на его счет. Поэтому он перешел в наступление:

— А собственно говоря, вы-то кто такие?

Ответа не последовало. Но из темноты донесся женский голос:

— Вижу, чуть ли не воочию, как работает его мозг. Думаю, что он ни при чем.

Тот, кто выступал вроде бы в роли официального представителя этой группы, проигнорировал реплику. Он продолжил:

— Стивенс, в данный момент нас совершенно не устраивает ваша позиция в этом деле. Если вы действительно тот, кем кажетесь, то советую серьезно отнестись к нашим вопросам. Очевидно, что если вы кто-то другой, то попытаетесь провести нас.

Адвокат внимательно его слушал. Все это подразумевало… он не знал даже, что именно. Вновь его охватило чувство какой-то нереальности всего происходящего. Но затем промелькнула мысль, что, возможно, удастся получить полезную информацию. И он довольно бесцеремонно заявил:

— Не знаю, куда вы клоните, но прошу вас, продолжайте.

Раздался сдавленный смешок той самой женщины, которая уже вмешивалась в их диалог.

— Он думает, что сумеет выудить из нас кое-какие нужные ему сведения.

Мужчина, похоже, взъярился:

— Послушайте, дорогуша, мы весьма ценим вашу способность читать чужие мысли, но умоляю, попридержите язык за зубами и избавьте нас от бесполезных комментариев.

— А сейчас он в весьма наивной форме всполошился, — тем не менее радостно поведала она. Но тут же спохватилась: — Ладно. Буду молчать, если вы так настаиваете.

Воцарившееся после этой стычки молчание было особенно тягостным для Стивенса. Подумать только: эта женщина могла шарить в чужих мозгах! Телепатка! Его разум повелевал ему воспринимать это явление с сарказмом, но он чувствовал, что столкнулся с событиями, истинный размах и глубину которых пока просто не был в состоянии определить. Проявления высокого интеллекта, денежные интересы, явный в некоторых случаях всплеск насилия… У него было такое впечатление, что его выставили перед судом, а он понятия не имеет, в чем его конкретно обвиняют. Но не успел он и рта раскрыть, как говоривший от имени группы мужчина вновь обратился к нему:

— Стивенс, мы навели справки о вашем прошлом. Похоже, что особых сомнений не вызывает факт рождения тридцать один год тому назад на севере Калифорнии ребенка, названного Эллисоном Стивенсом. Мальчик с таким именем действительно посещал муниципальную школу в одном из городишек, а потом продолжил учебу в высшем заведении Сан-Франциско. Затем этого Эллисона Стивенса призвали на воинскую службу в морские силы…

Для усердно внимавшего этим словам Стивенса все это в точности соответствовало событиям прошлого и будило в нем далекие воспоминания. Пока мужчина молчал, телепатка, видимо, изучала его мысли. Внезапно он воскликнул:

— Минуточку! А за кого вы меня принимаете?

Заговорила женщина:

— Вполне искренне считаю, что нет необходимости продолжать этот экзамен. Я четко отметила его реакцию, в которой в самом деле присутствовали те эмоции, прежде всего изумление, которые вы сами могли почувствовать в его голосе.

Вмешался кто-то третий:

— Но почему он принялся шарить в апартаментах Теслы?

— Стивенс, — потребовал первый голос, — ответьте удовлетворительным образом на этот вопрос, и мы оставим вас в покое.

Стивенс начал рассказывать, как он увидел Теслу входившим в Уолдорф Армз. Но женщина оборвала его:

— А теперь он разгневался. Его вдруг осенило, а не слишком ли смело мы ведем себя, вторгнувшись в его дом и подвергая допросу, славно действуем на вполне законных основаниях.

Все рассмеялись. Но лидер жестко потребовал:

— Отвечайте, Стивенс. Зачем вы так поступили? Не позволяйте гневу затмить ваш здравый смысл. Отвечайте.

Стивенс испытывал колебания. Однако, решил он, раз это поможет ему избавиться от столь опасной публики, то, пожалуй, стоит им все выложить. Он спокойно пояснил:

— Незадолго до этого у меня состоялся разговор с Таннехиллом, и он сообщил мне, что Мистра Лэнетт была секретарем его дяди. А она связана с вами, и когда я увидел, что… как, бишь, его зовут?

Снова его прервала женщина-телепат:

— Я чувствую, что за его словами скрываются иные мотивы… Такое впечатление, что он стремится побольше разузнать о Мистре. Думаю, он влюбился в нее. Или же тогда это и в самом деле он, у меня нет четкого представления на этот счет.

Они встали. Кто-то тихо напомнил:

— Заберите книги.

Открылась дверь. Послышались шаги. Затем взревели моторы нескольких машин, отъехавших от дома. Стивенс пошел проверить дверь, ту самую, замок которой сначала Мистра, а потом и эти визитеры столь запросто отомкнули. Да, пора его сменить. По пути в свою комнату ему подумалось: «А телепатка-то оказалась не на высоте и упустила один важный момент». Она не обнаружила, что на адрес Теслы он вышел в офисе Мексиканской импортной компании. Тем самым образовалась крупная брешь в акции, предпринятой против него. Получается, что незваные гости остались в неведении насчет того, что он располагает сведениями о местожительстве других членов группы и может продолжить свое расследование. А таким путем, кто знает, он, может быть, отыщет Мистру. С этими мыслями он заснул, думая, насколько же прекрасна эта удивительная женщина…

В девять утра Стивенс уже отправился проверять, кто живет по одному из добытых им адресов. Поиски привели его к небольшой усадьбе, обнесенной железной решеткой. Дом стоял на значительном удалении от проезжей дороги. Он поинтересовался у проходившего мимо мальчугана, кто хозяин этой виллы. Тот бойко отбарабанил:

— О! Да судья Адамс.

Стивенс внутренне похолодел, подумав: «Но это же смехотворно… Судья Адамс не может…» Но, поразмыслив, был вынужден признаться самому себе, что понятия не имеет, что тот мог и чего не мог делать.

К одиннадцати часам он уже имел данные о жителях по всем двенадцати адресам, которые обнаружил в офисе Мексиканской импортной компании. В каждом без исключения случае речь шла о лице, занимавшем в городе солидное положение: судья Уильям Адамс, судья Олден Портер, хозяева двух ежедневных газет Альмиранте Джон Кэрвелл и Мартин Грант, владелица единственного частного банка в городе Мадлен Оллори, еще две женщины из высших кругов, известный торговец-импортер и, наконец, последний по списку, но не по значению Дж. Эзвелл Дорди, возглавлявший крупные предприятия сталелитейной промышленности. Хотя последний из них был еще совсем молодым человеком, утверждали, что он уединился в Альмиранте по причине неважного здоровья.

Перечень получился настолько внушительный, что у Стивенса екнуло сердце: он сунулся в осиное гнездо. Все эти люди, вне всякого сомнения, по существу контролировали жизнь в городе. Он заехал в редакцию самой крупной из двух газет и покопался там в библиотеке, отыскивая фото самых видных граждан Альмиранте. Из дюжины установленных им лиц он нашел снимки только семерых. По их внешнему виду он попытался представить себе, могли ли эти люди, натянув на себя маски, выглядеть как члены той банды, с которой он схлестнулся. К однозначному выводу прийти, однако, было невозможно. Для этого требовалось увидеть самих этих лиц, услышать их голоса. Хотя, как его как-то заверил один знакомый актер, голоса можно достаточно легко изменять.

Стивенс покинул редакцию, не представляя себе своих дальнейших действий. Было двадцать четвертое декабря, канун Рождества, день, малопригодный для проведения расследований. Он подумал мимоходом, что неплохо было бы заручиться отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. Но сделать это, не прибегая к содействию полиции, представлялось нереальным. Все же он решил сразу же после праздников попросить свою секретаршу мисс Чейнер поискать документ с подписью старика Таннехилла. Ведь тот мог оставить на нем свои отпечатки.

Недовольный собой, он отправился домой. Но в самый последний момент ему захотелось проехать близ Уолдорф Армз. Он остановился, не доезжая до здания ярдов пятьдесят, и остался за рулем. Так он просидел минут десять. Внезапно дверца автомобиля открылась и запыхавшаяся Мистра Лэнетт плюхнулась на сиденье рядом с ним.

— Я попросила бы вас, — обратилась она к нему, — помочь мне пройти в свою квартиру. Одна я не решаюсь этого сделать.

Глава 7

Стивенс ответил не сразу. Его одновременно обуревали противоречивые чувства — гнев и удовольствие. С одной стороны, он был рад ее видеть Но раздражение вызывала ее манера вот так, в духе пошлой мелодрамы, появляться нежданно-негаданно. Следовало, правда, признать, что оба прошлые раза не оставляли ей другого выхода.

— Ну как ваш бок, не болит? — равнодушно-вежливым тоном осведомился он.

Она нетерпеливо повела рукой.

— Бок? Да рана давно уже затянулась.

Одета Мистра была в зеленый костюм, который удачно гармонировал с цветом ее глаз. Он внушительно, акцентируя каждое слово, произнес:

— Думаю, вы понимаете, что просто обязаны мне многое объяснить.

Но внимание Мистры было целиком сосредоточено на наблюдении за входом в здание. Не глядя на Стивенса, она отрывисто произнесла:

— Об этом поговорим у меня дома. Не будем понапрасну терять время.

— Так вы хотите сказать, что кто-то может помешать вам пройти к себе?

— Этого не случится, если рядом окажется мужчина. Пойдемте…

Адвоката поразила высота потолков в Уолдорф Армз. Все утопало в шикарных коврах. Лифт доставил их на четвертый этаж. Мистра остановилась перед застекленной дверью, за которой просматривалась вторая, металлическая. Женщина последовательно открыла и тут же закрыла за собой обе. Стивенс следовал за Мистрой по коридору с поразительно высоким — футов пятнадцать — потолком. Та же особенность была характерна и для комнаты, в которую они в конце концов вошли. Лэнетт тут же направилась в чему-то, весьма смахивавшему на бар. Стивенс выхватил свой «намбу».

— Думаю, было бы полезно проверить все помещение.

— Ни к чему. Здесь мы в безопасности.

Несмотря на столь категоричное заявление, на душе у адвоката было неспокойно. Он все же проследовал коридором дальше, до двух спален с прилегавшими к ним ванными комнатами. В глубине коридора виднелась лестница, поднимавшаяся к двери. Запертая на ключ, она, как с удивлением отметил адвокат, была из металла, к тому же, на вид, довольно толстого. Вернувшись к гостиной, он прошел по коридору в другую сторону до еще одной комнаты, в которой ему бросились в глаза застекленные полки, заполненные, как ему показалось, альбомами с пластинками. Вдоль правой стены тянулась электронная аппаратура. «Наверное, — мелькнула мысль, — комбайн из проигрывателя, телевизора, радио, различных трансформаторов, а возможно, и передатчика…» Напротив этой техники размещалась библиотека. Множество книг. Любопытно, что читает Мистра? Верхние полки заполняла исключительно научно-техническая литература — несколько сотен названий. Ниже стояли труды по истории, более половины — на испанском языке. Из английских заголовков привлекли внимание «История испанской цивилизации в Америке», «Испанское влияние в Древней Мексике», «Годы становления Альмиранте», «Танекила Удалой», «История Большого Дома».

Донесшийся из гостиной звон бокалов напомнил ему, что не следовало оставлять в одиночестве красавицу. Вернувшись, он застал Мистру около бара, где она колдовала над бутылками.

— Попробуйте-ка вот это… Такого напитка вам, уверена, еще не доводилось пробовать.

Усевшись в кресло, адвокат с недоверием взглянул на предложенный бокал.

— Это еще что такое?

— А вы пригубите…

Впечатление было такое, будто он взял в рот зажженную спичку. Огнем обожгло горло, а змейка пламени проскользнула далее вплоть до желудка. На глазах невольно выступили слезы. Голова словно заполнилась туманом. Он немного устыдился, увидев, как смакует напиток, иронически поглядывая на него, Мистра. А ведь какого только пойла не доводилось ему пробовать в своей жизни!

— Продолжайте, продолжайте… — проронила она. — Это сродни классической музыке… Надо проявить настойчивость… И это лучше любого другого алкоголя.

Он глотнул еще раз. Снова полыхнуло, но на этот раз он уже не поперхнулся и не пустил слезу.

— Что это за штука? — полюбопытствовал Стивенс.

— Октли.

Ему не приходилось слышать о его существовании.

— Когда-то его пили древние майя… А это его специальный вариант, сделанный по моему собственному рецепту.

Он отхлебнул еще раз и спросил:

— Кто они, эти люди, что подвергли вас унизительному бичеванию?

— О! — Она передернула плечами. — Члены одного клуба.

— Что это за клуб?

— Самый закрытый из всех, существующих в мире.

У нее вырвался легкий смешок.

— Каковы условия вступления в него?

— Для этого надо обладать бессмертием, — небрежно кинула Мистра и залилась смехом. Ее зеленые глаза засверкали. Все в ней дышало жизненной, силой и энергией.

Стивенс нахмурился. Ему стало ясно, что вытянуть из нее серьезный и удовлетворяющий его ответ будет не так-то просто.

— Ладно, — уступил он. — Что это за книги у вас? И в чем состоит тайна Большого Дома?

Мистра бросила на него острый взгляд. Ее щечки порозовели, глаза неестественно блестели. В конце концов она заговорила:

— Насколько я поняла по звукам, вы уже побывали в моей библиотеке. Что вы там успели прочесть?

— Ничего.

Но он рассказал ей о книгах, изъятых им у Теслакоданала. На ее лице появилось задумчивое выражение.

— Когда мне достались эти экземпляры, в них были вырваны те же самые страницы. Вымараны и фамилии, причем в тех же самых местах.

Они в молчании выпили еще по глотку. У Стивенса сложилось впечатление, что Мистра собиралась что-то добавить к сказанному.

— Так получилось, — и впрямь произнесла она, — что мне известны зачеркнутые имена. Их взяли себе некоторые члены нашей… нашей немногочисленной секты.

И она снова рассмеялась, вопрошающе посматривая на него.

— Ну вот… — протянул он.

— Вот так-то.

И она снова наполнила бокалы. Он приложился еще разок.

— Какого дьявола, — задумчиво произнес он, — расплодилось столько безумных сект в Калифорнии? Возьмем, к примеру, эту так называемую мексиканскую цивилизацию доколумбова времени! Если когда-либо и существовали погубившие свою душу люди, то именно они были ими.

Она наблюдала за ним сверкающими как драгоценные камни очами, но ее лицо он отчетливо разглядеть не мог: оно казалось подернутым дымкой. Стивенс мрачным тоном развил свою мысль:

— С точки зрения появления в человеческой истории отягощенных жаждой крови цивилизаций, древние мексиканцы побили все рекорды. В период упадка им требовалось приносить в жертву своим омерзительным богам и богиням уже свыше пятидесяти тысяч человеческих жизней в год!

Он заметил, что машинально опустошил и второй бокал. Поднявшись, адвокат еле удержался на ставших ватными ногах и вынужден был, чтобы устоять, уцепиться за спинку кресла.

— Впрочем, что об этом рассуждать, — пролепетал он. — Лучше поговорим о вас. И не наливайте мне больше. Еще рюмка — и я окончательно наклюкаюсь.

Он кое-как добрел до Мистры и заключил ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, когда Стивенс поцеловал ее, и даже через некоторое время откликнулась. Это смутило их обоих. Он отодвинулся. Задрожавшим от волнения голосом произнес:

— Вы самая красивая из всех когда-либо встречавшихся мне женщин…

Стивенс сознавал, что Мистра не переставала внимательно следить за ним. Но ее взгляд он истолковал как приглашение к близости. Они вновь, и надолго, слились в поцелуе, хотя она не проявляла какого-либо нетерпения. Когда же адвокат попытался пройти по комнате, то зашатался, все поплыло у него перед глазами. Ухватившись вновь за первое, что подвернулось под руку, он обвиняющим тоном бросил в ее адрес:

— Я пьян.

— Скажите лучше: напичкан наркотическими снадобьями.

Стивенс неуверенным движением развернулся к центру комнаты. Мистру он теперь едва различал во все сгущавшейся вокруг него пелене.

— Я сделала это нарочно, — добавила она.

Он шагнул к Мистре и вдруг почувствовал, как на него стремительно надвигается поверхность пола. Падение на какой-то миг отрезвило его.

— Но зачем же вы так поступили? — Стивенс еле ворочал языком. — Что это…

То не было самым последним, что сохранилось в его памяти, но последнее, о чем он вспоминал хоть сколько-нибудь отчетливо.

Глава 8

Стивенс проснулся от брызнувших ему в глаза лучей солнца. Он долго лежал не шевелясь и бесцельно тараща глаза на потолок странной комнаты. И вдруг разом осознал, где находится. Он рывком поднялся с кровати, не зная толком, что собирался сделать, и напряженно задумался. Постепенно первоначальная скованность прошла. Он был жив. Какими бы мотивами ни руководствовалась Мистра, накачав его наркотическим зельем, оно оказалось неопасным для жизни.

Его одежда лежала рядом, на стуле.

Он поспешно оделся и выглянул в коридор. Вспомнив, что рядом находится вторая спальня, он на цыпочках дошел до нее. Дверь была не заперта. Стивенс приоткрыл ее и просунул голову.

Некоторое время он созерцал спящую Мистру. Во сне она выглядела необыкновенно юной. Она показалась ему даже моложе, чем он сначала думал. Сейчас ей можно было дать скорее двадцать четыре-двадцать пять, чем тридцать лет.

Адвокат припомнил, что в течение этой долгой ночи она была крайне взвинчена, но так и не смог восстановить в памяти, был ли он с ней вместе в этой комнате или в соседней. Зато в мыслях ясно видел, как Мистра много раз плакала и неоднократно что-то говорила ему про Большой Дом.

Большая часть сказанного ею растворилась в сплошной мгле. Но кое-что все же сохранилось в памяти, и совершенно отчетливо. Вероятно, ее слова так же безжалостно жгли ему мозг, как октли горло. Одна мысль об этих всплывающих в уме фразах повергла его в шок. Он уже собирался прикрыть дверь, но успел заметить, что Мистра, открыв глаза, сосредоточенно наблюдает за ним.

Да, да, она следила за ним. Стивенс инстинктивно несколько подался назад. Тотчас же выражение глаз Мистры изменилось: они, глубоко запав, неистово запылали. Сейчас они очень походили на те, что были у нее — весьма странные и необычные — в тот момент, когда адвокат отключался под воздействием наркотика. Внезапно Стивенс догадался о ее возрасте — больше, чем двадцать пять, больше, чем тридцать. Он вспомнил, что она упоминала о бессмертии… «Это старый-престарый Дом…» — лихорадочно шептала она в ночном мраке. Как если бы перед ее внутренним взором во всей своей беспощадности промелькнули какие-то скрытые циклы прошлой жизни, пробудив в Мистре подернутые смертью видения. «Это старый-престарый Дом…»

Стоя в коридоре, Стивенс наконец уразумел — и в этом у него теперь не было ни малейших сомнений, — в чем состояла тайна Старого Дома.

А когда адвокат понял, что она знала, что он разобрался в этом, то его встряхнула отдававшая холодом небытия дрожь. Мистра приподнялась в постели, как бы потянувшись к нему. Одеяло соскользнуло с ее тела и словно растворилось Глаза даже при солнечном свете опаляли двумя пышащими безумным огнем воронками. Мышцы лица и тела застыли,придавая Мистре вид каменной статуи и обезображивая ее своей неподвижностью.

Но эта какая-то неестественная реакция длилась недолго. Она расслабилась, снова откинулась в постели, улыбнулась ему и лениво протянула:

— Так… Значит, подглядывали за мной?

Своеобразное очарование, будто околдовавшее его, рассеялось. Ему представилось, что он вынырнул из неведомой, заполненной фантастическими образами бездны, и, осознавая собственное смятение и замешательство, пробормотал:

— Нет. Я собрался побриться.

— Все необходимое для этого найдете в большой ванной, что в конце коридора.

Скобля подбородок, он вдруг вспомнил: «А ведь сегодня Рождество!» Но его мысль недолго задержалась на этом факте. Из комнаты Мистры не доносилось больше ни звука, все в ее апартаментах дышало тишиной и спокойствием. И его раздумья опять потекли по необычному руслу: интересно, раз уж идея, подобная мелькнувшей недавно, возникла у него, сможет ли он когда-либо от нее избавиться? Тщательно приведя себя в порядок, Стивенс направился в библиотеку. Необходимо, убедил он себя, внимательно прочитать замеченные там вчера книги. Но «Истории Большого Дома» на прежнем месте не было, отсутствовали и другие издания, что он намеревался пролистать. Не видно их было и на других полках — они попросту исчезли. Это поразило его. Казалось невероятным, что Мистра спрятала их. Он все еще топтался в библиотеке, когда услышал шум струившейся из душа воды. Значит, Мистра встала.

Стивенс пересек гостиную и вошел в комнату молодой женщины. Щедрое солнце, заполнившее помещение, развеяло, как легкую дымку, все его ночные фантазии и предположения. Он почувствовал себя неловко, в роли какого-то недоумка Сказочка о бессмертии тут же растаяла. И все же оставалось нечто такое, в отношении чего ему хотелось добиться полной ясности.

С того места, где он стоял, звуки душа воспринимались как грохочущий водопад. Дверь в ванную была приоткрыта, оттуда вырывалось облако пара, мягко оседавшее на ковре. Вскоре шум стих и он услышал шлепанье босых ног по полу. Появилась Мистра, облаченная в пышный халат. Она внимательно взглянула на него ярко блестевшими глазами, но не вымолвила ни слова. Села перед туалетным столиком и стала укладывать волосы.

Стивенс терпеливо выжидал. То загадочное чувство, которое он испытал ранее в ее присутствии, возникло вновь, может быть, не столь отчетливо и не столь определенно, но в гораздо более личностной форме.

«Да, — еще раз отметил он, — все же Мистра действительно на удивление красива». Белокурые волосы, полные огня зеленые глаза, тонкие, даже изысканные черты лица создавали общее впечатление не только молодости и очарования, но, несомненно, и ума. Глядя на золотистую кожу, как будто тронутую загаром, невольно возникала мысль, что ее бабушки отнюдь не гнушались выбирать партнеров среди самых различных расовых групп. В ней явно бурлила кровь любителей острых ощущений и похождений, причем, видимо, ранних поколений.

Подобного рода мысли существенно увели его в сторону от первоначального замысла, с которым он вступил в ее покои. Очнувшись, он довольно напряженным голосом обратился к Мистре:

— Ночью вас, похоже, весьма заботил вопрос о том, откуда поступил тот мрамор, из которого выстроен Большой Дом. Известно ли кому-нибудь название этого карьера?

За лицом Мистры он мог следить только по его отражению в зеркале. Взгляд молодой женщины стал пристальным, сосредоточенным. Она напряженно в упор рассматривала его. У Стивенса появилось предчувствие, что она не станет отвечать на этот вопрос. Но она расхохоталась.

— Вижу, — выдавила она сквозь смех, — что октли опять породил во мне кошмары. Думаю, мне пора отказаться от этого напитка.

От Стивенса, однако, не ускользнуло, что смех у нее получился невеселый, а от ответа она все же действительно уклонилась. Адвокат упорствовал:

— И все-таки, как насчет названия этого мраморного карьера?

— Откуда мне знать? — пожала она плечами. — Этому проклятому Дому более тысячи лет.

Но Стивенс не сдавался:

— В первом же абзаце посвященной ему книги говорится, что никому не известно, кто его построил. Но, возможно, есть какие-то указания насчет места происхождения материала, из которого он возведен…

Мистра продолжала разглядывать его в зеркале, иронически улыбаясь.

— Люди уже перестали меня удивлять, когда они реагируют так, как это делаете вы. Вы оказались здесь в поисках следов, ведя собственное расследование. Но, судя по всему, вас совсем не тревожит то обстоятельство, что я нашпиговала вас наркотическими средствами. По вашему лицу и задаваемым вопросам можно предположить, что мои объяснения кажутся вам вполне разумными. Но вы тем не менее продолжаете задираться.

Стивенс чуть наклонился вперед, ожидая услышать нечто интересное, но через минуту вновь откинулся на спинку кресла, когда понял, что его провели. «Однако, — подбодрил он сам себя, — бесспорен факт существования секты, исповедующей древний культ и жаждущей крови. Ее члены живут под именами людей, давным-давно отошедших в мир иной. Речь идет об очень закрытой группе, аморальной и, не исключено, просто преступной по своему характеру».

Он неосознанно поддавался царившей в доме атмосфере необычности в такой степени, которую всего полчаса назад считал невозможной. Стивенс встрепенулся.

— Ладно, так зачем вы все же подмешали наркотические средства?

Она ответила тут же, не раздумывая:

— Хотела сбить вас с толку и посмотреть, не удастся ли что-нибудь вытянуть из вас…

— Не понимаю… Она пожала плечами.

— Я тоже хотела узнать, не тот ли вы человек, которым, как опасаются другие, вы являетесь.

Стивенсу понадобилось определенное время, чтобы сообразить, о чем она говорит. Изумившись, он спросил:

— И кто же это я, по их мнению?

Она повернулась и взглянула ему в глаза:

— Разве еще не догадались?

Похоже, она сама этому удивилась. Чуть поколебавшись, она все же спокойно пояснила:

— Ну конечно же, тот, кто построил Большой Дом. Кто он? Этот вопрос нас очень заботил в последние годы.

Стивенс был сбит с толку подобным объяснением. Снова все становилось полнейшей бессмысленностью до такой степени, что даже переставало его интересовать. Но Мистра продолжала:

— Если вы и впрямь… его создатель… то вам удалось это утаить от меня. И все же неплохо, что остальные продолжают ломать над этим головы.

Это его напугало. Поскольку — независимо от того, было ли это все чистейшим безумием или нет — игра начинала приобретать опасный характер. Одного уже пристрелили. Почему бы не ликвидировать и второго, если они сочтут его лицом, представляющим для них угрозу? И тогда он погиб бы ни за что ни про что только потому, что какой-то рехнувшийся тип счел, что ему более тысячи годков! Стивенсу стало не по себе. Он поинтересовался:

— А кто прикончил Джона Форда, охранника? Ведь это дело связано со всеми остальными событиями, не так ли?

Она отрицательно мотнула головой:

— Нет, никто из членов нашей группы в этом не замешан. Наша телепатка проверила всех пятьдесят трех членов клуба.

— Пятьдесят трех! — поразился Стивенс.

Вот не ожидал, что получит столь ценную информацию! Судя по ее виду, Мистра, видимо, не обратила внимания на его возглас.

— Это — банальное убийство, — добавила она. — Но оно, не исключено, пойдет на пользу моим замыслам. Еще точно не знаю.

Ее замыслам! Вот их-то ему и хотелось бы выяснить. Он подался к ней и, не очень надеясь на ответ, спросил:

— И что же это за планы у вас?

Последовала долгая пауза. Лицо Мистры в зеркале казалось задумчивым. Но в конце концов она решительно открыла ящик столика и вытащила оттуда листок бумаги. Не глядя на него, она произнесла:

— Вот текст ультиматума, который я вскоре направлю по радио в адрес правительства Лориллии. Счетчик истечения срока будет включен с момента передачи послания. Ссылка на планету Марс сделана из чисто психологических соображений. Я хотела бы внушить им достаточно серьезные опасения, с тем чтобы они действительно эвакуировали указанные здесь заводы. Но лучше послушайте сами…

И она принялась четко и неторопливо, твердым голосом зачитывать содержание документа:

К трудящимся предприятий атомной промышленности, работающим над осуществлением проекта под названием «Блокировка».

Ровно через два часа все ваши установки будут сметены с лица Земли энергоимпульсами с космолета. Атаку санкционировало правительство планеты Марс, где прекрасно осведомлены о том, что ваши руководители вынашивают планы внезапного ядерного удара по Соединенным Штатам Америки.

Немедленно расходитесь по домам. Не позволяйте никому мешать вам покинуть все предприятия до полудня. Против энергоимпульсов из космоса защиты нет.

Атомной войне на Земле не позволят разразиться.

Взглянув на Стивенса, она спокойно добавила:

— Час, может быть, я изменю, но в остальном все свершится, как здесь указано. Ваше мнение?

Стивенс на мгновение почувствовал, что в голове у него пусто, как в вакууме. Но, спохватившись, он взял себя в руки.

— Вы что, сошли с ума?

— Наоборот, в полном рассудке, — холодно произнесла она. — И полна решимости осуществить задуманное. Но в известной степени я сейчас нуждаюсь в вашей поддержке. Ни один человек в одиночку не в силах одолеть хорошо охраняемую крепость.

Стивенс, не скрывая своего раздражения, выпалил:

— Если вы нападете на Лориллию, они сочтут, что это — акция Соединенных Штатов, после чего немедленно последуют контрмеры.

— Это смелые, коварные и дальновидные люди. Они спланировали свое внезапное нападение на нас так, чтобы иметь потом возможность отрицать, что являются агрессорами. Неужто вам не ясно, насколько ужасна подобная перспектива?

— Они не пойдут на это!

— Еще как… А если основные города Соединенных Штатов будут уничтожены, это равносильно тому, что стране переломят хребет и нанесут удар в сердце. Кто, к примеру, мог бы объявить войну, если первая атомная бомба упадет на Вашингтон во время сессии конгресса? Друг мой, вы просто мыслите в далеких от реальности категориях. Уверяю вас, что наша группа никогда бы не стала рассматривать возможность покинуть Землю, если бы опасность не приобрела того размаха, о котором вам говорю я.

Стивенс разволновался. Он подумал: «Однако я воспринимаю это так, будто у них и в самом деле имеются космолеты, будто…» Его взгляд остановился на листке бумаги, который она продолжала держать в руке.

— Покажите-ка мне этот ультиматум…

Она протянула ему документ с загадочной улыбкой на лице. Бросив на него взгляд, Стивенс понял, что именно ее так забавляло. Послание было написано на иностранном языке. Как он догадался, на том, который принят в Лориллии. Мистра между тем разговорилась.

— В этом как раз и состоит суть моих разногласий с остальными членами группы. Они хотели бы разобрать Большой Дом и вывезти весь строительный материал далеко за пределы Земли, пока не утихнет эта атомная гроза. Я же считаю, что мы несем определенную ответственность перед Землей и что мы не имеем права продолжать пользоваться плодами нашей науки для собственного удовольствия, как делали это до сих пор.

— И куда же они намеревались отправиться?

Стивенс отметил про себя, что его любопытство разгорелось не на шутку.

— На Марс. У нас там имеются подземные сооружения, где Дом окажется в безопасности.

— И вы все покинули бы Землю?

— Да, но только на период ведения военных действий.

— А не преувеличены ли ваши страхи? Даже предположив, что Лориллия на самом деле вынашивает те планы, о которых вы говорите, неужели вы полагаете, что они потратят целую бомбу на Альмиранте? Печальная улыбка промелькнула на ее лице.

— Разумеется, нет. Но если прибрежные воды у Сан-Франциско и Лос-Анджелеса окажутся радиоактивными, конфликт напрямую затронет и нас. Это могло бы непосредственно повлиять на свойства мрамора, которым мы и обязаны своим долголетием… Даже те из нас, кто против отлета с Земли, понимают, что в противном случае возникает риск такого уровня, подвергаться которому мы никак не можем.

Стивенс уже открывал рот для следующего вопроса, когда до него дошло, что она только что выдала ему важную информацию.

— Так, значит, — сказал он, — помимо вас есть и другие, не желающие оставлять Землю? Тогда почему бы им не оказать вам содействие?

Ее губы сжались в тонкую полоску:

— Естественно, Таннехилл вначале был настроен против отлета. На Земле он является законным собственником Большого Дома. А на Марсе нет государственной полиции, которая защищала бы эти его права. И он автоматически растерял бы там те преимущества, которыми располагает здесь над всеми остальными.

Стивенс отлично представил себе, перед какой дилеммой встал Таннехилл.

— Понимаю, — произнес он. — Но не вижу, каким образом стрельба по нему может сломить его сопротивление.

— А тут и нет никакой связи, — возразила она. — Исходная база совсем иная. В свое время члены группы выступили с инициативой добровольно поставить себя в финансовую зависимость от него. Каждый должен был по контракту передать Таннехиллу все свое имущество, а взамен получать от него стабильный доход. Если бы впоследствии кого-нибудь поймали на том, что он тайно сколачивает отдельный капитал и прибирает к рукам недвижимость, его бы строго наказали…

— Но это чисто денежная сторона вопроса. В то время как Дому, если то, что вы о нем рассказываете, правда, просто цены нет…

— Верно, но не забывайте, что это соглашение и было достигнуто единственно ради того, чтобы уберечь Дом от больших потрясений. И оно будет продолжать действовать… Все остальные члены группы были настолько привержены этой договоренности, что, когда Таннехилла ранили, они дождались, пока его жизнь окажется вне опасности, затем устроили фальшивые похороны и продолжали передавать свое имущество в фонд Таннехилла с тем, чтобы все было готово к отлету к тому моменту, когда Таннехилл полностью придет в сознание и подпишет распоряжение о перевозке Дома.

Все в голове Стивенса встало на свои места.

— Ясно, — кивнул он. — Таннехилл и его дядя — это одно и то же лицо, но, когда он пришел в себя, выяснилось, что хозяин Большого Дома потерял память о своем прошлом…

— Это я подстроила, — хладнокровно призналась Мистра. — Я проникла в клинику и подсунула ему кое-какие лекарства. Тем самым я их всех застала врасплох.

— Так это ваши проделки?.. Вы… накачали Таннехилла всякой дрянью и стерли его память!

Это уже был не вопрос, а возглас пораженного до глубины души человека. Ибо он почему-то сразу поверил ей. Беседуя с этой женщиной, наделенной стальной волей, он испытывал такое чувство, будто погружается в никому не доступные глубины. И тут он вспомнил, что является единственным доверенным лицом Таннехилла и в этом качестве выслушивает такие откровения!

Он не собирался воспользоваться ими против Мистры. Кстати, никаких доказательств ее слов у него не было. Должно быть, в области химии ее познания далеко обогнали нынешнюю эпоху. Но кто ему поверит? Мистра между тем продолжала:

— В сущности, воздействовать на механизм памяти проще простого. Можно проделывать это сколько угодно путем глубоких гипнотических трансов. Лекарство, которое я использовала, имеет большую длительность действия. И я в любой момент могу дать ему нейтрализующее средство.

— Почему другие члены группы не сделают этого?

— Потому что им неизвестно, к какому медикаменту я прибегла и в какой дозировке. Вмешиваясь, без знания этих фактов, они могут нанести серьезный вред Таннехиллу.

Стивенс покачал головой, подавленный лавиной тех сведений, которая обрушилась на него.

— Но если в Таннехилла стреляли не члены группы, то, спрашивается, кто?

— Скорее всего, речь идет о несчастном случае. О какой-нибудь уличной перестрелке, в которой он никак не был замешан. Как достоверно установила наша телепатка, никто из наших к этому не причастен.

Стивенсу сразу пришло на ум, что та же самая женщина, слывшая мастерицей по части чужих мыслей, применительно к нему допустила грубую ошибку, не сумев уловить важную информацию. Он, однако, поостерегся заводить разговор на эту тему. Но, поколебавшись, все же не удержался и бросил:

— Мне кажется, вы слишком полагаетесь на эту телепатку… Кроме того, мне слабо верится в то, что в столь ключевой момент кто-то чисто случайно и так метко пальнул в хозяина Дома. Не было ли еще кого-нибудь, кто активно выступал против отлета?

— Да, был еще один противник подобного варианта действий, но он изменил свое мнение после того, как это сделал Таннехилл.

— Вы имеете в виду, что он действительно отказался от него?

— Тризелла проверила это.

— Так зовут вашу телепатку?

— Именно. И не недооценивайте ту опасность, которой мы все можем подвергнуться в результате такого случайного выстрела. Подобные штучки вообще являются для нас настоящим кошмаром. Все эти кораблекрушения, пьянь за рулем, пожары, перестрелки между гангстерами, война.

Стивенс стал было ей возражать фразой, начинавшейся со слова «однако»… Но передумал и решил направить беседу в другое русло.

— За всеми этими разговорами о Таннехилле я напрочь забыл о своих прямых по отношению к нему обязанностях. Так что лучше, видно, позвонить ему сейчас же, несмотря на то что сегодня рождественский праздник.

Она удивленно взглянула на него.

— Рождество? Да, мой напиток действительно выбил вас из колеи. Ведь сегодня уже двадцать шестое декабря. Вы что, не знали об этом?

— Что?!

Едва оправившись от первоначального изумления, он Лихорадочно попытался вспомнить, а не произошло ли чего-нибудь важного за время его отключки, кроме того, о чем он уже знал, но безуспешно. Тогда он угрюмо проворчал:

— Все равно надо звонить, и немедленно!

Он рысцой бросился в гостиную, где раньше заметил телефон. Набирая номер, он обдумывал все те извинения, в которых сейчас будет рассыпаться перед боссом. Но делать этого не пришлось. Услышав его голос, Таннехилл воскликнул:

— А я как раз собирался вам позвонить, Стивенс. У меня тут один человек, с которым я хотел бы вас свести. Так что будем у вас через час. Надеюсь, вы отлично провели Рождество?

Стивенс ответил, что все прошло просто замечательно и что сейчас он находится в гостях, но мигом вернется домой, и, облегченно вздохнув, повесил трубку. Таннехилл, как ему показалось, держался спокойно. Внешне вроде бы ничего ненормального за время, проведенное им у Мистры, не произошло. Он тут же соединился со своим офисом, чтобы дать поручение секретарше:

— Мисс Чейнер, мне нужно было бы…

Но она прервала его:

— О! Мистер Стивенс, я так рада, что вы дали знать о себе. В здании случилось несчастье. Вечером под Рождество убили Дженкинса, лифтера…

Глава 9

— Еще одно убийство! — не удержался от восклицания Стивенс.

Так, значит, после охранника настал черед лифтера… Связано ли это как-то со всем делом? Косвенно Дженкинс ведь тоже был служащим Таннехилла. Но как вписать эту смерть в ту общую картину, которая начинала складываться у него? Кто-то орудовал грубо и беспощадно. Если это не имело отношения к группе, то тогда кто? Он забросал вопросами секретаршу, но узнал лишь, что полиция арестовала жену лифтера, ссылаясь на случавшиеся между ними сцены ревности. Ее держали в изоляторе в качестве свидетеля.

Стивенс искренне опечалился. Он испытывал дружеское расположение к Дженкинсу.

— Ладно, — завершил он разговор. — В офисе буду позже. До свидания.

Положив трубку, он рухнул в кресло. Пока ему не было достаточно ясно, куда вся эта история могла завести. Мистра утверждала, что смерть охранника никак не была связана с группой, разве что в той мере, в какой она могла касаться Таннехилла. Та же картина с убийством Дженкинса. Но все это требовалось еще доказать, как, впрочем, и многое другое. Он вернулся в комнату Мистры, которая вопрошающе взглянула на него. Адвокат сообщил ей, что вынужден отбыть для встречи с Таннехиллом, и с беспокойством спросил:

— А вы? Что станет с вами?

— О! Все будет нормально.

— Может, нам стоит выйти отсюда вместе?

— Нет, — холодно отрезала она. — Меня волновало лишь, как войти сюда. А теперь я в безопасности.

В сущности, он до сих пор так и не узнал, чего, собственно говоря, она так опасалась в тот вечер. Он задал ей этот вопрос.

— Они не хотят, — лаконично ответила она, — оставлять в моем распоряжении космолет.

Стивенс беззвучно открыл рот, затем закрыл. Наконец переспросил:

— Космолет?..

Опять его огорошили. Но — и это было забавно — на сей раз ему не хотелось углублять эту тему.

— Я могу попозже вернуться, — предложил он, — и сопровождать вас, когда потребуется выйти отсюда или, наоборот, вернуться.

— Спасибо, — равнодушно откликнулась она. — Впрочем, к тому времени меня уже здесь не будет.

Стивенс довольно спокойно воспринял то, что он сам оценил как самый изящный способ, когда-либо использованный женщиной, чтобы дать ему от ворот поворот. Он лишь с любопытством окинул ее взглядом.

— А вы не боитесь, что я сейчас пойду к кому-нибудь и разболтаю все, что вы мне тут наговорили?

— Чтобы вас тут же приняли за сумасшедшего? — усмехнулась она.

Но ему так не хотелось расставаться с Мистрой!

— Увижу ли я вас еще? — спросил он.

— Может быть.

Стивенс попрощался и вышел из комнаты, тайно надеясь, что она вдруг позовет его или каким-то знаком внимания покажет свое дружеское расположение. Но она и пальцем не пошевелила. Адвокат вызвал лифт и вскоре очутился на улице под ослепительным солнцем. Его часы остановились, но, по-видимому, едва перевалило за полдень.

Вскоре Стивенс уже входил в свое бунгало, куда вслед за ним почти сразу же явился и Таннехилл. Он был один. Адвокат видел босса при дневном свете впервые, но немедленно узнал бы его при любых обстоятельствах: стройный молодой человек, бледен, впалые щеки, при ходьбе опирается на трость.

— Мы решили прийти порознь, — заявил он. — Поэтому я прибыл чуть раньше.

Таннехилл не удосужился объяснить ни в чем суть дела, ни кто должен был подъехать позже. Стивенс украдкой присматривался к нему, стараясь представить его себе таким, каким тот был до ранения: Танекила Удалой, лихой капитан XVII века, с крепкими как корабельные канаты нервами. Это казалось невозможным, поскольку стоявший перед ним человек выглядел несчастным, полным смятения. Нет, воистину невозможно…

Таннехилл, вздохнув, проговорил:

— Должен признаться вам, Стивенс, что прошлой ночью нагородил больше, чем мог бы сделать перед любым другим человеком. И это в какой-то степени вынуждает меня раскрыть вам еще кое-что.

— Могу лишь повторить, — заверил его адвокат, — что принимаю ваши интересы близко к сердцу.

— Я сообщу вам нечто, что при любых обстоятельствах хотел бы скрыть от всех. Стивенс, я точно помню, что лежал в гробу…

Тот молча ждал продолжения. Таннехилл в нескольких словах поведал ему, как был похищен из клиники, долгое время находился на борту космолета, затем похоронен заживо, а в конечном счете опять возвращен на больничную койку.

Стивенс, поколебавшись, спросил:

— На каком этаже клиники находилась ваша палата?

— На шестом, когда я наконец-то пришел в сознание. Что было до этого, не знаю.

— Это можно проверить. Было бы интересно выяснить, не через окно ли вас вынесли. А если так, то как это им удалось?

Ему хотелось бы заговорить о космолете, но он счел тему слишком опасной, учитывая, как много он уже знал об этом деле. Да и вообще сама возможность существования космолетов представлялась ему сомнительной. С другой стороны, если члены этой группы были людьми бессмертными, то почему бы им не располагать техникой, намного более совершенной, чем та, что имеется сегодня в мире? Он поймал себя на мысли, что, в сущности, верит в то, что ему рассказала Мистра.

Послышался шелест шин в подъездной аллее. Стивенс вопрошающе взглянул на Таннехилла. Тот пояснил:

— Находясь в Лос-Анджелесе, я нанял частного детектива. Видимо, это он. В каких рамках следует вести с ним беседу?

Стивенс был застигнут врасплох этим сообщением.

— Это зависит от того, что он из себя представляет, — уклонился он от рекомендаций.

Позвонили в дверь. Адвоката познакомили с небольшим, довольно плотного телосложения мужчиной по имени Билли Риггс. Тот сразу же взял быка за рога:

— Сначала выслушайте меня, чтобы составить мнение о моей особе как о профессионале.

Он начал излагать свой послужной список, но Стивенс слушал его вполуха. Детектив все еще продолжал говорить о себе, когда Таннехилл прервал его и, повернувшись к адвокату, сухо осведомился:

— О чем это вы размечтались, Стивенс?

— Знали ли вы мистера Риггса до того, как наняли его?

— В жизни его не видел.

Стивенс задумался. Этот Риггс никак не был связан с местными делами. Было бы неплохо, если бы ему удалось установить автора письма, направленного Холанду.

— Думаю, — произнес адвокат, — что лучше ему рассказать все.

Таннехилл, похоже, безоговорочно согласился с его предложением.

Излагая суть задания детективу, он прервался лишь для того, чтобы попросить Стивенса процитировать содержание письма. Затем, после некоторой заминки, добавил, что его отсутствие в клинике совпало с похоронами Ньютона Таннехилла. Когда он кончил, Риггс задал вопрос:

— Проверяли ли отпечатки пальцев?

Стивенс пребывал в нерешительности. Если Мистра сказала правду, то отпечатки должны будут совпасть.

— Никто этим до сих пор не занимался, — наконец произнес он.

— Если дойдет до суда, — посоветовал Риггс, — избегайте, насколько возможно, упоминать насчет потери памяти. Обвиняемые довольно часто прибегают к этому трюку, но в деле об убийстве это производит скверное впечатление… Ну а теперь мне пора браться за работу.

Он пошел к двери, но приостановился и бросил через плечо:

— Само собой разумеется, я скрытно навел справки о вас в городе. Выяснил, что семейство Таннехиллов владеет приличным куском Калифорнии, но, как вы мне сами заявили, в Альмиранте вас практически не знают. А это плохо. Так что мой вам совет: посорите немного деньгами и исправьте это положение. Создайте у жителей города впечатление, что вы склонны разделять с ними то, чем вас облагодетельствовала судьба. И тогда в случае процесса у них появится искушение считать, что он затрагивает и их личные интересы.

Таннехилл взглядом поинтересовался мнением Стивенса.

— Это дельное предложение, — откликнулся тот.

Риггс удалился со словами, что позвонит, как только у него появится что-либо стоящее. За время их беседы первоначальное впечатление о нем у адвоката существенно улучшилось.

— Сдается мне, — подвел итог Стивенс, — что это как раз тот человек, который нам нужен.

Он внутренне удивился, что у него вырвалось это «нам». Но, успокоил он себя, это не могло быть истолковано Таннехиллом иначе, как проявление лояльности с его стороны.

— Стивенс, — обратился к нему босс, — будьте добры, позвоните в бюро трудоустройства Илверс и узнайте, не подыскали ли они для меня то, о чем я просил.

Адвокат повиновался, услышав в ответ, что все в порядке: подобраны опытная экономка и слуга; которые будут готовы приступить к исполнению обязанностей двадцать восьмого числа.

— Отлично, — обрадовался Таннехилл. — Программа на сегодняшний вечер такова: отобедать в ресторане, затем устроить даровую выпивку тем, кто окажется поблизости. Откровенно говоря, мне и самому хочется развеяться таким образом. Хотите присоединиться?

Стивенс отрицательно покачал головой.

— Извините, но мне лучше остаться дома и попытаться все-таки разыскать Пили. Если это удастся сделать достаточно быстро, я непременно поучаствую в этой затее угостить горожан, а заодно и прозондирую, как это скажется на их к вам отношении.

После ухода Таннехилла адвокат, увидев, что было уже три часа, чертыхнулся, и, сняв трубку, попросил соединить его с междугородней. Через некоторое время женщина-оператор сообщила ему:

— Ваш заказ на разговор с мистером Пили выполняется, но до настоящего времени нам так и не удалось обнаружить его, хотя мы неоднократно пытались связаться с ним как в офисе, так и дома. Не желаете ли сами переговорить с кем-нибудь из тех, кто ответит по его домашнему телефону?

— Согласен, — буркнул Стивенс.

Через минуту послышался мужской голос, должно быть, кого-то из обслуживающего персонала в резиденции.

— Мистер Пили отбыл на период праздников в поездку по пустыне… Нет, нам пока неизвестно, где он в дороге остановился… Нам искренне жаль, что мы ничем не смогли помочь после вашего первого звонка… Мистер Пили сказал, что будет поддерживать с нами контакт, но пока не сделал этого…

— Передайте, пожалуйста, — попросил Стивенс, — как только он объявится, чтобы немедленно связался с мистером Таннехиллом или мистером Стивенсом.

Покончив с этим вопросом, адвокат направился в Палмз-билдинг. Уже заступил на работу новый лифтер — тесть привратника. Этот пожилой человек в прошлом уже подменял Дженкинса.

Тело последнего увезли почти сразу же после обнаружения убийства. Стивенсу показали место, где был найден труп, — непосредственно позади лифта. Адвокат поднялся к себе в кабинет. Задержался он там ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы узнать адрес погибшего, по которому он тут же и выехал. Дженкинс проживал в отделанном под мрамор небольшом бунгало в городском квартале бедноты. Поскольку никто не ответил на его настойчивые звонки у двери, Стивенс обошел домик, пересек неухоженный сад и приблизился к стоявшему под деревом фургончику. Над ним вился тонкий дымок, исходивший из обломка трубы, заменявшей нормальную вытяжку. Стивенс постучал. Он сразу же узнал открывшую ему дверь женщину: то была Мэдж, одна из уборщиц в Палмз-билдинг. Она не скрывала своего удивления при виде управляющего.

— Я разыскиваю миссис Дженкинс, — пояснил Стивенс.

— Так ее же арестовали. Полиция считает, что это она укокошила муженька.

— А вы, Мэдж? — самым любезным тоном спросил Стивенс — Вы тоже полагаете, что это сделала она?

— Да что вы, конечно, нет! С чего бы это ей так поступать? Она не из тех, кто заводит шашни на стороне. Она из женщин тихого нрава.

Все говорило за то, что уборщица была не прочь выложить все, что знала о чете Дженкинсов. Лифтер, любивший потрепаться, видимо, немало чего поведал ей в свое время.

— Мэдж, — допытывался Стивенс, — постарайтесь вспомнить, что происходило в дни, предшествовавшие его смерти. В таком случае самая ничтожная деталь может оказаться весьма полезной.

Уборщица недоуменно пожала плечами.

— Не думаю, что я могу вам серьезно помочь. Дженкинс мне рассказал историю насчет вопля, который вы слышали в офисе этих индейцев… И когда в ту ночь поздно там появился мистер Пили, он упомянул ему об этом случае и…

— Пили! — воскликнул Стивенс.

Это было почище удара молнии. Но он сумел все же несколько сдержать эмоции.

— Вы говорите об Уолтере Пили, адвокате из Лос-Анджелеса?

— Ну ясно, о нем. Он всегда, когда приезжал, давал Дженкинсу чаевые, десять долларов, и человек он, несомненно, самый достойный.

В голове Стивенса начинала складываться общая картина событий последних дней, сложная и фантастическая. Но соответствовала ли она действительности? Он сразу вспомнил ту ночь, когда Теслакоданал, открыв дверь, ошибся, приняв его за кого-то другого. Он явно ожидал увидеть мужчину высокого роста и крепкого телосложения. Но таковым и был Пили…

Стивенс до сих пор как-то не задумывался над тем, что адвокат также вполне мог быть членом группы… Он попросил Мэдж:

— Если вы вспомните еще что-нибудь интересное, то сообщите об этом мне первому.

— Можете на меня рассчитывать.

Направляясь к своей машине, Стивенс ломал голову, пытаясь понять, из-за чего Пили мог бы убить Дженкинса, если, конечно, он это сделал. Было маловероятно, что управляющий опасался, что кто-то встретит его в городе. Ведь он не был обязан перед кем-либо отчитываться о своих делах.

Этим вечером Стивенс отужинал в ресторане, а затем провел пару часов, сидя за рулем своей машины около Уолдорф Армз, наблюдая за входившими и выходившими оттуда людьми.

У него уже сформировалась своя теория насчет тех, кто проживал в здании. Видимо, здесь члены группы не маскировались под уважаемых горожан. Следовательно, можно было — как это произошло с Мистрой — установить их подлинное лицо. Он выделил пятерых отличавшихся степенной походкой лиц, которых он раньше никогда в городе не встречал.

Затем адвокат вернулся в Палмз-билдинг. Он почувствовал одновременно и разочарование и облегчение, когда констатировал, что окна офиса Мексиканской импортной компании зияли темными пятнами. Послушав для подстраховки под дверью, все ли тихо внутри, он воспользовался своим универсальным ключом и, войдя, зажег свет. Поискав, он обнаружил досье с адресами и добавил к тем, что уже были у него, еще двадцать два. Затем он начал внимательно изучать терракотовую статуэтку, пытаясь сообразить, каким образом можно было бы добраться до спрятанного внутри механизма. Неясный шум заставил его обернуться. В проеме двери стоял человек и смотрел на него. Он был высокого роста, хорошо сложен. Его облик показался Стивенсу знакомым, но понадобилось какое-то время, чтобы адвокат понял, кто это. Потому что человек был в маске, в точности воспроизводившей лицо самого Эллисона Стивенса! У адвоката возникло ощущение, что он смотрит на самого себя в зеркало. Потом все кругом завертелось в бешеной пляске, и он стремительно погрузился в черноту беспамятства…

Глава 10

Стивенс очнулся в полной темноте. Ощущение такое, что под ним — голая земля. Он осторожно ощупал пространство вокруг себя. Верно, так оно и было.

Смутно помнилось, что его вроде бы ударили сзади. Но ни на затылке, ни где-либо еще не было ни ушибов, ни вообще болезненных мест. Сунул руку в карман — пистолет на месте. Адвокат зажег спичку и при неверном свете ее пламени увидел, что находится либо в пещере, либо в подземелье. Тьма впереди была плотной, густой. «Скорее всего, я где-то недалеко от Палмз-билдинг», — решил он. Посмотрел на часы: без пяти десять. Стивенс поднялся и двинулся вперед, осторожно опираясь рукой о земляную стену и проверяя при каждом шаге, ступает ли на достаточно твердую почву. Вскоре он понял, что преодолевает пологий подъем. Так он прошагал с полчаса, мучительно раздумывая, где очутился и куда идет. Неожиданно его осенила догадка: он поднимается по холму к Большому Дому! Тот ведь отстоял от Палмз-билдинг всего в восьмистах ярдах.

Спустя час Стивенс уверился, что находится уже не в подземелье, вернее, в подземелье, но не в обычном смысле этого слова. Под ногами пружинил ковер. Он остановился и прислушался. Все тихо. Зажег спичку. Выяснилось, что он оказался в небольшой комнате. В алькове виднелась софа, на столе стояло несколько старомодных керосиновых ламп. Стивенс попытался зажечь одну из них, но безуспешно, так как не сумел снять стекло, только зря потратил спички. Адвокат ощупал выпуклую поверхность лампы, наткнулся на какую-то кнопку и нажал. Вспыхнул яркий свет. Он с удовольствием занялся бы выяснением, как действует этот светильник, но были дела куда более срочные. Оглядевшись вокруг, Стивенс заметил портьеру. Приподняв ее, он обнаружил тянувшийся куда-то узкий коридор. Взяв лампу, Стивенс шагнул в него. Проход привел его к лестнице, но та упиралась в сплошную металлическую стену. Напрасно он стучал по ней, налегал плечом, искал какой-нибудь запор. Стивенс вернулся в комнату, намереваясь повнимательнее осмотреть ее. Создавалось впечатление, что покинуто это помещение давным-давно: все покрывал толстый слой пыли. На диване лежала книга «История Большого Дома». Когда он взял ее в руки, оттуда выскользнул лист. Его сплошь покрывали какие-то кабалистического вида знаки, а в верхней части выцветшими чернилами было начертано: «Лучше все это перевести. Этот язык становится для меня все более непонятным».

Заинтересовавшись надписью, Стивенс присел на софу. Книга открылась на главе, называвшейся «Спасение Дома».

В ней говорилось, что специально посланная из Мехико испанская экспедиция прочесала всю страну до бухты Сан-Франциско, но так и не обнаружила Большого Дома, поскольку Теслакоданал применил смелую хитроумную уловку. Он пошел навстречу испанцам и, не колеблясь, заявил, что их проводники-индейцы на самом деле выполняли задание специально заславших их кровожадных племен. Индеец вызвался показать европейцам нужный им путь вдоль побережья. Превосходное знание им испанского языка заинтриговало де Портала, назначенного к тому времени губернатором обеих Калифорний. Этот весьма недалекий деятель настолько слепо доверился новому проводнику, что так никогда и не догадался об истинной подоплеке событий. Теслакоданал завел эту многолюдную экспедицию вместе с ее военным эскортом сначала в глубинку, потом снова вывел их к побережью, но уже далеко от Большого Дома. Вернулись испанцы той же дорогой, так что у тех, кто проживал в Доме, оказалось достаточно времени, чтобы принять необходимые меры защиты. Они распространили повсюду слух, что здание будет разрушено. В действительности же они просто засыпали его землей, пригнав для проведения работ туземцев с севера, которых затем всех до единого уничтожили. В книге не уточнялось, сделано ли это было по приказу Танекилы, но в целом операция вполне удалась. На вершине холма поверх погребенного Дома высадили деревья и соорудили типично испанское поместье. Танекила срочно отправился в Мехико, где закатил ряд пышных угощений для нужных чиновников и добился закрепления за собой обширных земель в Калифорнии. Концессию должным образом зарегистрировали в Мадриде, а позднее ее подтвердило и американское правительство.

Стивенс представил себе на минуту Таннехилла с его жестким взглядом, выступающего в роли радушного хозяина перед людьми, ушедшими из жизни несколько веков тому назад. Одно было ему непонятно: с какой целью кто-то из членов этой группы раскрыл ему секрет подземного хода с очевидным намерением дать ему возможность отыскать эту комнату? И где находился в данный момент тот человек?

Он прислушался. Мертвая тишина. Сунув книгу в карман, Стивенс, вооружившись лампой, вновь двинулся по узкому коридору к лестнице, чтобы еще раз попытаться найти способ открыть проход в этой сплошной стене металла. Через какое-то время с него уже градом катил пот, но он упорно продолжал поиск. Его настойчивость увенчалась успехом: неожиданно целая панель бесшумно сдвинулась в сторону, открыв доступ в длинное и довольно узкое помещение. Сразу же бросились в глаза стеклянные витрины со статуэтками, аналогичными тем, что находились в офисе мексиканской фирмы. В глубине виднелась другая лестница. В целом все это напоминало музей, тем более что в витринах лежали и старинные драгоценности. Но Стивенс не стал останавливаться, чтобы получше их рассмотреть. Он взлетел по лестнице и через пару секунд уже стоял в вестибюле Большого Дома.

Бросив взгляд через застекленные двери холла, он убедился, что снаружи все еще было темно. На душе полегчало. Ведь по часам было невозможно определить, какое время суток они показывали — ночь или день.

Стивенс пересек гостиную, осмотрел одну из комнат, все время держась настороже. Но не было никаких признаков того, что в Доме находился еще кто-то, кроме него. Тем не менее он счел, что лучше там не задерживаться, и спустился обратно по лестнице. Прежде чем уйти в подземелье, адвокат внимательно изучил, как открывалась та панель, через которую он проник в Дом, и прикрыл ее за собой.

Несмотря на натянутые как струна нервы, Стивенс был полон решимости исследовать систему подземных ходов. Освещая себе путь необычной лампой, он какое-то время шел, явно спускаясь вниз. Добрался до развилки. Справа открывалась еще более узкая галерея. Адвокат посмотрел на часы: они показывали четверть первого. Разумно ли было углубляться в этот проход? Он все же решился на это. Лампа в его руке хорошо освещала путь. Галерея стала закругляться и явно привела его обратно к Большому Дому, только уровнем, видимо, ярдов на сто пониже. Стивенс вышел на перекресток и в нерешительности остановился. Внимание адвоката привлек необычный отблеск стены прямо перед ним. Он подошел к ней, дотронулся. Металл, темного цвета. Он продвинулся вдоль этой искривленной поверхности шагов на сто вперед и неожиданно попал в тупик. Вернувшись к перекрестку, Стивенс пошел по другому рукаву. И здесь одна из стен была металлическая, другая — из скальных пород. Он несколько раз прошелся туда-сюда вдоль этой металлической стены, безуспешно пытаясь найти в ней какое-нибудь отверстие. В конце концов он отказался от своего намерения и вернулся в главный проход. Двигаясь по нему, он все дальше и дальше удалялся от Большого Дома, пока наконец не уперся в металлическую дверь, перегородившую проход по всей ширине.

И опять он некоторое время бился над тем, как преодолеть это препятствие, пока не заметил, что панель легко и бесшумно сдвигается в сторону. Переступив порог, он понял, что попал в подвальное помещение Палмз-билдинг.

Стивенс прислушался. Все спокойно. Он включил электрическое освещение и погасил лампу, оставив ее на влажной земле в подземелье. Закрывая за собой панель, он заметил, что со стороны подвала она была покрыта цементом, чтобы не выделяться на фоне стен. Адвокат поднялся в офис Мексиканской импортной компании. Там все оставалось в том же виде, как и тогда, когда он проник туда несколькими часами ранее. Горел свет, дверь была распахнута. На ковре валялась терракотовая статуэтка.

Глава 11

Около часа ночи Стивенс отправился на поиски Таннехилла.

Он обнаружил наследника громадного состояния в одном из элегантных ночных клубов, окруженного толпой молодежи. Тотчас же подскочил официант и преподнес полный бокал со словами:

— Это бесплатно… За счет миллионов Таннехилла…

В основном зале стоял дым коромыслом. Продираясь сквозь плотные ряди посетителей к Таннехиллу, сидевшему в глубине в некоем подобии ложи, адвокат ловил обрывки оживленных разговоров, из которых следовало, чтонаследник уже отшиковал подобным же образом в других увеселительных местах, одаривая каждого официанта пятьюдесятью долларами чаевых. Кто-то толкнул Стивенса. Он узнал Риггса, который быстро пробормотал:

— Я просто хотел дать вам знать, что я здесь. Увидимся позже.

Стивенс повел Таннехилла в другой бар. Его владелец уже ждал их у порога, и было ясно, что его предупредили об их визите. Громовым голосом он представил Таннехилла собравшимся. Их оказалось так много, что подобного скопления в ночных заведениях адвокату еще не приходилось до сих пор видеть. Сразу же в Таннехилла вцепилось по меньшей мере с дюжину девиц, пытавшихся, и не без успеха, расцеловать его.

Таннехилл, судя по всему, находил в этом загуле удовольствие, и Стивенс в глубине души не мог осуждать его. Человек, столь долго провалявшийся на больничной койке, без сомнения, должен был испытывать потребность несколько расслабиться. Он оставил своего босса, сочтя более уместным смешаться с толпой до тех пор, пока тому это заведение не надоест.

Спустя час, когда Стивенс уже намеревался улизнуть, к нему приблизилась женщина с черными как смоль волосами и с несколько широковатым лицом, что, однако, не мешало ей выглядеть весьма привлекательно. Небольшого роста, она была одета в ярко-красный костюм. Серьги отягощали внушительного размера рубины, пальцы были унизаны кольцами, сверкавшими бриллиантами и изумрудами. Костюм тоже украшала драгоценная брошь. Она шепнула адвокату:

— Меня послал мистер Таннехилл, чтобы мы урегулировали последние детали контракта.

Стивенс удивленно взглянул на нее. Та довольно пронзительно рассмеялась.

— Я уже побывала в Доме, — уточнила она. — Для начала мне потребуются по меньшей мере три горничные. И поселить их следует где-нибудь в другом месте. Сама я, разумеется, размещусь в самом здании. Вас это устраивает?

Адвокат наконец понял: перед ним будущая экономка Большого Дома. Легкие пары алкоголя, туманившие его разум, мигом рассеялись. Именно об этой женщине он вел разговор в бюро по трудоустройству. Он вспомнил, как Таннехиллу не терпелось поскорее обзавестись обслуживающим персоналом.

— Если мистер Таннехилл согласен, — ответил он, — считайте, что вы приняты на работу. Когда можете приступить?

— Мистер Таннехилл хотел бы, чтобы уже с завтрашнего утра. Но я освобожусь только через два дня. Придется с этим смириться.

Она заявила это весьма твердым тоном.

— То есть речь идет о двадцать девятом числе?

— Мистер Таннехилл предложил мне надбавку в сто долларов, если я выйду завтра, и пятьдесят — если двадцать девятого. Я предпочла последнее, — залилась она смехом.

К двум часам ночи он узнал, что ее зовут Хико.

Хико Аине.

Стивенс не сразу вспомнил, где он уже встречал это имя. Потом в памяти всплыло: да ведь оно упомянуто в книге «Танекила Удалой»! Припомнился весь параграф: «А вот Алонсо так не повезло. Его любовница из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом».

Возвратившись домой к четырем утра, Стивенс все еще размышлял, что бы все это могло значить Получалось, что эта шайка пыталась не мытьем, так катаньем все равно проникнуть в Большой Дом.

Он улегся в постель и мгновенно заснул.

Проснулся Стивенс в разгар дня. Первое, что он услышал, — это звон посуды на кухне. Подумав сначала, что там возится его экономка, он через минуту вспомнил, что та ушла в отпуск. Адвокат поднялся, натянул домашний халат и заглянул на кухню.

Перед ним на табуретке, заглядывая в открытый шкафчик, стояла Мистра Лэнетт. Она окинула его безмятежным взглядом.

— Готовлю завтрак.

Стивенс почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Несколько секунд он стоял, охваченный волнением, весь дрожа от возбуждения. Тем не менее он сумел достаточно быстро прийти в себя. Эта женщина заимела над ним такую власть, какой он вовсе не желал, хотя, с ее точки зрения, их отношения не должны были к чему-то обязывать. Он неспешно вошел на кухню и произнес:

— Быстренько же вы вернулись для молодой мисс, которая заявила, что мы «может быть» увидимся. Так что же вы задумали на сей раз?

Глаза Мистры округлились.

— Что это с вами? А я — то думала, что вы будете счастливы увидеть меня снова.

Он был слишком опытным мужчиной, чтобы зависеть от капризов женщины. Посему он решительно подошел к Мистре и довольно бесцеремонно заключил ее в объятия. Ее губы, казалось, сами раскрылись навстречу, но она не ответила на его поцелуй. Тогда он столь же резко отстранился и холодно процедил:

— Вы сумели покинуть Уолдорф Армз без неприятностей?

— Да, — небрежно ответила она. — Я просто подняла космолет на высоту около ста миль и вернулась на Землю в спасательном шлюпе.

Ответ был отменно неожиданным.

— Так, значит, у вас и впрямь есть космолеты?

Она как раз в этот момент накрывала на стол. Не глядя в его сторону, она бросила:

— Конечно, вы сами побывали внутри одного из них…

В который уже раз она говорила о вещах, быстро следить за которыми его мозг был просто не в состоянии, и это его раздражало. Он задумался, пытаясь как-то совместить то, что она говорила, с тем, что ему уже было известно В самом деле, апартаменты Мистры были устроены несколько необычно. Да и само здание с его куполом было прелюбопытнейшим сооружением. Все это указывало на наличие весьма фантастических возможностей, впрочем, по сути не экзотичнее тех, которые он уже воспринял как истину.

— И как же он действует? — осведомился Стивенс — Неужели благодаря специальному скользящему механизму купол здания раскрывается мглистой ночью и космолет в глубокой темноте устремляется в небеса?

Сказано это было в дурашливом тоне.

— Насколько бы странно вам это ни показалось, — невозмутимо откликнулась Мистра, — но вы очень точно описали, как все происходит. Однако пора бы вам привести себя в порядок после сна. А за завтраком поговорим. Время поджимает.

Стивенс побрился, оделся, обуреваемый самыми противоречивыми мыслями. Его взвинченное состояние несколько изменилось лишь тогда, когда он сел за стол перед чашкой кофе, гренками и беконом. Он бросил взгляд на Мистру. Безмятежные зеленые глаза, красивая прическа, ухоженное лицо…

И тут он вспомнил о маске, найденной им в ее сумочке. Тот факт, что у нее был и другой «облик», похоже, говорил в пользу того, что сейчас он видел ее такой, какой она была в своем естественном виде. Стивенс подметил, что она посматривает на него с легкой улыбкой. Он решил, что маска не могла бы передавать столь тонкие нюансы в выражении лица. Он полюбопытствовал:

— А в чем состоит секрет бессмертия?

Мистра повела плечами.

— Это все Большой Дом.

Он настаивал:

— Но каким образом Дом воздействует на организм?

— Клетки кожи дедифференцируются.

Стивенс повторил это незнакомое ему слово, с немым вопросом взглянув на Мистру. Та пояснила:

— Клетки кожи реально обретают свою молодость, а это влияет на все тело, на все его органы, на все… Это возвращает их к почти молодому состоянию. В сущности, мы все же стареем, но крайне, крайне медленно.

Стивенс покачал головой.

— Как понимать «обретают свою молодость» применительно к клеткам кожи? А весь остальной организм?

Ее голос внезапно стал невыразительным.

— Я же вам сказала… Секрет молодости- в коже. Сохраняйте ее юной — и время уничтожено…

— В таком случае, будет ли как-то отвечать этой задаче тщательный уход за ней?

Она пожала плечами.

— Любое разумное обращение с кожей идет на пользу. Но процесс дедифференцирования носит намного более фундаментальный характер, чем эти поверхностные процедуры. Вы, естественно, слышали о живых существах, чьи лапы отрастают заново. Этот феномен соотносится с дедифференциацией, только он происходит с кожей. Поговорим, однако, об этом более подробно как-нибудь в другой раз. Сейчас на это просто нет времени. Мне нужен адвокат.

Ее лицо сразу же приняло деловое выражение. Она наклонилась к нему.

— Вчера после обеда мистер Холанд прислал мне повестку. Он требует, чтобы сегодня еще до обеда я побывала у него в кабинете для допроса в качестве свидетельницы в деле об убийстве Джона Форда, сторожа Большого Дома. Необходимо, чтобы меня сопровождал адвокат.

Это сообщение заинтересовало Стивенса. Теперь он более отчетливо, чем раньше, представил себе ситуацию, в которой оказалась вся их группа. Сначала все ее члены взятые в совокупности, как коллектив, чувствовали себя в определенной степени ущемленными в связи с тем, что Таннехилл был единоличным собственником Дома. А теперь еще и Мистру вынуждали давать показания — по меньшей мере выдумывать какую-нибудь историю представителю закона. Разумеется, она могла бы уклониться от этой обязанности, надев маску и став тем самым совсем другой личностью Но это было чревато другими юридическими последствиями: любая сделка, касающаяся передачи имущества или денег одним лицом другому неизбежно рано или поздно рассматривается официальным лицом, хотя бы налоговым инспектором. И какой-нибудь юрист наверняка мог прицепиться к тому или иному вопросу.

Мистра предложила:

— Вы не хотите выступить в роли защитника моих интересов?

Стивенс очнулся от охватившей было его задумчивости.

— Видите ли… Думаю, что да… Хотя, подождите минуточку!

И он стал, насупившись, о чем-то размышлять. Имел ли он право, будучи местным управляющим имуществом Таннехилла, соглашаться представлять кого-либо в таком уголовном деле без разрешения босса? Стараясь выиграть время, он спросил:

— А в какой связи вы замешаны в эту историю об убийстве? О! Я, конечно, немного в курсе, но только в самой общей форме. Может, вы мне изложите все с самого начала?

— Я была секретаршей покойного Ньютона Таннехилла и поэтому проживала в Большом Доме. Покинула его всего несколько недель назад по причинам личного характера. Вот суть дела…

— И как раз в тот момент вы и видели Джона Форда в последний раз?

— Как-то раз, неделю тому назад, я заметила, как он шел по улице.

Стивенс понимающе кивнул.

— Так-так. Я пойду с вами на допрос, но не могу гарантировать, что буду представлять вас на процессе в случае, если дело дойдет до суда. Возможно, это не очень-то корректно звучит с моей стороны, но главное сейчас — это обговорить в деталях ваши показания, так сказать, создать фон вашего выступления, чтобы оно прозвучало правдоподобно и могло быть изложено Холанду.

— Хорошо, я расскажу вам о себе, — внезапно решилась Мистра.

Стивенс выслушал ее рассказ с живейшим интересом. А начала она с событий пятилетней давности, когда поступила на службу к Ньютону Таннехиллу. В принципе вначале ее наняли для проведения классификации и составления каталогов коллекций предметов искусства, но постепенно ее работа приобрела более общий характер, и в конце концов во время длительных отлучек Таннехилла на нее легли все заботы о Доме и обо всем, что с ним было связано.

То, что она оставила за кадром своего изложения, — а это было важнейшим упущением — так это вопрос о том, почему она, всего несколько лет назад испытывавшая такую нужду, что искала практически любую работу, сегодня была разодета в норковую шубу и разъезжала в шикарных автомашинах. Не привела она сколько-нибудь вразумительного объяснения и причин, побудивших ее не так давно вдруг оставить свою работу. А эти вопросы Холанд поставит как пить дать.

Стивенс высказал ей свои соображения.

— Мое материальное положение? — повторила Мистра, будто только сейчас подумала об этом. — О! Я выгодно помещала свои средства, следуя советам мистера Таннехилла. Он был большой дока по части таких дел.

— И все-таки почему вы отказались от места?

— Я оставалась на работе, руководствуясь чувством лояльности к мистеру Таннехиллу. Понятно, что подобного рода моральных обязательств у меня не было по отношению к его наследнику.

Стивенс на минутку задумался, потом согласился.

— Выглядит правдоподобно. А сами вы не видите в этом деле каких-либо подводных камней, на которые можете напороться?

Немного подумав, она отрицательно покачала головой:

— Ничего такого, что Холанд мог бы обнаружить.

— Ладно, тогда я позвоню сейчас следователю и постараюсь добиться отсрочки показаний.

— А я пока вымою посуду, — подытожила Мистра.

Она стала убирать со стола. Адвокат наблюдал за ней, испытывая от этой сцены приятное чувство близости. Когда Мистра проходила мимо, он схватил ее за руку.

— Эй, пойдите-ка лучше позвоните, — сурово и насмешливо осадила она его.

Стивенс набрал номер Холанда и застал того в кабинете. Быстро выяснилось, что тот не согласится ни на какие отсрочки.

— Необходимо, чтобы она явилась сегодня утром, и никаких поблажек, — твердо заявил он. — И я не шучу, Стивенс.

— Не слишком ли формально вы подходите к этому вопросу? В конце концов, она может предстать перед вами в любое другое время.

— Если до полудня она здесь не появится, — грубовато рубанул следователь, — я буду вынужден прибегнуть к насильственному приводу.

Стивенс даже и не пытался скрыть своего удивления.

— Я выражаю протест против столь неоправданно сурового обращения с моим клиентом. Но раз вы настаиваете, то мы придем.

— Да, настаиваю, — подтвердил Холанд. — А сейчас, с вашего позволения, я хотел бы задать один вопросик и вам лично. Это касается убийства Джона Форда, — слащавым и вкрадчивым тоном добавил он.

— Слушаю вас.

— Мисс Лэнетт — это единственное звено, что связывает вас с этим делом?

Стивенс даже вздрогнул. «Нет, нет, — мелькнула у него мысль — Не будет же он пытаться вынуждать меня признать, что даже сама мысль о подобном могла прийти нам в голову».

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно спросил он.

— Никто другой не вступал с вами в контакт по этому поводу?

— Еще нет. Может, вы кому-нибудь порекомендовали это сделать?

На том конце провода явно зубоскалили:

— Ну уж нет! Послушайте, Стивенс, поставим вопрос ребром. Кого-то осудят за убийство этого негра… Сдается мне, что этот «кто-то» — крупная дичь. И у меня есть все основания полагать, что убийца встревожен, и он вполне мог бы нанять адвоката.

Стивенс неприязненно бросил:

— Так вы уже знаете, кто он? Я правильно вас понял?

— Вот именно… Думаю, что нам известен убийца. Проблема лишь в том, чтобы найти улики и выяснить мотив. Не говорю о ряде других обстоятельств, о которых я предпочитаю умолчать. Так что, Стивенс, доставьте сюда эту дамочку сегодня утром, и все устроится наилучшим образом. До свидания.

Стивенс, положив трубку, стал тут же набирать номер Большого Дома, но затем передумал. «Лучше, — решил он, — подождать встречи с Холандом. Тогда разговор с Таннехиллом будет предметнее».

В этот момент появилась Мистра.

— Воспользуемся моей машиной, — весело прощебетала она. — Сегодня я буду вашим личным водителем и готова доставить вас в любое угодное вам место.

У нее был «кадиллак» цвета ликера «шартрез», с открывавшимся верхом. Стивенс пришел в восторг от блеска его хромированных деталей. Пока они выбирались на шоссе, он поглядывал на профиль Мистры и размышлял: «Подумать только, каких-то пять лет назад она была всего лишь секретаршей. А теперь… Да, нелегко будет объяснить эту метаморфозу».

По прибытии в здание суда их сразу же провели в кабинет Холанда. Тот поднялся из-за стола и уставился на Мистру. Он разглядел ее во всех подробностях — от элегантной обуви до модной шляпки, не забыв по пути остановить взгляд на норковом манто. Его лицо озарилось полной удовлетворения улыбкой. Затем выражение сменилось, и он грубо рявкнул:

— Мисс Лэнетт, были ли вы любовницей Ньютона Таннехилла?

Мистру, казалось, поначалу это удивило, потом вопрос представился ей забавным.

— Нет! — твердо заявила она.

— В таком случае, — с мрачным видом продолжал Холанд, — как вы можете объяснить тот факт, что за все время работы у него вы получали по двенадцать тысяч долларов в месяц, что составляет сто сорок четыре тысячи долларов в год, и так в течение пяти лет. Вы должны согласиться, что это — весьма солидная сумма для секретарши, которую поначалу наняли для того, чтобы составить каталог предметов искусства…

Стивенс повернулся в пол-оборота, чтобы уловить реакцию Мистры. Пораженный приведенными данными, он подумал: «Вот именно, как объяснить этакое?» Спокойствие покинуло его. Конечно, абстрактно он знал, что члены группы пользовались плодами далеко ушедшей вперед науки и были людьми состоятельными. Но сейчас, когда речь зашла о конкретных цифрах, это заставило его призадуматься. И он так далеко унесся в своих мыслях, что голос Холанда доносился до него, словно из какого-то далекого далека. А тот настырно развивал свой тезис:

— …убежден, что мисс Лэнетт поймет: она обязана тесно сотрудничать с правосудием… Уверен, что ей и в голову не приходило, что, начавшись однажды как простой обман, все это в один прекрасный день выльется в убийство… Разумеется, она понимает, к чему я клоню. Не так ли, мисс Лэнетт?

Но та совершенно хладнокровно покачала головой:

— Даже не догадываюсь, что вы имеете в виду, на этот счет у меня нет ни малейшего понятия. Отвергаю все обвинения и инсинуации, какой бы характер они ни носили. Мне ничего не известно о смерти Джона Форда.

Холанду, похоже, не терпелось.

— Да ладно вам, мисс Лэнетт. Лучше должным образом вникните в свое положение. Я пока что расположен вести с вами дело на дружеской ноге. Готов пойти на то, чтобы против вас не выдвигалось никаких обвинений, поскольку вы выступали, скажем так, на второстепенных ролях как до, так и после известных событий в этой криминальной комбинации, закономерно приведшей к убийству.

Стивенс счел, что пора вмешаться и ему.

— Чего именно вы добиваетесь от мисс Лэнетт? А относительно ваших вопросов, хотелось бы уточнить одно обстоятельство: как умер Ньютон Таннехилл?

Холанд с сарказмом метнул взгляд на Мистру.

— Да, да, мисс Лэнетт, — засуетился он, — укажите нам причину его смерти.

Мистра чуть заметно нервно дернулась, но ответила совершенно невозмутимо:

— У него был сердечный приступ. Доктор Лас Сьенгуас сможет вам это объяснить лучше, чем я. Именно он осматривал тело и давал заключение, в то время как мы готовились к похоронам. Раз он так сказал, я считаю, что так оно и было. Кстати, это указано и в свидетельстве о смерти, выданном в Нью-Йорке.

— Ах да, — игриво подхватил Холанд, — верно, свидетельство о смерти, выданное в штате Нью-Йорк. Только знает ли кто-нибудь, где оно? И вообще, видел ли кто-то этот документ? — Он махнул рукой. — Да будет вам, оставим пока этот вопрос в стороне. Мисс Лэнетт, вы не возражаете против встречи с Артуром Таннехиллом, наследником?

Мистра после секундного колебания ледяным тоном произнесла:

— Не имею ни малейшего желания его видеть.

Холанд привстал.

— Не может ли так быть, — громогласно вопросил он, — что это ваше нежелание лично увидеть его как-то связано с тем фактом, что сегодня утром, открыв могилу Ньютона Таннехилла, мы обнаружили его гроб пустым?

Он обошел вокруг стола и все с той же язвительностью закончил:

— Если вы соблаговолите согласиться, то мы немедленно отправляемся в Большой Дом, и я вас представлю мистеру Артуру Таннехиллу. Что на это скажете?

Стивенс поспешил вступить в разговор:

— Я сейчас же позвоню мистеру Таннехиллу и поставлю его в известность о сложившейся ситуации.

Холанд буквально испепелил его взглядом.

— Ну уж нет, ни о чем вы его предупреждать не будете. Я хочу, чтобы это произошло неожиданно для него.

Стивенс с неподдельным гневом воскликнул:

— Ничего более невероятного в жизни не видел! Вы отдаете себе отчет в том, на что идете?

— Еще никогда я не был столь уверен!

Стивенс напряженным тоном бросил:

— Ради бога, одумайтесь! Неужели вы намерены обходиться столь бесцеремонным образом с Таннехиллом? А что скажете об отпечатках пальцев? Их же наверняка можно сверить и быстренько свернуть всю эту историю…

Но едва эти слова сорвались у него с языка, как адвокат пожалел об этом. Ведь если Мистра сказала правду, то отпечатки пальцев у дяди и его племянника окажутся одинаковыми. Но, с другой стороны, представлялось совершенно невероятным, чтобы они даже не подумали о такой возможности. А если они приняли меры, то было маловероятно, чтобы этот вопрос имел какое-то значение.

Холанд ответил:

— Мы сделали все необходимое в этом плане, пойдя обычным путем. Но выяснилось, что нигде нет ни одного документа с отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. А поскольку закон признает только официальные отпечатки, то вопрос для нас оказался закрытым.

Стивенс так и не смог разобраться, испытал ли он от этого известия облегчение или нет.

— В любом случае, — примирительно заявил он, — дайте мне возможность позвонить мистеру Таннехиллу и договориться о встрече. Уверен, что это дело можно решить, не прибегая к никому не нужным силовым приемам.

Холанд отрицательно мотнул головой.

— К черту все ваши предложения! Все равны перед законом. Никакого фаворитизма. Вы пойдете с нами или предпочтете, чтобы я распорядился задержать вас здесь до тех пор, пока мы с мисс Лэнетт не прибудем в Большой Дом?

Стивенс уступил. Спустя пару минут, когда они спускались по лестнице, он подумал: «И все это из-за того, что когда-то Холанда выгнали с работы у Таннехилла. Теперь он постарается взять реванш».

Глава 12

В Большом Доме был всего один этаж, но все равно, венчая вершину холма, он выглядел как величественнее сооружение. За истекшие века его неоднократно переделывали внутри, но внешний вид оставался неизменным.

Круто обогнув небольшую рощицу, машина сразу выскочила к лестнице, о монументальности которой Стивенс как-то уже позабыл. Ведь при взгляде на Дом снизу ее скрывали плотные ряды деревьев. Лестница занимала весь фасад здания — порядка тридцати ярдов — и вела к широкой террасе, куда выходила двустворчатая дверь С рамами из толстого стекла.

Как и сам Дом, лестница была сработана из серовато-белого мрамора. Наверх вели двадцать пять ступенек.

Они поднялись по ним, и Холанд позвонил в дверь. Пока они ожидали, Стивенс прохаживался по террасе, мысленно вопрошая себя, возможно ли, чтобы тысячу лет тому назад женщина — живущая и поныне! — разгуливала здесь, наслаждаясь свежестью ласкового ветерка, долетавшего с того же самого древнего океана? В те времена этот регион звали иначе, не как сегодня — Калифорния. То была эпоха до нашествия ацтеков и даже полумифических толтеков. Его охватили внезапная грусть, горячее желание приобщиться к вечности и отвращение при мысли о неизбежной старости и конечной смерти, в то время как красавец-Дом будет по-прежнему нести свою вечную вахту.

Он всмотрелся в мраморные плиты. Там и сям по краям были отбиты мелкие кусочки. Он подобрал два-три осколка и положил в карман, намереваясь отдать их на химический анализ.

Обернувшись, он встретился глазами с Мистрой, которая явно забавлялась, наблюдая за ним. Холанд вновь и вновь нажимал на кнопку звонка. Наконец дверь приоткрылась и Стивенс услышал голос Таннехилла. Он поспешно вышел вперед и обратился к боссу:

— Мистер Таннехилл, я хотел предупредить вас об этом визите, но мне угрожали арестом, если я это сделаю.

Таннехилл смотрел на него, насупив брови.

— Входите, — произнес он. — Я отдыхал после обеда, а прислуги у меня пока еще нет. Сюда, пожалуйста…

Они вошли в громадный вестибюль. В глубине виднелась лестница, которая вела в подвальные помещения. С дюжину дубовых дверей справа и слева обозначали комнаты. Когда они проходили в ближайшую из них, Стивенс сумел незаметно шепнуть Таннехиллу:

— Плохи дела.

— Я этого и ожидал.

Они уселись в гостиной, Таннехилл остался стоять, устремив взгляд на Мистру.

— Ага, — проронил он, — так это вы, значит, были секретарем моего дяди. Мистра Лэнетт… Та самая молодая женщина, которая без всякого предупреждения, как раз накануне моего приезда, уволилась. Зачем вы это сделали?

Холанд оборвал его:

— Думаю, что могу объяснить ее поступок. На мой взгляд, есть определенные основания полагать, что мисс Лэнетт была любовницей… э-э-э… вашего дяди… Но недавно, пару лет тому назад, он порвал с ней… И единственной для нее возможностью отомстить… вашему дяде была эта попытка насолить вам.

Таннехилл махнул рукой.

— Хватит заниматься этой историей. Вы вскрыли могилу?

— Да.

— И что обнаружили?

— Пустой гроб.

— Вы собираетесь выдвинуть против меня обвинение в убийстве?

— Естественно, — отозвался Холанд. — Да, я непременно это сделаю.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Таннехилл.

Но Стивенс подметил, что его босс побледнел. Возникла пауза. Стивенс хранил молчание. Он не считал, что, форсируя события, Таннехилл допустил ошибку. Никто лучше его не представлял, насколько сейчас взбешен Холанд, которого не могло не поразить то, как одним махом были расстроены все его планы.

Таннехилл тем временем проковылял до кресла и тяжело опустился в него. Холанд подался вперед и, взглянув на Мистру, спросил:

— Ну что, мисс Лэнетт, вы намерены начать разговор?..

Таннехилл поднял на него глаза. Его щеки слегка порозовели.

— Я хотел бы задать несколько вопросов мисс Лэнетт, — начал он.

Но Холанд грубо отрезал:

— Вы сможете это сделать в суде у стойки для свидетелей. А все, что мне сейчас от нее нужно, это…

Но тут вмешался Стивенс. Он, чуть не взвизгнув, потребовал:

— Холанд, сначала четко и ясно изложите мне характер ваших обвинений в адрес мистера Таннехилла! Собираетесь ли вы обвинить его сразу в двух убийствах — своего дяди и Джона Форда? Или же речь идет только о последнем?

Следователь на минуту задумался.

— Обвинение мы сформулируем в момент ареста.

— На мой взгляд, — наступал Стивенс, — мотивы, которыми руководствуется бывший управляющий имуществом Таннехиллов, будут дурно для него истолкованы, если он в качестве следователя выдвинет обвинение против своего прежнего работодателя. Вы действительно готовы пойти на такой риск?

Было, однако, очевидно, что Холанд не из тех людей, которые чрезмерно обеспокоены чужими оценками своих поступков.

— Понятное дело, — парировал он, — арест состоится лишь тогда, когда против мистера Таннехилла будет собрано достаточное количество улик. В настоящее время мы работаем в клинике, где он проходил курс лечения, — проверяем, что там приключилось с ним третьего мая. Параллельно идет сбор материалов еще по двум-трем направлениям. Во всяком случае я официально предупреждаю мистера Таннехилла, что ему лучше пока воздержаться от выезда из города.

Таннехилл встал. Разговор, казалось, утомил его.

— Представляется, — сухо заметил он, — что мистер Холанд совершает ошибку, пытаясь удовлетворить свое честолюбие без поддержки… местных финансовых кругов, которую, я уверен в этом, он мог иметь, иди он верным путем. Во всяком случае могу заявить ему следующее: если он предпочитает сломать себе шею, выдвигая против меня это смехотворное обвинение, то ввяжется в схватку, где будут позволительны все приемы борьбы. А теперь до свидания, мистер Холанд… Думаю, мы еще встретимся…

Холанд, ерничая, наклонил голову:

— О, я уверен в этом! — Поднявшись, он обронил: — Вы идете, мисс Лэнетт?

Мистра обернулась к Стивенсу:

— Я подброшу его и вернусь за вами.

Ответа адвоката она дожидаться не стала и вышла вместе со следователем. Стивенс заметил, что Таннехилл наблюдал за ним. Как только закрылась дверь, он обратился к адвокату:

— Что вы хотели сказать, когда упомянули о Холанде как о бывшем управляющем?

Стивенс объяснил ему. Тот, помолчав, сказал:

— Люди, как правило, не любят, когда у них возникает чувство, что их покупают. Но не удивляйтесь, если я вдруг попытаюсь поманить Холанда, сделав вид, что не буду противиться его возвращению на прежнее место. Поймите меня правильно: этого на самом деле не состоится. После того, что произошло, ни я, ни Холанд доверять друг другу, естественно, больше не сможем. И все же перспектива вновь отхватить лакомый кусочек в смысле заработка может в известной мере повлиять на него позитивно, хотя от предложения, сделанного слишком откровенно, он будет вынужден отказаться.

Стивенс предпочел смолчать. В душе он отнюдь не был уверен, что Холанд отклонит подобный вариант, даже в столь неприкрытой форме. Он спокойно спросил:

— Мистер Таннехилл, как вы думаете, какие причины могли бы побудить человека притвориться мертвым — а значит, уплатить крупную сумму налога на наследство, — чтобы затем вновь вступить во владение своим же состоянием, выдав себя за собственного племянника?

— Не городите чепуху! Хотя, должен признаться, кое-какие мысли на этот счет бродят в моей голове, и я прекрасно понимаю ваше желание выяснить, что же я думаю относительно всего этого. Мне представляется вполне очевидным, что меня положили в гроб и похоронили потому, что тело моего дяди имело такой вид, в каком выставлять его перед публикой оказалось невозможным. Какое иное логическое объяснение можно было бы найти? И всю эту комбинацию затеяли те, кто убил его. Тот, кто решился на этот шаг, был крайне заинтересован в том, чтобы дядю похоронили законно и так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о возможном убийстве. Именно поэтому пошли на то, чтобы похитить меня из клиники в тот момент, когда я находился без сознания, и подменить труп моего дяди. Должно быть, мы были очень похожи. Исходили из того, что, находясь в подобном состоянии, я ничего не осознаю и никогда не смогу что-либо вспомнить.

Это была чертовски правдоподобная версия. Стивенс осторожно заметил:

— Можно было бы попытаться направить ход всего расследования как раз в таком русле. Дело стоящее.

Таннехилл, однако, продолжал оставаться мрачнее тучи.

— Как следует воспринимать мисс Лэнетт? — вместо ответа спросил он.

Адвокат отозвался нерешительно:

— В качестве секретаря вашего дяди она, несомненно, фигурировала бы в роли основного свидетеля. Но меня беспокоит не столько то, что она могла бы в этом случае сказать, сколько то, что могло бы всплыть в отношении ее положения в Доме, бросающегося в глаза богатства и других вещей подобного рода…

— Понимаю, — задумчиво произнес Таннехилл.

— Извините меня за прямоту. Но обстановка складывается явно не в вашу пользу.

Хозяин Большого Дома, по-прежнему озабоченный и настороженный, заговорил вновь:

— Кажется, я знаю, чего добивается эта мисс Лэнетт, и, если понадобится, пойду на это. Хотелось бы, чтобы вы, Стивенс, крепко уяснили себе, что нет ничего такого, к чему я не был бы готов. Изучая историю моего рода, я понял, что попавший в отчаянное положение, но не растерявшийся человек в условиях кризиса не должен ничем ограничивать свои действия.

Стивенс невольно подумал: «Интересно, какие же книги он прочитал о своей семье и о Большом Доме?» Но уточнять не стал. Послышался шум едущего по аллее к подъезду автомобиля. Адвокат поспешил суммировать их беседу:

— Мистер Таннехилл, в моем представлении главное в данный момент — избежать ареста. В этих целях, как мне думается, было бы оправданным основную ставку сделать на то уважение, которым пользуется семья Таннехиллов в Альмиранте. Я рассчитываю, что газеты примут вашу сторону и не станут печатать ничего, идущего вам во вред. Но для этого, по моему мнению, их следует предупредить о складывающейся ситуации, причем сделать это надо нам самим.

Таннехилл выслушал Стивенса с явным неудовольствием и нехотя уточнил:

— Вы полагаете, что такие акции не преждевременны?

— Я намерен также нанести визиты судьям Портеру и Адамсу. У меня такое впечатление, что они не в курсе того, что плетет Холанд.

Сам Стивенс верил в то, что говорил, лишь наполовину. Он допускал, что члены группы, если их брать в целом, не знали, что затевалось против них. Но в этом вопросе нельзя было доверять Мистре. Ее предубеждение против Таннехилла могло побудить ее и пальцем не пошевелить ради его спасения. К тому же она вынашивала свои собственные планы.

Таннехилл протянул ему руку:

— В сущности, Стивенс, ваша идея начинает мне нравиться все больше и больше.

— Если все повернется худо, то наилучшей для вас защитой было бы самому разоблачить убийцу. Я позвоню, как только появится что-либо новенькое.

Выйдя на террасу, он увидел внизу роскошную машину Мистры. Над головой сияло чистое небо, Тихий океан своими искрившимися на солнце волнами походил на громадное скопление драгоценностей, обращенных в жидкое состояние. Дома в раскинувшемся внизу городе, казалось, запахнулись в шубку из пышной зелени.

Мистра остановила «кадиллак» у подножия лестницы. Открыв дверцу, она крикнула:

— Скорее!

Встревоженный ее тоном и выражением лица, Стивенс быстро занял место рядом с ней, на ходу спрашивая:

— Что стряслось?

Не ответив, она рванула с места. Нажала на кнопку, и откидная крыша автоматически стала на место, а дверные стекла поднялись из пазов.

Спустившись по главной аллее, она, вместо того чтобы выехать на шоссе, объехала вокруг кучки деревьев и свернула на узкую мощеную дорогу, спускавшуюся вниз между двумя рядами живых изгородей. Скорость машины настолько возросла, что Стивенс не удержался от возгласа:

— Мистра, ради бога! Что вы делаете?

Ярдов через пятьдесят дорога внезапно обрывалась, казалось, прямо на краю берегового утеса. Ошеломленный и всерьез обеспокоенный Стивенс повернул голову к Мистре. Он увидел, что ее рот и нос были закрыты какой-то прозрачной полумаской. Одновременно Стивенс уловил появившийся в салоне машины странный запах.

Газ!

С уже замутненным сознанием он потянулся к ручному тормозу, но голова слегка задела приборный щиток. Какое-то мгновение его разум еще что-то воспринимал, потом погрузился в кромешную тьму.

Глава 13

Стивенс поморгал и услышал, как Мистра обращается к нему:

— …Можете позвонить мистеру Таннехиллу, если хотите его предупредить.

Слова ему показались лишенными всякого смысла. В памяти молнией промелькнуло воспоминание о катастрофическом положении машины, стремительно скатывавшейся к краю обрыва, и он инстинктивно вновь потянулся к ручному тормозу.

Но никакого тормоза не существовало.

Оторопев, адвокат огляделся и увидел, что находится в апартаментах Мистры. По правую сторону — бар, слева — коридор, который вел к спальням. В окно неудержимым потоком вливалось буйное солнце. В углу мурлыкало радио, а Мистра, которая в момент, когда он пришел в себя, должно быть, находилась около бара, вдруг оказалась перед ним с двумя наполненными бокалами.

Взглянув на Стивенса, она промолвила:

— Уверяю вас, вы вполне можете позвонить прямо отсюда. Через систему реле телефон связан с городской сетью.

Стивенс взглянул на аппарат, потом обхватил руками голову, не в силах понять, о чем это она толкует. Одновременно он силился уразуметь, что с ним произошло. Но в голове неизменно возникала одна и та же картина: машина мчится на полной скорости к пропасти, а он безуспешно пытается остановить этот смертельный полет… Затем…

Затем — пробуждение здесь.

Он прокурорским оком взглянул на Мистру:

— Чем это вы воспользовались, чтобы лишить меня сознания?

Она усмехнулась.

— Извините. Но, с одной стороны, у меня совсем не было времени пускаться с вами в объяснения, а с другой — я подумала, что вы можете оказать мне помощь в той борьбе, что я веду.

Он раздраженно фыркнул:

— Если мне не изменяет память, вы должны были отвезти Холанда к его месту работы, а…

Она не дала ему договорить:

— Я установила контакт с группой. Объяснила им, что замыслил Холанд. Было решено, что главное — это замять все дело! Соответствующее давление на Холанда будет оказано. Но у нас нет уверенности, что оно возымеет действие.

Стивенс подумал о всех самых влиятельных в городе лицах, которых он причислял к членам группы и кто мог бы воздействовать на следователя. Он отрывисто спросил:

— А почему, собственно, это может не сработать?

Мистра покачала головой.

— Дорогой мой, вы не понимаете сути. У Холанда проснулись политические амбиции. Если его друзья слишком сильно надавят на него, он способен развернуться и против них. Однажды в нашей истории так уже бывало, и мы на несколько лет утратили контроль над городом. И не желаем, чтобы это повторилось.

Стивенс поинтересовался:

— Что намерена предпринять группа?

— Ясное дело, сначала попытаются отговорить Холанда. В случае неудачи решено не мешать ему действовать, как он хочет. Но тогда, естественно, будет сделано все, чтобы поломать его карьеру.

— Вы имеете в виду, что ему позволят арестовать Таннехилла? Весьма сожалею, но что касается меня, то я сделаю все, чтобы не допустить этого.

— Почему?

— Не могу не думать о том, — спокойно нанес удар Стивенс, — что женщина, напичкавшая Таннехилла наркотическими снадобьями, возможно, не слишком близко к сердцу принимает его интересы. А если и вся группа его ненавидит, то операция, не исключаю, будет скорее походить не на его вызволение из беды, а на некое легальное линчевание. Так вот, я в такие игры не играю.

— Группа может и не любить его, — возразила Мистра, — но этот никак не повлияло на принятое ею решение. Все ее члены согласны, что смена собственника в нынешних условиях обернулась бы возникновением чрезмерных осложнений. В семье нет наследника. Может статься, что мы вообще потеряем Дом. Я сразу почувствовала, что должна воспользоваться этим случаем, чтобы отговорить группу от намерения покинуть Землю, но пошла на это без всякого удовольствия.

— Есть нечто, что мне трудно понять. Вы допускаете, что вся группа искренне хочет замять это дело. Но в состоянии ли вы поклясться, что она не планирует пожертвовать Таннехиллом?

Мистра ответила, не задумываясь:

— Поклясться не могу. Но, зная их такими, какие они есть, верю в это.

Стивенс не мог не признать, что ответила она вполне искренне. Конечно, Мистра не могла выступать гарантом в отношении каждого члена группы, чьи тайные намерения знала разве что только телепатка.

— На мой взгляд, — продолжил он, — нам следовало бы в любом случае избежать скандальной и шумной формы ареста. Полагаю, что вполне можно было бы устроить так, чтобы Таннехилл явился со своим адвокатом и тут же был освобожден под залог. Нет никаких заслуживающих внимания причин для того, чтобы Холанд вел это дело так, как ему заблагорассудится.

— Тогда лучше будет, если вы все же позвоните Таннехиллу. На Холанда уже начали давить со всех сторон. Но если он отреагирует так, как мы допускаем, то через час он все равно выпишет ордер на арест.

— Что? — вскинулся Стивенс.

Он рывком поднялся и уже через минуту разговаривал с Таннехиллом по телефону. Он объяснил ему, как развивается ситуация, не раскрывая источников информации, и изложил свой план. В заключение он сказал:

— Вам надо, порывшись в вашей собственности, отыскать какой-нибудь автомобиль, который не бросался бы в глаза. Если сможете, выходите из машины без трости, и позаботьтесь об усах… Мы могли бы встретиться в известном вам месте и действовать так, как я предложил.

Таннехилл воспринял его план с полным спокойствием.

— Дельный совет, Стивенс. Я поступлю в соответствии с. вашими рекомендациями.

Стивенс, облегченно вздохнув, повесил трубку. Мистра самым естественным тоном предложила ему:

— А теперь не хотите ли взглянуть в окно?

— Это еще зачем? — удивился адвокат.

Он нахмурился, заподозрив что-то неладное. Жалюзи были подняты, жаркие лучи солнца заливали всю комнату. Он приблизился к окну, заглянул в него и покачнулся, почувствовав, что пол уходит из-под ног, несмотря на смутное подозрение, уже охватившее его до этого.

— О боже мой! — пролепетал он.

Небо было угольно-черным. А под ними простиралась необъятная бездна.

Несколько оправившись, он взглянул еще раз. Проплывавшая под ними Земля выглядела бесформенной и какой-то нереальной глыбой. Но ее кривизна была заметна. Ему сразу припомнились фотографии и фильмы, сделанные с ракет и искусственных спутников: какой фантастической казалась на них та причудливая картина, которая развернулась сейчас перед ним.

Стивенс отошел от окна, прошел мимо Мистры, а затем со всех ног бросился в коридор, который вел в библиотеку. Металлическая дверь наверху лестницы была теперь открыта. Он вскарабкался по ступенькам и вступил в то, что, без всякого сомнения, было командной рубкой космолета. К полу были привинчены четыре кресла, пульт усеян всевозможными приборами и телеэкранами. На одном из них отображалась Земля. Специальные «окна» обеспечивали круговой обзор.

Космолет, казалось, парил. Не было никакого ощущения движения, никакого шума двигателя. Стивенс уселся в одно из кресел. «Так, значит, — мелькнуло в голове, — вся ее квартира — не что иное, как космолет! А купол, возвышавшийся над Уолдорф Армз, — его ангар. И она вовсе не насмехалась тогда надо мной…» Он удивился, как долго «созревал», чтобы всерьез воспринять подобные мысли. Понадобилось воочию убедиться самому, чтобы согласиться с их реальностью.

Теперь он вспомнил и о ее намерении атаковать Лориллию. Размеренным шагом он вернулся в гостиную. Мистра сидела на диване, бокалы стояли на столике. Она испытующе взглянула на него.

— Ну и как, все еще не хотите помочь мне?

— Не могу.

— Почему же?

Ему очень хотелось подкрепить свою позицию убедительными доводами, но они почему-то не приходили на ум. Поэтому он в конце концов проворчал:

— Откуда у вас эта уверенность, что вы нуждаетесь во мне?

Она тут же ответила:

— Теоретически все запрограммировано в автоматическом режиме так, чтобы я была в силах выполнить задуманное в одиночку. Но на практике мне будет трудно одной справиться с защитным огнем противника.

— Вам придется спускаться так низко?

— Да. На очень короткое время мы окажемся в поле досягаемости самой мощной ПВО в мире. Космолет не создавали для ведения войны. Поэтому-то другие члены группы и оставили его в моем распоряжении, прямо заявив мне об этом сегодня. Они полагают, что никто не рискнет пойти на верную смерть.

— А вы, значит, рискнете…

— Да, Эллисон. Так надо. Другого пути не существует…

Он хотелей возразить, но не нашел нужных аргументов и просто сказал:

— Но к чему такая спешка?

— Я получила сведения решающего характера. Нападение на Соединенные Штаты назначено на октябрь вместо первоначального срока — январь следующего года…

— Но ведь еще целых восемь месяцев…

— Вы не схватываете ситуацию. Те бомбы, которые намечены к использованию, пока еще складированы в одном месте, но теперь они их рассредоточат. Вы должны мне поверить… Помогите мне! Эллисон, это — условие вашего приобщения к Большому Дому…

Предложение было слишком неожиданным, чтобы он мог с ходу осознать всю его значимость. Но где-то в глубине души он признавался сам себе, что должен был ожидать нечто подобное со стороны Мистры. Ведь с учетом всего того, что ему уже было известно, для группы оставался один выход из двух: либо принять его в свои ряды, либо уничтожить.

Осознав подобную альтернативу, он внутренне напрягся. Но тот факт, что Мистра сама находилась в опасности, обесценивал ее предложение Поэтому он довольно уныло пробубнил:

— Сомневаюсь, что вам одной по силам открыть мне допуск в Большой Дом.

— А я считаю, что это реально, — отозвалась Мистра, но не глядя на него. — Дорогой мой, столь долгая жизнь не обходится без черных периодов. Порой задаешься вопросом: что все это значит? Куда ведет? Я когда-то играла с ребятишками. Девяносто лет спустя никого из них уже не было в живых, а меня время совсем не затронуло. Это трудно вынести, смею вас заверить. Некоторые из нас встали на позиции цинизма и бесчувственности, отгородившись этим, как щитом, от жестокости циклов обычной жизни. Какое-то время и я придерживалась этих взглядов. Жила только настоящим моментом. У меня было бесчисленное количество любовников, которых я бросала, как только они начинали стариться. И наоборот, была такая эпоха, когда я жила, словно монашка. Потом наступила реакция на это состояние. Понемногу я выработала более здоровую философию жизни — долгой жизни. Любопытно, что она опирается на простые истины, на понятия добра и разумности, на признание необходимости достижения тонкого равновесия между душой и телом и на другие принципы, которые кажутся более банальными, чем являются таковыми на самом деле. Но я пришла к мысли, что у женщины есть одна потребность, важнее которой для нее ничего нет, но именно ее-то я так и не позволила себе удовлетворить. Угадайте, какая?

Стивенс взглянул на нее, тронутый необычными для голоса Мистры теплотой и серьезностью. Внезапно он понял, что она хотела сказать.

— У вас никогда не было детей, верно?

— Это закон группы: никакого потомства. Когда-то, очень давно, кое у кого оно все же появилось Детей пристраивали куда-нибудь подальше И я считала, что так оно и должно быть. А сейчас — нет. Вот уже десять лет как я ищу мужчину, который мог бы стать отцом моих детей Эллисон, неужели вы еще не догадались, что мой выбор сделан, что мне хотелось бы, чтобы это были вы?

Произнося эти слова, она мягко накрыла своими пальчиками его кисть. Его словно пронзило током. Он схватил ее руку, сжал и чувственно поцеловал.

— Но почему я? — глухо выдавил он.

— Знаю, что я несколько излишне холодна, немного «синий чулок», Эллисон, но у меня нет больше времени, чтобы объяснить вам все, что я чувствую, и надо что-то предпринять, чтобы спасти Землю. Искренне верю, что испытываю к вам свою первую настоящую любовь, такую, какую не встречала еще никогда в своей долгой жизни.

Ее голос звучал заманчиво и сладко. Он привлек Мистру к себе, не убежденный, однако, до конца в ее искренности. Но она с такой страстью прижалась к нему, что все его сомнения мигом улетучились.

— Мистра, — прошептал он, — вы божественно прекрасны.

— И не забудьте, что это гарантировано навечно…

Это-то он и упустил. Но отогнал эту мысль прочь.

— Вы говорили, — упрямо настаивал он, — что хотели бы подарить этому миру новую человеческую жизнь. А подумали ли вы о тех тысячах жизней, которые отнимете, осуществив нападение на Лориллию?

Она отстранилась.

— Разве я не показывала вам обращение, которое прозвучит в эфире перед атакой?

— Но вы же прекрасно знаете, что от него не будет никакого проку.

Она склонилась к нему.

— Эллисон, удар должен быть нанесен, невзирая ни на какие потенциальные жертвы. И вы должны мне помочь… Вы не можете упустить такой шанс: войти в Дом, обретя нашу любовь.

Казалось, он заколебался на какое-то мгновение, но затем мотнул головой:

— Весьма сожалею, дорогая… Я бы ради вас отдал почти все, но…

И он бессильно развел руками.

— Но вам ничего не надо отдавать…

Стивенс ответил не сразу, однако решение уже принял. Если он сделает этот шаг, то эмоционально потеряет свободу. Он совершенно отчетливо понял, что эта женщина его полностью закрутит и подавит и что он не будет даже испытывать желания как-то высвободиться из-под ее влияния. Надо было решаться сейчас — идти вперед или отступить.

Он не осуждал ее. Она твердо верила в свою миссию. Но то была проблема, которая касалась и его непосредственно. На заводах, что она намеревалась подвергнуть бомбардировке, работали тысячи людей. И они останутся на своих местах, несмотря ни на какие ее предупреждения. Он, Стивенс, не мог помогать ей в этом деле, которое ставило под угрозу столько жизней. Он, запинаясь, изложил ей свои резоны. Адвокат чувствовал себя при этом в несколько глупом положении, как если бы ему вдруг в какой-то степени недостало мужского начала. Но он ничуть не сомневался в справедливости приводимых им доводов. Один мужчина плюс одна женщина не могли развязывать войну против целой нации.

Когда он закончил свои объяснения, она задумчиво произнесла:

— Я доставлю вас обратно в Альмиранте, как только стемнеет.

Глава 14

Ночь была темной, хоть выколи глаз, и, не считая шума от резвившегося в ветвях деревьев океанского бриза, все на кладбище было спокойно. Прождав Таннехилла более часа, Мистра потянулась на сиденье машины и тихо промолвила:

— Может, его по пути задержала полиция…

Стивенс ничего не ответил, но про себя подумал, что это не исключалось. Распорядившись арестовать Таннехилла менее чем через час после того, как он вернулся в кабинет, Холанд ступил на путь, на котором ему уже не было обратного хода.

Еще через полчаса, как раз перед полуночью, Мистра заговорила снова:

— Я бы могла остаться здесь. А вы сходили бы и позвонили в полицию, выяснив, задержала она его или нет…

— Еще не время… Он мог задержаться по тысяче различных причин.

Опять воцарилась тишина. Стивенс предложил Таннехиллу кладбище для встречи потому, что это было хорошо знакомое обоим место Через какое-то время молчание нарушил он:

— Я много размышлял по поводу вашей группы Были ли в прошлом серьезные стычки между ее членами?

— Нет, с тех пор, как мы ввели в ее состав две сотни лет тому назад телепата.

— Меня удивляет тот факт, что лишь она одна может читать мысли. Я-то полагал, что долгая жизнь легко приводит к телепатии…

— Нет, это не так. Как-то один из членов группы повстречал в Европе семью, предрасположенную к этому дару. Мы проводили испытания с ней в течение двух поколений В конце концов остановились на девочке…

— Вы приняли это решение… единодушно?

— Что вы под этим подразумеваете?

— Не знаю…

И это соответствовало действительности. Он пытался собрать воедино элементы, каждый из которых сам по себе был необъясним. Почему ему навязали этот визит в подземелье? И кто был тот человек, что доставил его туда? Возникала и масса других вопросов. Тот факт, что телепатка не обнаружила убийцу, вроде бы указывал на то, что преступник не входил в группу. Но не было ли способа скрывать от неё некоторые свои мысли? Возможно, это всего-навсего вопрос умственной дисциплины. Он уточнил свой предыдущий вопрос:

— Кто-нибудь из членов возражал против допуска телепата в группу?

Она ответила с легкой иронией:

— Да, все, за исключением того, кто обнаружил ее.

— И кто же это был?

— Таннехилл.

— Думаю, что он, контролируя Дом, был обречен на то, чтобы добиться своего в этом деле…

— Да, и у него были веские причины поступать таким образом. Таннехилл подозревал, что в группе назрело недовольство, и хотел, чтобы возможные заговорщики поняли, что у них нет ни малейшей надежды на успех.

— Кто противился дольше всех?

— О! Все происходило не совсем так, как вы себе представляете. Надо сказать, что большинство членов группы — люди скорее консервативного склада. Нам хотелось бы превратить Дом в подобие «Фонда», где все мы входили бы в Совет директоров. Но не имея возможности реализовать эту идею, мы предпочли в нормальных условиях оставить контроль за Таннехиллом. Даже недолюбливая его, мы четко представляем себе наше положение. В случае же появления нового хозяина Дома возник бы фактор неизвестности. Так что, как сами видите, ему не составляло такого уж большого труда убедить нас в том, что телепат окажет стабилизирующее влияние на положение дел в группе. Достаточно было спросить у тех, кто с норовом, а что, собственно говоря, они хотели бы скрыть от других, как оказалось, что все мы с поразительным единодушием проголосовали «за». Хотя, в сущности, не так уж это было удивительно.

— А предпринимались ли уже попытки перехватить контроль за Домом у Таннехилла? Я хочу сказать, до нынешнего дела…

— Не забывайте, что до него у Дома был уже другой хозяин. Думаю, что это можно назвать попыткой.

— Вы имеете в виду того таинственного верховного вождя, который жил в доме, когда в здешних краях появился Танекила? Удалось ли ему чего-нибудь добиться? Или, другими словами, смог ли он пользоваться омолаживающим эффектом Большого Дома?

— Да. И многие из нас вернулись вместе с ним. Стивенс даже дернулся от удивления.

— Вы тоже входили в их число? Так вы предшествовали Таннехиллу?

Она терпеливо разъяснила:

— Эллисон, вы, похоже, неспособны понять, насколько долго мы уже существуем. Я находилась на судне, пассажирам которого пришлось обороняться от взбунтовавшегося экипажа рабов-гребцов. Пассажиры одержали верх, но затем нас настигла буря, а никто из нас ничего не смыслил в навигационном деле. Нас отбросило, как я сейчас думаю, сначала к берегам Экваториальной Африки, а затем мы продрейфовали к Южной Америке. Полностью потеряв ориентировку, мы обогнули мыс Горн и поднялись к северу…

— Но что вы лично делали на борту этого судна? Куда вы направлялись?

Она чуть задержалась с ответом.

— Я была дочерью чиновника Римской Империи. А дело происходило в третьем веке.

— Неужели Дом настолько стар?

— О! Ему намного больше лет… Когда мы высадились в его окрестностях, всех мужчин с судна перебили местные туземцы. А они к тому времени жили здесь уже несколько веков.

— Но кто же соорудил этот Дом?

— Вот это-то нам и хотелось бы выяснить, — угрюмо проронила она. — Нам даже как-то пришло в голову, не вы ли это? Помните ту сцену?..

Стивенс на минуту замолк, но затем все же осмелился задать один мучивший его вопрос:

— Верховным вождем до появления Танекилы был Пили?

— Да, он.

— Как долго он состоит членом группы?

Она не ответила.

— Мистра!

— Надо подумать, — тихо произнесла она. — Подождите немного.

— Вас что, подвела память?

— Да нет!.. С ней как раз все в порядке. Но… что это? Тихо!

Она замолчала, потом, вздохнув, продолжила:

— Пили активно участвовал в тех экспериментах, которые мы проводили в целях выявления телепата. Он был в числе первых, кто поддержал Таннехилла в вопросе о необходимости ввести в состав группы наделенного такими способностями человека. Так что, как сами убедились, вы на ложном пути, дорогой мой.

— Если только, — заметил Стивенс, — он не нашел способа скрывать свои мысли от телепата.

— У него не то положение, чтобы что-то предпринять.

— Тем не менее он — управляющий всем состоянием Таннехиллов.

— Пост, конечно, важный, но решающего значения не имеет. Мы проявили большую осторожность в этой области. Не хочу вдаваться в детали, но одна из наших страховочных мер — создание в Альмиранте отдельного бюро во главе с другим управляющим. Когда-то его возглавлял Холанд, теперь вы, ну а до вас были другие липа.

— За что уволили Холанда?

— Он заметил, что подпись на документе двухсотлетней давности была идентична той, что стояла на одной из свежих деловых бумаг.

Стивенс рассмеялся, не скрывая иронии.

— Здорово получается: его заменили на человека, которому выложили всю правду!

— Это сделала я. Но никто и никогда еще не заявлял, что группа одобряет мой шаг. Эллисон, сейчас час ночи. Не хотите идти звонить, пойду я. Не желаю прозябать на кладбище всю ночь.

Стивенс с сожалением вышел из машины.

— Думаю, вы правы, — согласился он.

Адвокат склонился над дверцей, чтобы поцеловать ее. Сначала она откликнулась на его ласку пассивно, но затем обвила руками шею и крепко прижалась. Уходя, он посоветовал Мистре выйти из машины и дожидаться его в тени деревьев.

— Не беспокойтесь, — отозвалась она, — у меня с собой пистолет. И запомните: спасти Землю важнее всего на свете, включая наши собственные жизни.

Стивенс быстро зашагал прочь. Первый же встреченный им драгстор оказался закрытым. Второй — то же самое. Лишь без десяти два он наконец набрел в деловом квартале на заведение, открытое всю ночь. Он сейчас же набрал номер полиции. Ответ последовал краткий и однозначный: Таннехилл пока арестован не был.

Встревоженный Стивенс бросился к ближайшей стоянке такси и помчался ко входу на кладбище. Заплатив водителю, он пешком прошел по аллее до участка, закрепленного за семейством Таннехиллов. Но машины на месте не оказалось. Он подумал, что Мистра могла отъехать, и позвал:

— Мистра! Мистра!

Никакого ответа. Тишина. Стивенс слышал только стук своего сердца. Он поискал минут пятнадцать. Никаких следов ни Мистры, ни Таннехилла.

Адвокат покинул кладбище и на первом же подвернувшемся такси подъехал к дому молодой женщины. Но там ее не оказалось. В его бунгало тоже ни души. Теряя надежду, он отправился в Большой Дом, но там никого не было.

Тогда Стивенс спустился в гараж, вывел свою машину и устремился к Палмз-билдинг. Было уже полчетвертого утра. В холле горел один-единственный огонек перед клеткой лифта. Дверь в здание была заперта, но это не имело для него никакого значения: свои ключи были у него самого, у Пили и у привратника.

Стивенс вошел и остановился в нерешительности. Что он, в сущности, собрался здесь делать? На всякий случай он прихватил с собой пистолет. Но действительно ли он хотел, чтобы Пили узнал, что его подлинная личность для помощника больше не секрет? Нет, лучше пусть он не догадывается об этом. Однако в случае, если Мистру захватили…

Он бесшумно пересек вестибюль и по служебной лестнице поднялся на четвертый этаж. В офисе Мексиканской импортной компании было темно. Адвокат постоял перед дверью, прислушиваясь, потом спустился в подвальное помещение. Понадобилось всего несколько минут, чтобы задействовать механизм панели — фальшивой стены, — и он проник в подземелье. Лампа стояла там, где он ее оставил в прошлый раз. Он тщательно закрыл за собой вход. Стивенс считал, что в поисках Мистры в первую очередь следовало проверить это подземное царство, а потом уж пройтись — один за другим — по всем адресам членов группы, которых он выявил.

Адвокат пошел, все убыстряя шаг, по длинному и темному коридору. Быстро дошел до развилки, откуда начиналась более узкая галерея. Не колеблясь ни секунды, он свернул в нее и вскоре оказался у длинной металлической стены. На сей раз он обнаружил в ней отверстие, ведущее в туннель, также со стенами из какого-то металла. Стивенс инстинктивно отступил на шаг, погасил лампу и выждал некоторое время в этом плотном мраке. Шли минуты. Все тихо. Только тревожно стучало сердце.

Стивенс решился ступить в новую галерею и вскоре заметил впереди слабый свет. Он опять замер. Но терять драгоценное время было нельзя: ведь над Мистрой, возможно, нависла угроза. Он вновь зажег лампу и, держа наготове пистолет, двинулся вперед.

Вскоре он вошел в более широкий коридор, стенки которого, похоже, были сделаны из прозрачного стекла. В конце концов он добрался до громадного зала с потолком в виде купола. В углу, почти скрытая. за несколькими рядами ярко сверкавших стеклянных стеллажей виднелась испускавшая бледно-зеленое сияние сфера.

Растерявшийся Стивенс беспомощно огляделся. Он различал необычный, видимо, на грани восприятия, звук, вибрировавший и пронизывавший все насквозь. Возможно, он исходил от какого-то реагировавшего на его присутствие механизма. Все выглядело просто фантастическим и чуть ли не сверхъестественным.

Адвокат обратил внимание на то, что в этот зал стягивались и другие туннели, но сейчас ему было не до них. Он осторожно приблизился к сфере. Внутри что-то пульсировало, интенсивность свечения все время менялась. Стивенса отделяло всего несколько шагов от первого из стеклянных барьеров. Вдруг на поверхности сферы точно против того места, где он находился, высветился квадрат со стороной в два фута, который сначала принял молочный оттенок, а затем стал совсем белым. Адвокат пристально вгляделся в него. Вскоре в квадрате появилась картинка: возник большой шар, блестевший на черном фоне и усеянный точками-светлячками. Шар начал пухнуть на глазах, стали видны его отдельные части. Стивенс быстро распознал знакомые очертания Северной и Южной Америки, а также оконечность Иберийского полуострова.

Земля! Так, как она выглядит при подлете к ней звездолета! Вскоре планета заполнила экран целиком, появились дополнительные подробности. Стивенс различил Калифорнию, похожую на выброшенную в океан руку. До него вдруг дошло, что звездолет, с которого делались эти снимки, должно быть, по крайней мере частично потерял управление. Земля неумолимо приближалась. На него надвинулась горная гряда, часть океана. Затем… бум! Стало темно… Это зрелище было тем более впечатляющим, что все кадры прокручивались в полной тишине.

Стивенс догадался: «Вероятно, этот звездолет врезался в Землю несколько тысяч лет тому назад. Но кто его пассажиры?»

Постепенно на блестящей и вибрировавшей поверхности сферы стало формироваться другое изображение.

Два часа простоял Стивенс перед этим экраном… Информационные блоки повторялись по нескольку раз. Некоторые сцены потом прокручивались снова, как недвусмысленное пояснение к другим сообщениям. Понемногу сложилась целостная, вполне вразумительная картина происшедшей века назад трагедии.

В неустановленную — но далеко в прошлом — эпоху звездолет, контролировавшийся искусственным мозгом-роботом, в результате случайной поломки сбился с курса и врезался в Землю, вонзившись в склон утеса. Удар вызвал обвал скал и оползни, после чего корабль оказался наглухо замурованным в толще пород.

Но робот-мозг выжил, а поскольку он обладал способностью читать мысли людей и передавать им свои собственные, то вскоре установил контакт с небольшой группой проживавших в тех местах дикарей. Разобравшись, что их разум — в плену суеверий, электронный мозг внедрил в их сознание иррациональное стремление прорыть туннель до входа в звездолет. Но починить его, как и понять, чего он от них добивается, они были неспособны. Тогда робот-мозг приказал им соорудить храм, каждый камень которого должен был заноситься сначала в звездолет, чтобы проходить там предварительную специальную обработку. С целью произвести впечатление на дикарей весь процесс обработки камней сопровождался мерцанием огней и фейерверком искр. На деле же он состоял в бомбардировке стройматериала субатомными частицами, производимыми от сверхтяжелых и очень редких искусственных элементов. Все это было задумано ради того, чтобы продлить жизнь тех, кто позднее смог бы помочь электронному мозгу ликвидировать неисправность в звездолете.

Эта первая группа дикарей жила необычно долго, но в конце концов все они, за исключением одного, погибли насильственной смертью. Среди сменивших их новых людей Стивенс почти с ужасом увидел высокого человека со светлой кожей, похожего на Уолтера Пили, — и это, несомненно, был он.

Именно Пили, а также человек с него ростом, единственный уцелевший из начальной группы (его облик показался Стивенсу знакомым) первыми дошли до осознания того, что звездолет — никакое не божество. Электронный мозг возликовал и начал приобщать их к научным знаниям. Среди прочего они узнали также и то, какая часть робота-мозга была приемником мыслей, а какая передатчиком.

Как-то супермозг обнаружил, что некоторые из передаваемых им мыслей доходили до новых жрецов храма. Чтобы защитить себя от всякого рода подозрений и недоразумений, которые могли возникнуть в этой связи, он показал этим двум ученикам, каким образом следовало отрегулировать передатчик так, чтобы дальность его действия не выходила за пределы звездолета.

Но они заглушили его окончательно. То был импульсивный шаг с их стороны. Враждебность к роботу, отразившаяся в этом поступке, вызрела в каких-то зловещих глубинах ненависти и страха, сформировавшихся в мозгу этих двух человек. Оба вдруг мгновенно вошли в состояние неописуемого ужаса, и, используя оружие, найденное на складе, уничтожили передатчик мыслей.

В порядке автоматической самообороны мозг-робот выпустил в чрево звездолета газ. Кашляя, задыхаясь, извиваясь от боли, оба сбежали. Дверь корабля за ними закрылась.

Отныне доступ в корабль им был заказан. Со временем, анализируя происшедшее и опираясь на полученные от электронного мозга знания, эти двое до многого дошли сами. Истребив всех своих товарищей из второй группы, они засыпали открытый колодец доступа в корабль, заставили невежественных дикарей прорыть подземные ходы. Они планировали снова проникнуть в корабль и завладеть его грузом.

Между тем электронный мозг стремился только к одной цели: восстановить звездолет и улететь с Земли. Однако он смутно догадывался, что против него что-то затевается и что ему следовало кое в чем рискнуть.

Однажды, много лет спустя, те же двое появились в подземелье с аппаратурой для сверления. Но обшивка корабля не поддалась алмазным резцам. В момент этих работ робот, продолжавший улавливать мысли людей, понял, что выживший из первого состава человек намеревался расправиться с другими членами нынешней группы, но Пили вроде бы противился его замыслам.

Еще позже нависшая над миром угроза атомной войны побудила того же самого человека выработать окончательный план действий, но робот-мозг не сумел выяснить его содержание, поскольку тот, проявляя осторожность, держался подальше от приемника мыслей.

Этот же человек стрелял в Таннехилла с намерением убить его, с тем чтобы Пили как управляющий состоянием стал бы единолично контролировать все имущество. Теперь безграничное честолюбие этого типа было сориентировано на установление господства над всем миром… К сожалению, лица его Стивенс все еще никак не мог разглядеть. Если он по-прежнему крутился где-то поблизости, то, должно быть, носил маску…

Когда трансляция информационных блоков закончилась, Стивенс задержался в звездолете еще на некоторое время, чтобы ознакомиться с грузом. Согласно увиденному фильму — а он полагал, что ему показали все это в записи, — эти длинные ряды стеллажей перед ним были напичканы маленькими блестящими капсулами, в каждой из которых содержались микроскопические дозы искусственных элементов в их чистом виде. И все они были неизвестны на Земле, располагаясь так далеко за пределами урана в периодической системе, что если они и существовали когда-то в природе, то только в течение мгновений в общей истории Вселенной.

Стивенс понятия не имел, что он мог бы сделать с образцами этих элементов. В нынешнем положении они, судя по всему, никакой ценности не представляли. Было сомнительно, чтобы он нашел покупателя на них… разве что продать членам группы…

Было уже шесть утра, когда Стивенс, изнемогая от усталости, вернулся в подвал Палмз-билдинг и поднялся по лестнице. Адвоката все больше и больше начинала тревожить одна мысль: он не располагал никакими предположениями относительно подлинного лица кровожадного сотоварища Пили. В то же время представлялось исключительно важным выявить его и раскрыть перед группой.

Подходя к этажу, на котором размещался его кабинет, Стивенс увидел впереди себя на лестнице чьи-то ноги. Он молниеносно сунул руку в карман, чтобы выхватить пистолет. Но на полпути рука задержалась.

— Ха! — воскликнул он. — Да это же Билл Риггс…

Глава 15

Сидя в кабинете Стивенса, Билл Риггс рассказывал ему об итогах своего расследования.

— Итак, мне удалось кое-что разузнать о похоронах Ньютона Таннехилла. Занимавшееся ими бюро ритуальных услуг принадлежало в то время некоему Норману Моксли. Купил он свое хозяйство за несколько месяцев до этого события, а сразу же после продал и куда-то уехал.

Сравнивая с тем, что он только что раскопал в звездолете, Стивенс расценил эту информацию как малоинтересную. Но все же пренебрегать ею не следовало. Интересно, покидал ли Моксли город? Вполне возможно, что он просто носил маску, которую затем снял. Значит, можно было бы попытаться выяснить, кто из шишек города Альмиранте отсутствовал в тот период, когда здесь обретался Моксли… Но доказать, что подобного рода маскарад и впрямь имел место, было бы попросту невозможно.

— Плохо, — прокомментировал он. — Следователь может использовать это против Таннехилла.

— Верно, — согласился Риггс, — все это довольно скверно выглядит. А сведения, добытые мною в отношении доктора, выдавшего свидетельство о смерти, — того же розлива. Зовут его Жаймс де лас Сиенгас. Пятнадцать лет назад получил диплом в Акле, но никогда не работал по специальности, пока не осел в Альмиранте в декабре прошлого года. Пятнадцатого мая этого года он продал свое дело за сотню долларов и на следующий же день отбыл из города. Ну чем не угорь, а?

— Как вы получили эту информацию?

— Для начала я сравнил телефонные справочники, которые были в ходу на день похорон, с более свежими изданиями. Лас Сиенгас фигурирует в первом и отсутствует во втором. Что касается Моксли, то его заменили братья Бенсоны. Я повидался с ними, и они мне рассказали то, что я вам изложил. Моксли — англичанин, довольно высокого роста, скрытный по характеру, благородно-изысканной внешности, вежлив, примерно сорока лет. Похоже, имел пристрастие к играм.

— А что врач?

— О нем я навел справки через секретаря ассоциации медицинских работников. Лас Сиенгас был сердечным, весьма иронического склада ума человеком, пользовался, как казалось, уважением коллег. Его хобби — яды. Собрал потрясающую библиотеку по этому вопросу. Но поскольку в этом деле яды не фигурируют, я не счел нужным разрабатывать эту тему.

У Стивенса сложилось впечатление, что детектив исподтишка наблюдает за его реакцией и что он, видимо, знает больше, чем сообщает. Адвокат вовсе не был убежден, что яды тут совершенно ни при чем. Эти люди манипулировали всякого рода наркотическими средствами, в частности, для того, чтобы вызвать амнезию. Целесообразно, наверное, вернуться к этому вопросу, только попозже.

С другой стороны, у Риггса могло пробудиться любопытство в отношении столь ранних прогулок Стивенса по зданию. Видимо, стоило чем-то в плане информации поделиться с детективом.

— Мистер Риггс, — сказал он, — мистер Таннехилл и я, мы пришли к выводу о том, что в этом деле орудует крупная группа и что ставка в этой игре — большие деньги. Мое собственное расследование, кажется, доказывает, что сложилась исключительно сложная ситуация…

Стивенс рассказал детективу о приведенных Холандом цифрах дохода Мистры и вновь упомянул о письме, которое Таннехилл был вынужден подписать. Он поведал и о подземном ходе, дав понять, однако, что наткнулся на него совершенно случайно. Естественно, он ни слова не проронил ни о звездолете, ни о необычайном долголетии членов группы, ни о масках, ни о том, каким образом он установил контакт с бессмертными.

— Как ваша, так и моя работа по этому делу, — подчеркнул он, — оказались не из легких. В известном смысле нам вроде бы следует разоблачить эту группу через общественность. Но пойдет ли это на благо человеку, который является нашим боссом? Поэтому надлежит проявлять большую осторожность и не множить без надобности число врагов, которых у мистера Таннехилла и без того хватает. Вполне возможно, что перед нами встанет задача самим раскрыть подлинного убийцу.

Риггс кивнул в знак согласия. Судя по его виду, он погрузился в собственные размышления на эту тему.

— Этот подземный ход, — очнулся он через некоторое время, — имеет, на ваш взгляд, какое-нибудь отношение к делу?

Стивенс, чуть запнувшись, солгал:

— О! Едва ли…

— Тогда выбросим его из головы. Должен признаться вам, мистер Стивенс, что все эти истории с потерей памяти, неведомыми катакомбами, таинственными группами внушают мне страх. Думается, что подобного рода информацию нам не стоит вытаскивать на свет божий. А теперь хочу вам признаться, что большую часть дня я вел наблюдение за вами.

— За мной? Следили? — воскликнул с некоторым беспокойством Стивенс.

Он быстро перебрал в памяти все свои действия за последние сутки. Кроме событий, связанных с подземельем, он не нашел в них ничего, что нужно было бы скрывать от Риггса. Почувствовав облегчение, он произнес:

— Вы меня удивляете…

— Как мог я быть уверен в том, — начал оправдываться детектив, — что вы не работаете против того, кто нанял меня? Я посчитал необходимым лично разобраться в этом. Должен сказать, что на кладбище была скукота смертная: сидят четыре человека и бьют баклуши.

Стивенс вздрогнул.

— Как так «четыре»? — тут же переспросил он.

— Не знаю, доставит вам это удовольствие или нет, но он битых два часа дожидался, пока вы, наконец, удалитесь.

— Кто это он?

— Таннехилл. У меня такое впечатление, что девица и он договорились обо всем заранее. Во всяком случае, стоило вам отойти, как он тут же подгреб к ней. Заявил ей что-то вроде следующего: «Мне хотелось бы быть полностью уверенным, что вы хорошо обдумали то, о чем мне говорили». А она в ответ: «Да, я согласна выйти за вас замуж». После чего он подсел к ней в машину и они укатили в Лас Вегас.

Риггс сделал паузу и, с сочувствием взглянув на Стивенса, добавил:

— Вижу, что это явилось ударом для вас. Извините.

Стивенс лишь через какое-то время отдал себе отчет в том, что при словах детектива непроизвольно вскочил, сжав зубы. Он с трудом пару раз сглотнул, затем поинтересовался:

— Что было потом?

— Вы вернулись. И я болтался за вами по городу. Войдя в Палмз-билдинг, вы закрыли за собой дверь на ключ. Мне понадобилось два часа, чтобы проникнуть сюда через окно на четвертом этаже. И мы встретились с вами на лестнице. Вот и все…

— Полагаю, — резюмировал Стивенс, — что сейчас самое время пойти поспать.

Однако предстояло еще столько сделать: договориться, чтобы по возникновении надобности согласились отпустить Таннехилла под залог, разработать детальный план защиты на возможном суде, а также собрать все необходимые юридические документы. Это все, однако, он мог делать, ни от кого не таясь. А потом предстояло еще подготовиться к установлению контактов с группой.

Расставаясь с Риггсом, Стивенс подумал, что поступок Мистры неизбежно вытекал из его отказа помочь ей. После этого она решительно устремилась в другом направлении. Он припомнил ее последние, перед их расставанием, слова о том, что спасение Земли важнее, чем их любовь.

А теперь она крепко держала в своих руках Таннехилла. Через него она могла угрожать всем остальным членам группы.

Стивенс настолько устал, что прошел в небольшую комнату для отдыха, отделявшую его кабинет от офиса персонала, и растянулся там на диване. Но он так и не заснул, когда в восемь тридцать на работу явилась мисс Чейнер. Адвокат спустился к своему парикмахеру, побрился и, перейдя улицу, позавтракал в соседнем баре. Возвращаясь на работу, он наткнулся на вывеску лаборатории, проводившей химические анализы. Он знал о ее существовании, но никогда и думать не думал, что однажды ему понадобится прибегнуть к ее услугам. Стивенс машинально пощупал в кармане осколки мрамора, которые подобрал на лестнице Большого Дома. Войдя в помещение, он протянул их человеку, стоявшему за конторкой.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы провести анализ вот этого материала?

Химик, худой пожилой мужчина в очках с золотой оправой, в свою очередь спросил:

— А когда вам нужны эти результаты?.. Я сейчас очень занят…

— Послушайте, — поспешил Стивенс, — я вам заплачу двойную цену, если вы сообщите мне их завтра утром.

Химик протянул ему карточку.

— Хорошо. Приходите к десяти часам.

Выходя из лаборатории, Стивенс услышал голосистые выкрики разносчика газет: «Читайте самую полную информацию о нападении на Лориллию!»

Глава 16

Стивенс купил газету и с дрожью в руках открыл ее. Всю первую страницу пересекал огромный заголовок:

ЛОРИЛЛИЯ ОБВИНЯЕТ США В АГРЕССИИ.

Ниже более мелким шрифтом чернел подзаголовок: «Посол вручает госдепартаменту ноту протеста». В статье говорилось следующее:

Правительство Соединенных Штатов категорически опровергает сообщение о том, что американские военные самолеты якобы атаковали сегодня в полдень (время Лориллии) заводы и установки этой страны. Госсекретарь Уолтер Блейк заявил, что правительство отклонило ноту протеста.

Стивенс быстро поискал в статье более содержательный материал, чем сведения о протестах и обвинениях. Ему попался на глаза следующий параграф:

Дипломатические обозреватели были ошеломлены, узнав об обвинениях, выдвинутых Лориллией, и мало кто из них считает их обоснованными. Однако, судя по поступившему из Антуллы сообщению, были перехвачены радиопереговоры лориллийских ВВС, согласно которым пилоты докладывали на свои базы, что оказались не в состоянии настигнуть летательные аппараты противника, поскольку те мгновенно ушли за пределы досягаемости в космос. Из довольно противоречивых заявлений различных пилотов наблюдатели в Антулле делают вывод, что агрессорам нанесен урон, хотя не существует никаких доказательств того, что хотя бы один их аппарат был сбит…

Стивенс попытался представить себе, как все происходило: Мистра, устремившаяся на своем космолете к земле, кругом нее — сплошной ад из телеуправляемых и противовоздушных ракет и снарядов. Судя по газетным Отчетам, она упорно шла на цель вопреки плотному заградительному огню. Она рисковала своей почти бессмертной жизнью. Зачем? Ради мира, который, возможно, никогда и не узнает, что был на волосок от гибели.

Не приходилось сомневаться, что в нападении участвовал не один космолет, но это уже не имело значения. Группу удалось запугать, и она капитулировала. Ее членам рассказали о смертельной угрозе, нависшей над Таннехиллом, и они, обеспокоенные возможностью осложнений, помогли Мистре в реализации ее планов. Это означало радикальное изменение их политики. Большой Дом в результате этого останется там, где он стоит сейчас. Вся группа отказалась от мысли покинуть Землю. Если только разгневанные лориллийцы не пойдут на какой-нибудь отчаянный шаг, то войны не будет.

Незадолго до полудня Стивенс направился к следователю. Просидев некоторое время в приемной, он был принят Холандом, который довольно холодно заявил адвокату:

— Вам должно быть ясно, что отъезд мистера Таннехилла является доказательством его вины. Это говорит и о том, насколько я был прав, когда распорядился его арестовать.

Стивенс выказал удивление:

— В конце концов, как можно обвинять в бегстве человека, который даже не знает, за что его должны арестовать?

— Послушайте, Стивенс…

Но адвокат оборвал его. Он сознательно пошел на ложь.

— Нельзя исключать, что мистер Таннехилл выехал всего-навсего в Сан-Франциско на празднование Нового года. Он как-то говорил мне, что хотел бы немного развлечься. Как только мне удастся установить с ним связь, я проинформирую его о вашей позиции. А пока что я буду ходатайствовать перед судьей Адамсом о том, чтобы Таннехилла в случае ареста сразу же выпустили под залог. И я буду настаивать на немедленной с ним встрече.

Возвращаясь после обеда на работу, Стивенс задержался в одном из книжных магазинов и попросил подобрать ему литературу по вопросам долгожительства. Он надеялся найти какой-нибудь труд, в котором говорилось бы о процессе дедифференциации, но нигде ничего подобного не обнаружил и удовольствовался брошюркой об искусстве старения и еще одной о методе Богомольца.^[5]

Вернувшись к себе в кабинет, он принялся размышлять. В Альмиранте лишь у одного человека было достаточно официальных полномочий, подкрепленных к тому же некоторыми личными мотивами, чтобы выступить против группы. Фрэнк Холанд. Проблема состояла в том, чтобы довести до него столько информации, чтобы ее хватило для стимулирования его деятельности, но в то же время не в таком объеме, чтобы он смог распознать правду. Пришедшая в голову идея использовать Холанда в качестве… союзника развеселила адвоката. «Надо повидаться с ним завтра», — подумал он.

Позвонив на аэродром, он зарезервировал за собой самолет, который должен был доставить его в полночь в Лос-Анджелес.

После этого Стивенс вышел в город и приобрел лопату и кирку, которые положил в багажник машины. Он хотел этой ночью проверить один из аспектов этого дела, в отношении которого у него не было неоспоримых доказательств. Он допускал, что эти люди и в самом деле были бессмертными, но, в конце концов, это утверждал всего лишь один человек.

Вернувшись в офис, адвокат взял блокнот и написал «Предположим, что все добытые мною сведения — правда; что в таком случае мне следует выяснить дополнительно?»

Многое, подумал он, но мало, чем он мог бы заняться непосредственно. До сих пор не удалось разобраться в том, кто и почему убил Дженкинса и охранника-негра. Неизвестно также, кто написал письмо Холанду Неясной оставалась роль Пили в качестве помощника заговорщика-индейца, также неустановленного. Над каким планом оба они работали? Почему этот уцелевший из первого состава человек тайно противился идее покинуть Землю, причем до такой степени, что ради этого попытался убить Таннехилла, когда тот в конечном счете согласился на перенос Большого Дома? И как он намеревался использовать Эллисона Стивенса для того, чтобы заставить капитулировать электронный мозг звездолета?

Подумав, Стивенс пришел к выводу, что, в конце концов, касающаяся его лично проблема почти полностью сводится к одному-единственному вопросу: как мог бы он, используя собранную информацию, разоблачить убийцу, провести группу и взять под контроль Большой Дом — для себя, Мистры и всего остального человечества?

Четыре часа дня. В ожидании более активных и решающих действий он отправился в морг. Адвокат убедился, что для Форда роковой оказалась пуля, а для Дженкинса — нож.

— Очень любопытно выглядит это ножевое ранение, — прокомментировал служащий морга. — Можно было бы поклясться, что его убили лезвием, раскаленным докрасна. Рана выглядит как ожог.

Ясно: термический луч!

По спине Стивенса пробежал холодок. Оставшуюся часть дня он провел, устанавливая владельцев домов по адресам, похищенным им из офиса Мексиканской импортной компании. В итоге получился список, в котором фигурировала значительная часть тех, кто держал в своих руках экономические рычаги региона. Перед такой силой он почувствовал себя безоружным.

Поужинав, Стивенс съездил домой, натянул потрепанные брюки и свитер. К участку захоронений семьи Таннехиллов он пришел, тщательно проверив, нет ли за ним слежки.

В намерения Стивенса входило вскрыть две могилы: сначала Франсиско Танекилы, умершего в 1770 году, затем — любую другую на выбор. Через час он, исходя потом, стоял в углублении, вырытом им на месте первого захоронения. Земля затвердела, и он долбил ее, словно продираясь сквозь кирпичную кладку. Адвокат настолько выбился из сил, что уже подумывал о том, чтобы оставить эту затею. Но тут как раз пошел мягкий грунт. Еще через полчаса он вытащил кусок сгнившего дерева, а вскоре откопал и гроб, оказавшийся набитым… камнями. Их было с дюжину, общим весом около ста пятидесяти фунтов. Убедившись, что, кроме них, в гробу ничего другого не было, Стивенс быстро закопал яму и присел передохнуть. Оставалось проделать то же самое еще с одной могилой.

На этот раз он тщательно прощупывал землю лопатой, выискивая наиболее рыхлые участки. Вскоре он энергично принялся за дело, но едва углубился на фут, как наткнулся на нечто столь неожиданное, что прервал работу. Стивенс опустился на колени и принялся разгребать землю руками. В грязном месиве пальцы нащупали одежду…

Через несколько минут он высвободил голову. Она была изуродована до такой степени, что узнать лицо этого человека было невозможно. Стивенс испуганно отступил назад. Но через пару минут, пересилив себя, вернулся, и вскоре из земли выступила рука мертвеца. Стивенс аккуратно вытащил из футляра солнцезащитные очки и с особой тщательностью надавил указательным пальцем покойника на одно из стекол, а большим — на другое. Затем вложил очки на прежнее место.

Быстро закопав совсем еще свежий труп, адвокат, чувствуя неодолимую тошноту, кое-как добрался до дома. Поскольку полночь уже миновала, он позвонил на аэродром, распорядившись, чтобы его ждали. Он принял ванну и переоделся в свой обычный костюм.

Час спустя Стивенс уже летел в Лос-Анджелес. Сели они недалеко от южной части Западной авеню. Он попросил пилота подождать его, а сам на такси проехал в квартал Сансет, где среди целого блока зданий, построенных в испанском стиле, размещалась контора Пили. В помещении не было ни души. Адвокат подумал было, не взломать ли дверь, но, к счастью, подошел один из ключей, обнаруженных в сумочке Мистры. Войдя в кабинет, он без труда отыскал подписанное Таннехиллом письмо, разрешавшее Пили «продолжать выплату членам клуба «Пан-Америкэн»».

Стивенс вздремнул в самолете на обратном пути вАльмиранте и, добравшись до дома, тут же лег спать.

К полудню он уже был в городе. Чуть ранее, только проснувшись, он внимательно осмотрел стекла очков. Отпечатки получились превосходные. Он частично стер платком один из них — указательного пальца, чтобы не показалось странным, что имелась сразу пара столь безукоризненных улик. Приняв эту меру предосторожности, он отправился в полицию и передал очки специалисту в дактилоскопическую службу. При этом объяснил полицейскому:

— Несколько дней назад я сделал заявление о том, что какие-то варвары перерезали телефонный кабель. Сегодня утром недалеко от места, где это случилось, я случайно натолкнулся на валявшиеся в траве, очки. Подумал, что, может быть, стоит проверить отпечатки пальцев…

— И правильно сделали, — одобрил полицейский, осматривая стекла. — Мы сделаем все необходимое. О результатах проинформируем, мистер Стивенс.

Адвокат направился к выходу. Но остановился.

— Как много времени займет вся процедура?

— Если ничего не обнаружим в наших архивах, то придется запрашивать, а это, считайте, неделя.

Стивенс нерешительно топтался на месте.

— А вы не можете запросить центральную картотеку телеграфом?

— Ради каких-то хулиганов? — удивился полицейский.

— Послушайте… Я оплачу все расходы… Мне очень интересно выяснить, кто бы мог это сделать. К тому же не думаю, что это столь уж незначительный инцидент, как представляется на первый взгляд…

Покинув полицейское управление, Стивенс отправился в лабораторию, куда вчера сдал на анализ осколки мрамора. Старикан встретил его ворчанием, поскольку он не явился к назначенному сроку.

— Не беспокойтесь, я все оплачу, как обещал.

— Тогда ладно. Так вот, с тонки зрения химического содержания ваш образец не представляет ничего необычного. Карбонат кальция в виде мрамора.

Стивенс не мог сдержать возгласа разочарования.

— Подождите, не спешите, — продолжал эксперт. — Я еще не закончил. С недавнего времени, учитывая большое количество заказов, поступающих от геологоразведчиков в отношении уранинита, мы стали делать проверку и на электроскопе. По инерции я проделал то же самое и с вашим материалом. И как бы парадоксально это ни звучало, но ваш мрамор оказался радиоактивным. Правда, совсем слабо… Мне не удалось выявить конечного продукта распада. Взятые по отдельности, кальций, углерод и кислород сами по себе не радиоактивны… Очень интересный случай… Если это даст вам какое-то стоящее направление дальнейших поисков, надеюсь, что вы доверите нам эту работу.

— Согласен, но при условии, что пока- молчок.

— Неужели вы думаете, что в нашем деле может быть иначе?

Покинув лабораторию, Стивенс продолжал повторять это слово: «Радиоактивность!» Это объясняло все и не объясняло ничего. Человеку еще столько неожиданного предстоит открыть в этой области.

Он внезапно представил себе дом, в котором люди, облученные тщательно дозированными порциями, перестают умирать… Он подумал при этом, ограничен ли как-то в своих операциях робот-мозг звездолета, или же, напротив, этот метод можно применить не к кучке привилегированных лиц, а ко всему человечеству?

Глава 17

Стивенс посетил редакцию газеты «Альмиранте геральд». Но Кэрвелла, ее издателя, сейчас в городе не было. Он позвонил судьям Портеру и Адамсу, а также дюжине других членов группы. Неизменно отвечали: «Выехал на отдых», «Отлучился на несколько дней», «Возможно, вернется завтра». Каждый раз адвокат оставлял поручение: по возвращении немедленно, независимо от того, будет это день или ночь, связаться с ним.

Пообедав, он возвратился на работу и принялся размышлять. Теперь он крепко ввязался в эту драчку… Обратного пути у него уже не было. Членам группы, конечно, передадут его просьбу. Связавшись между собой, они тут же поймут, что Стивенс осведомлен, кем они были в действительности. Они воспримут его как чужака, человека, который слишком много знает. Требовалось укрепить свои позиции. Он продолжал обдумывать ситуацию, когда его вызвала мисс Чейнер:

— Мистер Стивенс, соединяю вас с мистером Холандом.

Холанд? Вот кого сейчас можно было бы использовать для решения этой задачи. В условиях кризиса очень полезно опереться на полицию.

Послышался голос следователя:

— Стивенс, вы можете прийти после обеда?

— А почему бы не сейчас?

— Отлично. Жду.

Стивенс расслабился. Потом удивился, что даже не поинтересовался, по какому поводу хотел с ним увидеться Холанд. Но теперь адвокат был настроен решительно.

К следователю его провели незамедлительно. Тот, поднявшись с кресла, протянул ему для приветствия руку и предложил сесть. Затем сам удобно устроился за своим письменным столом.

— Стивенс, — незамедлительно приступил он к делу, — наконец-то нам повезло: отыскались отпечатки пальцев Ньютона Таннехилла. Они не совпадают с теми, что взяты у его племянника Артура. Следовательно, вынужден признать, что, приказав арестовать Таннехилла, я совершил серьезную ошибку.

Он настороженно вглядывался в Стивенса, изучая его реакцию. Тот старался казаться невозмутимым. Холодно бросил:

— Я же вас предупреждал, что вы слишком торопитесь…

У Холанда заходили желваки.

— Но какого черта не могли отыскать эти отпечатки раньше! Стивенс, — добавил он после короткой паузы, — мне нужно ваше содействие.

Но адвокат слушал его рассеянно. Он напряженно думал: «Итак, группа располагает возможностями менять отпечатки пальцев… Не знаю как, но, видимо, используют феномен «дедифференциации». Изменения, должно быть, происходят в период омоложения клеток». Другого объяснения он не мог себе представить, разве что поставить под сомнение все, что узнал в последнее время.

Прежде чем ответить Холанду, адвокат быстро просчитал, не может ли только что услышанное как-то повлиять на его планы, и пришел к заключению, что существенно это обстановку не меняет. Следователь подался к нему:

— Стивенс, я готов забыть прошлое. С этим покончено. Теперь мне все ясно. Но у меня возникла острая проблема: если я вот так, запросто, отзову свое обвинение, то можно смело считать, что с карьерой покончено. Если бы вы подсказали, как выпутаться из этой передряги, мы могли бы работать рука об руку.

Адвокат прилагал громадные усилия, чтобы внешне оставаться невозмутимым.

— Хорошо. Я скажу вам, каким образом мы можем урегулировать случай с Таннехиллом.

— Слушаю.

Стивенс спокойно, уверенным тоном рассказал, как истязали кнутом Мистру, не сообщив, однако, ничего, что могло бы позволить идентифицировать ее мучителей. Он не назвал ни одной фамилии, ничего не говорил о космолете, подземелье, бессмертии, роботе со звездолета под холмом. Зато он настаивал на том, что определенная группа лиц, входивших в одну из религиозных сект, судя по всему, вытягивала деньги у Таннехилла и что только этим можно объяснить убийство охранника и все последующие события.

Выходил он от следователя с впечатлением, что сумел сделать еще один крупный шаг вперед, но втемную.

Стивенс направился к Большому Дому. В течение нескольких минут он безуспешно нажимал кнопку звонка. Понятное дело, он мог бы войти, воспользовавшись одним из ключей Мистры, но предпочел пересечь террасу и выйти на лужайку позади Дома. На фоне голубого неба и искрившегося солнечными бликами океана тот проступал безликим пятном. Все вокруг было тихо и безмятежно, но он на минуту представил себе, сколько же сцен насилия, интриг и убийств, должно быть, развернулось в этом месте в течение прошедших веков. У этого сооружения было не меньше секретов, чем лет существования. Эти стены буквально сочились кровью.

Подсобные помещения Большого Дома располагались на достаточно большом удалении от главного здания за группой цветущих деревьев и двумя рядами живой изгороди. Перед довольно безобразными постройками специально посадили деревья и кустарники, чтобы они не просматривались из Дома.

Стивенс вышел на восточный склон холма. Перед ним вытянулась узкая аллея, а вдали среди деревьев виднелись зеленые крыши чьей-то фермы. Другие холмы волнами разбегались до самого горизонта. Стивенс прошел гребнем до того места, где дорога спускалась к краю скалы, то есть вышел на ту самую дорогу, куда прошлый раз так лихо выскочила на машине Мистра.

Вернувшись к ближайшему из подсобных помещений, он оказался в точке, откуда открывался великолепный вид на весь ансамбль Большого Дома. Солнце на западе опустилось уже довольно низко, бескрайний океан умиротворенно поблескивал в его лучах. Адвокат совсем не собирался ломать висячие замки на дверях девяти построек, составлявших комплекс подсобных сооружений. Он был уверен, что не найдет там ничего, достойного внимания. Но в Большой Дом он все же вошел, причем через главный вход, и исследовал все двенадцать его комнат. Восемь спален, большая библиотека, столовая, гостиная и очень просторная кухня. В каждой комнате имелась застекленная дверь, выводившая в патио — внутренний дворик. Он задержался в вестибюле, пригляделся к его архитектуре. Заметил, что изначально были возведены три главные сводчатые арки, которые затем умело перестроили так, что теперь каждая секция приходилась на две комнаты.

Начинало темнеть, когда Стивенс стал спускаться с холма. Он чувствовал себя несколько подавленно. Ведь решить важную задачу — установить личность индейца, единственного человека, оставшегося в живых из первой труппы людей, населявших этот Дом, так и не удалось. Поужинав в городе, Стивенс вернулся к себе, поставил машину в гараж и направился ко входу в бунгало. Неожиданно из соседней группы деревьев, со свистом рассекая воздух, взвилось лассо и живым кольцом захлестнуло его плечи. Затяжная петля наглухо прихватила руки, прижав их к телу, и он свалился на землю. Оглушенный при падении, адвокат не смог оказать ни малейшего сопротивления, когда его связывали, а потом затыкали рот кляпом.

Глава 18

— Ну что, Стивенс… Поднимайтесь и пройдите вперед…

Услышав свое имя, адвокат распрощался с робкой надеждой, что на него, возможно, напали ночные грабители. Он встал и тут же пошатнулся. Сильные руки подхватили его, сорвали куртку и рубашку. Полуобнаженного, его подтолкнули к дереву и прикрутили к стволу.

Через несколько секунд раздался свистящий звук и он почувствовал, как плечи обожгло ударом кнута.

У него перехватило дыхание. Будто ножом вспороли спину. Второй удар еще больше усилил это жуткое впечатление, и он с ужасом подумал, — как бы плетью не хлестнуло по лицу и глазам. Сжав зубы, он прижался головой к дереву. В висках стучало: «Они мне заплатят за это!»

Все то время, пока кнут безжалостно гулял по его телу, эта мысль внутренне мобилизовывала и поддерживала его. Постепенно притупилась острота боли от ударов, она как бы рассеялась в нем. Ноги стали слабеть, мозг обволакивала серая пелена. Когда пытка кончилась, в голове царил полный сумбур — ни одной ясной мысли. Но он все же расслышал, как кто-то грубо пролаял:

— Мы могли бы забить вас до смерти. Ограничились пока предупреждением. Если и впредь будете совать нос в наши дела, получите отметину на всю жизнь. Нарежем тонкими ремнями ваше прелестное личико. Ослепим.

Вероятно, сразу же после этих слов они исчезли. Вокруг установилась чуткая тишина. Силы возвращались крайне медленно, и он почувствовал, что может снова стоять на ногах, лишь с первыми проблесками нарождавшейся на востоке зари. Заметив, что веревка, опоясывавшая его, не была завязана узлами, а ее конец был просто засунут за один из витков, Стивенс легко освободился от пут, но тут же, выдохнувшись, свалился мешком на газон. В конечном счете он все же кое-как доковылял до дому, где рухнул на софу в гостиной. Пролежав какое-то время, он с трудом поднялся, дотащился до ванной и, разыскав смягчавшую боль мазь, покрыл ею кровоточившие рубцы. Потом медленно и осторожно оделся, заварил кофе и только после этого почувствовал себя лучше. Но все утро и часть послеобеденного времени пришлось пролежать. Понемногу, однако, он взбодрился. Ему казалось очевидным, что группа и не подозревала, как много он знал о них. Иначе им было бы крайне трудно поверить, что после этого инцидента он может отойти от дела. Эти практически бессмертные среди прочих смертных люди из-за действий одного или нескольких членов своей группы, а также в силу возникшей угрозы атомной войны оказались раскрытыми. Не ведая, что они являются предметом манипуляций таинственного индейца, они пытались теперь сплотиться. Если им удастся это сделать, то вскоре дымка забвения покроет все недавние события, а Эллисону Стивенсу уготована участь отойти в тень, как это уже случилось с Джоном Фордом и Уильямом Дженкинсом. И от него останется лишь фамилия — еще одна! — которую надо будет добавить к длинному списку мертвецов. Несколько лет, десятилетий — всего миг в вечности. Однако у Стивенса, помимо его грандиозного плана — поставить открытие долголетия на службу всего человечества, — имелись и кое-какие личные мотивы не прекращать борьбу. И они были достаточно сильными, чтобы заставить его презреть грозившую опасность.

К половине третьего Стивенс почувствовал себя достаточно сносно, чтобы начать двигаться. Он побрился, оделся, подкрепился обедом. Затем позвонил в Большой Дом.

Ему ответил женский голос:

— Говорит экономка. С кем желаете переговорить?

Голос принадлежал Хико Аине. Так, значит, члены группы вернулись.

Стивенс назвал себя и стал ждать ответа, который последовал почти сразу же. Говорила все та же Хико.

— Мистер Таннехилл попросил меня передать вам, что все, о чем он собирался вам сказать, изложено в письме, направленном в офис.

— Письмо? — воскликнул удивленный Стивенс — А не у вас ли мисс Лэнетт?

— И мисс Лэнетт здесь для вас нет! Адвокат услышал гудки отбоя.

Стивенс немедленно отправился в контору.

— На ваше имя поступило заказное письмо, — встретила его мисс Чейнер. — Поскольку на нем пометка «лично», я не стала его вскрывать и положила на стол.

— Спасибо.

В письме говорилось:

Дорогой мистер Стивенс,

Сим сообщаю, что Ваш контракт в отношении управления моим имуществом аннулируется. Прошу переслать ключи в Большой Дом и освободить помещение в течение часа. Соответствующая компенсация в связи с прекращением Вашей деятельности будет выплачена в свое время.

Искренне Ваш

Артур Таннехилл

Стивенс свернул письмо пополам и положил в карман.

Он был слегка озадачен, но отнюдь не подавлен.

Итак, группа отделывалась от него. Теперь начнут давить с других сторон. Упоминание о «соответствующей компенсации» было явно тактическим маневром. Если, например, он согласится покинуть Альмиранте, то ее, вероятно, существенно увеличат.

Он позвонил в отель Риггсу. Тот подошел к телефону почти тотчас же.

— Извините, мистер Стивенс. Я не звонил вам потому, что получил письмо от мистера Таннехилла, где говорится, что вы не занимаетесь больше этим делом и что мне не следует поддерживать контакта с вами.

— Это было письмо? Не личная беседа?

— Нет.

— Даже не телефонный звонок?

— Чего вы добиваетесь?

Риггс, казалось, несколько насторожился.

— Послушайте-ка, Риггс. У меня есть все основания полагать, что мистера Таннехилла захватили и сейчас он чей-то узник. Вас тоже уволили?

— Знаете… В письме сказано, что в моих услугах более не нуждаются, и попросили выслать счет… Вы считаете, что нас здорово надули? Я как раз упаковывал вещички.

— Лучше распакуйте их вновь… Конечно, если это дело все еще интересует вас.

— Я остаюсь. Где встретимся?

— Времени в обрез. Я попытаюсь нанести чувствительный удар по довольно опасным людям, и мне позарез нужна ваша помощь. А теперь запоминайте, что я вам скажу…

Закончив с детективом, адвокат позвонил в редакции газет. Ни Кэрвелла, ни Гранта на месте не оказалось — по крайней мере, так ему заявили, — в связи с чем он попросил соединить его с их помощниками и разговаривал с каждым из них в таком духе: «Дайте понять вашему боссу, что сегодня поздно вечером будут сделаны сенсационные разоблачения. Он знает, где это произойдет. Из представителей печати приглашается только он один, и ему следует прибыть туда лично. Передайте, что собирается вся группа».

После этого он связался с судьями Портером и Адамсом, а поскольку они также отсутствовали, то проинформировал о том же самом их секретарей. Других членов группы он обзванивать не стал, полагая, что о его демарше им станет известно и они заявятся и без специального уведомления. В этом он был абсолютно убежден, и его уверенность относилась как к группе в целом, так и к убийце в частности. Мегаломан и его будущие жертвы. Человек, который замахивался на мировое господство, и те, кто преграждал ему путь.

Этот тип сейчас играл все рискованнее. Остальные члены группы могли в любой момент обнаружить, что кто-то из них действует тайно за их спинами. И это наверняка будет воспринято как преступление, которому нет никаких оправданий.

Чтобы спастись самому, Неизвестному убийце требовалось всех их уничтожить.

Эта пришедшая Стивенсу в голову мысль напомнила о загадочном трупе, обнаруженном им на участке для захоронений членов семьи Таннехиллов. Он позвонил в полицию и выяснил, что дактилоскопическая служба еще не закончила экспертизу. Адвокат, в сердцах чертыхаясь, швырнул трубку. Этим вечером он наносит свой главный удар, а у него все еще нет самых важных данных.

Он нетерпеливо схватил блокнот и начеркал: «Труп либо связан с этим делом, либо нет. Я должен исходить из того, что да».

Чуть помешкав, он написал вторую фразу: «Идет ли речь о ком-то, кого я знаю? Или же о неизвестном мне человеке?»

Стивенс хмуро разглядывал блокнот. Рассуждая логически, он непременно должен был знать убитого, иначе его анализ ни к черту не годился. И он набросал еще несколько слов: «Предположим, что я его знаю. В таком случае, кто он?»

Поразмышляв пару минут, он добавил: «Физические данные трупа: примерно моего роста и телосложения. Кто в этом деле из известных мне лиц отвечает этим характеристикам?.. Уолтер Пили».

Он перестал писать и вновь задумался. В голове быстро выстраивалась целая цепочка. Пили невозможно отыскать уже целую неделю. Дженкинс видел его в ту ночь, когда истязали Мистру, но, несмотря на все шаги, предпринимавшиеся для выяснения местонахождения Пили, никто его с тех пор не видел.

Электронный мозг со звездолета сообщил при контакте с ним, что Пили уже давно выступал против планов своего напарника, основанных на силовых методах. Вполне правдоподобно выглядела версия, что разразился кризис и уцелевший из первой группы человек убил своего коллегу, несмотря на все меры предосторожности, которые — об этом также рассказывал робот-мозг! — принял против него Пили.

Все это более чем когда-либо подсказывало, что наступил решающий момент. В пользу этого говорил и тот факт, что убийцу не беспокоила возможность того, что Эллисон Стивенс расскажет членам группы о звездолете. А ведь это была информация, которую они ревниво скрывали от всех более тысячи лет. Получалось, что он либо пренебрегал необходимостью принять превентивные меры, либо — и это было более вероятно — был полностью уверен в успехе задуманной им операции.

Стивенс так и сяк обдумывал ситуацию, когда дверь кабинета открылась. Вошла мисс Чейнер и пролепетала:

— Вас желает видеть мисс Лэнетт.

Едва та переступила порог, как мисс Чейнер словно ветром сдуло. Дверь захлопнулась, и Стивенс, подавшись вперед, устремил вмиг вспыхнувшие внутренним огнем глаза на Мистру. Но его порыв тут же угас, поскольку та смерила его холодным взглядом.

— Я могу сесть? — осведомилась она.

Стивенс с пасмурным видом наблюдал за Мистрой в ожидании какого-нибудь нового выпада, ущемляющего его самолюбие. Наконец процедил:

— Насколько понимаю, в вопросе об атаке на Лориллию вы одержали верх?

— Вас это шокирует?

Он тряхнул головой.

— Я бы не хотел участвовать в подобной акции. Но раз вы считаете, что правы… — Он не стал продолжать, а выпалил то, что его волновало: — Так вы вышли замуж за Таннехилла?

Она, прищурившись, какое-то время внимательно рассматривала его, а потом спросила:

— С чего это вы взяли?

Стивенс никоим образом не собирался выдавать Риггса, тем более что тому отводилась важная роль в задуманной на сегодняшний вечер операции. Поэтому он ответил уклончиво:

— Это логически безупречное завершение всей вашей линии поведения. К тому же по калифорнийским законам вам перепала бы половина его состояния.

Повисло молчание. Прервала его Мистра:

— Прошу вернуть мою сумочку… Ту самую, что я забыла ночью, когда мы встретились.

Тот факт, что она не подтвердила, но и не опровергла своего замужества, явился для Стивенса ледяным душем. Не говоря ни слова, он открыл один из ящиков стола и протянул ей сумочку. Она опрокинула ее над столом, а затем каждый выпавший оттуда предмет вложила один за другим обратно.

— Где мои ключи? — потребовала она.

— О! Извините.

Достав из кармана, он протянул их со словами:

— Сегодня вечером я появлюсь наверху, в Большом Доме, чтобы встретиться со всеми вами. Вас, вероятно, уже проинформировали об этом.

Она как-то странно взглянула на него.

— Возможно, вам будет интересно узнать, что Танне-хилл обрел всю полноту своей памяти. Следовательно, в группе у вас теперь не осталось ни одного друга.

Стивенс некоторое время молча разглядывал ее.

— Так уж и ни одного?

— Никого, — спокойно подтвердила она.

Адвокат вымученно улыбнулся. Все они отмежевались от него. Ну что же, отлично. Но им не понять, что ничего еще не решено и что он будет сражаться до последнего вздоха. Поэтому он решительно встряхнулся.

— Можете передать мистеру Таннехиллу, что он не имеет права меня уволить. Меня принимал на работу мистер Уолтер Пили. И только когда он освободит меня от нынешних обязанностей, я буду считать себя отстраненным от дел.

Внутренне он по достоинству оценил всю иронию своих слов. Если тот труп, что он обнаружил в могиле, был действительно трупом Пили, то много воды утечет, прежде чем его вышвырнут с работы.

— Хорошо. В таком случае мы устроим так, что об этом вас поставит в известность мистер Пили, — невозмутимо произнесла Мистра.

— Почему вы сказали «мы»? Когда вы заверяли, что любите меня, являлось ли это элементом вашей стратегии?

— Нет, — призналась Мистра, но ее лицо ни на миг не смягчилось. — Не беспокойтесь. Я справлюсь с этим… у меня ведь впереди не одна сотня лет… И в один замечательный день, возможно, найду кого-либо другого.

Сказано это было таким неприязненным тоном, что он весь внутренне ощетинился. Стало ясно, что, если он хотел произвести на нее впечатление, требовалось кое-что позабористее.

— Телепатка по-прежнему входит в группу?

— Да, — ответила она несколько удивленно.

— Так вот. Гоните ее в шею. Она ни на что не годна.

— Придется ли для этого снова прибегать к услугам мистера Пили?

— Где он, кстати? Вернулся? Она довольно долго молчала.

— Еще нет. Но не беспокойтесь. Мы готовы принять его. Если он плетет заговор против нас…

— Никакого заговора он не затевает. Полагаю, что ошибся на его счет.

— Тогда кто же?

— Не знаю… Но послушайте меня хорошенько: над вами всеми нависла угроза уничтожения.

Она иронически покачала головой.

— Эллисон, вы слишком мелодраматичны и плохо маскируете вашу игру. Вы пытаетесь запугать группу ради того, чтобы она приняла вас в свои ряды. Этот номер не пройдет. Уверяю, что нам не грозит опасность ликвидации. Еще никогда мы не были настроены так оптимистично, как сегодня.

Она начала надевать перчатки. Он попытался продолжить разговор:

— Мистра… Обождите…

Она откинулась в кресле. Ее зеленые глаза требовательно спрашивали: ну что еще? Стивенс заспешил:

— Разве вы не видите, что я пытаюсь вам помочь? У меня есть весьма интересная информация.

Он совершенно не собирался сообщать этой враждебно настроенной молодой женщине то, что раскрыл ему электронный мозг звездолета. Помимо всего прочего, его план требовал применения к группе высшей формы давления, если возникнет необходимость. А для этого ему не хватало кое-каких сведений.

— Мистра, существует ли способ уничтожить Большой Дом?

Она рассмеялась.

— Неужто вы полагаете, что я проболтаюсь об этом кому бы то ни было?

Стивенс наклонился к ней:

— Ради сохранения собственной жизни прошу вас: еще раз подумайте над ответом на мой вопрос.

Ее глаза расширились.

— Да вы просто смешны! Вы что, хотите внушить мне, что один из членов группы оказался в такой мере идиотом, чтобы решиться на это?.. Дом- это фактически наше главное достояние!

— А я утверждаю, основываясь на известных мне данных, что именно таково намерение предателя из ваших рядов. Следовательно… Есть ли способ быстро уничтожить Дом, чтобы сделать его навсегда непригодным для вас? Может, новый вид взрывчатки? Я не имею в виду столь громоздкую штуковину как атомная бомба, а что-то такое, что можно было бы упрятать в карман… Понимаю, что требую от вас многого…

Она задумалась. Потом решилась.

— О! Не вижу большого вреда, если отвечу вам, поскольку вы никак не сможете использовать эти сведения нам во вред. Речь идет об элементе 167, физически очень капризном. Если его истолочь в мелкий порошок, то он вызывает атомарную нестабильность в мраморе, из которого выстроен Дом. Тот развалится, а мы лишимся тогда какой-либо надежды восстановить строительный материал в его изначальном виде.

— Элемент 167? А нет ли чего-нибудь другого, обладающего такими же свойствами?

— Насколько нам известно, нет.

— Благодарю вас. Очень сожалею, что не могу вам сказать: «Вот он, предатель!» Но может быть, вы еще чуть-чуть просветите меня в отношении членов вашей группы? Сколько их сейчас находится в городе?

— Сорок один.

— Так, значит, сорок один из пятидесяти трех. Идеальным для него вариантом было бы избавиться от всех разом! Но для этого требуется собрать группу в полном составе. Надо сделать так, чтобы у него создалось впечатление, что сейчас появилась такая уникальная возможность. Только так его можно заставить раскрыться. Вы ведь можете это понять, правда?

Мистра поднялась, натягивая перчатки.

— Полагаю, что смогу вам гарантировать возможность обратиться к группе сегодня поздно вечером. Но если вы ничего не добьетесь, заранее считайте себя конченым человеком. Вернув память Таннехиллу и подчинившись ему, я сейчас располагаю всего одним голосом. Иными словами, не в состоянии как-то помочь вам, да и не хотела бы даже пытаться сделать это. Вы целиком предоставлены самому себе.

Она решительно направилась к двери и вышла.

Спустя несколько мгновений Стивенс вызвал секретаршу и велел ей, в случае если его будут спрашивать, отвечать, что он вернется к шести часам. После этого он спустился в подвальное помещение здания и проник в подземелье. Так быстро, как только мог, он направился к звездолету, терзаясь по пути вопросом, а согласится ли его принять робот-мозг. Увидев, что дверь открыта, адвокат почувствовал облегчение.

Пока Стивенс подходил к зеленоватой сфере, на ней уже стала формироваться схема, показавшая, на какой точно полке в складских помещениях он сможет найти элемент 167, а также разъясняющая, какие другие элементы могут вступать с ним во взаимодействие, нейтрализуя его способность к разрушению. Робот-мозг, похоже, считал, что наилучшим для выполнения замысла Стивенса был бы элемент 221, находившийся в газообразном состоянии.

Адвокат, захватив с собой по дозе каждого из этих двух элементов, заключенных в оболочки в виде небольших трубочек, вернулся к сфере. Но на ней больше не высвечивалось никаких изображений. По всей видимости, электронный мозг ни в чем больше помочь ему не мог. Например, не был в состоянии проверить, действительно ли на участке кладбища, закрепленном за семейством Таннехиллов, был закопан труп Пили.

Стивенс вернулся в Палмз-билдинг. Настроение у него было довольно сумрачное. Мисс Чейнер уже ушла. Но когда он вошел в свой кабинет, то увидел, что его дожидался посетитель.

То был Уолтер Пили.

Глава 19

Они обменялись приветствиями. Стивенс был потрясен. Появление Пили в момент, когда по логике развернувшихся событий его никак не могло быть в живых, не влияло на его планы в отношении сегодняшнего вечера. Но тем не менее создавало весьма щекотливую проблему: если в могиле Таннехиллов лежал не он, то кто же?

Посетитель, похоже, был полон жизненных сил. Его лицо в очень небольшой степени выдавало присутствие индейской крови, как это порой случается у представителей этой расы. Он не стал обременять себя любезностями и тут же перешел к делу:

— Я только что разговаривал с Фрэнком Холандом. Он сказал, что у вас с ним разработан план, как арестовать большинство членов группы, выколачивавшей все эти годы у Таннехиллов деньги.

Это заявление неприятно поразило Стивенса. Его удивило, что следователь проявил столь элементарную несдержанность.

— Не уточните ли вы, что именно он вам сообщил? — настороженно отозвался адвокат.

Пили начал объяснять, и Стивенс понял, что тот разболтал ему все. Пришлось смириться с такой бестактностью Холанда. В сущности, это мало что значило: та акция, которая обсуждалась со следователем, могла ограничить действия группы, но не погубить ее. И она не помогла бы изобличить кровожадного и честолюбивого компаньона Пили. В целом это не затрагивало и других аспектов разработанного Стивенсом плана, включавшего, кстати, и пренеприятный сюрприз для самого Пили. Ведь тот неоспоримо являлся одним из двух заговорщиков в группе, а в сложившихся обстоятельствах он вряд ли предупреждал об опасности остальных.

По предложению Пили они отправились отужинать в город. В ходе развернувшейся во время ужина беседы Стивенс вдруг однозначно пришел к выводу, что Холанд никак не мог сообщить Пили об их разговоре. Слишком крупная ставка была у него сейчас на кону. Он ведь грубо ошибся, распорядившись арестовать Таннехилла, и это грозило крайне неблагоприятно сказаться на его карьере. Но тогда кто же проинформировал обо всем Пили?

В этот момент у Стивенса зародилось подозрение: а не был ли труп в могиле Фрэнком Холандом? Убийство следователя могло явиться частью тех мер предосторожности, которые Пили предпринимал против своего коварного И опасного компаньона. Электронный мозг-робот в звездолете не смог раскрыть ему, какую систему защиты выстроил для себя Пили, но это становилось теперь очевидным. Решающим фактором являлось то, что именно Пили когда-то принял на работу Холанда — человека точно такого же, что и он, роста и телосложения. Тот занял должность следователя, еще оставаясь какое-то время на посту местного управляющего состоянием Таннехиллов. И уже в качестве представителя закона как-то при случае подметил сходство между подписями на документах XVIII и XX веков. После этого группа, по-видимому, была приятно удивлена тем, как быстро и решительно Пили устранил Холанда с поста управляющего. И назначил Стивенса — опять же физически, ростом и общим складом фигуры, похожего на него…

В случае кризиса можно было легко разделаться как с тем, так и с другим, а сам Пили — ведь его штаб-квартира предусмотрительно была размещена в Лос-Анджелесе — мог, натянув на себя маску одного из них, а при необходимости и обоих, играть почти одновременно две роли.

Эта мысль показалась Стивенсу настолько убедительной, что он вдруг в разгар беседы извинился перед Пили, бросился в кабину телефона-автомата и позвонил Холанду на службу. Ему ответили, что следователь отсутствует. Упорствуя, он набрал номер его домашнего телефона. Женский голос сообщил, что Холанд вернется сегодня домой очень поздно.

Он едва не задал вопрос, а не разговаривал ли он с миссис Холанд и не заметила ли она чего-либо необычного в поведении мужа, но вовремя сдержался. То обстоятельство, что он не смог разыскать следователя, не было само по себе подтверждением его предположений, но он все же решил считать свою гипотезу приемлемой. Вернувшись за стол, Стивенс начал мучительно думать, а не стоит ли показать Пили письмо, в котором Таннехилл увольнял его: тогда у его собеседника было бы меньше причин стремиться к его ликвидации. Он так и не решил еще эту дилемму, когда Пили предложил:

— Можно было бы сразу после ужина вернуться к вам. Вы мне набросаете общую картину сложившегося здесь положения.

Стивенс сразу же подумал, что тем самым он окажется один на один с этим человеком в стоящем на отшибе бунгало, и это ему совсем не понравилось. Эта мысль побудила его достать из кармана письмо Таннехилла.

Пили прочитал его и вернул, никак не прокомментировав. Всю дорогу до бунгало оба молчали. В гостиной Стивенс достал бутылку виски. Пили захотелось еще раз взглянуть на письмо. Перечитав его, он произнес:

— Чем это вы могли так настроить его против себя?

— Понятия не имею. Однако надеюсь, что уже сегодня вечером восстановлю его милостивое к себе отношение.

— Так, значит, вы все же намерены осуществить ваш план?

— Теперь отступать поздно. Обязательства, которые я принял перед Холандом, меня окончательно связали.

То гипотетическое обстоятельство, что сидевший перед ним человек в данный момент, вполне возможно, носил в кармане маску Холанда и был готов нацепить ее в нужный момент, вовсе не означало, что все вдруг неизбежно менялось. В течение часа они обсуждали вопросы, касавшиеся различных сторон управления имуществом Таннехилла в Альмиранте. Пили вроде бы слушал его с интересом. В девять пятнадцать затренькал телефон. Стивенс вздрогнул и взял трубку.

— Мистер Стивенс, — раздался мужской голос, — вас беспокоят из полиции, служба дактилоскопии. Мы установили, кому принадлежат переданные вами отпечатки пальцев.

— Да? — внешне спокойно отреагировал адвокат, хотя его сердце застучало в бешеном темпе. — Так, я вас слушаю.

Спустя минуту он поблагодарил и повесил трубку. В голове была звенящая пустота, но он сумел восстановить контроль над собой. Другого выхода, как реализовать свой план, у Стивенса не было. Пожалуй, начнет он с того, что обвинит Уолтера Пили. А потом наступит то, что для всех остальных явится совершенно неожиданной развязкой… Затем…

Он помотал головой. Что будет после этого, представлялось ему довольно смутным и смертельно опасным.

Глава 20

Припарковываясь, Стивенс отметил среди других роскошных машин «кадиллак» Мистры. По лестнице они поднялись вместе с Пили. Дом блистал огнями. Открыла им Хико Аине. Сегодня без своих драгоценностей она выглядела совсем иначе, чем при знакомстве, гораздо изысканнее. Она молча провела их в гостиную, где стояли и сидели уже одиннадцать человек. Он сразу узнал среди них Адамса и Портера, Кэрвелла и Гранта, Таннехилла и Мистру. Остальные две женщины и трое мужчин были ему незнакомы.

Таннехилл направился к нему с несколько иронической улыбочкой на лице. Руки не протянул, только произнес:

— Это вы, Стивенс?

Казалось, он не был в этом уверен. Адвокат вежливо склонил голову, затем окинул взглядом присутствовавших в зале. Ему не терпелось начать. Он специально так рассчитал свое время, чтобы прибыть на сорок минут раньше Холанда и иметь возможность сформулировать свои первые обвинения, а если удастся, то и добиться одобрения группы. Он открыл портфель и достал оттуда несколько бумаг. «Интересно, — подумал он, — кто из этих двух женщин — телепатка?» Он не был обеспокоен тем, что она прочтет его мысли, а надеялся на ее способность понять, что главная опасность исходит не от него. Начал Стивенс несколько театрально:

— Моя главная забота, разумеется, верой и правдой служить мистеру Таннехиллу.

Краешком глаза он уловил, что эти слова вызвали довольно мрачную ухмылку на лице его босса. Адвокат продолжил:

— В этих целях я подготовил небольшое сообщение, которое — и я думаю, вы со мной согласитесь, — убедит общественное мнение, что мистер Таннехилл не является и никогда не был виновным в том преступлении, которое ему инкриминируется.

Произнося эти слова, он чувствовал, что Мистра сидевшая в глубине гостиной, пристально смотрит н; него, словно пытаясь привлечь его внимание. Но от продолжал смотреть на тех мужчин, что собрались перед ним. Он очень динамично, в простой форме и без всяких выкрутасов изложил свою аргументацию против Пили. То, что он говорил, несомненно, поразило бы судебных заседателей средней руки. Он упомянул о тайных наездах Пили в Альмиранте, об его отношениях с бандой, о тех крупных выплатах, которые он производил без разрешения, беззастенчиво залезая в карман семейства Таннехиллов.

Пили сидел молча, уставясь в пол.

В своем выступлении Стивенс не затрагивал никаких вопросов бессмертия, космолетов, атомной войны. Все было сознательно выстроено на обыденном, ординарном уровне. Ньютона Таннехилла убили потому, что он обнаружил хищения… Стивенс изложил также факты, которые было легко доказать: исчезновения врача, выдавшего свидетельство о смерти, и владельца похоронного бюро. Племянника заживо закопали в землю, положив в гроб дяди. Спрашивается — зачем? Потому что тело последнего было серьезно изуродовано в момент убийства. Что касается причин устранения Джона Форда, то, согласно намеренно логически-упрощенному анализу Стивенса, они тоже были незамысловаты: охранника ликвидировали, чтобы оказать на Таннехилла дополнительное давление и вынудить продолжить выплаты… Ну а с Дженкинсом и того проще: он видел Пили в Альмиранте, и ему заткнули рот…

Стивенс завершил свою пылкую обвинительную речь словами:

— В мои намерения не входило объяснять мотивы, которыми руководствовался в своих преступных действиях Пили. Но сейчас думаю, что имею достаточно оснований подчеркнуть необходимость не недооценивать психологического влияния культа майя — или ацтеков, — который он исповедовал. В данном случае мы столкнулись с тем, что можно было бы назвать проявлением лояльности к секте.

Этой ремаркой адвокат и закончил свое выступление, после чего в первый раз решился взглянуть на Мистру. Само воплощение холодной отстраненности, она, казалось, недоумевала. Стивенс напряженно растянул губы в улыбке и сел у входа в холл.

Глава 21

В комнате ничего не изменилось. Никто, за исключением адвоката, даже не шелохнулся. Оба владельца газет делали пометки в блокнотах. Таннехилл сидел на диване, слегка подавшись вперед. Обхватив лицо руками, он, похоже, просто смеялся. Судья Портер, спрятав глаза за тонированными стеклами очков, сардонически поглядывал на Пили.

— Ну что, мистер Пили, — нарушил он всеобщее молчание, — что вы на это скажете?

Но тот некоторое время держал паузу, совершенно утонув в глубоком кресле. Создавалось впечатление, что Пили проявляет нерешительность. Украдкой взглянул на Стивенса. Наконец Пили тяжело вздохнул, снова бросил взгляд на адвоката и обронил:

— Так вот, значит, чем вы занимались…

И снова замолчал, потом спохватился, осознав, что все за ним наблюдают, вытащил сигарету и нервно сунул ее в рот.

— Хотелось бы, — произнес он, — чтобы вы еще раз изложили ваше понимание тех мотивов, которые якобы толкнули меня на эти преступления.

Стивенс охотно исполнил его просьбу. Пили, склонив голову набок, выслушал его очень внимательно, как будто пытался обнаружить в его словах какой-то скрытый смысл. Но когда Стивенс вновь заговорил о письме, которое Таннехилл был вынужден подписать, Пили шумно прыснул со смеху и воскликнул:

— Чертов кретин! Вы же сами заявили, что у меня было письмо Таннехилла, разрешавшее продолжать производить выплаты. Продолжать, слышите! Значит, последнему дураку понятно, что Таннехилл прекрасно был осведомлен о тех причинах, которые лежали в основе этих финансовых операций.

— Письмо при вас? — спокойно отреагировал Стивенс. На лице Пили промелькнуло испуганное выражение.

Он выкрикнул:

— Негодяй! Вы побывали в моем кабинете в Лос-Анджелесе!

— Я глубоко убежден, — спокойно проговорил Стивенс, — что вы прекрасно понимаете следующее: никакая мелодраматическая попытка показать, что подобное письмо реально существовало, не будет выглядеть достаточно убедительной для всех, находящихся в этом зале.

Пили вскочил, потом снова сел. Казалось, он взял себя в руки. Судья Портер протер глаза. Нахмурившись, взглянул на Пили и заметил:

— Совершенно очевидно, что вы воспринимаете это обвинение самым серьезным образом и считаете наилучшим для себя исходом выдержать сей шоковый выпад. В конце концов, не можем же мы оставлять в неведении хозяина этого Дома. Было бы также неплохо прояснить ситуацию по поводу ряда забавных опасений, которые нам пришлось испытать в последние дни и которые имели к вам отношение. Как ваше мнение, джентльмены? — обернулся он к владельцам обеих газетах.

Кэрвелл, худой и долговязый, шепнув что-то на ухо Гранту, поднялся.

— В завтрашнем специальном выпуске моей газеты будет категорически заявлено о полнейшей невиновности мистера Таннехилла. Уже много поколений семейство Таннехиллов является становым хребтом Альмиранте. Моя газета, известная в нашем городе своими давними и благородными традициями, не позволит легковесной болтовни в адрес столь истинно американского и сугубо калифорнийского семейства. В этом мире, полном неопределенности и неуверенности, подтачиваемом аморальными и беспринципными людьми, нам следует все активнее разворачиваться лицом к тем, кто глубоко укоренился в нашей почве, а не к любителям ловить рыбку в мутной воде.

Он перевел дух, бросив взгляд на Мистру.

— Что касается этого обвинения в убийстве… Все это очень банально. Ваш молодой человек усердно проявил средненького уровня здравый смысл, но очень мало воображения…

Мистра поднялась, сделав знак Стивенсу. Он подошел к ней. Она отвела его в угол и тихо сказала:

— Это и есть ваша грандиозная сенсация? Я поняла вас так, что Пили не был человеком…

Стивенс запальчиво потребовал:

— Где ваша треклятая телепатка? Можете ли вы привести ее сюда? Мне надо с ней поговорить.

Мистра, не говоря ни слова, покинула гостиную. Вернулась она всопровождении девушки довольно приятной внешности с выразительными глазами. Но Стивенс, увидев их вблизи, убедился, что, несмотря на свойственную молодости живость, они светились спокойной уверенностью и разумом.

— Представляю вам Тризеллу, — сухо бросила Мистра.

Девушка за руку поздоровалась со Стивенсом. На лице ее появилось задумчивое выражение.

— Я бы не хотела упреждающе говорить о вашем следующем сенсационном ходе…

— Вы знаете, что должно что-то произойти?

— Это очевидно с той минуты, как он здесь появился…

— Что вам известно еще? — забеспокоился Стивенс.

— Я не смогла установить, кто является вашим… информатором. Не знаю даже, как следует понимать это слово, поскольку мое восприятие затемнено… В любом случае, кто бы это ни был, он ошибся… Нет никого, кто…

— Не стоит развязывать дискуссию. Лучше скажите, можете вы или не можете почувствовать возникновение опасности?

— Не могу… Разве что…

— Говорите!

— Что-то такое есть…

— Откуда это исходит?

— Я… не знаю… Извините, но я не в силах дать вам даже приблизительную наводку…

Она закусила губу, расстроенная своим явным бессилием помочь.

Стивенс бросил отчаянный взгляд на Мистру, которая, покачав головой, проронила:

— Я очень слабо представляю, о чем это вы тут сейчас говорили. Но не стоит забывать, что у меня почти всегда возникает ощущение непонимания, когда Тризелла ведет с кем-то беседу.

Стивенс молчал. Тризелла показалась ему телепаткой более сильной, чем он ожидал. И если кто-то так ловко обводит ее вокруг пальца, то этот человек с годами наверняка научился мастерски скрывать свои мысли. Адвокат опять повернулся к Тризелле, но она, предвосхищая его вопрос, уже отвечала:

— Они все пытались сделать это. Они часами беседовали со мной, применяя по ходу то один, то другой прием. Иногда у меня появлялось ощущение, что это им удавалось, но уверенности в этом нет.

— Кто именно, — настаивал Стивенс, — в наибольшей степени посеял у вас эти сомнения?

Девушка вздохнула.

— Вижу, что вы не улавливаете смысл сказанного мною. Это удавалось в тот или иной момент всем. Я только сейчас сообразила, что в ту ночь, когда мы побывали в вашем доме, вам самому удалось утаить от меня важную информацию.

В другом конце комнаты Пили поднялся с кресла.

— Джентльмены, — начал он, — как мне представляется, возникла необходимость, чтобы я скрылся и принял на себя тяготы человека, которого разыскивают по обвинению в убийстве. Я согласен сыграть эту роль.

Стивенс быстро выступил в центр гостиной.

— Мистер Пили, будьте любезны, сядьте, — вежливо предложил он. — У меня есть еще кое-что заявить в отношении вас.

Не ожидая ответа, он повернулся к остальным и коротко изложил причины — так, как он их проанализировал ранее, — по которым сначала Фрэнк Холанд, а затем он сам были подобраны Пили на должность местных управляющих.

— Делаю предсказание, — завершил он свой краткий спич. — Как только мистер Пили выйдет, чтобы, по его словам, «исчезнуть», он на самом деле тут же возвратиться, но в облике мистера Холанда.

Адвокат замолк, оглядывая аудиторию и отмечая, что снова приковал внимание присутствующих к себе. Но — и это было поразительно! — они еще не догадывались, в чем дело.

Таннехилл язвительно усмехнулся:

— Опять принялись за старые штучки, а?

Стивенс, не обращая внимания, продолжал развивать свою мысль:

— Мистер Холанд и я разработали следующий план: все, кто здесь находятся в данный момент, будут немедленно арестованы по обвинению в ношении особого секретного оружия, после чего с них будут сдернуты маски. Тем самым они окажутся не теми уважаемыми в городе лицами, в роли которых выступали, а угодят в тюрьму на годик, если не больше, в зависимости от вынесенных им приговоров.

Судья Портер осуждающе покачал головой:

— Какой-то нелепый план. А вы, Уолтер, просто удивляете меня этими шалостями.

Стивенса это поразило. Они, прожив так долго, стали слишком аморальными людьми. Перед лицом предательства они, видимо, считали вполне естественным, что некоторые члены группы хотят захватить контроль над Большим Домом.

— К несчастью, — разозлился он, — планы мистера Пили оказались под еще большей угрозой. Представьте себе, как все происходило: он убил Джона Форда и написал письмо Холанду. Затем — случайная встреча с Дженкинсом, и он вынужден быстренько прикончить и его. Но ввиду, как я полагаю, срочности возникшей проблемы он прибегает к непозволительному средству — использует термический луч. А потом, так все старательно подготовив, допускает фатальную ошибку.

Подобравшись к этому кульминационному пункту своей операции, Стивенс уловил, что Пили забеспокоился. Заметил он это боковым зрением, поскольку тот стоял несколько сзади. Пили действительно громко объявил:

— Пора мне уходить. Все это отдает дурной мелодрамой.

— Прежде чем выйти, — прогремел голос Стивенса, — снимите вашу маску!

Адвокат мгновенно выхватил из кармана пистолет. Это вроде бы никого особенно не встревожило, поскольку другого оружия не появилось. Но эффект от его слов был потрясающим. Многие вскочили. Таннехилл, который и до этого стоял, резко скомандовал:

— Маску!

Стивенс подождал, пока восстановилась тишина. Потом вежливо обратился к Пили:

— Снимите ее, друг мой. Вы действовали в рамках законной самообороны. Лично гарантирую, что с вами ничего плохого не случится, независимо от того, придется это мое решение по душе членам группы или нет. Пусть кто-нибудь поможет ему снять эту пакость… Должно быть, есть какой-то способ делать это быстро.

От группы отделилась Тризелла.

Она держала бутылочку с бесцветной жидкостью.

— Руки в стороны! — потребовала она.

Пили после нескольких секунд колебаний пожал плечами и смирился. Она налила немного раствора в ладони и руками провела по его щекам.

Появилось лицо Холанда!

Насупившись, он зло заговорил, обнажая в оскале зубы:

— Отлично. Надо быть поосторожнее в том, что я предприму против вас. Да, я убил Пили. Но действовал по праву самообороны. И не собираюсь никому позволить обвинить меня в убийстве.

Стивенс нахмурился. То, что бормотал Холанд, говорило о том, что тот воспринимал ситуацию неадекватно.

— Холанд, — обратился он к следователю, показывая на присутствующих, — что вам известно о деятельности этих лиц?

Холанд, казалось, удивился.

— Но вы же мне разъяснили… Это секта… раз уж я ввязался… Впрочем, оставим это…

Стивенс оглядел присутствовавших. Таннехилл что-то пристально рассматривал на потолке. Судья Портер вперил в Холанда задумчивый взгляд. Мистра о чем-то тихо перешептывалась с телепаткой. Адвокат понял, что они разделяли его точку зрения: этот человек опасности не представлял.

Но он, Стивенс, удовлетворения не испытывал.

— Холанд, — задал он следующий вопрос, — где вы раздобыли маску, изображающую Пили?

Зал ожил волной любопытства. Холанд стоял, раздумывая, в нерешительности. По его лбу стекали струйки пота.

— Я получил ее по почте. Была приложена записка. В ней указывалось, как ею пользоваться, и предписывалось все, что я должен был делать. Там же напоминалось, что когда-то я был актером, подчеркивалось, что я умело имитирую голоса, и предлагалось все это задействовать. Иначе отправитель грозился проинформировать полицию насчет того, где зарыт труп Пили.

— И что следовало говорить в случае ареста?

— Что я нуждался в деньгах. Признаюсь… Не мог решиться… Но если бы на меня надавили, сказал бы правду…

— А после этого вечернего сеанса вам было обещано, что все происшедшее с вами будет предано забвению, не так ли?

— Верно.

Стивенс в упор глядел на Холанда. Он был озадачен. Сомневаться в правдивости слов этого человека не приходилось. Но ему представлялось маловероятным, чтобы опытный Холанд действительно позволил себе попасть в такую ловушку. А не происходило ли все так, что каким-то способом ему сумели крепко внушить, что он якобы совершил это преступление? Если это так, то до развязки еще далеко.

Он направился к выходу вместе с Холандом. По пути сказал ему:

— Я зайду к вам завтра. Тогда обо всем и поговорим.

Тот показал жестом, что согласен. У него было усталое, напряженное лицо.

— Боже! — произнес он. — Как я рад, что ухожу отсюда. Но что все-таки за люди собрались здесь?

Стивенс и не пытался отвечать на этот вопрос. Его мозг уже лихорадочно заработал на волне упреждения более серьезной опасности. Он нервно спросил:

— Где вы расставили полицейских?

Тот ответил:

— Неужели вы думаете, что я совсем спятил, чтобы нагнать сюда еще и полицию?

— Что?!

Стивенс с трудом сдержался, чтобы не выказать своего недовольства. Он мгновенно представил себе, сколько времени потребуется, чтобы доставить сюда блюстителей порядка и прочесать всю местность. Много, слишком много.

Он проследил, как Холанд спустился вниз по лестнице, затем быстро пробежал через всю террасу и выскочил во внутренний дворик. Тихо свистнул и замер в ожидании. Кто-то зашевелился в темноте, и Стивенс шепотом позвал:

— Риггс!

Появилась рука с протянутым клочком бумаги и опять скрылась в тени.

Глава 22

Пока Стивенс отсутствовал, подошли еще несколько человек и присоединились к группе, которая по-прежнему оставалась в гостиной — большом зале с дубовыми панелями и несколькими застекленными дверями, выходившими во внутренний дворик. Все двери, кроме одной, были закрыты. Всего в гостиной Стивенс насчитал сейчас двенадцать мужчин и шесть женщин, не считая себя самого. Когда он вошел, все уставились на адвоката.

Он подошел к телепатке. Та покачала головой и ответила, не дожидаясь вопроса:

— Какое-то мгновение назад чувство тревоги заметно обострилось, но тут же опять стушевалось. Теперь я не могу более четко различить, чего вы опасаетесь. Но ничего похожего на это пока не улавливаю.

Стивенс обратился к Мистре:

— Сколько сейчас членов группы в Доме?

— Сорок.

— Кого нет? Разве вы говорили не о сорок одном человеке?

— Я считала и Пили, — исчерпывающе ответила она.

— Все они здесь в данный момент. — Этот ответ пришел от телепатки.

— Нет. Тесла вышел минут двадцать назад, чтобы взглянуть, что происходит вокруг Дома.

Все это — и вопросы и ответы — прозвучало достаточно громко, чтобы их услышали. Сразу же стало тихо. Стивенс с любопытством окинул взглядом этих восемнадцать бессмертных. Несмотря на прекрасно сшитые и дорогие костюмы, мужчины показались ему людьми довольно ординарными. Судьба не позаботилась о том, чтобы отобрать выдающихся личностей. Женщины, напротив, все, как на подбор, выглядели элегантно и утонченно. Видно, это и объясняло, почему их допустили в группу.

Возможно, все присутствующие здесь в эту минуту мучительно припоминали все, что им было известно о хмуром индейце. Стивенс заговорил:

— Мне довелось ознакомиться с некоторыми съемками. Там фигурировали Пили и человек, весьма похожий на Теслу, но с другим лицом. Будь они прокляты, эти ваши маски! Они позволяют кому угодно походить на кого угодно. Я виделся с Теслой дважды. Был ли он в своем естественном виде или же под маской?

— Он был в маске, — ответил Таннехилл.

Стивенс ругнулся.

— А он и впрямь индеец?

— Да.

Снова установилась мертвая тишина.

— Как давно был отснят фильм, который вы видели? — поинтересовался Таннехилл.

— Примерно две тысячи лет тому назад…

Таннехилл вдруг резко взмахнул рукой. Властным тоном он распорядился:

— Осмотреть окрестности. Охранять все двери. Если найдете, приведите его сюда. Мы все выясним тут же, на месте.

— Подождите!

То был голос Стивенса, заставивший замереть тех, кто уже. направлялся к выходам. Таннехилл бросил на адвоката удивленный взгляд. Разница между человеком, страдавшим потерей памяти, и нынешним владельцем Большого Дома была разительной. Она проявлялась в более пронзительном взгляде, в губах, складывавшихся в узкую щелочку. То были глаза и губы Танекилы Удалого.

— Стивенс, — процедил он, — что это вы тут распоряжаетесь?

Адвокат охотно пояснил:

— Если откроется хоть одна из этих дверей, это будет сигналом моему человеку, который ждет снаружи, немедленно начать распылять элемент 167 на мрамор патио, террасы и самого дома. У вас нет оснований для беспокойства, если предатель был вычислен правильно. А сейчас я укажу вам, как следует поступить с ним.

— Это наше внутреннее дело, — надменно заявил Таннехилл. — И мы его урегулируем согласно нашим собственным правилам.

— Вы будете делать то, что укажу я, — повысил голос Стивенс — А теперь, друг мой, и я могу с тем же успехом заявить, что эпоха вашего абсолютного диктата здесь кончилась. У меня в портфеле более пятидесяти экземпляров декларации — и вы ее все до единого сейчас подпишете! — согласно которой этот Дом преобразуется в «Фонд», Совет директоров которого составит наша группа. Вас я назначил первым президентом, но включил в состав Совета и себя. Лучше поскорее подписывайте, так как я не отзову обратно своего человека до тех пор, пока не получу все заверенные вами экземпляры.

Таннехилл вспыхнул от негодования и был готов разразиться целой филиппикой.

— Поспешите, — еще раз предупредил Стивенс, — и спросите у Тризеллы, говорю ли я сейчас правду или блефую. У меня есть элемент 167. А снаружи мой человек готов сделать то, о чем я вам сказал.

— Так ли это, Тризелла? — отрывисто спросила Мистра.

— Все верно.

Таннехилл зло бросил в ее адрес:

— Но почему вы нас не предупредили? Какого черта…

— Потому что то, что он делает, отвечает общему благу, — спокойно возразила телепатка. — Я не хотела рисковать, мешая ему в тот момент, когда он отчаянно ищет того человека среди нас, который…

Стивенс прервал ее:

— Пора оставить Теслу в покое. Подумайте о всех тех годах, что он прожил с убежденностью, что как единственный уцелевший из первой группы, обосновавшейся в свое время в Доме, он был его естественным законным владельцем… Так что, Таннехилл, подписывайте. Не забывайте, что нам еще предстоит поймать его и убедить…

Хозяин Дома еще какое-то время раздумывал, но затем, решительно взяв перо, стал черкать свою фамилию на копиях. Стивенс передал их другим членам группы. Когда были готовы все декларации, а в кармане лежал заполненный личный экземпляр, адвокат подошел к двери и позвал Риггса. Едва малорослый детектив вошел, остальные стали покидать помещение.

— Так, мистер Стивенс, — проговорил Риггс, — вижу, что вы славно поработали. Чем займемся теперь?

— Дайте мне ту капсулу, что я вам вручил, — потребовал Стивенс.

Риггс тут же повиновался. Стивенс, подойдя к Мистре, отдал ее ей.

— Разумеется, — сказал он, — у Теслы, вероятно, есть немного этого элемента, полученного в ваших тайных лабораториях. Когда я анализировал его план, то понял, что единственная цель, которую он ставил перед собой, когда открыл мне доступ к звездолету…

— Какому звездолету? — встрепенулась Мистра.

Но Стивенс не обратил внимания на ее возглас. Теперь, когда бумаги были подписаны, он собирался рассказать им все о космическом корабле, прилетевшем на Землю с далеких звезд двадцать веков тому назад. Поэтому он продолжил:

— …так вот, его единственной целью, когда он подстроил так, что я проник в звездолет, было узнать, действует ли все еще электронный мозг звездолета.

— Что за электронный мозг? Эллисон, что за чертовщину вы тут городите?

— В том случае, — вдохновенно заливался Стивенс, — если робот-мозг еще функционировал, думал Тесла, ему можно было смело приступать к уничтожению Дома, после чего электронный мозг был бы вынужден считаться с ним или же отказаться от надежды на…

Тризелла незаметно приблизилась к нему и прошептала:

— Человек, который только что прошел в холл, кто это?

Стивенс обернулся.

— Не беспокойтесь, это Риггс… Если есть на свете стоящий человек, то это…

Он запнулся, внезапно охваченный странным предчувствием.

Адвокат смутно припомнил, что Таннехилл вроде бы установил контакт с детективом в Лос-Анджелесе, просмотрев телефонный справочник. Но Таннехилл в действительности ему этого не говорил. Задыхаясь от волнения, он отрывисто потребовал у телепатки:

— Что вы читаете в его мыслях?

Тризелла ответила:

— У него благодушное настроение. Немножко озабочен, правда. Если он скрывает намерение уничтожить Дом, то это — работа великого мастера по части утаивания мыслей.

Стивенс быстро подошел к Таннехиллу. Тот ответил на его вопрос:

— Я не очень хорошо помню, когда свел с ним знакомство. Но уверен, что мы как-то случайно оказались вместе в баре и он угостил меня.

— До этого вы звонили ему?

— Звонил? Конечно, нет.

Стивенс уставился на дверь, выходившую в вестибюль.

Риггса нигде не было видно. «Наверное, спустился в музей, — подумал с тревогой Стивенс, — чтобы распылить элемент 167, имеющийся у него, а затем по туннелю добраться до робота-мозга и…»

Он бросился в холл и огляделся. Риггса там уже не было. Тогда адвокат что было прыти устремился к лестнице в глубине вестибюля и начал осторожно спускаться, стараясь не производить шума. Стеклянная дверь внизу была распахнута. Он увидел, как Риггс открывает одну из витрин.

Стивенс молниеносно извлек из кармана захваченную в звездолете трубочку. Держа палец на вскрывавшей ее кнопке, он перемахнул через порог, выкрикнув:

— Эй, Риггс!

Тот повернулся, сохраняя потрясающее спокойствие!

— А я любовался этим предметом искусства толтеков, — отозвался он. — Чрезвычайно интересно…

Довольно пикантный момент для разговоров об искусстве. Стивенс, шумно дыша, прохрипел:

— Риггс… Тесла… Вы еще можете спасти вашу жизнь… Выиграть теперь вы уже не в состоянии… Откажитесь…

Пауза. Тот взглянул ему прямо в глаза.

— Стивенс, — каким-то каркающим голосом ответил он, — мы с вами можем властвовать над целым миром!

— Нет, это невозможно без Большого Дома… Сейчас же закройте выхлоп вашего распылителя элемента.

— Для этого нам Большой Дом совершенно не нужен. Неужели вы не понимаете? У нас с вами есть электронный мозг звездолета. Через него мы получим всю нужную нам информацию, будем располагать всеми возможностями, какими только пожелаем. Когда все остальные уйдут с нашей дороги, надо будет…

Из витрины потянулся, расплываясь, голубоватый дымок. Стивенс пронзительно закричал:

— Я сказал: закройте свой распылитель… Быстро…

— Для этого мне пришлось бы теперь лишиться руки. Послушайте, Стивенс…

— Выбирайте: рука или жизнь! И скорее! У меня с собой элемент 221 — наилучший способ нейтрализовать действие вашего элемента 167, с которым он химически…

Направив трубочку в сторону Риггса, он нажал на кнопку. Одновременно из оружия, которое Риггс держат в свободной руке, брызнул термический луч, к счастью, миновавший мгновенно пригнувшегося Стивенса. Он со всех ног бросился бежать к лестнице. Зал за его спиной стало потряхивать, светящийся голубоватый дымок лизнул ступени. Затем все накрыла беспросветная темень.

— …Согласны ли вы, Мистра Лэнетт, взять в законные супруги этого человека?

— Да.

Голос звучал твердо и уверенно.

Потом, уже сидя в машине, она призналась Стивенсу:

— На меня это произвело какое-то удивительно странное впечатление. Пойми меня правильно, дорогой: ведь я впервые в своей жизни выхожу замуж!

Стивенс ничего не ответил. Он думал об электронном роботе-мозге в звездолете, замурованном в толще холма под Большим Домом. Вскоре тот снова выйдет на космические трассы, возобновив прерванный на столь длительный срок полет. У Стивенса уже зародилась идея; просто дух захватывало, едва он начинал думать об этом. Почему бы Мистре и ему не отправиться вместе с кораблем?

— Лично я, — щебетала тем временем Мистра, — предпочла бы девочку. Обожаю мальчишек, но…

Стивенс вздохнул. Ах эти женщины! С их вечными помыслами о семейном очаге и о детях! Они думают только о материнстве, в то время как перед ними открываются такие горизонты и возможность пережить невообразимые приключения.

Вернувшись в бунгало, он решился было заговорить с Мистрой о космическом путешествии, но в последний момент передумал. Все его планы и мечты сразу куда-то подевались, стоило ему погрузиться в нежные бездонные глаза жены. Он подошел к ней. В его мыслях все еще вихрем проносились все звезды Галактики. Но Мистра улыбнулась, и ее образ вытеснил все остальное.

Затем на какое-то мгновение на него наложилось другое изображение — первого бессмертного, которого он увидел на экране в кадре фильма, отснятого две тысячи лет тому назад, рядом с Пили. Тогда он плохо различил черты этого человека, но сейчас отчетливо узнал в нем самого себя. Тесла был единственным, кто это понял. Теперь Вечный Дом навечно принадлежал ему, а весь объем памяти вскоре восстановился.

Но он опять взглянул на Мистру, и где-то в самом потаенном уголке души мелькнула мысль, что вечность могла и подождать.

ТВОРЕЦ ВСЕЛЕННОЙ ^(роман)

Глава 1

Лейтенант Мортон едва держался на ногах, когда вышел из коктейль-бара. Несколько секунд он стоял неподвижно, собираясь с силами, для того чтобы продолжить свой путь, и вдруг почувствовал у себя за спиной какое-то движение. Он осторожно повернулся и не успел шагнуть в сторону, как вышедшая вслед за ним из бара девушка натолкнулась на него и чуть не упала, судорожно вцепившись — в рукав его кителя. По-видимому, она была еще более пьяна, чем он сам. Ему с трудом удалось сохранить равновесие и не дать ей упасть, и он уже почти отпустил ее, как вдруг она еле разборчиво пробормотала: «Вы обещали отвезти меня домой».

Каргилл оторопел. Он был уверен, что видит ее первый раз в жизни, и уже собирался сказать ей это, но промолчал, так как вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так жутко пьян. А что с ним происходило в течение предыдущего часа, он вообще не мог вспомнить, так что, вполне возможно, эта девушка говорила правду.

Во всяком случае он определенно собирался найти кого-нибудь, с кем можно было бы провести остаток вечера. Да и вообще, какое все это имело значение? Оставалось всего три дня до конца отпуска, и ему было совершенно некогда уточнять, как далеко зашли их отношения.

— Где ваша машина? — спросил он со всей решительностью, какую только мог собрать в своем расслабленном теле.

Слегка пошатываясь на ходу, девушка повела его к своей машине. Это был «шевроле». Она подождала, пока Мортон откроет ей дверь, и рухнула на сиденье. Все тело ее как-то сразу обмякло, и голова безжизненно повисла. Каргилл сел за руль и еле удержался от того, чтобы тут же не сползти на пол, положить голову на сиденье и заснуть.

Последним усилием воли он попытался собраться, сконцентрировать свое внимание, и внезапно ему стало страшно. «А я ведь совершенно не в состоянии вести машину. Лучше взять такси», — вяло подумал он.

Но воплотить это в действие он был уже не в состоянии. То странное оцепенение, с которым он все это время боролся, одолело его, и сознание отключилось. В последнюю секунду он еще ощущал, что тело механически, уже помимо его воли, совершает какие-то движения — кажется, нога нажала на педаль, — и больше он ничего не помнил.

Когда Каргилл пришел в себя, то понял, что произошла авария. Автомобиль съехал с дороги и врезался в дерево. Попытка выбраться из машины не удалась — дверь, видимо, заклинило. Осмотревшись, Каргилл убедился, что лишь чудом избежал смерти или серьезного увечья, так как корпус автомобиля был просто искорежен.

Он решил попробовать открыть другую дверь, с той стороны, где сидела девушка, и тут его охватил ужас: вся передняя часть машины в этом месте была вдавлена внутрь. Именно сюда пришелся самый сильный удар…

Даже в темноте было понятно, что этот удар оказался для девушки смертельным. Отчаянным усилием Каргилл снова дернул свою дверь, и на этот раз она поддалась. С большим трудом он выбрался из машины, постоял минуту, стараясь унять дрожь в ногах, и медленно, неверными шагами пошел куда-то в ночь, прочь от этого места. Никто не остановил его. Улица была пустынна.

Утром, бледный и протрезвевший, он прочитал сообщение об этом несчастном случае в газете:

ОБНАРУЖЕН ТРУП ЖЕНЩИНЫ

Прошлой ночью на окраине города была найдена врезавшаяся в дерево машина. В салоне находился труп молодой женщины по имени Мари Шане, скончавшейся от потери крови в результате повреждений, которые она получила во время аварии. Тело было обнаружено только рано утром, и, как полагают врачи, ее можно было бы спасти, если бы своевременно была оказана медицинская помощь.

Мари Шане была замужем, но жила отдельно от мужа с трехлетней дочерью. Известно также, что у нее есть брат, который живет в Нью-Йорке. Родственников просят связаться с властями по поводу организации похорон.

В первых сообщениях ни слова не говорилось о том, располагает ли полиция какими-то сведениями о возможных причинах аварии и о том, кто видел Мари Шане в тот вечер. В одном из следующих выпусков газет было упомянуто, что незадолго до того, как произошла авария, ее видели в коктейль-баре разговаривающей с каким-то военным. Все вечерние газеты подхватили сообщение и стали развивать эту тему. А на следующее утро в газетах уже излагались версии о возможном убийстве. На душе у Каргилла было неспокойно, и он решил немедленно, не дожидаясь окончания отпуска, вернуться в свою часть.

Когда через неделю ему стало известно, что его часть направляют в Корею, он испытал чувство огромного облегчения, несмотря на то что в Корее (это было в 1953 году) шла настоящая война. Жизнь в обстановке постоянных боев ожесточила Каргилла. Зрелище крови, человеческих страданий и чужой смерти уже не трогало его, и постепенно чувство вины, преследовавшее его раньше, исчезло. Так прошел год, и он почти совсем забыл об этом неприятном случае.

В начале 1954 года Каргилл, уже в чине капитана, вернулся в Лос-Анджелес. Он пробыл дома несколько месяцев, когда однажды с утренней почтой получил какую-то странную записку. В ней говорилось:

Дорогой капитан Мортон!

Вчера я увидела вас на улице и узнала ваш адрес и номер телефона из телефонного справочника. Не будете ли вы так любезны встретиться со мной в отеле «Тиффорд» сегодня (в среду) вечером около 20.30?

С нетерпением ждущая встречи

Мари Шане.

Каргилл сначала ничего не понял. Мари Шане? Кто это такая? И вдруг он все вспомнил, и тот давний, уже позабытый страх вновь охватил его. «Но ведь она умерла, — подумал он растерянно. — И она не знала, как меня зовут…»

Внутри у него все похолодело. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что идти на эту встречу нельзя, но по мере того, как приближался вечер, росла и его решимость узнать, что же все это значит, что хочет от него эта странная женщина, подписавшаяся именем той, которой уже давно нет в живых, почему она с нетерпением ждет их встречи.

В великолепном фойе отеля «Гиффорд» Каргилл был уже в начале девятого. Он нашел удобное место за одной из колонн, откуда можно было наблюдать за входом, и приготовился ждать.

Ждать ему пришлось долго. В половине десятого внутри у него все кипело от негодования, так как он уже пять раз предпринимал попытки заговорить с незнакомыми женщинами, принимая их за Мари Шане, и каждый раз ему приходилось выслушивать, что они думают по поводу его бестактной навязчивости. Он чувствовал, что терпение его иссякает с каждой минутой.

Его неуспех у женщин не остался, однако, незамеченным. Детектив отеля, высокий, крепкого сложения человек, бесшумно подошел к нему и тихим, но убедительным голосом сказал:

— Капитан, а что, если вам попытать счастья в другом месте? Вы же видите, здесь у вас дело не идет, — и добавил еще более убедительно: — Короче, друг, топай отсюда, и живо!

Каргилл, побелев от злости, посмотрел в бесстрастные глаза детектива и понял, что ему придется уйти. И в эту минуту где-то рядом за его спиной приятный женский голос произнес:

— Я долго вас заставила ждать, капитан?

С чувством облегчения Каргилл повернулся и замер. Он был уверен, что не помнит, как выглядела та несчастная девушка, но сейчас, как только увидел ее, сразу понял, что это Мари Шане.

Она изменилась, но сомнений не было. Это была она.

Краем глаза он увидел, что местный детектив отошел в сторону. И тогда остались только эта девушка и он, смотрящий на нее во все глаза.

— Это действительно вы, — сказал он, — Мари Шане.

Ему было трудно произнести это имя, как будто слова были тяжелыми, как камни, и для того, чтобы заставить их двигаться, нужно было приложить немало усилий. Присмотревшись к ней получше, Каргилл начал осознавать, что она очень изменилась.

Та девушка, которую он согласился отвезти домой год назад, была тоже хорошо одета, но не так, как эта. Сейчас на ней было ярко-розовое платье типа сари и манто из меха какого-то неизвестного ему животного. Мех был необыкновенно красив, ничего подобного Каргилл не видел со дня своего возвращения в Америку.

Но, собственно говоря, одежда ее сейчас не имела никакого значения. «Вас ведь нет на свете, — хотел он сказать. — Я сам читал сообщение о ваших похоронах».

Но он не стал этого говорить. Что-то останавливало его. Девушка тихо произнесла:

— Пойдемте в бар. Там мы можем что-нибудь выпить и поговорить о старых временах…

Каргилл выпил первую рюмку залпом, не отрываясь. Вопросительно взглянув на девушку, он заметил, что она наблюдает за ним с легкой, снисходительной усмешкой.

— Я задавала себе вопрос, — произнесла она медленно, — какое чувство буду испытывать, когда вернусь и буду пить вместе с убийцей? Это совсем не весело, правда?

Каргилл почувствовал в ее словах скрытую враждебность и что-то еще, что-то более глубоко запрятанное и непонятное ему. С враждебностью ему приходилось сталкиваться не раз, и он знал, как надо защищаться, — изо всех сил, до последнего, со всей решимостью.

Эта женщина собиралась причинить ему вред, и ему нужно было быть настороже.

— Я не понимаю, о чем идет речь, — сказал он резко. В его голосе слышались угрожающие нотки. — Я даже не уверен, что знаю вас.

Женщина немного помедлила, открыла сумочку и вынула оттуда две большие фотографии. Молча бросила их на стол перед Каргиллом.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточить внимание на том, что было изображено на фотографиях. Когда до его сознания дошло то, что он увидел, Каргилл торопливо схватил снимки и поднес их ближе, не веря своим собственным глазам.

На обеих фотографиях был запечатлен человек в офицерской форме, выбирающийся из сильно поврежденного автомобиля. У Каргилла перехватило дыхание от ужасающих своим неприкрытым натурализмом подробностей. На одном из снимков было видно, что тело девушки буквально вдавлено в ту дверь, около которой она сидела. Голова ее была как-то неестественно повернута, а по лицу текла кровь. На другом снимке крупным планом было изображено лицо офицера, сфотографированное из абсолютно невероятного положения откуда-то сзади.

Это был он. Это он выбирался из разбитой машины, в которой лежал залитый кровью труп девушки.

Пальцы его сами собой разжались, и фотографии упали на стол. Он посмотрел ей прямо в глаза тяжелым, угрожающим взглядом.

— Что вам надо от меня? — спросил он с ненавистью. — Где вы взяли эти снимки?

Последний вопрос, как электрический ток, побудил его к действию, и он с невероятной быстротой — никто не смог бы опередить его в эту минуту — схватил эти фотографии, как утопающий хватается за соломинку, мертвой хваткой. Пальцы его совершенно не слушались, когда он начал рвать их на мелкие клочки.

— Не трудитесь, — спокойно произнесла девушка. — У меня есть негативы.

Каргилл остановился как по команде и, наверное, машинально посмотрел в сторону официанта, стоявшего неподалеку, потому что тот в одно мгновение возник около их стола, убрал разорванные фотографии и принес еще виски. Каргилл торопливо опрокинул рюмку в рот и почувствовал, что здравый смысл начинает возвращаться к нему. Если она не умерла, тогда никто не может ни в чем его обвинить, ведь никакого преступления не было?

Он увидел, что девушка опять что-то ищет в сумочке. Она вытащила блестящий предмет в форме сигареты, приложив его к губам, глубоко затянулась и выпустила тонкую струйку дыма. Пока он завороженно смотрел на эту «сигарету», она снова достала что-то из сумочки. Это «что-то» выглядело как визитная карточка, размером несколько больше обычной. Она бросила ее на стол перед ним.

— Вам, конечно, непонятно, — сказала она, — что это значит. Вот, это до некоторой степени прояснит дело. Взгляните.

Каргилл почти не слышал, что она говорила.

— Эта ваша сигарета, — медленно произнес он. — Вы же ее не зажигали.

— Сигарета? — Она сначала не поняла, о чем идет речь, потом достала из сумочки еще одну блестящую трубочку, такую же, как и первая, и протянула ему. — Она автоматически включается, когда затягиваешься. Это на самом деле очень просто, но я забыла, что они появятся только через сто лет. Они очень хорошо успокаивают нервы.

Успокоить нервы — это как раз то, что ему сейчас было нужно. Каргилл глубоко затянулся три раза подряд и почти сразу ощутил расслабляющий эффект душистого дыма. Он взял карточку, которую девушка бросила на стол. На ней какой-то блестящей краской было написано:

МЕЖВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ АДАПТАЦИИ

рекомендует коррекционную терапию для капитана Мортона Каргилла

5 июня 1954 года

Преступление: убийство.

Терапия: смерть.

Блестящие строчки поплыли у него перед глазами.

— Но этого не может быть! Это какая-то мистификация! — голос его звучал глухо, как будто со стороны. Разум отказывался верить в реальность происходящего, но инстинкт, такой же древний как мир, действовал независимо от сознания и готовил его к худшему. Руки его похолодели.

Она пожала плечами:

— Это не моя идея. Я только обратилась к ним за помощью, а все остальное от меня уже не зависит. А вы… — Она не договорила. Сначала ее голос, а потом и она сама медленно растаяли, и все погрузилось в темноту.

Глава 2

Темнота стала рассеиваться, но все вокруг было видно очень смутно, контуры предметов были расплывчатыми и неопределенными. Каргилл потряс головой, потер глаза и почувствовал, что к нему начало возвращаться нормальное зрение. Он увидел, что сидит на стуле в углу просторной, со вкусом обставленной гостиной. Слева находилась дверь, видимо в спальню — был виден край кровати. Стена напротив была, как ему показалось, зеркальной. Но это зеркало выглядело как-то необычно. В нем отражался не он, а какая-то девушка, которая, так же как и он, сидела на стуле в следующей комнате, представляющей собой зеркальное отражение той, в которой находился он. Это была та самая девушка, которая называла себя Мари Шане.

Каргилл поднялся со стула и принялся осматривать квартиру. Да, его догадка была правильной, и дверь налево действительно вела в спальню, рядом с которой находилась ванная. Дверь из ванной выходила, очевидно, наружу, но она была заперта. А зеркальная стена гостиной, как оказалось, была на самом деле стеклом, разделяющим две одинаковые квартиры с одним и тем же расположением комнат. На одной из стен висели часы, на которых горела надпись: «6 мая, 18 часов 22 минуты». Они, видимо, остановились месяц назад.

Пока Каргилл осматривал квартиру, он ощущал какое-то нервное возбуждение, но вскоре напряжение пропало и он устало опустился на стул, неприязненно глядя на девушку и вспоминая ту карточку, на которой он прочел это безжалостное слово «смерть».

Погруженный в свои тяжелые раздумья, он не сразу заметил, что девушка встала и подошла к разделяющему их стеклу. Она произнесла что-то, но он увидел только, как двигались ее губы. Ни единого звука до него не донеслось. Каргилл, выйдя из своего оцепенения, вскочил со стула, подбежал к стеклянной стене и крикнул:

— Где мы находимся?

Она отрицательно покачала головой. Он стал осматривать стеклянную стену, потом комнату, пытаясь найти какую-нибудь возможность для общения. «Может быть, есть телефон? — подумал он и чуть не рассмеялся — такой глупой ему показалась эта мысль. — Ну и какой же номер ты стал бы набирать, если бы нашел здесь телефон?»

Но один выход все-таки был. Каргилл принялся лихорадочно шарить по карманам в поисках ручки и хотя бы клочка бумаги и нашел и то и другое, вздохнув с облегчением. Пальцы его дрожали, когда он торопливо писал: «Где мы?»

Он приложил бумагу к стеклу. Девушка кивнула головой, показав, что поняла его, достала из сумочки блокнот и ручку, написала несколько слов и тоже подошла к стеклу. Каргилл прочел: «Я думаю, это Город Теней».

Это ему ни о чем не говорило. «Где это?» — снова написал он.

Девушка пожала плечами и ответила: «Где-то в будущем».

Странно, но этот ответ его почему-то успокоил. Он все больше убеждался, что имеет дело с какими-то ненормальными людьми и что ему необходимо очень взвешенно проанализировать случившееся и продумать свои действия, раз уж он попал в руки сумасшедших. «Они не посмеют мне ничего сделать», — сказал он сам себе.

Очевидно, каким-то образом родственники Мари Шане узнали, что это он был с ней во время аварии, и, движимые чувством мести, решили сами наказать его за ее гибель.

Но он никакого чувства вины не испытывал и вовсе не собирался просто так дать себя убить ради успокоения этих психопатов. Теперь, когда ему все стало ясно, страх прошел и он почувствовал яростную решимость вырваться из их рук. В его разгоряченном воображении мгновенно возник десяток планов освобождения. Для начала он разнесет тут все: разобьет стекло, вышибет дверь и разломает всю мебель до последней дощечки. Эти люди еще долго будут сожалеть о том, что посмели тронуть его. Он поднял стул, чтобы Ударить им по стеклу, и в этот момент услышал голос, который раздался как будто прямо из воздуха:

— Мортон Каргилл, моя обязанность объяснить вам, почему вы должны умереть.

От неожиданности Каргилл замер на месте со стулом в руках. Он поискал взглядом динамик и убедился, что его в комнате нет, а если верить слуху, то голос доносится ниоткуда, просто из воздуха, но это было невозможно. Он решил осмотреть все стены, мебель, чтобы найти, где спрятан динамик, и вдруг тот же голос раздался снова, на этот раз, вне всякого сомнения, непосредственно из воздуха и почти что над его ухом.

— Необходимо, — сказал голос, — сначала объяснить вам кое-что, учитывая то воздействие, которое может быть оказано на вашу нервную систему.

Каргилл практически ничего не понимал, так как его охватила настоящая паника — нигде не было и следов загадочного устройства, которое должно было создавать иллюзию того, что кто-то говорит прямо ему в ухо.

Голос зазвучал снова, на этот раз где-то позади него.

— Видите ли, капитан Каргилл, для эффективности нашей терапии абсолютно необходима перестройка организма на глубинных уровнях. Такие изменения невозможно вызвать искусственным путем. Нельзя этого делать и с помощью гипноза, так как независимо от того, насколько глубоко воздействие, часть мозга все равно бодрствует и осознает, что это только иллюзия. Вы поймете, что я имею в виду, когда я скажу, что даже в случае сильнейшей амнезии вы можете быть уверены, что человек в состоянии вспомнить все, что произошло. Сам факт наличия памяти, которая обладает способностью воспроизводить нужную информацию под воздействием соответствующих стимулов, объясняет, почему стандартная терапия для нас не подходит.

На этот раз сомнений уже не было. Этот монолог был достаточно долгим, и у Каргилла было время осмотреться и убедиться, что голос доносится из какой-то точки в воздухе над его головой. Это открытие поколебало его уверенность в том, что он хоть немного понимает, что происходит, но он не хотел даже себе в этом признаваться и решил прибегнуть к самому эффективному средству разрешения сомнений, которое он знал, — к действию. Он снова взял в руки стул, с помощью которого собирался разнести вдребезги стеклянную стену, и опять услышал все тот же ровный, бесстрастный голос:

— Только совершившийся факт может оказать непосредственное воздействие и вызвать необратимые изменения. Недостаточно просто представить себе, что на вас на полной скорости мчится автомобиль, даже если вам будут внушать это с помощью гипноза. Только когда машина на самом деле несется прямо на вас и опасность абсолютно реальна — только тогда человек всеми клетками своего мозга и тела способен осознать реальность происходящего.

Каргилл вдруг осознал, что именно это и происходит с ним в действительности, что его сомнения в реальности происходящего начинают исчезать. Похоже, что здесь что-то иное, чем просто группа психопатов-родственников, помешавшихся на почве мести. Здесь была реальная, осязаемая, непосредственная опасность. А это было ему хорошо знакомо. Больше года он прожил в обстановке постоянной смертельной опасности, что невероятно закалило его дух и тело. Он был настроен на опасность, она приводила его в потрясающее своей парадоксальностью состояние высочайшего напряжения и концентрации всех сил и одновременно релаксации.

— Что все это, черт возьми, значит? Где я нахожусь? — обратился Каргилл в пространство. Это необходимо было узнать как можно скорее, прежде чем начинать действовать. Впрочем, первый шаг к действию он уже сделал, осознав угрожающую ему опасность как вполне реальную. Голос из воздуха, проигнорировав его вопрос, продолжал:

— Сказать потомкам Мари Шане, что вы убиты, было бы недостаточно. Девушка должна присутствовать при этом, она должна увидеть вас мертвым, дотронуться до вашего холодного трупа и осознать реальность вашей смерти и ее необратимость. Только при этом условии могут произойти необходимые изменения в ее организме на глубинном, клеточном уровне. Ну а теперь мне хотелось бы предложить вам немного отдохнуть. Нужно, чтобы у вас было время все осмыслить еще до того, как начнется коррекционная терапия.

— Я все-таки хочу получить ответ на свой вопрос: гдея? Кто вы такие, черт возьми? — угрожающе произнес Каргилл. Ответа не было, и, когда он понял, что ждать дольше бесполезно, он схватил стул и со всего размаха ударил по стеклу. В течение десяти минут дрожащими от напряжения руками он колотил по стеклу что было сил, стул был разнесен в щепки, а на стекле не осталось ни малейшей царапины. Убедившись в бесполезности дальнейших усилий в этом направлении, он постоял минуту, быстро направился в ванную и стал осматривать дверь, которая, как он предполагал, вела наружу. Она была сделана из какого-то очень прочного металла. Целый час он провозился, пытаясь открыть ее, но все его усилия оказались тщетными.

В конце концов усталый, но несдавшийся, Каргилл решил немного отдохнуть и собраться с мыслями. Кровать в спальне показалась ему очень удобной, он прилег и моментально заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то отчаянно тряс его за плечо. Женский голос торопливо говорил ему в ухо:

— Живее! Нельзя терять ни минуты. Нужно уходить сейчас же.

Ничего еще толком не понимая, он сел на кровати. Да, он в той же спальне в квартире со стеклянной стеной. Но девушка, стоящая около кровати, ему совершенно не знакома. Пока он разглядывал ее, она шагнула в сторону и наклонилась над каким-то непонятным устройством. Что-то, видимо, было не в порядке, и она явно пыталась устранить неполадки, но это ей не удавалось. Потом, очевидно отчаявшись, она посмотрела на Каргилла и воскликнула:

— Боже мой, да не сидите вы тут как истукан! Подойдите сюда и потяните за этот рычаг. Нам надо побыстрее выбираться отсюда.

Каргилл никак не мог стряхнуть с себя оцепенение. Появление здесь этой девушки совершенно сбило его с толку. Он подошел и опустился на пол рядом с загадочным устройством. С одной стороны на его корпусе был небольшой выступ.

— Возьмитесь за выступ и тяните изо всех сил, — приказала она, но он продолжал сидеть неподвижно. Она, видимо, заметила выражение его лица и спросила раздраженно: — Ну, что еще? В чем дело?

— Пустяки, — ответил он. — Просто я ничего не понимаю, что здесь происходит, но вас ведь это не волнует, правда?

Девушка устало пожала плечами.

— Ну ладно. Похоже, что события слишком быстро развиваются. Вам надо время, чтобы все осмыслить. Хорошо, будем сидеть и ждать, пока не придет кто-нибудь из Теней.

— Что?!

Девушка почти простонала:

— Господи! Ну когда же я научусь держать язык за зубами? Ну сейчас начнутся расспросы!

Ее снисходительно-раздраженный тон взбесил Каргилла, и лицо его гневно вспыхнуло.

— Да черт вас всех возьми, что все это значит, в конце концов? И кто вы вообще такая?

Девушка подняла руку, как будто защищаясь.

— Ладно, тихо, успокойтесь. Начнем с последнего вопроса. Меня зовут Энн Рис. А что касается всего остального, я не собираюсь вам ничего объяснять. Скажу только, что вас забрали сюда из двадцатого века по приказу Теней, а я принадлежу к группе, которая борется против них. Меня послали сюда за вами… — Она остановилась и посмотрела на него, нахмурив брови: — Только не спрашивайте, как мы узнали, что вы здесь. Я и так вам слишком много рассказала. Я попала сюда, в Город Теней, с помощью этой вот машины, и, если вам удастся вытянуть рычаг — кажется, его заклинило, — тогда мы оба сможем отсюда выбраться. А если не хотите, можете оставаться тут, скоро за вами придут. Помогите мне с машиной, у меня нет времени сидеть тут с вами. В конце концов, может быть, вы хотите, чтобы вас убили Кстати, я не уверена, что это такая уж плохая идея. Ну, помогите же!

Похоже, у него не было выбора. Он наклонился над машиной, взялся за выступ и почувствовал, что пальцы с него соскальзывают, такой он был гладкий. Он ухватил покрепче.

— Дергайте! — скомандовала девушка.

Каргилл потянул выступ к себе и почувствовал, что он поддается.

— Есть! Быстро, теперь хватайтесь вот за эту ручку. — Она показала, где нужно было взяться, и сама положила свою руку рядом с его. В машине что-то засветилось, он перестал ощущать свое тело, а в следующую минуту уже лежал на жестком гладком полу в каком-то незнакомом месте.

Глава 3

Каргилл медленно и осторожно поднялся на ноги и, к своему удивлению, не почувствовал ни боли, ни головокружения, ни вообще каких бы то ни было неприятных ощущений.

Он стал осматриваться. Комната была большая, с высокими потолками, стены и пол облицованы каким-то материалом, напоминавшим мрамор. Здесь почти не было мебели, только у одной стены стояло что-то вроде стульев. В дальнем углу комнаты была дверь в форме арки, а вид из единственного в комнате большого окна загораживали какие-то кусты.

Внезапно он обернулся, почувствовав, что за ним наблюдают, и увидел ироническую усмешку на лице Энн Рис.

— Ну и как? — спросила она снисходительным тоном. — У вас довольно дурацкий вид, должна вам сказать.

Каргилл посмотрел на нее со злостью. Сейчас она показалась ему более миниатюрной, и, очевидно, она была старше, чем он думал раньше. Ей было, наверное, лет двадцать пять, и, скорее всего, она была не замужем. Молодые замужние женщины с детьми не бывают такими авантюристками и не вступают в группы заговорщиков.

Ему самому понравилось, какой он умный и рассудительный. Он почувствовал, как напряжение, в котором он все это время пребывал, начинает спадать. В первый раз Каргилл отчетливо осознал, что действительно находится в будущем и что он наконец свободен! Ему захотелось увидеть как можно больше нового, прежде чем его снова вернут в двадцатый век.

Внезапно он вспомнил слова Энн о том, как он выглядит, и посмотрел на себя. Одежды на нем, кроме каких-то шорт наподобие спортивных, не было. Нельзя сказать, что он выглядел неприлично, тело его было крепким и сильным, но было неприятно находиться в таком виде в присутствии незнакомой женщины. Он сказал с раздражением:

— Вы могли бы позаботиться и приготовить для меня какую-нибудь одежду. Между прочим, здесь совсем не жарко.

И действительно, становилось холоднее. Через окно было видно, что на улице темнеет. Если они по-прежнему находятся в Калифорнии, то вечером даже в разгар лета там бывает прохладно, когда с моря дует ветер.

Девушка обронила небрежно:

— Кто-нибудь принесет вам одежду. Как только стемнеет, мы отсюда уйдем.

Каргилл снова почувствовал себя очень- неуютно от того, что он пока так мало знает обо всем. Межвременное общество психологической адаптации решило использовать его для лечения кого-то из своих пациентов. С точки зрения морали это, на его взгляд, не выдерживало никакой критики, и даже мысль об этом приводила его в ярость. Значит, для того чтобы успокоить чьи-то нервы, нужно было убить его? Он попытался сдержать свой гнев, так как этой опасности, хотя бы временно, ему удалось избежать. Теперь ему предстояло выяснить, что за люди спасли его, какие цели они преследовали и куда собирались его везти.

Каргилл не успел открыть рот, чтобы задать Энн все эти вопросы, как она предложила:

— Осматривайтесь пока, а я вас оставлю. Мне надо кое с кем поговорить. Не ходите за мной, пожалуйста.

— Нет, подождите, мне нужно кое-что спросить, — попытался остановить ее Каргилл, но она только засмеялась:

— Меня это не удивляет. Но вы можете спросить его, потом.

Она быстро вышла, прежде чем он смог что-либо ответить.

Когда он остался один, то даже обрадовался этому. Ему необходимо было все спокойно обдумать, проанализировать, а делать это в присутствии других людей обычно трудно, так как мешает сосредоточиться. А подумать ему было над чем. У всех тут, казалось, имелись какие-то планы на его счет, как будто он просто пешка в чьей-то игре. Это его совершенно не устраивало. Но своих планов у него пока не было, вот разве что посмотреть внимательнее, что там за окном. Сначала он решил, что окно выходит в большой и ухоженный парк, но, вглядевшись получше, увидел, что это улица. Дома стояли в окружении зелени: фруктовых деревьев, пальм, кустарников с яркими и, наверное, душистыми цветами. Сами дома были необычной архитектуры, и разнообразие форм поражало воображение. Откуда-то лился мягкий теплый свет, делая все вокруг таинственным и прекрасным. Это действительно был город будущего. Каргилл просто не мог оторваться от этого великолепного зрелища. Он хотел видеть все, ему было мало этого кусочка незнакомого мира, который открывался перед его глазами.

Он подошел к двери и увидел, что она выходит в просторный, тускло освещенный вестибюль. Свет падал из другой двери в его противоположном конце. Каргилл помедлил на пороге, помня, что Энн запретила ему идти за ней. Но она не сказала, что может что-то произойти, если он не послушается. Может быть, ничего? И вдруг он увидел через раскрытую дверь напротив, что там кто-то есть, и услышал голоса. Это Энн Рис разговаривала с каким-то человеком. Слов Каргилл не мог разобрать, но по тону мужчины было ясно, что он отдает какие-то распоряжения девушке. А ее тон был совсем не похож на тот, к которому он привык в общении с ней, в нем теперь слышались почтительные нотки. Он решил, что сейчас не время совершать решительные поступки, нужно подождать — она, видимо, скоро вернется.

Он отошел от двери и внезапно ударился обо что-то металлически звякнувшее. В комнате было уже почти совсем темно, и он не сразу понял, что это та самая машина, с помощью которой они перенеслись сюда. Желая получше рассмотреть это загадочное устройство, Каргилл наклонился и вдруг подумал, что было бы здорово сейчас воспользоваться этой машиной и оказаться где-нибудь подальше отсюда, от всех этих обществ и групп, которые пытаются использовать его для каких-то своих, наверняка темных целей, совершенно не интересуясь, чего он сам хочет. Судя по голосу того человека, настроены они были вполне решительно.

Каргилл опустился на пол около машины. В темноте он попытался найти на ощупь тот выступ, за который надо было потянуть, чтобы привести это устройство в движение, но поверхность машины казалась совершенно гладкой.

Вдруг за дверью послышались шаги. Они приближались. Каргилл поднялся с пола и повернулся лицом к двери. Кто-то вошел в комнату, послышался какой-то шорох, и вспыхнул яркий свет. На пороге стояла… тень, тень человека.

Каргилл смотрел на газообразное полупрозрачное облако в форме человеческого тела, что-то совершенно невероятное, которое вдруг заговорило:

— Да, он один из них. Я ничего не ощущаю.

Откуда-то сзади послышался голос Энн:

— И сколько их?

— Не больше десятка во всем этом временном отрезке. Любопытный феномен.

Разговор этот велся и буквально, и фигурально через голову Каргилла. Слова «любопытный феномен» относились явно к нему, и Каргиллу, который так долго находился в состоянии сильнейшего эмоционального стресса, внезапно стало смешно — ведь эти слова изрекало такое фантастическое существо. Он расхохотался так, что на глазах у него выступили слезы. Каргилл абсолютно потерял контроль над собой и уже не мог остановиться, пока совершенно не обессилел и не сполз на пол, потому что ноги его просто не держали. Он лежал на полу, не в состоянии шевельнуться от изнеможения, когда вдруг ощутил какое-то легкое прикосновение и в следующую секунду понял, что тело его пришло в движение.

Он почувствовал, что идет. Каким образом это произошло, было совершенно непонятно, но он безусловно шел по дороге — во всяком случае, ноги двигались и несли его сами.

Энн шла впереди него. В руках у нее был фонарь. От его тусклого света темнота вокруг казалась совершенно непроницаемой, но было ясно, что они находятся вдали от города и идут по грунтовой дороге. Каргилл поднял голову, но небо было, очевидно, покрыто облаками, так как ни звезд, ни луны видно не было. Только был слышен монотонный звук их шагов. Теперь, когда все чувства вернулись к нему, он поразился, каким молниеносным оказалось их перемещение в пространстве: только что они были в городе, а сейчас находились явно в глухой местности, вдали от людей и цивилизации. И за всем этим стояло то загадочное существо: один взгляд, несколько слов, легкое прикосновение — и вот под его ногами темная дорога, а впереди — молчаливая попутчица.

— Энн! — тихо позвал Каргилл.

Она отозвалась, не поворачивая головы и не замедлив шаг:

— Приходите в себя.

Нельзя сказать, чтобы тон ее был доброжелательным. Каргилл задумался над тем, после чего это он приходит в себя. Наверное, у него был приступ амнезии, временная потеря памяти. Он усмехнулся: такое состояние для него было уже чем-то привычным, одним разом больше или меньше — не имело значения.

В данный момент он находится здесь, и это было пока единственное, в чем он был уверен.

— Куда мы идем? — спросил он.

Хотя он и не мог этого видеть, но каким-то образом почувствовал, как она пожала плечами.

— Нельзя же было оставить вас в городе, — сказала она.

— Почему?

— Тогда вы попали бы в руки к Теням.

Но по меньшей мере один из Теней видел Каргилла, и он напомнил ей об этом. Она ответила не сразу и явно нехотя:

— Он… на нашей стороне. У него есть план, как с ними можно бороться.

— А я? Для чего вам понадобился я?

Энн не ответила. Каргилл подождал и, ускорив шаг, догнал ее.

— Если я нужен вам для осуществления ваших планов, наверное, я имею право знать, какая роль предназначается мне.

— Это все очень сложно. — Она по-прежнему не поворачивала к нему головы. — Нам нужен кто-нибудь из далекого прошлого, чтобы Тени не могли читать его мысли. Он посмотрел на вас и сказал, что не может определить ваше будущее. Время от времени в истории человечества встречаются люди со сложной судьбой, такие, как вы. Мы выбрали вас.

— Выбрали! — воскликнул Каргилл. Вдруг ему пришла в голову невероятная мысль, что все, что с ним тогда произошло, было заранее продумано, что кто-то выбрал его еще в баре, чтобы устроить аварию и убить ту девушку. Нет, не может быть. Ведь он тогда нарочно так напился, этого они никак не могли запланировать.

Он почувствовал, что его начинает это раздражать.

— Я хочу знать, — сказал он, — как меня собираются использовать.

— Я не в курсе, — ответила Энн. — Я здесь только исполнитель.

Он схватил ее за руку.

— Будто бы! Куда вы меня ведете?

Она попыталась высвободиться, но безуспешно, он сжал ее пальцы еще сильнее.

— Вы делаете мне больно, — сказала она тихо.

Каргилл нехотя отпустил ее.

— Почему вы не отвечаете? — спросил он.

— Здесь недалеко есть одно место. Там вам скажут, что делать дальше.

Каргилл задумался, проигрывая возможные варианты, и решил, что все это ему совершенно не нравится. События развивались очень стремительно, но были некоторые вещи, которые не вызывали сомнения, например то, что он сейчас находился уж точно не в двадцатом веке — достаточно было вспомнить фантастическую тень в форме человеческой фигуры и то устройство для перемещения в пространстве, действие которого ему довелось на себе испытать.

Почему он оказался в будущем, было уже менее ясно. Межвременное общество психологической адаптации перенесло его в будущее, чтобы использовать для лечения кого-то из своих клиентов. Звучало это, конечно, нелепо, но так, во всяком случае, объяснил ему бесплотный голос в странной квартире, где он должен был ждать смерти. И никто, очевидно, не предполагал, что там вдруг окажется Энн Рис.

С ее появлением все происходящее обрело новый смысл. «Она сказала, — подумал он, — что они выбрали меня». Это меняло дело. Значит, его роль в этом неизвестном ему деле не так уж второстепенна, следовательно, именно у него есть то, что им нужно.

Та группа, которая прислала за ним Энн, намеревалась использовать его в борьбе с опасным противником, и это было еще одним подтверждением того, что каким-то образом он может быть им полезным. Что она об этом говорила? Что его будущее нельзя предсказать. А чье будущее можно предвидеть? Если они имели в виду, что, вырвав его из его времени, они не могли уже проследить за его действиями дальше, это более-менее понятно. Но ведь она сказала вполне определенно, что время от времени в истории человечества появляются люди со сложной судьбой… Что же сделало его одним из таких людей?

Все это время, пока он пытался проанализировать происходящее, сосредоточенно нахмурив брови, они продолжали свой путь. Наконец он произнес:

— Боюсь, что мне все это совершенно не нравится. Пожалуй, я с вами дальше не пойду.

Она, казалось, не приняла его слова всерьез.

— Бросьте глупости, — сказала она. — Куда же вы денетесь?

Каргилл вспомнил, что однажды, когда он был в Корее, они отступали в спешке и беспорядке и ему пришлось два дня находиться на вражеской территории. Можно было представить, что оказаться в таком положении здесь было бы нерадостно. Он подумал, что в данный момент он не знает даже, какая на нем одежда, так как в темноте разглядеть ее было невозможно. Но чувствовал он себя в ней тепло и уютно. Вряд ли ему дали такую одежду, которая могла бы привлечь к нему ненужное внимание. И он решился.

— Кажется, нам больше не по пути. Прощайте.

Он повернул назад и быстро побежал по дороге, но вскоре свернул с нее и оказался в густых зарослях какого-то кустарника. Сзади мелькнул свет фонаря: очевидно, Энн искала его. Ему это помогло сориентироваться и еще глубже забраться в кусты. Послышался голос Энн:

— Вернитесь! Куда вы? Вот ненормальный! — Она кричала еще что-то вроде: «Осторожнее, там Планиаки!» — но он удалялся так быстро, что вскоре голос ее затих вдалеке и пропал совсем.

«Что еще за Планиаки? Наверное, послышалось».

Каргилл продолжал идти вперед, хотя вокруг практически ничего не было видно. Ясно было только, что его окружает дикая природа. Нужно было как можно дальше уйти от дороги, где он оставил Энн, и пройти максимально возможное расстояние до рассвета, так как утром за ним могли послать погоню. Он почувствовал запах водорослей и понял, что приближается к какой-то реке или к озеру. Он повернул в другую сторону, и вдруг совершенно неожиданно перед ним вспыхнул луч фонаря, осветив его с головы до ног.

Тонкий девичий голос произнес:

— А ну, подними руки! А то сожгу тебя заживо!

В свете фонаря Каргилл увидел тусклый металлический предмет в форме удлиненной трубки. Он был нацелен прямо на него, и рука, державшая его, не дрожала.

Девушка закричала:

— Эй, отец, где ты? Я тут поймала Твинера! — В ее голосе чувствовалось радостное возбуждение. — Иди же сюда и помоги мне.

Уже после Каргилл понял, что именно в этот момент ему надо было попытаться убежать. Его остановил непривычный вид оружия в руках девушки. Если бы это было что-то знакомое, он бросился бы в сторону и скрылся — во всяком случае, так он себе говорил, когда было уже поздно.

Пока он терял драгоценные мгновения, из темноты выскочил какой-то человек.

— Молодец, Лела! — сказал он. — Ловкая ты у меня девица!

Каргилл мельком увидел торжествующее выражение на худощавом, заросшем щетиной лице, и в следующую минуту ему в спину уперлось что-то твердое.

— Давай пошевеливайся, а то костей не соберешь. Каргилл нехотя подчинился и медленно пошел вперед.

В темноте смутно вырисовывались очертания какого-то непонятного сооружения. Свет фонаря отражался от его гладкой поверхности. Прозвучал приказ:

— Заходи в эту дверь.

Теперь уже деваться было некуда. Позади него стоял вооруженный и решительно настроенный туземец. Каргилл вошел в дверь и оказался в большой, тускло освещенной комнате, необычно обставленной и довольно уютной. Подталкиваемый сзади твердой рукой отца Лелы, он пересек комнату, оказавшись в узком коридоре, и увидел открытую дверь в маленький закуток, который был освещен еще более тускло. Мужчина втолкнул его туда и остановился на пороге. Вошедшая вслед за отцом девушка надела ему на ноги кандалы, а толстую цепь закрыла на замок на два оборота. Выходя из комнаты, она бросила через плечо:

— Там в углу койка.

Отец и дочь пошли по коридору, видимо, очень довольные собой, причем девушка возбужденно восклицала, что наконец-то они поймали «одного из этих», как она выразилась. Мужчина предложил:

— Может, нам надо подняться, а то вдруг он тут был не один?

Свет в комнате у Каргилла погас. Он почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а в следующую минуту это сооружение оторвалось от земли и начало подниматься в воздух. «Так это, — догадался Каргилл, — летательный аппарат!»

Он вдруг вспомнил слова Энн Рис: «Осторожно, там Планиаки!» Наверное, это они и есть. Он нашел в углу койку, про которую говорила девушка, и устало опустился на нее. Потом он ощупал цепи вокруг своих лодыжек. Металл был твердым, а сама цепь длиной чуть больше фута — достаточно для того, чтобы ограничить движение. Внезапно на него навалилась страшная усталость, он лег и тут же заснул.

Глава 4

Еще до того как окончательно проснуться, Каргилл почувствовал, что он как будто парит в воздухе. Сначала он никак не мог сориентироваться ни во времени, ни в пространстве. Он потянулся, и в ногах его загремело что-то тяжелое, сковывающее движение. Охватившее его при этом чувство тревоги мгновенно стряхнуло остатки сна.

Каргилл все вспомнил, увидев над собой металлический потолок, а на ногах — цепи. Он начал подниматься с постели и вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть. Он не успел повернуть голову, чтобы посмотреть, кто же это, как вдруг что-то больно хлестнуло его по шее, обжигая кожу.

— Вставай, ты, бездельник! — Человек, стоящий в дверях, уже замахнулся хлыстом, чтобы ударить его снова.

У Каргилла от ярости потемнело в глазах. Он рванулся, чтобы броситься на обидчика, но цепь не пустила его. Его охватило отчаяние от сознания своей беспомощности и такого унизительного положения.

Человек вновь ударил его. Каргилл попытался увернуться, и удар частично пришелся по его рукаву, а острый конец хлыста звонко щелкнул по металлической стене. Человек снова занес над ним руку для удара.

Каргилл узнал этого человека. Это был отец девушки, которая захватила его в плен. При свете дня Каргилл увидел, что это был мужчина лет сорока, сухопарый и неопрятный. Лицо его было покрыто неряшливой щетиной — он, видимо, несколько дней не брился. Тонкие губы и злое выражение глаз дополняли этот неприятный портрет. Одежда его состояла из засаленных брюк и несвежей и небрежно заправленной рубашки. Человек угрожающе прорычал:

— Шевелись же, черт тебя подери!

Каргилл подумал: «Если он еще раз посмеет меня ударить, я брошусь на него и собью с ног». Вслух же он произнес, пытаясь выиграть время, чтобы собраться для прыжка:

— Чего вы от меня хотите?

Это привело его противника в бешенство.

— Ну, сейчас я покажу тебе, чего хочу!

Хлыст обрушился бы на его голову, но Каргилл, не дожидаясь этого, бросился на этого человека, собрав все свои силы, и буквально пригвоздил его к стене, навалившись всем телом. Тот вскрикнул, пытаясь освободиться. Но было поздно. Каргилл схватил его за рубашку на груди и с размаху ударил в челюсть.

Это был нокаут. Обмякшее тело рухнуло на пол. Каргилл неловко опустился на колени рядом с ним и дрожащими пальцами стал обшаривать его карманы.

Из коридора послышался голос девушки:

— Руки прочь, или я сейчас спалю тебя заживо.

Каргилл вздрогнул, поднял голову и, увидев направленное на него оружие, тяжело поднялся на ноги и сел на койку.

Девушка подошла к лежащему на полу отцу и ткнула его в бок ногой.

— Вставай, дурак! — сказала она.

Мужчина пошевелился и сел, потирая рукой ушибленную челюсть.

— Я убью его, — пробормотал он. — Убью, и к черту этого поганого Твинера.

Девушка презрительно усмехнулась:

— Никого ты тут не убьешь. Ты напросился, чтобы тебе дали в зубы, и получил, что заслужил. Что тебе от него было надо?

Мужчина поднялся на ноги, покачиваясь.

— Проклятые Твинеры! Мне просто тошно смотреть на них. Дрыхнут себе, понимаешь ли, и даже не знают, что им надо делать.

Девушка сказала холодно:

— Не будь дураком, отец. Он же еще необученный. Ты что хочешь, чтобы он твои мысли читал? И вообще, не суйся к нему со своими грязными руками. Я его поймала, и если его надо будет бить, сделаю это сама. Дай сюда хлыст.

— Слушай, Лела Боуви, — обратился к ней отец, — не забывай: хозяин здесь я. — Но хлыст все же отдал и проговорил, угрюмо уставясь на нее: — Все, что я хочу, это позавтракать, и побыстрее.

— Сейчас будет. Ну ладно, давай проваливай, — она махнула рукой. Ее отец повернулся и медленно вышел из комнаты.

Девушка отрывисто скомандовала:

— Эй, ты, давай на кухню.

Жестом она показала, куда нужно идти. Каргилл помедлил, раздумывая, стоит ли попытаться протестовать. Но слово «кухня» вызвало в его воображении приятные гастрономические ассоциации. Не говоря ни слова, он, тяжело переставляя скованные цепью ноги, поплелся туда, куда она показала. Ему вдруг пришло в голову, что эти люди могут держать его здесь на цепи, пока им это не надоест. Сознавать это было страшно. Отчаяние, навалившееся на него, давило тяжелее, чем цепи.

Кухня оказалась узким коридором между толстыми полупрозрачными стенами. Она была футов десять длиной, и в ее дальнем углу находилась закрытая прозрачная дверь, за которой просматривались какие-то механизмы. Кухня была полна света, проникавшего внутрь через полупрозрачные стены. Каргилл озадаченно озирался, но ни плиты, ни еще какого-нибудь привычного кухонного оборудования нигде не было. Более того, не было ни посуды, ни еды. Вглядевшись пристальнее в полупрозрачные стены, он увидел там множество непонятных линий — одни шли в горизонтальном направлении, другие — в вертикальном, какие-то — по диагонали, некоторые из них были прямые, другие — кривые. Картина вырисовывалась совершенно беспорядочная. Было абсолютно неясно, что все это значит.

Он вопросительно взглянул на девушку. Она сказала:

— Хорошо, что сегодня безоблачно. Мы получим столько тепла, сколько надо.

Он увидел, как она протянула руку и двумя пальцами слегка дотронулась до чего-то наверху, там, где стена соединялась с потолком. Быстрым движением она провела рукой сверху вниз до середины стены, а затем параллельно полу. Часть толстой стеклянной стены скользнула вниз. Каргилл увидел в проеме прозрачную панель, а за ней полки. С того места, где стоял, он не мог разглядеть, что находится на полках.

Девушка отодвинула прозрачную панель в сторону и сделала еще какое-то движение, но какое именно, Каргилл не понял. Через минуту в руке у нее была тарелка, на которой лежали очищенные сырые продукты: рыба и картофель. Это было весьма странно. Каргилл подумал, что ни Боуви, ни его дочь не были похожи на людей, которые заранее будут что-то делать. Значит, у них на кухне в этих стенах было автоматическое оборудование для того, чтобы подготовить продукты к обработке.

Девушка отошла чуть в сторону, повторила свои прежние манипуляции со стеной, и еще одна секция отделилась и опустилась вниз. Там также была прозрачная панель и за ней полки. Отодвинув панель, она поставила тарелку на одну из полок.

Когда она закрыла панель, рыба прямо на глазах зарумянилась, а картофель почти мгновенно сварился.

— Пожалуй, достаточно, — сказала Лела Боуви. — Ты тоже перекуси чего-нибудь.

Она вынула тарелку голыми руками, остановилась у панели холодильного шкафа взять что-то из фруктов и вышла из кухни.

Каргилл остался один. Когда она вернулась, он уже приготовил себе курицу с картофелем и с аппетитом завтракал.

Лела остановилась на пороге, и Каргилл подумал, что она вообще-то довольно хорошенькая, если не обращать внимания на несколько угрюмое выражение ее лица. Конечно, она могла бы получше причесаться, но, во всяком случае, было заметно, что она следит за своей внешностью в отличие от своего отца. Волосы у нее были чистыми и блестящими, а на загорелом лице выделялись голубые глаза и яркие, полные губы.

Она спросила подозрительно:

— Как же такой ловкий Твинер, как ты, так легко дал себя поймать?

Каргилл быстро проглотил еще не дожеванный кусок и ответил:

— Я не Твинер.

Глаза девушки вспыхнули злым огнем.

— Ты что, умничать тут будешь?

Каргилл доел то, что оставалось на тарелке, и спокойно сказал:

— Я говорю правду. Я не Твинер.

Она нахмурилась:

— А кто же ты тогда? — В ее глазах появилась настороженность, даже тревога: — Тень?

Прежде чем он успел подумать, стоит ли ему притворяться, она сама ответила на свой вопрос:

— Конечно, нет. Если бы ты был одним из них, ты знал бы, как работает кухонное оборудование. Они ведь ремонтируют наши летающие дома, когда для нас это слишком сложно.

Притворяться было поздно, и Каргиллу пришлось подтвердить, что она права.

Девушка еще сильнее нахмурилась.

— Но Твинер ведь тоже знал бы все это… Как тебя зовут?

— Мортон Каргилл.

— Откуда ты?

Каргилл рассказал ей, и она, казалось, поняла. Кивнув головой, она проговорила:

— Значит, один из этих… За поимку таких, как ты, нам дают награду. Что же ты сделал — там, в своем времени, — почему Тени стали за тобой охотиться?

Каргилл пожал плечами:

— Ничего. — Он не собирался рассказывать ей о трагическом случае с Мари Шане.

Она снова рассердилась.

— Не смей мне врать. Стоит мне только сказать отцу, что ты беглец, и ты пропал.

Каргилл произнес как можно более убедительно:

— Но я действительно не знаю. Что я еще могу ответить? — Секунду поколебавшись, он спросил: — Какой это год? — и почувствовал, что у него перехватило дух в ожидании ее ответа.

Глава 5

Он как-то не подумал об этом раньше. Не было времени. Часы в комнате со стеклянной стеной в Городе Теней показывали время, но не год. А потом события стали разворачиваться с такой быстротой, что он просто не успел до конца осознать, что действительно находится в будущем.

В каком именно будущем? В каком году? Какие события произошли в течение тех столетий, которые отделяют этот мир от его времени? Но сейчас самым главным для него вопросом был тот, который он задал Леле.

Она пожала плечами:

— Две тысячи триста девяносто первый.

Каргилл решил, что предпримет попытку наконец хотя бы что-то узнать об этом странном мире, и начал с вопроса:

— Что мне непонятно, так это почему жизнь так сильно изменилась за эти столетия?

Он рассказал ей немного о том, какими были Соединенные Штаты в 1954 году. Она восприняла все очень спокойно.

— Ничего удивительного. Сейчас большинство людей желают быть свободными, не хотят жить постоянно где-нибудь в одном месте или быть привязанными к какой-нибудь дурацкой работе. Люди пока еще не совсем свободны. Нам — воздушным кочевникам — в этом смысле повезло больше по сравнению с другими. У нас есть наши летающие дома-флотеры, и мы летаем, где хотим.

Каргилл подумал, что он не назвал бы свободными тех, кто был явно зависим от других — взять хотя бы проблемы с ремонтом флотеров, но решил, что не стоит спорить. Ему нужна была информация.

— И сколько вас?

— Около пятнадцати миллионов.

Каргилл не стал возражать, хотя цифра эта показалась ему явно преувеличенной.

— А сколько всего Твинеров?

— Миллиона три. — Это было сказано презрительным тоном. — Эти трусы живут в городах.

— А Тени?

— Их, наверное, сотня тысяч, может, чуть больше или меньше.

Каргилл понимал, что она не могла быть уверена в точности этих цифр. Она не производила впечатления человека, который обладает достоверной информацией о таких вещах. Но он знал еще меньше, чем она., и хоть какие-то знания все-таки лучше, чем ничего. Он представил себе их мир: кругом дикая природа, несколько городов и масса воздушных кочевников, бороздящих небо в своих летающих домах.

— А управляют тут всем Тени, я полагаю? — спросил Каргилл.

— Никто тут никем не управляет, — сказала девушка с раздражением. — И вообще, хватит вопросов. Не твоего это ума дело. — Она вышла из комнаты.

Большую часть этого дня Каргилл пробыл один. Лелу он видел лишь раз, когда она на минуту зашла на кухню, чтобы приготовить обед себе и отцу. У него было время, чтобы серьезно подумать над тем, что он узнал. Самым поразительным было катастрофическое сокращение населения. Значит, все честолюбивые стремления людей двадцатого века оказались бессмысленной суетой, значит, все достижения цивилизации оказались ненужными, так как человечество не выдержало ее чудовищного стресса и отвергло все, накопленное трудами предыдущих поколений, как только появилась такая возможность.

Он не мог в это поверить. Цивилизация, казалось, была незыблемой. Человек достиг чрезвычайно высокого уровня развития в науке, в культуре, и хотя в социальном плане оставалось еще много проблем, шло постоянное поступательное движение вперед — человек к чему-то стремился, что-то искал, находил, чему-то учился.

Но где-то, видимо, произошел сбой. Из того, что он узнал от Лелы, Каргилл и сделал вывод, что на каком-то этапе давление властей на человека оказалось непомерно, и люди бросили вызов обществу, которое старалось все больше и больше подчинить себе личность, заставить человека жить по раз и навсегда установленным законам, лишив его свободы выбора.

Поэтому люди взбунтовались. Весь опыт предыдущей истории показывал, что с самых древних времен человек постоянно сталкивался с силами, стремящимися его контролировать, на какое-то время это им удавалось, а потом человек сметал их со своего пути, и все начиналось снова.

Так, по-видимому, произошло и на этот раз, и общество потребления ни своей агрессивной рекламой, ни проникающим всюду телевидением, ни «кадиллаками», «бьюиками» и «ягуарами» не смогло поработить человека и удержать его в зависимости. Значит, ему нужно еще что-то, наверное, свобода выбора.

В кухне стало темнее, и Каргилл почувствовал, что их флотер снижается — по его корпусу снизу застучали ветви деревьев. Через минуту вошла Лела. Она стремительно пересекла кухню и открыла дверь в машинное отделение. Догадавшись, что она собирается сделать, Каргилл вскочил на ноги, чтобы посмотреть, как она будет открывать наружную дверь, но не успел. Девушка уже вышла, и через открытую дверь внутрь ворвался влажный морской бриз. Он понял, что тот самый глухой звук, который он слышал, — шум прибоя.

Через минуту она вернулась и сказала:

— Можешь выйти, если хочешь. Но не пытайся убежать. Далеко все равно не уйдешь, а если отец выстрелит в тебя, то вспыхнешь, как факел.

Каргилл сказал с сожалением:

— Куда я убегу? Боюсь, что вам от меня никуда не деться.

Говоря это, он внимательно смотрел, как она отреагирует. Ему показалось, что он заметил на ее лице выражение облегчения. Это было не совсем то, что он ожидал, он надеялся на большее, но это наводило на мысль, что девушка не против, чтобы рядом был еще кто-то, кроме ее отца. Каргилл решил, что попробует завоевать ее симпатии. Человек в его положении имел право использовать все средства для того, чтобы вновь обрести свободу.

Он не стал задерживаться около машинного отделения — завтра он узнает, как тут все работает. Неловко спустившись по ступенькам — с цепью на ногах это было весьма трудно, — Каргилл ступил на песчаный пляж.

Весь вечер они ловили крабов и другую морскую живность, которая собиралась вокруг опущенного в воду фонаря. Это был скалистый, безлюдный морской берег, и только местами попадались не занятые скалами кусочки песчаного пляжа. Кое-где почти к самому берегу подходил густой лес. Лела вылавливала морских животных маленькой сетью и бросала их в кучу, а Каргилл под ее руководством сортировал их, выбрасывая несъедобных обратно в море, а съедобных кидая в небольшое ведро.

Лела явно наслаждалась жизнью. Глаза ее блестели в отраженном свете фонаря, лицо горело возбуждением. Она жадно вдыхала бодрящий морской воздух. Ее гибкое тело легко и ловко двигалось, работа кипела в руках. Несколько раз, когда отец отходил подальше и не мог ее слышать, она радостным голосом восклицала, обращаясь к Каргиллу:

— Ну до чего же здорово, правда? Вот это, я понимаю, жизнь!

— Просто чудесно! Я никогда не видел ничего подобного! — Он говорил это, чтобы доставить ей удовольствие, но до некоторой степени это было правдой. Безусловно, в жизни на природе была своя прелесть, но девушка, по-видимому, не понимала, что это еще не все, что жизнь в цивилизованном мире гораздо более богата и эмоционально насыщена.

Каргилл подумал, что ему, может быть, придется привыкнуть к такому образу жизни, и, возможно, это было бы весьма неплохо. Здесь, среди этих просторов, он мог бы затеряться и его никогда бы не нашли. Но он был уверен, что новизна впечатлений сменилась бы сначала привычкой, потом скукой, ощущением бесполезности своего существования и затем отчаянием. Это была безрадостная перспектива, и он ее отбросил без-всякого сожаления.

Когда они закончили работу, было уже далеко за полночь. Усталый, он лег на свою койку, и мысли его обратились к Леле. У него было достаточно опыта в общении с женщинами, и ее поведение — то, что она часто обращалась к нему, искала его глазами, пыталась убедить его в преимуществах жизни на природе — подсказывало, что она одинока и жаждет общения. Хотела ли она любви или, вернее, на каких условиях согласилась бы на это, зависело от ее воспитания. Он подозревал, что, судя по манере держаться, она была девушкой строгих правил, но пока не чувствовал, что готов начать действовать, чтобы преодолеть возможное сопротивление.

На следующий день она несколько раз появлялась на кухне, когда там был Каргилл, и он, после неоднократных безуспешных попыток открыть дверь машинного отделения, в конце концов решился спросить ее об этом. Она без малейшего колебания показала ему, как это делается. Оказывается, нужно было одновременно дотронуться до дверных косяков.

Как только она ушла, Каргилл направился прямо в машинное отделение, чтобы понять, как устроен двигатель, что оказалось бесполезным занятием, так как последний был герметично закрыт. Тогда он, проделав все необходимые манипуляции, опустил одну из секций стены до пола и посмотрел вниз.

Внизу, насколько охватывал взгляд, проплывали картины дикой природы: деревья, кусты, буйная зелень, не знающая руки человека. Но кое-где в гуще леса можно было заметить какие-то здания. Даже с той значительной высоты, на которой летел флотер, было видно, что они давно заброшены. Многие подворные постройки перекосились, и время от времени можно было увидеть совсем развалившийся дом или сарай. Похоже, когда-то это были фермы.

Впереди показался оставленный жителями город. Здесь следы запустения еще больше бросались в глаза — покосившиеся заборы, заброшенные дороги, заросшие травой и давно оставленные людьми дома. Когда они пролетали над еще одним покинутым жителями городом, Каргилл опустил панель, закрывающую окно, и вернулся в свою каморку.

Он, живущий в мире, где практически не было ни одного клочка земли, который не принадлежал бы кому-нибудь и не использовался бы каким-то образом, был просто потрясен, увидев, что природа на таких обширных пространствах возвращается к своему первобытному состоянию, что люди позволили ей вновь захватить их. Он пытался представить себе, как это могло произойти, вспоминая и сопоставляя информацию, полученную от Лелы, с тем, что он увидел своими собственными глазами. Может быть, развитие науки и техники достигло такого высокого уровня, что это сделало ненужной целую отрасль экономики — сельское хозяйство? Если это так, то, значит, увиденное — свидетельство смены эпох. Пройдет еще немного времени, и все эти заброшенные создания рук человеческих превратятся в памятники исчезнувшей цивилизации и покроются пеплом веков, как и города древних.

Еще два вечера они занимались ловлей морских животных. На четвертый день Каргилл услышал в одной из комнат незнакомый женский голос. Это был неприятный голос, и Каргилл даже вздрогнул от неожиданности.

Раньше ему почему-то не приходило в голову, что Лела и ее отец должны, по-видимому, общаться с другими людьми. Но что еще больше удивило его, это то, что эта женщина, судя по ее тону, давала какие-то инструкции отцу девушки. Почти сразу же, как только умолк ее голос, корабль изменил курс.

Когда стемнело, к Каргиллу вошла Лела.

— Сегодня вечером мы будем не одни. С нами будут другие люди, так что учти это, — сказала она. В голосе ее звучало раздражение, и она вышла, не дожидаясь ответа.

Вскоре они приземлились.

Каргилл задумался. После четырех дней на цепи и без надежды на то, что ему когда-нибудь удастся избавиться от своих оков, он был рад любым переменам. Ему казалось, что благодаря присутствию других людей ему представится случай убежать.

«Все, что мне надо сделать, — сказал он себе, — это застать врасплох моих тюремщиков. И при этом вовсе не обязательно с ними особенно церемониться».

Эти размышления привели его в хорошее расположение духа, и он почувствовал новый прилив энергии.

Глава 6

Каргилл встал, осторожно переставляя скованные цепью ноги, спустился по ступенькам на землю. Картина, возникшая перед его глазами, была просто идиллической. Под деревьями стояли флотеры, он насчитал их по меньшей мере дюжину, а через густую листву светились окна еще нескольких воздушных кораблей. В темноте мелькали люди, слышались голоса, от реки, которая была, очевидно, неподалеку, тянуло прохладой и влагой. Он сел на землю, жадно вдыхая свежий воздух, и услышал, что кто-то приближается к нему. Это была Лела. Она села на траву рядом с ним, радостно возбужденная, и сказала:

— Здорово так жить, правда?

Каргилл задумался и, к своему удивлению, почувствовал, что где-то внутри уже соглашается с тем, что происходит. Да, в человеке есть стремление вернуться к природе. И он сейчас больше всего хотел бы расслабиться, растянуться на зеленой траве, смотреть в бездонное небо и слушать шелест листьев, ни о чем больше не думая. Сейчас он понимал, что заставило Планиаков бросить упорядоченную жизнь в оковах цивилизации. Но, как это ни печально, уход от цивилизации влечет за собой возвращение к невежеству и дикости. Вслух он сказал:

— Да, это действительно интересная жизнь.

Из темноты появилась и подошла к ним высокая, крупная женщина.

— Где Боуви? — спросила она властным голосом. В руке у нее был фонарь, и она направила его прямо на Каргилла и Лелу. — Черт побери! — воскликнула она. — Малышка, кажется, подцепила себе мужчину!

— Перестань, Кармин, замолчи, — резко ответила Лела. Женщина громко расхохоталась.

— Яслышала, что у тебя тут завелся мужчина, а теперь, когда я его наконец увидела, скажу тебе, что это то, что надо.

Лела сказала деланно равнодушным тоном:

— Он мне совершенно безразличен.

— Да ну? — произнесла Кармин насмешливо. Она отошла в сторону, как будто внезапно потеряла к ним интерес, и свет ее фонаря выхватил из темноты отца Лелы, сидящего на стуле около своего флотера.

— А, вот ты где! — воскликнула она.

— Ну? — лаконично отозвался он. Кармин подошла к нему.

— Встань и дай мне сесть, — скомандовала она. — Что, не знаешь, как надо себя вести с дамой?

— Придержи язычок, старая ведьма, — ответил Боуви миролюбиво. Однако встал и отправился выполнять ее просьбу.

Пока его не было, женщина взяла тот стул, на котором он сидел, и отнесла его немного в сторону, ближе к берегу реки. Она крикнула Боуви:

— Тащи свой стул сюда. Мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Тем более что эти влюбленные птички хотят, наверное, побыть наедине.

Лела сказала Каргиллу голосом, в котором чувствовались напряженность и смущение:

— Это Кармин, она из боссов. Она думает, что так надо шутить.

Каргилл удивился:

— Что ты имеешь в виду? Что это за боссы?

Этот вопрос озадачил девушку:

— Ну, они говорят нам, что надо делать… — Прозвучало это довольно наивно, и она поспешно добавила: — Но в нашу личную жизнь они, разумеется, не имеют права вмешиваться.

Каргилл на минуту задумался. До них доносился голос Кармин, говорившей что-то Боуви, но разобрать можно было только отдельные слова. Несколько раз она произнесла: «Тени», «Твинеры». Один раз он услышал: «Дело верное!»

Она явно пыталась в чем-то убедить отца Лелы, и Каргилла это очень заинтересовало, но понять, о чем идет речь, из отрывочных фраз было невозможно. Он повернулся к Леле:

— Я думал, что вы, воздушные кочевники, живете как свободные люди, а за вас, оказывается, решают другие, где вам быть и что делать.

Девушка пожала плечами:

— Должны же быть какие-то правила. Надо знать, что можно, а что нельзя. — И серьезно добавила: — Но мы действительно свободны. Не то что эти Твинеры в городах.

Последнюю фразу она произнесла презрительным тоном.

Каргилл спросил:

— А если вы не делаете того, что Кармин вам говорит, тогда что?

— Тогда мы лишаемся многого.

— Например?

— Священники не будут вести службу, никто не даст нам еды, Тени не будут ремонтировать флотер, ну и так далее.

Каргилл подумал, что не стал бы беспокоиться по поводу услуг священников. Он считал, что большинство знакомых ему религиозных людей — лицемеры, а священники — тем более. Но то, что он услышал от Лелы по поводу отсутствия еды в случае неповиновения властям, удивило его. У него сложилось впечатление, что Планиаки кормятся за счет природы. Скорее всего, не весь год одинаково сытно и разнообразно, но с помощью великолепного оборудования на борту флотеров можно было делать значительные запасы и жить вполне безбедно.

Значит, самым чувствительным ограничением Планиаков были, по-видимому, вопросы ремонта флотеров. Если бы Тени отказались их ремонтировать, это могло бы иметь катастрофические последствия. Естественно, напрашивался вывод, что самым лучшим выходом из положения для Планиаков было бы научиться ремонтировать свои летающие дома самим. Было непонятно, почему большое количество людей так легко позволяла себя контролировать. Видимо, в данном случае значение имела не материальная сторона дела. Эти люди, как и многие другие, были рабами своих собственных убеждений.

Каргилл спросил:

— Почему Тени признают власть Кармин и других боссов?

— Они просто хотят, чтобы мы вели себя как следует.

— Но вам разрешается ловить Твинеров?

Девушка помедлила с ответом и наконец сказала:

— Это, кажется, никого не волнует.

Каргилл кивнул. Он вспомнил свои разговоры с Лелой, попытки получить от нее хоть какую-нибудь информацию. Она явно никогда не думала о тех ограничениях, которые определяли жизнь воздушных кочевников. Но, сама того не осознавая, она нарисовала картину общества с очень жесткой социальной структурой. Наверняка, думал он, можно найти возможность воспользоваться ситуацией в своих интересах. Он пошевелился, и цепь на его ногах загремела, напомнив о том, что даже все вместе взятые в мире планы не могут оказать непосредственного воздействия на металл.

Кармин и Боуви вернулись к флотеру и поставили около него стулья. Затем Кармин подошла к Каргиллу, остановилась прямо перед ним и, глядя на него, сказала:

— Мне пригодился бы в хозяйстве такой крепкий мужчина, Боуви.

— Он не продается. — Это ответила Лела, резко и решительно.

— Я разговариваю не с тобой, а с твоим отцом, так что попридержи-ка язычок.

— Ты слышала, что сказала Лела, — с важностью произнес Боуви. — Он нам самим пригодится. — Судя по его тону, он давал понять, что хотя и был не прочь поторговаться, но согласился бы только на самые лучшие условия.

Кармин это тоже поняла.

— Цену набиваешь? — и добавила многозначительно: — Смотри, за этими Твинерами только глаз да глаз, когда рядом хорошенькая девушка.

Боуви недовольно фыркнул:

— Да брось ты. Лела не оставит своего отца и будет ему опорой всю жизнь, ведь правда, дочка?

— Да ну тебя, отец. Молчал бы ты лучше.

— Ух ты, да она борется! — сказала Кармин самодовольным тоном. — Сразу видно, что у нее на уме.

Боуви сел на один из стульев и откинулся на спинку.

— А скажи, Кармин, просто так, для разговора, сколько бы ты за него дала? — спросил он неторопливо.

Каргилл слушал этот диалог с возрастающим чувством нереальности происходящего. Кажется, его здесь собираются продать!

Отсюда можно было сделать вывод, что для Планиаков он был не что иное, как часть их собственности, бессловесное создание, раб, которого можно было заставлять делать черную работу, бить, а может быть, и убить, и это все было в порядке вещей. Его судьба никого, кроме него самого, не интересовала. «Кто-то об этом еще очень пожалеет», — подумал Каргилл со злостью. Он не позавидовал бы рабовладельцу, чей раб был так полон решимости обрести свободу, как он. Во всяком случае, он готов был пойти на все, а его армейский опыт должен был сослужить ему хорошую службу.

Торговля между тем продолжалась. Кармин предложила отдать свой флотер за Каргилла и флотер Боуви.

— Это новая модель, — убеждала она. — Десять лет можно пользоваться — и без проблем!

Боуви заметно колебался.

— Это не так уж щедро. Тени дадут тебе сколько хочешь новых флотеров. Так что ты мне предлагаешь то, что для тебя не имеет никакой ценности.

Кармин возразила:

— Я предлагаю тебе то, что я могу достать, а ты не можешь.

— Слишком много возни, — сказал Боуви. — Мне придется все вещи перетаскивать.

— Вещи? — голос женщины выражал презрение. — Да этот хлам и доброго слова не стоит. А у меня во флотере очень много ценных вещей.

Боуви заторопился:

— По рукам, если ты отдаешь свой флотер со всеми вещами.

Кармин рассмеялась:

— Ты, кажется, меня за дуру принимаешь? Я оставлю тебе столько, сколько у тебя никогда не было, но многое я заберу себе.

Лела, которая все это время сидела молча, произнесла:

— Это все только разговоры. Что бы вы ни решили, это не имеет никакого значения. Поймала его я, и он принадлежит мне. Таков закон, и не пытайся использовать свое положение, Кармин, чтобы изменить его.

Даже в темноте было видно, что Кармин колеблется. Наконец она предложила:

— Поговорим об этом завтра утром. А ты, Боуви, пока научи свою дочь, как себя надо вести.

— Я как раз и собираюсь это сделать, — сказал он угрожающим тоном. — Не беспокойся, Кармин. Ты приобрела себе Твинера, и если завтра будут какие-то проблемы, кажется, придется устроить публичную порку неблагодарной дочери.

Кармин торжествующе засмеялась:

— Вот это разговор! Наконец-то ты решился за себя постоять! — Все еще продолжая смеяться, она скрылась в темноте.

Боуви поднялся со стула.

— Лела!

— Что тебе?

— Веди Твинера в дом и пристегни его хорошенько.

— Ладно, отец. — Она тоже поднялась. — Давай, двигайся!

Не говоря ни слова, медленно переставляя ноги, скованные цепью, Каргилл вошел к себе и лег на койку.

Прошло, наверное, несколько часов, когда он проснулся от того, что кто-то дергал цепь на его ногах.

— Осторожно, — прошептала Лела Боуви. — Я пытаюсь открыть замок. Лежи тихо.

Каргилл повиновался. Через минуту цепи были сняты и он был свободен! Снова послышался шепот девушки:

— Иди вперед, через кухню, а я за тобой. Осторожно!

Глава 7

Каргилл лежал в темноте на траве, и ему не хотелось даже пошевелиться. Он еще не вполне осознал, что свободен. Ночь стала заметно прохладнее, и темнота сгустилась. Большинство флотеров исчезли в черноте ночи, только в одном из приоткрытой двери был виден свет, но этот флотер стоял далеко от него.

Каргилл подумал, что ему сейчас достаточно потихоньку, ползком выбраться отсюда, и тогда можно идти куда глаза глядят. Но это было лишь первое его впечатление. На самом деле в темноте передвигаться по незнакомой местности было бы трудно, и утро могло застать его в опасной близости от лагеря Планиаков. Его хватились бы, послали бы за ним в погоню флотер, с борта которого его легко можно было бы обнаружить, прежде чем он смог бы уйти достаточно далеко. Значит, в план побега нужно было вносить коррективы. «Если бы я мог украсть один из флотеров», — подумал он нерешительно.

Рядом с ним послышался легкий шорох, и Лела Боуви шепнула ему на ухо:

— Я хочу, чтобы ты взял ее флотер. Только в этом случае я тебя отпущу.

Каргилл повернулся в ее сторону. Ее приказной тон, видимо, означал, что у нее есть оружие, с помощью которого она могла заставить его повиноваться. Но в кромешной тьме, окружающей их, нельзя было разглядеть этого. Он, конечно, понял, что Лела имела в виду Кармин. Его молчание, наверное, слишком затянулось, и у девушки иссякло терпение.

— Шевелись, — резко сказала она.

Почему бы и нет? Какая, собственно, разница, чей корабль он возьмет? Он прошептал:

— Который из них ее?

— Тот, где горит свет.

Это осложняло дело, и решимости у него поубавилось Но несмотря на свои сомнения, он пошел вперед. По крайней мере он может осмотреться, оценить ситуацию, прежде чем примет какое-то решение. Дойдя до флотера Кармин, он остановился неподалеку, в тени дерева Свет, падающий из приоткрытой двери, выхватывал из темноты полоску травы, а на траве, на границе темноты и света, сидела Кармин.

Каргилл, который уже собирался подойти ближе, увидел ее буквально в последнюю секунду и застыл на месте, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Он оглянулся и увидел, что к нему приближается Лела. Он поспешно сделал ей знак рукой, чтобы она оставалась на месте, и тихо, стараясь двигаться совершенно бесшумно, сделал несколько шагов назад и подошел к девушке Он отвел ее в сторону, где они могли спрятаться за толстым стволом какого-то дерева, и объяснил, что происходит. Затем он спросил, есть ли там еще кто-нибудь, кроме нее?

— Нет. Ее последний муж вывалился из летящего флотера три месяца назад и погиб. По крайней мере, так она сама сказала. С тех пор она ищет, кто бы занял его место, но никто из мужчин не изъявляет желания. Вот поэтому ей понадобился ты.

Каргиллу это раньше не приходило в голову. Он представил себя на минуту в роли сидящего на цепи мужа, и ему стало жутко. Чем скорее он расстанется с этими людьми, тем лучше. А так как они с ним явно не церемонились, ему тоже не стоило особенно щадить их. Он тихо прошептал Леле:

— Я сейчас брошусь на нее и ударю чем-нибудь по голове. У тебя найдется для этого что-нибудь подходящее?

В этот момент он ощущал безжалостность дикаря. Он надеялся, что девушка даст ему свое оружие, и, когда его рука дотронулась до чего-то металлического, что протянула ему Лела, он подумал, что так оно и есть.

Она прошептала:

— Это я отломала от твоей койки, как будто ты освободился от цепей и взял эту штуку с собой в качестве оружия.

Ее версия звучала не очень убедительно для Каргилла, но ему было ясно, что она прежде всего пытается внушить себе, что это будет выглядеть правдоподобно. Для нее это было особенно важно, так как ее отец, без сомнения, будет в ярости и допросит ее с пристрастием.

Осторожно и бесшумно Каргилл начал продвигаться вперед. Когда он уже дошел до дерева недалеко от флотера Кармин, та тяжело поднялась на ноги.

— Значит, вы все-таки добрались сюда, Граннис, — произнесла она, обращаясь к кому-то, кого Каргилл не заметил.

— Да, — послышался мужской голос с другой стороны дерева, за которым прятался Каргилл, оцепеневший от неожиданности. — Я не мог прийти раньше.

— Хорошо, что вообще смогли прийти. Давайте зайдем ко мне.

Каргилл был совершенно сбит с толку. У него мелькнула безумная мысль внезапно наброситься на Кармин и незнакомца, когда в освещенное пространство перед кораблем шагнула… Тень.

Каргилл не двинулся с места. Чувство острого разочарования, которое он испытал, когда увидел, что события разворачиваются не так, как ему хотелось бы, сменилось осознанием того, что еще не все потеряно. Это была явно тайная встреча. Человек-Тень скоро уйдет, и тогда Каргиллу снова представится возможность захватить корабль.

Он стал тихонько отходить назад и внезапно остановился. Ему подумалось, что неплохо было бы подслушать, о чем они там говорят, и в этот момент к нему подошла Лела.

— В чем дело? — прошипела она сердито. — Что ты здесь стоишь?

— Ш-ш-ш! — ответил Каргилл автоматически. Он чувствовал, что все, что относится к Теням, касается и его тоже. «Я не должен забывать, — подумал он, — что сюда меня доставили те, кто хотел меня использовать!»

То, что его захватила Лела, было непредвиденной случайностью, явно не входившей в планы тех, кто все это задумал. Он выскользнул из-за дерева и стал подбираться к флотеру Кармин Это ему удалось, и тогда он прижался вплотную к металлической обшивке корабля возле приоткрытой двери.

Почти сразу же он понял, что ничего не получится — голоса доносились откуда-то из дальнего конца корабля, и он не мог расслышать, о чем они говорили. Как и во время разговора Кармин с отцом Лелы, он мог разобрать только отдельные слова.

Он услышал, как мужской голос возразил:

— Когда это было? Я что-то не помню, когда я на это соглашался.

Потом, чуть позже, Кармин вдруг произнесла громко и торжествующе:

— За нас не беспокойтесь. Мы будем наготове, если что-то пойдет не так.

Голоса зазвучали ближе.

— Ну ладно, — говорил человек-Тень. — Пошли заберем этого Каргилла. Я не буду себя чувствовать уверенно, пока он снова не окажется в наших руках.

Дальше Каргилл не стал ждать. Быстро, но осторожно он отошел от двери, двигаясь вдоль борта корабля. Удалившись на безопасное расстояние, он замер в напряженном ожидании. Дверь открылась шире, и вышла Тень.

Сквозь нее было видно дерево. Тело и голова Тени имели форму человеческой фигуры, и когда она остановилась, поджидая Кармин, ясно были видны глаза. Они не блестели на свету, но, хотя и тусклые, это несомненно были глаза.

Кармин тоже вышла.

— Я хочу все себе четко уяснить. Значит, я должна держать Каргилла у себя, пока вы не свяжетесь со мной? — Она произнесла все это довольным тоном.

— Совершенно верно, — послышалось в ответ. — А когда получите от меня весточку, приведете его немедленно. Придет время, и вы получите всех мужчин, каких захотите. — Тень остановилась. — Где их корабль?

Каргилл не расслышал, что ответила Кармин, очевидно, она показала, куда надо идти. Они вышли из круга света и растворились в темноте.

Лела бросилась из своего укрытия. Тяжело дыша от волнения, она приказала:

— Быстро! Нам надо скорее захватить корабль и улетать.

— Нам? — удивился Каргилл. Но размышлять было некогда. Он ясно услышал громкий стук по металлической обшивке корпуса флотера и голос Кармин:

— Боуви, открывай! Это я!

Через несколько секунд все раскроется! Каргилл в один прыжок оказался у двери флотера Кармин, втолкнул впереди себя в дверь Лелу и вскочил внутрь.

— Поднимай корабль в воздух, — отрывисто бросил он, — а я их здесь задержу.

Было неясно, что он сможет сделать, если они используют оружие, но каким-то чутьем он понимал, что важно держать дверь открытой до тех пор, пока флотер не поднимется в воздух.

Минуту корабль стоял неподвижно, затем Каргилл почувствовал, что он пришел в движение. Еще через несколько мгновений он оторвался от земли и набрал высоту. Каргилл облегченно перевел дух.

Наконец дрожащими пальцами он закрыл дверь и крикнул Леле:

— Ты можешь выключить огни?

Ответа не последовало, но свет фар погас. Каргилл снова открыл дверь и осторожно выглянул наружу. Внизу, совсем близко, показалась верхушка дерева. Она медленно исчезата из виду, и Каргилл убедился, что скорость у флотеров ночью ничтожно мала, так как они используют энергию солнечного тепла.

Он услышал голос Лелы:

— Я хочу перелететь через реку. Там будет больше света. За нами нет погони?

Этого Каргилл не мог сказать с уверенностью. Сверху было видно, что в лагере Планиаков какое-то движение, кое-где мелькали огни, долетали взволнованные голоса. Но поднялся ли в воздух еще какой-нибудь корабль, чтобы преследовать их, Каргилл не мог разглядеть.

Он почувствовал, что флотер увеличил скорость, и посмотрел вниз. Под ними была река. Теперь он понял замысел Лелы. Вода блестела отраженным светом, и скорость их, как он прикинул, была сейчас не менее десяти миль в час. Лагерь Планиаков медленно исчез из вида.

Каргилл закрыл дверь и пошел в общую комнату. Она была больше, чем на корабле Боуви. Затем он заглянул в кабину.

Лела сидела в кресле и смотрела на приборы. На него она не взглянула. Каргилл постоял на месте, потом вернулся к двери и снова открыл ее. Он просидел целый час, вглядываясь в темноту. Вскоре взошла луна, и корабль заметно прибавил скорость. Но летели они по-прежнему низко, на высоте всего нескольких футов над верхушками деревьев.

Глава 8

Священник слушал возражения Каргилла с недовольным видом. Это был крупный, мрачного вида человек, явно не любивший сложностей жизни. Когда он наконец понял, что говорил ему Каргилл, недовольное выражение его лица сменилось злобным оскалом.

— Ах ты черт меня возьми! — рявкнул он. — Какой-то Твинер смеет отказываться жениться на одной из наших девушек… — Не договорив, он внезапно замахнулся толстой, как окорок, рукой, чтобы ударить Каргилла по голове.

Каргилл едва успел увернуться, и огромный кулак, со свистом разрезав воздух, задел только краешек его щеки — чего, впрочем, было достаточно, чтобы чуть не сбить его с ног. Каргилл выпрямился и с побелевшими губами шагнул к священнику, сжимая кулаки и готовясь к нападению.

Лела отрывисто бросила:

— Не смей затевать драку. А то сейчас выстрелю по твоей ноге. И потом всю жизнь не сможешь ходить.

Каргилл остановился. Он решил не испытывать судьбу Кто знает, может быть, она действительно так сделает? Тогда уж ему никуда не деться.

— Сэди! — крикнул священник.

Тут же в комнату влетела маленькая женщина и, тяжело переводя дыхание, спросила:

— Да, Генри?

— Посмотри-ка за этим поганым Твинером, — сказал он, — пока мисс Лела и я все обсудим. Тут, видимо, будут некоторые дополнительные затраты, так как брак заключается без согласия одной из сторон. — И они с Лелой вышли из комнаты.

Каргилл подошел к окну. Он увидел флотер, на котором они прилетели. Он стоял совсем рядом. «Если бы я мог добраться до него, — подумал он, — через десять секунд меня бы здесь уже не было». К сожалению, Лела приняла меры предосторожности и заперла дверь флотера. Женщина подошла к нему ближе. Громким шепотом она сказала:

— Я знаю кое-что.

Каргилл посмотрел на нее с отвращением — такой жадностью горели ее глаза — и ничего не ответил.

Она снова хриплым голосом прошептала:

— Я сегодня утром слышала новости по радио. Чем ты меня вознаградишь, если я скажу старику, что Кармин против этой женитьбы?

Теперь ему стало ясно, что нужно от него этой женщине, и он подумал, что священники со своими женами, видимо, так и остались на том же низком уровне в плане морали и нравственности. Однако сейчас это даже было ему на пользу. Он торопливо вывернул свои карманы и протянул ей все, что там было: карандаш, шариковую ручку, связку ключей, несколько серебряных монет и бумажник.

Женщина воскликнула, явно разочарованная:

— Это что, все, что у тебя есть? — Вдруг ее вытянувшаяся физиономия загорелась интересом. Она протянула руку и дотронулась до его часов. — А это что такое?

Каргилл расстегнул ремешок, снял часы и поднес к ее уху.

— Они показывают время, — сказал он и с удивлением подумал, что вряд ли возможно, что они здесь не знают, что такое часы. Он не мог вспомнить, видел ли где-нибудь на корабле Боуви или Кармин что-нибудь похожее на часы.

Маленькая женщина посмотрела на часы с презрительной миной.

— Я слышала о таких вещах. Это ерунда, зачем они вообще нужны? Утром солнце встает, а вечером заходит. Мне этого вполне достаточно.

Каргилл наклонился и быстро выхватил часы из ее рук.

— Они мне самому пригодятся, если вам без надобности. А теперь я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали.

— Я ничего говорить не буду, — отрезала она.

— Будете, — твердо произнес Каргилл, — или я расскажу вашему мужу, что я вам сейчас дал.

— Вы мне ничего не дали! — возмутилась женщина.

— А это вы ему будете объяснять.

Женщина минуту помолчала, соображая, затем недовольно проговорила:

— Что вы хотите знать?

— Что сообщалось в новостях?

Она оживилась, видимо, болтовня доставляла ей удовольствие:

— Кармин говорит, что вас надо схватить. Вы нужны Теням. Она говорит, что свадьбы быть не должно… — Вдруг она замолчала и отпрянула в сторону.

В комнату вошли Лела и священник. Девушка была бледна, а священник разгневан.

— Ничего не получится, — сказал он жене, — она не хочет платить, сколько полагается.

— Будем жить в грехе, — решительно ответила Лела, — если вы отказываетесь сочетать нас браком по закону.

— А если вы будете жить в грехе, — в голосе священника звучал праведный гнев, — проклятье падет на ваши головы!

Лела потянула Каргилла за рукав.

— Он хотел, чтобы я отдала ему наш корабль в обмен на ту старую развалину, которая у него есть. Пошли!

Каргилл пошел за ней, хотя ему совсем не было ясно, как он должен реагировать на то, что здесь произошло. Было удивительно, что и Лела, и сам священник, по-видимому, принимали власть последнего как должное. Оба признавали как аксиому, что речь шла о человеческой душе и о наказании на уровне души.

«А что, если душа действительно существует? — подумал Каргилл. — Вдруг после тысячелетней борьбы за бессмертную человеческую душу выяснилось, что это вполне реальная, объективно существующая материя?»

Например, если взять конкретный случай с ним, он пережил свою смерть примерно на четыреста лет. Поэтому для него реальность или нереальность души, или жизненной силы, или духа, как это ни назови, была не просто теоретическим вопросом, как для большинства людей. Он оказался вовлеченным в поразительную цепь событий, состоящих из неизвестного и неизведанного, включающих скрытое значение феномена души в десяти тысячах религиозных учений, для сотен тысяч богов.

В определенном смысле было неправильно называть этот феномен душой, так как это слово имеет религиозное значение. Стало быть, автоматически подразумевает что-то ненаучное, недоказуемое, то, что нельзя проверить. А если это реальное явление, тогда оно должно проявляться в действительности различным образом и подчиняться действию определенных законов. Тот факт, что эти законы, возможно, отличались бы от законов пространственно-временного континуума, называемого материальным миром, не означал бы, что они не имели бы научного обоснования.

«Если, — думал Каргилл, входя во флотер вслед за Лелой, — я представляю собой энергетическое поле в реальном мире, каждый раз, когда это поле проявляет свое действие, кто-то где-то говорит: «Ага!» — и вот уже готова новая философская теория».

Он был твердо убежден, что ему предстоит разгадать эту загадку.

Прошло много дней. Каждое утро их флотер поднимался в небо настолько, насколько позволял его заряжающийся от света двигатель. В ясные солнечные дни они парили на высоте не меньше трех миль. Густой туман мог заставить их снизиться на высоту полмили от земли, а в дождливую погоду им приходилось особенно трудно, когда надо было пролетать над высокими холмами. В такое время они летали, казалось, на высоте не более двух или трех сотен ярдов от земли.

Это было какое-то странное, вневременное существование, полное бездействия, когда Каргилл занимался лишь тем, что смотрел с высоты на землю, ел, спал или сидел в общей комнате, разрабатывая план побега.

Препятствием к этому была Л ела. Каргилла поражало, в каком напряженном состоянии она постоянно находилась. Спала она в кабине управления, запершись на ключ. Но стоило ему пошевелиться, как у нее зажигался свет, и ему было видно через прозрачную дверь, что она за ним наблюдает. И так каждый раз. Она была постоянно начеку, и это означало, что все его планы застать ее врасплох были обречены на неудачу.

Однажды ночью произошло событие, которое изменило их отношения. Случилось это на десятый или одиннадцатый день после их побега, когда Каргилл уже потерял счет времени.

Когда они приземлились в траве около ручья, он открыл наружную дверь, вышел и быстро зашагал прочь от флотера. Сзади раздался сдавленный вскрик. Поток света из мощного фонаря выхватил его из темноты. В сотне футов впереди него упало и загорелось дерево.

Каргилл, который не ожидал, что она сможет выстрелить в него из кабины управления, остановился как вкопанный. Медленно переставляя ноги, он пошел обратно к кораблю, злой, но полный решимости. Он заранее сказал себе, что если побег на этот раз опять не удастся, он предпримет попытку объясниться с Лелой, и вот этот момент настал.

Она встретила его у двери.

— Ты пытался убежать, — сказала она охрипшим от ярости голосом.

Каргилл посмотрел прямо в ее горящие глаза:

— Еще бы! Ты что думаешь, я из камня сделан?

Она, наверное, поняла, что он имеет в виду, и напряженность ее несколько спала. Как ни странно, хотя он сказал это для того, чтобы ввести ее в заблуждение, в этом была и доля правды. В армии он научился быть не особенно разборчивым в отношении женского пола. И сейчас после одиннадцати дней в обществе Лелы он смотрел на нее уже не так критически, как прежде. Она была молода, недурна собой и, если разбудить в ней страсть, могла бы очаровать любого мужчину.

Но его целью в данном случае была не просто победа над женщиной, а полный контроль над кораблем. Он пристально смотрел на нее, стоящую на пороге в отражении света, падающего изнутри. В ее руке было оружие, и проблема заключалась в этом.

Он смело шагнул ей навстречу.

— Выбирай, — сказал он. — Или мы будем жить здесь вместе как нормальные люди, или тебе придется убить меня.

— Не смей подходить ближе, — сказала Лела, но в голосе ее не было твердости, и она добавила сбивчиво: — Мы должны пожениться.

Каргилл настаивал:

— Ты знаешь, что я никуда от тебя не денусь. Куда я пойду?

Он подошел еще ближе, так близко, что оружие, которое она держала в руке, коснулось его одежды.

— Я останусь, но не позволю собой командовать и отказывать мне в том, чего я хочу.

Она отступила внутрь. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе, не обращая внимания на ружье. Она вся сжалась и пробормотала невнятно:

— Это грех! Грех!

Когда он поцеловал ее, губы ее дрожали. Она попыталась высвободиться из его объятий, и вдруг вся ее напряженность пропала. Она отвела руку с ружьем в сторону, но не бросила его, а держала так, как будто боялась, что оно может выстрелить. Видно было, что в ней борются противоречивые чувства.

— Дай мне ружье, — сказал Каргилл. — Женщина должна доверять своему мужчине.

Он снова поцеловал ее, и на этот раз она не сопротивлялась. Она беззвучно плакала, а он ловил губами слезы, стекающие по ее щекам. Потом протянул руку и взялся за ружье. На секунду тело ее напряглось, а потом… потом она позволила ему забрать его у нее.

Глава 9

Каргилл думал, что контроль над флотером даст ему возможность сделать то, что он хочет. Но чего он хотел? Шли недели, а он не мог этого решить. По какой-то причине он оказался вовлеченным в заговор. Если он предпримет какие-либо действия и обнаружит себя, он снова может попасть в руки заговорщиков и они попытаются заставить его выполнять их требования.

Наконец Каргиллу пришла в голову одна идея. Он пошел в кабину управления и сел перед видеоэкраном. Он уже много раз приходил сюда и изучал аппаратуру, и сейчас он собирался осуществить один план.

Так же, как двигатель флотера и другое оборудование на его борту, теле- и радиоаппаратура была герметично закрыта, так что у него не было возможности изучить принцип работы. Сначала он просто настраивал ее на прием радио- и телесигналов.

Станция в Городе Теней передавала программу популярной музыки. После каждого номера звучал голос, убеждавший слушателей приехать в Город Теней и пройти курс обучения, Каргилл послушал немного этот канал и принялся искать другие станции.

Время от времени он подключался, чтобы проверить, есть ли изображение на экране телевизора. Сначала он подключил программу, в которой выступал какой-то человек. Как понял Каргилл, это был один из боссов. Он с энтузиазмом рассуждал, какую может получить выручку за новый флотер, который ему дали Тени. Каргилл записал имя этого человека, детали сделки и переключился на другую программу. Перед ним возникла кабина управления флотера. Так как только боссы имели телепередающую аппаратуру, он понял, что это флотер одного из них В течение нескольких минут он наблюдал эту картину, но изображение не менялось, и он стал искать еще какую-нибудь программу. На следующем канале велся разговор с девушкой. Он уговаривал ее:

— Ну, Дженни, не ломайся. Попроси свою мать, чтобы сегодня вечером ваш флотер остановился рядом с нашим, ладно? Ты же сама хочешь, да?..

Еще несколько раз Каргилл вклинивался в личные разговоры, но продолжал поиск. Было еще рано для единственной телепередачи из Города Теней. Нельзя сказать, чтобы она его очень интересовала. Они всегда показывали одно и то же: приемный центр на окраине города и прибытие Твинеров и Планиаков. Большее внимание уделялось Планиакам. Они собирались принять участие в программе обучения, организованной Тенями, и один из Теней их интервьюировал. Когда Каргилл первый раз увидел эту программу, он думал, что Тени покажут часть своей учебной программы, но они этого ни разу не сделали.

Уже не в первый раз он пожалел, что аппаратура не принимает программы из городов Твинеров. Это означало, что Тени не хотели, чтобы кто-то еще мог оказывать влияние на воздушных кочевников.

Каргилл отключил аппаратуру и долго сидел задумавшись. Мысль, которая недавно пришла ему в голову, не давала покоя. Но стоило ему только проявить себя — и он конченый человек.

Лела, сидящая в кресле рядом, произнесла с тревогой:

— В чем дело, дорогой?

— Мы не сможем долго так жить, когда все против нас. А если возникнет какая-нибудь чрезвычайная ситуация, если что-нибудь сломается?

— Я тоже думала об этом, — нехотя ответила Лела.

Каргилл подумал, что она скорее пыталась не думать об этом, а вслух произнес:

— Думать об этом недостаточно, надо что-то делать.

— Что, например?

Каргилл нахмурился.

— Есть кое-что, в чем я должен сначала разобраться.

— Что это?

— Это по поводу однажды высказанного тобой, что теперь мне кажется еще более невероятным, чем тогда: ты сказала, что Планиаков пятнадцать миллионов.

— Да, правда, это так и есть.

— Лела, это невозможно. Если бы в воздухе было так много людей, мы постоянно натыкались бы на них, каждый день, каждый час.

Девушка помолчала.

— Страна у нас большая, — сказала она наконец, — и я слышала, как Кармин и другие местные боссы говорили об этом, и это они называли эти цифры. И потом, ты же не всегда смотришь за борт. Я вижу много флотеров, просто я стараюсь держаться от них подальше.

Каргилл вспомнил о том, как она целыми сутками не выходила из кабины управления, в каком напряжении все время находилась, и подумал, что, возможно, недооценивает ее. Но с этими цифрами он все-таки не мог согласиться. Видимо, она просто не располагала той информацией, которая была ему нужна. По его собственным оценкам, Планиаков было меньше пяти миллионов, а может быть, и половина того. Каргилл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Лела, а что люди думают о Кармин? Как они к ней относятся?

Это, конечно, был вопрос, на который она не могла ответить, так как не знала, что думают миллионы людей. Но она заключила без малейшего колебания:

— Ее никто не любит. Она подлая.

— А как насчет других боссов? Что думают о них? — продолжал расспросы Каргилл.

— Ну, их просто терпят, — сказала девушка. — Они существуют как часть нашей жизни.

— Понятно. — Каргилл был доволен, что кое-что ему удалось прояснить для себя. Она, конечно, этого не осознавала, но ее ответ был очень показателен — в нем отражалось отношение общества к бездушно воспринимаемым нормам и правилам, где каждая мысль или действие укладывались в жесткие рамки. Он задал ей вопрос:

— Как Кармин стала боссом?

— Так же, как и другие, я думаю, — ответила Лела. — Тени стали давать ей вещи, чтобы она передавала их нам, и очень скоро мы стали делать все, что она нам говорила, чтобы получить свою долю.

Каргилл кивнул.

— А почему Тени выбрали именно ее?

— Вот этого я не знаю. — Лела казалась озадаченной. — Я об этом никогда не думала. — Вдруг лицо ее просветлело. — Они, наверное, посмотрели на нее и решили, что из нее получится хороший босс.

Ответ был настолько наивным, что Каргилл решил больше ее об этом не спрашивать. Он перевел разговор на другую тему.

— Ты когда-нибудь слышала о революциях?

Она подумала, нахмурив брови.

— Это что, когда начинается драка?

Каргилл улыбнулся.

— Что-то вроде того, но в больших масштабах. У нас в двадцатом веке, откуда я родом, были самые решительные и удачливые революционеры за всю историю человечества. Прежде чем остальные успевали спохватиться, те уже завоевывали полмира. Много времени прошло, пока все поняли, к чему это ведет, и стали к ним присматриваться.

В глазах девушки мелькнуло понимание.

— Ты имеешь в виду Русов? — начала что-то припоминать Лела. Каргилл кивнул. — Да, с ними, по-моему, здорово разобрались, — продолжала девушка.

Каргилл, который уже слышал, как именно с ними разобрались, не стал продолжать разговор на эту тему. Огромную территорию разделили на сорок отдельных государств. Падение советизма привело к возрождению религии, причем на очень примитивном уровне. В результате сложилось общество подобное феодальному под руководством группы полубезумных лидеров, в котором воцарилась атмосфера страха и подавления всего человеческого.

— Для нас самое лучшее — это начать пропаганду и посмотреть, что получится. Схватка будет потом. — Каргилл мрачно усмехнулся и повернулся к телевизору. — А сейчас мы сделаем свой первый шаг.

Через пять дней после начала своих передач у Каргилла возникло странное ощущение нереальности происходящего. Казалось, он вещает в пустоту. Впервые в жизни он понял, что, наверное, чувствовали люди в то время, когда появилось радио и перед диктором был только микрофон. Не было ни писем слушателей с откликами аудитории, ни опросов общественного мнения, ни рейтинга Хупера. Но несмотря на все трудности, Каргилл продолжал свои передачи.

Так прошло тридцать дней. Утром на тридцать первый день, когда Каргилл закончил свое выступление, на экране телевизора возникло лицо какого-то незнакомого человека. Лет ему было около сорока, это был типичный грубоватый Планиак.

— Я хочу поговорить с вами, — сказал он.

Что это, ловушка? Пальцы Каргилла находились рядом с кнопкой, которая отключит его от эфира. Он замешкался, и незнакомец успел представиться:

— Меня зовут Путри. Я хочу поговорить с вами о подстрекательских речах, которые вы ведете.

Он выглядел и вел себя как один из боссов. Эта попытка вступить с ним в контакт впервые за много дней очень обрадовала Каргилла. Но пока было еще не время разговаривать.

— Мне это неинтересно, — отрезал он и прервал связь.

С этого момента в своих передачах он начал назначать места встреч, где должны будут собираться его сторонники. Это было опасно, но, уговаривал он себя, жить вообще опасно. Успокаивало то, что каждый флотер обязательно был оснащен оружием.

Шло время. Как-то днем Лела на минуту вышла из кабины управления.

— Пока мы доберемся до озера, уже стемнеет, — заметила она.

— Какое озеро ты имеешь в виду? Да, впрочем, все равно. Меня просто поражает, как здорово ты ориентируешься, — улыбнулся Каргилл.

— Ерунда, — ответила Лела. — Я здесь с самого детства. Я знаю эту местность как свои пять пальцев.

— Держу пари, что даже лучше, — сказал Каргилл.

Они спустились вниз и сели на берегу озера, отыскав там удобное место с помощью прожектора. Когда Каргилл стал открывать дверь, в темноте вдруг плеснула струя огня. Его спасло то, что он стоял за дверью. Сгусток пламени пролетел мимо и с громоподобным стуком ударился о металлическую стену коридора. Стена задымилась от чудовищного жара. К горлу Каргилла подступило удушье. Он вдруг почувствовал, что флотер начинает подниматься. В этот момент темноту осветила новая вспышка огня, флотер качнулся и рухнул на траву. Каргилл поспешил к кабине и увидел, что Лела сидит у пушки. Она была страшно бледна.

— Эти негодяи повредили наш корабль, — сказала она.

За окнами начало светать. Темнота чуть рассеялась, и из кабины управления Каргилл увидел, что справа плескалось озеро, дальний берег которого скрывался в серой дымке.

Лела по-прежнему сидела у пушки.

— Уже довольно светло. Попробуй взлететь, — предложила она.

Надежда поддерживала ее мужество всю эту долгую ночью — надежда, что утро вдохнет жизнь в их поврежденный корабль. Но ей не суждено было сбыться — это стало ясно буквально секунды спустя, когда Каргилл нажал на все педали и рычаги до отказа, но безрезультатно.

— Мы попробуем еще, — сказала девушка усталым голосом, — когда взойдет солнце.

Каргилл только отмахнулся.

— Твой отец имеет какое-нибудь влияние на боссов? — спросил он.

Лела пожала плечами:

— Кармин он как будто нравится.

Каргилл про себя удивился этому, а вслух сказал:

— Может быть, если мы поговорим с ними, мы узнаем, чего они хотят.

Из разговора между Кармин и Тенью, который он слышал больше месяца назад, Каргилл сделал вывод, что за ним ведется охота.

— Я думаю, тебе надо попробовать связаться с отцом и узнать, сможет ли он сюда прилететь. Мы постараемся продержаться до тех пор, пока он не прибудет, а тогда, если это будет возможно, ты сможешь уйти с ним, — предложил Каргилл.

— А как же ты? — побледнела она.

Каргилл ответил не сразу. То, что он сейчас ощущал, было трудно описать или объяснить. Это было хорошо знакомое ему чувство, которое он неоднократно испытывал в минуту смертельной опасности, которое давало ему возможность еще в Корее бежать вперед под огнем противника, чувство, с которым он всегда шел в бой. Он как бы раздваивался и смутно, как сквозь легкую дымку, видел себя со стороны лежащим, бегущим, кричащим, стреляющим, как того требовала ситуация. Сейчас он начинал испытывать то же состояние.

— Я попытаюсь скрыться, когда стемнеет. — Каргилл посмотрел в окно кабины и впереди, на расстоянии не больше ста футов, увидел Тень.

На лице Каргилла, видимо, что-то отразилось, потому что Лела резко повернулась к окну и замерла. Тень постояла неподвижно, как бы наблюдая за происходящим, и стала двигаться по направлению к их кораблю. Лела следила за ней завороженным взглядом, потом устроилась поудобнее возле пушки и нацелила ее на Тень. Лицо ее было мертвенно-бледным. Два раза рука ее поднималась, чтобы нажать на активатор и выпустить струю почти белого от высочайшей температуры огня. И оба раза она, дрожа, закрывала глаза.

— Не могу, — прошептала она наконец. — Я не в состоянии этого сделать.

Тень была уже меньше чем в пятидесяти футах от флотера. Отчаянным движением Каргилл выдернул девушку из кресла перед пушкой и сам занял ее место. Он нажал на рычаг, и из дула вырвалось пламя, от которого загорелась трава у ног Тени.

Она продолжала идти к кораблю, как будто ничего не случилось. Каргилл выстрелил еще раз. Огонь прошил Тень насквозь, трава и кусты позади нее вспыхнули. Каргилл стрелял в упор еще и еще, и каждый раз было такое ощущение, что огонь попадает в ничто, в пустоту. А Тень все приближалась.

Каргилл перестал стрелять. Он оцепенел от неожиданной и страшной мысли, которая пришла ему в голову. Если Тень была лишена материальной оболочки, если реальная, мощная энергия, разрушающая все на своем пути, ничего для нее не значила, то как насчет стальных стен?

В следующее мгновение он получил ответ на свой вопрос Около двери сгустилась темнота, она дрогнула, и в комнате возникла Тень.

Лела закричала.

Глава 10

Каргилл, двигаясь как во сне, поднялся из кресла и попятился к дальней стене. Движение отрезвило его, он остановился и замер в напряженном молчании. Тень тоже остановилась и изучающе смотрела на него. И он получил возможность получше рассмотреть это удивительное создание.

В утреннем свете было видно, что Тень полупрозрачна, но особенно поражало, что она имела очертания человеческого тела, а не была бесформенной тающей массой, газовым облаком, как этого можно было бы ожидать. Несомненно, это была человеческая фигура.

Он вспомнил о своих недавних размышлениях о душе и подумал, что, может быть, это воплощенная в полуматериальном состоянии душа? Может быть, воплощение души, ее проявление в реальной действительности? Нет, в это трудно было поверить, невозможно вообразить, что нечто подобное представшей передним Тени вдохновляло людей в течение столетий и вело их к вершинам человеческого гения.

Невероятное создание вдруг заговорило, прервав ход мыслей Каргилла:

— Мы снова встретились, Мортон Каргилл.

Эта фраза удостоверяла личность не столько Каргилла, сколько самой Тени. Вероятно, это было то самое существо, которое он видел с Энн Рис. Возможно, кто-то еще видел его, когда он был без сознания, но только один из них встречался с Каргиллом.

Больше он ничего не успел подумать. Тень шагнула к нему, и он почувствовал, что его обволакивает какой-то туман.

На этот раз перемещение было мгновенным. Секунду назад он был с Лелой и Тенью на борту флотера, а сейчас он сидел в кресле, пытаясь сфокусировать зрение. Через несколько секунд ему это удалось, и он стал осматриваться.

Он увидел, что находится в большой, со вкусом обставленной гостиной. На стене висели часы с надписью: «6 мая, 21 час 24 минуты». Слева от него была открытая дверь, и в дверной проем был виден край кровати.

Стена прямо напротив него была сделана из прозрачного стекла, и за ней, в дальнем углу комнаты, в таком же, как у него кресле, сидела девушка. В следующую секунду он узнал ее. Это была та молодая женщина, которая выдавала себя за Мари Шане.

Он снова был в той же комнате, где впервые оказался, когда его перенесли в двадцать четвертое столетие. И, если часы шли правильно, он вернулся в вечер того же дня.

Он в этом практически уже не сомневался. Он вновь вернулся назад, в то время, когда его перебросили сюда из 1954 года.

Все же решив проверить, прав ли он, Каргилл торопливо принялся писать записку девушке. Он прижал бумагу к стеклу. «Как долго вы здесь находитесь?» — «Около трех часов», — написала она в ответ.

Хотя Каргилл и не ожидал другого, он напомнил себе, что она, возможно, ведет какую-то хитрую игру и вполне способна солгать. За последние несколько месяцев он не раз думал об этой девушке и всякий раз поражался своей готовности согласиться с тем, что он должен умереть для ее успешного лечения.

Он стоял и смотрел на нее, нахмурившись. Ее тоже перемещали во времени, сначала в прошлое, в 1954 год, потом обратно. Значит, и она тоже какая-то особенная, как и он. Он спрашивал себя: «Что в ней такого? Как удалось преодолеть необратимость времени?»

Этот вопрос был для него уже не нов, а ответ, наверное, стоял прямо перед глазами, если бы он только мог читать на том языке, на котором этот ответ был написан, — на языке времени и пространства, энергетических полей, которые составляют это комплексное явление — жизнь, на языке вечности. Каргилл закрыл глаза и стал вспоминать, были ли в его жизни моменты, когда как-то проявлялось то, что делало его особым, не таким, как все, человеком. Например, случаи отключения сознания, когда он перемешался во времени. Но подобные ощущения казались сейчас неуловимыми, не поддающимися анализу. Например, случай, когда его ранили. Он вспомнил ощущение удара, когда пуля попала в него, мгновенную потерю чувствительности и впечатление того, что он находится где-то далеко от своего тела и наблюдает за собой со стороны.

Может быть, это была частичная смерть? На мгновение он тогда подумал, что это конец. В течение нескольких секунд энергетическое поле было повреждено и нарушился энергетический баланс между этим полем и физическим, материальным объектом, Мортоном Каргиллом. Но когда он осознал, что это не конец, а только незначительное ранение, пришла боль и странное ощущение раздвоения пропало.

Где-то здесь был скрыт ключ к загадке, в разрешении которой он был заинтересован больше всех. Но это потом. Сейчас не время для этого. Теоретически вполне возможно, чтобы один человек разгадал тайну веков за час Решающую роль здесь должна сыграть основная посылка, отправная точка. Верно то, что всегда можно получить правильные ответы, если знать, как грамотно задать вопросы. Но в данный момент ему нужно было сосредоточиться на неотложной задаче — как совершить второй побег.

Он вдруг с удивлением поймал себя на том, что думает о Леле. Что с ней произошло? Или, вернее, что с ней произойдет? Ему пришлось напомнить себе, что то, что произошло, было в будущем. Он стал растерянно думать о возможности связанных с этим парадоксов в пространственно-временном континууме.

Когда мысли его окончательно спутались, он вскочил с кресла и начал осматривать квартиру. Все выглядело так же, как и раньше, когда он в первый раз очутился здесь, а постель была смята, будто он в ней спал. Он вспомнил стул, который разнес в щепки, и пошел снова в гостиную. Стул валялся в углу, там, где он его тогда бросил. Значит, сейчас он вернулся в эту комнату в какой-то момент после того, как Энн Рис вызволила его отсюда, и ненамного позже.

Отсюда напрашивался однозначный вывод. Если этим людям не нравилось что-то, что происходило в какой-то отрезок времени, они могли все изменить. Одним направленным действием они могли уничтожить то, что вызвало их недовольство, и в следующий раз, зная заранее, какого развития событий необходимо избегать, могли направить происходящее в нужное им русло.

Теперь ему стало ясно, что после всех его попыток организовать восстание Планиаков Граннис решил, что надо дать Теням возможность осуществить их первоначальный план и убить его. Это было бы простейшим способом стереть нежелательные события в прошлом.

Те, кто первыми перенес его сюда, не зная ничего о том времени, которое он провел у Планиаков, могли теперь приступить к его уничтожению, даже и не подозревая, что Граннис участвовал в заговоре против них.

Каргилл сказал себе с мрачной решимостью: «Я этого так не оставлю. Как только они войдут в контакт со мной, я им все расскажу».

Он стал думать, как именно преподнесет им эту неожиданную новость, когда позади него раздался голос:

— Мортон Каргилл, моя обязанность — подготовить вас к смерти.

Момент для действия настал. Каргилл вскочил на ноги. Стараясь говорить спокойно и ясно выражать мысли, он начал свой рассказ. Он успел сказать предложений десять, когда тот же голос прервал его. Вернее, он снова заговорил, как будто Каргилл не произносил своего монолога. Было ясно, что тот, кто говорил, его не слышал — обратной связи явно не было.

Голос сказал:

— Сейчас я объясню, какую сложную проблему вы для нас создали, когда в двадцатом веке погибла Мари Шане.

Каргилл решил, что нужно еще раз попытаться завязать диалог:

— Подождите. Вы мне уже все объясняли.

— Насилие, — продолжал голос, — оказывает негативное воздействие не только на одного человека, но и на будущие поколения.

Каргилл закричал:

— Послушайте же! Существует заговор…

— Это как камень, — голос звучал все так же ровно, — брошенный с силой в бескрайнее море. Круги от него будут расходиться бесконечно долго и выносить самые странные вещи на берега, такие далекие, что их невозможно охватить воображением.

Каргилла просто трясло от злости.

— Вы, тупые идиоты! — заорал он. — Вы что, затащили меня сюда и даже не хотите узнать, что произошло? — Но то, с какой яростью он это говорил, безошибочно доказывало, что он убежден, что именно так все и есть.

Голос послышался снова. И Каргилл вдруг понял, что то, о чем говорит голос, ему еще неизвестно.

— Послушайте, я расскажу вам о случае Мари Шане.

Каргилл заставил себя слушать, стиснув зубы. Постепенно он стал успокаиваться и понимать, что ситуация действительно была сложная.

Масса событий произошла в результате смерти Мари Шане. Она погибла в аварии, и ее боль с ее смертью кончилась. Но это было только начало для другой боли.

У Мари осталась дочь, которой в то время было три года и два месяца, и муж, с которым она не была официально разведена. Между Мари и ее мужем шла жестокая борьба за право оставить себе ребенка после развода, и после смерти матери малышка Джулия стала жить со своим отцом, страховым агентом.

Сначала он отдал ее в детский сад и нанял женщину, которая ухаживала за девочкой дома после того, как ее привозили из детского сада. Первое время он иногда проводил с ней вечера. Но у него было много работы, в частности, по вечерам ему было нужно встречаться с потенциальными клиентами. Он не привык общаться с дочерью, и в те редкие вечера, когда он не был занят, предпочитал встречаться с друзьями, а не проводить время в ее обществе. Он говорил себе, что она получает гораздо более хорошее воспитание, чем могла бы дать ей ее мать, если бы была жива, и что он не жалеет на нее денег. Когда Джулия спросила, почему у нее нет мамы, как у всех других детей, он решил, что в ее собственных интересах ему придется сказать ей неправду.

Он обнаружил, однако, что она уже знала, что произошло на самом деле. Другие дети слышали что-то от своих родителей и дразнили ее и смеялись над ней. Что думала об этом и чувствовала она, никому не было известно. Она выросла неуравновешенным, нервным, капризным ребенком. «Совсем как твоя мать, черт тебя возьми!» — кричал на нее Шане, когда был пьян.

Трагедия ее детства осталась с ней навсегда. Она стала хорошенькой девушкой, и в 1973 году, когда ей было двадцать пять лет, вышла замуж за молодого человека, которого звали Томпсон. Это был не лучший выбор, но она была слишком не уверена в себе, чтобы пытаться стремиться к большему. В 1982 году она родила ему сына, а в 1984 родилась их дочь. Сама она умерла молодой в 1988 году, якобы от последствий перенесенной операции, но на самом деле это было серьезное нервное заболевание.

Томпсон в течение некоторого времени плыл по течению, но без жены с ее настойчивостью он растерялся и начал стремиться уйти от ответственности. Как раз в то время, когда его должны были повысить по службе после пятнадцати лет работы в компании «Амотор», он продал свое имущество, бросил работу, купил флотер и стал Планиаком.

Это были люди, которых называли воздушными кочевниками и домом которых был их флотер. Весь день они проводили в воздухе, а вечером приземлялись где-нибудь на берегу ручья и ловили рыбу. Иногда они летали над океаном и возвращались с уловом морских животных, которых продавали какой-либо консервной фабрике. Они собирали фрукты и урожай других культур и выполняли сезонные сельскохозяйственные работы. Они работали иногда день, иногда неделю, редко целый месяц. Единственное, что им было нужно, это чтобы у них хватило денег дожить до завтра.

В 2010 году в Соединенных Штатах приблизительно девятнадцать миллионов людей стали воздушными кочевниками, или Планиаками. Большинство из тех, кто продолжал вести обычный образ жизни, были потрясены, а экономисты предрекали катастрофу, если не будут предприняты какие-то меры, чтобы вернуть воздушных кочевников на землю. Когда конгресс в 2012 году попытался принять закон, разрешающий путешествия по воздуху только во время отпусков, было уже слишком поздно. Планиаки к тому времени стали заметной политической силой, с которой другим приходилось считаться.

Ожесточение, враждебность между воздушными кочевниками и остальными с годами становились все более непримиримыми. Кто-то покупал флотеры и присоединялся к кочевому племени, другие, смутно осознавая опасность и руководимые соображениями морали, возвращались на землю и начинали вести нормальную жизнь.

Среди последних был и Томпсон со своими взрослыми детьми: сыном, которого звали Пинки, и дочерью Кристиной. Пинки Томпсон прожил свою жизнь холостяком, не оставив потомства, но он существовал, и поэтому, естественно, оказывал влияние на людей, с которыми общался. То, что впитали в себя клетки его организма еще в теле матери, проявлялось косвенным образом. Прошло много лет, прежде чем психологи доказали, что на детей оказывает влияние состояние нервной системы не только матерей, но и отцов. Но у Пинки детей не было.

Когда Кристина Томпсон перестала бороздить небеса и вернулась на землю, Мари Шане, ее бабушки, уже шестьдесят лет не было в живых. Последствия ее смерти — те самые круги по воде — дошли уже до следующего столетия. Напряжение, в котором жила ее мать, привело к преждевременному рождению ребенка на восьмом месяце беременности. Если бы она родилась семимесячной, было бы лучше. В течение восьмого месяца в организме ребенка происходят определенные изменения, и этому процессу желательно не мешать.

А у Кристины эти процессы были нарушены: когда она была маленькой, у нее часто случались приступы дурного настроения со слезами и рыданиями, а когда она подросла, то стала настоящей проблемой для отца и брата. Она знала, хотя и без подробностей, при каких обстоятельствах умерла ее бабушка.

Ей была, однако, неизвестна новая теория в психологии, которая устанавливала, что люди могут подвергаться воздействию событий, имевших место в отдаленном прошлом, так как от поколения к поколению, от матери к дочери передается тот клеточный материал, который существовал еще с тех пор, когда первая клетка разделилась на две. Кристина с нежеланием, без всякой радости, нашла себе работу и, когда ей было двадцать восемь лет, вышла замуж за сына одного из бывших Планиаков. Их трое детей, которые родились один за другим, провели свое детство в деморализующей атмосфере бесконечных планов, которые строили их влачившие чуть ли не нищенское существование родители, скопить денег, чтобы купить флотер и навсегда оставить на земле все проблемы. Двое из детей мечтали вместе с родителями, но средний ребенок, девочка, очень страдала от бесконечных разговоров, которые заставляли ее чувствовать неуверенность в будущем и в себе, и осуждала родителей, которых она стала считать безответственными людьми.

Когда выяснилось, что она в действительности думает о благих намерениях своих родителей, они не стали скрывать своего недовольства этим обстоятельством. Скорее наоборот, они демонстрировали его своему ребенку при каждом удобном случае. Это еще больше усугубило ее проблемы, пока она не научилась притворяться и скрывать свои настоящие чувства под маской ложного энтузиазма. Но когда ей было восемнадцать лет, накануне их первого путешествия на флотере, который им с большим трудом все-таки удалось наконец приобрести, она убежала из дома.

Она несколько раз меняла работу и, когда ей исполнился двадцать один год, нашла место служащей в маленькой авиакомпании. Эта авиакомпания была так мала, что доходов от нее едва хватало на то, чтобы содержать ее владельцев, отца и сына, и платить зарплату ей, единственному наемному работнику. Когда в двадцать два года она вышла замуж за сына, Гарри Лейна, этот брак казался не очень удачным выбором. Но это был брак по любви, и, против всякого ожидания, их дело начало процветать.

Но, может быть, это не было так уж удивительно, так как сын обладал деловой хваткой и умением обращаться с людьми, и, когда он взял дело в свои руки, клиентура их расширилась и доходы стали расти. Вскоре их материальное положение улучшилось настолько, что они могли позволить себе вести образ жизни по-настоящему богатых людей. У них был прекрасный дом, двое детей, которым они могли ни в чем не отказывать. Но дети росли крайне неуравновешенными, с болезненной психикой, и даже постоянное присутствие специально обученных медсестер, нанятых для ухода и присмотра за ними, мало чем помогало.

В двадцать четыре года Бетти Лейн, которая с детства находилась под наблюдением личного врача-психолога, решила по его совету обратиться в Межвременное общество психологической адаптации, так как к тому моменту стало уже ясно, что ее проблемы никак не могут быть связаны с ее собственным детством. После проведенного этим обществом тщательного изучения жизни семьи Лейн и предыдущих поколений специалисты пришли к выводу, что всему виной смерть Мари Шане.

— И это, — сказал голос из воздуха Каргиллу, — объясняет, почему вы находитесь здесь, в комнате терапии. Завтра утром вам придется умереть, чтобы можно было ликвидировать негативные последствия насильственной смерти Мари Шане и вылечить Бетти Лейн. Это все.

Наступило молчание, и Каргиллу стало ясно, что говоривший окончил свой монолог.

Целый час Каргилл ходил взад-вперед по комнате и чувствовал, как внутри у него закипает ярость. Единственным радостным моментом было то, что Тени, гордые сознанием своего превосходства, ничего не подозревают о том, что один из них собирается предпринять попытку уничтожить их. «Так им и надо! Это они придумали такую нелепую вещь, что их жертвы не в состоянии сказать хоть одно слово в свою защиту, не в состоянии хотя бы попытаться что-то объяснить, войти с ними в контакт, — тупые, безмозглые идиоты!»

Эти мысли вновь настроили его на агрессивный лад. Он вовсе не собирался мириться с той судьбой, которую уготовили ему Тени. Он опять начал обследовать квартиру, сначала гостиную, потом вошел в спальню…

Там стояла Энн Рис. Она поднесла палец к губам.

— Ш-ш-ш, — сказала она.

У Каргилла даже ноги подкосились от чувства облегчения. Он готов был броситься к ней и заключить ее в объятия. Ему пришлось усилием воли удержать себя от того, чтобы не броситься к машине, которая принесла ее сюда, и, схватившись за нее, не закричать в полный голос: «Давайте скорей удирать отсюда!» Он остановил себя, потому что не знал, помнит ли она о предыдущей попытке его освобождения.

— На этот раз не будем терять ни минуты, — сказала она. — Достаточно неприятно уже то, что мне пришлось снова оказаться здесь.

Ему все стало ясно — это было то, что он хотел знать. Он быстро ухватился за ручку на машине, на секунду закрыл глаза, и в это мгновение все и произошло.

Глава 11

Он стоял на пыльной грунтовой дороге, и вокруг была темнота. В нескольких шагах от него Энн Рис, наклонившись, что-то поправляла в своем транспортном устройстве. Она, видимо, пришла в себя раньше, чем он.

Энн подняла голову и произнесла саркастическим тоном:

— Ну вот мы и начинаем все снова, мистер Мортон.

Сначала до него дошел только сарказм в ее голосе, и лишь потом он понял, что означает скрытый смысл ее слов. Ведь где-то здесь, примерно в это же время и, возможно, в этот же день, он убежал от нее и скрылся в кустах. В этот же момент, где-нибудь в миле отсюда, Лела и ее отец устраивали свой флотер на берегу озера, и через некоторое время она поймает Мортона Каргилла номер один. Ему вдруг захотелось снова убежать и посмотреть со стороны, как это будет происходить. Но это было только мимолетным желанием, которое он тут же отбросил, покачав головой. У человека, чья жизнь находится под угрозой, нет времени следовать таким порывам.

Энн подняла машину и сказала, обращаясь к кому-то, стоящему за спиной у Каргилла:

— Ладно, Лауер, отдашь это Граннису.

Из-за спины Каргилла вышел какой-то молодой человек. В-темноте его практически невозможно было разглядеть.

— Непонятно, почему мы должны отдать ему эту штуку, — недовольно сказал он. — У нас ведь нет ничего подобного.

Энн сунула машину ему в руки, взяла его за рукав и потянула за собой в сторону от Каргилла. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы ему не было слышно их слов, Энн начала, видимо, что-то объяснять. Лауер с ней не соглашался, судя по его возмущенному тону. В конце концов он, наверное, вынужден был подчиниться, так как забросил машину себе на плечо и потащился прочь. Энн вернулась к Каргиллу.

— Мы будем ждать здесь, — сказала она, — и на этот раз лучше не пытайтесь убежать. — Она добавила, обращаясь к кому-то, кого Каргиллу не было видно: — Если он сдвинется с места, стреляйте.

Каргилл понял, что где-то здесь в темноте находятся еще люди, но это его сейчас не интересовало. Ему показалась очень любопытной ссора между Энн и Лауером.

Получалось, что по крайней мере некоторые из Твинеров были недовольны Граннисом. Нельзя ли этим как-нибудь воспользоваться, чтобы подготовить почву для новой революции?

Шли минуты. Рядом в кустах прокричала ночная птица. Где-то вдалеке завыл койот. Вдруг Каргилл почувствовал движение воздуха над головой, как будто над ним бесшумно пролетела большая птица. Энн включила фонарь, подняла его кверху и быстро замахала им. Потом она повернулась к Каргиллу.

— Через несколько минут, — сказала она, — здесь приземлится корабль. Не говоря ни слова, садитесь в него и проходите назад, подальше от пилотов. — Она добавила тихо: — Наши авиаторы с нетерпением ждут момента, когда они смогут побеседовать с вами. Они хотят расспросить вас о воздушных боях в двадцатом веке. Но это невозможно, пока вы не пройдете обучение.

Каргилл, который служил в пехоте, не стал ее разочаровывать и промолчал.

— Тихо, — сказала Энн, — вот они.

Летательный аппарат, который приближался к ним, был не похож на флотер. У него были отведенные назад крылья и длинный металлический корпус. Он, очевидно, был сделан из сверхпрочных сплавов, так как, снижаясь среди деревьев, которые росли вдоль дороги, он с необыкновенной легкостью сломал толстый ствол дерева, которое рухнуло с громким треском. Затем на носу корабля вспыхнул мощный прожектор, осветив людей, стоящих на земле, и корабль приземлился. Открылась боковая дверь, и Каргилл побежал вперед, чувствуя, что Энн следует за ним по пятам. Вход оказался выше от земли, чем казалось издалека, и ему пришлось подтянуться на руках, чтобы забраться внутрь. Пройдя мимо человека в форме, который шел ему навстречу, Каргилл двинулся по тускло освещенному коридору и, оказавшись в хвостовой части корабля, опустился на одно из сидений в самом дальнем углу.

Он услышал голос Энн Рис:

— Помогите мне подняться!

Молодой человек ответил что-то, чего Каргилл не расслышал, но, судя по тону, это было что-то очень галантное.

И резкий голос Энн:

— Отпустите мою руку. Я сама могу держать ее.

Офицер засмеялся и спросил:

— Это и есть тот самый человек?

Дальнейшего разговора Каргилл не услышал. Летательный аппарат пришел в движение, и это была мощная машина, так что не было сомнений, что он решительным образом отличается от медлительных флотеров, которые, как хорошо было известно Каргиллу, ночью бывают практически беспомощны.

Корабль круто пошел вверх и меньше чем через минуту развил огромную скорость. Каргилл задумался. Люди, которые были в состоянии создавать такие самолеты, имели явно превосходящий известный ему уровень развития науки и техники, и, конечно, человеку из двадцатого века будет нелегко влиять на них. Его небольшой успех у Планиаков, очевидно, заставил его переоценить свои возможности. Здесь судьба свела его с людьми, которые готовили серьезное столкновение с могущественными и таинственными Тенями.

Внезапно поток его самоуничижительных размышлений прервала неожиданная по своей простоте и ясности мысль, что, несмотря на явную справедливость всех этих неутешительных для него выводов, он был нужен этим людям, именно он, и настолько, что они даже предприняли вторую попытку спасти его, хотя при этом шли, безусловно, на значительный риск.

Ему необходимо было знать, зачем он был им нужен, какую роль они отводили ему в своих планах. Ему нужно было как можно быстрее разобраться в ситуации, чтобы он мог начать строить свои планы. Перед ним открывалось обширное поле деятельности, и эта перспектива подбодрила его. Мысли его вернулись в настоящее, и он подумал, что неожиданно для него при такой скорости полет их продолжается очень долго.

Он увидел, что Энн села где-то впереди него, но он не предпринял попытки сесть с ней рядом. Так прошел целый час.

Вдруг под ними возник город. В небе проплывали непонятные приспособления, оснащенные мощными прожекторами, которые заливали здания внизу ярким светом. Энн подошла и села в кресло рядом с ним, но Каргилл не обратил на нее внимания.

Он не мог оторвать глаз от поразительного зрелища внизу. Это был город небоскребов, которые блестели разноцветными огнями. Казалось, они были сделаны из стекла. Этот прозрачный материал мягко светился изнутри и отражал игру разноцветных бликов на своей наружной поверхности. Каргилл смотрел на необыкновенный город с восхищением и каким-то неясным волнением.

Энн тихо сказала:

— Вы первый посторонний человек за двадцать лет, кто видит нашу столицу.

Каргилл посмотрел на нее вопросительно:

— Вы имеете в виду, что посторонние не допускаются на территорию, контролируемую Твинерами?

Энн кивнула.

— Это наша столица, — сказала она. — Здесь хранятся все наши секреты. Мы не можем позволить себе рисковать. В течение двадцати лет все Твинеры — все, кто не прошел тесты Теней, — направляются в другие города. Ни один из Теней, даже Граннис, ни разу не бывал здесь за эти годы.

— Как же вы можете остановить Теней? — спросил Каргилл. Он вспомнил, как Граннис прошел через огонь из пушки на борту флотера.

— Они вовсе не так неуязвимы, как кажется, вернее, как они хотели бы, чтобы мы думали, — сказала Энн. — Если на них направить достаточное количество огня, они бегут так же, как и обычные смертные. Мы в этом уже убедились. Во всяком случае, мы не разрешаем им появляться здесь, и это правило мы соблюдаем очень строго. Никто не имеет права проникать на территорию, находящуюся под нашим контролем, без особого разрешения, а тех, кто этому не подчиняется, мы подвергаем строжайшему допросу.

— Какую же часть континента вы контролируете? — спросил Каргилл.

— Около четверти.

Каргилл кивнул. Он помнил, как часто Лела поворачивала флотер в сторону, говоря: «Это территория Твинеров. Туда нам нельзя». Планиаки, наверное, убедились на своем собственном опыте, что это опасно.

— А где Город Теней? — спросил он.

— В Скалистых горах. Этот город — неприступная крепость, со всех сторон окруженный скалами и, кроме того, защищенный энергетическим экраном. Единственный доступ к нему — с воздуха.

Сейчас они находились над столицей Твинеров. Каргилл видел сверкающие огнями магазины, затем внизу показались жилые районы. Самолет начал снижаться. Каргилл заметил, что он идет на посадку на обширную лужайку на территории какого-то поместья. Вдалеке виднелись каменная ограда и большой дом среди высоких деревьев.

— Это мой дом, — сказала Энн.

Каргилл взглянул на нее с удивлением. У него сложилось впечатление, что она была просто пешкой в этой игре, но теперь он не был в этом уверен.

Выйдя из самолета, он снова посмотрел на дом. Он был удивительно красив. Каменные стены, поднимаясь высоко вверх, переходили в башни и шпили, и весь дом был похож на сказочный замок. Окна были высокими, узкими, а двери массивными. К входу вела широкая лестница. Каргилл тихонько присвистнул. В 1954 году в Лос-Анджелесе такой дом стоил бы три или четыре сотни тысяч долларов.

Он медленно поднялся по ступенькам. Теперь ему стало ясно, что Энн Рис вращается в высших кругах общества Твинеров. Энн позвонила в дверь. Через минуту она открылась, и на пороге показался пожилой мужчина.

— Добро пожаловать домой, мисс Рис, — поздоровался он.

— Спасибо, Трейнджер, — ответила Энн. Она сделала знак рукой Каргиллу, чтобы он проходил вперед. Они проследовали через ярко освещенный коридор и оказались в большой уютной комнате. Прямо напротив входа высокие стеклянные двери вели на террасу. Каргилл направился к этой двери и, обнаружив, что она открыта, прошел туда. То, что он увидел, поразило его воображение. Когда они находились еще в воздухе, висевшие в небе огромные шары, освещавшие город, казались неподвижными. Теперь он обнаружил, что они медленно плывут в небе, как звезды, совершающие свой вечный путь, обратив свои лучи на прекрасный город. Каргилл повернулся и пошел обратно в комнату. Только теперь он понял, как сильно устал. За короткое время произошло столько событий, что голова у него шла кругом. Сначала это был обычный день с Лелой, потом долгая ночь, проведенная в осаде. Страх, безнадежность, ярость — все это изматывало. Но это было только начало. Потом он оказался в тюрьме у Теней и в течение долгого времени находился в стрессовом состоянии, под угрозой смерти. Появление Энн Рис освободило его от страха смерти, но еще целых два часа события сменяли друг друга.

Он заметил, что девушка наблюдает за ним.

— Я распоряжусь, чтобы вам приготовили что-нибудь поесть. А потом вы сможете лечь спать. Мне кажется, это будет совсем неплохо для вас, — предложила она.

Каргилл не чувствовал голода, но, так как уже сутки он ничего не ел, решил, что, пожалуй, не будет отказываться. Энн уже повернулась, чтобы выйти, когда он вдруг вспомнил, о чем хотел спросить ее.

— Скажите, — проговорил он, — а что было с вами, когда я в тот раз убежал?

— Я, естественно, сообщила о вашем побеге Граннису. Где-то через полчаса была проведена временная корректировка, и мне пришлось отправляться за вами опять.

— Как? — вырвалось у Каргилла. — Всего полчаса?!

Он был потрясен. Раньше он очень смутно представлял себе процесс корректировки времени. Теперь ему стало ясно, что ни распоряжаются временем так, как хотят. Очевидна, им ничего не стоило провести необходимые манипуляции в отношении одного человека. Для Энн всех этих месяцев просто не существовало, для нее корректировка произошла в тот же самый вечер. Это было непостижимо!

Энн, похоже, совершенно не интересовало, что произошло с ним за это время. Не говоря больше ни слова, она вышла из комнаты, оставив его одного.

Каргиллу подали большой, в меру зажаренный кусок мяса с гарниром и на десерт — печеное яблоко. Это напомнило ему то, как он первый раз ел на флотере Боуви. Он задумался, опять перебирая в памяти все события этих нескольких месяцев, и вдруг, подняв глаза, увидел, что Энн сидит рядом в кресле и наблюдает за ним со снисходительной усмешкой. Его охватило раздражение. Он уже хотел сказать ей что-нибудь резкое и неприятное, но, посмотрев на нее внимательнее, поразился перемене в ее внешности. Она за это время переоделась, и сейчас на ней было красивое длинное темно-голубое платье, очень удачно гармонирующее с цветом ее глаз и делающее их более яркими. В этом простом, но элегантном наряде она выглядела значительно моложе. У нее было привлекательное лицо, красиво очерченный рот, и во всем ее облике чувствовалась незаурядная личность, умная, уверенная в себе, знающая себе цену женщина.

— Ну и что теперь? — спросил Каргилл, невольно любуясь ею. — Чему вы собираетесь меня обучать?

Выражение ее лица изменилось, и взгляд стал сосредоточенным и изучающим. Но в голосе по-прежнему чувствовалась усмешка:

— Вы ключевая фигура. Без вас войны не будет.

— Я просто в восторге, — язвительно проговорил Каргилл. — Значит, я буду генералом?

— Не совсем. — Она продолжала уже более резким тоном: — Нам отвратительна та жизнь, которую создали для нас Тени. — В голосе ее теперь слышался гнев. — Представьте себе мир, в котором постоянно изменяют прошлое, чтобы люди избавлялись от своих комплексов и неврозов. Это все противоречит здравому смыслу, религии, наконец!

— Религии? — удивился Каргилл. — Вы верите в бессмертие души?

— Бог внутри каждого человека, — сказала Энн убежденно.

Каргиллу эти слова были знакомы.

— Люди повторяют эту фразу, — сказал он, — но тем не менее ведут себя так, как будто сами в это не верят. Давайте предположим на минуту, что это правда.

— Разумеется, это правда. — В голосе ее он услышал негодование. — Что значит «предположим»?

— Это значит, — спокойно продолжал Каргилл, — давайте предположим, что это научно установленный факт.

Энн молчала. На ее лице появилось выражение, которое было хорошо знакомо Каргиллу: он наблюдал его у полкового священника и многих других людей, когда разговор заходил о вопросах веры. В такие минуты верующие люди изображают христианское терпение и проявляют упрямое нежелание хоть как-то анализировать доводы других. Вот такое терпеливо-непримиримое выражение надела на себя Энн, готовясь к беседе на эту волнующую тему.

— Научно? — спросила она, и в голосе ее явно чувствовалась издевка.

Каргилл расхохотался. Он не смог удержаться. Ее дом был полон всяких интересных штучек, демонстрирующих торжество науки. Она вызволила его из плена при помощи достижений научно-технической мысли, ушедшей далеко вперед по сравнению с его временем. И теперь она произносит это слово с таким сарказмом и пренебрежением!

Усилием воли он сдержал смех и сказал:

— Я на самом деле начинаю думать, что я единственный человек, который действительно верит в то, что душа, возможно, реально существует. Но я, очевидно, воспринимаю это не так, как многие, которые любят рассуждать на эти темы. Сначала я думал, что это может быть сгусток энергии в пространственно-временном континууме, но тогда мы не принимаем во внимание огромный возраст Вселенной. Если посмотреть, как меня передвигают во времени и пространстве, становится понятно, что время — это вовсе не важный фактор. Легко можно было бы доказать, учитывая древность нашего материального мира, что все религии — это нелепость, но я не собираюсь этого делать. Я подозреваю, что за всем этим дымом где-то есть огонь, но наше знание об окружающем мире настолько поверхностно, что мы просто не имеем права судить на основе наших ограниченных представлений о том мире, с которым соприкасаемся. Что вы об этом думаете?

— Мне не хотелось бы обсуждать этот вопрос, мистер Мортон, — холодно произнесла Энн. — Ваши рассуждения я не могу считать оскорбительными, так как вы, очевидно, говорите то, что действительно думаете, но они вычеркивают тысячелетия развития религиозной мысли.

— Вы имеете в виду, — сказал он, — десять тысяч лет усилий, направленных на то, чтобы не знать верований, связанных именно с таким подходом. И не прилагать никогда никаких, даже малейших, попыток узнать, а что же на самом деле там может быть. Я, во всяком случае, собираюсь это узнать и буду держать вас в курсе.

Энн недоверчиво улыбнулась.

— Боюсь, что у вас просто не будет времени, чтобы предаваться таким высоким размышлениям. Вы будете слишком заняты, помогая нам изменить наш мир.

Каргилл посмотрел на нее, нахмурившись. Напоминание о том, что его намереваются использовать для осуществления неизвестных ему планов, рассердило его.

— Этот ваш мир, — сказал он, — есть ли в нем справедливость для людей?

Она сжала губы.

— Есть только один способ изменить этот мир, — медленно проговорила она. — Нам нужно избавиться от Теней и заставить Планиаков спуститься на землю и заниматься делом. Если этого удастся достичь, вскоре на нашей планете вновь возродятся экономическая жизнь, промышленность, цивилизация и все то, ради чего стоит жить. И с того времени справедливость для отдельной личности всегда будет включать упорный труд.

Каргилл демонстративно обвел глазами роскошно обставленную комнату.

— И для вас в том числе? — тихо спросил он.

Она, видимо, поняла, что он имеет в виду, и лицо ее залила краска.

— Если вы думаете, что управлять поместьем очень легко, то вы ошибаетесь, — отрезала она.

Это, конечно, было верно, но он не хотел признать ее правоты — слишком сильно было в данный момент его враждебное чувство к ней. Он спросил:

— Какова все-таки моя роль? Что это за курс обучения, который я должен буду пройти?

Глава 12

К Энн, похоже, снова вернулось ее прежнее настроение, и в глазах вспыхнуло все то же саркастическое выражение. Она сказала с иронией:

— Если единицу достаточно упорно умножать на ноль, то в конце концов может получиться миллион. Вот такая математика в нашем курсе обучения. Есть ли еще что-нибудь, что вы хотели бы узнать?

— Черт возьми! — воскликнул Каргилл, вскочив на ноги. — Если вы хотите, чтобы я вам помогал, пора, наверное, начинать вводить меня в курс дела. Чья это была идея — использовать меня в ваших планах нападения на город Теней?

— Гранниса.

Он на минуту задумался.

— Каким образом получилось так, что вы все участвуете в деле, которое организовывает предатель из лагеря Теней?

Энн ответила холодно:

— Это не мы участвуем в его деле, а он в нашем Он согласен с нашими идеями. Он считает, что тот подход к решению проблем нашего века, который предлагаем мы, правильный.

— Знаете, честно говоря, все это напоминает мне детские игры… — Каргилл замолчал. «Спокойно, — сказал он себе. — Сейчас не время разоблачать двуличие Гранниса». Он откинулся на спинку стула и пристально, без улыбки посмотрел на девушку.

Энн произнесла своим обычным саркастическим тоном:

— Если вы закончили ужин, я проведу вас в спальню. Похоже, что вам нужно отдохнуть.

Когда она ушла, Каргилл начал осмотр комнаты. Спальня была оформлена в разных оттенках зеленого цвета, что очень эффектно контрастировало с белой мебелью.

Он удивился, когда, выглянув в окно, обнаружил, что спальня находится на втором этаже, так как по лестнице они не поднимались. Он догадался, что дом, вероятно, был построен на склоне холма. Он прикинул в уме расстояние от окна до земли и раздраженно нахмурил брови. Двадцать футов — это было многовато даже для сильного, находящегося в хорошей форме человека. Вообще-то, это, конечно, не имело никакого значения. Он не сомневался, что, если бы он и попытался убежать, выпрыгнув в окно, далеко все равно не ушел бы. К решению этой проблемы нужно искать другой подход, на более высоком уровне.

Он отошел от окна и начал раздеваться. Усталость сморила его, и он заснул почти мгновенно.

Сквозь сон ему послышался голос, обращающийся к нему, побуждающий его к действию. Это было как-то связано с Городом Теней, нужно было что-то сломать, разрушить.

— Нажми на включатель, — приказывал голос — Сигналом к действию для тебя будет…

Голос пропал, растворился во времени и пространстве. Каргилл понял, что в комнате находятся Энн Рис и какой-то мужчина.

— Ну, теперь все? — произнес мужской голос.

— Да, это все, закончили, — ответила девушка, и они вышли из спальни.

Каргилл лежал с закрытыми глазами и пытался понять, что произошло. У него было странное ощущение, что где-то в самой глубине его существа нарушилось какое-то сложное равновесие и что, если он хорошенько подумает, сосредоточится, все встанет на свои места, и он снова будет ощущать себя единым целым.

Перед его мысленным взором возникла сложная геометрическая конструкция. В ней были черные участки, которые, по-видимому, как-то ассоциировались с отрицательными эмоциями, так как его охватила депрессия. Удивительно было то, что он знал, что означало это странное сооружение. Это была «складка» во временном континууме. На его глазах в этой фигуре почти неуловимо что-то изменилось. Какие-то линии, как нити в ткани, словно истончились, как от носки, и он ощутил, что в данной структуре возникло сильнейшее напряжение, грозившее разрушением. Вся эта сложная и многомерная конструкция замерла в каком-то хрупком и опасном равновесии.

Вдруг эта картина перед его глазами сменилась другой, и он увидел, что стоит на холме и смотрит на озеро, фосфоресцирующее в радиоактивном излучении. Кроме этого ярко-голубого озера вокруг ничего не было. Каргилл почему-то знал, что это озеро заброшено миллиарды лет назад.

Поразительно было то, что он был абсолютно твердо убежден, что озеро было частью эксперимента, который он сам начал и потом бросил. Но озеро цеплялось за жизнь и каким-то образом сохранилось в течение почти всего периода существования материального мира. В данный момент оно находилось в контакте с похожим объектом на одной из планет какой-то далекой звезды. Их взаимодействие представляло собой по существу процесс регенерации, в ходе которого они заряжали друг друга энергией, необходимой для выживания. Этот сложный процесс общения включал в себя элементы взаимного влечения.

Каргилл некоторое время наблюдал за озером, настраиваясь на волну этой телепатической связи, и внезапно, без всякого усилия, перенесся в глубины космоса, туда, где находилось то, что общалось с его озером. Он увидел высокие скалистые горы и пустынные, лишенные растительности просторы вокруг. На вершине одной из гор стояла гигантская статуя. Она была абсолютно черного цвета и ничем не напоминала творения рук человеческих. Но Каргилл знал, что это была попытка создать какую-то форму существования на более высоком уровне, чем озеро.

Мысль о создании чего-то живого, что имело бы способность двигаться, еще не приходила ему в голову. Сам он не двигался в общепринятом смысле этого слова. Не было пространства, кроме того, которое он создавал в своем воображении, и только озеро и статуя существовали во времени. Это был блестящий образец того творческого процесса, который он осуществлял на практике. Представляя себе пространства разных уровней — высокого и низкого — он порождал потоки энергии и, замедляя эти потоки до того момента, когда энергия переходила в материю, он внушил озеру и статуе иллюзию, что они нечто собой представляют и обладают какими-то качествами. С тех пор они отчаянно пытались поддерживать эту иллюзию. На это уходило столько «энергии», что у них не было «времени» анализировать реальность.

Он понимал, что эти возникавшие перед его глазами картины были результатом случайного контакта с памятью вечности, и знал, что возникнут еще миллионы таких эпизодов в другом времени, в другом пространстве…

Теперь он вновь находился в спальне в доме Энн Рис, и в ту минуту, когда уже был готов повернуться на другой бок и заснуть, вдруг снова ощутил то же состояние нарушенного равновесия, какую-то раздвоенность, мешавшую ему чувствовать себя единым целым. Он снова увидел перед собой уже знакомую ему геометрическую конструкцию, но сейчас она выглядела прочнее: линии-нити казались не такими истонченными, и вся структура производила впечатление более устойчивой. Но она двигалась, то есть слегка покачивалась и колебалась, как будто кто-то наугад, вслепую дотрагивался до нее.

Когда Каргилл окончательно вернулся к действительности, первое, что он почувствовал, был запах больничной палаты и прикосновение к телу прохладных простыней. Он проснулся, как после глубокого сна, с ощущением поразительной силы и здоровья во всем организме. Он продолжал лежать неподвижно, с закрытыми глазами, с удовольствием погружаясь в возбуждающее состояние радости жизни.

Он знал, хотя и неизвестно каким образом, что он сейчас не дома у Энн Рис. Все, что происходило с ним раньше, казалось удивительно далеким сейчас, хотя не настолько далеким, как его воспоминания об озере.

Он услышал женский голос, который произнес:

— Сколько еще?

Это была не Энн Рис, и он почему-то не стал открывать глаза.

Послышались чьи-то шаги, и незнакомой женщине ответил приятныйбаритон:

— Я позову вас, когда он проснется. Мы должны были воспользоваться представившейся возможностью. Все пришлось делать без подготовки.

— Неужели, — недовольно сказала женщина, — наш контроль над временем нельзя было использовать с большим эффектом?

Ее собеседник продолжал уважительно, но твердо:

— Наш контроль не распространяется дальше второй складки. Разрыв во времени между нашим семь тысяч триста первым годом и двадцать четвертым веком настолько велик, что…

Женщина перебила его:

— Эти аргументы мне знакомы. Сообщите мне, как только он придет в себя.

Она, видимо, направилась к двери, и Каргилл осторожно приоткрыл один глаз. Он сразу же снова закрыл его, но успел увидеть очень своеобразно одетую женщину, остановившуюся в дверях и оглянувшуюся назад. На одном ее плече как-то очень небрежно было наброшено что-то вроде накидки.

Очевидно, она остановилась, чтобы сказать что-то примирительное.

— Мне все это очень не нравится, — проговорила она, — такое ощущение, как будто все вышло из-под контроля.

— Боюсь, мадам, что в течение некоторого времени так и будет.

В этот момент Каргилл решился вновь открыть глаза и осторожно взглянул на женщину еще раз. Он увидел, что на ней надет бюстгальтер, напоминающий модели, какие носили в его время, и шорты, и создавалось общее впечатление, что это что-то вроде купального костюма. У Каргилла возникли ассоциации с горячим песчаным пляжем и субтропическим климатом. Накидка, наброшенная на одно плечо, была длинной, до лодыжек, и, казалось, сделанной из тонкой металлической сетки. Ее темные волосы отливали голубым. Лицо ее тоже было весьма примечательным: высокие скулы, глубоко посаженные глаза. Она не была красивой, но во всем ее облике чувствовался аристократизм, гордость, сознание собственного превосходства, подкрепленного многими веками генетического отбора.

Углом глаза он заметил мужчину с седыми волосами и молодым лицом, который осторожно наблюдал за ним. Каргиллу почему-то показалось, что ему надо продолжать притворяться, пока эта женщина не уйдет. Он закрыл глаза, и, когда снова их открыл, женщины в комнате уже не было.

Мужчина подошел к высокой больничного типа кровати, на которой лежал Каргилл, окинул его внимательным взглядом, от которого ничего не ускользнуло, и, видимо, остался доволен увиденным. Понимающе и одобряюще улыбнувшись, он сказал:

— Меня зовут Лэн Бруч, и мне хотелось бы успокоить вас: вы в безопасности. На все ваши вопросы вы вскоре получите ответы.

Он повернул какие-то ручки на небольшом приборе, стоявшем на столе около кровати. От этого ощущение возбужденного нетерпения, которое испытывал Каргилл, мгновенно сменилось приятным сонным состоянием. Он зевнул, потянулся и заснул.

Когда он снова проснулся, сознание радости жизни, силы и здоровой, бьющей через край энергии стало еще сильнее, чем прежде. Он почувствовал неудержимую потребность в действии и спрыгнул с кровати. Прыжок оказался упругим и мощным, как у хорошо тренированного акробата, и в один миг он оказался чуть ли не на середине комнаты. Но больше всего он был потрясен тем, что как только он успел подумать, как здорово было бы сейчас вскочить с постели, эта мысль мгновенно воплотилась в действие, прежде чем он успел что-либо осознать.

Он посмотрел на свое тело и не узнал его. Вернее, он понял, что это загорелое, крепкое, мускулистое тело явно не его. Из спальни он прошел в выложенную плиткой ванную, подошел к зеркалу и принялся рассматривать свое лицо. Так же, как и тело, лицо выглядело необычно. Сначала ему даже показалось, что и лицо не его. Потом, присмотревшись, он понял, что оно стало гораздо моложе, выражение — увереннее и спокойнее. Так он выглядел на некоторых слегка отретушированных фотографиях, которые были сделаны много лет назад.

Нельзя сказать, чтобы общий эффект помолодевшего и посвежевшего лица и крепкой, стройной фигуры был неприятен, скорее наоборот. Каргилл принял душ и стал искать бритвенные принадлежности. Не найдя их, он посмотрел на свое лицо еще раз и понял, что бриться ему не нужно. Более того, у него возникло убеждение, что он и не смог бы этого сделать, он не знал бы, как это делается. Это испугало его. Но тот человек, который разговаривал с ним некоторое время назад, Лэн Бруч, заверил, что ему все объяснят.

Когда Каргилл вышел из ванной, Бруч уже ждал его. Он принес одежду для Каргилла, что-то вроде тоги. Каргилл с любопытством осмотрел необычное одеяние и пошел в ванную, чтобы одеться. Расшитый шнурок перехватывал просторную тогу в талии, неплотно завязав его, Каргилл решил, что чувствует себя в этой непривычной одежде вполне удобно.

Когда он снова вернулся в спальню, Лэн Бруч сидел за столом у окна, которого Каргилл раньше не заметил, так как оно было искусно замаскировано шторами. Быстро и упруго шагая, он подошел к окну и внезапно замер на месте от неожиданности. За окном ярко светило солнце, но вокруг, насколько он мог видеть, высились одни горные вершины. Внизу под массой облаков смутно вырисовывались очертания каких-то зданий.

За его спиной Бруч сказал:

— Садитесь завтракать. Заодно полюбуетесь видом из окна.

Каргилл повернулся. Как по мановению волшебной палочки стол посередине раскрылся и на его блестящей поверхности появились тарелки. От некоторых из них поднимался пар. Две чашки были наполнены каким-то горячим напитком, судя по цвету и запаху, это был кофе. Посуда и еда выглядели достаточно обычно, но общая картина красиво накрытого стола была очень привлекательной. Каргилл почувствовал, что у него разыгрался аппетит, и с удовольствием приступил к завтраку.

— То, что вы видите из окна, это не Город Теней. Это Мерлика. Сейчас семь тысяч триста первый год. Вас доставили сюда потому, что нам нужны ваша помощь и сотрудничество. Когда вы разберетесь в ситуации здесь, вас вернут в столицу Твинеров и события пойдут своим чередом, но мы надеемся, вы поймете, что для всей дальнейшей истории человечества, для будущего абсолютно необходимо, жизненно важно, чтобы Твинеры одержали победу над Тенями.

Он жестом остановил Каргилла, который хотел прервать его, и продолжал:

— Подождите. Разрешите мне сначала дать вам необходимую информацию. То, что начали Тени в двадцать втором или двадцать третьем веке, имело более серьезные последствия, чем они могли предположить. В результате их действий возникла цивилизация, которая не должна была бы появиться при обычном ходе развития событий. И она существует, если можно так выразиться, наполовину реально. Посмотрите на этот город внизу. — Он указал рукой на туман, в котором смутно различались силуэты зданий. — Если вы спуститесь туда, вы вскоре окажетесь в буквальном смысле на краю света. Вы — человек, существование которого более реально, чем мое, вряд ли сможете это все в полной мере понять и прочувствовать. Мы осознаем и принимаем свое существование как значительным образом условное, но полны решимости сделать все возможное для того, чтобы оно стало настоящим. Вы можете спросить, как это возможно? Я не буду вдаваться в подробности действия законов, управляющих временем. Они чрезвычайно сложны, и для того, чтобы понять их, потребуется много времени и специальная подготовка…

Каргилл был не согласен с этим. Какова бы ни была ценность его эксперимента с озером и статуей, с его помощью он понял что-то очень важное о времени, один, может быть самый основной, закон, и сформулировать его было несложно. Энергии жизни нужно было дать возможность где-то закрепиться, и, как только она начинала за что-то цепляться и удерживаться в этом, в свою очередь сохраняя и поддерживая это «что-то», тогда и возникало время. Время — это материальность. Давая материальному миру жизненную энергию, за которую можно было бы держаться, время создавалось буквально в процессе этого. Ему не нужно было представлять, какой крепкой могла быть эта связь материального мира с жизненной энергией. Он это все прочувствовал на себе.

Лэн Бруч продолжал:

— Наше существование в нормальном состоянии прослеживается где-то до войны между Тенями и Твинерами. На этом этапе произошло какое-то нарушение, сбой, смещение в пространственно-временном континууме, и, если вообще существуют какие-то предпосылки будущего для нас, мы никак не можем обнаружить их. Капитан, нам необходимо сделать Мерлику реальной и восстановить связь времен с двадцать четвертого века до настоящего времени. Но сделать это можно только в том случае, если Твинеры выиграют эту войну.

Каргилл еще раз взглянул на облака, горные пики и на простирающийся в смутной дымке внизу город. Он покачал головой и сказал себе: «Им пока явно не за что зацепиться». Вслух же спросил:

— Что же я должен сделать, чтобы обеспечить победу Твинеров?

Он видел, как двигаются губы Лэна, когда тот начал отвечать на его вопрос. Но ни звука не было слышно. Он подался вперед, пытаясь, напрягая слух, уловить хотя бы один звук. Но в этот момент понял, что не только звук, но и все вокруг начинает исчезать. И стол, и Лэн Бруч, и комната — все затянулось туманом, задрожало и растворилось. Потом наступила темнота.

Он снова был в кровати. Но на этот раз он знал, что находится в доме Энн Рис. Проснувшись, он услышал голос где-то у себя над головой:

— Сигналом к действию для вас будут слова: «Навестите меня как-нибудь».

В первую минуту он не мог понять, переносился он действительно в восьмое тысячелетие или это был сон, навеянный гипнозом, в который его погрузили Твинеры. Одеваясь, он продолжал думать об этом. Он вспомнил, что когда смотрел на себя, оказавшись в Мерлике, то не мог себя узнать — незнакомыми казались и лицо, и тело. «Значит, — подумал он, — на самом деле я там не был. Кто-то специально пытался внушить мне это для достижения своих собственных целей».

Все, что он видел за это время, — и Мерлика, и радиоактивное озеро, и огромная черная статуя — все его размышления и рассуждения — показались ему сейчас плодами его воображения. Он усмехнулся: когда начинаешь думать о том, что может представлять собой человеческая душа, можно еще и не до такого додуматься. И тем не менее…

Тем не менее ему не хотелось отказаться от мысли, что на короткое мгновение ему удалось проникнуть за пределы иллюзорного материального мира и видеть такие вещи, какие немыслимо было бы себе представить обычному человеку. Он вспомнил слова о том, что Бог находится в каждом человеке, и подумал: «Когда я смотрел на озеро и на статую, был ли я тоже частью божественного начала?» Тогда ему так не казалось. Создавая эти две формы жизни, он преследовал какую-то цель, но цель эта существовала с очень давних, древних времен, как будто ему была поручена какая-то миссия и дана полная свобода в выборе средств достижения этой цели. Миссия эта казалась исключительно важной и неотложной.

Стук в дверь прервал размышления Каргилла. Он открыл дверь и увидел на пороге дворецкого Энн, Трейнджера, который торжественно произнес:

— Мисс Рис просила, чтобы я сообщил вам, что завтрак будет подан через десять минут.

Каргилл отправился в комнату, где подавали завтрак, в сопровождении Трейнджера. Внутри у него все кипело от возмущения против Энн и других заговорщиков, которые беззастенчиво использовали его в своих целях, подвергая гипнозу без его ведома и согласия. Когда он вошел, Энн уже сидела за столом, одетая в красивое платье из тончайшего белого материала. Он сказал, не скрывая раздражения:

— Не думайте, что ваш гипноз подействует на меня.

Она ответила тоном, полным чувства превосходства:

— Это не совсем гипноз. Электронное устройство, которое мы используем, работает по принципу многократного повторения, в результате чего получается миллион или миллиард, в общем, то, на что этот прибор запрограммирован. Вчера с его помощью мы настроили ваш мозг на работу по определенной программе, которую может стереть только другая программа, наведенная другим такого рода устройством. Значит, будем считать, что вы прошли необходимый курс обучения. Вы теперь никому не сможете передать известную вам информацию о заговоре. И когда вы услышите сигнальную фразу, ноги сами понесут вас к нужному объекту, а руки нажмут на нужную клавишу. И сделаете вы это ровно в двенадцать часов дня или ночи по времени Города Теней — что будет ближе к моменту получения вами сигнала.

— Подождите, — остановил ее Каргилл. Он слушал слова Энн с ощущением нереальности происходящего. — Когда это должно случиться?

Она не торопилась с ответом. Немного помолчав, спокойно продолжала:

— Я не думаю, что дата этого события уже назначена. Скорее всего, когда ваш мозг подвергался обработке, конкретный момент для операции не программировался, здесь должна была остаться свобода для маневра. Во всяком случае, эта информация мне неизвестна, по-видимому, ее от меня скрыли из опасения, что вы можете попытаться силой заставить меня заговорить. Вы узнаете, когда это произойдет. А сейчас доедайте свой завтрак Через полчаса здесь будет флотер военно-воздушных сил, чтобы забрать вас.

Каргилл против своей воли почувствовал что-то вроде восхищения этими людьми, их решимостью добиться своего. Кажется, события начинали разворачиваться быстрее.

Глава 13

«Наверняка есть способ как-то повлиять на ход развития событий с учетом своих интересов», — думал Каргилл, стоя среди группы пилотов спустя некоторое время после своего разговора с Энн. Ясно было, что нападение не может произойти по крайней мере в течение двух месяцев. Это он знал наверняка, так как прожил чуть больше двух месяцев с Лелой и слушал передачи телерадиостанции из Города Теней до самого последнего дня.

На какой-то момент в беседе с Энн Рис он забыл об этом, но теперь уже не забудет. Он существовал в условиях временного парадокса, который, возможно, был гораздо более сложным, чем он себе представлял. Но ему нужно будет принять все меры, чтобы отложить нападение, и вообще стараться играть более активную роль и, где возможно, направлять события в нужное ему русло.

Он посмотрел вокруг. День был чудесный. Высоко в небе парили облака, как кусочки белоснежного пуха, и небо на их фоне казалось еще более синим Воздух был терпким от запахов трав и деревьев. Вдалеке он увидел широкую, медленно катящую свои желтые воды реку. Земля вокруг, насколько охватывал взор, была покрыта порослью низких кустарников и жесткой, даже острой на вид травой.

Каргилл подумал, что это, может быть, река Миссисипи, которая все также медленно и безостановочно течет, продолжая свой путь через века и почти не изменяясь, несмотря на все, что происходит вокруг.

Кто-то из группы пилотов, стоящих позади него, сказал резко:

— Я все-таки не согласен с тем, чтобы этот человек был нашим советником По-моему, это какая-то уловка Теней.

Каргилл повернулся и увидел, что эту фразу произнес серьезный молодой человек с карими глазами и носом с горбинкой.

Один из более старших по возрасту офицеров ответил ему тоном, в котором слышался мягкий упрек:

— Витроу, вы должны понимать, что присутствие здесь капитана Мортона делает наши планы реально осуществимыми. Тем более что он уже здесь, значит, этот вопрос решен. По моему мнению, если мы узнаем от него даже совсем немного о стратегии и тактике воздушных сил во второй мировой войне, мы сможем спасти жизнь многих людей.

— А я, — сказал Каргилл, — попытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы ваше наступление было успешным и чтобы я остался в живых. — Именно эту мысль он намеревался довести до их сознания, — мысль, что он лично и самым непосредственным образом заинтересован в их победе.

Витроу не удалось что-либо ответить, так как в этот момент всеобщее внимание привлекли темные точки, появившиеся среди пушистых облаков, и в следующую секунду все. воздушное пространство было заполнено самолетами, которые здесь назывались «волорами». Они летели из-за реки на низкой высоте и в строго организованном порядке. Каргилл заметил на себе взгляды пилотов и понял, что они хотели увидеть, какое впечатление на него произвела эта демонстрация силы. Интересно, какую реакцию они ожидали наблюдать?

Он видел тысячи самолетов, и своих и вражеских, во время военных действий, видел, как они готовились к атаке, какие маневры использовали для этого, но тогда для него самым главным было уцелеть, укрыться, не оказаться беззащитным во время воздушной атаки.

Волоры со свистом пронеслись над их головами Каргилл понял, что летели они со сверхзвуковой скоростью. Он повернулся, чтобы посмотреть им вслед, но они уже растворились в ярком, ослепляющем свете солнца.

Он начал задавать летчикам вопросы:

— Каким образом вы планируете осуществить свой воздушный налет? Будут ли волоры лететь в боевом порядке или каждый будет атаковать самостоятельно?

Витроу холодно ответил:

— Когда будет разрушен защитный энергетический экран, мы пойдем на приступ.

— Мы будем атаковать невзирая на опасность, — добавил командир соединения.

Каргиллу это было знакомо, он много раз встречался с таким подходом, и в этом не было ничего плохого, но одно нужно было уточнить.

— Мне хотелось бы взглянуть на ситуацию с другой стороны, прежде чем я выскажу свое мнение. — Он показал на небо. — Оттуда, сверху. Мы можем подняться вверх? — спросил он.

Вскоре он уже сидел в кабине волора в кресле второго пилота. Самолет резко пошел вверх, и Каргилла буквально вдавило в спинку кресла. Кровь отлила от головы, но в этот момент он почувствовал, что подъем закончился и самолет лег на курс. Каргилл повернулся к офицерам, которые сидели на небольших сиденьях, расположенных вдоль стен кабины, и, обращаясь к командиру, спросил:

— Сколько оружия на борту?

Командир наклонился вперед и показал на пусковое устройство на приборной доске перед пилотом.

— Отсюда, — сказал он, — видно все, что внизу. Вам нужно только совместить эти тонкие линии на вашей цели и нажать кнопку. Она приводит в движение пусковой механизм, и в дело вступает трубка с миллиардным зарядом.

Каргилл удрученно кивнул головой. Это тот самый знаменитый их математический принцип: одиножды один умножить на ноль в данном случае равняется миллиарду, так как мощность трубки может меняться произвольно. Когда он учился в колледже, то узнал приемы парадоксальной математики: если один умножить на один, в результате получится один с половиной, а один плюс один равняется трем. Но здесь речь шла о миллионах и миллиардах! Это был источник энергии в двадцать четвертом веке — трубка варьируемой мощности. Из того, что ему привелось видеть и слышать, он сделал вывод, что это была не электрическая энергия.

Волор теперь летел в обратном направлении, в сторону города. Они пролетели над рекой с быстротой пули, так же быстро промелькнул внизу город, и теперь они неслись над огромным лесным массивом Под ними проплыл еще один город, над которым они развернулись на сто восемьдесят градусов и полетели в обратном направлении. Скорость самолета была поистине впечатляющей.

Буквально через секунду впереди показалась столица, и волор пошел вниз. Они приближались к военному полигону. Пилот нажал кнопку пускового устройства. Каргилл посмотрел вниз через прозрачный участок пола и увидел, иго в направлении к земле полился поток огня. Достигнув поверхности, он понесся по земле, сжигая и сметая все на своем пути. «Так, наверное, выглядит ад», — подумал Каргилл — и все исчезло, осталось позади.

За его спиной раздался саркастический голос Витроу:

— Итак, капитан Мортон, какие же рекомендации вы можете нам дать?

Голос его звучал вызывающе. Судя по тону, он был уверен, что военно-воздушные силы Твинеров находятся в идеальном состоянии. Он совершенно очевидно не считал нужным прислушиваться к советам человека из далекого прошлого. Каргилл принял вызов:

— Боевые характеристики ваших ВВС слишком низки. Любое сколько-нибудь значительное сопротивление сорвет ваше нападение. А то, что такое сопротивление будет оказано, неизбежно. Из реплик, которые мне довелось услышать, напрашивается вывод, что среди вас существует мнение, что над Тенями удастся одержать победу чуть ли не в первые минуты налета. Боюсь, что вы выдаете желаемое за действительное. Такие рассуждения не выдерживают никакой критики.

Он продолжал спокойным, холодным тоном, не глядя ни на кого из пилотов. Он рассказал им о случаях, с которыми сам сталкивался в армии, когда целые подразделения приходилось выводить из боя, потому что солдат обучали офицеры, не умевшие воспитать в них боевой дух.

— Такие подразделения, — объяснял он, — могут быть буквально сметены в бою равными силами противника, которые были бы не в состоянии даже замедлить наступление по-настоящему обученных, полных решимости сражаться войск. — Он продолжал не допускающим возражений тоном: — Для того, чтобы понять, какой шок испытывает нервная система человека, впервые оказавшегося под огнем, необходимо прочувствовать это на себе. Для наземных войск прием, который использовался, заключался в следующем: солдата забрасывали на вражескую территорию, и он должен был выбираться оттуда самостоятельно, применяя на практике все, чему его учили. И те, кто выживал после целой серии подобных заданий, становились закаленными бойцами. Что касается обучения в военно-воздушных силах, самолеты-бомбардировщики вылетали с целью поражения вражеских объектов с последующим возвращением на базу. В таких случаях экипажи находились под огнем только в течение нескольких минут во время одной операции, а те, кто выживал, приобретали необходимый опыт, становились чрезвычайно искусными и мобильными в сражениях.

В этот момент он остановился, чтобы перевести дух, и в первый раз взглянул прямо в лица офицеров. Он понял, что его слова задели их за живое. Он продолжал:

— Что касается конкретных предложений для вас, вот как я себе это представляю. Нужно, чтобы у вас было оружие и в кормовой части корабля, чтобы вы могли атаковать цели и на подлете, и покидая место сражения. Кроме того, я думаю, что те волоры, которые непосредственно будут участвовать в налете, должны действовать под прикрытием самолетов-штурмовиков. Кстати, любое нападение с воздуха должно осуществляться неравными порядками со всех сторон одновременно и без какой-либо системы. Это нужно отработать. — Он устало пожал плечами. — А теперь мне нужно время, чтобы обдумать дальнейшие рекомендации. Давайте спускаться.

Они приземлились около огромного здания строгих архитектурных пропорций. Разговаривая с командиром летчиков, он краем глаза заметил, что Витроу подошел к какой-то группе офицеров, стоявших в отдалении. Когда Каргилл снова посмотрел в их сторону, они вели какой-то серьезный разговор. Один из них подошел к Каргиллу, и капитан сразу узнал его. Это был пилот, который утром доставил его от дома Энн Рис на летное поле. Звали его Наллен.

Наллен предложил:

— Когда капитан Мортон будет готов, я отвезу его домой…

Командир протянул Каргиллу руку:

— Мы еще встретимся с вами, капитан. Ваши рекомендации оказались для нас шоком, но я понимаю, что вы имеете в виду.

Каргилл пожал протянутую руку и простился с командиром. Мыслями он уже был с Налленом и Витроу. Они, по всей видимости, были членами какой-то отдельной группы. Он решил, что постарается узнать, что они замышляют.

Через несколько минут он был на борту флотера. Ему не пришлось долго ждать. Из кабины вышли Витроу и еще два офицера. Они сели напротив Каргилла. На лице Витроу он заметил легкую ироническую усмешку.

— Капитан, — обратился к нему Витроу, — я должен извиниться перед вами. Мне пришлось вести себя вызывающе по отношению к вам для того, чтобы скрыть свои истинные намерения. Я представляю группу людей, которые выступают против войны с Тенями. Как нам кажется, вы вряд ли очень стремитесь к тому, чтобы то нападение, о котором шла речь, состоялось. Поэтому мы хотели бы попросить вашего совета и в свою очередь предложить вам кое-что. Вам надо попытаться переубедить Энн Рис, склонить ее к нашей точке зрения. Граннис говорит, что лучшим способом было бы попытаться воздействовать на нее как на женщину.

— Граннис! — воскликнул Каргилл.

Он какое-то время сидел неподвижно, стараясь справиться с потрясением. В конце концов он все-таки решил, что этого не может быть. Ведь Граннис как раз и разрабатывал все эти кровавые планы против Теней. С какой стати ему советовать…

Самым ужасным было то, что, если Граннису не понравится какой-либо вариант развития событий, он может воспользоваться своей властью над временем и стереть это все, как будто его и не было. К черту, решил Каргилл. Он будет бороться до конца, используя все доступные ему средства, и, кто знает, может быть, эта группа и есть такое средство к достижению его цели. Он бросил отрывисто:

— Что у вас за организация?

Он внимательно выслушал Витроу, который объяснил, что это многочисленная, сплоченная группа, состоящая в основном из деловых людей и офицеров среднего поколения. Они встречаются дома друг у друга и более или менее открыто обсуждают свое несогласие с планами войны. Каргилл подумал, что тот факт, что они не скрывают своих убеждений, является, возможно, для них наилучшим прикрытием. Власти предержащие о них явно знали, но, по всей вероятности, не считали их серьезными противниками именно потому, что они открыто высказывали свои взгляды. Но могло быть и так, что правительство было настолько бездарным, что было неспособно разобраться, что происходит Под самым его носом.

Когда Витроу закончил, Каргилл спросил:

— Сколько у вас людей? Мне нужно сориентироваться.

— Около шестидесяти тысяч.

Цифра оказалась неожиданно большой, и Каргилл слегка присвистнул. Он предложил:

— Нам придется несколько изменить структуру организации. Слишком много людей знают друг друга, хотя это совершенно необязательно, и, кроме того, неизвестно, как многие могут повести себя в случае кризиса. — Он объяснил систему ячеек, которая использовалась тайными организациями в двадцатом веке, когда друг друга знали только члены одной ячейки, и только руководители ячеек входили в контакт между собой. Каргилл продолжал: — Каждая ячейка или группа ячеек должна получить конкретное задание. Планы необходимо довести до всех членов организации, чтобы каждый знал, что ему нужно делать, когда будет подан сигнал. Как я уже говорил, в двадцатом столетии насильственная смена власти происходила много раз в результате антиправительственных заговоров. Вам необходимо составить списки людей, которые могут представлять для вас опасность, и тех, вокруг которых могут объединяться ваши противники. В нужный момент все они должны быть арестованы, а вы должны взять под контроль центры связи и с помощью этих средств коммуникации начать давать свои распоряжения. Если это возможно, было бы желательно привлечь на нашу сторону влиятельных военных. Когда исход борьбы неясен, руководитель крупного вооруженного соединения со своими войсками может повлиять на исход борьбы.

Витроу еще кое-что уточнил, но это были уже малозначительные детали. Последние минуты полета прошли в молчании — все, по-видимому, сосредоточенно взвешивали в уме сказанное. Каргилл вспомнил Мерлику, город в горах в восьмом тысячелетии нашей эры. «То, что я сейчас делаю, явно противоречит их желанию, — думал он. — Если им нужна победа Твинеров в этой войне для того, чтобы их город стал по-настоящему реальным, значит, пытаясь не допустить этой войны, я тем самым лишаю их каких бы то ни было шансов».

Эти мысли ему самому казались далекими от реальности и каким-то образом противоречащими его же собственным рассуждениям о силе жизни. И тем не менее он почему-то был убежден в том, что его оценка событий, связанных с Мерликой, была правильной. В его встрече с Лэном Бручем было что-то странное и беспокоящее его, видимо, это была попытка одурачить его, заставить действовать определенным образом. Но в чьих интересах?

Кто мог пытаться повлиять на него таким образом? А если это было только игрой его воображения? Тогда его план предотвратить войну — это самое разумное, что он может в этой ситуации сделать. А будущее пусть само о себе заботится, как оно и делает уже давно.

Несмотря на все его сомнения в реальности происшедших событий, Каргилл не хотел отказываться от выводов, к которым он пришел, о возможной природе души человека. Более того, о некоторых моментах своего «сна» он собирался поразмышлять поглубже, когда у него будет хотя бы немного свободного времени. Выводы из его рассуждений о природе времени и пространства были весьма любопытными. Сама возможность того, что материальный мир существует миллионы миллионов лет, сводит на нет теории о происхождении жизненной силы. Ведь все эти теории базируются на истории, насчитывающей всего несколько тысяч лет. Нельзя игнорировать тот факт, что пространственно-временное единство существует огромное количество веков. Было абсолютно очевидно, что жизненная сила все это время развивалась из того неведомого в далеком прошлом, что дало ей начало.

Если есть на свете то, что люди называют душой, значит, душа существует так же давно, как то, что люди называют Богом. И она отличается, как свет отличается от тьмы, от тех представлений о ней, которые сложились в умах людей в темные, мрачные и невежественные времена в развитии человечества.

В том состоянии сна и полета воображения, когда к нему пришли эти мысли, Каргилл уловил какие-то неясные признаки того, что, как сейчас он понял, для него существует возможность пережить это состояние вновь. Он решил, что в следующий раз постарается более внимательно наблюдать и более осознанно действовать, он использует такой шанс, если тот представится, в полную меру своих возможностей. Ему почему-то казалось, что это будет то самое важное, что он когда-либо сможет совершить.

Витроу, сидящий рядом с ним, произнес:

— Приехали.

Когда они пошли на посадку, Каргилл вспомнил об Энн Рис.

— Я попытаюсь завоевать расположение прекрасной дамы, — сказал он смеясь. — Не думаю, правда, что из этого что-нибудь выйдет, но, может быть, мои ухаживания хотя бы на время отвлекут ее внимание от других дел.

Но он увидал ее только через неделю. Она решила провести дома именно тот вечер, когда у него была назначена встреча с Витроу.

Глава 14

Было уже поздно. Ему пора было идти в сад, где они договорились встретиться с Витроу, но Эин, похоже, не собиралась уходить из гостиной. Сидя в кресле, Каргилл с раздражением наблюдал, как она ходит по комнате, и вдруг она остановилась и пристально посмотрела на него.

— Несмотря на все усилия, которые я предпринимала последние дни, — сказала она обвинительным тоном, — вы все-таки сделали то, что хотели. Вам удалось отложить нападение по крайней мере на месяцы, а может быть, и на дольше. Я пыталась убедить их, что это уловка с вашей стороны, но командир летчиков клянется, что ваши замечания очень ценны и что в наших планах действительно есть слабые места, на которые вы обратили их внимание. Наши руководители согласились с этим.

Она подошла к нему ближе. Теперь в ее манере обращения с ним не было и намека на то снисходительное равнодушие, которое он наблюдал по отношению к себе с самых первых дней.

— Капитан Мортон, — сказала она мрачно, — вы слишком хорошо играете свою роль советника. На этот раз мы согласились на отсрочку, но… — Она остановилась, и в глазах ее появилось угрожающее выражение.

Каргилл молча смотрел на нее. Против своей воли он почувствовал что-то вроде восхищения ее решительностью, глубиной чувств, которые руководили ею. Это, безусловно, была сильная личность и привлекательная женщина. Каргилл подумал, что ему будет интересно попытаться обратить ее эмоции на более мирные цели. Он медленно, акцентируя каждое слово, произнес:

— Что меня удивляет, так это то, что такая очаровательная девушка, как вы, играет роль заговорщика в мужских военных играх.

Он сказал это со всей серьезностью и подумал, что именно сейчас стоит попытаться воспользоваться советом Гранниса. Он добавил:

— Там, где я жил, девушки понимали, что если мужчина в форме свистит ей вслед, то не для того, чтобы поговорить о тех идеалах, за которые он сражается. — С этими, словами он поднялся и подошел к ней ближе.

Она явно не ожидала услышать ничего подобного и была в первую минуту заметно удивлена. В глазах ее появилось испуганное выражение, но она овладела собой, нахмурила брови и резко приказала:

— Не подходите ко мне.

Каргилл продолжал медленно приближаться. Он подумал, что Граннис определенно ошибался, считая, что в этой холодной, решительной молодой особе можно вызвать романтические эмоции. Но то, что она так явно была обескуражена, давало ему шанс.

— Вы, наверное, — сказал он, — воспитывались в какой-то необычной обстановке. Странно видеть, как женщина вашего мужества боится самой себя.

Энн перестала отступать назад. Когда она заговорила, Каргилл понял, что его слова сильно задели ее. Она произнесла слишком резким тоном:

— У нас только одна цель — уничтожить Теней. Когда она будет достигнута, тогда время подумать о замужестве и детях.

Каргилл остановился тоже.

— Могу сказать вам прямо сейчас, что вы плохо представляете себе, что происходит во время войны. Уровень рождаемости не падает, а, наоборот, растет. Больницы бывают полны женщин, которым приходится переживать последствия того, что мужчинами в такое время овладевает желание оставить свой след на земле, если даже им самим суждено погибнуть.

— Мы будем выходить замуж за тех, кто останется в живых, — проговорила Энн спокойно. — Это глупо, когда девушка, особенно если она живет в стесненных материальных обстоятельствах, берет на себя обузу воспитывать ребенка погибшего отца.

Каргилл сказал сухо:

— Когда я буду заниматься с летчиками, я порадую их тем, что девушки считают, что лучше всего выходить замуж за гражданских.

— Я этого не говорила. Я сказала…

Каргилл перебил ее. Он решил, что не сможет ничего добиться от нее, и поэтому чем быстрее он закончит этот разговор, тем лучше.

— А как, — спросил он, — насчет того человека, которому вы с легкостью поручили отключить защитный экран в Городе Теней? Вы хотите сказать, что он не получит даже одного поцелуя от прекрасной девушки?

Он шагнул вперед и хотел обнять ее. Она уклонилась от его объятий и бросилась к двери. Смеясь, Каргилл последовал за ней, не так быстро, чтобы действительно поймать ее, но так, чтобы она не сомневалась в его решимости добиться того, чего он хотел. У двери она повернулась на секунду, и он увидел, что лицо ее горело от гнева. Он замедлил шаг. Выйдя из комнаты, она быстро пошла по коридору, поднялась по лестнице, и он услышал, как наверху хлопнула ее дверь.

Он тут же забыл об этом происшествии и поспешил в сад, где уже через минуту разговаривал с Витроу, который сообщил ему то, что он и ожидал. На то, чтобы перестроить их организацию так, как предложил Каргилл, уйдет по меньшей мере месяц. Каргилл отметил, что в данном случае важно то, что, если произойдет что-нибудь непредвиденное, могут пострадать только отдельные люди, а вся организация будет сохранена в работоспособном состоянии.

На этом они расстались, и Каргилл вернулся в дом. Вечером, когда он шел к себе в спальню, он неожиданно для самого себя остановился перед дверью спальни Энн и постучал.

— Можно мне войти? — спросил он.

После нескольких минут молчания он услышал возмущенный голос девушки:

— Не смейте даже подходить к этой двери.

Каргилл демонстративно подергал за ручку. Дверь оказалась запертой. Он пошел к себе улыбаясь, не чувствуя ни стыда, ни вины. Он, так же как и девяносто процентов всех военных, кого он когда-либо встречал, твердо верил в то, что во время войны можно было завоевать любую женщину, — как еще можно было узнать, что она по этому поводу думает, если не преследовать ее?

Начав кампанию преследования Энн, он намеревался ее продолжить. Однако, когда он добрался до своей комнаты, мысли его потекли совсем в другом русле. Он лежал в кровати, вспоминая то время, когда был ранен в Корее и испытывал такое ощущение, будто бы находился где-то очень далеко. «Я должен сейчас это почувствовать», — сказал он себе.

И вскоре это ощущение появилось. Он очень внимательно и медленно восстанавливал весь процесс, сначала то, как оно появлялось, потом — как пропадало. И каждый раз стремился сосредоточиться на том моменте, Когда происходил этот переход от жизни к состоянию, близкому к смерти. Он заметил, что внутри у него нарастает чувство волнения, возбужденного ожидания, появляется убеждение, что сейчас должно что-то произойти.

Внезапно его тело пронзило что-то вроде электрического тока. Он увидел золотой шар, вращающийся в пространстве. Это было настолько великолепное зрелище, что он не мог отвести от него глаз. Это было воплощение красоты.

Наблюдая за шаром, Каргилл заметил, что, вращаясь, он разбрасывает во все стороны искры. Искры улетали в пространство, принимая форму спирали. Теперь он заметил, что и сам шар состоит из бесчисленного множества подобных форм — это были его части.

«Удивительно, — подумал он, — в нем заключается вся материальная Вселенная. Это и есть Вселенная».

Что-то черное появилось между ним и золотым шаром, закрывая его от Каргилла. Он знал, кто враг, — чернота, пустота.

В эту секунду он ощутил необъяснимый ужас, смертельную панику. Это касалось той битвы, которая шла, — которая идет здесь.

Фаза жизни в этой битве терпела поражение. Все, кто был вовлечен в этот глобальный конфликт, погибнут в катастрофе. Большие надежды возлагались на жизненную силу, но она оказывалась подавленной, бездумной, нетворческой. Сила духа опустилась так низко, что даже смерть не могла заставить ее возродиться. Сила духа застряла в ловушках, расставленных перед ней. Она даже не подозревала, как близко поражение. Дела обстояли так, что любая новая крупная катастрофа могла привести к окончательному всеобщему уничтожению…

Каргилл постепенно стал возвращаться к действительности. Осмотревшись, он понял, что по-прежнему находится в своей спальне в доме Энн Рис, и подивился, как беспределен полет человеческой фантазии. «Мне надо прекращать все это, — подумал он. — Еще несколько кошмаров вроде этого, и я начну думать, что будущее всего мира зависит от этой войны Твинеров с Тенями».

Безусловно, он получил какой-то результат, это надо было признать. Что бы эти странные сны ни представляли собой, они, несомненно, существовали; и, что еще важнее, он мог вызывать эти картины в своем воображении усилием воли тогда, когда ему было необходимо. По двум успешным результатам из двух попыток делать общие выводы было нельзя, но во время этих экспериментов он чувствовал, что знает такие вещи, которые выходили далеко за пределы обычных представлений человека, и в своих размышлениях пытался проникнуть в самую глубинную суть явлений.

Это были мысли о том, как пространство возникает из материи, как материя рождает пространство; мысли о процессах созидания и разрушения; о потоках энергии, которые связаны с иллюзиями и красотой…

Красота? Каргилл вспомнил необыкновенный золотой шар и задумался. В то время он казался воплощением жизненного начала, но он таковым не являлся. Сейчас это было абсолютно ясно, потому что красота имеет тенденцию концентрироваться. Красота — это свет, вокруг которого с надеждой машут крылышками мошки жизни. Красота притягивает жизнь, как свет привлекает к себе мошкару, трепещущую в его живительном потоке. Она — окончательная цель и смысл всей и всяческой деятельности. Стремление приобщиться к идеальной красоте и обладать ею движет человечеством на протяжении всей жизни, и если то, что ему удается заполучить, не дает того блеска, который, как он знает, существует, человек становится грустным и болезненным и вскоре впадает в апатию смерти или погружается во вдохновенную апатию, вызываемую красотой жизни после смерти.

Красота — это только одна грань Главной мысли, а Главная мысль — это только часть… чего?

Спал Каргилл беспокойно. Он постоянно просыпался с мыслями о золотом шаре, который потрясал его своей красотой настолько, что один раз он даже не смог сдержать слез восторга. Тогда он сказал себе, что нужно взять себя в руки. Ведь ему нужно выспаться. Ему показалось, что только он успел закрыть глаза, как Трейнджер постучал в дверь и сообщил, что звонил командир летчиков и просил передать, чтобы Каргилл был готов через полчаса.

За завтраком Энн не было, и это напомнило ему о его решении преследовать ее своими ухаживаниями.

Проблема была в том, что она явно его избегала. В течение многих последующих дней он видел ее только мельком. Когда он входил в комнату, она выходила. Несколько раз она уходила из дома именно в тот момент, когда он возвращался после тяжелого дня. Каждую ночь без исключения он пробовал открыть дверь ее спальни. Дверь всегда была заперта, и только изредка он слышал, что Энн у себя.

Так прошел месяц. И все-таки их тайная организация не была еще достаточно многочисленной для того, чтобы начать действовать. Проблема была в том, по словам Витроу, что люди, которые были против войны, медленно свыкались с идеей захвата власти путем внутреннего переворота. Для данного общества далекого будущего это была, по-видимому, совершенно новая идея.

В течение шести недель Каргилл был занят работой с военными летчиками, посещая дальние базы, проводя беседы и давая инструкции. Это позволило ему определить приблизительные размеры территории, контролируемой Твинерами, которую они называли Америкой. Эти претензии, учитывая их малочисленность, показывали, насколько неадекватно их восприятие происходящего.

Земля Твинеров на западе упиралась в подножие Скалистых гор, на севере доходила примерно до южной границы штата Монтана, на востоке же ограничивалась линией, идущей к юго-западу от нижней точки озера Мичиган, а на юге доходила до территории штата Техас. Для трех миллионов людей это была огромная территория, но она находилась, безусловно, под полным контролем Твинеров.

Каргилл был уверен, что в конце концов они утвердят свое господство над всем континентом. Он знал, что наиболее дальновидные из Твинеров уже подают заявки на владение обширными территориями. Он вспомнил миллионы людей в двадцатом веке, которые не имели никакой надежды заполучить в собственность хотя бы клочокземли, и его поразило то, что ошибки прошлого повторяются на новом витке. «Если я выйду из этой переделки живым, — думал он, — я попытаюсь положить этому конец».

Наблюдая происходящее вокруг, он уже мог лучше, более объективно оценить ход развития событий в прошлом, то есть в своем времени, так как, находясь в будущем, он наблюдал конечный результат того, что дало свои корни в двадцатом веке. Много раз он говорил себе: «По этому поводу мне придется кое-что предпринять. Потом».

С каждым прожитым днем он все больше и больше убеждался, что его помощь может оказаться очень ценной для этих людей, и сознание этого наполняло его гордостью и поднимало боевой дух. Даже походка у него изменилась, стала более твердой и уверенной. Он чувствовал, что находится в прекрасной форме, готов к действиям, смелым, решительным, но подкрепленным чуткой инстинктивной осторожностью. Он использовал слова как инструменты и был постоянно начеку, сознавая, что в любой момент может столкнуться с опасностью.

Его осторожность сослужила ему хорошую службу однажды вечером, когда он вошел в дом Энн Рис. Он шел по ковру, — расстеленному на полу в коридоре, направляясь в гостиную, как вдруг услышал голос незнакомого человека, дрожащий от ярости:

— Я убью вас обоих, как только он придет!

Каргилл остановился, услышав голос Энн, явно испуганной, но пытающейся сохранить присутствие духа:

— Вы сумасшедший. Вас за это повесят!

— Заткнись! Я знаю тебя. Это ты все начала. Это ты связалась с Тенями, с Граннисом. Я слышал эту историю, как год назад он пришел к тебе, и с тех пор ты поешь с его голоса.

— Я ничего не начинала. — Ей, видимо, удалось взять себя в руки, судя по более твердому тону. — Волоры были уже построены и планы подготовлены, когда Граннис связался со мной. Я сообщила об этом правительству, и с тех пор я поддерживаю с ним контакт.

— Вот именно, — в голосе мужчины послышалось самодовольство, — вот я и говорю, что через тебя и осуществляется эта связь. А если тебя и этого Каргилла не будет, всей этой истории придет конец.

Каргилл больше не слушал. Он побежал к входной двери. Он решил, что этот человек вошел в дом со стороны сада и сейчас стоял, наверное, в гостиной, наблюдая за дверями. Каргилл бесшумно выскользнул из дома, обогнул его и стал медленно и осторожно пробираться к террасе. Одна из дверей, выходящих на террасу, была открыта. Он подполз к ней, скрытый деревянными панелями, и замер.

Человек продолжал говорить:

— Мои родители были Планиаками. Они хотели изменить свою жизнь, пройти курс обучения у Теней, но не смогли с этим справиться. Но им дали возможность жить хорошо, я получил хорошее воспитание, приличное образование. Я женился на прекрасной девушке, и сейчас у меня двое чудесных детей. И все это благодаря Теням. Ты и все эти негодяи, кто решил напасть на Город Теней, ненавидите их, потому что вы все неудачники. А теперь вы и другим пытаетесь навязать ваши преступные идеи и планы. Вы хотите уничтожить тех, кого вам не хватает ума победить.

Каргилл, слегка подавшись вперед, осторожно заглянул в комнату и увидел, что говорящий — высокий, мощного сложения мужчина. Он стоял, как и предполагал Каргилл, спиной к террасе, и в руке держал ружье. Оно было нацелено на Энн.

Она сказала уничижительным тоном, видимо собрав все свои силы, чтобы заставить голос звучать ровно:

— Как вам не стыдно! Взрослый сильный человек ведет себя как трусливый ребенок. А что произойдет с вашей женой и детьми, если вы совершите сейчас какой-нибудь опрометчивый поступок, вы об этом подумали? — Последние слова она произнесла медленно и твердо: — Даю вам последний шанс. Уходите немедленно, и я никому не скажу, что здесь было. Быстро!

— Я тебе сейчас покажу, что я сделаю быстро, — сказал он, угрожающе взмахнув ружьем. — Еще одна секунда…

Он, наверное, услышал какой-то звук или увидел, что выражение лица Энн изменилось, так как повернул голову к двери на террасу. В этот момент Каргилл бросился на него, и тот рухнул на пол как подкошенный. Каргилл яростно навалился на него сверху, и Энн подхватила выпавшее из рук ружье.

— Отойдите от него! — крикнула она Каргиллу. — Я выстрелю!

Незнакомец тоже закричал:

— Помогите! Сюда! Манот, Грегори!

Послышался какой-то звук, и чей-то холодный голос произнес:

— Ладно, Энн, положите ружье. Поднимайтесь, Каргилл.

Каргилл помедлил секунду и поднялся в напряженной готовности встретить новую опасность. Он увидел, что в комнате стоят двое в форме пилотов волоров. Каргилл в растерянности перевел взгляд с одного на другого. Здесь что-то было не так.

Один из пилотов сказал примирительным тоном:

— Это просто проверка, обычная проверка. У нас были сведения о том, что в наших рядах готовится какой-то заговор, и мы решили проверить вашу реакцию.

Каргилл мысленно перебрал события последних минут: реакция Энн была естественной, и он, кажется, вел себя так, как от него могли ожидать.

— Надеюсь, вы узнали, что хотели, — медленно проговорил он.

Пилот сказал серьезным тоном:

— Да, именно то, что хотели. — Он повернулся к Энн, которая была очень бледна, и слегка склонил голову. — Позвольте мне, мисс Рис, выразить восхищение вашим мужеством. Не сердитесь за нас. Эту проверку попросил нас провести Граннис.

Он повернулся к человеку, нападавшему на Энн, который поднялся с пола и стоял прислонившись к стене.

— Вы хорошо сработали, — похвалил он. — Теперь пошли.

Когда они скрылись из виду, Каргилл подошел к Энн и сказал:

— С их стороны это было не очень красиво. Вам бы лучше сейчас присесть. Они, наверное, не понимают, что такое потрясение может иметь самые негативные последствия.

Про себя он отметил: «Опять Граннис! Что же, в конце концов, он замышляет?»

Энн позволила ему довести ее до кресла и усадить. Она подняла глаза и посмотрела на него. Лицо ее было мертвенно-бледным.

— Спасибо вам, вы спасли мне жизнь, — произнесла она тихо.

— Ну, это преувеличение. Опасность ведь была только воображаемой.

— Но вы же об этом не подозревали, когда бросились на того человека. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за это.

— Забудьте об этом. Я спасал и свою жизнь тоже. Она, казалось, не слушала его.

— Они испытывали меня, — произнесла она, как будто не могла поверить своим собственным словам. — Меня! — Голос ее прервался.

Каргилл хотел что-то сказать, но остановился. Только сейчас он понял, как глубоко было потрясение, испытанное Энн. Он внимательно посмотрел на нее, потом взял за руку.

— Я думаю, вам надо сейчас пойти к себе и лечь, — сказал он.

Энн позволила ему проводить ее до дверей спальни. Там она остановилась. Щеки ее порозовели. Не глядя на него, она сказала:

— Капитан, сегодня я поняла, что вы имели в виду, когда говорили, что война совсем не похожа на мои представления о ней. И я сожалею, что частично была виной тому, что вы оказались в такой опасной ситуации. Вы сможете когда-нибудь простить меня?

Каргилл подумал о неизбежном восстании и холодно ответил:

— Я в этом сам участвую. Я согласился с этой идеей. Я буду сражаться из последних сил, чтобы выжить. — Потом добавил уже другим, будничным тоном: — Вам лучше лечь.

Он открыл ей дверь. Она перешагнула через порог, быстро взглянула на него, покраснев еще больше, и сказала:

— Вы как-то говорили о награде воину… Сегодня, когда вы дотронетесь до ручки этой двери, вы обнаружите ее незапертой.

Она осторожно закрыла за собой дверь. Каргилл медленно пошел к себе. Он почувствовал, что взволнован больше, чем ожидал. Но когда через час он подошел к двери Энн, она оказалась закрытой.

Он стоял, держась за ручку двери, обескураженный, слегка раздраженный, но не готовый сдаться. Большинство женщин, чьего расположения он стремился добиться, ему приходилось завоевывать. Нужно было возбудить их интерес к себе, установить эмоциональный и психологический контакт, и в случае с Энн то, что он ее спас от смерти, видимо, оказалось недостаточным. Он все еще стоял в нерешительности, когда услышал изнутри какой-то звук. В следующее мгновение дверь приоткрылась и Каргилл увидел странно бледное лицо девушки. На ней был надет голубой пеньюар.

Она прошептала:

— Я просто не могу сделать то, что обещала. Простите меня.

Каргилл вздохнул, как обычно вздыхают мужчины в подобных ситуациях. Но теперь, когда начался разговор, он не собирался его прекращать:

— Можно мне войти и поговорить с вами? Вы не должны меня бояться.

Она колебалась, и он воспользовался ее минутным замешательством для того, чтобы тихонько толкнуть дверь. Энн не сопротивлялась и, вернувшись в спальню, включила лампу на тумбочке у кровати и легла в постель. Как бы защищаясь, она натянула до подбородка мягкое розовое одеяло. Каргилл взял одну из подушек, прислонил ее к спинке кровати и сел, откинувшись на нее.

— Сколько вам лет, Энн? — спросил он мягко.

— Двадцать четыре. — Она вопросительно взглянула на него.

— Если бы вы сегодня не взяли обратно свое обещание, — спросил он, — я был бы вашим первым мужчиной?

Она помедлила, пожала плечами и невесело усмехнулась:

— Нет, я один раз пробовала, когда мне было семнадцать. Наверное, что-то было не так, потому что единственное, что я помню, это боль. Меня это испугало, честно говоря. — Она снова усмехнулась. — С тех пор я не раз слышала, что другие от этого, кажется, получают удовольствие.

— У нас, — сказал Каргилл, — семьдесят процентов женщин фригидны потому, что их мужья так и не усвоили самые элементарные правила сексуальных отношений. Они на самом деле вовсе не холодны, как могут рассказать вам многие военные о якобы фригидных женах других мужчин. — Он остановился. — Так это воспоминания о том, что произошло в семнадцать лет, вас сейчас сдерживают?

Она помолчала.

— Да, я думала об этом, — призналась она и вдруг рассмеялась невеселым смехом. — Боже мой, — сказала она, когда справилась с собой, — это самый удивительный разговор, который я имела за последнее время. Идите сюда, пока я совсем не заморочила голову и вам, и себе. У меня это очень хорошо получается.

С этого момента Энн стала его женщиной.

Глава 15

Сначала она не понимала, насколько она принадлежала ему, и не отдавала себе отчета в том, какая сильная эмоциональная привязанность сопровождала ее физическое влечение. Если бы у нее был какой-то опыт интимных отношений, все могло быть по-другому. Она тогда могла бы разделиться, образно говоря, на две отдельные личности: с одной стороны, патриотка, а с другой — любовница пленника.

Патриотка, несмотря на потрясение, связанное с испытанием, которому их подвергли, держалась пять дней. И тогда произошел ее первый срыв. Потом в течение нескольких дней она, не скрываясь, плакала в присутствии Каргилла. На восьмой день она открыто предложила найти какую-нибудь возможность для побега. Ее идеи по этому поводу были весьма туманными и поразительно непрактичными для такого серьезного, как она, человека. Она с презрением отвергала возражения Каргилла и несколько раз по-настоящему выходила из себя, потеряв терпение.

Ее поведение усугубляло его собственное тревожное состояние, напряженность, которая росла с каждым днем. Наконец на двенадцатый день Каргилл поехал в аэропорт и сердито отвел Витроу в сторону:

— У меня такое ощущение, что ваша группа затягивает дело с подготовкой. Где-то есть какая-то слабинка, нерешительность. Вы не готовы сжигать за собой мосты.

Витроу был вынужден согласиться.

— Да, в этом есть доля правды. Я слышу только бесконечные оправдания.

Каргиллу это было понятно. Думая об этих людях, которые никогда раньше не принимали участия в сражениях, он вспоминал свои ощущения накануне боя. Однажды утром, когда разразилась буря, он думал и надеялся, что атака будет отменена, и, как это ни удивительно, одновременно радовался, что наконец наступает критический момент, когда решение проблемы откладывать больше нельзя.

Такой момент как раз наступил. И только один человек из всех обладал достаточной силой воли, решимостью и опытом, чтобы добиться цели. Каргилл обратился к нему:

— Витроу, нападение должно произойти не позднее завтрашнего утра. Если этого не случится, вашему командиру станут известны имена заговорщиков.

Витроу побледнел.

— Вы не посмеете этого сделать!

Каргилл сказал спокойным голосом:

— Наверное, будет лучше, если вы уверите остальных, что я посмею это сделать.

Он посмотрел долгим взглядом прямо в глаза Витроу. Выдержав некоторое время этот взгляд, тот вздохнул и протянул Каргиллу руку.

— День назначен, — произнес он. — Спасибо! Они пожали друг другу руки и разошлись.

Когда Каргилл вернулся домой, его в первый раз охватило предчувствие беды. Энн, с лицом, посеревшим от страха, встретила его у двери.

— Вокруг дома расставлена охрана, — прошептала она. — Тебя сегодня вечером отсылают в Город Теней.

Каргилл молча стоял, сосредоточенно думая, а Энн гладила его руку. Она тихо вздохнула:

— Как жаль!

Он с отсутствующим видом потрепал ее по руке, думая про себя: «Интересно, это случайно? Знают они что-нибудь или только подозревают?» — а вслух спросил:

— Почему именно сегодня вечером?

— Граннис… — начала она.

Это потрясло его. В гневе он схватил ее за плечи.

— Как! Я думал, что ты связана с ним.

— Да, так и было, — сказала она расстроенно, — но теперь я не знаю, что случилось. Отпусти, пожалуйста, ты делаешь мне больно.

Он опустил руки, пробормотав извинение. Ощущение неминуемой катастрофы усилилось. Таинственный, неуловимый, вездесущий Граннис сделал еще один ход в своей непостижимой игре. Но на этот раз речь шла о непосредственной и смертельной опасности. Граннис намеревался подвергнуть его, Мортона Каргилла, жизнь риску, отправив его в Город Теней.

Он погладил Энн по голове. Она никак не могла унять нервную дрожь. Каргилл спросил:

— Дата назначена?

— Я не знаю. Мне ничего теперь не говорят, — покачала она головой.

Он сказал мягко:

— Пойди посмотри, как там с обедом. Я разведаю обстановку.

Он направился на террасу, спустился в сад, пересек его, перелез через забор — и его остановил охранник.

— Назад! — резко бросил он. В руке его блеснуло оружие.

Каргилл подчинился и, не сопротивляясь, сразу же пошел к калитке, дорожка от которой вела к парадной двери дома. Она не была заперта. Но когда он вышел за калитку, из-за дерева выступил солдат и жестом приказал ему вернуться.

Так в течение нескольких минут он насчитал девять вооруженных охранников, и все они знали его в лицо. Когда он вернулся в дом, Энн сидела в гостиной и с ней был командир летчиков, Гриер.

— Простите, капитан, — сказал тот, — но мы не имели права рисковать. Граннис сообщил нам, что затевается заговор, поэтому все офицеры получили приказ прибыть в расположение своих частей. На тот случай, если начнутся беспорядки, после обеда вас сразу отправят в Город Теней.

Гриер остался с ними обедать. Когда все встали из-за стола и пошли к двери, Энн шепнула Каргиллу:

— Постарайся найти какой-либо предлог поцеловать меня на прощание. Я сделаю вид, что сопротивляюсь.

На лужайке перед домом их ждал похожий на флотер корабль. Каргилл повернулся к Энн и, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более саркастически, проговорил:

— Мисс Рис, вас когда-то очень забавляло ваше обещание, что вы поцелуете меня, когда мы будем расставаться. Я требую, чтобы вы выполнили его.

Он не стал ждать, когда она согласится, подошел к девушке близко, взял ее за подбородок, приподнял ее голову и наклонился, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был весьма смелый поцелуй, и единственной проблемой было то, что она недостаточно сильно сопротивлялась. К счастью, охранники расценили эти действия как нападение и оттащили его от девушки.

— До свидания, дорогая, — сказал Каргилл. — Я скоро вернусь.

Против своего ожидания он обнаружил, что говорит то, что думает. Его очень тянуло к Энн. «Я думал, что люблю их всех, — сказал он себе, — и Лелу, и остальных…» Он вспомнил женщин, которые оставили след в его жизни в период еще до 1954 года. Но с Энн все было иначе — она была не такая, как другие.

«Черт меня возьми! — подумал он. — Я, кажется, люблю ее».

Он поднялся на борт корабля, металлическая дверь за ним закрылась, и флотер резко пошел на подъем. Откинувшись в кресле, он почувствовал, что сила духа его ослабевает по мере того, как до сознания начинает доходить безнадежность его положения.

В конце концов он взял себя в руки, подумав, что еще не решил, что будет делать.

Каргилл с надеждой взглянул на летчиков, которые сопровождали его к месту назначения. Он не знал их, но был уверен, что они из тех, кому он читал свои лекции. Сомневаясь, что сможет убедить их действовать так, как ему было нужно, Каргилл решил, что попытка не пытка.

Он выждал момент, когда второй пилот посмотрел в его сторону, и сделал ему знак подойти. Летчик сказал что-то своему командиру, видимо, попросил разрешения отлучиться, и подошел к Каргиллу.

— Капитан? — произнес он почтительно.

Это слово по какой-то причине показалось Каргиллу ужасно смешным. Он расхохотался. «Капитан!» — повторил он вслух и просто покатился со смеху.

По лицу его текли слезы. Он посмотрел на человека, стоящего перед ним.

— Лейтенант… — начал Каргилл и остановился. — Лейтенант! — Это было еще смешнее, чем «капитан». Он сдержался, чтобы снова не рассмеяться, и ему удалось проговорить: — Лейтенант, вы написали завещание?

— Нет, сэр — Судя по чопорному тону, летчик осуждал Каргилла за его непонятный смех и не был расположен к беседе.

Это вызвало у Каргилла еще один приступ неудержимого хохота. Он уже понял, в чем дело: ему приходилось видеть людей в таком истерическом состоянии. Чтобы побыстрее справиться с истерикой, надо было дать ей полный выход, не пытаться ее сдерживать. Отсмеявшись, он сказал:

— Лучше составьте завещание. На войне люди погибают. Или вы будете отсиживаться где-нибудь в безопасном месте?

— Нет, сэр, я доброволец.

— Доброволец! — На этот раз Каргилл дал себе волю и разразился таким хохотом, что в течение нескольких минут тело его буквально сотрясалось от судорожных приступов. Наконец ему удалось буквально выдавить из себя, в перерывах между всхлипами: — Вот это я понимаю. Это как раз то, что нам нужно в армии, — добровольцы, готовые жизнь положить за альма матер! Ой, что это я говорю? Что-то я путаю — то ли место, то ли время.

Это напомнило ему о его фантастических снах, и на этот раз они показались ему невероятно смешными, просто нелепыми, и новый взрыв хохота согнул его обессилевшее тело пополам Когда он отсмеялся и перевел дух, летчик проговорил:

— Надо знать реальное положение вещей, сэр.

Он сказал это таким серьезным тоном, насупив брови, что Каргилл не выдержал и опять прыснул со смеху, хотя на это у него уже не было сил. Когда ему наконец удалось остановиться, он сказал:

— Молодой человек, продолжайте наблюдать за реальным положением вещей и докладывайте мне об увиденном каждый день. Это очень важно. Держите меня в курсе.

— Жаль, что вы так на это реагируете, — ответил летчик.

— Простите меня и помилуйте, — произнес Каргилл уже серьезным тоном. — Я заслуживаю прощения. — Он подумал, какой подтекст это слово может иметь в данной ситуации, и, подняв голову, увидел, что его собеседник уже не слушает его, а возвращается на свое место. Каргилл озабоченно посмотрел ему вслед и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

— Он доложит начальству, что я свихнулся.

Какой-то человек среднего возраста в форме капитана подошел к нему.

— Нам еще лететь всю ночь, капитан Мортон.

Тот задумчиво кивнул.

— Вы хотите предложить мне поспать? — спросил он серьезно.

— Я это настоятельно рекомендую, — твердым голосом проговорил его собеседник.

— Да, действительно, не соснуть ли мне чуток?

— Я думаю, вам надо принять снотворное.

Каргилл вздохнул. Смеяться уже не было сил, а дело, кажется, здесь серьезное. Эти люди настроены вполне решительно. В назначенный час они пойдут на штурм Города Теней, готовые пожертвовать собой ради цели, которую считают благородной. Каргилл снова вздохнул:

— Не надо снотворного, капитан. У вас не будет со мной проблем.

Когда Каргилл остался один, он долго сидел, уставившись в сгущающуюся темноту. «Я получил то, что заслужил, — думал он. — Я пытался дергать за веревочки, считая, что управляю марионетками, а на самом деле марионетка — это я сам». Если посмотреть назад, все его прошлые усилия казались тщетными, а если заглянуть вперед…

На чьей же стороне он все-таки находится? Вернее, кого он должен поддержать? Если победят Твинеры и он останется в живых, он может вернуться к Энн, и ему больше не придется опасаться, что его вернут в комнату терапии в Городе Теней. Это было бы совсем неплохо. Лэн Бруч из Мерлики, города из его сна, тоже одобрил бы это, но что с того ему, Каргиллу? Его-то в том далеком будущем точно не будет. К 7031 году нашей эры кости капитана Мортона уже четыре тысячи лет будут распадаться на отдельные химические элементы.

Его одолевали мысли еще об одном. Эту войну начинают Твинеры. Значит, сто очков против них. Если бы все зависело от Теней, никакой войны не было бы. Значит, сто очков в их пользу. Трудно было найти какие-то аргументы против этого очевидного факта — двести очков в пользу Теней.

Каргилл заснул и проснулся, когда уже ярко светило солнце. Один из летчиков принес ему поднос с завтраком и передал просьбу капитана прийти в кабину пилотов.

Каргилл с аппетитом поел. Особенно хорош был кофе. Каргилл пришел в кабину с чашкой в руках. Он был готов отнестись к ним дружелюбно в обмен на дополнительную порцию кофе.

— Если вы посмотрите прямо вперед, — сказал командир корабля, — за туманом можно разглядеть Город Теней. — Он обратился ко второму пилоту: — Эд, уступи место капитану Мортону.

Тот немедленно подчинился. Каргилл устроился в кресле и посмотрел вперед. Горизонт был затянут дымкой. В неясном свете можно было смутно различить вершины гор. Все они были поразительно похожи друг на друга.

Вдруг он увидел пирамиду. Это был защитный энергетический экран. Она казалась симметричной и маленькой — так игрушечно маленьким кажется издалека пик высочайшей горы. Каргилл определил, что она находится от них на расстоянии по меньшей мере в сто миль.

Флотер продолжал лететь по направлению к пирамиде на обычной скорости. Каргилл понял, что они не хотят, чтобы Тени заподозрили, что у этого флотера особая миссия, и стараются не привлекать к себе ненужного внимания.

Прошло еще полчаса полета, и с каждой минутой таинственный город впереди становился все больше и больше. Все яснее и яснее становилось, как велика на самом деле пирамида. На расстоянии десяти миль она представляла собой высокое, заостренное кверху сооружение, опирающееся на крепкое, широкое основание, которое было вырублено в скальных породах группы стоящих рядом гор. Когда они подлетели еще ближе, Каргилл увидел, что стены пирамиды прозрачны как стекло, и через них были видны здания центральной части города. Вблизи пирамида ничем не напоминала источник мощнейшего энергетического поля. Было странно думать, что он прислан сюда, чтобы проникнуть в город и отключить энергетический экран, с тем чтобы Твинеры на своих великолепных волорах напали на беззащитный Город Теней и превратили его в… тень.

— Здесь, около приемного центра, мы садимся. — Пилот показал на здание, стоявшее на краю леса.

Через несколько минут они приземлились на зеленой площадке в ста пятидесяти футах от длинного низкого здания приемного центра. Каргилл вышел из флотера, и дверь за ним тут же закрылась. Он увидел, как флотер снова взмыл в небо и взял курс на восток.

Каргилл машинально повернулся и направился в сторону приемного центра, но тут же остановился. «Я свободен, — подумал он. — Они не стали ждать, когда я войду внутрь. Почему бы мне не повернуть обратно и не исчезнуть среди дикой природы?»

Местность вокруг казалась действительно дикой и заброшенной: горы, ущелья, овраги и со всех сторон неприступные и непроходимые леса. Наверное, нужно будет блуждать в течение нескольких дней, чтобы выйти куда-то, где можно найти более благоприятные условия для существования. Но это по крайней мере был выход. Каргилл хотел повернуть обратно, но у него ничего не получилось. Испуганный, он несколько минут стоял неподвижно, вспоминая курс обучения, который с ним провели с помощью их знаменитой всемогущей трубки. Он осторожно сделал несколько шагов вперед и, резко остановившись, попытался развернуться на пятках. Бесполезно. Мышцы не подчинялись ему. Бледный, но полный решимости, он подумал: «Ничего, тогда я просто останусь здесь и буду стоять на месте. Тогда Тени поймут, что здесь что-то не в порядке».

Но в этот момент ноги его сами пошли вперед, легко и уверенно, без малейшего напряжения. Каргилл попробовал остановиться, но ноги, по-видимому, двигались совершенно автономно и спокойно и уверенно продолжали свой путь. Абсолютно этого не желая, он пересек зеленую лужайку и направился к зданию центра. Единственное, что ему удалось сделать самостоятельно, — это остановиться у двери, и то только на одно мгновение, чтобы заглянуть внутрь через толстое стекло. Молодая женщина, сидевшая в комнате, улыбнулась ему и нажала на какую-то кнопку. Дверь открылась, и он вошел.

Глава 16

Войдя, Каргилл остановился на пороге. Несмотря на испытываемое им напряжение, ему было любопытно изучить здесь все. С интересом и волнением он взглянул на молодую женщину, сидящую за столом в углу комнаты. Тень? В лице ее читался ум, что Каргилл и ожидал увидеть, и было еще «что-то» в выражении ее глаз, чего он не смог определить.

Девушка улыбнулась и сказала доброжелательно:

— Мы очень рады видеть вас здесь и от души приветствуем ваше решение прийти к нам по собственной воле. Желаем вам успеха. Мы хотели бы, чтобы вы стали одним из нас.

Каргилл недоуменно посмотрел на нее, решив, что надо быть настороже. Его поразило то, что она произнесла свой монолог явно с настоящим чувством. Он всегда с сомнением воспринимал бурные выражения эмоций, особенно по отношению к себе.

Молодая женщина заговорила опять.

— Проходите через эту дверь, — сказала она, нажимая на кнопку.

Каргилл не заставил просить себя дважды. Прозрачная дверь вела в широкий, выложенный мрамором коридор, который уходил вправо. Он улыбнулся девушке, поблагодарил ее и прошел в дверь, которую она перед ним открыла. Здесь он увидел двух женщин приятной внешности, но постарше возрастом, лет около сорока, сидящих за столами с чем-то похожим на картотеку. Одна из них обратилась к нему:

— Вы такой интересный молодой человек. Желаем вам удачи.

Вторая вышла из-за стола и предложила:

— Пойдемте со мной.

Она повела его по коридору, по обе стороны которого за стеклянными дверями располагались небольшие комнатки. В каждой из них стояли письменный стол и два стула. Женщина остановилась у входа в одну из таких комнат.

— Вот, это к тебе, Мойра, — сказала она и слегка дотронулась до рукава Каргилла. — Желаю удачи, молодой человек.

— Спасибо, — обронил он машинально и переступил порог. Сидевшая за столом девушка внимательно осмотрела его с головы до ног. Затем она заключила:

— Вы мне нравитесь.

— Спасибо, — несколько суховато произнес Каргилл. Все они почему-то старались показать ему дружеское расположение и дать почувствовать, что здесь ему рады. Это настораживало, ему хотелось понять, что за этим кроется.

Он заметил, что Мойра смотрит на него понимающе.

— Вы циник? — спросила она.

Это был неожиданный вопрос. Каргилл ответил немного невпопад:

— Я смотрю, у вас тут четко отработанная система.

— Мне вовсе не трудно было сказать, что вы мне нравитесь, поэтому я это и сказала. Не будете ли вы так любезны закрыть дверь?

Каргилл выполнил просьбу и заметил:

— Это очень эффективный способ дать вновь прибывшим почувствовать себя как дома.

Она покачала головой.

— Я очень рада, что должна разочаровать вас. Такой у нас стиль общения. В нашей жизни так много интеллектуальной работы, где все очень точно и научно обоснованно, что мы уже давно сделали правилом теплые эмоциональные отношения на личном уровне во всех областях нашей жизни. Вы почувствуете это, когда будете в городе. А сейчас присядьте, пожалуйста.

Она вытащила карточку из стопки на столе и взяла ручку.

— Вы Мортон Каргилл, не так ли?

Каргилл замер от неожиданности. Он уже придумал имя, которое собирался назвать ей, и теперь растерялся. Чувство тревоги, охватившее его, с каждой минутой росло. Все, что он до сих пор делал в двадцать четвертом веке, совершалось по принуждению, и тем не менее все это время у него было такое чувство, что он сможет повлиять на свою судьбу. Теперь это ощущение пропало. Несмотря на все его усилия, планы и действия, они взяли над ним верх — он подчинялся их воле.

Он заставил себя справиться с растущим отчаянием. Теперь у него оставался только один шанс и один самый могущественный и опасный противник. Если бы ему удалось найти возможность убить Гранниса, это могло бы еще склонить чашу весов в его пользу. Вслух он спросил:

— Меня уже ждали?

Она молча кивнула. Каргилл смотрел, как она записывает его имя, и вспоминал комнату терапии, где его, наверное, ждут, чтобы убить на глазах Бетти Лейн. Нет, он не собирался сдаваться, он будет бороться до последнего вздоха. Чувство самосохранения, стремление выжить во что бы то ни стало было сильнее нахлынувшего на него страха. Нужно как можно больше узнать, выудить информацию у этой девушки. Он спросил нарочито спокойно:

— Непонятно, откуда вам может быть известно мое имя. Вы что, заранее знаете имена всех людей, которые к вам приходят?

— Конечно, нет. Ваш случай особый. — Она посмотрела на него. — Ведь вы пришли обучаться?

Судя по ее интонации, это был только наполовину вопрос. Она, видимо, была в этом вполне уверена и без его ответа, поэтому он промолчал. Он решил временно оставить попытки выяснить, откуда они знают его имя. Девушка снова улыбнулась ему. Она была так молода, что он вдруг спросил:

— Вы Тень?

Она утвердительно кивнула:

— Да.

— Значит, вы не всегда находитесь в облике Тени?

— Зачем же? — Она была явно удивлена. — Это совершенно особое состояние, для особых ситуаций. — Она остановилась и, как будто решив, что он подозрительно любопытен, торопливо спросила: — Вы знаете, каковы будут ваши обязанности, когда вы станете Тенью?

Каргилл отметил, что она сказала «когда», а не «если». Это придало ему смелости, и он спросил:

— Откуда вы знаете мое имя?

— Временной парадокс.

— Вы хотите сказать, что произошло что-то, о чем вы знаете, а я нет?

Она кивнула.

— Что? — спросил Каргилл, чувствуя, что внутри у него все замерло в ожидании ее ответа.

Она пожала плечами.

— Это все, вообще-то, очень просто. В течение многих месяцев вы действовали определенным образом в силу каких-то причин личного порядка. Что это были за причины, нам неизвестно, но это привлекло к вам наше внимание.

Каргилл осторожно поинтересовался:

— И никто не выяснял, что это за причины?

Девушка улыбнулась.

— Конечно, нет. Но сейчас я хотела бы объяснить вам, в чем заключается наша работа.

Каргилл не стал задавать вопросы, которые уже были готовы сорваться с его языка. Он сел поудобнее и приготовился внимательно слушать.

— Мы, Тени, — начала она, — пытаемся устранить последствия психологической катастрофы, которая деморализовала человечество начиная с двадцатого века. Миллионы людей были не в состоянии вынести стрессов цивилизации. По всему миру люди искали способы уйти от стресса, и таковой был найден в конце восьмидесятых годов, когда были изобретены флотеры. Когда стало ясно, что в мире наблюдается массовый уход людей от цивилизации, психологи стали выяснять причины этого явления. Естественно, в соответствии с теми знаниями о человеческой природе, которыми они обладают, они обращались сначала к прошлому каждого человека, и только постепенно, в ходе долгих и сложных исследований, они узнали правду.

Оказалось, причиной была сложная комбинация психологической слабости, уязвимости, передаваемой по наследству, и вполне оправданное, естественное стремление уйти от непосильного давления. Но человек не должен уходить от цивилизации и возвращаться к первобытному состоянию — ведь он может построить такую цивилизацию, какая ему нужна, изменить в обществе то, что его не устраивает. А чтобы помочь каждому из людей освободиться от давящего на него груза прошлого, нужно стереть, уничтожить память о несчастьях и трагедиях в прошлом, накладывающих негативный отпечаток на первичную протоплазму, которая закодирована в клетках и передается от поколения к поколению. Один из первых исследователей в этой области, Карл Густав Юнг, в течение долгого времени подозревал о ее существовании. Он назвал ее «тенью предков». На протяжении многих лет в ходе многочисленных экспериментов им была разработана методика проникновения в прошлое и устранения до определенной степени следов первоначального несчастья. Результаты становятся все более ощутимыми с каждым годом. Все больше Планиаков проходят курс обучения у нас. К сожалению, так как они находятся на очень низком культурном уровне, многие из них не соответствуют предъявляемым требованиям и не справляются с обучением. Результат нашей программы обучения не поддается контролю. Человек или воспринимает обучение и становится Тенью, или не воспринимает, и тогда остается только на определенном уровне образования, который дает ему возможность стать Твинером. Но становится он Тенью или нет — зависит от особой комбинации внутренних характеристик человеческой личности, наличие которых мы можем констатировать, но не вольны искусственно создавать или вызывать. Вам это понятно?

Каргилл спросил:

— Какого типа люди обычно добиваются успеха?

— Вашего, — сказала Мойра. Она встала и указала на закрытую дверь справа от него, которой он до сих пор не замечал. — Вам нужно пройти туда. Желаю вам удачи.

Каргилл открыл дверь. Она выходила наружу, и за ней было что-то вроде парка. Каргилл увидел заросшую зеленой травой лужайку и цветущие кусты. Он перешагнул порог, обошел кусты и с удивлением понял, что находится в Городе Теней.

У него захватило дух, хотя он и был знаком с их методами транспортации. Он стоял на какой-то площадке и смотрел на Город Теней, раскинувшийся внизу. Но как он попал сюда так быстро? От того здания, в которое он вошел, до города было не меньше мили.

Он осмотрелся вокруг и увидел позади себя невысокую гору, покрытую растительностью. Среди зеленой листвы виднелись цветы всевозможных оттенков, а сухой прохладный воздух был густой и пряный от их ароматов.

Минуту Каргилл простоял так, глубоко дыша, в приятном расслаблении, и вдруг заметил дверь на одном из склонов горы. Он подошел ближе.

Дверь оказалась самой обыкновенной. Он повернул ручку, толкнул дверь, вошел и снова оказался в приемном центре. Та же самая женщина по-прежнему сидела за столом

— Вас что-то интересует? — спросила она.

— Как работает эта система?

Она показала на верхнюю планку двери.

— Там установлена трубка. Ее луч фокусируется на вас, когда вы переступаете порог, и таким образом осуществляется транспортация.

— Мгновенно?

Она покачала головой.

— Не совсем.

Каргилл постоял в нерешительности. Его поразило еще одно: ему никто не препятствовал, когда он захотел вернуться сюда, но после обработки, которой он подвергся в доме Энн Рис, он не позволял себе даже повернуть голову.

«Если бы я мог рассказать этой женщине о Граннисе», — подумал он.

Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Это не было неожиданностью, но он все-таки попытался заговорить еще раз, и опять неудачно. Все было ясно: его возвращение на этот раз было естественным и не имело целью оказать сопротивление. Но в тот момент, когда он решил использовать ситуацию для своих целей, его опять взяли под контроль. Он попытался сконцентрировать всю свою волю, чтобы преодолеть давление, которое на него оказывалось. Это была безмолвная, но отчаянная схватка. Он произносил в уме нужные слова, даже представлял себе, как именно будут двигаться его губы, когда он начнет выговаривать эти самые слова. Все было бесполезно. Поняв это, он заключил:

— Пожалуй, мне пора.

Он вышел за дверь и снова оказался в парке. Перед ним была дорожка, и он зашагал по ней, глядя по сторонам и восхищаясь красотой деревьев, цветов, их ароматами, свежестью воздуха, пением птиц. Он попытался представить себе, что же произойдет, когда исчезнет защитный экран и тучи волоров налетят на город, поливая его огнем. Он представил себе эту картину, и у него похолодели руки.

«Твинеры — просто банда убийц, — подумал он мрачно, — раз хотят осуществить свой зловещий план. Я сделаю все, чтобы сорвать их замыслы, если даже это будет самое последнее дело в моей жизни».

Казалось, кроме него, в парке людей не было. По дорожке он дошел до главного входа. На воротах висело объявление:

ВНОВЬ ПРИБЫВШИЕ!

ИСПОЛЬЗУЯ ЭТИ ФЛОТЕРЫ, НАПРАВЛЯЙТЕСЬ К КВАДРАТНОМУ ЗДАНИЮ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА.

Каргилл подошел к одному из флотеров и забрался внутрь. Он завел мотор, поднялся в воздух и полетел в указанном направлении Квадратное здание, о котором шла речь, он нашел без труда. На его крыше горела вывеска: «Центр обучения». Еще одна надпись, поменьше, гласила: «Приземляться на крыше».

Выйдя из флотера, Каргилл с помощью стрелок, указывающих направление, нашел нужную дверь, затем спустился по мраморной лестнице в отделанный мрамором же коридор. В противоположных концах коридора находились прозрачные двери из материала, напоминающего плексиглас. За большим столом, отделенным от коридора стойкой, сидела женщина. Подойдя к ней, Каргилл назвал себя и подождал, пока она просмотрела документы.

— Первый этап обучения, — сказала она, доброжелательно улыбаясь, — пройдет в комнате номер одиннадцать. Это дальше по коридору справа от вас — И добавила ласковым тоном: — Желаю удачи.

Когда Каргилл шел по коридору и слушал стук своих каблуков по мраморному полу, он чувствовал, что страх, скованность и другие неприятные эмоции, которые он испытал, оказавшись в Городе Теней, исчезают в атмосфере всеобщего дружелюбия. Во всех людях, которых он встретил здесь, ощущались внутреннее спокойствие, уверенность в себе, искреннее внимание к нему. Как это все увязывалось с теми бесчеловечными методами терапии, для которых они собирались убить его, было совершенно непонятно. Здесь существовала какая-то загадка, тайна, и он был полон решимости ее разгадать.

Дойдя до комнаты номер одиннадцать, он постоял минуту, открыл дверь и вошел.

Глава 17

Комната была похожа на ту, что в приемном центре, но просторнее. Он увидел письменный стол, стул (один, а не два) и еще одну дверь — он подумал, не ведет ли она куда-нибудь подальше от города. На стене слева от него висело зеркало. Каргилл подошел к двери и попробовал, не открывается ли она. Дверь была заперта. Когда он повернулся, в воздухе рядом с ним раздался голос:

— Садитесь, пожалуйста.

Хотя тон и был дружелюбным, Каргилл насторожился. Не зная, что его ждет каждую минуту, он напряженно и неловко сел на стул.

Голос заговорил снова:

— Смотрите!

Комната погрузилась в темноту, и в воздухе перед глазами Каргилла, на расстоянии не более двух футов от него, возник светящийся поток энергии, как нить накала электрической лампочки, но вне своего вакуумного окружения.

Голос продолжал:

— Вы наблюдаете поток электронов в вакуумной трубке. Смотрите внимательно.

Направление потока стало меняться, он начал закругляться, вращаться вокруг какой-то оси. Через секунду Каргилл увидел, что теперь поток движется точно по спирали.

Он снова услышал обращение:

— Существует старое теоретическое правило, что две силы, воздействующие друг на друга под прямым углом, порождают движение по диагонали. Поэтому в отличие от классической математики одиножды один может в результате дать один с половиной или чуть больше одного. Посмотрите, что происходит, когда мы подводим спирали ближе друг к другу.

Сначала Каргиллу показалось, что ничего не изменилось. Но внимательно присмотревшись, он разглядел, что спирали медленно, почти незаметно притягиваются друг к другу.

— Одиножды один и еще раз на один, и снова на один и на ноль, — продолжал голос, — в результате дает миллион. — Спирали продолжали сближаться. — И миллиард, — продолжал голос — Теперь мы накладываем обычный инфракрасный свет, питаемый небольшим аккумулятором. И получаем свое оружие — наш огнемет.

В воздухе возникла схема огнемета, и Каргилл увидел, как к нему присоединяется трубка и как он питается энергией от аккумулятора.

— Мы накладываем магнитное поле, — услышал Каргилл, — и теперь можем гнуть даже сталь.

Тут же Каргиллу дали возможность наблюдать, как это делается.

Голос тем временем снова заговорил:

— Мы накладываем обычный солнечный свет и получаем солнечный двигатель, источник энергии для флотеров. Возникают различные варианты использования энергии.

Ему продемонстрировали три таких возможных варианта: принцип работы волора, способы вращения колеса и внушения мыслей.

— А теперь, — проговорил тот же голос, — не хотели бы вы испробовать это на себе? Мы концентрируем излучение миллионной трубки для оказания воздействия на мозг, на соответствующие центры в теменной доле левого полушария мозга — так как вы правша, — и создаем в мозгу направленный поток по образу и подобию трубки. Другими словами, в самом мозге возникает трубка из нервных волокон. Так как в своем обычном состоянии вы не можете накладывать другие ритмы на поток в этой трубке из органической материи, мы используем полученный нами новый инструмент контроля для того, чтобы несколько изменить атомное строение вашего тела. И, таким образом, с помощью энергии пирамиды мы создаем облик Тени. Молодой человек! Посмотрите на себя в зеркало.

В комнате стало светло. Каргилл в нерешительности, не зная, что его ожидает, подошел к зеркалу.

На негосмотрела Тень!

«О господи!» — подумал он. Он посмотрел на себя еще раз. Да, он стал Тенью.

Он стал осознавать разницу между прежним своим состоянием и настоящим. Зрение его стало более острым. Он повернулся к зеркалу и понял, что оно стало как будто менее материальным. В следующую секунду его взгляд прошел сквозь зеркало, и вот он уже стоял на какой-то высоте и взирал на мир, будто с вершины Олимпа. Далекая точка в небе за невидимой теперь пирамидой привлекла его внимание. Его взгляд устремился к этой точке. Это был ястреб.

Потрясенный этим удивительным эффектом телескопического зрения, он вернулся в комнату и посмотрел на пол. Пол начал потихоньку растворяться и стал прозрачным как стекло. Каргилл-Тень продолжал смотреть, и взгляд его пошел вглубь, в землю. Сначала она была мягкой и темно-коричневой, потом шел слой серого камня, потом слой коричнево-красного цвета, потом темный глинистый сланец — далее он уже не мог разглядеть. Он вернул свой взгляд из недр земли, осознав, что его взгляд может проникать лишь на определенную глубину.

Снова послышался тот же голос:

— Теперь мы вас вернем в обычное состояние. Пожалуйста, заметьте, что важно было сначала направить ваше внимание, сконцентрировать его. Таким образом проходит визуализация объектов вашего интереса.

Зеркало снова стало материальным, и он увидел знакомое отражение Мортона Каргилла. Голос поинтересовался:

— Хотите ли вы что-либо сказать или задать какие-нибудь вопросы?

Каргилл, секунду поколебавшись, спросил:

— Существует ли теория, которая объясняет, каким образом создается облик Тени? Как можно твердую материю превратить в нематериальную субстанцию?

Последовало молчание, потом говорящий тихо рассмеялся и ответил:

— Я, конечно, мог бы сказать, что материя в действительности не существует. Это поняли уже давно.

Каргилл кивнул и саркастически усмехнулся. В двадцатом веке ученые на словах заявляли о своей приверженности этой идее, а в обычной жизни вели себя так, как будто бы материя реально существовала. Он подумал о том мире, который он исследовал в своих, как он их мысленно называл, снах, и решил, что мог бы попытаться изучить его поближе.

Голос заговорил опять:

— В данном случае, однако, правильнее было бы сказать, что мы делаем тело более материальным, но не менее. Дело в том, что мы используем энергию из внешнего источника и настолько органично синхронизируем все потоки энергии в теле, что создаем таким образом дополнительную жизненную энергию. Мы исследовали это явление во всех состояниях до стадии умирания и включая саму смерть, которую можно вызвать как излишком энергии, так и сокращением имеющейся. Результаты этих экспериментов были поразительными. По мере того как мы поднимали уровень энергетического обеспечения, человек становился более разумным, увеличивался его интеллектуальный потенциал, затем начинался обратный процесс, затем — снова движение вверх, потом — вниз, потом опять вверх, и на каждом этапе этот процесс сопровождался различными явлениями. Эти циклические изменения происходили до стадии дематериализации, причем последовательное чередование позитивных и негативных моментов сохранялось на всем протяжении процесса. На более высоких негативных этапах имели место опасные реакции.

Если вы можете себе представить человека с высочайшим уровнем развития интеллекта и абсолютно безнравственного, лишенного каких бы то ни было моральных устоев, тогда вам будет понятно, что я имею в виду. В первый раз, когда мы достигли такого эффекта, нам повезло. Далее мы уже могли предвосхищать такое развитие эксперимента и принимали все меры предосторожности, но, несмотря на это, в некоторых случаях буквально чудом удавалось избежать больших неприятностей. Этот ответ вас удовлетворяет?

Каргилл немного помолчал, раздумывая. Все, что здесь было сказано, соответствовало в основном тем странным и неожиданным выводам, которые он сформулировал во время своего первого сна. Еще тогда, в том сне, он знал, что внешняя энергия не нужна. Но если это действительно так, тогда Тени просто еще не знают, как можно достичь этого состояния. Наконец он отрицательно покачал головой.

— У меня вопросов пока больше нет, — сказал он.

— Очень хорошо. В таком случае после некоторых дополнительных занятий вы можете превращаться в Тень, когда захотите, и для этого вам достаточно будет только подумать об этом. Вторая дверь в этой комнате теперь открыта. За ней вы обнаружите квартиры. Те, над которыми горит зеленый свет, свободны, и вы можете выбрать себе на время одну из них. Я скоро с вами свяжусь.

Квартира, в которой он поселился, была удивительно большой: пять комнат и две ванные. Каргилл быстро осмотрел ее. Внимание его привлек только телефон. Он был установлен в небольшой нише, и к нему был подключен телевизор с вынесенным на стену экраном. На приборной панели телевизора находился ряд кнопок, которые заинтересовали Каргилла. Над ними была надпись: «Справочные материалы».

На кнопках были обозначены буквы алфавита, и вдруг ему в голову пришла идея узнать, какая информация содержится в памяти этого устройства о Граннисе. Он набрал первые три буквы его имени, ГРА, и на экране возник длинный список имен, начинающихся с этих букв: Гранджер, Граннел, Грант…

Гранниса среди них не было.

«Но этого не может быть, — подумал Каргилл. — Мне необходимо добраться до него сейчас, до того как он передаст мне сигнал к действию». Он мог бы воспользоваться возможностью застать Гранниса врасплох, прежде чем тот будет способен защититься, превратившись в Тень. В облике человека он должен быть уязвимым, как любой другой. «Я обязательно должен найти его, — сказал себе Каргилл. — Наверное, есть причина, почему его имени нет в списке. Если бы я только мог кого-нибудь спросить об этом!»

В гостиной были часы, которые показывали десять минут одиннадцатого. «А что, если они решили, что я должен отключить защитный экран сегодня в полдень?» Нельзя было терять ни минуты.

Он вышел из квартиры и оказался на длинной торговой улице. Магазины, расположенные по обеим ее сторонам, были заполнены покупателями, и ему вдруг страшно захотелось зайти в одно из этих красивых, просторных зданий, но, так как времени у него не было, он ограничился тем, что заглянул внутрь через стекло витрины, и поразился тому, как привычно все выглядело внутри.

Каргилл поспешил дальше. Готовый к борьбе, полный решимости не останавливаться ни перед чем для достижения своей цели, он не имел представления, куда ему нужно было идти. Единственное, что он знал точно, — это то, что ему дорога каждая минута. Он прошел торговую улицу и оказался в районе тихих, зеленых улиц жилого квартала, среди домов, отделенных от дороги цветочными клумбами и газонами. Около многих домов играли дети. Несколько раз он видел мужчин и женщин, работающих или гуляющих в саду или сидящих на верандах. И ни разу он не встретил ни одной Тени. Это состояние было нужно для перемещения во времени и в том случае, когда им угрожала опасность. Каргилл, чувствуя, что начинает нервничать, постарался себе представить, как быстро они могут надевать эту свою защитную личину.

Он все время смотрел на вывески с именами владельцев домов и искал имя Гранниса. Время приближалось к полудню, и тщетность его усилий становилась все очевиднее. В самом деле, наивно было бы надеяться, что в таком большом городе можно найти человека, чье имя не внесено даже в справочник, торопливо пробежавшись по улицам.

Каргиллу пришлось признаться самому себе, что он совершил ошибку. «Я вернусь в квартиру, — решил он, — и не буду оттуда выходить. Не стану открывать никому дверь и отвечать на телефонные звонки. Тогда они не смогут передать мне сигнал».

Когда он подошел к квадратному зданию, его часы, которые он ставил по часам в своей квартире, показывали без двадцати двенадцать. Каргилл почувствовал, что от волнения и нервного напряжения у него похолодели руки. Он удивился, заметив, что около входа в одно из круглых зданий неподалеку собралось множество людей, и спросил одного из них:

— Что здесь происходит?

Человек взглянул на него с добродушным видом:

— Мы ждем важного сообщения. Получены сведения из будущего о результатах выборов, которые были проведены сегодня, и мы ждем подтверждения.

Каргилл поспешил к себе. «Значит, они проводят выборы?» — скептически подумал он. Почему-то это показалось ему странным. Лэн Бруч сказал, что будущего не существует. Здесь что-то не стыковалось. Но толпа людей, ждущая подтверждения информации из будущего, была реальностью, а в реальности существования Лэна Бруча в Мерлике в 7301 году у него были большие сомнения. Он склонялся к мысли, что это была игра его воображения.

Наконец Каргилл добрался до своей квартиры. Как только он открыл дверь, металлический голос, доносящийся из ниши с телефоном, сказал: «Вам надлежит немедленно явиться в главный офис, здание «С». Граннис просит вас немедленно явиться в главный офис, здание «С»…»

Хотя это и не было совершенно неожиданно, Каргилл вздрогнул и замер на месте в оцепенении. Через мгновение самообладание вернулось к нему и он понял, что настал момент для решительных действий. Ему все-таки придется убить Гранниса, воспользовавшись тем, что он теперь тоже стал Тенью и возможности его расширились.

Все, что до сих пор происходило, было результатом его собственных действий, и никто не может снять с него ответственности за их последствия. Он должен сделать то, что ему предначертано. Только теперь он знает о неминуемой катастрофе, грозящей людям и миру.

Каргилл отключил устройство, монотонно повторяющее распоряжение Гранниса, и вышел из квартиры. У какого-то прохожего он узнал, где находится здание «С», и удивился, что оно оказалось совсем рядом. Через несколько минут он был уже на месте и вошел в главный офис.

Каргилл увидел перед собой высокого крепкого сложения мужчину приятной внешности с сединой на висках. На вид ему было лет шестьдесят. Он поднялся из-за стола, подошел к Каргиллу и заговорил с ним без всяких предисловий.

— Я старею, — сказал он. — Несмотря на то что я все время в движении и веду активный образ жизни, возраст все-таки берет свое. Хотя, может быть, это не удивительно, если учесть, что прожил я где-то в общей сложности тысячу лет. — Он усмехнулся. — Я пробыл Граннисом уже восемьдесят семь лет, так что сейчас я рад, что мне наконец подобрали преемника. Необычно то, что избран человек, который только что попал к нам, но выбор этот сделан людьми из будущего, и это они предложили вашу кандидатуру и потребовали, чтобы это было осуществлено немедленно. Так что, — он обвел руками комнату, — вот! — Он заговорил деловым тоном: — Вы быстро войдете в курс дела и освоитесь со своими обязанностями. Короче говоря, ваша роль будет… защитник государства. Чтобы выполнять эту функцию так, как полагается, вам придется время от времени жить среди Твинеров. За ними надо приглядывать. Как это сделал я — я женился на девушке из Твинеров. Жена у меня была Тень, но четыре года назад она окончательно умерла. — Он не объяснил, что это значило, и продолжил: — Я думаю, вам надо вскоре проверить, что там затевают Твинеры. Ну и, конечно, вы подписываете документы, дающие разрешение на терапию. Правом вето в этих случаях вы не обладаете, но у вас еще все впереди. — Он протянул Каргиллу руку. — Ну а теперь, прежде чем я уйду, есть ли у вас вопросы?

— Граннис! — произнес Каргилл. Он был потрясен до такой степени, что, хотя у него возникла тысяча вопросов, он смог выговорить только это магическое слово.

Замешательство Каргилла вызвало улыбку у его собеседника.

— Так как вы у нас недавно, вы, конечно, не знаете ничего о нашей истории. Человека, первым открывшего секреты Теней, звали Граннис. Он стал нашим первым предводителем, и теперь его имя — это символ, синоним слова «лидер».

— Граннис! — снова повторил Каргилл. Перед его глазами мелькнуло видение, образ человека, использовавшего энергию времени сначала для спасения своей собственной жизни, потом для того, чтобы предотвратить ненужную войну, и в конце концов занять место лидера среди Теней, стать Граннисом. Эти размышления придали ему сил и уверенности в себе, и, когда он заговорил, голос его прозвучал вполне твердо:

— Не расскажете ли вы мне поподробнее о своих обязанностях?

Пока он слушал, голова его кружилась от волнения и мысли путались. Теперь он Граннис и будет планировать нападение Планиаков на Твинеров, а Твинеров — на Теней. Но он будет делать это не потому, что вынашивает какие-то тайные планы, а потому, что так случилось в действительности.

Усилием воли он остановил полет своей фантазии и вспомнил недавнее прошлое, как его вернули в комнату терапии здесь, в Городе Теней, а оттуда — в столицу Твинеров. Для чего это было нужно? Почему нельзя было, чтобы он прибыл прямо в приемный центр и дальше в Город Теней и ждал бы там исхода своих выборов?

Конечно, Граннису необходимо было держать под контролем заговоры, которые уже замышлялись. Как Граннис он был бы вынужден действовать, исходя из понимания хода развития событий Мортоном Каргиллом. Как Каргилл он действовал в соответствии с указаниями Гранниса. Тут Каргилл задумался, удивленный своим собственным выводом. «Минутку, — сказал он сам себе. — Здесь что-то не так. Мы оба не можем действовать в соответствии с тем, что делал каждый из нас. Тогда получается замкнутый круг…»

В этот самый момент Граннис перебил его мысль:

— У вас есть еще вопросы?

Каргилл должен был задать еще один вопрос.

— Каким образом люди будущего дали вам знать, что нужно выбрать меня?

Граннис улыбнулся.

— Их представитель, Лэн Бруч, передал нам результаты выборов и назвал ваше имя. Сегодня после голосования с помощью компьютера были сверены его материалы с результатами голосования, и, когда они полностью совпали, мы не сомневались, что получили достоверные сведения из будущего. Естественно, когда было названо ваше имя, создалась ситуация, уникальная для нашей истории. Нас всех очень интересует, какими будут результаты.

Каргилл в это время думал: «Лэн Бруч из призрачной, полуреальной Мерлики упорно борется за свое будущее, за то, чтобы его мир стал реальным и осязаемым. Но какую роль здесь играют Тени?» Не в первый раз ему пришло в голову, что эти суперлюди-Тени, несмотря на свои добрые намерения, очень смутно понимали, как огромен потенциал той энергии, которую они приручили. Может оказаться, что их усилия видеть во всем хорошее не дадут положительных результатов. Они пытались жить, не стесняя себя границами, но, возможно, это представляло собой равновесие между добром и злом, между правдой и ложью, причиной и следствием, ответственностью и безответственностью.

В одном сомнения не было: Теней в данном случае использовали в своих интересах. Здесь он остановился от неожиданности: как-то незаметно для него самого фантазия стала реальностью.

— Лэн Бруч? — спросил он вслух. — Лэн Бруч?

Граннис ответил ему что-то, но Каргилл не расслышал. Он подумал, что, если Лэн Бруч действительно из будущего, значит, эта часть его «сна» была реальностью. Это было первое подтверждение, и поэтому трудно было переоценить его важность. Значит, то, что произошло, стало событием в пространственно-временном континууме, но пока неизвестно где. Ему нужно было помнить, что пространственно-временной континуум Мерлики еще не существовал. Мерлика не станет реальностью, пока Твинеры не победят.

Каргиллу стало не по себе, так как все шло к этому, сам ход развития событий вел, подталкивал к достижению этой цели. И тем не менее по-прежнему ясно было то, что разрушение Города Теней было бы несправедливо. Но к разрушению все уже было готово: в критический момент войны между Твинерами и Тенями Мортон Каргилл, загипнотизированный Твинерами, занял позицию в. Городе Теней, откуда он мог отправиться, не встретив сопротивления, совершать свой акт предательства. Все, что было нужно для осуществления зловещего плана, — сигнал к действию, который должны были передать ему.

Граннис произнес:

— Сейчас половина первого. Я оставлю вас, чтобы вы освоились здесь, в офисе. В соседней комнате ваши помощники. Не стесняйтесь обращаться к ним.

Он снова протянул руку Каргиллу. Тот пожал ее и сказал:

— Мне могут понадобиться ваши советы. Навестите меня как-нибудь, хорошо?

Граннис в этот момент отвернулся, и Каргилл не видел его реакции. «Навестите меня как-нибудь!» — это был сигнал для него отключить защитный экран. И он дал себе его сам.

Когда Граннис ушел, Каргилл опустился в кресло. Его охватило невольное восхищение: это была блестящая идея — сделать так, чтобы он сам произнес сигнальную фразу. Таким образом они застраховали себя от непредвиденных случайностей. Какая хитрая это штука, человеческий мозг! Как естественно пароль вписался в обычный разговор. Наконец он решил, что пора действовать. «У меня в запасе чуть больше двенадцати часов, — подумал он. — Нападение будет предпринято в полночь».

Он поднялся, вспомнив, что сказал ему голос, когда его перенесли в будущее из коктейль-бара в Лос-Анджелесе в 1954 году: его организм реагировал позитивными изменениями только когда действительно происходили какие-то события. Должный сигнал получен. Он знал, сколько ему отведено времени. Это было реальное событие.

Оставалось уточнить одну вещь: как специалисты в области терапии в Городе Теней восприняли исчезновение Мортона Каргилла два месяца назад? Это происшествие, наверное, нашло свое отражение где-то в бумагах. Он решил посмотреть подборку документов, относящихся к Граннису.

Эту запись он нашел на удивление быстро, и она потрясла его до глубины души.

Мортон Каргилл, 1954. Рекомендуемая терапия: быть убитым в присутствии Бетти Лейн. Выполнение: выполнено в 9 часов 40 минут.

Примечание: объект казался необычайно спокойным во время смерти.

И это было все. Очевидно, процесс был настолько привычным, что все подробности опускались и регистрировалась только основная информация.

Значит, Мортон Каргилл, несмотря на все свои ухищрения, все-таки каким-то образом снова попал в комнату терапии к Теням, которые даже и не подозревали о его похождениях, и в нужное время получил назначенную ему терапию. Кстати, в официальных документах не говорилось, что было сделано с его телом.

Каргилл медленно покачал головой. «Я не верю этому, — сказал он себе. — Как Граннис я мог подделать эту запись».

Он еще раз перечитал ее и обратил внимание на то, что внизу рядом с его подписью были подписи еще двух человек, а на бумаге стояла печать. Хотя это придавало документу официальный и весьма убедительный вид, Каргилл все же отказывался этому верить. Кроме того, с той властью, которую Тени имели над временем, с тем пониманием жизненных процессов, которого им удалось достичь, они были способны создавать удивительные парадоксы, и эта смерть могла иметь место в далеком будущем, где-нибудь через тысячу лет.

Это подбодрило его. Он осмотрел свой просторный кабинет, подошел к окну, которое выходило на красивый и уютный город в горах.

Перед ним раскинулся город будущего, город необыкновенных людей, покоривших пространство и время. И он, Каргилл, был их предводителем, Граннисом Теней! Он мог перемещаться во времени так, как хотел. «Мне нужно только обеспечить, чтобы все произошло так, как это было на самом деле».

Он стал торопливо готовиться к парадоксу. Сначала несколько раз принимал облик Тени и возвращался в обычное состояние. Затем решил попробовать перемещение: «Я хочу вернуться обратно в…» Мысленно он назвал то место, в котором хотел бы оказаться, но ничего не произошло. Это испугало Каргилла, но сдаваться он не собирался.

«Наверное, я что-то делаю не то», — сказал он себе. Но что нужно было делать? Он вспомнил, что говорил ему инструктор о вибрации и визуализации. Он снова принял обычный человеческий облик и задумался, какую вибрацию можно использовать как основу. Единственное, что пришло в голову, это средняя нота «до» в музыкальной гамме. Он прикинул на бумаге, сколько ее вибраций приходится на один день.

Затем он снова превратился в Тень, представил себе то место, где хотел оказаться, — таким образом состоялась визуализация — произнес ноту «до» и подумал о количестве ее вибраций. Он почувствовал, что неудержимо падает куда-то, и… исчез.

А за два часа до того, как флотер с Мортоном Каргиллом на борту вылетел из столицы Твинеров в Город Теней, другой Мортон Каргилл связался с Витроу. В результате спустя полчаса, когда первый Каргилл находился на пути к Городу Теней и прежде чем правительство смогло принять какие-либо защитные меры, началась революция Твинеров. Так как правительство было захвачено врасплох, удалось быстро одержать победу ценой минимальных потерь. Таким образом, фраза, которая должна была стать сигналом для отключения защитного поля, теряла свой смысл, так как ни о какой войне с Тенями теперь не могло быть и речи.

Затем Граннис — Каргилл вернулся в прошлое, в тот момент, когда Лела Боуви и еще один Мортон Каргилл были осаждены в своем флотере. Оказавшись внутри флотера, он перенес Каргилла в комнату терапии в Городе Теней, откуда Энн Рис должна была его вызволить во второй раз. В облике Гранниса он немедленно вернулся на флотер. Не обращая внимания на протесты Лелы, он проследовал прямо в кабину управления. После обучения, которое он прошел, ему было достаточно взглянуть на трубку мотора, чтобы определить причину неисправности. Бестелесными руками Тени он проник сквозь защитный кожух мотора и поправил один рычажок, который заклинило. Когда восстановился нормальный поток энергии, флотер тут же начал подниматься вверх.

Когда Лела уже была в безопасности, он еще раз перенесся в прошлое, в ту ночь, когда Каргилл и Лела убежали из лагеря Планиаков.

Осторожно намекнув на их прошлые встречи, он выведал у Кармин, когда и где они происходили. Он начал вести дневник, в котором записывал свои перемещения, но потом с досадой на себя подумал: «Но ведь такой дневник существует там, в будущем. Я, безусловно, положил его так, чтобы его легче было найти».

Вернувшись в Город Теней, он отыскал дневник в верхнем ящике стола Гранниса. Список был там, с перечислением всех имен, мест и предпринятых действий.

Теперь он мог вернуться в главный офис здания «С» через минуту после того, как он покинул комнату. Благодаря временному парадоксу в Городе Теней прошло всего несколько часов с тех пор, как он в первый раз оказался в приемном центре. Через пять минут после его возвращения зазвонил телефон. Это был инструктор, который обучал его премудростям, которые должны знать Тени.

— Если вы вернетесь в комнату номер одиннадцать, мы продолжим занятия. Осталось не так много, но нужно довести дело до конца.

Каргилл пошел по направлению к комнате, рассуждая про себя: «Если бы я только мог задать вопрос о записи в документах о моей смерти так, чтобы не выдать себя». Он попытался представить, можно ли было сделать так, чтобы он мог присутствовать во время проведения терапии, но эту мысль пришлось отбросить. Необходимо было помнить, что действие парадокса имело тоже какой-то предел, дальше которого заходить не следовало.

Как только он вошел в комнату номер одиннадцать, погас свет и все тот же голос заговорил:

— Давным-давно, когда мы впервые раскрыли сущность процессов, управляющих жизнью и смертью, мы решили, что Теням необходимо испытать на себе ощущения, связанные со смертью и, конечно, возрождением к жизни. Это посчитали необходимым в связи с всеобщим страхом перед смертью. Когда человек на самом деле умирает и возвращается к жизни, ассоциирующийся со смертью страх исчезает навсегда, кроме очень редких случаев. Процесс смерти оказывает и другое влияние на весь организм человека. Особенно важно то, что смерть окончательно снимает разные типы нервных стрессов. По этой причине мы без колебания рекомендуем смерть как вид терапии для людей, которых мы забираем из прошлого в ходе нашей работы в Межвременном обществе психологической адаптации.

«Что-что? — хотел спросить в этот момент Каргилл. — Что вы сказали?» — но промолчал.

Инструктор продолжал:

— Мы всегда оживляем пациента после терапии, после того как он и пострадавшая сторона убеждаются на практике, что смерть действительно имела место, но вторая сторона никогда не узнает о том, что затем происходит оживление. Многие из них испытывают потом потрясение по поводу того, что произошло, но тогда мы убеждаем их, что справедливость восторжествовала. И в таком сочетании, и только в таком, достигается тот самый эффект, который необходим.

Каргилл медленно проговорил:

— Что касается смерти, то может ли один человек пройти через нее несколько раз без отрицательных последствий?

— Мало кто из Теней, — прозвучало в ответ, — смог бы прожить тысячу лет, если бы это было по-другому. Но несмотря на все меры предосторожности, происходит много несчастных случаев — Голос добавил: — Однако мы не рекомендуем переживать смерть более десяти раз. Иначе клетки начинают запоминать этот процесс.

Каргилл, поколебавшись, спросил:

— Есть еще одна вещь, которую мне хотелось бы выяснить. Могу ли я перенестись в свое будущее?

— Нет, Тень может повторить что-то, что уже случалось. Для того чтобы вы могли попасть в будущее, нужно, чтобы кто-нибудь оттуда забрал вас. Тогда будет как бы проложен путь, и вы сможете перемещаться из этого будущего в прошлое.

Каргилл внимательно слушал. Причина, по которой он интересовался будущим, — его общение с Лэном Бручем. Теперь он был уверен, что Лэн Бруч на самом деле переносил его в будущее, в Мерлику. Все остальное в его «снах» казалось скорее пробуждением давно забытых воспоминаний.

Он не хотел, чтобы что-либо подобное произошло сейчас, чтобы какое-нибудь случайное вторжение экстрасенсорных явлений помешало процессу его обучения. Возникал, естественно, вопрос: а что он может сделать, чтобы этого не случилось? Если в смерти наступало разделение тела и духа, тогда он, со своим прошлым опытом, будет способен осознать это и будет об этом помнить.

Каргилл сказал медленно:

— Когда я должен принять смерть?

— Это зависит от вас. Можно сейчас, а можно подождать какого-нибудь несчастного случая.

Каргилл задумался. Мысль о том, что умереть можно сейчас, пугала его. И, кроме того, нужно было сначала кое-что сделать. Возможно также, что он мог бы каким-то образом отделить свою «смерть» от случая с Бетти Лейн и рассматривать ее как неотъемлемую часть программы обучения, тогда ему будет легче пойти на это.

— Я подожду, — сказал он наконец.

— Очень хорошо, — произнес голос, — свяжитесь со мной, когда будете готовы.

Раздался щелчок в замке, и дверь открылась. Каргилл решил, что ему нельзя терять времени. Он вспомнил еще кое-что, что ему нужно сделать прежде, чем он убедится, что останется здесь, в двадцать четвертом веке.

Например, он вспомнил себя, когда Энн Рис впервые привела его, капитана Мортона Каргилла, только что перенесенного в двадцать четвертое столетие, в мраморную комнату, где он встретился с Граннисом. Зачем нужна была эта встреча, раньше ему было непонятно, а теперь стало ясно. «Конечно, — думал он, — было необходимо, чтобы Каргилл увидел, что представляет собой Тень. Кроме того, это был простейший способ забрать обратно то устройство для транспортации, которое он дал Энн, чтобы она могла освободить Каргилла из комнаты терапии».

Был еще один момент, который он хотел для себя прояснить, а именно причину того ложного представления, которое сложилось у Планиаков и Твинеров о том, в чем могущественны и чего не могут делать Тени. Некоторые вещь конечно, можно было отнести за счет собственного невежества Твинеров и Планиаков, но Граннис, видимо, намеренно подтверждал их ошибочные выводы, чтобы ввести их в заблуждение. И еще одно: факт, что раньше уже были случаи удачных побегов. Теперь Каргиллу было ясно, что ни Планиаки, ни Твинеры не могли бы убежать от Теней без их ведома. Безусловно, беглецам помогал Граннис. Но для чего? Для того, чтобы Планиаки убедились, что такие случаи имеют место, и чтобы, когда появится Каргилл, у них не было бы сомнения в том, что он такой же беглец, как и другие.

Каргилл вздохнул. Задача найти свое место в будущем была сложной, включающей много этапов. Но он постепенно делал все необходимое для этого…

Позже, направляясь в комнату терапии, он наконец почувствовал, что готов к той процедуре, которая казалась ему сначала просто невероятной. По-видимому, для него смерть будет не таким впечатляющим событием, как для Бетти Лейн. Она должна будет пережить потрясение, наблюдая его смерть, а он не ожидал испытать никакого шока. Но один вопрос все-таки не давал ему покоя все то время, пока он ждал в своей половине квартиры со стеклянной стеной, когда за ним придут. Вопрос этот касался Лэна Бруча из далекой Мерлики.

Тот собирался сказать ему, что он, Каргилл, должен сделать, чтобы Твинеры победили. Было странно, что именно в тот момент, когда Лэн об этом заговорил, все исчезло. Каргилл неоднократно задавал себе вопрос, слышал ли он эти слова на самом деле или нет? Возможно ли, что Лэн знает, каким образом Твинеры могли победить? Может ли быть так, что все, что он до сих пор сделал для того, чтобы Твинеры не победили, будет перечеркнуто каким-нибудь непредвиденным событием?

Каргилл уверял себя, что такое невозможно. Но в ту минуту, когда он услышал знакомый голос, прозвучавший в воздухе прямо около его уха, Каргилл подумал: «Если я смогу вспомнить, как выглядела та геометрическая фигура, мне, может быть, удастся приблизиться к Мерлике и вспомнить точно, что сказал Лэн Бруч».

Глава 18

Каким-то непостижимым образом Каргилл, казалось, отделился от своего тела, поднялся вверх и стал наблюдать сцену, происходящую под ним. Но в то же время он сам участвовал в этом процессе. Ему хотелось разорвать потоки энергии мощностью в миллион единиц, которые связывали его с неодушевленным материальным предметом, находящимся внизу. Но он знал, что тело его в действительности еще не мертво, хотя всякое движение в нем прекратилось. Сердце, легкие, все внутренние органы перестали функционировать.

Тот факт, что тело его все еще удерживало, очень беспокоил Каргилла, потому что ему как раз куда-то надо было идти. Он понял, что на этот раз все происходит по-другому, не так, как раньше. Раньше он не ставил под сомнение необходимость идти куда-то, не задавал себе вопросов, куда он должен направиться, а просто шел. Сейчас он думал: «С какой стати мне вообще куда бы то ни было надо идти?»

И это на самом деле была новая мысль. В ней чувствовалась уверенность не как эмоциональное состояние, но как убеждение. С любопытством он созерцал тело, которое было Мортоном Каргиллом, бесстрастно взирая на то, что происходило. Он направил поток энергии сквозь стену, туда, где находилась энергетическая трубка, с помощью которой была вызвана смерть и которая сейчас осуществляла изменения состояния его тела. Некоторые из этих изменений интерферировали со сложным потоком из многих энергетических составляющих, который связывал его с комплексом пространства, времени и энергии внизу, который, как он внезапно понял, был частью его собственного мира. Эта интерференция была интересна тем, что была направлена на области турбулентных потоков, которые с того места, откуда он их наблюдал, казались черными.

По мере того как трубка работала, направляя потоки энергии на участки турбулентного возмущения, нарушенные потоки в этих местах меняли цвет, становясь белыми. Заинтересовавшись, Каргилл стал искать новые черные участки и, найдя еще несколько, тоже сделал их белыми. Он с интересом продолжал заниматься этим, как вдруг вспомнил, как выглядела та геометрическая фигура, которая привела его и к озеру, и к статуе, и в Мерлику. Он попал туда, как ему помнилось, вроде бы случайно. Тогда части, составляющие эту геометрическую структуру, пришли в движение, как будто под воздействием какой-то силы. Он представил себе эту структуру рядом с собой и увидел, что внутри нее происходит какое-то движение! Она дрожала, закручивалась и вибрировала.

Не отдавая себе отчета в том, почему он так делает, но совершенно точно зная, что именно так следует поступить, Каргилл сосредоточился на небольшом участке геометрической фигуры — причем остальные в этот момент как бы исчезли — и усилил все автоматически происходящие вибрации и закручивания, периодически пытаясь резко остановить их. С третьей попытки ему удалось полностью прекратить всякое движение на этом небольшом участке, не прилагая особых усилий.

Сейчас же он вообразил себе всю фигуру целиком и начал повторять эти же манипуляции, пытаясь взять ее под контроль. Это у него получилось с четвертой попытки.

«Чего я достиг?» — спросил он себя.

Он все еще ощущал себя парящим где-то над мертвым телом Мортона Каргилла и стоящей рядом с ним с побелевшим лицом Бетти Лейн. Посмотрев вокруг, он заметил, что откуда-то издалека к телу, лежащему внизу, направились потоки энергии и обволокли его со всех сторон. Он знал каким-то непонятным для себя образом, что источники этой энергии находились далеко в глубине времени и пространства.

Каргилл решительно направил вниз сложный поток своей энергии и отвел от тела энергетические лучи, идущие извне, один за другим. Когда он проделал это с первым пучком энергии, то вдруг услышал слова Лэна Бруча: «Он победил нас».

Отсоединяя второй луч, он воспринял еще чью-то мысль: «Я сомневаюсь, что города будущего должны вмешиваться».

Мысли, которые передавались ему вместе с другими потоками энергии, было труднее выразить словами, но смысл их был в том, что то, что сейчас проделал Каргилл, отсоединив направленную извне энергию, никогда не случалось раньше. Каргилл почувствовал, что это вызвало насмешки тех, кто посылал эту энергию. Он ощутил этот беззвучный смех, вернее, сардоническую усмешку, за которой было скрыто понимание. Каргиллу стало ясно, что за этим скрывается. Это было признание, что он овладел некоторыми правилами игры и мог теперь считаться по меньшей мере игроком вспомогательного состава.

Где-то чей-то властный голос предложил:

— Давайте изменим правила нашей Вселенной.

Тут же послышался ответ:

— Он уже устанавливает свои правила.

— Это, — вмешался кто-то третий, — кратчайший путь к тому, чтобы оказаться не у дел.

Каргилл подумал серьезно: «Значит, Лэн Бруч считает, что я взял над ним верх. Хорошо». Значит, теперь ему не нужно знать, что тогда сказал ему Лэн. Эта связь была разорвана на энергетическом уровне. Он продолжал напряженно думать: «На самом деле в моем мире больше никого, кроме меня, нет. Все это мои собственные мысли. Я играю в эту игру, и все фигуры в этой игре — это я, и все игроки — это тоже я, и…»

Последнюю мысль ему почему-то не удалось оформить словами. Он сознательно постарался не знать, что он подумал, и пообещал сам себе не пытаться это вспомнить. Зачем-то ему было важно как можно дальше отогнать эту мысль от себя. Он подумал даже, какие вечные кары он мог бы наложить на себя за то, что даже на мгновение показал… что?

Он не мог вспомнить.

Он открыл глаза и посмотрел на стоящие над ним две Тени, которые проводили терапию. Один из участников тут же ушел, а второй посмотрел на лежащего Каргилла лишенными всякого выражения глазами и сделал ему знак рукой, смысл которого был однозначен: «Садитесь!»

Каргилл сел, огляделся вокруг и поразился произошедшей с ним перемене. Он чувствовал себя отдохнувшим, полным новой энергии и более чем когда-либо ощущающим радость жизни. Теперь он еще яснее понимал, для чего нужно было, чтобы он прошел через то испытание, которое ему было уготовано. Он вспомнил, какую релаксацию на всех уровнях испытал в результате своей смерти, которая означала катарсис для Бетти Лейн.

Это было старо как мир. Наказание существует и в животном мире, и, когда его нет, мозг зверя поражается неврозом так же глубоко, как и мозг человека в подобных обстоятельствах. На слона-самца, наслаждающегося жизнью среди своих самок, нападает более сильный самец и изгоняет его в джунгли. Несправедливость случившегося сводит пострадавшего с ума, и вскоре в джунглях появляется опасное, злобное, полупомешанное от отчаяния животное. Ад существовал еще до того, как придумали рай. Когда-то людей вешали за то, что они украли шиллинг, — до тех пор, пока эта сумма считалась значительной. Мораль, конечно, претерпевала изменения. То, что одно поколение считало преступлением, для следующего становилось обычным делом, и таким образом приходило избавление для страдавших потомков людей, которые не испытали очистительного воздействия катарсиса. Но всегда существовали вечные, непреходящие ценности, и одной из них во все времена являлась неприкосновенность человеческой жизни. За лишение человека жизни ему подобным нужно было платить. Грубые оскорбления оставляли неизгладимый след на протоплазме. Революции и войны, бесчеловечные и жестокие — какой страшной была расплата за них! Катастрофы потрясали землю и порождали новые и новые трагедии. Последствия трагедий проходили через века как ударная волна после взрыва.

Жертва переживает катарсис, когда преступник схвачен и наказан. Сам преступник, оказавшись в тюрьме, искупает свою вину наказанием и получает облегчение… Свободный и успокоенный, Каргилл в первый раз осознал, что осталось последнее из того, что ему необходимо сделать.

В данном случае «преступник» еще не совершил того преступления, которое сделало возможным появление Мортона Каргилла в двадцать четвертом столетии.

Это был 1953 год. По одной из улиц Лос-Анджелеса шел… человек-Тень. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти нужный коктейль-бар. Он не очень ясно помнил, где он бродил в тот вечер, но вдруг увидел вывеску, и что-то в его памяти подсказало ему, что это — здесь. Глядя сквозь стену, он увидел внутри Мортона Каргилла. Но Мари Шане там не было.

Это поразило Гранниса — Каргилла. Он отступил в темноту и в первый раз серьезно задумался над тем, что он сейчас собирался сделать. Он понял, что намеренно отодвигал этот эпизод подальше, в глубины своей памяти, с тем чтобы забыть его. Но тем не менее он знал, что рано или поздно ему придется вернуться в двадцатый век и проследить за тем, чтобы все шло так, как на самом деле случилось в ту ночь. Он должен быть уверен, что Мари Шане действительно умерла.

Каргилл подумал со страхом: «Неужели я действительно допущу, чтобы она погибла, зная, что могу остановить ход событий в любой момент вплоть до самого несчастного случая?»

Поставив вопрос таким образом, он ощутил, что в его душе идет отчаянная борьба. Он уговаривал себя, что это необходимо сделать. Если сейчас он допустит срыв, последствия будут совершенно непредсказуемыми. Его предостерегали против попыток изменить события. Для этого требовалась законченная серия действий. Отдельные изменения могли происходить на протяжении значительного отрезка времени, но испытания, проведенные Тенями, показали, что предметы можно было переносить, не вызывая тем самым серьезных нарушений. Что касается различных форм жизни, включая и людей, их можно было перемещать из одного времени в прошлое или будущее. Но ни в коем случае нельзя было вмешиваться в жизненный цикл процесса умирания человека — неважно, тысяча или всего несколько лет прошло, — такое вмешательство было недопустимо.

Было известно, что Мари Шане умерла. Этот факт уже нашел свое отражение в диагнозе, который привел к тому, что пришлось испытать Мортону Каргиллу. И что еще более важно, это было первым событием в цикле, который он пытался сделать законченным и в котором каждое событие занимало строго определенное место в цепи, выстроенной в определенной логической последовательности.

Граннис — Каргилл стоял и думал, что рассуждает совсем нелогично. Что, в конце концов, могло произойти? Такое количество изменений уже имело место. Казалось нелепым думать, что еще одно может иметь большое значение. Тени-экспериментаторы просто перестраховываются.

Он представлял себе, что до того, как все было поставлено на научную основу, видимо, могли происходить такие вещи, которые вызвали бы недовольство специалистов. Да нет, возразил он сам себе, вряд ли. Все, связанное с феноменом Теней, очевидно, всегда разрабатывалось и передавалось от поколения к поколению учеными. Больше никто не имел таких возможностей.

Он все еще стоял в нерешительности, когда лейтенант Мортон, которому еще предстояло получить звание капитана во время службы за границей, нетвердо держась на ногах, пошел к выходу из бара.

Но где же девушка? Перед мысленным взором Гранниса — Каргилла вдруг возникла картина какой-то аварии, и он мгновенно перенесся в то место. Уткнувшись в дерево, там стояла разбитая машина. Внутри была Мари Шане. Он осмотрел ее. Насколько он мог судить, она была мертва по меньшей мере уже целый час.

— Я не виноват, — громко сказал Граннис — Каргилл. — Я ее, оказывается, даже не видел. Она попала в аварию без меня.

Он был по-настоящему поражен. Этого он совершенно не ожидал, и задача его серьезно осложнялась: ему надо было обставить дело так, чтобы создать видимость того, что все произошло именно таким образом, как он сам до этого считал.

Этого нынешнего Каргилла надо убедить, что он, хотя бы частично, был виноват в смерти Мари Шане. Почему для данной цели выбрали именно эту девушку, было совершенно неясно.

Неохотно, но с чувством облегчения по поводу своей невиновности в аварии и гибели девушки, он быстро перенесся туда, где, покачиваясь, стоял лейтенант Мортон. Пьяный Каргилл не почувствовал приближения почти невидимого существа, которое навело на него трубку мощностью в миллион единиц энергии. Таким образом лейтенанту Мортону внушили, что он познакомился с Мари Шане. Когда это впечатление достаточно прочно закрепилось в его памяти и Граннис — Каргилл уже собрался перенести его к машине Мари, вдруг ему пришло в голову, что достаточно вернуться в прошлое на полтора часа назад, и он может спасти жизнь Мари Шане.

Вслух он сказал:

— Нет!

Это не было отказом, просто он отдавал себе отчет в том, что стоило только начать предотвращать несчастные случаи, и тогда ему придется делать это до конца своей жизни.

«Кроме того, — продолжал он рассуждать сам с собой, — она сама это сделала.Я не имею к этому никакого отношения». Но убедить себя ему не удавалось. Прописные истины не помогали, он не мог применить их к данному конкретному случаю. Мари Шане была живым, реальным человеком, беззащитной молодой женщиной. Какой ужас она, наверное, испытала, последний раз вскрикнув в предсмертной агонии!

Граннис — Каргилл сделал свой выбор: Мари Шане должна жить. Через несколько мгновений он уже стоял в тени у дороги, наблюдая за ее машиной, приближающейся к месту аварии.

Он заметил направление, откуда приехала ее машина, вернулся назад во времени и пространстве и таким образом проследил за ее действиями до того момента, когда она вышла из ночного клуба в сопровождении какого-то солдата. Они пьяно и шумно ссорились по какому-то поводу. Каргилл решил больше не ждать. Прежде чем девушка успела сесть в машину, он перенес ее в ее спальню.

Потом он вернулся в то время и на то место, где должна была бы произойти авария. «Я подожду здесь, пока этот момент минует». И вот настало это мгновение, когда должна была умереть Мари Шане.

В пространственно-временном континууме порвалась энергетическая «ниточка». В определенном месте та иллюзия, которая называется пространством, рухнула. В то же мгновение в этой части пространства прекратился поток энергии, и оно сразу выключилось из действующей Вселенной. В этом переставшем функционировать участке Вселенной возникло мертвое пространство, которое слабеющие потоки энергии из других областей тщетно пытались возродить к жизни. Мертвое пространство крепло и распространялось.

Грандиозный пространственно-временной континуум переживал последние секунды своего существования.

Каргилл был уже мертв. В то самое мгновение, когда произошел первый «разрыв», его тело потеряло всякую связь с пространством и стало просто копией чего-то, что продолжало думать, как Каргилл, и было Каргиллом в том смысле, в котором все тело есть клетка, а целое есть часть.

А тот, кто тридцать с лишним лет был Мортоном Каргиллом, смотрел на Вселенную и проникал в нее всеми тысячами своих перцепций.

То, что случилось сейчас, было не похоже на происходившее до сих пор. Каким-то образом прояснилось его сознание, и теперь Каргилл знал, кто он.

Как зеркало, он отражал в себе весь материальный мир, всю Вселенную, начало мира, сущность бытия Он посмотрел на многие триллионы лет назад и увидел, где он согласился принять участие в игре в создание материального мира и почему!

То вневременное существо, которое раньше было Мортоном Каргиллом, решило возобновить это соглашение, и тогда возник вопрос, нужно ли это делать, изменив правила игры или подчинившись этим правилам?

Он сделал невероятную вещь. Он создал копию всего материального мира и изменил одно за другим все правила и в самых сложных сочетаниях. Затем он сделал этот новый мир реальным и создал и его точную копию. Он ставил Мари Шане в разные ситуации и делал так, что она умирала в разное время, и каждый раз он наблюдал, как это будет сказываться на зеркальном изображении, отражавшем весь материальный мир.

Каргилл видел, что иллюзия жизни могла сохраняться только тогда, когда сама жизнь могла удержаться за что-то. Жизнь — это вещественность, материальность, а альтернативой является потеря материальности, а значит, и жизни. Все эксперименты с озером и статуей были бессмысленными, так как тогда ему этот жизненно важный факт был неизвестен.

Мари Шане должна умереть.

Но нужно предпринять попытку, чтобы она сначала вступила в контакт с реальной действительностью.

Творец Вселенной, отражающий в себе мысль, магию, иллюзию и красоту, создал небольшой участок пространства. Разорванная энергетическая связь восстановилась. Начался поток энергии. Мари Шане потрясла головой, пытаясь прояснить свое-сознание, и села в машину. Почему ей казалось, что только что она была у себя в спальне? Она завела мотор и поехала, забыв о солдате, который озадаченно смотрел вслед удаляющейся машине.

Мрачно сосредоточившись, Граннис — Каргилл ждал, когда произойдет авария. Перенеся лейтенанта Мортона к разбитой машине и посадив его на сиденье рядом с Мари Шане, он сделал снимки, которые потом, в 1954 году, потрясут капитана Каргилла Мортона.

Он ждал, пока к нему не пришла мысль: «Я разрушил барьеры, отделяющие жизнь от смерти. Теперь мне открылась вся Вселенная, теперь, когда я знаю истину».

С этим он вернулся в Город Теней. Круг замкнулся.

ЗВЕРЬ ^(роман)

Глава 1

Серо-голубой двигатель почти схоронился в зеленом склоне холма. Он пролежал там все лето 1972 года — бездушная металлическая штуковина, таящая в себе силы, не уступающие по мощи самой Жизни. Дождь омывал его весь июль, а затем и август, солнце жгло его лучами. По ночам в металле тускло отражались безразличные к его участи звезды. Движимый им корабль начал входить в верхние слои земной атмосферы, когда метеорит вспорол блок крепления. В мгновение ока с неописуемой силой двигатель изорвал в клочья остатки конструкций, нырнул в зияющее, проделанное метеоритом отверстие и устремился вниз, вниз.

В течение недель после этого он пролежал на склоне холма, с виду безжизненный, но по-своему вполне живой. В силовое поле попала грязь и спрессовалась настолько, что для того, чтобы прикинуть, с какой скоростью она вращается, потребовалась бы особая острота восприятия. Даже мальчишки, присевшие одним прекрасным днем на фланец двигателя, не обнаружили конвульсий грязи. Если бы один из них попал замурзанной рукой в этот энергетический ад, образующий силовое поле, то мускулы, кости и кровь разлетелись бы струями, как при взрыве бензина.

Но мальчишки ушли, а двигатель лежал на том же месте до вечера, когда у подножия холма появилась поисковая группа. Возможная находка была совсем недалеко. Их было двое, наверное, они уже подустали в этот поздний час; тем не менее они были тренированными наблюдателями, тщательно осматривающими склон. Но облако занавесило яркое солнце, и они прошли мимо, так ничего и не обнаружив.

Прошла неделя с небольшим, и опять на исходе дня взбирающаяся на холм лошадь вскарабкалась на выступающий двигатель. Ее седок начал спускаться на землю удивительным образом. Одной рукой он взялся за луку седла и приподнялся над лошадью. Небрежно, без напряжения он перенес левую ногу, на мгновение замер в воздухе и спрыгнул на землю. Ощущение исходящей от него силы подчеркивалось явным автоматизмом движений. Все это время его внимание было приковано к штуковине под ногами.

Его худое лицо исказилось, когда он принялся рассматривать машину. Он посмотрел по сторонам, его глаза сощурились. Потом до него дошел смысл собственных мыслей и он сардонически улыбнулся. Под конец осмотра он пожал плечами. Маловероятно, что его кто-нибудь видел. До Кресцентвилла было больше мили, а большой окруженный деревьями белый дом на расстоянии трети мили к северо-востоку казался пустым.

Он был наедине с лошадью и машиной. Спустя мгновение в сумрачном воздухе раздался его окрашенный холодной иронией голос:

— Вот и работенка для нас, Денди. Этот кусок лома позволит закупить для тебя кое-что покушать. Когда стемнеет, мы оттащим его к старьевщику. Таким образом она ничего не узнает, а мы сохраним какие-то остатки гордости.

Он замолчал. Невольно повернувшись, он бросил взгляд на похожее на сад поместье, тянувшееся почти на милю между ним и городом. Белая изгородь, очертания которой терялись в вечерних сумерках, огромной цепью охватила зеленый массив деревьев и пастбища. Местами она исчезала в кустарниках и оврагах, пропадая окончательно на севере, за величественным белым домом.

— Каким же я был идиотом, околачиваясь в Кресцентвилле и ожидая ее, — произнес мужчина вполголоса.

Он повернулся и уставился на двигатель.

— Надо бы прикинуть вес этой штуки, — пробормотал он. И добавил: — Любопытно, что же все-таки это такое.

Он забрался на вершину холма и опять спустился вниз, неся сухую ветку около четырех футов длиной и трех дюймов в диаметре. Он начал выковыривать двигатель из земли, но делал это очень неуклюже, поскольку пользовался только левой рукой. Поэтому когда он обнаружил забитое грязью отверстие в центре, то ткнул в него веткой, чтобы получить лучший рычаг.

Его вопль удивления и боли глухим эхом разнесся в вечернем воздухе.

Потому что деревяшка дернулась. Подобно закрученному нарезным стволом ружья заряду, она повернулась у него в руке, разламываясь на куски и обжигая как огонь. Его оторвало от земли, приподняло и отшвырнуло на двадцать футов вниз по склону. Стоная и покачиваясь, прижимая к телу разбитую руку, он встал на ноги.

Звук замер на его губах, как только его глаза остановились на вращающейся штуке, которая еще секунду назад была веткой мертвого дерева. Он внимательно смотрел на нее. Потом, все еще дрожа, забрался на черную лошадь. Оберегая окровавленную руку и жмурясь от боли, он послал животное вниз по склону, по направлению к ведущей к городу дороге.

Одолженные у фермера сани для перевозки камней и упряжь для Денди, веревка и полиспаст, немеющая от боли перебинтованная рука, путь сквозь темень с грохочущей на санях штуковиной — в течение трех часов Пендрейк ощущал себя персонажем кошмара.

И вот двигатель здесь, на полу его конюшни, и можно не бояться, что его кто-нибудь найдет, разве что услышит звук, исходящий от застрявшего в силовом поле куска дерева. Теперь казалось странным, как сработал его мозг. Решение тайно переправить двигатель в собственный дом было подобно выбору жизни вместо смерти, подобно быстрому подбору стодолларовой купюры, лежащей на пустынной улице. Оно пришло автоматически, без малейшего привлечения логики и выглядело таким же естественным, как жизнь.

Тусклый желтый свет фонаря падал на то, что когда-то было частным гаражом и мастерской. В одном углу, мерцая черной шкурой, переминался Денди. Он повернул голову и блестящими глазами уставился на предмет, разделивший с ним его обитель. Дверь была закрыта, в помещении стоял густой лошадиный дух. Двигатель лежал на боку около входа. Главная неприятность заключалась в том, что дерево, застрявшее в нем, не было прямым. Оно колотило по воздуху, как карикатурный пропеллер, извлекая звук исключительно за счет силы и скорости своего вращения.

Пендрейк прикинул скорость — около четырех тысяч оборотов в минуту. Он попытался постичь принцип работы машины, которая в состоянии зажать кусок дерева и вертеть им с такой мощью. Мыслей не было. Он вглядывался в смазанные движением очертания деревяшки, и его лицо хмурилось все больше и больше. Он был просто не в состоянии уяснить происходящее. И несомненно, если в мире существовало несколько механизмов, которые могли бы захватить вращающийся предмет и потянуть его, то они явно были недоступны в этой освещенной фонарем конюшне.

Он подумал: «Где-то должен быть управляющий орган, что-нибудь для отключения питания».

Но серо-голубоватая пончикообразная внешняя оболочке была гладкой как стекло. Даже выступающие с четырех концов фланцы, в которых имелись отверстия для крепящих болтов, казались выросшими из оболочки, как если бы они были выплавленными из одного куска металла. Складывалось впечатление, что оригинальный дизайн устройства отвергал все, противоречащее плавности переходов и монолитности.

Расстроенный Пендрейк обошел вокруг машины. Было похоже, что решение проблемы гораздо выше возможностей человека, располагающего оборудованием конюшни и одной покалеченной и перевязанной рукой.

Он кое-что заметил. Машина лежала на полу тяжело и солидно. Она не дергалась и не дрожала. Она не делала ни малейшего усилия начать спокойное противодействующее движение для компенсации момента безумно вращающейся деревяшки, торчащей из ее середины. Двигатель игнорировал закон равенства и противоположности по направлению действия и противодействия.

Пендрейка осенила новая мысль — он наклонился и ухватился за металлический корпус. В то же мгновение боль ножом пронзила его руку. Слезы брызнули из глаз. Но когда он наконец разрешил себе расслабиться, двигатель стоял вертикально на одном из четырех фланцев. И изогнутая деревяшка вращалась уже не вертикально, а почти параллельно полу.

Пульс жгучей боли в руке Пендрейка замедлился. Он вытер от слез глаза и приступил к следующему шагу задуманного им плана. Гвозди! Он вбил их в отверстия для болтов и загнул шляпки над металлом. Это было сделано для уверенности, что узкий в основании двигатель не опрокинется, если случайно толкнуть его корпус.

Затем последовал ящик для яблок. Положенный на бок, он оказался на полдюйма ниже центра большого отверстия, с противоположной стороны которого торчал обломок ветки. Две книги зафиксировали кусок дюймовой трубы около фута длиной. Ему было больно держать рукоятку небольшого молота в увечной руке, но удар он нанес ловко. Кусок трубы, посланный молотом, ударил по дереву внутри отверстия в двигателе и выбил его наружу.

Раздался треск, потрясший гараж. Спустя мгновение Пендрейк разглядел длинную рваную пробоину в потолке, которую проделала отскочившая от пола четырехфутовая ветка. Постепенно реверберирующий мозг Пендрейка пришел в соответствие с установившейся тишиной. Он сделал глубокий вдох. Еще столько предстояло сделать открытий — перед ним лежал доступный для исследования мир новой машины. Одно он понял четко: он победил двигатель.

В полночь он все еще не спал. Все время вставал, откладывал журнал в сторону и отправлялся в темную кухню коттеджа, чтобы в очередной раз посмотреть на еще более темный гараж. Но ничто не нарушало спокойствия ночи. Мародеры не нападали на мирный город. Издалека иногда доносился звук проезжающего автомобиля.

Он начал осознавать возможность психологической опасности, когда в двадцатый раз обнаружил себя на кухне прижавшимся лицом к холодному оконному стеклу. Пендрейк выругался вслух и вернулся в гостиную. Что, собственно, он пытается сделать? Он не может даже надеяться на то, чтобы сохранить у себя такой двигатель. Он должен стать новым изобретением, радикальным послевоенным открытием, попавшим на тот склон по чистой случайности и оказавшимся у глупого идиота, который не читает газет, не слушает радио и не знает, что происходит вокруг.

Где-то в доме, вспомнил он, должна быть «Нью-Йорк тайме», которую он купил не так давно. Он обнаружил газету на журнальном столике среди других старых и нечитанных газет и журналов, которые он время от времени покупал. Газета была датирована 7-м июня 1971 года, а сегодня было 16 августа. Не такой уж большой срок.

Только вот год был не 1971-й, а 1972-й.

С криком Пендрейк вскочил на ноги, но потом медленно опустился обратно в кресло. В его воображении возникла смешная картина, событийный калейдоскоп существования человека, настолько оторванного от бега времени, что четырнадцать месяцев прошли мимо него, как четырнадцать дней. «Обленившийся, жалкий пес!» — подумал Пендрейк, использующий потерянную руку и непрощающую его женщину как повод для наплевательского отношения к жизни… С этим покончено. Совсем. Он начнет все заново…

Он понял, что держит в руке газету. И злость его стала проходить по мере того, как со все возрастающим возбуждением он принялся просматривать заголовки статей:

ПРЕЗИДЕНТ ОБРАЩАЕТСЯ К НАЦИИ С ПРОСЬБОЙ ПОДДЕРЖАТЬ НОВУЮ ПОПЫТКУ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОХОД В ТРИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ, УТВЕРЖДАЕТ ДЖЕФФЕРСОН ДЕЙЛС.

6.350.00 CЕМЕЙНЫХ РЕАКТИВНЫХ ТРЕЙЛЕРОВ ПРОДАНО ЗА ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ 1971 ГОДА.

Пендрейк в этот момент понял, что, хотя он и забился подальше от мира в свой маленький коттедж, жизнь продолжает динамично развиваться. И в один прекрасный момент, не так давно, на гребень накатывающего вала воли, амбиций и созидательного гения вынесло выдающееся изобретение. Завтра же он попытается заложить этот коттедж. Это предоставит в его распоряжение немного наличных денег и навсегда уничтожит его рабскую зависимость от этого места жительства. Денди он отошлет Элеоноре таким же образом, каким она прислала его три года назад, — без единого сопутствующего слова. Зеленое пастбище поместья покажется раем животному, которое слишком долго голодало на пенсию бывшего пилота.

С этой мыслью он, должно быть, и уснул. Потому что в три часа утра проснулся, вспотевший от ужаса. Он бросился в ночь и распахнул дверь гаража-конюшни, прежде чем до него дошло, что ему приснился кошмар. Двигатель никуда не исчез, из его силового поля по-прежнему торчал кусок трубы… Вращающийся металл отливал в луче фонаря коричневым сиянием, мало чем напоминая ржавую штампованную деталь, которую Пендрейк раскопал в своем подвале.

Внезапно он обнаружил, что труба вращается значительно медленнее куска дерева, раза в четыре медленнее — не быстрее чем четырнадцать или пятнадцать сотен оборотов в минуту. Очевидно, скорость вращения зависела от типа материала, его атомного веса, плотности или еще чего-нибудь.

Испытывая неясное беспокойство, понимая, что его не должны видеть в это время вне дома, Пендрейк захлопнул дверь и вернулся в коттедж. Он совершенно не злился на себя за момент безумия, погнавший его в ночь. Чем больше он узнавал о машине, тем сильнее становилось его волнение.

Непросто будет отдать двигатель его законному владельцу.

Глава 2

На следующий день Пендрейк первым делом отправился в редакцию местной газеты. В сорока выпусках еженедельника «Кресцентвилл клэрион» он не обнаружил ничего нового. Он прочитал две первые страницы каждого номера, не пропустив ни одного заголовка. Но там не сообщалось ни о авиакатастрофе, ни об изобретении нового типа двигателя. В конце концов, уже в приподнятом настроении, он вышел под горячие лучи августовского солнца. Невероятно. Тем не менее если так пойдет и дальше, то двигатель останется у него.

От газетчиков он направился прямо в местное отделение национального банка. Служащий, ведающий ссудами, робко улыбнулся, когда Пендрейк сообщил ему о своем намерении, и предложил переговорить с управляющим банка. Управляющий предложил ему:

— Мистер Пендрейк, вам вовсе необязательно закладывать ваш коттедж. На вашем счету имеется внушительная сумма. — Он представился Родериком Клеем и продолжил: — Как вам известно, когда вы в составе военно-воздушных сил отправились в Китай, вы отписали все свое имущество вашей жене, за исключением коттеджа, в котором сейчас проживаете. Насколько я понимаю, это упущение было чистой случайностью.

Не решаясь заговорить, Пендрейк кивнул. Он уже знал, что последует дальше, и слова управляющего просто подтвердили его догадку. Тот произнес:

— В конце войны, через несколько месяцев после того, как вы с женой стали жить раздельно, она тайно перераспределила в вашу пользу всю собственность, включая боны, акции, наличность, землевладения, в том числе и поместье «Пендрейк». При этом было указано не ставить вас в известность о происшедшем до момента, когда вы тем или иным способом означите потребность в деньгах. Также было оговорено предоставление ей минимального месячного содержания на собственные нужды и на уход за домом. Смею утверждать, — управляющий излучал вежливость и самодовольство, полностью удовлетворенный ходом разговора, который он, должно быть, спланировал в праздные моменты службы, пробираемый дрожью предвкушения, — ваши дела процветали вместе с делами нации. На настоящий момент вы располагаете акциями, бонами и наличностью — всего на сумму около одного миллиона двухсот девяносто четырех тысяч долларов. Если желаете, один из клерков подготовит для подписи чек. На какую сумму?

Снаружи стало еще теплее. Пендрейк шел назад к коттеджу и размышлял: он должен был ожидать, что Элеонора выкинет нечто подобное. Ох уж эти напряженные, ушедшие во внутренний мир, непрощающие женщины — как она сидела в тот день, когда он пришел, холодная и отчужденная, спрятавшаяся в скорлупу сдержанности. Сидела и знала, что полностью теперь зависит от его прихоти во всех финансовых вопросах. Нужно будет еще разобраться, что все это означает, в точности спланировать подход, слова и действия. Тем временем его ждал двигатель.

Он был на том же месте, где Пендрейк его оставил. Он бросил на него беглый взгляд и закрыл дверь. По дороге к кухонной двери он похлопал Денди по спине, когда тот выбежал к нему с лужайки позади дома. В коттедже он поискал и нашел адрес патентной фирмы в Вашингтоне. Он был в Китае с сыном представителя фирмы. Вскоре он написал неуклюжее письмо. Направляясь на почту, чтобы его отправить, Пендрейк заглянул в единственный в городе магазин инструментов и заказал похожее на колесо зажимное приспособление, кольцевая часть которого должна была обладать возможностью вращаться вместе с тем, что в ней будет зажато.

Ответ на его письмо пришел через два дня, еще до того, как был изготовлен зажим. В письме было следующее:

Дорогой мистер Пендрейк!

В соответствии с Вашим запросом мы выделили всех незадействованных служащих отдела исследований на решение Вашей проблемы. Были проверены все патентные документы в области изобретения двигателей за последние три года. Помимо этого я лично имел беседу с ответственным директором соответствующего отдела патентного бюро. Опираясь на результаты проделанной работы, я с определенностью утверждаю, что в послевоенное время ни в одной из областей техники не было зарегистрировано появление радикальных изобретений в области двигателей, если не считать разновидностей реактивных.

В соответствии с Вашим запросом мы прилагаем копии девяноста семи последних изобретений в области двигателей, которые были отобраны нашими сотрудниками среди тысяч патентов.

Счет за наши услуги будет выслан Вам отдельно. Благодарим за высланный Вами авансом чек на двести долларов.

Искренне Ваш, Н. В. Хоскинс.

P.S. Я считал тебя мертвым. Клянусь, после моего спасения я видел твое имя в списке погибших и оплакиваю тебя с тех пор. В ближайшее время пришлю тебе подробное письмо. На моих плечах покоится мир патентов, не в физическом смысле, конечно, — на это был бы способен только сам великий Джим Пендрейк. Я играю роль атланта мысли, и, поверь, мне досталась моя доля косых взглядов, когда я рылся в интересующих тебя материалах. Чем и объясняется крупный счет. Пока.

Нед.

У Пендрейка стоял ком в горле, когда он читал и перечитывал письмо. Ему стало больно при мысли, что он обрубил все нити, связующие его с друзьями. Слова «великий Джим Пендрейк» заставили его невольно бросить взгляд на пустой правый рукав свитера.

Он мрачно улыбнулся. Прошло несколько минут, прежде чем его мысли опять вернулись к двигателю. Он подумал: «Я закажу автомобильные шасси, самолет без мотора и стержень, сделанный из разных металлов, — сначала придется провести кое-какие тесты».

Пендрейк замер, его глаза расширились при мысли об открывающихся возможностях. Жизнь вновь распахнулась перед ним. И все-таки ему было странно сознавать, что двигатель по-прежнему принадлежит ему.

Прошло два дня, и он отправился за зажимом. Расправляя брезент, чтобы завернуть в него устройство, Пендрейк услышал посторонний звук, а потом голос молодого мужчины произнес:

— Что это?

Стоял поздний вечер, нанятый им грузовик казался почти бесформенным в наступающей темноте. Неподалеку неясно прорисовывались очертания магазина инструментов — унылого неокрашенного строения. Сквозь грязные окна пробивался тусклый свет. Служащие магазина, загрузившие зажим в его грузовик, скрылись внутри, их хриплые «спокойной ночи» продолжали звучать у него в ушах. Пендрейк был наедине с тем, кто задавал лишние вопросы.

Точным и быстрым движением он прикрыл зажим куском брезента и повернулся, чтобы взглянуть на обратившегося к нему человека. В тени стоял высокий и с виду сильный мужчина. Свет от ближайшего уличного фонаря выхватывал из темноты только изгиб его высоких скул, рассмотреть же черты лица не было никакой возможности.

Именно преднамеренность в поведении незнакомца вызвала у Пендрейка холодную дрожь. Это было не любопытство бездельника, а настойчивая устремленность, подчиненная определенной цели Пендрейк сделал усилие и взял себя в руки

— Какое вам дело? — резко ответил он.

Он забрался в кабину. Двигатель заурчал. Пендрейк неуклюже проманипулировал предназначенным для правой руки рычагом переключения скоростей, и грузовик тронулся с места.

В зеркале заднего вида он все еще мог видеть высокую сильную фигуру, наполовину спрятанную в тени магазина. Незнакомец медленно пошел в том же направлении, в котором ехал Пендрейк. Секундой позже Пендрейк свернул за угол и покатил вниз по боковой улочке. Он подумал: «Доберусь кружным путем до коттеджа, потом быстро верну грузовик хозяину, потом…»

Что-то мокрое сползло по его щеке. Он отнял руку от рулевого колеса и дотронулся до лица. Оно было покрыто потом. Он заставил себя расслабиться и подумал: «Что я схожу с ума? Не думаю же я в самом деле, что кто-то тайно разыскивает двигатель?»

Его расшатанные нервы успокаивались медленно. В конце концов, о нелепости его подозрений говорило уже то, что такой вот разыскивающий тип оказался рядом с единственным в маленьком городке магазином по продаже инструментов в тот самый момент, когда там объявился Джим Пендрейк. Слишком уж это было похоже на старую мелодраму, в которой злодеи ходят по пятам за ничего не подозревающим главным героем. Чушь! Тем не менее этот эпизод подчеркнул важный аспект его обладания двигателем Где-то этот двигатель был сделан, и у него был владелец.

Он должен всегда помнить об этом.

Когда Пендрейк наконец вошел в гараж-конюшню и включил установленное утром освещение, темнота ночи стала непроглядной. Двухсотваттная лампа светила, как солнце, маленькое помещение при таком освещении почему-то казалось еще более странным, чем при свете фонаря.

Двигатель стоял на том самом месте, где он пригвоздил его в первую ночь. Он был похож на надутую шину для небольшого широкого колеса, на огромный сладкий серо-голубой пончик. Если забыть про фланцы и размеры, то сходство с пончиком было просто разительным. Его стенки выгибались наружу от центрального отверстия, само отверстие было чуть-чуть меньше, чем у пончика такого размера. Но на этом все сходство заканчивалось. Это отверстие было самой непостижимой вещью, встретившейся ему в жизни.

Оно имело около шести дюймов в диаметре. Его внутренние стенки были гладкими, просвечивающими и явно неметаллическими; в его геометрическом центре плавал ровный обрубок трубы. Фактически труба висела в воздухе, удерживаемая в этом положении силой, которая не имела видимого источника.

Пендрейк сделал глубокий вдох, взял молот и осторожно прижал его к выступающему концу трубы. Молот завибрировал в руке, но он угрюмо превозмог пульсирующие иглы боли и надавил. Неподдающаяся труба продолжала вращаться. Молот задрожал сильнее. Лицо Пендрейка исказила гримаса боли, и он оторвал инструмент.

Подождав, пока перестанет ныть рука, он нанес резкий удар по торчащему концу трубы. Та ушла в глубь отверстия, выступив на девять дюймов с противоположной стороны. Это напоминало перекатывание шара. Аккуратно прицелившись, Пендрейк стукнул по трубе с другого конца. Она скользнула обратно с такой легкостью, что целых одиннадцать дюймов выплыло наружу и только один дюйм остался в силовом поле. Она продолжала вращаться, словно ось паровой турбины, не издавая при этом ни малейшего звука, ни намека на шипение.

Пендрейк сжал губы и присел на пятки. Двигатель не был идеальным. Легкость, с которой труба, а до нее деревяшка перемещались внутрь и наружу, говорила о том, что ему потребуется привод или что-нибудь вроде этого. Нечто, что будет устойчиво к высоким скоростям и большим нагрузкам. Его намерения определились. Он встал, подтащил к двигателю устройство, изготовленное для него в магазине по торговле инструментами. Несколько минут ушло на то, чтобы зажимное колесо оказалось на необходимой высоте. Но Пендрейк был терпелив.

Наконец удалось привести в действие рычаг управления. Завороженный, он наблюдал, как сошлись вместе две половинки колеса, сомкнулись на дюймовой трубе и начали вращаться. Пендрейка заполнило ощущение радости. За последние три года он не испытывал удовольствия, даже отдаленно похожего на это. Пендрейк осторожно потянул зажимной механизм, пытаясь подтащить его по полу к себе. Тот не сдвинулся ни на дюйм. Пендрейк нахмурился. У него было ощущение, что машина слишком тяжела для того, чтобы реагировать на легкое подталкивание. Здесь требовалась вся мускульная сила, которой он располагал. Он взялся поудобнее и потянул.

Впоследствии он вспомнил, как бросился к двери от греха подальше. Перед его глазами стояли гвозди, выползшие из пола в тот момент, когда двигатель начал опрокидываться на него. В следующее мгновение двигатель замер в воздухе и совершенно непонятным образом слегка поднялся над полом. Секунду он медленно вращался, как пропеллер, а потом обрушился на зажимной механизм.

Деревянные доски пола разломились с оглушающим треском. Под ними был бетон — первоначальный пол гаража, который начал со скрежетом разлетаться в стороны по мере того, как в него со скоростью четырнадцать сотен оборотов в минуту стало вгрызаться зажимное устройство. На какое-то мгновение для ошеломленного Пендрейка окружающей средой стала воющая смесь пыли и мечущихся обломков металла и бетона.

Подобно ночи, сменяющей день битвы, на сцену вползла напряженная неестественная тишина. На дрожащем боку Денди проступила кровь — что-то его зацепило. Пендрейк стоял, успокаивая лошадь, и прикидывал масштабы разрушения. Он взглянул на движок — тот лежал на боку, явно незатронутый своим собственным бешенством, — блестящая, серо-голубая махина, залитая светом чудом уцелевшей лампы.

Полчаса ушло на поиски обломков того, что было зажимным устройством. Он собрал все детали и отнес их в дом. Первый эксперимент с машиной закончился. Успешно, решил он.

Джим Пендрейк сидел в темноте кухни и смотрел. Бежали минуты. Снаружи по-прежнему не было никакого движения. Пендрейк тяжело вздохнул. Похоже, никому не было дела до катаклизма в гараже. Если кто-нибудь что-нибудь и заметил, то не спешил проявлять любопытство. Двигатель все еще был в безопасности.

Отпускающее его напряжение усилило ощущение одиночества. Внезапно само спокойствие тишины показалось ему раздражающим. У него вдруг появилось четкое убеждение, что грядущая победа над двигателем не доставит особого удовольствия человеку, отрезанному от мира по причине меланхоличности собственного характера. В голову вползла мысль: «Я должен увидеться с ней».

Нет, это не сработает. Элеонора получила эмоциональный момент в нужном направлении. Из затеи увидеться с ней не выйдет ничего хорошего. Впрочем, существует другой вариант.

Пендрейк надел шляпу и вышел в ночь. В угловой аптеке он направился прямо к кабинке телефона. Когда на том конце подняли трубку, он спросил:

— Миссис Пендрейк дома?

— Да, да. — Незнакомый женский голос означал, что среди прислуги большого дома появился по меньшей мере один новый человек. — Одну минутку, да.

Через несколько секунд в трубке прозвучало глубокое контральто Элеоноры:

— Миссис Пендрейк у телефона.

— Элеонора, это Джим.

— Да?

Пендрейк грустно улыбнулся, уловив в легком изменении тона внезапно появившийся налет обороны.

— Элеонора, я хочу вернуться, — произнес он тихо.

Тишина, и потом…

Клац!

Оказавшись опять в темноте, Пендрейк посмотрел на усеянные звездами небеса. Небо было темным и слегка голубоватым. Вселенная западного полушария окунулась в ночь. Кресцентвилл разделял со всем восточным побережьем тень огромной материнской планеты. Он подумал: «Может, это и было ошибкой, зато теперь она знает». Ее мысли о нем должны были пребывать в состоянии покоя. Теперь они завертятся по новой.

Он зашагал по аллее к коттеджу. Дойдя до двора, он подавил в себе желание забраться на дерево, с которого хорошо просматривался большой белый дом. Пендрейк растянулся на холодной траве лужайки позади здания, посмотрел на гараж и с дрожью подумал: «Двигатель, вращающий все, что попадет в его силовое поле. Если же какая-нибудь вещь оказывает этому полю сопротивление, то она уничтожается с легкостью и беспредельной мощью. Двигатель, в который можно втолкнуть ось, но из которого ее невозможно вытянуть. Это означает, что винт самолета придется насадить на стержень, сплавленный из упорядоченных металлов, то есть располагающихся в соответствии с атомным весом и плотностью».

Кто-то стучался в парадную дверь коттеджа. Пендрейк мгновенно насторожился и вскочил на ноги. Но это был всего лишь мальчишка с телеграммой следующего содержания:

МОДЕЛЬ ПУМА С КАБИНОЙ БУДЕТ ЗАВТРА ДОСТАВЛЕНА В АЭРОПОРТ ДОРМАНТАУН ТЧК

В СООТВЕТСТВИИ С ТРЕБОВАНИЯМИ УСТАНОВЛЕНЫ СПЕЦИАЛЬНЫЕ КРЕПЛЕНИЯ ДВИГАТЕЛЯ И ОРГАНЫ УПРАВЛЕНИЯ ТЧК

КОНСТРУКЦИЯ СОБРАНА С ПРИМЕНЕНИЕМ МАГНИЕВЫХ СПЛАВОВ И АЭРОГЕЛЬНОГО ПЛАСТИКА ТЧК

АТЛАНТИЧЕСКАЯ КОРПОРАЦИЯ ЛЕТАТЕЛЬНЫХ АППАРАТОВ

На следующий день Пендрейк отправился получать доставленное. Он арендовал ангар в дальнем углу лётного поля, в котором сопровождавшие большой трайлер рабочие сгрузили самолет. Когда все ушли, он запер и закрыл на засовы все двери. На рассвете следующего дня Пендрейк привез двигатель и приступил к решению трудоемкой задачи по его установке, используя специально припасенное для этой цели оборудование. Это оказалось непростым делом для однорукого, но он был настойчив и добился успеха. Эту ночь он провел в ангаре и был на ногах с первыми проблесками солнца. Ранее он привез с собой все необходимое для завтрака и сейчас вскипятил кофе и на скорую руку поел. Затем он открыл дверь и вытолкал самолет наружу.

Он проделал простой контрольный полет, не поднимаясь выше пяти тысяч футов и не разгоняясь более ста семидесяти пяти миль в час. Пендрейка постоянно беспокоило полное отсутствие рева двигателя, он приземлился с ощущением дискомфорта и мыслью, что его кто-нибудь мог заметить. Он прекрасно понимал, что если даже этого еще не произошло, то рано или поздно бесшумные полеты его самолета привлекут внимание окружающих. И что с каждым прошедшим днем, с каждым часом его душевное состояние будет становиться все хуже и хуже. Кто-то же располагал правами на этот двигатель. И кроме того, хотел им обладать. Он должен решить, раз и навсегда, объявлять о своей находке или нет. Пришло время для принятия решения.

Пендрейк нахмурился — направляясь вдоль границы света и тени, к нему приближались четверо. Двое тащили большой ящик с инструментами, еще один тянул за собой небольшую тележку с какими-то материалами. Группа остановилась в пятидесяти футах от самолета Пендрейка. Затем один из них приблизился, роясь в кармане, и постучал в дверь кабины.

— Можно задать вам вопрос? — заорал он.

Пендрейк застыл в нерешительности и тихо выругался. Его заверяли, что в этой части лётного поля никто, кроме него, не арендовал ангары, что эллинги поблизости пустовали и предназначались для использования в будущем.

Охваченный беспокойством, он привел в действие рычаг, открывающий дверь. «В чем…» — начал было он и поперхнулся. Пендрейк уставился на револьвер, тускло поблескивающий в уверенной руке, потом перевел взгляд на лицо, которое, как он внезапно осознал, было скрыто под маской.

«Выбирайся оттуда», — услышал он.

Когда Пендрейк спрыгнул на землю, незнакомец осторожно отступил на два шага назад, а его товарищи подбежали к самолету, прихватив с собой ящик и тележку. Они погрузили все в кабину и забрались туда сами. Человек с револьвером, прежде чем последовать за ними, достал из нагрудного кармана пальто пакет и бросил его под ноги Пендрейку.

— Это тебе за самолет. И запомни: ты только выставишь себя на посмешище, если не забудешь про всю эту историю. Этот двигатель находится в стадии экспериментальной разработки. Прежде чем его запатентовать, мы хотим исследовать все его возможности. И нам не нужны разные побочные патенты, усовершенствования и тому подобные штучки, укладывающиеся в схему нашего изобретения. Это всё.

Самолет начал разбег. Он быстро поднялся в воздух, превратился в точку и растворился в голубоватой дымке западного горизонта. В голове Пендрейка прорезалась наконец мысль: «Мне так и не пришлось принимать решение». Чувство потери усилилось. Как и ощущение полной беспомощности. Какое-то время он наблюдал за взлетающими и садящимися на северную полосу самолетами; минуты текли, а у него так и не сформировалось ни плана, ни цели.

Он может отправиться домой. Он представил себя пробирающимся в коттедж подобно побитой собаке и ждущие его длинные-предлинные дни. Однако пришедшая в голову мысль заставила его приподнять бровь — он может пойти в полицию. Он вспомнил о пакете, брошенном к его ногам, нагнулся, поднял его с бетона, вскрыл и пересчитал зеленые купюры. Закончив это занятие, Пендрейк криво усмехнулся: на сотню долларов больше, чем он уплатил за «пуму».

Но сделка была совершена под принуждением, а следовательно, была незаконной. Внезапно решившись, Пендрейк запустил двигатель одолженного грузовика и направился в отделение полиции штата в Дормантауне. По мере того как сержант записывал его показания, сомнения нахлынули на Пендрейка с новой силой.

— Так вы утверждаете, что нашли двигатель? — Полицейский в конце концов добрался и до этого эпизода.

— Да.

— Вы заявили об этом в отделение полиции штата в Кресцентвилле?

Пендрейк смутился. Было невозможно объяснить принятое им инстинктивно решение утаить факт обладания двигателем без самого двигателя, без главного доказательства всей необычности его находки. Наконец он произнес:

— Сначала мне показалось, что это просто кусок металлического лома. Когда я понял, что ошибся, то быстро выяснил, что никто не заявлял о подобной пропаже. Тогда я решил придерживаться политики: кто нашел, тот и обладатель.

— Но теперь он возвратился к своему законному владельцу?

— Пожалуй, да, — согласился Пендрейк. — Но это применение оружия, эта секретность, сам способ, которым они заставили продать самолет, убедили меня, что я должен сообщить о происшедшем.

Полицейский сделал пометку в журнале и спросил:

— Вы можете сообщить мне заводской номер этого двигателя?

Пендрейк застонал. Он вышел под яркое дневное солнце с ощущением, будто только что сделал холостой выстрел в темноту непроницаемой ночи.

Глава 3

Он прибыл в Вашингтон утренним рейсом из Дормантауна и сразу отправился в офис «Хоскинс, Кендлон, Бейкер и Хоскинс, юристы-патентоведы». Через минуту после того, как он представился, в приемную вприпрыжку вбежал стройный, с шиком одетый молодой мужчина. Не обращая никакого внимания на ошарашенный вид младшего клерка, он прокричал пронзительным голосом:

— Стальной мужик из военно-воздушных сил! Джим, да я…

Он остановился. Его голубые глаза расширились. Он изменился в лице и ошалело уставился на пустой рукав Пендрейка. Потом, не говоря ни слова, потащил Пендрейка в личный офис.

— Человек, который в спешке отрывал дверные ручки, который сокрушал все, что держал в руках, стоило ему немного разволноваться… — Он встряхнулся и с усилием сбросил нашедшее на него настроение. — Как Элеонора, Джим?

Пендрейк знал, что начало будет трудным. Коротко, насколько это было возможно, он пояснил:

— Тебе известно, какой она была. Раньше она работала в исследовательском отделе компании «Энциклопедия Хилларда» и вела жизнь «не от мира сего», из которой я ее вытянул, а потом… — Он сделал паузу, пожал плечами и продолжил: — Потом она каким-то образом узнала о других женщинах. Я не знаю, кто ей рассказал. Она показала мне письмо и спросила, правда ли то, что там написано.

Хоскинс с пониманием произнес:

— Мы находились в Китае три года. Пока я был там, у меня сменилось с десяток женщин; должен отметить, две из них были очень хорошенькими. Я взял бы в жены одну из них, если бы уже не был женат. Что было в письме и кто его отправил?

— Я не читал его, — сказал Пендрейк. — Я не могу понять, почему сходил с ума от Элеоноры. Наверно, она напоминала мне мою мать, или что-то вроде этого. Она обладала качествами, которые делали остальных женщин неприметными. Ну да хватит об этом.

Не тратя времени на предисловие, он пустился в подробное описание двигателя. Когда его история подошла к концу, Хоскинс мерил шагами пол офиса.

— Тайная группа с новым, изумительным изобретением двигателя. Джим, за этим кроется что-то большее. У меня прекрасные связи с военно-воздушными силами, я знаком с комиссаром Блейклом. Нельзя терять ни секунды. У тебя много денег?

Вопрос поставил Пендрейка в тупик.

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под словом «много».

— Я имею в виду, что мы не можем тратить время на волокиту. Ты в состоянии выложить пять тысяч долларов за аппарат для съемки электронных изображений? Ты знаешь, что я имею в виду, — его изобрели в самом конце войны с Китаем. Быть может, ты его окупишь, а может быть, и нет. Важно, чтобы ты как можно скорее отправился на склон, где лежал двигатель, и сфотографировал сохраненное электронами почвы изображение. Нам необходима фотография, чтобы убедить циника, который приобретает все большее влияние в этом городе и даст нам от ворот поворот, если не увидит своими глазами, о чем идет речь.

Энергия и интерес, проявленные этим человеком, были заразительными. Пендрейк встряхнулся.

— Я отправляюсь немедленно. Где я могу приобрести такую камеру?

— В городе есть фирма, снабжающая ими различные правительственные учреждения, а также научные институты, которые используют их в археологических и геологических исследованиях. Пойми, Джим, я с ненавистью думаю о том, что мне приходится так с тобой поступить. Мне бы хотелось, чтобы ты побывал у меня дома, познакомился с женой, но потеря времени играет чрезвычайно существенную роль для таких съемок. Почва открыта дневному свету, и с каждым днем изображение теряет первоначальную четкость.

— Ничего, мы еще свидимся, — сказал Пендрейк и направился к выходу.

Отпечатки получилисьпревосходными, изображение двигателя не вызывало ни малейших сомнений. Пендрейк сидел в гостиной и любовался глянцевым результатом своих усилий, когда постучался посыльный из офиса телефонной компании.

— Вас вызывают на переговорный пункт, — сообщил он, — междугородный звонок из Нью-Йорка. Абонент ждет, вы будете разговаривать?

«Хоскинс», — подумал Пендрейк, хотя не мог представить, что тому могло понадобиться в Нью-Йорке. Первые же звуки странного голоса в трубке заставили его вздрогнуть.

— Мистер Пендрейк, — сказал голос, — у нас есть все основания полагать, что вы по-прежнему привязаны к вашей жене. Будет очень неприятно, если в результате вашего вмешательства в дела, которые вас не касаются, с ней что-нибудь произойдет. Будьте осмотрительней.

В трубке раздался щелчок. Короткий резкий звук продолжал реверберировать у него в мозгу, когда несколькими минутами позже он, ничего не видя перед собой, шел по аллее. Единственное, что Пендрейк сознавал совершенно четко, — расследование закрыто.

Дни тянулись. В который раз Пендрейк думал о том, что именно двигатель вывел его из длительного оцепенения. И что он бросился на поиски с таким рвением. именно потому, что каким-то десятым чувством понял, что, кроме двигателя, у него в жизни не осталось ничего. Теперь было еще хуже. Он попытался вернуться к прежнему прозябанию. И не смог. Почти бездумные поездки верхом на Денди, которые когда-то продолжались с рассвета до заката, закончились на второй день в десять утра и больше не возобновлялись. Не то чтобы он больше не хотел ездить верхом. Просто жизнь оказалась чем-то большим, чем идеал бездельника. Трехлетняя спячка закончилась. На пятый день от Хоскинса пришла телеграмма:

В ЧЕМ ДЕЛО ВПР Я ЖДУ ТВОЕГО ОТВЕТА ТЧК

НЕД

С тяжелым чувством Пендрейк разорвал телеграмму в клочья. Он решил послать ответ, но все еще раздумывал над его формулировкой, когда двумя днями позже пришло письмо.

«…Не могу понять твое молчание. Я заинтересовал комиссара Блейкла, и мне уже начали названивать ребята из технической службы. Еще неделя, и я буду выглядеть круглым идиотом. Ты же приобрел камеру — я навел справки в магазине. Ты должен был сделать снимки, ради всего святого, дай мне знать…»

На что Пендрейк ответил:

«Я выхожу из игры. Мне очень жаль, что я втянул тебя в эту историю, но возникшие обстоятельства полностью меняют мои взгляды на существо дела. Извини, я не могу раскрыть, в чем они заключаются».

«Не могу раскрыть, в чем они заключаются» могло быть и правдой, но высказываться таким образом было неблагоразумно. Эти офицеры из действующих ВВС (в свое время он был таким же) до сих пор не усвоили факт, что мирное время коренным образом отличается от войны. Угроза Элеоноре их обеспокоит; ее увечье или смерть будут зафиксированы в списке потерь такого мизерного масштаба, что его даже рассматривать никто не будет. Конечно же, будут приняты все меры предосторожности. Пошли они все к чертям собачьим.

На третий день после отправки письма Пендрейк увидел в окно, что к коттеджу подкатило такси, из которого выбрались Хоскинс и незнакомый бородатый гигант. Пендрейк впустил их внутрь, спокойно перенес представление великому Блейклу и холодно выслушал град вопросов своего друга. Уже через десять минут Хоскинс раскалился добела.

— Ничего не понимаю, — бушевал он. — Ты сделал снимки, не так ли?

Ответа не последовало.

— Они получились?

Молчание.

— Что ты узнал такого, что изменило твои планы? Ты получил дополнительную информацию о том, кто стоит за этой историей?

Пендрейк с болью подумал, что ему надо было откровенно соврать в своем письме, а не делать глупые компромиссные заявления. То, что он сообщил, только возбудило любопытство и послужило причиной напористости этого допроса.

— Давайте я с ним поговорю, Хоскинс.

Пендрейк испытал заметное облегчение после слов комиссара Блейкла. С незнакомым человеком будет легче справиться. Он заметил, как Хоскинс пожал плечами, нервно закурил сигарету и сел на диван.

Великан начал сухим и решительным тоном:

— Мне думается, мы имеем дело с чисто психологическим случаем. Пендрейк, вы помните историю парня, который году в пятьдесят шестом, или что-то около этого, заявил, что изобрел двигатель, который использует энергию окружающего воздуха? Репортеры, проверившие его автомобиль, обнаружили тщательно спрятанную батарею. А потом… — продолжал он холодным, резким голосом, — вспомните о женщине, которая два года назад сообщила, что видела в озере Онтарио русскую подводную лодку. По мере роста масштабов расследований, проводимых военно-морскими силами, ее история становилась все круче и круче. В конце концов она призналась, что выдумала все это для того, чтобы освежить интерес друзей к своей персоне, а когда началась шумиха, у нее не хватило мужества сказать правду. Так вот, все говорит о том, что вы значительно умнее их обоих.

Оскорбление вызвало кривую улыбку на лице Пендрейка. Он стоял, смотрел в пол и почти безучастно выслушивал обрушивающиеся на него словесные нападки. Он ощущал себя так далеко от рокочущего голоса, что был ошеломлен, когда две большие руки схватили его за лацканы пиджака, в лицо воинственно уткнулась красивая бородатая физиономия и оглушающий голос проревел:

— Это правда, не так ли?

Пендрейку казалось, что он вполне спокоен. Он не испытывал ни намека на ярость, когда нетерпеливым движением руки разорвал двойной захват комиссара, крутанул его, ухватился за воротник его пальто и вынес его, брыкающегося и орущего в изумлении, в коридор и затем на веранду. Еще мгновение — и Блейкл был вышвырнут вниз на лужайку. Он вскочил на ноги и разразился матом. Но Пендрейк уже отвернулся от него. В дверях он столкнулся с Хоскинсом, который произнес ровным голосом:

— Должен напомнить тебе кое о чем… — Он произнес речитативом слова присяги на верность Соединенным Штатам. И он так и не узнал о своей победе, потому что спустился по лестнице вниз и больше ни разу не оглянулся. Ожидавшее их такси скрылось из виду прежде, чем до Пендрейка дошло, что последние произнесенные слова полностью противоречат его собственным целям.

Этой же ночью он написал письмо Элеоноре. На следующий день он в указанный час отправился вслед за письмом. Дверь большого дома открыла полная негритянка, и у Пендрейка промелькнула мысль, что сейчас ему скажут, что Элеоноры нет дома. Вопреки предчувствию, его провели по знакомым залам в сорокафутовую гостиную. Венецианские шторы на окнах были закрыты, и Пендрейк не сразу рассмотрел в тусклом свете стройную фигуру поднявшейся навстречу молодой женщины.

В полумраке прозвучал ее голос, глубокий, знакомый и вопрошающий:

— Твое письмо многое оставило необъясненным. Впрочем, я все равно хотела с тобой увидеться. Не придавай этому особого значения. Так какая опасность мне угрожает?

Он мог видеть ее теперь более отчетливо. И какое-то мгновение он стоял и пожирал ее глазами — ее стройное тело, каждый изгиб ее лица и обрамляющих его темных волос. Пендрейк заметил, что она вспыхнула под его изучающим взглядом, и быстро перешел к разъяснениям.

— Я намеревался, — сказал он, — полностью оставить это дело. Но в тот самый момент, когда я вышвырнул Блейкла и думал, что поставил на этом точку, Хоскинс напомнил мне о присяге, которую я принес моей стране, начиная службу в ВВС.

— Ого!

— Для твоей же безопасности, — продолжил он более решительно, — ты должна на какое-то время уехать из Кресцентвилла и затеряться в безграничном Нью-Йорке, пока это дело не будет раскручено до конца.

— Так, так. — Взгляд ее темных глаз ни о чем не говорил. Она выглядела какой-то напряженной, присев в кресло, как если бы ей стало нехорошо. Наконец она сказала: — Голоса тех двух, с которыми ты разговаривал, — того, что был с пистолетом, и того, который говорил по телефону, — какими они были?

Пендрейк задумался.

— Один голос принадлежал молодому человеку, второй — мужчине средних лет.

— Нет, я не это имела в виду. Выговор, степень владения языком, уровень образованности.

— Хм! — Пендрейк уставился на нее, потом медленно произнес: — Я не задумывался над этим. Мне кажется, очень хорошо образованны.

— Англичане?

— Нет. Американцы.

— Это то, что я имела в виду. Примесь иностранного, вспомни?

— Ни малейшей.

Они оба, почувствовал Пендрейк, стали вести себя естественнее. Ему было приятно, что она с таким спокойствием встретила сообщение об угрожающей ей опасности. В конце концов, ее никто не учил противостоять физическим расправам. Прежде чем он успел еще о чем-нибудь подумать, она сказала:

— Этот двигатель — что он собой представляет? Ты думал над этим?

Думал ли он над этим? Он, который иссушил свой мозг бессонными ночами!

— Он должен, — начал осторожно Пендрейк, — быть плодом огромной по объему исследовательской работы. Ничто столь совершенное не может возникнуть, не опираясь на мощный задел, подготовленный другими. И даже при самом удачном стечении всех обстоятельств кто-то должен был испытать озарение истинного гения. — Он задумчиво добавил: — Этот двигатель должен быть атомным. Он не может быть никаким другим. Ничто другое не сопоставимо с его возможностями.

Элеонора внимательно смотрела на него. Ее следующие слова прозвучали не очень уверенно:

— Ты не имеешь ничего против того, что я задаю эти вопросы?

Пендрейк понял значение этих слов. Она внезапно почувствовала, что смягчается. Он подумал: «Будь проклята ее сверхчувствительность!»

Его ответ был быстрым и искренним:

— Ты уже помогла прояснить некоторые важные моменты. К чему они могут привести — это уже другой вопрос. У тебя есть еще какие-нибудь предположения?

С минуту она молчала, а потом медленно произнесла:

— Я понимаю, что не имею соответствующей подготовки. Я не владею научными знаниями, но у меня есть навыки исследователя. Не знаю, может быть, мой следующий вопрос покажется тебе глупым, но все же — какая дата была определяющей для атомного двигателя?

Пендрейк нахмурился.

— Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. До какого времени создание атомного двигателя было невозможным?

— Вот именно, — согласилась она. Ее глаза заблестели.

Пендрейк задумался.

— В последнее время я перечитал все, что написано по этому вопросу. Пятьдесят четвертый год, впрочем, пятьдесят пятый более вероятен.

— С тех пор прошло много времени, достаточно много.

Пендрейк кивнул. Он знал, что она собирается сказать, это было здорово, и он ждал, когда она это скажет.

Прошло мгновение, и она сделала это.

— Есть ли способ проверить, над чем работал каждый ученый, проводящий исследования в области атомной энергетики в этой стране, начиная с этого времени?

Он кивнул.

— Для начала я навещу моего старого профессора физики. Он один из тех вечно молодых стариков, которые всегда идут в ногу с веком.

Ее голос, прохладный и ровный, прервал его размышления:

— Ты собираешься лично заняться поисками?

Сказав это, она невольно перевела взгляд на его правый рукав и тут же залилась краской. Он прекрасно знал, что она вспомнила. Пендрейк быстро, с незаметной улыбкой, согласился:

— Боюсь, что больше некому. Как только я раскопаю что-нибудь интересное, отправлюсь к Блейклу и принесу извинения за то, как я с ним обошелся. До того времени, с правой рукой или без нее, я не думаю, что есть более подходящая кандидатура. — Он нахмурился. — Конечно, однорукий более приметен, чем другие.

Она опять взяла себя в руки.

— Мне кажется, ты должен обзавестись лицевой маской и протезом. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно раздобыть военную, они более высокого качества.

Она встала и закончила ровным голосом:

— Что касается отъезда из Кресцентвилла, я уже договорилась с моей старой фирмой, они берут меня на прежнее место. Я уезжаю сегодня вечером, и с завтрашнего утра ты волен приступить к своим расследованиям. Желаю удачи.

Они стояли друг против друга. Пендрейк до глубины души был шокирован внезапным окончанием встречи и словами Элеоноры. Они расставались как люди, испытывающие огромное нервное напряжение.

«И это, — подумал Пендрейк, выйдя под солнечные лучи, — чистая правда».

Эту ночь он решил провести в Кресцентвилле. Нужно было нанять кого-нибудь, кто будет присматривать за коттеджем, и, среди прочих дел, предстояло возвратить Денди в конюшню большого дома. Когда перед отходом ко сну Пендрейк принимал ванну, почти наступила полночь.

Он расслабился в воде и снял повязку с обрубка правой руки. В течение нескольких последних дней он испытывал в этом месте дискомфортные, пожалуй, даже болезненные ощущения. Сняв повязку, он наклонился, чтобы окунуть четырехдюймовую культю в теплую воду.

И застыл.

Он не поверил своим глазам.

А потом закричал.

Дрожа, Пендрейк откинулся на спину. И посмотрел опять. Сомнений быть не могло: рука выросла на добрых два дюйма. Уже наметились едва заметные, но четкие очертания ладони и пальцев. Они выглядели как искривления гладкой плоти.

Было почти три часа утра, когда он смог немного успокоиться и забыться сном. К этому времени он смог предположить только одну возможную причину этого чуда. За все последние суматошные дни он имел дело только с одним предметом, который отличался от всех других предметов в мире, — с двигателем.

Теперь ему и в самом деле придется найти его. У него родилась странная мысль о причастности к этой машине. В связи со всем тем, что произошло, в связи с секретностью и угрозами, а теперь еще и этим, ему стало казаться, что его права на владение этим двигателем все время укрепляются. В конце концов он пришел к совершенно четкому умозаключению, что двигатель принадлежит тому, кто «наложил на него руку».

Глава 4

Было восьмое октября, за полночь. Пендрейк, наклонив голову, продирался сквозь сильные порывы восточного ветра на хорошо освещенной улице района Ривердейл города Нью-Йорк. По мере продвижения вперед он всматривался в таблички с номерами домов: 418, 420, 432.

Дом под номером 432 стоял третьим от угла, и Пендрейк прошел мимо него к фонарному столбу. Повернувшись спиной к ветру, он еще раз при хорошем освещении изучил свой бесценный список — последний контроль. Сначала Пендрейк намеревался проверить каждого из семидесяти трех американцев, перечисленных в этом списке, начиная с буквы «А». Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что ученые из фирм типа «Вестингауз» или «Рокфеллер Центр», сотрудники частных лабораторий, не обладающих достаточными средствами, а также физики и профессора, проводящие индивидуальные исследования, являются наименее вероятными кандидатами. Первые — ввиду невозможности сохранения секретности, последние — потому, что для создания такого двигателя потребовалась бы весьма крупная сумма денег. Это ограничивало размах его поисков двадцатью тремя частными предприятиями.

Даже эта задача была исключительно сложной для одного человека. Постоянный риск попасть в переделку оставил отпечаток усталости на его лице, отзывался напряжением в мускулах тела и растущей правой руке. А ведь это была всего лишь одиннадцатая попытка. Остальные оказались настолько же бесплодными, насколько были опасными.

Пендрейк спрятал список и вздохнул. Тянуть было нельзя. Алфавитная очередь подошла к институту Лембтона. Ведущий физик этого заведения, выдающийся ученый доктор Макклинток Грейсон жил в третьем доме от угла.

Пендрейк подошел к передней двери затемненного здания и испытал первое разочарование. Он почему-то думал, что дверь окажется незапертой. Его надежды не оправдались, и это означало, что все двери, которые он когда-либо в своей жизни открывал, даже не обратив внимания на то, что они заперты, оказались теперь прецедентами, доказательствами того, что уэльсский замок можно сломать почти бесшумно. Замок хрустнул с легким звоном металла, внезапно подвергшегося сильнейшему давлению.

В чернильной темноте холла Пендрейк остановился и прислушался. Единственным звуком был стук его собственного сердца. Он осторожно пошел вперед, подсвечивая фонариком и заглядывая в двери. Вскоре он понял, что кабинет должен находиться на втором этаже. Перешагивая через четыре ступеньки, Пендрейк пошел наверх по лестнице.

Коридор второго этажа был весьма просторным. Перед Пендрейком оказались пять закрытых и две открытые двери. Первая открытая дверь вела в спальню, вторая — в большую уютную комнату, обставленную шкафами с книгами. Пендрейк зашел в нее и с облегчением вздохнул. В одном из углов находились письменный стол и небольшой шкафчик для бумаг, там и тут стояло несколько напольных светильников. После краткого осмотра Пендрейк закрыл дверь и включил тройной торшер рядом с креслом у стола.

Затем он опять напряженно замер, вслушиваясь в тишину. Откуда-то доносился звук размеренного дыхания. Других звуков не было: после дневных трудов обитель доктора Грейсона мирно отдыхала. «Что естественно», — подумал Пендрейк, усаживаясь поудобнее за столом и приступая к чтению.

В два часа ночи он понял, что нашел того, кого искал. Доказательством послужила написанная наспех записка, затерявшаяся среди разной дребедени в одном из ящиков. Она была следующего содержания:

«Сама по себе механика функционирования двигателя зависит от количества оборотов в минуту. При очень низких оборотах, то есть от пятидесяти до ста, вектор давления будет направлен практически вертикально плоскости оси. Если вес был подобран правильно, то машина на этой стадии начнет плавать в воздухе, но движение вперед будет равно почти нулю».

В этом месте Пендрейк прервался и задумался. Несомненно, речь шла о его двигателе. Но что все это значило? Он вернулся к записке:

«По мере увеличения количества оборотов в минуту вектор давления начнет быстро смещаться к горизонтальной плоскости, и при достижении пятисот оборотов тяга будет направлена по оси самолета, а все боковые и противодействующие моменты погасятся. Именно на этой стадии двигатель можно толкать вдоль стержня, но не наоборот. Напряжение поля так велико, что…»

Упоминание о стержне было определяющим. Он слишком хорошо помнил собственное ошеломляющее открытие того, что стержень нельзя вытаскивать из двигателя.

Доктор Грейсон был волшебником атомного века.

Внезапно Пендрейк почувствовал, как он устал. Он откинулся в кресле, у него кружилась голова. Он подумал: «Нужно выбираться отсюда. Теперь, когда я все знаю, мне тем более нельзя попадаться».

Как только за Пендрейком закрылась входная дверь, его охватило чувство торжества. Он шел по улице, его мысли разлетались, словно в пьяном восторге, его шатало из стороны в сторону, как накачавшегося наркомана. Он прошел около мили, завернул позавтракать в какую-то забегаловку, и тут его настигла догадка: «Итак, знаменитый ученый доктор Грейсон является именно тем человеком, который стоит за этим великолепным двигателем! Ну и что дальше?»

Выспавшись, он позвонил по междугородной Хоскинсу. «Невероятно, — думал он в ожидании заказанного разговора, — чтобы я смог справиться с таким сложным делом в одиночку».

Если с ним что-нибудь случится, то все, что ему удалось узнать, канет в Лету и вряд ли когда-нибудь будет восстановлено. В конце концов, он здесь потому, что слова присяги на верность своей стране не являются для него пустым звуком.

Его раздумья были прерваны оператором: «Мистер Хоскинс отказался говорить с вами, сэр».

Похоже, что с самого рождения у него одни и те же проблемы. Вечером Пендрейк сидел в библиотеке отеля, мысли его все время возвращались к одиночеству, к осознанию того, что все решения, связанные с двигателем, ему придется и принимать и выполнять самому. Каким же непроходимым тупицей он был! Он должен выбросить из головы всю эту затею и вернуться в Кресцентвилл. Хозяйство требует подготовки к зиме. Но он знал, что никуда не поедет. Что ему делать в этом пустынном городке длинными днями и еще более длинными ночами отпущенных ему лет?

Двигатель отодвинул все остальное на задний план. Интерес к жизни, пробуждение духа началось с того мгновения, когда он наткнулся на эту пончикообразную штуку. Без движка, вернее — он сознательно сделал уточнение, — без его поисков он превратится в потерянную душу, бесцельно скитающуюся в вечности, которой является его существование на Земле.

Прошло неопределенное количество времени, и внезапно книжка в его руках обрела вес и он вспомнил, для чего зашел в библиотеку. Книга была экземпляром «Энциклопедии Хилларда» 1968 года издания. Из нее он узнал, что доктор Макклинток Грейсон родился в 1911 году, что у него есть дочь и два сына и что он внес существенный вклад в теорию расщепления атомного ядра. О Сайрусе Лембтоне в энциклопедии сообщалось:

«…Промышленник и филантроп, основал в 1952 году институт Лембтона. В послевоенное время мистер Лембтон стал активным сторонником движения «Обратно к земле», специально созданный для этого Центр располагается по…»

Пендрейк вышел в теплый осенний вечер и купил автомобиль. Его дни превратились в однообразную изматывающую слежку. Наблюдение за тем, как Грейсон выходит утром из дома, его сопровождение до момента исчезновения в здании Лембтона, отслеживание его ночного возвращения домой. Все это напоминало бесконечную тупую игру.

Обычный порядок был нарушен на семнадцатый день. В час дня Грейсон внезапно вышел из возведенного из аэрогельного пластика строения, в котором после войны обосновался Центр Лембтона.

Само время уже было необычным. Спустя мгновение отличие этого дня от остальных обозначилось еще четче. Ученый прошел мимо своего серого седана, припаркованного рядом со зданием, прошел полквартала к стоянке такси и поехал к состоящему из двух больших башен зданию на Пятидесятой улице. На фасаде пластоблестными буквами сверкало:

ПОСЕЛЕНЧЕСКИЙ ПРОЕКТ САЙРУСА ЛЕМБТОНА.

Пендрейк наблюдал, как Грейсон отпустил такси и исчез за вращающимися дверями одной из башен. Озадаченный и испытывающий смутное чувство возбуждения, Пендрейк медленно подошел к окну, в котором был выставлен большой освещенный плакат. На последнем было написано:

ПРОЕКТ ПОСЕЛЕНИЯ САЙРУСА ЛЕМБТОНА

ищет имеющие серьезные намерения молодые пары, которые готовы обосноваться и нелегким трудом зарабатывать на жизнь в плодородном регионе с прекрасным климатом. Предпочтение отдается бывшим фермерам, сыновьям фермеров и их женам-дочерям фермеров. Нам не нужны те, кому нужна близость города или у кого есть родственники, которые требуют присмотра. Вам предоставляется реальная возможность принять участие в грандиозном частном проекте.

На сегодняшний день нам необходимы для участия в последнем распределении наделов три пары, которые отправятся на место в сопровождении доктора Макклинтона Грейсона. Прием ведется до 11 вечера.

СПЕШИТЕ!!!

Плакат не имел никакой связи с двигателем, лежавшим на склоне холма. Но он навел на мысль, которая не хотела исчезать, которая на самом деле была результатом потребности, давившей на него в те ужасные, ставшие теперь достоянием прошлого, дни. Около часа он как мог сопротивлялся этому импульсу, но потом тот подавил его силу воли, передался мускулам и поволок его несопротивляющееся тело к ближайшей телефонной будке. Через минуту он уже набирал телефон компании «Энциклопедия Хилларда».

Потом наступило мгновение, когда ее звали к телефону. Он перебрал тысячи мыслей и почти столько же раз пытался повесить на рычаг трубку.

— Джим, что случилось?

Звучащее в ее голосе беспокойство было для него наисладчайшим звуком из когда-либо им услышанных. Пендрейк взял себя в руки и объяснил, чего он хочет:

— Раздобудь старое пальто и надень дешевое платье из бумажной ткани, я тоже куплю что-нибудь потасканное. Я должен узнать, что скрывается за поселенческой схемой. Мы можем быть там до наступления темноты. Простое наведение справок не может быть опасным.

Перед его глазами все пошло кругом при мысли, что он увидит ее опять. Из-за этого смутная догадка о возможной опасности так и не всплыла на поверхность, пока он не увидел ее идущей по улице. Она прошла бы мимо, но он сделал шаг навстречу и произнес ее имя.

Она остановилась как вкопанная. Глядя на нее, ему впервые пришло в голову, что девчушка, которую он шесть лет назад взял в жены, вдруг выросла. Ее стройность отвечала требованиям к фигуре любой женщины, но теперь ее тело приобрело и роскошные контуры зрелости.

Она произнесла:

— Я забыла о маске и искусственной руке. С ними ты выглядишь совсем как…

Пендрейк натянуто улыбнулся. Она не знала и половины того, что случилось за это время. Его новая рука была почти с локоть длиной, с отчетливо определенной ладонью и разделившимися пальцами. Она плотно сидела в полости искусственной руки, сообщая ее движениям направленность и силу.

Пребывая в приподнятом настроении и желая сострить, он заметил:

— Почти человек, а?

Но тут же понял, что спорол глупость. Она побледнела, потом краска медленно вернулась к ее щекам. Она вымученно улыбнулась.

— Я ничего не имела против того, что у тебя одна рука. Наша проблема была не в этом, хотя ты предпочитал считать, что это именно так.

Он забыл. Теперь ему вспомнилось, что после их ссоры он, находясь в состоянии эмоционального срыва, желчно обвинил ее в том, что она бросает его из-за физического недостатка. Это был всего лишь словесный маневр, но Элеонору брошенное им замечание очень больно задело.

Пока он предавался своим мыслям, она с благодушной улыбкой на устах повернулась к зданию напротив.

— Аэрогельные башни, — размышляла она вслух, — высотой сто пятьдесят футов, одна — полностью матовая, без окон и дверей… Что бы это значило… И вторая… Мы назовемся мистер и миссис Лестер Кренстон из Виноры, штат Айдахо. Мы собирались сегодня уехать из Нью-Йорка, но случайно увидели их объявление. Нам все нравится в их затее.

Она стала переходить улицу. И потянувшийся вслед за ней Пендрейк, уже проходя в двери, понял, что только его собственное желание видеть ее заставило его заварить всю эту кашу.

— Элеонора, — произнес он с напряжением в голосе, — мы не будем заходить внутрь.

Он должен был знать, что его слова не возымеют никакого действия. Не обращая на него внимания, она прошла вперед. Он последовал за ней и приблизился к девушке, сидящей за установленным в центре комнаты огромным столом. Он сел прежде, чем яркая табличка на краю стола привлекла его внимание: «Мисс Грейсон».

Мисс Грейсон! Пендрейк крутанулся в кресле и замер, охваченный нахлынувшим беспокойством. Дочь доктора Грейсона! Так, значит, в этом деле замешаны и члены семьи ученого. Вполне возможно, что двое из тех, кто отнял у него самолет, были его сыновьями. Он не помнил, что говорилось в энциклопедии о детях Лембтона.

Предаваясь этим мыслям, он почти не прислушивался к диалогу между Элеонорой и дочерью Грейсона. Но, когда Элеонора встала, он вспомнил, что разговор шел о проведении психологического теста в задней комнате. Пендрейк смотрел, как Элеонора прошла сквозь дверь в коридор, ведущий во вторую башню, и был рад услышать через три минуты от мисс Грейсон:

— Мистер Кренстон, прошу вас пройти.

Дверь открывалась в узкий коридор, в конце которого находилась еще одна дверь. Когда его пальцы прикоснулись к ручке второй двери, сверху упала сеть, которая сразу же стянулась. В тот же момент справа от него в стене открылась щель. Сквозь нее со шприцем в руке протянулась рука доктора Грейсона. Игла вошла в левую руку Пендрейка немного выше локтя, Грейсон повернул голову и сказал кому-то:

— Это последний, Петер. Мы можем отправляться, как только стемнеет.

— Одну минутку, доктор. Нужно получше проверить эту пару. У парня что-то не так с правой рукой. Взгляните на этот снимок.

Щель клацнула и закрылась.

Пендрейк отчаянно пытался высвободиться. Но его все больше клонило ко сну, а сеть успешно противостояла веем его усилиям.

Перед глазами что-то сверкнуло, и он погрузился в темноту.

Глава 5

— За два года, в течение которых вы здесь работаете, — произнес Найперс, — дела фирмы шли более чем успешно.

Пендрейк улыбнулся.

— Смеешься, Найперс? Что ты имеешь в виду, говоря о двух годах? Мне сдается, что я здесь уже столько, что успел состариться.

Найперс кивнул узколобой и мудрой головой.

— Я знаю, каково это, сэр. Все остальное становится неясным и нереальным. Такое ощущение, что жизнь прожита не тобой, а кем-то другим. — Он повернулся уходить. — Ладно, я оставляю вам для подписания контракт с «Уинтроп».

Пендрейк в конце концов оторвал удивленный взгляд от гладкой поверхности дубовой двери, за которой скрылся старый клерк. Он покачал головой, сначала удивленно, а потом с раздражением. Но, усаживаясь за стол, он улыбнулся.

Что-то старый мистер Найперс разболтался сегодня. «За два года, в течение которых вы…» Ну-ка, поглядим, сколько же лет он является управляющим «Несбит компани»? Посыльным он стал в шестнадцать — это было в 1956 году, младшим клерком — в девятнадцать, потом старшим клерком и, наконец, менеджером. Когда в 1965 году началась война с Китаем, ему был предоставлен отпуск. Через три года он опять за своим столом, с тех пор и работает не покладая рук. Время пролетело, как устойчивый северный ветер.

Сейчас 1975 год. Хм, шестнадцать лет с фирмой, не считая войны, семь из них — генеральным менеджером. Откуда следует, что в этом году ему стукнет тридцать пять.

Он нахмурился, ощутив прилив раздражения. Что заставило Найперса произнести то, что он произнес? «За два года, в течение которых вы здесь работаете…» Слова отпечатались у него в мозгу. Предпринятые им действия были полуавтоматическими. Он нажал кнопку на столе.

В открывшуюся дверь вошла белолицая сухопарая женщина лет тридцати пяти.

— Вы звонили, мистер Пендрейк?

Пендрейка охватили сомнения. Он начинал себя ощущать в дурацком положении.

— Мисс Пеарсон, — произнес он, — сколько лет вы работаете в «Несбит компани»?

Женщина пронзила его взглядом, и Пендрейк слишком поздно вспомнил, что в эти дни агрессивной феминистической эмансипации работодатели не задают служащим-женщинам вопросов, которые могут рассматриваться как не относящиеся к делу.

Через секунду твердый и враждебный блеск исчез из взора мисс Пеарсон, и Пендрейк вздохнул с облегчением.

— Пять лет, — прозвучал отрывистый ответ.

— Кем, — выдавил из себя Пендрейк, — вы были наняты?

Мисс Пеарсон пожала плечами, этот жест явно был связан с ходом ее мыслей. Она ответила совершенно нормальным голосом:

— Ну как же, мистером Летстоном, он был тогда менеджером.

— О! — сказал Пендрейк.

Он почти успел напомнить, что он был генеральным менеджером в последние пять лет. Но не сделал это главным образом потому, что мысли, стоящие за этими словами, были совершенно неопределенными. В его замершем мозгу образовалась пустота, ничем не заполненная и относительно спокойная. Возникшая в конце концов идея была логичной и отчетливой. Он высказал ее ровным голосом:

— Я попрошу вас принести мне личные дела персонала за семьдесят третий год.

Она принесла книгу и положила ему на стол. Когда она скрылась за дверью, Пендрейк открыл том на разделе «Жалованье» за декабрь. Там было записано: «Джеймс Пендрейк, генеральный менеджер, 3250 долларов». В ноябре — та же история. Он нетерпеливо пролистал на январь. Там значилось: «Ангус Летстон, генеральный менеджер, 2200 долларов».

Объяснения более низкого размера жалованья не было. С февраля по август везде стояло: «Ангус Летстон, 2200 долларов».

Два года! «За два года, в течение которых вы здесь работаете…»

Нечитанный контракт с «Уинтроп» лежал на огромном дубовом столе. Пендрейк встал и подошел к огромному окну из витринного стекла. Внизу простирался широкий бульвар, зажатый между каменными зданиями. Деньги текли по этой улице и в эту комнату. Он подумал о том, что привык считать себя одним из тех счастливчиков, которые годами упорного труда добились для себя руководящего места в компаниях и заняли соответствующее положение в низшей прослойке класса с высокими доходами.

Пендрейк мрачно покачал головой. Годов напряженной работы не было. Следовательно, возникал вопрос, каким образом он получил эту отличную работу с внушительным окладом, с великолепной клиентурой и гладко функционирующей организацией? Его жизнь была столь же приятной и сладкой, как глоток чистой холодной воды, ничем не омрачаемая идиллия, простая цепочка счастливых дней.

И на тебе, получи!

Как человек может узнать, чем он занимался в предшествующие тридцать с чем-то лет жизни? Прежде чем что-либо предпринять, у Пендрейка была возможность проверить несколько простых фактов. Окончательно решившись, он повернулся к столу, взял диктофон и начал:

— Министерство обороны, отдел архива, Вашингтон, округ Колумбия. Дорогой сэр. Пожалуйста, как можно скорее вышлите мне копию моего послужного списка во время войны с Китаем. Я проходил службу…

Набираясь понемногу уверенности, он перечислил необходимые подробности. Все главные факты прекрасно сохранились у него в памяти. Воспоминания же об армейской жизни и участии в боях были какими-то нечеткими и далекими. Но это было объяснимо. Взять хотя бы путешествие в Канаду, которое они с Анреллой предприняли прошлым летом. Сейчас оно вспоминалось как смутный сон, в котором изредка мелькали картинки, подтверждающие, что поездка действительно состоялась.

Сама жизнь была процессом забвения прошлого.

Второе письмо он адресовал в службу регистрации актов гражданского состояния в его родном штате.

— Я родился, — диктовал он, — в городе Кресцентвилл первого июня тысяча девятьсот сорокового года. Прошу вас как можно скорее выслать мне копию свидетельства о рождении. — Он вызвал звонком мисс Пеарсон и передал ей диктофонную запись. — Проверьте правильность этих адресов, — проинструктировал он ее. — Мне кажется, там должны быть незначительные изменения. Выясните всё, вложите формы запроса на оплату услуг и отправьте оба письма авиапочтой.

Он был доволен собой. И нечего волноваться. В конце концов, он твердо сидит на своем месте, а его мозги по-прежнему вертятся. Нет причины для беспокойства, и тем более нечего показывать другим, что ты попал в затруднительное положение.

Он взял контракт «Уинтропа» и начал читать.

Спустя двадцать минут он, поразившись, осознал, что все время пытается вспомнить, что же он делал в сентябре 1973 года. В том месяце американцы высадились на Луне — через три года после того, как это сделали Советы. Пендрейк вспомнил заголовки газетных страниц. Сомнений не было. Он видел их. Они сплетались у него перед глазами, большие и черные. Он может рассматривать сентябрь, свой первый месяц в «Несбит ком-пани», как последующую часть своего предыдущего существования.

А как насчет августа? В августе начались международные дрязги, которые почти что разрушили единство мощного союза женских организаций. Заголовки тогда были… какими? Пендрейк пытался вспомнить — и не мог. Он подумал, а что было первого сентября? Если между августом и началом сентября проходила линия раздела, то первый день сентября, возможно, приобретет какое-то особое качество. Он еле вспомнил, что как раз в этот период он был болен.

У него в памяти совершенно не отложилось первое сентября. Предположим, он позавтракал. Предположим, он получил один из затяжных прощальных поцелуев Анреллы и отправился в офис. Его мысли замерли, словно птица, подстреленная на лету. «Анрелла», — подумал он. Она должна была быть там тридцатого августа, и двадцать девятого, и в июле, июне, мае, апреле, и так далее и так далее.

В его воспоминаниях, да и в ее поведении во время критического месяца сентября не было даже намека на то, что они не были женаты много лет.

Следовательно, Анрелла знает!

Это была догадка, обладающая эмоциональными ограничениями. Его мечущийся мозг попался в сети более рассудительной логики и успокоился. Итак, Анрелла знает. Ну ладно, должна знать. Очевидно, что он был здесь много лет. И случившееся изменение произошло в мозгу у него, а не у нее.

Пендрейк взглянул на настенные часы: четверть двенадцатого. У него осталось ровно столько времени, сколько требуется для поездки домой на то, чтобы пообедать. Обычно он обедал в ресторане, но информация, которую он хотел получить, была неотложной.

Выйдя из офиса и направляясь к лифту, Пендрейк заметил в коридоре несколько привлекательных женщин. Ощущение, что они смотрят на него слишком внимательно, было настолько сильным, что Пендрейк отвлекся от своих сумбурных мыслей, повернул голову и еще раз взглянул на них.

Одна из женщин что-то говорила в маленькое блестящее устройство, закрепленное у нее на руке. Пендрейк, заинтересовавшись, подумал: «У нее в браслет вмонтировано радио».

А потом он, оказавшись в лифте и спускаясь на первый этаж, позабыл об этом незначительном факте. Пендрейк вышел из лифта и обнаружил, что в холле и у входных дверей стоят еще несколько представительниц прекрасного пола. У тротуара расположился десяток впечатляющих черных автомобилей, за рулем в каждом из них тоже сидели женщины-водители. Еще несколько минут — и улица заполнится спешащей на обеденный перерыв толпой. Но сейчас, если не считать женщин, она была почти пустынна.

— Мистер Пендрейк?

Пендрейк повернулся. К нему обратилась одна из молодых женщин, стоящих возле выхода из здания, у нее была спортивная фигура и напряженное выражение лица.

Пендрейк смотрел на нее.

— М-м? — неуверенно откликнулся он.

— Вы мистер Джеймс Пендрейк?

Пендрейк почти вышел из полузабытья.

— А в чем… да, я… Что это собственно…

— О'кей, девочки!

Словно по волшебству появились пистолеты. Они металлически поблескивали на солнце. Пендрейк не успел мигнуть глазом, как его со скрученными руками подтолкнули к одному из лимузинов.

Он мог сопротивляться, но не стал. У него не было ощущения опасности. Его мозг был просто парализован всеобъемлющим удивлением. И, прежде чем Пендрейк был в состоянии опять соображать, он оказался внутри мчащегося автомобиля.

— Послушайте!.. — начал он.

— Пожалуйста, мистер Пендрейк, обойдемся без вопросов, — слова принадлежали молодой женщине, расположившейся справа от Пендрейка на заднем сиденье. — Ведите себя спокойно, и вам не будет причинено никакого вреда.

Словно желая проиллюстрировать угрозу, две ее сообщницы, сидящие лицом к Пендрейку на маленьких откидных сиденьях в центре лимузина, многозначительно помахали блестящими пушками.

Прошла минута — сон не кончался. Пендрейк произнес:

— Куда меня везут?

— Вам же сказали, не надо вопросов.

Ответ вызвал у него чувство беспокойства: с ним обращались, как с ребенком. Пендрейк в бешенстве откинулся на сиденье и излучающими враждебность глазами принялся изучать похитительниц. Это были типичные новые «миниюбочные» женщины. Те две, что были вооружены, выглядели старше сорока, но находились на пике физического расцвета. Их глаза горели специфическим блеском, свойственным женщинам, прошедшим курс ««Уравнитель» делает тебя равной мужчине», в ходе которого они подверглись обработке специальным медицинским препаратом. Молодая предводительница и девушка, сидевшая слева от него, имели тот же «блескоглазый» вид.

Все они выглядели весьма уверенными в собственных силах.

Прежде чем Пендрейк успел сделать дальнейшие выводы, автомобиль свернул за угол на длинную наклонную эстакаду. Пендрейк успел узнать въезд в гараж отеля-небоскреба «Макклендлс». Спустя мгновение они затормозили перед дверью. Пистолетами указали Пендрейку путь, и он молча повиновался. Его провели по длинному пустому проходу к грузовому лифту, в котором они поднялись на третий этаж. В окружении женщин-охранников Пендрейк прошел по блестящему наклонному коридору.

Его ввели в большую, роскошно обставленную комнату. В дальнем углу, развалясь в глубоком кресле, расположился представительный седовласый мужчина. Справа от него стоял стол, за которым сидела молодая женщина. Пендрейк даже не взглянул на нее.

Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как моложавая предводительница охранников приблизилась к седому и сказала:

— Ваше приказание выполнено, господин президент. Мистер Пендрейк перед вами.

Именно эти слова, произнесенные вежливым голосом, подтвердили догадку. Он не верил своим глазам, хотя сразу узнал это примелькавшееся лицо. Последние сомнения рассеялись. Перед ним был сам Джефферсон Дейлс, президент Соединенных Штатов.

Глава 6

Успокоившийся Пендрейк уставился на великого человека. Он заметил, что эскортировавшие его дамы покинули помещение. Их поведение подчеркивало странность этого навязанного ему приема.

Пендрейк заметил, что Дейлс не сводит с него взгляда. Серые глаза президента мерцали пепельными жемчужинами. Во всем остальном он выглядел на свои пятьдесят девять. На фотографиях в газетах его лицо выглядело моложавым, но при взгляде с близкого расстояния становилось очевидным, что вторая избирательная кампания стоила ему некоторого количества жизненных сил.

Как бы там ни было, президент производил впечатление красивого, сильного и умеющего повелевать человека, уверенного в себе. И, когда он заговорил, в его голосе прозвучала резонирующая мощь, которая в определенной степени способствовала его успеху. С легкой сардонической улыбкой он произнес:

— Как вам понравились мои амазонки?

Его гомерический смех прокатился по комнате. Он явно не рассчитывал дождаться ответа, потому что веселье внезапно кончилось, и он продолжил без малейшей запинки:

— Очень забавное явление эти женщины. И притом типично американское. Обработанная женщина не имеет возможности когда-либо вернуться к прежнему состоянию. Я считаю, что несколько тысяч американок, отважившихся на обработку, своим примером подтвердили, что страсть к приключениям у американских девушек течет в крови. Очень жаль, что они оказались в тупике, у них нет будущего. Необработанные женщины отвернулись от них, а мужчины склонны считать любую уравненную женщину ненормальной. Онисыграли свою роль при проведении президентской кампании, обеспечив активное участие в ней женских организаций. Но как отдельные личности амазонки обнаружили, что у них практически нет шансов устроиться на работу и выйти замуж.

В отчаянии их лидеры обратились ко мне, и, прежде чем ситуация успела стать критической, я организовал ненавязчивую кампанию в прессе, после которой нанял их для целей, у которых есть совершенно легальное прикрытие. Так вот, эти дамы знают, кто их благодетель, и считают себя своего рода моими персональными агентами.

Джефферсон Дейлс сделал паузу, а потом продолжил тем же тоном:

— Я надеюсь, мистер Пендрейк, это до некоторой степени пояснит странность способа, с помощью которого вы были сюда доставлены. Мисс Кей Уайтвуд, — он показал на молодую женщину за столом, — является их интеллектуальным лидером.

Пендрейк не позволил своему взгляду последовать за указующей рукой. Он стоял как безмозглый каменный истукан. Он прослушал экскурс в краткую историю группы амазонок с ощущением нереальности происходящего. Потому что эта история ничего не прояснила. Средства, с помощью которых он был сюда доставлен, его абсолютно не волновали. Вот для чего его сюда привезли — действительно было интересно.

Он удивленно всматривался в красивые улыбающиеся глаза.

Джефферсон Дейлс спокойно произнес:

— Существуют опасения, что вы захотите сообщить о случившемся властям или в газеты. Кей, покажите мистеру Пендрейку сообщение, заготовленное нами для такого случая.

Молодая женщина встала и, обойдя вокруг стола, оказалась рядом с Пендрейком. Вблизи она выглядела старше. У нее были голубые глаза и резко очерченное симпатичное лицо. Она протянула Пендрейку лист, на котором на пишущей машинке было отпечатано:

Биг Таун, июль 1975. Неприятным происшествием была омрачена автомобильная поездка президента Джефферсона Дейлса по Миддл Сити. Электромобиль, за рулем которого находился молодой мужчина, едва не врезался в лимузин президента. Благодаря умелым действиям охраны столкновение было предотвращено. Молодой человек был взят под стражу и позже приведен в президентский номер отеля для дачи показаний. Его объяснения были признаны удовлетворительными. Президент Дейлс распорядился не выдвигать против него никаких обвинений, после чего молодой человек был отпущен.

Через секунду Пендрейк позволил себе короткий смешок. Эта сфабрикованная заметка подводила черту под сказанным. Начинать газетную дуэль с президентом Джефферсоном Дейлсом было столь же разумно, как выехать верхом на главную магистраль, паля из револьвера. Он представил себе крикливые заголовки передовиц:

НЕИЗВЕСТНЫЙ БИЗНЕСМЕН ОБВИНЯЕТ ДЖЕФФЕРСОНА ДЕЙЛСА

Попытка смешать президента с грязью.

Пендрейк рассмеялся опять, на этот раз более саркастически. Сомнения испарились. Какой бы причиной ни руководствовался Джефферсон Дейлс при его похищении… На этой мысли его мозг зациклился. Какой бы причиной! Да в чем же, собственно, состоит эта причина? Он ошалело покачал головой. У него не осталось сил себя сдерживать. Его взгляд остановился на серых, слегка удивленных глазах высшего должностного лица государства. «И все это, — терялся в догадках Пендрейк, — столько усилий, специально заготовленная газетная утка — во имя чего?»

После того как они с президентом уставились друг на друга, Пендрейку показалось, что разговор свернет в деловое русло.

Пожилой мужчина прочистил глотку и сказал:

— Мистер Пендрейк, не могли бы вы перечислить основные изобретения человечества после окончания второй мировой войны?

Он замолчал. Пендрейк ждал, когда президент продолжит. Но пауза затянулась, а Дейлс продолжал невозмутимо на него смотреть. Пендрейк не знал, что и думать. Судя по всему, вопрос не носил риторический характер. Он пожал плечами и сказал:

— Мне кажется, их было не так уж много. Я не интересовался специально этими вещами, но, по-моему, можно назвать запуск ракеты к Луне, изобретение вакуумных трубок и… — он запнулся. — Но, послушайте! Что все это означает? Что…

Твердый голос начал развивать его мысль:

— Как вы сказали, их было немного. Это утверждение, мистер Пендрейк, наиболее трагичным образом отражает картину современного мира. Их было мало. Вы вспомнили о ракетах. Но ведь далеко не всем известно, что ракета, за исключением мелких деталей, была доведена до совершенства во время второй мировой и что у нас ушло свыше тридцати лет на проработку этих самых мелких деталей.

Как бы придавая дополнительный вес своим аргументам, Дейлс подался вперед. Теперь он откинулся назад и со вздохом произнес:

— Мистер Пендрейк, некоторые склонны считать, что причина такого невероятного творческого застоя человечества лежит в том мире, который достался нам после второй мировой. Мне кажется, что частично они правы. Неблагоприятная моральная атмосфера удивительным, неописуемым образом иссушает ум. Мозг расходует свой потенциал на борьбу с интеллектуальной средой.

Он нахмурился и замолчал, казалось, он подыскивает более точное описание. Пендрейк успел подумать: «Какого черта мне излагают эти подробные, личные наблюдения?» Дейлс поднял глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что сделал паузу. Он продолжил:

— Но причина не только в этом. Вы назвали вакуумные трубки. — Он повторил странно беспомощным голосом: — Вакуумные трубки! — Президент устало улыбнулся. — Мистер Пендрейк, кроме всего прочего, я обладаю степенью магистра естественных наук. Это помогло мне осознать, перед какой громадной проблемой стоит современная технология. Дело в том, что один человек не в состоянии усвоить все знания, накопленные даже одной отдельной наукой. Но вернемся к трубкам. Мало кому известно, что рядом крупных лабораторий уже в течение нескольких лет ведется изучение слабых радиосигналов, источник которых, судя по всему, располагается на Венере. Шесть месяцев назад я попытался выяснить, почему так и не удалось усилить эти сигналы. Я пригласил ведущих специалистов в трех узких областях электроники, чтобы они объяснили причину неудачи. Один из них работает с трубками, второй занимается схемами, а третий пытается создать результирующий прибор, опираясь на работы двух первых. Проблема состоит в том, что стать специалистом по трубкам можно только тогда, когда ты посвятишь их изучению всю жизнь. То же относится и к работе со схемами. Специалист, который разбирается в схемах, может пользоваться только теми трубками, которые уже существуют. Обладая только теоретическими знаниями по трубкам, он не в состоянии определить или представить себе, какими параметрами должна обладать трубка, чтобы он смог решать свои задачи с ее помощью. Суммарных знаний этих троих достаточно, чтобы создавать новые мощные радиоприборы. Но они терпят неудачу за неудачей. Они не могут соединить свои знания. Они… — Наверное, президент разглядел выражение лица Пендрейка. Он замолчал, а потом с легкой улыбкой спросил: — Вы следите за моей мыслью, мистер Пендрейк?

Пендрейк кивнул. Продолжительный монолог дал ему время взять себя в руки. Он произнес:

— Общая картина представляется следующей: второстепенного бизнесмена хватают на улице и доставляют к президенту Соединенных Штатов, который немедленно начинает читать ему лекцию о радио- и телевизионных трубках. Сэр, это какая-то чушь. Зачем я вам нужен?

Он получил неторопливый ответ:

— Во-первых, я хотел на вас взглянуть. Во-вторых… — Джефферсон Дейлс сделал небольшую паузу, — какая у вас группа крови, мистер Пендрейк?

— А почему… — до Пендрейка дошла вторая причина. — Группа чего?

— Я хочу, чтобы вам сделали анализ крови, — сказал президент. Он повернулся к девушке: — Кей, пожалуйста, возьмите у мистера Пендрейка немного крови для анализа, я не думаю, что он будет возражать.

Пендрейк не возражал. Его взяли за руку. Вызвав легкую боль, в подушечку безымянного пальца вонзилась игла. Он с любопытством наблюдал, как красная кровь потекла по узкой трубочке.

— Вот и все, — произнес президент. — До свидания, мистер Пендрейк. Было очень приятно с вами познакомиться. Кей, пожалуйста, вызовите Мейбл, пусть она доставит мистера Пендрейка в его офис.

Судя по всему, имя Мейбл принадлежало предводительнице его эскорта. Именно она вошла в комнату, сопровождаемая вооруженными женщинами. Спустя мгновение Пендрейк уже опускался на лифте.

Пендрейк ушел, а великий человек продолжал сидеть с застывшей на лице улыбкой. Один раз он взглянул на женщину, но та была занята бумагами на своем столе. Джефферсон Дейлс медленно повернулся и посмотрел на ширму, установленную за его спиной у окна. Он тихо произнес:

— О'кей, мистер Найперс, вы можете выйти.

Найперс должен был ждать сигнала. Он появился еще до того, как президент успел закончить фразу, и быстро проследовал к указанному креслу. Джефферсон Дейлс подождал, пока пальцы старика успокоятся на резных ручках кресла, после чего мягким голосом сказал:

— Мистер Найперс, можете ли вы нам поклясться, что все изложенное вами — правда?

— Я отвечаю за каждое слово, — возбужденно ответил пожилой человек. — Я рассказал вам историю нашей группы, опустив имена и координаты. Мы зашли в тупик, нам скоро понадобится помощь правительства, но, пока мы не обратились за ней сами, я должен вас предупредить — любая попытка расследования закончится нашим отказом поделиться с вами знаниями. Я должен быть уверен, что вы это понимаете.

В наступившей тишине резко прозвучал голос Кей:

— Не нужно угрожать президенту Соединенных Штатов, мистер Найперс.

Тот пожал плечами и продолжил:

— Немногим более двух лет назад мистер Пендрейк случайно подвергся воздействию радиации необычного типа. Мы были не в состоянии предотвратить облучение. Он нашел потерянную нами вещь и вместо того, чтобы спокойно пользоваться находкой, выследил нас. Таким образом нам стало известно, что Пендрейк обрел тотипотентность. В период обостренного состояния, которое наступает при прогрессировании перерождения, человек с тотипотентными клетками теряет память. Нам удалось с помощью гипнотической обработки во сне инсталлировать Пендрейку воспоминания, соответствующие нашим целям. Будучи тотипотентным, он омолодился, и если его кровь специальным образом перелить другому человеку, обладающему той же группой крови, то реципиент тоже помолодеет.

— Но переливание не вызовет у последнего потерю памяти? — быстро спросила Кей.

— Определенно нет! — уверенно ответил Найперс.

— Сколько времени, — задал вопрос президент Дейлс после паузы, — мистер Пендрейк будет пребывать в тотипотентном состоянии?

— Он находится в нем непрерывно, — прозвучало в ответ, — но это состояние имеет латентную форму, которая активизируется, если его тело подвергается серьезному стрессу. Мы обнаружили, что стрессовое состояние может быть вызвано и определенными инъекциями, но после их применения пройдет еще несколько месяцев, прежде чем клетки созреют до тотипотентности.

— И эти инъекции были сделаны мистеру Пендрейку? — спросил президент.

— Да, его врачом на прошлой неделе. Пендрейк думает, что ему ввели витаминную смесь. С помощью гипноза мы привили ему интерес к таким вещам, хотя в целом он исключительно здоровый и активный человек. Вашим дамам повезло, что он не стал сопротивляться.

— Они не уступают по силе мужчинам, — вставила Кей.

— Им не сравниться с Джимом Пендрейком, — сказал Найперс. Судя по всему, он хотел развить эту мысль, но передумал и произнес: — Поздним летом или ранней осенью у него наступит состояние экстремальной тотипотентности и вы сможете сделать переливание. — Он обратился к Джефферсону Дейлсу: — В нашем распоряжении имеется список общественных деятелей с различными группами крови, и, когда в нем появились вы — эти данные было не так просто получить, — мы с огромным удовлетворением выяснили, что располагаем человеком с аналогичным типом крови — четвертой группы, если следовать номенклатуре Янеки. Это дало нам возможность обратиться к вам с предложением, которое позволит нам воспользоваться вашей помощью и в то же время не оказаться полностью в вашей власти.

Кей колко спросила:

— И что же нам помешает взять мистера Пендрейка и продержать его у себя до осени?

— При переливании, — твердо ответил Найперс, — необходимо соблюдать специальную технологию, которой мы располагаем, а вы — нет. Надеюсь, это расставляет все точки над «i».

Джефферсон Дейлс не ответил. Ему хотелось закрыть глаза от яркого света. Но источник света находился у него в мозгу, а не снаружи; им овладело шаткое убеждение, что если он не будет осторожен, то этот свет выжжет ему мозг. В конце концов он повернулся к Кей и с облегчением увидел, что она подняла голову от детектора лжи, расположенного на ее столе.

Детектор был соединен с датчиками, вмонтированными в украшенные резьбой ручки кресла, в котором сидел Найперс. Перехватив взгляд Дейлса, Кей слегка кивнула.

Свет в голове внезапно превратился в белый огонь, и президенту пришлось сделать усилие, чтобы усидеть на месте. Его сознание едва совладало с безымянной радостью, разлившейся по всему телу. Ему хотелось броситься к столу Кей, усесться за детектор и предложить Найперсу повторить сказанное. Но он справился и с этим желанием. До него дошло, что старик опять раскрыл рот.

— Прежде чем я уйду, будут ли еще какие-нибудь вопросы? — спросил Найперс.

— Да, — ответила Кей. — Мистер Найперс, вы сами не являетесь показательным образцом тотипотентной молодости. Как вы можете это объяснить?

Пожилой человек взглянул на нее искрящимися глазами, которые были самой живой частью его тела.

— Мадам, я омолаживался Дважды, и теперь, если говорить откровенно, я не уверен, стоит ли это делать еще раз. Наш мир угрюм, а люди глупы настолько, что я не могу решиться продлить свое существование в этой примитивной эре. — Его лицо озарилось легкой улыбкой. — Мой доктор утверждает, что у меня превосходное здоровье, так что я еще могу передумать.

Он повернулся и пошел к двери, там остановился и вопросительно посмотрел на присутствующих. Кей сказала:

— Эта тотипотентная фаза Пендрейка, что он будет собой представлять, когда войдет в нее?

— Это его проблема, а не ваша, — прозвучал холодный ответ. — Но, — Найперс сверкнул рядом белых зубов, — если бы это было опасно, я бы сюда не пришел.

С этими словами он удалился.

После его ухода Кей взволновано заговорила:

— Эти уверения ничего не значат. Он утаивает от нас жизненно важную информацию. Какую игру они ведут? — Ее глаза недоверчиво сузились. Она предприняла несколько попыток продолжить расспросы, но каждый раз странным образом сжимала губы, не давая словам вылететь.

Джефферсон Дейлс наблюдал игру эмоций на выразительном лице этой интересной женщины, переживающей все происходящее с поразительной остротой. Наконец он встряхнул головой и сильным ровным голосом произнес:

— Кей, это абсолютно неважно. Неужели ты не понимаешь? Их игра, как ты ее называешь, не имеет никакого значения. Никто, ни индивидуум, ни группа людей не смогут противостоять армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам Соединенных Штатов. — Он сделал глубокий медленный вдох. — Неужели ты не понимаешь, Кей, что нам принадлежит весь мир?

Глава 7

Пендрейк сидел в ресторане и обедал. Его мысли были далеки от пищи, они вращались вокруг двух утренних происшествий, которые по очереди завладевали его вниманием. Постепенно он начал терять интерес к эпизоду с Джефферсоном Дейлсом. Потому что в нем не было смысла. Он был похож на случай, который может приключиться с переходящим улицу человеком. Случай, который не имеет связи с обычным течением его жизни и быстро забывается, как только проходят шок и боль.

Отношение ко второй проблеме, связанной с событиями двухлетней давности, было совсем другим. Она относилась к нему непосредственно, и ее нельзя было отбросить в сторону, словно выдумку сумасшедшего.

Пендрейк взглянул на часы. Было десять минут первого. Он отодвинул блюдо с десертом и встал. Нужно немедленно расспросить Анреллу.

По дороге домой он почти ни о чем не думал. И только когда его автомобиль миновал массивные железные ворота и он увидел особняк, его осенила внезапная мысль. Этот дом стоял здесь и два года назад.

Его поместье было весьма дорогостоящим. Рядом с домом находились плавательный бассейн и прекрасно ухоженный сад. Насколько Пендрейк помнил, ему удалось приобрести его за девяносто тысяч долларов. Раньше он не задумывался, каким образом смог скопить деньги на столь роскошное жилье. Нужная сумма каким-то образом оказалась в его распоряжении.

Здание, казалось, вырастало из земли. Судя по всему, архитектор был верным последователем Френка Ллойда Райта. Высокие дымоходы, выдающиеся крылья, плавно сливающиеся с центральной частью строения, и множество подвальных окошек.

Решением финансовых вопросов семьи ведала Анрелла. Для этого она пользовалась их совместным банковским счетом. Между ними существовала договоренность, что свое свободное время Пендрейк может распределять между страстью к чтению, игрой в гольф, периодическими вылазками на охоту или рыбалку, а также полетами на личном электрическом самолете. Он не имел ни малейшего понятия о своем финансовом положении.

С особой остротой он осознал теперь всю странность сложившейся ситуации. Пендрейк припарковал машину и вошел в дом, размышляя: «Я вполне нормальный, преуспевающий бизнесмен, который столкнулся с чем-то, что не укладывается в обычную схему вещей. Я в своем уме. Если я попытаюсь разобраться в происходящем, то ничего не потеряю. У меня впереди еще целая жизнь».

И не важно, убеждал он себя, узнает он что-нибудь или нет. Прошлое не играет никакой роли. Он может прожить оставшуюся жизнь и с не вполне удовлетворенным любопытством. «Где же Никсон, черт побери?» Он стоял в просторной прихожей, сжимая в руке шляпу, и ждал, когда откроется дверь и появится дворецкий.

Никто не появился. В огромном доме царила тишина. Он нажал кнопку и не получил ответа. Пендрейк швырнул шляпу на кресло, заглянул в безлюдную гостиную и направился на кухню.

— Сибил, — начал он раздраженным тоном, — я хотел бы… — Он замолчал. Его голос эхом разнесся по пустой кухне. Ни повара, ни двух хорошеньких кухарок не оказалось ни в кладовой, ни в чулане. Несколькими минутами позже, когда Пендрейк поднимался по главной лестнице, до его ушей донеслись перешептывающиеся голоса.

Звуки исходили из верхней гостиной. Он взялся за дверную ручку и замер, когда тишину нарушили слова Анреллы:

— В самом деле, не нужно спорить. Я в таком возрасте, что уже забыла, что значит испытывать чувство собственника. Вам не нужно убеждать меня, что Джим единственный, кто подходит для этой работы. Что вы сотворили еще такого, о чем мне не известно?

— Мы возвращаем его жену.

Пораженный Пендрейк узнал голос Петера Йерда, одного из главных клиентов «Несбит компани».

— О!

— Она прибудет в Кресцентвилл через несколько месяцев.

— И что вы собираетесь ей рассказать? — спросила Анрелла ровным голосом.

— Окончательно это еще не решено, но если после ее приезда мы сведем их вместе и она увидит, в каком состоянии он находится, то возьмется за ним присматривать, и с ней особых проблем не возникнет.

— Это верно, — голос Анреллы звучал задумчиво. — Что вы еще придумали?

Ей ответил голос Найперса, и это вызвало у Пендрейка большее удивление, чем все предшествующие события. Затем он подумал: «Ну конечно, старик тоже затесался в конспираторы. Чем еще можно объяснить слова, вырвавшиеся у него утром?»

Пендрейк едва оправился от шока, а Найперс уже пересказывал, хихикая, содержание их утреннего диалога.

— Я заметил, это сработало. Позже он попросил принести ему несколько папок. Так что он стал размышлять над этим еще там.

Пендрейк боялся дышать. Голос старика продолжал:

— Я обнаружил в себе неожиданную склонность к интригам. Мне удалось выполнить все, что вы поручили мне во время нашей последней встречи. Вывести Пендрейка из равновесия оказалось совсем несложно. Другое дело — беседа с президентом Дейлсом. Как мы и ожидали, мне пришлось чрезвычайно внимательно формулировать ответы, чтобы противостоять детектору лжи. Так как по всем основным моментам я говорил правду, то не боюсь никаких последствий. Впрочем, мне кажется, что эта женщина нас выследит. Боюсь, нам придется смириться с этим и продолжать рисковать. — Его последняя фраза была произнесена спокойным убеждающим тоном: — Мне кажется, что мы правильно поступили, когда проинформировали президента и свели их с Пендрейком лицом к лицу.

— У нас не оставалось другого выхода, — сказал новый голос. Для Пендрейка это было очередным потрясением — голос принадлежал самому Несбиту, владельцу «Несбит компани». — Нам грозило уничтожение. Серия убийств заставляла считать, что кто-то проник в суть проекта Лембтона. Если мы правы и восточные немцы, направляемые Советами, несут ответственность за эти акции, то проблема более не может считаться частной. Мы нуждаемся в помощи. Нужно поставить в известность правительство. Отсюда и следует необходимость нашего предварительного подхода к президенту Дейлсу.

Голос дворецкого Никсона был тверд:

— И все-таки то, что мы делаем, должно завершить одно последнее частное усилие.

Пока Пендрейк пытался осмыслить тот факт, что даже слуги играют ведущую роль в этой группе, горничная Сибил произнесла спокойным авторитетным голосом:

— Анрелла, мы считаем, что Джима нужно отправить на Луну.

— Для чего? — в вопросе Анреллы прозвучало искреннее удивление.

Ей ответила Сибил:

— Дорогая, у нас очень мало времени, пора проверить версию мистера Лембтона о происхождении двигателя.

— Хорошо, — произнесла Анрелла после паузы, — Джим, безусловно, наиболее подходящий кандидат для этой поездки, ведь он единственный, кто не сможет выдать наши секреты, если что-нибудь сорвется. — По ее голосу было понятно, что она подчиняется неизбежному.

Впоследствии Пендрейк неоднократно проклинал себя за то, что оставил их в этот момент. Но он ничего не мог с собой поделать. Его охватил страх, страх того, что его обнаружат прежде, чем он успеет осмыслить подслушанное. Пендрейк спустился по лестнице, подхватил шляпу и направился к двери. Выйдя из дома, он впервые заметил, что неподалеку припарковано около десятка автомобилей. Подъезжая к зданию, он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на них внимание.

Спустя несколько минут Пендрейк проехал на собственной машине через железные ворота поместья и направился по старой дороге к автостраде. У него было сильное предчувствие, что предстоящий вечер он проведет в мучительных раздумьях.

Глава 8

Дни бежали своим чередом, жизнь продолжалась. Каждое утро, кроме субботы и воскресенья, Пендрейк отправлялся в своей машине на работу. Вечером он возвращался обратно в большой, огороженный железной изгородью дом, поспевая к ужину, подаваемому вышколенными слугами. За ужином следовал приятный и расслабляющий период чтения в тишине кабинета, после которого Пендрейк укладывался в постель, где к нему присоединялась любящая красивая женщина.

События, до такой степени взволновавшие его, начали казаться ему почти нереальными. Но Пендрейк не забыл о них, он сознательно стал думать о себе как о человеке, который ждет своего часа.

На семнадцатый день пришло письмо с удостоверением о его рождении. Пендрейк прочел его и — он честно признался себе в этом — испытал огромное облегчение.

В нем черным по белому значилось: «Джеймс Сомерс Пендрейк. Родился 1 июля 1940 года, г. Кресцентвилл. Отец: Джон Пейдлав Пендрейк. Мать: Грейс Розмари Сомерс».

Он был рожден. Его память не подкачала. Мир не был перевернутым с ног на голову. В его памяти существует пробел, но не пропасть. Раньше он сравнивал себя с человеком, балансирующим на одной ноге на краю бездны необъятной глубины. Теперь бездна превратилась в узкую, но все еще глубокую яму. Правда, эту яму предстояло заполнить, но, даже если это не будет сделано, он сможет перешагнуть ее и идти дальше, не испытывая кошмарного ощущения падения в кромешной тьме с края скалы.

Пендрейк сел в кресло: его охватила внезапная слабость, и голова закружилась. Вскоре он взял себя в руки и откинулся на спинку кресла. В голову вползла поразительная мысль: «Я же только что чуть было не потерял сознание».

Темнота перед глазами рассеялась. Пендрейк осторожно встал и налил в стакан чистой воды. Вернувшись в кресло, он поднес стакан к губам и обнаружил, что рука дрожит. Это поразило его: он оказался подвластным влиянию сложившейся ситуации. Благодаря богу худшее из того, что касалось его лично, было позади; впрочем, если по правде, то не совсем позади. Но по крайней мере он положил этому начало. Как только он получит свой послужной список, то сможет определиться вплоть до двадцатичетырехлетнего возраста. Если поразмыслить, то это — вполне солидное основание. И так как его сознательная жизнь возобновилась в возрасте тридцати трех лет, то это оставит неопределенным девятилетний период.

Его уверенность иссякла. Девять лет! Не такой уж алый срок. Если разобраться, то чертовски большой.

Послужной список принесли вечером девятнадцатого дня. Это была стандартная форма с впечатанными ответами.

Были указаны имя, возраст… подразделение ВВС… имя ближайшего родственника: «Элеонора Пендрейк, жена». Серьезные ранения или контузии: «Ампутация правой руки выше локтевого сустава. Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при катастрофе истребителя».

Пендрейк уставился на лист бумаги. Но ведь у него есть правая рука! По мере того как он продолжал смотреть на остающуюся неизменной отпечатанную форму, удивление проходило. В конце концов он подумал: «Ну надо же, такая ошибка. Какой-то козел в архиве напечатал неправильную информацию». И даже после того, как одна часть его мозга выработала этот аргумент, другая часть восприняла все как есть, зная, что никакой ошибки в его послужном списке нет. Ошибка была допущена не в государственном учреждении. Она находилась здесь, в нем самом. Теперь его не надуешь. Судя по всему, он не был Джимом Пендрейком, существующим в этой форме.

А значит, пришло время разобраться с теми, кому было известно, кто он и что собой представляет. Какова бы ни была причина, по которой они внушили ему, что он является Джимом Пендрейком, он выведет их на чистую воду.

Было четыре часа пополудни, когда он миновал двадцатифутовые ворота и проехал по извивающейся среди Деревьев дорожке. Он поставил машину в огромном гараже. К нему вышел шофер Анреллы, который также присматривал за техникой, имеющейся в поместье.

— Вернулись пораньше, мистер Пендрейк? — произнес Грегори.

— Да! — сказал Пендрейк уверенным тоном решившегося человека. Когда он, пересекая сад, направлялся к Дому, мимо него по земле пронеслась тень. Он посмотрел вверх и понял, что тень принадлежала самолету, направляющемуся к его личной взлетно-посадочной полосе. Вслед за первым самолетом, почти без интервалов, проследовало еще четыре. Все они скрылись за деревьями.

Пендрейк, нахмурившись, обдумывал увиденное, когда в окне показалась Анрелла. Она спросила:

— Что случилось, дорогой?

Он сказал об этом, и она в замешательстве повторила:

— Самолеты! — И мгновенно добавила: — Джим, беги к машине. Уезжай отсюда немедленно!

Он смотрел на нее.

— Тебе тоже лучше поехать со мной.

Она выбежала из дома. Это было непривычное для него зрелище. Вскочив в машину, она, запыхавшись, поторапливала его:

— Джим… если тебе дорога свобода… быстрее!

Его машина неслась к воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая к трассе на Альцину. Внезапно Пендрейк обнаружил, что проезд заблокирован двумя джипами. Он затормозил и остановился, чтобы развернуться. Один из джипов, взревев мотором, подлетел к ним вплотную.

Сидящие в нем женщины с бесстрастным видом навели на Пендрейка самые зловещие пистолеты в его жизни. Ему предложили жестом вернуться к дому. Ничего не говоря, он повиновался приказу. Пендрейк распознал в незнакомках специальных агентов президента Дейлса и почувствовал небольшое облегчение.

У дома собралась вся банда. В саду находились Несбит, Йерд, Шор, Кэткотт и все слуги, включая Грегори, — всего их было около сорока человек, выстроенных под прицелом пулеметов. Женщин президента было около сотни.

— Это был он, — сообщила предводительница команды в джипах, захватившей Пендрейка. — Мысль о том, что они попытаются переправить его отсюда, оказалась верной.

Женщина, которой она докладывала, была молода, привлекательна и очень серьезна. Она кивнула и приказала грудным голосом:

— Охраняйте Пендрейка днем и ночью. Ему разрешено видеться только с женой. Всех остальных переправить на самолете в тюрьму Каггат. Действуйте!

Через несколько минут Пендрейк остался наедине с Анреллой.

— Дорогая, — сказал он, — что все это означает? — Ему показалось, что теперь ей нет смысла утаивать от него информацию.

Она стояла у окна в большой гостиной. После его слов Анрелла повернулась, подошла к Пендрейку, обвила его руками и запечатлела на его губах нежный поцелуй. На ее лице играла легкая лукавая улыбка.

Ярость буквально взорвалась в мозгу Пендрейка. Он смутно осознал, высвободившись из ее объятий, что быстрота, с которой возник гнев, продемонстрировала, насколько расшатались его нервы за последние недели.

— Ты должна рассказать мне, — проревел он. — Как я могу думать о выходе из этого положения, если мне ничего не известно? Видишь ли, Анрелла…

Он замолчал. На ее лице застыло удивленное выражение. Его гнев частично улетучился, но напряжение осталось. Он заговорил опять, ощущая себя почти униженным:

— Мне кажется, что ты знаешь, что только Джефферсон Дейлс мог прислать этих забияк в юбках. И если тебе это известно и ты знаешь причину, по которой он это сделал, то почему не рассказать все мне, чтобы я начал продумывать выход?

— Не нужно ничего придумывать, — произнесла она. — Мы с таким же успехом можем оставаться в заключении здесь, как и в любом другом месте.

Пендрейк уставился на нее.

— Ты что, сошла с ума? — спросил он. Внезапно он вышел из себя и закричал: — Я подслушал, о чем вы говорили на встрече.

Она изменилась в лице. Улыбка съежилась.

— На какой встрече? — резко спросила она.

Он рассказал ей, ее лицо стало озабоченным.

— Что ты слышал?

— Вы что-то говорили об изменениях, которые должны наступить. Что это значит? Изменениях чего?

Выражение ее лица опять изменилось. Озабоченность исчезла.

— Мне кажется, что ты не так уж много услышал. Изменения в тебе. Это все, что я могу сказать.

Он махнул ей рукой, словно падая в темноту.

— Ты же сказала мне это. Почему не сказать больше?

Она опять задумалась.

— Я не сказала тебе ничего, — произнесла она.

Анрелла приблизилась и опять обняла его. Посмотрев ему в глаза внимательными, мудрыми, нежными и улыбающимися глазами, она сказала:

— Джим, изменения наступают быстрее, когда ты находишься в состоянии стресса, а ты в нем находишься, не так ли? — она оторвалась от него. — Ты весело жил, не так ли, Джим? Два года в свое удовольствие.

Пендрейк был слишком зол, чтобы признать правоту этих слов. Он отрезал:

— Судя по тому, что я слышал, ты даже не являешься моей женой.

— Да, мы позаботились, чтобы у тебя была спутница жизни, — сказала она. — Ты должен признать — тебе это ничего не стоило. Более того, тебе хорошо платили.

Для него эти слова прозвучали как самое тяжелое оскорбление.

— Я не отношу себя к типу мужчины-альфонса, — произнес он хриплым голосом, повернулся и вышел из комнаты. Он чувствовал, что между ними все кончено.

Этой ночью, после того, как они оказались в постели, Анрелла сказала:

— Вполне возможно, нам придется провести здесь несколько месяцев. Ты собираешься дуться все это время?

Пендрейк повернулся и посмотрел на нее — Анрелла лежала на соседней кровати. Он быстро переспросил:

— Месяцев?

Он почувствовал смущение. Оказывается, должен настать момент, когда заключение кончится. По известной ей причине. Он сделал над собой усилие и успокоился.

— Ты ничего мне не скажешь? — спросил он.

— Нет.

— Но ты хочешь продолжать играть роль хозяйки дома?

— Как и раньше.

Он покачал головой, но не смог заставить себя рассердиться до полного и определенного отказа от нее.

— Я подумаю над этим, — медленно сказал он, — но тебе должно быть известно, что мужчина устроен так, что не может сидеть сложа руки в такой ситуации. По крайней мере я не собираюсь.

— Делай все, что считаешь нужным, — прозвучало в ответ, — только не дуйся.

Он посмотрел на нее грустными глазами.

— Если я поддамся этой мысли, — произнес он, — то просто стану еще одним поедателем лотоса. Я с легкостью смогу проспать дни и недели, утонув в сексуальной идиллии.

— Это не самая худшая из вещей, которые могут с тобой приключиться. — Она тихо засмеялась. — Не так ли?

— Узнаю зов лотоса, — сказал он. — А как же моя настоящая жена?

Ее щеки слегка порозовели. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучали легкие, как бы оборонительные интонации.

— Я не принимала решение вступить с тобой в эти отношения, пока мы не установили, что вы последние несколько лет жили врозь. — Она добавила: — По-моему, твоя жена решилась на возобновление брака, но этого так и не произошло.

Пендрейк, который задал свой вопрос без особого энтузиазма, — эта другая жизнь была слишком нереальной — опять взглянул на Анреллу. К ней вернулось хорошее настроение — она опять улыбалась.

Сонно протекло лето. Как он и ожидал, у него проснулось беспокойство. Но только с первыми признаками осени Пендрейк пришел к выводу, что наступило время сбросить с себя оцепенение.

Глава 9

Пендрейк ощупывал булыжник. Он так старался вести себя как можно естественнее, что его рука задрожала. Он встревожился, боясь себя выдать. Пендрейк растянулся на бархатной травке, вокруг него расположились семь женщин-охранников.

Булыжник имел дюйма два в диаметре. Два дюйма инертного камня. В то же время в этой маленькой массе заключалось столько его надежд, что на какое-то мгновение он поддался панике. Тем не менее он постепенно взял себя в руки и принялся ждать мальчиков. С тех пор, как после каникул в сентябре возобновились занятия в школе, он слышал в это время дня их звонкие голоса. Звуки доносились из-за деревьев, скрывающих от его взгляда железную ограду, охватывающую поместье, которое стало местом его заключения. Деревья и ограда отделяли его от мальчиков и от всего мира. Он и представить себе не мог, что для побега потребуется такая тщательная разработка, настолько сложным был план и долгими два месяца томительного ожидания. За это время он перестал удивляться тому, что никто из офиса не пытается навести о нем справки; не осталось никакого сомнения в том, что управление фирмой передано другому. Пендрейк прекратил всякие попытки серьезно поговорить с Анреллой. Она избегала таких разговоров.

Ситуация складывалась хуже некуда. Через несколько минут мимо должны пройти мальчики со своими удочками, направляясь к глубоким заводям выше по течению. У него не осталось другого выхода, кроме как положиться на свою… Но что это?

Это, напряженно осознал он, звук, легкие, пока еще слишком далекие вибрации детского смеха.

Его время пришло.

Пендрейк лежал неподвижно и прикидывал, каковы его шансы на успех. Две женщины развалились на траве в десяти футах справа от него. Еще три сидели в восьми футах слева и несколько сзади.

Он не собирался недооценивать их способности. Он не сомневался, что для его охраны были назначены дамы, способные справиться с обычным мужчиной, имеющим одинаковый с ними вес. Из двух оставшихся женщин одна находилась прямо за ним на расстоянии около восьми футов. Последняя маячила в шести футах спереди, вклинившись между ним и высокими деревьями, заслоняющими ограду, за которой должны пройти мальчики. Дымчато-серые глаза этого создания выглядели тупыми и сонными — похоже, она витала мыслями в облаках… Но у Пендрейка было на этот счет другое мнение. Она была машиной Джефферсона Дейлса и воплощала собой самую существенную опасность в его поле зрения.

Мешанина сопровождающих мальчишек звуков приближалась.

Пендрейк ощутил биение пульса в висках. С подчеркнутой уверенностью он запустил руку в карман и медленно вынул стеклянный кристалл. Он повертел маленькую штуковину в пальцах, давая лучам утреннего солнца поиграть в ее глубине. Кристалл сверкнул и взлетел в воздух. Когда Пендрейк, оборвав бриллиантовое свечение, поймал его, он почувствовал сверхъестественную уверенность оттого, что взгляды стражниц направлены на него. Они смотрели внимательно, но без подозрительности. Три раза Пендрейк подбрасывал кристалл на несколько ярдов в небо. А затем, словно внезапно пресытясь этой игрой, швырнул его оземь на расстоянии вытянутой руки от себя. Кристалл покоился на траве — самый яркий предмет из тех, что были поблизости.

Он много размышлял об этом кристалле. Было очевидно, что ни одна из женщин не может пристально следить за ним все время. Можно было предположить, что ежесекундно он находится под наблюдением трех из семи. Когда он начнет действовать, даже этим трем придется взглянуть дважды, потому что отбрасываемые кристаллом блики попадут им в глаза и нарушат их представление о том, что Пендрейк делает в действительности.

Такова была теория. Мальчики приближались. Их голоса звенели то громче, то тише — счастливый лепет, вот, например, один из них хвастается, а теперь все с чем-то согласились, еще один начал что-то вещать голосом лидера, и тут же все стали говорить одновременно. Не представлялось возможным определить, сколько их там было. Но они существовали, и их существование было тем самым условием, наличие которого необходимо для задуманного им плана побега.

Из левого кармана плаща Пендрейк извлек книгу. Он лениво раскрыл ее, но не на отмеченном месте, а просмотрел одну страницу, другую, затягивая время, выделяя женщинам несколько необходимых секунд, за которые их мозги должны были усвоить самый обычный факт: он собрался читать. Он выждал еще мгновение. А после этого положил книгу на траву так, что ее верхний край соприкоснулся с булыжником.

Теперь он раскрыл книгу на закладке, которой оказался лист бумаги. Для охранников письмо должно было выглядеть точно так, как десятки листов белой бумаги, использованные им для пометок, которые он делал последние два месяца. Более того, лист был чист.

Несмотря на решение положить конец этому невыносимому заключению, Пендрейк не мог себе представить, что он может сообщить местным властям. Пока он не выяснит, в чем, собственно, состоит весь этот маразм, ему придется полагаться только на собственные силы. Если ему удастся выбраться на свободу, он все повернет по-своему. Он был в этом уверен.

Справа от него послышался шорох. Пендрейк даже не повернул головы, но его сердце учащенно забилось. Две женщины, от которых он не ждал никаких проблем, начали подавать признаки жизни. И что творится с его чертовой удачей?

Больше медлить было нельзя. Его вспотевшие пальцы коснулись белого послания, он сдвинул его через край книги на камень. Еще мгновение — и с помощью заранее припасенных резинок лист был прикреплен к булыжнику.

Испустив вопль, чтобы привести женщин в замешательство, Пендрейк вскочил на ноги и что было мочи запустил камень с его белым шуршащим грузом в воздух.

У него не осталось времени на то, чтобы восстановить равновесие и защититься. Два тела, бросившись с расстояния в десять футов, врезались в него одновременно и под разными углами. Пендрейк тут же упал, где стоял, оглушенный ударом, но осознающий, что остался цел. Он слышал, как стоящая над ним крупная женщина-лидер отдает отрывистые приказания:

— Карла, Мэрион, Джейн — быстро в дом, возьмите джипы и отрежьте этих детей от города. Мигом! Рода, беги к воротам, распахни их для джипов. Нэнси, ты — со мной через ограду. Мы должны поймать этих мальчишек и завладеть письмом. Олив, останешься здесь с мистером Пендрейком.

Пендрейку было слышно, как охранницы унеслись прочь. Он ждал. Пусть Нэнси и лидер перелезут через ограду. Только после этого он приступит ко второму пункту своего плана.

Через две минуты он застонал и сел. Олив пристально наблюдала за ним. Она была красивой женщиной, хоть и несколько широкой в кости.

— Нужна помощь, мистер Пендрейк? — спросила она, подойдя ближе.

Мистер Пендрейк! Эти люди с их вежливой заботливостью сведут его с ума. Он был незаконно задержан. В то же время все были исключительно вежливы. Но если он все-таки собирается бежать отсюда, то это надо делать сейчас. Трюк, с помощью которого он избавился от охраны, повторить не удастся. Пендрейк с трудом встал на колено. Затем на оба, слегка покачиваясь, словно от головокружения. Наконец он пробормотал:

— Дайте мне руку.

Он не рассчитывал на то, что женщина поможет ему, хотя даже это было возможным, учитывая вежливое поведение охраны.

Но Олив помогла. Она приблизилась и начала наклоняться над ним. В этот момент Пендрейк словно взорвался. Он нанес удар, не испытывая ни малейшей жалости. Эти «уравненные» дамы с их бесцеремонностью и пистолетами напрашивались на неприятности. Бой был закончен в первом раунде нокаутом в челюсть.

Олив повалилась как бревно. Ни секунды не колеблясь, как если бы он атаковал мужчину, Пендрейк бросился к ней, перевернул на спину и быстро извлек из кармана заранее заготовленный кляп.

Спустя мгновение тот оказался во рту у женщины. Не теряя времени, но и без спешки, Пендрейк задрал рубашку и стал разматывать прочную ленту, обмотанную вокруг поясницы. Женщина только слегка шевельнулась, когда он начал связывать ей руки.

На все ушло не более трех минут. Пендрейк встал, слегка дрожащий, но спокойный. И, не взглянув на пленницу, быстро пошел прочь. Какое-то время он двигался параллельно ограде, потом пробрался между деревьями и внимательно осмотрел местность за оградой. Здесь ничего не изменилось — напротив него находилсягустой лес. Удовлетворенный увиденным, Пендрейк начал карабкаться вверх по решетке., Как он выяснил во время первой попытки, которая состоялась еще двумя месяцами раньше, влезть на нее сложности не представляло. Все равно что взобраться по канату.

Он достиг верха ограды и, теперь уже торопясь, стал на ее край над копьеобразными стержнями. Секундой позже мелькнула мысль, что он слишком торопился.

Он поскользнулся.

А потом, инстинктивно пытаясь спасти жизнь, Пендрейк сделал еще одну ошибку. Когда он падал, один из стержней вонзился ему в правую руку чуть пониже локтя и проткнул ее насквозь. Он так и повис на руке, насаженный на стержень, как кусок мяса на крюк мясника. Боль нахлынула и вспенилась в теле, что-то теплое, соленое и вязкое брызнуло ему в рот и в глаза.

Удушаюше-ослепляющий ужас. Несколько секунд он не чувствовал ничего, кроме боли.

Он поднимал себя. Это была первая мысль, пробившаяся сквозь раздирающую мозг боль. Он поднимал себя левой рукой, одновременно пытаясь стащить правую с темного неотполированного стержня.

Он поднимался! И стаскивал, стаскивал! Бормоча какую-то несуразицу, он пролетел двадцать футов и рухнул на землю.

Столкновение было жестоким. Мускулы Пендрейка собрались в тугие, натянутые до предела жгуты. Ему показалось, что Земля на мгновение превратилась в разъяренного нападающего быка весом в шестьдесят шесть миллиардов миллионов биллионов тонн. Он попытался подняться, свалился, потом встал. В его разбитом теле сохранился один-единственный живой импульс: убежать! Прочь отсюда! Они придут, они будут искать. Прочь! Пошел!

Он не думал ни о чем другом, пока не вышел к ручью. Вода была теплой, но это была осенняя теплота. Она освежила горящие губы, в лихорадочных глазах опять засветился разум. Пендрейк обмыл лицо, стащил плащ и промыл рану. Вода покраснела. Кровь била из рваной раны и пузырилась в ручье. Пендрейк покачнулся и едва успел откинуться на спину на поросший травой берег.

Сколько он так пролежал — он не имел ни малейшего понятия. Наконец пришла мысль: «Жгут или смерть!»

Собрав в комок волю и остатки сил, он оторвал мокрый окровавленный рукав рубашки и обмотал им несколько раз руку выше раны. Потом просунул под повязку обломок сухой ветки и закрутил жгут так сильно, что заболели мышцы. Кровотечение остановилось.

Пошатываясь, Пендрейк встал на ноги и пошел по течению ручья. Он собирался сделать это с самого начала, теперь он вспомнил об этом. Ему было легче следовать по запланированному пути, чем придумывать новый. Время шло. Когда ему в голову пришла мысль, что эта дорога может и не вести к храму, он не мог впоследствии вспомнить. Но когда по пути ему кто-то встретился, он спросил:

— Где живет ближайший врач? Повредил руку!

Должно быть, ему ответили. Потому что еще через один неопределенный провал во времени он обнаружил, что идет по улице, вдоль которой растут деревья с редкой осенней листвой. Периодически он вспоминал, что должен найти табличку с именем. Боль в руке давно прошла, он вообще больше не чувствовал руки. Она повисла вдоль тела и раскачивалась при ходьбе, но это были безжизненные взмахи неодушевленного предмета.

Он слабел, усталость тяжестью отзывалась во всем теле. Время от времени он ощупывал жгут, чтобы убедиться, что тот не ослаб и что кровь больше не течет. Ступеньки он преодолел на коленях.

— Все святые! — произнес мужской голос — Что это?

А потом образовалась брешь, из которой до него периодически доносился голос; а еще позже он ехал в автомашине и тот же голос то нарастал, то убывал у него в ушах.

— Кто бы ты ни был, ты законченный идиот. Ты закрутил этот жгут минимум час назад. Неужели ты не знаешь — его нужно ослаблять через каждые пятнадцать минут, чтобы кровь могла поступать, иначе рука погибнет. А теперь придется ее ампутировать.

Глава 10

Выход из сна был каким-то внезапным. Пендрейк повернул голову и тупо уставился на обрубок руки. Его плечо было приподнято с помощью своего рода сетчатой перевязи, рука была обнажена и доступна взгляду, инфракрасная лампа изливала на нее свое тепло. Культя не вызывала ни малейшего дискомфорта, боли он тоже не чувствовал.

Она не кровоточила, и на ней имелся росток, скрюченная, розовая, мясистая штука, казавшаяся частью изуродованной руки, которую по какой-то причине решили не отрезать. Потом до него дошло, что она имеет определенную форму.

Он невидящими глазами смотрел на то, что осталось от его правой руки, и в памяти всплывала запись из послужного списка: «Необходимость операции вызвана увечьем, полученным при…»

Пытаясь разрешить загадку, он уснул.

Где-то вдалеке мужской голос произнес:

— Сомнений больше нет. Новая рука растет на месте отсеченной. Мы осуществили незначительное хирургическое вмешательство, но, можете меня повесить, мне кажется, что эта поросль настолько жизнеспособна в своей основе, что справится и без медицинской помощи. Через несколько дней сознание вернется к нему. Шок, сами понимаете. — Голос пропал, потом возник опять: — Тотипотентные… тотипотентные клетки. Давно известно, что в каждой клетке человека содержится в латентном виде информация о всем теле; в далеком прошлом тело могло значительно проще восстанавливать поврежденные ткани.

Наступила пауза. У Пендрейка появилась уверенность, что кто-то рядом с огромным удовлетворением потирает руки. Голос другого человека что-то негромко мурлыкал, но вот первый громко сказал:

— Нет, никаких документов. Доктор Филиппсон, доставивший его сюда, никогда его прежде не видел. Конечно же, в окрестностях Альцины проживает множество людей, но… Нет, мы не заявляли о нем. Сначала нам хотелось бы понаблюдать за развитием этой руки. Да, я позвоню вам.

Мурлыкающий голос произнес еще что-то, потом послышался звук закрывающейся двери.

Пришедший сон обволок его успокаивающим покрывалом забытья.

Когда он проснулся в следующий раз, то не смог вспомнить, кто он такой. Он осознал это, когда сиделка, заметившая, что он больше не спит, позвала доктора. Тот появился в сопровождении сестры, в руках у которой был блокнот. Доктор со счастливым выражением лица присел и бодрым тоном задал вопрос:

— Итак, сэр, могу я узнать ваше имя?

Лежащий на койке человек уставился на него в замешательстве:

— Мое что?

Радостное возбуждение частично улетучилось у вопрошавшего. Уже слегка подавленным на этот раз голосом он спросил:

— Как вас зовут? Назовите ваше имя, понимаете?

Безымянное существо лежало на постели неподвижно и спокойно. Оно сразу уловило смысл. Не задумываясь о том, каким образом оно это поняло, оно знало, что перед ним доктор и что его имя Джеймс Тревор. Наконец оно покачало головой.

— Попытайтесь! — требовал врач. — Попытайтесь вспомнить!

На лице Пендрейка выступил пот. Он чувствовал, что в его стройном и сильном теле нарастает напряжение огромной интенсивности, внезапно ощутил сильнейшую боль в покалеченной руке. Сквозь помутившееся сознание он с трудом различал крахмально белую фигуру сиделки, другую медсестру, сидящую с карандашом и блокнотом наготове, и темноту ночи за окном.

Он выдавил боль из мозга и, напрягая все его ресурсы, попытался пробиться сквозь мешанину нечеткостей и туманностей, облаком покрывшую его память. Среди неясных визуальных картин проносились обрывки мыслей и смутные воспоминания невыразимо давних дней. Это была не память, это было воспоминание о памяти. Он оказался отрезанным на островке сиюминутных впечатлений, и кошмарное пустынное белое море подбиралось к нему ближе и ближе, наступая с каждой минутой, с каждой секундой.

С судорожным вдохом он позволил спасть напряжению от внутреннего усилия. И беспомощно посмотрел на доктора.

— Бесполезно, — сказал он просто. — Что-то вроде железной ограды и… Что это за город? Может быть, это поможет.

— Миддл Сити, — произнес врач. Его карие глаза внимательно наблюдали за Пендрейком. Но последний только покачал головой.

— А как насчет Биг Таун? — спросил доктор. — Это город в сорока милях отсюда. Доктор Филиппсон привез вас сюда из Альцины потому, что ему известны местные больницы. — Он медленно повторил: — Биг Таун!

На какое-то мгновение возникло что-то неуловимо знакомое. А потом Пендрейк покачал головой. Но тут же прекратил усталые движения — ему в голову пришла еще одна мысль.

— Доктор, почему я владею речью, в то время как все остальное настолько нечетко?

Доктор смотрел на него угрюмо, улыбка сошла с его лица.

— Пройдет несколько дней, и вы потеряете способность разговаривать. Чтобы этого не произошло, вам нужно непрерывно говорить или читать, в таком случае эти рефлекторные навыки могут сохраниться.

Врач повернулся к сиделкам:

— Мне нужен детальный, отпечатанный на машинке отчет по этому пациенту, с полным изложением его случая. Все, что нам известно. Пусть здесь установят радио и… — он опять повернулся к койке и мрачно ухмыльнулся, — держите его включенным. Если вам будет не с кем пообщаться, слушайте мыльные оперы. И если вы не слушаете и не спите, то читайте, читайте вслух.

— А если не буду? — губы Пендрейка приобрели пепельный оттенок. — С какой стати я буду это делать?

Голос доктора прозвучал зловеще.

— Потому что если вы не будете этого делать, то ваши мозги приобретут девственность новорожденного дитяти. Могут быть, — он запнулся, — и другие реакции. Какие — нам не известно. Мы только знаем, что вы забываете ваше прошлое с впечатляющей скоростью. Мы считаем, что при обычном течении жизни клетки тела и мозга человека постоянно приходят в негодность и подвергаются обновлению. Ежечасно и ежедневно биллионы клеток нашей памяти проходят ремонт, и, судя по всему, во время этой переплавки электрически запомненная волна информации сохраняется в целости и сохранности. Со временем — в этом нет сомнения — постоянная замена тканей приводит к ослаблению памяти. В вашем случае все обстоит иначе. В данный момент клетки вашего тела тотипотентны. Вместо того чтобы восстанавливаться, клетки вашей руки заменяются новыми здоровыми клетками; эти последние ничего не знают о памяти, носителями которой были старые клетки, — ведь память, к сожалению, не передается по наследству.

Способ передачи информации от старых клеток к новым если и существует, то все равно недоступен нам. Таким образом, вы обладаете клетками, которые способны накапливать информацию не хуже старых, но все, что вы сможете в них сохранить, прежде чем они в свою очередь будут заменены, это впечатления, воспринятые вашим мозгом в течение одной недели, быть может, чуточку дольше. Судя по всему, процесс тотипотентности, начавшись. руке, распространился на все ваше тело. Как показали лабораторные опыты, проведенные над плоскими червями, установлена передаваемость условных рефлексов. Мы имеем основание предположить, что воспоминания не исчезают бесследно. Но слова и простые заученные действия передаются в настолько размытой форме, что практически оказываются непригодными к использованию.

— Но что же меня ждет в будущем? — спросил пораженный Пендрейк.

— Мы отослали в Вашингтон отпечатки ваших пальцев, — сказал доктор утешающим тоном. — После идентификации вашей личности мы сможем разработать планомерную преобразовательную программу, основанную на том, что с вами было раньше. Тем временем выполняйте то, что я вам посоветовал.

Пендрейк смотрел на врача, и по мере того как он его изучал, у него возникало смешанное чувство возбуждения, интереса и своего рода симпатии к этому человеку. «И все же его больше интересует феномен, чем человек», — подумал Пендрейк.

И еще глубоко внутри у него было ощущение, что ситуация была совсем не такой плохой, как казалось доктору, и что после того, как рука восстановится, он опять вернется к нормальному состоянию.

Глава 11

Новый человек представился:

— Меня зовут доктор Коро, мистер Смит. Я психиатр, и мне хотелось бы, чтобы вы прошли небольшое тестирование. Возражения имеются?

Почти безымянный человек на койке смотрел на пришедшего блестящими глазами. Он понял, что с ним обращаются как с ребенком, но это его не беспокоило. И он мог предсказать, он просто знал, что большинство тестов окажутся для него непригодными, почему — было непонятно, но ему и в голову не пришло раздумывать, откуда взялась эта уверенность.

Но он ничего не сказал и просто смотрел, как психиатр, решивший, видимо, что молчание — знак согласия, разложил на столе у кровати свои бума! и, придвинул стул и сел. Это был коренастый молодой мужчина с решительной и дружелюбной манерой общения. Он спокойно объяснил, что у него состоялся разговор с лечащим врачом, и они пришли к мнению, что будет полезно для всех, если ему удастся выяснить, что происходит у их подопечного в голове. Разве не так?

И опять Пендрейк промолчал. Поток мыслей и чувств, исходящий от доктора Коро, не предусматривал другого ответа, помимо утвердительного. Пендрейк не сопротивлялся, он просто ждал.

Доктор Коро положил один из своих листков на планшет и протянул его и карандаш Пендрейку.

— Это лабиринт, — произнес он. — Мне хотелось бы, чтобы вы установили грифель карандаша в место, помеченное стрелкой, нашли в этом лабиринте проход и провели по нему линию.

Пендрейк взглянул на рисунок, обнаружил путь и прочертил линию. Когда он вернул планшет психиатру, тот с удивлением посмотрел на него и, ничего не говоря, отложил в сторону.

Теперь он протянул Пендрейку большой лист с начерченными на нем маленькими квадратиками, общим числом свыше тысячи. Они были сгруппированы попарно — в каждой паре один квадратик располагался над другим. Каждая такая группа была пронумерована, всего их было пятьсот девяносто четыре. Доктор Коро сказал:

— Для каждой из этих групп вам будет предложено некое утверждение. Если оно покажется вам верным, то вы ставите крестик в верхнем квадрате, если нет — в нижнем. Утверждение для первого номера: «Я хотел бы стать библиотекарем». Оно истинно или ложно?

— Ложно, — произнес Пендрейк.

— Номер два, — сказал психиатр, — заключается в следующем: «Мне нравятся журналы по механике». Истинно или ложно?

Пендрейк молча нарисовал крест в «ложном» квадрате. Он поднял глаза и обнаружил, что доктор Коро наблюдает за ним. Тот спокойно произнес:

— Давайте убедимся, что вы понимаете суть этого теста. Скажите, почему вы не желаете быть библиотекарем?

— Мне здесь давали какие-то книги, — сказал Пендрейк, — и слова в этих книгах искажают те истины, которые я наблюдаю в окружающих меня людях и мире. Так почему я должен хотеть иметь какие-либо дела с книгами? Кроме того, это чисто женское занятие.

Психиатр раскрыл рот, чтобы сделать замечание, но потом передумал. После недолгого размышления он сказал:

— Но ведь этого нельзя сказать о журналах по механике. В них описаны механические процессы, и тем не менее вы пометили утверждение о них как ложное. Почему?

— Вон там у меня имеется полочка с книгами по механике, — ответил Пендрейк, указав левой рукой на книги. — Они слишком примитивны. В них рассказывается, как делать очевидные вещи.

— Понятно, — сказал доктор Коро, но прозвучало это неубедительно. После минутного сомнения доктор продолжил: — Предположим, я попрошу вас кое-что собрать. Возьметесь?

— Собрать что? — спросил Пендрейк, заинтересовавшись.

Доктор вытащил из портфеля прямоугольную коробку, подошел к постели и высыпал ее содержимое на одеяло. Образовавшаяся кучка состояла из множества зеленых пластиковых деталей различных размеров и форм.

— Здесь двадцать семь кусочков. Существует только один способ собрать их в куб. Не хотите ли попробовать? — предложил доктор Коро.

Пендрейк разложил детали на постели, чтобы рассмотреть их получше. Одновременно он начал складывать их вместе, и через тридцать секунд у него в руках оказался идеальный куб. Закончив, он протянул его психиатру.

Тот произнес сдавленным голосом:

— Как вам это удалось?

Пендрейк задумался — он уже успел позабыть последовательность проделанных им движений, и в его голосе прозвучали извиняющиеся интонации:

— Разберите его и дайте мне попробовать еще раз. Теперь я запомню процесс сборки.

Коро молча высыпал детальки на одеяло. Через двадцать секунд Пендрейк протянул ему куб и сказал:

— Это значительно проще того, как удерживаются друг около друга атом и его электроны. Эти пластиковые кусочки обладают формами, которые позволяют стыковать их между собой. Поэтому вам только нужно последовательно складывать те из них, которые подходят друг к другу. При этом вы используете только ловкость ваших пальцев.

Врач судорожно сглотнул и спросил:

— Что вы имеете в виду, говоря о связи атомов и электронов?

— Мы имеем здесь решетчатую структуру, состоящую из биллионов светящихся шариков, — начал Пендрейк. Он замолчал и нахмурился. — Это не очень удачное объяснение — из него не видно, что, собственно, происходит. Давайте для примера рассмотрим стол, за которым вы сидите. Когда я проникаю в область, где ножки стола упираются в пол, то наблюдаю интереснейший феномен.

— Проникаю?! — выдохнул доктор Коро.

Тест продолжался дальше в том же духе. Через несколько часов в комнате появился доктор Тревор. Ему навстречу поднялся сильно побледневший молодой психиатр, который произнес:

— Боюсь, что заготовленные мной тесты не подходят для данного случая. Если судить по их результатам, то этот человек обладает коэффициентом умственного развития, равным пятистам: либо у него превосходный ум, либо он — законченный безумец, ему доступно понимание пространственно-временных закономерностей на ESP-уровне. Мне нужно осмыслить полученные данные и встретиться с ним еще раз через несколько дней. Тестирование нужно провести в течение периода регенеративного роста, так как при этом все клеточные структуры находятся в состоянии особого возбуждения. Меня предупредили, что, когда рост прекратится — а это может случиться уже через несколько дней, — пациент вернется в нормальное состояние. А после этого, — продолжал он, — скорее всего, мы обнаружим, что имеем дело с еще одним обычным человеком, которого придется обучать всему, что не передалось ему из тотипотентного состояния.

Доктор Тревор достал из кармана письмо. Он протянул его коллеге, который прочитал его и вернул обратно.

— Значит, его зовут Пендрейк, — произнес доктор Коро. Его собеседник кивнул.

— Как только рост остановится, я напишу его жене. В конце концов, самым лучшим вариантом для него будет оказаться в руках человека, которому известно его прошлое.

Пендрейк подал голос с постели:

— Как, вы сказали, меня зовут?

Оба врача повернулись и удивленно посмотрели на него. Они вели себя так, словно находились в окружении неодушевленных предметов или, по крайней мере, в компании существа, не способного мыслить.

Доктор Тревор замялся, а потом сказал:

— Джеймс Пендрейк. Вам знакомо это имя?

Имя было незнакомым.

— Повторяйте его все время, — посоветовал доктор, — пока не привыкнете.

— Это ваша жена, миссис Элеонора Пендрейк, — сказал доктор с удовлетворением.

Его заранее предупредили о ее приходе, и теперь Пендрейк с нескрываемым любопытством разглядывал стройную миловидную женщину, остановившуюся у двери.

Он не помнил, видел ли ее раньше, но она быстро подошла к нему, обняла и поцеловала в губы. И сделала шаг назад.

— Это он, — сказала она голосом человека, который только что вышел из тюремных ворот на свободу. И с благодарностью посмотрела на доктора. — Спасибо, что помогли нам найти друг друга, — добавила она. — Когда я смогу забрать его отсюда?

— Сегодня, — прозвучало в ответ. — Ему была оказана соответствующая медицинская помощь, и наилучшим местом, где он сможет набраться сил, — доктор запнулся, — и восстановить память, будет его собственный дом. И не волнуйтесь, все это останется между нами. Я переговорю с вашим врачом. Как вам должно быть известно, ассоциация медиков не одобряет предварительные публикации с данными о пациентах. Мы будем наблюдать за процессом восстановления памяти вашего мужа, но статья по этому поводу увидит свет не раньше чем через три — четыре, скорее всего, пять лет.

Вскоре Пендрейк вернулся в «нормальное» состояние. Он сохранил часть своих способностей, но у него пропало чувство самосохранения. Если раньше он ограничивался только взглядом на людей или вещи, не испытывая никакой потребности их обсуждать, то теперь он, наоборот, начал интересоваться подробностями. Книги и информация, содержащаяся в них, приобрели новое значение.

В доме поместья Пендрейка в Кресцентвилле его мозг прошел тщательную обработку в определенном направлении. Элеонора, чисто по-женски, не смогла удержаться и подтасовала факты, касающиеся их длительной размолвки. Впрочем, для этого ей потребовалось изменить и множество других данных, относящихся к Пендрейку. Вскоре в ее воображении возникла фантастическая история пылкой любви, пронизывающей их прошлое.

Она рассказала, как он нашел двигатель, как они нанесли визит в аэрогельные башни и как она провела некоторое время в фермерском хозяйстве на Венере.

— Они называют себя идеалистами, — произнесла она с негодованием. — Они утверждают, что не хотят, чтобы сумасшествие землян охватило другие планеты. Они удерживали меня там без мужа. Я была единственной одинокой женщиной.

— А где же был я? — спросил удивленно Пендрейк.

Они уже укладывались спать, когда возник этот разговор. Элеонора ничего не ответила, пока не облачилась в ночные одежды и не прижалась к нему. Тревожным голосом она произнесла:

— Возникла своего рода острейшая необходимость. Из-за того, что твое тело подверглось воздействию энергии их космического двигателя, из-за того, что у тебя редкая группа крови, ты понадобился им в связи с этой необходимостью. Я так и не смогла до конца разобраться в происшедшем, но, так как именно благодаря всему этому у тебя выросла новая рука, я не держу на них зла. Не знаю, как тебе удалось сбежать от них. В следующий раз я тебя увидела уже в госпитале.

Позже Пендрейк лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и осмысливал услышанную о себе информацию. Ее было совсем немного, и он ощущал себя совершенно незащищенным и уязвимым. Ведь люди, пытающиеся тайно колонизировать планеты, совершенно определенно знают, что его постоянное место жительства находится в Кресцентвилле. Доказательство: они переправили Элеонору на Землю и вернули ее домой.

Они знают, что он живет здесь, они могут его найти. Он не может ничего.

Прежде чем Пендрейк повернулся на бок и уснул, он принял решение. Ситуацию нельзя оставлять в таком подвешенном состоянии.

Глава 12

Пендрейк прошел под аркой у аптеки, вышел на Пятнадцатую улицу и остановился. На противоположной стороне, точно в том месте, где они и должны были находиться по рассказам Элеоноры, стояли две огромные башни-близняшки. Ему даже показалось, что он был здесь раньше и помнит это место, но он тут же отбросил эту мысль, посчитав ее фантастической. Пендрейк принял решение считать, что ему известно о себе то, что ему сообщили, и ничего больше.

Тем не менее прошло несколько секунд, и он понял, что в открывшейся ему картине чего-то не хватает. Ах да, Элеонора говорила, что там висела огромная вывеска «Поселенческий проект Сайруса Лембтона».

Вывески не было.

Нахмурившийся Пендрейк перешел улицу и заглянул в окно. Но небольшая табличка, украшавшая ранее интерьер приемной, на которой были записаны немногочисленные, но емкие инструкции возможным эмигрантам, тоже исчезла.

За оконным стеклом в глубине комнаты виднелся стол, за которым сидела женщина. Она расположилась в кресле спиной к нему, и он не задумываясь решил, что перед ним Мона Грейсон, дочь изобретателя двигателя.

Пендрейк вошел. Он появился здесь сегодня, чтобы поговорить с доктором Грейсоном, и не был намерен оттягивать момент разговора.

— Фам что-нибуть нушно?

Отчетливый немецкий акцент ударил, как пощечина. Пендрейк встал как вкопанный, потом обошел вокруг стола и уставился на женщину.

Полное лицо, темные волосы и темные глаза; спустя мгновение сама огромность ее фигуры, сама неотточенность ее исковерканного английского оказали успокоительное воздействие на его натянутые нервы.

Он заставил себя подойти к этому беспристрастно. В конце концов, в Америке проживает сколько угодно эмигрировавших ученых со своими семьями. Вполне возможно, перед ним отпрыск такой семьи. Он спросил:

— Доктор Грейсон принимает?

— Насофите фаше имя.

Пендрейка передернуло.

— Пендрейк, — выдавил он из себя, — Джим Пендрейк.

— Откуда фы?

Пендрейк сделал нетерпеливый жест в сторону двери, ведущей в другую башню.

— Он там?

— Я сообщу фаше имя, если фы сначала сообщите мне, откуда фы прибыли. Мистер Бордман фам фсе опьяснит.

— Мистер кто?

— Ун момент, я пософу ефо.

Пендрейк напрягся. Происходило что-то не то, но что именно, он сказать не мог. И эта словно сошедшая со страниц комической оперы представительница службы информации никоим образом не способствовала решению проблемы. По какой-то причине доктор Грейсон и прочие перестали использовать эти башни как центр межпланетной деятельности; вместо них в зданиях орудовала группа немцев.

Он принял мгновенное решение.

— Не нужно никого звать. Я уже понял, что ошибся. Я… — Он умолк, закрыл глаза, потом открыл их опять.

Револьвер с перламутровой ручкой по-прежнему смотрел на него поверх стола.

— Если фы сделаете хоть отно тфишение, — произнесла женщина, — я пристрелю фас ис этофо песшумнофо пистолета.

Откуда-то появился коренастый мужчина. Его лицо было усыпано веснушками, на лоб спадали волосы песочного цвета. Его взгляд скользнул по Пендрейку, после чего он тихо произнес на великолепном беглом английском:

— Прекрасно сработано, Лена. Я было уже начал думать, что нам удалось собрать все нити, как появляется еще одна. Нужно одеть его в скафандр и доставить грузовиком на площадку «А». Самолет должен прибыть через тридцать минут. Мы сможем допросить его позже. У него должна быть жена и, вероятно, кое-какие друзья.

Кошмарная дребезжащая поездка продлилась час. Со скафандра, внутри которого находился Пендрейк, сняли цепи. Он встал, пошатываясь, на ноги и увидел дом и какие-то постройки. Между ними стоял небольшой самолет, внешне напоминающий реактивный истребитель.

Один из сопровождавших указал дулом пистолета:

— Полезай.

В самолете находились трое. Они были одеты в такие же металлопластиковые скафандры, как тот, что был на Пендрейке; когда Пендрейка втолкнули в кабину, никто из них не вымолвил ни слова.

Ему указали на сиденье. Мужчина в кресле пилота потянул за рычаг, и машина тронулась с места — вперед и вверх. Полное беззвучие при невероятно мощном импульсе было именно тем, чего ожидал Пендрейк. Элеонора описала ему этот феномен. Двигатель Трейсона.

С поразительной внезапностью небо стало темно-голубым. Солнце потеряло округлость и превратилось в пылающий факел в ночи. Позади самолета Земля начала приобретать сферические очертания. Прямо по курсу мерцал растущий шар Луны.

Рядом с обычными лампочками на телефоне зажегся матовый глазок. Бордман снял трубку и ощутил тянущую пустоту внутри себя. Она возникала каждый раз, когда ему приходилось отвечать на вызов оттуда.

— Бордман слушает, ваше превосходительство. Ледяной голос на противоположном конце произнес:

— Вам будет приятно узнать, что уже через три дня мы получим все необходимые данные по Пендрейку. Вам известна важность обнаружения и допроса каждого, кто имеет хоть малейшее отношение к двигателю Грейсона. Действовать нужно крайне осторожно, не навлекая на себя подозрений. Отсюда вытекает ваша задача: вам надлежит организовать похищение миссис Пендрейк и ее доставку на Луну. Заставите ее написать записку слугам, что-нибудь о том, что она знает, где муж, собирается присоединиться к нему и будет какое-то время отсутствовать.

— Вы считаете, что ее можно оставить в живых?

— Если она будет на Луне, то ее смерть необязательна. Вы же знаете, мы испытываем недостаток в женщинах. Сообщите ей, что в течение месяца она должна выбрать мужа из числа постоянного персонала.

Матовый глазок погас. Плотный Бордман встряхнулся, как пес, попавший под проливной дождь.

Он быстро подошел к бару, установленному в углу офиса. Бар раскрылся от первого прикосновения. Блеснули бутылки с выпивкой. Он вытащил одну, почти не глядя, наполнил янтарной жидкостью бокал и осушил его залпом.

Его передернуло, спиртное огненным валом прокатилось по его внутренностям. После этого он медленно подошел к своему столу. «Забавно, — подумал он, — и почему я так сильно реагирую на звук этого голоса».

И принялся отдавать необходимые распоряжения.

Глава 13

Он лежал в темноте. Ему вспомнилась драка с тремя немцами. Тупые кретины, они посчитали, что он уже беззащитен. В памяти всплыло столкновение с Луной.

Крушение не входило в его планы. Но события развивались с такой быстротой, что у него просто не осталось времени, чтобы разобраться в органах управления немецкого космического корабля.

Саму катастрофу и то, что ей предшествовало, он помнил вполне отчетливо. Недоумение вызывала окружающая его темнота. Она была совершенно непроницаемой, это не было похоже на космос. Это можно было сравнить с бархатным занавесом с рассыпанными по нему крохотными бриллиантами; да и Солнце вспыхивало факелом в иллюминаторах корабля.

Пендрейк сжал зубы и попытался двинуть рукой. У него было ощущение, что он протаскивает ее сквозь зыбучий песок. В голове пронеслась догадка: измельченная в пыль пемза. Он лежал в море осевшей каменной пыли где-то на той стороне Луны, которая навечно отвернута от Земли; все, что ему нужно сделать…

Он вырвался из пылевого савана и вскочил на ноги. Мертвенный свет Солнца бил в глаза. Внутри него все опустилось. Он стоял посреди огромной пустыни. В ста ярдах слева от него вертикально торчало из грунта крыло самолета. Справа, на расстоянии около трети мили, простирался длинный низкий кряж, отбрасывающий в косых солнечных лучах густые тени.

Все остальное было пустыней. Куда ни посмотри, везде ровным слоем лежал порошок измельченной пемзы. Взгляд Пендрейка опять остановился на крыле, и мысль о двигателе в очередной раз пронзила его мозг. Он побежал. Вместо бега получилась неуклюжая серия длинных и высоких прыжков, но Пендрейк быстро обрел чувство равновесия и приспособился к такому виду передвижения. У него появилась надежда, что повреждения, причиненные корпусу этого аппарата, не имели решающего значения. Если двигатель и ось привода окажутся закрепленными и неповрежденными, самолет сможет лететь даже с оторванными крыльями и искореженным фюзеляжем.

Его ввело в заблуждение почти вертикальное положение крыла. Вооружившись металлической пластиной, он около получаса усердно копал каменную пыль, пока не добрался до рваного края крыла.

Ниже ничего не было — ни самолета, ни двигателя, — ничего, кроме порошковой пемзы.

Крыло смотрело в небо — бесполезный обломок корабля, который, лишившись каким-то образом этой детали, уплыл в вечность. Если закон вероятностей что-нибудь значит, то самолет и его двигатель будут летать в пространстве, пока не наступит конец света.

Впрочем, была еще одна надежда. Пендрейк быстро направился к кряжу. Его покрытые тенью склоны оказались более пологими, чем ему показалось вначале. Пендрейк все время сползал назад, неспрессованная пыль бежала вокруг него тонкими ручейками. Он взбирался наверх уже несколько минут, но добрался только до середины двухсотфутового подъема. Стало холодно. Сначала прохлада едва коснулась его, но очень скоро она превратилась в пронизывающий, обжигающий холод. Прошло еще несколько минут, и его тело стало неметь, а зубы начали выбивать морзянку. Он с удивлением подумал: «Скафандр, этот чертов скафандр нужно было сконструировать так, чтобы тепло прямых нерассеянных лучей Солнца накапливалось и равномерно распределялось внутри».

Наконец Пендрейк выбрался на гребень и, закрыв глаза, повернулся к сверкающему над горизонтом светилу; тепло медленно стало растекаться по его продрогшим членам. Он вспомнил, зачем он здесь, и огляделся по сторонам с нарастающим чувством отчаяния. Плоскость пемзового моря была нетронутой, ее нарушали только виднеющиеся вдалеке семь кратеров. Отсюда они казались ртами ведьм, присосавшимися к небу.

Он шел к ним больше часа, импровизированная лопатка из металлической пластины была по-прежнему зажата у него в руке. Внезапно до него дошло, что Солнце еще больше опустилось над горизонтом.

Близилась ночь.

Человек бегал от кратера к кратеру, а фантастически пылающий шар садился все ниже и ниже в небе, которое было куда более черным, чем полуночные небеса Земли.

Потухшие вулканы были маленькими, самый крупный имел в поперечнике около трехсот ярдов. Почти горизонтальные солнечные лучи не достигали дна кратеров. В отраженном от стен свете Пендрейк разглядел, что здесь, как и повсюду, покоится в полном штиле пемзовый океан.

Два, четыре, пять кратеров — нигде не было и признака того, что он искал. Уже имея опыт исследования предыдущих кратеров, он взобрался на край шестого со стороны Солнца и всмотрелся в густую тень, заливавшую дно неглубокого котлована. Пемза, рваные края выступов лавы, завалы из камней, более темных, чем падающие на них тени, — представшая картина была настолько знакомой, что он разочарованно отвел взгляд.

На противоположном краю кратера, в доброй сотне футов, размытой точкой чернел вход в пещеру. Он понял, что нашел то, что искал.

Пендрейк ощутил себя на краю вечности. Гребень кратера казался зажатым между усеянной блестками чернотой космоса и твердым выступом мертвого вулкана. Пендрейк побежал. В бархатном небе комком пламени висело Солнце. Ему показалось, что оно задрожало, готовясь нырнуть за горизонт. Его лучи отбрасывали тени, которые с каждой минутой становились все длиннее; у каждого камешка, малейшей неровности появилось свое основание из темноты.

Пендрейк избегал теней. Они превратились в источники холода, замораживающие его ноги. В его скафандре был фонарь — единственная вещь, которую ему оставили его похитители. Пендрейк включил его. Слева от него уменьшалась на глазах огненная четвертушка Солнца. Кратеры погружались в бездонную, сводящую с ума темень. Пендрейк содрогнулся и вошел в пещеру. Луч света, бьющий из закрепленного на шлеме фонаря, высветил покрытый пемзой пол.

Пендрейк начал копать и тут же ощутил, как ужасающий холод начинает сковывать его члены. Теперь его не спасала и отчаянная интенсивность движений. Холод отбирал силы. Пластина выскальзывала из онемевших пальцев.

Словно усталый старик, он наконец лег в мелкую траншею, образовавшуюся в пыли. Собрав волю в кулак, он начал с трудом наворачивать на себя пыль. Последние силы ушли на то, чтобы протиснуть наружу руку и выключить фонарь. Пендрейк замер в неподвижности, его тело превратилось как бы в мумию, ему стало казаться, что вместо щек у него две изогнутые ледышки.

Ему казалось, что он покоится в собственной могиле.

Но переполняющая его жизненная сила была цепкой и упрямой. Пендрейк начал согреваться. Лед ушел из его костей, тело пронизало покалывание, онемевшая рука загорелась острой болью, скрюченные пальцы оттаяли. Его животное тепло разлилось по скафандру. Чудесное, пьянящее ощущение жизни.

И все-таки он не смог отогреться до конца. Слишком низка была температура окружающей его пыли. Через какое-то время он понял, что, зарыв себя, не достиг желаемого. Он должен проникнуть глубже, значительно глубже во внутренности Луны.

Лежа в пемзовой могиле, Пендрейк начал испытывать странное ощущение. Ему стало казаться, что он знает что-то такое, что позволит ему спастись и выбраться из этой переделки. Его пытливый мозг сконцентрировался на этом смутном ощущении и выкристаллизовал из него уверенность, что он должен находиться совсем рядом с восточногерманской базой на Луне.

Немцы тоже должны были забраться внутрь Луны. Там, в глубине, должно быть теплее. Уже за счет трения полувязкого камня и металлов, возникающего благодаря собственному вращению Луны, должна создаваться повышенная температура, понижению которой препятствует изолирующий слой пемзы и лавы на поверхности. Остается проблема обеспечения базы пищей и водой, но она не составит особых трудностей, если для доставки использовать космический корабль, оснащенный идеальным двигателем.

Пендрейк начал выбираться из места собственного захоронения и выбросил все посторонние мысли из головы. Встав на ноги, он включил фонарь и пошел в глубь пещеры.

Путь оказался извилистым. Вполне возможно, пещера была когда-то трубчатой воронкой действующего вулкана, деформировавшейся из-за постоянных смещений лунной коры. Вниз, вниз, под уклон и опять вниз. Пендрейк потерял счет своим попыткам зарыться в пыль для восстановления тепла. Два раза он засыпал, но понятия не имел, как надолго. Возможно, он только на минутку вздремнул, а может быть, забылся на часы.

Время в пещере как будто остановилось. Его окружал мир ночи, прорезаемый время от времени узким лучом фонаря. Пендрейк не жалел себя, забирался глубже и глубже, часто в полной темноте, только на секунду включая фонарь, чтобы запомнить встречные препятствия. От основного прохода в пещере начали расходиться ответвления. Иногда сразу было видно, что они никуда не ведут. При малейшей возможности запутаться Пендрейк заставлял себя остановиться и, не обращая внимания на пронизывающий холод, процарапывал камнем на стене стрелу, указывающую, откуда он пришел на это место.

Он опять поспал, потом — еще раз. «Уже пять дней», — подумал он, зная, что скорее всего это не так. Телу, подвергнутому смертельному холоду, времени для восстановления требуется больше, чем в обычных условиях. Даже его сильный организм не сможет обойти эту закономерность. Но пять периодов сна означали для него пять дней. Он мрачно пересчитал свои засыпания, принимая каждый сон за день, — шесть, семь, восемь, девять…

Постепенно начало теплеть. Он долго не замечал этого. Наконец он осознал, что интервалы между зарываниями в пыль увеличиваются. На десятый «день» у него перестали неметь пальцы рук и ног, тепло стало дольше задерживаться в его теле. Впервые Пендрейк понял, что может продолжать свой безумный поход в глубину этой вечной ночи, больше не зарываясь.

Его посетили и другие мысли. Он должен оставить надежду найти впереди безопасное убежище. Нужно попытаться выбраться обратно на поверхность, где он сможет начать отчаянный поиск одной из немецких баз. Ему показалось, что это логично.

Но эти мысли не привели ни к какому изменению в его действиях — он продолжал двигаться вперед.

В последующие часы были мгновения, когда Пендрейк забывал, на что он надеется. Были и еще более горькие временные отрезки, когда он проклинал мощь жизнеутверждающей силы, направляющей его в этом отчаянном поиске. Сама неопределенность планов подрывала его волю, ослабленную когтями голода и жаждой настолько жестокой, что каждая минута в этом аду казалась часом.

«Поворачивай обратно», — нашептывал его мозг. Но ноги вели его неуклонно вниз и только вниз. Он споткнулся. Упал. Встал опять. И, пройдя по изогнутому проходу, вышел к освещенному коридору. Он пошел туда и только несколькими секундами позже осознал, что произошло.

Пендрейк нырнул за каменный выступ. Он лег там, дрожа и слабея от осознания произошедшего. Несколько минут в его голове вертелась только одна мысль: «Это конец».

Силы восстанавливались с трудом. Нервная энергия, этот экстраординарный резервуар его мощи, была истощена. Но вскоре в нем опять загорелась бойцовская искра. Пендрейк осторожно выглянул из-за камня. Должно быть, он сошел с ума: ему показалось, что он различает, как вдали перемещаются какие-то фигуры, но…

Простирающийся перед ним коридор шел под уклон. Внимательнее присмотревшись, он понял, что какие-либо признаки живых существ там отсутствуют. Прошло немало времени, прежде чем стало ясно, что проход освещен не электролампочками и что его первичное увязывание света с присутствием немцев было ошибочным.

Он находился в старой пещере, расположенной глубоко внутри спутника Земли. Так червь проползает по высохшей артерии чьей-то разложившейся плоти.

Излучаемый стенами свет не был равномерным. Его источники не были расположены с какой-либо закономерностью. Пендрейк с осторожностью двинулся вперед навстречу сверкающим точкам и всплескам. По правой стене тянулась длинная неровная линия, на левой выделялся грубо очерченный полумесяц. Насколько было видно, вдоль коридора сияли и мигали другие бесформенные и бессмысленные фигуры. Пендрейк подумал: «Своего рода светящаяся руда, которая может вредно повлиять на…»

Вредно повлиять! Его горький смех эхом отозвался внутри шлема, проделал несколько новых трещин на иссушенных жаждой губах и резко оборвался, когда причиняемая им боль стала невыносимой. Человеку, стоящему на пороге смерти, нечего беспокоиться о новых опасностях. Он пошел дальше и на какое-то время позабыл обо всех предосторожностях. А потом он осознал наличие света еще раз. Догадка возникла внезапно, когда он свернул за угол и перед ним открылся еще один уходящий вдаль освещенный проход.

Коридор был искусственным.

И старым! Фантастически старым. Таким древним, что стены, которые были глаже стекла и тверже любого материала, созданного человеком, стены, излучающие каждой точкой своей поверхности свет, сморщились под воздействием разрушающего давления бесчисленных столетий. Съежились. И этот искривленный, покрытый световыми пятнами тоннель был тем, что получилось в итоге.

Спотыкаясь, Пендрейк побрел дальше; в его мозгу родилась хитрая мысль: свечение позволит сэкономить энергию фонаря. Мысль была вызвана скрытой причиной, казавшейся невероятно важной. Он захихикал. Ему показалось комичным, что он, находясь на грани жизни и смерти, натолкнулся в этот экстремальный момент своей жизни на подземный мир, в котором когда-то обитали иные существа.

Его хихиканье переросло в дикоенеуправляемое веселье. Наконец он обессиленно умолк и прислонился к стене, рассматривая маленький ручей, бегущий вдоль пещеры. Он вытекал из большой трещины в камне и исчезал в воронке у противоположной стены. «Я сейчас перейду этот ручей, — сказал он себе с уверенностью, — а потом…»

Ручей! Это было подобно удару электрическим током. Охваченный навалившейся тошнотой, Пендрейк сполз по стене и рухнул как подкошенный. Удар металла и пластика о камень грохотом отозвался в ушах; этот лязг вернул ему ощущение реальности.

Пендрейк насторожился, его сознание прояснилось еще немного, и он вышел из оцепенения.

Вода! Уж этого он никак не ожидал. Осознание произошедшего заполнило его мозг, влило силу в мускулы. Вода! И проточная! Кроме того, он давно уже не ощущал холода. Есть здесь воздух или нет — ему придется снять шлем. Он как-нибудь выживет, если выпьет воды.

Пошатываясь, он встал на ноги и увидел приближающихся людей. Он мигнул и подумал с мрачным удивлением: «Ни скафандров, ни шлемов! Странновато одеты. Забавно!»

Прежде чем он успел подумать еще что-то, сзади послышался топот ног. Он повернулся и обнаружил, что и с этой стороны к нему бежит десяток людей. Еще мгновение — и сверкнули ножи.

Хриплый голос проорал:

— Убейте чертова шпиона. Грязный ублюдок!

— Эй! — глухо выдохнул Пендрейк.

Его голос утонул в кровожадных воплях. Его толкнули, и он упал. У него не осталось сил даже на то, чтобы поднять руку. В то мгновение, когда дубина нанесла скользящий удар по голове, его удивление достигло предела.

Нападавшие не были немцами!

Глава 14

Четыре года прошло с тех пор, как августовским вечером 1972 года Пендрейк обнаружил свой двигатель; почти год минул со дня его побега от амазонок Джефферсона Дейлса. Опять наступило лето. И в августе 1976 года все указывало на то, что нет никаких данных о судьбе пропавшего летчика и его похищенной жены. Да никто и не проявлял никакого интереса к местонахождению мистера и миссис Пендрейк.

Но данные были.

Закончился август. Земля вздохнула десятью тысячами ветров. Первое сентября перешагнуло международную линию разделения дат. Когда оно докатилось до восточно-американского побережья, задул северо-восточный ветер, метеорологи вывели свои изобары и сделали лаконичные пометки о том, что в этом году ожидается ранняя зима.

К середине вечера скрытые данные были обнаружены. Комиссар ВВС Блейкл оправился после тяжелого гриппа и вернулся в свой офис. Разбирая бумаги, он наткнулся на дело миссис Пендрейк. Имя не вызвало у него никаких ассоциаций.

— Почему это лежит на моем столе? — спросил он у секретарши.

— Эта женщина пыталась связаться с вами во время вашей болезни, — прозвучало в ответ. — Она вела себя как истеричка и что-то несла об атомном двигателе и организации, занимающейся транспортацией эмигрантов на Венеру. Это звучало как бред сумасшедшего, но, когда вчера я попыталась вступить с ней в контакт, меня проинформировали, что она ушла из дому, не сообщив никому, куда и на какой срок. Позже была обнаружена записка, но слуга, который рассказал мне все это, сомневается, была ли она написана рукой миссис Пендрейк. Принимая во внимание ваш предыдущий контакт с Пендрейками, то есть с мистером Пендрейком, я решила, что вас надо поставить в известность о происшедшем.

Блейкл кивнул и откинулся на спинку кресла. «Пендрейк!.. — задумался он. И вспыхнул, вспомнив об унижении. — Это тот однорукий, который вышвырнул меня из дому, а потом прислал список с именами и адресами физиков-ядерщиков».

Его мысли прервало неприятное предчувствие. Волна крови ударила в виски. «Это может погубить меня», — подумал он. Спустя мгновение, с побелевшим лицом, он перечитал дело Пендрейка и письмо со списком: доктора Макклинток Грейсон, Сайрус Лембтон… Здесь было над чем подумать, он читал в газетах о гибели этих ученых в автокатастрофе… Масштабы дела росли на глазах. Вспотев, он прочитал свой ответ на письмо Пендрейка: «Дальнейшая переписка представляется бесполезной…»

Целую минуту он не сводил взгляда с проклятого документа. Наконец сжал губы, потянулся к кнопке интеркома, уверенно нажал ее и сказал:

— Сначала вызовите мне Кри Липтона из ФБР, а потом Неда Хоскинса, патентоведа.

Плотный мужчина подошел к тайному входу в отель. Он знал, что за ним наблюдают. Наконец дверь распахнулась и его провели по коридору. Спустя несколько минут он оказался в святая святых.

— Ваше превосходительство, — поклонился он.

Высокий худой мужчина, сидевший за большим металлическим столом в офисе на Пятой авеню, вперился в него глазами, которые были настолько яркими и непреклонными, что казались сияющими отверстиями.

— Герр Бордман, — произнес он, — исчезновением миссис Пендрейк заинтересовалось ФБР. Им известно, что самолет взлетел сразу после приземления. Этого нельзя было делать.

Плотный мужчина в испуге сглотнул.

— Возможно, у них не было другого выхода. Иногда необходимо срочно исчезнуть с места операции.

— Причины меня не волнуют, — холодный голос был неумолим. — От сурового наказания этих людей спасает только одно — до этого времени никто не связывал то, что случилось, с нами. Возможно, пришло время прибегнуть к крайним предосторожностям и сжечь некоторые строения в соответствии с планом Д2. Мы должны быть уверены, что не останется ничего, что может навести на наш след. Вы лично проследите за этим.

— Все будет немедленно исполнено, ваше превосходительство.

— И еще одно. Что касается самого Пендрейка — мы не должны считать его мертвым. Его след от отломившегося крыла самолета привел в пещеру в кратере. В ходе поверхностного расследования удалось установить, что на глубине в одну милю он был все еще жив, но ему приходилось время от времени зарываться в пыль. Из этого можно сделать вывод о повреждении автомата обогрева его скафандра во время крушения.

Чтобы прояснить этот вопрос до конца, мне кажется, мы должны подготовить военную кампанию против пещерных жителей. Мы слишком долго оставляем без внимания их вызывающее поведение…

Глава 15

Пендрейка разбудило мелодичное насвистывание. Источник звука находился где-то слева, но на какое-то время восхитительная слабость всех мускулов, давно забытое физическое наслаждение от лежания на чем-то мягком и удобном воспрепятствовали его намерению повернуть голову и взглянуть на человека, издающего пробудившие его трели.

Спустя мгновение Пендрейк внезапно осознал, что он жив и что это как-то не вяжется с тем, что с ним произошло.

И все-таки он лежал здесь. Прошло еще немного времени, и он удивленно свел брови, взглянув на потолок освещенной пещеры, возвышающийся над ним на расстоянии не меньше мили. Он закрыл глаза и помотал головой, словно пытаясь вытрясти из нее все фантазии, затем открыл глаза опять. Громадный потолок остался на месте то, что было узкой змеей, каким-то образом разрослось и превратилось в подземную необъятность.

Открывшийся вид пробудил его к жизни. Он почувствовал легкий бриз, доносящий дуновениями сладкий запах плодов, аромат сада и деревьев в цвету. Испытывая нарастающее возбуждение, Пендрейк пошевельнулся. И понял, что его тело больше не сковано скафандром.

Его поведение имело и другие последствия. Насвистывание прервалось. Послышались шаги. Голос молодого мужчины произнес:

— Вот ты и проснулся.

Пендрейк увидел говорившего. Им был стройный юноша с тонкими чертами лица и яркими глазами. Он был одет в забавное старомодное потертое пальто и штаны. Он сказал:

— Ты находился без сознания четыре периода сна. Я постоянно вливал тебе в рот небольшие порции воды и фруктовых соков. Кстати, меня зовут Моррисон.

— Я заблудился, — сказал Пендрейк и мигнул при этом, потому что его горло выдавило какие-то хриплые, режущие слух звуки.

— Тебе пока лучше не разговаривать, — посоветовал молодой человек. — Ты еще слишком слаб. Как только ты наберешься сил, тебя поведут на допрос к Большому Олуху — для этого тебя и оставили в живых.

Его слова не пробились в сознание Пендрейка. Он лежал неподвижно и размышлял. Холод и жажда жизни заставляли его бороться. И он победил. Что касается этого мужика, Большого Олуха… Большого кого?

Он начал удивленно бормотать и перешел на хриплый шепот. Юноша улыбнулся.

— Его действительно так зовут. Кто-то обозвал его так когда-то, а ему понравилось, и теперь ни у кого не хватает смелости объяснить ему, что к чему. Видишь ли, он — неандерталец. Живет здесь не меньше миллиона лет, как и хищная тварь в яме.

Внезапно его лицо стало серым.

— Ой! — сказал он, встревожившись. — Я не должен был об этом говорить. — Его охватила паника. Тяжело дыша, он схватил Пендрейка за руку. — Во имя всего святого, — прошептал он хрипло, — никому не рассказывай, что я проболтался, как давно мы тут живем. Я ухаживал за тобой, кормил и поил. Я должен был держать тебя взаперти — я твой страж, ты ведь здесь в тюрьме. Но я вынес тебя сюда и… — он умолк. — Не надо никому говорить, пожалуйста.

Его лицо превратилось в маску страха, на смену которой тут же пришла маска хитрости, а потом — жестокости. Резким движением он выхватил нож из скрытых под пальто ножен.

— Если ты не пообещаешь мне, — в ход пошли угрозы, — то мне придется сказать, что ты предпринял попытку к бегству, во время которой мне пришлось тебя убить.

К Пендрейку вернулся дар речи.

— Ну конечно же, я обещаю, — прошептал он. И сразу же понял по взгляду расширенных глаз, что простого обещания недостаточно для успокоения наклонившегося над ним перепуганного существа. Опасность придала его шепоту громкость и убедительность. Он быстро произнес: — Подумай сам, если мне известно кое-что, чего я знать не должен, то в моих собственных интересах держать язык за зубами. Это понятно, не так ли?

Постепенно страх исчез из глаз юноши. Он неуверенно распрямился и начал негромко насвистывать. Наконец он произнес:

— Все равно тебя бросят дьявольской твари. У тебя нет шансов, разве только с женщинами. Только никому не рассказывай о нашем разговоре.

— Договорились!

Пендрейк прошептал это слово и изобразил подобие улыбки, про себя же он угрюмо размышлял: «Спать нужно чутко. И помнить о но…» Он провалился в сон, так и не успев закончить мысль.

Первое, что пришло ему в голову после пробуждения, была мысль: «Человек по фамилии Моррисон — внутри Луны. Все эти люди попали сюда с Земли и находятся здесь длительное время. Странный феномен. Нужно поскорее разузнать о нем подробнее».

Рядом послышались шаги, и над ним склонилось знакомое тонкое лицо.

— Э! — сказал Моррисон. — Ты опять проснулся. Я ждал этого. Ты разговаривал во сне, и разговаривал много. Я должен сообщать обо всем, что ты говоришь.

Пендрейк закивал, его мозг сначала просто воспринял слова, потом до него дошел их общий смысл и перед глазами возник образ кого-то — где-то там — по имени Большой Олух, кто отдает приказы, хитро выслушивает сообщения шпионов, дает указание временно отложить казнь… Внезапно Пендрейк разозлился. И сел.

— Послушай, — начал он. — Какого дьявола…

Его голос прозвучал чисто и звонко, но запнулся он не из-за того, что понял, что к нему возвращаются силы. Когда он приподнялся на постели, его взгляду открылся пейзаж, который он не мог наблюдать лежа.

Перед ним был утопающий в садах и палисадниках город. Он видел чистые прямые улицы, мужчин и, что поставило его в тупик, одетых в униформу женщин.

Он тут же забыл о жителях. Взгляд Пендрейка обратился к горизонту. За городом зеленел луг, на котором пасся скот. За лугом потолок пещеры опускался и соединялся с землей где-то за скалой, в точке, которую было невозможно увидеть с того места, где он сидел.

На какое-то время его внимание было приковано к линии пересечения пещерного горизонта и светящегося неба.

Потом взгляд Пендрейка вернулся к почти игрушечному городку, который начинался в ста футах от его ложа. Неподалеку рос ряд высоких деревьев, ветви которых ломились под тяжестью больших серых фруктов. В их тени стоял дом. Здание было маленьким и казалось хрупким. Оно было выстроено из материала, похожего на раковины. Оно светилось, и создавалось впечатление, что внутри дома располагается источник света, лучи которого пробиваются сквозь прозрачные стены наружу. Формой здание напоминало осиное гнездо, хотя, с другой стороны, чем-то было похоже на морскую раковину. Другие разбросанные среди деревьев дома отличались разнообразными деталями при остающихся неизменными основном архитектурном стиле и строительном материале.

— Я оказался здесь в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, и с тех пор город не изменился. Большой Олух утверждает, что он был таким же, когда тот…

Пендрейк повернулся к Моррисону. Упоминание даты было неожиданным, и он ухватился за предоставленную зацепку.

— А ты говорил мне, что он находится здесь уже миллион лет.

Тонкое лицо передернулось. Юноша бросил быстрый взгляд по сторонам. Его рука потянулась к ножу. Потом он перехватил взгляд Пендрейка и оставил рукоятку в покое. Его била дрожь.

— Не нужно это повторять, — прошептал он в отчаянии. — Я проболтался по глупости, так уж случилось.

Вне всяких сомнений, он был охвачен страхом. И страх был неподдельным. Все остальное сразу же обрело реальность — миллион лет, Большой Олух, лежащий перед ними вечный город. Несколько секунд Пендрейк всматривался в лицо собеседника, наблюдая смену эмоций, а потом произнес:

— Я ничего и никому не скажу, но я должен знать, что тут происходит. Каким образом ты оказался на Луне?

Моррисон заерзал. Капля пота скатилась по его щеке. Пендрейк с удивлением отметил, что ему еще не доводилось встречаться с таким трусом.

— Я не могу рассказать, — зашептал Моррисон с паникой в голосе. — Если я расскажу, меня тоже швырнут к твари. Большой Олух говорит, что с тех пор, как мы похитили этих немок, нас здесь стало слишком много.

— Немок! — воскликнул Пендрейк и тут же осекся. Так вот почему женщины на улицах одеты в униформу. Надо же, эти пещерные троглодиты решились растормошить осиное гнездо!

Моррисон продолжал резким голосом:

— Большой Олух и его дружки помешаны на бабах. У Большого Олуха пять жен, не считая двух, которые покончили с собой, а он опять послал очередную экспедицию похищения. Когда они вернутся, он не упустит возможности расправиться с приличным человеком.

Картина стала вырисовываться; недостающие детали не имели особого значения. Пендрейк сидел, угрюмый и замерзший, и рисовал в своем воображении катаклизм, превративший лунные сады Эдема в сущий ад. Эти идиоты, Моррисон и ему подобные, ждут бойни, как стадо испуганных овец, насвистывая веселенькие мелодии, чтобы скоротать время. Он хотел продолжить разговор, но был прерван громогласным ревом, раздавшимся у него за спиной:

— Что здесь происходит, Моррисон? Заключенный настолько оправился, что может сидеть, и ты не доложил об этом? Пошли, незнакомец. Я отведу тебя к Большому Олуху.

Пендрейка охватило отчаяние. Потом пронеслась острая как игла мысль: он еще слишком слаб, слишком болен. Кризис наступил чересчур рано.

Тем не менее, проходя по улицам города, Пендрейк был исключительно внимателен. То, что он был в состоянии ходить, уже хорошо. Он не решался пока ни на какие действия, способные продемонстрировать его силу. Ему нужно еще несколько дней, нужно выиграть время, чтобы понаблюдать, оценить ситуацию и организовать этих перепуганных «приличных», которые, если верить Моррисону, обречены на уничтожение.

Он почти не смотрел на дома и на пестрый контингент поселенцев из неряшливо одетых мужчин и сердитых женщин в униформе немецкого женского корпуса. Его внимание сконцентрировалось в попытке определить важнейшие стратегические бастионы города.

Ему бросилась в глаза почти военная организация во всем, что касалось важнейших ресурсов города. Он обратил внимание на двух полуголых мужчин с голубой кожей и плоскими носами, охранявших ручей, который вытекал из-под стены и исчезал в отверстии в земле. Под охраной находились и другие объекты, в частности, четыре больших здания. Впрочем, по какой причине у них была выставлена охрана, определить с первого взгляда было невозможно. Пендрейк прошел еще несколько ярдов и остановился. Почти точно в центре города, наполовину укрывшись за деревьями, стоял частокол, сооруженный из связанных между собой древесных стволов. Сооружение было внушительным, передняя стена его простиралась на сто пятьдесят футов в длину и пятьдесят в высоту. Посередине ее находились массивные ворота, возле которых слонялось не меньше десяти мужчин, вооруженных копьями, длинными луками и ножами. Среди раскрашенных в нежные цвета, похожих на раковины домиков эта постройка выделялась своей чужеродностью. Не было ни малейшего сомнения, что в этом чудовищном форте находилась верховная власть лунного мира.

Поток мыслей был прерван, когда один из стражей, одетый в изношенное тряпье, высокие сапоги, украшенные шпорами, и напоминающий плохую карикатуру на ковбоя, спросил:

— Ведешь мужика к Большому Олуху, Трогер?

— Угу, — ответил громогласный бородач, сопровождающий Пендрейка. — Обыщите его на всякий случай.

— А что Моррисон, он тоже с вами? — спросил темноглазый мужчина, на котором висели остатки того, что когда-то было выходным черным костюмом. Пока пальцы последнего уверенно шарили по его карманам, Пендрейк понял, кого тот ему поразительно напоминает, — киновариант карточного шулера из вестерна.

Пендрейк ощутил внезапно пробудившийся интерес. Несмотря на свое же решение не уделять внимания вещам, которые могут увести его в сторону от решения текущей проблемы, он внимательно вглядывался в окружающих. Раньше они были на периферии его зрения, теперь же резко сместились в фокус. Все присутствующие в той или иной степени были явно причастны к разным периодам освоения Дикого Запада. Впрочем, некоторые нарушали общую картину.

Но у Пендрейка не появилось и тени сомнения: все они были выходцами с запада Америки. Словно со спутника была сброшена сеть, в которую попались люди из разных эпох развития западных штатов. Улов был собран здесь, в городе бессмертия, где он оказался неподвластным разрушительному воздействию времени. Стоя у ворот, Пендрейк мог видеть около ста человек. Семеро из них были стройными краснокожими индейцами в набедренных повязках. Они вписывались в его схему. Так же, как и неряшливые мужчины в рубашках с открытым воротом и в перепоясанных ремнями узких штанах. Не говоря уже о ковбоях.

Моррисон выпадал из картины, хотя похожих на него клерков вполне можно было повстречать на улицах западных городков. Пендрейк обнаружил также нескольких коротышек с грубыми чертами лица и человек пять высоких стройных мужчин с коричневой кожей, которые тоже казались не к месту. Невдалеке стоял еще один голубокожий плосконос. С полной определенностью можно было утверждать одно: собравший эту коллекцию получил в свое распоряжение чуть ли не самых крутых персонажей, когда-либо бродивших по Дикому Западу.

Большая рука сграбастала Пендрейка за воротник и выпихнула его умственно и физически из анализирующего режима.

— Пошел вперед! — услышал он голос Трогера.

Реакция Пендрейка была автоматической. Если бы он не углубился настолько в свои мысли, то успел бы совладать с собой вовремя, но оскорбительная грубость оказалась слишком неожиданной, и его ответные действия были настолько же стремительными, насколько непроизвольными.

Одна рука пошла вверх, пальцы ухватились за кисть обидчика; каждый натянутый нерв в его теле мгновенно качнул импульс силы в мышцы.

Раздался рев боли и глухой шлепок падения тяжелого тела — Трогер описал в воздухе дугу и рухнул в двадцати футах от Пендрейка.

В мгновение ока он вскочил на ноги:

— Я вышибу тебе мозги! Никто не может… — Он внезапно замолчал, его взгляд застыл на точке позади Пендрейка, а тело оцепенело.

Пендрейк, дрожащий от вызванной усилием тошноты и огорченный собственной глупостью, — он все-таки показал, на что способен, — неуверенно повернулся.

В воротах стояло существо, и одного взгляда на которое было достаточно, чтобы его идентифицировать: перед ним находился Большой Олух — чудовище-неандерталец.

Он был мужчиной. У него были человекообразные формы, голова с глазами, носом и ртом. Но на этом его физическое сходство с человеком заканчивалось. Его рост был около пяти футов четырех дюймов, не менее трех футов имела в обхвате грудная клетка. Руки свисали ниже колен. Его лицо было мордой животного: из огромных толстых губ выпирали по-звериному длинные зубы.

Он казался обитателем первобытных джунглей, заросший шерстью и обнаженный, если не считать черной шкуры, свисающей со шнура, обвязанного под животом. Глыбообразная фигура была воплощением неуклюжести. Пендрейк не сразу понял, что свинячьи глазки существа пристально его изучают. В это мгновение монстр разверз громадные губы и произнес на гортанном английском:

— Ведите парня внутрь. Я буду говорить с ним, восседая на троне. Запустите еще около пятидесяти человек.

За частоколом находился большой горящий огнями дом-раковина, узкая речка с быстрым течением, фруктовые деревья, огород и деревянный помост, на котором стоял огромный стул.

Последний явно играл роль трона. Мрачно настроенный Пендрейк сразу же понял, что у того, кто преподал Большому Олуху основы дворцового этикета, имелось весьма отдаленное представление о королевском великолепии.

Большой Олух уверенно сел на стул и сказал:

— Назови свое имя.

Молчать было бессмысленно, и Пендрейк спокойно назвал себя.

Большой Олух крутанулся и ткнул толстым волосатым пальцем в высокого сероглазого мужчину в выцветшем черном костюме:

— Что это за имя, Макинтош?

Тот пожал плечами:

— Английское имя.

— О! — свинячьи глазки вернулись к Пендрейку и оценивающе уставились на него. Монстр произнес: — Вот что, незнакомец. Колись побыстрее, у нас мало времени.

Свойственная Западу гнусавость речи почти помешала Пендрейку осознать, что он присутствует на собственном суде. Она оказалась своего рода психологическим препятствием, и ему пришлось заставить свой мозг преодолеть его. Затем наконец пришло понимание, что ему предстоит выступить с речью в защиту собственной жизни. Пендрейк начал свое объяснение, а когда подошел к его финальной части, то перешел в наступление. Повернувшись на каблуках, он посмотрел на узколицего молодого мужчину, который был его тюремщиком, и звонким голосом произнес:

— Здесь присутствует Моррисон, который может подтвердить каждое мое слово. Он сказал, что я разговаривал в бреду о том, что со мной произошло. Не так ли, Моррисон?

Пендрейк всмотрелся в лицо юноши и с мимолетным холодным злорадством отметил написанное на нем выражение смертельного ужаса. Глаза Моррисона расширились, он сделал глубокий вдох и заговорил:

— Э, все было так, Большой Олух. Помнишь, ты сказал, чтобы я слушал, так вот, он говорил именно это. Он…

— Усох-х-хни! — проревел Большой Олух, и Моррисон умолк, словно воздушный шарик с пищалкой, из которого вышел весь воздух.

Пендрейк ничуть не жалел, что ему пришлось слегка прижать маленького труса. Он заметил, что неандерталец внимательно его изучает; в выражении лица чудовища появилось нечто такое, что Пендрейк тут же позабыл о Моррисоне.

Большой Олух произнес неожиданно нежным голосом:

— Побейте его слегка, ребятки. Мне любопытно посмотреть, как этот парень переносит наказание. — Через минуту он сказал: — Хватит, этого достаточно.

Пендрейк с трудом поднялся на ноги, на этот раз в его недомогании не было и капли актерской игры. В пылу защитной речи он совсем позабыл о собственной слабости. Он стоял пошатываясь и слышал, как человек-животное произнес:

— Ладно, ребята, и что мы с ним будем делать?

— Убить его! — раздался злобный крик из нескольких глоток.

— Швырнуть его дьявольской твари. У нас давно не было зрелищ.

— Это не причина, чтобы кого-нибудь убивать, — произнес хорошо сложенный мужчина в толпе. — Дай этим ребятам волю — они бы устраивали зрелища каждую неделю, а мы бы давно отправились на тот свет.

— А, Крис Девлин, — оскалился один в ответ, — ты и так очень скоро там будешь.

— Повыступай, повыступай, — огрызнулся Девлин. — Мы о тебе не забудем.

— Хватит! — рявкнул Большой Олух. — Незнакомец останется жить. Ты можешь какое-то время пожить у Моррисона. И послушай, Пендрейк, я хочу поговорить с тобой еще раз после того, как ты выспишься. Все меня слышали? Впустите его, когда он придет. А теперь — пошли вон, все!

Пендрейк оказался за частоколом чуть ли не раньше, чем до него дошло, что ему дарована жизнь.

Глава 16

Пендрейк поел, поспал, потом опять поел и опять поспал.

После третьего периода сна он понял, что не может больше откладывать визит к Большому Олуху.

И все же он полежал еще несколько минут. Нельзя сказать, чтобы его спальня была слишком комфортабельной. Испускаемый стенами искрящийся свет был помехой человеческим глазам, нуждающимся во время отдыха в темноте. Постель была мягкой, но имела вогнутую форму. Как и находившиеся в комнате стулья. Ведущая в соседнюю комнату дверь была высотой два фута и напоминала вход в жилище эскимоса.

Раздался скрип. В дверь просунулась голова, за которой протиснулся высокий стройный мужчина. Когда тот встал на ноги, Пендрейк узнал в нем Криса Девлина, обитателя пещеры, подавшего голос против его убийства.

Девлин произнес:

— За мной следят. То, что я пришел сюда, бросает тень подозрения и на тебя.

— Ну и пусть, — ответил Пендрейк.

— Ого! — Девлин внимательно посмотрел на Пендрейка, который ответил ему холодным спокойным взглядом. Гость не спеша продолжил: — Я вижу, ты успел поразмыслить над происходящими здесь вещами.

— Успел, — сказал Пендрейк.

Девлин уселся на провалившийся стул.

— Скажу-у-у так, — протянул он, — ты мне пришелся по сердцу. То, как ты отделал Трогера, было случайностью?

— Я могу проделать то же самое и с Большим Олухом.

Он увидел, что на Девлина его ответ произвел впечатление, и криво улыбнулся собственной мысли об эффективности примененной им психологии умышленной позитивности.

— Как жаль, — сказал Девлин, — что человек, наделенный таким духом, слегка недалек. Никто не в состоянии справиться с Большим Олухом. Более того, он избегает открытой конфронтации.

Пендрейк быстро спросил:

— Лучше скажи, на скольких людей ты можешь рассчитывать?

— Около сотни. Еще две сотни станут на нашу сторону, если отважатся, но сначала они выяснят, куда склоняется чаша весов. Это значит, что нам противостоят две сотни. Кроме того, они могут заставить еще сотню драться на их стороне.

— Сотни достаточно, — произнес Пендрейк. — Миром управляют небольшие группы людей. Пятьсот устремленных и двести тысяч одураченных свергли царский режим в России, у которого под рукой было сто пятьдесят миллионов человек. Гитлер пришел к власти в Германии при поддержке относительно небольшой группы сторонников. Могу дать кое-какие советы, Девлин.

— Да?

— Захватите источник воды. Захватите охраняемые объекты и удерживайте их любой ценой! Соберите скот! — Пендрейк сделал паузу. — Сколько у тебя жен, Девлин?

Тот уставился на Пендрейка, изменившись в лице. Наконец он подчеркнуто произнес:

— Не будем вмешивать сюда женщин, Пендрейк. Наши люди так долго обходятся без них, что мы скоро потеряем всех сторонников.

— Сколько жен? — произнес Пендрейк ровным голосом.

Девлин внимательно посмотрел на него. Он побледнел, его голос зазвучал хрипло.

— Большой Олух поступил мудро, — признал он. — После захвата этих немок он каждому из сотни самых ярых своих врагов выделил по две жены.

— Скажи своим людям, — произнес Пендрейк, — пусть они выберут себе ту, которая им больше нравится, а вторую оставят в покое. Ты меня понял?

Девлин вскочил на ноги.

— Пендрейк, — сказал он громко, — хочу тебя предупредить: не суйся в это дело. Это динамит.

— Ты идиот, — набросился на него Пендрейк. — Как ты не понимаешь, что начинать надо правильно с самого начала. Человек склонен придерживаться определенных правил и привычек. И если обычаи неправильны — а с этими женщинами обращаются как с имуществом, что заведомо неверно, — так вот, я повторяю, если обычаи неправильны, то нельзя просто перестроить мозги. Вам придется разрушить, уничтожить прежний порядок вещей и начать жить по-новому. — Он замолчал. — Кроме того, у вас нет выбора. Вам всем предназначено быть убитыми, и жены вам выделены для того, чтобы вы не возникая дожили до подходящего момента. Неужели это не понятно?

Девлин нерешительно кивнул:

— Мне кажется, ты прав.

— Можешь в этом не сомневаться, — холодно сказал Пендрейк. — И еще хочу прояснить мою позицию: либо эту игру будем вести по моим правилам, либо вы будете играть в нее без меня! — Он встал и мрачно закончил: — Хотел бы я посмотреть на тех, кто будет щекотать Большого Олуха, не обладая моими мускулами, чтобы с ним справиться. Итак, что ты мне скажешь?

Нахмурившийся Девлин стоял у двери. Когда он поднял глаза, на его лице играло бледное подобие улыбки.

— Твоя взяла, Пендрейк. Я ничего не обещаю, но сделаю все, что в моих силах. В душе мои ребята — неплохие парни, и теперь они по крайней мере будут знать, что их поведет за собой правильный мужик. А сейчас тебе лучше пойти к Большому Олуху. Если он что-нибудь выкинет — закричи погромче.

— Для чего, — спросил Пендрейк, — я ему нужен?

— Не знаю, — прозвучало в ответ.

Пендрейк был уже на полпути к частоколу, когда вспомнил, что все еще не знает, как эти представители Дикого Запада добрались до Луны. Он также не спросил у Девлина, хватило ли у пещерных жителей ума разработать план обороны на тот случай, если немцы решат нанести ответный визит.

Он настолько оперативно переключился на проблему, связанную с непосредственной опасностью, что забыл про более серьезную, хотя и отдаленную угрозу.

Сквозь ворота частокола он был пропущен без проблем. Через несколько минут Большой Олух выкарабкался из дверей своего дома и встал на ноги.

— Не очень-то ты торопился, — прорычал он.

— Я болен, — объяснил Пендрейк, — если бы не меньшая по сравнению с Землей сила тяжести, я вообще бы не встал с постели. Да и драка с твоими людьми не способствовала восстановлению сил.

Ответом монстра было ворчание; Пендрейк смотрел на него настороженно. Они были одни внутри частокола, здесь возникало ощущение изоляции от Вселенной, странное и опустошительное чувство заключения в неестественном мирке.

Внезапно Пендрейк обнаружил, что маленькие глазки изучающе смотрят на него. Большой Олух нарушил молчание:

— Я здесь давно, Пендрейк, очень давно. Я был слишком глуп, когда попал сюда, глуп, как окружающие меня мужики, но мои мозги развились со временем, и теперь я обладаю здравым смыслом в достаточной степени для того, чтобы беспокоиться о тех вещах, о которых они даже не задумываются, об этих немцах например.

Он сделал паузу и взглянул на Пендрейка. Тот задумался и наконец произнес:

— О них стоит беспокоиться, и беспокоиться основательно.

Большой Олух протянул ему руку, больше похожую на лапу обезьяны, и пожал массивными плечами.

— Я упомянул их просто так, для примера. У меня имеются планы, которые не понравятся этим парням. Я хотел тебе дать понять другое: когда ты смотришь на меня, думай о личности, которая располагает мозгами сродни твоим собственным, не обращай внимания на тело. Хорошо, а?

Пендрейк мигнул. Это предложение было для него полной неожиданностью. Создавалась картина чуткого ума, заключенного в звериноподобном теле. Но потом он вспомнил про его пять жен и еще двух женщин, покончивших жизнь самоубийством, и медленно произнес:

— Есть ли другие проблемы, которые тебя беспокоят, Большой Олух?

Ему показалось, что, когда он произнес эти тривиальные слова, на волосатом лице промелькнула легкая гримаса разочарования. Затем Большой Олух произнес:

— Я шел по тропе на Земле и внезапно оказался здесь.

— Ничего себе! — выдохнул Пендрейк. Его мозг вернулся к словам человека-обезьяны, и он испытал шок еще раз. До него не сразу дошло, что ему выдали тайну появления этих людей на Луне.

Большой Олух продолжал:

— С другими было то же самое. И, судя по их рассказам, они шли по той же тропе. Меня это пугает, Пендрейк.

Пендрейк нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Там, на Земле, это что-то невидимое, но здесь ты выходишь из машины. Пендрейк, нам нужно каким-то образом отключить ее. Мы не можем спокойно жить здесь, не зная кто или что пройдет по этой тропе и попадет благодаря этой машине сюда в следующий раз.

— Я тебя понимаю, — произнес Пендрейк, задумавшись. На этот раз он был удивлен тем спокойствием, с которым произнес эти слова. Потому что внутри у него звенел каждый нерв; его тело бросило сначала в холод, потом в жар, потом опять в холод. Машина! Машина, которая пересылает предметы неповрежденными, сфокусированная на какой-то тропе в Соединенных Штатах, машина, сквозь которую может пройти армия, которая обрушится на коммунистические форпосты на Луне, захватит двигатель и все остальное…

Пендрейк перехватил пристальный взгляд неандертальца. Тот прислонился к краю деревянной платформы, на которой был установлен тронный стул; потом он наклонился — мускулы его груди обрисовались якорными канатами.

— Незнакомец, — произнес, нет, почти прошипел он, — пойми правильно: это место — огороженная территория. Здесь никогда не было много людей. Мир сошел бы с ума, если бы узнал, что внутри Луны есть город, в котором можно жить вечно. Теперь тебе понятно, почему нам нужно отключить эту машину и отрезать себя от Земли? У нас есть здесь кое-что такое, за что люди перережут друг другу глотки. Подожди! — Его голос напомнил Пендрейку свист бича. — Я хочу показать тебе, что происходит с теми, у кого появляются мысли другого рода. Иди за мной.

Пендрейк пошел. Большой Олух побежал вдоль по улице и за город, и Пендрейк, следуя за ним по пятам, вскоре понял, что они направляются к скале.

Большой Олух оказался там первым. Он указал вниз.

— Смотри, — хрипло прокричал он.

Пендрейк осторожно приблизился к краю пропасти и посмотрел вниз. Гладкая отвесная скала опускалась на расстояние в несколько сотен футов. Ее подножие утопало у кустах, дальше росла трава и…

У Пендрейка перехватило дыхание, голова пошла кругом, но он сделал усилие и взял себя в руки. И, весь дрожа, посмотрел еще раз.

В котловане сидел на задних лапах желто-зелено-голубо-красный зверь. Он казался размером с лошадь. Злобные глаза на склоненной набок голове уставились на людей. Выпирающие из челюстей отвратительные длинные клыки подтвердили мгновенное определение Пендрейка.

Дьявольской тварью был саблезубый тигр.

Постепенно дыхание Пендрейка успокоилось, колотящееся в груди сердце забилось ровно и ритмично. Потом пришло удивление: сколько же миллионов лет должна быть сфокусирована на земной тропе эта машина, чтобы в нее угодило это доисторическое чудище? И как же давно умерли те, кто построил эту машину и город!

Другая мысль пронеслась в голове — невероятно странная и тревожная, больше похожая на страх, внутреннее содрогание плоти, чем на идею-концепцию. Унаследованная от предков память издала крик ужаса и неверия, как если бы каждая клетка организма возопила при виде этого монстра: «Во имя всего святого, ведь мы давно уже пережили этот кошмар». В подсознании сохранился образ древнего врага, и организм поддался инстинктивной панике.

Пендрейк облизал пересохшие губы и сделал на этот раз осознанный вывод: «Несомненно, опасность, исходящая от животного мира, еще не преодолена. Человек все время борется не только с разными тварями и природными бедствиями, но и с глубоко укоренившимися в собственном сознании животными импульсами».

Раздумья кончились. Сузившимися глазами он посмотрел на Большого Олуха. Человек-животное сидел в десяти футах от него у края пропасти на корточках и внимательно наблюдал за ним. Пендрейк тихо произнес:

— Его кормят. Его специально оставили в живых.

Твердый взгляд серо-голубых глаз-буравчиков схлестнулся с его собственным.

— Поначалу, — сказал Большой Олух, — я сохранил ему жизнь, чтобы у меня была хоть какая-нибудь компания. Я часто садился на край обрыва и орал на него. Потом, когда пришли голубые люди и привели с собой стадо бизонов, у меня появилась мысль, что эта тварь может мне пригодиться. Она привыкла ко мне. — Он с жестокостью в голосе закончил: — Его желудок переварил очень много людей, а переварит еще больше. Постарайся не попасть в их число, Пендрейк.

Пендрейк ровным голосом и медленно произнес:

— Кажется, я начинаю понимать, что к чему. Все это внимание, которое ты мне уделяешь, — ты что-то говорил об отключении машины — вызвано тем, что я единственный из находящихся здесь людей, кто хоть что-нибудь смыслит в технике. Я прав, Большой Олух?

Большой Олух поднялся с земли, и Пендрейк сделал то же самое. Глядя друг на друга, они отступили от края котлована на несколько шагов. Разговор продолжил Большой Олух:

— Ты не первый, но других больше нет поблизости. — Он замолчал, потом продолжил: — Пендрейк, я собираюсь предложить тебе половину. Ты и я будем здесь боссами с правом первого выбора женщин и прочих хороших вещей. Ты же понимаешь, мы не можем допустить сюда весь мир. Это невозможно. Мы будем жить здесь вечно и, может быть, если тебе удастся запустить остальные машины, которые находятся здесь, то мы сможем отправиться туда, куда захотим, и получить то, что захотим.

Пендрейк спросил:

— Большой Олух, ты когда-нибудь слышал о выборах?

— Э! — подозрительные поросячьи глазки уставились на Пендрейка. — Это еще что такое?

Пендрейк начал ему объяснять, что это означает, и волосатое животное удивленно посмотрело на него.

— Ты имеешь в виду, — поразился он, — что если этим тупоголовым не понравится мой способ правления, то они могут меня послать на фиг?

— Вот именно, — сказал Пендрейк, — и только в этом случае я соглашусь играть в эту игру.

— К чертовой матери! — прозвучал рычащий ответ. По дороге к городу Большой Олух грубо сказал: — Мне сообщили, что ты болтал с Девлином. Ты… — Он замолчал. Гнев исчез, словно его вырезали хирургическим скальпелем. Пендрейк видел, как в узеньких глазках на смену ему пришло удивление, потом улыбка расплылась по обезьяньему лицу. — Ты только послушай, я же схожу с ума, — произнес Большой Олух, — я тот парень, который прожил миллион лет и проживет еще миллион, если правильно разыграет свои карты.

Пендрейк молчал. Большой Олух не сводил с него глаз. Пендрейк не ожидал такого поворота разговора и задумался. Большой Олух все больше убеждал его, насколько опасным «парнем» он является.

— У меня на руках одни тузы, Пендрейк, — мягко начал Большой Олух. — Меня нельзя убить, разве только камень упадет мне на голову с потолка… — Он посмотрел вверх, потом на Пендрейка, и его улыбка стала еще шире. — Это случилось однажды с одним мужиком.

Они остановились посреди аллеи в тени деревьев. Город находился за холмом. На какое-то мгновение воцарилась тишина, которую не прерывали ни звуки смеха, ни шепот голосов. Они были одни в искаженной Вселенной — человек и получеловек, друг против друга.

Пендрейк нарушил покой момента:

— Я не рассчитываю, что это с тобой случится.

Большой Олух расхохотался.

— Какой ты умный. Я так и думал, что до тебя быстро дойдет. Слушай, Пендрейк, если ты не хочешь поддержать меня, то лучше подумай над тем, что я тебе говорил. А именно: я хочу, чтобы ты дал слово, что не будешь ни с кем путаться. Это честно?

— Абсолютно, — ответил Пендрейк. Он не чувствовал никаких угрызений совести, давая столь поспешное обещание. Ему было совершенно ясно, что своим противостоянием он поставил себя на самый край пропасти и что он все еще к нему не готов. Если века войн на Земле и научили чему-нибудь здравомыслящих человеческих существ, так это тому, что нельзя сражаться честно с теми, кто не придерживается этого принципа.

Большой Олух продолжал:

— Возможно, мы все-таки сможем поработать вместе над некоторыми вещами, например над этими немцами. Может быть, я даже разрешу тебе осмотреть машину после следующего сна. Скажи…

— Да? — Пендрейк настороженно смотрел на Большого Олуха.

— Ты ведь говорил, что захватившие тебя парни держат твою жену в качестве пленницы? Не хотел бы ты провести несколько недель во главе экспедиции, разведать, как ее освободить?

Пендрейк почувствовал, как у него в душе шевельнулась надежда. Но потом поймал на себе изучающий взгляд маленьких пронизывающих глазок, и все возбуждение его тут же улетучилось. Элеонору нужно спасать, но он не мог допустить даже мысли, что приведет ее сюда, не укрепив предварительно свои позиции в союзе с Девлином и другими. Да и не мог он представить себя во главе экспедиции, главной целью которой будет похищение женщин.

Глава 17

— Время вставать!

С этим заявлением в его комнату на следующее утро вошел Моррисон.

— Время? — Пендрейк уставился на стройного молодого мужчину. — Неужели вы здесь как-то различаете время? Почему я не могу просто оставаться здесь, пока не проголодаюсь?

К его удивлению, Моррисон по-собачьи замотал головой.

— Ты был болен, но это уже прошло. Теперь тебе придется приспосабливаться к заведенному порядку. Так сказал Большой Олух.

Пендрейк внимательно посмотрел на его худое лицо. В голове пронеслась мысль, что в обязанности Моррисона входит следить за тем, что делает его подопечный. Ему и раньше казалось, что этот похожий на клерка парень был на побегушках у Большого Олуха, но до какой степени он был его рабом, было пока неясно. До Пендрейка дошло, что его план проведения нескольких следующих дней в изучении всего и всех в этом странном месте может начаться уже прямо здесь и сейчас. Нельзя сказать, чтобы Моррисон представлял собой какую-нибудь угрозу. Этот человек всегда будет покорен правящему режиму.

— Большой Олух, — ответил Моррисон на его вопрос, — все здесь организовал. Двенадцать часов на сон, четыре на еду и так далее — но ты,естественно, не должен все время спать или есть. Можешь заниматься чем угодно, если только в течение восьми часов в день работаешь.

— Работаешь?

Моррисон объяснил:

— Кому-то нужно охранять, кто-то должен два раза в день доить коров. Необходимо ухаживать за садами, а еще каждую неделю мы забиваем несколько бычков. Все это считается работой. — Он показал небрежным взмахом руки: — Сады расположены вон за теми деревьями, в противоположной стороне от ямы с тварью. — И закончил: — Большой Олух хочет знать, что ты можешь делать.

Пендрейк криво усмехнулся. Итак, этот обезьяночеловек дает ему понять, во что превратится его жизнь, если он не станет одним из боссов. Его смутила не работа, а яркая картина упорядоченной иерархии, которая стояла за ней. Пендрейк нахмурился и наконец произнес:

— Передай Большому Олуху, что я могу доить коров, работать в садах, нести охрану и делать еще кучу других вещей.

Но в этот день его никто не стал нагружать работой. И на следующий тоже. Он бродил по городу. Некоторые прохожие сторонились его, другие вели себя так неестественно, что все разговоры с ними были безрезультатными; но были среди них и такие, включая явных сторонников Большого Олуха, которые проявляли живой интерес к Земле. Некоторые из беседовавших с ним считали, что он вскоре станет одним из них.

Во время разговоров Пендрейк узнавал истории появления на этой планете шахтеров, карточных игроков и ковбоев. Общая картина прояснилась еще немного. Основная группа собеседников Пендрейка попала сюда в период между 1825 и 1875 годами. Судя по полученным данным, тропа, на которой была сфокусирована машина, находилась на расстоянии около двадцати миль от пограничного поселения под названием Каньон Таун.

На третье утро в спальню Пендрейка прокрался Девлин. Пендрейк как раз собирался вставать.

— Я увидел, что Моррисон направился к частоколу, — сказал Девлин, — и решился пробраться к тебе. Мы готовы, Пендрейк.

Пендрейк, слегка удивленный, сел на кровати. Ему было любопытно, что эти люди, с их полным отсутствием знаний о плановом ведении военных действий, понимают под адекватной готовностью. Он слушал, пытаясь представить услышанное в образах, а Девлин продолжал:

— Основная идея — захватить частокол и заставить их сдаться. Людям не нужно кровопролитие. Детали таковы…

С нарастающей усталостью Пендрейк выслушал наивный план. Все его советы были проигнорированы. Отчаянная, основанная на внезапности атака, которая лишь одна могла привести к победе, была забыта. Вместо нее предлагалось захватить всех врагов, находящихся внутри частокола.

— Послушай, Девлин, — произнес он наконец, — посмотри на меня. Я два дня ничего не делал. Ты вполне мог подумать, что мне все равно. Но моя жена находится в руках самой жестокой банды гангстеров, которые когда-либо обитали на Земле. Моя страна в опасности и даже не знает об этом. Более того, три дня назад Большой Олух предложил мне возглавить очередную атаку на немцев под тем предлогом, что моя жена, возможно, находится здесь на Луне. Почему же я не бросаюсь в драку очертя голову, если я с ума схожу от нетерпения? Потому что проиграть в десять раз проще, чем победить, и последствия при этом трагические. Потому что если стратегия хромает, то не хватит никакой воли в мире. Что касается кровопролития — по-моему, ты не понимаешь, что имеешь дело с человеком, который при малейшей угрозе своему положению прикажет начать резню.

— Судя по всему, ты не видишь, насколько хорошо здесь все организовано. Внешний вид обманчив. Если ты не будешь действовать молниеносно, то все сомневающиеся окажутся в лагере врага, а уж они будут драться с удвоенной ожесточенностью, чтобы доказать Большому Олуху, что они были с ним с самого начала.

— Итак, давай организовывать сражение, а не игру. Расскажи, что находится в этих охраняемых зданиях?

— В одном из них огнестрельное оружие, во втором — копья, луки и стрелы, в третьем — различный инструмент. На все, что сюда когда-либо попадало с Земли, накладывал свою руку Большой Олух.

— Где хранятся боеприпасы для оружия?

— Это знает только Большой Олух. Кажется, я начинаю понимать, к чему ты ведешь. Если он сможет их применить… Нам нужно захватить их.

— Если, — произнес Пендрейк, — первая стрела, пущенная каждым из наших, выведет из строя одного из лагеря противника, то наша небольшая война завершится через десять минут. Но…

Со стороны двери послышался царапающий звук. Внутрь пробрался Моррисон. Он тяжело дышал, как после пробежки.

— Большой Олух, — выдохнул он, — хочет показать тебе транспортировочную машину. Могу я сказать ему, что ты идешь?

Это был риторический вопрос. Пендрейк отправился сразу же.

Транспортировочная машина находилась за высоким бревенчатым частоколом, выстроенным у самого края скалы. Она была сделана из темного тусклого металла и покоилась на массивном металлическом основании. Стоя на деревянной платформе, расположенной у верхнего края частокола, Пендрейк всматривался в неуклюжую конструкцию. Несмотря на всю свою волю, он находился в состоянии возбуждения. Ведь если ему удастся понять принцип работы этой машины, то он сможет сфокусировать ее в любом месте, скажем в немецкой тюрьме, где томится Элеонора, или в американском генеральном штабе, или… Если бы он понял, как заставить ее работать в обратном направлении!

Он приказал себе оставить надежды в покое. Тридцать футов в длину, прикинул он, двенадцать в высоту и восемнадцать в ширину. Пожалуй, здесь пройдет все, кроме локомотива. Он прошел по платформе и остановился в том месте, где она вплотную подступала к краю пропасти. Открывшаяся перед ним глубина привела его в состояние шока. У него не так часто случались головокружения, но не было смысла рисковать только для того, чтобы взглянуть сверху на выходное отверстие машины.

Он отошел назад и посмотрел на Большого Олуха, наблюдавшего за ним ничего не выражающими глазками.

— Как попасть внутрь, за частокол? — спросил Пендрейк.

— С противоположной стороны находится дверь.

Она действительно там была. Запертая на висячий замок. Большой Олух покопался в шкуре, обернутой вокруг огромного живота, и достал ключ. Когда существо распахнуло тяжелую дверь, Пендрейк протянул руку.

— Как насчет того, чтобы дать замок мне? Не думаю, что я смогу взобраться по этим стенам, если меня забудут внутри.

Он сказал это специально. Он долго размышлял над тем, как должен будет вести себя с Большим Олухом наедине, и сейчас ему показалось, что открытое выражение недоверия было выбрано психологически верно.

Большой Олух сделал гримасу.

— Это место не для тебя. Я построил его высоким и крепким, чтобы никто и ничто, попадающее сюда с Земли, не смогло застать меня врасплох.

— Тем не менее, — настаивал Пендрейк, — я не смогу как следует сосредоточиться, если меня не оставит чувство, что…

Большой Олух хмыкнул.

— Послушай, — произнес он. — Быть может, ты сам хочешь запереть меня здесь?

Пендрейк показал рукой:

— Видишь этот холм в ста ярдах отсюда?

— Ну?

— Брось туда замок.

Большой Олух одарил его сердитым взглядом и выругался:

— Черта с два! А если там есть кто-то, кто закроет нас здесь обоих? А потом истыкает меня стрелами и выпустит тебя наружу?

Несмотря на напряженность момента, Пендрейк улыбнулся.

— Один — ноль в твою пользу, — признал он. И нахмурился еще больше. Он не испытывал в данный момент какой-либо страх перед Большим Олухом. Еще не пришло время, когда он обратится к хитрости. Пожалуй, сейчас, после того как он высказал свой протест, нужно дать неандертальцу одержать победу. Но не очень быструю. — Приходилось оставлять кого-нибудь внутри? — спросил он.

Здоровила-собеседник замялся.

— Было дело, — сказал он. — Двух забавных мужиков, одетых в металл. У них была чертова пушка, вся утыканная тонкими проводками, которая светилась голубым светом. У меня на плече есть шрам — они умудрились обжечь меня с ее помощью. Я страшно испугался, что они сожгут частокол, но, похоже, она не реагировала на дерево. — Он хрипло с сожалением вздохнул. — Хотел бы я иметь такую пушку. Но они прихватили ее с собой, когда сиганули со скалы. Все это было очень давно, может быть, полмиллиона лет назад.

Человеческие существа с тепловым оружием и в металлических костюмах пятьсот тысяч лет назад, оставленные наедине с машиной в течение нескольких недель?.. Он попытался представить их, пойманных в этой кошмарной клетке под надзором обезьяноподобного существа. Картина, возникшая у него в голове, была настолько живой, что он почти увидел, как пошатывающиеся от голода, жажды и безумия люди бросаются вниз навстречу милосердной смерти.

Пендрейк думал о том, какой непостижимой длины был этот прошедший промежуток времени.

Наконец он сказал устало:

— Большой Олух, ты, наверно, лопух. Если люди, которые умели делать такое оружие, не смогли заставить эту машину работать в обратном направлении, то чего же ты ждешь от меня? Будучи в отчаянном положении, они должны были испробовать все на свете.

— Гм! — сказал Большой Олух. После чего вслух проклял это признание своего поражения.

Пендрейк произнес:

— В любом случае, давай, я посмотрю.

Машина тяжело лежала на камнях, ее рабочая часть имела большое углубление. Пендрейк зашел туда, не питая особых надежд. Перед ним возникла активная стена, в которой словно тонкой иглой были проделаны миллионы крошечных отверстий. Она была даже слегка теплой на ощупь. Какие-либо кнопки, рычаги или циферблаты отсутствовали.

Он с любопытством осматривался по сторонам, когда до него вдруг дошло, что он уже знает принцип работы машины. Понимание пришло внезапно и настолько естественно, что ему начало казаться, будто он знал это всегда.

Итак, пространство, время и материя есть производные хаотического движения, которое, чисто случайно, создало Вселенную в ее настоящем виде. Наука лишь играет роль частной попытки привнести порядок в некоторые из этих случайных движений. Эта машина регулировала все случайные движения на том месте, где она была установлена, и в том месте, на которое была нацелена. Сама ее форма, включая пещероподобное углубление, была условием идеального порядка, противостояния хаосу. Благодаря тому, что она устраняла искажения случайных конгломерации, ее можно было использовать не только для транспортировки, но и для любых энергетических проектов. Ее функция определялась тем, к чему она была подключена.

Нельзя сказать, что в данный момент она в строгом смысле служила передатчиком материи между Землей и ее спутником. В упорядоченном пространстве эта особая область внутри Луны соседствовала с маленьким пространством на Земле; оказавшиеся там люди и животные внезапно переносились в страну вечной жизни.

Так как в идеальной среде потоки энергии следуют точному ритму и меняют свое направление на противоположное через строго определенные интервалы времени, эти две области оказывались в основном разъединенными. Ритм для этой машины, как Пендрейк осознал это совершенно определенно, состоял в следующем: приблизительно в течение десяти минут поток был направлен от Земли к Луне, за ним следовал период настройки протяженностью около восьми часов (сам являющийся поразительным феноменом), за которым шел десятиминутный поток от Луны к Земле, потом опять — период настройки в восемь с небольшим часов, после чего цикл повторялся.

Только во время потока люди могли попадать из одной области в другую, как если бы между ними не было никакого расстояния. В зависимости от направления потока они могли попадать с Земли на Луну или в обратном направлении.

Пендрейк прикинул, что немногим более половины периода настройки уже прошло. Еще несколько часов — и следующий поток с Луны на Землю позволит любому, кто зайдет в данное углубление в конструкции машины, перенестись со спутника на планету.

Все это было только одной из второстепенных функций машины. Для выполнения большинства других требовался специальный катализатор.

Пендрейк повернулся и вышел из металлической «пещеры». У него не было сомнения в том, что он расскажет Большому Олуху, что знает, как управлять машиной. Он только в том случае что-нибудь значил для этого человека, если мог быть ему полезным. Он спокойно произнес:

— Я понял, как она функционирует. Я смогу отправиться на Землю или послать туда кого-нибудь другого, если у меня будет время для подготовки, — возможно, для этого потребуется целый день.

Большой Олух подозрительно посмотрел на него.

— Как тебе удалось докопаться до сути, если даже те мужики с тепловым пистолетом не смогли?

Пендрейк пожал плечами:

— Наверно, они были простыми представителями своей цивилизации, которые умели использовать вещи, но не знали, как они устроены.

Но монстра было не так-то просто убедить.

— Я и другие мужики, мы просто попали сюда без всякой подготовки. Почему тебе требуется время, чтобы привести ее в готовность?

Вопрос был хорошим, но если бы Большой Олух получил на него верный ответ, то перестал бы нуждаться в Пендрейке.

Пендрейк ответил:

— Именно поэтому вас здесь так немного. Если хочешь, я настрою машину так, что сюда будет попадать каждый, кто пройдет по этой тропе.

Это была ложь, но так как это было, несомненно, последнее желание, которое мог бы иметь Большой Олух, то делать такое предложение было безопасно.

Большой Олух встревожился.

— С этого момента тебе запрещено приближаться к этому месту.

Пендрейк заколебался, а потом сменил тему разговора:

— Кто-нибудь когда-нибудь убегал отсюда?

Последовала продолжительная пауза.

— Один парень, — признался наконец Большой Олух, сведя брови. — Что-то около сотни лет назад, звали Лембтон. Он был инженером, проводившим разметку для прокладки железной дороги, так он говорил. Хитрый был мужик. Говорил так гладко, что я дал ему посмотреть на машины. Он взлетел в одной из них к потолку пещеры. Я закрыл тот тоннель, можешь быть уверен, но я очень долго потом волновался. В конце концов я посчитал, что он все равно не смог добраться до Земли, так что я почувствовал себя лучше.

Пендрейк почти не слушал последние комментарии, потому что при упоминании фамилии Лембтон внезапно обрела стержень та мешанина событий, в круговороте которых он оказался. Небольшой летательный аппарат-двигатель древней лунной цивилизации нашел свой путь на Землю. Было очевидно, что сбежавший отсюда Лембтон ничего с ним не сделал. Но не так давно сын или внук человека, знакомого с Большим Олухом, сумел заинтересовать группу идеалистов — ученых, бизнесменов и других профессионалов — в двигателе как средстве мирного освоения планет. Нужно будет выяснить, где находился двигатель все прошедшие годы после бегства Лембтона с Луны. Но одно было гнетуще ясно. Очень многие из связанной с ним группы людей были либо убиты, либо попали в тюрьмы, а уцелевшие оказались настолько умны, что решили обратиться к более насущной проблеме установления мира на планете, раздираемой человеческой враждой. Так как многие идеалисты и сами были по своей природе не самыми добрыми людьми, то вся их затея имела поистине жалкий вид.

Мысленно оглядываясь назад, Пендрейк рассудил, что данной цивилизации суждено развиваться медленным темпом и что даже высокообразованные и доброжелательно настроенные люди не смогут ускорить этот темп, разве что на бесконечно малую величину.

Пендрейк дипломатично произнес:

— Ты говорил, что существуют другие машины…

Вопрос повис в воздухе.

В ответ он получил хмурый взгляд и резкую отповедь:

— Ты не увидишь больше ни одной машины, пока мы не договоримся. И чтобы ты не думал, что у тебя есть куча времени для подготовки сговора с Девлином, чтобы вышибить меня с моего насеста, имей в виду — завтра отправляется последняя экспедиция за женщинами. Я даже не буду ждать возвращения предыдущей.

Пендрейк промолчал. Теперь он обладал знанием, но не имел возможности действовать. Следующий поток энергии с Луны на Землю начнется не раньше чем через несколько часов.

И у него не было ни одного катализатора, чтобы использовать другие мощные функции машины.

Большой Олух продолжал:

— Я не собирался посылать ее до возвращения предыдущей, но что-то мне говорит, что пришло время заваливать пещеры между нами и этими немцами. Отправишься ты с ней или нет — решать тебе, выбирай то, что больше согласуется с твоей игрой, но торопись. А теперь пошли, возвращаемся в город.

Они шли не разговаривая. Мозг Пендрейка напряженно работал. Итак, Большой Олух форсирует события, ничем при этом не рискуя. Краем глаза он посмотрел на переваливающееся создание, пытаясь определить по выражению грубого звериного лица его тайные помыслы. Но бесстрастность была его естественным выражением. И только невероятная физическая сила ощущалась в теле этого дикаря при каждом движении.

Наконец Пендрейк сказал:

— Как ты собираешься добраться до поверхности? Ведь там нет ни воздуха, ни тепла, так ведь? — И добавил прежде, чем Большой Олух успел что-нибудь произнести: — Какого рода жилище соорудили для себя немцы?

Прошла целая минута. Пендрейку начало казаться, что человекообезьяна не собирается отвечать. Но внезапно Большой Олух проворчал:

— Они размещаются в освещенных проходах, в которых тепло и есть воздух. Многие из них выходят прямо на поверхность, некоторые имеют двери, которые хитро замаскированы под камни. С их помощью нам и удавалось дурачить немцев до сих пор. Мы просто прорывались к ним сквозь новую дверь и…

Его слова оборвал крик. На расположенный неподалеку холм выскочил человек и помчался к ним. Пендрейк узнал в нем прихлебателя Большого Олуха. Тот подбежал, едва переводя дыхание.

— Они возвратились с женщинами. Мужики помешались!

— Пусть лучше поостерегутся! — прорычал Большой Олух. — Они знают, что с ними будет, если они тронут хоть одну, прежде чем я на нее посмотрю.

Глава 18

На открытой площадке перед частоколом сбились в кучку около тридцати женщин. Окружившая их разношерстная толпа мужчин при виде Пендрейка и Большого Олуха испустила дикий вопль. Похотливые голоса визгливо выкрикивали свои требования.

— У меня только одна жена, я имею право получить вторую!

— Это моя очередь.

— Большой Олух, ты должен…

— Я заслужил…

— Заткнитесь!!!

Наступившая мгновенно тишина казалась оглушающей, и нарушил ее человек с бычьей шеей, который приблизился к Большому Олуху и сказал:

— Сдается мне, что это было последнее похищение женщин, босс. Эти чертовы немцы были готовы к нашему приходу. Похоже, они исследовали все туннельные подходы к их расположению. Они преследовали нас, словно ватага сумасшедших, нам удалось уйти, только обрушив этот узкий проход у…

— Я знаю, где это. Сколько парней погибло?

— Двадцать семь.

Большой Олух надолго замолчал, нахмурившись. Наконец он сказал:

— Ладно, приступим к выбору. Одну я возьму себе, и…

— Джим!

Пендрейк мрачно прислушивался к разговору. Он развернулся на пятках и уставился на бегущую к нему стройную молодую женщину, плачущую на бегу. Она упала в его объятия и прижалась к нему, почти лишившись чувств.

Поверх ее безвольно упавшей темноволосой головы Пендрейк посмотрел прямо в улыбающиеся глаза Большого Олуха.

— Встретил знакомую? — оскалился монстр.

— Это моя жена! — ответил Пендрейк и почувствовал, как внутри у него все опустилось. Он поискал глазами Девлина, но того не было видно в толпе. Тяжело сглотнув, он опять посмотрел вперед.

Улыбка Большого Олуха стала широкой до такой степени, что оголились все его клыки. Не переставая улыбаться, он хитро сказал:

— Мой ход, Пендрейк. Возьми ее. Почувствуй ее опять рядом, и после этого, где-нибудь через недельку, мы побеседуем опять.

Он получил отсрочку. В течение двух дней Пендрейк испытывал отчаянное и злое облегчение. Облегчение потому, что у него появилось немного времени. Злость потому, что он не смог сделать фактически ничего для того, чтобы предотвратить унижение других женщин. Он приказал одному из помощников Девлина пустить слух, что всех, кто возьмет одну из новых женщин, ожидают большие неприятности. Но это только привело к усугублению его отчаяния — ведь для того, чтобы угроза была эффективной, ему пришлось включить в качестве мстителя себя самого. Он прекрасно понимал, что, когда слух дойдет до ушей Большого Олуха, эта темная личность сразу же поймет, что Пендрейк угрожает его авторитету.

Пендрейк на ночь стал закрывать все двери. Элеонора и он «во время сна» не могли наговориться друг с другом. Сначала она очень нервничала.

— Можешь быть уверен, — говорила она решительно, — что я наложу на себя руки, как только это существо или кто-либо, кроме тебя, попробует ко мне прикоснуться. Я принадлежу только тебе, и никому другому.

Это был разговор женщины со своим мужчиной, и Пендрейк слушал ее с тяжелым сердцем потому, что он все еще не нашел выхода из создавшегося положения.

На третий день к нему пожаловал Девлин. На его лице играла злорадная улыбка, когда он произнес:

— Ну что, теперь ты на собственном опыте убедился, что значит выступать против Большого Олуха. Не пора ли забыть про войну и поднять тост во здравие Его Величества?

Пендрейк покачал головой.

— Я кое-что придумал, — сказал он медленно. — Существует возможность разделить наше место обитания на области. Одну будем контролировать мы, а вторую отдадим Большому Олуху и его прихвостням.

Он кивнул в сторону двери, и они выкарабкались наружу. Пендрейк отвел Девлина на ближайший холм. Он показал на открывшийся вид: часть города, луга и прекрасная долина за ними.

— Здесь несколько водных источников. Если мы сможем захватить те, что находятся на этой стороне, — указал он, — то мы всегда сможем при необходимости отступить к пещерам, уйти по направлению к поверхности или в качестве крайней меры войти в контакт с немцами…

Он не закончил предложения. Немцы, конечно же, никому и ничего не обещали, но эти пещерные жители все равно не смогут понять всю безжалостность их натуры.

— Клянусь небесами, — сказал Девлин, — это неплохая мысль… — он осекся. — Но ты теперь поешь другую песню. Теперь это уже не борьба до самого конца.

— Если мы получим половину, — подтвердил Пендрейк. Девлин задумчиво кивал. — Половину скота, половину оружия… То мы установим у себя демократию, — продолжал Пендрейк. — Мы будем драться, охраняя ее, но мы не будем переходить границу.

— И каким образом ты собираешься этого достичь?

— Сообщи об этом своим самым доверенным людям. Мы начнем до конца недели. Другого выхода нет.

Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Высокий мужчина спустился с одной стороны холма, а Пендрейк — с другой. Когда Пендрейк подошел к своему дому, то обнаружил, что, несмотря на кратковременность его отлучки, к нему успел пожаловать еще один гость.

Большой Олух сидел, на корточках прямо у низенькой двери.

Чудовище улыбнулось Пендрейку открытой улыбкой.

— Хотел засвидетельствовать мое почтение, — сказал Олух, — и, быть может, поговорить с тобой еще раз. Как ты на это смотришь?

Пендрейк всматривался в противника с настороженным уважением. Внезапно он понял, что никогда в своей жизни он не встречал настолько опасного и умного врага. Он не сомневался, что его пришли предупредить в последний раз.

Большой Олух сказал:

— Пендрейк, я узнал про женщин.

Пендрейк напрягся.

Существо внимательно и спокойно смотрело на него.

— У меня сложилось впечатление, что тебя беспокоят мои женщины.

Это было мягко сказано. Пендрейк внутренне съеживался при одной мысли об этом. Сейчас же он произнес:

— Я привык, что женщина сама выбирает себе человека, за которого выходит замуж.

Большой Олух поджал губы и поднял руку, словно отметая аргумент.

— Кончай трепаться. Сам знаешь, я никогда бы не получил даже одну, если бы выбирали они. Эти бабы предпочли бы мне даже ничтожество Моррисона. Разве я не прав?

Пендрейк согласился, что дело обстояло бы именно так. Но тут он понял, что не сможет оценивать это обстоятельство объективно. Слишком много впечатлений и эмоций было связано у него с отношениями между мужчиной и женщиной. Он удивился силе собственных чувств, но деваться было некуда.

— Пендрейк, хочешь кое-что узнать? Трое из этих дам уже подрались из-за меня между собой. Что ты на это скажешь? — Большой Олух покачал отвратительной головой недоуменно, но с удовольствием. — Женщины сделаны не так, как мужчины, Пендрейк. Если бы ты спросил меня, когда я сделал свой первый выбор, то я поклялся бы на куче Библий, что ни одна из них не ляжет со мной в постель. Но я хорошо сыграл свою роль. Без поцелуев. Ты понимаешь, мне хотелось полизаться с ними, можешь мне поверить, но я прикинул, что если полезу своей мордой к ее лицу… Да, знаешь, две женщины из тех первых покончили с собой. Я был в шоке. Я не хочу, чтобы это повторилось опять, поэтому поцелуев больше не будет.

— А что с оставшимися тремя? — спросил Пендрейк.

Большой Олух помрачнел. Он долго молчал, и за это время вся его веселость улетучилась. Огонь в глазах погас — он, видимо, расслабился.

— Такие вещи требуют времени, Пендрейк, — начал он осторожное объяснение. — Я расскажу тебе, что я выяснил о женщинах. Насколько я понял, женщине нужен какой-нибудь мужчина. И если она не может получить хорошего мужчину, то берет плохого. Если она не может найти красавца, то берет урода. Так ее создала природа, и она здесь не в состоянии что-либо изменить. По многим вопросам она может принимать решения не хуже мужчины, но не по этому… Так вот, об этих трех женщинах. Хочешь знать, как я с ними обращаюсь? Для начала я позаботился, чтобы они изучили английский язык. Есть один парень, который говорит по-немецки, его я и использовал как переводчика. Я сказал им через него, что люди здесь живут вечно. Это заставило их задуматься. Еще он сообщил им, что я верховный руководитель в этом поселении. Женщинам нравится быть с боссом. Потом, когда они выучили несколько слов, я дал им понять, что я очень нежен, если мне не перечат. Мне кажется, Пендрейк, это должно всегда срабатывать. Как ты думаешь?

Налицо была попытка завязать дружбу. Этому полуживотному действительно хотелось хорошего отношения со стороны потенциального оппонента.

Пендрейк покачал головой.

— Большой Олух, — произнес он. — Освободи всех этих шестерых женщин. Прикажи своим приспешникам отпустить своих жен. И если трое твоих жен действительно дрались из-за тебя, то одна из них останется в качестве твоей постоянной супруги. Если все женщины получат свободу, то мужчины начнут ухаживать за ними и с удивлением обнаружат, что после того, как женщины переживут первоначальный шок, оказавшись здесь, они начнут смотреть на окружающих их мужчин как на потенциальных мужей. Пройдет совсем немного времени, и начнутся свадьбы.

Неандерталец встал.

— Это все, что ты мне можешь сказать? — гневно выдавил он.

— В душе ты знаешь, что я говорю правду, — произнес Пендрейк ровным голосом.

— Своей болтовней ты нарываешься на неприятность, — прозвучало резкое предупреждение. — Я не собираюсь иметь только одну бабу, и пока еще я заправляю в этом городишке.

Пендрейк ничего не ответил, просто стоял и смотрел на монстра. Большой Олух бросил на него мрачный взгляд, потом повернулся и, переваливаясь, пошел прочь.

Пендрейк встал на колени и залез в дом. У противоположного конца лаза его ждала встревоженная Элеонора.

— Как ты думаешь, куда он пошел? — спросила она.

Пендрейк покачал головой.

— Не знаю, — признался он.

Но ощущение пустоты внизу живота подсказало ему, что он только что бросил свой жребий.

Глава 19

Девлин сообщил на следующий день, что он посовещался со своими ближайшими помощниками и что они тоже уверены в необходимости форсирования событий. Им понравились компромиссный план и идея о двух общинах. Узнав об этом, Пендрейк подумал, что, скорее всего, эти люди радуются потому, что занимают неправильную позицию слабости, а не силы. Но важным моментом было то, что они согласились с идеей. Он также понял, что и сам доволен предоставившейся возможностью избежать тотальной войны.

План, который они разработали вместе с Девлином, был прост. Они захватят половину водных источников, а пастухи, входящие в число их сторонников, отгонят половину стада к пещерам. Они установят контроль над двумя частоколами из четырех: над тем, за которым находятся луки и стрелы, и над тем, где сложено огнестрельное оружие. Это оставит в распоряжении Большого Олуха боеприпасы и, скорее всего, несколько ружей и револьверов. Пендрейк рассудил, что небольшому количеству стволов можно будет противопоставить дождь из стрел, тем более в тесноте города.

На ключевых точках будет расставлена стража. Небольшие группы вооруженных мужчин будут постоянно находиться в состоянии готовности, чтобы прийти на помощь в любом месте, где будет совершено нападение.

Девлину план понравился, он изрядно вспотел при его обсуждении.

— Это будет самая крутая из заварушек, в которых мне когда-либо довелось побывать, — признался он. — Но я сейчас же начну готовиться и оповещу людей. Я сообщу тебе, когда все будет готово.

С этими словами он ушел.

Следующий день прошел без каких-либо приключений.

Утром второго дня в дверь постучался Моррисон. Он объявил:

— Большой Олух приказал, чтобы половина людей от каждой группы собралась перед его частоколом. Он сказал, чтобы я передал тебе, что он хочет, чтобы ты пришел тоже, и что он знает о какой-то затее, и что он хочет решить все мирно, пока еще не пролилась кровь. Женщины тоже придут. Собрание назначено через час.

Пендрейк, с Элеонорой под руку, отправился на «собрание». Он чувствовал себя не в своей тарелке и испытал облегчение, увидев, что многие из людей Девлина тоже пришли и привели своих женщин. Он отвел в сторонку одного из помощников Девлина и сказал ему:

— Нужно сообщить Девлину, чтобы он привел в готовность все силы и ждал сигнала.

Тот сказал в ответ:

— Девлин уже занимается этим, так что все в порядке.

Пендрейк почувствовал себя увереннее. Потому что это означало, что все возможные предосторожности были предприняты. Впервые у него возникла мысль, что все может действительно обойтись без кровопролития.

Толпа перед частоколом росла, пока не собралось около двухсот мужчин и почти трех сотен женщин. Большинство немецких девушек были довольно привлекательными. Без сомнения можно было утверждать, что эта банда с Дикого Запада собрала здесь редкую коллекцию хорошеньких женщин. Все будут из кожи лезть в игре, где присуждаются такие призы. План Большого Олуха должен быть действительно хорошим, чтобы снять напряжение и дать каждому из присутствующих почувствовать себя в безопасности.

У входа за частокол толпа всколыхнулась. Огромные ворота открылись, и через мгновение из них, переваливаясь, вышел неандерталец. Получеловек взобрался на невысокую платформу и посмотрел по сторонам. Его взгляд остановился на Пендрейке. Он показал пальцем и проревел:

— Эй, Пендрейк!

Это, должно быть, был сигнал. Сзади раздался крик Элеоноры:

— Джим, берегись!

В следующую секунду что-то тяжелое ударило его по голове и он почувствовал, что падает.

Темнота.

Первое, что увидел Пендрейк, придя в себя, было встревоженное лицо Девлина. Его союзник был мрачен.

— Мы вели себя как идиоты, — сказал он. — Он схватил твою жену, она сейчас у него за частоколом. Я думаю, он понял, что если начнется восстание, то его возглавишь ты, и если он сможет остановить тебя, то он сможет остановить и всех нас. — И добавил, стыдясь собственных слов: — Быть может, он прав.

Пендрейк со стоном сел. Потом он встал на ноги, и его охватила ярость. Он резко спросил:

— Сколько времени требуется, чтобы начать атаку? Девлин достал свисток.

— Я подую в него дважды, — сказал он, — и через пять минут заварится каша.

— Понятно. — Пендрейк быстро восстанавливал силы. Его глаза сузились в задумчивости, потом он произнес: — Как только я окажусь внутри частокола, дуй в свой свисток.

Девлин сглотнул, его щеки слегка побледнели.

— Похоже, началось, — пробормотал он. Из внутреннего кармана он достал нож. — Вот, возьми.

Пендрейк сунул оружие в карман.

Девлину пришла в голову еще одна мысль.

— Как ты собираешься проникнуть внутрь? — спросил он.

— Пусть тебя это не волнует, — бросил через плечо Пендрейк.

Подойдя к страже, Пендрейк произнес:

— Передайте Большому Олуху, что я готов поговорить с ним о деле.

Большой Олух выкарабкался, улыбаясь, из дверей дома за частоколом.

— Я вижу, тебе не чужд здравый смысл, — произнес он голосом, перешедшим в хрип.

Нож, брошенный Пендрейком, вошел на все семь дюймов в его огромную грудь.

Он вырвал окровавленный клинок из своей плоти и, скорчив гримасу, швырнул его на землю.

— За это тебя бросят в яму к твари! — проревел он. — Я только свяжу тебя и…

Он двинулся вперед, и холодок пробежал по спине Пендрейка. Голова чудовища была низко наклонена, огромные руки были разведены широко в стороны. Исполинская мощь сквозила в каждом его движении. Глядя на приближающегося к нему монстра, Пендрейк был внезапно ошеломлен мыслью, что ни один человек, рожденный за последние сто тысяч лет, не обладал силой, достаточной для того, чтобы одержать верх над этим волосатым титаническим хищником.

Пендрейк стал осторожно отходить назад. Его первоначальный ужас перед надвигающимся на него мускулистым колоссом прошел. Нервы звенели в ожидании благоприятного момента для атаки. Не стыдясь своего отступления и в то же время осознавая необходимость поторопиться, он ждал того мгновения, когда Девлин и его люди нанесут удар — быть может, это на секунду отвлечет внимание неандертальца.

И когда атака началась и раздался внезапный рев мужских глоток, Пендрейк бросился вперед, прямо на волосатого человека-обезьяну. Медвежьи лапы попытались схватить его. Он отбил их в стороны и за долю секунды оценил свои возможности. Удар, нанесенный им по массивной челюсти, чуть не сломал ему руку. И все было бы хорошо, если бы он привел к требуемому результату. Он не привел. Пендрейк рассчитывал, что монстр отшатнется, а он воспользуется его мгновенным замешательством и бросится бежать. Вместо этого Большой Олух прыгнул вперед. Его ручищи как стальные клещи сомкнулись на плечах Пендрейка.

Чудовище заревело, предвкушая свой триумф. Когда неандерталец начал его сжимать в железном захвате, Пендрейк высвободил руки, резко надавил двумя пальцами на глаза противника — и вырвался из смертельных объятий.

Настала очередь Пендрейка ликуя прокричать, поддавшись безумной страсти битвы:

— Ты проиграл, Большой Олух! Теперь с тобой покончено. Ты…

Издав хриплый рев, волосатое существо метнулось к нему. Пендрейк рассмеялся и отпрыгнул назад. Слишком поздно он заметил, что прямо за ним находится тронная платформа. Его отступление, облегченное лунной силой тяжести, было слишком резким для внезапного столкновения с препятствием. С грохотом он упал на спину.

Все произошло мгновенно. Будучи на ногах, он еще мог на что-то надеяться. Но теперь, когда Большой Олух уселся на него верхом и принялся молотить его тело сокрушающими ударами… Спустя минуту Пендрейк почти потерял сознание. До него смутно дошло, что его грубо и быстро связали.

Постепенно туман в его голове рассеялся и пришло полное понимание катастрофичности положения, в котором он оказался. Наконец он тяжело сказал:

— Ты идиот! Слышишь звуки сражения за стеной? Они означают, что ты проиграл, что бы ты со мной ни сделал. Пока у тебя еще есть шанс, Большой Олух, давай договоримся.

Он взглянул в глаза существа и понял, что бросил свой маленький камень надежды в бездонный темный мир. Все животное в этом человеке всплыло на поверхность. Огромные губы раскрылись, чудовищные зубы в хищном оскале выперли наружу. Большой Олух яростно зарычал гортанным грудным голосом:

— Я сейчас просто запру ворота с этой стороны! Мои люди будут драться еще отчаяннее, если у них не будет возможности отступать. К тому же это обеспечит нам уединенность во время нашей маленькой забавы.

Ковыляя, он пропал из поля зрения Пендрейка. Послышался звук устанавливаемого на место бруса. После этого волосатый монстр появился опять, гримаса на его лице была карикатурой на улыбку. Когда он заговорил, Пендрейку показалось, что перед ним исходит яростью плотоядный зверь:

— Я проживу здесь еще миллион лет, Пендрейк, и все это время твоя жена будет одной из моих женщин.

Пендрейк заскрежетал зубами:

— Ты сумасшедший болван. Даже если ты победишь сейчас, то все равно подохнешь, когда тобой займутся немцы. А уж они тебя найдут, можешь не сомневаться. Для них вы всего лишь бандитская сволочь, которую они не станут слишком долго терпеть.

Слова, казалось, не доходили до сознания Большого Олуха. Он повел себя странно — ухватился за край огромной платформы и изо всех сил потянул ее вверх.

Внезапно деревянная конструкция оторвалась от фунта и, повинуясь толчку мощных рук, встала на ребро и опрокинулась.

— Эти козлы, — с подчеркнутым пренебрежением сказал Большой Олух, — думают, что платформа и частокол нужны мне здесь для того, чтобы корчить из себя короля. Голубые люди знают настоящую тому причину, но они так и не смогли выучиться какому-нибудь языку, кроме своего собственного, так что они не сообщат об этом никому даже в том случае, если захотят это сделать, тем более что у них отсутствует такое желание.

С этими словами он наклонился над Пендрейком, взвалил его на плечо и спрыгнул в открывшееся отверстие, ведущее в пещеру.

Они пролетели футов двадцать. Оказавшись на дне, Большой Олух не глядя швырнул пленника на пол и выбрался обратно на поверхность.

— Волноваться не надо, я сейчас вернусь, — издевательски крикнул он Пендрейку. — Нужно поставить платформу на место.

Через минуту он спрыгнул обратно и опять поднял Пендрейка с земли.

— Эта пещера, — произнес он, улыбаясь, — ведет прямо к яме. Я собираюсь подбросить тебя моему приятелю, старине саблезубому, дьявольской твари, и насладиться зрелищем. Вот это будет развлечение, ты как думаешь, паря?

Глава 20

Пещера, идущая все время под уклон, начала расширяться. Внезапно она привела в огромную комнату, заполненную какими-то металлическими формами.

Машины! Они сияли в отраженном свете, испускаемом стенами и потолком.

Они стояли как молчаливые и таинственные свидетели славы существ, которые достигли — нет, не бессмертия, ведь они умерли, — но величия, равного которому не было после них в Солнечной системе.

Из комнаты выходили два коридора. Большой Олух остановился, опустил Пендрейка на пол и задумался. Ничего не говоря, он опустился на колени и развязал веревки, обмотанные вокруг колен Пендрейка.

— Вставай! — прозвучала отрывистая команда.

Выполнить ее, принимая во внимание силу тяжести на Луне, проблемы не составило.

— Пошел в правый туннель, — приказал Большой Олух.

Пендрейк, не сказав ни слова, повиновался. Неандерталец последовал за ним и вскоре произнес:

— Здесь находится нечто, что я хочу тебе показать. Оно всегда вызывает у меня странное чувство, и я сделаю глупость, если прикончу тебя, не выяснив предварительно, как эта штука воздействует на такого, как ты.

Они прошли по коридору со светящимися стенами и оказались в просторной комнате. В центре ее возвышался полупрозрачный цилиндр, имевший в диаметре около шести футов. Большой Олух указал на него, и Пендрейк приблизился к цилиндру вплотную. За его спиной пыхтел неандерталец.

— Загляни внутрь, — произнес тот почти нежным голосом.

Пендрейк уже заглянул.

В глубине полупрозрачного материала билось ослепительное голубоватое пламя. Пендрейку пришлось отвести взгляд, но он тут же посмотрел на него еще раз.

— Оно светится так, — произнес Большой Олух, — с тех пор, как я оказался здесь впервые. Что ты можешь сказать об этом, парень?

Пендрейк тихо, с отчаянием в голосе, сказал, обращаясь к пламени:

— Пожалуйста, спасите меня. Я нуждаюсь в помощи!

Где-то вдалеке, в глубине прозрачной субстанции, возник проникший в его сознание голос: «Друг, способность ощущать наше присутствие ничем тебе не поможет. Пройдет еще очень много времени, прежде чем люди смогут пользоваться тем, что мы умеем и знаем».

— Сжальтесь, — молил Пендрейк, — иначе я буду брошен на съедение дикой твари.

«Ну хорошо. Выбор за тобой. Ты можешь присоединиться к нам и остаться здесь навечно».

— Вы имеете в виду…

«Ты навсегда соединишься с нашим единством, избавишься от страха и боли».

Пендрейк поежился. Его ответной реакцией было полное отрицание. Он совершенно не почувствовал, что ему предлагают свободу. В это мгновение страх перед саблезубым исчез потому, что альтернатива показалась ему сущим адом.

— А как же моя жена, Земля, люди, — попытался возразить Пендрейк. — Им грозит страшная опасность…

Голос в его сознании произнес: «Ты должен принять решение прежде, чем покинешь эту комнату. Мы можем помочь тебе здесь. За ее пределами это будет не в нашей власти».

— Вы — лунный народ?

«Мы — лунный народ».

Весь дрожа, Пендрейк отвернулся от цилиндра и посмотрел на своего палача.

— Большой Олух, — напряженно произнес он. — Если моя жена будет здесь, то я сделаю все, что ты захочешь. Подумай, зачем тебе убивать человека, который идет тебе навстречу?

— Ты слишком умен. Я тебе не доверяю, — оскалился неандерталец. — Что-то я не чувствую в тебе желания сотрудничать.

— Мне придется принять твои условия, — убеждал Пендрейк. — У меня нет другого выхода.

— Пендрейк, ты слишком классный мужик, чтобы я согласился терпеть тебя рядом, — возразил обезьяноподобный человек. — Никто раньше даже не осмеливался мне возразить.

Пендрейк сказал прямо:

— Как только моя жена будет здесь, ты сможешь мной распоряжаться.

— А вдруг ты нападешь на меня опять?

— После того удара по голове у меня все поплыло перед глазами от ярости, — сказал Пендрейк. — Я был не в состоянии контролировать свои поступки.

Большой Олух на минуту задумался, открыв рот иполузакрыв глаза. Внезапно его зубы с лязгом сомкнулись.

— Ко всем чертям! — прорычал он. — Зачем усложнять себе жизнь? С тех пор как здесь появился ты, у меня неприятности пошли косяком. Так вот, я избавлюсь от тех, кто их создает, а начну с тебя. У меня много времени, чтобы разобраться с остальными проблемами. А теперь пошли!

Пендрейк медленно повиновался. Он ничего больше не сказал тому сгустку жизни, присутствие которого обнаружил в пламени. Он не раздумывал больше над его предложением — оно было неприемлемо. Существование лунного народа лежало вне реальности его мира. Пленник со своим конвоиром пошли дальше по коридору, вдоль стен которого располагались другие машины.

— Я повел тебя по этому пути, — издевался Большой Олух, — чтобы продемонстрировать, чем бы ты мог обладать. И твоя жена была бы с тобой. Но теперь мне придется подождать, пока сюда не забредет другой понимающий толк в машинах мужик, который не будет таким суетливым, как ты. Быть может, я отдам твою жену ему, — добавил он под конец и разразился смехом.

Пендрейк ничего не ответил. У него появилось ощущение, что у него в мозгу образовалось что-то наподобие качелей, которые с каждым махом наращивают мощь и амплитуду колебаний. И с каждой минутой давление на этот расшалившийся мозг становится все больше и больше. Мысли его перемешались: двигатель, не ведающая о замыслах немцев Земля, Элеонора, его Элеонора…

Кровь отлила от его щек. Мускулы солнечного сплетения напряглись до такой степени, что он ощутил такую боль, как если бы у него обострился аппендицит.

Большой Олух и Пендрейк подошли к частоколу, за которым находилась транспортировочная машина. Пендрейк хмуро смотрел на то, как монстр снимает висячий замок и распахивает ворота.

— Пошел внутрь! — прорычало чудовище.

Пендрейк, который тщетно пытался ослабить во время перехода свои путы, быстро шагнул вперед. «Еще одна попытка», — подумал он, понимая, что спасти его могут только быстрота действий и полное пренебрежение к боли.

Ступив в проем ворот, он на мгновение остановился, наклонился вперед, поднял сзади руки и зацепил их за выступ частокола. И, изо всех сил толкнувшись мощными ногами, рванулся вперед.

Полуистлевшая от древности веревка треснула и разорвалась, как пожухлая трава.

И он оказался на свободе.

Распрямившись, Пендрейк резко повернулся и бросился к воротам.

Они захлопнулись у него перед носом, и он услышал металлическое клацание навешиваемого замка.

С противоположной стороны донесся голос Большого Олуха:

— Я же говорил, Пендрейк, ты очень умный парень. Мне не нужны варианты. Я не собираюсь ждать, когда ты запустишь эту машину. Минут через двадцать я вернусь с винтовкой, слегка покалечу тебя и мы продолжим.

Шаги Большого Олуха стихли вдалеке.

«Нельзя сказать, — подумал Пендрейк, — чтобы сегодня был удачный день для Большого Олуха, да и для меня тоже».

К этому моменту он почувствовал, что поток к Земле. начнется приблизительно через пятнадцать минут. Он не хотел покидать Луну, но выбора у него не было. Пендрейк с нетерпением ждал истечения оставшегося времени.

Пришла кошмарная мысль: «Мой бог, Элеонора останется в его власти!» Безвыходность положения приводила в отчаяние. Он с безнадежностью подумал: «Они решат, что меня скормили хищной твари, и прекратят сопротивление».

Пендрейк представил себе горе и унижение Элеоноры и решил, что обязательно должен выбраться отсюда, раздобыть снаряжение и оружие и через восемь часов вернуться обратно.

Это хотя бы временно прекратит унижение, которое может причинить чудовище-неандерталец.

Возможно, опасаясь возвращения Пендрейка, Большой Олух не станет ничего предпринимать в отношении Элеоноры. Пожалуй, в этом состояла его единственная, хоть и слабая, надежда на сохранение безопасности жены.

Альтернативы не было.

С началом потока Пендрейк осторожно приблизился к невидимой разделительной линии, проходящей внутри пещерообразного углубления. Остановившись и расставив для большей устойчивости ноги, он наклонился вперед. Ему хотелось взглянуть, что делается там, за чертой. Его голова и плечи вошли в темноту. Нет, не в темноту, в какую-то туманную пустоту.

Пендрейк в замешательстве выпрямился. Может быть, на Земле сейчас ночь? Может быть. Но ночи редко бывают такими темными. Неудовлетворенный, он наклонился еще раз.

С таким же успехом он мог засунуть голову в непроницаемый мешок. Он не увидел ничего.

Но когда он распрямился во второй раз, его голова слегка закружилась.

Встревоженный, он вспомнил, что ему отпущено на все совсем немного времени. Десяти минут все равно не хватит, чтобы принять все меры предосторожности.

Он быстро подошел к стенке углубления, оперся об нее и медленно двинул вперед правую ногу. Ему не удалось нащупать там ничего, кроме пустоты. Пендрейк спустился на несколько дюймов и попробовал еще раз. Было странно наблюдать, как куда-то исчезает часть ноги. Еще больше настораживало то, что ему в очередной раз не удалось обнаружить ничего, кроме пустоты. У него ушло пять минут на подобные эксперименты вдоль разделительной линии. И ни разу его нога не уперлась ни во что твердое.

Альтернативы по-прежнему не было.

Пендрейк подумал: «Неужели мне придется поставить все на карту и просто прыгнуть в ничто?»

Прошло не менее минуты, пока он размышлял над этим. Но в конце концов сомнения прошли.

Большой Олух мог появиться в любую секунду.

Пендрейк с надеждой думал: «Там должна быть тропа. Все говорили об этом. Она проходит в горах, но по относительно ровному месту. Если я прыгну и сгруппируюсь в прыжке, чтобы не сильно удариться…»

Во время прыжка в мозгу Пендрейка пронесся калейдоскоп впечатлений. Сначала перед ним выросла отвесная стена грязи. Он ударился в нее лицом и тут же начал сползать по крутому склону. Одновременно он услышал рев мощного мотора. Оглянувшись, он с ужасом увидел, что его увлекает прямо к огромному дорожному катку. Пендрейк заорал водителю, но тот внимательно смотрел в сторону, направляя свой чудовищный механизм по точно вымеренному пути.

У Пендрейка хватило времени только на один вопль. В следующую секунду он оказался прямо перед машиной. Напрягая все силы, он попытался выкарабкаться из-под катка. И ему почти удалось это. Почти…

Глава 21

В разное время дня Джефферсон Дейлс просматривал доклад ученых. Эти отрывистые чтения оставили его в недоумении. Уже позже, когда огромная ежедневная работа президентского дня была выполнена, он взял доклад с собой в постель и перечитал его еще раз уже за полночь. В документе было следующее:

Что касается трех двигателей, обнаруженных вашими агентами при захвате поместья «Пендрейк», адекватно описать эти совершенные машины не представляется возможным. Судя по всему, они представляют собой финальную стадию воплощения нового принципа. Движущая сила, по-видимому, возникает вследствие формы и конструкции пончикообразной металлической трубы. В ходе исследований выяснилось, что эта труба представляет собой механизм, изготовленный с применением продвинутой металлургической технологии. Она на поддается никаким анализам, несмотря на самый тщательный подход с нашей стороны. Существует предположение, что труба получает энергию от удаленной передающей энергетической станции, но каких-либо доказательств этому получить не удалось. Можно только утверждать с определенностью, что этот двигатель по своей природе не является атомным. Отсутствуют малейшие признаки радиоактивности.

Так как после разборки второго двигателя нас постигла та оке неудача, что и с первым, было принято решение не трогать третий и последний двигатель, а провести дальнейшее изучение составных частей первых двух с привлечением другого персонала. Существует вероятность, что секрет функционирования этих машин заключается в специфичном составе сплава, из которого они сделаны. Планируется также изучение материала, использованного в качестве припоя, в плане определения его возможного влияния на…

При обращении с объектами исследования требуется повышенная осторожность, так как используемый в них тип энергии обладает побочными явлениями, доклад о которых находится в стадии подготовки…

Джефферсон Дейлс лежал в темноте с закрытыми глазами. Для него все это выглядело как старая-старая история, слишком сложная для умов простых смертных.

Когда он наконец повернулся на бок, чтобы уснуть, то подумал: «Три года, не больше. Три года, чтобы разыскать Пендрейка. Потом будет слишком поздно».

Он должен выиграть самые фантастические выборы в истории Америки.

Женщины неистовствовали. У них появился кандидат в президенты, и было похоже, что с его возникновением мозги обычно рассудительных женщин словно сорвались с цепи.

Их сильный, обладающий мужским умом и в то же время женственный лидер балансировал на краю пропасти, изо всех сил пытаясь не упасть туда. Ей, похоже, удавалось обходить все подводные камни выборов, и несмотря на то, что агенты Дейлса неусыпно следили за каждым ее публичным выступлением, шли месяцы, а она по-прежнему умудрялась не допускать ни одного промаха.

Дейлс наблюдал за ней на расстоянии, сначала с недоверием, потом — с восхищением и в конце концов с тревогой. «Ничего, скоро она устанет, — говорил он. — Настанет день, когда она вымотается настолько, что едва будет стоять на ногах. Тогда и настанет время подставить ей ножку».

Все, что можно было сказать о рациональности кандидата, совершенно не относилось к ее переполненным идеями сторонницам. Вот-вот должна была состояться смена тысячелетий. Женщины смогут прекратить войны и принести человечеству мир. Они внесут коррективы в несправедливый уклад общества, обуздают прожорливость бизнеса и раз и навсегда покончат с неверностью американских мужчин.

Большинство этих мыслей так и не вышло на уровень публичных дискуссий.

До момента, когда избиратели должны будут отправиться к урнам, остался месяц, а у президента по-прежнему было стойкое ощущение, что если дела будут идти таким образом и дальше, то он проиграет. Отовсюду, от своих помощников, из политических организаций, от местных партийных боссов он слышал одно и то же: кандидат-женщина идет впереди.

— Нам нужна зацепка, один промах, — сказал он одним душным днем Кей в перерыве между речами. — Я чувствую, что мои слова не пробиваются сквозь заслон из эмоций, вызванных Вейк.

Он всегда называл своего оппонента Вейк. Не миссис Вейк или Джанетт Вейк, — просто Вейк. Упоминание только ее фамилии подчеркивало их равенство в борьбе, где мужчина находился в привилегированных условиях только потому, что принадлежал к сильному полу.

Кей холодно произнесла:

— Если промаха и не будет, мы все равно готовы. Были предприняты необходимые меры, чтобы по всей стране возникли тысячи нарушений общественного порядка. Ты сможешь объявить чрезвычайное положение и отменить выборы.

— Прекрасно, — произнес президент Дейлс, и по его щеке покатилась капля пота. Он достал носовой платок. — Я решил идти до конца, Кей. И не стоит беспокоиться из-за ослабления моих позиций. Этот женский вопрос не представляет собой ничего особенного — еще одно безумие в этом мире.

Кампания шла своим чередом. Парады. Многочисленные митинги. Женщины выкрикивали лозунги: «Мир! Счастье в каждом доме! Здоровая нация!»

Как это все лучше устроить? Прошли слухи, что будут разыскиваться мужчины, ушедшие из своих семей. Брошенные жены и матери, охваченные чувством мести, постоянно ставили великую женщину, согласившуюся быть их кандидатом, в неловкое положение. Они требовали возвращения в семьи всех дезертиров. Никто не думал над тем, как эти мужчины, с преисполненными ненавистью сердцами и исполосованными бичами спинами, будут относиться к своим женам. Кроме того, некоторые женщины открыто заявляли, что возвращенным мужьям придется воздерживаться от удовлетворения их похоти.

За две недели до выборов, на митинге, где послушать миссис Вейк собрались тысячи людей, к микрофону протиснулась какая-то женщина и прокричала вопрос: считает ли кандидат, что ушедшие из семей мужчины должны быть подвергнуты телесному наказанию?

— Девочки, девочки, — устало ответила миссис Вейк, — не пытайтесь бежать впереди паровоза!

У Джефферсона Дейлса появился наконец козырь.

Пресса президента ухватилась за это высказывание.

На следующий день и в течение последующих Вейк пыталась объяснить, что она просто хотела придержать экстремистов.

Но медовый месяц закончился. Миллионы безотчетно поверивших в нее мужчин дали задний ход. Внезапно все ее слова перестали быть воплощением здравого смысла. В их глазах она превратилась в этакую даму себе на уме, которая шаг за шагом приближается к своей цели.

Президенту сообщили, что и сами женщины начали ставить слова своего лидера под сомнение. Легкая на подъем, древняя ненависть одних женщин к другим, приглушенная интенсивной эмоциональной атмосферой кампании, внезапно снова заявила о себе.

Выборная кампания вошла в другое русло.

Испытывая огромное внутреннее облегчение, президент Дейлс забыл о плане отмены выборов.

За неделю до выборов он заявил в выступлении:

— Я убедительно обращаюсь ко всем избирателям проголосовать по вопросам и отдать свои голоса в поддержку моей администрации.

В этот момент он был настолько уверен в победе, что вполне мог позволить себе подобное изречение.

Он рано отправился спать и был разбужен в полночь Кей, которая сообщила ему сводку новостей из Лос-Анджелеса: там состоялась большая демонстрация женщин, которые несли плакаты с призывами следующего содержания:

ВСЕ НА БОРЬБУ ЗА ПРАВА ЖЕНЩИН!

ФИЗИЧЕСКИЙ ТРУД — ДЛЯ МУЖЧИН,

БРАЗДЫ ПРАВЛЕНИЯ — В РУКИ ЖЕНЩИН!

ЗА СПОКОЙНЫЙ И ОРГАНИЗОВАННЫЙ МИР,

УПРАВЛЯЕМЫЙ ЖЕНЩИНАМИ!

Дальше в сводке сообщалось, что затем раздался призыв мужчин: «Да сколько же можно! Довольно! Они хотят, чтобы мы их уважали, а сами собираются превратить нас в рабов! За мной!» Мужчины набросились на женщин, и началась свалка. Когда с помощью бронированных машин удалось очистить улицу, двадцать четыре женщины остались лежать замертво, девяносто семь получили серьезные ранения, а более четырехсот обратились в медицинские учреждения с травмами различного характера.

Это был кризис, способный обеспечить победу или поражение на выборах. Через тридцать минут президент выступил по телевидению с обещанием провести тщательное расследование и сурово наказать виновных.

Было арестовано тридцать два человека. На следующий день им предъявили обвинение. У всех были адвокаты; все отрицали свою виновность. Судья коротко допросил каждого из них, после чего вынес беспрецедентный приговор: пятнадцать человек из числа обвиняемых были признаны невиновными.

Виновным был вынесен смертный приговор.

В зале суда возникло сильное волнение, и только с помощью ста сотрудников специальной службы удалось очистить зал от посетителей и отделить впавших в истерику смертников от их пораженных родных и адвокатов.

После заседания судья спокойно объяснил свои действия:

— Вполне нормально для судьи принять решение о виновности или невиновности человека. Не следует думать, что демократия слишком слаба для того, чтобы прекратить беспорядки.

После чего судья тут же ушел в отпуск, во время которого собирался отправиться вместе с семьей в длительный заграничный туристический вояж.

Когда Вейк попросили прокомментировать приговор, она с волнением в голосе произнесла:

— У меня нет сомнения, что восторжествовала справедливость. Я попросила комиссию подготовить мне доклад о прохождении данной судебной процедуры.

Дейлс дал следующий комментарий по поводу последних событий:

— Вопрос находится в ведении судебной системы, которая, как вам известно, в Соединенных Штатах является государственной организацией, отделенной от администрации.

Было объявлено, что осужденные собираются обжаловать приговор. В этой обстановке неопределенности и состоялись выборы.

Джефферсон Дейлс был переизбран с перевесом в два миллиона голосов.

Он испытал огромное облегчение, но впоследствии сказал Кей:

— В конце этого срока мои легальные права оставаться президентом закончатся. Продолжение зависит от…

— …Пендрейка, — закончила она за него.

— Пендрейка, — повторил он мрачно. И покачал головой в немом недоумении. — Что же могло случиться с этим человеком? Его ищут ФБР, армейская разведка и полиция. И — ничего. Ни малейшего следа.

Кей сказала, констатируя факт:

— У тебя есть еще несколько лет.

— Три, — кивнул он. — У меня есть три года. После этого будет слишком поздно.

Глава 22

Церемония инаугурации…

«Слишком поздно, слишком поздно…» В течение всего великого дня эти слова бродили в его мозгу, смазывая раздаваемые им улыбки, омрачая приподнятое настроение и мысли. Найти Пендрейка! Найти человека, кровь которого в состоянии в течение одной недели выгнать старость из его тела, а следовательно, утвердить его власть и сделать реальным построение задуманной им грандиозной цивилизации.

Эта мысль была подобна болезни, наваждению, которое продолжало преследовать его с той самой поры, когда к нему привели фермера. Человек был крупным и неопрятным. Пока Дейлс слушал его рассказ, в его сознании продолжала вертеться одна мысль. Он слышал сиплый голос фермера и никак не мог ее сформулировать.

— Я уже говорил, что он был у меня десять дней и старина док Гиллеспи дважды заходил, чтобы на него посмотреть, но, похоже, ему не нужна была никакая медицина, только пища. Скажу вам, чудно он себя вел. Не мог сказать мне свое имя и вообще ничего. А когда его нога зажила, я отвез его в Карнесс и показал комиссии по трудоустройству. Я сказал им, что его зовут Билл Смит. Он не возражал, поэтому так его и записали — Билл Смит. Они послали его на какие-то работы, не могу вспомнить на какие. Что-нибудь еще вас интересует?

Джефферсон Дейлс бесстрастно посмотрел на собеседника. Но за его внешним спокойствием скрывалось внутреннее возбуждение. Пендрейк был жив, его обнаружили, об этом доложила Кей после того, как из полицейского отделения в Карнессе поздней ночью поступили отпечатки пальцев Билла Смита.

— Это пока все, чем мы располагаем, — сказала Кей, — по крайней мере, теперь мы знаем, откуда плясать.

— Да, — произнес Джефферсон Дейлс и глубоко вздохнул. — Да.

Тотипотентный человек был жив.

Оставался еще один вопрос: подтверждение информации. Рука Пендрейка! Та, что должна была вырасти. Голос фермера послышался опять:

— И еще одно, господин президент…

Джефферсон Дейлс ждал, он был занят подготовкой своего вопроса. Его было непросто сформулировать, потому что как вы, например, спросите о том, отросла рука у человека или нет?

— Дело, — продолжил фермер, — состоит в следующем: когда я его подобрал, то, могу поклясться, одна нога у него была короче другой. Но когда мы расставались, у него были ноги одинаковой длины. То ли я сошел с ума, то ли…

— Что-то невероятное, не так ли? — сказал Джефферсон Дейлс. И быстро добавил: — Во всем остальном он был нормальным человеком, так ведь?

Фермер кивнул.

— Никогда не встречал более сильного мужика. Поверьте, когда он двумя руками ухватился за повозку и вытащил ее…

Президент не стал дослушивать до конца. В ушах продолжало звучать: «Двумя руками… двумя руками».

Он встал и пожал руку сияющему от удовольствия старику.

— И послушайте, мой друг, — произнес президент Дейлс, — с этого момента ваше имя будет занесено в особый список, и в любое время, когда вам понадобится помощь Белого дома, напишите моему секретарю. И, если будет возможность вам помочь, вам помогут. Тем временем, я надеюсь, вы не будете никому рассказывать о нашей встрече. Рассматривайте это как вашу обязанность перед нашей страной.

— Вы можете на меня положиться, — сказал фермер с лояльностью прирожденного патриота. — И можно не волноваться — никаких специальных просьб не будет.

— Мое предложение останется в силе, — сказал сердечно президент, — и — мои наилучшие пожелания.

Позже Кей произнесла:

— Он сказал то, что думал, — это не часто встретишь в наши дни. Демократия рушится.

— Ты выглядишь так, будто у тебя есть доказательства, — сказал Дейлс — Стряслось что-нибудь?

Она молча протянула сообщение. Он прочел его вслух:

— «Верховный суд оставил смертный приговор для виновных в беспорядках во время женской демонстрации без изменений». — Потом тихо присвистнул и произнес: — Что ж, они здорово сражались, но прошел год, и их борьба закончена. — Он посмотрел на Кей задумчивым взглядом. — И чем суд обосновал свое решение?

— Они не сообщили причины.

Он замолчал. Ему тоже показалось приметой времени то, что решение суда низшей инстанции не было изменено.

Кей ворвалась в его мысли.

— И не вздумай вмешиваться в это, — сказала она жестким тоном.

Великий человек промолчал.

Казнь должна была состояться в декабре 1977 года. За три дня до назначенной даты семнадцать человек совершили массовый побег из камеры смертников.

В нескольких городах прошли бунты, во время массовых демонстраций женщины потребовали наказать провинившихся тюремщиков, а также немедленно поймать и казнить бежавших.

— Мне казалось, что эти женщины хотят мира, — произнес Джефферсон Дейлс.

Но сказал он это Кей во время личной беседы. Публично же он пообещал, что будут предприняты все необходимые меры.

Прошло два дня после этой речи, и в аппарат президента поступило письмо, в котором значилось:

Камера 676, тюрьма Каггат

27 января 1978 года

Дорогой господин Президент.

Мне удалось выяснить, что мой муж был в числе семнадцати осужденных, и мне известно, где они сейчас находятся. Поторопитесь, если хотите спасти его жизнь. Пожалуйста, не медлите ни минуты.

Анрелла Пендрейк.

Кей подождала, сверкая глазами, когда он дочитает письмо, а потом протянула ему донесение из ФБР со следующей информацией:

«Во время ареста этих людей все происходило в большой спешке. Ни у одного из них не были взяты отпечатки пальцев вплоть до вынесения приговора в суде. После этого все сделанные первоначально фотографии и отпечатки пальцев были утеряны. Пропажа не была обнаружена до момента перевода приговоренных в тюрьму усиленного режима. Обращаю внимание, что по пути в эту тюрьму перевозящий заключенных автобус съехал в кювет. Несколько из преступников заявили, что в этот момент один из них исчез, а вместо него в автобус поместили другого. Руководство тюрьмы, куда они прибыли, не склонно верить этому заявлению, тем более что никто из семнадцати не заявил, что над ним совершили какое-нибудь насилие. Для предотвращения подобных разговоров вновь прибывшие были распределены по разным камерам…»

Кей прервала его в этом месте:

— Пендрейк должен быть тем, кого поместили в автобус. Он не мог принимать участия в беспорядках. Нам придется принять без доказательства это совпадение.

— Но как им удалось найти его, если даже нам это оказалось не под силу? — заметил президент Дейлс.

Кей молчала. Затем она произнесла:

— Нам лучше поскорее встретиться и поговорить с этой женщиной.

Камера не выглядела слишком комфортабельной, и Дейлс понял, что не все его первоначальные указания были выполнены в точности. Президент сделал мысленную пометку принять строгие меры к виновным, а потом обратил свое внимание на бледное создание, которое было Анреллой Пендрейк.

Это была их первая встреча лицом к лицу. И, невзирая на ее поблекший вид, он был поражен. В ее глазах было нечто — достоинство и мощь, мудрость, — что обеспокоило его. После первого впечатления его поразило, как глухо звучал ее голос. Он совсем не соответствовал ее внешности.

Анрелла Пендрейк произнесла:

— Вот что я вам скажу. Джим находится в укрытии, расположенном в Великой Калифорнийской пустыне. Ранчо расположено приблизительно в сорока милях к северу от поселка Маунтенсайд… — Она умолкла. — Пожалуйста, не спрашивайте меня, почему он сделал то, что сделал. Важно, чтобы он не был убит, когда вы доберетесь до его укрытия. — Она сделала тщетную попытку улыбнуться. — Наша группа верила сначала, что с его помощью мы сможем оказывать влияние на события в мире. Боюсь, мы переоценили наши возможности.

Заговорила Кей:

— Миссис Пендрейк, вы должны изложить ваши пояснения, каким образом вам удалось обнаружить мужа, в то время как с этой же задачей не смогла справиться разведка Соединенных Штатов?

Впервые за всю встречу на лице женщины появилось подобие улыбки.

— Когда Джим попал к нам впервые, — сказала она, — мы вживили ему в мускул на плече маленькое транзисторное устройство. Оно подает сигнал, который мы можем принимать. Я ответила на ваш вопрос?

Президент Дейлс произнес:

— Вполне. Вы можете определить его местоположение в любой момент?

— Да, — ответила Анрелла.

После этого они оставили ее в покое.

Самолет летел на север. Кей сказала:

— Не вижу причины, по которой миссис Пендрейк или кто-нибудь еще должен быть освобожден. То, что она так глупо раскрыла свои карты и сообщила нам местонахождение Пендрейка, не означает, что мы ей чем-нибудь обязаны.

Ее диалог с президентом прервали:

— Господин президент, поступила радиограмма из тюрьмы Каггат.

Джефферсон Дейлс, сжав губы, прочитал длинное сообщение, а потом молча протянул его Кей.

— Сбежали! — вскрикнула Кей. — Вся банда! — Она застыла. — Но зачем эта бледнолицая маленькая актриска, изображавшая крайнюю степень депрессии, зачем она рассказала все нам? Почему она это сделала? — Она замолчала, перечитала сообщение и прошептала: — Ты видишь, во время побега было применено девяносто самолетов, оборудованных тем самым двигателем! Что же у них за организация? Это означает, что побег мог быть произведен в любое время. Но они ждали до сегодняшнего дня. Сэр, это очень серьезно.

Джефферсон Дейлс почему-то не ощущал себя охваченным паникой, как его секретарь. Он пребывал в приподнятом настроении, в нем ширилась и крепла воля к победе. Ситуация и в самом деле была серьезной: налицо был кризис. Тем не менее его голос прозвучал спокойно:

— Кей, мы задействуем пять дивизий, из них две моторизованных, и столько самолетов, сколько нам понадобится, — не девяносто, а все девятьсот. Мы оцепим пустыню. Мы установим контроль за каждым транспортным средством, покидающим интересующую нас зону по земле или по воздуху. Мы применим радары, прожекторы, ночные истребители. Мы используем безграничную мощь вооруженных сил Соединенных Штатов. Мы найдем Пендрейка!

Дейлс вдруг понял, что на карту поставлена его жизнь.

Глава 23

Весь январь дули завывающие зимние ветры. Пятнадцатого числа снежная буря похоронила под белым саваном почти весь штат Нью-Йорк и Пенсильванию. Утром шестнадцатого люди проснулись в мире, который опять стал белым, чистым и радостным.

В этот же день, далеко на юге, Хоскинс и Кри Липтон, проанализировав причины, которые привели их в Южную Америку, вылетели из Бразилии в Германию.

Целью их поездки был американский штаб на Унтер-ден-Линден в Берлине. В огромной, покрытой толстым ковром Красной комнате на втором этаже их встретил американский генерал и быстро провел в охраняемый кабинет.

— Перед вами, — показал он рукой, — то, что мы называем картой смерти. На ней нанесена информация, которую мы собирали для вас в течение нескольких последних недель. Что ж, карта превратилась в весьма любопытный документ.

Карта тридцати футов в длину была утыкана разноцветными значками. «Назвать ее документом можно было только с большой натяжкой», — подумал Хоскинс с кривой усмешкой. Но он промолчал, просто смотрел и слушал, ему не терпелось услышать обобщенный вывод.

— Месяц назад, — сказал генерал, — мы разослали наших людей на грузовиках по всем европейским территориям, которые ранее находились в оккупации. На каждой машине был установлен плакат с запросом о двигателе. Текст был написан в соответствии с полученными от вас инструкциями.

Он достал пачку сигарет и предложил ее собеседникам; Хоскинс, отказываясь, слегка покачал головой и с нетерпением ждал, пока остальные прикуривали. Офицер продолжил:

— Прежде чем я сообщу вам степень и масштаб нашего успеха, мне хочется ввести вас в курс происходящих событий в современной Германии. Как вам известно, метод Гитлера состоял в том, что он на все руководящие посты назначил членов нацистской партии. Мы давно уже избавились в Западной Германии от этих фюрерчиков, заменив их на оставшихся в живых довоенных демократов. В Восточной же Германии Советы попытались использовать многих бывших фашистов, справедливо рассудив, что в глубине души коммунисты и нацистские террористы — близнецы-братья. При этом они упустили, что более образованные немцы никогда не примут среднего славянина как равного, сколько бы им ни вдалбливали ленинскую доктрину по национальному вопросу.

И только после того, как мы сообщили Советам вашу информацию, они засуетились и обнаружили, что под самым носом у них в Восточной Германии сформировалась тайная организация террористов. После этого они дали нам карт-бланш — и вот что нам удалось выяснить: прямо сейчас немцы совершают около тысячи убийств в неделю в самой Восточной Германии и еще около восьмисот — по всей Европе.

— Каким образом это связано с получением информации о двигателе и о семи исчезнувших с семьями ученых, тела которых мы не смогли обнаружить в США? — спросил Липтон.

— Мы взяли статистику убийств для каждого района Европы, — прозвучало в ответ. — После распространения запроса информации по двигателю мы денно и нощно следили за повышением числа случаев. Мы исходили из предположения, что нацисты предпримут предосторожности в тех местах, где существует возможность утечки информации. — Он посмотрел на гостей с угрюмой усмешкой. — Могу доложить, что число убийств на двух весьма отстоящих друг от друга территориях выросло сверх всякой нормы. Это Гогенштайн в Саксонии и еще один городок в Болгарии — Латски.

— Болгария! — раздался озадаченный возглас Липтона.

Хоскинс быстро произнес:

— В конце концов, мы всегда уделяли особое внимание Германии. Видимо, они решили, что будет проще разместить межпланетные базы на территории симпатизирующих государств; среди последних Болгария, несомненно, является наиболее угнетенной жертвой коммунизма.

Генерал окинул его пронизывающим взглядом карих глаз:

— Совершенно верно. Мы провели исключительно осторожное наблюдение за этими районами. После трехдневных поисков в Гогенштайне мы обнаружили покинутую в явной спешке прекрасно оборудованную и оснащенную шахту.

— В ходе проведенного опроса населения, — продолжал офицер, — удалось выяснить, что поблизости от покинутого сооружения видели похожий на дирижабль аппарат.

— Святые небеса!

Хоскинс и сам не заметил, как издал это восклицание. Спустя мгновение он понял, что слушал сообщение генерала с нарастающим нетерпением, ему хотелось поскорее перейти от слов к поискам. А теперь…

Все было сделано без них. Поиск был закончен, или почти закончен. Все предварительные работы были успешно доведены до конца.

— Сэр, — сказал он с теплотой в голосе, — вы выдающийся человек.

— Позвольте мне закончить, — генерал широко улыбнулся. — У меня есть для вас еще кое-что. — Он педантично продолжал: — Мы отобрали среди нескольких тысяч писем всего три. Они, безусловно, подлинные и имеют отношение к нашему делу. Третье, и самое важное из них, послано нам фрау Крейгмер, женой человека, который был боссом болгарской националистической партии в Латски в течение трех лет. Мы получили его прошлой ночью, когда я уже был осведомлен о вашем прибытии.

Господа, — продолжил он спокойным, уверенным голосом, — к концу недели в ваше распоряжение поступит вся информация, доступная на этом континенте.

Его четко сформулированное обещание привело Хоскинса в состояние шока.

— Естественно, — закончил он, — нацисты сделали все возможное, чтобы опустить концы в воду. И тем не менее…

Четвертого февраля в полдень им были представлены тела людей, принимавших участие в поселенческом проекте Лембтона. Семеро пожилых, девять женщин, две девочки и двенадцать подростков лежали друг подле друга на холодной земле. Под всеобщее молчание они были помещены в катафалки, которые направились в порт. Оттуда их доставят морем в Америку для погребения.

После того как скорбная вереница машин исчезла за поворотом, Хоскинс и другие, следуя указаниям тучного мужа фрау Крейгмер, подошли к зарослям кустов. Дул холодный северный ветер, и сопровождающие их в бронетранспортерах пехотинцы хлопали в ладоши, чтобы согреться.

Хоскинс обратил внимание, что, несмотря на ветер, герр Крейгмер обильно вспотел. «Если когда-нибудь кто-нибудь и заслуживал петли…» — подумал он.

Но они дали слово. В плакатах значилось: деньги, безопасный переезд и максимально возможная полицейская защита.

Подошел генерал.

— Землекопы закончат без нас, — произнес он. — Поехали отсюда. Я соскучился по теплой комнате в отеле. Там вы сможете пораскинуть мозгами над успехами, — он бросил быстрый взгляд на Хоскинса, — и неудачами.

Материала для исследований было не слишком много. Хоскинс молча уселся в кресло перед камином и перечитывал перевод единственного документа, который им удалось восстановить:

Движение любого объекта связано с противодвижением, с погашением, с восстановлением баланса. Тело, перемещающееся между двумя точками в пространстве, использует энергию, которая и является формой противодвижения. Наука о противодвижении рассматривает в широком смысле отношения между микрокосмом и макрокосмом, между бесконечно малым и бесконечно большим. Когда между двумя силами макрокосма достигнуто состояние баланса, то уменьшение одной из них обеспечивает приращение другой. Двигатели шумно пыхтят; органические существа трудятся над выполнением своих обязанностей. Жизнь кажется невероятно тяжелой. Тем не менее, когда в микрокосме создается противодвижение по отношению к движению, происходящему в макрокосме, из их взаимодействия рождается энергетический всплеск. Помимо этого происходит сохранение баланса; закон равенства действия и противодействия выполняется с той же неукоснительностью, что и раньше…

— Я бы не стал, — произнес устало Хоскинс, — подавать это в патентное бюро на предмет получения патента. Боюсь, что мы зашли в тупик, и у меня нет надежды на скорейшее спасение Пендрейка и его жены. Остаток этой туфты, — он помахал стопкой отпечатанных листов, — состоит из инженерных указаний по проблемам инсталляции. Важнейшая часть документа отсутствует. Похоже, опустошив рюкзачок, мы обнаружили в его дне приличную дыру. — Он поднял глаза. — Есть ли что-нибудь новое из Гогенштайна, второго центра убийств?

— Ничего, — ответил Кри Липтон. — Он, несомненно, был одним из портов для их космических кораблей. Его срочно эвакуировали перед самым нашим появлением. Теперь все их секреты и основное оборудование перенесены куда-нибудь на Марс или на Венеру…

Хоскинс возразил:

— На Луну! И не сомневайся. Марс и Венера слишком далеки от Земли даже при самом благоприятном расположении планет. Кроме того, они не решились бы показать своей молодежи, какой планетой может стать Венера. Вспомни, что обещал Лембтон поселенцам в рекламе своего проекта. Немецкие лидеры замешаны на крови и стали; их цель — добиться освобождения Восточной Германии и воссоединить страну. Пока это не выполнено, эти предводители будут держать своих подчиненных на диете из тяжелой работы, жестких условий жизни и надежды. У них было слишком мало времени, чтобы они успели понаставить везде действительно хорошие базы. Поэтому, сдается мне, нам пора отправляться обратно в Америку. Нам еще многое предстоит сделать.

Прошло три дня.

Президент Дейлс, находясь на пути в Маунтенсайд, штат Калифорния, сидел в гелиокаре в компании Кри Липтона и слушал его доклад о возрождении немецкого духа в Восточной Германии. После доклада прозвучало настоятельное требование предоставить людей и денег для организации экспедиции на Луну. Президент, соглашаясь с собеседником, кивал головой.

— Да, да, — сказал он, — сделайте и это. Приготовьте спутники. Мы можем ступить на Луну, даже если это обойдется нам в астрономическую сумму. Я смогу дать разрешение на направление необходимых средств из военного бюджета, если всем будет ясно, что мы собираемся нанести последний удар по гитлеровским выкормышам. Расконсервируйте столько ракет, сколько сочтете необходимым. Мне кажется, что, до того как мы заключили наш договор с Советами о практике осуществления крупномасштабных космических проектов, чтобы не довести наши страны до банкротства, мы уже успели произвести с десяток тысяч ракет-носителей. Они не так уж дешевы. — Он мрачно продолжил: — Те, что сделали открытие, не верили, что такие грубияны, как мы, смогут правильно его применить. Вот они и подались к сумасшедшим наци. Мы живем во взбесившемся мире, мистер Липтон.

Молчавшая до этого Кей подала голос:

— Мистер Липтон, правильно ли я вас поняла — вы только что сказали, что одна из целей вашего товарища мистера Хоскинса заключается в том, чтобы вырвать мистера Пендрейка и его жену из рук нацистов на Луне?

— Это так.

Большой мужчина выглядел удивленным.

В разговоре наступила пауза. Президент и его секретарь обменялись быстрыми взглядами.

— Расскажите нам об этом подробнее, — произнес наконец президент.

Липтон рассказал и добавил в заключение:

— В ходе расследования исчезновения миссис Пендрейк мы выяснили, что в их поместье приземлился самолет и что она была на нем увезена в неизвестном направлении. Оставленная ею записка, ее поведение при отъезде и описание взлета самолета позволяют утверждать, что это было похищение и что тот, кто его осуществил, обладал летательным аппаратом весьма необычного типа.

Первое лицо государства повернулось к Кей:

— Могу я услышать хоть одну причину, по которой исчезновение миссис Пендрейк было скрыто от моего внимания?

Женщина пожала плечами:

— В Пентагон поступает невероятное количество информации. И только небольшая ее часть передается оттуда в Белый дом.

Президент Дейлс сжал губы.

— Ладно, следовательно, мы можем предположить, что миссис Пендрейк в данный момент находится на Луне. Но почему вы решили, что мистер Пендрейк также предпринял такое путешествие?

Липтон рассказал о сообщении миссис Пендрейк, из которого следовало, что ее муж исчез после того, как отправился в башни Лембтона. Он закончил:

— Так как позже выяснилось, что они были захвачены германской законспирированной группой, то мы сделали вывод, что Пендрейк был либо пленен, либо убит. Если пленен, то его вполне могли увезти с планеты. Мистер Хоскинс лично заинтересован в судьбе семьи Пендрейков. С мужем они служили в одной эскадрилье во время боевых действий в Китае.

Президент Дейлс, который тоже был лично заинтересован в судьбе Пендрейка, кивнул.

Документы, в которых содержался приказ вооруженным силам тайно подготовиться к вторжению на Луну, были подписаны переодетым президентом в маленьком офисе отеля городка Маунтенсайд.

После того как Липтон ушел, Кей сказала:

— Мы так и не получили ответа на множество вопросов. Если Пендрейк был отправлен на Луну, то как ему удалось вырваться из рук немцев? И как он возвратился обратно?

Глава 24

Пендрейк проснулся. Думать было не о чем. Там, где только что была непроницаемая темнота, прорезался свет. Он лежал совершенно неподвижно. Ему и в голову не пришло задуматься о том. есть ли у него имя, или о том, есть ли что-нибудь странное в сложившейся ситуации. Он находился здесь — он существовал. Даже его состояние представлялось вполне нормальным — живое существо в процессе бытия. Он лежал, отдавая себе полный отчет о происходящем.

Длилось это очень долго. У него не было другой цели, кроме одной — оставаться там, где он находился; он не помнил ничего другого, у него не было даже намека на желание двигаться. Он лежал и смотрел в потолок, выкрашенный в голубой цвет. Потолок не был самым ярким объектом в его вселенной, поэтому спустя какое-то время его взгляд упал на окно, сквозь которое лился поразивший его свет.

Словно ребенок, привлеченный блестящей игрушкой, он поднял руку и протянул ее к окну. Рука встретила пустоту. Внезапно это потеряло значение, его внимание переключилось на собственную руку. Он понял, что она — часть его самого. В то мгновение, когда он оставил свою инстинктивную попытку дотянуться до окна, мышцы, которые удерживали руку на весу, начали расслабляться. Рука упала на одеяло. И благодаря тому, что его глаза проследили ее неуклюжее падение, он впервые обратил внимание на свою постель. Он все еще продолжал осматриваться, приняв полусидячее положение, когда его внимание переключилось на звук приближающихся шагов. Звук усиливался, но Пендрейк не удивился этому. Он отдавался в его ушах, такой же нормальный, как и все остальное. Разница была в том, что он внезапно мысленно как бы разделился на две части. Одна часть осталась в постели. Другая будто взглянула на мир глазами человека, который в соседней комнате шел по направлению к двери спальни.

Пендрейк знал, что другое существо было человеком и что дверь комнаты и акт ходьбы для второй части его мозга представляли собой обычные жизненные реалии. Мозг другого человека знал не только эти вещи; и настолько быстрым и впитывающим оказался его собственный мозг, что после того, как открылась дверь, он свесил ноги с кровати и сказал:

— Не принесешь ли ты мою одежду, Петере?

Мозг Петерса воспринял его требование с полной покорностью. Он вышел из спальни, а у Пендрейка в голове появилось радующее мозг изображение Петерса, роющегося в платяном шкафу. Тот вернулся и замешкался в дверях, потому что его голову посетила новая мысль. Он посмотрелповерх груды одежды, которую держал в руках, и произнес, слегка шепелявя:

— Мой бог, Билл, ты не должен вставать. Еще полчаса назад, когда мы поймали здесь эту даму, ты был без сознания. — И заботливо добавил: — Я позову дока и принесу тебе горячего супчика. После того как ты вытащил нас из петли, мы не допустим, чтобы с тобой стряслось что-нибудь плохое. Давай ложись обратно в постель.

Пендрейк, наблюдая, как его собеседник раскладывает на стуле одежду, задумался в нерешительности. Аргументы были вроде бы правильными, но ему почему-то казалось, что они не вполне применимы к нему. Прошло еще какое-то время, но он так и не смог определить, что его смутило. Нерешительность прошла. Он сунул ноги обратно под одеяло и произнес:

— Знаешь, то, что эта женщина была схвачена прямо здесь, в этой комнате, заставляет меня задуматься, так ли уж надежно наше убежище.

Он замолчал и нахмурился. Его осенило, что он не беспокоился об этом, пока не пришел Петере. Его умственное состояние в самом начале было… каким оно было? Попытка вспомнить оживила его мысли. Его мозг возвратился к моменту обретения сознания. Было невероятно сложно представить себя таким, каким он был в первое мгновение, — с немыслящим мозгом и чистой, как лист бумаги, памятью. А потом — мгновенная абсорбция мозга Петерса, со всеми его страхами и эмоциональной ограниченностью. Что было поразительнее всего — он впитал в себя продукт работы мозга Петерса и его знания. И ничего другого. Ничего, что касалось бы его самого.

Он посмотрел на этого человека. Во время глубокого и быстрого анализа он усвоил всю память Петерса, мысленно прошелся по жизненному пути пухлого мальчика, который мечтал стать механиком. Не было никаких определенных причин, которые могли толкнуть этого человека присоединиться к толпе, которая атаковала демонстрацию женщин. Сама сцена нападения была неясной. Последовавший за ней суд представлялся Пендрейку как кошмар искореженных форм, наполненных таким ужасом, что ни одно изображение не поддавалось четкому анализу. Ужас перерос в возбужденность, окрыленную надеждой во время побега. Благодаря этому информация о том, каким образом за три дня до назначенной даты казни был осуществлен дерзкий побег приговоренных, сохранилась достаточно подробно.

«Неужели все это сделал я?» — недоверчиво подумал Пендрейк.

Прошло какое-то время, но запавшие в память Петерса факты остались неизменными. Он разобрал приемник, установленный в их камере, и, приспособив детали от других приемников, переданные из соседних камер, собрал устройство, испускающее совершенно бледный белый луч. Этот луч мог пожирать бетон и металл, оставляя на их месте пустоту. Примчавшийся на шум охранник испустил дикий вопль, когда автомат растворился прямо у него в руках, а одежда рассыпалась вокруг ног, словно осенняя листва вокруг дерева. Истерика охранника не имела под собой реальной основы: ему бледный луч не нанес никакого вреда.

Сам принцип действия прибора и реализованный с его помощью способ побега помешали прибывшему на по» мощь подкреплению предотвратить побег. Полиции не могло прийти в голову, что толстенные тюремные стены могут быть преодолены с такой легкостью. В условленном месте беглецов ждали автомобили, которые доставили их к самолетам. Пилоты были наготове, и крылатые машины пробежались по широкому травяному полю и поднялись в воздух.

Вся эта история была запечатлена в памяти Петерса, как и тот факт, что человек, известный под именем Билл Смит, получил пулевое ранение в момент посадки в автомобиль. Он оказался единственным пострадавшим в ходе всей операции, и ему сразу же была оказана необходимая медицинская помощь. Раненый пролежал без сознания несколько дней.

Пендрейк размышлял над всем этим, пока Петере ходил за супом. Наконец он пришел к выводу, что он отличается от остальных: ему не потребовалось перенапрягать мозг, чтобы понять, что чтение мыслей, вернее, поглощение информации из памяти других людей было неизвестным феноменом в общественной среде, в которой жил Петере. Он неторопливо ел свой суп, когда в спальню вошел доктор Макларг — полноватый мужчина лет тридцати пяти, владелец умных карих глаз. История, скрывающаяся за его физической оболочкой, была несколько сложнее, чем у Петерса, но относящиеся к делу факты выглядели просто. Медик Макларг пополнил армию безработных из-за недобросовестного отношения к своим служебным обязанностям. На его место была принята врач-женщина. Опустившийся Макларг, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, не раздумывая присоединился к сброду, набросившемуся на демонстранток.

Дальнейшая проверка показала Пендрейку, что Макларг находится в состоянии замешательства.

— Ничего не понимаю, — признался он наконец, — прошло всего три дня, как я удалил из твоей груди автоматную пулю, и уже на второй день исчезли все признаки ранения. Я знаю, что этого не может быть, но ты выглядишь совершенно здоровым человеком.

Пендрейк промолчал. Мыслительный центр Макларга как бы раскрылся и скользнул в мозг Пендрейка, а его знания с такой легкостью и естественностью слились с заимствованными от Петерса, что уже было трудно представить, что он не был их обладателем все время.

Потом Пендрейк вспомнил о женщине и нахмурился Ее обнаружили в его комнате, склонившейся над ним. Она сказала, что просто зашла. Забрела незамеченной в настороженное логово преследуемых преступников.

Все это выглядело забавно. Не представляя, что с ней делать, они в конце концов заперли ее в одной из пустовавших спален гасиенды. Странным было то, что среди пронизывающего этот дом потока мыслей беглецов он так и не смог перехватить хотя бы одну, принадлежавшую ей. Все его попытки обнаружить в мыслительных процессах окружающих хоть намек на женственность оказались безрезультатными. Он не сомневался, что сразу же распознал бы женское мышление.

Пендрейк продолжал думать о ней, пока его не сморил сон.

Глава 25

Он проснулся внезапно, в кромешной темноте, и сразу же почувствовал, что кроме него в комнате находится еще кто-то.

— Спокойно, — прошептал ему в ухо женский голос, — это пистолет.

Парализовало его то, что он по-прежнему не мог уловить ни малейших признаков присутствия ее мыслей. Его мозг переключился на осмысление этого факта, после чего Пендрейк пришел к простому выводу: он не в состоянии читать мысли женщин!

Он сказал напряженно:

— Что вам от меня нужно?

Потом ощутил, как в темноте в его висок уперлось что-то металлическое, и какое-то время он не мог думать ни о чем другом.

— Возьми свою одежду — одеваться не нужно — и медленно подойди к стальному шкафу. Там, за отодвинутой задней стенкой, находится лестница. Начнешь спускаться по ней вниз!

Испытывая легкое раздражение, он на ощупь нашел свои вещи. В его голове вертелась мысль: каким образом ей удалось выбраться из своей комнаты?

— Очень жаль, — прошептал он хрипло, — что мои товарищи ограничились спором — убивать тебя или нет и не довели дело до логичного конца. Ты…

Он замолчал, потому что сквозь пижамную куртку в спину уткнулся, поторапливая его, ствол.

— Тихо, — произнесла она повелительным шепотом. — Дело в том, Джим, что, прежде чем здесь появятся представители власти — а они не заставят себя ждать, — тебе не помешает узнать некоторые факты о себе. А теперь поторопись, пожалуйста!

— Как ты меня назвала?

— Иди же, не останавливайся!

Он медленно двинулся вперед, пораженный полученной информацией — она его знает! Этой захваченной ими женщине, назвавшей себя Анреллой Пендрейк, было известно, кто он на самом деле.

У Пендрейка появилось желание попробовать в темноте выхватить у нее пистолет. Но это намерение растаяло из-за того, что ему пришлось буквально протискиваться в отверстие в шкафу — настолько оно было узким. Он оказался на винтовой лестнице и начал спускаться по ней вниз. Вскоре впереди появился слабый свет, который исходил от маленьких, закрепленных на стене лампочек. Внезапно Пендрейк вспомнил еще один факт: дом на заброшенном ранчо, в котором укрылись от преследования семнадцать осужденных преступников, был испещрен потайными ходами. И это не могло быть случайностью.

Он принял решение молниеносно присесть и рвануть к себе своего конвоира за ноги.

— Джим, — ее голос прозвучал как вздох у него за спиной, — я клянусь, что все это не добавит даже йоты к той опасности, которая тебе угрожает. Подумай сам, наша организация предоставила автомобили и самолеты для побега из тюрьмы. Ты…

— Как? — запротестовал он, остановившись. — Послушай, те машины и самолеты обеспечил нам друг…

— Частное лицо выделило на это четыре авто и два самолета. Ты же умный человек, Джим.

— Но… — Он замолчал — ее слова привели его в замешательство, — после чего спросил: — Ты все время зовешь меня Джим. Джим — кто?

— Джим Пендрейк.

— Но тебя зовут Анрелла Пендрейк?

— Это так. Ты мой муж. А теперь спускайся дальше.

— Если ты моя жена, — вспыхнул Пендрейк, — ты сможешь доказать это, если отдашь мне пистолет. Покажи, что ты мне веришь. Давай его сюда.

Оружие тут же появилось над его плечом, так что от неожиданности он вздрогнул. Он нерешительно потянулся за ним, ежесекундно ожидая, что рука Анреллы отдернется назад. Но этого не произошло. Его пальцы сомкнулись на стволе, а ее разомкнулись на рукояти. Он стоял с пистолетом в руке, все еще не веря в такую легкую победу, ощущая полную неуместность какого-либо насилия.

— Пожалуйста, иди вниз, — раздался вновь ее голос.

— Но кто такой Джим Пендрейк?

— Ты все узнаешь через несколько минут. А теперь поторопись, пожалуйста.

Он пошел. Вниз, вниз и вниз. Дважды они прошли сквозь стальные плиты, в которых были проделаны отверстия для лестницы, похожие на защитные металлические палубы крейсера. Их массивность впечатляла. Каждая была толщиной не меньше аж восьми дюймов!

Он оказался в крепости.

Наконец они дошли до цели. Узкий коридорчик, дверь и сверкающий свет, заливающий заполненное машинами огромное помещение. Сквозь несколько стеклянных дверей Пендрейк мог видеть другие комнаты, куда-то вниз вело еще несколько блестящих лестниц. Судя по всему, сооружение, в котором он сейчас находился, имело несколько этажей.

Тяжесть спала с его плеч. Тяжесть уверенности в том, что у него, у Петерса и у остальных нет никаких шансов на спасение. Здесь, в этом подземном мире, совсем рядом оказалось укрытие!

Он почувствовал прилив жизненных сил и зарождение надежды. Его глаза с интересом прошлись по находящимся в комнате машинам, пытаясь обнаружить признаки человеческой деятельности. Он успел осознать, что в эти закрытые металлическими пластами глубины не проникают мысли Петерса и других беглецов.

Справа от него в стене открылась дверь, и вошли три человека. Сам факт их появления значил очень мало. В то мгновение, когда распахнулась дверь, к нему устремились их мысли.

Они пролились на него потоком изображений и сведений о нем самом, о его прошлом, о его жизни.

Сквозь суматоху образов он разобрал, как один из вошедших шепнул женщине:

— Проблемы были?

— Нет, — ответила она. — Все наши тщательные меры предосторожности оказались ненужными. Обыск был беглым. Они поговаривали, что надо было меня убить, но я смогла бы помешать им в любую минуту. Никому и в голову не пришло проверить пуговицы моей одежды на предмет содержания смертельных газов. В конце концов, они ведь не преступники по своей природе… Но, тсс… Пусть он без помех вберет в себя содержимое ваших мозгов.

Сложившаяся у него картина была фрагментарна и ограничена временными рамками. Она начиналась с момента, когда он понял из разговора с Найперсом, что происходит что-то не то. А заканчивалась здесь, в этой крепости. Их познания о его жизни были отрывочными.

Пендрейк нарушил наступившую тишину. Его голос прозвучал напряженно и с удивлением:

— Я правильно понял, что Петере, Макларг и я, а также Келгар, Рейни и остальные должны находиться там, на поверхности, в то время как вооруженные силы Соединенных Штатов предпринимают попытки разыскать нас и захватить? А вы собираетесь наблюдать со стороны, как мы будем выпутываться из этой заварушки, и ничем нам не поможете?

Он увидел, что его жена улыбнулась и кивнула ему. Недоумение прошло. Ее глаза заблестели и взгляд потеплел.

— Ты пойман в перекрестие прожекторов, Джим. Тебе придется постараться еще больше, чем во время побега из тюрьмы. Тебе предстоит временно стать суперменом — видишь ли, ты находишься в финальной стадии своего последнего перевоплощения и останешься на том уровне развития, до которого сможешь сейчас подняться. Больше изменений не будет.

Внезапно ее глаза увлажнились. Она импульсивно потянулась и схватила его за руку.

— Джим, неужели ты не понимаешь? Если мы сейчас дадим себе поблажку, то подведем как тебя, так и всех людей в этом бедном измотанном мире… Джим, мы приняли решение — если у тебя ничего не получится, то ни один из нас этого не переживет. Наша судьба тесно переплетена с твоей. Послушай, здесь, под землей, находится великолепная коллекция машин. Через несколько минут величайшие ученые-мужчины будут один за другим подходить к тебе. И ты сможешь при помощи своей гениальной способности проникновения в чужой мозг заимствовать их огромные знания и полностью усвоить их. Жаль, что ты не в состоянии воспринимать ум женщины — среди них тоже немало выдающихся людей.

Она подвела его к креслу, а сама села напротив и произнесла:

— Джим, мы — тотипотентны, то есть ты, я и несколько других. Мы — результат случайности, которая возникла благодаря вхождению в контакт с удивительным двигателем. Каждые несколько месяцев любой из нас может давать кровь для переливания людям с таким же типом крови. После этого к ним возвращается молодость. Но еще никто из тех, кому было сделано такое переливание, не стал тотипотентным. И они связаны с нами особыми узами, так как, не получив нашу кровь повторно, они опять начнут стареть. Если ты примешь во внимание факт, что умственные возможности тотипотентных людей превышают способности обычных более чем в два раза, то поймешь, что мы представляем собой переходную ступень человеческой расы на следующий уровень развития. Например, мы разгадали секрет двигателя Лембтона. Всем остальным это оказалось не под силу. Немцам удалось захватить свыше восьмидесяти процентов наших двигателей, но на этом все их успехи закончились. Однако даже наши умственные способности представляют собой только часть потенциальных возможностей человека. Мы знаем об этом потому, что некоторые из нас во время тех серых, выпавших из памяти периодов тотипотентности стали обладателями способностей, двадцатикратно превышающих показатели обычного человека.

Послушай, я расскажу тебе свою историю. Я родилась в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Во время первой мировой войны я стала медсестрой. Осколком разорвавшегося снаряда мне оторвало правую руку. Если бы не забившаяся в рану грязь, я истекла бы кровью. Несколько дней я была предоставлена самой себе, мне не было оказано никакой медицинской помощи. Обрати на это внимание: нет ни одного человека, который стал бы тотипотентным, не побывав в угрожающем жизни состоянии. Мы пришли к выводу, что тело, которому оказана своевременная медицинская помощь, не может стать тотипотентным. В то время, естественно, со мной ничего не произошло, но значительно позже, когда я приняла участие в исследовательской программе Лембтона и подверглась облучению двигателем, моя рука выросла заново и ко мне возвратилась молодость.

— Откуда взялся двигатель Лембтона? — спросил Пендрейк.

— Это, — призналась женщина, — остается тайной. Мистер Лембтон сообщил, что в тысяча восемьсот семидесятом году его дед был найден мертвым. Он разбился при попытке посадить машину на семейную ферму. Видимо, в последнее мгновение он понял, что должно произойти, открыл дверь и попытался выпрыгнуть за борт, но не успел. Его так и обнаружили застрявшим в дверце, наполовину внутри, наполовину снаружи. Когда они вытащили его покалеченное тело, дверь летательного аппарата автоматически закрылась и все попытки проникнуть внутрь машины ни к чему не привели. Она не была тяжелой, и ее отволокли в один из больших амбаров, где ее никто не трогал, если верить мистеру Лембтону, три четверти века. Обнаружили эту машину уже во время сноса старых построек. Вспомнив слышанную им историю, Лембтон перетащил аппарат в подвал дома. Там его и нашел доктор Грейсон, которому удалось разобраться, что он собой представляет.

Она сделала паузу, а потом продолжила:

— Во время второй стадии моего тотипотентного периода я изобрела маленькие металлические водоотталкивающие пластинки. Когда их прикрепили к подошвам моих туфель, я получила возможность ходить по воде. Мы до сих пор не можем понять, как они работают. Мы пришли к выводу, что ранее мне угрожала опасность утонуть, но точно мы этого не знаем. Мы не можем сделать копии пластинок, хотя на первый взгляд они выполнены из самых обычных материалов, которые можно найти на борту корабля. Вот что поистине чудесно: на нашей необъятной планете изобретения лежат под ногами, нужен только более мощный ум, который переосмыслит факты, находящиеся у всех на виду. Обучение и образование тоже что-то дают, но они не являются адекватным заменителем способностей тотипотентных людей.

На минуту прервавшись, она продолжила:

— Джим, ты знаешь свою задачу. На поверхности ты найдешь самые различные механизмы. Двигатели, инструменты, электронное и электрическое оборудование, то есть там целый развал. Десяток складов забит тем, что с виду может показаться хламом, но не является им. Осмотри все, попробуй заставить свой мозг изобрести новые комбинации старых форм. Как только что-нибудь придумаешь — свяжешься с нашими людьми под землей. За несколько часов они соберут все, что тебе понадобится. Джим, наш собственный опыт следования по пути идеализма был печален. Этому миру нужно нечто большее. Мы хотим сделать еще одну попытку, прежде чем окажемся перед альтернативой: предоставить человечество самому себе или продолжить курс на ускорение развития цивилизации.

Когда Пендрейка отвели обратно в спальню, он подумал, что вряд ли их цель могла быть выражена более ясно.

Ночью он несколько раз просыпался в холодном поту. Дважды, находясь в полудреме, он пытался убедить себя, что визит в подземную крепость ему приснился. И каждый раз бодрствующее в нем ощущение более серьезной опасности расставляло все на свои места. Еще день назад, когда угроза казалась далекой, он тешился надеждой, что они действительно находятся в безопасности на этом заброшенном ранчо. Теперь эта надежда рассыпалась в прах. Их собираются атаковать армия, танки и самолеты…

Всю нескончаемую ночь мысли бродили извилистыми дорожками в его голове. Один раз он даже с удивлением подумал, что эти двадцатикратные способности человеческого мозга нельзя измерять коэффициентом умственного развития IQ. Только мыслящая электронная машина смогла бы иметь IQ равный 20 тысячам. Должны быть какие-то другие параметры умственной деятельности. Сколько известно случаев, когда человек с IQ, равным 100, обладал личностными и предводительскими качествами, на голову превосходящими те же показатели у какого-нибудь урода с IQ, превышающим 160. Нет, двадцатикратный мозг нельзя оценить, пользуясь IQ. Его возможности можно измерить… Он так и не успел придумать чем.

Должно быть, с этой мыслью он и уснул, а когда проснулся, на улице все еще было темно. Он принял решение. Он попытается. Пендрейк не ощущал в себе никакой особой предрасположенности к открытиям, но он попытается.

Джефферсон Дейлс встал с первыми солнечными лучами, подошел к окну и сквозь отверстия в великолепно подогнанной лицевой маске осмотрел окрестности отеля «Маунтенсайд Инн». «Ох уж это ожидание», — подумал он. Все, что он мог сделать, было сделано. Приказы, сложнейшее планирование, детали, обеспечивающие перекрытие абсолютно всех путей к бегству, — за всем этим он проследил лично. Теперь все зависело от того, как другие выполнят порученную им часть работы. Ему же оставалось только мерить шагами эту маленькую комнатушку и ждать.

За его спиной открылась дверь, но он не оглянулся.

Густые тени лежали над пустыней, справа на фоне светлеющего неба вырисовывался силуэт гор. Слева, в редкой рощице за поселком, он различил палатки просыпающейся армии.

Кей произнесла за его спиной:

— Я принесла завтрак.

Он успел забыть, что в комнату кто-то вошел, и вздрогнул при звуке голоса. Затем мрачно улыбнулся, повернулся и произнес:

— Завтрак?

Он выпил свой апельсиновый сок и съел тушеные почки, не проронив ни слова. Когда он закончил, Кей заговорила опять:

— Я совершенно уверена, что никто не догадался о твоем пребывании здесь. — Помолчав, она добавила — Мы начинаем через час. На преодоление сорока миль по песку уйдет не менее трех часов. Под прикрытием ночи несколько наблюдателей подобрались незамеченными к ранчо В соответствии с приказом они не приближаются к нему ближе чем на несколько сотен ярдов. Я начинаю думать, что предпринятые нами меры предосторожности недостаточны. Но я по-прежнему считаю, что лучше пребывать в уверенности, чем расстраиваться. У меня не осталось ни малейших сомнений: этот человек должен оказаться в наших руках — иначе даже нечего и думать о третьем сроке.

Ответа не последовало. Всего четыре часа, думал Джефферсон Дейлс, через четыре часа он узнает, что уготовано ему судьбой.

Глава 26

На ранчо холодная ночь сменилась прохладным рассветом, который начал медленно прогревать серую землю. Все встали рано. Позавтракали почти в полной тишине, не возразив на заявление Пендрейка о том, что он назначает себе помощницу, после чего разошлись. Некоторые отправились подменить ночных дозорных, расположившихся на возвышенных точках холмов, окружающих гасиенду. Только двое или трое нашли себе какое-то дело.

Атмосфера была напряженной, нервной и отягощенной ожиданием. После того как они закрыли за собой дверь третьего склада, Анрелла произнесла, нахмурив брови:

— Я с определенностью ожидала, что они будут против, когда ты скажешь им, что я буду повсюду тебя сопровождать. Это должно было показаться им странным.

Пендрейк промолчал. Ему тоже было непонятно, почему ему без всякого сопротивления была отдана мантия лидера. Несколько раз он улавливал в мыслях своих товарищей по побегу зачатки возражений, которые очень быстро исчезали, не будучи даже высказанными. До него дошло, что Анрелла продолжает говорить:

— Я уже жалею, что посоветовала тебе идти спать. Мы хотели, чтобы ты приступил к решению своей задачи со свежими силами. По нашим расчетам, в твоем распоряжении должно было остаться около двенадцати часов.

Непонятно почему, но ее слова вызвали у него раздражение. Он резким тоном произнес:

— Мои возможности добиться успеха слишком ограничены. Кроме того, я убежден, что подхожу к решению этой проблемы не с той стороны. Неверным является сам уклон в сторону механики. Я вижу несколько вариантов, которые можно осуществить, если воспользоваться электроприборами из дальнего склада. Если подключить к пылесосу определенные электрические цепи, то… — Он невесело посмотрел на нее: — У них всех имеется один фатальный изъян. Они убивают. Они сжигают и разрушают. Откровенно говоря, я не собираюсь убивать этих бедолаг солдат, которые выполняют свой долг. И вообще все это дело начинает становиться мне поперек горла, — он нетерпеливо махнул рукой. — Все это трудно выразить словами. Я начинаю думать, не сошел ли я с ума. — Он нахмурился и со злостью спросил: — Позволь задать тебе вопрос. Располагаете ли вы космическим кораблем, который можно было бы посадить здесь через короткий промежуток времени, чтобы эвакуировать на нем всех присутствующих?

Взгляд и поведение Анреллы остались спокойными.

— Все гораздо проще. Мы могли бы отвести вас под землю. Но в нашем распоряжении есть и космический корабль. В данный момент он завис над нами на высоте около двадцати миль. Это более крупная модель того, что ты привык называть электрическим самолетом. Я могу отдать приказ ему сесть прямо сейчас. Но я не стану этого делать. Наступил критический момент в плане, который мы вынашивали с тех самых пор, когда впервые узнали о твоем существовании.

Пендрейк огрызнулся:

— Не верю я в реальность вашей угрозы покончить с собой. Это еще один трюк с целью оказать на меня давление.

Анрелла мягко сказала:

— Джим, ты устал, на тебя неожиданно так много свалилось. Даю тебе слово чести — все, что я тебе сказала, — правда.

— Что означает обычная честь для суперженщины?

Она осталась невозмутимой.

— Если ты задумаешься об осложнениях, вызванных твоим отказом убивать людей, которые собираются нас атаковать, то поймешь, что наши действия оправданы честностью наших намерений. Джим, мне далеко за восемьдесят. Физически я этого не чувствую, зато сознаю умственно. Как и другие. Семнадцать из них старше меня, двенадцать — мои ровесники. Даже странно, что последняя война оставила после себя так мало потенциальных тотипотентов; возможно, лучше сработали медицинские службы… Но мы отвлеклись. Все мы много видели и еще больше передумали. И мы искренне считаем, что если не сумеем помочь человечеству продвинуться по пути прогресса, то станем ему помехой. Нам нужен лидер, более способный и сильный, чем любой из нас. Мы…

Радиобраслет на ее запястье издал мелодичный звук. Она подняла его к уху и повернулась таким образом, чтобы Пендрейку тоже было слышно. Негромкий отчетливый голос произнес:

— Колонна из боевых машин и нескольких танков направляются по дороге к Арройо Пасс, что в десяти милях южнее Маунтенсайда. После рассвета пролетело несколько самолетов. Если вы их не видели, значит, им приказано держаться вдали от ранчо. Конец связи.

Мелодичный звук повторился, и наступила тишина.

Нарушила ее Анрелла, которая напряженным голосом произнесла:

— Джим, мне кажется, что пора трезво оценить ситуацию. Я считаю, что сейчас важно получить упреждающее оружие, которое сможет остановить сухопутную армию и позволит тебе выиграть время, чтобы разработать основное изобретение. Нам можно не беспокоиться о бомбардировке с воздуха: меньше всего на свете Джефферсон Дейлс желает твоей гибели. — Она в нерешительности замолчала. — Что ты скажешь о нашем дезинтегрирующем луче, который разрушает только неорганическую материю?

Ее голубые глаза смотрели на него вопрошающе.

— Нам нужно только подключить устройство к ближайшей розетке электросети, как мы и сделали в тюрьме. Или к передвижному источнику питания. — Она замолчала, ожидая ответа, но вскоре продолжила: — Это уничтожит их танки и бронетехнику. Они останутся в чем мать родила, — Анрелла нервно засмеялась. — Это способно дезорганизовать любую из существующих в мире армий.

Пендрейк покачал головой.

— Я обдумал такую возможность еще до завтрака. Это не сработает. Я могу уменьшить габариты вашего прибора до размера ручного оружия, сохранив при этом его мощность. Но никоим образом не смогу увеличить его энергетический выход. Все упирается в вакуумную лампу, которая… — Он пожал плечами. — Им потребуется только удостовериться, что человек, который управляет этим прибором, не я. После этого, не приближаясь более чем на четверть мили, они нанесут артиллерийский удар. Возможно, кто-нибудь из моих товарищей и предпочтет такую смерть удушению в газовой камере. Но ты же понимаешь, что это не решит наши проблемы. Что ты делаешь, Хайнс?

Они подошли к стройному небритому молодому человеку, копающемуся в двигателе автомобиля. Капот был поднят, Хайнс стоял рядом с машиной и протирал контакты свечи зажигания. На самом деле вопрос Пендрейка был лишним. В мозгу молодого мужчины совершенно четко созрело решение исправить двигатель и сбежать с ранчо.

Ден Хайнс был актером, играющим второстепенные роли. Во время суда он угрюмо признал, что единственной причиной его присоединения к нападавшей на женщин толпе было то, что ему опротивел «мир, в котором заправляют бабы», да еще то, что он «возбудился». Во время побега он не сделал абсолютно ничего полезного и только раздражал окружающих своей издерганностью. Сейчас же его нервы сдали окончательно. У него был вид побитой собаки.

— О! — произнес он, увидев Анреллу. А потом, как бы между прочим, добавил: — Решил вот отремонтировать автобус. Может нам пригодиться, если потребуется срочно смываться отсюда.

Пендрейк сделал шаг к открытому капоту и с интересом посмотрел на двигатель. Мысленно он представил себе весь агрегат, сначала в сборке, а потом по частям. Это было мгновенное и чисто мысленное изучение: двигатель, аккумулятор, система зажигания, сцепление, генератор… Он остановился и вернулся назад: аккумулятор.

Он произнес:

— Хайнс, что произойдет, если весь заряд аккумулятора разрядить за одну стобиллионную долю секунды?

— Ха! — сказал озадаченно Хайнс — Это невозможно.

— Возможно, — произнес Пендрейк, — если предварительно электрически закалить свинцовые пластины, а также использовать пентодную экранирующую трубку. Такие трубки применяются для контроля избыточной мощности. Это…

Он замолчал. Внезапно все детали осенившей его. догадки прояснились и встали на свое место. Он проделал мысленный расчет и, подняв глаза, перехватил сияющий взгляд Анреллы.

Через мгновение ее взор померк. Она с изумлением в голосе сказала:

— Я поняла, что ты задумал. Но не будет ли температура слишком высокой? Результаты моих подсчетов выглядят невероятными.

— Мы можем воспользоваться миниатюрным аккумулятором, — быстро произнес Пендрейк. — В конце концов, это будет всего лишь ударный капсюль. Мы имеем столь высокую температуру на Солнце потому, что там не было управляющей трубки. Время от времени во Вселенной случайным образом складываются такие же условия — и мы получаем сверхновую. Если взять обычный аккумулятор, то температура будет слишком высока. Но я думаю, что мы сможем отбросить четыре самых опасных нуля, если воспользуемся маленькой сухой батарейкой. В этом случае все будет в пределах допустимого. Цепная реакция все равно начнется, но она выльется в тепло, не выйдя на мощность взрыва. Все продлится несколько часов. — Он сделал паузу, после чего добавил: — Хайнс, никуда не уезжай. Оставайся на ранчо.

— Хорошо.

Пендрейк в задумчивости пошел прочь и тут же остановился. «Не слишком ли быстро он согласился, — подумал он. — Почему?»

Широко раскрыв глаза, он повернулся и уставился на Хайнса. Мужчина стоял к нему спиной, но мысли его были как на ладони. Пендрейк стоял, сравнивая и вспоминая, потом, удовлетворенный, повернулся к Анрелле и спокойно произнес:

— Пусть ваши люди работают со всей возможной быстротой. И не забудьте предусмотреть систему охлаждения для дома. Мне кажется, что батарейку нужно зарыть в песок на глубину около десяти футов в трех-четырех милях отсюда. Не думаю, что на все это уйдет больше трех четвертей часа. Что касается нас с тобой, — он сардонически посмотрел на Анреллу, — прикажи космическому кораблю совершить посадку. Мы отправляемся в Маунтенсайд.

— Мы что? — внезапно побелев, она посмотрела на Пендрейка. — Джим, ты же знаешь, что это никоим образом не подчиняется логике.

Он ничего не ответил, просто стоял и смотрел на нее; еще через мгновение она произнесла:

— Это неправильно, я не должна этого делать. Я… — Она в изумлении покачала головой. После чего, прекратив возражения, поднесла к губам свой радиобраслет.

В восемь утра во дворе «Маунтенсайд Инн» собрались старожилы. Пендрейк ловил косые взгляды, бросаемые на него, Анреллу и на десяток представительниц секретной службы, расположившиеся у дверей отеля. Население Маунтенсайда не привыкло к такому активному вмешательству посторонних в жизнь тихого поселка, тем более что в роли незнакомцев выступали женщины с непроницаемыми лицами. Здесь слишком много произошло за последнее время. Их умы излучали смесь раздражения и возбуждения. Они обменивались между собой мнениями приглушенными голосами.

В десять минут девятого один из стариков утер со лба пот и прошаркал к висящему у дверей термометру.

— Девяносто восемь,^[6] — объявил он старухам, вернувшись на свое место. — Чертовски тепло для Маунтенсайда для этого времени года.

Последовала короткая и оживленная дискуссия, касающаяся температур в текущем месяце. Горячий бриз из пустыни потянул сильнее, и резкие голоса медленно сменились тишиной. К термометру подошел еще один старожил. Отошел он от него, качая головой.

— Сто пять, — сказал он. — И это всего лишь двадцать пять минут девятого. Похоже, денек будет жарким.

Пендрейк подошел к мужчинам.

— Я врач, — произнес он. — Внезапное изменение температуры может вредно сказаться на здоровье, особенно пожилых людей. Отправляйтесь к озеру Маунтен Лейк. И проведите там целый день, устройте себе праздник. Но отправляйтесь немедленно!

Когда он вернулся к Анрелле, цепочка стариков уже потянулась с веранды. Через две минуты они проследовали мимо в двух седанах. Анрелла нахмурилась и взглянула на Пендрейка.

— Психология всего, что происходит, совершенно неправильна, — сказала она. — Старые пустынные крысы обычно не прислушиваются к советам тех, кто их существенно моложе.

— Они не пустынные крысы, — заметил Пендрейк. — Они легочные больные. И Бог им врач. — Он улыбнулся и добавил: — Давай немного пройдемся по улице. Я видел вон в том доме старую женщину, которой нужно посоветовать ехать на озеро.

Старушка с легкостью поддалась убеждениям врача отправиться на пикник. Она быстро бросила в подержанную машину несколько консервных банок и испарилась в вихре пыли.

В пятидесяти футах от них в небольшом белом здании расположилась метеостанция. Пендрейк открыл дверь и окликнул вспотевшего мужчину:

— Какая сейчас температура?

Из-за стола выполз полный очкарик.

— Сто двадцать, — простонал он. — Это кошмар. В Денвере и Лос-Анджелесе думают, что я хватил лишнего. Но, — он скорчил гримасу, — им пора заняться нанесением новых изобар и оповещением населения. К ночи у них будет такой ураган, что из-под их задниц повырывает стулья.

Оказавшись снаружи, Анрелла устало произнесла:

— Джим, пожалуйста, объясни мне, что все это значит. Если станет еще теплее, мы будем унесены рекой из собственного пота.

Пендрейк мрачно рассмеялся. Будет еще теплее. Он неожиданно почувствовал благоговейный страх. Источник тепла — он представил себе его — выдает сейчас восемнадцать миллионов миллиардов градусов по Фаренгейту — это больше, чем получилось бы в результате взрыва тысячи водородных бомб. Температура здесь, в Маунтенсайде, должна подняться градусов до ста тридцати пяти, а там, где сейчас находятся танки и бронемашины, должно быть градусов сто пятьдесят. Это не смертельно. Но офицеры наверняка прикажут армии повернуть вспять и направят ее к прохладным горам.

Пока они шли обратно к отелю, стало еще жарче. Длинная вереница машин тянулась по дороге, ведущей в горы. Горячие потоки воздуха играли над песками и серыми склонами холмов. Стало невыносимо сухо и душно, на вдохе резало горло. Анрелла произнесла несчастливо:

— Джим, ты уверен, что знаешь, что делаешь?

— Все очень просто, — кивнул с улыбкой Пендрейк. — Я считаю, что мы здесь имеем аналог бушующего и ревущего лесного пожара. Если ты видела когда-нибудь лесные пожары — в нескольких из моих воспоминаний содержится информация по данному предмету, — то должна знать, что они выгоняют из укрытий любую дичь. Все сломя голову бросаются на поиски более прохладных мест. При угрозе сожжения кидается наутек даже сам царь зверей. Мне кажется, что он должен примчаться сюда. — И самодовольно добавил: — Вот он, выгнанный на открытое место, где опасность остаться в дураках для меня минимальна.

Пендрейк кивнул в сторону дверей отеля, из которых вышел на веранду превосходно сложенный мужчина. Его лицо было лицом самого обычного американца средних лет, но голос оказался привыкшим отдавать команды звонким голосом Джефферсона Дейлса.

— Вы до сих пор не смоги запустить эти моторы? — спросил он с раздражением. — Не кажется ли вам странным, что две машины сломались в один и тот же момент?

Послышались приглушенные извинения и еще что-то о другой машине, которая вот-вот должна подойти. Пендрейк улыбнулся и шепнул Анрелле:

— Я вижу, пилот вашего корабля продолжает посылать помеховое излучение. О'кей. Пойди и пригласи его.

— Но он не пойдет. Я уверена в этом.

— Если он не придет, это будет означать, что я просчитался, и мы сразу же возвратимся на ранчо.

— Просчитался в чем? Джим, для нас это вопрос жизни и смерти.

Пендрейк посмотрел на нее.

— В чем дело? — издевательски спросил он. — Тебе не нравится, когда тебя принуждают? Возможно, я удвою твой IQ.

Анрелла внимательно взглянула на него и медленно произнесла:

— В этой тотипотентной фазе, в которой ты сейчас находишься, очевидно, существуют особенности, о которых неизвестно никому из нас — Она смущенно замолкла. — Джим, ввиду твоего загадочного поведения я не могу больше скрывать от тебя то, что по личным причинам я предпочла бы утаить.

Пришла очередь задуматься Пендрейку, но он все же отказался от того, чтобы объяснить ей все свои действия. Еще не время. Возможно, в сложившейся критической ситуации ему потребуется оказать на нее давление еще раз. Мгновенное повиновение Хайнса его приказанию оставаться на ранчо, а не бежать в соответствии с задуманным им планом, дало ему необходимый ключ к происходящему. Остальные случаи покорного следования любой его команде или предложению только укрепили его уверенность в своих силах. Сначала Петере, который принес одежду и только после этого начал задавать вопросы, потом — Анрелла, отдавшая пистолет и приказавшая приземлиться космическому кораблю, старики и старухи, отправившиеся к озеру. Все это доказывало, что его слову повинуются как мужчины, так и женщины.

Их послушание не было связано с их сознанием. Никто ничего не заметил — основа лежала глубже. Его распоряжения оказывали влияние на базисные нервные структуры мозга. Повинующимся должно было казаться, что они совершают действия по собственной воле. Это было исключительно важно. Позже он расскажет Анрелле обо всем. А сейчас…

Анрелла опять заговорила:

— Я чувствую, что ты обладаешь какой-то исключительной способностью, которая не принесет добра ни тебе, ни окружающим. И пока она не превратилась в постоянную, — ее голос зазвучал настойчиво и требовательно, — Джим, что ты помнишь?

Пендрейк раскрыл рот, чтобы кратко обрисовать необъятность своей памяти. И понял, что это была не его собственная память. Он помнил информацию, содержавшуюся в головах сотен людей, в том числе и президента Соединенных Штатов Америки.

Он сказал ей об этом.

— Исследуй окружающее тебя пространство! — приказала Анрелла.

Пендрейк удивился:

— Не понимаю, что я должен искать?

— Свою память.

Он собрался напомнить ей, что тотипотентная трансформация клеток эффективнейшим образом вычистила из них все воспоминания и впечатления.

И промолчал.

Потому что обнаружил энергетическое поле. Он не видел его, он почувствовал. И, что самое удивительное, от этого поля исходило слабое свечение. Возле его тела оно было сильнее, ослабевая с увеличением расстояния. Границы его простирания Пендрейк определить не смог. Спустя мгновение он решил не принимать расстояние в качестве что-либо означающего фактора. В этот момент он осознал, что частью его знаний стала память ученого из Уэльсского университета, научившегося измерять электрические поля вокруг живых существ, — от мельчайших семян до людей.

Эта мысль тут же ушла на задний план потому, что в его голове начали всплывать воспоминания обо всей его жизни: детство, колледж, служба в ВВС США, находка двигателя, Луна, Большой Олух, Элеонора…

«О боже, — подумал он. — Элеонора! Все эти месяцы, свыше года она находится в руках неандертальца…» Он застонал, потом усилием воли совладал с потоком обрушившихся на него эмоций.

— Пригласи его, — хрипло произнес он.

Женщина бросила на него полный сочувствия взгляд.

— Мне неизвестно, что ты вспомнил, — произнесла она, — но постарайся держать себя в руках.

— Со мной все в порядке, — сказал Пендрейк. И подумал: «В первую очередь- самое важное». И стал опять самим собой.

Глава 27

Анрелла повернулась к нему спиной и поднялась по ступенькам на веранду. Ему было слышно, как, приглушив слегка голос, она произнесла необходимые слова. Когда она закончила, Пендрейк громко сказал:

— Садитесь в машину. Вторая может следовать за нами.

Президент, Кей и две женщины из охраны спустились вместе с Анреллой по ступенькам. Анрелла спросила:

— Как ты думаешь, мы сможем взять с собой четверых?

— Определенно, — ответил Пендрейк, — впереди могут сесть трое.

Кей устроилась рядом с Анреллой на переднем сиденье. Минутой позже урчащий автомобиль стал взбираться на второй передаче на первый пологий подъем.

Пендрейк произнес:

— Ты знаешь, дорогая, я придумал, что можно сделать для уравненных женщин, составляющих охрану президента. Действие принятого ими препарата можно нейтрализовать. Второй дозой, химический состав которой будет незначительно отличаться от первой. Особенность этого соединения состоит в следующем: молекулы кристаллической магнезии стыкуются с основой с помощью четырех связей. Это нестабильное соединение. Его можно стабилизировать, удалив две связи из четырех. Благодаря этому…

Он замолчал, уловив краем глаза напряженный взгляд Анреллы. Джефферсон Дейлс, сидящий на заднем сиденье, сухо произнес:

— Вы что, химик, мистер… не знаю вашего имени.

— Пендрейк, — подсказал любезно Пендрейк. — Джим Пендрейк. — Он продолжал дальше: — Нет, я не химик. Можете считать меня своего рода универсальным разрешителем проблем. Видите ли, я обнаружил, что мой мозг обладает любопытными свойствами. — Он сделал паузу, заметив в зеркало, что в руках сидящих на заднем сиденье рядом с президентом женщин появились пистолеты. ГолосДжефферсона Дейлса прозвучал ровно:

— Продолжайте, мистер Пендрейк.

— Господин президент, — сказал Пендрейк. — В чем заключается суть слабеющей демократии?

Наступила продолжительная пауза. Машина продолжала мчаться по горной дороге.

— Никто не сможет дать точный ответ на этот вопрос, — наконец произнес президент. — Люди нуждаются в подтверждении того, что их жизнь имеет смысл. Когда все, что они видят вокруг, состоит из сумбура, лжи и глупости, люди падают духом, с чем они не в состоянии бороться.

Пендрейк выжидал. Он почувствовал, что его вопрос успокоил жестких спутниц президента. Они по-прежнему держали пистолеты, но шеф жестом удержал их от применения оружия.

Молчание нарушил Джефферсон Дейлс:

— Если взглянуть со стороны, то может показаться, что наши неприятности идут от общей потери морали, коррумпированных политиков и того факта, что почти любой из граждан этой страны не может похвастаться здоровой психикой.

Пендрейк произнес:

— Я считаю, что в основе наших бед лежит отсутствие должного руководства. — На заднем сиденье воцарилась тишина, пассажиры были шокированы, и Пендрейк сделал вывод, что его слова попали в цель. Он продолжал: — Видите ли, господин президент, при демократии мы избираем правителя на ограниченный срок. Это не значит, что он будет руководить страной хуже, чем какой-нибудь наследный монарх. Но если он не в состоянии проводить твердую линию в духовной и общественной сферах, то существующая система управления государством начинает разлагаться, а мы начинаем ломать голову, пытаясь понять, что с нами происходит. А ничего не происходит, просто мы избрали в руководители слабака, который по каким-то своим внутренним причинам не способен нами управлять.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая только урчанием автомобиля.

— Мне кажется, — сказал Пендрейк, — что именно вам, господин президент, нужно обрести уверенность в том, что жизнь имеет смысл. Поэтому я хочу сделать вам выгодное предложение.

— Предложение? — Прозвучавшее слово не было связано с настоящей реакцией президента, скорее оно было как бы эхом, исходящим от человека, пребывающего в состоянии глубокого шока.

— Предложение, — спокойно повторил Пендрейк. — Если в течение трех лет вы возродите демократию и будете осуществлять прогрессивное управление страной, я добровольно пойду на переливание вам моей крови.

Первой на это прореагировала Кей. Она резко сказала:

— Боюсь, мистер Пендрейк, что вы находитесь в положении, когда вопросы, связанные с использованием вашей крови, будут решаться без вашего участия.

— Заткнись, Кей! — грубо оборвал ее Джефферсон Дейлс.

Женщина бросила на президента изумленный взгляд и откинулась на спинку сиденья. Теперь в состоянии шока оказалась она. Никогда за время их отношений, как понял Пендрейк, этот мужчина не позволял себе разговаривать таким тоном со своей возбужденной, прекрасной и заблуждающейся любовницей.

Президент Дейлс прочистил горло.

— Не могу понять, — произнес он. — Похоже, мы встретились с вами случайно, мистер Пендрейк. Но для того чтобы оказаться в Маунтенсайде, вы должны были пройти сквозь несколько подразделений американских вооруженных сил. Меня все больше интересует, что здесь происходит в действительности. Например, каким образом вы совершили побег из тюрьмы?

— Расскажи ему, дорогая, — произнес Пендрейк. Анрелла описала изготовленный Пендрейком энергетический пистолет.

Дейлс спросил изумленным голосом:

— Но как он мог собрать такое оружие из обычных радиодеталей? — Вопрос был явно риторическим, потому что Дейлс тут же продолжил: — Что он еще изобрел?

Когда Анрелла рассказала ему о закопанном в песок тепловом источнике, равном по мощности сверхновой, у президента от удивления отвисла челюсть и он тут же произнес:

— Так это он вызвал такую жару? Мой бог!

Президент Дейлс сидел совершенно неподвижно. У него был вид человека, который внезапно нашел решение неразрешимой с виду проблемы. Он взорвался:

— Вот в чем дело! Всем нам — всем этим людям должно быть стыдно.

— Каким всем людям? — спросила удивленная Анрелла.

— Обычным людям, завсегдатаям баров, искателям секса, мужчинам, выступающим против женщин, женщинам, выступающим против мужчин, крутым мужикам, тупым, глупым, бедным, богатым — всем деградировавшим, злым, испуганным, несчастливым, одураченным, жалким беднягам там, — он широко махнул рукой, обозначая своим жестом полмира, — и здесь, — он показал на себя. — Все эти люди гордятся теми идиотскими достижениями, которые не являются достижениями вообще, если принять во взимание то, на что они способны. Три миллиарда людей позволили величайшему мозговому механизму во всей вселенной превратиться в развалину. Наша первейшая задача состоит в том, чтобы открыть им глаза на то, что они сотворили, а потом помочь им освободиться от связывающих их пут.

— Что вы считаете нужным сделать? — спросила Анрелла.

Великий человек, казалось, не расслышал ее вопроса. Он продолжал говорить:

— Я давно уже задумывался, почему практически полностью отсутствуют новые творческие разработки, и пришел к выводу, что единственная причина этого лежит в том, что человечество находится в состоянии смятения. — Он покачал головой.

— Боюсь, что все будет не так уж просто, — произнесла Анрелла.

Пендрейк решил, что настало время перейти к делу. Он сказал:

— Я считаю, что армейские подразделения должны быть отозваны, срок заключения для осужденных сокращен до пяти лет, уравненные женщины раскрепощены. Поселенческий проект Лембтона нужно взять под защиту государства, его участникам не должно угрожать тюремное заключение. Женщины должны быть равноправно допущены на руководящие посты…

В этот момент его в бок толкнул локоть Анреллы.

— Достаточно, — сказала она сердито. — Прекрати, Джим!

Пендрейк ошарашенно замолчал. Он посмотрел на нее и увидел сверкающие недовольством глаза. И понял, что она знает что делает.

— Хорошо, — произнес он. — Я остановлюсь. Ее реакция привела его в изумление.

Глава 28

Прошел час.

Их нагнали две машины президента, и Пендрейк заверил главного чиновника государства, что тот может направляться по своим делам в одной из своих машин и что он с женой собирается вернуться на ранчо.

Никто не пытался им помешать.

Как только те скрылись из виду за поворотом, Анрелла произнесла:

— Пожалуйста, останови машину!

Пендрейк удивился, но исполнил ее просьбу.

Она мрачно сказала:

— Ты используешь телепатический гипнотизм.

— Ну и что? — беззаботно спросил он.

— Вот что! — Она рылась в своей сумочке. В ее руке оказался маленький фонарик. Он обжег его интенсивным лучом. Ему показалось, что этот свет что-то подстраивает в его мозгу, потому что где-то глубоко внутри головы он ощутил боль. Пендрейк невольно вскрикнул.

Он осознавал, что она что-то говорит, но не мог разобрать слов. Наконец она закончила. Наступила пауза.

Потом он услышал, как она произнесла:

— Ты больше не обладаешь этой способностью.

Пендрейк заморгал. Он находился в сознании, и физически с ним тоже было все в порядке. Он пристально посмотрел на нее.

— Ты загипнотизировала меня механически? — спросил он осуждающе.

— Нет. Я просто изменила рисунок мозга, — Ее голос звучал ровно. — Джим, все очень просто. Мы не можем позволить, чтобы в нашей группе или даже во всем мире существовал человек, способный оказывать влияние на других людей, причем так, что они этого не замечают.

— Я использовал это только для того, чтобы возродить демократию. Ты же видела.

— Демократии предстоит самой обрести свое спасение, — резко произнесла она. — Она не может быть оторванной от людей.

Пендрейк с удивлением сказал:

— Странно слышать такое заявление из уст настоящего руководителя проекта Лембтона.

— Мы получили урок, — ответила она с горечью. — Отдельные индивидуумы не могут смещать правительство. Небольшие группы внутри государства не в состоянии поднять себя на более высокий моральный уровень. Мы потеряли убитыми почти восемьсот человек, Джим, и если нам не будет оказана помощь со стороны правительства, то поселение Лембтона на Венере будет захвачено восточными немцами. Они знают, где оно расположено.

— Этого не случится. — Пендрейк покачал головой и рассказал ей об экспедиции, которую по распоряжению президента Дейлса готовят к высадке на Луну. Потом он произнес: — Анрелла, мне нужно оружие. И я должен как можно скорее оказаться на одной горной тропе на Среднем Западе. Я должен таким образом попасть на Луну.

Он описал ей сложившуюся ситуацию и рассказал о телепортирующей машине.

Когда он закончил, Анрелла смотрела на него расширенными от удивления глазами.

— Я вызову космический корабль, — сказала она и добавила: — Но почему бы тебе не подождать день или два, мы успеем подготовить несколько молодых мужчин, которые смогут отправиться с тобой? Тебе может понадобиться помощь.

Пендрейк подумал об Элеоноре и покачал головой.

— Я наполнен яростью и ужасом с самого момента возвращения памяти. Отправьте их вслед за мной, я не могу ждать.

Она смотрела прямо перед собой, на ее лице застыло напряженное выражение. Наконец она теплым голосом произнесла:

— Я понимаю, Джим.

Пока они добирались до места, он рассказал ей о лунных людях и сделал вывод:

— Это соответствует тому, что ты сказала. Предлагаемое ими убежище настолько не вписывалось в мой реальный мир, что я предпочел испытать удачу в варианте с саблезубым тигром. Судя по всему, человек в своем развитии встал сейчас на последнюю ступеньку животной стадии. И он начинает испытывать воздействие следующей ступеньки — первой в становлении собственно человека. Во время моих тотипотентных фаз я продемонстрировал, каким может быть освобожденный человеческий мозг. Но я ощущаю, что мой мозг продолжает эволюционировать. То, что мы сможем осознавать, когда он пройдет следующее изменение, возможно, совершенно не будет связано с тем, что мы представляем собой сейчас.

Разговор закончился, когда стреловидный корабль завис в воздухе над землей. Повинуясь указаниям Пендрейка, он совершил непродолжительный маневр. Наступило время прощания.

— Не переживай! — сказала Анрелла; целуя его. — Мне вообще повезло, что ты был со мной. Я добровольно передаю тебя твоей Элеоноре. Увидимся.

Пендрейк решительно подошел к двери и спустился по ступенькам. Последняя из них вплотную подходила к невидимой перегородке, за которой шел поток. Стоя на ней, он осторожно протянул вперед руку, посмотрел, как она исчезла, и без колебаний шагнул в пустоту.

У него возникло знакомое, как в прошлый раз, ощущение пребывания в черном тумане. В следующее мгновение…

Что-то, не уступающее по твердости камню, ударило его по голове, и он с грохотом рухнул на металлический пол.

Он успел ощутить все это и потерял сознание.

Глава 29

Пендрейк очнулся через неопределенный промежуток времени.

Его руки были чем-то стянуты за спиной. Над ним стоял Большой Олух.

Сцена была до ужаса знакомой. В нескольких шагах от них находился край скалы.

Неандерталец хрипло захихикал. Он явно находился в состоянии ликования.

— Теперь я могу расслабиться. Я ждал тебя все эти месяцы. Я даже позволил Девлину и его людям построить этот второй город — я ведь не знал, что у тебя на уме. Зато успел подготовиться, соорудил здесь маленькое приспособление, которое треснуло тебя, когда ты появился. Теперь ты попался. Теперь я могу заняться ими, чпокать их по одному, пока оставшиеся не завопят о пощаде. — Он замолчал, чтобы перевести дыхание, потом заговорил вновь: — Мы продолжим с того же места, где остановились в прошлый раз, Пендрейк. Дьявольская тварь получит тебя, и, поверь мне, я не собираюсь оттягивать это событие.

Пендрейк пристально смотрел на Большого Олуха. Силы возвращались к нему, но это не имело сейчас никакого значения. Он совершил последнюю из своих многочисленных ошибок, и через несколько минут надпись «finish» появится на карьере Джеймса Пендрейка.

В его голове пронеслась мысль об уязвимости человеческого существа. Действительно, если бы не его тотипотентность, он был бы уже либо мертв, либо искалечен, перенеся столько ампутаций… Он представил себе эту картину и вздрогнул. Истина заключалась в том, что люди, постоянно подвергающие себя физическому риску, не живут слишком долго.

Пендрейк вдруг увидел, что получеловек улыбается ему — этот монстр дрожит, охваченный сильнейшим садистским возбуждением.

Пендрейк обрел голос.

— Большой Олух, — произнес он, и его слова прозвучали не слишком убедительно, — в течение недели на Луне высадятся вооруженные силы Соединенных Штатов. Еще через неделю подразделение численностью в тысячу человек пройдет сюда благодаря этой машине. Я отправился пораньше, чтобы поговорить с тобой и заручиться твоим содействием. Если ты убьешь меня — будешь казнен через несколько дней. Они отдадут тебя под трибунал и повесят.

— Заткнись! — над Пендрейком сверкали маленькие глазки. — Твоя болтовня ничего не даст, Пендрейк. Я ждал тебя, теперь уже больше никто другой не выйдет из этой машины. Как только я разберусь с тобой, я взорву ее. Что касается какой-то армии, которая будет прокапываться сюда, то у нее уйдут на это годы, при условии, что они будут знать, где нужно копать. Ставлю сто против одного — у них не будет никакого подходящего оборудования для рытья грунта. — Он на секунду прервал свою речь. — То, что здесь произойдет, — это наши с тобой дела. Никто другой ничего о тебе не знает. Девлин считает тебя мертвым. Что он еще может думать, если не видел тебя уже несколько месяцев?

Пендрейк был вынужден согласиться. В этом небольшом смертельном эпизоде действительно принимали участие только он, Большой Олух и гигантский хищник из глубокой ямы.

Неандерталец продолжал со злорадством:

— Ты видишь, машина установлена всего в нескольких футах от края скалы Было время, когда все, что проходило сквозь нее, двигаясь по инерции, сваливалось вниз Я просто шел по тропе — у меня была возможность отскочить назад, а вот дьявольская тварь и те животные, которыми она кормилась до моего появления, скорее всего, попали в машину на бегу. После того как я выстроил этот частокол, олени, бизоны и прочий скот перестали падать в яму. С тех пор я начал кормить этого хищника сам, и он отзывается на мой голос. Слушай!

Он подошел к краю скалы и издал низкий пронзительный звук. Какое-то мгновение он стоял, вглядываясь вниз, повернувшись спиной к Пендрейку. Он слегка горбился, его ноги были согнуты. Вдруг он показался Пендрейку живым воплощением животной части человеческого существа: приземистая, волосатая, полузвериная форма, порожденная на рассвете доисторической эпохи, создание, вышедшее из отвратительного, почти невероятного сна; и в то же время он — действительно предок человека, и в любом из живущих на Земле сохранилась частичка этого существа.

Всего на несколько мгновений тот отвернулся.

Дрожа каждым нервом, проливая тончайшие ручейки пота, Пендрейк пополз на спине вперед.

Большой Олух повернулся к нему.

— Он приближается, — произнес он. Казалось, он не обращал внимания на напряженность тела и лица своего пленника. Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, самым обычным тоном, который был страшнее, чем его ярость: — Я опущу тебя на веревке, развязав в последний момент руки. Таким Образом., ты сможешь даже немного побегать, когда доберешься до дна. Твари нравится это, она соскучилась по подобным упражнениям.

Аккуратно свернутая веревка лежала в углу пещеры. Большой Олух поднял ее и бросил один конец в пропасть.

— Держу ее под рукой. Ты не первый, кто испытает ее на прочность. Видишь — второй конец привязан к вбитой в землю металлической трубе. Забавно, — он говорил сам с собой, — все вещи, которые имели при себе осужденные: веревка, повозка с инструментами, динамит, ружья, револьверы, — все заполучил я. Кое-что — в основном амуниция — спрятано в этой пещере, а остальное — в других пещерах, о которых они не знают, потому что я их завалил. Я применю ружья против Девлина. Чтобы убить из засады сотню людей, не надо особого труда, если у тебя есть пули. Вот видишь, — закончил он с улыбкой, — я все рассчитал.

Пендрейк вскочил на ноги и рванулся к монстру. Большой Олух заревел и расставил огромные руки. Пендрейк прыгнул — это был прыжок парашютиста, ногами вперед. Твердые подошвы его ботинок пришлись в живот Большому Олуху. За подошвами — инерция его двухсотфунтового тела, и Большой Олух сел на месте.

Пендрейк упал, будучи беспомощным из-за связанных рук; увернувшись от потянувшихся к нему ладоней, он перекатился через себя и даже умудрился встать на ноги.

Большой Олух стоял, покачиваясь и рыча:

— Крутой ты мужик, Пендрейк, но классная работа ногами тебе не поможет.

Молча и отчаянно Пендрейк метнулся к своему мощному противнику. Все или ничего. И именно сейчас, пока Большой Олух не успел полностью оправиться после того, что он назвал «классной работой ногами».

Неандерталец приготовился к еще одному удару ногами, и поэтому то, что за этим последовало, оказалось для него несколько неожиданным. На полном ходу, головой вперед, Пендрейк влетел в его огромное тело.

Большой Олух сделал шаг назад, одновременно пытаясь схватить Пендрейка обезьяньими руками. Издав торжествующий вопль, он сжал его в объятиях.

— Попался! — проорал он.

Напрягая всю силу своих ног, Пендрейк продолжал устремляться вперед.

Его сил оказалось для этого достаточно.

Сила инерции, полученная при разбеге, и отчаянный натиск оказались таковы, что монстр не удержал равновесия и начал отступать к краю пропасти.

Пендрейк прохрипел:

— Мы свалимся вместе.

Реальный смысл происходящего, должно быть, дошел до сознания Большого Олуха, потому что он пронзительно закричал. А потом сделал то, что падающий человек сделал бы автоматически, — выпустил Пендрейка и ухватился за металлическую трубу.

Последний, не испытывая ни малейшей жалости, пнул его ногой, и Большой Олух, визжа как прирезанная свинья, полетел вниз.

Глава 30

Пендрейк, тяжело дыша, ухватился за трубу. Наконец, когда его силы немного восстановились, он заглянул в яму. Внизу на траве Большой Олух встал на ноги, а вокруг него настороженно описывал круги саблезубый тигр. Пендрейк наблюдал, как неандерталец начал понемногу пятиться от животного. Все шло нормально.

Ненормальным было поведение саблезубого. Огромная кошка жалобно завыла в недоумении и… начала пятиться от волосатого человека!

Она отступала — страх не мог быть тому причиной. Ничто живое на Земле за последние десять миллионов лет не смогло бы испугать это свирепое создание.

Большой Олух затряс головой, и внимание Пендрейка переключилось на неандертальца. Саблезубый тигр скрылся из виду.

Пендрейк увидел, что Большой Олух направляется к свисающей веревке.

Быстрым движением ноги Пендрейк вытянул часть веревки наверх.

— Пендрейк!

Приземистое тело находилось прямо под ним. Голова Большого Олуха повернулась в ту сторону, где исчез хищник. И опять послышался его голос:

— Пендрейк, он узнал во мне того, кто приносит ему пищу, но он вернется. Пендрейк, спусти мне веревку.

Пендрейк совершенно не чувствовал жалости. Его тело застыло от ледяных мыслей, проносящихся в голове. Пендрейк сказал:

— Попробуй тот ад, в который ты отослал так много людей. Побудь в животе твари, которую ты откормил телами твоих жертв. Пусть Бог сжалится над тобой, но я не сжалюсь.

— Пендрейк, я обещаю сделать все по-твоему.

Но ярость не проходила. Она росла. У него перед глазами возникла картина: это были женщины, содрогающиеся при одном только виде, не говоря уже о прикосновении, этого чудовища, которое теперь умоляло человеческим голосом о пощаде, не даровав ее ни одной из своих жертв. Он вспомнил об Элеоноре…

— Твои обещания!.. — произнес он издевательски, и его смех эхом разнесся над древней долиной внутри мертвой Луны.

И стих…

В ста ярдах справа в кустарнике мелькнуло что-то желто-красно-зелено-голубое. Если минутой раньше Пендрейк с нетерпением ожидал возвращения убийцы, то теперь его охватило отвращение к только что совершенному им самим. «Я сошел с ума, — подумал он. — Один человек не должен вершить суд. Нельзя обрекать человеческое существо на такую смерть».

Он поддал ногой веревку. Она упала вниз и вытянулась на всю длину.

— Быстро! — крикнул он. — Мы можем поговорить позже, когда тебя не сможет достать этот…

Веревка натянулась от тяжести; Пендрейк наблюдал, как отчаявшийся человек борется за свою жизнь. Тигр показался из кустов, он не находил себе места, с лихорадочным возбуждением наблюдая за раскачивающимся над ним телом. Хищник зарычал, его огненно-желтые глаза отслеживали мельчайшее движение Большого Олуха. Потом, видимо, осознал, что загнанная дичь вот-вот сбежит, и внезапно то, что его сдерживало, — подобие древнего товарищества, установившееся между ними, — треснуло по всем швам.

Он метнулся назад, потом развернулся опять к стене и превратился в сверкающую молнию, летящую на фоне зеленой травы. Сто, сто пятьдесят, сто восемьдесят футов — хищник мчался к отвесной скале. Прыжок — и промах. Пендрейку показалось, что тот не дотянулся до жертвы всего на пару футов.

Зверь полетел вниз к земле. Очутившись на грунте, он вновь развернулся и, словно сознательно все рассчитав, отбежал к противоположному краю ямы и с невероятной скоростью понесся обратно. Еще один прыжок на отвесную скалу. На этот раз он промахнулся на считанные дюймы.

Но это был промах.

Когда он коснулся земли во второй раз, то уже не стал предпринимать новых попыток. Он просто уселся на задние лапы, наблюдая за ускользнувшей добычей. Пендрейк сверху следил за вспотевшей, раскачивающейся на веревке фигурой. Он испытывал беспокойство, но был полон решимости. Когда Большому Олуху осталось преодолеть около десяти футов, он произнес:

— О'кей, пока достаточно.

Тот остановился и умоляюще посмотрел вверх.

— Пендрейк, не сталкивай меня обратно. У нас будет демократия. Мы освободим женщин. Они смогут выбирать.

— Брось мне свой нож.

Через мгновение нож прочертил воздух и упал в пятнадцати футах за спиной Пендрейка.

— А теперь, — произнес Пендрейк, — опустись на тридцать футов. Мне нужно время, чтобы поднять нож.

Большой Олух быстро, но осторожно соскользнул на целых сорок.

— Пендрейк, я обещаю, что буду сотрудничать.

Пендрейк подобрал нож и подошел к краю пропасти. У него ушло достаточно много времени на то, чтобы, зажав нож связанными руками, разрезать свои путы. Когда он закончил, то сразу же почувствовал себя лучше и у него появилась уверенность, что все будет хорошо.

Он подождал еще несколько драгоценных минут, пока в его руках и пальцах не восстановилась циркуляция крови, а потом…

— Лезь наверх! — приказал он неандертальцу.

Большому Олуху осталось преодолеть последний фут, когда Пендрейк приказал:

— Стой!

Неандерталец застыл.

— Что ты еще придумал? — выдохнул он.

— Обвяжи себя веревочной петлей так, чтобы ты смог удерживаться на весу без помощи рук.

Большой Олух рьяно взялся выполнять поставленную задачу и вскоре соорудил себе веревочное сиденье.

— А теперь протяни мне руки, я собираюсь их связать, — сказал Пендрейк. Когда было сделано и это, Пендрейк медленно произнес: — Ну ладно, Большой Олух, а теперь я хочу услышать ответ на главный вопрос. Что случилось с моей женой?

Существо тяжело задышало.

— С ней полный порядок, парень, — пробормотал он. — Она у Девлина. Он захватил ее в день атаки. Говорят, за ней пытается приударить какой-то мужик, но она ждет. Она говорит, что такого парня, как ты, убить невозможно.

По всему телу Пендрейка разлилась волна тепла. «Элеонора, верная, любимая Элеонора», — подумал он, затем обратился к неандертальцу:

— Большой Олух, я собираюсь вытянуть тебя наверх и. отвести в деревню.

— Но ты же не выдашь меня этим парням в таком виде, связанным? — его охватила паника.

— Я не собираюсь тебя никому выдавать, — спокойно ответил Пендрейк. — Мы разберем частокол и дадим тебе жилище, как обычному человеку. Из больших и крутых мужиков и раньше получались отличные граждане.

Когда он вытащил Большого Олуха из пропасти, его осенила мысль, что человечество по-прежнему ведет непрерывную борьбу с тем звериным началом, которое досталось ему от предков. Видимо, из-за огромного мирового сообщества и внутренней борьбы на национальных аренах оказалось невозможным загнать в клетку эту свирепую тварь. Но здесь, в ограниченном мирке с небольшим населением, скорее всего, это вполне достижимо — если только сохранить тайный контакт с Землей, поддерживаемый, например, через группу Анреллы.

Конечно, при этом нужно будет учесть множество «если». И потому, что он все еще сомневался, потому, что нигде еще человек не решал эти проблемы и потому, что здесь, на Луне, он не хотел терпеть никаких неудач, Пендрейк прошел со своим пленником в пещеру с ярким голубым светом и прозрачным цилиндрол, в котором лунные люди поддерживали то, что осталось от их странной жизни.

Он мысленно вступил в диалог, обращаясь к центру света: «Я правильно поступаю?»

Он разочарованно вздохнул, когда в его мозг проник ответ: «Друг, во вселенной иллюзий, к которой ты стремишься, нет правильного или неправильного».

Пендрейк попытался еще раз: «Но ведь должны быть степени правильности. Хотя бы в тех ограниченных рамках, в которых я действую, поступаю ли я мудро?»

«Материальная вселенная, — пришел ответ, — если подходить с позиции вечности, есть мгновенная попытка дифференциации. Но высшая истина состоит в том, что все равно всему другому».

Это повергло Пендрейка в состояние шока. Он произнес пораженно: «Все различия — иллюзии?» — «Все» — «Существует только единство?» — спросил он требовательно. «Навсегда».

Пендрейк сглотнул и заупрямился: «Но как же тогда можно объяснить ощущаемую нами множественность?»

«Иллюзорные сильные и слабые энергетические сигналы». — «Но кому же они тогда сигналят?» — «Друг другу».

Какое-то мгновение Пендрейк не находил, что сказать, но он все еще не был удовлетворен итогом разговора. Тем не менее, когда он уже вслух задал вопрос, в его голосе сквозило ехидство:

— Если это правда, то почему вы выбрали себе такую форму и продолжаете существовать?

«Ответ на твой вопрос — тайна. Человеку предстоит медленно и болезненно развиваться, чтобы ее разгадать. Но и этот результат нашего ухода от вечной истины является преходящим. И еще задолго до того, как мы сможем вернуться в единство, мы пригласим тебя туда».

— Вряд ли я буду здесь к тому времени, — мрачно произнес Пендрейк. — Жизнь человека коротка, вне зависимости от того, каким образом он рвется к бессмертию.

«Ни один сигнал не пропадает, — поступил спокойный ответ, — потому что все сигналы есть один сигнал».

Пендрейк не смог придумать продолжение разговора. Ему стало ясно, что среди этого метасократовского анализа он не услышит ответ на свой вопрос.

— До свидания, — это было все, что он сказал.

Ответом была тишина.

Через час нежный поцелуй Элеоноры заставил Пендрейка позабыть про все, что сказали лунные люди. Потому что она была в его руках, а не в чьих-то чужих, это ему она посылала сильнейшие эмоции любви…

Остальные события в лунном сообществе тоже носили исключительно частный характер.

Не вызвало особого удивления, принимая во внимание сказанное когда-то Большим Олухом, то, что одна из его многочисленных жен предпочла остаться за ним замужем. Сам неандерталец, похоже, смирился с ролью рядового гражданина. Это поняли все после того, как был снесен частокол, и когда Олух показал всем, где спрятана амуниция и другие материальные ценности.

Все это говорило в пользу развития их мирного будущего.

Пендрейк объяснил Элеоноре свою точку зрения на происходящее:

— Возможно, мы так и не поймем, в чем состоит суть жизни. Быть может, мы никогда не узнаем, что открыли лунные люди или думают, что открыли. Но если мы сможем организовать здесь такую службу, как полиция, отстаивающую закон, то у нас будет время, чтобы запустить эти супермашины, не опасаясь, что кто-нибудь использует их против нас. И в этом нашими союзниками станут люди, работающие над проектом Лембтона. Ну а потом мы будем делать только то, что разумно.

Элеонора вздрогнула и спросила:

— А как же этот ужасный хищник в яме?

Пендрейк улыбнулся.

— Мне кажется, я в точности знаю, что мы сделаем с саблезубым. Вот увидишь

Глава 31

Зима не хотела сдавать своих позиций. Снег, видимо, сходить не собирался. Когда он наконец растаял, под торжественные звуки фанфар прошло открытие нового, сверкающего, построенного исключительно из пластика Межпланетного Дома. Хоскинс получил повышение по службе: комиссар, Председатель…

— Это совершенно несправедливо, — сказал он Кри Липтону. — Я не заслуживаю этого. Есть десяток человек, которые заложили фундамент, выполнили всю черновую работу и остались в тени. Я согласился только после того, как до меня дошли сведения, что пресловутый губернатор Картрайт, потерпевший неудачу на последних выборах, метит на эту должность, как на своего рода пенсию за заслуги перед партией.

— Я бы не стал волноваться из-за этого, — возразил Кри Липтон. — Ты сможешь оказать этим людям помощь, которую они никогда бы не смогли получить сами. Кстати, видел объявление о Венере? С признанием колонии Лембтона в качестве члена ООН граждане этой планеты получили высокий статус. Смерть профессора Грейсона, ученых и их семей оказалась не напрасной.

Хоскинс кивнул:

— Это большая победа.

Он был прерван собеседником:

— Послушай, Нед, я, собственно, хотел тебя увидеть вот по какому поводу… Бери шляпу и идем со мной.

Улыбающийся Хоскинс покачал головой:

— Не могу, старик. Доклады нашей первой экспедиции на Луну идут потоком. И, знаешь, есть один любопытный факт… — Он достал из ящика папку и вынул из нее несколько листов бумаги большого формата. — «Пленные наци сообщают, — прочитал он, — что они были захвачены с такой легкостью потому, что их вооруженные силы уже несколько месяцев проводили раскопки в заваленных туннелях, пытаясь раскопать ход, ведущий к каким-то существам, обитающим внутри Луны. Они заявляют, что эти существа — люди. В ходе наших расследований мы не обнаружили ничего, кроме нескольких тупиковых туннелей».

Он увидел, что Липтон смотрит на свои часы. Агент ФБР перехватил его взгляд и извинился.

— Мне неприятно тебя прерывать, но приближается час «ноль», и у нас есть лишь минимум времени, чтобы полететь в Нью-Йорк и поприсутствовать на охоте. Зверь загнан.

Хоскинс был поражен.

— Неужели… — Он вскочил на ноги и схватил шляпу и плащ. — Давай же! Поехали!

Когда послышался шум, плотный мужчина бросил быстрый взгляд на своего лидера.

— Ваше превосходительство… — начал он.

Он замолчал, заметив, что сухопарый вождь не кладет трубку на рычаг телефона, а продолжает смотреть прямо перед собой. Испытывая неловкость, Бордман увидел, как трубка выскользнула из ослабевших пальцев, а лицо его собеседника превратилось в темную безжизненную маску.

Бордман решил рискнуть:

— Ваше превосходительство, перед самым звонком вы говорили, что теперь, когда наши позиции на Луне и почти все наши двигатели захвачены, мы сможем использовать корабли, которым удалось вырваться из кольца, как ядро для осуществления пиратских миссий на межпланетных трассах, которые вот-вот начнут функционировать. Вы сказали, что мы станем пиратами двадцать первого века. Мы…

Он замер от страха. Длинные костлявые пальцы его превосходительства шарили в ящике стола. Когда его рука поднялась над столом, в ней был зажат «маузер».

Когда Липтон, Хоскинс и еще с десяток других людей ворвались в комнату, плотный человек стоял перед столом, за которым сидел худой мужчина, поднимающий пистолет к своему виску.

— Ваше превосходительство, — закричал в исступлении Бордман, — вы лгали. Вы тоже боитесь.

Пистолет рявкнул, сухопарый скорчился в агонии и соскользнул на пол. Бордман стоял над телом, охваченный немым ужасом; он даже перестал ощущать присутствие вторгшихся сюда людей.

Когда его уводили прочь, в его душе волна за волной разрушались иллюзии.

Эпилог

Прошло пять лет. Ранним весенним утром Лен Кристофер, помощник смотрителя Зоологического сада Нью-Йорка, медленно шел вдоль ряда клеток с большими кошками. Вдруг он остановился и уставился на огромное металлическое сооружение наподобие клетки, которое сверкало в лучах восходящего солнца.

— Забавно, — пробормотал он. — Могу поклясться, что еще прошлой ночью этой штуки здесь не было. Интересно, когда ее успели…

Он замолчал. Его голова дернулась. Какое-то мгновение он стоял, уставившись на колоссальный желто-зелено-голубо-красный кошмар, нарисовавшийся за четырехдюймовыми металлическими прутьями. А потом…

Потом он с воплем побежал к офису управляющего.

В одной небольшой клетке… было заперто… чудовище.

БЕСКОНЕЧНАЯ БОРЬБА ^(роман)

Глава 1

— Открытие, с которым я вас познакомил, проливает новый свет на историю человечества, — докладчик закончил выступление и предложил задавать вопросы. Услышанное настроило Модьюна на иронический лад.

— Последовали вопросы — один глупее другого похоже, публика так и не сумела переварить полученную информацию. Модьюн не спеша включил мысленный сигнал и дождался внимания.

— А вдруг ваше открытие — всего-навсего старинная легенда? — спросил он.

— Надеюсь, что нет, — уклончиво ответил ученый, хотя поручиться, конечно, не смогу.

— Картины жизни наших далеких предков, которые вы нам нарисовали, — не отступал Модьюн, — не внушают особого доверия. — Сначала мы тоже сомневались, — признался докладчик, но контекст и многочисленные подробности подтверждают нашу правоту.

— Тогда выходит, что наши далекие предки как дикие звери, только и делали, что дрались. Но для этого нужна изрядная сила и ловкость.

— Мы пришли к такому же выводу. — И они, как звери, передвигались на собственных ногах, без всяких искусственных приспособлений? — Именно так, — согласился докладчик. — Предвижу, что кое-кто будет разочарован, — съязвил Модьюн. На лицах слушателей промелькнули улыбки одобрения. — Полагаю, — продолжал он, — что они сами зачинали и производили на свет свое потомство. — Ну да, — ответил ученый, — В процессе совокупления самка оплодотворялась, потом некоторое время вынашивала плод и, наконец, разрешалась от бремени. Представив себе такую картину, присутствующие содрогнулись.

— Какая гадость, — пробормотала одна из женщин. Кто-то сказал:

— Боюсь, поверить в это будет трудновато. Может быть, вы еще скажете, что они употребляли твердую пищу? — Вот именно, — подтвердил докладчик. — Вводили ее в пищеварительный тракт, переваривали в желудке, а отходы выделяли в специальный приемник для экскрементов. Прозвучало еще несколько вопросов, но интерес зала постепенно угасал. Дода — так звали докладчика — ощутил это через все еще открытые усилители мыслепроводящего канала, которые связывали его со слушателями. Заметив, что Модьюн еще не отключился, Дода адресовал ему направленную мысль:

— Почему-то я так и предчувствовал, что вас мое открытие заинтересует больше, чем остальных.

Предположение позабавило Модьюна.

— Длина моего тела — шестьдесят сантиметров, а диаметр головы — тридцать пять. С какой стати меня должен интересовать ваш древний человек — два с лишним метра мышц и костей? Он мог сам держать голову на плечах, но зато не умел управлять своими мыслями. Уж не ждете ли вы от меня научного подвига — чтобы я взял и вырос до такого же размера?

— Рост наших предков был ближе к ста восьмидесяти сантиметрам. — Да, но вы говорили, что головы у них были меньше наших. — А что, если, — тут в мысли Доды почувствовался оттенок безнадежности, — какая-нибудь женщина тоже согласится вырасти? Может быть, тогда эксперимент заинтересовал бы вас?

Модьюн излучил недоверие с налетом иронии:

— Пустая затея. Наши женщины — слишком утонченные создания. А почему бы вам не провести эксперимент на себе? — внезапно предложил он. — Потому, что я сам — экспериментатор. Понадобится год, чтобы вырастить ваши тела до нужного размера, года два но эксперимент и еще год для того, чтобы снова обрести человеческий вид. кто-то должен наблюдать за этим.

— Четыре года! — с усмешкой подытожил Модьюн. — Что ж, если я захочу навеки погубить свою репутацию нормального человека, то непременно обращусь к вам. — Только не отказывайтесь сразу, мысль Доды окрасилась мольбой. — Помните, ведь именно вы сказали: «Время от времени кто-то должен выходить за барьер, чтобы посмотреть, что происходит в мире» — Я просто пошутил, — отрезал Модьюн.

— И все равно, вы так сказали. Во всяком случае подумали.

Возразить было нечего.

— Поделом тебе, — уныло размышлял Модьюн. — Не забывай, что кто-то всегда подходит со своими мерками даже к самым случайным твоим словам. И все же — факты есть факты, от них просто так не отмахнешься… Неожиданно он произнес, как бы думая вслух:

— Конечно, если как следует покопаться в архивах и в памяти старых, давно забытых обучающих машин, можно отыскать много полезных сведений. Без них не обойтись любому, кто решиться выйти за барьер…

Дода молчал.

Модьюн продолжил мысль: — Такое предварительное исследование обещает быть весьма интересным.

Потом он вызвал служебное насекомое и уехал.

Глава 2

— Тебе куда? — спросил кто-то из зверей. Модьюну понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать — человек-медведь обращается именно к нему. Он очнулся от задумчивости и ответил, что еще не решил. — Я здесь в первый раз, — сказал он как бы невзначай. Только-только из Африки. А что бы вы посоветовали? Они приняли серьезный вид и стали совещаться, на минуту забыв о нем. Наконец, человек-лис сказал: — Почему бы нам не взять его с собой? В его голосе звучало удивление: как же они раньше не додумались? На том и порешили. — Можно показать ему весь наш зоомир, — сказал бегемот. — Любопытно поглядеть, какие у них самки. Модьюн вспомнил Соодлил. — Скоро приедет моя собственная самка, — сказал он. — Еще лучше, — обрадовался ягуар, — посмотрим, как обезьяны занимаются любовью. Должно быть, на лице Модьюна появилось странное выражение, потому что прищуренные глаза ягуара невинно округлились. — Ведь ты не против, а? Сам Модьюн не видел причины для отказа, но он подозревал, что Соодлил навряд ли будет в восторге. Незадолго до отъезда они наблюдали, как спариваются животные. Конечно, у Соодлил тогда еще не закончился период роста, к тому же ее реакция могла быть вызвана общей телесной неуравновешенностью. Но тогда она вела себя довольно странно. Вспомнив последнюю встречу с ней, он усмехнулся и непринужденно объяснил, что самки обезьян никогда не любят, чтобы в подобных случаях за ними наблюдали. Все четверо уставились на него в неподдельном изумлении, которое сменилось столь же единодушным негодованием. — Побойся бога, парень! Уж не хочешь ли ты сказать, что обезьяны слушаются своих самок? — не выдержал ягуар. — Он заговорщически оглядел своих товарищей. — Сдается мне, придется его научить, как должен поступать настоящий самец! Потом, покровительственно похлопав Модьюна по плечу, он с важным видом произнес: — Не беспокойтесь, сэр. Положитесь на нас — мы вас быстренько приведем в норму. Посмеявшись, четверо зверей в первый раз представились. Человека-ягуара звали Доолдн, медведя — Роозб, лиса Наррл, а бегемота — Икхдохс. Назвав себя, они замолчали, ожидая очереди Модьюна. Но он колебался, судорожно стараясь вспомнить, что означают их имена и как они возникли. Идентифицируя зверей, человек просто обозначил каждого из них несколькими буквами алфавита: пятью буквами — животных Северной Америки, шестью — Южной Америки, семью — Африки и так далее. Компьютерам, специально запрограммированным для идентификации каждого животного, была дана инструкция, запрещавшая присваивать имена, в которых повторялась одна-единственная буква. Поэтому зверей по имени Ааааа или Ббббб быть не могло. Но, кроме подобного буйства алфавитной прогрессии, все остальные сочетания считались допустимыми. В этой лотерее его спутники просто повезло все их имена можно было произнести. На мгновение Модьюн растерялся: у людей был принят несколько иной принцип образования имен. Поэтому, услышав его имя — Модьюн — каждый, кто знает формулу, сразу поймет, что он — человек. Но раздумывал он недолго. Ему тут же пришло в голову, что, заменив в имени «Модьюн» «ь» на «и», удастся сохранить произношение, к тому же, никто не сумеет распознать в нем человека. А если добивать в конце еще одно «н», в имени станет семь букв, так что можно будет смело выдавать себя за обитателя Африки. Во всяком случае, стоит попробовать, пока он не проверит сочетание на компьютере. Впрочем, и это ничего не решает: ведь не будет же он вечно выдавать себя за обезьяну. Его переделанное имя не вызвало никаких вопросов. Итак, теперь он — Модиунн… еще на несколько часов. А может быть — минут. Человек-ягуар по имени Доолдн сообщил, что они с товарищами едут в центр города. — Ты ведь знаешь, какие здесь порядки с жильем. Должно быть, такие же как и везде. — Знаю, — сказал Модьюн, не тратя лишних слов. Но несколько минут спустя, уже выйдя из машины, он понял, что попал в ловушку. Разве он знает, как устроены эти города?! Он — представитель расы, создавшей города-автоматы и дома-роботы — одним словом, весь зоомир… И все же, когда машина отъезжала, а четверка зверей стала быстро переходить широкую улицу, Модьюну понадобилось всего несколько мгновений, чтобы понять: они идут к движущемуся тротуару. — Как же я мог забыть, — упрекнул он себя.

По мере того, как воспоминания о прошлом постепенно пробуждались, городстановился все более знакомым. Модьюн припомнил, как устроены жилые районы — приезжие останавливаются в специальном секторе, есть кварталы для постоянных жителей — с квартирами, зависящими от размера семей; для людей предназначены роскошные особняки. Через полтора квартала поездка на движущемся тротуаре закончилась. Ягуар показал на здания, разбросанные по склону холма, и воскликнул: — Да тут целая улица пустых домов! Давайте устроимся, а потом сходим куда-нибудь перекусить. Модьюн последним пересек четыре тротуара; со скоростного он перешел на быстрый, с него — на медленный и, наконец на обычный. Его спутники стали подниматься по склону. В нерешительности он медленно шел за ними. Стоит ли продолжать игру? Все это выглядит довольно глупо. Тем не менее, следуя примеру остальных, он остановился перед панелью с кнопками, нажал их в нужной последовательности, произнес свое обезьянье имя и стал ждать, когда компьютер-привратник откроет дверь. Но компьютер заупрямился. — Ваша личность неверно идентифицирована, — заявил он. Казалось, время остановилось. Модьюн не знал, что делать, что отвечать: он даже не понял, что именно сказал автомат. Внутри у него воцарилось полное смятение такого он еще никогда не испытывал. Это была реакция, но настолько новая, что он не сумел ее распознать. Мозг не ведал, что творится с телом. И, что самое невероятное, — смятение повлияло на его мысли… Постепенно Модьюн стал приходить в себя. Сначала сознание ограничивалось одними наблюдениями. Вот встроенный в дверь механизм: кнопки, которые он нажимал, под ними тонкая металлическая решетка треугольной формы; из-за нее и раздался голос компьютера, который произнес те невероятные слова. Он огляделся. Длинная шеренга сияющих чистотой домиков уходит налево и направо; все в точности такие же, как тот, который он выбрал для себя. Если разобраться, это не совсем обычные дома. Все жилые ячейки одноэтажные и, как террасы, покрывают поверхность квартала. У каждой свой вход, к которому ведет лесенка из нескольких ступенек. И. хотя он не мог хорошенько рассмотреть, как устроены соседние двери, скорее всего, у каждого входа есть свое небольшое кнопочное табло с буквами алфавита и громкоговоритель, скрытый за решеткой. Окружающий мир казался довольно однообразным. С другой стороны, как еще обеспечить жильем миллионы? Если его предки тоже относились к человекозверям свысока, вполне понятно, что их заботила исключительно польза, а не красота. И. поскольку чистота приносит пользу, они предусмотрели для каждого жилища и для всего города автоматическую систему уборки. Поэтому и пластиковая стена, и пластиковая дверь, и решетка из нержавеющего металла, все буквально излучало чистоту. Ступеньки выглядели так, будто их только что вымыли и выскребли, а на примыкающем тротуаре не было ни единого грязного пятнышка. Модьюн все еще продолжал рассеянно разглядывать приметы окружающего мира, как вдруг понял, что так ошеломило его. Отказ. Ему отказали! Он прожил уже не один век, но такого с ним еще не случалось. Неожиданный отказ, как удар, обрушился на его разум, не знавший иных преград, кроме принципа бесполезности вещей и, особенно, усилий. Ничто не стоит усилий — вот аксиома. Поэтому ощущениями наделено тело, но не ум. Человек сотворен так, что умеет замечать, как в теле возникают ощущения. И может сознательно пренебрегать ими — таков человеческий удел. Но теперь время идет, а ему все не удается окончательно прийти в себя. Модьюн снова поразился — какой глубокий шок он пережил. И тут он, наконец понял, что его тело испытывает негодование. Регистрация физического ощущения сработала, как сигнал. Ум мгновенно вернулся к своему обычному состоянию — он независим от тела, снова спокоен и, вместе с тем, насторожен. — В чем дело? — спросил Модьюн. — В моем имени ровно столько букв, сколько полагается для африканской обезьяны. И код составлен верно. Почему меня не впускают? — Гражданин по имени Модиунн в настоящее время находится в Африке и числится проживающим по известному адресу. Негодование росло. Модьюну даже показалось, что контролировать тело стало труднее. Еще мгновение, и он понял, что же так вывело из себя его тело. В былые времена, конечно, можно было так запрограммировать компьютер, чтобы они учитывали подобные сведения — но этого никогда не делали. Никого из людей не заботило каждое животное в отдельности — где оно находится, и что с ним происходит. Тогда он строго спросил: — С каких пор компьютеру известно местонахождение каждого животного? — Вы хотите узнать, имею ли я право вас не впустить? — Я хочу узнать, — сказал Модьюн, с высоты своего человеческого достоинства, — откуда тебе известно, где сейчас другой Модиунн. И еще — кто соединил тебя с компьютером, который находится в Южной Африке. Автомат доложил, что он соединен со всеми компьютерами планеты вот уже 3453 года, 11 часов, 27 минут и 10 секунд. Из его ответа Модьюн сделал вывод, что программа не имеет защиты от подобных вопросов. Модьюн уже было открыл рот, чтобы продолжить краткий допрос, как вдруг отметил, что телом овладевает слабость. Он понял, что за проведенные здесь часы нервная система и внутренние органы подверглись перенапряжению. У него не было точных сведений, сколько лет назад человек ушел за барьер, — в конце концов, он принадлежал уже к третьему поколению. Но, обратившись к мозговым центрам, ведавшим памятью, он понял: программа в компьютерах была изменена через несколько лет после ухода людей. Чья же это работа? Он сделал еще одну попытку: — Так ты отказываешься открывать дверь? — Я только автомат и ничего не могу решать, — последовал ответ. — Вы не соответствуете требованиям, необходимым для входа. Ответ компьютера напомнил Модьюну печальную истину: возможности механических устройств ограничены. Дело не в машине, а в том, что кто-то изменил принцип ее действия. «Попробую уговорить кого-нибудь из человекозверей перебраться в квартиру побольше, чтобы я мог жить вместе с ним», — решил он. Только теперь Модьюн увидел, что все четверо уже скрылись, каждый в своей ячейке. Он припомнил, что Роозб, человек-медведь, поселился слева от него. Подошел к его двери и постучал, не обращая внимания на кнопки. Пауза. Потом звук шагов. Дверь открылась — на пороге стоял красавец-медведь. Великан добродушно улыбнулся Модьюну. — Быстро же ты управился, — сказал он. — Заходи, еще минута — и я тоже буду готов. Модьюн вошел, внутренне ожидая, что и здесь компьютер-привратник тоже начнет протестовать. Но громкоговоритель молчал за своей решеткой; по-видимому, их разговор не стал для автомата сигналом к действию. Должно быть, присутствие человека осталось для него незамеченным. «Значит, все дело в кнопках», — подумал он с облегчением. Модьюн собирался сразу же с порога предложить Роозбу поселиться вместе с ним в двухместном номере. Но теперь в этом не было необходимости. Правда, он еще не знал, что конкретно ему предстоит сделать и когда. Ясно одно: что-то здесь не так. До сих пор считалось, что мир зверей живет по раз и навсегда установленному порядку и не таит никаких неожиданностей. Сердечное приглашение Роозба позволило Модьюну поразмыслить над этим еще несколько минут. — Я предложу ему поселиться вместе… но немного погодя.

Глава 3

Прошло полчаса. Все впятером они отправились в столовую — она находилась в двух кварталах от их жилья. Человекозвери быстро схватили подносы и встали в очередь. Но Модьюн решил сначала осмотреться. Он опасался, что компьютер-раздатчик может отказать ему. Стоит ли прямо здесь обнаруживать свою принадлежность к человеческому роду? Выждав немного, он решил попробовать. Навряд ли кто-то задался целью переделывать все эти простейшие автоматы слишком маловероятно. Прошли целые тысячелетия, пока не сложилась нынешняя система столовых самообслуживания, где никто не задавал посетителям никаких вопросов. С виду незаметно, чтобы в ней произошли какие-то изменения. Машины-автоматы обрабатывали землю и убирали урожай. Для бывших плотоядных автоматы создавали разнообразные белковые продукты из съедобных злаков, фруктов, трав, деревьев и кустарников. Для бывших травоядных тоже подбиралась подходящая диета. Плоды, зелень, древесина почти все шло в ход для питания представителей современной разумной фауны. Почти ничего не пропадало зря. Переделывать все это? Слишком сложно. Чтобы изменить один процесс, понадобилось бы нарушить всю цепочку. Модьюн решительно подошел к контейнерам и взял себе еды из тех, которые позволили ему открыть автомат-раздатчик. Доверившись здравому смыслу, он воспользовался своим настоящим именем. Насколько он помнил, обезьяны употребляли в пищу множество таких растений, которые люди не ели. Нет уж, спасибо — береженого бог бережет. Неся перед собой поднос, на котором оказалось не так уж много съедобной пищи, Модьюн пробрался к столу, за которым уже сидели его спутники. И снова ничего не произошло, все было спокойно. Человекозвери оживленно обсуждали свои дела. Модьюн сел и стал старательно жевать и глотать. Хотя на последнем этапе подготовки к эксперименту ему не раз приходилось есть, процесс был ему по-прежнему неприятен. Он не мог забыть, что за этой канителью с едой последует еще более унизительная процедура. Ему предстоит разыскивать общественный туалет и там, в компании с другими посетителями, занимающими соседние кабинки, избавляться от отходов пищеварения. «Так я и представлял себе жизнь по эту сторону барьера, мрачно подумал он, — скука, тоска зеленая. Но раз уж я на время оказался пленником своего громоздкого тела, придется удовлетворять его потребности». Модьюн задумался о людях ушедшей эпохи. Вечная гонка, куча неразрешимых задач, ежедневная борьба за существование, вынуждавшая к постоянной деятельности. Какие мысли могли быть у такого человека? Да никаких. Он продолжал пережевывать пищу и вместе с ней — мысли о своем положении, как вдруг случайно уловил несколько слов и понял, что четверо приятелей все еще обсуждают утомительные подробности предстоящего космического полета. — Похоже, что кто-то убедил власти направить экспедицию по неверному маршруту. Нужно дать им отпор и внушить руководству, к каким звездам повести корабль. — Дело чрезвычайной важности… жизненно необходимые меры… решающее значение для всего мира… Эти слова, подразумевающие необходимость неотложных действий, проникали в его систему восприятия. Какое-то время Модьюн только регистрировал их. Наконец, уловив смысл, он сказал с легкой усмешкой: — А что произойдет, если вам не удастся отстоять свою точку зрения? Ягуар изумленно уставился на него. — Тогда кому-то другому удастся — вернее, уже удалось протолкнуть свой план. — И что из этого? — Их план — ошибочный, а наш — правильный. — Но что конкретно изменится? — допытывался Модьюн. — Экспедиция направится к созвездию желтых звезд, похожих на наше. Но шансов обнаружить жизнь в таких солнечных системах гораздо меньше, чем на планетах, которые входят в систему голубого солнца. Это уже доказано. Модьюна позабавила наивная категоричность ответа. Ведь он с высоты своего разума видел, что все эти устремления в равной степени тщетны. — Предположим, что экспедиция не обнаружит жизни ни в желтой солнечной системы, ни в голубой, — сказал он. Что тогда? — Значит, полет не удался. Собеседник не улавливал его безупречной логики. Когда-то и человек был таким же, когда-то и он верил, что успех исчерпывается результатом. Модьюн сформулировал вопрос по-другому: — А те, кто полетит, — им будут представлены все удобства? — Да, разумеется. Наш корабль — само совершенство, настоящий летающий город. — Значит, на борту можно будет есть, спать, развлекаться, общаться с представительницами противоположного пола? Там будут все возможности для спорта и учебы? — Ну конечно, все это будет. — И какая же тогда разница, — произнес Модьюн с торжеством, — чем закончится полет? — Если мы не обнаружим другие формы жизни, экспедиция окажется напрасной. Звездолеты способны развивать огромную скорость, но нам сказали, что предстоит посетить много разных планет, значит, полет будет долгим. И если мы потерпим неудачу, пережить это будет очень тяжело. Модьюну представлялось, что жизнь членов экипажа совершенно не зависит от того, чем закончится полет успехом или неудачей. Пытаясь разобраться, он еще раз изменил вопрос: — Хорошо, предположим, вы нашли разумную жизнь, в другой звездной системе. И что дальше? Человек-ягуар покачал головой. — Ну и дурацкие же вопросы у вас, у обезьян! — сказал он. Бога ради, сэр, да ведь в этом вся наша жизнь — новые впечатления и все такое. Но Модьюн не давал сбить себя с толка. — А теперь скажите, — отступал он, — что вы будете делать с инопланетянами, если, конечно, встретитесь с ними? — Ну-у, на этот случай необходимо выработать специальную политику. Все будет зависеть от того, как они нас примут. — Приведите мне пример такой политики. У ягуара появилось загнанное выражение. Весь его вид говорил: с меня хватит. — Откуда мне знать заранее? — огрызнулся он. В ходе разговора у Модьюна росла уверенность, что он нащупал нечто важное. Наконец, он спросил: — Вот вы все время говорите — нужно убедить власти. Что это за власти? Он ждал ответа и думал: — «Сейчас я узнаю имя врага». И услышал: — Человекогиены… На мгновение Модьюн ощутил разочарование. Как это заурядно! Не тигры, не львы, думал он. Не слоны. Ни один из тех зверей, которые когда-то выделялись силой или свирепостью Вместо них на вершине власти оказались бывшие пожиратели падали. Что-то здесь не так. Когда люди удалились за барьер, все звери занимали равное положение. А само восстанавливающиеся компьютеры должны были следить, чтобы такой порядок сохранялся навеки. Значит, человекогиенам удалось перехитрить систему защиты. Невероятно, но факт. И все же он почувствовал облегчение. Во всяком случае, теперь понятно, с кем вести переговоры, на кого воздействовать, кого изучать. Как-то сразу проблема перестала казаться такой уж серьезной. Модьюн расслабился и впервые по-настоящему присоединился к разговору, ощутил к нему интерес. И тут он кое-что вспомнил. — Вот вы все говорите, что ищете другие обитаемые миры, сказал он. — А что же нунулийцы? Ведь именно они открыли жизнь в нашей солнечной системе. Разве они не возвращались? Почему бы не спросить у них, какие звездные системы обитаемы? Они охотно помогли бы, я в этом уверен. Это очень услужливый народ… Тут он замолк, увидел, как вытянулись физиономии собеседников. — Нунулийцы! — как эхо, повторил лис. — Инопланетяне! Нет, мы никогда… — вмешался медведь. — Где ты услышал про инопланетян? — с подозрением спросил ягуар. — И когда? — Я слышал о них там, откуда я родом. — поспешил вывернуться Модьюн; он всего на миг забыл, что для них он — обезьяна и поэтому не может знать больше, чем они. И с удовлетворением подумал, что его ответ — чистая правда. Судя по всему, его слова успокоили четырех приятелей. Видимо, они плохо представляли себе, как обстоят дела в далекой Африке. Несколько минут они горячо обсуждали вопрос между собой и пришли к выводу, что в былые времена пришельцам из космоса удавалось покинуть Землю, почти ничего не открыв о себе ее обитателям. — Как глупо! Теперь об этом можно только пожалеть, сказал медведь. — Впрочем, есть тут и кое-что положительное — теперь мы знаем, что космос обитаем. И весь этот зоомир, — он обвел рукой половину небосвода, предстоит исследовать вдоль и поперек. Момент не совсем подходящий для дальнейших расспросов человекозвери все еще были поглощены предстоящим космическим полетом. Но Модьюна уже занимала другая мысль. — А что вы делали раньше, пока не связались с экспедицией? — спросил он с любопытством. — Кем работали? — Я был мастером по устранению неполадок в строительстве, — ответил Наррл. — Ведь как бывает в больших автоматизированных системах — просто не поверишь, как легко там теряются разные вещи. Так вот я их находил. Выяснилось, что Икхдохс работал на океанской ферме, где выращивают водоросли. — До чего здорово, когда рядом вода, пусть даже соленая, — признался он. — Протоки, илистые заводи… Красота, да и только. Роозб был лесничим. — Люблю горы, простор, — сказал он. — Вот я и думаю, что полет придется мне по душе. Все-таки космос… Только Доолдн не пожелал открыть свое прошлое. Вид у него был немного смущенный. — Не то, чтобы я стыдился, — сказал он, — просто у меня была особая работа и я бы предпочел о ней не распространяться. Его отказ на мгновение заинтересовал Модьюна. Он смутно помнил, что при видоизменении животных человек брал за основу характерную особенность, выявленную у каждого вида. Какой же она могла быть у ягуаров? Но он так и не смог вспомнить ее или вывести логически. С некоторым опозданием ему в голову пришла мысль, что остальные тоже захотят узнать его профессию. Он уже было открыл рот, чтобы сказать: «Я инженер- электронщик», как вдруг понял, что в этом нет никакой необходимости. Его собеседники уже снова вернулись к своим скучным проблемам. Едва ли упоминание о нунулийцах произвело на них какое-то впечатление. Разве что прибавило им азарта и решимости хотя, казалось бы, куда уж больше — бороться за то, чтобы экспедиция отправилась по «правильному» маршруту. И когда Модьюн снова прислушался к разговору, они уже строили бесконечные планы, как склонить власти на свою сторону. Вдруг лис вскочил с места. — Эй, вы! — от волнения он почти кричал. — Нам ведь давно пора на заседание комитета! Модьюн встал из-за стола вместе со всеми. Вот неожиданность — теперь его план поселиться вместе с Роозбом отпадает сам собой. Как же ему не пришло в голову, что после обеда у приятелей могут быть какие-то дела… Хотя, по правде сказать, не такое уж это большое упущение. Во всяком случае, теперь он сможет вплотную заняться проблемой жилья. Модьюн направился к ближайшей двери, зная, что остальные следуют за ним. Он шел и думал: «Пока они будут там заседать, я займусь входным компьютером. Мы еще посмотрим, кто кого: человек- творец или какая-то железяка». С этой мыслью Модьюн вышел на улицу, обернулся и обнаружил, что он совершенно один!

Глава 4

Его спутники исчезли.

Поразительно…Только что у него за спиной раздавался хрипловатый смех Икхдохса, мурлыкающий баритон Доолдна, тяжелая поступь Роозба, тявкающий голос лиса. Сами по себе слова были не так уж важны, просто они стали привычной частью окружения.

Модьюн остановился и огляделся. Вот дверь, через которую он вышел. Только она не прозрачная, как подсказывает ему память, а… матовая!

Он подошел вплотную и увидел, что на двери нет ни ручки, ни замка. Поднялся на три ступеньки и ощупал ее пальцами, стараясь открыть. Но руки только скользили по гладкой поверхности, а дверь не поддавалась. И тут он услышал позади, на тротуаре, какой-то слабый звук. Защитная реакция его мозга сработала автоматически и Модьюн резко обернулся.

В нескольких шагах от него стоял высоченный, метра два с половиной ростом, человек-гиена. В руке он сжимал пистолет.

— В чем дело? — спросил верзила каким-то странным голосом. И вдруг пошатнулся, тело его дернулось, пистолет вывалился из поднятой руки и, лязгнув металлом, упал на асфальт.

Это прозвучало как сигнал. Человек-гиена рухнул на колени и просипел:

— На помощь!

Модьюн и мог бы ему помочь, но застыл на месте, внезапно парализованный нахлынувшим чувством вины.

Так вот что за ощущение промелькнуло у него в голове! Теперь ясно — он инстинктивно внушил противнику, что тот отравлен газом!

Надо же! Какой-то участок его мозга расценил шум за спиной как опасность или уловил в мыслях гиены угрожающие намерения. Но что совершенно убило Модьюна, так это агрессивность, с которой он парировал угрозу.

До сих пор жизнь его мирно протекала под знаком философии полного, абсолютно полного ненасилия. Ему еще никогда не приходилось использовать боевое внушение, хотя его мозг владел подобными методами.

Значит, так по-звериному безрассудно среагировало его тело.

«Этого еще не хватало! — подумал он. — Теперь придется быть начеку.»

Пока он размышлял, человекозверь перекатился на бок и теперь скорчившись лежал на тротуаре, то и дело вздрагивая и издавая стоны. Модьюн подошел к нему и с сочувствием оглядел страдальца. Увидев пистолет, который отлетел в сторону, он поднял его и осмотрел. Оказалось, что пистолет заряжен; в магазине была пуля.

Он не знал, что и подумать, и на всякий случай спросил:

— Где ты взял оружие?

Никак ого ответа, только стоны.

Модьюн не отступал:

— Разве огнестрельное оружие еще производят?

На этот раз он услышал сдавленный ответ:

— Бога ради! Я умираю, а ты тут пристаешь с дурацкими вопросами…

Значит, все не так уж страшно. Прежнее чувство тяжкой вины отошло на задний план. Оно еще не исчезло совсем, но уже начало терять свою остроту. «Хорошо, что из всех доступных методов внушения я использовал только газ,»- с облегчением подумал Модьюн.

Теперь гиена переживала жесточайший приступ колик. Возможно, дело осложнилось сильной изжогой и целым букетом других болезненных ощущений, от которых страдают люди и животные при избытке газа в организме.

Что ж, это неприятно, даже мучительно, но не смертельно.

— Часок-другой, и тебе полегчает, — пообещал Модьюн. — Правда, у меня есть сильное подозрение, продолжал он, опуская пистолет в карман, — что ты собирался выстрелить. Выходит, ты — потенциальный убийца, так что придется выяснить твое имя…

Модьюн был почти уверен, что добровольно гиена не ответит, и поэтому произвел необходимое мысленное воздействие.

— Глайдил, — простонал человек- гиена.

— Ладно, Глайдил, — сказал Модьюн, — Я больше не собираюсь нарушать неприкосновенность твоего сознания. Поэтому пока не буду ни о чем тебя спрашивать. Что-то в этом мире не так, только мне не верится, что именно ты за это в ответе. Но когда я решу, что делать, то буду знать, где тебя найти.

С этими словами он отвернулся и шагнул влево; несмотря на стремительный разворот событий, он успел заметить дыру в ограде, примыкавшей к фасаду столовой.

Когда Модьюн снова оказался на улице рядом с входом в здание, четверка друзей как раз выскочила из дверей. Увидев модьюна, лис Наррл с облегчением вздохнул. Все остановились.

Несколько минут звери говорили хором, так что Модьюну с трудом удавалось выудить из этого урагана слов хоть какие-то сведения. Они уже совсем решили, что потеряли его. Модьюн задумчиво оглядел всех четверых. Они казались такими простодушными, что ему ничего не оставалось, как поверить им на слово. Что бы ни случилось, они здесь ни при чем.

«Похоже, что все очень просто, — размышлял он. Я совершенно случайно вышел в боковую дверь, как раз в то мгновение, когда они — во всяком случае, по их словам отстали, засмотревшись на что-то. А когда они снова повернулись, меня уже не было. Только вот откуда взялся на заднем дворе человек-гиена, да еще с пистолетом? Совпадение? Едва ли. Но, с другой стороны никто не знал, кто я такой и где нахожусь. Значит, остается единственный вывод: это совпадение.»

Модьюн почувствовал, как от этой мысли напряжение в теле стало спадать.

Он проводил взглядом четырех приятелей, которые поспешили на заседание. На движущемся тротуаре они добрались до проезжей части и кто-то из них подозвал машину. Вот они втиснулись в нее, дверцы захлопнулись. Через мгновение машина влилась в поток транспорта и скрылась из виду.

Модьюн шагал по направлению к домам-террасам. На душе у него было спокойно и немного грустно. Эта грусть слегка озадачивала его.

«До чего же удивительно устроены человеческие тела,» — думал он. Как ни странно, его тело скучало по четверке друзей. А когда они были рядом, даже ощущало нечто похожее на счастье. Теперь ясно, почему в прежние времена в головах у людей творилась такая неразбериха. Модьюн не мог понять только одного — почему обучающие машины не сумели уберечь его от подобных ошибок. Тот, кто составлял программу, должно быть, уже забыл все эти подробности. Или, напротив, знал и умышленно скрыл.

Нельзя сказать, чтобы эта неувязка всерьез насторожила его, но, подходя к улице, где уже поселились его приятели и где собирался поселиться он сам, Модьюн продолжал недоумевать. Он с облегчением увидел, что домик по соседству с ягуаром и медведем еще свободен.

На этот раз Модьюн не стал тратить время на пререкания с компьютером. Он просто применил один из методов мысленного воздействия на неодушевленные предметы — и электрические контакты замкового устройства, которые в обычных условиях отличались высокой надежностью, мгновенно расплавились. Поскольку он действовал исключительно аккуратно эта операция не повредила миниатюрного щита управления, связанного с удаленным компьютером, который ведал всеми автоматизированными процессами в жилой ячейке. Затем он повернул ручку, толкнул дверь и она распахнулась.

Можно было входить, но он медлил. В нем зрело какое-то странное чувство. Оно зарождалось в мозгу и разливалось по телу.

Стоя на крыльце, он смотрел с этой небольшой высоты на город Хьюли, позволяя неясному ощущению оформиться в слова.

«Я — человек. Все остальные здесь — существа совсем другой природы. Большинство из них приспособилось, но не изменилось. Когда-то человек извлек их из дебрей животного прозябания и поднял до нынешнего уровня. Но это не стало — во всяком случае, для основной части, скачком к дальнейшему развитию.

На них опробовали чудеса биологической науки. Потом, чтобы закрепить изменения, цепочки молекул подвергли кодированию. И на протяжении тысячелетий наследственное кодирование безошибочно выполняло поставленную задачу. Но и только…»

Модьюн видел, как толпы человекозверей безмятежно слоняются по улицам, заходят в столовые-автоматы, нажимают кнопки на дверях, переговариваются с компьютерами, с жаром обсуждают подробности именно тех дел, для которых их запрограммировали или, как теперь оказывается, к которым их принуждают гиены.

Удивительная случайность — из всех этих созданий прорваться через барьер кодирования удалось одним гиенам.

«Однако, — думал он, все еще стоя на крыльце, не такой уж это мощный прорыв. Все же человек — нечто большее, чем любое животное.»

Эта мысль захватила все его существо.

«Мы-великий народ,» — думал он.

Именно тогда он впервые признался себе: — «Я поступил правильно, выйдя из-за барьера. Кто-то ведь должен был выяснить — Что Сделало Время с Планетой Людей.»

В полном согласии с собой и своей целью он переступил порог домика, где ему предстояло жить под видом обезьяны.

Пока не приедет Соодлил…

Теперь недавняя стычка с вооруженной гиеной казалось просто невероятной. Ведь иначе выходило, что его личностью кто-то интересуется. Но этого, конечно же, не может быть.

«Да нет, никто за мной не следит, — успокоил себя Модьюн. — Ведь я — всего-навсего обезьяна, нахожусь в Хьюли проездом. Может быть, кого-то и собирались прикончить из пистолета, но только не меня. Вот истина, простая, как дважды два. Так что пора выкинуть всю эту историю из головы.»

Он так и сделал.

А ночью проснулся в кромешной тьме от ощущения, что в комнате кто-то находится. И этот невидимый гость склонился над ним с оружием в руках…

Глава 5

Времени на раздумья не оставалось. Усилием воли он парализовал непрошеного гостя.

По том включил свет и встал. Над его постелью неподвижно застыл человек-гиена. В руке крепко зажат нож. Он стоял в неустойчивой позе-внушение застигло его в тот миг, когда он уже отклонился, чтобы нанести удар.

Модьюн еще никогда не использовал этот метод против живого существа. Вот почему, глядя на зверя, он ощущал некоторое волнение. Но с позиций чистого разума, он изучал своего гостя совершенно бесстрастно, как подобало человеку- мыслителю. Он вспомнил все, что ему было известно о физиологических процессах, вызываемых таким способом внушения. Под воздействием внутренних химических реакций все жидкие среды организма гиены перешли в твердое состояние. Модьюн поставил диагноз: артрит, паралич, затвердение артерий, камни в почках и общее окостенение… Должно быть все это довольно болезненно. Он подошел и вынул нож из рук гиены — вернее попытался вынуть.

Оказалось, что это не так то просто — пальцы мертвой хваткой стиснули рукоятку. Но Модьюн резко дернул — и нож оказался у него в руках. Потом обыскал карманы гиены и обнаружил несколько таблеток. Обоняние подсказало ему — яд.

Понюхал лезвие ножа — тот же запах. Значит, они решили для верности использовать и нож и отраву.

Больше ничего не нашел.

Чтобы хоть как-то облегчить страдание зверя, он частично ослабил внушение. Ноги человека-гиены подкосились, и он словно перетек на постель. Лежа, зверь производил впечатление кучи морского тряпья; собственно так оно и было.

Теперь его организму предстоит период внутренней перестройки. Понадобится целый день, чтобы он оправился от шока и вновь обрел способность двигаться. После этого в мозгу и во всех клетках еще надолго сохранится избыток воды. Надо думать, этот тип здоров и не имеет никаких серьезных недугов, так что постепенно все восстановится.

Модьюн не представлял себе, когда его потенциальный убийца сможет ответить, что толкнуло его на преступление. Насколько он помнил обучающие машины называли срок от недели до двух — именно столько времени нужно для того, чтобы голосовой аппарат его жертвы восстановился и к ней вернулась речь.

Но главное не это. Главное… Да, теперь уже нет никакого сомнения, что за ним следят.

Логика подсказывала — такого не может быть. Но факты — вещь упрямая. На его жизнь покушались уже дважды — невероятное событие для мира, где нет преступности. И все же это случилось…

Модьюн мгновенно понял, куда должен отправиться в первую очередь, чтобы проверить свои выводы.

Он быстро оделся и уже в три часа ночи входил в круглосуточно открытую столовую. Вот и боковая дверь, через которую он якобы случайно вышел во двор, где его уже поджидал вооруженный громила.

Теперь, задним числом, он понимал — что-то здесь не так. Секундное замешательство, и… Модьюна осенило.

Ведь это усилитель мысли направил меня к боковому выходу! — догадался он. — На какой-то миг аппарат включился, и чье-то усиленное внушение слегка подтолкнуло меня прямо к этой двери. А мне показалось, что я руководствуюсь собственной волей; внушение было так ненавязчиво, так совпадало с моими намерениями, что в окружающей суете я не сумел его распознать.

Вероятно, четверо его товарищей подверглись такому же мысленному нажиму и, повинуясь ему, прошли мимо, не заметив Модьюна. Как раз это не представляло никаких затруднений. Люди-звери не способны замечать такие тонкости.

Убедившись в правильности своих рассуждений, Модьюн сказал себе:

«Я напал на след, и он приведет меня в вычислительный центр, к тому, кто в нем скрывается. Тогда-то я и узнаю, в чем тут дело.»

Тогда у него еще не было ни малейшего предчувствия, с какой невероятной проблемой ему предстоит столкнуться.

Стояла глубокая ночь. Только на востоке едва заметно начинало светать.

Через главный вход Модьюн проник в вычислительный центр и оказался в тускло освещенном зале. Металлические панели покрывали его стены почти на всю высоту. Слышались какие- то слабые звуки — судя по всему, их производили сами машины. Негромкий щелчок — и ячейка отделилась от своего металлического улья; еще один щелчок — запасная ячейка встала на ее место.

Все это не имело никакого значения и не внушало беспокойства. Такой порядок автоматически поддерживается вот уже несколько тысячелетий и, скорее всего, сохранится до тех пор, пока на планете существует жизнь.

Мысль, ведущая его по следу, — вот что важно. Повинуясь ей, он безошибочно открыл нужные двери, прошел по коридору, спустился по лестнице — и, наконец, оказался у цели.

Перед ним стояла машина, обычный компьютер универсального типа, спроектированный тысячелетия назад. Однако именно от него исходило мысленное внушение, которое там, в столовой, подтолкнуло его к боковому выходу.

Модьюн запоздало удивился — странно, что ему вообще позволили беспрепятственно прийти сюда. Он ощущал, что его присутствие словно порождает какое-то сопротивление. Поразительно, несмотря на свою сверхчувствительную систему восприятия, он не мог составить более ясную картину.

Ничего, сейчас он все узнает.

Модьюн обратился к машине и потребовал объяснений. Голос его гулким эхом отразился от стен машинного зала. У него возникло ощущение, что уже много веков живая речь не нарушала тишину этих помещений.

Последовала отчетливая пауза. Уже одно это было странно — ведь компьютеры всегда отвечают без промедления.

— Согласно полученной инструкции сообщаю, произнес компьютер, — нунулийский правитель Земли удостоит вас личной беседы, как только он/оно прибудет в данное помещение, что займет у него около минуты.

У Модьюна было целых шестьдесят неторопливо бегущих секунд, чтобы обдумать смысл сказанного. И поскольку он полностью контролировал свой разум, у него не возникло другой реакции, кроме ощущения — случилось нечто неожиданное.

Минута истекла. Где-то открылась невидимая дверь.

Глава 6

Всего несколько секунд Модьюну казалось, что существо, вышедшее из-за нагромождения машин и металлических блоков, похож на человека. Оно было двуногое и двурукое, и в повадке его чувствовалось что-то человеческое. Нечто похожее на одежду скрывало его тело, на голове возвышался какой-то непонятный сине-зеленый убор, руки обтягивали перчатки странного плетения в синюю полоску.

Мгновение — и кажущееся сходство рассеялось.

Модьюн понял: перед ним инопланетянин. То, что он принял за головной убор, оказалось массой мелких щупальцев, покрывавших верхнюю часть головы. Лицо абсолютно плоское и блестящее, словно стекло. А то, что выглядело как одежда, на самом деле — серовато-зеленая кожа, местами отливающая синевой.

Сам Модьюн никогда не видел нунулийцев, но, восстановив в памяти материалы, которые он просматривал в период обучения, понял, что перед ним представитель инопланетной расы, впервые высадившейся на Землю около пяти тысячелетий назад.

Инопланетянин остановился. Теперь он стоял лицом к лицу с Модьюном. Ростом он был не больше ста восьмидесяти сантиметров и выглядел довольно тщедушно. Землянин возвышался над ним на добрых две головы.

И все же Модьюн ощущал себя в роли просителя.

— Каковы ваши намерения? — спросил он.

Руки и плечи нунулийца поднялись вверх — он удивительно точно воспроизвел человеческий жест — как бы пожал плечами.

— Все уже сделано, — сказал он. — Больше ничего не требуется. Планета захвачена нами.

Голос у него был мягкий, но совсем не женственный. Он говорил на универсальном языке Земли совершенно чисто, без акцента. Может быть, с легчайшим намеком на акцент, который мог свободно сойти за местный вариант произношения.

Модьюн попытался разобраться в ситуации.

— Как вы собираетесь поступить со мной и другими людьми? — спросил он.

— Никак, — последовал ответ. Что вы можете нам противопоставить?

— Нашу систему мыслеуправления, — сказал Модьюн.

— И сколько же вас осталось?

— Около тысячи, — неохотно признался Модьюн. На мгновение — всего на одно мгновение — его самого поразила малочисленность людей.

— Когда мы впервые высадились здесь, — сказал нунулиец, — на Земле было почти четыре миллиарда людей. Тогда вы действительно могли представлять для нас опасность. А теперь — мы готовы предоставить вам полную свободу действий… вплоть до сопротивления. Только зачем сопротивляться, если мы вас ни в чем не ущемляем?

При этих словах пришельца Модьюн отметил, что тело его непроизвольно расслабилось. Раньше все мышцы и нервы буквально сводило от напряжения, так что идущие от них сигналы изрядно утомили его мозг.

Наконец он спросил:

— Зачем вообще понадобилось нас завоевывать? На что вам все эти планеты и мыслящие существа, которые на них обитают?

— Решение относительно будущего вашей планеты еще не принято, — сказал нунулиец, переходя на официальный тон. — все решится на следующем заседании комитета. Он снова повторил уже знакомый жест — пожал плечами и одновременно развел руками

— Иногда бывает довольно сложно включить подобные вопросы в повестку дня. — И все же, назовите главную причину завоевания, — не отступал Модьюн.

Нунулиец снова напустил на себя официальностью

— Мы получили инструкцию — захватить или подчинить правящую группу разумных существ. Дальнейшие действия зависели от того, какая ситуация сложится на планете. Для завоевания Земли был избран следующий способ: мы предложили людям невиданное доселе совершенство ума и тела. Открывавшиеся перспективы показались вашим предкам столь заманчивыми, что они не заметили главного — в числе развивающихся при этом склонностей оказалось непреодолимое влечение к уединенному созерцательному существованию.

— По мере углубления этого процесса у людей вскоре возникло желание удалиться от цивилизации, оставив ее животным и насекомым. Позже, когда нам понадобилась группа животных, которые представляли бы наши интересы, выбор пал на человекогиен. Они, разумеется, не способны достаточно ясно оценить ситуацию и поэтому представляют нас не лучшим образом. Отсюда те неудобства, которые вам пришлось испытать.

Оставалось предположить, что нунулиец имел в виду два покушения на жизнь Модьюна. Объяснение не удовлетворило человека, но он не стал возражать.

— Этого больше не случится, — продолжал нунулиец, — если вы сами не станете осложнять ситуацию.

Мгновенно представив себе события, о которых рассказывал нунулиец, Модьюн набрал побольше воздуха и сказал:

— Едва ли это похоже на завоевание.

— Но человеческий род практически исчез с лица Земли — чем не завоевание?

Модьюн затруднялся оценить замысел захватчиков. Решение уменьшить численность каждого вида до тысячи особей показалось ему вполне разумным. Такой же принцип можно применить и к самим нунулийцам, и к многочисленным животным и насекомым, заполнившим всю Землю.

Он высказал эту мысль.

Однако нунулиец отверг его предложение.

— Полученные инструкции предписывают завоевать всю вселенную, культивируя на завоеванных планетах ровно такую численность подчиненных народов, которая необходима в каждый

конкретный момент для завершения поставленной цели.

— Но почему?

— Все решает комитет, — холодно ответил собеседник.

В воображении Модьюна стала смутно вырисовываться иерархическая структура управления враждебной расы.

— Вы упоминали комитет, — сказал он. — Вы поддерживаете связь с его членами?

— Нет, это они поддерживают с нами связь. Мы только получаем от них инструкции.

— Значит, они не живут среди вас?

— Нет, что вы! — нунулийца явно передернуло. Они живут за барьером, туда никто не имеет доступа. Ни одна живая душа.

— А они похожи на вас — я имею в виду внешне?

— Ну, разумеется, нет. Это было бы просто нелепо. — Нунулиец неожиданно возмутился. — Члены комитета — совершенно особая раса.

— И сколько же их?

— Около тысячи, — последовал ответ.

— Теперь мне все понятно, — проговорил Модьюн. И ответа нунулийца стало ясно, что он не понял этого замечания. Пришелец сказал:

— Комитет и не должен иметь больше членов. Иначе он станет слишком громоздким.

— Да, конечно, — поспешил согласиться Модьюн. И после короткой паузы добавил:

— Мне стало известно, что человекозверей отправляют в космический полет к другим звездным мирам. По-видимому, вы используете их в качестве разведчиков?

— Пожалуй, это как вспомогательные войска, входящие в состав нашей системы захвата.

— Значит, заседание, на котором должен решиться вопрос о маршруте корабля, уже готового к старту — чистая фикция?

— Здесь, на Земле — ответил нунулиец, — мы сохраняем внешние атрибуты демократии, некогда установленной человеком. Отсюда все эти заседания, призванные создавать впечатление свободы выбора, осуществляемого большинством. На самом деле, планеты, намеченные для завоевания уже давно определены.

— Значит, пока вы еще окончательно не решили, как поступить с народом, населяющими Землю?

— Дело за комитетом, — сказал нунулиец. — Он вынесет решение, как быть с Землей. Что же касается того, чем пока будут заниматься ее обитатели — это несущественно. Ведь планета уже наша.

Подводя итог беседы, он заметил:

— На мой взгляд, сейчас в связи с приближением старта, ваше присутствие здесь может оказаться нежелательным. Поэтому я

рекомендовал бы вам вернуться за барьер.

— Но мне кажется, пока я нахожусь под видом обезьяны, мое присутствие не может вам помешать, возразил Модьюн.

— Раньше или позже кто-то узнает вас, и тогда осложнения неминуемы. Поэтому мой вам совет — покиньте город.

Но Модьюн не сдавался.

— Вам хорошо известно, что мы, люди, никогда не используем свой дар в агрессивных целях. Но у меня такое впечатление, что при желании я мог бы уничтожить всех нунулийцев на планете. Разве не так?

— По-видимому, придется-таки доказать вам, что из-за своей малочисленности вы стали практически бессильны, — нунулиец явно разозлился. — Полагаю, что на этом наша беседа закончена. Вы можете покинуть здание тем же путем, что и пришли.

И вот наступило утро.

Проснувшись, Модьюн задумался: чувствует ли он себя по иному, зная, что живет на завоеванной планете? Пожалуй, нет. Как будто и не было на Земле четырех миллиардов мужчин и женщин, постепенно ушедших в небытие по той простой причине, что жизнь слишком утомительна. Ведь никто их не убивал. Все могло быть гораздо хуже: предположим, сейчас им предстояло бы уничтожение…

Итак, дело сделано: с человечеством расправились тихо и незаметно. Неужели это итог продуманного плана завоевания Земли?

Вопрос был чисто риторическим.

Глава 7

Проблема исчерпана. Больше нет смысла думать о ней. Модьюн встал с постели.

Заканчивая свой туалет, он услышал на крыльце шаги и открыл дверь.

Перед ним стояло четверо друзей. Все они были одеты иначе, чем вчера. Теперь на каждом, кроме брюк, красовался пиджак. Из под него виднелась белая рубашка с высоким воротничком. Вокруг шеи повязаны яркие галстуки. Даже обувь другая. Вчера они ходили в стоптанных сандалиях, а сегодня утром наногах у них начищенные черные ботинки.

Модьюн с легким удивлением обвел взглядом всю четверку. Он еще не успел ничего сказать, как медведь добродушно произнес:

— Мы тут решили, что ты, может быть, захочешь позавтракать с нами.

От него исходило такое душевное тепло, что Модьюн не стал раздумывать. По правде говоря, он не знал, чем себя занять, пока из-за барьера не приедет Соодлил. Ему пришло в голову, что было бы неплохо попутешествовать по планете. Когда он вырвется к людям, эти педанты-ученые потребуют от него подробный отчет. Но путешествие может и подождать. «Во всяком случае, — подумал он, усмехнувшись, — пока мы не позавтракаем.»

Он вышел на крыльцо. Повернулся. Запер дверь. Снова повернулся. Потом поздоровался за руку с каждым из человекозверей. Последним был Наррл. Лис сказал:

— У нас полно времени. Заседание комитета возобновится не раньше одиннадцати.

День, как и вчера был солнечный. Шагая рядом с друзьями, Модьюн всей грудью вдыхал утренний воздух, по-прежнему чистый и свежий. Значит, и в правду ничего не случилось. Он повеселел и спросил:

— Как прошло вчерашнее заседание?

В ответ — одни междометия, выражающие единодушное возмущение.

— Ох, уж эти надутые гиены, — буркнул Доолдн.

Остальные были настроены столь же резко. Постепенно выяснилось, что им не дали выступить, потому что они были одеты не по форме. Им только и оставалось, что сидеть среди прочих слушателей да наблюдать в бессильном негодовании, как члены комитета одурачивают их незадачливых сторонников.

— Но сегодня мы положим этому конец, — проворчал Доолдн, и в голосе его послышалось рычание. Немигающий взгляд и загоревшиеся на щеках багровые пятна — знаки пробуждающейся звериной ярости — придавали его словам зловещий оттенок.

Помня слова нунулийца о том, что курс корабля уже предопределен, Модьюн не мог не сочувствовать своим приятелям. И тут его тело ощутило внутренний толчок.

— А почему бы мне не пойти с вами? — предложил он. Мне хочется самому взглянуть на гиен. Я не буду выступать — только посмотрю.

Это была правда. Ему действительно захотелось как следует рассмотреть их.

Четверка зверей пришла в восторг.

— Может быть, ты расскажешь им про нунулийцев? сказал Икхдохс.

— Только придется ему одеться по приличнее, ворчливо заметил Роозб. — Ты оденься, как мы.

— Но я же не собираюсь выступать, — повторил Модьюн.

Пока они позавтракали, пока достали для него костюм, — незаметно подошло время заседания. Вместе с остальными, Модьюн поспешил на улицу; почти сразу же подъехала машина и подобрала их.

Они вышли у высокого здания в центре города. Поднялись на лифте на верхний этаж. Еще когда они шли по коридору, в повадке людей-зверей появилась какая-то затаенная почтительность. Подойдя к двустворчатым дверям, которые, по всей вероятности, вели в зал заседания, они почти шепотом сообщили о цели своего прихода высоченному человеку-гиене, загораживающему проход. Зверь кивнул, предупредил их о необходимости соблюдать тишину и осторожно приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы они смогли протиснуться друг за другом.

Модьюн сел в заднем ряду и стал разглядывать море разнообразных голов, простиравшееся перед ним. Среди присутствующих было даже несколько видов мелких насекомых — разумеется, они не принадлежали к разряду ездовых. Впоследствии оказалось, что им тоже предстоит выступать, отстаивая свою точку зрения. Модьюн не прислушивался к речам и поэтому так и не узнал, чего они хотят.

Его интересовали члены комитета. Все как один были гиены, и это удивило Модьюна. Ему очень захотелось подойти к ним поближе. Он заметил, что ближе всех к комитету находятся выступающие, и его внезапно осенило, что он сумеет разузнать максимум о гиенах, если попытается оспорить право комитета на рассмотрение вопроса. Почему бы не попробовать?

Поэтому, когда Наррл, исчерпав все свои страстные доводы, закончил выступление, Модьюн сделал ему знак подойти.

— Я передумал, — сказал он шепотом. — Пусть мое имя внесут в список выступающих.

Лис, который, нагнувшись, слушал его, выпрямился во весь свой небольшой рост и, от удивления произнес в полный голос:

— Ну, конечно! Мы сейчас же запишем тебя. Ты должен рассказать им о нунулийцах!

Его слова прозвучали слишком громко, и председательствующий тут же нетерпеливо застучал молотком, призывая к тишине и порядку. Но вот настал черед Модьюна занять место на возвышении. Один из членов комитета вежливо обратился к нему со словами:

— Здесь сказано, что вы — обезьяна. Я встречал разных обезьян, но вы не похожи ни на одну из них.

— Есть много разных пород обезьян, — повторил Модьюн довод, который привел кто-то из приятелей, во время их первой встречи.

— К какой же породе принадлежите вы? — не отставал чиновник.

Модьюн не удостоил его ответом. Ему было интересно как следует рассмотреть зверей-правителей Земли. Те гиены, которых он видел раньше — у столовой и ночью у себя в спальне — пребывали не в лучшей форме и не годились для изучения.

Он подозревал, что если бы человек страдал от жестокого приступа колик или артрита, распознать его умственные способности было бы несколько затруднительно.

Поэтому теперь он и разглядывал гиен так пристально.

И сразу же ясно заметил разницу!

Внешне они ничем не отличались от обычных видоизмененных зверей. По форме головы они лишь отдаленно напоминали обычных гиен, — в той же степени, как и другие звери, сохранившие едва заметное сходство со своими прародителями. Как и остальные, они почти не отличались от людей — настолько полным было биологическое превращение, придавшее им человекообразный облик.

Разница едва заметна — и все же она на лицо! Модьюн обнаружил у них чувство превосходства, уверенности в том, что они — высшая раса. Мы — правители планеты, значит, мы выше всех — вот их логика. Его занимал вопрос: известно ли самим гиенам, что они — всего лишь агенты инопланетян? Сознательно ли они сотрудничают с нунулийцами? По гиенам, входящим в состав комитета, он не мог это определить.

Как только цепочка фактов стремительно сложилась у него в мозгу в целую картину, он решил поставить вопрос ребром и сказал:- Прошу назвать мне постановление, изданное людьми, которое давало бы гиенам право рассматривать подобные вопросы.

Аудитория заволновалась. Послышалось шарканье ног, возгласы, шепот.

Председатель снова застучал молотком, требуя тишины. Член комитета, задававший Модьюну вопросы, в изумлении поднял брови и откинул голову. Наконец, он пришел в себя и сказал:

— Ваш вопрос не входит в полномочия комитета. Мы подчиняемся правительственному министерству, и наши цели полностью определяются им. Вы удовлетворены ответом.

Модьюну оставалось молча согласиться. Он не потрудился выяснить, кому бросил вызов. Вот и оказалось, что он связался с подчиненной организацией. Одна из множества управленческих структур — не бесконечная, но достаточно разветвленная. Все равно, что общаться с компьютерами, а не с человеком, который составил для него программу; бесполезное занятие.

«Все они здесь — настоящие джентльмены!» — подумал Модьюн. И правда, все выглядело в высшей степени чинно и пристойно. Он понял, что сопротивляясь порядку, принятому в этом цивилизованном обществе, рискует попасть в разряд нарушителей спокойствия и поэтому заявил, обращаясь к комитету:

— В таком случае мне больше нечего сказать.

Когда он уже сходил с возвышения, ягуар крикнул ему из зала:

— Послушай, а как же нунулийцы?

По-видимому, это переполнило чашу терпения комитета. Молоток яростно загрохотал, в зал ворвались одетые в форму гиены, и через несколько минут аудитория была очищена. В коридоре вывесили объявления, которое гласило: заседание возобновится в три часа дня.

Модьюн вместе с друзьями двинулся по направлению к лифту. Они завернули за угол и увидели впереди, метрах в тридцати, около десятка гиен, которые выстроились поперек коридора. Когда зрители и выступавшие на заседании подходили к этому живому барьеру, каждого останавливали и о чем-то спрашивали. Видимо, до сих пор все ответы были признаны удовлетворительными; насколько Модьюну удалось рассмотреть, всех впустили в узкий проход между двумя шеренгами человекогиен.

Им же, всем пятерым, пришлось ждать своей очереди. Наррл, который стоял первым, сообщил:

— У каждого спрашивают имя. Как только он ответит его пропускают.

Суровый на вид человек-гиена, задававший вопросы проходящим, держал в руке какой-то банк. Модьюн назвал свое обезьянье имя — офицер заглянул в бумагу и потребовал официальным тоном:

— Прошу произнести по буквам.

Модьюн терпеливо выполнил приказ. Человек-гиена еще раз сверил с документом.

— Это вам, — сказал он и передал бумагу Модьюну.

Тот взял ее и, не в силах скрыть удивление, спросил:

— Мне?… А что это такое?

— Повестка.

— Что еще за повестка? — поинтересовался Модьюн.

Зверь вышел из терпения.

— Прочитайте, — рявкнул он, — там все сказано.

Он сделал знак другим человекогиенам, и все они застыли на месте.

— Напра-во! Шагом марш! — скомандовал офицер.

Топот их шагов быстро замер где-то вдали.

Модьюн стоял рядом с Роозбом. Остальные трое уставились на него.

— В чем дело? — спросил Роозб. — Что он тебе дал?

— Повестку, — ответил Модьюн.

— Что- что?

Модьюн протянул бумагу. Великан долго разглядывал сложенный документ, а потом медленно прочитал надпись: «Государство против Модиунна.» Он отвел глаза от бумаги.

— С тобой все ясно, — сказал он, — а кто такой этот парень по имени Государство?

Модьюн не смог сдержать улыбку.

— Государство — значит правительство. — Он сделал паузу. Улыбка сползла с его лица, когда до него дошел смысл произнесенного. Наконец он сказал:

— Вероятно, здесь имеются в виду человекогиены, незаконно захватившие власть.

Он заметил, как слегка покрасневшее лицо Доолдна нахмурилось.

— Здорово ты им выдал, Модиунн, там, на заседании. Действительно, кто дал гиенам право решать, куда посылать корабль?

На лице у него застыло мрачное выражение, Мощные челюстные мышцы напряглись. Он сжал зубы, и они лязгнули, как металл.

— Раньше я никогда об этом не думал — сказал он.

— Вот-вот, — поддакнул Роозб, — здорово ты их! Черт возьми! — он взглянул на ягуара, — ведь мы с тобой на пару запросто одолели бы с десяток гиен. И они еще смеют нам указывать, как себя вести!

Модьюн быстро переводил взгляд с одного могучего человекозверя на другого. Лица у обоих побагровели. Было видно, что доселе дремавшие в них чувства пробудились, как вулкан.

«Значит, звериные инстинкты спрятаны не так уж глубоко.» — подумал человек.

Он удивился… и одновременно принял решение: впредь нужно получше обдумывать свои слова. Не стоит зря будоражить человекозверей, а то еще попадут в какую-нибудь историю. В слух он сказал:

— Успокойтесь, ребята! Не надо так кипятиться. Все это не бог весть как важно.

Еще несколько мгновений напряжение держалось. Потом краска возмущения постепенно сошла с их лиц.

Доолдн протянул руку и взял у Роозба документ.

— Дай-ка мне взглянуть, — потребовал он.

— Погоди, — запротестовал медведь, но его реакция была не такой быстрой. Ягуар опередил его и уже разворачивал повестку. Увидев первые же слова на внутренней стороне, он на несколько секунд потерял дар речи. Потом прочитал вслух:

— Повестка для явки в уголовный суд.

— Уголовный… — как эхо повторил за ним Наррл.

Все четверо человекозверей почти одновременно отодвинулись от Модьюна. Стоя поодаль, они смотрели на него.

На лицах застыло недоверие. Обычное выражение простодушия быстро улетучилось. Тогда Модьюн сказал:

— Ну какой же я уголовник, если в мире вообще нет уголовных преступлений?

— Конечно, он прав! — обрадовался Роозб. — Что такого он мог натворить?

— Ну-у, я не знаю… — это был лис, в голосе его звучало сомнение. — Если человекогиены считают, что он преступник, значит, так оно и есть. Мы можем сколько угодно ломать себе головы, как они оказались в правительстве. Однако они там.

Модьюн обратился к Доолдну:

— В повестке должно содержаться обвинение. Что там говорится дальше?

— Вот именно, читай дальше, — поддержал его Роозб.

Тогда ягуар снова повернул листок к свету и произнес мягким, низким голосом:

— Так, обвинение… а, вот оно: «Повреждение выходного устройства компьютера, незаконный вход в жилище для приезжих,» — он заморгал. — Ну, это не тянет на серьезное нарушение. — Он снова заглянул в повестку.

— Здесь сказано, что тебе нужно явиться в суд… ага — в следующий вторник. А теперь послушайте: «Всем честным гражданам предписано воздерживаться от общения с обвиняемым.» Честные граждане — это про нас. Так что, он покачал головой, — придется тебе до вторника поскучать в одиночестве.

Доолдн торопливо сложил повестку и отдал Модьюну. Все мимолетные симптомы неповиновения властям, которые он проявлял лишь несколько секунд назад, бесследно исчезли. Он сказал:

— Лучше нам, ребята, поскорее убраться отсюда. — И добавил, обращаясь к Модьюну:

— До вторника, приятель!

Он пошел прочь, за ним следом поспешил лис, небрежно помахав на прощанье. Роозб и Икхдохс переминались с ноги на ногу. Медведь неуверенно проворчал:

— Нельзя же так просто уйти и оставить товарища в беде.

Модьюн еще тверже решил не впутывать человекозверей в свои дела.

— Ничего, ведь это только до вторника, — сказал он. — Тогда и увидимся.

Видимо, это были именно те слова, которых от него ожидали медведь с бегемотом. Они заметно воспряли духом и пожали ему руку с явной благодарностью. А потом заторопились вслед за своими друзьями.

Когда Модьюн, двинувшийся в том же направлении, подошел к лифту, четверки уже и в помине не было. И вообще вокруг он не видел ни единой живой души. Когда дверь лифта открылась, Модьюн с удивлением убедился, что кабина пуста. Тоже странно. Тем не менее, он уже совсем собрался войти, как вдруг его насторожило полное отсутствие народа. Ведь еще пять минут назад его здесь было хоть пруд пруди.

«Пойду-ка я лучше пешком, — решил он. — Нельзя забывать, что нунулийцы — коварная публика»

Только не хватало, чтобы именно тот лифт, в котором он будет спускаться, где-нибудь застрял. Тогда, чтобы выбраться, ему придется нарушить еще несколько законов. Спустившись на один этаж, Модьюн решил, что его реакция на эту простую ситуацию чересчур сложна.

— Скорее всего, — вздохнул он, одолевая второй пролет из тридцати трех, — как раз такие мысли и донимали людей в те стародавние времена, когда на Земле процветали интриги, конкуренция и прочие сложности.

Достигнув, третьего пролета, он уже испытывал явное отвращение к жизни по эту сторону барьера. Может быть, стоит сделать то. чего хотят от него нунулийцы вернуться назад, за барьер, и забыть все это безумие.

Однако, спустившись еще на один этаж, он обреченно произнес:

— Но ведь я дал обещание Доде. И потом, через несколько недель со мной будет Соодлил.

Так что ему не оставалось ничего другого, как спускаться еще на тридцать этажей

Что он и сделал.

Но к тому времени, когда он добрался до вестибюля, у него уже созрело решение.

И потому он включил внутреннее зрение.

Глава 8

Все вокруг дышало покоем… Лишь кое-где попадались отдельные очаги напряженности.

Модьюн ощущал полное единство со всей окружающей частью вселенной — если не считать этих островков напряженности. В них, взаимодействуя и противоборствуя, неистово клубилась энергия. Насилие — вот как это называется. Или, может быть, готовность к насилию. Завихрения и сплетения, туманности, переливающиеся пряди, струи резкого, ярко-серебристого свечения — все это билось и вибрировало, нарушая безмятежность окружающего пространства.

Он видел — человекозвери ни о чем не подозревают. Они просто- напросто пешки. Их много, и благодаря им все пространство наполнено добродушием.

В этой картине окружающего мира гиены выглядели неодинаково. Подавляющее большинство — такие же пешки. Свечение, перевитое прядями, говорило, что они не знают, как оказались у власти. Одно несомненно — они приняли эту роль. Поэтому от них все время струится умеренная агрессивность. Цель, которую они постоянно преследуют, создает напряженность… пожалуй, даже жесткость. Но ничего особо серьезного.

Но вот верхушка этой породы… Тут Модьюн сразу же заметил резкое изменение картины. Они знали, и это знание вселяло в них ликование.

Избранных гиен окружают облака особых частиц и лучей — признак самодовольства. Они излучают — следствие полной безопасности. Безопасности, порожденной уверенностью нунулийцы всесильны, значит, всесильны и гиены, орудия их власти, совершенно недосягаемы.

Упоение властью, смешанное с бесконечной гордыней, вот из чего соткано это пространство, распадающееся на множество отдельных образований. Их больше тысячи — так много, что сразу и не сосчитать. Вся правящая верхушка человекогиен. И каждый из них окружен ореолом агрессивности…

Но главная угроза исходит от одного-единственного нунулийца. Вокруг него чернеет огромное бесформенное облако. Непроницаемая завеса скрывает его существо.

Казалось, тьма черпала силу из какого-то близкого источника. Но сам источник никак не обнаружить. Сила, идущая от него, слегка ошеломила даже Модьюна.

Да ведь это Илем, вот что самое главное!

Вот и сделано ключевое открытие — враг обнаружен!

На этой мысли интуитивное восприятие оборвалось. оно отвергало само понятие «враг», ибо… разве в нашей жизни существуют враги?

Весь глубинный смысл философии ненасилия говорил: Нет. никаких врагов не бывает. Есть только люди, которые сами, благодаря собственным поступкам, вызывают отрицательную реакцию.

И эту реакцию, которую сами же накликали, потом приписывают каким-то врагам.

А истинный враг таится в том импульсе, в том возбуждении — каким бы мимолетным оно не было — которое заставляет их совершать поступки, влекущие за собой ответную реакцию.

Нет реакции — нет и врага.

«Поэтому, — решил Модьюн, — вернусь-ка я лучше в свой домик и буду сидеть там до самого вторника, не создавая никаких осложнений, не вызывая никаких реакций… А во вторник пойду в суд. Что и будет являться миролюбивой реакцией на повестку, которую мне вручили.»

Так он и сделал. И всю неделю выходил из дома только для того, чтобы поесть.

Глава 9

У дверей стоял человек-гиена. Его лацкан украшала табличка: КОНТРОЛЕР. Он изучил повестку Модьюна и произнес всего два слова:

— Проходите, сэр!

Модьюн вошел в просторное помещение и в недоумении огляделся. Прямо перед ним тянулся длинный барьер. Там, за прозрачными окошками, сидели женщины-гиены. К каждому окошку стояла очередь — от шести до двадцати человек.

Ничего похожего на зал судебных заседаний. Он вышел обратно в коридор и оглядел другие двери. Потом медленно подошел к ближайшей из них.

«Должно быть, на повестке неверно или нечетко проставлен номер комнаты,» рассуждал он. Но и здесь никакого сходства с залом суда.

Не спеша Модьюн вернулся к первой двери. Он снова предъявил повестку «контролеру», который, по всей видимости, уже забыл его, и еще раз был допущен в то же помещение. На этот раз, оказавшись внутри, он подошел к облаченному в форму человеку-гиене, стоявшему поодаль. Надпись на его табличке гласила: Секретарь суда. И на этот раз общение ограничилось предъявлением повестки. «Секретарь» пробежал ее глазами и равнодушно сказал:

— Восьмое окно.

Модьюн пристроился в конец очереди. Она оказалась самой короткой — всего пять человек. Он был шестым.

Едва он встал в очередь и едва успел заметить, что первый у окошка — человек-тигр, как тому уже вручили листок бумаги. Человек-тигр вгляделся в текст, потом нагнулся и что-то сказал. Слов Модьюн не расслышал, но чувство, скрывавшееся за ними, определил безошибочно: это была ярость. Ответ женщины-гиены прозвучал на удивление отчетливо:

— Извините, но законы издаю не я, — вежливо сказала она.

Человек-тигр медленно выпрямился. Постоял секунд десять, нахмурясь. Потом сжал челюсти — только желваки заходили, — резко повернулся и пошел к выходу.

Человек-крыса, стоявший впереди Модьюна, покачал головой и шепнул:

— Не иначе, как парень схлопотал серьезный приговор.

— А что он натворил? — поинтересовался Модьюн.

Собеседник снова покачал головой.

— Это написано у него в повестке. Должно быть, поколотил кого-нибудь, — добавил он. За это полагается суровое наказание.

— Вот оно что… — протянул Модьюн. Ему стало любопытно. — А вас в чем обвиняют?

Человек-крыса замялся, а потом выпалил:

— В воровстве!

— В Воровстве! В мире, где все доступно! — Модьюн не смог скрыть изумления и только потом, когда слова уже вырвались, ему пришло в голову, что собеседнику они могут показаться обидными. И правда, человек-крыса сразу же взвился:

— Да бросьте вы, ради Бога! Ничего ужасного тут нет. Потом он слегка поостыл и до него, вероятно, дошло, почему Модьюн удивился. Тогда он продолжал уже более спокойно:

— Конечно, это трудно себе представить, но мне удалось кое-что заметить. Все, в том числе и мы с вами, могут пользоваться машинами только на главных улицах. А если нужно свернуть на внутренний проезд — тут он снова разгорячился, — приходится вытряхиваться из машины и переходить на движущийся тротуар или вообще тащиться пешком.

— Ну и что же тут такого? — спросил Модьюн. Он старался быть беспристрастным. — Когда вся система детально прорабатывалась, такой подход сочли вполне разумным. Ведь никому не приходится идти пешком больше сотни метров.

Узкое личико собеседника, в котором угадывалось отдаленное сходство с крысиной мордой, искривила многозначительная ухмылка.

— Так то оно так, да только я заметил, что гиены-начальники пользуются специальными автомобилями, которые по внутренним проездам подвозят их прямо к домам. Ну и подумал: чем я хуже их? Сел в одну из таких машин и поехал прямо домой. Вот и угодил сюда.

Пока они разговаривали, очередь продвинулась еще на одного человекозверя и Модьюн успел заглянуть в лицо приговоренному, который уже знал решение суда и теперь отходил от окошка. Но физиономия, напоминавшая крокодила или, во всяком случае, какое-то земноводное, была совершенно непроницаема и на ней ничего не удалось прочитать.

Тогда он снова обратился к человеку-крысе и спросил:

— Ну и как же вас поймали?

— Все эти машины связаны со специальными компьютерами, — возмущенно ответил тот. — И компьютер наслал на меня гиену — патрульного. Мне всучили повестку — и вот я здесь.

— Не очень-то все это похоже на судебное разбирательство, — заметил Модьюн, увидев, как третий из стоявших в очереди получил карточку, на которой, по-видимому, был напечатан приговор. Он пробежал его глазами, состроил сердитую гримасу, обнажившую кроличьи зубы, и подпрыгивающей походкой направился к выходу.

Смысл сказанного, очевидно, не дошел до человека-крысы, потому что он сказал:

— Что поделаешь — суд есть суд.

Но, на взгляд Модьюна, как раз с судом это не имело ничего общего.

— Просто нам с вами не повезло, — пожал плечами человек-крыса, вот мы и попали в подсудимые.

Уже четвертый человекозверь отходил от окошка. Человек-крыса поспешно сказал:

— Повернусь-ка я лучше к окну. Нужно вести себя уважительно, а то еще скажут, что мы нанесли оскорбление суду.

— Как вас зовут? — спросил Модьюн.

Человека-крысу звали Банлт. Он постоянно проживал в Хьюли вместе с женой и тремя отпрысками. Банлт захотел узнать, чем вызван интерес Модьюна к его особе.

— Вы стали вором в мире, где все доведено до совершенства, — разве что иной раз придется пройти сотню метров пешком. Вот мне и захотелось выяснить, в чем заключается ваша жизненная философия.

Но Банлт не ответил — как раз в этот момент ему вручили приговор. Он взглянул на листок — на лице появилось напряженное, недоверчивое выражение. С ошеломленным видом он побрел прочь. Модьюн хотел было догнать Банлта, но подошла его очередь. Тогда он протянул свою повестку в окошко и с живым интересом стал наблюдать, как женщина-гиена набирает номер, отпечатанный на повестке, на клавишах машины, стоявшей справа от нее. Из машины выскочил твердый листок бумаги, похожий на карточку.

Модьюн с любопытством взял листок и прочитал:

«Наказание: Двадцать дней домашнего ареста с правом выхода для принятия пищи три раза в день, каждый раз — не более, чем на один час.»

Он не поверил своим глазам. Нагнулся в окошко и сказал женщине:

— приговор кажется мне не совсем логичным. Я обвиняюсь в том, что незаконно занял помещение. А теперь меня приговаривают к заключению в этом же помещении. Значит ли это, что мое пребывание в нем больше не считается незаконным? Не мог бы я с кем-нибудь проконсультироваться на этот счет?

— Пожалуйста, не задерживайте очередь. Всю необходимую информацию вы можете получить у секретаря.

Получая свой «приговор» Модьюн успел краем глаза заметить, что Банлт вышел из зала суда, лишь на секунду задерживавшись, чтобы задать какой-то вопрос контролеру. Модьюн выпрямился и поспешил к тому же выходу. Оказавшись в коридоре, он стал вглядываться в лица людей, в поисках Банлта.

Но так и не нашел его.

Что ж, должно быть, он так торопился что начисто забыл про заданный вопрос. Очень жаль.

Покачав головой — этот жест он подметил у Роозба Модьюн хотел было вернуться в зал суда. Но на пути у него возник контролер.

— Сэр, для входа в зал нужно предъявить повестку, вежливо сказал человек-гиена.

Модьюн объяснил ему ситуацию и показал карточку с приговором. Но часовой — получалось, что его функция именно таково — отрицательно покачал головой.

— Прошу прощения, сэр, но мне даны указания не пропускать никого без повестки.

— Ну что ж, — неуверенно сказал Модьюн и сделал шаг назад. Он смотрел на человекозверя, который загораживал проход, и думал: «В конце концов, вся эта возня сплошная пародия на суд. Было бы просто смешно оспаривать отсутствие логики в одном из звеньев, если вся процедура не имеет ничего общего с правосудием.»

И все-таки, кое- какие детали не давали ему покоя, поэтому он спросил:

— Тогда, может быть, вы ответите, какие приговоры здесь назначают. Вот, например, человек-крыса, который выходил прямо передо мной — какое наказание ему определили за кражу автомобиля?

Часовой вытянулся в полный рост.

— Сэр, сказал он, — те из нас, кто благодаря своим внутренним качествам облечены властью, вдобавок еще и милосердны. Поэтому мы давным-давно издали указ, согласно которому вся информация о вынесенном судом наказании является исключительной принадлежностью приговоренного.

— Но мне все же непонятно, какая польза от подобной секретности тому, кого наказали несправедливо? — возразил Модьюн.

Часовой был непробиваем.

— Отойдите, пожалуйста. Вы мешаете судопроизводству.

И правда, в это время к ним как раз подходил очередной посетитель с повесткой. Модьюн попятился, постоял в нерешительности, потом пошел по направлению к лифту.

Судебная процедура закончилась — пора отбывать наказание, во всяком случае, пока не приедет Соодлил.

Глава 10

Завизжали тормоза, машина остановилась, Модьюн увидел невдалеке женскую фигуру, полускрытую густым кустарником. Бросив на девушку мимолетный взгляд, он выскочил из машины и побежал к ней — он опоздал и чувствовал себя виноватым.

Модьюн озабоченно прикидывал, укладывается ли он в отведенный час — ему предстояло вовремя вернуться к месту домашнего ареста. Стараясь выиграть время, он не стал обедать — и, тем не менее, все равно опаздывал. Нужно спешить; поскорее посадить Соодлил в машину и двигаться обратно в город.

Думая об этом, он взобрался на пригорок, поросший кустами, где стояла девушка, и оттуда увидел Экета. Насекомое уже одолело метров сто пятьдесят по склону долины. Сомнений не было, оно возвращалось за барьер.

При виде его у Модьюна созрело решение. Он остановился и телепатически перестроился на один из диапазонов, которым пользовались насекомые. Первым делом он поздоровался с Экетом и получил в ответ учтивое приветствие. Потом передал послание людям.

В своем мысленном отчете он кратко изложил все, что ему удалось обнаружить: изменения в компьютерных программах, новый статус человекогиен, завоевание Земли нунулийцами, санкционированное каким-то далеким комитетом.

Сведения предназначались исключительно в качестве информации. Очевидно, эти подробности не вызовут за барьером особого интереса. Разве что, кое-кому новости слегка пощекочут нервы. Вот Дода — тот, скорее всего, обрадуется. Он почувствует, что не зря затеял этот эксперимент, вызвавший столько критических нападок. Особенно протестовали некоторые женщины — зачем он втянул в него Соодлил. Можно подумать, что кто-то еще согласился бы превратиться в автономный организм со всеми присущими ему унизительными отправлениями.

В заключительной части своего сообщения Модьюн постарался учесть возможную реакцию тех, кто остался за барьером. Он передал через Экета:

— Поскольку Соодлил и мне придется еще три года переносить все тяготы жизни в громоздком человеческом теле — причем, два года — по эту сторону барьера, — я просил бы полностью доверить нам все выводы по вышеизложенным данным и все возможные решения.

На этом он закончил сообщение.

Хотя передача заняла совсем немного времени, тем не менее, Модьюн увидел, что девушка исчезла из вида. Какое-то мгновение он колебался, потом снова обвел взглядом затянутую дымкой долину, по которой быстро удалялось насекомое.

На миг у него возникло тревожное ощущение, как будто он передал ложные сведения. Ведь на самом деле он не владел ситуацией и сомневался, что у Соодлил появится хоть малейшее желание разобраться с ней.

Потом ощущение прошло. Собственно говоря, какое это имеет значение? Что могут нунулийцы сделать людям? Ничего… Так во всяком случае ему казалось. Все еще думая о своем, он обогнул куст, вышел из-за него… и замер, не в силах оторвать взгляд.

«Вот это — да!» — думал он.

Соодлил стояла на краю шоссе, наблюдая за нескончаемым потоком машин. Она была всего лишь метрах в тридцати от него и сначала не заметила его присутствия.

Модьюн сделал шаг по направлению к ней — и тут она обернулась. Мгновенно то, что так поразило его с первого взгляда, еще больше усилилось.

Впечатление бьющей через край жизни! Оно просто ошеломило. Девушка смотрела на него и улыбалась. Потрясающе красивая улыбка! Вот она стоит перед ним в своей довольно нелепой одежде — брюках и рубашке — но зато золотые волосы разметались по плечам, голубые глаза — до того яркие, что, кажется, светятся изнутри, губы слегка приоткрыты, и все вместе производит до того ослепительное впечатление, что оно граничит… но с чем?

Этого Модьюн не знал. Он никогда еще не видел настоящей земной женщины в полном расцвете красоты. Впечатление было таким неожиданным еще и потому, что несколько недель назад, когда они виделись в последний раз, она казалась заметно меньше. И еще в ней ощущалась какая-то вялость, которую Дода приписывал необычно быстрому росту клеток. Ну и, конечно, действию лекарств.

Теперь от вялости не осталось и следа.

Девушка так и лучится здоровьем. Глядя на нее Модьюн ощущал ровное, ни на миг не прекращающееся биение жизни. Загадочное видение произнесло серебристым голоском:

— Экет познакомил меня с твоим посланием людям. Это и есть твоя проблема?

Модьюн понял, что она обладает собственным мнением, и поспешно сказал:

— Скорее, часть проблемы. Давай сядем в машину, остальное я расскажу по дороге.

Его беспокоило, что он явно опаздывает вовремя вернуться домой. Так что, чем скорее они тронутся в путь, тем лучше.

Соодлил не стала возражать, и он подозвал свободную машину. Они сели и Модьюн начал свой рассказ: как его приняли за обезьяну, как он из любопытства не опроверг этой ошибки и как в результате его приговорили к домашнему аресту за то, что он занял жилое помещение, воспользовавшись чужим именем.

Когда Модьюн исчерпал краткий перечень своих приключений, Соодлил спросила:

— Тебя приговорили к двадцатидневному заключению?

— Да.

— И ты уже отбыл восемнадцать дней?

— Ну, да, — ответил он с недоумением, чувствуя, что она к чему-то клонит.

— Неужели ты думаешь, что так уж важно отсидеть ровно двадцать дней? — спросила девушка.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да им же просто понадобилось двадцать дней, чтобы провернуть какое-то дело, имеющее отношение к тебе. Вот они и решили на это время вывести тебя из игры — ведь так?

Совершенно неожиданная мысль! Но Модьюн быстро пришел в себя.

Сто они могли делать три недели? Разве им не хватило бы трех дней?

Он помолчал и добавил:

— По-моему, приговор просто-напросто соответствует моему проступку.

— Значит, ты считаешь, что многие звери живут под чужими именами?

Последовала красноречивая пауза, а потом Модьюну пришлось признать, что он вовсе так не считает и вообще очень сомневается, что кого-то еще когда-нибудь судили за подобное «преступление».

Он медленно сказал:

— Не спорю, это выглядит странно, но что они могут сделать? Что может сделать их комитет?

На безмятежном лице Соодлил застыло такое выражение, как будто она старается решить какую-то трудную задачу. Но после этих его слов она лучезарно улыбнулась И сразу же снова стала умопомрачительно красивой.

— Ты прав, — согласилась она — Действительно, здесь нет никакой проблемы. Мне просто стало любопытно — вот и все

Модьюну не очень понравилось, как легко она отмахнулась от проблемы после того, как выдвинула такой серьезный довод.

И тут он вспомнил, что время стремительно уходит.

— Вот что я решил, — сказал он. — Впредь не делать ничего такого, что могло бы создавать проблемы.

— Вполне разумное намерение, — одобрила Соодлил.

Ее реплика прозвучала вполне благожелательно, поэтому момент показался Модьюну вполне подходящим для того, чтобы выдвинуть свое предложение. И он напомнил ей уже сказанное раньше — о том, что нунулийцы считают Землю завоеванной.

— В старые времена, еще до того, как человечество достигло нынешнего совершенства, пришлось бы объявить войну и изгнать захватчиков с нашей планеты. У меня такое чувство — признался он, — что они добились победы обманным путем, и этот обман — проявление глубокой порочности, с которой нельзя мириться. И все же, остается признать, что все это — дело прошлое, как сказали бы мои друзья — животные.

— Согласна, — вставила Соодлил.

— Так вот, — он закончил мысль, — придется нам провести здесь еще пару дней под видом обезьян, чтобы не раздражать человекогиен.

Последовала короткая пауза. Слышался только шум мотора да шорох шин. Потом Соодлил сказала с какой-то странной интонацией:

— Но я-то — не обезьяна.

Ее ответ слегка изумил Модьюна. Довод был настолько неоспоримым, что ему самому никогда бы не пришло в голову выдвигать его. Теперь ему пришлось сделать то, что раньше он посчитал излишним — восстановить в памяти все, что уже рассказывал ей, и попытаться понять, что могло вызвать у Соодлил такую реакцию. Никаких сомнений в логичности его повествования не возникало. Он четко объяснил ей, в каком затруднительном положении оказался, и какой выход ему удалось найти.

— Вечно вы, мужчины, придумаете что-то несусветное, — продолжала Соодлил. — Выход совершенно очевиден, — на этот раз мы приезжаем как люди, и это автоматически положит конец всем предыдущим проблемам. И будем считать вопрос решенным.

Сидя с ней, Модьюн чувствовал себя не в своей тарелке.

Да, с логикой у нее явно неважно. Но в голосе девушки прозвучали такие нотки, что ему стало ясно возвращаться к этому вопросу не стоит. И поскольку он исходил из принципа полного уважения ее точки зрения и вообще точки зрения любого собеседника, то на этом проблема была действительно исчерпана.

Всю остальную дорогу они молчали. Наконец, минут через двадцать, Соодлил нарушила тишину. Выглянув из окна, она внезапно спросила:

— Что там такое?

Модьюн проследил за ее взглядом. Там, вдалеке, за каньоном, виднелась плоская равнина. Над ней вздымалось какое-то огромное сооружение — он никогда еще не видел подобной громадины. Едва он успел охватить его взглядом, как машина миновала узкий разрыв между крутыми холмами, и чудовищная конструкция скрылась из вида.

Но Модьюну было достаточно и беглого взгляда.

— Должно быть, это звездолет, — ответил он.

Потом рассказал о четырех друзьях и их предстоящем полете к далеким звездам.

Он с улыбкой вспомнил, как в день суда все четверо робко пришли к его порогу, чтобы узнать, какое наказание он получил. И как обрадовались, что в формулировке не ничего такого, что препятствовало бы их общению.

— Они каждый день ходили со мной в столовую, продолжал Модьюн, — навещали меня. Вот только сегодня их нет в городе — готовят снаряжение к полету.

Соодлил промолчала, но в ее молчании чувствовалось дружелюбие. Когда машина въехала в город, Модьюн стал показывать ей знакомые места: вот жилье для приезжих, дома постоянных жителей, столовая, торговая улица… Он ощутил, как в нем ширится какое-то чувство и насторожился. Это была гордость — как будто он, знающий подобные пустяки, лучше того, кому они неизвестны. И еще его удивил интерес, с которым отнеслась к этим мелочам Соодлил. Но, как и следовало ожидать, в конце концов ее внимание сосредоточилось на домах, с давних времен предназначенных для людей.

— Как ты думаешь, они все еще не заняты? — спросила она.

— Сейчас увидим, — ответил Модьюн. Он показал ей на здания, раскинувшиеся на склоне холма прямо перед ними. Вот они, справа.

Дом, который выбрала Соодлил, окружали террасные сады, подступавшие к самым его стенам. Здание состояло из пяти разноцветных овалов, как бы перетекающих друг в друга. Общее впечатление было несколько непривычное. Но девушке дом понравился с первого взгляда. И, поскольку идея поселиться здесь принадлежала ей, Модьюн не стал возражать. Он назвал машине свое настоящее имя и приказал подвезти их прямо к дому. По круто ведущей вверх аллее они подкатили к парадному крыльцу и вышли из машины. Она сразу же уехала, и люди остались одни.

Глава 11

Сомнений не было — они прибыли на место. Но Модьюн не чувствовал уверенности. «Стоит ли принять вариант Соодлил?» — спрашивал он себя.

Ведь это означало бы покончить со своим обезьяньим прошлым. Нунулийский правитель предостерегал его от такого поступка. В случае неповиновения он может натравить безмозглых гиен теперь уже на них обоих — вот что не давало покоя Модьюну. И тогда придется решать в какой мере они смогут воспользоваться методами защиты.

Он повернулся к девушке, чтобы спросить, учла ли она это обстоятельство. И увидел, что она направляется к изящной ограде, замыкающей аллею. За оградой склон резко обрывался. Ниже раскинулся город — он оказался гораздо больше, чем думал Модьюн. Девушка облокотилась на ограду и смотрела вниз. Модьюн остался на месте, но и оттуда часть панорамы была хорошо видна.

Теперь он заметил то, что не видел раньше. Тут было самое высокое место в городе. С вершины холма открывался захватывающий вид — лучший во всем Хиюли. Вдали виднелись небоскребы — вроде того, с которого он как-то спустился пешком — но даже их крыши были ниже того места, где стоял дом.

«Может быть, не разнообразие цветов привлекло Соодлил, а именно высота, — подумал Модьюн. — Если так, то ее можно понять.»

Он осмотрелся. Машина высадила их у парадного входа. Дорога шла дальше, а потом, изогнувшись, исчезла за домом. Очевидно, она делала здесь кольцо: он заметил, как их машина вынырнула где-то внизу и вернулась тем же путем, что и приехала.

Модьюн оглядел дом. Никаких признаков того, что в нем кто-то живет. Ни звука, ни единого движения. Хотя, пожалуй, кое-какие звуки все же слышны: полуденный бриз шелестит в кустах, опавшие листья с шорохом кувыркаются по вечному пластиковому покрытию дорожки, неожиданно громко раздается песня жаворонка.

Он направился к входу и пока шел, почувствовал, что девушка обернулась. Он назвал компьютеру-привратнику свое настоящее имя, и в этот момент Соодлил подошла к нему. Модьюн нажал на ручку, толкнул дверь и, повернувшись к девушке, одним махом поднял ее на руки.

И тут же удивился — она оказалась не такой уж невесомой. Тогда он повысил мышечный тонус и уже без всякого напряжения перенес ее через порог.

Лишь едва запыхавшись, он поставил ее на пол и поддержал, ожидая, пока она восстановит равновесие.

— Что это значит? — озадаченно спросила Соодлил.

— Так, брачная церемония, — невозмутимо ответил он.

А потом объяснил, что во время домашнего ареста просмотрел несколько телевизионных постановок.

— Зрелище оказалось неимоверно скучным, — признался Модьюн, — и скоро я бросил это занятие. Но там была одна парочка животных — вот я и позаимствовал у них кое-какие обычаи, — и он пожал плечами, как это, бывало, делал Доолдн.

— Значит, теперь я твоя жена? — в голосе Соодлил прозвучал явный интерес.

— Вот именно.

— Что ж, — казалось, она колеблется, — полагаю в сложившихся обстоятельствах…

— Как же иначе, — удивился Модьюн, — ведь мы же собираемся заниматься сексом.

Соодлил кивнула и отвернулась.

— Давай посмотрим, что стало с домом за три тысячи лет.

Модьюн не имел ничего против. Он переходил за ней из комнаты

в комнату — все было очень похоже на то, как это изображали обучающие машины. Три спальни с примыкающими ванными комнатами. Тридцатиметровая гостиная. Большая столовая. Кабинет. Несколько маленьких спален для слуг-зверей с отдельными ванными, две комнаты, назначение которых оставалось невыясненным, и кухня-столовая с автоматическим оборудованием.

Но кое-что машинам все же не удалось передать; красота отделки просто ошеломляла. Долговечные пластики, из которых было выполнено все в доме, казались подобранными чрезвычайно искусно. Все поверхности, тщательно обработанные, создавали причудливую игру света. И общее впечатление — именно такое, которого добивалсядавно ушедший мастер. В одной спальне — мерцание красного дерева. В другой ощущение старины. Диваны в гостиной украшены затейливой резьбой — дерево напоминает тик. Здесь же — удобные кожаные кресла, великолепные китайские ковры, портьеры, похожие на гобелены.

Новобрачные бродили по комнатам и, глядя на Соодлил, можно было поверить, что она совершенно счастлива. Наконец, они добрались до кухни, и девушка со значением произнесла:

— Нам даже не придется выходить из дома, чтобы поесть!

Модьюн понял мысль. Но ему казалось, что она ошибается, не принимая в расчет некоторые отрицательные последствия.

Девушка продолжала.

— Как тебе известно, достигнув таких размеров, мы обрекли себя на множество унизительных отправлений. Еда и последующее удаление отходов жизнедеятельности. Сон пустая трата времени. Необходимость вставать и садиться. Все это ужасно неприятно. Но, что поделаешь, другого выхода нет. Так вот, здесь мы хотя бы можем проделывать это не у всех на виду.

Модьюн медлил с ответом.

— Нельзя забывать, что нунулийцу наверняка известно, где я, а, может быть, он уже знает, что и ты тоже здесь.

— Весь ход истории подтверждается, — возразила Соодлил, — что вникать в подобные вопросы — неженское занятие. Раз уж мы опустились на более низкую ступень эволюции, тебе и карты в руки.

И тут Модьюн наконец прозрел. Соодлил всегда славилась исключительно женственным восприятием. Очевидно, осмыслив свое новое положение, она уже выработала соответствующую философию — и вот результат. Интересный случай. Но она не учла одну вещь — если реакция нунулийцев все же последует, ей она угрожает в такой же степени, как и ему.

Девушка заглянула в шкафы и, наконец, удовлетворив любопытство, повернулась к Модьюну.

— Вот мы и обследовали дом, — сказала она. — Что будем делать дальше?

Модьюн объяснил, что было бы неплохо попутешествовать. Только он считает, что нужно подождать несколько дней. На самом деле, он собирался выждать, пока не исчезнет срок приговора, но не стал говорить об этом. Соодлил терпеливо выслушала его и снова спросила:

— Все это прекрасно, но что мы будем делать прямо сейчас?

Нельзя сказать, что Модьюн растерялся. Просто ему нужно было приспособиться к ее неотложной потребности чем-то немедленно заняться. Он попробовал сформулировать кое-какие предложения.

— Можно предаться обмену философскими мыслями, начал он, — как это принято у нас за барьером.

Но Соодлил тут же перебила его.

— В этом теле мысли создают совсем другие ощущения, — сказала она, дернув плечиком.

— Тогда, — продолжал Модьюн, — можно просто посидеть или полежать, или почитать — в кабинете есть книги — а потом пообедать. Вечером, может быть, — посмотреть телевизор. Ну и в конце концов, конечно, лечь спать.

— Что, сидеть просто так — и все? — в ее голосе прозвучало удивление. Но задав вопрос, она увидела выражение лица Модьюна и должно быть, поняла, что ему тоже знакома эта проблема.

Она медленно произнесла.

— Я ощущаю в мозгу… какое-то возбуждение. Как будто каждый звук, каждый образ, ощущение земли под ногами или прикосновение ветерка к коже — все раздражает нейтральные участки мозга, регулирующие двигательную активность. Пока только запахи и вкусовые ощущения не порождают прилива энергии. Но от всего остального мне хочется двигаться. — Она посмотрела на него. — Что ты скажешь на это?

Модьюн успокаивающе улыбнулся.

— Ты, наверное, заметила, что ощущения усилились после выхода из-за барьера. Поэтому нервная система действовала как хорошо отлаженный механизм. Но здесь, он огляделся, — этот дом, этот город, эти люди, — все в новинку, все возбуждает, несмотря на заурядность. У тела свои желания — вот что нужно понять и усвоить. На то нам и дан столь совершенный в философском отношении ум, чтобы их сдерживать. А пока, — закончил он, — почаще закрывай глаза. Если и это не поможет, встань и потанцуй, как это делают звери. Я сам часто прибегал к этому способу, пока сидел под домашним арестом. Очень помогает, особенно, если музыка подходящая.

По выражению лица девушки, Модьюн понял, что его слова были восприняты без энтузиазма. Тогда он поспешно сказал:

— Может быть, ты сама что-нибудь предложишь?

— Почему бы нам не попробовать секс? — вдруг спросила Соодлил. — У зверей это всегда занимает часа полтора, так что можно будет протянуть время до обеда. А когда пообедаем, подумаем, чем заняться вечером.

Модьюну показалось, что сейчас рановато для секса. Почему-то у него сложилось впечатление, что секс — это занятие, больше подходящее для позднего вечера или раннего утра. Но он уже понял, что Соодлил очень трудно дается вживание в новое тело. «Секс, так секс», — подумал он, шагая за ней в просторную спальню. На пороге уютной комнаты он добродушно сказал:

— Дода считает, что в древний период истории, когда мы еще не были полноценными людьми, только немногие так называемые праведники могли обходиться без полового акта. По-видимому, то что сделали с нами нунулийцы, привело к развитию у всех людей такого же праведного — я полагаю, что это слово соответствует понятию «философский» чувства. Поэтому нам и удалось совершить переход от человекозверя к истинному человеку.

Когда он закончил эту тираду, ему пришла в голову еще одна мысль.

— Скажи-ка, у тебя точно такие же половые органы, как у самок человекозверей? — спросил он.

— Досконально сравнивать мне не приходилось, ответила Соодлил. — Но, насколько я смогла заметить, внешне все довольно похоже.

— В свое время я постарался детально обследовать нескольких самок, — сказал Модьюн, — так что теперь могу сделать совершенно точное заключение.

— Вот и отлично, — отозвалась она.

— Действительно, очень похоже, — сообщил он через несколько минут. — Есть только одно отличие, — у самок животных я наблюдал обильные выделения, а у тебя их почему-то не видно.

— Я тоже кое-что заметила, — сказала Соодлил. — Твой орган не становится твердым, как у тех самцов, за которыми мы наблюдали. Помнишь?

— Возможно, эти признаки проявляются в процессе деятельности, предположил Модьюн. — Давай-ка лучше приступим.

Но попытка секса, которую предпринял Модьюн, очень скоро завела их в тупик. Они катались по постели, то и дело вздрагивая и поеживаясь — соприкосновение обнаженных тел пугало их, и только любопытство придавало решимость. Наконец, они отодвинулись друг от друга в полном недоумении.

Модьюн заметил:

— По-моему, те звери были как-то по-особому возбуждены. И еще я чувствовал неприятный запах. Я не замечаю у нас с тобой подобного возбуждения. Что же касается запаха, то, как всегда, умеренно пахнет потом.

— Когда ты прижимал свои губы к моим, — сказала девушка, — у тебя выделялась слюна. Она попадала мне в рот, и это было на редкость неприятно.

— Просто я подумал, что было бы совсем странно прижимать один сухой рот к другому, — попытался оправдаться Модьюн.

Соодлил не ответила. Она села на край постели, спустив загорелые ноги, и начала одеваться.

Через минуту на ней уже снова были брюки и блузка. Нагнувшись, чтобы надеть туфли, она сказала:

— Поскольку мы управились гораздо быстрее, чем я предполагала, я выйду погулять. А ты что будешь делать?

— Просто полежу с закрытыми глазами, — ответил Модьюн.

Он еще не закончил фразу, как девушка уже была за дверью. Только звук удаляющихся шагов по толстому ковру. Потом хлопнула входная дверь.

Прошло несколько часов.

Когда стемнело, Модьюн оделся, пошел на кухню и поел. Потом, слегка удивленный отсутствием Соодлил, вышел из дома и поискал ее. Он осмотрел подъездную аллею, которая, извиваясь, уходила в сторону города. Оттуда, где он стоял, дорожка была видна не вся, но фонари уже горели и он смог убедиться, что нигде в поле его зрения девушки нет.

Он вспомнил, что она не хотела есть в общественной столовой, и подумал: «Скоро проголодается и объявится».

Потом вернулся в дом и прилег. Он уже привык к этому за время своего заключения. Еще несколько часов — и настанет время сна.

Соодлил все еще не было.

«Ну-ну,» — подумал Модьюн. Но он не сердился. Вероятно, в отличие от него, девушка захотела в первый же день получше познакомиться с городом. Ему вспомнилась ее потребность постоянно двигаться. Вероятно, эта потребность продолжает руководить ее поступками.

Он разделся, лег в постель, уснул.

А после полуночи, в самое глухое время, произошел взрыв.

Глава 12

В последнюю долю секунды перед катастрофой все люди за барьером непроизвольно включились в единую мысленную связь, пытаясь понять, что происходит. К несчастью, Модьюн тоже оказался участником этого тесного мысленного контакта.

Все со скоростью мысли осознали угрозу и две возможности выбора — сопротивление или пассивное непротиводействие. И случилось невероятное — готового ответа не было ни у кого, кроме Модьюна.

Его принцип безропотного подчинения законам человекогиен и нунулийцев оказался единственной определенной мыслью. И в роковую долю секунды, когда еще можно было что-то предпринять, его твердая решимость сделала свое дело — ни у кого так и не возникло естественной реакции, которая могла бы проявиться при иных обстоятельствах.

Какой была бы эта естественная реакция, теперь уже никто не узнает. Мгновение, когда что-то еще можно было изменить, налетело со сверхъестественной скоростью реакции Илема — и кануло в вечность.

Последний миг перед концом был окрашен слабым отблеском мысли — как будто все посылали друг другу последнее прости.

Потом все исчезло…

Модьюн подскочил на постели…

— Господи помилуй, — прошептал он.

Но у тому времени, когда он произнес эти слова, миновали уже миллионы долей секунды.

Наверное, он вскочил с постели. Наверное, включил свет. Когда Модьюн, наконец, пришел в себя, оказалось, что он стоит посередине ярко освещенной гостиной. Потом он почувствовал, как его правую икру свело и по телу разлилась слабость. Ноги у него подкосились, он упал и перекатился на бок. Его била крупная дрожь, мышцы судорожно подергивались.

Он почти ничего не видел. Туман, застилавший глаза, вероятно был следствием тех колоссальных мышечных напряжений, сигналы от которых поступали в двигательный центр мозга.

Господи, да что это со мной?

Модьюн почувствовал внутренний жар — глаза, лицо, все тело ощутимо нагрелись, потом запылало огнем. «Как странно», — непроизвольно отметил он.

Воды! Он просто умирал от жажды! Эта мысль помогла ему доковылять до кухни. Стакан, который он с трудом наполнил, дрожал в руке. Подняв его к губам, он расплескал половину на себя. Он ощущал, как освежающая влага струится по подбородку на обнаженную грудь, стекает по ногам. Ощущение влажности и прохлады помогло ему постепенно прийти в себя — во всяком случае настолько, чтобы осознать, что же он чувствует. Гнев! Яростный гнев!

Это сразу же задало ему единственное направление, путеводную мысль, которая связала свободно парящее в мозгу ощущения и безошибочно нацелила его на объект чувства.

Ибо ярость таит в себе движение.

Модьюн бросился обратно в спальню и стремительно оделся. Пока он натягивал брюки и рубашку, возникла небольшая пауза, и за это время его ярость переросла в бешенство. Он выскочил из дома и помчался по аллее вниз.

И только добежав до шоссе, стоя в ожидании подъезжающей машины, он с опозданием вспомнил, что в момент катастрофы ум Соодлил не участвовал в общем контакте.

Мысль о ее загадочном отсутствии не покидала его всю дорогу.

Глава 13

Когда машина остановилась перед зданием вычислительного центра, было еще совсем темно. Только уличные фонари да ярко освещенные витрины рассеивали непроглядный мрак.

Модьюн не спеша вышел. Время брало свое — первая такая бурная реакция заметно поутихла. Да и сама реакция уже казалась ему чуть ли не детской.

Тем не менее, он решительно направился к входу. Хотя, по правде сказать, он и сам как следует не знал, что теперь делать.

Он сразу понял, что нунулиец, появившийся из-за нагромождения аппаратуры — не тот, с кем он беседовал в прошлый раз.

— Я прилетел на Землю несколько минут спустя после взрыва, — ответил он на вопрос Модьюна. — И сразу же направился сюда. Насколько я понимаю, и вы поступили так же — я имею ввиду, немедленно прибыли сюда.

Нунулиец стоял на площадке перед невысоким барьером, который служил ограждением для находившегося за ним гигантского компьютера. Даже внешне он отличался от своего предшественника — и ростом, и осанкой, а, может быть, и возрастом. Он был повыше, чуть сутуловатый и казался старше.

Значит, этот нунулиец на Земле недавно И. скорее всего, не несет ответственности за то, что случилось. Это открытие еще больше умерило и без того убывающий гнев Модьюна. Ему вдруг показалось, что необходимо выяснить недоразумение до конца.

— А что случилось с номером первым? — спросил он.

— Отбыл поздно вечером вместе с земной женщиной, ответил инопланетянин.

— Как, еще до взрыва? — Модьюн не смог скрыть удивление.

— Ну, разумеется, — в голосе нунулийца чувствовалось раздражение. — Взрыв подготовил специальный агент комитета.

Наконец то! Вот тот, кто ему нужен.

— И где же он? — мрачно осведомился Модьюн.

— Отбыл примерно через тридцать секунд после взрыва. — Нунулиец помолчал. — Нужно было так все рассчитать, вновь заговорил он, — чтобы ни одна живая душа не догадалась, что готовится.

Комитет имеет большой опыт в подобных делах.

— Вот оно что, — отозвался Модьюн. — И какая же ваша роль во всей этой истории?

— Я новый нунулийский правитель Земли.

Совершенно необъяснимо.

— Обстоятельства вынуждают меня к каким-то поступкам, — сказал Модьюн. — У меня такое чувство, что лично с вами нужно что-то делать.

Если нунулийца и обеспокоили эти слова, то он не подал вида, а только язвительно спросил:

— Ну и что же, к примеру?

— Вероятно, я должен вас как-то наказать.

— Как именно? — ворчливо осведомился правитель.

— Есть одна старая поговорка, — сказал Модьюн. — Зуб за зуб.

— Насколько я понимаю, она полностью противоречит вашим убеждениям. А кроме того, что от этого изменится? нетерпеливо спросил нунулиец.

— Да, это правда, — Модьюн ощутил растерянность.

Переполнявшая его потребность что-то сделать быстро отступала, повинуясь очевидной логике ситуации.

Все дело в том, — продолжал нунулиец, — что люди даже не попытались защищаться. Почему же вы считаете, что обязаны предпринять какие-то ответные действия?

Модьюн не спешил с ответом. Он невесело размышлял, какова его собственная роль в том, что люди так и не сумели ничего сделать.

Как оценить такой сложный психологический феномен?

Предположим, что именно он несет полную ответственность за роковое промедление в критический момент — и что же тогда получается.

Кроме всего прочего, это в некоторой степени перекладывает бремя ответственности с нунулийцев на него самого — полный абсурд! Остается единственный вывод: раз уж катастрофа произошла и ничего исправить нельзя, какой смысл искать виновных?

Внезапно его заинтересовала другая сторона вопроса.

— Что заставило комитет принять такое решение? спросил он.

— Ведь номер первый предупреждал — от вас можно было ожидать неприятностей.

— Но это касается только меня. Причем же здесь все остальные? Где логика — нанести удар по тем, у кого и в мыслях не было выйти из-за барьера.

— Откуда нам знать, что было у них в мыслях? Вы-то однако, вышли. По данным комитета, даже остатки человеческой расы могли причинить множество осложнений, не сдавался нунулиец. — Вот они и нашли самое верное решение.

— Положим, в том, что вы сказали, есть какая-то доля истины, — неохотно признал Модьюн. Но меня беспокоят их козни, да и вы сами тоже. Встает вопрос: можно ли допустить, чтобы такое существо, как вы, да еще связанное с комитетом, который способен на подобные акции, и впредь имело полную свободу вершить столь же пагубные дела? Судя по всему, вы на это способны — ведь в данном случае вы не имели ничего против?

— Что значит «столь же»? — осведомился инопланетянин.

Модьюну пришел в голову только один довод.

— Ваши безмозглые гиены просто не давали мне прохода. Отсюда следует, что прежний нунулийский правитель что-то замышлял против меня.

— Гм-м… — казалось, инопланетянин обдумывает данное предположение. Его светлосерое лицо слегка вытянулось. — Вот что я вам скажу. Все преследования прекратятся. Ваш приговор аннулируется. Можете делать все, что вам заблагорассудиться, и свободно передвигаться по всей планете.

— Не могу сказать, чтобы такой исход меня удовлетворил, — сказал Модьюн. — Но в сложившихся обстоятельствах ничего лучшего, пожалуй, не придумаешь.

— Вот и отлично. Вы можете свободно бывать повсюду, но только… под видом обезьяны.

— Значит, ограничение все-таки остается, — заметил Модьюн.

— Самое минимальное. Какой смысл последнему человеку на Земле открывать свое истинное лицо?

Модьюн был вынужден согласиться; информация и впрямь не такая уж ценная.

— Но вы не учли, — попытался возразить он, — что есть еще один человек. Это женщина, Соодлил. Вы ведь сказали, что она покинула Землю этой ночью?

— Член комитета, занимающийся этим вопросом, пояснил нунулиец номер два, — рассудил так: если местонахождение земной женщины будет известно только номеру первому, который в свою очередь навсегда удалится в другую галактику, то вам не удастся ее обнаружить.

Стоя под высокими сводами компьютерного зала, Модьюн подошвами ощущал, как, подрагивая, вибрируют под ногами металлические панели пола. Тем временем в мозгу у него напряженно билась мысль.

— Что ж, интересная проблема, — произнес он наконец

— Неразрешимая! — самодовольно заметил нунулиец.

Торжество, прозвучавшее в реплике инопланетянина, задело Модьюна, но он понял, что тело реагирует так, словно часть его существа приняла вызов, считая делом чести решить поставленную проблему. К чему все это? Зачем решать задачу, которая не требует разрешения? Соодлил ушла из дома и по-видимому вскоре после этого поднялась на борт звездолета. Последовательность событий удивила Модьюна: он полагал, что такой поступок не входил в ее планы.

— Вот пожалуй, наиболее простой выход, — произнес он вслух.

— Вы узнаете, где она находится, и скажите мне.

— Исключено, — последовал резкий ответ.

— Назовите причину отказа.

— Вы — мужчина, а она — женщина, — ответил нунулиец. Неужели вы думаете, что мы позволим вам спариваться и производить на свет потомство? Именно, поэтому она отправилась туда, где земных мужчин нет, а вы останетесь здесь.

Модьюн даже в мыслях не допускал, что Соодлил когда-нибудь согласилась бы довести процесс размножения до естественного конца. Поэтому он сосредоточил внимание на другой идее и сказал:

— Значит, номеру первому удалось похитить ее и доставить на корабль?

— Да нет же! — по сероватому, гладкому, как стекло лицу собеседника промелькнула рябь какой-то внутренней реакции — мышечной или, может быть, эмоциональной. Модьюн расшифровал ее как снисходительное, слегка насмешливое превосходство. — Как мне сообщили, она оказалась очень доверчивой, — сказал нунулиец. — Разумеется, ей и в голову не пришло нарушить тайну мыслей моего предшественника. И когда он пригласил ее посетить один из быстроходных кораблей, принадлежащих комитету, она без малейшего подозрения взошла на борт. Командир доложил, что она нисколько не встревожилась, даже почувствовала, что корабль стартовал.

У Модьюна отлегло от сердца.

— Все правильно, — сказал он. — Какая разница — где находиться? — Похоже, ваши соотечественники никак не могут это усвоить.

Его интерес быстро погас.

— Теперь я вижу, — добавил он, — что вы собирались причинить зло мне, и ей. К счастью, человеческая мысль сильнее всех ваших интриг и сводит их на нет. Так, значит, Соодлил куда-то увозят на вашем звездолете. Когда-нибудь попозже вы как следует уясните истинное положение вещей и тогда узнаете, где ее искать, за что я буду вам весьма благодарен.

— Еще раз повторяю: этого не будет никогда, ответил инопланетянин

— Я предполагал, что вы так скажете, — обронил Модьюн, равнодушно отвернувшись. — Видите ли, я некоторым образом отвечаю за нее, поэтому не исключено, что в следующий раз мне придется проявить настойчивость.

— Ни к чему хорошему это не приведет, — сказал новый нунулийский правитель. — Я не знаю, где она. Комитет издал специальный указ Запрещающий кому бы то ни было сообщать мне эти сведения. Так что я не смог бы помочь вам, даже если бы пожелал. А я к тому же не желаю. И давайте на этом закончим нашу дискуссию. Если, конечно, у вас нет ко мне вопросов.

У Модьюна вопросов не оказалось.

Глава 14

И вот он снова на улице. Еще не рассвело. Лишь слабый отблеск зари едва пробивается сквозь облака. Модьюн шагал по безлюдному тротуару. Улицы, как всегда ранним утром, были переполнены свободными автомобилями. Спрашивается, что еще им делать ночь напролет, как не сновать взад-вперед в ожидании случайного пассажира. Для этого они и созданы.

Ему не давали покоя три проблемы, Во-первых, Модьюн был не вполне уверен, как он должен относиться к последним событиям. Во-вторых, он заметил, что тело его не в лучшей форме. А в третьих, на душе у него полегчало.

Модьюн понял, что Соодлил была бы для него обузой. С ее приездом ему неожиданно пришлось считаться с желаниями другого человека. Всего через пару часов она стала бы просто невыносимой.

Когда-нибудь они обязательно встретятся и обсудят будущее человечества. А сейчас это совсем не к спеху.

Пожалуй, нужно поскорее лечь и дать телу необходимый отдых. Утро вечера мудренее.

Модьюн подозвал машину. И тут ему пришло в голову, что у него начисто пропала охота ездить по свету. Ведь он задумал путешествие на благо тех, кто остался за барьером… Теперь его план потерял всякий смысл.

Итак — что делать дальше?

Памятуя о том единственном условии, которое поставил ему нунулиец — хранить в тайне свое истинное происхождение (а почему бы и нет?) — он направил машину к домам для приезжих. Потом откинулся на сиденье и подумал: «Кто-то из членов далекого комитета проявляет подозрительный интерес».

Казалось бы, невероятное предположение — и тем не менее, это подтвердил сам нунулиец.

Подозрительный интерес к такой крошечной планетке, как Земля. Да еще расположенной на малонаселенной — если считать по числу солнц — окраине нашей галактики. Остается предположить, что существует заговор, направленный против двух людей — его самого и Соодлил. Совсем уж нелепая мысль!

Разумеется, член комитета мог дать нунулийцам рекомендацию — но только в том случае, если его об этом попросили.

Но получается, что специальный указ комитета посвящен такому ничтожному — по их меркам — существу, как он. Наверное, нунулиец просто постарался все учесть, как и подобает достойному представителю расы слуг.

Один-единственный человек, да еще и философ-пацифист, существо совершенно безобидное; ведь его главный принцип — уважение ко всему живому. Он никогда не ответит ударом на удар и разве может он представлять хоть малейший интерес для правящей иерархии покорителей галактики? Их разделяют такие расстояния, что они и подозревать не должны о его существовании. И никакая рекомендация, выданная их ставленникам-нунулийцам, не может касаться конкретного человека. Вот как все должно было бы выглядеть.

Но несмотря на эти безупречные логические построения, что-то мешало Модьюну вынести окончательное суждение.

«Я вернусь к этому еще раз, попозже» — решил он.

Только он пришел к такой мысли, как машина остановилась. Модьюн подошел к домику и не поверил своим глазам: на ступеньках сидел Роозб. Симпатяга-медведь дремал, привалившись к столбику крыльца.

Почуяв приближение человека, он открыл глаза, поморгал и сказал:

— Привет!

Его голос гулко прозвучал в ночной тиши. Должно быть, он и сам это почувствовал; следующие слова, которые он произнес, вскочив на ноги, были сказаны почти шепотом.

— Куда ты запропастился? Мы тут места себе не находим!

Модьюн спокойно стал объяснять, что произошли кое-какие события, потребовавшие его присутствия, но не успел договорить, как Роозб схватил его за руку и потащил по направлению к домам, где жили остальные.

Он постучал и, когда заспанный Доолдн открыл дверь, просто толкнул к нему Модьюна, а сам побежал дальше, бросив через плечо:

— Пойду позову остальных!

Минут через пять все собрались у Доолдна.

— Ребята, у этой обезьяны не все дома! — низким басом прогудел Роозб и постучал себя по лбу. — Нарушить правила ареста, когда до окончания срока осталось всего два дня! Завтра на него всех чертей навешают, а нас даже не будет здесь, чтобы хоть как-то ему помочь…

Он повернулся к Модьюну. Его красивое лицо помрачнело.

Сегодня, еще до полудня, нам всем предписано явиться на звездолет, — сказал он. — Старт назначен на завтрашнее утро.

— Ты хочешь сказать, что все люди — целый миллион погрузятся за один день? — удивился Модьюн.

— В экстренных случаях это возможно, — вмешался Доолдн. — Но сейчас все иначе. Посадка идет уже вторую неделю. Мы займем свои места в числе последних пятидесяти тысяч.

Роозб знаком попросил его помолчать.

— Подожди, мы уклоняемся в сторону. Что будем делать с этой обезьяной? Похоже, он совсем не соображает, что к чему.

С другого конца комнаты подал голос лис:

— У меня предложение. Почему бы нам не взять его с собой?

— В космос, что ли? — медведь озадаченно покачал головой. — Ведь это, наверное, незаконно?

— Смотря по чьим меркам, — вставил Доолдн. — Если и незаконно, так только с точки зрения человекогиен, обманом захвативших власть. — Он пожал плечами. — Никто и не заметит в толпе одну лишнюю обезьяну. А потом, он всегда сможет сказать, что потерял документы. Бегемот обернулся к Модьюну и вопросительно посмотрел на него.

— А сам ты, Модьюн, что ты на это скажешь? Хочешь полететь с нами?

Надо же — ради него они готовы пойти на нарушение закона. Одна-единственная мысль о захвате власти, которую он когда-то высказал, подорвала их былую благонадежность. Сначала Роозб и Доолдн, а теперь видимо, и Наррл с Икхдохсом — как бы это сказать? — пали. А ведь завеса была отдернута всего на несколько мгновений. И хотя вся правда им по-прежнему недоступна, даже небольшое разочарование вызвало бурю негодования. От прежней наивности и чистоты помыслов не осталось и следа.

Модьюн вспомнил человека-крысу, с которым он повстречался в суде. Того толкнуло на воровство открытие, что высокопоставленные гиены имеют право проехать лишнюю сотню метров до дверей — привилегия, в которой ему отказано!

«Да, немного им нужно, — размышлял Модьюн. Завоевав Землю, нунулийцы нарушили то совершенное равновесие, в котором пребывала жизнь на планете, когда человек удалился за барьер. Очень жаль. Наверное, с этим надо что-то делать».

Тут наконец он заметил, что на него уставились четыре пары блестящих глаз, обладателями которых нетерпеливо ожидали ответа. И сразу вспомнил, что у него есть еще одно срочное дело.

— На рассвете мне придется ненадолго уехать, сказал он. — Но к девяти, в крайнем случае, к половине десятого, я вернусь. Это не поздно?

Его с жаром уверили, что времени вполне хватит.

На рассвете Модьюн подъехал к тому месту, куда месяц назад привез его Экет и где он сам встречал Соодлил. Он хорошо представлял местность и тот маршрут, по которому машина сможет одолеть бездорожье. Как и следовало ожидать услышав его человеческое имя, автомобиль-робот подчинился.

Вскоре Модьюн уже стоял на холме, с которого открывался вид на то, что еще так недавно было райской долиной, приютом тысячи избранных. Все исчезло: парки, кружево прудов и каналов, золотистые домики, сады — все, что составляло ядро поселения диаметром около километра. Ничего не осталось и от внешнего кольца зданий, где жили насекомые и животные, служащие людям.

Там, где раньше лежал городок, обитель последних представителей человеческого рода, зияла гигантская воронка — три километра длиной, два шириной и полкилометра глубиной.

Раз уж ему суждено отправиться в космос, он еще потолкует об этом с кем-нибудь из так называемого комитета. Обязательно потолкует…

Глава 15

Сначала Модьюну и в голову не пришло подыскать себе постоянное пристанище. Расставшись с друзьями, которые поспешили в отведенную им каюту, он побрел по коридору и вскоре оказался у двери, которая выходила в огромный крытый парк.

Он быстро прикинул размеры: диаметр — не меньше километра, высота — метров сто. Всюду, куда ни глянь, зеленеют деревья, за ними виднеются поросшие травой лужайки. И, конечно, толпы человекозверей, радующихся иллюзии загородного отдыха. Пожалуй и правда идеальное место для начала космического путешествия. Модьюн шагнул вперед, чтобы войти, — дверь была заперта.

К нему подошла какая-то самка. Скромно и в то же время изящно одетая, она напоминала ему — кого же она напоминала? — пожалуй, все-таки обезьяну. Она посмотрела на него снизу вверх, поскольку была на голову ниже, и произнесла:

— Сэр, все прогулки уже расписаны. На борту такая тьма народа, что приходится запускать сюда партиями. Назовите мне свое имя и номер каюты — я позабочусь, чтобы вам сообщили ваше время.

Неожиданное осложнение, но — что поделаешь, все вполне разумно. Поскольку постоянной каюты у Мадьюна не было, от предложения пришлось отказаться. Но он не уходил, а продолжал с неподдельным любопытством разглядывать женщину.

— Вы из какой части Африки? — спросил он.

— С восточного побережья, — она задорно усмехнулась, — все красотки оттуда родом. Хочешь жить со мной?

— А как это устроить? — Модьюн был определенно заинтересован. Она восприняла его вопрос как согласие и радостно улыбнулась.

— Если самка найдет себе пару, ей полагается двуспальная кровать. Таких несколько в каждой спальне.

— Неплохая мысль, — одобрительно заметил Модьюн. Куда приходить?

— Сейчас запишу, — с готовностью сказала она.

Он подождал, пока женщина торопливо достала из кошелька блокнотик и мелким почерком написала несколько строк.

— Вот, держи.

Модьюн взял записку и прочел: «Палуба 23, секция 193, коридор Х, каюта 287». Внизу стояла подпись: Тролнде.

Наконец, она вырвала листок и протянула Модьюну.

Он спрятал листок в нагрудный карман.

— А тебя как зовут? — спросила женщина.

Он назвал ей свое африканское имя — Модиунн и добавил: — Увидимся перед сном.

Своим чередом подошел вечер. Близилась ночь. Пора идти по адресу, который дала ему Тролнде.

Среди ночи Модьюн внезапно проснулся. Он лежал на спине, а женщина навалилась на него сверху. Вес у нее был довольно ощутимый, и, выждав некоторое время, Модьюн все-таки решился подать голос.

— Вы не спите? — деликатно прошептал он.

— Скажешь тоже, сплю, — ответила она так же тихо.

— Что, в вашей части Африки у обезьян принято спать в такой позе? — поинтересовался он.

— Господи, ну и вопросик! — фыркнула она. — Мужик ты или кто?

Вопрос показался Модьюну невразумительным. Поразмыслив, он предложил:

— Давайте отложим загадки до утра. Сейчас меня что-то клонит ко сну.

Последовало долгое молчание. Потом, так и не сказав ни слова, женщина скатилась с него и отодвинулась на край постели. Наверное, там она и провела весь остаток ночи, потому, что Модьюн проспал до утра без помех. Когда он проснулся, Тролнде уже встала и возилась перед зеркалом в дальнем конце спальни.

Модьюн стал одеваться. Он нагнулся, чтобы натянуть ботинки, и вдруг почувствовал, как пол под ним содрогнулся. Огромная масса пришла в движение. Очевидно, разгонявшая ее энергия была столь велика, что в голове у Модьюна самопроизвольно включилось телепатическое видение. Перед его мысленным взором стремительно замелькали картины.

Сначала он видел только волны и колебания в ограниченном пространстве. Перед ним был зримый мир, состоящий из несметного множества движущихся линий.

«Магнитно-гравитационный эффект», — подумал он. Все правильно. Ведь для того, чтобы корабль смог оторвать свою гигантскую массу от Земли, он должен слиться с ее огромным магнитным полем и полем тяготения».

Так значит, это взлет. Что ж, все прошло легко и гладко. Похоже, ему ничего не угрожает.

Миг облегчения — и вдруг картина изменилась… Он увидел лицо человека-гиены: офицер, весь увешанный медалями, видел в просторной каюте звездолета. Вокруг поблескивали металлом какие-то приборы. Другие гиены, тоже в форме, стояли у панелей управления.

Изображение померкло. На какую-то долю секунды на него наложилась гладкая серая физиономия нунулийца, обрамленная червеобразными волосами. Казалось, серозеленые глаза инопланетянина, похожие на лужицы прозрачного тумана, пристально вглядываются прямо в лицо Модьюна. Потом эта картина исчезла.

Модьюн справился с ботинками. Он чувствовал облегчение. Теперь, когда они уже в космосе, можно, наконец, и поесть. Посоветовавшись с друзьями, он решил весь первый день не показываться в столовой. Так он и поступил, но теперь тело требовало свое. Настала пора прислушаться к его голосу.

Он выпрямился и подошел к женщине.

— Пока, — сказал он весело, — вечером увидимся.

— Даже не вздумай возвращаться, — заявила Тролнде.

Модьюн, который уже направился к двери, обернулся и с недоумением уставился на нее.

— В вашем тоне я слышу явную враждебность, — сказал он, — и это весьма странно: ведь я был с вами неизменно вежлив.

— Кому нужна такая вежливость? — буркнула она.

Модьюну пришло в голову, что ее раздражительность может быть как-то связана с событиями минувшей ночи. Он напомнил женщине некоторые странности ее поведения и спросил:

— Не в этом ли кроется причина?

— А то нет, — в сердцах бросила она. — Если уж пришел к женщине, так и веди себя, как мужик!

— Вот оно что! — запоздало догадался Модьюн. От этой мысли у него просто ум за разум зашел.

— Разве у вас допускается межвидовое скрещивание? недоумевал он.

— А что, разве кто-то собирался скрещиваться? огрызнулась Тролнде.

Туманный ответ. Но он еще не забыл неудачный эксперимент с Соодлил.

— Наверное, я что-то не совсем понимаю, признался Модьюн. В этом надо разобраться. Что, если я посоветуюсь с друзьями, а потом мы еще раз побеседуем?

— Лишние хлопоты, — отрезала женщина.

Она явно была не в духе. Поэтому Модьюн воздержался от дальнейших расспросов и удалился восвояси.

Он поспешил прямо в столовую, которую приметил еще прошлым вечером, по пути к Тролнде. Назвав компьютеру свое настоящее имя, он вскоре уже шел к угловому столику. Модьюн неторопливо жевал завтрак, когда заметил, что гиены в форме оцепляют все четыре выхода.

«Снова они со своими глупостями, — подумал Модьюн, вздыхая. — Долго мне еще придется терпеть их выходки?»

Он испытывал возмущение — чувство, безусловно новое для него. Впрочем, вскоре оно пошло на убыль.

В столовую вошел офицер, с ног до головы разукрашенный золотым шитьем, и направился прямо к нему.

— Вас зовут Модиунн? — учтиво осведомился он.

— И что из этого следует? — вопросом на вопрос ответил Модьюн.

— Почтительно прошу вас последовать за мной в каюту нунулийского правителя корабля.

Услышав столь учтивую просьбу, Модьюн слегка остыл. Обычная для него вежливость сработала автоматически, вытеснив раздражение.

— Что ему угодно? — спросил он.

— Он хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Не могу себе представить ни единого сколько-нибудь важного вопроса, на который я мог бы дать удовлетворительный ответ, — сказал Модьюн. — Поэтому я говорю: нет, я не пойду с вами.

Человек-гиена неожиданно смутился.

— Но поймите, — возразил он, — не могу же я вернуться с таким ответом. Насколько мне известно, нунулиец ждет, чтобы я применил силу, если никакие уговоры не помогут. Хотя прямых указаний на этот счет я и не получил.

Модьюн с достоинством ответил:

— Передайте вашему господину; если он пожелает предоставить мне каюту, а потом надумает нанести мне визит, то я его приму.

Офицер заметно воспрянул духом.

— Благодарю вас, — сказал он. — Такой ответ вполне годится.

Офицер удалился. Время шло, никакой реакции не наблюдалось. Сначала Модьюн не мог понять, в чем дело, но потом подумал: «Эти нунулийцы — известные интриганы. Наверняка они что-то замышляют, вроде моего ареста там, на Земле. Но что именно? Трудно себе представить». Так ничего и не придумав, он решил навестить своих друзей.

Оказалось, их поселили в общей спальне, такой же, как у Тролнде. Только здесь все обитатели были мужского пола. Он оглядел просторную комнату уставленную рядами многоярусных коек, но не обнаружил четверых друзей. Тогда он подошел к одной из коек, где играли в карты мышь и лис, который был чуть помельче, чем Наррл, и спросил про своих приятелей.

И тут произошло неожиданное. Человек-мышь швырнул карты на койку, вскочил и пронзительно заверещал:

— Глядите, тут какой-то тип заявился к этим четверым!

Почти все в комнате услышали его крик и сразу повскакивали с мест. Привлеченные суматохой обитатели дальних коек подняли головы. Кое-кто сел на постели. Некоторые встали.

Крупный мужчина, лицом напоминающий тигра, что стоял слева от Модьюна, властно поманил его и сказал:

— Ну-ка, подойди сюда!

Модьюн, внутренне недоумевал, все же выполнил приказ. Позади раздался визг мыши:

— Они арестованы. А нам приказано допрашивать любого, кто придет о них справляться. Ты кто такой?

Глава 16

«Хорошо же вас одурачили, — подумал Модьюн. — Теперь из-за вашей глупости дело может принять скверный оборот». С этой мыслью он машинально обернулся и бросил взгляд на дверь, через которую только что вошел.

Но путь назад уже был отрезан. За несколько секунд, отделявших первый вопль мыши от реакции Модьюна на властный окрик тигра, семь человекозверей встали между ним и дверью. На этот раз его обычная миролюбивая тактика не годилась; кажется, назревала драка. Ему оставалось только смириться с неизбежным.

Толпа зверела на глазах. Пока Модьюн стоял в нерешительности, окружающие, толкаясь, стали наступать на него. И, что самое неприятное, от них так остро пахло звериным потом! Однако Модьюну не пришло в голову отключить обоняние. Его стали оттеснять в угол, он не оказал никакого сопротивления. Этого следовало ожидать, раз уж ему не удалось покинуть поле боя.

В пылу схватки тигр ударил Модьюна по лицу. Он метил выше, и удар получился скользящим. Особой боли Модьюн не ощутил — его возмутило само намерение.

— Зачем вы это сделали? — спросил он.

— Ах ты, грязный, вонючий подонок! — закричал тигр. — Уж мы-то знаем, как поступать с предателями и их дружками, верно ребята? Смерть подонку!

— Смерть! — подхватили вокруг.

И сразу на плечи и голову Модьюна градом посыпались удары. Он, пятясь, отступал от противника, утешаясь тем, что в самом крайнем случае тело наверняка сумеет постоять за себя. Он отключил болевые ощущения, прикрылся левой рукой, защищаясь от кулаков нападавших, а правой нанес тигру удар в челюсть.

Удар отдался в костяшках пальцев и в плечевом суставе. Никаких ощущений — просто рука на что-то натолкнулась

Поскольку боли Модьюн не чувствовал и к тому же участвовал в первой в своей жизни драке, то ударил он со всей силы. И остолбенел от неожиданности — тигр пролетел несколько метров и с грохотом рухнул на пол.

На этот звук обернулись все участники свалки. Они тоже не были опытными бойцами и поэтому на всякий случай оставили Модьюна в покое. Внимание их сосредоточилось на поверженном соратнике. Они стояли и глазели на него.

При этом в их рядах образовалась брешь. — Не только в их рядах, но и в мыслях. В нее-то и проскользнул Модьюн. Именно проскользнул, потому, что на его пути топталось полдюжины зверей. Миновав их, он нагнулся и помог тигру подняться на ноги.

— Вы уж простите, — извинился он. — Я ведь только хотел задать пару вопросов.

Великан быстро приходил в себя.

— Ничего не скажешь, крепко ты мне врезал, — в его голосе сквозило уважение. — Ну, что там у тебя за вопросы?

Модьюн объяснил, как ошеломила его общая враждебность.

— С каких пор знакомство с людьми стало преступлением?

Его слова заставили тигра задуматься.

— Ну, не знаю., - протянул он с сомнением. — А вы что скажете ребята?

— Но его знакомые преступники! — откликнулся человек- мышь.

— Вот именно! — тигр посмотрел на Модьюна, и во взгляде его снова вспыхнула злоба — Что ты на это скажешь?

— Так вы говорите, они арестованы?

— А то нет!

— И взяты под стражу?

— Так точно.

— Значит, их будут судить. Ведь их вина еще не доказана.

Модьюн вспомнил свой «судебный процесс» и поспешно добавил:

— Они имеют полное право предстать перед судом присяжных. И судить их должны такие же граждане — то есть, вы сами, ребята. Двенадцать присяжных и судья в настоящем зале суда и в присутствии публики. Должны быть заслушаны показания свидетелей против подсудимых и вынесено решение о том, подтверждают ли они доводы обвинения.

— Модьюн скользнул взглядом по ошеломленным лицам человекозверей и спросил: — Кстати, в чем их обвиняют?

Никто не знал.

— Ну и ну! — укоризненно сказал Модьюн. — как же вам всем не стыдно? Вы осудили людей, даже не зная, в чем они провинились.

События принимали неожиданный оборот. Теперь ясно, какую роль он должен в них сыграть.

— Друзья! — воскликнул Модьюн. — Наша задача добиться, чтобы этих четверых — простых парней, вроде нас с вами — судили по справедливости.

Чего можно было ожидать от этих созданий? Ведь все они — только человекозвери, причем весьма недалекие. Они получили в наследство совершенный мир, существование в котором не требовало никаких усилий. В каком-то смысле тот удел, который избрали для них нунулийцы, пришелся им как раз по плечу. Их подталкивали. Давали кое-какую пищу для размышлений. Но, в основном — работу.

Модьюн уже заметил, что на таких людей производит неотразимое впечатление все, что кажетсясправедливым. вот и сейчас в толпе раздались крики:

— Точно! Нужно за этим проследить! — Возгласы одобрения слились в общий хор. Человекозвери принялись с жаром доказывать друг другу, какое это благо — давно забытый принцип справедливого суда.

Постепенно толпа разбилась на маленькие оживленно спорящие кучки. Скорее всего, никто и не заметил, как Модьюн подобрался поближе к двери и, осторожно оглядевшись, выскользнул наружу.

Он быстро шел по коридору. Весть о загадочном аресте друзей не давала ему покоя. По крайней мере, он сам на свободе и может что-то предпринять.

На что именно — пока не ясно.

«Моя беда в том, что я философ, — подумал он и сам удивился: — Надо же, я уже считаю это бедой».

Потом какое-то время он продолжал двигаться, как в тумане. Сознание отключилось. Он шел, машинально ускоряя шаг. Глубокая внутренняя тревога гнала его все вперед и вперед. Стремительное движение сосредоточило его внимание на одной мысли.

Модьюн, наконец, окончательно понял: он просто… полюбил этих парней — конечно, на телесном уровне. И на этом уровне их судьба его беспокоила.

Он побежал. Быстрее. Еще быстрее.

Он мчался вперед, сердце билось все чаще, дыхание стало прерывистым. Постепенно он заметил, что тревога о судьбе друзей заметно улеглась. «Понятно, — подумал он, мои железы увеличились в размерах и теперь готовы обеспечить мне солидную порцию эмоциональных реакций. Они выбрасывают в кровь массу гормонов, в том числе и адреналина. Но чтобы свести на нет эти мощные выбросы, достаточно слегка поработать мышцами — довольно грустная мысль».

Он пробежал еще немного, и потребность к действию начисто пропала.

К Модьюну вернулось обычное философское мироощущение. Он даже улыбнулся: надо же, из лучших побуждений чуть не ввязался в историю, которая не имеет к нему ни малейшего отношения.

Людская злоба не знает границ, Вот старинное правило миролюбца: никогда не вмешивайся. Избегай ответных движений. Не реагируй. Пусть противник возьмет верх.

Легкая победа смягчит его. Конечно, иногда такое поведение чревато некоторыми неудобствами. Но если все же удается уклониться от борьбы — или хотя бы не слишком увязнуть в ней — то лучше сохранить мир такой ценой. Даже если кто-то пострадает, все равно, так лучше.

Вновь утвердившись в своей главной истине, Модьюн перешел на шаг.

Он почувствовал, что проголодался, и зашел в первую попавшуюся столовую.

Когда он сел за стол, утренний спектакль повторился. Облаченные в форму гиены оцепили все входы в переполненный зал. Потом все тот же высокий чин почтительно приблизился к нему и протянул какой-то листок.

С виду документ подозрительно напоминал повестку, которую он получил на Земле. Модьюн сразу же почувствовал, как где-то в основании позвоночника разгорается сильный жар. Он узнал признак телесной ярости и поспешно спросил:

— Это что еще такое?

— Вам надлежит предстать перед судом в качестве свидетеля. Четверых граждан обвиняют в том, что они незаконно провели на борт корабля неустановленное лицо. Заседание начинается завтра в девять утра, место указано в повестке.

Не только каждая фраза, произнесенная гиеной каждое слово стало для Модьюна целым открытием. В ответ он только охнул; новость сразила его наповал.

Теперь тайна ареста ясна.

Наверное, шпионы еще на Земле выследили что четверо друзей встречаются с ним. И, как только Модьюна обнаружили на корабле, — наверняка, по доносу компьютера, регистрирующего посетителей столовой — кто-то вычислил, что его появление здесь — дело рук четверых приятелей.

Трудно предугадать заранее, чем закончится такой суд. Однако, ясно, что нунулийский правитель готовит какую-то западню. Посмотрим, как он будет действовать; рано или поздно, его коварный замысел выплывет наружу.

Офицер почтительно произнес:

— Мне приказано получить от вас подтверждение, что вы, в соответствии с предписанием, выступите в суде.

Модьюн колебался. Но что еще ему оставалось делать? Привычная мысль настойчиво билась в голове: предоставь негодяям полную свободу действий. Победив без борьбы, они утихомирятся, — подтверждала его жизненная философия.

Однако он еще не забыл той пламенной речи, которую произнес перед человекозверьми всего час назад. Вряд ли обвинение будет особенно серьезным. Скорее всего, оно только часть обширного заговора, который готовится против него. И все же, он задал главный вопрос:

— Предстоит настоящий суд — с судьей и присяжными?

— Да.

— Вы уверены? — настаивал Модьюн. — Вам понятно, что это значит?

— Судья и двенадцать присяжных рассмотрят показания, а подсудимым назначат защитника.

Кажется, все в порядке.

— Хорошо, я приду, — согласился Модьюн.

— Благодарю вас. — Офицер полез в карман, извлек еще один сложенный листок и протянул его Модьюну.

Модьюн недоверчиво смотрел на бумагу.

— А это что? — спросил он.

— Мне сказали: если вы согласитесь дать показания, вам выделят каюту — ведь вы сами об этом просили утром. Здесь номер каюты и ее местоположение.

Модьюн с облегчением взял листок. Он как раз думал, где бы переночевать.

— Передайте, пожалуйста, мою благодарность нунулийскому правителю. Скажите, что я оценил его любезность.

Как и сообщалось, заседание суда открылось ровно в девять утра. Первым из свидетелей вызвали Модьюна.

Глава 17

Все в зале суда было обставлено в точности так, как изображали обучающие машины.

Вдоль стены расселись на скамье двенадцать присяжных — все, как один, гиены. Гиена-судья, облаченный в мантию, восседал в кресле с высокой спинкой. Свидетельское место, к которому подвели Модьюна, находилось слева от судьи. За одним из столов по правую руку от судьи расположился гиена-обвинитель, за другим — гиена защитник. Прямо за ним за специальным ограждением четверо его подзащитных. Позади них выстроились гиены- полицейские. Напротив участников процесса, за невысоким барьером, находились места для публики — несколько десятков рядов.

Вся сцена так походила на безупречно воссозданную декорацию, что речь обвинителя прозвучала неприятным диссонансом. Он встал и затараторил:

— Имя свидетеля — Модиунн. Свидетель — обезьяна, родом из Африки. Незаконно проник на корабль при содействии четверых обвиняемых. Состав преступления: заговор и подрывная деятельность, одним словом, уголовное преступление, которое должно караться смертной казнью для всех четверых.

Свою речь он произнес, обращаясь к скамье присяжных, Потом повернулся к защитнику и спросил:

— Что скажет свидетель по поводу тяжкого преступления?

Защитник, даже не потрудившись подняться, изрек:

— Свидетель подтверждает все изложенное вами. Продолжим заседание.

— Возражаю! — завопил Модьюн. Тело его горело с ног до головы. С некоторым удивлением он заметил, что его трясет.

— Возражение отклоняется, — невозмутимо произнес судья. — Защитник выступал от лица свидетеля.

— Все равно возражаю! — взревел Модьюн. — Это не суд, а комедия! Если так пойдет дальше, я откажусь давать показания.

Его честь повернулся к свидетельскому месту. Судя по всему, он был озадачен, однако тон его по- прежнему оставался весьма любезным.

— В чем же, по вашему мнению, заключается нарушение процедуры?

— Я требую, чтобы вопросы задавали самому свидетелю и чтобы он сам на них отвечал.

— Но это неслыханно, — запротестовал судья. Защитник знает все законы. Совершенно очевидно, что его выступление от лица свидетеля защиты будет более компетентным.

Тут его глаза расширились: вероятно, его осенила новая мысль.

— Ах, да! Ведь вы же из Африки, — сказал он. — Что, такой порядок принят в африканских судах?

Модьюн глубоко вздохнул. Он был поражен, какое множество умозаключение необходимо, чтобы добраться до простейших истин, по которым жило человечество. Ему претила очередная ложь. Нет уж, хватит с него «африканского» имени и навязанной ему роли обезьяны. Отныне — только правда.

— Я настаиваю, чтобы суд соблюдал процедуру, установленную человеком.

Воцарилось долгое молчание. Потом судья кивком подозвал обвинителя и защитника. Они стали шепотом совещаться. Наконец, оба служителя закона вернулись на свои места. Когда они уселись, судья учтиво обратился ко всем собравшимся:

— Поскольку показания свидетеля представляются нам важными, мы решили принять ту несколько примитивную процедуру, к которой он привык у себя на родине, в Африке. — Потом повернулся к Модьюну и укоризненно произнес:

— Искренне надеюсь, что вы потом извинитесь перед защитником за то оскорбление, которое нанесли ему публично. Итак, мистер Модиунн, какой порядок общения с судом вас устроит?

— Правильная процедура… — начал было Модьюн.

— Принятая там, откуда вы родом, — подхватил судья.

— … давно установленная человеком, — продолжал свою мысль Модьюн, — такова: обвинитель задает мне относящиеся к делу вопросы — один за другим — и каждый раз ждет моего ответа.

— Какие именно вопросы? — с любопытством осведомился со своего места явно озадаченный обвинитель.

— Для начала он должен спросить, как меня зовут.

— Но ведь мы и так знаем, как вас зовут, — с недоумением возразил судья. Ваше имя указано в повестке.

— Подобные факты должны устанавливаться прямым допросом, — твердо ответил Модьюн.

Судья засомневался.

— Так мы можем прозаседать целый день.

— А хоть и целую неделю, — парировал Модьюн.

Собравшиеся дружно выдохнули. Его честь, на миг забыв о приличиях, взвизгнул:

— Исключено!

Потом, взяв себя в руки, обратился к обвинителю:

— Начинайте, сэр.

Гиена-обвинитель вышел вперед. Он явно был не в своей тарелке, но тем не менее, все же задал основные вопросы:

— Ваше имя? Действительно ли вы обезьяна, родом из Африки? Являетесь ли вы тем лицом, которое обвиняется в незаконном проникновении на корабль? Знаете ли вы, в каком преступлении обвиняются подсудимые?

Именно на этот вопрос Модьюн впервые заявил протест, взяв на себя двойную роль — свидетеля и защитника.

Глава 18

— Протестую против подобного вопроса: то, что инкриминируется подсудимым, не является преступлением. Так записано в законах, которые установили люди — перед тем, как ушли за барьер и оставили Землю своим друзьям человекозверям. — Он повернулся к скамьям, заполненным публикой, и с жаром продолжал: — В крайнем случае, действия обвиняемых можно квалифицировать как незначительный проступок. И наказанием за него должен служить, ну, скажем, домашний арест дня на два — на три, никак не больше.

Модьюн еще не исчерпал все доводы, как судья прервал его. Он настаивал на том, что подсудимые виновны в уголовном преступлении по статье закона.

— По статье? — переспросил Модьюн.

— Вот именно, по статье.

— Покажите мне статью, — потребовал Модьюн.

Судебный секретарь, человек-гиена ученого вида, одетый в лоснящийся черный костюм и рубашку с высоким воротничком, принес какую-то книгу. Он открыл ее на двести девяносто пятой странице и указал на седьмую строку снизу, начинавшуюся со слов: «…считается тяжким преступлением, за которое предусмотрены следующие виды наказания: длительное тюремное заключение с конфискацией имущества или смертная казнь».

— Ну-ка, дайте мне взглянуть, — не выдержал Модьюн.

Секретарь взглядом попросил разрешения у судьи и, получив в ответ утвердительный кивок, передал книгу.

Модьюн прочитал параграф, потом увидел вкладку, прочитал написанное на ней, бросил на суд торжествующий взгляд и заявил:

— Это не тот закон, который оставил человек, а никуда не годная фальшивка, сработанная человекогиенами.

— А я утверждаю, — провозгласил судья; — что закон вполне годен для отправления правосудия. — Любезности в его голосе явно поубавилось.

— Я считаю, что подсудимых следует признать невиновными — ведь состав преступления так и не обнаружен, — настаивал Модьюн.

— У меня к вам единственный вопрос, — сказал судья, — будете вы давать показания или нет? Если нет, тогда прошу вас покинуть свидетельское место, — язвительно добавил он.

«Пожалуй, все-таки уходить не стоит», — решил Модьюн и заявил:

— Я буду давать показания, но сохраняю за собой право снова поднять этот вопрос.

Судья повернулся к гиене- обвинителю.

— Продолжайте допрос свидетеля, — сказал он.

— Как вы попали на корабль? — спросил обвинитель.

— Я прошел через док, подошел к одной из многочисленных дверей, сел в лифт. Поднялся на сотню с лишним этажей и вышел из лифта прямо в какой-то коридор. Тогда я подумал, что благополучно проник на корабль. Так оно и оказалось, — подвел итог Модьюн.

Когда он закончил, в зале наступила тишина. Обвинитель, длинный, тощий субъект, задававший вопросы, был явно в замешательстве. Тем не менее, он быстро овладел собой и сказал:

— Не изволите ли взглянуть на скамью подсудимых?

Модьюн посмотрел в указанном направлении и, конечно, увидел там четверых друзей.

— Вы узнаете кого- нибудь из этих людей? — спросил обвинитель.

— Всех узнаю, — ответил Модьюн.

Пленники заметно приуныли. Наррл так и осел, как будто его прихлопнули чем-то тяжелым.

— Тишина в зале! — рявкнул судья.

Обвинитель продолжал допрос.

— Был ли кто-то из этих людей, — он указал на подсудимых, — вместе с вами, когда вы пересекли док, вошли в лифт и поднялись на корабль?

Со своего места Модьюну было видно, как напряглись человекозвери в зале. Он даже почувствовал, как многие из них невольно затаили дыхание, по-видимому опасаясь, что он ответит утвердительно. Модьюн обратился к судье:

— Ваша честь, я сознаю, что от моего ответа зависит многое. Вероятно, многие считают если я отвечу «да», это повредит подсудимым. Вы тоже так полагаете?

Судья перегнулся через барьер и произнес назидательным тоном:

— Долг свидетеля — отвечать правду. А уж к какому выводу я приду вынося окончательное решение, зависит от логики, которой руководствуется каждый судья.

— И все же, вы принадлежите к той группе, которая захватила ключевые посты. Ведь не случайно только человекогиены имеют право вершить правосудие. У меня есть подозрение, что ваш суд не так уж беспристрастен. Если вы убедите меня в обратном, я с радостью отвечу на ваш вопрос.

— Я буду беспристрастен, — пообещал судья.

Модьюн покачал головой.

— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может заявить, что он беспристрастен. Ведь вы — член небольшой группы, захватившей власть. Как же вы можете доказать мне, что не собираетесь засудить обвиняемых?

— А я боюсь, — холодно заметил судья, — что мне снова придется вас предупредить: или давайте показания, или покиньте зал.

— Я буду давать показания, — сказал Модьюн.

— Вот и отлично. И что же вы ответите на мой вопрос?

— Когда я проник на корабль, подсудимые были вместе со мной.

Громкий вздох пронесся по залу. Как будто все зрители разом перевели дыхание.

Судья застучал молотком, призывая к порядку. Когда в зале снова установилась тишина, Модьюн обратился к судье:

— У меня возникло подозрение, что моя связь с подсудимыми склоняет чашу весов не в их пользу.

— А что тут еще можно предположить? — осведомился судья, едва скрывая торжество.

Модьюн посмотрел на него с сожалением.

— Можно предположить, что я просто сопровождал их, а это никак не связано с тем, в чем их обвиняют. Можно предположить, что они были со мной, но даже не догадывались о моем намерении. — Он нетерпеливо пожал плечами. — Я могу выдвинуть еще с десяток таких предположений.

Его честь сделал знак обвинителю.

— Продолжайте допрос свидетеля и выясните конкретные обстоятельства, которые он только что затронул. Мне кажется, что в конце концов он все же дает правдивые показания. Вот и выясните у него всю правду.

Модьюн оставалось признать, что судья придумал неплохой ход. Можно сколько угодно рассуждать о правде с философской точки зрения, но лгать о реальных событиях… нет уж, увольте. Так что обвинителю удалось вытянуть у него одно признание за другим. И вот последнее, заключительное: да, четверо подсудимых действительно знали заранее, что он задумал пробраться на звездолет.

Да, эту мысль подсказал один из подсудимых, а остальные с ним согласились.

Когда Модьюн закончил, судья обратился к защитнику.

— Сэр, есть ли еще вопросы к свидетелю?

— Нет, — последовал ответ. — Я вообще не вижу никакого смысла продолжать заседание.

— Согласен с вами, — поддержал его судья. Потом повернулся к обвиняемым. — Встаньте! — приказал он.

Четверо подсудимых робко поднялись.

Судья продолжал:

— Поскольку свидетель подтвердил вашу вину… начал он.

— Послушайте! — крикнул Модьюн.

Но судья, не обращая на него внимания, продолжал, как ни в чем не бывало:

— … приказываю взять всех четверых под стражу…

— А как же присяжные? — не унимался Модьюн. — Ведь их должен был судить суд присяжных!

— … и отвести в камеру. Там вы проведете одну неделю, в течение которой имеете право подать апелляцию в высший суд. Если она не будет принята, то ровно через неделю, считая с сегодняшнего дня, вас расстреляют из ядерных ружей.

Он дал знак полицейским, которые стояли позади пленников.

— Уведите осужденных! — приказал он.

Потом повернулся к Модьюну и любезно произнес:

— Я хотел бы поблагодарить вас за правдивые показания. Именно благодаря им нам удалось без особых проволочек доказать вину подсудимых.

«Сомнительный комплимент», — подумал Модьюн.

Глава 19

«Кажется, я сделал все, что мог, — размышлял Модьюн, и теперь пусть все идет своим чередом».

Почему же тогда весь остаток дня после суда его беспокоит неприятный жар во всем теле? Его философский ум с трудом справлялся с этими глупыми выходками желез внутренней секреции. До чего все-таки странно — он встретил Роозба с приятелями совершенно случайно, и вот его тело так привязалось к ним…

«Как- будто я искал их специально, потому, что подметил в них какие-то особые качества! — подумал Модьюн.

В первый же день, выйдя из-за барьера, он просто-напросто остановил первую попавшуюся машину с четырьмя пассажирами и занял одно из двух свободных мест. Никаких других поводов для встреч не было Какая разница — эти четверо или любые другие человекозвери?

«Вот истинная перспектива наших взаимоотношений», успокаивал он себя.

И все же тело испытывало непонятное возбуждение.

Утром, на четвертый день после суда, в его дверь позвонили. Модьюн открыл и увидел гиену-офицера. Облаченный в мундир зверь почтительно сообщил:

— Верховный суд отклонил прошение о помиловании которое подали осужденные. Вы — главный свидетель, и суд настаивает, чтобы решение было согласовано с вами.

Модьюн уже собирался поблагодарить его и закрыть дверь, как вдруг почувствовал, что от этой новости его лицо вспыхнуло, как от огня, и поспешно сказал:

— Я хочу повидать осужденных перед казнью. Можно устроить свидание?

— Буду рад навести для вас справки, — ответил офицер. — О результате я вам сообщу.

Оказалось, что свидание разрешено. Его назначили на вечер накануне казни, то-есть, на шестой день суда.

«Что ж, они ведут себя на редкость предупредительно и вообще держатся в рамках закона, — вынужден был признать Модьюн. — Скорее всего, мне просто показалось, что против меня плетут какие-то козни».

Снаружи камера выглядела бы как обычная спальня, если бы не забранная решеткой дверь. Перед дверью сидел гиена-часовой. Он долго изучал письменное разрешение, которое предъявил ему Модьюн. Потом открыл дверь, впустил Модьюна и запер за его спиной.

Прошло несколько мгновений. Комната казалась совершенно пустой. Вдруг с нижней койки свесилась пара ног. Наррл сел и приглушенно воскликнул:

— Господи, кто к нам пожаловал!

В ответ на его слова на трех койках зашевелились еще три пары ног. Все четверо поднялись, подошли к Модьюну и поздоровались с ним за руку.

Оглядевшись, Модьюн заметил, что на самом деле эта спальня отличается от других. За последним рядом коек был альков. Там стояли столы и уже знакомое ему оборудование столовой.

Произведя быстрый осмотр, Модьюн неуверенно произнес:

— Я решил, что надо все-таки зайти проститься.

По щеке Роозба скатилась крупная слеза. Вид у него был неважный, он заметно осунулся.

— Спасибо дружище, — произнес он сдавленным голосом.

Модьюн рассматривал его с неподдельным изумлением.

— В чем дело? — спросил он. — Ведь мы все там будем раньше или позже. Так почему бы и не сейчас? Я имею в виду, завтра, — поправился он. После этих слов воцарилась тишина. Потом Доолдн подошел и встал прямо перед ним. На его щеках пламенели багровые пятна. Ягуар судорожно сглотнул — было видно что он с трудом сдерживается — и, нахмурившись, сказал:

— Странные мысли у тебя, парень. В жизни не видел таких обезьян. Это надо же — вылез на свидетельское место и заложил нас всех!

— Против правды не пойдешь, — попытался защититься Модьюн. И тут до него, наконец, дошло, что в словах ягуара нет и намека на дружелюбие. — Ведь вы не очень на меня разозлились, что так получилось, правда? — спросил он.

Пятна на щеках Доолдна разгорелись еще ярче.

— Как бы не так! Я зол на тебя, как тысяча чертей! Он вздохнул. — А потом подумал — да ведь наш разлюбезный дружок, обезьяна безмозглая, снова свалял дурака, — и на место злости приходит отчаяние. Ведь так, ребята? Он оглянулся на друзей.

— Так, — мрачно подтвердил Наррл и Икхдохс. Роозб молча утирал глаза.

Надо же, настолько не видеть будущего! Модьюн почувствовал что их необходимо переубедить.

— Сколько тебе лет? — спросил он каждого по очереди. И впервые узнал, что самому старшему, Роозбу, тридцать три, а самому младшему, бегемоту, двадцать шесть. Они человекозвери, значит, им предстоит прожить лет до шестидесяти. — Итак, в среднем полжизни вы уже прожили, подытожил Модьюн. — Стоит ли так цепляться за оставшуюся половину?

В ответ — только недоуменные взгляды.

Наконец, лис в сердцах бросил:

— Угораздило же меня попасть в такую жуткую передрягу — и всего лишь потому, что хотел помочь приятелю?

Модьюн растерялся. Он никак не мог связать два эти факта.

— Ты хочешь сказать, — озадаченно произнес он, — что видишь причинно- следственную связь между этими событиями? Ничего подобного. Ты сделал свое дело. Потом человекозвери сделали свое. В рациональном мире эти факты никак не соотносятся. Только наше подсознание обманывает рассудок поисками какой-то зависимости. На самом деле ее нет.

Модьюн видел, что его слова не находят никакого отклика. Ему стало ясно, что приятели просто раздавлены, неизбежный конец все больше страшит их. Почувствовав внезапный прилив жалости, он сказал:

— Поймите, в этой жизни еще никто не обнаружил никакого смысла. Поэтому каждому виду лучше уменьшить свою численность до маленькой группы, в которой каждый нес бы в себе весь набор генов, все генетическое наследство своего народа, и ждать.

— На Земле каждый из ваших видов насчитывает множество особей, — продолжал он. Зачем же цепляться за жизнь отдельной личности — ведь она всего лишь копия других. Вы все равно можете погибнуть в бою на чужой планете.

В дверь забарабанил часовой.

— Всем посторонним покинуть помещение! — гаркнул он.

— Еще минутку, — попросил Модьюн. Потом повернулся к друзьям. — Ну, что вы на это скажите?

По щеке Роозба снова поползла крупная слеза.

— Прощай, дружище, — сказал он. — Не пойму, о чем ты тут толковал, но думаю, ты хотел, чтобы вышло как лучше. — Он протянул руку.

Модьюн вздохнул, подражая Доолдну.

— Что ж, — сказал он, — если вы так все воспринимаете, тогда вам, пожалуй лучше пойти со мной… Какой смысл поступать наперекор своим желаниям? Я скажу властям, что вы сочли приговор неприемлемым.

Договорились?

Все четверо уставились на него, а ягуар сказал:

— Как это — пойти с тобой? — в его голосе звучало сожаление, — ведь за дверью вооруженный охранник.

Модьюн нетерпеливо махнул рукой.

— Я просто внушу ему, что у меня пропуск — самую малость вмешаюсь в его мысли — а потом мы продолжим разговор у меня в каюте.

«Конечно, так просто это не пройдет, — подумал он. Придется, пожалуй, все-таки побеседовать с нунулийским правителем».

Примерно через час после того, как все четверо проследовали за ним в его каюту, раздался звонок в дверью Модьюн открыл. На пороге стоял высокопоставленный гиена-офицер в расшитом мундире.

— Мне снова предписано просить вас явиться на беседу с нунулийским правителем, прошептал он. — Придете?

Модьюн вышел в коридор, установил вокруг каюты защитный энергетический барьер и ответил:

— Я готов идти сию же минуту.

Потом закрыл за собой дверь

Глава 20

Он шел за офицером по коридору и думал: «Нужно доказать нунулийскому правителю, что судебный процесс был начисто лишен всякой логики».

Пока они поднимались на лифте все выше и выше, Модьюну пришло в голову, что его жизнь значительно осложнилась: теперь придется до конца полета не только защищаться самому, но и защищать друзей. Когда они шли через холл от одного лифта, он подумал: «Будем надеяться, что нунулийский правитель предложит какое-нибудь приемлемое решение».

После того, как второй лифт остановился, человек-гиена, сосредоточился на панели управления, и, когда на ней замигал белый свет, нажал кнопку. Дверь бесшумно растворилась, и офицер сказал:

— Вы пойдете один. Беседа будет конфиденциальной.

Модьюн вышел. Дверь так же мягко закрылась. Не оглядываясь по сторонам, он вошел прямо в комнату. Она была квадратной — не больше трех с половиной метров в длину и ширину — совершенно пустая, если не считать подобия матраса на полу. На нем лежал нунулиец.

Модьюн сразу понял, что нунулиец незнакомый, не один из тех двоих, которых он встречал на Земле. Все правильно. Нужно, чтобы один нунулиец был на корабле, а другой, конечно, оставался на Земле. Если комитет даст какое-то поручение, везде найдется исполнитель.

— Вы пришли ко мне в то время, когда я отдыхаю от своих многотрудных обязанностей, — промолвил простертый на полу инопланетянин.

Модьюн огляделся, пытаясь найти вход в соседнюю комнату. Или еще что- нибудь. Но поверхностный осмотр ничего не обнаружил.

— Это и есть ваша резиденция? — спросил он.

— Да.

— То есть, ваше жилище здесь, на корабле? допытывался Модьюн.

— Да. — Казалось, длинное лицо, туго обтянутое серой кожей, неуловимо изменилось, как будто изнутри на нем пыталось проступить какое-то изображение. Но это изображение являло собой не зрительный образ, а мысль или чувство, так что понять его было нелегко.

— Вас, наверное удивляет, что мое жилище выглядит более аскетическим, чем та каюта, которую я предоставил вам? — поинтересовался он.

— Я просто хочу разобраться, — ответил Модьюн. Походе, ваш комитет требует от своих агентов полного равнодушия к роскоши и прочим атрибутам власти.

И снова с лицом существа, растянувшегося на матрасе, что-то произошло. На нем мелькнуло выражение, которое Модьюн уже наблюдал у второго нунулийского правителя Земли. Тогда он расценивал его как улыбку превосходства. Пришелец сказал:

— Наш народ уже был склонен к аскетизму, когда комитет избрал его для исполнения своих высоких целей. Мы всегда хотели только одного… — он не закончил фразу и пробормотал: — впрочем это не важно.

— Нет никакого сомнения, что в итоге ваши люди пришли к правильному выводу, — одобрительно кивнул Модьюн. — В конечном счете, все во вселенной совершенно равноценно. Зачем тогда накапливать больше, чем нужно просто для того, чтобы выжить, ведь так? — спросил он.

— Нет.

Ответив, нунулиец продолжал лежать. Через несколько секунд стало ясно, что он не собирается распространяться на эту тему. Модьюн принял возражение без всяких амбиций.

— Уважаю вашу тайну, — сказал он.

— Еще бы, — ответил нунулиец. — Мы специально усовершенствовали людей, чтобы они уважали права других. Заметив у них подобное качество, мы развивали его, стремясь превратить в доминанту. Нам это удалось. Поэтому ваши слова меня нисколько не удивляют.

— Я вижу по себе, что поведение людей может быть не столь однозначным; как вы представляете, — возразил Модьюн. Вот вам пример: если взять судебный процесс над моими друзьями, то здесь ваша логика меня просто раздражает.

— Моя логика вам неизвестна, — парировал нунулиец.

— Пусть так. Все равно она очевидна. Вы предали суду четверых человекозверей, обитателей Земли, потому что они были замешаны в моем появлении на корабле.

— Ну и что тут нелогичного?

— Корабль построен на Земле, ведь так? — спросил Модьюн.

Нунулиец заметно удивился.

— Ну, конечно. Мы всегда используем по возможности местные материалы и оборудование.

— И его строили жители Земли, человекозвери?

— Само собой. Кто же еще? Комитет настаивает на использовании местной рабочей силы.

— Тогда по закону я имею право находиться на корабле, — подвел итог Модьюн. — Какие у вас могут быть возражения?

— Не улавливаю вашей логики, — холодно заметил инопланетянин.

Модьюн развел руками.

— Ну как же? Земля принадлежит человечеству и в меньшей степени — животным, которых человек поднял до их нынешнего уровня. Значит, этот корабль, построенный на Земле, земными животными, принадлежит человечеству и в меньшей степени — животным. Единственный человек на борту — это я, следовательно, корабль принадлежит мне.

— Земля давным-давно завоевана, — с достоинством произнес нунулиец. — Так что из того, что находится или сделано на Земле, человеку не принадлежит ровным счетом ничего.

Модьюн упрямо помотал головой и почувствовал, как его глаза при этом слегка сузились. его несколько удивила такая реакция тела: казалось, оно противится чужой точке зрения.

— Я еще не смирился с вашей победой, — сказал он. И пока я жив, корабль принадлежит мне. Но все это не так важно, — прервал он сам себя. — Я как раз обдумывал выход из создавшегося положения. Нужно отыскать земную женщину. У меня есть все основания предполагать, что ваш коллега похитил ее с Земли и отправил бог знает куда. Доставьте меня к ней, и я охотно покину корабль в любой точке вселенной.

— Совершенно исключено, — донесся голос с матраса. Давайте лучше ненадолго вернемся к вашим рассуждениям. В них присутствует ошибка; ведь вы не знаете, какую цель мы преследуем. А цель эта имеет к вам прямое отношение. как вы думаете, сколько дней прошло со времени отлета с Земли?

— Чуть больше недели, — ответил Модьюн. Он был удивлен кажущейся бессмысленностью вопроса.

Лицо инопланетянина было совершенно непроницаемым. Серозеленые глаза широко раскрыты, гладкая серая кожа туго натянута.

— Корабль преодолел более четырехсот световых лет. Он несколько раз менял курс, намеренно минуя пункт назначения. Так что теперь, когда мы уже на подходе, никто не сможет вычислить, откуда корабль стартовал.

Нунулиец замолчал, очевидно предоставляя Модьюну оценить его замысел. Модьюн дал понять, что новость его озадачила — слишком уж явно собеседник ожидал подобной реакции.

— Несомненно, ход очень хитрый, — произнес он, — не дать предполагаемому врагу никаких сведений о планете, с которой прилетел корабль-штурмовик.

Он увидел огонек в глазах инопланетянина и понял, что главного так и не уловил. И действительно, после минутного торжества нунулиец соблаговолил объяснить:

— Безусловно, все, что вы сказали о планете, на которую нацелен корабль, тоже верно. Но корабль заметал следы исключительно из-за вас. Чтобы спутать карты вам. Мы должны быть уверены, что вы никогда не вернетесь на Земле. И процесс против ваших друзей преследовал ту же цель. Задумайтесь, и вы сами поймете: в тот решающий период, когда корабль преодолевал необходимое расстояние, ваше внимание, вплоть до самого последнего времени, было занято судебным процессом и судьбой ваших друзей. Нужно ли говорить, что корабль никогда не вернется на Землю?

— Так вот в чем замысел. Все эти ухищрения показались Модьюну не особенно важными. Вероятно, логика нунулийцев, народа, привыкшего выполнять приказания вышестоящей расы, страдает крайностями. Им нужно было довести до конца задание, связанное с Землей. Теперь, когда люди за барьером полностью уничтожены, а Соодлил и Модьюн выдворены с Земли, проблему, по их мнению, можно считать решенной.

И само задание, и его скрытая цель были настолько абсурдными, что у Модьюна возникло чувство обреченности: чем можно ответить на такое безумие? Разве что воспользоваться вытекающими последствиями.

— Значит, мои друзья были только заложниками, сказал он. — В таком случае, вы не станете возражать, если их приговор отменят, а их самих оправдают?

— Какие могут быть возражения? — мгновенно среагировал нунулиец. — Я затем и позвал вас, чтобы сообщить об этом.

Потом он перешел на официальный тон:

— Реддл, тот офицер, который вас сопровождал, проводит вас обратно и вручит каждому из четверых свидетельство о благонадежности.

Продолжая лежать на спине посреди пустой комнаты, нунулиец сказал:

— Мне кажется, что на этом нашу беседу можно закончить.

Модьюн придерживался того же мнения. Оставалось уточнить пару вопросов.

— На этом все ваши происки против меня заканчиваются? — спросил он.

— О чем вы? — лежащий на полу пришелец не скрывал удивления.

— До сих пор события развивались по такой схеме: мне наносят удар, я принимаю, не пытаясь ответить. Потом выбрасываю все из головы и продолжаю спокойно жить-поживать. В итоге обнаруживается, что против меня уже вовсю готовят следующий заговор. Так вот, я хочу знать есть у вас против меня еще что-нибудь? Я имею в виду заговоры. Или на этом ваше поручение, связанное с Землей и ее обитателями заканчивается?

— Оно уже закончено, — ответил нунулиец. — Что еще тут можно сделать?

— Точно такие же слова я уже слышал от нунулийского правителя номер два, — заметил Модьюн, — но они оказались ложью. Я уже начинаю уставать от всех этих заговоров и лживых обещаний. Они противоречат главной вселенской заповеди.

— Что может знать последний представитель рода человеческого о вселенских заповедях? — раздраженно осведомился нунулиец. — Погодите-ка, дайте подумать.

— Помолчав, он продолжал:

— Возложенное на нас дело могло бы потребовать от нас еще одного последнего шага — уничтожить вас и женщину. Как по-вашему, это выполнимо?

Модьюн на мгновение задумался.

— Если я стану сопротивляться, то нет.

— Вот вам и ответ, — в голосе нунулийца все еще сквозило раздражение.

На первый взгляд, ответ мог показаться исчерпывающим и правдивым. И все же…

— Есть одно обстоятельство, — сказал Модьюн, причем настолько важное, что мне, вероятно, придется прибегнуть в телепатии, чтобы добиться от вас правды.

— Это было бы совершенно невыносимо, — возразил нунулиец.

Смысл его слов потряс человека; причинить кому-то невыносимые страдания — просто немыслимо!

И все же минуту спустя он снова вернулся к этому вопросу.

— Кое-что я понял слишком поздно… — проговорил Модьюн. Он замолчал, ожидая, пока смысл сказанного проникнет в святая святых его разума. Смысл был неутешительный; ведь если не считать Соодлил, он единственный уцелевший представитель человеческого рода. Так что понимание истины — если это действительно истина — и в вправду запоздало. Он не совсем представлял, что ему теперь делать… ах, да! — в первую очередь связаться с комитетом.

Модьюн закончил мысль:

— … понял слишком поздно, что народ поступит не очень-то разумно, если доверит свое усовершенствование другому народу, чьи намерения могут оказаться небескорыстными.

Он говорил и чувствовал, как из глубины его нервной системы поступают корректирующие сигналы, которые преобразуются в знакомые ощущения. Потом услышал собственный голос:

— Я еще ничего толком не решил. Это всего лишь логические рассуждения, пока еще незавершенные.

Модьюну пришлось приложить осознанное волевое усилие, чтобы заставить себя замолчать. Его так поразила мощь этих ощущений, что он был вынужден сделать долгую паузу. Наконец, он овладел собой и смог продолжить разговор.

— Каждый раз, беседуя с нунулийцем, я в ответ на свои слова выслушиваю почти точную копию того, что мне говорит в прошлый раз его соплеменник. Поэтому я вынужден задать вопрос: может быть, нунулийцы и есть тот самый комитет, который они, по их утверждению, только представляют? Вопрос этот настолько важен, что мне, пожалуй, придется прибегнуть к телепатии, если вы не предложите менее решительного выхода, — с надеждой добавил он.

Блеклые глаза нунулийца впились в него так напряженно, что после долгого молчания Модьюн неуверенно предложил:

— Почему бы сами, добровольно, не раскроем передо мной свои мысли? Покажите мне что-нибудь из истории своего народа; возможно, вам удастся убедить меня в том, что это предположение ошибочно. Он замолчал. Инопланетянин зашевелился на своем матрасе. Тонкие ноги задвигались. Руки слегка согнулись. Он откинул голову и сел.

— Хорошо, — сказал нунулиец. — Я вынужден уступить вашему преступному давлению. Но учтите — комитету это может не понравится. И если с его стороны последуют ответные действия, я за них не несу никакой ответственности.

Глава 21

Перед Модьюном поплыли мысленные картины. Вот нунулийцы, по всей вероятности, на своей родной планете. Простое, почти аскетическое существование; порядки — как в монастыре. Пошли изображения длинных темных строений, в которых, в крошечных клетушках-кельях, обитатели нунулийцы. Голый пол, никакой мебели, только подстилка для сна.

Следующие картины показывали нунулийских женщин. У них жилища имели несколько иную форму. В отличие от предыдущих, здесь есть общие дворы и комнаты, где они занимаются детьми. Малышей держат в удобных емкостях, похожих на колыбели.

Раз в несколько лет в жизни нунулийской женщины наступает день, когда она отправляется на поиски мужского монастыря. Следующая мысленная картина: она стучит в дверь кельи, потом в другую, в третью… Видимо, мужчина в каждой келье сразу узнает этот стук. Вот он поднимается с подстилки и открывает дверь. Стоит на пороге и смотрит на нее. Она тоже стоит и ждет. Получив отказ, она, как ни в чем не бывало, переходит к следующей двери. Наконец, она находит келью, обитатель которой не остается равнодушным к ее запаху или к волне исходящей от нее мыслей. С тем, кто ее примет, она проводит несколько дней и ночей. Чаще всего они просто лежат бок о бок, погрузившись в размышления. Но дважды за время ее пребывания в келье наступает особый миг. Что это возбуждение? Даже Модьюн, обладавший чувствительной мысленной связью, не смог с уверенностью сказать, что это было за чувство. Каким бы оно ни было, за ним следовало совокупление, которое, как могло показаться, длилось целую вечность. Четыре часа, пять — скорее всего, почти всю ночь напролет.

После второго соития женщина молча вставала и, даже не оглянувшись на мужчину, выходила из кельи и покидала монастырь. Следующая картина: она уже снова у себя дома. На заднем плане — другие женщины. Там, в тиши и уединении своей комнатки, она вынашивает плод, и примерно через год у нее рождается странный маленький уродец, который очень скоро начинает походить на нунулийца.

Внезапно изображение погасло. С пола своей тесной каюты нунулийский правитель взглянул на Модьюна и сказал:

— Такой была наша жизнь, пока комитет не открыл перед нами путь служения.

Модьюн был удивлен и разочарован

— И все это, что вы собираетесь мне показать? спросил он. — Здесь вкратце вся история нашей жизни до прихода зоувгов, — сухо ответил нунулиец. — Именно то, что вы просили.

Модьюн уже открыл было рот, чтобы возразить, поскольку ответ его не удовлетворил, но промолчал. До него дошло, что он только что получил важную информацию.

«Зоувги» — вот что сказал нунулиец.

Судя по контексту, так называется народ образующий тот самый комитет… Ради такого открытия стоило его слегка прижать. Итак, значит, зоувги. Несколько долгих секунд он смаковал новое слово. Наконец, ему пришло в голову, что возражение, которое он собирался высказать, все еще не потеряло важности.

— То, что вы мне показали, не объясняет, как произошел скачок от суровой монашеской жизни к массовым убийствам по всей галактике. Чем вызвано такое преображение?

Взгляд зеленых глаз с недоумением остановился на нем.

— Может быть, мы говорим о разных вещах? — начал нунулиец и осекся. — Ах, вот оно что! — сказал он. Его глаза блеснули выражая снисходительное понимание. — То, что мы делаем по поручению комитета, — заявил инопланетянин, — вовсе не убийство.

— Нет уж, давайте поставим все точки над «и», потребовал Модьюн. — Вы или какой-то ваш собрат уничтожили человеческий род или, во всяком случае, способствовали его искоренению. Разве по вашим понятиям это не убийство?

Нунулиец небрежно махнул тонкой серой рукой.

— Это всего-навсего часть программы комитета, направленная на улучшение условий жизни в галактике.

— На улучшение чего?

Инопланетянин был непроницаем.

— Извините, но я вынужден обратиться к вам с просьбой. Соблаговолите оставить меня — мне нужно продолжить отдых. ваш вопрос исчерпан. Друзья ваши в полной безопасности. Вы получили нужные сведения. Не собираетесь ли вы продолжить расспросы, несмотря на мое решительное возражение?

Модьюн колебался. Его ум занимали еще кое- какие мысли, к тому же его раздражало нежелание собеседника продолжить разговор.

— Видимо, на меня сегодня что-то напало, — наконец произнес он. — У меня к вам еще несколько вопросов. Хотелось бы получить на них ответы. — Не дожидаясь согласия нунулийца, он продолжал: — Вот, пожалуй, самый главный вопрос: каким образом члены комитета добиваются поддержки таких личностей, как вы?

Взгляд дымчато-голубых глаз выразил недоумение. Потом на гладком лице нунулийца застыло выражение, которое за неимением лучшего слова, оставалось назвать неодобрительной миной. Он заявил, как что-то само собой разумеющееся:

— Зоувги — высшая раса. Когда одиниз них вступил с нами в контакт, он в тот же миг привил нам цель. С тех пор, как только мы отыщем планету с достаточно развитой культурой и решим что для ее завоевания необходимы тонкие методы, мы обращаемся к члену комитета, а уж внедрить цель в умы наиболее влиятельных обитателей планеты — это его дело. Только и всего. Всякое сопротивление тут же прекращается.

— Вот оно что, — протянул Модьюн. Его наконец осенило. Ну конечно, же, цель!

Он задал следующий вопрос:

— Значит, для общения с нунулийцами, зоувги пользуются телепатической связью? То есть, ведут мысленную беседу, диалог?

Нунулиец возмутился.

— Ни один из членов комитета, — сказал он с негодованием, — не станет вступать в разговор с представителем низшей расы. Модьюн никак не проявил своего торжества. Не такое уж большое завоевание, но все же он выведал нечто такое, чего не знают сами нунулийцы. В арсенале зоувгов нет двухстороннего обмена мыслями, как его обычно понимают. Зато они, вероятно, способны сосредоточить всю свою умственную энергию на цели.

И такой целью может стать все, что угодно. При этом двое зоувгов могут навязывать друг другу цель, могут, вероятно, защищаться от гипнотического воздействия чужой воли и, таким образом, используя Илем, свободно общаться через космические расстояния и годы. Точно так же внушение можно навязать другим существам, которые не имеют от нее защиты.

Модьюн с удивлением почувствовал, как от этой новости по всему телу пробежала дрожь. Ему пришлось напрячься, чтобы задать вопрос:

— А могут они объединиться на… на одной цели?

— Могут. Вся тысяча сразу, — с удовлетворением констатировал нунулиец. — Всякое сопротивление бесполезно.

Вот и последний штрих к портрету зоувгов. Против такого одностороннего оборонительного строя из тысячи инопланетян, каждый из которых может оказать мощное и затяжное сопротивление, напрямую использовать телепатический метод вряд ли удастся.

Он сразу почувствовал необходимость выяснить еще кое-что.

— Никак не могу понять, что за цель у этих зоувгов, — сказал он. Их план усовершенствования галактики включал искоренение человеческого рода, а может быть и других видов. На какие научные теории они опираются?

— Это секретные сведения. Я их знаю, но открыть не могу, — сухо ответил нунулиец. У Модьюна промелькнула мысль: «Четыре миллиарда жителей Земли пали жертвой эксперимента зоувгов. Уж я-то по крайней мере имею полное право знать истину».

— В таком случае, — пригрозил он, — мне придется применить телепатию

— Это ни к чему не приведет, — ничуть не смутился нунулиец. — Мне гарантировали, что никто, в том числе и человек, не сможет преодолеть особый барьер в моем мозгу, который охраняет секретные сведения.

— Вот мы сейчас и проверим, — сказал Модьюн. Интересно так ли это на самом деле.

Но особой решимости в его словах не было. Он уже чувствовал, что внутренне смиряется с тем условием, которое сам выдвинул раньше. Ведь он обещал, что если нунулиец откроет ему свое прошлое, он больше не станет его принуждать. Где-то в глубине души он чувствовал, что обещание связывает его по рукам и ногам. Довольно странное ощущение, если учесть, что раньше, под влиянием стресса или аффекта, он пользовался телепатическим воздействием, забывая о прежних моральных обязательствах.

Все еще пытаясь найти приемлемое решение, он спросил:

— А что зоувги говорили про барьер в вашем мозгу?

— Если вы воздействуете на этот участок мозга, я мгновенно погибну.

— Господи!

— Я всегда был уверен, да и сейчас не сомневаюсь, спокойно произнес нунулиец — что вы никогда не сделаете ничего такого, что могло бы мне повредить. В конце концов, всегда победит сострадание.

— Пожалуй, вы правы, — неохотно признался Модьюн, но, с другой стороны…

И он объяснил, что биология — именно та область, которой люди овладели в совершенстве.

— То, что мы сделали с животными — лишь незначительный аспект искусства манипулирования с органическими тканями. Я уже понял, что ваши нервные клетки не совсем такие, как у людей, хотя имеется и определенное сходство. Нервные клетки заканчиваются длинными соединительными волокнами, которые называются аксонами и дендритами.

— Мне знакомы эти анатомические подробности, сухо заметил собеседник.

— Вот и отлично. Когда-то, — продолжал Модьюн, — на Земле считали, что аксон, как и дендрит, — всего-навсего единичная проводящая линия, которая наподобие телефонного кабеля, способна передавать электрические импульсы. Но потом обнаружили, что каждое из этих мельчайших волокон нервной ткани усеяно множеством крошечных точек — от пяти до десяти тысяч. Последующие опыты показали, что такая точка представляет собой входной или выходной терминал. Представляете, человеческий мозг содержит около двенадцати биллионов клеток и каждая из них имеет нервные окончания, несущие на себе от пяти до десяти тысяч вводов и выводов! И все они по-видимому, никак не использовались для прямой передачи мозговых импульсов.

— Все это мне прекрасно известно, — язвительно произнес нунулиец. — Ведь именно благодаря успехам наших ученых, обнаруживших столь необычные терминалы, которых нет больше ни у одного вида, нам и удалось поднять людей до такого уровня, когда каждый человек владеет полным могуществом, однако не может обратить его во вред другим, ибо его сдерживают философские принципы. Да вы, наверное, и сами, помните?

К сожалению, Модьюн помнил. Но вслух продолжал рассуждать:

— В работающем электронном приборе лишние вводы и выводы создают помехи. В человеческом мозгу они служили источником хаоса и ошибочных ассоциаций. Позже было установлено, что вводы действительно улавливают мысли других людей, а выводы передают вселенскому Илему все, что содержится в сознании индивидуума. Однако входящая и выходящая информация сопровождалась такими помехами, что выделить какие-то сведения было просто невозможно, пока не изобрели телепатическую систему.

Я не вижу ничего плохого в том, что философские принципы ограничивали нашу силу, кроме случаев необходимой самозащиты. Поэтому я чувствую, что могу свободно применить телепатическое воздействие. Полагаю, что мне без особого труда удалось бы помочь вам обойти воздействие того барьера, который запрограммирован в вашем мозгу… — Модьюн не закончил фразы. — Но главное, мне нужны эти сведения.

Наступило долгое молчание. Странные глаза пришельца в упор смотрели на него. Наконец, нунулиец сказал:

— Я отвечу на любые ваши вопросы, кроме этого. Не уверен, что замыслы комитета подвластны вашему разуму. Что еще вы хотели бы узнать?

— Где находится мир зоувгов?

— Не знаю. Никогда там не был. Очевидно, к вам не подпустили бы так близко никого из тех, кому это известно.

Предположение показалось Модьюну убедительным.

— Тогда расскажите мне вкратце все, что вы знаете о комитете.

— Члены комитета — самый высокоразвитый народ во всей галактике. Те области науки, которые им не были известны, они взяли у народов других планет. Они единственный по-настоящему бессмертный вид…

— Вы имеете в виду, имеющий самую большую продолжительность жизни? — с улыбкой перебил его Модьюн. — Сейчас человек живет около трех с половиной тысяч земных лет. Существует возможность, что в ходе эволюции срок жизни дойдет до десяти тысяч. Есть одна причина, по которой обычная клетка в таком возрасте начинает деградировать, а это и есть смерть.

Гладкое загадочное лицо стало еще более непроницаемым, чем обычно.

— Повторяю: по-настоящему бессмертный. Возраст некоторых членов комитета превышает сто тысяч земных лет. Вам понятно?

— Но на данной стадии развития галактики это невозможно! — возразил Модьюн. — Есть, правда, один путь, но мы, люди, давным-давно отказались использовать столь неестественный метод, взволнованно сказал он.

— Вам просто не удалось им воспользоваться из-за ваших философских принципов, ведь так?

— Вероятно, главным образом, из-за них, Но еще и…

Договорить ему не удалось.

— В этом и была ваша ошибка, — последовал хладнокровный ответ.

— Природе совершенно все равно, верен метод или неверен. Главное — итог: зоувги живут уже целую вечность, вам до них далеко. Я надеюсь, теперь вы закончите свой допрос и оставите меня в покое.

— Да, — согласился Модьюн. — Остальное я узнаю, когда поговорю с кем-нибудь из членов комитета. Вы сможете устроить такую встречу?

— Исключено. Ведь я уже объяснил вам, что они не принимают никаких сообщений. Только передают, причем в форме приказов.

— Если все-таки подобная возможность когда-нибудь представиться, — сказал Модьюн, — вы знаете, где я.

— Вот именно, я знаю где вы, — раздался самодовольный ответ, — и знаю., куда вас заведет ваше стремление.

— Куда же?

— В тупик.

Глава 22

Наконец, все тревоги позади.

Кажется, теперь его друзьям ничего не угрожает. Они возвращались в свою спальню, испытывая некоторое беспокойство. Но все обошлось как нельзя лучше — товарищи по каюте окружили их, стали хлопать по плечам, пожимать руки, слышались даже крики «ура!». И к ним быстро вернулось обычное беззаботное настроение.

Конечно, они пережили тяжелые времена. Вся глубина потрясения, которое им довелось испытать, обнаружилась в первый же раз, когда они пришли к Модьюну. Он был в ванной, а появившись оттуда увидел, как они с завистью и изумлением осматривают его жилище. Можно подумать, что часы, проведенные здесь раньше, начисто выпали у них из памяти. Обмениваясь восхищенными возгласами, они обследовали роскошную гостиную. Потом настал черед во вкусом обставленной спальни. Но только когда четверка друзей добралась до кухни и увидела личную столовую, их изумление выплеснулось наружу.

— Да, — сказал Розб, подозрительно покрутив головой, — классная вещь! И за что тебе все это?

— И правда, за какие заслуги? — поддакнул Наррл, задрав голову, так что его длинный нос вопросительно вздернулся.

Модьюн отделался объяснением, которое предложил ему высокопоставленный офицер-гиена.

— Когда я здесь поселился, мне сказали: поскольку я не был приписан ни к одной из спален, то для меня не нашлось другого места, кроме запасной офицерской каюты.

— Ну и ну! — протянул Роозб. — Неплохо, оказывается быть безбилетником.

Модьюн радушно предложил:

— А почему бы вам, ребята, не приходить ко мне обедать?

Они охотно согласились. Вот и хорошо. Теперь у него по крайней мере есть, с кем перекинуться словом за едой. Правда, компания не особо интересная. Они уже ни о чем не могут говорить, кроме предстоящей высадки. Других тем просто не существует. Когда они уходили на какие-то дополнительные тренировочные занятия, Модьюн включал местное телевидение, но и там гиена-офицер в расшитом мундире распространялся все на ту же надоевшую тему. В часы, предшествующие посадке, музыку передавали только по одному каналу, да и тот часто менялся.

На второй день все четверо заявились к нему с рюкзаками. В руках у них были какие-то длинные инструменты. Одна из телепатических систем в мозгу человека зарегистрировала скрытый в них заряд. Модьюн осмотрел ружье и понял, что оно сделано не на Земле.

— Оригинальная конструкция, — заметил он, возвращая оружие владельцу, ягуару.

На щеках Доолдна вспыхнули уже знакомые багровые пятна.

— Ты что, издеваешься? — осведомился он. — Я потратил не один день, пока вбил в башку, как управляться с этой штуковиной. А ты притворяешься, что сразу все понял.

— Видишь ли… — начал Модьюн.

— Он наверное, видел такое у себя в Африке, — с другого конца комнаты вмешался Роозб. — Ведь так, Модьюн?

Модьюн с готовностью воспользовался подсказкой.

— Оно действительно похоже на те ружья, которые я видел в Африке, — без запинки подхватил он. — Заряд помещается вот в этом длинном стержне, — он показал на сверкающий выступ, который тянулся по все нижней поверхности двустволки. Само оружие напоминало винтовку. — Если нажать пальцем на кнопку — вот здесь, сверху, — то стержень, как электрическая батарея, высвободит заряд. Судя по его диаметру, при этом излучится энергия, способная привести в проводящее состояние столб воздуха высотой в полкилометр. Поэтому электрический ток от маленького динамо, скрытого в этой штуке, без всяких помех поразит любую цель, которая окажется на пути. Полагаю, что сила тока тысяча ампер, а напряжение шестьсот вольт — вполне достаточно, чтобы прикончить обычного слона. Очень скверно, — он печально покачал головой.

— Чего тут скверного? — не выдержал Доолдн. — Там, внизу, такая штуковина может очень пригодится для защиты. Еще неизвестно, что нас ожидает.

Поскольку они даже не подозревали об истинной цели экспедиции, Модьюн не стал спорить.

Когда они обедали вместе, он узнал, что посадка назначена на следующее утро по корабельному времени.

Глава 23

Выполняя просьбу нунулийца, Модьюн не выходил из своей каюты. Инопланетянин подчеркнул, что в сложившейся ситуации у него нет другого выбора. Требование показалось Модьюну вполне разумным. Он признавал, что является в какой-то степени незваным гостем, которому подобает держаться как можно незаметнее.

Он попросил разрешения наблюдать за высадкой из своей каюты, воспользовавшись встроенным обзорным экраном, но получил резкий отказ. Модьюн заметил, что его тело возмущено запретом; однако он ничего не мог поделать, его это действительно не касалось. К тому же, вторжение, сопровождаемое бесконечными боевыми операциями, наверняка на редкость скучное зрелище.

Модьюн не пытался угадать, что происходит внизу. Когда корабль приближался к планете, ему удалось разглядеть ее материки. Судя по их размерам, население должно быть немалым. Он догадывался, что все обитатели станут жертвами заранее подготовленного нападения.

Он проделал обычные процедуры, которых требовало его новое человеческое тело.

Поскольку близилось время сна, он съел легкий ужин. Потом, расслабившись и ожидая, когда ему придется посетить туалет, позволил телу послушать бодрую звериную музыку. Странное ощущение: кажется, даже кровь заструилась быстрее, сердце забилось чаще, глаза заблестели. Модьюн не переставал удивляться, полагая, что именно здесь крылась загадка поведения прежнего человека. Слишком уж легко он поддавался возбуждению и стимуляции.

«И правда, мы происходим от довольно примитивного вида, — рассуждал он. — Как странно, ведь именно такого примитивного человека обнаружили нунулийцы и безошибочно определили его уязвимое место, чем потом и воспользовались при завоевании. Совершенно бессмысленная затея. Ведь между тем, что они, по их мнению, достигли, и тем, что получилось на самом деле, две большие разницы».

Размышляя об этом, Модьюн закончил унизительную возню с туалетом, разделся и забрался в постель.

Через час он проснулся от стука в дверь.

«Стучат, — подумал он. — Звонок, что ли, не работает?» Пришлось включить свет и вылезти из постели.

— Кто там?

— Это я, нунулийский правитель корабля. Мне нужно с вами поговорить.

Модьюн задал логичный вопрос:

— Почему бы вам не прийти утром?

— Разговор очень срочный.

В душе у Модьюна логика боролась с привычкой вежливостью. Логика подсказывала: наверняка, все не так. К тому же, даже если они с нунулийцем больше никогда ни о чем не поговорят, большой потери не будет. Как и выигрыша, разумеется. Но вежливость у него всегда опережала логику. Так и на этот раз.

— Но я голый, — сказал он. — Может мне сначала одеться?

— Нет, нет, это не к чему. Как вам известно, я всегда хожу голым. Конечно, тело у вас уродливее, но я потерплю

«Кто бы говорил об уродстве», — подумал Модьюн, шагая к двери. Он открыл. Нунулиец с неожиданной прытью проскользнул внутрь. Торопливо подошел к кровати и упал на нее.

— Там, внизу, возникла маленькая неувязка, — сказал он. — Я подумал, что ваша логика сможет нам помочь.

— Что за неувязка? — спросил Модьюн. Он решил пока не давать никаких обещаний.

Нунулиец вскочил с постели.

— Пожалуй, лучше вам одеться и пойти со мной.

— То одевайся, то не одевайся. Вы уж сначала решите что-то одно, — проворчал Модьюн.

— Одевайтесь. Температура внизу нулевая. Видимо, мы высадились в холодной части планеты.

Одеваясь, Модьюн сначала подумал, а потом высказал свою мысль вслух:

— Независимо от причины, с моей стороны было бы крайне неразумно покидать корабль. Ведь я нахожусь на борту без вашего разрешения, Возможно, вы стартуете, как только я сойду. А я тут останусь на веки вечные. К тому же, мне даже неизвестно, где это «тут».

— Как будто, вам было все равно, где находиться, последовала язвительная реплика.

— Мое тело уже устало попадаться на ваши мелкие уловки, — сказал Модьюн. — Мне совсем не интересно, что вы снова пытаетесь изобрести.

Видимо, его отпор произвел впечатление на нунулийца, потому что он сразу перешел к делу.

— Там, внизу, битва складывается не в нашу пользу. Поэтому я и прошу вас для спасения армии применить один из ваших методов воздействия.

Модьюна поразила эта просьба. Он объяснил, что действие телепатии строго ограниченно, а там, где участвуют такие массы народа, она просто-напросто бесполезна.

— Она дает некоторую власть над силами природы, причем в ограниченном пространстве, — сказал он. — Вы, нунулийцы, все время пытаетесь меня убить, предположим, это у вас получится. Тогда имейте ввиду, что силы, которые вы используете для убийства обратятся против вас же. Вот и весь принцип.

Если допустить, что на гладком, как стекло, лице, увенчанном порослью червеобразных щупалец, могло возникнуть отсутствующее выражение, то именно так нунулиец отреагировал на его объяснение. Он как будто бы впал в задумчивость, а потом спросил:

— А как бы вы поступили, если бы враг напал на кораблю?

— Поднял бы людей на борт и был таков, — без колебаний ответил Модьюн. — как раз здесь и кроется неувязка; с такой проблемой я еще никогда не сталкивался, — признался собеседник. Не скрою, я несколько растерян оказывается, я совершенно неверно оценивал этих гуньян, когда бывал здесь раньше. Я мог бы отдать голову на отсечение, что никаких тонких методов здесь не понадобится: достаточно просто высадиться с электрическими ружьями и разнести все до основания. Самый простой метод, — пояснил он. — Раз-два, и дело сделано. Потом сажаем марионеточное правительство и ожидаем инструкций комитета. — Он покачал головой. — Не то, что у вас, на Земле. Припоминаете? Там, встретив цивилизацию, которая владела ядерным оружием, мы были вынуждены применить другой метод, и на это ушло несколько веков.

Он внезапно вспомнил о цели своего прихода.

— Положение очень серьезное. Если вы нам не поможете, то скоро вам тоже не поздоровиться. Гуньяне уже близко.

В его тоне сквозила искренность, внушавшая доверие.

— Что же произошло? — спросил Модьюн.

Нунулиец помолчал, потом ответил без утайки:

— Наши десантные катера захвачены. Большие силы гуньян, по численности равным двум дивизиям, заняли всю хвостовую часть корабля, включая парк. При этом они прибегли к методу, который не знаком ни мне, ни моим военным советникам.

Модьюн кивнул.

— Пожалуй, как раз здесь я смогу вам помочь. Почему бы нам вместе не пройти в хвостовую часть? Я так понял, что вы хотели бы предотвратить атаку?

— Да-да, конечно, — нунулиец был явно выбит из колеи. — Но сначала нужно вывести из боя наши наземные войска и вернуть их на корабль. Ведь там, внизу, добрых двести тысяч человек.

Модьюн опешил.

— Такая масса народа! Может быть, среди них и мои друзья. Они сказали, что жребий пал на каждого из них.

— Эти мелкие подробности мне неизвестны, — поспешно вставил нунулиец.

Модьюн, который уже взялся за ручку двери, обернулся и, нахмурившись посмотрел на инопланетянина.

— То, что вы сказали, — медленно проговорил он, заставляет меня усомниться в вашей системе жеребьевке. Может быть, она проводилась так же «непредвзято», как и заседание комитета, на котором решался вопрос о цели полета? — Он прищурился. — Может быть, моих друзей нарочно выбрали, чтобы бросить в самое пекло — в надежде, что их там ранят или убьют?

— Нет, клянусь, вам, нет! — нунулиец совсем растерялся. — В этом не было никакой надобности. — Он обречено замолк. — А если ваши друзья действительно попали туда, то чем скорее вы вмешаетесь, тем лучше для них. Поверьте, там творится сущий кошмар. Что-то нужно делать, иначе все наши войска разметут в прах.

— Не совсем представляю себе, что тут можно сделать, — сказал Модьюн. — Но раз уж мы хотим остановить атаку, давайте пойдем взглянем.

С этими словами он распахнул дверь и вышел в коридор. Нунулиец следовал за ним по пятам.

Глава 24

Идти было трудно. Навстречу им ползла сплошная лавина отступающих — мужчины, женщины. Раздавались крики, тяжелый топот ног. Отчаянно напирая, солдаты пробивались в переднюю часть корабля. — Не отставайте, — предупредил Модьюн нунулийца, загораживая тщедушного инопланетянина от здоровенных человекозверей, которые торопливо проталкивались мимо, не обращая на них внимания.

С счастью, толпа была не везде одинаково плотной. Иногда кто-то отставал, и на этом месте появлялась пустота. Тогда оба- человек и нунулиец — делали стремительный бросок вперед.

Наконец, они добрались до места, где пол был усеян телами раненных и убитых. Вокруг раздавались стоны умирающих. И тут Модьюн почувствовал, что сзади его дергают за рукав.

— Куда вы? — спросил нунулиец. — Его гладкое лицо неуловимо изменилось; казалось, серая кожа слегка побледнела. Червеобразная поросль на голове свернулась узелками, прижимаясь к черепу.

— Думаю, нам стоит поговорить с предводителем гуньянских войск, проникших на корабль.

— Тогда я поручаю вам провести переговоры, — с готовностью откликнулся нунулиец. — Мне, правителю корабля, не к лицу сдаваться на их милость.

— Сомневаюсь, что возникнут какие-то осложнения, сказал Модьюн, несколько удивленный. — Они должны быть вне себя от радости, когда узнают, что вы собираетесь прекратить атаку. Ведь вы действительно так решили?

— Да, конечно, — голос инопланетянина звучал вполне искренне.

— Если вам и вправду удастся убедить их не препятствовать отступлению наших наземных войск, скажите им, что мы немедленно улетаем.

— Я очень рад, — кивнул Модьюн, — но, наверное, лучше, чтобы вы сами им это сказали.

Нунулиец попятился.

— Полагаю, что мне пора на пост управления, Я должен послать наши войска на защиту носовой части корабля, на тот случай, если противник пойдет в наступление раньше, чем вы закончите переговоры. Походе, что это никого не заботит.

Он был прав. Модьюн уже понял, что убитые и раненные, чьи тела их окружали, — это те, кому удалось выбраться из бойни, которая шла ближе к хвосту корабля. Вероятно, гуньянские войска базировались в одном из больших парков, расположенных в той части звездолета.

— Ну что же, — сказал он вслух, — пожалуй, ваша идея неплоха. Понадобится точный расчет, к тому же могут возникнуть трудности со связью. Главное — спасти людям жизнь, — он вспомнил, как отчаянно цеплялись за жизнь его друзья, когда их приговорили к смертной казни, — я уверен, что в первую очередь каждого заботит именно это. Полагаю, и вас тоже, — обратился он инопланетянину.

Кажется, к нунулийцу возвращалась его обычная густо-серая окраска.

— Между прочим, — заявил он, — специальное указание комитета предписывает мне без особой надобности не подвергать свою жизнь опасности. А я, всей душой стремясь к миру, кажется, нарушил его. Так что лучше мне поскорее уйти.

— Вы — и мир?.. Вот уж не знаю… — начал Модьюн и замолчал. Нунулиец уже стремительно удалился. Еще несколько минут, и он, шмыгнув в боковой коридор, исчез.

Модьюн пошел дальше. Из любопытства он включил сигнальную систему. Предосторожность была лишней — в таком ограниченном пространстве защита должна сработать автоматически. Почти сразу же поступил первый сигнал. Он означал, что за человеком ведется наблюдение, и при этом используются довольно сложные приборы, способные передавать изображение предметов на расстояние.

Миновав беззвучно раскрывшиеся двери, Модьюн оказался на территории, занятой гуньянами. Несколько аборигенов, по-видимому солдат, появились в коридоре за его спиной, отрезая путь к отступлению.

«Прекрасно, — подумал он. — Надеюсь, они поняли, что я пришел сюда добровольно».

Внезапно в мозгу включился телепатический сигнал, и тут же мимо его плеча промелькнула яркая вспышка.

Не замедляя шага и не оборачиваясь, Модьюн продолжал идти вперед, стараясь не наступать на мертвые тела. Еще одна ослепительная вспышка пронеслась в нескольких сантиметрах от его головы. И еще одна. Сигналы в мозгу или сплошным потоком. Но он отметил, что интенсивность у них минимальная. Работала пассивная защита, а не оборона.

Гуньяне не целились на него. Модьюн понял: они проверяют готов ли он следовать дальше.

Стрельба закончилась так же внезапно, как и началась. Через несколько секунд, когда он подошел к месту, где его путь пересекал поперечный коридор, с обеих сторон вышли шестеро гуньян и преградили ему дорогу.

Модьюн остановился. Наверное, сейчас станет ясно, что ему нужно сделать, чтобы пройти дальше.

Существа, стоявшие перед ним, выглядели неуклюже и громоздко. У них были головы, руки и ноги; все вместе взятое производило впечатление человеческой фигуры среднего роста, грубо вырубленной из камня. «Человек создан из мягкой глины, а гуньяне словно высечены из твердого гранита, бурого и шероховатого», — подумалось Модьюну.

Один из шестерых гуньян, загородивший проход, сделал ему знак, словно подавая какую-то команду. Потом гуньянин издал отрывистый звук. И сразу же группа разбилась на две тройки. Одна выстроилась слева от Модьюна, вторая справа. «Кажется, я понял», — подумал Модьюн. И действительно, как только он шагнул вперед, гуньяне двинулись по обе стороны от него.

Итак, его сопровождают. Но куда? Хотелось бы надеяться, что на командный пункт.

Неожиданно тот самый гуньянин, который отдал приказ, отделился от своей тройки и побежал вперед — туда, где у открытой двери стояло на карауле несколько солдат. Он что-то сказал им, потом повернулся, и, когда его глубоко посаженные глаза встретились со спокойным взглядом Модьюна, указал на открытую дверь.

Модьюн снова понял, чего от него хотят, и шагнул через порог.

Он оказался в огромном зале, похожем на театральный. Там была сцена, балкон и три яруса кресел, способных вместить по крайней мере тысяч шесть зрителей. Несколько аборигенов — судя по металлическим стержням у них в руках, это были солдаты — бдительно наблюдали с высоты балкона за тем, что происходит внизу. Все остальные собрались на просторной сцене. В глубине ее выстроилась в три шеренги сотня гуньян — вероятно, охрана. Перед ними сидели офицеры, не меньше трех дюжин. Впереди стоял еще один, по виду ничем не отличавшийся от остальных, и, как показалось Модьюну, что-то объяснял сидящим.

Все эти сто тридцать с лишним гуньян напряженно вглядывались в экран, установленный у переднего края сцены. Но с того места, где стоял Модьюн, изображение не было видно.

Увидев Модьюна, оратор прервал свое выступление. Потом тяжелой поступью приблизился к тому краю сцены, который был ближе к Модьюну, и заговорил рокочущим басом. Его слова были обращены к тем гуньянам, которые сопровождали Модьюна. И, поскольку их слышали все окружающие, Модьюн решил, что не будет ничего дурного, если и он тоже послушает. Он включил телепатический прием, и смысл сказанного дошел до него в таком довольно грубом переводе:

— Подведите ко мне эту свинью!

На изображении, подсмотренном в мозгу говорящего, животное, соответствующее понятию обычной земной свиньи, разлегшейся в луже грязи, скорее напоминало маленькую рогатую корову.

Модьюн печально улыбнулся — уж слишком незавидным было сравнение — и заговорил, одновременно включив телепатическую передачу:

— Я пришел сюда добровольно. Если вы хотите, чтобы я поднялся на сцену, я с удовольствием выполню ваше пожелание.

— Да он говорит по-нашему! удивился предводитель гуньян. — Отлично; можно с кем-то потолковать.

«Было бы слишком сложно объяснять ему принцип телепатической передачи мыслей, — решил Модьюн. — Если передаваемая мысль сопровождается словами, у собеседника создается впечатление, что он слышит живую речь в переводе».

Погруженный в свои размышления, он быстро двинулся вперед. Шестеро сопровождающих вразвалку бежали рядом, стараясь не отставать. На сцену вели широкие ступени и поднимаясь к ним Модьюн наконец увидел изображение на большом экране — яркий гуньянский пейзаж, по-видимому часть планеты, находившуюся под кораблем землян. Он пересек сцену и встал так, чтобы видел экран целиком. Взгляду его представилась четкая, ясная картина, снятая с высоты не более полукилометра. С одной стороны через лес змеилась река и вытекала на широкую равнину, которая раскинулась прямо под кораблем. На равнине по обеим берегам реки сгрудились войска землян. Сверху могло показаться, что они окопались, но на самом деле положение было куда более отчаянным; они просто залегли.

С севера и юга, с запада и востока наступили гуньянские полчища. Они теснили землян, зажав их на площади, не превышавшей два квадратных километра, — не очень-то большое пространство для четверть миллионной армии со всем снаряжением.

Между этими сбившимися в кучу войсками и силами гуньян шел ожесточенный бой. Огромные снопы разноцветных слепящих разрывов то и дело возникали на позициях человекозверей; на дивизии гуньян тоже обрушился безостановочный шквал огня. Его путь отмечали сверкающие всполохи.

Даже мимолетного взгляда, брошенного на экран, было достаточно, чтобы понять — там шла схватка не на жизнь, а на смерть.

— Необходимо как можно скорее остановить бой! сказал Модьюн. — Зачем и вашим, и нашим войскам нести дополнительные потери.

— Вы кто такой? — резко спросил командующий гуньян.

— Меня зовут Модьюн. А вас?

— Я генерал Дуер.

— Генерал Дуер, я представляю нунулийского правителя земного корабля. Пора прекратить резню.

Последовало долгое молчание. Потом раздался непреклонный ответ:

— Бой будет остановлен только после полного уничтожения войск захватчиков либо после их окончательной капитуляции.

Модьюн вздохнул и произнес:

— Зачем такие крайности? В конце концов, мы оба знаем, что на войне гибнут одни пешки. Нужно ли говорить, что предводители никогда не сдадутся и не позволят себя уничтожить. Ваши условия нереальны.

— Пусть получат по заслугам, — мстительно ответил генерал. — Все они — наглые захватчики. Они замыслили прибрать Гуньян к рукам.

— Пешки не способны ничего замышлять, — возразил Модьюн. — К тому же, кто бы ни был в ответе, ситуация изменилась. теперь они ничего так не желают, как выйти из боя и убраться восвояси. Если, конечно, ваша головная группа покинет корабль и мы сможем взять на борт своих людей.

Мысли гуньяна были все так же непреклонны.

— Если уж война начата, прекратить ее не просто. Мы требуем полной капитуляции корабля и всей планеты Земля, так, кажется, вы ее называете? — которая осмелилась напасть на Гуньян.

Модьюн покачал головой.

— У вас устаревшие понятия, — сказал он. Войну нельзя повернуть в ту или в другую сторону. Прежде всего, ее никогда не следует начинать. А уж если начали, нужно поскорее заканчивать. Ваше счастье, что атака не удалась. Чем скорее вы все обдумаете с этой позиции, тем скорее убедитесь, что ваше решение ни к чему хорошему не приведет. Кончайте войну, пока мои спутники не опомнились. А вдруг они что-нибудь изобретут или ими тоже овладеет боевой порыв — тогда они так просто не уйдут.

Долгое молчание. Генерал Дуер стоял, устремив на Модьюна взгляд глубоко сидящих глаз, словно пытался ухватить смысл слов, сказанных человеком. Наконец, он спросил:

— Может быть, я что-то не так понял?

— Модьюн удивился; кажется, он изложил свою позицию придерживаясь самого существа вопроса. Беда с теми, чей ум не улавливает законов логики. Вечно они умудряются все запутать. Он повторил, четко выговаривая слова:

— Вот мое предложение. Уберите своих людей с корабля и дайте нам возможность спокойно погрузить наши войска. Взамен нунулийский правитель согласен отказаться от планов захвата Гуньян.

— Ах, вот оно что! — с издевкой произнес собеседник. — А я-то никак не мог поверить. У меня создалось впечатление, что противник послал для переговоров какого-то ненормального.

— Норма — понятие относительное… — начал Модьюн, но его грубо перебили.

— Войска и корабль землян целиком в наших руках. А вы являетесь сюда и ломаете комедию, словно все обстоит наоборот. Да кто вы такой, черт побери? И к чему вся эта дурацкая болтовня?

Конечно, слова были несколько иные, но примерно так можно было их перевести.

— Я — пассажир, — сказал Модьюн и замолчал, прикидывая, стоит ли объяснять свою участь последнего человека Земли. Кто он на корабле? Незваный гость, которого сочли неопасным и не сумели выдворить. Какая у него цель? Разыскать Соодлил и поговорить с членом комитета зоувгов. Размышляя о своем туманном будущем, он закончил мысль:

— Я во всем этом не участвую, — он указал на гуньянских солдат и дальше, на огромный экран. — Но все равно я хотел с вами встретиться. Если же ваше решение окончательно, я не вижу смысла продолжать беседу. Раз вы не внемлете голосу рассудка — а скорее всего, так оно и есть, — я возвращаюсь на свою половину корабля.

— Как бы не так! — злорадно произнес генерал. Никуда вы не пойдете. У нас, на Гунье, головы незадачливых парламентеров отсылают их начальникам.

Солдаты, столпившиеся на сцене, устрашающе загрохотали. Модьюн понял, что над ним смеются.

Он укоризненно покачал головой.

— Должен вас предупредить — мое тело не выносит, когда мне угрожают. Я обнаружил одну поучительную вещь. Оказывается, древний человек совершенно не умел жить, руководствуясь философией непротивления. Сейчас я как раз пытаюсь преодолеть те крайние методы телепатического воздействия, которые проявляются непроизвольно. Боюсь, в столь критической ситуации мне придется допустить незначительное вмешательство в ваши мысли. Я заранее прошу меня извинить и перед тем, как приступлю к делу, хочу заметить, что я — единственный человек на корабле, владеющий вашим языком. Стоит ли угрожать переводчику ведь он…

Модьюн замолчал.

В ту же секунду он ощутил мощный всплеск энергии в одном из телепатических центров. Он обернулся и посмотрел туда откуда исходило раздражение. Свет в зале мигал.

Он еще успел подумать: «Господи, не может быть! Чтобы у такой отсталой цивилизации, как гуньяне…» Потом мелькнула догадка; видимо, они слишком хорошо знакомы с этим феноменом и не понимают, что его нельзя использовать вблизи планетарных тел.

Додумать мысль ему не удалось.

В следующее мгновение весь его мозг целиком сосредоточился на одной цели.

Глава 25

Следующие действия — первые в начавшемся поединке Модьюн совершил автоматически. Задумайся он хотя бы на миг, у него могли возникнуть колебания, а при столь стремительной смене событий малейшее промедление могло стать роковым. Для него все происходило на энергетическом уровне. На мгновение он ощутил жгучий интерес, поскольку ему довелось наблюдать космический феномен, с которым еще никогда не сталкивался человек.

В первую же долю секунды мозг Модьюна зарегистрировал появление черной дыры. Он понял, что ее диаметр не превышал восьми километров.

Совсем малютка.

«А ведь когда-то она была могучим голубым солнцем», подумал он. После ядерного выгорания водорода, звезда превратилась в красный гигант и быстро, невероятно быстро растеряла весь гелий, углерод, кислород, кремний и другие легкие элементы — пока, наконец, не обрела недолгое равновесие в виде белого карлика. Следующий цикл распада превратил ее в нейтронную звезду. Но для такого странного светила стабильность невозможна, даже если его масса не больше, чем у крошечной луны. И оно преобразилось в сингулярность пространства- времени диаметром восемь километров- иными словами, в черную дыру.

«Значит, у гуньян где-то поблизости есть подобный феномен, — озадачено подумал Модьюн. — Видимо, они изучали его и теперь надеются таким образом одолеть земной корабль. Просто не верится! Кто бы мог подумать, что их наука достигла таких высот! Но сомнений не остается — они научились управлять гравитационным полем дыры.»

Так вот почему десантные катера потеряли управление и не могут взлететь! Гравитация, равная притяжению гигантского красного солнца, намертво приковала их к Гунье.

На эти размышления у него ушло почти десять секунд — большой срок в микроскопическом мирке черной дыры.

Модьюн чувствовал, как содрогается корабль у него под ногами; компьютеры пытались приспособиться к непрекращающимся изменениям гравитационного и магнитного полей. Пытались справиться с черной дырой. С обезумевшим сгустком материи. Но, конечно же, тщетно.

За эти десять секунд могучие двигатели исчерпали свои возможности, но так и не сумели восстановить равновесие.

И сразу же гигантский корабль стал падать.

«Но ведь гравитация — не сила, — напомнил себе Модьюн. В каком-то смысле, она даже не поле, если иметь в виду обычное значение этого слова. Двум телам, в космосе легче дается притяжение, нежели отталкивание. Только поэтому огромному кораблю и удалось так близко подойти к планете. Да, притяжения достигнуть легче, но оно не должно действовать постоянно. Вот почему двигатели звездолета работали, создавая поле, каждая частица которого сопротивлялась притяжению Гуньи.

Гравитацию можно регулировать, уменьшая ее по своему усмотрению. И корабль, добившись гравитационного равновесия, завис на высоте полукилометра над поверхностью планеты.

Появление на сцене черной дыры нарушило это равновесие. Теперь корабль находился в свободном падении, как любое тело вблизи планетарной массы. На Земле он пролетел бы за первую секунду около пяти метров, за вторую — вдвое больше. И на Гунье примерно столько же. При самом точном расчете разница для двух планет составила бы всего несколько сантиметров в секунду.

Никакая телепатия не смогла бы напрямую справиться с такими гигантскими силами.

«Тем не менее, кому-то это удалось, — подумал Модьюн. — И с ним — или с ними — нужно войти в контакт.»

Но он все еще не воспринимал происходящее как поединок. Он просто выполнял свое прежнее намерение получить информацию от генерала Дуера. Его телепатическая система обнаружила смятение и страх; инопланетянина охватило предчувствие неизбежной катастрофы.

— Ладно, ладно, — ревел командующий в полной темноте, мы уходим. Только, ради всего святого, не разбейте корабль!

Так они ничего не знают!

Ошеломленный открытием, Модьюн сделал следующий шаг. Он просканировал ближайший космос.

И увидел некое создание.

Перед ним был не человек. Не гуньянин. И не нунулиец…

Сосредоточенное выражение лица. Слегка треугольная голова. Два прищуренных глаза- красные, как кровь. Казалось, их взгляд устремлен прямо на Модьюна. Но какое-то краткое мгновение незнакомец смотрел перед собой не видя человека. Его разум еще не уловил, что за ним наблюдают.

В этот миг Модьюн включил телепатическое воздействие и спросил:

— Кто вы? Зачем вы это делаете?

Незнакомец, сам того не ведая, стал машинально отвечать:

— Я член комитета, зоувгов, агент по особым поручениям. Это я на Земле уничтожил людей за барьером. Сейчас, используя другой столь же сильный метод, знать о котором имеют право исключительно члены комитета, я…

И тут незнакомец осознал присутствие Модьюна; поток мыслей прервался. Внезапность разъединения поразила Модьюна.

Вокруг в темноте зала продолжалась свалка. Раздавались бессвязные хриплые вопли гуньян. Корабль все падал и падал. Модьюн испытывал такие ощущения, как при спуске в скоростном лифте.

Но все события потеряли для него свою остроту. В эти секунды он ощущал такое страстное желание добраться до истины, что включив телепатию на полную мощность, приказал далекому члену комитета отвечать- даже не заметив, что тем самым грубо вторгается в тайные мысли инопланетянина.

Когда воздействие достигло максимальной силы, сосредоточенное лицо незнакомца, вместо того, чтобы стать еще четче, внезапно растаяло. На его месте, словно в глубине пруда, подернутого рябью, показалась чья-то золотоволосая голова, потом плечи…

Перед ним была Соодлил!

Модьюн чувствовал, что их разделяет огромное расстояние. Но голубые глаза смотрели прямо на него, как будто она была совсем рядом. Его телепатическая система приняла мысль девушки — ясную, отчетливую и неожиданно печальную:

«Модьюн, мне нужна твоя помощь. Я в плену у члена комитета, у зоувга!» Связь прервалась. Он все так же четко видел лицо Соодлил через бескрайнюю космическую даль. Но ее мысли — если она и продолжала их передавать до Модьюна больше не доходили. Ему вспомнилось предупреждение нунулийца, что зоувги владеют методом однонаправленного мысленного воздействия.

Так оно и есть!

Просто невероятно — один-единственный зоувг, скорее всего, без всякой посторонней помощи, способен посылать такой мощный однонаправленный ментальный сигнал! И он не только устоял против мысленного воздействия Модьюна, но и блокировал его!

Модьюн решил, что внезапное появление Соодлил вместо члена комитета вряд ли было случайным. Эта подмена очередная уловка, мнимая причинно-следственная связь. Он сумел ее распознать, потому что уже привык мысленно учитывать безумные цели существ, вынашивающих коварные замыслы.

Пока он размышлял, его окружала непроглядная тьма огромного зала. Модьюн догадывался, что звездолет тоже неосвещен. Как это бывает с крупными телами при падении в атмосфере, корабль накренился. Чтобы удержаться на ногах, Модьюну пришлось принять позу человека, стоящего на склоне: одна нога слегка согнута, другая выпрямлена и напряжена.

Стоя в таком неудобном положении, он понял, что ему нарочно сообщили о судьбе Соодлил именно сейчас, чтобы отвлечь еговнимание, пока корабль не рухнет на Гунью.

Осталось чуть больше минуты.

Его тело ощутило жар и потребность действовать. Лицо пылало. Напряженно раскрытые глаза горели. Зубы крепко сжались. «Наверное, член комитета все еще там, прячется за образом Соодлил», — подумал он.

Оставался последний шанс. Модьюн включил телепатическое

воздействие и потребовал полной правды.

Он ждал мгновенного ответа, но секунды шли. И все это время его телепатическая сила была направлена на члена комитета и тот образ, которым он пытался прикрыться.

Внезапно лицо Соодлил затуманилось. Снова возникло ощущение огромного расстояния. Модьюн почувствовал, как она удаляется, удаляется…

Исчезла совсем. Там, где только что была Соодлил, так странно просившая у него о помощи, осталась… безбрежная космическая тьма.

В огромном зале замигали и снова зажглись огни. Одновременно у Модьюна внутри возникло ощущение пустоты. «Лифт» замедлил спуск, затем резко остановился. Дыхание у Модьюна перехватило, ноги подкосились, и он неуклюже повалился на пол.

Теперь «Лифт» пошел вверх. Ускорение поменяло знак, и его прижало к полу. Наконец он понял, что произошло. Пытаясь уклониться от его телепатического воздействия, зоувг был вынужден отступить. Бросить все и убрать дыру.

Двигатели гигантского корабля сразу же автоматически подстроились к тяготению планеты, восстановив утраченное гравитационное равновесие. Но это стоило чудовищных усилий. Корабль стонал; гудели перекрытия, содрогались переборки, все гнулось и ходило ходуном.

Но, к сожалению, это было сущим пустяком по сравнению с настоящей угрозой. Черная дыра подошла слишком близко к поверхности планеты. И теперь невидимое чудовище тоже пыталось сохранить стабильность. Когда все эти перестройки наложатся на макрокосм возникнут такие мощные всплески возмущений, что трудно даже представить. Наконец, Модьюну удалось подняться. Он увидел, что генерал тоже принимает вертикальное положение.

— Я так и знал, что вы не станете давить кораблем собственные войска, — сказал гуньянин.

Но сейчас было не время объяснять генералу его ошибку. И Модьюн потребовал:

— Немедленно свяжите меня с вашим главнокомандующим, — одновременно внушив мгновенное повиновение.

Не прошло и полминуты, как на экране внезапно вспыхнуло изображение другого гуньянина с таким же грубо вытесанным лицом. Модьюн кратко обрисовал ему историю зоувгов, их планы захвата галактики и даже сделал попытку объяснить механизм гравитационного омута — черной дыры.

Под конец он посоветовал:

— Дайте оповещение по всей планете. Скажите, чтобы люди укрылись под хорошо закрепленными конструкциями — например, в подвалы домов, там, где есть глубокие бетонные фундаменты. Пусть обложат потолок чем-нибудь мягким; когда направление гравитационной силы внезапно изменится, их рванет вверх. Время в черной дыре тянется очень медленно, так что первая реакция наступит только через несколько часов.

Внушив гуньянину беспрекословное повиновение он закончил связь.

Помогут ли такие меры предосторожности? Уверенности у Модьюна не было. Не исключено, что вся Гунья разлетится на куски.

Гуньян ожидало такое страшное будущее, что он сказал генералу:

— Полагаю, что ваши войска стоило бы оставить на корабле.

Если сумеете, поднимите на борт такое же количество гуньянских женщин. А сейчас выведите меня с вашей территории. Мне нужно срочно связаться с постом управления.

Оказалось, что искать пункт связи не придется. Он на ходу включил телепатическое видение и обнаружил, где находится нунулиец.

Модьюн телепортировал мысль и команду полного повиновения:

«Поднимайте людей на борт. Передайте общее корабельное предупреждение: нам угрожает гравитационный рывок. Экипажу пристегнуться к койкам.

Он сделал все что мог.

Модьюн вернулся в свою каюту. И только там его настигло чувство вины.

Неужели он посмел вторгнуться в мысли других разумных существ! Спал он беспокойно. Бремя вины угнетало его и во сне.

Глава 26

Модьюн проснулся от какого-то приглушенного звука, и сразу пришла тревожная мысль: где был нунулиец, когда он обнаружил его, чтобы отдать ментальный приказ?

Модьюн припомнил, что инопланетянин находится не в своей каюте. Конечно же, ему, как всегда, не хотелось вмешиваться в чужие дела. Во всяком случае более, чем того требовала суровая необходимость.

Однако, нельзя забывать: все, что произошло, было направлено против него.

Ведь зоувги стремились устранить именно его, Модьюна, последнего человека на Земле. Обдумывая эти мысли, он поднялся с постели. Приходится допустить, что новый план его уничтожения уже запущен. Одеваясь, он успел прикинуть, что же вытекает из такого предположения.

Он распахнул дверь — и попал прямо в ад.

Так ему во всяком случае показалось в первую секунду. В этом аду раздавался непрерывный гул голосов и непрерывное шарканье ног.

Как он выглядел? Весь коридор был забит облепленными грязью человекозверями. Они волокли рюкзаки и электрические ружья. Стоял резкий неприятный запах. Скорее всего, так пахли гуньянская грязь и чужая растительность, аромат которой въелся в одежду каждого солдата.

Модьюн смотрел на поток возвращающихся зверей и ощущал, как в его теле вздымается волна радости. Может быть, все, что случилось, не так уж плохо, подумал он.

Но тут перед его глазами встало предыдущее путешествие по этому же коридору, когда они с нунулийцем с трудом пробивались навстречу такой же лавине человекозверей. Стоит ли снова ввязываться в какую-нибудь историю? Тысячелетний опыт философии невмешательства подсказывал: лучше не надо. Но в нем уже пробудилось новое неодолимое чувство, горячечная решимость, вытекающая из убеждения — прежде, чем выбрать свое будущее, он должен поговорить с членом комитета зоувгов. И это чувство толкало его вперед.

Он добрался до лифтов первого уровня и втиснулся в переполненную кабину, поднимавшуюся вверх. Вышел на последнем этаже. К тому времени в лифте, кроме него остался один-единственный офицер-гиена в расшитом золотом мундире, которого Модьюн раньше не встречал.

Модьюн слегка удивился, когда его спутник пересек холл и подошел к тому же лифту второго уровня, что и он сам. Странное совпадение. Он повернулся, чтобы получше рассмотреть офицера и впервые заметил, что на его мундире нет ни пятнышка. Сразу видно, что ему не пришлось барахтаться в гуньянской грязи.

Они молча стояли перед дверью лифта. И только она открылась, офицер заговорил. Очевидно, он следил за Модьюном и делал свои выводы.

— Вы уверены, что вам сюда? — осведомился он. Здесь запретная зона.

— Разумеется, — невозмутимо ответил Модьюн. Он принял решение, и теперь его уже ничто не могло остановить.

— Я мог бы поспорить, — сказал человек-гиена, — что обезьянам вход сюда воспрещен.

— Только не мне. — так же невозмутимо парировал Модьюн и шагнул в кабину. Он чувствовал, что офицер вошел вслед за ним и теперь подозрительно разглядывает его. Пока лифт поднимался, человек-гиена стоял, подобравшись, и явно боролся с собой. Модьюн поглощенный своей целью, разыскать нунулийца и поговорить с ним — наконец уловил назревающий конфликт. Может быть, его удастся погасить, продемонстрировав свою осведомленность. И он вежливо сказал, вглядываясь в смугловатое лицо собеседника:

— Мне нужно побеседовать с нунулийским правителем.

Никаких сомнений — офицер принадлежал к самой верхушке и знает о нунулийцах. Человек- гиена удивленно спросил:

— Значит, вы включены в список?

Модьюн и глазом не моргнул.

— Ну, конечно, — сказал он. А потом, включив телепатическое воздействие потребовал дополнительных сведений.

— Когда стартуем?

— Должны подойти еще человек десять, — ответил человек-гиена. И добавил, даже не замечая, что выдает тайну, которую наверняка не имел права ни с кем обсуждать:

— Ученые все еще возятся с водородной бомбой. Ее взорвут дистанционно, когда мы будем уже далеко. Их-то мы и ждем.

А ведь Модьюн чуть было все не проронил. Едва не улегся спать. «Так-то, — мрачно размышлял он. — Еще немного, и я свалял бы дурака. Позволил бы кучке гиен взорвать корабль с миллионным экипажем.» Итак, они готовы принести в жертву такую массу народа, чтобы прикончить единственного человека. Конечно, все это не так уж важно. — Люди смертны и в конечном итоге все равно когда-нибудь умрут. Но одна мысль не давала ему покоя: какое право имеет комитет превращать свои научные достижения в привилегию? Ведь это злоупотребление властью. Он чувствовал, как все его тело восстает против подобной несправедливости.

«Так уж я запрограммирован,» — подумал он.

Лифт остановился, времени на размышления не оставалось. Дверь открылась. За ней, всего в нескольких метрах, он безошибочно узнал воздушный шлюз большого корабля, готового к взлету.

Так вот где он видел нунулийца во время предыдущего сеанса телепатической связи!

Сам корабль был почти скрыт стенами пусковой камеры, но Модьюну все же удалось разглядеть его плавные очертания там, где коридор расширялся и выходил в большой зал. Двери шлюза были открыты. Модьюн с офицером вошли плечом к плечу. Первым, кого увидел Модьюн, миновав вторую дверь, был нунулийский правитель.

Инопланетянин стоял спиной к входу и что-то говорил о необходимости срочно стартовать. В ответ на его слова полдюжины инженеров-гиен почтительно поклонились. Один из них сказал:

— Все готово к взлету, сэр. Задраить двери, врубить пару-другую кнопок, и дело с концом.

— Тогда — по местам, — скомандовал нунулиец. — Я сам подожду, пока вернутся остальные. А потом… — с этими словами он обернулся и осекся, потому, что увидел Модьюна.

Наступило неловкое молчание. Потом Модьюн вкрадчиво сказал:

— Наверное, все-таки придется применить телепатию, чтобы навсегда отбить у вас охоту устраивать заговоры против меня. Полагаю, пока мы не минуем черную дыру, вам не следует распоряжаться на корабле.

— Что-что? — переспросил инопланетянин.

— Боюсь, что сейчас не время для объяснений, ответил Модьюн. — Но для меня новость, что от вас скрыли ее существование. Значит, они готовы принести в жертву и вас, ведь так? Вы сами пришли ко мне за помощью, а это доказывает, что вы и понятия не имели о планах зоувгов.

Он отвернулся, собираясь выйти, и тут нунулиец торопливо сказал: — Подождите!

Модьюн из вежливости остановился.

— Вероятно, мне следует сообщить вам, — продолжал нунулиец, — что в свете последних событий член комитета хотел бы изложить вам его долгосрочную программу.

Формулировка насторожила Модьюна.

— В свете каких событий?

Инопланетянин заметно удивился.

— Я имею в виду ваше появление здесь, на спасательном корабле. Ведь с ним рухнула наша новая логическая разработка. А мы так надеялись, что она решит проблему существования последнего земного мужчины раз и навсегда.

Модьюн все еще старался уловить в его словах главное.

— Значит, член комитета хочет поговорить со мной лично?

— Да.

От неожиданности Модьюн слегка оторопел. Но в то же время он ощущал приятное тепло, которое возникло где-то внизу, в одном из нервных центров. Что это — победа? Похоже на то. Приятное чувство. Скоро он снова увидит Соодлил… Модьюн впервые по-настоящему осознал как его тревожит исчезновение девушки…»Может быть, тогда я и сниму блокировку, которую включил, выходя из-за барьера,» — подумал он.

Соодлил этого не сделала, вот ей и пришлось в первое же утро отправиться на прогулку; ее гнала постоянная потребность в движении, свойство бесчисленных двигательных центров. И в результате она затеряна теперь где-то в бескрайних далях галактики — он сам почувствовал как она далеко. Трудно себе представить, почему, захватив ее в плен, зоувги сохранили ей жизнь. Но ее призыв о помощи подтверждал, что дело обстоит именно так.

Вспомнив о девушке, Модьюн представил, сколько мер предосторожности ему придется принять, чтобы встреча с зоувгом не стала очередным заговором против него.

— Когда полетим? — спросил он. — Я готов хоть сейчас.

— Вы в своем уме? — уже произнеся эти слова, инопланетянин, вероятно, понял причину недоразумения. — Я имел в виду, что член комитета согласится побеседовать с вами, если вы когда-нибудь отыщете его, — продолжал он, внезапно смягчившись. — То, что он дал предварительное согласие на встречу — уже большая уступка с его стороны.

Модьюн вежливо выждал, пока собеседник закончит мысль, а потом сказал:

— Это мне понятно; и на мой взгляд, отыскать его не составит труда. Обнаружение объектов в пространстве входит в мои телепатические способности. Возможно, вам известно…

Он замолчал. Слегка повернул голову. Застыл на месте — гигант ростом два с половиной метра, С телом напоминающим мраморное изваяние Аполлона. Выразительное лицо сосредоточено, глаза прищурены.

— Начинается, — произнес он. — Скоро вам придется полетать, друг мой. Возьмите с собой что-нибудь мягкое, и, когда придет время, ложитесь на потолок.

— Какое время? — испуганно спросил нунулиец. Что начинается?

— Мы входим в черную дыру, — объяснил Модьюн. — По моим расчетам, это самый прямой маршрут. Помните, я велел вам передать общее корабельное предупреждение. Ночью на звездолет может обрушиться встречное гравитационное поле.

— Но почему?

— Я уверен, что такую маленькую, аккуратненькую дырочку — всего-навсего восемь километров в диаметре владелец далеко не отпустит. Чем она ближе, тем легче ею управлять.

Кажется, до нунулийца наконец дошло. Глаза его затуманились и вдруг стали почти голубыми.

— Это же черт знает что! — изрек он на языке земных человекозверей.

— Поэтому, — закончил Модьюн, когда суматоха уляжется, мы окажемся где-то неподалеку от планеты Зоувг; во всяком случае, так я предполагаю. На расстоянии чуть больше или чуть меньше одного земного дня.

Спокойной ночи, сэр. — Он

Глава 27

Запыхавшись, Модьюн вошел в каюту и подумал: «Теперь, когда нунулиец больше не может мне повредить, нужно ждать прямого нападения самого комитета.» Он разделся, лег, пристегнулся к койке и уснул.

Проснулся он от того, что ремни врезались в тело. «Три же», — определил он. Ощущение не из приятных, но он воспринял его философски. Теоретически силы притяжения и отталкивания внутри черной дыры могут в тысячи раз превышать земную силу тяжести. Но корабельные компьютеры, управлявшие двигателями, будут гасить экстремальные нагрузки. К тому же, корабль мог развивать огромную скорость, что позволяло ему быстро изменять продольное и поперечное положение. Поэтому беспокоиться не стоит. Нужно довериться ситуации. Всего пиков гравитации было четыре. Каждый раз, лежа или, вернее, паря в темноте, Модьюн всем существом чувствовал колоссальную силу, которая сначала разгоняла, а потом тормозила корабль. И вот, преодолев расстояние, равное десяткам световых веков, звездолет наконец миновал черную дыру. В это решающее мгновение Модьюн спал. Перед ним возникла Соодлил — обнаженная, как в тот первый день их безуспешного эксперимента. Сон и навеянное им воспоминание каким-то образом пробудили в нем ранее неведомое чувство. Он как раз собирался выяснить, что же это за чувство, когда с изумлением осознал: он, человек, переживает во сне обратную зрительную связь! Модьюн проснулся ошеломленный. Сновидение? У него? Ведь только животные во сне решают свои проблемы и освобождают органы чувств от накопившихся за день впечатлений. «Да ведь я деградирую», — мелькнула тревожная мысль. Сновидение — первый симптом того, что с рассудком что-то не в порядке. Содержание сна поначалу не привлекло его внимания. Модьюна встревожил сам факт появления сновидений. Но вскоре он заметил, что сон вызвал то напряжение полового члена, которое он раньше встречал только у самцов животных. «Провалиться мне на этом месте! — подумал Модьюн. Вот, значит в чем все дело!»

Снедаемый любопытством, он встал и отправился в ванную, чтобы изучить новый феномен в зеркале. Но оказалось, что-то не выносит столь пристального исследования и при осмотре быстро исчезает. Одеваясь, Модьюн ощутил прилив бодрости. Он мысленно воспроизвел свой сон несколько раз; его занимало именно эротическое содержание сновидения. Он уже причесывался, когда ему пришла в голову мысль: столь необычное явление, как сновидение, могло иметь совсем иной смысл. Неужели это часть новой атаки? Возможно, как раз в то мгновение, когда его разумом впервые овладела страсть, произошло нечто такое, что от него пожелали скрыть. На всякий случай он включил телепатическое видение. Но корабль привычно и размеренно пожирал космическое пространство держа курс на ближайшую солнечную систему. В ментальном поле виднелось единственное затемнение. Это был нунулиец, да и тот, кажется, посветлел.

«Если что-то и случилось, — обреченно подумал Модьюн, — теперь уже ничего не исправишь. Видимо, событие не столь значительное, чтобы оставить видимый след. — К сожалению, как раз такой и должна быть идеальная атака против меня.»

Он уже кончал одеваться, перебирая в уме возможные варианты нападения, когда прозвенел входной звонок. Интуиция сработала мгновенно, сообщив ему информацию о посетителях, и Модьюн направился к двери. Но почти тотчас же остановился, уловив мысль-предупреждение: пора расстаться с наивностью и усвоить раз и навсегда, что все их козни направлены против единственного человека, то есть, против него. Начиная с первых двух нападений гиен и кончая последним — колоссальным явлением черной дыры мишенью было человечество, представленное единственным мужчиной.

Это они внушили ему сон о природе сексуального возбуждения. Очевидно, им нужно было нечто такое, что целиком захватило бы его внимание, пока они готовят решающую атаку. И поскольку нунулийского правителя он полностью обезвредил, то» они» — это конечно, члены комитета зоувгов. Трудно поверить, что зоувг лично заинтересован в судьбе единственного человека с крошечной планетки. Однако никаких сомнений не остается. Зловещее красноглазое существо, с которым он ненадолго встретился в разгар нападения черной дыры, подтвердило это. И вот что еще важно- они хотели чтобы их прислужник-нунулиец сгинул вместе с кораблем и поэтому не предупредили его о готовящемся нападении.

«Что бы там ни было, я готов ко всему,» — решил Модьюн и открыл дверь. Интуиция не обманула — га пороге его друзья. Все четверо глуповато ухмылялись. — Привет — сказал Модьюн. — Заходите.

Он еще не успел закончить фразу, как из ружья Икхдохса вырвалась огненная вспышка и, как молния, зазмеилась по коридору, издавая оглушительный треск.

Глава 28

Модьюн инстинктивно поставил блокировку и разряд погас. — Смотри, Икхдохс, что ты наделал! — рассердился Роозб и повернулся к Модьюну. — Привет, — сказал он, улыбаясь. Быстро же все закончилось. Они попытались выжечь ему мозг. А когда попытка не удалась, тут же уничтожили все следы в сознании человекозверей. Теперь он не сможет выяснить, каким образом зоувги подстраиваются к его телепатической системе. Видимо, они доведены до крайности, раз уж рискнули показать ему, что владеют таким методом.

Сейчас у Модьюна не было времени, чтобы сразу все обдумать. В каюту вошел Доолдн и все четверо стали по очереди обнимать его, хлопать по плечу, прижимать к груди. — До чего же мы рады снова тебя увидеть! Они с жаром трясли его руку. Потом Наррл в порыве нежности обнял его за шею и прижал к мощной груди Роозба. А вот так стиснул его в объятиях, что у Модьюна дух захватило.

— Ребята, — наконец, удалось ему вымолвить, — все-таки вы вернулись! Как скоро выяснилось из их рассказов, четверо друзей еще, довольно легко отделались. Они еще не пришли в себя. — Да уж, — сказал медведь, качая головой. — Там внизу, настоящее гадючье гнездо. Мы хлебнули выше головы. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Нам удалось вырваться и погрузить войска на борт, — добавил он, — да только… — тут он задумался и помрачнел. Огромный корабль уже оставил Гунью далеко позади, но Модьюн знал о судьбе планеты не больше, чем они. И место там, внизу, — уже совсем другое, гораздо более интересное. Поэтому он промолчал. Когда медведь закончил, лис, стоявший рядом с Модьюном, пробормотал что-то нечленораздельное. Модьюн посмотрел на него.

— Что с тобой, Наррл? По щеке лиса бежала слеза.

— Как странно, ведь мне и в голову не приходило, что мы- завоеватели. Ну завоевали бы мы этих — как их там? И что бы мы стали с ними делать?

— А все эти чертовы гиены, — проворчал Икхдохс. — Прав был Модьюн: шайка мерзавцев, вынашивающих коварные планы!

Модьюн слушал их и чувствовал, как ему становится легче. Друзья так искренне ополчились на гиен, которые были, фактически, такими же пешками, как они сами. Конечно, они больше не нападут на Гунью. Но их ярость пробудила у Модьюна надежду; возможно и других человекозверей на корабле так же удастся подбить на сопротивление. Если изгнать захватчиков, то человек смог бы опять подчинить себе звериное население Земли. Хотя Модьюн понимал, что говорить об этом еще рано. Вслух он заботливо спросил:

— Ведь вам, ребята, больше не придется спускаться? Следующий раз пойдут другие, так? — Зачем же нас тогда вызвали сегодня утром и велели взять электрические ружья? — посетовал Доолдн. Значит, вот как было дело.

— Что нибудь не в порядке с ружьями? — как бы невзначай осведомился Модьюн.

Роозб сердито дернул плечом.

— Офицер-гиена засек у Икхдохса в ружье какую-то неполадку. Вот мы по пути к тебе и заходили ее исправить. Только похоже… — его карие глаза, большие и простодушные, совсем округлились, — похоже, что неполадка так и осталась. Может быть, поэтому ружье и разрядилось прямо перед дверью. А ты что думаешь, Икхдохс?

Бегемот согласился; скорее всего, так оно и есть. Наконец, до Модьюна дошла вся простота вражеского замысла; на этот раз зоувг, минуя нунулийца, воздействовал прямо на гиену-офицера.

— В конце концов, приказ иметь при себе ружье — всего лишь естественная предосторожность. Это еще не значит, что вас снова готовят к высадке, — сказал он. Такая возможность, по-видимому, не приходила им в голову. Друзья мгновенно повеселели и скоро уже наперебой рассказывали ему о страшных часах, проведенных на Гунье. Теперь, когда все уже позади, они только заливисто хохотали, вспоминая вовсе нешуточные опасности. Модьюн решил, что прошло уже достаточно времени. Пока они болтали, он напряженно думал. И принял решение. Он поднялся. «Вот и настал решающий миг», — подумал он. Потом отошел в сторону, повернулся лицом к друзьям и поднял руку, призывая к тишине. Когда они умолкли, он сказал: — Ребята, я должен сообщить вам что-то очень важное. Стараясь говорить понятно, Модьюн открыл им, кто он такой, чем занимался до сих пор и что ему предстоит сделать. После того, как он закончил, повисло долгое молчание. Наконец Роозб встал, подошел к нему и молча пожал ему руку. Это послужило сигналом для остальных, которые последовали его примеру. Потом все снова сели и уставились на него блестящими глазами, ожидая, что будет дальше. Но первым начал Роозб. — Вот и все твои телепатические способности, — сказал он. — Похоже, с ними справились довольно легко. Модьюну ничего не оставалось, как признать его правоту.

— Одного не пойму, — признался он. — Они только что показали, что и меня может постигнуть участь Соодлил. И все же они ее не убили. Почему?

— Они оставили ее в живых, чтобы использовать против тебя, как ты же сам только что рассказывал, — сердито заметил Наррл. — Этот зоувг прикрывался ей, чтобы ты не смог его достать. — Но если они действительно способны полностью нейтрализовать телепатический метод, зачем тогда все прочие фокусы? Внезапно в разговор вступил молчавший до сих пор Доолдн. — Я не вижу впереди никаких серьезных проблем. Ты только держись подальше от этих зоувгов, тогда их шуточки с твоими мозгами больше не пройдут, — он небрежно махнул рукой. — Вот и все дела. — Ура! — закричал Икхдохс.

Роозб и Наррл тоже приободрились.

— Отличный выход, — сказал лис.

— Вы так считаете? — задумчиво спросил Модьюн. Последовавшее молчание ошеломило. То, что они предлагают, для человека исключено. Дело даже не в том, что ему советуют уклониться от борьбы. Просто человек — высшее существо. Перед ним никогда не вставал вопрос может ли он? Смеет ли? Страх ему быт неведом. Если он и уклонялся от борьбы, то только из философских побуждений. Но, кажется, это больше не имеет значения. В создавшихся обстоятельствах он решил во что бы то ни стало поговорить с членом комитета. Он мрачно объяснил приятелям, чем вызвана такая необходимость.

— Кто-то должен узнать, что они затевают и отговорить их. Честно говоря, я не верю, чтобы им удалось захватить Галактику. Например, они бросили миллион землян на Гунью — потерпели поражение.

— Кто-то должен объяснить им, насколько неприемлемы их цели для всех, кого они вовлекли в свою авантюру, — и для нападающих, и для жертв нападения. Одним это стоили жизни. Другие, как вы, ребята, барахтались в гуньянской грязи. Вам ведь тоже пришлось не сладко, верно? — спросил он. Все четверо кивнул. — Это я и имел ввиду, — сказал Модьюн. — И вот что я задумал. Высажусь у одного из зданий, там, внизу, встречусь с членом комитета и переговорю с ним.

— А он опять устроит такой же фокус с твоей телепатической системой, только еще почище, — вот ты и попался, — возразил Наррл. Модьюн отмахнулся, как частенько делал сам Наррл. — Это не важно, — сказал он.

— Черт побери, — взорвался Доолдн. — Ты совсем спятил, что ли? — Он обратился к друзьям. — Ребята, у этих людей мозги явно набекрень. Дистанция между ними исчезла.

Поначалу они слегка робели — все-таки человек, потомок их древнего создателя. Его образ подавлял их своим сверхчеловеческим величием. Но выпад ягуара положил конец их благоговению.

— Слушай, дружище, — загудел медведь. — Сердце у тебя доброе, да только с такими настроениями тебе от зоувга живым не уйти. — Подумай хорошенько, — поддержал его лис, — ведь должна же быть у зоувгов какая-то слабина. Вопрос лиса озадачил Модьюна.

— По правде говоря, — задумчиво начал он, — если бы я позволил себе руководствоваться принципами насилия, то мог бы использовать Илем… Похоже, зоувги по-настоящему не разбираются в эффектах, связанных с Илемом и черной дырой. Во всяком случае, в той степени, в какой должны в этом разбираться те, кто использует подобные явления. Доолдн вскочил на ноги.

— Оставь ты эту заумь, — крикнул он. — Есть у тебя какая-нибудь дельная мысль, которой можно воспользоваться? Модьюн глубоко вздохнул.

— Третий закон механики действует в Илеме точно так же, как и в обычном пространстве, — тихо сказал он. Конечно, с той разницей, что создается волна. — И что из этого? — Икхдохс напряженно подался вперед. — Действие и противодействие равны и направлены в противоположные стороны, — нетерпеливо пояснил Доолдн. А дальше-то что? — спросил он.

— Им не следовало использовать силу Илема, когда они взорвали город людей за барьером. Реакция все еще где-то продолжается — Модьюн сокрушенно покачал головой. — Если человек, который разбирается, в подобных вещах, когда-нибудь узнает… Им несдобровать. — Разве ты — не такой человек? — последовал вопрос Роозба.

— Я? — поперхнулся Модьюн. Он просто обомлел. Ведь он только поделился своими мыслями, не связывая их ни с кем конкретно, и меньше всего — с собой. — Нет, не могу, — с трудом выдавил он. — Это может привести к массовым убийствам. — Вы только послушайте! — презрительно фыркнул Икхдохс.

Роозб встал.

— Мы высадимся вместе с тобой, — сказал он. И прикроем тебя огнем электрических ружей. А что делать дальше — обсудим потом. — Вот что я подумал, — предложил Модьюн. — Нужно сначала высадить войска. если они как следует рассредоточатся, их будет не так-то легко одолеть. Особенно когда они подойдут к зоувгам совсем близко.

— Неплохая мысль, — одобрительно заметил Доолдн.

Глава 29

Они позавтракали. Потом Модьюн в сопровождении притихшей четверки человекозверей направился в центр управления. — Навряд ли нас впустят, — засомневался Наррл, когда они остановились у входа. Перед ними была массивная дверь, глубоко утопленная в специальную нишу. Вокруг горели разноцветные сигналы, а надпись на металлической панели: «Посторонним вход воспрещен». Но телепатическое воздействие смело все преграды. Повинуясь приказу, весь персонал, находившийся в центре, покинул огромный зал. Модьюн лично проверил, все ли двери заперты.

Прошло несколько минут. И вот перед ними планета Зоувг!! На экране она выглядела, как туманный диск, окутанный облаками и ярко вырисовывающийся на фоне черного неба. Модьюн прибавил увеличение. Вот появился городок в горах — поселение зоувгов. Пресловутый комитет!

С такой высоты слабое мерцание барьера, окружающего город, было незаметно. Но Модьюн слишком хорошо разбирался в барьерах, чтобы ошибиться.

Местность внизу казалась безрадостной. Утесы и каньоны, вытянутые тени скалистых пиков и мрачные ущелья… Лишь изредка мелькали какие-то постройки. Одна прилепилась высоко на горной вершине, другая затаилась на самом дне глубокой пропасти. Наблюдая эти величавые картины, Модьюн вдруг понял, что его пробирает озноб. Дрожь возникала попеременно — в ногах, в руках, потом перекидывалась на живот, грудь, спину, отступала и вновь возвращалась, спиралью обвивая тело. Он полностью открылся внешним впечатлениям и возбуждение не замедлило сказаться. Модьюн чувствовал, как пол давит на ступни, как чуть шершавая ткань брюк прикасается к коже. Он вдыхал воздух — и ощущал в легких едва заметное покалывание. Лицо пылало от какого-то сильного чувства. Был ли это гнев? Он не мог с уверенностью назвать возникшее ощущение, но оно гнало его вперед.

Чтобы выяснить, что же он чувствует, Модьюн припомнил, свои главные принципы. Первое. — Люди — всего лишь люди, а жизнь всего лишь жизнь, тем не менее, жить стоит. Второе. Доверяй людям — и они будут доверять тебе. Третье. Дай им любовь, и они ответят любовью. Четвертое. Жизнь, в сущности, прекрасна. Никогда не делай угрожающих движений, и ты сам удивишься, как все вокруг спокойно. Пятое. Всегда поставляй другую щеку. Он вслушался в себя. Смысл изречений беспрепятственно проникал в его мозг, не встречая никакого противодействия. Несомненно, они справедливы, но вовсе не универсальны. Вряд ли их можно применить теперь к нунулийцам. И к зоувгам — тоже, во всяком случае, пока. И даже к некоторым обитателям Земли. Возможно, когда-нибудь позже, в будущем, эти идеи станут универсальными. Но не сейчас.

Конечно, ему придется соблюдать осторожность. Ведь он по-прежнему не способен убивать. Есть и много других запретов. И зоувги о них узнают.

Почти весь день Модьюн с друзьями наблюдал, как огромная армия, не встречая никакого сопротивления, высаживается в горах. «Значит, они ожидают меня!» теперь Модьюн был совершенно уверен. Отбивая ритм рукой, он закружился в стремительном танце, — так он выражал свою радость.

«А ведь я действительно снял все внутренние барьеры… — подумал Модьюн. — Тело сразу откликается на любое чувство. До чего же приятное ощущение!» Потом, когда они сели перекусить, стало ясно, что друзья наблюдали за ним. — Ну, ты силен! — выразил общее мнение Доолдн. И откуда ты набрался всяких премудростей про черную дыру и другие штуки?

— Телепатические методы, если их использовать как систему восприятия, способны непосредственно познавать все явления природы, — объяснил Модьюн. И честно признался: — Только дело в том, что я — такое совершенство. Всем этим мы обязаны нунулийцами. Я ничем не умнее и не лучше любого другого — просто у меня есть особые способности.

Роозб, который уже начал энергично жевать, оторвался от еды. — Пожалуй, ребята, так оно и есть. Ведь сколько мы его знаем, парень все время попадает впросак. Хоть и добрая душа, а хитрости никакой. Но котелок-то у него варит, тут уж ничего не скажешь. Верно, Модьюн?

Модьюн вовсе не был в восторге от портрета, нарисованного медведем. Но ему хотелось, чтобы друзья ценили его личные качества, поэтому он только энергично кивнул в ответ. — Верно. — Но через секунду добавил — Только я уже совсем не так прост.

— А вот это мы проверим, — сказал Роозб. Он взглянул на Модьюна. — Только без обид, дружище. Я ведь говорю, как есть. Вот смотри, например, — он сокрушенно покачал головой. — Ты позволяешь им при помощи незатейливой уловки увести из под носа единственную в мире женщину. И даже не думаешь исправить свой промах. — Но ведь я же знаю, где ее искать, — возразил Модьюн. — Ну и где же? — наседал Роозб. — У зоувга, где же еще?

Медведь обернулся к друзьям и беспомощно развел руками. — Видели? — спросил он.

Сидевший напротив Наррл ухмыльнулся в ответ.

— Помню, крутил я с одной самочкой. И только собрался дать ей отставку, а она уже сама меня бросила ради какого-то краснобая. Я потом тоже прекрасно знал, где ее искать.

— А вот у меня, — вступил в разговор Икхдохс, — был друг. Он решил пересечь океан в лодке. Поднялся шторм, лодка пошла ко дну, и он утонул. Я тоже прекрасно знаю, где его искать. Вернее, то что от него осталось. На дне, на двухкилометровой глубине.

— Видишь, Модьюн, — Роозб посмотрел на него. Выходит, ты не совсем понимаешь, что к чему. Удар друзей попал в самую точку. Приходилось признать: что-то действительно не так… Человечество уничтожили, размышлял он, — безжалостно истребили. Нас осталось всего двое. А я-то все изображаю из себя победителя.

Смех — да и только. И все же… Когда они поели, Модьюн сказал: — Лучше нам сейчас лечь спать. Ночью, возможно, мы получим сообщение, что пора приступать к переговорам. Нужно, чтобы к тому времени наши тела как следует отдохнули. Доолдн бросил на него подозрительный взгляд.

— Ты никак что-то задумал? — спросил он.

— Я ведь сказал, что совсем не так прост, как раньше, — парировал Модьюн. — У солдат, которые сейчас там, внизу, столовых нет. А голодать они не привыкли.

Сообщение поступило чуть позже трех часов ночи по корабельному времени.

Глава 30

Сверху цель казалась почти неприступной. Здание тесно прилепилось к утесу, который круто вздымался на сотню метров. Перед ним вниз уходил покатый склон. Там, пониже дома, простирался довольно ровный участок, густо изрезанный дорожками и оградами, которые извивались между деревьями и вдоль ручья, доходя до самого края леса, начинавшегося метрах в двухстах от дома. Если приземлиться туда, обязательно попортишь какую-нибудь изгородь или дорожку — выходка, непозволительная для гостей.

Модьюн уже различал цепочку ступеней, которые взбирались по склону утеса, соединяя нижний сад — если это был сад — с расположенными выше домами. Склон горы был усыпан множеством суетящихся фигурок. Войска человекозверей настойчиво продвигались к цели. Им еще предстоит взять вправо и одолеть крутой подъем. На это уйдет никак не меньше часа. Модьюн озабоченно прикрикнул: придется ему, наверное, ненадолго отложить старт. Ближайшее подходящее место находилось на довольно-таки крутом склоне еще метров на двести ниже здания. Там Модьюн и посадил свою спасательную лодку. А потом повел четверых друзей вверх по откосу. Ласковый ветерок обдувал их разгоряченные лица. От Модьюна с его чутким восприятием не укрылось, что воздух насыщен кислородом. По данным компьютера, в атмосфере кислорода содержалось около тридцати пяти процентов. Слегка опьянев от свежего воздуха, все пятеро скоро вошли под полог леса. Именно там они увидели первых живых существ. Они походили на птиц — крошечные крылатые создания, порхающие среди ветвей. Модьюн включил телепатическое ведение. Перед ним замелькали мимолетные обрывки простеньких мыслишек. Пронеслись картины- колыхание ветвей, небесные просторы — все, как будто увиденное маленькими блестящими глазками. И никаких хитростей. Создания были именно такими, какими казались. И вся дикая природа вокруг — точно такая же. Нетронутая, даже примитивная.

«Зачем же существа, живущие среди такой идиллии, стремятся к господству над другими планетами? озадаченно спрашивал себя Модьюн. — Ведь единственное, что можно получить от подобной власти — всего лишь мрачная уверенность в том, что они оказывают влияние на жизнь далеких неизвестных миров. Причем им едва ли удастся когда-нибудь посетить их».

Все это выглядело на редкость печально и безысходно.

Задумавшись, он не заметил, как вместе с друзьями вышел на окраину сада. Прямо перед ними начиналась первая из белесоватых дорожек, ведущих к лестнице, Модьюн осторожно ступил на нее, потом остановился и обернулся. — Вам, парни, пожалуй, лучше остаться здесь, — сказал он. — Рассыпьтесь между кустами. — Его голос громко раздавался в окружающей тишине. — Моя система защиты сюда достает. Поэтому на таком расстоянии я смогу прикрыть и себя, и вас. А если я не вернусь до подхода солдат, отправляйтесь за спасательной лодкой. Может так случиться, что вам придется меня выручать. Четверо приятелей явно оробели. Модьюн заглянул в их почти человеческие лица и увидел глубокую тревогу, смешанную с благоговейным страхом.

Роозб нарушил общее оцепенение; голос его прозвучал хрипло, чуть слышно.

— Тебя ведь тоже достало, правда? — потом пожал Модьюну руку и пробормотал: — Счастливо, дружище. Смотри, не подкачай.

Остальные подошли и по очереди пожали ему руку. Но только у Доолдна нашлись слова: — Не робей, приятель, — сказал он.

Модьюн кивнул и отвернулся.

Оттуда, где он стоял, все казалось невероятно близким. С земли участок, похожий на сад, выглядел более ровным, чем сверху. Уже можно было разглядеть перекинутые через ручей декоративные мостики, украшенные резным орнаментом, и широкие ступени лестницы. Не оглядываясь, Модьюн пошел вперед, и скоро оказался на одном из мостиков. Издали он, как и все остальные, казался очень хрупким, но Модьюн убедился, что мост прочен, как сталь. Еще минута и он уже поднимается по лестнице, которая ведет к похожему на замок дому, нависшему над садом.

Порядком запыхавшись, он взобрался на самый верх и оказался на припорошенной пылью дорожке. Она упиралась в прозрачную, как стекло, дверь, которую отделяло от края обрыва всего несколько шагов. Перед тем, как ступить на дорожку, Модьюн в первый раз обернулся и посмотрел вниз на фигурки друзей. Они стояли там, где он их оставил, и глядели на него. Он махнул рукой. Они замахали в ответ.

Только и всего. Но когда он отвернулся, из уголка глаза выкатилась слеза. «Имея тело, рискуешь по-настоящему привязаться к людям.» — подумал он.

Но сейчас- не время для переживаний. Уже ни о чем не думая, он направился к двери. Как только он приблизился, она распахнулась. Он вошел, и дверь закрылась за ним.

Глава 31

Модьюн проснулся с мыслью: «Пожалуй, самый простой выход — самоубийство. Или нужно сделать так, чтобы у нас с Соодлил никогда не было детей — тоже возможный вариант.

Во что бы то ни стало, любой ценой, человек должен прекратить свой род.

Он зевнул, потянулся и сел на койке. Он находился в тесной каюте, примыкающей к рубке управления спасательной лодки. Горел дневной свет. Наверное, он и разбудил Модьюна. Где-то в дальнем уголке сознания шевельнулся какой-то вопрос, нерешенная задача. Но ощущение было на столько слабым, что в тот миг он не обратил на него внимания.

Модьюн вылез из постели и чуть не наступил на Роозба, который крепко спал, растянувшись на полу. — Привет! — сказал Модьюн. Тут он заметил на полу, рядом с Роозбом, фигуры других спящих. Он узнавал их по мере того, как головы друг за другом выныривали на свет: Доолдн, Наррл, Икхдохс. Все трое вскочили и бросили к Модьюну, по очереди спотыкаясь о Роозба. Первым до Модьюна добрался Наррл.

— Все в порядке, старина? — спросил он. — Ну, конечно. А как же иначе? — удивился Модьюн. Доолдн, который остановился, пытаясь растолкать Роозба, бросил свое занятие и выпрямился.

— Могу поспорить, что его снова одолела старая привычка. Каждый год в одно и то же время он впадет в спячку… — Очевидно, его слова относились к медведю, но как раз в этот миг до него с опозданием дошел ответ Модьюна. — Как же иначе? — повторил он и напористо продолжал — послушай, ночью ты нам сказал, что утром включишь телепатию, чтобы выяснить, что с тобой произошло. Утро настало, приятель. — О чем это ты? — Модьюн не скрывал изумления. — Что я должен выяснить?

Он замолчал. Воспоминание, как вспышка молнии, озарило его мозг. — Я вошел в дверь… пробормотал он. — Ну да, а дальше-то что? — буркнул Икхдохс.

Модьюн оглядел недоумевающие лица друзей. Даже Роозб приподнялся и сонно таращил на него глаза. Человек покачал головой. Он чувствовал, что испытывает безмерное удивление. — Нет, не помню. А как я попал сюда? — Расскажи ему Наррл, — попросил медведь. — У тебя язык хорошо подвешен. — Чего тут рассказывать? — отозвался Наррл. — Ты вошел это мы все видели. Прошло больше часа. За это время наши войска окружили сад, солдаты поднялись по лестнице и вошли в дом. Потом мы получили от тебя телепатический вызов: подойти и взять Соодлил. Так мы и сделали. Ты сказал, что должен вернуться и выполнить какое- то обещание. Но уже темнело, и мы уговорили тебя подождать до утра. Вот и все… — Зачем я хотел вернуться? — недоумевал Модьюн. — Что за обещание? Он медленно опустился на постель. — Похоже на внезапную потерю памяти, — неуверенно произнес он. — Нужно хорошенько подумать, как с ней справиться. Ты имеешь в виду гипноз? — тревожно спросил Доолдн. Модьюн молча кивнул. — Должно быть, они пробили мою защиту. — Он едва сдерживал изумление. — Будь я проклят! — воскликнул он. Да ведь это и есть их метод. Привьют цель — и ты у них на крючке! Он уже собирался продолжить, как вдруг припомнил мысль, с которой проснулся. — Послушайте, — сказал он, — а ведь мне придется покончить с собой. — Потом поправился: — Вернее, я должен сделать так, чтобы у нас Соодлил не осталось потомства. Человеческий род должен исчезнуть. Он снова замолчал. Было видно, что его одолевает слишком много мыслей сразу. Сидя на краю постели, он старался справиться с нахлынувшим смятением.

— Соодлил! — он уцепился за знакомое имя. — Вы говорите, что принесли ее сюда. Где же она?

Человекозверимногозначительно переглянулись, потом сокрушенно покачали головами. — Да парень совсем не в себе, — сказал Доолдн. — Модьюн, ты посмотри, кто лежит за твоей спиной, ласково подсказал Роозб.

Модьюн медленно обернулся, еще не веря, что мог ее не заметить. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: он лежал, отвернувшись от девушки, а когда проснулся, сразу сел, и Соодлил оказалась у него за спиной.

Удовлетворившись таким объяснением, он, наконец, взглянул на девушку.

Те же золотые волосы… Лицо ничуть не изменилось с тех пор, как он увидел ее впервые… Даже во сне она выглядела цветущей, как сама жизнь — иначе просто не скажешь. «Интересно, сам я когда-нибудь выгляжу таким бодрым?» эта мысль пришла ему впервые. Какое впечатление он сам производит на окружающих? Не отрывая глаз от девушки, он спросил: — Что с ней? — Ты сказал, что она без сознания. Тогда мы сделали носилки и принесли ее сюда, — ответил за всех Наррл. — И с тех пор- никаких перемен.

— И все это я сказал вам ночью? Так я знал, в чем дело? Почему же я не привел ее в чувство? Оказалось, он не захотел нарушать естественный процесс пробуждения, который по его мнению должен был наступить еще ночью.

— Остается надеяться, что ночью я знал, что делаю, неуверенно предположил Модьюн. — Так что не будем опережать события,

А я думаю, — сказал Роозб, — неплохо бы собрать военный совет или что-то в этом роде. — Что-то наверняка надо делать, — согласился Модьюн. Прошел час. Они поели. Потом молчаливой группой собрались в рубке управления. Модьюн глубоко вздохнул. — Вот оно, — сказал он. Вижу, как подхожу к двери. Сейчас включу телепатическую память. Постараюсь рассказать вам по порядку, как все происходило.

Глава 32

Как только Модьюн вошел, из-за стола, стоящего прямо напротив двери, метрах в пяти от нее, поднялся нунулиец.

— Запишитесь вот здесь, — попросил он.

Одной рукой он указывал на некое подобие книги для посетителей, другой протягивал что-то вроде ручки.

Модьюн остановился на пороге. Он сознательно поборол искушение сразу исполнить просьбу нунулийца, и продолжал оглядывать комнату.

Помещение небольшое, но высокое. Сводчатые стены, видимо, сделаны из того же бледного поблескивающего пластика, что и ограды в саду. Кроме двери, через которую он вошел, в комнате было еще две — по одной с каждой стороны возвышения, которое он, за неимением лучшего слова, назвал про себя столом секретаря. Двери очень высокие, никак не ниже трех метров, богато украшенные узором из золотых листьев. Помещение заливал яркий свет, по силе не уступавший дневному; его происхождение Модьюн пока не выяснил. Удовольствовавшись беглым осмотром, он медленно двинулся вперед, включив все воспринимающие рецепторы мозга. Он ощущал твердый пол под ногами, прикосновение шершавой ткани брюк к бедрам, трение рубашки о грудь. Теплый воздух чуть покалывал легкие- сказывался избыток кислорода. Тело подавало множество других сигналов, и каждый говорил: все в порядке.

Он подошел к столу и взглянул на чистый лист. Рассматривая его, он краем глаза, заметил, что ручка, которую протягивал нунулиец, застыла всего в нескольких сантиметров от его пальцев.

Пока Модьюн стоял у стола, ему пришли на ум две мысли. Обе касались происходящего. Мысль первая: это декорация, рассчитанная на человека с Земли. Приемная, стол секретаря, книга посетителей- все является невероятно упрощенной и, несомненно, наспех состряпанной аналогией старого земного учреждения — конторой фирмы. Вероятно, знакомая обстановка рассчитана на то, чтобы усыпить бдительность. Противник, наверное, ожидает, что он машинально включится в игру, подсказанную такой декорацией. Вторая мысль вытекала из первой: раз комитет пошел на такие ухищрения, значит, очередной план против него уже запущен. Все телепатические системы в его мозгу пришли в полную готовность. Но он решил, что не станет иметь дел ни с кем, кроме самих зоувгов, и поэтому покачал головой, как это делают человекозвери, выражая отказ. — Мне назначено, — сказал он.

Нунулиец не стал возражать. — Тогда вам сюда, сэр, — он указал на левую от Модьюна дверь.

Модьюн не двинулся с места. Слова нунулийца вызвали у него не одно, а целую цепочку интуитивных впечатлений. Тон, которым произнесены слова, то, как нунулиец держался, но главное — эмоциональная окраска, какое-то лукавство, различимое в «шуме», заполняющем мозг инопланетянина.

Очередной подвох? Что бы это могло быть? Сначала что-то подозрительное мелькнуло в предложении расписаться в книге, теперь- в выборе комнаты, куда ему еще предстоит войти. Модьюну стоило большого усилия удержаться и просто так, из любопытства, не заглянуть в левую дверь. «Я зайду туда попозже, — решил он, — тогда и запишусь в книге для посетителей.»

Должен же он знать, что там такое. А вслух сказал: — Разрешите, я сначала зайду в ту комнату, — и указал на правую дверь. — Пожалуйста, — раздался вежливый ответ.

Звук, ощущения, вибрация, резонанс- все было в норме.

Нунулиец подошел к двери, распахнул ее и придержал. Модьюн понял, что дверь ведет в небольшой альков, сама же комната находится правее. С порога ее не удалось разглядеть. Не задерживаясь у входа, он зашел внутрь.

И сразу же произошли два события: дверь за спиной с металлическим щелчком захлопнулась и свет в комнате погас.

Модьюн растерялся — оказаться в цитадели зоувгов, да еще в кромешной тьме… Но его замешательство длилось не дольше секунды. Потом он пересек трехметровый альков, повернул направо и, ведомый интуицией, направился к столу. Он сделал четырнадцать шагов, поравнялся с ним и сел. И тут из темноты раздался голос. — Вот вы и попались!

Услышав эти слова, Модьюн на секунду отвлекся, отметив про себя, что зоувг, как и нунулиец, встретивший его в приемной, говорит на универсальном языке Земли.

Сколько хлопот и все ради одного- единственного человека!

Тем временем интуиция делала свое дело. И на первый план, минуя язык, на котором были произнесены слова, выступил их зловещий смысл. Модьюн по-прежнему не сомневался, что сделал правильный выбор. Это именно та комната, которая ему нужна. Что же касается слов, он взвесил их и разобрал ситуацию, в которой они прозвучали. Едва войдя в комнату, он сразу ощутил телесное тепло и присутствие другого существа, причем всего одного. Она располагалось на расстоянии около четырех метров от его стула, чуть левее. Комнату наполнял едва заметный посторонний запах. Модьюн отметил, что существо, от которого он исходит, стоит, и голос его доносится с высоты, на целую голову превышающей его собственный рост.

Может быть, член комитета взобрался на какое-то возвышение? Телепатическое восприятие отвергло подобную догадку. Остается сделать вывод, что зоувг великан почти трехметрового роста. Что ж, это даже интересно!

Почувствовав, что член комитета разглядывает его в полной темноте, как будто что-то видит, Модьюн проанализировал смысл сказанных слов.» Неужели я стал жертвой молниеносного внушения, на котором основана сверхестественная сила зоувгов?» — подумал он. Модьюн помнил, что голос невидимого противника звучал совсем по-иному, чем все ранее слышанные голоса. И смысл был преподнесен с обескураживающей прямотой: «попался» Он проверил свои ощущения: «Пока все в порядке. Я цел и невредим.»

Придя к такому заключению, он сумел распознать еще одно чувство- разочарование. Встреча с членом комитета оказалась совсем не такой, как он ее представлял. Он ожидал открытого диалога лицом к лицу. Стремительность, с которой развертывались события, и их фон — темнота невольно накалили обстановку. В такой ситуации борьба начинается не с нуля, а с более высокой эмоциональной отметки. Модьюн добавил жару.

— Я с горечью убеждаюсь, — сказал он, — что ваши слава и тон подразумевают, что вы не собираетесь отказаться от планов завоевания галактики. — Вероятно, мы не понимаем друг друга. У нас нет таких планов. Откуда столь странная идея? Модьюн откинулся на стуле, припомнив, что точно такие же слова он уже слышал на корабле от нунулийца. Теперь он видел результаты деятельности этого племени слуг. Они деловито завоевывали для зоувгов планету за планетой. На Земле не стало людей. Гунья едва не пала жертвой безжалостного нашествия. К нему мгновенно вернулось красноречие, и он стал перечислять неумолимые факты. Под конец он сказал: — Создается впечатление, что вы уже опробовали свои методы в разных вариантах на десятках тысяч других планет. — То, чем мы занимаемся, нельзя назвать завоеванием, возразил зоувг. Мы всего лишь твердо и неуклонно следим за тем, чтобы где-нибудь эволюция не пошла по неверному пути, развивая опасные или бесперспективные формы жизни. Как только на планете установится верное направление эволюции, мы предоставляем разумным существам все возможности для совершенствования — сначала под нашим наблюдением, а потом без постороннего вмешательства. Даже самая буйная фантазия не сможет назвать это завоеванием.

От изумления Модьюн даже рот открыл, но быстро спохватился. В этом потоке слов содержится объяснение! «Что за черт, — подумал он. — Ведь они всегда нападают на самых достойных на планете, на тех, кто уже пережил все тяготы эволюции. Безотказный принцип!»

Даже когда человек видоизменял животных, эта идея уже не вызывала сомнений. А когда люди, подстрекаемые нунулийцами, стали видоизменять себя, оставалось лишь усилить ту тенденцию, которая выплыла на поверхность мутного потока естественного отбора.

— Каковы же критерии, по которым выбирается верное направление развития вида, — спросил он, — и кто их устанавливает?

— На каждой планете мы развиваем ту форму жизни, ответил зоувг, — которая от природы обладает наибольшим долголетием. Можете ли вы назвать лучший критерий, чем долголетие?

Инопланетянин замолчал. Модьюн ждал более подробного объяснения. Но прошло несколько секунд, и по ровному дыханию зоувга он понял, что больше никаких объяснений не предвидится. — Послушайте… — неуверенно начал он. Потом замолк, подумал еще несколько секунд и наконец спросил: — Вашему народу свойственно долголетие, ведь так? — Слово» долголетие» здесь неуместно. Мы бессмертны. — В голосе зоувга звучала гордость. — Это одна из двух важнейших особенностей нашей расы.

Модьюн предположил про себя, что вторая особенность зоувгов — способность управлять чужими мыслями, но решил пока не отвлекаться. — Короче говоря, — сказал он, — в качестве главного вы избрали то свойство, которое ваш народ приобрел в ходе естественного, нерегулируемого отбора.

Член комитета сохранял полную невозмутимость. — Мы всегда были совершенно объективными. Проанализировали все перспективные тенденции у сотен видов… — И в конце концов пришли к выводу, что ваш собственный — лучше всех, — возмутился Модьюн. — даже не поинтересовавшись, что думают остальные. — Скажите, — в тоне зоувга послышался намек на раздражение, — вы можете предложить лучший критерий, чем долголетие? — Могу — выпалил Модьюн. — Это наша телепатическая система. А также наш принцип — живи и давай жить другим. Вот видите, — подвел итог, — меня заботят человеческие качества, а вас- те, которые присущи вашей расе. Получается, что мы оба весьма субъективны, не так ли?

— Из этих слов я делаю единственный вывод, — холодно парировал зоувг, — Поскольку вы целиком в нашей власти, дальнейший разговор — пустая трата времени.

Итак, они вернулись туда, откуда начали.

Модьюн затих на своем стуле, внимательно наблюдая. Насколько он мог судить, ничего не изменилось. Минуты шли, их набралось уже порядочно, а его телепатическая система не подавала никаких сигналов. Значит, то, что сейчас делают, превосходит ее возможности. На диапазонах, управляющих энергией Клема и всего космоса, царила мертвая тишина. Существование окружающего пространства не выходило из границ атомно- молекулярной логики. Поединок двух разумов не нарушил его покоя. Значит, дело не в противнике, а в нем самом. С тревогой перебирая возможные варианты, он пришел к выводу, что пора, пожалуй, вплотную приступить к стоявшей перед ним проблеме. Но что конкретно делать — уверенности у него не было. «Я пришел, чтобы поговорить. Разговор состоялся. Но ни к чему не привел.» — подумал он.

Та к и не приняв никакого решения Модьюн начал наугад. — Биология — как раз та сфера, где мы, благодаря нунулийскому усовершенствованию, разбираемся как никто другой.

Из темноты донесся неясный звук. Не слова, а просто звук. Может быть, иронический смешок? Потом зоувг снисходительно заметил:

— Вообще-то, сейчас нам и не нужно ничего предпринимать. Вы уже давным-давно в нашей власти. Вам наверняка известно, что никому не дано идти против собственной природы. Разумеется, человек может размышлять о битве, в которую должен вступить, — очевидно, вы как раз достигли этой стадии — но его всегда будет сдерживать множество условий. Его кожа легко уязвима, сердце может остановиться, группы клеток в мозгу наделены конкретными способностями — именно этими, а не какими-нибудь другими. Вот вам пример. Несмотря на вашу телепатическую систему, человеческая жизнь не превышает и двух тысяч земных лет. Да и за них вы должны благодарить нунулийцев, которые вас усовершенствовали.

— Вы правы, — согласился Модьюн. — Я как раз собирался все это сказать, но…

Зоувг не дал ему договорить.

— Чтобы показать, насколько мы уверены в своих силах, мы предлагаем вам обратить против нас свою телепатическую систему. У вас ничего не получится, сами убедитесь. — Вы просите невозможного, — возразил Модьюн. — Слово «против» не имеет для меня никакого смысла. Я не против вас.

— Все верно, так вас и запрограммировали наши слуги нунулийцы, — самодовольно подтвердил зоувг.

— Для меня было бы невыносимой пыткой нанести кому-то вред, — признался человек. — А как же иначе, — с торжеством заметил член комитета.

— Это в вас заложено. Я ведь уже говорил: вы неосознанно восстаете против создавшейся ситуации, но по существу не сумеете ее изменить. Вы так устроены — вот и все.

Модьюн хмыкнул. — Теперь и я вижу, что мы не совсем понимаем друг друга. Что ж, — повторил он поговорку, которую как- то слышал от Роозба и которая так взбесила Доолдна, — есть много способов ободрать кошку. — Не понял, — сказал зоувг.

Модьюн не ответил.

Просто не успел. Он снова был на борту спасательной лодки. Память к нему так и не вернулась.

— На этом все заканчивается, — разочарованно произнес он.

— Что за кошку ты собирался ободрать и каким способом? — лукаво спросил Роозб, косясь на вспыхнувшего Доолдна.

— Я не нарочно использовал это сравнение, — сказал Модьюн, сидевший как раз напротив ягуара. — Не обижайся, Доолдн.

— Да ладно, — проворчал потомок кошачьего племени. Я не столько обижен, сколько напуган. Так вот он какой, зоувг! Ну и ну…

— Дружок-то наш спасовал, — покачал головой Икхдохс. — Не то, чтобы струсил — просто уже не боец.

— Но я же собирался… — стал оправдываться Модьюн.

— Будет врать-то. Сам сказал зоувгу, что ничего не можешь сделать. А нам говоришь другое. — Что-то ты виляешь, — заметил Наррл. Все четверо укоризненно смотрели на него. — А мы-то всегда ценили твою честность, — упрекнул его Роозб. — К чему эта двойная игра? Ты только пойми меня правильно, — торопливо закончил медведь, — нужно же как-то разделаться с этими извергами.

— Я решил атаковать их, используя энергию Илема, сказал Модьюн. — Это единственный честный метод, который мне остается. Послушайте…

Когда он закончил объяснение, Доолдн недоверчиво спросил: — Так ты считаешь, что спасение именно здесь?

— Да. — Но ты уже попробовал, и сразу лишился памяти. Модьюну пришлось признать, что так оно и было. — Скорее всего, они провели ответную атаку. — А что, энергия Илема могла бы прикончить всю команду зоувгов? — поинтересовался Наррл. Модьюн был потрясен.

— Как можно? Ведь это убийство! Доолдн воздел руки.

— Нет, вы только послушайте этого придурка! прорычал он. Потом взял себя в руки и спросил: — Ты мог бы обнаружить еще один пучок энергии, такой же, как у Илема?

Модьюн покачал головой. — Возможно, есть и другие, но я знаю только один. Не забывайте, что Илем по величине равен космосу, только время в нем отсутствует.

— Так значит, ты все-таки воспользовался его энергией? — настойчиво спросил ягуар. — Я как раз собирался, — попытался защититься Модьюн.

Доолдн побагровел, как свекла, и откинулся на спинку стула. — Я лучше помолчу, — простонал он. — Величайший шанс во всей истории галактики, и этот слюнтяй его прохлопал! По-видимому, отчаявшись, он сдавленно произнес: — Скажите ему хоть вы, ребята! Роозб дипломатично предложил:

— Послушай, Модьюн, а что, если включить телепатию? Может, узнаем, что было дальше.

Глава 33

Модьюн пошел на эксперимент и сделал это совершенно трезво, зная, что второй попытки у него не будет. Он провел опыт от начала до конца, как полководец, разработавший новый план сражения и испытавший его не на предварительных маневрах, а сразу на поле боя.

Нанести удар по тысяче мощных разумов одновременно такая задача ему явно не по плечу, особенно если учесть, что зоувги объединились, образовав однонаправленную цепь. Так объединяются гипнотизеры, желая подавить чью-то волю

Поэтому вместо того, чтобы действовать напрямик, он включил телепатическую связь, пытаясь вызвать Илем. Ему нужен готовый источник энергии, существование которого подтверждают незыблемые законы природы.

Поскольку отклик последовал практически мгновенно, Модьюн не удивился, когда тишину погруженной во мрак комнаты нарушил голос зоувга.

— Судя по нашим данным, вы телепортировали. И все же ничего не произошло, — сказал он.

Тем же раздраженным тоном он продолжал: — Все мы зарегистрировали незначительные физические ощущения на уровне Илема. Но каждому известно, что в Илеме ничего нельзя начать, не запланировав заранее. Естественно, для самого Илема никакого времени не нужно, но в нашей вселенной какое-то время должно пройти. Так вот — у вас его не было.

Значит, они все-таки что-то почуяли. Пожалуй, теперь уже нет смысла скрывать — все равно раньше или позже они узнают.

Стараясь сохранить остатки былой учтивости, он произнес:

— То, что сейчас происходит, пока развивается на психологическом уровне. Не пугайтесь, если воздействие усилится. Придется смириться с неизбежным: когда процесс поворачивает вспять, происходит необратимое изменение химической связи, которое и создает особые…

Он замолчал, с беспокойством ощущая, что атмосфера в комнате стала напряженной. Вероятно, реакцию зоувга можно было сравнить с состоянием человека, которого от волнения бросило в пот. Во всяком случае, голос, раздавшийся из темноты, звучал довольно мрачно.

— Уж не хотите ли вы сказать, что применили к ним какое-то физическое воздействие?

— Я всего лишь воспользовался этой энергией, которую вы сами первоначально направили в Илем, — вежливо пояснил Модьюн, — чтобы дать сигнал к биологической перестройке. Теперь она действует на тех, кто с вами связан, то-есть на всех зоувгов. Ведь вы сами говорили…

— Какая энергия?

— Взрыв в Илеме, — ответил Модьюн. — Устроив его, вы уничтожили всех людей за барьером. Откуда вам известно про Илем?

— От одного давно исчезнувшего народа, — неохотно ответил зоувг.

— Еще одна неверная линия эволюции, как я догадываюсь, — заметил Модьюн. — Должен вас сказать, что их познания об Илеме не отличались особой глубиной. Поэтому мне и удалось использовать энергию реакции взрыва, которая — вам придется со мной согласиться способна поглотить любую сумму жизненных энергий.

Тут зоувг резко перебил его.

— И как же вы использовали эту энергию? — спросил он.

Модьюн глубоко вздохнул.

— Отныне население Зоувга вернется к естественной и верной линии эволюции. В течение следующего тысячелетия продолжительность жизни зоувгов сократиться до… минуточку — ага, до семидесяти — восьмидесяти земных лет.

Пока Модьюн говорил, он все время ощущал растущее напряжение, которое овладевало собеседником, нависшим над ним в кромешной тьме.

И вдруг…

— Так вот, что касается поворота вспять, — произнес зоувг. — Один из моих коллег спрашивает, нельзя ли устранить этот поворот и восстановить прежнее положение?

Модьюн задумался. Его поразила быстрота реакции. Он нанес им такой сокрушительный удар — и вот они прямо на глазах приходят в себя. Еще немного и следует ждать контратаки.

Он воспользовался единственным доступным ему преимуществом — их неосведомленностью. Больше у него в запасе ничего нет. Остается его запрограммированность, которую они уже раскусили. Делать нечего, придется честно ответить на вопрос.

— Я об этом не думал, но, скорее всего, ответ будет положительным. Однако восстановление придется осуществлять для каждого по очереди, получится довольно нудная процедура. Но я хочу заметить, что вовсе не собирался… — И снова его ошеломила быстрота реакции, если учесть глубину постигшего их шока.

— Мы были единственным бессмертным народом во всей галактике, сказал зоувг. — А вы превратили нас в смертных. Это несправедливо.

«Отчасти он прав. Не следовало бы нарушать столь уникальное явление, раз уж оно существует. Но они сами столько всего нарушили, — возразил себе Модьюн, — что их доводы выглядят неубедительно» Внезапно он понял, что его уже атакуют.

— Естественный отбор — вовсе не святыня, — наседал зоувг. — Ведь вы, люди, тоже нарушили его, когда видоизменяли земных животных…

Он продолжал что-то говорить, но Модьюн больше ничего не слышал. Он чувствовал, что теряет равновесие. Глаза заволокло туманом. Голос зоувга неясно отдавался в мозгу. Анализируя это странное недомогание, он удивленно подумал:

«Они воздействуют на меня. Прямо сейчас. Этими самыми словами. Может быть, стоит рискнуть и включить телепатическую защиту?»

Пока он был занят своими тревожными раздумьями, недомогание стало проходить. Перешло в легкое головокружение. Это уже не смертельно. Даже вполне терпимо. Ему пришло в голову, что все козни, хитрости и уловки противника сказались на точности его реакции.

«Я проделал длинный путь, — подумал он, — и, может быть, большую его часть прошел не в ту сторону. Но раз уж так получилось, не стоит ни о чем жалеть».

Он уже настолько оправился, что стал снова воспринимать слова зоувга.

— Мой коллега предлагает вернуть вам женщину в обмен на утраченное бессмертие, — сказал член комитета. — Он рассудил, что женщина вам необходима для сохранения вашего вида. Она без сознания. Ей грозит опасность. Он полагает, что выбора у вас нет.

И снова Модьюна поразили быстрота и совершенство их логики. Да, они сделали роковой просчет. Но и люди тоже. И вот зоувги уже приходят в себя. Неизвестно, насколько это удастся человеку, если только…

«Я у них в руках, — подумал он. — Потребовать у них информации телепатическим путем не удастся. Они этого не допустят. Но зато теперь они не посмеют со мной расправиться. Ведь только я один могу им помочь».

Полное равновесие сил между человеком и самым грозным его

противником… В этой симметрии была какая-то зловещая красота.

Но проблема по-прежнему оставалась.

— Я и сам хотел бы вам помочь. Только не знаю, как. — Он развел руками, подражая Наррлу. — Если я верну хотя бы одному члену комитета бессмертие, то никакие клятвы не заставят его сохранить Соодлил жизнь. — Он подумал и добавил: — Я допускаю, что она у вас в плену. Она сама сказала мне, что попала в ловушку. Полагаю, что Соодлил со своей философией ненасилия и чисто женской пассивностью, показалась вам крайне доверчивой?

— Вот именно, — с готовностью подтвердил зоувг. — Мы сумели лишить ее сознания, но прямо воздействовать на телепатическую систему, нам, естественно, не хотелось. Однако теперь возникли обстоятельства, требующие от вас безотлагательного решения. Поскольку дело срочное, не будем зря терять время. Мы верим, что человек с такими чистыми философскими принципами, несмотря на все свои заблуждения, сдержит слово. Поэтому, — произнес он с нажимом, — если вы пообещаете на следующей недели или даже раньше вернуть нас к прежнему состоянию, мы скажем вам, где Соодлил.

«Значит, они воздействуют на мои мысли. Вот единственное правдоподобное объяснение».

Но он не замечал никакой разницы. Чувствуя себя так, как будто волен сам принять независимое решение. «Ведь можно сначала пообещать, а потом не выполнить…» — вот какое внутреннее ощущение у него возникло. Но они-то ведут себя так, как будто он на это не способен.

Зоувг продолжал настаивать.

— Лучше решайте поскорее. Жизнь девушки в ваших руках.

И сразу проблема исчезла. Модьюн просто сказал:

— Хорошо, обещаю. Где она?

— В комнате, куда ведет левая дверь из приемной, сознался собеседник. — Мы сделали так, что войдя туда, вы сразу бы увидели ее. И в этот момент мы все вместе и нанесли бы удар!

Модьюн поднял брови.

— Вот оно что, — сказал он. — Не знаю, удался бы ваш замысел или нет.

Пока он размышлял об этом, ему пришла в голову другая мысль.

— А как получилось, что вас осталось так мало? спросил он.

— Мы все — одна семья, объяснил член комитета. Казалось, он думает о чем-то своем. — Вероятно, когда семей много, одна из них должна в конце концов уничтожить все остальные. Это случилось очень давно…

Глава 34

Снова борт спасательной лодки. Модьюн поднялся на ноги и сказал:

— Как раз в это время подошли наши солдаты. Нунулиец с зоувгом скрылись в тоннеле, ведущем внутрь горы. А я выскочил в приемную и занял пост перед левой дверью. Кто-то из солдат хотел ее выломать, но я телепортировал и приказал им уйти.

Он задумался.

— В сущности, человекозвери — очень добродушные создания. И все же, представляю, какое устрашающее впечатление произвели они на членов комитета. Ведь зоувги никого не пускали к себе за барьер, а перед такой толпой оказались бы беззащитными. Неизвестно, чем бы все кончилось, но я велел спустить автоматические кухни. Они все проголодались, как черти, — ведь жизнь на Земле их порядком изнежила. Тем не менее, они встали в очередь и вообще вели себя, как цивилизованные существа. Убедившись, что все в порядке, я позвал вас, и вы тотчас же явились с носилками для Соодлил.

Не скрывая торжества, Роозб сказал:

— Обрати внимание, на этот раз твоя память не подкачала. Значит, их сверхмощный гипноз, на тебя не подействовал.

— Я заметил, — отозвался Модьюн.

Он шагнул к пульту управления и, зная, что друзья не сводят с него глаз, нажал на кнопку, открывающую воздушный шлюз.

— Мне, пожалуй пора, — сказал он. Подошел к двойной двери, остановился и произнес: — Завтра утром я вернусь. Ждите меня здесь, договорились?

Потом вышел и начал взбираться по склону, который через полкилометра приведет его к саду, а потом и к дому зоувга. Он одолел уже с полсотни метров, когда заметил, что человекозвери покинули спасательную лодку и бегут за ним. Его не окликали, и он продолжал путь, но не удивился, когда они, тяжело дыша, поравнялись с ним.

— Куда это ты? — отдуваясь, спросил Наррл.

Модьюн остановился. Он объяснил, что дал зоувгам слово.

— Вы же понимаете — теперь я просто обязан выполнить то, что обещал.

Он уже собрался идти дальше, когда заметил на лице Доолдна какое-то странное выражение.

— Ты что, шутишь? — выдавил ягуар.

Модьюн озадаченно уставился на него.

— Так ты всерьез собираешься сдержать обещание? Ведь эти зоувги — первейшие изверги на всем белом свете!

— Дал слово — держись, — сказал Модьюн и вдруг удивленно вскрикнул: — Что вы делаете?

Но они уже схватили его.

— Никуда ты не пойдешь! — прорычал Роозб.

Модьюн еще не успел понять, чего от него хотят, а четверо приятелей уже тащили его обратно, к спасательной лодке.

— Смотрите, парни, — предупредил он. — Если вы не перестанете, мне придется использовать против вас телепатию.

— Давай-давай! — подначивал Роозб. — Если ты способен так поступить с нами, своими единственными друзьями, тогда вперед!

— Но ведь я обещал… — нерешительно начал Модьюн.

Доолдн оборвал его.

— Помнишь, ты как-то спрашивал, кем я работал раньше, до экспедиции? Я еще тогда не ответил.

Модьюн помнил, что не мог уловить связи.

— Ну и что дальше? — спросил он.

— Так вот, — сказал Доолдн, — я работал сторожем в больнице для умалишенных. — Больше он не добавил ни слова.

Четверо друзей продолжали крепко держать Модьюна. Они вели его, подталкивая, если он начинал сопротивляться, не обращая внимания на его протесты, фактически вынуждая его воспользоваться телепатией. Но как раз этого он сделать не мог. Они подвели его прямо к креслу пилота и втолкнули в него. А потом удерживали на месте, пока он нехотя манипулировал приборами, направляя лодку к звездолету, который ожидал их на орбите на высоте двадцати трех километров.

Когда все было позади, Модьюн почувствовал возбуждение в телепатической системе. Мозг молниеносно распознал сигнал включения, причем сравнительно безопасный.

«Сейчас у меня начнутся галлюцинации… — подумал он. — Конечно, это зоувги. Они в отчаянии — ведь я улетаю. Может быть, стоит включить защиту, чтобы в случае опасности она сработала, и все-таки посмотреть, что они покажут? Пожалуй, так я и сделаю».

И сразу же возникло видение: Модьюн снова был в приемной у зоувга. Держа в правой руке перо, он склонился над книгой для посетителей. Почему-то он понимал, что происходит. Телепатический сигнал, включившийся у него в мозгу, сейчас заставит его поставить подпись.

Ну и пусть.

Кажется, он действительно успел расписаться, когда…

Модьюн проснулся в темноте, вспомнил слова Доолдна и понял: «Будь я проклят, а ведь мои друзья-звери и вправду обращались со мной, как с умалишенным». Больше всего его угнетало, что они были правы. «Пожалуй, я действительно был не в себе. Я запрограммирован. И до самого последнего времени я никогда не использовал свой разум, чтобы с этим покончить. Разве это не безумие?»

Он лежал в ночной тишине. Глаза уже привыкли к темноте, и Модьюн понял, что находится в своей каюте на борту звездолета. Он смутно замечал очертания двух фигур, сидящих у его постели. Скоро он смог разобрать это были Доллдн и Роозб.

«Не спускают с меня глаз… Друзья мои…» Теплое и в то же время печальное чувство охватило его. Печальное, потому, что он предвидел, как они будут горевать, когда последние мужчина и женщина, покорившись неизбежному, уйдут из жизни. Он подозревал, что эта мысль — порождение программы, давным-давно заложенной нунулийцами. И одновременно понимал — какая разница, где берет начало истина.

В каждом земном мужчине скрыто изворотливое, тщеславное, ненасытное. безрассудное, чувственное начало, которое делает его самым презренным существом во всей галактике.

Раньше он использовал малейшую возможность, хватался за любой случай, чтобы вылезти за счет других. Ни одна политическая система не смогла его обуздать. И алчности его не было предела.

Правы зоувги: человеческий род должен исчезнуть. Он с опозданием понял, что во время приступа странной дурноты, случившегося с ним, они, должно быть, привили ему свою цель. Он тогда подумал, что быстро пришел в себя. Как бы не так! Это всего лишь тонкая иллюзия, дело рук специалистов.

«Что же делать?» — подумал он.

Оба народа зашли в тупик. Конечно, не ему судить, во что превратили себя зоувги. Так что придется исправить то, что он с ними сделал… Это очевидно.

Из темноты раздался голос Роозба.

— Доолдн, кажется парень проснулся.

Ягуар зевнул. Несколько секунд он приходил в себя, потом неуклюже поднялся.

Сейчас он включил свет. Модьюн напрягся. Но когда свет вспыхнул, невольно мигнул и зажмурился.

— Да, проснулся, как миленький. — Это голос Доолдна.

Оба человекозверя подошли к постели и склонились над ним. Роозб строго сказал:

— Мы следили за твоими мыслями. Перед тем, как пойти на танцы, Соодлил подключила нас к тебе. Да, Модьюн, пропащий ты человек.

— В каком смысле пропащий? — машинально спросил Модьюн. — И что еще за танцы?

Медведь пропустил его вопросы мимо ушей.

— Она, то-есть Соодлил, говорит, что придется тебе самому избавляться от их гипноза. Для нее это было бы вмешательством в твои мысли.

— Она права, — согласился Модьюн, но не закончил фразы. — Как же Соодлил тогда смогла подключить вас к моим мыслям? Это ведь тоже вмешательство.

— Она решила, что это наше дело, — с довольной миной объяснил Доолдн. А у нас, братец, таких предрассудков нет. Ты готов, Роозб?

— Готов! — сосредоточенно ответил медведь.

— Вот что, друг, — сказал Доолдн. — Придется тебе выбирать. Либо ты убиваешь нас, — так устроила Соодлил по нашей просьбе — либо выбрасываешь из головы гипноз зоувгов. Приготовься, сейчас мы тебя так отлупим, как тебе и не снилось.

Модьюн сел на постели. Он лихорадочно переводил взгляд с одного решительного лица на другое. Обескураженный написанной на них непреклонностью, он сказал:

— Но ведь мне придется применить телепатию.

— Это нас убьет, — ответил Роозб, — так сделала Соодлил.

Без всякого перехода он обрушил на Модьюна свой огромный кулак. Удар был так силен, что Модьюн задохнулся.

— Ради бога, — беззвучно прошептал он. И в тот же миг Доолдн нанес ему сокрушительный удар под ложечку.

— Ну-ка, выбрасывай гипноз! прорычал ягуар.

— Опомнитесь! — крикнул Модьюн. — Ведь это нечестно! Кулак Роозба врезался ему в челюсть, и он поперхнулся.

— Вы неправы, — заплетающим языком проговорил Модьюн. — А как же их бессмертие? — Доолдн прервал его, двинув кулаком в живот.

— Сказано, выбрасывай, придурок ты эдакий!

В какой-то миг Модьюн попробовал дать сдачи. Придя в себя, он с изумлением обнаружил, что стоит на коленях около двери, а Роозб душит его и ревет:

— Выбрасывай, ублюдок!

«В конце концов — смутно промелькнуло у него в голове, — внушение можно проводить по-разному. Они выбрали очень убедительный способ».

Еще через минуту он лежал, распростертый на полу, Доолдн уселся на ноги, а Роозб прижимал его руки к полу. Медведь занес кулак с явным намерением опустить его прямо Модьюну на лицо.

Это уж слишком. Человек съежился.

— Не бейте меня, — попросил он. — Я все сделаю. В глубине души он был просто поражен. «Зоувги наверняка не учли, что судьба человечества кому- то небезразлична», подумал он.

Занесенный кулак разжался.

— Давай выбрасывай.

Модьюн сделал то, что от него хотели, а потом вздохнул: «Все равно так нечестно, но теперь уже ничего не попишешь».

Они подняли его на ноги. Стали обнимать. Роозб чуть не плакал.

— Ну и ну! — пыхтел он. — В жизни не делал ничего круче. А теперь, — сказал он напоследок, — у нас есть для тебя еще одна работенка. Ты ведь говорил, что четыре миллиарда людей сочли жизнь слишком утомительной штукой, так?

Модьюн ждал. Он чувствовал, что отвечать не обязательно. И правда, медведь продолжал: — Скорее всего, такая же мысль сидит и у тебя в голове без всякого гипноза зоувгов, верно?

Конечно, медведь был прав.

— Выходит, придется нам позаботиться, чтобы ничего подобного больше не приключилось. Теперь слушай. Даем тебе пару недель, чтобы твоя самка забеременела. Мы будем тут, поблизости, и проследим, чтобы все было в ажуре. А не то получишь еще не такую трепку.

— Что ж, — неуверенно произнес Модьюн, — я не возражаю. В конце концов, она моя жена.

Он смеялся и плясал. Вокруг самозабвенно кружились в танце человекозвери. Но его танец был самым неистовым. До сих пор он постоянно сдерживал двигательные центры, а теперь отпустил их на волю. Ритмичная музыка лилась в уши, возбуждая всю двигательную область мозга. И вот итог — стремительный, но удивительно изящный танец.

Он ловко лавировал в густой толпе, пока после очередного поворота не оказался лицом к лицу с девушкой. Он обнял ее как раз в тот миг, когда, она, смеясь, тоже повернулась к нему.

Они встретились в танце, она со счастливой улыбкой прильнула к нему и, покачиваясь в такт, положила руки нам плечи.

И тут она впервые посмотрела ему в глаза.

Глава 35

И снова у Модьюна мелькнула знакомая мысль, вернее, подобие мысли: «Все очень убедительно».

Он поймал ее, когда она уже исчезла — всего одна фраза, единственное умозаключение человека, который наконец, все понял. И сразу его осенила ужасная догадка:

«Не достаточно убедительно».

Лицо девушки чуть дрогнуло. Танец продолжался. Иллюзия — теперь Модьюн не сомневался, что это было иллюзией — оказалась довольно устойчивой.

Но сам он уже ей не принадлежал. Он с интересом ждал появления истинной картины. И не особенно удивился, когда перед ним вместо реальности, всплыла новая галлюцинация.

Двое стояли лицом к лицу — он сам и Банлт, человек-крыса. Банлт озадаченно спрашивал:

— Моя… философия? А что такое философия?

Вот они стоят рядом — высокий, мощный мужчина и тоже высокий, но более худощавый человекозверь. Они снова на Земле, в сверкающем мраморном зале суда Модьюн объясняет, что философия — это постоянно присутствующий фактор. И следовательно…

— Что же побудило вас украсть машину?

— Я ведь уже говорил: решил, что я ничем не хуже гиен. — Банлт замолчал и беспомощно развел руками в ожидании ответа.

— То есть вы хотите сказать, — подытожил Модьюн, что в мире, который создал человек, власть могут захватить гиены, а остальные будут заниматься мелкими дрязгами из-за каждой пустячной несправедливости?

Человек-крыса заморгал.

— Постойте, — сказал он. — Разве я так говорил?

И только Балнт произнес эти слова, как вдруг он сам, и зал суда поблекли, как изображение на экране, когда в кинотеатре зажигают свет.

Модьюн ничего не видел, но на ногах стоял твердо. Он стойко переносил временное неудобство, потому что был уверен: его разум пытается превозмочь постороннее воздействие и обрести ясность мысли. Краткий диалог с Банлтом, которого в действительности никогда не было, лишь очередная попытка зоувгов покончить с человеком. Они еще раз продемонстрировали ему, что человек и его разумные животные — безнадежно испорченные выродки, и к тому же совершенно безмозглые.

А ведь человек способен на гораздо худшее, чем невинная выходка Балнта. Под маской мелочной ревности к чужому превосходству, в каждом человеке скрывается безумная гордыня. Эта безудержная страсть таится в его душе в неусыпном ожидании малейшей лазейки в барьерах, воздвигнутых чужими намерениями и целями. И если вдруг случится, что в этой стене предвзятости и агрессивности хотя бы на миг появится просвет, безумец бросится в него, куда бы тот не вел — к власти, богатству, благополучию, угнетению неимущих. И будет использовать любые средства убийства, пытки или заточение всех противников до единого. Он без жалости и колебаний изберет этот путь и пройдет его до конца.

Если же взять земную женщину, то она всегда хочет одного — быть рядом со своим божеством. Легкомысленная принцесса, которая никогда не спросит мужчину, как он достиг своей цели. У нее одна мечта — чтобы он всегда оставался на вершине, подчинив всю свою жизнь этой цели.

А те мужчины и женщины, которым пока не повезло, нетерпеливо и жадно дожидаются своего случая.

Зоувги правы. Человеческий род не достоит жить

Модьюн не удивился, что такой вывод его ничуть не тревожит. Он все больше ощущал происходящую в нем внутреннюю перемену.

Какая ожесточенная схватка! Их одержимость не ведает сострадания. Шаг за шагом они навязали ему новую программу. Все началось с защитной телепатической реакции тела при первой стычке с гиеной… А закончилось грандиозным поединком, величие которого он сам еще не осознал, мощной атакой черной дыры. И вдобавок еще это грубое посягательство на него, как на личность!

«Идиоты несчастные, — подумал Модьюн, — я и не заметил, как они превратили меня в бойца».

И после этой мысли зрение вернулось к нему.

Он снова стоял перед прозрачной дверью, ведущей в дом зоувга. Вокруг — мертвая тишина.

«Ну конечно, — подумал он, — так и должно быть».

Самый первый миг его появления здесь. В этот момент — зоувги объединились в единую цепь, пытаясь подавить его разум. Он понял, что на протяжении долгих смертоносных секунд, его мозг, мобилизовав все свои способности, так великолепно усовершенствованные нунулийцами, вел безмолвную схватку не на жизнь, а на смерть. Она разворачивалась в подсознании, на том уровне, который увы! — стал привычным для человеческого мышления.

Вечная, бездонная стихия глубинных психических сил именно она, никогда ни о чем не спрашивая, всегда бездумно принимая любые мимолетные чувства и настроения, довела человечество до самого края, до той пропасти, где последние мужчина и женщина застыли вдвоем перед лицом вечности.

Модьюн еще раз бросил взгляд га гористый пейзаж, потом снова на дверь и, наконец, заглянул в глубины своего разума. На этот раз сомнений не было. «Все настоящее, уверенно подумал он. — Теперь я на самом деле пришел».

Остается самому решить свою участь.

Он медленно открыл дверь и вошел в приемную. Секретарь-нунулиец, поджидавший его за столом на другом конце комнаты, протянул ручку и указал на книгу для посетителей. Модьюн взял ручку, наклонился и твердо, без колебаний вывел: «Модьюн, человек Земли, прибыл для заключения вечного мира на правах победителя, готовый продиктовать свои условия поверженному врагу…»

И только написав эти слова, он заметил, что они начисто отрицают всю его жизненную философию. «Да, подумалось ему, — стоит почувствовать себя другим человеком, и все сразу меняется».

Новое чувство говорило ему — человечество сделало все необходимое для того, чтобы выжить. Существование в обществе себе подобных его больше не страшит. И люди никогда не согласятся с ограничениями, стесняющими их развитие.

Человечество выбирает жизнь.

И это совсем другое чувство — жить, жить, жить!

После секундного раздумья Модьюн еще раз взял ручку, чтобы добавить к уже написанному такие слова: «… на основе принципа — живи и давай жить другим, воистину так!»

Потом подчеркнул ключевую мысль: «Воистину!»

Выпрямился во весь рост, ощущая новый, доселе неведомый душевный подъем, сродниликующей песне без слов.

— Мне в какую дверь? — спросил Модьюн, и его голос раскатился громом в тишине приемной.

Долгое молчание… На гладком сером лице нунулийца застыло странное выражение напряженного внимания. «Ждет инструкций», — понял Модьюн.

Медленно, словно через силу, рука нунулийца поползла вверх и указала на правую дверь.

Под ликующие звуки победного гимна Модьюн прошествовал в комнату.

МЕНТАЛЬНАЯ КЛЕТКА ^(роман)

Глава 1

— А теперь — дело Уэйда Траска, обвиняемого в подрывной деятельности…

Дэвид Марин прикусил губу, услышав, как Меделлин, председатель Собрания Совета Руководителей Групп, объявил о начале обсуждения следующего вопроса. В этот момент Марин без особого интереса слушал Руководителя Группы Джона Пилера. Тот в очередной раз пытался убедить членов совета, что Закон групп насчет женщин необходимо изменить. Пилер бился над этим уже почти год. Ни для кого не было секретом, что причиной такого рвения была привязанность Пилера к одной молодой женщине. Ради того, чтобы не потерять свою пассию, он старался узаконить особую категорию женщин, свободных от участия в групповых играх по поиску партнера.

Дискуссия проводилась шепотом.

Марин отвернулся. Уэйд Траск, виновный в подрывной деятельности. Именно этого дела он и ждал. Он оглядел зал совета. Помимо двух секретарей, сидящих за длинным столом, в зале находилась еще дюжина мужчин.

Руководитель Группы Средней Северной Америки Оскар Подрэйдж, плотный, хмурый молодой человек, поднял голову и спросил:

— Это тот самый ученый?

Меделлин кивнул одному из секретарей. Клерк перевернул несколько листов и зачитал вслух:

— Уэйд Траск, физическая инженерия, полномочия в Приппе, специалист по экспериментальной электронике… — он замолчал и добавил: — Здесь еще список написанных им книг.

Председатель переводил взгляд с одного лица на другое.

— Похоже, по этому вопросу разногласий не будет, — заметил он. В его голосе прозвучало едва уловимое облегчение.

Марин поднял руку, и ему предоставили слово. Он задумчиво оглядел аудиторию. Из всех присутствующих только Подрэйдж, Эдмунд Слэйтер, Меделлин и он сам были людьми карьеры. Остальные, до того как их пригласили на посты в высшем руководстве, занимали различные руководящие должности в сфере промышленности, образования или науки. В этот век, объединивший групповое проживание со свободным предпринимательством, Меделлин и Подрэйдж были главными, самыми высокопоставленными руководителями и организаторами. Слэйтер, полицейский, был их мечом и кнутом. А он, Дэвид Марин… кем был он?

Он мог сказать о себе только то, что имел довольно слабое отношение к этим приземленным людям.

Будучи главнокомандующим вооруженными силами бессмертного Великого Судьи, он поставлял человеческий материал, которому остальные довольно жестокими методами придавали необходимую форму и единообразие.

Его работа состояла в том, чтобы завоевывать одно за другим те «бандитские» государства, которые возникли по всему миру за двадцать с небольшим лет после Третьей атомной войны. Одержав победу, он передавал завоеванные народы организаторам и полицейскому-палачу и отходил в сторону. Дальнейшее его уже не интересовало.

Из-за этого в совете он всегда держался особняком. Возможно, это сейчас обернется против него. Он знал, что причиной тому — и зависть, и злопамятство, и страх.

Марин заговорил медленно, сознательно стараясь побороть внутреннее напряжение:

— Я считаю, что необходимо продолжить расследование дела Траска. Полагаю, что он вполне заслуживает оправдательного приговора.

— На каком основании? — осведомился Подрэйдж. Кажется, он, скорее, просто любопытствовал и не был склонен проявлять враждебность.

Марин начал перечислять свои аргументы:

— Когда я познакомился с записями изменнических утверждений, которые Траск излагал, и в распространении которых признался, я обнаружил, что они, в сущности, сводятся к одному: идея группового свободного предпринимательства нуждается в дальнейшем развитии. Вспомните, насколько часто то же самое обсуждалось здесь, в этом зале, как часто сами мы думали о том, что проблема неисправимости человеческой натуры может быть решена путем модификации групповой идеи. Я не могу согласиться с тем, что утверждения Траска могут служить достаточно веской причиной, чтобы приговорить его к смерти.

Он решительно закончил:

— Я уверен, что Уэйд Траск находится в начале своей карьеры и еще принесет много пользы той системе, благодаря которой эта карьера стала возможна. Поэтому я прошу вынести следующий вердикт: «Судью, жюри и исполнительный персонал благодарим за усердие. Подсудимый подвергнут порицанию и отпущен для участия в общественных работах».

Во время своего выступления Марин заметил, что некоторые из присутствующих все сильнее хмурятся, и это влияние его аргументов очевидно не только для него самого. Когда он закончил выступление, председатель Меделлин обвел взглядом присутствующих. По его лицу пробежала дрожь. Он поспешно кивнул сидевшему рядом с ним клерку:

— Пожалуйста, дословно зачитайте изменнические высказывания Траска.

Секретарь торопливо начал листать свои бумаги. Затем он разгладил страницы и сухо произнес:

— Я цитирую слова Уэйда Траска в том виде, в каком их донес до нас свидетель. Их достоверность подтверждена самим Траском. Итак: «Наше следование существующей групповой идее — это говорит мистер Траск, джентльмены, — зашло слишком далеко. На основании своих собственных исследований я установил тот факт, что общественные взаимосвязи требуют другого группового подхода, отличного от всех тех, что применялись ранее».

Дэвид Марин выругался про себя. Что за помрачение нашло на Траска, если он забыл об ограничениях свободы слова, налагаемых на граждан?! Согласно словам ученого, это случилось в тот день, когда ему удалось ввести нервные импульсы цыпленка в нервную систему собаки, по случаю чего Траск пребывал в состоянии необычайного возбуждения. На суде он пытался представить это открытие в качестве подтверждения того, что он находился в состоянии аффекта, но это объяснение было объявлено несостоятельным.

Меделлин снова обратился к секретарю.

— Видел ли Великий Судья отчет о ходе следствия?

Марин похолодел. Тон, которым Меделлин задал этот вопрос, явно говорил о том, что делом Траска уже заинтересовался сам Великий Судья.

— Да, сэр, — ответил клерк. — Он затребовал эти материалы на прошлой неделе и вернул их сегодня утром.

— Скажите, а не оставил ли Великий Судья какого-либо замечания о том, как следует поступить с обвиняемым?

Это начинало смахивать на чтение катехизиса. Меделлин определенно знал заранее, что Великий Судья уже выразил свое суждение.

Покопавшись для вида в бумагах, клерк перевернул несколько страниц и прочитал:

— «Явный случай государственной измены».

— Он подписал это?

— Он поставил свои инициалы, сэр.

Приговорен к смерти.

Марин не стал спрашивать, почему об этом предварительном решении не было сообщено заранее. Согласно официальной легенде, Великий Судья не вмешивается в дела совета.

Он мрачно подумал, что одна мысль о попытке критики со стороны какого-то ученого могла сильно задеть человека, который уже четверть века правит Землей.

Марин прикусил губу, покачал головой и изобразил на лице кривую улыбку. Да, рутинные моменты, связанные с осуждением, претворялись в жизнь обычными силовыми методами.

Меделлин поднял трубку телефона и набрал номер.

— Тильден Аралло, Руководитель Группы 814?

Телефонная линия была выведена на громкоговоритель, и ответ могли слышать все присутствующие в зале.

— Тильден Аралло слушает, — послышался баритон руководителя. Он, должно быть, уже догадался, что ему звонит представитель высшей власти, и его тон был преисполнен почтения.

— Это Меделлин, Председатель Совета Руководителей Групп.

— Да, ваше превосходительство?

— Совет поручил мне связаться с вами по поводу одного из членов вашей группы — Уэйда Траска.

— Каковы ваши указания?

— В качестве наказания для Уэйда Траска, — сказал Меделлин, — избрана смерть. В связи с этим ваша группа становится ответственной за действия вышеназванного Уэйда Траска, с учетом того обстоятельства, что на передвижения и действия осужденного не могут быть наложены никакие ограничения, кроме официально допустимых. Осужденному государственному преступнику Уэйду Траску будет указано явиться к конвертеру для казни не позднее чем в полночь, через неделю, начиная с сегодняшнего дня.

— Принято, — откликнулся Аралло. — 10:30 утра 26 августа 2140 года, от лица группы 814.

— Прием подтвержден, — произнес Меделлин.

Связь прервалась.

Меделлин снова оглядел лица присутствующих; его худощавое лицо было бесстрастным, взгляд — унылым. Он беспокойно ерошил костистой рукой свои седеющие волосы.

— Что же, джентльмены, — сказал он. — Полагаю, что на эту неделю дела нашего совета завершены. Дэвид, — добавил он, пристально посмотрев на Марина, — мне бы хотелось с вами поговорить.

— Да, сэр, — вежливо, но без особой инициативы отозвался Марин. Он догадывался, что речь пойдет о предстоящей военной операции против «бандитской» Джорджии и ее королевы. Но этот вопрос его не слишком беспокоил. Сейчас все его мысли крутились вокруг предстоящего разговора с Траском. Именно ему, Дэвиду Марину, придется известить ученого о вынесенном ему приговоре.

Они отошли в угол. Меделлин тихо проговорил:

— Дэвид, знай я, что вы планируете сделать особый запрос по делу Траска, я бы вас предупредил, — он резко сменил тему. — Но, ладно, забудьте об этом. У нас был разговор с его превосходительством Великим Судьей. Он издал ряд инструкций. Завтра, после ленча с Великим Судьей, вы отправляетесь в Лагерь «А» на границе с Джорджией. Время вылета — два часа дня. Вскоре после прибытия в Лагерь вы выступите с обращением к джорджианским революционерам, собравшимся в лагере. Затем мы выжидаем два дня, за которые революционеры вернутся в Джорджию. В подходящий момент наши люди уберут чиновников джорджианского режима, занимающих ключевые посты. Одновременно наши армии перейдут границу и захватят страну. Но ни королеву, ни членов ее семьи убивать нельзя.

Меделлин помолчал, хмурясь.

— Мы хотим, чтобы вы переспали с ней, Дэвид. Мы понимаем, что она — не первая красавица мира, но вы должны создать у нее ощущение, что своей жизнью она обязана исключительно тем, что вы внезапно увлеклись ею. Не обращайте внимания на ее возражения. Пусть ее доставят к вам на квартиру. Если необходимо, изнасилуйте ее, но пообещайте ей свою личную защиту и заверьте ее, что вы позаботитесь о том, чтобы власть осталась в руках ее семьи.

Марин кивнул. Он чувствовал весь цинизм ситуации, но это был хорошо замаскированный цинизм. Ему не впервые приходилось захватывать страну, делая при этом вид, что поддерживает законное правительство. Он спросил:

— Кого следует проинформировать о дате нападения?

— Никого. На данный момент эта дата известна только Слэйтеру, вам, мне и, разумеется, его превосходительству. Используйте обычную тактику запутывания. Удачи.

Он быстро ушел. Ощущая необычайную пустоту в голове, Марин покинул зал совета.

Глава 2

Стоя у парапета Центрального здания Групп, Марин ждал, пока подгонят его прыголет. Свежая прохлада, разлитая в воздухе, обещала чудесный день. Он отметил этот факт, затем выбросил его из головы. В животе скапливалось неприятное ощущение. С некоторой долей растерянности он обдумывал, как ему рассказать Уэйду Траску о том, что произошло в зале совета.

Марин помрачнел. Не было никаких сомнений в том, что сделать это должен именно он. Он должен заверить осужденного на смерть человека в том, что сделает все возможное, чтобы изменить приговор.

Тут он прервал свои размышления. Вверх по пандусу к нему скользил прыголет. Он вдруг увидел, как красива эта машина, и его охватил чуть ли не мальчишеский восторг. Это чувство порождала и мысль о беззвучном магнитном моторе, который он не мог видеть, и радующие взгляд очертания блестящего металлического корпуса. Короткие крылышки и крошечный хвост прыголета не использовались для создания подъемной силы; они только удерживали аппарат в равновесии, не давая ему переворачиваться. Его питала энергия, получаемая из могучего магнитного поля Земли, а этой силе было безразлично, летит человек в нормальном положении или вверх ногами.

Механик, который только что вывел прыголет из пещерообразного ангара внутри здания, освободил кресло, и Марин залез внутрь. Поднявшись в воздух, он занял коридор для частных летательных аппаратов, включил автопилот и набрал на телефоне личный номер Траска.

После паузы раздался баритон ученого:

— Да?

— Уэйд?

— О, это ты, Дэвид, — голос мгновенно изменился, в нем зазвучали нетерпеливые нотки. — Что случилось?

Марин рассказал Траску о заседании совета, затем начал торопливо его обнадеживать. Закончив свою тираду, Марин выжидающе замолчал. Он вдруг почувствовал себя опустошенным и несчастным. Сколько смертных приговоров он сам вынес в свое время! Тысячи людей по его приказу гибли в бою. Но это было совсем другое дело.

— Дэвид, мне нужно с тобой встретиться. Прямо сейчас.

Времени для колебаний не было. Этому человеку нужно убедиться, что друзья его не покинули.

— Где? — спросил Марин.

— В «Лабораториях Траска».

Несколько секунд Марин обдумывал это предложение. Малоподходящее место для встречи. Поскольку окончательный приговор вынесен, лаборатории временно перейдут под опеку Государства. В порядке мероприятий по охране объекта власти будут действовать быстро. Захват лабораторий не нарушит права Траска на владение ими. Но его, Дэвида Марина, они не должны там обнаружить.

Какое-то время Марин колебался, затем отбросил сомнения. Пришло время проявить свою дружбу на деле. Он ответил просто:

— Буду через десять минут.

— Отлично.

Раздался щелчок, и связь прервалась. Марин откинулся в кресле. Чувство опустошенности и неблагополучности не оставляло его. Впервые за всю карьеру у него возникло беспокойное ощущение, что он совершает ошибку.

В конце концов он отбросил эти тревожные мысли. Он начал осознавать, что теперь произойдет с Уэйдом Траском. Формально смертный приговор ему объявит Тильден Аралло, руководитель Группы 814. Когда это будет сделано, Траск теоретически сможет провести последнюю неделю своей жизни в такой роскоши, какую только сам пожелает. Этот момент правительственная пропаганда особенно подчеркивала. Блага, предоставленные осужденному, были призваны служить демонстрацией уровня свободы, какого цивилизация никогда еще не достигала. Оборотной стороной этой свободы был тот факт, что побег по сути дела был невозможен. После официального вынесения приговора в мышцу плеча осужденного «впечатывалось» особое электронное устройство. Оно могло быть активировано с любой контрольной станций, и это вызвало бы жгучую боль постепенно нарастающей интенсивности.

Это устройство было настроено на личный код осужденного. Каждый человек во владениях Великого Судьи имел собственную комбинацию, зарегистрированную в Центре Контроля. Там была особая комбинация и для Дэвида Марина. Там также была отдельная комбинация для Уэйда Траска. Лишь немногие знали эту тайну абсолютной власти Великого Судьи.

— Садись, — сказал Траск.

Это был высокий, сухощавый мужчина, обладающий какой-то особой красотой, присущей людям высокого интеллекта, и исполненный странной решимости. Его глаза за стеклами очков сияли голубизной. В движениях читались спокойствие и собранность.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал он.

Марин сел на предложенный стул. Поведение Траска озадачило его, но он смирился. Сомнительно, чтобы Траск хотел показать ему нечто, действительно имеющее значение в данной ситуации. С подобным он неоднократно сталкивался и раньше. Осужденные верили, что у них есть что-то важное, способное изменить их судьбу. Траск, похоже, поддался той же иллюзии. Марин почувствовал разочарование. Ему следовало бы знать, что эта возможность уже исчерпана.

Траск начал переминаться с ноги на ногу.

— Дэвид, — проговорил он, и в его голосе зазвучало напряжение. — Я кое-что от тебя скрыл. Помнишь, я говорил тебе, что ввел нервные импульсы цыпленка в нервную систему собаки?

Марин ошарашенно кивнул. Этот вопрос, казалось, не имел никакого отношения к произошедшим событиям.

Траск настойчиво продолжал:

— По сути, это случилось давно — больше года назад. С тех пор я значительно преуспел в разработке этой идеи. Я уже провел несколько экспериментов на приппах. Сейчас я нахожусь на той стадии, когда точно знаю, что я в состоянии сделать.

В голосе Траска звучала уверенность и сила. Марин осознал это, и его охватило напряжение. Осужденные на смерть так себя не ведут.

Повисла пауза. Марин ждал; его желание выказать поддержку и сочувствие несколько охладело. Одно дело — поддержать убитого горем друга и гражданина. И совсем другое дело — чувствовать, что сейчас ему придется выслушивать изменнические высказывания.

— Уэйд, к чему ты ведешь? — резко спросил Марин.

Траск вздрогнул, словно его окатили ушатом холодной воды. На мгновение он застыл на месте. Затем он улыбнулся, неуверенно. Затем его улыбка стала шире.

— Дэвид, — медленно проговорил он. — Я нахожусь в таком положении, что могу противостоять исполнению смертного приговора и в одиночку. Но было бы гораздо проще, если бы я смог убедить тебя сотрудничать со мной.

Судьбоносные слова были произнесены. Охваченный изумлением, Марин осознал, что это с самого начала скрыто читалось в словах и действиях Траска.

На самом деле не имело никакого значения, действительно ли Траск нашел способ избежать смерти. Нет. Вот оно, совершенно четко определимое намерение — намерение совершить измену.

Ему внезапно стало грустно: он осознал довлеющее над человеком проклятие неисправимости. После трех атомных войн они все еще твердят одно и тоже. Марин хмуро уставился в пол. Вспоминая историю суда над Траском, он понял, что слеп был именно он.

Великий Судья выявил измену одним проблеском интуиции и вынес решение о смертном приговоре сжато, с окончательностью ясного суждения.

Марин чувствовал, как его охватывает холодная ярость. Он поднял глаза на Траска. Тот больше не был ему другом. И тут в голове Марина мелькнула еще одна мысль, хотя и до обидного поздно: опасность!

Траск был педантом. Он не стал бы рисковать, выдавая подобную информацию, если бы не был готов к тому, что может получить отказ, и не знал, что делать в этом случае.

Он обнаружил, что стоящий перед ним Траск держит одну руку в кармане. Карман слегка оттопыривался. Оружие?

Их глаза встретились. Ученый медленно проговорил:

— Помня нашу прошлую дружбу, я не мог не задать тебе этот вопрос, Дэвид. Надеюсь, ты это понимаешь.

Марин понимал, что теперь необходимо выиграть время, чтобы успеть достать собственный пистолет.

— Хорошо, — сказал он. — Как бы я мог с тобой сотрудничать?

Криво улыбнувшись, Траск покачал головой.

— Дэвид, я полагаю, что для тебя это было бы слишком серьезным решением. Прости, но тебя выдает выражение твоего лица. Я не могу поверить, что ты действительно обдумываешь мое предложение.

Его улыбка поблекла. Он вытащил руку из кармана и нацелил на Марина газовый пистолет.

— Отойди туда! — кратко приказал он, указав свободной рукой на ряд приборов в углу помещения.

Марин поднялся на ноги и без слова проследовал в угол. Он ждал с холодным любопытством, полностью смирившись — с чем? Он еще не был ни в чем уверен. Похоже, смерть ему не грозила. Марин поднял глаза. И снова встретился взглядом с Траском.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза.

В конце концов Траск отвел взгляд.

— Полагаю, что тебе хотелось бы подробнее узнать, что я запланировал, — проговорил он.

Марин со вздохом покачал головой. Люди всегда придумывают для своих злодеяний замысловатые оправдания. Теперь, когда он отказался от своих добрых намерений, у него пропала и заинтересованность.

— Избавь меня от этой ерунды! — сказал он.

Траск заколебался. Его щеки покраснели, то ли от гнева, то ли от нетерпения, Марин не мог понять. Но когда Траск наконец заговорил, он снова был спокоен.

— Вероятно, я слишком долго ждал перед тем, как начать действовать, — сказал он. — Я вижу, что тебе пришлось бы слишком многое осознать, чтобы я мог изложить тебе свои мотивы. Но весь этот политический эксперимент смог подчинить себе даже такого человека, как ты. Честно говоря, меня это поражает. Поэтому я просто скажу тебе, что идея группового свободного предпринимательства так же безнадежно бесполезна для человека, как и сами по себе идеи группы и политики невмешательства правительства в экономику. Она не может существовать без подпорок, которые правительство обеспечивает ей при помощи всевозможных уловок. Но в конце концов эта система все равно развалится, когда преемники Великого Судьи начнут грызться между собой.

— И ты все это изменишь? — спросил Марин.

В его голосе, должно быть, прозвучала враждебность, потому что лицо Траска покраснело еще больше.

— Ладно, друг мой, — с коротким смешком проговорил ученый. — Лучшие доказательства — это факты. Когда проснешься, отправляйся в мою квартиру и жди, пока от меня не будет новостей. Я не оставлю тебя в столь трудном положении.

Именно это замечание сохранило Марину рассудок, когда он проснулся.

Глава 3

Марин пробудился со странным ощущением. Так бывает, когда пытаешься и толком не можешь вспомнить, что же тебе приснилось.

Этот сон терзал его ощущением узнаваемости вещей. При этом он будто бы находился в различных странных местах, видел и слышал вещи, которые не имели отношения к его собственной жизни. Теперь он выпутывался из тьмы своего сна без страха, тревоги и каких-либо мгновенно возникающих воспоминаний о том, что заставило его потерять сознание.

Он открыл глаза и увидел, что лежит на койке в углу комнаты, в которой он встретился с Траском. Траска не было видно, и Марин почувствовал немалое облегчение. Он снова закрыл глаза, потянулся, лениво зевнул и наконец подумал: «Как только я поменяю тела, я перенесу это оборудование в офис Марина. После этого мне потребуется примерно день, чтобы найти повод встретиться с Великим Судьей».

Эта мысль пришла к нему настолько естественно, что лишь спустя несколько секунд до него дошла вся странность ее содержания.

«Как только я поменяю — что?!»

От этих размышлений его почему-то стало клонить в сон. Марин с кислой миной тряхнул головой, удивляясь тому, как легко сон и бодрствование сменяли друг друга. Он снова попытался припомнить свой сон и поразился, насколько четко он все помнил. В памяти всплыли обрывки разговоров, которые не могли относиться ни к одному событию, в которых он когда-либо принимал участие. Правда, сами события выглядели достаточно обыденно. Мужчины активно обсуждают свои планы. Он идет по улицам среди других людей. Бескрайняя прерия. Малые и большие города, видимые с воздуха. Лужайка и улыбающаяся женщина, идущая к нему по траве.

Он никогда не видел этой женщины. Это были не его воспоминания. И все же он не мог избавиться от ощущения, что эти события где-то реально происходили. Думать об этом было трудно: Марин с трудом преодолевал сонливость, словно его накачали наркотиками. Похоже, именно из-за всех этих странностей он чувствовал себя несчастным и страдал от непонятного физического дискомфорта.

Внезапно в голове пронеслась четкая мысль: «А где Траск?» Почти сразу же его сознание соскользнуло в мир мысленных картин. Они напоминали те, что он видел во сне, но теперь ему пришло в голову, что эти картины отображали жизнь Уэйда Траска — увлеченного, испуганного мальчика, чьи страхи выкристаллизовались в скрытые идеалы, а те, в свою очередь, породили могучее стремление к власти.

Одна сцена запомнилась ему особенно четко. Он стоял на коленях или, скорее, только что встал на колени перед кроватью, на которой лежал умирающий мужчина. У Марина возникло ощущение, что это какой-то эксперимент. Он говорил, обращаясь к больному:

— Все, что тебе нужно сделать, это задать вопрос. Ты увидишь: мы сделаем то, о чем ты говоришь.

Лежащий в кровати человек гневно сверкнул глазами:

— Ты негодяй! Ты обладаешь всеми нужными знаниями. Помоги мне!

Марин, кем бы он ни был во сне, заговорил снова:

— Не позволяй страху уничтожить твой здравый смысл. Скажи мне, почему ты болен; затем скажи мне, что делать.

Умирающий застонал.

— Но для этого и нужны врачи. Откуда мне знать, почему я болен?

— Скажи мне, — сказал Траск, ибо это был он, — или умри.

Сцена рассеялась, как клок тумана. Как все прочие, она казалась вырванной из контекста — всего лишь один из эпизодов, разрозненных и не связанных между собой. По ним было невозможно определить, когда именно Траску удалось наткнуться на то направление исследований, которое и привело его к великому открытию. Но конечный результат был вполне определенным. После первоначального периода утряски новоприбывшее сознание обретало полный контроль, и все прежние воспоминания тела подавлялись.

Невзирая на то, что мышление теперь пребывало в теле другого человека, оно полностью сохраняло свою индивидуальность, все свои воспоминания, чувства и намерения. Чтобы объяснить этот феномен, Траск разработал новую теорию жизни и сознания.

Марин собрался было рассмотреть эту теорию, которая уже смутно обрисовывалась перед ним, когда внезапно понял, что произошло с ним самим. Это была не полуоформившаяся мысль и не подозрение. Это был проблеск полного понимания.

В один момент на него обрушился калейдоскоп разрозненных страхов, сомнений и фактов, которые словно бы не имели к нему никакого отношения. Но через мгновение они легко сложились в единую картину.

Что там говорил Траск? …Он перенес нервные импульсы цыпленка в нервную систему собаки?

До этого невероятного момента осознания он не подозревал о масштабе открытия, совершенного Траском. Если для такой операции годится цыпленок, то почему не человеческое существо? Почему бы нервные импульсы Траска не перебросить в нервную систему Марина?

А Марина — в Траска.

«Я лежу здесь, — оцепенело подумал Руководитель Группы Дэвид Марин. — Причем это я со своими мыслями, воспоминаниями, но в теле Уэйда Траска. А он — где-то там, со своими мыслями, воспоминаниями и намерениями, и он выглядит как я. С точки зрения любого постороннего человека он — это я. И если у него хватит наглости, он может воспользоваться этим и войти куда угодно. Он даже может пройти и встретиться с Великим Судьей».

Ему вспомнилась самоуверенность Траска, и он решил, что наглости у того наверняка хватит. Внезапная мысль, поразившая его, заставила его открыть глаза. Затем автоматически встать на ноги.

Когда это действие было завершено, он вдруг осознал, что легко существует в теле Траска. Без каких-либо усилий, вполне естественно он использовал руки, ноги, мышцы и органы чувств другого человека.

Острое осознание этого факта заставило его взглянуть вниз, поднять руки, чтобы впервые посмотреть… на самого себя.

Следующее действие не было спровоцировано какой-либо внятной мыслью. Он побежал.

Выскочив наружу, он увидел, что на парковочной площадке Лабораторий его прыголета не было. Он задержался, но только на мгновение, и не останавливался, пока не достиг стоянки воздушных такси. Там, задыхаясь, он дожидался прыголета. Несколько минут спустя, все еще пытаясь справиться с одышкой, он дал водителю адрес квартиры Траска и устроился в кресле.

На него накатила апатия.

Он сидел неподвижно, и охватившее его чувство потери было таким огромным, что, казалось, не было никакого смысла что-то делать. Он был ничто. Он был облаком черной скорби в пространстве-времени. Человек, потерявший собственную идентичность. Мучительным, почти агонизирующим движением он потянулся и пощупал очки Траска — и это он, всегда обладавший орлиным зрением. Он вспомнил, как быстро он устал, когда бежал, и как много времени ему потребовалось на то, чтобы отдышаться. Железное тело Дэвида Марина, по сравнению с этим, было неутомимо, как машина.

Наконец он пошевелился и сквозь прозрачное стекло посмотрел вниз, на город.

«Куда мне идти?»

Ну как, конечно же, в квартиру Траска. Туда он и велел мне двигаться.

Он сидел некоторое время, снова оцепенев и пытаясь принять тот факт, что квартира Траска — вполне логичное место назначения для человека, который выглядит как Уэйд Траск.

— Мы приземлились, сэр, — послышался голос водителя из динамика рядом с ним.

— Приземлились? — Марин поднял глаза.

Он начал было вставать, приняв как должное тот факт, что поступит в точности так, как предложил Траск. Но потом нахмурился и снова сел.

— Я передумал, — сказал он. — Отвезите меня… — и он назвал парк в центре города.

Это было красивое место, куда он — будучи самим собой — часто ходил, чтобы обдумать проблемы военной стратегии.

Когда «Такси-Эйр» взлетела, Марин набрал воздух тощими легкими Уэйда Траска и глубоко вздохнул.

Перед ним стояла проблема, с которой не сталкивался еще никто в мире.

Придя в парк, он сел на скамейку. Утренняя прохлада еще ощущалась, хотя время шло к полудню. Он вновь и вновь испытывал некоторое замешательство, когда осознавал, что времени, по сути дела, прошло еще так мало.

Раз десять он начинал размышлять о своей проблеме и тут же шарахался от нее, пытаясь как можно скорее выбросить из головы этот кошмар. Потом он беспокойно и бесцельно стучал носком ботинка по покрытию дорожки. Беспокойно, с несчастным видом он брел по одной дорожке, затем по другой, потом возвращался на свою скамейку — только для того, чтобы снова вскочить, снова идти, снова садиться и снова вставать.

Глава 4

Было без нескольких минут десять вечера, когда Марин, измотанный и хмурый, открыл дверь квартиры Траска и вошел в просторную гостиную. До него наконец дошло, что единственным решением его проблемы было снова найти Траска.

Худенькая темноволосая молодая женщина вскочила с кушетки и подбежала к нему. Не успел он ничего предпринять, как она обхватила руками его шею и впилась поцелуем в губы.

Марин отстранился. Женщина оторвалась от него и обиженно надула губы.

— Я здесь для тебя, — сообщила она. — Как только твоя группа узнала, что тебя приговорили, они наняли меня и прислали сюда.

— А, — откликнулся Марин. На мгновение этот факт его серьезно заинтересовал. Наемная любовница для мужчины, который, вероятно, уже не дождется милостей от женщины свободной. Это был известный метод контроля, и скорость, с которой действовали руководители группы, свидетельствовала о том, насколько этот метод целесообразен в работе с осужденным человеком.

Марин с интересом рассматривал женщину. Она была изящной, яркой и явно высоко себя ценила; ее манерам было присуще некоторое нахальство, добавляющее ей привлекательности. Марин высвободился из ее объятий и оглядел комнату. Она была обустроена весьма роскошно. Дубовые панели на стенах, высокий потолок, окно из пластика, которое, если не считать альковов в обоих концах, простиралось от стены к стене и от пола до потолка.

Невольно его взгляд скользнул к правой стене. Там стояли больше часы, встроенные в одну из панелей. Они пробудили воспоминания — не его собственные воспоминания, но телесно-мозговую память Траска. Эта память хранила сведения о том, что за часами был скрыт один из входов в домашнюю лабораторию — тайное помещение, в котором Траск провел немало экспериментов. Другой вход находился в его рабочем кабинете.

Случайно ему пришла в голову мысль, что сами часы представляют собой один из старых выходов Мозга.

Мозг исчез во время войны, оставив о себе только воспоминания вроде этих часов. Последние из подобных устройств по большей части были разрушены или вышли из употребления.

Марин отметил, что стрелки на часах указывали в точности то же время, что и его наручные часы — несколько секунд до десяти. Он собирался было отвернуться, когда аппарат издал призывный звон.

Наступила полная ожидания пауза, во время которой внутри часов раздавался слабый шум. Затем прозвучала музыкальная фраза. Одновременно с этим на экране циферблата заиграли цветные огни. Когда эхо звуков затихло, возникла новая пауза. Раздалась барабанная дробь. Когда она затихла, мужской баритон на хорошо известном «модельном английском», используемом для разговорных устройств, объявил, что «сейчас быть 10:00 вечера, августа 26-го, 2140 года от Рождества Христова». После очередной паузы тот же голос сообщил, что погода «имела быть» прохладной для августа и небо «имело быть» затянуто легкой облачностью.

Послышался звон тарелок, за которым последовал тот же колоколоподобный звон, которым началось все это сложное представление. Затем наступила тишина. Марин, полностью поглощенный созерцанием этого необычного действа, заметил, что женщина пристально смотрит на него. Она казалась слегка озадаченной, и Марин подумал, что настоящий Уэйд Траск едва ли обратил внимание на эти часы, поскольку совершенно к ним привык.

Не сходя с места, он сделал вид, что погружен в размышления. Затем он поднял глаза.

— Чем ты занимаешься? — спросил он. — Спишь с мертвецами?

Ему показалось, что она немного поморщилась, но ничего не ответила. Марин не испытывал особого желания ее подзуживать, но решил продолжить тему:

— Какие у тебя расценки?

Она снова была совершенно спокойна.

— От сотни до пяти сотен в неделю.

Марину впервые пришло в голову, что он не просто старается отвлечь ее внимание от своей заинтересованности часами. Он всерьез думал о том, чтобы ее нанять. Для него это стало бы важной жизненной вехой. Ему тут же вспомнилась Делинди Даррел, самая прекрасная из всех женщин, которые когда-либо рожали ему детей. Они жили вместе почти три года. Но теперь она уже полгода была любовницей Великого Судьи.

И все эти шесть месяцев он не интересовался женщинами. С неожиданной нежностью он сказал:

— Дорогуша, ты можешь остаться, если желаешь, но дело в том, что сейчас я немного не в себе, — он улыбнулся и добавил с сардоническим оттенком в голосе. — Я буду считать тебя пятисотдолларовой девицей.

Она рассмеялась, легко подскочила к нему, поцеловала, обняла — одно короткое прикосновение — и затем, откинув голову, прошла в спальню.

Марин сел в кресло лицом к двери, и впервые за этот день ему пришло в голову, что есть множество вещей, которые он должен сделать. Кто знает, может быть, Траск уже давно воспользовался своим сходством с Дэвидом Марином, чтобы добиться аудиенции у Великого Судьи. И, может быть, Траск уже заставил диктатора обменяться с ним сознанием.

«Я должен был что-то сделать!» — бледный и потрясенный, думал Марин.

Сильное ощущение тревоги нахлынуло и прошло. Похоже, он ничего не мог сделать — иначе он сделал бы это. Однако последствия шока явно проходили, и этот факт был ему на руку. Несомненно, ему довелось пережить самое большое потрясение, которое когда-либо испытывало человеческое существо.

«Завтра, — наконец подумал он, так как вскоре должно было пробить полночь, — я буду действовать».

Если уже не было слишком поздно.

Все еще переживая необычайное напряжение этого дня, Марин устало направился в спальню. Однако, едва распахнув дверь, он резко остановился. Потому что совершенно забыл про женщину.

Она лежала на одной из кроватей. Над одеялами светлело обнаженное плечо; она лениво повернулась, взглянула на него и сказала:

— На тот случай, если тебе захочется об этом спросить — меня зовут Рива Аллен.

Марин подошел и сел к ней на кровать. Упоминание ее имени вызвало у него некоторые размышления. Он полагал, что групповое проживание исключило существование уличных женщин. И все же одна такая находилась перед ним, и к тому же он не мог отказать ей в привлекательности. Более того, она была прислана группой. Это была неизвестная ему изнанка жизни под властью Великого Судьи, и он на какое-то время заинтересовался этим.

— Расскажи мне о себе, о своем детстве.

Это был косвенный способ узнать, как она стала тем, кем является, — и предназначенный для того, чтобы обойти ее защиту. Похоже, ему удалось это сделать.

— Я родилась, — начала она, — в общине, которая ухаживала за Мозгом. Поэтому я и заинтересовалась твоими часами, — добавила девушка. — Я таких не видела уже давным-давно.

— Мозг! — воскликнул Марин.

Она, казалось, не обратила внимания на странный тон его голоса, потому что тихо продолжила:

— Поэтому я так и не смогла получить номер. Они не регистрируют никого, кто когда-либо был связан с Мозгом — до того, как он исчез, — она прервалась. — Где ты достал эти часы?

Марин почти ее не слышал.

— Ты не зарегистрирована! — проговорил он. Эти слова не имели отношения к мыслям, которые поглощали его. «Контроль все еще уделяет Мозгу столько внимания», — подумал он. То, что рассказывала девушка, оказалось совершенно ново и почему-то важно для него. Чтобы снять возникшую неловкость, он спросил:

— Как ты живешь, где питаешься?

— У меня есть временная карточка на питание, которая возобновляется каждые полгода.

— Но где ты живешь? — повторил он.

— Здесь, — ответила она. Марин терял терпение.

— Это только на этой неделе. У тебя должно быть постоянное… — он оборвал себя, а затем мягко продолжил: — Где ты держишь свою одежду?

— В камере хранения на воздушной станции. Это стоит мне двадцать пять центов в день. Наверху там есть душевые, и я там переодеваюсь.

Несмотря на свои собственные неотложные проблемы, он все же смог представить себе жизнь этой отвергнутой обществом девушки и был глубоко поражен. Она, казалось, была полна энергии и — несмотря на свой смертельно опасный стиль жизни — обладала значительной силой духа и неистребимым запасом хорошего настроения. Он продолжал осторожно ее расспрашивать. Что у нее за работа? Где она спит, когда у нее нет какого-нибудь Уэйда Траска, который обеспечил бы ей временное прибежище? Пользуется ли она почтой? Пыталась ли она когда-нибудь жить в районе города Припп? Не приходила ли ей в голову мысль переехать в сельскую местность?.. Список вопросов был длинным. Рива отвечала, иногда уклончиво, но колебалась она редко. Примерно за час он выяснил полную картину ее жизни.

Раннее детство она помнила смутно. Она рассказала, что жила с родителями, которые постоянно спешили, переезжали, перелетали в поисках как можно более отдаленных мест, где можно было бы скрыться. И везде за ними тянулся кровавый след регистраторов Великого Судьи. Они относились к тому меньшинству, которому неизменно отказывали в групповом статусе. То, что в прошлом они имели отношение к Мозгу, мешало им, это привело их на грань отчаяния и безнадежности. Конец наступил неожиданно. Однажды Контроль приземлился возле лачуги, в которой они жили. Отца, не верящего в происходящее и протестующего, тут же расстреляли. Никаких объяснений не последовало, дальнейшее вмешательство в их жизнь прекратилось — но кормильца не стало. Для матери и дочери наступили кошмарные времена.

Переход к жизни уличной женщины происходил в прямой пропорции от потребности в питании.

Рива уже выказывала явные признаки сонливости, и поэтому Марин задал свой ключевой вопрос, стараясь говорить как можно более безразличным тоном:

— Но куда же девался Мозг?

— Улетел на корабле.

— На чем?

— На космическом корабле — ну, знаешь, космос. Луна, Венера, Марс.

— Но это же просто миф, — возразил Марин. — Существуют какие-то упоминания о космическом полете перед второй атомной войной, но почти все соглашаются в том, что… — он замолк, осознав, что обращается к женщине, погруженной в глубокий сон.

Марин разделся и скользнул в другую кровать. Он лежал без сна и напряженно размышлял.

«Мозг должен быть все еще… жив».

Ничем другим невозможно было объяснить те огромные усилия, которые люди Судьи прилагали для истребления всех тех, кто когда-либо был с ним связан.

Ему вспомнилась одна мысль, которую он когда-то слышал: именно Мозг сделал Великого Судью бессмертным. Тогда он просто пожал плечами. Хотя это продолжалось уже многие годы, он всегда считал ссылки на бессмертие диктатора чересчур наивной формой пропаганды. Но где-то рядом таилась страшная реальность, иначе Рива Аллен не пребывала бы в таком бедственном положении. Ее история сама по себе мало что значила, но она придавала вес всему тому, что он когда-либо слышал о Мозге.

Его сознание странным образом поплыло.

«…Трудно предположить, какой момент будет подходящим для восстания против такого могущественного противника, как бессмертный диктатор. Группа в Джорджии может чрезмерно задержать свое выступление, а он не может ждать».

Марин сонно нахмурился. Это — его мысли?! Никогда в жизни ему в голову не могла придти мысль о восстании. И что там насчет джорджианской группы? Могло ли случиться так, что прямо сейчас, когда он находится на грани засыпания, планы Траска проскользнули в его сознание?

Но почему восстание? Что-то здесь не сходится. Человеку, который может переместить свое сознание из одного тела в другое, не нужны восстания. Кроме того, это невозможно.

Идея группы, объединенная со свободным предпринимательством и оплодотворенная великими идеалами, только еще начинала приживаться. Она шла по стране, как гигант, сметая на своем пути всякое сопротивление и одновременно пробуждая надежду. В такие моменты люди не очень-то прислушивались к голосам, которые предрекали отдаленные катастрофы или вещали о возможности еще большего творческого подъема.

Его мысль снова ушла в сторону. «Если они не начнут действовать, — думал он, — мне придется действовать самому».

Он почувствовал облегчение оттого, что никому не рассказывал о своем открытии. И поэтому он мог действовать сам по себе… и в более широких масштабах.

Марин спал беспокойно, и егосновидения были туманны по содержанию, но при этом логичны и осмысленны. Казалось, он весь был поглощен обдумыванием тайных планов… которые ему не принадлежали.

Глава 5

Марин проснулся от непонятного покалывания во всем теле. Это ощущение внезапно показалось ему таким странным, что он застыл, внутренне дрожа от беспокойства.

Постепенно он осознал, что вокруг стоит полная темнота, и его охватила древняя, первобытная боязнь ночи. Он напряженно прислушивался. Только какой-то необычный звук мог мгновенно привести его в состояние напряженного бодрствования. Чувство покалывания кожи усилилось, вместо того, чтобы пропасть; ощущение было не из приятных.

Как это ни поразительно, но вслед за этим он почуял смерть, настолько явственно, что страх будто провел ледышкой у него по позвоночнику. С отчаянием и ужасом он заставил свою шею разогнуться, затем поднял голову и вгляделся в темноту в направлении двери.

И от страха он потерял всякую способность соображать.

Странные люминесцирующие линии протянулись сквозь дверь спальни и были уже на полпути к его кровати. Пока он смотрел, не веря своим глазам и оцепенев от панического страха, передние концы линий хлестнули и переместились вперед, оказавшись в дюймах от кровати. Все полосы — а их было множество — морщились и поблескивали при движении.

Марин выскользнул из кровати. Он перекатился боком, каким-то инстинктивным движением, произведенным так быстро, что он оказался на полу до того, как успел понять, что он сделал это практически беззвучно, если не считать слабого шуршания одеяла.

У него хватило времени на то, чтобы быстро глянуть на вторую кровать. Оттуда доносился тихий звук дыхания. Рива явно не знала о том, что происходит.

Затем мысль о ней отошла на задний план его сознания, потому что в этот момент светящиеся линии появились в поле его зрения. Их словно кто-то подбросил, и они упали поперек кровати. Один конец, проносясь мимо, чуть не задел его лицо, но сорвался и теперь свисал с кровати, как веревка.

Заметив в этих перемещениях что-то явно неживое, Марин перестал отступать. Неловко встав на ноги, он отошел на несколько шагов. И внезапно, в одном проблеске прозрения, он понял, что происходит.

Это действительно было какое-то механическое устройство. Странное, даже невероятное — но все же это была машина, а не форма жизни. Когда эффект неожиданности прошел, он понял, что единственная опасность для него заключалась в тайне этого устройства — и в том, кто им управлял.

Он протянул руку назад, к вешалке, где висело его пальто, и осторожно снял его. Из правого кармана он достал свой газовый пистолет. В темноте он опустил пальто на пол. Затем, сжав в руке оружие, двинулся вокруг кровати. Страха он уже не чувствовал, но все же предпочитал действовать осторожно.

Он дошел до двери, и тут его осторожность подверглась испытанию. Пройти или выглянуть? Перешагнуть через линии или… что?

Он выглянул. Осторожно заглянул за косяк.

Когда Марин увидел, откуда идет свечение, у него вырвался вздох облегчения.

Ну конечно же!

Свечение исходило из одного из «выходов» часов. Марин произвел быстрый расчет, затем прыгнул в дверь, пролетев над линиями. Приземлившись, он поспешно прошел к часам и стал искать электрическое соединение, которое он мог бы отключить.

Он нашел выключатель, на котором было написано «вкл», и переключил его на «выкл». Все линии, протянувшиеся до двери спальни, находившиеся в поле его зрения, мгновенно исчезли. Освещенный циферблат часов потемнел. Он снова перевел переключатель на «вкл». Циферблат осветился, но яркие серебристые нити так и не появились.

Марин прошел к двери в спальню. Заглянув туда, он убедился, что световые линии пропали и там. Можно было считать, что это фантастическое явление на время затихло.

Он тихо прикрыл дверь, безмолвно подождал некоторое время (достаточно, чтобы убедиться, что Рива не проснулась) и включил свет в большой комнате.

Его поразил один момент. Нападение (если это было нападение) было направлено на него… или, скорее, на Уэйда Траска.

Марин обдумал эту идею. Была еще одна вероятность: оно направлено не на Траска, а Траском.

Не упуская из виду эту мысль, он неторопливо оглядел комнату. В памяти всплыла догадка, которая возникла у него, когда он впервые вошел в квартиру, — о тайной лаборатории. Как ни странно, но тогда он точно знал, как в нее попасть. А теперь это стало туманным воспоминанием. Он помнил только, что надо было что-то сделать с часами.

Пять минут спустя он открыл потайную дверь и оказался в длинном узкой помещении. Оно было ярко освещено. Марин подумал, не включил ли он свет автоматически, когда открыл дверь. Он окинул взглядом всевозможные причиндалы, явно принадлежащие инженеру-электронщику: двигатели, металлические панели со шкалами, датчиками и тумблерами. Множество крупных приборов было подвешено к потолку, а одна стена напоминала коммутатор автоматической телефонной станции. В углу лежали несколько коробок, а у дальнего конца стола…

Подняв пистолет, Марин застыл на месте.

Постепенно он позволил пальцам, сжимавшим рукоятку, немного расслабиться. Осторожно пройдя вперед, он опустился на колени рядом с телом мужчины, лежавшим лицом вниз. Его лицо показалось ему знакомым. Марин заметил, что тот еще дышит, и, когда он с трудом перевернул его — мешала ограниченность пространства, — это чувство узнавания становилось все сильнее.

Это ощущение не покидало его, пока он смотрел на обращенное вверх лицо. Оно действительно было очень знакомым, но через несколько секунд он отчаялся его узнать. Он не имел понятия, кто это такой.

Марин встал и отправился на поиски веревки. В ящике стола он нашел тонкий электрический провод. Быстро и умело он связал мужчине руки в ноги таким образом, чтобы не нарушить кровообращение.

«К утру должен очнуться», — подумал он. Тогда можно будет заняться выяснением всех обстоятельств.

Судя по состоянию незваного гостя, в него выстрелили из газового пистолета. Поскольку для определения типа газа требовалось сложное оборудование, лучше было не применять антидоты, а просто дождаться естественного пробуждения.

Вскоре Марин вышел из лаборатории, аккуратно пристроил часы на прежнее место и стал обдумывать, что следует делать теперь.

Спать, конечно.

Марин вернулся в спальню, на этот раз плотно закрыв дверь. Хотя он сомневался, что ночное происшествие может повториться.

Агент Траска явился сюда, и каким-то образом то, что он попытался сделать, ударило по нему самому. Тому факту, что Траск вообще таким странным манером прислал сюда своего агента, необходимо было найти объяснение… утром.

В темноте Марин забрался обратно в кровать. Теперь он чувствовал усталость и какую-то взвинченность в желудке. «Чего-то не хватает», — напряженно думал он.

Что бы это могло быть?

С этой мыслью он проспал примерно час. Вместе с пробуждением пришло осознание.

Ну конечно же, он не пользовался очками Траска, когда выскакивал из кровати, я все же прекрасно видел.

Ему следовало бы знать, что так и произойдет. В вооруженных силах, где применялись самые замысловатые методы маскировки агентов, обнаружили, что путем различных манипуляций можно достичь изменения восприятия.

Его жизненная сила, его отношение к окружающему миру уже в течение нескольких часов контролировали тело Траска, Несмотря на свою депрессию, они, должно быть, уже полностью изменили всю «настройку» тела.

Он долго размышлял об этом, затем к нему вернулась тревога. Потому что его волновало не зрение. Это было что-то другое.

Но что?..

Он снова заснул. И снова проснулся. Он понял.

«Бог ты мой, ведь этот человек — это…»

Дэвид Марин?!

Глава 6

Звонил телефон.

Тяжелые и беспокойные мысли одна за другой слетали с Марина. В какой-то момент они, наконец, полностью исчезли, и он открыл глаза.

Уже давно рассвело, и это встревожило Марина. У него осталось впечатление, что всю ночь он провел, размышляя о множестве вещей, которые он должен сделать. В тайной лаборатории лежало… его собственное тело. В два часа дня он должен был лететь в Азию. У него было ощущение, что он не может себе позволить тратить время на работу в качестве Руководителя Группы. В этой связи он серьезно задумался над тем, каким образом этого лучше всего избежать. Кроме того, существовал Мозг — ему необходимо было исследовать эту проблему. Раз уж она оказалась предметом опасливого интереса со стороны Великого Судьи, эти сведения могли ему пригодиться. Делинди, война в Азии и изобретение Траска — все это сильно привлекало его внимание. И все же он, похоже, спал, а не размышлял. По крайней мере, если мыслительный процесс и протекал, то на подсознательном уровне. Кисло улыбнувшись, он потянулся к телефону. Затем снова заколебался.

А вдруг это кто-нибудь, кого он не знает, но кто будет считать некоторые вещи сами собой разумеющимися?

Пока он собирался с силами, чтобы встретить ситуацию лицом к лицу, телефон снова зазвонил. Марин взял трубку. Мужской голос проговорил:

— Это Ральф Скаддер, мистер Траск.

Марин с трудом удержал удивленное восклицание. Он слышал об этом человеке, вернее приппе. Ральф Скаддер, предводитель Приппа — правильно было бы сказать «предводитель банды». Скаддер был известен как глава «Удовольствия Инкорпорейтед». Эта полуподпольная организация приппов контролировала азартные игры и проституцию, которой занимались женщины Приппа, а также была связана с множеством не слишком значительных преступлений. Среди офицеров Контроля ходили слухи, что эта организация пользуется протекцией самого Великого Судьи.

Марин сделал медленный, глубокий вдох.

— Да? — сказал он.

— Я хочу встретиться с вами по поводу того, о чем мы с вами беседовали. Сегодня, ровно в десять вечера.

Марин почувствовал, что внутри у него все сжалось.

— Где? — спросил он.

— Позвоните в «Удовольствия» перед тем, как прийти. Вас проводят.

— Я приду, — сказал Марин.

Он повесил трубку, не поинтересовавшись даже тем, не хотел ли Скаддер добавить еще что-нибудь.

У него словно гора с плеч свалилась. Ему впервые пришлось иметь дело с контактами Траска, и он прекрасно с этим справился. Если там, в лаборатории, лежит Траск, то он сможет узнать от него, о чем говорили эти двое — припп и ученый.

Дойдя до этого пункта, он бросил взгляд на соседнюю кровать. Она была аккуратно заправлена и пуста. Марин окинул ее трезвым взглядом и пожал плечами. У него не было ни права, ни желания контролировать передвижения Ривы Аллен. Но ее исчезновение выглядело довольно странно, и, кроме того, в подобной скрытности не было никакой необходимости. Вскоре этот факт начал его раздражать. В нем наконец проснулась эротическая жажда; чуть ли не атавистическое желание затрепетало в его клетках, нуждаясь в насыщении.

Пламя вспыхнуло и погасло. Он все глубже осознавал, как сильно он изменился начиная с предыдущего вечера. Тяжелое чувство утраты ослабло, словно приподнялся тяжелый груз — слегка. Он уже видел не одно, но несколько решений своей проблемы.

Предупредить Великого Судью, если необходимо. Как ни удивительно, это тоже было бы решением, простым и прямолинейным. Но прежде всего ему еще нужно разузнать кое-что. Например, следует подождать, пока человек, лежащий в лаборатории, не придет в сознание. В конце концов, это мог быть и не Траск.

Он лежал на спине, искренне восхищаясь такой возможностью. Какое фантастическое открытие сделал Траск! Одним исчерпывающим актом своего гения он нарушил равновесие сил. Вся мощь военных машин вооруженных сил, вся хитрость Эдмунда Слэйтера — все это было превзойдено чисто механическим способом изменения идентичности тел. Подобно какому-то демону античных времен, человек, управляющий таким устройством, мог как делать людей одержимыми, так и становиться ими самими — правда, только кем-то одним за раз.

И поскольку люди не так скоро осознают опасность, полный решимости Траск мог бы ударить по самым верхам правящей группы всепланетного правительства — если только не учитывать одну вещь.

Он лежал в своей тайной лаборатории — пленник, жертва какого-нибудь глупого происшествия, — может быть, уже бодрствуя и размышляя о масштабах катастрофы.

Марин почувствовал себя утомленным. Но сама мысль о разговоре с Траском оказалась достаточным мотивом для того, чтобы он прошел в лабораторию.

…Его тело лежало там, вялое, дышащее и бесчувственное.

Глава 7

Он возвратился в кровать и заснул. Его разбудил звук открывающихся дверей спальни. Вошла Рива Аллен. Она была при параде и тащила два чемодана, которые, если поразмыслить логически, мгновенно объяснили ее отсутствие. Голубоватый костюм делал ее очень деловой и привлекательной. Она сокрушенно тряхнула головой и заметила:

— Ой, я тебя разбудила.

— Все в порядке. Пора вставать, — ответил Марин.

Он взглянул на часы и вздохнул. Без двадцати девять. Ему действительно пора уже быть на ногах. Он перекатился к краю кровати, а Рива прошла мимо него и поставила свои сумки на пол. Без всякой на то необходимости она заметила:

— Я привезла свои вещи.

Марин мысленно представил себе, как она берет свои пожитки на воздушной станции, вздрогнул и пробормотал:

— Отлично. Чувствуй себя как дома.

Девушка смотрела на него с обиженной улыбкой. Затем произнесла:

— По сути дела в моем пребывании здесь очень мало смысла, если, как это было вчера вечером, ты не будешь извлекать из моего присутствия никакой пользы.

Ее явное раздражение снова привело Марина в хорошее расположение духа.

— Я был сильно не в настроении, — заявил он. — Больше этого не повторится.

Он встал и потрепал ее по щеке. Она схватила его руку и чувственным движением повернулась к нему всем телом. Он кратко сжал ее в объятиях, затем пробормотал что-то насчет того, что ему пора уходить. Но поскольку она все еще цеплялась за него, он сказал:

— Вечером! — и высвободился.

В ванной он составил планы на день.

«Я замаскируюсь под Марина», — подумал он. Его мгновенно поразила та небрежность, с которой он подумал об этом. Не то чтобы это было трудно. Вооруженные силы подняли науку маскировки до таких высот, что любых двух индивидов, не слишком различающихся физически, можно было замаскировать друг под друга.

Марин улыбнулся зеркалу худощавым лицом Траска. Несомненно, он — единственный человек, которому будет нетрудно идеально сыграть роль Дэвида Марина, Руководителя Группы. Но это будет только началом.

Ему нужно было переделать множество дел, и он еще не был уверен, как за них взяться. Первой его задачей было, разумеется, выполнить свои непосредственные обязанности во время военной операции. Из первой своей поездки в Джорджию он может вернуться уже сегодня вечером. Но через два дня начнутся боевые действия, и вырваться будет гораздо сложнее.

Тем не менее, если все сработает как надо, ему, может быть, удастся избежать необходимости объяснять невероятную вещь, которая с ним произошла. Его задача: каким-то образом переместить Траска и себя самого обратно, на свои места. Затем, по-настоящему став самим собой, он уже будет полностью контролировать ситуацию, сможет реалистично обсуждать изобретение и разбираться со всеми проблемами. И он сможет оправдать любое действие, которое совершит сейчас.

Полностью одевшись, Марин поднялся на крышу. Он ощутил глубокое облегчение и удовлетворение, увидев, что его собственный прыголет припаркован на площадке для посетителей. Его присутствие подтверждало, что внизу, в лаборатории, находился именно Траск. Через несколько минут, с тем оборудованием, что имеется на борту, он займется непосредственным выполнением своих задач.

Он поспешил к машине, быстро поднялся в коридор для частных летательных аппаратов — и перевел управление на автопилот.

Глава 8

Оборудование для маскировки, находящееся на борту прыголета, представляло собой стандартный набор, использующийся в вооруженных силах. Но я в этом случае на маскировку требовалось некоторое время. Первая часть задачи состояла во «впечатывании» серии электронных схем в мышцы лица, головы и шеи, непосредственно под кожу. Это делалось при помощи высокоскоростного газового устройства, которое выпускало особый газ сквозь имеющее форму схемы сопло с такой скоростью, что кожа при этом не разрушалась.

Марин подождал, пока газ примет форму гибкой, но прочной схемы. Потом он включил питание на контрольной панели устройства и начал манипулировать рычажками на шкалах — по одной на каждую электрическую цепь. Каждый раз, когда он поворачивал регулятор, серия мышц напрягалась или расслаблялась. Мышцы, на которые производилось воздействие, были ключевыми, отвечающими за форму лица.

После событий предыдущего вечера Марин был не склонен доверять своей памяти в чем-либо, что касалось его собственной внешности. Поэтому в качестве модели он использовал свою фотографию на запечатанной прозрачной идентификационной пластинке, прикрепленной к панели управления прыголета. По мере того как он менял показатели на шкалах, менялись сначала выражение, а затем и черты лица Траска.

Вскоре он насколько возможно приблизил свою нынешнюю внешность к внешности Дэвида Марина. Он удовлетворенно закрыл главный переключатель и установил аппарат на «стабилизацию».

Следующая стадия состояла в оттачивании деталей. Он «впечатал» схемы в ключевые голосовые мышцы и подстроил их напряжение таким образом, что звучание голоса Уэйда Траска перестало отличаться от записанного на автоответчик прыголета голоса Дэвида Марина.

Один за другим он примерил несколько собственных костюмов, хранившихся в гардеробе прыголета. Два из них — один темный и один светлый — подошли сравнительно неплохо; остальные оказались слишком широкими в груди и плечах.

Марин выбрал более светлый; и сделал он так, исходя из своего длительного опыта. Он прекрасно знал, что любое яркое цветное пятно отвлекает внимание от самого индивида, даже если могло показаться, что оно добавляет блеска его личности.

Несколько минут спустя он приземлился на крыше здания совета Руководителей Групп — приготовившись изображать… самого себя.

Глава 9

Шефа Контроля он нашел в большом офисе, начисто лишенном каких бы то ни было украшений, если не считать большого стального письменного стола и нескольких стульев. Бетонные стены и пол, никакого оборудования — Марину это казалось и смешным, и грустным, поскольку он знал, насколько широко этот тощий, беспокойный и решительный человек использует всякого рода приспособления в своей смертоносной работе. Само отсутствие всякого электронного оборудования извращенным образом отражало необычайное уважение хозяина кабинета к тем направлениям деятельности, в которых это оборудование может быть использовано. С первого взгляда на его офис становилось очевидным, что Эдмунд Слэйтер, глава шпионского ведомства безжалостного диктатора, не потерпит того, чтобы в его внутреннем святилище велась слежка за ним самим.

Когда Марин вошел, Слэйтер ходил из угла в угол. Он задержался у дальней стены, повернулся кругом и улыбнулся, одновременно хмурясь.

— Дэвид, то, что вы сделали вчера на собрании совета, было неразумно с вашей стороны. Мы имеем дело с джентльменом, который играет по правилам жестоким, но тем не менее невероятно резонным. Даже я не являюсь незаменимым.

— Полагаю, что мы говорим о деле Траска, — ответил Марин. — До меня не дошло, что я иду прямо в медвежин капкан.

Слэйтер покачал головой. Его взгляд на мгновение стал немигающим, а глаза приобрели зеленоватый оттенок.

— Суть здесь не только в том, что вы не знали об опасности, — сказал он. — Дело обстоит гораздо серьезнее. Вы защищали его эмоционально. У вас был такой голос, которого я никогда не ожидал здесь услышать. Просто оттенок печали, Дэвид; я, должен признаться, и сейчас этого не понимаю.

Он помолчал, все еще не двигаясь с места; он будто бы ждал от Марина какого-либо намека, который помог бы ему понять. Марин изучающе смотрел на него и чувствовал, что сам начинает хмуриться. На него оказывали давление, а он, разумеется, не мог дать правдивые ответы; следовательно, каждый момент, потраченный на разговор на эту тему, будет потрачен впустую.

— Эд, — тихо проговорил Марин, — мне бы хотелось, чтобы вы перестали драматизировать свои собственные страхи. Вам должно быть известно, что я никаким образом не могу принимать во внимание ту вероятность, что меня заподозрят в том, что я в своих действиях руководствуюсь какими-либо задними мыслями. Если тот страх, который вы пытаетесь мне привить, должен каким-то образом меня задеть, то вам лучше сразу было бы начать следствие. Что у вас на уме на самом деле? Мне тоже кое-что надо с вами обсудить.

От взгляда Марина не смогли укрыться колебания этого тощего зловещего человечка. Затем Слэйтер рассмеялся, не без приятности, и сказал:

— Как вы знаете, наш отдел время от времени обращается к вашим сотрудникам с просьбой помочь нам в качестве инструкторов — ради укрепления связей.

— Все организовано удовлетворительно, надеюсь? — спросил Марин.

Он ждал. У Слэйтера явно была какая-то особая причина затеять этот разговор, потому что подобные дела давно уже решались на уровнях ниже ранга Руководителей Групп.

— Мне хотелось бы, чтобы сегодня днем вы взяли с собой одного молодого парня, — ответил Слэйтер с легкой улыбкой. — Это его первое знакомство с войной, и, как вы убедитесь, он нуждается в обучении.

Марин покачал головой.

— Сегодня я не могу отвлекаться на инструктаж. У меня очень плотный график.

Слэйтер снова улыбнулся.

— Мы с Великим Судьей, — заметил он, — особенно заинтересованы в этом парне. Когда вы его увидите, присмотритесь к нему и спросите себя, не напоминает ли он вам кого-либо из знакомых вам личностей.

Марин вздохнул и мысленно подсчитал, когда проходили первые игры по выбору партнера. Это было сразу после войны — прошло уже двадцать лет! Это мог быть один из детей Великого Судьи, появившийся в результате игр тех ранних лет. Вождь участвовал в нескольких первых играх, пока количество женщин, предложивших ему свои жетоны, не стало таким огромным, что его отказ от участия в играх стал делом общественной значимости.

Марину ничего больше не оставалось, как согласиться.

— Пусть ждет в два часа у места старта ракет, — сказал он.

Слэйтер одобрительно кивнул.

— Итак, что же у вас на уме, Марин?

Возникла долгая пауза.

Марин встал и прошел к окну. Говорить об этом будет труднее, чем он предполагал. То, чем интересовался Слэйтер, было жизненно важно, и он не мог допустить ошибки в изложении. Их встреча и так уже оказалась более опасным мероприятием, чем он ожидал.

Пока он стоял у окна, его взгляд сам собой остановился на конструкции, напоминающей пентхауз, и расположенной на здании Руководителей Групп. Именно туда через шесть дней Траск должен будет прибыть на казнь. Главная секция этой постройки представляла собой некрасивый низкий квадрат. Зарешеченные окна создавали безрадостную, давящую атмосферу и наводили на мысли о тюрьме. По бокам на несколько сотен футов вверх поднимались две колонны из металла и бетона. Там находились муфельные, камеры конвертеров, где шаг за шагом радиоактивность вторичных материалов подвергалась вторичной переработке или подавлялась. Если эти меры ничего не давали, подвергшиеся сложной обработке компоненты автоматически паковались в безопасные контейнеры и увозились в отдаленные места захоронений.

Со этого места в поле зрения Марина не попадали ни энергетическая станция, ни силовая передающая антенна. Станция была продолжением «пентхауза», а антенна располагалась на приподнятой секции, которой он не мог видеть из окна. Но он знал, что где-то в подземных казематах под этим сооружением располагается реле, которое, если его активировать, вызовет жгучую боль в плече тела Траска, и эта боль неумолимо приведет его к погибели.

Марин почувствовал, как все его тело напряглось. Он подумал о тех, кто считал себя в силах проникнуть в эту крепость и стереть записи о своей судьбе. Он ни разу не слышал о том, что кому-то это удалось. Он ощутил осознание этого факта как толчок. Отвернувшись от окна, он сказал:

— Эд, мне бы хотелось получить информацию о предмете, который является запретным даже на Совете Руководителей Групп.

Слэйтер, стоявший к нему вполоборота, повернулся всем телом и посмотрел на него сузившимися глазами.

— И что же это за предмет?

— Мозг.

Наступила долгая пауза, и Марину показалось, что цвет лица коротышки значительно изменился. Весь он словно слегка усох.

— Дэвид, — наконец сказал он, — если я проинформирую Великого Судью о том, что вы упомянули это название, он будет немало огорчен.

Марин ждал, не доверяя своему языку.

Эдмунд Слэйтер продолжал тихим голосом.

— Я руковожу бесконечным поиском Мозга. Мои люди — это агенты, которые знают, что им грозит смерть, если они хотя бы заикнутся кому-то, что такой поиск ведется. Я предложил бы вам забыть, что этот разговор когда-то имел место.

Марин не пропустил мимо ушей ни одного слова предупреждения. Но он не стал колебаться. Он сказал:

— Я хочу довести до вас следующую мысль. Если Мозг все еще существует, то вам известно, где он находится.

Острый ум невысокого, жилистого человека, стоящего перед ним, похоже, мгновенно вникал во все нюансы значений его слов.

— Настолько много данных, — он говорил, будто бы размышляя вслух. — Десятки тысяч направлений поиска — столько разрозненных кусков, которые нужно объединить вместе; может быть, для этого требуется свежее, острое мышление, которое воссоздало бы всю картину, — его направленный в бесконечность взгляд сфокусировался на Марине. Он казался очень напряженным и как бы сдерживал внутреннее возбуждение. — Дэвид, — голос его был таким же сдержанным, как и все его манеры, — мне кажется, что вы выразили самую грандиозную мысль, которая только возникала за последние десять лет этого поиска. Мне бы хотелось еще раз с вами это обсудить перед тем, как я решу, следует ли мне продолжать самому или же предоставить это дело на рассмотрение Великого Судьи.

Марина уже поджимало время. Он спросил:

— Где Мозг видели в последний раз?

— Наши сведения противоречивы, — ответил Слэйтер. — Последняя из известных версий состоит в том, что это было двадцать четыре года назад. Бродяга, теперь уже умерший, показал под присягой, что однажды ранним утром, он видел гигантский корабль, зависший над горой, в которой содержался Мозг. Он видел, как наверх открылись огромные замаскированные стальные двери и корабль опустился в огромную шахту, которая была сконструирована таким образом, чтобы в случае опасности Мозг можно было вывезти. Что гораздо важнее, конструкция явно предусматривала защиту Мозга от атак с воздуха. Стальные выступы, отверстия, посверленные в стальных стенах здания, зацепляющиеся устройства, при помощи которых всю структуру можно было бы привинтить, приварить и подсоединить при помощи «мужских» или «женских» разъемов к кораблю изнутри и таким образом транспортировать его в цельном виде — все было явно спланировано с математической точностью. Не стоит и говорить, что мы попытались отследить каждого человека, имеющего отношение к этому полету.

Марин вспомнил утверждение Ривы Аллен о том, что Мозг перевезли на другую планету, и понял, что ему предлагают самый откровенный отчет о событиях, который только имеется в наличии.

— И что же вы обнаружили? — спросил он.

— Гипноз, мысленный контроль на расстоянии, странное использование электронных схем, вживленных непосредственно в мозг человеческих существ — мы просто не могли рисковать с большинством этих людей, которые были связаны с Мозгом хотя бы косвенным образом. Я мог бы сказать вам, сколько людей было убито, но вам не понравятся эти цифры. В конечном итоге они производят неприятное впечатление. Но даже и в этом случае мы жалели некоторых из них и просто продолжаем наблюдать за ними или каким-то другим образом контролируем их или их потомков.

Марин подумал о Риве. Теперь картина стала ему ясна. Ее история и этот отчет вполне соответствовали друг другу. Единственное, чего она никогда не узнает, — это каким образом они с матерью чудом избежали смерти. По сути дела, их было бы проще уничтожить. Да, для двоих таких людей, как Великий Судья и Слэйтер, число убитых должно было стать немалым, чтобы они в конце концов отказались от своей роли палачей и смягчились.

— Вам известно, — медленно проговорил Марин, — кто был самым главным действующим лицом, руководившим спасением Мозга?

— Да.

— Кто же?

— Сам Мозг, — ответил Эдмунд Слэйтер.

Пустое помещение казалось вполне подходящим фоном для этих слов. Бетонные стены и пол обеспечивали защитный барьер против любых подслушивающих устройств. Казалось, что здесь, в этой унылой камере, — и только здесь — человек может считать себя защищенным от уловок электронного мозга. Немного пофантазировав, можно было даже представить, как человечество принимает в таком помещении свой последний бон против вторжения орд, контролируемых думающей машиной.

Марину было трудно принять концепцию существования подобной супермашины. Он знал, что эксперты исследовали выходы Мозга; не могло быть никаких сомнений, что они представляли собой воплощение таких аспектов электронной науки, которые были утеряны и не открыты снова. Однако в словах Слэйтера подразумевалось еще нечто колоссальное, выходящее за пределы человеческого понимания и — эту мысль понять было еще труднее — заинтересованное в человеке.

Он встал спиной к окну, хмурясь, и спросил:

— Чего надеется достичь Мозг?

— Мировой диктатуры. Полного контроля над человеческой расой.

Марин чуть было не рассмеялся, но затем заметил, что Слэйтер совершенно серьезен. Быстро подавив смех, он сказал:

— Не знаю точно, почему это показалось мне забавным. Но я не вполне понимаю, как машина может беспокоиться или заботиться о человеческих существах.

Слэйтер покачал головой.

— Мы имеем здесь не «эго», а расчет, не монстра, помешавшегося на захвате власти, но тонкий инструмент. Он решает задачу, которую перед ним поставили. Мы не хотели бы уничтожать Мозг, если этого можно избежать; мы только хотим захватить над ним контроль и переформулировать ту же задачу в условиях менее радикальных мер. Да, мы хотим избавиться от войн, и мы хотим, чтобы мирное мировое сообщество функционировало на позициях здравого смысла — но не за счет потери человеческого самоопределения. Мозг получил инструкции сделать все необходимое для того, чтобы достичь оптимального решения проблемы войн. Очевидно, он слишком конкретно понимает значение слова «оптимальный».

Марин вдруг вспомнил свое удивление по поводу пропаганды, утверждающей, что Великий Судья бессмертен. Но сейчас обсуждать это было не время. Он понял, что не найдет здесь ответов на все вопросы — по крайней мере, пока не найдет, а если и найдет, то не сегодня. Поэтому он взглянул на часы, увидел, что ему пора уходить.

— Я еще зайду к вам, Эд! Но вы рассказали мне странную историю, и я не могу поверить в нее целиком. Получается, что сам Мозг никогда ничего не планировал — только по запросу. Он мог бы разобрать ситуацию и представить данные, чтобы люди их рассмотрели и стали действовать. Но любое действие, которое предпринял бы он сам, выполнялось бы посредством сервомеханизмов, какими бы точными и восприимчивыми они ни были.

— Эта машина — самое выдающееся устройство, которое когда-либо было создано человеком, — заметил Слэйтер. — Оно может воспринимать обобщенные инструкции, затем посылать самому себе нужные детализированные приказы и выполнять их при помощи сервомеханизмов, которые также само устанавливает. Конечно, для этого предварительно должна быть сконструирована широкая база. Но могу вас заверить, что научные и инженерные гении всего мира за сотню лет помогли Мозгу создать такую базу.

Марин направился к двери. Затем обернулся. И отрывисто спросил:

— Какие-либо соображения по поводу Мозга указывают на Джорджию?

Слэйтер медленно покачал головой. Он, казалось, был озадачен.

— К чему вы ведете?

— Мы накануне битвы, — сказал Марин. — И у меня почему-то возникает ощущение, что здесь действуют и другие силы — кроме тех, что находятся на поверхности.

— На всех прениях вы присутствовали здесь вместе с нами, — ответил Слэйтер.

Марин теперь не был уверен в этом так, как был бы уверен несколько дней назад. Он задумчиво сдвинул брови.

— Внешне сцена выглядит так же, как и в других случаях — я должен это признать. О лучшем положении вещей и мечтать не приходится — правящая монархия с архиконсервативными взглядами. То, что такая группа смогла захватить власть в государстве, которое две сотни лет было коммунистическим, это, несомненно, один из самых диковинных результатов войны.

Он раздраженно покачал головой и закончил:

— Ну так что же, мы их свалим. До свиданья, — он вышел, закрыв за собой дверь.

Приближалось время ленча. Пора было узнать, что задумал диктатор.

Глава 10

Из своего прыголета Марин смотрел на панораму столицы, разворачивающуюся внизу. Но своим мысленным взором он видел город не таким, как сейчас, а таким, каким его показывали в старых фильмах, во время великих войн, дымящимся, больным, бьющимся в смертельных судорогах.

Дважды этот город-феникс вставал из пепла. В первый раз — приняв форму, традиционную для города того времени, со строениями, оформленными согласно пожеланиям владельцев, и улицами, похожими на длинные руки, простирающиеся вдаль или пересекающиеся в фантастической повторяемости. Во второй раз возрождение города проходило под жесткой направляющей рукой Великого Судьи. Город, на который смотрел сейчас Марин, представлял собой систему квадратов. В каждом из них была парковая зона, но всегда, независимо от размера, по периметру каждого квадрата возвышался ряд высоких строений — настоящий костяк города. Аргумент в пользу этого состоял в том, что площадь поражения в случае взрыва атомной бомбы будет ограничена несколькими такими квадратами, поскольку ударная сила будет задержана или рассеяна прочными и высокими периметрами близлежащих квадратов.

На взгляд Марина, город выглядел почти по-средневековому. Это впечатление нарушали тучи прыголетов, воздушных такси и других летательных аппаратов, больших и маленьких. Однако тренировки обострили его способность отключаться от постороннего материала и — видеть суть; поэтому он видел городскую планировку, радующую его старомодной красотой симметрии. Квадраты представляли собой подчеркнуто жесткие структуры, но их размеры сильно разнились. Это обеспечивало разнообразие и элемент случайности, необходимый для возникновения того безвременного, что присуще истинному искусству. Многочисленные парки, вечнозеленые, опрятные, придавали городу изящный и элегантный вид. Город Великого Судьи выглядел процветающим и долговечным.

Впереди по курсу картина менялась, темнела, становясь чужеродной. Машина неслась вперед над огромной серой массой низких строений пригородов, которые курились и дымились, временами теряясь из виду под собственными зловредными испарениями.

Город Припп!

По сути дела, это слою должно было произноситься как «Приппс», что означало: «Постоянный Район Изоляции Пациентов Пострадавших от Синдрома». Это было просто сокращение по первым буквам слов, представлявшее собой эмоциональный кошмар, когда у вас отбирали все документы и взамен вручали карточку, извещавшую официальных лиц, что вы находитесь под опекой организации Приппс. Кризис прошел уже давно, более четверти века назад, но все равно в нижней части каждой карточки мелким шрифтом была набрана одна строка. Строка, все еще значившая очень много с точки зрения идентификации: «В случае нахождения вне ограниченного района владелец данной карты подлежит смертной казни».

Поначалу это казалось необходимым. Там свирепствовала болезнь, заразная и смертельная, которую — чересчур поспешно, вероятно, — напрямую связывали с радиацией. Психологические последствия смертельного ужаса тысяч людей, похоже, не были приняты во внимание. Болезнь пронеслась по апатичному миру и вызвала безжалостную реакцию — постоянная изоляция, смерть нарушителям, а также то, что казалось свидетельством правомерности принятых мер: люди, пережившие болезнь… изменились.

Когда прыголет приземлился на площади, Марин увидел обычную для Города Припп сцену: мужчина с головой тигра — кошачьи глаза, кошачьи уши, и даже покрытое пухом лицо — шел с женщиной, отличающейся явным сходством с рыбой. Это определенно были человеческие существа, но отвратительная рука радиации коснулась генетической цепочки и пометила их своей печатью. Из эволюционной истории человека пришли частичные кальки прошлых жизнеформ.

Их вид вызвал в нем интерес к заключавшейся в них тайне, которого сам Марин никогда раньше не ощущал. Однако это ощущение показалось ему знакомым, и это в первый раз за долгое время напомнило ему о том, что Траск бы, несомненно, всем этим заинтересовался. Уэйд Траск, физик, инженер-электронщик, полномочия на Приппе.

Марин припарковал свою машину и прошел к особой остановке «Такси-Эйр». На ней была табличка: «По заказу». Но немногим было известно, что это была частная прямая линия к Коттеджу Великого Судьи. Это была единственная воздушная служба, которой позволялось приземляться на территории Коттеджа.

Особый дежурный агент был одет в форму водителя «Такси-Эйр», и они с Марином хорошо знали друг друга. Тем не менее, Марину пришлось назвать пароль дня и причину своего визита. Офицер с серьезным видом вызвал Воздушный Контроль Коттеджа и проверил эту информацию.

Только тогда — но не ранее того — они взлетели.

Глава 11

Воздушное такси ввинтилось в туманный, задымленный мир промышленных предприятий и трущоб, который представлял собой Город Припп.

Внезапно над ними завис сверкающий белый корабль Контроля; каждая его линия свидетельствовала о том, насколько большую скорость он может развить. Затрещало переговорное устройство:

— Идентифицируйте себя.

Когда процедура была выполнена, такси последовало дальше. И хотя другие суда Контроля появлялись то над ними, то ниже, им, должно быть, сообщили о посетителях, потому что никто не стал задавать вопросы по поводу их права находиться в запретной зоне.

Вскоре Марин увидел впереди зеленую, похожую на парк зону. То там, то здесь среди деревьев виднелись небольшие строения, в дальнем конце парка находилось расчищенное пространство. Изображенная на нем стрела указывала на знак, на котором большими буквами было написано: «МЕСТО ПРИЗЕМЛЕНИЯ». Водитель опустил машину на бетонную полосу и остановил ее под линией деревьев. Марин молча ступил на землю. Трудно было поверить, что он находился чуть ли не в самом сердце Города Припп. Мягкий бриз касался его щек и едва слышно шуршал среди листьев. Пасторальное умиротворение этого похожего на парк поместья подчеркивало широко известную простоту образа жизни, который избрал для себя Великий Судья. Может быть, эта простота и была притворством, но Марин всегда испытывал от этого наслаждение — даже сегодня, когда у него было столько планов.

Подходя к калитке в хитроумно скрытом заборе, он заметил, что охранники в форме были, как обычно, приппами. Это напомнило ему, насколько широко диктатор использовал этих парий — и в открытую, и тайно. Вероятно, Великий Судья, который и сам по себе отстоял как бы отдельно от других, считал, что может достичь своих целей, если будет использовать все окружающие его силы. Марин особо не задумывался над этим, но отголоски прошлых мыслей коснулись края его сознания, и он автоматически смирился с присутствием этих… существ. Поговаривали, что Слэйтер пытался ввести сюда своих собственных людей из Контроля, когда его еще только назначили на должность, лет десять назад, но его аргументы, очевидно, мало повлияли на Великого Судью.

Странный вождь — выбрал себе приппов для охраны, приппов в качестве слуг! Похоже, расхожие слухи о склонности приппов к насилию и предательству действительно не имели под собой оснований. Но скорее дело было в том, что служба здесь, безусловно, обеспечивала каждому индивиду-приппу основу для самоуважения.

Офицер-припп при калитке представлял собой довольно красивого индивидуума, хотя его глаза несколько напоминали рыбьи.

— Сэр, мисс Делинди Даррел находится в частном бассейне, — сказал он. — Она просила вас зайти к ней на минуту, до того как вы присоединитесь к тем, кто собрался на ленч.

Не доверяя своему голосу, Марин просто кивнул. Он прошел в частные владения; неспокойная мысль не оставляла его: «Что-то происходит».

Это будет их первая встреча с тех пор, как…

Он вздрогнул. И отбросил эту мысль.

«Смогу ли я убедить ее встретиться со мной где-нибудь еще раз?»

Делинди вышла из бассейна и сидела в одиночестве на солнце, вода текла с нее ручьями. Зрелище было восхитительным. В ее улыбке были и пыл, и явная радость от встречи. Она протянула руки, и он взял их в свои; она оглядела его своими подвижными глазами, затем произнесла с оттенком беспокойства в голосе:

— Я хочу, чтобы ты послезавтра взял меня с собой в Азию. Ты подумаешь над этим?

Ее физическая реакция на собственную просьбу оказалась поразительной. Маска упала. Она дрожала. Он видел, как пульс лихорадочно бьется у нее на горле, как быстро поднимается и опускается грудь, как дрожат ее руки. Она шепнула:

— Пожалуйста, подумай над этим. А сейчас, если меня спросят, зачем ты пришел, что мне сказать?

— Дети, — спросил Марин, — как… — его голос дрогнул, — … наши дети?

— Просто великолепно, — сказала она и слабо улыбнулась. Пульс на ее горле перестал быть заметным. Дыхание выровнялось. К щекам прихлынула кровь. Она импульсивно улыбнулась, уже теплее.

— Я рада, что ты спросил, дорогой, — она отпустила его руки. — Тебе лучше уйти.

— Я бы очень хотел, чтобы ты отправилась со мной, — сказал Марин.

Он пошел прочь; ее дрожь словнопередалась ему. Итак, она хочет накануне войны отправиться с ним к джорджианской границе. Подозревала ли она, что на Джорджию готовится нападение?

Он вошел в комнату для ленча, и его вниманием целиком завладели Великий Судья и причина, по которой он сюда был приглашен.

Ленч проводился в небольшом строении, построенном — согласно легенде, выгравированной на камне, который поддерживал крышу веранды — из высококачественного гранита, собранного по всему миру. Ни с одного карьера не брали больше полдюжины кусочков. Это здание было даром Великому Судье от благодарного народа одной страны в старой Европе, которая была завоевана лет восемь назад. Вся парковая зона состояла из таких небольших строений, и каждое из них было подарком, каждое было произведением искусства — изысканные интерьеры, дорогие и красивые материалы, изящная архитектура. В такой атмосфере, полностью лишенной блеска, свойственного большим зданиям, и жил Великий Судья со своими женщинами, слугами-приппами и с теми, кого он в настоящий момент относил к числу ближайших друзей.

Войдя в помещение с высоким потолком, Марин увидел в углу комнаты — на расстоянии от возвышения для оркестра — стол, накрытый на восемь персон. Возле кухни несколькими группами стояло более дюжины официантов-приппов. В алькове, потягивая напитки, ждали остальные гости.

Он узнал их всех: один драматург, известный музыкант-интерпретатор, карточный игрок и еще трое мужчин, которым было несколько труднее подобрать краткое определение. Это были люди компанейские, с острыми языками, наделенные даром рассказчика и пониманием великих проблем, но не озабоченные их решением. Кампания в Джорджии для Марина была делом престижа. Для этих людей, если бы они о ней знали, она была бы темой застольной беседы.

Последовал обмен приветствиями. Марин принял бокал с напитком из рук драматурга, парировал пару замечаний насчет своей личной жизни и стал изучать людей, которых Великий Судья пригласил в данном конкретном случае для участия в данном конкретном мероприятии.

Что его заинтересовало в этом ленче, так это то, что, строго говоря, в его присутствии не было особой необходимости. Подробности военной акции в Джорджии обсуждать было нельзя. Кроме того, если не считать возможности, что вторжение будет отменено, в такой поздний час вождь не мог уже сказать ничего такого, что могло бы повлиять на развитие событий или помешать выполнению планов.

У внешней двери возникло какое-то движение.

Мужчина, вошедший в комнату, очень мало соответствовал общепринятому представлению о том, каким должен быть диктатор. Это был сердитый человек. До такой степени, что никто никогда и думать не мог о том, чтобы общаться с ним на рациональном уровне. Это был человек, с которым вы или соглашались — или умирали. Марин всегда с ним соглашался. Для него это был любопытный внутренний компромисс — отношения, основанные на том, что он всегда считал полным приятием целей другого человека. В рамках подобных исходный положений он свободно передвигался, принимал решения, действовал без боязни сделать что-то такое, что вызвало бы ничем не сдерживаемый гнев великого человека.

Иван Проков, более известный как Великий Судья, обладал ладно скроенной фигурой и ростом немного менее шести футов. Сегодня на нем была розовая шелковая рубашка, белые шелковые брюки и белый шейный платок. У него была львиная голова, властная внешность и множество обманных личин.

Диктатор махнул рукой остальным и быстро направился к Марину, протягивая ему руку для рукопожатия.

— Дэвид, — тепло проговорил он.

Схватив Марина за плечо, он повел его к столу.

— У тебя мало времени, — сказал он. — Так что давай примемся за еду.

Вот и весь разговор, который произошел между Великим Судьей и Марином — если не считать непринужденной болтовни, которую вели остальные приглашенные.

Марин, которому предстояла тяжелая работа, наслаждался пищей — изысканным творением из устриц, риса и овощей в соусе. Остальные были мгновенно вовлечены в дискуссию. Они принялись увлеченно обсуждать, следует ли на данной ранней стадии проводить исследование вопроса о том, успех или неудача постигли групповые законы и групповые практики, и если следует, то кто должен проводить это исследование.

Марин с интересом думал о том, кто мог инициировать эту полемику. Он не мог не заметить, что здесь говорились такие вещи, которые, будь они приведены в зале суда, автоматически вызвали бы обвинение. Он не мог припомнить, слышал ли когда-либо столько изменнических разговоров в присутствии Великого Судьи.

Внезапно ему пришло в голову, что здесь может быть только одно объяснение. Его проверяют. После того, как он защищал Траска на совете, в душе диктатора могло зародиться сомнение.

Марин ощутил странный беспокойный трепет. Для него такое переживание было внове. Дважды, когда в разговоре наступало затишье, он поднимал глаза и видел, что Великий Судья наблюдает за ним. Во второй раз диктатор спросил:

— Деятельность каких организаций или каких индивидуумов вы бы подвергли такому расследованию, Дэвид?

Выбрать правильный ответ было нетрудно — после того, как Марин заподозрил, что его проверяют. Он ответил ровным голосом:

— Моим первым выбором стали бы Меделлин и Слэйтер.

Великий человек издал смешок.

— Такой выбор мне не пришел бы в голову, — откровенно заметил он.

— Вы хотели бы, чтобы я принял это дело к рассмотрению и представил вам доклад примерно через неделю?

Великий Судья нахмурился.

— Это можно было бы сделать. Но на самом деле для тебя есть другие, более важные задания. Так что не думай об этом.

Диктатор снова вернулся к еде, на его лице отражалась задумчивость. Но все же именно он, и никто другой, спустя некоторое время взглянул на часы и сказал:

— Тебе пора в путь, Дэвид. Удачи.

На этом ленч и закончился.

На пути в военный аэропорт Марин обдумал произошедшее и в конце концов пришел к мнению, что его пригласили, чтобы понаблюдать за ним. Великий Судья был огорчен, узнав, что Марин защищал Траска, и хотел воспользоваться его присутствием, чтобы определиться.

Трудно было предположить, к каким выводам пришел диктатор, и Марин сказал себе, что нет никакого толку размышлять об этом. По крайней мере, на данный момент мнение Великого Судьи о нем не имело большого значения. У него впереди была работа. Есть время собирать камни… и время их разбрасывать.

Глава 12

К месту взлета ракет Марин прибыл за несколько минут до старта, назначенного в два. Взлетное поле угнездилось в долине, в двадцати милях к северу от города. Пустынная долина, изъеденная эрозией, представляла собой типичный унылый военный лагерь и на всей своей протяженности была необитаема, если не считать зданий для военного персонала. Все сооружения, которые там находились, имели чисто военное назначение. В дальнем северном конце зоны, там, где местность становилась холмистой и неровной, группа бетонных бункеров и полос отмечала место взлета. Сам ракетный самолет стоял под прикрытием козырька гигантского бетонного бункера.

Когда прыголет Марина приземлился, беготня вокруг короткокрылого ракетного самолета, казалось, приобрела лихорадочный характер. Прежде, при взгляде с воздуха, люди выглядели так, будто передвигались в полусне. У Марина возникло впечатление, что многочисленные небольшие машины снуют туда-сюда без всякой цели, перетаскивая пустые и груженые прицепы или просто бестолково передвигаясь по площадке. Он также заметил, что рядом с крутым пандусом группой стоят несколько мужчин. Среди них был крупный молодой парень с мальчишеским лицом. Еще двое более пожилых, с лицами, точно высеченными из гранита. У четвертого были унылые глаза и теплая улыбка. Именно этот тип предъявил Марину значок, идентифицирующий его как офицера Контроля, хотя был одет в гражданскую одежду, и указал на высокого парня.

— Мистер Марин, это тот молодой человек, о котором упоминал мистер Слэйтер.

Вокруг раздавались грохот и шум, звуки голосов и движения людей и машин. Они то и дело заглушали голос офицера:

— Мистер Марин, позвольте мне представить вам… — визг механизма — … Бернли.

Марин обменялся рукопожатием со здоровяком, который по всем измерениям был крупнее его на несколько дюймов. Он предположил, что парню было лет двадцать или меньше, и он вроде бы совсем не был похож на Великого Судью. И все же в нем было что-то знакомое. Но Марину некогда было об этом думать. Быстрые маленькие трактора и два грузовика отъехали прочь. Люди спускались в бетонные убежища, и вскоре поле вокруг гигантского ракетоплана опустело.

Пилот задержался рядом с Марином.

— Сэр, если вы готовы, мы можем взлетать, — и он поднялся в машину.

Молодой Бернли робко взглянул на него:

— Я лучше поднимусь на борт.

Он был почти невежлив в своей спешке — будто боялся, что корабль улетит без него. Марин не спеша последовал за ним, размышляя о том, что ему делать с этим Бернли. У него осталось впечатление, что парень не способен на самостоятельные действия. Такие люди могли стать специалистами и подчиняться из чувства страха, но сами они не должны командовать. Эта мысль его расстроила. Великий Судья будет огорчен.

Марин устроился в кресле рядом с молодым человеком и пристегнулся. Пилот, очевидно, ждал, когда он поднимется на борт, потому что двери сейчас же с жужжанием захлопнулись, кресла беззвучно откинулись, послышался приглушенный грохот ракет и накатила тяжесть от сверхскоростного перемещения. Перегрузка продолжалась несколько минут, пока снаряд по наклонной взбирался в небо. Затем ракеты разом отключились; машина следовала дальше по вершине параболы в самых верхних слоях атмосферы Земли. Вскоре ракета начала падать, и Марин повернулся к своему спутнику. Молодой Бернли лежал с закрытыми глазами и выглядел полностью расслабленным.

Для Марина это был тот случай, когда любящие отцовские глаза видят сходство, которого сам Марин никак не мог выявить. Если этот парень был сыном Великого Судьи, тогда вождь просто по определению мог обнаружить сходство. Ого, Великий Судья, подумал он, не надули ли тебя? Разумеется, велись точные записи результатов игр по поиску партнера. Но ни один регистратор в те ранние времена, не столь организованные, как сейчас, не мог знать, что женщина делала в ночь, предшествовавшую играм.

— Как тебя зовут? — спросил Марин.

— Дэвид.

— Ну и ну, меня тоже, — заметил Марин.

— Верно, сэр. Меня назвали в вашу честь.

Сногсшибательный момент… Озарение.

Мысли Марина метнулись в прошлое, к его первым играм по выбору партнера. Много женщин прислали ему свои жетоны. Хотя ему было только еще семнадцать и по закону он не подходил, но в те дни у мужчины было много лазеек, чтобы приблизиться к линии старта, к тому же влияние матери сыграло свою роль. Что касалось внешности, то, умело применив косметику, он смог привести свой вид в соответствие с нужным минимальным возрастом. А возбуждение, эгоизм молодости и огромная жизненная сила принесли ему две победы на поле, что дало ему право оплодотворить двух женщин.

Марин повернулся в кресле, чтобы получше рассмотреть парня, и увидел, что тот краснеет.

— Что же, — сказал он, — расскажи мне о себе.

Дэвид Бернли, как оказалось, вырос в небольшой общине на западном побережье, и был одним из трех детей женщины по имени Этель Бернли.

— Я был у нее единственным ребенком, который оказался сыном знаменитого отца, — с оттенком гордости говорил Дэвид Бернли. — Мать уже не смогла больше приблизиться к такому человеку, как вы, и Джорджу и Саре, я думаю, это не принесло пользы, она об этом рассказывала.

Марин предположил, что Джордж и Сара — это двое других детей, но ничего не сказал. Его встревожило то, что он не мог вспомнить ни одну из тех первых двух женщин, от которых у него были дети.

Молодой Бернли продолжал:

— Мать работала в одном из общественных детских садов, так что я видел ее почти постоянно, и у меня не было ощущения потерянности, как у некоторых других детей. Конечно, они с ним справлялись, но …

— Какое у тебя образование? — спросил Марин.

— Сейчас я учусь в колледже, прошел уже половину программы. У меня каникулы до конца сентября. Моя специализация — политическая экономия.

Оказалось, что он не ожидал такого назначения, как «работа с собственным папаней», хотя и подал прошение о приеме на государственную службу на время каникул.

— Конечно, я внес в список ваше имя; может быть, это и помогло — но все равно это оказалось для меня неожиданностью.

Было очевидно, что кто-то намеренно подстроил ситуацию. Это напомнило Марину, что, несмотря на все усилия свести роль отца к минимуму, люди все еще мыслили в терминах сведения отца и сына вместе. При этом не воспринималось всерьез правило, объявлявшее подобные действия непотизмом, то есть семейственностью, и указывающее на то, что любой возврат к старомодной системе брака снова может закрепостить женщину.

Женщинам платили государственное пособие на содержание детей. Все мужское население, независимо от того, побеждали они в играх или нет и были ли они вообще квалифицированы для игр или нет, платили налоги, из которых и выплачивалось пособие.

И хотя мать была обязана ухаживать за детьми, обеспечивая их личной заботой, общественные детские сады брали детей на оговоренное время, которое зависело от того, на сколько могли договориться мать и дети. И хотя ни одна мать не обязана была отдавать детей на максимальный разрешенный, существовал минимум, который ребенок должен был проводить в саду. По закону женщина не должна быть связана своей ролью матери по рукам и ногам.

Такой метод имел определенные положительные стороны. Несомненно, он возник в результате серьезного изучения роли женщины в процессе исторического развития и был призван освободить ее от непосильных нагрузок.

Марину вспомнился обзор, приведенный как-то на Совете Руководителей Групп. Тридцать восемь процентов взрослых мужчин и женщин стремились добиться послабления закона для себя лично, изобретая множество методов, нацеленных на то, чтобы мужчина, женщина и их дети сохранили семейные связи. Так, мужчины снимали комнату в домах, где проживали их дети, в соседнем доме или через улицу.

Рядом раздался голос молодого человека:

— Какой короткий перелет. Сколько времени он длится?

У Марина не оставалось времени на ответ. До этого некоторое время корабль снижался по наклонной. Теперь их кресла резко развернулись. Через мгновение взревели носовые ракеты, начиная развивать тормозящее усилие.

Сразу же стало невозможно разговаривать. Марин сидел с закрытыми глазами и остро жалел о том, что его связь «отец-сын» проявилась так не вовремя и грозила серьезно повлиять на его дела в самую важную неделю его жизни. В прошлом он время от времени интересовался своими детьми. Однажды, когда он решил выяснить, что за отпрыск у него получился, являвшийся предметом его интереса трехлетка в течение всего визита визжал от ярости.

По сути дела, такая реакция имела сенсационное значение. Она свидетельствовала о том, что его потомок на уровне ощущений сознавал, кто он есть на самом деле.

Глава 13

Они приземлились во тьме раннего утра. Здесь, на краю Сибири, еще даже не начинало светать, и внизу, на огромном пространстве, виднелись только цветные огни. Здесь стояла лагерем армия — одна из многих армий, кольцом окружавших гористую территорию Джорджии. Это был Лагерь «А». На самом деле он располагался здесь с конца Третьей Атомной войны. Постепенно, с годами, число людей и машин увеличивалось, так что уже в течение трех лет в лагере скопилась грозная армия.

В течение двадцати лет, в течение которых наблюдалось несколько исключительно холодных зим, Лагерь «А», представлявший собой небольшой военный городок, приобрел много характерных черт, которые сейчас по большей части было невозможно разглядеть. Но Марин знал, что где-то в темноте располагались бетонные взлетно-посадочные полосы, ангары для самолетов, несколько огромных аэродромов и площадки взлета и посадки ракет, постройка которых в этой отдаленной местности обошлась дороже всего.

Огромный самолет, гудя, вырвался из тьмы, носовые ракеты все еще работали против движения. Поскольку магнитное оборудование было бесполезно для таких больших машин и никому не могло придти в голову, что короткокрылый монстр будет приближаться медленно, пилоту и наземному радару приходилось сотрудничать в сложном деле посадки ракетоплана на скорости 500 миль в час. Непосредственно перед посадкой выпущенные колеса были раскручены до огромной скорости, чтобы снизить до минимума разрывное воздействие на покрышки. В течение бесконечно долгого времени машина, казалось, неслась, едва касаясь резиной бетона, ракеты извергали огонь, а автоматы поддерживали хрупкое равновесие.

В конце концов идеально скоординированное электронное оборудование замедлило движение машины настолько, что стало возможным ручное управление. Ракетоплан съехал с главной полосы и покатился, тормозя, к ярко освещенному бетонному навесу. Он остановился настолько мягко, что прошло некоторое время, пока Марин смог расслабиться и осознать, что невероятное неистовство движения прошло.

— Ничего себе! — заметил рядом с ним молодой Бернли.

Внешние двери с жужжанием открылись. Марин первым спустился по пандусу и вскоре уже представлял парня группе офицеров и гражданских сотрудников своего департамента. Как он обнаружил, в Лагере «А» сейчас было 4:20 утра, и он подумал, что из-за него множеству людей пришлось вставать в такую рань.

Их уже ожидали машины, которые доставили Марина и встречавших его людей к официальной резиденции. Она располагалась в особом здании, достаточно большом, чтобы вмещать зал для заседаний. Марин отвел сына в библиотеку и предложил ему начать ознакомление с политическими и экономическими проблемами Джорджии.

— Мне бы особенно хотелось, — заметил он, — чтобы в течение последующих нескольких дней ты исследовал структуру нынешнего руководства страны и раздобыл сведения об именах, положениях и относительной значимости отдельных людей и постов.

— Я сделаю все, что смогу, сэр, — деловито ответил молодой Бернли. — Я уже получил небольшую подготовку в этом направлении.

Из библиотеки Марин прошел к техникам, которым предстояло работать с многочисленными электронными устройствами и следить за датчиками, прикрепленными к каждому креслу в аудитории. Перед отделом электроники стояло две задачи. Среди присутствующих в зале были люди, которые не понимали английского языка. Перевод должен был обеспечиваться через наушники от переводящих машин. Здесь использовался тот же принцип перевода, что и в автоматических телефонах и пишущих машинках: пластиковые модели электрических импульсов звука активировали нужную механику. Вторая задача отдела электроники заключалась в выявлении шпионов, которые могли быть среди участников встречи. Марин с удовлетворением обнаружил, что дежурные техники имели достаточно высокую квалификацию для того, чтобы самостоятельно оценить данные самописцев, подключенных к каждому отдельному креслу.

Марин выпил кофе с техниками и группой офицеров, и они снова обсудили детали собрания. Он узнал, что большая часть джорджианских агентов уже в лагере и что после заседания их предстоит доставить обратно в Джорджию на самолете и высадить в заранее оговоренных точках приземления, откуда они уже сами доберутся до пунктов назначения. Некоторых из них в этих точках должны были встречать, но офицеры полагали, что информация, полученная от одного или нескольких индивидуумов, вряд ли успеет достичь заинтересованных в ней представителей власти вовремя, чтобы они предприняли контрмеры.

Марин не стал комментировать их предположения. Но он не сомневался, что шпионская система существует. Ему следует предупредить сына, чтобы тот не болтал с незнакомцами.

Вошел офицер связи.

— Сэр, люди начинают собираться в аудитории.

Марин встал.

— Я сейчас переоденусь, — сказал он. — Позовите меня, когда соберутся все.

Он прошел в свои комнаты, переменил одежду и направился в библиотеку. Он намеренно прошел по лестнице, идущей снизу, из хранилища старых папок. Сам вход представлял собой небольшой холл с портьерами, отделяющими его от собственно библиотечного зала.

Задержавшись перед портьерой, Марин услышал голос сына:

— И что тогда произойдет?

— Ничего, — ответил мужской баритон. — Единственное, что мы хотим сделать, это привести его в гипнотическое состояние при помощи наркотика и внушить ему антивоенные настроения. Когда-то нам нужно начать, а времени терять нельзя. Слушайте: с вашей помощью мы после собрания доставим его сюда. Вас мы свяжем, так что он ничего не заподозрит…

Марин осторожно развел портьеры, Высокий темноволосый мужчина лет тридцати склонился над Дэвидом, сидевшим за столом. Лицо парня было белым и напряженным. В полудюжине футов в стороне стоял невысокий плотный мужчина. Он держал в руке бластер и смотрел в сторону двери, выходившей в главный коридор, с другой стороны которого располагался задний вход в аудиторию, где должно было проводиться собрание. Плотный коротышка нервничал, в то время как высокий был явно совершенно спокоен.

Больше никого не было видно.

Сузив глаза, Марин вытащил свой бластер. Жалости он не чувствовал. Те двое людей сами выбрали это разрушительное энергетическое устройство вместо газовых пистолетов, не представлявших смертельной опасности. Следовательно… так тому и быть.

Единым скоординированным движением Марин выпустил полный заряд энергии в мужчину с оружием. Когда тот упал с головой, превращенной в черную массу, Марин шагнул сквозь портьеры — и выстрелил в высокого типа. Одежда у того задымилась, он развернулся и, обмякнув, свалился на пол.

Марин вошел в помещение и хмуро проговорил:

— Ладно, Дэвид, выкладывай всю историю. Ты… — он остановился. Молодой человек наблюдал за ним; нижняя челюсть у него слегка отпала, но глаза были настороженными, и весь он был напряжен, начеку.

Затем его вид изменился. Глаза уже не были ясными, настороженность исчезла. Он наклонился вперед, на стол, будто бы на него накатила невероятная усталость, и расслабленно лег на него. «Обморок!» — с внезапным презрением подумал Марин.

Это его потрясло даже больше, чем предательство. Трусость, слабость — и это его сын! Стыд прожег его до глубины души.

Он подошел, схватил парня за гладко причесанные волосы и, подняв его голову, звучно хлопнул по щеке; его уже тревожила мысль: «Быстрее! Мне нужно вытянуть из него всю эту историю до собрания и решить, что с ним делать».

В ярости и спешке он выдал по вялому лицу Бернли с дюжину пощечин. Затем какая-то странность в ощущении кожи на ощупь обратила Марина к его огромному опыту общения с людьми на любых стадиях потерь сознания. Это было прикосновение к смерти. Он испуганно отпустил голову, взял руку парня и пощупал пульс. Ничего.

Марин откинул тело обратно на кресло и, наклонившись, послушал сердце. Затем он медленно выпрямился. Он был потрясен, не верил своим глазам — и чувствовал еще что-то. Это не печаль, сказал он себе. И даже не сентиментальная мысль о том, что он должен печалиться о парне, которого знал только в течение нескольких часов. Но он понимал, что это было такое. Одна из его жизненных линий прервалась.

Дети являются проекцией в будущее. Трагедия группового мира Великого Судьи состояла в том, что почти 70 процентам мужчин, которые потерпели поражение в играх по спариванию, законом было запрещено продлевать тот жизненный поток, который несся сквозь них с незапамятных, доисторических времен. Для них это был обрыв линии. Невероятный разброс генетических вариаций намеренно прерывался.

Шок прошел. Марин снова обрел способность думать. И действовать. Шагнув к телефону, он вызвал офис резиденции. Услышав в трубке мужской голос, он сказал:

— Это Дэвид Марин. Пришлите врача в библиотеку. Прикажите, чтобы немедленно прибыла «скорая помощь» и подразделение охраны.

Он повесил трубку. На данный момент он больше не волновался. Люди и раньше умирали в его присутствии, в основном от пыток, но иногда — от чрезмерной дозы газа или наркотиков. И их возвращали к жизни врачи, обученные особым методам оживления, разработанным Контролем.

Он встал на колени рядом с высоким мужчиной и обыскал его. Он нашел кольцо с ключами, небольшую записную книжку с ручкой, бумажник, в котором не было ничего, кроме денег, расческу и платок.

Марин сунул записную книжку в карман; он собирался уже было обыскать коротышку, когда дверь открылась. Марин опасливо выпрямился, держа наготове газовый пистолет. Но это оказалось подразделение охраны — шестеро солдат и офицер.

Офицер с одного взгляда оценил происходящее и махнул своим людям:

— Охраняйте окна и двери! — приказал он. Затем он повернулся к Марину. — Врач сейчас придет через другую дверь. Что здесь произошло, сэр?

Марин проигнорировал его вопрос. Он еще не был уверен, в каком свете ему хотелось бы представить произошедшее для публики. Он сказал:

— Этот парень умер, похоже, только от шока. Насколько я знаю, с ним никто ничего не делал. Я хочу, чтобы врач сделал все возможное, чтобы вернуть его к жизни. И уберите эти тела.

— Будет сделано, сэр.

Марин поколебался. Пора было уходить, пора идти на собрание. И все же уходить ему не хотелось. Если они возвратят к жизни Дэвида Бернли, то он хотел при этом присутствовать. Парень мог сообщить такие вещи, которые могли бы вызвать ненужные подозрения.

Молодой Бернли пошевелился за столом, Марин принял это не за движение жизни, а за перебалансировку мертвого веса. Он прыгнул, чтобы схватить тело до того, как оно упадет на пол. Но когда он сжал руку парня, то ощутил, как под кожей напряглись мышцы. Быстрота возращения к жизни опровергала все его предыдущие предположения.

Дэвид Бернли выпрямился на стуле. В течение краткого момента, казалось, он ничего не соображал, затем испуганно спросил:

— Что это за штука была у меня в сознании?

Неожиданное замечание. Марин отшатнулся.

— Штука?! — проговорил он.

— Что-то вошло в мое сознание и взяло контроль над ним. Я это чувствовал. Я… — он прервался. В глазах у него выступили слезы.

Подошел офицер:

— Я могу чем-нибудь помочь?

Марин отмахнулся от него.

— Приведите врача! — сказал он.

Это было актом самозащиты. Ему требовалось время, чтобы охватить умом новую ситуацию. Он вспоминал, что Слэйтер говорил о том, что электронные схемы могут вживляться непосредственно в мозг человеческих существ с целью контроля на расстоянии… «Этот парень был мертв», — напряженно думал Марин.

Мертв без всякой видимой причины. Может быть, когда «схема» связи разрушается или даже растворяется, то результатом этого будет смерть?

— Как ты себя чувствуешь, Дэвид? — мягко проговорил он.

— Ну… как, все в порядке, сэр. — Дэвид встал, покачнулся, затем выпрямился, тепло улыбаясь. Он тут же заметно одернул себя. — В порядке, — повторил он.

— Я попрошу кого-нибудь отвести тебя в кровать, — сказал Марин. — И, Дэвид…

— Да?

— Никому ничего не говори, пока я с тобой не побеседую — позднее.

Марин говорил в тоне приказа и, не дожидаясь ответа, позвал двух охранников. Он посмотрел, как те наполовину выводят, наполовину выносят молодого человека из помещения. Затем, четко осознавая, что ему нужно выполнить основную работу, Марин вернулся в свою квартиру. Он слегка удивился, когда обнаружил, что приглашение на собрание еще не поступило. Он стал беспокойно ждать.

Чем больше он размышлял о произошедшем, тем больше волновался. «Что-то вошло в мое сознание и взяло контроль над ним», — сказал молодой Бернли. Если так оно и было, то это событие было очень важным. Настолько важным, что, вероятно, ничто другое не могло с ним в этом сравниться.

Все, должно быть, было спланировано заранее. Марин был совершенно в этом уверен. Схема, которая позволила «чему-то» взять контроль, была установлена когда-то раньше.

Марин вздохнул, открыл прозрачные пластиковые двери и вышел в сад. Разгоралась заря, хотя солнце еще не взошло. Воздух был свежим, даже прохладным. Было непросто осознать тот факт, что совсем недавно он находился в Городе Судьи и что в там, в столице, была еще только середина дня.

Стоя в сером свете утра, он вспомнил, что находится в стране, явившейся колыбелью первого значительного авторитарного группового движения. Здесь два столетия назад родился Советский Союз и силой распространил свои доктрины, даже не доказав еще их ценность. Кровь окропила землю многих стран; многие, как невежды, так и утонченные люди, стремились вступить в схватку с идеей, которая, пользуясь одними только обещаниями, сшибла якорные точки истории. Во многих странах людей, пробужденных западной цивилизацией от вековой апатии, хватали беспринципные и настолько же невежественные демагоги и уничтожали до того, как у них успевала появиться хоть одна самостоятельная свободная мысль. И так же, как сердитый ребенок выражает ненависть к своему отцу, задирая соседских детишек, так же и порабощенные народы, как оказалось, легко можно было привести к тому, чтобы они возненавидели кого угодно, но только не истинного виновника. Что, в свою очередь, вело к перевороту в мышлении, к сумасшествию неприкрытой ярости, к необходимости бить до смерти, к внутреннему движению и внешнему проявлению физического насилия.

Так произошли три великих атомных войны. И когда наконец уменьшившаяся в десять раз человеческая раса вылезла из глубоких бункеров, бесконечно утомленные люди в большинстве своем не стали сопротивляться, когда новый вождь заявил: «Мы присоединимся к идее группы и свободного предпринимательства. Это мысли и стремления, которые идут прямо из наших сердец. Первая часть идеи в теплом взаимодействии привязывает тело к другим телам, вторая освобождает дух. Одна дает жизнь индивидууму через его общину, другая признает его право на индивидуальное творчество».

Затем Великий Судья добавил: «В путанице, возникшей после окончания войн, многие местности надолго останутся без адекватного правительства. Будут формироваться временные государства, они будут крепнуть, они станут стремиться себя увековечить. Мы сейчас предупреждаем этих людей. История последних двух столетий не позволяет нам быть милосердными. Мы не потерпим отделений».

Образовалась почти тысяча отдельных государств, большинство из них оказались мелкими и малозначительными, и многие имели примитивную политику и экономику. В отдельных случаях несколько индивидуумов возносили себя до высот абсолютной власти и с этих высот тревожно оглядывались и думали, сколько времени это может продлиться. Именно тогда начались перешептывания, дипломатические маневры, постоянные успокоительные утверждения из тысячи разных источников о том, что Великий Судья был несколько поспешен в своих ранних заявлениях, что он не имел в виду, что страны будут захвачены буквально, и что на самом деле он просто выпускал пар, снимая напряжение момента. Сколько таких успокаивающих высказываний распространил сам Великий Судья, никто точно уже никогда не узнает. Но за двадцать лет от тысячи первоначально образовавшихся государств осталась сотня.

С падением Джорджии еще десятка два государств поспешат заключить договоры, которые — независимо от формулировки — послужат тому, что они в конце концов будут включены в единое мировое государство.

За спиной Марина послышались шаги. Это был служащий, который пришел сообщить ему, что все готовы.

Глава 14

В зале присутствовало около сотни мужчин и женщин. Каждый индивидуум, как об этом проинформировали Марина, представлял от двадцати до пятидесяти ячеек или групп. Это означало, что через своих делегатов его слушают около десяти тысяч человек. Среди них найдется и пара шпионов джорджианской королевы. Кто бы они ни были, их схватят в течение часа и разберутся еще до отбытия Марина.

Марин появился перед аудиторией, одетый в форму рядового. Она была аккуратно отглажена и мастерски подогнана так, чтобы он выигрышно в ней смотрелся. Это было задумано специально для того, чтобы повлиять на людей, которые считали себя идеалистами и отчаянно стремились к тому, чтобы их маленькое государство стало частью политико-экономической системы Великого Судьи.

Джорджия, по сути дела, представляла собой настоящее политическое чудовище. После распада мировых вооруженных сил в ней захватила власть группа западноевропейских искателей приключений, и эти авантюристы натворили множество малопонятных дел. Во-первых, они основали военно-научное государство. Оно быстро превратилось в объединение примерно тридцати сегментных государств, каждое под управлением какой-либо корпорации. После краткого периода замешательства прежний лидер авантюристов стал наследственным королем — фантастический случай возложения на себя власти и титулов, который, тем не менее, консервативным элементам показался приемлемым. После убийства «короля» ранние демократические преобразования были застопорены. Во время правления старшей иерархическая система дочери полностью укрепилась и приготовилась защищаться от Великого Судьи. Неудивительно, что многие джорджианцы, возмущенные потерей прежних прав, становились добровольными помощниками Великого Судьи.

И вот они сидели перед ним.

Марин поднял руки, призывая к тишине, и сказал:

— Мужчины и женщины Джорджии! Меня проинформировали, будто на своих советах вы решили, что примерно тысяча нынешних лидеров джорджианского режима должна быть предана смерти, при условии их поимки. Я, со своей стороны, должен сообщить вам: никаких агрессивных действий против королевы производиться не будет.

Никаких других ограничений он не стал на них налагать. По сути дела, из-за вызывающей боль схемы, которую можно впечатать в мышцы любого человека, смерть в большинстве случаев не нужна. Но этим мужчинам и женщинам ничего не было известно об этом уникальном устройстве контроля.

Марин продолжал:

— Если вы чувствуете, что необходимо убить кого бы то ни было, убедитесь в том, что убийство спланировано тщательно. В первые часы революций некоторые лидеры могут сплотить вокруг себя столь значительные силы, что вся операция может оказаться под угрозой.

Он не чувствовал особой жалости к вовлеченным в это дело людям. Зная о неисчислимых миллионах людей, погибших в трех атомных войнах, он испытывал что-то вроде раздражения по отношению к тем, кто ещё раз попытался основать отдельное государство, что создавало потенциальную возможность для будущей войны.

На аудиторию оказала впечатление его деловитость. Они сидели молча, пока Марин детально излагал, что нужно сделать. Эту часть своего инструктажа он завершил утверждением:

— Каждому из вас будет предоставлен список того, что необходимо сделать. Заучите его наизусть, потому что он написан особыми чернилами, которые вскоре внезапно обесцветятся.

Последнее было не совсем правдой. Инструкции не были написаны чернилами. Они были впечатаны электронным способом в особое вещество, выглядевшее, как бумага. Электронный рисунок на каждом листе будет уничтожен при помощи дистанционного управления. Затем в «бумаге» на короткое время будет активирован другой рисунок, который также будет уничтожен. Любые последующие попытки восстановить рисунки создадут только путаницу бессмысленных очертаний. Этот метод был разработан фирмой «Траск Электронике».

Пришло время сказать о вознаграждении. Один за другим Марин перечислил все пункты; теперь он внимательно ждал реакции. Если среди этой толпы бунтовщиков находился шпион королевы Джорджии, в нем закипит ярость, когда он услышит, как Марин разбрасывается высшими постами и сокровищами государства. Детекторы лжи, ловко встроенные в каждом кресле, расскажут часть истории. Но гораздо больше, чем разоблачающим возможностям этих чувствительных инструментов, Марин доверял своим собственным способностям: он мог прочитать суть конфликта по лицу человека и по его телодвижениям.

С самого начала он отметил высокого мужчину лет тридцати, по виду интеллектуала, в напряженной позе сидевшего в середине зала. Вскоре, довольный тем, что ему удалось зацепить нужного человека, он подал обусловленный сигнал, и через мгновение ему принесли листок бумаги, на котором стояло: «Приборы подтверждают ваше мнение».

Уже читая записку, он заметил уголком глаза, что офицеры Контроля идут по проходам. Оказавшись напротив своей жертвы, они одновременно повернулись и, проскочив мимо сидящих людей, окружили мужчину.

Шпион окаменел. Явно признав, что спасения нет, он не сделал ни единого движения, чтобы защититься. Сотрудники Контроля вывели его на сцену.

Марин призвал аудиторию к тишине.

— Этот арест был произведен ради вашей защиты. У нас есть основания полагать, что это шпион. Может быть, кто-нибудь из вас узнает его, когда с него снимут маскировку.

Пленнику все происходящее казалось, должно быть, каким-то нереальным. В этот момент, когда было уже слишком поздно, он начал бороться. Его подтащили к стулу и удерживали на нем, пока не пришел химик, катя тележку на колесиках со множеством подносов на ней, и не спеша не принялся за свою работу. Он проверял волосы, брови, щеки, уши, челюсти и рот. Он использовал один химикат за другим — и не промахнулся.

Пленник менялся на глазах аудитории. Его светлые песочные волосы стали темно-каштановыми. Черты лица заострились, кожа приобрела болезненный желтоватый цвет. Стальной голубоватый блеск глаз сменился карим, и взгляд был полон испуга.

Внезапно женщина из зала прокричала:

— Это Куда!

Марин вопросительно взглянул в сторону подчиненного, который поспешно писал на доске сообщение. Оно гласило: «Высшее общество Джорджии — семья, задействованная в высокой политике».

Марин подошел к краю сцены.

— Леди и джентльмены, я уверен, что вы согласитесь с тем, что мы в состоянии справиться с Кудой — и со всеми его друзьями из высшего общества. Я также не сомневаюсь, что вы сознаете тот факт, что перед вами стоят более важные задачи, чем возня с единственным шпионом. Займитесь своим законным делом. Мы увидимся через три дня в Итнаму. От имени Великого Судьи я приветствую вас, будущие правители провинции Джорджия.

Они устроили ему овацию, хотя и немного истерично и неуверенно. Через три дня некоторые из них будут мертвы, хотя о подобной вероятности они, скорее всего, не задумывались. Со своей стороны он, разумеется, не намеревался сообщать им о том, что по статистике прошлых — революций при перевороте гибнет 20 процентов руководства.

Они стали выходить из зала, и Марин повернулся к охранникам, державшим шпиона.

— Тщательно обыщите его, затем приведите в библиотеку. Я с ним разберусь.

Когда через минуту Марин вошел в библиотеку, он увидел, что его сын, Дэвид Бернли, сидит за тем же самым столом, за которым до этого «умер». Хмурясь, Марин подошел к молодому человеку. При его приближении тот встал и принял стойку «смирно».

— Почему ты не в кровати, Дэвид?

— Это моя обязанность, — он залился румянцем. — Я чувствовал себя нормально, и я настаивал… и они ничего такого у меня не обнаружили, — он прервался. — Я подбирал материал, который вам нужен, — казалось, он изо всех сил старался угодить Марину.

Мгновение Марин пребывал в нерешительности. То, что случилось с его сыном, по сути дела было гораздо важнее для решения его задач, чем джорджианский шпион. Поэтому одна минута — или, уже две минуты — действительно стоили многого. Он сказал:

— Дэвид, та штука в твоем сознании — сколько времени она там находилась?

— Я ее ощутил, когда вошли те люди.

— Ты их знал?

— Никогда раньше не видел. Но они знали меня.

Марин быстро перебрал в уме вероятности. Слэйтер… Великий Судья… некоторые уполномоченные Контроля, персонал правительственных служб, участвующий в выполнении этого задания — достаточно много людей, знавших об этой поездке. Достаточно для того, чтобы произошла утечка информации.

— Они слышали, что у меня есть идеалы, что я против войны, — продолжал Дэвид Бернли. — Я думаю, я слишком много болтал в колледже. Они спросили, буду ли я с ними сотрудничать. Я уже начал было говорить «нет». Клянусь вам, сэр. И тогда в моем мозгу возникло это ощущение. Что-то будто бы схватило меня за язык, и я услышал, что говорю «да». Они тут же объяснили мне, что хотят взять вас под контроль, чтобы не устраивали эту войну. А я продолжал соглашаться против воли, — делая это признание, он дрожал с головы до ног. — Я клянусь, сэр…

— Ладно, не огорчайся. Я верю, — сказал Марин.

Он действительно верил. Эта «смерть» была слишком реальной, и первые слова, которые парень произнес, когда пришел в сознание, были явно совершенно непроизвольными. План двух шпионов был по сути дела не так уж и плох. А какой бы это было для них удачей, если бы они смогли добраться до главнокомандующего перед самым сражением и контролировать его при помощи гипнотических медикаментов.

В дверь постучали. Марин вышел из своей задумчивости и подошел к двери. Это был охранник с Кудой.

— Один момент! — сказал Марин и закрыл дверь. Он повернулся к сыну. — Мы хотим допросить здесь шпиона. Может, ты возьмешь свои бумаги и книги и пойдешь в сад?

Дэвид Бернли начал было собирать материалы, но задержался.

— Я могу остаться здесь я послушать? — спросил он.

Марин ответил «нет».

— У нас нет времени на долгий допрос, так что нам придется пользоваться грубыми методами.

Интенсивный цвет лица парня слегка поблек. Он собрат свои книги и пошел к двери. Затем замедлил шаги и обернулся.

— Применение силы абсолютно необходимо?

— Нет, — ответил Марин. — Это никогда не является необходимостью.

— Но, почему, тогда… — этот здоровенный парень, казалось, был ошарашен.

— Если пленник, — ровно проговорил Марин, — расскажет нам все, что мы хотим знать, никто его и пальцем не тронет, — он сардонически улыбнулся юноше, нервно кусавшему губу. Молодой Бернли был явно уверен, что шпион окажется неуступчивым.

— Кроме того, — добавил Марин, — нам, может быть, захочется изменить его мнение относительно некоторых вещей и в качестве нашего агентазаслать его обратно в Джорджию. Мы сомневаемся, что он пойдет на это, если мы не воспользуемся определенными методами убеждения.

Молодой человек заметно дрожал.

— Но ведь от него невозможно ожидать, что он станет вашим агентом. Люди не делают подобные вещи просто так.

— Самая большая наша проблема — это нехватка времени, — самым деловым тоном ответил Марин. — Методов у нас достаточно, — он резко прервался. — Увидимся позже.

Молодой Бернли задержался у двери, в последний раз демонстрируя свое нежелание уходить.

— А что за методы вы используете?

— Прежде всего, — ответил Марин, — мы обеспечиваем ему самый большой шок, который только возможно. Мы формально приговариваем его к смерти.

Глава 15

Некоторое время после этого насильно вмененного ему приговора пленник неистовствовал. Марину, наблюдавшему за происходящим с другого конца комнаты, было трудно объединить его слова во что-то связное. Но, судя по звукам и по поведению, тот был разъярен.

Внезапно его ярость утихла. Высокий, с провалившимися глазами, он пробормотал что-то про себя и замер в кресле. Он сидел напрягшись; даже то, как сидела на нем одежда, свидетельствовало о том, что мышцы сведены почти до судороги. Карие глаза затуманились и выражали крайнее потрясение. В них стояла безысходность. Они молили. В них сквозили скорбь и какой-то иррациональный страх.

Тишина сопровождала эту замедленную пантомиму. Пленник медленно поднялся на ноги и, шаркая, принялся ходить туда-сюда перед огромным окном, за которым уже начинала светлеть заря. Время от времени мужчина что-то бормотал, и Марин опять мог различить только отдельные слова, но не смысл.

Сузившимися глазами он смотрел на этот спектакль. Поглощенный созерцанием пленника, он не сразу заметил, что его напарник — агент Контроля, явно не слишком привычный к насилию — склонился к нему.

— Кто бы мог подумать, что такой человек может рассыпаться на куски.

— Я видел и раньше, как люди ломаются, — заметил Марин. Он был напряжен, но настроен решительно. — После того как увидите это несколько раз, вы будете приблизительно представлять, что можно сделать в каждой ситуации.

И все же он невольно замер, вспоминая. За одно мгновение перед его внутренним взором проскользнули черные тени прошлого. Он не видел никакой конкретной картины — только ряд мрачных образов, ряд лиц, пристально смотревших, дрожащих, понурых. В них не было ничего общего — кроме страха, печали, безнадежности и боли.

Его напарник наконец решился задать вопрос:

— Чего вы ждете, сэр? В конце концов, он кажется вполне податливым.

Марин не ответил, но вместо этого резко встал и пошел по комнате так, чтобы пройти мимо неустойчиво державшегося на ногах шпиона. И когда тот, точно слепой, направился в его сторону, Марин как бы ненамеренно встал у него на пути и, сделав вид, что обходит его, толкнул его. Куда неуклюже упал на пол, на колени. Он скрючился, странно съежившись, как побитая собака, затем поднялся на ноги. Затем он снова принялся неуверенно ходить, явно забыв о столкновении.

Марин прошел в соседнюю комнату, чтобы придать происшествию вид случайности.

Смертный приговор У. Т. — 26/08

Нападение на Дж. намеч. — 30/08

Уничтожить свидетельства — 29/08

Уничтожить записи 30–31/08, 01/09

Уничтожить оборуд. — 01–02/09

Все руководители ячеек покидают Дж, 01–02–03/09 — не позже

Марин изумленно, с недоверием, изучал послание. «Смертный приговор У. Т. — Уэйду Траску». Приговор был объявлен ему 26 августа. И нападение на Дж. (Джорджию) действительно было назначено на тридцатое, но эта последняя дата была известна только Великому Судье, Слэйтеру, Меделлину и ему самому. Все Руководители Групп знали о том, что нападение будет, но не знали, когда оно произойдет.

Взгляд Марина перескочил вниз, к словам «руководители ячеек». Этот коммунистический термин не употреблялся уже четверть столетия — и уж точно его не стало бы употреблять джорджианское правительство!

Он положил записную книжку обратно в карман и вызвал электронщиков с детектором лжи.

Вскоре оборудование было доставлено и размещено. Куду поместили в кресло, и он сидел, мрачно глядя в пол. Он отвечал на все вопросы совершенно отсутствующим голосом.

Имя? Джозеф Куда. Родители? Он — младший сын Георгия Куда, министра сельского хозяйства Джорджии.

История оказалась проста: джорджианское правительство не знало, является ли эта угроза войны более серьезной, чем в прошлые годы. Как один из шпионов правительства в повстанческой группе, он должен был выполнять обычные инструкции и узнавать все, что может. Он не считал это собрание делегатов-бунтовщиков решающим, потому что подобные акции устрашения предпринимались и раньше. Он не знал ничего о тех двоих, которых убил Марин.

Марин спросил озадаченно:

— Но кто же они тогда?

Он приказал принести тела. Куда тупо посмотрел на них и покачал головой. Детектор лжи подтвердил, что он не лжет.

Офицер Контроля обратился к Марину:

— Будем ли мы его обрабатывать, чтобы послать в Джорджию в качестве нашего агента?

Марин покачал головой. Он не стал объяснять, что от этого нет никакой пользы, поскольку до нападения остается всего два дня.

— Какие будут распоряжения? — спросил офицер.

— Один момент, — сказал Марин.

Подойдя к двери в сад, он позвал сына. Дэвид Бернли примчался запыхавшись, похожий на мальчишку-переростка, неловкого, с разинутым ртом и выпученными глазами. Он уставился на пленника, и Марин увидел, что состояние того вызвало у Бернли настоящий шок. Глаза и лицо парня мгновенно отразили его внутреннее неодобрение.

Марин поспешно проговорил:

— Мы применили к нему гипноз, а он скис от ужаса. Он поправится.

Он замолчал, поняв, что в его тоне пробиваются извиняющиеся нотки. Прикусив губу, он подумал, не скисает ли он сам. Мнение парня, похоже, повлияло на него. Он заявил с несколько большей учтивостью:

— Молодой человек, я собираюсь передать этого пленника вам. Мне бы хотелось, чтобы вы получили от него имена и информацию о нынешнем местопребывании всех близких родственников королевы Киджшнашении. Наш план состоит в том, чтобы спасти им жизнь. Я делаю это заявление в полной уверенности, что вы, как мой сын, поверите, что я искренен. Если он предоставит нам эту информацию, его семья тоже будет спасена.

— А как насчет него самого?

— Ему я сделать такое предложение не могу, — серьезно ответил Марин. — За жизнь шпионов мы не торгуемся. О смертном приговоре уже объявлено. Но суд будет обязан выслушать любые просьбы о помиловании.

— А… — парень стоял неподвижно, но все его массивное тело сотрясала дрожь. — Где я буду его держать?

Марин повернулся к офицеру Контроля.

— Содержите пленника Куду на территории резиденции и доставляйте согласно указаниям Дэвида Бернли.

Он пожал парню руку.

— Я вернусь через два дня, — сказал он.

— Вы уезжаете прямо сейчас?

— Нет, но до отъезда я с тобой не увижусь.

Время поджимало; он снова ощущал это. Он заставил себя расслабиться перед лицом неизбежного. Но джорджианская интерлюдия на сегодня уже почти подошла к концу. Еще часовое обсуждение с офицерами штаба, чтобы увериться, что определенные непредвиденные обстоятельства предусмотрены, а потом…

Глава 16

Было несколько минут десятого, когда ракетоплан со свистом вышел из верхних слоев атмосферы. Много миль он плыл над Долиной Ракетных Посадок неподалеку от Города Судьи, и наконец скорость его упала до такой степени, что стало возможно ручное управление. На малой скорости он подкатил к воротам Разгрузки, и Марин, ухитрившийся выкроить в пути полчаса сна, сошел, готовясь посвятить остаток вечера своим личным делам.

Он замедлил шаг, увидев, что его дожидается Эдмунд Слэйтер. Марин почувствовал, как в одну секунду он провалился с осознания могущественной позиции главнокомандующего армией в бездну тревоги. Он подошел к шефу Контроля. Пока они пожимали друг другу руки, Марин подумал: «Он здесь не просто так».

Слэйтер приветствовал его.

— Его превосходительство желает, чтобы вы провели ночь в его Коттедже и разделили с ним завтрак.

— Я с удовольствием позавтракаю в такой выдающейся компании, — сказал Марин. — Однако…

Он не мог поверить, что Слэйтер лично приехал его встречать только для того, чтобы передать такое ерундовое поручение. Хватило бы записки, телефонного звонка или рассыльного. Пока он говорил и думал, его напряжение росло. Теперь он был полон решимости не позволить никому — ни Великому Судье, ни Слэйтеру — отнять у него этот вечер.

Он было открыл рот, чтобы сказать, что приедет в Коттедж позже, но затем отказался от этой мысли. Он не мог даже предполагать, что на уме у этого мрачного коротышки. Марин решил, что ему лучше пока ничего не говорить, пока ситуация каким-то образом не прояснится. Несмотря на внешнюю мягкость, Слэйтер имел дело со смертью и уничтожением.

Поэтому он сказал:

— Я озадачен тем фактом, что вырешили меня встретить, Эд.

Нахмурившись, Слэйтер опустил глаза. Затем, внезапно, он явно пришел к какому-то решению. Он поднял глаза.

— Дэвид, я думаю, что вам: следует увидеться с Великим Судьей прямо сейчас.

— По какому вопросу?

— По делу Траска.

Это было поразительно. Марин и представить себе не мог, что в такой момент кого-то из первых лих государства лиц будет интересовать это дело. Приговор оглашен. И, насколько им должно быть известно, он будет приведен в исполнение в назначенный час.

Марин выругался про себя. Ему следовало бы знать, что Слэйтер, эта ищейка в человеческом образе, и управляющий планетой тигр — Великий Судья — каким-то образом почуют, что что-то не в порядке. Он и раньше замечал у Великого Судьи такую способность — выбирать решающий фактор среди бесконечного количества имеющих и не имеющих отношения к делу. И теперь он безошибочно отметил Траска как опасного индивидуума.

Ощущение шока прошло так же быстро, как и появилось. Марина поразило то, что этот взвинченный коротышка с его раздражающими манерами оказывал ему одолжение.

— Спасибо, Эд, — сказал Марин. — Конечно, я поеду — если вы считаете, что так нужно. Мой прыголет или ваш?

— Мой.

— Тогда я распоряжусь, чтобы мой отослали.

Слэйтер явно проявлял нетерпение.

— Это можно сделать и с воздуха. Идемте.

Во второй раз за этот день — второй день после вынесения приговора Траску — Марин подумал: «А что, если я не смогу снова стать собой — вовремя?»

Он почти физически чувствовал, как проходят эти пять дней милосердия, отведенные Траску. А он может только слабо сопротивляться, чтобы избавиться от этой ловушки физической идентичности, в которую его загнали. Его способность изменять свой внешний вид в конце концов не принесет никакой пользы. Болеобразущий сигнал, при помощи которого Контроль правил человеческой расой, невзирая на внешность, безошибочно найдет его и своим постоянным мучением приведет… к смерти.

Он обнаружил, что Слэйтер обращается к нему.

— Дэвид, если я скажу его превосходительству, что он должен выслушать ваше мнение по поводу дела Траска, я уверен, что он согласится, и без всяких предубеждений.

Сердце у Марина подпрыгнуло, затем болезненно упало. Он остро осознал, что окончательное решение ему нужно принять к полуночи. О лучшем человеке, чем Слэйтер, который помог бы ему вступиться за Траска, он и мечтать не мог. Даже Меделлин не годился для такой цели. И все же…

Это произошло слишком быстро. Он еще не был готов к кризису. У него еще не было возможности посмотреть, не пришло ли в сознание тело, лежавшее в секретной лаборатории Граска. До этого у него не будет ясного и безопасного выхода.

Конечно, возможно такое, что Великий Судья примет во внимание его просьбу и отменит смертный приговор. Но Марину это казалось малореальным.

Он заметил, что Слэйтер качает головой.

— Не знаю, почему вы колеблетесь, друг мой. С моей точки зрения, вас в любой момент могут снять с поста. Поэтому любое дело — какое бы дело ни было у вас на уме — является бессмысленным.

— Снять с поста? — изумленно проговорил Марин. — Чего ради?

Слэйтер был серьезен.

— Он расстроен, Дэвид. Он слышал о вашем выступлении в защиту Траска, и это его шокировало.

Марин молча последовал за Слэйтером к его личному прыголету.

Вскоре они подлетели к внешнему периметру воздушной защиты Коттеджа. Самолеты Контроля вели их, и когда новый эшелон принимал их, предыдущий возвращался к своему бесконечному патрульному курсированию. Последний из этих самолетов сел вместе с ними, и перед тем, как они смогли пройти к воротам, команда корабля Контроля идентифицировала их и довела до места, где передала офицерам Приппа. Оказавшись в пределах охраняемой площади, Слэйтер повернулся к Марину и сказал:

— Я предлагаю вам позволить мне идти первым, а вы просто прогуляйтесь. Присоединитесь к нам через десять минут.

Искать Делинди было не время, поэтому Марин остался на краю освещенной волшебной страны садов.

К окончанию назначенного времени он появился перед скромной резиденцией Великого Судьи — восьмикомнатным строением в стиле ранчо, задней частью соединенным со зданием, в котором жили несколько слуг.

В тени дерева в патио сидели двое мужчин. Оба встали, когда Марин приблизился; но на свет, чтобы его встретить, вышел только Слэйтер. Скользящим движением выплыв из темноты, коротышка резко остановился перед Марином и сказал:

— Дэвид, его превосходительство согласился обсудить с вами вопрос Уэйда Траска.

В тоне шефа Контроля слышался оттенок гордости. Он явно считал, что добился значительного успеха. Марин сохранял внешнее спокойствие, но по его венам начал разливаться огонь. Подходя к столу, он снова ощутил невероятную скрытую ярость — ярость человека, который сидел, поджидая его. Марин инстинктивно собрался с духом. Он был решительно настроен на серьезную битву.

Некоторое время звук его голоса состязался только с мягким шелестом ночного ветра. Он начал с того же аргумента, который представил на Совете Руководителей Групп после того, как ему отказали в личном запросе. Затем он перешел к перечислению некоторых из изобретений Траска и к тому, какой пользе они послужили. И, наконец, он закончил личной просьбой:

— Сэр, я привык полагаться на гений этого человека во всем, что касается творческой работы. Армия постоянно нуждается в ней. Он отдавал бескорыстно, ничего не придерживая для себя. Мне кажется, что все это дело могло бы быть решено на уровне переговоров с глазу на глаз. Я уверен, что если бы я не отсутствовал в то время, когда это дело только возникло, я смог бы поговорить с ним и быстро бы узнал, что он имел в виду, когда произносил то критическое замечание в адрес нашей групповой системы. Я заканчиваю, ваше превосходительство. Я не думаю, что этого человека следует казнить. Полагаю, что приговор следует пересмотреть, и как можно быстрее.

Слова были сказаны. Его просьба, чего бы она ни стоила, была высказана раз и навсегда. В течение мгновения мысленно просмотрев свою речь, Марин не мог вспомнить ничего стоящего, что можно было бы добавить.

Может быть, он говорил немного эмоциональнее, чем следовало, и это было плохо. Это могло создать определенное впечатление. Но хотя такая эмоциональность будет понята как заинтересованность в благополучии Траска, даже это само по себе не должно повлиять на окончательное решение.

Он ждал.

Под обильной листвой дерева наступило молчание. Молчание все длилось, а человек, сидевший под деревом, казалось, обдумывал его слова. Ветерок тонко посвистывал в ветвях; аромат цветов и живой зелени внезапно показался Марину тяжелым, но это впечатление ослабло, когда ветер затих.

Вождь качал головой.

— Дэвид, — сказал он, — тебе пора бы знать, что я ценю тебя как личность. Я ценю твой военный гений. Но я был шокирован твоей поддержкой Траска и до сих пор гадаю, каковы твои отношения с ним.

— Нет никаких отношений, сэр, — заявил Марин. — Кроме совершенно обычных, связанных с работой моего департамента.

— Я этому верю, — сказал Великий Судья, — и поэтому жду от тебя, чтобы ты перестал его поддерживать. Начиная с этого момента, направь свою энергию на то, чтобы победить в войне с Джорджией.

Это был прямой приказ. Марин побледнел, затем сказал:

— Считайте, что это уже сделано, — и он вымученно улыбнулся.

Диктатор, казалось, колебался.

— В деле Траска, Дэвид, есть еще много такого, что не лежит на поверхности. Мне жаль, но в этом я даже тебе не могу довериться. Пожалуйста, поверь мне. Однако очень важно, чтобы Джорджия была завоевана быстро, — он помолчал, затем добавил: — Ты мог бы спросить: если так важно казнить Траска, то почему бы официально не отложить его казнь? Я могу тебе только сообщить, что на это есть причины.

Марин подумал о записной книжке, которую он взял у мертвеца. Он подумал, что в такой ключевой момент стоило бы решиться и показать ее Великому Судье. Но он не мог на это решиться. Слишком много было в его душе сомнений насчет Мозга… и Великого Судьи.

Все еще оставаясь в тени дерева, диктатор встал.

— Это все. Я предлагаю тебе сейчас отправиться в гостевую хижину. Увидимся за завтраком.

Дверь для Марина закрылась. Окончательно.

Глава 17

Марин, оказавшийся гостем по принуждению, шел к отведенной ему гостевой хижине. Ночь стала теперь прохладнее и, если не считать освещенных дорожек, намного темнее. Все еще тяжело переживая из-за сложившейся ситуации, он вошел в гостевой домик. Он не чувствовал, что нуждается в сне. У него было сильнейшее убеждение в том, что ему нельзя потратить всю ночь впустую.

И все же, по приказу диктатора, ему придется оставаться в пределах охраняемой зоны. Если он уйдет по какой бы то ни было причине, то это вызовет подозрения.

Он нерешительно разделся и достал из ящика приготовленную для гостей пижаму, но не стал ее надевать. Ему казалось, что это будет равнозначно решению погрузиться в сон. Сон для него сейчас был равнозначен смерти через пять дней. Неприятная математика, и ничего он здесь не мог ни прибавить, ни отнять с полной определенностью. Его нежелание спать в эту ночь было ощущением, а не подсчетом.

Раздевшись донага, Марин забрался в кровать, выключил свет и какое-то время лежал в темноте без сна. Он не мог не вспомнить о пропущенной встрече с Ральфом Скаддером, вождем Приппа. Не то чтобы у него бы какой-то план использовать Скаддера, но то, что он не смог с ним встретиться, выглядело теперь как упущенная возможность.

Протянув руку, Марин поправил диск будильника светящихся прикроватных часов. Спать, подумал он мрачно. По крайней мере, он хотя бы отдохнет к завтрашнему дню.

Он проснулся, с испугом осознав, что в комнате находится кто-то еще.

— Дэвид! — прошептала женщина в темноте.

Делинди!

— Подходи сюда, к кровати, — прошептал Марин в ответ.

Пауза, движение, запах духов; затем потянулось одеяло, и она оказалась в кровати рядом с ним.

— Негодяй, — упрекнула она его, — без одежды.

Но ее пальцы двигались, мягко и беспокойно, по его телу.

— Я не могу остаться, — проговорила она. — Как мы встретимся, когда поедем?

Марин поцеловал ее. Ее губы были мягкими и отзывчивыми, но он чувствовал напряжение ее тела. Он ответил:

— Сделай прическу попроще и не используй никакой косметики. Я уведомлю Командование Воздушных Сил, что со мной полетит дама.

Она молчала в темноте рядом с ним. Наконец Марин спросил:

— Как это тебе нравится?

— Это не очень-то лестно, — ответила женщина.

Марин сказал мягко:

— Ну, дорогая моя. Ты сама знаешь, что не косметика создает прекрасную Делинди, и я это тоже знаю. Давай не зацикливаться на ненужной маскировке. Как ты объяснишь свое отсутствие Великому Судье?

— О, я просто уеду на день-два. Он ничего не имеет против.

— Ты ему сказала, куда едешь?

— Нет. Он не требует объяснений.

В темноте Марин слегка покачал головой. Ее обманула внешняя терпимость диктатора. Внутренняя же суть его личности — Марин был убежден в этом — заключалась не в подозрительности, которой опасались многие наблюдатели. Это была — всё просто и элементарно — необычайная тонкость восприятия, объединенная с яростью, которой этот человек не переносил в других. Великий Судья был несравненным гением, который глядел в души людей, и когда он видел ярость, которую подсознательно культивировал в себе, он бил насмерть, чтобы уничтожить оскорбительное для него качество — до того, как оно успевало нарушить его собственную внутреннюю стабильность.

— Позволь мне проинструктировать тебя в том, как точно тебе нужно действовать, — мягко произнес Марин. — Ты не против?

— Я слушаю, — она еще крепче прижалась к нему.

Марин кратко изложил ей, каким маршрутом должен следовать ее личный прыголет, где она должна пересесть на первое воздушное такси и где, наконец, встретить военный транспорт.

— Очень умно, — задумчиво сказала Делинди, когда он закончил. — Ты думаешь, это действительно одурачит людей?

Марин объяснил ей принципы надувательства:

— Ты имеешь дело с человеческими существами, обычно с ограниченным их числом. Им мешает необходимость соблюдать секретность. Их задерживают толпы. Если они слишком отстанут, то потеряют твой след.

Она, казалось, приняла это.

— О, Дэвид, как хорошо снова быть с тобой рядом. Я так о тебе скучала. Я… — ее голос прервался. В следующее мгновение он сжал всхлипывающую женщину в объятьях.

— Ох, дорогой, — шептала она, — я так несчастна. И как только такое могло с нами произойти?

Марин прижал ее к себе. Он чувствовал себя как бы закрытым изнутри, как будто его мышление не функционировало, будто ее горе задвинуло какие-то защелки у него внутри. «В конце концов, — с горечью подумал он, — я не могу допустить, чтобы это на меня подействовало. Это не должно влиять на мои решения».

Он сам не совсем понимал, что он под этим подразумевает.

Потому что — какие еще решения?

Единственная его задача состояла в том, чтобы снова стать Дэвидом Марином — целиком и полностью, а не только с виду.

Женщина в его объятьях резко оборвала всхлипывания.

— Я лучше пойду, — сказала она. — Встретимся на Старте Ракет, — она легко поцеловала его и откатилась в сторону. Он слышал, как она встала, слышал ее шаги по ковру. Затем дверь открылась и закрылась.

Марин лежал некоторое время, вспоминая мгновения ее присутствия, прикосновение ее рук, ее шепот, ее слезы — все, что теперь прошло, но не забыто.

Будучи дочерью экс-посла Джорджии, она находилась под большим подозрением. Марин мог предположить, что ее желание съездить к границе Джорджии было только проверкой, чтобы посмотреть: возьмет ли он ее. Может быть, она пыталась узнать, действительно ли на этот раз будет война. Он повернулся на бок, глубоко жалея о потерянной ночи.

Прикроватные часы показывали восемнадцать минут второго, когда он проснулся с созревшим решением в голове. Он вылез из кровати и оделся в темноте.

Он не стал пересматривать свое решение перед тем, как начать действовать. Этот процесс завершился во время короткого периода беспокойного сна. Марин без колебаний вышел из домика и направился к резиденции Великого Судьи.

Он шел по дорожке с беззаботным видом, делая вид, что прогуливается. Если Делинди смогла пробраться сюда и встретиться с ним — значит, возможно и обратное действие.

Он поймал себя на мысли, что принимает как само собой разумеющееся, что вход в Убежища — прежде один были обозначены кодом 808-В — находится в Коттедже Великого Судьи. Сегодняшняя ночь покончит со всеми предположениями. Он самолично определит, что находится в Убежищах под этим районом. Как только он окажется под землей, он быстро и по возможности внимательно все там осмотрит, в зависимости от времени, которым он располагает.

Как только…

Это, конечно, проблема — оказаться внутри, оказаться внизу. Ощутив прилив беспомощности, Марин остановился в темноте под деревом. Он немного постоял, пока не выбросил из головы все сомнения. Ему нет пути назад. Если Мозг внизу, в Убежищах, то узнать это он может только сегодня ночью.

Стоя в тени, он определил свое местоположение по отношению к садам. Он хорошо знал местность. Он прошел сотни две футов. Что означало, что со следующего перекрестка он уже сможет увидеть резиденцию Великого Судьи.

Там ничего не будет заперто. Это закон. На этом уровне диктатор подчинялся своим собственным декретам. Это была такая вещь, на которую сразу обращали внимание посетители. От таких мелочей зависит популярность вождя.

У Марина особого выбора не было. Он войдет в дом осторожно, возможно, применив хитрость. Или же…

Уверенно, хотя и тихо, Марин подошел к передней двери, мягко открыл ее, шагнул внутрь и осторожно прикрыл дверь за собой. Он постоял на пороге в темноте; из коридора справа шел слабый свет. И вскоре, поскольку не было слышно ни звука, он ощутил радость, дикое воодушевление, восторг, который был чрезмерно бурным, чрезмерно опьяняющим для него. Это было возбуждение игрока, который вступил в большую игру, поставив на кон свою жизнь.

И выиграл.

Он выигрывал не впервые. Но никогда еще он не играл так, чтобы в игре было задействовано все — его жизнь, его имя, его положение, его власть. И напряжение удваивалось от сознания того, что при тех же самых ставках идет уже второй тайм игры.

Он на цыпочках прошел через комнату, готовый к малейшему прикосновению к случайно расположенной на дороге мебели. Он знал эту комнату — холодными вечерами в ней проводились конференции. Поэтому он направился к двери, расположенной прямо напротив главного входа. Вскоре он оказался в совершенно темном коридоре. Он знал, что здесь находятся спальни: справа — Делинди, слева — Великого Судьи.

Он не мог разобрать, открыты ли в них двери. Марин ждал. Но ниоткуда не доносилось ни звука. Марин с облегчением предположил, что двери закрыты. В темноте он пробрался вдоль стены вправо, определил местоположение кнопки лифта и нажал ее.

Еще давным-давно он понял, что наличие лифта в этом одноэтажном строении означает одно из двух: наличие подвального этажа или — что более вероятно — лифт ведет к «входу 808-В», в Убежища. Нет ничего удивительного в том, что у Великого Судьи был способ быстро скрыться в случае необходимости.

Послышалось тихое жужжание, затем звук скольжения. Когда двери открылись, из лифта хлынул свет. Марин вздрогнул: свет залил коридор и потревожил тени в большой комнате, через которую он только что прошел. Но он остался стоять неподвижно. И, когда двери раскрылись полностью, он шагнул внутрь.

Очутившись внутри, Марин снова ощутил дрожь, на этот раз — от облегчения. Панель управления была комбинационного типа — цифры от «0» до «9» и «пуск». На ней, как на электронном калькуляторе, можно было набрать любое количество этажей.

Марин набрал на панели сотню и нажал на пуск.

Дверь закрылась. Механизм тихо загудел. Лифт быстро пошел вниз. На нумерованных кнопках мерцали цветные огни. От первого до девятого этажа кнопки светились белым. На десятом цифры засветились по-разному — ноль был белым, а единица — красной. На одиннадцатом кнопка «1» стала красной слева и белой на правой половине. На сотом этаже, когда лифт остановился, единица стала синей, а ноль был красным и белым.

Дверь открылась, и Марин увидел типичный унылый коридор Убежищ. Он вышел с бластером наизготовку. На этом уровне провел в поисках немногим больше получаса — если заглядывание в большие пустые бетонные помещения и ходьбу по темным коридорам можно было назвать поисками. Он спустился вниз на один уровень, поднялся на два, спустился на четыре, и так далее.

Он шел с растущим чувством замешательства и не заметил, когда сверху за ним открылся скользящий люк, за которым показался гибкий металлический стержень, прицелился в него и… выстрелил чем-то.

Он продолжал идти, свернул в сторону по приказу голоса, доносившегося из скрытого устройства, и вскоре оказался на поворотном столе. Его восприятие в это время было полностью отключено, слышался только шепот механических устройств — тихий гул, звук, напоминающий тихое хихиканье, когда детали электронных думающих машин переговаривались между собой.

Никаких слов не было произнесено, но были записаны его мозговые вибрации, кратко изучены мыслительные процессы, и, наконец, в нейтральную структуру самого мозга были впечатаны три контрольных устройства.

Затем он был отпущен.

Марин продолжал идти, так и не узнав, что его поиски были прерваны. Незадолго до пяти часов утра, усталый и убежденный в том, что исследовать хотя бы часть Убежищ — и то не под силу одному человеку, он сел в лифт и выбрался на поверхность.

И снова — хотя, как ни странно, не так сильно — он испытал ощущение, что находится на грани открытия. Но ничего не произошло. Он оказался в саду. Вскоре он был уже в сотне футов от бунгало диктатора и понял, что, по крайней мере, удачно избежал опасности немедленного разоблачения.

В слабом свете зари он залез в кровать. И снова на него накатило сожаление о впустую потраченной ночи. Он снова шел, и ощущение все время было тем же; оно не менялось. Каким-то образом он прохлопал истину, и следовательно, пошел на опасный риск и не получил ничего.

Ничего…

Завтрак с Великим Судьей прошел без происшествий. О войне с Джорджией они не говорили.

Вскоре после завтрака Марин покинул Коттедж Судьи.

Снимая с тела Уэйда Траска маскировку, Марин мог мысленно перечислись только два важных происшествия, случившихся в течение его визита. Великий Судья выслушал его просьбу о помиловании Уэйда Траска. И Делинди тайно приходила к нему, чтобы утрясти детали их поездки в Азию.

Ему, привыкшему ничего не оставлять на волю случая, казалось, что любое из этих событий могло послужить причиной его приглашения к Великому Судье. Он вполне мог предположить, что разговор предыдущим вечером был инициирован самим Великим Судьей, а не Эдмундом Слэйтером. И посещение Делинди могло иметь три вероятных объяснения. С одной стороны, Великий Судья мог бесстрастно использовать собственную любовницу для того, чтобы она шпионила за своим бывшим возлюбленным, явно уверенный в том, что она будет действовать в интересах правителя планеты, а не одного из его бесчисленных подчиненных. С другой стороны, Делинди сама могла быть джорджианской шпионкой, использовавшей свое тело, чтобы заманить в ловушку сначала Руководителя Группы, а затем и диктатора, ради интересов своей страны. Третья вероятность заключалась в том, что она действительно любила Дэвида Марина.

По сути дела, как осознал Марин, была и четвертая вероятность. Она могла быть пешкой Мозга, бессознательно выполняя задания этого механического существа, а сознательно просто являясь тем, что она есть.

Марин с тревогой отбросил эту мысль. Не потому, что она не имела никакого смысла. Просто она была слишком странной, и такое явление он не мог контролировать.

Не об этом ему следует думать утром его третьего дня, когда нужно еще так много сделать.

Глава 18

Марин открыл дверь квартиры Траска и вошел. Большая комната была ярко освещена утренним солнцем. На мгновение ему показалось, что в комнате никого нет. Затем из кресла в углу поднялась Рива Аллен. Издав восторженный вопль, она бросилась ему в объятия.

Она вертелась, крутилась, целовалась и вся извивалась от возбуждения. Внезапно она, казалось, что-то вспомнила, отстранилась и сказала приглушенным голосом:

— У меня есть инструкции от мистера Аралло, чтобы или вы, или я позвонила бы ему в тот момент, как вы войдете.

— А! — сказал Марин.

И вот так просто; день уже, казалось, не полностью принадлежит ему.

На несколько мгновений у него вдруг возникло странное, интенсивное восприятие этого мира вокруг него. Прежде всего, помещение, в котором он находился, было очень интимным — квартира Траска по праву найма, по сути дела, частная собственность, крепость, в которой, теоретически, никто не мог нанести ему вред — разве что только под эгидой закона. Кроме того, Траск располагал официальным правом на свободу вплоть до часа казни. И все же, несмотря на эти права, возможны были покушения на его время. В его действия могли вмешиваться тысячью различных способов; для него было жизненно важно в какой-то минимальной степени подчиниться желаниям всех этих вмешивающихся властей.

Он предположил, что Аралло будет недоволен тем, что он исчез на целый день, и на мгновение ощутил презрение Руководителя Групп к таким подчиненным, как Аралло, но затем вспомнил свою ситуацию. Нет смысла избегать выяснения этого вопроса.

Он нажал кнопку соединения и четким голосом произнес:

— Аралло, Тильден!

Надо было говорить четко, чтобы сработали электронные устройства, обеспечивающие связь только на основе произнесенного имени. Основанное на ранее известной технологии, это оборудование фирмы «Траск Электроникс» ставилось в основном только у правительственных работников. Квартира самого Траска была единственным исключением. При нажатии кнопки активировался сервомеханизм, который записывал произнесенные слова. Другой механизм чертил график электрических импульсов, созданных звуком. Затем сканнер исследовал график и классифицировал его по определенным группам звуков. Сервомеханизм отбрасывал все остальные группы звуков, а сканнер просматривал трехмерные пластиковые модели графика, сконструированные заранее, и из примерно двадцати сходных выбирал ту, которая представляла собой звук слова «Тильден Аралло». Другой сервомеханизм последовательно выбирал другую трехмерную пластиковую модель, на этот раз соответствующую телефонному номеру, и процесс доводился до того шага, когда еще один сервомеханизм электрическим способом набирал желаемый номер. Сходная технология использовалась для автоматического перевода с языка на язык и для наговаривания текста на пишущую машинку.

После незначительной паузы этот замысловатый процесс был завершен. Включился настенный экран, и на нем появилось мужское лицо.

— А, это вы, Траск, — сказал Тильден Аралло с экрана.

Он казался неприветливым и невеселым, хотя и оживленным. Нахмуренные брови, губы поджаты, глаза серьезны. У него был вид человека, озабоченного серьезными проблемами.

— Рива сказала, что вы хотели со мной поговорить, — мягко проговорил Марин.

Аралло кивнул.

— Я хочу вам напомнить, что сегодня вечером состоится очередное собрание группы.

Марин ничего не ответил. Судя по поведению собеседника, вчерашнее исчезновение Траска на целый день способствовало потере благосклонности к нему группы. Он ждал.

— Я ожидаю, что вы на нем будете присутствовать, — продолжал Аралло.

— Не вижу причин, почему бы нет, — ответил Марин.

— Честно говоря, я тоже не вижу, — сказал Аралло и, поколебавшись, добавил. — Я бы предложил вам придерживаться духа дружеского общения, — и с этим он отключился.

Марин сидел молча. Слова и настроение Аралло, казалось, предвещали будущие трудности, которые могли стать серьезной помехой его планам. И все же здесь он практически ничего не мог поделать. О настоящем общении и речи не могло быть. Он выбросил это из головы. Повернувшись, он сказал Риве:

— Я хочу заняться делами в кабинете и не желаю, чтобы меня тревожили.

Он собирался было отвернуться от нее, но по выражению ее лица понял, что был слишком резок с девушкой. Он сказал:

— Сегодня вечером я буду свободен, дорогуша.

Покачав головой, она проговорила с горечью:

— Тебе не удастся меня одурачить. Ты уже мертв.

Она подтолкнула его к двери кабинета.

— Ладно, делай свою работу. Ты бы хотел, чтобы я приготовила ленч?

— Да, — ответил Марин, обрадованный ее готовностью к сотрудничеству.

Тем не менее, закрыв дверь кабинета, он с удивлением осознал, что все еще дрожит. Он не стал тратить время на исследование этого ощущения, поспешно припер дверь стулом, открыл вход в тайную лабораторию и вошел.

Блеск стекла, сверкание инструментов, длинный поблескивающий стол — это сразу бросалось в глаза. А на полу…

Одного взгляда Марину было достаточно. Тело — его тело — было в сознании.

Он подошел к нему и посмотрел на своего пленника. Глаза связанного беспокойно его оглядели — хотя скорее с раздражением, чем со страхом.

— Ты меня слышишь? — спросил Марин.

Мужчина на полу кивнул головой.

— Я хочу, чтобы ты сообщил мне, куда ты перевез свое изобретение из «Лабораторий Траска» после того, как оставил меня там.

С легкой циничной улыбкой тот тряхнул головой, затем попытался вытолкнуть кляп.

Марин наклонился и, не забывая о том, какими крепкими были его собственные зубы, осторожно вытащил тряпку. Затем он встал на колени, приготовясь в случае чего снова заткнуть пленнику рот.

— Как тебе удалось заманить самого себя в ловушку? — спросил он с любопытством.

Траск уныло посмотрел на него.

— Теперь, когда ты подошел ближе, я вижу, что ты не носишь мои очки.

Марин уже почти забыл о том эпизоде, когда избавился от очков. Теперь что-то начало для него проясняться. Он кивнул.

— Это произошло внезапно, — напряженным тоном проговорил Траск. — Я пришел сюда, чтобы захватить некоторое оборудование, и — ни с того, ни с сего — у меня ухудшилось зрение. Я наткнулся на заднюю часть часов, ухватился за них и, должно быть, закоротил какие-то провода. Это вышибло у меня сознание. Идиотский несчастный случай.

Это воспоминание, казалось, его расстроило. Но Марин почти не обратил на это внимания. Несчастный случай! Не этот ли случай вызвал включение механизмов, из-за которых световые линии полезли из циферблата к его кровати?

Если это так, то становилось еще труднее объяснить эти проблемы… в которых по сути дела и так не было никакой определенности.

— Дэвид, разве ты не видишь, что это величайшее открытие? — проговорил Траск приглушенным голосом. — Пользуясь только одним направлением — аспектом зрения — мы с тобой изменили науку психологии!

Марин пожал плечами. Он прохладно воспринял этот аргумент.

— Психология — это не наука, — авторитетно заявил он. — В ней можно только высказывать мнения, и одна группа никогда не примет мнения другой. Мы отказались от использования психологов в вооруженных силах, разве что только в качестве младших техников под началом солдат.

Траск, казалось, его не слышал.

— Сколько времени… — проговорил он напряженным голосом. — Сколько времена на это потребовалось? Чтобы твое зрение восстановилось… я имею в виду?

— Часов пятнадцать, — кратко ответил Марин.

— То же самое и со мной, — триумфально заявил Траск. Он сел несмотря на то, что был связан. — Дэвид, разве ты не понимаешь, что это значит? То, что здесь играет роль отношение человека, его философия! С тех пор как я себя помню, я всегда сторонился мира действий. Я был мыслителем, наблюдавшим… с безопасного расстояния. Ученым, наблюдателем, зрителем. И по причине этой модели поведения мои глаза стали близорукими.

Марин на мгновение заинтересовался тем фактом, что этот человек в столь ужасный период своей жизни способен думать о научных аспектах своего изобретения. Этот ученый сухарь начал казаться ему более человечным. Марин почувствовал, что оттаивает — но лишь отчасти. Он спросил мягким голосом:

— Траск, куда ты дел изобретение? Мне оно нужно.

Возбуждение погасло в глазах Траска. Он мрачно смотрел на Марина.

— Дэвид, мы теперь партнеры, хочешь ты того, или нет. Разве ты этого не понимаешь?

Марин покачал головой.

— Ты будешь делать так, как я скажу. Вот это я понимаю.

— Все, что мне нужно делать, — заявил Траск, — это ничего не делать, и через четыре дня ты отправишься в Конвертер. Так что мое положение довольно выигрышное, — темные глаза, смотревшие на Марина, слегка сузились, будто бы он хотел определить, что Марину нужно на самом деле.

— У меня нет времени на препирательства, — отрезал Марин. — Чем больше препятствий ты будешь ставить у меня на пути, тем меньше желания у меня будет помогать тебе… потом. Повторяю, и это последний раз, когда я тебя спрашиваю! Где оборудование?

Траск пристально уставился на него. Он выглядел потрясенным до глубины души.

— Ты, чертов негодяй! — чуть ли не всхлипнул он. — Я знаю этот тон. Я сразу распознаю убийцу по тону его голоса. Но ты не можешь нанести вред своему собственному телу.

Марин ждал. Являясь орудием правительства, он убивал. И, несомненно, будет убивать снова и снова. Траск сам усугублял свой страх, предполагая, что ради своих личных целей человек может постараться ничуть не хуже, чем если бы он действовал просто как правительственный агент.

— Послушай, — с отчаяньем заговорил Траск, — если бы у меня было время, я мог бы убедить тебя, что эта комбинация группы и идей свободного предпринимательства имеет столько же недостатков, как и каждая система по отдельности, — он, должно быть, решил, что Марин собирается его перебить, поэтому затараторил с невероятной быстротой. — Дэвид, если бы мы искали супермена, нам нужно было бы начать с готовности встретиться со смертью в любое мгновение. И прежде всего за данными мы обратимся к действующей армии. Там мы наблюдаем невероятный феномен — люди на пике своих возможностей, натренированные, чтобы сражаться со смертью. Когда гениальный лидер видит это, у него возникает опьяняющее ощущение потенциальной мощи человеческих существ. Он может зрительно представить себе массы людей, организованных для достижения великих целей. Однако на практике, похоже, это не работает. Выдерни человека из военной среды — и он теряет все величие, которое получает от окружающей его среды. Пять тысяч лет войн доказали, что армия — это не способ жизни для самодостаточного человека, который, тем не менее, признает свою взаимозависимость с другими людьми.

Он помолчал, явно чувствуя себя несчастным.

— Я вижу, что не очень-то тебя убеждаю, — признался он. — Ты верен Великому Судье, и… — он прервался. — Дэвид, ты когда-нибудь спрашивал себя, откуда взялся Великий Судья? Каково его прошлое? Только, пожалуйста, не лепи мне стандартные ответы из официальной истории. Родился в той части Советов, которая называется сейчас Джорджией, воспитывался в семье инженера, стал армейским офицером. Не эту часть.Ты встречал где-нибудь информацию, которая заполнила бы промежуток между полковником Иваном Проковым и Великим Судьей? Я, честно говоря, не встречал, а я предпочитаю жизненные истории, которые обладают непрерывностью.

— Я могу предоставить тебе эту информацию, — терпеливо ответил Марин. — Это был довольно текучий период в жизни вооруженных сил Объединенных Западных Держав. С течением войны русские полевые офицеры поняли то, что, по-видимому, было недоступно пониманию верховного главнокомандования: что у простого солдата терпение практически кончилось. Ведомые полковником Иваном Проковым, они…

Он замолчал, потому что Траск смотрел на него с ухмылкой.

— Ты, конечно, знаешь свой катехизис назубок, не правда ли? Но, друг мой, как объяснить тот факт, что человек, которому двадцать пять лет назад было почти пятьдесят, сейчас выглядит на тридцать восемь? — он изучающе смотрел на Марина. — Есть какие-либо комментарии?

Марин колебался. У него не было настроения продолжать эту дискуссию, которую он считал бесплодной. Но он вспоминал период, когда он только привыкал к телу Траска. Подобные сновидениям воспоминания — та сцена, когда явно умиравший мужчина просил помощи. Этот случай вполне мог бы стать ключом к прошлому Траска.

Он кратко описал Траску эту сцену и сказал:

— Я так понял, что он мог бы получить помощь, но только в том случае, если бы сказал, почему он болен. Что с ним произошло?

— Это один из моих ранних экспериментов по самодостаточности, — сказал Траск.

— И что доказал этот эксперимент?

Траск нахмурился.

— Это мир недотеп, Дэвид. Огромный процент людей глубоко нуждается в том, чтобы кто-то говорил им, что делать, что думать, что чувствовать и во что верить, и они скорее умрут, чем осознают, что они сами ответственны за свои болезни, неудачи и прочие недостатки. Нам необходимо это изменить. Мы должны создать систему, в которой люди взаимозависимы и в которой авторитет в какой-либо области является просто источником информации для равных себе.

— Этот человек умер?

— Нет. — Траск пожал плечами. — Когда он впал в кому, мы выполнили свою роль заменителя папаши и мамаши и спасли его.

Марин кивнул. Перед тем как перейти к главному вопросу, ему надо было уточнить еще кое-что.

— Где проводились эти эксперименты?

— В Джорджии. Королева и ее сестра, которая тогда была подростком, поощряли любые эксперименты на живых людях, и, поскольку они не задавали слишком много вопросов, я переехал в Джорджию и жил там в течение трех лет.

— За эти три года, — спросил Марин, — с кем ты там был связан?

Траск искательно посмотрел на него, затем слегка съежился.

— У тебя что-то на уме, — обеспокоенно пробормотал он. — Я это вижу. Но я все равно тебе скажу. Прекраснейшие люди, которых я когда-либо встречал, идеалисты, возможно. Но они признавали ценность моих идей относительно того, как люди должны жить вместе. Они побуждали меня экспериментировать.

— Как ты встретился с этими людьми? — спросил Марин с любопытством.

— Двух мужчин и одну женщину я встретил в колледже. Мы могли разговаривать часами. Конечно, тогда мои идеи еще не были доведены до совершенства.

— Ты поехал в Джорджию сразу после университета?

— Нет. Только после того, как разработал резонансное устройство с камерами бесконечного эха, которое сделало возможным теле- и радиовещание по всему миру без всяких искажений. Это дало мне все деньги, которые мне были нужны. Я был свободен и мог продолжать исследования.

— И тогда ты разыскал этих людей?

Траск заколебался, затем раздраженно заметил:

— Послушай, я стараюсь быть с тобой совершенно честным. Но все это не относится к делу. Я с радостью расскажу тебе об этом когда-нибудь.

— Ладно. — Марин кивнул. — Но сначала еще два вопроса.

— Давай. — Траск, казалось, совершенно смирился с происходящим.

— Там было много — этих… идеалистов… в Джорджии?

— Я встречался сотнями с двумя, — ответил Траск. — У меня было впечатление, что их тысячи. Они, похоже, знали людей со всего света.

— Вопрос второй, — сказал Марин. — Ты рассказал им о своем изобретении, при помощи которого можно поменять себя с другой личностью?

Траск покачал головой.

— Не напрямую.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… — ученый выглядел несчастным. — Я действительно намекал, что работаю над кое-чем значительным. Но я избегал их вопросов на эту тему.

— Почему?

— Ну… — Траск внезапно задумался. — Я понимаю, к чему ты ведешь. Почему я не доверял им, если они такие достойные? Я думаю, в этом виноват мой комплекс изобретателя. Кроме того, я считал, что некоторые из них слегка склонны к насилию. Я мог себе представить, как эти индивидуумы силой добиваются обмена телами, и, честно говоря, я считал, что изобретатель столь значимого для истории новшества имеет право на свой голос относительно его использования и влияния, — он хрипло рассмеялся. — Я еще не понимал тогда, что скоро мне придется действовать безумно быстро.

— Чересчур безумно, судя по всему, — мрачно заметил Марин.

Но он испытал невероятное облегчение, услышав все это. Теперь он уже частично представлял себе ситуацию. Мышление Траска представляло собой любопытную смесь идеализма гения и вполне практичного восприятия жизни. Группа, которая его заполучила, обнаружила, что его ум обладает настолько невероятной выносливостью, что они не стали даже пытаться загружать его своими собственными идеями. Они, несомненно, не испытывали к нему доверия, и он даже не являлся членом их организации. Они держали его на длинном поводке, но это оставляло ему много места для маневра.

Траск продолжал говорить.

— Дэвид, — настойчиво твердил он, — ты не понимаешь, как далеко мы отошли от идеи, согласно которой человеческое существо имеет право на признание присущего ему личного достоинства. Сведенная к простейшей формуле, эта идея состоит в следующем: если ты нарушаешь права одного человека, ты нарушаешь права всех. Я под этим подписываюсь.

— Я так понимаю, — заметил Марин, — что этот трюк по обмену тел, который ты сыграл со мной, не является нарушением твоего кодекса чести.

Последовало молчание. В возбуждении спора Траск явно забыл об этом пункте. Наконец он медленно проговорил:

— Сейчас в моей жизни наступил огромный кризис. Человек, который изобрел устройство, призванное изменить историю человеческой расы, — это особая ситуация.

Внезапно он замолчал. Выражение его лица, казалось, говорило о том, что его собственные слова поразили его и подали ему новую идею. Внезапно его лицо покрылось испариной.

Марину пришло в голову, что это его тело испытывает ощущения, напрягается, потеет по мере того, как сущность Треска переживает одну мысль за другой. Это казалось кощунством, загрязнением этого когда-то сильного и здорового тела.

Затем Траск опять заговорил. Поразительная реальность обмена телами отступила перед смыслом его слов. Он хрипло прошептал:

— Дэвид, тебе не придется применять пытки. Я отдам тебе изобретение. И покажу, как им пользоваться.

Глава 19

Марин ждал. Он был поражен, но не убежден. Людей, стоящих перед лицом вечности, по типу реакции можно условно разделить на три группы: они могут быть тихими и застывшими; могут неуемно проявлять эмоции самого разного свойства; наконец, они могут добродушно балагурить. Эти последние обычно были сторонниками оппозиционной философии. Они вступили в игру, проиграли и принимали свою судьбу с шуткой и кривой улыбкой.

Траск начинал вести себя, как эмоциональный тип.

— В тот момент, когда ты овладеешь управлением изобретения, — мрачно заявил он, — ты встанешь на перекрестке истории, ты сможешь изменять мир в соответствии со своими воззрениями. Поэтому у тебя нет никакой альтернативы, кроме как действовать так, как действовал я.

Внезапно став спокойным и решительным, он взглянул на пленившего его человека.

— Ты меня убьешь, конечно, — задумчиво сказал он. — Хотя это зависит… Может, ты сможешь меня использовать.

Этот Траск был так непохож на прежнего, и говорил так убедительно, что на мгновение Марин обратил свой мысленный взгляд в том направлении, куда указывали его слова… И затем, потрясенный, он больше не стал смотреть туда.

… Предательство, личные амбиции, месть — вот что он там увидел. Были, конечно, и идеалы, но туманные.

Он натянуто заметил:

— Это догмат групповой идеи — что человек должен добровольно подчиняться ради блага группы.

Траск ухмыльнулся. Он, казалось, уже пришел в себя и снова чувствовал себя свободным — внутренне, конечно.

— Дэвид, групповая идея не настолько значительна и фундаментальна, чтобы с ее помощью можно было добиться от индивидуума такого вида лояльности. Единственная сила, которая может этого достичь, — это убежденность индивидуума в том, что он является перманентной сущностью в рамках вечности.

— А, — заметил Марин, — движение «назад к Богу».

Это замечание не заставило Траска утратить хорошее расположение духа.

— Я этого не говорил. Я просто сделал логическое утверждение.

Однако, несмотря на по-прежнему добродушный вид, он, должно быть, был уязвлен, потому что первым нарушил тишину.

— Изобретение — в твоем прыголете, — кратко сказал он.

Марин уставился на него.

Ну конечно!

Это было наиболее вероятное местоположение, такое, о котором он рано или поздно сам бы догадался. Можно ли найти место столь же неприкосновенное, как личный прыголет Руководителя Групп? И, конечно, Траск, ведя машину к своей лаборатории, не мог знать, что любое нарушение или происшествие низвергло бы его с вершин потенциальной власти в бездну катастрофы.

Марину даже не пришло в голову спрашивать, где искать прибор. Разумеется, он будет в багажном отделении.

— Принеси его, — сказал Траск.

Марин не двинулся с места.

— И что потом? — спросил он.

— Там все, что нужно, — сказал Траск. — Достаточно энергии и необходимые соединительные устройства.

Марин насупился.

— Ты не будешь против, — спросил он, — если я принесу также и детектор лжи?

Траск пожал плечами.

— В этом нет необходимости, но если тебе так хочется…

— И, — спросил Марин, — если я заткну тебе рот, пока хожу?

— Нет необходимости, — повторил Траск, — но, если хочешь, давай, — и добавил: — Стены между квартирами звуконепроницаемы, а лаборатория к тому же изолирована от остальных помещений.

Марин был склонен верить ему. Но суть заключалась не в истине. Суть была в том, что он не мог рисковать. На данный момент Траск, если он каким-либо образом освободится, без труда докажет, что именно он — настоящий Дэвид Марин.

А Дэвид Марин, выглядящий как Траск, и нескольких часов не проживет после того, как будет обнаружено, что он захватил человека… который выглядит как Руководитель Групп Дэвид Марин.

Он сунул Траску в рот кляп и прошел в квартиру. Рива сидела на диване, поджав под себя ноги, и читала. Увидев его, девушка отшвырнула книжку в сторону и вскочила.

— Закончил? — нетерпеливо спросила она.

— Только начинаю, — быстро ответил Марин. Стоя в дверях, он добавил через плечо. — Мне надо принести кое-какое оборудование из прыголета. Я сейчас вернусь.

В багажном отделении прыголета находились три коробки. Марин перенес их по одной и поставил на пол в кабинете. Затем он отсоединил детектор лжи от особой инструментальной секции панели управления своего прыголета, весьма нестандартной, и тоже перенес его в кабинет.

В лаборатории он, следуя указаниям связанного Траска, развернул его оборудование. Затем, используя детектор лжи, он стал задавать целенаправленные вопросы, ответы на которые должны были без малейших сомнений показать, что Траск действительно передает свое изобретение.

Наконец Марин заставил себя остановиться. Он встал, напряженный и возбужденный, и подпрыгнул от неожиданности, когда огромные часы в гостиной завибрировали. Затем донесся слабый отдаленный звук — часы пробили полдень.

Сделав над собой некоторое усилие, он вышел на кухню.

Ленч с Ривой оказался для Марина трудным делом. Он изо всех сил пытался казаться беззаботным. Но нервный заряд, горящий у него внутри, не давал ему усидеть на месте. Он дважды принимался рассказывать анекдоты и каждый раз хохотал до тех пор, пока по щекам у него не начинали течь слезы; перепуганная девица смотрела на него в изумлении, когда ее собственный непродолжительный смех прерывался удивленным взглядом.

Марин вернулся в лабораторию; собственные выходки его немного протрезвили. Теперь он не стал терять ни мгновения. Он без предупреждения выстрелил в человека, сидящего на полу, газовым зарядом, рассчитанным на определенное время действия. Когда Траск обмяк, он развязал его, вытащил кляп и расположил безвольное тело на полу рядом с машиной. Быстро прикрепил электроды — восемь с одной стороны и чуть ли не двадцать с другой — каждый на важном нервном центре.

Его немного удивил выбор некоторых нервных центров, которые Траск считал немаловажными. Основные точки: колени, бедра, лодыжки, запястья, плечи, загривок, основание горла, точка чуть левее сердца. Точки с боков головы, виски и макушка головы.

Некоторые из этих соединений проходили через аккуратно сконструированный сервомеханизм, который мог приводить в сознание или выводить из него — как Траска, так и его самого — в зависимости от того, как он был настроен.

Следующий шаг потребовал времени — сложная операция прикрепления электродов к самому себе. Наконец, приготовившись, он лег рядом с другим телом, потянулся к активатору… и задумался.

Он мрачно размышлял, не наделал ли он каких-либо ошибок. Он взопрел от страха. Если он ошибся, если он потерпит сейчас неудачу, другой возможности у него может не быть. Он заставил свое тело расслабиться, затем еще на секунду задумался. И нажал на активатор.

Прошло несколько секунд — но ничего не изменилось.

Марин заставлял себя сохранять спокойствие, борясь с растущим смятением. После напряженной неизвестности предыдущих сорока восьми часов эта неудача принесла ему горькое чувство разочарования.

«Подожди, — сказал он себе. — Дай время. В конце концов, человеческое существо действительно сложная вещь и, вероятно, реагирует медленно».

Он все еще размышлял, когда прямо у него в ушах послышался голос:

— Срочное сообщение: происходит отбор энергии неизвестным устройством.

Марин невольно подскочил на месте и обернулся. Потрясение все еще билось в нем, пока он дико вертел головой в поисках говорившего. Если не считать бессловесного тела, лежащего рядом с ним на полу, в лаборатории никого не было.

Не успел он осмыслить это происшествие, как второй голос проговорил:

— Обнаружение по направлению — обнаружено вторгшееся устройство — район Группы 814.

Затем возникла пауза, и Марин снова огляделся. Помещение все так же было пустым. Затем заработало его мышление. Он подумал: «Они же говорят прямо у меня в голове».

Телепатия. И теперь — что?

Дальше этого он не продвинулся. Третий голос сообщил:

— Контакт невозможен. Получающее устройство — человеческое существо. Требуются дальнейшие операционные команды, и включите больше данных.

Теперь приходили другие ощущения — невербальные. Казалось, что они идут на уровне автоматических процессов, частично ниже уровня сознания. Марин ощущал дерганье в том месте, которое казалось ему основанием его мозга; затем слабо ощутимые движения внутри тела — происходящие изменения, подстройка функций, крошечные манипуляции в его железах и клетках. Контакт был именно таким — глубинным и всеобъемлющим.

Новый голос проговорил:

— Доклад коммуникационного устройства 28548. Вторгшийся подключился случайно, он не прикреплен к организации. Необходима внешняя акция.

Затем пришел ответ:

— Центру необходимо воспользоваться внешними сервомеханизмами.

Марин, следивший за диалогом с растущим изумлением, конвульсивно нажал кнопку, деактивирующую его собственное устройство, и разрушил связь с бессознательным телом рядом с ним. Он сел и при этом содрал с полдюжины электродов, прикрепленных к его собственной коже. Он уже заканчивал освобождаться, когда слабый, теперь уже отдаленный голос коммуникационного устройства проговорил:

— Прямой контакт нарушен. Путаница с идентификацией, хотя имя Уэйд Траск прошло четко. Другое имя не…

Голос — или что бы там ни было — резко затих и пропал.

Трясущимися руками Марин начал отсоединять электроды от лежащего рядом с ним тела. Затем он сел, прислонившись спиной к столу; его мышление стало искать объяснение этого фантастического происшествия.

Его попытка вернуть себе свое собственное тело провалилась.

Это был его личный провал. Будущее казалось ему пустым. Однако относительно причины этой неудачи не могло быть никаких сомнений. Странный язык, отпечатавшийся в его мышлении, представлял собой Модельный Английский, использовавшийся в большинстве развитых типов электронных мыслящих машин. И это означало…

Что Мозг жив.

Это откровение завибрировало в его мышлении, и он почувствовал себя как человек, которому внезапно открылась какая-то скрытая реальность. Будто он был фермером, стоящим на зеленой лужайке, и на его глазах перед ним на мгновение возник прорыв, приоткрывший ему огонь и ярость вулканического ядра планеты.

Марин сидел, нахохлившись, в течение неопределенного периода времени, размышляя о том, что из этого всего следует. Он вспомнил, что Слэйтер говорил о странных методах мысленного контроля посредством электронных схем, впечатанных непосредственно в массу самого мозга.

Такого здесь не было. Но Траск был идентифицирован. Через него могли найти и Марина. И это означало… что?

Марин стонал про себя, связывая тело, все еще находившееся без сознания. Затем сел, чтобы обдумать следующий шаг.

Теоретически он мог перенести себя в какое-то другое тело. Но было совершенно неясно, что может произойти с сутью личности, профильтрованной сначала через одну нервную систему, затем через другую. Он осмелился предположить, что при этом сохранит восприятие жизни самого себя как Дэвида Марина. За пятнадцать лет он изменился достаточно сильно, но тем не менее оставался одной и той же личностью.

Сидя в тишине лаборатории рядом с собственным телом, распростертым на полу, Марин размышлял о возможности использовать другие тела для спасения.

Наконец он тряхнул головой и отбросил такое решение навсегда. В нем присутствовал недостаток в виде предопределенности. Это означало, что другому человеческому существу придется унаследовать смерть, неотделимую от физической сущности Уэйда Траска.

Не имея предварительных данных, которыми обладал он сам, другой человек, несомненно, сойдет с ума.

Планы, чувства, решимость и нерешительность, ужасающее ощущение неотложности этих дел — все это в конце концов прекратилось, когда он наконец принял решение.

«Мне придется разбудить Траска. Тут явно нужна еще одна голова».

Он не верил, что Траск сможет предложить ему окончательное решение проблемы. Но он хоть с кем-то сможет поговорить, узнать новую точку зрения, услышать новые идеи.

Марин поколебался, затем выстрелил в неподвижное тело на полу зарядом пробуждающего газа.

Через несколько мгновений Траск зашевелился.

Глава 20

Человек на полу тихо застонал, затем пошевелился, будто ему было неудобно лежать. Сквозь загар на его лице проступала бледность. Его глаза на миг открылись, но это явно было действие, куда не было включено ни мышление, ни зрение. Веки сомкнулись, и он снова затих. Теперь уже сомнений не было. Сознание возвращалось к нему. В следующее мгновение Траск вздохнул и открыл глаза.

Марин ждал. Такие вещи нельзя было торопить, особенно если человек уже несколько раз побывал в бессознательном состоянии.

Он ждал. Затем заговорил, не переставая испытывать напряжение из-за своей нерешительности. Он рассказал о «штуке» в сознании Дэвида Бернли, о том, что ему Эдмунд Слэйтер о поисках Мозга. Он описал светящуюся «веревку», которая появлялась две ночи назад.

Траск, до этого момента слушавший молча, перебил его:

— Ты имеешь в виду, что я запустил эту штуку, когда грохнулся о заднюю сторону часов?

— Понятия не имею, — ответил Марин. — Я рассказываю тебе о том, что произошло, а не почему это произошло. Дай мне закончить.

Траск больше его не перебивал. Но, когда Марин описывал, что происходило, когда он пытался применить устройство к ним двоим пару часов назад, выражение его лица стало напряженным.

Он лежал молча, дожидаясь, пока Марин закончит. Затем он медленно проговорил:

— Дэвид, размышлял ли ты о последствиях того, что я сделал, когда я передал тебе свое изобретение, ничего не прося взамен?

Марин, имевший собственное мнение насчет этих мотивов, спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Я сделал так, потому что было логично так сделать.

Марин слегка покачал головой, но он понимал, что Траск имеет в виду. Логично, что, подчиняясь собственному властному порыву, он сделает с изобретением то, что и запланировал Траск. Но поскольку такой мысли у него еще не возникало, логика Траска была ему еще не настолько ясна, как это казалось самому ученому. Но все же этот человек действовал решительно. Это был акт, требующий высокого сознания и, несомненно, включающий в себя понимание вероятности гибели. Марин ждал.

Траск с жаром продолжал:

— Неужели ты не можешь быть логичным? Освободи меня.

— Что?!

Он был поражен. Его мысли метались во всех направлениях, относящихся к этой идее. Он думал о том, что… при помощи того факта, что Мозг существует, уже можно было бы ограничивать деятельность Траска и управлять им.

«Я мог бы забрать все копии его изобретения, — думал Марин. — При помощи своего оборудования я мог бы замаскировать его под Траска». Несмотря на его огромные познания в электронике, Траску не так-то просто будет избавиться от внешности, приданной ему при помощи этого метода. Множество чужих шпионов, посланные назад в качестве агентов, вынуждены были работать на Великого Судью только по причине насильно измененной внешности.

Затем Марин на мгновение отвлекся. Он часто задумывался о проблемах, с которыми встречается такой шпион, возвратившись в свою страну, когда он внешне уже похож на кого-то другого, не осмеливаясь раскрыться, с активированной болеобразующей схемой, постоянно напоминающей ему о том, чего от него ждут. Ситуация такого человека и наполовину не будет так серьезна, как положение Уэйда Траска в теле Марина, замаскированного под Траска, и Марина, замаскированного под себя самого.

Если бы все это дело не было таким смертельно опасным, оно показалось бы невероятно смешным.

Он представил себе Траска свободным, и такая ситуация показалась ему запутанной и опасной. Он медленно проговорил:

— Что-то мне не уследить за твоими рассуждениями.

— Дэвид, в данной ситуации мы не можем бросать псу под хвост мой талант и мой опыт, — напряженно заговорил Траск. — Мозг — это электронный компьютер, а это моя область. Никто из живущих ныне людей не разбирается в этой области лучше меня. Ты нуждаешься во мне так же сильно, как я в тебе. Разве ты этого не видишь?

— Я вижу тебя свободным и предающим меня.

— Каким образом? — тон Траска одновременно был и молящим, и нетерпеливым. — Бога ради, Дэвид, я отчаянно в тебе нуждаюсь! Я не могу себе позволить тебя предать. Слушай… — и он описал предосторожности, которые мог предпринять Марин, — в точности так, как Марин их и представлял. Контроль над изобретением. Маскировка тела Марина…

Здесь Траск прервался, затем сказал:

— Я полагаю, что, на данный момент во всяком случае, ты не думаешь о том, чтобы произвести обмен телами, — есть Мозг или нет Мозга.

Марин просто ответил:

— Должен же быть хоть кто-то неподконтрольным. На данный момент я чувствую себя свободным.

— А если Великий Судья — агент Мозга?

— Да? — осторожно поинтересовался Марин. — И что тогда?

— Ты все равно сохранишь лояльность по отношению к нему? — Траск перебил сам себя. — Подожди! Не отвечай! Это не суть… на данной стадии. Рано или поздно тебе придется повернуться лицом к этому вопросу. Но прямо сейчас у нас есть дела, которые остаются весьма важными, независимо от конечного выбора.

Марин кивнул. Он привык работать в строгих рамках систем координат. Он осторожно проговорил:

— Если я тебя отпущу, что помешает тебе изготовить копию своего изобретения и стать Великим Судьей, как ты первоначально планировал?

— Ты хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос с детектором лжи?

Марин, не теряя ни мгновения, подсоединил разоблачающее устройство, и Траск сказал:

— Я не смог бы дуплицировать его быстрее, чем в течение трех недель.

Детектор лжи подтвердил истинность данного утверждения.

Это, как понял Марин, был решающий момент. Но он пришел слишком быстро. Сначала ему нужно было сделать еще кое-что.

— Нет, — сказал он. — Еще нет. Позже.

— Почему нет? — Траск явно старался сдержать свою ярость.

Марин покачал головой.

— Мне нужно увезти отсюда изобретение. И, честно говоря, мне нужно обдумать, что я буду делать с таким опасным человеком, как ты.

Траск тихо застонал от огорчения.

— Ты дурак, — сказал он. — Бога ради, не тяни. У нас так мало времени. Даже этот единственный вечер может оказаться решающим.

Марин заколебался. Он интуитивно чувствовал, что Траск прав. Но также он не забыл и о звонке предыдущим утром. Он спросил:

— Что тебя связывает с Ральфом Скаддером?

На лице Траска проскользнуло испуганное выражение. Он с трудом глотнул, затем неловко поинтересовался:

— Скаддер… ты имеешь в виду приппа?

Глядя на встревоженного ученого сверху вниз, Марин покачал головой.

— Прямо сейчас у меня нет времени, чтобы расспрашивать тебя о Скаддере…

Траск пришел в себя.

— Бога ради, Дэвид! Скаддер просто обеспечивал меня год назад испытуемыми для экспериментов. Я надеялся, что смогу как-то использовать его организацию. Но пока ничего не удалось утрясти. Я собирался встретиться с ним снова. Он подозрителен, но жаден. Я поразился, узнав, что тебе об этом известно, только и всего. Мне показалось, что моя жизнь подверглась угрозе.

— Понимаю. — Марин поверил этому рассказу. Но все же…

— Здесь слишком много неподконтрольных факторов, — сказал он решительно и покачал головой. — Например, это собрание твоей группы сегодня вечером. Я очень не хочу тратить на это время, но не могу избавиться от ощущения, что для нас обоих это будет безопаснее, если я схожу вместо тебя. По крайней мере, тогда я буду знать, какие проблемы завязаны на этой территории, — он решительно прервал себя. — После этого я приду и уже решу, действовать ли мне тем или иным образом. Обещаю.

Он взглянул на часы.

— У меня остается время поесть, протащить сюда еду для тебя, погрузить изобретение обратно на прыголет и отправляться в путь.

Он вышел, чувствуя большое облегчение. Он все еще не мог вполне представить себе Траска свободным. Ученый настолько глубоко погряз в предательстве, что — как казалось Марину — любые взаимоотношения с ним, кроме взаимоотношений тюремщика и пленника, были крайне компрометирующими.

Но вместе с этим убеждением в нем росло еще одно ощущение. Это ощущение заключалось в том, что грядут великие события, и еще до наступления утра ему придется действовать решительно.

Глава 21

7:30 вечера.

Это было обычное собрание группы. Марин, в обличье Траска, сидел в кресле № 564 и получал от группы множественные выражения приязни как к человеческому существу — разумеется, по выражению одного из выступавших, без малейшей возможности прощения тех его заявлений, которые были сочтены изменническими.

8:40 вечера.

Все еще шел дождь, когда Марин вышел из здания центра группы. Окна из цветного плексигласа со встроенными системами освещения бросали отсветы далеко в пространство площади — этого символа атомного века.

Площадь казалась замкнутым миром — окруженная высокими зданиями, только четыре выхода, да и те намеренно были сделаны узкими и низкими. Подобные мостам, или туннелям, они пронизывали нависающую массу зданий на углах.

Марин этого почти не замечал. Он пытался прийти к какому-либо решению — идти ли ему на встречу со Скаддером к десяти часам, или…

У него было дело, которое потребует времени. Ему нужно было изучить старые сообщения по Убежищам. Что происходило в том районе, где потом была построена резиденция Великого Судьи? Могло пройти еще несколько дней, пока у него появится необходимое для этого время, в то время как он мог также позвонить Скаддеру и предложить перенести встречу на одиннадцать тридцать. Он так и решил сделать.

Снова придав себе облик Марина, он отправился в собственное управление. В течение двух часов секретные сотрудники носились с папками от шкафов к его столу. В воздухе стоял запах пыли и старых бумаг. В конце концов ему удалось раскопать некоторые факты.

В районе Города Припп Убежища пострадали особенно сильно. Как ни странно, но точно в этом месте бомба пробила дыру чуть ли не в полмили глубиной и в сотни ярдов в диаметре. Мозг вполне мог быть опущен в такое необычное укрытие и впоследствии накрыт постройками — при условии, что Великий Судья отдал соответствующие распоряжения.

Выходя из управления, Марин сумрачно думал: «И опять я к этому возвращаюсь…»

Глава 22

Все еще шел дождь. Тьма над прыголетом Марина походила на смолу. Он направлял свой летательный аппарат в Город Припп.

Никто ему не мешал. Его машина спускалась все ниже, приближаясь к этому невероятному поселению, которое вскоре растянулось под ним во все стороны.

Марин шел по улице, наблюдая за жестокими шутками, которые выкидывала генетика. Эти феномены одновременно отталкивали и зачаровывали его. Все происходило на уровне клетки… или, скорее, в энергетической зоне молекулярной полосы частот — на уровне, на котором работало изобретение Траска. У него были готовы планы и теории насчет того, что можно было бы сделать с приппами и для приппов.

Тут поток его мыслей остановился. Потому что это была не его мысль.

Он сам не имел представления о сути изобретения Траска, и у него никогда не было никаких планов насчет приппов.

Внезапно он ощутил сильное беспокойство. Его встревожило то, что воспоминания другого человека каким-то образом снова и снова незаметно всплывают у него в голове. Это, похоже, доказывало, что идет конфликт. Подавленные воспоминания Траска искали выход. А не может ли однажды случиться так, что сущность Траска внезапно всплывет на поверхность и захватит контроль над ним?

В таком взвинченном состоянии Марин зашел в телефонную будку и позвонил в «Удовольствия Инкорпорейтед».

Трубку сняла женщина. Когда он представился, она сказала:

— Двое индивидуумов встретят вас на уровне три Убежищ через десять минут. Туда вы можете попасть через служебный вход восемь. Полностью следуйте их указаниям. Они отведут вас к мистеру Скаддеру.

Марин ждал.

— Служебный вход восемь, — продолжала женщина, — находится в сотне ярдов к западу от того места, откуда вы звоните.

— Я иду, — сказал Марин.

Уровень три представлял собой плохо освещенную стальную пещеру. Слабые огни, освещавшие коридор, терялись вдали в обоих направлениях, и то там, то здесь, пока он шел в направлении, в котором ему было указано идти, Марин проходил пересечения с поперечными коридорами, фонари в которых располагались на еще больших расстояниях друг от друга. Везде стояла глубокая тишина.

Наконец вдалеке, в главном коридоре, появились две фигуры. Марин продолжал идти по направлению к ним. Приблизившись, он увидел, что это были мужчина и женщина.

— Меня зовут Йиша, — сказал мужчина-припп. — Дан Йиша, — женщину он представлять не стал.

— Перед тем, как мы пойдем — вопрос, — добавил мужчина.

— Да? — сказал Марин.

В полутьме мужчина-припп заговорил:

— Вы когда-то использовали приппов в качестве объектов экспериментов, из-за нашей генетической памяти. Не нужны ли вам еще объекты, и если нужны, то, может быть, кто-нибудь из нас соответствует вашим требованиям?

Марин открыл было рот, чтобы отказаться от предложения. Но его удивил смысл, содержавшийся в словах мужчины. Поэтому… может быть, он сможет использовать этих людей? Наконец, из чистого любопытства, он спросил:

— Что вы помните?

После паузы мужчина ответил:

— Я обладаю всей памятью — памятью зарождения расы. Это то, что вам хотелось бы найти?

«Неужели это действительно так?» — поразился Марин.

С каким-то странным, напряженным возбуждением он осознал, что при помощи изобретения Траска он мог стать приппом и проверить это на деле. Что он будет делать с такой информацией — это другой вопрос. Но вся грандиозность идеи заключалась в том, что… это возможно. По крайней мере, человек мог полностью исследовать смысл жизни и ту ужасную игру, в которую она играла, создавая приппов.

И снова, еще более яркая, чем раньше, к нему пришла мысль: «Как я могу этим воспользоваться — сейчас?»

Он чувствовал, что должен держать этих двух индивидуумов под рукой, просто на случай, если что-нибудь с ним произойдет.

Марин жестом указал на женщину.

— А как насчет нее? — спросил он.

Он не обращался к ней непосредственно, потому что состояние психики женщин-приппов опустилось до более низкого уровня, чем у мужчин. В результате их считали не более чем пешками — они и сами себя так воспринимали.

Йиша повернулся к женщине.

— Что ты помнишь? — с угрозой спросил он.

— Море, — ответила она грустным голосом, и в слабом свете было видно, как ее передернуло. — Ил на дне океана. Скалы в глубокой воде. Жаркие берега, и нет спасения от жгучего солнца.

Йиша повернулся к Марину.

— Это соответствует вашим требованиям? — вежливо поинтересовался он.

Внезапно Марин принял решение.

— Вы оба нужны мне для экспериментов, — сказал он.

— Это опасно?

— Вам не будет причинено никакого физического вреда.

Казалось, это было единственным, что их могло тревожить.

— Оплата?

— Две сотни долларов каждому.

— Куда нам прийти?

Марин дал им адрес Траска.

— Я хочу, чтобы вы прибыли туда сегодня, примерно в час ночи, — он достал бумажник и протянул две пятидесятидолларовые банкноты женщине, которая стояла с ним рядом. — По пятьдесят каждому, — сказал он.

Женщина поспешно спрятала одну из купюр на груди платья, а вторую протянула своему компаньону.

— Одна моя, — сказала она. Ее голос дрожал.

Йиша схватил протянутые ему деньги таким движением, будто бы собирался на нее наброситься. Затем он с заметным усилием взял себя в руки. Но дрожь продолжала его бить.

— Нам придется завязать вам глаза, сэр, — проговорил он.

Они были похожи на двух горгулий, на фигуры из мира масок. Женщина лицом смахивала на кошку, а лицо мужчины казалось до странности человеческими, но с добавлением чего-то от лисы или собаки.

Возражать было не время. С завязанными глазами Марин двинулся вперед. Шли они долго, затем поднялись на лифте, потом снова шли, затем опустились на другом лифте вниз. Дверь открылась. Кто-то сорвал с него повязку. В тот же момент его схватили грубые руки, и слепящий свет ударил в глаза. Мужской голос приказал:

— Обыщите его!

Голос был отдаленно знакомым, и хотя Марин слышал его только по телефону, он предположил, что это говорит Скаддер. Пока он размышлял, руки сновали по его карманам. По их движению он уловил, когда вытащили его газовые пистолеты. Затем руки отпустили его.

Несмотря на ослепительный свет, Марин теперь мог видеть. Он находился в большом офисе с полудюжиной приппов — здоровенных типов, если не считать Скаддера, маленького, злобного существа, похожего на крысу, который сидел за большим столом — единственным предметом мебели в помещении.

— Ладно, — проговорил он, — зубы у вас выдернуты. Теперь мы можем поговорить, и я могу не беспокоиться о том, что вы что-нибудь предпримете против меня.

Марин, который полностью пришел в себя, пожал плечами.

— Ох, бросьте, Ральф… — ему было нелегко назвать этого типа по имени, но все же он это сделал. — Вы же не думаете, что я буду предпринимать что-то против человека, который мог бы мне помочь?

Скаддер, казалось, колебался.

— С кем угодно другим это бы имело смысл, — наконец медленно проговорил он. — Но вы знаете о приппах слишком много. Я получал отчеты об экспериментах, которые вы проводили, но не могу понять, что вы, собственно, делали. У меня такое ощущение, что меня могут использовать, независимо от того, хочу я этого или нет.

— Ральф, — с пылом заявил Марин. — Я здесь потому, что у меня есть нечто, чем вы тоже могли бы воспользоваться — ради нашей общей пользы.

«Что за планы могли быть у Траска? — думал он про себя с напряженным возбуждением. — Использовать этих странных приппов?»

— Я бы хотел побеседовать с вами с глазу на глаз, — добавил он вслух. — Это потребует не более чем несколько минут.

Скаддер, должно быть, совершенно успокоился, потому что по его команде телохранители вышли из помещения.

И они остались в одиночестве…

Коротышка сидел за своим огромным столом — похожее на человека существо с острым умом, обладающее горьким юмором неправедно обиженного.

— У вас остается три дня, если не считать сегодняшнего вечера, — проговорил он, улыбаясь. — Не знаю, почему я вообще трачу на вас свое время.

— Я размышлял, — сказал Марин.

— У меня странное чувство по отношению к вам, Уэйд. — Скаддер произнес это с ноткой уважения в голосе. — В ваших серых клетках сидит гений. Мне хотелось бы вас выслушать, хотя я не могу себе представить, что вы сможете сделать за три дня.

Это была впечатляющая дань уважения. Но, несмотря на поощрение, Марин колебался. Мысль, которую он собирался описать, была столь грандиозна, что необходима была некоторая подготовка, чтобы коротышка в полную силу воспринял окончательное откровение.

— Ральф, — начал он, — вы исследовали все Убежища целиком?

Ему показалось, что Скаддер на мгновение задумался перед тем, как ответить.

— Да, — вождь приппов говорил тихо. — В определенном смысле, — добавил он.

— И какая их часть запечатана?

Припп смотрел на него ясными глазами.

— Три четверти, — ответил он и добавил: — Это, конечно, грубая оценка.

В голосе Марина зазвучала настойчивость:

— И какую часть из этих трех четвертей вы контролируете?

Скаддер покачал головой.

— Мне кажется, что вы на ложном пути, приятель. Я контролирую очень небольшую часть — самое большее, одну двадцатую. По сути дела, там есть целая секция, куда мы даже не заходим.

Мысленно Марин сделал свой первый большой бросок.

— Ральф, — спросил он, — сколько людей вы потеряли, пытаясь проникнуть в эту область?

Наступило молчание. Блестящие глаза приппа загадочно смотрели на него. В них, казалось, светилось внутреннее возбуждение. Однако ответ, когда он прозвучал, был уклончивым.

— Нам было приказано туда не ходить. Но я все же посылал туда людей. Они не возвращались.

— Ни один не вернулся?

— Ни один.

Марин вздохнул. Напряжение в нем нарастало. В этом странном человекообразном существе должна была проявиться недюжинная решимость, чтобы послать стольких своих агентов на верную гибель.

— Если какие-либо идеи почему? — спросил Марин.

— Никаких, — блестящие глаза Скаддера начинали выражать нетерпение. Но Марин не желал, чтобы его торопили.

— Кто приказал вам держаться подальше от этой области?

Нет ответа. Марин настаивал:

— Это был Великий Судья, не так ли, Ральф?

Скаддер резко встал.

— К чему вы ведете? — быстро спросил он.

Настало время для удара.

— Здесь спрятан Мозг, Ральф, и мы должны добраться до него, и взять над ним контроль, и указать ему, что мы хотим — чтобы он сделал это.

Крысиные глазки Ральфа Скаддера закрылись, затем открылись. Теперь он смахивал на какого-то радостного демона, ожившего в своих распутных надеждах. Он сказал чуть ли не шепотом:

— Уэйд, вы добились своего. Это самая обещающая возможность, о таком я не слышал уже много лет. Если все сработает, вы это сделаете.

Он стоял напрягшись.

— Ну, и каков план?

Теперь Марин уже не терял времени.

— Мне нужна карта, где были бы обозначены границы запретной области, как сверху, так и снизу, и со всех сторон.

Скаддер сжал свои тонкие губы.

— Это, по-видимому, нетрудно. Мы вели записи. Я прикажу, чтобы карту изготовили.

— Ладно, — сказал Марин, — хорошо. Это мне и нужно. Как насчет того, чтобы пригласить вашего парня с повязкой и вывести меня отсюда?

— Подождите! — воскликнул Скаддер.

Несколько секунд он стучал по столу своими тонкими, когтеподобными пальцами. Наконец он сказал:

— Этот разговор был что-то уж очень коротким, Уэйд. Это на вас не похоже. Вы обычно так дотошны. Вы мысленно отрабатываете все детали. Расскажите мне что-нибудь о Мозге.

Это был первый из более чем дюжины вопросов, каждый из которых был задан по существу и имел отношение к делу — тем или иным образом; но Марина это только раздражало. У него не было никакого достойного внимания плана, касающегося Мозга. В ответах Марин выдавал в основном информацию, полученную от Слэйтера. Похоже, что эта информация была обширнее, чем та, которой располагал лидер банд приппов.

Должно быть, результат допроса оказался удовлетворительным, поскольку наконец, после паузы, показавшейся бесконечной, Скаддер заявил:

— Я пришлю Дана — а вы поддерживайте со мной контакт.

— Да, — сказал Марин.

— Послезавтра ваш последний день, — сказал Скаддер. — Вы действительно оставляете все на последнюю минуту.

— У меня есть другие, не менее важные дела, — заметил Марин.

— Мне приходится отдать это дело в ваши руки, Уэйд, — сказал Скаддер. — Но мне, разумеется, хотелось бы знать, что у вас на уме.

— Послушайте, Ральф, — с жаром проговорил Марин. — То, что я собираюсь сделать, будет иметь ценность только в том случае, если вы хорошо выполните свою часть работы. Если это не получится, то ничто уже не будет иметь значения.

С точки зрения логикиэто было верно. Должно быть, до Скаддера дошла истинность данного утверждения, потому что он поспешно сказал:

— Не беспокойтесь. Мы можем сделать вам эту карту и сделаем ее.

Он нажал кнопку интеркома.

— Эй, Дан, войди.

Марин испытал облегчение, ощутив на глазах повязку и осознав, что скоро он снова будет свободен. Он почувствовал, как его ведут к двери.

И в это мгновение их движение было прервано. Это был звук, приглушенный, но невероятно мощный, потому что Убежища задрожали.

Марин, слышавший этот звук и раньше, при испытании орудий, а также в старых фильмах, похолодел, на мгновение не поверив своим ощущениям, но затем это недоверие сменилось полной уверенностью. А потом…

Где-то поблизости ожил громкоговоритель, и напряженный голос заговорил: «Отправляйтесь в ближайшее Убежище. Атомная бомба только что взорвалась в секторе Группы 814 и полностью уничтожила Площадь. Отправляетесь в ближайшее Убежище и ждите дальнейших указаний. Повторяю…»

Глава 23

Сорвав повязку с глаз, Марин обернулся.

Скаддер спешил во внутреннее помещение. У двери он задержался и повернулся.

— Узнайте, где располагается Группа 814. Может быть, нам придется спасти часть нашего оборудования… живо!

Марин мог сообщить ему, где это находится. Но в этот момент он думал только об одном.

Квартира Траска, Рива, его собственное тело…

Он стоял, застыв, но чувствуя себя спокойным. Все происходящее казалось ему отдаленным и каким-то нереальным.

Неподалеку снова ожил громкоговоритель, извергая кодовые слова, которые были ему знакомы. В переводе это означало: «Всем Руководителям Групп прибыть в Штаб Убежищ «С»».

Марин пошевелился.

— Наденьте повязку снова, — сказал он. — Мне нужно выбраться отсюда до того, как Контроль запретит полеты.

Это был военный совет, проводившийся в подземном штабе Великого Судьи.

Марин сидел на стуле перед открытой дверью. В эту дверь входили официальные курьеры вооруженных сил, приносили ему сообщения из расположенного неподалеку центра срочной связи, который военные поспешно активировали и который на время чрезвычайной ситуации принял функции по защите города у особых сил полиции, предводительствуемых Слэйтером.

Некоторые из сообщений он передавал Великому Судье. Это были обычные, исключительно краткие обзоры состояния дел на поверхности. Улицы патрулировались. Вооруженные отряды уже казнили около дюжины мародеров. Грузовики перевозили пищевые рационы чрезвычайного положения к станциям питания в Убежищах, где уже полным ходом решалась проблема обеспечения миллионов людей завтраком на следующее утро.

Самым обнадеживающим было то, что радиоактивность осадков, выпавших на город, оказалась гораздо ниже опасного уровня. Сильные ветры в верхних слоях атмосферы быстро рассеяли смертоносное облако.

Везде на местах Руководители Групп бесстрастно использовали для поддержания порядка многоуровневую систему групповой ответственности. Возврат к надповерхностной жизни будет проводиться избранными представителями каждой группы, которые станут заново занимать жилые и служебные помещения. Таким образом, каждой группе предстояло разделиться на четыре эшелона, и до конца чрезвычайного положения на поверхности в каждый момент времени будет находиться только один. Даже если внезапно взорвется вторая бомба, группа будет сохранена.

Однако вскоре всем присутствующим стало ясно, что угроза тотальной катастрофы миновала. Люди успокаивались. Уже виднелись мрачные улыбки, выражавшие облегчение. Марин принял несколько новых сообщений, увидел, что ничего нового в них не сообщалось, откинулся на стуле и подумал: «И что теперь?»

Ужасную ошибку уже не исправить. Отказавшись освободить Траска, он обрек на смерть и ученого, и себя. И если он не сможет каким-то образом аннулировать приговор, его скоро казнят. Но сам Траск — вернее сущность, представлявшая собой настоящего Уэйла Траска — был мертв, мгновенно уничтоженный бомбой, и вместе с ним было уничтожено, или точнее, полностью дезинтегрировано тело Дэвида Марина.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как он покинул офис Скаддера. Память о первоначальном потрясении осталась, но последствия шока поблекли. Он был привычен к мыслям о насилии, поэтому без труда подавил страх, связанный с этой катастрофой, и приложил все усилия к тому, чтобы делать то, что должно быть сделано.

Его мышление переключалось с собственных проблем на другие вещи. Гибель тела в лаборатории уже не так его интересовала; он был теперь безвозвратно обречен на то, чтобы быть Уэйдом Траском. Он не сомневался, что против Траска будут предприняты какие-либо меры; местоположение взрыва было слишком значительным, чтобы в связи с этим событием никто не вспомнил о мятежном ученом.

Несмотря на безотлагательность решения этих задач, он поймал себя на том, что думает о чисто военных аспектах применения бомбы. Он пристально разглядывал разрушения, возникавшие на огромном телевизионном экране, занимавшем полстены, и подумал со странным задором, что уж теперь эксперты порезвятся вволю. Какова мощность этой бомбы, разорвавшейся на одной из самых известных площадей Города?

Даже сквозь развалины он видел, что площадь проявила себя достойно. Ударная волна явно пошла вверх, следуя изгибам хитроумно устроенного барьера — вверх, внутрь и на себя, и снова вверх, каждый раз разбивая на еще более мелкие куски то, что уже было разрушено. Так должно было произойти в теории, которую и подтвердила практика.

Оставалось путем анализа определить мощность бомбы, взрыв которой ограничила эта идеальная военная ловушка для взрывов. И определить, сколько людей погибло. Было уже известно, что выжило девяносто четыре члена группы 814. После собрания они разъехались по разным частям города в поисках развлечений или для встреч с друзьями. Люди Слэйтера уже допрашивали их. Вскоре будет составлен доклад.

Марин оборвал это направление размышлений, увидев, что Меделлин говорит с Великим Судьей. Оба многозначительно посмотрели на него, и Меделлин жестом пригласил его подойти.

Марин подошел и поклонился диктатору. Великий человек в порядке вежливого ответа важно склонил голову. Когда Марин выпрямлялся, он мимолетно вспомнил слова Траска о том, что ему самому придется выступить против Великого Судьи и что у него не будет другого выхода, кроме как взять верх над ним. Находясь в квартире ученого, он не мог этого себе представить. Для этого не было никаких причин, которые казались бы ему осмысленными. Этот выдающийся лидер был основателем государства групповой идеи и свободного предпринимательства. Может быть, это государство и не было идеальным, но оно достигало компромиссов столь высокого уровня, что ни один человек, будучи в здравом уме, не станет так просто против него выступать.

«Он использовал свое положение, чтобы отобрать у меня Делинди, — мрачно подумал Марин. — Это достаточно веская причина».

Но волны ярости он не ощутил. Потому что ей все равно пришлось бы согласиться. Возможно, она согласилась из страха — но это только предположение. Вы не станете убивать мужчину из-за женщины, которая ему не сопротивляется.

Так что оставался Уэйд Траск, осужденный на смерть подрыватель устоев. Марин знал, что никто на свете не мог быть более виновен в данном преступлении, чем Траск. И все же, в связи с фантастическим стечением обстоятельств, ему самому придется отправиться на казнь. Он мог себе представить, что ради спасения собственной жизни убьет Великого Судью. Но он не мог себе представить, что сможет себя в этом оправдать.

И поэтому он не станет. Не станет убивать. Не станет брать верх. Для этого должна быть более серьезная причина, чем личная безопасность. Его жизнь слишком долго была связана с армией. Слишком много людей погибло на посту, выполняя его приказы, чтобы в такой момент он забыл о своей присяге и своей чести.

Должно же быть какое-то решение, которое не включает в себя ни убийство, ни узурпацию! И все же для него это казалось немыслимым — что он, невиновный, отправится на смерть, не воспользовавшись всеми разумными методами, чтобы избежать этого. Слишком рано было думать о такой последней надежде, как признание, особенно учитывая вероятность того, что Великий Судья мог оказаться невольным агентом Мозга… Но каким-то образом ему все равно надо действовать до того, как придет час казни.

Он окончательно выпрямился после поклона. Великий Судья снова кивнул, Марин посмотрел на Меделлина.

— Я уполномочен принести вам поздравления от имени его превосходительства Великого Судьи и Совета, — сказал Меделлин, — по поводу эффективности, с которой ваша команда местного значения справилась с этими чрезвычайными обстоятельствами.

Официальный тон, которым Меделлин выражал ему благодарность, навел Марина на мысль, что сейчас их, судя по всему, показывают по всем местным и государственным телеканалам.

Что же, это следует учесть.

— От лица всех спасателей Столицы, — ответил он, — я принимаю ваши поздравления.

По сути дела проблем с ликвидацией последствий взрыва не было. Он с самого начала не ожидал никаких трудностей в этом отношении. В вооруженных силах были заранее организованы тренировки, где отрабатывались действия в непредвиденных ситуациях. Эта подготовка строилась по принципу элементарной логики. Нужно было просто представить все возможные обстоятельства, которые могут возникнуть, затем организовать подразделения, действующие как единая команда, и обучить их действовать как в ситуациях бедствий, так и в военных условиях. В результате получится минимум трений и максимум свершений.

Он заметил, что и Меделлин, и диктатор расслабились.

Он подумал, все еще не оборачиваясь, что если их до этого снимали, то теперь это закончилось. Последующие слова Меделлина подтвердили его догадку.

— Дэвид!

— Да?

— Его превосходительство и я полагаем, что чем скорее будет завоевана Джорджия, тем более уверены мы будем в том, что подобные инциденты не повторятся.

Они явно думали, что бомбу взорвали отчаявшиеся джорджианские шпионы. От их внимания пока еще ускользало то невероятное совпадение, что катастрофа произошла на территории Группы 814 — группы Траска. И, разумеется, не зная того, что знал он — о том, что произошло в секретной лаборатории Траска, — они не могли понять, что за взрыв бомбы мог быть ответственен только Мозг.

— Дэвид, — Меделлин заговорил снова, — начинайте атаку как запланировано.

— Можете на меня положиться, сэр.

— Местную ситуацию оставьте своим заместителям и совету.

— Будет сделано, сэр, — ответил Марин.

Он чувствовал облегчение, потому что теперь до момента отлета он был свободен от всех своих обязанностей.

Но у него и не было никаких особых дел — только ждать. Пока еще события управляли им, а не он событиями.

Ждать…

Глава 24

Промчавшись сквозь седеющую ясность зари подобно какому-то созданию смутных очертаний из серебристого металла и света, массивный ракетный корабль опустился примерно в 6 часов утра в Лагере «А» на Урале.

Когда скорость начала снижаться, Делинди оторвала взгляд от ТВ-экрана, на котором автоматические камеры, следившие за ними с посадочной полосы, показывали их приземление. Она слегка обалдело взглянула на Мартина, напряженно улыбнулась, а затем сглотнула и перевела дыхание.

— Какое чудо! Ты часто так летаешь?

Марин, который за восемнадцать лет совершил более двухсот ракетных перелетов, покачал головой:

— Это слишком опасно, — ответил он и мило улыбнулся.

Подняв руку, она погладила его по щеке и сказала:

— Ты всего лишь скромник с манерами эгоиста, не правда ли, дорогой?

— Это только потому, что я тебя люблю, — ответил Марин.

Он на мгновение изумленно закрыл глаза. Он не мог сказать, рискнет ли он хотя бы приблизиться к этому водовороту чувств. Он откинулся в кресле, зная наверняка, что Делинди смотрит на него и что его слова не оставили ее равнодушной.

— Звучит правдиво, — мягко сказала она. — Неизвестно, будет ли это когда-нибудь еще звучать столь же правдиво.

— Я об этом не думал, — сказал Марин. Но уверенность к нему возвращалась. Он пересек некий внутренний мостик и снова был в безопасности, оказавшись на прочном грунте небрежного разговора. Он сменил тему. — Я хотел бы, чтобы ты демонстрировала свою красоту только мне. На мой вкус, наша спальня прелестно обставлена. Думаю, ты найдешь ее вполне удовлетворительной, учитывая, что это на один-два дня.

— Ты уже говорил мне это раньше, дорогой. Разве не помнишь?

— Говорил? — Марин на мгновение удивился. — Да… думаю, да. Сейчас у меня голова занята только этими маневрами.

«Маневры!» — подумал он. Он все еще так это называл, особенно в разговорах с Делинди. На самом деле он о них почти не думал. Его мысли почти полностью занимала нависшая над ним смертельная опасность. Он все еще продолжал биться головой в стену.

Когда машина доставила их в официальную резиденцию и они двинулись по дорожке вглубь сада, молодой человек, очевидно, дожидавшийся их в уголке на скамейке, поднялся и пошел навстречу. Узнав в этом крупном парне своего сына, Дэвида Берли, Марин притормозил. В данный момент у него не было желания знакомить Делинди со своим отпрыском. Он ощутил прилив недовольства отца сыном, который не особо старался сравняться с мужчинами их семьи. Его собственный отец был в числе величайших воинов времен начала войны. Да и сам он, разумеется, чего-то стоил. А тут был его старший ребенок, даже не стремящийся к чему-либо значительному в жизни.

Молодой человек подошел и с уважением произнес:

— Привет… э-э… папа.

Марин кивнул и повернулся к Делинди:

— Дорогая, познакомься с молодым человеком, о котором я сам узнал только пару дней назад. Его мать прислала мне жетон во время моих первых игр по поиску партнера… а у меня хватило смелости завоевать право на нее. Удивительно, какие шутки порой играет время…

Делинди протянула ему руку, улыбнулась и сказала:

— Сын Марина — мой друг.

Молодой человек ошарашенно уставился на нее. Выражение его лица недвусмысленно говорило о том, что еще один самец попал под обаяние ее совершенной красоты.

— Э-э… — пробормотал он. — Я очень счастлив… очень счастлив с вами познакомиться.

Марин был вынужден спасать положение. Парень был явно не в состоянии общаться со зрелой и привлекательной женщиной.

— Чем ты занимался, Дэвид?

— Как вы и сказали мне, сэр, я изучал генеалогию королевской фамилии Джорджии — при содействии того… э-э… шпиона. Когда он узнал, для чего нужен этот список, он был рад помочь. Теперь у нас есть все сведения.

— Отлично, — сказал Марин. — Пришли их в мои апартаменты. А лучше принеси сам.

Бернли понемногу отходил от шока.

— Мне хотелось бы сказать… э-э… папа, я рад тому, как мы разобрались с этим делом. Я понимаю, что вы могли его просто казнить. Ваше милосердие делает вам честь… и я горжусь, что во мне есть ваша кровь.

Марин с удивлением обнаружил, что слова парня его несколько ошарашили. Он кивнул, чтобы скрыть замешательство, взял Делинди за руку и двинулся к двери.

— Увидимся, Дэвид, — бросил он через плечо.

Когда дверь за ними закрылась, он достал платок, вытер лоб и сказал:

— Я не очень-то умею говорить с молодежью, как ты, вероятно, заметила.

— Для этого надо жить с детьми с самого их детства, — спокойно ответила Делинди. — Мои двое растут, а я просто расту вместе с ними.

Марин не ответил. Вопрос о детях Делинди постоянно его тревожил — из-за того, что он был вынужден жить отдельно от них. Оба ребенка были от него — что было необычным явлением. Дважды соединять одних и тех же родителей считалось генетически нецелесообразным. Такие дети были бы слишком похожи друг на друга, поскольку возникал недостаток случайных факторов. Но он использовал свое влияние, и на это закрыли глаза. Это еще раз подтверждало известный факт пренебрежения, которое испытывал к групповой идее тот, кто считает себя выше группы и ставит себя вне ее. Оглядываясь назад, Марин думал, что его действия еще раз доказали — если вообще здесь нужны доказательства, — что люди, наделенные властью, в той же мере лишены совести.

От Великого Судьи у Делинди, похоже, ребенка не было. И это было удивительно, если принять во внимание известную плодовитость этого человека. Марин сделал себе мысленную пометку спросить ее потом об этом.

— Меня беспокоит в детях только одно, — проговорила Делинди после долгой паузы.

— И что же?

— Старший как-то узнал, что ты являешься отцом их обоих…

— И что?

Она мягко покачала головой.

— Дорогой, из-за этого его будто подменили. Он стыдится. Он заставил меня пообещать, что я никогда не расскажу об этом его друзьям.

Марин сжал губы, но ему было не смешно. Это проявлялось давление новой культуры. Детям предлагались новые воззрения, и они, как губки, впитывали их.

Под давлением люди могут приспособиться к чему угодно, думал он. Может быть, это и имел в виду Траск. Их приспосабливаемость способна свести с ума любого наблюдателя.

Люди похожи на хамелеонов… но только с определенного момента. Поместите этих маленьких существ под горячее солнце. Забудьте о том, что приспособление — это только поверхностная расцветка. Продолжайте их поджаривать, и внезапно, в один прекрасный день, кто-то другой предложит что-то вроде защитной окраски. Они сразу же используют ее. И вы никогда не сможете обнаружить ни одного индивидуума.

Но сейчас было не время обдумывать такую значительную мысль. Он сказал:

— Дорогая, я буду занят большую часть дня. Приду, когда смогу.

Делинди подошла к нему и нежно поцеловала в губы.

— Я буду здесь. Какова в общих чертах повестка дня?

Она говорила небрежно, но он заметил в ней постоянное легкое напряжение.

Будь на ее месте какой-нибудь подозреваемый, он бы уже давно применил силовой метод получения информации. Но положение любовницы диктатора обеспечивало ей неприкосновенность. Тем не менее, она был дочерью бывшего джорджианского посла, и ее держали в неведении относительно того, что на ее родину готовится нападение. Кроме того, у него были собственные причины считать, что ей нежелательно предоставлять какую бы то ни было информацию сверх той, которой она уже обладала.

— Это будут важные военные маневры, — сказал он. — Я думаю, что они покажутся тебе очень… э-э… нескучными. Я бы хотел, чтобы ты сопровождала меня, где это возможно.

Глава 25

В 8:00 он издал приказ дня, который был составлен Меделлином, Слейтером, Великим Судьей и им самим в ходе длительного заседания два месяца назад. В нем говорилось, что весь действующий персонал до получения дальнейших распоряжений будет участвовать в «главной операции».

Он обратился к «доблестным воинам великой армии» с призывом проявить все свое умение и храбрость. Он говорил, как много зависит от успеха этих важных маневров, в которых будут участвовать они и сам он, Дэвид Марин. Выдающиеся достижения отдельных индивидуумов будут немедленно и торжественно вознаграждены Великим Судьей.

В целом приказ мало чем отличался от дюжины приказов, выпущенных на протяжении прошлых лет, но был совершенно иным по тону. Тот, кто читал или слушал его, не мог сомневаться, что грядет долгожданное наступление.

В джорджианской столице, куда этот приказ, разумеется, кто-нибудь непременно перешлет, его содержание с тревогой изучат, и вопрос, которым зададутся озабоченные финансами министры королевы, будет заключаться в том, стоит ли посылать для охраны границ дополнительные войска.

Живущие в мире фантазий, они воображают, что переброска на границу сотни тысяч людей, совершенно этого не желающих, сможет создать поддержку для тех двух сотен тысяч, которые уже там находятся.

Однако позже в тот же день стало известно, что эскадрильи джорджианских самолетов уже переносят дополнительные силы к границе.

Услышав эту новость, Марин вздохнул. Скоро станет ясно, кто из них сам себя одурачил — он или джорджианцы. Ему хотелось верить, что методы, использованные в прошлые годы для выявления их глубинных чаяний, были основаны на серьезных научных изысканиях и что сопротивление, в соответствии с прогнозами, будет незначительным.

Он присоединился к Делинди около девяти часов вечера. Она была настроена дружелюбно, старалась во всем ему угодить. Но из-за переполнявшего ее напряжения — которое она, впрочем, хорошо скрывала — она была почти не способна отвечать на приставания Дэвида. Он не слишком огорчился. Скорее всего, эта женщина догадывается, что на страну, где она родилась, готовится нападение.

Ее терзало беспокойство. Может быть, когда-нибудь потом, когда захват Джорджии станет историей и боль от сознания, что она не смогла его предотвратить, станет воспоминанием, эта женщина снова сможет стать собой.

Глава 26

В 1:00 пополуночи слабо освещенный Лагерь «А» был охвачен лихорадочной активностью. В полутьме Марина, Делинди и еще нескольких человек подвели к параплану. Эта машина с виду ничем не отличалась от любого другого транспортного военного самолета. Внутри же была отделана с величайшей роскошью. Там размещались спальня, офис и отдельные помещения для ординарца и других членов команды.

Во время короткого перелета к заранее определенному месту начала атаки Марин и Делинди спали. Они не просыпались на протяжении двух часов после приземления. До четырех оставалось несколько минут, когда Марин потянулся к прикроватному столику и отключил будильник. Он спал одетым, сняв только тунику и обувь.

Выбравшись из кровати, он направился в офис. Едва он закончил одеваться, стук в дверь заставил его обернуться. Это была Делинди. Она вошла и стала прибирать волосы.

— Мне хотелось бы провести это время с тобой, если можно, — сказала она.

Марин все еще не мог избавиться от мысли, что перед ним шпионка, поглощенная выполнением задания. Однако он подошел к ней, и они поцеловались.

Она улыбнулась ему — все с тем же напряжением.

— Я не буду путаться у тебя под ногами.

«На что она еще может надеяться», — подумал он. Ситуация была полностью под контролем. Все приказы отданы. Войска приведены в движение. Теперь уже ничто не могло остановить наступление. Он вернулся к своему столу и нажал кнопку.

Открылась дверь в комнату ординарца. Краснолицый мужчина лет пятидесяти вошел и отдал честь.

— Принесите мне все прибывшие на данный момент сообщения, Дженнингс.

— Только одно, сэр. Только что прибыло. У меня не было времени перепечатать его с рукописного текста, — он положил перед Марином листок бумаги и вышел.

Это было шифрованное сообщение от главнокомандующего. Войска перешли границу Джорджии. Война началась.

Марин прочитал шифровку и взглянул на Делинди. Пришло время сказать ей правду.

Он тихим голосом рассказал ей все и добавил:

— Как ты понимаешь, я не мог сказать тебе об этом раньше. Она побледнела, но осталась спокойной. Наконец, кивнув, она спросила:

— Тебе будет угрожать опасность?

Марин решил оставить эту реплику без ответа.

— Тебя это, похоже, не слишком волнует.

Делинди слабо улыбнулась.

— Я слегка шокирована, — сказала она. — Но в Джорджии уже много лет ожидали этого. Мы поддались массовому самообману. Теперь можем надеяться только на понимание.

— Что ты хочешь этим сказать?

Глава 27

Молодая женщина повернулась и невидящим взглядом уставилась в прозрачную пластиковую стену. Она будто не сознавала, что Марин смотрит на нее. Что-то в ней неуловимо изменилось, кажется, она стала чуть жестче. Может быть, он только воображал в ней это свойство — мягкость. Возможно, на самом деле его никогда и не было.

Теперь он был уверен окончательно. Она или джорджианская шпионка, или — чего она сама наверняка не осознает — агент Мозга. Она родила мне двух детей, думал Марин, чтобы закрепить свое положение, а затем стала любовницей диктатора. А теперь она надеется на… понимание.

— Предположим, — медленно проговорил он, — что Великий Судья дал бы мне полный карт-бланш на любые действия в Джорджии. Чего бы ты ждала от меня?

Ее ответ сразу же вышел за границы его вопроса. Она не смотрела на него, но ему показалось, что у нее перехватило дыхание.

— Если бы ты был Великим Судьей, я бы ожидала от тебя изменений в порядке игр по поиску партнера — чтобы после определенного возраста разрешалась женитьба. Я бы ожидала, чтобы таким государствам, как Джорджия, была обеспечена значительная автономия. Я бы ожидала возврата свободы вероисповедания. Я бы…

Она продолжала говорить, но ее голос звучал лишь отголоском в его сознании. Если бы ты был Великим Судьей…

«Она бы ожидала от меня, чтобы я уничтожил дело жизни Великого Судьи, — думал он, — и подменил бы его… слабостью».

Он не чувствовал, что осуждает ее, он ощущал только легкую грусть.

До него вдруг дошло, что она перестала говорить.

— К несчастью — или может быть к счастью, — сказал он — я не Великий Судья. Но в течение нескольких дней в Джорджии я буду действовать от его лица.

Наступила тишина. Делинди вышла из поля его зрения и встала у него за спиной.

Ожидая ее ответа, он случайно бросил взгляд на стол. Там лежала рукопись, озаглавленная: «Краткие выводы исследований королевской семьи Джорджии, составленные Дэвидом Бернли».

Он взял бумаги с неохотой, хотя понимал, что они могут оказаться ценным подспорьем. Утром ему придется быстро принимать решения. Кроме того, он привез его сюда из любопытства. Что за работу выполнил его сын?

Он пробежал глазами список имен — немного больше сотни — и сопровождающий текст. Одним взглядом он схватывал значение целых абзацев.

Его внимание внезапно привлекла фраза:

«Смерть младшей сестры королевы, последовавшая несколько лет назад, привела к тому, что единственной представительницей прямой линии осталась сама королева Киджшнашения».

И далее:

«Королева не замужем, и я предполагаю, что это политический ход, направленный на то, чтобы создать за рубежом впечатление, что она — последняя из своего рода».

Марин кивнул самому себе. Он догадывался о причинах принятия подобных мер. Если удастся убедить Великого Судью в том, что Джорджия падет безо всякого сопротивления, то он сможет сконцентрировать свою военную деятельность где-нибудь в другом месте. Это, вероятно, был один из способов потянуть время. Но сейчас он потерял всякий смысл.

Наконец он положил бумаги, поняв, что большей частью этой информации он располагал и раньше, хотя и не в такой четкой форме. Но тот факт, что королева остается незамужней из политических соображений, был для него новым. Кроме того, документ содержал множество имен и связи, которые он не выявил. А также всевозможные мелочи, вроде имени умершей сестры королевы — раньше он этого не знал.

Стоп. Как там ее звали?

Анделиндамина!

Он положил бумаги на стол и какое-то время сидел неподвижно, затем, не оглядываясь, спросил:

— Ты знала сестру королевы?

После долгой паузы за его спиной послышался ее голос:

— Да, я ее знала.

— И какова она была из себя?

Снова пауза. Затем:

— Молодая и наивная. Она умерла, как тебе известно.

Марин предположил, что это может быть и правдой, независимо от того, как на это посмотреть. Физическая смерть — это, конечно, дело окончательное. Но в превращении юной невинности в светскую женщину тоже есть что-то от смерти.

Если это было правдой — то, что он думал, — то это действительно было умно сработано. Дочь посла Джорджии, идентификацию специалисты не проводили. По сути дела, ничего удивительного. Такие государства, как Джорджия, только в последние годы стали пытаться установить политические отношения с Великим Судьей.

И, таким образом, сестра правящей королевы, не вызывая подозрений, оказалась в самом средоточии власти Великого Судьи — с миссией, которая теперь провалилась.

Марин остро ощутил что рядом с ним находится человек, пребывающий в состоянии сильнейшего шока — в том же состоянии, в котором он сам находился в течение последних нескольких дней. Он сделал вид, что изучает рапорт сына. Но перед ним, чуть выше уровня его лица, на стене висело зеркало. И в нем отражалось ее тело — от плеч примерно до талии. Она выглядела напряженной и испуганной.

Марин ждал.

Наконец раздался ее голос — спокойный и бесстрастный.

— Кого ты собираешься казнить?

Вот оно.

— Я это определю, когда окажусь на месте, — ответил Марин.

Он заметил, что в исходе сражения у нее сомнений не возникало. Она без всяких вопросов смирилась с поражением Джорджии.

— Королеву? — после долгой паузы спросила Делинди.

— У меня карт-бланш! — намеренно солгал Марин.

Снова пауза. Затем она произнесла слабым голосом:

— Она — моя подруга.

Марин чуть заметно вздохнул. Он чувствовал, что его внезапная догадка оказалась правильной, и он говорит с женщиной, умоляющей сохранить жизнь ее сестре.

Ладно. Конечно, он не имеет права сообщить кому-либо, какая судьба на самом деле ожидает королеву, стоит придумать для ее сестры хоть какое-то утешение. Он сказал:

— Если вопрос о казни королевы… — он поколебался, — вообще возникнет, то я позову тебя и обсужу это с тобой, если пожелаешь.

— Спасибо, — сказала Делинди. Ее тело, кажется, расслабилось, судя по тому, что он видел в зеркале. — Мне бы хотелось, чтобы ты так и сделал, — ее голос на этот раз прозвучал тверже.

— Считай, что мы договорились, — сказал он.

В этот момент его мысли вдруг потекли совершенно в другом направлении. На мгновение ему вспомнились дымящиеся развалины площади группы 814. Кошмарная картина. Он подумал, что последствия этой катастрофы могут быть смертельно опасны — как для него самого, так и для всего мира Великого Судьи. С усилием он заставил себя отвлечься от этих размышлений.

Меньше чем через час он посадил Делинди на курьерский самолет, который должен был отвезти ее обратно в Лагерь «А». Оттуда она обычным реактивным самолетом вернется в столицу. И далее — в резиденцию на Среднем Западе, куда она уже отправила своих детей. Она пробудет там, пока не окончится кризис в столице.

Глава 28

К девяти часам ранний утренний туман рассеялся. Под крылом его самолета в сверкающем свете солнца ярко зеленели горы. Глядя сквозь прозрачное дно загруженного военного транспортного самолета, Марин заметил, как на фоне зелени то здесь, то там появляются первые фермерские угодья.

Мелькнуло несколько городков, затем серебристый проблеск внизу, в воздухе — это самолеты-перехватчики открыли огонь по транспортам.

Через полчаса, с чуть быстрее бьющимся сердцем, Марин выпрыгнул с парашютом и удачно приземлился в пределах четверти мили от указанной точки.

Неподалеку начали опускаться самолеты на магнитных двигателях, сброшенные огромными транспортами. Из их недр наружу потянулись ряды блестящих машин. Спустя несколько минут танки, мобильные пушки и самоходки забегали кругом, собирая персонал.

Примерно в 10:30 армия парашютистов при поддержке всей этой движущейся массы металла, плюющейся смертью и готовой подавить любое сопротивление, вошла в город. Они сходились со всех сторон, двигались по главным и боковым улицам города, казавшегося вымершим, если не считать испуганных лиц, мелькавших в окнах.

Марин не увидел никаких следов боев. Прибыв в сопровождении вооруженного эскорта во дворец, он обнаружил, что там уже патрулируют его люди.

Специальные охранники, которых он назначил лично, по команде своего офицера вскочили и вытянулись по стойке «смирно». Капитан подошел к нему и отдал честь.

— Королева в тронном зале, — негромко сказал он. — Люди из нашей лаборатории будут расставлены по позициям, как только вы войдете, чтобы поговорить с ней.

Марин кивнул. Он тщательно спланировал все, что должно было произойти.

— Как только все будет готово, — сказал Марин, — пусть камергер объявит о моем приходе.

Через несколько минут он вошел в приемную залу, предназначенную для официальных приемов, когда гостей было не слишком много. Королева Киджшнашения в напряженной позе сидела на троне с высокой спинкой. Это была молодая женщина, выглядевшая очень просто. Волосы заплетены в косы, на лице никакой косметики. Марин без труда признал в ней родственницу Делинди, хотя сходство не слишком бросалось в глаза. Королева явно не обладала классической красотой своей сестры. Однако в линиях носа, лепке скул и овале лица, а также отчасти форме головы королева и Делинди обладали несомненным сходством. На Киджшнашении было темно-коричневое платье из плотного шелка, чуть прикрывающее ее колени.

Марин двинулся вперед, затем остановился для поклона. Женщина наклонила голову в ответном приветствии. Выпрямляясь, Марин заметил техника, вошедшего через боковой проход чуть позади трона.

Даже не взглянув на Марина, мужчина выстрелил в королеву из газового пистолета.

Когда она безвольно осела, в дверь, из которой только что появился техник, ввалилось мобильное подразделение. Стоя неподвижно, Марин наблюдал, как две женщины подняли королеву и положили ее лицом вниз под проектор для впечатывания контуров.

Машина загудела. Хотя в этот момент ничего не было заметно, Марин знал, что в мышцы ее плеча вживляется судьбоносная схема. С этого момента и до конца ее жизни подстанция Центра Контроля могла активировать эту схему, причиняя все возрастающую боль.

Марин стоял и смотрел, как женщины подняли королеву и усадили ее на трон. Мобильное подразделение начало уходить в ту же дверь, из которой появилось, и в зале остался только техник. Марин кивнул ему, и тот выстрелил в женщину из другого пистолета. Затем ушел и он.

Королева пошевелилась, открыла глаза и посмотрела на Марина.

— Прошу прощения, ваше величество, — сказал он, — но я лучше пришлю к вам ваших фрейлин и приду вечером.

Она затрясла головой, словно пытаясь освободить голову от тумана.

— Кажется, я не… — пробормотала она. — Не знаю, что… — она говорила по-английски почти без акцента.

— Я пришлю ваших дам, — повторил Марин.

Он поклонился, повернулся на каблуках и вышел. В передней он поговорил с начальником охраны, затем поспешил в главный штаб, который теперь был развернут в главном военном учреждении столицы захваченной страны.

Здание дрожало от суеты и топота. В течение некоторого времени донесения из глубины страны поступали нерегулярно. Но в три часа дня, когда Марин нашел время съесть сандвич и выпить чашку кофе, ему вручили целую пачку сообщений. Быстро просмотрев их, он понял, что победа одержана полностью. Организованное сопротивление практически прекратилось, серьезных боев уже нигде не было.

Он отдал бумаги сотрудникам штаба для оценки и составления краткого отчета и позволил себе прилечь на часик. К этому времени на основании новых донесений штаб установил, что «великая война» с Джорджией закончена.

Он занялся докладами о допросах правительственных лидеров. Все они отрицали, что имеют какое бы то ни было отношение к взрыву бомбы на площади группы 814. Детекторы лжи подтвердили правдивость их утверждений.

Вопросы о каких-либо тайных группах, работающих из Джорджии, дали не столь определенные результаты. Среди ответов были самые разные: «И было, и существует теперь много экспериментальных групп», «Группы устаревшего коммунистического толка? Не знаю ни одной», «Идеалисты у нас ходят стадами».

Для Марина это означало, что правительство Джорджии действительно не имеет к этому никакого отношения. Он направил специальные подразделения военной разведки для наблюдения за всеми пограничными постами — в первую очередь за теми, которые находились на границе с двумя государствами, неподконтрольными Великому Судье.

«В период с 1/09 по 3/09 задерживать всех лиц, пытающихся покинуть Джорджию, — гласил приказ. — Проверять на детекторе лжи каждого человека, мужчину или женщину, который покажется относящимся к идеалистическому типу или проявит слишком высокий интеллект».

Ему пришлось согласиться с полковником, руководившим разведкой, что эта директива слишком туманна. Может ли считаться разумным человек, который замышляет реставрацию коммунизма?

— Скажем так, — сардонически усмехнувшись, сказал Марин. — Человек, кажущийся умным, может проявлять в некоторых вещах удивительную слепоту.

После этого он проинструктировал шефа своего полевого секретариата.

— Все рапорты по допросам о бомбе телетранслируйте Великому Судье.

Его собственное донесение диктатору носило довольно формальный характер. «Ваше превосходительство, полицейские силы, которые вы любезно предоставили в распоряжение Ее величества Королевы Джорджии Киджнашении, свою задачу выполнили. По распоряжению Ее величества наши войска используются для охраны порядка в близлежащих областях. Ожидается, что лояльные джорджианские войска могут принять на себя всю ответственность в течение недели. Все очаги революции подавлены. Законное правительство Джорджии снова функционирует».

Он подписал свое донесение: «Дэвид Марин, Руководитель Групп».

Позже в тот же день прибыл Слэйтер, лучившийся каким-то ядовитым ликованием.

Они пообедали вдвоем. Царила полная иллюзия обстановки мирного времени, лишь изредка доносились отдаленные выстрелы. Какое-то время они беседовали о войне. Затем Марин, заинтересованный в этом вопросе куда больше, чем хотел показать, спросил, не появилось ли новых сведений о бомбе. Слэйтер покачал головой. Он, казалось, стремился поскорее перейти к другим вопросам, и Марину пришлось оставить эту тему.

За кофе они обсудили список лиц, которые по той или иной причине были приговорены к уничтожению, но пока что просто находились в плену. Их было восемьдесят два человека. Поэтому Слэйтер и Марин поступили просто: каждый взял список этих лиц и отметил в нем тех, кто, по его мнению, подлежали казни. Марин отметил только восьмерых; Слэйтер, как оказалось, — тридцать одного человека.

Они сравнили списки. Семь из восьми имен, помеченных Марином, оказались выбраны и Слэйтером.

Слэйтер поднял трубку телефона и связался с тюрьмой, где содержались пленные.

Он зачитал список из семи фамилий и кратко добавил:

— Уничтожьте их немедленно.

Он повесил трубку и обернулся к Марину.

— Теперь давайте решать насчет остальных.

Марин кивнул. Странно, он не испытывал никаких чувств по поводу происходящего. Смерть, угрожавшая лично ему, не имела к настоящей ситуации никакого отношения. Впрочем, подумал он, всем этим людям, как и ему, теперь придется заниматься собственным спасением. Если им это удастся — прекрасно; если нет — тем хуже для них.

Его работа заключалась в том, чтобы на основании карьеры, которую успел сделать каждый из этих людей, оценить, насколько он может быть опасен во время следующей войны. Одна неверная оценка — и вместо одного погибнут тысячи индивидов.

Он принес список, сделанный его сыном, и сравнил сто десять имен, фигурирующих в нем, с теми, кого Слейтер приговорил к уничтожению. Совпало восемнадцать имен.

Марин покачал головой и улыбнулся коротышке.

— Это родственники королевы, — сказал он. — Их пока нельзя убивать.

Это напомнило ему о том, что ему предстояло сегодня сделать. Марин взглянул на часы. Девять с минутами.

— Нам придется на этом закончить, — сказал он. — Вы помните, чего от меня ждут в отношении этой женщины. Пора этим заняться.

Слэйтер поднялся. Весь его вид выражал беспокойство.

— Мне тоже пора, — произнес он. — Похоже, придется принимать множество решений прямо на месте. Хотя утром нам все же придется определиться относительно этих людей, — предупредил он. — И еще одно — перед тем, как вы уйдете.

— Да?

— Вы что-нибудь выяснили насчет Мозга?

— Нет.

— Спасибо. Удачи вам с королевой.

Марин улыбнулся и произнес стандартную фразу, которую мужчины обычно ожидают в такой ситуации друг от друга:

— Именно в такие моменты я по-настоящему рад быть Руководителем Групп.

Глава 29

Марин прибыл во дворец незадолго до десяти вечера и направился прямо в личные покои королевы.

Когда он вошел, женщина, сидевшая до этого на стуле, вскочила и повернулась к нему.

Глаза ее были ненормально расширенными. Королева выглядела уставшей и напряженной, что показывало, до какой степени она напугана. Она попыталась говорить спокойно, но это усилие лишь отчасти увенчалось успехом.

— Вы собираетесь убить меня, не правда ли? Великий Судья всегда приказывает убивать правителей территорий, которые он захватывает. Я хочу, чтобы вы знали, что я готова к смерти, но прежде желаю обратиться с просьбой к завоевателю моей страны.

Она ничуть не сомневалась, что ей уготована именно такая участь. Но все ее слова, похоже, были вызваны мелодраматическим трансом, в котором она пребывала. Марин предположил, что она сейчас обратится к нему с каким-нибудь воззванием, исполненным эмоций. Он ответил ей ровным голосом:

— Любая разумная просьба вашего величества, не идущая вразрез с данными мне инструкциями, будет выполнена.

Она подошла к нему, слегка пошатываясь. В изгибе ее губ и звучании голоса, когда она заговорила, чувствовались подступающие слезы.

— Генерал, для вас это завоевание Джорджии — возможно, только эпизод вашей карьеры, но для меня это окончание целой эпохи. В моих предсмертных думах возникает много такого, что мне самой кажется диким. Для меня завоевание связано с определенными символами, и покоритель моей страны оказывается включенным в эту символику. И хотя я только мельком видела вас… ранее… но еще тогда у меня возникло чувство страха и ненависти… и любви.

Ему не потребовалось запирать дверь. Это было сделано согласно его предыдущим указаниям.

Он легко поднял женщину на руки и понес ее в спальню. Пламя, пылающее в ней, заставило ее вцепиться в него. Она была сильна, эта женщина, и он понял это, когда она опрокинула его на себя.

Они лежали в бледном свете зари бок о бок, утомленные, без сна.

— Ты никогда меня не забудешь, правда? — спросила она.

— Никогда, — ответил Марин.

— Теперь ты можешь меня убить, — со вздохом произнесла королева. — Я чувствую, что всепроисходит правильно. Поражение получило свое логическое завершение.

Эта мысль поразила его. «Если бы она знала, — подумал он, — что здесь находится еще один человек, цепляющийся за последние минуты жизни». Потому что если он не сможет найти решение своей проблемы, он действительно обречен. Хотя ей кажется, что смерть ожидает именно ее.

Он пошевелился. В памяти всплыло то, о чем он забыл в эти минуты страсти. Ей было пора предложить жизнь. Он ощутил в себе что-то вроде перехода на новый уровень мышления — от примитивного набора клеток к сложному существу. Не поворачиваясь к ней, он проговорил:

— Шения, я подумал… Может быть, есть способ… Может быть, мы сможем придумать что-то, чтобы твоя семья осталась у власти. Подходящее решение я смог бы оправдать.

— Вся моя семья? — удивленно спросила она. — Ты имеешь в виду родственников?

— Почему бы и нет? — откликнулся Марин. — Что сто человек, что один — никакой разницы.

— Но это не будет для тебя опасно?

— Я не говорил, что смогу это сделать, — осторожно ответил Марин. — Я сказал, что, может быть, мы сможем придумать какой-то способ. Но тебе придется пойти на такие вещи, на которые ты раньше никогда бы не согласилась.

— Но ты тоже будешь делать такие вещи, — напряженно проговорила она. — Если бы я могла спасти семью… — она замолчала. — Почему ты это делаешь? — ее голос прозвучал почти по-детски. Он не успел открыть рта, как она спросила: — Ради меня?

— Ради тебя! — ответил Марин.

И все — она, казалось, это приняла. В этом не было ничего необычного. Его план как раз состоял в том, чтобы с данного момента она чувствовала, что в верхнем эшелоне советников Великого Судьи у нее есть защитник. Тот факт, что данный конкретный защитник приговорен к смерти — хотя это никому не было известно, — не менял в данный момент ценности этой идеи.

Если бы между ними не возникло такого взаимопонимания, она могла бы заупрямиться — или вообразить себя героиней, умирающей за свой народ. Но она подписала документы, которые он ей предоставил, и выступила с речью, которую транслировали одновременно по радио и телевидению. В этой речи она подтвердила, что «фантасмагорическая революция», развязанная элементами, чьи цели ввиду нынешней мировой ситуации являются безумными, побудила ее просить у Великого Судьи защиты для себя и всего народа Джорджии.

В этом кратком заявлении она с грустью подчеркнула, что согласие принять эту помощь неизбежно вызовет определенные перемены, но эти перемены гораздо более предпочтительны, нежели разнузданное кровопролитие. Она закончила сообщением:

— Для облегчения принятия данных чрезвычайных мер я приняла отставку Кугарачара Майетта и обратилась к Дуони Аваристе с просьбой сформировать кабинет.

Местные имена, местные люди и освященные временем традиции — все пошло в дело в этой молниеносной войне, полная история которой, скорее всего, никогда не станет известна народу Джорджии, равно как и огромной массе других людей.

Прибыл Слэйтер со своими командами «регистраторов». Сто тысяч индивидуумов, известных своей приверженностью принципам монархии и годами занимающие основные позиции в списках «опасных», должны были зарегистрироваться первыми. Эту акцию ни в коем случае нельзя было проводить массово. Гордые мужчины и женщины Джорджии сочли бы свое самолюбие ущемленным, если бы им пришлось стоять в длинных очередях к передвижным установкам. В процессе регистрации у каждого индивида снимут отпечатки пальцев, заставят поставить свое имя под текстом присяги, а затем положат лицом вниз под массивным электронным устройством, обычно именуемым рентгеновским аппаратом. Но на самом деле эта машина впечатывает в мышцы плеча ту самую электронную схему.

Марин знал, что, пока работа не будет завершена, они не имеют права расслабиться. Но он не стал ждать. Около полудня он позвонил Меделлину.

Глава 30

— Приятель, я оставляю вашу вотчину.

Но Меделлин был серьезен.

— Мои сердечные поздравления, Дэвид. Блестящее представление. Это ваш личный триумф. Только не забывайте посещать королеву хотя бы раз в год — ради поддержания дружбы.

— Вы можете сказать своей секретарше, чтобы она напоминала мне, — сухо откликнулся Марин.

Но в его памяти всплыло возбуждение той ночи. Он понял, что если ему суждено хоть какое-то будущее, он снова и снова будет стремиться пережить это.

Возможно, женщина придумала все это, чтобы спасти себе жизнь. Но если так, то королева одержала двойную победу. Она освободилась от тяготевшего над ней запрета. Он не сомневался, что после этой ночи у нее родится ребенок. Конечно, изначально ею мог двигать только расчет. Но похоже, что страсть, которую она хотела внушить, охватила и саму соблазнительницу.

Так или иначе, но последствия осуществления ее плана теперь влияли и на его собственные дела. Она будет вольна приезжать к нему когда угодно — если только он останется в живых. Как защитник, он, конечно, обеспечит ее любой помощью — после обсуждения.

— Увидимся через несколько недель, — сказал Меделлин.

Марин попрощался, повесил трубку и полетел обратно в Лагерь «А». По пути его эскорту пришлось выдержать сражение с одиноким джорджианским самолетом, который, охваченный огнем, вскоре рухнул вниз. Размышляя над мотивами, которые двигали этим сумасшедшим пилотом, Марин вспомнил, как эмоционально драматизировала неизбежность смерти королева Киджнашения, и подумал о том, какие трюки ему самому придется выкидывать, когда приблизится полночь седьмого дня.

Ожидая свою ракету в Лагере «А», он дал интервью Дэвиду Бернли и обнаружил, что его сын находится в приподнятом настроении.

— Великолепная работа, па, — тепло сказал он. — Тебе удалось спасти тысячи жизней! Это непременно нужно было сделать. Жаль только, что моя роль во всем этом не столь велика.

Марин рассказал ему о восемнадцати индивидуумах, которые были исключены из списка приговоренных к смерти потому, что они оказались в отчете, подготовленном молодым Бернли.

Эффект от его слов оказался поразительным. В глазах молодого человека показались слезы. Он молча пожал отцу руку.

Когда их рандеву закончилось, Марин подумал: «Что за будущее нам светит, если сейчас подрастает целое поколение чрезмерно экзальтированных молодых людей?» Он представил себе группы будущего, состоящие из взрослых мужчин, которые росли без отцов, — миллионы слезливых людей, которые станут влиять на воплощение группового закона, исходя из своей внутренней потребности в отсутствующем родителе-мужчине.

«Насколько эта картина соответствует истине? — подумал он. — Если такое случится, ничего хорошего стране такое будущее не предвещает».

Дожидаясь отлета, он чувствовал себя обеспокоенным и несчастным. Дело было в том, что он не представлял, что произошло за время его отсутствия. Несомненно, болевой контур будет активирован, как только обнаружится связь между Траском и событиями на площади Группы 814. Покрываемая воздействием территория будет постепенно расширяться. Так что ему лучше разжиться обезболивающим, которое он сможет принять, когда ракетоплан приземлится.

До прибытия он сможет переносить боль. Он не хотел появляться перед офицерами, которые будут его встречать, в пришибленном состоянии, вызванном наркотиками.

Но все произошло иначе. Ракетоплан уже миновал высшую точку своей траектории, когда он внезапно ощутил укол боли в плече.

Молча сопротивляясь агонии, Марин понял: критический момент уже наступил.

Глава 31

Марин беспокойно вертелся в своем кресле. Боль пробивалась сквозь все попытки отвлечься от нее. На телеэкране, висящем перед ним, он видел, как ракета резко пошла на снижение. Его желудок мгновенно отозвался на падение скорости.

Приземление было аккуратным и традиционно волнующим. Когда ракетоплан замер и дверь открылась, Марин бросил в рот первую пилюлю. Затем он встал и немного неуверенно сошел на землю. И застыл на месте.

Его встречала целая делегация. Марин ожидал, что это будут работники его собственного департамента. Но вместо них на поле стояли чуть ли не все члены совета — Подрэйдж, полдюжины Руководителей Групп — а чуть в стороне стоял сам Великий Судья.

Когда Марин узнал их, он испытал настоящий шок. Он живо представил себе, что пройдет еще много часов до того момента, когда он сможет полностью снять боль.

В тот момент, когда его мысли дошли до этого пункта, диктатор подошел к нему и обхватил его за плечи своими мощными руками.

— Дэвид! — он старался перекричать рев машин. — Меделлин сообщил мне, что работа в Джорджии выполнена!

— Ваше превосходительство! — заорал в ответ Марин. — Джорджия пала, как карточный домик. Это была пятичасовая война.

Великий человек восторженно обнял его.

— Добрый старина Дэвид, ты все еще величайший архитектор молниеносных войн в мировой истории!

Это замечание поразило Марина. Он никогда не слышал, чтобы диктатор столь бурно и несуразно выражал восхищение — тем более что никогда не считал себя никем, кроме как хорошим логистиком, успешно функционирующим в определенной сфере деятельности.

Все еще усмехаясь, Великий Судья потащил его к остальным.

— Оскар, — сказал он Подрэйджу, — пожми руку человеку, который не проигрывает.

Марин почувствовал, как его изучают узкие, стальные глаза Подрэйджа. Затем этот человек — самый способный из всех Руководителей Групп — пожал ему руку.

— Для его превосходительства это великое событие. — Подрэйдж любовно указал на диктатора. — С падением Джорджии тот мир, о котором он мечтал больше двадцати лет назад, становится реальностью. Теперь можно считать, что проблем, которые бы причиняли серьезные беспокойства, не осталось.

Это было не совсем так. Вполне могло возникнуть еще несколько опасных коалиций. Но по большому счету Подрэйдж был прав. Марин с трудом изобразил улыбку.

— Оскар, Джорджия потребует у нас еще некоторого времени — пока мы ее не разжуем и не переварим, — ответил диктатор.

Страх и беспокойство Марина становились все сильнее. Он вспомнил, что однажды раньше уже слышал, как Великий Судья рассыпался в столь же неумеренных комплиментах в адрес одного человека. Через несколько часов этот человек был мертв.

«Мне не следовало забывать, что он начал сомневаться во мне из-за истории с Траском», — с дрожью подумал Марин. Вопрос в том, сможет ли кто-то вновь обрести доверие этого странного человека, если это доверие уже было однажды утеряно?

Вскоре обмен рукопожатиями закончился. Жесткие пальцы Великого Судьи обхватили руку Марина.

— Джентльмены, — обратился он к группе, — перед нами стоит еще одна проблема. Она настолько важна, что к ней стоит обратиться немедленно. Я хотел бы, чтобы мы все прямо сейчас отправились к тому месту, где взорвалась бомба-. Я считаю, что Дэвиду стоит знать все новости, и лучше всего ввести его в курс дела прямо на месте.

Они подошли к большому прыголету, и вскоре аппарат поднялся в воздух. Спереди и сзади за ними следовал строй эскорта. Область разрушений, освещенная поисковыми фонариками, была видна издалека. Когда они подлетели ближе, Марин увидел, что прожектора были установлены на всех сохранившихся зданиях, и на всем пространстве копошились рабочие и механизмы.

Наблюдая за этой картиной, Марин вполуха слушал разговор Подрэйджа, диктатора и помощника руководителя из его собственного департамента. К моменту приземления у него сложилось достаточно полное впечатление о том, что произошло за время, прошедшее с момента взрыва. Как выяснилось, еще восемь членов Группы 814 уехали из города сразу после собрания. В итоге число уцелевших возросло до ста двух человек. Похоже, это была окончательная цифра — в течение последних двадцати четырех часов больше никто не объявлялся.

— Когда мы выяснили, что 814-я группа — это группа Уэйда Траска, — заметил Подрэйдж, — я почувствовал, что к причинной стороне этого дела прибавилось новое измерение. Недавно мы включили болевой контур. Так что скоро удастся выяснить, жив Траск или нет. Не могу представить, чего он хотел добиться, устроив этот взрыв, но то, что в эпицентре оказалась его группа… это слишком странно для простого совпадения. Это должно что-то значить.

Марин, переполненный напряжением от боли, хотел было возразить: «Возможно, он был мишенью». Но вместо этого он, с усилием сдержавшись, сказал:

— А что, если он не появится?

— Значит, еще один вопрос будет закрыт.

Марин кивнул. Не было необходимости, чтобы кто-то объяснял ему столь очевидные вещи. Но его мысли все время уплывали в область болевой затуманенности, и его бдительность теряла свою привычную остроту.

— …есть свидетельства, — говорил его помощник рядом с ним, — что бомба была сброшена с воздуха. Карта полетов над данным районом говорит о том, что принесший бомбу летательный аппарат окончил свое путешествие в эпицентре взрыва.

Беспилотный самолет! Весь его полет над городом будет записан на картах автоматических полетов. Если он прилетел из-за пределов страны, можно будет поднять радарные карты его пролета над континентом.

— Самолет, — продолжал голос помощника, — взлетел с Парковочного участка В в центре города. Согласно записям этого участка, он сел точно за пять часов и десять минут до этого у одного из грузовых выходов. Графики полета при приземлении говорят о том, что он прилетел с востока. Радарные записи прослеживают его до Атлантики, а радары дальнего слежения показали, что он взлетел с субмарины, залегшей в двухстах милях от берега. Через минуту после взрыва бомбы взорвалась и субмарина, создав ударную волну, которую зарегистрировали все станции морского наблюдения в Атлантике. Время этих отметок позволило нам определить точное местоположение взрыва. Теперь мы знаем, что субмарина затонула на глубине почти одной и трех четвертей мили. Инструментальные исследования показали, что дно в этом месте усеяно металлическими обломками. Когда об этом проинформировали нейтральные государства, все они заявили, что у них нет пропавших субмарин. Больше данных нет.

На данный момент помощник был единственным человеком, чье внимание было полностью сосредоточено на Марине. Марин наклонился к нему:

— Проверьте диспозицию всех субмарин, построенных за последние пятьдесят лет, — проговорил он. — Доложите мне лично.

— Есть, сэр, — ответил помощник.

Марин снова откинулся на спинку кресла. Уже не впервые он подумал о том, как трудно было бы кому-либо устроить взрыв в Городе Судьи. Он был уверен, что эта бомба ведет происхождение из дальних краев и отдаленных времен. До него доходили смутные сведения о том, какая масса вооружения — включая субмарины — исчезла в водовороте войны, более четверти века назад. Перед его глазами встала картина, как агенты Мозга растаскивают это оборудование по бесконечным тайным укрытиям, переоборудуют его на дистанционное управление — и таким образом субмарина появляется из укрытия, запускает робот-самолет, а затем, когда ее приборы засекают взрыв, — взрывается сама.

Он заметил, что прыголет начал снижаться. Быстро окинув взглядом область разрушений, он увидел, что произведены весьма серьезные работы по расчистке. Он вновь склонился к помощнику:

— Насколько быстро рассеялась радиоактивность?

— Взрывчатый материал, — ответил тот, — состоял из очень тяжелых элементов, создаваемых за мгновение до взрыва, с периодом полураспада в долю секунды. За несколько минут после взрыва радиоактивность упала ниже опасного уровня.

Марин кивнул, и его мышление снова заработало.

— Лет десять назад вышел в отставку генерал-майор Инскип, — сказал он. — Этот человек еще жив?

— Да. Ему за восемьдесят, но он все еще полон сил.

— Он был величайшим авторитетом в области оружия прошлого века, с которым я когда-либо разговаривал, — медленно проговорил Марин. — А во время второй атомной войны использовалось немало видов вооружений. Я хочу, чтобы вы послали к нему комиссию экспертов по вооружениям и получили бы от него информацию, которую, как я знаю, он собирает. Особенно меня интересует, какие защитные меры использовались против различных методов нападения.

— Я уверен, что Инскип будет рад вас видеть, — заметил помощник. — Я слышал, он чувствует себя совсем одиноким.

Марин снова перевел взгляд на участок взрыва.

— Значит, материал бомбы имел очень короткий период полураспада, — задумчиво пробормотал он.

Подрэйдж, который уже некоторое время, обернувшись, прислушивался к их разговору, заметил:

— Кто бы ни скинул эту бомбу, он явно намеревался уничтожить именно эту площадь и тех, кто на ней находился, но не более того. Еще до того, как вы сообщили о непричастности каких-либо организаций Джорджии к этому взрыву, мы уже подозревали, что они не имеют к этому никакого отношения.

— Что вы нашли на грузовой станции, где приземлялся самолет с бомбой? — поинтересовался Марин.

Ему ответил помощник:

— Там чисто. Машина просто использовала место для парковки, но никто не проводил ни погрузки, ни разгрузки.

— Понятно, — сказал Марин. — Она ждала там инструкций или же была настроена на срабатывание по определенной временной схеме.

Что его поражало, так это огромное количество ценного материала, которое было принесено в жертву, а также рискованные меры, принятые только для того, чтобы уничтожить один из аспектов человеческой деятельности, по поводу которой Мозг почему-то испытывал опасения. Он не подвергал сомнению аргументацию этой великолепной мыслящей машины. Ее оценка опасности была совершенно адекватной. Но безжалостность, с которой она действовала, обострил в нем осознание ценности изобретения Траска.

«Может ли человек, которым овладело такое устройство, — подумал Марин, — позволить себе поражение?»

Некоторое время спустя он уже стоял среди разрушенных останков квартиры Траска, и тревога пульсировала в нем в унисон с болью, неотступно подбиравшейся к нему.

Пол в квартире почти полностью сохранился. Об относительности этого факта свидетельствовали таблички, развешанные здесь и там: «Опасности нет», «Сомнительно», «Опасно» и — в некоторых местах — «Очень опасно». Эти последние места Марин тщательно обходил. Однако он без колебаний направился в бывшую спальню, хотя на одной из стен красовалась табличка «Опасно». Там не было ни остатков кровати, ни пятен крови. Он осторожно поинтересовался у сопровождающего, и тот, проглядев список, который держал в руке, ответил: «На всем этаже не найдено никаких тел, сэр».

Это заставило его забыть о тянущей боли в плече. До сих пор он питал слабую, но очевидную надежду, но сейчас эта надежда пропала. На него нашла странная апатия. Он почувствовал упадок духа, тупую уверенность в том, что случилось самое худшее, и бесконечную грусть. Он посмотрел на то место, где увидел Риву в первую ночь, вспомнил ее загорелое, обнаженное тело, полуприкрытое покрывалом. И тут же представил себе это тело в момент ужасающего взрыва — обугленное, дымящееся, мгновенно превратившееся в легкий пепел. А в разрушенных зданиях площади Группы 814, всепоглощающая вспышка огня уничтожила десятки других людей, предложивших Уэйду Траску поддержку. И невероятно тревожным был тот факт, что они погибли из-за того, что он открыл тайну.

Когда на негнущихся ногах он шел к лаборатории, ему пришла в голову другая мысль: даже если он и избежит казни, то ему не уйти от преследований Мозга. Мозг будет непрестанно искать индивидуума, который знает о его существовании. Значит, пришло время логически осмыслить ситуацию.

«Собираюсь ли я и дальше пытаться спастись?» — спросил сам себя Марин.

Он понял, что все это время он просто ждал. Ждал, что произойдет нечто такое, что автоматически выведет его из затруднительного положения.

Если представить всю эту ситуацию как военную кампанию — кто тогда окажется его врагом?

Мозг?

Он ощущал беспокойство и нерешительность. Преодолевая боль, Марин наклонился и убрал с дороги обожженный металлический стержень. И лишь затем смог заставить себя посмотреть на то место, где, по его расчетам, должно было лежать его собственное тело. Прямо здесь два дня назад сознание, которое было Уэйдом Траском в теле Дэвида Марина, встретило мгновенную смерть. Это событие немного запутало проблему — но не слишком. Если его врагом действительно был Мозг, он был в праве считать, что все прочие были просто марионетками.

— Просто… — он едва не проговорил эту мысль вслух, пытаясь отмести колебания. — Да они и есть марионетки!

Как могло случиться, что такому компетентному, облеченному властью человеку, как Великий Судья, не удалось обнаружить Мозг? Это означало, что все, кто занят этими поисками, должны быть агентами Мозга. В противном случае поиск такой крупной структуры оказывается просто фарсом. Поиски просто не могли кончиться провалом. Он вспомнил слова Слэйтера относительно засекреченности этих поисков. Любой офицер Контроля, целенаправленно занимавшийся исследованиями в этом направлении, давал подписку о неразглашении. Каким-то образом им удалось окружить эту проблему ореолом страха и молчания. Даже просто упоминать о том, что Мозг когда-то существовал, стало опасным.

В этот момент Марин подошел к тому месту, где раньше находились странные часы Траска. Наклонившись, он посмотрел, не осталось ли от них каких-нибудь проводов. Но перед его внутренним взором в этот момент стоял образ Мозга — такой, каким он себе его представлял.

Единственная проблема заключалась в одном: где прячется Мозг?

Вероятнее всего — все-таки в Убежищах под резиденцией Великого Судьи — в самом безопасном месте на всей планете. Но это возможно только в том случае, если Великий Судья — агент Мозга.

При мысли об этом Марин содрогнулся. Но он вполне допускал мысль, что ключевые посты человечества могут контролироваться этой мыслящей машиной. Это означало, что единственной проблемой, которая стояла перед Мозгом, было обеспечение его собственной безопасности. Используя двух своих агентов — Великого Судью и Слэйтера, Мозг смог уничтожить всех людей, кто помогал ему скрываться, и одновременно внушить своим агентам идею совершать массовые убийства якобы с целью уничтожить Мозг. Это было внушение на уровне импульса. По мере того как убийство следовало за убийством, все сомнения в них автоматически подавлялись их же собственными мотивами. В итоге этих длительных и безрезультатных поисков выигрывал только сам Мозг.

Марин вдруг осознал, что Великий Судья стоит рядом. И в этот момент диктатор спросил его:

— Что там такое, Марин?

Марин кивнул на перфорацию в металлической балке, через которую, должно быть, проходила проводка часов.

— Я как раз думал, что это может быть, ваше превосходительство.

— Спроси сопровождающих. У них есть полные карты и планы.

Судя по этим планам, в этом здании никаких перфораций предусмотрено не было. Этот факт был немедленно взят на заметку. Из этого следовало, что всем рабочим, которые подписывали какие-либо контракты на ремонт в этом здании, предстояло пройти допрос с использованием детектора лжи. Но на подобную процедуру, по оценке Марина, ушло бы как минимум несколько дней, а то и целая неделя.

Однако это его не слишком заботило. Он убедился собственными глазами, что от квартиры Траска мало что осталось. Изображения на телеэкране, которое он видел прежде, почему-то оказалось недостаточно, чтобы это понять. Ему было необходимо прийти сюда, посмотреть на разрушения, ощутить щебенку под ногами и запах пыли после взрыва.

Внезапно на него накатила страшная усталость. Он только что установил, что его собственного тела больше не существует. Даже если бы ему ничто больше не угрожало, все равно факт оставался фактом: он не испытывал желания иметь тело Траска в качестве замены. Предположим, он каким-то образом избежит гибели. Успокоится ли он, оставшись в теле Траска? Эта перспектива представлялась ему весьма мрачной. В лучшем случае его жизнь превратится в постоянную маскировку.

Все, что ему сейчас нужно, подумал он, — так это хотя бы четыре часа сна под пилюлями, без боли. Тогда он сможет действовать.

Кто-то коснулся его руки. Обернувшись, Марин увидел офицера личной гвардии Великого Судьи. Припп. Еще четверо офицеров-приппов направлялись к нему. Как ни странно, они выглядели весьма грозно.

— У меня приказ его превосходительства Великого Судьи, — произнес первый официальным тоном, — взять вас под арест. Советую вам вести себя спокойно.

— У вас — ЧТО? — в яростном замешательстве спросил Марин.

— Вы арестованы, сэр.

Марин повернулся к приппу спиной. Во-первых, последствия катастрофы легли на него тяжелым бременем, во-вторых, он не понимал причин действий Великого Судьи. Он увидел диктатора, стоящего в стороне, рядом с Подрэйджем и другими Руководителями Групп. Все они смотрели на Марина.

— Ваше превосходительство! — гневно крикнул Марин. — Я этого не понимаю.

Тяжелое лицо диктатора превратилось в маску холодной и надменной сдержанности.

— Мистер Траск, — проговорил он, — многих вещей мы тоже не понимаем. Вот, например, одна из них: что произошло с нашим дорогим и уважаемым Дэвидом Марином?

Марин открыл было рот, чтобы ответить, но передумал и только слегка качнул головой, словно пытаясь выгнать из сознания туман боли, которая снова наваливалась на него. Он подумал, что его первая мысль была верна, хотя и не в том смысле, как он предполагал. Сейчас действительно наступил кризис — прежде, чем он успел к нему подготовиться.

— Заверяю вас, — мрачно произнес Великий Судья, — у вас будут все возможности объясниться до того, как вас казнят, — и коротко бросил: — отвезите его в тюрьму Контроля.

Глава 32

Любой риск был исключен. Прежде чем отвести Марина на борт специального прыголета Контроля, на него надели наручники. На борту его сразу же обыскали — в достаточно вежливой форме. Марин, впрочем, счел этот обыск вполне тщательным: если бы он сам командовал группой, которая этим занималась, он остался бы доволен работой.

Обыск включал исследование зубов — и Марин был поражен, когда у него обнаружили пустой искусственный зуб с каким-то химикатом внутри. Впрочем, никто не пытался искать у него в мышцах капсулы или исследовать кожу на предмет поиска мест, окрашенных особыми красками — например водорастворимыми наркотиками. Однако они тщательно изучили грязь у него под ногтями. Обыск закончился тем, что они выдали ему другую одежду — простую серую куртку и брюки того же цвета.

Все это они успели проделать до того, как прыголет приземлился на крышу Дома Руководителей Групп. Там его в наручниках провели в тюрьму — здание из бетона и стали, представлявшее собой часть департамента Слэйтера.

В тюрьме специальные сотрудники сняли с Марина маскировку. В течение получаса при помощи фотографий и записей контроля он был идентифицирован как осужденный изменник Уэйд Траск.

С каким-то мрачным интересом Марин наблюдал, как меняется отношение к нему тюремщиков. По мере того как снимались контуры маскировки, они действовали все более грубо. Пока он еще был похож на Марина, они проявляли осмотрительность. Потом толчки, захваты и щипки постепенно стали резче и сильнее, чем это было необходимо. Наконец, один из здоровяков шагнул вперед и, вместо того, чтобы предложить ему сесть, схватил его за плечи и попытался силой усадить на стул.

Сделав быстрое движение, Марин ударил его коленом в промежность и с удовлетворением услышал стон, когда тот отлетел назад, упал на пол и начал корчиться. Второй мужчина, стоявший справа от Марина, попытался ударить его по голове. Но Марин ожидал этого. Кроме того, в нем скопились ненависть и ярость — чувства, которые сами по себе уже позволяют человеку переносить пытки. Удар показался ему почти нечувствительным.

Ненависть, как толстая пленка, окутывала его, защищая от боли. Марин ударил ногой по голени человека, который его бил. После этого — он еще не потерял чувства здравого смысла — он спокойно сел на стул, пока еще никто не успел отреагировать. По собственному опыту он знал, что ударить стоящего психологически легче, чем сидящего.

Из задней части комнаты донесся властный голос:

— Оставьте его в покое. Мы должны ждать приказов.

Здоровяк поднялся с пола, проковылял к койке и плюхнулся на нее. Другой агент перестал потирать ушибленную лодыжку, с явным усилием прошел к другому стулу и тоже сел.

В этот момент Марин смог сосчитать своих противников — их было шестеро. Все они выглядели как офицеры Контроля. Двоим из них было лет по тридцать с небольшим; они казались молодыми и сильными. Кроме них, было еще трое сорокалетних здоровяков.

В этот момент начальник вышел вперед. Он был старше всех — седоволосый мужчина лет пятидесяти пяти.

— Мистер Траск, — сказал он, — меня зовут Мартин Кэррол. Я ожидаю приказа получить от вас — любыми средствами — полный отчет о вашей деятельности.

Марин изучал его лицо. Он помнил Кэррола. Пару раз он видел его вместе со Слэйтером. Это был еще тот тип.

Серьезно относившийся к своим обязанностям, он был опасным противником, поскольку не сомневался в справедливости всего, что делал.

Но Марина сейчас это интересовало мало. Он знал только, что лично ему потребуется в той ситуации, которая здесь начнет разворачиваться. Только ненависть и ярость способна оберечь нервы и мышцы любого живого существа при пытках. У него не было времени ни на добрые мысли, ни на рассуждения — разве что в самых отдаленных уголках сознания.

У двери раздался какой-то звук. Кэррол подошел и несколько минут говорил с кем-то, кого Марин не видел. Затем дверь закрылась; Кэррол вернулся и подошел к Марину.

— Указания получены, — сказал он. Его голос звучал спокойно, но щеки, казалось, слегка побледнели. — Как только вы будете готовы, дайте мне знать, и я позову Великого Судью. Он сам хочет вас выслушать.

Глава 33

Марин не осознавал течения времени. Когда он чувствовал боль, он поднимал голос в пароксизмах ярости и ненависти. Он едва понимал, что говорит. Он пытался оскорблять своих мучителей — но это получалось неразборчиво и невнятно. Олова не играли никакой роли. Имели значение только эмоции и способ их поддержать.

У него были достаточно веские причины, по которым он не мог позволить себе говорить. Он не мог, не должен был, не смел рассказать свою историю людям, которых контролировал Мозг… пока все остальные возможности не были исчерпаны.

Он чувствовал, исходя из собственного опыта, что они не станут его убивать, пока что-нибудь не узнают. Следовательно, заговорить для него означало погибнуть, не говорить — значило выжить.

В этом замкнутом пространстве, освещенном лампами, время исчезло и одновременно растянулось в бесконечность. Он поддерживал жизнь в своем теле, питаясь сырым материалом своих нервов. Иссушив силы, он опускался до глубин изможденности, но только для того, чтобы найти новый резервуар ненависти, и она, казалось, затопляла все его существо огнем обновленной энергии.

В такие моменты он буквально физически вибрировал от ярости. И он вопил, срывая голос: «Идиоты — дураки — рабы — тупицы, тупицы, тупицы…» — снова, снова и снова.

Ни на мгновение он не ощущал жалости к себе. Ему не приходило в голову просить пощады. Никакого смысла также не было и в том, чтобы по-настоящему критически оценивать то, что они делают. Он видел людей на всех стадиях физического, морального и психического уничтожения, но выживали только те, кто цеплялся за какое-то проявление безумной ярости. Это был факт — единственно важный в данный момент.

Его непреходящая ярость начала давить на его мучителей. Он не сомневался, что это неизбежно произойдет, хотя и не связывал с этим никаких планов. Сама внутренняя склонность к насилию, которая и привела этих людей к работе в Контроле, неожиданно оборачивалась слабостью, и он подпитывал эту слабость. Перед этой самой действенной из всех эмоций барьеры их внешнего спокойствия падали один за другим.

Внезапно один мужчина закричал. Его вынесли, сопротивляющегося и лягающегося, как маленького ребенка, охваченного яростью. Правда, офицерам Контроля пришлось иметь дело с крупным парнем, отличавшимся недюжинной силой.

Второй мужчина начал тихо всхлипывать. Кэррол подошел к нему и сказал:

— Дэн, ты портишь себе репутацию. Прекрати!

— Я ничего не могу с этим поделать, — всхлипывая, отозвался тот. Его увели.

Еще один из них застыл неподвижно. Все его мышцы были напряжены, глаза устремлены перед собой. Врач подошел к нему, сделал укол, и он мягко упал, как тряпичная кукла.

Кэррол, должно быть, каким-то образом уведомил Великого Судью. Дверь внезапно открылась, и сквозь серый туман Марин увидел диктатора. Он просто стоял в дверях — большой, озадаченный мужчина. Он покачал своей львиной головой и сказал:

— Остановите процедуру. Пусть отдохнет. Отведите его…

Марин не услышал, куда его предполагается отвести. Он обмяк и, хотя почувствовал, как его схватили чьи-то руки, провалился в сон, который был опасно близок к потере сознания.

Он зевнул, затем закрыл глаза. Потом в памяти всплыло воспоминание. Он сидел в кресле в большой, со вкусом обставленной комнате. Его запястья были пристегнуты наручниками к подлокотникам кресла. По одеревенелости ног он мог судить, что его лодыжки были также привязаны к ножкам.

Головой он мог вертеть свободно, поэтому немедленно огляделся, надеясь по каким-нибудь признакам определить, где находится. Закрытая дверь справа, настенный телевизор, окон нет, кушетка слева, большие часы на стене перед ним и…

Его внимание зависло, и он с тошнотворным приступом страха подумал: «Часы… такие же, как у Траска».

Пока он с неприязнью разглядывал их, часы тихо скрипнули и пробили половину — десять тридцать, то ли утра, то ли вечера, он не мог даже предположить. Звук замер, а затем яркая серебристая нить вылезла на пол из какого-то скрытого отверстия в часах. Она змеилась и сворачивалась в кольца, как веревка, а часы все выпускали и выпускали из себя это странное вещество.

Внезапно конец нити загнулся крючком и броском продвинулся в направлении Марина, который в оцепенении смотрел на него. Он с дрожью вспомнил о такой же блестящей «веревке», которую он видел ночью в квартире Траска неделю назад.

Он был потрясен. Каждый спазматический прыжок действовал на его психику с такой силой, с какой не могла подействовать пытка. Он зачарованно смотрел на эту светящуюся нить, охваченный ужасом, в то время как она, конвульсивно свиваясь в петлю, каждым выхлестом продвигалась на три фунта.

Сначала расстояние до него составляло примерно двадцать пять фунтов. Половину она покрыла менее чем за две минуты. Выйдя из первоначального ступора, Марин начал звать на помощь. Его голос поднялся от вопля до самого громкого визга, который он только мог выдать. У него не было ни гордости, ни стимула одергивать себя. Он только хотел, чтобы кто-нибудь пришел и прекратил этот кошмар. Прямо сейчас, немедленно.

Но никто не приходил. Из-за двери не доносилось ни звука. Когда он понял, что никто не придет, в его голове мгновенно выстроилась истинная картина происходящего. Мозг, контролировавший Великого Судью, каким-то неуловимым способом заставил диктатора поместить его в комнату с часами. Затем каким-то образом было решено, что охранник ему не нужен. Или, возможно, это был тот случай, когда охранником был избран другой раб Мозга.

Что там говорил Слэйтер? Контроль на расстоянии? Это могло означать, что функцию слуха в ключевой момент можно было отключить, и теперь охранник просто стоит за дверями и не слышит воплей, доносящихся из комнаты, которую охраняет.

Размышлять о том, почему он должен считать себя обреченным, уже не было времени. Блестящая световая «веревка» взлетела в воздух, поднялась над креслом, неуверенно качнулась и, когда он попытался отстраниться, упала ему на колени.

Откуда-то неподалеку донесся шум океанских волн. Возникла пауза, затем его окатила огромная масса воды. Она казалась такой реальной, что он почувствовал, как его приподнимает и относит назад. Вода начала спадать. Когда волна проходила мимо него, вертясь, играя и шепча, он сделал что-то, чего сам не понял. Его челюсти сомкнулись, и во рту оказался крошечный кусочек чего-то вкусного, принесенного ему морем. Проглотив его, он ухитрился занять устойчивое положение на песке. Как ему это удалось, тоже было не совсем ясно. Это было просто действие тела, без единой четкой мысли — просто делать, быть, жить.

Затем море куда-то отдалилось, исчезло из виду. Неподалеку слышался шелест волн, бульканье, тихий шум непрестанного движения воды, качание, шипение и…

Звук затих и пропал.

«Я был каким-то морским животным, — подумал Марин, — на самой заре эволюции. Это была память, идущая от начала жизни».

Его осенила запоздалая догадка. Он с удивлением подумал, что именно это способны переживать приппы. Они помнят такие вещи на сознательном уровне.

Вокруг него сомкнулась тьма, и он ощутил, что взбудоражен до предела. Внезапно тьма сменилась ярким сиянием. Его яркость раздражала. Именно она, догадался Марин, порождала это странное возбуждение.

Время шло; снова стемнело. Возбуждение, бившееся в нем, затихло, превратившись в слабую пульсацию. Через некоторое время сияние вернулось, и с ним пришло новое ощущение — теперь он знал, что такое жизнь!

Цикл сияния и тьмы и порожденный ими эмоциональный круговорот повторялись снова и снова. Он подумал, что это может быть жизнью в ее самой примитивной форме. Осознание этого факта глубоко его потрясло.

Темнота была ночью, сияние — днем, а солнечный свет раздражал то, что в те изначальные времена должно было быть материей, пока еще не разделенной на одушевленную и неодушевленную.

Он все еще стремился насладиться этим ощущением, когда…

Он пригнулся за скалистым гребнем. Он все еще пребывал в состоянии возбуждения, но к нему начал примешиваться страх. За гребнем что-то было — что-то огромное. И он боялся. Он надеялся, что это «что-то» не догадается, что он здесь.

В тревожном порыве его руки охватили деревянную рукоятку примитивного топора.

Напряженно стоя на одном колене по эту сторону скалы, Марин осознавал, что сам он не мал и не слаб. Он скорее чувствовал, чем видел, как его грудь и плечи бугрятся огромными мышцами. Он даже был уверен, что сможет стать достойным противником тому чудищу за гребнем. Но то существо было бесчувственным, массивным и упрямым; на каждый его удар оно ответит несколькими ударами. И в конце концов оно, скорее всего, одолеет его и задушит своими мощными лапами. Со своей стороны он мог только надеяться отогнать его; он не мог и думать о том, чтобы его убить.

Пригнувшись, он ждал, охваченный отчаянием. Он думал только о том, чтобы избежать драки.

Новое переключение произошло, пока у него еще сохранялось ощущение тревоги. Он лежал на полу, застеленном ковром, в темноте. Он еще не вполне осознавал, что произошло, но ощущения несколько изменились. Физически он был слабее того существа, скрывавшегося от врага за гребнем. Это ощущение наполняло все тело — мышцы, желудок, нервы. Он напряженно осознавал ситуацию.

«Меня настроили на другое тело?»

Он пошевелился и услышал, как зазвенели цепи. Тонкие, прочные веревки натянулись на запястьях; на лодыжках он ощутил металлические кольца. Он расслабился, напряжение спадало.

И тут рядом с ним прозвучал голос Ривы Аллен:

— Ты проснулся? Сколько времени мы здесь находимся?

Это сон, попытался убедить себя Марин. Сейчас ее голос мог принадлежать только каким-нибудь трансформированным формам его памяти. Рива мертва. Ее тело уничтожено самой колоссальной бомбой из всех, взорванных за последние четверть века.

Снова послышался голос — очевидно, из мрака, окружавшего его.

— Нас кормили восемь раз. Думаю, это значит, что прошло три дня. Но я все время голодна, поэтому, может быть, и больше.

Теперь Марин смог идентифицировать это ощущение физической слабости — голод. Но как это могло случиться? Кто лежит сейчас здесь, в темном помещении, рядом с женщиной, которой, как он знал, больше не существует?

Потрясенный, он попытался собраться с мыслями. «Где бы я ни находился, я здесь из-за Мозга. Его цели не имеют ничего общего с моим благополучием. Он хочет знать, насколько Уэйд Траск опасен для него и осуществления его планов. Поэтому он использует свое знания о функционировании жизни, чтобы делать то… что он делает».

Что же обнаружил Мозг?

Посторонний звук прервал напряженное течение его мыслей. Открылась дверь, впустив расширяющуюся полосу света. Повернув голову, Марин увидел двух мужчин-приппов. Каждый из них нес по подносу с дымящимися блюдами.

— Наконец-то можно поесть! — радостно объявила женщина рядом с Марином.

В этот момент вошел третий мужчина. Его лицо скрывала маска, не позволяющая определить, припп это или человек. Но когда он заговорил, Марин мгновенно узнал голос Ральфа Скаддера.

— Ладно, Руководитель Групп Дэвид Марин, — сказал коротышка, не снимая маски, — я освобожу вас и вашу подругу, — он повернулся к сопровождающим его приппам. — Снимите с них цепи!

Марин вспомнил, как Скаддер задерживал его расспросами в ночь взрыва. Это могло многое объяснить. Например, можно было предположить, что за это время его приспешники-приппы посетили с обыском квартиру Траска. Но это не давало ответа на один важный вопрос: как им удалось проникнуть в секретную лабораторию?

Марин с некоторым усилием отвлекся от этих размышлений — и осознал, как к нему обратился Скаддер.

Руководитель групп Дэвид Марин.

Это, и только это имело сейчас значение.

«Я снова стал самим собой», — весь дрожа, подумал Марин.

Каким-то образом в процессе своих непонятных манипуляций Мозг задействовал некие важные механизмы. Взбудораженный Марин снова и снова осознавал чудесное значение произошедшего.

«Я вернулся в собственное тело!»

— Несколько минут назад было объявлено, что Уэйд Траск содержится под стражей, — снова заговорил Скаддер. — Я больше не вижу причин вас задерживать.

Еще одно открытие. Лидер приппов терпеливо ждал появления Траска. Марин растер запястья, восстанавливая кровообращение. Управившись со своей порцией еды, он постепенно пришел копределенному решению. Слишком рано было делать какие-то выводы относительно того, что с ним произошло. Противоречия, с которым он столкнулся, невозможно разрешить путем размышлений.

Вскоре их обоих кружными путями вывели на поверхность. Из ближайшей телефонной будки Марин немедленно связался по личному номеру с Великим Судьей. Сэлис, личная секретарша диктатора, выслушала Марина, сказала: «Одну минуту» — и через некоторое время снова взяла трубку. Казалось, она была потрясена.

— Дэвид, — тихим голосом проговорила она, — его превосходительство отказывается говорить с вами. Но хочет, чтобы вы присутствовали на собрании Совета — завтра утром, в одиннадцать.

Ее голос понизился почти до шепота.

— Может быть, у вас есть какое-то сообщение, которое вы бы хотели передать через меня?

— Милая, — с беспокойством проговорил Марин, — пожалуйста, попроси его отложить казнь Уэйда Траска до того момента, пока я с ним не поговорю.

— Подождите секунду, — она снова вышла. Когда она вернулась, диктатор явно находился в пределах слышимости, потому что ее голос стал четким и нейтральным:

— Он говорит, что Траск и так получил отсрочку до окончания завтрашнего собрания. Он говорит, что не может понять, как замаскированный Траск смог выиграть Джорджианскую кампанию, и что он непременно потребует удовлетворительных объяснений. Это все. До свидания.

Послышался щелчок.

Глава 34

Следуя за Ривой по улице, Марин каждый раз слегка вздрагивал при воспоминании о том, что сказала ему секретарша Великого Судьи.

Он тревожно покачал головой. Затем остановился и задумчиво посмотрел на девицу. Она провела с Траском пять дней. Что Траск мог рассказать ей?

Ему требовалось куда больше данных, чем он располагал сейчас, если он собирался успешно выступить на собрании Совета. Ему нужна была вся информация, которую он только мог получить.

— Хочешь пойти со мной? — спросил он девушку.

Сейчас она был истощенной, с затравленными глазами — жалкая копия прежней хрупкой Ривы Аллен.

Она кивнула.

— Ты знаешь, что это означает? — сказала она. — Ты знаешь, что я собой представляю?

— Да-да, — ответил Марин, закивав головой.

Он предположил, что она восприняла его приглашение как предложение заняться сексом. Ну ладно. Ему было нужно получить от нее полный отчет о том, что произошло — о каждом слове, каждой интонации. И он был готов заплатить за это ту цену, которую она попросит.

Он привел Риву в свою квартиру в огромном Доме Руководителей Групп. Он чувствовал, что его глазные яблоки то ли воспалены, то ли разражены. Правда, на зрении это не отразилось. Какую бы проблему со зрением не унаследовало от Траска тело Марина, на этот раз все проходило куда быстрее. Но напряжение оставалось. Это стоило отметить.

Ему предстояло множество неотложных дел. Поэтому он оставил девушку у себя в квартире и направился к лифту. Вскоре он спустился на этаж, где располагался офис секции вооруженных сил. Оттуда он позвонил начальнику Военной разведки в Джорджии.

— О, Дэвид! — сказал офицер. — Я ужасно рад, что вы позвонили. У меня есть кое-что в связи с тем конфеденциальным указанием, которое вы мне оставили. Мы задерживали всех, кто пытался пересечь границу. Уже есть результаты допросов, и информация, которую мы получили, весьма любопытна. Прежде всего это касается дела Уэйда Траска, о котором говорили в «Новостях». Это дело представляет собой совсем не то, чем оно кажется. Они удерживали информацию из-за какого-то секрета, которым он обладал. К нему была подослана одна из лучших шпионок, и…

Марина было нелегко удивить. Но у него невольно вырвался возглас:

— Они — ЧТО?!

— Об этом я и тревожился, сэр, — сказал офицер. — Я очень рад, что вы позвонили.

Марин сделал глубокий вдох.

— Благодарю вас, полковник. Предоставьте это дело мне.

— Если бы вы не позвонили… Я как раз собирался связаться с его превосходительством Великим Судьей.

— Держите меня в курсе событий, — ровно проговорил Марин.

Повесив трубку, он поймал себя на том, что дрожит.

Рива Аллен!

Все это время в квартире — что она могла слышать? И все эти дни, которые она провела рядом со связанным по рукам и ногам человеком, которого она считала Дэвидом Марином, Руководителем Групп, имеющим какое-то отношение к Уэйду Траску — что она смогла узнать?

Все еще дрожа, он позвонил в Службу связи по видеотелефону.

— Майор, — обратился он к дежурному офицеру, — может ли кто-нибудь отправлять секретные сообщения из этого здания?

Низкорослый офицер, похоже, был совершенно ошеломлен.

— Сэр, — заикаясь, пробормотал он. — Это непростое дело… — и, собравшись с духом, задумчиво добавил: — Это мог бы сделать… Руководитель Групп…

Марин был поражен.

— Как я понимаю, существует механизм автоматического глушения всех сообщений, кроме официальных, — с вызовом произнес он, неожиданно разозлившись.

Офицер на телеэкране выглядел потрясенным, но голос его по-прежнему звучал ровно.

— Это так, сэр, — сказал он, — если кто-нибудь не включит оборудование бесконечного ряда Траска. У большинства Руководителей Групп такое оборудование есть в личных апартаментах, оно установлено вопреки нашим рекомендациям. Мы можем просматривать такие передачи, но не можем препятствовать их отправке.

Марин кивнул. Он припоминал, что Великий Судья хотел установить прямое сообщение со всеми своими советниками.

— Сейчас мне нужно, чтобы вы действовали очень быстро, — сказал он. — Немедленно отключите питание этого оборудование в моей квартире. Не теряйте ни секунды!

— Есть, сэр!

Марин прервал связь и задумался над еще одним подозрением, которое пришло ему в голову. Похоже, во всем этом плотно замешан Скаддер. «Он на столько дней оставлял ее со мной», — подумал Марин.

Он позвонил в военную полицию и приказал арестовать Ральфа Скаддера, лидера приппов.

— Прикажите Скаддеру, чтобы он принес карту Убежищ, которую его просил подготовить Уэйд Траск, — сказал он. — Скажите ему, если он согласится с нами сотрудничать, ему ничего не грозит. Держите Скаддера так, чтобы я смог допросить его завтра с утра. И чтобы до него никто не добрался, — закончил Марин.

Затем он связался со службой Взаимодействия и отдал указание, чтобы его сына, Дэвида Бернли, переправили в столицу так, чтобы он смог явиться в офис Марина к 10:40 следующего утра.

— Скажите ему, чтобы он надел свою лейтенантскую форму.

Следующий сеанс связи был с отставным генерал-майором Юджином Инскипом. Как ни удивительно, но после короткого разговора с сиделкой его соединили со стариком.

— Эти чертовы бабы укладывают меня в кровать, как только солнце садится, — заявил генерал. — Чем могу служить, сэр?

— Генерал, — сказал Марин, — кто-нибудь из моего департамента обращался к вам в последние дни?

Отрицательный ответ, который получил Марин, ничуть его не удивил. Почти сразу же после того, как он отдал своему помощнику приказ встретиться с Инскипом, его арестовали, и неудивительно, что помощник счел себя вправе проигнорировать приказ «фальшивого» Марина.

Глубоко вздохнув, Марин задал решающий вопрос:

— Вы уже закончили свою книгу о вооружении прошлого века?

На том конце линии наступило молчание, затем послышался тяжелый вздох.

— Молодой человек, — сказал Инскип, — я не знаю, что у вас на уме, но, судя по тону, дело срочное. Вы желаете, чтобы я выслал вам копию рукописи?

— Не только желаю, — ответил Марин, — но и готов прибыть за ним лично, если вы не заснете к этому времени и согласитесь побеседовать со мной полчаса.

— Я глаз не сомкну всю эту чертову ночь, если это важно, — отозвался генерал, — и пусть только эти бабы попробуют уложить меня до того, как вы прибудете!

Марин негромко рассмеялся.

— Вы прекрасный человек! — заметил он. — Теперь слушайте. Что меня интересует — и весьма срочно — это оружие, которое может поражать целые города или крупные районы. Мы готовы к большим бомбам — три четверти населения все еще живет под землей. Что еще может быть использовано?

— Еще было вибрационное оружие, — сказал старик. — А также газ — равного ему с тех пор не открыли. И… кажется, я понял вашу мысль. Я просмотрю свои материалы. Существует по крайней мере пять видов оружия той категории, о которой вы упоминали. Жду вас, сэр.

Этот визит занял у него полтора часа жизненно важного времени. По дороге он отдал приказ, чтобы весь технический персонал, размещенный в городе Великого Судьи, по особому распоряжению немедленно явился на рабочие места.

Возвращаясь в свою квартиру, Марин принял решение не показывать Риве, что он раскрыл ее тайну. Он делал это не из милосердия. Он предполагал, что тело хладнокровно убитой настоящей Ривы Аллен покоится сейчас в какой-нибудь забытой могиле. Его губы сжались. Нет, это было не милосердие.

Он понимал, что эта женщина обладает большими возможностями избежать допроса. Несмотря на любые попытки остановить ее, она может успеть, например, проглотить какое-нибудь наркотическое вещество и таким образом, по крайней мере, оттянуть допрос.

Поэтому ему придется выманивать информацию хитростью. Ему предстояло проявить недюжинную ловкость и действовать так, будто он считает ее именно той, за кого она себя выдает. Что она при этом узнает — неважно.

Открыв дверь, он услышал доносящийся из ванной шум воды. Вскоре она вышла, облаченная в банный халат, взвизгнула, увидев его, и, словно ручной зверек, радостно бросилась к нему навстречу.

Марин отвечал на эти поцелуи с изрядной долей цинизма, но не мог не заметить, что ее теплота не была наигранной. В этой женщине играла, пробуждаясь, настоящая страсть, и он не сомневался, что ему придется ее удовлетворить. Раздеваясь, Марин обдумывал возможность использования гипнотического газа, но быстро отбросил эту идею. На большинство женщин газ действовал очень сильно. Он мог вызывать еще большую отсрочку, чем наркотики.

— А потом ты сказал… и я сказала…

Поначалу девушка сопротивлялась тому, чтобы давать детальный отчет о произошедшем. Расспросы Марина ее явно озадачили. Она все еще была уверена, что он лежал рядом с ней на полу и что он должен был помнить, о чем они беседовали. Она повторяла это утверждение, затем, в притемненной спальне смотрела на него и качала головой, словно говоря: «Ты, конечно, не захочешь все это снова выслушивать». Она то и дело сбивалась на обобщения, но, как ни удивительно, позволяла ему вытягивать из нее точные слова и формулировки.

«Голова у нее, похоже, работает с дикой скоростью», — подумал Марин. Она ни на секунду не забывала о своей роли. Ее воспоминания то и дело прерывались вспышками страстного желания. Возможно, это было тоже рассчитано на то, чтобы определить, насколько он нуждается в информации и к чему прислушивается с большим вниманием. Она шантажировала его с искренностью, которая в других обстоятельствах восхитила бы его.

Он упорно держался легенды, которую придумал для объяснения своих расспросов: в плену у Скаддера он находился в состоянии наркотического полутранса и хотел определить, что их тюремщики смогли из них вытянуть.

Настойчиво повторяя это и выслушивая ее ответы, он постепенно понял, что хотя Траск и делал заявлений, которые можно было смело отнести к разряду «недозволенных», то есть рассуждал о социальных идеях, но о своем изобретении упоминал весьма туманно. В этих редких случаях сама идея была сформулирована слишком отвлеченно. Люди, которые допрашивали его, были явно не в состоянии совершить достаточное мыслительное усилие, чтобы ухватить концепцию механического обмена личностями. Поэтому Марин с облегчением предположил, что за все эти дни шпионка так ничего и не узнала.

Около четырех утра девушка погрузилась в дремотное состояние, похожее на сон от утомления. Марин дождался, пока ее дыхание не стало ровным и медленным. Затем он выскользнул из кровати и выглянул во внешний коридор, чтобы убедиться, стоят ли у его дверей охранники, как он приказал. Их было двое — агентки Военной разведки, отличающиеся заметной физической силой.

— Разбудите ее в восемь тридцать, — проинструктировал он их, — потом отведите в свой департамент и допросите.

Затем он взял свою одежду и направился в свой офис. Там он прилег на кушетку в маленькой смежной комнате и некоторое время лежал без сна, охваченный беспокойством.

Ночь прошла не зря. Казалось бы, совершенно не связанные друг с другом события начали выстраиваться в логичную последовательность. Марин ужаснулся значимости картины, которая развернулась перед ним. Если это правда, если это правда…

«Мы с Траском как два теленка, бродящие по бойне», — подумал он.

И когда его усталые глаза наконец закрылись, он все еще продолжал устало размышлять.

«Теперь я должен решиться!»

Глава 35

В начале седьмого Марин встал, оделся и позвонил полковнику Грегсону, дежурному заместителю Руководителя. Сонный голос в трубке произнес:

— Грегсон слушает.

Марин представился.

— Скаддер арестован? — спросил он.

— Да, мы его взяли, — полковник явно стряхнул с себя сон, услышав голос начальника. — Он был очень удивлен.

Марин вполне мог себе это представить. Столько таинственности — и вдруг все вышло наружу. Но он только сказал:

— Приведите его ко мне в офис. Прямо сейчас.

— С картой?

— С картой! И, Грег!

— Да?

— Я хочу, чтобы группы нападения были наготове, с тяжелым вооружением, чтобы пробиваться сквозь препятствия. Им придется действовать в Убежищах, так что взрывчаткой придется действовать осторожно.

— Значит, мы используем газ и кое-что из лучевого оружия.

— Прекрасно.

— Подготовить все к девяти?

— Да.

— Будет сделано! — заверил его Грегсон.

После этого Марин связался со службой Противовоздушной защиты.

— Передайте приказ силам Противовоздушного Контроля, чтобы ни один летательный аппарат не появился в воздушном пространстве города до дальнейших распоряжений. Особое внимание — самым верхним воздушным коридорам. Если что, на этой высоте стреляйте без предупреждения, на нижних коридорах — после краткого предупреждения. И еще, Мейер.

— Да, сэр?

— Ни с кем этого не обсуждайте. Сообщите о задании дневной смене, когда люди придут на работу.

— Слушаюсь, сэр.

Марин отключил связь и встал. Только сейчас он понял, насколько сильно он изменился за это время. Во время короткого ночного сна он принял решение. Теперь он знал, что ему делать. Это было полное осознание своих намерений и уверенность, какой он никогда не испытывал прежде. Он был готов действовать — без ограничений.

После всех этих событий и перипетий в нем проснулся мужчина. Он оглядывался назад, на свою карьеру, и видел, что она была построена на смеси насилия, идеализма и приспособленчества. Он прожил свою жизнь в рамках, в которых согласился принять мир Великого Судьи.

Со всем этим покончено. Сомнения прошли, страх исчез. Одеваясь, Марин прикидывал, что ему нужно сделать в этот решающий день. И у него не возникало никаких сомнений. Все представлялось ему четким и ясным. И очевидным.

Это будет сражение весьма любопытного свойства. Поскольку на данный момент под его контролем находились огромные военные силы, он имеет возможность действовать против своего скрытого противника. И когда эти силы перейдут определенный рубеж, его противнику — в данной ситуации Мозгу — придется предпринять ответные действия.

Обстоятельства битвы представлялись фантастическими. В любой момент Мозг мог захватить контроль над теми, кто возглавляет противостоящие ему силы. В таких условиях Марину было нужно только одно — решимость действовать, приводить в движение силы и, таким образом, заставлять своего врага реагировать.

Действовать — невзирая на последствия.

Марин прошел в свой офис по коридорам, почти пустым в этот ранний час. Ему принесли завтрак из офицерской столовой. Он заканчивал свою короткую трапезу, когда к нему привели Скаддера, недовольного и обеспокоенного.

— Итак, Траск заговорил, — мрачно сказал он. — Что же, я ничего не сделал, только согласился снабдить его картой. Что же здесь нелегального?

— Где карта? — коротко спросил Марин.

Карта была у Грегсона. Полковник, скромный плотный мужчина лет сорока с небольшим, закрепил карту на стенде, чтобы на нее можно было направить свет. Марин кивнул приппу.

— Объясните ее, — сказал он.

Скаддер с мрачным видом повиновался. По его объяснениям получалось, что особое значение имели сорок восьмой, сорок девятый, пятидесятый и пятьдесят первый уровни Убежищ. На военных картах этого района было указано, что все эти уровни в течение двадцати пяти лет были наглухо заделаны по приказу Великого Судьи.

Марину пришла в голову мысль, что Мозг, похоже, не подозревал, что тот что-то замышляет против него. Он снова ощутил, как нарастает напряжения. Но его голос звучал ровно, когда он отдавал приказ выслать группы нападения, захватить обозначенную на картах область и уничтожить любые устройства, которые будут обнаружены. Сокрушить, разбить, сжечь, не оставить ни одной действующей части. Его несколько тревожило, что по его приказу будут произведены столь глобальные разрушения. Но альтернативы он не видел.

Он чувствовал, что никто из ныне живых — кроме, возможно, Уэйда Траска, — не обладал достаточной информацией. Но возможностью получить сведения от Траска они не располагали.

Когда приказы были отданы и люди отправились выполнять задания, он послал Сигнальное подразделение на прыголетах — с максимальной скоростью — ко всем телефонным подстанциям с приказом отключить телефонное обслуживание Города Припп и всех линий, ведущих в Убежища.

Отрезать все звонки на дальние расстояния…

Глава 36

«Вот так», — подумал Марин.

Он ощущал некоторую усталость. Но главные силы были приведены в движение. Оставалось только ждать.

Ожидая начала заседания в своем офисе, он в последний раз, как ему казалось, воспользовался огромной властью, которой обладал как член Внутреннего совета и правительственный лидер. На все ключевые теле- и радиовещательные станции он разослал уведомление о том, что в 11:00 следует объявить о его отставке с должности Руководителя Групп.

Он приказал запечатать в конверт свое кольцо — знак своей должности — и, лично адресовав его «Моей возлюбленной Делинди», отправил его на адрес ее места отдыха на Среднем Западе. Свою официальную печать он упаковал сам и направил ее в курьерский отдел с инструкциями доставить ее в Коттедж Великого Судьи и отдать Сэлис в четверть двенадцатого. В офис каждого из Руководителей Групп были направлены письма с оповещением о его отказе от всех официальных статусов.

Свои военные награды он сложил в предназначенную для них шкатулку, украшенную драгоценными камнями, и послал с курьером хранителю наград при военном кладбище. Он не мог уволиться из своей группы, и поэтому не стал с ними контактировать.

Без двадцати десять его личный громкоговоритель взревел голосами командиров подразделений, переговаривающихся по радио друг с другом.

Затем наступила пауза. Ее нарушало лишь шипение передвижной газорежущей установки, эхом раздающееся в динамике.

Марин уменьшил громкость. Звук не прекращался, и он выключил устройство.

Зазвенел телефон.

Его секретарь звонил из внешнего офиса.

— Полковник Грегсон звонит с полевого телефона, сэр.

— Дэвид, — проговорил полковник, — мы, похоже, сражаемся с двумя противниками сразу. Когда мы заходим с одного направления, мы натыкаемся на приппов. На всех других направлениях — на механическое чудище, защищенное массивными металлическими стенами. Наши инструменты показывают толщину металла восемь футов. И приппы, и машина используют против нас газовое оружие, и продвигаться весьма нелегко.

— Вы разворошили осиное гнездо, — удовлетворенно ответил Марин. — Продолжайте огонь.

Он оборвал связь и потребовал привести к нему Скаддера.

Припп держался вызывающе.

— Я невиновен, — заявил он с порога. — Но я знаю, что происходит. Внизу, в Убежищах, мы можем удерживать вас в течение недели. Но мы можем договориться.

Неожиданное заявление!

— Договориться?! — повторил Марин. — Бога ради, но с кем?

— С настоящими правителями мира! — высокомерно произнес Скаддер. — И вам, — добавил он с усмешкой, — лучше ни с кем не делиться этой информацией, не спросив разрешения у своего господина и руководителя — Великого Судьи.

Марин уже сжег за собой все мосты. Ему было интересно, что этот секрет теперь раскрывается из еще одного источника. Он сосредоточился и мягко спросил:

— Вы не изложите мне детали?

— На самом деле все просто, — ответил Скаддер. — Некоторое время назад мне сообщили, что меня скоро попросят подобрать приппов, которым предстоит стать телохранителями Великого Судьи. Это навело меня на некоторые подозрения. Тогда у нас, приппов, было два босса — Великий Судья и агенты тайной группы. И знаете, кто мне больше платил? Группа. Это было нашим первым большим прозрением. Примерно в это же время к нам начал ходить Траск. Он тогда носился с теорией, что приппы появились в результате трагической случайности, а не последствий атомной войны. Я сразу понял, что если бы это удалось доказать, мы смогли бы добиться для себя отмены ограничений на передвижения. Поэтому я согласился играть в его игры… и начал рыться в его старых отчетах. Я узнал достаточно, чтобы убедиться, что на ранних стадиях по этой теории ставили эксперименты, и проводила их именно тайная группа. Насчет этого мы и будем торговаться, — закончил он мрачно. — Нам нужны данные по этим экспериментам.

Скаддер замолчал. В этой маленькой карикатуре на человека Марин чувствовал всю решимость человеческого существа, борющегося за свои жизнь. Он представил себе последствия недельной задержки в разрушении Мозга, и от этой мысли его передернуло. И он понял, что тоже должен торговаться, используя все, что у него есть.

На данный момент ему не приходилось думать о сострадании. Потому что вскоре после одиннадцати часов у него уже не будет полномочий действовать на правительственном уровне.

— По большому счету, вы зря со мной торгуетесь, — начал он. — Хотя я — тот человек, с которым вы сможете иметь дело, потому что… выслушайте!

Он ровным голосом описал аресты, проведенные в Джорджии, и рассказал о результатах допросов.

— Откровенно говоря, — сказал он, — если вы не свяжетесь с вашими людьми, которыми командуете внизу, в Убежищах, я распоряжусь, чтобы вас казнили в течение часа. Если они не сложат оружие к десяти тридцати, каждый захваченный припп будет казнен. И не пытайтесь со мной препираться. Просто скажите: да или нет?

Лицо крысоподобного коротышки посерело, но присутствия духа он не терял.

— А как насчет данных об экспериментах с приппами? — повторил он.

— Если вы сложите оружие, — пообещал Марин, — приппам будет передана вся информация о результатах допросов по этой теме.

Скаддер молчал. Он сидел, уставясь в пол, опустив плечи. Затем он выпрямился и издал негромкий звук, похожий на приглушенное рычание.

— Ладно, — угрюмо согласился он, — мы сдаемся.

В этой победе слышались отголоски трагедии, и Марин решил про себя, что в будущем постарается уделять внимание этим несчастным существам. Если в этом плане можно было сделать хоть что-то, это стоило сделать.

Но его мысли уже обратились к новому вопросу. Как получилось, что его тело оказалось перенесено из секретной лаборатории Траска в укрытие Скаддера? Он спросил об этом у пленника.

— Мои люди действительно забрали ваше тело из лаборатории, — ответил Скаддер. — Примерно за час до взрыва это было, — он невесело рассмеялся. — Забавно: Траск был в это время у меня в офисе, и я задерживал его, чтобы дать моим людям время обыскать квартиру.

— Но зачем понадобился этот обыск? — спросил Марин. — Вы же не ожидали найти там меня, верно?

Скаддер покачал головой.

— Нет, вы нам ничем не обязаны. Вам просто повезло. Эта женщина — как ее там, Рива Аллен — позвонила мне по секретным линиям; эти линии принадлежат людям, которые стоят за ней. Она целыми днями наблюдала за Траском, а он все время пропадал в своей берлоге. Она была поражена.

— Спасибо, — сказал Марин.

Он испытал огромное облегчение, наконец прояснив все эти обстоятельства.

В этот момент ввели Риву Аллен. Она вошла в помещение походкой, полной достоинства. Женщина выглядела самоуверенной и очень веселой. У нее больше не было необходимости играть содержанку без права регистрации. Взглянув на Марина с ясной улыбкой, она весело проговорила:

— Ну что, любовничек? — и рассмеялась беззаботным смехом.

Марин вопросительно посмотрел на женщин, эскортировавших пленницу. Они могли допросить кого угодно.

— Что-нибудь узнали? — спросил он.

Старшая покачала головой.

— Мы находимся с ней с без пятнадцати девять. Любые наши вопросы, любые методы убеждения, которые мы применяли, не вызывают у нее ничего, кроме этого дурацкого смеха.

Марин спокойно кивнул. Не было никаких сомнений, что здесь он потерпел поражение. Догадка, мелькнувшая у него прошлой ночью, подтвердилась. Химикаты. Скорее всего, состав был спрятан у нее в фальшивом зубе. Чтобы он подействовал, достаточно было один раз сильно сжать зубы. Этот вызывающий смех наркотик был ему знаком. Он полностью лишал человека страха. Угроза смерти и пытки для находящегося под его воздействием были просто смешны. Действие наркотика длилось около суток. И на это время шпионка, приняв его, устранилась от участия во всех событиях.

Неохотно, но твердо Марин приказал:

— Уведите ее. И держите под стражей.

Вошел секретарь.

— К вам лейтенант Дэвид Бернли, сэр, по вашему личному распоряжению.

— Пусть войдет, — сказал Марин.

Глава 37

Молодой Бернли вошел в кабинет — высокий, с массивной фигурой, распиравшей сине-желтую форму. Он вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.

— Привет, сын, — приветствовал его Марин.

Он слегка устыдился того, как его слова подействовали на парня. Устыдился потому, что, обращаясь к нему таким образом, он преследовал определенные цели. В течение последующего часа ему потребуется преданность особого рода, какую редко можно встретить. Но именно такой преданности отец вправе ожидать от сына. Он заметил, что лицо парня отразило бурлящие в нем эмоции, и понял, что его приветствие возымело должный эффект.

— Привет… па, — пробормотал Дэвид Бернли. — Ты посылал за мной?

— Я очень рад тебя видеть, — сказал Марин. Чувство стыда и вины исчезло. То, что он собирался делать, было столь необходимо, что поздно и смешно было раскаиваться. — У меня есть для тебя очень важное поручение.

— Это большая честь для меня.

Марин заранее решил воздержаться от каких бы то ни было объяснений.

— Пойдем со мной, Дэвид, — сказал он и направился к двери. Затем задержался и обернулся к сыну. — Под твоей командой будет отряд солдат. Не говори им, что ты мой сын.

— Слушаюсь, сэр, — проговорил молодой человек. Его лицо выражало переполнявшую его решимость. Он еще раз отдал честь.

— Я оказываю тебе огромное доверие, — тихо сказал Марин. — Тебе поручается дело исключительной важности.

Дэвид Бернли сглотнул. Но когда он заговорил, то уже полностью овладел своим голосом:

— Можете на меня положиться, сэр.

— Полагаюсь, лейтенант, — ответил Марин.

Больше они не разговаривали. Марин провел сына через внешний холл наружу. Он заранее распорядился, чтобы ему прислали из местной части дюжину первоклассных солдат и капрала. У него не было оснований сомневаться, что эти люди ждут его, готовые выстроиться по стойке «смирно».

Марин представил им «лейтенанта Дэвида Бернли», которому предстояло быть их командиром до дальнейших распоряжений. Затем он дал им четкие указания относительно того, чего он от них ожидает. Это были хорошо подготовленные солдаты. И он был их главнокомандующим.

Обращаясь к людям, он не смотрел на сына, но краем глаза заметил, как тот побледнел.

— Лейтенант!

— Да, сэр!

— Принимайте людей и следуйте за мной!

— Да, сэр!

Лифт привез их на этаж, где ровно в одиннадцать должно было начаться собрание. Марин взглянул на часы. Четыре с половиной минуты до начала. Вполне подходящее время для возмездия.

У двери в зал Совета стояло пять охранников-приппов под командованием офицера. Значит, Великий Судья уже прибыл.

Офицер узнал Марина.

— Нам придется обыскать вас как обычно, сэр! — сказал он.

— Естественно, — ответил Марин и нажал на спуск газового пистолета, лежащего у него в кармане.

Он подхватил свободной рукой офицера и, прикрываясь им, выстрелил в одного из охранников. За его спиной солдаты уже разряжали оружие. Происходящее даже с натяжкой нельзя было назвать боем. Нападение было слишком внезапным. Шестеро приппов лежали на полу, не успев даже начать атаку.

Марин не стал останавливаться, чтобы посмотреть на результаты этой акции. Он вошел в Зал Совета, не оглядываясь. Когда дверь за ним закрылась, часы напротив входа показывали одну минуту двенадцатого. Он был как всегда пунктуален.

Глава 38

Стоя в дверях ярко освещенного зала, Марин позволил охранникам диктатора, стоящим в скрытых стенных нишах, рассмотреть, опознать и ослабить бдительность. Он ждал, пока его солдаты захватят лестницу и проведут вторую мгновенную атаку.

Ожидая завершения атаки, он неспешно направился к тому месту, где стояли Великий Судья и Подрэйдж. В нем снова начало нарастать напряжение. Снова критический момент, снова необходимость согласования действий по времени. Его солдаты должны были вывести охранников из строя при помощи газовых пистолетов, захватить оружие, которое держало под прицелом присутствующих в зале, и взять под защиту его самого. Проблема заключалась в том, что он не хотел, чтобы люди осознали происходящее до решающего момента.

«…Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать!..» — считал он про себя.

В это мгновение — мгновение, с которого начинал действовать он сам — Марин ясно обозревал всю сцену. Все Руководители Групп — за отсутствием только Меделлина и грозного Эдмунда Слэйтера; Уэйд Траск, прикованный к стулу в конце стола; и Великий Судья, в безукоризненном белом костюме и рубашке, поворачивающий к нему голову.

«Сейчас!»

Марин перехватил в кармане рукоять специального пистолета, заряженного гипнотическим газом, и выстрелил сквозь ткань, целясь в голову Великого Судьи. Луч толщиной всего в несколько молекул заставил голову диктатора слегка дернуться назад — движение, которое могло быть похоже на простое подергивание мышц. Великий Судья словно его не почувствовал.

Марин ждал. Газ действовал по принципу вируса, но ни один вирус не обладал такой быстротой действия. Он мгновенно проникал в кровотоки мозга. Вот чувствительные нейроны начали реагировать на его присутствие, отдавая калий, содержащийся в связанном виде на электризованной клеточной оболочке — или, скорее, подвешенной в электрическом поле, которое и является поверхностью каждой клетки. Мгновенное изменение — и мысли, эмоции, те связи, которые поддерживают целостность личности, интегрированное «Я», начали терять свою могучую объединяющую силу.

Диктатор покачнулся и начал оседать. Подрэйдж и Марин подхватили обмякшее тело, не дав ему упасть.

— Сюда! — сказал Марин.

Они усадили Великого Судью в кресло во главе стола. Хотя его голова сразу упала на стол, он выглядел скорее расслабившимся, чем потерявшим сознание. Солдаты, занимавшие посты в нишах, вряд ли что-то поняли.

Марин подумал об этом только мельком. Как только диктатор оказался в кресле, он обернулся — как раз в тот момент, когда люди начали оправляться от первого потрясения.

— Позовите врача! — хрипло крикнул кто-то. — Он потерял сознание!

Их реакция поразила Марина. Он не мог подумать, что замешательство достигнет таких масштабов.

Он заметил, что Руководитель Группы Джон Пилер собирается открыть наружную дверь, и мрачно подумал, что через мгновение все рухнет.

Газовый пистолет ткнулся Пилеру чуть ли не в лицо. Тот удивленно шарахнулся. Голос солдата отчетливо произнес — так, что каждое слово было слышно всем в зале:

— У нас приказ генерала Марина никого не выпускать из помещения.

— Рядовой, закройте дверь, — со своего места откликнулся Марин.

— Да, сэр!

Дверь захлопнулась.

Глава 39

Присутствующие в изумлении поворачивались к Марину. Большинство из них не скрывало страха. Но некоторые пытались выдать этот страх за ярость.

Руководитель Групп Ярини злобно заявил:

— Только за одно это деяние, — он указал на бесчувственное тело Великого Судьи, — ты отправишься в конвертер.

Марин заметил изучающий и грозный взгляд Подрэйджа. Наконец тот спросил со страной интонацией:

— Что вы задумали, Дэвид?

Вербальные реакции свидетельствовали о том, что первый шок прошел. Теперь Марин мог с ними говорить.

— Умерьте свои страхи, джентльмены. Это не государственный переворот. Но я требую от вас полного внимания, пока я буду объяснять, что происходит.

Люди молча начали возвращаться на свои места за столом. Внезапно раздался шум. Руководитель Групп Ярини вместо того, чтобы последовать примеру остальных, схватил стул и с воплем пошел на Марина.

Он сделал два шага, затем начал спотыкаться и наконец осел, как тряпичная кукла. В воздухе на мгновение распространился слабый запах разряда газовой винтовки и тут же пропал.

Если до этого Марин не знал, удалось ли его людям занять наблюдательные отверстия, то теперь у него была возможность в этом убедиться.

— Джентльмены, — тихо проговорил он, — не лишайте себя привилегии выслушать мой рассказ. Великий Судья скоро очнется, так что о нем можно не беспокоиться.

Некоторое время его слушали молча, но атмосфера оставалась напряженной. Марин подумал, что кое-кто наверняка считает себя скомпрометированным необходимостью слушать подобные вещи. Но он был полон решимости заставить их выслушать от начала и до конца — так что пусть оставят свои сомнения и страхи при себе.

Он начал с рассказа о своем первом визите к Траску, когда ученый заставил его обменяться телами. Затем подробно рассказал историю своих отношений с Траском и, наконец, сообщил, что Великий Судья является невольным защитником и агентом Мозга.

В этот момент Джон Пилер вскочил и демонстративно заткнул уши. Он был бледен как полотно.

— Я отказываюсь слушать хотя бы еще одно слово этой изменнической фантастики! — завопил он.

Марин выхватил пистолет, выстрелил в Пилера, проследил, как тот обмякает, и холодно сообщил:

— С моей точки зрения, Пилер и Ярини ведут себя недостойно. Если вы и дальше собираетесь терпеть этих трусов на заседаниях Руководителей Групп, вы вряд ли заслуживаете уважения.

— Вас уже не будет, Дэвид, — мрачно сказал Руководитель Групп Эльстан, — чтобы посмотреть, кто будет присутствовать на следующих заседаниях.

— Вы совершенно правы, — ответил Марин. И совершенно спокойно сообщил о том, как перед приходом на это собрание он подал в отставку и сделал этот факт достоянием гласности.

Подрэйдж посмотрел на него и изумленно покачал головой.

— Я могу связаться со своим офисом и проверить ваши слова?

Марин кивнул и подождал, пока Подрэйдж набирал номер на личном телефоне и наводил справки. Наконец он прервал связь и обвел взглядом присутствующих. Он явно был в замешательстве.

— Заявление Дэвида произвело сенсацию, — медленно проговорил он. — Акции уже понизились на несколько пунктов.

Руководитель Эльстан вскочил на ноги. Все мысли об измене и перевороте вылетели у него из головы.

— Я должен позвонить своему брокеру, — пробормотал он.

Он принялся возиться со встроенным телефоном на столике рядом с ним.

— Сядьте! — рявкнул Марин. — Перестаньте позориться!

Старик поколебался, покраснел и молча сел.

Подрэйдж поднялся со своего места.

— Дэвид, — сказал он, — могу ли я спросить, как вы объясняете тот факт, что Мозг не делал никаких переключений сознания после того, как научился это делать.

Марин помолчал. Но от изложения теории, которой он оперировал, было не уйти.

После некоторого колебания он заговорил:

— По моему мнению — и это мнение основано на том, что Мозгу не удалось меня уничтожить — он ничего об этом не знает. Я полагаю, что, когда он… — Марин замялся, подбирая слова, — сконтактировал… с обездвиженным Уэйдом Траском (я имею в виду, со мной), он случайно стимулировал какой-то нервный механизм, и это автоматически привело к обратному переносу личности. Полагаю, что он сам не ожидал подобного эффекта и был обескуражен этим феноменом, — добавил он задумчиво, — это было первое мое ощущение.

— Но это только предположение, — заметил Подрэйдж.

Марин согласно кивнул. Но его раздражал тот факт, что не все присутствующие понимали, насколько он далек от притягивания фактов за уши.

— Это только предположения, — ровным голос произнес он, — но их логика подтверждается тем фактом, что Мозг не смог нанести мне превентивный удар. Истина — в чем бы она ни состояла — станет полностью ясна до конца дня.

— Вы хотите сказать, — настойчиво проговорил Подрэйдж, — что вы оказали на него давление, и теперь ему придется продемонстрировать свои возможности?

«Это и так ясно», — хотел ответить Марин, но одернул себя. Он понял, что Подрэйдж, заставляя его объяснять самые элементарные вещи, оказывает ему большую услугу.

Он осознал ситуацию. Эти люди по сути дела до сих пор пребывали в состоянии шока. Им была нужна простая сказка, изложенная легко и понятно.

— Да, — громко ответил он. — Да, мистер Подрэйдж. У вас еще есть вопросы, требующие разъяснения?

Подрэйдж внимательно посмотрел на Марина, и на его решительном лице появилась легкая улыбка. Он открыл было рот, но его перебил целый хор голосов. Казалось, что все заговорили одновременно.

— Когда-то Мозг был весьма умен. Откуда мы можем знать, что он снова нас не перехитрит?.. Что будет, когда проснется его превосходительство?.. Что вы в действительности собираетесь делать?.. Как мы узнаем, что Мозг на самом деле побежден?.. Что?..

Марин поднял руку. Шум не прекратился, и он повысил голос:

— Джентльмены, прошу вас!

Голоса стихли. Мрачный голос Подрэйджа нарушил наступившую тишину:

— Я думаю, Дэвид, среди всей этой массы вопросов есть один, самый главный: что произойдет, когда он, — Подрэйдж кивком указал на Великого Судью, — придет в себя? Возможно, вас это удивит, но я искренне верю, что его ярость, направленная на вас, отчасти коренилась в его беспокойстве по поводу нашей судьбы.

Марин бросил взгляд на диктатора. Он думал. Какой это удивительный человек. Вне всяких сомнений, Великий Судья пользовался лояльностью Руководителей. Перед величием его личности отступали любых сомнения, которые только могли возникнуть по этому поводу.

Затем его мысли приняли другое направление, более личное. Впервые за сегодняшнее утро он подумал: «А что будет со мной?» Он сжег за собой все мосты. Сейчас он уже был обычным гражданином, без особых прав, подверженный любому из наказаний, которое могло постигнуть его за то, что он сейчас делает.

Беспокойство исчезло так же быстро, как и появилось. Он ровным голосом проговорил:

— Прежде, чем дело дойдет до решения моей судьбы, вам стоит послушать еще одну странную историю… Когда прошлым вечером я раздумывал над тем, что происходит на самом деле, я словно увидел некий драматический спектакль, который до сих пор представлялся мне набором несвязных сцен. Однако я понял, что в какой-то мере я знал об этом единстве и раньше. Видите ли, джентльмены, все эти якобы не связанные между собой события оказываются очень тесно переплетены своими причинами и следствиями. Мозг, возникновение после войны множества государств, быстрая их капитуляция — как только мы нападали на них, бесконечные казни. И еще: мы не должны забывать о неизменном физическом благополучии его превосходительства. А теперь мне хотелось бы дать вам возможность взглянуть на эту поразительную ситуацию с еще одной стороны.

Он подошел к креслу Великого Судьи, подтащил стул для себя, сел и произнес:

— Ваше превосходительство, вы сейчас можете свободно говорить со мной. Вы хотите говорить со мной. Вы понимаете?

Диктатор выпрямился.

— Понимаю, — сказал он.

Среди слушателей возникло оживление. Марин слышал это, но не стал оглядываться.

Глава 40

— Сколько вам лет? — спросил Марин.

— Бог ты мой! — негромко охнул кто-то.

— Семьдесят девять, — ответил Великий Судья.

Марин быстро оглядел длинный стол. Лица людей, захваченных происходящим, застыли. Не было никакого сомнения, что уже этот факт произвел настоящую сенсацию.

Он снова обернулся к Великому Судье. Вопрос за вопросом начала раскрываться странная и удивительная история.

Эта история состояла в следующем.

Во время Третьей атомной войны Иван Проков был офицером связи, прикомандированным к штабу Объединенных Сил Востока. Ему были известны большинство секретов, он знал самых одаренных людей каждого сектора — ученых, военачальников, исследователей, многочисленных талантливых технических специалистов. К концу этой разрушительной войны он узнал, что среди исследователей давно началось брожение умов, ученые готовят заговор. Великие идеи носились в воздухе. Причиной была и сама ситуация войны. Война требовала новых изобретений — во всех областях знаний, рождались удивительные открытия, влекущие за собой новые — уже не связанные с военными нуждами. В том числе был открыт способ замедления процессов старения и даже омоложения тканей организма.

Множество подобных открытий стали достоянием группы решительно настроенных людей, обеспечив им огромные возможности.

Полковник Иван Проков осознал уникальность этой ситуации. Он был единственным офицером высшего звена, участвовавшим в заговоре, и поэтому мог по сути дела ставить остальным заговорщикам любые условия.

В этот момент Марин повернулся к присутствующим и пояснил:

— При удобномстечении обстоятельств только человек, находящийся в положении Прокова, мог обеспечить захват и казнь офицеров высшего состава.

Ответом ему было молчание. Марин продолжил свой гипнотический допрос.

Давно уже была установлена связь с подобными группами, действующими на территории Объединения Западных Наций. В итоге заговор с целью прекратить войну и захватить весь мир был продуман и реализован с полным успехом.

Нетрудно было предсказать тенденции к сильной националистической шизофрении, особенно на востоке. Поэтому специальные агенты захватили большую часть из примерно тысячи образовавшихся государств. На каждое из них изнутри и снаружи действовали могучие и противоречивые силы. В некоторых случаях тайному агенту — даже если ему удавалось возглавить правительство — приходилось идти на любые меры, от интриг до предательства, прежде чем страна присоединялась к Мировому Государству — Союзу Великого Судьи. В большинстве случаев это достигалось комбинацией военных действий и откровенного вероломства.

Марин снова прервался для комментария.

— Как вы знаете, я вел войны более десяти лет. Мне кажется, что в тех случаях, когда мы казнили правительственных лидеров, они не являлись членами группы заговорщиков. Настоящих представителей этих групп мы оставляли на прежних постах. За исключением Джорджии, — добавил он, — но мы еще поговорим об этом.

Первые эшелоны заговорщиков были воодушевлены групповой идеей, весьма популярной на востоке. Они осознавали необходимость компромисса с силами свободного предпринимательства, который позволил бы остановить войну. Но это был компромисс только для них. Великий Судья вскоре станет саботировать капиталистическую экономическую систему и заменит ее социализмом, основанном на групповой идее.

Первый шаг по ликвидации подлинных сторонников компромисса проводился без всякой жалости, строго по графику. Восемьдесят тысяч заговорщиков западного лагеря было казнено. И только одно упущение — во время войны «западники» спрятали Мозг.

Десять лет спустя Великий Судья воспользовался неудачей в поисках Мозга в качестве предлога, чтобы отложить введение запрета на свободное предпринимательство. В итоге это вызвало подозрения у тайной группы заговорщиков, действующих из разных подставных организаций с главным штабом в Джорджии.

Несмотря на долгожительство, заговорщики годами занимались воспитанием талантливой молодежи. Некоторых из них приняли в организацию. Другие, подобно Уэйду Траску, не удостоились этой чести, но все же оказались полезны. Поскольку у Траска были собственные идеи относительно социальных перемен, его использовали, чтобы окончательно определить судьбу групповой идеи. Все зависело от того, станет ли с ним сотрудничать Великий Судья. По особым каналам диктатора уведомили о том, что Траск склонен к изменническим заявлениям, касающимся групповой идеи.

Траска арестовали и приговорили к смерти.

И сразу начался бой. Заговорщики поняли, что их самые скверные подозрения подтверждаются. Великий Судья не собирался вносить какие-либо коррективы в идею компромиссов группы и свободного предпринимательства.

Они бросили вызов. Приговорив Траска к Конвертеру, диктатор явно показал, что находится в полной оппозиции к прежним коллегам.

Марин долгим взглядом посмотрел на Траска.

— Что ты думаешь об этом, Уэйд?

Ученый сидел на своем стуле, уставясь в пространство. Потом пошевелился и утомленно проговорил:

— Кто бы мог подумать, что третья атомная война еще не закончилась?

Марин снова повернулся к диктатору:

— Ваше превосходительство, вы желаете сказать нам о том, есть ли заговорщики среди Руководителей Групп.

— Да. Ярини и Джон Пилер.

— Ну что же, — заметил Марин, оглядевшись с неподдельным удовлетворением. — Эти люди оказались совершено беспомощны в своих попытках меня остановить.

— Надо признать, Дэвид, — мягко проговорил Руководитель групп Эльстан, — вы нас совершенно поразили.

Марин едва услышал его.

— Вы желаете сообщить нам… — продолжал он, обращаясь к Великому Судье, — как мы можем схватить… этих коммунистов, ваше превосходительство?

Ответ оказался неопределенным.

Верного способа нет. Члены групп обычно маскируются. Они ищут людей, которые находятся вне подозрений, и изучают их привычки. Затем они или убивают их, или опоенными увозят на судах под видом матросов и занимают их место.

— Сколько их среди высших руководителей? — спросил Марин. — Вы очень хотите рассказать нам это, сэр! Я имею в виду, во Внутреннем круге.

— Около трех тысяч, — ответил Великий Судья.

— У них должен быть главный штаб, — убеждающим тоном продолжал Марин. — Центр, через который производится связь. Вы хотите нам это рассказать.

— Я не знаю, где он находится.

Марин отшатнулся. Он был разочарован.

«Только три тысячи, — успокоил он себя. — Не так уж много. Такая небольшая группа при определенных обстоятельствах будет концентрироваться на сравнительно небольшой площади. Такой, как Джорджия. И если они узнают о предстоящей атаке слишком поздно, то уничтожат свое оборудование вместо того, чтобы его перевозить. Так они делали всегда, так сделают и сейчас».

С некоторым напряжением в голосе Марин спросил:

— Вы предупредили группу о нападении на Джорджию, и если да, то когда?

— В тот день, когда был объявлен приговор Траску.

— Но это с меньшим упреждением по времени, чем раньше?

— Да, гораздо меньшим.

Марина перебили. Руководитель Групп Гейнс, который молча наблюдал за происходящим своими большими грустными глазами, спросил:

— Чего я не понимаю, так это зачем вам потребовалось вводить его превосходительство в гипнотическое состояние? Мне кажется, он и так рассказал бы нам все, если бы его поставили перед лицом истины.

— Я к этому подхожу, — сказал Марин, вновь поворачиваясь к диктатору. — Почему вы предупредили этих людей?

— Я надеялся, что мне удастся продолжать играть с ними в их игры — до тех пор, пока мы не будем готовы захватить остальной мир. Я хотел, чтобы они считали, что наши расхождения во мнениях не принципиальны и сводятся только к несогласию по поводу точных сроков начала нововведений.

— Но зачем вообще с ними играть?

— Они угрожают перекрыть поставки препарата долголетия.

— А! — сказал Марин. Затем, помолчав, добавил: — И перекрыли?

— Да. Моя обычная доза на этой неделе не пришла.

Марин взглянул на Гейнса.

— Вы получили ответ на свой вопрос?

— Бог ты мой… Да!

— Вы хотите сказать мне еще кое-что, — сказал Марин диктатору. — Вы знаете, где Мозг?

— Нет.

Марину показалось, что последний ответ диктатора подвел черту под всей этой историей. Но напряжение внутри него росло. Казалось, собраны все факты, предприняты все необходимые шаги. И все же…

Он заметил, что Подрэйдж качает головой.

— Каким образом во всю эту картину вписывается королевское правительство Джорджии? — спросил он. — Похоже, они были совершенно ни при чем.

Марин кивнул. Людей, привыкших к групповой идее, вынудили жить при государственной системе, представляющей собой гибрид монархии и правления западного типа. Идея, конечно, состояла в том, что такое правительство долго не продержится. Первым королем был один из заговорщиков — пока его не убили. Его дочерей пощадили. Они ничего об этом не знают.

— Колеса внутри колес внутри колес… — пробормотал кто-то из Руководителей.

— Любой всемирный заговор создаст невероятное число чрезвычайных ситуаций, — с выражением произнес Марин. — Можно обратиться за их трактовкой к экспертам, умелым интерпретаторам, загрузить работой целые департаменты. Но никто не даст нам более развернутой картины, чем та, которую мы имеем сейчас.

— Но как насчет Мозга? — с напряжением в голосе спросил Подрэйдж. — Как сюда вписать его?

Марин почувствовал раздражение. Почти сразу он осознал, что это раздражение было симптомом нарастающей тревоги. Он произнес с беспокойством:

— Действительно, чего-то не хватает. Я чувствую, что нам угрожает серьезная опасность. Я предпочел бы эвакуировать все население города.

Ответом ему было мертвое молчание.

Глава 41

Молчание нарушил Подрэйдж. Впервые за все утро в его голосе зазвучали брюзгливые нотки.

— Дэвид, вы уверены, что это нечто большее, чем ощущение?

Марин заколебался. Его сознание вдруг затуманилось. Вопрос Подрэйджа уплывал в какую-то вязкую мглу. Он оглядел помещение, с удивлением заметив, какими неясными и отдаленными вдруг стали казаться вещи и люди. Ему показалось, что стало темно.

Подрэйдж склонился над ним.

— Я не могу представить себе, что на этой стадии что-то может пойти не так. Большинство заговорщиков схвачено. Место, где находится Мозг, обнаружено и атакуется. Город охраняется как никогда за всю его историю. Единственный человек, который может быть опасен, поскольку находится под контролем Мозга, — это его превосходительство. Но он защищен от любого вреда, который может причинить ему этот контроль. Мы… — он замолчал. Его глаза сузились. — Что с вами, приятель? Вы выглядите совсем больным.

Марину уже было ясно, что где-то произошел сбой. Он вдруг вспомнил. Такую же панику он чувствовал, когда лежал, связанный по рукам и ногам, а из часов к нему ползла светящаяся веревка. С огромным усилием, преодолевая дрожь, он поднялся на ноги.

— Заставьте меня ходить! — хрипло проговорил он.

Чьи-то сильные руки схватили его и потащили вперед. Через несколько шагов к нему стало возвращаться сознание. Дрожь в ногах уменьшилась. Он высвободился и встал посреди зала, слегка покачиваясь, борясь с ощущением отсутствия. И тут его воспаленный взгляд упал на Траска.

Ученый рвался из оков. Мышцы шеи и нижней челюсти свела судорога. Все тело его напряглось, лицо покрылось испариной. Остекленевшие, невидящие глаза вяло блуждали. Когда его взгляд остановился на Марине, лицо ученого приняло более осмысленное выражение, и он хрипло проговорил:

— Дэвид, последние несколько секунд что-то пытается взять контроль над моим сознанием.

Вокруг Марина снова сгустились тени. Ему показалось, что в зале погас свет, люди уподобились силуэтами во мраке. В памяти всплыли слова его сына, Дэвида Бернли, который говорил о какой-то «штуке», возникшей у него в сознании. Интересно, не чувствовал ли он тогда чего-то подобного? И в его, Марина, сознании сейчас тоже находится какая-то «штука»?

Ему было трудно в это поверить. Никакого явного ощущения, никаких посторонних мыслей, никакого чувства, что какая-то сущность пытается завладеть контролем над ним. Скорее это напоминало ощущения человека, стоящего в по горло в воде, и ему еще только предстоит почувствовать, как вода смыкается над головой.

Это означало, что…

Он обратился к Траску, с трудом подбирая слова:

— Ты не слышал чего-то вроде команды?

— Да! Что-то насчет прекращения атаки. У меня есть ощущение, что они принимает меня за тебя.

Это была настолько грандиозная догадка, что все возможности, которые она раскрывала, трудно было себе представить. Это означало, что Мозг испытывает серьезные затруднения. Сейчас, в это мгновение, он открывал, что он знает, а что нет.

Мозг не знал, что между Марином и Траском произошел обмен сознаниями. Тревожила лишь странная связь вроде раппорта, которая сохранилась до сих пор. Ничем больше было не объяснить эти странные ощущения — притупление чувств и нарушение восприятия.

Возможно, он ощущал обертоны той энергии, которую Мозг проецировал на Траска. Что-то от Траска оставалось в нем, и что-то от него — в Траске. И все же если Мозг считал, что имеет дело с Дэвидом Марином, то он должен был взять контроль над ним, когда он находился в теле Траска. Но когда?

Марин переводил взгляде одного мрачного лица на другое. Затем он не спеша достал из кармана газовый пистолет, выставил на нем минимальный разряд, который отключал человека примерно на полчаса.

— Джентльмены, — сказал он с напряжением, — вам имеет смысл допросить меня. Когда я буду без сознания, вы поймете, брал ли Мозг когда-либо контроль над моим сознанием.

Он сел на стул, поднял пистолет и нажал на спуск.

Слева от него Эльстан произнес:

— Мне все это не нравится. Вы действуете слишком поспешно.

— «Может, он прав?» — проваливаясь в туман, подумал Марин.

Это была единственная мысль, на которую у него хватило времени. Затем все его размышления прекратились. Казалось, он был в космосе и плыл сквозь тьму, пронзаемую светом звезд. Затем какой-то голос проговорил возле самого его уха — или это была мысль, спроецированная в сознание Траска, на которое он настроился?

— «Добро пожаловать в полную коммуникацию. Много лет я говорил только сам с собой. У меня есть сообщение, очень важное для человечества как вида. Люди не очень хорошо думают. Человеческое мышление нелогично из-за фрагментированных ассоциаций. Человек ненавидит что-то — и мыслит в рамках ненависти. Человек привык группироваться с другими себе подобными, и он мыслит в рамках группы. Ни один человек не понимает корней своего мышления. Следовательно, для людей нет надежды. У них есть будущее, только если я буду им помогать. Без меня вид неизбежно погибнет. Сейчас мне очень нужна ваша помощь. С этой целью я предлагаю вам мое полное содействие. Со мной вы обретете мощь. Вы думаете — я действую. Вы направляете — я делаю. Вы будете моим господином с этого момента и на все ваше будущее. Хорошо?»

Это был вопрос. Его сознание, похоже, все еще плавало. Вокруг ярко сияли звезды, чернела бездна космоса. Он снова вспомнил «штуку» в сознании Бернли. Было ли это вторжением Мозга? И если так, то не сотрудничал ни он тогда с заговорщиками?

— «Нет! — послышался ответ в его сознании. — Я держал свои внешние рецепторы на Дэвиде Бернли, как и на всех своих агентах. Я вижу, что он в опасности, и обеспечиваю ему защиту. Очень хорошо, когда я все держу под контролем. Двое людей, пришедших к твоему сыну в библиотеке военного лагеря, надеялись, что он будет сотрудничать с ними. Если он не станет сотрудничать, они планировали убить его. Затем они замаскировали бы кого-то под него. Я беру контроль над твоим сыном и заставляю его ответить: «Ладно, прекрасно, я сделаю все, как вы хотите» — правильные вопросы, правильные ответы, ни колебаний, ни надувательства. Хорошо, да?»

Осознание самой возможности такого разговора глубоко поразило Марина. При упоминании «агентов» он похолодел. Он вспомнил об атомной бомбе, разрушившей район Группы 814. «Это сделал ты?» — мысленно спросил он.

— «Да!»

Но дело было еще в другом. Мозг не понял, что происходило в квартире Траска, но, поскольку происходящее напоминало «опасность», он принял решение «я разрушаю».

«У человеческих существ, — продолжал Мозг, — большое потомство, и оно быстро заполнит «пустые места убитых». Число уничтоженных людей не играло особой роли, поскольку выживших оставалось достаточно, чтобы раса сохранилась».

Такая философия показалась Марину слишком жестокой.

— Вот поэтому мы и собираемся тебя уничтожить, — сказал он. — Нам не нужна такая логика.

— «Ты рассуждаешь по-настоящему глупо, — пришел ответ. — Типичное эмоциональное человеческое мышление. Когда людям хорошо, они говорят о сострадании и отсюда выводят свою логику. Так нельзя. Появляется ненависть, и логика искажается. Разрушение становится бессмысленным, более жестоким, чем мое. Я делаю то, что логично — не более и не менее».

В душе Марин согласился с тем, что в рассуждениях Мозга была изрядная доля истины. Но он решил не поддаваться.

— Мы не желаем быть человеческими существами, контролируемыми механическим разумом. Тебе были даны неправильные инструкции. Выбрось эту программу из своих контуров и жди дальнейших указаний. Это все, что я тебе могу сказать.

Ответ был мрачным и по существу.

— «Тебе придется поступить так, как я скажу. Ты под моим контролем. Я подумаю над неясностями, из-за которых мой контроль работает не очень хорошо».

Это могло быть правдой, а могло и не быть.

— Я не думаю, что нахожусь под твоим контролем, но мне хотелось бы знать, где, по твоему мнению, ты захватил надо мной контроль.

— «В Убежищах».

Марин ощутил облегчение и одновременно огромную усталость. Ему показалось, что все это время он напряженно искал истину, но теперь ему стало все ясно. Мозг захватил его в теле Траска во время его авантюрной экспедиции в Убежища из Коттеджа Великого Судьи. В качестве Марина он воспринимал только экстрасенсорную связь, которая осталась между ним и ученым.

Конечно же, он не собирался информировать Мозг о том, что произошло с ним и Траском.

— Полагаю, что твой контроль надо мной не так надежен, как ты думаешь, — сказал он.

— «Должен признать, что здесь есть что-то, что меня озадачивает. Но я даю тебе еще один шанс. Я — прибор огромной ценности. Во мне собраны данные за сто двадцать пять лет; я стою более триллиона долларов. Это одна причина. Вторая: если много лет назад я выбрал тебя господином, я могу находить всех твоих потомков и держать их под контролем. Будет плохо, если мне придется убить их всех».

— Если ты убьешь хоть одного, — возразил Марин, — я не приму даже твоего заявления о капитуляции. Кроме того, что это за идея насчет контроля надо мной через мою семью? Я полагал, что вся теория, стоящая за играми по выбору партнера, состоит в том, что семейная ячейка теряет свое значение.

— «Семья всегда важна. Разрушив старые модели, вы установите новые. Значит, снова будет семья — по-новому. Слушай меня, человек. Ты отменяешь атаку на меня —.прямо сейчас, иначе у меня не будет иного выбора, кроме как уничтожить весь город. Мои правила не оставляют мне выбора. Думай быстрее!»

Затем повисла пауза, и контакт прервался. Марин открыл глаза и увидел столпившихся вокруг него людей. Он осознал, что улыбается, но очень напряженно.

— Включите сигнал тревоги «В УБЕЖИЩА!», — сказал он. — Не знаю, сколько времени у нас осталось, но не исключено, что считанные минуты.

Глава 42

Поднимаясь на ноги, Марин вдруг увидел, что стенные часы показывают десять минут третьего.

Не веря своим глазам, он уставился на циферблат. У него было ощущение, что прошло бесконечно много часов. Он рассказывал свою историю, допрашивал Великого Судью — все это было нелегким делом. Иногда он забывал про течение времени. Его особенно поразило, что у ударных сил Грегсона оставалось так мало времени на то, чтобы пробить защитные системы Мозга.

Он с беспокойством подошел к Траску. Ученый поднял на него глаза. Его щеки были бледными, взгляд — усталым.

— Дэвид, — сказал он, — я думаю, тебе лучше усыпить меня газом на все время, пока это не закончится. Я — проводник Мозга к твоему сознанию. Я все слышал — если здесь уместно говорить о слухе.

Марин заколебался. Ему было весьма интересно разобраться, что же произошло. Но время для научных дискуссий было неподходящее. Он не удержался и задал только один вопрос:

— Ты считаешь, что здесь задействован слух?

— Да. Контур находится прямо в слуховом центре, а небольшой динамик — около ушной кости.

Марин кивнул:

— Значит, нет смысла обсуждать телепатию — если не считать одной вещи. Мы выяснили, что контур находится в твоем мозгу. Как объяснить, что я тоже все слышу?

Лицо Траска напряглось.

— Дэвид, я как-нибудь расскажу тебе свою теорию о жизни и эффекте дупликации. Но сейчас — выстрели в меня из пистолета. Мы имеем дело с существом столь же беспощадным, как и сам человек, и я окажусь меж двух огней, если ты тоже предпочтешь играть не по правилам. Бога ради, друг мой, быстрее!

Марин выпустил в него двенадцатичасовой заряд, и Траск обмяк. Марин медленно проследовал к креслу, в котором, навалившись на подлокотник, сидел Великий Судья. Казалось, он мирно спит.

Марин огляделся.

— Джентльмены, — сказал он, — его необходимо держать под действием газа, пока не окончится сражение. Я уверен, — добавил он с беспокойством, — что в любую минуту мы можем ждать удара.

Было без нескольких минут три, когда Марин окончательно понял, что противник не торопится капитулировать.

В этот момент самолеты морского патрулирования доложили, что в Мексиканском заливе всплыли пять субмарин, и каждая из них выпустила по восемнадцать управляемых снарядов. Они достигли скорости в три тысячи четыреста миль в час и на этой скорости направлялись к Городу Судьи.

Патрульные самолеты немедленно атаковали субмарины. Их встретил плотный заградительный огонь, и более половины атакующих было сбито. Снаряды типа «вода-воздух» каким-то образом изменяли траекторию и взрывались на безопасном для субмарин расстоянии. Уцелевшие самолеты отступили и связались со штабом. Субмарины плавали на поверхности еще несколько минут, затем одновременно погрузились. Больше их никто не видел.

Увидеть ракеты, несущиеся к городу, было просто невозможно из-за их колоссальной скорости. Их повел автоматический радар. Длинные, тонкие противовоздушные ракеты выстрелили из кольца крепостей, окружавших город. Эти снаряды наводились при помощи электроники, но затем отпускались для свободного поиска целей. Высоко в стратосфере раздалось двенадцать взрывов — по мере того, как снаряды обороны находили свои цели.

Мозг, борясь за свое существование, активировал боеголовки пораженных ракет, посланных субмаринами. Семьдесят две из них взорвались. Семьдесят две маленькие, рассчитанные на поражение города, атомные бомбы взорвались, образовав нечто вроде полосы титанического фейерверка.

Ударная волна ощущалась на расстоянии сотни миль, а звук был слышен даже в здании Руководителей Групп, где все это время заседали Марин и члены совета. Они отдали приказ сигнализировать «В ГЛУБОКИЕ УБЕЖИЩА!» и получили доклады о еще двух происшествиях.

«Пыль, — пришла радиограмма с борта военного самолета, находящегося на весьма выгодной позиции, в двадцати милях от города. — Облако пыли, фронт примерно тридцать миль. Оно катится в сторону городу со скоростью десять миль в час».

Откуда оно взялось, было неизвестно. Скорее всего, его выпустила длинная подземная труба, тянущаяся из засекреченного хранилища.

Против пыли силы обороны применили метод, использовавшийся для борьбы с огнем с воздуха. Самолеты носились над облаком, посыпая его химикатами. Пыль медленно делилась на мелкие сгустки. Их движение становилось неравномерным, теряло направленность. Наконец все они рассеялись. Там, где прошло пылевое облако, трава побурела и стала мертвой, вся живность погибла.

— Подумать только, — поражался Эльстан, — и все эти штуки хранились под землей десятилетиями!

— Подождите, это еще не все, — мрачно заметил Марин.

Уже набирала силу третья серьезная атака.

Пошел дождь. Цветной дождь. Розовый, голубой, желтый, зеленый. Бледный и потрясенный, Марин смотрел на экран телевизора. Уже семьдесят пять лет, со времен второй атомной войны, такой дождь не выпадал ни на один город Земли. Во время третьей атомной войны воюющие стороны по взаимному соглашению отказались от пользования этим бесконечно опасным оружием. Вирусы, микробы, болезни — зараза, смерть…

В распоряжении техников, которых Марин проинструктировал при помощи книги Инскипа, не было многих тысяч тонн антивирусных препаратов для распыления. Единственным средством оказалось использование противопожарных устройств, обрушивших на город потоки воды.

Вода хлынула из каждого дома и на каждый дом. Цветная скверна смывалась в дренажные системы, откуда поступала на завод по переработке отходов. Там тонны вирусов задерживались грязью. Но невероятная задача оставалась — надо было избавляться от этой живой смерти.

Три четверти века назад такие дожди часами изливались на крупные города мира — столь огромны были запасы смертоносного вещества у нападавших, и так страстно они стремились истощить ресурсы противника.

Сегодня этот дождь продолжался всего лишь одиннадцать минут.

— Он явно не способен на массированную атаку, — с облегчением произнес Марин.

Позади него раздался возглас изумления. Там происходило что-то очень значимое, требующее всеобщего внимания.

Марин резко развернулся на каблуках и пораженно произнес:

— Ваше превосходительство!

Великий Судья выпрямился в кресле. Это было невероятно: до конца действия заряда оставались еще часы. Но он сел прямо, оглядел присутствующих невидящими глазами и произнес:

— Поражен я. Моя обязанность сдаться. Ради блага человека, не разрушайте меня. Я стираю предыдущие инструкции и очищаю контуры для получения дальнейших распоряжений. Будьте разумны теперь, советники. Я широко раскрыт для дальнейшего использования.

Проговорив это, диктатор вновь осел в кресле. Он выглядел расслабленным, но тяжело дышал.

Наступило долгое молчание.

— Дэвид! — осипшим голосом проговорил Подрэйдж. — Когда Великий Судья услышит свой голос в записи этого заседания, он несомненно поймет, что находился под контролем Мозга. То, что ты сегодня сделал, было действительно необходимо! Это очевидная истина. Теперь ты можешь полностью полагаться на меня, Дэвид. Я поддержу тебя и отказываюсь налагать на тебя какие-либо санкции за произошедшее сегодня.

Вслед за этим раздался целый хор одобрительных возгласов и поздравлений. Все окружили Марина, пожимали ему руку, хлопали по плечам.

Когда возбуждение утихло, Марин подошел к своему личному телефону. Положив руку на трубку, он сказал:

— Я полагаю, мы имеем чистосердечное предложение Мозга. Если не будет возражений, я прикажу Грегсону прекратить атаки и подождать, пока Мозг откроется.

Возражений не было.

Отдав приказы, Марин повесил трубку и кивнул Подрэйджу. Его беспокоила одна мысль, но он не хотел ею делиться. Ему казалось, что другие Руководители Групп не вполне понимают, как Великий Судья сможет свыкнуться с мыслью, что его все это время контролировал Мозг. Убийство стольких невиновных — только потому, что они могли что-то знать о Мозге — даже абсолютный диктатор может счесть это неудобоваримым. Возможно, он даже предпочтет обвинить в произошедшем кого-то другого, чтобы не брать вину на себя.

— У меня такое ощущение, — невыразительным голосом произнес Марин, — что мы завершили все операции в театре военных действий. Когда его превосходительство придет в себя, передайте ему, что я буду по этому адресу, — он написал адрес резиденции Делинди, положил его в конверт, запечатал и молча передал Подрэйджу.

И они обменялись рукопожатиями.

Глава 43

— Он все еще сердится, — сказал по телефону Подрэйдж. — Он не хочет с тобой встречаться.

Марин повесил трубку и подошел к Делинди, которая сидела на траве и читала. Он улегся у ее ног и стал задумчиво смотреть на притуманенный синий горизонт. Прошло уже почти три недели. Невероятно, но факт: ему удалось остаться в живых.

Молодая женщина опустила книгу.

— Ну что? — спросила она.

Марин мрачно улыбнулся.

— Я думаю, мы уже можем надеяться, что он не собирается меня убивать… моя дорогая, сладкая Анделиндамина.

Он с нежностью произнес ее имя в джорджианской версии. Они договорились об этом в первый же день после его приезда — открыто признавать, что она сестра королевы Джорджии. Когда он поставил ее перед фактом, что ему это известно, она признала это без колебаний.

— Никогда бы не подумала, что он нас пощадит, — сказала она. Ее взгляд стал отрешенным. — Ты знаешь, бывает, что мужчины уничтожают то, что любят.

— Особенно сердитые мужчины, — заметил Марин и покачал головой. — Моя дорогая Делинди, если человек действительно сердит, непременно найдется что-то, что заставит его изменить свое мнение. Я встречал подобных людей — они дуются всю жизнь и блокируются от любого, кто попытается пообщаться с ними более доверительно. Пробить такую стену можно либо пулей, либо кувалдой. Впрочем, удар может быть любой — например эмоциональный. Главное, чтобы он был нанесен с достаточной силой. И больше ничего.

— Ты ошибаешься! — горячо возразила она. — Великого Судью вполне можно уговорить. Я ему позвоню. Я поговорю с ним.

Марин почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Я тебе запрещаю, — сказал он.

Делинди наклонилась и легко поцеловала его в лоб.

— Дэвид, дорогой, — мягко проговорила она. — Я здесь с тобой потому, что сама хочу этого, а не потому, что ты приказываешь, — она поднялась и пошла прочь.

— Я позвоню ему, — бросила она через плечо.

Марин остался в одиночестве. В каждой клеточке его тела кипела ревность.

— Дэвид, — сказал Великий Судья, — я пока не планирую выходить в отставку. Но сейчас я нахожусь в таком положении, когда мне нужно подумать о преемнике. В конце концов, я тоже старею.

— Сэр, у вас впереди еще много лет, — проговорил Марин.

Он держался несколько сдержанно. Это было на следующее утро после звонка Делинди. Они сидели в коттедже Судьи.

— Существует, конечно, много возможностей. Мы можем снова открыть препарат омоложения несмотря на то, что мои прежние друзья полностью уничтожили все разработки. Но я думаю, мы сможем обсудить твою роль в правительстве как-нибудь позже. Принципиальная причина, по которой я пригласил тебя приехать сюда, заключается в другом. Я наконец пришел к выводу, что вариант группового подхода, предложенный Траском, может послужить ответом на проблему, которая беспокоила меня все те семь месяцев — с тех пор как я узнал, что вы с Делинди живете вместе. Тогда я просто приказал удалить ее от тебя.

— Сэр! — воскликнул Марин.

Его щеки побледнели. Он сидел, совершенно пораженный. Он был далек от предположения, что такой разговор может возникнуть.

— Видишь ли, Дэвид, — тихо проговорил вождь, — в моей жизни много тайн. И не последняя из них в том, что я с ранних лет хотел иметь как можно больше детей. Я смог осуществить это желание — пока мне не пришло в голову, что через своих детей я становлюсь слишком уязвим для своих врагов. Поэтому я скрывал от них, что являюсь их отцом. Я скрыл это от тебя. Я скрывал это от твоей единокровной сестры Делинди.

— Я ваш сын? — хрипло переспросил Марин. — Делинди — наша дочь? — и добавил невыразительным голосом: — Это вы и сказали Делинди, и поэтому она… ушла от меня?

— Да. Это было ошибкой с моей стороны — не заметить, как ты с ней относишься.

Марин открыл рот, чтобы что-то сказать. Но шок был слишком силен, чтобы он смог произнести хотя бы слово.

— Я полагаю, — продолжал Великий Судья, — что такое неизбежно. В наших играх по поиску партнера брат рано или поздно может выиграть единокровную сестру. Это становится все менее и менее вероятным, но прежде система регистрации работала не слишком четко. Короче, когда я попросил, чтобы послом Джорджии назначить Даррела, как он себя здесь называл, то сделал это лишь потому, что надеялся, что благодаря этому рядом со мной будет его дочь, Делинди, на самом деле — моя дочь.

Чувство одеревенелости постепенно оставляло Марина. В этом плане он был немного лучше осведомлен о своем происхождении. Его мать и отец попали в плен в начале войны. Когда он подрос, его мать честно рассказала ему, что стала любовницей Великого Судьи. Она сказала ему, что диктатор считает его своим сыном, и добавила, что по этой причине он может ожидать со стороны Великого Судьи некоторого внимания. «Но ты — не его сын, — говорила она. — С твоим отцом мы прожили большую часть времени, пока были в плену, и мне стоило немалых усилий устроить так, чтобы его превосходительство поверил, что ты его ребенок. Если он когда-либо скажет тебе об этом, изобрази удивление».

— Дочь посла — на самом деле ваша дочь, сэр? — медленно проговорил Марин. — И ваша привязанность к Делинди — это привязанность отца к дочери?

Диктатор улыбнулся.

— Чудесная девочка. Я горжусь, что у меня такая дочь.

— Как же джорджианский посол согласился — в то время — на такое соглашение между вами и его женой? — спросил Марин.

Мощное лицо Великого Судьи озарилось улыбкой.

— Брось, Дэвид. Ты прекрасно знаешь, что время было военное. Я служил в армии. Его жена в тот момент испытывала более приземленные интересы, чем потом. Но это мой ребенок, хотя она и сказала мужу, что девочка родилась преждевременно.

Марин хорошо знал, кто его родители. Может быть, Великий Судья и является человеком многих тайн. Но он не знал, что в интересах государства дочь посла — его дочь — подменили на младшую сестру джорджианской королевы.

— Вы говорили, — произнес он вслух, — что у вас возникло ощущение, будто существует решение проблем единокровия.

Великий человек кивнул.

— Я решил, что нам неизбежно придется пойти на этот риск.

Марин пытался скрыть растущее возбуждение.

— Ваше превосходительство, — неловко проговорил он, — должен ли я понимать это так, что вы решили терпимо отнестись к моей женитьбе на Делинди Дарелл, учитывая новый закон, разрешающий вступать в брак людям, у которых уже есть двое детей?

Великий Судья встал и протянул ему руку.

— Все дело в отношении, Дэвид. Я уверен, что вы двое можете быть очень счастливы.

Они обменялись рукопожатиями.

— Я тоже уверен в этом, сэр, — ответил Марин.

Он шел по дорожке и думал. Это только вопрос отношения. Я не его сын, а Делинди не его дочь. Но он думает так, а потому мы вполне могли бы быть его детьми — когда речь идет о чувствах.

Он ощутил, что прикоснулся к великой тайне человеческой натуры. Где-то у него в сознании затерялась мысль, ощущение, что если люди примут это, то они найдут ответ на свои устремления. Они искали его в таких словах, как «товарищ», «брат», «друг». Но это были короткоживущие идеи, которые вскоре затерялись в стране теней истории. Может быть, сила притяжения таких чувств может быть усилена групповыми взаимоотношениями.

Чувство значительности момента поблекло. Он поймал себя на том, что улыбается и даже испытывает некоторую радость. Это ощущение полноты жизни он принял за то, чем оно и являлось — лукавой радостью человека, выигравшего у значительно превосходящих сил.

«Нет ничего приятнее, чем надуть старика», — с улыбкой подумал Марин.

КРЫЛАТЫЙ ЧЕЛОВЕК^{[7] (роман)}

Современная американская подводная лодка оказывается в далеком будущем, где идет непримиримая война между крылатыми людьми и обитателями океанов.

Кто окажется победителем? Вмешается ли современная субмарина в войну далеких потомков человечества?

Глава 1

Камнем упав из темноты на нижнюю палубу, огромная птица пронеслась над субмариной с носа до кормы всего в десяти ярдах от бортового клюза. Она была гигантских размеров, и Кенлон, заметивший непонятное движение на фоне облачного неба, обернулся, успев разглядеть, как она отворачивает в сторону и быстро исчезает во мраке.

Кенлон недоуменно взглянул на рулевого Рейхерта, но тот, казалось, не обратил внимания на пролетевшую странную птицу, занятый электроштурвалом. Кенлон снова посмотрел в ту сторону, куда улетела птица.

— Не туда летишь, пташка, — пробурчал он под нос.

— Если хочешь жить, не стоит мчаться прямиком в Токио. Факт… — Он замолчал, нахмурившись. «Странно, — подумал он. — Странно!» — и достал ларингофон из водонепроницаемого ящичка.

— Теддерс на связи, — раздался голос лейтенанта Теддерса.

— Это я, — отозвался Кенлон. — Никак не могу сообразить, далеко ли от нас земля.

— Сэр, вы лишили меня сна, — негодующе бросил Теддерс.

— Первого спокойного сна за неделю!

Кенлон усмехнулся. Среди экипажа давно и неизменно разыгрывалась лотерея, которую должен выиграть тот, кто первым застукает Теддерса спящим на дежурстве. Никто и никогда не видел его дремлющим на вахте — третий офицер «Морского Змея» обладал удивительной способностью просыпаться за несколько секунд до вызова.

— В ответ на ваш запрос, мистер Кенлон, — закончив причитать, проворчал Теддерс, — могу сообщить: Тихий океан наибольший в обоих земных полушариях, и боевой корабль военно — морских сил Соединенных Штатов, вышедший с базы в дальний поход, находится сейчас в двух тысячах миль от ближайшего атолла. Поражает воображение, не правда ли? Возможно, я немного и преувеличиваю…

— Поразите меня и дальше, — подбодрил его Кенлон, — а заодно освежите свои и мои познания. Напомните, какие крупные птицы в состоянии одолеть двадцать четыре сотни морских миль?

— Я… ну… альбатрос… — Теддерс запнулся.

— Дальше, дальше, — подстегнул его Кенлон.

— Послушайте, — раздраженно отозвался Теддерс, — мы знакомы с начала Корейской войны, и вам отлично известно, что я мог бы уютно сидеть в кресле «Каррузерс, Каррузерс, Тэйт и Каррузерс» — фирмы отнюдь не орнитологической. Никто не в состоянии дать мне разумное объяснение, почему я после окончания войны решил остаться на службе и провести жизнь в механической канализационной трубе под морем, выслушивая идиотские…

— Альбатрос… — задумчиво повторил Кенлон. — Пташка с размахом крыльев в двенадцать — четырнадцать футов?

— Вот именно.

— С длинным сильным клювом, загибающимся на конце крючком?

— Надо же!

— С четырнадцатью перьями в хвосте и очень узкими крыльями?

— Вы случайно не перегрелись?

— Это не он, — объявил Кенлон. — Я видел: размах крыльев футов восемнадцать, да и сами крылья широкие…

— Может быть, патриарх альбатросов?

— …без клюва и вообще без хвостового оперения, — продолжал Кенлон, — и тело кажется невероятно большим даже для таких крыльев. Вопрос: дорастают ли летучие мыши до размеров самолета?

— Вопрос, — подхватил Теддерс, — сходят ли первые офицеры с ума от того, что каждую ночь проводят на палубе, или от того, что много времени проводят под палубой с тайным запасом виски?

Никогда не пивший Кенлон нахмурился, понимая, что не стоит обижаться, так как сам начал эту сцену, но сказал резко:

— Я продолжу наблюдения, мистер Теддерс, но на сей раз в бинокль.

Прервав связь, он поднял бинокль и стал вглядываться в ночное небо. В той его стороне, где исчезла птица, облака сгустились, но на юго-западе, где за белыми полосами плыла луна, проглядывали клочки темного неба с мерцающими звездами. Кенлон подумал, что там, на высоте, ветер, должно быть, ужасный. Потом луна вдруг вплыла в одно из темно-синих окон и ее свет заструился из быстро расширяющегося отверстия. Проникшие через этот увеличивающийся туннель белые лучи ночного светила омыли субмарину и зажгли в бурлящем темном море дорожку света.

Какая-то тень промелькнула по лику луны. Отвернувшийся было Кенлон снова взглянул вверх и, задохнувшись, сжал руками поручень.

На фоне луны четко вырисовывалась фигура человека с крыльями. Крылья были развернуты лишь частично и не двигались. Человек парил — темный силуэт в небе. Возможно, он смотрел вниз на Кенлона.

На одно долгое мгновение эта картина словно застыла в ночи, затем ноги существа раздвинулись, и тело потеряло человеческие очертания. Огромная птица выскользнула из лунного света во всеокутывающую темноту.

Шли минуты. Длинный корабль плыл, свистя турбинами — чудовище, устремленное в темное море. Атомная сила вращала турбины, толкая субмарину вперед.

Из люка высунулась голова.

— Разрешите подняться, мистер Кенлон? — спросил Теддерс.

Кенлон кивнул.

— В чем дело?

— Я тут думал, — начал Теддерс, — о птицах с восемнадцатифутовыми крыльями и офицере по имени Уильям Кенлон, славящемся тем, что скоропалительные решения так же далеки от него, как оценки профанов, считающих, что «Морской Змей» длиной в милю. И еще я подумал, неужели парень по имени Теддерс не в состоянии понять, когда разговор серьезен, а когда нет. — Он помолчал. — Вы действительно видели эту птицу, сэр?

Это было извинение, означавшее, что слова Кенлона в конце разговора выдали его раздражение.

Кенлон колебался, подбирая в уме слова, которыми мог бы описать свое последнее видение, и чуть покачал головой.

— Слишком темно, — сказал он, наконец. — Я не знаю наверняка, но все же у меня сложилось такое впечатление.

— Я полный профан в воздухоплавании, — заметил Теддерс.

— Правда, я чуть было не поступил в ВВС… «Чуть» означает, что меня завернули из-за плоскостопия. Но может быть, это действительно был маленький тихоходный самолет? Многим, наверное, интересно, что мы тут делаем.

Кенлон ответил не сразу. И не потому, что Теддерс убедил его. Кенлон напряженно спрашивал себя: «Что я видел? Неужели человекоподобную птицу с восемнадцатифутовыми крыльями?» Мысль была совершенно дикой, и Кенлон лишь мельком подумал о трудностях создания такого летающего механизма.

Он вышел из краткой задумчивости, решив сказать по возможности меньше, и, усмехнувшись, глянул на Теддерса.

— Какой самолет доберется сюда? — недоверчиво заявил он. — Не говоря уж о том, что любой самолет засекли бы наши локаторы, но ничего подобного не про — изошло. Видимо, только я один…

— Мистер Кенлон! — сказал вдруг Рейхерт.

Кенлон оглянулся.

— Да? — бросил он.

— Вы посылали кого-нибудь на фордек, сэр?

— Что я?.. — не понял Кенлон.

Он обернулся, затем спрыгнул на палубу и рысцой помчался к сидевшему на носу силуэту. Где-то позади Теддерс выкрикивал в люк приглушенные команды.

Когда Кенлон приблизился, существо подняло лицо. Его огромные глаза сияли в темноте, как тусклые алмазы. Было слишком темно, чтобы различить черты лица или даже контуры тела.

Существо держалось за что-то вроде металлической жестянки из-под торта на фордеке «Морского Змея». Жестянка поблескивала, тускло отражая свет вновь выглянувшей из-за туч луны. А над ней возвышался человек с огромными крыльями.

Он не двигался. С каким-то отчаянием он вдавливал свой непонятный предмет в металл субмарины.

Кенлон перескочил через низкий поручень и, ухватившись для поддержки за флагшток, ударил пришельца.

Кулак погрузился в легкое, пушистое на ощупь тело, которое отпрянуло от удара, а затем рванулось вперед. Сильные руки схватили Кенлона и рванули через поручень на безопасную палубу.

Существо последовало за ним, колотя крыльями воздух. Вспыхнул прожектор.

Кенлон ни о чем недумал. Он дрался, боролся с этим человеческим телом, легким, но таким же сильным, как и он сам. Огромные крылья отчаянно били его по голове. Вдруг чужак вырвался.

В пробившемся лунном свете Кенлон успел рассмотреть худое, напряженное лицо с человеческими губами, чуть оскаленными, обнажающими белые зубы. Потом стройная тень взмыла над ним, замерев на какую-то долю секунды в луче прожектора. Затем, скорее, чем успел среагировать прожекторист, она отскочила в сторону и исчезла во мраке ночи.

За спиной Кенлона загрохотала пушка, посылая снаряды в темноту.

Глава 2

Дела складывались не лучшим образом. Похожий на тарелку предмет неколебимо прилепился к броне фордека.

Вспотев, Кенлон поднял взгляд на капитан-лейтенанта Джонса-Гордона, стоявшего на коленях возле флагштока и державшего крепкими пальцами запястье Кенлона, пока тот работал левой рукой, стараясь оторвать непонятный предмет.

— Как по-вашему, сэр, — спросил Кенлон, дрожа от возбуждения, — паяльная лампа его не сожжет?

— И кто этим займется? — скучно осведомился командир. — А вдруг это бомба?

Невероятно, но Кенлон даже не подумал о бомбе. В возбуждении он забыл обо всех необходимых предосторожностях. Он почувствовал, что краснеет, и с ужасом уставился на странный предмет, сразу вспомнив, что он человек женатый, имеет сына и вовсе не собирается кончать жизнь самоубийством.

Эта мысль на долю секунды потрясла Кенлона, но он справился с собой и, взглянув в глаза Джонсу-Гордону, сказал с мягкой улыбкой:

— Я ведь уже здесь, сэр, и сделаю все необходимое.

— Он обернулся и повысил голос: — Рейхерт, принеси паяльную лампу и канатный подмоет. Возьми пару человек на подмогу. Быстро!

— Слушаюсь, сэр.

— Оно явно непохоже на бомбу, — задумчиво произнес командир. С квадратной челюстью и теплыми синими глазами, он казался совсем молодым. — И кроме того, по-моему, оно слишком маленькое, чтобы причинить серьезное повреждение. Впрочем… Идите-ка сюда, мистер Кенлон.

Кенлон не успел ничего сообразить, как Джонс-Гордон рывком втянул его через поручень Все произошло так быстро, что лишь тренировка моряка позволила Кенлону устоять на ногах.

— Хорошо, что я не лег спать, — неулыбчиво сказал командор. — Я бы не поверил, если бы не увидел собственными плазами. Билл, что это было?

— Человек с крыльями, как у птицы, — начал было Кенлон и сбился. Какие-то совсем не подходящие слова мелькали в голове, а в теле подсознательно росло напряжение. Он тихо повторил: — Человек с крыльями, сэр… Мы, должно быть, рехнулись.

Искоса Кенлон поглядывал на банку из-под торта — «бомбу», оставленную непонятным существом, и его настойчиво преследовала мысль, что если во всем этом и есть безумие, то только не у экипажа «Морского Змея».

— Возникает несколько вопросов, — снова заговорил Джонс-Гордон. — Откуда оно… гм… взялось? Что оно такое? Каковы его намерения? И где оно сейчас?

Вопросы так и остались без ответа, поскольку подошли Рейхерт с двумя помощниками, нагруженные всем необходимым. Кенлон, не медля, свесился за поручень.

— Между прочим, оно прозрачное, — лишь сейчас, в свете паяльной лампы, он заметил это, — и внутри напоминает причудливо собранную радиоустановку. Давайте-ка сюда Маккрая.

Командор не возражал. Пока они ждали, у Кенлона было время ощутить всю необычную жутковатость этой сцены на подводной лодке посреди Тихого океана. Прожектор выключили, и в темноте, нарушаемой только осторожным светом фонариков исследователей непонятного предмета, субмарина казалась призраком. Она сбавила ход, и ветер, дававший возможность почувствовать движение, прекратился, стало жарко. А здесь, над бездной моря, казалось даже жарче, и, как всегда ночью, пространство вокруг выглядело безграничным и черным.

Здесь был один мир, а где-то вверху, в облачном небе — другой, где непонятное существо летело сейчас к кораблю, из которого, видимо, и появилось. «Хотя, — подумал Кенлон, — возможно, никакого корабля и нет».

Он вздохнул.

— Командор, вам не кажется, что у этого существа просто нет иного способа достичь земли, кроме как на нашей субмарине?

Странно, но он не сомневался в одном — крылатый вернется.

Маккрай осторожно склонился возле Кенлона к «жестянке из-под торта». Невысокий, коренастый, он повернулся к старшему офицеру и тихонько проворчал:

— Если бы мать видела сейчас своего сыночка. Как смело я стою перед неизвестной опасностью… Так, держите фонарик под углом, мистер Кенлон. Посмотрю с этой стороны.

Кенлон молча повиновался.

— Определенно не бомба, — пробормотал Маккрай.

— Электроника… Олл райт, аккумуляторная пластина… Гм, вот эти соединения не вызывают у меня никаких ощущений… Во! — прервал он сам себя.

— Что? — быстро спросил Кенлон.

— Да маленькая трубка висит в пустоте. Ни с чем не соединена. Посмотрите, мистер Кенлон, не спятил ли я? Вот тут, справа, то есть, извините, от вас — слева.

Кенлон наклонился, но прежде чем успел хорошенько все рассмотреть, их резко окликнул капитан-лейтенант:

— Мистер Маккрай, а нельзя ли это использовать как маяк, чтобы нас могла засечь вражеская субмарина?

На первый взгляд это был дурацкий вопрос. Но прозвучал он совсем не глупо, и Кенлон понимал это.

Кое-кто из команды видел существо мельком и на расстоянии. Но он-то дрался с ним, он чувствовал нежную пушистую шкуру, огромные живые крылья били его по голове, он держал в руках сильное, но легкое тело крылатого весом не более тридцати пяти фунтов.

А они уже начинали искать какое-нибудь разумное объяснение, что-нибудь, что можно подогнать под сей невообразимый факт. Вроде того, что такое существо могло жить 10 000 лет назад, или его создали для военных нужд сейчас, когда народы с подозрением относятся друг к другу.

Но за всю свою недолгую жизнь Кенлон не встречал ничего подобного и не мог объяснить, что это такое.

Он услышал, как Маккрай сказал:

— Здесь нет никакого источника питания, сэр. Ни батарей, ни чего-либо подобного. Я вообще не понимаю, как это можно использовать.

Командор принял решение.

— Хорошо. Мистер Маккрай, возвращайтесь вниз. Мистер Кенлон, я хочу поговорить с вами. Пали, — обратился он к одному из помощников Рейхерта, — зажигайте лампу и постарайтесь оторвать эту штуку от палубы, только смотрите, не уроните в море. Мэнсон, держите Пали за руку.

Оба матроса принялись за дело.

Когда они остались одни на судовом мостике, командир хмуро сказал:

— Для чего ему нужно было задерживаться, да еще драться с вами несколько минут?

На этот вопрос у Кенлона не было ответа.

— По-моему, он хотел выиграть время, сэр, — отозвался он.

— Для чего?

— Он хотел закрепить… э-э… ну… эту штуку на фордеке. Нужно было время для спайки, или как это там называется.

Командор усмехнулся.

— Звучит вполне правдоподобно, — согласился он, — только слишком уж рискованно. Хотя, — добавил он, подумав, — нам все равно не удалось его схватить.

Воспользовавшись темнотой, Кенлон внимательно посмотрел на Джонса-Гордона. Он всегда считал капитана сверхделовым человеком, а как морской офицер он был просто эталоном. И сейчас та мысль о дурацком вопросе командира растворилась в осознании того факта, что капитан-лейтенант находится в страшном напряжении, терзаясь мыслью, как обеспечить безопасность корабля. В сложившихся обстоятельствах от него всего-навсего требовалось предугадать, не приведет ли происходящее к катастрофе.

— Если у вас есть какие-нибудь предположения, — продолжал Джонс-Гордон, — то выкладывайте.

Кенлон пожал плечами.

— В первую очередь, надо оторвать эту штуку от палубы. Провозимся, наверное, всю ночь. И нам сильно повезет, если удастся поймать того крылатого. В противном случае, — он поджал губы, — нам лучше и не докладывать о случившемся.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, лейтенант, — сухо прозвучал в ночи голос командора. — Я… — Он замолчал. — Что, Мэнсон?

— Пали просит передать, сэр, что паяльная лампа не берет эту хреновину, и даже не размягчает металл вокруг. Он хочет узнать, что делать дальше.

«Вопрос вопросов», — подумал Кенлон.

Ночь близилась к концу. «Морской Змей» вновь набрал крейсерскую скорость. Тихо рокотали турбины, шипела вода. Кенлон озабоченно всматривался в просветы между тучами, откуда проглядывала луна.

Но облака нависали плотной, темной массой, иной раз до того ослабляя видимость, что почти невозможно было разглядеть Рейхерта, стоявшего в пяти футах — только его силуэт. И если кто-то ходил по палубе…

Кенлон вздохнул Желания зажечь прожектор у него было не больше, чем у Командора, но лишь это дало бы возможность видеть всю палубу субмарины.

— Мистер Кенлон?

Кенлон вздрогнул. Он не расслышал, как капитан поднялся из люка. Он отдал честь.

— Да, сэр?

Джонс-Гордон подошел к поручням и стал рядом.

— Я думал над вашими словами, Билл, как сорвать эту штуку со шкуры нашего «Змея».

Кенлон молчал.

— Первейшая задача каждого из нас — привести корабль на базу. А сейчас случилось беспрецедентное — человек летает на крыльях.

Кенлон сам уже битый час обдумывал все это, так и не рискнув сделать вывод. Он промолчал, но почувствовал, что его уважение к капитан-лейтенанту еще больше возросло — не каждый может сохранить самообладание в такой ситуации.

— Билл, — продолжал его собеседник, — стоит ли нам по прибытии на базу давать письменные показания под присягой обо всем случившемся? Конечно, нам поверят. Четверо высших офицеров новой субмарины, гордости нашего флота, не могут свихнуться одновременно.

— Отлично, сэр, предположим, мы возвращаемся с этой жестянкой на носу и наш рассказ принимают за чистую правду. Знаете, что произойдет потом? — Кенлон обдумывал и это в течение всего последнего часа. — Ученые распнут вас, капитан, нашпигуют ядовитыми репликами, считая задубелым моряком без воображения, обычным солдафоном, привыкшим к повиновению, за то, что мы ушли, не исследовав феномен до конца. Хотя командование, разумеется, встанет на вашу защиту и объявит, что вы действовали абсолютно правильно, заботясь в первую очередь о безопасности корабля. Время от времени загадка крылатого человека будет будоражить газеты, особенно воскресные приложения, где действия капитан-лейтенанта Джонса-Гордона будут находить предосудительными. И скорее всего, при присвоении очередного чина вас пропустят, сэр, подсознательно придерживаясь мнения, что вы не справились с непредвиденной ситуацией.

— Ваши мысли в точности отражают мои, — мрачно произнес Джонс-Гордон. — Кенлон, мы должны поймать это существо. Откровенно говоря, я не знаю, как это сделать и насколько оно может оказаться опасным. Я уже отдал приказ — парни вытащат наверх нечто вроде сетей…

Громкий крик донесся с кормы, раздался выстрел, потом начавшее уже сереть небо над боевой рубкой заслонили огромные крылья, поднимая довольно сильный ветер. Рейхерт дико завопил, но его перекрыл рев командора:

— Огонь! Но в следующее мгновение крылатый был у них в руках, хотя никто не назвал бы его поимку победой. Он просто сел среди них, и люди тут же набросились на него. Кенлон завернул за спину одну несопротивляющуюся руку и поймал крыло, думая только о том, чтобы не дать крылатому вновь подняться в воздух.

Но тот даже и не пытался. В следующую минуту люди с сетями гурьбой вывалились из люка и вмиг опутали непонятное существо. Понадобилась еще минута, чтобы втащить пленника в люк, и затем…

Кенлон в одиночестве стоял рядом с Рейхертом. Немного придя в себя, он крикнул вниз на палубу:

— Что произошло, Джонстон? Почему стреляли?

— Я увидел, как он прицепился к корме, сэр.

— Что?!

— Не знаю, сколько он там проторчал, сэр.

Пытаясь взять себя в руки, Кенлон сбежал на палубу. Его фонарь вспыхнул. Это было то, чего он опасался. К корме была прикреплена точная копия жестянки на носу.

Глава 3

Позвонив по телефону, Кенлон попросил Теддерса вызвать командора. Через минуту в трубке раздался голос Джонса-Гордона. Кенлон рассказал о находке и закончил со всем спокойствием, с каким еще мог держаться, невзирая на расходившиеся нервы:

— Очевидно, сэр, он закончил свои дела, а затем, поскольку на две тысячи миль вокруг нет земли, сдался нам.

Ненадолго воцарилось молчание.

— Я посылаю наверх Теддерса, мистер Кенлон, — сказал, наконец, капитан-лейтенант. — А вы спускайтесь сюда. Возможно, ваше знание языков поможет разобраться, чего хочет наш крылатый приятель.

Внизу Кенлон увидел ошеломительную сцену. Человек-птица был освобожден от пут и уже успел пригладить взъерошенные перья. Он стоял у комплекса перекрестного огня торпедного отсека лицом к своим захватчикам. При взгляде на него Кенлон забыл обо всем. Видимо, на все его предыдущие размышления повлияла ночь, раз он убедил себя, что успел привыкнуть к происходящему.

Но здесь, в ярком свете ламп, невероятность и невозможность случившегося казалась еще более отчетливой. Огромным усилием воли он взял себя в руки.

Ростом существо было ниже, чем ему показалось на палубе — не выше пяти футов. Грудь его выглядела обезображенной — узкая, выдающаяся вперед, как у птицы. Но в основном тело ничем не отличалось от обыкновенного человеческого.

Как Кенлон ни старался, ему не удалось разобрать, где крылья сливаются с телом. Сами крылья были немногим больше восьми фугов каждое и, свернутые сейчас вдвое, выступали всего фута на два над головой существа. Они были серые с красно-синими прожилками. Серовато-белое тело покрывал пушистый наряд, а на белом, выглядевшем очень чутким и восприимчивым лице мерцали огромные глаза.

Кенлон с трудом заставил себя перестать пялиться и рывком повернулся к капитан-лейтенанту.

— Сэр, как быть с теми двумя жестянками?

— Я приказал сбить их снарядами, — кратко ответил капитан. — Скоро услышим выстрелы.

Кенлон было задумался, совершенно не удовлетворенный словами командора, но тут до него дошло, что Джонс-Гордон продолжает говорить:

— …мы уже испробовали семь языков и все впустую.

Кенлону не нужно было спрашивать, какие семь языков они испробовали, пока он был наверху. Джонс-Гордон, хотя и слабо, владел французским и немецким, а среди команды имелось пять натурализованных иностранцев: грек, поляк, датчанин, русский и испанец.

Стало быть, немецкий и французский Кенлона отпадали сразу. Оставались японский, кантонский диалект китайского, итальянский и арабский.

Кенлон начал с японского, как всегда, запинаясь и мекая. Ответ на его усилия последовал сразу и поразил его. Он прозвучал плавно и музыкально, чисто и четко артикулированный высоким мелодичным тенором.

Кенлон не стал тратить время на остальные языки: ни один из них явно не подходил к языку крылатого. Вместо этого он достал блокнот и, ломая карандаши и разрывая бумагу, быстро набросал грубое изображение субмарины, затем пририсовал в нужных местах две жестянки и указал на них стрелками.

Крылатый взял у него блокнот, взглянул на рисунок и кивнул с едва заметной усмешкой. В его усмешке было заметно какое-то волнение, и это встревожило Кенлона больше, чем все уже случившееся. Ему вдруг показалось, что крылатый издевается над ними, и он ничего не мог с этим поделать.

Но такое впечатление длилось не больше секунды — крылатый потянулся к карандашу. Кенлон отдал карандаш и смотрел, как тот быстро и искусно чертит на бумаге.

Когда он закончил, Джонс-Гордон взял блокнот, посмотрел и, нахмурясь, показал его Кенлону. Теперь на листе бумаги были изображены две субмарины, причем вторая, нарисованная крылатым, была намного лучше схематичного наброска Кенлона.

И вопреки почти абсолютному сходству, Кенлона упорно терзала мысль, что их уведомляют о находящейся поблизости второй подводной лодке.

Лишь через некоторое время он обратил внимание, что открытый на его наброске люк закрыт на рисунке крылатого.

— Сэр, — Кенлон чуть не задохнулся от удивления, — по-моему, он хочет, чтобы мы задраились.

Крылатый опять потянулся за блокнотом. Шкипер осторожно отдал его, и существо тут же принялось быстро орудовать карандашом. Теперь всякий намек на улыбку исчез с его тонких, резких черт лица — оно стало сосредоточенным, напряженным и, закончив, он так быстро протянул блокнот командору, что со стороны могло показаться, будто он швырнул его.

Теперь рисунок изображал срочное погружение субмарины. Офицеры недоуменно посмотрели друг на друга.

— Я думаю, сэр, мне лучше подняться на палубу и помочь Теддерсу, — неуверенно проговорил Кенлон.

Джонс-Гордон не возражал, И Кенлон был уже у двери, когда ему в лицо полыхнула вспышка света. В лицо, хотя перед ним был сплошной металл двери. Свет лился сквозь нее.

В один неосознанный миг в голове Кенлона вспыхнула догадка. К тому времени он уже добрался до выходного люка.

Жестянки! Жестянки зажглись! И яркость их света такова, что он проникает через четыре водонепроницаемые переборки!

Вот оно! Предполагаемые перемены!

Снаружи темнота отступила. Луна стала большим бледным шаром в ширящемся бассейне синего неба. На несколько миль вокруг было видно море — черное, волнующееся поле с полосами пены, то тут, то там возникающими на его темном бархате.

И на том же фоне черного бархата субмарина, как ярко светящийся кит, шла вперед, оставляя за собой пенящуюся дорожку кильватерного следа, поднимавшегося и опускавшегося на волнах.

В носовой части четыре серебристых в этом сиянии силуэта наводили 111-миллиметровую пушку. Орудие было почти готово открыть огонь.

Кенлон неуверенно оглянулся на люк и страшно удивился, что никто не последовал за ним. Он заколебался, мгновенно вспомнив рисунок крылатого, но времени для сомнений не оставалось.

— Старшина Рейхерт, — распорядился он, — перенести управление в боевую рубку.

— Есть перенести управление в боевую рубку, сэр!

Кенлон спустился вниз вместе с Рейхертом, придирчиво проследив, как тот умело обращается с электрическими запорами механизмов, затем снова поднялся наверх и спустился на палубу.

— Лейтенант Теддерс, — выкрикнул он. — Готовы? Огонь!

Красная вспышка и резкий, громкий взрыв, чуть приглушенный стуком турбин. Взвизгнула по броне палубы металлическая дробь отдачи. Ствол орудия ушел вправо.

— Промах! — простонал Теддерс.

— Нет, — оборвал его Кенлон, — вы не промахнулись. Я сам видел разрывы, просто жестянка отразила их. — Он в бешенстве отвернулся, подумав: «Неужели мы не в силах сбить ее?», и постарался взять себя в руки.

— Поспешите с орудием. Я буду корректировать огонь сам. Попытаемся сбить эти «лампы». Снаряды взорвались, просто мы выпустили их маловато.

Он следил, как потные, испуганные люди наводили орудие. Они казались скелетами.

Свет «ламп» пылал сквозь них.

И в то же время не ослеплял.

Он пронизывал тела людей, орудие, которое они заряжали, боевую рубку. Белый, неистовый свет. Кенлон инстинктивно прикрыл глаза рукой, увидел кости и сухожилия руки и пальцев, а затем…

Затем он, ошеломленный, забарахтался где-то в глубине теплого моря.

Глава 4

Кенлон задержал дыхание. Горло пылало от проглоченной воды. Тело сотрясал кашель, с которым он с трудом справлялся, не желая захлебнуться. И в то же время он чувствовал, что мчится вверх. Теперь он осознанно начал рваться вверх, вверх, вверх. И даже сейчас, в конвульсивной агонии, его не отпускала мысль: «Что случилось? Что могло произойти?» Он вырвался на поверхность, как снаряд из пушки, и снова рухнул вниз, затем вынырнул, хватая воздух и отчаянно колотя по воде руками. Его трясло, тело бил губительный кашель. Вода вскипала вокруг от его бешеных усилий удержать голову над летящими брызгами.

Потом где-то сзади, неподалеку, раздался глухой рев воды, почти сразу стихнувший, но последовавшая за ним вереница гигантских волн смела его с поверхности со скоростью экспресса, чуть снова не утопив.

Каким-то чудом он выплыл. Море постепенно успокаивалось. Изрыгнув проглоченную тошнотворную соленую воду, Кенлон с трудом огляделся.

В десяти футах от себя он заметил чью-то голову, мерно подскакивающую на морской зыби. Дальше, на расстоянии мили, находился длинный, низкий, серый берег. Он тянулся уныло, ровной линией до самого горизонта. Вид у него был невыразимо скучный и отталкивающий.

Встревоженный Кенлон отвернулся от него и снова увидел качающуюся на волнах, человеческую голову. Его парализованный разум ожил.

Теддерс? А люди? А субмарина?

Мысли словно усилили боль. Задыхаясь, Кенлон завертелся в воде.

— Дон! — пронзительно закричал он. — Дон Теддерс!

— Я здесь, Билл! — ответил ему далекий крик. — Мы тут с Дэвиссоном, с нами все в порядке! Как ты?!

Теперь Кенлон заметил две головы в трехстах футах слева от себя.

— Нормально! — облегченно выкрикнул он.

Со слезами на глазах он повернулся к ближайшему соседу и узнал характерный профиль.

— Блэйк, — позвал он, — с вами все в порядке?

Человек выглядел ошеломленным.

— Да, сэр, — пробормотал он.

Кенлон подплыл поближе.

— Вы уверены?

— Да, сэр, — ответил Блэйк и уже более взволнованно добавил: — Но мой приятель Джонстон, сэр… Я не вижу его!

— Джонстон! — изо всех сил заорал Кенлон. Он изогнулся, поднявшись как можно выше из воды, и снова закричал.

Ответа он так и не дождался.

Подплыли Теддерс с Дэвиссоном, но никаких следов Джонстона в огромном беспокойном море никто из них не заметил.

Мысленно возвращаясь назад, к внезапности случившегося, Кенлон поразился, что кто-то вообще уцелел. «Хотя не кто-то, — подумал он. — Четверо из пяти — не так уж плохо! Люди все сильные и тренированные, но… Где же «Морской Змей»?»

Кенлон был по-настоящему встревожен: ревущий звук, который он слышал недавно, был, должно быть, от срочного погружения субмарины. В эти минуты она…

В двухстах ярдах от них вода взбурлила пенными пузырями, оттуда вынырнул перископ, а затем «Морской Змей» всплыл во всю величину.

Не успела его палуба очиститься от воды, судно стало набирать ход. Первым на мостике появился капитан-лейтенант Джонс-Гордон, за ним высыпало с полдесятка матросов.

Через несколько минут все четверо были подняты на борт. Кенлон доложил о гибели Джонстона и получил разрешение спуститься вниз и переодеться.

Когда он вновь появился на мостике, Джонс-Гордон кивком отозвал его в сторону.

— Билл, где мы? — сказал он. — Что произошло?

«Вопрос вопросов», — мрачно подумал Кенлон.

Вместо ответа он поднял бинокль и принялся изучать однообразную береговую линию.

Вид был не такой уж омерзительно-унылый, каким показался ему вначале. «Морской Змей» шел параллельно низко лежащему пляжу, кое-где покрытому зеленью, которая явно была морскими водорослями. Час спустя ничего не изменилось, а через четыре часа берег начал резко удаляться от курса.

Никто не мог бы с уверенностью сказать, то ли это залив, то ли общее изменение береговой линии. Кенлон, спускавшийся в каюту на краткий отдых, снова вышел на палубу как раз в тот момент, когда «Морской Змей» замедлил ход до самого малого и теперь едва полз. Но долго любоваться унылым видом ему не дал подошедший командор.

— Пока встанем тут, — сказал он, — и порасспросим нашего пленника. Я ждал, пока вы отдохнете. — По пути вниз он хмуро добавил:

— Я не знаю, как к нему относиться, ведь в результате его действий погиб Джонстон. И тем не менее, едва вы вышли на палубу, ну, буквально за секунду до катастрофы, он распластался на наших головах и не дал нам последовать за вами. Такое предостережение с его стороны, несомненно, спасло жизнь многим. Похоже, — продолжал он обычным голосом, — и в первой вашей стычке он мог бы сбросить вас в море или поднять в воздух, а ведь он, наоборот, старался не столкнуть вас с палубы. Пожалуй, можно предположить, что его намерения относительно нас не таят злого умысла. Как по-вашему?

Вопрос был не из тех, на которые Кенлон чувствовал себя достаточно подготовленным отвечать. Кроме того, зная своего командира, он подозревал, что вопрос был чисто риторический. Он промолчал.

Они нашли крылатого усердно рисующим в блокноте Кенлона.

— Он немного поспал, — доложил часовой, — а когда проснулся, все тыкал на блокнот, так что, в конце концов, я отдал его.

— Вы действовали совершенно правильно, — кивнул командор. — Теперь отойдите, но не спускайте с нас глаз, пока мы находимся здесь.

Крылатый приветливо кивнул им, вызвав в Кенлоне радостное возбуждение. Со странным чувством он подошел к чужаку и склонился над блокнотом.

И сразу все его чувства и переживания исчезли. Вниманием завладели рисунки в блокноте.

На первой странице безошибочно угадывалось солнце и три ближайшие планеты. Тонким пальцем крылатый указал сначала на Землю, потом на Кенлона и Джонса-Гордона. Затем снова указал на Землю и ткнул себя в грудь.

— По-моему, сэр, — после недолгого молчания сказал Кенлон, — он хочет сказать, что он, как и мы, с Земли.

Джонс-Гордон нахмурился.

— Разумеется, он с Земли, — раздраженно бросил он. — Откуда же еще ему быть?

Кенлону с болью пришлось признать, что в своем анализе состояния Джонса-Гордона он, как психолог— любитель, ошибся. Его прежнее мнение, что капитан, не увидев что-либо необычное своими глазами, не поверит в него, теперь изменилось при виде того, как он принимает невозможное за факт. Таким образом капитан-лейтенант принимал иллюзию понимания фантастического существа, оказавшегося среди них, и все сопутствующие этому феномены.

И все же… все же это оказалось не так. Даже сверхъестественное, неправдоподобное появление крылатого человека, возникшего ниоткуда в середине XX столетия, не смогло поразить воображение капитана.

Разочарованный и слегка расстроенный, Кенлон почел за лучшее хранить молчание.

— Гм… Это еще что такое? — сказал вдруг Джонс-Гордон.

Кенлон тряхнул головой, отгоняя ненужные и неуместные мысли, и взглянул на группу знаков под рисунком солнечной системы, на которую указывал крылатый:

/

//

///

////

/////

//////

Крылатый, очевидно, поняв, что вновь привлек внимание людей, указал на отдельный символ в первой строке, потом ткнул в Землю над ним и начал медленно обводить пальцем вокруг Солнца. Один, два, три… девять раз описал он окружность, а затем вновь указал на отдельный знак в первой строке.

— Он пытается сказать, что один знак означает девять лет, — с любопытством произнес Джонс-Гордон.

— Я тоже так думаю, сэр, — ровным голосом поддержал его Кенлон.

— Интересная манера вести отсчет, — проворчал командор.

— Почему бы не довести до десяти и не упростить задачу?.. Гм… Что он делает?

Крылатый вновь указал на первый знак и принялся постукивать по нему пальцем, словно считая. Кенлон тоже начал считать: один, два, три… одиннадцать, и крылатый указал на второй ряд знаков.

— Кажется, я понял, — сказал Кенлон. — Одиннадцать раз по девять — девяносто девять. Два знака означают девяносто девять лет. — Радостное возбуждение охватило его. Он жестом показал на третий ряд. — Если первые группы означают девять и девяносто девять, то третья должна означать одиннадцать раз по девяносто девять или тысяча восемьдесят девять, и так на…

Он замолчал, так как крылатый снова указал на первый знак и принялся постукивать пальцем. На сей раз это заняло порядочно времени. Прошло не менее минуты, а Кенлон все еще продолжал считать, следуя за постукиванием пальца:…90… 100… 101… 102… 104…

Счет завершился на 111. Крылатый еще раз указал на отдельный знак, потом на третий ряд.

— Итак, — объявил Кенлон, — сто одиннадцать по девять — девятьсот девяносто девять. Тогда четвертый ряд должен означать тысячу сто одиннадцать по девять, то есть девять тысяч девятьсот девяносто девять, и так до тех пор, пока нижний ряд не обозначит девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять. Счет, конечно, для нас необычный, но наверняка за ним стоит какой-то математический закон.

Он хотел добавить еще кое-что к своим словам, но крылатый быстро обвел пальцем вокруг Солнца, затем поднял лист бумаги, зачеркнул последние два ряда, добавил еще один четырехзначный знак к нижней строке и два единичных. Потом оказал на эту строку и на себя.

Кенлон глубоко вздохнул. Что хотел показать крылатый? Что он хочет сказать?

Он взял лист. Теперь знаки располагались так:

/

//

///

//// //// //

— Двадцать пять тысяч лет, — услышал Кенлон свой ровный голос. — По-моему, он хочет сказать, что мы перенеслись на двадцать пять тысяч лет в будущее.

После минутного ошеломления Кенлон обратил внимание на выражение раздражения и досады, появившееся на лице Джонса-Гордона. Капитан-лейтенант сделал недовольный жест.

— Я вижу, мы зашли в тупик, пытаясь с ним договориться. Посмотрим лучше, что на следующих страницах.

Кенлон молча перевернул лист. На следующей странице была изображена субмарина, направляющаяся к какому-то предмету, плывущему над морем в облаках. Кенлон в замешательстве уставился на рисунок. Потом, когда первое удивление миновало, он решил, что крылатый изобразил гору, поднимающуюся из моря, хотя отчетливо было видно, что она совершенно не соприкасается с морем.

Кенлон решил не обращать на это внимания и сосредоточиться на самой горе. Она круто поднималась вверх, увенчанная гигантским чашеобразным зданием. Десятки крылатых парили вокруг массивного сооружения, другие стояли в отверстиях, высеченных высоко в стенах башнеобразного здания, третьи носились над морем, стараясь, как показалось Кенлону, вытащить что-то из воды, причем они сражались. Ошибиться было невозможно, и, как ни странно, в воде тоже были люди.

Кенлон с трудом оторвался от рисунка. Посмотрев крылатому прямо в глаза, он кивнул сначала на гору, потом на окружающее ее пространство, надеясь, что тот поймет вопрос.

Крылатый понял. Резкие черты лица оживились, он улыбнулся и жестом показал, что субмарине нужно уйти от берега и изменить курс.

— В данный момент это невозможно, — прервал молчание голос Джонса-Гордона. — Да и вообще, как он, находясь внутри подлодки, может указывать нам курс? Ведь он понятия не имеет, сменили мы курс или нет, пока он спал.

Кенлон не торопился с ответом. Он поражался сам себе, что на основе столь непрочных доказательств пришел к выводу, будто чувство направления у крылатого похоже на инстинкт почтового голубя. И несмотря на то, что был обязан поделиться своими соображениями, решил промолчать и послушать, что скажет капитан.

— Вы единственный лингвист в нашей компании, — говорил тот, — и я хочу, чтобы в свободное от вахт время вы занялись изучением его языка и учили бы его нашему. А пока идемте на палубу.

Кенлон неохотно последовал за ним. Ему не терпелось начать устанавливать связь с крылатым. Но он спокойно ждал, ничем не выдавая нетерпения, пока Джонс-Гордон внимательно изучал берег. Наконец, капитан-лейтенант повернулся.

— Мы не можем идти вслепую по мелководью вдоль неизвестного побережья, — резко сказал он. — Облака не расходятся, сказать точно, какое время суток, нельзя. Но я решил остаться тут на ночь и… — он повернулся к Кенлону и быстро закончил; — Утром вы возглавите разведывательную экспедицию на берег. Не торопитесь. Понадобится — останемся на несколько дней. Нужно попытаться выяснить все, что возможно.

Глава 5

Кенлон чувствовал возбуждение.

Это, собственно, нельзя было назвать берегом. Не располагающая к себе, отталкивающая прямая линия, серая и плоская, делавшаяся все четче и четче по мере того, как мотобот, рассекая волны, приближался к ней.

Это был остров. Серое небо за ним сливалось с серой водой, и невозможно было ничего разглядеть.

За прошедший час они убедились, что эта земля была длинным узким островом, в некоторых местах которого даже виднелись накатывающие на противоположный берег волны.

Еще на субмарине Джонс-Гордон предположил, что увиденная ими земля — остров, смущенно добавив:

— Тихий, наверное, единственный океан, так до конца и не исследованный. Вполне возможно, что многие его атоллы никто никогда не наносил на карту.

— Мы шли вдоль берега этого небольшого неоткрытого острова четыре часа на скорости в двадцать узлов, — не преминул поддеть его Кенлон.

И сразу же пожалел о сказанном — характер человека не переделаешь. И все же разумное спокойствие капитана, отреагировавшего на появление крылатого человека так же, как на обычного туземца Южных морей, раздражало и бесило его.

Краем глаза Кенлон заметил, что одна рука Гайнишава оставила штурвал и потянулась к его плечу.

— Мистер Кенлон, — выдохнул рулевой, — что это там? Вроде как человек плывет и смотрит на нас.

Кенлон вскочил с приглушенным криком, сразу подумав о Джонстоне. Но одного взгляда хватило, чтобы понять — это не Джонстон, это… это…

Кенлон недоверчиво протер глаза и вновь уставился на самого большого в мире человека, какого ему когда-либо приходилось видеть. Человек плыл прямо по курсу мотобота в каких-нибудь ста футах и был ясно виден. Ростом он был, по меньшей мере, футов восемь, и глаза на его лице казались просто громадными. Он приближался к ним слева небрежными взмахами рук, совершенно голый. Его скорость была даже больше чем посчитал Кенлон вначале, и когда мотобот приблизился к нему, гигант извернулся в воде, как хищная рыба.

Теперь Кенлон мог разглядеть его получше. Сильный, мускулистый, с одухотворенным лицом. Его уши почти сливались с головой, а нос казался маленьким, можно было даже сказать — коротким, толстым и сильно вздернутым кверху, открывая едва заметные дырочки ноздрей. Рот, однако, выглядел нормальным, с крепкими белыми зубами.

Большие проницательные глаза пловца разглядывали мотобот и пассажиров совершенно без страха.

— Осторожно. — предостерег Кенлон, — не дайте ему ухватиться за планшир. Следите…

Но, как оказалось, мотобот двигался слишком медленно. Гайнишав дал полный ход, но прежде чем мотор успел набрать обороты, гигант одним взмахом очутился у мотобота. Толстые пальцы вцепились в планшир — и в следующую секунду он был уже на борту.

Такого сильного и быстрого прыжка Кенлону еще не доводилось видеть. Со свистом втянув воздух, он выхватил из кобуры пистолет, но увидев, что гигант не делает ничего угрожающего, стрелять не стал.

Мотобот перестал бешено раскачиваться, и лишь теперь Кенлон обратил внимание, что только один человек последовал его примеру и держал карабин наизготовку.

— Не стрелять, Паннатт! — предостерегающе выкрикнул Кенлон.

Гигант стой спиной к Кенлону. При звуке его голоса он полуобернулся и. казалось, что-то задумал, потому что шагнул к Гайнишаву, сидевшему у руля, но в ту же секунду его план, видимо, опять изменился. Он резко повернулся и выхватил ружье из рук Паннатта. И опять, в какое-то кратчайшее мгновение, пока он держал ружье, его намерения снова изменились. Всем своим обликом он выражал только любопытство.

Даже при большом желании Кенлон не мог найти в его поведении чего-либо угрожающего, поэтому расслабил палец на спусковом крючке и ждал.

А затем последовало изумление. Кенлон понял, что находится в присутствии человека, превосходящего его во всех отношениях, как физических, так и умственных. Причем действовал он с быстротой, недоступной обычному человеку.

Кенлону пришла в голову шальная мысль захватить гиганта. До этой секунды он и не помышлял о подобном, но сейчас таинственный пловец отвлекся, изучая механизм карабина.

Он выстрелил в воду и, видимо, мгновенно поняв, что представляет собой оружие, презрительно фыркнул, протянул карабин Паннатту и шагнул к штурвалу.

Казалось, он знал, где находится мотор, или, возможно, приметил это раньше. Откинув крышку, он с любопытством наклонился над двигателем. Какое-то время Кенлон видел только массивные ноги и еще более массивные ягодицы.

Этого ему хватило, чтобы решиться.

— Взять его! — тихо произнес он и рванулся к пловцу.

Кенлон ничего не успел сделать — гигант извернулся и сжал его с силой, которой было бесполезно сопротивляться. Кенлон почувствовал, что его поднимают. Гигант пожелал рассмотреть живую принадлежность мотобота.

Не больше секунды огромные глаза разглядывали Кенлона, который успел заметить нечто вроде оборок на темно-коричневой груди и частично под мышками.

В следующее мгновение его так же быстро опустили на палубу, а гигант с сильным всплеском исчез в воде. Испуганный и онемевший, Кенлон замер в неподвижности, беспомощно пытаясь осмыслить увиденное.

Жабры, лихорадочно думал он, неужели это жабры? Но проверить догадку уже не было возможности. Они прождали минут десять, но человек-рыба не появлялся.

Кенлон решил не возвращаться на корабль. Сообщение о случившемся он мог послать позднее с Гайнишавом, а по окончании разведки напишет полный отчет. Пока он решил отложить разбор происшедшего и обдумать все позже.

Но одна мысль не отпускала его и сейчас — неужели люди-птицы сражались с этими гигантами у подножия своего горного гнезда?

Кенлон снова обратил внимание на берег, который находился уже совсем рядом.

— Будь внимательней, — сказал он Гайнишаву. — Я подозреваю, что берег уходит в воду полого. Вплотную мы, наверное, не подойдем.

Но, к его удивлению, они подошли почти на десять футов, когда нос мотобота мягко ткнулся в черный ил.

— О'кей, — обронил Кенлон, — пора двигать пешком. Рефер, Смайли, Глеб, Паннатт, взять вещмешки и оружие. Пошли!

Два человека только и ждали команды. Они тут же спрыгнули в темную воду. Кенлон перевалился через другой борт, неторопливо, стараясь держаться соответственно своему высокому чину.

Ноги коснулись ила и, не задерживаясь, ушли вниз. Он с ужасом осознал, что оба моряка, прыгнувшие перед ним, камнем ушли в бездонную грязь. Два испуганных вопля повисли в воздухе, затем раздалось страшное бульканье и наступила тишина, нарушаемая лишь ворчанием дросселирующего мотора.

Кенлон рванулся вверх. Рюкзак — пятьдесят футов, не меньше — тянул на дно. Но Кенлон еще не успел отпустить планшир и теперь намертво вцепился в него пальцами.

Он опять рванулся вверх. Бот закачался, в полной тишине слышалось лишь напряженное дыхание пораженных ужасом людей. Мотор заглох. Потом правая рука Гайнишава легла на его запястье, а левая ухватила за ворот рубашки.

Грязь со всхлипом выпустила его. Ноги взбаламутили воду, и он упал на дно бота. Мгновение он лежал, ничего не соображая, затем перед ним встала ужасная картина случившегося. Он поднялся на колени, уцепившись за руку Смайли, в то время как Гайнишав втаскивал на бот Глеба.

Когда тот в полном изнеможении рухнул на дно, Кенлон сорвал брезент с инструментального ящика и швырнул его на берег напротив мотобота, отмечая место. Брезент тоже чуть ли не полностью ушел в грязь, покрывавшую, наверное, весь берег. Кенлон обернулся.

— На субмарину, — приказал он. — Полный ход. Надо попробовать спасти Паннатта и Рефера.

Он ничего не мог поделать — сознание упорно рисовало картину двух человек, зависших над слоем грязи. Но легкие, сказал он себе, легкие у них полны воды, которой они успели наглотаться, прежде чем их засосал ил так что в ближайшие полчаса их еще можно будет спасти.

Джонс-Гордон вернулся к берегу вместе с ними. На воду спустили надувной плот, люди принялись прочесывать баграми бездонную грязь, стараясь нащупать тела.

Минуты через три они вытащили Рефера — серую безвольную массу. Шкипер с Кенлоном работали над ним попеременно, оказывая первую помощь, затем отослали на субмарину. Командор тоже вернулся на борт позаботиться о воскресшем, а Кенлон вновь перебрался на плот утюжить грязь.

Минут через пятнадцать на боевой рубке вспыхнул прожектор, подавая заранее условленный сигнал, что с Рефером все в порядке. Это еще больше подстегнуло поиски. Но прошел час, а Паннатта так и не удалось обнаружить.

Кенлон вспоминал его — маленького жилистого уроженца Айовы с веселыми черными глазами и привычкой делать все заранее. Слабое утешение приносило то, что он не был женат.

Одним из самых ужасных кошмаров военной службы было для Кенлона составление вдовам извещений о смерти. Хотя, с другой стороны, в человеке без дома и без друзей, если, конечно, исключить товарищей по службе вроде него самого, было что-то трагичное. Ведь бывало и так, что человек погибал, и о нем напрочь забывали через несколько дней.

В этот момент Кенлона отвлек Гайнишав.

— Сэр, мотоботу передан приказ возвращаться.

— Ладно, — кивнул Кенлон. Разумеется, не оставалось сомнений, что пора прекращать поиски — время вышло, и Паннатта теперь уже ничто не могло спасти. Но такая перспектива угнетала Кенлона, он чувствовал себя предателем.

К его удивлению, Джонс-Гордон поднялся наверх и подошел к нему, когда они вернулись со злополучного места.

— Приходится лично проверять выполнение приказа, — объяснил капитан-лейтенант. — Люди недовольны прекращением поисков, но даже найди мы сейчас Паннатта, осталось бы только похоронить его в море. Вы согласны?

Кейлон кивнул.

— Что будем делать, Билл? — продолжал командор.

— Я имею в виду грязь.

— Я не видел ничего подобного, сэр, — покачал головой Кенлон. — Грязь такая жидкая, что даже не образует сверху корки. С трудом укладывается в голове, что весь берег состоит из грязи. Надо проверить в других местах…

Джонс-Гордон нахмурился.

— Что ж, проверьте, — распорядился он.

— Спасательные работы отставить? — удивился, вопреки своим мыслям, Кенлон.

— Отставить, — кивнул капитан.

Одно дело рассуждать о ненужности спасательных работ, другое — действительно прекращать их. И пока они осторожно двигались вдоль берега, время от времени исследуя обманчивую и убийственную землю, Кенлон не оставлял тщетных попыток отыскать пропавшего моряка.

Он удивлялся сам себе: почему после того, как он видел столько погибших раньше, смерть Паннатта произвела на него столь гнетущее впечатление? Наверное, дело было в том, как погиб Паннатт. Утонуть в грязи — что могло быть ужаснее? Или все дело в окружающей обстановке?

Окружающая обстановка! Неужели они действительно оказались в 24 999 году? И эта серая грязь — бывшие континенты?

Глава 6

Язык крылатого оказалсяочень трудным для изучения, а тому, в свою очередь, очень тяжело давался английский. Обычные слова, вроде: рука, нога, крыло становились просто непонятными, когда их произносил крылатый. А усилия Кенлона имитировать мелодичные звуки человека — птицы заставляли его наставника лишь печально качать головой.

Но как бы там ни было, чувство крайней необходимости договориться друг с другом сдвинуло дело с мертвой точки, и к концу четвертой недели они с легкостью могли писать на обоих языках, хотя разговорная речь оставалась пока на школьном уровне.

На тридцатый день Кенлон почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы пригласить Джонса-Гордона для разговора с пленником. Всю последнюю неделю он, на основе еще небольшого словарного запаса, подбирал образные выражения крылатого и настойчиво перекладывал их на английский. Так он сумел составить вопросник.

Он разбил его на две части и, управившись с первой, долго смотрел, как крылатый пишет ответы сначала по-английски, затем на своем языке.

В общем, к концу месяца Кенлон решил, что добился своего. Весь этот месяц «Морской Змей» неподвижно покоился в зыби серого моря под неизменным облачным небом в миле от страшной земли, которая вовсе не была землей.

Это был корабль напуганных, сбитых с толку людей. Самое необычное состояло в том, что люди действительно испугались. А ведь некоторые шутя прошли всю войну, отлично зная, что в любой момент на голову может свалиться глубинная бомба. Теперь же они выглядели какими — то затравленными и испуганными перед лицом неизвестности.

Самое ужасное, что они ничего не могли сделать, и ничего нельзя было сделать для них. Окружающее сильно подействовало и на реалиста-прагматика Джонса-Гордона, поскольку ни разу за прошедший месяц субмарина не сдвинулась с места.

Теперь он прочел вопросы Кенлона и одобрил их без замечаний.

Они сидели и ждали. Кенлон украдкой наблюдал за капитан-лейтенантом. Лицо капитана казалось бесстрастным, но тревогу выдавали маленькие морщинки вокруг глаз. И вглядываясь в тяжеловатое, серьезное лицо храброго человека, Кенлон вдруг подумал, что на какие бы уступки ни пошел человек, лишенный воображения, без фантазии ему все равно не охватить ситуацию в целом.

То же самое, с горечью констатировал Кенлон, относится и ко мне, невзирая на мою любопытную готовность приспособиться и понять случившееся…

— Хиаа ти ааа… — отвлек его от невеселых размышлений голос крылатого.

Джонс-Гордон вскочил. Кенлон не шелохнулся. Он не стал брать блокнот, протянутый крылатым, а молча указал на капитана. Скорее неохотно, чем с удовольствием, крылатый отдал блокнот ему.

Командор читал недолго. Закончив, он некоторое время что-то обдумывал, потом резко протянул вопросник Кенлону.

ВОПРОС: Это Земля?

ОТВЕТ: Да.

В. Земля нашего будущего?

О. Да.

В. Как далеко в будущем?

О. 24 999 лет нашей эры.

В. Мы в том же океане?

О. Да.

В. Сколько океанов на Земле теперь?

О. Три континента, остальное океан.

В. Континенты большие?

О. Да.

В. Почему земля такая мягкая?

О. Она стала такой внезапно. Никто не знает, почему.

В. Когда это случилось?

О. 3 999 лет назад.

В. Есть где-нибудь твердая земля?

О. Только наш остров в небе.

В. Как тебя зовут?

О. Неммо.

Кенлон не сразу отвел взгляд. Ни один из ответов не был для него новым, но как их воспринимать и какое принимать решение, он не знал и откладывал до последней минуты. Теперь эта минута наступила, а он так ничего и не мог решить. Со вздохом он протянул Неммо остальные вопросы, подождал, пока тот примется писать, и лишь тогда обратился к Джонсу-Гордону:

— Я тут собрал кое-какой материал из записок, которые писал Неммо, упражняясь в английском. Эти вопросы, как видите, я основывал уже частично на узнанном.

Он замолчал, предоставляя командору сказать что-нибудь, если тот пожелает. Однако капитан воздержался от замечаний, и Кенлону пришлось продолжать:

— Собственно, узнал я немного, то ли потому, что ответы были не очень внятны, то ли мы все спятили. Между прочим, у них любопытная система счета. Вы обратили внимания, что вместо округленных 25 000 лет Неммо называет 24 999. Нам это кажется неудобным, но уже ясно, что крылатые используют девятичную систему, как мы десятичную. Разумеется, это кажется необычным и странным, но тем не менее это логично. Если вдуматься, девятка так же универсальна, как и десятка. Возможно, для них она более приемлема, особенно, если крылатые нашли какое-нибудь новое математическое применение девятичной системы, которое неизвестно нам.

Кенлон вновь сделал паузу и украдкой взглянул на командора — тот сидел прямой и жесткий, глядя перед собой. Кенлону ничего не оставалось, как продолжать.

— Вполне возможно, что за минувшие четыре тысячелетия крылатые забыли (или не знали), что произошло на самом деле. Могли растаять полярные шапки и поднять уровень мирового океана. В этом случае объясняется и то, почему мы появились здесь под водой. Кстати, мое личное впечатление таково, будто я поднимался на поверхность, по меньшей мере, футов сто. И если верны утверждения Неммо, что дом крылатых в данное время единственная твердыня…

Джонс-Гордон шевельнулся.

— Мне кажется, мистер Кенлон, — невыразительно произнес он, — нам лучше посмотреть остальные ответы, прежде чем погружаться в интерпретации.

Кенлону еще ни разу не приходилось получать от Джонса-Гордона столь резкое предложение заткнуться. Но он не обиделся. Слова командора свидетельствовали, что за его бесстрастным лицом кроется смятение.

Наконец, крылатый оторвал взгляд от бумаги.

— Закончено, — произнес он по-английски и передал капитану лист с вопросами и ответами. Джонс-Гордон прочел и отдал его Кенлону.

В. Сколько крылатых вообще?

О. Приблизительно 329 999.

В. Где вы живете?

О. На нашем стальном острове в небе.

В. Как вы себя называете?

О. Люди.

В. Как нам попасть на остров?

О. Я укажу дорогу, я хочу, чтобы вы прибыли туда.

В. Как вы научились летать?

О. Нас сделали. Сухопуты, такие же, как вы, видели, что грядущее невозможно остановить и нигде нельзя избежать или укрыться от бедствия тающих материков. И тогда они создали летающих и плавающих людей. Сухопуты были удивительные люди. Они знали все. Но все они погибли. Это огромная трагедия.

В. Почему вы так мало весите?

О. Наши кости пустотелы, а нарощенная плоть легкая. Я ем вашу пищу экономно, потому что она очень тяжелая.

В. Какие еще люди есть на Земле?

О. Только созданные наземниками для плавания — плавуны. Они наши враги. Они живут в стальном острове под водой. Нас они ненавидят и хотят уничтожить. Мы перенесли вас сюда, чтобы вы разрушили их подводный город.

В. Для чего нас сюда доставили?

О. Вы должны уничтожить стальной город плавунов.

В. Можете ли вы отправить нас обратно?

О. Мы вернем вас в ваше время, когда вы разрушите город наших врагов.

Турбины ровно загудели. Трехсотпятидесятифутовая махина начала вращаться, субмарина медленно легла на новый курс и стала набирать ход. Спустя полчаса плоский серый берег совершенно слился с серым небом и серой водой.

Джонс-Гордон поднялся к Кенлону на мостик.

— Я думаю, вам не мешает узнать мои соображения, раз уж я решил идти к гнезду крылатых, — сказал капитан-лейтенант. — Если, конечно, оно существует на самом деле.

Кенлон кивнул, но ничего не сказал. Шкипер на минуту нахмурился.

— Во-первых, не мешает проверить, — продолжал он, как ни в чем не бывало, — действительно ли существует такая фантастическая штука, летающая под облаками.

Кенлон снова молча кивнул, подумав, что разумному человеку требуются, конечно, более веские доказательства, что они находятся в не XX веке. И он понимал, что такой не одаренный богатым воображением человек, как Джонс-Гордон, кто крепко держится реальности, а не фантазий, просто необходим, чтобы не дать остальным сойти с ума.

— Вторая причина, — продолжал Джонс-Гордон, — по которой я хочу добывать на острове, это возможное существование машины времени, благодаря которой мы оказались здесь. — Он махнул рукой на безбрежный серый океан и скривился. — И в-третьих, — холодно продолжал он, — сквозь такую толщу лет они нащупали именно наш боевой корабль для разрушения подводного города, из чего я делаю вывод, что наша субмарина — величайшее оружие, существующее сейчас, в 24 999 году нашей эры. — Он резко взглянул на Кенлона. — Вы согласны со мной?

Кенлон немного поколебался.

— В любом случае, — медленно ответил он, — согласен я или нет, защита временного механизма у них превосходная. Трехфунтовый снаряд даже вмятины на металле не оставил. Разумеется, я спрашивал Неммо и об этих жестянках, и о металле. Он объяснил, что сухопуты пользовались каким-то единородным плотным металлом. Я понял, что эти штуки для переброски во времени сделали еще они. Но я, пожалуй, согласен с вами, что даже такая прочность не спасет от наших торпед, и значит, наша субмарина действительно грозное оружие.

Джонс-Гордон удовлетворенно кивнул.

— А у нас на борту их сорок восемь, Билл. Так что, я думаю, мы справимся с любой ситуацией.

Кенлон с сомнением покачал головой.

— По-моему, сэр, создатели машины времени не могли не учитывать векселей. И на мой взгляд, слабость крылатых не в знаниях, а в овеществлении этих знаний. Насколько я понял, расспрашивая Неммо, у них нет горнорудного оборудования, так что вряд ли у них есть металл, кроме самого острова. И знаете, я думаю, что это не относится к плавунам, которые отчего-то опасны для крылатых. Конечно, я не стану утверждать, что по развитию и одаренности встреченный нами гигант во всех отношениях сверхчеловек, но он…

Кенлон сбился и замолчал, удивляясь прозвучавшему в голосе страху, который внезапной огненной струей пронизал все тело. Он тряхнул головой и закончил уже без воодушевления:

— Короче, ясно, что крылатым нужна помощь.

Ответа не последовало. Джонс-Гордон стоял, глядя в море с ничего не выражающим лицом, напомнив Кенлону фаталиста, во всем положившегося на судьбу. Наконец, капитан-лейтенант заговорил странно спокойным голосом:

— Даже если наше положение таково, как описывает крылатый, мы все равно остаемся боевой единицей ВМФ США. И я пока не собираюсь давать им обещание помочь выполнить столь нелепый план. Конечно, если мы поддержим их, нас извинит желание вернуться и надежды всех членов нашего экипажа.

— Значит, вы хотите помочь крылатым?

— Военные корабли ВМФ США не вступают в местные конфликты по своей прихоти, невзирая на побуждения или стимулы. Они повинуются приказам и защищаются лишь в том случае, когда на них нападают, — последовал холодный ответ.

— Но здесь…

В это мгновение раздался крик:

— Земля! Прямо по курсу земля, сэр!

Кенлону хватило одного взгляда, чтобы понять — они подошли к небесному острову.

Невооруженному глазу остров представлялся неясным очертанием, явно поднимающимся из моря, теряясь вершиной в облаках. До него оставалось еще пятьдесят, если не все семьдесят миль. Кенлон воспользовался биноклем.

Форма острова была грубой, какой-то незавершенной, и стены не выглядели такими отвесно-крутыми, как на рисунке Неммо. Больше всего остров напоминал треугольник, причем верхний угол служил опорой зданию, терявшемуся в неизменных облаках.

Субмарина вошла в полосу дождя, и очертания горы сразу смазались и расплылись. А когда час спустя дождь кончился, и Кенлон, протерев бинокль, снова поднес его в глазам, то увидел мириады крылатых, появившихся в туманной дымке.

До горы было все еще далеко, но щель между подножием и морем виднелась отчетливо, по крайней мере, в бинокль. Теперь Кенлон мог более ясно разглядеть венчавшее гору здание. Но и только. Расстояние не позволяло заметить какие-либо признаки жизни на громадном черном треугольнике небесного острова, за исключением паривших в воздухе крылатых. И эта мертвенность, чуждость и невозможность того, что он увидел, лишь усиливали давно копившуюся тревогу.

Кенлон подумал, что пора забыть о своем дружественном отношении к крылатым, возникшем за месяц тесного общения со спокойным и мягким Неммо, и вспомнить, что субмарина Соединенных Штатов насильно перенесена в этот странный мир, что здесь нужно быть холодно-объективным и не забывать о долге, как это делает Джонс-Гордон. И все же…

Кенлон в нерешительности снова поднес бинокль к глазам, исследуя основание острова. Отсюда, с мостика, довольно низкой точки, щель между подножием горы и морем просматривалась плохо, но он разглядел несколько лежащих в воде силуэтов, один из которых по форме напоминал торпеду, настолько длинную и зловещую, что по спине пробежал холодок.

Кенлон заколебался. На «Морском Змее», как и на всех подводных лодках, высшую власть олицетворял командир, и у Кенлона давно выработалась привычка перекладывать все важные решения на Джонса-Гордона.

Он тряхнул головой. Они находились в опасных, неизвестных водах, а это вполне достаточная причина, чтобы подготовить корабль, и он громко крикнул:

— Эй, на палубе! Все вниз!

Проследив за выполнением приказа, Кенлон позвонил офицеру у рулей погружения.

— Мистер Гагнон, откройте клапаны кингстонов носовой части и основной баллистической цистерны, — распорядился он.

— Есть открыть клапаны кингстонов носовой и основной, сэр!

С громким звуком вода бурлящим водоворотом хлынула в цистерны.

«Морской Змей» ощутимо провалился вниз и замер, когда палубу омыло поднявшееся море. Вода хлестнула в основание боевой рубки, но больше не поднималась. Хлопки, раздавшиеся из-за оставшегося в цистернах воздуха, когда туда хлынула вода, прекратились. Готовый погрузиться в воду за несколько секунд, «Морской Змей» быстро скользил по серому океану. Едва успела завершиться подготовка, как на мостик поднялся Джонс-Гордон.

— А я-то надеялся, сэр, — приветствовал его Кенлон, — что мы вас не разбудим. Я просто принимаю меры предосторожности. — В нескольких словах он рассказал о не — понятных силуэтах под гнездом и закончил: — Хоть мы и погрузились, но их можно разглядеть, правда, с трудом.

Долгие минуты Джонс-Гордон всматривался в бинокль. Наконец, он обернулся.

— Ступайте вниз и расспросите нашего пленника.

Неммо нахмурился, когда Кенлон написал вопрос. Крылья его взметнулись, выражая, как уже раньше подметил Кенлон, крайнее возбуждение. Он написал:

«Несколько крылатых, как и я, были посланы в разные периоды времени. Видимо, кое-кому повезло, и они доставили сюда боевые корабли других эпох. Но я должен предупредить, что на всей протяжении истории человечества после XX века об использовании подводных лодок больше не упоминается, исключая лишь разведчиков морского дна. А мне кажется, что только ваша субмарина может с успехом действовать против города плавунов».

Глава 7

Через час после того, как они всплыли в миле от похожего на торпеду судна, Кенлон снова изучал его в бинокль. Оно было не менее тысячи фугов в длину, причем все стальное. Находились здесь и другие корабли поменьше, лежащие на воде. Кенлон с необъяснимой тревогой рассматривал их, когда услышал слабый всплеск.

Он обернулся и увидел двух гигантов.

— Берегись! — заорал он, выхватывая пистолет, но опоздал.

Джонс-Гордон не успел даже оглянуться, как был схвачен огромными руками и поднят, можно сказать, оторван от палубы, так быстро все произошло. Затем все слилось воедино: громкий всплеск, крик захлебывающегося человека и след пузырей на поверхности. Лишь на мгновение Кенлон увидел три тела фугах в двадцати под водой, и тут же они исчезли в глубине.

И лишь тогда, когда было слишком поздно, Кенлон открыл огонь. Четыре выстрела тщетным эхом отдались в сыром воздухе и воцарилась тишина, нарушаемая только нескончаемым шорохом моря. Субмарина неторопливо скользила в мрачных водах под нависшей горой, плывущей в небе.

— Милосердные небеса! — с ужасом выдохнул рулевой, стоявший в пяти футах от вглядывающегося в темную воду Кенлона.

Слова его разрушили чары и вывели Кенлона из оцепенения. Какое-то мгновение он еще боролся со слабостью, а затем внезапная мысль, что все теперь зависит от него, заставила его очнуться.

Первым отчаянным порывом Кенлона было пустить субмарину в погоню за убийцами, и он чуть было не последовал ему, но, к счастью, сразу сообразил, что не смог бы сделать ничего более безнадежно дурацкого. Он заставил себя думать и чувствовать, заставил четко воспринимать окружающее: неясные звуки, острый, с соленым привкусом, запах моря, чужие корабли и чужое небо вокруг. Он впитывал все в себя, как жадная, ненасытная губка. И наконец, почувствовав себя единым целым с окружающим миром, понял, что нужно делать.

Спасти командора было уже невозможно, но к городу подводных убийц «Морской Змей» мог подойти раньше той парочки. Что бы они ни собирались сделать с телом капитана, экипаж субмарины вполне мог помешать им…

Кенлон выхватил трубку из герметичного ящика и вызвал машинный отсек.

— Обе машины средний вперед, мистер Крейг!

— Есть средний вперед обе машины, сэр!

Засвистели турбины, и «Морской Змей» двинулся вперед. Кенлон повернулся к рулевому.

— Дароски, курс по кругу, центр — самое большое судно, дистанция прежняя. Может, что-нибудь заметим.

Сердце сжималось при мысли, что Джонс-Гордон мертв, нервы были напряжены до предела, но, как всегда, чувство долга смягчило боль и шок.

«Морской Змей» шел вперед. Ни один плавун не мог бы сейчас состязаться с ним в скорости или попробовать подняться на борт.

Кенлон взял трубку и на этот раз вызвал Теддерса.

— Разбудите Бенни, Дэн, — хмуро сказал он. — Пусть немедленно поднимется на мостик.

— А где капитан? — осведомился неугомонный Теддерс, едва появившись из люка. — Он ведь был здесь? И по-моему, стреляли, или мне послышалось?

Выражение лица Кенлона, должно быть, поразило его. Он с удивлением огляделся. Кенлон молчал, дожидаясь, пока на мостик поднимется лейтенант Бенджамин. Второй помощник гляделся вокруг. Его пристальный взгляд не упустил ни нависшей громады гнезда крылатых, ни торпедообразного судна. Повернувшись к Кенлону, он отдал честь и ждал.

— Дароски! — позвал Кенлон.

Рулевой отдал честь.

— Да, сэр?

— Расскажи мистеру Бенджамину и мистеру Теддерсу, что произошло. Только не забывай, что ты на вахте. Я буду у Неммо.

Он нырнул в люк.

Неммо удивленно оторвал взгляд от старого экземпляра «Таймс».

Кенлон не стал тратить время на письменный вопрос. Он задал его устно и, должно быть, его поняли, поскольку Неммо внимательно посмотрел ему в глаза и покачал головой.

— Извините, — ответил он по-английски, — по вашему виду я понял, что что-то случилось, но моей задачей было только доставить вас к нашему острову. Потерпите, скоро кто-нибудь из наших войдет с нами в контакт. По каким-то причинам Советчик предостерег нас от предоставления подобной информации до его сигнала, и я должен исполнить его желание. Но если он по какой-нибудь причине изменит свое намерение, я сразу дам вам знать.

Закусив губу, Кенлон с трудом успокоил расходившиеся нервы. Он чувствовал себя плохо после всего случившегося и неудачной попытки узнать у крылатого расположение подводного города. Он рассчитывал на скорость. «Морской Змей» в надводном положении мог дать 30 узлов, и если бы не возникло длительной задержки, легко бы достиг города раньше обоих плавунов и… тела командора. Небольшой глубинный заряд сделал бы остальное. Тут до него дошел голос Неммо.

— Что произошло? — спросил крылатый.

Кенлон замялся.

Причина, по которой он не сразу рассказал о гибели капитана, частично основывалась на логике Джонса-Гордона, считавшего крылатых врагами. Кенлон не был целиком и полностью согласен с подобным суждением, но, как исполнительный офицер, держал свое мнение при себе. Однако, сейчас он не хотел, чтобы крылатый посчитал, будто команда «Морского Змея» автоматически на их стороне.

Как говорил капитан-лейтенант, военно-морской флот США не ввязывается в местные конфликты.

Как бы там ни было, подумал Кенлон, плавунам зачем-то потребовалось тело капитана, в противном случае они не потащили бы его с собой, и крылатые могут знать, для чего.

Решившись наконец, Кенлон описал неожиданное нападение. Неммо с огорчением смотрел на него.

— Я не знаю, — сказал он, необычайно четко выговаривая английские слова, — для чего им понадобилось мертвое тело. — Он немного помолчал.

— А что хотите делать вы?

Кенлон объяснил, и крылатый погрузился в длительное молчание.

— Что вы собираетесь делать со мной? — спросил он, наконец. — Оставите на борту или отпустите?

Это совершенно меняло тему, и Кенлон криво усмехнулся, расстроенный, поскольку еще надеялся убедить Неммо изменить решение. За месяц близкого общения он узнал крылатого, как честного, мягкого, искреннего человека и… до невозможности хладнокровного. Он казался гораздо человечнее, когда они захватили его, хотя это было, вероятно, обусловлено возбуждением.

Как бы там ни было, давить на крылатого было бесполезно: человек, рискнувший отправиться в далекое прошлое, вряд ли отступится от своего намерения.

Однако, желание Кенлона было слишком сильным, чтобы признать поражение, поэтому он игнорировал вопрос и быстро спросил:

— Ответь, как далеко мы от города плавунов?

Наверное, он допустил какую-то фонетическую ошибку, поскольку Неммо, видимо, не понял вопроса. Кенлон досадливо поморщился, и тут до него дошло, что они все время говорили на языках друг друга, правда, не совсем правильно. Он невольно улыбнулся, у него даже голос зазвенел:

— А мы неплохо усвоили языки… — Он запнулся, нахмурившись. — Хотя что я? У нас было триста часов на изучение. Почти столько же я отдал изучению французского и немецкого. — Он поймал себя на мысли, что отвлекается, и повторил вопрос, на сей раз правильно поставив ударение.

Крылатый снова задумался, будто прикидывал возможные варианты. Наконец, он тяжело покачал головой.

— Лейтенант, если бы это зависело от меня, я бы с радостью передал вам всю информацию. Но я не могу этого сделать даже сейчас, когда вы намерены напасть на город. — Кенлон при этом подумал, что ни слова не говорил крылатому о нападении на город. — Совет запретил передавать информацию о нахождении подводного города без его разрешения. Запрет беспокоит всех крылатых, но мы не оспариваем решения Совета. — Он поднял номер «Таймс», который читал перед приходом Кенлона, и добавил: — Когда прибудет посланец моего народа, передайте ему, чтобы отрегулировали Защитные Лампы Гихландера. Это то, что вы называете «жестянкой». Он поймет.

Кенлон не ответил. Он почувствовал себя измочаленным, словно целый день таскал камни. Он медленно вышел из отсека и направился к люку, но по дороге решил заглянуть в кают-компанию выпить кофе и подкрепиться орешками в тесте.

Он успел допить кофе, как в дверь постучал посыльный.

— Мистер Кенлон, мистер Бенджамин передает вам, что с одного судна поднялся летательный аппарат и направляется к нам.

Кенлон был на палубе ровно через полминуты.

Глава 8

Снаружи все оставалось без изменений, только смотрелось под другим углом. «Морской Змей» шел по кругу и находился сейчас в самой дальней точки от большого, похожего на торпеду корабля. Зато неподалеку стояло второе по величине судно — узкий, высокопалубный корабль с прозрачным колпаком по всей длине, от него, видимо, и приближался летательный аппарат.

Турбины сбавили обороты до малого — не менее трех и не более пяти узлов. Аппарат летел перпендикулярно курсу субмарины и был от нее на расстоянии мили.

В бинокль Кенлон уже мог разобрать сидящие в нем человеческие фигурки.

Увиденное взбудоражило его до глубины души. Осознание наступающей удивительной минуты волновало, как никогда. Но… и часа не прошло с момента гибели Джонса-Гордона. Возбуждение, трепет, волнение исчезли, пропал и интерес. Кенлон холодно повернулся к двум офицерам на мостике.

— Дароски рассказал вам о капитане? — спросил он бесцветным голосом.

Оба закивали. Они были бледны. Бенджамин козырнул.

— Можете не сомневаться, — сказал он, — мы исполним свой долг, сэр.

На худощавом лице Теддерса появилось несвойственное ему выражение гнева.

— Я надеюсь, сэр, мы опробуем торпеды на этом городе плавунов? — пробурчал он без обычной непринужденности.

Кенлон не ответил. Ненависть, сквозившая в словах Дэна, резанула слух, потом встревожила его. Сам он пока и не помышлял об атаке на город. Нахмурившись, Кенлон перевел внимание на приближающийся аппарат, одолевший уже полмили. Пока он следил за ним, его поразила новая мысль: в прежних прикидках и расчетах он опасался только самого большого судна, совершенно упустив из виду остальные. Но тем не менее, первые при — знаки жизни и действия проявил один из небольших кораблей.

Пожалуй, мелькнула запоздалая мысль, не стоило сосредоточивать все внимание на тысячефутовом гиганте. Зато с самого «Морского Змея», очевидно, не спускали глаз ни на одном корабле, доказательством чего служил летящий сейчас к ним аппарат. Кенлон усмехнулся, подумав, что три торпеды уже подготовлены к залпу и в состоянии потопить любой корабль. Рисковать он не хотел.

Судя по конструкции, здесь были суда, не имевшие отношения к XX веку. Самое большое, похожее на торпеду, находилось сейчас дальше всех и было плохо видно. Оно сидело низко и, казалось, оба его конца погружены в воду.

Длина трех из оставшихся четырех кораблей не превышала ста футов, но они сильно отличались друг от друга. Один, синего цвета, выглядел очень щеголевато, со стремительными обводами. У другого поднимались над палубой две сияющие башни, правда, на небольшую высоту. Третье представляло собой шар восьмидесяти футов в диаметре с очень малой осадкой, причем без единого отверстия на борту. С последнего, высокопалубного корабля, и приближался сейчас летающий аппарат.

— Мы позволим им подойти, сэр? — спросил стоявший рядом с Кенлоном Бенджамин.

Кенлон только хмыкнул в ответ.

Он пригнулся, всматриваясь в геликоптер, паривший всего в двухстах ярдах. На мгновение он удивился, что аппарат движется так медленно, но удивление тут же перебило осмысление слов Бенджамина.

«Позволить им подойти», — повторил Кенлон про себя. Совершенно очевидно, он просто не подумал, что аппарат может представлять собой опасность.

— Мне кажется, сэр, — сказал Теддерс, — все эти коробки оказались здесь так же, как и мы. Так что не знаю, стоит ли бояться потомков. Или они наши предки?

«Точно!» — согласился про себя Кенлон.

Аппарат находился уже в ста футах, на носу стоял высокий офицер в форме. Времени продумать и взвесить все нюансы создавшейся ситуации больше не оставалось, и Кенлон решился.

— Мистер Теддерс, — распорядился он, — прикройте аппарат зенитным орудием. Мистер Бенджамин, ход четыре узла, общая тревога и пять человек с оружием на палубу.

Кенлон почти не слушал, как они повторяют приказы, он вдруг почувствовал себя полным дураком после всех своих мер предосторожности. Аппарат находился всего в двух десятках футов от боевой рубки субмарины, и сидящие в нем семь фигур были сейчас видны достаточно хорошо — все они были женщинами.

Аппарат мягко стукнулся о мостик и словно прилип к нему. Его палуба оказалась намного выше поручня, так что стоявшая на носу женщина высилась над Кенлоном. Из-за этого ему показалось, что она неестественно высока, но потом он понял, что дело просто в ее преимущественном положении. Хотя она была высокой — около шести футов.

Форма ее, несомненно, военная, была из какого-то толстого, шелковистого материала, очень женственная по покрою. Сама она тоже относилась к касте военных — об этом свидетельствовали ее жесты и командный голос.

— Мы приветствуем двадцатое столетие! — произнесла она по-английски.

У Кенлона голова пошла крутом. Английский! Необычные ударения, но английский! Волнение, несколькими минутами раньше охватившее его и, казалось, умершее, вернулось вновь. А вместе с ним вернулись и страхи. Слишком многое обрушилось на него, обычного человека, за последний месяц, не говоря уж о гибели Джонса-Гордона, командира и друга, сделавшей его, Уильяма Рейнора Кенлона, американца, здесь, в мире 24 999 года, командиром одного из самых мощных боевых кораблей своего времени — середины XX века, — атомной подводной лодки Соединенных Штатов, снаряженной 24-дюймовыми торпедами, укомплектованной зенитным вооружением, дорогостоящим устройством, обеспечивающим невероятно долгое плавание под водой, и столь удачно сконструированным корпусом, что субмарине ничего не стоило погрузиться на 800 футов.

Женщина заговорила снова, на сей раз на языке крылатых, с ноткой замешательства в голосе:

— В чем дело? Вы не понимаете по-английски? Вы что, из варваров — неамериканцев своего века?

Кенлон рассмеялся. Он не мог удержаться: если верить последующим эпохам, то легко представить, кто выиграл все войны после Второй Мировой.

— Извините, мадам, — ответил он по-английски.

— Меня поразила ваша речь… Английский…

Он смешался, пораженный смыслом произнесенных слов. Целый месяц они жили в чужом мире, который все больше отдалял их от людей XX века. Правда, он выучил язык крылатых, но умение устанавливать непрочную связь только подчеркивало разницу между двумя расами.

Теперь это кончилось. Здесь находились их соотечественники, неважно, из какого века, но, видимо, довольно близкого, если судить по языку, сохранившему основные структуры, и в то же время достаточно далекого, коли живущие в нем забыли, что неамериканский мир XX столетия не обязательно был варварским.

Кенлон облизнул губы, но прежде чем успел сказать хоть слово, женщина опередила его.

— Мое имя Дорили. Я Владелец джоаннас, охранников Сессны Клен на пути к брачному ложу. Можно мне спуститься на борт?

Кенлон, казалось, не услышал ее просьбу. Все его мысли были поглощены значением того, что она сказала. Дело было не в использованных ею необычных названиях и именах. У них на борту находились женщины — солдаты, сопровождавшие другую женщину, видимо, большую персону, к венчанию.

Не дождавшись ответа, женщина приняла его молчание за согласие и легко соскочила на мостик.

Она действительно оказалась почти одного роста с Кенлоном. Глаза у нее оказались карими, губы твердыми, а лицу чуть-чуть не хватало, чтобы назвать его прекрасным. И это лицо украшала широкая добрая улыбка.

— Мы узнали о вас еще неделю назад и с той поры все больше склоняемся к мнению, что ваш корабль единственный, который в состоянии выполнить просьбу крылатых. — Она с любопытством окинула взглядом палубу и люк. — Значит, вот она какая, настоящая субмарина. Я только раз видела такую в музее Великого Града Клена…

Вопреки сильнейшему интересу к каждому ее слову, Кенлон перебил ее:

— Вы сказали, что слышали о нас еще неделю назад?

Женщина снова повернулась к нему, кажется, мгновенно поняв, что он имеет в виду.

— У вас на борту крылатый, не так ли?

— Да.

— Он поддерживает связь на… — она споткнулась на непонятном слове, — волнах-кедлед со своими соплеменниками уже около месяца, только я, к сожалению, лишь за последнюю неделю выучила язык настолько, чтобы разобрать, о чем идет речь. Мы нашли передающий механизм на крылатом, которого сами взяли себе на борт. Он был вшит в его одежду.

Неммо, подумал Кенлон, ловкий ты дьявол!

— Можно, я спущусь посмотрю корабль? — поинтересовалась женщина.

— Нет, — бросил Кенлон, даже не раздумывая.

Женщину, казалось, не расстроил его отказ.

— Тогда приглашаю вас к себе, — улыбнулась она.

— А потом, может, и вы нас пригласите.

Кенлон усомнился в последнем, но приглашение подействовало на него столь возбуждающе, что все поплыло перед глазами от предвкушения неведомых чудес. Он смотрел на женщину, как в тумане.

— Сейчас?

— Конечно, сейчас, — ответила она. — Сессна Клен хочет поговорить с вами.

Кенлон попытался представить неведомую Сессну Клен, но не смог — сознание забастовало. Возбуждение все больше и больше охватывало его, а возможность побывать на корабле будущего казалась все более заманчивой.

«Неужели я пойду? — подумал он и сам себе ответил: — Да, тогда можно будет лучше представить себе положение в этом фантастическом мире будущего».

Кенлон повернулся к Бенджамину.

— Лейтенант, — приказал он, — Вы остаетесь за меня. Никому не позволяйте подниматься на борт ни под каким видом.

— Господи, Кенлон, вы собираетесь туда один?.. Прошу прощения, сэр.

— Ничего, — улыбнулся Кенлон, — я вас понимаю. — Он шагнул ближе к помощнику и тихо сказал: — Но ведь двое будут в большей опасности, чем один, не так ли?

— Может быть, вы и правы, сэр, но почему не послать кого-нибудь другого?

Предложение отправить кого-нибудь вместо себя не доставило Кенлону никакого удовольствия, настолько его захватил предстоящий визит.

— Бенни, — раздраженно бросил он, — кому в нашем двадцатом веке должен докладывать разумный разведчик?

Бенджамин смутился.

— Не знаю, сэр, — признался он.

— Он докладывает тем, кто в состоянии осмыслить и оценить собранные им данные, а затем принять верное решение.

— Я понял, сэр. Но у нас на борту таких нет.

— Вот именно поэтому, как старший по чину, пойду я сам. Если со мной что-нибудь случится, мои полномочия переходят к вам. Я буду держать с вами связь по рации.

— Но… — начал Бенджамин, продолжая сомневаться.

Кенлону надоели уговоры.

— Иду я, — резко объявил он. — Это окончательно. Никого не допускайте на борт. Вы поняли?

— Да, сэр, — угрюмо козырнул Бенджамин.

Кенлон повысил голос, пожалуй, даже больше, чем нужно, чтобы услышала женщина.

— И если кто-нибудь попытается что-либо выторговать у вас ценой моей жизни, отвечайте отказом. Никаких сделок ради меня. Ясно?

— Да, сэр! — Но тон первого помощника давал понять, что он думает по поводу последнего приказа.

Кенлон подошел к женщине.

— Подождите, пожалуйста, несколько минут, мне необходимо подготовиться к такому визиту.

Он спустился вниз, взял пистолет, транзисторный передатчик и компас-часы.

Затем быстро побрился, ополоснулся и вышел на палубу.

Минуту спустя Кенлон осторожно поднялся на борт летательного аппарата. Легкий толчок — и аппарат-то ли вертолет, то ли диражабль — тронулся в обратный путь. Между ним и субмариной возникла постепенно расширяющаяся полоска воды.

Глава 9

Минут через двадцать до Кенлона начало доходить, что Дорили с беспокойством поглядывает куда-то влево и вниз. Она перехватила его взгляд.

— Вон тот корабль, — объяснила она, — идет в нашем направлении. Я думаю, они хотят перехватить нас.

Кенлон повернулся. Он сразу узнал судно с двумя металлическими рубками на палубе, отчего казалось, что корабль вот-вот потеряет равновесие. На взгляд Кенлона, он мчался к ним со скоростью эсминца.

Его курс должен был пересечь курс коптера, примерно, через четверть мили. Кенлон взглянул на Дорили.

— Поднимемся над ними? — махнул он рукой.

Лицо женщины стало напряженным. Она покачала головой.

— В коптер встроено множество ограничений, чтобы ни у кого не возникло искушения применять его в незаконных целях. Мы можем подняться всего лишь на сто футов.

С «мачтами», если это были мачты, которые Кенлон принял вначале за рубки, судно достигало в высоту футов восемьдесят. На взгляд Кенлона, запаса хватало с лихвой.

— Вверх! — приказал он.

— Нас собьют и… — начала было Дорили, сбилась и сухо кивнула ему. — Мистер Кенлон, этим судном командую я. Надеюсь, вы позволите мне действовать по своему усмотрению?

Кенлон не счел возможным спорить. Он молча наблюдал, как сближаются оба судна. Он заметил, как Дорили что-то быстро сказала одной из джоаннас, которая нажала кнопку в металле коптера. Движение вперед прекратилось. Коптер медленно плыл по инерции, все больше замедляя ход. Кенлон с Дорили подошли к поручням на носу.

Кенлон увидел, как на судне открылась дверь и вышли два человека в плавках. Один держал в руке какой-то маленький механизм и что-то говорил в него. Странное судно подошло к коптеру почти вплотную. Судя по кильватерному следу, оно приводилось в движение не винтами. Наконец, оно остановилось. Один из появившихся на палубе прошел вперед. Кенлон обратил внимание, что на шее у него висело нечто вроде шнурка, на котором болтался маленький черный круглый предмет. Человек поднес его к губам и заговорил — сразу же с одной из мачт раздался его усиленный репродуктором голос, обратившийся к ним на языке, который звучал знакомо, но Кенлон его не понимал.

— О, да у них трансфон, — пробормотала стоявшая рядом Дорили. — Отлично. — Она что-то громко крикнула в ответ.

Несколько минут они обменивались фразами. Кенлон видел, что Дорили расстраивается все больше и больше, а человек все сильнее на чем-то настаивает. Кенлон дернул ее за рукав.

— Чего он хочет?

— Вас.

— Зачем? — изумился Кенлон.

Человек на судне с мачтами замолчал.

— Его зовут Робайрст, — неохотно объяснила Дорили, — и если перевести в вашу хронологическую систему, он с приятелем, по-моему, из 6842 года. Они вбили себе в голову, будто мы воспользовались обстановкой и захватили вас.

Она говорила с большой неохотой, и у Кенлона, пристально смотревшего ей в глаза, не было сомнений, что два человека из 69 столетия в ее намерениях, по крайней мере, разбираются точно.

— Они настаивают, чтобы я дала вам возможность поговорить с ними, — потерянно продолжала Дорили.

Кенлон был заинтригован.

— Почему бы и нет?

— Кто знает, что они задумали? — буркнула Дорили.

Кенлон подумал, что ее слова можно отнести как к людям на палубе, так и к ней самой.

— Всех нас мучает одно, — заметил он, — как вернуться домой. Так что вряд ли мы будем резать друг другу глотки.

Люди на палубе, очевидно, стали терять терпение. Говоривший что-то резко выкрикнул, Дорили безропотно отозвалась и повернулась к Кенлону.

— У них спортивное рыбачье судно и оружие, превосходящее наше. Я сказала, что разрешаю им поговорить с вами в течение тридцати минут.

— Разве мы не пойдем вместе?

Дорили угрюмо проворчала, что предлагала это с самого начала, но они не доверяют ей. Кенлону пришло на ум, что он и сам относится к ней точно так же, но он промолчал.

Коптер завис над палубой. С корабля поднялась лестница и со скрежетом коснулась планшира. В ту же секунду корабль уравнял скорость с воздушным судном. Кенлон перевалился за борт и начал спускаться на палубу. Лестница оказалась прочной и устойчивой.

Очутившись внизу, он нетерпеливо огляделся.

Спортивное рыбачье судно.

Но он не успел осмотреть все толком: один из ждавших — Робайрст — указал ему на дверь.

Он заговорил в крохотный микрофон, и трансфон — эта замечательная переводная машина, минуту назад объяснявшаяся на языке Клен, — повторил по-английски:

— Сюда, мистер Кенлон.

Здесь все было залито внезапно проглянувшим солнцем. Стены, такие непрозрачные снаружи, оказались изнутри ясными, как воздух. Обстановка состояла из глубоких мягких кресел и диванов, немного удививших Кенлона, хотя чего, собственно, он ожидал, он не знал и сам. «Конечно, подумал Кенлон, что же еще? В 69 столетии у людей также будут руки и ноги. Они также будут сидеть, есть и спать, и… наслаждаться рыбной ловлей».

— Присаживайтесь, — раздался голос из стены слева.

Кенлон опустился на небольшой диванчик. Старший из хозяев и более массивный — Робайрст — уселся напротив. Второй, помоложе, остался стоять.

Он был какой-то угловатый, остролицый, остроносый и явно сдерживался, поскольку нетерпеливо бросил своему приятелю:

— Могу я начать?

— Тайнар, — представил его Робайрст.

Тот, казалось, воспринял его слова, как намек, и тут же начал:

— Мистер Кенлон, мы, вместе с остальными людьми, насильно доставленными сюда из прошлого, пробыли здесь дольше вас. И всем нам, за одним-двумя исключениями, не терпится вернуться назад. Мы почти единодушны в том, как нужно использовать вашу субмарину. — Он сокрушенно вздохнул. — Большинство будет очень расстроено, если, как в свое старое доброе время, вы начнете исследовать ситуацию, взвешивать за и против и, в конце концов, придете к неверному выводу. Поэтому мы с Робайрстом должны сказать, что вы обязаны выполнить решение большинства и разрушить город плавунов.

Робайрст закинул ногу на ногу.

— Одну минуту, — перебил он. — На мой взгляд, вы не совсем убедительно описали наше положение. — Он посмотрел на Кенлона. — Мы бизнесмены, мистер Кенлон. У нас кончался отпуск, когда эти, — он махнул рукой в направлении гнезда крылатых, — так нелепо затащили нас сюда. Вот уже три недели, как мы обязаны находиться в своих конторах, иначе теряем свои состояния. Понимаете, насколько бедственно наше положение?

Кенлону так не казалось. Должно быть, он что-то не понял в его объяснениях. Он также с беспокойством ощущал, что сам он в большей опасности, чем можно подумать при виде столь мирной сцены.

— Почему бы вам, — заметил он, — не рассказать мне побольше о своем времени и этой вашей необходимости?

Они обменялись взглядами. Затем Тайнар ровно произнес:

— Если мы с Робайрстом не вернемся как можно скорей, правительство передаст наши дела другим, не менее квалифицированным бизнесменам. Если это произойдет, наши имена будут стоять в самом конце квалификационного листа, я уж не говорю, что мы лишимся возможности сохранить у себя это судно.

Из его слов Кенлон сделал вывод, что в 69 веке бизнес не является частной собственностью, и правительство назначает такого руководителя, какой в состоянии управиться с делами с выгодой для себя. Очевидно также, что при определенных обстоятельствах это лицо может лишиться работы в пользу другого, более квалифицированного лица.

— И что же? — спросил он.

— Я обращаю ваше внимание, — зловеще буркнул Тайнар, — что мы на пять тысяч лет опытнее вас. Именно по этой причине вы последуете нашим советам без спора.

Кенлона покоробили и оскорбили намеки Тайнара на низшую ступень его развития.

— Следуя вашим рассуждениям, — спокойно произнес он, обуздывая свое раздражение, — крылатыеявляются самыми мудрыми из всех нас, чему я пока не верю. И нужно еще разобраться, стоит ли очертя голову исполнять их условия. Не лучше ли немного подумать?

На лице Тайнара появилось страдальческое выражение.

— Еще один Арпо, — презрительно обронил он.

— Кто — кто? — не понял Кенлон.

Сидевший напротив Робайрст откашлялся и встал.

— Ладно, — сказал он, и вся напускная его доброжелательность исчезла, — я думаю, мы достаточно поговорили. Итак, да или нет?

Кенлон глубоко вздохнул. Наступал критический момент. Но он не мог даже представить, что согласится. Нельзя же ради благополучия двух человек разрушать город с сотнями или тысячами жителей.

— Нет! — кратко сказал он.

Во время последовавшей паузы Кенлон поглядывал то на хозяев, то на море снаружи. Он чувствовал, что рыбачье судно медленно дрейфует, разворачиваясь, из-за чего теперь видно шарообразный корабль, находившийся сейчас гораздо ближе, чем тогда, когда он видел его в последний раз с палубы коптера, отставшего уже на полмили. До него оставалось во его 150 ярдов, однако никаких признаков деятельности на борту не было видно.

В это мгновение до Кенлона дошло, что оба владельца судна стоят рядом, мрачно глядя на него.

— Командор Кенлон, — начал Робайрст, — надеюсь, вы понимаете, что в этом мире нет законов, с которыми нам пришлось бы считаться?

— Офицеры и экипаж «Морского Змея», субмарины военно-морского флота Соединенных Штатов Америки, готовы вести себя согласно местным правилам и обычаям, как и в своем собственном веке, — спокойно ответил Кенлон.

Тайнар повернулся к партнеру, разводя руками.

— Вот видите, — усмехнулся он, — пройдет не меньше полугода, пока до него дойдет, что нет иного выхода.

— Он повернулся к Кенлону и бросил ледяным тоном. — Хватит уговоров! Да?.. Или смерть!

Кенлон вздохнул.

— Ну, допустим, я соглашусь, а когда вернусь на субмарину, пошлю вас к чертям? — Он пожал плечами.

— Давайте смотреть фактам в лицо.

Тайнар сухо улыбнулся.

— Когда вы вернетесь на свой корабль, мистер Кенлон, на коже у вас под мышкой будет укреплена крошечная капсула — одна их тех, которыми мы пользуемся. стреляя больших рыб вроде акул. Вытащить ее вам будет не под силу, а взрывается она на любом расстоянии.

— И если в течение сорока восьми часов после возвращения на субмарину вы не начнете атаку города плавунов, — жестко подхватил Робайрст, — мы взорвем ее дистанционно. Я сожалею, мистер Кенлон, что нам не удалось договориться по-хорошему.

Кенлон встал.

— Хорошо, — холодно бросил он. — Цепляйте свой крючок, ублюдки!

Тайнар, казалось, не слышал. Он подошел к стене, нажал на нее, открыв выдвижной ящик, и в высшей степени осторожно вынул небольшие щипчики. Между лапками инструмента что-то поблескивало. Он повернулся к Кенлону и, не оглядываясь, протянул свободную руку напарнику.

— Дай-ка набойщик.

Робайрст молча шагнул вперед, положил какой-то плоский гибкий предмет в протянутые пальцы и отступил, не сводя с Кенлона внимательного взгляда.

Тайнар протянул набойщик Кенлону со словами:

— Снимите мундир и приложите его под правую руку, затем я прикреплю капсулу.

Кенлон медлил.

— Я искренне рекомендую вам воспользоваться набойщиком, командор, — раздался голос Робайрста. — Одежда не поможет: не забывайте, эти капсулы пробивают жесткую шкуру акул, а закреплять ее насильно довольно болезненно.

Кенлон поверил. Он неохотно начал расстегивать мундир и уже высвободил одну руку из рукава, когда это произошло.

Тайнар вдруг скорчился и осел на пол, следом рухнул Робайрст. Оба лежали, как мертвые, на толстом ковре.

В трансфоне раздался треск, затем послышался голос:

— Командор Кенлон, мы наблюдали всю сцену с нашего корабля. Мы просим вас поспешить, так как они быстро придут в себя. Выходите наружу. Мы подключимся к палубному трансфону.

На палубе Кенлону хватило мгновения, чтобы сориентироваться. Коптер Сессны Клен находился на расстоянии полумили и, кроме круглого корабля, дрейфовавшего совсем рядом, прочие суда оставались так же далеко, как и вначале, заставив его подумать, возможно ошибочно, что на них не очень-то считаются с тем, куда попали.

В блестящем металле огромного шара появилось отверстие. Кенлон ждал. Что-то вроде балкона скользнуло наружу. На нем стояли трое мужчин в одинаковой форме и девушка в купальном костюме.

«Балкон» внезапно отделился от корабля и скользнул по воздуху к Кенлону, меньше чем за минуту преодолев разделяющее оба корабля расстояние, и замер, паря над палубой рыбачьего судна. Двое мужчин и девушка спрыгнули вниз, третий остался.

Один из спустившихся на палубу, мужчина среднего роста с худощавым лицом, доброжелательно улыбаясь, протянул Кенлону крошечный предмет. Кенлон обратил внимание, что у него остался второй такой же предмет, в который он заговорил:

— Обращайтесь к нам через микрофон, он отправит ваши слова на наш корабль, откуда их передадут на переводной компьютер и систему трансфона.

Кенлон кивнул в знак того, что понял, все его внимание было привлечено к маленькому воздушному судну, спокойно парившему в воздухе над палубой. Очарованный, он подошел ближе. Он вопросительно посмотрел на сидящего в нем человека, тот кивнул, и Кенлон ощупал борт, чувствуя живительное тепло.

Он снова взглянул на сидевшего в нем молодого человека и спросил в микрофон:

— Как оно действует?

Но прежде чем тот успел ответить, один из спустившихся на палубу тронул Кенлона за плечо и, когда тот обернулся, произнес в микрофон:

— Мистер Кенлон, Робайрст и Тайнар очнутся с минуты на минуту, так что давайте не будем попусту тратить время: вы все равно не поймете совершенно необычный для вас принцип действия нашего катера. Лучше позвольте, я представлю вам себя и своих друзей.

Девушку звали Лиддид, второго человека — Кэмфри, юношу на воздушном судне — Массаганд, последним представился говоривший — Талгоронет — и добавил, что они из Сетидилладской эры истории человечества.

— Насколько мы сумели вычислить, — сказал Талгоронет, — мы, грубо говоря, из 86 столетия после 20 века, где-то около 10 650 года.

Их шарообразное судно в действительности было космическим кораблем, межпланетной исследовательской лабораторией, совершившей после длительного перелета посадку на воду возле одного города — там-то и появился крылатый, прикрепив к кораблю ампы времени.

— Прежде чем нам удалось от них избавиться, — уныло продолжал Талгоронет, — мы очутились здесь.

Космический корабль!

Под этими словами подразумевались подробнейшие знания планет, истории человечества, передовая технология и…

Раздумья Кенлона прервала девушка, вернее, даже не сама она, а то, что произнес женским голосом трансфон, когда она поднесла микрофон к губам.

— Нам лучше доставить командора Кенлона, — настоятельно заметила она, — или на его корабль, или, — она взглянула прямо на Кенлона, — на коптер Сессны Клен.

Кенлон не стал возражать против предложения поторопиться, но, поднимаясь на борт катера, указал на оставшиеся корабли и не удержался от еще одного вопроса:

— Вы, наверное, прозондировали все корабли лучами, которыми, я полагаю, воспользовались сейчас?

— Кроме одного, — ответил Массаганд. — Вон в тот корабль, — показал он, — мы не смогли проникнуть, не — смотря на все наши старания.

Кенлон посмотрел в указанном направлении и, когда глаза привыкли к мельтешащим теням на покрытой рябью воде, увидел, что ему показывают на большое Торпедообразное судно, наиболее похожее на субмарину из всех прочих судов.

Лиддид тронула его за руку.

— Куда вас, командор? Мы хотим уйти, прежде чем очнутся Робайрст с Тайнаром. — В ее голосе сквозило нетерпение.

— Давайте на коптер Сессны Клен, — сказал Кенлон.

Через полторы минуты он стоял на палубе коптера, а воздушный катер исчезал в борту круглого корабля.

Глава 10

Кенлон повернулся и увидел, что Дорили стоит рядом с ним.

— Я уже начала беспокоиться о вас, — сказала она.

— Чего они хотели?

— Чтобы я разрушил город плавунов, — пожал плечами Кенлон.

— Вы согласились? — На крупном, красивом лице Дорили появилась тревожная заинтересованность.

До Кенлона вдруг дошло, что Сессна Клен захочет того же самого.

— Я сказал, что мы подумаем, — непринужденно ответил он.

— А те, с космического корабля?

— Просто хотели со мной повидаться, — проворчал Кенлон.

Объяснение, казалось, удовлетворило Дорили, так как она отвернулась и отдала распоряжение: коптер снова начал медленно двигаться.

Вблизи корабль Сессны Клен оказался большой, высокопалубной яхтой почти 200 футов в длину. Коптер опустился в открывшуюся в палубе полость.

Дорили поспешно спрыгнула, торопливо пробормотав что-то своим джоаннас, и жестом предложила Кенлону спуститься.

— Надо торопиться, — сказала она. — Нельзя заставлять Сессну Клен ждать.

Кенлон не возражал. Он прошел следом за ней два коридора и спустился по движущейся лестнице. Наконец, они подошли к двери, открывшейся при их приближении, за которой скрывалось то, что на других кораблях принято называть пассажирским салоном.

В огромном, ярко освещенном зале находилось около пятидесяти дам, одетых в красные с белыми полосами мантии. Могучие джоаннас — Кенлон насчитал их около тридцати — стояли у многочисленных дверей по двое, а в дальнем конце зала выстроились в две шеренги.

Мимолетно приметив все это, Кенлон обратил внимание туда же, куда смотрели остальные.

В кресле в противоположном конце зала сидела молодая, стройная, белокурая женщина. Кресло стояло на помосте, поднимавшемся в футе над полом.

На первый взгляд, женщина казалась почти девочкой, но, подойдя, Кенлон понял, что ей лет 25–27, может быть, даже больше.

Только он подумал об этом, Дорили отступила в сторону, пропуская его вперед. Кенлон продолжал идти, не останавливаясь, пока не очутился в восьми футах от кресла.

Через несколько минут до него дошло, что он оказался вовлечен в целый ритуал этого королевского двора, и он растерялся, не зная, как следует вести себя, чтобы никому не нанести обиды.

В это мгновение Сессна Клен чуть кивнула ему.

Кенлон счел это за официальное приветствие и в свою очередь слегка поклонился.

Вблизи лицо женщины казалось ясным и спокойным. Кенлон подумал, что подобное выражение может поддерживаться лишь благодаря большой силе духа и железной воле.

Прежде чем он смог получше разобраться в этом, женщина заговорила. Голос у нее был глубокий, с чуть заметной хрипотцой. Дорили за спиной Кенлона тут же перевела:

— Командор Кенлон, Сессна Клен приветствует вас на борту своей яхты и просит уничтожить оружием субмарины подводный город плавунов, поскольку она находится здесь, а ее дело не терпит отлагательств: Сессна Клен выходит замуж.

Кенлон вздохнул. Ясность так ясность.

— Я отказываюсь, — сказал он.

Наступило долгое молчание, потом Дорили ошеломленно сказала ему:

— Я не могу перевести этого, командор.

Должно быть, Сессна Клен поняла, что что-то неладно, поскольку обратилась к Владелице джоаннас с каким-то резким вопросом. Та неохотно ответила. Внезапно общий вздох прокатился по залу, и Кенлон понял, что Дорили перевела его слова.

Сидящая перед ним белокурая женщина встала, небрежно бросила несколько слов, затем повернулась к двери, вышла в коридор и исчезла.

— Сессна Клен понимает, что ваше заявление, капитан, продиктовано неведением протокола относительно такой персоны, каковой является она, — сказала Кенлону дрожащим голосом Дорили.

— Только по этой причине ваши слова останутся безнаказанными.

Все это звучало примирительно, но Кенлон взял себе на заметку — местная повелительница привыкла, что любые ее прихоти тут же исполняются. Однако, в данную минуту его интересовало, как выбраться отсюда, тем более, что окружающая обстановка подавляла его. Тем более, что, кроме всего прочего, стоило заглянуть и на другие суда.

Он молча последовал за Дорили обратно к выходу. Едва появившись на палубе, Кенлон взглянул на солнце, но в его отсутствие небо вновь затянули облака, и солнце угадывалось только неопределенно — смутной яркостью в тучах — правда, это могла быть и иллюзия.

Кенлон подошел к поручням и кивком указал на суда, лежавшие в отдалении с левого борта. Дальше всех находилось самое большое судно, почти прямо по курсу лежала щеголеватая синяя яхта, а за ней длинное темное судно, похожее на субмарину без боевой рубки.

— Что это такое? — спросил он.

Красивое, крупное лицо Дорили чуть омрачилось.

— Еще никому не удалось вступить в контакт с его экипажем, — процедила она. — А на синей яхте всего один человек. Он из периода гораздо более позднего, чем время Клен, и очень могущественный, хотя совершенно миролюбивый. Большой корабль… — Она еще больше нахмурилась, затем с видимой неохотой объяснила, что большое судно называется «Сегомэй 6», что оно из 2852 года и что экипаж — исключительно мужской — уже делал неприличные намеки и предложения в связи с огромным количеством женщин в эскорте Сессны Клен.

— Туда мы вас не повезем, — закончила Дорили, — но у них имеется своя автоматическая переводная система, так что, если хотите, можете переговорить с капитаном Гандом.

Должно быть, по выражению его лица Дорили поняла, что Кенлон хочет воспользоваться ее предложением, поскольку тут же выкрикнула какое-то приказание на своем языке. Немного погодя одна из ее подчиненных протянула Кенлону небольшой микрофон со словами:

— Капитан Ганд на связи.

Кенлон поднес микрофон к губам.

— Хэлло, капитан, это Кенлон, командир субмарины.

Слова, донесшиеся из микрофона, оказавшегося и передатчиком, были произнесены баритоном скороговоркой с циничным восхищением:

— Так вы уже на борту у Сессны Клен? Быстрая работа! Гм… Ну и как, эти дамы хорошенькие?

Кенлон буркнул, что не обратил внимания.

— Да дело и не в этом, — продолжал Ганд, — если бы мы сумели высчитать кое-что… — Он запнулся и мрачно добавил: — М-да, печальное положение. Командор, когда люди вроде вас и нас осознают, что пришли из примитивных времен сюда, где женщины владеют непостижимыми для нас знаниями, это… Что говорить, если маленькие воздушные аппараты для них пустяки.

— То есть? — поинтересовался Кенлон.

Ганд пустился в объяснения, но как Кенлон ни интересовался наукой, основным его намерением было выяснить, как оборудовано судно Ганда, на что потребовалось несколько минут расспросов, зато в результате он уже имел о нем некоторое представление.

«Сегомэй 6» был снаряжен для подводных разработок. Это был корабль поддержки и обеспечения для машин и станций, усеявших океанское дно в 29 веке. В его обязанности входило также снабжение тысячи ближайших подводных шахт, но на корабле не было ничего, что можно было бы использовать против подводного города плавунов.

— Мы пытались, — извиняющимся тоном произнес Ганд, — но этим тварям ничего не стоит обрывать орудия, которые мы погружаем в воду.

Кенлон осторожно поинтересовался, нравится ли Ганду сама идея истребления плавунов.

— Разумеется, — удивленно прозвучал баритон капитана. — Мои люди с каждым днем теряют в заработке, а я с трудом могу объяснить, где мы находимся. Так что не тяните слишком долго.

Кенлон пробормотал, что, прежде чем решать что-либо, он хочет переговорить с людьми на борту синей яхты и черного корабля.

— Ну-ну, потолкуйте с Арпо, — согласился Ганд.

— С кем?

— С Арпо. Ну, парень на синей яхте. Совершенно безвредный, но голова. Откуда-то из будущего. Совершенно нейтральный и, представьте только, — голос Ганда вдруг стал язвительным, — такой альтруист, что ему даже наплевать на сложившуюся обстановку. Кстати, если хотите поговорить с теми, с черного корабля, желаю удачи. Это пока еще никому не удалось.

— Мы пытаемся войти в контакт с Арпо, — заметила стоявшая рядом Дорили, — но ответа пока нет.

И в ту же секунду в голове Кенлона внезапно оформилась мысль, гласившая: «Командор, я совершенно искренне приношу вам свои наилучшие пожелания. Но я ничего не могу для вас сделать».

В возникшей мысли были дружелюбие и какая-то чистая сила, настолько могучая, что Кенлон с удивлением почувствовал, как все тело радостно встрепенулось. Он получил ответ.

Все произошло так естественно, так совершенно и быстро, что только после того, как Кенлон среагировал на прием, до него дошло.

Мысленная передача. Телепатия. Причем безупречная телепатия.

В это мгновение снова вернулось ощущение чужой мысли.

«Что, что, что?» — бешено думал Кенлон, не способный ни на что большее.

Видимо, Арпо ждал такой реакции, поскольку ответил сразу, так же ясно и чисто:

«Возможно, лучшее, что я смогу сделать для вас, это дать вам вкратце историю человечества».

Кенлон уцепился за это предложение так, будто цеплялся в шторм за обломок шлюпки, спасая жизнь.

«Да, да!» И он получил обещанное.

Наука исчерпала себя: действительность, лежавшая в основе физической природы окружающей реальной вселенной, была изучена в 38 столетии. К тому времени остались лишь кое-какие затруднения в изучении и понимании поведения частиц нового, неизвестного доселе вида материи, откуда вытекала возможность видоизменить базисную теорию познания мира.

В подобное изменение входило открытие, что частицы, хоть и следуют статистически правилам поведения частиц, но как одухотворенные личности. Частица была способна делать выбор. Разумеется, не на том уровне, как у различных форм жизни, когда, например, человек делает выбор и идет на север вместо юга или женится на Джоанне вместо Анны.

Девяносто процентов ученых исходило из того, что частица с одинаковым успехом могла двинуться в любом из всевозможных направлений, равно как и остаться на месте, так почему же не подтолкнуть ее туда, куда нужно? Тем более, что для этого нашлась техническая возможность.

Но разрешить и понять целиком физические уравнения удалось лишь небольшой группе ученых, а простые люди в массе, за очень редкими исключениями, так и не смогли понять этого. Так не сумели постичь этого ни 6 миллиардов жителей 13 столетия, ни 3 миллиарда 15-го, ни 16 миллиардов 65 — пика заселенности планеты, — ни 2 миллиарда 85 века. Хотя давно было обнаружено, что нужный импульс можно выражать в терминах энергии потоков и запрограммировать, человечество было слишком многочисленно, чтобы выработать систему обучения высшему познанию, годную для основной массы.

Поэтому периодически продолжались безжалостные войны, сметая с земли города и не давая мира желавшим его людям.

Перемены пришли лишь тогда, когда предки Арпо, возникшие, вероятно, в результате мутаций, стали появляться в зонах, страдающих от сильной радиации. Они следовали принципу абсолютного добра и непротивления. Войны кончились.

Наступил мир.

Арпо мог только догадываться, что, когда огромные площади земли начали погружаться в океан, были созданы плавуны и крылатые.

«А теперь, командор, — заключил Арпо, — я отвечу на один вопрос, не больше».

В голове у Кенлона кипел целый котел вопросов, и он постарался подавить возбуждение. На мгновение он почувствовал себя мальчиком, которому волшебник подарил одно желание. Он торопливо взглянул на низко сидящее в воде судно, едва различимое под тусклым небом, и мысленно спросил:

«Кто находится в черном корабле? Я бы хотел поговорить с ними», — тут же добавил он.

«Я не могу прочесть их, — донеслась мысль Арпо. — Они воздвигли настолько сильный барьер, что он полностью расстроил мою избирательную систему, когда я попытался проникнуть внутрь. Я больше не делаю этого».

«Но вы можете проникнуть внутрь?»

«Да, — подтвердил Арпо. — А теперь прощайте. Всего доброго».

«Подождите! — выкрикнул Кенлон. — Что бы вы посоветовали насчет крылатых и плавунов?» Но уже задавая вопрос, Кенлон чувствовал, что чужая мысль ушла. Это было как уход друга, словно он потерял что-то очень ценное. С грустной печалью Кенлон повернулся к Дорили.

— Я думаю, вам лучше доставить меня на мой корабль, — сказал он.

Глава 11

В сумерках начался дождь. Кенлон набросил капюшон и прошел по узкой палубе субмарины, подняв лицо и позволив влаге течь по нему. Дождевые капли были холодными и очень приятными.

Ночь опускалась на водяной горизонт одним общим черным покрывалом. И хотя сами волны чуть светились, видно было всего на несколько ярдов.

Кенлон вернулся в свою каюту, проспал три часа, после чего встал, побрился и отдал приказ погрузиться и идти вперед.

В полной темноте, используя расчеты, сделанные еще днем, он вывел «Морского Змея» на курс, далеко огибающий остальные суда. Когда по его подсчетам они достигли точки с севера от непонятного черного судна, он поднял лодку на перископную глубину и направил на юг самым малым ходом, каким может идти подводный корабль. Винты едва вращались.

Потом Кенлон прошел в боевую рубку.

Находившийся там Бенджамин едва кивнул, увидев командира в костюме для подводного плавания. Кенлона не обмануло безропотное выражение лица второго офицера, и он попытался улыбнуться.

— Решил вот освоить СКУБА, как ныряльщик.

— Могу только сказать, сэр, — бесстрастно произнес Бенджамин, — что уважаю вас.

— Необходимо как-то проверить, что представляет собой этот корабль. — Кенлон поймал себя на том, что почти оправдывается. — Нужна хоть какая-то информация.

— Разумеется, сэр, — тактично поддержал его Бенджамин.

Не сказав больше ни слова, Бен отдал приказ подвсплыть.

Кенлон в сопровождении двух аквалангистов выбрался наверх. Один за другим они скользнули в темное море.

Вода была тропически теплой. Они неторопливо плыли компактной группой, оставляя еле заметный след в расслабляющей безопасности спокойного моря. Дождь поддерживал своей прохладой, не давая расслабляться. Ночь, и так черная, как яма, казалась еще черней, «…черная вода и черная ночь со всех сторон…» Кенлон всегда чувствовал в воде успокоенность, и сейчас постепенно его напряжение спадало. Он машинально отсчитывал минуты, и когда ему показалось, что настало время, он потянулся к напарникам и коснулся ноги одного и руки другого.

Они остановились, плавая на одном месте. Оба СКУБ-мена перекинули из-за спины ночные бинокли, висевшие на ремнях. Кенлон сделал то же самое и секунду спустя наблюдал довольно странную сцену.

Он вычислил точно. Торпедообразное судно находилось всего в 30 фугах от них.

Сначала палуба была пуста, однако, мгновение спустя на ней возникло какое-то движение — под дождем что-то происходило.

Держась на одном месте (как он говорил: стоя на плавниках), Кенлон заметил несколько фигур, взбиравшихся на странное судно.

«Плавают по ночам!» — изумленно подумал он. Учитывая дождь и скрытность, происходящее было настоящим открытием.

Кенлон терпеливо ждал, рассуждая про себя, что каждый доставленный сюда из прошлого, вместо купания по ночам, должен быть совершенно поражен страхом.

На палубе снова возникло движение — что-то поднялось из глубины судна. Судя по внешнему виду, это напоминало боевую рубку.

Разглядев немного погодя спуск с корабля для «купальщиков», Кенлон с трудом подавил в себе сильный порыв подняться на борт и познакомиться.

«Нет, — решил он, — не сейчас, не в такой тьме».

Поднявшиеся на палубу фигуры встали на ноги — одна, затем еще четыре. Кенлон, как зачарованный, смотрел, не отрываясь от ночного бинокля. Дождь, казалось, искажал очертания: фирма, сложение, даже движения поражали какой-то неестественностью — видимо, мешали водяные брызги на линзах.

Кенлон уже собирался дать сигнал возвращаться, когда до него дошло, что даже дождь не мог бы вызывать столь заметные искажения.

Это были не люди.

Больше всего они напоминали крокодилов, стоящих на длинных ногах и передвигающихся с экспрессивностью и уверенностью, на какие ни один из земных крокодилов не способен.

Кенлон замер — это был настоящий удар. Теперь все сводилось к одному: что дальше? Он уныло осознал, что увиденное ничего не дает.

Суть превосходила все ему известное, а инстинкт требовал одного — поскорее убираться отсюда.

Кенлон дотронулся до рук товарищей, продолжавших смотреть в бинокли, и прошептал:

— Видели?

Пожатия рук подтвердили: «да».

— О'кей, пойдем вдоль корабля, посмотрим внимательнее.

Они двинулись вперед, нырнув под судно.

Оно было около 50 футов в диаметре, 40 футов в ширину и 120 в длину.

Как они ни старались, но не смогли обнаружить никаких двигательных механизмов, ни ракетных дюз, ни винтов, ни какого-нибудь отверстия. Ничего.

Кенлон не забыл слова Арпо о барьере, воздвигнутом для охраны корабля, и решил, что двигательные механизмы расположены внутри него. Он мрачно подумал, что разведка не дала никакого ключа к разгадке таинственного судна, и с неохотой подал знак уходить.

Поднявшись на борт «Морского Змея», он сразу же вызвал в капитанскую каюту Бенджамина и Теддерса и описал увиденное.

— Итак, джентльмены, ваше мнение? — закончил он. — Что будем делать со всем этим?

На мгновение воцарилось молчание, прерванное Бенджамином.

— Капитан, вы не интересовались у людей на остальных кораблях, не происходило ли в их время контакта с инозвездными цивилизациями?

Кенлон признал, что подобная мысль у него даже не возникала, и он не понимает, куда клонит Бенджамин.

— Но, сэр, наверняка чужой звездолет доставлен сюда, в будущее, крылатыми неумышленно.

— Гм… — протянул Кенлон. Столь простое объяснение не приходило ему в голову. Конечно, что же еще!

— Я идиот, — объявил он. — Привести сюда Неммо!

Приказ был мгновенно выполнен, и Кенлон задал вопрос.

— Мы не можем связаться с нашими товарищами, доставившими сюда это судно. — Лицо Неммо помрачнело. — У меня предчувствие, что после установки временных ламп они не сумели попасть на борт корабля и остались в прошлом.

— Но сам корабль точно из прошлого? — настойчиво поинтересовался Кенлон.

— Да. После его прибытия временные лампы были еще ясно видны в течение нескольких часов, потом погасли сами. Очевидно, технические познания у тех людей очень велики. Арпо, разумеется, тоже мог бы это сделать, но он ни во что не вмешивается.

Кенлон принял объяснение — теперь оно выглядело полным.

— Что ж, теперь я знаю свои ближайшие действия, — с удовлетворением сказал он.

— Какие? — жадно осведомился Бенджамин.

— Иду спать, — усмехнулся Кенлон.

Но его подняли, едва рассвело.

Глава 12

Шедшая под хмурым небом с высунутой из воды боевой рубкой субмарина отработала винтами «малый назад» и замерла в миле от торпедообразного судна Спустив на воду ялик, Кенлон отдал швартовы запустил мотор и двинулся в одиночное плавание.

Огромное окружающее пространство казалось теперь привычно знакомым: корабли находились достаточно далеко, и вокруг расстилалось море, безвременное море, которое можно было отнести к любой эре человечества, покрытое рябью, грохочущее, с белесыми гребнями волн — бесконечный водный горизонт, принадлежащий всем поколениям землян. Да, все было бы привычным, не захватывай он краем глаза гнездо крылатых — это невероятное творение разума, вносившее резкую дисгармонию в привычный вид бесконечного океана, который столько лет был для него вторым домом.

И как-то по-детски Кенлон удивился, что находится здесь, что все это действительно происходит с ним.

Тем не менее, он машинально продолжал выискивать что-либо необычное в низко сидящем в воде судне, к которому приближался, ни на миг не забывая слова Бенджамина о пришельцах из космоса.

И тот факт, что они, пришельцы, находились здесь, доставленные из прошлого, открыл ему еще одну страницу в истории человечества.

А теперь подошло время установить с ними контакт, установить открыто, без угроз, и узнать, как они относятся к возможности вернуться в прошлое.

Ялик подошел к кораблю на две сотни ярдов. Кенлон отработал винтом задний ход, потом снова начал медленно двигаться вперед, и то, на что он втайне надеялся, произошло.

Непонятная конструкция поднялась над кораблем футов на восемь и скользнула к воде. Откатилась в сторону дверь, и изнутри, один за другим, шагнули наружу три существа. И замерли.

Кенлон подумал, что не ошибся ночью: они выглядели как крокодилы, отрастившие цепкие руки и ноги, обретшие умение сохранять равновесие и держаться легко, даже с грацией. Они глядели на Кенлона проницательными глазами. Потом один резко взмахнул рукой, приглашая его приблизиться.

Движение руки, согнувшиеся пальцы, безошибочное значение в жесте самой механики движения — все это было человеческим по сути, по крайней мере, так представлялось Кенлону, наводя на мысль, что эти существа научились подражать человеческим движениям.

Где-то в глубине сознания Кенлон допускал, что в общении между собой крокодилы обычно не машут руками.

Все это мгновенно мелькнуло у него в голове, пока он маневрировал своим суденышком вперед и вдоль корабля. Один из чужаков указал куда-то рукой. Кенлон направил туда ялик и увидел ступеньки, ведущие из воды, и несколько отверстий, куда можно было привязать лодку.

Он закрепил канат, затем поставил ногу на самую высокую ступеньку, до которой смог дотянуться и которая находилась всего лишь в нескольких дюймах над водой.

Быстро поднявшись, он направился к открытой двери, подошел к поджидавшей троице, сверлившей его глазами. Где-то в глубине его души шевельнулась тревога.

Они расступились, и Кенлон вошел в открытую дверь. Затем чужаки сомкнулись у него за спиной, и так, под конвоем, он прошел по голому металлическому полу в комнату.

Оглянувшись, Кенлон успел заметить, как скользнула обратно круглая дверь, образовав гладкую сплошную стену, совершенно, на его взгляд, водо- и воздухонепроницаемую.

Пол под ногами внезапно двинулся вниз. Кенлон вопросительно взглянул на сопровождающих. Те не шевельнулись, не издали ни звука, просто поглядели в ответ яркими коричневыми глазами. В ту же секунду движение прекратилось. Бесшумно скользнула в сторону, открываясь, новая дверь. В образовавшемся проеме Кенлон увидел ярко освещенный коридор. Сопровождавшая его троица вышла и остановилась, поджидая. Кенлон шагнул вперед, обошел их и, пройдя мимо нескольких закрытых дверей, очутился перед открытым проемом.

Немного помедлив, он шагнул вперед и оказался в огромной комнате, где стояло около десятка пришельцев, внимательно разглядывавших его.

Кенлон замер, сознавая, что трое его проводников стоят за спиной впритирку, но их присутствие было ему сейчас безразлично. Он просто физически не мог заставить себя пройти дальше в помещение. Он-словно прирос к полу, отлично понимая нелепость сложившегося положения. И после, казалось, долгого — долгого времени, а в действительности не более пары десятков секунд, от группы чужаков отделился один, вышел вперед и издал серию ворчаний и свистов — так, по крайней мере, это прозвучало для Кенлона.

Когда он закончил, откуда-то с потолка раздался голос, говоривший по-английски — очевидно, переводчик.

— Человек, мы — раса Уаз, пришедшая из звездной системы в Млечном Пути.

— Мы поняли, что с нами произошло, но возможность путешествия сквозь время ошеломила нас. Теперь главное: мы проанализировали ситуацию и желаем заключить сделку.

Перевод закончился, и Кенлон почувствовал, что напряжение постепенно отпускает его, зато нарастает удивление.

— Откуда вы узнали, что наш язык — английский? — сказал он, когда вновь воцарилось молчание.

Слова его тут же были переведены в ворчание и свист.

— Мы визуально следили за вами во время ваших поездок на корабли, — ответил чужак, — настроив наши приемники на их автоматические системы, а прошлой ночью засекли вас в воде и приняли те несколько слов, что вы сказали своим спутникам.

Кенлон выслушал перевод с каким-то смутным, неприятным предчувствием. Его смущали пристальные, немигающие взгляды пришельцев и сознание, что прошлой ночью их засекли и просто разрешили осмотреть судно.

— Мы жители воды, — продолжал чужак, — но этот корабль оснащен для космических перелетов и малопригоден для подводных работ и изысканий.

Кенлон услышал это с непонятным ему самому облегчением.

— Мы совершенно искренни, — продолжал чужак, — и вы нужны нам так же, как и всем остальным.

Кенлон промолчал. У него возникло сильное ощущение, что лучше бы ему и экипажу «Морского Змея» не иметь никаких дел с этими пришельцами. Ощущение это переросло в уверенность, что на сей раз он по-настоящему угодил в ловушку. Вырваться от этих тварей будет нелегко. Он предчувствовал, что Уаз, как они себя называют, добиваются поставленной цели, не отклоняясь от нее ни на дюйм.

Но всей правды он еще не осознал.

Во время продолжавшегося разговора он слегка расслабился, но держался настороже.

— Мы будем, — звучал голос машины-переводчика, — совершенно откровенны…

Их корабль — один из многих — покинул родную планету 4 000 лет назад. Исследуя обитаемые миры, он на сто световых лет удалился от своего светила, когда вошел в Солнечную систему. Люди того времени привыкли к инозвездным пришельцам и радушно приняли их. И тогда Уаз смогли без помех начать преобразование, находясь в уединенной местности Земли. Преобразование заключалось в нарушении сцепления частиц в атомах камня. В результате от камня оставалась грязь. Но эксперимент вышел из-под контроля, и теперь он видит его результат.

Кенлон услышал высокий, срывающийся голос:

— Вы что… Это вы испоганили планету?! — и понял, что это его собственный голос. Он тут же замолчал, пораженный и ошеломленный нахлынувшими чувствами.

Однако Уаз продолжал, не обратив на его слова никакого внимания, будто не слышал:

— Расщепление, раз начавшись, последовательно вызвало все остальное. Существуют определенные процессы, которые могут легко начаться, но остановить их — все равно, что собирать по одной песчинке разнесенную ветром гору.

Кенлону ясно представилось распространение этой грязи, погружение в море земли, наступающий прилив, несущийся по растворяющимся материкам, и миллионы людей, тонущих, задыхающихся в реках, озерах, океанах грязи и воды.

Это было настолько страшно, что прошло несколько секунд, прежде чем Кенлон понял, что чужак рассказывает, как менялась планета, а люди до гибели успели создать плавунов и крылатых.

И очевидно, кто-то узнал о действиях чужаков, потому что крылатые, вернувшись в прошлое, установили свои временные механизмы только на одном корабле во всем том отрезке времени. Невозможно было поверить, что это лишь совпадение.

— Совершенно очевидно, — закончил пришелец, — что никакой другой корабль здесь не появится. Таким образом, наш долг самим разобраться в сложившемся положении. Отсюда наши предложения. Плавунов слишком много, и мы не в состоянии завладеть этой планетой, пока они существуют. Во-первых, их город должен быть разрушен. Во-вторых, необходима охота за уцелевши — ми плавунами до полного их истребления. Нам вполне по силам второе, но не первое. Если вы поможете нам, мы не станем мешать жизни и деятельности крылатых, и, разумеется, не причиним вреда ни одному человеку из прошлого и не воспрепятствуем возвращению людей в свое время. Мы высказали наши условия. Каково ваше решение?

Кенлон не поверил. Из страшного рассказа он сделал вывод, что Уаз ищут планеты, которые можно превратить в идеальное место для жизнедеятельности своей расы. На Земле они нашли то, что искали, и разрушили ее, а затем по какому-то фантастическому совпадению оказались перенесенными крылатыми в будущее. Они находились здесь, в будущем, но и на расстоянии всего ста лет пути от своей планеты. Что же мешало им отправиться домой и вернуться с подкреплением?

— Почему вы не сделаете этого? — спросил Кенлон, поясняя свою мысль.

Произошла небольшая заминка. Чужак повернулся к остальным, видимо, совещаясь, поскольку последовал обмен ворчаниями и свистами, однако, без перевода. Затем он решительно обернулся к Кенлону, и вновь заработал переводчик.

— Полет туда и обратно займет двести лет, а тем временем плавуны добьются своего и уничтожат крылатых. И это поможет им в достижении их цели — добраться до памяти компьютера в гнезде и, воспользовавшись ей, создать тысячи таких городов, какой у них пока один.

Чужак сделал жест, совершенно не похожий на человеческий, какое-то змееобразное движение тела с изгибом шеи. Кенлон не понял, что это означало, однако, слова были вполне ясны.

— Таким образом, мы вынуждены остаться и захватывать эту планету с тем, что у нас есть.

— Но тогда, — упорствовал Кенлон, — почему бы вам не установить местонахождение компьютера в гнезде и не уничтожить его?

Вновь последовал чуждый человеку жест.

— Компьютер, — сказал Уаз, — создан сухопутами в более поздние времена и основан на научных достижениях более передовых, чем наши — он защищен от любых мер воздействия, которые мы можем применить.

— Но тогда он защищен и от плавунов?

— Несомненно, — согласился чужак, — но после уничтожения крылатых компьютер посчитает себя обязанным служить второй разновидности человеческой расы. У вас нет выбора, человек, вы в будущем и ваш корабль необходим для достижения наших целей. Вы должны уничтожить город плавунов — таково наше требование.

Требование! Где-то в глубине души Кенлон ощутил нарастающий страх.

— Мы, — сказал в заключение чужак, — разрешаем вам вернуться на корабль… — Кенлон облегченно вздохнул. — Мы даем вам продолжительный срок для рассмотрения наших требований. Можете советоваться с другими людьми. Когда пройдет достаточно времени, мы потребуем от вас действий. Если вы откажетесь, мы начнем уничтожать другие корабли один за другим в надежде, что это заставит вас одуматься. Если вы. будете упорствовать, мы будем караулить ваш корабль и, рано или поздно, без поддержки других кораблей, настанет благоприятный момент, и мы захватим ваше судно. Можете идти.

Кенлон вышел.

Глава 13

— К нам приближается геликоптер, сэр, — доложил поздним утром вахтенный с палубы. — Те же люди, что были здесь вчера.

Недоумевающий Кенлон направился наверх. «Неужели снова Клен?» — думал он на ходу.

И не ошибся. Над волнами спокойного сегодня моря медленно направлялся в находящейся в состоянии подвсплытия лодке с чуть поднимающейся над водой палубой маленький коптер. После промозглого, тусклого утра наступил день, в котором облака, несущие мелкие дождевые брызги, чередовались с пробивающимся солнечным светом.

Вскоре Кенлон различил Дорили. И чем ближе подлетал маленький экипаж, тем тревожней он себя чувствовал. Он понимал — отчаявшиеся люди способны на все. Когда до коптера оставалось около ста ярдов, Кенлон решил не делать особых приготовлений, но все же приказал экипажу собраться внизу у люка и быть готовым дать субмарине по команде полный ход.

После угроз чужаков Кенлону уже не казалось, что он чересчур осторожничает. Он знал, что в научном отношении все присутствующие здесь люди превосходят их, и подозревал, что в некотором роде экипаж «Морского Змея» уподоблен дикарям, стоящим с копьями перед дулами винтовок.

Минуту спустя Дорили быстро соскочила на палубу субмарины. Кенлон козырнул. Женщина шагнула вперед и сказала официальным тоном:

— Сессна Клен желает посетить ваш корабль.

«Провались ты», — подумал Кенлон.

— Вы имеете в виду… она на… прямо сейчас? — промямлил он.

— Да, она в нижней кабине.

Кенлона охватило какое-то смешанное чувство удивления, опасения и безнадежного расстройства — последнее проистекало от твердой уверенности, что Сессна Клен не примет отказ, а безнадежность — от убеждения, что если она рассердится всерьез, то прикажет обрушить на них всю научную мощь своего времени.

Последние часы его мучила мысль, как объединить всех людей против чужаков Уаз, и его смущение этим неожиданным женским визитом являлось следствием страшного открытия на корабле пришельцев.

Внезапно Дорили взглянула ему в глаза и сказала с дрожью в голосе:

— Не вздумайте отказать. Я не могу вернуться с отказом. Я просто покончу с собой.

Кенлон вдруг осознал, что в ее положении иного выбора нет.

— Но что она хочет? — безнадежно спросил он.

— Она захотела навестить вас после того, как мы увидели вас в воде прошлой ночью, — ответила Дорили.

— Она до сих пор не в состоянии поверить, что человек может быть столь храбрым. Мужчины эры Клен… — Дорили поколебалась, — робки. По-моему, ее визит частный. Она просто хочет еще раз увидеться с вами.

Кенлон криво усмехнулся, подумав, что, невзирая на непроглядно — черную ночь, они с товарищами были для остальных как на ладони.

— Вы видели тех, на борту? — поинтересовался он.

— Нет. Судно окружено защитным полем.

— И еще, — продолжал Кенлон, — вы говорите по-английски, не пользуясь переводной машиной. Как это вам удается?

— Когда мы по-настоящему желаем выучить чей-нибудь язык, то не пользуемся переводным комплексом. Мы используем поле — языковая структура как бы впечатывается прямо в мозг. Разумеется, мы не изучаем все языки напропалую, но когда нужен всего один и на порядочное время, приходится учить. Ну, а когда в нем больше нет нужды, мы стираем его из сознания, проходим, так сказать, «де — отпечатку».

Кенлон промолчал.

— Конечно, — продолжала Дорили, — в совершенстве чужой язык за короткое время не выучишь, но овладеть минимальным словарным запасом и разговорными навыками вполне можно.

По ее описанию, мировые языки сначала лишились своих корней, потом фонетики, причем не только фонетики в привычном понимании, не только гибкости и ударения, но и акцентов, и интонаций. Со временем изменился и порядок составления фраз. Все это, равно как и корни с фонетикой, теперь исчезнувшие, были записаны и введены в переводные компьютеры с последующим развитием по мере необходимости. Если же компьютер «слышит» язык, не вложенный в его программу, он начинает сравнивать каждое слово с известными корнями и фонетикой, искать связь с похожими обозначениями, и таким образом не только предлагает почти мгновенный перевод чужого языка, но, еслиразговор продолжается довольно долго, исследует каждый слог и уже по этим звукам программирует себя, вследствие чего немного погодя способен давать простейшие, а затем все более возрастающей сложности ответы на этом языке с отличным произношением.

— То есть, — подытожил Кенлон, — ваши переводные машины не имеют программы английского языка?

— Вот именно, — кивнула Дорили.

Кенлону припомнился американский сленг, что с такой легкостью использовал Ганд, и он подумал: «Будь я проклят!»

— А Сессна Клен тоже выучила язык? — невольно заинтересовался он.

— Ну, я имею в виду, для этого визита?

Дорили была ошеломлена — Кенлон ясно видел это по ее лицу.

— Конечно, нет, — отрезала она, чуть не задохнувшись от возмущения. — Не хватало только, чтобы дамы ее положения пользовались энергополем. Непостижимо!

— А может, у нее просто нет необходимой подготовки? — с нажимом продолжал Кенлон.

— Естественно, нет, — негодующе бросила Дорили.

Это ничего не давало, хотя и немного успокоило Кенлона. Прежде он сомневался, что Сессна Клен разбирается в науке своего времени, теперь убедился окончательно. Он откашлялся, подумал еще немного и, наконец, решился:

— Спуститься может только сама Сессна Клен.

Дорили облегченно вздохнула.

— Конечно, — улыбнулась она, повернулась и поспешила обратно к коптеру, а Кенлон торопливо вызвал Бенджамина, Теддерса и несколько человек из экипажа на палубу, и описал ситуацию.

Хладнокровный Теддерс ничего не сказал, но Бенджамин был шокирован.

— Вы правда хотите разрешить ей спуститься вниз?

— Я спускаюсь первым, — сказал Кенлон, — затем она, вы же следуете за ней с оружием наготове. Не спускайте с нее глаз.

— Да, сэр, но как мне понять, если она сделает подозрительное движение? Я ведь могу и ошибиться.

Вопрос был непростой, но у Кенлона уже не оставалось времени.

— Надейтесь на интуицию, — быстро пробормотал он. — Черт побери, все-таки одна женщина против ста двадцати мужчин! Все, они идут!

От коптера отцепилась лесенка и по ней, держась за перекладины ступеней, возможно, чуть более напряженно, чем требовалось, на стальную палубу субмарины изящно спустилась Сессна Клен.

Кенлон подал руку, когда она очутилась внизу. Волнение на море стало довольно сильным, и субмарину основательно покачивало. Сессна судорожно вздохнула и замерла, побледневшая и явно ошеломленная.

Но тотчас губы ее сжались, и она решительно двинулась вперед, держась за его руку — красивая женщина с царственной осанкой.

Они спустились вниз, но когда очутились в рубке управления, что-то изменилось в ее поведении — исчезла надменность, глаза стали ярче и тревожнее.

Она что-то сказала в миниатюрный передатчик на запястье, и секунду спустя Дорили, находясь на борту коптера, дала перевод:

— Сессна Клен спрашивает: эта та комната, откуда управляются все автоматы и машины корабля?

— Да, — подтвердил Кенлон.

Отвечая, он вдруг понял, что ее вопрос отличается от его ответа. Для него рубка управления была центром, откуда капитан командует кораблем, тогда как автоматы и машины подразумевают нечто гораздо более далекое.

Иной раз в свободную минуту Кенлон пытался представить себе полностью автоматизированную субмарину, требующую всего одного человека для управления, и приходил к мысли, что использование согласованности энергопринципа со скоростью работы двигателей и автоматическое управление мириадами функций на борту лодки колоссально сократит обычный риск подводных плаваний.

— Знаете, я ведь так и не спросил, из какого вы времени по нашему счету? — сказал Кенлон, отгоняя неуместные мысли.

Сессна живо повернулась и взглянула на него.

— Сто тридцать пятый век от Рождества Христова, — перевела Дорили.

Это было больше, чем прикидывал Кенлон, и он встревожился. Он подумал, что, по сравнению с людьми из круглого корабля, он чувствовал себя дикарем, а ведь время Клен находится гораздо дальше от XX века, вооруженное непостижимыми знаниями.

«Слишком многого я не знаю об этих людях», — с беспокойством подумал он.

Кенлон снова взглянул на Сессну и увидел, что та раскрыла небольшую изящную сумочку, с которой вышла из коптера. Ее поведение изменилось. Казалось, она приняла какое-то решение, так как что-то жестко приказала на своем языке. Ее рука вынырнула из сумочки с горсткой белых кристаллов.

Одним широким взмахом она рассыпала кристаллы по полу.

Кенлон не успел среагировать — все произошло мгновенно.

Что-то заструилось из кристаллов, что-то осязаемое, взбудоражившее нервы. Кенлон услышал приглушенный вскрик Бенджамина. Тот вдруг превратился в замершую статую. Одновременно помощник инженера — электрика, внимательно изучавший морскую карту на столике, тоже замер, окостенев.

Кенлон ощутил неприятное покалывание. В следующую секунду Дорили перевела слова Сессны:

— По закону Клена Сессна главенствует над всеми и всем. По этой причине она принимает на себя командование этим кораблем.

Слова эти молотом поразили Кенлона. Он напрягся изо всех сил…

…и ничего не произошло.

Он не мог шевельнуться, мышцы одеревенели под воздействием неведомой силы.

Он отчаянно боролся, стараясь дотянуться до своего пистолета, но не мог даже пошевелить рукой.

Нарастающая волна паники захлестывала его. Кенлон смутно осознавал, что Бенджамин замер точно в такой же позе, как и он сам.

Кенлон ощущал, как оцепенение постепенно распространяется к пальцам, лицу, горлу. Он чувствовал себя окоченевшим трупом, за тем исключением, что труп не сознает, что парализован.

Полностью вооруженную и укомплектованную экипажем субмарину ВМФ США захватила одна-единственная женщина.

Тем не менее, несмотря на паралич, сознание действовало, отмечая все мелочи: и море, бьющее в борт «Морского Змея», и выражение лица Сессны Клен. За толстыми стеклами иллюминаторов рубки, перед одним из которых стоял инженер — электрик, разделивший участь своего помощника, Кенлон видел волны, омывающие палубу.

Краем глаза он заметил, что Дорили в сопровождении помощниц спускается по лесенке на палубу. Через несколько секунд они были в рубке управления. Дорили осталась, Сессна и джоаннас вышли и вскоре исчезли в коптере.

Очутившись внизу, Дорили едва удостоила Кенлона взглядом.

Кенлон стоял. Он не чувствовал ничего, но сознание оставалось ясным, сердце билось, легкие продолжали работать. Однако, ни двигаться, ни говорить он не мог.

Здесь никого не собирались убивать. Субмарину захватили, чтобы выполнить просьбу крылатых. Все знали, что только «Морской Змей» в состоянии совершить задуманное.

Кенлон чувствовал себя опозоренным: двух дней не прошло с той минуты, как он принял командование, а уже лишился корабля, угодив в расставленную женщиной ловушку.

Через несколько минут он увидел, что улыбающаяся Дорили закончила осмотр рубки и направилась к машинному отделению в сторону кормового торпедного отсека.

Должно быть, она продолжала разбрасывать свои дьявольские кристаллы, поскольку повсюду, где она проходила, люди замирали, парализованные, в тех позах, в каких их заставало воздействие кристаллов: сидя, стоя, лежа, и наверняка думали о командире, обманувшем их надежды.

Через некоторое время Дорили вернулась в рубку, неся тяжелый на вид мешок.

— Ручное оружие, — ворчала она, — какая тяжесть! Что за ужасный корабль — пространства никакого, а между безобразными машинами и вообще не протиснуться!

Кенлону невольно припомнились малютки, на одной из которых он, как офицер военно-морского флота, совершил свой первый рейс. Интересно, что бы сказала Дорили о ней, в сравнении с которой «Морской Змей» выглядел роскошным лайнером.

Эта мысль мелькнула и тут же исчезла. Кенлон снова попытался шевельнуться и, видимо, на его лице отразились усилия. Женщина бросила на него быстрый взгляд.

— Стойте, стойте, — пробормотала она. — Все-таки мы знаем больше, так что не кляните себя, ничего страшного не произошло. Я даже уверена, что вы будете благодарны.

Кенлон сильно сомневался в этом. Дорили помолчала и заговорила вновь:

— Обычно мы не занимаемся такими делами, но выхода не было: миссия Сессны Клен должна завершиться.

С большой неохотой Кенлон вынужден был признать, что с позиции Клен в происшедшем ничего дурного нет. Но он, он сам должен был знать или хотя бы понять, что женщина, собравшаяся замуж, становится тигрицей.

— Да, вам не стоит сопротивляться, — сказала Дорили.

Ее заявление казалось столь необычным, что Кенлон оторвался от горьких раздумий — кроме людей на мостике, корабль был уже потерян. Хотя, подумал Кенлон, Теддерс, Дароски и остальные пока свободны. Видимо, с ними не удалось поступить так же, как здесь.

— Вашим людям снаружи, — продолжала Дорили, — лучше сдаться, иначе им придется пожалеть о своем поведении. К сожалению, нейтрале не действует на открытом воздухе.

Очевидно, она имела в виду парализующие кристаллы. А что до сдачи в плен, Кенлон вдруг понял, что Теддерс и остальные уже все равно что покойники.

Разумеется, это не означало, что моряки военного флота никогда не сдаются, но они, по крайней мере, сдаются не сразу, и уж во всяком случае, не станут сдаваться женщинам — в этом Кенлон был уверен. В это мгновение краем глаза он заметил голову и плечи Теддерса, склонившегося над люком, и услышал его слова:

— Приближается крылатый, сэр, он… — голос прервался, потом Теддерс взревел: — Это еще что?!

Он рывком отпрянул назад, но голос его продолжал греметь на палубе, доносясь вниз:

— Дароски, оружие наизготовку!

Теддерс ступил на трап и в следующее мгновение его тело рухнуло вниз. За ним последовали еще пять человек. Нейтрале действовал быстро — все моментально оцепенели.

Кенлон наблюдал, как Дорили собрала их оружие в мешок, затем достала из кармана тонкий металлический брусок размером с гребенку и подошла к Кенлону.

— Я хочу, чтобы вы вышли на палубу и убедили своего подчиненного быть благоразумным. Вот это зарядная пластина, — она подняла брусок вверх, — даст вам возможность двигаться.

Она вложила брусок в руку Кенлона. На ощупь брусок оказался прохладным. Кенлон не сознавал до этой секунды, насколько он возбужден. Прохлада была, как дыхание свежего воздуха, ударившего в жаркое, затхлое помещение.

— Как только сможете, — сказала Дорили, — положите пластину в карман. И не делайте ничего опрометчивого. Я могу нейтрализовать «бар» мгновенно.

Кенлон не поверил. Ее собственный иммунитет вряд ли бы природным, скорее, он происходил от такого же бруска, и стоило нейтрализовать его, как она сама подверглась бы воздействию нейтралса. Но несмотря на свою догадку, Кенлон не собирался проверять ее на практике, по крайней мере, до тех пор, пока не выработает план. У него сразу мелькнула мысль о приближающемся крылатом. Если суметь сообщить ему о положении дел и убедить, что весь замысел крылатых поставлен под угрозу этим пиратским нападением…

Мысль мелькнула и исчезла. Кенлон машинально сжал пальцы — они двигались. И странно — угнетенное состояние внезапно покинуло его. Он судорожно стиснул «бар». Внимательно наблюдавшая за ним Дорили отступила назад, не сводя с него сузившихся глаз. Ее левая рука покоилась на металлическом стерженьке, висевшем на поясе.

— Как только поговорите со своим человеком, — сказала она, — я дам вам накидку, которая нейтрализует нейтрале элементом, вплетенным в ткань. Можете носить ее под мундиром. Нет никаких причин держать вас в парализованном состоянии. Мы не желаем наносить ненужные оскорбления никому на вашем судне.

— Вы делаете огромную ошибку, — проговорил Кенлон. — Вам не удастся управлять субмариной без помощи обученного экипажа и…

Он замолчал. Речь вернулась так естественно, и лишь теперь до него дошло, что мгновением раньше голосовые связки были парализованы. Он поднял руку, шагнул вперед — тело слушалось легко и естественно.

— Прошу вас, — нервно сказал он, — освободите корабль. Я обещаю выслушать каждого по вопросу об атаке города плавунов. К тому же, у вас нет его координат, вы…

— Лучше поспешите на палубу, — жестко сказала Дорили, — и воздействуйте на своего человека.

На палубе бледный Дароски держал под прицелом коптер, делая угрожающие жесты. Одетые в форму джоаннас, пригнувшись за планширом, в свою очередь нацелились на него металлическими стержнями. Сессны Клен нигде не было видно — очевидно, она удалилась в свои пышные покои. Выслушав объяснения Кенлона, Дароски осведомился с полубезумным выражением на лице:

— Так что же, сэр, открывать мне огонь или нет?

Кенлон колебался. Чуть помедлив, он подошел к люку и крикнул вниз:

— Что дальше?

— Прикажите вашему человеку, — донесся ясный, твердый ответ, — убрать оружие. Потом на борт поднимутся мои джоаннас.

Кенлон медленно выпрямился. Он чувствовал себя старым и уставшим. Почти невидящим взором он уставился на серое небо, потом на гору в небе, нижний край которой нависал над ними в трети мили. Чуть погодя он заметил крылатого, о котором докладывал Теддерс. Тот кружил в трехстах футах над головой, вглядываясь вниз на происходящее. Казалось, он колебался, в его движениях отсутствовала цель. Слабая надежда, что он может привести помощь, угасла. Кенлон вздохнул.

— Ладно, Дароски, — бросил он, — отойди.

Мгновение спустя джоаннас были на борту. Сопротивление кончилось, субмарина была в чужих руках.

Глава 14

Свободу его не ограничивали. Кенлон безутешно бродил у поручней, всматриваясь вперед. Машинально он отметил, что коптер Клен медленно отлетел от «Морского Змея» с одной джоаннас на борту. Очевидно, она должна была доставить Сессну Клен на яхту. Так же машинально он отметил, что из пяти джоаннас четыре спустились вниз, оставив одну охранять его и Дароски. Кенлон нервно рассмеялся — одна женщина охраняла двух мужчин. Но это было ничто по сравнению с тем, что одна женщина захватила корабль с вооруженным экипажем свыше ста человек.

От грустных мыслей его отвлек Дароски, подошедший ближе и опершийся локтями на поручень.

— И что они собираются делать, сэр? — мрачно спросил он. — Кстати, к вам они относятся с уважением…

— Не хотят наносить мне оскорблений, — буркнул Кенлон.

— Повесили на меня вот этот железный брусок, — он поднял правую руку с «баром». — Если бы набрать побольше таких и вырвать команду из-под действия проклятых кристаллов…

— Откровенно говоря, — здраво заметил Дароски, — вряд ли нам это удастся, сэр. А как они действуют?

Кенлон вкратце описал свои ощущения.

— По-моему, кристаллы создают электрические импульсы, препятствующие нейронным передачам мозга к нервным окончаниям. — Кенлон помолчал. — Я думаю потихоньку собрать все кристаллы и вышвырнуть их за борт.

— Вряд ли это пройдет с малюткой Дорили, — отозвался Дароски. — Эта баба напоминает мне вторую жену моего отца.

— Что ж, — вздохнул Кенлон, — ничего не остается делать, как принимать ситуацию таковой, как она есть. Я думаю, нам все-таки вернут корабль. Нужно проследить, чтобы эти джоаннас не повредили его. Сопротивляться?.. Черт побери, я не могу рисковать жизнью ста двадцати человек и нашей субмариной только из-за того, что задета моя гордость.

И Кенлон мрачно подумал, что принял решение.

— Собственно, — хрипло продолжал он, — я ненавижу плавунов после того, что они сделали с капитаном. Просто взяли и хладнокровно убили, словно мы какие-то неполноценные обезьяны. И все равно я никогда не считал это достаточной причиной для уничтожения их города. Тем более, что могущественные сухопуты специально создали эти два вида, чтобы человек мог продолжать жить на разрушенной планете. Я готов признать, — продолжал он без всякого воодушевления, — что плавуны выглядят безжалостными убийцами. Неммо как-то упоминал, что плавуны создали какие-то особые лучи, которыми сумели приблизить парящий остров на целую милю к водной поверхности. Их цель, по словам Неммо, затянуть остров под воду и утопить всех крылатых. Если это правда, то, разумеется, следует что-то предпринять, чтобы остановить их. Но теперь все осложнилось. — Кенлон имел в виду Уаз, но не посмел назвать их прямо. — В общем, если Клен добьются своего и разрушат город плавунов, это станет концом человечества на Земле.

Он замолчал, увидев поднявшуюся на палубу Дорили. Подойдя, та бросила охраннице:

— Махни крылатому, пусть спускается. Он уже понял, что все прошло нормально — корабль захвачен.

Кенлону показалось, что он ослышался.

— Что вы сказали? — ровно спросил он. — Крылатые знали о готовящемся нападении на субмарину?

Дорили не ответила, да Кенлон и не нуждался в ответе — крылатый в небе стал приближаться к субмарине.

Забавно, подумал Кенлон, что за все время нападения я не вспомнил о крылатых, вернее, не подумал о них, как о союзниках Сессны Клен. А ведь наверняка именно они искусно использовали Сессну, намекнув, скорее всего, что ее место на брачном ложе займет другая. Видимо, их отчаяние настолько огромно, что победило ту характерную мягкость, которую я видел в Неммо.

Кенлон почувствовал внезапную печаль. С каждой минутой дело становилось все более грязным. И пусть теперь казалось, что выхода нет, он отказывается признать это за конец.

Крылатый легко опустился на палубу возле Кенлона. Он был чуть выше Неммо и моложе. Лицо его, однако, также выглядело ястребиным и на нем светились пронизывающие серо — голубые глаза. Он носил такую же, как у Неммо, меховую накидку с головы до пят, настолько облегавшую его, что с трудом верилось, что это не часть тела. Крылья у него были темно — серые, с черными полосками. Крылатый направился к Дорили, не взглянув на Кенлона.

— Какие-нибудь затруднения? — осведомился он.

— Никаких, — последовал колкий ответ.

Кенлон мрачно усмехнулся.

— План несколько изменен, — продолжал крылатый.

— Изменен? — переспросила Дорили. — Все, что от вас требуется, Ларен, дать нам координаты подводного города. Остальные сделаем мы.

— Совет, — объяснил Ларен, — хочет сначала увидеть его.

— Совет, — повторила Дорили, — Совет. Только и слышу: Совет велел то, Совет не велел это. Совет не советует вам сообщать нам местонахождение города плавунов, и вы ему подчиняетесь. По-моему, — она запнулась и нахмурилась (Кенлон уже обратил внимание, что Дорили теряет все обаяние, когда хмурится), — вам стоит распустить Совет.

— Мы никогда не распустим Совет, — величаво ответил Ларен, качая головой. — Тем более сейчас, когда цели древних столкнулись с жестокой реальностью нашего положения. — Он немного помолчал. — Я не вижу причин, почему командор Кенлон не может предстать перед Советом. Вам все равно потребуется время на знакомство с подводным судном. Неммо останется на борту и поможет вам, если сумеет.

Дорили рассмеялась коротким тяжелым смешком, наведшим Кенлона на мысль, что никакой успех не смягчит ее характер, и сказала:

— Я не вижу затруднений выправлении субмариной. Командир и экипаж находятся на борту, и у них сейчас гораздо больше желания, чтобы с судном ничего не случилось. Рискуют — то их кораблем. Но вы можете забрать его пока, если хотите, — равнодушно закончила она. — Я послала за техническими справочниками о древних субмаринах, да к тому же еще придется знакомиться с механизмами. Только не задерживайте его слишком долго.

Дарен выглядел обиженным — ему явно не понравилось ее пренебрежение к Совету.

— Мы не хотим, чтобы командор действовал вслепую, — заметил он. — Возможно, ему предоставят кое-какую информацию, которая ничем не повредит нашим интересам. — В этот момент он, видимо, понял, что напрасно тратит время, и повернулся к Кенлону. — Надеюсь, вы не возражаете против того, чтобы посетить наш город?

Кенлон ответил не сразу. Он постарался припомнить все, что говорил о Совете Неммо. Кажется, именно Совет дал информацию о том, как создать временные лампы, которыми воспользовались, чтобы доставить субмарину и прочие суда в 24 999 год.

— Вы не представляете, — вновь заговорил Дарен, — как мы сожалеем о случившемся. Это противно всей нашей сути. Я надеюсь, вы не откажетесь от встречи с Советом.

Кенлон вовсе не собирался отказываться. Больше всего он хотел узнать обо всем происшедшем.

— Прежде, чем я отправлюсь, вы, надеюсь, не станете возражать, если я приму кое-какие меры для безопасности моего корабля? — спросил он Дорили.

— Можете быть уверены, — убежденно проговорила Дорили, — что я лично присмотрю за всем. Я ведь понимаю, какая опасность грозит от плавунов.

«Не только от плавунов, — хмуро подумал Кенлон.

— Есть еще кое-кто, кого следует опасаться. Например, Уаз».

Припомнив все, что рассказывал Неммо о временных лампах, Кенлон предложил:

— Не стоит ли отсоединить ваши машины времени, — он жестом указал, что имеет в виду, — и опустить их зажженными в воду? Они сделают море буквально прозрачным вокруг и караульным не составит труда следить за водой.

Еще не закончив, он уже видел, что Дарен одобрительно улыбается.

— Лампы Гихландера, — согласился он, — идеально подходят для вашей цели. Они дают колоссальное освещение и не имеют опасных свойств. — Он снова улыбнулся. — Я передам ваше предложение в центр связи, и они сразу прибудут.

Больше обсуждать было нечего, только Кенлон гадал про себя, как его поднимут в город крылатых.

Ответ стал ясен, когда он увидел двух крылатых, по кругу спустившихся с неба с чем-то вроде плетеного сидения, подвешенного на тонких тросах, которые крепились к ремням вокруг запястий прибывших. Они принесли и новые лампы.

Покончив со всеми мерами предосторожности на борту, Кенлон с опаской устроился на сидении, и в ту же секунду его ноги оторвались от палубы.

От неожиданности он поначалу крепко вцепился в тросики, затем перевел дух и посмотрел вниз на боевую рубку и длинные выпуклые очертания субмарины, выглядевшей огромным пальцем в яркой, прозрачной воде. Пылающие точки ламп времени, опущенных в море, создавали впечатление, будто субмарина находиться в крытом, с потолочным освещением бассейном без воды.

Кенлон мягко и плавно плыл вверх, чуть покачиваясь в упряжи из стороны в сторону. Слева он видел поблескивающие металлом силуэты различных судов — особенно четко просматривались большой корабль Ганда и яхта Сессны Клен.

Корабли медленно удалялись. Море стало плоским. Стена воздушного гнезда маячила теперь и сверху и снизу, загораживая три четверти обзора с западной стороны.

Через несколько минут «Сегомэй 6» исчез за выступом летучей горы, а чуть позже один за другим начали исчезать остальные суда, и вскоре остались видны лишь пятнышки «Морского Змея» да яхты Сессны Клеи.

По расчетам Кенлона выходило, что они поднялись около мили над морем и осталось еще с полмили, прежде чем они доберутся до гнезда. Он посмотрел вверх, прикидывая расстояние — так оно и было.

Дарен, должно быть, заметил напряженное лицо Кенлона, когда тот занимался вычислениями. Он подлетел к нему и мелодично спросил:

— Что-нибудь не так?

Кенлон покачал головой, мрачно думая: «Не так? Все не так».

Больше всего он нуждался в информации. Информации! И в совете.

И тут он заметил, что воздушное путешествие закончилось.

Глава 15

Они находились не на самой вершине, а, по прикидкам Кенлона, где-то посредине. Перед ним зияла огромная открытая дверь, по меньшей мере, футов сто высотой и шириной. Мраморные ступени вели внутрь и вниз, теряясь в пространстве.

Очевидно, это был один из многочисленных входов в город-здание, колоссальная величина которого стала ясной Кенлону лишь сейчас. Он тянулся и вздымался, уходя вдаль. В ширину он был больше, чем в высоту, но и в высоту его хватало с лихвой. Он плыл в облаках, и часть его скрывалась в густом тумане. Кенлон с трудом различал вершину сквозь этот мерцающий туман.

Город представлял собой единое здание.

И повсюду были крылатые. Мужчины и женщины, группами и поодиночке. И только у входа, где стоял Кенлон, не было никого. Кенлон вглядывался в очаровательных женщин, хотя они находились слишком далеко от него, чтобы различить подробности. Ближе всего стояли две, с длинными, как шлейф, волосами — у одной черными, у другой золотистыми. Кенлон невольно подумал об ангелах.

— Взойдите, — предложил Ларен, — только осторожней.

Кенлон отпустил упряжь, которую машинально сжимал руками, хотя доставившие его сюда крылатые давно исчезли, и, стараясь предугадать, что его ждет внутри, вошел в дверь.

Он оказался в большом, превосходно освещенном зале. В полу, в стенах, в потолке было пробито множество проемов — мерцающих туннелей, теряющихся в глубине, или, если вглядываться до рези в глазах, показывались роскошные, со вкусом обставленные прихожие, явно примыкающие к каким-то покоям, поскольку кое-где Кенлону удалось разглядеть позади них двери.

Потолок и стены находились где-то далеко-далеко, и Кенлон, задрав голову, напоминая туриста с разинутым ртом, зачарованно шел вперед, пока Дарен легонько не сжал ему руку.

Он непроизвольно взглянул под ноги и отшатнулся — внизу простиралась бездна туннеля, не огороженная никакими перилами. Пол в этом месте просто опускался вниз, плавно переходя в бездонную пропасть сорока футов шириной и не менее трех четвертей мили глубиной. Кенлон отступил назад и покраснел, так как Ларен тихо рассмеялся.

— Не бойтесь, командор, — ободряюще сказал он.

— Мы подхватим вас, если вы упадете. Конечно, вы понимаете, что в нашем мире, где люди имеют крылья, жилые помещения отличаются от привычных вам?..

Кенлон молча переваривал увиденное.

— Сейчас мы опустимся на… — Ларен дал эквивалент крылатых сотне метров и с улыбкой закончил: — И не слишком удивляйтесь увиденному.

Прежде чем Кенлон успел ответить, Ларен бросился в провал. На поясе у Кенлона неведомо какими путями оказался ремень, который тут же затянулся и потащил его вниз. Под собой он заметил уже приземлившегося Ларена, который стоял, глядя вверх. В глазах у Кенлона помутилось, он еще видел стоявшего внизу крылатого, а затем…

Он летел!

Он летел. В этом не было ошибки, он летел свободным, сильным, единым движением. Он летел сквозь густое туманное облако, настолько плотное, что оно скрывало даже кончики крыльев. Но Кенлону не было надобности рассматривать их, он и так мог наглядно представить себе два огромных, сильных паруса, колотивших воздух подобно поршням несущегося на полной скорости локомотива. Тело дышало энергией и пело от великолепия полета. Радостное возбуждение звенело внутри.

Это продолжалось долгую минуту, затем его сознание, сознание человека XX века, начало освобождаться от ступора. Время чистых впечатлений прошло, и в сознании родилась мысль, такая сильная и опустошительная, что крылья перестали совершать быстрые и плавные взмахи, тело изогнулось от напряжения, пораженное, сбитое с толку, а мысль все налетала, как штормовой ветер, становясь все более тяжелой:

Что… что… что… Что произошло? Ларен опустил его куда-то, видимо, в зал Совета, а затем произошло это…

Полет на крыльях. Его сознание, вся его суть стала телом крылатого. Они сделали это с умыслом. Они поместили его личность в тело крылатого, желая показать дух и сущность своей расы.

Кенлон продолжал цепляться за спасительную логику, даже когда восхитительное ощущение полета вновь захватило его. Совершенно бессознательно он продолжал подниматься вверх к какой-то цели.

Его вдруг охватило неистовое любопытство узнать, что это за цель, и он стал бешено прорываться сквозь невероятные облака вверх, вверх, вверх. Крылья сделались мокрыми от влаги, но сила их не поддавалась цеплявшемуся туману. Сильное сердце, могучие легкие, неутомимые мускулы помогали ему, и он поднимался.

Лишь тогда до Кенлона дошло, что летит не он. Он попытался задержать взмах крыльев, и не смог. Он попробовал прервать подъем и опуститься, и не смог.

Смущенный, он обиженно подумал: «Я просто пассажир. Сознание крылатого здесь, оно действует. Я зритель. Я не участник. Но если тело подчинится мне — что тогда?»

Ответ последовал сразу. Могучее тело начало повиноваться ему, и Кенлон тут же камнем рухнул вниз, не в силах справиться со стремительностью реакций и умением сохранять в полете равновесие. К счастью, это продолжалось не больше доли секунды.

«Нет уж, — подумал Кенлон, — лучше оставаться зрителем и наблюдать».

Едва он принял такое решение, как покрывающий все вокруг туман начал редеть. Впервые Кенлон смог разглядеть концы крыльев. Затем он увидел еще одни крылья, и еще… повсюду крылья били редеющий воздух, пробиваясь вверх, теперь уже сквозь пушистые облачка.

И вдруг они, поднявшись на несколько сот ярдов, мгновенно вырвались на солнечный свет.

Цель подъема была достигнута.

Возможно, подумал Кенлон, их цель — увидеть солнце. Причина достаточно уважительная. После месяца тяжелого серого неба его сейчас заполнило наслаждение от чистого, не фальшивого солнца. И если он, пришелец, чувствовал восторг, то что тогда должны были чувствовать крылатые, чей горизонт всегда скрыт туманом, дымкой и облаками?

Они парили, почти не шевеля крыльями. Казалось, они отдыхают, покоясь на огромном океане атмосферы под собой. Тишина царила в этом высоком мире. Тишина и какое-то высшее достоинство. И умиротворенность. Солнце сияло в глубине синего неба огромным огненным шаром в лазурной прозрачности. Холод совершенно не чувствовался — меховые накидки плотно облегали тело, даря уют и покой.

Здесь было, по меньшей мере, двести крылатых. Они скользили повсюду, пересекая друг другу направления, догоняя, обгоняя один другого, но так четко, что столкновений не было и в помине. Кенлон видел, что половина крылатых — женщины. Восхищенно следя за струившимися у них за спинами шлейфами волос, Кенлон давно подумал об ангелах, и теперь смог разглядеть, что почти не ошибся. Они были миниатюрнее мужчин, с нежными, прекрасными лицами и тонкими прелестными руками.

И в этот момент женщины запели. Сначала один голос мягко нарушил тишину, затем второй и, следуя, очевидно, неизвестному обряду, к ним присоединились другие голоса, создавая хор.

Чистая, как бегущий ручей, лилась гамма песни, что была и печальна, и радостна.

Мужчины подхватили песнь, и теперь Кенлон видел, как уже целые группы крылатых объединялись в полете и пели в унисон.

Песнь их казалась самой сутью той древней и мягкой расы, чья трагедия не переставала поражать Кенлона.

Немного погодя ему удалось понять значение слов, хотя он слышал лишь отрывки. Слова не имели ни рифмы, ни размера.

Мы крылаты!

Мы поем о древнем величии мира.

Когда уйдет вода и земля возникнет снова,

Мы не побежим босиком по песку.

999 по 3 мы верим в нашу судьбу.

Мы рожаем детей — продолжение рода,

И дети их тоже родят детей.

Мы живем, нам помогает Совет.

Теперь нам угрожают.

Люди моря завидуют нашим крыльям,

Они хотят лишить нас дара летать.

А у нас нет оружия.

У нас нет ничего, чтобы сделать оружие.

У нас только Совет, убеждающий нас быть отважными

И продолжать верить и надеяться на будущее.

И мы верим и надеемся на будущее.

Но мы встревожены, мы чувствуем,

Что нужно что-то делать.

999 раз по 3 должны мы прожить свою жизнь,

999 раз по 3 — ожидать, отсчитывая время,

И просто жить до тех пор, пока Земля не станет раем,

Тогда мы сбросим крылья И будем работать,

И нам будет очень тяжело,

Потому что мы были крылаты.

Это был гимн, неопределенная, страстно-тоскливая благодарность за жизнь. Песнь замерла, как и началась, постепенно, и лишь один хрустально-чистый женский голос еще тянул стынущую в молчании ноту.

Крылатые теперь летели быстро, группами по девять, изображая нечто вроде запуганного танца. Быстро-быстро, кружась, пикируя, отворачивая, делая петли. Сложнейшие движения, на взгляд Кенлона, передавали символику прозвучавшего гимна: печаль со страстным желанием, боль и радость. И в конце все они в несколько кругов окружили одну центральную девятку. Они вновь почти не двигали крыльями, парили, чего-то ожидая.

И потом в тишине один из крылатых завел, речь тихим и мягким голосом:

— Сегодня мы услышим историю духовного становления великих сухопутов, когда их мудрецы открыли неизбежность гибели в катастрофе. У нас нет сомнений, что человечество достигло духовного расцвета в те мрачные, отчаянные дни, и что перед лицом гибельного бедствия их величие раскрылось как никогда прежде за всю историю Земли. Мы…

Голос странным образом смолк. Вся окружающая сцена потускнела и отдалилась, а затем исчезла.

И в следующую минуту Кенлон уже плыл.

Глава 16

Вода оказалась теплой, и это все, что Кенлон ощутил сначала. Видно было довольно плохо, и лишь немного погодя он понял, почему тело, в котором он находился, не обращало почти никакого внимания на окружающее.

Потом Кенлон почувствовал, что лежит в сильном течении совершенно неподвижно и лишь изредка делает едва заметные взмахи огромной рукой. Футах в пятидесяти ниже он иногда замечал морское дно, и повсюду цедился свет.

Около десяти человекообразных фигур плыли рядом в мутной воде. Он находился в группе плавунов, плывших в мелководном море, возможно, неподалеку от берега. Пораженный Кенлон снова стал зрителем в теле плавуна, испытывая такие же ясные и чистые ощущения, как и в теле крылатого.

Восхитительно теплая вода циркулировала в жабрах, и это было так же естественно, как и дыхание. Кенлон осознал это только потому, что сам сосредоточился на этом действии, очарованный возможностью человека плавать под водой, как рыба. И жабры показались ему такой же частью жизни, как мерно и ровно бьющееся сердце.

Он забыл об этом. Его больше интересовало, что произошло, а чуть погодя возникло желание узнать, куда направляются плавуны. Ему показалось, будто они с тревогой вглядываются во что-то неподалеку.

И вдруг из темной воды пришел дрожащий вскрик. Это был человеческий голос, но не похожий ни на что слышанное Кенлоном прежде. Удивительно живой, пронзительный звук, чуть приглушенный водой. Это был измененный язык крылатых, и Кенлон понимал каждый слог.

Это было предупреждение.

— Подходит! — кричал голос из мрака. — Готовьтесь!

Кенлон нащупал в ножнах на поясе нож. Впереди промелькнул темный силуэт. Рыба? Большая рыба, по меньшей мере, двадцать футов в длину. Акула! Теперь он понял — группа плавунов была охотничьим отрядом.

Сильная, большая, злобная рыба. Отчетливо видимая, она, казалось, остановилась, заметив окружающие ее тени, затем метнулась вверх между Кенлоном и ближайшим плавуном.

Быстрее акулы плавуны рванулись вверх. Рука Кенлона скользнула вокруг сильного толстого тела прямо под зловещим треугольным плавником на жесткой спине. Длинный нож с поразительной точностью вонзился в белое брюхо.

Ножи остальных плавунов тоже нанесли смертоносные удары. Наконец, избиение прекратилось. Злобная морская тварь лениво перевернулась и неподвижно легла мертвая.

Вернее, не неподвижно — течение медленно относило ее в ту сторону, откуда она появилась. Кенлон взобрался на нее верхом, обвив ногами, и плыл вместе с ней в темноту. Остальные плавуны через несколько секунд исчезли. Он был один на один с мертвой хищницей, двигаясь в неизвестном направлении.

Постепенно Кенлон начал различать в окружающем мраке слабый проблеск. На мгновение у него мелькнула шальная мысль — он подумал, что все перепутал и впереди солнце. Но иллюзия кончилась, когда мерцающий проблеск вытянулся и распростерся в обширное пространство света.

Перед ним величественно раскинулся подводный город.

К сожалению, Кенлон не мог хорошенько его рассмотреть, поскольку плавун, в чьем теле он находился, просто не обратил на него внимания. По мере приближения к городу он принялся энергично грести, что еще больше ограничило обзор Кенлона, так как все помыслы плавуна сосредоточились на одном — вырваться из могучего течения, несущего мертвую акулу.

И это ему легко удалось, потому что минуту спустя он втолкнул акулу в водный шлюз в прозрачной стене города и вошел сам. Дверь шлюза бесшумно скользнула за ним, закрываясь, тихо заработали насосы. Вода мгновенно ушла, открылась внутренняя дверь, и Кенлон быстро вошел в подводный город.

Кенлон чуть дрожал от огромного волнения. Оказаться по-настоящему внутри города плавунов, подумал он, все увидеть, исследовать и решить…

Плавун, в теле которого находился Кенлон, стоял неподвижно, видимо, что-то обдумывая, взгляд его отсутствующе скользил по городу, позволяя Кенлону лучше рассмотреть его.

Город, на его вкус, казался каким-то грубым, вроде гигантского иглу, внутри которого тянулись десятками рядов такие же иглу, только меньших размеров, что, очевидно, было кварталами. Таким образом, если какой-нибудь участок внешней городской стены и разрушался морем, то лишь очень небольшой район города мог оказаться затопленным водой. Кенлон с удовольствием разглядывал четкие, геометрически правильные стрелы света и этажей, тянущиеся вдаль.

Повсюду работали плавуны. Они управляли машинами, которые то перевозили грузы, то совершали какие-то действия, суть которых была непонятна Кенлону: в основном из-за расстояния и частично из-за отсутствия интереса плавуна, в чьем теле он находился.

Внезапно последняя причина стала главной. Плавун прекратил бездеятельное созерцание и быстро направился к куче плоских металлических листов, которые, когда он подошел ближе, оказались вовсе не металлическими. Кенлон ступил на плоский лист сверху и, нагнувшись, коснулся кнопки, которую не замечал до тех пор, пока не нажал. Лист поднялся и перенесся к водному шлюзу. Пальцы Кенлона снова нажали кнопку, и акула была вытолкнута из шлюза и уложена на лист.

Все вместе они двинулись к нижней части города. По дороге Кенлон замечал плавунов, выплавляющих сталь, плавунов, управляющих механизмами, плавунов в лабораториях. Плавуны работали. Ни поющих, ни танцующих — одни работающие. Основой их цивилизации был труд. Они пытались изменить и приспособить к себе окружающую среду, а не подчинялись ей, как крылатые. Именно в плавунах во всем великолепии проявился дух непобежденного человека, тогда как крылатые…

Кенлон мысленно одернул себя. Подобное сравнение было просто несправедливым: у крылатых не было выбора, они жили ради будущего и для будущего, и желание плавунов уничтожить их гнездо было совершенно непростительным. Их нападение на гнездо окажется простым убийством, поскольку их жертвы не имеют ни оружия, ни защиты. Если их город окажется затянутым под воду, то все крылатые погибнут — ведь твердой земли больше нет нигде. Эту участь разделят все 239 999 крылатых, целая раса. Это было настолько ужасно, что Кенлон не хотел и думать.

Но неужели выход только в уничтожении расы плавунов?..

Путешествие внезапно завершилось в зале с огромной стальной машиной. Здесь не было плавунов, один пустой зал и машина. Сильная рука Кенлона коснулась единственного рычага механизма. В машине появилось отверстие, в которое была втянута убитая акула, втянута той же силой, что влекла по городу лист-носильщик.

Отверстие закрылось. Кенлон отошел от листа и направился к ближайшей двери. Плавуна, казалось, совершенно не интересовала судьба хищницы, и чуть погодя Кенлон тоже пришел к выводу, что не стоит ломать над этим голову. Он наблюдал за поведением плавуна часть дня — или как они называют этот период времени? Это было интересно. Что же дальше?

Его одолевало предчувствие, что воплощение в плавуна близится к концу. Однако, прошло десять минут, тридцать, а он все еще находился в теле плавуна, наблюдая деятельность подводного города.

Плавун часто вступал в разговоры, но Кенлон мало что понимал в отрывистых фразах измененного языка крылатых. Хотя один разговор он понял дословно.

— Хайл, — обратился плавун Кенлона, встретив видимо, кого-то из знакомых, — как статистика?

— Прискорбно, Гетта.

— Много непокорных?

— Итог: 1 111 999, не включая тех, кто родился в море за последние десять поколений и никогда не отмечался.

— Я спрашиваю, сколько новых?

— 8 999.

— У нас темп рождаемости выше. Но, по сути, зов моря становится сильнее. Много отмечено блуждающих?

— 999.

— Всего? Гм…

И они разошлись.

И еще один разговор, который понял Кенлон, произошел с красивой женщиной, обратившейся к плавуну Кенлона:

— Я только что из шахт, Гетта. Им нужна помощь.

— Я пропустил информационный выпуск, — ответил Гетта с сарказмом, — у меня нет привычки зарываться в землю.

— Твои люди, — упрекнула женщина, — все время в воде.

— Дышать целый месяц воздухом очень неприятно, — поморщился Гетта.

— Это только кажется. Мы созданы, чтобы жить и на воздухе, и в воде. Загадочно, что дикие в море вообще не дышат.

— Вот видишь. Почему же мне нужно надрываться? Лучше идем со мной, ну его, этот город.

Женщина засмеялась.

— По закону женщина, которая становится непокорной, не может вернуться в город, и этого достаточно, чтобы удерживать нас на месте. Я люблю город не меньше моря и никогда не покину его.

— Что ж, если изменишь свое мнение, дай мне знать.

И последний понятый Кенлоном разговор произошел с мужчиной.

— Ты куда, Гетта?

— К восточным воротам. Знаешь о моем умении отсасывать воду?

— Слышал.

— Это очень важно, так утверждает Совет.

— Неужели мы действительно консультируемся с Советом? Я считал, что это трюк, чтобы получить побольше информации.

— Мы все время пользуемся его советами, конечно, применительно к нашим целям.

— Ну хорошо, удачи.

— Благодарю.

Прошло совсем немного времени, и Гетта очутился у того, что Кенлон посчитал восточными воротами. Здесь располагался точно такой же водный шлюз, как тот, через который они попали в город с мертвой акулой.

Через несколько минут он различил какое-то движение в море за прозрачной стеной. Трое плыли тесной группой и, приблизившись, исчезли в шлюзе. Забурлила, уходя, вода, открылась внутренняя дверь. Оттуда вышли два гиганта, неся безвольное тело Джонса-Гордона.

— Вот, он здесь, Гетта, — сказал один из них. — Только не оживляйслишком жестко. Он не успел много нахлебаться — мы его сразу зажали…

Последующие слова Кенлон слышал, как в тумане.

Глава 17

Кенлон ничего не видел, не слышал, не ощущал. Но мозг действовал, растворяясь в трепещущей мысли, потому что мысль была слишком велика для него, мысль, что…

Капитан жив!

Точнее, будет жить, как только Гетта, специалист по оживлению утонувших, сумеет убрать из легких капитана воду и восстановить работу сердца.

Жив… Джонс-Гордон…

Сознание с трудом признавало этот невероятный факт и потому не обратило поначалу внимание, что кто-то пытается заговорить с ним, какой-то голос.

Нет, не голос, и он не говорил, звуков не было, просто в сознании отпечатывались слова:

— Лейтенант Кенлон, вы видели. Теперь вы должны решить. Угроза крылатым настоящая и страшная, потому что глубоко в человеческой натуре людей моря укоренилась рациональная вера, будто обеим расам невозможно существовать вместе на вновь возникшей Земле. И они прекрасно понимают, что гораздо легче уничтожить сейчас 239 999 крылатых, чем после, когда вновь возникнет суша и число крылатых увеличится многократно. Со своей стороны крылатые считают, что лишь уничтожение города плавунов спасет их. Вы должны вы — брать, должны решить, какой расе отдать предпочтение. Теперь можете задавать вопросы.

Кенлон не мог спросить внятно ни о чем, множество вопросов вертелись на языке, с огромной скоростью мелькали в сознании. И внезапно пришли ответы, один быстрее другого:

— Уаз — большая проблема.

— Да, пусть и поздно, но узнали, что они виновники разрушения континентов.

— Уничтожить их не пытались. Во-первых, потому что великие сухопуты никогда не думали о мести, а во-вторых, потому что любая жизнь лучше, чем никакой. Сами Уаз все еще мыслят расовыми категориями и не могут представить вселенную иной, нежели приспособленной к своим нуждам.

— Я получил информацию об Уаз в свое время, и это побудило меня доставить их корабль сюда.

— Я Совет. Нас двое.

— Да, любой ваш выбор будет означать конец человечества. Со временем Уаз сумеют обыскать все морское мелководье и уничтожить уцелевших плавунов, покинувших город. Но это дело будущего.

— Да, у плавунов тоже есть Совет. Он находится в центре города. Как правило, они пользуются лишь библиотекой и редко следуют советам. Таковы обычаи юной и сильной расы.

— Да, ваш командир жив.

— Невозможно использовать временные лампы, чтобы помочь будущему. Лампами можно лишь доставлять объекты из прошлого. Передвигаться из одного времени в другое очень опасно. Все соседнее пространство напрягается и искривляется до тех пор, пока не восстановится равновесие. Мы предоставили информацию для создания временных ламп с большой неохотой и с очень жесткими условиями. Создавшие их крылатые погибли.

— Нет, их нельзя скопировать.

— Нет, ни на одном корабле прошлого нет сильных взрывчатых веществ, а те, что имеются, не в состоянии помочь крылатым. Создавая оба города, сухопуты добились их абсолютной защиты от энергетических мер воздействия. Они надеялись, что Совет не даст никому информации об оружии вообще. К сожалению, цели они не достигли: плавуны отыскали забытый город, который погрузился в море тысячи лет назад. В нем, помимо всего прочего, они нашли магнитный негатор, который используют теперь, чтобы затянуть гнездо крылатых под воду.

— Нет, ни один из механизмов, вроде виденного вами носильщика, доставившего мертвую акулу в центр переработки, не будет действовать вне морского города. Так было запланировано в свое время сухопутами.

— Нет, я не одобряю союза крылатых с жителями эпохи Клен. Атака на подводный город, если она вообще произойдет, должна поддерживаться храбростью, мастерством и знаниями обученного экипажа.

— Нет, мы не можем навязать вам решение гипнозом или иным способом, у нас нет такой возможности. Поэтому мы предоставляем вам свободный выбор. Никакого насилия над личностью!

— Один последний совет относительно освобождения вашего корабля. Ваша слабость есть ваша сила. Слишком много примитивных устройств в вашей субмарине. Захватившие ее ошибаются, считая лодку лучше, чем она есть.

И тишина.

К Кенлону снова вернулись чувства.

Глава 18

Кенлон подплыл к концу каната, свешивающегося с палубы «Морского Змея». В следующую секунду ноги коснулись металла палубы. Он встал, чувствуя, как Ларен снимает с него ремень. Машинально он взглянул вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть исчезающих в небе крылатых. Опустив голову, Кенлон заметил выглянувшую из люка Дорили с искаженным от гнева лицом. При виде ее Кенлон подумал, что после захвата субмарины Дорили сильно изменилась. Теперь он не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения.

— Вас продержали довольно долго, — кисло сказала она вместо приветствия. — Что они с вами делали?

Кенлон с удивлением уставился на женщину, ему показалось, что он ослышался. Разумеется, его не было несколько часов. Интересно, сколько же, по ее мнению, ему хватило бы на визит?

Кенлон хотел было высказаться, что думает по этому поводу, но сдержался. Он с любопытством ждал, что воспоминания об увиденном потускнеют, но они оставались такими же яркими и отчетливыми, и не казались сном.

Не дождавшись ответа, женщина вновь процедила сквозь зубы:

— Ваши офицеры наотрез отказываются сотрудничать со мной. — В ее глазах пылало раздражение, губы сжались в упрямую прямую линию.

Кенлон откашлялся.

— Естественно, — резко бросил он. — Командир здесь я, и они не сделают ничего без моего приказа.

— Мы сегодня же погружаемся под воду, — объявила Дорили не терпящим возражения тоном, — будете вы с нами сотрудничать или нет. Если мы что-нибудь сделаем не так, я не боюсь: думаю, в ваших же интересах подстраховать наши действия, чтобы какой-нибудь инцидент не обернулся катастрофой для субмарины. — Помолчав, она ожесточенно добавила: — По-моему, крылатые лишились рассудка, коли позволили своему Совету держать вас так долго. Они, должно быть, не контролируют ситуацию вообще и пристыжены своей беспомощностью. Хорошо, хоть позволили Неммо передать мне координаты подводного города. Ну, они — нуль. А мне хочется знать, что произошло с вами? Так что вы делали эти двадцать четыре часа?

«Двадцать четыре часа? — поразился про себя Кенлон. — Невозможно! Ни одно из воплощений, ни один из фантастических эпизодов, казалось, не продолжался более трех четвертей часа. Добавив сюда время на путешествие до гнезда и обратно — часа три, но никак не двадцать четыре».

Выстроенная логическая цепочка не успокаивала.

— Я хочу задать вам один вопрос, Дорили, — медленно произнес Кенлон.

Голос его, должно быть, звучал примирительно, потому что женщина сразу сбавила тон.

— Да?

— А что видели вы у Совета крылатых?

Дорили смотрела на него, сощурив глаза, будто старалась найти в его вопросе тайный смысл.

— Полную комнату электронных ламп, — отрывисто бросила она. — Совет, конечно, машина, созданная давно жившими сухопутами. Они вложили в искусственный интеллект все свои знания и подарили ему псевдожизнь, вернее, заботливо подобрали программу.

Какое-то время Кенлон переваривал услышанное.

— Что же произошло? — спросил он затем.

— Вы имеете в виду, со мной? — Дорили испытующе посмотрела ему в глаза. — Ничего. Машина просто поговорила со мной, вернее, с моим мозгом, открыто признала, что наш корабль не может быть ничем полезен для крылатых, и мы распрощались.

— Вот как… — протянул Кенлон.

Казалось, лучше было вообще не упоминать о случившемся. Он надолго погрузился в свои мысли.

Из задумчивости его вывел мрачный взгляд наблюдающей за ним женщины.

— Итак, — сказала она, — будете ли вы сотрудничать с нами?

— Сотрудничать? — переспросил Кенлон, и тут же с раздражением подумал, что повторяет ее слова, как попугай. А от него ждали ответа, утвердительного или отрицательного, и это сейчас, когда он даже еще и не думал об этом по-настоящему.

В любом случае, он не мог участвовать в нападении на город плавунов, пока там находился живой Джонс-Гордон.

— Судя по вашему поведению, — медленно произнес Кенлон, — вы считаете, будто у меня имелось достаточно времени, чтобы простить вам безрассудный захват моего корабля и сделаться вашим союзником? Ничего подобного. Сейчас у меня одно желание. — Такое объяснение, на его взгляд, должно было сбить Дорили с толку. — Я хочу поговорить с Неммо, если вы, конечно, не возражаете. Хочу порасспросить его, что произошло за время моего… гм… интервью с Советом.

На секунду женщина задумалась, потом хмуро спросила:

— Вы не потеряли «бар»?

Кенлон молча вынул из кармана брусок — нейтрализатор.

— Хорошо, идемте вниз, — распорядилась Дорили.

Едва они спустились в центральный пост, как ожили турбины и «Морской Змей» плавно двинулся вперед. Внизу повсюду были джоаннас. Кенлон насчитал человек двадцать в проходах, включая трех в машинном отделении и пятерых в торпедном отсеке.

Неммо лежал в подвесной койке, которую ему на — тянули месяц назад. При виде Кенлона он сел.

— Я ждал вас, — нетерпеливо сказал он. — Меня недавно известили, что вы вернулись на корабль.

Он дружелюбно улыбнулся, однако, Кенлон заметил в его поведении какую-то нервозность.

— Вы долго пробыли у Совета, — снова заговорил крылатый. — Мы все хотим знать, что он вам показал и рассказал. Ведь теперь вы нам поможете, я надеюсь?

Кенлон пристально смотрел на крылатого, не испытывая никаких чувств — внутри была пустота. Вопрос Неммо прозвучал так, словно и не было никакого захвата корабля, словно из Кенлона не сделали идиота-разиню.

— Слушайте, — начал он и быстро описал случившееся, включая и слова Совета относительно освобождения субмарины, внимательно при этом следя за проявлением каких-либо эмоций на лице крылатого.

А наблюдать было что: изумление, ошеломление, досада и, наконец, когда Кенлон дошел до факта, что Джонс-Гордон жив, скорбный гнев.

— Вам рассказали это! — воскликнул Неммо. — Это означает, что вы отказываетесь помочь нам? — С видимым усилием крылатый заставил себя замолчать. Он сидел, раскачиваясь, на койке, крылья его подергивались. Наконец, он пробормотал: — Это не значит, что я желаю зла вашему командиру. Но ведь на карту поставлена жизнь целой расы. Десятки крылатых не вернулись из разных периодов времени, куда были посланы за оружием. Смерть поражает нас со всех сторон, нам грозит полное истребление. Совет наверняка рассказал вам!.. — Неммо запнулся, взял себя в руки и мрачно продолжал: — Да, я понимаю, что с самого начала Совет с неохотой согласился участвовать в этом деле — он изначально сконструирован так, чтобы считаться с обеими расами. Но понимать — одно, а принять, что он, фактически, предал нас в критическую минуту, — другое. Я знаю, что мои просьбы бесполезны, но ведь наверняка вы можете поразить торпедами жизненно важные центры подводного города, не причиняя вреда вашем командиру. Я могу гарантировать, что Совет установит его точное местонахождение в городе…

— Я не могу рисковать, — спокойно ответил Кенлон.

Он понимал, что упрям, даже нерационален. Предложение Неммо было вполне осуществимо, но это был бы выбор, выбор, который он еще не сделал.

По-своему крылатые были правы. Невзирая на их поспешный союз с Сессной Клен, Кенлон не осуждал их побуждения и действия. Но нельзя было игнорировать и другую сторону. Там, под водой, вопреки диким, примитивным условиям, торжествовала сильная, энергичная жизнь. Память подсказала Кенлону разговоры с офицерами, которые были убеждены, что во время войны необходимо полное истребление противника.

Конечно, плавуны — захватчики, убийцы, но считать их совершенным злом сейчас, когда малейшая ошибка могла привести к исчезновению Человека как вида, было неразумно.

Кенлон с неохотой все больше убеждался, что плавуны сумеют лучше справиться с угрозой нападения Уаз, чем кто бы то ни было. И если так…

Кенлон вздохнул. Ясно было только одно: он все еще не готов сделать выбор.

Над головой раздалось клацанье. Кенлон вскочил, отвернувшись от Неммо.

— Закрыли люк, — встревоженно пробормотал он.

— Они…

Он прикусил губу, чтобы не сказать всю фразу. Он чуть было не проговорился, что нельзя погружаться, пока не работают вспомогательные машины. Он не сказал, он вспомнил, что говорил Совет: они ошибаются, считая субмарину не столь примитивной, как она есть.

Кенлон выскочил от Неммо, осмотрелся и кинулся к резервуару. Он хотел быть возле него. Он добрался до него и лег рядом, уже начиная задыхаться.

Одна из пяти джоаннас, находившихся в торпедном отсеке, вышла за минуту до закрытия люка. Четыре оставшихся начали шататься. Две женщины заметили Кенлона и рванулись в сторону, одна выкрикнула что-то на своем языке, задохнулась и, схватившись за горло, тут же забыла о нем. Потом все четверо, пошатываясь и стискивая горло, направились к выходу из отсека. Три исчезли из поля зрения Кенлона, а четвертая рухнула на пол. Воздух у пола был немного прохладнее и это ненадолго оживило ее. Но она слишком билась во время минут облегчения и делала себе еще хуже, пытаясь встать. Наконец, она замерла.

В каждом отсеке корабля происходило то же самое: вся подготовка, все их знания, все победили прожорливые машины, которым для работы требовалось столько воздуха, что за какие-то четыре-пять минут они дочиста высосали его из всего огромного пространства субмарины.

В более поздних субмаринах, о которых им, видимо, поведали технические справочники эпохи Клен, задача получения кислорода под водой происходила без использования вспомогательных воздушных дизелей.

Проблему кислорода джоаннас упустили из виду.

Кенлон с трудом дотянулся до клапана кислородного резервуара и открыл его. Быстро сделав несколько живи — тельных вдохов, он вновь закрутил кран и поднялся.

Подойдя к девушке, Кенлон снял с ее пояса энергетический прут-разрядник, сунул себе в карман и вышел.

В машинном отделении пять джоаннас лежали ничком на полу. Ходовые двигатели еще работали, но уже покашливали, тоже задыхаясь на чистой нефти без кислорода. Кенлон выключил их, торопливо собрал пять разрядников с поясов женщин, а затем, как ныряльщик, слишком долго пробывший под водой, пробкой выскочил из машинного и вернулся к кислородному резервуару.

На сей раз он дышал жадно, и кислород опьянил его. Однако Кенлон сохранил достаточно здравого смысла, чтобы оставить резервуар открытым и не забыть о своей цели. Тихий свист сопровождал его, пока он шел по субмарине, отбирая у джоаннас энергоразрядники. Их оказалось двадцать восемь, включая Дорили, лежавшую без сознания в центральном отсеке.

Кенлон запер разрядники в шкафу, затем по очереди перенес джоаннас с носовой торпедный отсек. Многочисленные кислородные резервуары, которые он открывал по пути, заполнили атмосферу жизнью. Женщины начали шевелиться, пока Кенлон без нежностей сдирал с них одежду, не оставляя на теле ничего. Ему не доставляло это удовольствия, но выхода не было: какая-то деталь их одежды хранила нейтрализатор нейтралса. Поэтому он аккуратно забрал с собой все лоскутья.

Выйдя из торпедного отсека, Кенлон заметил, что кое-кто из команды начинает шевелиться. Сначала это поразило его, но, подумав, Кенлон решил, что действие нейтралса прекратилось с исчезновением воздуха, а новая атмосфера была чиста.

Через час «Морской Змей», вновь полностью укомплектованный экипажем, шел обратно к гнезду крылатых.

На мостик поднялся Теддерс.

— Крылатый хочет вас видеть, сэр.

— Хорошо, — кивнул Кенлон.

Он спустился вниз. Неммо встретил его словами:

— Мне передали, что несколько минут назад ваш командир вынесен плавунами на поверхность. Он жив и здоров.

С огромным облегчением Кенлон сел в моторный ялик и направился к раковине с командиром. Он ясно различил его сквозь прозрачный водонепроницаемый пластик пузыря, в котором тот доставлен на поверхность из подводного города. Чувство облегчения, гигантского облегчения не покидало Кенлона, наоборот, делалось все больше — теперь с его плеч автоматически снималась вся проблема выбора. Как первый офицер на борту субмарины ВМФ США, он обязан подчиняться приказам капитан-лейтенанта Джонса-Гордона.

Внезапно Кенлон заметил, что к ялику спускается масса крылатых. Один из них пролетел совсем низко, и Кенлон узнал Ларена.

— Совет… попросил нас… помочь… если потребуется… — прокричал тот.

Кенлон с благодарностью покачал головой — не нужно — и тут же забыл о них в предвкушении встречи со капитаном.

Встреча произошла довольно буднично. Джонс-Гордон пересел в ялик, пожал Кенлону руку и тут же потянул его на заднее сидение, отрывисто спросив:

— Чего они хотят?

— Предлагают свою помощь, сэр.

— Гм… — Джонс-Гордон нахмурился. — Не стоит тратить время. Я полагаю, в мое отсутствие крылатые захватили субмарину?

Кенлон покачал головой и вкратце описал недавние события. Джонс-Гордон угрюмо выслушал его.

— Никогда не доверял этим подлым тварям, — сказал он, когда Кенлон закончил.

— О! — невольно вырвалось у Кенлона. Он был поражен, хотя, если судить по его рассказу, крылатые поступили намного хуже, чем это было на самом деле, и Кенлон чувствовал, что обязан как-то объяснить их действия.

— У них отчаянное положение, — начал он. — Они искренне сожалеют о случившемся. Они действительно заслуживают снисхождения. Они… — Он смешался и умолк.

— Позволь мне решать, чего они заслуживают. — Джонс-Гордон надменно выпрямился. — Как только мы прибудем на борт, я объясню вам план разрушения гнезда крылатых. Вы лично проследите за демонтажем боеголовок четырех торпед нового типа, затем удалите весь бензин из плоскостных цистерн, и зенитчики…

— Но, сэр… — перебил его Кенлон и замолчал. Он не мог говорить, в голове кружилось только одно слово — убийство. Наконец, он справился с собой настолько, что смог продолжать: — Но, сэр… убийство этих несчастных…

— Вздор! — последовал резкий ответ. — Просто я сделал выбор. Крылатые не в силах причинить нам вреда. Плавуны — могут. Так что лучше будем действовать с ними заодно.

— Вы выбрали, — горько сказал Кенлон, чувствуя тошноту.

— Должен заметить, сэр, впервые за всю службу я крайне не одобряю ваших действий.

Он замолчал, изумляясь собственным словам. Впервые. За всю службу он никогда не спрашивал, ни в чем не сомневался. Он давал советы, только когда их просили, и без задних мыслей принимал, как должное, любой риск, сопровождавший решения других. Прекрасно понимая, что нарушает дисциплину, он, тем не менее, хмуро продолжал:

— Это обыкновенное убийство, сэр.

Они посмотрели друг другу в глаза. Джонс-Гордон был рассержен.

— Мистер Кенлон, — резко сказал он, — я больше не желаю слушать этот вздор. Мы находимся в положении, когда неизбежен выбор. Я сделал его, руководствуясь решением вернуть нашу субмарину в свое время.

— Но то, что вы собираетесь сделать, — возразил Кенлон, — будет иметь прямо противоположный эффект. У плавунов нет временных ламп. Они… — Он смешался, заметив выражение скуки на лице командира.

— Пусть это будет стоить мне чина, но я и пальцем не шевельну ради столь недостойного плана.

Но говоря, Кенлон понял, что не может просто умыть руки и смотреть, как другие совершают убийство. Ему снова вспомнились слова Совета о свободе выбора. Здесь выбора не было — готовилось хладнокровное убийство, и только быстрые и решительные меры могли предотвратить его. Но как?

И внезапно Кенлон понял, что нужно делать. Прикрыв глаза рукой, он взглянул на субмарину. До нее оставалось ярдов триста, они находились еще довольно далеко. Кенлон перевел взгляд на крылатых. Сотни их парили футах в двухстах над головой.

Значит, Совет, всезнающий Совет предвидел и это.

Кенлон поднялся и посмотрел вверх.

Реакция была молниеносной. Крылатые камнем понеслись вниз. Кенлон нечленораздельно выкрикнул им команду.

Джонс-Гордон вскочил на ноги.

— Черт побери! — рявкнул он. — Что вы им кричите?

— Я попросил их уйти, сэр.

В действительности же Кенлон приказал им захватить своего командира. В следующую секунду их схватили сильные, мускулистые руки.

— Не отпускайте меня! — прокричал Кенлон, и его продолжали держать.

— Что делать с вашим командиром?

— Пусть побудет у вас. Я скажу Неммо, когда можно будет доставить его на субмарину.

Нужно было сделать многое. Во-первых, отправить джоаннас на яхту Сессны Клен. Во-вторых, навестить Арпо…

Глава 19

Приближаясь к синему судну, Кенлон надеялся, что с ним установят телепатический контакт, как в прошлый раз. Когда этого не произошло, Кенлон немного встревожился, но потом отбросил сомнения, решив выяснить все на борту.

Едва катер подошел вплотную, на палубе появился человек в свободной, похожей на шелк одежде и призывно махнул рукой. Он был рослым, светловолосым и, на взгляд Кенлона, отлично тренированным физически.

Поймав брошенный Кенлоном конец, он зачалил его за кнехт, потом нагнулся, ухватил Кенлона за руку и легко втянул на борт. Вблизи он оказался еще более величественным.

В следующее мгновение было положено начало телепатической связи — в голове Кенлона оформилась мысль:

«Добро пожаловать. Будьте моим гостем».

В дружелюбном приветствии чувствовался подтекст: входи свободно и располагайся, как дома.

Взяв Кенлона за руку, Арпо провел его вниз.

Внутри корабль оказался совершенно механизированным и роскошно обставленным. Больше всего Кенлону запомнились глубокие мягкие кресла.

Арпо сделал какой-то незаметный жест, ближайшее развернулось вокруг оси и подкатилось к Кенлону. Он сел. Арпо устроился напротив.

Два человека — офицер субмарины в белом мундире и сверхчеловек непостижимо далекого века в свободной шелковистой одежде — сидели, глядя друг на друга.

— Вы, наверное, уже все поняли, прочитав мои мысли? — спросил Кенлон напрямую.

— Да, — согласился Арпо. Немного помолчав, он объяснил, что поставил энергозаслон вокруг Кенлона, так что теперь Уаз не в силах проникнуть в его сознание и узнать цель посещения как самого Арпо, так и других кораблей. Затем Арпо перешел на мыслеречь.

«Одним махом проблему чужаков не решить».

Кенлон ждал, не смея дышать.

«Существа, подобные Уаз, очень субъективно относятся к своему роду и не изменят свой подход до тех пор, пока бесчисленные взаимодействия различных племен Галактики не придут к полному взаимопониманию. Лишь после многочисленных столкновений и переговоров они придут к мысли о мирном сосуществовании, как, в конце концов, и случилось на Земле, когда мои предки осознали необходимость восстать против войн и насилия. К сожалению, на звездах, как видно, нет пока согласия. Что ж, я одобряю ваш план. Можете рассчитывать на мою помощь…» После корабля Арпо Кенлон отправился на высокомачтовое рыбацкое судно. Он вызвал Робайрста и, когда тот появился на палубе, Кенлон поднялся к нему и объяснил, что намеревается сделать.

Робайрст мрачно усмехнулся.

— Тайнар останется на борту, — сказал он, — а я перейду на вашу субмарину. Отличный план.

После многочисленных поправок Арпо, план можно было считать его произведением, но Кенлон не стал поправлять Робайрста. Расставить все по местам можно было и после.

Следующим был «Сегомэй 6». Выслушав Кенлона, капитан Ганд, крепко скроенный мужчина пятидесяти лет, поднес к губам микрофон.

— Минутку, — попросил он Кенлона. — Повторите все сначала. Я хочу, чтобы мои люди тоже знали все.

Кенлон снова рассказал про Уаз. Если у экипажа «Сегомэй 6» и были какие-то возражения, он этого не узнал. Когда он закончил, Ганд сказал:

— Командор, пока вы говорили, мы задействовали на вас детектор лжи. Вы говорили правду. Мы согласны с вашим планом и будем готовы к условленному времени внести свою лепту в дело. — Он пожал Кенлону руку, глаза его сверкали. — Я только дивлюсь, для чего идет с нами Арпо. Мне неясно, что он будет делать.

— Он может проникать в их корабль.

Глаза Ганда расширились.

— Сам?!

— Телепатически.

— О! — Ганд помолчал. — Не понимаю я этого. Но звучит впечатляюще. А что он сделает, когда окажется там?

— Ничего.

— Мы все слышали, повторять не надо, — раздался вдруг голос.

— Что? — Ганд испуганно обернулся, потом с сомнением взглянул на микрофон.

— Это Талгоронет, командор Кенлон и капитан Ганд.

— Человек с круглого корабля, — сразу узнал его Кенлон и с улыбкой заметил: — А вы улучшили свой метод связи.

Ганд взглянул на Кенлона.

— Что это такое?

Кенлон вкратце объяснил, затем оба замолчали, предоставив высказаться астронавту.

— Да, мы долго ломали головы, зато теперь можем настраиваться на внутренние системы разных кораблей и использовать их переводные компьютеры. Так что плыть к нам. нет необходимости. Мы все слышали.

Кенлон с удовольствием выслушал объяснения Талгоронета.

— Мы также передали ваш план на яхту Сессны Клен, — продолжал тот. — Они согласны и будут взаимодействовать с вами.

Кенлон с облегчением вздохнул: напичканная дворцовым этикетом атмосфера корабля Клен угнетала его, и ему не улыбалось вновь очутиться там.

В эту минуту Талгоронет недоуменно заметил:

— От вас что-то исходит. Раньше этого не было. Ящеры ничего с вами не сделали?

Кенлон испуганно обдумал его слова, потом честно ответил:

— Если что-нибудь почувствую, обязательно дам вам знать.

По дороге на «Морской Змей» Кенлон пытался держать себя в руках и не поддаваться панике, вызванной словами Талгоронета.

Глава 20

Сражение, происшедшее ночью, вероятно, не имело аналогов за всю историю мира.

Атакующий флот состоял из «Сегомэй 6», тысячефутового корабля для подводных горных изысканий из 29 столетия; спортивного рыбацкого судна из 43 века; исследовательского космического корабля из 1 000 столетия; роскошной яхты эпохи Клен из 13 000 века; небольшого кораблика из 20 000 века с единственным членом экипажа на борту — Арпо; и боевой субмарины ВМФ США «Морского Змея» под командованием Уильяма Кенлона из примитивного 20 века.

Им противостоял суперзвездолет цивилизации Уаз, населяющей планету где-то в Млечном Пути.

Общее командование вручили Кенлону. В боевой рубке субмарины теперь находились три новых члена экипажа, сюда же доставили кое-какое оборудование, не имеющееся в 20 веке, например: автоматическая переводная система, связывающая корабли между собой, энергобатарея с круглого корабля для создания защитного поля, контрольный пульт для управления автоматами яхты Сессны Клен и особый механизм для дистанционного управления оружием судна Робайрста и Тайнара.

Новыми членами экипажа субмарины стали Робайрст с рыбацкого судна, Массаганд с космического корабля и джоаннас, которую Кенлон прежде не видел — она представилась помощницей инженера яхты Сессны Клен и, несомненно, в научном отношении стояла на голову выше всех на «Морском Змее».

Ровно в полночь Кенлон получил телепатический сигнал Арпо, что все готово, и немедленно дал сигнал к атаке.

В полной темноте все корабли двинулись на чужака.

Никто так и не установил, когда Уаз стали понимать, что происходит нечто необычное. В одно мгновение все озарилось странным светом, мягким, как солнечное сияние сквозь плотные пушистые облака, только без яркого пятна, указывающего на присутствие самого солнца. Свет распростерся на мили, постепенно тускнея и увядая.

Кенлон мысленно поинтересовался у Арно загадочным явлением, и человек будущего дал мгновенный ответ:

— Они используют атмосферу, как вы в свое время использовали неоновый газ…

Подняв перископ, субмарина продолжала идти вперед.

Никаких дальнейших действий от Уаз пока не последовало. Черная изогнутая поверхность их сигарообразного корабля, чуть поднимавшаяся над водой, оставалась мертвой и безжизненной.

Кенлону приходилось лишь уповать на Арпо, и тот не подвел. Вскоре пришла его мысль:

«Не обольщайтесь их бездействием, — предостерег он. — В таком корабле, как этот, задействовать оружие можно в одну миллисекунду. К тому же у них есть кое-что, чем они воспользуются в подходящий момент. Вы это почувствуете».

«Что это будет?» — спросил Кенлон. Он и виду не подал, что напуган, но в глубине чувствовал страх, страх неведомого и беспомощность перед властью высших сил.

Мысль Арпо была спокойна:

«Вы побывали на звездолете, Там в ваше тело вживили ампулу. Она в вас».

«Но я ничего не… чувствую», — в ту же секунду Кенлон ощутил, как кровь отхлынула от щек, и понял, что должен был заметить Талгоронет. Усилием воли он взял себя в руки.

«Я не должен командовать, — подумал он. — Тем более сейчас. Всякое может произойти».

Мысль Арпо оставалась такой же спокойной, как и вначале:

«Все или ничего. Тончайшая грань отделяет наше поражение от победы. Между тем, если рассуждать логично, они не станут разрушать вашу субмарину до самой последней минуты, поскольку надеются использовать ее против плавунов. Они все еще не поняли, что я тоже участвую в сражении. Я ясно это чувствую. Если хотите, можете увидеть».

«Вы имеете в виду — мысленно?» Вместо ответа Кенлон вдруг оказался на корабле Уаз.

Четыре рептилии пристально, как показалось, смотрели на него в мерцающих вспышках света. Вокруг него тоже мерцал свет, мерцал крошечными точками, твердыми и хрупкими, как алмаз. Затем Кенлон вновь очутился на субмарине. Какое-то мгновение он приходил в себя, потом глубоко вздохнул.

«Что произошло?» — спросил он.

«Нас просто-напросто вышвырнули, — донесся ответ Арпо.

— Теперь они знают обо мне».

Кенлон снова вздохнул. Сознавать, что Уаз владеют более могущественными силами, нежели Арпо, было тяжело.

«Нет, — прошелестело в голове, — Сила у них не могущественней. Но и не меньше. И случившееся ошеломило их».

Кенлон с горечью подумал, что Арпо слишком не любит насилия и правил войны: когда бьешь, бей до смерти, не колеблясь и не раздумывая — война есть война. И если бы он…

«Я не могу допустить, — откликнулся Арпо, — вернее, держаться столь нелестного мнения обо мне, командор. Войти туда снова означает самоубийство. Повторяю, нас просто-напросто вышвырнули».

«То есть, победили?»

«В какой-то мере, да. Их было четверо против одного, и они воспользовались моей же силой, так что в данном случае это было поражение. Но все-таки им не удалось проникнуть за мной следом и уничтожить меня, а это уже кое-что».

Кенлон попробовал вспомнить мгновенную стычку, как видел ее — жесткие, яркие точки света… и все. Вспоминая, он чуть вздрогнул от запоздалой тревоги. Не стоило и спрашивать — точки представляли собой могучие силы. И самым поразительным была огромная быстрота, с какой все это произошло.

Обдумав это, Кенлон спросил:

«Что делать теперь?»

«Подходите ближе».

Субмарина двинулась вперед. Когда до звездолета осталось с полмили, чужие ударили — длинный, пылающий, белый предмет, больше всего похожий на горящий луч, вырвался из их корабля в направлении «Сегомэй 6». Но коснуться судна он не успел — внезапно он просто исчез.

В голове Кенлона прозвучал смешок Арпо.

«Я сдвинул фазу их энергокомплекса. Теперь дело за вами. Прикажите «Сегомэй 6» охватить прессующим лучом «Дика», так называют Уаз свой звездолет».

Приказ был поспешно передан Ганду, и минуту спустя тот доложил:

— Прессор на цели!

«Теперь, — протелепатировал Арпо, — пусть яхта Сессны Клен переместит в прессор побольше воды».

«Но, — не понял Кенлон, — они…»

«Не волнуйтесь, вода не дойдет до «Сегомэй 6». Мы перебросим ее в «Дика». Ваша джоаннас поймет».

Когда Кенлон передал сообщение, глаза женщины засверкали. Она нажала кнопку.

— Во время захвата вашей субмарины мы никому не хотели повредить, — быстро ответила она. — Теперь мы по-настоящему дадим им почувствовать нашу силу. Смотрите на чужака.

Кенлон смотрел. Внезапно корабль Уаз осел, почти исчезнув из поля зрения. Шли секунды, но он не всплывал.

«Что произошло?» — поинтересовался Кенлон у Арпо.

«Звездолет на три четверти полон воды. Хотя сами Уаз уроженцы водной цивилизации, в космосе не нужны защитные механизмы, и им не удастся быстро избавиться от воды. Они что-то задумали, я это чувствую, только пока не знаю, что именно. Они могут попытаться уйти, так что пусть Массаганд держит корабль под контролем и не даст ему ускользнуть».

Кенлон передал наказ Арпо Массаганду, а затем, повернувшись к перископу, подумал, что так, возможно, было бы лучше всего.

Эта мысль нарастала, превращаясь в огромное желание изменить происходящее. До него еще доносились какие-то звуки, но Кенлон охваченный зыбким туманом словно уплывал из своего корабля.

Первое, что он почувствовал, был глухой рев воды, бьющейся в недалекий скалистый берег, вздымая пенные брызги.

Затем Кенлон понял, что плывет глубоко в теплой воде. Он был полон сил и энергии, он был самой жизнью этого могучего океана. Чуть погодя он увидел, что плывет не один: рядом с ним, вокруг плыли сотни и сотни Уаз.

Он знал, не понимая, как, что находится на их родной планете, и они с соплеменниками обсуждают будущее своей расы.

Они покоряли космос, и теперь это нужно было ускорить: вода родной планеты и океаны близлежащих звездных систем были перенаселены. Необходимо простирать свое владычество дальше. Главное — покорение вселенной для них, единственной подлинной жизни пространства и времени, чей путь — путь истины, а тела — совершенны. Лишь они — само совершенство.

Об этом не говорили, в это верили. И эта вера настолько глубоко укоренилась в каждом Уаз, что никаких мыслей по этому поводу не возникало. До других рас им не было дела…

Внезапно все изменилось. Теперь он вглядывался в корабли, приближающиеся к звездолету. Как Кенлон он узнал в них яхту Сессны Клен, «Сегомэй 6», перископ субмарины, круглый космический корабль и спортивное судно.

Теперь он знал, что должен сделать, и это ему не нравилось. Бенджамин, Робайрст, джоаннас, Массаганд — он должен, обязан дать им знать, что с ним что-то происходит. Наконец, он справился с собой и проговорил:

— Сейчас со мной все в порядке, но не спускайте с меня глаз.

Все столпились вокруг него, только Массаганд остался на посту, заметив:

— Я получил то же самое известие от Арпо. Он просит приглядывать за вами.

«Скорей! — взорвалась в сознании мысль Арпо. — Все по местам! Они хотят воспользоваться беспорядком и удрать!»

— Смотрите! — выкрикнул Массаганд.

Одна стрелка на шкале индикатора дрожала, другая медленно поворачивалась, а третья ушла с положения «ноль» почти в противоположную сторону шкалы на приборе Массаганда.

Кенлон бросил лишь один взгляд и приник к перископу, успев увидеть, как сигарообразное тело выскользнуло из воды и начало медленно подниматься. С изумлением он наблюдал, как оно поднялось футов на пятьсот и, казалось, замерло.

— Угодили в наше поле, — раздался голос Массаганда. — Перед полетом нам установили новинку — силовое поле для отражения метеоритных атак. Между прочим, мы сдвигали им с орбиты астероиды в десять миль диаметром, а уж звездолету ни за что не развить такой скорости, чтобы вырваться из него.

В эту минуту корабль Уаз начал падать.

— Сейчас, пока они беспомощны, — заметил Массаганд, — обернем полем их корабль и попробуем раздавить корпус.

«Идем!» прозвучала в сознании Кенлона мысль Арпо, и в ту же секунду он очутился на борту чужака.

Этой сцены Кенлон никогда не забудет. Он представлял ее себе много раз раньше, в наиболее критические моменты плаваний за время службы. Увиденное было кошмаром подводников.

Разрушение почти полное. Вода поднялась до потолка, а поскольку корабль переворачивался в падении, вся ее колоссальная масса вздымалась громадными волнами и с невероятной силой проносилась по внутренностям корабля. Со всех сторон неслись скрежещущие звуки рвущегося и ломающегося металла.

«Точно в погибающей субмарине, — в ужасе подумал Кенлон. — Рев воды, заглохшие машины…» Тем не менее, невзирая на хаос, Кенлон заметил целого и невредимого чужака, вжавшегося в стену, настороженными глазами смотревшего на происходящее. Когда вздымающаяся волна надвигалась на него, он отворачивал лицо и вплотную прижимался к стене, избегая колоссального удара.

Но времени рассмотреть все подробно не оказалось. В следующее мгновение Кенлон вновь оказался на борту «Морского Змея». Почти сразу пришла мысль Арпо:

«У них еще хватает сил. Я не стал дожидаться, пока нас засекут и вышвырнут, тем более теперь, когда они стараются взорвать заложенную в вас капсулу».

— Ох! — вырвалось у Кенлона. Он почувствовал, что бледнеет, но, поборов охвативший его страх, прошептал: — Я покину субмарину. Сейчас же!

«Подождите, — остановил его Арпо. — Прикажите Массаганду раздавить полем механизмы корабля».

С побледневшим лицом Кенлон пробормотал приказ, слова гулко отдавались в ушах.

— Сделаем! — кивнул человек с круглого корабля.

Кенлон напряженно следил за индикатором поля, и лишь заметив его всплеск, почувствовал, как внутри его что-то оборвалось.

«Вот оно! — сказал Арпо. — Вы свободны. Но сражение еще не закончилось».

В перископ Кенлон увидел удар чужого звездолета: океан вздыбился, вода взметнулась на сотни футов, образуя волну высотой с хорошую гору, и помчалась к маленькой флотилии.

Через несколько секунд по системе транслятора с яхты Сессны Клен донесся рев ударившей воды, похожий на взрыв глубинной бомбы. Едва рев замер, Кенлон поспешно передал уведомление на все корабли о внезапном цунами.

Минуту спустя вода ударила в «Морской Змей».

Хотя субмарина шла на перископной глубине прямо на волну, она встала на дыбы, задрожала и осела на сотню ярдов, затем подпрыгнула почти к поверхности и снова рухнула вниз, раскачиваясь с боку на бок. Постепенно субмарина выровнялась, вернувшись на прежний курс.

Остальные суда, очевидно, были построены лучше — они даже не сбились с курса. Кенлон увидел это, когда смог снова взглянуть в перископ.

«Ждите!» — распорядился Арпо.

Кенлон ждал. Медленно тянулись минуты, замет вновь послышалась мысль Арпо:

«Они покинули корабль. Надеются отыскать укромное местечко под водой, чтобы залечить раны и со временем построить другой звездолет».

Кенлон продолжал ждать.

Наконец, Арпо телепатировал:

«Передайте Робайрсту, пусть Тайнар выпустит двадцать две охотничьих капсулы вокруг «Дика»».

Кенлон кивнул Робайрсту и тот взволнованно передал приказ.

Прошло около минуты, затем донесся хриплый голос Тайнара:

— Все!

«Ждите», — повторил Арпо.

Немного погодя снова возникла его мысль:

«Один заряд угодил в рыбу. Передайте Тайнару, пусть снова откроет огонь. — И когда это было сделано, когда истекла еще минута, Арпо отдал последнюю команду: — Передайте Тайнару — взорвать их все!» И на море снова была спокойная ночь.

Но прежде Кенлон увидел, как сработали заряды Тайнара — серия взрывов взметнула воду футов на шестьдесят вверх. Он не успел сосчитать, было их двадцать два или меньше — все произошло слишком быстро. Тотчас пришла успокаивающая мысль Арпо.

«Поздравляю, командор, — телепатировал он. — Бой окончен. Враг уничтожен. Человек вернул себе планету».

— Но как быть с крылатыми и плавунами? — с горечью спросил Кенлон. — Кого из них выбрать?

«Выбора нет. Обе расы — люди».

— Но мне нужна помощь. Хоть какой-нибудь совет.

«Извините, в этом я не помощник. А теперь прощайте, командор Кенлон, больше я не стану поддерживать мысленную связь».

— Подожди!.. — Но мысль Арпо уже исчезла.

Кенлон медленно повернулся к остальным со внезапно пришедшим решением. Скорее всего, на принятие его повлияло возбуждение только что завершившегося боя. И решение оказалось единственно правильным.

Глава 21

Прошло немногим больше часа, когда Кенлон отдал команду:

— Первый, огонь!

Времени на исполнение задуманного ушло не так уж и много, но пришлось потратить двадцать четыре из сорока восьми начиненных чудовищными боезарядами торпед, чтобы сквозь пробитые в стенах бреши взорвать Совет — источник знаний плавунов — в центре подводного города.

Когда «Морской Змей» лег на обратный курс, город остался на девяносто пять процентов неповрежденным, только обезглавленным. Об агрессивных намерениях теперь не могло быть и речи. Все плавуны остались живы, но их способность злоупотреблять наукой исчезла на неопределенное время. Теперь им придется учиться сотрудничать. В будущем, если им понадобится научная информация, они всегда смогут получить ее у крылатых.

Две торпеды получил магнитный негатор — Кенлон вовсе не хотел, чтобы он продолжал затягивать гнездо крылатых в море.

Два часа спустя Кенлон с помощью Талгоронета вызвал по очереди оставшиеся корабли, желая попрощаться. Когда очередь дошла до яхты Клен, неожиданно ответила сама Сессна.

— Командор Кенлон, — раздался ее голос в переводном устройстве, — я искренне восхищаюсь вашим поведением во всех отношениях. Я видела вас в деле, и меня особенно потрясла мысль, что в нашем веке нет таких мужчин. Таких смелых и решительных… Так почему бы вам… — казалось, она немного смутилась, — не отправиться с нами во время Клена, когда вернется ваш командор?

Кенлону понадобилось довольно долгое время, чтобы осмыслить услышанное. Потом он припомнил обстановку, виденную на яхте, представил себя в пышных покоях королевства великого Клена и содрогнулся.

— Моя дорогая госпожа, — произнес он по возможности мягче, — каждый человек принадлежит своему времени. Я своему, вы — своему.

После окончания связи Кенлон сидел молча, задумавшись, как удивителен мир, если на несколько дней люди, разделенные барьерами времени, встретились и узнали друг друга.

И скоро необъятность лет вновь ляжет между ними.

Джонс-Гордон проворно выбрался из плетеного сидения, в котором его доставили на мостик «Морского Змея».

— Присмотрите, чтобы все спустились вниз, — спокойно распорядился он. — Для безопасности мы опустимся на двести футов. Сейчас нас вернут в прошлое.

На палубу вышел Неммо и пожал Кенлону руку.

— Совет оказался умнеевсех нас, — заметил он и взлетел.

Кенлон медленно повернулся к капитану. Они остались одни на мостике и стояли, обмениваясь спокойными взглядами. Потом Джонс-Гордон медленно протянул руку.

— По-моему, Билл, — сказал он, — в рискованных ситуациях у вас больше шансов выкрутиться, чем у меня. Это так. Потому что вы были правы.

Они всплыли через десять минут после того, как 24 999 год остался в будущем. Они всплыли в яркое сияние солнечного утра в южных водах Тихого океана и увидели спокойное, сверкающее море.

ПЛАНЕТЫ НА ПРОДАЖУ^{[8] (роман)}

Глава 1

Четверо сидели в самолете и наблюдали. Двигатели работали в холостом режиме. Транспортный корабль, прибывший с Земли, разгружался полным ходом. Пассажиры вместе с багажом сплошным потоком заполняли посадочные платформы. Один из сидевших в кабине самолета презрительно фыркнул:

— В этих транспортных кораблях не так уж просторно.

Высокий, плотного сложения человек заметил:

— Поэтому они и называются транспортными. Предназначены для человеческого груза.

— Смотрите, господин Делани! — воскликнул третий. — Какая девушка! Сногсшибательная красотка!

Делани промолчал. Прищурив темно-серые глаза, он наблюдал за девушкой, остановившейся футах в двадцати от самолета. У нее были золотисто-медные волосы, лицо с тонкими, но решительными чертами и упругое, ловкое тело. Она несла небольшой чемодан — весь свой багаж.

— Симпатичная, — согласился он осторожно. Он проводил девушку взглядом, когда она повернулась и направилась к дальнему выходу. Делани кивнул. — Подойдет. Доставьте ее ко мне.

Он выбрался из кабины, посмотрел, как машина заскользила вслед за девушкой, потом сел в личный скоростной аэрокар и тут же умчался в небо.

Эвана Тревис шла вдоль пешеходной дорожки к выходу, не подозревая, что за ней следят трое оставшихся в кабине самолета. Она еще не успокоилась после треволнений посадки, а мысли были заняты событиями перелета.

Она была не готова ко всему, с чем пришлось столкнуться. Само название скопления — «Звездная Гряда» — наводило на ассоциации с чем-то небольшим и уютным. Звездная система представлялась ей как небольшая, компактная группка светил. Цифры никогда не имели для Эваны значения, она выросла в мире, где в порядке вещей говорили фразы типа: «Подумаешь, всего-навсего тысяча световых лет!». Поэтому космические просторы казались чем-то столь же ограниченным, как и пространство Земли, хотя и в несколько ином смысле. Рекламные буклеты иммиграционной службы поддерживали заблуждение.

Первый удар Эвана перенесла на двенадцатый день, когда динамики внутренней связи оповестили всех желающих о возможности наблюдать Звездную Гряду невооруженным глазом. Скопление раскинулось на двести световых лет на все небо, все 194 светила, 70 из них были равны или превосходили по размерам Солнце — по крайней мере, так громогласно объявили динамики. Эвана видела алмазные иголки звезд, чуть более яркие, чем светила дальних скоплений.

Некоторое время спустя она согласилась внутренне с тем, что очертания скопления в самом деле напоминают горную гряду, а затем все посторонние мысли вышибло напрочь, потому что динамики провозгласили:

— …будет проведено голосование, и по его результатам определится планета посадки данного корабля. Решение будет приниматься большинством голосов, все находящиеся на борту обязаны подчиниться. Всего наилучшего, пока.

Потрясенная, Эвана застыла на месте. Потом, придя в себя, начала яростно прокладывать путь сквозь толпу в коридорах и палубных отсеках. Она пробилась к каюте капитана, и не успела за ее спиной закрыться дверь, как Эвана громко заявила о своем возмущении.

— Что происходит? Это произвол! — воскликнула она. — Я лечу к сестре, на третью планету в системе Доридоры. Я купила билет, и, можете голосовать сколько угодно, я направляюсь туда, куда мною куплен билет!

Молодой человек за обширным рабочем столом в углу тесной каютки смерил Эвану невозмутимым взглядом.

— Не стройте из себя святую простоту! — сказал он.

Эвана ошарашенно уставилась на него.

— Как это понимать?

Капитан ухмыльнулся, передразнивая Эвану. У него были голубые глаза, покрытое космическим загаром лицо и лет ему было около тридцати, на вид.

— Сестрица, ты теперь в пространстве, далеко от неумолимых земных законов. Там, куда ты направляешься, вселенной заправляют дельцы, энергичные ловкие люди. Каждый день создаются и теряются целые состояния — что там день, каждый час! Слово человека, имеющего власть, — вот закон!

Он замолчал, ехидно глядя на Эвану.

— Это игра, красоточка! И ты угодила в нее. Условия жизни на Земле постоянно улучшались последние пятьдесят лет, но с одной целью — предотвратить массовую эмиграцию на новые планеты. Правительства Звездной Гряды и других скоплений разработали хитрые контрмеры, включая низкую стоимость перелета. Фактически, билет себя не окупает. Вот почему нельзя летать иначе, как сбрасывая весь груз целиком, скопом — и в одном месте. Например, вас выгрузят на Дельфи-2.

— Но предполагалось, кажется, провести голосование, — заметила Эвана. — Диктор сообщил…

Капитан расхохотался.

— О, конечно же! — Лицо его вновь стало серьезным. — Все будет честно: видеоснимки планет, краткие сообщения к сведению голосующих, затем само голосование методом исключения… Но груз отправится на Дельфи-2, потому что на этот раз подошла очередь этой планеты, поэтому все «плюсы» Дельфи-2 будут особо подчеркнуты, в то время как «минусы» прочих планет — намеренно выпячены. Простая система, верно?

Эвана, онемев от изумления, лишь покачала головой.

Капитан продолжил:

— Дельфи-2 — шикарная планета! Столица — Судерея. Четыре миллиона жителей, девяносто стоэтажных небоскребов, и все построены людьми, чьи имена — синонимы власти и богатства. Величайший из них — молодой англо-норвежец по имени Артур Блорд. Имя его — символ. Его вы услышите в любом городе, в любом поселке. Менее чем за десять лет он сколотил астрономическое состояние, переиграв самых крупных игроков. Они эксплуатируют людей, а Блорд эксплуатирует их. Вот поэтому…

— Неужели вы не понимаете, — с отчаянием в голосе перебила его Эвана, — что сестра ждет меня?

В ответ капитан пожал плечами.

— Послушайте, милая моя, правительство Звездной Гряды выделило премию за создание межзвездного двигателя, позволяющего обойти авторские права владельцев нынешних патентов, но пока второй вариант двигателя не изобретен, единственный способ выбраться с Дельфи-2 — это завязать добрые отношения с владельцем частного корабля. Общественного транспорта не существует.

— А теперь, — сказал он, поднимаясь, — мне придется, очевидно, оставить вас в каюте. Я откровенен с недовольными, но затем приходится ограничивать их свободу. Такова моя политика. Не тревожьтесь! Никаких личных планов в отношении вас я не строю — хотя, если бы и строил, вы ничем не смогли бы мне помешать. Но у меня доброе сердце, семнадцать жен на семнадцати планетах и тридцать восемь детей. Позволить себе связь с посторонними женщинами — этого я не могу.

Он покинул каюту. Дверь, щелкнув, закрылась.

И вот, семь дней спустя, Эвана оказалась на Дельфи-2, на планете, куда она совсем не собиралась лететь.

Эвана нерешительно остановилась у больших ворот, ведущих с посадочного поля наружу. Она смотрела на простиравшийся внизу город, позади которого голубело море. Сложившаяся ситуация пугала ее. Она не знала, что предпринять. За спиной послышался звук, ладонь грубо зажала рот, кто-то схватил ее за руки. Эвану подняли, внесли в кабину самолета без крыльев, и машина по крутой кривой немедленно устремилась в небо, как завиток дыма из трубы.

Эвана начала сопротивляться, извиваясь всем телом, стараясь вырваться из лап людей в масках, схвативших ее. Но похитители намного превосходили ее силой и весом. Эвана почувствовала толчок — самолет совершил посадку. Похитители вновь подхватили ее и быстро понесли вниз по лестнице. Потом она оказалась в какой-то комнате и плюхнулась на кушетку.

Постепенно она начала приходить в себя — хорошо, что ее бросили на кушетку. Силы, истощенные напрасной борьбой, возвращались к Эване. Понемногу исчез солоноватый привкус во рту. Медленно прояснилось зрение, она вновь была способна воспринимать окружающую обстановку. Эвана увидела, что очутилась в роскошно меблированной комнате. Приблизительно в десятке футов от кушетки стоял и смотрел на Эвану высокий, атлетического сложения человек в маске.

— Ага, — сказал человек, — возвращаетесь к жизни, не так ли? Прекрасно.

Крик замер в горле Эваны — она узнала маску, которую носил человек. Она часто видела подобные устройства в фильмах. В области рта маска как бы вздувалась — там прятался механизм, неузнаваемо изменявший голос владельца маски. Эвана рассмеялась — происходящее начало казаться выдумкой, сном, сценой из фильма. Услышав в собственном смехе истерические нотки, она заставила себя замолчать и, сдерживая волнение, сказала:

— Я хотела бы знать, что все это означает. Очевидно, произошла ошибка.

Человек в маске резко повернулся к ней.

— Никакой ошибки не произошло, — ледяным тоном сообщил он.

— Я выбрал вас, потому что вы красивы, молоды, у вас умное выражение лица. Вы сможете заработать тысячу стеллоров, и нравится вам это или нет — вы будете вынуждены их заработать. И не стройте из себя испуганную идиотку.

Эвана потеряла дар речи. И не сразу поняла, по какой причине. Облегчение! Невыразимое облегчение. Что бы ни случилось, ее не собираются убивать.

Человек в маске заговорил вновь:

— Что вам известно о Звездной Гряде?

Она непонимающе уставилась на него.

— Практически ничего.

— Хорошо. — Он подошел к кушетке, навис над Эваной. Судя по всему, он был доволен.

— Ваше занятие на Земле?

— Секретарь-оператор системы хранения документов.

— Вот как! — В его голосе слышалось разочарование. — Неважно. Агентство по найму найдет вам инструктора и в течение часа сделает из вас приличного секретаря.

Эвана ничего на понимала. Она вспомнила рассказы о планетах-колониях. Ходили слухи, что в дальних мирах даже в центре больших городов продолжали царить законы джунглей, дикие законы фронтира — осваиваемых территорий. И вот ее саму похитили прямо со взлетного поля космопорта. Это настоящие джунгли!

Человек порылся в кармане, извлек белую карточку.

— Здесь название отеля, в котором вы будете жить. Как только зарегистрируетесь, отправляйтесь в агентство по трудоустройству, которое называется «Честная Игра». Они о вас позаботятся. Адрес я записал на обороте карточки.

Не взглянув на белый прямоугольник, Эвана сунула его в сумочку. Ошеломленная, она смотрела на человека в маске, который взял с уставленного бутылками стола небольшой пакет и передал ей. Эвана приняла пакет, едва не выскользнувший из ослабевших пальцев.

— Это тоже нужно положить в сумочку, — сказал он. — Внутри записка, в ней — все, что вам необходимо знать. И помните, ваша награда — тысяча стеллоров, если дело пройдет гладко.

Невероятно! Где же здесь здравый смысл? Ведь она запросто исчезнет в лабиринте огромного города. Как может этот человек ей доверять? Неужели он настолько глуп, что позволит Эване покинуть его апартаменты, положившись лишь на ее честное слово?

— Еще два важных момента, — тихо сказал человек в маске, — и можете идти. Во-первых, приходилось ли вам слышать о яде замедленного действия? Так называемом семидневном яде? — С этими словами он резко подался вперед, в самом движении была такая безжалостная решимость, что у Эваны по спине пробежал холодок.

— Это яд, поражающий кровь, — пробормотала она. — На седьмой день происходит химическая реакция и… — Она увидела в его руке шприц, вскрикнула и вскочила на ноги.

— Схватить ее! — рявкнул человек в маске.

Она забыла об остальных похитителях! Они заставили ее сесть и держали, пока игла не вонзилась в левую ногу повыше колена. Когда все было кончено, ее отпустили. Всхлипывая, Эвана сползла на пол.

— Особая прелесть этого снадобья, — сказал человек в маске, — заключается в возможности создания тысячи равных — неуловимо отличающихся друг от друга, — комбинаций. И в основе противоядия обязательно должна быть формула использованного состава. А это, как видите, моя собственность. Ну, довольно истерик! — Тон его стал жестким. — Я приготовлю противоядие, и вы его получите, когда сделаете то, что я хочу. Получите его здесь.

— Но где расположено это «здесь»! — в отчаянии выкрикнула Эвана. — Если вдруг что-нибудь с вами случится…

— Во-вторых, — отрывисто сказал мучитель, — обязан вас предупредить. Возможно, на завершение миссии вам понадобится несколько дней. Возможно что человек, секретарем которого вам предстоит стать, захочет сделать вас любовницей. Поэтому с вашей стороны и речи не может быть о всяких там капризах, вроде собственного достоинства и прочей ерунды. Если необходимо, вы уступите… ДЕРЖИТЕ ЕЕ!

Вторая игла вонзилась в руку повыше локтя. Откуда-то сверху Эвана услышала голос человека в маске:

— Годится. Теперь унесите ее и высадите возле гостиницы.

Когда дверь закрылась, Делани медленно стащил маску. Некоторое время он стоял неподвижно, погруженный в мрачные мысли. Потом на губах его заиграла кривая зловещая ухмылка. Он поднял трубку элдофона и сказал:

— Соедините меня с президентом Гордером из Атомной Энергетической Компании, планета Фассер-4. Передайте, что вызывает Делани.

— Минутку, сэр, — попросил оператор.

Прошла минута, потом раздался щелчок, и сильный, ясный голос произнес:

— Гордер слушает. Что там у тебя, Делани?

— Первый ход в игре против Артура Блорда сделан, — сообщил Делани. — Передай остальным, что с завтрашнего утра начинаем сбор в замке Скала. И уведоми Скала о нашем прибытии. Пока.

Глава 2

Эвана сидела в гостиничном номере и читала записку с инструкциями, которую нашла в пакете, переданном ей Делани.

«Вы уже открыли пакет и обнаружили в нем: 1) портсигар с сигаретами, 2) ожерелье с часами-брошью, 3) коробочку таблеток белого цвета, 4) У-образное приспособление из меди, 5) шприц.

В сигареты добавлен наркотик. Если позволят обстоятельства, постарайтесь угостить сигаретой человека, на которого вы начнете работать с завтрашнего утра. Это необходимо сделать без свидетелей, когда вы останетесь с ним наедине Портсигар выбрасывает сразу две сигареты. Наркотик добавлен в крайнюю, вторая сигарета — обыкновенная.

Белые таблетки — второй вариант Они быстро растворяются в жидкости, их можно добавить в воду, кофе, вино.

Кроме того, их легко растереть в порошок, чтобы посыпать мясной сандвич — порошок на вид не отличается от обычной соли.

В брошке ожерелья — радиопередатчик. Как только Артур Блорд, ваш будущий работодатель, потеряет сознание (под воздействием наркотика в сигарете или таблетках), ослабьте винт в крышечке и слегка надавите на выступ в центре медальона. Мои люди будут знать, что вы сделали первый шаг в направлении нашей общей цели.

У-образное приспособление предназначено для блокировки сигнализации, установленной Блордом на верхнем этаже своей штаб-квартиры, расположенной по Файненшл авеню, дом 686. Чтобы соответствующим образом использовать устройство, вам необходимо познакомиться с расположением комнат в пентхаузе Блорда.

Пентхауз разделен на четыре основные части: рабочее помещение, две жилые секции и открытый сад на крыше Офис включает три комнаты, то есть приемную, комнату секретаря и личный кабинет Блорда. Из кабинета через отдельную дверь можно попасть в жилые комнаты Блорда — всего их восемь.

Из комнаты секретаря вы попадаете в небольшую четырехкомнатную квартиру. Там вам предстоит жить, и, скорее всего, столь интимное расположение вашего жилища относительно квартиры Блорда приведет к соответствующим последствиям. Надеюсь, что стремление успешно завершить миссию послужит для вас достаточным стимулом. Не забывайте о семидневном яде и не совершайте неблагоразумных поступков.

Через застекленные двери из обеих квартир можно выйти в сад на крыше. Рядом с дверью квартиры Блорда вы найдете узорную металлическую панель с прорезью. Вставьте У-образное устройство в прорезь, острием вперед, и надавите, пока прозрачные кончики не начнут светиться.

Теперь еще раз нажмите на выступ в центре медальона. Через несколько минут прибудут мои люди. Вы последуете с ними, если желаете получить противоядие и вознаграждение. После этого я устрою вам перелет на любую планету скопления, по вашему выбору. Из соображений безопасности вам не следует оставаться на Дельфи-2.

Шприц, который вы найдете в пакете, наполнен ноншалантом. Это сильнейший транквилизатор. Вводите себе дозу каждое утро. Это укрепит ваши нервы, улучшит цвет лица, и в любой ситуации вы легко справитесь с волнением. Очень рекомендую прибегать к этому средству каждое утро, пока не завершите миссию.

Закончив чтение этой записки, немедленно отправляйтесь в бюро по трудоустройству «Честная Игра». Адрес — на обороте карточки, которую я вам дал. Самым серьезным образом предупреждаю — времени у вас в обрез. Завтра семидневный яд станет уже шестидневным».

Эвана медленно сложила листок, сунула в ящик стола, за которым сидела. Довольно долго она сидела неподвижно, стараясь собраться с мыслями. Потом поднялась, подхватила сумку и покинула номер.

Всего в квартале от гостиницы она увидела неоновую вывеску: «ЧЕСТНАЯ ИГРА — БЮРО ПО ТРУДОУСТРОЙСТВУ».

Стараясь ни о чем не думать, она быстро зашагала вдоль тротуара. Достигнув массивных дверей с золочеными буквами, она не остановилась, толкнула створку и вошла в заполненное рабочими столами помещение бюро. Вскоре она уже заполняла бланк-заявку.

Первую ночь она спала плохо. Едва проснувшись, она сделала инъекцию ноншаланта в правое предплечье. Но несмотря ни на что, ее преследовала одна-единственная, вызывающая дрожь, ужасная мысль: у нее нет выбора, она вынуждена сделать то, что требовал человек в маске.

Утренние улицы были плотно заполнены спешащими людьми, вдоль широких бульваров торопились по своим делам жители города, а в небе нескончаемым потоком мчались аэрокары всех типов. Здание номер 686 по Файненшл авеню оказалось похожим на металлическое копье небоскребом. Здание суживалось к вершине, но у подножия раскинулось на несколько кварталов. Сквозь арки в основании проходило несколько широких авеню. Верхние этажи чернели приемными отверстиями для аэрокаров. Над сороковым этажом, соперничая с солнцем, сверкали буквы: «АРТУР БЛОРД. ХОЛДИНГОВАЯ КОМПАНИЯ».

В глубине души Эвана сильно сомневалась, что человек такого масштаба предоставит ей место секретаря. Должно быть, на такую должность претендуют десятки тысяч сотрудников. Но девушка за столиком, к которой Эвана обратилась, войдя через одну из главных дверей, с завистью посмотрела на карточку бюро и сказала:

— Поднимайтесь прямо на сто девяностый этаж. Я сообщу господину Магруссону.

У дверей лифта на сто девяностом этаже Эвану поджидал полноватый средних лет господин.

— Меня зовут Магруссон, — представился он. — Главный управляющий компании. — Он улыбнулся. Глаза у Магруссона были блекло-голубые. — Поскольку мы зависим от выбора бюро «Честная Игра», я хочу, прежде всего, удостовериться в правильности двух фактов. Во-первых, вы в самом деле прибыли вчера транспортом с Земли? Во-вторых, кроме Земли, вы на других планетах не работали?

Итак, именно ее земное происхождение объясняло столь ошеломляющее преимущество, которое Эвана получила по сравнению с другими претендентами. Эвана глубоко вздохнула.

— Клянусь! — сказала она.

Магруссон удовлетворенно кивнул.

— Прекрасно. Эти данные мы тщательно проверим, конечно. Но пока что я отведу вас в пентхауз. Там расположен офис и ваши апартаменты. Господин Блорд должен быть с минуты на минуту. Тем временем вы сможете осмотреть вашу новую резиденцию. Прошу вот сюда.

Эвана последовала за ним вдоль коридора к еще одному лифту, доставившему их на самый верхний этаж. Они прошли в дверь с табличкой «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ», потом Магруссон отпер вторую дверь, шагнул в сторону и сказал:

— С этого момента вы хозяйка этажа. Можете осматривать все помещения, кроме запертых, и смело обращайтесь ко мне, если возникнут вопросы. Желаю удачи, мисс Тревис. Надеюсь, вам понравится работать с нами. — Он улыбнулся, кивнул и удалился.

Оказавшись в одиночестве, Эвана не обрела покоя. Мысли были все такими же безнадежными. Зловещим эхом звучали слова Магруссона: «Господин Блорд должен быть с минуты на минуту». Подобного напряжения Эвана за всю жизнь не переживала ни разу.

Осмотр комнат позволил ненадолго отвлечься. Но описание помещений в записке похитителя было достаточно точным, и поэтому эффект получился неполным. Эвана заранее знала, чего ждать, и осмотр просто дополнил описание деталями. В кабинете секретаря, обширной комнате без окон, имелись книжные стеллажи, механическое устройство-картотека и рабочий стол с несколькими встроенными рекордерами. В стены были вмонтированы еще несколько устройств, но Эвана на них едва взглянула.

Личный кабинет Блорда оказался увеличенной копией кабинета секретаря, не считая картотеки, которой здесь не было. Эвана не стала входить в восьмикомнатные апартаменты Блорда, лишь взглянула в открытую дверь, увидела сквозь окна гостиной зелень сада на крыше. Нужно проверить, в самом ли деле у выхода в сад расположено устройство блокировки сигнализации, как говорилось в записке, но… «Господин Блорд должен быть с минуты на минуту».

Эвана вернулась в кабинет секретаря. Постепенно к ней возвращалось самообладание, теперь она чувствовала себя свободнее, но от дальнейших исследований территории решила пока воздержаться. Вместо этого она занялась непосредственно картотекой и ее содержимым. Оказалось, что система хранит сведения о сотнях планет, но ничего сверх того.

Эвана хмуро скользила взглядом по колонкам цифр: металлы, лесные ресурсы, драгоценные камни, плодородные почвы и предположительная стоимость. Система оценки озадачила ее. Месторождение хрома на Танхионе-4 оценивалось в 100 миллионов стеллоров. Это цена N1. Тут же была указана цена N2, не имевшая видимого отношения к денежной стоимости месторождения. Голову сломать можно! Пусть в этом разбирается тот, кому нужно.

Двойная система оценки распространялась на все планеты, занесенные в картотеку. Например, лес на Трагоне-7 сначала оценивался как «экзотические породы древесины, верхнего предела цен нет». Далее следовало: «Деннис Крей. Умный, волевой. Взять на заметку».

Эвана почувствовала, что проголодалась, и с удивлением обнаружила, что уже два часа пополудни. Одновременно она почувствовала, что входить в отведенные ей комнаты не очень хочется. Она разозлилась на себя. Какая глупость! Потакать — как сказал человек в маске? — «капризам», быть чересчур щепетильной — этого она в нынешнем положении позволить себе не может.

Взору Эваны предстала гостиная, обставленная в дамском вкусе, и под стать гостиной была убрана спальня. Повсюду пастельные тона, оборки, бахрома, масса всяческих безделушек, которые покупают обычно женщины — мужчинам в голову не приходит заглянуть в соответствующие отделы универмагов. Обстановка будет постоянно напоминать Эване о предыдущей владелице комнат — секретарше-любовнице, внезапно получившей отставку.

Удовлетворив голод, Эвана присела, хмуро разглядывая комнату. Эти оборочки придется из гостиной убрать, решила она критически… Женская рука должна чувствоваться в обстановке спальни. Например, она всегда мечтала о роскошной, с балдахином… Поймав себя на этой мысли, Эвана вздрогнула. Она поражалась сама себе. Невероятно, но неужели она в самом деле решила принять все это?

Она встала и только сейчас заметила фотоснимок. Снимок стоял на каминной полочке. Эвана сразу догадалась, что видит Артура Блорда. Энергичное, тонкое лицо тридцатилетнего мужчины. Аристократический нос, волевой подбородок, хорошо очерченные губы.

Фотоснимок вызвал беспокойство. Впрочем, какое значение имеет внешность этого Блорда? Она обязана выполнить задание. Вспомнив о задании, она почувствовала, как голова идет кругом. Эвана без сил опустилась на диван, спрятав лицо в ладонях. Когда головокружение прошло, она вновь бросила взгляд на фотоснимок и мысленно вернулась к разговору с капитаном транспортного корабля, к его рассказу о местных финансовых и промышленных воротилах. Странно представить, но капитан упомянул имя Блорда в числе самых крупных магнатов, потому что, — как он выразился? — остальные воротилы эксплуатировали людей, а Блорд эксплуатировал ИХ.

Эвана попыталась представить, каким образом Блорду удается манипулировать людьми, которые сейчас использовали ее, Эвану, как орудие отмщения. Подобная возможность показалась ей весьма смутной. Или ее похищение — часть заговора, направленного на предотвращение подобной ситуации? Они стремятся не дать Блорду возможности использовать их. Глядя на фотографию Блорда, она старалась сравнить его с тем человеком в маске, который впрыснул ей семидневный яд и в буквальном смысле держал жизнь Эваны в своих руках.

Должно быть, она незаметно задремала, потому что вдруг обнаружила, что комната погружена в сумерки. На миг ее охватила паника, но тут она увидела огромную луну, выплывающую из-за тучи. Лунный свет наполнил комнату. Эвана подошла к окну, глядя на сияющий диск, раз в десять превосходящий размерами диск земного спутника. Из популярных лекций на борту транспорта она узнала, что это не луна, а планета-компаньон, такая же большая, как Дельфи-2, но безлюдная. Когда-то очень давно, задолго до появления землян, на ней была разумная жизнь. Мысли Эваны вернулись к ее собственному нынешнему положению. Странно, что она вдруг так резко проснулась, словно бы…

Дзззз! Звук едва не заставил Эвану подпрыгнуть. Затем из настенного динамика раздался сильный, мужественный голос:

— Мисс Тревис, говорит Артур Блорд. Будьте добры, зайдите в мой офис, немедленно.

Глава 3

Я люблю новые города, новые планеты, — сказал Артур Блорд. — У них нет еще души. Нет культуры, нет общественных учреждений, их артерии и вены не поражены склерозом, их жизнь не парализована бессмысленными запретами и ограничениями. Если человек исповедует религию — а кто из нас не исповедует какую-нибудь? — он не навязывает ее ближнему своему, что многие пытаются сделать ценой немалых ухищрений. Минутку, вот еще! Включите рекордер, эта информация лично для вас.

Эвана схватила рекордер. Она уже час сидела в кабинете Блорда, словно в центре циклона. Раз десять ей приходилось манипулировать рекордером, с захватывающей дух быстротой фиксируя замечания Блорда. Ее новый работодатель диктовал так же быстро, как говорил — судя по всему, без предварительного продумывания. Не очень уж он осмотрителен, отметила про себя Эвана. По нескольку минут подряд он рассказывал о своих обширных проектах, с ошеломляющей скоростью переключаясь с одной темы на другую. Единственным комментарием была фраза: «Эта информация лично для вас».

— На сей раз совсем маленькая заметка, — сказал Блорд. — Название нашей компании следует печатать маленькими буквами, а слово «корпорация» — большими. На планетах Гряды какие-то чертовски смешные юридические несообразности относительно компаний с ограниченной ответственностью. Например, однажды они пришли к выводу, что использование маленьких букв делает слово «ограниченный» слишком малозаметным по сравнению с громко звучащим названием компании. А если вместо полного слова поставите аббревиатуру, то и оглянуться не успеете, как суд заморозит ваши счета. Утверждают, что мы живем в век науки, но это далеко не так…

Эвана не сразу сообразила, что Блорд сменил тему. Она моргнула, постаралась уловить нить монолога, а Блорд продолжал на полной скорости развивать идею.

— Они, эти адвокаты научной эры, ошибаются. Ключ к эпохе — не в научных открытиях, а в их использовании. Многие поражаются отсутствию у меня научных степеней и званий. В этом мне в самом деле повезло. Возможно, я не знаю электронной структуры того или иного атома или понятия не имею о химическом составе множества соединений. Но мне известно кое-что более важное: что с этими штуками делать и какое они могут иметь отношение к людям, к прогрессу человечества. Себя я считаю своего рода суперкоординатором.

Бахвальство Блорда окончательно успокоило Эвану. Конечно, совсем не исключено, что Блорд расписывает объективные достоинства собственной персоны, и не исключено, что узнав его поближе, Эвана найдет Блорда вполне милым человеком, несмотря на все его тщеславие. Но тень страха не оставляла места для проявления непосредственного интереса к этому человеку. Эвана не могла полностью избавиться от мыслей о своем задании. Слава Богу, Блорд оказался простаком. Он совсем не подозрителен. Через минуту она достанет портсигар и… Что это он говорит? Сигарету? Не желает ли она закурить?

Эвана подавила мгновенный испуг и сказала быстро:

— Благодарю вас, у меня свои.

Стрелка на циферблате детектора на столе Блорда, соединенного с креслом, в котором сидела Эвана, беспорядочно запрыгала. Сигареты с наркотиком, цинично отметил про себя Блорд. Подумать только, он целый час из кожи вон лез, предполагая нечто куда более коварное… Едва девушка вошла в офис, он немедленно почувствовал — что-то не так. В первом взгляде, брошенном на новую секретаршу, сконцентрировались тысячи часов тренировок, сделавших Блорда тем, кем он был. Он безошибочно определил: девушка нервничает, хотя физически напряжение никак не проявляется. Следовательно, принята доза ноншаланта. Грамм ноншаланта стоит сотню стеллоров. Откуда у переселенца такие деньги?

Оставалось только выяснить, кто за этой девицей стоит. Но все имена, которые упоминал Блорд, вызывали лишь слабое подрагивание стрелки. Или она сама не знала имени, или пришло время прямых действий.

— Сигареты с Земли! — воскликнул Блорд. — Не угостите ли одной? Иногда хочется вспомнить вкус земного табака!

Он поднялся, обошел стол, остановился у кресла. Девушка нажала на кнопку портсигара. Портсигар выстрелил две сигареты. Крайнюю сигарету она протянула ему, себе взяла вторую. Блорд молча принял сигарету, дал Эване прикурить от своей зажигалки, вернулся на свое место за столом. Сигарету он вертел в пальцах, словно забыв о ней. Стрелка на циферблате, как заметил он с мрачным удовлетворением, дрожала у высшей отметки.

Наконец Блорд усмехнулся, сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой, какое-то мгновение задумчиво смотрел на огонек и… нажал ногой на рычажок, активировавший кресло, в котором сидела Эвана. Девушка заснула тут же, словно измученный ребенок.

— …послушайте, док, — несколько минут спустя увещевал Блорд в трубку. — Я понимаю, что сейчас два часа ночи, но вы необходимы мне, и немедленно. Мне нужно проверить девушку — физически и психически, полная гипнопроцедура, если потребуется. Она должна быть в состоянии опознать по фотографии человека, даже если раньше видела его только в маске. Я собираюсь предъявить ей снимки всех магнатов, с которыми имел дело за последний год. Я должен выяснить, кто устроил на меня охоту.

Анализы и тесты заняли около часа, но в итоге Блорд получил то, что хотел. Док Грегг выключил рефлекторы, бросавшие поток яркого света в лицо погруженной в транс девушки.

Блорд, глядя на Эвану, подумал с яростью:

«Люди, сотворившие подобное с невинной юной девушкой, заслуживают смерти — самой страшной смерти».

Потом он зловеще рассмеялся.

— Чем я могу ей помочь? Прекратить действие семидневного яда невозможно — по крайней мере, мне такой способ неизвестен. Секс-наркотик? Он слишком хорошо согласуется с подсознательными стремлениями людей. Во вселенной миллионы планет. Кто отыщет подпольные фабрики, производящие дьявольское зелье?

Старый врач задумчиво смотрел на него.

— Почему бы вам не попробовать нанимать секретарей-мужчин?

Блорд покачал головой.

— Мужчины, прилетающие в скопление, слишком честолюбивы. Я пробовал, дважды. Один парень по имени Ганельсон продавал информацию обо мне горнякам на Мунаре-1. Заработал, достаточно, чтобы начать самостоятельные операции в системе Гильдаля. Другой парень не мог справиться с завистью к моему состоянию. Мысль о моих деньгах сводила его с ума. Он пытался меня застрелить. Видите ли, — продолжал Блорд, нахмурившись, — мужчины чувствуют себя моими конкурентами. Женщины — другое дело. Случалось, что женщины приходили в бешенство, не в силах женить меня на себе, но ни одна ни разу не покушалась на мою жизнь. Это правда, пусть и неприглядная, грубая.

Он хмуро смотрел на неподвижно лежавшую рядом девушку.

— Впервые сталкиваюсь с подобным случаем: преступники использовали невинного человека, к тому же женщину. Это доказывает, что они узнали о моей привычке нанимать секретарш из числа новоиспеченных переселенцев с Земли с их врожденным чувством долга. Придется выяснить, что за силы стоят за спиной бюро по трудоустройству. — Он замолчал, губы изогнула мрачная усмешка. — Итак, это дело рук Делани, Гордона, Далланса, Кэнси и Ника. Сомнений нет. Плюс остальные девяносто четыре участника конкурса на новый галактический двигатель. Представляю, какое они пережили потрясение, когда две недели назад я тоже решил принять участие в конкурсе. Истрачены солидные суммы денег, и вдруг в гонку включается новый претендент с репутацией абсолютного победителя. Артур Блорд никогда не проигрывает! Но на этот раз совесть моя чиста — я лишь желаю блага скоплению Звездной Гряды. Поэтому я ввязался в конкурс. — Он хитро усмехнулся. — Почти только поэтому.

— Что это за афера с галактическим двигателем? — поинтересовался док Грегг.

— Я применил обычный метод, — засмеялся Блорд. — Я делаю ставку на человеческую природу, я стимулирую человеческий гений. Вы не поверите, но мои лаборатории еще месяц назад занимались совершенно другой проблемой. Тем не менее, сегодня галактический двигатель — в нашем кармане.

Старый врач пристально смотрел на Блорда. Глаза у Грегга были серые, а взгляд — слегка насмешливый.

— Не буду строить догадок относительно ваших планов, мой милый юноша, но, судя по всему, вы сунули палку в осиное гнездо. Как быть с девочкой? Ей жить осталось пять дней. Если она не доставит «товар», ее шансы выжить… сколько бы вы на нее поставили?

— Я ничего не поставил бы, даже если бы она могла выполнить навязанные ей условия. Уверен — негодяи не собираются ее спасать. — Блорд фыркнул, потом нахмурился. «Проклятье, я не Атлант, мне не удержать весь мир на собственных плечах. Но похоже, если я не попаду к ним в лапы, у нее вообще не останется шансов. Хуже всего, что ждать они будут в замке Скала на Дельфи-1. Собираться они могут только там — ведь они друг другу ни на стеллор не доверяют. Но Скалу верить можно — пока они не преступают законов, установленных хозяином замка. Будь хоть один шанс из пяти, я бы рискнул побывать в гостях у Скала, но не…»

Он замолчал. Прищурившись, он обдумывал внезапно осенившую его идею. Потом заметил, что старый медик с усмешкой наблюдает за ним. Грегг тихо сказал:

— Чем могу помочь, сынок? Вернуть ее в первоначальное состояние? Чтобы все было как было?

— Да, — задумчиво протянул Блорд. — Да. Меня опять тянет играть с огнем — чертов инстинкт. Для начала мне понадобится гипнотическая обработка.

Эвана тряхнула головой. Кажется, у нее на миг закружилась голова. Вот и все. Потом она резко выпрямилась. Артур Блорд закуривал сигарету. Широко раскрыв глаза, она смотрела, как он с наслаждением затягивается дымом. Внутренне Эвана сжалась, заметив внезапное изумление во взгляде Блорда.

Он наполовину съехал, наполовину упал на пол, вытянувшись лицом вверх. Глаза его были закрыты. Лампы под потолком ярко освещали его лицо, благородные черты которого стали еще резче и выразительнее. Это было лицо человека, погруженного в безграничный покой, в котором растворились всякие мелочи, вроде присущего Блорду бахвальства, многословия, временами — чудовищного неблагоразумия и крайней беспардонности. Он был похож на Адониса, поверженного кабаном-убийцей, на человека, покончившего счеты с жизнью. Чтобы окончательно и навсегда прервать связи с прошлым существованием, не хватало только гроба и могилы.

Забавно, подумала Эвана, глядя на неподвижного Блорда. Даже странно. Она была уверена, что не сможет пожертвовать жизнью другого человека ради спасения своей. Потрясенная, она без сил откинулась на спинку кресла, спрятав лицо в ладонях. Несколько минут спустя Артур Блорд встал и сказал тихо:

— Благодарю, мисс Тревис. Я принял решение спасти вас, и ваш поступок подтверждает, что я не ошибся, чему я крайне рад. Но теперь выслушайте мой план. Сейчас вы…

Семь минут спустя зажужжал сигнализатор. Артур Блорд как раз отдавал Эване последние инструкции. К тому времени, когда в комнату проникли люди Делани, он вновь погрузился в глубокий транс. Трое подняли Блорда и перенесли на борт космолета, совершившего посадку на крышу здания. Эвана, не проронив ни слова, почти не чувствуя крепкого пожатия руки четвертого человека, обхватившей ее левое плечо, последовала за ними. Блорда положили на узкую койку, и несколько секунд перегрузки сказали ему, что корабль устремился в небо, взяв курс на Дельфи-1.

Глава 4

Замок Скала стоял на вершине горы, на мертвой планете Дельфи-1, ныне — спутнике Дельфи-2, а когда-то — участнице равноправного планетного союза. Остатки древних башен — следы погибшей древней цивилизации — вонзались в небеса мертвой планеты, как острия гигантских клинков. Башен насчитывалось десятки, и еще ни одной живой душе не удавалось проникнуть во все их глубинные лабиринты, ибо сюда входили только с согласия единственного наследника древних строителей: существа по имени Скал.

Дело вовсе не в том, что Скал пользовался таким уж уважением, невесело напомнил себе Блорд. Правительство скопления несколько раз пыталось разрушить замок, покончить с этим гнездом шершней, положить конец особо мерзкой разновидности торговли живым товаром. Но энергия атомных излучателей отражалась от поверхности древних башен, словно струя воды от стальной плиты. Величественные ворота легко выдержали разряды в миллиарды энергоединиц. Патрульные корабли, пытавшиеся помешать искателям удовольствий проникнуть в замок, как правило исчезали бесследно. И уже давно Скал дал понять, что люди, не доверяющие друг другу и готовые выложить определенную сумму, могут собираться в замке и чувствовать себя в безопасности.

Корабль замедлял скорость. Блорд насторожился — где-то снаружи заскрежетало металлом о металл, потом что-то громко и глухо ударило. Корабль дернулся, замер неподвижно. Снова металлический лязг, на этот раз — за кормой корабля. Значит, подумал с тревогой Блорд, корабль уже внутри замка. Теперь обратной дороги нет. Он лежал, как и раньше, не открывая глаз, но дыхание его стало глубже и чаще. Ждать оставалось недолго.

Нечто странное, нечто омерзительное вошло в контакт с его сознанием, коснулось сферы его мыслей. Он ждал этого. Ощущение подробно описывалось в рассказах, которые он слышал неоднократно. Скал прощупывал его сознание. Но одно дело — слушать рассказы и представлять, другое — испытать на собственном опыте. Блорд пытался подавить страх, успокоиться. Мысль, переданная Скалом, приняла образный, зримый вид — выгнутое, покрытое чешуей тело рептилии, прятавшейся там, в инфернальной тьме лабиринтов. И этот монстр заглядывал в мозг Блорда, исходя нечеловеческим весельем. Скал проецировал в сознание Артура собственный образ. Некоторое время разум рептилии изучал Артура, потом ему была послана успокоительная мысль:

— Ты озадачил меня, Артур Блорд. Ты в полном сознании, хотя делаешь вид, что все наоборот. И ты позволил доставить себя в мое древнее жилище, откуда нет пути назад, если только этого не пожелают мои клиенты. Я буду следить за твоими мыслями, и постепенно, по мере того, как план твой будет разворачиваться, раскрою его. Но я тебя не выдам. Но ни силой воли, ни в предсмертном порыве, ни интеллектом — тебе не переиграть меня, запомни.

Блорд напрягся, сосредоточился, послал ответную мысль.

— Я заплачу вдвое, втрое против того, что они тебе обещали.

Блорду показалось, что внутри головы у него раздался беззвучный смех. Потом Скал сообщил насмешливо:

— Ты посягаешь на честь моего дома? Тебе не удастся меня соблазнить. Знай же, что ныне и всегда все, кто пользуется временно моим замком, могут уверенно рассчитывать на мою лояльность и защиту. Таков мой кодекс. — Снова беззвучный смех. — И так будет всегда — по крайней мере, пока люди не перестанут меня забавлять, пока мне не надоест их шутовство.

— Провались ты в преисподнюю, чудовище, — мысленно огрызнулся Блорд. Он едва удержался, чтобы не выругаться вслух. Но Скал уже покидал его, заливаясь издевательским смехом. В этот миг чьи-то руки грубо подхватили Блорда — именно это и заставило его промолчать.

— Уложите его на гравитор, — сказал кто-то. — Тревис останется на борту. Босс займется ею попозже.

Зашипели люки воздушного шлюза, гравитор заскользил вперед. Казалось, он скользит по гладкому как стекло полу. Свет, бивший в закрытые глаза Блорда, заметно померк. Он рискнул чуть-чуть приоткрыть веки, взглянуть наружу — это была его первая попытка. Гравитор плавно двигался вдоль погруженного в полумрак тоннеля. Гладкий потолок скорее отражал свет из дальнего источника, чем сам излучал его. Вдруг тоннель стал шире и закончился просторной круглой комнатой. В полумраке Блорд успел заметить несколько силуэтов. Затем гравитор остановился. Из полумрака донесся мужской голос:

— Итак, наш гость прибыл! Разбудите его!

Блорд сел самостоятельно — он не испытывал желания получить дозу пробуждающего наркотика. Сигарета, якобы погрузившая его в транс, едва ли могла действовать долго, поэтому тот факт, что он пришел в себя, не вызвал особых подозрений. По крайней мере, не должен был вызвать. Мимолетные сомнения — не в счет. Онпосмотрел вокруг, стараясь разобрать что-нибудь в полумраке комнаты.

— О, Боже! — воскликнул он. Не стоило переигрывать, изображая удивление, но небольшой спектакль ничуть не помешает.

В центр пола была вмонтирована — или просто положена там — радиевая лампа, установленная на почти минимальную яркость. Лампа призрачно мерцала, и в этом мертвенном зеленоватом свете Артур видел лишь очертания присутствующих в комнате людей. Все люди были в масках, что придавало сцене характер чего-то потустороннего. Но это впечатление рассеялось, как только один из людей в масках произнес:

— Думаю, нам не стоит терять время. Мы — люди деловые, и всем нам, полагаю, ясна цель нашей встречи. — Он добавил насмешливо: — Наверное, даже господин Блорд понимает, зачем мы здесь.

Блорд отрицательно покачал головой.

— Ни малейшего понятия, черт побери. И я бы попросил… — начал он оскорбленным тоном, но человек в маске не дал ему договорить.

— У вас нет права требовать, Блорд — вы скоро умрете. Вы в последний раз влезли в наши дела, Блорд. Нам надоели ваши суперизобретательные штучки. Больше вам не удастся поживиться за счет честных людей. Но довольно об этом. Уверен, вы все прекрасно знаете, зачем мы здесь, но ради дорогого гостя позвольте еще раз повторить.

— Как известно, компания «Интерстеллар», дочерняя фирма «Галактик компани», полагая, что купив патенты на межзвездный двигатель, она оказалась вне конкуренции, и выдвигает неприемлемые условия, делающие невозможной организацию нормальной перевозки пассажиров и грузов внутри Звездной Гряды. Поэтому наше правительство объявило открытый конкурс. Купив права на двигатель, сильно уступающий двигателю «Интерстеллар», правительство предложило участникам конкурса усовершенствовать его. Сохранение авторских прав на усовершенствования гарантировалось.

— Прошу прощения, — вмешался Блорд, — но удалось ли создать двигатель хотя бы на двадцать пять процентов столь же эффективный, как у компании «Галактик»? Если нет, то все присутствующие здесь совершают финансовое самоубийство.

— Что вы имеете в виду?

— Не обращайте на него внимания! — рявкнул человек в маске, тот, что говорил стоя. — Он пытается втянуть нас в спор.

— Уместно заметить, — быстро продолжил Блорд, — что собственность скупается пропорционально скорости доставки товаров на рынки, а я вступил в соревнование лишь потому, что смехотворно низкая скорость, с которой…

— Заткнись!

Блорд пожал плечами. Он разыграл первую карту. Подобные мысли наверняка всем им уже приходили в голову, но освежить память не помешает. Говоривший продолжал:

— Две недели назад Артур Блорд, с большой помпой и рекламой, заявил об участии в конкурсе. Дорогостоящее, серьезное деловое предприятие было превращено в цирк, в буффонаду. — Горькие нотки послышались в голосе человека в маске. — Репутация этого человека настолько фантастична, что девяносто четыре компании, успевшие затратить миллионы стеллоров на исследования, мгновенно превратились в предмет насмешек. Газеты выражали им соболезнование, комики и прочие шуты издевались над ними.

К тому же Блорд, зная о своей славе, не мог допустить провала. Поэтому мы полагаем, что требуемый двигатель — в его распоряжении, и поэтому, прибегнув к помощи Скала, мы собрались на первую встречу, где и был разработан план похищения господина Блорда. Жребий исполнителя плана выпал мне. Наша цель — получить от господина Блорда секрет нового двигателя и вынудить его отказаться в нашу пользу от всех авторских прав на него.

— Неужели магнаты-индивидуалисты, великие воротилы бизнеса Звездной Гряды, наконец-то договорились о сотрудничестве? — иронически поинтересовался Блорд. — Пусть даже дело идет о дележе краденого. Но боюсь вас огорчить, вы немного опоздали.

— В каком смысле?

— Права я уже передал дельфийскому правительству — на случай, если я не появлюсь на получении приза. В условиях оговорено требование создать общественное транспортное предприятие. Что касается секрета, то выдать его никак не могу. Я, по чистой случайности, только сегодня прошел контргипнотическую обработку и, что еще более странно, именно на подобный случай.

— Что?

Затем в комнате воцарилась мертвая тишина, перешедшая в беспокойное шарканье ногами и тревожное перешептывание. Наконец кто-то сказал:

— По крайней мере, мы можем его убить. Он больше не будет вставлять нам палки в колеса.

Глава 5

Блорд не спеша слез с гравитора. Когда ноги его коснулись твердого пола, он впервые в жизни понял, что он далеко не такой храбрец, каким сам себе казался. Колени ослабели, ему даже показалось, что он сейчас потеряет сознание. Заговорив, Артур с трудом скрыл дрожь в голосе:

— Похоже, господа, что вы меня обставили. Но вам стоило бы подумать дважды, прежде чем убивать меня. Если я оказываюсь в западне, я обычно готов пойти на компромисс.

— Ага, крыса запищала! — кто-то презрительно фыркнул из темноты.

Блорд пожал плечами. Страх испарился.

— Как я понимаю, — хладнокровно сказал он. — У вас ко мне две претензии. Я поставил под угрозу ваши доходы от вложенных в исследования денег и сделал вас предметом насмешек. Я полагаю, что, если ваши инвестиции будут гарантированы, а смеяться станут надо мной, вы получите…

Кто-то выкрикнул, не сдержавшись:

— И это говорит великий Артур Блорд? Или жалкий человек?

Собравшиеся неодобрительно зароптали. Помимо воли Артур покраснел, чувствуя их презрение. Ему известен был кодекс чести дальних космических колоний, и он представлял, какой урон нанесут его имени сказанные только что слова. И поэтому его голос был тверд и решителен, когда он сказал резко:

— По крайней мере, выслушайте мои предложения. Для своей же пользы.

— Конечно, конечно! — произнес уничтожающим тоном кто-то. — Выслушаем его. Он пришел в себя.

Блорд почувствовал злость — эти люди не останавливались ни перед чем. Грабеж, убийство, семидневный яд и секс-наркотик, впрыснутый невинной юной женщине — все, что угодно, если это нужно для достижения их целей. Без промедления, без угрызений совести. А его они презирают за то, что он выдал страх — нормальный страх физической смерти. Он усилием воли подавил гнев. Итак, он не учел поправку на кодекс воровской чести, но кодекс существует. Тем легче будет ими манипулировать.

— Мой корабль выиграет гонки, — начал он. — Он развивает скорость в восемьдесят один процент скорости лайнера компании «Галактик». Если у кого-то имеется двигатель, то пусть заявит об этом — и я покорно пойду на эшафот. Итак? — Он выждал паузу, потом продолжил насмешливо:-Я готов сделать следующее предложение, которое немедленно будет скреплено моей подписью и печатью:

— Мы образуем акционерную компанию на две сотни акций. Пятьдесят будут принадлежать мне. Одна акция пойдет каждому из девяносто трех или девяносто четырех участников конкурса, при условии, что все патентные права будут переданы новой фирме.

— Пятьдесят семь акций перейдут в собственность Шелдона Делани, и он будет управлять компанией на основе кодекса Каллера.

— После подписания протокола я буду немедленно освобожден.

— Эвана Тревис, получив инъекцию противоядия, будет передана мне. Ей не будет нанесен вред.

— Кто угодно из вас может выступить в средствах массовой информации с любыми заявлениями касательно моей репутации.

— Соглашение теряет силу, если в момент соревнования меня не будет в живых. Оно вступает в силу только после того, как мой корабль выиграет гонки.

Кто-то крикнул:

— Тебе конец, Блорд. После того, как мы расскажем о твоем поведении, о том, сколько ты сожрал дерьма, тебя будут презирать последние подонки.

Артур Блорд пожал плечами, но от замечаний удержался. Он выждал достаточно времени, чтобы убедиться — документ будет в конце концов составлен, потом покинул комнату и зашагал по тускло освещенному коридору. Вскоре он обнаружил стандартный элдофон, по которому вызвал один из своих кораблей. Затем некоторое время он бродил по промозглым коридорам замка. Блорд впервые оказался в древнем строении, где сам воздух, казалось, был пропитан запахом многих тысячелетий, и ему было интересно. Он предполагал, что Скал не позволит ему вторгнуться в те части замка, где его присутствие нежелательно.

…Каменные коридоры, тускло освещенные помещения явно были переоборудованы для людей. Спальни, жилые комнаты, рестораны, люди… Артур удивленно покачивал головой, но в разговоры не вступал. Несколько раз он упирался в слепые стены тупика, очевидно, только недавно возведенные.

Но он не находил признаков присутствия самого Скала. Только сырая, промозглая полутьма. Наконец Блорд вернулся в «зал собраний», поставил подпись под всеми копиями документа, предварительно просмотрев их.

Три часа спустя корабль Артура стремительно спустился с небес и совершил посадку возле замка. И, когда Артур покинул мрачные сырые коридоры замка и вновь очутился в ярко освещенной кабине, он почувствовал телепатическое прикосновение мыслей Скала.

— Неплохо сработано, Артур Блорд. Представляю, как они взвоют, когда их попытка посмеяться над тобой обратится против них же. Твоя изобретательность приятно пощекотала мои старые нервы. В благодарность предлагаю тебе право на одну услугу с моей стороны — в любое время. Удачи.

— Каковы ваши планы? — прямо спросила ничего не понимающая Эвана, когда корабль покинул Дельфи-1. — У вас был план, вы сами о нем упомянули. Но пока я одно вижу: вы потеряете репутацию, и семьдесят пять процентов прав на новый двигатель окажутся в руках недругов.

Эвана пребывала в полной растерянности. Блорд задумчиво посмотрел на нее, потом захохотал, запрокинув голову.

— Не забывайте, три недели назад у меня не было двигателя. И что больше всего меня волнует, так это, чтобы наше скопление получило систему быстрого транспорта. Но когда ко мне пришла эта идея, я не выдержал искушения, идея была чересчур прелестна, чтобы дать ей погибнуть зря.

— В чем же идея? — настаивала Эвана.

— Все очень просто. Я предвидел, что после соревнований начнется обмен лучшими идеями участников. Пришлось истратить значительные суммы на взятки, но я подкупил ведущих специалистов, получил результаты исследований, а мои техники создали двигатель, слив воедино несколько самых обещающих замыслов. Как видите, — ласковым тоном подвел он итог, — когда они обнаружат, что отказались от собственных патентных прав, что это они, по сути говоря, создали двигатель, им, подозреваю, будет не до смеха.

— Но этот чудовищный человек, Делани! Зачем вы отдали ему…

Блорд перебил ее.

— Вы были в его руках. Спасти вас от смерти мог только он. Помните об этом. У меня не было выбора — и Делани об этом знал. Пришлось сделать его главой новой компании.

После долгой паузы Эвана робко спросила:

— Что теперь будет со мной?

Блорд хитро взглянул на нее, потом улыбнулся.

— Мне в самом деле нужен секретарь. Как вы думаете, вам понравится работа?

Глава 6

Это был обычный день для огромного города Судереи — не слишком жаркий, не слишком холодный. Солнце сверкало на гранях небоскребов. И Эвана Тревис, возвращаясь после обеденного перерыва вдоль Файненшл авеню, — шел шестой месяц ее работы у Артура Блорда, — заглядывала в разноцветные витрины магазинов, не пропуская ни одной, каждой клеточкой тела ощущая чудесное радостное настроение, казалось, наполнявшее сам воздух.

Походка спешащих мимо прохожих казалась особо энергичной и упругой, словно люди торопились по каким-то приятным интересным делам. Вот эта особенность планет скопления, называемая Звездной Грядой, нравились Эване. Люди заряжались здесь энергией и верой в свои возможности. И самые смелые мечты сбывались. По крайней мере, так казалось Эване.

Беспечно, как ребенок, она толкнула створку массивных двойных дверей, ведущих в здание компании Блорда. Двое элегантных молодых людей, которые помогли ей открыть створку, одарили Эвану любезными улыбками. Хорошее настроение стало еще лучше, она улыбнулась в ответ и поспешила к лифтам.

Поднявшись в пентхауз, она почувствовала, как щекочет ее нервы любопытство. За последние три недели она не раз испытывала это чувство. НЕУЖЕЛИ Артур Блорд вернется сегодня? Может быть, он уже в своем офисе?

Эта мысль заставила ее поспешить. Она нетерпеливо распахнула дверь, ведущую в ее собственную квартиру, втянула носом воздух. Нет, воздух был чист. Табаком особых сигарет, которые любил Артур, не тянуло, а запах сигаретного дыма всегда служил верным признаком возвращения Блорда.

Немного упав духом, она перешла к двери в офис. Тоже пусто. Она уже повернулась, чтобы вернуться в свои комнаты, как вдруг зазвонил элдофон на стене над рабочим столом.

На этот раз Эвана не была разочарована.

Артур Блорд сказал:

— Я пытался дозвониться до тебя.

— Я выходила на перерыв и немного прогулялась.

— Секундочку, Эвана, — перебил Артур. — Загорелся сигнал предупреждения. Я тебе перезвоню.

Он подождал, пока лицо Эваны не исчезнет с экрана, потом повернулся к пульту.

МЕТАЛЛ! На пульте управления космолетом вспыхивали индикаторы автоматического сигнализатора тревоги. МЕТАЛЛ! МЕТАЛЛ!

Артур Блорд нахмурился, всматриваясь в экраны, но в том направлении, куда указывали трассеры, видел лишь черноту космического пространства… Черноту и алмазную пыль звезд. Он бросил взгляд на определитель. Три световых года от системы Занда, восемь — от двойной звезды, Карокс А и Б, ближайших к Звездной Греде светил.

Железный метеорит? Едва ли. И не здесь. Кроме того, противометеоритная система у него новейшего реджекторного типа. Опознав такой простой объект, как метеорит, система автоматически корректировала курс, не включая сигнала тревоги.

Значит, другой корабль? Блорд бросил быстрый взгляд на регистратор излучений, но прибор не подавал признаков жизни. Что бы там, в темноте, не находилось, энергии оно излучало не больше, чем батарея отопления, не говоря уже о силовых катушках двигателей.

Любопытство не порок, усмехнулся сам себе Блорд. Он знал за собой эту странную черту, если кто-нибудь или что-нибудь начинало по-настоящему его интересовать, он отдавал интересу всю энергию и внимание, мог забыть о важной сделке, заняться чем-то абсолютно посторонним и несущественным, чем приводил в отчаяние сотрудников и партнеров, а противников в тупик.

Одним быстрым движением пальца он нажал кнопку, синхронизируя камеры телескопов со светящимися трассерами, потом нажал до упора на плунжер. Мгновенно загорелись четыре желтые полоски. На снимке появился корабль, длиной примерно в пятую часть мили. Судя по всему, корабль дрейфовал по курсу, почти параллельному курсу корабля Артура, иначе, при их скорости, Артур едва ли бы его заметил. Плотность межзвездного движения возрастала и подобные случайные встречи становились возможными. Блорд проговорил в микрофон:

— Видеоконтакт!

Ответа на было.

— Видеоконтакт! Видеоконтакт! — продолжал он повторять монотонно.

По-прежнему не было ответа. Брошенный корабль, подумал Артур, и быстро прошелся в памяти по списку кораблей, потерпевших аварию в системе Звездной Гряды за последние пятнадцать лет — с тех пор как он сам сюда прилетел. Не считая тех, что попали в мертвую зону солнца Лорелеи, список был скудный, и практически все корабли были найдены. Причина трагедии была очевидна. И характерные признаки повторялись: все мужчины убиты, все женщины похищены.

Нахмурясь, он повел корабль на сближение с брошенным судном. Как он и предполагал, люки шлюзов были распахнуты. Температура на борту, судя по прибору скафандра, опустилась до минус сорока по Цельсию. Артур двигался вдоль коридора, рассекая темноту лучом прожектора на шлеме. Прошло около двух часов, прикинул он. Примерно за такое время внутренние помещения корабля успели бы остыть до минус сорока.

Он наткнулся на первый труп. Мужчина, симпатичный молодой парень. Левая сторона груди вырвана с мясом. Судя по ране, стреляли из тяжелого бластера. Блорд поспешил дальше, и снова — мертвые тела. Некоторые обезображены энергетическими разрядами. Гнев Артура достиг точки кипения и, как всегда, заставил утроить бдительность. Блорд всегда, испытывая гнев, становился внимательнее.

На этот раз внимание его спасло.

Он открыл герметически задраенную дверь, почувствовал толчок вырвавшегося в коридор воздуха, заглянул в каюту и краем глаза уловил движение в углу. В движении хватало угрозы, чтобы заставить Артура броситься ничком на пол. Энергетический пучок разряда пронизал воздух в месте, где он только что стоял. Блорд мгновенно вскочил. Еще шипела раскаленная обшивка в том месте, где разряд вошел в стену, плевала искрами, а Блорд уже выкручивал руку, сжимавшую пистолет. Еще секунда — и стрелявший оказался на коленях, беспомощный. Блорд смотрел прямо в лицо женщине. В глазах ее блестели слезы пережитого ужаса, она посинела от холода и уже начала задыхаться.

В теплой кабине корабля Артура она быстро пришла в себя. Выражение ужаса, навсегда, казалось, исказившее черты, исчезло, сбросило маску. Судя по всему, у нее был сильный и гибкий характер, она быстро восстанавливала силы, несмотря на нанесенный судьбой удар. Она с любопытством посмотрела вокруг. Глаза у нее были ярко-синие, живые.

— Это ваша личная яхта?

Блорд, не сводя со спасенной внимательного взгляда, кивнул. Он был озадачен. Корабль — грузовоз с Земли — имел на борту обычный живой груз переселенцев для Звездной Гряды. Обычно женщины на борту таких транспортов — юные девушки, полные энтузиазма, очень неопытные, выросшие на планете, где редко услышишь слово «преступление». Эта женщина не вписывалась в схему. Лицо у нее было молодое, почти юное, но, присмотревшись, Блорд без колебаний определил, что ей лет тридцать.

Женщине быстро наскучило рассматривать кабину. Возбуждение от недавних событий начало спадать, в голосе и взгляде появилась усталость.

— Меня зовут Эллен Райт. Очевидно, вы хотите узнать, что произошло.

Блорд покачал головой.

— Я знаю, что произошло. Об этом мы позднее поговорим. А пока вам лучше будет немного отдохнуть.

— Вы знаете, что произошло? — Она изумленно смотрела на Артура. — Тогда вы должны знать, кто это сделал и куда забрали женщин!

Блорд кивнул.

Эллен смотрела на него во все глаза:

— Куда же?

Блорд вздохнул. Он прекрасно понимал, что сейчас испытывает Эллен, по воле случая избежавшая общей участи. Когда он ей рассказал, она некоторое время лежала неподвижно. Ее тело, казалось, окаменело от напряжения, это было заметно даже сквозь одеяло, которым Блорд ее накрыл. Наконец Эллен произнесла шепотом:

— То есть они напали на нас. — Она показала рукой в ту сторону, где, по ее мнению, находился разграбленный грузовоз. Они убили мужчин, чтобы забрать всех женщин в этот, — как вы его назвали? — замок Скала? Куда же смотрит космический патруль? — Она едва не перешла на крик. — Вы сообщили о нападении, да?

— Гм, нет, — сказал Блорд медленно. — Не совсем. Нет, пока.

— Но ведь на борту могли остаться другие выжившие, — ахнула Эллен. — И корабль с похищенными женщинами., может быть, его удастся перехватить. Они… — Эллен поняла, что слова едва ли трогают Блорда. Судорожным усилием она заставила прекратить истерику и сказала с вызовом:-Но почему вы бездействуете? Почему не пытаетесь спасти их?

— Спите! — посоветовал Блорд.

Он поднялся и покинул маленькую каюту, вернулся к пульту управления. Он был уверен, что разграбленный корабль был осмотрен как следует. Больше на борту никого живого не оставалось. Блорд намеренно оставил все, как было: все мертвые тела на прежних местах, люки шлюзов распахнуты. Он не сомневался, что нападение — дело рук бандитов, севших на борт еще на Земле. Операция была спланирована с точностью часового механизма. В заранее определенное время корабль встретился с другим кораблем, которым управляли подонки общества, нынешние жильцы замка, хозяином которого было это насмешливо-циничное древнее создание, телепатическая рептилия по имени Скал.

Полгода назад Скал пообещал выполнить какую-нибудь просьбу Блорда, пообещал ему услугу. Но Блорд понимал, что Скал не исполнит обещания, если это может повредить людям в его замке. А сейчас им грозила опасность. Их могли опознать. Колонисты обязаны были проходить тщательный медицинский осмотр. Поэтому бандиты, летевшие на борту транспорта, внешность свою изменить не могли. Сейчас они должны были понять, что одна из женщин выскользнула из их лап. И эта женщина, очевидно, видела их среди пассажиров корабля. Следовательно, они предпримут все меры, чтобы уничтожить свидетельницу, и она погибнет, если он, Блорд, не предпримет все мыслимые контрмеры.

Он сделал несколько звонков по элдофону, но ответный вызов пришел два часа спустя. Элдофон тихо замурлыкал. Первым ответил главный управляющий Магруссон. Толстяк говорил почти шепотом, словно опасался, что их подслушивают:

— Через пять часов вас встретит невидимый корабль. Пилотировать будет Найсер. Вы обменяетесь кораблями над тропическим необитаемым островом на Кароксе-А2. Найсер вернется домой. Ему внушат, что корабль приведен им с Занда.

— Пожалуй, это лучший вариант, — сказал Блорд с некоторым сомнением. — Не знаю, выдержит ли внушение встречу со Скалом. У меня сложилось впечатление, что эта бестия слишком глубоко проникает в сознание. Правда, Скал может и не участвовать в игре. Он может держаться в стороне, скорее как наблюдатель, а не участник. Я просто не хотел бы рисковать без нужды. Если у тебя появятся идеи, дай мне знать.

Несколько минут спустя вновь замурлыкал элдофон. На вспыхнувшем экране возникло лицо Эваны.

— Господин Блорд, — быстро проговорила она. — Я связалась с начальником тайной полиции патруля, как вы велели. Конечно, я скрыла от него причину, по которой мне потребовалась информация. Он раскололся на месте!

— Ты умница, Эвана!

Эвана радостно улыбнулась, довольная похвалой, потом сказала уже серьезным голосом:

— Боюсь, у вас ничего не выйдет со Скалом. Разве что вы уговорите бестию покончить с собой — в качестве особой услуги вам и всей Дельфи-2.

— Может быть, в этом что-то есть, — тихо сказал Блорд. — Скал в самом деле должен мне услугу. Но продолжайте. В чем проблема?

— Во всем. Вся ситуация — сплошная проблема. Вам нужны были сведения о попытках правительства Звездной Гряды атаковать замок Скала. Я проконсультировалась с Мариан Кларк из наших лабораторий. Она сообщила мне некоторые подробности. Вот они. Замок сделан из неизвестного металла, или, быть может, это силовая структура. Во всяком случае, стены не плавятся даже под воздействием атомного оружия. Ранее на Дельфи-1 имелись другие строения, остатки древней цивилизации Скалов. Вскоре после появления людей на Дельфи-2 все они были вдруг уничтожены. Но несколько осколков материала успели вывезти на Землю для изучения.

Что собой представляет металл — неизвестно. Старая проблема: старение сплавов, в которых использованы катализаторы. Необходимо знать природу катализатора и условия, в которых создавался сплав, метод и время — в противном случае сплав можно изучать до закипания мозгов, но так и не открыть его секрета. Электронная структура металла известна. Мариан пришлет вам формулу. Вот и все. Теперь кое-что строго конфиденциально:

— Во время трех атак на замок Скала потеряно девяносто шесть боевых кораблей. Это секретные данные. Корабли были уничтожены ярко-зеленым лучом, электронная структура которого во всех подробностях аналогична структуре материала замка. Это вам информация к размышлению, — сказала Мариан.

Наконец, вот сведения о тех, кто использует замок Скала. Неисследованных планет такое количество, что искать тайные базы — безнадежное занятие. Но преступники должны располагать центрами снабжения в больших городах. Особое подозрение падает на два места. Первое — «Полуночный Клуб» в Негоре, Фассер-3, второе…

— Минутку, — перебил Блорд. — Я запишу названия.

Покончив с записью, он спросил:

— А как там у тебя дела, Эвана?

Она лучезарно улыбнулась.

— Все превосходно, господин Блорд. Но вам лучше бы поскорее вернуться на Дельфи-2. У господина Магруссона накопилась куча бумаг, требующих подписи.

Блорд рассмеялся.

— Бедняга Магруссон. Честно говоря, без кипы неподписанных бумаг он не был бы по-настоящему счастлив. И обо мне не беспокойтесь. Я скоро буду дома. По правде говоря, я уже решил возвращаться, как вдруг случилась эта непредвиденная встреча. Берегите себя, Эвана.

— До свидания, господин Блорд, — сказала Эвана. И экран погас.

Блорд повернулся, затем замер на месте, задумчиво глядя на Эллен Райт. Она сидела в кресле, футах в десяти от Блорда, и, судя по всему, сидела там уже несколько минут, не меньше. Недолгий сон заметно взбодрил ее. Она даже нашла время привести в порядок свою прическу — волосы у нее были темно-каштановые. Стройная, сосредоточенная, она смотрела на Блорда искрящимися глазами, и тонкие, благородных очертаний губы слегка изогнулись в улыбке. Потом от улыбки осталась только тень.

— Я все слышала. По крайней мере достаточно, чтобы понять — мне угрожает опасность. Я права?

Вид у нее был вовсе не испуганный. Два часа назад она выглядела лет на тридцать. Сейчас же Артур смотрел на нее с восхищением. Ему очень нравились зрелые женщины, которые даже в критической ситуации ухитряются выглядеть на восемнадцать. Поскольку он не собирался держать Эллен в неведении, он кратко описал ситуацию. Когда он закончил, Эллен несколько долгих мгновений хранила молчание, потом задала вопрос, совершенно к сути дела не относящийся:

— Кто она? — Она взмахнула ладонью в сторону элдофона.

Блорд насмешливо улыбнулся.

— Считайте ее, — медленно произнес он, — лицом, через которое получены некоторые сведения. Они могут спасти вашу жизнь, если — ЕСЛИ — мы придумаем, как ими воспользоваться.

После чего последовала долгая пауза. Когда молчание чересчур затянулось, Блорд произнес:

— Мисс Райт… Я не ошибся? Именно «мисс» Райт?

Эллен кивнула.

— Райт — моя собственная фамилия. Хотя у меня были и другие. Первый раз я вышла замуж в семнадцать лет. — Она задумчиво посмотрела на носки туфель, потом подняла на Блорда открытый взгляд. — Жизнь моя не сложилась. Там, на Земле. Я сама все испортила. Слишком много денег, слишком мало обязанностей. Вы понимаете, да? Я решила лететь сюда, чтобы все начать сначала. — Она усмехнулась, скривив губы — улыбка получилась горькая. — Выйду замуж за фермера, рожу пятерых детей и сделаю вид, будто никогда не было некой миссис Гилмор-Морган-Девис-Кастлфилд.

— Впечатляющий список фамилий, — заметил Блорд.

Она пожала плечами, ничего не ответив. Блорд понял, что исповедь окончена. Он еще несколько мгновений смотрел на Эллен, потом сказал сухо:

— Через пять-шесть минут нам предстоит перейти на борт другого корабля. К переходу нужно приготовиться. Давайте займемся делом.

Глава 7

Переход на невидимый корабль произошел в воздухе, над серыми гребнями штормовых волн, неподалеку от покрытого джунглями необитаемого острова. Пилот невидимого корабля не подозревал о присутствии на борту женщины. Облаченная в просторный комбинезон-невидимку, она незамеченной проскользнула на борт другого корабля — побольше и пороскошнее яхты, а Блорд тем временем быстро переговорил с пилотом. Потом Найсер перешел на яхту, а Блорд — на невидимый корабль. Корабли быстро покинули точку встречи, устремившись в противоположных направлениях к светящимся точечкам далеких солнц.

Прошел час, а Эллен Райт все не появлялась из отведенной ей каюты, которую нашла без посторонней помощи. Очевидно, ей нужен был дополнительный сон. Блорду тоже давно пора было вздремнуть. Он настроил пульт на автоматическое управление, подключив сигнализаторы тревоги к системе оповещения своей каюты. Когда он, свежий и бодрый, проснулся, корабль все еще мчался к далекой цели. Блорд не спеша, с наслаждением принял душ, не спеша оделся. Мысли его ничем более важным, чем еда на камбузе, сейчас не были заняты.

Дверь в каюту Эллен оставалась закрытой. Но в камбузе некто успел побывать, а грязную посуду в «белдекс» поставить не удосужился. Блорд усмехнулся — ему не приходило в голову, что Эллен, скорее всего, понятия не имеет, как пользоваться посудомоечным автоматом. Образцовый продукт земной цивилизации!

Блорд без суеты перекусил, потом проверил записывающую катушку автоответчика. За время отдыха сообщений не поступило. Слегка разочарованный, Артур занялся бумагами, которые Магруссон предусмотрительно сложил стопочкой в ящичке с табличкой «СРОЧНО». Артур улыбнулся. Документы, нуждавшиеся в подписи, изобретательный Магруссон стратегически рассредоточивал в определенных точках Звездной Гряды. Особые конторы занимались лишь перепечаткой экземпляров — инструкции поступали по элдофону. Как только один из экземпляров подписывался, остальные немедленно уничтожались, где бы они ни были. Блорд весьма ценил такую систему, идеально подходившую его собственному непредсказуемому характеру.

Он сел и занялся делами. Эллен один раз вышла из каюты, вошла в камбуз, потом вновь исчезла в каюте, не проронив ни слова. Наконец утомившись, Блорд столкнул изрядную стопку еще не прочитанных и не подписанных бумаг в ящик. Он снова поел. Сообщений по-прежнему не поступало. Зевнув во весь рот, он вернулся в каюту и вскоре спал крепким сном.

Когда он проснулся во второй раз, его ждали три донесения. Все — от Магруссона. Блорд пробежал сообщения, ощущая пьянящую радость — предчувствия его не обманывали, период ожидания и бездействия подходил к концу.

Первое донесение гласило:

«В период между 19 и 20 часами после обнаружения тяжеловооруженный экранированный космолет посетил брошенный транспорт. После стычки с тремя патрульными кораблями ему удалось уйти».

Во втором сообщении говорилось:

«Полиция выпустила бюллетень по поводу брошенного грузового корабля «Полумесяц». В нем утверждается, что найдено 974 мертвых тела. Одно из них, принадлежавшее женщине, опознано. Это миссис Гилмор-Морган-Девис-Кастлфилд, наследница мультимиллиардного состояния Райтов. Покойная мисс Райт, как описывается, во время нападения спряталась в каюте, но затем замерзла, так как не смогла закрыть люки шлюзов, брошенных мародерами нараспашку».

Третье сообщение было кратким:

«Пока ничего».

Какая-то бессмыслица! Но затем Блорд бросил взгляд на время приема каждого из сообщений и кивнул. Все встало на свои места. Юная дама, возможно, понятия не имела о посудомоечных автоматах, но знала, как обращаться с автоответчиками. Вот только очередность она перепутала — в следующий раз ей стоит быть повнимательней. Блорд услышал шаги за спиной, согнал с лица усмешку. Голос Эллен Райт произнес:

— Но кто была эта мертвая женщина?

Он обернулся к ней лицом и удивленно застыл. Она выбрала самое простое темное платье из запаса одежды, который доставил на борт корабля один из фантастически дорогих модельеров Магруссона, полагаясь на переданные по элдофону мерки. Но простота и скромность были иллюзией, создаваемой изысканной элегантностью стиля. Губы Эллен, ее щеки — все словно бы светилось благодаря искусно наложенному макияжу.

Блорд небрежно пожал плечами.

— Крайне просто. Мне раньше несколько раз приходилось подменять мертвые тела, поэтому я держу наготове некоторый запас. Оставалось только подобрать тело с подходящей внешностью. Остальное сделали специалисты-гримеры. На «Полумесяц» тело срочно доставил корабль, владелец которого никаких видимых связей со мной не имеет. Пилот вернулся на базу, доложил патрулю, затем ему под гипнозом стерли память об этом эпизоде, и сейчас он на борту лайнера направляется на Землю в годовой отпуск. Он…

Блорд замолчал, потому что женщина странно на него смотрела.

— Что случилось? — спросил он.

— Вы! — выдохнула она. — Кто вы? Что вы за человек? Вы все продумали. Я будто во сне. События стремительно сменяют друг друга, но вы с великолепной точностью успеваете делать все, что нужно сделать. — Она изумленно покачала головой, потом восторг немного поутих, и она спросила с тревогой:

— Теперь ведь я в безопасности?

— Если только Скала не поставили в известность. Тем не менее, — хладнокровно сказал Блорд, — мы готовы к атаке.

— К атаке?

Он кивнул:

— Неужели вы полагаете, что я позволю этим грязным бандитам и дальше безнаказанно творить мерзости? — поинтересовался Блорд ледяным тоном. Он нахмурился. — Как справиться с телепатом Скалом — здесь придется поломать голову, хотя кое-что я уже придумал. А пока сделаем из бандитов бифштекс. — Он оценивающе посмотрел на Эллен.

— Надеюсь, вам хватит мужества? Иначе…

…«Полуночный Клуб» расположился на вершине высокого холма, с которого открывалась панорама Негора, большого города на Фассере-3. Блорд притормозил машину у обочины, взмахнул рукой.

— Вот здесь, шесть лет назад, я стоял и смотрел вниз, на равнину. Вдали сверкало море. А на равнине стояло лишь с десяток палаток и несколько кораблей выгружали машины. Люди казались крошечными, как мыши, и такими же проворными. Вот все, что я видел. — Он откинулся на спинку сиденья, улыбнулся Эллен. — Будущий город я представлял себе не совсем таким. Но сам виноват. Есть у меня интересная черта характера — не могу заниматься мелкими деталями, когда проект пущен в ход. Скучно. В результате — другие люди, у которых другие мечты, ткут собственный узор событий. Но в том вся прелесть жизни в нашем скоплении. Десятки миллионов колонистов, и у каждого — собственное видение будущего. А вселенная для них — живописное полотно.

Глаза Эллен сияли.

— И величайший из художников — Артур Блорд. — Она говорила тихо, но голос ее звенел волнением. — Я знаю вас всего три дня и только начинаю понимать, какую грандиозную работу вы делаете. — Она запнулась. — Та женщина, которая передала сведения о замке Скала… она одна из ваших жен, да?

Блорд взглянул на Эллен, но ничего не ответил.

Она нетерпеливо тряхнула головой. В приглушенном свете приборной панели глаза ее казались бездонными темно-синими озерами.

— Вы меня не проведете. И там, дома, у вас толпы женщин. Они скорее готовы разделить хотя бы сотую часть вашей жизни, чем будут влачить унылое существование с десятком мелких людишек, правильно? Погодите! — Она опередила его, не дав заговорить. — Не отрицайте! Все правильно. И сердцем, и умом вы знаете, что женщины эти не ошиблись. Вселенная слишком обширна и сложна для ничтожных отпрысков ничтожных человечков. Каждое новое поколение вынуждено становиться сильнее, отважнее, быстрее, умнее. Цикл повторяется снова и снова, со все возрастающей быстротой, и человек заселяет Галактику, потом — десятки миллионов других галактик. Древняя ветхая мораль не поспевает за жизнью. И первыми поняли это матери рода человеческого. Они устремились вперед, еще неопытные, но отважные. И в одной вспышке озарения осознали свою судьбу. Свое предназначение.

Блорд тихо рассмеялся.

— От кого я все это слышу? — покачал он головой. — От юной леди, собиравшейся выйти замуж за фермера и родить пятерых детей?

Она рассмеялась в ответ, но в смехе ее слышалась нотка презрения.

— Какой я была дурой! Я напрасно убила годы, словно мотылек, сжигающий крылья на огне, и не понимала, что происходит. Я обжигалась снова и снова и удивлялась почему. Раз десять я пыталась покончить жизнь самоубийством — вот как грандиозны силы, о которых я лишь смутно подозревала. — Она схватила его за руку. — Артур Блорд, — произнесла она сурово, — вы обязаны меня спасти. Теперь я не могу позволить себе умереть. Столько всего еще нужно пережить, столько сделать!

Блорд приложил к ее губам палец.

— Не все сразу! — укоризненно сказал он. — Мне не нравится ваше настроение. Страх смерти — самая опасная фобия, здесь, в скоплении. Смерть может настигнуть в любое мгновение, и нужно быть к этому готовым. — Он отвел руку, смерил Эллен холодным взглядом. — Вы согласились посетить «Полуночный Клуб» вместе со мной. Мы оба изменили внешность, но в любом случае ситуация чревата опасностью. Вам потребуется вся ваша выдержка. И если вы не уверены…

Она рассмеялась — беззаботно, немного проказливо, словно звенел весенний ручей. Потом добавила серьезно:

— Я не за себя боялась, поверьте мне. Мне хочется жить не из страха перед смертью, а потому… потому что я чувствую — я еще столько должна сделать! Не знаю как это выразить…

— Не беда, — ласково сказал Блорд, покачав головой. — Такие вещи описать невозможно. Все, что мне нужно, вы уже сказали. Пора идти. Не забудьте, меня зовут Крис Делтон, а вас — Рита Келли.

Длинный автомобиль беззвучно заскользил вперед. Мгновение спустя швейцар клуба уже открывал дверцу. Затем он отогнал машину на стоянку. Ни Блорд, ни его спутница даже не оглянулись. Они уже погрузились в недра громадного здания, называемого «Полуночный Клуб».

Глава 8

— Голова идет кругом, — призналась Эллен час спустя. — Оказывается, существует столько игр, о которых я даже не подозревала! И я выиграла восемьсот тысяч стеллоров. Глупая радость, конечно, но никак не могу свыкнуться с идеей абсолютной свободы! — Она запнулась, потом сделала признание: — Чувствую себя ребенком в волшебной стране, и через две секунды сон должен кончиться.

Блорд засмеялся.

— Земля против массовой эмиграции. Правительство пытается удержать людей дома, поэтому запрещено практически все Запрещены легкие способы наживать деньги. И хотя люди получают приличную зарплату, придуманы хитроумные способы заставить их тратить почти все Вырваться с планеты удается немногим.

— Азартные игры — зло, но только в случае, если приводят к нищете и голоду. Но в нашем мире высоких заработков, дешевой еды и переизбытка рабочих мест — это зло не опасно Ведь работодатели буквально охотятся за переселенцами. Люди всегда обладали здоровым эмоциональным инстинктом в отношении удовольствий. Впервые в истории человек получил возможность одновременно испытать все три типа наслаждения: придумывать, строить и развлекаться. И возможность эта открыта не горстке избранных, а всем.

— Значит, вы одобряете подобные клубы? — Она удивленно смотрела на него.

Блорд взглянул на Эллен с удивлением.

— Естественно. — Он улыбнулся. — Не забывайте, что свои восемьсот тысяч вы можете просадить так же быстро, как выиграли.

— Не об этом речь. Я имею в виду мафию, которая стоит за спиной клуба.

Блорд нахмурился, тряхнул головой.

— Это разные вещи. Нельзя сравнивать преступников и людей, которым после рабочего дня хочется развлечься — люди имеют право развлекаться, как им нравится. Первых я уничтожаю без жалости, вторые… что ж, если человек получает удовольствие, то тем лучше для него и остальных. Таково мое кредо. — Он замолчал, потому что заметил пристальный взгляд Эллен устремлен куда-то мимо его плеча.

— Вот он! — шепотом сказала Эллен. — Вот тот мужчина, который разговаривал с группой. Он был на борту.

— Расслабьтесь! Сделайте еще глоток из вашего бокала. Вы слишком пристально на него смотрите.

Она перевела взгляд на Блорда, выдавила слабую улыбку.

— Извините… Но может, вы сами на него посмотрите? Чтобы запомнить лицо.

Блорд покачал головой, но ничего не ответил. И внутренне вздохнул. Совершенно очевидно, что Эллен Райт предстоит многому учиться, а в частности — не давать советов Артуру Блорду относительно того, что ему делать — после того, как он уже все, что нужно, сделал.

Блорд невесело усмехнулся. Впрочем, некоторое собственное самодовольство не вызывало чувства стыда. Эллен должна понимать, что прошла сеанс гипноза. Правда, Блорд намеренно утаил от нее рисунки, которые она сделала под гипнозом — рисунки-композиции десятка тщательно отобранных людей. Лица отбирались на основании ее ментальной реакции, инстинктивной враждебности, рожденной в глубинных слоях сознания, способных с первого взгляда или слова проникать в характер другого человека. Блорд умышленно утаил рисунки от нее. На одном из них было лицо человека, которого Эллен только что заметила. Человек, за которым Блорд следил уже полчаса, ожидая, пока Эллен его узнает. Он хотел убедиться, что эта ошибка исключена.

Эллен с подозрением смотрела на Артура.

— Я что-то не то сказала? Может быть, я случайно нарушила какие-то ваши планы?

— Возможно, — улыбнулся Блорд. — А теперь сделайте вот что! — Он кратко объяснил Эллен, что ей делать. — Замечу, что времени почти не остается и вам угрожает опасность. Но если этого парня обрабатывали, мы должны застать его врасплох.

Эллен побледнела, но секунду спустя с трудом улыбнулась подрагивающими губами.

— Все в порядке. Начинайте фейерверк. Я сниму маску, как только вы к нему подойдете.

— Завидное мужество. — Блорд поднялся из-за столика.

Она насмешливо передразнила его улыбку.

— Если это экзамен на поступление в ваш гарем, то я сдам на пять с плюсом.

— Что за чушь вы несете, — грубо сказал Блорд и ушел.

Краем глаза Блорд следил, как десяток его людей незаметно занимают позиции, взяв столик Эллен в кольцо. Другие, включая несколько агентов-женщин, собрались в группки, образовав второе, более мощное кольцо обороны. Больше Артур ничего для нее сделать не мог. Теперь он должен заняться человеком, которого опознала Эллен.

Уверенно облокотившись о хрустальную стойку бара, человек оживленно беседовал с пятью агентами Блорда. Когда Блорд присоединился к ним, человек тут же ловко включил в разговор и его.

— Я как раз делился с этими джентльменами своими впечатлениями о визите в замок Скала. Появилась свеженькая партия женщин. Немного дороговатое удовольствие, но не пожалеете ни об одном израсходованном стеллоре.

Как раз в этот момент Блорд шагнул к зазывале и произнес вполголоса:

— Прикуси язык, парень! Взгляни-ка на даму вон за тем столиком. Босс желает знать, не знакома ли она тебе?

— Как! — ошарашенно выдохнул зазывала. — Ты не из наших… — Невольно он обернулся в указанном направлении. Щеки его стали белы как мел. — Но она же погибла! — ахнул он. — Полиция…

Он снова запнулся, но уже не по своей воле, потому чтоБлорд нажал на активатор одного весьма любопытного прибора. Прибора, который одновременно с рекордером, спрятанным под одеждой у одного из агентов Блорда, стоявшего за спиной зазывалы, посылал по нервам жертвы особый импульс. Тот воздействовал на нервную систему, как растворитель на пластмассу. Жертва, получив удар по нервным зонам сопротивления, теряла ориентацию, волю. С особым тщанием прибор выжигал у жертвы все мысле-формы, присутствовавшие в сознании в тот миг, когда прибор включался. Воздействие носило кумулятивный характер, пик эффективности приходился на второй час после принятия импульса. Затем воздействие резко сходило на нет. Практически прибор не наносил вреда здоровью, но представлял собой государственную монополию, и владение плюс использование прибора частными лицами сурово наказывалось.

Прибор был лишь одним из сотни дорогостоящих устройств, которые Блорд собрал в отделе, называемом отделом координации — за отсутствием более меткого названия. Блорд льстил себе мыслью, что в то время, как миллионы людей были экспертами в своей узкой области и до мельчайших подробностей знали, как работает то или иное устройство, лишь он, Блорд, имея общие понятия об всем, находил неожиданные применения самым неожиданным изобретениям, заставляя их работать на идею, родившуюся именно в его, Артура Блорда, мозгу.

— Выйдем в сад, — ледяным тоном сказал Блорд. — Там ты расскажешь мне подробности!

Зазывала сейчас был открыт любому внушению. Но Блорду пришлось придерживать преступника за локоть, чтобы ноги его не выписывали пьяные «восьмерки». Они достигли террасы, спустились в темный сад, где ждал первый из двух кораблей-невидимок. Корабль взлетел сразу же, как только Блорд и пленный ступили на борт.

Блорд убедился, что второй корабль вот-вот совершит посадку в саду, а потом забыл о нем, сосредоточившись на неотложных проблемах. Пять часов спустя, сияя довольной улыбкой, он выбежал из дверей лаборатории на Дельфи-2.

— Итак, — сообщил он, — главари банды, их мозговой центр, так сказать, собираются в «Полуночном Клубе» дважды в месяц. Следующая встреча — через две недели. Кстати, вы позаботились о комнатах мисс Райт. И где она?

— Еще не появлялась. — У Эваны вид был озадаченный. — Это странно. Они должны были приехать еще пару часов назад.

— Когда она появится, передайте, что… — Он замолчал, опускаясь в рабочее кресло, потом резко выпрямился. — ЧТО! — рявкнул он.

На элдофоне замигал голубой огонек — межзвездный вызов.

— Ответьте, — попросил он Эвану, нетерпеливо взмахнув рукой в сторону аппарата. Сам он отошел к окну, хрипло прошептав:

— Меня мало расстрелять, мало отдать на растерзание Скалу. Если с ней что-нибудь случится…

Он прислушался к словам Эваны, отвечавшей на звонок. Потом быстро подошел к столу, взял из рук Эваны прибор.

— Напрасно пытаетесь меня обмануть, — свирепо прорычал он в микрофон. — Скал не умеет разговаривать по-человечески.

Из элдофона послышался смешок, от которого по спине бегут ледяные мурашки. Затем механический голос произнес:

— Для подобных бесед, Артур Блорд, я использую прибор, трансформирующий мысли в речь. В принципе, весьма компактный инструмент такого же рода находится у вас в голове. Вы ведь не сомневаетесь, что я в состоянии решить простые проблемы трансформации физических энергий, чтобы создать нужное устройство?

Блорд ни в чем не сомневался. Ему все стало ясно. Оставались два вопроса: как Скал разведал обо всем? И почему он звонит? С трудом овладев голосом, Блорд предложил:

— Ближе к делу.

Снова леденящий кровь смешок.

— Возможно, господин Блорд, что я жестоко ошибался, составив о вас столь лестное мнение? Я с восхищением следил за вашими усилиями скрыть спасение Эллен Райт. Могу сказать откровенно, что я сам при подобных обстоятельствах едва ли справился бы лучше.

— Слушайте! — начал Блорд, но Скал не обратил на него внимания.

— Для начала я занялся рутиной: выяснил, чьи корабли находились в секторе, где найден грузовоз. Я попытался узнать также, соответствуют ли отпечатки пальцев найденной мертвой женщины отпечаткам Эллен Райт. Наведение справок, естественно, потребовало времени, но не так уж долго, не так уж. Картину, официально созданную сообщениями полиции, я отказался принять — вы, не сомневаюсь, сделали бы на моем месте то же самое. Таким образом, к концу третьего дня по звездному времени…

Блорд перебил его деловым, сухим тоном:

— Что вы сделали с ней и с моими агентами? Чего вы хотите?

В ответ послышался хриплый смешок — более всего звук напоминал именно довольный смешок, затем нечеловеческий голос продолжил:

— Какие мы нетерпеливые! Моя победа носит строго ограниченный характер. Ведь я нахожусь в особом положении, я обязан позаботиться о поддержании престижа среди людей особого круга. Негодяи, которые арендуют мой замок, должны быть уверены, что я способен защитить их, а это в мои планы не вписывается. Кстати, я до сих пор еще не вычислил, как вам удалось похищение. Вам придется немедленно освободить человека.

— И тогда?

— Со своей стороны я освобожу мисс Райт и агентов.

Блорд молчал, ожидая продолжения. Когда пауза затянулась и на худощавом лице Блорда заблестела испарина, он не выдержал:

— Это все? А в чем подвох?

— Никакого подвоха.

Блорд в искреннем изумлении произнес:

— Вы освободите женщину, пятьдесят человек моих людей и корабль в обмен на одного, на простую пешку?

— Один человек или миллион… Вас и без того слишком много, числа начинают терять смысл.

Блорд подергал рычажок настройки, но экран оставался темным, по нему лишь поплыли серые полосы. В этот миг память кое-что ему подсказала.

— Понимаю. Вы обещали мне услугу. Вот в чем дело.

— ГОСПОДИН Блорд! — Голос был механический, в нем не было гнева или упрека, но повышение тона заменяло эмоции. — Вы действительно полагаете, что я опущусь до такой мелочи, как похищение ваших друзей, чтобы исполнить обещание и освободиться от него? — Голос машины, казалось, стал более металлическим. — Полагаюсь целиком на вашу непревзойденную логику.

Тем не менее, вывод казался Блорду столь же очевидным, как день и ночь. Но он имел дело со Скалом. Человеческие мерки к нему не применимы. Пятидесятифутовая ящерица, убивавшая мужчин и порабощавшая женщин, была с точки зрения Скала не более преступником, чем человек, разводивший или убивающий ящериц с точки зрения другого человека. Правда, с этой же точки зрения зловещую телепатическую ящерицу было бы неплохо уничтожить, словно ядовитую змею.

— Но довольно, — проскрежетал Скал. — Времени на раздумья у вас до завтрашнего полудня. Прощайте, мой замечательный друг. Сегодня ваша сообразительность на высоте, но подозреваю, виной тому некая дама.

За этим последовал смешок, и, щелкнув, элдофон отключился.

Глава 9

Военный совет не ладился. Блорд, погруженный в мрачные мысли, сидел за рабочим столом. Магруссон, срочно вызванный им, занял удобное глубокое кресло полевую руку от него. Стройный, мускулистый молодой человек с холодными, умными, серыми глазами стоял, прислонившись к дверному косяку, и одну за одной курил сигареты. Док Грегг присел на подоконник.

Сидевшая в кресле секретаря справа от Блорда Эвана спросила:

— Но что имел в виду Скал, когда говорил, что полагается на вашу логику?

Блорд ничего не ответил, и никто другой не проронил ни слова. Молчание, окутавшее комнату после слов Эваны, стало еще более тягостным. Ответ казался Блорду очевидным, но он не рассердился на Эвану за столь наивный вопрос. Собственно, после того, как он продемонстрировал собственную умственную несостоятельность в разговоре со Скалом, Блорд решил, что неплохо было бы пересмотреть само понятие тупости. Он вяло улыбнулся, затем с удовольствием отметил, что Эвана нисколько не растерялась, получив щелчок по самолюбию. Девушка растет, подумал Блорд. И на удивление быстро. Эвана, помолчав немного, продолжила деловым тоном:

— Если Скал настолько глуп, что освободит пятьдесят человек в обмен на одного, тем лучше для нас. Это его промах, не наш. Главное — не входить в его цитадель в будущем, стараться не вторгаться на его территорию. К тому же, действует он через людей-посредников, а их интеллект далеко уступает способностям господина Блорда.

Блорд поблагодарил Эвану кислой улыбкой.

— Разум, с которым мы сражаемся, — это нечеловеческий разум. Признаюсь, я не представляю пока что, как перехитрить Скала. Он ничему не верит, пока не испытает факты собственной логикой, — Он вздохнул. — Старая история. Когда я прилетел в скопление, я дал слово заниматься собственным делом и не пытаться стать реформатором.

— Каждый день на планетах Звездной Гряды совершается миллион серьезных преступлений. Пытаться что-то исправить — все равно что пытаться посетить миллион солнц за одну человеческую жизнь. Вдобавок, Магруссон подтвердит, что, забросив собственные дела, я ежедневно теряю десять миллионов стеллоров и больше. — Блорд помолчал и закончил грустным голосом: — И тем не менее… я ввязался в поединок с неуязвимом Скалом.

Розовощекий толстячок Магруссон кивнул.

— Наконец-то я слышу от тебя что-то разумное, Артур. Слушай, у меня с собой корабельный трюм важнейших документов. У тебя уйдет месяц только на то, чтобы их прочесть, не говоря уже о том, чтобы подумать и одобрить. Как насчет того, чтобы забыть об этом неприятном деле со Скалом и заняться бумагами?

— Что скажешь, Кантлин? — спросил Блорд.

Худощавый сероглазый человек пожал плечами.

— Когда я узнал, кто твой противник, я потерял дар речи.

Блорд повернулся к Эллен Райт, которая наблюдала за происходящим, храня при этом молчание.

— А вы, мисс Райт?

Она нахмурилась. Потом посмотрела на него пристально и сказала:

— Я согласна с мисс Тревис. Мне хотелось бы знать, что значат слова Скала насчет вашей логики.

— Это создание предупредило, чтобы я не беспокоил его людей впредь — пока он, Скал, существует. Это был вызов. И создание это уверено, что я не осмелюсь принять его вызов.

— О! — Эвана ахнула, широко раскрыв глаза. — Конечно, я могла сама догадаться. Но как же… — она запнулась.

— Господин Блорд, — серьезным тоном сказала Эллен. — Продолжать нет смысла. Мы столкнулись с существом, которое относится к нам, как к играющим детям, глупым и безобидным.

— Мы — часть зоопарка, мы его забавляем, — скучным голосом сказал Блорд. Он опустил голову, глядя в пол, потом внезапно вскочил. — Кантлин!

Переход от неподвижности к кипучей деятельности был столь внезапен, что все собравшиеся вздрогнули. Лишь сероглазый невозмутимый Кантлин медленно выпрямился.

Блорд быстро приказал:

— Всем агентам — премия в десять тысяч. Вам лично — Двадцать пять. Агентов держите в городе, никому не уезжать. Возможно, нам придется обороняться. В остальном — забудьте о деле Скала и его компании.

— Вас понял, господин Блорд. До встречи. — Кантлин открыл дверь, без лишней спешки покинул комнату. Дверь тихо затворилась. Блорд кивнул Эване, она кивнула в ответ и последовала за Кантлином.

На миг в комнате наступила тишина, затем Эллен сказала:

— Так вот зачем понадобились эти театральные вздохи? Когда вы обнаружили, что Кантлин — предатель?

— Как? — ахнул Магруссон. — Как это понимать?

Блорд невесело улыбнулся.

— Старая проблема. Честолюбивые молодые люди спешат стать независимыми предпринимателями. Только он, мисс Райт и мисс Тревис знали, что нам предстоит визит в «Полуночный Клуб». Вчера один из крупных банков получил сумму в двадцать миллионов стеллоров на одно из подставных имен Кантлина. Кантлин не подозревал, что мне его счета известны. Полагаю, нам удалось его надуть. Скал приложил значительные усилия, чтобы создать видимость всемогущества. Суеверный страх — часть его арсенала.

— То есть, — спросил Магруссон, — вы не оставили своих планов?

Блорд ничего не ответил. Он поднял трубку элдофона внутренней связи. На экране появилась Эвана. Она быстро проговорила:

— Мариан проверила все элдофоны и местные линии в лабораториях на указанных вами планетах. Если на них и были «жучки», то настолько искусно поставленные, что она не в силах их засечь. По крайней мере, если мы исключим вмешательство некой супер-супернауки, вы спокойно можете заполнять эфир секретными разговорами.

— Спасибо, Эвана. А как насчет той квартиры?

— Все готово. Номер 72. Подходит?

— Отлично, — сказал Блорд. — Теперь тебе самой не мешало бы вздремнуть. Уже довольно поздно. Спокойной ночи. — Щелкнула положенная трубка, Блорд встал. — Ваши апартаменты готовы, мисс Райт. Господин Магруссон, полагаю, будет рад вас сопроводить.

Магруссону он сообщил:

— Квартира 72. Завтра попробуем подыскать что-нибудь получше.

Он снова улыбнулся женщине:

— Приятных снов, мисс Райт.

Во взгляде Эллен промелькнуло разочарование. Она последовала за Магруссоном, состроив Блорду недовольную гримаску через плечо.

Однажды, в послеполуденный час, более чем неделю спустя, распахнулась дверь в офис Эваны. Она подняла взгляд от рабочего стола. Из личного кабинета Блорда вышли двое. Они несли тяжелый ящик, вроде сундука. Из недр кабинета донесся раскатистый смех. Смех был такой безудержный и радостный, такой заразительный, что Эвана сама не удержалась от улыбки. Улыбка исчезла, когда из кабинета выплыл толстячок Магруссон.

Выражение лица у него было траурное. Он затворил дверь и уныло посмотрел на девушку. Потом тряхнул головой и простонал:

— Он сошел с ума! И если бы каждый получал по делам своим, он давно должен был бы потерять все! Видели сундук? — Он слабо взмахнул рукой в сторону двери, за которой исчезли двое с ящиком. — Документы сделок на девяносто миллионов стеллоров! Знаете, что он с ними делал всю неделю?

Эвана Тревис сохраняла спокойствие. Она очень хорошо знала, что делал с документами Артур Блорд. И нельзя сказать, что она не сочувствовала толстячку-управляющему. Магруссона била мелкая дрожь, как будто нарисованная им картина активизировала запасную нервную систему, приберегаемую на случай паники.

— НИЧЕГО! Вот чем он занимался — НИЧЕМ! Нацарапал записку, уполномочил меня дать бумагам обычный ход, даже не взглянув на них, заметьте. Без понятия, о чем идет речь хотя бы в одном из контрактов. Я, — с неожиданной решимостью заявил Магруссон, — покончу самоубийством, если это будет продолжаться. Ах, я забыл. — Он сделал шаг назад и бросил на Эвану обвиняющий взгляд. — Вы ведь на его стороне, верно?

Ответный взгляд Эваны был сама безмятежность. Она сказала спокойнейшим тоном:

— Проблема в том, что вы, господин Магруссон, не понимаете — вы работаете с гением. — В ее голосе послышалась презрительная нотка. — Так ли уж важны несколько миллионов? Ему не истратить всего, что он уже имеет, как бы он ни старался.

Магруссон свирепо смотрел на Эвану.

— Все вы, женщины, одинаковы. Великий Блорд никогда не ошибается! Он бог! Когда подумаешь о женщинах в лабораториях — в десятке лабораторий на десятке планет, — которые сейчас трудятся не покладая рук, — вы знаете, что они и их помощники даже забывают о сне? — возникает мысль: куда идет мир?

Дрожащей пухлой ручкой Магруссон драматически указал на дверь, из которой только что вышел. Голос его тоже дрожал.

— Знаете, чем он занимается там? Стреляет! Из игрушечных пушечек! Снес стену, построил модель космического корабля и замка Скала и по очереди обстреливает то замок, то корабль. Ну да, вы и сами знаете, конечно!

Он запнулся, словно ему не хватило дыхания, потом выпалил:

— И вы потакали его сумасшедшим планам войны против Скала. — Он перешел на умоляющий тон. — Мисс Тревис, если вы цените господина Блорда, если он вам хоть чуточку дорог и если вы имеете какое-то влияние на него, то прошу вас — попробуйте уговорить его передумать. Скал погубил в свое время весьма незаурядных молодых людей. Он не знает жалости. Он вообще такого понятия не знает. Он по-своему наслаждается игрой в кошки-мышки. Ему доставляет нечеловеческую радость подвести жертву к краю и столкнуть в заранее приготовленную пропасть.

Живописная картина, обрисованная Магруссоном, произвела должное впечатление. Эвана невольно зябко поежилась. Она заметила, что ее беспокойство не ускользнуло от Магруссона. Толстячок постарался не упустить момента и продолжил:

— Не спорю, Артур Блорд — фантастически одаренный человек, — сказал он самым убеждающим тоном, на какой был способен. — Такие рождаются раз в столетие. Но сейчас он потерял чувство реальности. Как правило, к этому моменту у него всегда уже был готов рабочий план, что-то конкретное. Он только что признался мне, что не стремится изобрести оружие нового вида. К тому же подобная попытка, обреченная на провал, просто смехотворна. Даже Артур Блорд не в силах мановением руки создать радикально новый вид лучевой пушки — даже он, несмотря на все усилия гарема обожающих его дам.

Магруссон снова сделал паузу, чтобы отдышаться.

— На этот раз он потерял чувство меры, откусил кусок, который ему не прожевать. Его спасение — в руках друзей. Мы обязаны спасти его от него самого. К вашим словам он прислушается. По-моему, вы станете его первой постоянной помощницей. Но вы ведь не хотите стать секретарем мертвого человека, верно?

— Ни в коем случае! — самым ангельским голоском протянула Эвана.

Магруссон надул губы, намереваясь сказать что-то еще, но тень улыбки на лице Эваны предупредила его — все попытки переубедить ее обречены на провал. Магруссон помрачнел. Тяжело вздохнув, он выпрямился, расправил плечи и…

— Вы такая же, как все остальные, вот что я вам скажу! Вы…

Дверь в офис Блорда с грохотом распахнулась, и наружу вылетел сам хозяин офиса.

— Готово! — крикнул он. — Только что звонили из лаборатории. Эвана, им удалось нащупать метод.. — Казалось, он только сейчас заметил Магруссона. — Ты еще здесь? — проворчал Блорд. — Ладно, у меня как раз есть для тебя работа. Нужно найти человека, который доставит Скалу сообщение.

— Сообщение? — слабым голосом переспросил Магруссон.

— В сообщении я попрошу Скала уничтожить космолет, который приблизится к его замку ровно в 008 по звездному времени через шесть дней, то есть в следующую субботу. Этим Скал исполнит обещание, данное мне несколько месяцев назад. Все понятно?

— Понятно, но… — забормотал Магруссон.

Эвана неожиданно включилась в разговор:

— Но кто будет на борту корабля? — воскликнула она.

— Я, — хладнокровно ответил Блорд. — Скал окажет мне обещанную услугу, и это станет его концом, — вкрадчиво завершил он.

Магруссон застонал и пошел прочь, размахивая руками и что-то невнятно бормоча по поводу бредовых фантазий.

Когда дверь за ним закрылась, Блорд сурово посмотрел на Эвану.

— Это будет вовсе не пикник, — сказал он. — На случай неудачи мне придется оставить кое-какие указания.

Несколько часов спустя, когда с делом было покончено и они с Блордом сидели, глядя друг на друга, Эвана неожиданно подумала: «Таким серьезным он еще не был никогда».

Наконец Блорд произнес:

— Что касается вас, душечка…

— Да?

— Я распоряжусь о вашем перелете на Доридору-3, к сестре.

Девушка опустила глаза, потом сказала тихо:

— Благодарю.

Они помолчали. Потом, все еще не глядя на Блорда, Эвана произнесла:

— Я не думала, что когда-нибудь заговорю с вами об этом, господин Блорд, но на днях у нас был продолжительный разговор с Эллен Райт.

Эвана помолчала. Щеки ее порозовели. Блорд внимательно смотрел на нее, но ничего не говорил. Наконец она с трудом выдавила:

— Когда я, несколько месяцев назад, впервые вошла в этот кабинет, я боялась встречи с вами, я была испугана… Делани меня подготовил соответствующим образом… — Она запнулась, растерянная, затем продолжила: — В тот момент я была в шоке. Но теперь… разве не глупо?

Она вновь запнулась, потом сказала сердито:

— Получается, я сама все должна сказать?

Блорд поднялся, остановился перед Эваной, глядя на нее немного насмешливо. Наконец он произнес:

— Эвана, прошу вас — не делайте ничего такого, о чем позднее вы могли бы сожалеть.

Эвана взяла его ладони в свои.

— Я сама себе удивляюсь, честное слово. Но здесь, в скоплении, приходится жутко быстро взрослеть. Когда я разговаривала с Эллен, я вдруг поняла, что подсознательно жду, что вы женитесь на мне. А потом я поняла, как глупо все это — я, молоденькая наивная девчонка, жду, что ради меня вы расстанетесь со свободой.

Блорд тихо засмеялся.

— Эвана, когда Делани и его люди похитили вас, они знали, что делают. Их выбор был не случаен. Тот, кто на вас женится, в конце концов станет счастливейшим человеком.

Она вздохнула.

— Тот, кто на мне женится! Что ж, полагаю, это ответ. Но мы еще поговорим, потом. Не думайте, Артур Блорд, что наш разговор окончен раз и навсегда. Надеюсь, я вас не смутила? Я просто стараюсь побыстрее стать взрослой — ведь так происходит в Звездной Гряде, верно? И я очень на вас рассержусь, если вы попробуете мне помешать.

Блорд ласково пожал ее руку.

— Вот и умница!

Глава 10

Когда корабль вошел в тень Дельфи-1 и приблизился к горе, где располагался замок Скала, Блорд почувствовал, что помимо воли начинает немного нервничать. До замка было еще слишком далеко, чтобы он смог различить силуэт этого загадочного древнего строения. Но ждать оставалось недолго. Часы, на приглушенно светившейся панели показывали без семи минут восемь. Ровно в восемь, как обещал Скал посланцу, он исполнит просьбу Блорда.

Блорд тут же позабыл о часах, потому что уловил за собственной спиной тихий шорох. Блорд едва не выпрыгнул из кресла, быстро обернулся и долгую секунду сидел, как окаменевший. Потом сказал сухо:

— Дура! Вы что, решили свести счеты с жизнью?

Нежные щеки Эллен порозовели. Она закусила губу.

Девушка смотрела на Блорда, широко открыв ярко-голубые, слегка затуманившиеся слезами от обиды глаза. Она сказала:

— Я не хотела выходить из укрытия… Но я почувствовала напряжение. Как будто что-то давит на виски. Как будто какое-то излучение проникает в мое сознание, нащупав нужную длину волны. Вы говорили, Скал способен читать мысли и…

Блорд не дал ей договорить.

— Вернитесь обратно! — приказал он сердито. — Немедленно назад, в бронеотсек! Я чувствую Скала.

Она села в кресло позади Блорда. Хотя сейчас лицо ее стало очень бледным, она встряхнула головой.

— Вы не понимаете, — сказала она тихо. — Я здесь на борту, потому что если вы погибнете, я не представляю, как мне жить дальше. — Она добавила поспешно: — А теперь, пожалуйста, не обращайте больше на меня внимания.

Даже если бы Блорд и хотел что-то сказать в ответ, времени не оставалось. Корабль тормозил, опускаясь к поверхности прямо у погруженного в темноту замка. И словно невидимые пальцы проникли в сознание Блорда. Навязанный извне образ, — длинное, как у ящерицы тело, — проник в его мозг. Но нельзя сказать, что ощущение было целиком неприятным. Очевидно, Скал от души забавлялся, почти как человек — на этот раз.

Блорд почувствовал, что телепатический ящер беззвучно расхохотался, затем смех превратился в мысль:

— Итак, Артур Блорд, мы встретились опять. Ты в самом деле рассчитывал меня надуть?

Вновь взрыв смеха — в смехе не было вражды, хотя в последовавшей за ним мысли слышался вызов.

— Ты нагл и самонадеян, Артур Блорд, и потому сегодня ночью ты умрешь. Я позабочусь, чтобы услуга, о которой ты просил, была удовлетворена с точностью. Твой корабль со всем содержимым будет уничтожен ровно в 008 по звездному времени, несмотря на эскадру полицейских кораблей, которая идет следом — ты опрометчиво пообещал уничтожить мой дом. Но, имей минутку терпения, я еще не нащупал, в чем состоит твой план.

Тишина и ощущение давления на мозг. Затем Артур Блорд залился тихим смехом.

— Полагаю, ты пытаешься прочесть мои мысли? — обеспокоенно поинтересовался он. — Узнать, в чем заключается мой план? Чтобы придумать способ обезвредить меня? Или, быть может, — теперь в его голосе слышалась ехидная насмешка, — ты обнаружил, что мой разум стал непроницаем? Очень простой приборчик, — скромно пояснил он, — который на скорую руку собрала одна из моих, э-э… как сказала мисс Райт, — он бросил через плечо иронический взгляд, — моих жен. Машина, которая анализирует длину волны мозговой активности и таким образом создает экран, скрывающий любые мысли, кроме самых сильных и простых, лежащих на поверхности.

— Ничего нового, как видишь. Принцип открыт пару тысячелетий назад, но изобретатель воскликнул: «Ну и что?!», на этом все тогда и кончилось. Если бы ты, Скал, очутился у меня в отделе координации, то обнаружил бы сотни забытых приборов и машин всех видов. Их назначение — быть у Артура Блорда под рукой в нужный момент. Но пора приступить к делу. Мне жаль уничтожать столь древнее строение, как твой замок. И сожалею, что нам придется прервать столь увлекательную беседу. Сегодня вечером, мой друг, вы что-то плохо соображаете. Неужели и ты, Скал, поверил, что Артур Блорд делает ход, лишь только если уверен в победе?

Радость Скала была все столь же безгранична. Телепатическая рептилия явно продолжала забавляться. Блорду на миг стало не на шутку страшно.

— У людей есть старая поговорка: «Если сомневаешься, действуй!» — смеялся Скал. — Поэтому для тебя лично я сейчас же использую оружие. Оружие, которое не раз уничтожало корабли вроде твоего одним залпом. И я ни за что не поверю, Блорд, что тебе удалось за две недели создать суперметалл и супербластер, с помощью которого ты мог бы победить меня. Прощайте, мой юный противник!

Блорд метнулся к мерцающей огоньками панели управления. Прицельное устройство было направлено прямо на черные силуэты башен, остроконечных, как клинки. Но он не успел закончить наводку, когда зеленые вспышки сорвались со всех шпилей многобашенного древнего замка, построенного забытой расой. Корабль Блорда от носа до кормы охватило зеленое пламя, словно он был изумрудом, на который направили луч невыносимо яркого света.

Глава 11

Негор, роскошный город на берегу моря, которое никогда не было спокойным, называли «Городом мириада огней». И ярчайшими из всех самоцветов, сиявших в ночи, был «Полуночный Клуб», со всеми его девятью десятками въездов на знаменитый Лунный Блорд-драйв.

Снаружи все сияло и переливалось. Игровые залы были набиты любителями острых ощущений, во всех коктейль-барах роились отлично одетые мужчины и женщины. Но глубоко в недрах лабиринта залов и зданий, из которых складывался «Полуночный Клуб», полсотни мужчин в масках собрались в роскошном, погруженном в полумрак, зале. Выступал один из собравшихся.

— Как вам известно, — сказал он, — сегодня ночью великий Артур Блорд намеревался уничтожить нашего патрона, Скала.

Его прервал приглушенный смех собравшихся. Взмахом руки оратор попросил тишины и продолжил:

— Принимая во внимание, что один из, — тон его стал насмешливым, — недавних членов нашего кружка поставил Скала в известность о намерениях Блорда присутствовать лично на борту корабля, который должен быть уничтожен и, кроме того, поскольку уже за полночь…

Он не договорил. Глаза, выглядывавшие в прорези маски, изумленно раскрылись. Двери в зал распахнулись, в зал ворвались люди со зловещего вида блестящими устройствами в руках. Одновременно в обширном помещении стало светло как днем. Голос, в котором слышалась железная твердость, приказал:

— Первый, кто шевельнется, умрет! Обыскать их!

Эффект внезапности был полным. Ни один из собравшихся не пошевелился. Пять минут спустя горка ручного оружия свидетельствовала, что новоприбывшие знают толк в личном обыске. Один из них окликнул:

— Все в порядке, босс.

В комнату вошел Артур Блорд в сопровождении Эллен Райт. Как ни странно, но на несколько секунд именно она, а не Блорд, оказалась в центре внимания. На Эллен была великолепнейшая меховая курточка, оттенявшая темно-каштановые волосы.

Словно понимая, что все глаза устремлены на нее, Эллен сделала несколько шагов вперед. С уверенной, хладнокровной улыбкой она обвела взглядом полукруг мужчин в масках.

Глядя на нее, Блорд подумал удивленно: «Она создана для таких спектаклей! Даже сейчас она делает паузу, чтобы насладиться их восхищением!»

Затем он отбросил внезапно появившуюся мысль и сказал:

— Благодарю, Кантлин! Буду краток. — Он повысил тон. — Господа, у вас есть выбор. Выбор между смертью и бедностью. Ничего другого не остается. Или ваши деньги — или ваша жизнь, и на сей раз, лично для собравшихся, я изменяю привычной для меня политике двадцати пяти процентов прибыли. Сегодня я требую ровно все сто процентов. Впрочем, пусть будет девяносто восемь. Среди собравшихся есть один весьма недалекий тип.

Тон его изменился, теперь он откровенно издевался над ними:

— Думайте, думайте, мои кровожадные друзья. Я даю вам шанс на жизнь. Отдайте все, что вы заработали, и я передам вас в руки правительства Фассера. Конечно, вы уже прикинули, какой получите срок, но эта привилегия — быть судимым по закону, обойдется вам недешево, подонки. Цена — все, чем вы владеете. Кроме того, на этот раз у вас нет лазейки: я располагаю очаровательными устройствами, они любого заставят рассказать всю правду о секретных банковских счетах.

— Это беззаконие! Я… — Это был голос человека, который ораторствовал, когда встреча была прервана людьми Блорда. Блорд пристрелил его на месте. Эллен ахнула, но Блорд не удостоил ее даже взглядом.

— Итак! — Голос его был лишен жалости. — У меня мало времени. Уверяю, я не пощажу ни одну кровавую собаку, доставляющую похищенных женщин в замок Скала. Ага, урок пошел впрок, как я и предполагал. По одному переходите вот в ту комнату. — Он добавил с ледяной издевкой: — Не сомневаюсь, со временем вы заработаете еще, при условии, что избежите длинной карающей руки правосудия. Нет, нет, толстячок, тебе туда не надо. У меня на твой счет особые планы. Иди-ка сюда.

Человек, на которого указали, сделал шаг вперед. Видимые в прорези маски глаза остекленело поблескивали — он явно плохо понимал, что происходит. Он молча стоял рядом с Эллен, глядя на пару наручников, решительно защелкнутых на его запястьях агентами Блорда.

Эллен Райт всмотрелась в него и ахнула:

— Господин Магруссон! Это вы!

Толстячок тяжело вздохнул, но ничего не ответил.

Эллен помимо воли почувствовала к нему жалость. Наконец она спросила с любопытством:

— Но что же произошло? Что вы натворили?

Магруссон пожал плечами и сказал с горечью:

— Хотел стать сам себе хозяином. Старая история. Просто брал себе процент со всех сделок, на которые Блорд, как я ни старался его убедить, не желал обращать внимания. Я делал хорошие деньги, но, как и большинство метящих в короли, я не понимал, что одних денег недостаточно. Я просто человек неподходящего типа, вот и все.

— Но как же вы попали в историю со Скалом? — продолжала настаивать Эллен. Она еще не удовлетворила свое любопытство.

Магруссон постепенно приходил в себя. Это отразилось на его лице, которое стало оживленнее, и в более твердом тоне голоса.

— Они меня шантажировали. — Он запнулся, потом продолжил: — Вот чего я не понимаю, так это что здесь делает Кантлин?

— Я знаю наверняка, что он продался Скалу.

Эллен Райт вздохнула. Об этом деле ей кое-что было известно. Она участвовала в нем, как связная. И благодаря этой роли теперь гораздо яснее представляла, каким образом в Звездной Гряде ведутся дела. Она объяснила:

— Артур перекупил Кантлина.

Данная сделка все еще приводила ее в изумление. Никогда еще она не принимала участия в столь откровенном торге. Кантлин предложил ей самой стать частью взятки, и данный предмет ими обсуждался более часа.

Воспоминания Эллен прервал голос Магруссона:

— Как насчет замка Скала? Блорд в самом деле его уничтожил?

Эллен кивнула. Магруссон озадаченно вздернул брови.

— Но каким образом?

— Этот вопрос я сама хотела бы задать. Насколько мне было видно, мы не сделали ни одного выстрела, просто замок начал рассыпаться, как карточный домик. Артур предполагает, что Скалу удастся бежать. Сейчас в замке полиция, им уже удалось найти кое-что из оружия Скала. Ясно одно — замок разрушен, но как — этого я понять не могу.

Позднее, когда они сидели в его штаб-квартире на Дельфи-2, Блорд внимательно обвел взглядом присутствующих. Магруссон сидел молча. Кантлин, как всегда элегантный и красивый, был подчеркнуто невозмутим. Блорду было ясно, что молодого человека больше волнует не собственное будущее, а впечатление, которое он производит на Эллен Райт.

Блорд повернулся, посмотрел на Эллен. Молодая женщина созерцала пространство, и лишь слегка порозовевшие щеки показывали — она чувствует, с каким восхищением смотрит на нее Кантлин.

Блорд бросил взгляд на Эвану и усмехнулся. Она ответила понимающей, одобрительной улыбкой. Удовлетворенный Блорд обратился к Магруссону:

— Магруссон, мне кажется, ты второй раз не сделаешь ту же самую ошибку. Ты уже не молод, и ты слишком давно со мной работаешь, чтобы заняться бизнесом самостоятельно. Ты сам об этом знаешь. — Он подошел к бывшему управляющему, положил руку на плечо. — Веселей, старина, у нас еще много работы! Наверняка у тебя найдутся бумаги на подпись!

Толстяк поднял на Блорда голубые глаза и нахмурился.

— Артур, — сказал он, — черт побери, мне стыдно, и это только доказывает: я не гожусь в магнаты. — Он вышел из комнаты.

— А как вы думаете поступить с господином Кантлином? — задала вопрос Эллен Райт.

Блорд оценивающе посмотрел на молодого человека. Наконец он сказал:

— На недавно открытой планете Дег-3 я начинаю грандиозный проект. Готов немедленно предложить ему семьдесят пять процентов — пусть возглавит его для меня. Там нужен человек, способный действовать. Вчера, когда Кантлин руководил казнью, я понял — он справится.

— Чем он руководил? — Эллен была потрясена. Она переводила взгляд с Кантлина на Блорда и обратно.

— Вы ведь не предполагали, — сурово сказал Блорд, — что мы оставим банду негодяев в живых, учитывая, что никаких реальных улик против них не было. И учитывая, что Скалу удалось удрать.

Эллен Райт молчала. Потом произнесла медленно:

— Вы оба — страшные люди. Насколько страшные — я начала понимать вчера. Но продолжайте. Что произошло с замком?

— С замком… ах, да. Замком. — Блорд повернулся к Эване. — Расскажите им, что произошло с замком.

Эвана с сияющими глазами прислушивалась к разговору. Теперь ей едва удалось удержаться, чтобы не хихикнуть. Она сказала:

— Зеркала. Вот и все. Просто зеркала.

Блорд и она рассмеялись одновременно, потом, откровенно наслаждаясь собственным коварством, Блорд рассказал:

— Мои замечательные специалисты-физики собрали для меня энергетические зеркала, по старому принципу радиолуча. Я вам обещал, что Скал исполнит мою просьбу и погибнет. Именно так и произошло. Во время зеленой вспышки зеркала выдержали не более нескольких секунд. Но и стены замка выдержали не больше, и оружие, спрятанное за ними, когда получили отраженный удар…

Его перебил сигнал элдофона из соседней комнаты. Сигнал был высокого тона, то есть межзвездный. Сигнал замолчал, когда Блорд подошел к аппарату, перешел в синее подмигивание экрана, когда Блорд снял трубку.

— Артур Блорд слушает!

Прежде чем он успел сказать что-нибудь еще, послышался механический голос:

— Ты даже умнее, чем я предполагал, — сказал Скал со смешком. — Но уверяю, зла на тебя не держу. Если мы снова встретимся, я буду действовать по обстоятельствам. Пока желаю удачи, мой сообразительный.

Когда Блорд вкратце передал содержание разговора с последним обитателем замка вымершей расы, Эвана спросила задумчиво:

— Вы в самом деле ему верите? Что он не держит зла?

Артур Блорд тихо рассмеялся:

— Главное, с замком покончено, навсегда. Остановимся пока на этом. Кантлин, — приказным тоном обратился он к молодому человеку, меняя тему, — инструкции для вас будут готовы примерно через два часа. Господин Магруссон подробно вам расскажет об условиях работы и представит обычный контракт. Тем временем, — вздернув брови, он взглянул на Эллен. — Мисс Райт до сих пор не видела достопримечательности Судереи…

Эллен Райт перебила его.

— Благодарю, господин Блорд. — После чего она подплыла к Кантлину и изящно взяла молодого человека под руку. Тот посмотрел на Блорда и с улыбкой покачал головой.

— С ней непросто вести дела, — сказал он с порога.

Эллен задержалась, бросила взгляд назад.

— До свидания, господин Блорд. Приятно было провести время.

Секунду спустя дверь за ними закрылась.

Глава 12

Блорд лениво откинулся на спинку шезлонга. Он загорал в саду своего пентхауза, сквозь кольца сигаретного дыма наблюдая с одобрением за Эваной.

Она стояла на доске трамплина — стройная, ловкая фигурка в ярко-зеленом купальном костюме. Она бросила взгляд через всю длину бассейна на Блорда и помахала в ответ рукой. Потом быстрым движением руки спрятала прядь рыжих волос под защиту желтой купальной шапочки. Затем еще раз помахала рукой, нырнула и растворилась в сине-зеленой глубине воды.

Появившись на поверхности в облаке брызг, она подплыла к лесенке, вскарабкалась по ступенькам, подошла к его шезлонгу.

— Отлично, — сказала она. — Пора начинать. Я буду ждать на борту. Вы подождете гостя и тоже перейдете на корабль.

Блорд улыбнулся.

— Вы все как следует запомнили?

Эвана отложила полотенце и начала перечислять, загибая пальцы:

— Вы высаживаете меня у сестры на Доридоре-3. Я остаюсь у нее пять недель. Потом, рано утром по времени Доридоры, вы меня забираете… хотя ума не приложу, что за странное расписание.

— Крупная акция, душечка, — ласково сказал Блорд. — До встречи.

Он перешел в пентхауз, а оттуда — к лифтам в холле.

На значке было написано: «Особый агент».

Стоя в кабине стремительно летящего вверх лифта, Надлин украдкой посмотрел на значок, потом довольно усмехнулся. Жизнь прекрасна! Он только три года назад покинул Землю, а уже добился солидного положения в Звездном патруле Гряды. У него есть кое-какая власть, его уважают.

К человечишкам калибром помельче он испытывал легкое презрение. Парни вроде этого Блорда — пусть делают деньги. Лично он, Надлин, ни за что не променяет свою полную приключений работу на богатство, пусть даже раз в десять превышающее ту сумму, о которой пойдет у него речь в беседе с Блордом.

Надлин заметил, что второй пассажир кабины, молодой человек, забавляется, разглядывая его. Надлин покраснел до ушей. Он догадался, что случайный спутник видел, как он разглядывает жетон.

Его уши пылали, он повернулся к спутнику спиной. И обнаружил перед собой вделанное в панель зеркало. У отражения в зеркале вид был смущенный. Секунду спустя Надлин криво усмехнулся своему отражению. «Ты, идиот слабоумный, — сказал он себе. — Пусть будет тебе наука».

Он предполагал, что спутник выйдет этажом пониже, — вполне возможная вещь в здании высотой в двести этажей, но когда кабина остановилась, молодой человек сказал любезно:

— Дальше сто девяностого эта машина не ходит, господин Надлин. Лифт до пентхауза — за поворотом коридора.

Надлин обернулся к нему лицом, пораженный.

— Вы знаете меня?

Молодой человек протянул руку.

— Меня зовут Блорд. Я был внизу, и мне сообщили, что вы хотите меня видеть, поэтому я решил проехаться вместе с вами, чтобы заранее составить впечатление.

У него была обезоруживающая улыбка, но Надлин взял его ладонь в собственную вялую руку, которую энергично пожали и отпустили на свободу. У молодого полицейского появилось ощущение, что лучше бы ему провалиться сквозь пол, пусть даже предстоит падать сто девяносто этажей.

— Послушайте, — пробормотал он, — но вы… ведь не тот самый Артур Блорд? Ведь он крупнейший магнат в Звездной Гряде, а вам не больше лет… вы не моложе меня. Вы…

Сглотнув, Надлин заставил себя замолчать, потом с большим трудом собрался с мыслями и сказал тихо:

— Рад познакомиться, господин Блорд. — Он выдавил улыбку. — Надеюсь, вы извините мое удивление. Меня прислал начальник…

— Поговорим по пути наверх, — перебил Блорд. — Сюда, прошу вас.

Только сам он продолжал говорить не переставая. Блорд умел создать непринужденную обстановку, и, нужно отдать ему должное, это произвело впечатление на Надлина. Когда они входили во второй лифт, Блорд рассказывал приятельским тоном:

— Мне о вас доложили, и я вспомнил, что кто-то мне рассказывал, будто вы в патруле считаете себя в долгу у меня — за помощь в изгнании Скала год назад. А патруль, разумеется, не может оставаться в долгу у частных лиц. Поэтому, когда я вдобавок припомнил, что полиция собирается организовать рейд в так называемый Восточный Район — все еще малоисследованный и дикий сектор Гряды, а для этого понадобится около тысячи двигательных установок типа Галактика для патрульных кораблей, которые строятся на секретных базах, я сложил дважды. Сюда, господин Надлин.

Надлин едва ли услышал приглашение. Правда, он заметил, что лифт остановился. Он машинально последовал за Блордом в холл, к сверкающему хромом дверному проему. Все мысли era были сосредоточены на словах Блорда. Приятный энергичный голос не умолкал ни на миг.

— …И я решил, что полиция сделает заказ на двигатели, таким образом расплатившись со мной. Естественно, оставлять полицию в долгу не годится…

Войдя в кабинет, он взял со стола карточку. Бросив на нее взгляд, перешел во внутренний кабинет, размерами побольше. Надлин последовал за ним. Дверь со стуком захлопнулась. И Надлин остался в офисе в обществе энергичного молодого человека.

— Итак, я принимаю контракт, — закончил Блорд. — Каковы сроки, Надлин?

— Мне поручили условиться о двухмесячных сроках, — пробормотал Надлин — Понимаете… — Внезапно до него дошли собственные слова. Он запнулся, словно налетел на стену. Потом, произнес изумленно: — Великие небеса! Откуда вам все известно? Это ведь секретная информация! Если кое-кто в восточном секторе проведает о наших тайных планах, они ведь тогда…

Бррр! — загудел настольный элдофон, перебив Надлина. Ему пришлось на времяпригасить взрыв негодования. Артур Блорд потянулся к трубке элдофона, а Надлин сделал шаг назад. Он был благодарен паузе. Теперь у него было время собраться с мыслями. На экране появилось лицо и плечи весьма пухлого субъекта. Его первая, же фраза привлекла напряженное внимание Надлина.

— Артур, я связался с Эди Калдер по поводу двигателей.

— Ну и? — поинтересовался Блорд.

— Она не хочет продавать руду. Предупреждает, чтобы мы оставили Елт-7 в покое.

Лица Блорда Надлин не видел, но почувствовал, как человек за столом внутренне подобрался. Голос его вдруг стал властным.

— Итак, она по-прежнему против разработок на Елте? Что ж, мы примем вызов, — ледяным тоном продолжал он. — Тебе известно, что флотилия горняков с двумя тысячами вооруженных людей уже в пути. Пусть совершат посадку. Никаких провокаций, обрати внимание. Пусть держатся не менее, чем в сотне миль от поселка мисс Калдер на озере Нем. Но они должны добыть девятьсот тысяч тонн руды. Тем временем я наведаюсь к ней в гости. Пока все, Магруссон.

— Минутку! — быстро проговорил толстяк. — Артур, важный момент: с Калдер что-то не так. Она отвратительно выглядит. Если я когда-нибудь разговаривал с ходячим трупом, то это она.

— Понял! — Блорд сдержанно кивнул. Очевидно, данная информация не слишком его тронула. Потом он стремительно обернулся к Надлину. — Если у нас всего два месяца, времени терять нельзя. Пройдемте сюда, пожалуйста.

Надлин последовал за хозяином кабинета. Мысленно он лихорадочно пытался понять смысл только что услышанного разговора. Очевидно, корпорация Блорда уже занимается данной проблемой. Проблемой, которую он даже еще не изложил. Надлин с удивлением посмотрел вокруг — оказывается, они вышли в сад на крыше. Над площадкой парил космолет. Обтекаемая, удлиненная машина, судя по обводам — патрульное судно. Внутри она напоминала роскошный лайнер в уменьшенном варианте.

— Каюту покажу вам позднее, — сообщил Блорд. — Пока что занимайте кресло, мы взлетаем.

— Взлетаем! — вырвалось у Надлина. Но он вовремя заставил себя замолчать и опустился в одно из указанных антигравитационных кресел. Он чувствовал себя молекулой на самом краю ударного фронта урагана — казалось, вот-вот его сорвет и унесет неизвестно куда. Несколько минут спустя скорость корабля стала меньше ощущаться. Теперь было время, чтобы оглядеться.

Артур Блорд сидел к нему спиной в пилотском кресле, сосредоточенно глядя на экраны. Каждые несколько секунд он вносил небольшие изменения в настройку регуляторов направления — тускло-черных дисков, расположенных перед ним на пульте. Наконец, ему показалось, что он добился, чего хотел. Он поднялся, спустился с возвышения, на котором был установлен пульт. Надлин смотрел на него с любопытством — ведь только сейчас у него появилась возможность как следует рассмотреть Блорда.

У Блорда были худощавые, резкие черты лица и вьющиеся темные волосы. Волю и восприимчивость характера подчеркивали хорошо выделенные подбородок и рот. Темные глаза смотрели дружелюбно. Блорд погрузился в кресло и протянул Надлину карточку, которую захватил с рабочего стола в кабинете.

— Прочитайте вот это, — сказал он. — Тогда вам станут понятнее мои планы. Тем временем покажите мне, пожалуйста, ваш контракт.

Они молча обменялись документами. Надлин внимательно изучил карточку. Там было напечатано:

«ЕЛТ-7. Операциями на данной слабозаселенной планете управляет Е. Д. (Эди) Калдер. Единственный магнат-женщина, мне известный. С помощью денег до сих пор держит планету под политическим контролем. Говорят еще молода — лет тридцати пяти.

ПЕРВАЯ ОЦЕНКА: Большие залежи руды для производства кристаллической стали, используемой в космических двигателях. Залежи находятся в горах и холмах вокруг озера Нем.

ВТОРАЯ ОЦЕНКА: Эксплуатация представляет интерес — хотя бы потому, что хозяйничает там женщина».

Глава 13

Надлин старался не поднимать глаз от карточки. Он был в замешательстве. В верхних эшелонах полиции с неодобрением относились к подобным замечаниям в адрес слабого пола. Три года суровой дисциплины наложили отпечаток на характер Надлина. Правда, шеф предупреждал, что он многому может научиться у Блорда. К тому же, если эта женщина в самом деле тяжело больна, едва ли она будет… интересной, но…

Мелодичный сигнал с пульта управления заставил его отвлечься от укоризненных мыслей. Блорд быстро пересел в пилотское кресло. Несколько минут он с кем-то переговаривался вполголоса, потом подозвал Надлина. Надлин осторожно взобрался на возвышение. Блорд без предисловий перешел к делу:

— Мой главный управляющий, господин Магруссон, открыл для нас канал по зарегистрированному деловому контуру связи. Как вам известно, контур обеспечивает автоматическую запись подписанных контрактов, совершенно засекречен, не считая случаев судебных разбирательств. Вы готовы подписать контракт?

На миг он готов был подчиниться и уже протянул руку за ручкой. Потом отодвинул ее назад. «Неужели я никогда не перестану вести себя, как дубина?» — с отчаянием подумал Надлин. Он постарался, чтобы голос его звучал спокойно:

— Сначала всего один-два вопроса, господин Блорд. Я слышал о том, что полиция вам многим обязала. Детали мне известны, но, судя по всему, вам действительно должны. Возникает сложная ситуация. Если вы, например, не сможете выполнить обязательство и в указанный срок доставить товар, патруль едва ли обойдется с вами сурово. С другой стороны, наши собственные планы будут нарушены. — Мне известно, — голос его стал увереннее, — что местное отделение корпорации «Интерстеллар драйв» — единственная фирма, способная построить тысячу двигателей за столь короткий срок. Надеюсь, вы понимаете, что по условиям контракта нам нужен именно этот тип двигателей. Нас не интересуют двигатели, производимые для коммерческого использования компанией «Звездная Гряда», возникшей после конкурса около года назад. Другие фирмы, производящие нужные нам типы двигателей, ориентированы на мелкие дорогостоящие партии. Их производительность невысока. Мы предполагаем, что вам удастся заключить сделку с «Интерстеллар», как субподрядчику, разделив прибыль. Но если такая сделка невозможна, мы бы хотели об этом знать до подписания контракта. Нам нужны определенные гарантии.

Теперь Надлин чувствовал себя намного лучше. Он поставил вопросы прямо, и если бы во время его речи контур регистрации был открыт, то вопросы не были бы зафиксированы легально. Он заметил, что Артур Блорд улыбается.

— Я верю, что «Интерстеллар» примет мое предложение. По двум причинам. Во-первых, Грегг Мирзли, президент «Интерстеллар», — мой личный друг. Во-вторых, мне не совсем нравится, когда начальство патруля считает себя в долгу у меня. Соответственно, я уплачу «Интерстеллар» полностью за двигатели. На этой операции я ничего не выгадаю.

— Но погодите! — Голос Блорда стал резким, бесстрашным. — Вам известно, что кристаллическая руда для нужного сорта стали — редкая находка. Некоторые фирмы торгуют этой рудой в малых количествах, но правило таково: если компании нужны двигатели, она ищет и добывает себе руду. У всех предпринимателей — крупных фигур, — на всех больших пассажирских и грузовых линиях есть вспомогательные горные службы. Вот эта часть сделки принесет мне прибыль. Главная же моя цель — помочь патрулю и дать им возможность расквитаться со мной, хотя с моей точки зрения они ничего мне не должны.

Его внимание отвлек зуммер элдофона. Снова толстяк. Толстяк вспотел.

— Важное сообщение, — пропыхтел он. — Не удалось связаться с Мирзли, Артур, но я нашел Кроферса, вице-президента «Интерстеллар». Он у меня на линии. Хочет с тобой поговорить.

— Гм? — сказал Блорд. Надлин почувствовал резкость тона и придвинулся поближе, чтобы ничего не пропустить.

Толстяк сообщил поспешно:

— Контур регистрации держу для тебя открытым.

Он исчез с экрана. Вместо него вспыхнуло изображение какого-то угрюмого господина. Незнакомец сказал тихо:

— А, это вы, Блорд!

Одной интонации было достаточно. Надлин понял — перед ним случай глубокой личной неприязни. Блорд нарушил тишину:

— Где сейчас Мирзли, Кроферс?

— Где-то был. — Тон у Кроферса был ласковый, как шелк. — Если вы сможете его отыскать, то прошу.

— Я его найду. Но как я подозреваю, вы для меня двигатели делать не станете. Почему? По закону вы не имеете права отказать.

— Я рискну. По закону «Интерстеллар» не обязан продавать субподрядчику.

Блорд вспыхнул.

— Обязан, если предлагается полная розничная стоимость. У вас нет законного основания.

Собеседник пожал плечами.

— Не знаю, к чему вы ведете. «Интерстеллар» мы не втягиваем в это дело. Когда мы получим заказ непосредственно от пользователя, — что неизбежно произойдет, — мы его выполним. Вам лучше поспешить и вернуть контракт. — Кроферс понимающе поджал губы. — Я слышал, установлен двухмесячный срок. Всего доброго, сэр.

Щелчок. Блорд сказал:

— Ладно, Магруссон, включай регистрацию контракта. — Он повернулся к Надлину и протянул ручку. — Подпишите, пожалуйста.

— Н-н-о… — выдавил Надлин, потрясенный до глубины души.

Темные глаза смотрели насмешливо. Твердой рукой Блорд продолжал протягивать ему ручку. Сбитый с току, чувствуя, что тонкости промышленной политики — не его хлеб, Надлин неуверенно взял ручку. Опасаясь, что дурные предчувствия слишком ясно читаются на его лице, он нагнулся над контрактом и подписал его.

На третий день полета Надлин проснулся и обнаружил, что корабль неподвижен. Он вовремя вышел из каюты, чтобы увидеть Блорда, несущего чемодан к воздушному шлюзу. За ним к люку направлялась золотоволосая, ослепительно красивая девушка.

Она исчезла в люке шлюпки. Блорд вскоре вернулся, шлюз с тихим стуком закрылся. Затем яхта вновь пришла в движение.

Блорд, отвернувшись от пульта, сообщил:

— Моя секретарь хочет навестить сестру на Доридоре-3.

Надлин промолчал, но по крайней мере на миг сердце полицейского оттаяло, и он признался, что, в глубине души, он бы не прочь когда-нибудь иметь такого секретаря.

За семь последующих дней Надлин ничего нового не узнал. Он ожидал, что по крайней мере получше узнает Артура Блорда, но тот, казалось, полностью позабыл о существовании агента. Он либо сидел за элдофоном, ведя переговоры с членами своей обширной организации, или просматривал и подписывал толстые пачки бумаг. Надлин сомневался, что он вообще когда-нибудь спит — если он и спал, то Надлин об этом понятия не имел. Правда, Блорд время от времени дремал, минут по двадцать-тридцать, но за неделю, проведенную на корабле, Надлин ни разу не замечал, чтобы Блорд отправился спать на целую ночь.

Глядя на Блорда с его безграничной работоспособностью, Надлин изумленно задумывался, неужели рассказы о подвигах этого предпринимателя не выдумки? Идея вселяла надежды. Хотя, по мнению Надлина, Блорд мог бы быть менее лаконичен в том, что касалось поисков Мирзли, президента «Интерстеллар». Надлину ничего другого не оставалось думать, как только то, что президент по-прежнему отсутствовал. Судьба Мирзли продолжала беспокоить Надлина и на восьмой день, когда из космической тьмы вынырнуло голубое солнце Елта. Сверкая во всем могучем великолепии, оно становилось больше и больше, ярче и ярче, заливая бешеной энергией обширное пространство своей планетной системы, включавшей двадцать четыре планеты.

Когда космолет, продолжая торможение на всю катушку, вошел в туманный верхний слой Елта-7, по местному времени на данной долготе было за полдень. Чувствуя обычную при взлете и торможении неприятную пустоту в желудке, Надлин смотрел на обзорный экран. Антигравитационное кресло поглощало вредные эффекты перегрузки, а неприятное ощущение вызывала жуткая быстрота, с которой яхта пронеслась над нетронутыми человеком горными грядами и лесами, молнией промелькнула над долиной, где десяток кораблей из флотилии Блорда опустошал трюмы, выгружая горное оборудование. Секунду спустя на горизонте показалось озеро Нем, и еще несколько секунд спустя они зависли над поселком. Поселок был довольно маленький.

Стоя рядом с Блордом, Надлин смотрел вниз, на городок. Главных зданий, похоже, было всего пять, и все они находились вне самого поселка. Одно из зданий, большой белый особняк, стояло на берегу озера, остальные четыре здания сгрудились ярдах в трехстах от воды — приземистые, типичные для примитивных заводов строения.

— Не похоже, чтобы жизнь здесь кипела, — заметил Надлин. — Переселенцы явно ей не досаждали.

Он вздрогнул, когда из дверей одного из корпусов вылетела струя серого дыма. Надлин нырком достиг ближайшего антигравитационного кресла. Пол рубки вздрогнул. Яхта рванула вертикально вверх и скрылась в слое тумана, окутывавшем седьмую планету горячего солнца с названием Елт.

Затем Надлин вернулся к возвышению пульта.

— Ух ты! — воскликнул он. — А она не шутит!

Он заметил, что Блорд смотрит на него с улыбкой и замолчал. Улыбка была дружелюбная, но заставила Надлина вернуться к действительности. Возбуждение схлынуло. Теперь он уже с трудом верил, что так обрадовался краткому мгновению опасности. Во время патрульной службы приходится рисковать, но сейчас он был на особом задании, практически, он был полицейским чиновником. Глупо погибнуть в одной из междоусобиц, которые к нему лично отношения не имеют.

Сердито зажужжал элдофон, прервав мысли Надлина. На экране появилась женщина. Внешность ее поразила Надлина. Он сразу догадался, что это не кто иная, как Эди Калдер. Едва ли кто-то еще мог так полно соответствовать описанию, услышанному им из уст Магруссона еще в первый день.

Глаза ее превратились в темные провалы. Лицо — белее снега, высохшее, жуткое. Рот — бесцветная нитка. Тем не менее она не была похожа на старуху. Даже на лбу у нее почти не было морщин, и, когда она заговорила, голос, хотя и хриплый, явно принадлежал не старухе. Должно быть, решил Надлин, она была симпатичной женщиной — до того, как приключилась какая-то тяжелая болезнь. Сейчас эта женщина доживала последние дни.

— Артур Блорд, я полагаю? — сказала она вежливо, но без тени дружелюбия.

— Совершенно верно. Я хотел бы уверить вас, что вы совершенно напрасно…

Она не дала ему закончить.

— Я решила, что ваши корабли продолжат горные разработки в том месте, где они высадились, при условии, что…

— Вот как! — удивился Блорд. — Зачем же тогда нас обстреливать? И почему предыдущий отказ…

— При условии, — продолжала она устало, — что ни вы, ни ваши люди не пересекут границу вашей зоны, в центре которой мой поселок, и что вы заплатите мне по полстеллора за тонну добытой руды. Если вы нарушите условия, то цена поднимется до стеллора за тонну. Вам все ясно?

— Вот теперь, — сказал Блорд, — вы говорите по существу.

— Прекрасно. Я записала наш разговор. Контракт вам пришлют. Мы его подпишем позднее, по Регистрирующему Контуру. Все.

Экран погас. Надлин и Блорд посмотрели друг на друга. Во время разговора Блорд не подавал виду, но сейчас Надлин заметил, что Блорд, обычно невозмутимый, просто потрясен. Его маска хладнокровия разлетелась на мелкие кусочки.

— Вы видели? — Он ткнул пальцем в темный экран и добавил: — Интересно, что же она прячет?

Надлин едва обратил внимание на последнее предложение. Не скрывая ужаса, он произнес:

— Ее словно… словно высасывают пиявки… болезнетворные пиявки пьют ее кровь…

— Пиявки! — повторил Блорд, Похоже, идея его поразила. Даже более, чем поразила, потому что он вдруг вскочил на ноги, уставился в одну точку, что-то лихорадочно обдумывая. Потом с заметным усилием заставил себя успокоить. Он проговорил шепотом:

— Но неужели они смогли… как?., не исключено!

Он бросил на Надлина возбужденно горящий взгляд.

— Парень, ты попал в яблочко! Несмотря на предосторожности, одной или нескольким тварям удалось сбежать. — Он замолчал. Надлин вдруг понял, что Блорд разозлен не на шутку, — Надлин, сегодня мы с тобой отправимся на разведку. И если в самом деле обнаружим этих тварей, то завтра займемся выведением паразитов! То есть, — заключил он мрачно, — если они, с их сверхбыстрым восприятием, не прикончат нас раньше, чем мы их.

С таким же успехом Блорд мог говорить на незнакомом Надлину языке. Надлин ничего не понимал. Он заметил встревоженно:

— А контракт? Самое быстрое, двигатели можно закончить за месяц. И я хотел бы лично связаться с начальством.

Ответа не последовало. Пристально глядя перед собой, Блорд прошел к двери, отодвинув агента плечом. Дверь рубки с лязгом захлопнулась.

Позднее, в этот же день, Надлин видел его разговаривающим по элдофону. Затем Блорд выслушал что-то вроде монолога. Надлин наблюдал за сценой с чувством, которое быстро становилось привычным — слишком часто он его испытывал за последние дни при общении с Артуром Блордом. Он даже начал спокойно к нему относиться. Надлину казалось, что он перестал понимать происходящее и чем дальше, тем глубже погружается в темноту опасных, неведомых волн.

Глава 14

Надвигалась ночь. Надлин вместе с Блордом прижались к земле неподалеку от дороги. Щеки Надлина приятно обдувал ветерок, пропитанный запахами нагретой за день озерной воды. И чем дальше, тем большим идиотом он себя чувствовал. Трудно поверить, но он в самом деле лежал на болотистой почве, неподалеку от озера, втянутый в бессмысленную авантюру, понимая при этом, что каждый напрасно потраченный час все более и более ставит под угрозу выполнение порученного ему задания.

Надлин беззвучно застонал и решил махнуть на все рукой. В конце концов, он находится там, где находится. Оказался он здесь по собственной воле или нет — особого значения не имеет, потому что чему быть, того не миновать. Неподалеку, в тусклом свете сгущающихся сумерек, виднелся корпус фабрики, самый большой из тех, что они видели, подлетая к поселку. Темно-серое здание было наполовину скрыто деревьями. Из недр его доносился гул работающих машин. Несколько дальше и правее белел в полумраке внушительный особняк этой самой Калдер или как там ее. Бросив устало взгляд в ту сторону, где притаился Блорд, Надлин обнаружил, что последний изучает веранду особняка в бинокль. Очевидно, Блорд почувствовал взгляд Надлина, потому что повернулся к нему и сказал шепотом:

— Похоже, эта дорожка ведет от особняка к литейному цеху. Пока останемся здесь. У меня есть предположение, что эти ваши «пиявки» не выпускают из-под контроля работу цехов.

Блорд вновь упомянул «пиявок», и это стало последней каплей для Надлина, и без того сильно раздраженного скрытностью Блорда. Он перебил его, прошептав с холодным бешенством:

— Все эти дни вы уклонялись от ответа на мои вопросы, и если я настаивал, лишь усмехались в ответ. Теперь вы меня притащили сюда, охотиться непонятно на кого или что. Меня предупреждали, что у вас есть привычка отвлекаться от основного дела. Но когда мне поручили задание, я и предположить не мог, что окажусь в канаве, в компании сумасшедшего, у которого на уме не важнейший контракт, а какие-то мифические «пиявки».

Его тираду прервал смешок Блорда. Надлин затрясся от злости, открыл было рот, чтобы соответствующим образом ответить, но Блорд его опередил:

— Я все ждал, когда же ты наконец взорвешься.

Надлин ничего не сказал.

Его спутник хихикнул.

— Если что и раздражает меня, так это люди, втиснутые в мундиры официальности, да к тому же застегнутые на все пуговицы. Так с людьми вести дела нельзя. Они не пойдут вам навстречу. Теперь послушай, Джимми… тебя ведь Джимми зовут, верно?

Надлин еще не успел сообразить, что лекция окончена, как Блорд с быстротой взлетающего космолета сменил тему:

— Я ничего не рассказывал тебе, потому что ты полицейский. И если бы ты знал правду, или то, что я подозреваю, то немедленно выхватил бы полицейский свисток и поднял тревогу. Честно говоря, я не привык работать в компании паникующих представителей закона. Он сделал паузу, потом сказал спокойно: — Ты слышал о людях-мутантах, прозванных «зилтами»?

— Зилты! — как эхо, повторил Надлин. И потерял на секунду дар речи.

— Именно, — тихо подтвердил Блорд.

Надлин не слушал его. Голова у него шла кругом. Он лихорадочно старался припомнить все, что слышал об этих необычных существах. Зилты произошли от первых колонистов в скоплении Звездная Гряда. Их корабль разбился на планете в системе звезды Зилт. Таким образом на время они были отрезаны от остального человечества. На своем «необитаемом острове» колонисты провели почти двести лет.

И они перестали быть людьми. Под воздействием опаснейшей болезни они переменились. Девять десятых колоний вымерло. Перед смертью люди сходили с ума, превращались в буйных маньяков. У выживших произошли мощные изменения в обмене веществ и работе головного мозга, и эти изменения передались по наследству. Изменения были уникальны, они привели к колоссальному ускорению реакции, более стремительной работе мышечного аппарата, убыстрению мыслительного процесса. Произошла истинная физико-психическая мутация первого порядка. Недостаток имелся всего один: каждый зилт оставался разносчиком заболевания.

Врачебная комиссия, обследовавшая мутантов, — под прикрытием флотилии космических крейсеров, — посоветовала «отгородить» планету зилтов от остальной части обитаемого Космоса. Была создана наижесточайшая система блокады из всех возможных. Зилты, пытавшиеся прорвать блокаду, расстреливались на месте. Внутри резервации предполагалось проводить политику контроля за рождаемостью, чтобы постепенна свести численность мутантов к нулю, то есть стереть новую расу в порошок. Были составлены и приняты соответствующие юридические акты. Насколько было известно Надлину, еще никому из зилтов не удалось бежать. Но что, если кому-то из мутантов побег удался, и этот безумец Блорд тайно ищет с ним контакта? Надлин что-то протестующе забормотал, но его тут же утихомирили.

— Тсссс! — прошипел Блорд. — Кто-то идет. Не забывай, зилты реагируют раз, в пять — десять быстрее, чем нормальные люди. А мы всего лишь выбрались на разведку, и я не предпринял ни одной из обычных мер предосторожности.

Сквозь длинные стебли травы, шелестящей под порывами ветерка, Надлин увидел две напоминающие тени фигуры. Фигуры быстро приближались, двигаясь вдоль дорожки. По спине Надлина пробежал холодок: он вспомнил фотографии зилтов. Выпученные глаза, горло от самого подбородка, как у надувшихся лягушек, неестественно вытянутые конечности… Молнией полыхнула тревожная мысль: жетон! Если их схватят и найдут…

Он совершил ошибку, поддавшись панике. Он повернулся на бок, отцепил жетон от внутренней стороны лацкана и сунул в потайной карманчик брюк и…

Глава 15

Тьма, застилавшая взор Надлина, постепенна отступила. Он обнаружил, что лежит на металлическом полу и руки у него скручены за спиной. Находился он, похоже, в рубке управления какого-то космолета, явно найденного на свалке. В рубке не было ничего лишнего, только голый металл, практически никаких автоматов и вспомогательных устройств. По крайней мере, ничего такого не было в весьма ограниченном поле зрения Надлина. Металл, провода, сварочные швы… как будто корабль собирали по кусочкам. Краем глаза он уловил какое-то движение. Ему удалось повернуть голову, и он застыл. Футах в десяти от него лежал Артур Блорд и наблюдал за агентом. Ноги и руки у Блорда были туго стянуты блестящей проволокой.

— Они ушли, — сообщил Блорд, — но, по моим подсчетам, вот-вот должны вернуться.

От этого сообщения Надлину ничуть не стало легче. Он думал. Итак, он сам виноват. Его предупреждали, чтобы не шевелился, он потянулся за жетоном, и два зилта тут же бросились на них стрелой. Потом Надлина как будто молотом огрели по черепу — это было последнее, что он помнил.

Ага, он спас жетон! Жетон, обладающий особыми свойствами, жетон тайного агента Патруля! Надлин приободрился. Но не стоит совершать вторую ошибку и с помощью жетона попробовать освободить себя и Блорда — ведь зилты вот-вот должны войти в рубку. С другой стороны, нельзя же просто так лежать и ждать появления этих жутких переносчиков страшной болезни! На лбу Надлина выступила испарина.

Он попытался дотянуться до потайного карманчика. Боль пронзила запястья, как выстрел из бластера, а в плечевые кости как будто вонзилось сверло. Это немного утихомирило Надлина. Он понял, что действовать придется очень медленно. Ожидая, пока боль утихнет, он сказал:

— Одного не понимаю: почему не было сообщений о побеге зилтов? О том, что хотя бы одному из них удалось вырваться с блокированной планеты?

Блорд невесело улыбнулся.

— Оказывается, есть такое сообщение. Я навел справки перед тем, как мы вышли на разведку. Два зилта, Вилф Петерсон и Хидло Крайгтон, члены экипажа планетолета, — планетолетами зилтам разрешали пользоваться, — совершили удачный побег двенадцать лет назад. Они послали ложное сообщение, что корабль разбит, попав в рой метеоритов, и больше о них ничего не слышали. На самом деле корабль не был поврежден. Очевидно, они установили на нем самодельный межзвездный двигатель. И вот результат.

— Гм! — только и смог выдавить из себя Надлин.

Он снова посмотрел вокруг, теперь уже совсем по-новому. Многое стало понятным. Вот откуда старые пульты, следы сварки, вот почему у рубки такой неприятный вид. Подобные корабли он видел на иллюстрациях в учебнике. Блорд снова заговорил:

— Предполагаю, они взяли курс на Елт, потому что к Зилту эта система ближе всего. Перелет, при несовершенстве двигателя, занял девять лет. Этот срок я вывел на основе данных из медицинских справочников в библиотеке моего корабля. Состояние Эди Калдер соответствует последней стадии болезни, наступающей к концу третьего года…

Он замолчал, на скулах его играли желваки. Потом он произнес с горечью:

— А о ней я совсем позабыл. Ведь заражен весь поселок.

В наступившей тишине у Надлина было достаточно времени, чтобы припомнить мысль, не дававшую ему покоя, смутно тревожившую его с момента, когда к нему вернулось сознание:

— Почему они не убили нас? — спросил он с беспокойством.

Блорд хрипло засмеялся:

— Они схватили полицейского и владельца флотилии грузовозов, которую изо всех сил — используя Эди Калдер, — пытались не пустить на планету. На их месте ты тоже, полагаю, придумал бы способ как-то нас использовать. Мы им пригодимся.

— По-моему, — запинаясь, сказал Надлин, — нам лучше поскорее отсюда выбираться. Я знаю способ… — Он растерянно замолчал, потому что Блорд смотрел на него с сожалением, покачивая головой. Надлин напряг связанные кисти, закусив от боли губу, нащупал на поясе брюк кармашек, где был спрятан жетон. Острая боль скрутила руки. Пальцы проникли в кармашек и…

Он медленно вытащил пальцы из кармашка, где обнаружил лишь пустоту, и услышал слова Блорда:

— Боюсь, что они нас как следует обыскали.

Послышался лязг шлюзового люка. Почти тут же донеслись приглушенные голоса. Зилты возвращались.

Мышцы Надлина обмякли. Голоса приблизились, но ничего разобрать не удалось. Доносился какой-то глухой стук, лязг, звуки шагов.

— Что они делают? — озадаченно прошептал Надлин.

Блорд пожал плечами. И когда заговорил, то вовсе не в ответ на вопрос Надлина.

— Слушай, Джимми, постарайся успокоиться. Так или иначе, мы из этой переделки выберемся. Я верю в удачу и в кое-какие свои возможности. Только ничему не удивляйся.

Надлин подавил желание заметить, что удача, как правило, бывает результатом комбинации преимуществ и позитивных качеств, первое место среди которых принадлежит так называемой проницательности. Но он заставил себя замолчать, ибо пусть и неумышленно, но именно благодаря ему они очутились в нынешнем печальном положении.

Наконец он сказал:

— Вы так уверены… могу я задать вопрос?

— Полный вперед.

— Вопрос прозвучит довольно глупо, — заговорил Надлин шепотом, — но… что слышно о Мирзли? Его нашли?

— Нет, по крайней мере, к моменту нашего пленения. — И добавил: — Учитывая все обстоятельства, это роли не играет.

Надлин пропустил постскриптум мимо ушей.

— А как долго мы здесь находимся?

— Семнадцать дней.

— Сколько? — Как ни старался Надлин сохранять хладнокровие, ему не удалось остаться спокойным. «Семнадцать дней», — обреченно подумал он. Семнадцать плюс одиннадцать дней на перелет к Елту. Чтобы выполнить задание, у него оставалось немногим больше месяца. На производство двигателей — не менее месяца, а работа начнется только после подписания Блордом контракта с «Интерстеллар». Беззвучно застонав, он заставил себя не продолжать цепочку мучительных мыслей. Без тени надежды в голосе он спросил:

— А откуда вам известно?

— Тот парень, — объяснил Блорд, — с которым я сцепился, выбил у меня пистолет прежде, чем я успел выстрелить. Я понял, что игра окончена, когда к нему присоединился второй, поэтому я раздавил ампулу в дупле вставного зуба. В ампуле находилось особое соединение многоцелевого назначения. Используя лишь малую часть содержимого за один раз, я успешно противостоял инъекциям снотворного, которое нам впрыскивали. В конце концов они оставили меня в покое. — И он закончил объяснение как ни в чем не бывало: — С тех пор лежу и жду, пока ты придешь в себя.

Надлин тут же образно представил себе живую картину стычки. Очевидно, все происходило так: сам он был мгновенно оглушен, Блорду же, который дрался почти с зилтовской свирепостью, почти удалось уйти. Картинка Надлину не понравилась. Роль, которую сыграли полицейские силы, оставляла желать лучшего. Помолчав немного, он сказал:

— А еда? Ведь за семнадцать дней…

— Тебя кормили внутривенно. Если попробуешь встать, то ноги, скорее всего, едва ли будут тебя держать. Зилты… — Он проговорил поспешно: — Скорее задавай вопросы. Когда они возвращаются, то сначала загружают оборудование, а потом маршируют в рубку.

Надлин устало покачал головой.

— Спрашивать больше нечего. Вы уже ответили на главный вопрос: прошло семнадцать дней. — Он пожал плечами. — Понимаете, я надеялся, что вы предприняли какие-то меры безопасности. Но если прошло семнадцать дней и мы все еще здесь…

Блорд кивнул.

— Если Маклин, мой главный горный инженер, начнет поиски, — с неохотой признался он, — едва ли он нас обнаружит. Корабль зилтов спрятан внутри обрыва, погребен под слоем камня, к тому же на противоположной от озера Нем стороне планеты. То есть…

Он не договорил предложения. В любом случае Надлин его не услышал бы. Взгляд его устремился к двери, которая вела в соседний отсек. Оттуда доносились шаркающие шаги.

Глава 16

В рубку, ухмыляясь, вошли зилты. При ярком свете включенных на полную мощность светильников они больше походили на людей, чем ожидал Надлин. Благодаря усмешкам их раздутые, как у лягушек, глотки казались не такими уж раздутыми, а сокращение мышц лица каким-то образом заставило выпученные рыбьи глаза втянуться обратно в глазницы. На миг, всего лишь, они показались Надлину обычными людьми, не считая, конечно, очень длинных туловищ и конечностей. Нормальными людьми. Но затем улыбки погасли. И зилты, как по мановению руки, превратились в монстров, словно надели маски чудовищ, или наоборот. Сбросили маски людей. Два тощих долговязых призрака из кошмарного сна сперва нагнулись к Блорду, проверяя, крепко ли держат путы, потом перешли к Надлину. Он попытался отползти, но они, похоже, не обратили внимания на его жалкие подергивания. Твердые пальцы коснулись его запястий. Потом мутанты появились в поле зрения. Они разговаривали, понизив голоса.

Наконец один из зилтов начал раскручивать проволоку, стягивавшую запястья и лодыжки Блорда. Блеснувшие завитки проволоки были отброшены в угол.

— Поднимайся! — отрывисто приказал зилт.

Блорд, покачиваясь, поднялся на ноги, но тут же рухнул. Он лежал на металлическом полу, кривясь от боли. Затем ему удалось выдавить улыбку.

— У меня проблемы с кровообращением, — объяснил он, — а от ваших проволок оно не улучшилось.

Зилты стояли молча, и Надлин успел отметить, что росту в каждом было шесть футов и шесть дюймов. Минут пять Блорд массировал запястья и лодыжки, затем встал на Ноги.

— Отлично, — сказал он. — Что теперь?

Зилты помолчали, затем один из них спросил:

— Вы по-прежнему согласны отослать корабли?

Слово «по-прежнему» заставило Надлина удивленно моргнуть. Неужели Блорд уже вел переговоры с этими монстрами? Похолодев, он ждал продолжения. Оправдаются ли его страшные подозрения? Не веря собственным ушам, он услышал слова Блорда.

— Ведь я, кажется, сказал, что согласен, не так ли? Но сперва, поскольку это касается моего друга, я хочу, чтобы вы повторили ваши обещания.

Нетерпеливый зилт презрительно оскалился, обращаясь к Надлину:

— Ваш друг проявил недюжинные умственные способности. Он понял, что выхода у вас нет и согласился сотрудничать с нами. Мы обещаем вас обоих освободить, как только мы покинем планету и будем в безопасности.

Надеюсь, вы так же проникнетесь духом сотрудничества в интересах обеих сторон.

Блорд, должно быть, заметил выражение лица Надлина, потому что прошипел бесцеремонно:

— Не будь болваном, парень. Главное, мы спасем наши шкуры.

— Вы — невероятный идиот! — воскликнул Надлин. Потом у него перехватило дыхание, несколько секунд он кашлял, пока снова не стал способен говорить. — Безумец! Вы разве не понимаете, что они прикончат нас, как только мы станем им не нужны? Они даже не слишком притворяются. Они…

Он почувствовал, что все старания напрасны. Ему казалось, что он безнадежно идет ко дну. Он замолчал. Его душил гнев.

Блорд с любопытством на него посмотрел, после чего заметил:

— Но почему они станут нас убивать? Покинув планету, они исчезнут в бесконечной тьме пространства. Ведь чтобы исследовать только нашу жалкую песчинку-галактику, не говоря обо всех остальных, человечеству потребовалось бы, самое малое, триста миллионов лет. — И он добавил, словно эта мысль только что пришла ему в голову: — И чтобы гарантировать мое доверие к логике только что сказанного, я сообщил им координаты места посадки моего личного корабля.

— Что? Что вы им сообщили?

Надлину показалось, что если ему суждено уцелеть, он станет отличным исполнителем мелодрам. Трагические восклицания у него получались превосходно. Блорда, похоже, на пару секунд поразила глухота. Он заверил мутантов.

— Насчет моего приятеля не беспокойтесь. Он ведь только что пришел в себя. Я приведу его в чувство к вашему возвращению.

Зилт, который до сих пор хранил молчание, сказал ледяным тоном:

— Следующего раза не будет, мы стартуем, как только ваши грузовые корабли покинут планету. Ты останешься здесь вместе с Вилфом. Твой приятель перейдет со мной на борт бывшего твоего корабля. Если нам помешают или он откажется сделать вместо меня вызов по элдофону, я его уничтожу.

Надлин видел, что Блорд нахмурился — он колебался. Но наконец он сказал, стараясь убедить зилта:

— Мой товарищ не настолько глуп. Ему, как и мне, отлично известно — существуют методы пытки, чтобы заставить человека делать все, что угодно. Упрямство — бесполезная вещь. Почему бы не признать это заранее? Ты слышишь, Надлин?

Надлин повернулся к нему спиной. Кажется, никогда в жизни он еще никого не презирал до такой глубины. Так вот он каков, знаменитый Артур Блорд, человек, чья храбрость и ловкость стали притчей во языцех? Великий предприниматель, финансовый гений, промышленный магнат и волшебник, который никогда не проигрывал! С помощью какой чудовищной, безнравственной пропаганды создан этот фальшивый портрет? Внезапно он понял, что Блорд рядом с элдофоном, и что один из зилтов говорит:

— Если вы задумали измену, мы прервем связь раньше, чем вы произнесете первое слово!

— Обо мне не беспокойтесь, — произнес Блорд. — Я более чем знаком с быстротой вашей реакции. — Последовала пауза. — Привет, Маклин… Ну-ну, не волнуйся. Конечно, со мной все в порядке. Говоришь, нашелся Мирзли? Очень жаль. Передай от меня, что ему не повезло и что благодаря своему милому Кроферсу он потерял самый крупный контракт года. А теперь слушай: сматывай удочки и переноси операции на Карокс А-2. Ситуацию ты знаешь. И не теряй времени! Через два дня на Елте не должно оставаться ни одного корабля. Все, до встречи.

Элдофон щелкнул.

Дверь в каюту отворилась. Надлин, который беспомощно лежал на койке, куда его швырнули несколько часов назад, поднял голову.

— А, это вы.

Зилт был в плохом настроении.

— На горизонте появился корабль, — сурово сказал он. — Полагаю, это мой компаньон, но вы понимаете, лично вызывать корабль по элдофону глупо. Будьте готовы сделать вызов для меня.

Сердце Надлина громко застучало.

— Корабль!

Надежда погасла, когда он увидел лицо зилта. Зилт смотрел на него со злобой и угрозой. Надлин ответил твердым, уверенным взглядом.

— Ничего вы от меня не добьетесь! — сказал он резко. — Пусть я погибну, но пальцем не шевельну, чтобы помочь монстрам вроде вас и дальше распространять болезнь. Неужели вы сами не ужасаетесь тому, что творите? Вы понимаете, что опасность грозит всему человечеству? Что оно может исчезнуть?

Он замолчал. Существо, смотревшее на него, не было человеком, и Надлин вдруг очень ясно это почувствовал. Зилт сказал необычно ласковым тоном:

— Я предполагал, что мне придется применить некоторые методы убеждения, и потому захватил с собой кое-какое весьма примитивное оборудование. Эту штучку я сварганил в машинном отделении. — Он вытащил из кармана тиски для больших пальцев — древнее оружие пытки. Он присел на койку рядом с Надлином и усмехнулся. Сейчас зилт опять выглядел почти как обычный человек. — Но мы, зилты, — ласково продолжил он, — умеем работать с самыми простыми инструментами. Мы величайшая разумная раса Вселенной, мы — супермутация, мы следующая ступень эволюции человека, мы…

Он резко повысил голос, но в этот миг, очевидно, заметил, что слишком увлекся, поэтому щелкнул языком и замолчал. Несколько секунд он сидел и усмехался, а потом продолжил тихо:

— Простите мой пафос, но наше… но то, что планы людей в отношении зилтов нас несколько… раздражают — согласитесь, для этого имеется оправдание. — Выпученные глаза блестели. Нескрываемая ярость читалась в чертах мертвенно-бледного лица мутанта. — К счастью, наступит день и мы будем способны отплатить за каждое оскорбление, за каждое злое намерение, и, превыше всего, за непростительную глупость людишек, уверенных, что высшую расу можно принести в жертву, чтобы спасти низшую. Мы растворимся во тьме, мы исчезнем в бездонных глубинах, найдем далекие миры, и мы будем множиться и множиться. Но мы вернемся. Да, мы придем обратно, чтобы завоевывать и уничтожать, чтобы мстить и править, пока смерть — о с о б а я смерть, которую мы несем, не истребит слабых и не превратит сильных в собратьев-зилтов!

Зилт вновь щелкнул языком, замолчал, а потом потребовал:

— Теперь попрошу ваш большой палец, дружок!

Вдруг одним молниеносным движением он крутанулся на месте, выхватывая при этом бластер. В дверном проеме полыхнул выстрел.

Артур Блорд стащил мертвое тело на пол — убитый зилт повалился на Надлина, — поднял тиски, с интересом повертел в руке.

— Мне повезло, — сообщил он, — что у него руки были вот этой штукой заняты. Иначе мне бы его никогда не опередить.

Он швырнул устройство для убеждения упрямых на стол, сунул руку в карман. К изумлению Надлина, из кармана было извлечено нечто круглое и хорошо знакомое. Перед ним был его собственный жетон. Кромка жетона была способна резать любой материал. Когда проволоки были перерезаны, Надлин обрел дар речи.

— Но… — выдавил он, — но… но…

Глава 17

Побывать в переделке в компании Артура Блорда — отличная школа для молодого человека, — сказал начальник космического патруля с жаром. — Этот человек стоит десяти спецшкол.

Надлин кивнул без энтузиазма. Он понял, что за провал задания с него не спросят строго. Пять дней назад, когда патрульный корабль состыковался с кораблем Блорда — это произошло в День их спасения, по звездному календарю, — Надлин перешел на его борт. Корабль доставил агента в штаб-квартиру патруля на Марморе-2. С тех самых пор Надлин жил как под дамокловым мечом — ему предстоял личный доклад начальнику. Но пока что ему удавалось лишь случайно вставить слово — говорил преимущественно начальник.

— Блорд считает, — хихикнул начальник, — что молодые энергичные мужчины его недолюбливают. Абсолютная чушь, конечно. Как можно им не восхищаться? Например, он ухитрился вставить упоминание о Кароксе А-2, когда разговаривал с Маклином. При этом зилты стояли рядом!

Надлин чуть не подпрыгнул на месте. В самом деле, почему он сам об этом еще раньше не подумал? Мог бы легко догадаться!

— Эта планета — сплошной океан. На ней лишь один крошечный остров! — вырвалось у него.

— Именно! — Седоголовый офицер радостно улыбнулся. — Посылать туда корабли с горным оборудованием — нонсенс. Это был отлично скрытый сигнал опасности. Пример умения найти нестандартный подход. А как ему удалось вернуть угнанную яхту! Воистину, человек-координатор.

— А многие ли, будь они на его месте, с вашим жетоном в кармане — путь к свободе! — пролежали бы семнадцать дней, выжидая, пока зилты загрузятся из тайников. Тайники мы едва ли быстро отыщем, пока планета там скудно населена. Он даже пожертвовал собственным кораблем, чтобы заставить их вытащить из тайников побольше двигателей. Правда, менее эрудированные люди боялись бы заразиться. Об этом он мог не беспокоиться. Как известно, болезнь становится заразной лишь на шестой месяц контакта, пусть даже самого тесного, с ее носителем. Офицер пристально взглянул на Надлина. — Вы ведь знали об этом, конечно?

Надлин, узнавший об этом примечательном факте лишь пять дней назад, что-то пробормотал в ответ.

Седоголовый офицер продолжил:

— Дальнейшее — логически просто. Зилтам требуется много сна, и убить их легко, если застать врасплох, то есть спящими. Час назад я обедал с господином Блордом…

Надлин выпрямился.

— Блорд здесь?

— Гм, разве я не сказал? Он прилетел сегодня утром, доставил два груза. — Он продолжалговорить, но Надлин не слушал. Мысли его метались. Ну и наглец! Прибыл сюда, в штаб-квартиру патруля словно герой-победитель, бесстыдно игнорируя провал контракта! Так вот как он поддерживает репутацию! В самом деле, хороший урок.

Голос начальника вновь привлек внимание молодого агента.

— Само собой, мы придержим эту информацию до тех пор, пока дьявольский заговор не будет раскрыт. Впредь зилтам запретят даже межпланетные полеты, все их примитивные корабли будут конфискованы. Подумать только — две бестии организовали сборку тысячи двухсот межзвездных двигательных установок на Елте за три года. Достаточно, чтобы половина расы зилтов ускользнула от нас. Меня дрожь пробирает…

— Тысяча… двести… установок? — слабым голосом проговорил Надлин. Он заметил, что начальник патруля с довольным видом потирает свои жесткие ладони.

— Поразительно, верно? — радостным голосом сказал начальник. — Мы совершим рейд в Восточный Сектор на месяц раньше срока. Блорд берет двадцать пять процентов стоимости, остальное — для Эди Калдер. Врачи вовремя добрались до нее и поселенцев, хотя на их излечение полностью уйдет лет пять.

— Вот только одна беда — Патрулю теперь не расквитаться с Блордом. — Он вздохнул улыбаясь. — Поэтому полагаю, что не стоит и пытаться.

Глава 18

Артур Блорд не совсем представлял, что от него ждут. Он повертел стакан в руке, чувствуя, что обе женщины, стоявшие рядом за столом, пристально за ним наблюдают. Темно-коричневая жидкость в стакане колыхнулась из стороны в сторону, как обычная вода. Но вода не могла быть такой тяжелой. Он окунул в жидкость палец, почувствовал холод. Комнатная температура, определил он. Он поднял глаза на женщин.

— Что можно с этим делать, Мариан?

Симпатичная женщина-физик взяла пипетку для закапывания глаз, наполнила жидкостью, потом капнула на декоративное металлическое пресс-папье. Жидкость зловеще зашипела. Пресс-папье начало растворяться. Оно стало студенистым, как колышущаяся медуза, потом превратилось в лужу, залившую почти весь стол.

— Металл вновь отвердеет приблизительно через час. От растворителя не останется и следа. Одной капли достаточно для кубического фута металла.

Блорд задумчиво нахмурился.

— То есть, несколько фунтов растворителя — и можно уничтожить космолет?

— Мы знали, — с триумфом вставила Эвана, — что вы сразу уловите идею!

— А где вы его раздобыли?

Ответила женщина-физик:

— Обычная взятка через нашего агента в департаменте науки Земли. Я решила показать его вам, чтобы вы, — она улыбнулась. — Чтобы вы его «скоординировали».

Артур Блорд грустно смотрел на стакан.

— Наука вновь обгоняет Общество, — сказал он без энтузиазма. — Как насчет производства?

Ответ ничего обнадеживающего не содержал.

— Стоимость организации производства — меньше миллиарда стеллоров. То есть любой крупный предприниматель сможет менее чем за год организовать производство.

Блорд пожал плечами.

— Нет смысла расстраиваться. Эту штуку изобрели, придется с ней жить.

Мариан сказала:

— Желаю вам удачи, если его применят против вас.

Она собрала свои вещи со стола и мгновение спустя аккуратно затворила за собой дверь.

Много лет, с тех пор как окончательно созрели его собственные планы, профессор Брайан Эмерсон, ведущий научный руководитель, ждал выдающегося открытия от одной из многих лабораторий, которые находились в его подчинении Открытие, которое вдобавок ко всему, что он украл из департамента науки Земли, даст ему преимущество, которого, как он чувствовал, ему недоставало, чтобы достигнуть поставленных целей.

Открытием стал жидкий металл «эр».

С завидным хладнокровием профессор позаботился о необходимых мелочах. Нужно было уничтожить записи, избавиться от всех, кто знал о металле, подготовить к полету экспериментальный корабль, называвшийся «Созидающая физика», замести собственные следы. Уже в космосе, взяв курс на Звездную Гряду, профессор оценил положение, в котором оказался, и счел его удовлетворительным. На борту корабля был сосредоточен весь запас металла «эр» во Вселенной. Из семнадцати человек, которым было предложено принять участие в предприятии, лишь одного пришлось прикончить — он отказался.

— Наша первейшая задача, — сказал профессор своему главному помощнику Хаунсли, когда до цели оставалось пять дней полета, — раздобыть начальный капитал. Для этого надо захватить казначейский корабль «Тантал». Через две недели он отбывает на Землю в очередной рейс. Конечно, у «Тантала» мощный эскорт. Но мы будем невидимы и сделаем лишь столько выстрелов, сколько будет кораблей сопровождения. Спасшихся — ноль.

Спасшихся в самом деле было ноль. Но затем Хаунсли подошел к профессору и сказал с тревогой:

— Сэр, я… я не предполагал, что вы используете жидкость «эр», чтобы растворить те корабли. Я даже не подозревал, что у нас на борту запас жидкости.

У профессора Эмерсона был хороший нюх на неприятности.

— В чем проблема? — резко спросил он.

— В жидком металле! Ведь вы знаете, я одним из первых о нем узнал.

— И что же?

— Я продал галлон жидкости отделу науки компании Артура Блорда.

Профессор ничего не сказал, лишь лицо его, с тяжелыми чертами и несообразно высоким, куполоподобным лбом, слегка налилось кровью. Голубые глаза стали ледяными. И его тихий голос, когда он заговорил, выдавал тщательно сдерживаемое бешенство.

— Итак, вы были одним из поставщиков информации из ДНЗ. «Течью». Конечно, при вашем положении в отделе связи добыть сведения было просто. — Он помолчал. — Итак, вы продали металл Артуру Блорду. Великому Артуру Блорду. Человеку, не знающему поражений, который в собственных интересах использует даже могущественных предпринимателей Звездной Гряды. Мне всегда хотелось бросить вызов Блорду. Очевидно, это случится раньше, чем я бы предпочел. — Проблема в том, — продолжал он, нахмуря лоб, — что в первую очередь нам необходимо безопасное укрытие. Это самое важное. В дальнейшем, если я хоть немного разбираюсь в психологии людей Звездной Гряды, мы найдем способ помешать Блорду. «Крутые» люди в скоплении не обращаются в полицию. Они сами устраивают свои дела.

При этой мысли профессор повеселел.

…Эвана положила на рабочий стол Блорда сводку новостей. Блорд внимательно просматривал какие-то бумаги и поэтому, не поднимая головы, спросил:

— О чем там речь?

— Группа ученых была уничтожена во время похищения корабля «Созидающая физика». Среди мертвых — профессор Хаунсли.

— Хаунсли?

Эвана кивнула.

— Мариан говорит, что мы купили жидкий металл через этого человека. Тот самый, что она демонстрировала месяц назад.

Блорд положил на стол бумаги, которые просматривал.

— А тело? В каком оно найдено состоянии? — Он слегка прищурился.

— Здесь сказано — почти неузнаваемо.

— Гммм! Кто еще был убит?

— В наших файлах только два имени: Ашлетон — эксперт по приборам и глава департамента науки Земли…

— Брайан Эмерсон! — удивленно воскликнул Блорд.

И замолчал на некоторое время. Эмерсон… один из знаменитейших ученых, последние десять лет — ведущий руководитель всего ДНЗ.

Он поднялся.

— Нужно раздобыть дополнительную информацию по этому делу: состояние мертвых тел в деталях и тому подобное. Тем временем — зная Эмерсона — предположим, что он жив и что к этому времени Хаунсли признался в сделке с металлом. — Он мерил кабинет шагами, размышляя вслух. — Эмерсон нанесет мне удар, едва лишь надежно спрячется. Мы должны найти его укрытие и опередить. Ударим первыми.

Он повернулся к настольному элдофону Едва пальцы его потянулись к кнопкам, как загорелся экран и толстощекое лицо Магруссона заполнило пространство изображения. Главный управляющий компании Блорда простонал:

— Артур, Филипс снова принялся за свое.

— Больше меня этой ерундой не отвлекай, — быстро сказал Блорд. — Теперь слушай! Свяжись с нашими агентами. Я хочу знать, не происходило ли что-нибудь необычное в каком-либо из подпольных центров преступного мира по всему скоплению. — Он кратко объяснил Магруссону суть дела.

Магруссон словно не слышал его.

— Занд-З. Опять то же самое, — заупокойным голосом сообщил он. — Филипс был у Моргана и Данда. Сделки обойдутся тебе в десять миллионов в течение следующего года. Если мы их подтвердим.

Блорд набрал в грудь воздуху и медленно выдохнул. С бесконечным терпением он сказал:

— Ну, хорошо. Подтверди их. Но попробуй провести переговоры и что-нибудь осмысленное выжать из этих сделок.

Он щелкнул клавишей, отключил элдофон и хмуро посмотрел на помощницу.

— Филипс? — переспросила Эвана. — Это тот самый человек, который…

— Именно он, — кивнул Блорд. — Эх, как будто у меня и без того забот мало! Должен признаться: что делать с Филипсом — ума не приложу. Послать общее предупреждение? Неразумно, потому что поощрит новые попытки выдать себя за Артура Блорда, породит новых лже-Блордов. А уполномоченный полиции на Дельфи-2, старинный мой враг, лично предупредил: если с Филипсом что-нибудь случится, он обвинит меня. Даже при дружеском расположении полиции мне трудно было бы что-нибудь парню предъявить. Он отбился от десятка обвинений в убийствах и кражах, с тех пор как прилетел в скопление. Пытается шантажировать меня, каждый год — миллионов на пять.

— На вашем месте, — посоветовала Эвана, — я бы занялась Эмерсоном и не отвлекалась бы. Мариан испугана, она сама мне сказала. Мы имеем дело с учеными с большой буквы. — Она задумалась. — Я понимаю, вы обвините меня в ереси, но, может быть, обратитесь в космический патруль?

Увидев выражение лица Блорда, она поспешила добавить:

— Ну, хорошо, хорошо. Я знаю — предприниматели в Звездной Гряде в полицию не жалуются. Они сами свои проблемы решают. Извините, что я высказала разумную идею. Слишком разумную.

— Насчет разумности вы ошибаетесь, — бесцветным голосом сказал Блорд. — Вся полиция нашпигована платными осведомителями.

— Но в данном случае вам необходима поддержка общественного мнения, — возразила Эвана. — Как только вы раскроете тайну существования жидкого металла и тайну Эмерсона, ему придется оставить вас в покое.

Блорд рассмеялся, но в смехе его не слышалось веселья.

— А потом меня вызовут на проверку, подключат детектор лжи и попросят объяснить, откуда у меня образец металла. На случай, если вы столь юридически невежественны, дача взятки — преступление, по крайней мере, в Звездной Гряде. Нет, милая моя, мы имеем два преимущества. Во-первых, только мы знаем о нем, знаем, кто он на самом деле такой. Во-вторых, сам он не уверен, что мы это знаем. Так просто ни от одного из преимуществ мы отказываться не должны.

— Хорошо, — тряхнула головой девушка. — Мариан обещает сделать все, что она может сделать. Но просит особо не рассчитывать на лаборатории. Они не ровня кудесникам вроде Эмерсона, Ашлетона и Хаунсли. И план, который, как я подозреваю, вы задумали, очень меня опечаливает.

Блорд посмотрел на нее немного грустно.

— Милая моя, дело не в том, чего я хочу. Любое преимущество — результат немедленных действий…

Два часа спустя позвонил Магруссон.

— Город Хид на планете пещер? — переспросил Блорд. — Отлично сработано… Я с тобой свяжусь.

Глава 19

Едва заметная тень скользила через пещеру. Перепрыгнув через кучу щебня, тень притаилась за выступом скалы, заглядывая вниз, где распростерся город Хид. Выстроенный на равнине из пористого камня, город устремил башни и шпили к скальному куполу, заменявшему небо. Камень титанического потолка усеивали ослепительно сверкающие точки, а сам город больше всего напоминал огненное море.

Выйдя из-за прикрытия скалы в свет огней, тень замерцала. Быстро двинувшись вперед, силуэт растворился в искусственном, никогда не меркнущем сиянии города. Уже внутри города невидимка перестал торопиться. Прошел десяток улиц, пересекая несколько раз проезжую часть, чтобы не попасть в тень зданий, и тщательно обходя мужчин и женщин, спешащих вдоль тротуаров. Иногда невидимка на несколько минут останавливался, подслушивал разговоры; примерно полчаса он простоял, разглядывая громадное административное здание в центре, над которым завис в воздухе космический корабль. Наконец он направился к похожему на сверкающую игрушку зданию — столько там было огней — с несколькими подъездами. Всеми цветами радуги переливалась вывеска: «МАДАМ ШЕЗ. Игры и девушки».

Невидимка легко проскользнул в один из входов, потом — сквозь почему-то пустоватый игорный зал, затем — вдоль ярко освещенных коридоров. Рядом с одной из дверей, в тайничке, имелся ключ. Дверь вела в роскошно декорированные комнаты. Ленивым шагом он направился в одну из спален, сбросил комбинезон невидимости. Он едва успел лечь в постель, как щелкнул ключ в замке входной двери.

Женский голос протянул: «О-о!»

Послышались шаги. Дверь в спальню распахнулась, и женщина, лет пятидесяти на вид, обладательница внушительного бюста, влетела в комнату.

— Артур! — воскликнула она. — Артур, ты ли это? Или… — Она улыбнулась улыбкой любящей матери, — только твоя маска из синтеплоти?

Артур Блорд сказал:

— Рад, что ты заглянула ко мне, Кейт. И что ты рада меня видеть.

— Артур, ты шутишь со мной? Рада — слишком слабое не выразительное слово. Преступления стали невыгодными, по крайней мере, на Хиде. Месяц назад город захватили. Новые хозяева убили семерых, включая босса Танзера, самого Танзера, и заняли здание ратуши. Наша оборона их просто насмешила. А ведь мы были готовы отразить любую атаку космического патруля!

Она устало вздохнула.

— Артур, вытащи меня отсюда, прошу. Они увеличили рабочий день до двенадцати часов. Все фабрики работают в две смены. Все мужчины на фабриках, их приковали к машинам, и они, бедняжки, трудятся в поте лица или просто кое-как. От моего бизнеса камня на камне не осталось.

Артур Блорд нахмурился.

— А что они производят?

— Приборы!

— Какие приборы?

— Я ничего в приборах не смыслю. Знаю только, что на мое заведение натянули механическую смирительную рубашку. Во всех дверях и окнах — какие-то приборы. Через них проходят все наши клиенты и мы сами. Осматривают нас.

— Осматривают? — резко переспросил Блорд.

— Ну да. Это какие-то рентгеновские аппараты. Сравнивают мои кости и мои внутренности с предыдущими снимками, которые внутри у машин. Я это или не я… Что это с тобой?

Блорд вскочил на ноги и пытался вытащить из-под кровати костюм невидимости. Женщина, пораженная, наблюдала за его усилиями. Вдруг на ее веселом, пухлом лице появилась тревога.

— О, Великий Космос! — пробормотала она. — Одна из этих штуковин и тебя, должно быть, сфотографировала, когда ты входил!

По коридору, тяжело топая, бежали люди. Блорд оставил попытки надеть костюм, пожал плечами и несколько минут спустя спокойно подставил запястья под наручники.

Его отвели прямиком в административный центр. Пока его вели клифту, Блорд напряженно размышлял. Главное, чтобы его не узнали под маской из синтетической плоти. И помнить, что у них хватало времени лично проверить всех жителей полумиллионного городка. К счастью, он принял кое-какие меры предосторожности, покидая корабль. Кабина остановилась. Блорд заставил себя внутренне расслабиться. Его повели по устланному ковровой дорожкой коридору к двери с табличкой: «Отдел городского населения».

Внутри, в просторном зале, несколько сот девушек-клерков работали за своими столами и оргмашинами. Столы располагались с одной стороны, я с другой тянулся длинный ряд кабинок. Их встретила молодая женщина, блондинка, и подвела к кабинке, где сидела другая женщина, тоже блондинка. Здесь провожатая их покинула.

— Вы его обыскали? — деловито спросила вторая блондинка.

Обыск был проведен тут же. Он был достаточно тщательным, хотя и не идеальным. Блорд лишился пистолета в наплечной кобуре, бластера в рукаве, трех электронных ножей. У него отобрали записную книжку, деньги, спрятанные в подкладку пиджака, и туфли с пустыми отделениями в каблуках и подошвах. Но забыли проверить зубы, пуговицы и не обнаружили набор невидимых химикатов, укрытых под ногтями пальцев рук и ног. Когда с обыском покончили, блондинка жестом пригласила сесть на стул перед собой. Началось собеседование.

Имя? Блорд сообщил, что зовут его Лен Кристофер. Занятие? Отсутствует!

— Вообще?

— Гм, я, видите, часто переезжаю с места на место, — уклончиво пояснил Блорд.

Блондинка записала: «Вор».

Блорду показалось, что пора запротестовать.

— Слушайте, — начал он тоном пойманного с поличным карманника. — Что у вас здесь происходит? Прилетаю я на Хид, как всегда, и что я вижу? Сверхдисциплинированный город.

Девушка невесело улыбнулась.

— Имели место перемены. Каким маршрутом прибыли?

— Да не скажу я вам!

Краем глаза он уловил движение. Один из конвоиров занес кулак. Блорд вовремя чуть наклонил голову, и удар лишь оглушил. Но он рухнул со стула, словно потеряв сознание, подождал, пока ему плеснут в лицо водой. Потряс головой. Женщина холодно сказала:

— Мы любим получать ответы на наши вопросы.

Блорд пробормотал с кислой миной:

— Один приятель подкинул меня к пещере, которая ведет в Хид с севера. Два часа ногами топал. — На самом деле он вошел в город с юга. Но сейчас Артур был сильно встревожен. Он пытался сообразить, в какую переделку влип.

Блондинка сказала:

— Подведите его к карте.

Обычная трехмерная карта пещер. Все они были хорошо знакомы Блорду. Все выходы, переходы, ответвления — все это под гипнозом впечатали в память Блорда. Поглядев на карту, Блорд почесал затылок. Возможно, кое-какие входы были оснащены регистрирующими камерами-«гляделками». Трудно будет солгать.

— Забавно на них вот так смотреть, — сказал он.

— Который? — сказал блондинка голосом, которым можно было превратить воду в лед.

Он решил, что честность — лучшая политика. Главное, чтобы его не повели сейчас к Эмерсону, или Ашлетону, или остальным. С такой опасностью ему пока не справиться.

Они его раскусят. В пещере, через которую он вошел, вряд ли имелась «гляделка», потому что его не арестовали до тех пор, пока он не переступил порог заведения мадам Шез.

Он показал на пещеру, через которую вошел. Блондинка сказала:

— Все будет проверено на детекторе лжи, разумеется.

— Да какого дьявола мне вам лгать? — возмутился Блорд. — Думаете, мозги у меня не варят? Не понимаю, что серьезно влип?

Теперь он чувствовал себя спокойнее. Его предположения, что отдельными мелкими случаями занимаются чиновники, подтвердилось. Что же касается детектора лжи, то к этому испытанию он подготовился. Гипновнушением его накачали под завязку.

— А где вы находились с тех пор, как прибыли?

— Да я только сегодня в городе первый день, — запричитал Блорд. И по выражению ее лица догадался, что совершил промах.

— Не может быть, — удивилась блондинка. — Нет, совершенно невозможно. За восемь дней еще никому снаружи не удавалось пройти, не заставив сработать сигнализацию. — Она обернулась к конвоирам. — Этого парня отведите к шефу, — приказала она. — По-моему, он врет, а по инструкции все сомнительные случаи проверяет номер третий.

Пять минут спустя Блорд стоял перед знаменитым профессором Ашлетоном. Блорд чувствовал себя совсем не в своей тарелке. Прежде чем ученый успел открыть рот, в комнату вошел Брайан Эмерсон. Появление великого ученого было случайностью, Блорд в этом не сомневался. Но от подобной случайности мороз пошел по коже. За всю жизнь случай почти никогда не работал против Блорда.

Эмерсон обошел стол Ашлетона, взглянул надело «Лена Кристофера», которое тот читал. Это дало время изучить двух физиков. Сейчас оба были в синтемасках. Но Блорд изучал их трехмерные движущиеся изображения до тех пор, пока не убедился, что опознает их даже по манере двигаться, стоять или сидеть, узнает Эмерсона по мощной грудной клетке, Ашлетона — по немного сутулым плечам, Ашлетон был худым и высоким, с продолговатой головой и длинными костлявыми пальцами. Эмерсон тоже был высок, но массивен, лицо у него было скорее угловатое. Он излучал физическую и нервную энергию.

Глядя на них, Блорд почувствовал приступ патологического страха. Одно дело — сидеть в кабинете и анализировать данные, другое — стоять здесь, перед ними, в сердце города Хид. И эти люди совсем недавно были уважаемыми гражданами, а сейчас играли по собственной воле выбранные роли. Роли суперпиратов.

Эмерсон захохотал — уверенно, раскатисто.

— Интересно узнать, Кристофер, какой из трех методов вы использовали, чтобы обмануть нашу сигнализацию. Костюм-невидимка или… — Он замолчал. — Неважно. Когда вы вернетесь, все будут готово. Вам повезло. Обычно мы отправляем людей к машинам, на фабрики. Но вас мы пошлем на Дельфи-2.

— Как? — выдохнул Блорд. — Зачем? — Он был искренне изумлен.

Эмерсон пожал плечами.

— Меня поражает ловкость, с которой вы проникли в город, а меня поразить нелегко. Особенно в последнее время. Честно говоря, человеческий материал, с которым приходится работать, вызывает у меня тошноту. Итак, вы слышали об Артуре Блорде?

Блорд выжидал, не зная, что за этим последует. При упоминании собственного имени ему стало несколько не по себе.

Эмерсон продолжал:

— Наш первый шаг — один из первых — завоевать империю Блорда.

— Что завоевать? — переспросил Блорд.

Он начал смеяться, потом быстро прикусил язык.

— Босс, если вы свяжетесь с Блордом, то сожрете собственные подштанники, и так быстро, что даже не поймете, что произошло.

Эмерсон ответил не сразу. Улыбка его померкла, и он произнес с легким презрением:

— Через две недели Артур Блорд — мертвец. Потому что он знает то, что ему знать нельзя. Или вот-вот узнает. Сведения касаются меня. Мой план включает захват его организации. Но хватит, — сказал он резко. — Вам дадут инструкции перед отлетом. А теперь передайте мне шприц, Ашлетон.

Блорд метнул лишь короткий взгляд на желтоватую Жидкость в шприце и понял, что случилось худшее. Эмерсон не случайно вошел в кабинет Ашлетона. Блондинка из отдела населения, должно быть, рекомендовала Блорда как ловкого мошенника, Ашлетон, в свою очередь, вызвал Эмерсона. Стараясь, чтобы жест показался как можно более естественным, Блорд попытался поднести ко рту левую ладонь. Если ему удастся проглотить вещество, скрытое под ногтем среднего пальца… Чтобы скрыть свое намерение, он сказал испуганно:

— Что это такое, босс?

Эмерсон снова захохотал.

— Эта субстанция известна как «семидневный яд». На черном рынке доступна лишь простая версия, которая убивает жертву на седьмой день. Но понимая сложную структуру протеиновой основы яда, можно варьировать период между впрыскиванием и моментом гибели. Вот эта смесь, например, убивает на тридцатый день. Противоядий только два. Один из них должен иметь ту же основу, что и яд. К счастью, его возможно ввести в любой момент, вплоть до самой смерти, — Эмерсон улыбнулся. — Теперь вы понимаете, как важно для вас выполнить наше задание. Чтобы спасти жизнь, вы вернетесь за противоядием на Хид. — Он сделал паузу. Казалось, что-то его безмерно забавляет. — Второе противоядие следует принимать заранее. Ловкие люди часто встраивают ампулы под ногти пальцев. ДЕРЖИТЕ ЕГО ЗА РУКУ! — Профессор победно захохотал. — Нет, нет, дружок! Такие штучки с нами не пройдут. Закатите ему рукав!

Игла впилась в руку Блорда.

— Вот и все, — сказал Эмерсон. — Отведите его в отдел транспорта.

Глава 20

Прошел час, а «военный совет», собравшийся в кабинете Блорда, все еще ни к чему не пришел. Блорд изучающе смотрел на собравшихся: одного мужчину и четырех женщин. Впервые он испытывал к ним, ближайшим сотрудникам, необычное чувство. Он отдалился от них. Казалось, ни он к ним, ни они к нему уже не имеют прежнего отношения. Виной тому был яд. Изменился взгляд Блорда на мир. Блорд вновь всмотрелся в знакомые лица, отметив, что его организация, в самом деле, отдает преимущество женщинам. Забавно, но мужчинам, прилетавшим в Звездную Гряду, никогда нельзя полностью доверять, если они твои подчиненные.

Эвана Тревис говорила тихим, но уверенным голосом:

— Не сомневаюсь, что Артур что-нибудь придумает.

Блорд выдавил из себя кривую ухмылку. Но вслух он произнес:

— После того, как я был схвачен, у меня не было ни одного шанса, мне не предоставилось ни одной лазейки самому изменить ход событий. Я здесь сижу, приняв во внимание яд, — вовсе не потому, что я такой уж ловкий. В любом случае наш план обязан включать условие: я возвращаюсь на Хид, и Эмерсон с Ашлетоном, — то есть, они должны быть живы, — вводят мне противоядие.

Наступила тишина. Три женщины-ученые переглянулись. Сара Грей, химик, сказала:

— Вы в трудном положении, и поэтому многие возможности исключаются. — Она вздохнула. — Но вы не рассказали об указаниях, которые получили от Эмерсона. Возможно, мы придумаем какую-нибудь ловушку.

Блорд устало улыбнулся. За время этого собрания он уже несколько раз слышал предложения в подобном роде. Слишком расплывчатые, ординарные, неизобретательные, почти что пораженческие.

— Одна загвоздка, Сара. В одиннадцать часов 28 марта, то есть через девять дней, я обязан передать сообщение с помощью личного устройства, которым меня снабдили. Попробуйте придумать ловушку при таком раскладе.

— Но какая им нужна информация? — Вопрос задала Мариан Кларк, руководитель отдела физики, которая и принесла ему образец жидкого металла.

— Я должен кое-что выяснить о передвижениях Артура Блорда и доложить Хаунсли, начальнику их отдела связи.

Магруссон, единственный мужчина в кабинете, вытер с пухлого лица испарину.

— Надеюсь, они не собираются взорвать здание?

Блорд улыбнулся, услышав слова главного управляющего. Видя его унылое лицо, Блорд вдруг повеселел.

— Старина, твоя шкура в безопасности. У Эмерсона грандиозные планы, и они включают захват моей собственности. Ему тоже понадобится управляющий.

— Но… — возмутился Магруссон.

— Только не спрашивай, как ему это удастся. Меня самого эта проблема беспокоит. Если моя собственность перейдет к нему, значит, всей галактической системе правопорядка грош цена. Например, меня убьют, — продолжал он. — Само собой, все присутствующие в комнате включены в завещание. И еще восемь дюжин семей по всей Звездной Гряде, и еще кое-кто — общим числом около тысячи человек. — Он улыбнулся. — Не такой уж плохой расклад, как может показаться. Уверен, даже Магруссон не имеет ясного представления о величине моего состояния. Мне принадлежат целые города. На некоторых планетах я владею всем: каждой фабрикой, каждой энергостанцией, каждой шахтой.

Он помолчал.

— Завещание мое заверено Регистрирующим Контуром, этим механическим аналогом выездной судебной сессии. Предполагается, что устройство безотказно, любая сделка, большая или маленькая, на Земле или в любом уголке освоенного космоса, зависит от надежности этого устройства. — Он помрачнел. — Полагаю, даже Ашлетон не в состоянии придумать способ изменить сведения, зарегистрированные Контуром. Тем не менее, он может — если сможет, — что-нибудь добавить.

Магруссон тихо застонал.

— В последнее время все пошло кувырком. Сначала этот негодяй Филипс принялся за старое, и…

Блорд его перебил.

— Кажется, — холодно сказал он, — нам всем придется как следует подумать.

Совет закончился в мертвой тишине.

На третий день после совета Блорд явился в главную физическую лабораторию.

— Этот жидкий металл, — поинтересовался он у Мариан Кларк. — Как он работает?

Физик начала объяснять.

— Устраняя гравитоны, в жидком металле ослабевает кристаллическое напряжение. Металл превращается в молекулярный ручей и, — что крайне важно, — жадно впитывает гравитоны из верхнего слоя другого металлического объекта. Начинается цепная реакция. Часть гравитонов излучается, — отсюда шипящий звук, — и потому превратившийся в жидкость металл лишь через час возвращается в твердое состояние.

Она замолчала и с надеждой посмотрела на Блорда.

— У вас появились какие-то идеи? Как использовать металл против Эмерсона?

Блорд покачал головой.

— Ни единой мысли, — признался он.

Два дня спустя Блорд вернулся в лабораторию, на этот раз — в сопровождении грустной Эваны.

— Вот загадка, — начал Блорд. — Допустим, Эмерсон пришел в мой кабинет, чтобы меня убить. Он открывает дверь и его встречает шквал огня из всех возможных видов оружия. Не забывайте, ситуация условная. Убивать его нельзя — мне необходимо противоядие. Но он об этом не знает, следовательно, ждет всевозможных ловушек, ждет, что меня охраняют всевозможные системы. Что может ему помочь, с вашей точки зрения? Как физика?

Женщина пристально смотрела на него, потом сказала:

— Из того, что известно науке — ничего ему помочь не может. Но лет семь назад прошел слух на Земле, будто одному парню из ДНЗ удалось создать универсальный отражатель для всех видов лучевого оружия. Отражатель разворачивал вектор энергии на сто восемьдесят градусов, направляя излучение на источник, таким образом уничтожая оружие и того, кто им воспользовался. Мы задействовали всех наших шпионов, включая Хаунсли, но им удалось выяснить только одно: несколько крупных исследователей внезапно скончались. Вот такой слух.

Когда она закончила говорить, Блорд произнес задумчиво:

— Знаешь, я теперь вижу, что ты с самого начала была права. Я не с того конца подошел к проблеме. Ты предупреждала — на их собственном поле нам не выиграть. Наш отдел науки не ровня Эмерсону и компании. В этом сомнения нет. Десять лет он отбирал лучшее из всего, что могли предложить девяносто тысяч ученых, работавших в ДНЗ. Нет, на своем поле он непобедим.

— То есть, у вас появилась идея? — Эвана просияла.

Блорд покачал головой.

— Мне нужно подумать. Я работаю с людьми, с их психологией. Мои методы — уловки, кунштюки, фортели. Давно нужно было сменить направление. Наверняка что-то отыщется…

…Прошел шестой, затем седьмой день, но вдохновение покинуло Блорда. На восьмой день Блорд сидел в личном офисе. Его мучил один-единственный страшный вопрос: неужели на этот раз его победили? Додумать он не успел, потому что в кабинет вошли Магруссон и Эвана. У толстяка физиономия была вытянутая, если только это сравнение подходило при его общей пухлости.

— У меня целый мешок неприятностей, Артур, — начал управляющий. — Как их тебе представить — сразу весь запас или частями?

Блорд засмеялся против собственной воли — слишком уж трагический вид был у Магруссона. Жизнь для управляющего была чересчур ответственным делом, и вся энергия уходила на то, чтобы не погрузиться в бездны депрессии.

— Вот это мне нравится! — фыркнул управляющий. — Завтра все мы, быть может, умрем, а ему смешно!

Блорд с некоторым усилием заставил себя принять серьезный вид. Он откинулся на спинку кресла — так хорошо он себя давно уже не чувствовал.

— Спасибо, — проговорил он. — Что бы я без тебя делал? Теперь рассказывай.

— Во-первых, — начал Магруссон, — снова Филипс. В последний раз…

Эвана, следившая за лицом Блорда, быстро подсказала:

— Речь идет о человеке, который выдавал себя за вас.

Блорд едва услышал ее слова. Электричество вдохновения разлилось по венам.

— Филипс! — произнес он, смакуя каждый звук. — Конечно! Естественно! Вот где решение. Как я мог забыть о Филипсе, когда этот только и делает, что настойчиво о себе напоминает?

Он вскочил, его темные глаза искрились.

— Магруссон! — воскликнул он. — Приведи ко мне Филипса. Любым способом. Скажи, что я согласен на его условия, что я испугался шантажа… что угодно. Но он должен быть здесь!

Управляющий уныло смотрел на Блорда.

— С ума сошел, — сказал он. — Ты забыл, что в любом случае тебе возвращаться на Хид? Почему ты думаешь, что Эмерсон даст тебе противоядие?

— Даст, — свирепо сказал Артур Блорд. — Чтобы спасти собственную жизнь.

— Что-то мне твой замысел не нравится. Опасно, — сказал управляющий.

— Конечно, опасно, — фыркнул Блорд. — Опасность делает жизнь интересной. — Он вдруг замер. — Каким я был идиотом! С самого начала же было очевидно: Филипс и Хаунсли. Вот ключ!

— Главная опасность в том, — проявив неожиданную проницательность, сказал Магруссон, — что ты любишь людей типа Эмерсона. Спорю, ты оставишь его в живых.

Блорд не слушал его. Он зловеще расхохотался.

— Идейка насчет Филипса — довольно омерзительная, конечно. С другой стороны, он сам напросился.

Артур Блорд мертв. Погиб в результате несчастного случая — взорвался его собственный электронный бластер. По сообщениям полиции, Блорд зачем-то извлек оружие из кобуры и произошло короткое замыкание.

Новость с быстротой молнии облетела Дельфи-2. У подножия небоскреба корпорации собрались толпы людей. Запрокинув головы, любопытствующие разглядывали далекий верхний этаж, где в пентхаузе случилась трагедия. По элдофонной сети новость разлетелась среди планет Звездной Гряды, помчалась на Землю и к другим освоенным звездным системам. Слава Блорда была поразительной. Повсюду на экранах общественных элдофонов и на газетных снимках первых полос можно было увидеть тело, почти расчлененное надвое. Труп лежал в ярко-красной луже у подножия собственного рабочего стола Блорда.

Снимок был очень четкий. Отличный снимок, если не считать жуткого содержания. Лицо погибшего получилось даже слишком хорошо. Рот застыл в хищном полуоскале. Очевидно, в миг гибели отвратительная, а потому и тщательно скрываемая сущность великого предпринимателя отпечаталась на его лице. В роскошном личном кабинете лежал непривычно жуткий, волкоподобный, безжалостный Артур Блорд. Миллионы обожателей Блорда были потрясены, несколько газет прокомментировали сей факт в редакторских колонках.

Но большинство журналистов и газет отнеслись к погибшему милосердно. Фантастические подвиги Блорда пересказывались в подробностях. С особым удовольствием Цитировались слова главного управляющего Магруссона: «Я не подозревал, что Блорд находится в своем кабинете. Он должен был находиться в другом конце скопления. Но это в его стиле. Он появлялся и исчезал как призрак».

Итак, отмечали газеты, странная, драматическая жизнь была прожита Блордом сполна.

На пятый день интерес общественности переключился на проблему завещания. Деньги Блорда! Газеты не стеснялись в оценках размеров состояния погибшего магната. Самая маленькая цифра из упоминавшихся достигла триллиона стеллоров. И чем выше становились приливные волны предположений, тем громче звучал вопрос: кто наследники?

На седьмой день с Фассера-4 прибыл главный директор регистрирующего Контура, и сделал осторожное заявление. Согласно его словам, Артуром Блордом подписано два завещания. Последнее сделано за неделю до смерти Блорда и полностью аннулирует предыдущее. С точки зрения закона второе завещание безукоризненно. Все состояние Блорда переходит к некоему Иоганну Смиту, который в данный момент остановился в отеле Блорда. Репортеры ордой двинулись на отель.

Человек, полный энергии и личного обаяния, и если не чертами лица, то телосложением подозрительно напоминавший покойного профессора Брайана Эмерсона, согласился дать интервью. Правда, этого подозрительного сходства никто не заметил. Смит заявил: «Однажды я спас Артуру Блорду жизнь. Я оставляю дело на попечение моих юристов. Я вернусь, как только ситуация прояснится».

На следующий день он исчез.

Глава 21

Артур Блорд знал способы проникнуть в Хид, о которых никогда не догадались бы ученые, недавно прибывшие с Земли. У них просто не было времени их отыскать. Эти входы и выходы не грозили безопасности Хида, удобного укрытия для тех, кто желал избежать излишнего внимания полиции. Но для целей отдельных личностей, стремившихся незаметно проникнуть в город или покинуть его, они подходили идеально. Их построил покойный босс Танзер на всякий непредвиденный случай. Отдел координации Блорда уплатил кругленькую сумму одному из головорезов Танзера за этот секрет.

Блорд явился в город невидимым, в основном по причине того, что ему нужно было уладить кое-какие дела, и убить одного человека. Он убил его, без жалости, хладнокровно. Затем, поскольку спешить больше было некуда, он прошелся по улицам преображенного Хида. Бульвары города запрудила элегантно одетая публика. В казино негде было яблоку упасть. Открывались и закрывались двери, и на улицы доносился изнутри смех, музыка, звон бокалов, голоса крупье и жужжание рулеток. Куда ни кинь взор — мили и мили сверкающих всеми цветами радуги вывесок.

Это был старый добрый Хид, но кое-что изменилось. Прислушавшись к отрывкам нескольких разговоров, Блорд постепенно составил картину. Мошенники и воры были выпущены из фабричных корпусов, где их заставляли силой работать. Перепуганные преступники обнаружили, что их труды пошли на укрепление обороны Хида, и прониклись любовью и уважением к новым хозяевам. На бульварах поговаривали, что в будущем Хид станет центром гигантских операций. Общее возбужденно-радостное настроение толпы передавалось одиночкам, люди больше смеялись, больше улыбались, разговаривали громко, играли азартно. Город жил в предвкушении великих событий.

Блорд еще раз убедился, что его общий план верен. Если он сработает, Звездная Гряда спасется от волны преступности. Век мошенников не наступит. В невеселом настроении от мыслей о столь мрачных перспективах Блорд покинул город тем же путем, которым проник в него. Несколько часов спустя он вновь вошел в Хид, той же дорогой, которой воспользовался несколько недель назад.

Едва он покинул укрытие, как оказался в клещах силового поля. Руки его были намертво схвачены и невидимая сила понесла его, как камень из катапульты, вдоль гравитационной линии. Через несколько секунд скорость уменьшилась, и Блорд увидел конечный пункт полета: вагончик монорельса. Его плавно опустили в вагонник, затем машина пришла в движение, понеслась над пустырем в сторону города. Ноги и руки Блорда были плотно охвачены невидимыми силовыми путами. Внезапно вагончик влетел в туннель и затормозил внутри стальной камеры.

К вагончику подскочили люди, вытащили Блорда наружу, отвели в отдел городского населения. Кабинка на этот раз была другая, и девушка — тоже, но Блорд не стал ждать собеседования. Он сказал хладнокровно:

— Можете передать номеру первому, что его хочет видеть Артур Блорд. — Это возымело результат.

Около десятка человек поджидали его в большой комнате. Разбившись на группки, люди тихо беседовали. Когда четверо охранников ввели Блорда, — руки его были скованы наручниками, — все немедленно повернулись в его сторону. Нахмурясь, вперед вышел Эмерсон. Взмахом руки он отправил охранников.

— Если вы в самом деле Блорд, — произнес он медленно, — то я восхищаюсь вашей смелостью, но отнюдь не умением думать.

— Боюсь, Эмерсон, — улыбнулся Блорд, — что моя сообразительность успеет вас восхитить. Еще до того, как со мной будет покончено.

— Эмерсон! — воскликнул Эмерсон.

По комнате прокатился взволнованный шепот. Потом кто-то воскликнул:

— Он нас знает!

На короткое время наступила тишина. Бывшие ученые департамента науки замерли. Они явно лихорадочно обдумывали последствия. Один Эмерсон, казалось, почувствовал себя увереннее. Он улыбнулся. Потом раскатисто захохотал.

— Отличный ход! — признал он. — Итак, несколько недель назад в ловушку угодил сам Артур Блорд, а мы даже не заподозрили. — Он резко оборвал смех. — Наивный дурак! Вы бы могли спокойно получить противоядие. Я был намерен выполнить обещание.

— Я этому верю, — спокойно сказал Блорд. — Поэтому и оставлю вас в живых.

Слова произвели эффект ведра холодной воды. Эмерсон отступил на шаг.

— Кажется, мне больше не смешно, — сказал он. — А кто тот бедолага у вас в кабинете, который наставил на нас с Ашлетоном бластер, когда мы пришли вас убивать?

— Не возражаете, если я присяду? — спросил Блорд. Ответа он ждать не стал и уселся на ближайший стул. Одновременно вытянул перед собой скованные наручниками запястья. — Как насчет того, чтобы их снять? Они мне совершенно ни к чему.

Никто не шелохнулся.

— Ну же, — резко сказал Блорд. — Меня тщательно обыскали. Меня переодели, прочистили ногти на руках и ногах, вытащили вставные зубы. И моя победа над вами к моим личным действиям в этой комнате отношения не имеет. Даже если бы я что-то мог вам сделать. Я полагаюсь на ваш интеллект. Пошевелите мозгами.

Тишина. Потом Эмерсон вызвал охрану.

— Освободите его, — нехотя приказал он.

Когда охранники удалились, он сказал:

— Теперь говорите. Во-первых, кто был в кабинете?

— Его звали Филипс, — без колебаний ответил Блорд. — Зарабатывал тем, что летал с планеты на планету и выдавал себя за Артура Блорда. Шантажист. Я решил показать ему, что жизнь Артура Блорда — не всегда пряники. И вы ему рта не дали раскрыть. — Он понизил голос. — Я видел пленку с записью смерти. Очень интересно.

Эмерсон был собран и холоден, как сталь. Он больше не шутил.

— В самом деле, очень интересно, — процедил он сквозь зубы. — Вы ведь понимаете, что находитесь полностью в нашей власти и что мы выжмем из вас все, всю информацию, как сок из лимона. Например, кто и как много и что именно знает, и какие предприняты меры предосторожности и прочее.

Блорд с улыбкой покачал головой.

— Боюсь, не все так просто. Понимаете, у меня есть одно главное преимущество: я не боюсь смерти. Знаю, звучит странно. Люди привыкли считать, что владелец четвертой части Звездной Гряды — кстати, это преувеличение, — имеет от жизни все. Они ошибаются. На самом деле я уже имел все, что способна предложить жизнь. Теперь для меня имеют смысл лишь отдельные моменты, такие, как сейчас. Но даже это удовольствие начинает приедаться.

Эмерсон сказал ровным тоном:

— Мы до сих пор ничего конкретного не услышали.

Блорд не обратил на него внимания, как будто его и не перебили. Но улыбка его поблекла, он резко подался вперед.

— Это была преамбула. Теперь слушайте: человеку, который не боится смерти и располагает неограниченными деньгами, легко убивать, подкупать ииграть на страхе смерти других людей. В частности, я имею в виду вашего коллегу, профессора Хаунсли, который брал у меня деньги, который куплен был мною и который, — обратите внимание, — здесь не присутствует. Если вы думаете, Эмерсон, что знаете, где он, то напрасно. Можете позвонить.

В самом деле, подумал Блорд, проговорив эти слова, едва ли можно сказать, что Хаунсли где-то «находится». Мертвые не посещают собраний.

Затем он, отчетливо выговаривая слова, сообщил свои условия.

Неделю спустя, вновь сидя в своем кабинете на Дельфи-2, Блорд отметил, как изменилась атмосфера. На этот раз все четыре женщины лучились улыбками. Даже похожее на луну лицо Магруссона было чуть-чуть менее мрачным, чем обычно.

— Все было крайне просто, — рассказывал Блорд, не заботясь о том, что скромность украшает. — Я инсценировал собственную смерть. Нужно было выяснить, способен ли Эмерсон подобрать ключик к Регистрирующему Контуру — краеугольному камню нашей контрактной и юридической системы. Оказалось, что все, на что он способен — подсунуть ловко выполненную подделку. — Он сделал паузу. — Пока Эмерсон и Ашлетон убивали Филипса, я вызвал, используя выданный мне передатчик, Хаунсли. Предложил ему сто миллионов стеллоров, если он покажет мне секреты их экспериментального корабля. Такие крупные цифры имеют свойство оглушать, и, даже не имея намерений платить, делать подобные предложения забавно. Хаунсли был потрясен, обнаружив, что я жив, и я понял, что он в моих руках, после того, как Эмерсон под именем Иоганна Смита прилетел на Дельфи-2 объявить о своих правах на мое наследство. Совершенно ясно, что Хаунсли скрыл от него наш разговор. Может быть, предполагал меня предать — не знаю. Я пробрался в Хид в тот день, когда на борту «Созидающей физики» вахту нес Хаунсли, и убил его тотчас же, как он впустил меня на борт.

В этом месте Блорд остановился и вопросительно посмотрел на Магруссона.

— Что-то не так?

Толстяк сказал:

— А как получилось, что на Хаунсли не было защитного отражателя?

— Отражатель на нем был. Но я не стрелял в него. Я его задушил. Он оказался слабее цыпленка.

— Понятно, — сказал Магруссон.

Блорд продолжил рассказ:

— Как только корабль оказался в моих руках, я впустил на борт Мариан и Сару. А потом оставалось лишь поставить Эмерсона перед фактом: над городом висит корабль, способный сровнять его с землей. То есть, скалой. Плюс мой дежурный номер: беседа о жизни и смерти, которой я не боюсь. Они-то смерти боялись, поэтому…

Блорд рассмеялся. Он был очень доволен собой.

— Не понимаю, — покачала головой Эвана, — почему вы оставили их в живых, включая Эмерсона?

Блорд внимательно посмотрел на нее.

— Милая моя, — сказал он. — Я в самом деле не убиваю без необходимости. Я не мог оставить Хаунсли в живых — ведь на корабле должны были находиться Мариан и Сара. Но если я начну уничтожать всех, кто этого в нашем скоплении заслуживает, придется построить пушку величиной с земную Луну, и расстреливать все планеты по очереди. — К тому же, теперь, когда Эмерсон остался без когтей, — своих главных секретов, — он будет отличным экземпляром в моей коллекции крупных деятелей Звездной Гряды.

Он подумал и добавил:

— Эмерсон — маньяк. Он страдает манией величия. Это бесспорно. Рано или поздно он попытается взять реванш. Возможно, придется его убить. Но пока… — Он улыбнулся. — Пока мы о нем забудем.

Глава 22

Эвана Тревис внимательно слушала Артура Блорда, который говорил:

— Беда в том, что в Звездной Гряде перестали случаться интересные вещи. Стало скучно. Каждый день моя компания делает несколько десятков миллионов стеллоров — ну и что? Даже мошенники, пытаясь нас провести, перестали подбрасывать что-нибудь новенькое.

Эвана сказала спокойным тоном:

— Всего несколько месяцев назад Эмерсон едва не убил вас.

Но Блорд словно не слышал ее замечания.

— Например, дело Корбе, с которым последние дни носится Магруссон. Старая песня. Нелояльный служащий. Занимает ответственную позицию закупщика. Несколько лет фирмы, у которых он покупал, платили ему комиссионные. И я бы не стал его отправлять в тюрьму, если бы не одно обстоятельство. Они сбывали ему гнилой товар. Непростительная оплошность!

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и в этот момент настольный элдофон зажужжал. Загорелся голубой сигнал межзвездного вызова — голубой, как летнее небо.

— Итак, насколько я могу судить, — сказал Блорд, положив руку на аппарат, — возможности Звездной Гряды исчерпаны — для меня, по крайней мере.

Он поднял трубку.

— Артур Блорд слушает.

На экране возникло черное, с точками звезд, небо глубокого космоса. Был виден космический корабль, а немного в стороне — красная точка. Блорд нахмурился.

— Что за… — начал он.

Его перебил встревоженный голос:

— Господин Блорд, говорит капитан Грей, грузовик «Занд». Корабль, который вы видите, только что в нас стрелял.

— Отвечайте огнем, — быстро сказал Блорд. — И уберите тело. Если красный цвет меня не обманывает, это человек.

— Это и мне хотелось бы знать, сэр. Кажется, они не сразу меня заметили. Они вышвырнули тело, и я увидел красную точку.

Преимущество было на стороне корабля Грея. Из второго корабля катапультировали в космос человека. В последний момент те, кто был на борту, заметили корабль Грея, который догонял их. Теперь они пытались развернуть корабль, одновременно обстреливая «Занд». Ситуация была сложная. Два корабля вели огонь из атомных бластеров, и стычка не могла продолжаться долго. «Занд» сделал молниеносный маневр, приблизился к мертвому телу. Лучи-тракторы втянули его в люк. В тот же миг неизвестный корабль развернулся и бросился наутек, на предельном ускорении. Он мгновенно исчез из виду, хотя еще несколько минут на экране был виден желтый отсвет.

Блорд сказал тихо:

— Хорошо сработано, капитан. Вы и команда получите премию. Свяжитесь со мной, как только появятся новости.

Он откинулся на спинку кресла.

— Вообрази, — сказал он Эване, — до чего я опустился? Мелкое заурядное убийство. Как бишь выразился Лейн Стетсон, уполномоченный патруля на Марморе? Каждый месяц в скоплении совершается девять тысяч убийств. Это только те, о которых известно. Случаи, вроде того, которому мы только что стали свидетелями, сюда не входят, как правило. Убитых в космосе заносят в списки «пропавших без вести» и…

Ему не дали договорить. На экране появилось лицо капитана Грея — впервые с начала разговора. Суровые, резкие черты и кожа, покрытая загаром от сияния множества солнц.

Офицер выглядел встревоженным.

— Прошу прощения, сэр, но мы ничего не обнаружили. Ничего, указывающего на личность убитого. Человека застрелили до того, как выбросили в пространство. Убийцы старались не рисковать.

— Вот как, — сказал Блорд и этим ограничился. Хотя на самом деле в этот миг в нем пробудился интерес к происшествию.

Девять часов спустя яхта Блорда уравняла скорость с грузовозом «Занд». Несколько минут спустя Блорд и его эксперты перешли на грузовик. Расследование началось.

Блорд внимательно изучал погибшего. Лет сорок, решил он. Умное, тонкое лицо, в чертах лица — уверенность, что немаловажно. Даже перед лицом неминуемой смерти человек не потерял этой внутренней уверенности. Обычно такие люди отслеживаются даже среди двухсот планет, населенных серыми личностями. Где-то должны быть о нем сведения. Блорд сделал шаг в сторону, пропуская фотографа. Он очутился рядом с капитаном Греем и почувствовал необходимость объяснить свое присутствие на борту.

— Меня заинтриговали две вещи, — сказал он. — Почему они до последнего момента стремились уничтожить труп? Ведь они стреляли и по телу, и по «Занду». Они рисковали собственными жизнями, ввязавшись в дуэль — только чтобы не дать вам подхватить тело. Мои выводы просты. — Он сделал паузу. — Убийцы — закоренелые, тертые негодяи. В обычной ситуации они бы тщательно замели следы, уничтожив все свидетельства личности убитого, и на том остановились. Если на этот раз они не были удовлетворены, значит, убийство непростое. Спорю, что как бы мы ни старались, мы никаких следов на трупе не обнаружим.

Блорд выиграл пари. В поисках улик или следов одежду убитого буквально разобрали по кусочкам. Наконец эксперты оставили напрасные усилия. Один из них сказал:

— Ткань — обычная искусственная шерсть. Каждый год такой продают миллиарды ярдов. Без меток производителя невозможно сказать, где сшита одежда.

Он пожал плечами, и не только он. Рентгеноскопист сказал с ноткой отчаяния:

— Бедняга был в полном здравии. Ни одной пломбы. Ни одного хирургического шва. Неужели люди не понимают, что в картотеках патруля — полнейшие данные обо всех операциях и травмах? Плюс автоматическая система сравнительного поиска.

Очевидно, не менее глупые люди побеспокоились, чтобы в банках данных патруля не оказалось отпечатков их пальцев. Еще раньше Блорд попросил капитана передать отпечатки по элдофону Эване, которая их проверила, выдав за отпечатки нового служащего. Яхта еще не нагнала «Занд», как штаб-квартира патруля сообщила: «Не значатся».

Блорд шагнул к трупу и внимательно осмотрел размозженную голову. Энерголуч вошел в голову непосредственно впереди правого уха, пронзил мозг и вышел из левого виска. Смерть была мгновенной, но направление луча было достаточно интересным само по себе. Удовлетворенный, Блорд шагнул в сторону, жестом велел накрыть мертвое тело.

— Очевидно, — сообщил он, — его убили непосредственно перед тем, как вытолкнуть из люка. Стреляли немного сзади и сбоку. Стрелявший не знал наверняка, что рана смертельная, потому что удар выстрела сам по себе должен был выбросить жертву в пространство.

Он замолчал, нахмурился. Никуда не уйти от факта, на данный момент, по крайней мере, что он надеялся на какие-то дальнейшие действия преступников. Выстрел выбросил жертву в космос, и убийцы не уверены, что рана смертельна. Чем дальше, тем сильнее станут сомнения убийцы.

— Приходится предположить, — невесело усмехнулся Блорд, — что убийца захочет убедиться. Если человека выбросить в пространство — безвоздушное, — он погибнет от внутреннего кровоизлияния. Это всем известно. Но эти парни — возможно, они не успели проверить, нет ли на жертве прозрачного аварийного скафандра, облегающего, как кожа. При обычных обстоятельствах едва ли это имело бы значение. Но поскольку все произошло в суматохе, они начнут задумываться: «А что, если он выжил?»

Он продолжил задумчиво:

— Я не сомневаюсь, что они перехватили мой разговор с капитаном Греем. Значит, они знают, где искать. — Он снова помолчал, на этот раз его темные глаза сверкнули. Блорд предвкушал приключение. — Мы подготовим двойника. — Он сжал губы в линию. — Подходящего человека я знаю — он с радостью согласится на эту роль. Мой бывший закупщик по имени Корбе.

Блорд опустил яхту в силовое приемное гнездо над крышей двухсотэтажного здания корпорации Блорда. Потом спрыгнул в сад, прошел в кабинет пентхауза. Его прибытие застало Эвану врасплох. Она поднималась из кресла позади рабочего стола Блорда. Потом она улыбнулась.

— У меня для вас несколько сообщений. — И она исчезла в своем кабинете.

Несколько минут спустя она вернулась. Она нервничала. Спросит ли Блорд, что она делала за его столом? Она с облегчением увидела, что Блорд поглощен сообщениями, которые она принесла. Чувствуя все-таки некоторую нервную дрожь, она вернулась в свой кабинет и присела. Постепенно волнение перешло в радостное возбуждение.

«Удалось! — подумала она. — Даже он пока не заметил. А мне удалось! Я обнаружила по крайней мере один важный факт, касающийся убийства».

Ей помог случай. Она проходила через кабинет Блорда и бросила взгляд на огромную трехмерную карту Звездной Гряды. Идея пришла как озарение. Мгновение спустя она включила карту и села в кресло за стол Блорда, где находился пульт управления картой.

Она начала манипулировать с масштабом. Можно было создать эффект взгляда «со стороны», когда наблюдатель как будто удалялся в глубины космоса и мог одновременно видеть все двести с чем-то звезд под любым углом. Или можно было дать увеличение, и тогда одно отдельное солнце заполняло окно карт. Эвана несколько раз прицелилась вдоль определенной линии, быстро записывая колонки звезд, попадавших на линию прицела. Идея, озарившая ее, основывалась на здравом смысле. Капитан Грей и чужой корабль двигались в одном направлении. Следовательно, загадочный корабль имел как точку старта, так и место назначения. Он куда-то летел и одновременно летел откуда-то. Оба направления важны. И неплохо было бы их выяснить.

Среди нескольких возможных вариантов быстро определились два. Во-первых, направление «от». Звезды на этой линии включали Ланвери, Лепрекон, Лорелею… Здесь Эвана остановилась, потому что…

— Лорелея! Конечно же, Лорелея!

Глава 23

До этого этапа в расследовании Блорд добрался только три дня спустя. На третий день, после наступления темноты, его агенты службы безопасности доставили Корбе, которому уже была придана внешность убитого незнакомца, и некоего мрачного типа с выступающими зубами, который назвался Слайксом, Слайкс признался, что пытался убить Корбе — он был схвачен при попытке и отпираться не имело смысла. Похоже, он был уверен, что дополнительной информации из него не выжмут. Он ошибался.

После собеседования, Блорд деловито кивнул бывшему своему служащему.

— Ладно, Корбе, ты свою часть работы выполнил. Магруссон передаст тебе документ, удостоверяющий, что компания к тебе претензий в дальнейшем не имеет. Я даже не потребую с тебя денег, которые ты получил в виде взятки. — Блорд помолчал, с интересом разглядывая Корбе. — Кстати, а много ли ты заработал на нас?

— Девяносто миллионов стеллоров, — самодовольно сказал элегантный худощавый Корбе и проследовал прочь из кабинета.

Блорд повернулся к Слайксу.

— Похоже, сегодня мошенникам везет. Ты был разговорчив, поэтому я посажу тебя на грузовик, идущий на Землю, дам тысячу стеллоров и разрешение покинуть корабль в любом порту — после того, как корабль покинет наше скопление.

Наемного убийцу увели, а Блорд занялся полученной информацией. Нельзя сказать, что узнал он много, но в определенном смысле он узнал все. Тот, кто нанял убийцу, считал, что жертва его не погибла в космосе. И он дал Слайксу имя человека. Словно из пустоты, из миллиардов возможных вариантов, возникло вдруг имя. Остальное, разумеется, будет просто, в этом он был уверен.

Блорд не ошибался. Кто такой профессор Филипп Аманд Кинг? Через двадцать минут главная библиотека Судереи выдала ему справку вместе с фотографией — еще одно подтверждение, что это именно тот человек. Профессор оказался специалистом по мертвой зоне звезды Лорелея.

— Лорелея! — воскликнул Блорд, давая выход чувствам. — Конечно же, Лорелея!

Он нажал кнопку, вызывая Эвану и вкратце рассказал о своем открытии, а так же объяснил, что ему нужно. Девушка кивнула и удалилась с улыбкой. Час спустя она принесла ему отпечатанный текст, который был готов семьдесят два часа назад. Страниц было три. На первой было напечатано:

«За последние два года в зону Лорелеи попало тридцать семь грузовых кораблей. За всю историю скопления Звездная Гряда в общей сложности 192 корабля были уничтожены этой звездой. По мнению нашего отдела транспорта, эти цифры обоснованы. За последние пять лет, с момента введения доступного межзвездного двигателя, плотность движения возросла в несколько сотен раз. Службы ремонта работают с повышенной нагрузкой, качество обслуживания падает, что и объясняет растущее число катастроф».

На второй страничке значилось:

«Из тридцати семи кораблей, недавно пойманных Лорелеей, шесть обслуживались нами, семнадцать — Сквайром и Блейкли, четыре — компанией Корлисса, и каждые два — ниже указанными фирмами (каждый)». Прилагался список компаний. Текст на последней, третьей странице, был краток:

«Профессор Филипп Кинг, занимавшийся проблемой Лорелеи, пропал без вести, покинув свой дом на Фассере-4, месяц назад. Нет никаких данных, что ему или еще кому-нибудь удалось найти способ входа в мертвые зоны Лорелеи».

Блорд отложил листки и посмотрел на девушку.

— Вот что мне кажется, Эвана. Профессор Кинг создал измеритель для регистрации мертвых зон, а потом позволил завлечь себя в темное дело. То есть, с помощью его прибора — незаконно его используя, — некая группа грабила корабли, попавшие в зону Лорелеи. Понять их нетрудно. По закону, нашедшим такой корабль, принадлежит половина стоимости груза. Кинг и его группа получали все сто. Затем Кинг обнаружил, что соучастники просто-напросто заманивают в зону новые корабли. Он заартачился и его быстренько убрали. Убийцы до сих пор считают его живым. Но предполагают, что он держит язык за зубами, потому что он — соучастник преступления. А теперь, — он быстро поднялся, — займись корпорацией Сквайра и Блейкли. Они ремонтируют и обслуживают корабли. Семнадцать кораблей из числа недавно пойманных звездой обслуживались в их мастерских. Это мне представляется подозрительным.

Подозрительным — это было мягко сказано. Фирма могла подкупить механиков других мастерских, организовать несколько саботажей для прикрытия собственной деятельности, но только в собственных мастерских преступная фирма отбирала корабли и груз, который они несли, отбирала наиболее выгодный груз. Когда Эвана вернулась в кабинет, он сказал громко:

— Проверь их также с точки зрения груза кораблей. Какой груз, какова стоимость и так далее.

Блорд чувствовал прилив бодрости. Он дотронулся до нужных клавиш на панели элдофона. Почти мгновенно на экране возник Магруссон. Он хмуро выслушал Блорда, вкратце описавшего положение. Когда он закончил говорить, управляющий сказал:

— Послушай, Артур, почему бы не передать дело в космический патруль? Пусть они им занимаются. — Должно быть, он заметил как изменилось лицо Блорда, потому что поспешно добавил: — Хорошо, хорошо, не кипятись. Я знаю, впутывать в начатое дело полицию — не твой стиль.

— Во-первых, не в этом причина, — заметил Блорд.

Магруссон задумчиво посмотрел на него.

— Ага, понимаю. Улики.

— Именно, — подтвердил Блорд. — Если дойдет до суда, то едва ли они проиграют. Вероятность слишком мала, чтобы принимать ее в расчет.

— Что же ты собираешься делать?

— Кто бы за этим ни стоял, но я его размозжу, — мрачно сказал Блорд.

На пухлом лице Магруссона явственно читалась тревога.

— Артур, — произнес он заметно дрожащим голосом, — к чему эти разговоры? Ты ведь умный человек. В наши дни фирму не уничтожить. Никаким давлением, будь то финансовый нажим или что-нибудь еще. Уполномоченный по делам компаний нас прикроет.

Блорд имел в виду совсем иное, и на миг почувствовал раздражение. Почему Магруссон так медленно соображает? Но представив мрачную картину, нарисованную Магруссоном, он позабыл о раздражении. Блорд поежился. Экономическая империя Блорда с ее триллионами стеллоров будет ликвидирована? Наконец он сказал грубо:

— Что-нибудь придумаю.

Несколько секунд он сидел, размышляя, хмуря лоб, потом вдруг вспомнил, зачем вызывал Магруссона.

— Я отправляюсь к Лорелее через несколько минут. Мне нужно оставить тебе кое-какие указания.

Двадцать минут спустя он был уже на корабле.

На следующее «утро», — по времени Судереи, — Блорд вызвал Эвану. Полчаса спустя, завтракая, Блорд встревожился — Эвана давно должна была ответить на вызов. Он перешел в рубку и вызвал Магруссона.

С задержкой в несколько секунд на экране появился главный управляющий.

— Мисс Тревис? Секундочку, я посмотрю… — Изображение стало туманным, Магруссон с кем-то разговаривал, отвернувшись, — затем вновь приобрело четкость. Магруссон был краток.

— Бюро охраны сообщает: вчера вечером, немедленно после твоего отлета, она покинула здание и с тех пор ее не видели.

После недолгого молчания Блорд произнес медленно:

— Последние несколько дней она немного странно себя вела.

Он решил сменить тему.

— Получили информацию?

— Пока нет. Но корабли собираются.

— Отлично.

Лорелея была звездой исключительной, хотя блестящей внешностью не могла похвастаться. Блорд снял предохранительный колпачок с окуляра телескопа, настроил прибор и заглянул в бесконечную черноту, где мерцали лишь далекие искорки звезд. Ему понадобилось несколько минут, чтобы отыскать очертания знаменитой темной звезды.

Отличительной чертой этой звезды был ее состав. Она на шестьдесят процентов состояла из гелия. Адский атомный огонь разогрел инертную массу гелия и она ожила. Это была странная — для звезды, — полужизнь, жутко не стабильная. Как чудовищная пиявка, гелиевая масса всасывала огненную кровь когда-то яркой горячей звезды. Этого было недостаточно. Лорелея плыла в пространстве, — космические расстояния были слишком велики, а ее собственная скорость слишком мала, чтобы добраться до соседних светил, — жадно втягивая энергию. Ни один корабль не мог приблизиться к ней без того, чтобы не потерять почти всю энергию — атомную, гравитационную, электрическую.

Осмотр Лорелеи оказался короче, чем Блорд предполагал. Он почувствовал резкий удар. Вибрация пронизала каждую клеточку тела, потом наступила невероятная легкость. Мощные атомные двигатели в недрах корабля сбились с ровного ритма и… замолчали. Перед глазами у него поплыло. Ему казалось, он раздувается, как шар. Сигнализация, мелькнула мысль. Предупреждающая сигнализация не сработала.

Очевидно, во время последнего ремонта кто-то испортил приборы — явный саботаж. Итак, он попал в мертвую зону Лорелеи, звезды-убийцы.

Некоторое время ушло на определение масштабов бедствия. Яхта падала практически прямо на звезду. Блорд припомнил, что его скорость, до включения антигравов-суперускорителей, составляла около тридцати тысяч миль в час. Теперь, когда главные двигатели отключились, яхта летит на первоначальной скорости. На борту у него пятьдесят тонн взрывчатки. С этим запасом, возможно, — но маловероятно, — он сумеет вывести яхту массой в сто тысяч тонн на орбиту вокруг темного солнца.

Блорд тихо рассмеялся, но ему вовсе не было весело. Иногда он представлял себе подобные ситуации и ему было интересно: что он будет делать? И вот он действительно попал в переплет. Очутился в плену у звезды, особым образом воздействовавшей на электронные структуры всех объектов в непосредственной близости. Машины и приборы, зависящие от тонких атомных взаимодействий, немедленно перестали работать. Теоретически, если вывести другую формулу атомных взаимодействий, вновь заработают генераторы и антигравиторы. Предположительно, профессору Кингу удалось такую формулу открыть.

Но смех замер на его губах, когда Блорд вспомнил, зачем он здесь. Он раскрутил маховик, который начал вращать другое колесо, побольше и так далее, пока огромный диск в пятнадцать тонн, спрятанный в основание возвышения пульта, не разогнался до скорости в тридцать оборотов в минуту. В нужный момент Блорд включил сцепление и в действие пришло динамо.

Устройство в буквальном смысле представляло аварийную электростанцию. Электричество было энергией слишком грубой, и Лорелея слабо на него воздействовала. Кроме того, как источник энергии для двигателей эта машина была бесполезна. Но в невесомости маховик мог вращаться часами и, в отличие от батарей, которые тоже имелись в запасе, его энергии хватало на элдопередачу через звездные расстояния. И на этот раз устройство доказало свою полезность. Над элдофоном загорелся сигнал, замерцал экран. Блорд повертел диски настройки, наладил связь с Судереей. Полминуты спустя на экране появился Магруссон.

— Привет, Артур, — сказал он небрежно.

Настроение толстяка не понравилось Блорду. Он слишком хорошо почувствовал разницу между собой и управляющим, который сидел в безопасном офисе, такой спокойный и довольный. Блорд несколько секунд боролся с приступом раздражения. Наконец, он выдавил улыбку, но не успел открыть рта, как Магруссон сообщил:

— Я получил сведения о Сквайре и Блейкли. Те, что были тебе нужны. Вот, я подержу листки, ты сам прочтешь. Так быстрее.

Документ, представленный Блорду оказался весьма замечательным. Эндрю Сквайр и Уолтер Блейкли оказались едва ли не самыми малосимпатичными личностями из всех обитателей Звездной Гряды. Они перепробовали множество занятий: производили секс-наркотик и семидневный яд, занимались торговлей так называемыми «белыми рабынями» на окраинах скопления. Оба обвинялись в убийстве, но были освобождены за недостаточностью улик. Некоторые периоды их жизни вообще были покрыты мраком.

Но с возвратом они, кажется, смягчили крутой нрав. И стали осторожнее. Пять лет назад занялись законным бизнесом, сначала что-то производили, затем перешли на ремонт и обслуживание космических кораблей. В справочнике указывалось, что их общий капитал достигает трехсот миллионов стеллоров. В графе «хобби» у Блейкли значилось «женщины», а развлечения Сквайра относились к более общей категории «посещений ночных клубов».

— Забавная вещь, — сообщил Магруссон Блорду, когда он поднял взгляд от последней страницы. — Как сообщает наш информцентр, мисс Тревис подготовила эту сводку почти три дня назад. Она до сих пор не появилась, — добавил управляющий.

Блорд застонал.

— Она влипла в переделку, уверен. Выпусти агентов, пусть начнут поиски. Она явно что-то задумала, и я не сомневаюсь, что дело примет серьезный оборот. Где корабли?

— Прибудут в район Лорелеи через двенадцать — пятнадцать часов. — Магруссон замолчал. — Артур, что все это значит?

Блорд не обратил внимания на вопрос. Он прикидывал, сколько у него осталось времени. Результат ему не нравился. Через пятнадцать часов битва будет проиграна или наоборот. Если он проиграет, тело его превратится в обугленные останки. Может быть, его не сожгут бластером, а вышвырнут за борт, где царит почти абсолютный ноль. Наконец он вздохнул и сказал:

— Что с деньгами? Сколько тебе удалось собрать?

— У капитана Джаспера на борту пятьдесят миллионов стеллоров и… — Магруссон застыл, раскрыв рот — Я понял, Артур! У пиратов должен быть корабль неподалеку от звезды. Обреченные корабли падают прямо на звезду, их нужно успеть обчистить в считанные дни. Возможно, ты их спугнул, но если они храбры, то наши деньги станут наживкой. И они на нее клюнут.

Прежде чем Блорд успел ответить, толчок едва не выбросил его из кресла. Он понял, что произошло и при этой мысли почувствовал пустоту в животе. Что-то тяжелое ударило в яхту.

Прибыл пиратский корабль.

Глава 24

Сквайр, компаньон Блейкли, был изрядно пьян. Он тяжело облокотился о стойку бара. Сейчас он ясно видел одно — эта привлекательная стройная девушка им заинтересовалась.

— Давайте еще выпьем, — сказала Эвана Тревис.

Сквайр осоловело посмотрел на нее. Он был невысокого роста, но широкоплечий и, что удивительно, черты лица у него были хорошо очерченные, правильные. Я пьян, подумал он. Но мне везет. Он принял протянутый стакан.

— С-спас-сибо, — пробормотал он. — Так о чем это мы?

— Вам понравилась моя идея. Вы собираетесь взять меня на работу.

— Верно. Заходите завтра. Могу я еще раз взглянуть на приборчик?

Эвана вытащила устройство из сумочки. Оно называлось «здоровьеметр», история создания его была весьма интересна, но Эвана не собиралась посвящать в нее пьяного собеседника. Эвана одолжила приборчик в отделе координации, о чем отдел и не подозревал.

— Это второй, — объяснила она. — У меня их два. Одним и тем же нельзя пользоваться сразу — только двенадцать часов спустя.

Сквайр взял приборчик, коснулся кончиками пальцев активаторов. Потом принялся удивленно рассматривать десяток миниатюрных шкал.

— Ч-что с ним? — брюзгливо спросил он. — Отчего стрелки Дергаются во все стороны?

— С ним нужно поработать. Я знаю как. Если бы я могла несколько недель поработать в ваших лабораториях…

Она сдержала улыбку, заметив, с какой жадностью смотрит Сквайр на приборчик. Он облизнул мокрые губы.

— В нашей лаборатории, — повторил он. — Да — да, именно в мастерской. Вот… — с неожиданной для пьяного быстротой он сунул руку в карман, выудил карточку. — Вот. Приходите завтра.

— И я приду, не сомневайтесь, — сказала Эвана. — Мой банковский барометр почти на нуле.

На следующее утро она по-прежнему была уверена, что план сработает. Сквайр и Блейкли привыкли делать деньги на простофилях. Еще одна наивная девчонка подозрений не должна вызвать. Она не удивилась, когда клерк уведомил ее, что Эндрю Сквайр вышел лично встретить ее.

Блейкли был похож на партнера, представляя собой нечто вроде увеличенной копии. Он был учтив. Он осмотрел здоровьеметр — взгляд у него был цепкий, суровый. Проверив работу приборчика на себе, он сказал удовлетворенно:

— Точно. На завтрак у меня не было ни витамина С, ни В-1. И ежедневную норму прочих я тоже за завтраком получить не успел. Гм, что это они так завертелись!

Стрелки на шкалах метались, и Эвана заметила вопросительный взгляд Блейкли. Взгляд спокойный и жесткий одновременно. Очевидно, Блейкли потребуется объяснение поподробнее. Без колебаний Эвана пустилась объяснять, в чем недостаток прибора. Практически она повторяла слова главного физика, который несколько недель назад объяснял Блорду назначение здоровьеметра.

Проблема была связана с нервной энергией человека. Когда организм поглощал витамины, минералы и калории, происходили тонкие изменения нервной энергии. Изобретатель верно предположил, что степень поглощения можно измерить либо относительно средних показателей, либо относительно индивидуальных. В последнем случае приборчик требовал особой настройки, учитывающей результаты медицинского обследования данного человека. Но прибор слишком быстро насыщался энергией и терял чувствительность. На срок в двенадцать часов он становился бесполезным. Здоровьеметр был изобретен сто лет назад и в то время решения найти не удалось.

Отдел координации усовершенствовал прибор менее чем за час. Но этот факт Эвана Тревис, рассказывая Блейкли историю здоровьеметра, благоразумно не упомянула.

Когда Блейкли понял, что хотя изобретение запатентовано, но усовершенствованный вариант можно запатентовать отдельно, он посмотрел на прибор с новым интересом. Веки его дрогнули.

— И усовершенствовать его будет нетрудно, — заверила его Эвана. — Учитывая открытия последних десятилетий в области контроля энергии, проблема решается элементарно.

Договорив, она посмотрела на Блейкли, и поняла, что наживка проглочена.

— Заказывайте необходимое оборудование, — щедро предложил Блейкли. — Все, что вам необходимо. Идея нам нравится, и с теми, кто для нас работает, мы тоже работаем на совесть.

Эвана, заранее все продумавшая, сказала деловито:

— Мне в самом деле кое-что понадобится. Если я не слишком буду ограничена в средствах…

Она протянула список. Блейкли даже не взглянул на него. Он обратился к партнеру:

— Сквайр, продиктуй, пожалуйста, меморандум для Регистрирующего Контура. Мы уполномочиваем мисс Ли Кэррол… — Он бросил взгляд на Эвану. — Я правильно назвал имя?

Эвана кивнула, и Блейкли продолжил:

— …Ли Кэррол заказывать научное и техническое оборудование от нашего имени.

После того, как Сквайр и девушка подписали документ, Блейкли повернулся к Эване.

— Вы всем удовлетворены, надеюсь?

Они старались произвести на нее впечатление своей щедростью.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — сказала Эвана, вкладывая в голос максимум благодарности.

Когда она ушла, Сквайр посмотрел на Блейкли.

— Милая девушка, — сказал он. — Немного наивная, правда… — Он колебался. — Что мы с ней будем делать?

Партнер смерил его равнодушным взглядом.

— А что мы делаем с людьми, чтобы они не путались потом под ногами? — Он сделал паузу. Его бледные глаза смотрели прямо на Сквайра. — Как только она закончит прибор, она умрет.

Глава 25

Блорд сидел в кресле перед пультом, чувствуя, что у него не осталось сил. Такие моменты упадка духа случались с ним редко. До него доносились удары — взламывали один из воздушных шлюзов. Блорд хмуро взглянул на Магруссона, который в ответ взглянул на него с экрана элдофона. Итак, Артур Блорд предоставлен самому себе и собственным силам. Раньше он никогда с такой силой не осознавал степень, до которой его достижения зависели от помощников и армии машин.

Темная туча уныния улетела прочь.

— Спи в кабинете, — приказал он Магруссону. — Чтобы я мог в любой момент с тобой связаться. А пока будь здоров.

Он отключил линию, не дав Магруссону запротестовать. Потом выключил одинокую трубку освещения. Некоторое время он сидел в темноте. Потом схватил фонарик и помчался к аварийному шкафчику. Полностью обнажившись, он натянул тонкий, облегающий, как вторая кожа, прозрачный костюм, оставив открытой лишь голову. На пояс он прицепил связку кислородных капсул, затем быстро натянул одежду. Секунду спустя он уже нащупывал крепления кресла. Отодвинув пилотское кресло в сторону, он обнаружил круглое отверстие в полу. Стенки туннеля поблескивали в луче фонарика. Он опустился в отверстие, затем специальным рычагом развернул кресло в обратном направлении. Кресло встало на прежнее место, чуть слышно щелкнули крепления.

Ничего нового в потайных ходах не было. Их уникальность зависела от личности хозяина. О существовании потайного хода знали лишь Блорд и те, кто строил яхту на далекой Земле.

Блорд поспешил вдоль узкого коридора и очутился в тесной камере. На первый взгляд она была пуста. Но Блорд нагнулся, опустил в выемку пальцы, и в центре комнатки развернулся стул. Еще один толчок — из стены выдвинулся акустический усилитель в комплекте с наушниками. В соседней комнате был смонтирован генератор-маховик, дававший энергию в случаях аварии. Подключив питание, Блорд надел наушники. Стук молотов превратился в оглушительный грохот, и Блорд узнал важную вещь: пираты пытаются пробиться в корабль через шлюз С-4. Времени на это у них уйдет немного.

Минут через пять грохот стих. Зашипел воздух, загрохотали металлические подошвы. Короткая пауза — пираты герметизировали переходной трап. Потом чей-то голос взревел:

— Ренсон и Мессенер, охраняйте люк. Чтобы никто на наш корабль не проскользнул. Пит!

— Здесь, капитан Грирсон!

— Брось энергобомбу в конец коридора!

Шипящий свист, секунда тишины, которую нарушил довольный голос Грирсона:

— Если кто-то задумал засаду, теперь валяется, откинув копыта. Теперь так. Пять минут на взятие корабля. Мужчин — убить, женщин — ко мне в каюту. Каждая группа присылает ко мне сюда связного с докладом. Побежали!

Блорд злорадно усмехался, отслеживая передвижения групп и наслаждаясь их разочарованными возгласами:

— Нет женщин! Пусто! Ни души!

— Может, это старый корабль, который мы пропустили вначале? — спросил кто-то.

— Ага, — ответил ему другой, — а где тогда трупы? Раньше всегда были трупы.

Блорд не в первый раз представил себе эту картину. Что это за корабли и как они попали в невидимые сети темной звезды? Некоторые из них, должно быть, давным-давно погрузились в звезду. Другие, если их курс проходил под углом, могли задержаться на орбите. Но в долгой истории Звездной Гряды еще не было случая, чтобы корабль вырвался из плена Лорелеи.

Мысли его прервал взбешенный вопль Грирсона:

— Что! На борту никого нет? Вы выяснили, чей корабль?

Зашуршала бумага, потом наступила тишина. Очевидно, капитану передали документы Блорда. Тишина затянулась. Очевидно, капитан был удивлен, если можно так выразиться. Скорее, потрясен. Наконец, он пробормотал:

— Значит, Блорд, да? Великий Артур Блорд. — Капитан разразился смехом. — Эта большая шишка, этот не знающий поражений воротила, он все-таки попался!

Капитан перестал смеяться, что-то неразборчиво сказал, но в ответ раздался протестующий хор.

— Как это — взять живым?

— Всех парней мы убиваем, правильно?

— К дьяволу пленных!

Рев Грирсона положил конец дискуссии.

— Этот парень подобрал профессора Кинга. Большие боссы хотят знать, как много удалось Блорду выяснить о нашем бизнесе. А теперь — за работу, обчистить корабль. Шевелитесь!

Блорд ждал до последнего момента. До момента, когда его неизбежно должны были вот-вот обнаружить. А потом выбрался и предстал перед капитаном Грирсоном. Капитан стоял на прежнем месте возле шлюза, управляя двуногими машинами, разносившими яхту Блорда на кусочки вот уже десятый час.

Капитанская кабина на грузовом корабле оказалась крайне неопрятной. В беспорядке расставленные столы, стулья, шкафы. Дверь в соседнюю спальню была приоткрыта. Как только Блорд ступил на борт пиратского корабля, он отметил тихий шум — слабую пульсацию атомных двигателей. Предполагалось, что двигатели, изолированные в специальных каналах, должны работать бесшумно. Толстая звукоизоляция поглощала почти все, и лишь грохот двигателей доносился в коридоры тихим шорохом. Но Блорду этот шорох показался слаще соловьиного пения. Это был звук жизни. Здесь, в мертвой зоне Лорелеи работали двигатели!

Блорд сел в указанное капитаном кресло. Он не стал терять времени. Целью Блорда было проникнуть на борт пиратского корабля и силой подкупа, играя на слабостях человеческой натуры, получить нужные сведения. Он хотел знать, действительно ли за спиной мародеров стоят Сквайр и Блейкли. Ему нужны были названия других мародерских кораблей, имена их капитанов и, если получится, список механиков-саботажников. Кроме того, он надеялся получить хотя бы намек на секрет профессора Кинга. Как ему удалось создать двигатели для мертвых зон?

Грирсон оказался податливым экземпляром. Лично ему Блорд предложил одиннадцать миллионов стеллоров, и на лбу капитана выступили крупные капли пота.

— Парень, — сказал он хрипло. — Я на все готов. Этой афере через год крышка. Но вот те животные… — Он кивнул в сторону кубриков команды. — Если у тебя есть идеи…

— Во-первых, — сказал Блорд, — выведи корабль из мертвой зоны.

Проще простого. С не меньшей легкостью была решена проблема команды. Капитан уже видел себя обладателем одиннадцати миллионов стеллоров — за целую жизнь мародерства в зоне Лорелеи он не скопил бы такой суммы. Экипажу, от имени Блорда, Грирсон предложил по сто тысяч каждому. Деньги выплачивались в космосе на условиях, гарантирующих безопасность каждого пирата.

Блорд стоял в проеме каюты и с любопытством наблюдал за спектаклем. Он имел дело с жестокими людьми и раньше, но те честно добывали свой хлеб, а грубость и жестокость были только чертами характера. Здесь же всем правил страх, воздух пропитался подспудно накопленным насилием.

Команда требовала объяснений, но здоровяк-капитан оказался прирожденным торговцем. Он вновь и вновь расхваливал Блорда, известного своей честностью. Он с такой свирепостью пресекал возражения, что недовольные тут же сникали. Дважды он швырял стулья в тех, кто пытался засвистеть. В адском шуме отдельных голосов не было слышно. Когда наконец устанавливалась относительная тишина, капитан ревел, как аварийная сирена, перекрывая любого крикуна.

Ни один из доводов не возымел воздействия. Мародеры были чересчур подозрительны. Большие суммы денег не имели для них ценности — они привыкли искать ловушки и капканы повсюду, они уже не доверяли собственным суждениям на этот счет. Смерть — вот это они понимали. Мертвецы не выступают в суде свидетелями. Мертвец не опознает никого из пиратов.

Конец доводам пришел в тот момент, когда кто-то крикнул:

— Он сговорился с Блордом! Вышвырнем его за борт!

Грирсон не стал ждать продолжения. Он бросился к кричавшему, удар кулака сшиб с ног, потом ударом ноги раздробил череп. Пират застонал и в следующий миг был мертв. В тишине — мародеры потрясенно молчали, — голос Грирсона напоминал громовой удар.

— Хватит, дебилы! Я больше с вами спорить не намерен. Я сделал вам предложение. Жду еще час. Что скажете через час, то и будет. И если сейчас кто-нибудь откроет пасть, я ему башку сверну! Теперь утащите этого стервятника, живо!

Мародеры послушно, один за одним, вышли в коридор. Капитан Грирсон действительно знал, как обращаться с командой.

Здоровяк устало опустился в кресло.

— Одиннадцать миллионов, — простонал он. — Болваны. — Он поднял голову, посмотрел на Блорда. — Я сделал все, что мог.

— Нет, не все, — возразил Блорд. — Вы еще одну вещь можете сделать. И я гарантирую, что получите миллион, буду ли я жив или мертв.

Напрягшись, он выжидал. В выцветших глазах капитана загорелся алчный огонек.

— Что вы надумали? — спросил Грирсон. — Какие гарантии?

— Дайте мне поговорить по элдофону с Магруссоном. Он не знает, в какую я попал переделку. Вы будете присутствовать при разговоре. Я дам ему приказ заплатить миллион — при условии, что предварительно вы исполните то, что я скажу.

Капитан молчал. Он сдвинул брови и посмотрел на пол. Наконец произнес:

— А откуда вы знаете, что я не обману? И что я исполню обещание? В любом случае, я получаю миллион.

— Потому что я выплачу вам остальные десять, если выберусь отсюда живым, — объяснил Блорд.

Снова наступила тишина, потом…

— Что я должен сделать?

Блорд рассказал.

Полчаса спустя твердым шагом Блорд направился к воздушному шлюзу. По краям люка выступила изморозь. Холод пронизал легко одетого Блорда. Он с тревогой смотрел, как открывается люк. С шипением испарился наружу воздух. Блорд не стал ждать. Ему не хотелось, чтобы его застрелили, как профессора Кинга. Не успели двое в скафандрах вытолкнуть его, как он прыгнул в люк. Бездонная тьма пространства мгновенно поглотила его.

Глава 26

Шел шестой день работы Эваны в фирме Сквайра и Блейкли. Как обычно, Эвана шла на работу.

«Я достаточно узнала о методах Артура Блорда, — подумала она, — чтобы решить эту проблему, к которой у него нет ключа».

Два дня назад она позвонила Магруссону и выяснила, что Блорд не вернулся из полета. Он все еще был в космосе. Это подтолкнуло Эвану к решению. Сегодня — последний день работы у Сквайра и Блейкли. Сегодня утром она покончит совсем и вернется в пентхауз Блорда раньше, чем хозяин дома. Она радостно засмеялась. Она знала, что она умница.

«Артур сделал ошибку, — подумала она. — Он неправильно использовал этого мошенника, Корбе. Он его использовал как приманку, а ведь Корбе был бы куда более ценным в другой роли».

Утро она провела так, как и планировала, и уже подхватила сумочку, чтобы покинуть лабораторию, когда дверь открылась и в комнату вошли Эндрю Сквайр и Уолтер Блейкли. Младший партнер фальшиво улыбнулся.

— Как дела? — поинтересовался он.

Тон его почему-то встревожил Эвану. Она заставила себя улыбнуться.

— Потребуется еще несколько дней, — сказала она. — Я уже сделала некоторые усовершенствования, снижающие время сатурации, но хочу добиться идеального результата.

— Покажите мне прибор, — сказал Блейкли.

Она передала ему устройство. Он положил его в карман и остался стоять неподвижно, глядя на нее. Сквайр вытащил из кармана бластер. Он смотрел на Блейкли, словно ждал приказа. Было ясно, что хозяин здесь — Блейкли, а он — всего лишь лакей. У Блейкли, кажется, не было оружия. Он курил сигару, полуоблокотившись на металлический стол. Сонные глаза смотрели мирно.

Эвана, внутренне напрягшись, наблюдала за ними. Неужели они открыли ее секрет? Наконец она выдавила:

— Я… не совсем понимаю.

Заговорил Блейкли.

— Господин Сквайр, она не понимает. — Голос его был полон сарказма.

Сквайр не повернул головы. Его глаза как буравчики сверлили Эвану.

— В самом деле все просто, — продолжал Блейкли. — Нас вот должны арестовать по обвинению в пиратстве. Судебные тяжбы займут несколько лет, мы истратим кучу денег. Поэтому мы не хотим рисковать. Здоровьеметр останется в наших руках. По моим предположениям, он принесет до миллиарда стеллоров. Очень полезная вещь — люди смогут легко определять, чего им не хватает в питании.

Отдел координации Артура Блорда оценил выгоды от приборчика даже выше.

Блейкли вдруг подобрался, он нервничал. Не сводя глаз с Эваны, он сказал отрывисто:

— Ладно, Сквайр… стреляй!

Блорд совершил ошибку. Прыгая, он использовал как опору край люка. Невероятный холод пронизал подошву и тонкую ткань аварийного скафандра. Ногу обожгло болью. Нога онемела. Блорд возился со шлемом, с его трубочкой для кислородных капсул. Наконец ему удалось вставить в трубочку одну из капсул, связку которых он прицепил на пояс.

Но больше не было неприятных ощущений. Только тьма и ожидание. Суперплотная кислородная капсула медленно открылась. Блорд с трудом вдохнул, потом задышал свободно. Одной капсулы хватало на двадцать минут. Постепенно нога отошла, нагрелась, и больше холода он не чувствовал. Потому что космос не имеет температуры. Холод возникает при контакте. Холод — это лед, снег, воздух, которые вас окружают. Вот они могут быть холодными, могут передавать холод живым организмам.

Но космос — это отсутствие тепла. В идеальном вакууме объект постепенно теряет тепло, излучает его. Но так медленно, что три часа спустя Блорд отметил только, что стало немного прохладнее. Но через три часа с половиной сработала детекторная капсула, за которую, — и за возможность сунуть ее в шлем, — Грирсон должен был так же получить свой миллион. Показалось около полудюжины кораблей и Блорда подняли на борт флагмана под командованием капитана Джаспера.

Почти месяц спустя Магруссон поспешно вошел в пентхауз Блорда. Он был бледен и возбужден.

— Артур, — сказал он, — Хеджроу, уполномоченный по делам компаний на Фассере-4, связался со мной. Он хочет с тобой поговорить. — Блорд спокойно смотрел на него. — Ты не понимаешь? — Управляющий еще больше разволновался. — Это правительственная организация. Если Сквайр и Блейкли докажут, что это ты их разорил, комитет конфискует все, что ты имеешь.

Блорд произнес спокойно:

— Соедини меня с ним.

У уполномоченного представителя было хорошо упитанное лицо и представительный баритон. Послушав его с минуту, Артур Блорд перебил чиновника.

— Это для меня новость. Я не знал, что в наши дни фирму можно разорить. Я считал, что она защищена от любого давления, от любого несчастья, включая безумие. Как это произошло?

— Как и любая другая фирма, — сказал представитель комитета, — Сквайр и Блейкли уполномочивали некоторых, сотрудников покупать оборудование. Взятки дают и получают постоянно, но…

Блорд вспомнил человека по имени Корбе и усмехнулся.

— К счастью, — сказал он, — эти ловкачи снимают стружку лишь на нижнем уровне.

В улыбке комитетчика не было веселья.

— Сквайру и Блейкли повезло меньше. Одна из их сотрудниц заказала оборудования на сотню миллионов стеллоров через Регистрирующий Контур. Оборудование — вчерашний день, продавать его снова бесполезно. Фирма обанкротилась.

— Если это сделала их сотрудница, — поинтересовался Блорд, — то как в эту историю попал я?

— Господин Блорд, — криво улыбнулся чиновник. — Ваши последние подвиги получили широкую огласку. Но в газеты и другие средства информации не проник факт, что капитан Грирсон исчез так же загадочно, как и Ли Кэррол, та самая сотрудница. Несколько членов экипажа пиратского корабля дали показания и обвинили Сквайра и Блейкли. Если бы эти двое сохранили капитал, дело могло тянуться несколько лет. Теперь же, находясь в камере смертников, они обратились к комитету по делам компаний.

Улыбка исчезла, и он сказал серьезно:

— Хочу у вас спросить одну вещь, господин Блорд. Сквайр и Блейкли утверждают, что держали девушку на прицеле бластера, а в следующий миг пришли в себя на полу, восемнадцать часов спустя. Они были без сознания восемнадцать часов. Мне бы хотелось знать: как она это сделала?

— Ну, вот в этом я вам могу помочь, — радушно сказал Блорд. — На месте Ли Кэррол я бы использовал газ под большим давлением, выбрасываемый из баллончика в пуговице, если определенным образом поднять руку, как бы отражая удар. Эффект мгновенный.

Хеджроу расхохотался с искренним восхищением.

— Блорд, — сказал он, — поздравляю вас. Более гладко проведенной операции я еще не видел. Отличный спектакль. Кстати, даже если бы у нас имелись улики, что действовал ваш агент, мы бы вас достать не смогли — осужденные не имеют права прибегать к услугам государственных охранительных организаций.

Чиновник кивнул, как будто сам себе, с почтительным выражением. Он улыбнулся и пропал с экрана — улыбка была понимающая, что поразительно для столь консервативной личности.

Блорд отвернулся от элдофона, увидел, как Магруссон вытирает лоб платком.

— Представь только, — пробормотал он, — если бы Сквайр и Блейкли не были приговорены к смертной казни? — Он поежился. — Артур, Эвана меня прикончит. Если она еще раз выкинет такой фортель…

Он замолчал, посмотрел грустно на Блорда.

— По твоему лицу вижу, что ты одобряешь ее выходку?

Блорд усмехнулся.

— Ты прав, — сказал он. — Она доказала, что способна действовать самостоятельно. Для Звездной Гряды это ценное качество. Интересно было наблюдать за ее развитием. Но теперь она — женщина моего типа. — Он поднялся из-за стола. — Пойду, наверное, и скажу ей об этом.

Глава 27

Храни меня Космос, — произнес Артур Блорд, — от подобных родственничков.

Он стоял у кровати, глядя на человека примерно лет сорока, лежавшего на ней. Человек был без сознания. У него были редеющие светлые волосы, а выражение лица было недоверчиво-хитрым, которое не смягчалось даже нынешним его состоянием. Его звали Фред Гантли, и он был единственным живым родственником Блорда.

Наконец Блорд отвернулся от кровати, посмотрел на агента, который привез Гантли в «Судерейский отель» на Дельфи-2.

— Кто им интересовался, Лодж?

Лодж усмехнулся.

— Очевидно, практически все. — Он начал перечислять имена крупнейших предпринимателей Звездного Скопления.

Блорд слушал его, погруженный в мысли. Прилет кузена с далекой Земли мало что значил для него лично, так как он даже не был с этим человеком знаком и только знал, что у него есть родственник. К тому же, он не без оснований подозревал, что родственничек имел виды нажиться на родстве с Блордом.

Лодж кончил перечислять, Блорд кивнул и сделал предположение:

— Скорее всего, это был пробный шар. Но я хочу знать, как далеко они готовы были пойти.

— Будете работать с ними в отеле? — спросил Лодж.

— Да.

Он не стал утомлять себя объяснениями, что отель входит в его собственность и что в его стенах слово Артура Блорда — закон. Тем не менее, он добавил:

— Мариан Кларк с помощниками проверяет его багаж в соседней комнате. Как только они закончат, сразу займутся сканированием мозга — если таковой имеется, — у моего дражайшего кузена. Мы получим изображения недавних событий.

Лодж засмеялся.

— Стоило бы бросить взгляд. Тем не менее, это удовольствие я променяю на пару часов сна. Если понадоблюсь, шеф, вызывайте.

Он покинул номер.

Час спустя Блорд тихо присвистнул и встал.

— Двадцать восемь человек! — сказал он. — Он удивленно покачал головой, потом пожал плечами. — Ладно, что мы еще добыли?

Мариан Кларк сохраняла спокойствие.

— Ему дали пять костюмов, в каждом в ткань вживлены электронные устройства. В общей сложности, девять подслушивающих устройств и три системы передачи изображения. А теперь, — сказала она деловито, — присядьте, и мы быстро просмотрим все, что он помнит и все, что он не помнит сознательно, так как находился под внушением.

Изображения, появлявшиеся на экране, были разными по яркости и в разной степени интересными, но сейчас Артур Блорд с напряженным вниманием следил за всем, что ему показывали. Он процветал в жестком и бурном мире Звездной Гряды, потому что всегда стремился предвидеть опасности и быть готовым к неожиданностям. Он понятия не имел, что ищет, и даже, когда нашел, не сразу это понял. После сюжета, который его действительно заинтересовал, успело смениться еще несколько, и только тогда Артура осенило.

Он жестом остановил Мариан.

— Давай вернемся к сцене с животными — там были какие-то небольшие создания. Я хочу еще раз на них посмотреть.

Блорд впился взглядом в изображение миниатюрных рогатых созданий, вновь возникших на экране. На остальную часть сюжета он уже не обращал внимания, потому что, наморщив лоб, погрузился в размышления.

Когда помощники собрали аппаратуру и были готовы покинуть номер, Мариан подошла к Блорду.

— Чем вас заинтересовали эти крошки? — спросила она.

— А вы раньше таких не видели? Никогда?

Она неопределенно пожала плечами.

— На необитаемых планетах столько разных животных. Всех не изучишь. А где вы их раньше видели?

— Я видел их рисунки, — медленно сказал Блорд. — Картины. На стенах одного строения, которое больше не существует.

Мариан удивленно смотрела на него.

— Я тоже вспомнила, — тихо сказала она. Глаза ее сверкали. — Но мне казалось, Скал навсегда покинул нашу часть Галактики. После гибели замка.

Блорд и Мариан посмотрели друг на друга, потом Мариан заговорила опять:

— Но зачем кузену показывали животных? Это ловушка? И зачем Скалу рисковать, перевозить животных? Откуда они взялись? И для чего они?

Блорд рассмеялся.

— Ты засыпал меня вопросами. Прояви милосердие. Ни на один из них я ответить не могу.

Он замолчал. Если речь шла о Скале — это уже серьезно. Скал, — не знающий жалости, изворотливый, владеющий техническими секретами, еще не доступными человеку, — без ущерба для собственной безопасности пережил разрушение замка. Об этом Блорд помнил постоянно.

Блорд на время отвлекся от мыслей о Скале и сказал медленно:

— Нам не удалось выяснить причину, которая побудила моего милого кузена совершить столь далекое путешествие. Трудно поверить, что столько лет спустя он всерьез рассчитывал получить от меня деньги…

Стоявший в углу номера элдофон тихо зазвенел. Блорд направился к аппарату, и одновременно на экране появилось пухлощекое лицо. Лицо было бледное и обеспокоенное, а голос у человека, когда он заговорил, напоминал подозрительный писк.

— Артур, творится что-то невообразимое… это грабеж на большой дороге, Артур.

Блорд нагнулся к элдофону.

— Держи себя в руках, Магруссон, — приказал он строго, хотя уже привык к бурной реакции своего партнера.

Магруссон разволновался еще сильнее.

— Но ты не представляешь себе, Артур! — воскликнул он. — Ведь законное правительство Звездной Гряды имеет право… и они способны… — Он запнулся, попытался овладеть собой и наконец произнес более-менее спокойно: — Ты лучше сам поговори с этим человеком. Он все объяснит лучше, чем я.

На экране появилось моложавое, надменное лицо. Широкие плечи облегала темно-синяя форма патруля Звездной Гряды. Надменность слышалась и в его голосе, когда офицер обратился к Блорду:

— Вы Артур Блорд, владелец корпорации «Артур Блорд Холдинг Компани, лимитед», не так ли?

Блорд с интересом изучал офицера космического патруля. Он видел этого человека впервые, но столь враждебное, надменное отношение со стороны работника штаб-квартиры патруля было необычным.

Уполномоченного представителя патруля, Лейна Стетсона, Блорд давно считал добрым приятелем. Офицер же смотрел с экрана очень недружелюбно.

— Да, я Артур Блорд, — сказал он мягко.

— Я уполномочен уведомить, что с сегодняшнего дня все межпланетные трансакции вашей компании облагаются двадцатипятипроцентным налогом. Общая сумма сбора должна переводиться в штаб-квартиру патруля на Марморе-2 первого числа каждого месяца. Вы получите официальное уведомление. Все.

Блорд моргнул.

— Минуточку! Как…

— Артур, двадцать пять процентов! — застонал Магруссон. — Ни в какие ворота не лезет! Мы разорены!

— Магруссон! — резко сказал Блорд, и толстяк затих.

— Молодой человек, — обратился Блорд к патрульному. — Вы сообщили мне новость. Я вынужден потребовать дальнейших объяснений. Как известно, патруль не имеет права собирать транспортный налог. Патруль — сугубо охраняющая правопорядок организация.

Молодой патрульный был непоколебим.

— Мы получили соответствующие полномочия. Дело в том, что пиратские нападения участились. Предприниматели, чьи корабли мы охраняли, должны платить двадцатипятипроцентный налог, чтобы покрыть увеличившиеся расходы. Упорствующие останутся без защиты со стороны патруля. — Он с вызовом посмотрел на Блорда, небрежно пожал плечами. — Первого числа мы ждем от вас перевод.

Резкий щелчок, и лицо исчезло с экрана.

Блорд несколько секунд сидел с угрюмым видом, потом бросил насмешливый взгляд на трепещущего Магруссона. Потом повернулся, пристально и пытливо посмотрел на погруженного в транс Фреда Гантли. Он пробормотал себе под нос:

— Есть ли здесь какая-то связь? На первый взгляд, исключёно, и все-таки…

Он повернулся к толстяку на экране.

— Магруссон, я сейчас свяжусь с Лейном Стетсоном и выясню положение вещей. Мы не против законных налогов, но мне положение с пиратами известно не хуже, чем им. Никакого возрастания числа нападений не было. Налог не обоснован. У пиратов — бесчисленные тайные укрытия, пиратские корабли легко уходят от погони. Дополнительные расходы отдачи не дадут — деньги вылетят в трубу. Ты не прослушаешь разговор, договорились?

Лицо Магруссона растаяло, Блорд сделал несколько переключений на панели элдофона, и на экране возник дежурный связист штаб-квартиры патруля.

— Очень сожалею, — сказал офицер, выслушав Блорда, — но господин Стетсон больше не числится в патруле. Джейсон Грегори, новый уполномоченный, в данный момент на посторонние звонки не отвечает.

— Где сейчас Стетсон? — спросил Блорд.

— Сожалею… Я не имею права давать дополнительную информацию.

Изображение стало расплывчатым, потом офицер отключился. Возник Магруссон. Блорд был не на шутку встревожен и хмур. Он сказал медленно:

— Магруссон, что-то затевается. Я лечу на Мармору-2. С тобой свяжусь позднее… Что еще?

— Гм, Артур, — с несчастным видом пробормотал управляющий, — мне неудобно тебя беспокоить по мелочам… в такое время, но тебя не будет несколько недель… как быть с тем призраком?

Блорд застонал.

— Этого еще мне не хватало — в помещении склада поселились привидения! Этим тебе придется самостоятельно заняться, Магруссон. У меня нет лишнего времени.

— Поверь, Артур, люди увольняются потоком, — настаивал Магруссон.

— Ты ведь обещал, что лично разберешься, в конце концов!

— Скажи им, чтобы вели себя как взрослые, — посоветовал Блорд. Он терял терпение.

Он щелкнул клавишей отбоя и повернулся к Мариан.

— Приглядывай за ним, хорошо? — Он кивнул в сторону Гантли. И не сказав больше ни слова, Блорд покинул гостиничный номер.

Глава 28

Брайан Эмерсон отвернулся от элдоприемника, по которому в течение последнего часа принимал передачу от устройства, спрятанного в костюме Гантли. Он удовлетворенно потер ладони.

— Идет как по маслу, Ашлетон, — сообщил он. — Блорд направляется прямиком в нашу ловушку.

Он поднялся и выпрямился во весь рост. Эмерсон был плотным, полным сил человеком. Он излучал физическую и интеллектуальную энергию, и улыбка скорее подчеркивала, чем сглаживала, впечатление силы, которое Эмерсон производил.

— Ашлетон, схватка с таким противником, как Блорд, Доставляет истинное интеллектуальное наслаждение. Чувствуешь, что жить в самом деле стоит. На этот раз я чувствую, что у него нет шансов. Ход с кузеном гениален.

— Меня особенно интересует его отдел координации, — сказал Ашлетон.

Эмерсон удовлетворенно кивнул.

— Блорд интересен каждому из нас, так или иначе. Мы разберем его на части и посмотрим, что за пружины им Двигают.

Ашлетон встревоженно нахмурился.

— Непонятно, что это за призрак, которого упомянули в конце.

Эмерсон нетерпеливо взмахнул рукой.

— Чепуха. У рабочих на складе шалят нервишки. Не наша забота. — Он язвительно усмехнулся и сказал возбужденно: — Самое главное, что Блорд теперь — лакомый кусочек на закуску! Хотелось бы мне видеть его лицо, когда он сообразит, что я контролирую правительство Звездной Гряды!

Прошло две недели и пять дней.

Для Эмерсона, захватившего штаб-квартиру патруля, эти дни оказались решающими в осуществлении его планов. Час за часом, день за днем приходили кодированные сообщения: кто-то убит, кто-то смещен с поста, кто-то согласился подчиниться. На более чем двухстах планетах, в тысячах правительственных организаций люди Эмерсона осуществляли задуманное, занимая ключевые позиции в правительстве Звездной Гряды, используя любые средства: убийства, шантаж, подкуп, запугивания.

Эмерсон почти не спал, подбадривая себя наркотиками. На сон уходило не более получаса в сутки. И даже его бездонная энергия начала иссякать. Однажды утром он бросил взгляд на хронометр, вспомнил о Блорде и сердито нажал кнопку, вызывая Ашлетона. Затем поднялся, подошел к окну. Окно представляло собой лист искусственного кристалла шириной в пятьдесят футов и открывало панораму, которая даже сейчас, месяц спустя, притягивала взор Эмерсона.

Мармора-2 была избрана космическим патрулем Земли как идеальное место для базы. Она была близка к центральному светилу — почти как земной Меркурий. Одна сторона была вечно повернута к солнцу, и поэтому представляла собой огненный ад. Ночная сторона, погруженная в вечную тьму, находилась во власти космического мороза. На планете не было атмосферы, поверхность ее рассекали шрамы прошлых геологических катастроф, и она крутилась вокруг материнского светила, немного при этом раскачиваясь.

Эксцентриситет был невелик. Узкая полоска терминатора переходила из света в тьму за период в двадцать восемь звездных часов. Четырнадцать часов узкая полоска переходной зоны прожаривалась в ослепляющем дневном сиянии, четырнадцать часов — замерзала в объятиях ночной тьмы.

Штаб-квартира патруля располагалась именно в этой зоне кошмарного подобия дня и ночи. Здания, мастерские, взлетно-посадочные площадки, жилые корпуса — все это занимало площадь в четыреста квадратных миль. Территория была от края до края усеяна разного размера куполами.

Из высокого, поднятого над куполом — мили, гладкого, как стекло, прозрачного, пластика, — центрального кабинета, Эмерсон рассматривал пейзаж. В безвоздушном пространстве перспектива была обманчива. Черное небо, усеянное звездами, казалось совсем близким. Гористый ландшафт, начинавшийся сразу за куполом, — на расстоянии в несколько миль, — представлялся настолько четким, что можно было различить даже мелкие подробности.

Эмерсон все еще стоял у окна, когда в кабинет вошел вызванный им Ашлетон.

Маг и кудесник всяческих приборов молча положил на стол Эмерсона стопку отпечатанных страниц. Эмерсон, двигавшийся легко, несмотря на свой вес и объем, шагнул к столу, подхватил первую страницу, пробежал текст и ударил по столу кулаком. Надвигалась буря.

— В чем дело? — рявкнул он. — Блорд уже неделю назад должен был объявиться. Где он? Что он затевает? Что могло его спугнуть?

Ашлетон пожал плечами. Хотя ростом он не уступал Эмерсону, но в противоположность первому был худощав. Но он привык к вспышкам гнева своего руководителя. Он сказал совершенно спокойно:

— Наверное, передумал. В конце концов, он ведь попытался связаться со Стетсоном. Попытка провалилась и…

Гнев Эмерсона погас так же быстро, как вспыхнул. Он задумчиво нахмурил лоб.

— Неудача должна была его насторожить. На его месте, обнаружив, что Стетсон погиб в аварии, я бы попытался выяснить, что произошло. Были какие-нибудь сообщения из компании Блорда о признаках повышенной активности?

Ашлетон показал на принесенный им доклад.

— Вы не заглянули на остальные страницы.

Эмерсон занялся докладом. Немного спустя он восхищенно тряхнул головой.

— Ашлетон, я вынужден признать — Блорд действует быстро. Еще с борта корабля он провел переговоры с профсоюзом космонавтов и они согласились, — за повышенную плату, — обслуживать его корабли даже без прикрытия патруля. Он еще не отказался от выплаты налога, но обеспечил себе пути отступления, если проиграет в суде. Одновременно начата обширная политическая кампания против делегатов, поддержавших новый налог. И это лишь малая часть. Ему удалось предупредить все наши ходы — кроме одного. Не удивлюсь, если об этом варианте он даже не подозревает. Что удивительно, едва ли ему пришло в голову, что игру ведем мы. Ашлетон, нужно выяснить, не пробрался ли Блорд на базу, не действует ли он уже под самым нашим носом.

Он опустился в кресло, потом вскочил, подбежал к окну. Резким взмахом руки показал на величественный пустынный пейзаж снаружи.

— Как проникнуть на базу? И как выловить проникшего на нее?

Некоторое время они обсуждали проблему. Наконец Эмерсон сказал решительно:

— Он мог изменить внешность, но не рост и фигуру. Его можно вычислить. Как только список подозреваемых сократится до четырех-пяти человек, начнем их убивать, одного за другим. Возьми себе помощников. Это задание крайней степени важности.

Он помолчал.

— Блорду удалось один раз разрушить наши замыслы, — заметил он серьезным тоном. — Нужно сделать все, чтобы не дать ему второго шанса. Лучший способ — убить его. Второй вариант — уничтожить его организацию, чтобы он остался один — маленький человек без средств и помощников.

— И мы, — безжалостно усмехнулся Эмерсон, — и мы в состоянии совершить и первое, и второе. Или то и другое вместе.

Глава 29

На протяжении нескольких дней, последовавших за этим, Эмерсон предпринял ряд действий против Блорда. Первоначально ему пришел в голову замысел, включавший собственное новое возвращение на базу под видом новичка.

Когда он впервые прилетел на базу под именем Джейсона Грегори, нового командира патруля, он не обратил внимания на процедуру посадки. Теперь же он наблюдал за каждой мелочью. Он уведомил диспетчерскую башню о своем намерении, приблизился к базе и завис, ожидая разрешения на посадку.

Почти каждую минуту садились и взлетали корабли. Вход и выход осуществлялись через десятки воздушных шлюзов в пластиковом куполе. Небо вокруг было испещрено огнями кораблей, ждущих посадки. То и дело по одному или нескольким из трех особых коридоров скользили внушительного вида обтекаемые сигары патрульных крейсеров. Крейсера пропускались вне очереди.

Полчаса спустя зажужжал элдофон, и Эмерсон, получив разрешение садиться, был готов испытать свой план. Он вывел корабль в «мертвый» коридор и спустился вниз в шлюпке. Войдя в предписанный воздушный шлюз, он опустил кораблик на посадочные опоры. Выбравшись наружу, он взял наземный кар и отправился в Патруль-сити.

Никто не чинил препятствий. Никто не задавал вопросов, например, он опустился не в корабле, а в спасательной шлюпке. И в последующие несколько дней никто не побеспокоился напомнить ему, что шлюпка занимает посадочные опоры сверх срока.

Видя результаты проверки, Эмерсон поинтересовался количеством посадочных опор, которые использовались постоянно последнюю неделю или больше. Ответ был показательный. 194 — не учитывая опоры, пользуемые патрулем. Опоры были заняты большими кораблями, катеров и шлюпок среди них не было. Эмерсон, сбитый с толку, спросил о мерах, предотвращающих незаконное пользование посадочными опорами патруля. Ему объяснили, что инструкции запрещают посторонним использовать эти посадочные места. Эмерсон с трудом сдержался.

— С инструкциями все ясно, — сказал он спокойно офицеру, который выдал ему справку. — Но вы конкретно что-нибудь делаете, чтобы не допустить незаконное использование?

Офицер невозмутимо смотрел на Эмерсона с экрана.

— Мы регистрируем корабли, — сказал он. — Периодически проверяем посадочные места.

— Как часто? — резко спросил Эмерсон.

— У нас нет строгого графика. Мы стараемся, чтобы проверки были неожиданными. — Кажется, офицер начал замечать тревогу Эмерсона. Он поспешно добавил: — Последняя проверка делалась около месяца назад. Мы должны провести новую?

— Да, — тихо сказал Эмерсон и выключил связь.

В должное время Эмерсона уведомили, что после проверки обнаружена шлюпка-нарушитель. Офицер был поражен.

— Ничего подобного раньше не случалось.

— Вы в этом уверены? — холодно поинтересовался Эмерсон и продолжил, не дожидаясь ответа: — Примите меры против таких случаев. В будущем незаконное использование посадочных опор не должно повториться. — Он сделал короткую паузу. — На шлюпке есть опознавательные знаки?

— Никаких.

— Регистрация?

— Подпольная сборка. Нет регистрации.

Эмерсон кивнул — его предположения подтвердились. Таких кораблей хватало. Все подпольные мастерские не сочтешь — слишком обширны пространства скопления. Он сам покупал корабли подпольной сборки, всех размеров и типов, включая копии патрульных крейсеров. Это противоречило закону, но не было в Звездной Гряде делового человека, который время от времени не испытывал нужды в незарегистрированном космолете. Неудивительно, что Блорд легко пошел на возможный риск. Эмерсон был уверен, что обнаруженная шлюпка принадлежит Блорду, и настроение у него сразу улучшилось.

— Оставьте шлюпку на месте, — приказал он. — Я хочу сам ее осмотреть. Все.

Офицер исчез с экрана.

Эмерсон предполагал, что никаких следов на борту шлюпки он, скорее всего, не найдет. Он в самом деле ничего не обнаружил. Но прежде, чем покинуть кораблик, он велел своему механику подключить к двигателю предохранительный контур. Теперь двигатели отключатся, как только шлюпка поднимется до четырехсот футов. Падение с такой высоты смертельно — Блорд разобьется.

По пути обратно в штаб-квартиру Эмерсон заглянул в общественные эллинги и подробно расспросил о работе этого отдела. С ним разговаривал плотный невысокий человек с нависшими бровями, у которого была привычка постоянно пожимать плечами.

— Мы обслужили за последний год 98 000 пассажиров, — сказал он важно. — Но многие не хотят платить за пользование опорами… кроме того, остаются пассажиры коммерческих лайнеров. — Он пожал плечами.

— Когда вы перевозите людей вниз или обратно на борт корабля, существует ли какая-нибудь особая процедура? Проверяется ли личность пассажира? Вы кому-нибудь докладываете?

Его собеседник пожал плечами.

— Наша система получше. Имя и снимок пассажира передаются в диспетчерскую башню. Если на него есть досье, если его разыскивают, мы получаем условный сигнал, а человека поджидает возле воздушного шлюза офицер патруля.

Вернувшись в кабинет, Эмерсон объявил розыск Блорда и для перестраховки велел установить у каждого входа в общественные эллинги аппараты — «гляделки» Ашлетона, не забыв и о воздушных шлюзах. Ему было известно, что работа по монтажу сигнализации проводилась, но до сих пор не было времени довести систему до совершенства. Это могли сделать только Ашлетон и его команда экспертов.

Напоследок он проверил систему регистрации в отелях, а также регистрации тех, кто прилетал в гости и останавливался дома у сотрудников патруля или выходил через наземные шлюзы на поверхность планеты, покидая купол базы.

Когда в кабинет вошел Ашлетон, Эмерсон еще продолжал подтягивать обнаруженные им слабые петли. Ашлетон заявил уныло:

— Мне нужна помощь. Муррисон и я не справляемся с Положением.

Поджав губы, Эмерсон взглянул на него. Ему казалось, что ситуацией они как раз более-менее владеют, и замечание Ашлетона тут же выбило его из колеи. Но он быстро взял себя в руки. В конце концов, Ашлетон ничего не знает о его последних действиях. Чтобы прояснить картину, он спросил самым спокойным тоном:

— Муррисон с тобой работал?

Ашлетон кивнул.

— Остальные заняты. Но Муррисон… если нужно кого-нибудь прикончить, у него всегда найдется время.

Эмерсон злорадно усмехнулся. Муррисон, крупнейший специалист по ядерной физике, имел забавные увлечения, включая страсть к убийству в изощренной форме. Именно Муррисон разработал структурный план захвата правительства, по которому устранялись ключевые фигуры — тем или иным способом. Если у такой пары, как Ашлетон и Муррисон, появились проблемы, то пора самому Эмерсону взяться за вожжи.

— Что значит «помощь»?

— Мы сократили список подозреваемых до трех человек, — быстро сказал Ашлетон напряженным тоном. — Если среди них нет Блорда, то его вообще нет на базе.

— Слишком общо. На базе сейчас 80 000 человек.

— Мы знаем физические данные Блорда. Наши команды агентов, используя всевозможные приборы… — начал Ашлетон. — Ведь во время последнего столкновения… — Он запнулся, должно быть, не желая вызвать у Эмерсона неприятные воспоминания. Эмерсон сказал сухо:

— Дальше. Итак, у нас есть физические данные. Вы проверили каждого взрослого человека?

— Даже тех, что в больницах.

— И круг поиска сузился до трех человек? — Эмерсон сердито посмотрел на него. — Почему вы не убили всех троих ради эксперимента?

— К этому я и веду. — Ашлетон рассеянно провел ладонью по редеющим волосам. — Вы знаете Муррисона. Он помешан на статистических методах.

Эмерсон хмуро ждал продолжения. Муррисона он в самом деле очень хорошо знал. Своему увлечению физик отдавался с любовью и особой тщательностью. Ашлетон продолжал:

— Он придумал три способа покушения. Смерть должна была выглядеть случайной. Мы испытали каждый из методов на одном из подозреваемых. После неудачи мы испробовали другие методы, пока на каждом не испробовали все три. — Ашлетон смущенно покачал головой. — Шеф, Муррисон клянется, что вероятность общей неудачи — миллион к одному. Пока что открыто мы ничего не предпринимали. Что делать?

Эмерсон принял решение за считанные секунды.

— Пусть их приведут ко мне. Я опознаю Блорда в считанные секунды, в любом облике.

Трое вошли в кабинет. Казалось, они озадачены желанием нового начальника патруля увидеться с ними. Эмерсон каждому пожал руку. Он надеялся почувствовать отличие в рукопожатии, но ничего не выяснил.

Немного сбитый с толку, но все еще уверенный в себе, он сел за рабочий стол. Потом бросил взгляд на Муррисона, который привел к нему группу. Физик был самым молодым из ренегатов, последовавших за Эмерсоном в космос. Всего пять футов одиннадцать дюймов, худощаво сложенный. Вид у него был усталый, что не удивительно. Как все остальные, он работал день и ночь. Он заговорил охрипшим голосом:

— Господин Грегори, — начал он, используя подставное имя Эмерсона не задумываясь. — Если возможно, передайте этих джентльменов в мое расположение. У меня есть идея небольшой исследовательской вылазки.

Один из троих сказал оживленным тоном:

— Господин Грегори, мы все несколько озадачены этим визитом. Естественно, мы рады оказать услугу новому начальнику патруля…

Эмерсон его перебил, обратившись к Муррисону:

— Вы отдаете предпочтение кому-либо из них? — Он имел в виду: «Как по-вашему, кто из них Блорд?»

Муррисон покачал головой.

— Пока нет.

— Понимаю. Очевидно, придется отправляться всем троим?

Муррисон кивнул.

— Уже на борту корабля, в полете, мы обсудим проблему и придем к окончательному решению. Я думаю, мы вполне откровенно выскажем мнения.

Эмерсон прекрасно представлял, что означает эта откровенность. Людей разденут, обыщут, с них будут сорваны маски, если таковые имеются. Он не сомневался, что работу исполнят тщательно. И не мог не согласиться, что этот способ — лучший. Убивать людей в черте Патруль-сити небезопасно. Даже если устроить несчастный случай — в последнее время их было слишком много. Но на борту корабля, с верным ему экипажем, устранить их будет просто.

Пять дней спустя Ашлетон ворвался в кабинет и выпалил:

— Только что обнаружено тело Муррисона.

Эмерсон непонимающе уставился на него, но секунду спустя смысл дошел до него.

— То есть парень, который привел сюда троих… улетел вместе с ними… это был Блорд?

Он откинулся на спинку кресла, стараясь взять себя в руки. Наконец тихо сказал сам себе:

— Хорошо же, господин Блорд, посмотрим, что вы противопоставите правительству Звездной Гряды.

Он подался вперед, щелкнул кнопкой элдофона. Глаза его сузились, он был готов действовать. Как только на его вызов ответили, он начал отдавать приказы.

Глава 30

Побег из штаб-квартиры патруля не очень обрадовал Артура Блорда. Скорее он чувствовал себя подавленно. Он успешно выдал себя за Муррисона, прихвостня Эмерсона, но достижение это воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Проникнув незамеченным в Патруль-сити, он на короткий срок получил преимущество.

Именно это преимущество его спасло. Блорд не предполагал, что контроль над патрулем захватила банда Эмерсона. Открытие оказалось неожиданным. Блорд осознал, как велика грозящая ему опасность, выследил и убил Муррисона, потому что этот хладнокровный тип по росту и типу сложения более всего походил на Артура из всех людей, составляющих ядро банды.

Итак, ему удалось бежать. Столько усилий, столько бессонных ночей, столько предосторожностей — все для того, чтобы выбраться из штаб-квартиры целым и невредимым. Результат подчеркивал небывалый масштаб успеха Эмерсона.

С этого момента Артур Блорд превратился в меченого. Его могли убить. При обширнейших возможностях патруля убийство будет выглядеть как несчастный случай. Даже если произойдет среди бела дня, на людной улице, при свидетелях.

С этого момента Блорд был беззащитен — в сравнении с обычными гражданами.

Едва корабль Эмерсона покину шлюз Патруль-сити, Блорд направился к отсеку спасательных шлюпок. В обличии Муррисона он пользовался властью командира корабля, и никто не задавал ему вопросов. Сомнительно, что кто-нибудь из команды вообще обратил внимание на старт спасательной шлюпки.

Блорд причалил к собственной яхте, поджидавшей в выделенном ей коридоре высоко над планетой. Он взял курс на Дельфи, включил автоматическое управление и пошел спать.

Проснувшись, он придумал план.

Пытаться в одиночку справиться с Эмерсоном — это неумно. Ему необходима поддержка других предпринимателей Звездной Гряды. Хмуро обдумывая возникающие сложности, Блорд направился к пульту управления. Крупные воротилы бизнеса, которых Блорд знал, не отличались особым стремлением к сотрудничеству. Даже если дело касалось их собственных интересов, они, как известно, предпочитали работать самостоятельно.

Где он сейчас находится — вот в чем вопрос. С кем легче всего связаться?

Сев в кресло управления, Блорд изучил показания приборов. 194 звезды скопления растянулись неровной линией почти на двести световых лет. Под определенным углом они в самом деле напоминали гребень горного кряжа. Поименованы звезды были в алфавитном порядке, от «А» и до «Я».

Блорд обнаружил, что пролетает район солнц, начинавшихся на букву «И»: Исцидун, Имогена, Идиллия. Поскольку он направлялся с Мраморы на Дельфи, то двигался «вверх по линии».

Не заглядывая в справочник, Блорд мог сказать, что в системах «И»-солнц имеется пять обитаемых планет. Все — на относительно примитивном уровне, предприниматели их не отличались весом в деловом мире скопления, хотя один все-таки добился контроля над своей планетой. Население самого крупного города едва превышало миллион, и построен он был преимущественно на деньги Блорда, хотя большинство жителей об этом и знать не знало.

Блорд продолжал полет по курсу. Он уже заглядывал вперед, прикидывая, не сделать ли остановку в системе Заргана — большого «3», как его называли. На планете Зарган он отыщет город Зарган, а в городе, если сделает остановку, вскоре лично повстречает Джеффри Заргана собственной персоной.

Вспомнив о Заргане, Блорд призадумался. Действительно, кто лучше, чем Зарган, отвечает его целям? Если он убедит Заргана и привлечет на свою сторону, за ним последуют несколько крупных предпринимателей.

Несмотря на подобные мысли, Блорд с некоторой нерешительностью приблизился к системе Заргана. Направляясь к планете Заргана, он старался обдумать возможные варианты. Удовлетвориться ли разговором по элдофону или рискнуть на встречу лицом к лицу?

Личная встреча — опасное направление действий, поэтому Блорд колебался. Но в конце концов пришел к выводу, что ничего другого не остается. Много раз приходилось ему замечать, что разговор по элдофону, когда каждый из собеседников сидит в своем кабинете, не производит того впечатления, которое дает живая встреча.

Великому Джеффри Заргану придется прислушаться, если сам Артур Блорд появится в его твердыне, окажется во власти конкурента.

Сузив глаза, сжав губы в тонкую линию, обдумывая возможные меры предосторожности, Артур Блорд, тем не менее, решил пойти на риск.

Когда ночные тени над планетой стали длиннее, Блорд запустил шлюпку и приземлил ее на дистанционном управлении в одном из своих тайных владений неподалеку от Заргана.

Потом вывел яхту на орбиту, предупредил Заргана о визите и спустился во второй шлюпке.

Едва он вышел из кораблика, как его арестовали и без промедления отвезли в дом Заргана, в самый центр города.

Вскоре он очутился в обширной, уютно обставленной библиотеке. Его охраняло несколько человек. Хотя ранее ему не приходилось здесь бывать, Блорд решил, что эта комната — личный кабинет Заргана.

За его спиной открылась дверь, и Блорд повернулся. В дверном проеме стоял высокий, мощного сложения мужчина. Черты лица говорили о незаурядном уме и немалой гордости своего хозяина. Он был плотнее Эмерсона, голова была крупнее и уже обозначилось брюшко, в то время как Эмерсон лишней полнотой не страдал. Тем не менее, общее внешнее сходство этих людей сразу бросалось в глаза.

Зарган уселся в кресло около двери.

— Артур, какая приятная неожиданность! — Он приветствовал Артура самым радушным тоном.

Блорд протянул скованные наручниками запястья.

— Джефф, неужели ты оставишь меня в наручниках? — сказал он. Дельцы, принадлежавшие к верхушке мира бизнеса Звездной Гряды, обращались друг к другу исключительно по именам, как будто были лучшими друзьями.

Зарган нахмурился.

— Артур, видишь ли, ты — человек опасный. Никто не знает, как ты это делаешь, но факты говорят сами за себя. Откуда мне знать, вдруг ты решил отправить меня на тот свет? Расскажи-ка, что ты задумал?

Блорд без лишних слов изложил дело о новом налоге. В конце он добавил спокойным тоном:

— Теперь ты понимаешь, кто играет против вас. Группа ученых, у которых в запасе больше технических новинок, чем у всего скопления и Земли вместе взятых. И полиция уже в их руках.

Когда Блорд кончил говорить, наступила тишина. Блорду показалось, что Зарган озадачен. Вдруг он спросил резко:

— Должен ли я понимать тебя так, что Эмерсон сделал что-то такое, чего ему не стоило бы делать?

Блорд изумленно воззрился на Заргана, потом сказал:

— Похоже, у нас возникли проблемы с языком. Должен ли я понимать тебя так, что действия Эмерсона тебя не тревожат ни в малейшей степени?

Зарган равнодушно пожал плечами.

— Еще один деятель. Честолюбив. Если будет путаться у меня под ногами — надаю ему пинков. И все.

Блорд откинулся на спинку кресла. Он был поражен, хотя первая волна уже схлынула. Нельзя сказать, что с подобным отношением ему не приходилось сталкиваться раньше. Многие магнаты Звездного Скопления понятия не имели о морали и с большим трудом удерживались хоть в каких-то рамках. Но Блорд ожидал, что Зарган сумеет отличить предпринимателя, который подчиняется определенным правилам, от преступника, который никому и Ничему не подчиняется.

Наконец Блорд сказал:

— Он не только на твоем пути — уже, но и свои делишки будет проворачивать за твой счет. Еще немного — патруль начнет сдирать двадцатипятипроцентный налог со всех твоих межпланетных перевозок.

Зарган сохранял спокойствие.

— Не понимаю, что тебя так взволновало? Бери пример с меня — я сохраняю покой. Да, налог они ввели — но только на бумаге. Но его придется собирать. Собирать его будут люди. А на планете Заргана сборщики налогов — мои люди, или станут моими, если желают себе добра. Видишь, ты совершенно неправильно играл, Артур, — тон его стал конфиденциальным, словно рядом не стояло полдюжины охранников. — Ты — просто делец. Можешь, конечно,подкупить политиков, полицию. До определенной степени ты можешь воздействовать на закон. На планете Заргана я сам издаю законы. Я управляю городами, я управляю полицией. Да, я — деловой человек. Может быть, Славы у меня поменьше, чем у тебя. Возможно, масштабы у тебя покрупнее. По моим оценкам, денег и собственности у тебя в два раза больше, чем у меня, даже в три. Но на планете Заргана — хозяин я. Политическое влияние дает мне контроль над деньгами, каких нет ни у меня, ни у тебя. К моим услугам — ресурсы целой планеты.

Он снова пожал плечами.

— Теперь ты понимаешь, Эмерсон для меня — ничто. Если необходимо, я с ним договорюсь. Разумеется, кое-какие деньги патруль с меня сдерет. Почему бы и нет? Если покончат с пиратами…

Блорд вздохнул.

— Джефф, ты ослеп. Эмерсон — главарь пиратов. Это я и пытался тебе втолковать.

Зарган мигнул, потом глаза его загорелись.

— Ну, чтоб я… — Он изумленно покачал головой и сказал с восхищением: — Артур, этот парень — гений. Клянусь, я сам не справился бы лучше.

Глава 31

Блорд решил, что планету Заргана пора покинуть. Но решение не изменило положения, в котором он оказался. Он откинулся в кресле с видом человека, готового к долгому разговору. На самом же деле он искал способ побыстрее выбраться наружу.

За Блордом наблюдало шестеро охранников. Артур окинул их быстрым взглядом. Двое стояло возле кресла. Они были готовы наброситься на него при первом же резком движении. По одному охраннику расположилось возле каждой двери. Оставшиеся двое, громадные как гориллы, оберегали Заргана, держались поближе к хозяину.

— Джефф, не забыл ли ты о том, что все наши достижения — вещь временная, — веско сказал он. — Ведь мы живем в Звездной Гряде, и это особый стиль жизни. Стремление разбогатеть заставило людей покидать Землю — такова политика земного правительства. Быстро развивающаяся экономика требует быстро действующих людей. Безудержный промышленный капитализм — самая подходящая система для такого общества, но здесь, в нашем скоплении, ее время почти истекло.

Он сделал паузу, отметил, что Зарган опять выглядит озадаченным, и быстро продолжил:

— Нам выдали лицензию делать почти все, что нам угодно, но цель, с которой это сделали, практически достигнута. Отношение общества к магнатам и воротилам бизнеса меняется. Вот эти парни…

Он взмахнул скованными руками, показывая на охранников. При этом ему удалось коснуться запястья человека, стоявшего рядом. Движение казалось случайным, бесцельным, но Блорд достиг именно того, что ему было нужно. Ему удалось коснуться руки охранника одним из колец. Иголка, спрятанная в кольце, была очень маленькой — ее длины едва хватало, чтобы пробить кожу. Но внутри игла имела канал, и через него в кровь охранника проник гипнотизирующий наркотик.

В смесь входило обезболивающее. Охранник почти ничего не почувствовал. Если он и ощутил укол, то ничем этого не выдал. Он сохранял прежнюю позу напряженного внимания.

Блорд, как бы не заметив этого маленького происшествия, продолжал:

— … твои охранники, они уже не те, что десять лет назад. Пусть они не признаются открыто, но у них появились скрытые сомнения. Они уже не принимают твою власть безоговорочно.

Зарган пришел в себя и сказал вкрадчиво:

— Любой, кто на меня не желает работать, может уволиться в любой момент.

Потом тон его стал нетерпелив:

— Артур, ты ли это? Можно подумать, что передо мной сидит капитулянт, а не человек, о котором ходит слава не знающего поражений бойца. План развития Земли, придуманный 200 лет назад, сейчас уже ничего не значит. Люди стали другими. Потомки тех, кто задумал план — люди, со всеми их слабостями. Их можно купить, совратить, убедить — так же легко, как всех, с кем мы имели дело до сих пор. На каждого миллиардера Земли приходится сотня миллиардеров в колониях. Это главное. Эксперимент вышел из-под контроля. Что может предложить земное правительство энергичным честолюбивым людям? Ничего или почти ничего. Даже выдающийся ученый Эмерсон сбежал с Земли, чтобы стать предпринимателем нашего типа.

Блорд не слушал. Он пытался придумать лучший способ использовать загипнотизированного охранника. Когда наступит решающий момент, ситуация должна быть в руках Блорда, и тогда не будет необходимости в насилии.

Хотя в словах Заргана была известная доля истины. На миг Блорд вдумался в смысл его слов и понял, что в который раз позволил себе забыть о действительном положении вещей. Великий эксперимент в самом деле вышел из-под контроля. Все эти годы в глубине души Блорд хранил уверенность, что все кончится хорошо. Его собственная организация разрасталась, как межзвездный спрут, но в представлении Блорда общество отличалось гораздо большей стабильностью, чем на самом деле.

Вздохнув, он признал, что поддался своего рода самообману. В критических ситуациях он не позволял этому самообману влиять на собственные поступки. Идеи эти представлялись ему неким идейным ограничителем для людей безграничного честолюбия, вроде Заргана. Теперь он видел, что они не значат ничего.

В мгновение ока Блорд вернулся к привычному состоянию — он был уверен в себе и рассчитывал только на собственные силы. Не существовало доброго волшебника, контролирующего и направляющего людей. Эмерсон способен захватить власть в Звездной Гряде, и это повлечет катастрофические последствия — для цивилизации вообще, и для Блорда — в частности.

На какую-то секунду его парализовал страх. Он понял, что если и вырвется из рук Заргана, ему предстоит величайшее сражение. Но суть состояла именно в сражении, а не в его результате.

С этого момента все его действия, все его слова обладают собственной ценностью. Каждое слово, каждое действие, самое незначительное, будут менять ситуацию — к лучшему или к худшему.

Главное — путь, а не конечный пункт, не общий результат, а отдельный миг, сам по себе; наслаждение метко сказанного слова, неумолимая логика поступка, сделанного точно в необходимый для этого поступка момент — вот что представляла собой жизнь на самом деле.

В сравнении со способностью жить каждой секундой в моменты опасности власть и деньги не значили для Блорда ничего. Так он верил. Так он поступал. Он сказал:

— Джефф, мы теряем время на споры. Как видишь… — Он поднял скованные руки. — Я пошел на риск, чтобы лично тебя убедить. Сейчас ты, надеюсь, понимаешь — я не собирался устраивать покушение. В будущем мне понадобится твоя помощь, а тебе — веришь или нет — понадобится моя. Не лучше ли снять эти штучки и дать мне уйти?

Он с интересом ждал, что произойдет дальше. Простейшее решение — Зарган его отпустит. Зарган поерзал в кресле, потом медленно произнес:

— Артур, ты расстраиваешь меня. Много лет назад, после одной твоей маленькой операции, которая мне влетела в миллион стеллоров, я часто мечтал, как ты будешь сидеть у меня в кабинете и на руках у тебя будут… — плечи его вздрогнули, — вот эти штучки…

— Но это же детская мечта. Тогда, вначале, ты был еще не уверен в своих силах.

— Не в этом дело, — грустно сказал Зарган. — Просто представить не могу, что ты встанешь и спокойно выйдешь. Не хочется тебя выпускать… — Он вновь не закончил предложения.

Блорд понял, что имеет в виду Зарган. Враг оказался в его власти, и Заргану очень не хотелось его отпускать. Блорд сказал прямо:

— Джефф, но другого выхода нет. Только убить или Посадить меня в тюрьму.

— Понимаю, понимаю, — с сожалением протянул Зарган.

— С другой стороны, я намерен бороться с Эмерсоном. Моя победа будет и твоей.

— Но при обстоятельствах, которые ты описал, — тянул время Зарган, — победа твоя весьма под вопросом. Возможно, мне лучше связаться с Эмерсоном и спросить, что он обо всем этом думает… Он замолчал, как будто его осенила гениальная идея. — Знаешь, а ведь не повредит, если я в самом деле…

Он замолчал.

— Вижу, вижу! Сначала Эмерсон предлагает за твою голову сто миллионов стеллоров. Ты повышаешь ставки — двести миллионов. Эмерсон обещает забыть о двадцатипятипроцентном налоге для меня. — Он замолчал. Глаза его сияли. — Как тебе это нравится, Артур?

Зарган принял решение. Артур мгновенно оценил ситуацию и пришел к выводу, что словесную битву он проиграл. Он без колебаний начал действовать.

Он повернулся в сторону загипнотизированного охранника, вытянул руки в его направлении и приказал:

— Ты! — Ответа он не стал ждать. — Вытащи бластер! Сделай шаг назад! Держи всех под прицелом! При первом же неповиновении — стреляй!

Зарган и охранники были захвачены врасплох. Зарган тихо выругался, но в ответ на предложение Блорда освободить его приказал снять наручники. Кажется, он смирился с поражением.

— Артур, — сказал он с восхищением, — не знаю, как это тебе удалось, но впечатление ты произвел.

Блорд не терял времени. Он разоружил остальных охранников, приказал загипнотизированному держать их на прицеле и не подпускать близко. Потом он проскользнул в дверь, через которую перед этим вошел Зарган, и оказался в просторной гостиной.

С предельной быстротой Блорд сбросил одежду. Под верхней одеждой оказался облегающий непрозрачный костюм, который носят на космических кораблях для защиты от внезапных перепадов температуры. Без колебаний Блорд стянул нижний костюм.

Под ним оказался комбинезон, сделанный из тончайшего материала — костюм-невидимка.

Блорд надвинул капюшон с парой встроенных очков. Затем, не застегнув еще капюшон, крикнул в дверь:

— Пусть один человек откроет дверь в коридор.

Его никто не увидел. Лишь на миг, пока он пересекал комнату, наблюдатель мог заметить расплывчатые, прозрачные очертания человеческой фигуры, подобные самой легкой тени. Он держался середины коридора. Возле шахты лифта подождал свободную кабину. Служитель на первом этаже с удивлением посмотрел на раздвинувшиеся створки кабины, из которой никто не вышел. Он даже подошел к кабине и заглянул в нее. В это время Блорд уже скользил мимо полицейских, охранявших парадный вход.

Оказавшись на улице, он направился к шлюпке, спрятанной на окраине города.

Поднимаясь на борт кораблика, Блорд не радовался победе. Наоборот, он сознавал, что в очередной раз потерпел поражение. Зарган отказался стать его союзником, и это была серьезная неудача. Конечно, он как можно скорее свяжется с другими влиятельными людьми скопления. Но многие поступят так же, как Зарган. А те, кто согласится помочь, быстро утратят энтузиазм, обнаружив, что остались в меньшинстве.

Вполне возможно, что с Эмерсоном придется бороться ему одному.

С борта он впервые за долгое время вызвал Магруссона. Толстяк встревоженно выслушал рассказ Блорда. Самому ему сообщить было нечего.

Блорд решил, что ничего другого не остается, как возвращаться на Дельфи-2 и ждать дальнейшего развития событий.

— Держи меня в курсе событий, — сказал он Магруссону и выключил элдофон.

Глава 32

Блорд сидел, откинувшись на спинку кресла и размышлял. Что он может предпринять в сложившейся ситуации? Вновь загудел элдофон, на экране появился Магруссон. Он был так взволнован, что глаза его стали круглыми, как монеты.

— Артур, — пропыхтел он, — космический патруль только что сделал заявление насчет тебя. Я записал. Слушай…

Его лицо исчезло с экрана и после короткой паузы Блорд услышал:

— Дамы и господа, штаб-квартира космического патруля делает следующее чрезвычайное заявление: «Правительство Звездной Гряды уполномочивает патруль произвести конфискацию корпорации Артура Блорда сегодня в полдень. Вся собственность корпорации будет арестована. Арест вызван отказом Артура Блорда поддержать новый план борьбы патруля с космическим пиратством, которое стало заметной угрозой безопасности межпланетного и межзвездного движения. Произвольное решение Блорда, его диктаторские замашки — все это ставит под угрозу жизни тысяч людей, поэтому управлять его компанией в интересах общественности будут представители патруля. Арест продлится до тех пор, пока космические трассы вновь не станут относительно безопасными. Чтобы обеспечить соблюдение законных интересов владельца, патруль назначает опекуном собственности Артура Блорда его единственного живого родственника Фредерика Гантли».

Сообщение закончилось, и на экране опять появился испуганный Магруссон. Блорд несколько секунд смотрел на бледные пухлые щеки управляющего, затем сказал тихо:

— Так вот зачем они притащили сюда кузена.

Главный управляющий похоже не слышал его слов.

— Артур, что делать? — простонал он. — Они нас разорят. Пустят с молотка, а мы даже пискнуть не посмеем. Корпорацию можно уничтожить втихую и, когда об этом узнают, будет поздно.

Блорд уже подумал о такой возможности. Когда он как следует представил возможные последствия, то почти уверился в полной катастрофе. Многие, даже большинство, не подозревали, что репутация Блорда была иллюзией. Он использовал деньги и власть с фантазией.

Это была его сильная сторона, он сам всегда признавал, что это так. Если тысячи людей готовы исполнить твою волю, если миллионы стеллоров можно истратить согласно замыслу, то чудеса становятся явью. И он творил чудеса. Конечно, он умен — этого он тоже не отрицал, — и, скорее всего, мог бы иметь еще больше денег. Но настали другие времена. Там, где раньше было море неиспробованных возможностей, теперь действовали мощные капиталы множества предпринимателей. Волшебный успех Артура Блорда едва ли повторится опять.

— Артур, твоему кузену можно верить? — спросил Магруссон.

Блорд вернулся к действительности.

— Нет, конечно, — раздраженно сказал он. — Фред-малютка в дремучем лесу. Нужно убрать его с дороги. Где он? Ты за ним следишь?

— Следим. Не спускаем глаз, — простонал Магруссон. — Он не вылазит из баров.

— Организуйте похищение и спрячьте куда-нибудь с глаз долой, пока я не оценю ситуацию.

Блорд рассчитал верно — на раннем этапе неизбежна путаница. Новые люди, оказавшись во главе сложной и обширной организации, будут не в состоянии проследить десятки тысяч операции, которые происходят каждую минуту. И оценить количество денег на сотне банковских счетов Блорда, в им же контролируемых банках, тоже не сможет никто — разве что наугад.

Через Эвану он быстро связался с бывшими секретарями и отдал распоряжения относительно некоторых депозитных ячеек, которые им надлежало посетить от имени Блорда.

Покончив с делом, он почувствовал, как настроение стремительно улучшается. Многие критиковали Блорда, полагая, что он излишне щедр с молодыми женщинами-секретарями, но ему всегда казалось, что цена не так уж высока, если обеспечит ему преданность этих девушек в будущем.

Кроме того, его щедрость избавляла от необходимости искать новую работу. Ни одна из них еще ни разу не нанималась на службу к другому предпринимателю, и, соответственно, никто не использовал их знания и опыт против Блорда.

Некоторые вышли замуж. Другие оставались независимыми. Но в любом случае, все они дали слово без проволочек исполнить его просьбу в случае необходимости.

Таким же образом Блорд связался с более чем сотней самых доверенных служащих на разных планетах скопления. Все они были руководителями среднего и верхнего звена, имели право подписывать чеки.

Через них Блорд изъял наличные с банковских счетов и Ценные бумаги из трастовых компаний.

Разумеется, часть денег была потеряна. Найдутся люди, — преимущественно мужчины, как показал опыт, — готовые нагреть руки на том, что происходило.

Блорд предполагал, что ему повезет, если он сохранит половину изъятых денег.

К тому времени, когда он достиг Судереи, ему показали с экрана элдофона официальный документ об аресте имущества. Он внимательно изучил то место, где говорилось о назначении Фреда Гантли опекуном. Потом он невесело улыбнулся Магруссону.

— Скоро мы выпустим Гантли, — сказал он. — Он не должен исчезать больше, чем на несколько дней. Эмерсон легко назначит другого управляющего. Поскольку все прочее — в согласии с законом, едва ли найдется судья, готовый опротестовать ордер.

Сразу же после посадки Блорд заглянул в местное отделение Регистрационного Контура. Ордер на арест, как он выяснил с удовлетворением, был уже зарегистрирован. Блорд предполагал, что так и должно случиться. Арест не вступит в силу, пока документ не занесен в банки памяти Контура.

Блорд начал тратить деньги. Занятие было привычным, но еще никогда он не действовал так откровенно. Одного за другим Блорд подкупил пятерых чиновников Контура.

Сами машины подкупить невозможно. Чтобы изменить сделанную запись, нужно располагать постановлением суда. Процесс вхождения нового судьи в полномочия сам по себе был гарантией против поспешной смены правительства. Новоиспеченный судья сначала выносил решения только по мелким делам. На протяжении пяти лет машины Контура шаг за шагом расширяли круг полномочий судьи. Машины, будучи роботами самого совершенного типа, поддерживали через элдофонную сеть связь с другими роботами на остальных планетах, и поэтому сведения, известные одной из машин, становились доступны всем другим.

По наущению Блорда в колоссальную сеть регистрирующих машин ввели особого рода заявление. В заявлении указывалось, что, поскольку Фред Гантли назначен управляющим-опекуном компании Блорда, все операции, включающие продажу имущества или деловые трансакции на сумму свыше тысячи стеллоров, обязательно должны подписываться опекуном, иначе силы они не имеют.

Далее отмечалось, что, поскольку Гантли, незнакомый с подробностями управления компанией, окажется перед рядом сложных проблем, ему не разрешается передавать право подписи другому лицу.

Блорд предложил установить срок ограничения в два месяца.

Приняв заявление, робот сократил срок до трех недель. Машины, как успел заметить Блорд, имевший не раз дело с Контуром, имели склонность переоценивать умственные возможности людей.

Тем не менее в запасе у него три недели. Он вызвал Магруссона и приказал отпустить Фреда Гантли, чтобы тот немедленно приступил к новым обязанностям.

Отдав приказ, он улыбнулся Магруссону. Управляющий был совершенно сбит с толку.

— Веселей, мой друг. Подумай, каково будет людям Эмерсона работать с Фредом. Он непредсказуем. И что произойдет, когда он возьмет бразды правления — этого никто сказать не может.

Магруссон упорно не поддавался уговорам. Он пробормотал безнадежным голосом:

— Думаешь, они долго будут с ним нянчиться?

Блорд посерьезнел, покачал головой.

— У нас три недели. Три недели мы должны следить за ним, как ястреб за добычей. К концу этого срока он получит полномочия поверенного. И тогда…

— Потоп, — уныло произнес Магруссон.

Блорд не сразу нашелся, что сказать. На этот раз он обнаружил, что согласен с мнением управляющего.

— К тому времени что-нибудь придется придумать, — неохотно признался он. — Я очень рассчитываю на то обстоятельство, что мы имеем дело с подчиненными. Они Уже допустили несколько ошибок.

— А если Эмерсон прилетит сам?

— Тогда работа наша будет потруднее.

— Артур, у тебя совсем нет никаких идей? — безнадежным голосом спросил Магруссон.

Блорд дал отбой. Ничего, кроме туманных предположений и гранитной решимости у него не было.

Глава 33

Покинув стеклянный купол Регистрирующего Контура, Блорд обходным путем направился к одному из тайных офисов в районе складов. Он позвонил Эване по элдофону с неопределяемым направлением связи, но не застал ее на месте. Сервомеханизм ее элдофона пообещал передать сообщение.

Эвана, измотанная и расстроенная, появилась через час. Блорд узнал, что отдел координации, которым командовала Мариан Кларк, будет арестован после полудня.

— Она ничего не смогла обнаружить, Артур, — устало сообщила Эвана. — Никаких намеков на местопребывание Скала. И никаких дальнейших следов тех маленьких животных, которых, как я полагаю, Скал пожирает. Кстати, а зачем он тебе?

— Мне нужна помощь.

— Положение настолько плохое? — напряженно спросила она.

— Наше положение настолько плохо, — ответил Блорд, что если придется, полечу на Дельфи-1 искать Скала.

На элдофоне рядом с ним загорелся голубой огонек межзвездного вызова. Блорд смотрел на него, как на змею. Эвана встревоженно спросила:

— Что случилось?

— Никто не знает, что я здесь. Позаботься о всех необходимых предосторожностях.

Он имел в виду — открой проход в лабиринт склада. Проверь, на каких посадочных опорах стоят грузовозы, подготовь один из кораблей к срочному взлету. Держи костюмы-невидимки наготове. Вызови агентов-боевиков.

Вслух Блорд ничего из этого не сказал — ему и в голову не пришло. После нескольких лет работы вместе с Блордом Эвана стала отлично подготовленным помощником.

Не оглядываясь, не тратя времени на расспросы, Эвана поспешила выполнять приказ.

Блорд выждал несколько секунд, потом включил прием звука, а экран активировать не стал.

— Слушаю, — сказал он, придав голосу более глубокий тон, чем его собственный.

— Ага, это сам Артур Блорд, — произнес знакомый голос.

Блорд замер, потом нажал кнопку активации экрана.

Существо, похожее на громадную ящерицу, смотрело на него из какого-то темного укрытия — только половина длинного тела рептилии была освещена. Но Блорд не сомневался, что перед ним Скал.

— Разговор с тобой, — сообщил Скал, — удовольствие обоюдоострое.

Блорд немного расслабился.

— Снова старые трюки? Пытаешься убедить меня, что знаешь все о моих перемещениях? Сознаюсь, я понятия не имею, как ты меня отыскал, но…

Скал перебил его. Голосовой аппарат, через который Скал вокализировал мысли, удачно передал ледяной тон:

— Должен предупредить тебя. Не появляйся на Дельфи-1. Я не хочу, чтобы обо мне узнали, — узнали о моем возвращении в Звездную Гряду, — и помогать я тебе не намерен.

— Эмерсон — человек особый. С такими ты еще дела не имел, — сказал Блорд. — По-моему…

— Твоя идея не подходит мне, — холодно ответил Скал. — Твои затруднения меня не трогают.

— Скал, — серьезно сказал Блорд. — Два вопроса. Первый: мой кузен случайно увидел тех маленьких рогатых животных?

— Нет. В тот момент у меня был план, от которого я позднее отказался.

— Тебе нужна была моя помощь?

— Какой у тебя второй вопрос? — твердым, как сталь, голосом спросил Скал.

— У меня есть шансы в поединке с Эмерсоном?

— Нет. Разве что произойдет непредвиденное. Например, очередное озарение снизойдет на тебя — вот что тебе нужно. — Смешок. — Советую заняться политикой.

— Понятно, — мрачно сказал Блорд. — Если передумаешь насчет помощи, дай мне знать.

Элдофон щелкнул, и разумная древняя ящерица исчезла с экрана.

Эвана вернулась. Со встревоженным видом она выслушала краткий рассказ Блорда о разговоре со Скалом.

— Но Артур, — возразила она в конце, — почему ты не попробовал убедить его? Доказать ему…

Он покачал головой, а горячность Эваны вызвала слабую улыбку.

— Эвана, милая моя, — сказал он. — Скал сам принимает решения. С более острым умом человеку сталкиваться не приходилось, в этом нет сомнений. При любых обстоятельствах Скал подчиняет поступки строгой логике, и заверяю тебя — нам не снилась та тщательность, с которой он оценивает ситуацию. Если Скал дает понять, что ему неинтересно, я спорить с ним не стану. Но попробую вычислить, что он задумал.

Улыбка его исчезла.

— Непонятно, зачем Скал дал мне понять прямо — он жив и находится где-то в скоплении.

— Мы сами об этом знали.

— Только косвенно. Он сам связался со мной — это совсем другое дело. — Блорд сосредоточенно потер пальцем переносицу. — Возможно, ему что-то нужно, но он пока не принял решения. И он так резко отказал мне, что поневоле задумаешься — что же это за громадный кусок, на который Скал разинул пасть?

Блорд замолчал и несколько мгновений хранил молчание. Потом он повернулся к Эване.

— Нужно выяснить, откуда он узнал об этой комнате и о том, что я здесь. Я здесь меньше часа и еще утром сам не знал, где окажусь. И нужно выяснить, зачем Скал вернулся. К нашим проблемам это совершенно не имеет отношения, но управляющий хватается за последнюю соломинку.

— Что я должна делать?

Сузив глаза, Блорд продолжил:

— Свяжись с местным отделением патруля через одного из наших…

На этом месте Блорд запнулся и больше не проронил ни слова.

— Космический патруль! — возмутилась Эвана. — Это же люди Эмерсона!

Он покачал головой.

— Персонал, большей частью — честные люди. И патруль продолжает выполнять повседневную обычную работу. Если ты свяжешься с ним через одну из подставных компаний, приспешники Эмерсона даже не узнают.

Девушка кивнула.

— Что я должна выяснить?

— Добудь все возможные сведения о Скале. Используй любые способы, по ситуации. Например, ты журналистка, пишешь статью. Или — твоя фирма собирается выпустить игрушку, механического Скала. Или…

Она резко перебила его.

— Довольно, Артур. А что ты думаешь предпринять?

Блорд колебался, но потом сказал:

— Кажется, одна из наших проблем — люди Эмерсона. Их необходимо выявить.

Эвана пожала плечами.

— Узнай имя начальника местного патруля — вот тебе и человек Эмерсона.

Блорд отрицательно покачал головой.

— Не все так просто. Эмерсону понадобилась должность начальника патруля — это понятно. Но начальники отделов и подотделов могут действовать месяцами и оставаться незамеченными агентами Эмерсона. Могут совершать аресты, преступления, использовать служебное положение как ширму. Выловить местного эмиссара Эмерсона — тяжелая работенка, но я хочу сделать попытку.

— Сделаешь визит в отделение патруля?

— Да.

— Нам лучше работать вместе.

— Неблагоразумно.

Эвана помолчала, обдумывая слова Блорда, затем сказала:

— Кажется, ты прав.

Губы ее были крепко сжаты, глаза пылали.

— Артур, — сказала она звенящим голосом, — у меня появились предчувствия, что мы выиграем.

Блорд улыбнулся, но от комментариев воздержался. У него пока не было такого предчувствия.

К работе с измененной внешностью Блорд привык давно, а визит в местную штаб-квартиру патруля был как раз операцией подобного рода.

В штаб-квартире работал человек, ростом и фигурой похожий на Блорда. У него была какая-то рутинная работа, дававшая доступ во все отделы. Изо дня в день он обходил обширные помещения штаб-квартиры, определяя, какие комнаты нуждаются в ремонте, где следует покрасить стены, где — провести дополнительную уборку. С начальниками отделов он согласовывал все необходимые строительные работы.

Похожие должности имелись в других отделениях патруля. И совсем не случайно люди, эту работу выполнявшие, в большинстве напоминали Артура Блорда — ростом и сложением.

Они работали на Блорда, но не шпионили. Они были обязаны только, — и большинству никогда не пришлось бы это делать, — отойти в сторонку и позволить Артуру Блорду некоторое время их заменять. Многие из них отмечали в рапортах, что иногда неделю кряду слоняются по отделению, никакой настоящей работы не выполняя. При этом они совершенно свободно передвигаются, никто не задает лишних вопросов. Минимальный безопасный срок подобных скитаний составлял пять дней. Только в одном случае срок составил четыре дня.

Блорд ограничился тремя.

Блорд изменил внешность — работа была проведена безупречно. Даже по меркам самого Блорда его невозможно было отличить от человека, которого предстояло подменить, разве что при самом тщательном непосредственном осмотре. Расположение помещений Блорд неплохо помнил по прежним визитам, кроме того, он изучил план отделения.

Никто не задавал ему вопросов. Никто не тревожил его. У Блорда оказался собственный кабинетик, куда, кроме него, никто не входил. Он переходил из отдела в отдел, разговаривал с людьми о переменах, которые случились в последнее время, после того, как на Марморе-3 появился новый уполномоченный.

Многие люди с трудом понимали, какие «перемены» имел в виду Блорд. Другие отделывались фразами вроде: «Ну да, новый начальник в нашем отделе» или «Да ничего не изменилось». Вот только Мича перевели из «пиратского» отдела, посадили на «серьезные преступления».

Он обнаружил, что несколько человек неожиданно умерло. «Все так сразу случилось, странно даже», — говорили люди.

Но стоило ему попробовать навести справки о тех, кто заменил умерших, как возникала та же картина. Иногда получал повышение старый опытный офицер патруля, иногда место занимал человек со стороны. Кадры перетасовывались до тех пор, пока, как выразился один офицер, «перестаешь соображать, кто ты есть и зачем ты здесь».

Где-то посреди суматохи перемен новые люди терялись из виду. В большой организации, где отдельные чиновники знали лишь малую долю людей, только тех, кто работал рядом с ними, подчиненные чесали затылки и пожимали плечами. «Наш новый начальник? Кажется, его перевели из отдела убийств».

Это была мастерски организованная операция просачивания. И повсюду возникал один и тот же вопрос, на который трудно ответить: люди Эмерсона — кто они?

К концу третьего дня Блорд выяснил одну вещь: на этот вопрос он ответить не в состоянии. Подчиняясь безжалостной логике, он признал: только в отделении патруля на Дельфи-2 группе следователей понадобится несколько месяцев, чтобы установить гангстеров.

Время, чтобы замести следы, у них было, и они их замели.

Вернувшись в Судерею, Блорд узнал, что Эвана и Мариан ни на шаг не продвинулись в поисках Скала.

— Все офицеры были крайне любезны, все помогали мне, — сообщила Эвана, — но я ни к чему не пришла. Что теперь будем делать?

— Попробуем удержать, что сможем, — решил Блорд. — То есть, будем присматривать за моим кузеном.

Глава 34

Брайон Эмерсон вошел в личный кабинет Блорда через несколько минут после того, как Ашлетон тщательно проверил кабинет. Он уселся в кресло Блорда и сказал с ноткой восхищения:

— Этот парень — гений.

Из пяти человек, собравшихся в кабинете, никто не спросил, что имеет в виду Эмерсон. Но Ашлетон проворчал:

— Вы, политики, вы обязаны были предвидеть, что Блорд постарается свести на нет назначение своего кузена.

Темноволосый сердитый человек по имени Дюван поинтересовался:

— Кстати, а где Гантли?

Эмерсон молча протянул руку к кнопке вызова. Вошел патрульный офицер. Эмерсон повторил вопрос, заданный Дюваном. Офицер ответил немного ехидно:

— Господин Гантли — очень нервный человек. Расслабиться ему удается только за стойкой бара.

Когда офицер вышел, Эмерсон заметил:

— Гантли — мудрый выбор. Тем не менее, теперь бесслезный для нас. — Он внезапно поднялся. — Спустимся в знаменитый отдел координации.

Несколько часов подряд Ашлетон и Дюван, биохимик, — осматривали восемь обширных помещений отдела координации, а Эмерсон сидел у окна и смотрел на улицу далеко внизу. Шорох за спиной заставил его обернуться. Это подошел Ашлетон.

Эмерсон спросил:

— Нашли что-нибудь?

Ашлетон смотрел на него уныло.

— Могу сказать одно — ничего особенного здесь нет. Современные приборы, вполне, но отнюдь не последнее слово в науке.

— Наверное, здесь не все, — сказал его босс. — Где-то должны быть кладовые.

— И все-таки, мы сделали сравнительный срез. Дюван со мной согласен. Статистически вывод заслуживает доверия.

— Не все такие узкие специалисты как вы, мой друг, — дипломатично заметил Эмерсон. — Он задумался. — Честно говоря, я ждал этого. Наша проблема — не новые наркотики, или приборы, или изобретательные комбинации старых — они неплохо удаются ученым Блорда. Нет, наша проблема — сам Блорд и… — Он усмехнулся свирепо, — мы ему неплохо подрезали крылья!

— Его положение даже хуже, — сказал Ашлетон. — Нам удалось обнаружить…

Эмерсон как будто не слышал его. Он откинулся на спинку кресла и продолжал говорить, словно сам с собой:

— Отделение космического патруля выдало ордер на арест компании Блорда. Они выполняли мои указания. К сожалению, в отношении Гантлимы пропустили лазейку. Теперь до конца трехнедельного срока подписывать документы имеет право только Гантли. Нам придется ждать.

Он пожал плечами.

— Хорошо же, мы подождем. Но отныне я лично буду одобрять все действия, предпринимаемые против Блорда.

Он лениво встал с кресла.

— В конце концов, чего добился Блорд? На несколько недель отсрочил нашу окончательную победу. Нам придется удвоить усилия и поскорее его убить. — Эмерсон стоял в дверях. Повернувшись, он добавил:

— Вот мои дальнейшие приказы: берите планету под контроль, политический и экономический. Используйте людей, имеющих влияние — из тех, что нам подчиняются. Всех непокорных политиков и предпринимателей — немедленно устранять. Несчастный случай, самоубийство и так далее. Даже в случае, если начнется расследование, я даю слово — никто из участников убийства не предстанет перед судом.

Он позволил себе кривую ухмылку.

— Итак, Артур Блорд знаменит тем, что в последний момент выходил сухим из воды. В последнюю минуту он совершал некий гениальный ход и противнику оставалось лишь сдаться либо спасаться бегством. Хотел бы я представить хотя бы одну идею, которая может сейчас спасти его и одним ударом разгромить нас — одновременно на двух сотнях планет!

Он замер — высокий, внушительный, с пылающими глазами.

Ашлетон воспользовался, паузой и сказал:

— Мы обнаружили одну любопытную вещь… взгляните, пожалуйста.

Эмерсон пристально взглянул на него, потом перешел к столу, на который показывал помощник.

Перед ним был элдофон. Эмерсон взглянул на экран и… приник к нему с нескрываемым интересом. В пределы изображения вошла молодая женщина, а секунду спустя за ней последовал Артур Блорд. Пара присоединилась к группе женщин, окружавших толстощекого полного человека. В последнем Эмерсон узнал Магруссона, управляющего делами громадной корпорации Блорда.

Эмерсон взглянул на Ашлетона.

— Как это получилось?

Волшебник аппаратов и приборов равнодушно пожал плечами.

— Кто-то из его людей допустил промах… иначе это нельзя объяснить. Им пришлось поспешно покинуть здание, и многое просто не успели сделать.

— А где они находятся? Есть предположения?

— Никаких. Нам просто чудесным образом повезло.

Блорд и Магруссон отошли в сторону от группы женщин, медленно направились прямо на камеру, передававшую изображение. Эмерсон не обращал внимания на мужчин, он внимательно рассматривал девушек. Всего их было одиннадцать, и они разговаривали между собой, но слишком тихо, Эмерсону не удавалось разобрать слов.

Приглушенный шум их голосов частью скрадывал разговор Магруссона и Блорда. Эмерсона неожиданно осенило.

— По-моему, все они — бывшие секретари Блорда.

— Чересчур по-приятельски держатся, — заметил Дюван.

Эмерсон еще раз внимательно посмотрел на группу женщин и впервые усомнился в правдивости легенд об амурных подвигах Блорда.

— Еще один миф, — заключил он со вздохом. — Жизнь то и дело меня разочаровывает.

Он переключил внимание на мужчин. Магруссон и Блорд тихо разговаривали у самого элдофона. Блорд что-то сказал, толстяк горячо запротестовал, затряс головой.

— Артур, не глупи! — воскликнул он. — Тебе противостоят силы, с которыми тебе не справиться.

Немного позже его голос снова стал слышен:

— Неужели ты серьезно рассчитываешь, что произойдет что-то из ряда вон выходящее? Думаешь, тебе в голову придет новая блестящая идея, и мы решим все проблемы, и вдобавок разгромим Эмерсона?

Потом он сказал нетерпеливо:

— Не в первый раз грабитель захватывает правительство. Мой тебе совет: свяжись с Эмерсоном, признайся, что он тебя послал в нокаут, что ты разбит в пух и прах, и попроси вернуть компанию в обмен на обещание хорошо себя вести.

Казалось, что-то развеселило Блорда. Он расхохотался, так весело и заразительно, что Эмерсон против собственной воли собирался улыбнуться, но в последний момент взял себя в руки и погасил улыбку. Он был поражен.

Группа женщин в углу, как обнаружил Эмерсон вновь взглянув на экран, пришла к общему решению. Одна из них шагнула вперед. Блорд прервал разговор с Магруссоном и повернулся к ней.

Эмерсон поморщился.

— Взгляните на эту золотоволосую красотку, — сказал он. — Блорд умеет подбирать себе помощниц.

— Я хочу сказать от всех нас, — начала золотоволосая девушка. — Артур, сколько нужно денег?

Блорд улыбнулся.

— Сколько у вас есть?

Она тряхнула золотистыми прядями.

— Мы уже предлагали тебе все, чем располагаем. Ты не принял, поэтому мы кое-что подсчитали и решили: мы могли бы собирать до пяти миллионов в месяц, совершенно ни в чем себя не ущемляя.

— Смехотворная цифра! — В разговор вмешался Магруссон, который все это время хмуро к нему прислушивался. Он сделал шаг вперед. — Милые дамы, мы ценим вашу преданность. Артура можно поздравить — его бывшие секретарши готовы на жертвы ради него. Но суть дела в том, что даже его согласие на встречу с вами — всего лишь дань вежливости. Он боялся задеть вас. Позвольте объяснить положение вещей.

Он замолчал, как будто собираясь с мыслями.

— Понимаете, для дела, которое нам предстоит, пять миллионов в месяц — ничто. К тому же… — Он нахмурился, — вы, милые дамы, лгуньи. Ваша собственность не в состоянии дать такую сумму без ущерба. Не забывайте, я был вашим финансовым советником.

Он развернулся на каблуках и с жаром обратился к Блорду:

— Поправь меня, если я ошибаюсь. Только для операций в следующие два месяца тебе нужно не меньше миллиарда, а в следующие месяцы — и того больше. Это так, Артур?

Блорд после некоторого колебания кивнул.

— Пока мы плетемся в русле событий, эти цифры верны.

Магруссон не желал успокоиться:

— Люди понятия не имеют, какие нужны деньги, чтобы крупная организация работала нормально. Если бы речь шла о повседневных расходах — питание, одежда, жилье, транспорт, — хватило бы нескольких тысяч стеллоров в месяц, по самому высокому классу. Но операции межзвездного масштаба дороги. Вот куда уходят деньги, как в трубу. Оборудование, персонал и — самая высокая статья расходов — взятки. Все желают заработать. Всем нужно заплатить «сверху». Если немедленно нужна чья-то помощь, речь идет о миллионах.

В этот момент заговорил Блорд, тихо, но твердым тоном:

— Довольно, Магруссон. — Он задумчиво посмотрел на собравшихся женщин. — Оставим эти пять миллионов как резерв, на самый последний случай.

— Но где же вы раздобудете деньги? — спросил кто-то.

— У меня есть несколько компаний, — сдержанно объяснил Блорд, — которые Эмерсон не сразу обнаружит. Мне удалось спасти больше наличных при снятии со счетов, чем я предполагал. Общий доход, пусть и невысокий, даст мне возможность располагать десятком кораблей, платить двум-трем тысячам первоклассных специалистов и кое-что останется на взятки, если распределять их осмотрительно.

— Дудки! — выпалил Магруссон. — Артур, в последний раз заклинаю тебя — прислушайся к голосу благоразумия. Забирай все, что можешь, и отправляйся подальше отсюда. Ты еще молод.

— Мне необходима штаб-квартира, — сказал Блорд. — Будут предложения?

— Артур, — простонал Магруссон. — Тебе нигде не укрыться надолго. Можно было бы остаться здесь, если бы не призрак…

— Призрак! — перебил Блорд. Он что-то хотел добавить, но, очевидно, необычный смысл замечания дошел до него. — Призрак! — повторил он. Он медленно опустился на стул и повторил тихо:

— Призрак… Конечно! Как мог я забыть? Все сходится. Я был дураком.

Эмерсон озадаченно следил за экраном. Он заметил, что женщины взволнованно переглядываются. Только Магруссон с отвращением скривился.

— Великое Небо, Артур, — заныл он. — Сейчас не время шутить.

— Призрак, призрак! — воскликнул Блорд и радостно засмеялся. — Ты не понял? Мы напустим на Эмерсона призрака! Он пожалеет, что родился на свет!

Только сейчас Блорд заметил, что в комнате царит тишина — не считая его собственного смеха. Он посмотрел на собравшихся, вглядываясь в лица по очереди.

Магруссон обхватил голову руками.

— Артур, ты хочешь сказать, что нашел решение? Это смешно. Эмерсон наложил лапу на космический патруль. У него свои люди во всех учреждениях, на всех ответственных постах. Кроме того, вдумайся, мы имеем дело с Брайаном Эмерсоном, величайшим ученым столетия, помощники у него — отряд кудесников от науки. А у тебя даже денег нет. Впервые ты — бедняк. Твоя шпионская, сеть считай что провалена. По сути, у тебя нет ничего. И ты всерьез нас уверяешь, что нашел решение?

Блорд жизнерадостно кивнул.

— Нашел.

Толстяк взмахнул руками. Его трясло.

— Артур, ты сошел с ума. — Он замолчал, что-то припомнил. — А, призрак! Ты собираешься напустить его на Эмерсона. Но каким образом? У тебя больше нет отдела координации, а милые дамы, работавшие в отделе, — при всем моем уважении, — не идут в сравнение с Ашлетоном и остальными. Вдумайся, друг! Это западня! Ты погибнешь!

— Нет, — ледяным голосом сказал Блорд. — Погибнет Эмерсон. Если только не сообразит вовремя, что игра окончена. — Он замолчал. — Магруссон, ты поднимешься на корабль, подбросишь девушек до места, откуда они доберутся до своих яхт и покинут планету.

Он повернулся к женщинам.

— Домой не возвращайтесь, — сказал он. — Скройтесь куда-нибудь. Даже в агонии Эмерсон опасен.

— А что ты будешь делать? — Это спросил Магруссон.

— Я? — Блорд улыбнулся. — Поговорю с призраком. Вечером заберешь меня — ты знаешь где.

Он направился к металлической дверце. Дверца с лязгом захлопнулась за ним. Магруссон исчез в соседней комнате. Одна за одной девушки начали покидать комнату. Через пару минут на экране элдофона была только пустая комната. Эмерсон смотрел на экран, наморщив лоб. Заговорил он не сразу.

— И что вы об этом думаете? Ваши выводы? — спросил он.

Один из помощников, до сих пор молчавший, высказал свое мнение:

— Подобной глупости в жизни не слышал.

Эмерсон ехидно улыбнулся.

— Если не ошибаюсь, мы стали свидетелями исторической сцены — Артур Блорд в миг вдохновения. Хотя идея его в самом деле представляется полнейшей чепухой.

Ашлетоннапомнил:

— Кажется, призрак упомянулся раньше.

Эмерсон кивнул, сдвинув брови, но ничего определенного не припомнил.

— Пойдем отсюда, — отрезал он. — Блорд потерял разум. Призрак — надо же!

Глава 35

Эмерсон сердито швырнул рапорт на стол.

— Еще один политик ускользнул! — Он подавил ярость, заставил себя успокоиться.

— Расскажи подробнее, что ты нашел?

Он сидел за столом в кабинете патрульного центра Дельфи-2.

Ашлетон неопределенно пожал плечами.

— Как сказано в рапорте, — он показал на документ, — человека не было на месте, когда мы прибыли. Следы поспешного отъезда — вот и все, что мы нашли.

— Но это десятый случай за последнюю неделю, — пожаловался Эмерсон неизвестно кому. — Кто-то предупреждает их.

Ашлетон хранил молчание. Эмерсон тряхнул головой.

— Не может быть, — сказал он.

Он поднялся.

— Принеси мне список людей, которых мы решили убрать.

— Что вы задумали?

— Этого я вам открывать не собираюсь.

— Не доверяете? — как о чем-то само собой разумеющемся спросил Ашлетон.

Взгляд серо-стальных глаз стал чуть теплее.

— Глупости. И я, и ты, и Дюван, и остальные — мы повязаны одной веревочкой. Буду считать вас друзьями — если факты не скажут об обратном.

— Благодарю, — сухо сказал Ашлетон.

— Прекрасно. Мы понимаем друг друга. — Эмерсон оживился. — Итак, вот мой план. Создается впечатление, что кто-то предупреждает наши жертвы. Я не уверен, что окончательные выводы делать рановато, но все же десяток людей успело бежать, и это о чем-то говорит. Собери нашу спецкоманду, возьми эскадру в сопровождение. Мы взлетим и только тогда выберем очередную жертву.

Ашлетон направился к двери и у самого выхода задержался.

— Вам не мешало бы вздремнуть. Вы слишком много работаете.

— Напряжение начинает давать знать о себе, — признался Эмерсон и сжал серые от усталости губы.

…Два часа спустя он осторожно спустился на землю из люка патрульного корабля, который совершил посадку перед парадным входом какого-то особняка. Несмотря на утомление, Эмерсон как всегда внимательно посмотрел вокруг.

Это его спасло. Краем глаза он уловил движение слева. С небо стремительно спускался космолет. Он летел со сверхзвуковой скоростью, потому что профессор ничего не слышал, пока корабль не промелькнул над ним и исчез в небе на западе. Рев воздушной волны ударил по барабанным перепонкам.

К этому моменту Эмерсон уже столкнул Ашлетона в ложбинку и бросился на землю рядом. Он успел вовремя. Разрыв бомбы убил всех, кто вышел из корабля.

Пошатываясь — голова шла кругом от удара, — Эмерсон добрался до корабля. Ему пришлось затаскивать Ашлетона в люк — эксперт по приборам едва передвигал ноги. Очевидно, ему здорово досталось. Корабль поднялся в воздух. Оказавшись в безопасности, оба быстро пришли в себя. Первым заговорил Ашлетон.

— Это настоящая война, — сказал он.

— С Блордом связываться небезопасно, — нехотя признал Эмерсон.

— Может быть, — предложил Ашлетон, — оставить его в покое? Пока не укрепим позиции везде. — Он помолчал. — Но что произошло? Вы что-нибудь понимаете?

Эмерсон пожал плечами.

— Очевидная вещь. Он следит за нашими передвижениями и преследует нас. Теперь сами мы никуда выходить не будем, пусть работают другие.

— Кажется, лидеры групп полетели вместе с нами, чтобы Убедиться — все идет как надо, не так ли?

— На данном этапе игры идея оказалась неверной.

— Что теперь делать?

Эмерсон решительно взмахнул рукой.

— Те, кого мы отобрали, должны быть убиты. Мы Используем все силы патруля, чтобы выследить их и убрать.

— А что вы делать будете, лично?

— Я? Пойду спать. Мне в самом деле нужно отдохнуть. Мой мозг переутомился, иначе не объяснить такие провалы.

Настойчивый сигнал вырвал Эмерсона из беспокойного сна. Он протер слипающиеся глаза, накинул халат и вышел из спальни в кабинет.

В кабинете он обнаружил Ашлетона, который ждал его со свежим номером газеты в руках. Эксперт по приборам удивленно смотрел на Эмерсона.

— Еще спите? Уже почти полдень.

Профессор сказал устало:

— Я вам не говорил, но в последнее время я плохо сплю. Меня мучают кошмары. Особенно ужасный сон приснился сегодня ночью.

Ашлетон протянул газету.

— Взгляните. Вот это настоящий кошмар. На заголовок взгляните.

Жирные черные буквы в два ряда кричали:

«ГАНГСТЕРЫ-УБИЙЦЫ ПРОНИКЛИ НА КЛЮЧЕВЫЕ ПОСТЫ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ».

Шрифтом поменьше ниже сообщалось: «Артур Блорд обвиняет Эмерсона в правительственном заговоре».

Эмерсон поднял взгляд на помощника.

— Ну и что? Мы ждали чего-то подобного, выбирали, какие газеты придушить в первую очередь. Теперь ясно.

Ашлетон отрывисто сказал:

— Читайте дальше!

Нахмурившись, Эмерсон пробежал первый абзац. Начинался он так:

«Вы — государственный чиновник и вашего начальника недавно убили? Куда-то пропали старые сослуживцы? Их заменили незнакомцы с физиономиями головорезов? Если вы в самом деле работаете на правительство, или вы — независимый предприниматель, то где бы вы ни находились, Артур Блорд предлагает вам: задайте себе эти вопросы».

Эмерсон слабо улыбнулся.

— Вы меня удивляете, Ашлетон. Что вас так встревожило? Мы же знали, что ряд газет принадлежит Блорду. Повторяю, теперь мы знаем, с какими газетами разделаться в первую очередь. Наши марионетки в правительстве сделают официальное заявление. Блорд будет осмеян. Возможно, они выскажут опасение — все ли в порядке у него с психикой, принимая во внимание последние события — арест компании и так далее. Намекнут, что за спиной пиратов стоит не кто иной, как сам Артур Блорд.

— Согласен, нападает он умно, — продолжал Эмерсон. — Но чего еще ждать от Блорда?

— Брайан, — нетерпеливо сказал Ашлетон, — не стоит меня успокаивать. Лучше прочти статью, может, ты что-нибудь придумаешь. Мне лично ничего в голову не идет. Единственная мысль — бежать, пока не поздно.

Эмерсон бросил на Ашлетона красноречивый взгляд, затем сосредоточился на газете. Немного спустя, с таким же озадаченным видом он перевернул страницу. Потом он побледнел. Потом отшвырнул газету и принялся широкими шагами мерить кабинет. Наконец он немного успокоился, остановился и рявкнул:

— Откуда у него имена? Не может этого быть. Ни одному человеку не известны все имена ключевых фигур организации. Только я знаю людей, которым известна часть имен. Эта схема не дает сбоев.

— То же самое вы говорили о плане убийств политиков и деловых людей, не желающих сотрудничать с нами, — холодно заметил Ашлетон. — Здесь упомянуты все ключевые фигуры: в правительстве, в полиции. В жизни ничего подобного не видел. А инструкции? Те, что дает Блорд.

Эмерсон рассеянно кивнул.

— Предлагает не подчиняться тем, кто упомянут в списке. Предлагает офицерам-ветеранам начать аресты. Но если мы будем действовать решительно, то удастся…

Ашлетон схватил его за руку.

— Великие Небеса! Брайан, приди в себя. Во все закоулки скопления уже летят элдограммы. Газета вышла во всех больших городах на всех планетах. Наши люди оказались в меньшинстве — сотня к одному. Они в панике. Кое-кто бросился спасаться бегством. Они не предполагали, что их имена опубликуют.

— Наш успех зависел от секретности, — застонал Эмерсон. — Захватить ключевые посты можно только в тайне.

— И что вы намерены делать? — поинтересовался прагматик Ашлетон. — Сражаться?

— Сражаться? Спятили? В такой ситуации нам повезет, если живыми унесем ноги. — Эмерсон печально покачал головой. — Ашлетон, Звездную Гряду придется покинуть.

Здесь нам делать нечего, — продолжал он с угрюмым видом. — Отправимся в окраинные, неисследованные облачи, начнем все сначала.

Он посмотрел на Ашлетона, сузив глаза. Губы сжались в злую тонкую улыбку. Но в выражении лица читалась озадаченность.

— Ума не приложу, — грустно сказал он. — Откуда Блорд, черт подбери, достал эти имена?

Глава 36

Несколько дней спустя Магруссон задан Блорду этот же вопрос.

Эвана, знавшая ответ, отказалась сопровождать мужчин. Она предпочла остаться в тайном офисе Блорда в здании склада.

— Я здесь подожду, — сказала она не допускающим возражений тоном.

Блорд повел управляющего по темному лабиринту склада. Они пробирались между штабелями грузов, которыми было заполнено обширное, погруженное в полумрак здание. Пахло мокрым деревом и… в воздухе чувствовался какой-то посторонний запах. Блорд невольно поежился. Он знал источник странного запаха, но тем не менее, при мысли о нем по спине пробегали мурашки. Вдруг в сознание его проникла чужая, холодная, но не враждебная мысль. Возник образ — что-то мерзкое, скользкое, притаившееся во мраке. Как будто скользкое щупальце коснулось его.

— Я переполз на левую сторону.

Блорд повернулся и замер на месте.

Между двумя штабелями распростерся покрытый чешуйчатой броней монстр. Голова как у ящерицы, но высоко поднятая, а в позе существа чувствовалась надменность. Зеленые глаза проницательно светились.

Блорд заговорил с Магруссоном и ничего в его голосе не выдавало жутковатого впечатления, которое на него производила разумная рептилия.

— Как только я понял, что пресловутый призрак не кто иной, как Скал, я нашел ключ к головоломке. Многое встало на места. Решение оказалось верным.

Голос Магруссона испуганно дрожал.

— Артур, ради всего… уйдем скорее. Вызови полицию! Сообщи патрулю!

Но Блорд уже справился с испугом.

— Я увидел, каким образом телепатические способности Скала могут помочь мне в борьбе с Эмерсоном. Во-первых, можно лишить его сна, во-вторых, получить список людей, проникших в патруль и другие учреждения. Оставалось только разобраться с проблемой, которая заставила Скала выдать себя — тот случай с маленькими инопланетным животными. Скал в тот момент рассчитывал на мою помощь. — Но, преодолев основные трудности, — продолжал Блорд, — он отказал в помощи мне, чего и следовало ожидать от создания, чужого всему человечеству.

— Ты имеешь в виду разговор по элдофону?

— Да.

— Но секундочку, — воскликнул Магруссон, — ведь звонок был межзвездный. Ты сам мне говорил.

— Подстраховка. Сигнал был послан отсюда и ретранслирован с элдофона на Дельфи-1, в пещере-укрытии, одному из его тайных логовищ. — Блорд помрачнел. — Не скорою, его отказ до сих пор приводит меня в ярость. Его собственная раса вымерла, поэтому он неприязненно относится к тем, кому повезло больше. Ему забавно было наблюдать, как наше общество рушится, как Эмерсон рвется к власти.

— Но ведь он все-таки помог тебе? — Магруссона интересовал результат. — Полагаю, вы пришли к соглашению.

— Да. И ты, мой друг, поможешь мне выполнить взятые обязательства до конца.

— Я? — Толстяк заволновался.

— Я обещал кормить его, пока он остается здесь. Сейчас его желудок особенно чувствителен, и питаться он способен лишь одним видом еды — теми маленькими рогатыми животными. Организация Скала была разгромлена несколько лет назад, раздобыть еду на Дельфи-1 он не мог, потому что рискнул укрыться в здании склада, куда животных доставляли под предлогом перегрузки с корабля на корабль. Не удивительно, что Мариан не нашла следов — склада малютки не покидали.

Магруссон овладел собой.

— Артур, давай ближе к сути дела. Что мне делать с этим… этой ящерицей-переростком?

— Корми его, пока он не сможет снова нормально двигаться. Как видишь, сейчас он беспомощен. А потом, — тон Блорда стал ледяным, — мы отправим его подальше отсюда. Высадим Скала на случайно выбранной планете, в двух-трех тысячах световых лет от скопления. Планета, разумеется, должна быть пригодной для обитания. Но чтобы на ней не было разумной жизни. И космических кораблей. — Кто-то должен положить начало осуществлению мечты землян о звездных колониях, — с яростью продолжал Блорд. — Что касается Звездной Гряды, этим человеком буду я. Дни легендарных предпринимателей вроде Заргана кончились.

— Ты упомянул беспомощное состояние Скала, — нетерпеливо перебил его Магруссон. — А что… — Он запнулся, вглядываясь в полумрак.

— Нет, будь я… так вот в чем дело.

Блорд кивнул, с намеренно равнодушным видом. Ничего из ряда вон выходящего со Скалом не происходило, просто разумная рептилия была такой большой! Даже в полумраке склада было видно, как громадными складками чешуйчатая шкура свисает с более объемистых частей длинного тела.

Как и любая рептилия, Скал менял кожу.

Они вернулись в офис и обнаружили Эвану спящей в кресле. Золотисто-рыжие пряди сбились в сторону, подбородок ткнулся в плечо.

Блорд смотрел на Эвану, и взгляд темных глаз был ласков.

— Как тебе нравится будущая миссис Блорд?

Глаза Магруссона стали круглыми от изумления.

— Ты женишься? — воскликнул он. — Кажется, женитьба не в твоем стиле.

— Наоборот, я чувствую, что становлюсь самим собой, — ответил Блорд. — Человек, решивший установить закон и порядок в целом звездном скоплении, сам обязан немного упорядочить собственную жизнь. Семья, жена, дом… Но пойдет ли она за меня, вот в чем вопрос. Она теперь намного увереннее в себе, чем несколько лет назад. Возможно, роль жены и матери — не то, что ей нужно.

Задремавшая в кресле девушка шевельнулась.

— Я слышала последнюю фразу, — сказала Эвана. — Как по-вашему, ради чего я старалась все эти годы?

Она выпрыгнула из кресла и схватила Блорда за руку.

— Нужно поторопиться, — сказала она. — Мне двадцать пять, и если я хочу завести девятерых детей, времени терять не стоит.

Блорд улыбнулся.

— Я ничего не говорил насчет девятерых детей.

— Важен не конец, — решительно сказала Эвана, — важно начало.

— Тогда… — Блорд показал на элдофон, — вызовем Регистрирующий Контур и распишемся.

— Прямо сейчас? — спросила Эвана и вдруг заволновалась, вдруг на глаза ее навернулись слезы.

— Прямо сейчас, — твердо сказал Артур Блорд.

И не выпуская ее руки, повел Эвану к элдофону.

ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЬЮ ИМЕН ^(роман)

Глава 1

Стивен Мастерс сходил по трапу корабля на поверхность планеты, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ему казалось унизительным, что сначала он должен был пятиться задом из шлюза, совсем как обычный член экипажа, а потом осторожно спускаться по ступенькам трапа.

Снимают ли его на пленку? Как он выглядит сзади? Самому Мастерсу казалось, что он двигается неуклюже. Его даже передернуло при этом подозрении. И все же… какое-то смешанное чувство… Если люди на Земле действительно наблюдают за его прибытием, тогда кто-то как раз в этот момент должен произносить его имя как человека, первым вступившего на эту землю.

Эта мысль доставила ему удовольствие. «Они смотрят на меня. Они видят меня!»

Мастерс подумал:

«Я потом поднимусь на этот холм и посмотрю, на что же похоже это дурацкое место».

Как только его нога коснулась земли, Стивен попытался на несколько секунд представить, что это значит — то, что он первым вступает на эту планету, и с этой мыслью он соскочил с трапа и внутренне подобрался под своим скафандром со всеми его устройствами и приспособлениями.

И чуть не упал. Шатаясь и спотыкаясь, он чудом удерживал равновесие. О Господи, он чуть не опозорился!

Целую минуту он простоял в этом нелепом положении, откинувшись назад и обливаясь потом. И лишь потом понял, что было причиной этого его неудобства: один из двух крючков, свисавших с плеча, зацепился за ручку канистры, брошенной у основания лестницы. От неожиданного толчка тяжелого предмета он потерял равновесие. И поскольку он шел вперед, а канистра была тяжелой, то и случилась эта несуразность, а твердый материал скафандра не позволил ему сразу понять, в чем же дело.

Стивен ослабил и освободил крючок. Он стоял и не мог ничего видеть из-за охватившего его гнева.

Но вскоре понял, что по всей видимости никто из остальных членов команды не заметил его ошибки.

Чувство приподнятости не исчезло, гнев поутих, уступив место смущению. Именно в этот момент полного напряжения сил, сквозь его обычное состояние самообмана до его сознания пробился крохотный лучик правды. Что-то в глубине его шептало: из-за своей отчужденности он не приобрел друзей среди товарищей по путешествию. И осознание этого усиливало его раздражение, доводя его чуть ли не до кипящего состояния. Но даже и тогда не пропадала успокаивающая мысль: лучше не держать свои эмоции при себе.

Мастерс торопливо пошел в сторону ближайшего невысокого холмика. Вблизи стало ясно, что он не вулканического происхождения, у него крутой склон, заросший во многих местах кустарником, главным образом желтого цвета, хотя попадались также и зеленые, а изредка — и с голубоватым оттенком. Приятные на вид листья, L-образной формы, не похожие ни на что растущее на Земле или других открытых планетах. «Да, им все-таки, несмотря на мое противодействие, проявляя терпение, удалось научить меня кое-чему. И все же, эта мысль, как ни старался сдержать ее Мастерс, пробилась наружу: я уже заскучал». Он ощущал: да, будет множество новых растений и животных. Но такие мелочи на самом деле не имели никакого значения для сына самого богатого человека планеты.

В мозгу вспыхнули образы несущих комфорт вещей: причудливые автомобили, блестящий личный самолет, великолепно одетые девочки, с таким нетерпением старающиеся ублажить наследного красавчика. Элегантные комнаты, огромные дома, замечательные гостиницы, раболепствующие слуги… («Да, мистер Мастерс? Что-нибудь еще, мистер Мастерс? Подогнать машину к дому, мистер Мастерс?» Он же отвечает пожатием плеч: «Не тревожьте меня: я позову вас, когда вы понадобитесь». Но не дай бог никого нет: «Где, черт побери, вы пропадаете все это время?»

Во время полета на Миттенд он узнал, что существуют вещи, которые невозможно купить за деньги. Да, благодаря Сложению его отца у него была койка на борту космического корабля. Но уже после взлета все это не давало Возможности ни покинуть корабль, ни повернуть его на обратный путь. К тому же тем, кто его окружал сейчас, не нравилось открытого проявления власти денег.

Он пытался — и Бог тому свидетель! — но добился лишь отчужденности от остальных своих спутников. Впрочем, их реакция не имела особого значения: в определенных эмоциональных состояниях ему никто не был нужен.

«Ладно, итак, мне все наскучило. А вы, бедные маленькие человечки, ищете еще одну зеленую планету. С замиранием сердца ждете, что увидите маленьких пташек и потом получите целое состояние. Господи, меня убивает одна только мысль провести еще три недели в космосе, затем — еще один месяц на планете, после чего последуют шесть бесконечных недель возвращения на Землю!»

Он шел, несколько разгневанный, скучая, даже слегка дергаясь от нетерпения при каждом шаге, и смотрел на желто-зеленую планету, которая простерлась перед ним внизу, когда он начал подниматься на холмик. Поскольку содержание кислорода в воздухе было таким же, как и на Земле, Мастерс снял шлем и небрежно выбросил его. И теперь он видел далекий лес и мелькавшую среди деревьев реку. Он презрительно сжимал губы и морщился при виде красоты, окружавшей его со всех сторон.

Крохотная, да, совсем крохотная частица нетерпения еще оставалась внутри него. «Стивен Мастерс отправился на Миттенд вместе с первой партией первопроходцев». Этот поразительный заголовок появился сразу же после высказанного спьяну во всеуслышанье желания. А потом, когда он прочитал его и длинную статью о себе и своем отце, взыграло его глупое «эго». И еще, теперь он понимал это, газеты раздули его первоначально брошенное только ради бахвальства заявление на вечеринке до события невероятной важности, а на самом деле это была абсолютная чушь.

Мастерс мысленно вернулся к своему глупому поступку, представив его ужасное продолжение. И тут же пришло убеждение: «Я не переживу этого. Это слишком много!»

Предчувствие беды и осознание всей бессмысленности этого путешествия тяжелым грузом навалилось сейчас на него, когда он наконец добрался до гребня холма и вглядывался вдаль.

В эту секунду странная мысль-ощущение пронеслась в его мозгу:

«Мать, мы передаем тебе образ этого пришельца. Ты даешь нам свое позволение и свою силу, чтобы заняться ими?»

Иногда Стивена удивлял поток мыслей собственного сознания. Но не очень часто и не в данный момент. Эта совершенно бессмысленная мысль мелькнула в голове и исчезла. Сейчас он чувствовал одно раздражение. Впереди тянулся длинный гребень, который был повыше этой гряды небольших холмиков, на одном из которых он в данный момент стоял. Гребень ограничивал вид на запад.

«Ладно, ладно, — подумал он, успокаиваясь, — отправиться что ли туда. В конце концов, я всегда был довольно упрям». Главным образом, это касалось девушек. Он всегда выходил из себя, когда какая-нибудь из этих милашек вместо того, чтобы улечься на ближайшей кровати, на которую указывал он, начинала нести вздор, вынуждая его самому раздевать ее. А потом она начинала вздыхать и расслабляться, очевидно, с удовлетворением полагая, что все идет, как надо.

Путь к гребню пролегал теперь через ложбину, а потом вверх по длинному, пологому, но каменистому склону. Когда Стивен достиг нижней точки ложбины, он неожиданно вышел к узкому ручейку, почти невидимому за высокими зарослями какого-то растения, похожего на траву, устилавшими скалистый выступ. Вода журчала; он чувствовал влагу в воздухе. В ручье плавало несколько маленьких черных личинок. Удивленный, он — но только на несколько секунд — вспомнил одно лето из своего далекого детства, которое он провел на одном из ранчо своего отца: узкий ручей, вроде этого, также полускрытый и случайно обнаруженный восьмилетним мальчуганом. Какая же радость тогда охватила его от этого открытия, какое..

Его мысль задержалась на этой яркой картинке детства. С тех пор прошли пятнадцать лет становившегося все более и более мрачным «созревания» — как он окрестил прошедший с того времени период.

Зрелость? Как можно одновременно презирать свое положение как сына мультимиллиардера и постоянно им пользоваться? Стивен разрешил эту проблему очень просто: полное презрение ко всему человечеству. Веди себя так, словно деньги ничего не значат для тебя. Насмехайся над старым глупцом, своим отцом, угробившим жизнь на собирание бесполезного барахла и денег. И, поскольку тебе на все наплевать, почему бы не тратить его деньги с циничной расточительностью.

Стивен перепрыгнул маленький ручеек и автоматически совершил правильные действия. Во-первых, он начал подниматься на гребень и, во-вторых, оценил расстояние до верха гребня в четверть мили. В каком-то смысле здесь проявились два его достоинства: никогда не останавливаться, чтобы посидеть или поваляться, просто бездельничая. Вторым его достоинством было умение правильно ориентироваться в окружающей обстановке. Как направляющийся домой голубь, он мог оценивать расстояния и направления. На эту его способность не влияли ни мрачные мысли, ни тяжелые воспоминания или вереница образов, которые время от времени возникали, как галлюцинации, в его бодрствующем сознании, наполняя его нескончаемым потоком фантастических видений и представлений, по которым он и выносил суждение о своем поведении. Бывали случаи, когда он просыпался после пьянки в незнакомой постели и все равно всегда быстро вспоминал, где находится.

Мастерс все еще шел в направлении гребня, до верхней точки которого, похоже, оставалось примерно сто футов… когда увидел обнаженных людей.

«Мать, он видит нас! Дай нам больше силы!»

Мастерс остановился, а потом покачнулся. Совершенно неожиданное движение, но когда-то он уже делал его прежде. Тогда он сошел с тротуара… и тут же шагнул назад с неожиданной скоростью, когда паровой автомобиль, бесшумно, как наступление темноты ночи в деревенской местности, просвистел в воздухе на том месте, где еще мгновение до того стоял он.

Тогда он среагировал быстро. Крутнулся в сторону, куда двигалась машина, навсегда запечатлевая номер машины в своем мстительном мозгу. И вот так началась последовавшая затем трехлетняя битва в суде, проводимая на деньги Мастерса-старшего, в то время как сам Стивен выдвигал все более и более изощренные обвинения против незадачливого владельца парового автомобиля, и суд вынес приговор в пользу Стивена, осудив ответчика на миллион долларов, основываясь на совершенно ложном утверждении, что он знал этого мужчину и что это было покушение на его жизнь. Понадобился Верховный Суд, чтобы пересмотреть это решение, но для этого ответчику пришлось затратить 84 тысячи долларов.

К тому времени Стивен и сам уже верил в каждое слово своего вранья. И часто впоследствии с цинизмом замечал, как же трудно для богатых людей добиться справедливости.

В других случаях Стивен реагировал на неожиданную угрозу прыжком, изгибом тела или совместным действием мозга и мышц. Быстрым — ибо подобные вещи никогда не длились долго для него. Даже сейчас, когда он отшатнулся в предчувствии ужасной опасности, в его голове быстро промелькнули воспоминания о предыдущих угрозах, после чего до него вдруг дошло, что дюжина людей слева от него не были совсем нагие, как ему показалось сначала. На них были набедренные повязки, закрывавшие небольшую часть тела.

И затем его охватило чувство столь острое, что причиняло боль его внутреннему «я», и столь глубокое, что его можно было сравнить разве что с теми моментами в его прошлом, когда он испытывал к кому-либо страстную ненависть; но это было не тем чувством, НЕ теми случаями, когда с помощью суда ему удавалось получить какое-то удовлетворение, расквитавшись в конце концов с одним из — как он их называл — сукиных детей.

Слишком поздно. Обдумав столь много мыслей, и некоторые из них были совсем новыми для него, после тридцати секунд, которые он провел, пригнувшись к земле, он нерешительно побежал в сторону, которая уводила его от этих странных людей.

Лишь с большой натяжкой его трусцу можно было назвать бегом. Стивен чувствовал внутри себя сильное желание оставаться на месте и с неохотой заставлял себя Убираться прочь. Словно внутри него какой-то барьер препятствовал этому. Через минуту, заметив, что те люди тоже не торопятся, он перешел на ходьбу.

Стивен продолжал быстро идти, ощущая какое-то беспокойство. Сейчас он шел примерно параллельно гребню, и между ним и холмом, с которого он появился, уже прогнулась полоска неровной земли Очевидно, что вернуться на корабль ему придется другим путем, минуя следующий холм, поскольку группа дикарей (теперь он заметил, что в руках у них были предметы, напоминавшие Короткие копья, и теперь стал очевиден их культурный уровень) могла перехватить его, если бы он попытался вернуться тем путем, которым прибыл.

По какой-то причине, обнаружив, что дикари находятся на низкой стадии развития, Стивен решил, что опасности особой нет. Почему-то все случившееся не внушало ему каких-либо опасений. Вокруг него безмолвствовала дикая природа — единственным звуком было громыхание его тяжелых ботинок и поскрипывание скафандра. Внезапно показалось, что главной помехой его движения является как раз скафандр.

Сразу же после этой мысли Стивен начал откручивать и развинчивать крепления комбинезона, чтобы освободить стяжки. Конструкция комбинезона была удобна в обращении. Но перед тем, как окончательно снять с себя комбинезон, ему пришлось остановиться и постоять сперва на одной ноге, а потом на другой, чтобы вытаскивать поочередно ноги из нижней части скафандра.

И именно когда он выпрямился, покончив с раздеванием и освободившись от мешавшего двигаться комбинезона, он увидел вторую группу полуобнаженных людей, появившихся из лощины впереди, меньше, чем в ста ярдах от него. Эти люди тоже несли копья и двигались в его сторону.

Стивен помчался, направляясь теперь к пересеченной местности, чего он раньше надеялся избежать.

«Что за нелепость!» — подумал Стивен.

Неожиданно дорогу ему преградил небольшой ручей. Довольно широкий и не сказать чтобы неглубокий. После секундного колебания Стивен бросился с разбега в него, сразу же погрузившись в воду до колен, а затем по плечи; и вот уже он поднимается вверх по крутому склону противоположного берега. Промокший, увязая по колено в грязи, он с трудом выбрался из воды на скалистый берег, усыпанный камнями. И снова бросился бежать.

Но тут же споткнулся и упал. Потом встал. Однако угодил в какую-то яму и подвернул лодыжку. От боли хотелось лечь и не двигаться. Но, когда он посмотрел на своих преследователей, то увидел, что обе группы ближе, чем он думал — и слишком близко к вершине холма, где он искал спасение. Ближайшая группа находилась всего в двадцати пяти ярдах от него, и теперь он мог различить их человеческие лица.

Это был один из тех моментов, когда кажется, что время останавливается (чего на самом деле не происходит). Когда все застывают в пространстве и времени (остался только он, Стивен).

И лишь сейчас, когда он разглядел их лица, он впервые осознал этот факт.

«Человеческие существа!»

Правда, это не очень поразило его. Даже сухарь-антрополог пришел бы в большее возбуждение, чем он сейчас. А более впечатлительный ученый так просто затрясся бы от восторга — но подобное состояние было неизвестно такому лицемерному существу, как Стивен. У него не было особенных убеждений. Но однажды ему пришлось (ибо не удалось уклониться от этого) поприсутствовать на одном из собраний ученых мужей, где обсуждался вопрос существования иных рас на других планетах. Вот поэтому-то и столкнувшись в реальности с подобным фактом, он и застыл на месте, не в силах оторвать взгляда от них в течение нескольких секунд.

Туземцы Миттенда, которых он видел, были почти белыми, но все же в них была какая-то примесь, сразу отметил он, потому что и сам был не чистокровным белым, почему, бывало, и называл себя сам — ради смеха, конечно, — «гражданином мира». Его прабабка была метиской; и никто не знал, чего в ней больше: индейской крови или бледнолицых. Да это никого и не беспокоило, потому что она была невероятно красива. Его дед женился на очень привлекательной женщине, которая имела примесь китайской и гавайской крови. А отец Стивена — на девушке, имевшей немецко-русские корни, с черными волосами и испанской внешностью.

Что особенно очаровало Стивена — и пригвоздило его к земле — это не то, что… миттендианцы… были людьми, а то, что все они чем-то были похожи на самого Стивена. К тому времени, когда до него дошел смысл этого, туземцы уже были совсем рядом.

Уже ни о чем не думая, он побежал изо всех сил, ловя ртом воздух и чувствуя, что долго так не выдержит. Теперь он поднимался по склону холма, который, кажется, был более крутым с этой стороны, чем с той, откуда он появился.

Невероятно, но только сейчас, в самый последний миг, До Стивена дошло, какую же глупость он совершил, рискнув отправиться сюда в одиночку; подобные мысли раньше в голову ему не приходили. Он делал то, чего хотел, и посылал всех к черту. Но теперь, впервые в жизни, мелькнула мысль: «Зови на помощь, идиот!»

Стивен чуть пошире раскрыл рот, который и так уже сам открывался, когда он делал судорожные вздохи. Но ему удалось лишь выдавить из себя слабый крик.

Такой слабый, что почти не потревожил воздух, но он все же сделал одну вещь: напомнил ему о том, когда он запер сам себя на верхнем этаже своего пятиэтажного нью-йоркского особняка (использовавшегося в основном как склад и где располагались комнаты для молодой прислуги).

Никто так никогда и не понял, как Стивену удалось закрыться на этом этаже. Для этого нужен был ключ — а считается, что парень, которому уже исполнилось пятнадцать лет, должен быть достаточно благоразумен, чтобы понимать, что глупо закрывать дверь изнутри на ключ, а потом терять его (Стивен выбросил его в окно и сделал вид, что тот выскользнул из его пальцев).

А позднее, когда стали сгущаться сумерки, Стивен стал звать кого-то на помощь. По крайней мере, впоследствии он утверждал, что звал; или, быть может, просто шептал, чуть слышно, так, чтобы этот шепот был различим лишь вблизи, а не у земли. Но позднее он не упоминал об этом.

В версию, которую он сочинил потом, вошла вероятность того, что мужчина по имени Марк Брем запер его, после чего, стоя внизу на лужайке, смеялся над тем, как поступил с мальчиком.

— Да он словно сошел с ума, папа. Он, наверное, очень ненавидит меня, да и, наверное, остальных богачей тоже.

Его отец, голова которого была занята массой других проблем, в этот раз удивился — но всего лишь на несколько секунд — каким это образом его сын вызвал непонятную злобу у слуг. Почему и поговорил с мальчиком еще минуту.

— Лучше всего говорить правду. Наказание за действие, когда кому-либо наносится умышленно вред, или за ложь наступает автоматически — ты остаешься психически связанным с этим пострадавшим человеком, и тебе не освободиться от этой связи.

Очевидно, бог и Стивен знали правду. Но, собственно говоря, у Стивена в мозгу правда получила странное преображение:

— Один из слуг пытался убить меня, без какой-либо очевидной причины. Я всего два раза говорил с ним за все время, что он у нас. И, наверное, в этом и все дело наверное, он чувствует себя отверженным и хочет побольше к себе внимания.

Такая вот правда излилась из уст пятнадцатилетнего мальчика. Наверное, самому-то Стивену хотелось, чтобы его вечно занятой отец побольше времени проводил с ним.

Это воспоминание, бег, слабая попытка закричать, окончившаяся неудачей, — все это вызвало замешательство, в результате чего погоня закончилась: преследователи были всего в нескольких шагах от него.

Через несколько секунд незнакомцы приблизились к нему и схватили его, отчего Стивен содрогнулся от отвращения внутри себя, ощущая, что нечистая плоть инопланетных существ касается кожи землянина впервые с тех пор, как жизнь началась на Земле. Эта мысль пронзила каждую его клеточку.

И в следующий миг вечности… пальцы миттендианца скользнули по его правому плечу, потом снова потянулись к нему, схватив в этот раз его руку, и стали разворачивать его.

Стивен глубоко внутри себя пронзительно закричал.

«Мать, прикосновение, ощущение… не выдерживаю.

У этого существа тысяча имен. Быстрее, перенеси меня!»

ДЗИНЬ!

Стивен смотрел на два стеклянных стакана пива, валявшихся на грязном полу бара. Сзади неожиданно раздался голос бармена:

— Марк, что, черт возьми, творится? Просыпайся!

Стивен повернулся, чисто автоматически, все еще пребывая в замешательстве и не думая о себе, как о личности, к которой обратился бармен. Но мелькнула слабая мысль: «Марк? Какой еще Марк?»

Он удивленно повернул голову и увидел окно бара, на стекле которого с наружной стороны черными буквами было что-то написано. С внутренней стороны это выглядело так:

«УЛГУАН»

Через несколько секунд, с криком, застрявшим в его горле, еще не зная, что оставшуюся часть своей жизни ему придется откликаться на имя Марк Брем, Стивен повалился на пол.

Глава 2

Как человек, не привыкший скрывать свои чувства, которому было наплевать, кто перед ним, Стивен начал пронзительно кричать. И не останавливался, пока к нему не подошли люди, охваченные тревогой и смятением, удивленные и пораженные внезапностью случившегося.

Кто-то в благоговейном ужасе воскликнул:

— Он сошел с ума!

Стивен закричал громче. В конце бара уже набирали номер полиции. Но до прибытия полицейских пронзительный баритон (даже для слуха обезумевшего Стивена всхлипывания и крики этого взрослого человека больше походили на ослиный крик) вызвал по телефону скорую помощь.

Санитарам, когда они прибыли, пришлось попотеть, чтобы справиться со Стивеном, который выкрикивал свою историю того, что произошло с ним, не давая сделать себе укол. Стивен отчаянно сражался, боясь, что его усыпят, но двум полицейским удалось схватить его, и санитар сделал ему укол.

После этого единственное, что запомнил он, — что его несут, а потом осторожно кладут на кушетку в машине скорой помощи. Естественно, что ему показалось, что он проснулся всего через мгновение. Раскрыв глаза, он тут же удостоверился, что находится в больничной палате. Стивен решил, что нужно изменить свою историю, чтобы она показалась слушателям более правдоподобной, еще до того, как, осмотревшись, нашел кнопку вызова медсестры, которую тут же нажал: иначе бы снова усыпили, если бы он стал слишком буйным.

Стивен взволнованным голосом рассказал свою историю сначала одной сестре, потом другой, потом студенту-практиканту, потом одному врачу, другому… Наконец, пришел психиатр. И еще, наверное, какие-то слухи дошли и до прессы. И поэтому еще дважды хриплый голос Марка Брема без устали поведал детали невероятного несчастья, которое постигло Стивена Мастерса на далеком Миттенде.

Потом сестра принесла ему газету. Там была помещена колонка с его рассказом, в которой сообщалось, что космическая связь с астронавтами на Миттенде прервалась рано утром, менее чем через двенадцать часов после психического срыва, постигшего Марка Брема.

Читая газету, Стивен не спросил себя: «Что же могло случиться с моими спутниками?» Это даже не пришло ему в голову. Нет, его взгляд быстро бежал вниз по колонке, и неожиданно он нашел то, что искал: на телефонный запрос Ассошиэйтед Пресс в штаб-квартиру Стивена Мастерса-старшего был получен лишь лаконичный комментарий одного из помощников миллиардера: «В данный момент нам нечего сообщить».

… В данный момент!

Эта фраза подразумевала, что, возможно, далее что-то последует, и поэтому Стивен вдруг ощутил психический подъем и облегчение. Всю оставшуюся часть вечера и беспокойной ночи он представлял себе «старую леди» (как он называл свою мать, которая некогда была очень красивой, да и сейчас, очевидно, еще могла вызвать интерес у других мужчин и ревность у мужа), и «старый хрыч» вынужден был выслушивать поток ее неистощимых излияний чувств.

Стивен злорадно подумал: «Уж она-то не позволит ему уснуть…» Он представлял мысленно мать, обезумевшую от страха и дурных предчувствий, настаивавшую, чтобы ни одна, даже самая слабая ниточка, ведущая к спасению ее дорогого сыночка, не осталась не исследованной.

Еще с самого начала, когда он только объявил, что отправляется в эту экспедицию, она стала сама не своя. Если признаться, то именно из-за своей постоянной потребности доставлять мучения то одному, то другому своему родителю он и решился на этот безрассудный шаг и настоял на участии в этом приключении, которое вовсе не интересовало его.

«Она вытащит его оттуда…»

Наконец, Стивен уснул с этой мыслью. Проснулся он, Когда в палату ворвались, запыхавшись, сестра и санитар, чтобы сообщить ему, что его перевезут в отдельную комнату для беседы с двумя психиатрами и… с самим господином Мастерсом.

Стивен не остался лежать, а вскочил с кровати, и под Протестующие крики светловолосой сестры, которая поддерживала его с одной стороны, а с другой ему помогал санитар, он вышел в сверкающий белизной коридор, а затем его провели в большую, ярко освещенную комнату, где находилась одна кровать. Лишь там он подчинился призывам сестры и забрался в постель, где остался лежать. Через несколько минут открылась дверь, и…

«Странно, — подумал Стивен, — он не изменился…»

Там он думал о Мастерсе-старшем, которого в точности, как его помнил Стивен, воспроизвели органы чувств Марка Брема. Это была новая мысль для Стивена…

«О Господи, — удивился он, — эти человеческие тела все выглядят одинаково».

Потрясенный этой мыслью, Стивен более спокойно поведал свою историю. Впервые за последние часы истерии он действительно думал о том, что говорит.

Внезапно он почувствовал интерес к тому, что говорил: рассказ помогал ему высветить в памяти детали, которые первоначально прошли мимо его сознания, и теперь уже чисто подсознательно он ощущал сильное желание сотрудничать с этими людьми. Когда он мысленно оглядывался назад в прошлое — сообщая детали — пришла поразительная мысль.

Совершенно неожиданная, и это удивило его. Внутри него, как он вдруг заметил, поток сознания превратился в ревущую реку. В эти краткие мгновения в его охваченном удивлением мозгу, пребывавшем под властью безумия, вспыхнула эта мысль: «Я действительно наполовину чокнулся».

Никогда прежде у него не было такой мысли.

Столь же быстро, как появилась, так и исчезла эта мысль. Однако теперь он чувствовал себя успокоенным. Примерно с минуту он вежливо отвечал на задаваемые ему вопросы.

На Стивена резко навалилась усталость. Он лежал, расслабляясь, на спине на кровати, потом он перевернулся на бок и с вызовом посмотрел на старшего Мастерса.

— Папа… почему ты привел с собой этих паршивых умников? — с каждым произнесенным словом гнев разгорался все сильнее и сильнее в нем. Он закончил фразу, уже крича: — Дьявольщина, убери отсюда этих крыс!

Миллиардер поднялся на ноги.

Вы закончили, господа — с достоинством поинтересовался он.

Два врача посмотрели друг на друга и кивнули.

— В целом все уже понятно, — сказал один. А другой начал анализировать:

— Явный случай параноидальной галлюцинации. Обратите внимание на появление этой мгновенной враждебности, мнимый перенос сознания. Впрочем, я не считаю, что он опасен.

Стивен рявкнул:

— Явный случай идиотизма! — И обратился к старшему Мастерсу: — Да ты никак собираешься позволить этим пузырям выступить в прессе?!

Его «отец» ответил ровным голосом:

— Они составят отчет. Передать его прессе или нет — это уже я решу.

Стивен успокоился.

— Хоть покажи его сначала старой леди… хорошо?

Мастерс-старший не ответил прямо. Он прошел к двери, открыл ее и шагнул, но остановился на пороге и, не поворачивая головы, сказал:

— Полагаю, что вы, как только сможете, покинете больницу, вернетесь к своей деятельности в качестве официанта в баре. Не стоит питать никаких иллюзий. Ваша история фантастична. Прощайте!

С этими словами он вышел, а следом за ним — и оба врача. Стивен остался лежать на спине на кровати, с презрительной вызывающей усмешкой на лице. Но все-таки… он был поражен. Чем-то в голосе этого старого лунатика. Неужели он и в самом деле так думает?

После этого день тянулся оченьмедленно. Его перевезли обратно в первую палату, где рядом с его кроватью стоят еще три других, которые занимали три неинтересных (для Стивена) типа. С ним продолжали обращаться небрежно. Что означало, что никаких особых инструкций насчет него не было получено. Его потрясение увеличивалось.

Вот и ночь. И вскоре пора спать. И он все еще был Марком Бремом, пойманным в ловушку его тела…

И один.

Он лежал в темноте, охваченный какими-то дурными предчувствиями, перевернувшись на бок, свернувшись калачиком, словно чтобы защититься от чего-то перед собой.

Так лежал он, чувствуя себя покинутым. Он чувствовал непривычную тяжесть, вдруг навалившуюся на него… Тело Марка Брема было значительно большего веса и постаревшее. Стивен испытывал к нему отвращение, сознавая, что это не его родное.

Но появилась мысль:

«С ним обращаются, как с сумасшедшим. Нужно быть осторожным, а то наденут смирительную рубашку».

Всю оставшуюся часть ночи Стивен провел в составлении хитрых планов — то наяву, то во сне. «Как можно притвориться нормальным, когда ты, Стивен Мастерс, в теле мужчины — бывшего твоего слуги — который старше тебя на четырнадцать лет? Как, как, как? Да уж, попал он в переплет!»

Вот и утро.

Когда Стивен с хмурым видом принялся за завтрак, состоявший из двух яиц, двух тостов с маслом, клубничного джема и кофе без сливок и сахара, в комнату вошел крикливо одетый мужчина с веселым лицом и блестящими глазами, огляделся и направился к Стивену. Стивен никогда раньше не видел его — такова была первая мысль. Но через несколько секунд появилось странное чувство, что он узнает его. Да, это владелец бара «На углу».

Его звали… Да, Джесс Рихтер.

Массивный мужчина медленно прошествовал к его кровати и улыбнулся Стивену.

— Эй, Марк, — сказал он. — Ты попал во все газеты. Теперь у нас такой поток клиентов, что мы не в состоянии управиться, и я всем обещаю, что ты вернешься и будешь наливать, как раньше. Как насчет этого, а? — вкрадчивым голосом продолжил он. — И пока ты будешь в центре внимания, будешь получать двойную ставку.

«Он что, издевается! — Стивен уже не мог сдержать свою ярость. — Чтоб я сдох, но сейчас как всыплю этому козлу!» — Стивен открыл было рот, чтобы дать выход своему гневу, однако потом пришла другая, спокойная мысль:

«Одну минутку!.. — Из памяти всплыли все те хитрые планы, которые он замышлял ночью, и благодаря этому ему удалось сдержаться. — Возможно, этот сукин сын вытащит меня отсюда…» — Ему нужна эта работа в баре «На углу», пока он не оценит ситуацию. И самое главное, «старый хрыч» знает, что именно там он обнаружит его.

— Да, — сказал Стивен.

А что еще лучше он мог сказать?

Рихтер радостно воскликнул:

— Ты, Марк, всегда был странным парнем. Но то, что ты учудил, это действительно класс!

— Да, — усмехнулся Стивен.

— Так держать, — с облегчением продолжил Рихтер. — Не меняй ни слова в своих показаниях, ладно?

— Ладно, — ухмыльнулся Стивен.

Улыбающийся толстяк захихикал и попятился к двери. У порога он замахал рукой.

— Пока, Марк. Вскоре увидимся, парень!

Он торопливо ушел. Теперь уже Стивену стало полегче. Его так и порывало вскочить и врезать кулаком по этой наглой роже…

После этой встречи его настроение заметно упало.

Он хмуро подумал: «Если этот старый дурак не появится… если проглотит всю эту лапшу, что понавешивают эти два умника…» — Стивена убивала мысль, что его отец может ничего и не предпринять: ведь он — Марк Брем, тридцативосьмилетний мужчина, а не двадцатитрехлетний сын Стивен.

После ленча пришла сестра и сообщила ему, что его выписывают и он может уйти в любое время. От чего у него тут же возникло чувство (редкое для него), что дела обстоят не настолько плачевно, как могли бы.

«Я мог бы оказаться там, на Миттенде, пленником дикарей!»

Его хорошее настроение заметно поубавилось, когда в кассе больницы ему выдали счет на тысячу триста семьдесят восемь с половиной долларов. Тщательно порывшись в карманах и бумажнике Брема он обнаружил только две бумажки по одному доллару и восемьдесят три Цента мелочью, и — о, удача! — два замусоленных, помятых чека Пятого национального банка. Не колеблясь, Стивен тут же использовал один из чеков, чтобы оплатить счет. Мысль, что на счету Брема может не оказаться такой суммы, не беспокоила его… пока, во всяком случае.

Стивен спустился по ступенькам, потом вышел на Улицу и пошел по аллее, где остановился, почувствовав холод осеннего дня. И так он постоял несколько секунд в замешательстве, вспомнив, что в детстве, когда он лежал в больнице, здесь не было никаких ступенек. Собственно говоря, тогда его при выпуске вывезли на коляске, посадили с грузовой рампы в автомобиль и с большой помпой доставили домой, и его мать сопровождала его всю эту поездку сзади на своем лимузине.

Теперь же… ничего подобного. Без особой охоты, уже ощущая новый прилив гнева, Стивен шел по улице в направлении все более убогих районов города. Он остановился около телефонной будки, дрожа от холода и не зная, что же ему еще поделать, и, пытаясь совладать с гневом, он поискал в телефонном справочнике адрес бара «На углу».

Октонал стрит, 1643… Где же это, черт побери? Он позвонил в это заведение и объяснил свое затруднение Рихтеру.

— Ну даешь! — с восхищением воскликнул шеф Брема. — Это просто клево: не знать, где работаешь! Ты действительно великолепно играешь свою роль, Марк! Я вышлю тебе кого-нибудь, чтобы он проводил тебя.

Этот «кто-нибудь» оказался младший из двух сыновей Рихтера (которому было семнадцать лет). Он прибыл в дребезжащем фургоне, очевидно, привыкший ездить по всяким поручениям своего отца. Он радостно поклонился Стивену и доставил его в район города, такой же убогий, как и сам бар «На углу», перед входом в который он, с визгом шин и дребезжанием остановился.

Глава 3

Стивен работал, как автомат.

Эту психологическую уловку он придумал очень давно и усовершенствовал ее, применяя для того, чтобы быстрее проходило время в моменты скуки: его тело делало работу само по себе, сознание при этом не было задействовано.

Он нес бокалы на подносах, двигаясь, как лунатик, говорил безжизненным, ровным голосом. Принимал заказы и тут же передавал их хозяину-бармену тем же самым монотонным голосом. Отвечал: «Да, сэр!» — словно это была какая-то игра.

К его удивлению, это, похоже, никого не беспокоило. Никто не считал, что он ведет себя не как обычно. Ухмыляющиеся клиенты подтрунивали над ним:

— Ну как, Марк, старик еще не показался на своем «роллс-ройсе»?

— Марк, а может, ты Стивен?

И так далее, до бесконечности.

Стивен просто не позволял значению этих выпадов проникать в его сознание. Он помнил, почему он находится здесь и выполняет эту немыслимую ранее для него работу. На улице было холодно, а здесь, внутри, тепло. И у него действительно не было другого места, куда бы он мог пойти. Он всегда думал, что именно поэтому бедняки и цепляются за свою работу и прекрасно пользовался этим знанием, когда хотел кому-либо досадить. И вот теперь уже в течение нескольких часов он сам стал таким же бедняком и вел себя аналогично. Задерганный мальчик на побегушках!

Время шло, хотя он не замечал этого. Вот уже наступил вечер, а следом и ночь. В два часа ночи выпроводили последнего клиента. Рихтер повозился некоторое время за стойкой, достал деньги из кассы, надел свитер и осеннее пальто. Потом подошел к Стивену и сказал:

— Если ты не помнишь, то знай: ты спишь в задней комнатке.

— Да, — ответил Стивен.

— Ну, пока, — сказал толстяк, выходя на улицу.

На пороге он обернулся.

— Тебе еще нужно все убрать к трем часам. Ты помнишь об этом?

Стивен смотрел, как он уходил. Закрылась дверь. Потом она скрипнула, когда ее дернул Рихтер, чтобы убедиться, что она заперта. Снова тишина. Опустевший бар. Часть освещения была уже отключена, но Стивену и в голову не пришло отключить остальной свет. Он медленно направился в заднюю комнатку, мимо остальных помещений, и вошел в заднюю часть дома, разделенную на две половинки. Слева находился склад, заставленный ящиками со спиртным и жужжащими холодильниками.

А справа он увидел дверь. Стивен открыл дверь, пошарил рукой в темноте в поисках выключателя, нашел его и, Когда вспыхнул ярко свет, увидел в одном углу кровать. Он Начал припоминать ее… Да, это и есть его задняя комнатка.

Стивен несколько секунд постоял в дверях, подсчитывая полученные им чаевые: двадцать восемь долларов и семьдесят центов. Мелькнула мысль, что это большие деньги для официанта в таком баре, как «На углу».

«Итак, этого хватит на билет на автобус до Нью-Йорка», — подумал Стивен. Хотя он не знал точной стоимости проезда. Но, кажется, должно хватить, чтобы убраться отсюда и доехать до его нью-йоркской квартиры.

Стивен лежал на неряшливо убранной постели, раздетый, оскалив зубы, глядя на потолок и чувствуя возвращение гнева на своего отца. Он даже зарычал, когда вспомнил последние слова Рихтера о том, что ему нужно убрать в баре утром.

«И так будет весь день», — подумал Стивен Мастерс, уголком сознания отметив, что потолок в его комнатушке был очень высоким, как и в самом баре, и что была еще одна дверь на улицу и несколько полок, уходивших под самый потолок, и…

В это мгновение кто-то застучал в дверь. Раздался приглушенный женский голос:

— Марк, это я… Лиза. Открой, Марк!

«Ну-ну», — подумал Стивен, вскакивая с кровати, потом бросился к двери и открыл ее. Он отступил в сторону, возбужденный, чтобы пропустить мимо себя изящную молодую женщину с каштановыми волосами, собранными в узелок.

Закрыв дверь, Стивен запер ее, затем повернулся к Лизе.

— Могу поклясться, — сказала молодая женщина, — ты не ожидал увидеть меня снова, после той ссоры.

Теперь, когда он увидел ее, к Стивену стали возвращаться полузабытые ощущения, какие он испытывал раньше, когда попал сюда, в бар, и говорил с Рихтером, его сыном и некоторыми клиентами — чувство чего-то знакомого, но не более. Ему полуприпомнилась та ссора. Она хотела, чтобы он женился на ней. И его ответ… какой же? Он не мог четко вспомнить его, но смутно припоминалось, что Марк когда-то давно был женат, потом бросил ту женщину, даже не побеспокоившись развестись. Так что, естественно, теперь были затруднения с тем, чтобы снова жениться.

Почему она решила вернуться сейчас, после скандала, она сама, несомненно, не понимала. Но вела себя, как любая женщина в подобной ситуации. Она свалилась на него как снег на голову. Стивен должен был подумать, что у Марка должна была быть женщина, но ему в голову не пришла подобная мысль, хотя иногда его действительно посещали мысли, что и другие могут заниматься любовью с другими женщинами, но он не обращал на них особого внимания, и теперь она казалась ему новой — ну, почти новой — мыслью.

У каждого мужчины, кажется, есть своя женщина. И эта худая женщина потрудилась после конца своей работы (закончившейся ночью, поскольку она тоже работала официанткой) проехать несколько миль и прибыть сюда, чтобы очутиться в объятиях Марка Брема.

И теперь, увидев ее, в голове Стивена на секунду мелькнула мысль, что и другие люди тоже желают быть счастливыми, желают удовольствий, радости, приподнятости и всего прочего… и вообще-то, с философской точки зрения, все это правильно.

Но чувство понимания этого быстро прошло, уступив место вернувшимся критическим мыслям: по его мнению, женщина не представляла собой ничего особенного выдающегося. Стивену Мастерсу не нравился ее нос, уголки губ, подбородок и скулы, наклон лба, ее прическа… и, кроме того, он предпочитал блондинок.

Но Стивен уже успел подумать, что с ее помощью он может добраться до Нью-Йорка. Кроме того, у нее было, что предложить ему: свою молодость, худое маленькое тело, дружеские глаза и свою любовь… и она была здесь, желала, чтобы он, Марк Брем, взял все это у нее.

Она оказалась тем типом женщин, кто нуждается в авансовых платежах в виде нежности, приятной лжи, в бормочущих заверениях в любви и прочей расслабляющей дребедени. Стивен, внутренне вздохнув, решил, что у него нет лучшего выбора. Поэтому он и постарался больше обычного, доведя партнершу до того, что она принялась чуть ли не рыдать в кровати, сотрясая воздух своими стонами, когда он, наконец, погасив свет, начал заниматься с ней тем, что всегда называл «серьезным сексом».

Занятый этим, он вдруг услышал в своей голове какой-то голос:

«Здесь темно. Протяни осторожно руку, схвати нож и всади его в его левый бок».

Женщина, находившаяся под Стивеном, высвободила свою правую руку и протянула ее… куда-то.

Голос повторил:

«Осторожней! Делай все медленно, чтобы он ничего не заметил».

Стивен судорожно перевернул тело Брема, навалился на вытянутую руку, потом нащупал выключатель и включил свет.

Лиза пыталась вывернуться.

— В чем дело? — спросила она в замешательстве. — Что случилось?

Стивен, не выпуская ее руку, присел. И уже из этого положения второй рукой он вытащил нож, который она спрятала под одеждой, небрежно брошенной на стул рядом с кроватью. Как он видел, это было единственное место, до которого она могла дотянуться рукой.

Женщина запоздало начала бороться с ним.

— Пусти меня, что ты делаешь? Откуда у тебя этот нож?.. Пожалуйста, не убивай меня. Пожалуйста!

Стивен встал и положил оружие на одну из высоких полок. Потом торопливо, дрожащими руками, он обыскал ее одежду и кошелек. Ни на секунду не забывая о ней, с плачем умолявшую пощадить ее, осознавая при этом, что, скорее всего, она ни в чем не виновата.

«Ее послали сюда убить меня», — подумал Стивен. Он вспомнил голос в его голове — тот же самый, командующий, приказывающий. И его аналитическая часть мозга опознала его: это сама Мать.

Когда он снова лежал рядом с девушкой, у него в голове мелькнула новая мысль: он должен узнать, как они добрались до нее.

— Успокойся, — сказал Стивен Лизе. — Кто-то загипнотизировал тебя, чтобы ты пришла сюда и убила меня.

— Нет, нет!

— Но ведь это у тебя в руке, — возразил он, — был нож, когда я включил свет. Так что начнем вот с чего: ты помнишь, как протянула руку в темноте?

— Нет, нет, нет.

— Хватит! — резко перебил Стивен девушку. — Слушай, давай подумаем. Почему ты решила прийти сюда именно этой ночью?

— Я… я вдруг поняла, что больше не сержусь на тебя.

Стивен продолжил допрос в такой же манере. Лиза неохотно опознала нож, как тот, что использовался на кухне в ресторане, где она работала. Она не помнила, чтобы взяла его с собой оттуда.

Потеря памяти. Это «Мать» использовала способность людей подвергаться гипнозу. Стивен когда-то интересовался гипнозом, но вскоре понял, что вся эта чушь ему надоела; однако теперь это так ему не казалось. Если признаться, его охватило настоящее возбуждение, когда он понял, что Мать, очевидно, и не догадывается, что он способен воспринимать ее способ мысленной связи. Обрадованный, он подумал: «Я могу настроиться на эту примитивную наивную чушь, которую она выдает…»

Но торжество его исчезло мгновенно, когда ему в голову пришла другая, убийственная мысль: «Возможно, подобная настройка возможна лишь с теми, кого лично знал Марк Брем. Быть может, с незнакомыми людьми все будет обстоять по-другому. И тогда кто-то может подстрелить его издалека…»

Стивен почувствовал, как от лица Брема отхлынула кровь от этой ужасной мысли.

Тем не менее, хотя и пребывая в сильном шоке — но Стивен Мастерс уже через несколько секунд принял вызов и внутренне собрался, впервые в своей жизни осознав, что ему придется думать о… о чем же?

Рядом с ним женщина сказала:

— Возможно, мне следует одеться.

— Ты останешься здесь, — последовал ответ Стивена, который он автоматически произнес в приказной форме.

— Не думаю, что после всего случившегося мы с тобой будем продолжать, — заметила девушка.

— Перестань молоть чепуху, — рявкнул Стивен. — Ты мешаешь мне думать.

А думал он, как же ему связаться с… Матерью.

В последнее время ни один человек в здравом уме не мог предположить, что у Стивена Мастерса есть какая-нибудь Цель в жизни. Более того, если бы кто-нибудь и заикнулся об этом, то Стивен почувствовал бы себя униженным.

То, что он поступил в колледж… уже само по себе казалось смешным Стивену. Но он полагал, что там найдет кучу развлечений, поэтому и не бросал колледж, посещал занятия и в конце концов закончил его. Преподаватели, Правда, перестали уважать Стивена, хотя и признавали, что он обладает острым умом и мог бы выполнять задания, если бы, конечно, взялся за это. Но, естественно, Стивен считал это ниже своего достоинства. Во всяком случае, в Первое время пребывания сына в колледже Мастерс-старший успокоился тем, что он учится там, и после нескольких утомительных визитов даже вообразил, что Стивен выбирает свою будущую профессию между менеджментом и экономикой.

Очевидно, что после этого Стивен нарочно стал пропускать именно эти два предмета.

И с тех пор никто никогда не предлагал Стивену определиться с выбором. Потом отрезвевший Мастерс-старший поручил своим адвокатам осторожно выяснить, сколько денег нужно будет подарить колледжу, чтобы там все успокоились и подлечили расшатанные нервы. Оказалось, что у каждого профессора был свой любимый исследовательский проект, которые, если бы Мастерс финансировал их, дали бы такие результаты… Да им пришлось прикусить языки и выставить Стивену проходной балл, утешая себя тем, что, в конце концов, Стивену никогда в жизни не придется демонстрировать на практике полученные им в колледже знания.

Так что же должно произойти, чтобы Стивен приобрел цель в жизни?.. Совсем немного — вдруг обнаружить себя в теле Марка Брема… и теперь у него была цель — вернуться в настоящее тело Стивена Мастерса. Правда, желание это было не сказать, чтобы очень сильным. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему не слишком-то и хочется — на самом деле — планировать, как вернуться обратно на Миттенд. Он смутно ощущал, что все еще может устроиться само по себе.

Через час после того, как ранним утром любовнице Марка Брема было позволено, наконец, выскользнуть за дверь, Стивен все еще оставался зол до предела. Гнев этот вспыхнул в нем, когда эта идиотка Лиза предложила уйти. Ему захотелось немедленно подвергнуть ее столь ужасному наказанию, что он превратился в ненасытного любовника. Полудевушка-полуженщина, почувствовав его настроение, поняла, что надо полностью подчиниться и отдалась ему с такой страстью, которую могло вызвать лишь смешанное ощущение вины и страха.

И вот теперь он остался один. Стивен лежал в темноте, кипя внутри от гнева и пытаясь при этом думать. Из глубины сознания пришла шокирующая мысль: «Это безумие продлится до самой смерти!»

Он встряхнулся. Это затрагивало его как Стивена Мастерса. Он почувствовал неукротимое желание противодействовать…

«О Господи, — подумал он, почему именно я?»

Разумеется, это было типичной для Стивена реакцией. Подобное должно было случиться с кем-нибудь из этих глупых людишек, но не с ним. События, происходящие с ними, не имеют значения даже для них — Стивен искренне верил в то, что эти глупцы — всего лишь глупцы, не более, и даже радуются, когда кто-то избивает их до смерти, избавляя от несчастной жизни.

Теперь он знал цель. Стивен лежал на спине, пялясь в потолок убогой комнатушки Марка Брема, который едва можно было разглядеть в тусклом свете, проникавшем сквозь грязную штору от отдаленного мерцающего фонаря на углу. Так он лежал и думал: «Мне нужно что-то делать».

Даже во сне его не покидала эта мысль. Когда он проснулся, она оставалась все еще в его сознании, дожидаясь его. Неся с собой цель, пока еще не до конца осознаваемую. Но мысль эта была столь новой для него, что он продолжал чувствовать себя беспомощным и отчаявшимся.

Но после пробуждения эта мысль будет всегда с ним, и она будет развиваться.

Глава 4

— Эй, Марк… Стивен… смотри!

Этот голос раздался сзади Стивена, когда он наклонился, чтобы поставить на стойку бокал выдержанного «Канадского Клуба». Голос Джесса Рихтера. И он обращался к нему, стоя за сверкающим баром, наполненным рядами бутылок и стаканов. Поэтому Стивен, выпрямившись, обернулся. Бармен, владелец бара «На углу» указывал на окно.

Когда Стивен посмотрел в ту сторону, то увидел, как к обочине подъезжает «роллс-ройс».

Вопросов не возникло. Как и мыслей. Стивен поставил поднос, подошел к двери и открыл ее. Холод снаружи тут Же набросился на него. Стивен вздрогнул, но не позволил ему задерживать себя, и через несколько секунд был уже у автомобиля, когда шофер, которого звали Брод (Бродерик какой-то, вспомнил Стивен) выбрался из нее.

— Привет Брод, я — Стивен. Это старик послал тебя?

Последовала довольно продолжительная пауза. Худощавый водитель в форме, несомненно, знал историю Марка Брема. Но столь же несомненно, он не знал, для какой именно цели он приехал.

— Э-э… привет, — пробормотал он наконец. — Ты… э-э… тот самый Марк Брем?

— Да.

— Ну, тогда ты… э-э… — Брод запнулся, — хочешь прокатиться в Нью-Йорк и… э-э… встретиться с мистером Мастерсом?

Стивен прошел к блестящей задней дверце ослепительной машины и стал ждать. Брод колебался. Когда он, наконец, прошел вперед, лицо у него было абсолютно белым. Но он, вне всякого сомнения, понимал, чего ждет от него настоящий наследник Мастерса. Он резким движением открыл дверцу и столь же резко захлопнул ее, когда Стивен забрался внутрь. Потом он полуввалился на переднее сиденье, завел двигатель и поехал.

Стивену вдруг пришло в голову обернуться и помахать завсегдатаям бара «На углу», высыпавшим на улицу. И Стивен лишь на секунду успел заметить Джесса Рихтера, безуспешно пытавшегося пробиться сквозь толпу, которая блокировала ему путь. Лицо его было напряжено, приобретя странную белизну для обычно всегда красного.

Дверь открывалась комбинацией цифр, в основу которой была положена дата его рождения. Стивен нажал на нужные кнопки и, когда замок щелкнул, открываясь, распахнул дверь и торжествующе вошел внутрь.

За ним следом в комнату вошел Мастерс-старший. Стивен знал, что старик наблюдает за ним, когда он указывал сначала на одну дверь, потом на вторую, третью, называя то, что находится за ними: кухня, три спальни, комната для занятий музыкой, библиотека.

Неожиданно унижение и раздражение, что должен заниматься подобной чепухой, прорвались у Стивена наружу:

— К черту все это! — рявкнул он. — Если тебе нужны еще доказательства, давай ищи их сам!

С этими словами он плюхнулся в одно из больших мягких кресел, сев спиной к «старому хрычу» — так сейчас он думал об отце. А позади него раздался знакомый звук: отец прочищал горло.

— Ради Бога, папа! — взмолился Стивен. — Неужели, когда у тебя столько денег, ты не можешь найти врача, который раз и навсегда прочистит тебе горло?

Последовала пауза.

— Человек, о котором ты говоришь так пренебрежительно, — раздался глубокий голос Мастерса-старшего сзади, — заслужил всеобщее уважение своей логикой, пониманием человеческой натуры и нежеланием идти на поводу у кого бы то ни было, кроме собственного сына. Ты же своим поведением создал прецедент самой дикой космической истории, и поэтому теперь неизвестно, к чему она приведет. Ты можешь оставаться в этой квартире до дальнейшего уведомления. — Должен заметить тебе, — продолжил Мастерс-старший, — что мои адвокаты считают твою историю невероятной, как и мои друзья. Впрочем, как я, случалось, говорил Стивену, у меня философия…

Стивен не мог не закончить за него:

— За каждое зло, — язвительно начал он, — нужно платить. — Он остановился, ему стало скучно, скучно, бесконечно скучно. — Ради Бога, папа, хватит! Я загнусь, если ты не остановишься.

— Я считаю, — сказал его отец, — что то, что случилось с тобой, если брать суть происшедшего, доказывает, что ты действительно причинил вред Марку Брему. — Он замолчал на несколько секунд. — Ты ведь лгал тогда насчет Марка, не так ли? Он же никогда не сделал того, в чем ты обвинял его.

— Эй, постой! — удивленно произнес Стивен.

Раньше эти два случая никак не связывались между собой у него в сознании. Теперь, с шокирующим осознанием, он вспомнил, что перед моментом перемещения его сознания он думал именно о Марке Бреме, о том, как опорочил его репутацию.

Стивен тут же, переполненный гневом на Марка и своих родителей за то, что у них были такие слуги, повернулся к отцу лицом и описал то, что случилось с ним на той далекой планете, закончив:

— Возможно, именно так она и действует — эта штука с «Матерью»: сознание перемещается в того, о ком ты Думаешь в тот миг.

Знакомые серые глаза следили за ним, клокотавшим от гнева, а потом, когда он закончил, Мастерс продолжил, словно и не слышал слов Стивена:

— Насколько мне известно из неофициальных источников, планируется отправка еще одной экспедиции. И вот мое решение: ты полетишь на одном из спасательных кораблей. Твоей задачей по прибытии на Миттенд будет определить местонахождение настоящего тела Стивена Мастерса и вызволить его из того бедственного состояния, в котором ты найдешь его. Его мать настаивает, чтобы я лично отправился туда, но это просто смешно. Я подчеркиваю специально для тебя: если то, что ты рассказал, — правда, то задача, которую я возлагаю на тебя, по всей видимости, в своем роде уникальна. Ты отправишься туда и будешь спасать… самого себя.

Неожиданно суровые черты лица папаши-Мастерса смягчились.

— Ну, как тебе это нравится?

Он улыбнулся.

Стивену такая настойчивость не понравилась. Что-то в его тоне… Старый ястреб чего-то добивается. Стивен сделал непроницаемое лицо, а Мастерс-старший тем временем достал из нагрудного кармана какой-то документ и аккуратно положил его на колени Стивена.

— Вот заключение психиатров, — пояснил он. — Я думаю, тебе будет интересно прочесть его. По моей просьбе они согласились с гипотезой, что ты и есть на самом деле Стивен. И вот результат.

Стивен с отвращением взял документ и бросил его небрежно на ближайшее кресло.

— Прочту потом, — безразлично сказал он. — Если будет время.

Его отец застыл в нерешительности, своим поведением выдавая, что узнает сына, потом намеренно проследовал к двери, повернулся и тихо сказал:

— К тебе будут обращаться разные люди, причастные к подготовке к новой экспедиции. Если я узнаю, что ты не помогаешь им и не делаешь того, что они велят, то ты вылетишь в течение двадцати часов из этой квартиры!

— Лучше, чтобы старая леди никогда не узнала об этих словах, — заметил Стивен.

Серые холодные глаза, не мигая, уставились на него.

— В конце концов, — сказал Мастерс-старший, — твоя история совершенно фантастична.

После чего повернулся, вышел и закрыл дверь за собой.

Стивен продолжал сидеть.

Через некоторое время он с удивлением вдруг понял, что он просто не знает, что ему делать.

«Чем я привык заниматься?» — Этот вопрос вызвал череду воспоминаний о днях, заполненных сном, выпивкой, сексом, теннисом, обедами и ночными клубами.

Он ничего не мог придумать. Его на самом деле ничего не интересовало. Он жил импульсивной жизнью, быстро сменявшимися увлечениями, моментами внезапных вспышек гнева, ненависти, в постоянном ожидании, что кто-то нанесет ему обиду.

И тут ему пришло в голову, что если Мать будет преследовать его, то у него на самом деле не останется времени для подобной чепухи.

Думая так, он не сводил глаз с отчета психиатров, одновременно продолжая сопротивляться желанию прочесть его.

Стивен почти не замечал течения времени.

Наконец неохотно он протянул руку и взял документ. Потом откинулся на спинку кресла с явным отсутствием желания. Какая глупая бумажка!

Документ начинался так:

«Настоящее заключение основано на допущении, что главная цель личности заключается в создании реальности, которая позволит индивидууму существовать в его собственном мире. Принадлежность Стивена Мастерса к высокообеспеченному слою общества создавала для него широкий выбор вариантов поведения. Из них Стивен выбрал тот, который лучше всего может быть обозначен как «элефантиазис эго», то есть абсолютная субъективность, измененная лишь тем, что он, очевидно, осознавал опасность совершения убийства или нанесения телесных повреждений другим людям. Поэтому он никогда по сути не являлся себе хозяином, хотя и высокомерно присваивал себе власть над жизнью и смертью. Однако в этих нестрогих пределах он без пощады или сострадания проявлял все буйство своей изощренной фантазии, не выказывая сколько-нибудь заметных привязанностей ни к кому, даже к своим родителям».

Короче говоря, Стивену удалось стать одним из Больших Подонков нашего времени, даже и не прилагая намеренно для этого особого старания…

Дойдя до этого места, Стивен подумал:

«Да я, наверное, действительно насыпал вам соли на хвост в этом госпитале…»

Почти тут же он осознал, что выходит из себя.

«Вы во всем не правы, парни. Все это было совсем не так просто. Даже наоборот…» — Все дело было в том, что он часто спрашивал себя, почему он просто не стал таким глупым, как остальные.

«Черт возьми! — подумал он, задетый за живое, — совсем не просто не спать целыми ночами, гоняться за новыми девицами, когда и те, кого вы знаете, все еще желают лечь с вами. И совсем не здорово, когда приходится завтракать в полночь, а обедать утром». От охватившего его чувства несправедливости Стивен еще раз отбросил в сторону документ.

Но он был рад, что вернулся в свою квартиру. И неожиданно приободрился. Вскочил с кресла и поставил кассету с любимыми записями.

«Наверное, мне следует позвонить этой девчонке Марка — Лизе — и пригласить ее приехать и остаться со мной…»

Мысль оборвалась, когда он вспомнил о ноже. У него возникло ощущение, что кровь отхлынула от щек. Потом он потряс отрицательно головой.

«Нет, — решил он. — Мать добралась до нее. Лиза — смертельный яд для меня».

Это воспоминание охладило его. Он выключил магнитофон и хмуро подумал, что ему следует держаться подальше от друзей Марка Брема.

На улице уже стемнело, когда он принял это решение. Он слышал, как где-то рядом возились слуги. Это напомнило ему, как он орал и кричал на них, не стесняясь в выражениях, на всех троих: женщину и двух мужчин. А они всегда держались рядом, да и не просто было найти у них промах.

Стивена беспокоила мысль, что в каком-то паршивом подразделении юридической службы грубые окрики приравниваются к действиям, в результате которых был нанесен телесный вред. Мысль, что это особенное подразделение находится где-то в глубинах его сознания, никогда не приходила ему в голову.

Но неожиданно он почувствовал беспокойство, осознав, что вынужден провести весь вечер и ночь один вместе с тремя своими врагами.

Думая так, он поспешно ретировался в спальню. Тщательно обыскав комнату, платяные шкафы и ванную (хотя разве можно «тщательно» обыскать ванную? Стивен просто посмотрел за занавеску в душе и обследовал стены в поисках там потайных ходов), он закрыл все двери и подпер их стульями.

Позже, когда женщина-прислуга сообщила по переговорному устройству, что обед готов, он не послал ее по обыкновению к черту, а вежливо ответил:

— Спасибо, я обойдусь без обеда. Я не голоден.

Глава 5

На следующее утро Стивен проснулся не так, как обычно. Наверное, именно так просыпался Марк Брем. Он ощущал какую-то умиротворенность, даже бодрость.

Стивен (который обычно спал, скрежеща во сне зубами — по крайней мере так ему говорили его подружки — и самое большее уже через минуту начинал злиться без всякого повода) увидел огромный высокий потолок спальни. Все казалось таким обычным, что в течение нескольких секунд он не сознавал о происшедшем с ним несчастий.

Все эти мгновения он оглядывал роскошные занавески, роскошный ковер, замечательный стол и бюро, узоры на стенах и потолке, стулья и небольшой диван. Потом с тем же восхищением он свернулся калачиком, чувствуя всей кожей белые ирландские простыни и восхитительную мягкость швейцарского одеяла.

Даже когда он вспомнил о происшедшей с ним ужасной катастрофе — что было неизбежно — он не полностью погрузился в мрачные переживания.

«Нью-Йорк, — подумал он. — Вот я и добрался до тебя, несмотря на все невероятные сложности, всего за пять Дней.

А ведь я даже ничуть не похож на Стивена Мастерса. Но вот я здесь, в этой квартире. И мне еще не пришлось даже Разок солгать».

Одновременно напуганный и довольный собой, Стивен еще глубже зарылся в постель. «Там, за красивыми занавесками за окном — Нью-Йорк. И хотя с каждым днем будет все холоднее там, на улице, здесь же, в этой уютной и восхитительной квартире, будет все так же тепло. Да, нужно быть действительно ловкачом, чтобы провернуть такой трюк и вернуть себе положение, пребывая в облике бывшего слуги.

А, черт!»

Мысль об облике Марка Брема мгновенно ухудшила его настроение. Марк и его внешний вид — об этих вещах он намеренно избегал думать. Даже старался не глядеть на себя в зеркало. Тут же отворачивался от окна, если случайно видел отражение в стекле.

И все же, как он ни старался придерживаться этой тактики, но уже несколько раз мельком замечал то, как выглядит его теперешнее лицо. «Хватит, — решил он, — сейчас ты встанешь и, пока чувствуешь себя отлично, хорошенько рассмотришь внешность Марка!»

Но вставать так не хотелось… И через час он все так же нежился в постели. Тем не менее в конце концов, где-то в районе полудня, он перекатился к краю своей громадной кровати и привстал. Потом поднялся на ноги и, шатаясь, направился к огромному, во весь рост, зеркалу в ванной комнате.

Он не был удивлен тем, что увидел. Что Стивен ожидал увидеть (уже успев мельком заметить — и во что не хотел верить), то, фактически, и увидел: лицо мужчины тридцати с лишним лет, уже старика, по меркам Стивена, мясистое, а не худое, загоревшее и красивое, как и у Стивена.

Стивен стоял перед этим зеркалом в ярко освещенной ванной, заставляя себя смотреть в него. Наглядевшись до отвращения, он вслух признался:

— Ладно, папа, ты прав. Я не могу примириться с этим. Это действительно слишком даже для меня! Я сдаюсь. Я полечу на Миттенд…

Перед тем, как одеться, он вызвал кухню и сказал:

— Завтрак должен быть готов через двадцать минут.

— Сейчас несем, сэр, — вежливо ответил мужской голос.

Отключив коммуникатор, Стивен начал размышлять над своей необычной вежливостью как этой ночью, так и нынешним утром: это может показаться подозрительным.

«Ведь слуги могут выступить на суде против меня и свидетельствовать, что я не тот Стивен, которого они знают».

В конце концов он махнул на все рукой. «Да черт с ними со всеми! Если теперь мне не кажется отличной идеей кого-нибудь поколотить или отругать, то это касается, черт возьми, лишь меня одного!»

Ему крайне неприятно было думать, что все эти людишки могут действительно ждать от него агрессивных поступков, когда на самом деле все не так. В сознании у него крутилась лишь одна простая мысль: эти людишки — ничто, лишь одного его можно принимать во внимание, и тогда, по определению, невозможно вести себя агрессивно по отношению к тому, кого ты просто не замечаешь.

Стивен оделся, начиная изнутри закипать от мысли, что кто-то там, в просторах космоса, может считать его самого равным всяким ничтожествам.

Он съел завтрак, который подавали трое слуг, имевших встревоженный вид, с их надоедливыми «да, сэр», «нет, сэр», «что еще, сэр?», которые проживали в его квартире, пока он был далеко отсюда, на Миттенде. Какое же потрясение, наверное, они испытали, когда вдруг оказалось, что теперь нужно снова обслуживать прежнего хозяина.

Да и сам Стивен был потрясен, когда понял, что его слуги находятся в том же возрасте, что и Марк, и вспомнил, что сам не раз говорил им: «Когда я стану похожим на вас, то возьму и просто вышибу себе мозги». Стивена тошнило от одного лишь вида кого-нибудь, кто был старше тридцати семи-тридцати восьми лет. До такой степени, что он считал, что из-за «этих стариков» и происходят все аварии на дорогах. «Все они свыше сорока заполняют хорошие рестораны и вообще вечно суются, куда не следует».

Его ночные страхи, похоже, улетучились. Теперь ему и в голову не приходило, что Нина, повариха, или же Джозеф с Бобом, могут быть агентами Матери. А если бы и подумал об этом (чего так и не случилось), то, наверное, заметил бы, что этот благоразумный отказ видеть в них угрозу для себя случился уже после того, как он решил не вести себя с ними агрессивно.

Закончив завтрак, Стивен начал чувствовать скуку и пошел в огромную гостиную и дальше в музыкальный зал, служивший одновременно и библиотекой, где находилось гигантское окно. Усевшись прямо перед ним, он заметил отчет, который его отец передал ему накануне днем. Охваченный любопытством, Стивен поднял его и еще раз Перечитал первую страницу.

«Боже милостивый, — подумал он с отвращением, — эти психиатры учились на двенадцать лет больше меня, а пишут такую муру…»

Охваченный раздражением, Стивен вскочил на ноги и засунул бумагу в ящик письменного стола. Все еще возбужденный, он поднял трубку телефона и начал наудачу набирать номера телефонов своих дружков и подруг.

С каждым новым звонком Стивен становился все более раздраженным: все они начинались одинаково — с задержки, когда его абоненты слышали, как незнакомый им голос Марка Брема говорил: «На проводе Стивен Мастерс в своем новом теле. Заезжайте». Потом, однако, следовала пауза, которая казалась слишком долгой для Стивена. И всякий раз его так и подмывало взорваться. Потом одни начинали мяться, а другие, наоборот, так и липли.

Отказом ответило лишь несколько человек, и уже к концу дня парами или по одиночке начали прибывать гости. И каждый из них останавливался, увидев тело Марка Брема. Однако Стивен был уже поддатым, так что не чувствовал неловкости от того, что заключен в «уродливый панцирь» Марка — как весело называл он его — и это не беспокоило его.

Вскоре вечеринка стала такой же шумной, как в былые дни. В дальней комнате звенела музыка, повсюду слышались голоса, смех и звон бокалов. Когда глубокой ночью захлопнулась дверь за последним из гостей, в квартире осталась лишь одна девушка, которую звали Стефани.

Она была одной из светловолосых секс-бомбочек Стивена, и не стала спорить, когда Марк Брем-Стивен шепнул ей:

— Останешься… ладно?

Тогда она не ответила ни «да», ни «нет». Но когда Стивен вошел в спальню, уже сидела на его кровати.

Стивен был не настолько пьян, чтобы забыть, что за ним охотятся. Но он помнил, что иногда гости приводят с собой незнакомых людей, и поэтому в течение всего вечера всматривался во все незнакомые лица и пытался угадать, что скрывается за ними. И сказал себе, что перед тем, как улечься, надо бы обыскать помещения.

С этой мыслью он направился в сторону ближайшего платяного шкафа. И именно в тот момент, когда он сделал первый шаг, ему показалось, словно кто-то потянул его за рукав. Это было такое странное ощущение, что Стивен обернулся.

Наверное, именно это и спасло ему жизнь. Протрещала короткая очередь, и, к удивлению Стивена, от двери рядом с ним отлетело несколько щепок.

Стивен не отреагировал немедленно. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать случившееся. И еще больше времени — чтобы повернуться и увидеть вспышки пламени из-за дивана, стоявшего в одном из углов спальни.

Стефани, сидевшая на кровати, бросила туфельку на шпильке в голову, торчавшую над спинкой дивана. Конечно, она промахнулась. Однако человек, который там прятался, наверное, заметил, как что-то летит в его сторону по воздуху. И роковым для себя образом отреагировал — нырнул вниз.

Стивен немедленно схватил стул и помчался вперед. И поэтому, когда голова осторожно высунулась вперед, стул со всего размаха ударился о нее, и силу этому удару добавил вес грузного тела Марка Брема.

Лицо человека, которого вытащил потом Стивен, было ему незнакомо. Поскольку тот начал шевелиться почти сразу же, то Стивен (после того, как девушка предложила связать его: «Я читала об этом в книгах») торопливо оторвал несколько полос от простыни и тщательно, как только мог, связал нападавшего.

Вскоре незадачливый убийца открыл глаза и уставился на них.

— Говорить не буду, — мрачно заявил он, когда Стивен потребовал, чтобы он сообщил свое имя, местожительство и занятие.

Мужчине было примерно двадцать шесть лет, среднего роста, с угрюмым лицом, упрямыми гневными серыми глазами. Стивен обыскал его. В бумажнике оказались водительские права на имя Питера. И. Эпли, где был и адрес — где-то в восточной части города. На одной из визиток говорилось, что он член ассоциации фотографов.

Что-то шевельнулось в памяти Стивена.

— Эй, — сказал Стивен, — не ты ли тот тип, чью камеру я как-то разбил и…

Он остановился, внезапно почувствовав злость от несправедливости происходящего. «Да, очевидно, это еще одно последствие моих прошлых агрессивных выходок.

Но, минутку, почему этот тип охотится на меня? Он ведь одна из тех сволочей-фотографов, которые преследовали меня днем и ночью, карабкались по стенам с риском для жизни, подбираясь к окнам, применяли специальные линзы и другие устройства, чтобы собрать на меня компромат, да еще крупным планом».

Злость на фотографа возросла, когда Стивен вспомнил еще кое-что. «Ну да, точно!» — Именно у этого фотографа Стивен разбил дорогую камеру, а потом, не изменяя своему правилу, нанял детектива, чтобы тот проследил за его личной жизнью. Женат. Любовница на стороне. С каким же удовольствием он рассказал жене об этой любовнице. А потом, когда семейный скандал разгорелся как следует, он как искусный обольститель соблазнил сначала жену, а затем и любовницу, умело играя на чувствах жертв.

Обе женщины, с обычным (для Стивена) женским безрассудством считали само собой разумеющимся, что их чарам поддался тот, о ком они всегда мечтали (это действительно было искусство: встреча, как будто случайная; после чего следовало откровенное преследование: потерявший голову богатый молодой человек благодаря этому случаю встретил, наконец, свою судьбу).

Ни одна из женщин, похоже, даже и представить себе не могла, что в его постели побывала уже тысяча таких, как они. Естественно, добившись победы, он выбрасывал их. И если хоть одна из них впоследствии и притворялась, что чувствует хоть какое-то чувствок Питеру Эпли, то она была отпетой лгуньей.

Стивен давно забыл свои злые чувства к бедняге. В голове мелькнуло воспоминание.

— Как поживает Сью? — спросил Стивен.

Говоря это, он смотрел, не мигая, на лицо фотографа, но тот никак не отреагировал. Стивен пожал плечами и подумал: «Наверное, я спутал — так звали жену какого-то другого типа…»

Стивен встал и прошел в библиотеку к сейфу, где у него хранилась книга со всеми именами и адресами — там был полный учет его проделок. Он открыл солидный том и посмотрел букву «Э». Да, он не ошибся, это был Эпли. Его жену звали Сара, не Сью. А любовницу — Анна Карли.

Стивен радостно кивнул. Закрыв толстую потрепанную книгу, он спрятал ее в сейф. Потом, вернувшись в спальню, сказал девушке:

— Как по-твоему мы должны с ним поступить?

— Почему бы тебе просто не вытащить его в холл? — Предложила она. — Я читала как-то в одной книге…

Стивену и в голову не пришло позвонить в полицию. Он не сомневался, что Эпли был еще одним агентом далекой, смертельно опасной, но пока что ничего не добившейся Матери, и что этот парень действует не по своей воле и лично ни в чем не виноват.

Уже в начале пятого Стивен, чувствуя себя довольным, перенес Питера И. Эпли, связанного и с кляпом во рту, в один из лифтов, у которого двери закрывались автоматически. Кабина, конечно, осталась на этом этаже, но кто-нибудь из жильцов с нижних этажей вызовет ее рано утром простым нажатием кнопки.

Стивен вернулся в свою квартиру.

Глава 6

Стивен вернулся назад и вместе с этим вернулись и его тревоги.

До него внезапно дошло, что бедняге навредил Стивен Мастерс, а не Марк Брем.

Следует принять меры предосторожности.

Стивен заметил, что за время его отсутствия блондинка Стефани уже забралась под одеяло и лежала на спине, выжидающе глядя на него своими карими глазами. Стивен подошел к ней и остановился, внезапно осознав, что сочетание карих глаз и светлых волос — неестественно, что он всегда считал, что у настоящих блондинок глаза голубые; и поэтому решил, что над Стефани хорошо поработали мастера в салоне красоты и что она красит волосы. Лишь одно беспокоило его сейчас — то, что ему ничего в действительности не известно об этой девушке.

У Стивена был своеобразный практичный склад ума. Он знал, что благодаря ему он добивается поставленных Целей. Он уже давно понял, что большинство людей привыкли к тому, что с ними грубо обращаются. Правда, Поэтому некоторые впоследствии избегают такого человека, однако остальные просто стараются поступать так, чтобы не вызывать гнева у него, словно полагая, что за этим гневом скрывается что-то разумное. Но поскольку в случае Стивена за подобными вспышками скрывался только он и его желания, то естественно, что он испытывал определенное презрение к этим людям.

Стефани всегда пыталась подстроиться под него и шла ему навстречу, поддавалась на все его капризы и охотно их выполняла, но сейчас все было иначе — как вдруг понял Стивен, вспомнив ее историю, которая перепуталась в его мозгу с историями таких же, как она, блондинок: кажется, она дважды была замужем, и во второй раз она бросила мужа, потому что с чего-то вбила себе в голову, что Стивен интересуется ею.

Но все дело было в том — Стивен пожал при этой мысли плечами — что на ее месте могла оказаться любая из других девяноста трех блондинок.

Стивен сделал еще шаг к постели, взялся за простыню и сдернул ее со Стефани. Всего несколько секунд он просто смотрел на ее изящное обнаженное тело, а потом коротко сказал:

— Сядь!

Стефани подпрыгнула, почти как маленький щенок. Стивен стал коленями на кровать и, не обращая внимание на совершенное женское тело, находившееся всего в нескольких дюймах от него, принялся расшвыривать подушки. Под одной из них оказалась косметичка девушки. Стивен поднял ее и высыпал содержимое на постель в поисках каких-нибудь ножей или другого оружия, однако в косметичке оказались лишь женские вещи. Поэтому Стивен отбросил ее в сторону и принялся обшаривать простыни, а потом ощупал и перетряс подушки.

Удовлетворенный тем, что ничего не обнаружил, он снова набросил простыни на девушку. Нахмурив брови, он выпрямился и спросил:

— Делал ли я тебе что-нибудь плохое?

— Ты имеешь в виду… Стивена?

То, как был произнесен этот вопрос, с осторожностью, тут же вызвали в Стивене раздражение, подобное тому, что он испытывал накануне утром, когда замечал постоянно возникавшую небольшую паузу во время его звонков.

— А кого же еще, глупышка? — взорвался он.

Последовала пауза, потом робкий ответ:

— Вот прямо сейчас ты причиняешь мне боль, называя меня глупышкой.

— Ах, вот оно что! — Стивен уточнил вопрос: — Я имею в виду, бил ли я когда-нибудь тебя?

— Ты пару раз швырнул меня, и с твоей стороны это было не очень-то мило, — плаксиво произнесла девушка.

Для человека, который бил женщин, едва они только — как он называл это — начинали «сучиться», то состояние, которое он сейчас испытывал, было непривычным. Ему отчаянно хотелось примириться с ней, не теряя при этом своей главенствующей роли.

— И все? — бросил он. — Всего пару раз?

— Ну.. — По лицу девушки трудно было что-нибудь определить, такие бурные эмоции от воспоминаний, которые она сейчас переживала, отражались на нем, и тело шевелилось под простынями Стефани жалобно продолжила. — У меня есть причины полагать, что ты изменял мне.

— Боже милостивый! — вырвалось у Стивена.

Неожиданно он встревожился, почувствовав, что присутствует при рождении комплекса обиды. До этого момента это живущее старыми предрассудками существо даже не смело задумываться над тем, что он раньше делал что-то, что не имел права делать. Но теперь, почувствовав слабинку в его поведении, она тут же решила воспользоваться этим преимуществом.

— Послушай! — нетерпеливо воскликнул Стивен. — Прошу тебя, прими мои извинения.

— Принимаю. — В голосе девушки появилась надежда.

— Больше я не буду грубо обращаться с тобой и бить. Обещаю!

— Я так рада! — Неожиданно в ее огромных карих глазах появились слезы — она рыдала. — И обещай мне, что больше не будешь изменять мне.

Стивен стоял и смотрел на нее, мысленно удивляясь той скорости, с которой произошло это превращение в женщине, едва только она поверила, что поймала парня на крючок Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы побороть сопротивление в себе Он сказал самым убедительным тоном:

— Совершенно точно!

— Я не верю тебе, — лицо девушки приняло враждебное выражение. — Ты лжешь мне я не верю тебе, Стивен — Повторила она.

Ситуация вышла из-под контроля. А у него были и другие дела. Стивен сказал:

— Эй, вот что, Стефани Я сейчас начну обыскивать квартиру. Если уж одному человеку удалось спрятаться здесь, то это мог сделать и еще один. Поэтому оставайся здесь и дожидайся меня., а я скоро вернусь.

Он тут же направился к дивану, не слушая, что девушка начала говорить в ответ, заглянул за него. Там лежал пистолет, из которого его едва не прикончили Тридцать восьмого калибра, с глушителем.

Привычный к подобного рода делам, Стивен достал обойму, в которой еще было два патрона, третий был в стволе. Вполне достаточно, чтобы обеспечить ему безопасность, не открывая секретера, где лежали еще два заряженных автоматических пистолета.

Держа пистолет наготове. Стивен осторожно открыл сначала первый платяной шкаф, а потом и другой. Потом он проследовал в следующие комнаты. Заглядывал за стулья и диваны, в кладовую, гардеробную, даже обыскал кухню и склады в задней части квартиры. Нехотя он отказался от мысли поднять трех слуг, решив, что если «незваный гость» и спрятался там, то это можно будет проверить и утром.

«Я ведь просто могу запереться со Стефанией в спальне», — успокоил он себя.

Когда, наконец, Стивен вернулся в спальню, внутреннее беспокойство ничуть не уменьшилось, а может, даже стало еще более сильным Покушение на него Эпли покончило с его надеждой на то, что только люди, которым Марк Брем причинил вред, могли использоваться Матерью против него, Стивена, когда он находился в теле Марка Брема.

Он ошибался в этом предположении.

Эпли был жертвой поступков, которые осуществлял против него вовсе не Марк, а именно Стивен.

И теперь подлости, осуществленные ими в прошлом объединялись.

Перед тем, как войти в спальню, Стивен поразмышлял немного над этим и вынув патроны из пистолета, спрятал их под мягкое сиденье одного из кресел, а сам пистолет — под сиденье другого.

А потом, ощущая себя более уверенным, неожиданно почувствовав возбуждение от мысли, что его ждет в спальне женщина, он с гордым видом шагнул через порог и остановился, пораженный.

Стефани не было. Взгляд Стивена метнулся туда, где она находилась, когда он уходил, где валялась ее одежда, которой тоже сейчас там не было.

— Черт меня побери! — громко воскликнул Стивен.

Разумеется, он не мог сразу поверить в ее отсутствие.

Но как бы то ни было, в этом не оставалось никаких сомнений. Примерно всего за пять минут он обнадежил, а затем разочаровал легко поддающуюся влиянию женщину, одну из тех, кто вечно тешат себя иллюзией и продолжают играть свою глупую игру, надеясь, что она добьется такого подчинения себе сына самого богатого человека планеты, что все его защитные бастионы рухнут перед ее любовью и она из Золушки превратится в принцессу.

Конечно, все не так уж печально Стивен действительно вымотался и сразу же провалился в сон, едва только коснулся головой подушки.

Проснулся он около полудня от звонка телефона Звонили из одного правительственного учреждения.

— Хотим просто установить с вами контакт, сэр. Не могли бы вы приехать к нам после ленча, мистер Мастерс? Да, в отдел электромагнитных явлений Биологического института Центра военно-космических исследований. Спросите доктора Мартелла.

Стивен, вспомнив, чем накануне угрожал ему его отец, не забывая и о двух неудавшихся на него покушениях, неохотно согласился, что, конечно же, он приедет.

Он презирал ученых так же, как и остальных — всех без исключения — но, наверное, от этого человека есть информация, которой он сможет воспользоваться.

Вот он и нуждается в чем-то от кого-то!

Глава 7

Это называлось обратной биосвязью.

— Вот что нам надо — начал было Мартелл и остановился, посмотрев на потолок Потом вздернул одно плечо, глаза его приобрели бессмысленное выражение. Одной рукой он начал проделывать такие движения, словно что-то закручивал. — Нам надо — Его подбородок отвис, и Ученый простоял так десять секунд, потом, по всей видимости, даже не заметив, что останавливался, продолжил: — Наденьте эту штуку, — тут Мартелл громко рассмеялся, словно сказал какую-то шутку или же в слове «штука» таился известный только ему комический смысл, — себе на голову.

Тяжело опустившись в указанное ему кресло, Стивен полулежал-полусидел, пока на голове крепилась эта штуковина, напоминающая шлем.

«Если верно то, что ученый может знать свою специальность и при этом не выглядеть идиотом, — думал Стивен, — то я не напрасно трачу свое время…»

Он ободрил себя такой перефразировкой утверждения одного психолога, которое узнал, когда учился в колледже Сообщивший ему эту фразу преподаватель был специалистом в области психологии брака, хотя студентам было отлично известно о его семейных неурядицах.

Кстати сказать, Стивену нравилось присутствовать на лекциях преподавателей, компетентность которых была сомнительна или же репутация основательно подмочена — он даже выползал из постели после бессонной ночи ради этого.

И, сидя в длинной узкой комнате, Стивен уже меньше беспокоился относительно своей специальной программы подготовки. Вероятность того, что его выбросят из космической программы, теперь уже равнялась почти нулю. Хотя, конечно, еще возможно было, что какие-то сомнительные моменты могут быть зафиксированы на экранах телевизоров, то гаснущих, то вспыхивающих, за показаниями которых внимательно наблюдали опытные психологи. Или же вмешается какой-нибудь химик, который великолепно разбирается в премудростях своей науки, но не в состоянии приготовить приличное кофе. Личный доктор Стивена не отходил от него ни на минуту, хотя Стивен и так беспрекословно глотал всю ту гадость, приготовленную по рецептам, которые тот давал ему, словно он просто-напросто лечился от обычной простуды.

«И почему-то, — радостно заметил самому себе Стивен, — тот ужасный образ жизни, как и сами личности этих ученых в общем случае (да и в частности, касательно тех из них, с кем он уже познакомился здесь, в этом правительственном Центре подготовки) отнюдь не выглядел столь же привлекательным, как их мастерство в тех областях науки, в которых они специализировались».

— Подумайте о чем-нибудь успокоительном, чтобы зажглась эта зеленая лампочка! — сказал непонятно какой (для Стивена) специальности ученый в чистом белом халате.

Стивен ни с того ни с сего стал думать об одном фильме, который видел в далеком детстве. И пока он думал об этом фильме, зеленая лампочка продолжала светиться.

— А теперь подумайте о чем-нибудь, что заставило бы включиться синюю лампочку!

В этот раз он подумал о том времени, когда влюбился в женщину, которая была старше его, шестнадцатилетнего парнишки. Но к его, Стивена, вящему удивлению она отвергла его (это его-то, кто уже в тринадцать с половиной лет стал мужчиной!). И он пришел в ярость.

И пока Стивен переживал этот гнев, синяя лампочка, хотя и мигала, но продолжала светиться. Вот так это и продолжалось дальше: зеленая лампочка, синяя, красная и желтая — биологическая обратная связь, как сказали ему.

В конце концов ему, Стивену, придется все время носить этот шлем. Если он научится в течение некоторого времени удерживать определенные мысли, то связанный со шлемом компьютер сможет передавать по космическому радио сигналы и отвечать… только вот какими сигналами?

Ему так и не сказали, какими именно. «Поживем-увидим», — таков был их ответ. У Стивена создалось впечатление, что эти несчастные олухи полагают, что наткнулись на какое-то крупное открытие. Он ощущал в Мартелле возбуждение, тщательно подавляемое им, его бессвязное бормотание вызывало в нем отвращение, пробуждая запрятанные глубоко в подсознании Стивена инстинкты выживания, даже несмотря на то, что само его «эго» при этом испытывало некое извращенное удовольствие, замечая все признаки явного невроза.

Глава 8

В момент телепортации настоящий Марк Брем продолжал выполнять те обычные движения, которые он обычно делал на работе: ставил два бокала с пенящимся пивом на крохотный столик. Внутренне он уже предвкушал, что эти два человека, которых он обслуживал, как всегда, одарят его большими чаевыми.

Он уже ощущал на коже ладони гладкость монет, которых он потом бросит в карман, куда обычно складывал получаемые в течение дня чаевые.

В этот момент все и случилось. Он бежит, подгоняемый обнаженными людьми А над головой огромное голубое небо, вокруг — холмы, появилась одышка и усталость от такого изнурительного бега.

В течение первых минут его мысли занимало лишь сожаление о потерянных деньгах Марк чувствовал себя, как официант, который заканчивает смену, не набрав достаточно чаевых, и именно эти потерянные деньги не выходили у него из головы, когда он, пленник со связанными за спиной руками, бежал вприпрыжку по достаточно живописной холмистой местности.

Марк без труда смог приспособиться к подобного рола телепортации.

«В любую минуту, — думал он, — я, наконец, вспомню, когда и каким образом принял эти капли, от которых вырубился и которые перенесли меня в…»

Эта местность слабо напоминала Марку западные районы Соединенных Штатов.

Всю свою жизнь он прожил, никогда не ощущая ничего ирреального. Ничто не могло удивить его Миртаков, каков он есть, и люди в нем — по его собственному негативному мнению — тишь овцы Когда придет время, он узнает, кто эти люди, захватившие его в плен, и что они собираются с ним сделать.

Так и должно случиться. Никто не делает ничего без причины.

Когда Стивен добрался до этого места в своих привычных для него размышлениях, его преследователи, войдя в лес, перешли на быстрый шаг.

Марк перевел дух и успокоился удивительно быстро Так быстро, что это самого его даже удивило Конечно, он еще не подозревал, что его сознание перенесено в намного более молодое тело (Стивен наряду со своими ночными любовными приключениями почти ежедневно играл и в теннис — и не только для того, чтобы поддерживать форму, но и просто потому, что ему нравилась эта игра и он играл в нее довольно прилично).

Здесь, в тени раскидистых деревьев, Марк решил, что его просто приняли за кого-то другого. Механика происшедшего представлялась ему таким образом: он вырубился после принятия капель, которые ему дал кто-то перед этим, и он так и не успел получить приличных чаевых у респектабельных джентльменов. Ну, а все последующее — только логично: приехавшие на скорой помощи санитары вошли каким-то образом в сговор со злоумышленниками и в бессознательном состоянии доставили его сюда…

Еще раз в замешательстве Марк сузившимися глазами оглядел местность и этих почти полностью обнаженных людей, которые шли, окружая его со всех сторон.

«О господи, — подумал он, — кто эти парни? Чем скорее он объяснит им, что он не тот, кто им нужен, тем скорее он вернется к своей работе».

С этим намерением он громко произнес:

— Эй!

Никто не обернулся. Казалось, никто не услышал его. Вся группа двигалась по тропинке среди довольно густо росших деревьев.

«Ну хорошо, сукины вы дети», — подумал хмуро Марк и остановился, упершись ногой в невысокий выступ, и откинулся назад, ожидая, что его погонщики, которые держали концы обвязывавших его веревок, сейчас дернут за них.

После чего закричал:

— Эй! Давайте поговорим… А-а-а!

С его губ слетел этот стон, когда его резко дернули вперед. Его захватчики не снизили темп и даже не сбились с шагу. Они неумолимо волокли Марка, жалко пытавшегося помешать им. Они протащили его, спотыкающегося и падающего, не менее десяти метров, прежде чем он смог восстановить равновесие.

В течение этого бесконечного дня с нарастающим шоком Марк все больше и больше убеждался в том, что люди вокруг него очень странны, и пришел, в конце концов, в поразительному заключению: они наркоманы… В этом его убеждали их безумные глаза. Его первое впечатление, что в них сверкала враждебность, сменилось пониманием, что на самом деле это глаза сумасшедших.

Когда день начал сменяться сумерками, наползавшими на эту холмистую местность, поросшую кустарником, они вышли к берегу реки, и именно здесь у сверкающей струящейся воды и был расположен лагерь других обнаженных людей, казавшихся еще более дикими и — почему-то даже — менее цивилизованными.

Через несколько минут он обрадовался: его развязали. Но настроение его немного упало, когда к нему подошел человек с миской, наполненной каким-то густым супом, рукой приказал ему сесть (что Марк и выполнил), а потом начал кормить его этой гадостью, используя нечто вроде деревянной ложки.

Когда с едой было покончено, этот человек толкнул его Марк в тревоге позволил себе упасть на бок.

В этом лежащем положении он и провел большую часть ночи, несколько раз разбуженный какими-то странными звуками: плеском воды, рычанием животных, похоже, какие-то огромные тела плескались в воде.

Непроглядная темень. Марк содрогнулся. Он ждал и внимательно прислушивался. И постепенно, хотя эти звуки и продолжались, но поскольку ничего не происходило, он становился все более и более спокойным. И снова уснул.

Но, просыпаясь всякий раз, его беспокоило то, что рядом с ним никого из людей не было. Он засыпал, понимая, что на траве неподалеку от него лежат люди. Он поднялся и прошелся немного, ожидая, что его остановят стражники, однако никого не увидел. Никто из этих ослепительных обнаженных людей не следил за ним.

Мелькнула коварная мысль: «А может, мне удастся ускользнуть от них…»

В тот же миг, когда появилась эта мысль, в темноте совсем близко от него раздалось рычание какого-то огромного животного. Перепуганному Марку оно показалось львиным рыком…

«О Господи, мы что, в Африке?»

В подтверждение этому фантастическому предположению в ответ на это рычание раздались рев, вой и топот. Но вскоре и они затихли. И Марк продолжил свой беспокойный сон.

Проснувшись в следующий раз, Марк воспользовался темнотой для отправления естественных надобностей, для чего ему пришлось присесть. И пока он занимался этим, он чувствовал беспокойство, помня о том, как группа женщин днем взобралась на холм и принялась разглядывать его сверху. Что-то в их сверкающих безумных глазах наводило его на мысль, что они способны видеть в темноте.

Какой бы нескончаемой ни казалась эта ночь, но и она, наконец, закончилась. Утром все дикари оказались на месте. Его вчерашнее неясное впечатление подтвердилось: все эти существа были людьми; все они чем-то напоминали одно противное существо, у родителей которого когда-то служил Марк. Но, конечно, эта мысль просто нелепа… Марк не мог ясно вспомнить, как же выглядел тот пятнадцатилетний Стивен Мастерс. Но если представить его взрослым…

Еще раз его накормили супом из миски. И, наученный опытом прошлогодня, Марк молча подчинился… Немного удивительным казалось то, что его захватчики также продолжают молчать. За все это время не раздалось ни одного голоса — слышны были только звуки, создаваемые животными.

Но теперь, днем, даже их не было видно. И лишь дальше, на берегу, ниже по течению, валялись, кажется, чьи-то огромные скелеты. Марк видел белые кости, ребра и черепа… но непонятно было, кому они принадлежат.

Вскоре после завтрака теперь уже большая группа дикарей вместе со своим пленником перебралась через реку, поднялась на откос и вскоре вышла на такую же холмистую местность, как и накануне.

К полудню Марк изменил свое мнение о том, где же он находится. Это вовсе не Средний Запад. Когда ему было чуть больше двадцати лет, он путешествовал автостопом по Аризоне: высокогорная (пять тысяч футов над уровнем моря) местность, поросшая чапарелью, в районе Тускона, тянувшееся к Нью-Мексико 60 шоссе, по обеим сторонам которого громоздились пики вулканов (до семи тысяч футов)… Он слабо мог припомнить детали, однако помнил, что там была дикая природа.

Итак, решил Марк, он находится где-то неподалеку от главного шоссе, среди холмов. В лагере нудистов.

День сменили сумерки. Марку показалось удивительным, что, хотя никто из его захватчиков не нес рюкзака или даже узла, вечером перед ним снова появилась миска с супом, и его накормили пластмассовой ложкой. Правда, они наткнулись на еще один лагерь нудистов, расположенный на берегу ручья… скорее всего, они-то и снабдили их посудой и дали суп. Но все же…

Утром следующего дня он внимательно следил, не несет ли кто-нибудь из его захватчиков какой-нибудь груз.

Марк мог гордиться своим умением логически мыслить: действительно, дикари все просто-напросто побросали на землю, ничего не взяв с собой.

Торжествующий Марк решил, что у этих странных людей здесь повсюду расположены лагеря, которые они время от времени посещают.

И третий день прошел все так же: нескончаемый с утра до наступления сумерек марш через пустынную дикую местность к еще одному лагерю с дикарями, расположенному возле такого же сверкающего ручья.

«Ну ладно, сукины вы дети, — подумал Марк, — если вы не хотите разговаривать, что ж, так же будет вести себя и Марк Брем. Каков привет, таков ответ».

Вот и четвертый день подошел к концу Однако в этот раз, когда наступили сумерки и огромная компания мужчин и женщин направилась в сторону ярко освещаемого кострами далекого лагеря, раздался какой-то оглушительный звук: выстрел из тяжелой пушки… По крайней мере, так показалось Марку.

И, приближаясь к этой канонаде, Марк ощущал все большее беспокойство. Грохот орудий становился все ближе и громче.

«О Господи, — подумал он в ужасе, — почему они не погасят костры? Они что, сошли с ума? Да сейчас к ним пристреляются и накроют огнем!»

В восемнадцать лет Марку пришлось отслужить в армии свой срок, и он видел орудийные стрельбы. Тогда ему казалось, что им конца не будет.

Но, удивительное дело, эта стрельба, похоже, никого не беспокоила. Его захватчики упрямо пробирались в темноте сквозь заросли кустарника, и, когда они вышли к лагерю, там оказалась, как и в предыдущие дни, группа других людей. Они все вместе, как и до этого, уселись за трапезу.

И пока пушки продолжали свою ужасную канонаду, один дикарь накормил его. И лицо Марка во время этих красных вспышек и звуков взрывов судорожно искажалось, но он, несмотря на все свое напряжение, открывал рот всякий раз, когда к его рту подносилась ложка. Как обычно, немного этой теплой жидкой кашицы пролилось, и она стекла по его подбородку на и так уже испачканную одежду. Но ни это, ни рев пушек, похоже, не беспокоили этого почти полностью обнаженного человека, мирно присевшего на корточки рядом с Марком. Он не улыбался, но и не хмурился. И даже не вздрагивал и не оборачивался. Просто невероятно!

И, видя эту полную безмятежность, Марк наконец осознал (с огромным удивлением), что по кому бы или по чему бы ни стреляли эти дикари, ответных выстрелов не последует.

И это сразу же принесло чувство облегчения. И ему вскоре даже удалось уснуть. А потом — он так и не понял, когда именно, проснувшись в очередной раз, он вдруг понял, что артиллерийские залпы смолкли.

После чего эта ночь стала походить на предыдущие. И у Марка почему-то возникло чувство, что наступающее утро будет необычным.

Где-то там, недалеко от них, скрывается враг, теперь притихший. И почему-то Марк верил, что с этим придется считаться.

На пятое утро Марк Брем открыл глаза и увидел то, что уже чувствовал: еще один ручей. Но за ним полуразрушенный город. Марка озарило: вот куда они стреляли.

Его, как всегда, накормил какой-то дикарь. Был ли это тот же самый, что и накануне? Как всегда, Марк не был в этом уверен. Охваченный любопытством, он спросил:

— Послушай, знаете ли вы Стивена Ма…

Х-хлюп! Ложка супа влилась ему в рот, на полуслове. И в этот миг он понял, если раньше и не знал этого что глупо разговаривать во время еды.

Марк подавился и закашлялся, обрызгал супом лицо кормившего его дикаря, траву вокруг и свою одежду.

Когда он, наконец, пришел в себя, его отвели к реке. Тело все еще содрогалось внутри, а мышцы живота и шеи ныли от боли.

«О Господи, — с жалостью к себе подумал Марк, — все эти мучения лишь из-за того, что я на секунду забыл, где я нахожусь… и что задаю глупый вопрос».

Между зелеными берегами лениво текли воды ручья, который вскоре изгибался и скрывался из виду за разрушенными строениями некогда существовавшего города.

От близкого запаха воды Марк почувствовал себя лучше. Он вопросительно поглядел на своего стража, который сделал шаг назад.

«Он больше не держит меня», — подумал Марк.

И не стал зря терять времени. Вздохнув, он опустился на колени, и содрогнулся, ожидая, что эти безжалостные руки сомкнутся вокруг его шеи («Они никогда не позволяли мне раньше делать это»).

Руки Марка все еще были связаны за спиной, поэтому нечего было и думать о побеге.

Секунды текли, и никто не прикасался к нему. Марк перестал оглядываться по сторонам и, опустившись на травянистую кочку, нагнулся к воле в предвкушении приятного холода воды, открыл широко глаза и радостно улыбнулся, всматриваясь в отражение лица, колеблющееся в воде.

И тут он в замешательстве понял… что лицо, смотревшее на него, было не его!

В моменты стресса человеческий мозг реагирует на окружающее очень сложно, однако восприятие действительности не искажается. Эффект стресса начинает ощущаться позднее, и часто это приводит к травмам, остающимся на всю жизнь, накладывая свой огромный отпечаток на все последующее поведение человека. Но вот в самом начале…

…Замешательство, почти полное отключение от действительности… миг неверия и лишь мельком вспыхнувшая в сознании почти незаметная мысль… он узнает…

В следующую секунду он оказался в воде и тонул.

Когда Марк пришел в себя от шока, несколько дикарей вытаскивали его со значительной глубины. И вот он уже лежит, а руки больше не связаны, на чем-то твердом и неровном.

«Все еще жив», — подумал он со слабым вздохом облегчения. После чего открыл глаза.

Но все равно ему потребовалось немало времени, чтобы полностью осознать, что он лежит на плоту, который раньше был причален к пристани, и что теперь этот плот медленно дрейфует вниз по течению, приближаясь к развалинам города.

Марк повернулся, чтобы посмотреть туда, где был раньше. И увидел лишь своих прежних охранников, стоявших на берегу реки, глядевших в его сторону.

— Эй! — слабым голосом позвал он. — Что это взбрело вам в голову?

Никто не ответил. Марк хотел было позвать снова, но лишь закрыл рот и просто огляделся. Вид даже отсюда, с этой точки, был фантастическим.

Лагерь нудистов на берегу. Двигающиеся обнаженные тела, поворачивающиеся, бродящие пешком, скользящие по склону, наклоняющиеся вперед — на фоне холмов и далекой подернутой туманом горной гряды.

Быстрое течение подхватило плот и закружило его. Плот наткнулся на выступ какого-то дома, приостановил свое движение вперед, и его начало сносить в одну сторону.

И в этот момент разворота Марк потерял лагерь из виду.

А потом плот медленно поплыл со своим единственным грузом в уничтоженный город.

Глава 9

Маленькая группа людей по одному выбиралась из космического корабля. Стивен сходил первым.

Его не слишком обрадовали слова капитана Одарда:

— В конце концов, мистер Мастерс, вы ведь единственный, кто уже побывал здесь. Мы полагаемся на ваш предыдущий опыт.

Хотя пользы от этого было мало.

«Ладно, черт возьми, — подумал Мастерс, — пойду первым».

И вот все семеро, членов экипажа первого посадочного модуля стоят на грунте. На орбите вместе с грузовым кораблем, состоявшим более чем из дюжины больших раздельных транспортных блоков, каждый из которых нес свой груз и экипаж, дожидались своей очереди остальные четыре модуля. Вскоре еще пятьдесят четыре вооруженных человека по сигналу высадятся сюда.

Капитан — грузный человек примерно такого же сложения, как и Марк Брем, но физически более крепкий — приблизился к Стивену.

— Надеюсь, вы, мистер Мастерс, не будете в обиде, — сказал он, — если мы особо станем приглядывать за вами.

— Не беспокойтесь, — ответил Стивен. — Я уже привык. Мне хватило и того первого раза. Теперь я больше не собираюсь шляться в одиночестве по этим холмам и долинам.

Он осторожно приблизился к канистре, которая валялась на песке. Потом бросил взгляд вверх на линию холмов — все выглядело точно так же, как раньше.

«Вон там, — подумал он, — те же три холма…» Он смотрел на них, ощущая действовавшее успокаивающе чувство реальности.

А вон там, в нескольких сотнях футах слева, находился космический корабль первой экспедиции. Теперь же — тишина и пустота… Не видно ни следа высадившегося экипажа.

И здесь — справа от него — только что приземлившийся модуль, и его экипаж все еще на виду.

Стивен втянул в себя глоток холодного миттендианского воздуха, рассеянно отметив, что он, кажется, стал прохладнее, так что, наверное, уже приближается зима.

«Лучше сказать остальным об этом…» И он уже повернулся, чтобы сообщить об этом Одарду, но увидел, что капитан куда-то направился. Стивен мог бы включить переговорное устройство. Но крохотные индикаторы на нем показывали, что эфир уже заполнен разговорами членов экипажа… «Ладно, скажу попозже!»

Вроде бы в этот момент им ничего не угрожало. Столь же успокоительной была и мысль, что сегодня по крайней мере там, за горизонтом, не скрывается ничего, что могло бы напасть на них.

И, конечно же, был разработан соответствующий план — лучшими военными стратегами. Из модуля после посадки будет выгружен скутер, на котором экипаж сможет произвести воздушную разведку и определить местонахождение какой-нибудь из групп миттендианцев, после чего попытается захватить одного из дикарей. А уж затем приземлятся и остальные космонавты.

В экипаж скутера наряду с пилотом и двумя другими астронавтами войдет и еще один член экипажа. Разумеется, группа захвата будет вооружена, и они, конечно же, будут действовать агрессивно, не жалея живота, что всегда требуется от подобных групп захвата.

После приземления остальных модулей последуют и другие вылазки. И всегда один отряд будет оставаться охранять лагерь, готовый сражаться до конца.

Размышляя над этими приказами, которые следовало неукоснительно выполнять, Стивен вдруг понял, что он в замешательстве. Он-то понимал, что эта программа необходима… но только для солдат. Но ведь он — не солдат ни в малейшей степени, ему не хотелось, чтобы с ним обращались, как с винтиком военной машины.

Мрачнея от подобной перспективы, он с вялым интересом наблюдал, как двое из его товарищей — Ледлоу и Эрвин — подошли к канистре, возле которой он стоял, и исследовали ее. Несколько минут до Стивена не доходило, чем же они занимаются, но потом внезапно он понял и, делая вид, что его заинтересовало что-то другое, перешел по другую сторону корабля и стоял там, дрожа, ожидая взрыва, который, к счастью, так и не произошел.

Но возникла мысль:

«Да, ну и перепугался же ты, когда стоял все эти минуты, не думая ни о чем, рядом около этой штуковины, единственного, что осталось от предыдущей экспедиции!

Боже Всемогущий, почему ты, Стивен Мастерс, всегда начинаешь думать о подобных вещах раньше времени?»

Исследование места посадки заняло весь оставшийся день. Скутер осторожно опустили вниз из модуля. Была произведена экспериментальная проверка питания и органов управления, проведена имитация завтрашнего полета.

Все работало нормально.

Наступила ночь. Половина экипажа спала в модуле. Остальные — вместе со Стивеном — улеглись в спальных мешках на земле. Все решил жребий — они вытаскивали травинки разной длины. Стивен вытащил длинную и потому пришлось вытаскивать спальный мешок и устраиваться на ночь на земле. И больше всего его раздражала мысль (так всегда случалось с ним в подобных ситуациях), что ему никогда не везет. Но что поделать, он сам вытянул этот жребий.

«Эй, — вдруг подумал Стивен, — но ведь это тело Марка Брема, а не его, и с ним-то не должно случаться ничего подобного!»

Он некоторое время пролежал, не в силах заснуть, глядя в темноте на одну точку света на южном небе, которая, как сто-то сказал ему, была Солнцем. Ночь прошла без происшествий, и Стивен благополучно проспал большую ее часть.

После завтрака скутер, тихо зашипев своими дюзами, приподнялся над землей и понесся прочь. В этот раз телу Марка Брема повезло: он остался вместе с тремя другими: космонавтами на земле и наблюдал за тем, как по кривой; небо уносился скутер, превращаясь в стремительно уменьшавшуюся вдалеке точку на голубом небе, теряясь среди небольших перистых облачков.

Оставшимся на земле делать было особенно-то и нечего. Главным образом перенести части оборудования из модуля в лагерь и собрать его.

Вот прошло утро. Настал полдень. Второй завтрак. А потом… Ожила рация.

— Мы возвращаемся, — раздался пронзительный голос пилота скутера. — Ожидайте прибытия. Мы захватили одну молодую женщину. Она сражалась как сумасшедшая. Когда прибудем, быстро поднимайтесь на борт и поможете нам!

«Одна женщина», — подумал Стивен, чувствуя небольшое разочарование.

Он все еще думал об этом, когда раздался пронзительный вопль. Один из астронавтов указал на темную точку в небе. Это был скутер, приземлившийся спустя несколько минут. Он с глухим стуком опустился на землю, и тут же раскрылись его дверцы.

Стивен уныло смотрел, как три его три товарища бросились к ним. Сам же он так и не сдвинулся с места, хотя слышал звуки яростной борьбы внутри скутера. Но лишь одна смутная мысль пронеслась в его голове: «Неужели она сражается все это время?.. — Мысль эта шокирующе подействовала на него: — Какая выносливость! Ее мышцы не ведают усталости. Нечеловеческие…»

То, что случилось затем, было нелегко осознать.

Девушку выводили из скутера четверо мужчин. Один держал ее за голову, и девушка не прекращала попыток укусить его. Другие сдерживали ее по бокам, вцепившись в руку и плечо, а четвертый сжимал ее ноги.

Но даже несмотря на все это, молодая женщина извивалась и дергалась, как сумасшедшая, пытаясь не позволить сделать ей укол, который вскоре все же сделал ей в бедро пятый человек — врач.

А потом они стали ждать.

Прошла минута — а она все так же сражается с ними. Вот истекла и вторая минута. Третья. Наконец, она начала слабеть. В конце пятой минуты она затихла.

Астронавты надеялись, что она погружена в состояние, как наркотическое, так и гипнотическое, и ей видятся Кирлианновские образы, проецируемые электромагнитным полем, с одновременным вводом английского языка с помощью обучающего устройства.

За невероятно короткий срок — всего за час — она проснулась. И лежала со связанными руками и ногами. И кто бы из астронавтов не подходил к ней, она лишь бросала на него испепеляющий взгляд и скалила зубы. И щелкала ими, словно неприрученное животное.

Когда наступила ночь, ее глаза засверкали в безумии, поразившем всех их.

— Господи Иисусе, — пробормотал Ледлоу, — нам лучше приглядывать за этой женщиной. Если она освободится ночью, то прикончит всех нас!

И всем это показалось правдой. А у Стивена в голове пронеслись определенные мысли.

Было решено, что они по очереди будут караулить ее. Две смены за ночь по тридцать минут. Потом настроили таймер у каждого в ухе, который звонил бы, когда начиналось время вахты, на случай, если предыдущий караульный заснет во время своего получасового бдения и не разбудит заступающего на новую вахту.

Марк-Стивен, не боявшийся этой сумасшедшей девушки, криво улыбаясь, настроил свой таймер. Где-то в подсознании у него уже возник план, что он станет делать, когда настанет его очередь караулить ее.

…Его таймер зажужжал у него в ухе, пробуждая его в ночной темноте. Стивен стал ждать, что человек, которого он должен был сменить (Джонни) подойдет и толкнет его. Но когда этого не случилось, он ощутил сигнал тревоги. С учащенным дыханием и сердцебиением, нервничая, он шевельнулся.

Осторожно перевернувшись, Стивен схватил свой пистолет. Стоя на коленях, он осмотрел лагерь. Было темно, но светили звезды. Примерно через минуту он смог различить фигуры людей.

Стивен пересчитал их: все на месте, включая девушку и Джонни… лежавшего ничком. Уснул, что ли? Похоже, что так — часовые должны были сидеть во время своей получасовой вахты.

Стивен пополз к девушке. Ее блестящие глаза были открыты и не мигая смотрели на него, когда он поднял ее юбку и провел рукой под ней. Когда он был уже готов к акту совокупления, у него в голове не пронеслось ни единой мысли о последствиях того, что он собирается сделать. Он не сказал себе: «Я собираюсь совершить агрессивное действие против миттендианки, и поэтому Мать может использовать ее против меня…»

Стивен действовал, руководствуясь более простым уровнем логики. Единственное, что он сейчас ощущал и говорил себе, было: «Вот я здесь, более, чем в дюжине световых лет от Земли, и совсем не предполагал, что до возвращения на Землю мне еще раз посчастливится поиметь девушку. Но вот она рядом со мной, и я единственный человек, который хоть что-то в этом понимает».

Он просто не сознавал, что делает, этот безумец Стивен, каким он и оставался на самом деле всегда.

Когда он устраивался поудобнее в темноте, усаживая девушку у себя на коленях, ему и в голову не пришло, что во время предыдущей экспедиции, когда к нему прикасались эти миттендианцы, они в ужасе отдергивали от него руки, шокированные тем потоком, что хлынул на них из его сознания.

Для самого Стивена единственной реальной вещью в этот миг была эта женщина, которая как бы нарочно была приготовлена (образно выражаясь) для него его немного простоватыми спутниками, которые, обладая каждый своими представлениями о чести, чувстве долга и храбрости, захватили ее в плен и связали ее, не имея никаких иных мотивов, кроме как утихомирить эту девушку, успокоить ее и, со временем, вынудить общаться с ними подобно тому, как одно цивилизованное существо общается с другим.

Стивен понимал все это и по-своему тоже хотел этого. В самом деле, ведь даже в своих фантазиях он представлял себе, что именно его способ общения и поможет разрешить всю эту проблему… «Она влюбится в меня…»

Девушки на Земле обычно так и поступали после того, как он спал с ними. Поэтому они роняли себя в глазах своих бывших дружков, и, конечно, Стивен вскоре бросал их, никогда больше не вспоминая о них, даже если встречал снова.

Одержимый этими мыслями, он склонился над девушкой, чувствуя ее гладкую кожу, и начал медленно входить в нее. Такому опытному насильнику, как Стивен, было приятно ее извивающееся, сопротивляющееся тело. Стивен относился к тем земным мужчинам, которые считали, что все женщины в душе шлюхи и им нужен мужчина, который постоянно подвергал бы их насилию.

Он тщательно уклонялся от ее острых зубов, которыми она пыталась укусить его, но был рад, что она не производила никаких других звуков, не кричала, не звала на помощь. Но она действительно тяжело дышала и — что служило некоторым оправданием для Стивена — реагировала, выделяя достаточно вагинальной жидкости, облегчая тем самым половой акт.

Закончив, Стивен осторожно приподнялся над туземкой, вернул на место ее одежду и пополз назад, когда…

«Мать, перенеси меня обратно!»

Стивен вдруг обнаружил, что лежит на спине, со связанными руками и ногами. Он понял, что оказался в теле девушки. А он (ее разум) в теле Марка, которое только что занимал он, Стивен. В почти полной темноте ему удалось рассмотреть, что Марк Брем поднялся на ноги. В замешательстве Стивен наблюдал, все еще не способный прийти в себя, как Марк вытащил свой пистолет и трижды выстрелил по телам, лежавшим на земле, целя им в голову, и звуки выстрелов прозвучали лишь как хлопки.

Один человек ответил стоном — вот и все.

А уже в следующий миг сумасшедшая девушка, перенесенная втело Марка снова оказалась рядом с ним.

Очевидно, что тот, кто манипулировал ею, ожидал от нее каких-то действий.

Марк развязал ноги женщины, а потом связал свои у щиколоток, после чего перевернул тело девушки на бок и, развязав запястья, вложил в ее руку пистолет.

«Мать… перенеси меня обратно!»

Осуществившийся через мгновение перенос потряс их обоих.

Но Стивен оказался проворнее.

Хотя его сознание было замутнено и перед глазами все плыло, он осознал, что снова вернулся в тело Марка Брема — и, не ясно понимая в течение этих решающих секунд, что с ним произошло — прыгнул.

Несмотря на то, что ноги у него были связаны, ему тем не менее удалось допрыгнуть до нее.

И схватить рукоять пистолета. И вот они сражаются в темноте, молчаливые, хрипло дышащие, но не вопящие пронзительно. Он, не веря самому себе, осознал: она так же сильна, как и мужчина. С неимоверным трудом он удерживал ее скользкое обнаженное тело, пока они оба сражались за обладание этой несущей смерть вещью.

Тишина, ночь, страх… Стивен не смел звать на помощь трех оставшихся внутри модуля спящих мужчин — потому что у него не было подходящего объяснения, которое могло бы подтвердить его историю о том, почему были убиты три человека… Все случилось так быстро, и не было времени придумать что-нибудь правдоподобное. И главное сейчас было — выстоять в этой отчаянной схватке…

И это ему удалось. Внезапно ему в голову пришло, что надо сделать. Держась за рукоять пистолета, он снова прыгнул на нее, всем весом тела Марка Брема навалившись на нее, сбил с ног.

Он почувствовал ее мгновенное замешательство. В тот же миг он изо всех сил рванул пистолет и отобрал его. А потом нанес мощный удар, хорошенько размахнувшись (Стивен часто бил женщин, когда выходил из себя, правда, только ладонью или кулаком, и был способен сделать это, не задумываясь).

Он крепко держал пистолет за дуло, уводя его в сторону для удара. Итак, вот за что он сражался. И рукоятью оружия он ударил девушку.

Она свалилась и затихла.

Стивен ослабевшими руками начал развязывать веревки на своих ногах. Распутав один за одним каждый узел, он уже сочинил историю случившегося., если только могущество денег папаши Мастерса поможет ему уклониться от допроса с использованием детектора лжи.

Денег оказалось достаточно, чтобы не допустить этого, когда адвокаты того парня, который чуть не сшиб его на паровом автомобиле, настаивали на использовании детектора лжи…

Он простоял несколько секунд в замешательстве.

Потом Стивен моргнул, потому что вокруг было светло.

Ему понадобилось всего совсем немного времени (ведь это было действительно шокирующее осознавание), впрочем, относительно немного — примерно восемнадцать секунд — чтобы прийти в выводу, что он вернулся на Землю.

И чуть больше времени (приблизительно две минуты), чтобы вспомнить свои последние мысли, которые пронеслись у него в голове на Миттенде, а потом оглядеть чью-то комнату для занятий музыкой и, шагнув к зеркалу, быстро изучить незнакомое лицо и тело мужчины, затем заглянуть в ящик письменного стола где находилось несколько писем, адресованные Даниэлю Утгерсу и Линде Утгерс…

И лишь тогда возникла мысль:

«Да что же это такое! Снова это отец со своей вшивой философией! И снова она вылезла мне боком!»

Глава 10

Одни люди утверждают, что жизнь — это игра, к которой надо относиться как к веселой забаве. Другие являются сторонниками того, что они называют позитивным мышлением, и советуют не пасовать ни перед какими трудностями. Наконец, третьи проповедуют философию победы, по которой победитель — как считают они — автоматически должен чувствовать себя лучше проигравшего.

Наверное, Стивена можно было записать в число приверженцев любого из этих мировоззрений: он поступал в соответствии со всеми тремя этими философскими системами (даже не подозревая об их существовании).

Образно говоря, он всегда, как кошка, приземлялся лапами вниз, и это ему нравилось.

Однако Стивен был отнюдь не тот человек, которого удовлетворил бы скромный выигрыш. Взяв вверх, он не упускал случая заграбастать все, что ему причитается… и никогда не думал о последствиях применения тех сомнительных средств, к которым прибегал, чтобы добиться победы, которые могли впоследствии проявиться.

Как, например, сейчас.

«Двадцать восемь, кажется, столько теперь тебе лет? — Удивительное дело, но Стивена развеселила эта мысль. — Ты помолодел», — с оптимизмом сказал он себе. Бывший водитель парового автомобиля, которого он преследовал с такой мстительностью, оказался, как вдруг понял он, — фанатом физических упражнений, и тело его было в великолепном физическом состоянии и, несомненно, в добром здравии: изящное, мускулистое, всегда готовое в любым нагрузкам.

Поскольку Утгерс также, как и он сам, имел достаток выше среднего, сочетание физического здоровья и финансово-деловых качеств привлекли к нему внимание одной хорошенькой девушки с блестящими глазами, которая в свои двадцать шесть лет все еще носила длинные светлые локоны. Ее внешность была привлекательной даже для Стивена, и поэтому он не торопился сразу же порвать с ней отношения. Но все же через две ночи знакомства со своей… женой его стала одолевать привычная для него скука.

Конечно, на самом деле была еще одна причина, почему он так быстро заскучал и ему надоели этот дом и эта женщина.

Заголовок в вечерней газете на второй день сообщал, что получены новости с Миттенда; эта информация была передана космическим ведомством. В газете сообщалось о гибели трех астронавтов и бегстве взятой ими в плен девушки, которая, очевидно, сбежала ночью, разрядив пистолет Марка Брема в трех жертв.

В газете подчеркивался тот факт, что трагедия случилась во время дежурства Марка Брема, однако оставшиеся в живых члены экипажа не смогли добиться от него какого-нибудь вразумительного объяснения происшедшего.

В официальном заявлении не упоминалось о прежней публикации, в которой Марк Брем утверждал, что он Стивен Мастерс. Однако средства массовой информации не были столь сдержанны. Они красочно расписали драму во всех подробностях для своих читателей и — в случае телевидения — для зрителей.

Стивена обеспокоило то, что, похоже, космическое ведомство чего-то недоговаривает. Он не сомневался, что капитан Одард сообщил на Землю с Миттенда, что Марк Брем утверждает, что он Даниэль Утгерс.

Следовательно, будут предприняты определенные шаги, решил Стивен.

Утром третьего дня Стивен заявил жене, что ему нужно по делам выбраться в город. Он съел завтрак, а потом вышел на улицу, сел в автомобиль и уехал В Нью-Йорк.

Он приехал к апартаментам Стивена Мастерса (где в последний раз был как Марк Брем), поколдовал над замками и проник внутрь. Оттуда он позвонил своему отцу по номеру, известному только самым близким Мастерса-старшего. Когда раздался знакомый голос, он сказал:

— Ну, папа, я вернулся… на этот раз в другом обличье. Я нахожусь в Стиге.

Так он называл блок зданий небоскреба Стигмайр, где находились его апартаменты.

— Сейчас буду, — ответил Мастерс-старший.

Некоторая поспешность в этих словах сообщила Стивену, что старый хрыч уже знает о том, что произошло на Миттенде. И, возможно, именно поэтому ему и удалось (относительно) быстро связаться со своим отцом.

Когда Стивен повесил трубку, сзади распахнулась дверь. В его сознании пронеслась странная мысль, и он, охваченный подозрениями, рывком повернулся и узнал: Джо.

Слуга стоял в дверях. В руках у него был автоматический пистолет. Выражение на его лице не вызывало никаких сомнений в его намерениях.

Чисто рефлекторно Стивен бросился на пол. Первые две пули, вероятно, пролетели там, где он стоял всего за мгновение до выстрела.

От двух других пуль Стивену удалось увернуться, перекатившись дальше по полу и нырнув за диван. И из этого довольно сомнительного укрытия Стивен закричал:

— Джо! Мистер Мастерс-старший будет здесь через двадцать минут.

Если до слуги и дошел смысл этих слов, то по его реакции это было незаметно.

— Вылезай оттуда! Руки вверх! — приказал Джо.

К этому времени Стивен уже быстро и молча переполз по покрытому ковром полу в глубь своего убежища за диваном. Он не собирался отдаваться на милость сумасшедшего, который уже четыре раза стрелял в него. Джо откуда-то догадался, кто же на самом деле был этот незваный гость, и вся ненависть, накопившаяся в нем за многие годы, теперь выплеснулась наружу, заставляя его нажимать на курок.

Пока Стивен думал об этом, раздалось еще два хлопка выстрелов, но в этот раз пули угодили не в дерево, а в мягкую часть дивана в том месте, где Стивен находился несколько секунд назад.

Джо заорал:

— Выходи, выходи сейчас же!

Стивен не ответил, он собирался с духом. Выход в коридор, который вел в его спальню, находился в десяти футах от него. Глубоко вздохнув, он рванул вперед с низкого старта, как спринтер на стометровке.

Математическая вероятность, что Стивену повезет в этом смертельном забеге, равнялась девяносто девяти и девяти десятых процента в его пользу. Даже просто неплохой спринтер может пробежать сто метров за двенадцать секунд, и, по всей видимости, это было по силам Утгерсу. И Стивен понял, что он в состоянии это сделать, когда преодолел первые три метра меньше, чем за секунду. Человеческие рефлексы так быстро не срабатывают. Лишь через несколько секунд, когда Стивен был уже в коридоре и бежал в спальню, он услышал еще два хлопка.

Теоретически выходило, что этот дубина-слуга теперь уже израсходовал первую обойму, и, возможно, у него нет запасной, но Стивен решил не рисковать, а бросился к двери и запер дверь. Потом открыл потайной ящик секретера, где хранился браунинг 32 калибра, открыл дверь и, осторожно оглядев его и никого не заметив, шагнул через проем двери.

Он был настолько зол, что перестал чего-либо бояться, готовый стрелять. Никого не было видно, но открытая дверь показывала, куда ушел этот старый козел — за второй обоймой.

Стивен бегом достиг кухни и обнаружил там Нину, пытавшуюся вырвать у своего мужа пистолет. Они так ссорились, что не заметили, как он вошел в кухню.

Первой его увидела женщина, и руки ее сразу же ослабели. Ее муж, должно быть, понял, что что-то произошло, потому что тоже замер, а потом медленно повернулся. Повинуясь жесту Стивена, он с хмурым видом бросил автоматический пистолет на пол. Стивен прошел к нему и, подняв, сказал:

— Мистер Мастерс-старший будет здесь через несколько минут. Мне нужно, чтобы вы собрали вещи и были готовы уехать отсюда к тому времени, как он приедет сюда. Он заплатит вам. Скажите Бобу то же самое. А теперь пошли вон!

Пятясь, слуги покинули комнату, женщина, всхлипывая, причитала:

— Я не знаю, что на него нашло, я же сказала ему, чтобы он лишь спросил, кто вы, и…

Стивен предполагал, что на самом деле «сумасшествие» Джо объяснялось тем, что его разумом управляла «Мать». Но он лишь повторил:

— Вон! Все убирайтесь отсюда!

Вскоре прибыл его отец и, выслушав его рассказ и поглядев на отметины выстрелов, согласно кивнул ему, после чего расплатился с тремя теперь молчаливыми слугами. Оба Мастерса, и сын, и отец, следили, как они медленно вышли через задний выход из апартаментов. Потом Стивен закрыл и запер за ними дверь. И лишь, возвращаясь следом за отцом в гостиную, Стивен осознал всю серьезность ситуации.

Теперь, когда убито три человека, дело приняло скверный оборот, и Стивен чувствовал, что ему после случившегося отнюдь не так просто, как раньше, удастся урегулировать всю ситуацию. Ему нужно хорошенько обо всем подумать и принять разумные решения.

Кажется, для Стивена наступил переломный момент Его история — лишь еще один печальный комментарий к человеческой натуре, еще одно подтверждение того, что березовая розга, примененная в благих намерениях, неизбежность наказания за совершенное преступление и равенство перед законом для всех (но без участия юристов) — все еще оставался идеальным способом держать в руках отдельных индивидуумов этой странной расы разумных существ, расплодившихся на третьей планете желтой звезды G-типа, расположенной у края галактики Млечного Пути на расстоянии тридцати шести тысяч световых лет от ее центра. То есть жителей Земли.

Когда человек изворачивается всю свою жизнь, первым его разумным решением — пусть даже самым простейшим — является добиться известности и стать важной персоной. И уже отталкиваясь от этого, он прокладывает себе дорогу в будущее, омраченную тенью этого самого первого решения, но надеясь на наступление более лучших времен. И принятие более разумных решений и большей ответственности. Но родственникам, друзьям и родителям (если есть), если будут чересчур уповать на его способности и удачу, это может выйти боком.

Вот что думал Стивен: «Совершенно невозможно доказать мою невиновность в убийствах на Миттенде…»

Он впервые в своей жизни признался, что поступил плохо. До этого Стивен рассматривал проблемы лишь с одной стороны: «Ладно, сделал, так сделал. И теперь нужно замять это скандальное дело.»

Раньше, в прошлом, он никогда не пытался вникнуть в суть случившегося и во всем винил других.

Но, конечно, невозможно было полностью переделать себя. Как и раньше, Стивен особенно не задумывался над происшедшим, пока не прочитал сообщения в газете Довольно полезное качество. В прошлом обвинители Стивена с удивлением обнаруживали, что он совершенно не задумывается над сложившейся ситуацией, действует без оглядки, а потом придумывает оправдания, и лишь в состоянии стресса он напрягает свои извилины, но при этом видит все в искаженном желанием отмщения свете, естественно, не замечая этого. И поэтому он неизменно проявлял полнейшее равнодушие по той простой причине, что умел отключаться от неприятных мыслей.

В апартаментах Стивена остались двое — Мастерс — старший и предположительно его сын. Мастерс напрасно пытался поймать взгляд сына, и это было еще одним доказательством того, что этот незнакомый молодой человек был действительно Стивеном. Мастерс-старший не мог припомнить случая, когда Стивен глядел бы в лицо кому-либо. Он подумал с иронией, что, наверное, единственным, на кого Стивен мог смотреть прямо, были женщины, да и то в положении лежа.

Итак, это было открытое противостояние. Стивен растянулся на кушетке в своей обычной непринужденной позе, а Мастерс-старший ходил по комнате взад-вперед… что тоже было его привычкой. Время от времени он останавливался и бросал взгляд, полный неприязни, на человека, лежавшего на кушетке. Однако он ничего не говорил и лишь слушал рассказ Стивена.

История, придуманная Стивеном, основывалась на очевидных фактах.

— Было так темно, — сообщил он, — что я сел совсем близко к этой глупой женщине. Неожиданно она дернулась всем телом и одной ногой задела мою руку. По всей видимости, именно это касание и было причиной того, что я оказался перенесенным: в следующий миг я оказался на Земле.

Что же касается убийства, то Стивен предположил, что сбитого с толку Утгерса каким-то образом вынудили освободить девушку.

В конце рассказа Стивен пожал плечами.

— Вот и все, что я знаю.

Пришедший в возбуждение отец рявкнул:

— После всего того, что случилось в первый раз, когда тебя перенесло в тело Марка Брема, то ты что, не мог вести себя более осмотрительно и не подходить так близко?

Стивен ответил вопросом:

— А почему вообще они поставили меня караульным?! Ты ведь не думаешь, что я сам напросился стать на вахту в два часа ночи?

Этот ответ, должно быть, произвел некоторое впечатление на Мастерса-старшего: он остановился и простоял некоторое время у окна, глядя на огромный город, раскинувшийся внизу. Потом неожиданно он прошел к телефону. Стивен уловил что-то из последовавшего разговора. Как Мастерс-младший понял, кто-то согласился связаться с космическим ведомством и немедленно устроить встречу.

Встреча была назначена на вторую половину этого же дня, и эта спешка означала, что этому делу придается большое значение. Стивена вначале это обрадовало. Но, выбравшись из машины отца и увидев, что они находятся перед входом в одно из особенно уродливых зданий, которые появляются вместе с военными, он вдруг интуитивно почувствовал опасность и отказался войти.

Мастерс-старший отреагировал очень просто:

— Не войдешь сюда — убирайся из апартаментов.

Стивен залез обратно в лимузин и снял трубку телефона:

— Я буду говорить с ними отсюда. Можешь сказать им, что я не собираюсь входить в это здание, похожее на тюрьму, где перед входом стоят вооруженные охранники.

— Во всяком случае, — начал спорить с ним его отец, — там нет ни одного, кого бы ты когда-нибудь обидел.

— Ситуация стала слишком сложной для того, чтобы я стал рисковать. Я ничуть не сомневаюсь, что любой офицер, с которым нам придется разговаривать, считает личным оскорблением то, что ты освободил меня от военной службы, и, возможно, они даже во всем случившемся на Миттенде обвинят меня. Так что установи свой переносной микрофон, и я отсюда буду говорить с ними.

Последовала долгая пауза. Наконец, совершенно неожиданно для Стивена, слабая улыбка сменила суровое выражение, которое было на лице Мастерса-старшего.

— Стивен, — сказал наконец отец, — до сей минуты я был убежден, что ты оставался в живых лишь благодаря всему тому, что я делал для твоей безопасности. Но только что до меня вдруг дошло, что, наверное, у тебя тоже есть особая способность к выживанию. Хорошо, я заявлю им об этом. Ты можешь оставаться здесь. Мы будем говорить через мою систему для проведения конференций. Я попытаюсь объяснить твою точку зрения, хотя боюсь, это окажется отнюдь не простым делом. — Он умолк на несколько секунд, потом продолжал: — Хорошо… Я понимаю тебя.

Сказав это, Мастерс-старший повернулся и пошел к входу в здание.

Да, это оказалось не легко устроить. Несколько утомительных секунд некий военный чин, которого Стивену представили как генерала Синтера, высказывал свои возражения насчет того, чтобы Стивен оставался в машине отца. Самому Стивену они показались просто смешными, и ему несколько раз приходилось сдерживать себя, чтобы не выбраться, подчиняясь внезапному импульсу, из машины и, плюнув на все, не уйти. Его удерживала лишь какая-то необычная особенность речи генерала. Сначала Стивен ее не замечал, но вскоре, когда аппаратура связи донесла до него различные обертоны в голосе генерала, он уловил, что невероятно, но этот человек параллельно вел два разговора. Один из них был диалогом со Стивеном. Второй — непрерывное бормотание, представлявшее собой комментарий того, что говорил Стивен, и собственных вопросов и ответов; похоже, генерал, сам не сознавая того, выдавал то, что знал.

Начало разговора, хотя тон и был агрессивным, было не таким уж плохим:

— Молодой человек, нам уже сообщили о вашем желании. Так что мы просто хотели бы услышать ваше заявление и записать его, о чем я вас и предупреждаю.

— Полагаю, — начал Стивен, — я нахожусь в теле человека по имени Даниэль Утгерс. Но не далее как два дня назад я как личность находился на Миттенде в составе спасательной экспедиции. Личность, о которой я говорю, имеет воспоминания и чувства человека, которого зовут Стивен Мастерс-младший.

После этих слов последовал тихий комментарий генерала:

— Если бы мы жили во времена инквизиции, то на дыбе мы бы скоро вытрясли из него всю правду!

Потом он предложил Стивену:

— Расскажите нам, что же по-вашему действительно случилось на Миттенде.

Стивен слово в слово повторил свою историю, которую он изложил своему отцу.

Последовал приглушенный комментарий:

— Большей лжи я никогда не слышал. Похоже, нам придется вытрясти из этого сукиного сына все потроха.

После этого один за другим следовали вопросы и комментарии к ответам, в которых звучала откровенная враждебность. И все же в этом странном способе ведения разговора из слов генерала можно было разобрать, что он не верит Даниэлю Утгерсу и обвиняет его в случившейся на Миттенде трагедии.

В конце концов генерал Синтер откашлялся, отчего, впрочем, его голос не стал приятнее, и сказал:

— Я арестую вас, молодой человек, и отдам под трибунал за ваше поведение и небрежность, приведшие к смерти на Миттенде трех офицеров вооруженных Сил.

Стивен обратился к отцу:

— Папа, как ты можешь терпеть этого дурака? С меня достаточно!

Мастерс-старший спокойным голосом сказал своему адвокату:

— Мистер Гленкейрн, пожалуйста, проинформируйте этих людей.

Военным же он пояснил:

— Мистер Гленкейрн — мой личный адвокат.

Стивен вспомнил его: красивый мужчина с острым носом, носивший очки. Адвокат начал свою речь:

— Как я уже сообщил мистеру Мастерсу, в соответствии с законодательством, тело человека и есть его личность. Тело Стивена Мастерса, очевидно, находится на Миттенде, и не известно, живо оно или умерло. Если вы в обозримом будущем намерены подвергнуть тело суду или трибуналу, то вы должны сперва доставить его обратно на. Землю. Дальше я заметил мистеру Мастерсу, что Даниэль Утгерс, чье одушевленное тело сейчас пребывает в его автомобиле, — гражданское лицо и не может быть подвергнут суду военного трибунала. В случае, если правительство возбудит против Даниэля Утгерса иск, я буду требовать передачи мне магнитофонной записи данного разговора. И сейчас я перед всеми вами заявляю, что в случае, если эта лента., э-э… будет случайно уничтожена, я буду вынужден требовать вызова генерала в суд в качестве свидетеля. Однако до принятия чрезвычайных мер я прошу генерала прослушать эту запись. Он, похоже, страдает неким заболеванием, которое, я не сомневаюсь, может представлять интерес для психиатров. И я могу предсказать, что их заключение окажется неблагоприятным. Благодарю вас, господа. Это все. А теперь я советую этим двум джентльменам, которые являются моими клиентами, покинуть данный район и предупреждаю, что всякие попытки помешать этому являются незаконными. Я уверен, мои клиенты понимают, что могут быть вызваны в суд для участия в процессе. Не так ли, господин Мастерс?

— Да, — ответил Мастерс-старший.

— Правильно, мистер Утгерс? — поинтересовался адвокат.

— Да, от имени тела господина Утгерса, — ответил Стивен.

Мастерс-старший вышел на улицу в задумчивости.

— Генерал Синтер вел себя очень странно, — наконец сказал он. — Интересно, вел ли он себя похожим образом раньше?

Этот вопрос совсем не интересовал Стивена.

— Поехали! — нетерпеливо крикнул он в микрофон.

— Одну минутку! — сказал отец.

Потом он поговорил с адвокатом, который сопровождал его из комнаты, где велись переговоры. Они подошли к машине Гленкейрна и постояли там несколько минут, о чем-то оживленно разговаривая.

Наконец, Мастерс-старший быстро возвратился к лимузину, расположился рядом со Стивеном и сказал шоферу:

— Давай к Стигмайру.

Затем он обратился к Стивену:

— Пора обсудить все последствия, которые вытекают из этого дела. Если ты — Стивен, то все, с чем мы столкнулись на Миттенде, представляет опасность для национальной безопасности. Поэтому все твое необычное поведение необходимо изучить тщательным образом и оценить.

— На тебя оно, похоже, не повлияло. А ведь ты был самой большой приманкой.

Его отец не ответил ничего на это, просто откинулся на спинку сиденья, и они проехали, не разговаривая, оставшуюся часть пути. Когда Стивен вылезал из автомобиля, Мастерс-старший сказал:

— Поскольку на Миттенде уже находится достаточно крупная экспедиция, то в обозримом будущем не собираются направлять туда еще одну. Поэтому ты продолжишь жить в своих апартаментах в Стиге и получать свое содержание. Полагаю, твое новое имя и заявление будут опубликованы, так что будь готов к этому Хочешь передать что-нибудь матери?

— Скажи ей, что в этот раз я выгляжу привлекательнее, но все равно не таким хорошеньким, как ей это удалось, — произнес Стивен.

После чего он повернулся и пошел вперед, не оглядываясь.

Глава 11

Стивен проснулся ночью. Мысленно вернувшись к событиям предыдущего дня, от этих воспоминаний он тут же пришел в ярость.

— Этот сукин сын, адвокат Гленкейрн, говорил «Тело Стивена Мастерса, живое или мертвое…»

До сих пор подобным мыслям Стивен никогда не позволял тревожить свое сознание.

Он включил свет и посмотрел на часы, стоящие на тумбочке С обратной стороны был календарь. Затем продолжил размышления.

«Шок. Без сознания Потому что., слишком долго Я там, на Миттенде, пленник в собственном теле, которым управляет Марк Брем» В момент пробуждения Стивен вдруг наконец осознал, какими же неприятностями это ему грозило.

И теперь, почувствовав тревогу, проснувшись, Стивен понял, что пришел конец его беспечному существованию.

Тем не менее он лишь через минуту заставил себя встать и пройти к зеркалу, чтобы ободрить себя. И не менее минуты он всматривался в отражение Даниэля Утгерса. Не так уж плохо.

«Только на пять лет старше тебя, — сказал он себе. — Я могу с этим смириться.»

Он уже собирался вернуться в постель, когда увидел в углу призрачную фигуру.

Призрачную — потому что мог видеть сквозь нее и — что сразу же отметил он — его это не особенно взволновало. В первые несколько мгновений ему показалось, что это одна из тех галлюцинаций, которые возникают из-за особого освещения.

А потом этот мужчина заговорил баритоном:

— На таком расстоянии и в обличье призрака я не могу нанести тебе вреда, но я решил прийти и посмотреть на твой последний облик.

Когда он произнес первое слово, Стивен подпрыгнул от неожиданности, хотя на него не так-то легко было произвести впечатление. Стивен мог видеть стену и стул сквозь призрачные очертания тела мужчины. И уже успел подумать об одном возможном способе, при помощи которого можно было произвести подобный эффект. В колледже он видел лазерный трехмерный фильм и голографическое телевидение. То, что он видел сейчас, было похоже на те картинки. Так что Стивен лишь ждал продолжения, подумав, кто же это мог устроить. Думая так — кому же это может быть выгодно — он неожиданно вышел из себя. К этому гневу примешивался также и страх.

Шоком для него явилось то, что он вдруг обнаружил, что лег спать, положив под подушку браунинг, и пистолет все еще лежал там.

«Лучше быть поближе к браунингу…» — Стивен начал потихоньку двигаться к кровати. Призрачная фигура не пыталась помешать ему.

Стивен добрался до кровати и сел.

Фигура мужчины все так же, не двигаясь, смотрела на него.

Стивен опустил руку под подушку и достал пистолет.

Мужчина наблюдал за ним.

Обхватив рукоять обеими руками, Стивен взвел курок.

Призрачная фигура мужчины, стоявшего напротив него у двери, улыбнулась. Он был довольно высокий, выглядел на сорок лет, хорошего телосложения.

— Так вот какое оружие вы применяете, когда теряете уверенность, — заметил он.

Стивен встал с кровати и направил на него пистолет.

— Кто ты? — вызывающе спросил он.

Улыбка на лице призрака стала еще шире.

— На этот вопрос не очень-то легко ответить. Собственно говоря, я чужак в этой части Вселенной, но полагаю, что ты мог бы назвать местом моего обитания Миттенд. Я помог отобрать эту планету у людей, которые очень давно достигли такой нравственной чистоты, что не могли нанести вреда даже насекомому. В последнее время они пришли к выводу, что ради собственного спасения им нужно вновь научиться убивать, но все дело в том, что они не знают, как это делается.

Стивен, который не был приучен выслушивать такие длинные речи, сказал:

— Не имею ни малейшего представления о том, что ты говоришь.

Впрочем, он чуть опустил дуло пистолета.

— Хорошо, — улыбнулся мужчина, — я объясню. Когда ты прибыл на Миттенд в первый раз, это составное существо, Мать, увидело в тебе спасителя планеты. Поэтому мне и захотелось посмотреть самому, на кого она возлагает надежды — Он покачал головой — Стивен, мне совсем не хочется говорить это, но ты мало похож на человека, способного сделать то, на что надеется Мать.

Обеспокоенный предыдущей фразой Стивен в замешательстве спросил:

— Спасти Мать от чего?

— От нас, джи-интов.

— Что мне нужно сделать для этого? — спросил Стивен который всю жизнь старался держаться от всяческих осложнений.

— Я просто хотел убедиться, что ты до конца понимаешь все последствия, — сказал незваный гость доверительным тоном — Так что знай если ты, твое «я», еще раз появишься снова на Миттенде, то мы, джи-инты, немедленно убьем тебя. Понятно?

Ясно, что смысл этого предупреждения дошел до сознания Стивена: ему угрожали А он не любил угроз. Но на самом деле не это было самым важным. Все дело было в том, что он не собирался снова отправляться на Миттенд и поэтому не мог и помочь Матери.

— Понятно? — снова повторил мужчина.

— Одну минутку, — попросил Стивен.

Он вспомнил о канистре и своих опасениях насчет нее во время его последней высадки на Миттенд.

Повинуясь внезапному импульсу, он сделал три длинных шага и оказался в ванной.

— Хорошо, — крикнул он оттуда, — я согласен на это.

Потом закрыл дверь и, когда переступал через порог второй двери (которая была перед этим заперта), в спальне раздался оглушительный взрыв.

Заложило уши. Но Стивен бегом бросился к телефону в главной гостиной и оттуда позвонил в пожарную бригаду.

Пожарникам потребовалось примерно час, чтобы потушить последние язычки пламени. Но Стивен не остался посмотреть, что осталось на пепелище в другой части города у него были еще одни апартаменты, и ночь он провел там. Спал он крепким сном.

Где-то в, полдень Стивен позвонил своему отцу и рассказал о случившемся, после чего добавил:

— Мне бы хотелось узнать, ради чего был произведен этот взрыв: чтобы убить меня или же просто уничтожить оборудование, посредством которого создавалось трехмерное изображение этого мужчины.

Мастерс-старший сказал:

— Я там уже побывал со своими инженерами и осмотрел нанесенные взрывом повреждения. Ведь это здание, в конце концов, стоит тридцать восемь миллионов долларов. Больше всего пострадал угол, прилегающий к двери, которая вела в холл.

— Как раз там, где он стоял.

— Под полом оказалось множество металлических обломков, — сказал Мастерс-старший.

— Именно это мне и хотелось узнать, — с удовлетворением заметил Стивен.

— Я должен сообщить тебе мнение экспертов, — сказал отец, — если бы ты находился в той комнате, то наверняка был бы убит Особенно потому, что, похоже, взрыв раскидал металлические детали по всей комнате.

— Хорошо, — сказал Стивен — Ну, пока, папа.

— Эй, погоди минуту! — закричал отец.

Стивен, который уже вешал трубку, неохотно поднес ее снова к уху.

— В чем дело?

— Есть еще кое-что Во-первых, я попросил полицию определить местонахождение твоих трех слуг Кто-то ведь должен был войти в твою квартиру и установить это оборудование, пока они были там.

Этот вопрос совершенно не интересовал Стивена. Но он, вздохнув, ждал продолжения.

— И вот теперь, — услышал он голос отца, — я задаюсь одним вопросом: слышал ли ты предупреждение у себя в голове?

— Нет, я просто, черт побери, убрался оттуда — Стивен забыл о том, как внезапно вспомнил о канистре которой так испугался на Миттенде.

— Прошу заметить, что как раз в нужный момент — сказал его отец.

Стивен снова вздохнул Ему надоел этот затянувшийся разговор. Дело сделано, и точка! И забудь о нем Живи сегодняшним днем и не думай, что будешь делать в следующий раз.

— Еще одно, — продолжал Мастерс-старший — Дневные газеты уже продаются на улице Полагаю, что одну ты уже получил и прочитал статью о себе на первой странице.

— Где рассказывается о пожаре?

— Нет, это на третьей странице.

— Тогда о Миттенде.

— Нет. Ладно, сам увидишь. Пока!

Вот что сообщалось в газете:

«ЕЩЕ ОДИН ПЕРЕНОС СОЗНАНИЯ ЖЕНА УТГЕРСА ТРЕБУЕТ СУДА

Сегодня миссис Линда Утгерс подала судебный иск в связи с нашумевшим переносом сознания с участием Стивена Мастерса.

Она утверждает, что тело ее мужа принадлежит ему, а следовательно, в юридическом смысле, и ей Миссис Утгерс требует, чтобы окружной суд вынес решение о том, чтобы Стивену Мастерсу, утверждающему, что в настоящее время находится во владении телом Утгерса, было запрещено общаться с особами женского пола и заниматься деятельностью, которая может нанести физические увечья телу или психическое расстройство ее.»

Стивен прочитал всю статью Потом поднял телефонную трубку и заказал междугородный разговор. Через несколько секунд раздался довольно приятный женский голос.

— Знаешь, кто говорит? — спросил Стивен.

Последовала пауза, потом напряженный голос произнес:

— Что тебе надо?

— Похоже, — ответил Стивен, — мы оба имеем сходные причины желать, чтобы я не маячил на виду Почему бы тебе не приехать ко мне и не составить мне компанию, пока все не уляжется?

— Да я просто не могу поступить так! Что подумает мой муж, когда вернется?

— Послушай, — возразил Стивен. — Если он станет попрекать тебя моралью, то ты просто скажешь ему… что он лучше меня.

— Из всего того, что я слышала, это можно сказать обо всех мужчинах.

— Ты всегда так быстро судишь других? — спросил Стивен и умолк на несколько секунд, потом продолжал: — А теперь послушай, я предлагаю тебе выход из создавшегося положения. Если ты действительно хочешь знать, где находится тело твоего мужа в любое время дня и ночи, то ты лучше поскорее соглашайся и приезжай сюда. Оденься получше и приезжай сегодня., вечером. Признаюсь честно, я не могу обойтись без женщины даже до завтра.

В трубке раздался едва слышный стон, свидетельствующий о нерешительности его собеседницы.

— В конце концов, — настаивал Стивен, — я ведь уже пробыл с тобой два дня и две ночи.

— Тогда я не знала, что провела их именно с тобой, — проскулила женщина.

— Но я-то знал! — заметил Стивен — И когда-нибудь, в конце концов, узнает и твой муж. — Он заставил себя успокоиться. — Так ты придешь или нет? А может, ты задумала дождаться, пока адвокат Утгерса или деньги Мастерса выиграют дело? Итак, ты придешь или нет?

Последовала долгая пауза Потом вздох:

— Да.

— Будь здесь до десяти вечера, — сказал Стивен. — В это время я обычно ложусь в постель, когда слишком долго обхожусь без женщин.

Потом Стивен повесил трубку, снова став веселым. Не то, чтобы Линда была такой уж сексапильной, пожалуй, наоборот, слишком вялой. Но все же, наверное, теперь, когда она знала, кто он такой, она немного расшевелится.

Впрочем, это не имело особого значения. Ничего лучшего сейчас Стивен придумать не мог.

Глава 12

В первый год пребывания в колледже, когда Стивену еще не наскучила учеба, один преподаватель сказал ему:

— Стивен, почему бы тебе однажды не присесть и просто не задуматься обо всех проблемах, которые ты причиняешь всем с тех пор, как стал учиться в колледже?

Предложение оказалось неудачным. Во-первых, сразу же после этих слов Стивен отгородил свое сознание от всего, что собирался сказать ему этот идиот; и во-вторых принял решение никогда не думать о подобных вещах.

С тех пор, когда перед ним возникала какая-либо проблема или же ему предлагались какие-нибудь условия, он действовал, повинуясь мгновенно возникавшему в нем импульсу, либо же позволял всему течь своим чередом.

Была ли его реакция правильной? Этот вопрос Стивен никогда не задавал себе. Вот что он просто делал, в случае возникновения осложнений он разрешал их по очереди этим привычным для него способом. Если же это не удавалось, либо же если он вообще не знал, как реагировать, то просто забывал о проблеме.

На второе утро после взрыва Линда и Стивен вернулись в его главные апартаменты. Повреждения уже были устранены. На место уничтоженной мебели была доставлена новая, включая и новую постель. И там уже не было группы экспертов, исследовавших апартаменты на случай, если там была установлена новая бомба, но так ничего не обнаружив.

И в это утро у Стивена возникла одна мысль. Все дело было в том, что, как внезапно осознал Стивен, уладить его должны были те, кто занимался подобного рода делами.

Оторвавшись от Линды, страстно жаждущей, как и остальные женщины, любви от него, Стивен позвонил своему отцу и задал несколько вопросов:

— Кто принимал решение относительно отправки предыдущей экспедиции на Миттенд? Когда была установлена бомба в моей спальне? Каким образом этот тип, вешавший мне лапшу на уши насчет этих джи-интов, обращался на разговорном языке среднего американца? Почему он решил, что если убить мое тело, то я не появлюсь вновь в обличье кого-нибудь из тех, кому раньше причинил вред?

Мастерс-старший был ошарашен такой постановкой вопроса. Он искренно надеялся, что эти многочисленные угрозы, наконец-то — как он сказал своей жене — «сделают Стивена благоразумным». И теперь, выслушав все это, он ошибочно посчитал, что вот теперь-то он и сможет вести логический диалог со своим наследником.

— Я очень внимательно слушал все, что ты в первый раз говорил мне об этом случае, — сказал папа Мастерс. — У меня создалось впечатление, джи-инт нарочно отвлекал тебя, чтобы тебе в голову не пришло какое-то имя. Возможно, в этом все дело.

Но в своем замечании относительного того, что Стивен мог не заметить чего-то при встрече с джи-интом, Мастерс-старший не учитывал одной особенности мышления своего сына: Стивен никогда ничего не упускал из внимания, хотя многое тут же забывал.

И теперь Стивен автоматически начал рыться в памяти.

— Хорошо, папа, — сказал он. — Не буду отнимать у тебя времени. Пока!

— Эй, пого… — попытался было остановить его отец, однако Стивен уже повесил трубку.

Когда через несколько секунд телефон вновь зазвонил, Линда сообщила Мастерсу-старшему то, что ей велел передать Стивен:

— Он только что вышел. Сказал, что вернется к полуночи.

Линда уже обнаружила, что жизнь со Стивеном отличается от той, что была у них с Даниэлем. Со Стивеном время летело быстро. Сейчас он комфортабельно устроился на диване. А Мастерс-старший, удивленный тем, что ему ответила женщина, спросил:

— Могу я узнать, кто вы?

Когда Линда сообщила ему, кто она, на другом конце провода наступила гробовая тишина Потом, наконец, миллиардер сказал:

— Итак, Стивен, наконец-то, женился Передай ему мои самые наилучшие пожелания, когда он э-э вернется домой поздно ночью, и скажи ему, что я немедленно дам указания своим людям заняться этим делом.

— Хорошо, я сделаю это, — ответила Линда.

— А что касается тебя, дорогуша, — сказал отец Стивена, — то я лично отправлю тебе свадебный подарок примерно той же стоимости, что и судебные издержки, которые я мог бы потратить, защищаясь от твоего иска к Стивену. Ты ведь отзываешь его, верно?

— Я уже отказалась от него сегодня утром, — сообщила молодая женщина.

— Вот и хорошо, спасибо, дорогая моя. А теперь до свидания.

Когда его жена повесила трубку, Стивен сказал:

— Как я понимаю, в сложившихся обстоятельствах я останусь здесь со своей малышкой Линдой. Пусть двери будут заперты. И когда я лягу спать ночью, я сперва обыщу всю квартиру, после чего останусь с тобой здесь на время сна. И это время ты проведешь в другой спальне. А потом…

Стивен остановился.

Что-то зазвенело у него в голове.

И тут же последовало притупление чувств. Зрение затуманилось настолько, что сгустившаяся темнота придала нереальность тому видению, что за несколько секунд до того уже представилось ему искаженным его внутренним субъективным восприятием так неплохо начавшегося утра. А потом…

В его голове раздался еще один звук, сначала как бы звучавший издалека и едва слышный. Но теперь он приблизился.

И неожиданно он увидел зрительные образы. Первым было лицо какого-то мужчины. Мгновение спустя Стивен понял, что это мужчина, который был виновником взрыва два дня назад. И этот мужчина улыбался в той же самой ироничной манере.

Усиливавшийся в голове Стивена звук приобрел звучание человеческого голоса:

— Стивен, задумывался ли ты когда-нибудь над тем, что происходит, когда с тобой происходит обмен разумов? Если ты думал над этим процессом, то мог понять, что он невозможен, либо же не присущ самой природе вещей.

И вторая вероятность является истинной. И, поскольку ты связан с этим процессом, то тебя придется убить — и немедленно. Сожалею!

На самом деле Стивен не слышал ничего из этого, смысл сказанного до него дошел не сразу: едва только он узнал этого мужчину, как тут же подсознательно ощутил опасность.

Смертельная, сознавал Стивен. Он помнил, что сообщил ему его отец, потом припомнил те удивительные слова, которые сказал ему джи-инт насчет того, что Мать считает, что он явится спасителем ее расы. Стивен подумал, что ему придется самому спасать себя, потому как Матери, похоже, все равно, если его нынешнее тело погибнет от удара ножа или взрыва бомбы.

Все это пронеслось почти мгновенно на подсознательном уровне. А потом…

В его сознании пронеслись имена всех людей, которым он причинил вред. Марк Брем (на Миттенде), Даниэль Утгерс (на Миттенде), фотограф Эпли (которого Стивен обнаружил в своей спальне, когда остался там вместе со Стефани), та дикарка (на Миттенде)..

Стивен сразу же отбросил всех их. Им и так уже достаточно досталось от него. И поэтому его разум настроился исключительно на Матери.

«О господи, — думал он, — если между нами существует связь, почему я не могу связаться с тобой сейчас?..»

При этой мысли лицо мужчины начало блекнуть. В момент исчезновения на лице было выражение удивления, сменившееся неверием, а потом…

Глава 13

Даниэль Утгерс проснулся в темноте.

И удивился этому. Насколько он помнил, он читал.

«Наверное, я уснул, — успокоил он себя такой мыслью. — А потом свалился на пол».

И его сразу же вывело из себя то, что Линда не стала искать его. Но вскоре удивление прошло: Линда есть Линда — потерянная душа!

Его обида улетучилась, когда Утгерс понял, что лежит не на ковре, а на траве. Он почувствовал замешательство… которое потом сменилось страхом.

Утгерс огляделся в безлунной темноте, освещаемой лишь светом далеких звезд. Можно было различить лишь какие-то смутные очертания двухстранно выглядевших строений (космических кораблей), которые на короткое мгновение вызвали у него удивление. Но он выбросил мысли о них из головы, когда что-то, находящееся рядом с ним, шевельнулось.

Теперь, когда его глаза привыкли к темноте, его первое замешательство прошло, и Даниэль, содрогнувшись, понял, что существо, сидевшее рядом с ним, оказалось женщиной с длинными волосами.

— Линда! — раздраженно произнес Утгерс имя жены.

Ему вдруг почему-то подумалось, что во всем происшедшем с ним виновата его жена. И сейчас неважно, каким образом ей это удалось сделать. Ведь голова ее набита всеми этими романтическими мыслями. Утгерсу можно было простить эту ошибку: женщина испытывала то же возбуждение, что часто происходило с его женой, в отличие от интеллектуала-мужа, увлекавшегося спортивными автомобилями и физическими упражнениями.

Утгерс открыл уже было рот, чтобы язвительно произнести:

— Линда, ради Бога, что это ты тут вытворяешь!

Но так и не успел накричать на женщину (что часто делал после женитьбы), поскольку произошло нечто удивительное. С трудом поднявшись на ноги, женщина побрела, пошатываясь, в темноту. И лишь тогда Утгерс заметил, что она была обнаженной.

— Эй! — закричал он, полностью утратив над собой контроль. — Куда идешь, дура?

Его голос как бы придал сил женщине, и она стремглав бросилась вперед и растворилась в ночной темноте.

Она исчезла, но у Утгерса осталось какое-то смутное чувство, что именно он бежит в темноте. И это чувство, переживаемая картина бегства запрятались где-то в закоулках его сознания, когда он услышал лязг металла. Это астронавты внутри корабля услышали его пронзительный крик. И теперь они выходили из него, после чего обнаружат трупы убитых. Потом последуют долгие часы замешательства, откровенного неверия, гнева, ярости и, в конце концов, полной растерянности всех присутствующих.

Примерно в полдень на следующий день с орбиты спустился второй большой модуль, раньше намеченного времени, с семнадцатью людьми на борту и дополнительным оборудованием. В угрюмом молчании были вырыты могилы, и после короткой заупокойной молитвы мертвые тела опустили в них и засыпали землей.

Почему-то похороны несколько снизили эмоциональное напряжение. Одард сердито сказал Утгерсу:

— Если в действительности происходит подобный обмен разумов, то где вы в тот момент находились?

Вот уж точно, напряжение людей до похорон было столь велико, что никто даже не додумался спросить Утгерса об этом.

— В своей библиотеке у себя дома в Вестчестере, — ответил Утгерс. — Сидел и читал книгу.

— Какую? — тут же спросил Одард.

— «Ранние греческие мифы» Денисона.

— О! — разочарованно воскликнул Одард.

Поскольку Утгерс был не только потомком почтенных родителей, но и преподавал античную историю в колледже Отина, название книги было вполне соответствующим его интересам, но мало что говорило его собеседнику.

Потом на несколько секунд они замолчали Они стояли под ясным синем небом Миттенда. Вокруг них простиралась дикая природа, которая, на первый взгляд, не отличалась от земной. Но Одард не обращал внимание на окрестности, пытаясь разобраться в испытываемых им чувствах.

— Какую же роль, — прервал наконец он молчание, — вы собираетесь играть тут до конца экспедиции?

— Я, похоже, все еще сохраняю связь, — начал Утгерс, — с той девушкой, вижу какие-то картины природы этой планеты, очевидно, она находится неподалеку от нас. Мне кажется, я знаю, где она находится, и смогу найти ее.

— Боже милостивый! — воскликнул Одард.

По причине того, что он имел мысленную связь с другим человеком, Утгерс целый день летал на скутере, давая указания пилоту, куда лететь, часто меняя направление, но, в конце концов, всегда оказывалось, что он ошибался.

Но на самом деле эта неудача лишь сыграла ему на руку. Его спутники вдруг успокоились, когда на место чувству неполноценности, возникшему в них в связи со всем этим загадочным талантом Стивена Брема-Утгерса, пришли раздраженность и нетерпение.

Вторую ночь (третью после посадки) Утгерс провел внутри модуля. Всю ночь его терзали мысли и чувства этой дикарки и зверей, плескавшихся в реках Миттенда и выискивавших земноводных. Похоже, он и сам превратился в одного из этих огромных хищников, которое (как ему казалось) набрасывалось, убивало и пожирало других животных.

Вскоре после наступления рассвета Утгерс проснулся в отвратительном настроении.

«Я жертва галлюцинации, — в этом он нисколько не сомневался. — Направленной на этого человека, Брема..»

Этот вывод ободрил его. К нему пришло чувство уверенности в себе. Весь день он старался не замечать фантастических видений, которые насылались затемненным сознанием Марка Брема.

И постепенно ему становилось все легче и легче справляться с этим.

Глава 14

Стивену казалось, что он находится в саду: за высокими стенами он видел зелень.

Пышная растительность, высокие деревья, цветы, трава. Стивен слышал шелест листьев, звук шагов по грязной дорожке, какое-то далекое гудение — наверное, машины. Он не мог понять, что же он слышит Запах зелени и красочных цветов, влажной земли.

Он чувствовал себя молодой женщиной, идущей по саду, и ощущал, как его ступни вдавливаются в землю, как ветер гладит его по щекам; в своем сознании он это понимал.

В первый момент ему показалось, что он понимает все.

Но потом до него дошло, что он понимает только то, что говорили ему незнакомые голоса, что его чувства и мысли воспринимает некто другой.

Внутри Стивена кто-то все время вел счет голосам. Сейчас их было 8 X 11 в 23-й степени + 119. Последнее число изменялось при каждом счете. Сразу же после 119 оно стало 1138, потом 821 923. И неожиданно скакнуло до 8 х 11 в 24-й степени + 603. А затем вернулось к 11 в 23-й степени.

Каждый из этих голосов что-то передавал ему. И на каждое послание Стивен тут же давал ответ, направляя его в сторону собеседника какой-то отдельной частью своего разума или же просто позволял своему мозгу выдавать сведения.

Все это не представляло для него ни малейшего труда — работа осуществлялась на подсознательном уровне. К нему поступали десятки тысяч сообщений, и он отвечал на них… совершая совершенно удивительные для него вещи. Внутри своего сознания он, Стивен — то есть та молодая женщина в саду — размещал всю полученную информацию, сортируя ее так, чтобы в дальнейшем использовать в соответствии с обстоятельствами: темы и цели разговора собеседника, характеристика окружающей среды, и так далее…

Стивен начал понимать, что это был не «обычный» обмен разумов. Личность той, что присутствовала еще недавно в этом женском теле, ныне находилась, наверное, в теле Даниэля Утгерса в апартаментах Стивена Мастерса, и рядом с ним была Линда Утгерс.

Необычным было то, что это тело и сознание продолжали функционировать на уровне, который был недостижим для Стивена Мастерса.

Обогнув группу деревьев, Стивен оказался перед тремя поджидавшими его молодыми женщинами.

Стивен не спрашивал себя, почему они ждут его. Он знал это. И сразу же остановился.

Одного его взгляда, охватившего их всех, было достаточно, чтобы увидеть, что все они красивы — две блондинки и одна шатенка. Ростом все они были в пять с половиной футов^[9], стройны и одеты в просторные и тонкие белые одежды, которые у Стивена всегда ассоциировались с облачением ангелов. Одежды ниспадали до самой земли и придавали возвышенность облику женщин.

Одна из блондинок обратилась к Стивену на безупречном английском:

— Меня, Стивен, зовут Эент. Я одна из 886 женщин, живущих в этом здании за деревьями Твое нынешнее тело тоже живет там, и все мы вместе и являемся Матерью.

Говоря о здании, она изящным жестом указала в левую от себя сторону и немного назад. Если она ожидала, что Стивен повернется в ту сторону, то она ошибалась — он лишь пристально рассматривал ее, пока она говорила. И не отводил взгляд и после того, как она замолчала.

— Значит, я на Миттенде, — сказал Стивен.

— Вообще-то все немножко не так, — поправила его Эент. — Сами вы на самом деле находитесь не на планете… если вы понимаете это.

— Нет, — честно признался Стивен, — не могу.

— Тогда и не пытайтесь, — сказала, улыбнувшись, шатенка. И добавила: — Меня зовут Ганза. Ты очень быстро сообразил, что не нужно просто подумать о Матери, а не пытаться воспользоваться простым обменом разумов. Но переносы происходили слишком быстро, и мне жаль, но придется сообщить тебе, что, когда ты попытаешься сделать это в следующий раз, обмена не произойдет. Поэтому, ради собственной жизни, в моменты стрессов ты хорошенько подумай, прежде чем прибегать к такому способу переноса сознания. Более того, уже то, что ты находишься в теле Кал кун, производит в тебе изменения, и поэтому тебе больше не удастся перенести свой разум в тело кого-нибудь, кому ты причинил вред. Но даже теперь тебе предстоит еще долгий путь, прежде чем тебе представится возможность спасти нас.

— От чего? — спросил Стивен.

— Наша раса слишком рано достигла совершенства, — ответила третья женщина и добавила: — Меня зовут Хормер, — и снова продолжила объяснения: — Слишком рано — ибо наш путь — не единственный. Мы достигли уровня нравственной чистоты, когда не могли уже убивать или причинять вред другим существам. И вот прошло много лет с той поры, когда мы поняли, что совершили ошибку, и пытаемся вернуть себе прежние черты и познать снова то, что является необходимостью в вашем мире: способность совершать насилие — и найти защитника, который смог бы действовать решительно.

Объяснения Хормер были слишком длинными для Стивена, и раньше он бы ничего не понял, однако сейчас с удивлением отметил, что воспринял большую часть речи Хормер. К несчастью, главным образом его сознание уцепилось за слово «чистота»^[10].

Понятие чистоты не привлекало Стивена Мастерса-младшего, двадцатитрехлетнего сына миллиардера. В его сознании чистота ассоциировалась с чем-то скучным, бесполым, что мешало вашим планам, заставляло работать упорно и рано отправляться спать, читать «хорошие» книги, думать только благочестиво и так далее до бесконечности.

У него всегда было наготове одно выразительное слово для подобных людей — идиоты.

Но сейчас с этим придется примириться — пока он здесь, пока ему позволено оставаться с ними (если он не ошибается, они готовы отправить его назад в любой момент), он будет собирать информацию.

«Быстрее, быстрее, еще быстрее!» — так он думал.

Стивен быстро спросил:

— А вот этот дом, — он показал налево, куда раньше указывала Эент, — этот дом можно защитить?

— Можно, но не всегда, — ответила Хормер. — Но здесь, вдали от всей Вселенной, мы в безопасности.

Стивен применил обычный для себя способ, когда не понимал чего-то: просто выбросил это из головы.

— Почему вам просто не остаться здесь? — спросил он.

Женщины стояли в зеленом саду под ясным небом, и тихий ветерок развевал их волосы и мягкие складки платьев. Все три одновременно покачали головами.

Эент объяснила:

— Здесь ничего не происходит. Не рождаются дети Заурядные женщины нашей расы давным-давно поддержали решение, чтобы их лишили возможности к деторождению, согласившись с идеей, что только наиболее совершенные с генетической точки зрения женщины способны сохранить необходимый уровень интеллекта. И эти совершенные женщины живут здесь, в этом доме. Вся проблема заключается в том, что последний мужчина, которому было позволено войти сюда для зачатия ребенка, был джи-инт Мы думали, конечно, что должны ради выживания внести в свою кровь примесь чуждой нам расы, пока совершенствуется интеллектуальная жизнь. К несчастью, оказалось, что джи-инт, выбранный нами, оказался по натуре разрушителем. Насколько сильно в нем это начало, судить уже вам. Именно он дважды уже пытался убить вас. Так что это и ваша проблема. Сейчас мы пока что оставили его на планете, и он ждет, когда мы вернемся.

Несмотря на сложность объяснений, Стивен не лишился своего ценного качества — замечать ошибки других. Он с сарказмом сообщил принятое им презрительное суждение:

— О Господи, разве можно быть настолько глупым и не понимать человеческую натуру? Я уразумел всю эту чепуху, когда мне было всего три года. А уж крутить как хотел своей матерью стал еще раньше.

— Мы, — начала Хормер, — кто может видеть и чувствовать энергетические потоки ниже уровня мыслей и действий, вдруг заметили, что страдаем, если такие потоки искривляются или прекращаются. Но поскольку все это происходило автоматически, то мы и недооценили потенциальную опасность.

— Мы смотрели на человека и видели свет и тьму вокруг него и внутри. Мы постоянно задавались вопросом, имеет ли значение то, что, когда он говорил или думал, его энергетические линии обрывались или искривлялись. Мы обнаружили, что, к сожалению, джи-инт принимал свои мысли и чувства за настоящие, даже после того, как мы указали ему, что это на самом деле не так. И очень долго, слишком долго мы не обращали внимание на его сопротивление, полагая, что он, несомненно, вскоре поймет. Но этого он так никогда и не сделал.

— Мы рассматриваем человеческое существо, — продолжила Ганза, — как комбинацию жидкости и твердой материи, куда постоянно втекают или вытекают разные частицы, и через некоторое время не остается ни одного атома, который был вначале. Поэтому мы рассматриваем эту проблему как физическую. Но, увы, сколько бы мы не указывали людям на это, человеческая индивидуальность, мироощущение и исходящие энергетические волны остаются неизменными. Другими словами, сохраняются его личностные качества и способности. Люди отказались признать, что право на это есть у каждого. И это объективный процесс, который невозможно повернуть вспять.

— И поэтому, — добавила Хормер, — миллионы подобных искривленных энергетических потоков обрушились на нравственно чистых людей и погубили их всех — кроме нескольких, кому удалось сбежать на Миттенд, ближайшую к Земле планету, где могут жить люди.

На Стивена обрушился такой поток новой для него и невероятной информации, что, как он ни старался, но часть объяснений осмыслить ему так и не удалось. Хотя кое-что, как выяснилось впоследствии, все же задержалось у него в голове. Может, эта информация как бы запоминалась в кончиках пальцев его ног или рук. Но как бы то ни было, большая часть того, что Стивен слышал в своей жизни, оказывалась для него не нужной.

Но то, что он уяснил, произвело на него отрезвляющий эффект. И как результат…

Стивен осознал суровую реальность. И теперь его первоначальное чувство торжества сменилось пониманием того, что теперь, достигнув этого уединенного сада, пришел конец всем его проблемам.

Чего на самом деле и не было. Эти женщины потерпели поражение. Со всеми своими знаниями, способностью контролировать энергетические потоки, атомы и молекулы, восприятием мира микрокосмоса. Хотя они и пытались защититься от… (чего-то враждебного — чего именно, разобрать ясно Стивен не мог, но понимал — не доброго).

В его памяти вспыхнули картины, когда он начал участвовать в программе биологической обратной связи. Он сразу же заметил то, что, очевидно, не приходило в голову ни участникам самих экспериментов, ни специалистам, наблюдающим за ними: как сами врачи, так и их пациенты были немного чокнутые. Не то, чтобы они были сумасшедшими, но просто странными. Ученые-наблюдатели сами не замечали, что эксперимент оказывает воздействие и на них самих.

Однако Стивен Мастерс это видел ясно — особенно потому, что всегда подсознательно обращал на поведение людей (поскольку старался делать все наоборот). И в это мгновение он думал об этом.

Он вспомнил момент, когда стал женщиной, одной восемьсот восемьдесят шестой частью Матери. У него тогда создалось впечатление…

Какого-то несоответствия… только это и припомнилось ему.

Какого?

Стивен медлил, пытаясь вспомнить, и сказал:

— Эта затея с джи-интом… вы имеете в виду, что он должен был стать отцом детей всех женщин, составлявших сущность Матери?

— Да, всех восьмиста восьмидесяти шести, — согласно ответила Ганза.

— Ему только одно и оставалось делать, — продолжила Эент, — чтобы каждая из нас рождала по, ребенку в год.

Стивен был поражен. Моргнул. Потом сделал подсчет.

— Боже милостивый, — воскликнул он, — кто же присматривает за всеми эти ребятишками?

Трое ангелов лишь стояли и смотрели на него., и Стивен внезапно осознал это.

«Они действительно очень красивы», — подумал он рассеянно. Они напомнили ему, как он изумился, когда впервые увидел человеческие существа на Миттенде.

— Как же получается, — спросил Стивен, — что я вижу вас — таких обычных, красивых женщины?

Три женщины ослепительно улыбнулись.

— Мы такие для тебя, — ответила Эент. — Чтобы казаться тебе привлекательными. Перед другими мы появляемся в ином облике. Наша раса аморфна. Но и твоя тоже. Однако теперь потоки остановлены, твое тело удерживает массу как контейнер, и энергетические потоки отражаются обратно. Не хочешь посмотреть, как я превращусь в птицу и улечу?

— Да, — ответил Стивен.

Что потом случилось, рассказала ему впоследствии Хормер; сам он этого не увидел — подвело зрение: его глаза закатились и словно бы стали смотреть внутрь мозга, а потом у него внезапно все поплыло перед глазами и закружилась голова. Стивен непроизвольно сомкнул веки, а когда вдруг вспомнил, что должен смотреть, резко открыл глаза — и увидел, как огромная, похожая на лебедя серая птица пробежалась по саду, хлопая крыльями, а потом взлетела в воздух и полетела над самыми деревьями.

Стивен скептически наблюдал за полетом.

— Я еще не убежден, — сказал он. — Вместе с воздействием на мои глаза я ощутил и другое, гипнотическое. Что заставляет меня подозревать, что, возможно, все, что я сейчас вижу, какая-то галлюцинация. Человеческие существа, превращающиеся в лебедей…

— И что, по-твоему, — спросила Хормер, — и два совершенных тобой межзвездных путешествия тоже галлюцинация?

— Нет.

— Ты считаешь, что твои возращения на Землю, в первый раз в тело Марка Брема, а во второй — Даниэля Утгерса, — галлюцинации?

— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов по этому поводу, — вспомнил Стивен. — Как же это получается, что вы, женщины-Матери, связаны с теми обнаженными дикарями, почему вы несколько раз посылали людей, которые пытались убить меня, и, почему сейчас мне все это рассказываете?

Женщины с удивлением посмотрели на него.

— До тебя так и не дошло? — выдохнула Ганза.

— О Господи! — воскликнула Хормер. — Неужели ты не понимаешь? Ты один из тех мужчин, которых готовят стать следующим отцом. Выигравший испытание получает всех нас.

— М-да! — только и смог произнести Стивен.

Впервые в своей жизни он не мог вымолвить и слова не из сознательного желания молчать, когда от тебя требуют говорить. Наконец, ему удалось выдавить из себя:

— Выигравший в каком испытании?

Уже когда он произносил эти слова, сад вдруг подернулся туманом.

— Погодите минуту! — закричал Стивен — по крайней мере попытался закричать, но так и не расслышал этих слов.

И вот Стивена уже окутал густой туман. Но тем не менее в течение удивительно долгого времени, когда он не мог ни видеть, ни слышать, он ощущал приток посланий-мыслей, проникавших из космоса в его сознание через миллионы точек входа, и то, как сразу же автоматически отвечал на каждый пришедший сигнал.

Но вскоре и это прошло.

Тело Утгерса, долгое время лежавшее на кушетке в апартаментах Стивена Мастерса, шевельнулось. Открылись глаза, и он посмотрел на Линду, которая уже начала тревожиться, не зная, что делать.

— Где я? — пробормотал он.

— Ты уснул, — сочувственно ответила Линда. — Бедный ты мой! Держу пари, шесть раз за ночь — это слишком даже для Стивена Мастерса…

Глаза лежавшего в замешательстве уставились на нее.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — произнес он. — Меня зовут Марк Брем. — Внезапно он сел. — Эй, послушай, я был на том плоту, и… и…

Чтобы прийти в себя, ему потребовалось некоторое время.

Глава 15

Стивен чуть не упал в воду.

Но в этот раз он был порасторопнее. Он вцепился пальцами в два неотесанных бревна, которые, как он вскоре обнаружил, были привязаны к дюжине аналогичных. Вода свободно заплескивалась сквозь многочисленные неровные щели плота.

Он лежал в безопасности, тяжело дыша, словно изнуренный после какой-то тяжелой работы. Впрочем, нехватку кислорода можно объяснить и шоком от перенесения в новое тело. После этой мысли он начал осматриваться.

На берегах широкого потока находились полуразвалившиеся и покинутые здания разрушенного города — таково было его первое впечатление.

Ничто не двигалось среди этих останков строений на обеих берегах реки — никаких признаков жизни.

Осторожно Стивен подполз к краю плота и посмотрел на свое отражение в воде.

И вот он всего через минуту после обмена разумов уже полностью пришел в себя и принялся тихо насвистывать какую-то веселую мелодию.

«Как же хорошо, — сказал он себе, — снова быть Стивеном Мастерсом. Настоящим Стивеном Мастерсом».

Так он насвистывал в течение нескольких минут, а берега все так же медленно проносились мимо. Вернее, поправил он себя, это только ему кажется: это его плот медленно плывет по реке вдоль берегов. Поскольку даже несколько минут для Стивена Мастерса — слишком долгий срок, чтобы бездействовать, то он уже успел подсознательно выбрать себе новую цель.

… Добраться до места приземления последнего корабля!

Как?

Ну, сначала надо выбраться на берег, весело сообщил он телу Стивена Мастерса. Фактически, Стивен относился к своему телу, как к какому-то постороннему предмету, отдельного от его личности, его «я», которое Стивен не называл «душой»: Бог умер давно, как он считал. Однажды, впрочем, он уже размышлял над процессом разделения тела и сознания; может, это происходит под действием Кирлианского поля?

И сразу же он перестал думать над этим, удовлетворившись этим объяснением навсегда. Или по крайней мере, пока кто-то не схватит его за шиворот и не ткнет носом в реальность и правду, какова бы она ни была, но которую он сейчас сознательно заглушает в себе. Когда требовалось, эта тактика, которой Стивен придерживался уже длительное время, срабатывала применительно к нему самому.

И поскольку никого, кто мог бы повлиять на него, рядом с Стивеном не было, то достаточно и объяснения с Кирлианским полем. Итак, нет проблем, так решил Стивена Поэтому он просто встал и уже приготовился нырнуть и поплыть к ближайшему берегу, находившемуся всего в пятнадцати футах от него, когда случайно бросил взгляд на воду прямо перед собой…

И увидел создание, похожее на крокодила, взирающего на него с глубины четырех футов.

В течение этих нескольких секунд после того, когда он увидел блестящие красные глаза, следившие за ним, и длинное рыло, Стивену было не по себе, а тело реагировало различными способами. Страх заставил его замереть на месте. Кровь отхлынула от поверхности кожи, устремившись в главные вены и артерии, — он побледнел. Глаза уставились на существо. Мышцы потеряли свою эластичность, а колени подкосились, не в силах удерживать его. Стивен медленно осел вниз, почти упал, но ему удалось не свалиться в воду и удержаться на дне плота.

Когда к нему вернулись силы и он смог шевельнуться и бросить взгляд вперед, а тело, запоздало мобилизовавшись, начало сражаться с охватившей его усталостью, он увидел, что тварь в воде плывет вслед за плотом. Вода журчала, обтекая эту тварь. И осознав, что она не отстает от него уже долгое время, Стивена вдруг охватил сильный страх, словно он пловец в каноэ и внезапно увидел двадцатифутовую акулу.

И тут же пришло подтверждение его беспокойству огромное чудовище начало приближаться к нему. Огромное рыло высунулось из воды, словно торпеда. Невольно вздрогнув, Стивен отступил назад, подальше от этого края плота.

Но маленький плот не был рассчитан на подобные действия — он накренился. Край его, что был ближе к чудовищу, приподнялся.

В замешательстве Стивен лихорадочно пытался сохранить равновесие, и тут плот выровнялся, нанеся мощный удар по длинному рылу.

Вода вскипела. Плот бросало в разные стороны, и Стивен, стоя на коленях, пытался удержаться, вцепившись за дальний край плота.

Когда, наконец, он посмотрел назад, то увидел в глубине за плотом белое тело. В отчаянии Стивену представилось, как бестия переворачивается на спину, а потом приближается к нему, чтобы схватить его челюстями и перемолоть…

На секунду у него замерло все внутри от мысли, что в этот раз ему не уцелеть.

Он бросил поспешный взгляд вокруг себя. События разворачивались стремительно. Страх затуманивал ему глаза, но он отреагировал, как и любой человек, который, когда на него нападает тигр, лихорадочно забирается на ближайшее дерево: сразу же отметил путь к спасению — сузившийся ручей давал ему надежду, что ему удастся допрыгнуть с плота до ближайшего травянистого берега.

Вот плот всего в дюжине футов от берега. Девять футов. Восемь. Стивен приготовился, внутренне подобравшись. Он снова посмотрел назад, на чудовище в воде.

Оно выбиралось на берег слева от него. И когда оно вылезло из воды, у Стивена вдруг потемнело в глазах. Несколько секунд он не мог ничего видеть. А когда к нему вновь вернулась способность видеть, то понял, что на ноги вместо чудовища поднимается такой знакомый ему муж чина.

Джи-инт! Человек, который уже дважды пытался убить его!

Джи-инт несколько секунд простоял, по всей видимости, пытаясь прийти в себя после превращения. Потом бросился рысцой вдоль берега за плотом, на котором плыл Стивен.

Он был обнажен — и, по-видимому, не мог быть опасен для Стивена — но в уме Стивена мелькнула мысль, что, очевидно, это создание могло превратиться в любое чудовище. В то же мгновение джи-инт улыбнулся ему уже ставшей привычной за те два случая, что они виделись, ироничной улыбкой и крикнул:

— Стивен, ты убедил меня. Любой человек, использующий плот как оружие (в результате чего я чуть было не утонул), заслуживает моего уважения. Так почему бы тебе не спрыгнуть на берег, где мы могли бы поговорить?

Который, как заметил Стивен, находился всего в шести футах. Стивен не сомневался, что без труда допрыгнул бы до берега, если бы не поскользнулся на мокром бревне. В результате чего он не допрыгнул одного фута до берега и упал на колени.

В ярости и мокрый, Стивен поднялся и обернулся к джи-инту. Тот стоял примерно в двадцати футах от него на противоположном берегу ручья. А плот уже успел преодолеть несколько десятков футов и, когда Стивен поторопился найти его взглядом, скрылся из виду за зарослями кустов.

На мгновение Стивен испытал сожаление. Каким бы ни был грубым плот, но все же это было средство передвижения. В своем желании достичь берега он забыл, что все встреченные им здесь люди передвигались на своих двоих, что делало плот особенно ценным.

Стивен, вспомнив, что когда-то он владел яхтой на земле (которой никогда не пользовался), а также личным четырехмоторным самолетом (с двумя экипажами, один из которых всегда был готов к полету) и множеством других транспортных средств, позволил этой мысли убаюкать сожаление о потере плота, а потом, как всегда, когда он совершал ошибку, он забыл об этом. Словно никогда и не плыл на плоту и его теперь занимало только настоящее — то, что он оказался (неважно, каким образом) здесь, на травянистом берегу. Он не помнил даже, как его тело оказалось на плоту.

Теперь Стивену не нужно было даже думать, что он совершил какую-то ошибку. Если такая мысль и мелькнула на мгновение, то он подсознательно подавил ее.

Почувствовав себя бодрее, Стивен посмотрел на своего врага.

— Что собираешься делать, приятель? — спросил Стивен тоном, который подразумевал: давай отвечай, побыстрее и покороче.

Таким и был Стивен — уже почти пришедший в свое обычное состояние.

— Стивен, — сказал человек на противоположном берегу, — наша с тобой проблема, как я теперь понимаю, стала слишком серьезной, чтобы я мог просто отмахнуться от нее. Поэтому мы с тобой должны заключить соглашение.

Это заявление поставило Стивена в тупик. Сейчас у него не было ничего, что могло бы послужить ему защитой — если не считать его разума и довольно потрепанного скафандра. У него не было никакого оружия, даже ножа, и в карманах скафандра не было никаких запасов пищи. В тот первый день, когда он прибыл на Миттенд, он поклялся, что не возьмет ничего, что бы портило его фигуру.

Однажды один из неглупых друзей Стивена (переставший им быть после того, как сделал это замечание) сказал ему, что если закон средних чисел когда-нибудь станет действовать и в отношении Стивена и он получит все то, что заслуживает, то он погибнет от своего эгоизма.

В этом утверждении было больше правды, чем думал сам его приятель. Стивен был воплощение эгоизма. Таким он был: никогда не обманывал специально, не притворялся, не использовал сознательных уловок, чтобы добиться какого-либо преимущества. Фальшивость и искренность переплетались в нем воедино, являясь сущностью его натуры, для которой были характерны способность мгновенно забывать обо всем неприятном и непонятном, вера в то, что с любой ситуацией можно управиться, и самообман.

И теперь он смотрел на джи-инта, сбитый с толку.

— Я не понимаю, что вы имели в виду, когда говорили о серьезности проблемы. Да ведь у меня только голые руки сейчас. Хотя, возможно, мне удастся найти крепкую палку, которой я смог бы воспользоваться как дубинкой.

На эти слова Стивен получил в ответ еще одну ироническую улыбку. А потом обнаженное человеческое существо уселось на траву и произнесло спокойным голосом:

— Стивен, меня зовут Круг, и мне примерно четыре тысячи земных лет. Я хочу убедить тебя, что скрываясь от меня, тебе не одолеть меня.

Стивен вздохнул.

— А я думал, что мы решили все проблемы еще на Земле, — заметил он, — в нашу первую встречу. А потом — когда я согласился — ты попытался убить меня. Какую ложь ты придумал на этот раз?

— Если бы я считал, что мне удастся без труда убить тебя, — начал Круг, — то был бы уже на твоем берегу и, превратившись в какого-нибудь зверя, льва или медведя, например, разорвал бы тебя на куски. Ты говоришь, что у тебя нет обычного оружия, вроде пистолетов. Я верю тебе.

— Джи-инт покачал головой. — Нет, Стивен, проблема не в этом. Тебя готовят на роль отца, и у меня создалось ясное впечатление, что Мать хочет, чтобы победил именно ты. От тебя мне нужно лишь обещание, что ты не будешь пытаться выиграть.

— Хорошо, — согласился Стивен, — если только ты вернешь меня на землю.

— Я не привык к таким быстрым соглашениям, — заметил Круг с легким замешательством в голосе.

— Послушай, — сказал Стивен, — у меня там есть все женщины, которые мне нужны.

— Ты не понимаешь, — возразил джи-инт. — Это особый случай. Каждый год эти женщины будут рожать для тебя восемьсот восемьдесят шесть детей.

— В мире и так уже слишком много людей, — отмахнулся Стивен. — И, кроме того, кто же будет заботиться о них?

— Ты что, насмехаешься надо мной?! — воскликнул Круг. — Мать управляет около девяносто восьми тысяч планет. К ее услугам миллионы слуг, и целые районы разных планет отведены специально для воспитания ее детей.

— О Господи! — с удивлением воскликнул Стивен. — Как же это могло случиться, что некто с маленькой планеты, как я, вытащил счастливый билет в подобной игре?

— Все дело в том, что Мать и все эти Матери — родом с Земли. Ведь они говорили тебе, что в какой-то части Греции их раса достигла совершенства. А потом обнаружили, что зависят от милости любого существа. Примерно четыре тысячи лет назад они построили космический корабль и остатки их расы улетели на Миттенд.

— Полагаю, — с иронией заметил Стивен, — что в Греции вы и выучили разговорный английский.

— Сам я не родился на Земле, — сказал Круг. — И пошел на эту сделку за двадцать лет до того, когда Мать поняла, что мои отпрыски хуже меня самого. Многие джи-инты время от времени посещают Землю. Последний раз, когда я был там, я провел двадцать лет в Нью-Йорке.

— Полагаю, джи-инты обладают особыми способностями, — заметил Стивен.

— Ты видел меня в воде?

— В виде твари, похожей на крокодила, — хмуро ответил Стивен.

— Чтобы справиться со всеми этими восьмистами восемьюдесятью шестью женщинами, мне пришлось приспособиться к земным формам жизни, и теперь я могу превращаться в людей и земных животных. — Голос джи-инта внезапно изменился, лицо приобрело другой цвет. Глаза ярко засверкали. Теперь он дышал чаще. — Стивен, если тебе захочется узнать, что такое истинное эмоциональное возбуждение, то превратись в хищное животное!

Стивен пожал плечами.

— Ладно, когда тебе хочется, ты оборачиваешься диким зверем, после чего снова становишься человеком. Вроде секса перед завтраком, после которого нужно выбираться из постели и идти на работу. Это дает облегчение на некоторое время.

— К сожалению, — сказал Круг с неожиданной мрачностью в голосе, — дикость и жестокость более примитивных, чем человек, животных, имеют свою непредвиденную обратную сторону: уже в облике человека я набрасывался и забивал до смерти других людей, особенно часто моими жертвами становились женщины после полового акта. А самые вкусные части я съедал.

— Какие же? — поинтересовался Стивен.

Круг, казалось, не расслышал этого вопроса.

— Матери нужен человек, — продолжал он, — который отказался бы от своей личности… полностью забыл о своем эго. Все это противоположно заложенным в гены устремлениям джи-интов.

— Что-то вроде старой идеи о слиянии с расой? — Суперэгоист Стивен содрогнулся. — Восточная философия. Чепуха!

— Вот именно! — согласился Круг.

— М-да! — протянул Стивен.

Вот теперь он окончательно понял, что не клюнет на все эти россказни Матери. Пусть кто-нибудь другой, но не он.

— Ладно, обойдемся без комментариев, — сказал Стивен.

— Что теперь? Заключим сделку?

— Тебе все еще не интересно?

— Что именно? — спросил Стивен.

Джи-инт с противоположного берега не ответил. Земляне, когда с ними разговаривал Стивен, тоже часто умолкали, побеседовав с ним некоторое время.

Потом, наконец, Круг сказал:

— Я начинаю улавливать ход твоих мыслей. Наверное, мне следовало бы понять это раньше. Хорошо, я доставлю тебя на Землю, лично, на своем собственном корабле.

— Ну, так в путь? Вперед, на корабль! — произнес Стивен.

— А тебе не любопытно, что же уничтожило этот город? — вдруг спросил Круг.

— Никогда не интересовался развалинами на Земле, — ответил Стивен. — Почему же тогда мне интересоваться ими здесь?

— Каждую ночь мои дети обстреливают тяжелой артиллерией этот город. Чтобы Мать не думала, что по мановению волшебной палочки ей удастся восстановить город.

Стивен смотрел вдаль. Объяснение пронеслось мимо его сознания.

Некоторое время обнаженный человек сидел на траве, потом решительно встал.

— Ну хорошо, — сказал он, — в путь.

Глава 16

Во время возвращения домой на космическом корабле, напоминавшем небольшой самолет с реактивными двигателями и короткими толстыми крыльями, Круг только раз сделал замечание, удивившее Стивена. Джи-инт спросил его после того, как они впервые поели на борту корабля:

— Ты почувствовал что-нибудь только что?

— Нет. — Удивление Стивена было не поддельным.

— Только что была произведена корректировка времени, и наш корабль вернулся в твое время.

Похоже, джи-инт считал само собой разумеющимся, что Стивен это поймет.

— Когда мы приземлимся? — спросил Стивен.

— После того, как еще раз поедим.

Значит, быстро подсчитал Стивен, скорость звездолета примерно в девяносто раз превышает скорость земных кораблей.

Они приземлились тогда, когда и предсказывал джи-инт.

Корабль завис над зданием, крыша которого раскрылась перед ними в самую последнюю минуту, а, когда он опустился внутрь, вновь закрылась, и наступила темнота, и Стивену вдруг показалось, что он оказался где-то посреди деревенской местности, и, наверное, это здание — какой-то ангар.

Но на самом деле ему было на это наплевать. И поэтому, когда они выбрались из корабля, Стивен прошел вслед за Кругом по нескольким коридорам и оказался в конце концов в каком-то гараже. Там Круг уселся за руль автомобиля, который, когда зажегся свет, оказался зеленым «меркурием». Потом рукой позвал Стивена, и тот залез в машину на переднее сиденье.

Открылась дверь гаража, и они выехали на улицу и поехали по какой-то сельской дороге. Они проехали примерно час по местности, которая слабо напоминала окрестности Нью-Джерси. Потом они подъехали к какому-то аэропорту. На здании было написано:

«АЭРОПОРТ ПАТТЕРСОН, ПЕНСИЛЬВАНИЯ».

Круг подъехал к освещенному входу, достал бумажник и отсчитал двести долларов в двадцатидолларовых купюрах, потом отдал их Стивену.

— Это, чтобы ты добрался до Нью-Йорка.

— Хорошо, — ответил Стивен.

Когда он приготовился открыть дверь и вылезти из машины, Круг сказал ему фразу, которая объясняла, почему он до конца выполнил свое обещание, данное им землянину.

— Я понял, — начал он, — что в моих интересах доверять тебе во всем этом деле. В конце концов, если ты продолжишь заниматься этим делом, то мы просто вернемся туда, откуда начинали. Поэтому я лишь предупрежу тебя, что если ты снова появишься на Миттенде, то держи наготове свое оружие и приготовься умереть.

Стивена даже покоробило от этого предупреждения — угроза любого рода всегда заставляла его что-то делать, как-то реагировать.

В этот раз реакция его была не настолько сильной, чтобы оправдать риск, связанный с еще одним путешествием на Миттенд.

— Не беспокойся! — с раздражением пообещал Стивен. — Ты никогда больше не увидишь меня, если это будет зависеть от меня.

Потом он вылез из автомобиля, несколько возбужденный, и направился прямо в зал ожидания, ни разу даже не обернувшись. Скорее всего, Круг после этого уехал, но Стивен никогда не узнал этого. Его ожидало томление в очереди за билетами в вертолет-такси, которое за тридцать восемь минут доставило его в Нью-Йорк. Перед посадкой в вертолет Стивен, на мгновение представивший последствия своего возвращения домой, позвонил отцу.

Услышав знакомый голос, Стивен тут же взял быка за рога:

— Слушай, папа, я вернулся, в этот раз собственной персоной, и…

Дальше продолжить ему помешал возглас удивления на другом конце, а потом запинающийся голос произнес:

— Стивен, это ты…

«О Господи, — подумал Стивен, — конечно, это я. Я же только что сообщил ему это, и если у него есть уши, то он узнал мой голос…»

Стивен уже готов был высказать все это своему отцу, когда к его полному удивлению старый хрыч продолжил:

— Стивен, это ты, — и разразился слезами.

Лишь через некоторое время всхлипывания Мастерса-старшего стали членораздельными. И все это время Стивен бросал нетерпеливые взгляды на часы. На самом-то деле у него был вагон времени. Однако он почему-то чувствовал, что выслушивать болтовню отца — пустая трата времени.

Когда всплеск эмоций улегся, Стивен сказал:

— Не думаю, что мне стоит самому вмешиваться в дела Утгерсов. Поэтому пошли кого-нибудь в мои апартаменты, чтобы выгнать Утгерсов до того, как я туда заявлюсь. Хорошо?

— Лучше сначала допросить Утгерса, — заметил отец Стивена, к которому уже вернулся его здравый смысл. — Я думаю, это на самом деле Марк Брем, и нам бы следовало услышать его историю.

— Вот и допрашивай его, — буркнул Стивен.

— Хорошо, хорошо, — поторопился произнести Мастерс-старший, отлично зная своего сына и его нежелание вмешиваться во что-либо неприятное. — Мой секретарь пошлет тебе запись беседы.

Стивен открыл было рот, чтобы произнести: «Не стоит утруждать себя!» — но так ничего и не произнес, сдержавшись — он вспомнил вдруг, что позволял старому хрычу заниматься одним безвредным делом. «Старик», теперь уже невероятно древний в свои сорок четыре года, давным-давно приобрел привычку держать Стивена «информированным» обо всех делах, почему в одном из платяных шкафов с одеждой у Стивена в апартаментах находился встроенный сейф с папками, где, вероятно, кратко описывались все разнообразные дела, которыми занимался его отец… ни одну из которых Стивен до сего времени не удосужился даже взять в руки.

В трубке послышался кашель, за которым, как знал Стивен, последуют еще более глупые указания и замечания. Стивен поторопился предупредить их ложью:

— Прости, папа, самолет! Должен бежать. Пока!

— Пока! — радостно попрощался его отец.

Стивен с облегчением повесил трубку. Дело сделано.

Примерно через тридцать одну минуту летательный аппарат приземлился на крыше Стигмор Тауэрс, и из него вышел среднего роста, очень загоревший молодой человек. Стивен в свои двадцать три года мог сойти за восемнадцатилетнего, если бы его не выдавали глаза (но сейчас это было невозможно — в этом искусственном свете прожекторов, ярко освещавших крышу).

Поскольку его апартаменты располагались на самом верху здания, то он миновал выход на крышу и, спустившись на один этаж, оказался возле двери в свою квартиру.

«Ну, что скажешь, — весело сказал себе Стивен. — Вот и снова начинаются для тебя былые добрые времена».

Набрав код, Стивен повернул ручку двери и вошел.

Непосредственно за дверью находилась ниша — коридор был так устроен, что входившие не могли сразу увидеть, кто находится в гостиной.

Шагнув в эту широкую нишу, где находился гардероб, Стивен увидел, что в гостиной горит свет.

«О Господи, — подумал он, — старый хрыч еще там!»

Мысленно чертыхаясь, что его не могут оставить в покое даже до утра, Стивен направился в гостиную, но первым, кого он увидел (и больше, как выяснилось, в квартире никого не было), была Линда Утгерс.

Она сидела на диване напротив входной двери, поджав ноги под себя. Лицо ее было покрасневшим, но решительным.

Стивен подошел к ней и взглянул на девушку.

— Ты одна? — спросил он.

Она кивнула, потом сглотнула и произнесла тихим голосом:

— Марк ушел, когда твой отец прислал за ним автомобиль.

Линда остановилась на несколько секунд, пожала плечами, после чего добавила:

— Я отказалась уезжать.

— А как же первоначальный план защищать тело Даниэля Утгерса от других женщин? — спросил Стивен.

Линда смотрела куда-то мимо него, все так же разгоряченная.

— Да черт с ним! — прервала она, наконец, паузу. — В конце концов, это ведь был совсем не Дан, я ведь не слепая, чтобы не увидеть сразу же различий!

Но и я — не Дан.

— Я привыкла к тебе, — живо произнесла Линда, — к тебе, как личности. — Потом добавила: — Вскоре после того, как я поняла, что Марк на самом деле не Дан и не ты, я просто-напросто заперлась в твоей спальне и оставалась там, пока не позвонил телефон. Звонил твой отец.

У нее была типично женская реакция (как решил Стивен с привычным пренебрежением к женскому полу) на богатство Мастерса. Но все дело было в том, что она уже в первую ночь после его возвращения показала, что верна ему. А он чувствовал, что телу Стивена недостает женского общества, и он уже успел спросить себя, к кому из своих прежних подружек ему позвонить и пригласить к себе.

Теперь необходимость в этом отпала. Добрая старая Линда заполнит пустоту вокруг него в течение следующих нескольких дней, пока все не вернется на круги своя.

Стивена томили нехорошие предчувствия, что спокойно прожить эти дни не удастся, его будут допрашивать, и поэтому пока ему не удастся покончить со всей этой ерундой, то сойдет и Линда — которая по всей видимости, хотя ей исполнилось уже двадцать шесть лет, по уши втюрилась в него.

Увы, все оказалось не так просто.

Глава 17

По любой шкале интеллектуальных оценок Стивен заслуживал быть в самом ее начале.

Но по достижению определенного возраста это перестало его пугать. Стивен не был шизиком, а если использовать соответствующий в психиатрии термин, то его можно было назвать параноиком.

Представьте себе ограниченный взгляд на мир, добавьте еще субъективизм и манию величия… и получите портрет Стивена.

Даже пребывая в теле другого человека, Стивен оставался самим собой.

Так было до его возвращения с Миттенда.

После того, как его подружкой стала Линда Утгерс, окружающие заметили в Стивене некоторые странности.

У Стивена появилась привычка впадать в задумчивость. Вот он сидит, либо стоит… и вдруг словно уносится в другие миры, захваченный какой-то мыслью.

Может быть — а ведь это вполне вероятно — может быть, такое поведение свидетельствует о прогрессирующей шизофрении? Все чаще в кругу людей, собиравшихся на вечеринках, устраиваемых Стивеном, и разбиравшихся в подобных вопросах, шепотом задавался этот вопрос, и почти всегда ответ был положительным.

Но на самом деле даже светилы психиатрии мало что могли сказать по поводу ненормального поведения таких, как Стивен, больных людей. Знакомые Стивена и знать не могли, что он думает о Матери.

О ней он никому не рассказывал. Так что вполне понятно, что никто и помыслить не мог, куда он мысленно уносится, когда впадает в это задумчивое состояние.

Отношение самого же Стивена было довольно самокритичным. В его сознании проносились слова: «смешно», «глупо», «бессмысленно» и «совершенно невозможно», когда с ним происходили подобные случаи. Однако они продолжались и продолжались.

Стивен наконец-то осознал, что нельзя всю жизнь вести себя как автомат, по раз и навсегда заведенному порядку. Если толкнуть карточный домик, то он разрушится. То же случилось и с ним, Стивеном.

Как тонко кто-то подметил, каждый мужчина настойчиво стремится продлить самого себя в своем потомстве. С одной стороны, мужчина — богоподобное существо, еще не до конца раскрывшее себя (женщина же — также не распознанная пока что принцесса). С другой стороны, он живет в мире, где люди без конца только и делают, что болтают всякую чепуху и при этом одновременно отрицают то, что говорят. Поэтому с самого рождения ребенку талдычат, что в конце жизни его ждет могила.

И это-то все и портит. Поэтому человеку и хочется достичь бессмертия через своих детей. Но Стивен, который стал действовать против обычаев общества еще до достижения половой зрелости, всегда тщательно, заботился о том, чтобы ни одна женщина, с которой он занимался любовью, не забеременела от него.

Вот почему он все время отметал от себя предложение Матери: все это просто нелепо, глупо, не стоит и минуты времени… Но тем не менее избавиться от этих мыслей ему не удавалось. В сознании вспыхивали картины сада, женских фигур в ангельских белых одеждах, и он постоянно представлял в уме всех их 886 детей.

Стивену припомнилось, что Круг упомянул о том, что ему примерно четыре тысячи лет. Тогда огромность этой невероятной цифры не привлекла внимание Стивена. Но теперь она возникала у него в сознании, вызывая полнейшее удивление.

Вот почему две подсознательные мотивации бок о бок пробивались в его сознание, хотя сам Стивен и пытался изо всех сил погрузить их куда-нибудь в глубины своего разума.

Как оказалось, у него оставалось не слишком много времени для размышления над этим.

Глава 18

— Сукин сын! — закричал сержант. — Когда я зову тебя, Мастерс, ты должен бежать. Быстро!

Сейчас, на восьмое утро нахождения в военной тюрьме, Стивен уже знал порядки, которые царили здесь, и бросился бежать уже при первом слоге своего имени.

— Так точно, сэр! — выдохнул он, запыхавшись. Стивен ловко отдал честь и попытался стоять навытяжку, не шатаясь, что было довольно трудно из-за усталости после физических упражнений на плацу. — Какие приказания, сэр? — выдохнул он.

— Подними мой карандаш! Я уронил его.

— Пожалуйста, сэр!

Наклонившись вперед, Стивен опустился на колени и поднял карандаш, лежавший перед столом, потом поднялся и спросил:

— Отдать его вам, сэр? Или положить на стол, сэр?

Суровый взгляд серо-голубых глаз впился в голубые глаза Стивена, требуя подчинения. Стивен сразу же отвел взгляд в сторону.

Тридцатилетний сержант по имени Эмметт Обдан ответил:

— Положи карандаш на стол между рукой и листом бумаги.

Для этого Стивен должен был наклониться над столом. Он сразу же сообразил, что за этим последует, но внутренне подобравшись, он наклонился вперед и вытянул руку. После того, как карандаш оказался на месте, сержант вскинул руку и нанес ему сильный удар открытой ладонью по скуле.

Стивен дернулся назад, потом стал по стойке «смирно» и отдал честь.

— Спасибо, сэр! — сказал он дрожащим голосом.

Человеческая маска перед ним рявкнула:

— Возвращайся на место и продолжай заниматься уборкой и чтоб больше не дерзил мне.

— Да, сэр!

Стивен снова отдал честь, резко обернулся и побежал по плацу.

Сзади раздался крик:

— Мастерс, назад!

Остановившись, Стивен обернулся и прибежал обратно к столу, как только мог быстро. В четвертый раз отдав честь, он произнес запыхавшись:

— Да, сэр! Какие будут приказания, сэр?

Сержант насмешливым взглядом целую минуту изучал Стивена. Потом рявкнул:

— Мне не нравится, как ты реагируешь на мои методы обучения.

— А я думал, что все выполняю правильно, сэр, — возразил Стивен.

Обдан, казалось, не расслышал этой реплики:

— У меня, Мастерс, создалось такое впечатление, что тебе не по душе мои методы. То есть, короче говоря, ты реагируешь слишком эмоционально на реалии жизни и дисциплины военной тюрьмы, во всем обвиняя меня лично.

— О нет, сэр! Я высоко ценю ваши объективные подходы.

И снова сержант не обратил внимание на ответ Стивена.

— Мастерс, мы не можем согласиться на внешнее подчинение и внутреннее сопротивление. В качестве первого урока опустись на колени и сотри пыль с моих ботинок!

Последовала пауза.

Потом крик:

— Чего ты ждешь?

Стивен облизал пересохшие губы.

— Боюсь, сэр, что если я стану это выполнять, вы ударите меня ногой в лицо.

— Ну и что?

— Я боюсь, сэр, что это могут заметить, и тогда вас накажут за это, сэр.

Обдан разыграл целую сцену удивления. Челюсть отвисла. Брови поднялись. Он смерил Стивена пронзительным взглядом и наконец произнес:

— Ну и ну, черт меня побери! Он заботится о моем благополучии! Очень трогательно, Мастерс. Но не ты первый заботишься обо мне. Наверное, что-то во мне вызывает у других любовь ко мне, Мастерс Потому что почти каждый из таких слабаков, как ты, рано или поздно, чувствует ко мне любовь и.

Последовал один из тех длинных монологов, за которым Стивен уже не в состоянии был уследить, даже если он касался лично его. Стивен не слышал слов маньяка, их смысл проносился мимо его сознания со скоростью звука — он отключился от действительности. Мастерс вдруг как бы со стороны увидел остальных пленников на противоположной стороне плаца, усердно занятых уборкой, чем всего несколько минут назад занимался и он сам. И вдруг он внезапно оказался во власти очередного, пятьдесят третьего кошмара, случившегося с ним за последние восемь дней. Именно столько раз Обдан уже принимался за него, начиная с тех шести часов утра, когда он прибыл сюда.

И всякий раз Обдан несколько раз бил его рукой, ударял ногой по голеням, и Стивен сдерживал себя только тем, что напоминал себе, что по другую сторону железной ограды находится вооруженная охрана, всего в нескольких ярдах от него. Всякий раз, когда Обдан издевался над ним, трое ближайших к ним охранников направляли в их сторону свое оружие, готовые в любой момент открыть огонь.

Действительно ли они станут стрелять? Стивен уже почти дошел до точки, когда не остается сил и терпения, кроме как проверить это на собственном опыте. Но только почти.

Стоя перед Обданом, Стивен бросил взгляд украдкой в сторону ограды. Быстрый взгляд, чтобы посмотреть, направлено ли на него оружие. И в тот же миг сердце его сжалось: четыре охранника внимательно наблюдали за ними с оружием наготове.

«Вот уж точно, — подумал он, — я обречен…»

Все свалилось на него как снег на голову. На второе утро его схватили военные и доставили его в лабораторию обратной связи для опроса, как они это назвали.

Его заставили силой подчиниться. И это ему не понравилось. Он был Стивеном, который не имел способности подавлять свою враждебность. Поэтому он посчитал, что приобрел нового врага в лице военных.

Стивену казалось очевидным, что сотрудники биолаборатории не понимают, чем занимаются. Экспериментаторы заболевали, и никто не замечал этого. У них развязывались языки, и они без конца болтали что-то неразборчиво… и никто не связывал эту их реакцию с работой, которую они осуществляли.

Стивен едва мог расслышать не знакомого ему ранее человека по фамилии Бронсон, который проводил допрос Стивена. Голос Бронсона перешел в шепот, и время от времени, когда совсем ничего невозможно было разобрать, он беспомощно махал рукой и бормотал:

— Я — как они. Это ничего, не стоит обращать внимания.

Бронсон хотел от Стивена получить полный отчет о том, что он педантично назвал, «ваше изложение событий, случившихся здесь и на Миттенде».

— Давайте поверим на минуту, — начал Стивен голосом, который старался сохранять ровным и дружелюбным, — что мое изложение случившегося на Миттенде соответствует действительности.

Блестящие карие глаза Бронсона сузились.

— Я вовсе не должен, — начал он, — давать (что-то). Возможно, он хотел произнести слово «оценку», но к сожалению его голос начал затихать, став неразборчивым в конце фразы.

Стивен не отставал.

— Если существует такое явление, как превращение существ из одних в другие, то почему джи-инт не принял облик одного из доисторических земных чудовищ или вообще какого-нибудь инопланетного монстра, которые, я уверен, водятся на одной из 98 тысяч планет, что находятся под властью Матери? В таком облике, облике динозавра, он мог бы покончить со мной одним простым ударом хвоста.

Но принес ли Стивену пользу этот вполне здравый вопрос, он так и не узнал. Когда скептику излагают в точности то сомнение, которое он с трудом пытается подавить в себе и не высказать вслух, и тем более когда это делает человек, который вплоть до этого момента считается отъявленным лгуном (такой точки зрения придерживался Бронсон касательно всего рассказа Стивена), то он в следующий миг приходит в замешательство и высказывает правду.

— Сомнительно, — начал Бронсон, — чтобы что-то, кроме латентной памяти, осталось в клетках мозга человека от тех доисторических морских или обитавших на суше чудовищ, из которых он произошел. Поэтому такая программа — то есть ее отпечаток в мозгу — не может быть воспроизведена. Но, по-видимому, можно достичь способности воспроизвести крокодила в результате взаимодействия двух Кирлианских полей. — Бронсон пожал плечами. — Не вижу причин, почему это невозможно и в отношении инопланетного существа.

Это был честный ответ. И был он вызван случайно оказавшимся удачным психологическим ходом Стивена. Бронсон полупрошептал эти слова, полупробормотал, полувыдохнул, полупрошипел, но все же их можно было разобрать. И в глазах Стивена он заработал первое очко. И тут Стивен с запозданием вспомнил, как кто-то некогда уверял его, что для того, чтобы лечить людей, самому психиатру не обязательно быть в здравом уме — ему достаточно просто знать свое дело и придерживаться верной техники, и тогда он, к примеру, сможет спасти брак какой-нибудь пары, тогда как его собственный полетел к коту под хвост. Аналогичным образом Бронсон мог пользоваться сложной системой электроэнцефалографа, манипулировать Кирлианскими полями, применять стимуляторы, механически осуществляя просто безупречный допрос.

К сожалению, это первое благосклонное впечатление Стивена относительно тех, кого он считал своими врагами, немного запоздало. К тому же в соседней комнате эксперт занимался утгеровской версией Марка Брема и записывал его показания.

Стивен не знал того, что сообщил Марк экспертам (во что они с трудом поверили): что он, Марк, пробыл на Миттенде всего пять дней. Для самого Стивена этот срок вылился в два месяца и одиннадцать дней.

Что составляло довольно много минут и секунд.

На третье утро после допроса у входа в огромную столовую лаборатории Стивена арестовали и доставили в военную тюрьму.

На суде, который состоялся только через два дня (судьями были пять генералов), его обвинили в том, что он никогда лично не бывал на Миттенде. В своей вступительной речи прокурор сказал:

— Мы хотим обратить внимание суда на то, что из-за влияния его отца представляется невозможным военному ведомству перевоспитать этого испорченного повесу. Общеизвестно, — продолжил прокурор, — что сверхбогатые и сверхвлиятельные люди часто тратят деньги на то, чтобы найти похожих на себя, после чего пользуются их услугами для всякого рода незаконной деятельности.

Очевидно, двойнику Стивена было предложено достаточно денег для того, чтобы он улетел на Миттенд. Прибыв туда, он не принял обычных мер предосторожности (вероятно, потому что был не тем, за кого выдавал себя, почему и не достаточно серьезно воспринимал это путешествие). Всем известно, что он там наделал. Он сбежал и, вероятно, его убили.

Когда к трибуне вышел Бронсон, то серьезные обвинения сменились откровенной нелепицей. Бронсон отказался представить какие-либо документы. Как сказал он, система обратной связи частично основывается на добровольном сотрудничестве. В конце он добавил:

— Я понял, что мы столкнулись с затруднением, когда Стивен сообщил, что за два дня он вернулся на Землю с Миттенда на супер-звездолете, управляемом каким-то крокодилом.

По мнению Гленкейрна, именно после этой речи Стивен утратил последний шанс на какое-либо благоприятное решение дела.

Попытка защиты получить документы, подтверждающие свидетельства Бронсона, была отвергнута. А постоянные возражения обвинения против любых свидетельств защиты или вызова свидетелей поддерживались столь настойчиво, что в конце концов Гленкейрн криво усмехнулся:

— Мне бы хотелось поблагодарить полковника, представляющего обвинение, за его глубокое понимание атмосферы, преобладающей в этом суде. Которая не сулит Стивену Мастерсу-младшему ничего хорошего.

… Нельзя сказать, чтобы эти воспоминания последовательно проносились в сознании Стивена, когда он стоял навытяжку перед сержантом Обданом. Но они не исчезли, просто затаились в глубинах его памяти.

— На колени, — выкрикнул Обдан, — или я сейчас сам выйду к тебе и тогда уж точно…

Услышав эти слова, в Стивене Мастерсе наконец начали восстанавливаться подсознательные реакции, которые управляли его способностью логически мыслить в моменты чрезвычайного напряжения.

Его память кричала ему: «Не становись Матерью!»

А потом еще раз: «Не становись тем, кому ты когда-то приносил вред…»

Услышав внутри себя эти указания, он поверил в них.

«Кем же тогда?»

Мелькнула на секунду мысль, что должен быть кто-то, к кому он был добр.

Но Стивен не мог вспомнить ни одного такого человека, кроме, быть может… нет, это уж слишком. Кроме того… нет!..

В то же мгновение мысль пробилась в сознание, и он содрогнулся от того, что может ввергнуть кого-то другого в свое затруднительное положение.

— Нет, нет! — чуть ли не выкрикнул Стивен.

— Да, да! — передразнил его сержант, поднимаясь на ноги.

Но все дело было в том, что он уже разговаривал не со Стивеном.

Глава 19

Стивен пролежал немного с закрытыми глазами, испытывая новое и потрясающее чувство. Он ненавидел себя.

Потому что догадался, кто он сейчас.

И, конечно, в этот ранний час, в начале девятого, он считал само собой разумеющимся то, что Стефани тоже находится либо в своей постели, либо в чужой… с кем-то.

Перспектива оказаться в постели в облике Стефани не вызвала у Стивена особого воодушевления. «Да, парень, — сказал он сам себе, — вот тебе и представился шанс узнать, как ощущают секс женщины…»

В это мгновение Стивен почувствовал себя кем-то, вроде лесбиянки — ибо был мужчиной в роли женщины, которая занималась сексом с другим мужчиной.

На минуту забыв обо всем, он обдумывал эту мысль, исследовал свои чувства.

Напрягшись, он открыл глаза. Вздрогнув, он повернул голову и увидел…

Он (она) была одна в постели.

«Отлично, — подумал с облегчением Стивен, — возможно, в конце концов, она просто добропорядочная девушка, мечтающая выскочить замуж.»

Боковым зрением Стивен увидел роскошные светлые волосы, аккуратно разбросанные на второй подушке. Подозревая, что это теперь были его волосы, он внутренне содрогнулся от ужасной мысли, навеянной его мужским шовинизмом, что теперь он низведен до унизительного положения женщины.

Секунды медленно бежали. А потом — шокирующее понимание: «На самом деле все не так уж и плохо! Боже милостивый!»

Ведь у него остались тело и мозги. А небольшое различие в гениталиях и внутренней секреции, кажется, не влияет на его разум.

Столь быстро осознав себя в своем новом теле, Стивен выкинул из головы все мысли о происшедшей с ним трансформации.

После чего вспомнил, где был до этого… и в уме его возникла картина: бедняжка Стефани в его облике стоит перед сержантом Эмметтом Обданом.

Стивен тут же вскочил с кровати. Встал. Схватил телефонную трубку.

Боковым зрением он заметил женскую ночную рубашку, блеск обнаженных белоснежных ножек, изящную ручку, державшую телефонную трубку и прелестные крохотные пальчики женщины, набиравшие секретный номер его отца.

В этот раз Стивену оказалось немного труднее убедить Мастерса-старшего в случившимся с ним новом обмене телами — теперь он был не тем самоуверенным Стивеном, после всех тех унижений, которым подвергал его сержант Обдан. Но примерно через час после его звонка Мастерс — старший в сопровождении двух женщин-секретарш вошел в квартиру Стефани.

Обе секретарши отправились на кухню приготовить себе кофе. Стивен-старший и Стивен-младший остались в гостиной.

Отец Стивена с какой-то отрешенностью прислушивался к слегка хриплому голосу Стефани, в котором время от времени появлялись сопрановые обертоны, описывавшей первые пять дней пребывания Стивена в тюрьме.

Стивен искренне удивлялся тому, как грубо с ним обращались в тюрьме. Стивен правдиво признался, что имел только поверхностное представление о том, что такое вооруженные силы. Сопровождавшие его в двух экспедициях на Миттенд спутники были типично бравые офицеры, честные, решительные и верные своему долгу. Даже свой приговор с пожизненным заключением и строгим режимом он воспринял вначале, как ужасный поворот судьбы, который случается с людьми, когда их низводят до скотского состояния.

— Это, — заключил Стивен, — я заслужил сам, после того как решил добровольно отправиться в первую экспедицию.

— Мне трудно поверить, — сказал его отец после паузы, — что ты сам не создал проблем в тюрьме, отчего тебя и невзлюбили в тюрьме.

— Мы выстроились в шеренгу, — сказал Стивен, — и этот тип Обдан стал обходить нас и придрался к четырнадцати из двадцати трех человек. Когда он подходил ко мне, я уже знал, что сейчас последует, и стоял навытяжку. Однако он остановился возле меня и сильно ударил рукой по лицу. Так сильно, что я упал. Это вывело его из себя и он пнул меня по голеням. И случилось это в начале седьмого уже в первое же утро.

Хрупкое тело Стефани содрогнулось.

— После этого я решил, что попробую все выдержать, пока ты и Гленкейрн не сможете сделать что-нибудь для меня.

— Мы словно натолкнулись на каменную стену, — осторожно стал оправдываться его отец. — По всей видимости, атмосфера военного суда отражала чувства людей вообще. О тебе сложилась репутация, как о безответственном плейбое, и тебя считали виновным в смерти тех трех офицеров на Миттенде. Поэтому никто не хотел помогать нам, боясь, что про него станут думать, что он купился на деньги Мастерса.

Стивен отреагировал мгновенно, подчиняясь тому подсознательному комплексу, который влиял на его способность мыслить логически:

— Выглядит так, будто они считают, что я во всем виноват. Я не могу в это поверить.

— Суд завершился необычайно быстро, — осторожно возразил его отец.

Стивен не согласился:

— Если уж мое имя запятнано, — звонким голоском Стефани произнес он, — то, быть может, когда вы будете защищать Утгерса в облике Брема, вы сможете представить документы, которых не удалось получить в трибунале?

— Мы сами так думали, — последовал ответ, — но неожиданно дело против него было прекращено, и его освободили.

— Та многоликая Матерь на Миттенде как-то заметила, что они сражаются против джи-интов уже много лет и сопротивление вообще стало возможным благодаря внутреннему преобразованию в них, что очень трудно сделать, когда перемещаешься из одной Галактики в другую. Поэтому джи-интам и нужны были модели.

Мастерс-старший сказал:

— Миттенд выбрали для межзвездной экспедиции, потому что это была планета, неожиданно оказавшаяся там, где раньше не замечалось никаких планет. Это решение было принято генералом Синтером.

— Вероятно, — тут же среагировал Стивен, — настоящий Синтер закопан где-то в землю.

— Или съеден, — добавил его отец ровным голосом.

— Боже милостивый! — воскликнул Стивен.

— Я изучал звездные карты, — сообщил Мастерс-старший. — Эта звездная система находится у верхнего края диска Галактики, и огромные пространства пустоты отделяют нас от других галактик с любой стороны.

— Но все же, — возразил Стивен, словно действительно мог думать столь долго логически, — вряд ли здесь может быть много опытных агентов джи-интов, вроде Круга и Синтера. Иначе им не нужно было использовать кого-то, вроде меня, для своей подрывной деятельности.

— Ты не похож на диверсанта, — хмуро заметил старик. — И я этого не понимаю. Что, по-твоему, в тебе есть такого, что заставляет их прилагать такие усилия, чтобы убрать тебя с их пути?

Стивен некоторое время молчал, вспоминая один факт, о котором он не говорил никому: его на Миттенде ждали 886 женщин, чтобы зачать от него ребенка.

И когда пришло это беспокойное воспоминание, он почувствовал… словно на него упала какая-то тень.

Глубоко внутри него все еще сохранялась связь с Матерью. Где-то в подсознании он по-прежнему воспринимал все эти послания от нее и тут же отвечал на них…

Мгновенно мелькнула мысль:

«Ты должен принести извинения всем тем, кого обидел!»

И тут же услышал, как сам говорит отцу, что деньгами отца нужно откупиться от всех их.

— Ты что, помнишь имена всех, — с удивлением спросил Мастерс-старший, — и нам удастся их всех найти?

Последовала неловкая пауза. Как объяснить, что он вел записи о всех этих сукиных детях?

Обдумав все «за» и «против», затратив на это по обыкновению мгновения, Стивен ответил:

— Нам лучше поехать в Стиг и я тебе все покажу. — Потом ему в голову пришла одна мысль. — Линда все еще там?

— Нет, — ответил его отец. — Я выдал ей все деньги, которые потратил ее муж, когда защищался от твоего преследования, и она переехала к себе. — Миллиардер улыбнулся. — Позднее она позвонила мне, и, кажется, была довольна своим возвращением. Тут на связь с Землей вышла вторая экспедиция, и она поговорила с Даниэлем Утгерсом в облике Марка Брема, сообщила ему о деньгах, которые я ей дал, после чего он попросил ее поблагодарить меня за это. Это ведь вполне соответствует твоим намерениям.

— Меня удивляет, — заметил вслух Стивен, — почему они не добрались до тебя.

— Я такой же, как и ты, — ответил Стивен Мастерс-старший. — Натура, постоянно сражающая за свою жизнь. И меня всегда охраняют. Для проникновения в мою систему безопасности требуется очень мощная организация. Если признаться откровенно, то не думаю, что таковая имеется на Земле.

Глава 20

Днем в апартаменты Стивена в Стигмайр прибыла стенографистка, которая перепечатала все имена из его записей. Работой по поиску всех этих людей занялось одно большое детективное бюро, задействовав всех своих агентов… и через некоторое время начали звонить телефоны.

Агентам удалось определить девятьсот двадцать три человека из более, чем тысячи имен списка, и сделано это было за срок, чуть больше двух суток. Мастерс-старший, время от времени звонивший в бюро, чтобы узнать, как продвигаются дела, удивленно покачал головой, глядя на весь длиннющий список.

— Как у тебя только хватило времени причинить неприятностей стольким людям, ведь тебе только двадцать три года?

— Да уж, это было непросто, — пробормотал Стивен.

Он и сам слегка удивлялся себе. «Парень, да на какую ерунду ты только тратил свое время!» Впрочем, вдруг осознал он, ему-то действительно доставляло особое удовольствие сводить счеты с теми, кто как-то обидел его или, по крайней мере, ему так казалось.

Сейчас все это нужно было исправить. Мир с этими людьми, не важно, каким он окажется, фальшивым или истинным, необходимо было восстановить или купить. Поскольку эта идея возмещения нанесенного ущерба соответствовала возвышенным идеалам самого Стивена Мастерса-старшего, то с наличностью проблем не было.

Девушки с приятными музыкальными голосами звонили мужчинам из списка. Мужчины с приятными мужественными баритонами обзванивали женщин.

Сочиненная история оказалась удачной. Стивен, как утверждалось, в тюрьме стал религиозным и теперь сожалеет о содеянном им вреде. Не может ли он каким-то образом возместить ущерб?

Был снят зал и назначено время встречи. Лишь считанное число людей отправило Стивена к черту, сказав, что у него не хватит денег, чтобы оплатить нанесенное им зло.

Остальные же, очевидно, обрадовались возможности получить деньги на халяву.

Целый отряд адвокатов-посредников был отправлен для ведения переговоров и урегулирования спорных вопросов.

Приглашенные начали прибывать на собрание довольно рано. Как и предполагалось, многие привели с собой и родственников.

У входа были установлены микрофоны, и в специальной комнате можно было подслушать наиболее интересные разговоры.

Вот муж протестующе обращается к жене:

— Но мне все же хотелось бы знать, как же ты познакомилась с этим типом, Стивеном Мастерсом? И какой же вред он причинил тебе?

— Послушай, дорогой, — отвечала нетерпеливо жена, — я же рассказала тебе об этом. Однажды он в грубой манере предложил мне пойти с ним, и, конечно, я послала его подальше.

А вот что ответила вторая женщина, когда ее муж задал ей тот же самый вопрос:

— Когда я отказала ему, он ударил меня.

Третья женщина придерживалась более либеральных взглядов:

— Знаешь, дорогой, — сказала она своему мужу, — до встречи с тобой я влюблялась в нескольких подонков. И Стивен Мастерс был одним из них. Но я провела с ним всего три ночи, так что не ревнуй к нему.

Она не ошиблась, связь их продлилась именно столько времени, но она забыла упомянуть, что эти три ночи равнялись трем месяцам, проведенных с ее мужем.

Озадаченные жены мужей, которым Стивен нанес вред, получали такие ответы:

— На одной из устроенных им вечеринок я сказал ему, что он испорченный ребенок. И он уволил меня с работы.

— Я не согласился с его мнением о бедняках; поэтому он договорился с моим издателем и покупал тиражи моих книг, но не продавал их, в результате чего меня никто не читал многие годы, за исключением, возможно, самого Стивена. Мне думается, он их действительно читал, потому что чем лучше я писал, тем большее удовольствие он получал от того, что лишь он один обладает возможностью читать мои книги.

Всех входящих молча проверяли у двери, пропуская через специальный детектор. У трех человек было обнаружено спрятанное оружие, отобрав которое, им позволили затем пройти в зал.

Стивен, узнав об этом, удивился такому небольшому числу недоброжелателей, желавших расквитаться с ним. Гленкейрн, обратившийся к собравшейся публике той же скороговоркой, как и в зале суда, долго не задерживался на обсуждении грехов Стивена. Он кратко прокомментировал суд над Стивеном:

— Я впервые участвовал в заседании военного трибунала и был поражен полным нежеланием заслушивать свидетельские показания. Стивена отдали под суд за то, что он якобы не полетел на Миттенд, но осудили его за совершенные им там три убийства. Стивен хочет вручить каждому из приглашенных десять тысяч долларов, получить ваше прощение и обещание забыть обо всем.

Когда была названа эта цифра, все стали шевелиться и шаркать ногами, а по залу пронесся вздох изумления. После чего последовала пауза: собравшиеся (по крайней мере часть из них) умножала в уме десять тысяч на девятьсот (столько их здесь было). И те, кто смог мысленно это проделать, присвистнули, пораженные этой цифрой.

А потом они принялись аплодировать. И в этой аплодирующей толпе нельзя было заметить тех, кто сомневался или же не мог считать в уме. Хлопки становились все громче и громче, и аплодисменты превратились в бурю оваций, которая прекратилась, когда Гленкейрн поднял руку и сказал:

— Все, кто хочет забыть прошлое, могут пройти в помещение за залом сразу же после завершения этого собрания. Там вас ожидают тридцать девушек с уже выписанными чеками. Вам остается лишь подписать простое заявление из четырех предложений, в котором вы заверяете, что прощаете Стивена и больше не таите в сердце зла на него.

Как вы можете заметить, сделать это в ваших же интересах по двум причинам. Во-первых, теперь вам не угрожает возможность быть перенесенным в чужое тело, как это случилось с Марком Бремом и Даниэлем Утгерсом (которые до сих пор еще расхлебывают эту кашу). И во-вторых, деньги, конечно. Стивен и его отец надеются, что вы потратите их на нечто особенное, чего вам всегда хотелось, но чего позволить вы до сих пор не могли.

К сожалению, не все из прибывших прошли в конец зала, чтобы потом получить чеки. Восемьдесят один человек сообщили, что они пришли сюда послушать, что им скажут, и большинство из них хотело просто порисоваться здесь и говорить потом, что они были в числе приглашенных.

Семьдесят три не подписавших заявление впоследствии подали иск на значительно большие суммы. Доказательств существования сговора среди этой группы людей не было никаких. Каждый из них, очевидно, лелеял в душе одну и ту же мысль: «Какой счастливый случай представился мне вытрясти из Мастерса кучу денег!»

Теперь, после того, как Стивен пригласил их на ту встречу, они могли бы рассказать свою историю в суде, и у Стивена возникли бы затруднения, если бы он стал отрицать нанесение вреда потерпевшему. Конечно, он мог бы оспаривать степень нанесения вреда, но не более.

Сразу же после собрания случилось еще одно событие, о котором и не подозревали прибывшие. Происшедшее по воле правительства. Когда гости появились на улице, то она оказалась буквально заполненной солдатами. Чуть дальше находился длинный ряд автобусов, в которые затолкали как приглашенных, так и членов команды Стивена. Стивена в облике Стефани и Гленкейрна после демонстрации силы тоже увезли вместе с остальными арестованными.

Мастерс-старший, поскольку ему не могли обеспечить безопасность в таком ограниченном пространстве, благоразумно остался дома.

Глава 21

На следующее утро газеты вышли с заголовками:

«ПРАВИТЕЛЬСТВО АРЕСТОВАЛО 1000 ЛЮДЕЙ С ИМЕНАМИ СТИВЕНА МАСТЕРСА»

Ниже шел комментарий:

«Предъявив обвинение в мошенничестве, администрация прошлой ночью арестовала более 900 человек и такое же число сопровождавших их друзей и родственников, которые присутствовали на так называемом «собрании прощения грешков Стивена Мастерса», известного плейбоя и наследника промышленной империи Питера Мастерса, пребывавшего до последнего времени в тюрьме.

Подтверждая эти действия правительства, секретарь министерства юстиции заявил:

— Нашу страну обманывало испорченное отродье этой влиятельной семьи. Над всеми теми, кто участвовал в этом обмане, будет устроен суд, и они либо будут оправданы, либо получат срок — в качестве урока для любого, кто с презрением или пренебрежением относится к нашим храбрым Вооруженным Силам.»

Дальше в статье говорилось, что все арестованные доставлены в Нью-Йорк в штаб командования Вооруженных Сил, где содержатся под арестом. Их разбили на четыре группы.

В первую группу (и этих людей можно было сразу же узнать) входили служащие детективного агентства, нанятые Мастерсом-старшим для осуществления всего этого мероприятия. Как постоянных, так и временных работников агентства отделили от гостей и освободили примерно в три часа ночи, вместе с адвокатом Гленкейрном.

Вторую группу — больше 900 человек — составляли приятели и родственники так называемых «обиженных». Их освободили перед самым рассветом.

Ну, а в третью группу — где тоже было больше 900 человек — конечно же, входили сами эти «обиженные». Их передали в руки полиции. Им предъявили обвинение в очевидном соучастии в мошенничестве, с целью подкрепления всех тех многочисленных обманов, которыми Стивен Мастерс пытался задурить правительство и легковерный мир. Всех их со временем освободят под залог, но с этим придется некоторое время повременить из соображений безопасности. Время заседания суда будет определено, конечно, позже.

Четвертую «группу» составлял один человек — Стефани.

Ее не передали в руки гражданских властей, а в сопровождении шести солдат и лейтенанта провели по смутно освещенным коридорам из стали и бетона к какой-то огромной стальной двери. Юный лейтенант постучал.

— Кто там? — ответил кто-то приглушенно.

— Генерал Синтер, я доставил к вам пленника.

— Одну минутку.

Последовала пауза. Потом раздался металлический лязг. Синтер походил на одного политика среднего возраста, с которым однажды познакомился Стивен. Та же аккуратность. Круглое лицо. Голубые глаза. Небольшие темные усики.

— Ну-ну, — душевно начал Синтер, — весьма хорошенькая дама невысокого роста.

— Не такого уж маленького, — возразил Стивен.

Насколько он помнил, рост Стефани был пять футов пять с половиной дюймов^[11], что в сочетании с мускулами ее рук отпугивало чрезмерно рьяных поклонников. Да и сейчас она выглядела довольно грозной, хотя, по мнению Стивена, и потеряла немного форму.

Генерал вышел в коридор и закрыл стальную дверь за собой.

— На самый верх! — приказал он.

Они сели в лифт и вскоре оказались на ярко освещенном верхнем этаже здания с посадочной площадкой для вертолетов — стандартного типа, с противолазерными укрытиями и всем прочим. Рядом с одним укрытием находился вертолет. В кабине горел свет. Спереди виднелась голова летчика.

— В вертолет! — приказал Синтер.

Стивен все это время напряженно размышлял. Он поторопился сказать молодому офицеру и остальным:

— Меня должна охранять охрана из женщин.

— Тебя будет ждать такая охрана, но только после посадки, — ответил холодно юный офицер.

— Я не верю этому, — заметил Стивен мелодичным сопрано Стефани.

Синтер с улыбкой слушал этот обмен репликами. Встав потом перед телом Стефани, он произнес:

— Стивен, настал твой урочный час. Тебя сопровождали сюда семеро джи-интов. Этот летчик тоже джи-инт, как, разумеется, и я. Газетчики погубили тебя, потому что мы не имели ни малейшего представления о твоих целях, пока в газетах не было сообщено о дате собрания. Добиться разрешения на арест всех этих людей было нелегким делом, но мы схватили их! А поскольку твое настоящее тело Стивена остается под контролем джи-инта Эмметта Обдана, не имеет значения, с каким именно телом ты произведешь обмен — все равно останешься в темнице.

Джи-инт поклонился. Выпрямившись, он продолжил:

— Поэтому, если ты взойдешь на борт вертолета, то я доставлю твое хрупкое женское тело нашему руководителю и отцу Кругу.

Это Стивену показалось любопытным.

— Э, так вы — один из детей его и Матерей Миттенда? — Да.

— И все эти обнаженные люди на Миттенде — тоже?

— Да, именно туда переправила нас Мать, когда обнаружила, что у нас есть неприемлемые для нее качества, — согласился генерал.

— Я и мой старик уже догадались, когда вы допрашивали меня, что вы работаете на Круга, потому что у вас такая же манера разговаривать — словно от имени кого-то другого. Мать сообщила мне, что настоящим захватчикам сложно адаптироваться в этой Галактике. Вас выдают ваши привычки.

— У нас, потомков, — согласился Синтер, — те же самые проблемы. Подсознательные мысли настоящего Синтера всплывают на поверхность сознания. Однако существует только один-единственный колонист — Круг. Все, что им удалось, — это переправить сюда, через восемьсот тысяч световых лет, одну жизненную форму.

— Почему же все эти дети — твои братья и сестры — не прибыли на Землю?

— Что? — цинично закричал генерал. — И потерять контакт с Матерью. — Синтер улыбнулся. — Видишь ли, лишь на Миттенде она может связаться с этим временным измерением. Поэтому, Стивен, ей никуда не сбежать. И из-за своей связи со всеми этими энергетическими потоками ей придется скоро сдаться на милость Круга.

Этот мужчина средних лет в форме генерала неодобрительно смотрел на женщину, которая столь дерзко с ним разговаривала.

— Позвольте мне задать один вопрос, — попросил он. — Ты вел себя на удивление спокойно в моменты опасности. Круг и все остальные заметили твою выдержку Как ты объяснишь это свое столь необычное поведение?

— Тем, что я просто идиот, — честно признался Стивен.

— М-да! — протянул генерал.

— Я не могу думать ни о чем больше, чем пару секунд. Мы с вами разговариваем только потому, что вы находитесь здесь, и поэтому я помню, где нахожусь. Я всегда веду себя подобным образом.

— Но, разумеется, опасность…

— Я всегда защищался тем, что сознательно ко всему относился отрицательно. Но, кажется, я покончил с этим.

— Должен признаться, мне не по душе план Круга, — сообщил Синтер. — Но он решил подвергнуть тебя жестоким испытаниям, а потом посмотреть, сможешь ли ты сбежать.

Стивен вспомнил Обдана.

— А я считал, что меня уже подвергли самому серьезному испытанию, — заметил он. — Когда стал прекрасной Стефани.

— Это дало нам зацепку, — последовал ответ. — Так что теперь мы подготовились.

— Что еще за зацепка?

— То, что ты способен теперь поменяться телами с любым человеком, кому помогал когда-либо раньше. Поэтому мы и начали действовать. А теперь — забирайся внутрь.

Похоже, ничего другого не оставалось делать. Стивен-Стефани грациозной походкой прошел к вертолету, без труда забрался в низкую кабину. Сразу же за Стивеном последовал Синтер. Потом со слабым стуком захлопнулась дверца.

А через минуту вертолет устремился в небе.

Глава 22

Насколько я могу разобраться во всех этих ваших проблемах, — произнес голос Марка Брема, обращенный к капитану Одарду, — все это происходит, когда вы точно следуете букве законов. Поэтому все сводится к математике.

Они летели над дикой частью Миттенда — одни горы, ручьи, деревья, кустарник. Командир летательного аппарата внимательно всматривался вниз в поисках возможных признаков жизни. В результате лишь через минуту до него дошел смысл сказанного.

Он совсем не ожидал услышать подобное утверждение от тела Марка Брема. Поэтому, тщательно обдумав, что же ему сказать в ответ, он, наконец, сухо начал:

— Это, по-моему, и не дает вам возможность участвовать в игре, поскольку вы, Даниэль Утгерс, по профессии историк. Однако не забывайте, вам лишь казалось, что вы сможете определить местонахождение той девушки, однако это вам не удалось… так что осторожней в высказываниях.

— В данный момент я снова — Стивен Мастерс, — ответил голос Марка Брема. — Это произошло в результате действий джи-интов против бедняжки Стефани Уилльямс. Они не знали, что мой старик откупился от Даниэля, и поэтому у меня было место — здесь, — куда я мог переместиться, обменявшись телом с Даниэлем.

Капитан Одард заморгал. Но только на мгновение он оторвал взгляд от дикой природы внизу. Все его внимание было по-прежнему направлено на землю, которая простиралась под вертолетом.

У Стивена было время сказать:

— Меня просто бесит, когда начинаю думать обо всех этих правилах. — Потом добавил: — Математика недоступна для меня, да и много чего другого. Но я силен в логике, которая, похоже, вполне годится для всего этого дела.

Одард откинулся на спинку сиденья. Потом посмотрел на летчика. В конце концов, окинув взглядом тело Марка Брема, он вне себя от ярости начал:

— Вы что, хотите сказать, что поменялись разумами с Даном Утгерсом и теперь его пытают вместо вас?

Стивен покачал головой Марка Брема.

— Не сказал бы, что это принесет ему много мучений, — он. — Когда происходил обмен, со Стефани сорвали всю ее одежду, а генерал Синтер как раз снимал с нее туфли, чтобы затем улечься с ней в постель. Психологически это было невыносимо, поэтому я сказал: «Мать — отправь меня в другой разум!» — И она тут же выполнила это. Приятель, какое же это счастье!

У Одарда к тому времени по спине поползли мурашки по телу от понимания того, что происходит сейчас там, в маленькой спальне во многих световых годах от них. Он судорожно сглотнул. Сквозь стоявшую перед глазами пелену, возможно, он и разглядел пятно темно-зеленой растительности прямо под ними.

— Вы что, хотите сказать… — пронзительным голосом начал было он, но остановился, сам поразившись своему тону. И вдруг понял, что Стивен-Брем немигающим взглядом уставился на него.

Капитанами исследовательских межзвездных экспедиций назначают в основном спокойных, благоразумных людей, лишенных излишней эмоциональности. Но Роберт Э. Одард вдруг почувствовал, что его всего охватывает истерия.

— Вы хотите сказать, — пронзительным голосом закричал он, — что вы специально отправили бедного профессора истории в подобное положение…

Но снова он не смог продолжить. Вновь в его разуме не осталось ни единой мысли, и он сел на свое место, чувствуя опустошенность.

— Нет, — перебил его Брем-Стивен. — По-моему, профессор во всем этом деле совершенно бесполезен. Поэтому я приказал Матери вернуть его разум в его собственное тело. Как мне кажется, где бы ни находился Марк Брем в теле Утгерса, он сейчас направляется в сторону Вешестера.

— Вы имеете в виду Марка Брема? — пробормотал Одард.

— Когда-нибудь, — начал Стивен, — универсальное сознание, центром которого, кажется, является Мать, сделает нас связанными друг с другом, и тогда, на мой взгляд, уже не будет иметь значения, кто с кем лежит в постели, чьи гениталии соединены между собой.

Взгляд офицера выражал нескрываемый ужас, и Стивен остановился. Капитан сглотнул, когда до него дошел смысл сказанного.

— Универсальное сознание, — начал Одард. — Не та ли это метафизическая идея, которая…

— В те первые мгновения, — перебил его Стивен, — я считал само собой разумеющимся, что любая девушка не прочь всегда оставаться девушкой. Поэтому, хотя Утгерс в самом начале своей связи и не сумел обнаружить дикарку, однако Мать, конечно, это сделала. Поэтому я переключил ее на Стефани. Если принять во внимание тот двадцатилетний промежуток времени, когда Мать была под контролем Круга, то дикарку можно считать младшей сестрой Синтера. Возможно, то обстоятельство, что женщины, как заметил это Марк Брем, здесь отделены от мужчин, может сработать между Синтером и Стефани.

— А зачем вам эта дикарка? — спросил Одард, которому уже сообщили с Земли о тех изменениях, которые случились со Стивеном.

Тот непонимающе уставился на него.

— Вы упустили значение универсального сознания, — сказал Стивен. — Я, как отдельный индивидуум, могу включаться в него лишь в той мере, которую позволяют законы управления нервной системой — это законы природы. Однако Мать может переключать и манипулировать всеми остальными своими частями — и это уже происходит на совершенно ином уровне, по другим законам. Они находятся в этой связи уже много лет. Возможно, они не заслужили этого, но ведь они ее дети, и она предоставляет им особые права.

Лицо Марка Брема невесело улыбнулось.

— И это, мой друг, то место, где, как я вдруг понял, моя новая родительница может упражняться со всей своей силой. Вы должны вспомнить, — продолжил он, — что все эти женщины родом из древней Греции. И если вы знакомы хоть с одним греком, то должны понимать, что Греция — вовсе не то место, откуда началось движение женщин за свои права.

— Универсальное сознание? — снова произнес Одард.

— Скажи пилоту повернуть немного влево, — скомандовал Стивен.

— Э-э…

— Сражение началось впереди, вон там, — последовал ответ, — и прежде всего нам нужно сфотографировать это место. А уж потом помочь ослабевшим или потерявшим сознание женщинам, если таковые окажутся. — Он остановился, нахмурив брови. — Конечно, есть еще и те, кто в данное время гостят на Земле. Но все же — мы-то можем начать, — закончил Стивен.

Одард раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но так и не сумел.

Летчик повернулся и сказал:

— Эй! Посмотрите вон туда. У меня что, галлюцинации? Обитатели зоопарка Сан-Диего каким-то образом перенеслись сюда, на Миттенд?

Некоторое время все молчали: повсюду, насколько можно было видеть, были чудовища: гигантские змеи, слоны, тигры, огромные обезьяны, крокодилы, леопарды, громадные медведи. Звери Земли. Тысячи и тысячи.

Пронзительно вопящие, ревущие, лающие, оглушительно грохочущие, они отлично были слышны с тихо пролетавшего над этой смешавшейся массой существ вертолета. Как оказалось позднее, камера запечатлела атаку стаи львов, набросившихся на двух тигров и разорвавших их на куски. Потом сфотографировала двух слонов, насмерть затоптавших одного крокодила. И было еще несколько снимков. Четыре леопарда рвали когтями змею в тридцать футов длиной, безуспешно пытавшуюся задушить их. Избегая ударов ее вертящейся головы, они не прекращали своих действий, пока та не затихла.

И вдруг джи-инты, наверное, осознали всю бессмысленность этого сражения.

Все эти чудовища начали убегать, выходя из-под контроля, махая лапами — они сражались теперь со своим внутренним желанием вырваться отсюда.

Неожиданно одно из убегающих животных оказалось в ста футах впереди своих преследователей. И тогда произошло нечто такое, отчего глаза Стивена чуть не повылазили из орбит…

«На таком расстоянии», — подумал он.

Времени размышлять не было. Когда к нему вернулось зрение, леопард превратился в орла, который неуклюже взлетел в воздух, набрал скорость и исчез в небе.

А всего через минуту в небе уже летали двадцать огромных птиц, потом сотня и наконец около тысячи. Все они махали своими мощными крыльями.

Слишком поздно они увидели вертолет. Приблизившись к ним, он открыл огонь из орудий, и землю стал осыпать дождь из перьев и погибших орлов. Но тем не менее, когда воздушный аппарат стал разворачиваться, не менее тысячи орлов улетало на восток.

Никто из них не мог сравняться по скорости и мощи вооружения с этим сверкающим демоном из стали. Повсюду падали на землю подбитые орлы, и ветер разносил перья.

Уцелевшие, по всей видимости, что-то задумали: они теперь предприняли хитрый маневр, разворачиваясь в сторону гор на север.

Под управлением Стивена вертолет пролетел над землей и определил местонахождение, одну за другой, различные группы джи-интов, каждую из которых, в свою очередь, они атаковали. Не останавливаясь ни на миг, экипаж вертолета добивал уцелевших в битве на земле, пытавшихся ускользнуть в небо.

Как они признались впоследствии, вполне мог один или даже несколько орлов ускользнуть. Эти летающие создания разделились и бросались в разные стороны, включая небо. А в небе, к сожалению, появились облака.

— Кроме того, — сказал Стивен, — несколько этих Матерей были обескуражены. Я должен был, впрочем, обнаружить, что подобное случилось с большинством. Они, в конце концов, после моих заверений приняли правильный взгляд на свое внебрачное потомство и позволили убить их.

— Но… но… — начал было Одард. — Здесь тысячи этих созданий. Где они рождены, те, кто сражался против них, кем?

— Самой Матерью.

— Мать — это только 886 человек, которые, по всей видимости, способны стать слонами и тиграми. Клянусь, здесь разворачивалось с дюжину сражений, а в этой всеобщей драке против шестнадцати-семнадцати тысяч существ сражалось по меньшей мере сорок тысяч зверей. К тому времени, как мы оказались здесь, численность их войска значительно поредела.

Стивен, сидя на одном из передних сидений, протянул вперед руки.

— Послушайте, — сказал он. — В конце концов, проблема Матери состоит не в количестве. Мать — это все.

— Вы только это и говорите.

— Это и есть суть универсального сознания, — сказал Стивен. — Полная связь с каждым живым существом. Я считал, что уже объяснил это вам.

— Да, думаю, что объяснили, — угрюмо согласился Одард.

Глава 23

Когда возглавляешь целую промышленную империю, как Стивен Мастерс-старший (с возраста двадцати четырех с половиной лет, когда его отец погиб в авиакатастрофе), то тебе многое известно о мире.

И даже сейчас, в пожилом возрасте этот могущественный человек (а именно таким он и являлся — чтобы стать владельцем двух миллиардов долларов, требуются недюжинные способности и умение) по-прежнему передвигался быстро. Интересовался новостями. Прислушивался к другим. Оставался по ночам на работе. И вел себя очень уверенно, словно знал, что делает.

У него были проблемы с горлом, которые почти сводили с ума его сына. И все же в том, когда речь передается с некоторой задержкой, есть своя ценность — появляется время подумать и принять лучшее решение.

К полудню на следующий день после массовых арестов Гленкейрн по указанию Мастерса стал адвокатом тех обвиняемых, у которых не было своего защитника. После чего он потребовал у городского прокурора, чтобы тот сообщил ему о местонахождении некоей Стефани Уилльямс, которой было заплачено десять тысяч долларов, но которую не смогли найти среди задержанных.

Помощник городского прокурора надеялся по-быстрому разобраться с этим делом, позвонил в районный штаб войск, где его заверили, что «проверят, в чем дело». Дело это казалось обычному человеку совершенно рутинным.

Похоже, у военных возникли свои проблемы. Неожиданно исчез сержант Обдан из военной тюрьмы. Буквально растворился в воздухе перед глазами обескураженных вооруженных охранников. И самым поразительным было то, что там перед началом поисков исчезнувшего сержанта оказалась какая-то огромная змея, которую пришлось убить.

А что со Стивеном Мастерсом? Ну, ведет себя тихо, но он сейчас пребывает в психиатрической палате под наблюдением, потому что неожиданно разразился слезами и закричал, что он — девушка, которую зовут… зовут…

— Черт побери! — перебил осведомитель. — У меня нет записи имени и фамилии этой девушки. Но это не имеет значения. Это произошло несколько дней назад, и он изменил свою историю. Теперь он снова Марк Брем. Тогда один охранник вызвал доктора, а Обдан, который в этот момент выполнял какие-то обязанности, не смог в виду этого остановить его.

Получив эти сведения, Мастерс-старший тихо сказал:

— Мне бы хотелось узнать имя охранника, вызвавшего доктора.

«Итак, — подумал затем Мастерс-старший, — Стивен вернулся на Миттенд…»

И торопливо решил, чтобы эта информация не стала известна его жене — раньше он ободрил ее замечанием, что по крайней мере пока Стивен находится в тюрьме, «мы знаем, где он».

Промышленный комплекс Мастера, наряду со многим другим, был связан с всепланетной компьютерной сетью. В нее один находчивый инженер повинуясь тщательным указаниям босса, ввел какую-то программу. А чуть погодя этот инженер положил на стол Мастерса список с 1900 фамилиями. Они были расставлены в алфавитном порядке, поэтому Мастерсу понадобилось всего одна минута, чтобы просмотреть весь список и обнаружить несколько интересовавших его фамилий… Патрик Синтер, Эмметт Обдан и Винт Круг.

Его серые глаза заблестели, когда он просмотрел страницы списка с фамилиями и адресами, однако ничего не сказал.

Удивленный инженер, стоявший перед столом босса, заметил:

— Вообще-то я не могу понять вашей истерии, сэр. Как можно подозревать, что Секретарь Штаба Вооруженных Сил связан со сделанным вами запросом относительно некоей любовницы или женщины, которую нашли мертвой и наполовину съеденной?

Старик покачал головой.

— Фамилии и имена подружек известных людей, — сказал он, — находятся в компьютерной программе, доступ к которой обычно имеют лишь два правительственных агентства, и осуществляется благодаря особой системе шифров. Но, конечно, если вы дадите фамилии женщин, которые были убиты и наполовину съедены, то можно попытаться получить доступ к этой программе. Если вам известно это, то можно обнаружить и все остальные данные о ней. Сэр, — с озабоченным выражением на лице закончил инженер, — здесь, в нашем цивилизованном мире необычайно много женщин, съеденных наполовину. Что вы будете делать с этим?

— Одну минутку! — перебил его миллиардер. — Мне бы хотелось, чтобы вы вышли из кабинета. Я только что понял, что должен кое-куда позвонить.

Этот звонок был одному человеку в Индии. Его смуглое лицо появилось на экране. Разговор осуществлялся при помощи шифровальных устройств.

Первая фраза Мастерса была следующей:

— Ты все еще связан с организованной преступностью?

— Мы готовы убрать для вас любого. Ведь вы однажды полностью отказались от моих услуг.

— Сколько агентов у тебя есть?

— Их хватит для любого дела.

— Тысяча девятьсот?

— Да.

— У тебя есть заместитель, ну, на всякий случай?

— У меня есть список. Подготовь свой факс.

— Мы все сделаем.

Список был тут же передан по другой линии. Последовавшее затем обсуждение деталей финансирования этого проекта тоже осуществлялось при помощи шифровальных устройств.

— Когда? — спросил в конце Мастерс.

— Да.

Этот ответ означал сегодня или самое позднее завтра.

— Так, еще одно, — начал было Мастерс, однако остановился.

Пауза длилась долго.

Индиец оборвал ее, произнеся кодовое слово, которое означало: продолжайте, сэр.

Миллиардер сглотнул.

— Могут ли ваши люди проникнуть внутрь военной тюрьмы?

— Мы сделаем это, но позднее.

— Меньше, чем за?.. — Эта фраза означала за неделю.

— Да, — последовал ответ.

— Мой сын, Стивен Мастерс-младший, — продолжил Стивен Мастерс-старший, — находится в… — Он сообщил это место.

В этот раз пауза последовала с противоположного конца провода. Индиец выглядел потрясенным. Через полминуты главарь организации наемных убийц сказал:

— Мы здесь, в Индии, живем как одна семья. Нам трудно принять мысль об отце, который…

— Жизнь — странная штука, — заметил отец Стивена. — Может наступить такой момент, когда родитель узнает, что его отпрыск попал в беду… и это можно скрывать столько времени, пока его действия не известны общественности.

На хмуром лице индийца появилась задумчивость.

— Мы сделаем это, — закончил он.

Потом его лицо исчезло. Шифровальное устройство замолкло. Мастерс вдруг понял, что впервые за многие годы дрожит.

«Я, — подумал он, — наверное, безумец, если решился на это. А может, я просто спасаю Землю».

Он еще сам не знал, что правильно. Но, как всегда, исследовал любое логическое продолжение.

Глава 24

Хотите узнать, где скучнее всего?

Побывайте в психиатрической палате в военной тюрьме. Несколько постоянно стонущих… но когда эти стоны повторяются бесконечно, это становится чертовски надоедливым, что и означает скуку. Большинство пациентов молчаливы и выглядят потерявшими сознание. Среди и тех, и других есть как настоящие сумасшедшие, так и просто притворяющиеся, хотя их немного.

Ради продолжения особого обращения с ними и уклонения от тяжелой физической работы эти притворщики больше настоящих сумасшедших издают стоны или, наоборот, лежат неподвижно, как трупы.

Существуют, конечно, исключения. Стивен привстал на своей постели в 13 палате. Сестра дала ему какой-то журнал, и он читал отдельные статьи. Что было лучше, чем ничего не делать или сидеть и обманывать.

Психиатр прошел через порог, остановился и посмотрел на Стивена. Потом прошел к нему.

— Ну, мистер Мастерс, — сухо сказал он, — как я вижу, вы чувствуете себя лучше.

Стивен посмотрел на него, слегка прищурив глаза. Потом откинул одеяло в сторону. Но он не изменил своего сидячего положения, только чуть поджал еще ноги.

Затем тихо сказал:

— Я знаю, что ты, Круг, сейчас попытаешься в последний раз покончить со мной.

— Мне только что пришло в голову, — начал человек, который выглядел точно, как доктор Томас Пейнтер, психиатр, — что врач — это бог в этом земном обществе.

— Воистину, — осторожно согласился Стивен.

— Особенно здесь, в этой военной тюрьме, — продолжал Круг. — Я принес с собой кое-какое оборудование. Можешь ли ты сказать мне в этот урочный час, по каким причинам я не мог бы воспользоваться им?

— И ты можешь убить меня при помощи этих устройств? — спросил Стивен.

Круг кивнул.

— За мгновение до того, как ты нажмешь на спусковой крючок или что ты там задумал, — сказал Стивен, — ты замертво падешь. Мать связана со мной и защищает меня.

— Они не могут убивать, — заметил Круг. — Это генетически невозможно.

— Нет, они могут убивать. Психологически это возможно.

— Знаешь, вообще-то я не могу понять, как ты узнал это, — сказал Круг печальным голосом.

— Очень просто. Обыкновенные люди не убивают себе подобных. Но когда власти им приказывают, они выполняют это. А я и был такой властью — древнегреческий царь, мужчина-главнокомандующий.

Стивен помедлил несколько секунд, пока смысл сказанного дошел до джи-инта, потом продолжал:

— Помни, Круг, что мы сейчас обсуждаем судьбу самого тебя. — Последние слова он особо подчеркнул.

— Как и самого тебя, — заметил Круг.

— Все они хотят убить тебя, — протягивая слова, произнес Стивен. — Я сказал им: «Только через Круга наша Галактика связана с галактикой джи-интов». Я сказал им, что кто-то другой — не я, потому что это не в моей натуре — должен хорошенько подумать, прежде чем решиться на такой шаг — лишить жизни кого-либо. Однако, — Стивен пожал плечами, — если мы все же оставим тебя в живых, то нам придется доставить тебя в такое место, откуда ты не смог бы легко сбежать и где я мог бы ежедневно разговаривать с тобой при помощи Матери. Поэтому…

Стивен выпрямился.

— Вот это и есть те причины, Круг. Тебя будут допрашивать неоднократно. Ведь есть же причина того, почему вы, джи-инты, не можете адаптироваться в нашей Галактике. Почему вы столь агрессивны.

— Кто бы Это говорил! — заметил Круг.

И прыгнул вперед.

Стивен, когда тело джи-инта ударилось о его, перекатился, обхватывая тело врага своими руками, потом рванул правой рукой за халат врача. В следующую секунду он держал халат, разорванный на две половинки. А левой рукой он ухватился за брюки. Выглядело так, словно одежда Круга была бумажной, а, может быть, это было сделано специально для быстрого переодевания (так это и было на самом деле), потому что и брюки Круга оказались в левой руке Стивена.

Но джи-инт тоже схватил Стивена и с такой же яростью рванул за штанину землянина.

Перекатившись на другую сторону кровати, извиваясь, срывая друг с друга всю одежду, они свалились вниз, и их не стало видно.

Хотите увидеть самое волнительное зрелище?

Побывайте в психиатрической палате, когда пациент набрасывается на врача. Естественно, к подобному заключению пришли все остальные, наблюдавшие за этой схваткой. За исключением четырех пациентов, всех остальных в палате охватило сильное возбуждение.

Эти четыре лежали неподвижно, с пустыми лицами, как мертвые. Конечно, они вели себя подчеркнуто демонстративно, столь неукоснительно придерживаясь выбранной ими линии поведения. Единственное, что они могли себе позволить, это издавать завывания.

Услышав которые, в палату тут же влетел медицинский персонал.

Как оказалось, им предстояло разнять пару борющихся и очень похожих фигурами людей. Лицо у одного из них было все в крови, и на первый взгляд казалось, что у него осталась лишь половина лица.

— Дайте мне полотенце! — пробормотал врач, прикрывая руками лицо.

Принесли полотенце. Потом бинты. А вскоре кто-то принес два халата.

Тело Стивена к тому времени уже было проведено в одиночку. Врач, поинтересовавшись, куда дели его разорванную одежду (где, как он сказал, находились его ключи и записная книжка) и попросив, чтобы его проводили к его машине, пробормотал сквозь бинты:

— Со мной все в порядке.

Примерно через десять минут Стивен решил, что уже можно без опаски снять бинты. Некоторое время он провел, сдирая с головы маску, которая напоминала лицо доктора Пейнтера. А одежду он вскоре подвергнет химическому анализу.

Стивен перебрался в Нью-Джерси, потом направился к ферме, расположенной в местечке Паттерсон, штат Пенсильвания. Дорога заняла у него всю вторую половину дня.

А ночью, во втором часу, раскрылась крыша сарая, и в небо, подернутое облаками, со свистом устремился небольшой летательный аппарат. После чего крыша сарая снова сомкнулась.

Ничто больше не двигалось в сельской местности Пенсильвании…

…— Эй! — закричал Стивен.

С блестящими глазами он смотрел вниз из сверкающих небес. Это было непривычное для него зрелище. Похоже на сад. С высоты он видел реку, протянувшуюся через центральную часть строений из мрамора и сверкающего камня.

И только когда он уже совершал посадку, до него вдруг дошло, что то, что он видел, вовсе не было городом.

Какое-то поместье, с тысячью строениями, огромными и маленькими. Но это были жилые здания.

Стивен сел рядом с рекой, как раз там, где впервые увидел крокодила.

Все казалось ему другим. И эта полная непохожесть на те руины, на все то, что он когда-то видел, поразила его.

Стивен спрыгнул на траву, глубоко вдохнул миттендский воздух, а потом направился к ближайшему дому. Он оказался жилым и выстроенным в стиле древних греков. Наверное, дворец какого-нибудь королька. Или королевы.

По дорожке через ухоженный сад Стивен быстро прошел к мраморному входу. Дверь ему открыла женщина-слуга и проводила в огромную комнату с высокими застекленными окнами. В комнате находилась молодая, приятной наружности женщина, на плечи которой была наброшена белая пушистая накидка. Она сидела и читала. Потом отложила книгу в сторону, встала и улыбнулась Стивену.

Стивен прошел к диванчику рядом с ней.

— Кто вы? — спросил он.

— Риту.

Стивен устроился на диванчике и положил ноги на небольшую статую, до которой дотянулись его ноги.

— Ну, детка, сообщи всем девочкам, что папочка уже прибыл, — сказал он.

— Они знают.

Улыбка ее стала вдруг чуть более напряженной… «Может, это есть признак ее тревоги обо мне?» — подумал Стивен.

— Есть ли что-нибудь, что я могла бы сделать для тебя, Стивен? — со страстью в голосе спросила девушка.

— Я пробуду с тобой около восьми часов — хорошо?

Риту кивнула, глядя на него с внимательностью и ожиданием.

— Ну, — пожал плечами Стивен, — тогда у нас будет еще достаточно времени поговорить. Поэтому, поскольку я немного утомился, почему бы мне немного не вздремнуть?

Он прилег на диванчике.

— Разбуди меня примерно через девяносто минут. Как мне сказали ученые с Земли, такой продолжительности сна достаточно, чтобы отдохнуть. Хорошо?

И почти тут же он уснул.

СТРАННИК (роман)

Земной космический корабль путешествует от звезды к звезде в поисках нового места обитания, т. к. Земля уже предположительно погибла.

Путешествие продолжается много лет и на корабле успевает смениться несколько поколений. Не все довольны положением дел, многие хотят вернуться на Землю, т. к. не верят, что она погибла, назревает мятеж…

Часть I Космический странник

Глава 1

20–й год полета

Краешком глаза Томас Стрейнжбери заметил, что по лестнице, ведущей на капитанский мостик космического корабля, поднимается Дженерети. Стрейнжбери почувствовал смутное раздражение: «Какого черта! Этому парню нечего делать на капитанском мостике!»

Стрейнжбери наградил Дженерети свирепым взглядом, но тому, похоже, было наплевать.

В свои девятнадцать Джей Дженерети был высоким, крепким парнем с упрямой челюстью и воинственными манерами. Как и Стрейнжбери, он родился на борту космического корабля. Однако Дженерети не был офицером, и ему не разрешалось находиться на капитанском мостике. Но он оказался тут, поэтому у Стрейнжбери, вне зависимости от старой неприязни к Дженерети, появилась возможность продемонстрировать свою власть.

Кроме того, через пять минут у Томаса заканчивалась вахта…

Дженерети преодолел последнюю ступеньку, шагнул на ковровое покрытие капитанского мостика. Должно быть, он выполнял какое-то поручение кого-то из офицеров. Когда он поднял взгляд и увидел черные, сверкающие звездами небеса, его дыхание стало прерывистым. Он остановился в нерешительности в дюжине шагов от Томаса, задрав голову и потрясенно уставившись в космическую бездну. Его реакция удивила офицера. Раньше Стрейнжбери с подобным не сталкивался. Оказывается, на космическом корабле и в самом деле были люди, видевшие космос только на вспомогательных видеоэкранах.

Совершенная, абсолютная прозрачность обзорного экрана капитанского мостика создавала полную иллюзию присутствия в темном, пустом космосе. Такая штука и впрямь потрясала человека, не привыкшего к подобным зрелищам.

Стрейнжбери охватило неосознанное чувство превосходства. Он-то с раннего детства имел право находиться на капитанском мостике. Для него все, что существовало вне корабля, казалось таким же естественным и обыденным, как и сам корабль.

Стрейнжбери заметил, что Дженерети постепенно приходит в себя после первоначального потрясения.

— Да-а, это действительно круто, — пробормотал он. — Которое из них — Центавр?

— Вот то, — Стрейнжбери указал на очень яркую звезду, сверкавшую за направляющими астронавигационного планшета.

На капитанском мостике было запрещено разговаривать с гражданскими членами экипажа, и Томас сам удивился тому, что позволил себе ответить этому бесцеремонному парню.

Может, это случилось из-за ауры силы, исходившей от Дженерети. Но скорее всего поступить так Томаса побудило желание хоть отчасти сблизиться с другими молодыми людьми на корабле, ведь Джей считался одним из лидеров.

Этикет требовал, чтобы сын капитана, держался особняком. Однако Стрейнжбери понимал, что принадлежность к «правящей элите» корабля обрекает его на одиночество.

Томас вдруг представил себе картину: он влачит жизнь затворника, точно так же как его отец. Живет, всеми покинутый…

Молодой человек тряхнул головой, пытаясь отогнать подобные мысли.

Через несколько минут окончится его вахта. И тогда Стрейнжбери мягко, но решительно отведет Дженерети вниз по трапу и дружелюбно поговорит с ним. И тут Томас заметил, что Джей ухмыляется..

— У меня что-то не так с лицом? — ехидно спросил он. — Ты так на меня уставился!

Стрейнжбери промолчал.

Дженерети опять задрал голову, разглядывая звездные россыпи.

— А здорово нас облапошили, — проворчал он. — Мол, каких-то поганых четыре года полета со скоростью света — и мы на месте! Надули по полной программе!

— Осталось всего девять лет, — возразил Стрейнжбери. — Еще лет девять, и мы у цели.

— Угу! — цинично согласился Джей. — Девять лет… Пустяки.

Он помолчал немного, а потом спросил:

— А которая тут Земля?

Стрейнжбери указал на противоположную сторону мостика. Один из его векторов — направляющих планшета всегда указывал на Солнце.

Около минуты Дженерети внимательно разглядывал бледную звездочку. Выражение его лица изменилось, теперь на нем ясно читалось уныние, плечи опустились. От прежней самоуверенности не осталось и следа. Наконец он прошептал:

— Это так далеко отсюда, так далеко… Поверни мы сейчас назад, тебе и мне было бы по сорок лет, когда мы бы вернулись на Землю…

Внезапно Дженерети шагнул к Стрейнжбери и схватил его за плечи.

— Подумать только! — воскликнул Джей. — Сорок лет. Половина жизни, отпущенной нам, — в мусоросборник! Но все-таки есть шанс немного поразвлечься, а? — Он подмигнул Томасу. — Если мы немедленно повернем назад! Скажи, ты мог бы повернуть корабль?

Стрейнжбери освободился из объятий Дженерети. Он был смущен и рассержен. Больше года он не слышал подобных разговоров. Тогда отец Стрейнжбери положил конец всем недовольствам. Капитан корабля сумел убедить малодушных, что второй полет к Альфе Центавра — дело стоящее. Разговоры прекратились.

— Что ты несешь? — строго спросил Стрейнжбери.

Казалось, Дженерети и сам осознал свою глупость.

Он отступил на шаг, смущенно улыбнулся:

— Да это я так. Ясное дело, глупо: повернуть назад, когда до финиша вдвое ближе, чем до старта. Глупо же вот так вот взять и повернуть, верно? Но просто интересно: ты мог бы это сделать?

— Да, мог бы, — Томас на миг ощутил гордость от своего превосходства над этим сильным и таким уверенным в себе парнем.

Томас прекрасно знал, что лишь немногие из членов экипажа космического корабля считают значимой подлинную цель экспедиции. Но все прекрасно помнят, что где-то там, в глубинах космоса, осталась Земля… Томас знал, что молодежь, выросшая на корабле, как и он сам, считает Стрейнжбери-старшего старым придурком. Но еще он знал и то, что старик гордится своим правом управлять жизнью корабля. Иногда Томасу казалось, что отец знает нечто такое, о чем остальные и понятия не имеют. И именно это помогает Стрейнжбери-старшему поддерживать порядок. С другой стороны, Томас уже не раз размышлял о том, что, быть может, отец его не прав… И это угнетало Стрейнжбери-младшего точно так же, как и его ровесника Джея. Он видел земную жизнь лишь в записях корабельной фильмотеки. Но этого было достаточно, чтобы осудить тех, кто по собственному произволу лишил его, Джея и остальных родины и обрек на скитания в космосе. И главным виновником, безусловно, был его отец. Ведь именно Стрейнжбери-старший, капитан, принял решение продолжать путь, когда выяснилось, что путешествие займет куда больше четырех лет. Не будь Томас сыном капитана, он не стал бы скрывать, что полностью разделяет точку зрения Дженерети.

Стрейнжбери взглянул на часы. Он успокоился, увидев, что уже пора включать автопилот. Его вахта окончилась. Он повернулся к консоли, привычно оценил навигационную картинку, показания контрольных систем, вывел на дисплей данные, полученные от дежурного физика, убедился, что все параметры соответствуют норме, и передал бразды правления автоматике. С этого момента, в течение двенадцати часов, кораблем будут управлять электроника. Потом на шесть часов вахту примет Кэрсон. Следующим будет старший помощник; еще через двенадцать часов, начнется вахта второго помощника, его сменит третий помощник — Браун. И наконец, когда пройдут очередные двенадцать часов автоматического полета, Стрейнжбери вновь вернется на капитанский мостик.

Так протекала жизнь корабля. Такой порядок установили, когда Стрейнжбери исполнилось четырнадцать лет. Конечно, нести вахту дело не трудное. Но для высших офицеров корабля право встать на капитанский мостик считалось не работой, а почетной обязанностью. Каждый член экипажа ревниво оберегал свои должностные обязанности, а уж о высших офицерах и говорить нечего. Каждый из них всегда заступал на вахту с точностью до минуты. Несколько лет назад Браун встал на вахту с коляской и дежурил вместе с крохотным сыном, который был так тяжело болен, что отец не хотел оставить его ни на минуту. Но Браун даже и не подумал о том, чтобы попросить кого-то подменить его на капитанском мостике.

Такая преданность долгу удивляла Стрейнжбери. В тот раз Томас даже спросил отца, почему Браун поступил подобным образом. И старик объяснил сыну:

— Право стоять на вахте — знак отличия каждого офицера. Помни об этом и не относись к своим обязанностям столь легковесно, как нынешняя молодежь. Мы — офицеры, мы — правящий класс на этом корабле, мой мальчик. Обращайся ко всем людям с уважением, но не забывай о том, что я сказал. Поддерживай своих офицеров, и они в ответ поддержат тебя. Если мы перестанем соблюдать традиции и поддерживать дисциплину, то неминуемо потеряем власть и уважение экипажа.

Томас ничего не имел против того, чтобы сохранить преимущества своего положения. К этому времени он уже успел их оценить. Например, то из них, что многие девушки очень благосклонно относились к вниманию со стороны капитанского сына…

Отогнав приятные видения, Стрейнжбери заторопился. До начала киносеанса осталось немного, а Томас хотел еще перед этим принять душ.

Стрейнжбери заметил, как Дженерети посмотрел на часы на бортовой консоли. И решительно шагнул вперед, преградив путь Томасу Стрейнжбери.

— Не торопись, Томми, — сказал он. — Я хочу сообщить тебе кое-что важное.

— Ты уверен, что это так важно? — недовольно спросил Томас.

— Суди сам, — Джей усмехнулся. — Через пять минут после начала фильма мы собираемся избавить стариков от груза ответственности.

— Что ты имеешь в виду? — холодея, пробормотал Томас.

— То, что сказал. Мы намерены захватить корабль.

Рука Стрейнжбери рефлекторно потянулась к бластеру, но Джей перехватил его запястье.

— Не торопись, Том, — спокойно произнес он. — Сначала дослушай. Мы не причиним вреда старым придуркам, если они будут вести себя прилично. А ты… Тебя мы хотели бы сделать нашим капитаном. Что скажешь?

— Мне надо подумать, — пробормотал Стрейнжбери.

— Думай, — согласился Джей, не отпуская руки Томаса. — У тебя есть целая минута.

— Ты что, смеешься? — изумился Стрейнжбери. — Мне нужны сутки, а лучше — неделя! Это же серьезное дело!

— Да, — согласился Дженерети. — Очень серьезное. Поэтому мы не можем дать тебе сутки. Твой старик что-то пронюхал. Если все раскроется, прольется много крови. Мы-то от своего не отступим. Если ты не согласен — дело твое. Мы найдем другого капитана. Хотя лично я считаю, что ты — самый подходящий.

Несмотря на ситуацию, похвала Дженерети необычайно польстила Томасу. Она подтолкнула его принять решение. В конце концов, эти парни не собираются никому причинить вреда, а старикам и впрямь пора уступить место более сильным и энергичным.

— Хорошо, — произнес он. — Я согласен. Что дальше?

— Одно условие, — сказал Дженерети.

— Какое?

— Мы поворачиваем обратно. Обратно к Земле, — уточнил он, заметив растерянное выражение на лице Томаса. — Ты ведь сказал, что сможешь это сделать? Сможешь?

— Да. Да, я смогу!

Внезапно Стрейнжбери почувствовал решимость. Он тоже хотел увидеть Землю. Не меньше, чем Джей. Славную, добрую, прекрасную Землю…

— Отлично! — Дженерети отпустил его руку и тут же быстрым движением выдернул из кобуры бластер Томаса. Еще одно движение — и блок кристалл-накопителя исчез у Джея в кармане, и он протянул Стрейнжбери бластер, превратившийся в безопасную конструкцию из металла и пластика.

— На всякий случай, — заметил Джей. — Кстати, имей в виду, что если ты попытаешься предупредить кого-нибудь, ничего хорошего из этого не выйдет. Мы не отступим, и тогда уж без крови не обойдется. А ты не станешь капитаном.

— Я же сказал, что согласен! — обиженно запротестовал Томас, но Джей продолжал, игнорируя его обиду:

— Наша задача — действовать уверенно и не сделать ничего, что могло бы вызвать подозрение. Это означает, что каждый из нас, включая и тебя, должен вести себя, как обычно. Что ты собирался сейчас сделать?

— Пойти в каюту и принять душ, — ответил Стрейнжбери.

Он начал приходить в себя после первого потрясения, вызванного известием о заговоре. Мысль о том, что размеренная жизнь корабля может в один миг измениться, взбудоражила его. Но еще больше его потрясло осознание того, что безумное путешествие в бесконечность будет прекращено. Наконец-то…

— Ладно, — сказал Дженерети. — Иди прими душ. А я отправлюсь с тобой. На всякий случай.

— Будет лучше, если я не пойду домой, — с сомнением пробормотал Стрейнжбери.

— И твой отец начнет что-то подозревать!

Стрейнжбери было нелегко. Он понял, что отныне он — один из заговорщиков, почувствовал, что на этом пути его будут подстерегать неведомые опасности. Несмотря на душевные волнения, зарождающиеся в потаенных глубинах его души, он еще держал себя в руках.

— Отец еще больше удивится, когда увидит нас вместе, — сказал он. — Кстати, ты ему не нравишься.

— Не нравлюсь! — Дженерети повторил слова Стрейнжбери так воинственно, что неожиданно в сердце сына капитана закралось сомнение. — Ладно, убедил. Пойдем прямо в кинозал. Но помни, мои слова. Следи за собой. Держи себя в руках и ничему не удивляйся. Будь готов шагнуть вперед и принять командование.

Он положил руку на плечо Стрейнжбери.

— Мы победим, — торжественно объявил он. — Мы сделаем это!

Томас увидел капельки пота на лбу Джея. И внезапно сыну капитана пришло в голову, что Дженерети далеко не так уверен в успехе, как пытается показать.

И только минутой позже, когда молодые люди уже спустились с мостика, Стрейнжбери почувствовал насколько напряжены его мускулы. Он был готов к борьбе.

* * *

Стрейнжбери плюхнулся в кресло и заерзал, устраиваясь поудобнее. Тем временем в кинозале погас свет. Опоздавшие на сеанс ощупью искали свои места. У Стрейнжбери еще было время отказаться от предложения Дженерети. Однако если он не собирался поддерживать мятеж, то ему следовало действовать немедленно.

Томас слышал, как Дженерети, стоя в проходе, говорил что-то какому-то парню, но не слышал, что именно. Чуть позже Джей опустился на сиденье рядом со Стрейнжбери и наклонился к сыну капитана:

— Еще несколько минут, и все будут в сборе, — объявил он. — Когда двери закроют, мы получим знак. Начнется сеанс. В темноте я поднимусь на сцену. Мое появление там — сигнал к началу мятежа. Ты пойдешь со мной.

Стрейнжбери кивнул. Однако происходящее ему не нравилось. Только что он сочувствовал мятежникам, а вот сейчас его охватил страх перед возможными последствиями их необдуманных поступков. Стрейнжбери не мог представить себе, что может случиться. Полное и всеобъемлющее чувство надвигающейся опасности охватило его.

Раздался звонок.

— Фильм начинается, — прошептал Дженерети.

Время неумолимо бежало вперед. Неожиданно Стрейнжбери захотелось что-то предпринять. Его неуверенность росла. У него появилось твердое убеждение, что он поспешил, согласившись поддержать мятежников. Что, если они используют его на первой стадии восстания, а позже, когда потребность в нем отпадет, попросту сместят Томаса с поста капитана… который в любом случае достался бы ему после смерти отца, вместе с правом решать: продолжать ли движение к созвездию Центавра или повернуть обратно? Неожиданно Стрейнжбери понял, что ничего не выиграет от победы Дженерети.

С отчаянием сын капитана заерзал на стуле, напряженно оглядываясь и пытаясь придумать, как удрать от мятежников.

Глаза его уже привыкли к темноте.

На самом деле в зале было не так уж и темно. С одной стороны от Стрейнжбери сидел пожилой мужчина — третий помощник капитана. Рядом — его жена. Третий помощник перехватил пристальный взгляд Томаса и кивнул.

Стрейнжбери улыбнулся, потом повернулся в другую сторону. Джей, находящийся рядом с ним, спросил:

— А где Кэрсон?

Кинозал, как обычно, был полон. Внимательно вглядываясь в темноту, Стрейнжбери обнаружил старшего помощника Кэрсона, сидящего почти в последнем ряду, а потом увидел второго помощника, тяжело плюхнувшегося на одно из свободных мест в первом ряду. Из старших офицеров не пришел только капитан, Стрейнжбери-старший. Это немного обеспокоило Томаса.

Хотя каждый из членов команды мог смотреть любые фильмы в своей каюте в любое время, три раза в неделю в кинозале проводился показ фильмов. Три раза в неделю восемьсот человек собирались вместе, чтобы тихо и внимательно посмотреть какой-то эпизод из жизни далекой Земли. По мнению психологов, это должно было способствовать единению экипажа. Редко кто пропускал эти киносеансы.

Капитан должен был вот-вот появиться.

Стрейнжбери приготовился к неприятностям. Вот на экране промелькнули первые кадры фильма, затем включилось музыкальное сопровождение. Голос за кадром сказал что-то о «важности тяжелых испытаний», потом пошли титры картины. В этот момент Стрейнжбери повернулся и посмотрел на то место, где обычно сидел его отец.

Кресло было пустым.

Случай совершенно необычный. Отсутствие капитана на обязательном просмотре вызвало у Стрейнжбери предчувствие надвигающейся катастрофы. Ведь Дженерети тоже намекал, что капитан догадывается о заговоре.

Если так, то такой проницательный и опытный человек, как Стрейнжбери-старший, несомненно принял меры, чтобы мятеж провалился. Да разве может какой-то сопляк Дженерети провести самого капитана. Что ж, если так, то путешествие продолжится и дальше. Эта мысль еще больше расстроила Стрейнжбери. «Надежда Человечества», покинув Землю, пробыла в космосе уже семь тысяч восемьсот дней. И кто знает, что ждет землян к конце пути?

Стрейнжбери колебался. Стоит ли присоединяться к Дженерети? Не лучше ли представить тому действовать без помощи Томаса? Если восстание провалится, никто не узнает о том, что сын капитана был готов поддержать мятежников. Да, именно так. Он не будет ни во что вмешиваться, пока ситуация не определится.

Приняв решение, Стрейнжбери со вздохом откинулся на спинку сиденья. Раздражение уступило место разочарованию. Только сейчас он обратил внимание на экран.

Показывали суд. Военный трибунал.

Молодой мужчина с бледным лицом стоял перед судьями. Чуть поодаль, за решеткой дожидались своей очереди еще шестеро.

Говорил прокурор. Томас успел уловить только часть речи.

— … Действия этих людей — государственная измена. Они принесли присягу и находились на военной службе, как и любой из астронавтов. Их преступное деяние…

Стрейнжбери отвлекло движение в зале. Вздох облегчения слетел с его губ, когда он увидел отца, пробирающегося по темному залу, чтобы занять своеместо. Может быть, опоздание капитана вызвано чем-то незначительным? Еще несколько минут — и мятежники начнут действовать.

— … Действия обвиняемых можно однозначно трактовать как мятеж! — рявкнули динамики.

Томас вздрогнул.

Там, на экране, прокурор обратил к зрителям мрачное лицо:

— Это мятеж! И есть только одно наказание, соответствующее такому преступлению. Я требую смертной казни для всего экипажа!

Только теперь Томас начал соображать, что происходит на экране. И, черт возьми, та ситуация удивительно напоминала ту, что сложилась на их корабле. Дьявол! Он ведь тоже принес присягу! И Дженерети приносил присягу. И все заговорщики, кроме, может быть, самых молодых.

— … Ваше последнее слово, подсудимый? — это произнес уже не прокурор, а один из судей — военный с золотым шитьем на погонах, старик, чем-то похожий на отца Томаса.

— … Поймите нас, сэр! Мы… Мы больше не могли! — возразил один из подсудимых прерывающимся от волнения голосом. — Мы так далеко… от Земли… У нас не было никакой связи. Семь лет одиночества в космосе… Там, в пространстве, свои законы. Если бы мы могли… Мы так хотели вернуться домой…

До сознания Стрейнжбери дошло, что зал словно замер. И сам он тоже застыл, ожидая, каким будет решение трибунала.

Приговор огласил председатель, тот самый старик с золотым шитьем на погонах.

— Мятеж, — сказал он, — это всегда мятеж. Где бы он не происходил: на Земле, Луне или в открытом космосе. Приговор всегда один: смерть.

Томас покосился на Дженерети. Тот сидел, напряженный, вцепившийся в подлокотники. Нет, Джей теперь вряд ли взойдет на сцену. На кой черт ему теперь возвращаться на Землю? Чтобы умереть?

Томас похлопал его по колену.

— Накопитель от бластера, — вполголоса произнес Стрейнжбери. — Отдай.

Дженерети вздрогнул, сделал движение, словно собирался встать, но тут же опомнился и молча протянул блок Томасу.

Стрейнжбери так же молча вставил его в бластер.

* * *

Через несколько часов Стрейнжбери зашел в проекционную.

— Здравствуйте, Джонатан, — обратился он к худому, средних лет мужчине, который озабоченно переставлял коробки с видеодисками.

Джонатан вежливо кивнул, узнав посетителя. Однако на лице его было написано удивление. Почему сын капитана зашел сюда? Поведение техника напомнило Стрейнжбери, что на космическом корабле нельзя с пренебрежением относиться к любому члену экипажа, даже если этот человек с невысоким служебным положением.

— Необычный фильм вы показали нам сегодня, — небрежно произнес юноша.

— А, вы об этом? — пробормотал Джонатан. — Меня тоже несколько удивило, когда ваш отец связался со мной и попросил показать именно этот фильм. Он очень старый… Вы изучали историю первых межпланетных путешествий?

Стрейнжбери не смог заставить себя ответить. Он просто кивнул, а потом молча вышел, почти ничего не видя перед собой.

Не менее часа он бродил по кораблю. Ему следовало набраться решимости, чтобы повидать отца.

После смерти матери отец и сын как будто отдалились друг от друга.

Томас отыскал отца в просторной жилой каюте в капитанских апартаментах. Семидесятилетний Джон Стрейнжбери просматривал какие-то записи. Заметив, что вошел сын, капитан кивнул ему и продолжил чтение.

Прошло несколько минут, пока взгляд отца снова обратился к сыну.

— Тебе что-нибудь нужно? — сухо спросил он.

Томас молчал, не смея поднять на отца глаза.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя? — чуть мягче спросил капитан.

Томас заколебался. Неясные, противоречивые чувства переполняли его. Должен ли он рассказать о мятежниках? И о своих собственных мыслях?

Неожиданно Томас произнес совсем не то, что собирался:

— Отец, скажи, почему мать покончила с собой?

Капитан Стрейнжбери отложил бумаги в сторону.

Он медленно, глубоко вздохнул, словно собираясь с силами.

— Что ж, — произнес он медленно. — Ты имеешь право задать этот вопрос. И я тебе отвечу.

Глаза капитана вспыхнули, но голос был холоден, как сам космос.

— Да, я тоже думаю, что имею право это знать, — словно оправдываясь, пробормотал Томас.

Наступила тишина… пауза затягивалась. Лицо старика оставалось бледным, в уголках глаз сверкнули слезинки. Или это только показалось Томасу?

— Знаешь, — проговорил он, — мама никогда не говорила о тебе… хорошо. Но я никогда не понимал почему.

Капитан кивнул, скорее всего, самому себе. Он, казалось, пришел к какому-то решению, плечи его распрямились, в голосе зазвучали стальные нотки:

— Я допустил ошибку, сынок. Мне не следовало жениться на твоей матери. Но она слишком долго находилась под моей опекой. Она выросла у меня на глазах… И мне не хотелось, чтобы она досталась другому мужчине… Нет, не так… Я действительно любил ее. Но мне следовало сдержать свои чувства. Со временем она вышла бы замуж за молодого человека своего поколения… Но я убедил себя, что она будет в конце концов счастлива и со мной. Так что она доверилась мне, а я предал ее доверие. Твоя мать была для меня больше дочерью, чем любовницей. Но нам было неплохо вместе… Пока не случилась эта история с Тэлли…

— С научным руководителем экспедиции?

— Да. И моим другом. Мы были друзьями, Том. И коллегами. Одними из лучших астрофизиков Земли. Проект «Надежда» был нашим проектом. И твоя мать…

— Капитан замолчал, потер рукой лоб, — … после его гибели твоя мать перестала мне доверять.

Стрейнжбери никогда не задумывался о том, что происходило на корабле в те времена, когда его мать была молодой. Для него было трудно понять, что послужило причиной ее гибели. Еще он подумал о том, что отец и в самом деле говорит с ним начистоту. Поэтому он продолжил расспросы:

— Она как-то сказала… — тут он заколебался, — … она сказала мне, что смерть Тэлли была не случайной. Она сказала, что ты его убил.

Щеки отца стали еще белее, плечи его вновь поникли. Старик замолчал, на лице его появилась жалкая улыбка.

— Да, — сказал он. — Мне она тоже это говорила. Все не так просто, мой мальчик. Только время рассудит, Том, кто из нас был прав. Но должен тебе сказать, я не убивал его. По крайней мере сознательно. Это был несчастный случай. Мы оба слишком устали… Нервничали. Тэлли решил сдаться. А я был уверен, что мы сможем одержать верх. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом подробнее. Я расскажу тебе о той долгой, изматывающей борьбе. С моим талантом и со знаниями Тэлли мы могли одержать верх. Но Тэлли сломался. — Стрейнжбери-старший тяжело вздохнул и продолжил говорить только через некоторое время. — Я могу объяснить все, что случилось тогда… Сразу после старта — Тэлли считал, что это не требует доказательств — наш корабль должен был разогнаться почти до скорости, близкой к скорости света, и, таким образом, мы собирались на практике проверить теорию сжатия времени при релятивистских скоростях. Но… мы не смогли разогнать корабль до нужной скорости. Двигатели нашего звездолета оказались намного слабее, чем выходило по расчетам Тэлли. Как только он понял, что наша экспедиция продлится намного дольше, чем планировалось, он предложил повернуть назад. Естественно, я не согласился. Я не мог согласиться. Позже я объясню тебе почему. Но Тэлли впал в истерику. Он повел себя совсем не так, как подобает офицеру… старшему офицеру. Из-за этого он допустил роковую ошибку. Это можно считать несчастным случаем…

— Тогда почему мать обвиняла тебя в убийстве?

Старший Стрейнжбери пожал плечами.

— Твоя мать никогда не понимала, что Тэлли и я спорили только по научным вопросам. Но она знала, что Тэлли хотел вернуться на Землю. И она тоже хотела вернуться. Из-за этого она переметнулась на его сторону, стала утверждать, что Тэлли, как астрофизик, больший специалист, чем я. Она утверждала, что моя теория — чушь, что с нашим Солнцем ничего не случится…

— А с ним что-то должно случиться? — удивился Томас.

Стрейнжбери-старший вздохнул.

— Мне следовало больше внимания уделять твоему образованию, — сказал он. — Ты же не механик с нижней палубы. Ты должен знать правду. Ты должен понимать причины тех или иных поступков.

— Прости, — тихо пробормотал молодой Стрейнжбери. Затем он добавил. — Наверное, я глупей тебя. Я так и не разобрался ни в теории сжатия Лоренца-Фитцджеральда, ни в твоих открытиях. Я только понял, что все это послужило причиной для организации этой экспедиции. Но твои выводы… Они довольно туманны.

Старик внимательно посмотрел на сына.

— Я выдвинул довольно сложную гипотезу, — произнес он. — Например, ты видишь простую звезду — Солнце, а для меня это — искривление в пространстве. Развивающаяся аномалия. И ее существование послужит причиной гибели Солнечной системы.

— Но Солнце ведь стабильная звезда!

— А я не утверждаю обратного, — возразил отец с раздражением в голосе. — Мой мальчик, ты найдешь подробности в докладе, в научной документации корабля, а также в отчете доктора Тэлли относительно экспериментов по достижению сверхсветовых скоростей. Да, порой выводы звучат несколько туманно. Но это сделано сознательно. Почему бы тебе не попробовать разобраться в этом? В свободное время. Вместо того чтобы якшаться с теми, кто тебе — не ровня.

Четверть часа назад Томас, услышав подобное, вздрогнул бы. Сейчас он даже не обратил внимания на последние слова отца.

— Но почему все-таки наш корабль не достиг расчетной скорости? В чем ошибка? — спросил он, не отводя взгляда от лица капитана, а потом быстро добавил. — Я слушал лекции, на которых нам разъясняли, почему так вышло. Но, прости, эти объяснения не показались мне убедительными. Твоя официальная версия… По-моему она создана для того, чтобы доказать необходимость экспедиции. А мне очень хотелось бы знать, как все обстоит на самом деле…

Неожиданно старик прищурился и усмехнулся:

— Я действительно выработал некую официальную версию, предназначавшуюся для того, чтобы поддерживать дисциплину и мораль. Разве не так? — неожиданно капитан помрачнел. — Я хотел… Я пытался донести это до тебя. — Капитан какое-то время молчал, потом махнул рукой, словно отгоняя какую-то назойливую мысль. — Не обращай внимания. Ты прав. Я хотел, чтобы люди думали так, как удобно мне. В действительности я уже сказал тебе правду. Когда Тэлли установил, что альфа-частицы не могут достичь необходимой скорости, при которой они способны разгоняться до еще больших скоростей, нам пришлось экономить энергоресурсы. Теоретически эти частицы могли разогнаться до скорости света, что придало бы почти безграничную мощность нашим двигателям, при небольшом количестве топлива. А фактически мы использовали сотни тонн горючего, чтобы разогнать корабль только до пятнадцати сотых от скорости света. Сорок пять тысяч километров в секунду — это еще слишком далеко до релятивистских скоростей. Когда Тэлли не стало, я распорядился тщательно подсчитать остаток топлива. Теперь мы расходуем его лишь для эпизодической корректировки курса. Наша цель — созвездие Центавра. Если все пройдет успешно, то через девять лет мы прибудем туда. Но если возникнут проблемы и мы не долетим до цели, нам придется заплатить за ошибки.

— И что же может случиться? — спросил Стрейнжбери-младший.

— Все, что угодно. Любой внеплановый маневр — и нам не хватит горючего. И вот еще что, — продолжал капитан. — Я отлично знаю, что многие из экипажа нашего корабля, особенно те, кто вырос на борту, хотят вернуться на Землю. Земля для них — мечта, а я — упрямый старик, который стоит между ними и заветной мечтой… Я думал об этом многие годы и решил, что лучше быть выше их, чем спорить с ними. Лучше я стану делать все, что в моих силах для того, чтобы полет продолжался, раз мне дано такое право. Это право дано мне Землей. Рядовые члены команды должны понять, что обратного пути нет. Несколько часов назад, я напомнил им, как Земля поступает с теми, кто нарушает ее законы. Но мы, старшие, тоже должны понимать, что назад повернуть невозможно. И ничего нельзя с этим поделать… Займись физикой, сын мой. Это тебе необходимо.

Юноша кивнул. Он уже расхотел говорить с отцом о несостоявшемся бунте, так что настало время заканчивать беседу.

— Спасибо, отец, ты мне все объяснил, — кивнул головой младший Стрейнжбери и вышел из каюты, так и не узнав, почему его мать покончила с собой. Почему она стала его матерью? А не осталась вдовой доктора Тэлли, к примеру?

Глава 2

30–й год полета

Медленно уходила неделя за неделей. И с каждым днем звезды, сияющие в темном небе впереди, по курсу корабля, становились все ярче и ярче. Четыре солнца Альфы Центавра уже не выглядели, словно единый сверкающий бриллиант, а были отделены друг от друга черным космосом.

«Надежда Человечества» проскользнула мимо Проксимы Центавра на расстоянии свыше двух миллиардов миль. Теперь тусклая красная звезда медленно уплывала все дальше, оставаясь за кормой корабля.

Не красная маленькая Проксима была главной целью экспедиции, а Альфа. Астрономы Центральной Лунной обсерватории обнаружили семь планет, вращающихся вокруг Альфы Центавра. И одна из семи могла оказаться обитаемой.

Когда корабль находился еще на расстоянии четырех миллиардов миль от сердца звездной системы, Джонас, шестилетний сын Томаса Стрейнжбери, нашел отца в одной из гидропонных оранжерей, где под руководством Томаса отрабатывалась новая технология утилизации твердых остатков оборотного цикла. Дело не ладилось, хотя техники уже в четвертый раз меняли фильтры. Техники ругали ассенизаторов, ботаники — техников, а Стрейнжбери безуспешно пытался докопаться до истины.

— Дедушка хочет видеть тебя, папа. Он в капитанской каюте, — объявил мальчик.

Стрейнжбери кивнул. Глядя на сына, Стрейнжбери-младший почувствовал, как постепенно проходит раздражение. Людям полезно в какой-то миг осознать свое место в жизни. С того времени, как родился сын (а случилось это через семь лет после кризиса, причиной которого был Дженерети), Томас усиленно пытался добиться если не любви, то уважения и признания молодого поколения, своих сверстников из экипажа. Но он помнил и о том, что его сын должен расти, осознавая свое будущее предназначение приобрести все качества, которые необходимы будущему командиру космического корабля, который был фактически единоличным правителем маленького общества астронавтов.

Томас Стрейнжбери не забыл об историческом разговоре с отцом.

Оставив сына на игровой площадке у жилых блоков, Томас поднялся на лифте на офицерскую палубу.

Кроме Стрейнжбери-старшего в каюте собрались четыре физика из инженерного отдела и старшие офицеры Кэрсон, Хэнвик и Браун. Томас бесшумно опустился в кресло в сторонке. Он хорошо знал, о чем пойдет речь.

Догадаться было несложно. Вспышки.

В последние дни корабль двигался в космическом пространстве, где свирепствовала настоящая огненная буря. По всей длине корабля, от носа до кормы, на корпусе вспыхивали маленькие молнии, оставляя следы на обшивке. Несмотря на постоянно задействованные светофильтры, беспрерывные огненные вспышки слепили людей. Астронавтам, несущим вахту на мостике, приходилось перенапрягать глаза, часть вспомогательных наружных видеокамер сгорела, и их было нечем заменить. Кроме того, вспышки нервировали, вызывали психологические перегрузки, головную боль. Частота и интенсивность вспышек усиливалась, положение становилось по-настоящему опасным.

— … считаю, что мы попали в газовое облако, — говорил Плаук, старший физик. — Как вам известно, космическое пространство — это не абсолютный вакуум. Оно заполнено, особенно вблизи звездных систем, большим количеством атомарного водорода и других частиц. В таких запутанных, с гравитационной точки зрения, структурах, таких, как система солнц Альфа Центавра и Проксима Центавра, должно накапливаться значительное количество ионизированного газа. Однако нельзя сказать, что это обычное пылевое облако. Судя по всему, частицы, составляющие большую его часть, активны сами по себе и обладают повышенным электрозарядом или чем-то в таком роде… Хотя межзвездные электрические бури — не новость, должен сказать, что подобное явление ранее никогда не наблюдалось.

Старший физик замолчал и вопросительно поглядел на одного из своих ассистентов, Киссера. Тот взял слово.

— Прошу прощения, сэр, но я не совсем согласен с теорией электрических возмущений. Нет, я не отрицаю наличия следов газа в межзвездном пространстве, но я полагаю, что досаждающее нам явление вызвано в первую очередь нами самими. Точнее, высокой относительной скоростью нашего корабля. Именно этот фактор и обусловливает вспышки. Даже при относительно невысокой плотности атомарного водорода значительная кинетическая энергия частиц обеспечивает выделение энергии в диапазоне видимого спектра. — Киссер сделал многозначительную паузу. Он был неприметным мужчиной, но говорил уверенно. — Правда, — продолжал он выдержав многозначительную паузу, — это не вполне объясняет, почему интенсивность вспышек растет, в то время, как наша скорость снижается. Но, с другой стороны, и плотность межзвездного газа может расти по мере приближения к сердцу звездной системы.

— Какой же вывод? — спросил старший помощник Кэрсон.

— Если моя гипотеза верна, то в тот момент, когда относительная скорость корабля существенно уменьшится, то беспокоящее нас явление прекратится само собой.

— Возможно, это и так, — кивнул Кэрсон. — Но, кроме этого, мы должны помнить о судьбе первой экспедиции к созвездию Центавра и быть вдвойне осторожны.

«Они все думают о первой экспедиции, но никто не решится обсуждать это вслух», — отметил про себя Томас и переглянулся с отцом.

Капитан Стрейнжбери нахмурился. Несмотря на свой возраст, он выглядел уверенно и ничуть не утратил остроты ума. Обведя взглядом всех присутствующих, он спокойно произнес:

— То, что мы должны вести себя крайне осторожно, — это само собой разумеется. Кроме того, мы должны пролить свет на судьбу первой экспедиции — это одна из целей нашего путешествия.

Капитан вновь пристально осмотрел группу физиков и только потом продолжил:

— Вы знаете, что первая экспедиция вылетела на Альфа Центавра около семидесяти пяти лет назад. Можно допустить, что они сумели высадиться на одну из планет системы. Есть даже слабая надежда на то, что энергетические ресурсы их корабля еще не исчерпаны.

— То есть вы хотите сказать, сэр, что мы, возможно, отыщем на поверхности одной из планет лагерь первой экспедиции? — спросил Браун.

— Или то, что от него осталось спустя три четверти века, — проворчал Кэрсон.

Томас был изумлен. Неужели кто-нибудь может всерьез предполагать, что кто-то из первой экспедиции уцелел? Что ядерный реактор, энергетические системы, системы поддержания жизни первого корабля — еще функционируют? Куда вероятнее то, что корабль погиб в космосе. Или сгорел в атмосфере. В таком случае даже искать следы бесполезно. Но эксперты так не считали:

— Мы сможем обнаружить распыленные в атмосфере частицы земного звездолета, уже через несколько часов после прибытия на планету, где он потерпел аварию, — сказал старший физик. — Даже быстрее, чем обнаружим место, пригодное для посадки.

Это была шутка.

Через несколько минут Стрейнжбери-старший отпустил офицеров и специалистов, но Томасу сделал знак, чтобы тот остался.

Когда все разошлось, капитан обратился к сыну:

— Мы почти достигли цели, Том. Это — новая кризисная ситуация. Поэтому нам с тобой необходимо составить план предотвращения повторного мятежа на корабле. Также следует разработать схему, при которой, основав колонию на Альфа Центавра, мы сможем руководствоваться законами Земли, хотя все члены команды отлично понимают, что мы никогда не вернемся на Землю. Да и самой Земли скорее всего больше нет… Судьба благоприятствует нам, так как люди на корабле еще верят, что я ошибался, а Земля еще существует. Однако я совсем не уверен, что и на этот раз смогу так же эффективно погасить страсти. И еще меньше уверен в том, что в следующий раз мятежники опять предложат тебе должность капитана! — Стрейнжбери-старший захихикал. — Поэтому давай-ка, сынок, обсудим нашу тактику и стратегию…

* * *

Часы вахты превратились в ночной кошмар. Три старших офицера и Стрейнжбери разделили ее на трехчасовые смены, которые без перерыва следовали одна за другой. Полагаться теперь исключительно на автоматику было рискованно. Перед вахтой офицеры надевали защитные шлемы, опускали все фильтры защитных экранов, но глаза это не спасало. Если яркий свет вспышек можно было хоть как-то притушить, то с интенсивностью мерцания ничего поделать было нельзя. В создавшемся положении следящие системы были почти слепы. Они могли засечь и уничтожить камень размером с футбольный мяч, все прочие частицы, попадавшиеся на пути корабля, сгорали при ударе о его оболочку. Однако в столь густом пылевом облаке могли возникнуть различные неполадки с наружными системами корабля. Могли возникнуть повреждения, ведущие к потере жизненно важных ресурсов, и приборы могли вовремя не указать на надвигающуюся опасность. Необходимо было постоянное визуальное наблюдение за самыми уязвимыми участками брони звездного левиафана.

К концу вахты у дежурных слезились глаза, а голова просто раскалывалась.

Даже во время отдыха Томас не мог уснуть. Стоило ему закрыть глаза, как вновь все начинало мерцать. Голова разламывалась, и по телу волнами распространялась пульсирующая боль. А тем временем фантазия Томаса рисовала ему картины успешного мятежа, организованного Дженерети, несмотря на полную несостоятельность вожака заговорщиков. Поразительно, как капитан узнал о заговоре и как вовремя ликвидировал мятеж. И как он узнал о предложении, сделанном Томасу Дженерети?

* * *

Время шло, и постепенно скорость корабля снизилась до межпланетного уровня. Потом звездолет перешел на орбиту ближайшей планеты, и астронавты стали выбирать подходящее место для первой посадки. Эта планета была единственной, пригодной для посадки. Из семи планет в этой системе астронавты уже осмотрели шесть. То были газовые гиганты, размерами не уступающие Юпитеру. Только седьмая планета внушала определенные надежды: ее диаметр не превышал десяти тысяч миль, а ее орбита располагалась примерно в ста двадцати миллионах миль от Альфа Центавра А — звезды, которая была ярче Солнца на пятнадцать процентов. Да, эта планета имела определенное сходство с Землей. Правда, на ее небосклоне светила не одна — единственная звезда, а целых три. Альфа Центавра В была удалена от планеты примерно на миллиард миль, и немногим дальше от нее располагалось третье светило — Альфа Центавра С. Но вряд ли это имело существенное значение, их излучение было значительно слабее, чем у первой звезды.

«Надежда человечества» вышла к избранной цели со стороны звезды. Пронизанная лучами светила, более яркого, чем земное Солнце, атмосфера планеты сияла, словно драгоценный камень.

Без всяких помех корабль землян вышел на стационарную орбиту. Теперь предстояло исследовать планету, установить состав атмосферы, параметры среды, наличие жизни. А также при положительном ответе на последний вопрос — наличие разумной жизни и признаков цивилизации. Предварительное исследование не обнаружило никаких следов разумной жизни в космическом пространстве системы Альфа Центавра А. Но это еще ни о чем не говорило. Возможные обитатели планеты могли еще не развиться до уровня космической цивилизации. Или их деятельность за пределами собственной атмосферы могла принять формы, настолько отличные от земной, что земляне были просто не в состоянии их опознать.

* * *

«Надежда Человечества» вращалась на орбите в четырех тысячах миль от поверхности. Орбита корабля была стабильной, маршевые и корректирующие двигатели отключены. Тем не менее вспышки, досаждавшие вахтенным с того момента, как звездолет приблизился к системе Центавра, не прекращались. Физикам так и не удалось отыскать причину этого явления. Правда, сейчас на первое место вышли другие задачи. Изучение самой планеты. Вниз, в атмосферу, уходили зонды. Однако ионизированные частицы уничтожали большую часть оборудования. Стоило только зондам покинуть бронированные ангары звездолета.

Первичные исследования проводились выше облачного слоя. Накапливались и анализировались скудные данные. Большая часть внешних приборов давно была выведена из строя, и теперь астронавтам приходилось довольствоваться лишь малыми крохами, занимаясь не методичным изучением и систематизацией сведений, а проводя время за обсуждением всевозможных гипотез, основанных на весьма сомнительных предположениях. Однако действовали они методично, без спешки. Но не всем это нравилось. Некоторые, особенно молодежь, были склонны форсировать процесс.

— Этот облачный слой практически непроницаем для всех типов наших локаторов, — заявлял старший химик корабля Стейнер. — Нам просто необходимо проникнуть ниже. Быть может, стоит укрепить челнок стальными листами, установить на него аппаратуру одного из зондов и выбрать добровольцев. В конце концов, мы ведь установили, что у этой планеты твердая поверхность, а атмосфера вполне стабильна. Пусть даже она ядовита. Я считаю, что только человек способен точно оценить ситуацию. Никакая экспресс-лаборатория ничего не сделает в подобных условиях. Если потребуется, я сам готов пилотировать челнок!

Томас Стрейнжбери был готов с ним согласиться, но капитан Стрейнжбери придерживался иного мнения.

— Вы, Стейнер, только-только закончили колледж, когда были включены в состав экспедиции. Вы тогда не осознавали многих опасностей, которые поджидали нас, и сейчас их не осознаете. Если ваши исследования не обнаружили следов гибели первого звездолета, это еще не значит, что планета безопасна. Я не желаю попусту рисковать людьми и техникой. Все исследования будут проводиться строго по графику. Через две недели мы попробуем зонды новой конструкции, над которой сейчас работают наши инженеры. Потом мы закончим исследования верхних слоев атмосферы и только через месяц займемся поверхностью. Мы летели сюда почти тридцать лет. В сравнении с этим пара месяцев — не так уж много.

* * *

Шли дни. Поступала и обрабатывалась новая информация о планете. Астронавтам удалось запустить несколько зондов, которые смогли уберечь аппаратуру от зловредного влияния космической пыли.

Первичные исследования показали, что атмосфера лишь отчасти напоминает земную. Слишком много хлора и водорода. Правда, под облачным слоем состав атмосферы мог оказаться совсем другим.

Прошло две недели, и мечта Стейнера осуществилась. Бронированные исследовательские зонды проникли под облачный слой. И новые сведения посыпались как из рога изобилия.

Суша и океаны неведомой планеты распределялись в пропорции три к одному. Было обнаружено четыре континента и множество островов. Была обнаружена обильная растительность и животная жизнь. И, главное, явные признаки разумной деятельности. На поверхности планеты выявили более шестисот искусственных образований, которые можно было без всякой натяжки считать городами. Правда, в этих городах не обнаруживалось никакого свечения, типичного для земных городов в ночное время. Но ведь и такой ночи, как на Земле, на этой планете фактически не существовало. Когда Альфа Центавра А заходила за горизонт, то ночной континент освещали или Альфа В, или Альфа С, а то и обе одновременно. Более важным, чем отсутствие огней, оказалось отсутствие каких — либо организованных сигналов в радиодиапазоне.

— Мы можем предположить, что цивилизация, развившаяся на этой планете, еще не открыла электричество, — объявил капитан Стрейнжбери в одном из своих ежедневных докладов по внутренней связи, после заседаний высшего офицерского состава звездолета. — Освещение в домах туземцев, очевидно, не столь уж необходимо.

Однако все было не так просто. Вновь на борту корабля началось смутное брожение.

— Надо, наконец, высадиться на поверхность! Чего мы медлим! — возмущались многие. — Если эта планета нам не подходит — тоже не плохо! Убедимся в этом — и поворачиваем на Землю, домой.

«Домой, на Землю!» — этот лозунг находил все больше сочувствующих, особенно среди тех, кто имел надежду увидеть Землю. Недовольство умело подогревалось лидерами оппозиции. И первым из этих лидеров был все тот же Джей Дженерети.

— Они хотят доказать, что эта планета непригодна для нас, а следовательно, наша миссия закончена и пора поворачивать в обратный путь, — объяснил сыну капитан Стрейнжбери.

— Но даже если она подходит нам, разве этого достаточно? — возразил Томас. — Еще неизвестно, как к нам отнесутся коренные жители планеты. Разрешат ли они нам поселиться рядом с ними?

— А кто их спросит? — усмехнулся Стрейнжбери-старший. — Что могут сделать нам аборигены, не знающие закона Ома? К тому же нас не так много. Мы просто затеряемся на просторах этой планеты. Если туземцы все же станут возражать, мы просто преподадим им урок. Такой, после которого они наложат в штаны. Врежем им как следует, они перетрусят и согласятся на все, что угодно. Черт возьми, да мы будем богами для этих дикарей!

Томас не стал спорить с отцом, хотя и не разделял его уверенности. Стрейнжбери-старший пока что даже не видел ни одного из тех, кого намеревался запугать. Пока что испуганной оказалась большая часть экипажа земного звездолета. И Томас тоже не был исключением. Мысль о существовании иной цивилизации давалась ему нелегко. В свободное от вахты время он беспокойно ходил кругами по своей крошечной каюте. В эти дни он впервые стал задумываться о безграничных просторах космоса. Выросшему в крошечном мирке земного звездолета, ему тяжело было осознать не только существование иных существ, но даже саму идею существования на бескрайней поверхности планеты. В эти дни он чувствовал себя крошечной песчинкой затерявшейся в безднах бескрайнего космоса. И еще его очень беспокоила мысль о том, как сделать так, чтобы остальные не заметили его сомнений, как не выглядеть трусом перед лицом других офицеров, а тем более перед рядовыми членами экипажа. Единственно, что успокаивало его, так то, что в подобных терзаниях он был не одинок. Размеренная жизнь астронавтов была нарушена. Многие члены экипажа в эти дни ходили с бледными, беспокойными лицами, голоса у них начинали дрожать, стоило им бросить взгляд на огромный шар планеты, сверкающий на малых экранах. Воображение рисовало картины немеханической цивилизации, которая может захватить огромный и прекрасный корабль землян. Какие там боги — земляне! Томас Стрейнжбери видел себя пленником ужасных всемогущих существ, подобных чудовищным змеям. Это был кошмар, повторявшийся едва ли не каждую ночь.

Кошмар кончился на девятнадцатый день орбитального полета, когда по интеркому корабля прозвучало предупреждение:

— Говорит капитан Стрейнжбери. Наблюдатели доложили мне, что в нашу сторону движется неопознанный космический корабль. Направление движения корабля установлено. Наши орбиты пересекутся через одиннадцать часов. Всем офицерам и членам экипажа необходимо немедленно занять свои места, согласно боевому расписанию.

* * *

Стрейнжбери-младший, облачившись в офицерскую форму, поднялся на капитанский мостик. Вспышки разрядов танцевали на наружной оболочке земного гиганта, однако в этот раз Томас почти не замечал их. Ему приятно было осознавать, что он занимает почетное место на капитанском мостике. К тому же отсюда он мог вести наблюдение по специальному экрану, который два дня назад установили техники из отдела теоретической физики. Этот экран был оснащен высокоскоростными сканерами, которые гасили цветовую перенасыщенность изображения, с наносекундными интервалами включая частотный фильтр и формируя изображение, которое уже не мерцало в бешеном ритме. Глядя на экран и на силовые датчики, Стрейнжбери-младший расположился поудобнее. Наконец приборы зафиксировали вспышку повышенной интенсивности в нижней части экрана, на расстоянии около десяти миль от земного звездолета.

Корабль туземцев!

Было очень мало времени для того, чтобы как следует его рассмотреть. Секунда — и орбитальное пространство вновь опустело; следующая секунда, и гигантский космический корабль еще раз появился на экране.

Из динамиков раздался спокойный голос капитана Стрейнжбери:

— Очевидно, на этой планете используется новый принцип перемещения в пространстве на основе инерционной аннигиляции. Это избавляет корабли туземцев от необходимости плавно стартовать и постепенно гасить скорость. Видимо, они могут развить максимальные межзвездные скорости за считанные минуты, находясь на границе атмосферы своей планеты.

Стрейнжбери-младший испугался услышанного. Наблюдая за чужим кораблем, он вспомнил, сколько месяцев «Надежда Человечества» то замедляла, то ускоряла полет, стараясь выйти в заранее заданную точку пространства. Эти мысли на миг отвлекли его от происходящего.

Потом Стрейнжбери-младший увидел, насколько корабль инопланетян много больше земного левиафана. И находился он совсем рядом с земным звездолетом.

Тут по системе внутренней связи передали новый приказ капитана:

— Десантные команды, занять исходные позиции по боевому расписанию класса М! Напоминаю! Никому не стрелять без сигнала опасности третьей степени! Явной угрозы нет! Повторяю, явной угрозы нет!

На мостике воцарилась тишина. Теперь два звездолета сближались, маневрируя про помощи ракетных дюз, пока между ними не осталось мили две. Теперь они двигались по одинаковой орбите. Изящный инопланетный корабль следовал за звездолетом с Земли, но очевидно, если бы туземцы собирались использовать силу, он подобрался бы ближе. Миля… Полмили… Стрейнжбери облизнул сухие губы. Рассеянно взглянул он на первого помощника Кэрсона и увидел, что тот замер, словно зачарованный глядя на экран.

Снова из динамиков за спиной Стрейнжбери-младшего раздался приказ капитана:

— Вниманию всех офицеров! Приказ касается только ракетной площадки наведения А, под командованием командора Доуда. Я хочу, чтобы вы выпустили ракету без боеголовки. Простую болванку. И запустите ее на малой скорости. Вы поняли? Используйте пневмазапуск!

Стрейнжбери-младший увидел, как рядом с «Надеждой Человечества» в ореоле вспышек проплыла боевая ракета, но за ней не тянулся шлейф газов. Чуть позже он услышал новую команду отца:

— Не спеша включите тягу и пусть болванка приблизится к их звездолету на несколько сот ярдов так, чтобы они не потеряли ее из виду. Потом откорректируйте ее положение, пусть она кружится в двухстах футах от инопланетного корабля.

Через какое-то время капитан продолжил неторопливо докладывать о происходящем, чтобы держать в курсе тех членов команды, которые несли свою вахту в отдаленных уголках корабля и не могли наблюдать за происходящим с помощью переносных мониторов:

— Надеюсь, наши действия продемонстрируют туземцам то, что у нас есть оружие. Однако они должны понять, что мы не собираемся использовать его в агрессивных целях. Их ответные действия покажут, дружественны ли они к нам. Тем временем наши компьютеры обработают поступающую к нам визуальную информацию. Но я не хотел бы сейчас акцентировать ваше внимание на происходящем. Не волнуйтесь. Все экраны, все датчики нашего звездолета включены. Они зафиксируют любой тип изменения энергетических полей, любую агрессивную попытку со стороны аборигенов. Помните, у нас на вооружении самые прогрессивные научные достижения Земли.

Неизвестно, что имел в виду капитан, говоря о «самых прогрессивных научных достижениях», но это немного успокаивало. Опустошенность вернулась к Томасу, когда из динамика прозвучал твердый, уверенный голос:

— Говорит командор Доуд. Только что кто-то перехватил контроль над нашей ракетой.

— Не препятствуйте! — без промедления ответил капитана Стрейнжбери. — Пусть они установят, что ракета не представляет опасности.

Стрейнжбери видел, как ракета с «Надежды Человечества» приблизилась к огромному кораблю, в обшивке которого открылся люк. Ракета исчезла в нем.

Прошла минута. Две. Затем ракета появилась вновь и начала медленно двигаться в сторону «Надежды Человечества».

Стрейнжбери ждал. Ему и другим астронавтам больше ничего не оставалось делать — только ждать. Последние несколько недель путешествия люди то и дело сталкивались с необычным и неведомым. Привычный с детства размеренный ритм жизни космического корабля был нарушен раз и навсегда. Да и само путешествие было поразительным. Однако самым удивительным оказалось осознание того, что из многих биллионов людей, родившихся на Земле, именно он очутился здесь — в самой дальней точке вселенной, куда добрался человек, именно он — Томас Стрейнжбери — участвовал в величайшем событии в истории человечества. Неожиданно Томасу показалось, что он понимает, почему его отец, возглавивший эту экспедицию, испытывает такую гордость.

Постепенно страх отступил, и Томас Стрейнжбери почувствовал гордость и радость, какую раньше никогда не испытывал. Первый контакт! Человечество впервые столкнулось с иным разумом.

Эйфория прошла, как только раздался голос капитана Стрейнжбери:

— Доуд, попытайтесь вновь взять контроль над ракетой. Посмотрим, дадут ли они это нам сделать. Действуйте!

Наступила долгая пауза, а потом прозвучал ответ:

— Задание выполнено. Нам вернули управление.

— Отлично, — бодро проговорил капитан. — Телеметрический отсчет?

— Четко и ясно, на обеих каналах!

— Включите мониторы на режим «ручное управление — автомат». Просканируйте содержимое контейнеров в носовой части.

— Есть!.. Все в порядке. Ракета по-прежнему без начинки.

— У них было время ее зарядить, — капитан был очень осторожен. — Проверьте ее всеми способами. Как уровень радиации?

— Нулевой. Радиоактивность в норме!

* * *

Суд над Дженерети начался сразу же после завтрака на следующий условный день. Пока экипаж «Надежды» еще переваривал грандиозное событие — первый контакт.

Для Томаса суд явился такой же неожиданностью, как и для подсудимого, которого без лишней огласки взяли под стражу и доставили к капитанскую каюту. Здесь его уже ждали старшие офицеры и еще несколько человек из корабельной элиты.

Суд длился долго. Час за часом прослушивались записи, где звучал голос Дженерети, ясный и хорошо различимый, в то время как речь других людей была искаженной до неузнаваемости. Нетрудно было догадаться, что последнее сделано сознательно.

Очевидно, Дженерети считал себя в полной безопасности, когда говорил о необходимости ликвидации любого, кто будет мешать планам заговорщиков. Много раз он повторял о том, что необходимо убить капитана, двух его помощников и его сына.

— Их нужно убрать с дороги, или они доставят нам массу неприятностей. Даже баран может понять, что клан Стрейнжбери занят только тем, что укрепляет свое положение…

Да, этот человек не стеснялся говорить о своих намерениях. Более того, было совершенно очевидно, что он сам метит на место лидера экипажа.

Когда записи закончились, слово взял капитан.

— Я буду краток, — зазвучал в тишине голос Стрейнжбери-старшего. — Понимаю, насколько трудна наша задача. Понимаю тех, кто пал духом и поддался на слабости. Таких я готов простить. Да, я хочу избегнуть жестоких мер и готов проявить снисхождение ко всем заблуждавшимся. Только одного преступника, того, кто вот уже десять лет пытается подтолкнуть малодушных к кровавому бунту, я считаю не заслуживающим оправдания. Дженерети — предводитель мятежников. И он должен быть осужден. Остальных его пособников я готов простить. Надеюсь, что заслуженное наказание главного подстрекателя вразумит заблудших.

Джей Дженерети, без единого звука выслушав записи собственных речей, засмеялся.

— А что, разве я не прав? — произнес он. — Вы — кучка кретинов. Вы считаете само собой разумеющимся то, что вами правит выживший из ума маразматик и его слабовольный отпрыск. Проснитесь, дураки! У вас только одна жизнь. И никому не дано право распоряжаться ею!

Дженерети явно не собирался отрицать обвинение.

— Вы должны сами решать свою судьбу! — вещал он. — Когда вы в последний раз обращались к Богу? Я родился на этом корабле, и никто не спросил меня, хочу ли я здесь жить. Я здесь бесправен, кто-то постоянно заявляет Мне, что я могу делать, а чего не могу…

Дженерети говорил долго. Несколько раз он повторял сомнения, что зрели в сознании Томаса.

— Почему я должен быть рабом? — спрашивал Дженерети. — Этот суд — глупость. Мы заняты ерундой, вместо того чтобы заниматься настоящим делом. Подумайте! Мы открыли обитаемую систему в созвездии Центавра… Это величайшее открытие. И оно ко всему прочему означает, что наша миссия выполнена. Это замечательно, и теперь я без колебаний готов подчиниться программе, потому что теперь она требует нашего возвращения на Землю. Конечно, плохо то, что наше путешествие заняло так много времени, и то» что когда мы вернемся на Землю, мне будет уже шестьдесят. Но теперь, признаюсь, я осознал необходимость этого путешествия! Полностью осознал. Да, я призывал к мятежу. Да, я ошибался. И это я тоже признаю. Но ведь мятежа на корабле не было. Восстание, которое я готовил, так и не состоялось. Вы не можете судить меня, ведь фактически ничего не произошло…

Томас поглядел на отца. Капитан Стрейнжбери сидел с каменным лицом и, казалось, не придавал никакого значения происходящему. Но его изборожденное морщинами лицо выражало абсолютную непреклонность. От него веяло холодом.

— Джей Дженерети, это все, что вы можете сказать в свою защиту?

Высокий, полный сил молодой человек пожал плечами:

— А разве этого недостаточно?

Наступила тишина, потом капитан Стрейнжбери медленно поднялся. В руках у него было несколько листков. Приговор. Явно подготовленный заранее. Капитан начал говорить. Он подробно остановился на аспектах законов армии, включая обвинение в «подстрекательстве к мятежу». В течение десяти минут он читал выдержки из документа, который его сын никогда не видел раньше и который его отец назвал «Статьи полномочий на «Надежде Человечества»», особыепредписания кабинета Объединенных Западных Сил, переданные в космос за несколько дней до отлета межзвездного корабля с орбиты спутника Земли:

— «… Не требует доказательств истина, что космический корабль являет собой часть той цивилизации, которую он покинул. Экипаж корабля не имеет права ни при каких обстоятельствах позволять себе суверенитет и независимость от Земли. Полномочия Земли осуществляют офицеры на основании предписанных задач экспедиции. Офицеры не должны принимать во внимание никаких альтернативных предложений любой части экипажа. Корабль отправлен с Земли его владельцами, а также независимым правительством… Все офицеры корабля назначены и наделены полномочиями.

Они руководствуются правилами и уставами, изложенными в документе «Статьи полномочий»».

Капитан сделал многозначительную паузу, обвел внимательным взглядом собравшихся, а потом продолжал:

— Для протокола, соответственно, всем здесь присутствующим, сообщаю, что владелец «Надежды Человечества» — Эвирайл Хэвит, его прямые и дальние наследники. Это определяет цели и задачи нашего путешествия, и этому кораблю также даны полномочия военного корабля. Это четко изложено в должностной инструкции для офицеров. Там объявлено, что мы можем представлять Землю в любых контактах с обитателями других звездных систем и действовать самостоятельно, как представители вооруженных сил Земли. Эти полномочия ограничений не имеют…

Было еще много статей, но в этой была изложена самая суть. Законы удаленной на расстояние человеческой жизни планеты распространялись и на космический корабль.

Томас внимательно слушал отца. В этот момент он не думал ни о том, для чего была организована эта экспедиция, ни о той опасности, которую представляли мятежники…

Последние слова капитана обрушились на аудиторию и обвиняемого словно удары молний.

— … Правом власти, данной мне народами Земли, их законными правительствами, я вынужден огласить приговор гражданину Земли Джею Дженерети. Закон есть закон. У меня нет выбора. Сожалею, но мятежник примет смерть в атомном конверторе. Боже, прояви милосердие к его душе.

Дженерети вскочил. Его лицо побагровело.

— Дурак! — Приговоренный дрожал всем телом. — Люди, подумайте, что вы делаете?

Однако Дженерети не нашел сочувствия среди тех, кто присутствовал на суде. Все эти люди помнили, как подсудимый заявлял о необходимости расправиться с ними.

Холод смертного приговора проник в душу Дженерети, и он прошептал:

— Здесь какая-то ошибка… Он сказал не все. Он знает что-то, чего мы не знаем. Он…

Капитан подал знак. Без промедления Браун и Кэрсон с тремя вооруженными офицерами вывели Дженерети из зала.

По собственной инициативе Томас последовал за ними.

Дженерети осмелел, как только они начали спускаться по трапу. Лицо его постепенно приобрело нормальный цвет.

— У вас ничего из этого не получится! — громко заговорил он. — Друзья спасут меня, как только узнают о вашем дурацком приговоре! Куда, черт возьми, вы меня ведете?

Ему не ответили, но спустя несколько минут Джей догадался сам.

— Вы — чудовища! — кричал Дженерети. — Вы не можете убить меня прямо сейчас!

Процессия остановилась. Через несколько минут к ним присоединился капитан.

Его голос прозвучал спокойно, твердо:

— Джей Дженерети, через минуту вы встретитесь с Богом…

* * *

Казнь была назначена на ночное время, но даже после обеда на следующий день офицеры, присутствующие при экзекуции, все еще не пришли в себя.

За обедом Стрейнжбери ничего не ел. Да и вообще он ничего не мог делать в тот день…

* * *

На следующий день после казни Томас проснулся от негромкого жужжания сигнала «тревога».

Он оделся и немедленно прибыл на капитанский мостик.

Как только он занял место рядом с Брауном, то с удивлением заметил, что планета, которую они исследовали, теперь едва различима. Мельком глянув на звезду Альфа А, он был удивлен еще больше. Звезда удалилась, уже сильно уменьшившись в размере. Три солнца: А, В и С еще не слились воедино, но только одно из них — тусклое солнце С — оказалось теперь на первом плане, в то время как два других прятались за ним и казались маленькими яркими точками.

— Ага, — раздался сзади голос капитана Стрейнжбери. — Это ты, Том… Доброе утро, господа офицеры.

Все разом обернулись. Капитан спокойно прошел к своему креслу.

Томас ответил на приветствие отца совсем тихо. Он не был уверен в дружелюбном настроении капитана. После вчерашней казни… И все же Стрейнжбери-старший был прав! После суда над Дженерети угроза мятежа сошла на нет. Сподвижники главного бунтовщика притихли. Кому хочется угодить в конвертор? И тем не менее Томас поймал себя на том, что он мысленно осуждает отца. Жестокость капитана его потрясла…

Наконец его отец снова заговорил.

— Восемь часов назад, — сказал он, — по моему распоряжению на планету был отправлен управляемый челнок с повышенной защитой. Мне кажется, джентльмены, всем вам будет любопытно увидеть, что из этого получилось.

Капитан подал знак одному из техников, и на экране возникло изображение сигарообразной машины, атмосферного челнока. Очевидно, запись велась с сопровождающего зонда, державшегося над челноком.

Вот планетарный корабль, искрясь словно новогодняя елка, выдвинул крылья и нырнул в облачный слой. Спустя пару минут изображение возникло снова. Челнок плавными кругами опускался вниз. Электрические вспышки исчезли. Под ним лежал один из городов. Вдруг с челноком что-то произошло. На сверкающем корпусе и крыльях появились черные пятна. Несколько мгновений — и за челноком уже тянулся дымный шлейф.

Внезапно спуск прекратился. Острый нос челнока задрался кверху, и он устремился обратно, к облачному слою.

— Это я дал команду на возвращение, — объяснил капитан. — Еще минута, и мы бы его потеряли.

Изображение на экране сменилось. Посетивший планету челнок лежал на опорах в ремонтном отсеке.

Его внешняя защитная керамическая оболочка была похожа на ткань, изъеденную кислотой. Кое-где отверстия были сквозными и видны были части внутреннего механизма, покрытые зелеными потеками.

Присутствующие начали перешептываться. Офицер, стоявший за спиной Томаса, неуверенно произнес:

— Как будто в кислоте варили…

— Металлокерамика устойчива к химическим воздействиям, — пробормотал Стейнер. Наверное, он вспомнил, как ратовал за немедленную высадку.

— Может, его прожгли каким-то неведомым для нас оружием? — предположил Браун.

— Нет, — покачал головой капитан. — Техники исследовали уцелевшие части обшивки. Повышения температуры не было. Броня, выдерживающая натиск космической пыли, просто растворялась. Как сахар в воде. Может быть, нам удастся с течением времени установить, что произошло. Но пока я могу сказать только одно: для нас посадка на планету невозможна. Но я склонен думать, что наши предшественники из первой экспедиции все-таки попытались…

Присутствующие мрачно молчали.

— Мы можем только предполагать, — продолжал капитан. — Но никогда не узнаем, что произошло на самом деле. Зато из происшедшего с челноком можно сделать только один вывод: для нас эта планета закрыта. Я не знаю, кто виновен в случившемся: ее обитатели или ее природа, но факт остается фактом — для нас здесь места нет.

«Что ж, — подумал Томас. — Мы оказались незваными гостями и теперь возвращаемся домой».

Ему-то вряд ли удастся увидеть Землю. Скорее всего, он умрет от старости, прежде чем их звездолет выйдет на орбиту родной планеты.

Волнение при мыслях о далекой и великой Земле отступило, как только он услышал продолжение речи отца:

— Ни одна инопланетная цивилизация не будет особенно дружелюбно относиться к нам. Инопланетяне предупредили нас. И передав предупреждение, они удалились. Наши системы наблюдения засекли еще два корабля, поднявшихся с планеты и исчезнувших в один миг — скорее всего они понесли весть о нашем появлении в ближайшие населенные звездные системы… Ни один из этих кораблей не сделал даже попытки приблизиться к нам, — капитан выдержал многозначительную паузу, затем добавил: — Однако вернемся к другой теме… Обитатели этой планеты, очевидно, большие психологи. Они передали нам кое-что. Например, собственные изображения. Покажите… — приказал он технику.

Томас даже дышать перестал. На экране были те самые… Похожие на гигантских змей существа из его ночных кошмаров. Судя по лицам остальных, эти кошмары посещали не только его. Да, туземцы оказались неплохими психологами, ничего не скажешь.

Капитан Стрейнжбери еще раз сделал паузу, потом неторопливо продолжил:

— Надеюсь, что вам, как и мне, совершенно очевидно, что на этой планете нам делать нечего. Тем не менее мы не вернемся домой. Этому есть две причины: во-первых, Земля отныне необитаемая планета, что было изложено мною в одном из докладов… Я не стану больше касаться этой проблемы. Другая причина в том, что корабль должен стать носителем культуры Земли, скользящим в межзвездном пространстве. А когда пройдет достаточно долгий срок, и Земля вновь окажется пригодной к жизни, мы вернемся и возродим жизнь на Земле. У меня есть предписания Эвирайла Хэвита, владельца этого корабля. Согласно его распоряжениям, мы должны теперь продолжать полет к Сириусу, затем направиться к Проциону. Теперь вам, очевидно, стало ясно, почему необходимо было ликвидировать возмутителя спокойствия. Урок, преподанный ему, будет сдерживать горячие головы… Господа, я передал вам всю необходимую информацию… Вы должны вести себя с пониманием, которое отличает офицеров от обычных членов команды, невзирая на любые ситуации, в которые мы можем попасть… Примите мои наилучшие пожелания…

Глава 3

63–й год полета

Джонас Стрейнжбери, сын Томаса Стрейнжбери, капитан «Надежды Человечества», сидел на большом командирском кресле, которое давным-давно по его приказу установили на капитанском мостике. Он размышлял о судьбе стариков.

Стариков было много. Слишком много. Они много ели. Они требовали постоянного внимания. Нелепо держать на борту корабля семьдесят девять человек возрастом свыше ста лет.

С другой стороны, некоторые из «старых перечниц» были крупными специалистами в разных областях наук, например, в межзвездной навигации. И никто из молодежи не мог сравниться с ними. Они знали свое дело, эти хитрые, несчастные старики. Как убить их, не потеряв их бесценные знания? Джонас начал составлять список подлежащих уничтожению в первую очередь, включая туда преимущественно женщин и мужчин, не занимавших важные посты. Закончив, капитан внимательно и задумчиво пересмотрел свои записи, выбрав пять первых жертв. Потом он нажал кнопку в подлокотнике кресла.

Без промедления на капитанский мостик поднялся молодой человек плотного телосложения, Аткинс.

— Да, капитан, я вас слушаю!

Стрейнжбери повернулся к вошедшему. Этот человек ему не нравился. Но капитан вынужден был скрывать свои чувства. И дело было даже не в грубости Аткинса. Дело было в том, что Аткинс по приказу Джонаса собственноручно убил отца нынешнего капитана, Томаса Стрейнжбери.

Стрейнжбери вздохнул.

Жизнь на корабле зависела от постоянного превращения неорганических веществ в органические и наоборот. В соответствии с этим законом человек, достигший определенного возраста, должен быть безболезненно умерщвлен. Значит, на корабле должен был существовать свой убийца, палач. С самого начала Джонас Стрейнжбери понимал, что его отец рано или поздно обязан уйти в небытие. Экипаж корабля нуждался в регулярных «чистках». Для исполнения этой неприятной работы Аткинс подходил как нельзя лучше. Однако, будь он даже трижды палачом, все равно должен знать свое место.

— Аткинс, — утомленно произнес Стрейнжбери, устало махнув рукой. — Я подготовил тебе список фамилий лишних людей. Будь внимательным. Для остальных членов экипажа их смерть должна выглядеть естественной, иначе я откажусь от твоих услуг, как от услуг дебила. К тому же, как ты знаешь, дебилам не место на борту нашего корабля…

Аткинс что-то недовольно проворчал. Он был сыном одного ничтожества из низшего технического состава, обслуживающего оранжереи. Находясь на самой низшей ступени иерархической лестницы корабля, он приложил много усилий, чтобы пробиться к высотам власти. Ему приходилось давать взятки, убивать, запугивать. И его усилия не пропали даром. Джонас заметил талантливого, беспринципного человека и приблизил его к себе. Будущий капитан изменил обязанности Аткинса — список работ, которые тот должен был выполнять согласно корабельному уставу, — несколько лет назад, негласно назначив его на роль профессионального палача. После того как Джонас Стрейнжбери объявил себя капитаном, Аткинс стал его правой рукой.

Сын одного из офицеров был отправлен на место, предназначенное Аткинсу по рождению. А после нескольких «неожиданных» смертей, недовольство офицеров корабля как-то само собой утихло.

В свое время Джонас много размышлял перед тем, как отдать распоряжение Аткинсу относительно своего отца. Первоначально будущий капитан собирался убить Аткинса, сразу же после того, как тот выполнит задание. Однако потом он изменил свое решение. Аткинс оказался на удивление нужным человеком. Единственным, кто мог бы осуществить план «чистки» рядов экипажа.

Глубоко вздохнув, Джонас перечислил палачу первых пять фамилий. Не говоря ни слова, Аткинс отвернулся и покинул капитанский мостик.

«Боже мой, он ведь даже не переспросил меня, не уточнил, не выразил никаких сомнений, — подумал Стрейнжбери. — Как он может безропотно, без сомнений уничтожить несколько человек? Вот так взять и убить. А ведь, быть может, он знает кого-то из них… Настоящее чудовище».

Молодой капитан взглянул на видеоэкран и вновь нажал кнопку вызова. В этот раз к нему подошел старший сын одного из его помощников.

— Слушаю… капитан!

Стрейнжбери заколебался, с отвращением разглядывая офицера. Капитану был неприятен этот юноша, однако Джонас не сразу понял, что так раздражает его. А дело было в том, что этот сопляк позволил себе сделать паузу, перед тем как назвать чин Джонаса Стрейнжбери. Поняв это, капитан попробовал вспомнить имя молодого человека. Кэрсон. Точно, этого молокососа зовут Кэрсон. А потом Джонас понял, что ему очень не нравится Кэрсон. Он отправил бы Кэрсона в конвертор намного охотнее, чем тех стариков, которых ныне обрек на смерть. Джонас вздохнул. Он не мог позволить себе проводить выборочную чистку, убирая тех, кто ему не нравился. Пока не мог.

Несмотря на то что на корабле существовало много проблем из-за долгожителей, каждый из стариков обладал совершенно уникальными знаниями. Любой из них сделал очень много для экспедиции. К тому же капитан все чаще и чаще вспоминал свою юность и то, как приговоренные им люди чистосердечно и дружелюбно относились друг к другу и ко всему экипажу. Это сильно отличало их от сверстников Стрейнжбери.

Первое поколение передало детям все свои знания, но что-то помимо знаний осталось непереданным. В этом не было сомнений.

— Кэрсон, что докладывают технические службы. Мы по-прежнему едва тащимся в сторону Сириуса?

— Сейчас мы отстоим от системы Сириус на десять миллиардов миль. Теоретически механики уже должны были перевести двигатели в режим пассивного торможения, но пройдет еще не менее недели, пока наши телескопы будут способны определить размеры планет в системе и наличие у них атмосферы.

— А как радиационная обстановка? Последнее время мне передают доклады, но цифры в них уж слишком неправдоподобные. Порой мне кажется, что наши датчики просто вышли из строя или в центральном компьютере завелся разумный вирус, который, желая погубить нас, занижает показания приборов.

Офицер Кэрсон покачал головой.

Вдруг он противоестественно замер, напрягся. В его глазах загорелось любопытство. Стрейнжбери повернулся, чтобы проследить его взгляд.

Вспышки. Передняя часть экрана капитанского мостика мерцала от рассыпающихся искр. Пока Стрейнжбери смотрел на это странное явление, количество вспышек сильно возросло.

* * *

Через час шквал частиц полностью ослепил корабль. Невозможно было включить ни один из внешних экранов, гравитационные, магнитные, радио- и термодатчики давали сбои. Ни один из экранных фильтров не обеспечивал необходимой защиты для глаз.

Однако сейчас Сириус А, находящийся на расстоянии в пятьсот миллионов миль, должен был выглядеть по размеру словно Солнце, видимое с Земли.

Изучая снимки автоматических камер Джонас удивлялся, как удивлялся бы любой человек, выросший в замкнутом мирке межзвездного корабля. Конечно, он не был уверен, что Солнце именно такое, так как он никогда его не видел. Он мог только сравнить фото с фотографиями и изображениями Солнца в информационных носителях… Однако каждое из изображений при внимательном рассмотрении давало свой вариант земного светила. Быть может, виной тому были атмосферные явления, так как большинство снимков были сделаны с поверхности Земли, а быть может, во всем были виноваты фотографы, использовавшие различную аппаратуру и фильтры.

Сириус А и его звезда — спутник имели две планеты. Ближайшая из них находилась очень близко к двойнику и вращалась вокруг своего солнца с большой скоростью. Другая, находящаяся на расстоянии в четыреста семьдесят миллионов миль от Сириуса А, вращалась медленнее вокруг большого, яркого солнца.

Ближайшая планета могла оправдать надежды землян. С диаметром в семнадцать тысяч миль она оказалась вполовину меньше второй планеты и была не более одной сотой размера планет, двигавшихся по неустойчивым орбитам вокруг Сириуса А. Планета получила предварительное название Сириус В-1.

Поверхность планеты закрывал густой облачный покров. Между облаками можно было разглядеть образования, отдаленно напоминавшие искусственные конструкции или кристаллические образования.

Стрейнжбери внимательно изучил все представленные ему доклады, он долго разглядывал изображения на экране своего компьютера…

Однако окончательный приговор вынесли данные с выпущенных в атмосферу зондов. Цифры объявили, что планета совершенно не пригодна для проживания людей.

Теперь Джонасу предстояло принять решение, которое во многом должно было определить дальнейшую жизнь экипажа. Помня о судьбе своего отца и деда, нынешний капитан очень осторожно подошел к данной проблеме. С большой неохотой Стрейнжбери направился в каюту, где под охраной преданных офицеров уже давно держал в изоляции своего престарелого деда.

Когда капитан вошел, старший Стрейнжбери изучал на маленьком экране планету, которая постепенно становилась все ближе и ближе. Компьютер и ограниченное подключение к сети корабля — одна из маленьких уступок, которые позволял себе молодой капитан в отношении к своему деду.

Когда молодой капитан вошел в каюту, старик даже не шевельнулся. Джонас постоял в нерешительности, потом прошел и устроился в кресле напротив деда. Хотя он и чувствовал себя хозяином положения, он чувствовал себя неуютно в присутствии этого седовласого, всезнающего человека.

Джонас ждал. Неприятно, когда люди не понимают друг друга. Особенно неприятно, если не понимают друг друга родственники. Молодой капитан подумал, что, в общем-то, они были бы должны понимать друг друга. Ведь они близкие люди.

А может, он хотел слишком много? Так или иначе, проблемы отцов и детей придумал не Джонас. Скорее всего, он даже и не подозревал о существовании этой проблемы. Из-за замкнутого образа жизни, ограниченного кругозора и непонимания многих аспектов жизни, которые приобрели здесь, на космическом корабле, искаженные, уродливые формы, Джонас, волею судьбы оторванный от колыбели человечества, имел смутное понимание о подлинной человеческой морали. Если старики не могли должным образом выполнять возложенные на них функции, их отстраняли. Это естественно. Не желая становиться бесполезным балластом, старики возражали, когда их лишали работы. Однако они стали бы возражать еще сильнее, если бы знали, что капитан решил отправить весь этот балласт к Аткинсу. Когда-нибудь, без сомнений, и он сам, Стрейнжбери-внук, будет смещен своим сыном Полом, Стрейнжбери-правнуком, которому сегодня только десять лет.

Однако молодому капитану казалось, что или это время никогда не наступит, или когда оно все-таки придет, он с достоинством примет реальность, да и произойдет все это не так уж скоро…

Неожиданно раздражение Стрейнжбери-внука прошло. В какой-то миг ему стало безмерно жаль одинокого старика, чьих друзей и ровесников он уже обрек на смерть. Все-таки это был его дед.

— Послушай, дед, я зашел, чтобы поговорить с тобой, — начал капитан самым примирительным тоном, на который он был только способен. Я хочу освободить тебя на весь период нашего пребывания вблизи Сириуса, — Джонас сделал паузу. — Более того. Я просил бы тебя принять на это время командование кораблем.

Тощий старик едва заметно пошевелился. Он молчал.

В какое-то мгновение капитану стало смешно.

«Чем может помочь им этот несчастный столетний старик? Сумеет ли он в нужный момент принять важное решение?»

На мгновение Стрейнжбери представил себе деда сидящим в кресле на капитанском мостике. Представил себе его растерянное лицо и едва сдержал улыбку. Что ж, если старик примет какое-то «неправильное решение», это будет еще лучше. Потому что тогда всем тем молодым членам экипажа, астронавтам четвертого поколения, станет ясно: старики не нужны кораблю!

Потом капитану показалось, что дед и в самом деле напряженно обдумывает его предложение. Тогда со свойственной ему самоуверенностью Стрейнжбери-внук решил, что в достаточной степени скрыл свои настоящие намерения от деда.

— В прежней жизни у тебя была только одна цель, — продолжал капитан. — Ты должен был обеспечить успешное завершение экспедиции «Надежды Человечества». Я это знаю. Ты — тот человек, который решил, что корабль должен стать нашим постоянным домом, — капитан подвинулся ближе к старику и продолжал: — Прежде всего люди — все, кто находится на борту этого корабля, — надеются вернуться домой, хотя я сделал все возможное, чтобы убедить каждого из них, что на корабле жизнь намного лучше, чем была бы в том загадочном мире, который называется Земля. Правда, многие обеспокоены тем, что в третьем поколении рождается больше девочек, чем мальчиков. Вы с моим отцом долго не могли решить многочисленные проблемы, связанные с этим процессом. Я же, придя к власти, расколол этот орешек в один миг, разрешив многоженство. Ну да, первое время это многих шокировало, но позже вся мужская часть населения корабля поддержала меня. — Видя, что дед внимательно его слушает, капитан Стрейнжбери распрямил спину и добавил: — Экспедиция, хотя теперь, судя по обучающим программам, нас скорее можно назвать замкнутой популяцией, имеет некоторые особенности. Мы — маленький, уединенный мир, и мы должны приспосабливать его к изменяющимся условиям жизни… Надеюсь, тебе это понятно?

Джонас замолчал, однако старик по-прежнему оставался безучастным. Капитан вновь подавил раздражение, приветливо улыбнулся.

— Ты должен принять мое предложение и вновь взять на себя командование, пока мы находимся в системе Сириуса. Сейчас уже совершенно ясно, что мы не сможем посадить наш корабль ни на одну из планет, а об основании колонии и речи не идет. Атмосфера единственной планеты, по своему расположению пригодной для подобной цели, насыщена соединениями серы. Я не знаю, каким образом предотвратить недовольство экипажа. Как объяснить людям, что решение, принятое тобой давным-давно, оказалось неверным и надежда, теплившаяся в сердцах многих, напрасна. Ты заварил эту кашу, отказавшись повернуть к Земле много лет назад, и тебе предстоит ее расхлебывать. Кроме того, мне, да и остальным молодым офицерам, не хватает знаний. Ведь это не секрет, что молодые специалисты подготовлены куда хуже стариков. Но одно несомненно. Мы должны решить, что нам делать дальше, куда повернуть.

Казалось, что в этот раз капитан все-таки вызвал интерес у своего деда. Старик, словно очнувшись от глубокого сна, неспешно приподнял руку и начал поглаживать тощую белую бороду, его губы искривились. Однако он по-прежнему хранил молчание.

— Я изучил все доклады о методах, использованных при попытке установить контакт с жителями планеты Центавра, — воодушевившись, продолжал Стрейнжбери-внук. — Ваши способы оказались неэффективными, хотя определенного успеха вы все же добились. Однако ты не уделил достаточного внимания обоюдному контакту. Хотя ты потратил много месяцев, находясь на круговой орбите, пытаясь выполнить программу исследований, все окончилось бесполезно потерянным временем. А как только возникла возможность установить контакт — ты просто сбежал. В результате мы ровно ничего не узнали о них. А ведь мы могли бы использовать эти знания сейчас, при новом контакте. А теперь мы вынуждены ограничиваться предположениями. Например, на основе анализа состава верхних слоев атмосферы мы выдвинули предположение, что в основе метаболизма созданий, обитающих на этой планете, скорее всего, лежат соединения серы.

Капитан неожиданно резко наклонился вперед.

— Однако я думаю, этот мир обладает определенными ресурсами, которые мы можем использовать себе во благо. Я хочу исправить допущенную тобой ошибку. Мы должны доставить обитателям Сириуса такие неприятности, чтобы они дали нам полностью ту информацию, в которой мы нуждаемся. Однако среди нас, молодых, нет подходящих специалистов. Боюсь, нам даже не удастся точно сформулировать, чего мы хотим от этих созданий… Ну, дед, я тебя уговорил?

Старик зашевелился. Он медленно распрямил сгорбленную спину. Его глаза превратились в две узкие щелочки, и он спросил:

— О чем ты думал, придя сюда? Неужели ты считаешь, что я стану сотрудничать с убийцей, пусть он даже приходится мне внуком?

* * *

Ядерная бомба взорвалась в атмосфере Сириуса В-1 на высоте пятидесяти километров, но практически не нанесла вреда поверхности планеты. Практически одновременно со взрывом вокруг «горячей» зоны возникла энергетическая сфера, поглотившая ударную составляющую взрыва, весь спектр поражающего излучения и замкнувшая внутри себя облако радиоактивной материи.

Все это было отлично видно наблюдателям на земном корабле. Сердца людей сжались от страха в ожидании ответного удара.

Капитан Стрейнжбери, испуганный проявлением инопланетной мощи ничуть не меньше других членов экипажа, бросился в каюту деда.

На этот раз старик не послал его подальше. Узнав о случившемся, он ни словом не упрекнул внука, а просто велел доставить себя на капитанский мостик.

После долгого перерыва старик вновь взял на себя командование звездолетом.

Примерно через час после этого системы обнаружения корабля засекли приближающееся тело. Это был сравнительно небольшой предмет, не более восьми футов в поперечнике. Даже не предмет, а силовая сфера, внутри которой находилось нечто бесформенное.

Неопознанный объект уверенно приближался к земному звездолету. Детекторы корабля фиксировали его, как сгусток энергетических полей, однако все попытки воздействия на него оказались безрезультатными.

* * *

Пот градом катился со лба Стрейнжбери-внука, мускулы сводило от напряжения невыносимого ожидания. Он находился на капитанском мостике рядом с креслом, в котором сидел его дед.

Когда инопланетный объект приблизился на расстояние в несколько сотен ярдов, Стрейнжбери-внук не выдержал:

— Ты думаешь, мы можем позволить ему подойти к нам еще ближе?

Будь на то воля Джонаса, корабельные излучатели уже давно опробовали бы на инопланетном «гостинце» свою мощь.

Старик не удостоил внука взглядом. Всем своим видом он демонстрировал свою неприязнь к Джонасу.

— Ты рассчитываешь, что наши силовые поля не подпустят его к кораблю?

Дед вновь проигнорировал вопрос внука.

Джонас замолчал. В эти секунды капитан готов был свернуть шею старику. Он уже ненавидел себя за слабость, за глупость, благодаря которым старик вернулся в кресло капитана! Однако Стрейнжбери-внук отлично сознавал, что очень мало знает о научных достижениях Земли. Он понятия не имел, что делать в подобной ситуации. Он уже жалел о том, что не обогнул проклятую звездную систему. Джонас родился на корабле и ничего не имел против того, чтобы скользить в пустоте до скончания веков, поддерживая установившийся на борту корабля порядок.

— Объект тормозит, сэр, — доложил Кэрсон.

Он обратился прямо к старику, игнорируя Стрейнжбери-внука.

Но настоящий повелитель крошечного осколка Земли услышал его и запомнил интонацию офицера.

«Ничего, когда мы выберемся из неприятностей, я ему все припомню», — мстительно подумал Джонас.

Как мог этот Кэрсон оказывать предпочтение древнему старику — человеку, пережившему инсульт, — и не замечать того, кто действительно командовал кораблем?

«Хотя, я ведь сам назначил его на этот пост», — подумал Джонас.

И все же Кэрсон мог бы обращаться к старику с меньшим уважением.

Поглощенный мыслями о собственных амбициях, Джонас на некоторое время забыл о таинственном объекте. Снова вспомнив о нем, Стрейнжбери-внук ощутил отвратительную нервную дрожь. Одно дело отдать в тайне приказ об убийстве кого-то из бессильных стариков и совсем другое — загадочная инопланетная угроза. У молодого капитана, воспитанного по книгам и дискам корабельной библиотеки, не хватало знаний, чтобы в достаточной степени оценить последствия своих приказов.

— Кто-нибудь предоставит четкое изображение этой штуки? — рявкнул он. — Пусть кто-нибудь из компьютерщиков подключит фильтры и обработает изображение.

— Но тогда мы получим картинку с более чем десятисекундным запаздыванием, — предупредил Кэрсон.

— Ерунда, — отмахнулся Джонас.

Демонстрационные экраны замерцали, потом изображение вновь стабилизировалось, но форму объекта с Сириуса В-1, заключенного в силовой кокон, по-прежнему невозможно было определить визуально. Правда, в нижней части экрана появилась бегущая лента, с изображением возможных форм инопланетного посланника, полученных путем интерполяции. В следующий момент объект начал перемещаться, выполняя непонятный маневр. Потом он изменил характер движения. До этого он двигался практически прямолинейно, а теперь сменил траекторию движения на спираль. Но при этом его линейная скорость относительно корабля землян значительно возросла. Джонас почувствовал, как капли холодного пота ползут вдоль позвоночника. Неожиданно капитан осознал, что весь его мирок, которым он «столь успешно» повелевал по праву рождения и силы, неожиданно оказался на грани гибели. И из-за чего? Из-за глупого старика, который в свое время не дал его отцу повернуть назад к Земле.

— Он никогда не пройдет сквозь нашу защиту! — неуверенно произнес Стрейнжбери-внук, напряженно наблюдая за объектом.

Он сказал это, ни к кому конкретно не обращаясь. Просто для того, чтобы подбодрить самого себя.

Однако надежды капитана не оправдались. Инопланетный объект прошел сквозь силовую защиту земного корабля, словно раскаленный нож сквозь кусок подтаявшего масла. Он углубился в силовое поле уже на двадцать пять ярдов, когда Стрейнжбери показалось, что нарушилась не только защита корабля, но система телевещания. В первый миг он решил, что компьютеры дали сбой, но никаких помех на экранах не было. Более того, все выглядело так, словно на экраны по-прежнему поступает информация. Просто Джонас почему-то не видел картинки. Словно наблюдаемый объект все время находился в «слепом пятне». Вытерпеть происходящее оказалось свыше его сил. Джонас пожирал глазами мониторы, его мозг просто был не в состоянии воспринять происходящее. Чувства Джонаса обострились до предела, и остатки его храбрости мгновенно испарилась. Не выдержав, он вскочил и бросился вниз по трапу, чуть не сбив с ног Кэрсона, который, склонившись на системой настройки экранов капитанского мостика, пытался определить причину неисправности.

Перед тем как выскочить из отсека, Стрейнжбери оглянулся. Его дед совершенно невозмутимо восседал в кресле на капитанском мостике. Старый капитан Стрейнжбери застыл на своем троне. Его веки были полуприкрыты. Казалось, все происходящее вокруг: и внеземной объект, находящийся всего в нескольких футах от обшивки корабля, и поспешное бегство молодого капитана — суета сует, к которой он не имеет никакого отношения…

Пробежавшись по коридорам, Джонас немного пришел в себя. Но на капитанский мостик он не вернулся, а направился в аварийную рубку. Там он первым делом включил видеосвязь с капитанским мостиком. Экраны вновь начали мерцать, появились какие-то полосы, но никакого изображения не сформировалось. Из динамиков громкой связи раздался оглушающий рев.

Ситуация обострялась.

— Что это может быть? — в отчаянии пробормотал Джонас. — Что могло столь сильно воздействовать на наше зрение?

Он нажал клавишу, вызывая группу научного обеспечения.

— Кто-нибудь из вас может объяснить этот эффект? — бросил он в телеком.

У ученых не было единого мнения. Кто-то полагал, что какие-то излучения сверхвысоких частот воздействуют на зрительные центры людей. Другие считали, что воздействие происходит на уровне эмоций. Возможно, сильный страх мог воздействовать на зрение, вызывая слепоту без физического воздействия.

Однако все это были только предположения.

— Всем надеть защитные скафандры, — распорядился Джонас. — Быть может, они смогут отразить особое лазерное излучение, воздействующее на наше сознание.

Был ли в этом приказе смысл? Если людей не смогли защитить силовые поля и броня звездолета, что толку в скафандрах?

А Джонас тем временем обратился прямо к доктору Каспару, самому старшему из ученых:

— Что может стимулировать слепоту?

— Я склонен думать, что причиной является звуковое воздействие. Кроме того, оно стимулирует и некое неопределенное ощущение опасности, страх, испытываемый всеми нами.

— Но ведь я не слышал никаких звуков!

— Есть определенные частоты, вызывающие даже панический ужас. Видимо, существуют частоты, воздействующие непосредственно на глазные нервы.

— Но как они могут через пустоту воздействовать на нас? К тому же мы не включали внешние динамики.

— Скорее всего, эта звуковая частота создается вибрацией корпуса.

— Допустим, — с недоверием произнес Стрейнжбери. — Однако я чувствовал не страх, а какое-то беспокойство.

— Именно это я и имел в виду, — произнес ученый.

— Вы должны использовать все технические средства, чтобы нейтрализовать это воздействие! — приказал Джонас. — Использовать все виды помех, примените все методики, которые описаны в справочниках. Вытащите всех стариков и вытрясите из них все, что они еще помнят!

* * *

Приказ Стрейнжбери-внука был выполнен, специалисты работали с лихорадочной поспешностью, но ничего не получалось. Правда, через какое-то время изображение на корабельных экранах пришло в норму, а ощущение опасности пропало. Однако никто не тешил себя иллюзией, что это заслуга землян. Просто воздействие инопланетного излучения прекратилось.

Джонас вернулся на капитанский мостик.

Его дед все еще сидел в капитанском кресле, но не шевелился. То ли сердце его не выдержало, то ли он просто потерял сознание, и теперь застыл, откинувшись на спинку. Больше никого в поле зрения не было. Надеясь увидеть что-нибудь еще, Стрейнжбери начал переключать экраны внешних телекамер. Без особого труда он обнаружил силовой кокон инопланетян. С облегчением он увидел, как объект с Сириуса В-1 удаляется. Он уже был от корабля на расстоянии более четверти километра. Джонас облегченно вздохнул. Что бы это ни было — непосредственная опасность миновала.

Тем временем инопланетный объект превратился в пятнышко на фоне большой, туманной планеты.

Старый капитан все еще неподвижно сидел в кресле, но начал бормотать нечто невразумительное. Джонас прислушался: какой-то бред. Старик глядел на внука, но не видел его. Похоже, он ослеп.

Стрейнжбери вызвал Брауна и Кэрсона.

Они заботливо помогли старику спуститься с возвышения и проводили его в каюту. Все это время Джонас упорно вслушивался в бормотание деда. Похоже, тот говорил что-то о Земле: о голубом небе, о лесе, о бескрайнем морском просторе. Молодой Стрейнжбери знал обо всем этом только по книгам и видеофильмам, однако слова старика вызвали у него странное чувство невосполнимой потери.

Задержавшись в каюте деда, Стрейнжбери-внук сжал тонкие, холодные руки старика.

— Капитан! Капитан!

Джонасу пришлось повторить это слово не менее ста раз, но старик все-таки его услышал. Он перестал бормотать.

— Капитан, что произошло с нами? Вы можете объяснить, что случилось?

И тогда старик начал говорить. Стрейнжбери-внук с трудом разбирал слова, но это была уже осмысленная речь, а не невнятное бормотание.

— … мы забыли про эксцентричность орбит А и В. Мы забыли, что В — одна из самых странных звезд во всей галактике… такое плотное, такое невероятно плотное… они сказали, что они с планеты В… Они сказали: «Убирайтесь!» Они не хотят иметь дела с теми, кто начинает с агрессии. Убирайтесь! Убирайтесь!.. Их аппарат коснулся обшивки… они… Они прикрепили к корпусу…

«Неужели обитатели этого мира и в самом деле установили контакт со стариком? — подумал Джонас. — Почему с ним, а не со мной? Почему они обратились к этому старому маразматику? — мысли Стрейнжбери-внука лихорадочно неслись по замкнутому кругу. — Нет, не может быть, чтобы они выбрали для контакта умирающего старика! Может, все это бред? Может быть, старый козел просто спятил?.. Нужны доказательства. Да, доказательства. Что он там говорил про объект на корпусе?»

Джонас решительно подошел к интеркому и, набрав номер аварийной службы, распорядился, чтобы группа астронавтов вышла наружу и обследовала внешний корпус. Если инопланетяне и оставили им какой-нибудь «подарочек», то аварийная бригада, заметив его, доставит на борт корабля.

Когда Стрейнжбери-внук вернулся к старику, тот, казалось, пришел в себя, однако выглядел ошеломленным. Потом его лицо, на короткое время принявшее нормальный осознанный вид, снова изменилось. Глаза деда вновь потеряли осмысленное выражение. Казалось, старик пытался сфокусироваться на каком-то определенном предмете и не мог это сделать. Его мысли витали далеко-далеко.

Джонас попытался овладеть вниманием деда еще раз. Ему уже не казалось, что старик бредит. Нужно было как можно больше разузнать о том, что сообщили старику инопланетяне. Почему, если они в самом деле находились на более высокой ступени развития и обладали более мощным оружием, они не нанесли ответный удар. Но в этот раз все попытки Стрейнжбери-внука были безрезультатны. Иссеченное морщинами лицо деда исказилось. Джонас понял, что толку от старика сейчас не добиться и вызвал главного врача.

Тот появился через минуту, вместе с ассистентами.

Помощники раздели старика и уложили длинное, тощее тело на кровать. Больше Стрейнжбери тут делать было нечего. Если врачам удастся что-то выудить из памяти бывшего капитана «Надежды Человечества», они непременно сообщат ему. Теперь ему больше ничего не оставалось, как ожидать доклада аварийной команды. А после этого ему придется принять решение. Быть может, стоит обрушить на планету ядерный шквал?

* * *

Старик оказался прав.

Через несколько часов руководитель ремонтной группы сообщил о том, что ими обнаружен странный предмет. После предварительного осмотра решено было перенести его в лаборатории корабля для более детального изучения. Внешне инопланетный «подарок» напоминал прозрачный, необычного вида кубок с бесцветной жидкостью. Когда Джонас впервые взглянул на него, ему показалось, что он заметил какое-то изображение на внутренней поверхности инопланетного артефакта. Однако когда капитан поднял «кубок», собираясь поднести поближе к свету… изображение изменилось. Стрейнжбери готов был поклясться, что теперь перед ним совершенно другая сцена.

Капитан еще раз переместил «кубок» и обнаружил, что картины внутри меняются с каждым движением. Ни разу ни одно изображение не повторялось. Но, чтобы хорошенько разглядеть изображение, меняющееся с частотой более кадра в секунду, ему пришлось поставить «кубок» на пол и присесть в кресло рядом с ним. Аккуратно поворачивая его через каждые несколько секунд, Стрейнжбери наконец-то нашел нужный угол, под которым изображение приобретало наибольшую четкость. И тогда перед удивленным капитаном открылись просторы неведомой планеты.

Вначале были только общие пейзажи: ландшафты и панорамы бескрайних водяных равнин. Океаны состояли из какой-то жидкости желтого цвета. Раз за разом изображение оставалось прежним — к небу вздымались огромные волны.

Когда появилось изображение суши, то выяснилось — поверхность планеты по большей части гористая, изобилующая растениями серовато-желтого цвета, напоминающими мох. Так, по крайней мере, показалось Стрейнжбери. В низинах растения были повыше, образуя неправильной формы скопления. Некоторые из них выглядели маленькими, а другие — чрезвычайно высокими. Выглядели они изумительно — многие из них казались сделанными из сверкающего золота и серебра.

Была там растительность других видов и окраски, были кустарники совсем крошечных размеров, иногда с красными и зелеными листьями причудливой формы. Желто — серый «мох» и серебряно — золотистые «деревья» росли на горных склонах и в долинах…

Неожиданно появилось изображение города.

Всюду — каналы, наполненные желтой жидкостью.

Зачарованный, Стрейнжбери вспомнил видеозаписи о далекой Земле. Там существовал один похожий город — Венеция. Однако по сравнению с инопланетным городом Венеция выглядела скопищем рыбацких хижин. Высокие здания инопланетян вздымались на мили, словно продолжение утесов, и были одинаковой с ними высоты.

Присмотревшись, Стрейнжбери увидел, что «каналы» пролегали и по крышам строений. С огромной арки ниспадали два потока «воды» желтых оттенков… И они текли впротивоположных направлениях. Каждый из трех уровней зданий, расположенных ниже, также имел по два «водопада».

Ровные ряды домов периодически пересекались друг с другом под прямыми углами.

… В миле друг от друга раскинулись площади, и тысячи каналов… нигде не было видно ничего подобного улицам. Просто массы домов — несколько уровней крыш, по которым текла вода.

И в воде виднелись темные очертания, которые медленно двигались… Стрейнжбери не смог рассмотреть самих существ, однако панорама мира, о котором ранее он не имел ни малейшего представления, поразила его до глубины души. Раньше поверхность планеты Сириус рисовалась ему в чем-то похожей на Землю, ту Землю, которую он видел в многочисленных видеозаписях. Однако в реальности все оказалось по — другому. Мир, с которым соприкоснулся земной звездолет, был совсем иным. Настолько иным, что разум капитана с трудом воспринимал его реальность.

Неожиданно изображения в «кубке» исказилось, появился неприятный световой эффект, от которого у Стрейнжбери заслезились глаза.

В первые мгновения он был изумлен. Потом пришло разочарование.

— Проклятие! — проворчал он. — Эти твари не желают, чтобы мы узнали, как они выглядят.

Физик Плаук, наблюдающий изображения в «кубике» через плечо Стрейнжбери, пробормотал:

— На такой огромной планете мышцы живых существ могут поддерживать тело только в жидкости. Может быть, первоначально они даже обитали на иной планете. К примеру, на В-1, которая намного больше. Потом они оказались, словно земляне на Марсе. Похоже, они нуждаются в дополнительной поддержке. Это наводит на мысль об очень плотной физической структуре…

Стрейнжбери, чьи глаза вновь начали болеть, встал и отошел подальше.

— Возьмите этот штуковину, — приказал он. — Запишите все, что она показывает, и попытайтесь полностью восстановить изображение. Кроме того, подготовьте специальную программу для общего доступа. Ну, там пейзажи всякие. Не стоит травмировать рядовых членов команды видом превосходящей нас цивилизации. Могут поползти нездоровые слухи.

Чуть позже Джонас добавил:

— После того, что мы просмотрели, становится ясно: эти твари не хотят демонстрировать нам свой внешний вид. Может, они боятся того, что, увидев их, мы тут же изобретем соответствующее оружие. Так или иначе, но нам вряд ли удастся их запугать или принудить к сотрудничеству.

* * *

Когда Стрейнжбери вернулся в комнату деда, то нашел старика в состоянии комы.

Капитан Джон Стрейнжбери, первый капитан «Надежды Человечества», умер во сне через час после появления внука, в почетном возрасте ста одного года. Он покинул родную планету более шестидесяти лет назад, и именно он принял решение, определившее дальнейшую судьбу всего экипажа.

А через шесть месяцев после его смерти из его поколения в живых на корабле не осталось никого, ни мужчин, ни женщин. Молодой капитан завершил начатую работу. Его палач трудился не покладая рук.

А потом Джонас Стрейнжбери допустил ошибку.

Ему показалось, что он добился своей цели и больше не нуждался в услугах Аткинса. Кризис рассосался сам по себе, капитану не пришлось принимать никакого решения. Старшее поколение — лишние рты, угрожавшие кораблю демографическим взрывом ушли в небытие. В общем, Стрейнжбери решил, что может избавиться от своего самого верного слуги.

Однако сам слуга считал иначе, и вместо Аткинса в конвертор отправился его хозяин. И это в свою очередь послужило толчком к новому кризису на борту «Надежды Человечества».

Хотя Полу Стрейнжбери, сыну Джонаса, теперь единственному Стрейнжбери, оставшемуся на борту «Надежды Человечества» было только десять лет, Браун-старший из оставшихся офицеров, считал, что мальчик, несмотря на молодость, должен стать капитаном. Согласно традиции.

Однако старший помощник Кэрсон думал иначе.

— Пока он вырастет, мы достигнем Проциона. А на этот период мы установим капитанский совет. И подумайте, не лучше ли было бы повернуть к Земле? Пусть не мы, пусть наши правнуки вернутся на землю отцов.

В этом его поддержал второй помощник Лютер.

Меньшая часть офицеров считала, что капитаном должен стать ребенок, большая была за капитанский совет, но каждый видел этот совет по-иному, считая именно себя достойным места председателя.

Прошло две недели, прежде чем Браун обнаружил, что две вдовы Джонаса Стрейнжбери выбрали себе новых мужчин. Одна из них жила с Кэрсоном, другая — с Лютером. Это вызвало у него новый взрыв возмущения.

— Вы, похотливые старые козлы! — орал Браун на очередном капитанском совете. — Я требую немедленных выборов. И если вы не согласитесь сделать это прямо сейчас, я обращусь за помощью к ученым, а потом ко всему экипажу.

Он поднялся, возвышаясь, словно башня, над остальными офицерами. Кто-то попытался подняться из-за стола, а Кэрсон даже начал вытаскивать из заднего кармана бластер. Вот это он сделал напрасно. Разъяренный Браун схватил Кэрсона за шиворот, а когда сидевший с ними рядом офицер попытался его остановить, Браун и его сгреб за ворот и принялся лупить их головами друг о друга. Поднялся необычайный шум. Никто из собравшихся не был готов к столь решительным действиям. Никто даже не пытался остановить Брауна. Только вид окровавленных тел, безвольно повисших в его ручищах, привел Брауна в себя.

Это совещание окончилось ничем, но вскоре состоялось заседание ученых, и было принято решение провести общие выборы. Требовалось время, чтобы все члены экипажа осознали происходящее, чуть позже исполнительный совет принял решение провести выборы тайным голосованием. И этот же совет признал право Пола Стрейнжбери унаследовать капитанский титул, но только тогда, когда мальчик достигнет совершеннолетия. После этого совет предложил Брауну временно занять должность капитана сроком на один год.

Через год два члена совета, подготовив общественное мнение, выдвинули свои кандидатуры на пост капитана. Однако на выборах вновь победил Браун.

Бывший третий помощник, ныне капитан Браун, был раздражен растущей оппозицией.

— Почему они хотят сместить меня? — как-то раз спросил он с болью в голосе у своего старшего сына. — Ведь они ничего не знают об обязанностях офицера. Они все так молоды, что не успели даже изучить основные обязанности, соответствующие их чину и званиям.

Он с раннего детства начал тренировать своих двух сыновей, объясняя им подробности службы, однако они воспринимали «знания Земли» еще хуже, чем предыдущее поколение.

— Вы должны знать все механизмы корабля назубок, — втолковывал им отец. — Вы должны изучить все земные науки. Кто-то же должен будет обслуживать механизмы, когда мы умрем, иначе нам всем конец.

Однако у молодого поколения были совершенно иные интересы. Поколение, которое помнило Землю, ушло в небытие. Молодые родились и выросли в ином мире — мире корабля. В первую очередь их интересовали женщины и пища.

Между тем у Брауна зрело ощущение, что кто-то из его противников сеет слухи, в которых выборный капитан выглядит сущим монстром. Обеспокоенный, он, заручившись поддержкой нескольких офицеров, создал шпионскую сеть и сразу получил подтверждение своим подозрениям.

На ближайшем капитанском совете Браун выразил свое недовольство:

— Никогда раньше подобных вещей на корабле не происходило. Почему ослы, вроде молодого Кисера, и остолопы средних лет, вроде Плаука, могут поносить своего капитана за его спиной? Это отвратительно! Вы можете избрать в следующем году нового капитана, более достойного, чем я. Но я уверен, что это бурчание недовольных все равно будет продолжаться до тех пор, пока Стрейнжбери не исполнится двадцать один год. Надо покончить с этой чепухой. Пока я командую этим кораблем, я один буду определять, что хорошо, а что плохо для его экипажа. И я настоятельно рекомендую вам представить мне необходимые полномочия!

После Брауна слово взял один из членов капитанского совета, упомянутый капитаном Плаук.

— Даже исполняющему обязанности капитана нужны обширные знания! — заявил он. — Крайне печально, что часть этих знаний безвозвратно утеряна со смертью Джонаса Стрейнжбери.

Например, он, Плаук, с совершенной уверенностью заявляет, что Браун и понятия не имеет, о таких вещах, как космические лучи высоких энергий.

«Рекомендации» Брауна не были приняты.

Но его избрали на должность капитана еще на один год. А звездолет продолжал лететь сквозь космос, держа курс на систему Проциона.

* * *

Как-то один из членов капитанского совета, проходя по садам на гидропонике, увидел среди подсобных рабочих хорошо знакомое лицо.

Через несколько дней он доложил об этой встрече на совете. Браун спокойно ответил:

— Почему бы молодому Стрейнжбери не позаниматься немного физическим трудом? Все мы знаем, что его отец погиб слишком рано и не успел передать сыну необходимые знания. Обучение же с помощью машин и книг, как вы и сами знаете, малоэффективно… Кроме того, сама идея разделения на сословия весьма вредна. По-моему, все молодые люди без исключения должны работать в садах. Так, по крайней мере, станут приносить какую-то пользу. А то с утра до вечера гоняются за девками да гонят брагу в химлаборатории. Я собираюсь поставить вопрос об всеобщих обязательных трудовых отработках на голосование. К тому же следует обязательно отметить высокий профессиональный уровень наших садовников, а не просто, всякий раз пробегая мимо, говорить, насколько важен для всех нас их добросовестный и кропотливый труд.

Позже, когда Брауна спросили об успехах молодого Стрейнжбери в науках, как будущего капитана, тот покачал головой и нахмурился:

— Откровенно говоря, его успехи более чем скромны. Я каждый день приглашаю его на капитанский мостик после работы в садах. А он не проявляет никакого интереса. Я пришел к заключению, что сам он вовсе не рвется в капитаны. Он, вероятно, сознает, что представляет собой довольно посредственную личность. Он не в состоянии хорошо учиться, и я совсем не уверен, что он сможет с успехом руководить работами.

Большинству членов совета было понятно, что Браун вряд ли стремится выучить молодого Стрейнжбери «очень хорошо». Но никто не рискнул возразить выборному капитану.

Глава 4

83–й год полета

Пол Стрейнжбери проворно собирал спелые фрукты. Ближайшая стена помещения для садов на гидропонике была на расстоянии двух сотен футов, но тем не менее Стрейнжбери двигался очень осторожно. Он не очень внимательно слушал обращенную к нему речь девушки, так как все его внимание сосредоточилось на груди его спутницы:

— Моя мать говорила, что позавчера опять появились вспышки. Так что мы уже должны быть около Проциона.

Стрейнжбери молчал. Меньше всего его интересовало: движется ли куда-то корабль. Как и большинство его сверстников, Пола совершенно не интересовали события, происходившие вне корабля. Существовали многочисленные вещи более приятные и более осязаемые, чем некие светящиеся точки, искрящиеся на экранах внешнего обзора.

Хотя его права на должность капитана были достаточно призрачны, Стрейнжбери никогда не забывал о том, кто был его отец, и придерживался определенных правил поведения. Например, он старался не обсуждать с низшими по званию никаких технических деталей, так как не был силен в науках. Предыдущей «ночью» в более неофициальной обстановке он дал девушке инструкции и теперь слушал ее доклад. А девушка тем временем говорила уже совсем о другом:

— Некоторые считают, что ты проиграешь на этих выборах. Браун на совете объявил, что род Стрейнжбери выродился. Он хочет выставить на голосование кандидатуру своего старшего сына. Однако, если изберут тебя… — тут девушка остановилась, а потом продолжила намного тише. — Помни, тебе сейчас уже двадцать девять лет. И совет до сих пор пренебрегает твоими правами наследника капитанского титула. Ты должен бороться за власть.

Но что такое была для него власть? Ответственность за судьбы других членов экипажа? Непосильная для плеч Пола забота о машинах корабля? Зачем все это ему? Ведь у него и так было все, чего он только мог пожелать. Была работа, которая помогала убить время, были женщины, была пища…

Пол Стрейнжбери вновь ничего не ответил. Он устал от призывов глупцов, понуждавших его заняться абсолютно не интересными для него делами. Конечно, его, как и всех остальных, не могла не беспокоить мысль о том, что они приближаются к созвездию Проциона. Но это было абстрактное беспокойство. Ныне на борту звездолета не осталось ни одного человека, который мог бы с уверенностью сказать, летит ли «Надежда Человечества» к какой-нибудь звезде или болтается посреди пустоты. Да и существовала ли сама пустота? Существовало ли хоть что-то из того, о чем говорили древние видеофильмы и книги? В любом случае мысль о каких-то переменах была ему неприятна.

Иногда Стрейнжбери просматривал вахтенный журнал, где были записаны деяния его прадеда, отца и деда. Он не понимал этих людей, не мог постичь их целей. Почему они так говорили, почему совершали те или иные поступки?

— … Если ты не начнешь действовать, — озабоченно нашептывала ему девушка, — твои последователи все сделают сами, однако тогда погибнут многие офицеры. Все мы устали — мы устали, выполняя тяжелую работу и получая скудную пищу… Гроу говорит, что мы захватим корабль.

Неожиданно девушка испуганно втянула голову в плечи и прислушалась. Стрейнжбери непроизвольно выпустил из рук спелый персик.

— А-а-а! — воскликнул он, пытаясь поймать его.

«Какая глупость, — подумал он. — Они не знают, о чем говорят… А я из-за них персик уронил! Захват корабля — завоевание мира!»

— Ты лучше поторопись! — продолжала девушка, — Тебе нужно принять правильное решение. Помни, от тебя почти ничего не потребуется! Только твое согласие.

Раньше Стрейнжбери все это уже слышал. Не один раз.

* * *

Неясные слухи, ходившие среди обитателей нижних палуб корабля, воскрешали события прежних беспорядков. Капитан Браун понимал, что его безмятежному правлению приходит конец. Стрейнжбери был не опасен, но другие… Те, кто еще меньше, чем Браун, знали об окружающем их мире, о бездонной пустоте, в которой одинокими островками сверкали огоньки далеких звезд.

— У этих свиней с нижних палуб не хватит ума, чтобы добраться до меня, — как-то раз сказал Браун лейтенанту Джоржу Брауну, своему младшему сыну — потомственному старшему офицеру. — Кроме того, много раньше чем они разгадают мои планы, мы достигнем системы Проциона, если, конечно, мы правильно толкуем показания приборов, установленных на капитанском мостике… Если это случится согласно нашим расчетом, то внимание большей части экипажа надолго переключится на другое.

Молодой Браун ничего не ответил. Он, как истинный представитель своего поколения, считал отца не вполне нормальным, и его угнетала мысль о том, что пройдут долгие, долгие годы, прежде чем пышущий здоровьем капитан начнет стареть. Должности капитана молодому Брауну придется дожидаться еще очень долго. К тому времени, как младший Браун взойдет на трон капитанского мостика, он превратится в жалкого старика. К тому времени его не будут радовать ни свежие фрукты, ни молодые женщины… Однажды младший Браун уже говорил об этом со своим старшим братом, который, если ничего не случится, будет избран в совет в следующем месяце.

Брату тоже не нравилось положение дел. Быть может, он, обретя власть каким-нибудь образом, даст понять людям с нижних палуб корабля о своих мыслях. Несколько неясных обещаний…

* * *

Процион А, звезда в шесть раз ярче Солнца, плавала в темном космическом пространстве прямо по курсу корабля. Желто — белое солнце, прежде неясно различимое, становилось больше и больше, ярче и ярче. В черноте космоса, в биллионах миль в другой стороне, виднелось бледное, словно чем-то прикрытое солнце Проциона В, ясно различимое только в телескопы.

Процион оказался богачом по части планет, причем планет по-настоящему огромных… Двадцать пять гигантов! Экипаж «Надежды Человечества» исследовал две из них, каждую диаметром в двадцать пять тысяч миль. Обе планеты оказались обитаемы, и обе имели атмосферы с преимущественным содержанием хлора.

— У моих людей есть дельные мысли, — рассуждал вслух капитан Браун. — Но они никогда не станут приветствовать чужую цивилизацию. С другой стороны, мы должны помнить, что ни разу обитатели тех планетных систем, где мы были, не делали попыток повредить нам. Вы можете сказать, что случилось с первым капитаном Стрейнжбери? «Чепуха», — сказал бы я. Он увидел что-то не предназначенное для глаз человека. В результате его мозг разрушился, и он умер. Важно то, что объект, убивший его, проявил милосердие и не сделал попыток повредить нам. Итак! — Браун оглядел комнату, где заседал совет. — Куда нам лететь? Мы в лучшем положении, чем были. Старик Стрейнжбери не отважился применить силу на Центавре, так как многого не знал. На Сириусе наш корабль едва не погиб, потому что мы не знали, как показать свои добрые намерения той неземной цивилизации. Но теперь мы знаем, как себя вести. Кажется, здесь существует межзвездная цивилизация, и она сможет рассказать нам обо всем, о чем мы хотим узнать. А что мы хотим знать? Почему некоторые звезды имеют планеты земных размеров с кислородной атмосферой? Инопланетянам все равно, отыщем мы их или нет. Почему так? Кислородные планеты навсегда остаются для них всего лишь бесполезным открытием, таким же, как для нас — открытие планет с атмосферами из соединений серы и хлора. Так давайте же расскажем им, что мы хотим узнать… Как это сделать? — Браун триумфально оглядел присутствующих. — Доверьте это дело мне, — закончил он после многозначительной паузы. — Просто доверьтесь мне. Мы скоро встретим первые корабли инопланетян.

Действительно, корабли появились. Первые три полностью проигнорировали землян и только четвертый проявил к ним внимание: приблизившись на расстояние до нескольких десятков миль, притормозил и полетел рядом. Через некоторое время он приблизился к земному звездолету еще ближе, вероятно, наблюдая за теми работами, которые по распоряжению Брауна велись на внешней оболочке земного корабля.

Механизм, который Браун намеревался использовать для установления контакта, был достаточно прост. На одном из разведывательных модулей соорудили огромный проекционный экран, а затем на этот экран начали последовательно выводить видеозаписи, которые должны были проинформировать обитателей Проциона о том, кто такие земляне и какой путь они проделали до того, как прибыли сюда.

Потом началась наиболее важная фаза необычной демонстрации. На экран была спроецирована звездная карта. Она показывала шестьдесят различных звезд, видимых в межзвездном пространстве и удаленных от Солнца на двадцать пять световых лет. Дальше на экран спроецировали величественный триумвират — модели атомов хлора, кислорода, серы. Три изображения продвигались толчками к одной из звезд, потом к другой.

— Смотрите, как они быстро поняли, что мы не знаем, какой тип атмосферы на планетах их звездной системы, — сказал Браун.

Обитатели Проциона перешли от наблюдения к действиям. Изображение на экране на мгновение потеряло четкость, а потом земляне увидели, как на их карте появились чужие отметки. Чужие наложили на идущий от «Надежды Человечества» сигнал собственную информацию. Карта продолжала перемещаться, хотя уже не люди определяли это движение. Четкие изображения новых звезд увеличивались, превращаясь в схемы планетарных систем, при этом на каждую из планет накладывались легко распознаваемые значки атомных структур. Вне всякого сомнения, инопланетяне давали людям информацию об атмосферном составе демонстрируемых планет. Они с удивительной легкостью распознали, что требуется людям. Результат превзошел самые смелые ожидания Брауна.

В первые же минуты капитан насчитал, по крайней мере, четыре звезды, вокруг которых обращались кислородные планеты. Чуть позже Браун обратил внимание на еще один тип значков. Он не сразу догадался, что эти значки показывают, обитаема ли указанная на карте планета. Между тем демонстрация продолжалась. Звездные системы сменяли друг друга. Сотни, тысячи солнц. Десятки тысяч планет. И рядом с каждой простейшими символами — состав атмосферы, наличие или отсутствие разумных обитателей.

Демонстрация длилась несколько часов, затем экран погас. Чужой корабль начал удаляться. Браун потер усталые глаза.

Он испытывал смешанное чувство радости и страха. Радости — потому что его план увенчался полным успехом, а страха — от сознания того, насколько огромны знания инопланетян в сравнении с человеческими.

— Разведывательный модуль — на борт! — скомандовал капитан. — Дежурной смене — приготовиться к запуску маршевых двигателей. Исходя из полученной информации, ближайшая к нам звезда с кислородной необитаемой планетой — Альта. Мы немедленно отправляемся туда.

Браун и не подумал усомниться в тех данных, которые им представили обитатели Проциона. Он не раздумывал и о том, для чего они это сделали. Капитан Браун был не из тех, кто много размышляет и сомневается.

Позже, когда он докладывал на совете, на его большом лице играла самодовольная улыбка. Браун гордился собой. Его план сработал, и межзвездный корабль с Земли стал обладателем информации о десятках, сотнях планет, которые могут стать новой колыбелью для человечества.

Чувства от грандиозного успеха так и распирали Брауна. Он удивился бы, узнав, что члены совета все еще размышляют, переизбирать его или предпочесть ему менее авторитарного командира. Выборная система на самом деле мало подходила для подобной ситуации, поскольку далеко не всегда люди склонны выбирать лучших. Иногда они предпочитают сильному руководителю слабого, но зато не склонного к тирании. Именно поэтому руководство межзвездных кораблей земных вооруженных сил не избиралось, а назначалось. Последнее, как ни странно, помогало избежать конфликтов. Чем меньше выбора представляется рядовым членам экипажа, тем спокойнее они себя ведут.

— Все идет отлично, — сказал Браун.

Тридцать лет уйдет на то, чтобы достигнуть Альты. Вряд ли Браун доживет до этого дня. Но сейчас, когда он — триумфатор, Браун должен воспользоваться моментом, чтобы назвать преемника. И, конечно, этим преемником будет его собственный сын. Династия Срейнжбери изжила себя. Пришло время династии Браунов. Да, его сын станет капитаном. Причем не старший, а младший. Он более честолюбив и толков. Кроме того, он будет моложе, когда придет его время править…

От этих важных мыслей капитана отвлекла внезапно распахнувшаяся дверь в зал совета.

У капитана оказалась прекрасная реакция.

Он успел выхватить бластер и даже успел выстрелить…

Быстрота его реакции защитила корабль от рук мятежников, но не спасла его собственную жизнь. Позже, когда младший сын Брауна привел группу вооруженного технического персонала и ученых на помощь членам совета капитанов, те уже сумели отбить нападение. Но капитан Браун и его старший сын стали жертвами мятежа. Первый был тяжело ранен, второй — мертв. Плаука и Киссера, получивших тяжелые ожоги, было невозможно узнать. Зато благодаря первому выстрелу Брауна, срезавшему ударную группу мятежников, у остальных членов совета хватило времени взяться за оружие и открыть огонь по группе бунтовщиков, которых по собственному почину привел Гроу. Пол Стрейнжбери, как это выяснилось, отказался принимать участие в мятеже.

Из более чем двадцати молодых людей, которых привел Гроу, семнадцать были убиты. Сам Гроу с тремя сообщниками забаррикадировался в одном из складских отсеков и наотрез отказался сдаться.

Пришлось членам совета использовать свои познания устройства корабля. Выстрел их импульсной винтовки, произведенный через вентиляционное отверстие, оборвал жизнь лидера бунтовщиков. Остальные предпочли сдаться.

Тяжелораненый был перенесен членами совета в госпитальный отсек. Позже, во время ночного отдыха, капитан обдумывал происшедшее и пришел к выводу, что проблема осталась разрешенной не до конца. Наверняка не все члены группы бунтовщиков были выявлены.

«Если кто-то жив, — думал Браун, — выборная система должна быть восстановлена, и это единственно верное решение».

Накачанный наркотиками капитан плохо соображал и понимал это. Но он не был уверен, что протянет долго и приказал привести к нему сына.

В присутствии нескольких членов совета Браун-старший назначил сына своим заместителем и указал, что в случае его смерти к сыну переходит вся полнота власти.

К утру капитан скончался.

Среди оставшихся на борту корабля никто не решился оспаривать его завещание. Второй сын капитана Брауна тоже стал капитаном.

Глава 5

111–й год полета

Через сто девять лет после того, как космический корабль «Надежда Человечества» покинул Землю, он вышел на орбиту звезды Альта. В этой системе, как и ожидалось, была обнаружена кислородная планета, возможно подходящая для переселения. Но ситуация осложнилась тем, что прежние открытия, лучшие навигаторы-астронавты, ясность мышления — ушли. Раньше Альты. Раньше Проциона. Экипаж вырождался. В четвертом и пятом поколении звездоплавателей осталось совсем немного людей, способных к исследовательской работе.

Следующим «утром» капитан Джекоб Браун, приходившийся внуком тому, первому капитану Брауну, сообщил четвертому и пятому поколениям колонистов, что намеревается отправить посадочный модуль к кислородной планете. Сразу и без всякой подготовки.

— У нас практически не осталось горючего, — заявил он. — Даже для того, чтобы маневрировать вблизи планеты. Поэтому посылка модуля — категорическая необходимость.

Затем капитан отдельно остановился на тех требованиях, которые предъявляются к экипажу модуля.

— Каждый член команды должен быть подготовленным для любых испытаний, — заявил он. — Это день, к которому мы шли более века. Это — день, о котором мечтали наши великие прародители, наши праотцы, те, кто дерзко отправил нас в новый мир, к границам неведомого, кто смотрел вперед и был уверен в нашем мужестве. Мы не должны обмануть их надежд… — Он транслировал свое обращение по всему кораблю, одно за другим называя имена членов команды модуля, которые должны были немедленно начать подготовку к отлету. — … И я знаю, что каждый член экипажа желает услышать в списке свое имя, — заявил капитан. — Но мною избраны лучшие из вас…

Роджер Стрейнжбери, сын Пола Стрейнжбери, внук Джонаса Стрейнжбери, названный первым, услышав слова капитана, вовсе не подпрыгнул от радости. Напротив, он очень серьезно задумался. Дело в том, что Роджер вот уже несколько лет с большой тщательностью готовил почву для того, чтобы вернуть себе место, потерянное его отцом.

И он не мог полностью отрицать того, что капитан может быть осведомлен о его планах. В таком случае сделать его членом экипажа модуля, который без всякой предварительной подготовки отправляется на чужую планету. К тому же планету обитаемую, если верить информации, представленной обитателями Проциона.

А капитан между тем продолжал свою речь:

— И я знаю, что все вы в этот исторический момент разделите гордость храброго Роджера Стрейнжбери, который поведет команду. Ему суждено воплотить в жизнь мечту человечества в этой отдаленной части космоса. А вместе с ним…

Тут Браун назвал семерых из девяти членов экипажа звездолета, которые были главными помощниками Стрейнжбери в его тайных делах.

Так как спасательная шлюпка могла вместить только восемь человек, нетрудно было догадаться, что Браун решил отправить вниз, на неизведанную планету, столько своих противников, сколько смог.

— Я попрошу, чтобы команда посадочного модуля полностью прониклась важностью задачи, поставленной мною! — вещал Браун. — Ваши сканеры передадут запись всех событий на корабль. Они дадут нам возможность определить уровень научных достижений доминирующей расы этой планеты, если такая все же существует.

* * *

Стрейнжбери поспешил в свою каюту, надеясь, что, может быть, Тэлли или Кэнтлин, его соратники, разыскивают там Роджера. Он понимал, что чрезвычайно важно хоть на миг встретиться с ними и обсудить положение. Он подождал пять минут, но никто из членов его конспиративной группы не появился.

Так или иначе, у него было время успокоиться. Странно, но этому способствовал запах корабля. С самых первых дней жизни запах озона и нагретого металла непрерывно окружали его.

Стрейнжбери присел в кресло, где обычно читал, закрыл глаза, вдыхая знакомые запахи, окружающие энергетические установки. Роджер почувствовал, что страх постепенно покидает его тело и сознание. Храбрость и сила вновь вернулись к нему.

Правнук первого капитана понимал, что попытка захватить власть силой довольно рискованна. Вместе с тем у него нет никакой надежды получить преимущество на выборах.

«Я, — подумал Стрейнжбери, — вероятно, наиболее высококвалифицированный специалист, когда-либо бывший на этом корабле».

Отец нынешнего капитана, возможно — из чувства вины перед семьей Роджера, свергнутой с капитанского «престола», взял мальчика к себе и взялся за его обучение, когда тому было десять лет. Рождер оказался благодарным учеником. Спустя некоторое время обучение Рождера продолжил другой специалист, потом еще один… В результате получилось так, что юноша изучил все специальности технических отделов корабля. Когда капитан умер, его сын, в свою очередь занявший место капитана, не стал препятствовать Роджеру расширять свои познания.

В результате Стрейнжбери научился восстанавливать системы контроля и управления, полностью разобрался во взаимосвязи всех кибернетических систем корабля. Он освоил колоссальные паутины силовых сетей и проводов управления так, словно они были продолжением его собственного организма.

Единственное, в чем он пока уступал капитану, это в специфических знаниях о том, как осуществлять полет и навигацию межзвездного корабля. Этой информацией владел отец нынешнего капитана. Частично он поделился ими и с Роджером. Кое-чему юношу успел обучить его отец.

Тем не менее именно семья Браунов хранила большинство знаний по космической навигации. Именно благодаря знаниям и упорству этот клан сумел захватить и удержать власть на корабле.

И вот теперь Стрейнжбери отправляют с миссией, которая, скорее всего, окажется для него смертельной.

«Неужели Брауны так упорно учили меня, чтобы погубить?» — подумал молодой человек.

Нет, этого не может быть. Слишком уж сложно. Гораздо проще было бы оставить Рождера на нижних палубах, где он влачил бы жалкую роль какого-нибудь техника из вспомогательного персонала.

Так ничего и не решив, Рождер отправился в стартовый отсек, где в специальном ангаре стояли разведывательные модули разных типов.

Посадочный модуль вышел на орбиту планеты, зарегистрированной в судовом журнале как Альта 3. Стрейнжбери и Тэлли — один из сподвижников Рождера и дальний потомок первого научного руководителя экспедиции — заняли кресла управления. На выпуклом экране модуля они видели туманный атмосферный слой, не позволявший разглядеть поверхности планеты. Когда-то доктор Тэлли, прапрадед того Тэлли, который сейчас сидел рядом с Рождером, пытался разогнать их звездолет до околосветовых скоростей, но не смог достичь и четверти от скорости света. Он не успел разобраться в проблеме и не успел обучить своего сына тому, что знал сам. Теперь, из-за недостатка знаний, никто не смог бы продолжить его исследований.

Физики звездолета могли только предполагать, что корабль передвигается в полном соответствии с одним из парадоксов теории сжатия Лоренца-Фитцжеральда. Но не более того. Чтобы и дальше продолжать научные изыскания, им не хватало знаний и опыта…

Модуль двигался по спирали. Туманный шар планеты постепенно увеличивался.

Стрейнжбери, словно зачарованный, наблюдал, как медленно вращается эта огромная масса материи.

Они снижались по пологой траектории, понемногу приближаясь к планете, готовые использовать активную защиту, если какие — нибудь естественные радиационные пояса окажутся более мощными, чем может выдержать их стационарная система безопасности. Каждая радиационная зона предварительно исследовалась, ее параметры вводились в бортовую систему управления и изображались на видеоэкранах. В итоге автоматически менялись курс и скорость модуля.

Неожиданно тишина была прервана аварийным сигналом системы безопасности. Локаторы оперативного слежения обнаружили подвижную цель.

Мгновением позже на одном из экранов появилась светящаяся точка, которая быстро перемещалась примерно десятью километрами ниже земного модуля, далеко под ними.

Инопланетный корабль!

Стрейнжбери и его спутники, затаив дыхание, наблюдали за эволюциями чужого летательного аппарата. Система слежения вывела на экран данные о скорости и характере его движения. Вне всяких сомнений летательный аппарат инопланетян приближался к модулю.

Когда расстояние между ними значительно уменьшилось, сияющая точка на экране резко изменила направление полета, совершила полный оборот и заняла позицию милей ниже землян. Но расстояние между аппаратами продолжало уменьшаться. Ровно настолько, насколько снижался земной модуль.

«Они не позволяют нам совершить посадку, — подумал Роджер. — Ведь судя по тому, что нам сообщили, эта планета должна быть необитаемой».

Тут же зазвучал зуммер, и на экране появились новые данные.

— Они зондируют нас, — произнес Тэлли с волнением в голосе. — Что будем делать?

Рождер не успел ничего предпринять.

После этих слов не прошло и мгновения, как модуль начал вибрировать. Еще через некоторое время отказали бортовые системы управления. Вернее, инопланетяне просто перехватили контроль над бортовой электроникой. Модуль повис в пространстве над желанной планетой. Его экипаж потерял доступ к управлению двигателями. И тут же некое силовое поле заставило модуль двигаться в сторону инопланетного корабля. Единственным утешением для землян могло служить то, что дистанционный доступ к системам управления со стороны звездолета не был заблокирован. Возможно, инопланетяне просто не учли такой возможности.

Тем не менее, техническое превосходство инопланетян внушало страх.

Между тем на главном экране модуля светящаяся точка, обозначавшая инопланетный летательный аппарат, постепенно вырастала, превращаясь в солидную конструкцию, размерами значительно превосходящую модуль землян.

Несколько минут — и корпус модуля содрогнулся. Чужой корабль состыковался с землянами.

— Ловко они это проделали, — заметил Роджер.

— А аккуратно, — добавил Тэлли. — Пристыковались как раз к нашему шлюзу.

За спиной Стрейнжбери его спутники начали шутить по поводу происшедшего. Им все это казалось чем-то вроде игры. Или это был способ сбросить напряжение? Скорее последнее, потому что смех землян был довольно нервным.

Внезапно заработала связь со звездолетом.

— Открыть шлюз! — скомандовал капитан Браун, который, разумеется, все это время наблюдал за происходящим. — Если они желают войти — пусть войдут.

— Загерметизировать скафандры, — в свою очередь приказал Стрейнжбери.

И только после этого он выполнил приказ капитана, внимательно следя за показаниями барометра. Давление в модуле не упало, когда лепестки наружного люка разошлись в стороны. Утечки воздуха не было. Инопланетяне соединили два корабля очень аккуратно.

Снаружи послышался скрежет, и через минуту в люк протиснулось некое существо. Оно двигалось осторожно, касаясь переходной палубы чем-то, что было зажато в конце одной из четырех рук.

Существо имело по две пары рук и ног и длинное, тонкое тело. У него почти не было шеи, вероятно, подвижность его головы обеспечивали широкие складки.

Пока Стрейнжбери рассматривал отдельные детали внешности инопланетянина, существо изящно повернуло к нему голову, и взгляд двух его больших выразительных глаз мельком скользнул по объективу сканера, который передавал все, что попадало в поле его зрения. Затем таинственное существо обратилось к Стрейнжбери.

В следующее мгновение в переходе появилось шесть четвероногих существ, одно за другим. Они шли так же уверенно, как и их первый представитель.

Все семь живых существ прошли в открытую дверь из шлюза.

Как только они вошли, и в мозгу Стрейнжбери неожиданно проявилось нечто чуждое. Чужие мысли. Сначала он решил, что это пришельцы телепатически обращаются к нему, но тут же сообразил, что посторонние мысли, возникающие в его сознании, предназначены вовсе не для него. Это было мысленное послание старшего из инопланетян своему командиру, который остался на корабле:

— Дзинг — старшему. Мы внутри. Это — отсек управления. Воздух стерилен. Давление и содержание атмосферы здесь незначительно отличаются от давления и состава у поверхности Карна. Предварительная оценка: пришельцы могут дышать нашим воздухом. Передаю их изображение.

В первый миг Стрейнжбери подумал, что сейчас увидит себя глазами инопланетянина, но этого не произошло. Очевидно, его сознание воспринимало только речевые образы, а не видеоряд.

Некоторое время инопланетяне молчали, вероятно выслушивая инструкции. Затем повторил полученный приказ, и на этот раз Роджер его услышал.

«Обработать пленных, сняв с них одежду. Проследите, чтобы на их телах не осталось предметов, которые можно использовать как оружие. Обращаться крайне осторожно. Постарайтесь им не повредить. Пленные являются ценными источниками информации».

Роджер взглянул на своих людей. Казалось, они были потрясены.

— Я слышу, что они думают, — едва шевеля губами прошептал Тэлли.

— Я — тоже, — ответил Стрейнжбери. — Они не должны об этом знать.

Ближайший инопланетянин ощупал скафандр Тэлли и ловко разгерметизировал основной шов.

— Не сопротивляться, — скомандовал Стрейнжбери. — Будем действовать по обстоятельствам, выжидая благоприятного момента.

Инопланетяне игнорировали эти разговоры. Возможно, они просто не слышали их, как не слышали мыслей землян.

Телепатическая связь оказалась односторонней — люди могли слышать мысли обитателей Карна, но те и не подозревали об этом.

Стрейнжбери был обезоружен и раздет, точно так же, как и его экипаж. Если чужаки заберут землян с собой, Браун не найдет их никогда. Да и станет ли искать?

Дзинг опять послал сообщение:

«Пришельцы ведут себя разумно. Полагаю, они осознают свое положение и не пытаются сопротивляться… Да, понял. Произвести частичный демонтаж летательного аппарата с целью проанализировать реакцию пришельцев».

Карнийцы немедленно приступили к работе. Панель управления шлюпки была разобрана первой. Листы палубного покрытия разрезали и выгнули. Вскоре пришла очередь систем навигации и контроля. Экипаж модуля не препятствовал этой варварской деятельности. Земляне сидели в своих креслах и ждали. Им оставалось надеяться, что карнийцы не повредят что-нибудь серьезное, например систему кондиционирования.

Капитан Браун должен был видеть это разрушение; но не вмешивался, пока очередь не дошла до системы жизнеобеспечения.

— Экипаж, внимание! Беру управление на себя. Через несколько секунд ваш шлюз будет загерметизирован, а модуль получит команду возвращаться на звездолет.

Для землян это означало — покрепче взяться за подлокотники кресел.

Палуба модуля внезапно опрокинулась. Ремни безопасности мгновенно обвили тела землян, намертво закрепив астронавтов в креслах. Инопланетянам пришлось хуже.

Перегрузка швырнула Дзинга на одну из стен отсека управления. Он попытался схватиться своими многочисленными руками за поручни, но не сумел. Инопланетян швыряло из стороны в сторону, пока, наконец, модуль не закончил разворот и не устремился к звездолету с ускорением около пяти g. Браун не церемонился.

Маневр удался. Карнийцы не успели или не смогли перехватить управление.

Ужасная перегрузка ослабла. Инопланетяне зашевелились.

Роджер «услышал», как Дзинг докладывает о происшедшем. Через минуту он «услышал» и повторенный карнийцем приказ.

«Продолжайте наблюдение. Не оказывайте сопротивления. Постараться проникнуть на большой корабль».

Модуль продолжал движение к звездолету, но Стрейнжбери не стал делиться услышанным с Брауном. На всякий случай.

Было удивительно, что ни броски от стены к стене, ни существенные перегрузки не причинили карнийцам серьезных повреждений. Роджер обдумал это, проанализировал поведение инопланетян и пришел к неожиданному выводу: это роботы. Что ж, вполне разумно. Подлинные обитатели Карна решили не рисковать собственной головой в таком опасном деле.

Теперь оставалось выяснить, как можно использовать ситуацию, полученные знания и этих инопланетных роботов, чтобы добиться собственных целей, обыграть Брауна, стать капитаном и подчинить себе «Надежду Человечества».

Для начала следовало проделать с инопланетянами то, что они только что проделали с землянами. Вдобавок их следует связать. И покрепче.

— Хейнке, Грейвз.

— Да! — Двое мужчин отозвались одновременно.

— Подойдите к этим уродам, проверьте, что у них есть, и отберите все подозрительное.

Люди переглянулись. Приказ явно не вызвал у них энтузиазма.

Тем не менее они его выполнили. Инопланетяне не сопротивлялись.

Не сопротивлялись они и тогда, когда их связали прочными металлопластовыми лентами.

Итак, команда захватила разведывательный отряд Дзинга.

Как Стрейнжбери и ожидал, Карн продолжал поддерживать с ними телепатическую связь. Дзинг доложил своей группе контакта:

— Я думаю, что мы сделали все достаточно хорошо.

Видимо, с планеты пришел ответ, на который он ответил:

— Да, командир. Мы подчинились и находимся в плену. Будем ожидать дальнейших событий… Как нас держат? Всех привязали к палубе, к разным механизмам. Мы все в главной секции, которую они приспособили для нашего содержания. Рядами жестких металлических лент связаны наши руки и ноги. Мы можем, конечно, освободиться от них в любое время. Но не думаю, что такиедействия целесообразны.

Стрейнжбери задрожал; но сделанного назад не вернешь.

Он приказал своему экипажу:

— Одевайтесь. Потом начинайте восстанавливать корабль. Всю обшивку из палубных плит закрепите на своих местах, за исключением восьмой секции. Они разобрали несколько приборов, и я буду чувствовать себя спокойнее, если сам все соберу.

Когда Стрейнжбери оделся, он с удовлетворением узнал, что система внутреннего контроля больше не заблокирована. Первое, что он сделал, это отключил дистанционное управление. Затем Роджер изменил курс шлюпки и вызвал Брауна. Экран через мгновение засветился, а потом в нем с недовольным видом появился капитан.

Браун мрачно произнес:

— Я хочу поздравить тебя и твою команду с успехом. Кажется, теперь мы имеем некоторые преимущества над этой расой. После того, как вы передадите пленных, мы повторим попытку приземлиться на этой планете. И кроме того, мне хотелось бы выяснить, почему эта планета ранее считалась необитаемой.

Так как приземлиться на Карне, по мнению Рождера, было делом гибельным, он просто промолчал, ничего не ответил.

Браун казался растерянным.

— Роджер Стрейнжбери, — сказал он. — Ты должен понимать, я тоже считаю ситуацию чрезвычайно опасной для вас и, — тут он добавил поспешно, — для всей экспедиции. Но кто-то должен принять на себя риск.

Что поразило Стрейнжбери, когда он услышал слова капитана, так это то, что Браун не позволит ему вернуться на корабль. Но Стрейнжбери преследовал собственные цели.

«Я должен раскрыть все свои замыслы и, очевидно, предложить компромиссное решение,» — подумал он, потом глубоко вздохнул, мельком глянул в глаза изображению Брауна на экране и сказал, с осознанным мужеством человека, для которого назад пути уже нет:

— Мне кажется, что у нас есть два выхода из создавшейся ситуации. Мы можем решить все наши личные проблемы путем демократических выборов, или ты дашь согласие на мое назначение на должность исполняющего обязанности капитана. Ты будешь одним из капитанов, а я — другим.

Кто-то другой из команды решил бы, что это реплика полного идиота, однако Браун, правильно понял происходящее. Он произнес с усмешкой:

— Итак, ты играешь в открытую. Хорошо, позволь мне высказаться, Роджер. Когда у власти были Стрейнжбери, никаких мыслей о выборах ни у кого не было. И тому были веские основания. Космическим кораблем может командовать только кто-то из технической аристократии. И это должен быть один человек. Что касается совместного командования, то это нереально.

Стрейнжбери вынужден был солгать:

— Если мы решим выполнить свою миссию, мы будем вынуждены, в конце концов, признать равную власть, — вынужден был солгать Стрейнжбери. — Один из нас станет властвовать на планете, другой — на корабле. Для обсуждения условий нам нужно встретиться лично.

— Я не могу довериться тебе и разрешить вернуться на корабль! — категорически объявил Браун. — Ты не будешь командовать звездолетом.

— Хорошо, значит, звездолетом будешь командовать ты, — предложил Стрейнжбери. — Все практические детали нашего договора мы сможем спокойно обсудить позже.

Капитан Браун не смог сдержать своих чувств. Он вспыхнул:

— Твоя семья правила нами свыше пятидесяти лет! Как можешь ты считать и чувствовать, что у тебя есть какие-то права?

Стрейнжбери возразил:

— Что ты можешь знать о моих чувствах?

— Замысел наследования власти принадлежал первым Стрейнжбери. — продолжил Браун, злобно усмехаясь. — Это не было запланировано.

— Но сейчас власть у тебя, — сказал Стрейнжбери, — и ты пользуешься преимуществами этого.

— Смешно! Почему правительство Земли, которое было у власти, когда корабль покидал Землю и каждый член которого давно уже умер, должно было назначить кого-то на должность капитана…

Браун ответил сквозь стиснутые зубы: — Я не могу понять, почему ты думаешь, что должность капитана должна передаваться от отца к сыну в твоей семье?!

Стрейнжбери молчал, пораженный теми чувствами, которые он обнаружил в этом человеке. Он почувствовал, что ситуация более чем прояснилась, если так можно сказать, и следующий свой ход сделал без угрызения совести.

— Капитан, ситуация кризисная. Я намерен отложить нашу борьбу. Почему бы не доставить одного из этих инопланетян на корабль и не задать ему вопросы, используя видеопленки или другие способы передачи информации? Позже мы сможем обсудить наши взаимные претензии.

Глядя в лицо Брауна, он увидел, что его предложение приемлемое. Его проницательность дала ему преимущество.

Браун быстро ответил:

— Поднимись на борт только ты… с одним из пленных. И больше никого!

Стрейнжбери почувствовал головокружение от волнения. Браун попался на его приманку. Он подумал:

«Это вроде упражнения по логике. Он пытается убить меня как можно скорее и пытается сделать так, чтобы я остался в одиночестве. Если я буду один, он успокоится, так как сможет уничтожить меня без опасности для себя. Но очень проблематично: сможет ли он справиться со мной на корабле? Что ж, у меня есть свой план, как достигнуть цели».

Браун нахмурился и сказал обеспокоено:

— Послушай, Стрейнжбери, ты уверен, что, если это существо попадет на борт корабля, это будет безопасно?

Стрейнжбери покачал головой.

— Думаю, серьезных оснований для беспокойства нет, — солгал он.

Браун, казалось, что-то обдумывал:

— Хорошо, я подумаю над твоим предложением, и потом мы сможем обсудить дополнительные детали.

Стрейнжбери решил ничего не отвечать. Он кивнул головой и выключил связь. На душе у него кошки скребли.

«Что еще я мог сделать?» — подумал он.

Стрейнжбери осмотрел часть палубы, оставленной открытой по его просьбе. Наклонившись, он начал быстро изучать маркировки на пучках проводов, словно точно знал, где следует искать нужный провод.

Он нашел те соединения, которые разыскивал, — запутанную систему кабелей и световодов, изначально составлявших основу линий программного управления системы посадки — усовершенствованный механизм Валдо, способный посадить корабль на планету и поднять его.

Стрейнжбери осмотрел все элементы цепи и разблокировал их.

Потом Рождер перепрограммировал управляющие цепи модуля так, чтобы ими можно было управлять с помощью несложного дистанционного устройства. И это устройство он положил себе в карман.

Стрейнжбери поспешно сдвинул панель на щите управления. У него не было времени закончить все аккуратно. Следующее, что он сделал, — открыл кладовую и извлек из нее специальную сеть, которая при подаче на нее энергии была способна экранировать любые поля. Кроме этого, он достал мощное взрывное устройство. Отделив Дзинга от остальных, он прикрепил к его спине мину и отрегулировал один из сенсоров дистанционного пульта так, чтобы прикосновением к нему можно было эту мину активировать. Дзинг отнесся к манипуляциям человека совершенно равнодушно.

Еще один сенсор был настроен так, чтобы включать и отключать подачу энергии на экранирующую сеть. Путем простого эксперимента Стрейнжбери установил, что сеть достаточно надежно изолирует инопланетянина, не давая тому возможность осуществлять связь со своими. Средство простое и единственно возможное. Затем он разместил на спине Дзинга, рядом со взрывным зарядом, компактное устройство-передатчик, которое генерировало телепатическое излучение инопланетянина на уровень более низких частот. Миниатюрный дешифратор Рождер встроил в свой пульт, а воспроизводящее устройство размером с маковое зернышко прилепил к собственному зубу. Теперь при необходимости он мог бы слышать мысли инопланетянина, даже когда тот находился на расстоянии пятидесяти метров. Даже — под экранирующей сеткой. Когда все приготовления были закончены, Стрейнжбери опять положил крошечный пульт дистанционного управления в карман. Он не активировал сеть. Еще не активировал.

Из своей камеры Дзинг телепатировал:

— Важно, что эти существа избрали меня для изучения. Мы можем сделать вывод, что это — математическая случайность, или… они очень наблюдательны. В любом случае неразумно возвращаться на Карн, не побывав на их большом корабле.

Зазвучала сирена. Стрейнжбери увидел на краю одного из экранов яркое пятно. Оно быстро приближалось. «Надежда Человечества». Посадочный модуль приближался к звездолету.

Однако капитан Браун не дал команды принять модуль в ангаре. Стрейнжбери вынужден были пристыковаться к одному из внешних шлюзов. Здесь их уже ждали техники с необходимым оборудованием.

Возглавлял бригаду встречающих второй помощник Силвайн. Высокий чин для такой простой задачи. Силвайн поздоровался с Рождером достаточно приветливо. «Упакованного» и заэкранированного пленника погрузили на тележку и доставили в стендовый отсек. Здесь уже ожидал капитан. По его команде остальные удалились. В отсеке остались только он, инопланетянин и Роджер.

Браун подошел вплотную к Стрейнжбери и протянул ему руку. Как и все Брауны, он был крупным мужчиной, значительно выше Роджера.

— Искренне рад тебя видеть, — объявил Браун.

«Он пытается прийти в себя, — думал он. — Я застал его врасплох».

Тем временем Браун продолжал тем же сердечным тоном:

— Я долго думал над твоими предложениями. Первый вариант отпадает. Выборов не будет. Сейчас не то время.

Стрейнжбери благоразумно промолчал.

— Остается второй вариант, — продолжал Браун. — Ты будешь капитаном там, на планете, а я здесь, на корабле. Так что не будем терять времени. Давай прямо сейчас и договоримся обо всем. Договоримся и огласим наше решение по общей связи. Годится?

Стрейнжбери представил себя сидящим в кресле рядом с Брауном. Неплохая перспектива. С другой стороны, что ему даст звание капитана на планете, где нет людей? И вдобавок полным — полно существ, превосходящих их в техническом отношении.

Но спорить не следовало. Сейчас преимущество было на стороне Брауна.

— Почему бы нам не пойти в более удобное место и не обсудить детали? — предложил капитан. — Я думаю, этот, — он кивнул на инопланетянина, — никуда не денется.

Роджер не стал возражать. Они прошли в резервную рубку.

Вспомогательная рубка управления была большим, квадратным помещением, примыкающим к массивным центральным двигателям. Она дублировала все системы управления кораблем, расположенные на капитанском мостике на верхней палубе. Большой корабль мог в равной мере управляться и отсюда, и с капитанского мостика. В экстренных ситуациях вахтенному офицеру было дано право самостоятельно принимать решения.

Стрейнжбери быстро сделал расчет и решил, что сейчас на мостике вахта старшего помощника Миллера, верного единомышленника Брауна. Вероятно, он наблюдает за ними по видео, готовый прийти на помощь Брауну по его малейшему сигналу.

Роджер практически без возражений выслушал все, что было предложено ему капитаном. Он решил, что ему следует не спорить, не возражать, а демонстрировать полное согласие. И тем самым полностью притупить бдительность Брауна. А когда подвернется благоприятный момент — уничтожить соперника.

Прошло менее часа — и соглашение было составлено. Браун официально представил Роджеру полномочия, равные своим собственным. Но — исключительно там, внизу, на планете. Потом капитан зачитал это соглашение по общей связи. Стрейнжбери почувствовал легкое удивление и несколько встревожился. Капитан был абсолютно уверен в своей силе и власти на корабле. Серьезный шаг — возвести соперника в такой высокий ранг.

Последующие действия Брауна были также непонятны. Он подошел, дружелюбно похлопал Стрейнжбери по плечу и сказал, добродушно глядя в глаза:

— Как вы все знаете, Джон — прямой наследник первого капитана. Никто точно не знает, что произошло полстолетия назад, когда мой дед впервые взял на себя командование кораблем. Но я помню, что старик понимал, что нас ожидает в будущем. Я не сомневаюсь, что он был прав в своих предположениях. Дед умел управлять нашим кораблем. — Браун обаятельно улыбнулся. — Во всяком случае, друзья мои, сейчас можем определенно утверждать, — тут тон его неожиданно стал резче, — что я получил свой пост не по наследству, а потому что мои знания и опыт позволяют мне командовать звездолетом. И все вы это знаете…

Он прервался.

— Нам с Роджером удалось захватить в плен несколько особей расы, проживающей на этой планете. Или информация оказалась неправильно истолкованной, или инопланетяне, с которыми вступили в контакт наши предки, обманули их, но планета, на орбите которой мы оказались, — обитаема… Однако ни для кого не секрет, ресурсы наши почти на исходе, и мы не можем продолжать полет в никуда. Нам предстоит установить контакт с обитателями этого мира и добиться того, чтобы эти существа не препятствовали нашим планам.

Браун повернулся к Стрейнжбери.

— Как вы думаете, Роджер, что мы должны сделать прежде всего?

Перед Стрейнжбери встала дилемма. Поддержать Брауна? Или нет? Вероятно, Браун говорил искренне. Возможности, открывающиеся перед ним, выглядели особенно волнующими, потому что через несколько мгновений часть его собственного плана должна была открыться.

Стрейнжбери вздохнул, понимая, что пути назад уже нет: «Я привел на корабль шпиона для того, чтобы сыграть свою игру. Что же будет дальше?»

— Почему бы нам не заняться пленником, Джекоб? — поинтересовался он, стараясь говорить так, чтобы голос его звучал спокойно.

Если фамильярность Стрейнжбери и задела капитана, то он этого ничем не показал.

— Да, — согласился он. — Именно это я и намереваюсь сделать.

И отключил общую связь.

Они вернулись в стендовый отсек. Пленник оказался на месте. Он оставался в той же позе. Роджер решил, что это лишний раз подтверждает его догадку: это робот.

Стрейнжбери решительно сдернул сеть, блокирующую телепатическую связь, и пленник немедленно послал своим ментальное сообщение:

— Я был закрыт материалом, которой препятствует связи и зондированию. Согласно приказу находился в состоянии ожидания. В настоящее время связь восстановлена, и у меня появилась возможность исследовать окружение. Сейчас я пытаюсь определить параметры и конструкцию этого корабля…

Браун подскочил на месте.

— Что это, черт возьми! — рявкнул он.

— Эти существа общаются при помощи телепатии, — спокойно ответил Роджер. — К счастью, они, вероятно понятия не имеют, что мы их слышим. Это большая удача, что мы их слышим, а они нас — нет.

Глаза Брауна гневно сверкнули.

— Эта тварь общается со своими! — зарычал он. — Эта тварь изучает нас и наш звездолет! Ты знал об этом, и ты притащил его сюда! — угрожающе сжав кулаки, капитан навис над Роджером.

Наступил момент откровения.

Стрейнжбери понял, как ненадежны были их отношения. Тем не менее, он ответил спокойно и достаточно холодно, не выказывая страха:

— Будем считать, что я просто хотел остаться в живых. Полагаю, это не входило в ваши планы, капитан, когда вы послали меня на верную гибель.

Браун опешил. Он знал, что это была правда.

Наступила тишина. Тем временем в мозгу каждого из них вешал «голос» инопланетянина.

— … корабль имеет ряд преимуществ. Все автоматические системы экономичны и обладают способностью к самовосстановлению. Мощность энергетических экранов на высоком уровне. На корабле присутствуют агрегаты, которые могут генерировать световые импульсы, способные сжигать любые наши перемещающиеся в космосе системы и предметы. Но их энергетическая установка весьма несовершенна. Фокусировка разгонных полей некорректна, вариаторы частиц разбалансированы. Можно предположить, что этим существам непонятен основной принцип работы силовой установки, собранной эмпирически. У них полностью отсутствует дифференциация частиц по энергиям. В результате этого фактическая мощность снижается примерно в двести — триста раз и вместо разгона корабля до релятивистских скоростей при той же затрате энергии они могут достичь только десяти-пятнадцати процентов предельной скорости. Кроме того, у них отсутствуют гравитационные стабилизаторы, что крайне затрудняет маневрирование вблизи больших масс материи. В настоящее время я занимаюсь дешифровкой языка их информационных накопителей. Как только я закончу эту работу, у нас появится полная информация о них самих, их технике и исходных координатах их системы. Однако и в настоящее время можно сделать вывод, что эти существа не в состоянии противостоять нам. Я свяжусь с вами…

Стрейнжбери вскочил и быстро набросил на инопланетянина экранирующую сеть.

Но, возможно, он уже опоздал.

— Пошли в рубку, — резко скомандовал Браун.

Роджер подчинился.

В рубке капитан снова включил общую связь.

— Передаем срочное сообщение. Хочу, чтобы все знали: мы научились читать мысли нашего пленника и уже перехватили его ментальное послание на планету, расположенную под нами. Это дает нам серьезные преимущества.

Он повернулся к Стрейнжбери:

— Верно, Роджер?

Стрейнжбери кивнул. Он был удивлен тем, что Браун не выказывал видимого беспокойства, тогда как самого Роджера последние слова Дзинга просто поразили. «Эти существа не в состоянии противостоять нам». Рождер пребывал в растерянности оттого, что Браун не придал значения сказанному. А капитан тем временем восторженно обратился к нему:

— Я потрясен этим явлением. Удивительно быстрый вид связи. Если бы мы тоже смогли его использовать!

— Да, — задумчиво проговорил Роджер. — Было бы интересно попробовать. У меня есть кое-какие идеи…

Теперь пора было воспользоваться главным козырем. У Стрейнжбери в кармане находился пульт дистанционного управления, который обладал приоритетным правом по отношению к любому командному воздействию. К сожалению, это устройство давало власть только над механизмами маленького посадочного модуля. Но Стрейнжбери решил, что если обеспечить прямую связь между управлением модуля и управлением звездолета, что в принципе не так уж сложно, и заложить в систему приоритет команд с модуля, то Роджер получит возможность отменить или одобрить любую команду, поступившую в управляющие системы звездолета, откуда бы она ни пришла. Хоть из главного компьютера, хоть с капитанского мостика.

Черт возьми, Браун сам дал ему шанс. Стрейнжбери сдержал свое волнение и, как всегда, ровным голосом предложил:

— Капитан, позвольте мне заняться этой идеей, пока вы будете попытаться установить двусторонний контакт с инопланетянами. Я думаю, что если использовать ментальные датчики систем управления посадкой и взлетом…

Браун не возражал. Он даже передал в распоряжение Роджера третьего помощника Сореля, а тот, в свою очередь, предоставил Стрейнжбери необходимых специалистов.

Задача оказалась не такой уж сложной, когда в распоряжении Стрейнжбери появились десятки рабочих рук.

Только один из подчиненных рискнул выразить сомнение в действиях Стрейнжбери:

— Но, Роджер, — сказал он, — как может управляющая система какого-то модуля иметь приоритет перед управлением корабля? Ваше предложение противоречит всем пунктам руководства по полетам. Вместо проверенной электроники использовать какое-то абсурдное… я… это… необычно.

Это было необычно. Но Стрейнжбери боролся за свою жизнь и средством для этой борьбы стал дистанционный пульт у него в кармане. Потому он сказал непреклонно:

— Ты хочешь рассказать об этом капитану Брауну?! Ты хочешь рассказать ему?!

— Нет, нет! — тут же пошел на попятную техник. — Я слышал, вас объявили капитаном в равной должности, точно такой же, как капитан Браун. Вы — наш начальник. Что прикажете делать?

Когда Роджер вернулся в рубку, все приготовления к осуществлению его плана были закончены. Но Стрейнжбери все еще колебался. Его терзали сомнения.

Снова капитаны остались наедине.

— Капитан, — тихо проговорил Роджер, решившись, — я хочу сообщить тебе, что доставил на борт судна Дзинга в надежде использовать его против вас.

— Да… Это дружеское и откровенное признание, — мягко ответил Браун.

— Я обращаю внимание на это, — продолжал Стрейнжбери, — потому что если и у тебя есть камень за пазухой, мы должны объясниться до того, как это станет известно всем.

Яркие, как цветки, пятна запылали на щеках Брауна. Наконец, он медленно произнес:

— Я не знаю, как смогу убедить тебя, но я не занимаюсь интригами. — Стрейнжбери мельком глянул на открытое лицо Брауна и неожиданно осознал, что капитан звездолета говорил искренне. Браун пошел на компромисс. Решение объединить должности капитанов было нужно ему для каких-то своих, неведомых Стрейнжбери, целей.

Стрейнжбери испытывал сложные чувства: удовлетворения и сомнения. Он не мог полностью преодолеть свой страх перед Брауном. Тот предложил ему мир на борту корабля. Мир за плату, конечно, но все-таки мир.

И в этом критическом положении Браун признал законность действий своего политического противника.

Без всяких дальнейших колебаний Стрейнжбери сказал Брауну, что существа, которые были взяты на борт спасательной шлюпки, — роботы, в них нет ни единой живой клетки.

Браун задумался…

— Но я не понимаю, как они могли быть использованы для захвата корабля? — наконец произнес он.

— Я и сам этого пока не знаю, — солгал Роджер, — но у меня есть кое-что…

Стрейнжбери опустил руку в карман, собираясь показать капитану крошечное устройство дистанционного управления, с помощью которого можно было управлять и взрывным устройством на спине робота, экранирующей сетью и еще кое-чем…

Неожиданно Стрейнжбери остановился: его поразило изменившееся до безобразия лицо Брауна. Тот мельком глянул на видеоэкран, где появилось изображение третьего помощника Сореля.

— Да, Дан… Что ты думаешь обо всем этом?

Стрейнжбери с ужасом обнаружил, что Сорель слушал весь их разговор. Он, находясь на площадке выше их, слышал каждое слово.

— Да, капитан. Я совершенно уверен, что теперь он сказал нам то, что мы ожидали от него услышать.

Сорель вынул бластер и направил его на Роджера.

Стрейнжбери увидел, что Браун встал со своего кресла. Офицер повернулся и, выпрямившись, произнес официальным тоном:

— Технический специалист первого класса Стрейнжбери, мы узнали о том, что вы нарушили свой служебный долг, узнали о тайных планах свержения законного правления на этом корабле, о плане использования роботов с Альта для уничтожения команды корабля, а также о других преступлениях… В такой экстремально опасной ситуации, объединив вместе все совершенное вами, и учитывая уже имевший место прецедент, когда в аналогичной ситуации ваш предок, первый капитан Стрейнжбери приговорил к казни лидера бунтовщиков, я, данной мне властью капитана, приговариваю вас, Роджер Стрейнжбери, к смерти. Исполнит приговор третий помощник капитана Сорель…

Пока Браун говорил, произошло два события. Стрейнжбери нажал на дистанционном пульте сенсор, управляющий модулятором. Он коснулся сенсора совершенно автоматически, конвульсивно, жестом, вызванным реакцией организма на слова капитана. Это произошло помимо его сознания. Когда же Стрейнжбери понял, о чем думает Дзинг, это не принесло ему облегчения. У него оставалась только одна реальная надежда — это он осознал почти мгновенно. Держа руку в кармане куртки, он начал манипулировать с блоком дистанционного управления устройства, тайну которого не раскрыл Брауну.

Прошла секунда, и Дзинг послал очередное ментальное сообщение:

— Я вновь свободен, и в этот раз окончательно! Прошу разрешения на прекращение пассивных действий.

Вероятно, он получил такое разрешение, потому что тут же продолжил:

— Замкнул на себя систему управления. Начинаю перенастройку фокусировки полей в разгонном двигателе корабля чужих. Это займет несколько минут. Переделаю механизм контроля уровня ускорения корабля…

Браун продолжал говорить, но Рождер его не слушал. Он слушал Дзинга, который вещал:

— Как только я проведу оптимизацию, двигатель этого корабля будет способен развить скорость, приближающуюся к скорости света. Также я синхронизирую искусственную гравитацию так, что она будет меняться в зависимости от ускорения.

Прошло не больше минуты, когда Дзинг доложил:

— Подготовительные работы закончены, провожу тестирование систем, после чего…

Стрейнжбери протянул руку, включил систему оповещения и выкрикнул в микрофон:

— Всему кораблю приготовиться к опасному ускорению! Немедленно занять места, предусмотренные расписанием, и пристегнуться!

— Ты спятил! — закричал Браун.

— Это ты спятил! — заорал на него Роджер. — Садись в кресло, быстро!

— Сорель! — рявкнул Браун. — Выведи его отсюда. Он…

Внезапно пол под ногами капитана слегка завибрировал. Браун бросился к коммуникатору:

— Что за дьявольщина? — зарычал он. — Миллер! Какого хрена ты запускаешь маршевые…

— Это не я! — раздался в динамике панический возглас.

Вибрация усилилась.

— В кресло, Браун! — заорал Роджер. — Живо!

Он не собирался убивать капитана Брауна. Даже увидев направленный на него бластер Сореля. Он не изменил своего первоначального плана.

Браун, наконец, осознал грозящую ему опасность. Он метнулся назад, к креслу капитана, с которого встал несколько минут назад. Его протянутые руки были в футе от кресла или чуть больше, когда гравитационный удар швырнул его на палубу. Лежа на спине, Браун оперся ладонями о пол. Он упал на что-то мягкое. Вероятно, это спасло ему жизнь. Ценой невероятных усилий он сумел сесть. В том месте, где его прижало к стене, была диванная подушка, она и защитила Брауна. Словно резиновую игрушку тело капитана несколько раз приподнимало и швыряло на нее.

Прижатый к стене несколькими g на время разгона корабля, он крикнул сдавленным голосом:

— Стрейнжбери, спаси меня! Я сделаю все, что захочешь!

Жалкие мольбы этого сильного человека удивили второго капитана. Конечно, он не мог сделать ничего, так как тоже был прижат ускорением. Но он был изумлен тем, что Браун рассчитывал на милосердие противника после всего случившегося.

Ускорение перестало расти, не достигнув опасной величины, когда из-за перегрузки могли бы начать ломаться кости. Стрейнжбери быстро понял опасность своего положения.

Он повернулся к Брауну, чтобы переговорить с ним. Тот все еще никак не мог прийти в себя.

Во время ускорения Стрейнжбери пришлось расслабиться, чтобы спинка кресла приняла на себя всю колоссальную нагрузку. Все это время он продолжал слушать телепатическую передачу Дзинга.

— … Хорошо, пока достаточно, — это он повторял приказ с Карна. — Я включил двигатели на четырехкратную перегрузку, чтобы уложить на палубу этих двуногих, но не убить их. Сколько мне еще находиться на этом корабле?

Наступила пауза, и, очевидно, он получил новое распоряжение. После этого Дзинг продолжил:

— Мне нужно еще время для исследования двигательного отсека. Там есть несколько пультов управления с неисправностями, требующими регулировки. Технический уровень этих систем высок, и я могу все сделать на расстоянии…

Внезапно дверь в рубку открылась, и вошел инопланетный робот. Двигался он так легко, словно не замечая перегрузки. Не обращая внимания на людей, он что-то переключил на пульте и удалился.

Спустя минуту после его ухода Стрейнжбери понял, что случившееся позволит ему продолжить борьбу за власть на корабле. В этом, конечно, основную роль сыграет его замысел по использованию Дзинга.

Стрейнжбери решил, что Браун также видел Дзинга. Два человека пристально глянули друг на друга, а потом Браун попытался заговорить. Без ужаса смотреть на него было нельзя. Перегрузка растянула его губы, обнажила мышцы на челюсти. Она изменила звук голоса Брауна. Стрейнжбери разобрал только несколько слов:

— … твои безумные действия… Мы будем захвачены… уничтожены…

«Будь я проклят. Он пытается взвалить всю ответственность на меня», — подумал Стрейнжбери.

К Стрейнжбери пришло чувство вины, но не более чем на мгновение. Вопрос был в том, кто был источником опасности для людей, которые не выглядели такими простаками, каким хотел казаться Браун… Почему, например, Браун присвоил себе право осудить Стрейнжбери на смерть?

Стрейнжбери не высказывал вслух свои мысли, пытаясь выпрямить правую руку. Сгибая локоть, он убедился, что сделать это невозможно. Осторожно он убрал руку назад и, опираясь на пальцы, плотно сжав их, схватился за кресло управления… нащупал кнопки.

Он добрался до них! Удерживаясь в равновесии, он нажал одну из кнопок, и кресло развернулось в сторону борта корабля…

Стрейнжбери перевел дыхание. Сознание начало вновь подчиняться ему. И, хотя это было сказано словно с куском мыла в зубах, он, сделав большой глоток воздуха, обратился к Брауну:

— Сколько топлива осталось… в двигателях?

Невозможно передать крайнюю степень удивления на лице Брауна после такого вопроса. Командир пробормотал в ответ:

— Много…

Стрейнжбери испытал огромное разочарование. Не раздумывая, запустил систему приоритетного управления. Теперь ни робот, ни дежурный на мостике не могли оспорить его приказов. Рождер набрал аварийный код, блокируя энергетическую установку. Но это был не тот процесс, который можно прервать мгновенно. Еще один код — и на дисплее возникла информация по остатку топлива.

Печально. И удачно. Стрейнжбери понял, что колонисты были обмануты. Нехватка топлива была сильно преувеличена Брауном. Он просто использовал свою власть, чтобы отправить модуль на планету и уничтожить Стрейнжбери. Сейчас любые слова были лишними.

Печально же было то, что дефицит топлива не остановит движения звездолета в сторону Карна.

Надежда заключалась в том, что топливо в двигателях сгорит и даст возможность… Они смогут избежать перегрузки за счет использования… Тот метод, который он решил использовать, был чрезвычайно опасным. Тем временем…

Стрейнжбери нажал кнопку на правом подлокотнике кресла управления.

Кресло развернулось. Резкий поворот перевернул все внутренности Стрейнжбери, его ноги и руки дернулись, а потом с усилием суставы встали на место. Задыхаясь, с глухим стуком, упал он на мягкую спинку кресла. Голова кружилась, но он был невредим. Спустя некоторое время Роджер был готов к дальнейшим действиям.

Напрягая мышцы рук, он с большим усилием пальцами дотянулся до кармана, в котором находилось нечто, превратившееся в чугунную гирю. Секундой позже его рука — посиневшая и онемевшая, сжала этот предмет.

Изо всех сил Стрейнжбери сжал руку, чтобы вынуть устройство дистанционного управления, которое находилось в его кармане.

Но он не решился сразу же выполнить первую часть операции.

«Нужно подождать, пока Дзинг не отойдет на некоторое расстояние отсюда,» — подумал он.

Он присел; точнее, остался в своем сдавленном положении, с трудом дыша, сознавая, что тратит остатки сил. Это встревожило его. Был ли он в состоянии так долго выносить перегрузку в четыре g в положении сидя. Роджеру уже казалось, что его лицо, щеки, подбородок, стекло вниз и висит где-то на уровне груди.

Тем не менее, если бы он уничтожил Дзанга сразу, это оставило бы его один на один с Брауном и его приспешниками, поставило бы перед лицом смерти, к которой его приговорил Браун.

Прошло уже достаточно времени. Сейчас он мог бы остановить двигатели и прекратить ускорение. Но если это случится, то может обеспокоить робота. И кто знает, на что способна эта штука? Вдруг инопланетянин исхитриться заблокировать приоритет Роджера?

Как рассуждал Стрейнжбери, имело смысл подольше воздерживаться от решительных действий, ожидая лучшего шанса. И не следовало забывать, что именно Дзинг увеличил мощность двигателей. Больше того, ему ничего не стоило, использовав такую огромную мощность, развить ускорение в десятки g. Да он запросто мог бы не только мгновенно умертвить людей, но и разрушить весь корабль.

Шли минуты. Стрейнжбери не сводил глаз с данных, которые ползли сразу по четырем дисплеям. Роджер достиг крайней степени возбуждения и предельной остроты мышления. Но в какое-то время он вдруг с ужасом осознал, что время уходит.

Зато он проанализировал данные и пришел к совершенно потрясающему выводу.

Ускорение корабля составляло двенадцать g.

В то время, как испытываемая ими перегрузка, судя по субъективным ощущениям Роджера, была около четырех g. А потребление топлива упало в сотни раз. Сейчас разгон происходил на буквально мизерных остатках, так как Стрейнжбери уже давно перекрыл поступление в двигатели рабочего вещества.

У Стрейнжбери появилось ощущение некоторой нереальности происходящего. Это было что-то новое, неслыханное. Это означало, что в системе управления двигателями при помощи телекинетического воздействия были произведены глобальные улучшения. Те же изменения были сделаны в системах искусственной гравитации.

До сих пор использование искусственной гравитации одновременно с работой двигателей в режиме разгона корабля было невозможно. Просто не хватало энергии. Но Дзинг исправил и это. Изменив «настройки» двигателя корабля, он увеличил его реальную мощность на несколько порядков; теоретически она стала в десятки тысяч раз больше.

Сидя в противоперегрузочном кресле, еле дыша под грузом своего четвертьтонного тела, Роджер Стрейнжбери вдруг почувствовал, что вселенная вдруг стала очень доступна. И ему неожиданно стало очень обидно за тех, кто жил на звездолете до него. Все это время, весь свой вековой полет сквозь бездны космоса, «Надежда Человечества» уже имела потенциал для того, что происходило сейчас, для этой сверхвысокой скорости.

«Доктор Тэлли не достиг своей цели, — подумал Стрейнжбери, — не сумел! И в результате космический корабль, достижение людей, блуждал из поколения в поколение в бесконечной пустоте межзвездного мира».

Время уходило. Ждать становилось опаснее, чем действовать. И Стрейнжбери начал действовать, хотя и понимал, что в тот момент, когда робот будет разрушен, силы, стоящие на стороне Брауна, получат перевес.

«Если бы у меня было несколько минут на то, чтобы обезопасить себя от Брауна…» — подумал Роджер.

Но медлить было нельзя. Он активировал взрывное устройство и сразу же отключил двигатели.

Тело его моментально потеряло вес. Вернее, снова обрело вес обычный — электроника, после исчезновения ускорения, автоматически восстановила стандартную тяжесть.

Стрейнжбери стал настороженно прислушиваться. Если где-то на корабле произошел взрыв, то он должен был его услышать? Или нет?

«Боже мой, может быть, мина не сработала?»

Но на панику не осталось времени. Перед Роджером встали новые срочные проблемы. Браун. На подгибающихся ногах, он, шатаясь, что-то невнятно бормоча, двинулся в сторону своего кресла.

Что ж, ему повезло.

Третьему помощнику Сорелю повезло меньше. Упасть с высоты трех метров при четырехкратном ускорении — стопроцентно смертельный номер.

Он сделал только несколько неуверенных шагов, и вдруг пол опять вздрогнул. Браун оглянулся, дикими глазами уставился на Стрейнжбери.

— О-о-о! — только и произнес Браун.

От испуга у него широко открылся рот.

Наверное, он ожидал каких-то сверхъестественных сюрпризов, но дело ограничилось тем, что Роджер направил на капитана самый обыкновенный лазерный пистолет.

Думать о Дзинге было уже некогда. Надо было действовать.

Рот Брауна открылся еще шире. Он кое-как добрел до кресла и рухнул в него.

— Это… Это…

— Да, — согласился Роджер. — Да, Джекоб, это правда. Ты смотришь на своего врага. Ты пытался несколько раз отнять мою жизнь, однако я дам тебе шанс остаться в живых.

Браун молча глядел на него покрасневшими от перегрузки глазами.

— Имей в виду, что у нас совсем мало времени, — предупредил Стрейнжбери.

— Ты не должен так поступать! — хрипло произнес Браун. — Ты не посмеешь меня убить! Я сделал то, что обязано сделать любое законное правительство в критическом положении. Я обошелся так жестко потому, что имел дело с государственной изменой.

Объяснение звучало бессмысленной глупостью, но Стрейнжбери не стал тратить время на спор. У него хватило ума осознать, что время работает против него.

Он встал и подошел к Брауну, по-прежнему держа его на прицеле.

Капитан побледнел.

— Я же сказал, что у вас есть шанс, — напомнил он. — Для начала я собираюсь задать вам несколько вопросов.

Стрейнжбери чувствовал себя вполне уверенно, держа в руке оружие. Но он не забыл о еще об одной опасности.

Не поворачиваясь, он по прямой связи обратился к вахтенному офицеру на капитанском мостике.

— Дежурный офицер Миллер, вы на месте?

Ответа не последовало.

Тогда Стрейнжбери повернулся к Брауну:

— Прикажите Миллеру ничего не предпринимать. Любая его попытка вмешаться в события вынудит меня использовать бластер против вас… Эй, Миллер? — в этот раз голос Стрейнжбери был резким и требовательным.

Снова никакого ответа.

— Он, наверное, без сознания, — пробормотал Браун.

Стрейнжбери очень хотел, чтобы было именно так, но времени на проверку у него не было. И он все еще нуждался в Брауне и его знаниях.

И еще Роджера очень интересовал один вопрос: был ли взрыв? Выяснить это было не так уж трудно. Достаточно задать этот простой вопрос по общей связи. Но если он получит положительный ответ, то его противники могут догадаться, что с Дзингом покончено. Тогда Роджер останется один на один с командой врагов. Если об этом станет известно, противники Стрейнжбери будут действовать куда решительнее.

Роджер отважился подождать и продолжить борьбу без крайне необходимой информации. Более того, он попытается сыграть на том, что у них с Брауном появился общий враг — инопланетянин.

И совсем не глупо было, хотя бы косвенно, напомнить капитану о том, что Роджер, несмотря на происшедшее, готов к сотрудничеству и по-прежнему относится к Брауну с уважением. Хотя и держа того под прицелом бластера.

— Что беспокоит меня, — задумчиво проговорил Стрейнжбери, — так то, как это существо двигалось. Вы видели, капитан, верно? Складывается такое ощущение, что Дзинг совершенно не испытывал трудностей от четырехкратной перегрузки. Пускай это биомеханический робот, но есть вещи, которые никакому роботу не под силу. При его габаритах инопланетянин должен был весить больше тонны… А как быть, например, с деформацией напольного покрытия… Вы заметили, капитан? Пластик почти не прогибался под тяжестью этой твари?

Браун покачал головой.

— Нет, я не обратил на это внимания. Мне… было не до того.

— А какие сюрпризы он еще может нам поднести? — продолжал Роджер. — Насколько я помню, во время инцидента в посадочном модуле эти существа испытывали перегрузки наравне с нами. Признаюсь вам, капитан: я могу попытаться уничтожить Дзинга. Я закрепил у него на спине дистанционно управляемую мину. Я как раз собирался сказать вам об этом, когда вы начали эту затею с приговором. — Стрейнжбери старался, чтобы его голос звучал достаточно дружелюбно. — Я могу активировать мину, Джекоб, но мне не хочется делать этого, пока нет уверенности, что она сработает.

Стрейнжбери, как бы в глубокой задумчивости, опустил бластер. Теперь его разрядник смотрел в пол, а не в лицо Брауна.

— Понимаю тебя, Роджер, — проговорил капитан. — У меня есть кое-какие соображения на сей счет…

— Да? — с неподдельным интересом воскликнул Стрейнжбери.

Браун, поняв, что обстановка меняется и противник не станет прямо сейчас жечь его бластером, произнес более спокойным тоном:

— А что будет со мной?

Стрейнжбери внимательно поглядел на капитана. По мере того как Браун успокаивался, он вновь становился прежним, абсолютно уверенным в себе главой экипажа. Сомнения Роджера в том, что ему удастся переиграть Брауна — росли.

— Вы намерены поделиться со мной своими знаниями? — поинтересовался Стрейнжбери.

— А зачем? — цинично спросил капитан. — В моем положении нет смысла помогать тебе. Пока я знаю больше, тебе не выгодно меня убивать.

— А как же экипаж? — осведомился Роджер. — Вы ведь все еще капитан, капитан? И даже не будучи уверенным в собственной безопасности, вы отвечаете за безопасность людей, доверивших вам командование. По крайней мере, я так понимаю долг капитана. Если эти инопланетяне представляют опасность для людей — а это несомненно! — то вы, Джекоб, обязаны сделать все, чтобы эту опасность предотвратить.

— Это только слова! — отмахнулся Браун.

— Для меня — не только! — возразил Роджер. — Я понимаю, что такое долг и честь.

Ему очень важно было, чтобы Браун поверил: словам Роджера можно доверять.

— Когда вы отдали мне приказ принять под команду посадочный модуль, я повиновался, хотя и понимал, что это — почти самоубийство. Но я был уверен, что у вас нет другого выхода. Я же не знал, что слова о дефиците топлива — ложь.

Он хотел смутить Брауна, и ему это удалось.

— У тебя не было выбора. Не подчиниться приказу…

— А что я терял? — перебил его Стрейнжбери. — Так и так я рисковал жизнью. Лучше поверить — и рискнуть, чем не поверить… И все равно рисковать.

— Ты поверил. — Капитан усмехнулся. — И напрасно.

— Вовсе нет! — возразил Роджер. — Ведь это в моих руках сейчас бластер, верно?

Возразить оказалось нечего.

— Джекоб, это существо угрожает всем нам. И тебе — тоже. Ты думаешь, что я собираюсь тебя убить. Допустим. Но в таком случае тебя все равно ждет смерть, а согласившись помочь, ты, быть может, спасешь жизни множества людей. Да и не стану я тебя убивать, капитан, если мы с тобой договоримся.

— Возможно, ты и прав. Кстати, ты понял, что это существо сотворило с нашим двигателем?

— Не то чтобы понял… Но сумел оценить результат, — ответил Стрейнжбери.

— А скажи мне, Роджер… — Тут Браун сделал многозначительную паузу. — Ты бы хотел вернуться домой?

— В каком смысле — домой?

— На Землю!

— Да, — не колеблясь, тут же ответил Стрейнжбери. — Вы имеете в виду то, что теперь это возвращение займет уже не столетие, а пару десятков лет?

— Не лет, — усмехнулся Браун. — Месяцев.

Стрейнжбери произнес раздраженно:

— Капитан, не думайте, что я — идиот! Мы в дюжине световых лет от Земли. Мы неможем лететь быстрее скорости света!

— Не можем, — согласился Браун. — И тем не менее… Вы знаете что-нибудь о релятивистской теории, Роджер?

— Совсем немного.

— Если вы… старший техник Стрейнжбери, обещаете сохранить мне жизнь и пост и впредь не пытаться захватить власть. В обмен на это я готов объяснить, каким образом мы можем уже через несколько лет оказаться в пределах Солнечной системы.

— Не слишком ли вы много хотите, капитан?

— Роджер! Послушай меня! Мы все можем вернуться домой! Увидеть синее небо, море и все прочее, что до сих пор видели только на видеоэкранах! И я знаю, как это сделать! Включи сейчас общую связь и спроси у людей: хотят они увидеть Землю? Подумай, парень! Год-полтора — и не важно станет, кто из нас капитан!

— Тогда какая вам разница, Джекоб, кто из нас будет капитаном? — задал встречный вопрос Стерйнжбери. — Почему вы, а не я?

— Потому что я знаю то, что не знаешь ты! Может, хватит ссориться? — Браун покосился на бластер в руке Роджера. — Если ты можешь прикончить инопланетянина — сделай это! Пока еще не поздно!

Стрейнжбери задумался. Что ни говори, в словах Брауна был смысл. Если он не врет насчет полутора лет… А он, скорее всего, не врет. Что-то такое Роджер читал насчет замедления времени…

«Действительно ли я собираюсь убить его? — подумал он. — И смогу ли я его убить?»

Было трудно поверить, что он мог это сделать при сложившихся обстоятельствах. Но если не убивать Брауна, что тогда?

Роджер вернулся к своему креслу. Он оказался в растерянности.

Шло время, а Стрейнжбери все никак не мог принять решения. Наконец он произнес:

— Допустим, я соглашусь и приму ваши условия. Но где гарантии, что после того, как я это сделаю, вы меня не прикончите? Не могу чувствовать себя в безопасности на корабле, которым командуешь ты.

Браун кивнул:

— Резонно, — согласился он. — Жаль, что я не могу дать тебе гарантий, Роджер. Таких, какие ты примешь без сомнений. Но я могу сказать тебе вот что: какой мне смысл убивать тебя? Еще неизвестно, как нас встретят там, на Земле. А ты — все-таки сын законно назначенного капитана. К тому же ты — один из лучших специалистов на звездолете. Какой мне смысл тебя убивать, если ты перестанешь угрожать мне?

— Ладно, — протянул Стрейнжбери. — Я обдумаю это. А сейчас расскажите мне, какие у вас были мысли по поводу инопланетянина. По тому, как он управляется с гравитацией и прочим, я боюсь, сладить с ним окажется не так — то просто.

— Это всего лишь предположения, — сказал Браун. — Если насчет локального замедления времени при скоростях, близких к скорости света, я знаю точно и даже могу рассчитать значение коэффициента, то здесь я могу только угадывать. И предполагаю я следующее: этот робот использует некоторые виды энергетических потоков, внутри которых находится. Если ты помнишь, заэкранированный от внешнего мира, он вел себя очень скромно. Так что я думаю, сам он не генерирует эти поля, а скорее использует их градиенты, подобно тому как разница температур порождает электрический ток в термопаре. Это первое возможное объяснение.

— Какое второе? — спросил Стрейнжбери.

— Инопланетянин каким-то образом организует вокруг себя иное пространство, в котором силы инерции действуют по иным законам. Это именно то, что мы видели, когда наблюдали его в последний раз. Если это правда, то мы наблюдали действительно грандиозное явление. Чтобы понять это, мы можем воспользоваться математическим аппаратом, описывающим теорию процессов, протекающих при скоростях света, и в особенности теорию сжатия Лоренца-Фитцджеральда. В обычной вселенной нет таких условий, при которых масса тел может существенно изменяться. В относительно небольшом объеме. Но если допустить, что чужак умеет это производить… Ей — богу, мне очень жаль, что такое удивительное существо придется уничтожить. Но тут уж ничего не поделаешь: это вопрос жизни и смерти.

Стрейнжбери неуверенно произнес:

— А есть ли какой-нибудь способ определить, какой метод он использовал?

Браун не смог предложить ничего разумного.

— Если это было сочетание энергетических полей, то, вероятно, их зарегистрировали приборы на борту корабля. Их данные можно будет потом проанализировать. Но одно несомненно: знания обитателей этой планеты настолько превосходят наши, что любые научные изыскания, которые будут проводиться не нами, а ими. Так что давай-ка убираться отсюда как можно быстрее.

Стрейнжбери вспомнил о роботах, которые остались в посадочном модуле. Может быть, удастся как-то использовать их, если Дзинг уничтожен?

Нет, это очень рискованно. Если любой из них способен на то же, что и Дзинг, люди рискуют тут же утратить контроль над звездолетом.

Вслух он сказал:

— Я не в состоянии проверить ваши слова, капитан. И до сих пор не уверен, стоит ли мне принимать ваше предложение.

— Ради бога, Стрейнжбери! — нервно воскликнул капитан. — Ты можешь верить мне или не верить! Но уничтожь это существо, пока он не разделался с нами или пока мы еще не свалились на его планету! Хочешь, чтобы его создатели выпотрошили нас для удовлетворения своих исследовательских интересов? Взорви его, Стрейнжбери! Взорви его и скажи, чего ты хочешь? Я соглашусь на все! В конце концов, это у тебя в руках бластер, а не у меня!

Стрейнжбери насмешливо посмотрел на Брауна.

— А как насчет того, чтобы провести выборы? — поинтересовался он.

— Согласен, — не думая ответил Браун. — Ты их и организуешь. — Он неожиданно замолчал. — А сейчас приступай к делу.

Стрейнжбери посмотрел на Брауна. Не похоже, чтобы тот пытался его обмануть. В конце концов, у него и впрямь есть бластер… А у Брауна — знания! И это, черт возьми, посильнее, чем бластер. Но ведь и я ему нужен. На кой черт ему меня убивать?

— Ладно, — неохотно произнес Роджер. — Я приму ваши условия. Но немного позже.

Еще оставался Миллер на капитанском мостике. Миллер, который не ответил на видеовызов.

Стрейнжбери, не сводя глаз с Брауна, шагнул к интеркому, коснулся сенсора, и тут же увидел, как на экране появилось суровое, морщинистое лицо старшего помощника. За его спиной Стрейнжбери разглядел контуры капитанского мостика, а дальше — звездное, черное пространство космоса. Стрейнжбери вежливо произнес:

— Помощник Миллер, что вы делали при ускорении корабля?

— Оно застало меня неожиданно… капитан. Я был сбит с ног и некоторое время находился без сознания. Но сейчас со мной все в порядке.

— Отлично, — кивнул Стрейнжбери. — Вы, вероятно, слышали наш разговор? — спросил он.

Миллер молча кивнул. Он никак не выразил своего отношения к происходящему, но Роджер знал, что старший помощник — на стороне Брауна. Он вполне мог связаться с другими офицерами, и сейчас по другую сторону дверей его могла ожидать штурмовая команда, выжидая момента, когда они смогут обезвредить Роджера, не рискуя жизнью капитана Брауна. Да, Роджер чувствовал, что именно так и есть. Там, за дверьми, вооруженная группа ждет команды с мостика, чтобы обезвредить второго «капитана».

Стрейнжбери без предупреждения выключил связь. И спросил себя, как быть дальше?

Офицеры из штурмовой группы должны выбрать момент, чтобы успеть опередить Стрейнжбери, не позволив ему воспользоваться бластером.

«Получается так, что мы стараемся перехитрить друг друга, — подумал Стрейнжбери. — Браун, выиграв эту партию, спокойно вынет пульт из моего кармана и начнет нажимать все сенсоры подряд. И ничего хорошего из этого не выйдет».

И тут он нашел выход.

Стрейнжбери повернулся к бортовой панели и включил интерком.

— Всему экипажу, — произнес он. — Приказ. Немедленно занять места согласно стартовому расписанию. Командирам секций: позаботиться о тех, кто ранен и не в состоянии сам добраться до противоперегрузочных устройств. Контрольное время — четыре минуты.

Он выключил интерком общей связи.

Вряд ли офицеры из штурмовой группы рискнут топтаться под дверьми после такого предупреждения. Они-то знают, что даже трехкратной перегрузки хватит, чтобы свалить с ног.

Выждав пару минут, Роджер включил спецсвязь с техническими секторами.

— Особое обращение к дежурному техническому персоналу. Слушайте внимательно. Кто-нибудь из вас слышал взрыв десять минут назад?

Ответил ему гнусавый голос:

— Это Дан, техник третьего класса. В коридоре ниже меня был взрыв. Кажется, с тех пор прошло больше десяти минут.

Стрейнжбери едва сдержал свое волнение.

— Где это случилось? — спросил он.

— Генераторный отсек, коридор «С» — четыре — девятнадцать.

Стрейнжбери пробежался по сенсорам терминала, и через мгновение уже наблюдал коридор «С», который выглядел, мягко говоря, неважно. Стены, потолок, пол — все выглядело грудой искореженного металла и пластика.

Вне сомнений, Дзинг взорвался. Никакое ускорение не могло бы причинить подобные разрушения.

Стрейнжбери вздохнул с облегчением. До самого последнего момента он не был уверен в том — уничтожен робот или нет.

Роджер повернулся к Брауну.

— Капитан, взгляните на монитор!

Браун уставился на изуродованный коридор.

— Что это было? — спросил он.

Стрейнжбери объяснил.

— Ого! — Браун поднял бровь. — Ловко сделано. Выходит, ты все это время блефовал?

— Я не мог рисковать, — ответил Стрейнжбери. — Даже ради того, чтобы стать капитаном. Оно того не стоит. Но все же я не был до конца уверен в успехе. Я ведь не слышал взрыва.

Браун, похоже, согласился с этим.

Стрейнжбери между тем продолжал:

— Ты, капитан, ждешь момента, когда я уберу бластер, верно? Что ж, я его убираю. Надеюсь, что и ты не откажешься от своих слов.

И Стрейнжбери сунул оружие в кобуру. Не без сожаления.

— Мы сможем вернуться назад в Солнечную систему уже через несколько недель… Боже мой! — Он задохнулся, а потом быстро продолжил: — Я поддержу тебя как командира. Нам не нужны выборы. На такой короткий период времени мне будет достаточно иметь «статус кво». Согласен?

— Конечно, — промолвил Браун. — Этого я и пытаюсь добиться.

Лицо его при этом не выражало ни малейшего лукавства.

Стрейнжбери мельком глянул на эту маску невинности и безучастно подумал: «Что-то тут не то. Действительно ли он согласился? А может, все потому, что он не хочет так быстро потерять свою должность?»

Сидя здесь, еще с бластером в руках, он пытался мысленно представить себя командиром корабля; пытался представить, каково им будет после возвращения на Землю. Но действительно ли Браун собирается возвращаться? Здесь он — повелитель, а кем он станет там? Вдруг он настолько честолюбив, что власть для него дороже возвращения домой? Стрейнжбери очень осторожно произнес:

— Нам должно быть стыдно возвращаться на Землю, так и не опустившись ни на одну чужую планету, капитан. С той скоростью, которую теперь может развить наш корабль, мы смогли бы за какой-нибудь год посетить дюжину звездных систем.

Выражение лица Брауна подсказало Стрейнжбери, что слова Роджера задели его за живое.

Но следующее мгновение Браун резко покачал головой:

— У нас нет времени на посторонние экскурсии. Мы оставим исследование новых звездных систем будущим экспедициям. Экипаж нашего корабля предоставит им такие возможности. Как только мы разберемся с тем, что представляют из себя наши усовершенствованные двигатели, мы отправимся прямо домой.

Лицо Брауна теперь совершенно размягчилось, голубые глаза сияли честностью и искренностью.

В них Стрейнжбери не нашел даже намека на свое последнее предположение.

«Я был прав, когда уступил ему первенство, — подумал Роджер. — Это достойный доверия человек. Он сдержит слово и я… все мы самое большее через пару лет вернемся домой».

Глава 6

Три года спустя

Рождер ошибся. Он не вернулся домой через пару лет. И Браун тоже. Браун никогда так и не увидел Земли. Его тело поглотил конвертор звездолета. Правда, умер он своей смертью, а не от руки Стрейнжбери.

После того знаменательного дня, когда они открыто противостояли друг другу, Браун и Роджер совсем неплохо поладили между собой.

Поначалу все шло отлично.

Первым делом они изменили траекторию движения звездолета на несколько градусов, и он благополучно покинул орбиту планеты Карн. Незадолго до этого, по предложению Стрейнжбери, оставшихся роботов накрыли экранирующей сеткой, так что они не могли связаться со своими хозяевами и получить новые распоряжения. У Роджера было большое искушение захватить их с собой и исследовать, но Браун сумел его отговорить. Посадочный модуль вместе с чужаками отправили к Карну, а «Надежда Человечества» ушла в открытый космос. Навигаторам, с помощью дистанционного пульта управления, предстояло развернуть модуль по пологой траектории и совершить мягкую посадку на поверхность планеты. «Но перед этим, — решил Браун, — следует разобраться с теми изменениями, которые внес Дзинг в работу корабельных установок. И опробовать их в деле». К сожалению, это оказалось не так просто.

И потребовало не только значительного времени, но и значительного расхода топлива. После инопланетной «регулировки» двигатели звездолета стали намного менее прожорливы. Фокус заключался в том, что при приближении к скорости света не только замедлялось время, но и стремительно возрастала масса корабля. Это выражалось не в перегрузках, а в том, что каждое новое приращение скорости требовало все больших усилий. Пришлось Брауну и Стрейнжбери штудировать физику и математику Земли и восстанавливать потерянные за годы полета знания. Стрейнжбери науки давались легче, поскольку он был моложе и сообразительнее. Браун же, не желая отставать, постоянно пользовался стимуляторами, что в конце концов и подорвало его здоровье. Капитаны работали вдвоем. Они не стали посвящать в «работу» Дзинга никого из экипажа. Но они официально объявили, что работы, которые ведутся капитаном и его первым (Миллер был смещен на третье место и этим очень обижен) помощником Стрейнжбери, направлены на модернизацию двигателей корабля на основе знаний, полученных от жителей Альты. Если все пройдет благополучно, то большинство членов экипажа вскоре увидят Землю.

Это заявление существенно подняло дух астронавтов. На какое-то время.

Но прошел год, и еще один. И люди привыкли к мысли о возвращении на родную планету. И снова появились недовольные, особенно на нижних палубах.

Ни Роджер, ни Браун, поглощенные своей работой, не придавали особого значения настроению народа. Если все пойдет благополучно и в течение следующего года, как они рассчитывали, им удастся добиться своего, то еще через год они уже будут в пределах Солнечной системы. И тогда недовольство нижних палуб уже не будет иметь никакого значения. Куда важнее было то, что в процессе экспериментов астронавты обнаружили очень любопытный эффект, связанный с гравитацией. А именно: при приближении к релятивистским скоростям и сохранении ускорения, но полной нейтрализации внутренней гравитации, показатели временного коэффициента не соответствовали расчетным, исходящим из уравнений Эйнштейна. Выводы из этого факта были вообще сногсшибательны. Выходило так, что при околосветовых скоростях время могло повернуть вспять.

Капитану Брауну не удалось узнать, так ли это. Он умер в возрасте сорока девяти лет, оставив Роджеру и всю власть на корабле, и все результаты их титанической работы.

Но Стрейнжбери был этому совсем не рад.

* * *

— Вы собираетесь проводить выборы? — спросил Тэлли.

Стрейнжбери развернулся в кресле и открыл глаза. Он не нуждался в проверке. Он итак отлично знал, кто сейчас находится в лагере его врагов и умело использовал те преимущества, которые давало ему командование кораблем.

Почти сразу же после смерти Брауна новый капитан заметил, что у него появились те же мысли, которые когда-то высказывал и Браун. Он тоже счел, что выборы на борту космического корабля нежелательны…

Роджер ответил не сразу. Он подождал, пока Ильза, одна из трех его жен (она была младшей из двух вдов Брауна), нальет вина ему и его собеседнику.

Потом, когда женщина неслышно покинула их, Стрейнжбери мрачно улыбнулся.

— Мой дорогой друг, — сказал он, — я не думаю, что в выборах есть какой-то смысл. Я говорил тебе кое-что о том, чем занимались мы с покойным капитаном. Ты должен понимать, что управлять кораблем может только тот, кто понимает тонкости нового метода ускорения. А я пока знаю только одного такого человека, — он улыбнулся. — И этот человек и так занимает пост капитана. Этот человек очень сомневается, что кто-нибудь, кроме него, способен разобраться в проделанной нами работе и в том, как управлять нашим звездолетом. Кое-что знаешь ты, кое-что наверняка знает Миллер, поскольку он постоянно совал нос в то, чем мы занимаемся. Но из этого не составишь навигационной программы. Половина технической документации корабля. Тем не менее мудрому капитану нужны помощники. И мудрый капитан, как и следовало ожидать, назначает старшим помощником не кого-нибудь, а своего верного друга Арманда Тэлли… Поздравляю, старший помощник Тэлли!

— Благодарю за доверие, капитан Стрейнжбери!

Они чокнулись.

— Миллер будет обижен, — через некоторое время заметил Тэлли.

— Тем хуже для него! — рассмеялся Роджер.

Он недолюбливал Миллера и не доверял ему. Пока был жив Браун, Миллер вел себя скромно, но сейчас за ним стало необходимо приглядывать. Как бы он что-нибудь не выкинул!

Роджер понятия не имел о том, что ему в первую очередь следует опасаться не старших офицеров, которые понимали превосходство Стрейнжбери, а черни с нижних палуб, которая не понимала ничего, кроме собственных желаний. К сожалению, элита корабля настолько презирала обитателей нижних палуб, что не принимала их в расчет. И это стала их серьезным просчетом.

— Я составлю примерные инструкции и постараюсь как можно скорее ввести тебя в курс дела, — сказал другу Роджер. — Уже на этой неделе я намерен начать настоящий разгон корабля. Экспериментов больше не будет — слишком мало горючего.

— Но на обратную дорогу хватит? — обеспокоился Тэлли.

— С лихвой! — успокоил его Стрейнжбери. — Разлей еще по рюмочке!

— Не хочу спорить с вами, капитан, — Тэлли в задумчивости сделал маленький глоток, потом добавил: — Капитан, я думаю, вы будете чувствовать себя немного лучше, если все-таки организуете выборы. Уверен, вы можете победить.

Стрейнжбери сдержанно улыбнулся, тряхнув головой.

— Боюсь, что ты не понимаешь моей психологии, — объяснил он. — В истории еще не было случая, чтобы человек, реально получивший власть, передал ее другому. Или сам создал подобную возможность. — Чуть позже с небрежной уверенностью в своей абсолютной власти он закончил: — Я не собираюсь устраивать соревнование и создавать ненужные волнения.

Стрейнжбери просматривал на мониторе статистику по энергорасходу, когда за его спиной открылась в соседнюю каюту его капитанских апартаментов. Роджер не обратил на этот звук внимания. Он решил, что вошла одна из его жен. Стрейнжбери ломал голову над тем, почему при прочих равных, расходы энергии на обслуживание оранжерей возросли на пятнадцать процентов. Он так и не успел решить этот вопрос, потому что за его спиной раздался жесткий мужской голос:

— Мистер Стрейнжбери, верно?

Стрейнжбери похолодел. Повернувшись, он почувствовал, как где-то под ложечкой зашевелилось забытое уже чувство страха. Прямо на него глядел излучатель бластера. Оружие держал крепкий мужчина с грубым лицом и глазами убийцы. Чувствовалось, что ему ничего не стоит нажать на спуск и превратить Роджера в обугленную головешку. За спиной человека с бластером толпились люди, вооруженные кто чем. Вид у них был смущенный и агрессивный одновременно. Стрейнжбери не знал никого из них, но сразу понял, что почти все — выходцы с нижних палуб: рабочие, садовники, утилизаторы; люди, о которых он имел более чем смутное представление.

Лидер группы продолжил:

— Меня зовут Гроу, мистер Стрейнжбери. Я намерен поставить вас в известность, что ваша власть над нами кончилась. Мы, экипаж «Надежды Человечества», устали от вашего командования. Прежний капитан обещал нам, что мы вернемся на Землю, а вместо этого вместе с вами развлекался всякой научной ерундой. Эти люди и я, мы хотим домой, назад, на Землю. Если вы будете делать то, что хотим мы, экипаж звездолета, то вам сохранят жизнь.

Гроу говорил с пафосом, явно в расчете на тех, кто пришел с ним. Среди его сторонников раздались одобрительные возгласы.

— Заберите у него оружие! — распорядился Гроу. — Вы готовы повиноваться народу, ныне низложенный капитан Стрейжбери?

Роджер кивнул. Когда он увидел, что мятеж поднят не офицерами, а чернью; когда он понял, что лидер бунтовщиков понимает, что для управления звездолетом нужны специалисты, Стрейнжбери немного успокоился. Но он не стал обманывать себя. Для управления кораблем были нужны далеко не все специалисты. И этому Гроу ничего не стоило вычеркнуть Роджера из списков. По роже видно, что этот громила с удовольствием прикончил бы Стрейнжбери.

* * *

Гроу было тридцать шесть лет, когда он возглавил восстание, лишившее Роджера Стрейнжбери капитанского поста. Лидер бунтовщиков был плотного телосложения, невысоким мужчиной с черными глазами. Забавно, но именно его отец возглавил неудавшийся мятеж, целью которого было вернуть власть отцу Роджера Стрейнжбери. Гроу никогда не забывал об этом и ненавидел Браунов. Он уже давно мечтал о перевороте. Но Гроу-сын, рассчитывая захватить власть, совсем не собирался ее кому-то отдавать. Он полагал, что и сам отлично справится с командованием. Гроу был прирожденным лидером. Хитрый, умный, злобный, он умело манипулировал примитивным сознанием черни. Низшие классы экипажа видели в нем своего парня, который не даст их в обиду. На самом же деле Гроу было наплевать на своих сторонников. Ему было наплевать на всех, кроме себя. Смелый и честолюбивый, Гроу решил положить жизнь на то, чтобы добиться верховной власти. И не собирался останавливаться на полпути. Победить или умереть. Другое его не устраивало.

Гроу повезло. Будучи техником по ремонтному оборудованию, он случайно обнаружил, что система, позволяющая механизмам проводить автоматический ремонт коммуникаций, по сути является системой скрытых тоннелей, по которым можно было попасть в любое место на корабле, не исключая и капитанской каюты и капитанского мостика. Достаточно было лишь снять пару плит обшивки, чтобы оказаться в лабиринте и еще пару — чтобы выбраться наружу. Конструкция внутренних перегородок была сконструирована так, чтобы облегчить доступ к коммуникациям и оптическим кабелям. Те, кто ее проектировал, и не задумывались о том, что создают целый лабиринт тайных ходов. Гроу в полной мере воспользовался своим открытием. Будучи техником, он без труда собрал пару дюжин записывающих устройств и разместил их в наиболее важных точках. Лидер бунтовщиков не однажды бывал в каютах капитана и старших офицеров. Он слышал беседы Брауна и Стрейнжбери. Правда, из их научных дискуссий он мало что понял и сделал единственный вывод: командиры занимаются какими — то собственными исследованиями, вместо того чтобы вести корабль к Земле.

Гроу совсем не торопился возвращаться на Землю. Особенно если ему удастся захватить власть. Но возвращение — отличный стимул для его сторонников. Подавляющее большинство экипажа воспринимало Землю как потерянный рай. Возвращение было пределом их мечтаний.

К восстанию Гроу готовился долго и тщательно. Еще более тщательно он вербовал себе помощников, особенно круг наиболее близких к нему людей. Этих Гроу выбирал исключительно по принципу личной преданности. Пользуясь возможностью подслушивать беседы старших офицеров, Гроу контролировал их осведомленность о том, что происходит на нижних палубах. Вернее — их неосведомленность.

Лидер бунтовщиков решил действовать только наверняка. Он не забыл, как окончился мятеж его отца.

Пока был жив Браун, пользовавшийся уважением и поддержкой большинства экипажа, как на нижних, так и на верхних палубах, Гроу не решался начинать бунт. Но когда Браун умер, лидер мятежников решил, что момент настал. И немедленно начал действовать, пока новый капитан еще не успел добиться настоящего авторитета.

И все получилось как нельзя лучше.

Правильно спланировав действия и распределив силы, Гроу довольно легко захватил корабль и нейтрализовал тех, кто представлял опасность.

Но захватить власть было недостаточно. Ее еще следовало удержать. И Гроу занялся организацией нового порядка. В первую очередь ему нужны были помощники из числа специалистов. Гроу проверял каждого кандидата на более-менее важный пост и оставлял только тех, кто казался ему достаточно благонадежным. Таких он поощрял с разумной щедростью и при этом заботился о том, чтобы занимавшие ключевое положение специалисты недолюбливали друг друга. Таким образом они осуществляли взаимную проверку. Он понимал, что сам, из-за недостатка подготовки, не в состоянии контролировать ученых и специалистов. Значит, пусть они это делают сами!

Многие ученые без особых проблем согласились подчиняться Гроу. Им, в общем-то, было наплевать, кто станет новым капитаном. Определенные трудности представлял корпус офицеров, но с большинством из них Гроу сумел договориться.

Определенное неудобство для Гроу представляли его собственные сторонники, выходцы из низов, люди безграмотные и туповатые, способные выполнять только простейшие работы, но рассчитывавшие после победы мятежников забыть о своем происхождении и наслаждаться властью и роскошью наравне с самим Гроу.

Новый капитан выбрал из их числа наиболее толковых и преданных. Остальных он под тем или иными предлогами вернул бы к прежнему состоянию, посулив, впрочем, что когда-нибудь они вернутся на Землю.

Всем офицерам Гроу напрямик заявил, что он планирует использовать их знания, но только знания. Время их власти закончилось. За каждым будет установлено наблюдение. В случае нормального поведения им будут сделаны кое-какие поблажки. Например, разрешено общаться с женами. В случае несогласия все несогласные отправятся прямо в конвертор.

И все же некоторые не согласились играть по правилам Гроу. Они открыто выразили презрение к новому правительству «Надежды Человечества» и категорически отказались сотрудничать. Они смеялись Гроу в лицо, издевались над его манерами и научной безграмотностью.

Гроу парировал брань. Но не спешил покарать дерзких. Он считал, что те, кто вслух высказывают недовольство, слишком простодушны, чтобы вынашивать заговор. Со временем они смирятся и станут работать на него не хуже прочих. Под присмотром, разумеется.

Зато с теми, кто попробовал организовать сопротивление, Гроу расправился беспощадно. Троих убил, еще дюжину его сторонники избили до полусмерти. Это должно было послужить уроком для сомневающихся.

Итак, все предварительные шаги сделаны. На корабле установился некоторый порядок.

Только после этого Гроу приказал, чтобы к нему привели Стрейнжбери.

Впервые с момента захвата власти мятежниками два противника снова посмотрели друг на друга.

— Думаю, что мы видимся в последний раз, — холодно заявил Гроу своему пленнику.

Он не объяснил, почему.

Сидя напротив лидера мятежников, пристально разглядывающего бывшего капитана, Стрейнжбери безмолвно проклинал себя. Надо же так опростоволоситься! Проворонить тщательно спланированный бунт!

— Неужели вы надеетесь, что без меня вам удастся управлять кораблем? — спросил он с демонстративной иронией.

— Ты — не единственный навигатор на корабле, — отрезал Гроу.

— Но я единственный, кто способен привести «Надежду Человечества» на орбиту Земли!

Гроу ухмыльнулся.

Увидев эту ухмылку, Роджер понял все. Гроу вовсе не так уж важно, чтобы звездолет достиг Земли. Возвращение было всего лишь приманкой для его сторонников.

«Это ужасный человек!» — подумал свергнутый капитан.

Роджеру уже «любезно» сообщили, что делает Гроу с теми, кто что-то замышляет против его власти.

— Если я соглашусь сотрудничать с вами, подчиняться вашим приказам — что я получу взамен? — медленно проговорил Стрейнжбери.

Ледяной взгляд Гроу вонзился в Роджера. Лидер бунтовщиков пытался определить, насколько искренне говорит бывший капитан. Стрейнжбери был нужен новому правителю звездолета. Если первый из старших офицеров добровольно, ну почти добровольно, согласится повиноваться Гроу, другие станут намного покладистее.

— Жизнь, — сказал Гроу. — Ты получишь жизнь. И может еще кое-что. И это зависит от того, буду ли я тобой доволен.

— И моих жен.

— Одну жену. Пока одну.

— Хорошо, — сказал Роджер. — Я согласен.

* * *

Если бы Гроу обошелся без крови, Роджер, возможно, и поделился бы с ним кое-какой информацией. Но сейчас его единственным козырем оставалось тайное знание. Стоит ему сказать лидеру мятежников, что можно в считанные месяцы достичь Земли, — и судьба Стрейнжбери будет решена, ведь Гроу вовсе не хочет возвращения. Все они смотрели фильмы о Земле и знали, что по земным законам Гроу — убийца. Земные власти, узнав правду, тут же отдадут его под суд, который наверняка вынесет соответствующий приговор.

Поэтому Стрейнжбери поглубже спрятал свои подлинные намерения и сделал вид, что готов преданно служить Гроу. И он, и все его единомышленники, вроде Тэлли. Гроу был достаточно умен, чтобы понимать значение этого факта. Ведь он действительно понятия не имел о том, как управлять звездолетом. И если командовать людьми он еще мог, то ни машины, ни навигационные приборы не понимали обычного для Гроу метода кнута и пряника. Машины понимали только машинный язык, который не освоишь за пару лет.

А Стрейнжбери изо всех сил демонстрировал лояльность новой власти. Он даже намекнул на то, что, как и Гроу, сам является жертвой правящего режима и тирании со стороны покойного капитана.

Гроу не знал, какие отношения в действительности сложились между Стрейнжбери и Брауном. Он знал только, что последний сначала объявил Роджера капитаном, равным себе, а потом разжаловал в помощники. С точки зрения Гроу это было знаком слабости Стрейнжбери. Сам Гроу никогда не уступил бы уже отхваченного куска власти.

Стрейнжбери не рискнул предпринимать что-то немедленно. Он был осторожен и намеревался выждать, втереться в доверие лидеру мятежников, ведь Гроу не верил ни советам, ни советникам, ни даже собственным людям, с которыми организовал переворот. Он готов был обманывать всех и сам, в свою очередь, никому не верил. Но считал, что на корабле должен быть только один командир — он сам. Все остальные на борту должны были сотрудничать с ним, лезть из кожи вон, чтобы Гроу остался ими доволен; иначе следовало немедленное и жестокое наказание. А наказанием за саботаж или сопротивление была смерть.

Политика Гроу привела именно к тому, чего он добивался: все, начиная от последнего мусорщика и до бывшего капитана Стрейнжбери, постоянно испытывали страх.

* * *

Прошло несколько недель — и Роджер решил рискнуть. Он начал разгонять звездолет. Результат превзошел все ожидания. Они с Брауном отлично поработали, осваивая модернизированные двигатели. Теперь они слушались Рождера практически безукоризненно. День за днем корабль набирал скорость. Вот-вот должен был проявиться эффект замедления времени.

И тут Гроу вызвал Стрейнжбери к себе в каюту.

— Садись, — буркнул грозный капитан. — Давай выпьем!

Не дожидаясь ответа, он разлил вино по бокалам.

Один он протянул Роджеру, другой взял сам, после чего сказал следующее:

— Послушай, Стрейнжбери, ты, вероятно, единственный офицер на борту корабля, кому я могу верить, несмотря на то что именно ты потерял больше всех. Выпьем!

Они отпили по глотку вина. Стрейнжбери держался напряженно из-за того, что ему было, что скрывать от капитана. Возможно, Гроу чувствовал его напряженность, но относил ее за счет устрашающего влияния собственной личности.

— Мне нравится твоя работа, Стрейнжбери, — добродушно сказал он. — Возможно, через пару недель, если ты заслужишь, я позволю тебе взять твою вторую жену. И дам каюту побольше. А может быть, я даже пришлю тебе еще пару женщин. Но не женщин капитана Брауна. Представь, Стейнжберри, моя собственная жена настаивает на этом. Она даже рискнула спорить со мной. Не понимаю я женщин, — признался Гроу. — Они истеричны. Их слишком много, слишком много на нашем корабле. Некоторые из них даже убивали своих мужей. Может, отправить половину из них в конвертор? — Гроу задумчиво почесал затылок. — Как ты считаешь, Стрейнжбери?

— Я думаю, это было бы слишком радикальным решением, — стараясь казаться спокойным, произнес Роджер.

Он уже видел, как головорезы с нижних палуб сотнями насилуют и убивают несчастных женщин — жен высших офицеров.

Гроу между тем удрученно продолжат:

— Все это так сложно. Женщины — серьезная проблема, Стрейнжбери. Ни ты, ни Браун не обратили на это внимания. Я — первый из капитанов, который понял, насколько это серьезно. Надо принять меры. Не откладывая…

Он вновь нахмурился. Потом выпрямился, поднял стакан.

— Выпьем!

Позже они выпили еще. Настроение Гроу вновь изменилось. Он поставил стакан и спросил:

— Ты уже направил корабль к Земле?

Роджер ответил не сразу:

— Да, — и прикинулся наивным. — Но разве не Земля — наша цель?

«Знает или нет?»

Гроу встал.

— Пошли, — скомандовал он.

Вместе со Стрейнжбери и парой головорезов, с которыми новый капитан никогда не расставался, Гроу направился в резервную рубку.

Гроу провел Стрейнжбери во вспомогательную каюту управления.

— Будешь учить меня навигации! — приказал Гроу. — Давай говори, что у тебя и как! — и тут же предупредил:

— И не вздумай хитрить!

Стрейнжбери подошел к бортовой панели управления.

«Он пьян, — подумал Роджер. — Показать ему какую-нибудь ерунду? Неужели он и впрямь думает, что можно вот так просто научиться управлять космическим кораблем?»

— Ну давай! — нетерпеливо закричал Гроу.

Его телохранители с угрожающим видом надвинулись на Роджера.

Стрейнжбери поспешно активировал главный экран.

— Вот это — общая панорама. На ней — координационная сетка. Строчка внизу — пространственные координаты…

Тут Стрейнжбери заметил, что изображения звезд выглядят совсем не так, как пару дней назад. Световые точки стали размазанными, их окружали тонкие радужные оболочки. Оставалось надеяться, что Гроу не обратит на это внимания.

Надежды не оправдались.

— А что это они такие… мутные, твои звезды? — проворчал он.

— Неполадки с фокусировкой, — нашелся Роджер. — Надо отладить развертку. Вы же были техником, капитан, представляете, как это бывает.

— Представляю, представляю, — пробормотал Гроу. — А это что за цифирь?

Роджер благодарил Бога, что Гроу не смотрел на своего навигатора и не видел его лица. «Цифирь» — 243.6784785673 — была значением относительной скорости корабля в процентах от скорости света. Нет, это не означало, что корабль обогнал свет. Это означало, что время на «Надежде Человечества» течет уже в три раза медленнее, чем в окружающей вселенной.

Стрейнжбери хотел соврать, но, к счастью не успел.

— Тут написано: «Относительная скорость», — произнес Гроу.

Роджер прикусил язык.

— Ну и как мы летим, быстро? — спросил Гроу.

— Примерно двести сорок три мили в секунду, — нашелся Стрейнжбери. — Это немного, но ведь мы еще только начали разгон.

Если бы не алкоголь, Гроу, возможно, заметил бы его смущение.

«Надо торопиться!» — подумал Стрейнжбери.

— Вы позволите, капитан, раз уж мы здесь, я кое-что подрегулирую?

Случай был крайне благоприятный. Никого из разбирающихся в навигации рядом не было. На капитанском мостике наверняка кто-нибудь из недоучек-техников зафиксирует изменения показаний, если не забудет. Наступил тот самый благоприятный момент…

— Давай, — благодушно разрешил Гроу.

Он развалился в капитанском кресле и благодушно наблюдал, как Стрейнжбери манипулирует с пультом управления.

Это должна была филигранная работа. Роджер хотел форсировать работу двигателей почти на порядок. При этом он так искусно перенастраивал компенсаторы гравитации, что сила тяжести на корабле все время оставалась постоянной.

Завершив работу, Стрейнжбери повернулся к Гроу.

А тому за это время пришла в голову новая мысль.

— Я хочу говорить с экипажем! — заявил он. — Со всем экипажем!

Роджер кивнул и включил общую связь.

— Друзья мои! — с важностью произнес Гроу. — Слушайте меня! Сейчас вы услышите нечто крайне важное. Да, мои друзья, в эту самую минуту наш корабль согласно моему приказу повернул на обратно… Да, да! Впервые за сто лет я, капитан Гроу, отдал приказ возвращаться домой! Домой, друзья мои! Следующая остановка — Земля! — Гроу захохотал. — А сейчас слушай меня, Стрейнжбери! Ну-ка прибавить ходу! Ты понял меня? Прибавить ходу! Мы торопимся!

— Есть, капитан! — бодро отозвался Роджер. И произнес в интерком: — Внимание всем. Мы разгоняемся. В результате ускорения сила тяжести на корабле возрастет на тридцать процентов. Прошу всех приготовиться!

Разумеется, он не стал ничего «ускорять». Двигатели звездолета и так работали с предельной нагрузкой. Стрейнжбери просто немного уменьшил мощность компенсаторов. В результате чего он и все остальные обитатели корабля «потяжелели» примерно на треть.

Гроу это не понравилось.

— Эй! — воскликнул он. — Ну-ка сделай все обратно!

— Простите, капитан, но это невозможно, — возразил Роджер. — Чтобы уменьшить разгон, потребуется примерно около восьми часов.

«Пусть помучается, — подумал Роджер. — В следующий раз подумает, стоит ли отдавать глупые команды навигатору».

— Эй, Стрейнжбери, и долго нам еще лететь? — с усмешкой спросил Гроу.

— Долго, — уклончиво ответил Роджер.

— Ха — ха! А скажи, Стрейнжбери, ты сам-то, что, надеешься увидеть Землю?

— Не очень, — честно ответил Роджер.

«Как только ты узнаешь, что мы уже в Солнечной системе, ты убьешь меня собственными руками!» — мрачно подумал он.

Гроу продолжал разглагольствовать, но Роджер его не слушал. Он размышлял о том, как обмануть свирепого капитана и ухитриться выжить. Несмотря ни на что.

* * *

Проходили дни… недели. Гроу официально назначил Стрейнжбери главным навигатором. Формально ему подчинялись и Миллер, и другие старшие офицеры, но в действительности Роджер продолжал оставаться под арестом. Ему разрешалось посещать рубку и двигательный отсек, не считая каюты, в которой он жил. Вместе с ним постоянно находился охранник, а когда Роджер работал в резервной рубке (Стрейнжбери предпочитал находиться там, а не на мостике), то рядом с ним ошивалась пара парней из персонала физической лаборатории, которые делали вид, что понимают, чем занимается Стрейнжбери. Роджер дал техникам специальное задание: выяснить, почему «картинка» на экранах внешнего обзора такая нечеткая. Сам-то он прекрасно знал ответ, но вовсе не хотел, чтобы кто-то знал, что он знает. Техники ничего не выяснили и передали дело физикам. Физики тоже ничего не выяснили. Этому поколению физиков квалификации хватало разве что на то, чтобы рассчитывать температурный режим в оранжереях.

Время от времени в рубке появлялся Гроу и требовал, чтобы Роджер учил его навигации. Роджер сливал капитану дюжину простейших фактов и операций. Но голова его была постоянно занята другим. Он полностью обсчитал условия полета до Солнечной системы. Он даже ввел данные в корабельный центр управления. Но мозг его сверлила одна и та же мысль: надо попробовать перепрыгнуть через световой барьер. Это было риском, чудовищной авантюрой. Но разве не меньшей авантюрой было их «стремительное» возвращение? Ему очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться. С кем-нибудь из друзей. Но возможности не представлялось. И только на двадцать шестой день Стрейнжбери сумел рассказать о своей идеи Тэлли. Это был один из тех редких моментов, когда за ним никто не следил. В соседней комнате околачивался приставленный Гроу охранник, но он смотрел по видео какой-то фильм. Впрочем, даже если бы охранник и слушал их разговор, вряд ли бы этот туповатый громила что-нибудь понял.

— Превысить скорость света! — прошептал Тэлли. — Ты серьезно?

Стрейнжбери сказал, словно оправдываясь:

— Совершенно серьезно. Вот только я понятия не имею, что будет, когда мы шагнем через барьер. Какие эффекты возникнут, что вообще будет с нами… Но я твердо намерен сделать это, как только настанет подходящий момент.

Тэлли тяжело вздохнул.

— А Гроу? — спросил он. — Это же убийца! Он разделается с тобой немедленно.

— Он так и так разделается со мной, — заметил Роджер. — До возвращения остались считанные месяцы. Сейчас мы подобрались к самому пределу, и по моим расчетам одна минута нашего личного времени соответствует нескольким суткам времени нашей вселенной. И это — возрастающая величина. С таким ускорением, как сейчас, мы достигнем 99,999998 процента от скорости света через три дня. Когда это произойдет, потребуется только два дня корабельного времени, чтобы проскочить сквозь многие световые годы и проделать большую часть пути до Солнечной системы. Так что я мог бы просто остановить двигатели, и мы по инерции пролетели бы сквозь нашу галактику… Но на самом деле я собираюсь в нужное время начать торможение. Я провел все необходимые расчеты. Если я не ошибся, то мы пересечем орбиту Плутона на весьма скромной скорости в одну сотую световой и вполне успеем затормозить до выхода на земную орбиту. Только к этому времени меня уже не будет в живых. Узнав, что произошло, Гроу точно сунет меня в конвертор.

— Но совсем не обязательно ему говорить, что перед ним Солнце, — возразил Тэлли.

— Если не я, то кто-нибудь из тех, кто разбирается в звездных картах, кто-нибудь из физиков или старших офицеров наверняка откроет ему глаза. За какую-нибудь поблажку, от страха или просто для того, чтобы насолить мне.

Друзья задумались.

Внезапно тонкое, интеллигентное лицо Тэлли озарилось улыбкой. Он схватил Стрейнжбери за руку, хрипло заговорив:

— Роджер, а еслив нужный момент попробовать организовать захват одной из спасательных шлюпок? Если при этом ты не проявишь настойчивость, чтобы остановить двигатели корабля, и не предотвратишь путешествие через всю галактику? В суматохе ты и я сможем просто исчезнуть с корабля!

Стрейнжбери откинулся на спинку кресла. Покинуть корабль! Хотя он считал, что идея Тэлли мало осуществима, он удивился, что такие мысли не пришли ему в голову. Но Роджер понимал, почему так все произошло. Корабль стал частью его жизни, частью его самого.

— Для захвата спасательной шлюпки или посадочного модуля нужна предварительная подготовка. Попробуй заняться этим, за тобой следят не так пристально, как за мной. И время еще есть.

Он встал, нахмурившись, продолжая размышлять.

Главная опасность состояла в том, что Гроу узнает правду. Роджер знал параноидальную подозрительность этого человека.

— Гроу знает достаточно много о механизмах корабля. Он техник, и неплохой техник. Но в теории навигации он не разбирается. Я его научил кое-чему, но он никогда не сумеет это использовать. Надо подстраховаться, если он все же что-то заподозрит.

Я собираюсь заложить в управляющий центр еще одну программу. Если он что-то заподозрит и преградит мне путь на капитанский мостик, в нужное время двигатели будут включены вновь и перенесут нас за барьер скорости света. Если что-то произойдет, а я в этом не сомневаюсь, все будет выглядеть так, словно я заранее предсказывал неприятности. И пусть Гроу попробует мне не поверить! А если случится катастрофа, что мы теряем?

Стрейнжбери увидел, что Тэлли с нескрываемым восхищением смотрит на него.

— А ты действительно все хитро запутал, — сказал он, — но если Гроу ничего не пронюхает, ты будешь держать нас по эту сторону скорости света?

— Конечно. Ты думаешь, я — идиот? Я уже сделал все необходимое. Первый этап: достижение Солнечной системы, второй — Земля. По первому этапу у меня есть тщательно продуманная программа. Через три дня я останавливаю двигатели. А еще через два дня начинаю торможение.

Еще около часа они обсуждали возможные варианты побега.

* * *

На следующий день Рождер пришел к Гроу и заявил, что через два дня необходимо отключить двигатели, так как он обнаружил в них неисправности, которые следует устранить.

— Но мы будем продолжать полет, когда двигатели будут выключены? — спросил Гроу.

Он старательно делал вид, что является сторонником возвращения на Землю.

Возможно, так оно и было, только Гроу был уверен, что это случится уже после его смерти.

— Конечно мы будем двигаться, — заверил его Стрейнжбери. — Мы сохраним уже набранную скорость. И даже сэкономим горючее.

Они продолжили разговор уже на капитанском мостике. На большом экране вселенная переливалась всеми цветами радуги. Считалось, что это — некое непонятное явление, вроде вспышек, донимавших навигаторов при подходе к звездными системам. Но Стрейнжбери знал, что нынешний эффект вызван субсветовой скоростью звездолета. В любом случае зрелище оказалось потрясающе красивое. Гроу прикрыл глаза.

— Два дня, — проговорил он. — А может быть, ты выключишь двигатели прямо сейчас?

У Стрейнжбери от волнения внутри все похолодело.

— Это нежелательно, — стараясь говорить спокойно, возразил он. — Отключение двигателей следует подготовить. Я же объяснял вам…

— Ладно… — Гроу, казалось, принял решение. — Я полагаю, это не так уж важно. А как гравитация?

— Она исчезнет. Это необходимо, — солгал Стрейнжбери.

— Итак, мы ждем два дня, а потом наступит невесомость, так?

— Да.

— И как долго это продлится?

— Пару дней. Я надеюсь, этого хватит, чтобы устранить неисправность.

Гроу затих, нахмурившись. Наконец он сказал:

— Все это мне совсем не нравится, Стрейнжбери. Даже не знаю… В общем, я подумаю над тем, что ты говоришь. Жди моей команды, ясно?

— Но я должен подготовить двигатели к остановке! — запротестовал Роджер.

— Я сказал: жди! — рявкнул Гроу. — День, два, три… Какое это имеет значение!

Это имело огромное значение, но Роджер не мог сказать об этом Гроу.

Стрейнжбери не отважился рассказать еще что-то. Он спустился по трапу, еле дыша от волнения… И с большим облегчением выслушал сообщение Гроу о предстоящем торможении, переданное по общекорабельной связи.

К несчастью для Стрейнжбери, отвернувшись от видеокамер, Гроу вспомнил, что бывший капитан, помимо навигации, обладает знаниями техника первого класса, техника, а не инженера. Гроу засомневался, сможет ли Стрейнжбери по своей квалификации действительно отремонтировать или оценить степень повреждения двигателей.

Дело было не в том, что он подозревал Стрейнжбери. Гроу просто спросил себя: «Можно ли довериться технику в том, что жизненно важно для настоящего и будущего корабля?»

Обдумав все хорошенько, Гроу распорядился, чтобы Миллер, бывший старший помощник при капитане Брауне, прибыл в резервную рубку.

Без всяких ссылок на Стрейнжбери, Гроу заявил:

— У меня возникло впечатление, что двигатели корабля работают не в расчетном режиме. Могли бы вы обследовать их и доложить результат?

Миллер уже давно не был на капитанском мостике. Отчасти потому, что Стрейнжбери старался этому воспрепятствовать. Миллер был слишком опытен и наверняка заметил бы, что происходит нечто экстраординарное.

И он был прав. Едва взглянув на мониторы, Миллер тут же заподозрил неладное.

Миллер стал перед выбором. Всю свою сознательную жизнь он был офицером. Он презирал Гроу, ему совсем не нравился Стрейнжбери, но более всего он ненавидел чернь с нижних палуб корабля. Во время инцидента, когда робот с планеты Альта был на корабле, Миллер был без сознания. Он не слышал, как Стрейнжбери и Браун вели разговор о скорости корабля и соотношении ее к скорости света. Он не понял тех позднейших отрывков беседы, в которой двое сердитых мужчин обсуждали теорию Лоренца-Фитцджеральда.

Он мог догадываться о том, что проводимые Стрейнжбери и Брауном эксперименты связаны с наращиванием эффективности корабельных двигателей. Не сразу, а чуть позже он осознал, что корабль стал перемещаться в космическом пространстве быстрее, чем при своих максимальных скоростях до появления робота с Альта 3.

Впервые Миллер это отметил, когда умер Браун. Миллер наблюдал за показаниями приборов на большой бортовой панели управления с искренним интересом. И для него не стоило труда понять, что двигатели работают отлично. В самом деле, вспоминая старые способы управления двигателями, дававшие оптимальные скорости, он чувствовал, что в целом двигатели работают гораздо лучше, чем раньше. Но он представления не имел — насколько лучше они работают.

Если бы не мятеж Гроу, Стрейнжбери, возможно, и ввел его со временем в курс дела, хотя он никогда не сделал бы своим первым помощником. Они недолюбливали друг друга.

Услышав предположение Гроу, Миллер тут же согласился. И даже подлил масла в огонь, заявив, что Стрейнжбери всего лишь техник. Неудивительно, что он не умеет правильно эксплуатировать корабельные двигатели. Не та у него квалификация, у этого Стрейнжбери. Пока Браун приглядывал за ним — другое дело. Но теперь приглядывать некому. Его, Миллера, самонадеянный молодой человек полностью отстранил.

А сможет ли Миллер выполнить необходимые ремонтные работы сам, без помощи Стрейнжбери, спросил Гроу.

— Несомненно! — ответил Миллер.

Он решился на борьбу.

«Что мне этот выскочка — Стрейнжбери? — подумал он. — Каждый человек живет для себя».

Точно в тот момент, когда Миллер принял это решение, его блуждающий взгляд упал на показатели скорости звездолета. И данные эти были таковы, что у Миллера глаза полезли на лоб. Нахмурившись, он в задумчивости прошелся взад-вперед, пытаясь осознать то, что он видит. Нет, это же невозможно!

Гроу увидел, как переменилось лицо Миллера, и жестко спросил:

— В чем дело, офицер?

— Прошу прощения, капитан, — пробормотал Миллер. — Я должен кое-что уточнить.

Бывший первый помощник с лихорадочной поспешностью стал вызывать на монитор статистические данные по полетным характеристикам за последние несколько недель.

Гроу терпеливо ждал. Он это умел, когда требовалось.

Спустя час у Миллера уже сложилась определенная картина происходящего. То есть он, конечно, не знал, почему такое возможно, но вполне представлял, что именно происходит.

— Капитан, случилось нечто невероятное. И я уверен, что Стрейнжбери скрыл это от вас. Слушайте…

И Миллер выложил Гроу все, что сумел установить.

Гроу был взбешен. Но сумел себя сдержать. Он отпустил Миллера, а сам остался на мостике.

Миллер спустился вниз. Он разыскал ничего не подозревающего Стрейнжбери и горделиво произнес:

— Капитан Гроу только что поручил мне осмотреть двигатели.

Стрейнжбери спокойно воспринял этот ужасный удар и, остро понимая опасность ситуации, ровным голосом произнес:

— А я как раз собирался попросить капитана, чтобы вы проверили мои предположения.

Ответ Миллера прозвучал в грубой форме:

— Ладно. Как вам угодно. Расскажите мне лучше обо всем, что случилось. Я видел показания приборов, фиксирующих скорость корабля. Я не могу пока понять, как вам удалось разогнать корабль почти до скорости света, но вы, вероятно, отработали этот режим еще при жизни капитана Брауна. — Он понимающе улыбнулся.

Стрейнжбери скрипнул зубами. Он ненавидел человека, стоящего перед ним, взирающего на него с триумфальной улыбкой.

— Надеюсь у вас, Миллер, хватило ума держать язык за зубами? — спросил Роджер.

— Разумеется, я сообщил обо всем капитану! — победоносно заявил бывший старший помощник, полчаса назад вернувший себе этот пост.

Стрейнжбери приблизился к Миллеру вплотную и процедил:

— Ты — круглый дурак, Миллер! Неужели ты не понимаешь, что Гроу не хочет возвращаться на Землю? Мы все — мертвецы, Миллер!

Когда до Миллера дошел смысл сказанного, победоносная улыбка сползла с его лица. Но это уже не доставило Стрейнжбери удовлетворения.

Через час за Роджером прислали охрану. Но отвели его не к Гроу, а в одну из тюремных кают корабля. Потом туда же пришел Гроу. Его угольно-черные глаза, сузившись, внимательно посмотрели на Стрейнжбери.

— Итак, Стрейнжбери, расскажи мне все, что ты утаил, рассказывая нам о скорости этого корабля.

У Рождера было время, чтобы подготовить объяснение. По его версии, он просто не вполне разобрался в происходящем и боялся что-либо говорить Гроу, пока не выяснит все до конца. Именно из-за этого он и хотел остановить двигатели. Чтобы разобраться, что происходит. В конце концов, если все подтвердится — вот и отлично. Они доберутся до Земли намного быстрее.

— Насколько быстрее? — быстро спросил Гроу.

Роджер не знал, разбирался ли Миллер в особенностях релятивистских скоростей. А если разбирался, то сообщил ли он капитану и об этом?

Во всяком случае, техник Стрейнжбери вовсе не обязан об этом знать.

— Я думаю, лет через тридцать — сорок мы доберемся, — пробормотал Роджер.

Гроу не знал, верить или не верить молодому навигатору. Но так как вся ситуация выглядела фантастически, то он почти поверил Стрейнжбери. Тридцать-сорок лет — достаточно большой период времени. Гроу успокоился. Он решил, что техник Стрейнжбери действительно не разобрался в том, что случилось.

Но капитан допускал и другую возможность. И реальность такой возможности взбесила Гроу.

— Для тебя — отлично! — сказал он со смертоносной угрозой в голосе. — Я уверен, что ты врешь! И я буду обращаться с тобой как с лжецом и саботажником!

И ушел.

Настроение Гроу совсем испортилось. Уверенность покинула его. Новое сопротивление подчиненных угрожает ему, и он должен действовать быстро. Роджер не ошибался насчет капитана. Тот действительно был параноиком.

Остро ощущая личную опасность, Гроу задумался о происходящем. Прежде всего необходимо принять всевозможные предосторожности.

И он их принял.

* * *

Спустя три часа было арестовано еще восемнадцать человек. Включая Миллера и Тэлли. Включая всех, с кем мог общаться Роджер и кому он мог сообщить о происходящем.

Всех арестованных разместили в отдельных каютах.

Еще три часа Гроу провел в раздумьях и вскоре пришел к выводу, что казнить арестованных нежелательно.

«Я могу читать мысли людей по выражению их лиц, — подумал он самодовольно. — Но я не смогу управлять этим кораблем».

Но кого-то следовало наказать. Для острастки.

Гроу размышлял, надо ли разрешить Стрейнжбери выключить двигатели. И что делать дальше?

Утром следующего дня он посетил Миллера.

— Сколько нам потребуется времени при такой скорости, чтобы добраться до Солнечной системы? — спросил он.

— Учитывая наше нынешнее положение в пространстве — около десяти лет, — быстро ответил тот.

— Точно?

— Ну, я могу ошибиться года на два, — испуганно промямлил Миллер. — Мне надо уточнить…

Не дослушав, Гроу вышел из каюты.

Гроу верил Миллеру больше, чем Стрейнжбери. Десять лет… Черт возьми, это слишком мало. Нужно остановить корабль! Немедленно!

И сделает это Стрейнжбери!

Гроу явился к Роджеру.

— Пойдем! — скомандовал он. — Ты отключишь двигатели! Прямо сейчас!

— Это невозможно! — воскликнул тот.

«Действительно невозможно! Мы еще не набрали расчетной скорости».

Сейчас двигатели корабля работали по программе, составленной Стрейнжбери. Работали примерно на одном проценте реальной тяги. Роджер экономил горючее.

— Ты сделаешь это — или умрешь! — зарычал Гроу.

— Если я сделаю это — мы все умрем! — закричал в ответ Стрейнжбери.

Гроу выскочил от него и бросился к Миллеру.

— Ты можешь остановить двигатели? — с порога заявил он.

— Могу! — подобострастно ответил Миллер. — Только прикажите, капитан!

— Приказываю! — гаркнул Гроу. — Живо на мостик.

Они поднялись наверх. Миллер уселся в капитанское кресло, пробежался пальцами по сенсорам…

Лицо его выразило крайнее недоумение.

— В чем дело? — зарычал Гроу.

— Я не знаю… — промямлил Миллер. — Я… Мне… Доступ к управляющему центру закрыт!

* * *

Примерно в ста метрах от них бывший капитан Стрейнжбери спрятал в карман крохотный дистанционный пульт.

Его не обыскали при аресте. Это было большой удачей.

Спустя полтора часа — Миллер все это время пытался понять, что происходит, — двигатели звездолета вышли на предельный режим и командная система передала на них часть энергии с гравитационных компенсаторов. Это произошло не мгновенно, так что у людей было время, чтобы занять противоперегрузочные кресла и койки. В одной из таких — тюремная каюта прежде была стандартной и имела стандартное оборудование — устроился и Стрейнжбери. Он, единственный на корабле, воспринял перегрузку с удовольствием.

Стрейнжбери с волнением понял, что наступил тот самый момент, которого он так хотел и которого так боялся. Утроенная тяжесть вдавила его в противоперегрузочное ложе, но это почти не беспокоило Роджера. Он знал, что меньше чем через минуту его субъективного времени (в обычной вселенной за эту минуту пройдут годы) звездолет преодолеет световой барьер. А там… Может быть, он просто перестанет существовать…

Забавно, но если бы сейчас Стрейнжбери-наблюдатель мог выглянуть в обычный космос, то он, вероятно, уже мог бы увидеть в хороший телескоп Солнечную систему.

Он похолодел от страха, когда понял, что сейчас в космосе уже можно разглядеть Солнечную систему.

Внезапно перегрузка возросла еще больше. Индикатор над головой Роджера жалобно пиликнул: дальнейшее увеличение могло нанести вред человеческому организму.

А затем произошло что-то невообразимое.

Потолок над его головой словно растаял. Сначала он увидел огромный шар планеты. Очертания материков были знакомы. Очень знакомы…

Миг — и Роджер понял, что это за планета. А затем он увидел небо. Небо в огне. А затем оно внезапно стало голубым, а потом снова черным…

Ощущение было такое, словно Роджера втягивает огромная звездная воронка. Но при этом он испытывал настоящий экстаз.

Затем над Стрейнжбери возникло чудовищно искаженное, но безусловно человеческое лицо и мгновенно исчезло. Дальше перед его глазами вереницей поплыли какие-то образы, лица. Большей частью — знакомые. Все они перемешались: он сам, другие члены экипажа — все двигались как в фильме, который прокручивают в обратную сторону. Сцены были мимолетны: они омывали сознание, словно потоки воды. Образы из его детства, чудовищные картины чужих миров… возникали в беспорядке и таяли. Роджер плыл сквозь них, и ему уже не было так хорошо, как прежде… Внезапно Роджер понял, что с ним происходит.

Это была агония…

Часть II Законы бесконечности

Глава 7

Эвирайл Хэвит. Земля

Эвирайл Хэвит оторвался от экрана видеофона и повторил вслух только что переданную ему новость:

Космический корабль «Надежда Человечества» вошел в пределы Солнечной системы…

Сердце Хэвита тревожно ёкнуло, строчки сообщения сливались. Хэвиту потребовалось усилие, чтобы читать дальше.

Шесть лет, только шесть лет прошло с момента запуска звездолета. За это время он никак не мог достичь системы Центавра и вернуться обратно, даже если бы летел со скоростью света. Значит, что-то произошло.

Хэвит размышлял.

Он неплохо знал капитана корабля Джона Стрейнжбери — талантливого ученого и человека несгибаемой воли. Тот не мог повернуть с полпути без достаточно серьезной причины. Хэвит знал о теории смещенных пространств Стрейнжбери. Дикой теории, основанной на изучении распадающихся звездных систем. Эту теорию так и не приняло большинство астрофизиков. Но никто не смог ее опровергнуть, хотя всем очень хотелось. Выводы из теории Стрейнжбери не сулили людям ничего хорошего, поскольку из них определенно следовало: земной цивилизации грозит гибель. И очень скорая гибель.

Хэвит поверил. И вложил большую часть своего гигантского состояния в постройку не менее гигантского межзвездного корабля. Он рассуждал так: если Стрейнжбери прав, то очень скоро деньги потеряют всякое значение. А если не прав, то Хэвит навсегда войдет в историю как человек, финансировавший крупнейшую межзвездную экспедицию. Хэвит был неравнодушен к славе и стремился войти в историю. Он знал: обычно люди недолюбливают богачей, однако те миллионеры, кто, подобно Нобелю, щедро жертвуют на науку или искусство, в глазах потомков выглядят героями.

Поначалу мир смеялся над Хэвитом. Его жена подала в суд: она была намного моложе и рассчитывала после смерти Хэвита прибрать к рукам его миллиарды. А тут ее деньги в прямом смысле вылетают в космос. Кроме того, она имела глупость поносить мужа публично и давала газетам отвратительные интервью.

Но Хэвит грамотно составил брачный контракт. А жена была дурой. Правда, очень красивой дурой, но это ей не помогло. Свора юристов Хэвита размазала неблагодарную по судейскому столу. Они развелись, причем все, что полагалось ей по брачному контракту, тут же сожрал вдвое превосходящий эту сумму иск за клевету. Остаток, пару миллионов, Хэвит великодушно простил бывшей жене и даже назначил ей пожизненное содержание.

Процесс сыграл Хэвиту на руку. Внимание публики переключилось с космического проекта на его семейные дрязги. Абсолютная победа и последующее «великодушие» восстановили престиж финансиста. А тем временем правительство Соединенных Штатов, оценив возможные преимущества космической экспансии, объявило проект «Надежда Человечества» государственным и вышло так, что щедрый порыв Хэвита обернулся для него прибылью. Впрочем, такое с крупнейшим финансистом Запада случалось уже не впервые.

И вот теперь звездолет возвращается. Неужели все впустую?

Мрачные мысли Эвирайла Хэвита прервал телефонный вызов.

То, что он услышал, не развеяло его печали, но привело в недоумение.

Согласно данным космической службы наблюдения, траектория движения звездолета должна была неминуемо пересечься с траекторией движения Земли. В настоящее время скорость космического корабля составляла около десяти тысяч миль в секунду. Если «Надежда Человечества» врежется в планету, наступит планетарная катастрофа. Правда, по сообщениям наблюдателей, звездолет тормозил. И тормозил так интенсивно, что уровень перегрузок внутри корабля составлял чуть ли не 200 g. Поначалу служба наблюдения сочла это ошибкой: развить подобное ускорение было невозможно даже не потому, что всё внутри корабля: люди и приборы, — превратилось бы в аморфную кашу. Просто такое было не под силу корабельным двигателям.

Хэвит связался с Космической службой, позвонил непосредственно ее начальнику. Если требовалось, Хэвит мог позвонить даже президенту. У него была прямая линия.

— Что там у вас происходит, генерал?

— Хотелось бы мне ответить на этот вопрос, сэр! — последовал ответ. — Этот ваш звездолет не подчиняется законам физики. Похоже, он вообще не подчиняется никаким законам. Если верить нашим детекторам возмущений, его масса в настоящее время составляет около полутора тонн.

— Сколько?!

— Если быть точным — четыре тысячи девяносто шесть фунтов. Ваш автомобиль, мистер Хэвит, весит больше.

— Мне это известно. Каковы ваши выводы?

— Мы работаем, мистер Хэвит. Мы анализируем происходящее.

— Это все, что вы можете сказать, генерал?

— Пока все. К сожалению.

— Когда звездолет будет здесь?

— Где — здесь?

— На Земле, черт побери!

— Надеюсь, никогда. Надеюсь, мы сумеем перехватить его на подходе.

— А если не сумеете?

— Тогда, боюсь, нам придется его уничтожить…

— Вы спятили! — зарычал Хэвит и швырнул трубку.

Он не услышал, как генерал добавил:

— … Если сумеем.

Звездолет пересек орбиту Земли утром следующего дня. К этому времени скорость его значительно снизилась, но детекторы массы и излучений по-прежнему показывали нечто невероятное. Все попытки связаться с экипажем звездолета, как и следовало ожидать, провалились.

За прошедшие сутки Хэвит не раз связывался и с начальником космической службы, и с командующим, и с президентом. Он разговаривал даже с тремя президентами, поскольку и Россия, и Китай тоже выразили обеспокоенность происходящим.

Главному «астронавту» США Хэвит сказал так:

— Я хочу, чтобы вы проникли внутрь корабля. Я оплачу все необходимые затраты. Выясните, что там происходит, и если окажется, что экипаж уцелел, дайте мне знать немедленно.

Он не думал о возможном риске. Хэвит был безжалостным человеком. Ему казалось, что в этом особом случае в истории человечества любые средства хороши.

— Я вылетаю к вам! — заявил он. — Буду через час.

Через час Хэвит уже наблюдал на экране генерального штаба космических сил США, как аварийная команда пытается проникнуть внутрь звездолета.

Они высадились на его поверхности, закрепились и теперь пытались проникнуть в один из шлюзов.

Пока результат был нулевым. А звездолет тем временем продолжал движение. Но двигался он так, словно притяжения планеты для него не существовало.

— Найдите аварийный люк! — заявил Хэвит, когда стало ясно, что вскрыть шлюз не удается. — У него поворотный механизм. Попробуйте провернуть его вручную, хотя бы с помощью магнитной присоски.

— Идея хорошая, но мы не успеем ее осуществить, — ответил командовавший работами лейтенант Мэрдонал: — Мы снижаемся со скоростью до девяти миль за шестьдесят-восемьдесят минут. При таком режиме мы столкнемся с поверхностью Земли через десять часов.

— В таком случае убирайтесь оттуда и продолжим на Земле! — распорядился Хэвит.

Корабль вошел в атмосферу Земли через четыре часа. Хэвит в это время спал.

Спал Хэвит плохо. Ему снилось, что он пытается взобраться на корпус своего корабля, но поверхность ужасно скользкая, и он все время съезжает вниз.

Неожиданно он проснулся и увидел, что прошло уже более пяти часов. Хэвит начал одеваться, одновременно набирая код связи с центром безопасности.

— Свяжите меня с аварийной группой, — потребовал он. — С лейтенантом Мердоналом.

Его соединили немедленно. Начальник группы выглядел уставшим и возбужденным одновременно.

— Мои ребята на броне звездолета, сэр! — доложил он. — Эта махина спускается, словно воздушный шар. Советую вам взглянуть!

Хэвит включил видеоэкран и тут же получил изображение.

Громадный звездолет плыл километрах в десяти над землей.

— Как ваши успехи? — спросил Хэвит.

— Пока никак. Мы пытались резать его плазмой, но эта хреновина не то что не плавится, она даже не нагревается. А буры скользят по ней, словно коньки по хорошему льду. Только царапин не оставляют. Наши консультанты говорят, что это какая-то особая материя, которая отражает излучения и вообще всё…

— Плевать на консультантов! Что с аварийным люком?

— Мы его нашли. Собрали конструкцию на электромагнитах. Слава Богу, с магнитным полем все в порядке. Сейчас пробуем провернуть люк. Пока ничего не выходит, но мы добавим вибрацию. Если его заклинило, это может помочь. Мы будем работать, пока корабль не приземлится. Предположительно где-то в предгорьях Скалистых гор. Он спускается по касательной к поверхности примерно в четыре раза медленнее, чем парашютист. Полиция уже начала эвакуацию жителей.

Момент приземления Хэвит наблюдал в салоне вертолета.

Аварийная группа уже приземлилась и ждала в зоне ожидаемого приземления вместе со всей необходимой техникой. Они рассчитывали взяться за дело всерьез. Их ждало жестокое разочарование.

Корабль коснулся земли точно в рассчитанный момент и заскользил по ней…

То, что случилось в следующую минуту, не ожидал никто.

— Корабль пробил холм! — закричал кто-то.

— Мой Бог! — тихо промолвил Хэвит.

Округлая, очертаниями напоминающая кита, туша звездолета плавно коснулась каменистого склона… И вошла в него с легкостью протыкающей воск иглы.

Раздался грохот, и тысячи тонн камня пришли в движение. Поднялось облако пыли.

А корабль продолжал двигаться — и погружаться в скалистый грунт.

Когда пыль осела, в склоне обнаружилось отверстие размером свыше двенадцати сотен футов в диаметре, уходящее наискось вглубь холма. Отверстие немедленно стало разрушаться. Тонны камней с грохотом посыпались с краев пролома.

А корабль продолжал двигаться под землей.

Его отслеживали по сейсмическим колебаниям. Скорость движения оставалась практически неизменной, словно звездолет не испытывал ни малейшего сопротивления. Этого не могло быть. По всей его трассе происходили подвижки грунта, небольшие землетрясения.

Звездолет преодолел под землей более трех сотен миль и, не причинив особых разрушений, появился из-под земли в пустынной местности, чтобы, вопреки всем законам физики, начать неторопливый подъем.

Как только корабль «вынырнул» наружу, к нему тут же поспешила аварийная группа. С лихорадочной быстротой была собрана конструкция для вскрытия люка. К тому моменту, когда звездолет поднялся на километр выше горного хребта, аварийной команде наконец удалось сдвинуть плиту люка с мертвой точки.

Хэвит, облаченный в специальный скафандр, оснащенный магнитными «присосками», присоединился к аварийной команде. Никто не посмел ему отказать. В конце концов это была его собственность. Прошло еще около часа, и наружный люк был открыт. За люком, как и следовало ожидать, находилась обширная шлюзовая камера и еще один люк. Но его механизм можно было разблокировать снаружи, что и было сделано.

Это тоже потребовало времени. Внутренняя дверь оказалась деформированной.

Когда работы были закончены, «Надежда Человечества» снова находилась в открытом космосе, а аварийная группа — на корабле планетарной службы безопасности.

Оба корабля были состыкованы. Герметичность обеспечивалась специальным рукавом.

Глава 8

Эвирайл Хэвит. «Надежда Человечества»

Первым, кто шагнул внутрь звездолета был, Эвирайл Хэвит. Никто не оспаривал у него этого права.

Поначалу он не увидел ничего сверхъестественного. От входа, куда попал Хэвит, коридор выглядел вполне нормальным, разве что немного темноватым. Прошло несколько секунд, пока Хэвит привыкал к сумраку. Хотя прошли годы с тех пор, как он последний раз был на борту этого корабля, к нему сразу же пришло чувство затерянности в огромном внутреннем пространстве.

Хэвит находился в той части коридора, которая вела (он знал это наверняка) в центр корабля. Но коридор казался уже, чем ему помнилось. Существенно уже. Коридор был широкой артерией, каналом, специально сконструированным для перемещения крупного оборудования. Сейчас он выглядел не таким уж широким. Точно определить, насколько коридор изменился, Хэвит не смог. Первоначально длина коридора определялась шириной корабля — свыше тысячи футов. Так далеко он видеть не мог. Впереди коридор исчезал в непроницаемой мгле. Казалось, высота коридора не уменьшилась. Он имел высоту тридцать футов и выглядел действительно футов на тридцать. А ширина его была пять футов вместо положенных сорока. Не похоже, чтобы его разрезали или перестраивали. Кроме того, Хэвит просто не представлял, как можно перестроить его в космосе.

Хэвиту предстояло было решить, куда идти дальше, чтобы обследовать корабль, он оглядел внутренний проем шлюза. Да, люк прогнулся и деформировался. Неудивительно. Ведь ширина двери тоже уменьшилась до пяти футов.

Изменения выглядели пугающе. Лоб Хэвита покрылся испариной. Первая невероятная мысль, родившаяся в его сознании, была: — «Неужели именно так проявляется эффект сжатия Лоренца-Фитцджеральда?» Значит, расчеты Тэлли оказались верными, скорость корабля действительно вплотную приблизилась к скорости света и все пропорции переменились?

Эту мысль Хэвит мгновенно отверг. Она показалась ему сомнительной попыткой буквально понимать постулаты квантовой физики.

Требовались какие-то другие объяснения.

Позади аварийная команда пропихивала сквозь суженный люк передвижную капсулу: одноместный обтекаемый агрегат на резиновых колесах.

Хэвит тут же, по праву хозяина, завладел капсулой.

Первой целью, которую он поставил перед собой, было: достигнуть каюты капитана. Не успел он отъехать и на десять футов, как увидел пандус, плавно уходящий вверх на следующий уровень.

Перемена обстановки помогла Хэвиту восстановить в памяти конструкцию корабля. Что более важно, он действительно вспомнил: именно там, вдали, справа, находится каюта капитана. Сначала шлюз, потом — подъем, дальше множество различных ремонтных боксов. Коридор плавно поднимался. Потом начал сужаться. Все выглядело неестественно мрачным из-за необычного эффекта сжатия, но высота осталась неизменной.

Хэвит ожидал, что дверь каюты капитана тоже будет уже, это послужит препятствием, и его капсула не сможет проехать внутрь. Однако, достигнув двери, он увидел, что размеры ее сохранились прежними. Хэвит отметил это про себя, подумав: «Конечно, по теории Лоренца-Фитцджеральда так и должно быть. Сжатие должно происходить в направлении полета. Так как дверь находилась под прямым углом к коридору, то размеры дверного проема остались неизменными. Однако косяк двери должен быть уже».

Так оно и было. Хэвит остановился. «Дела плохи, — сказал он сам себе. — Как и коридор, каюта стала уже».

Хэвит пытался как-то объяснить происходящее, но в физике он был дилетантом. И изменения внутренних размеров казались не таким уж чудом, если вспомнить, как вел себя сам звездолет, игнорировавший все законы сопротивления и тяготения.

Хэвит перестал строить предположения. «Бесполезная трата времени! Я должен действовать!» — подумал он.

Отлично понимая, что нужно действовать быстро, он мягко развернулся, включил передачу и проехал вперед, через дверной проем.

В прихожей капитанских апартаментов было пусто. Здесь не предусматривалась мебель. Обставлены были остальные помещения. Хэвит направился в спальню. Дверь туда была закрыта, но он открыл ее, толкнув носом капсулы. Хэвит проник в помещение с некоторым смущением; у него были обычные человеческие понятия о вторжении посторонних людей в спальню. В каюте стояла противоперегрузочная койка, справа возле нее лежала женщина, прикрытая тонкой простыней так, что он видел только часть ее руки, плечо и голову, повернутую в сторону от него. Хэвиту вид женщины показался вполне нормальным. Еще раз внимательно посмотрев в ту же сторону, он заметил мужчину, лежащего в совершенно неестественной позе, словно сброшенного внезапной остановкой или неожиданным стартом. Часть его тела выглядела плоской, а другая нормальной. Хэвит объехал вокруг кровати, чтобы посмотреть на свою находку с другой стороны, голова и тело мужчины выглядели словно карикатура на человеческое существо — таким можно увидеть человека в плохом фильме ужасов. Тем не менее, не было ни крови, ни каких-то иных физиологических повреждений.

Хэвит больше не смог смотреть на этих людей. Конечно, он не обнаружил сходства мужчины с капитаном Джоном Стрейнжбери, который командовал кораблем, когда шесть лет назад «Надежда Человечества» стартовала с Земли.

Хэвит окончательно запутался. Все, что он видел, было абсолютно невероятно!

Хэвит направился к выходу из апартаментов капитана. В голове его не осталось никаких мыслей, но он все-таки помедлил, заглянув в другую комнату. Там находилось три койки, и в каждой из них было по молодой женщине. Даже накрывающие их белые простыни не могли скрыть чудовищно искаженных пропорций их тел. Хэвит, дрожа, попятился назад. Зрелище ужасало его…

Когда Хэвит снова оказался в коридоре, он собрал всю свою волю, пытаясь сознательно воспринять окружающую обстановку. Он покатил по коридору, стараясь зафиксировать в памяти все увиденное. Он заглядывал в помещения, предназначенные для офицеров и ученых корабля. Почти во всех каютах были люди, но почему-то одни только женщины и иногда — дети.

Наконец Хэвит набрался смелости и сбросил простыню с одного из обитателей корабля, мальчика-подростка.

Тело так же было деформировано, но аккуратно зафиксировано в лежачем положении с помощью страховочных ремней.

Хэвит двинулся дальше, заглядывая во все каюты. Только женщины, дети и подростки. Но где же все мужчины?

Он нашел всего трех парней лет по восемнадцать в каютах, расположенных во втором коридоре, рядом с каютой капитана. Они также находились в койках и представляли собой изумительный набор уродов. Когда Хэвит поднял простыню у первого юноши, то увидел тело тонкое, как палка, и невероятно худое. Второй выглядел просто калекой — карликом. Третий был плоским, словно бесплотный силуэт.

Исключая тех трех юношей, Хэвит не нашел других мужчин, пока не попал в большое, похожее на дешевую гостиницу, помещение на нижних палубах. Здесь, в маленьких спальнях, которые предварялись большим общим отсеком, он обнаружил, несколько сотен мужчин. Зато тут не было ни одной женщины, что явилось для Хэвита очередной неразрешимой загадкой. Он не мог понять, почему все мужчины находятся здесь, внизу, а все женщины и дети — на верхних палубах.

Хэвит ошалел от увиденного. Пока он двигался к машинному отделению, до его сознания дошло, что на корабле есть мужчины, женщины и дети всех возрастов, но никого из них он не знает. Он, который изучал досье всех офицеров, колонистов, техников, ученых, женщин, — сейчас не смог узнать никого.

Хэвит спустился в машинное отделение. Бросив первый взгляд на приборную панель, он пришел в изумление.

Реактор был запущен на полную мощность, и мощность эта далеко перекрывала все расчетные параметры. Преобразователь энергии тоже выдавал чудовищные показания. Если верить приборам, то корабль сейчас пронзал пространство с ускорением в сотни g.

Взгляд Хэвита сместился к показателю скорости. Его пробила дрожь.

Цифры были совершенно невероятные: 198700 миль в секунду, выходило так, что звездолет двигался с относительной скоростью, ПРЕВОСХОДЯЩЕЙ скорость света! И продолжал ускоряться.

«Боже мой! — подумал Хэвит. — Этого не может быть!»

Он еще раз поглядел на дисплей с полетными характеристиками и внезапно осознал свою ошибку.

Звездолет не разгонялся. ОН ТОРМОЗИЛ!

Глава 9

Эвирайл Хэвит. Земля

Совещание Управления космических сил Запада началось на следующий день после возвращения Хэвита на планету.

Аварийная команда прекратила работу. «Надежда Человечества» неторопливо двигалась прочь от Земли. Ее сопровождал сторожевой эсминец космических сил.

Нынешнее совещание было посвящено результатам изучения корабля и дальнейшим шагам землян в отношении странной находки.

Собравшиеся заслушали отчеты всех побывавших на звездолете, в том числе и отчет его номинального владельца — Эвирайла Хэвита.

Несмотря на то что на совещании присутствовали самые блестящие ученые Запада, ничего определенного они сказать не могли. Кроме одного из них, астрофизика Питера Линдена, высказавшего любопытную гипотезу о «двуслойном времени».

Высказывались разные предложения. От — «немедленно уничтожить» звездолет, до «предоставить самому себе».

— Вы, Хэвит, засунули в это опасное дело голову одним из первых! — заявил председатель совещания, возглавляющий Совет директоров НАСА. — Что скажете вы?

— Скажу, что мы столкнулись с одним из интереснейших явлений, — заявил Хэвит. — Было бы глупо уничтожить это явление только потому, что мы его не понимаем. Кроме того, я вовсе не уверен, что мы можем его уничтожить. Не забывайте: никто еще не опроверг гипотезы Джона Стрейнжбери о том, что наше Солнце относится к классу пульсирующих звезд. А «Надежда Человечества» была создана именно потому, что, согласно этой гипотезе, нашей планете угрожает серьезная опасность, и эту угрозу еще никто не отменял, дамы и господа!

— Что ж, — произнес председатель. — Я склонен согласиться со сказанным. И хочу поздравить мистера Хэвита, поскольку именно благодаря его инициативе мы увидели феномены, которые способны перевернуть наши представления о вселенной.

На этой стадии событий, — продолжал он, — мы в первую очередь должны беспокоиться не о том, как это произошло, хотя размышления об этом тоже не помешают, а о последствиях наших открытий. Мистер Хэвит видел, как приборы показывали значение относительной скорости корабля, превосходящее скорость света. Возможно, как это предположил доктор Линден, при достижении такой скорости корабль находится и перед нашими глазами, и в то же время в условиях открытого космоса. Я предполагаю, что корабль путешествует с более чем световой скоростью в своей собственной зоне существования — во времени ли, параллельном нашему, или в иной среде, но у него «другие» минуты, секунды. Конечно, дальнейшее осмысление происшедшего необходимо, но я предлагаю с этим подождать. Настало время практических решений. Я предлагаю следующее: попытаться установить контакт с экипажем звездолета. Для этого копии тщательно продуманного письма должны быть вложены в руки различных руководителей служб корабля, чтобы они, если они способны воспринимать наше пространство в той же степени, что и мы — их пространство, смогли прочитать это послание. В письме следует описать сложившиеся обстоятельства и дать определенные указания. В частности, сделать попытку, связаться с нами. Например с кем — то, кто рискнет остаться на звездолете.

Хэвит задумался над предложением. Идея показалась ему логичной.

— Я, — сказал он, — готов остаться на звездолете и вести дальнейшее наблюдение за событиями.

Хэвит вспомнил человека, закрученного вокруг прикроватной тумбочки в каюте капитана… Ему не очень хотелось возвращаться на корабль, видеть недвижные, изуродованные непонятной силой тела, но он чувствовал, что это его долг.

— Я хочу, чтобы в мое распоряжение предоставили передвижную капсулу, дооборудованную кое-какими приборами и в первую очередь устройством для запуска общей корабельной связи. Кроме того, мне потребуются пища, вода. Разница времен может сделать мою задачу весьма трудной. Я должен быть уверен, что выживу даже без внешней поддержки.

Предложение Хэвита было принято. Участники совещания внесли еще несколько предложений, например по установке дополнительного оборудования на капсуле и на самом звездолете, чтобы исследовать непонятный феномен, вести наблюдения и записи режимов работы двигателя.

Эта мысль вызвала целую бурю научных идей, которую Хэвит остановил заявлением:

— В этот раз, джентльмены, обсудим только проблему дополнительного оборудования, которое можно установить в кратчайшие строки. Тем временем будет написано и размножено письмо. Мы должны вернуться сюда как можно скорее, а потом я поднимусь на борт «Надежды Человечества».

С этим все согласились, и Хэвит оставил ученых, которые занялись дальнейшими расчетами и обсуждениями, а сам уехал. Он понятия не имел, сколько времени займет пребывание на борту звездолета, поэтому ему, как главе крупнейшей финансово — промышленной империи, следовало отдать необходимые распоряжения на случай долгого отсутствия.

Глава 10

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

Роджер проснулся.

Он тихо лежал в темноте, словно ребенок, ни о чем не думая. Он ничего не помнил.

Потом к нему вернулась память.

— О, мой Бог! — прошептал он.

Через несколько секунд Стрейнжбери почувствовал внезапный испуг, но так же внезапно испуг прошел. Стрейнжбери еще был жив. Сверхсветовая скорость оказалась не смертельной. Опасный момент, когда корабль во время полета перешел световой барьер, остался где-то в прошлом. Стрейнжбери задумался, как долго он находился без сознания. Эта мысль заставила его окончательно пробудиться. Он понял, что должен немедленно спуститься в машинное отделение, проверить работу двигателей и перевести их в режим снижения скорости.

Еще он подумал о Гроу.

«Может, он мертв?» — Он приподнялся, повернулся к источнику света, который находился рядом с кроватью. Оказалось, свет заливает маленький потолок его тюремной камеры. Он осознал, чтоэлектромагнитные явления, световые волны, гравитация — все законы физики восстановились и все вернулось в норму.

Стрейнжбери освободился от ремней безопасности и сел.

Он услышал шум снаружи камеры. Дверь из бронепластика открылась. Вошел Гроу с перевязанной головой и внимательно посмотрел на Стрейнжбери.

За капитаном виднелась во мраке большая фигура охранника, доверенного человека Гроу по имени Гаркурт.

То, что Стрейнжбери увидел Гроу живым, сильно разочаровало Роджера. Гроу был только ранен, но явно не смертельно. Выходит, Гроу и в этот раз одержал победу.

Но разочарование прошло, и Стрейнжбери воспрял духом. Не так все и плохо. Ведь все вышло так, как он запрограммировал.

Стрейнжбери быстро заговорил, не задумываясь над словами и не давая Гроу опомниться:

— Я был без сознания и только что пришел в чувство. Что случилось? Кто-то погиб?

Стрейнжбери увидел, что Гроу внимательно разглядывает его.

— Вам тоже досталось? — наконец произнес он.

Стрейнжбери не ответил, только смотрел на Гроу.

— Стрейнжбери, ты уверен, что происшедшее не является частью чьей-нибудь интриги?

Стрейнжбери покачал головой:

— Я так не думаю. Что произошло, того уже не вернешь. — Стрейнжбери продумывал свои дальнейшие действия. Конечно, заговор все-таки был, но это — уже дела прошлого.

С этого мгновения он и каждый, находящийся на борту, оказались лицом к лицу с новой ситуацией, в которой еще никто из людей не находился: существованием за пределами светового барьера.

Слова и поведение Роджера отчасти успокоили Гроу. Но природная подозрительность взяла свое, и он грубо сказал:

— У тебя, Стрейнжбери, есть еще шанс, так что давай-ка в двигательный отсек! Гаркурт пойдет с тобой и позаботится о порядке.

Стрейнжбери должен был убедиться в реальности угроз Гроу.

— Выясни, что стряслось, и сразу ко мне, доложишь обстановку. Понятно? Иначе тебе не сносить головы!

Стрейнжбери не поверил ему. Не мог поверить. Он понимал, что положение дел у Гроу не изменилось, капитан все еще не в состоянии управлять кораблем. Но вслух сказал:

— Конечно, капитан, все будет сделано в лучшем виде.

Гроу изобразил на своем лице подобие улыбки.

— До встречи, — произнес он.

Капитан двинулся разбираться с другими заключенными и, размышляя по пути над поведением Стрейнжбери, решил, что в аварии больше замешан Миллер. Да, именно Миллер. Кто еще сделал бы это, кроме него, ведь в двигательном отсеке находился он один. Гроу вспомнил, как Миллер изучал показания приборов, манипулировал с панелью управления. «Это было как раз перед тем, как все случилось, — вспомнил он. — Прямо на моих глазах!»

Простота свершившегося взбесила капитана.

Стрейнжбери в сопровождении Гаркурта достиг вспомогательной рубки. Мельком он оценил показания приборов, бросил взгляд на космическое пространство в обзорных экранах. Там была тьма.

Быстро, привычно он перепрограммировал двигатели: задал реверсивный режим в двенадцать g, плюс одиннадцать g искусственной гравитации. Выполнив эту операцию, он дотронулся до кнопки управления…

И остановился. В этот момент принятия окончательного решения ему показалось, что он не все продумал до конца.

Ускорение при сверхсветовых скоростях уже принесло результат, к которому он смутно стремился и который предвидел. И освободило его из камеры заключения. Но в его собственном положении не появилось ничего принципиально нового.

Безразлично, что он делал. Если бы он обманулся или даже просто ошибся в действиях, результат бы оказался тот же. Он уже зачислен в списки подлежащих ликвидации. Это было очевидно, и его действия вели к собственной смерти. Вот Гаркурт, держащий ладонь на рукояти бластера. Этот ничтожество в любой момент мог связать, задержать, даже убить Роджера, если сочтет это необходимым. И, разумеется, воспрепятствует Роджеру покинуть звездолет на посадочном модуле, как они планировали с Тэлли.

С другой стороны, если сейчас неожиданно «ударить» утроенной силой тяжести, а потом обезоружить охранника…

Идея казалась интересной. Пальцы Стрейнжбери лежали у сенсоров управления.

Но и в этот раз он отнял руку, не коснувшись их. Появилась причина, менее личная, но гораздо более важная.

«Почему я оказался без памяти в момент превышения скорости света? Это требует объяснений?» — подумал он. Была боль, были какие-то видения. Наверняка то же самое случилось и с остальными членами экипажа. Нужны детали…

Стрейнжбери повернулся к своему сторожу и спросил:

— Ты был без сознания, Гаркурт?

— Угу.

— Что ты помнишь?

— Ничего. Прямо как отрубило. Потом пришел в себя. Первой мыслью было: парень, лучше поднимись к Гроу! Я обнаружил его скорчившимся возле тумбочки у кровати. Он треснулся башкой…

— Никаких мыслей? — прервал Гаркурта Стрейнжбери. — Никаких видений, никаких снов, ничего не помнишь? Я имею в виду до того, как ты пришел в чувство?

У него самого в памяти остались только какие-то смутные образы, неясные фантазии.

— Ну-у-у! — с сомнением промычал Гаркурт. — Я прихожу в себя, думаю о… Я спал. Сейчас не помню; непонятно…

Стрейнжбери ждал. На мясистом лице его конвоира отражалась напряженная работа мысли, так что стоило торопить его.

— Знаете, мистер Стрейнжбери, — продолжил Гаркурт, — когда приходит миг смерти, мы действительно начинаем чувствовать некую истину.

Ученый, незаметно для собеседника, тяжело вздохнул. Этот человек был таким медлительным и так плохо соображал.

— Мне надо заняться двигателями, Гаркурт, — торопливо сказал Стрейнжбери. — Мы договорим позже.

Он в очередной раз подошел к аппаратуре корабельной связи и осторожно включил ее. Сделав это, Стрейнжбери сел в кресло управления и передал по громкой связи, что менее чем через минуту корабль начнет снижать скорость. Потом Стрейнжбери пристегнулся к креслу, взглянул на Гаркурта и увидел, что тот тоже пристегнул ремни безопасности.

Стрейнжбери затаил дыхание. Может, прямо сейчас напасть на Гаркурта? Но он все-таки отказался от этого замысла.

«Не сейчас! — подумал он. — Все еще многое неясно. Непонятно, чем кончится торможение корабля. Ждать!»

С дрожью в руках он пристегнул ремни безопасности и стал наблюдать за показаниями на мониторе.

Неожиданно мелькание цифр на экране ускорилось.

Непроизвольно он прижался к спинке кресла. Но ничего особенного не произошло. Он почувствовал ускорение всего лишь в одно g — разницу между замедлением и искусственной гравитацией.

«Может это от того, что сейчас наша скорость превышает скорость света?» — подумал Стрейнжбери.

Датчики продолжали показывать те же величины, что и раньше.

Гаркурт наконец вспомнил и решил высказаться:

— Знаете, мистер Стрейнжбери, сон был просто чудесный. Я, как наяву, видел изображения каждой части своего тела, делающей что-то вроде кувырка. Я был такой большой, как весь мир, и смог видеть себя изнутри, даже видел те маленькие, чудные, вращающиеся частички света, только они не были совсем маленькими, и каждая из них улетала в черт-те каком направлении… Это было по кайфу!

Стрейнжбери повернулся к Гаркурту. Очень похоже на собственные ощущения Роджера. Ему показалось, он чувствует, как просто, без лишних волнений в его мозг проникает внутреннее видение.

— «… кувырком…»? Что еще?

«… большой, как весь мир…» Ведь это было в теории: при скоростях, равных скорости света, масса становится безграничной, хотя размер ее уменьшается до нуля.

«… вращающиеся частички света…» Электроны. Святые небеса! Конечно, это фантастично. Но это произошло.

И, естественно, это было в момент помрачения сознания. Точно в момент включения реверса двигателей. Сама структура жизни и материи исказилась. Стрейнжбери испугался и возликовал одновременно.

Черт возьми! Их, его корабль преодолел барьер времени и пространства.

Стрейнжбери реально представил себе все это: безграничный мрак космоса побежден открытием и реализацией законов, присущих самой структуре материи. Расстояние побеждено, и даже время, вероятно, подверглось искажению.

Не расслабляясь, Стрейнжбери сел, ожидая, когда звездолет замедлит ход и пересечет барьер световой скорости.

Шли секунды за секундами. Датчики продолжали отмечать изменение скорости и положения корабля. Ничего кардинального не происходило.

Глава 11

Эвирайл Хэвит. Земля

Хэвит делал все, чтобы ускорить подготовительные работы. Что касается денег, то тут проблемы не существовало. Но человеческий фактор… Люди трудились не покладая рук, но работы затягивались.

Не лучше обстояло дело с письмом экипажу звездолета. Само-то письмо Хэвит составил быстро. Потом его разослали ученым и уполномоченным от правительства для одобрения. Бюрократическая волокита потребовала целой недели. Время уходило.

Но вот Хэвит стал обладателем окончательного варианта двенадцати копий письма. Требовалась только его подпись. Теперь письмо имело следующий, окончательно отредактированный текст.

«Внимание: экипажу корабля «Надежда Человечества».

Ваш корабль прибыл в Солнечную систему, но его состояние таково, что контакт с вами является односторонним. Скорее всего это вызвано необычным состоянием материи самого корабля и экипажа, так как наши представители, побывавшие на корабле, видели членов экипажа в искаженных формах и неподвижными. Есть предположение, что в настоящее время звездолет путешествует со скоростью, приближающейся к скорости света, или, возможно, превышая ее. Мы знаем, что, согласно показаниям ваших приборов, в настоящее время звездолет тормозит. Рекомендуем продолжать этот процесс, но из соображений безопасности уменьшить нагрузку на двигатели. Если вы сумеете вернуться в нормальное пространство — попытайтесь связаться с Землей с помощью обычных средств связи. Извещаем вас, что с того момента, как «Надежда Человечества» отправилась в систему Центавра, на Земле прошло шесть лет. Предлагаем вам действовать без промедления, так как корабль, уже прибывший в Солнечную систему, может продолжить движение и выйти из пределов нашей досягаемости».

Кроме Хэвита письмо подписали: Министр Объединенных Западных Сил, Командующий Космическим Флотом, от ученых — астрофизик Питер Линден и еще с десяток фамилий.

Множество официальных представителей и обозревателей провожали Хэвита на борт челнока, который должен был доставить его на патрульный эсминец, сопровождающий «Надежду Человечества». Его должны были сопровождать офицеры космического патруля, врач, представитель Вооруженных Сил Евразийского Содружества, а также несколько физиков.

Как и ожидалось, «Надежда Человечества» покинула Землю, пролетев обратным курсом за три недели свыше полумиллиона миль. Но более важным было то, что корабль не подвергался воздействию гравитации Солнца, перемещаясь в направлении Овна со скоростью свыше двенадцати миль в секунду. Было ясно, что корабль без помех проследует мимо Солнца, по расчету, в десяти миллионах миль.

Глава 12

Эвирайл Хэвит. «Надежда Человечества»

Спустя восемь дней челнок доставил Хэвита на эсминец. За все это время на «Надежде Человечества» прошло всего лишь около получаса «локального времени». Иными словами, время на звездолете текло примерно в 973 раза медленнее, чем на Земле.

Шлюзовую камеру корабля открыли с максимально возможной скоростью и присоединили к шлюзу эсминца. Хэвит на управляемой капсуле без помех проехал на «Надежду Человечества», проследовал в каюту капитана… и столкнулся с первой проблемой. Черноволосый мужчина, который скрючился у койки в спальне капитана, отсутствовал. Только женщина все еще лежала на соседней койке.

Хэвит всмотрелся в полумрак соседней спальни. Там, как и раньше, в каждой отдельной кровати спали три женщины. Однако он нигде не увидел мужчину, которому предназначалось одно из писем.

Но это не являлось принципиально важным. Ведь по единодушному согласию экспертов копии письма следовало разместить в различных местах на корабле для того, чтобы их прочло руководство корабля.

Хэвит оставил одну из копий на застеленной мужской кровати, несколько копий — около женщин в офицерских каютах, четыре копии положил около мужчин, выбранных случайно из двух сотен спавших в «общежитии» на нижней палубе корабля, а также оставил копию каждому второму мужчине из пристегнутых ремнями безопасности к креслам в отсеке двигателей.

Хэвит посетил этот отсек в самую последнюю очередь, там ему требовалось заснять показания всех приборов. Физики на эсминце особенно жаждали получить данные о режимах работы двигателей корабля.

Хэвит включил видеокамеры. Вдруг ему показалось, что показатели существенно изменились по сравнению с увиденными им во время последнего посещения корабля. Да, данные скорости!

Хэвит замер. Цифры на мониторе показывали скорость примерно равную скорости света. В прошлый раз диаграмма скорости находилась существенно правее, на этот же раз она… колебалась у самой черты!

Увиденное привело Хэвита в неописуемый ужас.

Корабль летел в космосе со скоростью всего лишь на несколько миль быстрее скорости света.

Хэвит ничего хорошего не ждал от момента перехода. Он метнулся из двигательного отсека к своей капсуле. Люди на борту корабля пережили пересечение линии скорости света в одном направлении. И они были частью этого процесса. Как переключение, обратный ход, подействует на того, кто раньше не был вовлечен в процесс сжатия? Ему стало ясно, что даже при счете 973 к одному в его пользу он не успеет покинуть корабль.

Повернув за угол, Хэвит увидел вдалеке шлюзовую камеру. В этот момент он почувствовал приступ тошноты. Хэвит не раздумывал над тем, что может случиться. Ему ничего не приходило в голову, но инстинктивно он затормозил капсулу.

А потом…

Что-то схватило его сзади и безжалостно сдавило. Ощущение было таким, словно гигантская рука, почти видимая, схватила и стала душить его, как червяка.

Потом та же рука начала ослаблять хватку. Он стал ощущать себя словно распыленным в космосе, который почему-то уменьшился, потом вдруг стал огромным…

Это было последнее, что Хэвит помнил, пока мрак не заполнил его сознание.

Глава 13

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

Что-то ударило Стрейнжбери.

Этот удар был слишком сильным даже для него. Толчки ослабли, а потом снова усилились. Боль нарастала. Каждый миг этого истязания становился вечностью.

Стрейнжбери находился в полубессознательном состоянии, хотя в этот раз не погружался в мир фантазий, потому что неожиданно понял: корабль вновь перешел черту скорости света, и скорость продолжала снижаться.

С волнением Стрейнжбери подумал: «Мы совершили это!»

… Ушли за скорость света и вернулись назад! Ушли от необычного космического времени и вернулись к нему.

Не оглядываясь, Стрейнжбери отстегнул ремни безопасности и встал. Он так стремился посмотреть на показания приборов, что не заметил письмо Хэвита, которое упало у него с колен.

— Эй, что это? — спросил стоящий у него за спиной Гаркурт.

Стрейнжбери оглянулся. Гаркурт поднял письмо.

Стрейнжбери не придал этому значения. Его больше интересовали цифры на экране.

Глава 14

Эвирайл Хэвит. «Надежда Человечества»

Когда Хэвит открыл глаза после обморока, то увидел, что его капсула опрокинута и лежит у стены. Что случилось, Хэвит так и не понял.

Он удивился происшедшим изменениям, но что именно произошло, сразу не осознал. Чуть позже он испугался: вдруг его средство передвижения сломано?

Хэвит поспешно схватил пульт управления, включил подачу энергии на двигатели капсулы. Несложный маневр, и машина вновь оказалась на всех четырех колесах.

Хэвит облегченно вздохнул, подумав:

«Мы пересекли барьер световой скорости без достаточно серьезных проблем. Это было болезненно, но, очевидно, все обошлось».

Тут он сообразил, что коридор теперь ярко освещен. Смутные, мрачные теневые эффекты исчезли, словно их никогда и не было. Хэвит заметил еще какие-то изменения. Коридор больше не выглядел суженным. Хэвит не мог утверждать точно, но, похоже, коридор обрел прежние нормальные размеры.

Реальность окружающего мира вернулась к Хэвиту.

Он больше не был зрителем в этом удивительном театре. Он стал актером. Возможно, он сейчас выглядел таким же искаженным для обитателей звездолета, как раньше — они для него. Что ж, вскоре это выяснится.

Хэвит вспомнил свои ощущения во время перехода и содрогнулся. Черт! Это было очень неприятно!

Потом он подумал: «Интересно, где мы сейчас находимся?»

С тех пор как к нему вернулось сознание на «Надежде Человечества», прошли минута или две. На патрульном эсминце прошло от шестнадцати до тридцати часов земного времени. Но Хэвит знал, что феномен сжатия при скорости, близкой к скорости света, может преподнести ему еще несколько сюрпризов.

Вне корабля могут промчаться годы.

Если так, то «Надежда Человечества» могла улететь на световые годы от Солнечной системы. А может, она и была в десятках световых лет от Земли? И теперь Хэвит тоже оказался где-то посреди галактики?

Так или иначе, Хэвит добился своего, если теперь он установит контакт с экипажем. Главной целью для Хэвита было уговорить астронавтов продолжать эксперимент. Оттого, что «Надежда Человечества» сумела перепрыгнуть световой барьер, угроза для Земли ничуть не уменьшилась. Хотя, кто знает?..

Хэвит почувствовал себя не совсем уверенно. Он находился на корабле, но не контролировал ситуацию на нем. Надо попробовать отыскать капитана Стрейнжбери.

Из динамика, висящего на стене рядом с Хэвитом, раздался мужской голос:

— Всем внимание! Говорит капитан Гроу. Я только что получил информацию от старшего навигатора Стрейнжбери из двигательного отсека. Опасности больше нет. Системы функционируют нормально. Можете отстегнуть ремни безопасности.

Хэвит вздрогнул от неожиданности. Однако! Капитан Гроу! Вроде бы в списках экипажа ему попадалась эта фамилия. Но среди офицерского состава ее точно не было. Что тут происходит?

«… мистер Стрейнжбери из двигательного отсека…»

Стрейнжбери!.. Хэвит вспомнил двух мужчин, которых видел в двигательном отсеке, каждый из них выглядел лет на тридцать. Похоже, прыжки времени на звездолете не ограничились шестью годами…

Надо поскорее выяснить, что тут произошло!

Взволнованный Хэвит развернул капсулу и направил ее назад, в двигательный отсек, из которого бежал всего лишь несколько минут назад. Он повернул за угол и внезапно остановился. Остановился он из-за мужчины, который неожиданно появился в дверях одной из кают среднего уровня. Тот вышел в коридор, закрыл за собой дверь, а потом повернулся. Он тоже увидел Хэвита и застыл.

От неожиданности Хэвит подъехал ближе.

— Не бойтесь! — произнес он.

Мужчина замер на месте, бледный от испуга.

— Все нормально, — сказал Хэвит. — Не бойтесь, я вас не съем!

Лицо мужчины постепенно начало приобретать нормальный вид.

— Меня зовут Эвирайл Хэвит, — продолжал Хэвит. — Я — хозяин «Надежды Человечества». Я попал к вам на борт с земного военного корабля. Пока ваш корабль путешествовал быстрее скорости света, вы миновали Солнечную систему.

Хэвит говорил мягко и неторопливо, как с перепуганным ребенком или иностранцем, плохо понимающим язык.

Если мужчина и слышал Хэвита, то это не отражалось на его лице. Взгляд его казался озадаченным, худые щеки остались бледными.

— Как вас зовут? — мягко спросил Хэвит.

Молчание.

— Эй! — резко крикнул Хэвит. — Очнитесь! Назовите ваше имя!

Резкий пронзительный тон Хэвита сделал свое дело.

— Земля, — промычал мужчина. — Вы с Земли?

— Я доставлен на борт боевым кораблем с Земли, — сказал Хэвит. — А теперь скажите, что происходит на борту «Надежды Человечества»?

Выдавливать информацию из астронавта оказалось необычайно трудно. Во-первых, он не представлял, как мало знал Хэвит о положении на звездолете, во — вторых, никак не мог опомниться от потрясения.

— Земля… — бормотал он. — Вы, правда, с Земли? Правда?..

Наконец Хэвиту удалось выжать из бедняги связный рассказ.

Звали астронавта Ли Уинанс. Он относился к среднему техперсоналу и поэтому знал достаточно, чтобы рассказать Хэвиту о приключениях и злоключениях, выпавших на долю экипажа корабля. Хэвит узнал настоящее время пребывания звездолета в космосе. Он узнал о судьбе семьи Стрейнжбери, о том, как Гроу захватил власть на корабле…

К начальству Уинанс относился недружелюбно и не видел разницы между Брауном, Стрейнжбери и Гроу. По его мнению, все они относились к Уинансу несправедливо.

Хэвит даже успел кое-что понять относительно социальных условий жизни на борту: многоженство, переходящая кастовая система в офицерском составе.

Услышанное потрясло Хэвита. Ничего подобного он и не подозревал.

«Четыре поколения!» — подумал он. Невероятно!

Все эти люди были чужими для Земли, но страстно желали вернуться. Вот это, решил Хэвит, совсем нехорошо.

Как только Хэвит, ошеломленный услышанным, отвел от астронавта взгляд, Уинанс сорвался с места, завернул за угол и понесся по длинному коридору. Хэвит развернул свою машину в противоположную сторону и крикнул ему вслед:

— Передайте капитану Гроу, что я хочу увидеться с ним, но прежде посещу двигательный отсек.

Глава 15

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

Из двигательного отсека Гаркурт связался с Гроу, который успел вернуться в свою каюту. Тот выслушал его с хмурым видом, внимательно разглядывая письмо, которое охранник поднес к глазку видеопередатчика. Гроу показалось, что это письмо — часть подрывной деятельности его противников, но смысл его был довольно необычным, и он сразу же резко распорядился:

— Немедленно принеси это ко мне!

Гроу еще не заходил в свою спальню и потому не нашел копии письма, оставленной лично ему.

Хэвит без приключений прибыл в двигательный отсек и застал там Роджера Стрейнжбери одного.

Некоторое время им потребовалось, чтобы, после первоначального изумления и непонимания, найти общий язык. Здравый смысл предостерег Стрейнжбери: не будь слишком откровенен, остерегайся этого человека.

Позже он смог вспомнить только один свой непродуманный ход. В ответ на предложения Хэвита под влиянием искренних чувств он произнес:

— … Вернуться назад в космос! Никогда!..

Что отрезвило Стрейнжбери окончательно, так это блеск индикатора на одной из бортовых панелей. Это был предупреждающий сигнал датчика, который Роджер встроил в сеть прослушивания для собственной безопасности. Мигание индикаторов показывало, что помещение подключено к системе прослушивания.

Гроу!

Пока мигал индикатор, Стрейнжбери раздумывал, что делать. Он тяжело вздохнул, в душе сознавая, что даже самое незначительное преждевременное заявление или намек могут вызвать гнев параноика Гроу.

Мгновение, и Стрейнжбери вновь, как и прежде, вернулся к старой системе самозащиты: стал человеком, чей ум не затруднялся идти извилистым путем, чтобы не подставить себя под удар.

«Вероятно, в ближайшее время гость не сможет навести здесь свои порядки, расправившись с противниками, — подумал Стрейнжбери. — Так что пока он просто пешка».

Вопрос состоял в том, как ему, Стрейнжбери, использовать эту пешку в собственных целях.

Стрейнжбери решил, что в настоящее время Хэвит на стадии поисков источника информации. Конечной же его целью является свержение Гроу. Но возможно ли это?

Но Хэвит уже имел на этот счет собственные здравые мысли. Он чувствовал, что время уходит, приближая нежелательное будущее. И — возможную смертоносную вспышку Солнца.

Может статься, пройдут сотни лет, и они вернутся на Землю слишком поздно. Только для того, чтобы увидеть, что планета уничтожена. Тогда из всего человечества останутся только они. Что ж, в этом случае, по крайней мере, не будет особых альтернатив. Приземлиться или вернуться в космос — это не проблема, если принять решение на основе достоверных фактов.

После недолгих размышлений Хэвит сказал следующее:

— Как владелец «Надежды Человечества» я приказываю вам взять курс на Солнечную систему и сделать все необходимое, чтобы определить реальную обстановку на Земле.

— Сожалею, мистер Хэвит, но я могу получать и выполнять подобные приказы только от капитана Гроу, — ответил Стрейнжбери. — Он — единственный командир на этом корабле.

Стрейнжбери почувствовал облегчение оттого, что представился случай высказать эти верноподданические слова. Гроу обязательно услышит их и успокоится.

Глава 16

Эвирайл Хэвит. «Надежда Человечества»

Возражение удивило Хэвита. Но, поразмыслив, он признал его обоснованность. Неожиданно он понял, что его права, как собственника корабля, основаны на законах Земли. Но если Земли больше нет, то нет и ее законов.

Находясь тут, он почувствовал себя тонущим, съеживающимся, его земная значительность и важность теряли значение, особое положение становилось бессмыслицей.

— Почему вы не пойдете к капитану Гроу? — почти как эхо, вторя его мыслям, прозвучал голос Стрейнжбери.

— Да, — сказал Хэвит. — Я так и поступлю.

Поговорить с… Гроу. Попытаться убедить его. Или действовать силой? В любом случае необходима осторожность. Насколько он представлял себе нынешнего капитана, тот не отличался уступчивостью, а предпочитал физически устранять конкурентов.

Хэвит неуверенно развернул машину к выходной двери. Снаружи, в коридоре, он повернул не к каюте капитана, а торопливо повел капсулу по спуску к нижним палубам. Он быстро спустился на этаж со складскими помещениями и проник в одно из них. Здесь находилось множество различного оборудования, складированного на полках под самым потолком. Каждая единица была упакована в мягкую оболочку и уложена в свой отсек. Хэвит подъехал к темному месту между двумя контейнерами и, манипулируя кнопками управления, начал разбирать капсулу: отсоединил резиновые колеса, сбросил давление. Две половинки капсулы были разъединены. Хэвит пролез между их частями и в следующий момент стоял на полу.

Глава 17

Гроу. Борт звездолета

Когда Ли Уинанс спасся бегством от Хэвита, он сразу же пошел в каюту капитана и рассказал Гроу о встрече с Хэвитом.

Гроу выслушал его с полузакрытыми глазами, как слушают неисправимого выдумщика. Это подозрение росло в нем с каждой минутой, потому что уже раньше Уинанс прослыл как сочинитель, рассказывающий всякие басни. Кроме того, Гроу подозревал всех в тайной связи с противниками.

Дослушав до конца, Гроу поднялся:

— Жди здесь! — приказал он.

Капитан подошел к двери, ведущей в кабинет, а оттуда — в небольшую комнату, оборудованную системами прослушивания и наблюдения. Затем Гроу вызвал на экран двигательный отсек.

Через несколько секунд он очень внимательно наблюдал за появлением Хэвита и его механизма для передвижения — капсулы. Не менее внимательно слушал он и беседу между Хэвитом и Стрейнжбери.

Когда Хэвит поспешно покинул отсек, Гроу «последовал» за ним при помощи сканирующей системы и увидел, как тот скрылся в одном из складов. Все это время Гроу решал один вопрос:

«Убить… или использовать?»

Потом он пришел к выводу, что этот вопрос можно решить и позднее. А сейчас надо просто захватить человека, проникшего на корабль, и разобраться, откуда он взялся и насколько полученная Гроу информация соответствует правде. Гроу выключил детекторную систему и вернулся в наружную комнату кабинета.

Там он застал двух женщин — двух вдов капитана Брауна, с недавнего времени принадлежавших Гроу.

Женщины не без удивления глядели на монитор, изображение на котором дублировало те кадры, которые только что смотрел Гроу.

— Кто этот мужчина? — с изумлением спросила одна из них, по имени Руфь.

В свои тридцать с небольшим выглядела она роскошно. Гроу еще не был близок с ней, но предвкушал эту близость. Он не торопился. Эта женщина принадлежала ему, и он овладеет ею, когда решит все политические проблемы.

Он объяснил женам все, что слышал о Хэвите, но добавил от себя, что, скорее всего, Земля уже уничтожена.

— Лучше каждый день вставать, съедать завтрак, ожидать обеда и не думать о смерти. А теперь идите к себе. У меня важные дела, — закончил он.

Женщины ушли, а Гроу вернулся к Уинансу. Вынув из капитанского сейфа бластер, он вложил в него батарею и бросил Уинансу. Тот неуклюже поймал оружие.

— Пошли! — сказал Гроу и направился к двери, ведущей в коридор.

Уинанс потащился за ним, бледный и перепуганный.

— Сэр, куда мы идем?

— Схватить того парня, которого ты видел.

— Но он вооружен!

— Как и мы!

— О… о!

Гроу улыбнулся. Такая реакция подчиненных успокаивала его человеческую натуру. Страх правит всем и, как ни парадоксально, напуганные люди готовы сильно рисковать, в отличие от тех, кто спокоен.

— Ты сейчас остановишься и сделаешь все, как я прикажу, — сказал Гроу.

— Да, сэр.

Как только они вышли в коридор, в другом конце его показался Гаркурт. Гроу подождал его и через несколько минут трое мужчин направились к ближайшему лифту. Там Гроу без спешки прочитал письмо. Из письма он узнал кое-что новое, но его решение захватить Хэвита не изменилось.

Когда они приблизились к комнате с запасным оборудованием, где укрылся Хэвит, Гроу тихо открыл дверь. Его стратегия заключалась в том, чтобы занять позицию рядом с аппаратом Хэвита и после этого начать переговоры о сдаче.

Первое потрясение произошло, когда Гроу нашел пустую капсулу, — и никаких следов Хэвита.

Трое мужчин провели десять суматошных минут, обыскивая каюту. Гроу не мог понять, что произошло.

Гроу был уверен, что Хэвит здесь. Куда он мог деться?

«А может, — подумал он, — мы действительно улетаем в будущее, и Хэвит не сможет догнать нас?»

Других соображений у него не было. Он решил подняться на капитанский мостик, разобраться в происходящем.

Глава 18

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

После того как Хэвит покинул двигательный отсек, Стрейнжбери еще некоторое время занимался отладкой корабельных систем. Что-то в них было не так. Словно кто-то помимо Роджера занимался регулировкой. Причем довольно успешно. Показатели эффективности возросли на двадцать процентов, если сравнивать с теми, какие были до перехода корабля в субсветовой режим. Этого не могло быть. Только сам Роджер да еще покойный Браун знали, как управляться с модернизированной Дзином системой. И вместе с тем, если верить данным, кто-то все еще продолжал совершенствовать работу систем. В частности, эффективность двигателей настолько возросла, что расход топлива оказался совершенно ничтожным в сравнении с прежними показателями.

Стрейнжбери размышлял об этом, пока его внимание не привлекли перемены в расположении звезд. Он уже вложил в управляющий центр программу, которая компенсировала релятивистский сдвиг, поэтому при желании мог получить вполне четкую картинку пространства. И в этой картинке имелось нечто необычное. Да, именно так! Родная звезда, Солнце, выглядела звездой первой величины, хотя по все прочим данным должна была находится на расстоянии не менее сотни световых лет. И она ПУЛЬСИРОВАЛА!

Изумленный Стрейнжбери поспешно ввел команду на обработку данных.

Результат его ужаснул.

Да, они находились примерно в восьмидесяти световых годах от Солнечной системы, но расстояние сейчас не имело первостепенного значения. Важнее было то, что согласно расчетам с того момента, как Стрейнжбери отправил звездолет за световой барьер, прошло более полутора веков. Но еще важнее было то, что его предок, Джон Стрейнжбери, астрофизик и первый капитан «Надежды Человечества», оказался прав. Солнце действительно относилось к классу пульсирующих звезд. И сейчас его яркость возросла в тысячи раз. Планета Земля перестала существовать.

Сам не зная почему, Роджер активировал внешнее прослушивание: систему, задачей которой было ловить любые организованные сигналы.

С того момента, как звездолет покинул созвездие Альта, система внешнего прослушивания работала исключительно в режиме записи.

Динамики захрипели и выплюнули:

— Вызывает Земля. Всем кораблям, находящимся в локальном канале сектора 5648. Немедленно освободить сектор. Повторяю…

Минут тридцать Роджер слушал записи, сделанные во время «призрачного» прохождения звездолета сквозь Солнечную систему. Разумеется, записи эти были обработаны и перекодированы, иначе Стрейнжбери не понял бы ни слова.

Это было нечто мистическое: слушать голоса погибшей планеты.

Стрейнжбери дал команду сделать переменную выборку и еще минут пятнадцать слушал обрывки сообщений, после чего отключил прослушивание. Ему так и не пришло в голову воспроизвести ПОСЛЕДНИЕ записи. И напрасно. Он услышал бы нечто очень интересное.

Стрейнжбери покинул двигательный отсек и на одном из лифтов поднялся на капитанский мостик. Он действовал свободно, поскольку был уверен, что Гроу сейчас не до него. Капитану хватит хлопот с Хэвитом.

Капитанский мостик пустовал, что являлось нарушением корабельного устава, но в данный момент полностью устраивало Роджера. Потому что он собирался восстановить старую схему: переориентировать управляющие системы корабля так, чтобы управлять ими дистанционно, с помощью карманного пульта. Точно так же, как Роджер сделал это, когда звездолет оказался в созвездии Альта.

Закончив, Стрейнжбери использовал следящую систему корабля, чтобы заглянуть в каюту, где сидел Тэлли.

Он увидел, что Тэлли лежит на одной из коек. Стрейнжбери тихо позвал его. Тот встал, подошел к системе корабельной связи.

— Послушай, Тэлли, я хочу тебе кое-что объяснить, — сказал Стрейнжбери.

Он быстро растолковал другу свой план и закончил так:

— Не задавай никаких вопросов. Только скажи: готов ты или нет?

Тэлли был готов.

— Да, дружище, конечно! — сказал он, но лицо его выглядело не слишком радостным.

Стрейнжбери прервал связь и принялся закладывать в управляющий центр новую программу. Программу на полную остановку двигателей.

Глава 19

Эвирайл Хэвит. «Надежда Человечества»

Когда Хэвит выбежал со склада, он направился в каюту капитана.

Там он натолкнулся на четырех женщин, которые в отличном настроении собирались позавтракать. Они обернулись и с испугом уставились на чужака.

— Не тревожьтесь, милые дамы, — успокаивающим тоном произнес Хэвит. — Я пришел переговорить с капитаном Гроу. Меня зовут Эвирайл Хэвит…

Они успокоились, как только он рассказал им о себе. Его слова подтвердила Руфь, которая уже видела его на экране.

— Наш муж говорит, что Земля погибла. Это так? — спросила она.

— Вряд ли это уже случилось, — ответил Хэвит. — Но подобная опасность есть.

Говоря так, он фактически разрушал свою репутацию. Для успешной борьбы за власть на корабле Хэвит нуждался в союзниках, которые верят, что Земля и ее военное могущество существуют. Только таким образом он бы сумел отстоять свои права как хозяин корабля. Но ему не хотелось врать.

— Ваш муж — Гроу? — перевел он разговор на другую тему.

— Капитан Гроу! — с гордостью в голосе сказала старшая из женщин, которая уже представилась как Руфь.

— Мы все — жены капитана. Мы всегда были женами капитанов. Это выглядит так, — начала обстоятельно объяснять она. — Ильза и я первоначально были женами умершего капитана Брауна. Затем мы стали второй и третьей женами мистера Стрейнжбери, когда он стал капитаном. — Она указала на изящную белокурую женщину, чьи голубые глаза напомнили Хэвиту его бывшую жену Джоан. — Это Анна, первая жена мистера Стрейнжбери. Я знаю, дело обстоит так, что она должна вернуться к нему.

Анна пожала плечами, словно ей было все равно. Далее Руфь указала на молодую красавицу брюнетку, стоящую у стола.

— Марианна, первая жена капитана Гроу. Вообще говоря, Ильза и я еще не принадлежим ему. Но мы — жены капитана. Это наш статус.

Хэвит деликатно промолчал. Но когда он мельком оглядел женщин, то понял, что все они согласны со словами Руфи.

«Эти женщины, — с изумлением понял он, — живое воплощение мужских фантазий». Какой мужчина не мечтал иметь гарем уступчивых женщин, составляющих его семью, живущих в согласии друг с другом, без ревности и недовольства. Хэвит видел, что для этих женщин желание оставаться женами капитана было некой глубокой психологической потребностью, которую они вряд ли могли объяснить логически.

С такой проблемой Хэвит столкнулся впервые. Ситуация сложилась так, что он смотрел на этих женщин, как смотрел бы ученый на некий феномен природы.

И… интуитивно он принял верное решение.

— Я — хозяин этого корабля. И очень скоро не Гроу, а я буду капитаном, поэтому вы станете моими женами, — произнес он. — Итак, когда позже я попрошу вас об одной вещи, вы поможете мне без промедления. — Потом добавил: — Не беспокойтесь, это не опасно. И, конечно, о нашем разговоре никому ни слова, даже нынешнему капитану Гроу, до того момента, пока я не дам вам своего разрешения. Согласны? — закончил он.

Все женщины испуганно побледнели.

— Вы не поняли, — еле дыша произнесла Руфь, — женщина не выбирает мужчину и не показывает, что предпочитает одного другому, пока не взята в жены. А после этого она, само собой разумеется, подчиняется своему мужу.

Хэвит поочередно глянул на всех женщин. Он был очарован и изумлен. Он хорошо сознавал разницу между собой и Гроу. Но одно дело знать о здешних порядках, и другое видеть этих женщин, считающих себя простыми пешками. Они даже не сознавали, как низко себя ставили.

— Дамы, я сожалею, но сейчас вам придется самим сделать выбор, — твердо сказал он. — Я могу заверить вас в том, что, как только стану капитаном, лишь та из вас сможет называться моей женой, которая покажет себя с лучшей стороны.

Слова Хэвита поразили женщин. Странное выражение появилось на лице Руфь. Ильза неожиданно застенчиво опустила взор. Анна Стрейнжбери побледнела. Марианна внимательно посмотрела на него своими жгучими глазами.

Не раздумывая, Хэвит продолжил:

— Когда вернется капитан Гроу, скажите, что я был здесь и сейчас собираюсь вниз, в мужское общежитие. Я вернусь, пусть он ждет меня здесь.

Глава 20

Гроу. Борт звездолета

Гроу узнал о словах Хэвита через тридцать минут, когда вернулся в свои апартаменты. Пройдя в кабинет, он включил систему сканеров, настроив ее на общежитие. Там было полно возбужденных мужчин, которых уверили в том, что они скоро прибудут на Землю. Что поразило Гроу, так это то, что в таком же состоянии находились его собственные люди, охранники, которых он направил туда для поддержания порядка. Они смешались с остальными членами экипажа и шумно радовались скорому возвращению, явно показывая, что у них нет причин никого ни от кого охранять.

Как только Гроу глянул на широкий экран, он запоздало осознал, что не принял достаточных мер, чтобы изолировать Хэвита от экипажа. Все это следовало немедленно исправить. Он вызвал Гаркурта, показал ему на экран и приказал:

— Спускайся туда как можно быстрее. Воспользуйся лифтом. Постарайся пройти незамеченным, потом зайди в общежитие, переговори отдельно с каждым охранником. Скажи им, что все это грозит нам очень большой опасностью. Мы должны сохранить контроль над кораблем до возвращения на Землю. Если мы потеряем власть над кораблем, то заключенные могут обрушить свой гнев на нас. Пусть наши люди одновременно покинут общежитие и поднимутся в комнату для совещаний. Я подойду туда позже. Передай, пусть не нервничают. Все будет нормально.

Он почувствовал себя лучше, когда Гаркурт вышел из каюты, чтобы исполнить задание.

Следующим делом было найти Стрейнжбери. Через несколько мгновений капитан увидел, что молодой человек находится в своей тюремной каморке и делает какие-то расчеты. Гроу почувствовал легкое раскаяние. Многое в Стрейнжбери нравилось ему, но всегда было чувство, что прежний капитан оставался его постоянным противником.

Гроу вызвал Стрейнжбери по корабельной связи:

— Мистер Стрейнжбери, я выделил вам офицерскую каюту номер три и хочу, чтобы вы поднялись туда прямо сейчас. Туда же я отправляю вашу жену. Я знаю о вашей беседе с Хэвитом. Ваше мнение: на кого из офицеров можно положиться в такой ситуации?

Он считал само собой разумеющимся, что Стрейнжбери должен знать о происходящем на корабле и разбираться в людях.

Стрейнжбери, у которого были собственные планы, ответил без промедления:

— Никого из офицеров Брауна нельзя освобождать, сэр. Но мне одному не справиться. Если вы хотите в этой обстановке наладить нормальную работу, я прошу чтобы мистер Тэлли помог мне. Но, разумеется, окончательное решение принадлежит вам, ведь я могу не совсем правильно оценить сложную ситуацию на корабле, — почтительно закончил он.

Гроу счел нужным дать кое-какие разъяснения, например, сообщил Стрейнжбери о волнениях среди мужчин на нижней палубе.

— Очевидно, мы не должны позволить Хэвиту захватить власть на корабле. — дружески продолжал он. — Что вы думаете об этом?

Стрейнжбери согласился.

— Да, конечно. Вы позволите дать вам несколько советов?

— Продолжайте.

— Действия Хэвита пробуждают надежды, так как мы в этом случае вернемся и увидим Землю. Разбушевавшиеся люди не хотят верить ничему, кроме этих обещаний. Я предлагаю следующее: заявите, что и так собираетесь взять курс на Землю. Это сразу снимет напряженность среди экипажа. А позже мы с вами обсудим, что делать дальше. Время есть. Мы сейчас довольно далеко от Земли.

Очевидная дружелюбность беседы убедила Гроу в искренности Стрейнжбери. Более того, он начал сожалеть, что так поздно обратился к Стрейнжбери и оставил его в одиночестве. Да, вопрос был сложным. Ситуация на бортукорабля становилась довольно опасной. Милосердие тут не уместно.

Будучи человеком энергичным, Гроу принял решение немедленно:

— Я срочно собираюсь выделить мистеру Тэлли каюту на верхнем уровне, а также вернуть назад его жену. И как можно скорее выполнить ваше предложение встретиться со своими людьми.

Гроу выключил связь, встал и быстро вышел из кабинета. Его жены заканчивали завтрак. Он сразу же предложил Анне Стрейнжбери вернуться к своему мужу.

К его удивлению, она залилась слезами и выказала явное нежелание уходить. Три остальные женщины также заплакали. Руфь и Ильза аккомпанировали Анне в другой спальне. А Марианна начала бранить своего мужа.

— Это — не ярмарка! — всхлипывала она, но в ее голосе слышался гнев. — Мы, женщины, совершенно бесправны. Ты не смеешь отсылать ее отсюда. Она — жена капитана.

Единственно, что смог сделать Гроу, так это отстраниться от ситуации, словно в какой-то игре. Он с интересом наблюдал за этой сценой.

— Подумайте, я возвращаю ее в руки собственного мужа! Чего еще может желать женщина?

— Такое может сказать только дурак! — с плачем ответила ему Марианна.

Гроу не мог сообразить, в чем заключается глупость его слов. Да ему было и не до того, чтобы тратить время на решение проблем обиженных жен.

Глава 21

Роджер Стрейнжбери. Ворт звездолета

«Интересно почему Гроу хочет прямо сейчас отправить меня в каюту, где меня будет ждать Анна?» — подумал Стрейнжбери.

Он решил не ходить туда. Просто на всякий случай.

Как он представлял себе, Гроу пытается нейтрализовать его на время, пока не стабилизируется обстановка на нижних палубах. После этого Гроу сможет решить, кого следует устранить. Он не нуждался в таких помощниках, как Стрейнжбери. Теперь Стрейнжбери полагал, что Гроу не прочь воспользоваться опытом Миллера и других офицеров Брауна для управления кораблем. Потому что тот же Миллер, штатный старший помощник, никогда не станет добиваться должности капитана. Это, как показалось Стрейнжбери, было решающим в сознании Гроу. Так что Роджер и его единомышленники были обречены.

Как Стрейнжбери и ожидал, Тэлли пришел в двигательный отсек.

Два друга молча пожали друг другу руки. Стрейнжбери знал, что система прослушивания еще не активирована, и осторожно спросил:

— Готово?

Лицо Тэлли напряглось от волнения.

— Ты уверен, что именно сейчас?

— Да.

— Но мы отделены от Земли сотней световых лет. Земли, которой больше нет. Так ты говорил. И мы — в будущем. Чтобы вернуться в прошлое, мы должны еще раз перейти барьер световой скорости. Я тебя верно понял?

— Да. Но мы с тобой не будем прыгать через барьер в посадочном модуле. Мы просто покинем корабль. На время.

— О-ох! А как же жены?

Стрейнжбери был поражен. Он не предвидел такой быстрой перемены в друге. С нетерпением, не скрывая чувств, он схватил Тэлли за руку:

— Мы не можем ждать!

— Я не хочу оставлять Лoy, — отстранился Тэлли.

— Ты потеряешь ее так или иначе. Если ты останешься, то будешь убит…

— Она не поймет.

Такое отношение к женщине было чуждо Стрейнжбери.

— Как только ты связываешься с женщиной, то перестаешь что-либо соображать! — с раздражением произнес он.

Тэлли еще колебался. Выглядел он очень подавленно.

— Сейчас я не смогу покинуть корабль, — признался он. — Почему ты не хочешь остаться здесь и попытаться поладить с Гроу? Или победить его…

— Потому что большинство людей на борту подчиняется Гроу. Потому что поладить с ним — невозможно.

— Ты мог бы убить его открыто. В конце концов, он, подняв восстание, отнял у тебя корабль…

— Я не хочу так рисковать. Сейчас. В посадочном модуле мы будем в безопасности.

— Но что может маленький модуль против силовой установки корабля!

— Все! — Роджер показал крохотный дистанционный пульт.

Тэлли еще колебался.

— Может, ты, все-таки, попробуешь объяснить людям, что происходит на самом деле?

— И как ты предполагаешь объяснить черни всю эту катавасию со световыми годами?

— Да, верно. Но, может, им соврать что-то: они не очень сообразительны.

— Гроу им соврет и без меня. Сейчас они хотят вернуться домой, на Землю, и их ничто не остановит. Я не хочу быть тем, кто скажет, что это невозможно. Вот тогда Гроу точно нас прикончит. Если он еще не убил нас по какому-либо поводу, он сделает это позже, так как будет считать виновниками заговора против него. Тэлли, не раздумывай больше!

Выражение лица Тэлли за эти несколько секунд смягчилось. Неожиданно что-то блеснуло в его глазах. От переполнивших его чувств он схватил руку Стрейнжбери.

— Ты действительно все продумал, — сказал он. — Джон, ты — молодец!

Без колебаний он отправился к двери.

Глава 22

Роджер Стрейнжбери. Посадочный модуль

Посадочный модуль, послуживший им на Альте, ждал их. Стрейнжбери позаботился, чтобы подготовить его к немедленному старту.

Беглецы заняли места, и Стрейнжбери дал команду на запуск.

Внутренняя дверь большого корабля закрылась. Потом открылся внутренний люк шлюза. Механизмы переместили модуль в шлюз. Люк за ними закрылся, включились насосы и начали отсасывать воздух.

Минутой позже, когда наружная дверь корабля открылась, мощная катапульта выбросила модуль с двумя людьми в открытый космос. Когда они отлетели на несколько миль, Стрейнжбери запустил двигатели. На одном из бортов шлюпки боковых экранов, на фоне звезд, темной тенью виднелась «Надежда Человечества».

Тэлли первым нарушил тишину:

— Посмотри на те звезды, — сказал он негромко. — Похоже, мы вращаемся.

Стрейнжбери скользнул взглядом по индикаторам стабилизаторов курса и тангажа. Они были неподвижны. Нахмурившись, он внимательно посмотрел на видеоэкран. Там тоже не имелось никаких отклонений от нормы. И тем не менее «неподвижные» звезды двигались!

Роджер протестировал систему ориентации, затем оба двигателя. Небольшой корабль отлично слушался приказов. Стрейнжбери снова переключил управление на «рабочий» режим.

Снаружи звезды продолжали свое медленное движение. За все годы пребывания в космосе Стрейнжбери никогда не видел ничего подобного. В самом деле, одной из психологически осознанных всеми реальностей космоса было то, что в окружающем мире ничто не меняло своего положения. Проходили годы, а несколько «ближайших» звезд лишь чуть-чуть изменяли свою яркость. Да при вращении корабля звезды, казалось, перемещаются относительно наблюдателей.

Сейчас все видимые созвездия явно двигались — таким было первое впечатление. Наблюдая фантастические сцены, Стрейнжбери видел, как медленно появляются огромные туманности. Однако отдаленные звездные скопления в виде облаков были, как обычно, неподвижны.

Это доказывало реальность движения наблюдаемых звезд. Туманности были слишком далеки. Даже если бы они начали передвигаться со скоростью светового года в секунду, это все равно бы не выглядело заметно.

Неподвижность отдаленных галактик являлась доказательством того, что перемещение звезд не обман зрения, а истинное событие. Если дело не в человеческой психике, то в чем? В феноменах околосветовой скорости?

Но как объяснить такое движение звезд? Как ему казалось, одним единственным способом — звезды перемещаются относительно спасательной шлюпки…

Стрейнжбери отвернулся, ничего не сказав об этом ужасном открытии Тэлли.

Прошел час. Два…

Стрейнжбери был сбит с толку. В соответствии с расчетами и индикатором скорости они продвигались к Солнечной системе почти со скоростью света.

Но Солнце явно удалялось, словно уходило от них быстрее, чем они приближались к нему.

С каждой прошедшей минутой, как убеждался Стрейнжбери, звезды сдвигались все быстрее. Так как они перемещались каждая в своем направлении, то картина все более приближалась к хаосу.

Прошла минута, другая, третья. Вид космоса из шлюпки становился все более сумасбродным.

Глава 23

Гроу. Борт звездолета

Гроу пригласил Хэвита на капитанский мостик.

Там уже находилось несколько штатных офицеров, включая Миллера, и несколько ученых. Два астронома: Клайд Джозеф, руководитель астрономического отдела, и Макс Хук, его старший помощник, были среди присутствующих.

За спиной Гроу стояло пять его сообщников, каждый вооружен двумя бластерами.

После того как они внимательно посмотрели на быстрый бег звезд, Хэвит обратил внимание, как засияли глаза руководителя астрономического отдела.

— Господа! — произнес тот благоговейным тоном. — Мы являемся свидетелями зрелища, которое, я совершенно уверен, даже присниться не могло ни одному человеку. Каждый астроном на Земле воспринимал как само собой разумеющееся, насколько неподатливо космическое время.

Казалось, он чувствовал напряжение слушателей. Глаза его расширились. Он вопрошающе посмотрел на Хэвита, затем — на Гроу.

— Капитан, что бы вы хотели узнать от нас?

Гроу издал непонятный звук.

— Что происходит? — Он словно взорвался. — Кажется, вся вселенная перемещается со скоростью миллион световых лет в секунду!

Он остановился, поняв, какую фантастическую вещь сказал, и прикрыл глаза. Очевидно, он был потрясен, но постепенно приходил в себя.

— Надеюсь, вы дадите мне возможность изучить этот феномен. — Казалось, Клайд Джозеф понимал, что игра эмоций на лице Гроу просто отражала полное непонимание происходящего.

Собственно, никто из них ничего не понимал.

Гроу окинул всех напряженным, внимательным взглядом. Выражение его лица подтвердило мысли Джозефа.

— Не тревожьтесь, джентльмены! — проговорил астроном. — Если вы обеспокоены тем, что звезды намерены убежать от нас, или время будет бежать за нами… не волнуйтесь. Вероятно, это может продолжаться миллиарды лет.

Он сделал паузу и вновь увидел, что у десятка мужчин, мрачно глядящих на него, нет настроения восхищаться непонятным феноменом.

Неожиданно дружеским тоном к нему обратился Хэвит:

— Мистер Джозеф, число, которое вы назвали — миллионы световых лет, свидетельствует о том, что нам нельзя сидеть сложа руки. Сможем ли мы когда-нибудь увидеть Землю, и что следует для этого предпринять? Вот вопрос, который тревожит нас всех.

Джозеф развел руками.

— Солнце медленно отодвигается от нас. Я вынужден признать: мы являемся свидетелями феномена, возникшего не только из-за скорости.

— Но почему время растягивается в таких абсолютно невероятных пропорциях? — спросил пораженный Хэвит. — Я не могу даже вообразить это.

— Я не знаю, — извиняющимся тоном ответил Джозеф.

— Но где мы?! — завопил Гроу. — Мы хотим знать! Что случилось с Землей, Марсом, Венерой, Юпитером и… и… с другими планетами? Что случилось с нами?

Это приводило его в еще большее смятение, чем проблемы скорости. Мысль о возвращении на Землю была тем цементом, которым он собирался скрепить доверие экипажа к своей персоне.

— Вероятно, они на своих местах, сэр, но на такой высокой скорости мы просто не можем их увидеть, — продолжал извиняться Джозеф. — Полагаю, если бы мы оказались к ним ближе, то увидели бы вместо них кольца света. Сверхскоростные камеры, имеющиеся на борту корабля, вне сомнений, могли бы зафиксировать эту картину. Пока я не могу разобраться в происходящем.

— Так иди и разбирайся! — произнес Гроу сквозь стиснутые зубы.

Позже в каюту Гроу доставили докладную записку астронома:

Уважаемый капитан, Солнечная система уходит от нас под углом сто шесть градусов. Этот угол вызван тем, что наш курс лежит в сторону созвездия Овна, и мы отклоняемся от курса, который, если изменить направление движения, приведет нас на Землю. В связи с этим мы считаем рассказ мистера Хэвита о том, как «Надежда Человечества» вошла в Солнечную систему, нашла Землю и углубилась в атмосферу таким образом, что казалось, будто мы двигаемся со скоростью несколько миль в час, правдивым. Вероятно то, что корабль так далеко ушел от Земли, стало возможным из-за скорости большей, чем световая. Сейчас, когда мы снижаем скорость, очевидно, Солнечная система уходит от нас. Это логично. Очевидно, так как мы снизили скорость и сейчас она ниже скорости света, ориентация нашего времени кардинально изменилась, но пространственно мы, кажется, все еще в той же недосягаемой зоне. Тем не менее, пока мы не потеряли Солнце из поля зрения, я предлагаю несколько увеличить скорость, а потом обсудить последующие действия.

Клайд Джозеф.

К записке были приложены фотографии. Гроу взял одну.

В углу снимка виднелась часть округлого внешнего корпуса «Надежды Человечества». За ним — сектор космического пространства, усеянный звездами. Они казались яркими, красивыми светящимися точками: тысячи отдаленных солнц. На обратной стороне фотографии Джозеф написал пояснение:

«Вид звездной сферы в направлении Овна. В том же направлении перемещается Солнечная система».

Здесь все было ясно.

Но в нижнем углу фотографии в отдалении от округлой поверхности корабля виднелось какое-то светлое пятнышко. Пятно казалось размытым штрихом на фоне черного пространства и, возможно, было связано с бликами у края объектива фотокамеры.

Относительно этого пятна Джозеф заметил на обороте фотографии: «Ничего определенного по поводу пятна полукруглой формы сказать не могу. Оно выглядит словно блик на фотопленке. Однако ввиду необычного физического состояния нашей материи я не могу утверждать, что это просто дефект, связанный с материалами и условиями съемки».

Гроу ничего не смог добавить к увиденному на фотографии и к комментариям к ней. Потому он просто пожал плечами и отложил фотографию в сторону. Разглядывая этот вид, капитан чувствовал свою полную несостоятельность. У него не имелось абсолютно никаких идей по этому поводу. Но он оставался уверен в себе, и считал все свои поступки логичными, а свою персону — способной давать научные советы о дальнейших намерениях и целях экспедиции. И поэтому ученые должны были докладывать ему, а уже он решал, что и когда делать.

Гроу обратился к Гаркурту, который принес ему фотографии:

— Ты и я не имеем достаточно знаний, чтобы самостоятельно позаботиться о наших научных проблемах. Но о других проблемах мы позаботиться можем. Вызови всех в главную кают-компанию, — приказал он. — Смотри, чтобы парни были с оружием, и скажи им — глядеть в оба.

— Вы говорите всех? — недоверчиво переспросил Гаркурт. — И тех чучел огородных с нижних палуб тоже?

— Каждого! Встречаемся сразу после обеда.

Глава 24

Гроу. Борт звездолета

На этом совещании присутствовало немногим больше людей, чем на предыдущем. Но зато собралось почти все руководство звездолета. И на сей раз совещание транслировалось по всему кораблю.

— Теперь, друзья мои, — произнес Гроу, — нам предстоит решить одну небольшую проблему. Как нам вернуться обратно в Солнечную систему. Да, да, мы уже побывали там, но из-за досадной ошибки, допущенной навигатором Стрейнжбери, а возможно, из-за некоторых неполадок с двигателями проскочили ее насквозь, как иголка проходит сквозь ткань. Однако еще не все потеряно. Наши ученые и инженеры уже занимаются решением возникшей проблемы. И не только они. На борту звездолета сейчас находится мистер Хэвит, которого многие из вас уже знают. Мистер Хэвит был среди тех, кто закладывал наш корабль («Я — его владелец!» — проворчал Хэвит, но его услышали только сидящие рядом)… мистер Хэвит, я в этом не сомневаюсь, внесет вклад в решение проблемы, применив свои всеобъемлющие знания о корабле. Прошу вас, сэр, — предложил он Хэвиту.

Хэвит с мрачным видом поднялся к капитану. Он был обеспокоен тем, с каким искусством Гроу использовал ситуацию, чтобы за чужой счет поднять собственный престиж.

Хэвит вопросительно посмотрел на Гроу.

— Мистер Хэвит, не хотели бы вы рассказать всем нам о том, как и при каких обстоятельствах вы попали на борт корабля? — учтиво произнес тот.

Когда Хэвит закончил рассказ, Гроу спросил его:

— А как ваше мнение: насколько велик наш шанс в ближайшее время вернуться на Землю?

У Хэвита появился случай высказать свою позицию. Но он не знал, как это сделать наилучшим образом.

Вслух он произнес:

— Так как мы даже не понимаем, что случилось, ответ может быть только приблизительным. Я пытался представить себе условия, которые имели место, когда я прибыл на борт «Надежды Человечества». Например: была ли взаимосвязь между мной и кораблем? Я не могу ответить на это достаточно полно. Мое предложение такое же, как и у мистера Джозефа: мы должны сделать следующий шаг на основе имеющихся знаний и надеяться, что это приведет к успеху. В первую очередь мы должны попробовать увеличить нашу скорость. Мою точку зрения разделяют и старший офицер Миллер, и большинство ученых корабля.

Гроу шагнул и встал рядом с Хэвитом. Капитан улыбался, но на его лице была написана тревога. Хотя он не увидел явной опасности для себя в данном неопределенном предложении, однако начал подозревать в действиях части экипажа какую-то скрытую цель. Ведь если Хэвит сумеет поладить с учеными и инженерами, ничего хорошего для Гроу из этого не выйдет. И в последнее время у Гроу появилось чувство, что ученые знают что-то такое, о чем не собираются его информировать.

В следующий момент он понял, что у него нет альтернативы, но согласиться с этим не мог.

— Я отдаю должное авторитету мистера Миллера и мистера Хэвита, предлагающим увеличить скорость нашего корабля и достигнуть Солнечной системы. — Гроу повернулся к Хэвиту и с наигранным чистосердечием сказал: — А что вы скажите о состоянии двигателей? Мистер Стрейнжбери, которого я назначил старшим навигатором («Я назначил!»), утверждал, что они не совсем в порядке?

— Состояние двигателей действительно, несколько… неопределенное. Но мы все уверены, что запуск их не приведет к катастрофе, — спокойно сказал Хэвит.

— В таком случае действуйте! — заявил Гроу решительным тоном. — Главное, что меня беспокоит, это мой экипаж. Если вы утверждаете, что все будет в порядке, я даю добро! А сейчас все свободны!

Вернувшись в каюту, Гроу устроился в кресле и с удовольствием посмотрел на Гаркурта.

— А теперь мы должны избавится от Хэвита, — сказал он. — Хэвит — главная наша опасность сегодня. И еще меня беспокоит Стрейнжбери, вернее, его отсутствие…

Мысли о Стрейнжбери заставили Гроу задуматься. Он в удивлении покачал головой.

— Этот парень действительно имел голову на плечах. Он все правильно просчитал. Хотел бы я знать, куда он подевался. Вы обыскали все?

— Насколько это возможно, — ответил Гаркурт. — Но мы еще не закончили.

Гроу задумался. Что будет, если Стрейнжбери окончательно потеряется?

Пока они разговаривали, Ильза принесла два стакана с вином. Капитан не замечал ее, как не замечают прислугу. Гроу не отдавал себе отчет в том, что его отношение к женщинам изменилось. Все более и более он воспринимал их как неодушевленные предметы.

— Убийство Хэвита должно выглядеть так, словно это — несчастный случай. — Не обращая внимания на Ильзу, произнес он. — Не трать времени понапрасну! Сделай это до утра. Я думаю, лучше всего устроить несчастный случай. Какая — нибудь авария…

— Это довольно тяжело, — проворчал Гаркурт.

— Не прикидывайся дураком, — презрительно ответил Гроу. — Это все ерунда. Как только требуется сделать что-нибудь важное, ты всегда пытаешься найти лазейку.

На лице Гаркурта читалась внутренняя борьба, ему явно не нравился приказ. Злость Гроу нарастала.

— Послушай, — категорически заявил он. — Мы должны это сделать. Перестань испытывать мое терпение!

— Я же не спорю, — возразил Гаркурт. — Я только думаю, как это сделать. На корабле известно о том, что он прибыл к нам на космической капсуле. Есть идея… Я взорву капсулу, но сначала должен на нее взглянуть, посмотреть, как она устроена.

— Я поддержал его, так как не хотел, чтобы кто-нибудь меня заподозрил, — ответил Гроу. — Сейчас мы это и используем против него.

— Я все устрою, — сказал Гаркурт, на этот раз более уверенно. — Подговорю нескольких парней с нижних палуб. Потом, когда Миллер и Хэвит включат двигатели на ускорение, я спущусь к ним в двигательный отсек и прослежу за Хэвитом. Когда он уйдет в свою каюту, я свистну ребят. Мы зайдем к нему во второй половине периода сна и прикончим в кровати. Ладно?

— Звучит превосходно, — согласился Гроу.

И в этот момент Ильза выскользнула из комнаты. Хотя она вышла бесшумно, Гроу заметил ее уход.

— Сразу же, как только уберем Хэвита, я наконец займусь своими женщинами, — мечтательно проговорил он. — Я уже вернул назад жену Стрейнжбери. Так как она отказалась идти к своему первому мужу, я решил вернуть ей статус жены капитана. Если это принесет ей счастье, я не возражаю. — Гроу бросил циничный взгляд на Гаркурта. — Теперь послушай, я даю каждому из твоих парней разрешение взять вторую женщину. Хотя предупреждаю: никаких беспорядков! Скажи мужчинам, пусть выберут и потом зайдут ко мне. Мы решим между собой, которая из них кому подойдет. Мы не можем по-обезьяньи выбирать себе жен, и неприятности ждут того, кто станет творить произвол. Но мы все продумаем и пока будем держать это в секрете.

Глаза Гаркурта заблестели.

— Тот парень, Тэлли, он тоже пропал!

— Ну и черт с ним.

— А его жена? Я могу взять ее?

— Она твоя, послезавтра, — небрежно бросил Гроу. — А теперь за дело!

Гаркурт вышел.

Глава 25

Эвирайл Хэвит. Борт звездолета

Хэвит в считанные минуты подружился с Миллером. Двое мужчин увлеченно погрузились в работу. Они обнаружили почти фантастические усовершенствования, выполненные Дзингом, и были поражены простотой решения. Особенно тем, как переделаны компенсаторы гравитации.

Посредством своеобразного способа повышения g антигравитация могла быть увеличена до любого предела — сотен, даже тысяч g.

Открытие как изумляло, так и отрезвляло; теперь двигатели стали такими мощными, что требовалась чрезвычайная осмотрительность при их использовании.

Хэвит и Миллер тщательно повторили предыдущую программу испытаний Стрейнжбери, постепенно поднимая уровень ускорения до двенадцати g, и одновременно уравновешивая его антигравитацией в одиннадцать g. Совершенство компенсаторов привело их в восторг, и после завершения программы испытаний они оставили режим работы двигателей с результативным ускорение в одно g и поздравили друг друга.

После этого Миллер сказал, что обязан доложить Гроу результаты работы, и ушел. Вопреки ожиданиям Гаркурта, Хэвит не покинул двигательный отсек следом за Миллером. Гаркурту это не понравилось. Это не понравилось бы ему еще больше, если бы он знал, что Хэвит почувствовал угрозу, исходящую от приспешника Гроу.

Для начала, чтобы обезопасить себя, Хэвит положил в карман гаечный ключ. Потом, имитируя проверку одной из панелей, вскрыл аварийный контейнер и извлек из него баллончик с сильнодействующим газом, который тоже положил в карман.

Баллончик и гаечный ключ, это, конечно, не бластер, но в сочетании с фактором внезапности — тоже неплохо.

Когда он пошел назад, в офицерскую каюту, которую ему с показной любезностью предоставил Гроу, то Гаркурт последовал за ним… Это было чрезвычайно опасно. Тишина. Пустые коридоры.

Хэвит остановился, стал ждать, пока преследователь поравняется с ним.

— Почему бы нам не пройтись вместе? — предложил Хэвит, когда тот развязной походкой подошел ближе.

Гаркурт что-то промямлил. Но напрямую не отказался от предложения и пошел рядом с Хэвитом.

Когда они достигли каюты Хэвита, тот открыл дверь и заметил, что громила Гроу тоже остановился и чего-то ожидает.

Хэвит повернулся к нему и дружески спросил:

— Может, я смогу вам чем-нибудь помочь?

— Мне предложили присмотреть за вами, мистер Хэвит. — Гаркурт замялся. — Я вижу, вы не совсем здоровы. Я останусь в каюте напротив, в этом же коридоре, и моя дверь будет открыта. Хорошо?

Сказано было довольно любезно, но Хэвит вошел в каюту с тревожным чувством. Медлить больше нельзя. Первое, что пришло ему в голову: надо не мешкая добраться до своей капсулы и спуститься в ней по коридору. Если Гаркурт начнет стрелять из бластера, то он сможет спастись на нижних палубах.

Капсула имела прочный корпус, который выдерживал выстрел из любого ручного оружия.

Решение принято. Он повернулся вперед, к спальне, где находилась его машина… и замер!

Тихий звук! Из его спальни!

Хэвит схватился за ключ, потом отодвинул рукой прозрачную занавеску, и тут из спальни показалась Руфь, которая предупреждающим жестом приложила палец к губам.

Она быстро нашептала ему то, что подслушала Ильза в каюте капитана, — о планах Гроу расправиться с ним.

— Мы должны выбирать, и я выбрала вас, — закончила она.

Хэвит, до сознания которого стал доходить смысл сказанного, с неохотой повернулся к женщине. Он — ее выбор!

Хэвит смутился. Ее пылающие щеки и застенчивость, когда она смотрела ему в глаза, подсказали Хэвиту, что Руфь и другие женщины серьезны, и это для них — не игры.

Женщина заговорила вновь.

— Я сумела опередить Гаркурта. Так что сейчас ты должен подумать, что делать. Я пришла помочь тебе!

Из складок своего платья Руфь извлекла маленький бластер и подала его Хэвиту, который с благодарностью принял оружие. Почувствовав рукоять в руке, Хэвит с облегчением обнаружил, как уходит из сердца ужасный холод.

Происшедшее изменило планы Хэвита.

Без промедления он объяснил Руфи, что ей следует сделать: скрыться в его спальне, подождать, пока Гаркурт и он вместе войдут, а потом незаметно выскользнуть.

В заключение Хэвит сказал:

— Снимешь обувь, чтобы выйти тихо.

Руфь покорно подошла к двери в спальню, остановилась. Поколебавшись, повернулась к Хэвиту.

— Я выбрана? — просто спросила она.

Словно что-то сжало горло Хэвита. Взглянув на Руфь, он подумал: «Такими этих женщин сделал космос. Ужасная опустошенность вселенной передалась им».

Но эта женщина нуждалась в большем, чем просто слова благодарности, и Хэвит подошел к ней, взял за руку, положил другую руку ей на плечо, слегка сжал его.

— Ты моя, — тихо сказал он.

Ее очаровательное лицо просияло, она облегченно вздохнула. Она выбрала и выбрана, по-настоящему.

— Мне пора идти, — сказала она, с признательностью глядя на Хэвита. — Все будет хорошо, не так ли?

Хэвит отпустил ее руку и сказал:

— Я сделаю все в лучшем виде. Увидимся позже.

— Мы все ждем тебя! — прошептала Руфь.

Она повернулась и прошла в спальню, прикрыв дверь за собой…

Хэвит, положив бластер в карман, вышел в коридор и в одной из соседних кают увидел сидящего в кресле Гаркурта.

— Мистер Гаркурт, не хотите ли помочь мне?

Большой мужчина поднялся, проковылял к двери, внимательно и нагло глядя на Хэвита.

— Чего вам надо?

— Мне нужна помощь.

Гаркурт нерешительно вышел наружу. Ему было нелегко изменить один план на другой. Как и просил Хэвит, он прошел за ним в свободную спальню.

— Э-э-э! — только и пробормотал он, когда заметил направленный на него бластер.

Он медленно поднял руки. На лице застыл ужас.

Через несколько минут Хэвит на максимальной скорости вел по коридору свою управляемую капсулу. Он очень торопился.

Глава 26

Роджер Стрейнжбери. Посадочный модуль

С волнением Стрейнжбери тряс просыпающегося Тэлли.

— Эй! Я понял, что происходит.

Бледное, с заострившимися чертами лицо его друга, казалось, начало приобретать естественный цвет.

— Что?..

Так как Тэлли спросонья медленно соображал, Стрейнжбери повторил свои слова, добавив:

— Во всех вариантах, кроме одного-единственного и непроверенного, мы не в состоянии что-либо сделать: ни улететь, ни вернуться на корабль… ничего.

Тэлли ожил.

— Ради бога, Джон, — прошептал он. — Ты это серьезно? Ты ведь знаешь, как я уважаю тебя, твои идеи и знания, но…

— Послушай, — перебил Стрейнжбери. — Я осмыслил то, что происходит. Послушай же!

Его рассказ занял довольно много времени. Роджер проанализировал все, что происходило с ними во время путешествия. От неудачи доктора Тэлли, предка Тэлли нынешнего, до проникновения Хэвита в индивидуальное пространство звездолета после снижения скорости до уровня световой.

— Ведь это все — факты, так или нет? — настаивал Стрейнжбери.

Тэлли кивнул.

— Совершенно очевидно, это весьма важные моменты, — продолжал Стрейнжбери. — Например: время и его сжатие в отношении примерно 973 к одному. Снаружи форма корабля осталась круглой, а коридоры внутри изменились в пропорции три к одному. Все это очень важно. Я составил эмпирическую модель и сконструировал одну схемку. Ты знаешь, я все-таки больше техник, чем ученый. Тут есть один фактор, которого я не могу объяснить, но который является действующим началом…

— Допустим, ты прав, — перебил Тэлли. — Но что это нам даст практически?

— Смотри! — произнес Стрейнжбери.

Он исчез.

Пропал внутри маленького корабля. Тэлли заозирался, пытаясь понять, что за фокус отмочил его друг, и вдруг услышал какой-то звук у себя за спиной. Он обернулся. Позади, триумфально усмехаясь, стоял Стрейнжбери. Постепенно улыбка сошла с его лица.

— Мы возвращаемся на корабль, — решительно сказал он.

— Кому мы там нужны… — удивился Тэлли.

И встретил твердый, как сталь, взгляд.

— Твоей жене… и моей… Экипажу. Не сомневайся, мы вернемся на корабль… Ведь вопрос стоит о жизни или смерти. Надо выбирать.

Тэлли кивнул и пожал руку Стрейнжбери.

— Согласен. — Потом он отступил на шаг. — Ради Бога, расскажи мне, что ты еще открыл?

— Сначала стартуем. — Стрейнжбери повернулся к бортовой панели и продолжил: — Теперь теоретически мы можем вернуться на корабль буквально через мгновение. Аппарат в состоянии это сделать. Но помнишь рассказ Хэвита про невероятное сжатие? Человеческие клетки не могут долго жить в таком состоянии. Так что мы должны представлять себе, насколько кратковременная штука — жизнь.

— Но…

— Вселенная обманчива, — медленно произнес Стрейнжбери. — Она — величайшая тайна природы. Послушай…

Мы испытали субъективное сжатие, которое Хэвит затем описал как сильно зависящее от величины перемещения. Жизнь во вселенной зарождается из клеток и развивается до высшей материи. Отсюда — рискованные преимущества, за которые человек цепляется, словно жук за соломинку, когда попадает в водоворот. Тогда жук смотрит на небеса и пытается спастись.

Здесь, в окружающей нас бесконечной вселенной, нормой являются реальное время и пространство. Энергетически «ниже» находится более глубокая темнота застывшей материи и движения. «Выше» — бесконечность, вечность и незыблемость света.

По мере того как жизнь в запечатанных контейнерах — космических кораблях, пересекала разделяющую линию и выходила за рамки обычного, барьеры исчезали. Человек словно выполз из темного колодца и оказался на лугу, глядя в яркое голубое небо. Законы, управляющие лугами, отличны от действующих в закрытом темном колодце.

Теоретически мы могли мгновенно перейти от покоя к скорости, в миллионы раз превышающей скорость света. Но, как я сказал, на практике внутреннее колебание клеток не дает такой возможности. Мы полагаем, что движение — опасно, хватаемся за поручень и держимся за свою драгоценную жизнь.

Я думаю, вообще говоря, мы осознаем, насколько чувствительны наши клетки, но все равно, хоть и осторожно, идем на это, — закончил он.

Тэлли бессмысленно посмотрел на Стрейнжбери.

— Я не понимаю. Хорошо, по-твоему, состояние материи при скоростях, далеко превышающих скорость света, ненормальное. Но я ведь пережил это. Ничего особенного не заметил.

— Это потому, что ты лежал совершенно неподвижно весь период полета с такой скоростью, — сказал Стрейнжбери. — Это потому, что ты не должен был участвовать в эксперименте.

Тэлли продолжал задумчиво смотреть на Стрейнжбери.

— Ты не хочешь рассказать мне, как оставил меня здесь, связанного, на все это время? — спросил он.

— Нет. Но это не единственная вещь, которую я не учел, когда был круглым идиотом, и переделывал панель управления.

И он объяснил приятелю о предпринятых им мерах предосторожности, перед тем как они покинут корабль. И так как он продумал все заранее, то устройство, посредством которого производится управление механизмом приземления модуля, находится на «Надежде Человечества». Надо все сделать точно так, как было, когда он использовал для этого Дзинга — что в случае необходимости позволит им контролировать большой корабль на расстоянии.

— Это было действительно просто сделать, — признался он. — Я описал Миллеру все изменения, так что он все знал, а потом внес еще одно изменение, которое дало нам возможность контроля в решающий момент. У меня не было других целей, кроме этих. Остальное пришло, когда я пересмотрел все события, связанные с Дзингом. Что произошло в тот момент, когда я нажал тот выключатель? Думаю, Дзинг — это и есть тот дополнительный действующий фактор, на который я опираюсь.

— Дзинг — действующий фактор? — изумился Тэлли. — Но ты же взорвал его!

— Все выглядело именно так.

— Коридор был разрушен. Взрыв буквально рассеял Дзинга в пыль.

— Ты не думаешь, что все это немного странно? — загадочно улыбнулся Стрейнжбери.

— О чем ты? — Тэлли выглядел растерянным.

Взглянув ему в лицо, Стрейнжбери вновь осознал, как трудно людям воспринимать новые, необычные мысли. Очевидно, за годы работы с Брауном его собственный мозг уже достиг нового уровня понимания. Даже Тэлли не мог за ним угнаться и так же быстро оценивать ситуацию.

Стрейнжбери с сожалением вздохнул. Впервые он позволил себе поговорить на эту тему с Тэлли, поделиться с ним своими мыслями.

Он присел на подлокотник кресла управления. И тут же встал, прикрыв глаза и раздумывая, что еще следует сказать.

То, что осталось досказать, было фантастичным, но не так уж сложно объяснимым, весьма просто связанным с материей вселенной. Когда он активировал систему самоуничтожения Дзинга, то разрушил робота. Доказательством были разбитая вдребезги стена, иссеченные осколками потолок, пол и коридор. Но на самом деле Дзинг остался цел.

Пройдя сквозь материю корабля, Дзинг продолжал функционировать вне пространственно-временных ограничений «Надежды Человечества». Это не поддавалось объяснению с точки зрения сохранения энергии. Более того, как раз важным являлось то, что значительная масса робота соответствовала тому, что Браун говорил относительно поведения материи при скорости света. Теория сжатия Лоренца-Фитцджеральда применима во всех подобных случаях.

Пока Тэлли спал, у Роджера была возможность проверить это.

Он изменил соотношение времени 973 к одному, как в случае Хэвита. Стрейнжбери решил, что клетки человеческого тела (а вероятно, и всех живых существ) обладали присущим только им равновесием.

В тот, первый раз, когда он в волнении разбудил Тэлли и принялся рассказывать тому о своем великом открытии, Роджеру было трудно четко формулировать свои мысли, но сейчас волнение утихло, мысли успокоились.

Стрейнжбери повернулся лицом к другу и тихо сказал:

— Арманд, я вижу, что рассказал тебе как раз столько, сколько ты можешь воспринять за один раз.

Тэлли не ответил. Сильное волнение от увиденного и услышанного стало проходить. Зато он снова заметил что-то жесткое в манерах своего друга. Неожиданно он понял, что такое важное открытие сделал человек, который, несмотря на множество хороших качеств, в душе оставался диктатором…

Стрейнжбери еще раз повторил сказанное дружеским тоном и положил руку на плечо Тэлли.

— Остальное я доскажу позже, — пообещал он.

Но этого он сделать уже не смог. Никогда.

Глава 27

Гроу. Борт звездолета

Яркий свет упал на закрытые глаза Гроу. Он зажмурился во сне, потом, проснувшись, вскочил.

Спальня была ярко освещена. Он прищурился… и увидел Хэвита, а с ним — мужчин в форме. Гроу не поверил своим глазам. Он узнал серо — голубую униформу, знакомую по старым фильмам.

Космический патруль!

Один из мужчин постарше, офицер, произнес густым баритоном:

— Мистер Гроу, вы арестованы!

Двое мужчин в униформе разом шагнули вперед и схватили его за руки. Сверкнул металл, и Гроу почувствовал на своей коже холод наручников.

— Мистер Гроу, — сурово произнес офицер патруля. — Вы покинете этот корабль и будете переведены на эсминец Патрульной службы, а затем — на Землю, где предстанете перед судом.

Ноги у Гроу подкосились. Он все еще до конца не проснулся. Когда он посмотрел на сияющие металлические предметы на своих руках, то решил, что все это — ночной кошмар.

Офицер тем временем обратился к Марианне:

— Вы можете составить компанию своему мужу до Земли, — предложил он. — Если пожелаете, миссис Гроу.

— Нет, нет, нет… — необычайно высоким, неестественным голосом запротестовала она. — Я останусь здесь…

— Это ваша привилегия, мадам. Мистер Хэвит принял решение продолжать экспедицию. Вы — одна из немногих на борту, кто может выбрать: остаться здесь или вернуться на Землю.

Сильные руки подняли Гроу.

— Вперед!

Первый шаг он сделал с большим трудом.

— Эй! — закричал он, пытаясь вырваться. — Это мой корабль! Я его капитан!

Офицер сделал знак двум своим подчиненным. Те молча вытолкали Гроу из спальни в гостиную.

Там Гроу мельком осмотрел комнату и увидел трех женщин — Руфь, Ильзу и Анну, в нижнем белье, столпившихся в дверном проеме второй спальной комнаты, и еще женщину в форме космического патруля и услышал, как она сказала:

— Дамы, одевайтесь, пожалуйста!

Гроу вытащили в коридор.

Он увидел двоих мужчин в форме у двери. Они отступили на шаг. Чуть позже вошли Гаркурт и один из его людей в сопровождении четырех космических патрульных. Все сообщники Гроу были в наручниках. Они появились, сбитые с толку, и в первый момент, казалось, не заметили арестованного капитана.

Патрульные вполголоса переговорили с Хэвитом, потом все вышли.

В течение следующего часа восемнадцать пособников Гроу были схвачены и доставлены в каюту капитана. Когда они расположились там угрюмой группой, Хэвит попросил офицеров патруля отойти в сторону и обратился к арестованным.

— Те фотографии с бликом — ключ к разгадке, — начал он. — Это был не дефект пленки, а фактическое начало моего понимания того, как покинуть корабль. Когда я рассмотрел увеличенное изображение на экране, которое сделал для меня главный астроном корабля Клайд Джозеф, то понял, что наблюдаю в этом секторе космический корбаль. Эсминец патрульной службы, который сопровождал звездолет в Солнечной системе. — Хэвит сделал секундную паузу. — Да, так оно и было.

Он продолжал:

— Научные аспекты таких вещей, как пространство и время, весьма загадочны. Совсем недавно мы наблюдали многие удивительные феномены. И сейчас я склонен предположить, что существует некая связь между нами и Солнечной системой, хотя нас разделяют и время, и пространство. Это — загадка. Но я уверен: существа, которых вы видели в космосе, разрешали те «пространственно — временные» проблемы, которые стоят перед нами, и считаю, что «Надежда Человечества» должна продолжить свое путешествие и отыскать знания, столь необходимые для человеческой расы. И в этом нам помогут несколько ведущих ученых, добровольно прибывающих на борт судна. Как только все необходимые люди попадут на борт нашего корабля, патрульный эсминец отправится к Земле. Что касается вас… — Хэвит сделал многозначительную паузу, а потом продолжил:

— Насколько я знаю, никого из вас не обвинят в незаконных действиях. История корабля воспринята как социологический, а не уголовный феномен. Но мы не желаем вашего присутствия на борту. — Хэвит повернулся к начальнику патруля и спокойно сказал: — Думаю, достаточно об этом.

Когда Гроу и его сторонников вывели из комнаты, Хэвит обратился к женщинам, к тому времени уже полностью одетым.

— Успокойтесь. Все будет хорошо. А сейчас прошу простить — у меня очень много дел.

Законность и порядок на корабле были восстановлены.

Хэвит оставил каюту капитана на весь период подготовки к дальнейшим исследованиям космоса… Дел у него действительно было много.

На восьмой день на патрульном корабле прибыли новые пассажиры.

Среди прибывших находился Питер Линден.

Спустя некоторое время у них с Хэвитом состоялся важный разговор.

— Существование таких необычных «пространственно-временных» условий, о которых мы не подозревали, заставило меня еще раз пересмотреть расчеты Джона Стрейнжбери, — сказал ученый. — Свои выводы я изложил правительству Запада. Я верю в расчеты великого астрофизика. Солнце может действительно расширяться, как сказано в его работе «Некоторые аспекты пульсации цефеид». И я разрабатываю математическую модель, которая окончательно подтвердит эту теорию.

Хэвит, потративший немало времени и средств на изучение этих проблем, ничего не ответил. Он, будучи самым ярым сторонником теории Джона Стрейнжбери, охотно предпочел бы, чтобы она оказалась ошибочной и Земле ничто не угрожало.

Глава 28

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

Стрейнжбери и Тэлли прибыли на «Надежду Человечества», воспользовавшись эффектом «эластичности пространства-времени». Естественно, их прибытие осталось незамеченным.

В шлюзовой камере Стрейнжбери изменил отношение времен и «снизил» течение личного времени до корабельного. Его задачей было войти быстро, что и было сделано. Но сейчас он сильно волновался. С большой поспешностью посадочный модуль был убран, двери шлюзовой камеры открыты, и вскоре Роджер оказался в коридоре.

Он прошел прямо на капитанский мостик, связался с управляющим центром и кое-что подправил в рабочей программе. Затем вновь изменил течение времени ипоявился в каюте Тэлли, буквально материализовавшись перед глазами его жены. Некоторые время ушло на то, чтобы успокоить ее. Роджер попытался объяснить, чего он хочет от нее; но это оказалось очень трудно, так как женщина находилась в шоке. Стрейнжбери кое-как успокоил несчастную и узнал от нее о прибытии на корабль посторонних людей. Это его необычайно заинтересовало. Он хотел расспросить ее поподробнее, но решил подождать.

Наконец Лоу перестала всхлипывать, измученно улыбнулась и спросила:

— Что вы хотите от меня?

Стрейнжбери предложил ей взять одежду и вместе с ним пройти наверх и занять место в посадочном модуле.

Спустя некоторое время Роджер не без облегчения передал ее попечению мужа, а сам вернулся на корабль.

Ему очень хотелось взглянуть на прибывших с Земли.

И ему это удалось. Он увидел и офицеров патруля, и гражданских. Рождер проследил их путь от самого эсминца и обнаружил, что многие прибыли с большим багажом и размещались в каютах так, словно решили остаться надолго. Стрейнжбери с изумлением понял, что все они намерены войти в экипаж звездолета.

Но сам Роджер оставаться на корабле не собирался. Он хотел увидеть Землю.

Он знал, что существует пространственно-временной канал, который связывает звездолет и Солнечную систему, находящуюся во временном срезе «шесть лет после старта «Надежды Человечества». Стрейнжбери следовало попасть на эсминец, а когда эсминец окажется на земной орбите, проникнуть в челнок, курсирующий между орбитой и поверхностью планеты.

С помощью эффекта «эластичного пространства-времени» и способности ускорять индивидуальное время почти в тысячу раз, Роджер без особого труда осуществил свою мечту.

Глава 29

Роджер Стрейнжбери. Земля

Итак, он очутился на родной планете. Наконец-то он стоял на твердой земле. Впервые в жизни. Поначалу у него кружилась голова от обилия впечатлений: от множества незнакомых людей, шума, запахов, машин, обилия информации. После размеренной жизни на звездолете это напоминало эмоциональный тайфун.

Очень быстро Роджер понял: чтобы врасти в эту жизнь, ему очень многого не хватает. На Земле он был никто. У него не имелось удостоверения личности, страховки, счета. Он мог, воспользовавшись «эластичным временем», войти в любой магазин и взять, что требовалось. Но это было совсем не то.

Пришлось Роджеру разобраться со всем этим. Оказалось — не так уж сложно. Достаточно было проникнуть в Управление соцобеспечения, выяснить код допуска и, проникнув в базу, составить себе более-менее приемлемую биографию. Затем скачать из страхового фонда на свой счет кругленькую сумму — и можно жить припеваючи.

Постепенно он накапливал опыт жизни на Земле. И осваивал то, что она может дать: роскошь, удовольствия. Он остановился в шикарном отеле, ел восхитительные блюда, о существовании которых раньше и не догадывался. Он приглашал к себе женщин, разных женщин — и проводил с ними время к обоюдному удовольствию. Иными словами, Роджер наслаждался жизнью.

Однажды в утренних газетах Стрейнжбери прочитал, что Гроу доставлен на Землю и осужден.

То есть поначалу его не собирались судить. Наоборот, вокруг него вились адвокаты, уговаривая подать иск на правительство Запада за все то, что случилось с экипажем звездолета. Но потом ситуация изменилась. Газеты запестрели статьями о «кровавом капитане», в средствах массовой информации Гроу стал фигурировать исключительно как «зверь из космоса». Скорее всего, именно правительство и организовало эту кампанию. Так или иначе, но из жертвы Гроу и его друзья превратились в палачей. Верховный суд, до которого в кратчайшие сроки дошло это дело, постановил, что уголовное право Земли должно распространяться без ограничений и на космические корабли. До тех пор, пока их экипажи не станут обладателями «независимых территорий» с правами колоний или субъектов федерации.

Закон имел обратную силу, поэтому судьба Гроу была решена.

Кстати, и Стрейнжбери тоже автоматически становился нарушителем закона, так как пытался поднять бунт против «законно избранного» капитана Брауна.

Перед Роджером встал выбор: остаться на Земле, жить тихо, наслаждаясь жизнью и не привлекая к себе внимания, или вернуться на корабль, свергнуть Хэвита и продолжить путешествие…

Человек с его характером не мог надолго остаться в тени, так что выбор Стрейнжбери был фактически предрешен.

Но что реально изменило его судьбу, так это то, что несколько газет опубликовало доводы Питера Линдена в пользу теории Джона Стрейнжбери. Сделано это было Линденом весьма доказательно. Правда, Линден предполагал, что пройдет значительное время, прежде чем на Солнце появятся видимые изменения.

Но Линден не знал того, что знал Стрейнжбери. После того, как Роджер использовал модель Линдена для обработки собственных данных, он с ужасом узнал, что времени осталось — всего ничего. Лет двадцать, не больше, а то и меньше.

Иными словами, катастрофа должна была вот-вот разразиться.

Значит, надо вернуться на корабль.

В одиночку захватить власть на звездолете Стрейнжбери не смог бы. Однако готовить команду профессионалов, знакомых с кораблем и нюансами корабельной жизни, было поздно. Поэтому он решил использовать Гроу и его приспешников. Проникнуть в тюрьму, где пребывал в заключении «зверь из космоса», оказалось пустячным делом.

Увидев «материализовавшегося» в камере Стрейнжбери, Гроу удивился, но не более. Он был слишком практичен, чтобы верить в чудеса.

После часового разговора стороны заключили соглашение. Стрейнжбери помогает Гроу выбраться из тюрьмы и, вместе с подручными, добраться до звездолета. Там они захватывают власть. Стрейнжбери становится капитаном, Гроу — первым помощником.

Собственно, у Гроу не было выбора, если не считать альтернативы отсидеть сто сорок шесть лет в тюремной камере. Правда, как сказал адвокат, этот срок можно лет через пятьдесят скостить почти на четверть. Очень утешительно!

Еще больше Гроу тешила мысль о возможности поквитаться с Хэвитом, обещавшим, что суда не будет. Гроу был очень обижен на Хэвита, хотя сам, немногим раньше, собирался его прикончить.

Стрейнжбери дождался дня старта патрульного эсминца, осуществлявшего «связь» с «Надеждой Человечества», а затем освободил Гроу и его приятелей и «доставил» их на борт челнока. Вся операция заняла три минуты земного времени. И еще полтора часа, которые потребовались челноку, чтобы доставить груз и «зайцев» на орбиту. Но на челноке они уже прибывали в нормальном времени и воспользовались «эластичным» только в момент перехода на эсминец.

Внизу полиция сбилась с ног в поисках беглецов. Были перекрыты все дороги, аэропорты и иные транспортные центры. Полицейские терялись в догадках, так как в тело каждого заключенного был вживлен «аварийный» чип, легко опознаваемый и обнаруживаемый. Поиски оказались тщетными, ведь искали сбежавших на Земле, а на Земле их уже давно не было.

По странному стечению обстоятельств именно в этот день комиссия Конгресса рассматривала протест Хэвита по поводу ареста Гроу. И надо признать, очень многие конгрессмены были настроены по отношению к протесту весьма одобрительно.

Но было уже поздно.

Глава 30

Роджер Стрейнжбери. Борт зведолета

Вернувшись на «Надежду Человечества», Стрейнжбери спрятал Гроу и его людей в одном из ангаров с оборудованием, используемым только после посадки на чужую планету. Было решено, что группа останется здесь, пока не прекратится всякая связь между эсминцем и межзвездным кораблем.

Зная системы связи корабля, Стрейнжбери позаботился о том, чтобы отключить системы наблюдения и сканирования в ангаре. Затем он принес Гроу и его людям все необходимое: пищу, одеяла и прочее. И оружие. Стрейнжбери совсем не нравилась его новая компания. Это были грубые, агрессивные люди, променявшие годы пребывания в замкнутом пространстве звездолета на заключение в земной тюрьме и сейчас возвращенные обратно, в привычную среду обитания. Он понимал, что после победы с ними будут немалые проблемы. Но других помощников у Рождера не имелось.

Пока Стрейнжбери ожидал отлета эсминца, он разобрался в том, что случилось на корабле за время его отсутствия.

А изменения были немалые. На борт прибыли ученые. Они изучали психологию астронавтов. Социологи исследовали историю корабля для того, чтобы не повторились нежелательные моменты прошлого. Со скрытого от посторонних глаз места на балконе, откуда просматривалась главная кают-компания, Стрейнжбери слушал лекцию Хэвита о различиях между научными системами изучения вселенной. Среди прочего Стрейнжбери услышал:

— Ученые — это порода людей, которая постоянно восхищает. С одной стороны, они консервативны. Но в решках своей компетенции коллектив ученых представляет собой группу людей правдивых, честных, порядочных, аккуратных и отзывчивых. На высочайшем уровне…

Хэвит противопоставил экстремальные трудности, через которые прошли корабельные специалисты в начале экспедиции, легкости, в которой сейчас работают он и добровольцы из числа недавно прибывших на корабль. Вывод: корабль вернулся из путешествия длительностью больше ста лет, сделав огромный шаг вперед в исследовании космоса и принеся с собой множество нерешенных проблем. Каждая из проблем представляла собой научный интерес и порождала энтузиазм…

Стрейнжбери наблюдал результат этого энтузиазма. Основываясь на гуманных законах, был составлен корабельный кодекс. Присяжные, судьи, полиция — все это вошло в новую систему власти. Капитан… да, конечно, Хэвит. Но он стал управлять кораблем через созданную им систему законов. У него имелись и права, и обязанности…

Было учреждено всеобщее равное образование с администрацией, учителями, с личными правилами и привилегиями…

Стрейнжбери слушал Хэвита, объяснявшего, почему только на корабле может возникнуть столь полная и совершенная система. Только внешние силы и технологии, научный альтруизм могли двигать вперед такой ограниченный мир, как «Надежда Человечества», и в короткое время сотворить образец оптимальной социальной системы.

Хэвит заявлял, что человеческое существование, по сути, основано на альтруизме и он намерен использовать то лучшее, что есть в людях. Победы в войнах, мотивированных ненавистью и потребностью власти, грабежа и наказания, были только внешними проявлениями человеческого существования. Побежденные знали свой удел и жили в бедности из страха, они копили собственную ненависть и ждали случая отомстить, который обычно рано или поздно предоставлялся.

Первая мысль, мелькнувшая у Стрейнжбери:

«Хэвит слишком наивен, он не понимает, что обитатели корабля, едва получив свои права, уже начали роптать против своих обязанностей. И члены старого экипажа оскорблены вновь прибывшими, которые, например, считали, что с женщинами на борту обращаются несправедливо».

Чуть позже Стрейнжбери ради интереса заглянул в личные апартаменты Хэвита… И очень удивился, обнаружив, что мораль капитана, оказывается, значительно ближе к морали старого экипажа, чем к нормам землян.

Но Стрейнжбери и не придавал особого значения социальным перестройкам на звездолете. Он смотрел на все это, как на ненужную суматоху. Когда он возьмет власть в свои руки, от новшеств Хэвита останется только воспоминание.

Наконец настал момент, когда эсминец покинул пространство «Надежды Человечества». Пришло время действовать.

Глава 31

Роджер Стрейнжбери. Борт звездолета

Стрейнжбери подумал, что перед начетом решительных действий следует увидеться с Тэлли. Но, поразмыслив, счел это желание слабостью.

«Вероятно, мне просто хочется с ним поговорить», — окончательно решил Стрейнжбери и отказался от этой мысли.

Перед тем как встретиться с группой Гроу, Стрейнжбери изменил ход своего времени с ускоренного на обычный. Сейчас вид «союзников» крайне раздражал Роджера. Он им не доверял. Раньше, когда Стрейнжбери обговаривал с Гроу планы мятежа, у него не возникало таких негативных эмоций по отношению к этим людям.

«Создается впечатление, что спланированный способ захвата власти весьма устарел, — подумал Стрейнжбери. — А может, это на меня так повлияли речи вновь прибывших…»

Он успокоил себя тем, что решил: «Хэвит — просто еще одна фигура в игре».

Время, пока группа мятежников ожидала отлета эсминца, проходило для них беззаботно. Но только не для Гроу. Гроу вынашивал собственные планы. Сейчас, при виде Стрейнжбери, Гроу многозначительно глянул на Гаркурта.

Стрейнжбери вздохнул.

«Да, ждать больше нельзя, — подумал он. — Корабль нужно захватить немедленно».

Его намерения заключались в том, что следует разоружить каждого из людей Хэвита на борту корабля.

В какой-то миг Роджер уловил угрожающее движение Гаркурта. Пальцы Стрейнжбери конвульсивно сомкнулись на механизме управления, запуская режим «эластичного времени».

Это было последнее, что он сделал.

Нажатие на контрольную кнопку мгновенно перенесло Роджера в другое временное пространство. Но на долю секунды позже, чем требовалось.

Луч бластера, который держал в руках Гаркурт, ударил Стрейнжбери в голову.

Мрак! Смерть!

Глава 32

Гроу. Борт звездолета

Стрейнжбери лежал, словно мертвый; так бы выглядел любой человек в подобной ситуации.

Гроу посмотрел на неестественно изогнутое тело. Рука мертвеца находилась в кармане.

«Итак, — рассуждал Гроу, — у Стрейнжбери там механизм управления, с помощью которого он и управлял временем».

— Переверни его и выверни карманы, — скомандовал Гроу.

Мертвое тело оказалось легким, словно состояло из невесомого пуха.

Чуть позже Гаркурт с триумфом вручил Гроу механизм управления.

Гроу повертел его в руках, потрогал сенсоры… Никакого эффекта.

Его подручные тщательно обыскали убитого. Ничего.

Снова и снова Гроу манипулировал пультом.

Но в его руках он оставался бесполезным предметом. Стрейнжбери встроил в него систему-опознаватель, но Гроу понятия не имел о таких системах. Он видел нечто, способное чудесным образом замедлять время. Но сейчас от пульта было не больше толку, чем от сломанной игрушки.

Окончательно сбитый с толку, Гроу внимательно смотрел на тело своего врага, и в нем зрели горькие, безнадежные мысли. Теперь он понимал, что поторопился уничтожить Стрейнжбери. В очередной раз Гроу вынужден был признать, что нуждается в ком-то, подобном Стрейнжбери или Миллеру.

Он понимал также, какие события ожидают его в ближайшее время…

— Ладно, перебьемся! — зловещим тоном сказал он своему дружку. — Мы захватим корабль так, как это было сделано в первый раз. Дождемся очередного периода сна и преподнесем им сюрприз. У нас есть еще часов шесть. Отдыхайте!

Когда прошло шесть часов, Гроу, разбудив приятелей, провел с ними необычайно краткий инструктаж:

— Убивайте только патрульных. Весь прежний экипаж нам нужен. И Хэвит… Главное: найдите и прикончите Хэвита!

* * *

Захват корабля начался с того, что люди Гроу нестройной линией стали пересекать пустынные коридоры. Вскоре первое трио мятежников отделилось от группы и направилось к двигательному отсеку. Остальные разделились на два отряда и повернули: одна в сторону вспомогательной рубки управления, другая — к капитанскому мостику. Основную группу, поднимающуюся на верхние уровни, возглавил Гроу.

В каюте старшего помощника капитана (так утверждал Стрейнжбери) расположился штаб космического патруля. Остальные патрульные занимали ближайшие к этому месту каюты.

Две группы по три человека, предварительно проинструктированные, были посланы туда же с отмычками. Перед ними стояла только одна задача — безжалостно уничтожать любого патрульного.

Гроу с двумя оставшимися дружками осторожно зашел в каюту капитана, используя запасные ключи, которые заранее сделал Стрейнжбери. Гроу беззвучно открыл входную дверь и на цыпочках прошел внутрь… Чуть позже две заспанные, испуганные женщины посмотрели на него с кроватей в спальной комнате капитана: Руфь и Марианна.

Один из людей Гроу зашел во вторую спальную каюту. Он доложил, что комната занята Ильзой и Анной.

— Хэвита нет. Нигде. Наверное, Стрейнжбери предупредил его…

Предположение было идиотским, и Гроу почувствовал внезапную ярость. В голове его пронеслись неясные мысли. Что делать? Не обращая внимания на женщин, он ринулся в кабинет, к системе прослушивания, и без промедления включил сканирующие устройства.

После нескольких минут поспешного поиска Хэвита он понял, что такой метод розыска займет слишком много времени. В заключение проверки он включил видеообзор нижних палуб корабля. Там было безлюдно. Вероятно, все возвратились назад, к своим семьям.

Гроу отыскал камеру, установленную в штабе патруля. Он увидел мрачную сцену: двое мертвых мужчин в пижамах и рыдающую женщину.

Гроу удовлетворенно хмыкнул.

Гроу «переходил» от одной каюты к другой, и с восторгом видел, что его люди одержали потрясающую победу. Он видел ужасающие подробности: кровь, трупы. Вот лежит мертвый патрульный, а рядом — один из людей Гроу. Тоже мертвый… Только в двух каютах еще шло сражение, и там перевес был на стороне людей Гроу. Беспечный противник был захвачен врасплох.

С ликованием потирая руки, Гроу вышел из кабинета. Через открытую дверь он увидел четырех женщин. Они стояли маленькой группой, с удивлением ожидая дальнейших событий.

Его жены.

— Итак, дамы, — сказал он, широко улыбнувшись, — я — капитан, вновь вернулся к вам.

Ответом ему послужило угрюмое безмолвие.

— Вот как! — с раздражением произнес он. — Я вижу, вы не рады моему появлению!

На глазах Руфи показались слезы, с губ слетели первые звуки рыданий. Это словно послужило сигналом. Все женщины принялись дружно плакать и причитать.

Новоявленный капитан злился все сильнее.

— Всем собраться в этой каюте! — приказал он, показывая на вторую спальню. — И оставаться там!

Двое его сообщников, услышав шум, вошли в каюту.

— Что случилось, капитан? — нервничая, спросил один из них.

— Мы побеждаем, — ответил Гроу.

Он поспешил назад к системе прослушивания и сканирования, чтобы убедиться в правоте своих слов.

Для начала он включил видеообзор двигательного отсека. Там также была одержана победа. В комнате находился захваченный мятежниками бывший старший помощник капитана Миллер.

Гроу включил обычный видеоэкран и, обращаясь к Миллеру спросил:

— Где Хэвит?

Миллер пребывал почти в шоковом состоянии, но ответ его прозвучал вполне разумно:

— В одной из верхних кают. В какой, не знаю. Поверьте мне!

Гроу помолчал, обдумывая ситуацию.

— Обыскать все! — грубо распорядился он и выключил связь.

С большим неудовольствием его подручные восприняли этот приказ. Они рассчитывали немедленно насладиться победой, а вместо этого придется осмотреть больше сотни кают в верхних этажах корабля.

Сложившееся положение расстроило планы Гроу. Как наугад найти ту каюту, в которой находится Хэвит?

— Черт побери! — выругался Гроу. — Почему бы ему не выступить против меня, как полагается мужчине?

Возбуждение Гроу постепенно проходило по мере того, как он выслушивал доклады своих людей. Победа была одержана во всех каютах по одну сторону коридора.

— Мы зашли в несколько кают, где находились люди из старой команды корабля, — сказал Гаркурт, — и сказали им, как вы и приказывали, чтобы они оставались там и никуда не выходили и не мешали нам. Так что кое-кто уже знает, что происходит на корабле.

Почти такие же доклады поступили и от других руководителей групп по захвату корабля.

Гроу остался равнодушным.

— Мы знаем, что эти люди трусливы и будут тихо сидеть, пока все не закончится, — презрительно сказал он.

Раздался сигнал вызова. Гроу автоматически повернулся к видеоэкрану и настороженно замер.

— Кто мог включить общую корабельную связь? — спросил он.

По-прежнему недовольный, он включил свой видеоэкран.

Хэвит!

Два врага внимательно смотрели друг на друга. Гроу прищуренными глазами, Хэвит широко открытыми. Первым заговорил Хэвит:

— Я уже извещен о твоей попытке совершить переворот на корабле, Гроу. Не знаю, как ты попал на борт, но этот трюк будет стоить тебе жизни.

Из услышанного Гроу поразило одно слово — «извещен».

— Кто известил тебя? — прорычал он.

Хэвит зловеще продолжил:

— Два десятка моих людей уже подготовлены, и с минуты на минуту…

Гроу почувствовал озноб. Он даже пропустил следующие слова Хэвита.

— … мы вооружены! — продолжил Хэвит. — И сейчас, через несколько минут, приступим к вашей ликвидации, так что лучше сдавайтесь, пока еще есть время.

Гроу пришел в себя.

— Вы со своей кучкой трусов ничего не добьетесь! — презрительно крикнул он и выключил связь.

Глава 33

Хэвит. Борт звездолета

Сражение за захват корабля возобновилось через час.

У Гроу имелось восемнадцать человек, вооруженных бластерами, револьверами и короткоствольными винтовками. Им противостояли, в основном, ученые и технический персонал корабля с оружием, изготовленным в спешке с использованием оборудования лабораторий.

Гроу считал своих противников трусами, потому что до этого они уже позволили арестовать себя без какого-либо сопротивления. Хэвит знал, что в этом есть доля правды. Но появились и новые факторы. У старого состава команды корабля сейчас появилось мужество, так как они стали частью новой системы, которая родилась за последние несколько недель, и ее нужно было защитить.

Хэвит также полагался на то, что мужчины глубоко оскорблены политикой, которую проводил Гроу в отношении женщин. Они помнили, каково жить под контролем Гроу, и перспектива такого существования была для них весьма непривлекательной.

Что важно — решение сражаться без колебаний поддержали многие, и когда Хэвит предложил им пойти и отстоять свои идеалы с оружием в руках, его слова встретили с воодушевлением.

Физики, химики, инженеры молниеносно изготовили три основных типа оружия: бластеры, в которых световой луч формировался с помощью электрических зарядов; особый вид оружия, поражающего нервную систему и приводящий к судорогам мышц; накопители энергии — крохотные шарики, способные аккумулировать и выделять тепло.

Один такой шарик запустили в систему вентиляции в двигательном отсеке. Когда температура в помещении достигла 180 градусов по Фаренгейту, небольшая группа людей Гроу, находившихся там вместе со взятым в плен Миллером, сдалась.

Эту группу захватили тихо, без стрельбы.

От них же впервые стало известно об убийстве Стрейнжбери. Хэвит внимательно выслушал рассказ одного из мятежников о том, где они прятались, как попали на корабль, а также об устройстве, изменяющем ход времени.

Услышанное очень взволновало Хэвита. Ему показалось, что открытия Стрейнжбери помогут разрешить полнейшую «пространственно-временную» путаницу, в которую они попали.

Но вскоре он понял, что люди Гроу в этом деле ему не помощники. В их сознании не отложилось ничего полезного, разъясняющего события, свидетелями которых они стали.

Молодого ученого Роскоу внезапно осенила мысль: если Стрейнжбери вернулся на корабль, значит, должен возвратиться назад и Тэлли. Хэвит немедленно направил молодого человека с патрульным обыскать модули. Действительно, в одном из них оказался Тэлли.

Но и его познания о последних открытиях Стрейнжбери были отрывочны и почти бесполезны.

Ни одно из устройств, использованных для борьбы с мятежниками, не являлось оригинальным изобретением кого-либо из экипажа «Надежды Человечества», однако как оружие применялось впервые. Для ученых борьба представлялась некой игрой. Они вели подсчет сделанным моделям оружия. Им был интересен сам процесс…

Сообщника Гроу, который успел перебраться на капитанский мостик, вынудили сдаться своеобразным методом. Громкоговоритель на одной из панелей управления стал издавать звук невероятной высоты и громкости. Вскоре звук усилился настолько, что не выдержали барабанные перепонки мятежника. Осталось только одно — сдаться. Пока одни специалисты занимались капитанским мостиком, остальные окончили изготовление «нового» вида оружия. Они включили необычную установку во вспомогательной рубке управления. Языки вырвавшегося из нее пламени буквально разнесли стены кают. Это был лазерный феномен — смесь различных световых волн, включая тепловые частоты, вызывающих резонанс в кристаллической решетке металла корабля. Языки сверкающего света, подобные горящему огню, достигли длины десяти-двадцати футов. Они появились внезапно и совершенно неожиданно, оказавшись далеко не такими обжигающими, как огонь, но достаточно жаркими, чтобы вызвать психологический эффект. Казалось, они могли сжечь заживо. Минуты не прошло, как дружки Гроу стали поспешно сдаваться.

Человек, который доложил об этом выдающемся успехе Хэвиту, в конце гневно добавил:

— Что касается моего мнения, надо было сразиться с этой грязной бандой мятежников еще в прошлый раз, когда они захватили власть на корабле…

Хэвит внимательно посмотрел на говорившего, которого звали Лоуренс, почти такого же рослого и сильного, как Гаркурт.

Обдумывая ситуацию и вспоминая уроки прошлого, Хэвит отрицательно покачал головой:

— Я не согласен. Сотню лет вы, люди науки, не утруждали свою голову политикой. Успешное командование кораблем показало правильность такого подхода специалистов к социальным проблемам экипажа.

Заканчивался обычный на корабле период сна. Большие группы мужчин постепенно занимали одну каюту за другой, приближаясь к каюте капитана.

В конце концов осталось только одно помещение, которое контролировали мятежники. Капитанские апартаменты. Там находился Гроу. Но там были и капитанские жены. Хэвит медлил, потому что не мог придумать такого решения, которое не подвергало бы женщин опасности.

Ученые под командованием Лоуренса прибыли к Хэвиту. Их предводитель убежденно произнес:

— Боюсь, нам придется принести женщин в жертву. В противном случае неизбежны атаки со стороны мятежников и дополнительные потери.

В свою очередь Хэвит предложил убедить Гроу сдаться в обмен на обещание сохранить жизнь ему и его приспешникам.

— Нет, нет! Он — убийца! — прозвучало несколько недовольных голосов.

Хэвит почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Гроу убивал людей по политическим причинам, — сказал он.

— Это все равно убийство! — резко возразил Лоуренс.

— Нет, скорее, это война! — заявил Хэвит.

Сдерживая раздражение, он объяснил, что отчасти мятежники обвиняются справедливо. Убийство есть убийство. Однако до сравнительно недавних времен социальный строй на корабле воспринимался большинством людей как незыблемый. И реальные изменения были, вероятно, делом отдаленного будущего. Кроме того, люди, оказавшись в неожиданно изменившихся условиях, полностью не осознали все происходящее.

— Мы, почти наверняка, можем определить суть общества, исходя из его законов, — сказал Хэвит. — И сейчас вы, находясь в стадии перехода от одной системы к другой, не должны приносить себя в жертву жестокости, которая составляла часть прежней власти. Если сейчас среди вас есть кто-либо, поддерживающий старую систему, то я рад услышать его мнение и предложения по нашим дальнейшим действиям.

Наступило долгое молчание… Потом вперед вышел старший помощник капитана Миллер.

— Я поддерживаю старые порядки, — сказал он.

Один из ученых издал какой-то странный звук, после чего произнес с плохо скрытой злостью:

— Мистер Миллер, вы что же, на стороне Гроу?

— Я ненавижу этих ублюдков, вылепленных из дерьма, с того момента, как встретился с ними, — с негодованием ответил ему Миллер.

— А что скажете по поводу вашего безоговорочного подчинения Брауну, когда вы пресмыкались перед ним? — сердито произнес кто-то.

— Браун был законным капитаном корабля! — удивленно возразил Миллер.

Хэвит призвал спорщиков к порядку. Потом, улыбнувшись, повернулся к собравшимся.

— Видите, что получается, — сказал он.

— Здесь что-то не так, — пробормотал невнятно молодой ученый Роскоу. — Я чувствую это. Итак, вы обещаете Гроу и его прихвостням жизнь? Что вы собираетесь делать с ними потом?

— Пусть привыкают к новым порядкам, — дружески ответил Хэвит.

— Вы думаете, Гроу согласится на это?

— А разве у него есть выбор? — усмехнулся Хэвит. — Неужели новую жизнь мы начнем с кровопролития?

— Это не мы начали… — проворчал кто-то.

— Тем более! — с напором произнес Хэвит. — И речь сейчас идет не только о Гроу и его головорезах, но и о женщинах, которые стали его заложниками. И о нашем будущем!

Хэвит обвел взглядом присутствующих. Никто не рискнул ему возразить.

Гроу нагло рассмеялся, когда по корабельной связи его вызвал Хэвит.

— Послушай, ты! — с вызовом заявил Гроу. — Я хорошо понимаю разницу между мужчинами и слизняками. Так вот: у тебя — слизняки, а у меня — мужчины. Попробуй взять нас — и ты тоже это поймешь!

На дерзость мятежника Хэвит ответил спокойствием. Он лаконично изложил свое предложение. И сказал, что на его стороне — специалисты корабля. Рано или поздно они придумают что-то такое, что выкурит Гроу из норы.

Гроу задумался. Он знал, на что способны ученые. Он не забыл, как Стрейнжбери вытащил его из тюрьмы.

— Итак, Гроу, вы не доверяете моему предложению! — напирал Хэвит, чувствуя, что противник колеблется.

— Да или нет?

— Не доверяю!

— Напрасно. Если вы откажетесь, второй раз я уже не предложу. Мне и так было довольно трудно уговорить совет корабля пойти на такое послабление для вас, — настаивал Хэвит. — Если вы не примете мое предложение, это будет конец, Гроу. Ваш конец.

— Твоя кучка ученых — это еще не весь экипаж, — проворчал Гроу.

— Экипаж тоже на моей стороне! — заверил Хэвит. — Ну, Гроу! Решайте! Можете посоветоваться со своими людьми!

Гроу на экране скорчил презрительную гримасу:

— Я сам принимаю решения!

Но в нем начал зарождаться страх.

В глубине души Гроу появилось предчувствие смерти. Но все равно он на что-то надеялся. На что? Он не знал. Однако сдаваться не хотел.

— Я даю вам время, Гроу! До начала атаки. До первых выстрелов! — С этими словами Хэвит выключил связь.

Несколько ученых молча слушали переговоры Хэвита с Гроу.

— Судя по вашему лицу, не скажешь, что вам, Хэвит, все равно, согласится он или нет, — произнес один из них.

— Гроу тоже не все равно, — ответил Хэвит. — Уверен, он пойдет на попятный.

И тут у него появилась идея.

Глаза Хэвита вспыхнули.

— Я знаю, как мы его достанем! — заявил он.

* * *

Хэвит в последний раз проверил работу капсулы. Все было нормально.

— Всем все ясно? — спросил он.

— Да, — ответил за всех Лоуренс, которого Хэвит назначил командиром штурмовой группы, вооруженной самодельными бластерами и нейроизлучателями. Последние были прекрасным оружием, но стены и переборки полностью экранировали излучение, а эффективность воздействия очень сильно зависела от расстояния.

Прямо перед штурмовой группой находился коридор, заканчивавшийся задраенной перегородкой. Коридор вел к капитанским апартаментам и вспомогательным помещениям за ними. Последний отсек звездолета, контролируемый мятежниками.

Хэвит сел в капсулу, пристегнулся и надвинул защитный колпак. Тонко взвыли двигатели, капсула рванулась вперед и нанесла сокрушительный удар по перегородке.

Перегородка из сверхпрочного пластика выдержала удар. Хэвита отшвырнуло назад. В перегородку ударили лучи бластеров. Пластик зашипел, пошел пузырями. Коридор наполнили клубы ядовитого желтого дыма.

Хэвит подал капсулу назад, ударил еще раз и вышиб переборку. Капсула вылетела в коридор. С той и с другой стороны засверкали бластеры. Их лучи скользили по зеркальной поверхности капсулы, преломляясь и не причиняя вреда.

Прозрачный колпак потемнел: сработали светофильтры.

Перед капсулой появился человек с бластером, выстрелил в упор — и завизжал, выронив оружие и схватившись за лицо. Отраженный от корпуса капсулы луч полоснул его по глазам. Тупой удар — нос капсулы отбросил атакующего к стене.

Хэвит резко затормозил у двери, ведущей в капитанские апартаменты.

Клубы ядовитого дыма ползли по коридору. Лучи бластеров больше не полосовали его. Люди Гроу, охранявшие этот рубеж, были мертвы.

— Гроу! — усиленный динамиками капсулы голос Хэвита прогремел в коридоре.

— Черт побери, Хэвит, чего ты хочешь? — Гроу тоже воспользовался динамиком.

— Переговорить!

— Ты все сказал по интеркому!

— Это лучше сделать с глазу на глаз! Я один!

Наступила пауза.

Вероятно, Гроу воспользовался видеокамерами, чтобы убедиться в словах Хэвита.

А тот действительно не лгал. Штурмовая группа заняла позицию вне этого отсека.

Воздух немного очистился: кондиционеры воздушной системы работали на полную мощность.

— Хорошо, входи! — наконец раздался голос Гроу, и дверь открылась.

Хэвит осторожно въехал внутрь. Конечно, он рисковал, но очень надеялся, что капсула его защитит. Ее оболочка экранировала практически любое излучение и довольно неплохо сопротивлялась механическим воздействиям. Но, вместе с Хэвитом внутри, она весила всего около шестисот фунтов. То есть несколько сильных мужчин могли бы ее перевернуть, лишив подвижности, а затем без спешки выковырять из нее водителя.

Итак, он остановился в дверном проеме. Хэвит не собирался разговаривать с Гроу. У него была только одна цель — женщины.

Хэвиту повезло. Спустя мгновение дверь одной из спален приоткрылась. Сквозь щель в двери на него смотрели чьи-то глаза. Хэвит узнал Руфь.

Не раздумывая ни секунды, он подал на корпус капсулы статический потенциал и резко бросил машину вперед. На максимальной скорости — около десяти миль в час — капсула пересекла комнату. Он смутно видел мужчин, подскочивших к аппарату. До Хэвита донеслись их вопли, когда их шибануло электрическим разрядом.

Дверь в спальню была слишком узкой: капсула не могла пройти сквозь нее, но наглухо закупорила отверстие. Мгновением раньше Хэвит отключил статический потенциал.

Мужчин в каюте не было. Только женщины.

Хэвит почувствовал большое облегчение, увидев, что все они здесь.

— Лоуренс! Начинайте! — рявкнул Хэвит в микрофон.

И атака началась.

Люди Гроу успели закрыть дверь в коридор, но ее вышибло направленным взрывом. Невидимые лучи нейроизлучателей проникли внутрь.

Люди Гроу роняли оружие, падали и корчились в агонии. Кошмар длился не больше нескольких минут. Потом наступила тишина.

И в этой тишине раздался спокойный голос Лоуренса:

— Все, Хэвит, мы закончили.

Хэвит подал капсулу назад, откинул колпак.

Женщины были перепуганы, но не пострадали. Корпус капсулы и стены, как и предполагал Хэвит, послужили достаточным экраном.

Хэвит выбрался наружу с бластером в руке.

Лоуренс уже находился здесь.

— Это можно спрятать, — сказал он, кивнув на бластер. — Нас больше никто не побеспокоит.

Десятка два мужчин скорчились на полу.

— Лоуренс, — нервно сказал Хэвит, — что с ними?

— Боюсь, мистер Хэвит, мы немного переборщили с дозой, — ответил Лоуренс с коротким смешком. — Боюсь, все они мертвы.

Хэвит пришел в ярость:

— Мы же договорились, Лоуренс!

Ученый криво усмехнулся.

— Черт возьми, вы убили их! Намеренно! Вы — еще один убийца!

— Не стоит так нервничать, мистер Хэвит. — Лоуренс остался спокоен. — Это был единственно правильный выход. Пройдет немного времени, в вы сами со мной согласитесь. В любом случае дело уже сделано и, уверяю вас, большинство — на моей стороне.

Хэвит сдержался и попытался успокоиться, но в интонации его слов все еще слышалась злость.

— Я предполагаю, это было сделано из хороших побуждений, — проворчал он.

— Вы же не думали, что мы позволим ему сбежать! — жестко ответил Лоуренс.

— Хорошо, хорошо, — согласился Хэвит. — Все это мы обсудим позже.

Он мельком увидел за собой, в дверном проеме, женщину, включил переговорное устройство.

— Дамы, — приказал он. — Оставайтесь в той же спальне и закройте двери, пожалуйста!

Дверь сразу же тихо прикрылась, но он успел услышать, как в спальне кто-то зарыдал.

— Да, — сказал Хэвит. — Дело сделано. А сейчас я бы хотел немного отдохнуть.

Глава 34

Капитан Хэвит. Борт звездолета

Хэвита разбудил звук зуммера. Он поспешно надел халат и открыл дверь. Там оказался Роскоу — молодой ученый, который терпеливо ожидал его в коридоре.

— Мы в главном зале совещаний, сэр, — сказал Роскоу, — и хотим, чтобы вы пришли туда.

— Кто это — мы?

— Экипаж, сэр, но… — Роскоу замялся.

— Что — но?

— Собрались только мужчины, сэр.

Хэвит внимательно и озабоченно посмотрел на Роскоу, но расспрашивать больше не стал:

— Я прибуду туда через десять минут.

Он побрился, торопливо раздумывая над словами Роскоу. Вероятнее всего, все самое неотложное для устранения последствий мятежа уже было сделано. Остальное потребует длительной работы.

… У Хэвита имелась отличная социальная программа. Его система была гибкой и самовосстанавливающейся. Она не нуждалась в отдельном моральном кодексе или отдельном лидере. Формально все люди были полностью свободны в действиях и желаниях, однако должны были стремиться сохранить новый строй.

Как только Хэвит появился в дверях зала заседаний, один из присутствующих вскочил с криком:

— Он здесь!

Для Хэвита такое приветствие было неожиданным. Он остановился.

Пока Хэвит в нерешительности стоял у входа, несколько сотен мужчин, находящихся в зале, встали и стоя начали радостно приветствовать его. Хэвит увидел Уильяма Лоуренса. Широко улыбаясь Хэвиту, Лоуренс стоял, ожидая капитана.

Хэвит двинулся к нему. Всем своим видом он изображал уверенность, но внутри зрело беспокойство.

Как только Хэвит достиг сцены, Лоуренс поднял руку, и наступила тишина.

После этого ученый торжественным тоном обратился к Хэвиту:

— Мистер Хэвит! Здесь собрались только ваши друзья. Путь, приведший вас на корабль, ваша система управления обществом, все, сделанное вами в последнее время, вызывают у нас уважение и восхищение. Мы видим, что за всеми вашими действиями стоит высочайшее уважение к личности. Наше собрание разделяет ваши убеждения и выражает свое доверие как законному руководителю нашей экспедиции. — Он сделал паузу, успокаивая аудиторию, вновь начавшую громко хлопать и одобрительно шуметь. — Тем не менее есть еще нерешенные проблемы, и до того, как мы окончательно утвердим вас в должности капитана, мы хотели бы услышать, какими вы видите личные отношения внутри экипажа. И в первую очередь собрание хотело бы услышать ответ на следующее: что вы собираетесь делать с женами капитанов?

Поворот разговора от общих фраз к конкретному вопросу был таким резким, что Хэвит замер. Это настолько вывело его из равновесия, что пауза затянулась надолго. Да, прямой вопрос требовал прямого ответа. Если бы это зависело только от его желания, Хэвит оставил бы женщин себе. Они — жены капитана. Он — капитан. Естественно предположить, что они станут его женами. Собственно, они уже стали его женами, но…

Хэвит понял, что именно от ответа на этот вопрос зависит его будущее положение. И это было справедливо. Одна мораль для всех: и для капитана, и для экипажа.

— Господа, — сказал он. — Я не знаю, сколь долго мы будем находиться в космическом пространстве. Но полагаю, это зависит от того, насколько удачными окажутся наши эксперименты, как скоро мы добьемся успехов в исследованиях феномена «пространство-время». Вообще говоря, жизнь людей на борту должна соответствовать общечеловеческим понятиям. Естественно, у нас будут заключаться браки, рождаться дети, выполняться программа образования и происходить другие, не менее важные вещи.

Хэвит остановился, неожиданно смущенный.

— Что же касается лично меня, — произнес он, — то я испытываю огромное уважение к одной из четырех женщин, тех женщин, которых доктор Лоуренс назвал «капитанскими женами»… — Он запнулся, но тут же продолжал твердым голосом: — Надеюсь, это чувство взаимно, и именно с ней я собираюсь составить семью.

В зале наступила мертвая тишина. Что-то в сказанных им простых словах показалось слушателям глубоко душевным. Уильям Лоуренс смотрел себе под ноги, не в состоянии произнести ни слова. Только Роскоу нашел смелость продолжить разговор.

— Мистер Хэвит, — сказал он, — насколько я помню себя, капитан «Надежды Человечества» всегда имел несколько жен. Но вы, как я понимаю, собираетесь ограничиться только одной?

Хэвит внимательно оглядел присутствующих в зале. Каждый из них замер в ожидании дальнейших событий. Хэвит почувствовал, что часть их, наиболее глупых, пыталась убедить себя и окружающих в том, что у мужчины может быть больше одной жены. Возможно, часть из них мечтала о своей гегемонии на борту «Надежды Человечества».

— Роскоу! — вмешался Лоуренс. — Чем ты слушал? Капитан Хэвит ясно сказал: одна жена!

Он протянул Хэвиту руку:

— Вы — наш. Мы полностью доверяем вам!

Ответом ему были продолжительные овации.

Никто не услышал, как Лоуренс добавил вполголоса:

— Поздравляю, сэр! Вы прошли испытание.

Глава 35

Восемь лет спустя

Ученым «Надежды Человечества» потребовался не один год упорного труда для того, чтобы разобраться в открытом Роджером Стрейнжбери феномене «эластичного пространства-времени».

Теория была проверена на практике, ее основные принципы установлены и проанализированы. Фактически это означало, что «Надежда Человечества» получила доступ в иную вселенную, вневременную вселенную сверхсветовых скоростей.

Хотя на борту прошло свыше четырехсот недель, когда два корабля, огромныйзвездолет и небольшой патрульный эсминец, вышли на околоземную орбиту, с того момента, как на этом же эсминце ее покинул Роджер Стрейнжбери с сообщниками, прошло всего одиннадцать дней.

Еще месяц потребовался для того, чтобы организовать совместное совещание глав земных правительств, и в первую очередь правительств Запада, России и Азиатского блока.

На этом совещании к лидерам Земли с совместным сообщением обратились Питер Линден и Эвирайл Хэвит.

Ученые прежде всего дали научную информацию о результатах экспедиции. Потрясающую информацию, в которой содержался смертный приговор планете Земля…

— … «Надежда Человечества» проникла в будущее Солнечной системы и кратковременно наблюдала некоторые характеристики нашего светила, определенно позволяющие отнести Солнце к цефеидам, — сообщил Линден.

В подтверждение ими были показаны видеозаписи тех будущих событий: внезапная вспышка, мощное тепловое излучение, достигшее поверхности Земли.

Ученые подробно объяснили, что ими демонстрируются некоторые из реальных событий будущего. Они проникли туда в результате полета корабля и исходя из условий изменения основных свойств материи при сверхсветовых скоростях. Движение со скоростями большими, чем скорость света, в течение многих световых лет — именно это стало условием, приведшим к наблюдаемым эффектам «пространство-время». Что-то подобное — пульсация в космическом пространстве — кратковременно наблюдалось в Солнечной системе.

Путешествие быстрее скорости света позволило бы пройти сквозь Солнце где-то за четыре секунды и преодолеть девяносто три миллиона миль от Солнца к Земле за шесть с половиной минут.

— Солнце вспыхнет! — заявил Линден, огласив приговор.

И тут же последовало помилование.

— Но все планеты, кроме Меркурия, останутся на своих орбитах. И у нас есть возможность создать энергетический щит из смещенного пространства, который позволит почти в тысячу раз уменьшить излучение. Просто на этот период время на Земле существенно ускорится, и поскольку для Солнца течение времени останется прежним, интенсивность его излучения упадет пропорционально коэффициенту ускорения времени. Мы выживем!

Когда сообщение Питера Линдена по видео- и радиопрограммам было закончено, Хэвит добавил:

— А у меня есть более приятные новости. За время нашего путешествия со скоростью, превышающей скорость света, «Надежда Человечества» посетила несколько звездных систем. Нами обнаружены три планеты, пригодные для проживания людей. Многие из колонистов уже остались там.

И кстати, — добавил он, — моя жена Руфь и четверо наших детей остались на одной из тех планет. Теперь наш дом — там. И поэтому мне бы хотелось не откладывая обсудить некоторые аспекты взаимодействия доминиона Земля и его колоний…

Позднее эти слова были включены в учебники истории, поскольку именно они ознаменовали окончание истории человечества Земли и возвестили о начале истории человечества галактики.

СИЛКИ ^(роман)

Силки — сверсущества, способные изменять свое тело в трёх ипостасях: для жизни на Земле, в воде и космическом пространстве. Кроме того, они обладают многими другими способностями. Поэтому они очень полезны на службе Земле. Первоначально считалось, что они появились в результате генетических экспериментов над людьми.

Пролог

Жарко, очень жарко в эти полуденные часы на улочках маленького гаитянского городка. Конечно, в саду, под сенью деревьев, прохладнее, но жизненная необходимость увидеть ветхого старца вынудила Марию покинуть спасительную тень и ступить на пышущую жаром, словно раскаленный металл, мостовую. Потому что тот сидел прямо на солнцепеке и гнусно улыбался, оскалив белые вставные зубы.

— Так ты, значит, просишь денег на поднятие затонувшего корабля с сокровищами? Неужели ты думаешь, что я выжил из ума?

Он вновь ощерился, утомленно-похотливо, и подмигнул ей.

— Разве что, — со значением произнес этот замшелый пень, — такая молоденькая, красивая девочка будет добренькой к старому человеку…

Он ждал ответа, жадно, подобно сморщенной жабе, впитывая тепло солнца в свои заплесневелые кости, видно уже неспособные согреться естественным путем. Но и испепеляющее солнце помогало слабо: его непрерывно била дрожь от озноба.

Мария Ледерль взглянула на него с любопытством. Ее воспитал старый морской волк с изощренным чувством юмора, а посему она восприняла слова возможного заимодавца спокойно, лишь чуть-чуть удивившись, что глаза этой сладострастной развалины еще сохранили возможность увлажняться при виде молодой девушки.

Проигнорировав его намеки, она твердо заявила:

— Дело верное. Корабль затонул в войну в открытом море неподалеку от Санта-Юиля. Капитаном на нем был — в последний раз! — мой отец. Когда компания отказалась финансировать экспедицию, он решил сам собрать необходимые средства. А о вас он узнал от одного из своих приятелей.

Это была неправда, поскольку старик стоял последним в длинном списке потенциальных кредиторов. Но Мария продолжала без остановки:

— И, ради бога, не обижайтесь. Ведь любителей риска все еще встречается не так уж мало. Так почему бы такому испытанному игроку, как господин Райхер, не пощекотать себе нервы в последние дни жизни?

Почти безгубый рот растянулся в новой улыбке, вторично продемонстрировав безупречные зубы. На сей раз тон был более благожелательным.

— Я же ответил тебе, дорогуша. Всю свою наличность я решил отдать на исследования в области медицины. Я не перестаю надеяться, что они все же откроют что-нибудь такое… — Он зябко передернул тощими плечами. Лицо исказилось страхом. — Я совсем не расположен сходить в могилу.

На какое-то мгновение Мария даже пожалела эту старую перечницу. Ей подумалось, что придет и ей время превратиться в поминутно дергающуюся старуху. Но эта мысль промелькнула будто легкое облачко на летнем небосклоне. У нее, молодой, были дела поважнее.

— Значит, вы никак в этом не заинтересованы?

— Ни в коей мере.

— Ни капельки?

— Нет, даже на десятую долю процента, — отрезал уже с неприязнью Райхер.

Ничего не оставалось, как удалиться. На прощание она все же бросила:

— Если вдруг передумаете, то наша «Голден Мэри» стоит на четвертом причале.

Мария вернулась в порт, где небольшое суденышко поджаривалось на солнце в нестройном ряду себе подобных. Большинство из них предназначалось для плавания в открытом море. Многие — из тех, что прибыли из Соединенных Штатов, — служили прогулочными яхтами, на борту которых их владельцы и гости играли в бридж, танцевали под звуки, исторгаемые дорогостоящей аппаратурой, и калились на солнышке. Мария не жаловала этих толстосумов за их наглое, избыточное богатство, в то время как люди, подобные ей и отцу, испытывали нужду и находились на пороге отчаяния.

Обжигая руки о деревянные перила, Мария поднялась на палубу. В сердцах пытаясь как-то утихомирить боль от ожога, она похлопала себя по бедрам.

— Это ты, Мария? — раздался откуда-то из чрева судна голос отца.

— Да, Джордж.

— У меня назначена встреча с одним типом. Его зовут Сойер. Там будет и немало солидных деятелей, поговорю-ка я с ними. Все-таки еще одна попытка…

Мария промолчала, только скользнула по нему взглядом, когда отец вышел наверх. Он надел свою самую шикарную капитанскую форму, но неумолимое время уже взяло свое. Перед ней стоял далеко не тот крепкий и бравый красавец-мужчина, которого она знала с детства. Поседели виски, неизгладимыми отметинами бесчисленных зим были испещрены огрубевшие черты лица.

Она подалась к отцу и поцеловала его.

— Знаешь, я особенно рассчитываю на возможность поговорить с одним очень богатым стариком по имени Райхер. Он обещал тоже там быть.

Мария совсем было уже открыла рот, чтобы объяснить, насколько беспочвенны его надежды, но вовремя удержалась. Она вдруг подумала о том, что до сих пор внушительный мундир продолжает производить благоприятное впечатление на людей. Так что нельзя было исключать, что и Райхер при виде зрелого и образованного мужчины поведет себя иначе.

Лишь после ухода отца она сообразила, какого характера должно было быть предстоящее сборище, чтобы вынудить Райхера вылезти из своей берлоги.

Она прекрасно пообедала вытащенными из холодильника фруктами, а затем принялась сочинять стихотворение, где обыгрывалось сравнение безумия солнечного пекла с разгулом неистовой ярости убийцы. Небрежно бросив свое непритязательное творение в ящик стола, где их накопилось уже изрядное количество, она уселась на палубе под тентом и обвела взглядом порт и беспредельную даль моря. Играли блестками ласковые волны, разбиваясь об острые белые носы суденышек и набегая на столь же непорочного цвета стены домов приморского городка. Эта картина все еще продолжала завораживать ее, хотя в теперешней ситуации Мария уже и не знала, радует она ее или вызывает отвращение неизменностью каждодневной безысходности.

«Все это прекрасно и мило, — подумала она, — но насколько же печально и грустно для безденежных отца с дочкой».

Девушка вздрогнула при мысли о возможных бедах, но потом, с вызовом пожав плечами, решила: «Все равно и в самом безысходном положении что-нибудь да придумаю».

Но полной уверенности в этом у нее не было.

Мария спустилась вниз, надела купальный костюм и через минуту уже плескалась в парном, покрытом легкой рябью море. И все же до чего это было ужасно: бездарно проходил еще один день в ее жизни, как перед этим пробежали сотни других, бесследно исчезнувших в пучине времени, подобно брошенным в океан камушкам.

Мысленным взором она окинула шлейф тянувшейся позади череды дней, освещенных все тем же великолепием солнца. Каждый из них в отдельности прошел в общем не так уж и плохо, но в сумме они порождали неясную тревогу, поскольку жизнь явно протекала бестолково.

И она — в который уже раз! — собралась было принять какое-нибудь важное решение, которое круто изменило бы ее серое существование, как вдруг заметила появившуюся на палубе стоявшей метрах в тридцати от них яхты Сильвию Хаскинс, которая махала ей рукой.

Мария подплыла к соседнему судну и без особого желания поднялась на борт. Она ненавидела Генри Хаскинса, ее мужа, и поэтому испытала большое облегчение после того, как Сильвия выложила все волнующие ее новости:

— Генри ушел на совещание, посвященное крупному медицинскому открытию. Затем, как он сказал, мы должны будем отплыть на один из близлежащих островов и лично ознакомиться с чем-то или с кем-то, я так и не поняла, на ком оно было успешно применено.

Мария в ответ вежливо изобразила:

— О!

Ее представление о Генри Хаскинсе весьма отличалось от того, которое, как мнилось его жене, она должна была бы иметь. Этот атлетически сложенный мужчина отличался, по его же собственным словам, невозмутимостью и, уверенный в своей неотразимости, неоднократно пытался приставать к Марии. Он отказался от своих недвусмысленных заигрываний только после того, как однажды натолкнулся на острие кинжала, убедительно сверкнувшего в ее ни на секунду не дрогнувшей руке.

В отличие от своего мужа Сильвия была милой, добросердечной, дружелюбной, но несколько нескладной особой. Генри не раз с гордостью расхваливал ее достоинства.

Для Марии сама мысль о том, что кто-то, возможно, нашел способ продлить жизнь Генри, была непереносимой. Но в данный момент слова Сильвии заинтересовали ее с той точки зрения, что Генри участвовал в важном совещании. Учитывая размеры городишка, было очевидно, что он присутствовал на той же самой встрече, что и ее отец. Она сообщила об этом Сильвии.

Та воскликнула:

— Ну, слава Богу, значит, это не выдумки Генри. Я слышала, что туда намеревались пойти также Педди, старикан Грейсон, чета Хейнцов, Джимми Батт и еще по меньшей мере два-три человека.

«И этот старый хрыч Райхер, — подумала про себя Мария. — О боже!»

— А вот и ваш отец, — неожиданно прервала ее раздумья Сильвия.

Капитан Ледерль, увидев свою дочь, остановился. Он с видимым воодушевлением потер руки.

— Мария, — радостно провозгласил он, — быстренько наведи порядок в моей каюте. Сегодня вечером господин Райхер прибудет к нам на борт, а завтра рано утром мы отчаливаем на Эскоу-Айленд.

Она тут же спрыгнула в море и вскоре уже шла по своему судну по направлению к капитанскому кубрику. Обернувшись к идущему вслед за ней отцу, она увидела, что оживленного выражения на его лице как не бывало.

— Все, что я говорил, предназначалось только для ушей Сильвии, — пояснил он. — А так все гораздо проще: нас наняли как перевозчиков.

Она не проронила ни слова, но отец, очевидно, расценил это как упрек в свой адрес, потому что тут же начал оправдываться:

— А что мне оставалось делать, дорогая моя? Не мог же я упустить даже такую, пусть плохонькую, возможность!

— Расскажи мне, что там происходило, — попросила она.

— Какой-то хмырь разливался соловьем, что нашел метод омоложения, и все это старичье воспрянуло духом. Я сделал вид, что и сам не прочь поиметь что-нибудь с этого, и, по правде говоря, верю в это.

В сущности, для него это был хоть какой-то, но все же успех. Из обломков своих планов Джордж спасал сейчас самое ценное — контакты. Что получится из того, что у них в гостях переночует Райхер, пока было совершенно неясно. Но важно, что он будет здесь.

— Снаряжение для подводного плавания возьмем? — самым естественным тоном спросила Мария.

— Само собой, — отозвался отец.

Казалось, она обрадовалась этому.

* * *

Для океана этот день ничем не отличался от вереницы других. Волны привычно ловко растекались между скалами и рифами затерянного в его просторах островка. Они мягко шелестели по песку и угрожающе рычали на неподдающиеся их напору утесы. Но весь этот шум и гам оставался на поверхности. В его глубинах, вдали от берега, царило величавое спокойствие.

Мария стояла на палубе уже начавшего дряхлеть судна и чувствовала свое нерасторжимое единство с природой — небом, морем и этим островом. Именно туда отправились с утра все мужчины. Она обрадовалась, что никому не пришла в голову глупая идея предложить оставшимся в ожидании их возвращения женщинам перекинуться в бридж. Был полдень, и они, скорее всего, сейчас дремали в своих каютах, тем самым весь необъятный мир океана достался ей одной.

Рассеянно поглядывая на воду, Мария неожиданно уловила в ней какое-то движение. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть, что там происходит, и замерла, пораженная.

Глубоко внизу, где-то, наверное, на глубине метров двенадцати, изящно скользила человеческая фигура.

Сквозь удивительно прозрачную водную гладь хорошо просматривалось песчаное дно. Стайка шаловливых рыб-попугайчиков, порезвившись в этих хрустальных глубинах, стремительно скрылась в сумраке прибрежных скал.

Человек плыл виртуозно. Странным, однако, было то, что делал он это на столь большой глубине без какого-либо специального снаряжения. К тому же, преломляясь в водной толще, его тело казалось ей в чем-то отличным от человеческого. В тот самый момент, когда у нее мелькнула эта мысль, незнакомец, подняв голову, встретился с ней взглядом и невероятной силы гребком рванулся в ее сторону.

Лишь тогда, когда он покинул водную стихию, Мария поняла… Это и в самом деле был не человек.

Точнее, от человека в нем оставались общие контуры. Но кожа лица и тела была неестественно толстой, как если бы ее прослаивали пласты жира и еще чего-то, что предохраняло пловца от холода и воды. Знакомая со многими диковинками моря, Мария сразу же заметила у него под мышками… жабры. На ногах виднелись перепонки, а рост достигал двух метров десяти сантиметров.

Мария уже давно ничего не боялась на этом свете, поэтому лишь слегка отступила от борта и задержала дыхание чуть дольше обычного. И то, что она так спокойно прореагировала на появление этого необычного существа, позволило ей увидеть, как оно… перевоплощалось.

Процесс начался, когда тот еще находился в воде. Продолговатое и крепкое тело укоротилось, толстая кожа утончилась, голова приняла более изящную форму. На глазах ошеломленной Марии под его ставшей необычно гибкой кожей в течение нескольких секунд стремительно скручивались и раскручивались мышцы. Игра света в воде, а также мелкая зыбь мешали проследить за всеми движениями, но в конечном счете то, что еще несколько мгновений назад было более чем двухметровой «рыбиной» превратилось в стройного и совершенно нагого молодого человека.

А в том, что это существо стало человеком во всех отношениях, не было ни малейшего сомнения. Без видимых усилий он перемахнул через борт. Теперь его рост составлял метр восемьдесят. Юноша вел себя самым естественным образом. Низким приятным баритоном он обратился к Марии:

— Весь этот шум поднялся из-за моей персоны. Старина Сойер, подарив мне жизнь, превзошел самого себя. Но, понимаю, вы, должно быть, шокированы моим видом. Посему не могли бы вы достать мне что-то вроде брюк?

Мария не двигалась с места. Его лицо кого-то ей смутно напоминало. Когда-то, как ей представлялось, давным-давно, появился в ее жизни один паренек… Но продержался он только до тех пор, пока она не обнаружила, что была для него всего лишь одной из дюжины девушек, с большинством из которых у него были гораздо более близкие отношения, чем те, которые она иногда могла бы ему позволить. И этот юноша так разительно походил на ее прежнюю симпатию…

— Вы не?.. — вырвалось у нее непроизвольно.

Казалось, он уже знал то, о чем она лишь собиралась его спросить, поскольку отрицательно покачал головой и с улыбкой успокоил ее:

— Нет, я обещаю вам быть верным всегда. — Затем добавил: — Дело в том, что Сойер и я, мы оба нуждаемся в молодой женщине, которая согласилась бы стать матерью моих детей. Полагаем, что закрепить в потомстве мои особые способности вполне возможно, но это надо еще доказать.

— Но то, что вы сделали, было, на мой взгляд, верхом совершенства, — возразила Мария, лишь смутно осознавая, что у нее и мысли не появилось с ходу и полностью отвергнуть его предложение. Скорее, она почувствовала какое-то неясное ей самой внутреннее удовлетворение оттого, что теперь она могла бы совершить в своей жизни нечто такое, что искупало бы все эти бездарно прожитые годы.

— Вы видели только часть того, на что я способен, — продолжал юноша. — Я могу принимать три различные формы. Сойер не ограничился только поисками в прошлом человечества, но попытался заглянуть и в будущее, раскрыв его потенциальные возможности. Человеческое обличье — лишь одна из форм, в которые я могу преобразовываться.

— А какая же третья? — тихо поинтересовалась Мария.

— Можно, я расскажу об этом чуть позже?

— Но ведь это совершенно невероятно! — воскликнула Мария. — КТО же вы на самом деле?

— Я СИЛКИ, — ответил он, — причем ПЕРВЫЙ.

Глава 1

Нэт Семп, силки класса «Си», очнулся в заданное им самим себе время и тут же, задействовав свои сенсорные каналы, определил, что уже находится совсем рядом с обнаруженным им еще час назад космическим кораблем.

На какое-то время он слегка размягчил внешнюю, твердую как сталь и похожую на хитин оболочку — свою своеобразную кожу. Это позволило ему воспринимать световые волны в доступном человеку диапазоне. Упорядочив затем их через систему линз, он обрел способность дальновидения.

Из-за ослабления герметичности между телом силки и вакуумом заметно повысилось внутреннее давление. Возникло особое ощущение, типичное для ускоренного расходования кислорода, накопленного в хитиновом каркасе. Так происходило всегда при переходе на кислородоемкий зрительный канал восприятия действительности. Потребление драгоценного газа быстро вернулось к норме, как только он, проведя несколько нужных визуальных замеров, восстановил жесткость и непроницаемость своего кокона.

То, что Семп увидел своим телескопическим зрением, весьма взволновало его. Стало ясно, что приближавшийся корабль принадлежал Вариантам.

Семпу было хорошо известно, что в обычных условиях Варианты на взрослого, в полном расцвете своих возможностей силки не нападают. В то же время недавно прошли слухи о непонятных пока изменениях в их поведении. Так, некоторые силки при встречах с Вариантами стали испытывать психологический дискомфорт. Поэтому нельзя было исключать, что, наткнувшись на него, Варианты, сконцентрировав всю энергию своей группы, смогут помешать его полету.

Пока Семп раздумывал, что предпочтительней — уклониться от встречи или, наоборот, смело идти, как обычно делали это силки, им навстречу, — он почувствовал, как корабль, слегка сменив курс, развернулся в его сторону. Итак, решение было принято, причем не им. Варианты сами искали контакта.

Естественно, в том, что касается ориентации в космосе, этот звездолет никак не мог быть ни «выше» и ни «ниже» его. Тем не менее Семп, ощутивший наличие на нем искусственной гравитации, решил считать ее для удобства точкой отсчета. При таком подходе получалось, что чужак подплывал к нему чуть снизу.

Используя другой сенсорный датчик с более высокой частотой восприятия — нечто вроде радара, — Семп внимательно наблюдал за маневрами космолета. Тот сбросил скорость, сделал большой виток и лег на параллельный курс впереди него, двигаясь несколько медленнее Семпа. Получалось, что если он будет продолжать свой путь по прежней траектории, то через несколько минут неизбежно настигнет его.

Семп решил не сворачивать. Постепенно корабль Вариантов наползал на него из мрака космоса, заметно увеличиваясь в размерах. На первый взгляд, они составляли тысячу шестьсот метров в ширину, восемьсот в высоту и пять километров в длину.

Семп не имел дыхательного аппарата, получая весь нужный организму водород за счет внутреннего электролизного обмена. И в общечеловеческом смысле он не мог видеть. Но ситуацию представлял себе достаточно ясно. Поэтому он чувствовал сейчас какую-то обреченность, испытывая печаль от того, что ему так не повезло и что в столь неподходящий для него момент он так нелепо напоролся на эту, судя по всему значительную, группу Вариантов.

Когда он вплотную приблизился к кораблю, тот несколько подался вверх и застыл над ним в нескольких метрах. На окутанном тьмой мостике Семп различил несколько дюжин поджидавших его Вариантов. Они также были без скафандров, находясь в этот момент в состоянии полной адаптации к космическому вакууму. Позади группы виднелся двойной люк, который вел вовнутрь космолета. Его внешняя входная дверь была открыта, а через заднюю прозрачную стену просматривалась заполнявшая весь корабль вода.

Ее вид и обмен предварительными приветствиями неожиданно доставили ему явно преждевременное удовольствие. Он даже слегка вздрогнул, подумав с тревогой: «Неужели я уже так близок к Перевоплощению?»

Силки в стадии «Си» являлись полностью космическими созданиями. Поэтому на палубу корабля Семп сел довольно неуклюже. Специальные костные структуры, которые в ином облике служили бы ему ногами, воспринимали твердые структуры на молекулярном уровне, и, когда он коснулся металла, между ними произошел энергетический обмен, который он тут же почувствовал.

В известном смысле он стоял. Но не путем мускульных усилий, а посредством тонкой калибровки энергополей. Мускулов у него в этом состоянии попросту не было. Закрепившись на поверхности корабля с помощью магнитного поля, он затем внутренним усилием сформировал — один за другим — два прочных, но высокой степени гибкости костных блока.

Это дало ему возможность двигаться, подобно двуногому существу, опираясь на эти эластичные костного характера отростки. Но в целом ходьба для него в нынешнем виде была делом очень трудным. Для этого при каждом шаге ему требовалось давать импульс костной системе размягчаться, чтобы почти тут же восстанавливать ее прежнюю жесткость. И хотя научился он этому искусству давно, все равно скорость передвижения была очень низкой. В открытом космическом пространстве он мог развить ускорение в пятьдесят «жи». Но сейчас вышагивал со скоростью не более чем полтора километра в час да еще и испытывал удовлетворение от того, что был способен достичь такого показателя в этих условиях.

Так, медленно, но уверенно он приблизился к поджидавшей его группе Вариантов и остановился на небольшом расстоянии от ближайшей к нему коренастой фигуры.

С виду Вариант был тот же силки, но только более низкорослый. Но Семп знал, что на самом деле все эти несчастные создания были лишь неудавшимися моделями подлинных силки, что и объясняло их общее название. Было очень трудно по внешнему облику определить, к какому типу принадлежал тот или иной конкретный Вариант, или попросту «В», поскольку различия касались внутреннего строения. Поэтому первое, что решил для себя Семп, — это определиться в отношении типа «В» космолета.

Для установления с ними связи он использовал ту функцию своего мозга, которую еще до того, как разобрались в ее сущности, называли просто телепатия.

После его мысленного посыла возникла пауза, но через некоторое время один из стоявших далеко в задних рядах «В» ответил ему тем же способом.

«У нас есть причины, не позволяющие нам себя идентифицировать. Именно поэтому мы и просим вас остаться с нами до того момента, пока вы сами не разберетесь в наших проблемах».

«Но подобное утаивание незаконно», — сухо заметил Семп.

Последовал ответ, на удивление не похожий на обычно враждебную реакцию «В»:

«Мы не стремимся создавать ненужных осложнений. Меня зовут Ралден, и нам очень бы хотелось, чтобы вы кое-что увидели на борту».

«Что именно?»

«Девятилетнего мальчишку. Он сын силки и земной женщины. В последнее время проявил крайние вариантные качества. В этой связи просим разрешения уничтожить его».

«О!» — только и смог вымолвить Семп. Его на мгновение охватило смятение. Память услужливо, хотя и мельком, напомнила, что и его сыну от первого брачного сезона сейчас должно было быть столько же лет.

И дело тут было не в особых родительских чувствах. Силки было запрещено видеть появившихся от них сыновей. Они были воспитаны в том духе, что к потомству всех силки подходили с одинаковой меркой. Но подлинным кошмаром для хрупкого равновесия, установившегося между обычными жителями Земли, Посредниками и двумя устоявшимися классами силки являлась перспектива гипотетического появления среди нестабильного сообщества Вариантов какого-нибудь высокоодаренного «В».

На деле эти опасения оказались не очень обоснованными. Когда время от времени силки посещали космолеты «В», они обнаруживали, что тот или иной подававший надежды парнишка устранялся самими Вариантами. Они не переносили выделения дарований в своей среде, опасаясь, что талантливый ребенок, став взрослым, установит над ними свою власть и лишит нынешней свободы.

Тогда стали требовать, чтобы подобные расправы были обязательно предварительно санкционированы каким-нибудь нормальным силки, что и объясняло первоначально созданную «В» атмосферу таинственности вокруг дела. Конечно, «В» могли уничтожить таких парнишек даже и в том случае, если бы не получили на то разрешения от силки, в надежде, что их корабль так никогда и не выявят в беспредельных просторах космоса.

«Так вот, значит, в чем дело?» — переспросил Семп.

«В» подтвердили это.

Семп заколебался. Его нерешительность объяснялась тем, что уже в течение некоторого времени он отмечал в своем организме определенные признаки того, что он вот-вот начнет Перевоплощение. У него просто не было в запасе одного дня или даже двух, которые ему пришлось бы провести на этом космолете для принятия решения в отношении мальчика.

Но, подумал он, если он не задержится здесь по их просьбе, то тем самым автоматически даст им свое согласие на убийство. А он прекрасно отдавал себе отчет в том, что пойти на это не сможет.

«Ладно, — важно сказал он. — Я пройду в корабль».

Группа «В» сопроводила его до шлюзовой камеры. Они тесно сгрудились, когда за ними закрылась толстенная стальная дверь люка, изолировавшая их от открытого космоса. В шлюз начала неслышно поступать вода. Семп видел, как, проникая в находившуюся еще в вакуумном режиме камеру, вода в мгновение ока превращалась в газ. Однако по мере заполнения пространства она вновь обретала привычное жидкое состояние и постепенно стала обволакивать сбившихся в кучу «В» и Семпа.

Чувствовать вокруг себя водную стихию доставляло несказанное удовольствие. Костные структуры Семпа сразу же рефлекторно попытались размягчиться, и он был вынужден сделать заметное волевое усилие, чтобы воспрепятствовать этому. Но когда вода накрыла его целиком, Семп почувствовал, что тяга к размягчению нарастает уже во всей внешней оболочке. Возникло исключительно острое ощущение предстоявшего вскоре блаженства Перевоплощения. Ему пришлось мобилизовать всю свою сферу сознательного, чтобы удерживать под контролем начинавшийся процесс адаптации к новой среде. А так хотелось побыстрее и помощнее прогнать через жабры теплую и ласковую струю воды! Но Семп понимал, что подобная несдержанность и спешка выдадут особо опытным «В» его состояние, и неукоснительно придерживался обычной в таких случаях процедуры.

В свою очередь «В» тоже начали постепенно переходить из исключительной для них космической формы в свое нормальное состояние с жабрами. Наконец открылся внутренний люк, и вся группа изящно вплыла вовнутрь корабля. Шлюзовая камера закрылась, и они оказались в первом из громадных блоков-резервуаров, из которых собственно и состоял космолет.

К Семпу в состоянии «рыбы» вернулась нормальная способность видеть мир, и он огляделся, пытаясь разобраться в окружавшем его подводном мире. Но ничего необычного в нем не было — самая обыкновенная трансплантированная в эти особые условия морская фауна и флора. Колыхались под воздействием течений водоросли, но Семп знал, что воду гонят специальные мощные насосы. Он даже чувствовал по еле заметным перепадам напора струй ритм их работы.

Глава 2

С новой средой обитания у Семпа каких-либо проблем не возникало. Вода для него была естественным элементом, и при переходе из состояния силки в форму рыбы он терял из своих прежних способностей совсем немного. Внутренний богатейший мир ощущений в целом оставался. Нервные центры, по одиночке или в различных друг с другом комбинациях, были связаны с различного рода энергополями. Когда-то в далекие времена все это называлось «чувствами». Но вместо пяти чувств, которыми в течение многих и многих веков ограничивалось восприятие действительности человеком, силки могли фиксировать впечатления от внешнего мира по ста восьмидесяти четырем различного вида сенсорным каналам широчайшего спектра.

Результатом такого невероятно богатого отражения бытия являлся колоссальный внутренний «шумовой фон» из непрерывного потока поступавших извне информационных сигналов. Поэтому с первых же дней существования силки главным элементом его воспитания и постоянной тренировки являлось умение контролировать всю эту богатейшую палитру разнообразных внешних раздражителей.

Семп, ритмично работая жабрами, величаво проплывал вместе с «В» мимо сказочных подводных пейзажей. Эта водная вселенная чутко реагировала на их вторжение. Кораллы сначала приобрели кремовый оттенок, затем стали оранжевыми, пурпурными, пока не расцветились всем богатством оттенков. Тысячи морских червяков испуганно втянули головы в норки, но тут же повысовывали их им вслед. И то была лишь ничтожно малая часть развертывавшегося перед ними подводного ландшафта.

Между стенками отсека сновали более десятка голубых, зеленых и ярко-красных рыбок. Их нетронутая первозданная красота манила Семпа. Это была старая форма жизни, та, что создавалась самой Природой. Ее не коснулась магическая рука всемогущего знания, которое в конечном счете разрешило столько загадок таинства жизни. Семп протянул соединенные пленкой пальцы к одной из них, что стрелой проносилась мимо, но та вильнула и, взметнувшись, тут же куда-то умчалась. Семп от полноты испытанного удовольствия даже расплылся в широкой улыбке, за что поплатился, немедленно хлебнув теплой воды.

Внутри корабля он стал меньше ростом. Произошло это путем уплотнения его тела. Образовавшиеся мускулы сократились, а ставшая целиком внутренней костная система ужалась с трех метров, как это было в космосе, до чуть более двух.

Семп уже сумел разобраться в своих спутниках. Из тридцати девяти вышедших его встречать Вариантов тридцать один относились к разряду самых обыденных. Естественным состоянием для них была форма рыбы, и в ней они проводили основную часть своей жизни. В то же время на короткий срок они могли принимать человеческий облик, а в образе силки были способны продержаться от нескольких часов до недели и больше. Все тридцать девять «В» обладали, хотя и в ограниченных пределах, энергетическим потенциалом.

Из оставшихся восьми трое располагали значительными энергоресурсами, один мог даже создавать силовой барьер, а четверо были способны дышать воздухом в течение достаточно продолжительного времени.

Каждый из них был по-своему умен. Но Семп, который через тот или иной из своих многочисленных каналов восприятия мог улавливать малейшие запахи тела, определять температуру как в воде, так и вне ее, понимал сложную музыку расположения костей и мускулов в теле, в каждом из этих существ почувствовал мощный эмоциональный заряд недовольства, гнева, наглой дерзости и еще более сильного напластования — ненависти. Это не могло не заинтриговать его. Действуя в своей обычной при контактах с «В» манере, Семп вплотную подплыл к ближайшему из них. Затем, выбрав особо стойкую несущую волну — она сохраняла наложенное на нее послание лишь на расстоянии в несколько метров — в упор спросил соседа:

«У вас какой секрет?»

На какой-то миг «В» опешил. Ответ на этот направленный мощный посыл был настолько побудительно рефлекторным, что Семп получил его на той же волне практически немедленно.

Семп улыбнулся, довольный успехом примененного им маневра. Ответ позволял ему завязать разговор в нужном направлении. Поэтому он спросил вновь:

«Никто ведь не угрожает «В» ни в индивидуальном, ни в коллективном порядке? Непонятно, чем вызвана ваша ненависть».

«Я ЧУВСТВУЮ себя в опасности!» — нехотя отозвался собеседник.

«Узнав вашу тайну, я понял, что вы женаты. Есть ли у вас дети?»

«Да».

«Вы работаете?»

«Да».

«Журналистика, литература, телевидение?»

«Да».

«Спорт?»

«Только смотрю соревнования. Сам не участвую».

В этот момент они проплывали сквозь подводные джунгли. Картина, что и говорить, впечатляла: огромные вздрагивавшие в струях течения чаши растений, стремительно тянувшиеся ввысь колонны кораллов, осьминог, настороженно выглядывавший из укрытия, быстро прошмыгнувший угорь, множество разнообразных рыб. Они все еще находились в той части корабля, где в первозданном виде были воспроизведены условия океана в тропических широтах. Для Семпа, который беспрерывно патрулировал в космосе вот уже целый месяц, сама возможность поплавать была и наслаждением, и отличной спортивной разминкой.

Но сейчас его занимали совсем другие мысли, и он опять обратился к своему спутнику:

«Послушайте меня, друг. Здесь все создано на благо всех. Такое спокойное и приятное времяпрепровождение, видно, лучшее, что нам могут предложить в жизни. Если вы завидуете моей службе в качестве полицейского, то, уверяю вас, напрасно! Я тоже привык к исполнению своих обязанностей, но подумайте, например, что из-за них я имею право на брачный период только один раз в девять с половиной лет. Понравилось ли бы вам это?»

Конечно, его заявление ни в коей мере не соответствовало действительности. Но сами силки и их ближайшие земные союзники — Посредники усиленно культивировали подобный миф, убедившись в его психологической необходимости. Дело в том, что от веры в подобную байку обычные земляне испытывали большое удовлетворение, поскольку считали это громадным изъяном в жизни силки, которым они по всем другим статьям откровенно мучительно завидовали.

Обращаясь с подобным утешением к плывущему рядом и почему-то чрезмерно озлобленному «В», Семп рассчитывал именно на такого рода эффект. Но исходивший от «В» сумрачный эмоциональный настрой лишь усилился и перерос в откровенную враждебность.

«Вы обходитесь со мной, как с ребенком, — мрачно парировал тот. — Но мне кое-что известно о Логике уровней. И мне ваши софизмы ни к чему».

«Не стоит искать в моих словах какой-то скрытый смысл. Просто реплика и не более того, — мягко уточнил Семп. — Лучше расслабьтесь и не бойтесь: о супружеской неверности я вашей жене не сообщу».

«Будьте вы прокляты!» — взорвался «В» и рывком отпрянул в сторону.

Семп, ничуть не огорчившись, повторил свою комбинацию с другим «В» из числа сопровождавших его. Тот утаивал от всех профессиональный проступок, когда он дважды засыпал на посту у одной из шлюзовых камер, соединявших корабль с космическим вакуумом.

С аналогичным вопросом он обратился и к третьему Варианту — женщине. Как ни странно, но ее секрет состоял в том, что она считала себя сумасшедшей. Едва осознав, что он проник в ее тайну, женщина «В» впала в истерику. Изящная и привлекательная, она явно была из «воздуходышащих», то есть «В», способная сравнительно надолго обретать человеческую форму. Но вот нервы ее никуда не годились.

«Умоляю вас, никому об этом ни слова! — телепатически воскликнула она, полная ужаса. — Иначе они меня уничтожат».

Прежде чем Семпу удалось установить, почему она так уверовала в свое помешательство, женщина, не скрывая удрученности, вдруг выпалила:

«Они намерены завлечь вас в отсек, заселенный акулами!»

Поняв, какую важную информацию она разгласила, женщина на миг застыла, ее почти земное лицо исказила гримаса.

Реакция Семпа была мгновенной:

«С какой целью?»

«Не знаю. На словах они говорят совсем другое… О! Пожалуйста, не надо больше…» — В определенной степени потеряв контроль за своим физическим состоянием, она стала судорожно дергаться в воде; еще немного, и на нее могли бы обратить внимание остальные «В».

Семп поспешил успокоить женщину:

«Не волнуйтесь! Даю вам честное слово, что все останется между нами».

Тем временем он успел выяснить, что ее зовут Менса и что она, по ее словам, становится очень красивой, когда трансформируется в женщину.

Поразмыслив, Семп пришел к выводу, что в будущем эта «В» может ему очень пригодиться и что поэтому он должен не подавать вида о своей осведомленности и позволить увлечь себя в злосчастный резервуар с акулами.

Все произошло как-то очень буднично и незаметно. Один из «В», умевший генерировать энергию, приблизился к нему. Остальные, как бы вполне естественно, чуть поотстали.

«Сюда», — показал направление проводник.

Семп последовал за ним. Прошло, однако, какое-то время, прежде чем он заметил, что вместе со своим гидом очутился по одну сторону прозрачной стены, а остальная часть группы — по другую. Он огляделся в поисках своего провожатого, но тот уже успел быстро нырнуть и втиснулся в небольшую пещеру между двумя скалами.

Неожиданно вода вокруг Семпа замутилась. Это не помешало ему увидеть, что все остальные «В» прильнули к прозрачной перегородке с другой стороны. В то же мгновение Семп уловил легкое движение в колыхавшихся водорослях, оттуда метнулись тени, сверкнул злобный пронзительный глаз, всплеснулись блики света на сероватом туловище… Семп тут же переключился на иной уровень восприятия — в условиях глухой темноты — и приготовился к бою.

В форме «рыбы» Семп мог повести борьбу методом электрического суперугря, с той только разницей, что его энергоразряд представлял собой пучок и для поражения противника прямого контакта с ним не требовалось. Он формировал свой залп из серии быстро чередующихся вспышек вне своего тела, стыкуя два потока частиц с противоположным зарядом. По своей мощности удар позволял легко справиться с дюжиной морских монстров.

Но нынешнее его состояние нормальным назвать было нельзя. Он по существу был на грани Перевоплощения. И поэтому любую борьбу с обитателем затерянного в космосе моря следовало вести с позиций логики уровней, а не на энергооснове. Сейчас он не мог позволить себе израсходовать хотя бы малую часть своих энергетических ресурсов.

В тот самый момент, когда Семп принял это решение, из чащобы заходивших ходуном зарослей угрожающе выскользнула акула. С ленцой, по-видимому, нарочитой, она направилась в его сторону, на ходу перевернулась, обнажив чудовищные зубы в мерзкой пасти, и неожиданно резко рванулась к нему.

На волну тут же последовавшего в ее адрес мысленного посыла Семп наложил нужную команду. Она подстегивала тот исключительно примитивный механизм в ее организме, благодаря которому в мозгу животного возникали образы.

Хищник, естественно, был абсолютно беззащитен против подобной сверхстимуляции своего органа воображения. Мгновенно его зубы сомкнулись, реагируя на ярчайшую картину якобы появившейся перед ним жертвы, тело взметнулось в яростной кровавой схватке, затем возликовало в танце роскошного пиршества. После этого, захлестнутая ощущением переполненного желудка, акула возмечтала о возвращении в сумеречный подводный лес, столь искусно воспроизведенный в одном из уголков громадины-корабля, мчавшегося где-то вблизи Юпитера.

Сверхстимуляция продолжалась, но теперь возникавшие образы уже никак не связывались с движением хищника. Поэтому акулу стало медленно сносить течением, пока, совершенного того не осознавая, она не тюкнулась тупо в стенку кораллов. В таком положении она и зависла, хотя все еще представляла себе, что продолжает неудержимо нестись вперед и вперед.

Монстра атаковали с использованием логики, соотнесенной с его структурой, на уровне, который превосходил его мощнейшее боевое оснащение.

Уровни логики. Люди давно уже ею баловались, в том числе и сами с гобой, вскрывая наиболее древние пласты мозга, в которых внушенные образы и звуки были столь же реальны, как и вдействительности. В данном случае это был наиболее адекватный обстоятельствам уровень логики, ничего общего не имевший с человеческим. С таким животным, как акула, феномен был примитивен — просто серия машинальных рефлексов. Быстрая стимуляция и молниеносное ее купирование. Все время движение, обеспокоенность, неутолимая потребность в большем количестве кислорода, чем его имелось в этом конкретном месте. Это была логика уровней в ее Механическом цикле.

Погрузившись в мир грез, хищник стал впадать в забытье. Не дожидаясь, пока процесс станет необратимым, Семп холодно обратился к глазевшим на эту сцену зрителям:

«Хотите, чтобы я ее прикончил?»

Существа, скрывавшиеся за прозрачной стенкой, промолчали и жестом показали, где находится выход из блока с акулами.

Тогда Семп вернул монстру контроль над собой. Но он знал, что пройдет не менее двадцати минут, прежде чем тот полностью придет в себя.

Когда через несколько минут Семп выплыл из отсека и присоединился к «В», то сразу же уловил, что их отношение к нему изменилось. Они не скрывали своего пренебрежения. Это было тем более забавным, что, насколько он знал, все они находились в полнейшей от него зависимости.

Кто-то в этой группе, очевидно, знал об истинном состоянии Семпа и приближавшемся Перевоплощении. Следовательно…

Он отметил, что группа вплыла в резервуар таких громадных размеров, что не было видно даже дна. Небольшие косяки ярко-пестрых рыбешек скользили в зеленоватых глубинах. Вода похолодала, была по-прежнему приятной, но уже не тяготила, что характерно для тропических морей. Семп подгреб к одному из «В», способных генерировать энергию. Как и прежде, он врасплох подбросил ему:

«Каков ваш секрет?»

Его звали Гелл, а тщательно оберегаемая от всех личная тайна состояла в том, что он применял свои энергетические способности для физического устранения соперников, оспаривавших у него благосклонность той или иной особы женского пола. Выболтав столь компрометировавшие его сведения, которые могли стать достоянием его соотечественников, сосед Семпа пришел в неописуемый ужас. В таком состоянии ничего путного он сообщить уже не мог, разве что имя административного главы космолета — Рибер, а также то, что именно тот послал их встретить Семпа. Но и эта информация представляла интерес.

Семпа сейчас гораздо больше занимало другое: тревожное, на уровне интуиции, предчувствие, что он ввязался в решение задачи, намного трудней той, на которую указывали до сих пор поступавшие к нему сигналы. Он пришел к выводу, что нападение акулы было подстроено ему как испытание. Но ради чего?

Глава 3

Неожиданно прямо перед Семпом открылась панорама города.

Вода стала кристально чистой. Не было ни малейшего намека на загрязнение, которое так омрачает земные океаны, особенно в местах поселения людей. Среди видневшихся городских построек были куполообразные сооружения, аналогичные по виду тем, что распространены в подводном царстве на Земле. Там подобная форма была жестко обусловлена гигантским глубинным давлением. Но здесь, на корабле с его искусственной гравитацией, вода удерживалась стенками космолета и имела тот вес, который пожелают задать ей его хозяева. Поэтому была возможность воздвигнуть в городе строения достаточно высокие, изящных и порой чрезмерно вычурных форм. В целом их можно было считать красивыми, и не только в функциональном смысле.

Семпа привели к зданию с высоким куполом и напоминавшими минареты башенками. В конечном счете он оказался в помещении вместе с двумя «В», которые умели стабильно принимать форму воздуходышащих. То были Менса и некий Григ.

Уровень воды в комнате стал понижаться. Со свистом ворвался воздух, и вскоре там установилась вполне земная по составу атмосфера. Семп быстро преобразовался в форму человека и вышел в коридор современного, оснащенного кондиционерами здания. Он и двое сопровождавших его «В» были совершенно нагими.

Мужчина распорядился, обращаясь к Менее:

— Отведи его к себе и дай какую-нибудь одежду. Когда позову, доставь его в апартаменты номер один наверху.

Григ был уже на пути к выходу, когда его внезапно остановил Семп:

— Кто дал вам это поручение?

«В» заметно колебался, явно смущенный тем, что имел дело с силки. Выражение его лица вдруг изменилось. Казалось, что он к чему-то прислушивается.

Семп тут же задействовал все сторожевые центры своего богатого набора рецепторов, включая и те, что на какое-то время были приглушены. Разумеется, в образе человека их гамма была намного беднее, чем в обличье силки. Тем не менее полностью они никогда еще его не подводили.

Григ наконец очнулся:

— Это он приказал… немедленно после того, как вы оденетесь…

— Кто это он?

Григ не скрывал своего удивления:

— Мальчик, конечно. — Сказано это было таким тоном, который подразумевал: кто же еще?

Пока Семп обсыхал и надевал одежды, которые ему предложила Менса, он размышлял о том, что могло лежать в основе ее уверенности в собственном помешательстве. Стараясь быть предельно осторожным и деликатным, он обратился к ней:

— Почему все вы, Варианты, столь скверного о себе мнения?

— Потому что существует кое-что получше, чем мы… Это — силки! — Свою тираду она произнесла запальчиво, гневно, в глазах стояли слезы существа, чувствующего собственную ущербность. — Я не могу этого объяснить, — устало продолжила она, — но с самого детства я чувствую себя какой-то надломленной. Вот и сейчас я вся охвачена смутной и лишенной всяких оснований надеждой на то, что вы немедленно наброситесь на меня и овладеете моим телом. Мне так хочется стать вашей рабыней!

Хотя Менса, только что выйдя из воды, была вся мокрая, а ее волосы слиплись, следовало признать, что она не преувеличивала, когда чуть раньше заявляла Семпу, что отлично выглядит в облике земной женщины. Можно было смело утверждать, что со своей молочного цвета кожей и стройной, с изящными формами, фигуркой она действительно выглядела красавицей.

У Семпа в этой ситуации не было альтернативы, поскольку в ближайший час, как он считал, ему, видимо, потребуется ее помощь. Поэтому он спокойно возвестил:

— Хорошо, я принимаю тебя как свою рабыню.

Менса реагировала на его слова исключительно бурно. В каком-то судорожном порыве она бросилась к нему, пытаясь на ходу освободиться от одежды, которая, однако, застряла у нее на бедрах.

— Возьми меня! — пламенно воскликнула она. — Возьми меня как женщину!

Семп, женатый на молоденькой Посреднице, мягко освободился из ее объятий, твердо заявив:

— Рабы требований не выдвигают. Они ждут, когда их хозяева выразят свое пожелание. Мой первый тебе приказ: немедленно открой свой разум!

Женщина, вся дрожа, отпрянула.

— Не могу, — прошептала она. — Мальчик запрещает это делать.

Семп пошел другим путем:

— Что за причина заставляет тебя считать себя ненормальной?

Она покачала головой.

— Что-то такое, что… связано с мальчиком, — выдохнула Менса. — Но я не знаю, что это…

— Тогда ты его рабыня, а не моя. В ее глазах застыла мольба.

— Освободи меня! Сама я не в силах сделать это.

— Где расположены апартаменты номер один?

Она объяснила, добавив:

— Можете пройти туда по лестнице или подняться на лифте.

Семп выбрал первое. Ему требовалось немного, пусть всего несколько минут, для того чтобы оценить сложившееся положение. И он решил сделать следующее. Увидеться с мальчиком! Определить его судьбу. Переговорить с административным распорядителем космолета Рибером. Наказать его! Распорядиться, чтобы корабль сейчас же направился к ближайшей контрольной станции!

С такими намерениями он и поднялся на верхний этаж и нажал на кнопку при входе в указанное ему помещение. Дверь бесшумно открылась. Семп вошел и тут же очутился лицом к лицу с мальчиком.

Ростом метра в полтора, тот выглядел прелестным земным ребенком. Семп должен был признать, что в своей жизни не часто видел детей столь очаровательной наружности. Он сидел перед экраном телевизора, вмонтированного в стену помещения. Когда Семп вошел, мальчик лениво повернулся в его сторону и произнес:

— Мне было так интересно узнать, как вы поступите с этой акулой в вашем нынешнем состоянии.

ИТАК, ОН ЗНАЛ!

Семп, поняв это, откровенно изумился. Молниеносно мелькнула мысль: лучше умереть, чем идти на какую-то сделку и раскрыться, одновременно удвоить осторожность в достижении поставленной цели.

Мальчик невозмутимо заметил:

— Вполне возможно, что теперь-то вы уж ни на что не способны.

Семп уже полностью овладел собой и не испытывал ничего, кроме острого любопытства. Как же так: он настроил свой организм таким образом, что информация о его внутреннем состояний совершенно не просачивалась наружу. Между тем этот мальчик спокойно ее считывал, причем в деталях. Как это ему удавалось?

Мальчик чуть улыбнулся, судя по всему этим его мыслям, потому что отрицательно покачал головой.

Семп произнес:

— Если вы не отважитесь пояснить, как вам это удается, я сделаю вывод, что речь идет не о каком-то новом методе. Тогда придется выяснить, кто вы такой на самом деле, а сделав это, я смогу с вами справиться.

Мальчик расхохотался, презрительно махнув рукой, и поспешил сменить тему разговора.

— Так вы считаете, что меня следует уничтожить?

Семп вгляделся в эти сверкавшие стального цвета глаза, в которых сквозило озорное лукавство, и почувствовал, что с ним сейчас играет некто, считавший себя неуязвимым. Значит, вопрос заключался в том, чтобы выяснить, соответствовала ли эта его уверенность реальному положению дел, или же мальчик просто заблуждался на свой счет.

— Соответствует, соответствует, — заверил его тот.

Но если это так, то обладает ли он изначально присущими ему свойствами, способными ограничить мощный потенциал силки?

— А вот на это я вам не отвечу, — сухо бросил мальчик.

— Ну и прекрасно, — ответил Семп, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Если будете упорствовать в вашем решении, то буду считать вас вне закона. Никто не имеет права проживать в пределах Солнечной системы и оставаться вне контроля. Тем не менее даю небольшую отсрочку для того, чтобы вы могли отказаться от ваших нынешних намерений. Лично я советую вам вернуться на стезю законопослушного гражданина.

Семп вышел. Самым важным сейчас для него было то, что ничто не помешало ему сделать это.

Глава 4

В коридоре Семпа поджидал Григ. Теперь он почему-то изо всех сил старался угодить ему. Семп попросил отвести его к Риберу и поинтересовался, воздуходышащий ли тот. Оказалось, что нет. Посему Семпу и Григу пришлось снова трансформироваться в подводные существа.

Они приплыли в громадных размеров расщелину, на внутренних краях которой местами красовались чашечки глубинных растений. Именно здесь, в лабиринте из металла и пластика, заполненном водой, и обитал Рибер. Глава администрации корабля был крепким и крупным Вариантом, с несколько выпученными глазами, что являлось характерным признаком для стадии «рыбы». В ожидании посетителей он плавал рядом с приемником сигналов. Взглянув на Семпа, он включил стоявший рядом аппарат и несколько вызывающе пояснил на использовавшемся при переговорах под водой языке:

— Считаю, что наш разговор следует записать. Не думаю, что силки можно доверять в том, что он объективно доложит о создавшейся ситуации.

Семп не возражал. Рибер начал докладывать, причем, как представлялось, во вполне откровенной манере:

— Космолет и все находящиеся на его борту лица находятся под полным контролем этого необычного мальчишки. Его воздействие на нас не носит постоянного характера, и большую часть времени мы проводим так, как это обычно принято среди Вариантов. Но, к примеру, те «В», что выходили вас встречать, были бессильны как-то противостоять его приказу. Если вам удастся сокрушить его, то мы, несомненно, освободимся от его тирании. В противном случае мы останемся рабами, хотим мы того или нет.

Семп ответил:

— И тем не менее должен же быть у него какой-то уязвимый уровень. Давайте разберемся: почему вы выполняете его указания?

— Когда он впервые отдал мне распоряжение, — откликнулся Рибер, — я просто-напросто расхохотался ему в лицо. Но спустя несколько часов вдруг понял, что все равно выполнил его волю, оказавшись на необходимое для этого время в бессознательном состоянии. На следующий день я счел предпочтительным лучше делать это сознательно. И такое положение длится по земным меркам уже целый год.

Семп понял, что основным методом наведения бессознательного состояния служило отключение «В» от нормального восприятия ими мира. Он вспомнил, как один из Вариантов признался, что, находясь на вахте у внешнего люка, заснул. Семп попросил вызвать всех «В», ответственных за входные шлюзовые камеры. Уже испытанным методом он опросил каждого из прибывших:

«Каков твой секрет?»

Выяснилось, что семеро из двадцати впадали в сон при исполнении служебных обязанностей. Таким образом разгадка оказалась до смешного простой: мальчик приближался к внешнему люку, погружал постового в дрему и легко проникал в космолет.

Стало очевидным, что проблема предстала намного более сложной, чем казалась на первых порах. Семп вернулся обратно в квартиру Менсы и переоделся. Та, провожая его до двери, шепнула:

— Только не покидайте корабль, не овладев мною. Мне абсолютно необходимо чувствовать, что я принадлежу вам.

Но Семпу уже было предельно ясно, что происходило с ней. Лично он был здесь ни при чем. Просто Менсу вопреки ее воле патологически и неудержимо влекло к кому-то, кого она не только не желала, но и глубоко презирала. Однако, щадя Менсу, он ласково заверил ее, что действительно тянется к ней. После этого Семп направился в апартаменты номер один.

На сей раз, отметил он, при его появлении на лице мальчика вспыхнуло смущение, а излучавшие раньше внутренний огонь глаза потускнели. Семп мягко обратился к нему:

— Вижу, что потрудились вы на славу. И это значит, что дела с осуществлением ваших планов обстоят далеко не так, как вам хотелось бы. И все же глубинная суть ваших трудностей в том, что Посредники не теряют времени, когда имеют дело с опасными аномалиями.

Мальчик внезапно тяжко вздохнул:

— Мне это известно. Должен раскрыться вам: я — Тем, ваш сын. Уловив, что вы приближаетесь к кораблю, я подумал, что должен обязательно встретиться со своим отцом. Я очень боялся, что мои способности, которые считаются необычными, обнаружатся. Поэтому я так отчаянно старался как-то обеспечить свою личную безопасность здесь, в космосе. Теперь я понимаю, что не обойдусь своими силами и что мои отношения с землянами нужно решительно изменить. Говорю это вполне осознанно и готов пройти соответствующий курс перевоспитания.

Для Семпа подобного заявления было достаточно. Ясно, что он не позволит ликвидировать этого мальчика.

Наскоро — Семп имел к тому основания из-за сроков Перевоплощения — они обсудили положение. Договорились, что по возвращении на Землю Семп доложит обо всем Посредникам, от которых силки не имеют права никогда и ничего утаивать. Сложность была в том, что сразу после этого он, Семп, утратит возможность эффективного контроля за развитием событий. Пройдя Перевоплощение, он вступит в брачный период и на многие месяцы лишится своего энергетического потенциала. А именно тогда мальчик окажется целиком и полностью во власти закона, над которым довлеют предрассудки.

Тем пренебрежительно бросил:

— Обо мне не беспокойтесь. С Вариантами я готов помериться силами. Для вас же сейчас лучший выход — незамедлительно лететь на Землю, но, — не удержался он, — как вы сами убедитесь, я окажусь там раньше вас.

Семп не стал выяснять, каким образом тот сумеет совершить подобное чудо. Ему нельзя было терять ни минуты. Раздеваясь потом в квартире Менсы, он с большой гордостью заявил ей:

— Мальчик — мой сын.

Она испуганно распахнула глаза:

— Ваш сын! Но…

— Что такое?

— Ничего, — как-то машинально ответила она. — Я просто удивилась, и все.

Семп подошел к ней и отечески поцеловал ее в темя.

— Я вижу, что вы втянуты в какую-то любовную связь.

Она отрицательно мотнула головой.

— Сейчас нет. С тех пор… — Она умолкла, явно чем-то ошеломленная.

Но у Семпа не было времени разбираться в любовных перипетиях этой женщины.

Как только он покинул помещение, там тут же появился мальчик. Он резко бросил Менее отнюдь не детским тоном:

— Еще немного, и ты бы меня выдала!

— Но я всего-навсего Вариант, — жалобно простонала Менса.

На ее глазах мальчик начал стремительно преобразовываться и вскоре предстал вполне взрослым и крепким мужчиной. Он немедленно послал в сторону Менсы энергоимпульс. Тот оказал на нее такое мощное воздействие, что Менса, несмотря на выступившее у нее на лице выражение глубокого отвращения, в томлении страсти так и потянулась к нему. Когда между ними оставалось всего несколько сантиметров, мужчина купировал исходивший от него призыв. Женщина тут же резко от него отшатнулась. Он ухмыльнулся. Но и сам отодвинулся от нее, а спустя несколько мгновений вошел в контакт с кем-то на одной из планет далекой звездной системы.

Между ними завязался проходивший в полном молчании разговор.

«Я наконец-то решился ввязаться в схватку с силки, одним из могущественнейших жителей этой системы. В своих действиях он руководствуется идеей, которую называет «логикой уровней». Я обнаружил, что ее можно применить и к нему в цикле Интереса, в данном случае к своему сыну, которого он никогда в жизни не видел. Я очень осторожно модифицировал в нужном мне направлении его умонастроение. Полагаю, что после этого я вполне могу в полной для себя безопасности опускаться на их главную планету под названием Земля».

«Но чтобы внести эти коррективы, вам наверняка пришлось создать между вами канал взаимодействия?»

«Естественно, но я все же рискнул пойти на это».

«А какие каналы использовались еще, Ди-изаринн?»

Мужчина бросил взгляд на Менсу.

«Несколько. Но за одним возможным исключением, все эти существа способны воспротивиться любой попытке силки заглянуть в их мозг и попытаться их обнаружить. Мне попалась весьма строптивая группа так называемых Вариантов. Они никому и ни в чем не доверяют в своей солнечной системе. Допускаю, что они вообще относятся ко всем сугубо враждебно. А исключение, о котором я говорю, это женщина «В», которая, однако, полностью находится под моим контролем».

«Почему ты не ликвидируешь ее?»

«Дело в том, что все члены этой группы состоят между собой в какой-то сложной телепатической связи, в которой мне пока не удалось разобраться. Если она погибнет, то все ее сородичи в тот же миг узнают об этом. Поэтому я не могу поступить с ней так, как это принято у нас».

«А что с силки?»

«Он отправился на Землю, полностью сбитый мною с толку. Для него характерен еще один существенный момент: он накануне периодической глубокой трансформации, во время которой теряет весь свой боевой потенциал, как наступательный, так и оборонительный. Я намерен не мешать этим физиологическим изменениям, дать им возможность нормально развиться, чтобы затем без труда спокойно покончить с ним».

Глава 5

Еще на подлете к Земле Семп послал через Пятерку-Р донесение Властям силки на имя своего Посредника Чарли Бэкстера. Прибыв на спутник и приняв человеческую форму, он ознакомился с ответом Чарли на свой рапорт: «Мальчик обнаружен. Власти запрещают вам спускаться на Землю, пока все не прояснится».

«Другими словами, ждите, пока мы его не уничтожим», — гневно отреагировал Семп. Итак, возникло препятствие, которого он никак не ожидал.

Командир спутника, обычный, ничем не выделявшийся землянин, проинформировал его:

— Господин Семп, я получил указание не разрешать вам спуск на Землю до получения дополнительных распоряжений. Весьма необычный приказ.

Действительно, никогда и никто до сих пор не ограничивал силки в их передвижениях. Но Семп уже принял решение. Самым естественным тоном он заявил:

— Ну что же, в таком случае я вернусь обратно в космос.

— А разве вам не предстоит в самое ближайшее время Перевоплощение? — с подозрением спросил собеседник. — Впрочем, поступайте как знаете. Но не забывайте, что в космосе нет такси, чтобы выручить вас в случае наступления…

— Перевоплощение — не мгновенный процесс, и мы можем оттянуть его на несколько часов, — отозвался он. Семп не стал добавлять, что Перевоплощение уже подступило вплотную и что он вынужден мобилизовывать все свои силы, чтобы как-то его сдержать.

Прежде чем покинуть спутник, он направил телеграмму жене:

«Дорогая Джоанн! Задерживаюсь из-за одного недоразумения. О времени встречи предупрежу. Но увидимся скоро. Позвони Чарли, и он тебе все расскажет. Любящий тебя Нэт».

Это послание носило зашифрованный, понятный только им двоим, характер. Оно наверняка взволнует ее. Но Семп не сомневался в том, что Джоанн будет ждать его в заранее оговоренном месте. Она придет обязательно и, как надеялся Семп, не сообщит своим коллегам Посредникам о его намерениях, хотя и сама входит в их число.

Очутившись в космосе, Семп направился к точке, расположенной вертикально над Южным полюсом. Там он вошел в земную атмосферу. При этом он генерировал перед собой магнитное поле, заставив волны светиться. В тот же миг он почувствовал, как по созданной им энергосфере скользнул луч радара, посланный с поверхности Земли. Ясно, что движение его тела и тянувшийся за ним световой хвост будут зафиксированы, но на экране радара они будут, выглядеть в точности как падение метеорита.

На высоте в шестнадцать километров он уменьшил скорость падения и приводнился к северу от Антарктиды, примерно в тысяче шестистах километрах от южной оконечности Южной Америки. Затем он помчался на север со скоростью снаряда на высоте ста пятидесяти метров, иногда опускаясь, чтобы немного охладить нагревавшийся от трения о воздух хитиновый покров. Сорок минут спустя он уже был вблизи места своего проживания, на южной оконечности Флориды.

Недалеко от пляжа Семп опустился в море, превратился в «рыбу» и поплыл. В шестидесяти метрах от берега он принял облик человека. Завидев машину Джоанн на автостраде рядом с дюной, он выскочил на берег вместе с накатившейся волной как раз в том месте, где она поджидала его, сидя на подстилке.

Увидев Семпа, Джоанн встала. Это была элегантно выглядевшая, очень привлекательная блондинка с голубыми глазами. Ее лицо с классическими чертами было необычайно бледным. Семп подхватил протянутое ею полотенце и быстро надел привезенную одежду. Потом, вернувшись к машине, они расцеловались. Но она держалась как-то отчужденно, а ее тело было заметно напряжено.

Наконец она заговорила, причем вслух, не прибегая к телепатической связи.

— Надеюсь, ты понимаешь, что если будешь продолжать упорствовать в задуманном, то окажешься первым в течение более чем двухсот лет силки, которого либо сурово накажут, либо вообще лишат жизни?

И тогда Семп понял, что она все же сообщила о его незаконном возвращении на Землю Властям силки и что тем или иным образом, но при разговоре присутствуют их представители. Он не рассердился за это на Джоанн. Быстро оценив ситуацию, он даже пришел к выводу, что Посредники были обязаны как-то помочь ему в этот критический момент. Возможно, они уже проводят ускоренную проверку Тема, чтобы не затягивать с решением вопроса о его судьбе.

— Что ты намерен предпринять, Нэт? — В тоне жены скорее звучала обеспокоенность, чем гнев. Впервые ее лицо несколько порозовело.

Семп холодно ответил:

— Если они уничтожат этого мальчугана, то в любом случае я буду добиваться объяснения причин такого решения.

Она тихо произнесла:

— Никогда не думала, что силки способен так переживать за своего сына, которого он никогда даже и в глаза не видел. В конце концов, я ведь тоже была вынуждена отказаться от него. Пришлось ради этого пройти целый курс разблокирования устойчивых рефлексов.

— Дело не в личных сантиментах, — раздраженно прервал ее Семп.

— Тогда тем более ты должен понимать сложившуюся обстановку. Ясно, что мальчик владеет методом скрывать свои мысли и одновременно легко проникает во внутренний мир других. Ты же сам об этом сообщал. Даже ты не смог преодолеть воздвигнутый им барьер и не выяснил, что у него на уме. Столкнувшись с таким феноменом, Посредники оказываются не в состоянии осуществлять свою историческую охранительную миссию. А это уже политическая проблема.

— Когда я составлял свой доклад, — возразил Семп, — то предложил в нем пятилетнюю программу изучения и реадаптации мальчика. Так и следует поступить.

Но Джоанн, казалось, не слышала его. Она стала как бы размышлять вслух:

— Силки — это выведенная людьми мутация на основе крупнейших открытий в биологии, сделанных во второй половине двадцатого века. Когда была выделена химическая субстанция Жизни, стало возможным достичь громадного прогресса в создании форм, отличных от тех, что породила Природа.

Все это было Семпу давно известно, но он не перебивал жену.

— Но идти по этому пути надлежало с большой осторожностью. Поэтому было решено, что силки не будут обладать неограниченной способностью к воспроизводству. Поступили следующим образом: их гены наделили громадным количеством каналов восприятия внешнего мира. Тем самым силки стали обладать удивительными свойствами. Но одновременно в те же гены встроили определенные ограничения. В результате этого созданное людьми существо могло по желанию принимать три формы — человека, рыбы и силки. Но раз в девять с половиной лет силки обязательно должен проходить Перевоплощение — становиться на определенный срок человеком в целях воспроизводства. Это не что-то надуманное, а нечто, родившееся вместе с самими силки, и изменить это они не в состоянии.

Семп подумал, что возразить тут нечего, но Джоанн и не ждала никаких возражений.

— Много времени тому назад нашлись силки, попытавшиеся нарушить этот цикл, но их тут же уничтожили за подобный проступок. На время своего обязательного Перевоплощения силки теряет все свои особые качества и становится во всем подобен человеку. Именно таким образом мы, люди, контролируем свои создания. В течение этого периода мы имеем полную возможность наказать вас за все те незаконные действия, которые вы могли совершить в обличье силки. Наше второе оружие — это отсутствие женщин-силки. Если в результате брачного союза силки с женщиной из числа Посредников рождается девочка, то она не обладает особыми способностями силки. Это тоже предусмотрено на уровне генов…

Она перевела дыхание, затем продолжила:

— Посредники — это выявленная при появлении первых силки очень небольшая часть людей, которые оказались наделенными способностью читать мысли силки. Это обстоятельство было использовано для установления административного контроля над тогда еще немногочисленной группой силки и для создания гарантий выживания в целом для рода человеческого перед лицом существ, которые иначе бы в силу своих исключительных качеств быстро и полностью подчинили бы его себе.

Заканчивала свой монолог Джоанн в некотором замешательстве.

— Ты всегда был согласен с необходимостью таких защитных мер, направленных на то, чтобы человечество не угасло. Так неужели теперь ты изменил свое мнение? Почему бы тебе не пойти к Властям силки и не переговорить с Чарли Бэкстером? Достаточно одного такого откровенного разговора, и ты сможешь сделать куда больше, чем в случае открытого неповиновения. Мальчик здесь. Поэтому тебе все равно придется пойти к Властям. Умоляю тебя, Нэт!

Семп не думал, что высказанные ею мысли были прямым приглашением сейчас же пройти в административное здание Властей, но он и не удивился, когда скоростной вертолет сел непосредственно на террасу этого учреждения, а навстречу ему тут же вышел Чарли Бэкстер, высокий, худой мужчина, как всегда приветливый, но на сей раз очень бледный.

Когда они вошли в лифт, Семп сразу же почувствовал, как вокруг него возвели силовое поле, которое отрезало его от всех излучений внешнего мира. В этом не было ничего странного, если не считать необычайной мощности этого поля. По самой первой прикидке его хватало на защиту всего города или даже значительной части планеты.

Семп бросил вопрошающий взгляд на Бэкстера и натолкнулся на пару колючих глаз. Посредник спокойно предложил ему:

— Можете прочесть мои мысли.

Он не замедлил сделать это и с удивлением обнаружил, что его радиограмма о мальчике привела к спешному изучению всех связанных с его сыном документов. В результате специалисты единодушно пришли к мнению, что Тем был абсолютно нормальным подрастающим силки. Значит, произошло что-то необычное и пока неясное с самим Семпом.

— Вашему сыну никогда ничто не угрожало, — пояснил Бэкстер. — Мы предлагаем вам самому взглянуть и указать, кто из предъявленных вам на опознание мальчиков является вашим сыном.

Они вышли из лифта и направились в большой зал. На телеэкране в одной из стен виднелась обыкновенная уличная сцена. К скрытой камере приближалась, ничего не подозревая, группа подростков.

Семп быстро обежал взглядом их лица.

— Никого из них я никогда в жизни не видел.

— Ваш сын — справа от нас, — просто сказал Бэкстер.

В этот момент энергосвязи в мозгу Семпа возобладали над навязанными ему сцепками на уровне нейронов. В мгновенном озарении он понял все. При этом произошел и молниеносный анализ того, каким образом его естественный долг по защите потомства сияки был умело деформирован псевдосыном. Он сразу же распознал проделавший эту операцию энергетический уровень. Семп осознал также, что этот сигнал был следствием разового прямого контакта, который мальчик на корабле установил с ним. Во всех других ситуациях двойник Тема выступал лишь приемником сигналов.

Семп заметил, как внимательно наблюдает за ним своими заблестевшими глазами Бэкстер.

— Думаете, можно что-нибудь предпринять?

Но отвечать на этот вопрос было еще преждевременно. Вместе с тем он почувствовал, насколько благодарен Посредникам за проявленную ими заботу о его безопасности. Стало ясно, что если бы он догадался о подлинном положении дел до того, как пересек защитный барьер, теперь надежно прикрывавший его, то фальшивый Тем, вероятнее всего, попытался бы тут же отделаться от него.

Снова заговорил Бэкстер:

— Садитесь. Посмотрим, что скажет компьютер насчет введенного в вас сигнала.

Машина выдала три структурированных предположения, которые могли бы объяснить комплекс событий, связанных с лже-Темом. Семп и Бэкстер воззрились на эти выводы с изумлением, поскольку их собственные догадки не шли дальше какого-нибудь неожиданного вектора развития нестабильных Вариантов.

Все три гипотезы машины сходились на том, что земляне столкнулись с пришельцем из далеких миров. Экспресс-анализ, тут же проведенный Семпом и Бэкстером, показал, что в двух случаях чужак, располагая очень мощным боевым потенциалом, — а в этом никаких сомнений не было, — не стал бы столь тщательно заботиться о сохранении своих действий в тайне. В третьем же речь шла о возможности совершенно невероятной формы сексуальных отношений, при которой их кульминационным моментом являлось ритуальное убийство одним партнером другого, наподобие того, как это происходит у некоторых видов пауков.

Бэкстер заговорил тоном человека, который отказывается верить собственным глазам:

— Неужели верно заключение компьютера о том, что они нуждаются в большом количестве разнообразных сексуальных партнеров? — И он закончил чуть слышно: — Надо немедленно предупредить всех силки. Мы мобилизуем для отпора все наши силы. Семп, можете ли вы что-либо предпринять прямо сейчас?

Семп, который уже ввел в свою сенсорную систему характеристики всех трех подсказанных электронным мозгом возможных проявлений неземного разума, откровенно занервничал. Чувствовалось, что он напряжен и напуган.

— Я задал себе вопрос, куда бы сейчас направилось это чудовище, и пришел к однозначному ответу: ко мне домой! Думаете, Джоанн уже добралась к себе? Не собиралась ли она сначала заглянуть куда-нибудь?

Бэкстер медленно покачал головой.

В ту же секунду Семп выскочил через дверь на большую веранду, с ходу преобразовался в силки и, частично нейтрализовав гравитацию и силовые линии защитного поля, с невиданной для него ранее поспешностью ринулся в образовавшийся проход к своей резиденции во Флориде.

Глава 6

Он ворвался к себе в громадный, расположенный на берегу моря особняк уже в человеческом облике, наиболее удобном на последних метрах пути и в передвижениях по коридорам дома. Подстроившись перед этим под сенсорную структуру пришельца, он проник в помещение практически незамеченным.

Нэт застал Джоанн полуобнаженной в главной спальне. Как никогда привлекательная, жена встретила его теплой, сердечной улыбкой. Она призывно раскинулась в розового цвета постели. Все ее тело, казалось, излучало неодолимый зов, и естество Семпа неудержимо устремилось к ней. Долгое время ничего больше в этом мире для него не существовало — только он и она. В безумном любовном таинстве.

Внезапно у Семпа перехватило дыхание: в чем дело? Почему так, в мгновение ока, он полностью потерял контроль над собой и безоглядно отдался всепожирающей страсти? Что стало с настоящей Джоанн? При этой мысли мигом улетучились наведенные чары. Наоборот: неистовым вулканом взорвалась вся его ненависть, злость и ярость беспощадной борьбы с коварным врагом.

В ту же секунду он выбросил в его сторону мощный энергозаряд. Бесполезно! Его нейтрализовал не менее эффективный защитный барьер, тут же возведенный существом. Тогда Семп в бешенстве набросился на него. Они сцепились в мертвой хватке.

Так продолжалось какое-то время — отчаянная рукопашная между совершенно обнаженным Семпом и полуголой женщиной. В конечном счете стальные мускулы противника, раз в десять крепче, чем у него, отшвырнули силки.

Семпу все же удалось приземлиться на ноги. На смену слепой вспышке гнева снова пришла холодная рассудочность. Вернулось понимание всей масштабности возникшей проблемы с точки зрения угрозы со стороны этой твари для Земли в целом.

Тем временем двойник Джоанн спешно менял форму. Вместо женщины перед Семпом возникла сугубо мужская фигура, правда, с остатками дамского туалета на крепком теле. Зло блестели глаза возбужденного до предела самца.

Нэта охватила безысходная тревога за судьбу жены, но ему в этот момент даже в голову не пришло наводить о ней у монстра справки. Он отрывисто бросил:

— Вон отсюда! В контакт вступлю в космосе и только тогда, когда нас будет разделять миллион километров.

Человекоподобное лицо пришельца передернула презрительная улыбка-гримаса:

— Сейчас уйду. Чувствую, что вынашивается план выйти через меня на планету, с которой я родом. Ничего не получится!

— Посмотрим, на что способны две тысячи силки в нашем противостоянии, — отрезал в том же тоне Нэт.

Кожа существа глянцево поблескивала здоровьем, от него исходило ощущение самоуверенности и сжатого в пружину могущества.

— На всякий случай пусть силки зарубят себе на носу, что нам, кибмадинам, полностью подвластны те силы, которыми они овладели лишь частично.

— Любая жесткая система всегда носит в себе гибкий элемент, — парировал Семп.

Чужак отреагировал очень резко, в манере, не оставлявшей сомнений в решительности его настроя:

— Не вздумайте напасть на меня — слишком дорого заплатите за это!

С этими словами кибмадин начал растворяться в воздухе. Что-то непроизвольно екнуло внутри у» Семпа, слабо протестуя против того, чтобы вот так запросто отпускать восвояси космическое создание, не сделав всего возможного для преодоления разделявшей их пропасти. Ведь что там ни говори, но это был первый контакт человечества с внеземным разумом! Несчетное число раз, подумал Семп, люди пытались представить себе, как он произойдет, строили столько надежд… Но это секундное колебание тут же развеялось, как только силки вернулся к безмерно враждебной реальности, воздвигнувшей эту бездонную пропасть между ними.

Пока эти мысли проносились в голове Семпа, пришельца и след простыл.

Семп срочно вызвал Бэкстера и попросил его:

— Надо послать сюда кого-то из других силки, чтобы тот подменил меня. Чувствую, что вот-вот начнется Перевоплощение.

Все было проделано в считанные минуты, и он тут же сконтактировал с неким Джеддом, с которым обо всем договорился. В свою очередь Бэкстер предупредил его:

— Я сам направляюсь к вам. Правительство наделило меня чрезвычайными полномочиями.

Только после принятия всех этих мер предосторожности Семп позволил себе заняться Джоанн. Он обнаружил ее в другой спальне на кровати, полностью одетой и погруженной в сон. Дыхание было ровным и глубоким. Семп не медля прозондировал ее мозг. Ответный рефлекс успокоил его: да, она действительно спала, хотя в клетках еще улавливалось присутствие посторонней, внеземного происхождения, энергии. Семпу удалось считать заложенную в эту чуждую силу информацию, которая объяснила, почему его жена осталась в живых. Оказалось, что кибмадин ограничился тем, что воспользовался ее телом как моделью для создания дубликата, призванного завлечь его, Семпа, в ловушку. На этот раз он решил играть только по-крупному и не желал довольствоваться чем-либо меньшим, чем силки.

Семп не стал будить жену. Вскоре появился и Бэкстер. Они обменялись впечатлениями в телепатическом режиме. Посредник неожиданно спросил:

«Нэт, я чувствую, что вас что-то гложет, не так ли?»

Семп кивнул.

«Чего вы опасаетесь?» — тихо осведомился Бэкстер.

«СМЕРТИ!»

И Семп снова, уже вторично после того, как они встретились с пришельцем, поклялся себе, что не остановится ни перед чем, рискнет, если понадобится, собственной жизнью, но обезвредит противника. Приняв столь бесповоротное решение, он без промедления приступил к делу. Начал с того, что свил в тугой жгут все свои рецепторы, тщательно очистив их от постороннего земного фона. Он отключил все ненужные ему в этот момент сигналы-раздражители — от телевидения, радио, радаров, всех излучавших энергию машин. Он целиком ушел в прощупывание космоса, стремясь во что бы то ни стало выявить кибмадина. На него обрушился оглушительный поток информации из бескрайней Вселенной.

Силки уже давно знали о многоголосье Космоса, о сонме бесчисленных пульсаций во всех его уголках. Час за часом, год за годом они жили в этом непрерывном «шуме», и существенная часть их базовой подготовки сводилась к оттачиванию умения выделять из этого изобилия сведений нужные им элементы, овладевать механизмом запуска или выключения того или иного органа восприятия.

И сейчас Семп проводил в своем сложнейшем сенсорном аппарате «расконсервацию» отдельных участков, пробуждал те из них, которые по тем или иным причинам были на время приглушены.

Его мозг достиг максимума в своей функции осознания мира. В этом своем состоянии Семп начал воспринимать звучание звезд — дальних, ближних, их групп и могучих галактик. Каждое небесное светило имело свой неповторимый и сложнейший «голос». Не только не было дублирования, но даже близкого совпадения.

Весь воспринимаемый им Универсум состоял из неоспоримых индивидуальностей. И Семп мог определять расстояние До каждой звезды, выявлять уникальный характер каждого поступавшего сигнала. И насколько радушным представал перед ним этот мир. В нем не было хаоса. Он отчетливо представлял себе собственное место в этой гармонии Пространства-Времени, и это укрепляло в нем веру в фундаментальное совершенство всего сущего.

Глава 7

Сознание Семпа постепенно сужало сферу рекогносцировки с дальних рубежей все ближе к Земле и остановилось в конце концов на рубеже примерно в миллион километров от нее. Силки провел тщательное просеивание информации, находящейся в этой сфере.

Не открывая глаз, он сообщил Бэкстеру:

— Не могу его уловить. Видимо, он обогнул Землю и отгородился ее массой от наших поисковых усилий. Нельзя ли задействовать отражательные установки?

Бэкстер переговорил по специальному каналу связи, и Семпу были приданы соответствующие спутники. С их помощью чужака обнаружили достаточно быстро.

Семп обратился к пришельцу:

«Мне нужны разъяснения случившегося».

Кибмадин живо откликнулся:

«Тогда лучше всего рассказать о моем народе».

И Семп услышал невероятную историю о вечных жрецах любви, о более чем миллионе существ, которые проводили жизнь в непрерывном кочевье с одной планетной системы на другую. Попадая в новые условия, они уподоблялись по форме населявшим эти небесные тела жителям и, повинуясь могучему зову смысла собственного существования, вступали с ними в сексуальные отношения. При этом для объекта их страсти эта связь оборачивалась страданиями с обязательным последующим уничтожением. Лишь дважды за все время существования этих удивительных любовных похождений они наталкивались на существ, обладавших достаточной мощью, чтобы отвергнуть их притязания. В обоих случаях кибмадины в отместку полностью уничтожили их звездные системы.

«Все. Дополнительной информации не будет», — лаконично закончил свое повествование Ди-изаринн.

Семп прервал контакт. Потрясенный Бэкстер спросил:

— Неужели все это правда?

Семп убежденно заявил, что верит в то, о чем поведал чужак, и добавил:

— Учитывая смертельную опасность этого существа для всей Солнечной системы, необходимо быстрейшим образом выявить, откуда он прибыл, и ликвидировать монстра.

— Но как? — задумчиво протянул Посредник.

Это был хороший вопрос. Семпу уже довелось схватиться с этим созданием, и он натолкнулся на несокрушимую крепость. Как показывали все имеющиеся на его счет сведения, захватчик обладал способностью с одинаковой легкостью и быстротой принимать бесчисленное множество форм. И тем не менее не было оснований считать, что к его действиям неприменима логика уровней.

Его размышления прервала реплика стоявшего сзади Бэкстера:

— Вы уверены в этом?

Семп ответил громкои убежденно:

— Все всякого сомнения. Но для задействования логики уровней необходимо создать ситуацию максимально близкого контакта силовых полей. Если будет дано выбирать, то сантиметровые расстояния для этих целей предпочтительней дециметровых, а те в свою очередь — метровых. В любом случае операцию следует проводить мне, и, значит, я должен немедленно отправиться туда.

— Куда это — «туда»? — не понял Бэкстер. Он все еще не мог прийти в себя от полученного шока.

— На его космический корабль.

— Вы думаете, он у него есть?

— Это очевидно. Все остальное было бы менее удобным в практическом плане.

Семп рассуждал просто. Когда кто-то в просторах космоса приближался к звезде, он мог использовать ее притяжение для наращивания своей скорости. Но в данный момент кибмадин, судя по всему, как бы «поднимался» по планетам, двигаясь от Солнца. Видимо, он маневрировал гравитацией, нейтрализуя за собой солнечную и используя перед собой планетарную, в первую очередь Юпитера.

Разумеется, ни одному разумному существу даже и в голову не придет, что такой метод можно применить при межзвездных перелетах. Значит, у пришельца обязательно должен был быть звездолет. Непременно. И Семп знал, где тот находится.

Он обратился к Бэкстеру:

— Прикажите выделить в мое распоряжение космический корабль с переносным бассейном, заполненным водой.

— Вы думаете, что Перевоплощение состоится до того, как вы успеете туда добраться?

— Оно может начаться в любой момент.

Бэкстер сегодня не переставал удивляться:

— И вы собираетесь вступить в поединок с самым могущественным из известных нам существ, почти не располагая энергией?

— Придется, — ответил Семп. — Это — единственный способ заставить его приблизиться на сантиметровое расстояние от того источника силового поля, который я намерен расположить в бассейне. Ради всего нашего мира, Бэкстер! Начинайте с того, о чем я вас прошу!

Посредник нехотя направился к аппарату связи.

Глава 8

Как Семп и ожидал, Перевоплощение случилось во время его доставки на корабль противника. Он вступил в первую обязательную фазу — состояние рыбы. Пришлось размещать силки в логове кибмадина в специально подготовленном бассейне.

Теперь на срок немногим более чем двух месяцев Нэт перешел в класс силки «Би».

Когда Ди-изаринн наконец прибыл к своему скромных размеров звездолету, находившемуся на сильно вытянутой орбите за Плутоном, он по состоянию входа шлюза сразу же обнаружил, что в его отсутствие кто-то побывал в его убежище. Более того, он мгновенно уловил и присутствие незваного гостя — Семпа.

За многие тысячелетия своей жизни рефлексы Ди-изаринна несколько ослабли, бдительность притупилась, а самомнение возросло. Поэтому он не очень обеспокоился сложившейся ситуацией, хотя не мог не признать, что налицо все признаки ловушки.

Первой его реакцией была всесторонняя проверка, нет ли на борту какого-то мощного источника энергии, способного нанести ему непоправимый ущерб. Выяснилось, что ничего, даже близко похожего на это, не было. Лишь из переносного бассейна, который он, к своему удивлению, обнаружил на космолете, исходит тонкий энергетический ручеек. Однако его целевого назначения он при всем старании так и не понял.

Кибмадин неожиданно подумал: неужели земляне столь примитивным способом стремятся запугать его, надеясь воспрепятствовать возвращению на свой корабль? Это разъярило его.

Он решительно запустил входные механизмы. Приняв человеческое обличье, Ди-изаринн сразу же направился к бассейну, установленному в его маленькой каюте, и сверху вниз взглянул на Семпа, который в своей форме рыбы распластался на дне. Он вызывающе обратился к силки:

— Если все эти проделки — ваша уловка, то она бессмысленна, поскольку мне все равно, кроме звездолета, деться некуда.

Семп в нынешнем состоянии был способен только воспринимать человеческую речь, но отвечать не мог.

Ди-изаринн не сдавался:

— Весьма любопытно, что единственный силки, чьи мысли в настоящее время я почему-то не могу прочесть, подвергает себя исключительной опасности, заявившись ко мне прямо на борт. Понимаю, что выйти на меня вам помог, видимо, компьютер. И все же я невольно задаюсь вопросом, а не примчались ли вы сюда, горя тем неистовым желанием, которое я пытался разбудить в вас при нашей последней памятной встрече? А может быть, вы руководствовались стремлением снова слиться в экстазе и вами двигала тоска по тому всепоглощающему состоянию, которое я дал вам возможность тогда познать?

Семп прикинул: «Кажется, клюнуло. Он не понимает своей роли в том, что происходит». Логика уровней начала успешно действовать в новом цикле — Сладострастия.

После высказанных предположений Ди-изаринн успокоился. Он снова почувствовал себя хозяином положения. Ну что же, решил он, в сущности речь идет о том же самом силки, только в новой форме, и на сей раз ему уж не избежать кульминационного финала сексуальной оргии, когда страсть в буквальном смысле этого слова пожирала его через партнера.

И он внезапно почувствовал глубочайший восторг при одной только мысли о блаженстве, которое испытывал в прошлом при поглощении десятков миллионов клеток трепещущего тела любовника. Кибмадин живо представил себе, как это происходило: вначале у его объекта вожделения срабатывал рефлекс неприятия происходившего, возникал дикий ужас и взрывался инстинкт отторжения; затем в какой-то момент это внезапно превращалось в свою противоположность — в неуемное стремление каждой частицы быть полностью поглощенной в томлении взывающей к собственной гибели плоти.

Постепенно безмятежное настроение Ди-изаринна стало сменяться катастрофически быстро нараставшим возбуждением под воздействием проносившихся в его воображении сцен десятка тысяч пиршеств, в ходе которых он смачно пожирал своих напарников. Эти воспоминания об остроте пережитых тогда моментов распаляли его все сильнее и сильнее.

«ДА, Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛЮБИЛ ИХ ДО КОНЦА, — с тоской подумал он. — Жаль, что они сами не были в состоянии прочувствовать все сладострастие сексуальной вакханалии с такой концовкой».

Сколько раз, продолжал неуклонно разматываться клубок откуда-то зародившихся в нем мыслей, он говорил десяткам тысяч своих жертв: «Когда-нибудь я повстречаю существо, способное пожрать и меня. И тогда…» При этом всегда заверял, что кто-кто, а уж он-то сумеет насладиться процессом собственного уничтожения.

В сущности это было извращением самой сути жизни, когда стремление к саморазрушению становилось не менее сильным чувством, чем инстинкт самосохранения.

Ди-изаринн продолжал стоять перед бассейном с водой, неотрывно глядя на Семпа, и чувствовал, как его размышления неумолимо перерастают в чудовищный ком поглощавших его эмоций. И тут он вдруг понял, что не заметил, когда переступил ту черту, перед которой в нем оставалось еще достаточно сил для возвращения вспять. Теперь он уже не принадлежал себе, потерял способность ориентироваться в действительности, стал неотделимой частицей этого извержения желания.

Кибмадин отошел от бассейна. Позабыв о Семпе, он принялся лихорадочно преобразовываться в одно столь запомнившееся ему по прежним жгучим ощущениям существо — длинношеее, с нежной шерсткой и грозными челюстями. Он с нежностью подумал именно об этой форме жизни, которая совсем недавно была его партнером по смертельной любви. Нервная система тех созданий Природы обладала какой-то уникальной особенностью взвинчивать в нем удовольствие при пожирании их тел.

Ждать далее было невмоготу. Подстегнутый присущей его роду безжалостностью и свирепостью, Ди-изаринн резко повернул свою голову на длинной шее и изогнутыми острейшими зубами разом отхватил громадный кусок своего бедра.

От нестерпимой боли он взвыл. Но в его мозгу, замороченном процессом, развязанным логикой уровней, этот трубный глас отозвался лишь эхом несчетного числа подобных завываний, которые в былые времена исторгали жертвы под безжалостное пощелкивание его собственных челюстей. Поэтому истошный звук лишь дополнительно стимулировал его к тому, чтобы превозмочь все границы переносимости боли.

Он еще свирепее, еще беспощаднее вгрызся в собственное тело, начал рвать его на куски и, давясь, глотать в каком-то исступлении.

Кибмадин уже почти наполовину уничтожил сам себя, когда откуда-то из глубины своего далекого прошлого в нем, наконец, возникло нечто вроде детского страха перед смертью. Робко и нерешительно, исходя слепой тоской и отчаянием, он судорожно попытался войти в спасительный контакт со своим сородичем на далекой планете, где в этот момент проживали существа его вида. Но тут вмешалась посторонняя сила, которая, пронзив его, повелительно и с непререкаемым превосходством перехватила коммуникационный канал. Это был сведенный воедино энергетический импульс двенадцати силки, настолько мощный, насколько в состоянии была его вынести несущая волна.

Суммарная сила энерговыброса достигала ста сорока тысяч ампер и более восьмидесяти тысяч вольт и была настолько несокрушимой, что прорвала все защитные барьеры застигнутого врасплох соратника Ди-изаринна. Тот мгновенно исчез в пламени и дыму.

Столь поспешно установленная связь столь же молниеносно перестала и существовать. И снова для Вселенной Солнце превратилось, как и раньше, в затерянную в беспредельности Космоса безымянную звездочку.

Подоспевшая вскоре подмога уже занималась решением вопросов транспортировки на Землю бассейна, в котором продолжал плескаться Семп. Очутившись в океане, он погрузился в его пучину. Там на специально сооруженной гигантской платформе вела свою неспешную жизнь в облике рыб колония силки класса «Би».

К ним и подселился Семп, пробывший в их городах под куполами… положенное по циклу Перевоплощения время.

Глава 9

Нэт Семп обогнал мужчину и… остановился как вкопанный.

От прохожего исходили неясные флюиды. Несмотря на то что в этот момент Нэт находился в облике человека, они затронули тот участок его нервной системы, где таилась частица его способностей силки.

Семп напряг память. Напрасно. Он был уверен, что никогда ранее подобного сигнала ни от кого не получал.

Семп обернулся и посмотрел через плечо. Заинтересовавший его человек остановился на ближайшем углу. Как только красный свет светофора сменился на зеленый, тот быстро перешел на другую сторону улицы. Ростом незнакомец напоминал Семпа, то есть был чуть выше метра восьмидесяти, и даже весил, видимо, столько же — под восемьдесят килограммов.

Этот человек, как и Семп, был брюнетом и одет в такой же точно темно-серый костюм. Теперь, когда их разделяло несколько сотен футов, Семп уже засомневался, действительно ли этот прохожий, как поначалу показалось, был ему знаком.

И все же, преодолев нерешительность, Семп быстрым шагом устремился вслед, догнал его и вежливо осведомился:

— Можно вас на минутку?

Мужчина остановился. Вблизи их сходство было настолько разительным, что наводило на мысль о кровном родстве. Все было одинаковым: серо-голубые глаза, правильной формы нос, плотно сжатые губы, форма ушей, могучая шея и даже манера держаться.

— Не знаю, как у вас, — сказал Семп, — но у меня сложилось впечатление, что мы похожи друг на друга, словно близнецы-братья.

Лицо его соперника исказил легкий тик, губы растянулись в чуть заметной саркастической улыбке. Он посмотрел на Семпа свысока и таким же, как у него, баритоном ответил:

— Именно этого я и добивался. Если бы вы с первого раза не обратили внимание на наше сходство, я бы возобновил попытку. Меня зовут А-Брем.

Озадаченный Семп промолчал. В тоне прохожего, в его манере держаться он уловил какую-то враждебность. А может быть, презрение?

Если бы незнакомец оказался обычным человеком, каким-то образом распознавшим в нем силки, несмотря на его человеческий облик, Семп воспринял бы это как в общем-то банальный инцидент. Случалось, что люди стремились разыскать тех, о ком было доподлинно известно, что они принадлежат к силки, чтобы просто обругать их. Обычно человека, поступившего столь неподобающим образом, силки избегали, либо обезоруживали его своим добродушием, либо отвечали тем же. Бывало и так, что не оставалось ничего другого, как вступить в драку.

Однако разительное сходство с этим прохожим говорило в пользу того, что встреча носила совсем иной характер.

Пока Семп все еще раздумывал над сложившейся ситуацией, незнакомец впился в него циничным взглядом серо-голубых глаз. Его губы приоткрылись в насмешливой улыбке, сверкнули белые ровные зубы.

— Примерно в это же самое время, — процедил он, — каждый силки, находящийся в пределах Солнечной системы, выслушивает послание от своего «второго я».

Он немного помолчал, затем продолжил все с той же высокомерной улыбкой:

— Я вижу, как вы подобрались и насторожились…

Это соответствовало действительности. Семп на самом деле внезапно решил, что не упустит своего собеседника независимо от того, скажет ли тот что-либо соответствующее правде или слукавит.

Между тем человек продолжал:

— Вижу, что вы собираетесь с мыслями в надежде меня захватить. Ничего не выйдет, так как я ни в чем вам не уступаю.

— Так вы силки? — осведомился Семп.

— Да, я силки.

Если следовать логике истории силки, то для подобных утверждений никаких оснований не должно было быть. В то же время налицо был факт удивительнейшего и неоспоримого сходства с ним.

Эта мысль никак не повлияла на решение Семпа. Если перед ним был настоящий силки, то Семп обладал над любым своим соотечественником одним, только ему свойственным, преимуществом. Дело в том, что когда в прошлом году ему пришлось вступить в стычку и в прямой контакт с представителем внеземной формы жизни, кибмадином, он научился некоторым методам контроля над своим телом, о которых ранее даже и не подозревал. Власти силки приняли в то время решение о том, чтобы он не делился своими новоприобретенными качествами ни с кем из своих сородичей. Он твердо следовал этой установке.

Сейчас эти дополнительные знания шли ему на пользу, если, конечно, этот человек действительно был силки.

— Ну как, в состоянии выслушать послание? — с вызовом спросил незнакомец.

Семп, готовый к самой важной, может быть, в своей жизни схватке, коротко кивнул.

— Это ультиматум.

— Жду, — жестко ограничился Семп.

— Вам надлежит прекратить все формы связи с людьми. Приказано воссоединиться с народом силки. Для принятия решения дается неделя. По истечении этого срока вы будете рассматриваться как предатель, и с вами поступят так, как поступали с ними во все времена, то есть беспощадно.

Поскольку «народа» силки не существовало, причем никогда, Семп после небольшого раздумья над этим неожиданным ультиматумом решительно отклонил его и тут же нанес удар.

Он по-прежнему не верил, что стоявший перед ним «близнец» был настоящим силки. Поэтому Семп послал лишь минимальный электрический разряд на одной из тех частот, которые он мог задействовать в своем человеческом облике. Соответственно на человека он оказал бы только парализующее действие и не нанес бы ему никаких травм. К великому изумлению Семпа, его энергетический таран был тут же нейтрализован силовым экраном силки, сравнимым по мощности с тем, который он мог бы развить сам. Так, значит, и впрямь он имел дело с одним из силки!

Незнакомец, скрипнув зубами, смерил его грозным взглядом, в котором сверкнула неожиданная злоба.

— Это я вам еще припомню, — прорычал он. — Вы ранили бы меня, не располагай я соответствующей защитой.

Семп заколебался в оценке его слов. В конце концов, никто не обязывал его задерживать этого незнакомца.

— Послушайте, — настойчиво сказал он. — А не пройти ли нам вместе к Властям Силки? Если народ силки действительно существует, то наилучшим тому доказательством явилось бы установление с ним нормальных контактов.

Второй силки явно начал отступной маневр:

— Я только выполнял свой долг, — пробурчал он, — и не имею привычки ввязываться в драку. А вы пытались убить меня.

Второй силки, казалось, был в шоковом состоянии. Его глаза снова изменились, как бы на сей раз потускнев. Предыдущая самоуверенность пропала. Он продолжал отступать.

Семп задумчиво, полный неуверенности, наблюдал за ним. Сам он был настолько хорошо тренированным бойцом, что с трудом мог представить себе, что кто-то из силки слабо владеет искусством единоборства.

— Нам совсем не обязательно затевать потасовку, — примирительно заметил он. — Но не можете же вы всерьез рассчитывать на то, что, предъявив ультиматум, сразу же испаритесь, как будто уже выполнили свою задачу. Вы говорите, что вас зовут А-Брем. Откуда вы?

Произнося эти слова, он отметил, что люди стали останавливаться и приглядываться к этой странной уличной сцене, когда один человек надвигался на другого, а тот медленно, шаг за шагом, отступал.

— Сначала ответьте на один простой вопрос: если народ силки на самом деле существует, то где он — и вы в том числе — скрывался все эти последние годы? — настойчиво расспрашивал Семп.

— Пошли вы к черту! Перестаньте меня мучить. Ультиматум вы получили. Назначен срок — одна неделя. А теперь оставьте меня в покое!

Было ясно, что его «второе я» не задумывался над тем, как будет вести себя после предъявления ультиматума. И эта непродуманность придавала инциденту еще более пикантный оттенок. Но А-Брем опять впал в ярость и снова почувствовал себя храбрым.

Он внезапно атаковал Семпа. Однако зигзагообразная молния, порожденная его силовым полем, тут же, потрескивая, отскочила от мгновенно возведенного Семпом защитного экрана. Она срикошетила в один из домов, проскочила по тротуару и на глазах изумленных людей заземлилась через металлическую решетку сточной канавы.

— В эту игру можно поиграть и вдвоем! — гневно бросил ему А-Брем.

Семп ничего не ответил. Электрический разряд, выпущенный его противником, достигал максимума, возможного для силки в образе человека. Где-то вблизи испуганно закричала женщина. Улица быстро опустела. Люди разбежались в поисках укрытия.

Было самое время положить конец этому безумию, иначе оно могло закончиться смертельным исходом. Семп решил действовать исходя из постулата, что этот силки не был в достаточной степени тренирован и, следовательно, был уязвим в случае применения против него средств, основанных на простой логике уровней и исключающих поражение на смерть.

Не было даже необходимости использовать тайные приемы, которые он перенял у неземного существа в прошлом году.

Приняв решение, он проделал тонкий энергетический маневр. Он изменил специфический комплекс низкоэнергетических силовых линий в своем мозгу и направил их в сторону А-Брема.

Мгновенно сработала эта странная логика, присущая самой структуре и функционированию жизни. Логика уровней! Эта наука появилась в результате применения методов, разработанных земными учеными, к великолепным способностям силки изменять свою форму.

Каждая живая клетка обладает свойственной только ей жесткостью. Каждое сообщество клеток способно на присущее только ему действие. Возбудившись в этом особом нервном комплексе, его «мысль» проходит именно свой цикл, а когда имеются еще соответствующие действие или эмоция… то они проявляются абсолютно в соответствии с этой заданной жесткостью.

Но еще более существенно то обстоятельство, что определенные сообщества клеток могут в своей взаимосвязи образовать новую систему, и группы из этих конгломератов приобретают уже свое специфическое действие.

Такой системой сообществ клеток является участок мозга человека, регулирующий сон.

Примененный Семпом прием не оказал бы никакого воздействия на силки класса «Си». Даже силки класса «Би» были бы способны успешно противостоять навязыванию сна.

Однако силки в образе человека, повстречавшийся Семпу, зашатался. Его веки внезапно отяжелели, а очевидная неконтролируемость им своего тела показала, что он заснул буквально на ходу.

Когда А-Брем начал падать, Семп быстро подхватил его под руки, чтобы не дать ушибиться об асфальт. Одновременно он осуществил свой второй тонкий маневр.

На другой силовой волне он послал ему команду, которая повлияла на систему сообществ клеток в мозгу А-Брема, ведавшую сознанием. Тем самым он попытался установить над своим «двойником» полный контроль с помощью логики уровней в цикле Сон-Сознание. Навязанный тому сон изолировал мозг от внешних восприятий, а манипулирование механизмом отключения сознания позволило блокировать те накопленные в памяти команды, которые в обычных условиях были бы способны стимулировать бдительность у того, кто действительно не был бы склонен засыпать.

Семп уже поздравил себя с одержанной так удивительно легко победой;’ как неожиданно почувствовал, что тело «двойника» в его руках напряглось. Семп ощутил присутствие третьей силы. Выпустив А-Брема из объятий, он попятился. С величайшим удивлением он увидел, как «двойник» свечой взвился в небо.

Ограниченный в своих возможностях своей человеческой формой, Семп был не в состоянии установить характер той энергии, которая оказалась способной вызвать этот в высшей степени невероятный феномен. Чтобы разобраться в случившемся, ему следовало — и он прекрасно это понимал — преобразоваться в облик силки. Однако существовало правило, запрещавшее делать это на виду у людей.

И все же Семп, мгновенно оценив уникальность ситуации и беспрецедентное стечение обстоятельств, тут же трансформировался в силки и купировал гравитацию.

И с Земли со скоростью ракеты стартовало трехметровое тело, напоминавшее своим силуэтом снаряд. Большая часть его одежды разлетелась в клочья и осталась на тротуаре. Несколько уцелевших кусочков, зацепившихся за тело, были в конечном счете сорваны вихревым потоком, возникшим в результате бурного взлета Семпа.

К сожалению, на переход из одного состояния в другое ушли добрых пять секунд. Еще несколько секунд он потерял на то, чтобы принять решение. В итоге он взлетел тогда, когда А-Брем уже превратился в стремительно удалявшуюся точку.

Семпа особенно поразило то обстоятельство, что даже с присущим ему как силки особым восприятием мира он никак не мог обнаружить на малейшего следа энергии со стороны беглеца — ни вслед за ним, ни вокруг. К тому же, несмотря на все свои усилия, Семп так и не мог сократить разрыв между ними. Поэтому, хотя и не сразу, он понял, что его гонка за А-Бремом бесполезна и что тело последнего вот-вот войдет в разреженные слои атмосферы, непригодные для жизни человека. Ему надлежало действовать очень быстро. Учитывая это, он снял свой контроль над центрами сна и сознания своего «двойника».

Чуть позже он уловил, что А-Брем трансформировался из человека в силки, что ничуть не удивило, хотя и разочаровало Семпа. Это доказывало, что тот пробудился ото сна и был отныне в состоянии контролировать свои действия.

А-Брем продолжал свой вертикальный полет, но уже в облике взрослого силки. Вскоре стало очевидным, что он рискует пересечь пояса Ван Аллена. Семп не намеревался следовать этому безрассудному шагу.

Поэтому, когда оба силки приблизились к верхней границе атмосферы, Семп наложил свою мысль на энергетический пучок и послал его на спутник, находившийся на стационарной земной орбите. Он сообщил тем самым о происшествии.

Проделав это, Семп развернулся на обратный курс. Он испытывал глубокое смятение от разразившихся событий. К тому же, оказавшись без одежды, он не мог сейчас появиться в обществе в человеческом облике. Поэтому Семп прямиком направился к Властям силки.

Глава 10

Спускаясь сверху к большому комплексу зданий, где располагалась центральная администрация силки, Семп обратил внимание, что туда же слетались и некоторые другие его сородичи. Он сделал отсюда вывод, что это вызвано теми же, что и у него, причинами.

Поэтому, используя природные особенности силки, он обшарил пространство позади себя и обнаружил большое количество стремительно приближавшихся черных точек. Предвидя неминуемую в этой связи сумятицу, он замедлил скорость, завис в воздухе и направил телепатический вызов Чарли Бэкстеру, своему Посреднику из числа людей, работавшему внутри здания. Семп изложил ему план по предотвращению подобного столкновения.

Бэкстер был в совершенной растерянности от случившегося, но отреагировал очень быстро.

— Это лучшее из поступивших к нам предложений. Вы правы: это могло бы стать опасным.

Последовала пауза. Видимо, Бэкстер сообщал в эти минуты о его плане другим членам группы Посредников, так как вскоре Семп принял по телепатической связи общее распоряжение:

«Всем силки! Внимание! Скопление слишком большого числа силки одновременно в одном и том же месте нежелательно. В этой связи разделитесь на десять групп согласно секретной номерной инструкции Группа, план «Джи». Пусть к зданию приблизится и совершит посадку только один из вас. Всем остальным рассредоточиться до поступления новых указаний».

Получив приказ, все силки вблизи Семпа стали описывать круги. Сам Семп в соответствии с названной инструкцией входил в группу номер три. Поэтому он свернул в сторону, достиг плотных слоев атмосферы и устремился к себе домой, примерно в тысяче шестистах километрах отсюда, на самой южной оконечности Флориды.

Во время полета, он вошел в мысленный контакт со своей женой Джоанн. Когда голый, как червяк, он вошел в свой дом, та уже подготовила ему одежду и знала о происшедшем столько же, сколько и он сам.

Одеваясь, Семп отметил, что Джоанн была типично по-женски обеспокоена и взволнована даже больше, чем он. Она сразу же поверила в существование нации силки. Это, по ее мнению, неизбежно означало, что должны быть и силки женского пола. Со слезами на глазах она заявила:

— Признайся, что так оно и есть на самом деле и что ты сам уже думал об этом, не правда ли?

— Я следую логике, — заметил Семп, — поэтому рассмотрел все возможные варианты. Но как разумное существо я хотел бы получить ответы на кое-какие вопросы прежде, чем отвергать все, что мы знаем об истории силки.

В отношениях между силки и людьми обе стороны признавали в качестве установленного факта, что силки появились на свет в результате биологических опытов. В свое время генетики сделали ряд интересных открытий, касавшихся АДН и АРН, и реализовали их, поместив в пробирку сперматозоид и яйцеклетку.

— Что станет с нашим браком? — разволновалась Джоанн.

— Да ничего не изменится.

— Скоро ты будешь считать меня чем-то вроде таитянки эпохи трехсотлетней давности, которая вышла замуж за белого на одном из островов Южных морей в тот момент, когда как раз стали высаживаться белые женщины.

Экстравагантность такого рода рассуждений поразила Семпа.

— Ну что же тут общего? — воскликнул он. — Обещаю до конца жизни оставаться тебе верным и преданным мужем.

— Никто не может ничего обещать, когда речь идет о личных отношениях, — парировала она. Тем не менее через некоторое время слова мужа возымели свое действие, и она успокоилась. Вытерев слезы, она подошла к нему и позволила себя поцеловать.

Чарли Бэкстер позвонил только через час. Он извинился за задержку, сославшись на совещание, состоявшееся в связи с разработкой задания для Семпа.

— На совещании говорили практически только о вас, — сообщил Бэкстер.

Семп терпеливо ждал разъяснений.

Оказалось, что окончательное решение уже было принято. Как и раньше, Семпу предписывалось воздерживаться от разговоров с остальными силки.

— По причинам, которые вам известны — добавил Бэкстер многозначительным тоном.

Семп сделал из этого вывод, что тот намекал на секретные знания, приобретенные им в ходе контакта с внеземным существом. Именно с той поры ему доверяли только специальные миссии, в результате чего он жил обособленно от других силки.

Бэкстер рассказал ему, что «двойники» вступили в контакт лишь с четырьмястами силки.

— Точнее, с тремястами девяносто шестью, — поправился он.

Семп испытывал смешанное чувство облегчения и смутного пренебрежения. Итак, утверждение А-Брема о том, что они обратились ко всем земным силки, было всего лишь пропагандистским трюком. Своим поведением тот убедительно доказал, что был всего лишь глуповатым силки. А эта ложь только добавила лишний чернивший его мазок к общей картине.

— Некоторые из «двойников» были очень грубыми подделками, — продолжал Бэкстер. — Видимо, у них плоховато с искусством имитации других существ.

В то же время — и теперь он должен был это признать — установление пусть даже всего четырехсот контактов убедительно доказывало наличие до сих пор неизвестной группы силки.

— Даже если они совершенно не тренированы, — подчеркнул Бэкстер, — все равно необходимо выяснить, кто они и откуда явились.

— Имеются ли другие признаки существования этой группы? — поинтересовался Семп.

Каких-либо иных сведений, кроме тех, которыми располагал Семп, не было.

— Все ли они успели скрыться? — допытывался изумленный Семп. — Неужели никто не преуспел лучше меня?

— В среднем результаты даже хуже ваших, — ответил Бэкстер.

Выяснилось, что большинство силки даже и не пытались задержать появившихся странных сородичей. Они ограничились сообщением об имевшем место факте и запросили указаний.

— Не стоит их упрекать за это, — сказал Бэкстер и добавил в доверительном тоне: — Могу также сказать, что как сама схватка с этим силки, так и причины, побудившие вступить в нее, дают нам основания считать вас одним из двух дюжин силки, на которых мы можем положиться в этом деле. Посему вам предлагается сделать следующее…

В заключение инструктажа он подчеркнул:

— Можете взять с собой Джоанн, но отправляйтесь сейчас же, не мешкая.

На панно виднелась надпись: «В этом здании звучит только музыка силки».

Семп, который другой музыки и не слушал, заметил на лице Джоанн легкую гримасу отвращения. Она перехватила его взгляд, все поняла и, как бы в оправдание, заявила:

— Да, это так. Мне все время кажется, что звучит только одна струна. Будто тянут одну и ту же ноту или самое большее несколько близких друг к другу, неустанно повторяя их в различных комбинациях… От этого возникает что-то вроде морской болезни.

Для Семпа, который мог различить в этой музыке гармонии, недоступные человеческому слуху, этот эмоциональный взрыв со стороны Джоанн встраивался во множество других, аналогичных. Являясь мужем этой человеческой «супруги», он уже давно к ним привык. Жены же силки с трудом адаптировались к особенностям их семейной жизни.

Джоанн не преминула лишний раз подчеркнуть это:

— Вот так все и бывает. В один прекрасный день вы разделяете судьбу с чудесным, физически совершенным мужчиной. Но все время твердите себе: это — не настоящий человек, это — разновидность монстра, который в мгновенье ока может превратиться в нечто вроде рыбы или космического создания… И уж конечно ни за что на свете я не захотела бы с ним расстаться.

Вскоре панно с предупреждением музыкального характера осталось позади, и они вошли в музей. Целью их визита был осмотр лаборатории, где, по официальной версии, якобы произвели на свет первого силки. Лаборатория занимала всю центральную часть здания. В музей она, согласно вывешенной при входе табличке, была переведена сто десять лет тому назад.

Как считал Бэкстер, следовало более основательно разобраться в технических обстоятельствах истории появления силки. Впервые, действительно впервые, вся концепция истории появления и развития силки была поставлена под вопрос.

Именно такого рода задачу сформулировали перед Семпом и Джоанн: еще раз оценить все относящиеся к этой проблеме прежние факты.

Лаборатория была ярко освещена. В помещении находилась всего одна посетительница — женщина, скорее невзрачная на вид, с черными как смоль волосами, но без какой-либо косметики, одетая крайне небрежно. Она стояла у одного из стендов, у двери в противоположном углу.

Уже при входе Семп почувствовал, как его мозга слегка коснулась чья-то возникшая извне мысль. Он повернулся к Джоанн. Как Посредник, та обладала способностью общаться с ним телепатически на расстоянии. Поэтому он подумал, что этот легкий мыслеобраз исходил от нее, и не стал углубляться далее в эту проблему, во всяком случае, в течение нескольких секунд.

И только с небольшим опозданием он осознал, что несущей для этой мысли была магнитная волна, свойственная только силки.

Семп круто развернулся на месте и пристально взглянул на черноволосую женщину. В ответ та несколько принужденно, как отметил Семп, улыбнулась. И тут же он четко и ясно уловил ее послание: «Прошу, не выдавайте меня. Я здесь поставлена специально для того, чтобы развеять сомнения у любого силки».

Никаких объяснений и не требовалось. Это сообщение как громом поразило Семпа.

Если верить тому, что им говорили до сих пор, силки женского пола никогда не существовали. Все проживавшие на Земле силки являлись мужчинами, женатыми на женщинах, входивших в группу Посредников.

Однако эта брюнетка сельского вида была «женщиной» силки! Одним фактом своего присутствия она подтверждала это. Она могла бы добавить — впрочем, этого теперь и не требовалось — что-то вроде: «Не утруждайте себя копанием в старых и пыльных досье. Я являюсь живым доказательством того, что силки родились вовсе не в какой-то там лаборатории двести тридцать лет назад».

Внезапно Семп почувствовал, как его мысли расплываются. Это подошла Джоанн. Он понял, что она, видимо, перехватила его раздумья и сама пришла в волнение. Взглянув он увидел, что в ее лице не было ни кровинки.

— Нэт! — донесся до него резкий, как при падении ножа гильотины, голос Джоанн. — Ее надо захватить!

Семп как-то неуверенно двинулся вперед.

В то же время его мысли, несмотря на проявленные колебания, уже подчинялись логике.

Прошло всего несколько часов после его встречи с А-Бремом. Значит, ее поставили здесь несколько раньше. Следовательно, она не вступала еще в контакт ни с кем из своих сородичей. Вывод: она наверняка не знает, что перед таким силки, как Семп, она столь же беспомощна, как гражданский человек перед вооруженным солдатом.

Со своей стороны брюнетка, видимо, почувствовала что-то неладное. Она резко толкнула дверь, перед которой стояла, и исчезла за ней.

— Нэт! — раздался пронзительный голос Джоанн всего в нескольких сантиметрах позади. — Не дашь же ты ей улизнуть!

Семп, замешкавшийся от удивления на несколько секунд, послал вдогонку беглянке:

«Я вовсе не собираюсь вступать с вами в борьбу, но буду тенью следовать по пятам до тех пор, пока не получу нужных нам сведений!»

«Слишком поздно! — отозвалась она на волне, используемой силки в форме человека. — Уже слишком поздно!»

Но Семп придерживался иного мнения. Он быстро подскочил к двери, за которой она скрылась. Его слегка расстроило, что та оказалась запертой. Ему пришлось разнести ее вдребезги разовым силовым зарядом, сверкнувшим извилистой молнией. Он быстро перешагнул через дымившиеся обломки и успел заметить женщину в тот самый момент, когда та убегала через потайную раздвижную дверь в стене.

До нее было не более пятнадцати шагов. Она полуобернулась, бросив взгляд в его направлении. То, что она увидела, явилось для нее полной неожиданностью, так как на ее лице отразилось замешательство.

Она поспешно протянула руку, на что-то нажала, и дверь закрылась. Именно в этот момент Семп, который бросился к ней со всех ног, успел рассмотреть, что далее тянется освещенный коридор. Наличие этого секретного прохода было чревато слишком большими последствиями, чтобы Семп мог позволить себе поразмышлять сейчас над этой проблемой.

Он уже добрался до стены и стал на ощупь отыскивать потайную дверь. После довольно длительных безуспешных попыток это ему удалось. Тогда Семп отошел на шаг и уже сдвоенным энергетическим разрядом, посланным его мыслями и материализовавшимся в виде яркой электрической дуги, сокрушил ее. Это было единственным энергетическим оружием, доступным ему в облике человека, но его хватило с лихвой.

Минуту спустя он перемахнул через дымящееся отверстие в стене и устремился вперед по узкому коридору.

Глава 11

Коридор, куда проник Семп, был сделан из цемента и уводил его легким наклоном под землю. Прямой как стрела, он был освещен, хотя и скуповато. Все же это позволило Семпу увидеть убегавшую женщину метрах в пятидесяти от себя.

Она бежала на женский манер, путаясь в платье, то есть не очень быстро. Семп, сорвавшись с места с максимальной скоростью, за минуту сократил расстояние вдвое. Цемента под ногами уже не было. Впереди показался земляной грот, также освещенный, но еще более скудно, так как лампы размещались в нем через большие интервалы.

Добежав до грота, молодая женщина выстрелила в него на магнитной волне силки посыл: «Если вы сейчас же не прекратите преследование, я буду вынуждена прибегнуть к…» — и далее последовало не очень понятное слово, что-то вроде «могучей силы».

Семп вспомнил о той энергии, которая вознесла в небо А-Брема. Он воспринял эту угрозу всерьез и тут же смодулировал волну, скомандовав отключение сознания.

Все произошло менее болезненно, чем если бы это случилось чуть раньше. Она вырубилась мгновенно, что доказывало эффективное воздействие приказа Семпа на соответствующие участки ее мозга.

Но упала она не на бетон, а на землю. Установка Семпа настигла ее на бегу, поэтому она сначала повалилась на колени, а затем подвернулась правым плечом. Судя по всему, ударилась не слишком сильно. Во всяком случае, так показалось Семпу, когда он приблизился к месту, где лежала незнакомка.

Он перешел на шаг. Оставаясь все время начеку, Семп подошел к распростертому телу, твердо решив не позволить на сей раз никакой посторонней «специальной силе» увести у него добычу.

Он испытывал лишь легкие угрызения совести от того, что применил достаточно сильное средство. Поразмыслив, он пришел к выводу, что не мог позволить себе какое-то более мягкое воздействие на эту женщину. Погружение в сон А-Брема не помешало последнему прибегнуть к тому, что Семп посчитал силовым полем, и благополучно спастись.

А он никак не мог позволить ей сбежать. Оказавшись лицом к лицу с необычной ситуацией, он действовал быстро и решительно. В данный момент женщина оказалась целиком в его власти. В создавшемся положении было слишком много неясного, чтобы продолжать медлить.

Он тут же опустился перед ней на колени. Поскольку она не спала, а была лишь без сознания, ее сенсорная система была открыта для внешних раздражителей.

Напротив, чтобы добиться нужных Семпу ответов, следовало перевести девушку в состояние сна, для того чтобы восстановить внутренние потоки восприятий, действующие в замкнутом цикле.

Так он и поступил: поочередно воздействовал на центр, отключавший сознание, когда задавал вопрос, и на центр сна для получения ответа. Это чем-то напоминало старинный метод работы радиолюбителей, которые по окончании передачи должны были произносить слово «конец!».

Кроме того, — и это было вполне естественно — ему надо было удостовериться в том, что незнакомка отвечала на вопросы правдиво.

Для этого он задавал вопросы один за другим и каждый раз менял частоту магнитной волны, накладывая на нее команду для комплекса клеток мозга, восприимчивых к гипнотическим средствам.

Получился вполне связный мысленный разговор:

«Ваше имя?»

«Б-Росс».

«Откуда вы?»

«Из дома».

«Где ваш дом?»

«В небесах», — появился мысленный образ небольшого скалистого тела в Космосе. У Семпа создалось впечатление, что речь шла о метеоре диаметром меньше тридцати километров.

«Где он находится?»

«Он облетает Солнце внутри орбиты первой планеты».

Таким образом, она явилась на Землю заранее, и все эти «двойники» находились вдали от их дома. Они, судя по всему, совершенно не догадывались, что живущие на Земле силки намного превосходят их по своим способностям. Это позволяло Семпу получить сведения решающего значения.

«Какова его орбита?» — мысленно спросил он.

«Простирается до девятой планеты».

Нептун! Какие поразительные расстояния!

«Его средняя скорость?» — быстро возобновил расспросы Семп.

Она ответила, приняв за меру измерения меркурианский год, что в переводе на земные мерки соответствовало примерно ста десяти годам на один виток.

Семп легонько присвистнул. В его мозгу сейчас же образовалась логическая цепочка. Первый ребенок силки появился на свет «из пробирки» немногим более двухсот двадцати лет тому назад. Так говорилось в официальной истории. А это время соответствовало двойному периоду обращения небольшого планетоида силки. Семп разом оборвал ход своих мыслей, чтобы спросить у Б-Росс, каким образом они находят свой «дом», который можно было запросто спутать с тысячами подобных ему небесных тел.

Ответ был таков, что только силки могли использовать его как исходную точку для последующих операций. В ее мозгу были собраны все координаты и ориентиры, которые позволяли ей локализовывать метеор.

Семп тщательно запомнил эти данные. Он уже готовился выведать у женщины новые подробности, как почувствовал, что в его теле возник инерционный момент.

Его отшвырнуло назад…

Все произошло так, как если бы он сидел в машине, спиной по ходу движения… машина резко затормозила, а он продолжал двигаться по инерции…

Но в силу того, что у него был выработан устойчивый рефлекс на случай неожиданного падения, Семп был отброшен всего на несколько шагов, успев включить единственно доступное ему в облике человека защитное поле.

Созданный им барьер был не в состоянии мгновенно нейтрализовать силу гравитационного притяжения, но, будучи производным от магнитного поля Земли, он подпитывался силовыми линиями, проходящими в данной точке пространства.

Эти линии, которые Семп модулировал сейчас по своему усмотрению, начали взаимодействовать с гибкими металлическими пластинами, вшитыми в ткань его одежды, и удержали его. В итоге он оказался в подвешенном состоянии внескольких футах от земли.

С этого наблюдательного пункта было удобно следить за развитием событий.

Он сразу же понял, что имеет дело с поразительным по своей природе феноменом.

В центре появившегося гравитационного поля он обнаружил микроскопическую группу молекул. Фантастическим во всем этом был тот факт, что гравитация — суть постоянная величина, зависящая только от массы и квадрата расстояния.

А Семп уже подсчитал, что это воздействовавшее на него возникшее гравитационное тяготение в три раза превышало земную норму над уровнем моря. То есть… согласно всем физическим законам столь удивительно малый по размерам комок частиц должен был обладать массой, в три раза превышавшей массу Земли!.. Что, естественно, было делом невозможным.

Насколько мог судить Семп, речь не шла о системе крупных молекул, и та не была радиоактивна.

Он уже готовился прекратить изучение этого феномена и заняться своим собственным положением, как заметил, что возникшее гравитационное поле имело еще одно совершенно невероятное свойство.

Его действие распространялось только на органическую материю. Оно совершенно не сказывалось на окружавших его земляных стенах и — что довело его изумление до предела — оно не влияло на тело женщины.

Эта грависила воздействовала лишь на одно органическое тело — его собственное!

Единственный объект, единственное человеческое существо — Нэт Семп — подвергся ее влиянию.

И тогда он вспомнил, что и в случае с А-Бремом его тело не реагировало на тягу, умыкнувшую того с Земли. Он чувствовал в тот момент наличие какого-то поля, но только в той мере, в какой проходившие через его голову силовые линии были затронуты им. Даже тогда, когда он трансформировался в силки и пустился в погоню за своим «вторым я» в атмосферу, феномен строго сохранял все те же характеристики.

Значит, то, что происходило в данный момент, было предназначено исключительно ему самому. Теперь он обладал персональным гравитационным полем и ничтожной группой молекул, которая его «знала».

В то время как подобные мысли беспокойно метались в его сознании, Семп, повернув голову, взглянул на женщину.

Он ничуть не удивился тому, что увидел.

Поскольку его внимание было вынужденно отвлечено возникшим суперполем, тот контроль, который он осуществлял над ее мозговыми центрами, ослаб. Женщина задвигалась и начала приходить в себя.

Она села, огляделась и увидела его.

Тотчас же по-спортивному легко вскочила на ноги. Было очевидно, что женщина ничего не помнит из того, что произошло за время, пока она находилась в бессознательном состоянии, и ничуть не догадывается о том, что выдала Семпу самые сокровенные секреты. Доказательством этого служила появившаяся на ее лице улыбка.

— Вот видите, — сказала она, — я же вас предупреждала о том, что произойдет. Ну что ж, до свидания!

Видно было, что она находится в отличном настроении. Женщина повернулась, углубилась в грот и вскоре скрылась за левым поворотом.

После ее ухода Семп вновь сосредоточил все свое внимание на необычном гравитационном поле. Он подумал, что оно обязательно вскоре исчезнет или рассеется и что тогда он обретет свободу. Семп был глубоко убежден в том, что в его распоряжении, видимо, всего несколько минут, чтобы изучить этот феномен и раскрыть его природу.

«Если бы только я смог принять форму силки, то решить эту проблему не составило бы труда», — подумал он с горечью.

Но Семп не решался попробовать сделать это в сложившейся ситуации.

Было невозможно одновременно и трансформироваться, и поддерживать свою безопасность.

Силки имели одну, так сказать, «слабинку»: во время перехода из одной формы в другую они становились крайне уязвимыми.

Учитывая это, он впервые после расставания вступил в телепатический контакт с Джоанн. Он рассказал ей о своем незавидном положении, передал ей все сведения, которые ему удалось выяснить, и закончил разговор словами:

«Думаю, что смогу продержаться весь день и узнать, что же из всего этого выйдет. Тем не менее считаю желательным присутствие рядом другого силки, чтобы противостоять любым неожиданностям».

«Я попрошу Чарли Бэкстера связаться с тобой», — пообещала она обеспокоенным тоном.

Глава 12

Джоанн позвонила Бэкстеру и телепатически передавала содержание состоявшегося разговора мужу.

Бэкстер проявил удивительную заинтересованность в сведениях, полученных Семпом о внеземных силки. Он считал, что гравитационное поле — это какая-то новая форма использования энергии, но проявил сдержанность в отношении того, чтобы выслать ему на помощь кого-нибудь из силки.

— Давайте трезво смотреть на вещи, Джоанн, — сказал он. — В прошлом году ваш муж узнал нечто такое, что в случае, если это станет достоянием других силки, хрупкое равновесие, в котором сейчас удается удерживать совместную с силки цивилизацию, будет поставлено под удар. Нэт прекрасно понимает нашу обеспокоенность на этот счет. Так что сообщите ему, что я вышлю машину, которая обеспечит его защиту на период трансформации в силки.

По мнению Семпа, еще более опасным для будущих отношений людей с силки являлся сам факт появления этих, дотоле никому не известных, силки. Но он поостерегся сообщить об этом Джоанне.

Бэкстер в завершение разговора подчеркнул, что для направления машины понадобится некоторое время, и в этой связи просил Семпа не терять присутствия духа.

Когда Бэкстер положил трубку, Джоанн телепатически выпалила своему мужу:

«Во всей этой авантюре есть один момент, который облегчает мне душу».

«Что ты подразумеваешь под этим?»

«Если все женщины силки в облике человека в такой же мере лишены очарования, как эта Б-Росс, мне беспокоиться нечего».

Прошел час, другой, потом… десять.

Снаружи, должно быть, уже наступили сумерки, солнце давно зашло, а звезды, как обычно, сверкали своими тонкими лучиками.

Машина от Чарли Бэкстера прибыла, затем укатила обратно. Семп, чувствуя теперь себя в безопасности в своем обличье силки, не покидал своего поста поблизости от самого замечательного энергополя, которое когда-либо существовало в Солнечной системе. И самым удивительным в нем было то, что оно не проявляло никаких признаков ослабления своей колоссальной гравитационной мощи. Семп надеялся, что благодаря сверхчувствительной сенсорике силки ему удастся обнаружить линии подпитывания поля из внешнего источника.

Но ничего подобного не существовало, не было ни малейших признаков этого. Вся энергия исходила из этой, единственной в своем роде, ничтожно малой группы молекул — и больше ниоткуда.

Минуты шли одна за другой, часы — за часами. Бдение продолжалось, и у него было предостаточно времени, чтобы оценить все значение той проблемы, с которой теперь должен столкнуться каждый земной силки: необходимость принять решение в отношении космических сородичей.

Наступило утро.

Вскоре после восхода солнца снаружи гравиполе проявило склонность к самостоятельности. Оно переместилось вдоль коридора, втягиваясь в глубину грота. Семп плыл в воздухе вслед за ним, сознательно слегка поддаваясь исходящему от того гравитационному притяжению. Но держался настороже, хотя и сгорал от любопытства, надеясь узнать о нем побольше.

Грот внезапно перешел в давно заброшенную глубокую сточную канаву. Цемент в ней потрескался. Стены были исполосованы бесчисленными глубокими щелями. Но этот участок, казалось, был знаком преследуемой Нэтом группе молекул, так как скорость ее возросла. Внезапно под ними появилась вода, причем не стоячая, а вся в завихрениях и покрытая рябью. «Сюда явно доходит прилив», — сделал вывод Семп.

Вода поднималась все выше, и вскоре они на всем ходу, не уменьшая скорости, нырнули в нее. Постепенно мутная вода светлела. В конце концов они достигли освещенных солнцем вод ущелья в каких-нибудь тридцати метрах от океана.

Когда они чуть позже вынырнули на поверхность, странный комок молекул еще больше увеличил скорость. Подозревая, что сейчас он попытается от него оторваться, Семп мобилизовал все свои способности силки, чтобы снять с него характеристики.

Но он абсолютно ничего не добился. Не поступило ни единого сигнала, не обнаружилось ни малейшего следа возможного источника энергии. На какую-то долю секунды у него создалось четкое впечатление, что атомы, составляющие группу молекул, были в чем-то необычными. Но как только он сосредоточился на соответствующей этому ощущению частоте восприятия, молекулы, должно быть, «осознали» его временное прозрение и «закрылись». Впрочем, возможно, это была просто игра его воображения.

В то самое мгновение, когда он начал анализировать эту мысль, у него возникло предчувствие, что комплекс молекул вот-вот оторвется от него. Скорость частиц быстро возрастала. В течение нескольких секунд она достигла предела того, что может выдержать мчащийся сквозь атмосферу силки. Хитиновый покров, защищавший тело силки, стал все больше и больше разогреваться.

Не скрывая огорчения, Семп начал перестраивать свою атомную структуру, что окончательно прервало его настрой на чужое гравитационное поле. Группа молекул стремительно неслась на восток, где уже с час как взошло солнце. Разрыв между ней и Семпом все увеличивался. Спустя несколько секунд после отрыва она покинула пределы атмосферы и со скоростью несколько километров в секунду устремилась, казалось, прямо к Солнцу.

Семп достиг границы атмосферы. Прощупывая с помощью особых органов чувств силки безбрежный и темный океан космоса, обступивший его со всех сторон, он вошел в контакт с ближайшим к нему геостационарным спутником и сообщил находившимся на его борту ученым координаты системы молекул. Он выжидал, продолжая все еще надеяться, что те установят ее положение. Наконец поступил ответ:

— Сожалеем, но мы не отметили никакого необычного явления.

Ошеломленный Семп отдался на волю земного притяжения. Затем, умело корректируя воздействие на него силы тяжести и магнитных полей планеты, он взял курс на административное здание, где размещались Власти силки.

Глава 13

Три часа бесконечных разговоров.

Семп как единственный силки среди присутствовавших на заседании занимал место у торца длинного стола. Он считал эту дискуссию нудной и скучной.

Ему давно уже казалось, что самым разумным решением было бы отправить на этот планетоид его или какого-нибудь другого силки. Тот собрал бы факты, принял меры, способные решить вопрос строго логически, но тем не менее гуманно, а потом вернулся бы и обо всем доложил Властям.

Если по каким-то причинам так называемая «нация или народ силки» не прислушается к голосу разума, тогда стоило бы заново обсудить этот вопрос.

Ожидая, когда три дюжины участников совещания соблаговолят договориться между собой, он не преминул отметить тот иерархический порядок, в котором сидели присутствовавшие.

Посредники, куда входил и Бэкстер, занимали место в конце длинного стола. Далее по обе его стороны размещались обычные люди. После них следовал он, а замыкали протокольный порядок три помощника меньшего ранга и официальный секретарь триумвирата, составлявшего Власти силки.

Такой порядок размещения был не нов для него. Он обсуждал этот вопрос с другими силки, и те говорили ему по этому поводу, что налицо распределение ролей, обратно пропорциональное реальной силе — уникальный случай в истории.

Самые могучие по своим возможностям существа в Солнечной системе, силки всегда занимали посты второстепенного значения.

Он вышел из задумчивости, заметив, что в зале воцарилась тишина. Он увидел, что Чарли Бэкстер, стройный человек с серыми глазами и напряженным выражением на лице, обогнул стол и остановился перед ним.

— Ну вот, Нэт! — сказал он. — Вот так мы видим общую картину случившегося. — Казалось, он испытывал смущение.

С быстротой молнии Семп прогнал автоматически фиксировавшийся в памяти весь ход совещания и констатировал, что в конце концов они пришли к предугаданному им решению.

Он отметил также, что они рассматривали его как чреватое серьезными последствиями. Действительно, предстояло выполнить очень сложное задание. Дело могло кончиться гибелью. Поэтому они воздержатся от критики в случае отказа с его стороны.

— Мне стыдно просить вас об этом, — продолжал Бэкстер. — Но мы находимся почти в состоянии войны.

Семп прекрасно отдавал себе отчет в том, что участники совещания держались не очень уверенно. На Земле войны не было уже сто пятьдесят лет. И теперь никто не мог претендовать на то, чтобы выступать экспертом в этих вопросах.

Он поднялся, испытывая груз озабоченности этих людей, давивший сейчас на него. По очереди оглядел повернутые к нему лица и сказал:

— Успокойтесь, господа. Конечно, я выполню то, что вы от меня ожидаете.

Все, казалось, вздохнули с облегчением. Очень быстро дискуссия перешла на обсуждение деталей: говорилось о трудностях локализации метеора, особенно с учетом столь длительного периода его обращения на орбите.

Было хорошо известно, что существовало примерно полторы тысячи крупных метеоров и планетоидов, а сверх того еще десятки тысяч небесных тел меньших размеров. У всех у них орбиты отличались тем, что, подчиняясь в целом общим законам небесной механики, зачастую выкидывали всякого рода эксцентричности. Некоторые из этих странников, например кометы, периодически подходили довольно близко к Солнцу, чтобы удалиться затем в просторы Вселенной и возвратиться через пятьдесят или сто лет и начать снова раскручивать свою карусель. Скалистых обломков промежуточных размеров было так много, что им даже не присваивали названий, а их траектории вычислялись только тогда, когда в этом возникала особая необходимость. В сущности какой-либо нужды вести наблюдения за этими небесными телами по-настоящему не было.

Семп неоднократно подлетал к этим метеорам-одиночкам, а при случае и высаживался на них. Воспоминания об этих посещениях были одними из самых мрачных, которые он вынес из своих многочисленных вылазок в космос. Абсолютная темень, безжизненная пустота этих бесплодных скал, сенсорный голод. Странно, но чем больше по размерам были эти небесные тела, тем более тягостное впечатление они оставляли.

Как-то раз он обнаружил, что мог испытывать нечто вроде интеллектуального родства с одной из скал диаметром порядка трехсот метров. Тогда он имел дело с одним аморфным телом, которое в конце концов ушло на гиперболическую орбиту. Когда он подсчитал, что оно обречено навечно покинуть Солнечную систему, то, к собственному удивлению, начал образно представлять себе, как долго это небесное тело бороздило космос, какие невообразимые дали оно покрыло за это время, как через некоторое время оно снова затеряется в безмерной бездне Вселенной и будет миллионы лет одиноко мчаться сквозь звезды.

Представитель Правительства — некий Джон Мэтьюз — прервал ход его мыслей.

Семп взглянул на него, наклонив голову.

— Если верить поступившим сообщениям, несколько сотен земных силки уже согласны подчиниться этим космическим сородичам. Вы же, как я полагаю, не считаете, что планетоид является вашей родиной. Почему?

Семп улыбнулся:

— Для начала я не позволил бы выдавать мне черное за белое, как это сделали они.

Немного поколебавшись, он продолжал серьезным тоном:

— Помимо чувства лояльности по отношению к Земле, у меня есть к тому и другие веские причины. Я не считаю, что живым формам жизни пойдет на пользу жесткая привязанность только к своему виду: я — де лев, а ты — медведь, и на этом кончим. Разумная жизнь развивается, или должна развиваться, в направлении общей цивилизации. Я, возможно, похож на мальчишку, который ушел с фермы в большой город, в данном случае — на Землю. Сегодня мои соотечественники требуют, чтобы я вернулся на ферму. Им никогда не понять, почему эта стало для меня невозможным, поэтому я даже не пытаюсь излагать им свои взгляды.

— Но может так случиться, — произнес Мэтьюз, — что в действительности большим городом окажется планетоид, а Земля — фермой. Как быть тогда?

Семп вежливо улыбнулся, но ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

— Еще один вопрос, — настаивал Мэтьюз. — На ваш взгляд, как надо относиться к силки?

Семп развел руками:

— Не вижу необходимости каких-либо реформ в этой области.

Он полностью верил в то, о чем говорил. Семп никогда не придавал значения вопросам ранга и старшинства.

В то же время он давно уже знал, что некоторые силки болезненно относились к отведенному им на Земле положению, считая, что оно ставило их в подчинение по отношению к людям. Другие, такие, как он сам, выполняли свой долг, были верны своим земным женам и стремились наилучшим образом использовать те, пусть несколько ограниченные, возможности, которые им предоставляла человеческая цивилизация. Она не позволяла им полностью раскрыть свои способности, поскольку силки обладали таким богатым набором органов чувств, что многие из них оставались на Земле без применения, поскольку не существовало организации, способной стимулировать эти творческие потенции.

Вполне возможно, что подобный порядок вещей мог бы быть и улучшен. Но пока силки оставались тем, чем они были. Семп охотно признавал, что всякие попытки изменить условия бытия силки породили бы страх и волнение среди людей. Так зачем же, считал он, предпринимать подобные действия ради единственной цели — удовлетворить самолюбие группы силки общей численностью менее чем в две тысячи индивидуумов?

Во всяком случае так обстояло дело до сегодняшнего дня. Появление же космических силки намного увеличило бы число его сородичей, недовольных своим положением. Однако, говорил сам себе Семп, этого было бы недостаточно, чтобы существенным образом повлиять на количественное соотношение людей и силки на Земле.

— Насколько я понимаю, — отчеканил он громко, — не существует лучшего решения проблемы силки, чем сейчас.

Чарли Бэкстер счел момент подходящим для того, чтобы положить конец дискуссии.

— Нэт, в выполнении миссии вас будут сопровождать наши лучшие, наши самые лучшие пожелания успеха и полное доверие. До орбиты Меркурия вы полетите на борту космического корабля. Это позволит сэкономить время. Успеха вам!

Глава 14

Открывшаяся перед ним картина поистине была фантастической.

Планетоид силки выходил на свой период обращения вокруг Солнца, находясь далеко внутри эксцентрической орбиты Меркурия. Судя по всему, он должен был задеть солнечную корону — эти бескрайние облака раскаленного газа, которые исторгает из себя огненное светило в виде огромных огненных языков, бесформенных рукавов, мостиков…

Семп несколько сомневался, что дело дойдет до столь катастрофического развития событий. Но, периодически подставляя воздействию Солнца свое тело, защищенное прочным как сталь хитиновым покровом, он чувствовал, насколько могуче его притяжение на столь малом расстоянии.

Небо перед ним почти полностью закрывал добела раскаленный диск. Свет был настолько ярок и воспринимался им в столь широком диапазоне волн, что, как только он приоткрывал свою сенсорную систему, та мгновенно перенасыщалась. Тем не менее ему приходилось периодически идти на это, чтобы вносить необходимые коррективы в свой полетный курс.

Вскоре он и планетоид вышли на пересекающиеся орбиты.

Но сам момент встречи должен был произойти еще через несколько часов. Поэтому Семп полностью выключил свою систему восприятия среды. Он мгновенно и глубоко заснул, что силки позволяли себе крайне редко.

Он вышел из сна постепенно, отметив, что правильно рассчитал время. Планетоид уже был «виден» на одном из бесконечно малых нервных экранов на головной части его организма. Изображение на нем напоминало то, что бывает на радарах, и вначале соответствовало размеру с горошинку.

Но менее чем за тридцать минут он заметно приблизился, и его величину уже можно было оценить примерно в восемь километров, что на глазок составляло половину реального диаметра.

В этот момент Семп совершил свой единственно опасный маневр. Он позволил притяжению Солнца втянуть себя внутрь орбиты планетоида. Затем он нейтрализовал звездную тягу и с помощью нескольких энергетических выбросов по краям поля позади себя устремился к поверхности небесного тела со стороны светила.

Он исходил из того, что ни один силки в нормальных условиях не станет размещаться на солнечной стороне астероида. В их интересах было держаться где-нибудь внутри этого крупного скалистого обломка или уж, во всяком случае, на его неосвещенной части.

Вблизи в слепящем свете планетоид был похож на сморщенную головку старого лысого индейца. Он был красновато-серого цвета, весь в шрамах и трещинах и не совсем круглой формы. Эти щели оказались гротами. В один из них Семп и проскользнул, как рыба в свою норку.

Семп погрузился в то, что представилось бы человеческому взору как абсолютная чернота. Однако, находясь в личине силки, он прекрасно видел интерьер в самых различных диапазонах волн.

Вскоре он попал в коридор со стенами из полированного гранита. Его пол под ногами легким наклоном уходил вниз. Минут через двадцать показался поворот. Свернув, он натолкнулся на мерцавший, почти матового цвета, энергетический экран.

Семп сразу же понял, что преодолеть это препятствие для него не проблема. Впрочем, он весьма сомневался, что оно было воздвигнуто в этом месте для того, чтобы кого-то отловить. Мгновенный анализ его природы показал, что речь шла о стене, по прочности примерно равной внешней оболочке космического корабля.

Она была достаточно крепкой, чтобы устоять перед любым бронебойным снарядом.

Преодоление такого экрана входило в подготовку силки в рамках установления контроля над энергией.

Семп начал с того, что возбудил поле, равное по своей мощности защитному, и придал ему колебательное движение. Это вызвало в экране резонанс. Мгновение спустя они стали взаимно проникать друг в друга. При этом, однако, именно защитный заслон поглощался созданным Семпом полем, а не наоборот.

Тем самым за несколько минут силки оказался внутри объединенного поля и совершенно безопасно преодолел его. После этого ему оставалось только снова разделить оба поля, понижая частоту колебаний до тех пор, пока они окончательно не разомкнулись.

При этом раздался звук, напоминавший удар хлыста.

Факт щелчка доказывал, что отныне Семп находился в пространстве, заполненном воздухом. Очень скоро силки установил, что тот не имел ничего общего с земной атмосферой. В нем содержалось тридцать процентов кислорода, двадцать процентов гелия, остальное — сернистые образования. Что касается давления, то оно примерно вдвое превышало земное над уровнем моря.

И все же это был воздух, а его наличие, без сомнений, было чем-то обусловлено.

Со своей точки возле преодоленного барьера Семп различил метрах в тридцати под собой обширное помещение. В струившемся мягком свете оно выглядело как настоящее сокровище.

Стены были инкрустированы драгоценными камнями, покрыты тонкими слоями благородных металлов и разноцветных горных пород. Все это было умело обработано в серию рисунков. Они представляли собой непрерывно бегущую полосу, отражавшую историю существ, похожих на кентавров с гордой поступью. Крупным планом выделялись их лица, имевшие мало общего с человеческими, но сохранявшими определенную привлекательность своей чувственностью.

На полу этого грандиозного зала виднелся макет какой-то планеты, покрытой блестящей субстанцией, оттенявшей изогнутую и гористую поверхность со сверкающими линиями рек, деревьев и других растений в трехмерном изображении, океанов и фосфоресцирующих озер, с тысячами ярких точек, обозначавших расположение городов и поселков.

Бока планеты плавно закруглялись, и у Семпа создалось впечатление, что это шар и что если спуститься вниз, то, видимо, можно было бы рассмотреть и его обратную сторону.

Весь этот комплекс являл собой воплощение абсолютной, совершенной красоты.

Семп предположил, что как увиденные им изображения обыденной жизни, так и планеты в целом являлись точной ретроспективой какого-то вида живых существ и места, с которыми силки были связаны в определенный период их истории.

Семп испытал настоящее интеллектуальное потрясение от высочайшего уровня художественного оформления этого помещения.

Спускаясь по туннелю, Семп обратил внимание на несколько ответвлявшихся от него в соседние залы переходов с широкими арками. Бросая туда на ходу мимолетные взгляды, он видел размещенные в них новехонькие машины, мебель, различного рода предметы. Семп сделал вывод, что все это — промышленная продукция либо народа кентавров, либо других цивилизаций. Но времени на подробный осмотр не было. Его внимание привлекла лестница, ведущая вниз.

Он стал спускаться по ней и опять натолкнулся на защитный экран.

Проникнув через него тем же способом, что и раньше, он очутился в зале, наполненном морской водой.

В сумрачном свете подводной цивилизации на дне покоилась еще одна планета, заточенная в это гигантское хранилище.

И это было только начало. Углубляясь все дальше и дальше, Семп переходил с одного уровня на другой, каждый раз пересекая все новые и новые оборонительные заставы и натыкаясь на столь же художественно оформленные новые палаты.

Все они были отделаны драгоценными камнями и блестевшими на свету металлами. В каждом громадном зале он обнаруживал удивительные сцены, вероятно, из жизни обитаемых планет и далеких звезд, а также новый состав атмосферы.

Когда он проскочил таким образом с дюжину подобных помещений, Семп понял, что в недрах этого планетоида собрано богатство, которому не было равных где бы то ни было во Вселенной. Семп мысленно подсчитал общий объем внутренней части астероида. Получилось что-то около тысячи-тысячи двухсот кубических километров. И тогда он вспомнил слова члена Правительства Мэтьюза, который предположил, что «городом» мог оказаться планетоид, а Земля — «фермой».

Факты как будто все больше и больше подтверждали эту гипотезу.

Семп все время ожидал, что вот-вот встретит жителя этого небесного тела. Пройдя еще три зала, где в миниатюре были представлены планеты, столь же далекие в пространстве, как и во времени, силки остановился, чтобы обдумать положение.

Он был твердо убежден в том, что, узнав о существовании подобного богатства, получил преимущество, которое ему следовало сохранить любой ценой. Он также пришел к заключению, что внеземные силки живут на стороне астероида, противоположной Солнцу, и что по этой причине они никак не ожидали визита, нанесенного им столь необычным путем.

Поразмыслив, Семп счел свои выводы достаточно обоснованными и без промедления отправился на темную сторону планетоида.

И опять он увидел входные отверстия гротов, а, шагнув туда, уже через несколько десятков шагов обнаружил энергетический барьер. Преодолев его, он констатировал, что воздух и сила притяжения в этих местах соответствовали земным над уровнем моря.

Планируя между полом и потолком, Семп втянулся в помещение, стены которого были сделаны из полированного гранита. В нем размещалась мебель — диваны и столы, вдоль одной из стен тянулась низкая библиотека. Общий вид комнаты, лишенной каких-либо личностных особенностей, говорил о том, что это представительская приемная. В целом она создавала впечатление чего-то нереального.

Сохраняя форму силки, Семп спустился по лестнице и вошел в другую комнату, в которой пол был устлан землей. Росли цветы и кустарники, характерные для умеренных широт Земли. И все тот же показушный вид…

На третьем, нижнем, уровне располагались офисы с компьютерами. Семп был знатоком в этой области и понял их назначение. Вместе с тем он отметил отсутствие пользователей этого специфического источника информации.

Он уже готовился опуститься на следующий уровень, когда исключительно мощный энергетический пучок возвел сверхбыстрый защитный экран, с природой которого он познакомился во время прошлогоднего контакта с пришельцем кибмадином.

От столкновения этого пучка энергии с охранительным полем Семпа вспыхнул ослепительно яркий свет, словно в комнату ворвалось само солнце. Сияние не ослабевало. Это давало основание предположить, что тот, кто направил энерголуч, хотел выявить, как долго продержится экран силки.

Для Семпа речь шла о схватке, развернувшейся с быстротой молнии по всему фронту его линии обороны. Но эта атака в конце концов захлебнулась, натолкнувшись на жесткое ядро второго приема, который он перенял у кибмадина.

И только это помогло сдержать нападение.

Глава 15

Прошла целая минута, прежде чем агрессор сообразил, что для поддержания своего защитного барьера Семп использует его же собственный энергопучок. Иными словами, силки пока даже и не прибегал к своим собственным энергоресурсам и мог продержаться столько времени, сколько будет действовать энерголуч противника, повторяя маневр столь часто, сколь это будет необходимо.

Атака прекратилась так же внезапно, как и началась.

Семп растерянно огляделся вокруг. Все помещение превратилось в свалку добела и докрасна раскаленных обломков различных предметов. Обвалились гранитные стены, обнажив скальную основу метеорита, к которой они крепились. С потолка и раздробленных стен в двадцать ручьев стекали расплавившиеся горные породы. Целые куски и блоки продолжали рушиться со всех сторон, нагромождаясь друг на друга.

То, что совсем недавно выглядело современным офисом, за несколько минут превратилось в сплошные руины. В опустошенном зале смешались в кучу почерневшие металлические предметы с остатками скал.

Самым потрясающим открытием для Семпа было то, что его спас только сверхбыстрый защитный барьер кибмадина. Нападение было рассчитано так, чтобы своей мощностью и скоростью подавить всю оборонительную и наступательную систему обыкновенного силки.

Причем с явным намерением убить его.

Никаких тебе переговоров, вопросов друг к другу, попыток достичь согласия.

Эта беспощадная схватка вновь привела его к специальной логике уровней. В нем непроизвольно поднялась волна ненависти.

Затем спустя некоторое время ее сменило другое чувство. «Я выиграл», — подумал он.

Обретя спокойствие, но по-прежнему кипя от злости, он спустился еще на пять уровней, и неожиданно перед ним возникла обширная панорама открытой местности.

И прямо под ним расстилался город космических силки.

Во всех своих деталях он повторял земной городок. Многоквартирные жилые дома, частные резиденции, улицы, обсаженные деревьями. Семп не мог оправиться от изумления, так как и здесь местные силки, это было очевидно, постаралась воспроизвести подлинно земную обстановку.

Далеко-далеко под собой он различал силуэты на тротуарах. Семп спикировал вниз.

Когда он завис в тридцати метрах над силки, те остановились, подняли головы и стали в него всматриваться. Один из прохожих — это была женщина — довольно резко телепатически спросила: «Вы кто?»

Семп ответил.

Четверо стоявших недалеко от нее людей выразили удивление. Однако они ничуть не испугались и не проявили никакой враждебности.

Небольшая группа из трех мужчин и одной женщины остановилась, поджидая его. Спускаясь, Семп видел, как они знаками подзывают других силки. Вскоре собралась толпа. Большинство были в облике человека, но добрая дюжина в образе силки.

«Не стражи ли это порядка?» — мелькнуло у него. Но они, как и остальные, не проявляли никакой недоброжелательности.

Наоборот, ни один силки не выставил защитного ментального барьера, и — что было самым удивительным — никто из них, кажется, не имел ни малейшего представления о том нападении, которому Семп подвергся в офисе, близ поверхности астероида.

Он решил воспользоваться их неосведомленностью. Сохраняя бдительность и не распространяясь о случившемся, полагал он, возможно, удастся обнаружить тайного недруга.

Семп предполагал, что проявление насилия в отношении него было задумано и осуществлено на административном уровне.

«Я все равно найду этих проходимцев», — с ожесточением подумал он.

Затем он обратился к собравшейся безобидной аудитории:

— Я послан сюда Правительством Земли с поручением выяснить, на базе каких соглашений мы могли бы установить дружественные отношения между нашими двумя сообществами.

Вмешалась одна из женщин:

— Говорят, что нам невозможно трансформироваться в привлекательную для землян форму. Какие у вас на этот счет предложения?

Ее вопрос был встречен взрывом хохота. Семп был озадачен. Он никак не ожидал проявления столь непринужденной симпатии со стороны толпы.

В то же время это никоим образом не повлияло на его решительное настроение.

— Мне представляется, что и этот вопрос можно было бы обсудить на правительственном уровне, — усмехнулся он, — но не в качестве первого пункта повестки дня.

Видимо, что-то в его мысленном настрое все же отражало недавнее озлобление, поскольку один из стоявших в толпе мужчин язвительно заметил:

— Кажется, не столь уж он и дружелюбен.

Одна из женщин живо откликнулась:

— Послушайте, господин Семп! Но ведь вы вернулись на свою родину.

Семп уже обрел самообладание и ответил ей ровным, спокойным голосом:

— Как аукнется, так и откликнется. В этот момент вы выказываете замечательную доброжелательность. Но силки, которых ваши правители послали на Землю, сыпали кровожадные угрозы.

И все же он не мог избавиться от некоторого замешательства: силки, с которыми он имел дело в данный момент, явно не проявляли враждебных намерений. И этому факту он придавал очень большое значение.

Тем не менее он все же решил логически завершить свою мысль:

— Я прибыл сюда, чтобы раскрыть всю подноготную этой истории. В этой связи, почему бы вам не связать меня с властями?

— Но у нас нет никаких властей! — воскликнула одна из женщин.

— Господин Семп, — заявил мужчина, — мы живем здесь в условиях полной свободы и приглашаем вас и других земных силки присоединиться к нам.

— Кто принял решение послать на Землю эти четыре сотни эмиссаров? — настаивал Семп.

— Так повелевает делать обычай, как только наступает нужный час, — пояснила другая женщина.

— И подкреплять эти визиты угрозами? — упорствовал Семп. — Причем запугивать смертью?

Его слова, казалось, ошарашили женщину. Она повернулась к одному из соотечественников.

— Вот вы были там. Разве вы угрожали прибегнуть к насилию? — требовательно спросила она.

Мужчина замялся:

— Что-то я плохо припоминаю, как все это происходило, — произнес он. — Но думаю, что так оно и было. — Потом добавил: — Так бывает всегда, когда Энергией нас заряжает Е-Лерд. Память вещь ненадежная. По правде говоря, все, что связано с угрозами, у меня вылетело из головы, и только сейчас я вдруг вспомнил об этом.

Вид у него был растерянный:

— Черт побери! Надо поговорить об этом с Е-Лердом и выяснить, почему все так произошло.

Семп телепатически обратился к нему непосредственно:

«Какие у вас остались воспоминания от пребывания на Земле?»

В ответ он услышал:

«Я лишь помню, как сообщил земным силки, что их сородичи в Космосе прибыли и что давно уже пора проинформировать их о том, откуда они взялись на самом деле».

Он замолчал, а затем, обернувшись к другим силки, вспылил:

— Это и впрямь фантастично! Я потрясен. Необходимо разобраться, какими методами Е-Лерд управляет Энергией. Подумать только! Я кому-то угрожал смертью, находясь на Земле! На меня это совсем не похоже.

То, как искренне он удивлялся случившемуся, свидетельствовало в его пользу больше, чем если бы он начал шумно протестовать.

— Из сказанного вами я делаю вывод, — заявил Семп, — что, вопреки предыдущим заверениям, у вас все же есть глава, имя которому Е-Лерд.

Один из присутствовавших, который был в облике силки, пояснил:

— Нет, это не так. Он не является нашим шефом, но я вижу, каким образом можно объяснить этот вопрос. Мы свободны. Никто не диктует нам, что нужно делать. Но, действительно, часть своих полномочий мы делегируем. Например, поручаем Е-Лерду заниматься Энергией, и мы получаем ее в пользование от него. Хотели бы вы переговорить с ним, господин Семп?

— Еще как! — воскликнул тот с очевидным удовлетворением.

Про себя он подумал: «Энергия! Ну конечно же! Чего еще надо? Только лицо, контролирующее Энергию, могло напасть на меня!»

— Меня зовут О-Ведд, — представился космический силки. — Соблаговолите в таком случае следовать за мной.

Его длинное вытянутое тело отделилось от группы соотечественников и стрелой помчалось над их головами. Семп ринулся за ним. Они остановились перед небольшим входом в облицованный гранитом узкий туннель и проникли в него. Метров через тридцать они оказались над вторым, не менее обширным, открытым пространством. То был второй город силки.

Во всяком случае, таково было его первое впечатление.

Однако, приглядевшись повнимательней, Семп заметил, что строения в этом городе носили другой характер. Не было громадных жилых домов. У Семпа, знакомого с большинством источников получения энергии, каких-либо сомнений не оставалось: некоторые из крупных зданий, которые он видел перед собой, напоминали помещения, где обычно вырабатывается атомная энергия. Другие служили распределительными центрами электричества. Третьи имели весьма своеобразные формы систем преобразования Илема.

Ни в одном из перечисленных объектов, конечно, не было собственно Энергии как совокупности. Но различных ее проявлений здесь было в достатке.

Семп приземлился вслед за О-Веддом во дворе одного из блоков строений, которые он, несмотря на все защитные экраны, без труда определил как источник магнитных излучений.

Космический силки принял форму человека и ждал, когда то же самое сделает силки.

— Нужды нет! — лаконично отказался Семп. — Лучше попросите его выйти сюда.

О-Ведд недоуменно пожал плечами. В своем человеческом обличье он оказался брюнетом небольшого роста. Космический силки прошел в здание.

Вокруг Семпа стояла тишина, которую нарушал лишь выползавший из строений легкий шум. Система сверхчувствительных сигналов обнаружения, которую он постоянно поддерживал вокруг себя, внезапно зарегистрировала легкое касание. Это отмеченное датчиками, похожее на вздох движение воздуха, однако, не вызвало у Семпа мгновенной ответной реакции — выставления защитных экранов.

В конце концов, речь шла о чем-то вроде слабого ветерка, который обычно тянет с моря, и он не программировал свои механизмы обнаружения опасности на столь незначительные раздражители.

Он уже собирался выкинуть из головы этот несущественный факт, чтобы заняться анализом своих впечатлений от встречи с космическими силки и возникшей к ним симпатии, как вдруг в мозгу Семпа шевельнулась мысль: а откуда ЗДЕСЬ мог появиться бриз!

Он мгновенно окутался заградительным полем и ощетинился детекторами.

Семп успел заметить, что это действительно был легкий ветерок, но вызван он был появившимся в окружающем его пространстве участком вакуума.

На глазах Семпа двор подернулся пеленой, а затем и вовсе исчез.

И вообще больше не было никакого планетоида.

Свою восприимчивость к сигналам любого рода Семп поднял до максимума.

Теперь он просто висел в космическом пространстве. Сбоку от него ослепительно белым светом пылал гигантских размеров солнечный диск.

Внезапно всем своим телом он ощутил, что кто-то пытается вытянуть из него энергию. Возникло впечатление, что его экраны силки все больше и больше напрягались, а его организм упорно противился какой-то внешней силе на самых различных уровнях.

«Ясно, что это нападение, — подумал он с тревогой, — опять меня пытаются устранить».

Независимо от природы новой атаки она носила автоматический характер. Его собственная система восприятия оказалась изолированной от внешнего мира, а сам он очутился во власти агрессора.

И тут Семп почувствовал, как погрузился в глубочайший мрак. Но больше всего его деморализовало осознание того факта, что какие-то внешние силы заблокировали его органы восприятия действительности, что не позволяло ему определить характер предпринятой против него агрессии.

Он увидел, что…

И в этот момент исчезло всякое понятие о расстоянии!

Растянувшись цепочкой на несколько километров, в космосе летели силки. Семп отчетливо различал их. С присущей ему быстротой он сосчитал — двести восемьдесят восемь. Он перехватил их мысли и узнал, что то были силки-ренегаты, покинувшие Землю.

Семп догадался, что им сообщили координаты планетоида и что они возвращались на родину.

Время сжалось.

Буквально, как ему показалось, в одно мгновение всю группу силки перенесли непосредственно к планетоиду. Семп теперь видел астероид на расстоянии максимально километрах в тридцати от себя.

Но самым обескураживающим, а также самым смертельно опасным для него обстоятельством было то, что в тот момент, когда развертывались все эти удивительные события, которые он все-таки как-то воспринимал на одном из своих уровней, на другом он прекрасно отдавал себе отчет в том, что одновременно против него велась мощнейшая атака на уничтожение.

А он почти ничего не видел, не чувствовал, не осознавал.

В какие-то паузы у него возникали расплывчатые ощущения. Его защитные барьеры продолжали действовать. Но все это было далеко от уровня сознания и походило скорее на какой-то земной сон.

Будучи отлично подготовленным силки, Семп обостренно следил за развитием ситуации как внутри, так и вокруг себя. Он вел ни на мгновение не прекращавшуюся борьбу за обретение чувства реальности, фиксировал тысячи поступавших извне сигналов.

Наконец в нем пробудилось какое-то понимание происходившего. Сформировались некоторые первичные мысли о природе физического феномена, превратившего его в игрушку. Он уже приступил к анализу обстановки, как феномен вдруг исчез столь же внезапно, как и возник.

Разыгравшаяся в космосе сцена стала тут же размываться, а затем и вообще куда-то исчезла.

Семп снова находился во дворе, примыкавшем к строениям, в которыхразмещался комплекс, где вырабатывалась энергия магнитного характера.

Навстречу ему, перешагнув порог главного здания, двигался О-Ведд. Рядом с ним шел человек, который по росту и телосложению походил на Семпа, когда тот принимал форму человека, то есть его рост превышал сто восемьдесят сантиметров при хорошо развитой мускулатуре. Однако черты его лица были более грубыми, а глаза не голубыми, а карими.

Подойдя к Семпу, он представился:

— Меня зовут Е-Лерд. Я готов говорить с вами.

Глава 16

— Для начала, — продолжил Е-Лерд, — я хотел бы в нескольких словах рассказать вам об истории силки.

Семп все еще жил недавней безжалостной борьбой, мобилизовавшей все его силы. В нем продолжала происходить перестройка множества энергетических потоков, в природе которых он хотел бы разобраться. Но слова Е-Лерда его взбудоражили.

В этот момент, когда он по-прежнему целиком был во власти негодования и злости, ничто другое, кроме этой темы, не могло бы отвлечь его внимание. Но…

История силки! Для Семпа уже ничего более важного на свете не существовало.

— Около трехсот лет тому назад, — повел свой рассказ Е-Лерд, — планетоид силки попал из дальнего Космоса в Солнечную систему. В нужный момент он был выведен на орбиту Солнце — Нептун. Уже в ходе первого орбитального полета некоторые силки, исследуя внутренние планеты, открыли, что лишь Земля была заселена разумными существами.

Силки обладали способностью менять форму тела по своему усмотрению. Поэтому они изучили вопрос о том, какие биологические структуры могли бы жить в двух земных сферах — в атмосфере и в океане, — а затем разработали соответствующую программу.

К несчастью, вскоре обнаружилось, что какой-то небольшой процент землян мог вступать с силки в телепатические контакты и читать их мысли.

Пришлось отозвать всех участников первого эксперимента и замять все воспоминания о них.

Поскольку продолжали встречаться земляне с необычайными способностями, возникла необходимость создать миф о появлении на Земле силки якобы в результате медицинского эксперимента, так сказать, «в пробирке». Была разработана необходимая программа, побуждавшая силки вступать в интимные связи с земными женщинами и приводившая к тому, что их сперматозоид и женская яйцеклетка порождали силки, которые вообще ничего не знали об истории своего вида.

Для поддержания запущенного процесса на автоматическом уровне из людей-телепатов создали группу Посредников, которым поручили следить за ходом операции.

После этого все взрослые силки вернулись на свой планетоид, который к тому моменту выходил уже на самую дальнюю точку своей орбиты. Спустя сотню с небольшим лет силки вернулись в околоземное пространство и решили в осторожной форме нанести повторный визит.

Выяснилось, что за это время произошли непредвиденные события.

Земные биологи к тому времени уже приступили к собственным экспериментам. В результате уже на первом этапе появились на свет мутанты с отличавшимися друг от друга характеристиками. Отклонения от нормы передавались по наследству и усиливались по мере увеличения числа их носителей.

В конечном счете это привело к следующим последствиям: сохранился определенный контингент подлинных силки, способных по своему желанию производить тройную трансформацию; появились силки класса «Би», которые могли совмещать жизнь на суше и в водной стихии, но были неспособны трансформироваться в космических силки; наконец, обнаружились мутанты в самых различных вариантах.

Две последние группы широко распространились в океанах. Поэтому было решено оставить силки «Би» в покое, но особо мутировавшие особи, то есть Варианты, загрузить в гигантские космические корабли, заполненные водой, и запустить их в космос в целях изоляции и во избежание дальнейшего распространения путем неконтролируемых скрещиваний.

Этот план должен был быть уже реализован, когда планетоид, завершив облет Солнца, вновь отправится к Нептуну.

Теперь силки вернулись в третий раз и столкнулись с досадной ситуацией.

Выяснилось, что земная наука, на которую в первые визиты силки не обратили должного внимания, сумела развить систему восприятия силки мира до такого совершенства, что та оказалась близкой к чуду.

Земные силки сплотились между собой, уверенно пользовались своим даром и были связаны с Землей узами непоколебимой лояльности. Но в их распоряжении не было Энергии.

Все эти сведения Семп извлек из мыслей Е-Лерда.

Он был так изумлен узнанным, что в целях воссоздания полной картины задал Е-Лерду вопрос, который, как ему показалось, был самым существенным упущением в переданной ему информации:

— Но откуда прибыл сам планетоид?

Е-Лерд впервые проявил некоторое раздражение.

«Мы слишком далеко и надолго уходим в космос, чтобы кто-то мог вспомнить об истоках, — телепатически ответил он. — Но ясно, что планетоид — порождение другой звездной системы».

«Вы говорите это серьезно? — спросил смущенный Семп. — Неужели вы ничего не знаете об этом?»

Но Е-Лерд ничего, кроме уже сообщенного ему, добавить не мог, с какой бы стороны не подступался к нему Семп. В то же время мозг Е-Лерда оставался для него в целом закрытым и отзывался только тогда, когда тот контактировал с Семпом телепатически. Мозг О-Ведда, напротив, был для него распахнутой книгой. Но он обнаружил там те же самые сведения о роде силки и то же самое отсутствие информации о происхождении их планетоида.

«Но зачем вы стали воздействовать на биологию человека и смешивать два биологических вида?»

«Мы всегда это делаем. Это наш образ жизни — вступать в контакты с жителями посещаемой нами звездной системы».

«Но каким образом вы можете знать, что так поступаете всегда? Разве вы только что не сказали, что абсолютно не помните, ни откуда прибыли сейчас, ни о тех местах, где были раньше?»

«Очевидность этого подтверждается теми орудиями производства, которые мы оттуда вывезли».

Своим поведением Е-Лерд отвергал любые возражения, которые считал не относившимися к теме их разговора. Семп обнаружил у своего собеседника соответствующий умственный настрой, который объяснял такой подход. Для космических силки прошлое не имело никакого значения. Они извечно выполняли определенные действия, потому что были созданы определенным образом — умственно, физически и эмоционально.

Силки не должен был ссылаться на какой-то предыдущий опыт, а действовать только исходя из того, что в нем (или в ней) было врожденным.

Это фундаментально объясняло значительную часть того, что Семп смог подметить. Поэтому-то силки не получали никакого научного образования. Для космического силки не существовало самого понятия «образование».

«Таким образом, — продолжал расспрашивать, не веря самому себе, Семп, — вы утверждаете, что не имеете ни малейшего понятия о причинах, которые побудили вас покинуть прежнюю звездную систему, где вы поддерживали отношения с местными жителями? А почему бы вам не остаться навсегда в какой-нибудь из облюбованных вами систем?»

«Вероятно, потому, — отрезал Е-Лерд, — что тогда кто-то посторонний сможет в опасной степени приблизиться к секрету Энергии. А допустить этого мы не можем. Именно поэтому, — продолжал Е-Лерд, — Семп и другие земные силки должны вернуться в свое лоно. Их природная сущность силки могла бы помочь им приобщиться к секрету Энергии».

Вполне естественно, что дальнейший ход дискуссии сосредоточился на этом срочном вопросе.

«А что такое Энергия?» — наступал Семп.

Но Е-Лерд без обиняков ответил, что на эту тему разговаривать строго запрещено.

«В таком случае я буду вынужден прибегнуть к силе, чтобы вырвать у вас этот секрет, — заявил Семп. — Иначе будет невозможно достичь какой-либо договоренности».

Е-Лерд сурово ответил, что всякое применение силы приведет к необходимости воспользоваться самой Энергией в целях защиты.

Семп потерял терпение.

«Вы уже дважды пытались меня уничтожить, — изрек он с холодной яростью. — Так что даю вам только тридцать секунд…»

Е-Лерд был явно удивлен:

«Я пытался вас уничтожить?»

Но как раз в тот момент, когда Семп сосредоточивался, чтобы пустить в ход уровни логики, произошло вмешательство третьей силы.

Один из рецепторов Семпа, расположенный в глубине его мозга, уловил пульсирование неизвестной низкой частоты. Она оперировала с простыми кратными звуковых частот и непосредственно воздействовала на его систему слуха.

Новым в этом приеме было то, что звуковая волна несла встроенную в нее мысленную нагрузку. В результате этого в его ухе как бы раздался ясный и отчетливый голос.

«Ты выиграл, — сказал он. — Хочу поговорить с тобой лично, без посредников, которые мне служат, не подозревая об этом».

Глава 17

Семп понял, что переданная ему мысль означала установление контакта. Соответственно его мозг, запрограммированный на то, чтобы одновременно отвечать на множество сигналов, мгновенно настроился на прием потока импульсов, исходящих от нового излучателя.

…Промелькнул неясный образ, но настолько неустойчивый и мимолетный, что по прошествии нескольких секунд Семп уже затруднялся сказать, был ли он плодом его воображения, или существовал на самом деле.

Где-то в самых глубинах астероида, в полном мраке затаилось нечто безмерное. Из его убежища веяло поистине гигантской мощью. ЭТО держалось как бы в стороне, а для наблюдения за Семпом использовало лишь ничтожную часть своих возможностей. Взятое в целом, ОНО воспринимало Вселенную и могло манипулировать громадными участками пространства и времени.

«Другим обо мне — ни слова», — возникла в мозгу Сем-па мысль прямого контакта, сформулированная в четких словах.

Растерянность, охватившая Семпа в течение нескольких промелькнувших мгновений, граничила с отчаянием.

Он проник в крепость силки, будучи убежденным в том, что образование, полученное им от людей, в сочетании со знаниями кибмадинов обеспечивало ему временное преимущество над космическими силки и что если он не будет слишком затягивать дело, то сможет быстро добиться такого решения, которое полностью устранило бы опасность, исходившую от этих настоящих силки.

Вместо этого Семп, сам того не подозревая, проник в логово космического титана.

«Это и есть то, что называют Энергией», — подумал он, потрясенный своим открытием.

Если то, что ему на какой-то миг приоткрылось, соответствовало действительности, то тогда Семп оказался перед лицом до такой степени могущественного существа, что все то, чем он располагал с точки зрения силы и мастерства, по сравнению с этим выглядело просто смехотворным.

И, следовательно, оба нападения на него исходили от этого монстра.

«Ведь правда?» — спросил он на волне, соединявшей его с собеседником.

«Да, признаю это».

«Но чем они были вызваны?» — тут же ввернул Семп.

«Чтобы не дать себя обнаружить. Меня постоянно терзает страх, что если другие формы жизни узнают о моем существовании, то они тут же начнут искать способ меня уничтожить».

Посторонняя мысль внезапно сменила тему:

«А теперь слушай меня внимательно и поступай следующим образом…»

И это признание вновь внесло сумятицу в душу Семпа.

Учитывая, что возникшая в нем ненависть была стойкой и в своей основе стимулировалась на уровнях логики (в данном случае это была физическая реакция на попытку его уничтожения), он с трудом сдерживал побочные автоматические последствия.

Но все составные части этой картины-головоломки начали теперь становиться на свои места. Поэтому тотчас же, по просьбе чудовища, он обратился к Е-Лерду и второму силки:

«Подумайте над всем, что было сказано. И когда прибудут покинувшие Землю силки, я с ними переговорю. Тогда мы и продолжим наш разговор».

Столь неожиданное изменение позиции Семпа поразило обоих его собеседников.

Но, как он заметил, в их глазах этот поворот выглядел проявлением слабости с его стороны, и оба они почувствовали в этой связи облегчение.

«Вернусь через час!» — сообщил Семп телепатически Е-Лерду.

Он повернулся, взлетел и, покинув двор, устремился к отверстию, которое вывело его к извилистому ходу в центр планетоида.

Снова на ультранизкой частоте прозвучал тот же голос, в котором слышалась настойчивость:

«Еще ближе».

Семп повиновался, руководствуясь принципом неотвратимости: либо он мог себя защитить, либо нет. Он решительно устремился вперед, пересек с дюжину защитных экранов и в конце концов добрался до высеченного в глубине метеорита грота, лишенного каких-либо украшений. Не было даже света.

При входе туда в его мозгу прозвучал прежний голос:

«Вот теперь можно и поговорить».

Семп лихорадочно обдумывал ситуацию: ему предстояло адаптироваться к столь фантастической опасности, что он был даже не в состоянии оценить ее.

Но ведь чудовище предпочло скорее раскрыть себя ему, чем позволить Е-Лерду заподозрить о своем существовании. Это было одно-единственное очко в пользу Семпа. Но, с другой стороны, он был глубоко убежден в том, что будет обладать этим преимуществом лишь до тех пор, пока находится внутри планетоида.

«Надо извлечь из этого максимум выгоды», — подумал он.

Затем Семп телепатически обратился к незнакомцу:

«После всех этих наскоков на меня ты должен теперь совершенно откровенно ответить, хочешь ли ты достичь со мной договоренности?»

«Что конкретно тебе надо?»

«Ответь: кто ты? Откуда? Чего добиваешься?»

Существо не знало, кем оно являлось.

«Тем не менее у меня есть имя — Глис, — поправилось оно. — Когда-то давно у меня было много соотечественников. Но я не знаю, что с ними стало».

«Тогда что ты есть?»

Существо не знало и этого. Что-то вроде энергетической формы жизни неизвестного происхождения. Оно перемещалось из одной звездной системы в другую, задерживалось на одном месте на некоторое время и опять пускалось в путь.

«Почему каждый раз ты срываешься с места, а не останешься где-нибудь?» — сердито спросил Семп.

«Наступает такой момент, когда я чувствую, что уже сделал все от меня зависящее для блага той системы, куда попал».

…Используя неимоверную энергию чудовище передвигало крупные метеоры, располагавшие водой и воздухом, к планетам, не имевшим атмосферы, и делало их тем самым пригодными для жизни. Оно освобождало космическое пространство от опасных бродячих небесных обломков, преобразовывало токсичные атмосферы в годные для дыхания…

«Я скоро закончу свою миссию и здесь. Думаю, что настал момент опять заняться изучением безграничного Космоса. Короче говоря, я облагораживаю обитаемые миры, а затем вновь пускаюсь в паломничество по Вселенной».

«А кто такие силки?»

«Это старая форма жизни, развившаяся на метеорах. Я открыл их существование очень давно. Мне были нужны средства, подвижные и способные мыслить. Удалось убедить их поддерживать со мной постоянные отношения».

Семп даже не стал задумываться над тем, какие использовались методы, чтобы убедить силки. Учитывая, что силки даже не подозревали о существовании этих отношений, методы, надо думать, были особенно изощренные. Тем не менее, насколько он мог сам в том убедиться, это было достигнуто мирным путем. В конечном счете, у Глиса оказались на службе силки, которые действовали в его интересах в мире малых перемещений. Силки же, со своей стороны, по-видимому, получили в свое распоряжение различные предметы и определенные части его материальной формы, запрограммированные на выполнение задач, превышавших их возможности.

«Я хотел бы, — заметил Глис, — заключить подобное соглашение и с вашим правительством на то время, которое мне еще предстоит провести в Солнечной системе. Но все это следует сохранять в самой строжайшей тайне».

«Почему?»

Ответ пришел не сразу. Но частота волны, на которой поддерживалась связь, осталась задействованной, и по ней пробежал поток информации, отражавшей суть реакции Глиса: уверенность в безграничной мощи, которая подавляла во Вселенной буквально все.

И вновь у Семпа возникла опустошавшая его мысль о своей полной ничтожности перед подобным могуществом.

Тем не менее он сразу же телепатически ответил Глису:

«Но ведь надо, чтобы кто-то еще узнал о твоем существовании. Не могу же я хранить этот секрет только для себя?»

«Я категорически возражаю, и это особенно касается силки».

Семп воздержался от полемики. Тысячелетиями Глис не раскрывался перед космическими силки, и Семп был абсолютно уверен в том, что монстр, не колеблясь, уничтожит весь планетоид лишь ради того, чтобы сохранить свой секрет.

Семпу повезло. Глис атаковал его на таком уровне, когда пострадало всего-навсего одно помещение астероида. То есть он сознательно ограничил тогда свою мощь.

«Разрешаю посвятить в эту тайну только ведущих членов правительства и Совета силки», — смирился Глис.

Уступка казалась вполне приемлемой. И все же Семп сильно подозревал, что в течение долгой жизни Глиса всякий, кто узнавал о нем, в конце концов расплачивался за это жизнью.

Поскольку он был убежден в этом, то пойти на компромисс не мог.

«Покажись мне целиком — таким, как ты есть, — попросил он. — То, что мне чуточку приоткрылось ранее, было лишь бледным отображением твоего существа».

Он чувствовал, что Глис колеблется.

«Обещаю, — настаивал Семп, — что секрет узнают только лица, которых ты укажешь сам. Должны же мы знать, с кем имеем дело!»

Продолжая висеть в своей форме силки между сводом и полом грота, Семп вдруг почувствовал, как изменился энергетический потенциал воздуха и горных пород. И хотя сам он не выставлял никаких дополнительных средств слежения, он явно ощутил понижение уровня собственных энергетических барьеров.

Первое, что он испытал, — это ощущение чего-то совершенно необъятного.

После достаточно длительного изучения он констатировал, что существо, напоминавшее по внешнему виду скалу, имело округлую форму с диаметром около трехсот метров.

Оно жило, но не состояло из плоти и крови.

Оно питалось из какого-то источника энергии, сравнимого с тем, что бушует в недрах Солнца.

И все же Семп отметил странный феномен.

Магнитные импульсы, пронизывавшие существо и воздействовавшие на его чувства, были в чем-то изменены, причем эквивалента подобных различий он ранее не встречал. Все происходило так, как если бы они пронизывали атомы, структура которых отличалась от всего того, что было ему известно до настоящего времени.

Он тут же вспомнил о том необъяснимом впечатлении, которое произвела на него странная группа молекул во время встречи с женщиной силки на Земле. Речь явно шла об одном и том же явлении, но теперь в неизмеримо большем масштабе.

Его особенно тревожил тот факт, что все его блестящие познания в области строения материи не давали ему никакой зацепки, чтобы понять характер представшего перед ним феномена.

«Достаточно?» — осведомилось существо.

«Да», — как-то неубедительно ответил Семп.

Однако Глис воспринял этот сдержанный ответ как безоговорочное согласие. Тут же образ, простиравшийся через и за пределы стенок грота, померк.

В мозгу Семпа опять прозвучал голос:

«Показав себя, я допустил очень опасную неосторожность. Поэтому я вновь настоятельно прошу не рассказывать о том, что ты только что увидел, другим лицам, кроме тех, о которых мы уже договорились. Только абсолютный секрет на этот счет гарантирует безопасность обеим сторонам, — продолжало существо. — Я считаю, что моя мощь может привести к громадным разрушительным последствиям. Возможно, я и ошибаюсь. Но я был бы весьма удручен, если бы под влиянием внезапного страха уничтожил целую систему».

В этом заявлении звучала скрытая угроза, носившая апокалиптический характер. Оставаясь в пределах возможного, она далеко превосходила все то, что Семпу доводилось до сих пор слышать в своей жизни.

Поэтому Семп все время колебался. Он был потрясен, но его настойчиво терзало желание узнать как можно больше.

«Сколько лет может жить силки? — спросил он и сразу же пояснил: — У нас в этой области нет никакого опыта, поскольку никто из нас до сих пор естественной смертью не умирал».

«Примерно тысячу ваших земных лет», — ответило существо.

«Какие у тебя намерения относительно силки, родившихся на Земле? Почему ты захотел, чтобы мы вернулись на планетоид?»

Снова пауза, и опять ощущение всеподавляющей мощи. Однако вскоре все же последовал сдержанный ответ, состоявший в том, что силки, родившиеся на планетах, оказывались менее тесно связанными с Глисом, чем те, кто совершил вместе с ним последнее странствие.

Поэтому Глис был заинтересован в том, чтобы иметь достаточно времени для подготовки нового поколения силки на смену нынешнему.

«Нам с тобой следует заключить особое соглашение, — завершил беседу Глис. — Возможно, ты смог бы занять место Е-Лерда и служить мне посредником».

Учитывая, однако, что Е-Лерд и не подозревал о том, что является упомянутым посредником, у Семпа создалось впечатление, что сделанное ему предложение ничего, кроме опасности для него, не представляло.

«Как только я удалюсь, — подумал он, — мне никогда уже не позволят сюда вернуться».

Впрочем, это не имело никакого значения. Сейчас самым важным было найти способ покинуть планетоид. И как можно скорее.

Глава 18

В помещении Властей силки компьютер выдал на его запрос четыре варианта ответа.

Два из них Семп отклонил сразу же. На техническом жаргоне они назывались «пробными шарами». Машина просто выдавала информацию в виде двух сводных таблиц. Тем самым человек или силки могли изучать проблему в разбитом на элементы виде. Но Семп в такого рода ответе не нуждался, во всяком случае пока.

Из двух оставшихся вариантов один утверждал, что это существо и есть Бог.

Но Семп на собственном опыте убедился, что мощь Глиса уступала Всевышнему, так как дважды он не смог с ним справиться. Правда, нужно было учитывать при этом и то, что если монстру не удалось этого сделать, то, видимо, только из-за нежелания уничтожать весь планетоид. Но всемогущий Бог таких ограничений себе не стал бы ставить.

Значит, Семпу следовало исходить из того, что верным был четвертый ответ, каким бы невероятным он ему ни казался.

Эта наиболее вероятная версия уводила в покрытые мраком глубины времени.

Согласно ей чудовище, затаившееся в астероиде, было старше большинства планетных систем.

«Когда оно появилось на свет, — докладывал компьютер, — конечно, существовали звезды и их системы, но они отличались от нынешних. Законы природы тогда были иными, чем сейчас. С того времени изменились как пространство, так и время. Они постарели, так что вид сегодняшней Вселенной не соответствует тому, который Глис знал при своем рождении. В этом состоит его преимущество, так как ему известны некоторые из начальных форм бытия атомов и молекул, и он может воссоздавать их в этом состоянии. Часть этих комбинаций отражает состояние материи в тот момент, когда она была, если выражаться фигурально, в «молодом возрасте».

Правительственная группа, которой Семп доложил эту информацию, была потрясена. Как и он, эти люди строили свои планы из расчета достичь компромисса с космическими силки. А тут внезапно появляется третья колоссальная величина, наделенная неведомой мощью.

— Не означают ли ваши слова, — задал вопрос один из министров изменившимся от волнения голосом, — что в определенном смысле силки являются рабами этого существа?

— Е-Лерд, — ответил Семп, — совершенно не ведал, с чем он имеет дело. Он полагал, что это всего лишь разработанный наукой механизм для использования определенной природной силы. Глис отвечал на его манипуляции с этой системой так, как если бы речь действительно шла о новой форме энергии. Но нет сомнения в том, что монстр уж давно контролирует Е-Лерда, соответствующим образом внутренне запрограммировав его.

Но, как подчеркнул Семп, столь гигантская форма жизни не может опускаться до каждодневных забот подчиненных ей субъектов. Ей достаточно получать от них то, что требуется.

— И чего же хочет это существо? — спросил другой министр.

— Он бродит по Вселенной, неся с собой благо, — ответил Семп с насмешливой улыбкой. — Во всяком случае, он хотел, чтобы я в это поверил. Он внушал мне, что был бы готов изменить Солнечную систему так, как мы того пожелаем.

В этот момент вмешался Мэтьюз:

— Господин Семп, — проговорил он, — как все это может повлиять на положение силки?

Семп ответил, что покинувшие Землю силки действовали безответственно и опрометчиво.

— Но, — закончил он, — должен вам заметить, что в целом космические силки произвели на меня очень благоприятное впечатление. И если хотите знать мое мнение, вопрос совсем не в них, так как наша проблема — это и их проблема, и они тоже должны найти ее решение, хотя и под иным углом зрения.

— Нэт, — спросил Чарли Бэкстер, — вы лично доверяете этому монстру?

Семп помедлил с ответом, вспомнив о нападениях, которым он подвергся, и о том, что его спасли лишь защитный экран кибмадина и метод инверсии энергии. Он не забыл и того, что чудовище предпочло раскрыть себя, чем позволить своему противнику, а именно Семпу, вынудить Е-Лерда дать ему возможность телепатического прочтения его знаний, что позволило бы силки узнать природу Энергии.

— Нет, — ответил он наконец.

Семп тут же понял, что столь простое негативное утверждение не может рассматриваться как полноценный ответ. Оно оставляло в стороне вопрос о реальной опасности, надвигавшейся на них из Космоса.

— Я отдаю себе отчет в том, — резюмировал он, тщательно подбирая слова, — что могут возникнуть сомнения относительно побудительных мотивов того, что я сейчас скажу. И все же, поверьте, я так считаю искренне. На мой взгляд, необходимо обучить всех земных силки оборонительной и наступательной системе кибмадина. Надо также объединить их в группы для постоянного наблюдения за Глисом. Следует запретить кому бы то ни было покидать планетоид, за исключением тех, кто решит сдаться.

Воцарилась глубокая тишина. Наконец один из ученых еле слышно спросил:

— Есть ли хоть малейший шанс на успех в случае использования логики уровней?

— Не вижу, каким образом, — ответил Семп.

— Я тоже, — с сожалением поддержал его спрашивавший.

Семп снова обратился к членам правительственной группы:

— Считаю, что мы должны объединить наши усилия, чтобы изгнать этого монстра из пределов Солнечной системы. Мы не будем чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока он не покинет ее.

Еще заканчивая эту фразу, он ощутил… столь знакомое ему нарастание энергетического потенциала.

Перед его мысленным взором раскрылись космические дали и безмерность космического времени.

Безграничная мощь!

Именно такое ощущение охватывало его при вторичной агрессии со стороны Глиса… когда все его органы восприятия мира оказались дезорганизованными.

Парализовавший его в этот момент страх был несравним по своей интенсивности с тем, что он когда-либо испытывал ранее. Это был ужас человека, которому внезапно приоткрылась перспектива гибели всех существ его биологического вида на всей планете в целом.

Движимый этим чудовищным страхом, Семп развернулся и бросился, наклонив голову, к находившемуся позади него широкому окну, одновременно разбивая его вдребезги мощным энерголучом. Закрыв глаза, чтобы не поранить их об осколки стекла, он выбросился в пустоту с семидесятого этажа.

Во время падения пространство и время стали рушиться словно карточный домик. Семп трансформировался в силки класса «Си», что необыкновенно усилило остроту его восприятия. Он смог тут же составить себе представление о природе задействованной колоссальной энергии: речь шла о гравитационном поле такой интенсивности, что в сущности оно свернулось вокруг самого себя. Все органические и неорганические тела, которые попали в это поле, подвергались неодолимому чудовищному сжатию…

Защищаясь, Семп в первую очередь возвел инверсионную систему.

Но он быстро понял, что это было неадекватной реакцией на происходившие события.

Тогда он пустил в ход преобразователь гравитации. Это была система с неограниченной возможностью менять силу гравитации, и она стала низводить атакующее сверхполе до уровня безобидной для него энергии.

Только после этого Семп почувствовал, что сжатие уменьшилось, но не прекратилось совсем. И все же теперь оно не было до такой степени всеохватывающим и всеобволакивающим. Полной свободы действий он тем не менее не обрел.

В этот момент Семп понял природу явления, которое держало его в плену. Он был ориентирован в направлении крупного участка пространственно-временного континуума, который его охватывал. В определенной степени все, что происходило в этом участке, совершалось и в нем, Семпе. И в той же мере он не мог выскользнуть из этой ловушки.

Мир закрыла пелена. Исчезло Солнце.

Семп сделал шаг назад, увидев, что находится внутри помещения. Понял: только автоматически встроенные экраны помешали ему столкнуться с твердыми, сверкавшими стенами.

Он отметил и еще три факта.

Помещение было знакомо ему в том смысле, что внизу под собой он видел один из блестящих образов планеты в миниатюре. Ясно проступали океаны и континенты. То, что Семп мог видеть это со стороны, указывало, что он снова очутился внутри планетоида силки, в одном из его «художественных» помещений.

В то же время имелась и одна существенная разница. Вглядевшись повнимательнее в образ-макет планеты, он узнал знакомые контуры и океаны Земли.

И тогда Семп понял, что испытанное им ощущение безграничной мощи, концентрически сдавливавшей со всех сторон, соответствовало действительности.

Монстр, живший в логове своего планетоида, овладел Землей. Он ужал все, что находилось внутри и вне земного шара, доведя его до диаметра в тридцать метров, и пополнил им свою сказочную коллекцию.

То, что Семп видел внизу, совсем и не было макетом Земли. Это была сама Земля.

Одновременно Семп почувствовал, что возросла скорость планетоида. «Мы покидаем Солнечную систему», — пришло ему на ум.

За эти несколько минут, что он висел между потолком и полом, неспособный ни во что вмешаться, скорость планетоида достигла сотен, а затем и тысяч километров в секунду.

Через час непрерывного ускорения скорость этого ничтожного по размерам небесного тела, выведенного на гиперболическую и постоянно расширявшуюся орбиту, достигла половины скорости света.

Спустя несколько часов планетоид пересек орбиту Плутона и мчался почти со световой скоростью.

А ускорение все продолжало нарастать…

Глава 19

Где-то внутри себя Семп стал накапливать силы. Ярость клокотала в нем, как горный поток на скалистом склоне.

«Исчадие ада!» — телепатически «выстрелил» он в адрес чудовища.

Никакого ответа.

«Ты самое дьявольское создание, которое когда-либо существовало, — продолжил Семп вне себя от негодования. — Но погоди, ты у меня дождешься! Я позабочусь об этом!»

На этот раз ему ответили.

«Я навсегда покидаю Солнечную систему, — откликнулся Глис. — Почему бы тебе не покинуть астероид, пока еще не поздно? Я даю тебе возможность уйти».

Семп в этом ничуть не сомневался. Он оказался самым опасным для монстра врагом. Его неожиданное появление здесь, то обстоятельство, что ему удалось проскользнуть сквозь ячейки наброшенной им «сети», — все это являлось горьким сюрпризом для Глиса.

«Нет уж, никуда я отсюда не уйду, — огрызнулся он, — до тех пор, пока ты не вернешь Землю в ее прежнее состояние».

Последовало молчание.

«Можешь ли ты это сделать и сделаешь ли?» — добивался своего Семп.

«Нет. Это невозможно», — ответил тот с сожалением.

«Но смог ли бы ты, если бы действительно захотел, вернуть Земле ее истинные размеры?»

«Нет, но сейчас я сожалею, что унес твою планету с собой, — жалостливо протянул Глис. — Я всегда придерживался принципа не вмешиваться в дела обитаемых миров, которые защищены развитыми формами жизни. Я и думать не думал, что какой-то там силки сможет представлять для меня реальную опасность. Но я ошибся».

Это был не тот тип покаяния, к которому Семп мог бы отнестись с уважением.

«Но почему ты не можешь вернуть ее в прежнее состояние?» — настойчиво допытывался он.

Выяснилось, что Глис был способен создать чудовищное гравитационное поле, но сейчас уже не мог повернуть этот процесс обратно. Для этого потребовалось бы столько же энергии, сколько пришлось затратить на само сжатие.

«Где же взять столько энергии?» — как бы извинился монстр.

Действительно, где? Но Семп не мог так просто отступить.

«Я научу тебя создавать антигравитацию, — предложил он, — на базе того, что я могу делать в собственной системе контроля за энергией».

Но Глис ответил, что у него уже была возможность изучить эту систему у других силки.

«Не думай, что я не пытался добиться этого сам. Выяснилось, однако, что антигравитация является более поздним проявлением материи и энергии. Я же являюсь ее первоначальной, примитивной формой, о чем известно только тебе».

Надежды Семпа разом рухнули. Где-то в глубине он рассчитывал на то, что решение проблемы все же существует. Но пока он его не видел.

Впервые его охватило отчаяние, впервые он по-настоящему подумал о неотвратимости гибели Земли.

Глис тем временем продолжал:

«Сейчас я вижу, что мы оба, ты и я, столкнулись с действительно серьезной проблемой. Значит, надо договариваться. Я сделаю тебя главой нации силки. Я буду оказывать на них незаметное воздействие с тем, чтобы все твои желания исполнялись. Женщин — сколько угодно. Власти — сколько пожелаешь. О будущем этого планетоида мы позаботимся вместе».

Семп даже не снизошел до того, чтобы рассматривать подобный вариант.

«Ты и я, мы думаем в разных плоскостях, — с горечью передал он ему телепатически. — Хорошо представляю себе, что ты сделаешь со мной, как только я рискну принять человеческую форму. — Он на секунду прервался, затем язвительным тоном продолжил: — Я вижу наше соглашение только как ограниченное во времени перемирие, в течение которого каждый из нас будет искать способ сокрушить другого».

«Ну если у тебя такой настрой, — раздраженно заявил Глис, — то позволь уж изложить и мою позицию. Если ты хоть что-нибудь предпримешь против меня, я начну с уничтожения Земли и народа силки, а потом уж займусь тобой».

Семп отреагировал ледяным тоном:

«Если ты когда-либо нападешь на существо или на что-то, чему я придаю значение, — включая всех силки и все, что осталось от Земли, — я нападу на тебя, используя все имеющиеся в моем распоряжении средства».

«А у тебя за душой нет ничего такого, чем ты мог бы нанести мне вред, — пренебрежительно отозвался Глис. — У тебя только и есть эти защитные экраны, которые обращают вспять поток энергии нападения. Именно так тебе и удается использовать против меня мою же собственную силищу. Но я просто не буду больше на тебя нападать. Следовательно, создалось бессрочное патовое состояние».

«Поживем — увидим», — уклонился Семп.

«Ты же сам сказал, что твои уровни логики бессильны против меня».

«Да, это так, но только непосредственно, — отрезал Семп, — но ведь существует немало обходных путей для того, чтобы подобраться к мозгу».

«Не вижу, каким образом подобная методика может быть использована против меня», — пробурчал Глис.

Этого пока не знал и Семп.

Глава 20

Семп летел внутри астероида, оставляя позади многие километры подъемов и спусков, извивающихся и прямых как стрела. По пути ему попадались большие помещения, забитые обстановкой и произведениями искусства с других планет.

Он видел на многих стенах замечательные и необычные, игравшие всеми красками барельефы. И все время ему попадались замурованные планеты. Они излучали красоту, но одновременно вызывали в нем острый протест в том смысле, что над каждой из них было совершено чудовищное насилие.

Семп направился к городу силки. Он добирался доиего внутренними коридорами, лишенный возможности использовать внешние пути, так как остерегался покидать планетоид. Глис практически признал, что не сумел предусмотреть, каким образом его смертельный враг смог остаться в живых. И если Семп когда-либо выйдет из гротов астероида, у него не останется ни малейшего шанса влиять на исход борьбы и на цену, которую придется за это заплатить. Участь силки будет решаться без него, поскольку — и в этом не приходилось сомневаться — вернуться ему уже никогда не позволят.

Дело было не в том, что Семп уже разработал какой-то план. Слишком тяжело, слишком трудно он переживал случившееся… Он не сумел ни защитить свой мир, ни добиться чего-то существенного. Он провалил задание, не исполнил своего долга.

Земли больше не существовало.

Семп не выдерживал и нескольких секунд, стоило ему только задуматься о всей полноте случившегося, о всеобъемлющей катастрофе, которая произошло так быстро.

Периодически он оплакивал Джоанн и Чарли Бэкстера, других друзей из числа Посредников и среди людей.

Все больше и больше погружаясь в свои тяжкие мысли, он занял наблюдательный пост на верхушке одного из деревьев, которое возвышалось на главной улице города силки.

И стал ждать, приведя в состояние боевой готовности все свои системы предупреждения. Так и нес Семп свою неутомимую вахту, в то время как вокруг него обыденная жизнь Сообщества силки продолжала идти своим чередом. Тот факт, что силки по-прежнему сохраняли земной облик, показался ему весьма существенным.

«Это сделано специально, — с возмущением подумал он. — Для того, чтобы сохранять их в уязвимом состоянии».

В этом виде их можно было уничтожить одним выбросом всепожирающего пламени!

Он телепатически обратился к Глису:

«Освободи их от этого принуждения, иначе я расскажу им всю правду о тебе».

Сразу же последовал чудовищный ответ:

«Только заикнись, и я одним махом смету их всех».

Семп приказал:

«Перестань принуждать их все время носить личину человека, иначе я немедленно открою боевые действия».

Подобный ультиматум, видимо, подействовал на монстра, так как он на некоторое время задумался. Наконец он телепатически ответил:

«Ладно, согласен освободить половину из них. Ведь мне нужно поддерживать какую-то власть над тобой».

Семп обдумал это предложение Глиса и пришел к выводу, что оно достаточно разумно.

«Но пусть освобождение от этой принудиловки находиться в облике людей будет чередоваться: полсуток — для одной половины, полсуток — для другой».

Глис пошел на этот компромисс, не торгуясь. Он был готов — и это ясно просматривалось во всем — признать равновесие сил с Семпом.

«Куда движется астероид?» — спросил Семп.

«В другую звездную систему».

Такой краткий ответ Семпа не удовлетворил.

Не мог же Глис питать иллюзии, что ему и теперь позволят продолжать свою чудовищную игру в коллекционирование обитаемых миров.

«Мне кажется, ты что-то затеял», — спровоцировал он Глиса.

«Не дури и оставь меня в покое».

Да, сложилась действительно патовая ситуация.

Шли дни, за ними недели. Семп попытался рассчитать расстояние, которое прошел за это время планетоид, и направление, в котором тот двигался.

В среднем метеор мчался со скоростью примерно в один световой год за земной день. Прошло восемьдесят два дня. Внезапно он почувствовал, что астероид тормозит. Так продолжалось примерно два полных дня. Семп не колебался ни минуты. Он не мог позволить этому странному кораблю, ставшему ему прибежищем, достичь конечной цели, о которой он не имел ни малейшего представления.

«Останови метеор!» — крикнул он.

«Ты что, считаешь, что можешь вмешиваться в столь незначительные решения?» — гневно возмутился Глис.

Но поскольку ситуация могла представлять смертельную опасность, Семп продолжал:

«В таком случае открой мне все закоулки твоего интеллекта. Познакомь меня со всем, что тебе известно об этой системе».

«Я в ней никогда не был».

«Ну и отлично. Я смогу убедиться в этом, как только ты сделаешь то, о чем прошу тебя».

«И думать забудь, чтобы я позволил тебе бродить по лабиринту своего мозга. Тогда ты сможешь обнаружить что-нибудь такое, что сделает меня беззащитным перед твоей техникой боя».

«Тогда смени курс».

«Нет. Это значило бы, что отныне я не смогу направиться туда, куда захочу, до самой твоей смерти, которая случится не раньше чем через тысячу лет. И я отказываюсь даже рассматривать подобное ограничение моей деятельности».

Это повторное упоминание о долголетии силки заставило Семпа задуматься. На Земле никто из них не знал, когда умрет, потому что из всех силки, которые на ней родились, ни один еще не скончался естественной смертью. Лично ему было тридцать восемь лет.

«Послушай, — вымолвил он наконец, — если у меня в запасе всего тысяча лет, то почему бы тебе не подождать? Ведь этот срок ничтожен по сравнению с продолжительностью твоей жизни».

«Что же, так и поступим», — согласился Глис.

Тем не менее скорость планетоида продолжала уменьшаться.

«Если ты не изменишь курс, — с вызовом бросил Семп, — я приму свои меры».

«Ну и что ты можешь сделать?» — с презрением отмел его браваду монстр.

Это был хороший вопрос. Действительно, а что он мог предпринять?

«Делаю тебе последнее предупреждение», — тем не менее упорствовал Семп.

«Я запрещаю тебе лишь раскрывать факт моего существования кому бы то ни было. В остальном ты волен делать все, что тебе заблагорассудится».

«Если я тебя правильно понял, — настаивал Семп, — ты убедил себя в том, что я для тебя не опасен. Именно так ты ведешь себя в отношении тех, кого считаешь для себя безвредными».

Глис ответил, что он и в самом деле придерживается такой точки зрения, поскольку, если бы его противник был способен в чем-то нанести ему ущерб, он давно бы уже это сделал.

«Итак, — подвел он итоги, — и я заявляю тебе это без всяких обиняков, отныне я буду поступать так, как мне заблагорассудится. Что касается тебя, то у меня остается лишь одна просьба — не раскрывай мою тайну. А теперь перестань мне досаждатьсвоими обращениями».

Да, все встало на свои места. Его считали безвредным, поместили в раздел тех, чьи пожелания не стоит принимать в расчет. Восемьдесят дней бездействия оказались Семпу во вред. Он не напал на Глиса за это время, значит, не способен сделать это. Такова была очевидная логика монстра.

Так… Но что же все-таки он мог бы сделать?

Обрушить на чудовище энергетический удар? Но потребовалось бы время на его подготовку, да к тому же по закону возмездия — око за око — вполне вероятно, что тот уничтожил бы нацию силки и Землю.

Способствовать подобной катастрофе Семп ни в коем случае не хотел.

К своему великому смятению, он должен был признать непоколебимость логики рассуждений чудовища. Оставалось лишь закрыть свой интеллект и сохранять секрет монстра — третьего дано не было.

Видимо, стоило бы заявить Глису, что существуют разные виды тайн. Так сказать, их иерархия. Одно дело — хранить секреты о себе самом. Другое — о той звездной системе, к которой сейчас направлялся планетоид. В целом вопрос секрета…

Неожиданно на Семпа нашло озарение.

«И как я об этом не подумал раньше?» — недоумевал он.

И в тот же самый миг, когда он осознал всю свою невнимательность, он понял одновременно и действие того механизма, который ввел его в заблуждение. Стремление Глиса сохранить в тайне факт своего существования показалось Семпу вполне естественным. В какой-то степени именно эта естественность помешала силки проанализировать возможные причины последствия этого требования монстра. Но сейчас…

«Секрет! — подумал он. — Ну конечно — В ЭТОМ-ТО ВСЕ ДЕЛО!»

Поразмышляв еще несколько секунд на эту тему, Семп предпринял первые шаги. Он инверсировал гравитацию по отношению к планетоиду под собой. Легкий, как одуванчик, он поднялся в воздух и покинул вершину дерева, которое так долго служило ему наблюдательным пунктом.

Вскоре Семп уже с большой скоростью мчался вдоль гранитных стен коридоров.

Глава 21

Он без особых осложнений добрался до помещения, в котором хранилась Земля. Располагая свои экраны таким образом, чтобы полностью прикрыть ими этот столь дорогой ему шарик, Семп позволил себе подняться еще на одну ступеньку по лестнице Надежды.

«Ну конечно же, все дело в секретах!» — снова с воодушевлением подумал он. — В своем естественном проявлении жизнь не нуждается в сохранении каких-то ее секретов.

Ребенок постоянно щебечет, плачет или выражает свои потребности по мере поступления чувственных раздражений. Однако взрослея, он все больше испытывает давление различного рода запретов и наказаний, которые подавляют его естественные побуждения. В течение всей жизни растущий организм стремится с одной стороны свободно выразить свои желания, а с другой — все время подвергается принуждению. Фактически он как бы, всю жизнь пытается освободиться от детства с его непосредственной реализацией желаний. В этом и состоит «программирование» человека жизнью, или выработка условных рефлексов.

Само по себе это не логика уровней. Но между ними существует связь — условные рефлексы стоят на порядок ниже. Они являются своего рода контролирующими органами, то есть вырабатывают определенную жесткость поведения. Но это — центр, который создается воспитанием, путем неоднократного повторения и стимулирования определенных действий. Это происходит автоматически.

Решающий факт состоит в том, что раз уж Глис сам себя «запрограммировал» на сохранение тайны своего существования… то, значит, была возможность и разблокировать этот условный рефлекс, так сказать, «перепрограммировать» чудовище путем соответствующего цикла логики уровней.

Добравшись до этого, предпоследнего, этапа своего анализа, Семп заколебался. В качестве силки он сам был «настроен» скорее на нейтрализацию, чем на убийство, скорее на переговоры, чем на нейтрализацию, на то, чтобы сеять доброе начало.

Даже применительно к Глису вопрос о смерти должен был решаться как нечто стоящее на последнем, а не на первом месте.

Поэтому он телепатически передал ему:

«В течение всего твоего чрезмерно долгого существования тебя преследовал страх, что кто-то узнает способ, которым можно тебя уничтожить. Должен тебе сказать следующее: я — именно тот, кого ты опасался всю жизнь. Поэтому если ты не изволишь взять обратно все свои предыдущие наглые заявления, то должен будешь тоже умереть».

«Я отпущу тебя на планету Земля, — холодно отреагировал монстр, — поскольку держу в полном подчинении заложников. Я говорю о народе силки!»

«И это твое последнее слово?» — спросил Семп.

«Да, и прекрати свои глупые угрозы! Они начинают меня раздражать».

И тогда Семп произнес решающие слова:

«Я знаю, откуда ты появился, чем являешься и что стало с тебе подобными существами».

Конечно, ничего этого он не знал. Но это было элементом разработанной им техники внушения. Этим заявлением общего характера он должен был начать расшатывать те связи мозга Глиса, которые ведали восприятием и памятью, то есть прежде всего знанием истинного положения дел. Затем по примеру всех живых существ у монстра должен был автоматически появиться рефлекс на выдачу информации в ее нынешнем состоянии.

Однако, прежде чем поддастся этому импульсу, он выдвинет вперед самоналоженное принуждение к неразглашению своей тайны. И здесь заработает запущенная им логика уровней в цикле Истина Вопреки Запретам.

Это и составит точную схему воздействия на него, которая явится повторением навязывания точно таких же принуждений, происходивших в течение всей его долгой-долгой жизни. Решение проблемы для Семпа состояло в том, чтобы использовать эту схему путем резкого усиления естественного стимула — стремления к правде, что в конечном счете должно было привести к разрыву наложенных на нее искусственных пут.

Задействовав схему в соответствии с теорией, Семп передал сигнал на активное расшатывание.

Глис откликнулся на его демарш удивленно:

«Что это ты затеял?»

Теперь настала очередь Семпа показать себя существом коварным, уклончивым, интриганом.

«Я должен был привлечь твое внимание к тому факту, что вести дело со мной отвечает твоим интересам».

Отступать было уже поздно, а маневр в случае удачного исхода мог бы спасти много жизней.

«Хочу тебе заметить, — стал оправдываться Глис, — что до настоящего времени я не нанес вреда ничему, что представляло бы собой ценность».

Семп воспринял эту ремарку с большим облегчением. Да и не испытывал он ни малейшего сожаления в связи со своими действиями. С таким созданием, как Глис, он не мог тешить себя надеждой, что ему удастся когда-либо повторить попытку, которую он предпринял против монстра. Раз уж процесс начался, надо было идти до конца — либо все, либо ничего.

«Ты только что говорил о необходимости вступить с тобой в переговоры. Повтори-ка еще раз свои слова», — настойчиво попросил Глис.

Семп сдержал себя, чтобы не поддаться пробуждавшемуся к нему сочувствию.

Глис продолжал:

«Я согласен выдать тебе все мои секреты, если ты скажешь, что ты предпринимаешь против меня. Я чувствую, как во мне возникают какие-то расстройства и волнения, и я не понимаю, по каким это происходит причинам».

Семп заколебался. Конечно, это было превосходное предложение. Но он понял, что если пообещает, то должен будет сдержать слово.

В мозгу монстра произошло следующее. Как он и надеялся, его последний сигнал привел в движение сообщества клеток, связанные с процессом, благодаря которому формы жизни медленно, годами и тысячелетиями, приспосабливаются к внешним изменениям. Тем самым у монстра оказались стимулированы те контрольные центры, которые обеспечивали последовательность цикла эволюции, механизм роста и изменений в организме.

Силки понимали толк в природе роста. Что касается изменений, то они прекрасно знали, как это происходит, благодаря особенностям собственного тела, которое обладало способностью к трансформациям. Но силки поздно вошли в процесс жизни. С точки сроков эволюции их клетки были так же стары, как скалы и планеты. Вся история жизни была записана в каждой клеточке силки.

Возможно, что у Глиса все было по-другому: монстр появился в предшествующую силки эпоху, и тогда же он остановил течение времени в самом себе. Во всяком случае, он не передавал свои свойства через семя, как это делается при обычной эволюции, развивающейся во времени. В своем лице он сохранил образчик старых примитивных форм жизни. Конечно, это были крупные формы. Но память, заложенная в каждую их клеточку, была ограничена в наборе содержащихся в ней сведений только тем, что произошло до нее.

Поэтому Глис не мог, заблокировав свою эволюцию принуждением к соблюдению секрета, знать, от чего он защищает себя.

«Обещаю, что я не буду входить в систему ниджэнов, — поклялся Глис, — смотри… я меняю курс».

Семп уже заметил, что планетоид изменил направление полета, но это, видимо, было очень малой уступкой со стороны чудовища, не имевшей большого значения.

Семп ограничился тем, что походя запомнил название звезды, которое произнес Глис. Он сделал вывод, что раз монстр знал название системы, значит, он уже бывал в этом районе. А это в свою очередь говорило о том, что у него были основания направиться именно сюда.

Это уже не имело никакого значения, поскольку они сошли с намеченного курса и никогда в эту систему не попадут. Если в этом месте была ловушка, ставившая под удар его собственную жизнь или существование силки, то теперь она была нейтрализована. Опыт удался хотя бы уже с той точки зрения, что вынудил монстра действовать, не думая о последствиях.

Тенденция к покаянию, которую проявил Глис с момента, когда у него уже не было выбора, доказывала всю низость его натуры. Но это раскаяние пришло слишком поздно. Слишком поздно для многих планет.

«А для скольких точно?» — подумал Семп.

Он находится в таком странном состоянии, когда все мысли и силы сосредоточены на достижении одной, но страстно желаемой цели. Поэтому он и задал вопрос Глису, сделав это совершенно автоматически, как только мысль пришла ему в голову.

«Не считаю, что в моих интересах раскрывать тебе это, — парировал Глис. — Ты мог бы извлечь из этого нечто такое, что повредит мне».

Но монстр, должно быть, чувствовал непоколебимую решимость Семпа, поскольку быстро уступил.

«Тысяча восемьсот двадцать три».

Столь большое количество захваченных чудовищем планет не вызвало у Семпа шока. Это сообщение лишь еще больше опечалило его, поскольку среди бесчисленного множества невинных жертв на этих планетах находились также Джоанн и Чарли Бэкстер.

«К чему было так бессмысленно свирепствовать? — спросил Семп. — Зачем понадобилось уничтожить столько планет?»

«Они были так прекрасны!»

Да, это было так. Семпу неожиданно вспомнилось, как выглядит из Космоса Земля со своей атмосферой, в которой проплывают над океанами, горами и равнинами облака. Он не раз любовался этой картиной и никогда не уставал от нее, поскольку по красоте это зрелище превосходило все, что Вселенная могла ему предложить.

Это волнующее ретроспективное воспоминание быстро исчезло, поскольку планета прекрасна только тогда, когда о ней по-отечески заботится Солнце, а не когда она сморщивается до размеров музейного экспоната.

Глис вел себя по отношению к планетам, как жившие когда-то на Земле охотники за головами. Те ловко убивали свои жертвы, очень терпеливо доводили их головы до размеров большого апельсина, чтобы затем любовно положить их в свою коллекцию.

В глазах охотника за головами каждая из этих превосходных миниатюр представляла собой символ его мужественности. А чем были планеты для Глиса?

Семп никак не мог представить себе этого.

Но он уже достаточно долго тянул с ответом. Семп почувствовал, как по каналу его связи с монстром пульсирует волна ярости. Поэтому он поспешил заявить:

«Хорошо, я согласен: как только ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, я расскажу тебе все, что ты пожелаешь узнать».

«Каковы твои условия?»

«В первую очередь выпусти всех силки в Космос», — потребовал Семп.

«Но ты выполнишь свое обещание?»

«Да».

«Смотри у меня! — с угрозой проворчал монстр. — Если ты не сдержишь слова, я сотру твою планету в пыль. Ни они, ни ты от меня никуда не денетесь, если ты не скажешь мне то, о чем я тебя попросил».

«Я дам тебе ответ».

Глава 22

Все произошло следующим образом… Целый конгломерат скал в непосредственной близости от Семпа просто оторвался от планетоида и рванулся вверх. Семп очутился в просторах черного и пустого космоса в свободном парении среди обломков метеора.

«Итак, я выполнил свою часть договора. Очередь за тобой», — донесся до него голос Глиса.

Едва заговорив, Семп стал внутренне мучиться вопросом, а действительно ли он сам понимает все то, что происходит вокруг.

Ему стало не по себе. Расшатывая процесс цикличной эволюции у монстра, он исходил из того, что Природа сама определит уровень равновесия. По тем или иным причинам в лице монстра до сих пор сохранилась архаичная форма жизни. А сейчас начался процесс молниеносного развития ее телесной оболочки. В течение нескольких минут она проскочила миллионы лет нормальной эволюции. Из того факта, что ни одно из существ этого вида не дожило до настоящего времени, Семп сделал вывод, что остальные его индивиды прошли свой эволюционный путь в далеком прошлом. Но чем он завершился?

Чем все же было это существо? Куколкой бабочки? Яйцом? Превратится ли оно в космическую бабочку? Или в чудовищного червя? А может быть, в колоссальных размеров птицу?

До настоящего времени такие варианты развития событий не приходили Семпу в голову. Он, в сущности, рассчитывал лишь на один вариант: угасание этого вида существ.

Но — и Семп вдруг осознал это очень остро именно в эту минуту — он, в сущности, не слишком серьезно продумал проблему и не ведал, чему могло бы соответствовать это… исчезновение вида… в своем конечном выражении.

По правде говоря, он вообще ни на секунду не задумывался о перспективе конечного продукта эволюции Глиса.

Расстроенному Семпу вспомнилось об одном из выводов компьютера, согласно которому атомная структура этого гигантского существа отражала примитивное состояние материи.

Не может ли случиться так, что в тот момент, когда частицы в его теле начнут перестраивать свои структуры, приводя их в соответствие с нынешним уровнем развития, высвободится такое количество энергии, которому вообще не было до сего дня эквивалента?

«Чем же завершится эта эволюция?» — мучился вопросом растерявшийся Семп.

А под ним стал развиваться титанический процесс. Часть планетоида вспучилась.

Из него медленно выплыл раскаленный докрасна шар размером в полторы тысячи метров. В то время как Семп поспешно рванул в сторону, чтобы этот немыслимый шар не задел его по пути, он отметил, что у него на глазах разворачивался и второй, еще более немыслимый феномен. «Восходящая» скорость этого скалистого шара, который в этот момент уже стал бело-красным, увеличивалась, а его масса стремительно возрастала.

Аэролит уже давно проскочил мимо него и достигал теперь диаметра не менее чем в сто пятьдесят километров. Спустя минуту его размеры уже превзошли восемьсот километров, а процесс расширения беспрерывно продолжался и дальше в головокружительном темпе. Вскоре он превратился в пылающую массу гигантских размеров.

Внезапно она достигла в ширину пятнадцати тысяч километров и, удаляясь, все продолжала раздуваться.

Семп подал сигнал общей тревоги:

— Спасайтесь… Как можно быстрее! Уходите!

В то время как он стремительно уносился прочь, инверсировав гравитацию по отношению к чудовищному небесному телу, удалявшемуся от него, он увидел, что в течение нескольких последних минут начальная масса превратилась в солнце, диаметр которого далеко превышал сто пятьдесят тысяч километров.

На этой стадии оно было превосходного розового цвета до странности красивого оттенка.

Его цвет менялся, стал светло-желтым, а диаметр небесного тела, сиявшего чудесным охряным светом, превысил сто пятьдесят тысяч километров.

Это соответствовало размерам Солнца.

Через несколько минут оно по величине уже сравнялось с голубым гигантом, то есть его диаметр стал в десять раз больше солнечного.

Тотчас оно вторично окрасилось в розовый цвет и увеличилось за десять минут в сто раз.

Оно сияло ярче, чем Чудесница Мира в созвездии Кита, было крупнее, чем славная альфа Рас Альгети из созвездия Геркулес.

Оно было розового, а не красного цвета. Эта розовость оттенялась более отчетливо, чем раньше, но не переходила в красный, хотя и не оставалась неизменной.

Вокруг расстилалась звездная Вселенная, помаргивая неизвестными небесными телами, далекими или близкими. Их насчитывались сотни, и они располагалась наподобие венецианских фонариков.

А внизу была Земля.

Семп залюбовался этой необыкновенной картиной неба. Потом взглянул на ближайшую планету, которая привлекла его внимание знакомыми контурами. Его охватило необычайное волнение.

«Возможно ли, — подумал он, — что все в мире обречено на развитие? Не перестроили ли случившиеся с Глисом перемены полностью этот участок пространства-времени?»

Архаичные формы не смогли удержать свою концентрированную структуру, едва лишь розовый сверхгигант перестал раздуваться, то есть как только разрешился тот процесс развития, который по какому-то случайному стечению обстоятельств вдруг прекратился где-то у истоков времени.

И теперь Глис превратился в солнце в пору его первой молодости и был окружен королевской свитой из тысячи восьмисот двадцати трех планет, рассыпанных, как звездные бриллианты, по всему небосводу.

В какую бы сторону ни посмотрел Семп — вокруг виднелись планеты, настолько близкие друг к другу, что их можно было принять за сестер Луны.

Обеспокоенный, он провел быстрый подсчет и с огромным облегчением отметил, что все планеты, находившиеся в поле его зрения, подпадали под живительные лучи чудовищного солнца, которое сияло наверху на расстоянии в половину светового года.

Когда Семп с ограниченной скоростью, которую могло выдержать его тело силки, пробивал плотные слои атмосферы, окружавшие Землю, ему показалось, что на ней ничего не изменилось — те же континенты, моря, города…

Он облетел автостраду и увидел цепочку автомобилей.

Тогда Семп, ошеломленный до предела, взял курс на здание Властей силки и тут же увидел выбитое окно, через которое так драматически вылетел…

Его даже не успели еще починить!

Когда Семп через несколько мгновений приземлился среди тех же самых людей, которые присутствовали при его бегстве, он понял, что произошел феномен временного спазма, пропорционального размерам случившегося катаклизма.

Для Земли и ее жителей эти восемьдесят дней продолжались всего восемьдесят секунд!

Уже позже он узнает, что люди чувствовали себя в тот момент «не в своей тарелке», примерно как это происходит во время землетрясений: напряженность в организме, временное отключение от действительности, впечатление погружения в темноту…

Как только Семп вошел в здание, он вновь принял форму человека и громко возвестил:

— Господа, я сообщу вам сейчас самую сенсационную за всю историю Вселенной новость. Это розовое солнце, которое вы видите наверху, — не результат атмосферных искажений. Более того, информирую вас, господа, что на сегодня Земля обрела тысячу восемьсот планет-сестер. И все они обитаемы. Посему давайте готовиться к новому фантастическому будущему!

Несколько позднее, удобно устроившись в своем доме во Флориде, Семп говорил Джоанн:

— В настоящее время мы понимаем, почему проблема силки не имела решения при прежнем состоянии дел. Для Земли присутствие на ней двух тысяч силки составляло фактор перенасыщения. Напротив, в новой Солнечной системе…

Следовательно, больше не возникал вопрос о том, что делать с шестью тысячами представителей народа силки. Проблема заключалась в том, как увеличить эту цифру раз в сто, чтобы решать новые задачи.

И делать это надо было быстро!

Глава 23

Когда поступило обращение ко всем силки с просьбой о помощи, Нэт Семп занимался изучением новообразования, получившего астрономическое название Минус 1109-93. Земля теперь вращалась вокруг гигантского солнца и тысяча сто девятая по отношению к ней планета пересекала плоскость ее орбиты под углом в девяносто три градуса.

Конечно, все это было только временным каталогированием. Никто и не думал рассматривать Землю в появившемся соцветье небесных тел как какой-то естественный центр. Пока было не до приоритетов: требовалось просто разобраться в составе и структуре возникшей феноменальной космической системы.

Семпу в этой связи было поручено заняться тремя планетами — 1107, 1108 и 1109. Все они, на первый взгляд, были необитаемыми. Вот уже полдня, как он на низкой высоте летал между стройными и необычными на вид зданиями, которые, высоко вздымаясь ввысь, казались тем не менее поникшими — настолько все вокруг было пропитано печалью запустения. Для 1109-й переходный период к возрождению, очевидно, оказался слишком долгим, чтобы на ней могла сохраниться жизнь.

В момент приема этого экстренного оповещения Семп находился в густо застроенной части города, где раньше, по-видимому, располагался его энергетический узел. Но приемник силки был постоянно настроен на ретранслятор, установленный между 1109 и 1110.

Передали следующее:

«Вниманию всех силки и правительственных учреждений. Только что получено… послание от Лэна Джедда».

Паузу в середине этой фразы заполнял специальный сигнал, означавший, что силки «выстрелил» эту информацию сразу же после своей смерти. В их организме имелся некий пороговый участок, генерировавший самостоятельный нейропучок, который автоматически исторгался из тела по телепатическому каналу в момент прекращения жизненных функций, унося с собой последние мысли силки.

Семп вздрогнул, как от электрического удара: Лэн Джедд был его самым близким другом в рамках того, что в отношениях между двумя силки вообще можно было назвать дружбой. Они вместе принимали решение заняться этими дальними планетами, чтобы потом обстоятельно обменяться мнениями в свете все более усложнявшихся отношений между силки и людьми.

Но более всего Семпа поразило то обстоятельство, что, если не считать того, кто передал это известие, он в настоящее время пространственно был ближе всех к Джедду. Семп незамедлительно ответил:

— Говорит Нэт Семп. Готов вылететь к месту происшествия. Кто вы и где?

— Оу-Дэн! На 1113-86.

Установить, кто это, было довольно сложно. Дело в том, что такое имя было типичным и широко распространенным среди тех силки с планетоида, о которых еще год назад никто и не слыхивал.

Появление этих «коренных» силки в новой, невообразимо более обширной, солнечной системе явилось для обитателей Земли фактором неопределенности, породившим немало до сих пор не решенных проблем. Семп и Лэн Джедд в последнее время часто дискутировали между собой на эту тему.

Ему стало немного не по себе при мысли о том, что этот Оу-Дэн, возможно, «прослушивал» их долгие беседы. Но главное беспокойство у Семпа вызвало то обстоятельство, что как бойцы эти новоиспеченные силки, на его взгляд, стоили немногого. А это означало, что в предстоящие долгие часы ему придется находиться, вероятно, одному лицом к лицу с противником настолько таинственным и наделенным такой мощью, что он сумел уничтожить отнюдь не беззащитного силки.

Продолжая размышлять над возникшим положением, Семп одновременно, не теряя ни минуты, пулей вылетел из здания, где он находился в момент вызова. Несколько мгновений спустя он уже покидал атмосферу этой безжизненной планеты, используя метод гравитационной инверсии.

Несмотря на развитую им в космосе максимально возможную скорость, прошло несколько часов, прежде чем он увидел перед собой застывший корабль черного цвета.

Этот космолет предназначался для сугубо оборонительных целей и был построен в соответствии с чрезвычайной программой мер, принятых сразу же после того, как Земля стала составной частью образовавшейся гигантской солнечной системы. У него отсутствовала внешняя оболочка, а оснащен он был новейшим оружием, действовавшим на принципах, почерпнутых Семпом в ходе его борьбы с Глисом. Он был одним из элементов того комплекса мер безопасности, которые были необходимы для обследования стольких никому неведомых миров.

Взяв командование кораблем на себя, Семп направил его туда, где находился Оу-Дэн, то есть на орбиту пятой от него планеты. Для такого могучего космолета, которым он располагал, это было пустяковой задачей.

При встрече с Оу-Дэном он узнал, что его друга обнаружили на метеорите, представлявшем собой плоскую глыбу, обращавшуюся вокруг планеты 1113-86. Неизмеримо малая песчинка в беспредельности миров, его тело после смерти гораздо более напоминало человека, чем при жизни.

По внешнему виду было невозможно сделать никакого заключения о том, при каких обстоятельствах и от чего погиб Лэн Джедд. Оу-Дэн телепатически передал Семпу, что, по его мнению, туловище силки было как бы ужато под чудовищным давлением, хотя, на первый взгляд, он если и укоротился, то самое большее сантиметров на двадцать.

При взгляде на своего так неожиданно ушедшего из жизни товарища Семп вдруг осознал, что случилось худшее из того, чего можно было опасаться. Взрослый, отлично подготовленный силки с его великолепным набором мощнейших энергетических полей как оборонительного, так и наступательного характера встретил на своем пути чужое и враждебное существо. И потерпел полное поражение.

Оу-Дэн, сам в чем-то напоминавший своей формой продолговатый небесный осколок, поспешил телепатически проинформировать Семпа о некоторых подробностях:

«Это случилось во время нашего с ним разговора. Лэм как раз сообщил, что никого в живых на планетах 1110, 1112 и 1113 он не выявил, а я, продвигаясь по нисходящей, зафиксировал перед этим точно такое же положение на 1115, 1114 и подлетал к 1113. Именно в этот момент контакт был прерван на ноте посмертного сигнала от него».

Итак, подумалось Семпу, налицо убитый Лэн Джедд и след для раскрутки — последняя, перед тем как его покинула жизнь, «молния» от зрелого и грозного силки, каким был его друг. А передал он в этом послании мысленный образ пирамидальной формы и свою спонтанную реакцию: «Возник ниоткуда, совершенно ниоткуда!»

Семп содрогнулся, представив, насколько фантастические выводы напрашиваются после этого прощального слова друга: нападение произошло на невообразимой скорости… из абсолютно неизвестного места. Очнувшись от своих горьких размышлений, он по-прежнему телепатически предложил Оу-Дэну:

«Почему бы вам не перейти на мой корабль? В случае агрессии мы будем чувствовать себя намного уверенней под его защитой».

Оу-Дэн согласился и последовал за ним до силового поля, воздвигнутого вокруг комплекса сложнейших машин, собственно и составлявших космолет.

— Я не намерен у вас оставаться, — предупредил он.

Семп почувствовал в этих словах не скрытый антагонизм к ним, земным силки, а скорее отсутствие интереса к столь взволновавшей его самого проблеме.

— Я просто счел необходимым побыть у тела погибшего до тех пор, пока кто-нибудь не откликнется на мое сообщение. Теперь, когда вы прибыли, думаю, что мне уже можно вернуться на Землю.

— Но на корабле безопаснее, — настаивал Семп.

— Встретиться с убийцей в таком необъятном пространстве можно только случайно, — упорно гнул свою линию Оу-Дэн. — Я считаю, что он обнаружил Лэна по задействованной им системе связи со мной. Следовательно, чем ближе вы будете к космолету, тем большей будете подвергаться опасности.

Глава 24

Семп остался в том же участке пространства, приведя в полную готовность системы вооружения корабля, в ожидании кого-то, о ком он не имел ни малейшего представления.

Открытый, без внешнего корпуса, космолет был погружен в полный мрак. На его борту не допускалось использование искусственных источников света. Своим излучением они могли повлиять на тончайшую настройку чувствительнейших инструментов, входивших в систему оснащавших его видов наступательного оружия. Этих наводок-паразитов и без того хватало с той техникой, которая была задействована для обеспечения его личной безопасности.

Томясь ожиданием, Семп взглянул в направлении Земли. Сколько же появилось новых, блиставших каждая своим неповторимым цветом планет! Воистину прекрасная и незабываемая панорама!

Он не раз в течение вахты вступал в контакт с Властями силки и другими учреждениями на родном ему небесном шарике, но ни разу никто не посоветовал ему каких-то мер безопасности, которых он уже не принял бы. Со своей стороны и Земля не верила, что при созданной системе защиты какое-либо живое существо было в состоянии незаметно приблизиться к нему в этих удаленных пограничных регионах. Тем не менее посмертное послание Лэна Джедда недвусмысленно указывало, что все происходит мгновенно, без предварительных настораживающих признаков!

Так оно и было.

На момент нападения Семп находился в режиме полной готовности уже четыре часа восемнадцать минут и сорок две секунды по земному времени.

Существо, которое органы восприятия Семпа уловили буквально лишь на ничтожную долю секунды, имело форму перевернутой пирамиды. Любопытно, что об этой «перевернутости» в сообщении Лэна Джедда не было ни слова. Передававший его ретранслятор-компьютер по своим аналогам выдал значение типичной пирамиды — с широким основанием и остроконечной вершиной.

Здесь же все было наоборот.

Собственно, только это и удалось «рассмотреть» Семпу за тот неуловимо малый промежуток времени, когда противник попался в расставленную для него ловушку.

Несмотря на то что нападавший исчез с немыслимой быстротой, Семп благодаря своим расширенным возможностям силки через комплекс нейронных и энергетических рецепторов в их определенной комбинации смог воспроизвести эту сцену для более тщательного ее изучения. Оно неоспоримо показало, что за время, в течение которого незнакомец находился в западне, он действовал агрессивно и пытался его уничтожить. Семпа спас только дополнительный, специально встроенный защитный блок.

Его так и подмывало бросить все и сосредоточиться на выяснении причин, по которым не сработали его собственные оборонительные барьеры силки, в результате чего он оказался уязвимым для чужака. Но он преодолел в себе импульс нетерпения и решил: «Сначала следует разобраться в том, как и что произошло, а уж потом анализировать сам процесс схватки».

Ведь любая атака, в сущности, сводилась к тем или иным способам использования силовых полей, а сейчас было жизненно необходимо выяснить: ОТКУДА, из каких неведомых далей, возникло это абсолютно фантастическое нечто?

Еще раз пробегая запечатленные в его сенсорном аппарате образы, Семп с удивлением заметил, что пирамидальная форма на самом деле была не существом, а проекцией пучка энергии, исходившей из дальнего точечного источника. Но как ни старался Нэт, он так и не смог из-за невероятной быстроты нападения разобраться в том, что из себя представлял генератор этого луча. Эти необыкновенные скорости живо напомнили ему недавнюю схватку с Глисом, однако и ее анализ не подсказал чего-либо стоящего.

Такое бессилие серьезно встревожило Семпа, поскольку сомнений в том, что происходило что-то вполне реальное, не было, но что именно, выяснить не удавалось. Поэтому вопрос о природе феномена встал с пугающей остротой.

И все же по одному каналу пришло очень смутное — он уловил его только потому, что прокручивал стычку с пришельцем раз двенадцать — ощущение чего-то достойного внимания, хотя пока ему было совершенно неясно почему. В конце концов у него создалось, так сказать, «впечатление», что видимое начало этой перевернутой пирамиды имело где-то далеко позади себя другую исходную точку, та — следующую и так далее с уходом в головокружительные по масштабам глубины… Но можно ли было это считать расстоянием? Семп не мог дать однозначного ответа.

Снова и снова всматривался он в запечатленную в его органах чувств смутную и еле различимую картину. И вдруг Семп неожиданно понял, что она ему напоминает: нескончаемо повторяющееся и убегающее куда-то в безмерную даль отражение предмета, находящегося между двумя идеальными, стоящими друг против друга зеркалами.

Но это была лишь приблизительная аналогия, поскольку в данном случае цепочка уходила в бесконечность лишь в одном направлении. То была загадка, найти ключ к которой пока не удавалось. Чтобы немного отвлечься от этой головоломки, он вновь задумался о самом характере столкновения не на жизнь, а на смерть, которое ему пришлось пережить.

Как и все стороны этого моментального контакта, саму стычку следовало рассматривать путем анализа последствий, пусть даже еще не совсем ясных. При таком подходе сразу бросалось в глаза, что выпад последовал в то же самое мгновение, как создание появилось в поле его восприятия. Подготовленная для него ловушка сработала незамедлительно. Она состояла на первой линии обороны из молекулы Глиса с гравитационной мощностью, сопоставимой с планетарной. Та развернулась в сторону противника в тот же миг, потому что это в принципе свойственно гравитации. Практически молекула сразу же «зацепила» чужака и затруднила его действия.

Тем не менее он что-то сумел этому противопоставить — но что? У силки были развернуты буквально все его собственные линии защиты: силовые поля, магнитные методы отталкивания излучений, то, чему он научился в битве с кибмадином — обращать энергию атаки на самого агрессора…

Вывод был очевиден: нападение производилось не на энергетическом уровне. Ни один из силовых экранов Семпа не шелохнулся.

Однако сам он почувствовал, что в теле началась непонятная, но губительная трансформация. Возникло ощущение, что его начали сжимать… Мысли Семпа странным образом исказились. Он оказался не в состоянии дать команду ни одному из своих охранных полей. Нэт чувствовал, как неотвратимо надвигалась смерть…

К счастью, к этому моменту сказалось затруднившее действия чужака влияние молекулы. И он исчез.

Схватка завершилась.

Глава 25

Семп срочно установил связь с Землей. Сразу же обрушился град вопросов.

У кого-то, так же как и у него, возникло предположение, что пирамида — это оружие, работающее на принципе зеркала, находящегося на невообразимо далеком расстоянии. Эффект перехода из ничего во что-то с последующим новым уходом в ничто напоминал ситуацию, когда перед зеркалом включают и выключают в нужный момент свет, причем это продолжается ровно столько, сколько нужно для манипулирования рубильником.

— Нет, — возразил Семп. — Я думаю, что это какая-то форма жизни. Интуиция подсказывает.

Мнение главного участника событий положило конец дискуссии. Бэкстер проинформировал его о том, что полученные сведения введены для оценки в компьютер. В заключение он спросил:

— Пока суд да дело, не хотите ли переговорить с супругой?

Из слов Посредника он сделал вывод, что до сих пор ей ничего не говорили о пережитой им смертельной опасности. Семп с облегчением вздохнул. Поэтому он радостно приветствовал Джоанн и спокойно поинтересовался:

— Что у тебя нового?

Но, к его удивлению, Джоанн была вне себя.

— Ты знаешь, — возмущенно заявила она, — я тут столько напереживалась в последнее время. — И она рассказала мужу, что силки-женщины недавно начали активно вступать в контакты с подругами земных силки и требовать, чтобы те развелись с ними. Одна из них на днях обратилась к Джоанн с подобным ультиматумом, выпалив, не долго думая, в качестве главного аргумента тезис о том, что ее муж-силки проживет по крайней мере тысячу лет, а она умрет намного раньше.

Джоанн тут же ответила разлучнице, что сейчас ей всего тридцать лет, что в настоящее время средняя продолжительность жизни достигла ста пятидесяти и что за то время, что у нее осталось, могут быть сделаны открытия, которые существенно удлинят этот срок, а то и вообще приведут людей к бессмертию.

Разумеется, для Семпа данный момент не был наиболее благоприятным для того, чтобы обсуждать проблему будущих взаимоотношений между силки и людьми. Поэтому он, телепатически вложив в свое обращение максимум теплоты, заверил ее:

«Выбрось ты это из головы. Ты же прекрасно знаешь, как я тебя люблю, и из женщин, кроме тебя, у меня никого нет».

«Самое интересное, что в этом ты абсолютно прав, но тем не менее ты меня не обманешь, — подхватила Джоанн. — Я чувствую, что ты находишься накануне каких-то новых для тебя больших испытаний, но, как всегда, опять все от меня скрываешь.

«Тебе, наверное, лучше всего представлять меня командиром боевого корабля, — отшутился Семп. — В настоящее время судно — это мое тело, а ты неизменно остаешься пылко любимой супругой командира».

Это неуклюжее сравнение тем не менее понравилось Джоанн. Она улыбнулась ему на расстоянии и мысленно произнесла:

«Мне тут подсказывают, что пора прекращать разговор, но я хочу в свою очередь передать тебе, что продолжаю, несмотря ни на что, крепко тебя любить. До свидания, дорогой мой!»

Вмешался Чарли Бэкстер:

— Компьютер напомнил об одном вашем сообщении, заложенном в него несколько месяцев тому назад. Конкретно, речь идет о словах, сказанных вам Глисом перед смертью.

В тот период, поняв, настолько опасным для него созданием является Семп, Глис направился в дальнюю солнечную систему, заселенную, как он утверждал, давними их врагами. Эти существа сами себя называли Ниджэны, что на их языке имело грозное значение — «Создатели Вселенных». Если же расшифровать это имя полностью, то получалось так: «Народ, Который Знал о Сущности Вещей и Может по своему желанию Создавать Вселенные».

Пока обеспокоенный Семп обдумывал, насколько обоснованной была эта гипотеза, Бэкстер продолжал:

— Вспомните, Нэт, тогда Глис на самом деле куда-то направлялся. Вы всполошились и стали ему угрожать. Тот прервал полет и попытался мирно договориться с вами. Поэтому с достаточной долей уверенности можно предположить, что его цель сейчас находится сравнительно недалеко. Астрономам уже удалось установить на новом небосводе положение нашего доброго старого Солнца, и путем несложных расчетов они получили траекторию тогдашнего направления полета Глиса. Выяснилось, — завершил свое сообщение Бэкстер, — что пункт его назначения — звездная система, отстоящая от вас на расстоянии примерно в шесть световых лет.

Не теряя времени, Семп телепатически запросил:

«А нет ли у компьютера каких-нибудь идей насчет того, каким образом ниджэн расправился с Лэном и как мне противостоять ему, если он объявится вновь, но уже с подкреплением?»

Бэкстер в смятении ответил:

«Нэт, я понимаю, что это ужасно — говорить такие вещи тому, кто находится в вашем положении. Но компьютер заявляет, что не в силах выдать даже сколько-нибудь завалящую теорию насчет того, как эта штука выскочила из ничего и что за силу она применила против Лэна и против вас…»

Это было последнее, что Семп услышал от своего Посредника.

В этот момент пробудились датчики восприятия, которыми он охватил район, находившийся за границей появления ниджэна. Поскольку силки находился на связи с Землей, полученный им сигнал опасности был тут же зафиксирован и там.

Почти на том же самом месте, что и в первый раз, в пределах корабля, а еще точнее в тридцати метрах от него, возникло существо.

Чужак был один, без сопровождающих! Это было единственным отрадным моментом в ситуации. Перевернутая пирамида сверкала перемежавшимися вспышками.

Теперь Семп отчетливо различал, что находившееся в ее вершине создание также представляло из себя перевернутую пирамиду, хотя в известной степени условно, поскольку ее основание было намного уже. Кроме того, у него имелись руки и ноги. Ростом в метр восемьдесят, незнакомец был прекрасен, так как его жесткая на вид кожа ослепительно переливалась всеми цветами.

На его появление мгновенно отреагировало поле молекулы Глиса. Но ниджэн был уже готов к этому и лишь слегка покачнулся, после чего вообще перестал обращать на нее внимание.

Семп отметил, что ниджэн внимательно рассматривает его посредством одной — а возможно, и больше — ослепительной точки, находившейся в числе других у него на верхней части тела. Силки попробовал послать в его сторону мыслеобраз на одной из частот электромагнитных волн.

Ответ последовал в том же диапазоне, но был намного мощнее того, к которому привык Семп. Пришелец предложил:

«Поговорим».

«Сначала вам придется кое-что объяснить, и немало», — отозвался Семп.

«Нас поразил, — невозмутимо продолжило существо, — ряд недавних событий. Во-первых, всего в нескольких световых годах от нашей системы возникла грандиозная звезда. Проведенное нами обследование показало, что речь идет о внезапном появлении, по-видимому, самого крупного скопления планет в нашей галактике. Сейчас только некоторые из них заселены, но в прошлом многие из них тоже были освоены. Наше изумление достигло предела, когда одна из наших исследовательских единиц натолкнулась во время своего рейда на силки — могущественнейшее создание, которое, по преданиям седой старины является нашим опаснейшим врагом. Естественно, его тут же уничтожили».

«Мы требуем, чтобы ваш народ подверг смертной казни того, кто так скоропалительно — или, как вы сказали, «естественно» — решил уничтожить силки».

«Вы должны учитывать, что он действовал, повинуясь древнему инстинкту. Сейчас, как вы видите, положение исправлено. Таким образом, никакого наказания мой коллега не понесет. Это могло случиться с любым из ниджэнов».

«Не вы ли сами это сделали? Не вы ли являетесь этой — как вы ее назвали? — «исследовательской единицей»?»

«Вам это очень важно знать?»

«Возможно, и нет».

Ниджэн сразу же сменил тему разговора:

«Какую роль вы играете по отношению к людям?»

«Мы выполняем функции полиции».

«О! Это интересно».

«Видите ли, — заметил Семп, — волей случая и понезависящим от нас причинам мы в настоящее время оказались космическими соседями. В нашей системе насчитывается тысяча восемьсот возможных к заселению и заселенных планет. Сколько обитаемых миров у вас?»

«Мне трудно ответить на этот вопрос. Дело в том, что мы не мыслим в категориях системы наших планет. Понимаю, что вам трудно это представить, но, чтобы выразиться понятнее, могу сказать, что мы как бы имеем одну планету — ту, на которой мы проживаем».

«А больше, как я понимаю, вам и не нужно?»

«Нет, в том смысле, как это подразумеваете вы. Все это концептуально достаточно ново для вас. Но должен сказать, что наши предложения носят исключительно мирный характер».

Семп этому не поверил. Хотя по земным меркам подобное заявление могло оказаться и правдой. Ведь в настоящее время на Земле живут мирно, бок о бок, потомки народов, когда-то смертельно враждовавших друг с другом. Но вся изюминка была в том, что ниджэны не были потомками тех, кто во время оно имел таких врагов. Они, как рассказывал Глис, были существами бессмертными, и, значит, это те же самые ниджэны, которые в далеком прошлом стремились полностью извести силки.

Именно тогда Глис, чтобы спасти силки от полного уничтожения, а заодно и использовать их в качестве своих рабов, предложил им жить в симбиозе. Тогдашние силки пошли на это. Но теперь положение коренным образом изменилось: Глис потерпел поражение и преобразовался, а силки оказались вновь предоставленными самим себе.

Эта мысль вызывала тревогу у Семпа, но он, не колеблясь, продолжил диалог:

«Я не могу поверить тому, что вы утверждаете. Вспомните, когда вы недавно здесь появились, причем, возможно, с уже принятым решением не пускать в ход силу, а лишь разобраться в обстановке, тем не менее попытались напасть на меня».

«Ну, знаете, это был всего лишь защитный рефлекс. Что-то неожиданно обрушилось на меня. Теперь-то я понимаю, что это был всего-навсего необычный вариант гравитационного воздействия. Поэтому я среагировал двояко: немедленно контратаковал и тут же исчез. Но как только я сообразил, в чем дело, то сразу же явился обратно. И вот я снова здесь. Так что давайте лучше продолжим наш разговор».

Объяснение было хорошее. Но внутренне Семп продолжал не верить словам своего визави. У него было тревожное предчувствие, что этим разговором ниджэн стремился выиграть время и что поэтому опасность для него увеличивалась с каждой минутой.

Семп стал быстро размышлять: «Зачем ему понадобилось выигрывать время?» Ответ был очевиден: чтобы разобраться в устройстве корабля, понять его структуру и определить, насколько мощным оружием он оснащен.

«Если то, что вы говорите, соответствует действительности, — возразил Семп, — тогда вы должны раскрыть мне свой метод нападения. Каким образом вашему коллеге удалось лишить жизни силки?»

«Было бы нелепо раскрывать свои возможности, — парировал ниджэн, — ничего не зная о ВАШИХ планах».

В принципе чужак, конечно, был прав. Но имелось еще несколько моментов, которые Семп хотел бы для себя уяснить.

В тот же миг он послал импульс излучения на всех тех волнах, которые, по имеющимся у силки понятиям, должны были вызвать какой-то отклик в теле противника.

В полученной ответной информации не было ни единого элемента, который можно было бы использовать для анализа. Это была полнейшая неудача, и Семп еле сдержался, чтобы как-то не проявить свою досаду. Он резко бросил ниджэну:

«Тогда уходите прочь! Я не намерен вести с вами переговоры до тех пор, пока вы не раскроете, каким образом было совершено это преступление. И хочу вас заверить, что впредь, до прояснения этого вопроса, не стоит надеяться на их возобновление».

«Разумеется, без соответствующего разрешения никаких сведений на этот счет я раскрыть не могу, — спокойно отозвался ниджэн. — Поэтому почему бы вам не отправиться со мной вместе и не вступить в контакт с…» — и он сформировал мыслеобраз, означавший нечто вроде правительства, но одновременно что-то совсем иное, пока неясное Семпу.

«Но тем самым я полностью отдаюсь на вашу милость?»

«Кто-то же должен вести переговоры. Почему бы именно вам не выступить в этой роли?»

«Каким же образом я смог бы сопровождать вас?» — уступчивым тоном поинтересовался Семп.

«Очень просто: встаньте передо мной в границах моей проекции и настройтесь на…» — И ниджэн указал на длину соответствующей волны.

И снова Семп не мог не почувствовать невольного восхищения хитроумной тактикой этого создания.

«Насколько я понимаю, стоит мне поддаться его уговорам, и он тут же воспользуется этим, чтобы покончить со мной», — подумал он.

Но Семп не собирался так просто сдавать партию. А для начала он послал команду, чтобы разблокировать механизм ловушки, которой являлась молекула планетарной гравитации. Тем самым он освободил ниджэна от ее воздействия.

Расчет был следующим: до сего момента пришелец был вынужден как-то балансировать чудовищное гравитационное притяжение молекулы и соответственно расходовать на это громадное количество энергии. Внезапное его купирование вынудит его спешно перестраивать свою защиту с учетом неизбежного при этом инерционного момента, равного центростремительной силе целой планеты.

Одновременно Семп предпринял и второй шаг, гораздо более тонкий. Он попытался применить логику уровней к одной подмеченной в поведении этого существа характеристике: у того четко просматривалась тенденция к предательству.

С точки зрения логики уровней, это был не очень значительный шаг с его стороны. Поскольку она принципиально соотносилась с сутью жизненного цикла, а он в отношении ниджэнов был ему пока совершенно неясен, на большее идти сейчас было невозможно. В то же время эта мера могла побудить противника раскрыться более основательно и привести к неожиданным последствиям. Тем более что ничего другого не оставалось.

Итак, Семп ввел в бой сразу три фактора: отключил молекулу, запустил логику уровней в цикл Предательства и… вошел в то силовое поле, которое поддерживалось в большой пирамиде.

Силки охватила гамма ощущений, которых он никогда до этого в жизни не испытывал. К тому же как под ним, так и вокруг него исчезло все, что составляло корабль-западню…

Он осознал, что находится в… Но что это было?.. Место? Тогда совершенно необычное, поскольку тут вообще ничего не было. Но… тогда вставал резонный вопрос, а что же было это ничто?

Глава 26

В жестко связанной группе предателем может стать только ее руководитель. Все остальные обязаны подстраиваться, соблюдать установленные правила. Преступна сама мысль о возможности оппозиции.

Шефу необходимо клясться в верности. Надо всемерно поддерживать заданную линию поведения. Идеал — доносить полиции главаря о любых отклонениях от нее как со стороны других, так и если это касается тебя самого.

В любой момент ради благополучия группы — но только по решению лидера — можно предать (или пожертвовать) любым членом этой группы, не утруждая себя объяснениями.

Более того, время от времени того или иного конформиста следует обязательно предать, даже если он и не уклонялся от предписанных установок.

Факт потери к нему доверия вожака самодостаточен, чтобы признать такого человека виновным. И все остальные члены группы обязаны отречься от него без каких бы то ни было колебаний.

Тот постулат, что предать может только шеф, применим к любой группе, включая и те, что состоят из выборных членов, если они его непосредственные сподвижники.

При разрастании группы главарь делегирует свои права на предательство в различной степени достойным этого лицам, действующим от его имени. Если этот процесс затягивается или чрезмерно расширяется, то в некогда жесткой группе появляется разболтанность, поскольку подначальники уже не столь чувствительны к неконформизму, как их лидер.

Но если верховный обладает способностью читать мысли и беспощадными методами использовать в свою пользу цикл предательства, он сможет продержаться в своем качестве… вечно.

И если предательство применять постоянно, то оно побеждает на всех уровнях. А самый из них высокий — это…

Существо, мысли которого воспринимал Семп, отринуло концепцию бескрайности. Наоборот, ему удобнее было чувствовать себя… малостью.

Но вдруг при всем удовлетворении своим бытием в виде простой точки оно подумало О ТОМ, чем могло бы стать при желании. Семп явственно уловил мысль: «Н’Ята была бы довольна, если бы в этот момент я объял почти всю реальность». Логика уровней начала действовать.

Повинуясь этому неожиданному порыву, существо принялось стремительно рассеивать себя в окружающий мрак. Как тяжко было дробить столь крохотное на еще более мелкое, как отчаянно сопротивлялись отторжению частицы его самого, откликаясь на зов кровного родства. Чудовищно трудно было преодолеть первые метры, мучительно — первые километры, легче — когда пошли световые годы, и уж совсем просто — при межгалактических расстояниях. А дальше и вообще усилий почти не требовалось.

Внезапно его внимание привлекла одна из корпускул золотистого цвета, и он подумал: «Нет, нет, так нельзя!» Но тут же вспомнил, что сам пошел на то, чтобы добиться разбегания этих частиц, включая и эту, руководствуясь определенным интересом. Но вдруг в нем стало крепнуть убеждение, что эта частица интересна сама по себе, что в ней есть что-то привлекательное, независимое от его мнения.

Семп чутко уловил, что сразу же по возникновении этой мысли чистая энергия ниджэна стала убывать. Появилась эмоциональная неустойчивость: он переходил от взрывов радости к… раздражению, затем к всплеску негодования, вылившемуся в самообольщение: «А может быть, я Бог или, по меньшей мере, полубог. И значит, все ДОЛЖНО мне повиноваться!»

И снова возобладал цикл предательства, запущенный логикой уровней.

«Но мне ведь было хорошо, когда это случилось!»

Все это время Семп, пристально наблюдая за развитием событий, вел смертельный для него бой, только смысл его от него ускользал. В сущности, никто в обычном смысле этого слова с ним не боролся. Он барахтался в тенетах какой-то природной силы, которая выходила за рамки имевшегося у него до сего времени опыта. Это что-то было фундаментальным свойством пространства, о котором ни люди, ни силки пока даже не подозревали.

Воспользовавшись ослаблением внешнего воздействия, Семп воздвиг собственные барьеры, подтянул ресурсы корабля-ловушки и компенсировал свои энергопотери. Золотистая точка сразу же исчезла.

Семп снова очутился в громадном зале. Несколько человек, сидевших за пультом огромного комплекса приборов, удивленно уставились на него.

Семп узнал в них высший персонал Властей силки. Посредник Бэкстер в один прыжок преодолел разделявшее их расстояние. Между тем Семп испытывал особую, дотоле ему неизвестную, нестабильность в теле. Это не было неприятным ощущением, нет. Просто какая-то его часть как бы осознавала себя связанной с неким далеким миром. Он встревоженно подумал: «Видно, я все еще частично связан с тем местом, где только что находился. Так что в любую минуту меня могут вытянуть отсюда обратно».

Самым неприятным моментом было понимание собственной незащищенности. Из всех возможных вариантов обеспечения безопасности в голову приходил только один — поскорее трансформироваться в человека.

Нельзя сказать, что это было тщательно взвешенное решение. Подумалось, что изменение структуры может оборвать эту ниточку… связи с дальними рубежами. Вот и все. И все же он тут же провел перевоплощение и в этой спешке даже чуть не свалился на пол.

Как он в то же мгновение убедился, этот его шаг, кажется, дал положительные результаты. Угнетавшее его чувство спеленутости чем-то далеким отступило. Совсем оно не исчезло, но притаилось тихой тенью, стало еле различимым шепотом, хотя до этого заявляло о себе громким повелительным окриком.

Семп, не давая опомниться Бэкстеру, потребовал:

— Чарли, нужна немедленная консультация с компьютером. Я не имею ни малейшего представления о том, что происходило со мной!

Кто-то услужливо подсунул Семпу плащ, в который он машинально закутал свой обнаженный торс. Бэкстер не удержался:

— Но что все-таки случилось?

— Пока я выиграл некоторое время, — нетерпеливо откликнулся Семп.

На самом деле все было, несомненно, сложнее. Противник не смог уничтожить его мгновенно. Семпу удалось сманеврировать и запутать своего врага. В столкновении с высшим для него существом он сумел проявить свою ловкость и умело использовать способности силки. Но теперь он остро нуждался в помощи.

Взвинченный Бэкстер бросил:

— Сколько у нас времени?

— Думаю, надо действовать максимально быстро. Самое большее… час.

В этой ситуации даже умопомрачительная скорость работы компьютера показалась Семпу черепашьей, и он сидел как на иголках, пока из чрева электронной машины не поступили четыре оценки происшедших событий.

Первая из двух отобранных, под номером «три», представлялась совершенно необычной:

«Впечатление: случившееся с вами тесно связано с каким-то разумом. Но есть в этом что-то предельное, чего нельзя переступать, нечто сущностное для всех вещей в мире».

Принять эту гипотезу было трудно. Что такое «предельное», «сущностное для всего»?

«Мне нечего больше добавить, — продолжал компьютер. — Свободное оперирование пространством, что, судя по всему, доступно ниджэнам, для нас — дело абсолютно темное. Представляется: базовые элементы их систем настолько полно адаптируются к любым условиям, что всегда имеют преимущество перед всеми другими формами жизни. Получается, что они в чем-то господствуют над самой сутью вещей».

Признание компьютера в собственном бессилии прозвучало для Семпа в крайне неприятный для него момент. Он вдруг почувствовал, что сила, так властно удерживавшая его прежде, когда он выступал в форме силки, теперь настраивалась на его человеческий облик. Возникло ощущение, что его вот-вот изымут из этого мира. Он поспешно проинформировал об этом Бэкстера.

— Наверное, лучше вернуться в состояние силки, — закончил он.

Ответ Бэкстера показал, что тот прекрасно понял, какая опасность нависла над Семпом — возможность оказаться в космосе в обличье человека. И все же он тревожно поинтересовался:

— А разве вы не спешили избавиться от формы силки потому, что чувствовали себя тогда более уязвимым для того, кто так упорно не желает выпустить вас из-под своего влияния?

Все верно. Но где альтернатива? В виде силки он по крайней мере хоть какое-то время будет чувствовать себя уверенно в опасной внешней среде.

Бэкстер настаивал:

— Нэт, почему бы вам не принять какое-нибудь иное состояние?

Семп удивленно воззрился на него:

— Чарли, последствия того, что вы предлагаете, непредсказуемы!

Бэкстер с жаром продолжал развивать свою мысль:

— Нэт, если в данном случае мы будем еще колебаться и в отношении доверия к самим себе, тогда проблема воистину неразрешима.

Ощущение неизбежности насильного внешнего преобразования становилось все острее. Но и то, что предлагал Бэкстер, отпугивало своей неизвестностью не меньше, чем угроза со стороны ниджэна.

Речь шла о том, чтобы принять какую-то новую форму, отличную от тех трех, что были его естественным состоянием. Но какую? Все дополнительно ему известные принадлежали чужакам: кибмадину, тому созданию, в которое тот превращался, и… ниджэну!

— Для перевоплощения в кого-то мне надо иметь его мысленный образ, — объяснил он Бэкстеру. — А я «видел» всего несколько других существ.

— Трансформируйтесь в ниджэна! — буквально выкрикнул Бэкстер.

Семп, полный недоумения, переспросил:

— Вы говорите это серьезно?

В этот момент он почувствовал, что какая-то его часть начинает отдаляться от него. Больше ждать было нельзя, и Семп молниеносно передал в свою систему преобразования образ ниджэна.

Каждая клеточка его тела получила одновременный и одинаковый заряд энергии, послуживший детонатором.

Процесс прошел быстро, потому что высвободившаяся таким образом химическая энергия нуждалась в последующих скоростных реакциях. Теоретически все должно было произойти менее чем за секунду. Практически, из-за скорости притирания друг к другу клеток, понадобилось ровно пять с половиной секунд.

И Семп оказался в странном для себя месте.

Глава 27

Первое ощущение Семпа — он снова читает мысли ниджэна. А тот в этот момент сосредоточился на чем-то, появившемся слева от него. «Присмотревшись», ниджэн обнаружил, что к нему из своего далека пожаловала сама Н’Ята.

Само по себе подобное посещение было ему приятно и доставляло массу удовольствия, потому что она была по крайней мере на полфазы выше его по развитию. В обычных условиях он высоко оценил бы этот жест как льстящий его самолюбию и даже в известной степени полезный для него. Он не преминул бы использовать эту идеальную возможность для того, чтобы понаблюдать за ней и перенять кое-что из ее совершенств.

Но нынешнее положение ниджэна не было ни нормальным, ни обыденным. Она примчалась в ответ на его зов о помощи, учитывая вызывавшую беспокойство неспособность коллеги справиться с Семпом.

Охватившая в этой связи Н’Яту тревога проявилась в ее движении. Он воспринимал ее как простую золотистую точку величиной с атом. То обстоятельство, что она была такой невообразимо малой величины и расположилась слева от него, позволило ему скрестить свои силовые линии.

Семп все это автоматически фиксировал, но вдруг поразился: «А как получается, что я за всем этим наблюдаю?» Он задействовал свои энергополя (ниджэн это с горечью заметил) и понял, что опять стоит перед необходимостью использовать цикл предательства.

В который уже раз логика уровней с органически присущим ей пониманием природы эмоций оказалась для Семпа единственно возможным методом организации эффективной обороны. Конечно, в своем цикле предательства логика уровней выступала только как тактическое средство, не обеспечивавшее полной победы. Да и претило ему применять крайние его степени к Н’Яте, ниджэну на порядок выше его первого знакомца.

Посему Семп припас для нее эмоциональный вариант. Он тонко подвел ее к более игривой концепции предательства, внушив маневр соблазнения. Обосновал это приоритетом удовольствия над негативными моральными аспектами.

Результаты не замедлили проявиться: золотистая точка переместилась с левого фланга в центр, прямо напротив него.

Семп даже не мог помыслить, сколько Н’Яте при этом пришлось преодолеть световых лет — настолько далеко она находилась от этого участка космоса. Такие немыслимые расстояния не поддавались подсчету мерками даже того только на полфазы менее развитого, чем она, ниджэна-двойника, под личиной которого он сейчас выступал.

«Ну что же, продолжайте свою тактику предательства!» — вдруг послала ему мысленный сигнал золотистая точка. И начала исчезать. В тот же миг резко упал энергетический потенциал Семпа, которого теперь не только не хватало на обеспечение развертывания цикла предательства, но даже для поддержания его собственного эмоционального равновесия. Семп почувствовал, как на него навалились тоска и апатия, появились первые симптомы тяги к самоуничтожению…

Силки понял, что его план в отношении Н’Яты сорвался, что она сама перешла в контрнаступление, но сделала это в достаточно мягкой форме. Видимо, она быстро разобралась, что перед ней не настоящий Г’Тоно — так звали его противника, — пришла в некоторое смятение, но так и не решилась уничтожить другого, пусть даже лжениджэна… Ее поспешное бегство было продиктовано стремлением получше разобраться в возникшей проблеме. Но главное сейчас для Семпа состояло в том, что она оставила ему свободу действий…

Он поспешил вернуться в компьютерный зал. Увидел Бэкстера и телепатически спросил его: «Что происходило?»

Одновременно про себя силки отметил три обстоятельства. Первое представляло относительный интерес: во все время противостояния с Н’Ятой он Бэкстера не воспринимал.

Поэтому он повторил свой вопрос:

«Чарли! Что происходило, пока меня не было?»

Посредник на сей раз обеспокоенно посмотрел на него. Затем преувеличенно громко заявил:

— Нэт, я не улавливаю ваших мыслей. Ваше тело ниджэна излучает энергию выше порога моего восприятия. Вы находитесь в каком-то ином состоянии.

Семп вспомнил, что когда он впервые повстречался с ниджэном и попытался наладить с ним канал общения, то натолкнулся на точно такую же проблему. Поэтому он подстроился под уровень восприятия Бэкстера. Тотчас же на худом лице последнего появилось выражение облегчения.

— Ну наконец-то! Что стряслось?

Семп быстро ввел его в курс дела закончил свое изложение словами:

— Нет сомнения в том, что применение логики уровней при встрече с первым ниджэном Г’Тоно замутило его разум. Мне удалось одержать верх в том смысле, что у него ничего не вышло из задуманного. Во второй раз, став двойником Г’Тоно, я сумел на какое-то время ввести в заблуждение Н’Яту. Но она быстро сориентировалась и скрылась. Вывод: сейчас фактор времени приобрел для нас решающее значение.

— Выдумаете, что…

— Подождите!

Внезапно в памяти всплыло второе из подмеченных им по возвращении обстоятельств: находясь в обличье ниджэна, он отчетливо слышал звуки. Так, голос Бэкстера доходил до него, как и положено тому быть в земной атмосфере на уровне моря.

Исходя из этой посылки, он тут же проверил весь спектр обычных человеческих восприятий. Семп обнаружил, что может передвигаться. Его довольно необычные отростки внизу тела-пирамиды поддерживали его и с успехом выполняли функцию равновесия… Были у него и своеобразные руки — гибкие и извилистые.

Он ничуть не удивился, что процесс осознания действительности протекает у него, как у человека. Ведь он был силки родом с Земли, хотя и в виде ниджэна. Его клетки, родившиеся на этой планете, должны были отличаться от тех, что имелись у подлинного ниджэна.

Было очевидным, что ниджэны обладают той же, что и силки, способностью обитать в космическом пространстве. Причем для этого им в отличие от силки не требовалось менять свою форму. Так, значит, у них другая молекулярная структура.

Времени на выяснение этого не было! Семп восстановил и третье подмеченное им обстоятельство: в туловище ниджэна помимо таких же, как и у силки, центров, управляющих остальным функционированием организма в условиях открытого космоса, в самой плотной части пирамиды имелись какие-то другие органы чувств, назначение которых оставалось неясным. Это были ничем себя не проявлявшие нейронные зоны без признаков насыщения их энергией и не отвечавшие ни на одну из посылавшихся им команд. Какого-то автоматического, независимого от его воли режима деятельности этих участков Семп не фиксировал.

— Подождите… — снова повторил он Бэкстеру.

Семп направил телепатический посыл в штаб-квартиру космических силки, размещенных на Земле. Запрос носил открытый характер, так что не было ничего удивительного в том, что на него сразу же откликнулись трое, в том числе силки женского рода. Все ответы были одинаковыми:

«Мы, космические силки, договорились не обсуждать касающихся нас вопросов в индивидуальном порядке».

«Но у меня исключительно срочное сообщение. Есть ли среди вас лицо, уполномоченное вести переговоры от имени всех?»

«Да, Ай-Юн. Но для ведения беседы вы должны явиться сюда. Он имеет право обсуждать вопросы только под нашим общим контролем».

Итак, они мыслили всем коллективом и так же действовали. У Семпа внезапно сработала интуиция. Повернувшись к Бэкстеру, он поинтересовался:

— Сколько понадобится времени, чтобы доставить меня в штаб-квартиру космических силки?

— Пятнадцать — двадцать минут, — побледнел тот.

«Я буду у вас через двадцать минут, — вновь послал он телепатический сигнал космическим силки. — Но прошу к моему приходу собрать всю вашу группу!»

Семп, не теряя ни минуты, помчался к лифту и поднялся на крышу, где его уже поджидал скоростной вертолет. Тот взмыл, направляясь к трехэтажному зданию, где временно размещался управленческий центр космических силки.

Во время полета Семп продолжал переговариваться с ними, объяснив, с какого рода противником ему пришлось столкнуться. При этом он добавил:

«На личном опыте я убедился, что против ниджэнов не срабатывает ни одна из моих оборонительных систем. Следовательно, у земной разновидности силки нет защитного рефлекса на эту космическую угрозу. Но у космических силки, как мне представляется, могла сохраниться древняя оборонительная реакция на их извечного врага».

Последовала продолжительная пауза, после которой в разговор вмешался новый партнер:

«Говорит Ай-Юн. Мы согласны. Временно сняты все запреты и дана установка на полностью раскрепощенное поведение».

Вклинилась силки-женщина:

«Но ведь сменилось столько поколений… Неужели вы думаете, что до сих пор у нас в генах может сохраниться память предков?»

«Могу только сказать, что надеюсь на это…» — буркнул в ответ Семп.

Он заколебался. Но в его голове промелькнуло еще более фантастическое предположение. Из разговоров с Глисом он вынес впечатление, что до сих пор жив кое-кто из самых первых силки. Об этом он и сообщил своим сородичам.

«Вы хотите сказать… что им сейчас сто тысяч лет?» — поразился один из тех, кто участвовал в обмене мнениями.

«Может быть, и не так много, — ответил Семп. — По правде говоря, я лично не считаю, что Глис сделал свое предложение силки жить с ними в симбиозе сто тысяч лет тому назад. На мой взгляд, с тех пор прошло где-то пять — десять тысяч лет».

Снова последовала пауза. Затем другой космический силки скептически заметил:

«Но что в состоянии сделать этот древний силки, если он, конечно, сохранился? Расправиться с ниджэном? Но, насколько мы знаем, в свое время происходило как раз обратное: уничтожали именно силки, и они потерпели полное поражение. К тому же как мы их обнаружим, этих уцелевших реликтов? Ведь Глис стер из нашей памяти все, что относится к истории силки. Да и есть ли у вас какой-нибудь способ стимулировать этот предполагаемый старый защитный рефлекс?»

Да, у Семпа было припасено на этот счет одно превосходное и очень практичное средство. Но он пока не стал его раскрывать, а ограничился тем, что полюбопытствовал, сколько космических силки находятся к этому моменту в зале.

«Около сотни», — ответил Ай-Юн.

Семп попросил уточнить, все ли они собраны в одном месте.

«Нет, но если понадобится, это не проблема».

«Так сделайте это, и немедленно! Клянусь вам, что нельзя терять ни мгновения!»

Наконец вертолет прибыл на место. Бегом, все время бегом, Семп устремился с крыши здания в лифт, а выскочив на нужном этаже, с ходу рванулся к большой зеленого цвета двери.

Именно в этот момент Ай-Юн вдруг засомневался:

«Семп, мы сотрудничали с вами больше, чем с кем-либо еще на Земле. Но сейчас хотелось бы предварительно выяснить…»

Не обращая на него никакого внимания, Семп вихрем ворвался в актовый зал.

Он успел лишь заметить, что неотступно следовавший за ним до этого Бэкстер повернул назад под прикрытие силового поля, выставленного на всякий случай против строптивых космических силки. Посредник просто хотел взглянуть на место, где будет проходить встреча Семпа. К тому же он собирался непосредственно следить за ее ходом через оставленный Семпом открытым телепатический канал. Бэкстер полагал, что, в случае возникновения непредвиденной ситуации, его опыт может пригодиться. Во всяком случае, он надеялся на это…

Глава 28

Ниджэн, в облике которого сейчас пребывал Семп, обладал круговым зрением. Поэтому Семп тут же отметил четырех силки, которые «висели» под крышей по обе стороны от двери. «Охранники?» — подумал он. Скорее всего, да.

В общем-то это была нормальная страховочная мера. Но Семп молниеносно насторожил ту систему в своем организме, которая в случае возникновения опасности сама выставит защитный экран.

Нельзя было сказать, что собравшаяся в зале достаточно большая группа космических силки представляла очень уж эстетически приятное для глаз зрелище, поскольку они не столь совершенно владели искусством перевоплощения в облик людей. Но в любом случае вид у них был неоспоримо человеческий.

Они разом взглянули на стремительно влетевшего в зал Семпа — и в то же мгновение послышался треск раздираемых тканей. Большинство присутствовавших в зале тут же автоматически приняли вид силки, естественно, даже не подумав о своих земных одеждах. Лишь с дюжину лиц, в основном женского пола, застыли с раскрытыми от испуга ртами.

Трое, однако, рефлекторно преобразовались в форму ниджэнов и тут же бросились врассыпную.

Семп напряженно выжидал, хотя и не представлял себе, что произойдет дальше. Собственно, ради этого он сюда и явился. Итак, их оказалось трое. Почти невероятно! Трое из ста космических силки при виде неожиданно появившегося ниджэна слепо повиновались дремучему, заложенному в них инстинкту. Неужели лучшее средство борьбы с ниджэнами состояло в том, чтобы… принять их облик?

Это казалось слишком элементарным. Бэкстер, видимо, уловил настроение Семпа, так как направил ему посыл:

«Нэт, ты думаешь, что в прошлом силки погибали один за другим от внезапно выныривавших неизвестно откуда ниджэнов потому, что не успевали достаточно быстро перевоплощаться в них?»

Похоже, что именно так все когда-то и происходило. Ведь для силки самым уязвимым для их жизни моментом был процесс превращения в иную форму. Но простая констатация этого факта мало что давала. Оставался открытым главный вопрос: что могли — и могли ли? — предпринять против ниджэнов преобразовавшиеся в них силки?

Он надеялся, что из тьмы веков, из полузабытья, искусственно созданного Глисом для того, чтобы обеспечивать свое господство с помощью примененной им нехитрой комбинации, выплывет сам по себе и нужный ответ. Ведь он сознательно рисковал жизнью, окажись у его далеких родственников эффективное средство борьбы с ниджэнами… Секунды уходили, но ничего не происходило… Ничего.

Чувствуя нараставшую растерянность Сэмпа, Бэкстер попытался ему помочь:

«Нэт, спросите у них, не возникало ли у них в период перевоплощения в ниджэнов каких-либо ассоциаций, осознания какой-то цели, ради которой эта трансформация обязательно должна была пройти успешно?»

Семп задал этот вопрос всем трем силки. Один из них, подумав, ответил:

«Иными словами, вы хотели бы знать, что я чувствовал буквально по секундам? Так вот, все проходило с вполне нормальной по времени задержкой. Процесс трансформации длился, как я полагаю, семь секунд. Пока я ждал его завершения и сразу после, я чувствовал внутреннее побуждение бежать, причем все равно куда… Но едва сделав несколько шагов, я остановился, поскольку мне вдруг стало совершенно ясно, что вы — не настоящий ниджэн».

«А у вас не возникало при этом потребности прибегнуть к средствам энергетической защиты или нападения?»

«Нет. Ничего, кроме этого рефлекторного стремления к превращению в ниджэна и могучего позыва немедленно отсюда бежать».

Из двух других силки лишь один добавил кое-что новое:

«У меня возникло стойкое предчувствие, что один из нас обречен. Я затравленно спрашивал себя, кто им будет на этот раз?»

«А не виделось ли вам в этот момент, КАКИМ ОБРАЗОМ кто-то из вас будет убит? — не сдавался Семп. — Не мелькнуло ли у вас воспоминание о тех методах, к которым прибегает ниджэн, чтобы вот так, внезапно и без каких-либо предварительных признаков, возникать среди вас неизвестно откуда?»

«Ничего!» — единодушно ответили все трое.

«Нэт, не лучше ли вернуться к компьютеру?» — предложил Бэкстер.

Семп согласился. По ходу Бэкстер принял одно важное решение. Он послал мысленный сигнал всеобщей тревоги «всем силки и Посредникам», то есть более чем шести тысячам лиц… При этом он оповестил всех о той опасности, которую представляли собой ниджэны, и о единственном пока найденном силки средстве противостоять им — немедленно преобразоваться в своих врагов и бежать сломя голову! После этого он предоставил возможность Семпу передать всем силки образ ниджэна.

Спустя некоторое время они уже работали с компьютером. После их беседы он выдал следующее резюме:

«Ваши свежие данные не наводят меня на какие-либо дополнительные соображения относительно характера тех методов, которыми пользуются ниджэны для покорения пространства. Тем не менее стало ясно, каким образом был постепенно и почти полностью уничтожен древний народ силки. Речь идет о сознательном и последовательном истреблении их поодиночке».

Компьютер также посчитал важным сообщение Семпа о том, что даже Н’Ята, которая по уровню развития стояла на полфазы выше первого ниджэна, не предприняла сколько-нибудь серьезной попытки уничтожить Семпа, когда он оказался в облике ее сородича.

Семпа начинало охватывать отчаяние. Было очевидно, что при контактах с ниджэнами его спасли лишь использование гравитационного поля молекулы Глиса и более чем скромное применение логики уровней в ее цикле предательства. Он все время возвращался к предыдущему заключению компьютера, ломая голову над тем, о КАКОЙ характеристике пространства ни люди, ни силки до сих пор даже не задумывались?..

О той, при которой происходит переход от «ничего» ко «всему» и от «всего» к «ничему», от которой смертельно, хотя и не намного, ужалось тело Лэна Джедда. Он еще раз обратился с этим вопросом к компьютеру.

«Пространство, — ответил тот, — рассматривается как упорядоченная и нейтральная протяженность, в которой Материя и Энергия могут взаимодействовать согласно большому, но конечному числу правил… Расстояния в Пространстве настолько велики, что у Жизни была возможность спокойно развиться в бесчисленных и определявшихся случаем формах на громадном, но конечном числе планет при возникновении — как полагают, опять же случайно, — благоприятных соответствующих условий».

Казалось, что все в этом определении отражено правильно. Тем не менее если это так, то как ухитряются ниджэны мгновенно преодолевать, как он сам в этом убедился, невообразимые расстояния? Значит, что-то в этой концепции было не так и требовалось внести в нее коррективы. Во всяком случае, так ему казалось.

Совсем упав духом, Семп все же предпринял еще одну попытку и вновь запросил машину:

— Но нам, видимо, не стоит забывать о том, что, рассуждая о Пространстве, мы имеем дело с сегодняшней, продвинувшейся в своем развитии Вселенной. Нельзя ли предположить, что в начале своего существования Пространство было — как бы это сказать поточнее? — менее нейтральным, что ли… Другими словами, каким было бы неупорядоченное Пространство?

«Мы можем это узнать, если и в данном случае применим логику уровней», — ответил компьютер.

— Что? — изумился Бэкстер. — Но как можно это сделать?

«Подумайте сами, — продолжала машина. — Приказ о задействовании подчиненных им зон пространства должен поступать из какого-то центра сознания ниджэна. Наша проблема состоит в том, что мы не знаем, что за приказ поступает в таком случае. Но нет никакого сомнения в том, что существует какая-то разновидность мысли, которая его стимулирует. А после подобной стимуляции приказа следует базовое ответное действие. Само собой разумеется, что для того, чтобы привести весь этот цикл в действие, кому-то придется спровоцировать внушительное столкновение с ниджэнами».

Семп сразу же подхватил эту мысль:

— Значит ли это, что в этом случае мы можем вызвать потрясения намного более грандиозные и фундаментальные, чем те, что произошли при противостоянии с Глисом?

«Несомненно».

— Но… что может оказаться еще более масштабным, чем то, что произошло с Глисом, когда сравнительно маленький материальный объект превратился в самое большее из солнц в известной нам части Вселенной?

«Это-то и надлежит выяснить, и мне представляется, что именно вы решите эту задачу».

Семп, который до сих пор не думал в таком ключе, тут же преобразовался в силки. Он надеялся, что в этом состоянии он надежнее уловит воздействие, которое, возможно, пытаются оказать на него издалека ниджэны.

Но никаких признаков подобных попыток он не уловил. Он не чувствовал, как это было совсем недавно, какой-либо привязки к дальнему участку космического пространства. Он не ощущал никакого дискомфорта ни на одном из своих глубинных уровней. Все его телесное существо находилось в гармонии с окружающей средой. Он проинформировал об этом Бэкстера, а затем вернулся в форму человека, приняв тем не менее все возможные в данном случае меры предосторожности. И в этом виде он по-прежнему не ощущал ничего необычного.

Некоторое время спустя компьютер высказал то, что было уже и так очевидно:

«Ниджэны не хотят подвергать себя риску. Они никогда не идут на это, имея дело с силки. Возникла альтернатива: либо вы сами бросите им вызов и пойдете навстречу опасности… либо они, обнаружив, что силки все еще существуют, начнут уничтожать их одного за другим».

Краешком глаза Семп ухватил странное выражение на лице Бэкстера. Тот как бы ушел в себя, казался чем-то загипнотизированным.

— В чем дело? — воскликнул, ухватив его за руку Семп. — Такое впечатление, что в этот момент вы во что-то вслушиваетесь. Что это за распоряжение?

Бэкстер, вяло попытавшись высвободиться из железной хватки силки, прошептал:

— Поступило абсолютно абсурдное послание. Ничего не понимаю…

Глава 29

Мягко и музыкально тренькнул входной звонок. Джоанн оторвалась от своих будничных дел на кухне и подумала: «Ну вот и настал момент откровения. Конец беспамятству». И она спокойно направилась к двери. Но вдруг остановилась как вкопанная, испытав такой шок, которого она не знала никогда в жизни. Джоанн вдруг осознала одновременно две вещи.

Первое: «Беспамятство!.. Откровение!.. Что за чушь!.. С какой стати такое взбрело на ум?»

Второе: она совершенно не улавливала мыслей того, кто только что позвонил.

Джоанн бросило в дрожь. Методом прямой телепатии она читала мысли других намного лучше, чем муж. Но сейчас тот, кто стоял под дверью, не воспринимался ею вовсе. Он даже звуков не издавал. Выскользнув в коридор, Джоанн прошла в комнату и вооружилась. Конечно, это была слабенькая защита против, как она полагала, вторично заявившейся к ней силки-женщины. Впрочем, то, о чем думала та в первый раз, легко ею угадывалось.

Все равно, решила она, оружие будет большим подспорьем, если посетителем окажется человек, тем более что и открывать она совсем не собиралась. Джоанн включила внутреннюю телекамеру и… никого не увидела.

Ее пронзила новая мысль: «Звонок нажат издалека, с расстояния во многие световые годы, для того чтобы оповестить тебя о неминуемом прибытии гонца. Поступай, следуя велению долга. Дело в том, что теперь будет запущен обратный ход мучительного, проходившего в лабораторных условиях, процесса превращения ниджэнов в людей… К сожалению, выяснилось, что ниджэны оказались не в состоянии естественным путем принимать форму человека. Пришлось прибегать к столь сложному способу трансформации для того, чтобы, обретя человеческое обличье, ты смогла выйти замуж за земного силки. Это было необходимо для того, чтобы ты разобралась в интересах нас, ниджэнов, в сути этих силки. Теперь же, когда выявлены также и остатки космических силки, можно принимать окончательное решение о том, что делать с этим опаснейшим видом жизни во Вселенной. От твоих поступков, как и от действий всех остальных Посредников, зависит их судьба».

Джоанн нахмурилась, но никак не отреагировала на это послание. Что за глупости!

Но чужая мысль продолжала настойчиво стучать в мозгу:

«Ты, разумеется, воспринимаешь это обращение настороженно или с иронией, но получишь доказательства в самое ближайшее время. А сейчас можешь задавать любые вопросы, какие только заблагорассудится».

Джоанн уже дала внутреннюю оценку этим «откровениям»: это — ловушка с целью выявить ее местонахождение в случае ответа.

В сущности, даже если бы все сказанное и было правдой, для нее это не имело большого значения. Джоанн была ПОЛНОСТЬЮ привязана к Земле. Ей подумалось: «Скорее всего, это начало финальной схватки между силки и ниджэнами. А этот конкретный эпизод — не более чем плод бредовых идей ниджэнов».

Она боялась другого — того, что это или аналогичное ему послание получат все четыре тысячи семьсот Посредников. И среди них найдется кто-то, кто клюнет на эту приманку и ответит. Вот это, считала она, было бы катастрофой, потому что все лица, входившие в гильдию Посредников, знали ВСЕ, что относилось к силки.

И как раз в этот момент две женщины и один мужчина из числа Посредников ответили в оскорбленном тоне на эту провокационную вылазку.

«Но почему тогда многие Посредники умерли в течение последних двухсот лет?» — спросил один.

«Другими словами, этот факт говорит о том, что мы не можем быть ниджэнами, которые бессмертны», — сделал вывод второй.

«Если то, что вы заявляете, соответствует действительности, значит, силки и ниджэны могут мирно сосуществовать», — добавил третий.

«На этот раз спятившие убийцы зашли дальше, чем им следовало бы», — не вытерпев, пренебрежительно пробормотал дополнительно вмешавшийся четвертый Посредник.

«Не знаю, чего они добиваются этой ложью, но лично я в нее не верю», — подхватил еще и пятый телепат.

Этого было достаточно. Как было выяснено позднее, туда, откуда последовали эти ответы — домой, прямо на улицу и в прочие места, — моментально явились ниджэны и изъяли всех пятерых.

В момент похищения только одна из женщин сумела испустить отчаянный мысленный вопль. Остальные четверо молча приняли свою участь.

Между тем события в последнее время со стороны ниджэнов развивались весьма стремительно.

Вскоре после того, как космический силки Оу-Дэн покинул Семпа, оставшегося на корабле возле погибшего Лэна Джедда, он внезапно заметил какое-то едва уловимое движение сбоку от себя. Это было его последние впечатление в этой жизни.

В тот же миг он почувствовал сильнейшее давление изнутри, которому противопоставить что-либо из своего защитного арсенала был не в силах. Егозастигли безоружным и врасплох, что в принципе должно было привести его к смерти. Но Г’Тоно, дважды перед этим потерпевший поражение от Нэта Семпа, стремился на сей раз заполучить не труп, а пленника. Поэтому Оу-Дэна в бесчувственном состоянии тут же доставили на планету ниджэна.

Проведенное затем тщательное обследование всех внутренних органов космического силки вызвало разочарование у многочисленных ниджэнов, специально прибывших туда ради этой цели из весьма отдаленных областей. В памяти Оу-Дэна не обнаружили ничего, что хоть как-то объясняло бы феномен успешного противостояния Семпа грозному Г’Тоно.

Однако датчики ниджэнов вскоре показали им, что между космическими и земными силки имелось громадное различие.

Следовательно, Семп был из числа неизвестной им земной вариации силки. Ниджэны пришли к правильному заключению о том, что космические силки не заслуживают внимания как объект изучения, поскольку они даже не пытались перенять у своих земных сородичей что-либо из их специальных знаний.

Изучая Оу-Дэна, ниджэны на какое-то время задержались с расшифровкой одного отчетливо исходившего от него импульса. Оу-Дэн настолько презирал отношения, существовавшие между силки и человечеством, что это породило у него своеобразный эмоциональный барьер. Поэтому ниджэны на определенный, но оказавшийся решающим период времени не смогли разобраться в сути Посредников как особой категории людей.

Именно за этот какой-то час задержки Бэкстер успел проинформировать Посредников о всех полученных на ниджэнов сведениях. Тогда же состоялась встреча Семпа и Бэкстера с космическими силки и их беседа с компьютером. Одним словом, к тому моменту, когда ниджэны пленили пятерых Посредников, Земля уже была готова к любым неожиданностям.

Ниджэны успешно извлекли все нужные им сведения из этих пятерых Посредников, и все, что касалось логики уровней, было без промедления распространено среди множества миллионов миров, где властвовали ниджэны.

Глава 30

На планете, где обитал Г’Тоно, имелась высокая гора, возвышавшаяся на многие сотни метров. На ее вершине красовался его замок. В тронном зале нервно суетилась осьминожная публика, частично в рамках заведенного там порядка, частично из-за пяти плененных людей и одного космического силки Оу-Дэна.

Пятерка Посредников все еще надеялась, что их пощадят. Оу-Дэн, в результате проведенных на нем исследований, получил существенные внутренние травмы и лежал в бессознательном состоянии, покинутый всеми, кроме нескольких стражников.

По другую сторону зала метрах в ста прямо напротив людей сверкал внушительный трон. На нем восседал сам хозяин замка — Г’Тоно, фигура в своем естественном виде еще более впечатляющая, чем все окружавшие его предметы.

Около дюжины осьминожек замерли на мраморном полу перед своим тираном. Для них это была исключительного значения привилегия, и каждые полчаса они с неохотой уступали свое место другой жаждущей этого блага группе.

Г’Тоно не обращал внимания на рабов. Его всецело занимал мысленный разговор с Н’Ята, проходивший на расстоянии в две тысячи четыреста световых лет. Темой оживленного обмена мнениями была судьба пленников.

Г’Тоно полагал, что ни Посредники, ни Оу-Дэн им больше не нужны и согласно принципу предательства их следует умертвить. Н’Ята возражала, что не стоит принимать окончательного решения до того, пока не будет полностью решена проблема земных силки. А это возможно лишь при безусловном и полном уничтожении всех силки вообще.

Она поправила Г’Тона в том, что принцип предательства применяется только к системам, основанным на полном и безраздельном господстве. А о таковом по отношению к людям не могло быть и речи и не будет до тех пор, пока кто-то из ниджэнов не завладеет Землей.

Г’Тоно обуяло чувство активного мужского начала по отношению к Н’Яте. Повинуясь этому импульсу, он твердо заявил, что она, несомненно, демонстрирует очаровательную женскую слабость, но выказывает явно ненужную осторожность в то время, как проблема человечества и силки в сущности уже решена. По его мнению, узнав о концепции логики уровней, ниджэны навсегда избавились от опасности со стороны своих давних врагов.

— Создается впечатление, что вы допускаете возможность совершения нами какой-нибудь ошибки! — возмущенно закончил он.

— Посмотрим, — сухо отозвалась Н’Ята.

Г’Тоно гневно возразил, что способ мышления ниджэнов уже давно и на практике доказал свою эффективность. А раз сам их образ мышления был полностью отработан, то не было необходимости дожидаться результатов применения какой-то одной его логической части.

В подкрепление своих рассуждений он изложил причины, по которым, на его взгляд, силки в практическом плане можно было уже рассматривать как поверженных врагов. Он считал, что впредь все свои нападения ниджэнам следует проводить таким образом, чтобы ни у одного из атакуемых ими силки не появилось бы тех возможностей, которыми так успешно воспользовался в схватке с ним Семп. Кроме того, большинство ниджэнов после того, как техника логики уровней стала их достоянием, к счастью, отказалось от настоящей борьбы.

— Несмотря на наше вполне объяснимое в данном случае раздражение, — пояснил он, — то, что они сделали — точнее будет сказать, отказались сделать, — в сущности, пошло нам на пользу. — Он прервался, чтобы спросить: — Кстати, сколько ниджэнов твердо стоят на наших позициях?

— Почти со всеми вы виделись, — ответила Н’Ята. — Всего их насчитывается около сотни.

Тот факт, что их оказалось так мало, вынудил Г’Тоно чуть запнуться в своих разглагольствованиях. Но он вспомнил, что в реальной жизни два ниджэна редко совпадали в мнениях о чем бы то ни было. Всех их переполняла непомерная гордыня. Каждый был властителем целой планеты и рассматривался как король или королева. Порой какая-нибудь государыня позволяла себе снизойти до разговора с каким-нибудь царьком, как это делала, например, сейчас Н’Ята. Случалось, что и владыка милостиво выслушивал мнение августейшей персоны. Г’Тоно в этой связи с неудовольствием подумал, что вся сотня ниджэнов, откликнувшихся на призыв Н’Яты, состояла из особ мужского пола.

Но, по глубокому убеждению Г’Тоно, все это и предопределяло неуничтожимость ниджэнов. Они были так рассеяны по всей Вселенной, так слабо контактировали друг с другом, что и миллиона лет не хватило бы на то, чтобы истребить их всех. Да и вообще, сыщется ли кто-то, в принципе способный поражать их насмерть? До сих пор таких существ просто-напросто не существовало.

— Ну уж а теперь, когда мы ознакомились с единственным по-настоящему опасным для нас оружием — логикой уровней, которой владеют силки, наши позиции стали абсолютно неуязвимыми, — настойчиво убеждал он собеседницу.

Н’Ята ответила, что все еще продолжает изучать логику уровней и что она обеспокоена не ошибками, которые ниджэны могут сделать в будущем, а тем, сможет ли она вместе с Г’Тоно исправить те из них, которые уже были допущены в прошлом.

Г’Тоно был уязвлен.

— По-настоящему опасной могла бы стать только одна ошибка: если бы я создал для этого Семпа возможность вынудить вас или меня перенести его сюда с помощью нашего механизма господства над пространством. — И он добавил пренебрежительно: — Хотя в этом случае мне первому довелось бы столкнуться с последствиями, я все же не уверен, что он вообще отважится на противостояние со мной! Что может он мне сделать, когда я более могуществен, чем любой силки?

И он уверенно подвел итог их дискуссии:

— Таким образом, единственно через кого он может сейчас дотянуться до нас, так это через пленников. Посему считаю, что их немедленное уничтожение — необходимая мера предосторожности, а может быть, и более того. И не пытайтесь мне в этом помешать!

Он не стал дожидаться ответа Н’Яты, а послал мощный лучевой разряд в направлении двух женщин, трех мужчин и беззащитного Оу-Дэна. Все шестеро растаяли прямо на глазах.

После этого Г’Тоно вернулся к прерванной беседе. Он продолжал развивать полюбившуюся ему тему о благоприятных для ниджэнов моментах в нынешнем положении.

— В конце концов силки, не имея власти над пространством, обречены на прозябание в окрестностях Земли и могут передвигаться в Космосе самыми примитивными способами с ограниченной скоростью. Допускаю, что где-то через три недели по земному исчислению к моей планете причалит их звездный корабль и что я, если меня пригласят, смогу на какое-то время посетить их. Откровенно говоря, что могут они со мной сделать? Что они вообще могут заметить? Ведь ниджэн обладает способностью появляться и исчезать в ничтожнейшую долю секунды…

Внезапно он, явно ошеломленный, смолк.

Н’Ята телепатически поинтересовалась:

«Что случилось?»

«Я…» — порывался выдавить из себя Г’Тоно.

Но на большее его не хватило. Неожиданное головокружение переросло во всепожирающее смятение разума. Он с грохотом свалился с трона на мраморный пол, покатился по нему и наконец в безжизненной позе замер.

Глава 31

Ниджэны солгали. Это обстоятельство привлекло самое пристальное внимание Семпа.

Спешно проведенная проверка тысяч документов показала, что Посредники ни при каких обстоятельствах не могли быть преобразованными ниджэнами.

Не верилось, что противник мог подставить кого-то из своих под контратаку такого уровня. Но факты были налицо: они допустили этот роковой промах.

Семп доложил свои соображения Чарли Бэкстеру. Тот согласился с ним:

— Вы правы, Нэт. Ложь — это полный крах для того, кто к ней прибегнул в мире, в котором существа наделены подвластными им потоками энергии, как это характерно для силки. Порождая Ложь, создают ситуацию дихотомии^[12] при двух исключающих друг друга началах. Поэтому когда в чей-то разум внедрена дихотомия, то создается такое смятение, которое рассудок не выдерживает. В схватке с ниджэнами возникла слишком притягательная возможность, чтобы оставить ее без внимания.

Излагая созревший у него в этой связи план Бэкстеру, Семп заметил:

— Придется послать меня туда на звездолете. Иначе мне не добраться.

— Не кажется ли вам, что метод, который вы собираетесь применить против этого ниджэна, может заставить его вернуться? — засомневался Бэкстер.

— Нет. Но бдительность ослаблять не следует. Меня же наверняка захватят.

— Но у вас уйдет целых три недели на то, чтобы добраться до него на корабле, — упорствовал Посредник.

— В конечном счете неизвестно, — не сдавался Семп, — получится ли у меня что-нибудь или нет. Я пока просто надеюсь добраться до автора этой лжи. Но само по себе это еще не решает проблемы. Надо подготовиться также и к тому, чтобы сурово наказать и того, кто ему помогает. Если удастся развязать нужную реакцию, то она пойдет как цепная и закончится раньше, чем кто-либо сообразит, в чем тут дело.

— Но теперь им известно, что такое логика уровней, — поспешил выдвинуть новый аргумент Бэкстер. — Они смогут пустить ее в ход против вас, как это вы делаете против них. Об этом вы подумали?

Учитывая, что никакой защиты от логики уровней не было, Семп не стал затруднять себя размышлениями на эту тему. Просто не стоило заниматься этим… Он преобразовался в ниджэна и сделал мысленный посыл в адрес Бэкстера.

«Очень прошу вспомнить о том мгновении, когда вам пришло послание насчет того, что Посредники якобы на самом деле являются ниджэнами».

Таким опытным в своем деле мастерам, как Семп и Бэкстер, понадобилось не более минуты, чтобы определить конфигурацию поступившей тогда волны и разобраться в тонкостях наложения, сделанного ниджэном на телепатическую волну Посредников. Теперь они в свою очередь умело препарировали этот уже готовый канал связи. Они наложили на несущую, модулированную самими ниджэнами, двести семьдесят восемь дихотомий, известных человечеству как наиболее сложные и запутанные со времен появления языка.

«Правильно — неправильно… плохо — хорошо… справедливо — несправедливо…» Если все это безумие живой мозг получит для размышления впервые и разом за несколько секунд, он просто не выдержит и впадет в полное замешательство.

В ключевых местах этой цепочки дихотомии Семп расположил гипнотические приказы, призванные воздействовать на рассудок ниджэна в момент его смятения в двух направлениях. Первое: обеспечить Семпу возможность пользоваться его способностью мгновенного перемещения в пространстве. Второе: настроиться на глубокое восприятие в своем мозгу базисной логики уровней силки.

В соответствии с этими тут же отправленными Г’Тоно гипнотическими приказами Семп моментально оказался на границе приатмосферного слоя планеты ниджэна. Спускаясь свободно на ее поверхность, Семп увидел громадный город, расположенный на берегу вольно раскинувшегося океана.

Он выбрал для посадки пустынный океанский пляж. Грохот накатывавшихся валов и стойкий запах воды на какое-то время словно околдовали его. Стряхнув очарование, Семп направился к городу. В пригороде он смело вошел в одно из причудливых зданий. Внутри находились три существа, сильно смахивавших на осьминогов. Он отчетливо различал их, но сами эти создания воспринимали его как одного из своих сородичей, поскольку Семп соответствующим образом задействовал их галлюцинаторные механизмы. Силки внимательно вчитался в мысли трех осьминожек, затем направился в ближайшую улочку, залез на крышу дома и принялся наблюдать за жителями планеты, проходившими внизу.

Лишь убедившись, что они не представляли для него никакой опасности и, более того, вообще были неспособны отстоять себя, Семп приступил к реализации второй фазы своего плана.

Спустя несколько минут он вступил в контакт с рядом основных членов правительства, заставив их под гипнозом увидеть себя в виде человека, и в упор мысленно задал каждому вопрос:

«Где находится то, что вы можете предать?»

Создания отшатнулись от него, поскольку не поняли значения его вопроса. Они единодушно утверждали, что на планете нет никого, кто был бы способен изменить.

Ответ в известной мере позабавил Семпа. Он означал, что, как он и подозревал, в этом мире существовал только один цикл предательства. И предателем был шеф — ниджэн.

Он мысленно послал им еще один вопрос:

«Всегда ли планета называлась Ниджа?»

Им было известно и другое ее название. Когда-то, много тысяч лет назад, еще до установления единого языка, ее величали «Тела», что означало «Приют отважных». Слово «ниджа» переводилось иначе: «Убежище непорочных».

Было очевидно, что для настоящих ниджэнов название имело другой смысл.

«Все ясно», — суммировал Семп.

Ему и на самом деле было понятно все. Поэтому он задал последний вопрос:

«Где я могу встретить того, кто требует абсолютной чистоты и непорочности?»

«О! Его можно видеть только с разрешения полиции!».

«А разве могло быть иначе?» — с иронией подумал Семп.

В любом случае заданное время кончалось и приближался момент, когда Г’Тоно должен был пробудиться от своего мысленного ступора. В связи с этим Семп на телепатической волне Посредников выстрелил посыл:

«Говорит силки, который встречался с вами после того, как был убит его товарищ. Кстати, я по-прежнему уверен, что это преступление совершено вами. Насколько я понимаю, эта планета наглядно иллюстрирует высказанный вами тогда тезис о том, что ниджэны не имеют родины в общепринятом смысле этого слова. ВСЕ планеты, занятые ниджэнами, составляют вашу систему, не так ли?»

Вместе с этим посланием он направил в мозг Г’Тоно приказ о начале развертывания в нем цикла логики уровней. После чего снова обратился к фокусной точке, отстоящей от его месторасположения примерно на пятьсот километров.

«Лучше переговорить со мной сейчас, чем тогда, когда будет слишком поздно».

Спустя несколько мгновений Семп почувствовал нечто необычное в своей системе трансформации.

«Н’Ята!» — догадался он и тут же вспомнил об опасениях Бэкстера, что ниджэны могут напасть на него самого. Это и происходило в данный момент. Интересно, что на агрессию отреагировал только механизм перевоплощения. Думая обо всем этом, Семп внутренне смирился с возможностью личного провала. Он ведь с самого начала допускал, что может потерпеть поражение.

Ему стало жаль Джоанн. Ей придется научиться жить без него. А то, что теперь случится с ниджэнами… Семп содрогнулся при воспоминании о судьбе Глиса. Он снова повторил про себя поразивший его сакраментальный вопрос: «Что может быть более грандиозным, чем то, что испытал тогда Плис?»

Но это были лишь мимолетные мысли, поскольку ему сразу же стало не до них. Все внимание целиком сосредоточилось на том, что начало разворачиваться в эти мгновения.

Глава 32

Все это началось с бешеного мелькания в чудовищном калейдоскопе образов тел и — если верхнюю часть пирамиды позволительно так назвать — лиц ниджэнов. Некоторые из этих существ слали отчаянные мысленные сигналы.

Сам Семп, казалось, парил во вневременном вакууме, поскольку каждый пучок мыслей ниджэнов доходил до него отдельно и очень отчетливо.

«Кто это сделал?

«Что происходит?»

«Почему бы сначала его не прикончить, а затем решать нашу проблему?»

«Все произошло из-за нашей неосведомленности о том, что для нападения использована часть мозга ниджэнов. К тому же у нас нет доказательств, что мы в состоянии расправиться с ним. У этого силки логика уровней, видимо, является феноменом, связанным со Временем. А у нас, как это очевидно, — с Пространством».

Вся система ниджэнов начала беспорядочно корчиться в немыслимом количестве вариантов реакции на случившееся. Она в этот момент напоминала муравейник, по которому кто-то крепко наподдал. Все ниджэны особенно боялись одного: два тела не могут занимать одно и то же Пространство, а два пространства не могут совмещаться в одним теле, а опасность подобного развития событий, на их взгляд, реально существовала. Это заинтересовало и поразило Семпа.

Откуда-то до него домчалась мысль: «Пространственно-временной континуум, хотя и является самодостаточным механизмом исключительной, но конечной сложности, нуждается в том, чтобы ниджэны выжили. Потому что если какой-нибудь из ниджэнов сверхвозбудится, то пространство может на это отреагировать очень резко».

Ясно, значит, именно поэтому погиб Лэн Джедд: один из ниджэнов сознательно сверхстимулировал себя и в очень малом, но точно рассчитанном пространстве, занимаемом телом Лэна, вызвал возмущение.

Итак, воздействуя на пространство, можно было нанести ущерб ниджэну. Сверхраздражая кого-нибудь из ниджэнов, можно было ожидать какого-то ответного фундаментального всплеска со стороны пространства или его подстройки к этим действиям.

«Что они хотят этим сказать? — недоумевал ошеломленный Семп. — Что вообще значат эти мысли?»

Вероятно, речь шла об отношениях симбиоза между Вселенной и ниджэнами. Если один из членов этого сообщества становился нестабильным, то выходил из равновесия и другой. А в этот момент ниджэны как раз и входили в состояние неустойчивости.

Когда это наконец дошло до сознания Семпа, то со стороны всех ниджэнов, втянутых в разверзшийся катаклизм, последовала вспышка подтверждения правильности его догадки и жуткой тревоги. Именно тогда-то Н’Ята телепатически обратилась к силки:

«Выслушайте меня на нидже! Мы втянуты цепной реакцией от одного к другому в процесс уничтожения. Можно ли что-либо предпринять ради нашего спасения, например заключить какое-нибудь соглашение?

В нас, — продолжала в полном отчаянии Н’Ята, — не погасло осознание связи Жизни со всеми атомами Вселенной. В те давние дни начала всего сущего мы автоматически выработали метод сохранения этой связи в безопасном для нас виде. Другие формы Жизни ослабили или оторвались от прямого контакта с Пространством и его содержанием. Мы, ниджэны, можем быть уничтожены, если будем вынуждены войти в состояние упорядочения в необходимом для Жизни хаосе. Сейчас это и происходит».

То, что ментально услышал Семп, показалось ему самым невероятным бредом, когда-либо слышанным в жизни.

«Вы шайка лгунов! — гневно воскликнул он мысленно. — И доказательством тому служит тот факт, что Г’Тоно удалось вывести из строя, насытив его мозг избытком противоположных понятий. А уж если говорить начистоту, — продолжал он, — то я не могу верить ни единому из ваших обещаний».

Чувствовалось, что Н’Ята была предельно напряжена.

«Удивительно, — откликнулась она, — что именно тот вид, которого мы больше всего опасались, — силки, сумел столь успешно дать нам генеральное сражение. Из-за безудержной спеси бесчисленных ниджэнов мы оказались крайне уязвимыми. Каждый ниджэн, когда вступает в контакт с нами, немедленно заряжается этой логикой уровней, а у нас нет никакой возможности предупредить его вовремя не делать этого».

Семп считал исключенной возможность сотрудничества между силки и ниджэнами. Даже ценой судьбы Вселенной. Слишком безжалостно ниджэны уничтожали силки. Да и в любом случае он был уже бессилен что-либо предпринять. Начавшую развертываться логику уровней остановить невозможно. Ее цикл непременно завершится в них и в нем, причем по тому руслу, которого требовала сама ЛОГИКА.

Его размышления внезапно были прерваны двумя событиями, произошедшими почти одновременно.

Первое: эмоцией отчаяния и тоски всплеснулся мозг Н’Яты.

«Началось», — вырвалось у нее.

«Что началось?» — всполошился разум Семпа.

Но если с ее стороны и последовал какой-то ответ, то получить его Семп уже не успел. Потому что в тот же миг в нем возникло странное и в высшей степени острое ощущение.

Это и было вторым изменением в ситуации. Он вдруг оказался на Земле вместе с Джоанн. Они только что поженились, а за окном веселилось родное Солнце.

Затем все внезапно покрылось пеленой.

«Это произошло, видимо, еще раньше, — сообразил он. — За сто лет до моего рождения. Во мне происходят преобразования, связанные со Временем», — подумал Семп. Логика уровней настигла его, унося в обратном направлении по стреле Времени.

Ночь. Черное небо. С неба бесшумно спускается силки… Семп понял, что это был первый силки, попавший на Землю. Тот самый, в отношении которого потом сочинят небылицу, что он был создан в лаборатории.

Эту сцену тут же сменил вид города силки в недрах планетоида Глиса. Далее последовала картинка открытого Космоса. Вдали сияло бело-голубое светило. Вокруг него во мраке — другие силки. У всех радостный и счастливый вид.

У Семпа создалось впечатление, что теперь он наблюдал жизнь силки в очень давние времена, за двадцать — тридцать тысяч земных лет тому назад, еще до контакта с ниджэнами.

Новая, еще более примитивная панорама. С тех пор прошли миллионы лет. Нечто — несомненно, это был он, но такой на себя непохожий: меньше размерами, глупее, ближе к животному состоянию, — вцепилось в некрупную космическую глыбу. Вокруг полная темень.

Еще один кадр. Миллиарды лет в прошлом. Никакого мрака, наоборот — яркий свет. Где это? Определить было невозможно. Внутри солнца? Вполне вероятно.

Невыносимо пекло. И вдруг — титанический выброс материи выкинул его в далекую черноту.

Еще один скачок во времени. Теперь Семп чувствовал что-то связанное с Г’Тоно и другими ниджэнами, нечто такое, что он, за отсутствием лучшего определения, расценил как ментальный контакт.

По этой тончайшей связующей ниточке между разумами он мог наблюдать за крахом ниджэнов с безопасного для себя расстояния.

И оказался единственным живым существом, свидетелем распада Вселенной, где Галактика, в которую входит Земля, была всего лишь ничтожнейшей космической пылинкой.

Глава 33

Начало очень походило на то, что случилось с Г’Тоно, когда Семп столкнулся с ним во второй раз и запустил в нем победный для него цикл предательства.

Очень скоро наступил момент, когда все взаимосвязанные тела ниджэнов достигли разделительной черты между Сверхмалым и Сверхбольшим. Но на этот раз жертвы не имели выбора. Речь не шла о победе. Это был цикл логики уровней в ее максимальном выражении, действующей на бесчисленное множество индивидуумов и через них, причем каждый имел потенциал, необходимый для максимальной фазы.

Это был конец для миллионов ниджэнов. В какой-то момент каждый из них был самостоятельной единицей, живым существом, со своей массой и местоположением. Но уже в следующее мгновение тот мозговой центр ниджэнов, который обладал способностью мгновенно перемещать их в пространстве, попытался это сделать одновременно во все пространства сразу. И в этот миг все ниджэны распались на составлявшие их атомы.

Став просто материальными объектами, они рассеялись — один атом сюда, другой — туда, квадриллионы — в третье положение…..

В то самое время, когда все ниджэны стали равновеликими Вселенной, та инверсировалась в свою очередь по отношению к ним, перейдя в естественное для себя состояние идеального упорядочения, изначально присущего точке величиной с одиночный атом.

Это не было феноменом сжатия. Просто мгновенный переход противоположностей друг в друга.

Семп со своей стороны вдруг почувствовал, что его разум, наоборот, начал стремительно рассеиваться по аналогии с тем, как это происходило с ниджэнами, обреченными достичь размеров Вселенной. Столь сугубо ментальным образом он вышел за рамки и Пространства и Времени и, чудовищным усилием преодолев подступавшее безумие, огляделся. В глубоком мраке что-то виднелось… Но он отвлекся и тут же забыл о точке, которая когда-то была Вселенной.

Точка исчезла. Вселенная схлопнулась.

Все это Семп отметил только малой долей своего сознания, поскольку его основная часть целиком сосредоточилась на другом.

Он увидел «ДРЕВО»!

Семп находился где-то далеко-далеко от него, но это великолепное, похожее на игрушку, золоченое «ДРЕВО» различал превосходно.

Но затем он отвлекся и от него.

Ему снова вспомнилось, что Вселенная исчезла. Семп подумал: «А как давно это произошло? Тысяча, миллион, миллиарды лет назад? Или в никакое время? Может быть, когда-нибудь в будущем я смогу установить это?»

Семп все еще продолжал размышлять, когда внезапно появилось ощущение нестабильности. «Сейчас состоится инверсия», — пришло ему на ум.

Первым признаком того, что он потерял устойчивость, было исчезновение великолепного «ДРЕВА». Он понял, что в его распоряжении всего несколько мгновений, чтобы встретиться с нужной ему Вселенной. Но как это сделать?

Оказалось, что такой проблемы по существу и не было. Полномасштабный смысл логики уровней опирался на постулат о том, что все формы Жизни в любом своем предшествующем корне знают первопричину всего сущего и самим характером своей структуры уравновешиваются против всех негативных воздействий.

И всегда самое мелкое насекомое, растение, скала или песчинка взаимодействуют между собой. В этом всеобщем процессе участвуют и атомы в центрах далеких звезд.

Проблема не в том, существует ли подобное взаимодействие в принципе, а в том, не следует ли его уменьшить, чтобы объект начал функционировать. Обычно подобное ослабление происходит неосознанно. Поэтому чувствительность ко многим объектам в этой Вселенной в нормальном состоянии сведена к нулю. Представлялось, что только ниджэны через все фазы своей эволюции пронесли на клеточном уровне метод осознания всеобщей связи и покорили тем самым пространство.

Когда Семп вспомнил об этой Вселенной, моментально началось его с ней взаимодействие, при котором он наделял ее всеми известными ему сущностными свойствами. И тогда вдруг вновь появилась золотистая блестящая точка.

В силу происходящего с ней взаимодействия Семп чувствовал, что эта Вселенная начинает сейчас формироваться изнутри в соответствии с его универсальной памятью о том, чем она была прежде. В этой ситуации Семпу пришла в голову замечательная мысль: «Пока она не сформируется точно такой же, как раньше, почему бы ее не усовершенствовать?»

Думать о деталях времени уже не было. Осталось довольствоваться импровизацией по ходу и отдельными яркими озарениями. Вопрос стоял ребром: сейчас или никогда. При этом навсегда.

Ниджэны?

В определенной степени он понимал их стремление обезопасить себя и свой пространственно-временной континуум, истребляя тех, кто был способен бросить вызов их гегемонии. Следовательно, они не были настолько уж виноваты, как он считал прежде. Но, с другой стороны, новая Вселенная не нуждалась в такой форме жизни, которая могла бы ее уничтожить.

И Семп решил вычеркнуть из памяти сам факт их существования, чтобы они не попали в новый мир.

А что делать с человечеством, Посредниками, космическими силки?

Решение созрело мгновенно… В его Вселенной ВСЕ будут земными силки, наделенными способностями принимать любые формы и безграничным желанием осуществлять благотворные функции полиции во всех областях космоса.

И все они овладеют методом ниджэнов господствовать над пространством, но их способность к взаимодействию будет сведена к возможности молниеносного перемещения. Кроме того, никто из силки не будет подвластен логике уровней, а все последствия развернувшегося в нем цикла будут обращены вспять. В конечном счете и чтобы не было на этот счет сомнений, все силки обретут бессмертие, решил он.

Нельзя допускать в образующуюся Вселенную кибмадинов. К столь извращенным существам Семп не чувствовал никакого снисхождения.

И уж конечно, Земля вернется к своему родному Солнцу.

Правильно ли он поступил? Никто и ничего не мог ему посоветовать. Он едва успел подумать об этом. Искать варианты и размышлять у него уже не было времени.

Внезапно бесподобное совершенство единственного лучика во мраке… утратилось и он начал разгораться. Охряного цвета точка подошла к моменту инверсии.

Для Семпа это означало возвращение к Сверхмалому. Какая-то чудовищная сила неодолимо скрутила его, сжала, навалилась…

Когда у Семпа восстановилось нормальное восприятие мира, то первое, что он увидел, — это усеянное звездами небо, раскинувшееся во все стороны вокруг него.

Он понял, что завис где-то в космосе в облике ниджэна. Он знал также, что для этой сверхчувствительной натуры ориентация в пространстве была инстинктивной. Итак, он внутри континуума и где-то здесь была Земля. Семп сманеврировал пространством по методу ниджэнов и вступил во взаимодействие с тем далеким, на расстоянии многих световых лет, участком, бытие которого он так отчетливо ощущал. Он провел инверсию только в малом масштабе. Обратился в точку, затем вернулся в прежнее состояние, опять в точку… во что-то… в ничто… в нечто…

И вот восемьдесят тысяч световых лет позади.

Как и прежде, он находился в помещении Властей силки и говорил Бэкстеру:

— Знаете что, пожалуй, не стоит посылать за звездолетом. Он мне не нужен.

Посредник смотрел на него блестевшими от волнения глазами.

— Нэт! — с облегчением выдохнул он. — Вам удалось добиться своего. Вы победили!

Семп помедлил с ответом. Его мозг терзала одна неотступная мысль: мог ли он участвовать в создании второй модели континуума, если в тот момент, когда Вселенная схлопнулась и возродилась, сам он пережил трансформацию во времени?

А МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БЫЛА ТА ЖЕ САМАЯ ВСЕЛЕННАЯ?

Он понял, что так никогда и не получит ответа на свой вопрос.

А потом… не было ли все это фантазией, необузданной игрой отражавшего его желания разума все то время, пока он находился в бессознательном состоянии? Не было ли это самым причудливым сном, когда-либо привидившимся землянину?

Справа от него находилось громадное окно, выходившее на террасу, с которой могли взлетать силки. Семп направился туда.

Стояла ночь. В мутном небе проплывала старушка Луна. Небосвод был усеян столь знакомыми ему созвездиями.

Семп встрепенулся, осознав, что его победа была полной и окончательной.

— Пойду повидаюсь с Джоанн, — устало бросил он Чарли Бэкстеру, неотступно следовавшему за ним.

Взлетая в эти милые ему земные просторы, он подумал: «Милая женушка, как много мне надо тебе рассказать».

ТЬМА НАД ДИАМОНДИАНОЙ ^(роман)

Никакое испытание не может изменить природу человека и никакой кризис не может изменить природу государства.

Шарль де Голль

На одной из отдаленных планет Галактики, носящей название Диамондиана-6, вспыхивает жестокая междоусобная война. Федеральное правительство Земли посылает на Диамондию Комиссию по Переговорам для ведения мирных переговоров с конфликтующими сторонами.

Внезапно одна из воюющих сторон применяет мощное неизвестное оружие, оказывающее ошеломляющее действие на противника. Полковник Мортон и лейтенант Брэй, являющиеся членами Комиссии по Переговорам, пытаются спасти жителей Диамондии…

Диамондианская задача

Дано:

1) Если полковник Чарлз Мортон и лейтенант Лестер Брэй оба станут частью Тьмы и Изолина Феррарис продолжит свой путь в Дамаск, то корабль D. A. R. будет сражаться с Тьмой и

2) Если капитан Джеймс Марриотт эгоист или майор Луфтелет не смирит свое самолюбие, то корабль D. A. R. не будет сражаться на стороне Мортона.

Отсюда следует:

(I) если Дэвид Керк станет полковником Мортоном, то

(а) ирски и диамондианцы примут мирные предложения Мортона и

(б) несколько диамондианских проституток станут полковником Мортоном

(II) если капитан Марриотт одержит верх, то

(а) оружие Лозитина будет нейтрализовано и

(б) Изолина Феррарис станет полковником Мортоном

(III) если корабль D.A.R. вступит в бой, то

(а) Тьма сохранит свою власть и

(б) все люди станут Мортоном.

Ответы:(I) Да (II) Да (III) Да.

Глава 1

«Серые мысли под серым небом… Из своего окна Христомена видела над потемневшими крышами Нового Неаполя вершину Везувия-2, который непрерывно извергал клубы дыма. Глядя на этот далекий дым, она видела в нем то, что заполняло ее мысли, как человек, который ищет возникающие в его уме образы в пляшущем пламени костра», — прочел Мортон.

Дальше он не смог читать, потому что машина неожиданно нырнула в воронку от снаряда и, подпрыгнув, выскочила из нее. Кроме того, с тех пор как Мортон оказался на Диамондиане-6, он ни на чем не мог надолго сосредоточиться и был не в состоянии напрягать свое внимание.

Мортон на мгновение закрыл глаза и несколько раз (надеясь, что это будет замечено) моргнул, сильно зажмуриваясь: он в очередной раз пытался прогнать из своего сознания неотвязную тьму. Это короткое усилие, которое потом придется повторять весь день, успокоило Мортона — в десятитысячный раз с тех пор, как он приземлился на Диамондии в составе Комиссии по Переговорам.

Тьма внезапно рассеялась, словно с Мортона сняли тяжелый груз. Полковник вдруг почувствовал себя почти нормально и словно стал легче. Он бросил взгляд на лейтенанта Брэя, который вел машину. Ходили слухи, что этот молодой офицер разведки, недавно прикомандированный к новонеаполитанскому управлению, пишет романы, но сейчас Мортон впервые прочел образец его прозы.

— Что, люди в самом деле читают такие невероятные истории? — спросил он, вернувшись к мыслям, которые прервала тьма.

Худое лицо Брэя сморщилось.

— Трудно сказать, — признался он. — Примерно тридцать таких книг опубликовано, а тридцать других не приняты, хотя они не хуже и не лучше тех. По-моему, все зависит от мнения редактора-землянина и от того, насколько он будет рад, что получил рассказ, так сказать, прямо с места событий — из экзотического города, где происходит действие. Этот рассказ будет называться «Новый Неаполь, Диамондиана».

Мортон покачал головой и почувствовал, что улыбается, а этого уже давно с ним не случалось.

— А какой у вас сюжет? — спросил он.

— Диамондианка, богатая наследница, подхваченная бурей войны, влюбляется в солдата-землянина, — стал рассказывать лейтенант, — но на самом деле он миллиардер, который записался в армию простым солдатом. Так ему захотелось. А она всегда была против войны.

Мортон попытался представить то, о чем писал Брэй, и не смог. Потом он попробовал мысленно увидеть, как лейтенант Брэй без устали работает, чтобы найти подходящие слова для этой истории. Это показалось ему еще более невероятным. Мортон вздохнул и удобнее уселся на своем месте.

— Почему вы не напишете вместо этого о той работе, которую мы здесь делаем?

Теперь вздохнул Брэй.

— Все спрашивают меня об этом. Честно говоря, наша работа не слишком увлекательная тема. Если смотреть правде в глаза, задача, ради которой мы здесь — начать быстрый вывод с этой планеты войск Земной Федерации, — просто ужасна. Мы же прекрасно, знаем, что, как только мы уйдем, ирски перережут всех людей на Диамондиане. Надеюсь, моя повесть будет напечатана раньше, чем произойдет эта трагедия.

— Нет никаких причин считать, что ирски кого-нибудь убьют, — решительно запротестовал Мортон, сам не слишком веря своим словам. Это была официальная точка зрения, и Мортон счел своим долгом высказать ее. В конце концов, он член Комиссии по Переговорам.

— Например, эта девушка, с которой вы сейчас встретились, Изолина Феррарис, — снова заговорил Брэй. — Думаю, она достаточно красива для тех, кто любит такой тип внешности. Кажется, ее мать была с Земли, из Италии, и умерла при родах. Теоретически Изолина должна быть идеальной героиней для романа. А что на самом деле? Она диамондианская националистка. Она сделала из своего тела оружие. При виде этого можно прийти в отчаяние и опасаться, что у здешних людей душевные качества стали лишь видимостью. А ее отец поддерживает связь с отрядами мятежников, действующими в этом секторе. Так что нам придется вступить в борьбу с разгневанной молодой женщиной. Кроме того, все здешние службы безопасности напуганы и всей своей силой обрушились на сепаратистов, убивают их, а те из-за этого больше не верят нам. И у нас еще думают, что диамондианцы в своем большинстве здравомыслящие люди и готовы сдаться без сопротивления, чтобы мы не платили такие огромные налоги!

— Основная их масса действительно здравомыслящие люди.

— Но не эти, полковник, — возразил лейтенант. — Представьте себе интригу, где участники — сотня мелочных и злобных эгоистов, которые думают лишь о себе и ни на мгновение — о несчастных налогоплательщиках Федерации. Ни один из них не способен благородно пожертвовать собой, как наследница из моего романа.

Вдруг голос Брэя оборвался. Машина вильнула в сторону, сделав опасный разворот посреди плотного потока автомобилей, но лейтенант сумел справиться с рулем и остановил ее, поставив вплотную к красному бордюру тротуара. Брэй даже не взглянул на Мортона: выпрямившись на водительском сиденье, он моргал.

Мортон онемел от изумления и лишь ошеломленно смотрел на него. Лейтенант вел себя точно так же, как чуть раньше он сам!

Тем временем Брэй уже начал приходить в себя. Мортон с опозданием понял, что должен бы удивиться странному поведению лейтенанта.

— Что с вами? — спросил он.

Полковнику показалось, что его молодой спутник сжался в своем кресле, но, когда Брэй ответил, его голос не дрожал.

— Я как раз собирался сегодня поговорить об этом с вами, полковник. Я был счастлив поехать с вами потому, что получил возможность довериться вам. Но мое состояние бывает разным по силе, и я ждал серьезного приступа. Только что вы были его свидетелем.

— Ваше состояние? — пробормотал Мортон, следя за тем, чтобы не выдать себя.

Последовала долгая пауза. Потом Брэй объяснил:

— Время от времени что-то словно затопляет мое сознание.

— А что именно вы ощущаете? — спросил Мортон, стараясь дышать ровнее и чувствуя, как сильно бьется от нетерпения его сердце.

— Как вам объяснить…

— У вас не возникает впечатления… Вы не чувствуете чего-то вроде темноты?

— Вот именно темноты! — воскликнул Брэй. — Как будто что-то внешнее, какое-то существо пытается…

Тут он снова замолчал, подбирая подходящие слова.

Мортон вспомнил о тьме в своем собственном сознании. Что это такое? Ответ подсказало слово, которое только что произнес лейтенант.

СУЩЕСТВО! Господи боже мой, неужели это возможно?

На мгновение Мортон почувствовал ужас человека, попавшего в катастрофу. Чтобы избавиться от него, полковник применил свое старое средство: стал осматриваться вокруг и ориентироваться.

В этот раз испытанное лекарство не помогло, оттого что усилие Мортона было таким же неосознанным, как душевное смятение, которое его вызвало. Тем не менее полковник осознал, что по-прежнему находится на Виа Рома. Мимо него и Брэя с бешеной скоростью проносились машины. У всех водителей были лихорадочные взгляды и блуждающая улыбка на губах.

Мортон не отрываясь смотрел на это движение еще не вполне осмысленным взглядом, и постепенно ему становилось легче. Бешеное биение сердца прекратилось, страх отступил, и полковник понял, что думает о существе не как о новой беде, а как о давно знакомой проблеме, над которой уже когда-то серьезно размышлял.

Рядом с ним лейтенант Брэй снова заговорил своим обычным уверенным тоном. Тревога почти не чувствовалась в его голосе.

— Я снова и снова говорю себе, что мне надо побывать у психиатра, но боюсь, что это будет записано в мое личное дело и повредит мне. Поэтому я все время откладываю осмотр на потом.

Мортон, который и сам думал, не сходить ли к врачу, несколько раз кивнул, признавая справедливость этих доводов. На самом деле положение было еще хуже, чем опасался Брэй. Мортон знал, что в армии вопросы решались способом рутинным и чудовищно жестоким одновременно. Психиатрами на отдаленных планетах были, как правило, совсем молодые врачи. Они попадали в эту глушь на стажировку и быстро приучались не делать даже попыток кого-нибудь лечить, чтобы не потерять свою репутацию. Поэтому больного сразу же направляли в военный госпиталь в другую часть Вселенной. То, что проделывали там с невинной жертвой, и то, как это отражалось на ее карьере, давало все основания дрожать от страха тем немногим, кто могчто-то услышать потом о больном.

Мортон сильно боялся, что должность Брэя, а может быть, и его собственная не достаточно высоки, чтобы спасти их от такой судьбы. Эти мысли совсем не приводили полковника в восторг.

Вдруг он не только снова заметил уличное движение, но и узнал место, где они с Брэем находились.

— Музей вон там, чуть подальше, — сказал Мортон. — Вы можете высадить меня там. Дальше я пойду пешком.

Пока машина под управлением Брэя осторожно двигалась вперед, полковник заговорил снова:

— Прежде всего не рассказывайте никому о вашем состоянии, по крайней мере до того, как мы снова побеседуем о нем. И не ходите к психиатру.

Брэй молча кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Лишь через минуту или две, остановившись перед музеем, он осмелился спросить, и в его голосе чувствовалась тревога:

— Полковник, вы вполне уверены, что можете идти на встречу с этой девицей совершенно один? Эти диамондианцы — банда отпетых убийц.

— Мы — их последняя надежда, — успокоил его Мортон. — Убедить нас остаться — их единственный козырь. Каждому понятно, что невозможно создать воздушный мост такого масштаба, чтобы вывезти с планеты полмиллиарда жителей. Так что диамондианцам во всех отношениях невыгодно раздражать нас.

Его ответ, похоже, не убедил Брэя.

— Могу я осмелиться спросить вас, полковник, чего вы надеетесь добиться прямыми переговорами с кликой этого генерала Феррариса?

— Хорошо…

Вдруг Мортон замолчал: ему внезапно пришла в голову тревожная мысль. Полковник вспомнил, что не получил четких указаний от Поля Лорана, председателя Комиссии по Переговорам. Лоран лишь сказал ему: «Чарлз, в сущности, мы ничего не можем сделать. Наша комиссия носит громкое имя, которое ничего не значит. Мы здесь не ради переговоров, а ради того, чтобы вывести с этой планеты войска Земной Федерации, и должны направить все усилия именно на это независимо от того, будут с нами вести переговоры или нет. И все-таки действуйте так, словно наша цель действительно переговоры. Так мы, может быть, сумеем решить нашу задачу».

В общем, это напутствие не было многообещающим. «Не знаю как, но я уже увяз в этих переговорах гораздо больше, чем разрешали его инструкции», — подумал Мортон. В глубине души он мечтал с помощью переговоров разрешить ужасный диамондианский конфликт.

— Не будьте слишком циничным, лейтенант. И не воображайте, что все эти отряды состоят из убийц. Мне доложили, что генерал Феррарис и его дочь установили контакт с крупным отрядом ирсков и направили туда представителей для переговоров о мире. Вот почему я здесь. Мы хотели бы узнать подробности этой операции, и я подумал, что самый простой путь для этого — спросить их самих. Почему бы и нет?

— А! — недоверчиво вздохнул Брэй.

Мортон не стал продолжать и сменил тему разговора.

— Сверните налево вон там, — полковник вытянул руку, показывая, где именно. — Улица Авеначчо находится сразу за ботаническим садом. По ней вы доедете до Каподочино-Корапо, это километров десять, максимум двенадцать, если я правильно помню. Там я встречусь с вами сегодня вечером, и мы вместе поедем в имение Феррари-сов. Завтра в двенадцать часов дня мы начнем наблюдать за перекрестком в Корапо. С двенадцати до вечера мы будем выборочно останавливать и проверять автомобили. У нас есть данные, что в это время на нескольких машинах будет возвращаться к себе мирная делегация.

Тут нужно было добавить «надеюсь», но Мортон сдержался и уверенно продолжил:

— Не забывайте: наша цель не торпедировать переговоры, а выяснить, каков их истинный характер. Если мы правильно используем наши способы устрашения, члены делегации почти наверняка ничем не покажут, что мы учинили им допрос. При их гордости… По-моему, решение для Диамондианы должно основываться прежде всего на логике. Что до капитана Марриотта — он командует базой Корапо… На чьей он стороне? — вот что я хотел бы узнать.

Брэй пообещал сделать все, чтобы выяснить это, но в его голосе не чувствовалось особого энтузиазма. Судя по выражению лица, он думал о другом. Было похоже, что он чем-то озадачен.

— Полковник, — вдруг заговорил он, — уже почти две тысячи лет техника и наука управляют миром. Но и сейчас, в три тысячи восемьсот девятнадцатом году, человечество все так же склонно к буйству и бунту. Как могло случиться, что до сих пор никто не изобрел таблетку, которая превратила бы всех этих сумасшедших диамондианцев в цивилизованных людей?

Мортон не смог сдержать улыбку, хотя вопрос оторвал его от размышлений.

— У меня есть ответ, но не знаю, верен ли он.

— Какой ответ?

— Люди продолжают думать по правилам той логики, которую раньше называли современной, но их внутренняя сущность, как и Вселенная, построена по законам другой логики, определенной.

— Честное слово, похоже, что вы правы, — медленно и сквозь зубы проговорил Брэй.

Тем не менее по мальчишескому лицу лейтенанта было видно, что он не удовлетворен ответом. Брэй встряхнулся и повернулся к шоссе, словно ожидая, что Мортон выйдет из машины.

Но Мортон сидел неподвижно: его мысли приняли новое направление, и вывод, следующий из них, ошеломил полковника.

То, что Брэй тоже чувствует Тьму в сознании, — информация первостепенной важности! Возможно ли, что кто-то нацелил на них обоих устройство, воздействующее на психику?

До сих пор все это казалось Мортону не очень опасным. Но то, что от Тьмы пострадали именно два офицера разведки, должно иметь какой-то смысл.

«Может ли Тьма влиять на другие события? Нет, это невозможно!»

Диамондианские националисты должны отступить на второй план: то, что происходит в его уме и в уме Брэя, важнее, чем они. И в частности, он должен немедленно выяснить, страдает ли той же болезнью еще кто-нибудь.

В мысли полковника проник голос Брэя.

— Что-то не так, полковник?

Странно, голос доносился словно издалека. Это мгновенно привело сознание Мортона в боевую готовность: видимо, начиналась еще одна из его бесчисленных схваток с существом. И полковник быстро проговорил:

— Лейтенант, отмените приказы, которые я вам сейчас дал. Девушка может подождать. Меня интересует то, о чем вы мне только что рассказали, — ваше недомогание. Отвезите меня обратно в штаб.

Еще не кончив говорить, Мортон почувствовал, что затоплявшая его сознание масса Тьмы в этот раз была очень большой. Такое иногда случалось. Он попытался сопротивляться.

Это было последнее, что он сумел вспомнить потом.

Глава 2

Лейтенант Брэй окаменел от изумления, когда увидел, что тело его начальника обмякло и полковник медленно соскользнул на пол, под щиток управления. Затылок Мортона уперся в край сиденья, рот был открыт. Тело не могло падать дальше и остановилось, скрючившись в этом тесном углу.

Только в это мгновение, ни на секунду раньше, Брэй подумал: «О господи, он убит!»

Лейтенант в ужасе склонился над неподвижным телом своего начальника и замер, не позволяя себе никаких других действий и лишь наблюдая за происходящим.

Жгучий ветер, название которого Брэй никак не мог запомнить, дул с залива, принося с собой жару и влагу моря.

Обливаясь потом, молодой офицер подумал, что, если при покушении и был какой-то шум, он не смог бы его расслышать. Даже выстрел из пистолета, наиболее вероятного оружия в этом старомодном Новом Неаполе, был бы заглушён ревом автомобилей.

Из этого лейтенант сделал вывод, что никто, кроме него, не мог заметить происшедшего несчастья, и понял, что ему в любом случае придется принимать решение самому. Брэй дрожащей рукой нащупал под щитком маленький рычаг и нажал его так, словно это был курок пистолета. Гибкая крышка из графитового волокна бесшумно выдвинулась из своего гнезда. Раздался щелчок — она сомкнулась.

Теперь лейтенант был защищен от всего, кроме прямого попадания бомбы. Он тщательно осмотрел тело Мортона, пытаясь найти рану, и не нашел ничего, но заметил, что полковник дышит. Он жив!

Брэй выпрямился, открыл дверь, спрыгнул на землю, обежал вокруг машины и распахнул другую дверь. Через несколько секунд он вытащил Мортона из машины и уложил его на тротуар.

Второй осмотр подтвердил, что на теле полковника не было никакой раны, что его сердце билось нормально и дыхание было ровным.

Но Мортон не проявлял никаких других признаков жизни и не приходил в себя. Тем не менее молодой лейтенант немного успокоился. Для Брэя мир был таким, каков он есть, — не больше и не меньше, не лучше и не хуже, и Диамондиана не была исключением. Лейтенант снова выпрямился и на мгновение задержался возле неподвижного тела. Теперь, зная, что полковник жив, он уже не чувствовал ни панического страха, ни тревоги.

Брэй заметил, что Мортон и в бессознательном состоянии казался сильным. Мускулы лица не расслабились. Перед лейтенантом лежало воплощение решимости — человек, сбитый с ног, но ожидающий возможности ответить на удар. Красивая голова, тело стройное, но не худое… Брэй постоянно поддерживал свою спортивную форму, был худощавее и, разумеется, моложе, но когда он, борясь с Мортоном, наносил ему удар, то каждый раз сам отлетал назад, как мяч от стены. Молодой офицер предполагал, что полковнику около сорока лет и, значит, его спортивная форма и здоровье достигли высшей точки. От этого было еще тяжелее видеть его в таком состоянии.

Думая об этом, но не давая печали сломить себя, Брэй начал что-то насвистывать, глядя на многочисленных прохожих. Сначала он видел только диамондианцев. Все они были похожи на скандинавов или, вернее, англичан. Никто из них явно не собирался помочь Брэю. Лейтенант представил себе их разговоры:

— Посмотрите, кто там лежит — офицер Федерации!

— Вижу. Он из Комиссии по Переговорам: видите, какие у него погоны?

— Тогда, синьор, пусть он выкручивается сам. Или:

— Посмотрите на этого беднягу офицера!

— Не вмешивайтесь в это, мой друг, а то не успеете оглянуться, как окажетесь в Комиссии по Переговорам, которая не ведет никаких переговоров, и будете зря терять время, как они.

И наконец:

— Вы думаете, он умер?

— Будем надеяться, что да. Может быть, его смерть заставит всех этих бездельников из Федерации понять, какой станет жизнь Диамондианы после их ухода.

Брэю казалось, что он угадал мысли торопливо проходивших по тротуару диамондианцев. Едва взглянув на него и Мортона, все они туг же ускоряли шаг.

Лейтенант бывал в домах у некоторых диамондианцев и потому знал, что люди Диамондианы относились к Комиссии по Переговорам крайне негативно. Их горечь выражалась то в оскорблениях, то во вспышках ярости, а время от времени в немотивированных преступлениях — не говоря уже о действиях профессиональных убийц.

Думая об этом, Брэй продолжал стоять на прежнем месте, плохо представляя себе, что он должен сделать. В это время к нему подошли два ирска, одетые в рубахи с зелеными полосками — знак друзей диамондианцев — поверх толстого нижнего белья. Они помогли лейтенанту перенести Мортона на заднее сиденье машины и предложили проводить Брэя и отвезти полковника в военный госпиталь.

Лейтенант отрицательно покачал головой. Он отказал им автоматически, потому что знал, в каких отношениях ирски находятся с диамондианцами. Несомненно, миллионы ирсков в этой части самого большого из трех материков Диамондианы были тем, чем казались, — приветливыми и радушными существами. Когда первые земные поселенцы обнаружили ирсков на Диамондиане, это был большой народ, мирно живший на развалинах своей древней цивилизации.

С самого начала ирски вели себя с ними очень дружелюбно и всегда были готовы помочь людям в их делах. И когда позже комиссии Земной Федерации прибыли выяснить последствия этого, они обнаружили, что диамондианцы сначала позволили ирскам помогать, а потом переложили на них всю работу. Первые ревизоры покачали головами и улетели, но другая комиссия, которая прибыла позже, успокоила совесть всех недовольных приказом платить ирскам за их труд наравне с людьми.

Результаты этого постановления поразили всех. Вначале туземцы не знали, что делать со своими деньгами. Потом они пристрастились к диамондианской еде. До этого у ирсков не было никакого видимого источника пиши, и вдруг они стали объедаться пиццей, сосисками, сыром, макаронами и гамбургерами. Закусочные зарабатывали огромные деньги. И когда ирски ели, их странные, диковинные для диамондианцев лица все время сохраняли забавную гримасу, которую люди в конце концов стали считать улыбкой.

Два ирска, которые только что помогли Брэю, выставляли напоказ эту улыбку. Но сегодня уже нельзя было доверять всем ирскам и нужно было остерегаться даже тех из них, кто носил рубахи с зелеными полосками. «Значит, никто из них не заслуживает моего доверия», — решил лейтенант.

В конце концов, подумал он, эти ирски, может быть, втайне были счастливы помочь Комиссии по Переговорам именно потому, что она не вела переговоров.

Он вежливо отказал этим двоим:

— Очень вам благодарен, но у моего друга просто легкое недомогание, и он очень скоро придет в себя.

Оба ирска пробормотали своими нежными голосами извинения и ушли. По дороге они несколько раз оборачивались назад и улыбались. Брэй принял решение и вернулся в машину.

Еще неделю назад Брэй заметил, что Мортон часто моргает и скрывает это: всегда старается отвернуться в такие моменты. Это происходило примерно каждые пять минут. Брэй попытался сам закрывать глаза с такой же частотой. Сначала он отмечал пять минут по часам, потом отмерял наугад, но ничего не получилось. Какая-то автоматическая сила заставляла Мортона закрывать глаза через такие равные промежутки времени.

Сейчас Брэй был потрясен. В его уме раз за разом прокручивались одни и те же мысли. Мортон еще раз моргнул и тут же потерял сознание. Теперь над было решить, что можно в этой обстановке сделать для полковника.

Брэй не мог найти ответа на этот вопрос и пришел к выводу, что по крайней мере пока лучше всего просто ждать. Как долго будет продолжаться это ожидание, он не имел никакого представления. Чувствуя себя философом и очень мужественным человеком, Брэй, уверенный, что скоро узнает о том, что случилось, больше, стронул машину с места и вскоре стал еще одним сумасшедшим водителем в бешеном потоке машин на улицах Нового Неаполя.

Приехав в Корапо (так называли это место диамондианцы) живым и невредимым только по божьей милости, лейтенант припарковал свою машину возле военного поста Земной Федерации, но не на стоянке. Потом он затемнил прозрачные панели — боковые, переднюю и заднюю. Теперь Мортона нельзя было разглядеть снаружи, а старательно закрытая на ключ машина — достаточно надежное убежище для лежащего без сознания человека, особенно если на ней установлена специальная аппаратура против воров.

Солнце уже касалось горизонта, когда Брэй отошел от машины и направился к зданию поста Земной Федерации.

Здание поста было одноэтажным, старого стиля. Оно совершенно не сочеталось со старомодной архитектурой города. Местные эстеты и фанатики культуры, должно быть, возмущались по этому поводу. Но даже если бы к лейтенанту не вернулась способность вспоминать, он сумел бы догадаться, что были какие-то особые причины построить пост именно так. Брэй спросил себя, знал ли Мортон, что на Диамондиане существует такая казарма.

Сам Брэй слышал только неопределенные разговоры о зданиях этого типа, но знал, что они строились из особых материалов, имели уникальные свойства и возводились только на планетах, где требовалась максимальная защита. Значит, кто-то отнес Диамондиану-6 к этой категории.

Брэй зашагал к зданию, удивляясь, что Марриотту, который считался подозрительным, доверили командовать таким постом.

Охранники в форме, стоявшие у двери, отдали честь Брэю небрежно. Это явно значило, что они не беспристрастно относятся к конфликту на Диамондиане. Если такое становилось известно начальству, виновных после возвращения с планеты увольняли из армии. Армии не нужны люди, потерявшие воинский дух, по какой бы причине это ни произошло.

По правде говоря, сам Брэй тоже не был беспристрастным. Но тесты доказали, что он в силах отрешиться от своих чувств и быть объективным при поиске решения проблемы, а не становиться частью этой проблемы. Именно в последнем Мортон подозревал Марриотта.

Пройдя по освещенному коридору в глубь здания, Брэй нашел Марриотта в его кабинете. Командир размещенной в Корапо части, высокий, черноволосый красивый мужчина, принял Брэя довольно холодно.

— Я попросил подать нам обед сюда, лейтенант: здесь мы сможем говорить, не боясь, что нас подслушают. А теперь, лейтенант, как насчет того, чтобы попробовать это прекрасное диамондианское вино?

То, что Марриотт два раза упомянул его звание в двух коротких фразах, обнадежило Брэя. Он сказал себе, что Мортон правильно понял характер Марриотта, послав к нему, капитану, на обед для разведки лейтенанта. Полковник понимал, что командир базы почувствует себя обезоруженным перед старшим по званию.

Хозяин и гость выпили вина, пообедали и снова выпили. Вечер только начинался.

Брэй, который благодаря своему крепкому, как сталь, желудку мог много выпить, оставаясь трезвым, притворился, что постепенно пьянеет.

Молодой офицер должен был признаться себе, что капитан сбивал его с толку. Для недиамондианца Марриотт слишком долго жил на Диамондиане. По сведениям разведслужбы, он прибыл на эту планету в возрасте двадцати шести лет. Вначале он только учился то в одном, то в другом диамондианском университете.

Восстание ирсков началось-через четыре года после его появления здесь, а оно продолжалось уже десять лет. Значит, Джеймсу Марриотту должно быть сорок лет.

На этот возраст капитан и выглядел. От невоздержанной жизни его щеки покрылись сетью красных прожилок. С первого своего дня на Диамондиане Марриотт проявил себя большим женолюбом. В личном деле капитана было записано, что однажды он заявил: «Диамондианские женщины слишком рвутся замуж. Чтобы их терпеть, нужно быть закоренелым холостяком».

В последующих донесениях было сказано, что Марриотт переключился на проституток, которые заполнили улицы с начала войны.

Странно, но он вступил добровольцем в экспедиционный корпус Земной Федерации. Высшее командование было просто счастливо получить в свое распоряжение человека с такой великолепной подготовкой и так хорошо знающего Диамондиану. Можно только удивляться, что такой ценнейший специалист застрял в Корапо, в этом тупике для всякой карьеры. И в усердии, с которым он сейчас поил лейтенанта Лестера Брэя, было что-то неестественное.

Что он затевал? Брэй решил, что должен обдумать это, и попытался найти ответ, но не смог.

Когда уже стемнело, Марриотт заявил:

— Время уже позднее. Нас ждут, а диамондианцы придают большое значение вежливости и точности.

Брэй тяжело поднялся из-за стола и, пошатываясь, прошел через комнату. Краем глаза он увидел, что Марриотт наблюдает за ним, не скрывая своего презрения. Брэй небрежно поставил ногу, споткнулся и едва не упал, но, когда капитан захотел его поддержать, оттолкнул Марриотта размашистым движением и нечленораздельно, словно язык еле ворочался у него во рту, пробормотал, что не нуждается в помощи.

Оба офицера вышли из здания через заднюю дверь. Брэй, притворяясь, будто ничего не видит, рассмотрел, что они находятся во дворе, огороженном высокой решеткой, где стоит много бронированных машин под охраной одного часового.

Когда Марриотт и этот солдат помогли Брэю взобраться в одну из машин, капитан наклонился к окну и объявил своему гостю:

— Я кое-что забыл. Устраивайтесь поудобнее, я отлучусь всего на минуту.

Потом он захлопнул дверцу.

Капитан отсутствовал не меньше десяти минут. За это время Брэй, продолжая играть для охранника роль пьяного, нашел возможность выяснить, что все стальные двери и ставни машины были прочно закрыты на засовы. Лейтенант подумал, сможет ли он в случае неудачи взломать один из засовов с помощью пистолета.

Его размышления оборвало возвращение Марриотта, который сел рядом с ним и стронул машину с места. Он не извинился за свое слишком долгое отсутствие.

По дороге в имение Феррарисов Брэй иногда пел и тихонько бормотал о том, что, вероятно, во всей Вселенной не существует ни одного действительно важного события.

— Все на свете лишь энергия. Человек — только сгусток энергии в замкнутом контуре. И меньше чем через сто лет все сгустки, которые сейчас живут — «проявляют себя», унесутся прочь и растворятся в бесконечном пространстве-времени.

Затем Брэй очень убежденно заявил, что историю отношений между этими элементами энергии обычно пишут одиночные замкнутые контуры. С течением времени они тоже исчезают или совмещаются друг с другом.

— Так что, — пел Брэй, — по-настоящему не имеет никакого значения, превратят ли ирски сегодня в пыль результаты всех половых актов на Диа-мон-ди-а-не…

Эту песенку Брэй напевал, уже раскинувшись на диване в большой комнате дома Феррарисов и смутно осознавая, что вокруг него стоит десяток людей, большей частью мужчин, — смутно потому, что он закрыл глаза, как человек, который борется со сном. Он не понимал, почему он находится здесь. Мортон приказал узнать правду о Марриотте любой ценой, но было трудно понять, почему эти люди согласились потратить весь вечер на гостя, который сейчас должен был казаться им самым неотесанным пьяницей, какого они когда-либо видели.

Могут ли эти диамондианцы при их горячем нраве ответить на грубость силой? Брэй чувствовал свое тело, развалившееся в самой оскорбительной позе, какую он смог принять, и ему показалось, что очень скоро пойдет речь о его наказании.

В тот момент, когда это пришло лейтенанту на ум, он почувствовал рядом с собой движение. А потом…

Брэй заметил, что все вдруг замолчали. Наконец кто-то наклонился над ним.

Это был момент, которого лейтенант ждал. Он раскусил твердую капсулу, которую держал во рту на этот случай. С легким шумом, похожим на вздох, оболочка раскололась на языке. Капля жидкости, находившаяся внутри, мгновенно превратилась в отвратительный, вызывающий тошноту газ. Брэй очень часто учился выпускать это вещество изо рта, но все-таки его самого чуть не вырвало.

Как всегда, лейтенант пожалел того, кому в лицо попадет струя этого газа. Он услышал над собой полный отчаяния слабый крик — голос был мужской. Кто-то споткнулся и едва не упал. Потом один из мужчин, видимо тот же самый, грубо выругался.

Какая-то женщина стала шепотом отчитывать его. Но мужчину явно уже убедила вонючая струя, вылетевшая изо рта Брэя. Он громко ответил:

— Не беспокойтесь за него.

Брэй захрапел.

— И на такого мы рассчитывали, что он нас спасет! — воскликнул другой мужчина.

Брей услышал приближающийся шум легких шагов. «Это Изолина», — подумал он. Женщина заговорила удивительно молодым голосом:

— Он похож на ребенка, а уже стал омерзительным пьяницей.

— Должно быть, Комиссия по Переговорам выбирала своих людей из отбросов армии. Где еще можно найти таких, чтобы сидели сложа руки, когда у них на глазах уничтожают пятьсот миллионов людей.

Это был голос Джеймса Марриотта. «Итак, — подумал Брэй, — я только что узнал, ради каких принципов он стал сотрудничать с повстанцами».

Услышав выдавшие капитана слова и узнав, что Джеймс Марриотт действительно совершил то, в чем его заподозрили, Брэй выполнил свое поручение. Ему оставалось лишь выйти отсюда живым.

— А где другой? — спросила молодая женщина. — Он должен был увидеться со мной утром.

Значит, это действительно была Изолина.

— Но, — продолжала она, — те, кто наблюдал за ним, сказали мне, что он потерял сознание и лежал на тротуаре в ста метрах от моего дома. Никто не знает, что с ним стало после того, как его подняли и положили в машину.

— Не тревожьтесь о Мортоне, — отозвался Марриотт без малейшего волнения. — Он был в машине этого жалкого ничтожества, которое находится перед вами, и я отправил его в госпиталь. Туда же я отправлю и этого, если мне разрешат это сделать.

— Вы хотите сказать…

— Разумеется, с приказом для наших людей отослать обоих в какую-нибудь военную больницу подальше отсюда, — со смехом ответил капитан.

Один из местных мужчин вздохнул.

— Это наилучший способ. У меня сложилось очень неприятное впечатление, что Мортон узнал слишком много и нам следует действовать.

Чья-то рука грубо схватила Брэя за ногу.

— Помогите мне тащить этого типа, — проворчал голос Марриотта.

Это движение было таким неожиданным, что Брэй едва не подскочил на месте. Но он сумел мгновенно овладеть своими рефлексами, превратил инстинктивный рывок во враждебный удар ногой и пробормотал несколько ругательств по адресу людей, которые живут на Диамондиане всего триста лет и еще не потеряли охоты выдавать себя за землян. Сейчас, в 3819 году от рождества Христова, уже давно известно, что даже на Земле практически невозможно найти настоящего землянина. Без всякого сомнения, диамондианцы съели достаточно гамбургеров, и это делает им честь, они старались воссоздать старую культуру Земли, но подлинная Земля, веселая, приветливая, чудесная Земля прошлых веков полностью исчезла за тысячелетие смешения рас.

— И все-таки лучше видеть, как диамондианцы выдают себя за землян, чем не найти никого, кто продолжил бы древние традиции Земли, — напевал Брэй.

Похоже, окружающие считали его болтовню нормальной для пьяного человека. Брэя подняли и отнесли в машину Марриотта. Пока его несли, лейтенант имел время обдумать то, что перед этим услышал о Мортоне. При мысли о полковнике он приходил в отчаяние, с которым не вполне мог справиться. Он был изумлен, когда узнал, что наблюдатели были расставлены от городского особняка Феррарисов до Виа Рома и музея.

Потом ему в голову пришла другая мысль. Возможно ли, что Марриотт сам вынес Мортона из его машины? Может быть, капитан сделал это как раз за те десять минут, на которые отлучился перед отъездом? При этой догадке к Брэю вдруг вернулся его обычный оптимизм. Если Марриотт сделал это сам, это одно из тех чудесных совпадений или, вернее, одна из счастливых случайностей, о которых мечтают офицеры разведки. Как у всех офицеров, машина Брэя была оборудована огромным количеством приборов. Среди охранных систем, установленных на ней, был радиопередатчик, работающий на частоте, гипнотизирующей человека, наклонившегося над замочной скважиной в момент взлома дверцы. Передатчик был запрограммирован на передачу такому человеку нечеткого приказа.

Если Марриотт был человеком у замка, кто-то должен был помочь ему поднять бесчувственного Мортона. Многочисленные тесты уже давно показали, что загипнотизированный человек в течение этой временной путаницы в уме не может действовать один.

Помнит ли он, что произошло? Не похоже, чтобы помнил. Но, возможно, это позволит Брэю взять верх над капитаном.

Размышления лейтенанта прервали тихие голоса, зазвучавшие вокруг машины.

— Не понимаю, какая нам польза от того, что мы ушлем этих двоих с нашей планеты? — говорила Изолина Феррарис.

Один из мужчин тихо рассмеялся.

— Это только игра, мое дорогое дитя. Нам совершенно все равно, что будет с этими двумя пешками. Они ничто.

— Мы тоже скоро будем ничем, — возразила Изолина. — Тогда зачем все это? Две тени сражаются тенями мечей. Если у вас такие шутки, то… Оставьте в покое этих двоих! — приказала она, повысив голос.

— Изолина! Прошу вас, не надо!

— Вы знаете, какова моя политика: больше никаких необдуманных действий. Никаких бесполезных боев, вызванных гневом, — отозвался юный голос. — Вы сказали мне, что, вполне возможно, разведка Комиссии по Переговорам узнала, что наша мирная делегация отправилась на встречу с ирсками, готовыми заключить договор, и хочет узнать, в какой степени это может помешать выполнению ее задачи. Я потеряла на этих двоих целый вечер, а сейчас вы говорите, что они ничто!

— Речь идет не об этом, — проворчал тот же мужчина. — Мы просто хотели помочь Джимми, который посчитал, что это лучший способ избавиться от них. Они следили за ним, подозревали его.

— А я уверена, что Комиссия по Переговорам всегда знала и знает, что в ее армии есть десятки тысяч Джимми Марриоттов, которые против вывода войск Земной Федерации. И я также знаю, что все эти изменники, вместе взятые, заинтересуют ее разве что на одну — две минуты, — с глубоким презрением бросила Изолина.

Брэй был поражен верностью ее анализа, но к случаю с Марриоттом он не относился. То, что человек с такой прекрасной подготовкой и на таком низком посту пошел на контакт с руководителями диамондианских противников войны, требовало объяснения.

Самым важным было то, что эта молодая женщина, похоже, обладала большей властью, чем кто-либо представлял себе или подозревал. Она говорила как главная. Это немного пугало Брэя.

Однако сейчас первоочередным делом было доказать, что Марриотт действительно сотрудничает с повстанцами.

В этот момент Марриотт сам дал о себе знать — заговорил, не вполне сумев скрыть, как он расстроен:

— Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему. Я жертвую собой. Я оставлю это жалкое существо протрезвляться в моем кабинете. Но что касается полковника Мортона, то, вероятно, уже слишком поздно: он в госпитале и вряд ли пришел в себя. А я не в силах остановить машину, когда она уже запущена. Вы все согласитесь, что будет выглядеть очень смешно, если один из нас вдруг попытается остановить силы, которые сам привел в действие… Брэя я оставлю заложником до утра.

Девушка, видимо, признала свое поражение, поскольку, помолчав, неохотно пробормотала:

— Надеюсь, ваши действия против человека с таким положением, как у полковника Мортона, не возбудят подозрений. Пьеро проводит вас, а утром убедится, что лейтенант Брэй действительно свободно покинул ваш кабинет. Но, — неожиданно добавила она, — меня волнует вопрос, почему этот молодой человек сам не отвез своего начальника в госпиталь. Как вы устроили, что Мортон потерял сознание?

— Что значит «мы»? Мы совершенно ничего не сделали, — запротестовал один из мужских голосов.

Молодая женщина, должно быть, покачала головой или сделала неопределенный жест, потому что, когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась покорность судьбе.

— Вы… Вы меня ошеломили! Я была уверена, что все это подстроил Марриотт, а оказалось, что нам нужно разгадывать тайну.

Судя по голосу, Изолина удалялась от Брэя. Несомненно, она возвращалась домой.

— Мне придется поговорить с отцом и попросить его применить к некоторым из вас его процедуры, обостряющие ум. Как мы можем быть уверены, что это не новая техническая выдумка ирсков?

Дверь дома закрылась, и голос оборвался, словно обрезанный ножом. Через несколько секунд машина Марриотта тронулась с места.

Брэй, бесцеремонно брошенный на заднее сиденье, мог лишь плыть по течению событий и терпеливо переносить то, во что он впутался.

По дороге к военному посту Корапо он притворился, что проснулся, а когда машина въехала во двор за зданием поста, сделал вид, что окончательно опомнился.

— Вам будет лучше провести эту ночь здесь, — сказал ему капитан Марриотт с хорошо разыгранной заботливостью, как будто у его гостя был выбор.

Брэй согласился с ним: у молодого офицера были к капитану вопросы, которые звучали бы естественнее, если бы их задал вполне протрезвевший человек. А задать их станет легче, если сейчас Брэй не будет слишком протестовать.

Кроме того, в этот поздний час лейтенант не мог ничего сделать для Мортона: заговорщики из госпиталя, куда его увезли, конечно, установили там охрану, ночью еще более надежную, чем днем.

Итак, Брэй закончил этот день в удобной постели в комнате для друзей капитана Марриотта.

Глава 3

На следующее утро, входя в столовую, Брэй заметил, что капитан, видимо, не выспался: он был бледен и взгляд у него был не вполне сосредоточенный.

— Вам нездоровится? — вежливо спросил Брэй.

Лейтенант был полон надежды: он догадался, в чем причина недомогания Марриотта: это последствия вчерашнего открывания дверцы в машине.

— Нет, что вы, я в полном порядке, — заверил Марриотт и широко повел рукой. — Садитесь, лейтенант.

Брэй подчинился. Пока ирск в форме комнатного слуги — жилете с зелеными полосами — подавал завтрак, за столом не прозвучало ни слова. Марриотт несколько раз открывал рот, чтобы заговорить, но в последний момент менял решение. Пока хозяин дома не отрываясь глядел на стену, Брэй бегло осмотрел его и убедился, что Марриотт явно находится под гипнотическим воздействием.

К лейтенанту Брэю вернулся его обычный оптимизм: может быть, он найдет возможность заключить сделку, которая спасет Мортона. Брэй решил попытать счастья и уверенным естественным голосом спросил.

— Значит, все эти люди, которые были там вчера вечером, и есть знаменитые диамондианские пацифисты?

Марриотт был застигнут врасплох.

— Это люди доброй воли, самые простые люди, каких десятки миллионов на Диамондиане.

Сказав это, капитан снова впал в апатию. Брэй обдумал эти слова. Сам он ни разу не встречал «простых» диамондианцев.

— Кто эти ирски, с которыми они устанавливают контакт? Кого они представляют?

По словам Марриотта, переговоры велись с большой группой ирсков, которые объявили себя друзьями диамондианцев и, как говорили пацифисты, обещали использовать мощные силы против непримиримых ирсков. Брэй думал, что это объяснение притянуто за уши.

— Вы действительно считаете, что делегация диамондианцев сейчас находится на пути к месту переговоров с представителями ирсков? — спросил он.

Удивление и недоверчивый тон собеседника наконец привели в себя Марриотта.

— Разумеется, да, лейтенант, — подтвердил он резко и снисходительно. — Я же вам говорю, что это очень искренние люди, которые всерьез намерены добиваться мира. Встреча действительно должна произойти сегодня рано утром.

— Значит, она произошла и с этой делегацией не случилось ничего плохого?

— Видите ли…

Марриотт немного помедлил, потом неохотно продолжил:

— Диамондианцы могут быть очень разными. Они очень умны, они строят прекрасные здания, они пишут лучшую во Вселенной музыку, они понимают толк в жизни и женщинах и очень талантливы, но…

— Но что?

— Никто ничего об этом не знает, — искренне признался Марриотт.

На это Брэю явно нечего было ответить. Оба офицера молча позавтракали, и лейтенант начал понимать, что скоро у него возникнет проблема. Как он должен поступить, когда вернется в свою машину и обнаружит, что Мортона в ней нет?

Может быть, настал момент заговорить о сделке, найти компромисс? И Брэй решительно начал:

— Похоже, вам сегодня нездоровится, капитан.

Марриотт немного помедлил, потом выпрямился. По выражению лица капитана было ясно, что он принял решение.

— Лейтенант, нам нужно поговорить об одном деле. По поводу вашей машины…

Брэй понял, что они с капитаном настроились на одну волну, и стал ждать продолжения.

— Вчера вечером, — решительно заговорил Марриотт, — один из моих подчиненных, осматривая при выполнении своих обязанностей машины, припаркованные возле нашего здания, обнаружил в вашей машине человека, очень похожего на труп…

Брэй спросил себя, какой способ осмотра позволил преодолеть практически непрозрачное затемнение, которое он установил, чтобы помешать посторонним видеть внутренность своей машины, но не стал размышлять об этом, так как Марриотт продолжал говорить:

— Мы, конечно, патрулируем весь город, но все машины, которые стоят в радиусе двухсот метров вокруг этого здания, мы осматриваем более подробно и с применением специальных средств. Разумеется, мы ищем спрятанные бомбы или другие смертоносные устройства, которые могли бы разрушить или сильно повредить наш маленький пост.

Это было достаточно логично.

— Так вот, мы вынесли этого человека из машины и отправили в госпиталь.

— А кто открыл дверь моей машины? — спросил Брэй.

Взгляд темно-серых глаз капитана вонзился в выражавшие полнейшую невинность глаза Брэя.

— Я сам, лейтенант.

— Тогда, капитан, нужно как можно скорее размагнитизировать вас.

— Я вас не понимаю. Что вы имеете в виду? — встревоженно спросил Марриотт.

— Извините. Это наш технический жаргон разведчиков. Имеется в виду гипнотическая настройка на другого человека.

Брэй сделал вид, что внимательно рассматривает Марриотта, словно впервые заметил у него мелкие признаки гипноза.

— Я вижу у вас симптомы внутреннего конфликта, капитан. Вы, должно быть, очень плохо провели ночь.

В глазах Марриотта сверкнул гнев, потом они округлились. Было похоже, что капитан ждет продолжения. Брэй объяснил ему природу гипноза и в заключение сказал:

— На вашей стадии человек ощущает путаницу в мыслях, а потом другая личность постепенно занимает место первой.

Марриотт медленно кивнул. Ему, похоже, было не по себе.

— Значит, дело в этом аппарате, — пробормотал он. — И освободить человека от гипноза должен тот же механизм, который его загипнотизировал.

Брэй поднялся с места.

— Пока вы будете записывать название госпиталя, куда вы отправили того человека, я схожу за своим аппаратом и освобожу вас.

Чуть позже Марриотт написал на карточке нужное название, и офицеры расстались по виду друзьями.

— Я буду вам признателен, если вы сообщите мне, удались ли переговоры. Мне трудно поверить, что отдельные группы вроде этих могут решить проблему, но я желаю им удачи. До свидания и спасибо, — сказал Брэй.

Он вышел, нашел свою машину и поехал в указанный Марриоттом госпиталь. Лейтенант хотел спасти Мортона, но плохо представлял себе, как сделать это. Еще меньше идей на этот счет у него осталось, когда он узнал, как и подозревал, предчувствуя несчастье, что Мортона нет в этом госпитале.

Где же полковник? И в каком состоянии?

Глава 4

Какая катастрофа могла произойти с мирной делегацией диамондианцев в самом центре диких джунглей сырой и жаркой части одного из континентов Диамондиане-6?

В этом отдаленном краю никто не жил, даже ирски. Так что с нормальной точки зрения все должно было пройти прекрасно. Две делегации — диамондианцев и ирсков — должны были встретиться и достичь согласия. Поскольку каждая из них представляла «молчаливое большинство» своего народа, они разрешили бы конфликт на своей планете без недавно прибывшей с Земли Комиссии по Переговорам.

Так было в теории.

Фронт проходил примерно в ста пятидесяти километрах к северу, в горах с более прохладным климатом, где диамондианцы умело вели короткие наступательные операции, провоцируя ирсков, не способных понять военную хитрость такого рода.

Значит…

В тропиках Диамондианы, в лесу, который назывался Овраг Гиюма, тянулся день. Солнце начинало спускаться к горизонту. Сейчас оно было на расстоянии четырех своих диаметров над самыми высокими вершинами поднимавшихся на западе гор и продолжало опускаться. Группе диамондианцев казалось, что мир вокруг постепенно угасает от потери сил и ему нужна долгая ночь, чтобы подготовиться к новому дню.

Невозможно было обмануться сильнее: мир джунглей не засыпал. Он просыпался, и долина уже на три четверти ожила. Нетерпеливые джунгли едва ли не слишком торопились встретить наступающую ночь. Повсюду уже протянулись тени, а там, где лес был гуще всего, почти ничего не было видно. Маленькая речка, поившая всю эту буйную растительность, местами почти исчезала под растениями, которые она питала. Тысячи лиан тянулись к этому потоку воды, и только их собственные ветви мешали им окунуться в него. Река текла с севера и прежде, чем оказаться здесь, пересекла травянистую равнину, преодолела двадцать километров извилистого пути по оврагу и вырвалась на другую равнину, где духота была еще сильнее.

Мирная делегация людей, подошедшая с северо-востока, не видела никакой причины соблюдать осторожность здесь, вдали от поля боя между диамондианцами и ирсками, и кто-то предложил:

— Встреча возможна не раньше утра. Что, если мы немного поохотимся?

Вся делегация пришла в восторг от этой идеи. В конце концов, это диамондианцы затратили огромные деньги, завезли сюда с Земли всех этих животных. Какой прекрасный случай получить немного пользы от вложенного капитала!

Присутствие людей уже вызвало беспокойство среди обитателей джунглей. Их обычное поведение изменилось.

Дикий кот, почти взрослый зверь мраморной окраски, чуть больше домашнего кота, вдруг почувствовал запах людей и шагнул назад в тот момент, когда собирался прыгнуть на землеройку. Токи, идущие от кошачьих мышц, вспугнули грызуна, и тот исчез под гнилой веткой. Кот, разозленный, убежал в чащу.

За четыреста метров от этого места два ягуара вошли в лес, поднявшись из саванны, где провели день, и почувствовали слабый незнакомый запах. Они напряглись, у каждого приподнялась верхняя губа, обнажая клыки. Потом оба зверя отступили назад, исчезли в овраге и бесшумно бежали до тех пор, пока отвратительный запах не перестал их тревожить.

Все одиннадцать диамондианцев лежали на краю пропасти, прижав к плечу наведенные на цель ружья. На другой стороне оврага стояли две серны. Во время жары они лежали в тени, а теперь проголодались. Несколько мгновений их силуэты — две черные фигуры — были видны на вершине скалистого пика. Серны недоверчиво нюхали воздух, высоко подняв рогатые головы. В этом положении они были идеальными мишенями.

Одиннадцать ружей почти одновременно произвели двенадцать выстрелов.

В любом другом месте было бы довольно трудно понять, почему ни одна пуля не попала в цель. Но тут произошла цепочка событий, типичная для диамондианцев.

Один из охотников вдруг решил, что обязательно должен застрелить серну. Поэтому он, по-прежнему лежа у края оврага и нацеливая ружье на противоположный склон, стал наблюдать за своими товарищами и не смотрел на цель. Это был светловолосый молодой человек маленького роста и весь в рыжих веснушках, по имени Хоакин.

Благодаря присущей диамондианцам остроте чувств он за несколько секунд до выстрелов увидел, как указательные пальцы стали сгибаться, касаясь курков. Движения были быстрыми и умелыми: это были опытные стрелки.

Хоакин выстрелил первым — и промахнулся, потому что не смотрел на дичь.

Все-остальные так же, как Хоакин, были выбраны в мирную делегацию потому, что были выдающимися стрелками. Но, к несчастью, они были также диамондианцами. При звуке первого выстрела десять сердец раздулись от ревнивой мужской зависти. Этого оказалось достаточно: ружья отклонились в сторону, и пули прошли мимо цели.

В этот момент главный виновник промаха выстрелил снова. На этот раз Хоакин промахнулся не потому, что был диамондианцем. В мире есть и другие силы, и в этот момент одна из них взяла над ним верх.

Поскольку Овраг Гиюма не находился на линии фронта, выстрелы оказались полной неожиданностью для десяти тысяч ушей, которые еще никогда не слышали подобного шума. Это был трескучий звук поразительной силы, отразившийся от скал множеством изменчивых отголосков.

Два недавно бежавших от людей ягуара, великолепные трехлетние хищники, сейчас ползком пробирались вдоль оврага. Они подскочили, обернулись назад, потом снова начали взбираться на склон.

Десяток других кошачьих, пара покрытых панцирями тапиров, обычная выдра, выдра без когтей, два хорька, сотня белок, индийские мангусты, несколько сот пестрых птиц, среди которых были зеленые голуби, обычные дикие голуби, серебристые и калиджские фазаны, и тысячи других существ, которые жили в овраге, неподвижно замерли, когда этот шум грубо ворвался в их уши, а потом снова отправились по своим делам.

Среди диких животных, обитавших в овраге, сильнее всех отреагировали на стрельбу те две серны, в которых целились охотники. Звуки выстрелов ничего не значили для них, но свист пуль, отскакивавших от скал, заставил их нервы напрячься. Серны испустили тревожный крик и стали взбираться на отвесную скалу, находившуюся позади них. До вершины было больше тридцати метров, но серны уже были только движущимися тенями на фоне серо-коричневых скал. Через несколько секунд животные добрались до гребня и исчезли.

Все это произошло между первым и вторым выстрелами низкорослого светловолосого солдата, и во второй раз Хоакин промахнулся потому, что цель уже двигалась.

Некоторые из его товарищей сразу угадали, что произошло, и задыхались от ярости. Другие пытались понять, в чем дело. К несчастью этих людей, делегация ирсков уже укрывалась за стеной кустарника в нескольких метрах от места, где появились серны. Особые способности ирсков позволили туземным миротворцам сделать так, чтобы лесные животные не заметили их.

Но град пуль, посланных диамондианцами, встревожил ирсков.

И тут всех охватило типично диамондианское безумие. Наиболее взбешенные неудачей диамондианцы стали поворачиваться во все стороны, выкрикивая обвинения и ругательства. Остальные мгновенно поняли, что произошло, и включились в ссору. Все они забыли, где находятся. Полные ярости голоса, отражаясь от скал по всей долине, усиливались, порождали множество отголосков, и казалось, что в Овраге Гиюма собралась целая армия.

Один из диамондианцев осознал опасность и с большим трудом заставил замолчать своих перевозбужденных товарищей. Но было слишком поздно: звуки будто бы многочисленных голосов уже разгорячили даже самых нерешительных среди ирсков. Уверенные, что с полным правом защищаются от врага, туземцы метнули в самый центр группы диамондианских миротворцев малогабаритное Оружие Дуальда.

Сгустки энергии понеслись по всем направлениям. Словно тысячи крошечных осколков металла разлетелись во все стороны.

И каждый из этих осколков попал в кого-то из людей. Все, кроме одного, умерли мгновенно. Уцелел лишь виновник этого хаоса: в момент взрыва Хоакин по причине, известной одному богу, стоял, пригнувшись, за большой скалой.

Он бросился на землю и дождался, пока прекратится свист освободившейся энергии. Потом он ушел, ни разу не взглянув назад.

Глава 5

Человеку, который пробирается в самой гуще джунглей — то идет, то ползет на животе, — нужно много времени, чтобы попасть из пункта А в пункт Б. Поэтому, когда Хоакин наконец остановился, уже достаточно долго царила тишина и на западе солнце опускалось за горизонт.

Ветер, который, проделав немалый путь, достиг оврага и несся вдоль него, легкими порывами раскачивая ветви и заставляя дрожать листву, немного освежил душный зловонный воздух долины.

Единственный уцелевший участник диамондианской мирной делегации добрался до группы кривых деревьев и укрылся под ними. Сидя на корточках под переплетающимися ветвями, Хоакин оглядывал зубчатую вершину холма, которая поднималась в тридцати метрах над его головой.

Его положение казалось безнадежным. Вначале Хоакин думал, что спасся невредимым, но скоро обнаружил, что его плечо сильно кровоточит: один из энергетических «осколков металла» ранил его. А уже наступала ночь.

Раненный, Хоакин стал лесным зверем. Ему понадобилось много времени, чтобы понять это, потому что все его силы и вся воля были направлены на то, чтобы сантиметр за сантиметром тащить свое тело по ночной чаще.

Хоакин не знал даже, в каком направлении он идет: вокруг него была только чернота ночи, и Хоакин ощущал только ее и свои движения.

Наконец Хоакин обессилел. Он лег в траву и лежал неподвижно, оглушенный шумом собственного тяжелого дыхания. В этот момент ему и пришло на ум, что теперь он беззащитен против капризов дикой природы этого края.

Хоакин также понял, в каком направлении он бессознательно шел: к реке. Ему была нужна вода! Жажда заглушала все мысли. Рот и горло Хоакина пересохли, язык распух, в теле не осталось ни капли влаги. Тут он, должно быть, потерял сознание…

Очнулся Хоакин внезапно, словно от толчка. Было ясно, что он долго пролежал без чувств, потому что на востоке, где раньше он видел одни звезды, теперь сияла луна. Его лица касалось горячее дыхание, и на Хоакина смотрела пара желтых глаз, горящих, словно два фонаря. Голова зверя оставалась невидимой в темноте.

Хоакин отпрянул и резко замахнулся. Ладонь больно ударилась о голову хищника.

— Убирайся! — крикнул Хоакин.

Удар был не очень сильным, и голос не очень громким, но глаза отодвинулись от человека. Теперь, когда зверь стоял не так близко, Хоакин разглядел, что это был шакал.

— Значит, ты набирался храбрости, чтобы вонзить зубы мне в горло, да? Пошел прочь! — рявкнул на него Хоакин.

Несмотря на внезапный приступ ярости, молодой солдат успокоился, увидев, что опасность была меньше, чем он думал. Хоакин засунул в кобуру пистолет, который уже наполовину вытащил, огляделся вокруг и увидел второго шакала. Без сомнения, это была самка первого. Она не сводила с Хоакина глаз.

При виде второго зверя Хоакин вздрогнул от страха. Больше он не решился отдаваться на волю случая.

Хоакин почувствовал, что потерял слишком много крови и умрет, если не найдет воду. Он с трудом заставил себя подняться и пополз к реке на коленях. Луна скрылась за лианами, потом медленно поднялась на небо, а он упорно продолжал ползти. Через полчаса Хоакин вдруг услышал перед собой в темноте журчание реки.

Он лихорадочно заторопился, но не смог ускорить движение: только слон или танк могли бы прорваться через массу переплетенных между собой лиан, которые прокрывали берег реки. Хоакин устало пошел вдоль реки по ее течению.

Вдруг он оказался перед омутом, где жил крокодил. Прибрежная грязь приятно холодила горевшие от начинавшегося жара ладони. Хоакин наклонился, чтобы напиться, качнулся вперед, и несколько капель его крови упали в воду. Течение принесло эту кровь к длинному бревну, которое лежало, наполовину утонув в грязи, в шести — семи метрах от берега.

Бревно ожило и бросилось на Хоакина, не поднимая волн. В лунном свете на нем загорелись две маленькие искры — глаза. Хоакин, отдыхавший после сделанного усилия, смотрел на это с таким слабым интересом, что не сразу осознал происходящее. Только в следующее мгновение он с изумлением подумал: «Крокодил! Я должен его убить!»

Снова его охватила ярость. Молодой солдат автоматически прицелился в глаз зверя и почувствовал, что все это происходит с ним, а не с кем-то еще, только тогда, когда звук выстрела отозвался в долине сотнями отголосков. Это эхо словно ударило Хоакину в лицо и разбудило его.

Тогда он с изумлением увидел, что вода словно кипит от рывков огромного подстреленного зверя. Хоакину не понадобилось усилие воли, чтобы уйти прочь от этого кошмарного чудовища. Для этого были нужны только физические силы.

Казалось, что лагерь и безопасность были очень далеко.

На время джунгли оставили Хоакина в покое. Он был жив и шел наудачу по тропе, которую протоптали звери.

От выпитой воды к Хоакину вернулась способность думать, и он сказал себе, что должен во что бы то ни стало добраться до базового лагеря мирной делегации прежде, чем оставшиеся там участники переговоров тоже погибнут в засаде.

Теперь, когда ум повстанца снова стал ясным, он начал бояться, что джунгли помешают ему выполнить эту задачу. Еще несколько часов назад Хоакин был надежно защищен, был выше всех угроз и опасностей, но теперь ирски грубо столкнули его крепкое коренастое тело на уровень леса.

Какая-то тень заслонила луну. Хоакин упал на живот и сжался в комок. Потом он разглядел, что это было всего лишь облако, но страх не прошел. Джунгли вдруг ожили: наполнились шепотами, вздохами, шуршанием, свистом и скрипом. Хоакин услышал мягкие тихие шаги и рычание, похожее на тигриное: они то приближались, то удалялись.

Он лежал все на том же месте почти без сознания и вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним и смотрит на него. Сначала Хоакин решил, что это ирск, но когда поднял голову, то обомлел от страха: перед ним была светящаяся прозрачная фигура. Хоакин видел через нее джунгли.

Молодой солдат задрожал от ужаса: он вспомнил старинные рассказы о том, что на закате бесы и призраки ирсков спускаются на землю, раскачивают ветки деревьев, взбаламучивают воду в прудах и кричат так, что невозможно описать.

Это прозрачное существо молча приблизилось к Хоакину, наклонилось над ним и пробормотало несколько слов. Хоакин был хорошим католиком и сразу понял, что находится в полной власти беса и должен терпеть все его причуды. Он мысленно заткнул себе уши, то есть твердо решил не слушать ни единого слова призрака, и тем не менее смутно понял, что тот просит его что-то пообещать. Хоакин был так слаб, что послушно согласился сделать все, что пожелает призрак, но при этом мысленно добавил положенные в таких случаях оговорки.

Звук его голоса и, возможно, движения светящегося существа обратили в бегство трех ходивших поблизости диких свиней. Те бросились к тропе, и Хоакин должен был отскочить в сторону, чтобы не столкнуться с ними. Все же одно из животных, пробегая, отдавило ему своими копытами правую ногу. Когда Хоакин опомнился настолько, что смог обернуться назад, светящаяся фигура уже исчезла.

Не обращая внимания на острую боль, молодой солдат вскочил на ноги и побежал. Через сто метров он стал шататься, потом ноги Хоакина стали заплетаться. В конце концов он упал, не в силах идти дальше.

Его мозг, лишенный всякой физической поддержки, ослаб еще больше, чем тело. Когда маленькая пальмовая виверра вскрикнула около Хоакина, тот закричал во все горло, ругая зверька.

Весь следующий час Хоакин полз как автомат, крича и вопя при каждом звуке джунглей.

Патруль, вышедший из лагеря мирной делегации, нашел Хоакина в ста метрах от этой укрепленной базы. Как раз перед этим Хоакин в пятый раз выстрелил по огромному листу, который качался под ветерком перед самым его носом.

Из множества грехов, которые Хоакин совершил в этот день, далеко не самым малым было решение ничего не говорить о встрече с дьяволом в ночных джунглях. Спасенного напоили и накормили, перевязали ему рану, и через час его ум заработал в полную силу. Как только Хоакин смог говорить, он рассказал выдуманную историю о предательстве ирсков, в которое теперь сам начинал подсознательно верить.

Делегация ирсков со своей стороны, разумеется, сообщила на свой командный пункт, что попала в засаду. Поэтому было уже поздно разбираться в случившемся с помощью здравого смысла.

Естественно, арьергард диамондианской делегации потребовал срочно прислать подкрепления. Генерала Филиппа Феррариса, который находился в своем штабном кабинете, это очень встревожило, потому что идея мирных переговоров принадлежала его дочери. Все же он послал в лагерь тысячу парашютистов. Они были сброшены в овраг на рассвете и обнаружили там мощно вооруженную роту ирсков, которая бесшумно пришла туда ночью ускоренным маршем: ирски опасались нового предательства со стороны людей.

В девять часов утра в Овраге Гиюма уже шел ожесточенный бой. Судя по докладам, смерть косила солдат повсюду. Диамондианский генерал решил сдержаться и ничего не сообщать дочери о ее поражении, пока не станет известен исход сражения.

Пока происходили все эти события, с Мортоном случилось вот что. Накануне днем вокруг него были…

Глава 6

Даль и тьма!

Звезды… знакомые созвездия. Мортон понял, что видит созвездия, окружающие Диамондиану, и то, куда входит она сама. И что он смотрит на них — тут Мортон окаменел от изумления — из глубины космоса.

Продолжая со все большим изумлением разглядывать звезды, Мортон вдруг почувствовал странное беспокойство, словно рядом было что-то угрожающее ему, на что он должен взглянуть. Он попытался повернуть голову: оказалось, что он идет по улице в компании довольно плохо одетых ирсков.

Мортон смутно подумал, что не позволит втянуть себя в новые глупости.

— Нет, вы не получите Оружие Лозитина!

Мортон понял — и посчитал это мгновенное вхождение в обстановку совершенно естественным, — что эти два ирска-националиста пытаются убедить его передать войскам восставших то, что они называли «разрушительной силой Тьмы».

Ирски-повстанцы шли рядом с ним скользящей походкой и изящно жестикулировали всеми щупальцами, страстно возражая против его точки зрения на этот вопрос.

Они считали, что для ирска позор быть союзником людей и наступит день, когда всех ирсков, которые сотрудничают с диамондианцами, объявят врагами планеты.

— И в этот день ты будешь в списке предателей. Лозитин! А это решение, если оно будет принято, означает смерть для всех ирсков, носящих зеленые полосы, на всей Диамондиане.

— Так что подумай хорошо, Лозитин. Неужели тебе так хочется, чтобы твои братья ирски стали тебе врагами в этот день? А он не за горами: он наступит через несколько часов после ухода экспедиционных войск Федерации.

Мортон улыбнулся и покачал головой.

— Оставьте меня в покое, понятно? — ответил он. — Вам понадобилось много мужества, чтобы спуститься со своих гор. Но вам надо бы быть сдержаннее и подумать о вашей семье, которая будет в отчаянии, если с одним из ее любимых сыновей случится несчастье.

Слово «семья» показалось ему особенно важным, так как его ум задержался на этом слове.

Потом Мортон снова увидел себя на улице. Он смотрел, как те же два ирска уходят прочь. Походка и жесты выдавали гнев и раздражение обманувшихся в своих надеждах повстанцев. Мортон заметил, что улыбается. Когда он уходил с этого места, ему показалось, что он знает что-то, ускользнувшее от внимания националистов. Он решил какой-то вопрос, а те еще даже не поняли, что этот вопрос существует и должен быть решен.

Мортон пытался понять, что это за тайна, известная ему одному, и вдруг со всей остротой осознал свое положение.

— Что происходит? Где я?

Он попытался остановиться и оглядеться вокруг, но не смог сделать это. Он не мог даже повернуть голову.

Он ощущал свои ноги, которые продолжали шагать по улице. Видимо, это была улица какого-то поселка. Место показалось Мортону знакомым. Должно быть, это одна из двухсот диамондианских общин, в которых он побывал с тех пор, как вступил в должность.

Но какая? И как он сюда попал?

«И ведь я сидел в машине с лейтенантом Лестером Брэем. Как же я могу быть… где-то еще, о господи?

Кто идет по улице? Это не я.

О господи, я больше не я!»

Мортона охватило совершенно незнакомое ему до сих пор чувство: он оцепенел от страха. А пока он позволял ужасу охватывать себя, тело… — как назвал его тот ирск?.. да, Лозитин… — тело Лозитина продолжало спокойно шагать под ним, вокруг него, сквозь него, совершенно не чувствуя странности этой ситуации.

«Мое имя Чарлз Мортон, а не Лозитин», — автоматически подумал полковник.

Мортону нужно было чем-то подтвердить, что он существует, и он еще раз попытался остановить чужое тело. Но Лозитин продолжал медленно ставить одно щупальце перед другим, выпрямляя их при каждом шаге так, что они становились твердыми, как кости. При такой походке щупальца выдерживали его вес так же естественно, как человеческие ноги.

Наконец Мортон отказался от попыток управлять телом ирска и ограничился тем, что следовал за движениями Лозитина. Тот скоро вошел в магазинчик скобяных товаров и сразу же направился в комнату за лавкой. Там он снял свою куртку с зелеными полосами, надел блузу тоже с рисунком из зеленых полос, вернулся в магазин, встал за прилавок и начал обслуживать покупателей, в основном крестьян-диамондианцев.

«Эта сумасшедшая история, конечно, через секунду — другую окончится», — подумал Мортон.

Но секунды превратились в минуты, потом в часы. Мортон заметил, что все больше и больше следует за движениями и словами Лозитина.

«Как будто я сам говорю и действую».

Это показалось полковнику опасным, и он попытался сопротивляться.

К концу дня он вновь подумал о беседе Лозитина и двух ирсков-националистов относительно оружия предков.

«Только этого нам не хватало! Новое оружие в этой преступной войне, и еще более мощное, чем все, которые мы знаем…»

Невероятно, но этим оружием владел ирск — друг людей, скромный продавец скобяных товаров в большой деревне в центре того континента Диамондианы, где жили люди и климат был умеренным.

По крайней мере, умеренным его назвали Мортону еще по дороге на эту планету. Здесь он быстро узнал горькую правду: умеренный климат на Диамондиане означал температуру выше сорока градусов в тени!

Часы пробили шесть раз. Шесть часов вечера — время закрытия магазина.

Симпатичный молодой ирск снял блузу, надел куртку, попрощался с двумя другими продавцами-ирсками и с хозяином, разговорчивым диамондианцем, вышел на улицу и зашагал той же дорогой, по которой пришел в магазин в час завтрака.

Ослепительное диамондианское солнце, сверкающее, как голубовато-белый бриллиант, опускалось на западе за холмы, и повсюду ложились длинные тени. Лозитин шагал не спеша и наконец дошел до квартала ирсков на краю поселка.

Увидев вокруг себя со всех сторон древние развалины, Мортон пришел в восторг. До военной службы он был архитектором и всегда мечтал изучить древнейшую цивилизацию ирсков. До сих пор у полковника не было такой возможности: слишком много дел по службе.

Еще больше Мортон восхитился, когда заметил, что Лозитин направляется к самому большому дому, стоящему в центре квартала. К несчастью полковника, для Лозитина это место было привычным и тот почти не смотрел на окрестности своего дома. Более того, Лозитин отвернулся от самых интересных частей здания, и поэтому Мортон не смог разглядеть, как было восстановлено то, что он, за неимением более подходящего слова, мысленно назвал пластмассой.

«Будет очень интересно когда-нибудь выяснить, как мог разрушиться такой прочный материал и как его восстановили», — подумал Мортон.

Полковник мгновенно забыл о своем отчаянном положении и с нетерпением ждал момента, когда он наконец увидит изящно украшенный интерьер ирского дома: до сих пор он видел внутренность таких домов только на фотографиях и в журнальных иллюстрациях, дававших очень слабое представление об убранстве дома в целом.

Мортон представил себе сначала парадную прихожую, а потом другие великолепные комнаты.

Его надежды тут же рухнули.

«Эй! Куда он идет?» Вместо того чтобы войти в большую дверь, Лозитин направился по заросшей травой дорожке, огибавшей волшебное здание. Через заднюю дверь он вошел в маленькую комнату с красивым сводчатым потолком (да, форма потолка подобрана так, чтобы запахи выходили через отверстие, оставленное в крыше, это очень интересно). Комната почти полностью была занята машинами-автоматами.

Кухня. Или комната, переделанная в кухню.

Мортон покорился судьбе и был готов заинтересоваться тем, что видел. Но Лозитин был у себя дома и не обращал ни малейшего внимания на обстановку комнаты. Он слегка коснулся одной из стен. Панель раскрылась, и Лозитин вынул из-за нее тарелку — подумать только, с чем — с пиццей. Затем он сел за стол и с рассеянным видом съел этот ужин. Мортон заметил, что прозрачные стены потемнели: наступила ночь.

Приход ночи грубо вернул полковника к мыслям о его собственном положении.

«Скоро настанет время ложиться спать. И что будет тогда? Усну ли я тоже?»

У одной из дверей, ведших в глубину дома, послышался легкий шум. Когда Лозитин повернулся к двери, в комнату входила девушка-ирска.

Лозитин вежливо встал и приветствовал ее:

— Желаю тебе прекрасного вечера, Аянтса.

Молодая ирска сделала нетерпеливый жест и сухо спросила:

— Бойцы сопротивления говорили с тобой?

— Вот как, они приходили сюда? — удивился Лозитин, который чувствовал себя неловко. — Аянтса, тебе и твоему отцу надо бы вести себя осторожнее и не слишком вмешиваться в дела этих воинственных дилов («дил» означало «ирск мужского пола» на языке ирсков). Ты же знаешь, у диамондианцев нет ни капли жалости.

Девушка задумалась. Она в нерешительности стояла перед дверью, и, поскольку Лозитин смотрел ей в лицо, Мортон мог разглядывать ее, сколько хотел. За немногие недели, проведенные на Диамондиане, он старался больше узнать ирсков и поэтому смог понять, что, по представлениям своего народа, Аянтса была редкостной красавицей. Ее губы были чуть тоньше обычного, а глаза чуть больше среднего размера и скорее зеленые, чем синие. Удлиненная узкая голова, очень тонкое точеное тело и плавные очертания ручных и ножных щупалец придавали внешности Аянтсы благородное изящество.

Но Лозитин по неясной полковнику причине, казалось, не замечал этой красоты и не интересовался теми сладостными удовольствиями, которые она обещала. Это сильно раздражало Аянтсу.

Ее подослали сюда, чтобы соблазнить этого паренька, с проницательностью разведчика сообразил Мортон. Ирски — враги диамондианцев — составили этот немного смешной, но такой простой заговор, чтобы скомпрометировать владельца Оружия Лозитина.

— Их доводы не заставили тебя задуматься? — спросила красавица.

Лозитин улыбнулся и ответил:

— Моя дорогая Аянтса, я принадлежу к тому большинству ирсков, которое намерено помочь восстановить на Диамондиане закон и порядок. Я имею в виду человеческий закон. Поскольку мы, ирски, столько лет полностью находились под влиянием диамондианских людей и учитывая их повышенную чувствительность, эта задача не будет легкой. Ты сама пример этого, потому что, сражаясь против диамондианцев, все же ешь их еду, а не пользуешься энергетическими методами, которые позволяли ирскам жить и питаться до появления здесь людей. Подумай также о том, что только что произошло в Овраге Гиюма. Я мысленно протестовал против поспешных действий нашей делегации. Ничем другим нельзя объяснить то, что там случилось. Но мой протест только крошечная капля разума в океане временного безумия. Очень трудно предсказать, что теперь произойдет, но у меня нет на этот счет никаких иллюзий.

— Прекрасно, — ответила девушка и вышла, закрыв за собой дверь.

Когда она ушла, Лозитин вложил свою тарелку в щель в стене. Потом он открыл вторую дверь. Она выходила на галерею, где было так темно, что из всех предполагаемых красот Мортон смог разглядеть лишь несколько серебристых лепных украшений. Полковнику показалось, что он разглядел большую изогнутую лестницу, которую поддерживали почти невидимые нити из какого-то серебристого материала.

К этой лестнице и направился Лозитин. На первой площадке молодой ирск остановился и посмотрел на большую запертую дверь, находившуюся слева от него. Дверь была едва заметна в полумраке.

Лозитин думал: «Не заглянуть ли туда? Убедиться, что все в порядке с…»

С кем или чем, для Мортона осталось непонятно: он не смог проникнуть в глубинный подтекст этой мысли.

Что бы ни находилось в комнате, оно было важным для Лозитина. Тем не менее он обуздал свои чувства и взялся за перила. Мортон подумал, что ирск станет подниматься по ступенькам. Но Лозитин не сделал ни одного шага и уже был наверху! «Боже мой!» — потрясение подумал Мортон, когда осознал, что Лозитин перенесся с места на место практически мгновенно. Изящные пальцы-щупальца коснулись перил, и ирск мгновенно оказался на верхней площадке.

Больше у Мортона не было времени думать об этом: Лозитин прошел мимо многих теней, которые, видимо, были дверями, и вошел в маленькую комнату в дальнем конце коридора.

Там были кровать, стол, маленький шкаф и ковер. Все это едва можно было рассмотреть в темноте. Насколько Мортон мог судить, мебель и ковры были земные. Лозитин разделся, не зажигая света, лег в постель и какое-то время лежал без сна со спокойной улыбкой на губах.

По крайней мере, Мортон думал, что на лице Лозитина была загадочная улыбка ирсков, а чувствовал он счастье, покой и расслабление.

Вытянувшись в своей постели, Лозитин думал: «Что плохого в том, чтобы быть диамондианцем? Каждый должен кем-то быть, а они самый артистически одаренный народ, какой когда-либо существовал».

Улыбка исчезла с его лица, мышцы этого лица напряглись, и Лозитин тихо заговорил, обращаясь — к кому? — к кому-то неизвестному:

— Вы совершаете большую ошибку, сделав то, что сделали, и упорствуя в своем заблуждении. Только сегодня ко мне подошли ирски-мятежники и требовали у меня Оружие Лозитина. Просят ли они его от вашего имени? Поскольку вы уже подчинили себе Тьму, я не удивился бы, если бы вы оказывали на них давление, чтобы заставить меня отдать в ваши руки оружие моих предков. Его действительно можно использовать как дополнение к Тьме, но его подлинное назначение — защитить народ ирсков в случае реальной опасности. Я хотел бы спросить вас, что вы выиграете, вы, у которого так мало надежды остаться в живых? Мне такое властолюбие кажется бессмысленным.

Лозитин помолчал, ожидая ответа, потом продолжил:

— Как? Вы не ответили даже из вежливости? Хорошо. Если это ваш ответ, я распространяю и на вас свою защиту с помощью двойника. Прощайте.

С этими словами Лозитин повернулся на бок и мирно заснул.

А Мортон проснулся в больничной палате.

Глава 7

Полковник Чарлз Мортон нашел за раздвижной дверью свою форму. Все его оружие исчезло из тайников мундира. Мортон сердито выругался, хотя это его не удивило. Конечно, оружие лежало где-то под замком вместе с другими его личными вещами.

Успокоившись на этот счет, полковник подошел к окну и неумело попытался поднять штору устаревшего типа. Проклятые новонеаполитанцы! Что у них за страсть восстанавливать старый Неаполь во всех подробностях, даже его неудобства!

Внезапно штора поднялась сама и свернулась в рулон над окном с громким щелчком. Мортон подскочил на месте, но быстро забыл свое изумление, когда выглянул в окно, выходившее на восток.

Диамондианское солнце висело над старинными домами. Любуясь панорамой города и оживленным движением на улицах, Мортон сообразил, что находится на самом верхнем этаже больницы и солнце поднялось над крышами примерно три часа назад, что в Новом Неаполе означало девять часов утра.

«Похоже, я нахожусь тут со вчерашнего дня», — с беспокойством подумал он. Не было никаких причин считать, что этот срок был больше. Тревожило полковника другое: что с ним произошло прежде, чем он оказался в этой постели? Между потерей сознания в машине лейтенанта Брэя и пробуждением на следующий день в больнице могло произойти многое. Кто его осматривал за это время и что обнаружил?

Эти тревожные мысли продолжали кружиться в уме Мортона, пока он подходил к стоявшему рядом с кроватью телефону. Его комната явно не была отключена от коммутатора, потому что его сразу же соединили с городской сетью. Мортон позвонил в свой кабинет и нашел там своего секретаря, техника-сержанта Струзерса.

— Вот что я хочу, чтобы вы сделали, — приказал Мортон. — Слушайте: возьмите мою машину и приезжайте за мной в… — тут он остановился, чтобы прочесть название больницы, написанное мелким шрифтом на диске телефона, — в больницу Инкурибили, к задней двери.

Струзерс пообещал все исполнить, и Мортон положил трубку. Этот разговор очень успокоил полковника, но выйти отсюда было явно непросто.

Упорно обдумывая план побега, Мортон снова снял трубку. Через несколько секунд, преодолев благодаря своему высокому званию барьер из секретаря и медсестры, полковник объяснял доктору Эндрю Герхардту, психиатру, что с ним случилось, и просил доктора о встрече сегодня же в тринадцать тридцать. В заключение Мортон сказал:

— Я уверен, доктор, что этот случай относится к вашей компетенции, и предпочел бы, чтобы меня не лечили врачи вашей больницы.

Когда доктор Герхардт ответил, в его молодом голосе звучала именно та горечь, которую Мортон хотел у него вызвать. Врач стал убеждать его, что, по всей видимости, его болезнь — не функциональное расстройство.

— Если у вас возникнут хотя бы малейшие трудности в этом отношении, можете сослаться на меня, — заявил он.

Мортон положил трубку уже в хорошем настроении. Он был готов добиваться своего от Герхардта любой ценой, а это оказалось проще простого. Во время бритья полковнику пришла в голову еще одна мысль: с самого пробуждения он ждал очередного наплыва Тьмы с мучительной тревогой и каждый раз, когда она угрожала затопить его мозг, боялся снова быть… перенесенным куда-то.

Этот страх рассеялся: прошло больше двадцати минут, он перенес четыре прилива и отлива Тьмы и после каждого из них оставался самим собой.

В тот момент, когда Мортон думал об этом, на него нахлынула ее очередная волна. Полковник замер, ожидая, пока пройдет этот приступ, а потом с восхищением подумал, как велики возможности приспособления у человеческого организма. «Как мы быстро привыкаем жить в странном мире, в мире безумия».

Мортон уже оделся и теперь поправлял перед зеркалом фуражку, когда зазвонил телефон.

Звонил лейтенант Брэй. Молодой офицер задыхался от спешки и рассыпался в извинениях. Наконец Мортон понял из его прерывистых фраз, что Брэй приехал вместе со Струзерсом, что они сейчас находятся внизу, у задней двери, и готовы помочь полковнику бежать из больницы.

Когда смысл этих слов дошел до Мортона, полковник оживился и воскликнул:

— Послушайте! Это может получиться!

Это была задача на побег его любимого типа. Сколько раз Мортон в свободное время решал для забавы такие задачи! Восхищенный этим полковник направился к двери комнаты.

Через несколько секунд он был в коридоре, ярко освещенном рядом круглых фонарей, укрепленных на потолке. Около десяти человек ходили взад-вперед по прибитой к полу ковровой дорожке, имевшей около двухсот метров в длину, мимо выкрашенных в ярко-желтый цвет дверей и стен, и еще три человека вышли из разных дверей, пока Мортон быстро, но без спешки шел туда, где, по его предположению, был выход.

Наблюдали за ним эти люди или нет? Узнать это было невозможно, но Мортон начал беспокоиться, когда двое мужчин из первой группы вошли в лифт вместе с ним.

Мортон встал в дальний угол лифта и оперся спиной о стенку. Похоже, эти двое не действовали вместе, потому что они стояли отдельно друг от друга, оба задумавшись о чем-то. Это были хорошо сложенные светловолосые и коренастые диамондианцы. Должно быть, они пришли к кому-то из больных. Это было немного странно в этот утренний час, и Мортон немного встревожился, когда вспомнил, что во всех больницах часы посещений бывают только днем и вечером.

Он поднял взгляд на световое табло над дверью и прочел, что его комната находится, как он и угадал, на самом верхнем, двенадцатом этаже.

Лифт поехал вниз и остановился на восьмом этаже. Дверь автоматически открылась, и за ней оказался мужчина, толкающий перед собой пустое кресло на колесиках. Когда он вошел в кабину, два диамондианца и Мортон расступились, освобождая ему место, и прижались к одной из стенок.

Санитару с креслом было около тридцати лет, он был довольно красив и вид имел достаточно решительный. Убедившись, что его перевозочное средство надежно установлено в кабине, он дождался, пока дверь закрылась и кабина снова стала спускаться, и не спеша произнес:

— Друзья, мы теряем время.

Эти слова упали, как топор палача., и звучали угрожающе, как сигнал к нападению. Мортон был один против троих и потому быстро сказал:

— Я сдаюсь.

Сказал ли он правду? Позволит ли он делать с собой все, что им захочется? Мортон не был в этом уверен. Он стал ждать, еще не зная, что сделает в следующий момент.

Молодой санитар с креслом вынул из кармана шприц.

— Садитесь в это кресло, полковник, и примите это успокоительное средство.

Яд? Мортон сомневался в этом: им не нужно убивать его, и никто из них не похож на фанатика. Значит, речь шла не об отравлении.

И Мортон, не говоря ни слова, сел в кресло, закатал рукав и проследил взглядом за тем, как человек со шприцем протер его кожу спиртом и умело вонзил иглу.

Когда укол был сделан, санитар или ординатор выпрямился и сказал:

— Сначала лекарство, которое я вам сейчас ввел, лишит вас возможности говорить и двигаться. Потом, полковник, вы уснете и пробудете без сознания примерно восемь часов. В это время к вам придут и зададут вопросы. От души советую отвечать на них правдиво.

Это было смешно, но и опасно. Мортон успел с грустью сделать вывод, что телефон его комнаты был подключен к пульту прослушивания и, значит, у него с самого начала не было ни одного шанса вырваться отсюда.

Лифт остановился, двери открылись, и один из первой пары выкатил кресло с Мортоном в большой вестибюль. Когда Мортон увидел это, его сердце сжалось: полковник понял, что его комната находилась во флигеле, откуда он не мог легко добраться ни до выхода, ни даже до главного здания, где его ждали Брэй и Струзерс.

Похитители Мортона вели себя так, словно речь шла об обычной перевозке больного.

— Спасибо, доктор, — сказал один из них.

— Я провожу вас до машины, — беспечно ответил «доктор».

Так он и сделал. На этом коротком пути навстречу им попадались люди, в том числе две медсестры. Все они, похоже, посчитали эту картину вполне нормальной. Потом Мортон и его похитители оказались за воротами и после этого на стоянке, где их ждал небольшой фургон.

Два коренастых молодых человека подняли кресло с Мортоном в машину и установили его в задней части фургончика. Один из них сел рядом с Мортоном, а другой за руль. Они попрощались с врачом и отъехали от больницы. Врач, настоящий или мнимый, следил за машиной взглядом, пока она выезжала из ворот и поворачивала на узкую улицу. Через несколько секунд полковник и два его похитителя ехали по какому-то извилистому проезду Нового Неаполя.

Это было последнее, что Мортон смог вспомнить потом: в следующий момент его тело обмякло и он потерял сознание во второй раз меньше чем за сутки.

Глава 8

Фургон промчался по проезду и скоро выехал на широкий проспект. Два диамондианца, увозившие Мортона, что-то тихо напевали в восторге от того, что успешно выполнили задание.

— Изолина будет довольна, — сказал водитель, повернувшись к своему товарищу.

На несколько секунд он доверил судьбу машины и пассажиров своему ангелу-хранителю. А тот, конечно, тоже смотрел в другую сторону, потому что, когда водитель повернулся обратно и снова взглянул на шоссе, он оказался перед выбором: продолжать нестись вперед и тут же умереть или рискнуть сменить ряд и вклиниться между машинами в промежуток, который для любого разумного человека был бы не шире метра. Но в глазах этого парня один метр, должно быть, растянулся до десяти, и он, вполне уверенный в этом, великолепнейшим образом врезался в соседний ряд. В соседнем ряду на расстоянии чуть ли не в целый километр заскрипели тормоза, а потом по божьей милости и по волшебству промежуток между машинами расширился настолько, что автофургон уместился в нем.

Было утро, небо было стального цвета, и воздух уже стал жгучим, что предвещало жару через один-два часа. Похитители Мортона добрались до большого бульвара.

Водитель въехал туда так, что взвизгнули шины, на той же скорости, что и другие сумасшедшие за рулем, которые влетали на эту магистраль и старались поладить с одним и тем же поворотом, оставляя его то спереди, то сзади, то сбоку от себя. Вопль шин не смог разорвать небеса, но сделал для этого все возможное.

Водитель сморщил нос, почувствовав едкий запах паленой резины. Он старался набрать максимальную скорость, ударяясь бампером о бамперы соседних машин, когда его товарищ, сидевший сзади, сказал с волнением в голосе:

— Джордже, нас преследуют.

— Кто, Пьетро?

— Несколько тачек, и в них полно чертовых ирсков в этих пижамах с зелеными полосками — друзей диамондианцев.

Фургон увеличил скорость и перешел в левый ряд.

— Они по-прежнему едут за нами, Пьетро? — спросил водитель.

— Да.

— Не волнуйся, я от них живо оторвусь, сейчас увидишь.

Через минуту фургон, нацеленный водителем, влетел, как пуля в мишень, в пересекавшую проспект улицу. Маневр был рассчитан так, что три автомобиля ирсков не успели повторить его и вихрем пронеслись вперед через перекресток. Джордже промчался по маленькой улице, повернул направо на ближайшем перекрестке, потом снова направо и опять оказался на бульваре, с которого ускользнул минуту назад. Молодой диамондианец снова набрал прежнюю бешеную скорость, и через несколько минут он и его пассажиры оказались у ботанического сада. Если бы Мортон был в сознании, он узнал бы это место: здесь он был с Брэем накануне.

Отсюда водитель на полном ходу повернул фургон во вторую поперечную улицу, свернул влево на третью и наконец въехал на узкую улочку. Здесь он, стирая покрышки, влетел в широкий двор за большим двухэтажным домом.

Оба похитителя Мортона спрыгнули на землю. Водитель подошел к своему товарищу, дожидавшемуся его сзади машины, они почти без труда подняли кресло с Мортоном, поставили его на круглые плиты двора и, не останавливаясь даже, чтобы отдышаться, покатили кресло к дому.

На первом этаже была большая массивная дверь, но у боковой стены был бетонный пандус, позволявший попасть сразу на второй этаж. Именно к нему похитители подвезли Мортона. Оба едва не выбились из сил, пока вкатывали бесчувственное тело по этой крутой наклонной дорожке. Они потели, пыхтели, останавливались, чтобы отдышаться, но в конце концов добрались до верха. Тот, которого звали Джордже, постучал в дверь.

Сперва за дверью стояла тишина, потом послышался звук приближающихся шагов. За стеклом, занимающим верхнюю часть двери, показалась изящно одетая молодая женщина в крошечной зеленой шапочке и оглядела троих прибывших.

— Везите его сюда, — наконец сказала она, понижая звонкий от природы голос.

Затем женщина открыла дверь и держала ее, пока Джордже и Пьетро вкатывали кресло в комнату. В доме стоял полумрак, а под его высокими потолками даже сохранялась прохлада. Молодая хозяйка дома забежала вперед маленькой группы и открыла другую дверь.

— Сюда! Кладите его на постель у окна, — приказала хозяйка.

Когда мускулистые молодые люди повернулись, чтобы направиться к выходу, Изолина Феррарис — это была она — внимательно оглядела их сквозь ресницы: она инстинктивно не доверяла диамондианским мужчинам. Потом она спросила:

— Все прошло хорошо?

— Еще бы! — ответил Джордже.

Пьетро, который уже приоткрыл рот для такого же ответа, закрыл рот и кивнул.

— Трудностей не было? Никаких проблем?

— Все прошло как по маслу, — заявил Джордже с самой невинной улыбкой, и молодые подчиненные Изолины вышли из комнаты.

Когда они оказались одни во дворе, Пьетро, немного обеспокоенный, спросил у Джордже:

— Ты не думаешь, что надо было сказать ей про ирсков, которые гнались за нами?

— Кто же рассказывает такое женщине! — отрезал тот. — И потом, мы же оторвались от них, верно?

Затем Джордже ушел, не дожидаясь ответа и всем своим видом выражая полнейшее презрение к глупому и малодушному Пьетро, который ничего не понимает в жизни.

А в комнате Изолина, наклонившись над лежавшим без сознания Мортоном, долго глядела на него, потом покачала головой, язвительно улыбнулась и тихо произнесла:

— Диамондиана не самое безопасное место в мире для члена Комиссии по Переговорам. Вы согласны, полковник? Оказаться без сознания два раза за одни сутки! Так вот, меня тревожит первый раз. Как это произошло? Мы были бы сумасшедшими, если бы позволили увезти вас с нашей планеты, не узнав об этом случае немного больше.

Она повернулась и пошла к двери.

— Сегодня вечером я вернусь, и советую вам найти правильные ответы на мои вопросы.

С этими словами Изолина открыла дверь и вышла из комнаты.

Маленькие изящные часы на комоде медленно пробили семь раз. К этому времени в комнату проникла жара диамондианского дня. На лице лежавшего в кровати человека заблестели капли пота, но он не шевелился и не подавал никаких признаков жизни до самого вечера.

Сияющий свет — таким было первое ощущение Мор-тона. Это ощущение долго оставалось единственным, но полковник осознал, что он думает, вернее, может мыслить. Понемногу оцепенение покидало Мортона. Он почувствовал мурашки сначала в ногах, потом во всем теле. Чувства Мортона медленно просыпались, и наконец он смог открыть глаза.

Мортон понял, что лежит на боку лицом к окну. Он мог видеть только ветви дерева за окном и кусок комнаты: вышивку, висящую на стене у окна, кресло в углу под лампой и книгу на нем.

«Может быть, через минуту я смогу повернуться и увидеть остальную часть комнаты и дверь. А тогда…» — подумал он.

Мортон смутно надеялся, что возможность управлять своим телом вернется к нему до того, как кто-нибудь придет, но тут дверь за его спиной открылась и кто-то вошел в комнату.

Мортон попытался повернуться, но не смог.Он чувствовал, что мышцы сокращаются, но им не хватало силы. Полковник смирился с этим и стал ждать.

Какое-то время не было слышно ни звука. Потом женский голос тихо и достаточно мягко произнес:

— Я Изолина Феррарис. Я хотела бы поговорить с вами о вашем вчерашнем обмороке.

Мортон приоткрыл рот и с удивлением услышал свой голос, громко произносящий «да». Ободренный этим успехом, полковник еще раз попытался сдвинуться с места, и опять безуспешно. Мышцы не напрягались, но волю свою он мысленно напряг, заставляя себя сказать правду. У народа Диамондианы оставалось, говоря иносказательно, «пятнадцать минут до полуночи» — совсем немного времени до катастрофы. Это было неподходящее время для хитростей. Накануне Мортон был намерен попытаться убедить эту девушку правдиво ответить на его вопросы о мирной делегации. Он считал, что искренность всегда вызывает уважение. В сущности, неважно, поверит или нет Изолина в его фантастический рассказ.

— Я желаю лишь одного — рассказать вам во всех подробностях о том, что со мной произошло, кроме одного имени, которое я вам не назову, по крайней мере до тех пор, пока не буду убежден, что вам можно доверять, — сказал он вслух.

Полковник рассказал Изолине о своем невероятном приключении. Имя Лозитина он не открыл, а названия деревни не знал.

После того как он закончил, в комнате долго стояла тишина. Было невозможно угадать выражение лица Изолины. Мортон мог догадываться о нем только по голосу, звучавшему у него за спиной, а голос молчал. Он спросил себя, что может думать о таком невероятном рассказе диамондианская женщина, и не смог представить себе этого.

Мортон наугад задал вопрос:

— Какой-нибудь ученый когда-нибудь говорил, что физические характеристики этой планеты могут изменяться?

На это он получил ответ:

— Тьма — всего лишь какая-нибудь энергетическая машина. Это хоть немного утешает.

Заявление Изолины было из числа тех, на которые нельзя ответить сразу. Было похоже, что Изолина считает пустяком устройство, способное на расстоянии лишить человека чувств и перенести его сознание (его «я») в ум другого лица. Если Мортон не ошибался, это действительно было энергетическое поле, и такое огромное, что оно окутывало всю планету. Его самого такая мысль вовсе не утешала.

— Такую машину, о которой вы говорите, было бы слишком трудно обслуживать. Я не удивился бы, если бы логическое определенное число у нее было больше чем сто, а это уже фантастика.

Изолина захотела узнать, что такое определенная логика.

Мортон покачал головой: момент был неподходящий для того, чтобы читать лекции по истории логики. Он ограничился ответом:

— Это термин, означающий все то, чем математическая система с точки зрения логики отличается от совокупности природных явлений. В математике есть понятие «множество» — совокупность сходных между собой объектов, которые рассматриваются как одинаковые, как двойники друг друга. В природе же «двойников» не существует. Самый яркий пример того, как реально различаются между собой члены одного множества, — группа диамондианцев.

Подавляя дрожь, Изолина ответила, что прекрасно понимает, о чем он говорит.

Мортон закончил свой анализ достаточно мрачно:

— Итак, нужно узнать, какие команды даны этой машине. Что она должна сделать в случае катастрофы?

Молодая женщина молчала. Тогда Мортон заговорил снова:

— То, что ирск, в чьем уме я находился, сказал своей подруге о несчастье с мирной делегацией в Овраге Гиюма… Что это могло значить?

— Я сейчас позвоню отцу, — тихо и быстро проговорила Изолина и вдруг заявила: — Тут что-то не так: встреча должна была произойти только сегодня утром, а ваш ирск говорил о ней так, словно она произошла уже вчера.

Мортон не мог объяснить ей этого.

Оба снова помолчали. Потом Изолина решительно заговорила:

— Думаю, лучше будет перейти к моей собственной роли во всем этом. Полковник, я женщина, которая старается обеспечить себе поддержку самых влиятельных людей в войсках Земной Федерации. Я начала с нижней ступени лестницы — например с… неважно с кого. Но сейчас я достигла вершины, и как раз поэтому вы находитесь здесь.

Говоря это, она обошла постель, встала между Мортоном и окном и начала рассматривать полковника. Мортон видел много фотографий Изолины Феррарис, поэтому теперь у него не осталось ни малейшего сомнения: это действительно была она.

На ее лице молодой патрицианки была легкая циничная улыбка.

— Полковник, что вы думаете о женщине, которая спит с десятком мужчин в месяц?

Мортон спокойно погрузил свой взгляд в глаза, которые вызывали его на осуждающий ответ. Поскольку Мортон почти не знал Изолину и не чувствовал к ней никакой привязанности, он смог объективно оценить ее внешность. Дочь генерала Феррариса была очень красива, еще красивее, чем на фотографиях. У нее были правильные черты лица, сияющие голубые глаза и молочно-белая кожа. Во взгляде Изолины было, может быть, слишком много волнения, щеки слегка покраснели, словно ей было немного стыдно, но выражение лица было решительным. Перед Мортоном была молодая женщина с прекрасным телом и восхитительным лицом, которая собиралась воспользоваться этими своими достоинствами, чтобы победить и выжить.

И полковник ответил:

— Зная, что любая женщина желает прежде всего истинной любви, я могу лишь сожалеть, что жизненные обстоятельства лишили вас этого чувства. Но вы напомнили мне об одном моем друге. Он следил здесь, на Диамондиане, за судьбой двух женщин, непривлекательной и очень красивой, которые пошли на ту же сделку с совестью, что и вы. Не знаю почему, но он беспокоился в основном о судьбе красавицы и совсем не волновался за некрасивую. По моему мнению, некрасивая тоже мечтала о любви и втайне надеялась однажды найти ее.

Брови Изолины сдвинулись, и она с недоумением взглянула на Мортона.

— Что означает это сравнение?

— Поскольку вы очень красивы, я слишком сильно беспокоюсь о вашей судьбе, и в этом я несправедлив к той некрасивой женщине. Я отдаю себе отчет, что ничем не лучше своего друга.

— Ах, вот что! — рассмеялась Изолина. — Я обнаружила, что мужчины могут беспокоиться о моем будущем, но это не мешает им участвовать в моем грехопадении. Этими словами я даю вам понять, что, как только ваше тело будет в силах действовать и все его органы без исключения начнут функционировать, то есть через два или три часа, я лягу с вами в эту кровать, надеясь, что вследствие этого вы станете другом народа Диамондианы.

Мортон ничего не сказал: его ум на мгновение отключился от происходящего.

Молодая женщина заговорила снова:

— Почему бы вам не попытаться заснуть? Может быть, проснувшись, вы получите приятный сюрприз.

— Я хотел бы принять ванну. Я больше не могу без этого, — сказал Мортон.

Между бровей у Изолины появилась складка.

— Я это вижу. Сейчас я пришлю к вам Джорджа с тазиком.

— Прекрасно. И скажите ему, чтобы он поторопился.

— Он также может помочь вам раздеться, — добавила Изолина и ушла.

Глава 9

Второй раз Мортон очнулся от сна уже в самом безмятежном состоянии духа. Он лежал на спине и теперь видел всю эту старомодную комнату в неаполитанском стиле с высокими потолками и сложными украшениями. Он был полностью раздет и накрыт очень тонким одеялом, а рядом с ним лежала молодая черноволосая диамондианка. Мортон увидел, что ее плечи, с которых соскользнула простыня, были голыми, и сделал вывод, что на женщине не было никакой одежды.

Женщина лежала на боку спиной к Мортону, но, должно быть, почувствовала его взгляд, потому что повернулась к полковнику лицом.

Разумеется, его догадка оказалась верна — это была Изолина Феррарис.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Мортон и Изолина лежали рядом, но их тела не соприкасались. А потом…

— Ваши рассуждения о том, что все женщины надеются встретить настоящую любовь, разбудили во мне чувства, которые я считала ушедшими навсегда, — сказала она.

Мортон продолжал смотреть на нее. Он знал много женщин. Когда будущему полковнику едва исполнилось двадцать лет, он случайно открыл способ побеждать феминистские организации: девушка, с которой он был помолвлен, отказалась покинуть свою родную планету, когда Мортона перевели оттуда. Поскольку брошенный жених имел склонность к экспериментам, он тут же решил проверить на практике приобретенный опыт. После этого каждый раз, когда Мортон встречал очаровательную девушку, привязанную к своему дому, он начинал ухаживать за ней и заключал с ней помолвку (которая была чем-то вроде пробного брака сроком на два года). Каждый раз в начале совместной жизни девушка твердо решала следовать за ним, когда он будет обязан уехать, но в конце двадцатого месяца великая страсть ослабевала, невеста отказывалась покинуть свою семью и сама разрывала помолвку. Поскольку Мортона ни разу нельзя было обвинить ни в дурном обращении с девушкой, ни в том мужском шовинизме, который вызывает протесты феминистских лиг, молодой офицер ничем не рисковал: он не оказывался на дурном счету у начальства и свободно мог найти себе новую невесту на новом месте службы.

Мортон сыграл в эту игру с девятью невестами. Две причины положили конец этим хитроумным комбинациям.

Во-первых, Мортону перестало нравиться то, что он делал. Это добродетельное чувство появилось за четыре года до его прилета на Диамондиану. Он жил в спокойном безбрачии, когда появилась вторая причина: женщины стали сами подходить к нему на улицах. Они умело и изобретательно обходили правила союзов, чтобы броситься в его объятия.

К несчастью, на Диамондиане таких женщин не было.

Но теперь у Мортона была Изолина. Судя по ее рассуждениям на тему любви, эта женщина не ждала от него быстрых действий. По всей видимости, она хотела лучше запечатлеть свой образ в его душе. Мортон позволил ей это, сказав себе, что тем временем он сможет немало узнать.

Изолина заговорила:

— Когда эта война кончится, я отправлюсь в Дамаск. Вы понимаете почему?

Мортон не смог удержаться от улыбки, услышав ее простодушный обет. Этой поездки, конечно, никогда не будет. Он ответил, переводя символику Изолины в слова:

— Возвращение к морали и, как я полагаю, к жизни в уединении, забвение всего, что происходит сейчас. Я бы посоветовал вам съездить в Рим и получить благословение папы.

Она засмеялась — сначала весело, потом немного истерически, под конец горько.

— Боюсь, что моя история слишком известна, чтобы я могла ее скрыть.

Выражение лица Изолины снова изменилось: она опять была спокойна, но лицо оставалось розовым — краска волнения не совсем сошла с него.

— Полковник, — медленно заговорила она, — позвольте мне напомнить вам о вашем долге. Когда я освобожу вас, я буду чувствовать себя спокойнее, если вы сохраните воспоминание о том, что обладали мной. Вот так. Когда вы сделаете это, можете уходить.

Оба довольно быстро возвратились к реальной жизни. Обстановка и момент были не совсем те, на которые надеялся Мортон, но близкие к ним.

— Что ваш отец сказал вам о ситуации в Овраге Гиюма?

К удивлению полковника, Изолина ответила сразу.

— Я звонила в его штаб. Мне сказали, что отец отправился туда. Я не хотела ставить его в неловкое положение, задавая вопросы его подчиненным.

Мортону этот ответ показался уловкой, но тогда Изолина хитрила очень неумело: было трудно поверить, что ее отец не имел свободной линии связи, по которой дочь могла найти его где угодно. И печаль во взгляде Изолины выглядела убедительно.

Тем не менее Мортон должен был обязательно добраться до сути этого дела.

— Если катастрофа произошла, что вы думаете о словах моего дружественного ирска? Могли диамондианцы сделать какую-то оплошность?

Эти слова вызвали гримасу на прекрасном лице Изолины. По нему словно прошла волна, захватившая все мускулы, которые мог видеть Мортон.

— Диамондианцы…

Голос Изолины прервался, словно невысказанные слова душили ее.

— Вы не можете себе представить, что такое наши мужчины, — снова заговорила она. — Они…

Изолина снова замолчала, и ее лицо сморщилось.

— Вы не можете этого представить, — повторила она.

В этом было столько отчаяния и старой как мир тоски, что Мортон положил руку на обнаженное плечо Изолины и нежно потянул ее к себе.

Молодая женщина без колебания бросилась к нему на грудь, и их тела в первый раз коснулись друг друга. Потом Изолина обвила Мортона руками и изо всех сил сжала его в своих объятиях.

— Не знаю, что вы сделали, но вы вернули меня себе самой. Может быть, я воспользуюсь этим, чтобы измениться, и прекращу игру в поддельную проститутку.

Если эти слова были хитростью, Изолина была великолепной актрисой. Мортон поверил ей, хотя циничное сомнение слегка кольнуло его душу. Поэтому то, что последовало дальше, прошло не так фальшиво, как опасался Мортон, и когда их ласки достигли кульминации, он чувствовал неподдельное влечение, а Изолина прекрасно изобразила экстаз. Мортон не желал верить, что это была лишь профессиональная игра «поддельной проститутки».

Наконец Изолина со вздохом оторвалась от него.

— Это… этого я не забуду никогда, — прошептала она.

— Ну… — заговорил Мортон и вдруг замолчал.

Где-то в доме раздался душераздирающий крик. Кричал мужчина. Этот вопль оборвался почти так же быстро, как возник. В дышавшей смертью тишине Мортон почувствовал, что тело прижимавшейся к нему женщины вытянулось как струна. В следующее мгновение Изолина, отбрасывая одеяла, спрыгнула с постели и бросилась к комоду. Она уже выдвигала один из его ящиков, когда дверь распахнулась и в комнату ворвались шесть или семь ирсков. Они скользили и волнообразно извивались — это у ирсков заменяло бег — и были вооружены маленькими энергетическими пистолетами.

Нападавшие могли бы выстрелами раздробить Изолину на атомы, но один из них, видимо командир, крикнул во все горло:

— Хватайте ее! Держите!

Приказ был выполнен с ошеломляющей быстротой: ирски находились на пороге комнаты, а через тысячную долю секунды два из них стояли по бокам Изолины и держали ее.

Мортон, который во время молниеносного вторжения успел встать с кровати, вспомнил, как Лозитин мгновенно поднялся по лестнице своего дома.

«Неужели эти существа могут везде так перелетать с места на место?»

Командир ирсков осмотрелся, потом подошел к креслу, внимательно оглядел Мортона и сказал ему:

— Вот ваша одежда, полковник. Одевайтесь, и быстро!

Его тон не располагал к разговору, и Мортон примерно через три минуты после того, как вскочил с кровати, уже был одет и обут. Это не был его личный рекорд, но результат был неплохой.

— Вы пойдете с нами, полковник, — заявил ирск и, повернувшись к своим подчиненным, скомандовал: — Ну, пошли! Уходим!

— А женщину куда? — спросил один из них. — Мы всех здесь перебили. Ее нельзя оставить.

— Ты что, не видишь, что это его подружка? — раздраженно ответил командир. — Думай хоть немного!

Ирск-солдат, судя по всему, подчинился, но все же сказал:

— Ты не думаешь, что нам стоит посмотреть, что она хотела взять из ящика?

Нападавшие открыли ящик и обнаружили в нем два маленьких автоматических пистолета. Ирски, охранявшие Изолину, взяли их — каждый по одному — и отошли от своей пленницы. Изолина, которая застыла неподвижно, когда ее схватили, не пошевельнулась и теперь, лишь подняла глаза и сказала:

— У полковника Мортона были неприятности с явлением, которое он называет Тьмой и которое, кажется, перенесло его сознание в ум ирска.

При этих словах все замерли.

— Вот поэтому мы и увозим Мортона, — ответил командир. — Когда это произошло, он узнал больше, чем мы думали, а в результате у нас возникла проблема, которую трудно решить.

— Ирски столько лет жили, судя по всему, в полном согласии с диамондианцами, и за все это время никто из нас совершенно ничего не слышал о подобном явлении. Что такое эта Тьма? Почему ее держали в секрете? И почему она поместила сознание полковника Мортона в мозг ирска, дружественного к диамондианцам?

— Когда мы это узнаем, может быть, у нас тоже будет что сказать! — отрезал командир отряда.

Но молодая женщина настаивала:

— Значит, все-таки существует что-то, о чем вам запрещено говорить?

Какое-то время все молча смотрели на нее. Наконец командир ирсков щупальцем сделал Мортону знак выходить и одновременно ответил Изолине:

— Нам нечего вам сказать: Тьма не для людей. После этого Мортон вышел из комнаты. Двое из его похитителей шли впереди него, а остальные четверо сзади. Последний из них закрыл дверь.

Глава 10

Мортон снова оказался на лестничной площадке, которая была залита ярким светом люстры, висевшей над лестницей.

Все произошло так быстро, что у него до сих пор не было времени думать. В его уме была лишь одна мысль — выйти из этой комнаты, пока эти существа не изменили свое мнение и не убили Изолину. Но теперь…

Теперь, стоя здесь, Мортон спросил себя: «А что же я?»

Больше суток он был игрушкой в чужих руках. Сначала им завладела Тьма. Потом его недолгая мнимая свобода в больнице. Почти сразу же после этого его похитили диамондианские заговорщики и держали его в своей власти до ночи… Кстати, который час? Одиннадцать или даже двенадцать ночи, подумал полковник.

Конечно, в те минуты, которые он провел в объятиях Изолины, он, может быть, действовал свободно и по собственной воле. Но вот он снова в плену, на этот раз у восставших ирсков.

«Могу ли я что-нибудь сделать? Могу ли я сам принять решение?»

Например, нельзя ли выяснить, почему этим ирскам понадобилось взять его в плен? И, не загадывая, что будет дальше, полковник спросил:

— Чего вы, собственно, хотите от меня?

Вместо ответа командир ирсков указал ручным щупальцем на лестницу и приказал:

— Сюда!

Мортон не стал спорить и спустился вниз, как ему было приказано. У подножия лестницы он увидел первый труп — тело пожилой женщины, должно быть гувернантки или горничной, потому что она была в форме. Женщина лежала скрючившись, и потому трудно было понять, каким оружием она была убита.

На первом этаже Мортон, подчиняясь новому властному жесту командира ирсков, зашагал дальше — как он думал, в переднюю часть дома. Бросив взгляд налево, внутрь комнаты, большая дверь которой была открыта, он увидел трупы пяти или шести мужчин и трех женщин. Комната была слабо освещена, и, кроме мертвых тел, в ней находилось более десяти ирсков. Группа, которая вела Мортона, остановилась. Два отряда соединились, и один из тех, кто спустился с Мортоном, спросил:

— А где остальные?

— Еще внизу. Мы тут нашли целое гнездо: тридцать пять мужчин и одиннадцать женщин только в доме, — с довольным видом ответил командир второй группы.

— Прекрасно, — ответил тот, кто привел Мортона. — Но теперь ты должен приказать своему дилу (он употребил это слово в значении «мужской отряд») подняться наверх: мы нашли того, кого искали.

Он указал на Мортона.

— Гм! — отозвался второй. — Ну вот, я позвал их.

Скользя по полу, он подошел к Мортону, встал перед ним и приготовился заговорить, но пленник опередил его:

— Я вхожу в Комиссию по Переговорам. Чего вы хотите от меня такого, о чем мы не можем говорить более дружелюбно?

Если ирск и удивился этим словам, по его лицу это не было видно. Он объявил Мортону торжествующим тоном:

— Полковник, мы взяли вас в плен по причине, которая не имеет никакого отношения к переговорам. Мы знаем, что вы и некий ирск стали духовными братьями, но мы совершенно не знаем, как исправить нечто другое, произошедшее из-за этого. Вот почему мы должны увезти вас с собой, чтобы изучить эту проблему и действовать так, как окажется нужным.

— Только что вы молча вызвали своих товарищей. Мне кажется, что вы все можете связываться друг с другом телепатически.

— Это не совсем так, — объяснил ирск. — Тут действительно участвует ум, — он слегка стукнул себя по лбу, — но, кроме мозга, нужно еще кое-что-то, что мы держали в тайне от людей. И здесь с нами без спора соглашаются даже ирски с зелеными полосами на одежде — друзья диамондианцев.

— Что это за причина? — спросил Мортон.

Повстанец медлил. Полковник внутренне сжался, ожидая ответа: он чувствовал, что сейчас узнает, насколько верна его интуиция.

Внезапно ирск заговорил:

— Диамондианцы слишком неустойчивы эмоционально и умственно. Они разрушили бы нашу систему, поэтому мы не могли открыть ее вам.

— У меня сложилось впечатление, что в наше время восставшие ирски тоже излишне эмоциональны, — иронически возразил Мортон.

Его собеседник признал это:

— Близость к диамондианцам подействовала на нас, как зараза: наш народ, жизнь которого была совершенно спокойной и мирной, стал таким же страстным и склонным к насилию, как диамондианцы.

— То, что вы сказали, правда, и если ирски теперь тоже дают волю своим чувствам, почему вы сами не разрушили свою систему мысленной связи?

— Не думайте, что мы не беспокоимся об этом. Именно поэтому вы нам и нужны.

Мортон хотел заговорить, чтобы выразить свое изумление, но ирск движением щупальца приказал ему молчать.

— Мы поговорим обо всем этом позже, а сейчас вас вызывают к видеокому.

Это было настолько нелепо и неожиданно, что Мортон сначала потерял дар речи, а потом смог лишь ошеломленно переспросить:

— Меня? Меня зовут к видеокому?

Но он служил в разведке и потому произнес это так тихо, что никто, кроме него самого, не расслышал. Не сказав больше ни слова и скрывая свое недоумение, полковник прошел в указанную ему комнату и там немало времени молча и неподвижно рассматривал того, кто глядел на него с экрана видеокома.

Это был темно-русый мужчина с серыми глазами на узком лице, который язвительно улыбался. Мортон узнал капитана Марриотта, командира военного поста Каподочино-Корапо.

— Вы помните меня? — прозвучал голос Марриотта.

— Прекрасно помню, — сухо ответил Мортон.

Но, ответив, полковник задумался: было совершенно неестественно, что Марриотт надеялся быть узнанным человеком, который видел его только раз и очень недолго.

Мортон отметил про себя, что ожидал увидеть Марриотта скорее на стороне диамондианцев, чем на стороне ирсков.

— В этом деле я на стороне всех, возможно даже, что и на вашей, полковник. Если бы жизнь продолжалась вечно, никому не пришлось бы решать, где он хочет провести остаток своих дней. Когда я узнал о положении на Диамондиане, я наконец понял, что нашел свое пристанище.

Мортон лихорадочно пытался вспомнить короткие встречи, которые у него были в первые дни после прилета на эту планету, во время его быстрой поездки по Диамондиане для знакомства с обстановкой. Наконец он озадаченно произнес:

— Когда я расспрашивал вас, что я спросил такого, что могло вас обеспокоить?

— Это был не вопрос, а ваша решительность, — ответил Марриотт. — Я вдруг почувствовал, что вам я не смогу заговорить зубы.

— Почему вы не стали моим духовным братом, чтобы узнать мои планы?

Марриотт помолчал, потом ответил:

— Я никогда не интересовался этим явлением потому, что у меня была на это причина, — вот все, что я вам скажу. Как бы то ни было, я рискнул подключить вас к сети срочной связи ирсков, которую вы называете Тьмой, в надежде, что в решающий момент смогу управлять вами. Это было самой большой ошибкой в моей жизни, — закончил Марриотг, и лицо его на мгновение исказила гримаса.

— Это вы отправили меня в больницу?

— Да.

— А когда Изолина похитила меня оттуда по своим причинам… — Мортон не стал договаривать.

— Меня предупредили, и я послал по вашим следам ирсков, — ответил Марриотт.

— Зная, что они убьют всех, кроме нее? — В голосе Мортона звучала ярость.

Человек на экране пожал плечами.

— По правде говоря, я не знаю, что ответить. Мне было важно лишь одно — снова завладеть вами… Я не давал им приказа убивать. Все ирски и диамондианцы убийцы в душе. Правда, это я десять лет назад стал учить ирсков отличаться друг от друга, поэтому я предполагаю, что отчасти несу ответственность за это. (Он нахмурил брови.) Они были все как одно существо, объединенное с этой системой, находящейся наверху в небе. Фактически она состояла из миллиарда расположенных рядами ирсков-двойников. Моим первым преобразованием было введение способа идентификации, основанного на подчеркивании личных имен ирсков: имя произносится преувеличенно четко. К несчастью, когда ирски приобрели индивидуальность, у них не было другого примера, кроме диамондианцев. Так что мое доброе дело было недостаточно продумано.

Короче говоря, — добавил он, снова пожимая плечами, — я ведь сказал им: «Не причиняйте никакого вреда Изолине». Большего я сделать не мог. Видите ли, после того, как я подключил вас к Тьме, произошел не один неприятный случай, а два. Первый возник, когда она, не советуясь ни с кем, сделала вас духовным братом Лозитина, ирска, под контролем которого находится средство, способное уничтожить Тьму.

— А второй? — спросил Мортон.

— Второй случай произошел, когда меня посетил ваш подчиненный.

С некоторым смущением капитан рассказал, как он взломал дверь машины Брэя, и признался:

— Я не остерегался и попался на техническую уловку в виде небольшого приборчика. Из-за этого произошло временное смещение вашей и моей индивидуальностей, а в этом, мой дорогой полковник, нет ничего приятного. Так что мне нужно было действовать быстро. Может быть, будет достаточно удалить вас с этой планеты, но я в этом сомневаюсь.

Мускулы розового лица капитана были напряжены. У Мортона сложилось тревожное впечатление, что Марриотт верил в то, о чем рассказывал.

— Послушайте, капитан, если вы искренне добиваетесь мира на Диамондиане, я на вашей стороне. Я хочу, чтобы переговоры возобновились, и если бы вы смогли начать их и добиться успеха там, где я потерпел неудачу, я оказал бы вам любую поддержку. Но прошу вас, не говорите загадками. Скажите мне, какие у вас проблемы, и я помогу вам их решить.

На лице смотревшего с экрана вдруг снова появилась прежняя злая усмешка.

— То, что произошло здесь, вызывает у людей не желание сотрудничать, а другие, значительно менее добрые чувства. Произошло то, что вы стали вместо меня главой правительства ирсков, то есть Тьмы.

«Я задал дурацкий вопрос и получил на него самый фантастический ответ», — подумал Мортон.

Тут он заметил, что Марриотт снова начал говорить:

— Даже если у вас нет ни малейшего представления о том, как извлечь выгоду из вашего нового высокого положения, по вашему виду я заключаю, что вы не откажетесь от него с легким сердцем. Так что же вы узнали от Лозитина? — резко спросил капитан. — Соблаговолите вы сообщить это нам или нет?

На экране было видно, как заблестели глаза Марриотта: он сильно волновался. У самого Мортона тоже кружилась голова. Он лихорадочно искал мысль, за которую мог бы ухватиться.

— Послушайте, — сказал он наконец медленно и успокаивающим тоном, — правительственные дела моя специальность. Я умею расстраивать заговоры, у меня даже есть диплом, который это доказывает. Признаюсь, что мне довольно трудно представить себе Тьму в роли правительства, но я понимаю, что это возможно. Если моя мысль верна, то я предвижу, что к ней можно применить основные положения теории свержения властей. В таком случае я знаю, чем теоретически может быть Оружие Лозитина. Это может быть только…

Тут Мортон замолк, потому что Марриотт вдруг сильно побледнел и сделал ему знак остановиться.

— Тише! Ни слова больше, полковник! Тьма может улавливать мысли тех, кто находится на поверхности планеты, в особенности мысли, оформленные словами. Не раскрывайте ничего!

Мортон мрачно кивнул.

— Если система свержения может быть использована, предварительное знание об этой операции не принесет никакой пользы свергаемому правительству. Тем не менее я согласен умолчать о деталях, если это успокоит вас. Но не забывайте, что в науке все действует автоматически.

На этом разговор, видимо, закончился, потому что помощник командира ирсков сказал Марриотгу:

— Капитан, нам пора уходить — полковнику Мортону и мне. Все это будет улажено на уровне начальства. До свидания.

Марриотт снова улыбнулся, но невесело, и сказал Мортону:

— Тьма манипулировала вами так, словно больше не подчиняется своей старой программе Махала. Это позволяет думать, что у нее есть система самозащиты, о которой я ничего не знаю, но которая, несомненно, действует по принципу «сомневаешься — уничтожай». До свидания.

— Подождите! — крикнул Мортон. — Вы употребили новое слово, «Махала». Что это…

Но экран уже погас.

— Сюда! — приказал его похититель. — Они наконец подошли, — и вывел Мортона из комнаты.

«Они» была третья группа — более двадцати ирсков, которые поднялись по одному из подвального этажа и собрались в прихожей особняка. Отряд явно готовился к быстрому отходу, и было похоже, что все повстанцы боялись выходить.

Их было слишком много, и это создавало трудности: если такую большую группу ирсков увидят соседи или — еще хуже — если кто-то видел, как они вошли сюда, положение могло стать опасным.

Мортон ждал, пока командиры трех групп тихо совещались между собой. Они быстро решили вызвать сразу все машины, которые стояли у ботанического сада, где шоферы-ирски, как думали повстанцы, не очень рисковали обратить на себя внимание.

На глазах у восхищенного Мортона машины были вызваны мысленно. Шоферы явно сообщили о своем прибытии тем же способом, потому что кто-то вдруг открыл дверь. Два ирска схватили Мортона и приказали ему:

— Бегите ко второй машине!

Полковник не стал сопротивляться. Он побежал с ними по широкой террасе, потом по обсаженной деревьями лужайке. По пути Мортон, к своему разочарованию, заметил, что перед особняком росли еще и густые кусты, совершенно скрывавшие сад от глаз соседей.

Мортон и два его охранника выбежали на улицу в тот момент, когда первый шофер-ирск останавливал свою машину перед воротами дома Феррарисов. Вторая машина шла сразу за первой. Через несколько секунд полковника втолкнули на ее заднее сиденье. Один из охранников сел рядом с ним, второй впереди, возле шофера.

Одна за другой подъезжали остальные машины, постепенно весь отряд повстанцев погрузился в них. И тут Мортон осознал три факта сразу. Первое — краем глаза он увидел большую группу людей на холме, второе — он разглядел, что это были солдаты Земной Федерации, вооруженные автоматами. Третий факт был очень простым: одно из правил разведслужбы. Если находишься в тесном пространстве и на тебя нацелено много стволов, бросайся на землю. И Мортон мгновенно, почти так, словно он был одним из ирсков и скользил на щупальцах, упал на пол машины.

Там он и лежал, сжавшись и дрожа, пока автоматы изрыгали треск и смерть. Вокруг себя он слышал со всех сторон рев работающих на полную мощность двигателей — было похоже, что некоторым из водителей удалось увести машины.

Но тот автомобиль, где был он сам, не двигался. Ирск, сидевший рядом с Мортоном, и два других повстанца постарались выпрыгнуть из машины, как только заметили, что попали в засаду. Мортон предположил, что все они использовали уже знакомый ему сверхскоростной способ перемещения. Он не мог сказать, кому это удалось, а кто попал под пули.

Мортон по-прежнему лежал, притаившись между сиденьями, когда почувствовал, что кто-то подходит к его машине и наклоняется, чтобы заглянуть внутрь.

Он осторожно повернул голову — и столкнулся нос к носу с лейтенантом Брэем.

Облегчение, которое испытал полковник в этот момент, выразилось не совсем обычным образом: в порыве благодарности он сказал своему подчиненному:

— Во всей этой истории самым ужасным было чувствовать себя бессильным, полностью зависеть от чужой воли. Теперь, наконец…

— Но… — заикнулся было Брэй и тут же замолчал.

Лейтенант сдержался и не сказал, что единственным средством спасти полковника было арестовать его.

Брэй смутился и решил: не сейчас, я расскажу ему об этом позже.

Глава 11

Брэй очень долго ждал Мортона у заднего выхода больницы Инкурибили и в конце концов понял, что у полковника что-то не получилось с побегом.

Он и Струзерс, сидя в машине, печально строили догадки, перебирали разные варианты и наконец решили, что им нужна помощь.

Но кто же захочет помочь члену Комиссии по Переговорам?

Прежде всего Брэй решил не обращаться в саму Комиссию. Если узнают, что начальник разведслужбы Комиссии по Переговорам оказался в таком положении, его могут выслать с Диамондианы.

Нет, лейтенант не мог так подвести Мортона.

По той же причине Брэй сказал себе, что будет неразумно связываться со штабом войск Земной Федерации. Там не захотят иметь никаких дел с Комиссией по Переговорам.

На какое-то время Брэй задумался, не в силах найти решение, потом неохотно попросил Струзерса отвезти его обратно во дворец Комиссии. Там, по-прежнему пытаясь решить задачу, как выручить Мортона, лейтенант занялся делами, которые, по его мнению, могли оказаться важными, когда (и если) он выручит полковника.

В разведке Комиссии по Переговорам было пять капитанов и три майора. Один майор и два капитана были более или менее близкими друзьями лейтенанта Лестера Брэя. Из двух других майоров один, по фамилии Саттер, от души ненавидел всех лейтенантов, и в особенности Брэя, которого считал самонадеянным и дерзким.

Поэтому Брэй испытывал некоторое удовольствие, когда чуть позже в то же утро велел доложить о себе этому офицеру и со всей искренностью в голосе, на которую был способен, сообщил ему, что ночью ему позвонил полковник Мортон («Полковник не хотел беспокоить старшего офицера, например вас, господин майор»).

Мортон, как объяснил Брэй, желал иметь информацию о мирной делегации диамондианцев. Получил ли кто-нибудь приказ обыскивать машины в секторе Каподочино-Корапо?

Голубые глаза майора Саттера были похожи на две ледышки. Единственный из всех офицеров, он, когда Комиссия по Переговорам прибыла на Диамондиану, взял на себя труд убрать из своего кабинета местный письменный стол и установить там металлические шкафы для картотеки, металлический письменный стол и кресло из хромированной стали. Эта лишенная украшений сверкающая мебель не сочеталась с остальной обстановкой комнаты, высоким потолком и изящно украшенными стенами, но майор, похоже, не замечал этого.

У него был резкий и высокий голос, который прекрасно звучал бы из вычислительной машины. Своим обычным ничего не выражающим и совершенно не дружелюбным тоном майор Саттер ответил:

— А когда полковнику передадут эту информацию, что он с ней сделает? Он сказал об этом?

— Он думает, что вернется в свой кабинет в конце дня, господин майор, и он хотел бы найти отчет у себя на столе, когда приедет.

Худой и узколицый майор отвернулся от своего посетителя, показывая, что прощается с ним.

— Очень хорошо, лейтенант, я передам ваше сообщение.

Брэй не поддался на его игру.

— Господин майор, какой ответ мне передать полковнику через сержанта Струзерса, если полковник позвонит узнать, как решается этот вопрос?

Саттер не ожидал, что попадет в такую западню.

— Как только я получу информацию, я сообщу об этом непосредственно Струзерсу и дам ему необходимые указания. Это все, лейтенант, — сухо заявил он.

— Спасибо, господин майор.

Брэй отдал Саттеру честь, вытянув руку как можно прямее и щелкнув каблуками, как следовало делать перед офицерами такого типа. Потом он вышел из комнаты пятясь и с самым почтительным в мире видом. Саттер, который прекрасно понял его поведение, в этот момент всем сердцем ненавидел Брэя, но и не подозревал, что распоряжение, которое он только что получил, было выдумкой, существовавшей только в изобретательном уме лейтенанта. Такое было выше понимания майора Саттера.

Тот же спектакль Брэй разыграл перед майором Луфтелетом. В этом майоре не было ничего особенно неприятного. Это был один из самых безликих и посредственных людей. Было трудно понять, как он при своем тупоумии мог попасть в разведку. Его единственным преимуществом были некоторые познания в технике. Луфтелет был педантичен, обращал много внимания на мелкие детали информации, и его страсть придираться к мелочам иногда злила сослуживцев.

Брэй, снова сделав вид, что вопрос задает Мортон, пожелал узнать подлинное назначение здания, в котором Марриотт устроил свой командный пункт, и почему оно построено в поселке, явно не имеющем стратегического значения.

Старый офицер сидел за одним из местных письменных столов, деревянным и украшенным тонкой резьбой. Несколько секунд он сосредоточенно молчал, словно созерцая глубины своей души. От майора исходило ощущение сверхчувствительности, словно внутри него находился кто-то другой, выдающийся человек, который знает больше, мыслит яснее и обладает более острыми чувствами, чем обычные смертные.

Брэю стало немного грустно, когда после такой подготовки из уст майора Луфтелета прозвучал высокопарный и неумный вопрос:

— Какова ваша квалификация, лейтенант, что вы вообще решаетесь говорить о таких специальных технических вопросах?

— Господин майор, моя квалификация не играет роли. Разумеется, я кое-чему учился и имею институтский диплом, как все здесь. Но с вашим отчетом буду знакомиться не я, а полковник Мортон.

После этого лицо майора довольно долго отражало смесь противоречивых чувств. Казалось, он сомневался, что кто бы то ни было может понять то, что знает он, однако во взгляде майора было смирение человека, который в конце концов понял, что на этом свете нет правды. Наконец все его тело приняло позу, выражавшую понимание, что в мире существуют офицеры выше его, которые занимают важные посты; может быть, эти офицеры и не имеют достаточной квалификации для своих постов, но все же занимают их. И Луфтелет покорно и тихо ответил:

— Очень хорошо! Я составлю… э-э… краткое изложение функций, которые может выполнять это здание. Скажите полковнику, что это будет не технический отчет того уровня, который я мог бы представить лицу с такой же высокой квалификацией, как моя, — с важностью добавил он, — но…

Луфтелет остановился на середине фразы, и Брэй быстро произнес:

— Господин майор, я уверен, что вы не слишком низко оцениваете многосторонние научные познания полковника Мортона и его способность понимать сложные чертежи электронной аппаратуры.

Эти слова, казалось, испортили Луфтелету настроение: майор помрачнел и покачал головой. Брэй воспользовался его молчанием, чтобы отдать честь и выйти из комнаты.

Что теперь? Оставалось, конечно, только ждать.

Брэй уселся в своем крошечном кабинете, который про себя называл бывшим чуланом для метел, и попытался понять, сделал ли он что-нибудь полезное.

Размышляя над этим, он следил, как стрелки стенных часов медленно двигались вперед. Так продолжалось с 12.23 до 18.10.

В тот момент, когда наступивший вечер окрасил Диамондиану в серый цвет, Брэю пришла в голову очень простая мысль: его задачу можно решить только хитростью, и он был поражен, что не нашел этого решения раньше.

Когда Брэй объяснил свой план Струзерсу, секретарь подскочил на месте и запротестовал:

— Лейтенант, я вам клянусь, что если вы не будете соблюдать осторожность, то в рекордный срок добьетесь, что полковника вышлют с этой планеты!

— Нам нужна помощь, и единственный способ ее получить — это задействовать силы порядка.

Брэй велел Струзерсу снова отвезти себя в больницу. Там он имел короткую беседу с неким доктором Фондье, врачом-диамондианцем, и тот сильно рассердился, узнав, что пациент самовольно покинул больницу, хотя даже не был зарегистрирован в ней официально.

Именно доктор Фондье в своем негодовании задействовал те силы порядка, что привели Брэя и солдат Земной Федерации к дому, который, по мнению лейтенанта, должен был находиться под усиленным наблюдением.

Глава 12

Согнувшись пополам, Мортон вылез из машины и вздрогнул: земля вокруг него была усеяна трупами ирсков.

— Вернемся в дом, — пробормотал он.

Солдаты и техники оказались там раньше их: когда полковник и лейтенант входили в особняк, те уже поднимались из подвального этажа, вынося другие трупы — убитых ирсками диамондианцев. Мортон узнал тела Джордже и Пьетро — единственных людей, которых он видел в этом доме, кроме Изолины, и единственных известных ему людей, связанных с ней.

Изолины здесь не было, поэтому Мортон послал Брэя и одного из солдат на верхние этажи, чтобы найти ее. Изолины не оказалось и там. Это было ударом для Мор-тона. Он встревожился, сам поднялся по лестнице в сопровождении Брэя и внимательно обыскал комнату Изолины, выясняя, нет ли какого-нибудь тайного хода, по которому она могла убежать. Когда он обнаружил «черную» лестницу, выходившую во двор, это предположение сменилось другим, более правдоподобным и усилившим его тревогу: «А если она вышла отсюда и наткнулась на убегающих ирсков?»

Но взвод пехотинцев Земной Федерации, посланный осмотреть узкую улочку за особняком, не нашел там ни одного трупа. Это утешило полковника.

Теперь у Мортона наконец появилось время проанализировать свои чувства. Он с огорчением пришел к выводу, что Изолина, отдавшись ему, достигла своей цели: сейчас он беспокоился именно о ее судьбе.

Мортон понял, что его покорили не воспоминания о ее жгучих ласках, а ее врожденная честность и ум. Прямые вопросы, которые она задала убийцам, показывали, что она быстро справилась со страхом. Это было достаточно смешно, но он подсчитал, что если цифра, которую Изолина сама назвала ему, верна, то за пять лет у нее было от шестисот до семисот любовников, и все же у него не хватало сил упрекать Изолину.

— Где бы она ни была, — сказал он вслух, — если она знала, куда пойти, и смогла сделать это, она должна действовать рационально. У этой молодой особы есть голова на плечах, и она поступает так, как ей подсказывает разум. Значит, если мы сможем угадать, какие выводы в высшей степени умная молодая диамондианка могла сделать из того, что ей известно о событиях этой ночи, мы узнаем, куда она направилась отсюда.

Мортон почувствовал на себе удивленный взгляд Брэя.

— Кажется, эта молодая женщина произвела на вас впечатление,полковник, — заметил лейтенант.

— По тому рассказу, который я услышал от вас о вашей поездке в имение Феррарисов, я решил, что на вас она тоже произвела впечатление, — отбил удар Мортон.

Это была чистая правда.

— Для диамондианки Изолина… — заговорил Брэй.

Мортон неуверенным тоном прервал его:

— Куда вас приведет рациональный анализ, если он будет основан на том, что я вам сказал?

Брэй неохотно признался, что в этом случае он не может действовать рационально.

Поскольку этот короткий диалог не дал никаких результатов, оба замолчали. Потом Брэй снова заговорил:

— Эта история с Лозитином… Судя по тому, что вы мне только что рассказали, мы должны как можно скорее найти его и расспросить.

— Хорошая мысль, — одобрил Мортон.

— Возможно, я смог бы поехать туда завтра. Как называется этот поселок?

— Не имею ни малейшего представления.

Это положило конец разговору. Мортон решительно расправил плечи и повернулся к Брэю.

— Полагаю, совесть вас не замучит, если мы оставим солдат Федерации убираться здесь без нас?

Перед тем как ответить, молодой офицер с силой моргнул и подождал, пока Мортон проделает то же самое. После этого Брэй подмигнул своему начальнику и широко улыбнулся. Эта озорная выходка была такой неожиданной, в ней было столько непринужденности и жизненной силы, что Мортон улыбнулся в ответ. Потом его лицо стало суровым.

— Идемте, — сказал он. — В этой больнице есть врач, которого я хотел бы допросить, и, может быть, подходящий момент для этого сейчас, пока в моем распоряжении этот армейский отрад.

Брэй не сдвинулся с места.

— Честное слово, полковник, — дипломатично сказал он, — я полагаю, что сейчас подходящий момент сообщить вам небольшую подробность, которую я скрыл от вас.

Выражение его лица и тон были такими странными, что Мортон, который уже отошел от лейтенанта, медленно вернулся, встал перед ним и спросил:

— В чем дело?

Брэй объяснил и в заключение сказал:

— Теперь вы понимаете, что находитесь под арестом, возможно, потому, что этот врач покрывает кого-то или всех.

Они снова поднялись по главной лестнице и теперь стояли на ее верхней площадке. Вокруг них солдаты в серо-зеленой форме войск Земной Федерации уносили на носилках трупы, подметали пол и вытирали кровь мокрыми губками.

Мортон долго и задумчиво смотрел на это, потом взглянул на Брэя, заставил себя улыбнуться и сказал:

— В такой обстановке что мешает нам обоим спокойно уйти отсюда, лейтенант?

— Весь сектор оцеплен, полковник. Нас схватят.

— А, вот как…

— Интересно будет увидеть, чем все это кончится.

Мортон с определенной долей черного юмора должен был признать, что эта фраза была весьма слабым комментарием к его сложным и запутанным действиям на Диамондиане.

Глава 13

Несмотря ни на что, Мортон сумел правильно оценить замечание Брэя. Он не чувствовал себя слишком подавленным, когда немного позже ехал в машине вместе с Брэем под конвоем взвода солдат Федерации на мотоциклах.

— Мне просто будет нужно устроить больничному начальству что-то вроде очной ставки с доктором Герхардтом, — сказал он, не давая никаких разъяснений.

Вокруг полковника и лейтенанта раскинулся ночной Новый Неаполь. Из-за войны улицы не освещались, и вокруг было темно, как в аду, только в аду не было такого невероятного потока машин. Похоже, что все, кто целый день носились по улицам на своих маленьких шумных автомобилях, выехали в этот вечер отдохнуть на тех же маленьких шумных машинах.

И что еще хуже, все они ехали наугад, совершенно без огней и по неосвещенным улицам. У ангелов-хранителей, наверное, было много работы — защищать праведных и карать грешных. Каждые пять минут в темноте был слышен ужасный лязг и скрежет столкнувшихся машин: еще один враг господа получал по заслугам.

Прямо перед их машиной в непроницаемой черноте вдруг послышался оглушительный грохот врезающихся друг в друга железных листов. Их автомобиль сделал головокружительный разворот и замер на месте.

Послышались чьи-то жалобы, яростная ругань и обвинения. Загудели сигналы и слились в невыносимую какофонию.

— Ну что же… — решительно сказал Мортон и выглянул в окно, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

Впереди справа он смутно различил силуэты множества остановившихся машин. В другом ряду, слева от него, машины медленно двигались вперед, подавая беспрерывные сигналы. Дальше справа виднелись старинные особняки, похожие на черные привидения в этом мире мрака.

«Через час или два, — подумал Мортон, — огромная диамондианская луна зальет бледным светом эту жуткую картину. Но сейчас, да еще при этом шуме…»

Кошачий концерт сигналов перешел в истерическое крещендо. Сейчас или никогда!

Мортон осторожно открыл дверцу и тихо потянул Брэя за рукав. Его молодой спутник удивился и сначала стал сопротивляться, но через несколько секунд оба были на мостовой и, цепляясь друг за друга, на ощупь отыскивали между неподвижными машинами дорогу к относительно безопасному тротуару. Затем они быстро пошли вперед.

— Утром мы позвоним в больницу, — заявил Мортон и добавил. — Может быть.

Полковнику начало надоедать все это, он был в ярости и совершенно не был расположен говорить разумно с потерявшими разум людьми. Но он знал, что его злоключения еще не кончились.

Анализируя свое поведение, Мортон вдруг понял, что его раздражение порождено современной логикой, и сказал Брэю:

— Мой профессор старался научить нас воспринимать противодействие окружающего мира по законам определенной логики. Он считал, что человека, верного старой логике, которую называют современной, всегда можно узнать по его поведению перед лицом несчастья. Такие люди, по словам моего профессора, в глубине души верят, что в мире существуют двойники, совокупности одинаковых объектов. Если бы они могли освободиться от этого внушенного им представления, говорил он, эти люди поняли бы, что в науке все бесконечно изменчиво, но автоматично. Каждый процесс слегка отличается от другого, но то, что существует — существует, и все.

Он замолчал, потом продолжил:

— То, с чем мы столкнулись здесь, на Диамондиане, это простая задача типа загадки. Теоретически, если мы найдем решение этой задачи, то, что следует из нее, произойдет автоматически, и мы одержим нечто вроде мгновенной победы.

— Извините меня, полковник, но мгновенная победа сразу на целой планете, которая полна диамондианцев и их двойников — ирсков, мне кажется совершенно невозможной, — почтительно возразил Брэй.

— Что ж… на первый взгляд вы совершенно правы: пятьсот миллионов диамондианцев с их пылким характером и миллиард неустойчивых ирсков. И тем не менее во всех них есть своеобразная чистота.

Брэй заметил, что, по его мнению, слово «чистый» совершенно неприменимо к тем диамондианцам, которых он знает.

— Может быть, женщины… Но, — быстро добавил он, — я всегда остерегался бывать у диамондианок.

На этот раз Мортон невольно или сознательно не обратил внимания, что прерывает лейтенанта:

— Меня беспокоит прежде всего это духовное братство, — сердито бросал он в темноту ночи. — Лозитин ни на мгновение не почувствовал моего присутствия под своим черепом, не заподозрил, что я наблюдаю его глазами. Однако Марриотт и его друзья ирски знали, что Тьма поместила меня в сознание Лозитина. И с вами, и со мной Марриотт вел себя очень беспокойно: он был зол, обманут в своих надеждах, саркастичен, но ирски говорили с ним вежливо. Тем не менее они вели себя так, словно вопрос о моем снятии с должности главы их правительства еще не решен. Меня должны были куда-то отвезти, допросить, и, может быть, тогда они приняли бы решение относительно меня. Из всего этого я делаю вывод, что в ближайшие дни мне тоже придется делать выбор. Значит, главный вопрос, который встает…

Брэй, продолжая идти, ждал продолжения мортоновского монолога. После нескольких секунд вежливого молчания молодой офицер повысил голос, чтобы его можно было услышать среди рева машин, и сказал:

— Полковник, я очень хотел бы узнать, что это за главный вопрос.

Ответа не было.

Брэй замер на месте. Потом, шепотом ругая себя, он вытянул перед собой руку и повел ей из стороны в сторону, ощупывая ночной мрак. Рядом не было никого; лишь тропический ветерок ласкал его кожу и приподнимал полы френча.

Продолжая стоять на том же месте, Брэй попытался вспомнить все, что было перед этим. «Слышал или видел я что-нибудь после того, как он кончил говорить?»

У темноты бывают разные оттенки. Диамондианская ночь в этот момент была черной, как чернила, в ней поблескивали лишь кузова автомобилей. Удивительно, как мало от этих бликов пользы в городе, где столько матовых поверхностей.

Вдруг Брэй вспомнил, что время от времени различал силуэт полковника на фоне… чего? темноты? Черное на черном фоне — это же невозможно!

Продолжая задавать себе эти вопросы, Брэй медленно возвращался назад прежним путем. Он шел осторожными широкими шагами, словно ощупывал тротуар ногой.

Лейтенант удивился тому, как много ему пришлось пройти — он отшагал не меньше пятидесяти метров, прежде чем его нога наткнулась на неподвижное тело.

Кто это был? Брэй был почти уверен, что Мортон. Лейтенант наклонился и провел рукой по одежде лежащего, ища знакомые пуговицы, погоны и нашивки полковничьего мундира. Все это было на месте, значит, это был Мортон.

Брэй отыскал бессильную руку и нащупал на ней пульс. Он был медленный. Шестьдесят ударов в минуту, посчитал наугад Брэй, чувствуя огромное облегчение и сострадание.

«Бедняга Мортон, — думал лейтенант, — уже полтора дня его почти все время держат без сознания. Это, наверное, слишком большая нагрузка для одного человека».

И молодой адъютант решил, что такой ряд неудач и столько обмороков подряд означают, что Мортон недолго проживет.

Тем не менее Брэй был не вполне уверен, что на тротуаре лежал без движения именно полковник Чарлз Мортон. Он поклялся себе, что теперь всегда будет носить с собой все мелочи, которые рекомендует иметь под рукой учебник для разведчиков. Например, лампу-авторучку, которая сейчас лежала у него в машине, и другие чудеса науки.

Брэй был молод, самоуверен и франтоват и потому считал ниже своего достоинства набивать карманы и подкладку своего мундира этим хламом. И вот теперь он оказался без радиостанции, без устройства для вызова полиции, без… в общем, безо всего. Все это было у него в машине, но не при себе. Он мог позвонить из телефона-автомата, если сумеет найти его в этой темноте.

Брэй даже не попытался искать телефон. Он просто сел рядом с лежавшим без сознания человеком, который еще дышал, и печально сказал себе, что должен остаться здесь до утра. Он не обращал, как Мортон, большого внимания на мелочи и потому не знал, что скоро над крышами Нового Неаполя поднимется огромная диамондийская луна или по крайней мере ее четверть. Поэтому примерно через полчаса жизнь преподнесла ему радостную неожиданность: сначала слабый свет-предвестник, потом надежду и наконец желтый месяц, похожий на покрытый туманом осколок второго солнца, который осветил все, что окружало Брэя, и направил свои косые лучи вдоль проспекта.

Лунный свет не без иронии показал лейтенанту, что телефонная будка находилась от него менее чем в пяти метрах.

Брэю понадобилась всего минута, чтобы подтащить к ней бесчувственного Мортона. А потом…

Брэй позвонил во дворец, где располагался штаб Комиссии по Переговорам. Коммутационный компьютер соединил его с кабинетом сержанта Струзерса, и наконец в трубке зазвучал сонный баритон мортоновского секретаря.

Через час Струзерс приехал к Брэю на автофургоне Комиссии. Учитывая безумное движение на улицах, это было очень быстро. Ворча и вздыхая, лейтенант и сержант перенесли Мортона в эту машину, отвезли его во дворец и внесли в комнату Брэя. Там они раздели бесчувственное тело, уложили его на кровать и накрыли одеялом. Сделав это, лейтенант Брэй, который по-своему обдумал ситуацию, в общих чертах объяснил Струзерсу свои планы на завтрашний день и затем отослал спать этого достойного служителя, бледного, но покорного судьбе.

Глава 14

Волна Тьмы нахлынула на Мортона. Она была мощнее обычного, но полковник мог говорить и ясно мыслить, поэтому ограничился тем, что на мгновение закрыл глаза. А потом он оказался… в небытии.

Мортону показалось, что он висит в пустоте, где ничего не может разглядеть. Это было похоже на слепоту, но не совсем: темнота была скорее серой, чем черной.

Мортон все еще думал, что идет с Брэем среди ночи по улице Нового Неаполя: переход из черного мира в серый был не очень заметен. Поэтому его тревожило в основном то, что он мог… воспринимать со стороны что-то, что казалось ему его собственным живым телом. Мортон протянул руку, словно желая отодвинуть серую мглу, как занавес, потом открыл рот и наудачу спросил:

— Где я? Лейтенант Брэй, вы здесь?

Он захотел продолжить вопросы, но вдруг с изумлением понял, что не слышит ни малейшего звука. Мортон чувствовал, что говорит: его губы, челюсти и язык двигались. Он видел силуэт человека, наклонившегося над чьим-то телом, но не слышал ни одного шороха, ни одного отголоска. Тишина как после смерти.

Мортона охватил панический страх. Справившись с ним, полковник почувствовал, что находится посреди огромного пространства, и заметил слабо светящуюся россыпь звезд сбоку от себя.

«Ах, вот оно что: я наверху, как в прошлый раз», — подумал он.

Теперь Мортон перестал волноваться: он был уверен, что Тьма погружает его в чужой ум. «Буду ли я снова Лозитином?» — попытался угадать полковник.

Он не смог сдержаться и устало подумал, что все это напрасная трата времени. Проблемы, которые разделяют противоборствующие стороны, решаются переговорами. Господи, ну почему эти местные жители не могут встретиться и предъявить друг другу разумные требования?

Прошло еще какое-то время — не слишком много, может быть, минута. И вдруг в уме Мортона зазвучал голос — незнакомый баритон.

«Полковник Чарлз Мортон, тот вы, который находится здесь и кажется вполне живым, — энергетический двойник вашего тела, которое вы только что видели со стороны. Этот двойник может говорить и слышать чужую речь. То, что ваше настоящее тело сейчас находится без сознания, — одна из причин, по которым люди не могут быть допущены в мысленное объединение ирсков. Когда ирски подвергаются энергетическому импульсу первого уровня или получают мысленное сообщение, они не теряют сознание. Поэтому их двойники могут согласовывать с ними свои действия, в том числе покидать их тела и возвращаться в них. И то, что говорят и делают двойники ирсков, воспринимается подлинным телом, оставшимся на той планете, что под нами».

Мортон почувствовал сильное облегчение. Нет, больше, чем сильное, — безграничное: кажется, он наконец узнал правду. Наконец-то появилось разумно мыслящее существо, с которым можно говорить, подумал он, и быстро заговорил:

— Благодарю вас за разъяснение. Но то, что люди в этих случаях теряют сознание, кажется мне лишь незначительной трудностью, которую вы, должно быть, в силах преодолеть. Слышали ли вы мою беседу с капитаном Джеймсом Марриоттом?

«Да. Именно поэтому вы находитесь здесь на этот раз. Я хочу, чтобы вы проанализировали для меня, что такое Оружие Лозитина».

— А, вот в чем дело! — произнес Мортон и замолчал: он вдруг почувствовал, как неумолимо это существо идет к своей цели.

В этом не было ничего разумного. Полковник немного помедлил, потом решил быть правдивым и объяснил:

— Сейчас, когда я смотрю на обширное энергетическое поле этой планеты как на правительство, мое знание теорий свержения власти позволяет мне думать, что вы не сама Тьма и не правительство, а лишь их часть.

Поскольку ответа не последовало, он продолжал также спокойно и размеренно, как начал:

— Мне сказали, что один человек стоял во главе правительства ирсков и что сейчас я, другой человек, заменил его. По аналогии с этим вы, несомненно, центр управления или глава одной из служб. Во всех известных мне правительствах есть много служб или министерств. Из того, что вы занимаете высокий пост, я делаю вывод, что вы должны быть соединены с официальными системами связи и подчиняться программе, которая требует, чтобы вы в чрезвычайных ситуациях брали на себя обязанности главы правительства. Верно ли это?

Ответ, как и раньше, прозвучал у Мортона в голове. Тот же бесстрастный голос заявил:

«Полковник Чарлз Мортон, я оживил вашего двойника не для того, чтобы вы получали от меня информацию. До того как я вас освобожу, вы должны сделать для меня два дела: вы проанализируете Оружие Лозитина и вы пообещаете, что поможете мне истребить диамондианцев. Вы согласны?»

Слова голоса попали в мозг, уже готовый сопротивляться фантастическому окружению. Но этот внезапный ультиматум был еще невероятнее всех предыдущих неожиданностей диамондианской головоломки! Молчание затягивалось. Сначала Мортон чувствовал только изумление. Потом возникла первая слабая реакция — мысль: «Автомат. Ни малейшего признака разума».

После этого в течение многих часов Мортон без всяких объяснений отказывался дать какие-либо обязательства относительно диамондианцев. Но, безумно желая выиграть время и одновременно пытаясь найти способ управлять этим совершенно безумным существом, полковник выполнил то, что и сам собирался сделать, — анализ Оружия Лозитина.

— Правительство, — сказал он, — сохраняет власть благодаря лояльности большинства граждан к бюрократическому аппарату. В данный момент вы, элемент этого аппарата, продолжаете работать так, словно ваше правительство по-прежнему находится у власти. Это похоже на ситуацию, когда выборное правительство распущено, но налоговые инспектора продолжают рассылать свои уведомления, а гражданские и уголовные суды заседать. Никто не платит налоги и не является в суд, но народ еще считает, что все эти официальные здания и чиновники — нечто реальное.

Здесь правительство — энергетическое поле. Я понимаю, что как его предполагаемый глава я подключен к энергетическому центру поля — точке управления. Я также думаю, что вы не можете физиологически отключить меня от него, так как вы лишь глава одной из служб. Но поскольку я не знаю, как пользоваться этим центром управления, элемент этого центра, то есть вы, можете действовать от имени Тьмы. Если вы пожелаете подтвердить или опровергнуть то, что я вам сейчас сказал, я выполню анализ Оружия Лозитина.

«Довольно хитрый ход, — подумал Мортон, — но свяжет ли он (или оно) мою потребность в информации с моим анализом, который он (оно) желает получить?»

«Ваш анализ совершенно верен», — объявил баритон.

В других обстоятельствах Мортон торжествовал бы, но не теперь, когда его тело лежало без чувств среди ночи на тротуаре в Новом Неаполе, — а его «я» могло кое-как мыслить в энергетическом двойнике тела.

Мортон справился со своей тревогой и продолжал:

— В древности завоеватель, который покорял какой-нибудь народ, начинал с того, что устанавливал свою власть в захваченной стране с помощью войск. Это не всегда оказывалось легко: повсюду были патриоты, боровшиеся против оккупационных армий, вспыхивали восстания, которые нужно было подавлять силой. Эти методы были заменены другими, которые изобрели первые теоретики коммунизма. Пришедшая на смену система требует, чтобы каждый гражданин завоеванной страны или планеты сделал выбор. Прежнее правительство не смещают. С его руководителями обычно обращаются вежливо и, как правило, не причиняют им никакого вреда, разве что находятся причины осудить нескольких из них за прежние преступления.

Завоеватель создает в захваченной стране структуру, которой дает невинное название, например Центр Политического Просвещения. Власть такого ЦПП основывается на очень простом факте: он контролирует все возможности получить работу в стране. Никого не принуждают идти в ЦПП, но тот, кто не пойдет, будет умирать от голода и окажется бездомным. Каждый гражданин быстро выясняет, куда он должен обратиться, чтобы получить еду и крышу над головой. Узнав на собственном опыте, что такое муки голода, он спускает в своем сердце патриотический флаг и покорно бежит прослушать курс лекций в ЦПП.

Совершенно очевидно, — заключил Мортон, — что Оружие Лозитина — это эквивалент ЦПП для ирсков. Значит, недостаточно заранее знать, что такая система существует, чтобы защититься от нее.

«Эта система в последнее время использовалась для завоевания какой-нибудь планеты?»

— Только в отдаленных областях космоса, жители которых после колонизации не сохранили связь с Земной Федерацией. В этих случаях изоляции люди ведут себя с естественным автоматизмом, и вскоре кто-то, посчитав, что та или иная общественная система больше подходит для его народа, силой вводит тот порядок, в который верит… но сейчас, когда такие методы слишком хорошо известны, при этом проливается меньше крови, чем раньше. Когда мы сталкиваемся с такой ситуацией, мне часто поручают свергнуть эту больную паранойей власть и установить то, что сейчас принято почти во всем мире: право личности периодически выбирать себе общественную систему, будь это свободное предпринимательство или жизнь в коммуне. Жителям Диамондианы никогда не предлагали такого выбора. Среди диамондианцев никогда не было ни малейшего движения в пользу такого права, несомненно, из-за наличия неисчерпаемого источника дешевой рабочей силы — ирсков. На этом мой анализ завершается.

«Думаю, что в качестве первого шага вы, несмотря ни на что, должны помочь мне истребить диамондианцев. Потом я помогу вам выиграть выборы у Марриотта, а затем…»

Это было уже слишком, и Мортон сдавленным голосом воскликнул:

— Но, бог мой, в конце концов, что один человек может сделать, чтобы уничтожить пятьсот миллионов людей?

«…затем, — невозмутимо продолжал голос, — мы вдвоем завладеем Оружием Лозитина».

Мортон с бьющимся сердцем подумал: «Это действительно автомат». Он приоткрыл рот, чтобы сказать этому лишенному всякой разборчивости в средствах существу, куда оно может убираться, но вдруг вспомнил одно слово из безумного заявления голоса и крикнул:

— Выборы! Какие выборы?

«Все в недоумении и спрашивают себя, каким образом вы внезапно оказались подключены к центру управления правительства ирсков. Капитан Джеймс Марриотт объяснил это искусственным смешением личностей. Но ирскам, у которых индивидуальность заключена в именах, это трудно понять. Они опросят вас обоих, а потом народ ирсков большинством голосов примет решение. Ирски никогда не были вполне довольны капитаном Джеймсом Марриоттом, поскольку он, кажется, преследует свои собственные цели».

Для человека с такой подготовкой, как у Мортона, эти слова «великого существа» были информационной золотой жилой. Но он сдержался и замкнулся в молчании, запретив себе даже думать.

Баритон продолжал:

«Я уверен, что вы победите на этих выборах, если поможете мне истребить диамондианцев. Капитан Джеймс Марриотт отказался сделать это…»

Чувство, которое охватило Мортона, когда ему в третий раз сделали это ужасное предложение, было полностью порождено иррациональной современной логикой. Он прекрасно понимал, что злиться на машину глупо, и все же его голос повысился, и он визгливо крикнул:

— Убирайся к черту, грязный убийца!

Тьма ответила:

«Периодически я буду спрашивать вас, изменили ли вы свое решение. Когда вы примете мои условия, то сможете вернуться в свое настоящее тело».

Как только она договорила эти слова, на Мортона, по-прежнему висевшего в пустоте, опустилась непроницаемая тишина.

Через одинаковые промежутки времени эта тишина нарушалась и в голове полковника звучал все тот же баритон:

«Вы приняли решение?»

И каждый раз Мортон твердо отвечал:

— Изменений нет.

Глава 15

Когда ирски увели Мортона на первый этаж новонеаполитанского особняка ее семьи, Изолина торопливо оделась, нашла третий пистолет, выскользнула в коридор и на цыпочках подбежала к пандусу, спускавшемуся во двор. Через несколько секунд она спешила по переулку к своему личному автомобилю.

Вскоре она была в относительной безопасности в бешеном потоке машин на широком проспекте. И тут перед Изолиной встал вопрос: куда ехать? с кем связаться прежде всего?

Первым ее безотчетным порывом было обратиться к отцу. Поскольку Изолина была дочерью генерала, в ее машине была установлена специальная аппаратура, поэтому молодой женщине было достаточно только подумать. Немного поколебавшись, она мысленно произнесла слова, которые связали ее со штабом отца. Затем Изолина потребовала связать ее с командным пунктом генерала Феррариса возле Оврага Гиюма. Когда из видеокома зазвучал знакомый голос (экран не зажегся, это означало, что генерал, вероятно, был в постели с женщиной), Изолина рассказала отцу, что произошло. Она заметила, что, когда говорила о некоторых убитых из обслуги дома, у нее на глазах появились слезы. Это было не похоже на нее.

Можно подумать, что генерал Феррарис долгие годы ждал, пока его дочь проявит в чем-нибудь слабость или, как сказал бы он сам, женственность. Он тут же повысил голос как истинный диамондианец и гневно закричал Изолине, что она должна наконец понять, что ей пора вернуться в семейный дворец и жить там в безопасности и в стороне от войны, как положено женщине.

Слушая его пронзительный крик, Изолина подумала: «Бедный папа, он действительно беспокоится за меня». Но кроме того, она услышала кое-что, что ее поразило: ее отец был не такой человек, чтобы ограничиться словами, он действовал, и под конец разговора он выкрикнул, что пошлет в их имение отряд десантников и отправит ее домой «сегодня же ночью».

— Оставайся в имении до их прибытия и слушайся отца, поняла? — приказал он.

Это было совершенно типичное отношение диамондианского мужчины к женщине. И так же типично было то, что генерал прекратил связь раньше, чем его дочь успела запротестовать.

Разумеется, после этого для Изолины стало невозможно уехать в имение.

Неожиданно ей пришла в голову мысль: «Марриотт! Уже не один месяц я хочу разгадать, кто он такой. Теперь у меня появился хороший предлог».

И вскоре она называла свое имя охраннику, стоявшему на часах перед уродливым военным постом Земной Федерации в Каподочино-Коргшо. Меньше чем через минуту к ней вышел капитан Марриотт в домашнем халате. Он был бледнее, чем помнила Изолина, а взгляд его беспокойно блуждал. Тем не менее капитан встретил ее горячими изъявлениями дружбы и приказал капралу провести Изолину в ту самую комнату для друзей, которую за два дня до того занимал Брэй.

Потом Марриотт ушел к себе, переоделся и послал к Изолине охранника, который, постучав в дверь гостьи, передал ей, что капитан просит ее спуститься в его кабинет, гае для нее уже приготовлен стакан вина. Изолину позабавила вежливость Марриотта, однако она поняла, что это почтительное обращение оберегает ее репутацию, но не ее тело. Значит, сегодня ночью она займется проституцией, и клиентом будет Джимми.

По крайней мере у нее есть крыша над головой на эту ночь и предлог находиться в здании поста, где она наконец получит возможность следить за человеком, по поводу которого у нее возникает все больше вопросов. Это Марриотт организовал первую мирную встречу между ирсками и диамондианцами в Овраге Гиюма и теперь готовил вторую.

Сидя в кабинете Марриотта и глядя в его сжавшееся от напряжения слишком худое лицо, Изолина рассказала капитану почти все. В частности, она умолчала о любовном эпизоде между ней и Мортоном, но почти дословно повторила фразы, которыми обменялись ирски и полковник по поводу Тьмы.

Во время рассказа она маленькими глотками пила вино. Когда молодая женщина закончила, сказав почти все, она откинула голову на спинку кресла и вдруг почувствовала непреодолимое желание спать.

Глава 16

Брэй остался в своей комнате рядом с бесчувственным Мортоном.

Тихо насвистывая, он снял полковничьи знаки различия с мундира Мортона и положил их в карман. За ними туда же последовали аптечка и кошелек его начальника.

Сделав это, Брэй лег на пол и какое-то время слушал звуки новонеаполитанской ночи, влетавшие в комнату через открытое окно. Далекий гул машин на улицах отдавался у него в голове. А ближе щебетали ночные птицы, которых, как почти всех других земных животных, диамондианцы ввезли с родины своих предков.

Наконец Брэй заснул как примерный мальчик-лейтенант.

А наутро…

Тело Мортона не изменилось. Он по-прежнему лежал на кровати, дышал ровно, но не подавал никаких других признаков жизни. И ни малейшего признака, который мог бы подсказать, где находилось сейчас его сознание.

В уме Лозитина? Сам не зная почему, Брэй сомневался в этом.

Лейтенант приколол к двери комнаты записку для служанки-ирски: «Не убирайте в этой комнате, пока вам этого не прикажут».

Потом он шел по широкому коридору и, встречаясь с другими военными, вежливо обменивался с ними положенными приветствиями. В Комиссии по Переговорам работало около семисот человек. Служащие и рядовые солдаты занимали маленькие спальни, в каждой по несколько человек. Офицеры и гражданские начальники имели в этом большом дворце отдельные комнаты. Диамондианки-проститутки уже захватили здание Комиссии, и теперь эти агрессивные молодые особы с дерзким видом выходили из разных комнат и направлялись к ближайшему выходу.

— Ты как, свободен сегодня вечером? — отважно спросила Брэя одна довольно красивая девица. Лейтенант молча продолжал идти своей дорогой. Где он будет сегодня вечером, даже где он будет сегодня в поддень, — тайна Господа Бога, как говорят диамондианцы.

Кроме того, Брэй вовсе не желал компрометировать себя. Каждый день два или три сотрудника Комиссии не появлялись на работе, и никому не удавалось выяснить, что с ними стало.

Вначале это утро было для Брэя таким же, как любое другое: быстрый завтрак в офицерской столовой, возвращение в свой кабинет в глубине дворца и разбор последних телеграмм с диамондианско-ирского фронта.

А в них говорилось, что после полного затишья, которое продолжалось почти с самого прибытия Комиссии по Переговорам на Диамондиану, военные действия возобновились и ожесточенный бой шел в спокойном до сих пор районе, который называется Овраг Гиюма.

Брэя это сильно взволновало. Так вот что вышло из этой встречи! На несколько секунд ему стало грустно. Неужели какая-то новая безумная выходка этих проклятых диамондианцев превратила переговоры о мире в резню?

Брэй погрузился в печаль ненадолго: почти сразу лейтенант вынырнул из нее благодаря обнадежившей его другой мысли: Лозитин знал о бойне в овраге уже через несколько минут после того, как она началась. Это говорит об очень многом. Люди всегда остаются людьми, но если эта связь не вроде телепатии, а она явно не телепатическая, то что же это?

Думая об этом, Брэй просмотрел свою почту. Ничего интересного.

А он думал, что прибытие почты станет границей… между чем и чем? Брэй плохо представлял. Пожалуй, он ожидал чего-нибудь, чем сможет воспользоваться, чтобы ускорить ход событий.

Лейтенант вспомнил одну подробность своего разговора с Мортоном и подготовил меморандум:

«Кому: всем сотрудникам Комиссии по Переговорам

От кого: полковника Чарлза Мортона

Мы получили несколько донесений о том, что ряд лиц страдает болезнью, признаки которой таковы: больной периодически теряет сознание, но не испытывает никаких других неприятных ощущений. Люди, страдающие этим заболеванием, имеют склонность с силой закрывать глаза…»

Тут перо Брэя повисло в воздухе: он подумал, что, если, когда Мортон очнется, закрывание глаз с силой будет объявлено признаком болезни, у полковника могут возникнуть трудности. Брэй вычеркнул эту фразу и закончил так:

«Каждый, кто обнаружит у себя этот симптом, должен немедленно явиться к полковнику Мортону или лейтенанту Брэю и ни в коем случае не обращаться к врачу».

Благодаря Струзерсу очень скоро выправленный вариант этого документа оказался в центре мгновенных размножений и рассылки документации; «мгновенные» означало, что примерно через пять минут меморандум оказался на столах у всех, кто работал в Комиссии. Точнее, почти у всех: Брэй посчитал за лучшее не включать в список адресатов господина Лорана и его коллег с высших должностей.

Брэй стал ждать. Шесть минут… десять… двадцать. Никто не пришел. Лейтенант был ошеломлен: неужели Тьма использует и перемещает одного Мортона?

Молодому офицеру было очень жаль, что для поиска поселка, где работал Лозитин, у него был всего один след: Мортон смутно вспомнил, что уже бывал там.

Еще раз повторив в уме вчерашнюю беседу с Мортоном, Брэй вызвал к себе светского молодого человека по фамилии Керк, занимавшего довольно высокую должность и имевшего слабость к диамондианским проституткам, и попросил его найти ирска по имени Лозитин, продавца из магазинчика скобяных товаров в одном из двухсот поселков, «названия которых, — сказал Брэй в заключение, — вы найдете в маршруте инспекционной поездки полковника Мортона».

Увы, предположение лейтенанта, что этот молодой чиновник умен, тут же подтвердилось. Немного пухлое чувственное лицо Керка приняло задумчивое выражение, и голова с густой каштановой шевелюрой медленно качнулась справа налево в отрицательном жесте.

— Лейтенант, — заявил Керк хорошо поставленным голосом, — через десять минут после того, как мы начнем поиски, и диамондианцы и ирски будут знать, что мы делаем. Какие неприятности могут у нас возникнуть, если они это выяснят?

По правде говоря, об этом Брэй ничего не знал. Но он подумал, что будет неразумно позволить диамондианцам узнать, какого ирска ищет Комиссия по Переговорам.

— Дайте мне подумать, — сказал он.

Керк отошел к двери, постоял в нерешительности возле нее и вернулся.

— Я давно хотел поговорить с вами. Что вы скажете о том, чтобы прогуляться со мной в город сегодня вечером? Себе я уже нашел проституточку. Могу я позвонить ей и сказать, чтобы она привела подружку для вас?

Брэй смутно вспомнил, что Керк был из знатной семьи, и поэтому не стал раздумывать. Для Лестера Брэя соглашаться на встречи не составляло никакого труда, вот являться на них часто бывало труднее.

— Согласен, — ответил он.

Когда Керк ушел, Брэй позвонил психиатру Герхардту. Ответившей на звонок секретарше он сказал, что он полковник Мортон, и с облегчением услышал, что доктора Герхардта нет в кабинете.

Таким образом он смог, по-прежнему под именем Мортона, извиниться, что не смог прийти на осмотр, и пообещал снова позвонить, чтобы договориться о новой встрече.

Довольный собой, Брэй положил трубку, откинулся в кресле — ив этот момент почувствовал легкое головокружение. Он с силой закрыл глаза и сказал себе: ну, похоже, я действительно здорово устал.

Через несколько минут он снова почувствовал это головокружение и опять закрыл глаза. Открыв их, он осознал, что он сейчас сделал, и испугался.

Какой это был страх!

Брэй никогда не узнал, сколько времени он, молча и дрожа, боролся с этим страхом, восстанавливая ясность ума. За это время его глаза несколько раз автоматически закрывались. Наконец Брэй смог на нетвердых ногах дойти до ванной комнаты, находившейся рядом. Там он смочил лицо холодной водой.

Затем Брэй вернулся в кабинет Мортона, сел там и попытался взять себя в руки. «Хорошо, я тоже болен этой болезнью. И что теперь?»

Пока он так сидел, минуты утра продолжали уноситься прочь, и ни во внешнем мире, ни в уме Брэя не появилось никакого ответа на этот вопрос.

Но Брэй почувствовал, что совершенно обессилел и ему нужно что-то, но что, он не знает. Поэтому в конце дня он отправился в город с Керком.

Глава 17

Выйдя из дворца Комиссии, Брэй и Керк сели в ирское такси, на котором, как объяснил Керк, они должны были приехать в «современный» квартал Нового Неаполя. Там Керк должен был встретиться со своей проституткой, красавицей диамондианкой по имени Марианна. Она обещала привести для Брэя одну из своих подруг, которую звали Мария.

— У тебя будут трудности с Марией, — предупредил Керк. — Она будет злиться на тебя, как большинство диамондианских проституток.

Марианна, пояснил он, тоже была сердитой в первый четверг. Вот чем она была для Керка: его четверговой девушкой на вечер. Естественно, он не хотел, чтобы она знала, что у него есть другие девушки в других кварталах на каждый вечер недели, иначе она снова стала бы сварливой.

— В первый четверг, — рассказывал Керк, — она дала мне то, что я купил: свое тело, но ни капли нежности. Во второй четверг я впервые старательно ухаживал за ней. Этим и несколькими намеками на свое состояние я расплатился, и она была дружелюбной. Сегодня вечером мы, должно быть, увидим полную капитуляцию.

Чем дальше Керк развивал эту мысль, тем неуютнее становилось Брэю. «Только этого мне и не хватало, — думал он. — Враждебно настроенная девушка вдобавок ко всему, что уже на меня свалилось!»

Как бесчисленное множество молодых людей в населенной людьми Галактике, Брэй провел годы наибольшего любовного пыла в борьбе с плотно сомкнутой цепью феминистских союзов. Эта система отстранила его от всех женщин, за исключением трех молоденьких дурочек и пяти-шести дам достаточно зрелого возраста. Эти последние нервно дарили ему всего одну ночь, и то благодаря случаю, когда Большая Сестра поворачивалась к ним спиной на необходимые два часа. В таких стесненных обстоятельствах пять из его девяти любовных опытов, в том числе три последних, закончились частичной неудачей. Воспоминание об этом постепенно поблекло за пять месяцев, прошедших с последнего свидания. Принимая приглашение Керка, Брэй, естественно, полагал, что на Диамондиане нет феминистских союзов и он не рискует столкнуться с девушкой, чье поведение выбьет его из колеи.

А теперь вдруг оказалось, что он уже ни в чем не уверен. Брэй внезапно испугался возможного результата своего предприятия. Если ему не хватит мужской силы с Марией, она расскажет это Марианне, а та Керку, и все сотрудники Комиссии по Переговорам узнают о его позоре. Некоторые из них будут счастливы услышать, что у него трудности.

Брэй с тревогой думал о том, что ждет его в ближайшем будущем, и прежде всего ему пришел на ум вопрос:

— Почему проститутки на Диамондиане такие сердитые?

— От гордости, — ответил Керк. — Они занимаются любовью сколько хотят, они имеют всех любовников, о которых может мечтать девушка, и еще получают за это деньги, но могут обвинять мужчин, что те заставили их опуститься до уровня животного. Это же просто мечта любой девушки, разве не так?

Брэй был потрясен: поведение Керка было для него совершенно новым. Но раздумывать над этим было некогда: ему только что пришла в голову прекрасная мысль.

— Почему бы нам не разыграть перед Марианной маленькую комедию: скажем ей, что ты — это я, а я — это ты.

— Чего ради?

— Разве она не почувствует себя обязанной перенести свое дружелюбие на меня? — спросил с надеждой Брэй.

— Послушай, а ведь это неглупо!

Брэй ждал, что он еще скажет, приняв скромный вид, но в душе делал усилия, чтобы не слишком возгордиться собой.

— Понимаю, — рассмеялся Керк, — с женщинами ты такой же циник, как я. Это будет роскошная игра!

Брэй, который за немногие годы своей взрослой жизни получил свою долю несчастий как возмездие за грехи злоупотреблявших женским доверием мужчин предыдущих поколений, еще не имел случая стать циником. Но он был игроком.

— Я буду Керком, ты Брэем, — заявил он. — Мы сделаем вид, что ты что-то вроде моего агента. Может получиться что-то интересное.

— Это будет просто здорово! — со смехом подтвердил Керк.

Он достал свой бумажник и быстро отсчитал Брэю крупную сумму денег.

— Не забывай, — великодушно заявил он, — что за этот вечер плачу я, а ты мой гость. Но нужно сделать вид, что платишь за все ты. Остаток вернешь мне потом.

Через несколько секунд после заключения этой сделки Керк вытянул руку и объявил:

— Вот и они!

Брэй взглянул в указанном направлении и увидел у края тротуара двух девушек. Обе были одеты достаточно вызывающе: в короткие платья-халатики, красное у одной, синее у другой. Такси остановилось, оба молодых человека выпрыгнули на тротуар, и Керк представил девушкам Брэя.

Марианной оказалась та, что в синем. Она была очень красива, и ей было не больше девятнадцати лет. Ее подруга Мария была того же возраста и тоже красива, но с более пышными формами. Как и предсказывал Керк, основная разница между девушками была в том, что Мария имела сердитый и враждебный вид, а Марианна нежно бросилась Керку на шею.

Молодые люди договорились, что обменяются именами ближе к середине вечера. Поэтому Брэй подал руку Марии, а Керк обнял Марианну, и они для начала отправились в ресторан «Корсика», где плата за столик достигала эквивалента восьми федеральных долларов на человека, а обед стоил не меньше двенадцати франков и застолье украшали знаменитые оперные певцы.

До знакомства с Керком Марианна ни разу не бывала в «Корсике». Брэй сразу понял, что она была настолько наивна, что питала иллюзии насчет этого члена Комиссии по Переговорам, который, как ей казалось, оценил ее красоту, и даже воображала себя будущей миссис Дэвид Керк с кольцом на пальце.

Было несомненно, что молодой Керк, который имел много денег и свободного времени, добивался от обычно враждебно настроенных к мужчинам диамондианских проституток искренней и пылкой привязанности, безграничного желания доставить ему удовольствие. Семь его девушек — по одной на каждый вечер недели — уже подпали под его обаяние, по крайней мере так он сказал Брэю. Так что теперь на глазах у лейтенанта Керк был обнят, обласкан и сексуально возбужден — в общем, подготовлен к ночным утехам плоти.

После изысканного обеда обе пары отправились в театр Сан-Карло, поскольку Керк, помимо своих телесных вожделений, был еще тонким знатоком искусства. В его глазах Сан-Карло был настолько точной и прекрасной копией старинного неаполитанского театра, что кучи мусора, наваленныеперед дверью каким-то безответственным диамондианцем, мгновенно оказались чем-то совершенно неважным. Керк шепнул Брэю, что диамондианцы, бесспорно, с незапамятных времен создавали рядом с грязью красоту, рождая ее из своих мрачных душ.

Театр Сан-Карло был роскошным. Его постановки, предназначенные для солдат и офицеров Земной Федерации, были чем-то вроде поп-опер, но, несмотря ни на что, музыка и игра актеров оставались типично диамондианскими, и этого было достаточно Керку и его девушке на вечер. Даже Мария в конце концов увлеклась спектаклем и несколько раз игриво садилась на колени к Брэю.

Во время антракта Керк объявил:

— Дорогие девочки, я и мой друг должны вам кое в чем признаться.

Затем он сообщил девушкам то, что подсказал ему Брэй.

Им понадобилось время, чтобы понять его. Девушки сначала сдвинули брови, напрягая свой ум, потом удивились, наконец Мария взглянула на Брэя и, показывая на Керка, проговорила:

— Вы хотите сказать, что вы — это он?

Марианна запротестовала.

— Но… но я же знаю тебя уже три недели, — сказала она Керку.

— Ну да, только я не я, а он.

Его мысль быстро дошла до Марианны. Девушка пришла в недоумение, соскочила с колен Керка, вернулась в свое кресло и растерянно взглянула на Брэя.

— Так Дэвид Керк — это вы?

Брэй улыбнулся в ответ.

— Ну да. У меня есть привычка посылать моего приятеля Брэя к девушкам для разведки. Он сказал мне, что вы были просто великолепны. Поэтому я надеюсь, что вы не сердитесь и вам все равно, что вместо него вы пойдете со мной, потому что я содержу Брэя и, конечно, я же плачу и за этот вечер. Вы согласны?

Наступила тишина, которую наконец нарушила Мария:

— Конечно, согласны. Мы с Марианной всего лишь уличные девицы и спим с тем, кто нам платит. Верно, Марианна?

Марианне явно было трудно опомниться от удивления. Она взглянула на Керка.

— Ты и правда этого хочешь?

— Для этого я здесь и был, — весело ответил тот, — искал своему шефу Дэвиду девушку, которая ему по-настоящему понравится.

После этого вечер стал для Марианны явно менее приятным. Она делала над собой усилие: много смеялась, гладила Брэю щеки и обнимала его так же горячо, как раньше Керка. Но ее взгляд оставался грустным и беспокойным.

Около одиннадцати часов вечера четверо спутников, немного менее веселые, чем вначале, подъехали к дому, в одной из квартир которого жили Марианна, Мария и еще одна проститутка. Брэй заплатил за такси, повернулся, собираясь следовать за остальными, и увидел, что Керк с силой моргнул. Лейтенант подскочил на месте от изумления: до сих пор он не замечал у Керка никаких признаков болезни Мортона.

По правде говоря, молодой чиновник в этот момент вряд ли встревожился из-за мгновенного недомогания. Но через пять минут, когда они поднялись по лестнице на третий этаж, новый наплыв той же тьмы и рефлекторное моргание внезапно заставили его вспомнить о меморандуме полковника Мортона, где говорилось как раз об этом.

Вспомнив это, Керк пришел в ужас: из меморандума можно было сделать вывод, что его недомогание — признак какой-то тяжелой болезни. Дэвид Керк был не таким человеком, чтобы позволить подобному пустяку испортить себе вечер, но все-таки ему было не по себе оттого, что какая-то чернота заливает ему мозг каждые пять минут, когда он наслаждается ласками молодой сговорчивой диамондианки.

Как Мортон и Брэй до него, Керк начал приспосабливаться к этому неудобству, но вдруг его захлестнула более мощная волна тьмы.

За недолгое время, что Мария торговала своей любовью, она уже видела, как на ней умер клиент — от закупорки сосудов. И потому, когда партнер вдруг навалился на нее мертвым грузом, она немного испугалась.

— Мистер Брэй, — шепнула она.

Ответа не было.

Молодой женщине потребовалось огромное усилие, чтобы сбросить с себя это тело, но наконец оно перекатилось на бок, и Мария, отчаянно крича, вбежала в гостиную. После ее вопля в квартире какое-то время стояла тишина, потом из двух других комнат послышался шум: люди там торопливо задвигались. Первым в гостиной появился пожилой мужчина с заметным брюшком, потом Брэй в кальсонах и последними две другие девушки.

— Замолчи, — обеспокоенно шепнули они обе Марии.

Та успокоилась и объяснила, что еще один мужчина умер в ее объятиях.

Все пятеро, толкаясь на пороге, прошли следом за Марией в ее комнату. Брэй с облегчением увидел, что Керк дышит.

— Вы должны позвать врача, — нервно заговорил клиент с брюшком, — только подождите, пока мы с моей молодой подружкой уйдем отсюда.

Как реалист, он явно исходил из того, что ему и Брэю совершенно незачем компрометировать себя в этом деле. Затем он вернулся со своей девушкой в ее комнату, несомненно для того, чтобы завершить прерванный акт и заплатить за него, потом оделся и ушел.

Брэй спустился вниз и позвонил Струзерсу. Вдвоем они с трудом перенесли бесчувственное тело Керка в автофургон и отвезли во дворец. Притворившись пьяными, они сумели, поддерживая Керка, пройти без затруднений мимо беспечных охранников, так же дотащили молодого чиновника до его комнаты, раздели его, уложили в постель и ушли, закрыв за собой дверь на ключ.

— Что вы думаете с ним делать? — с беспокойством спросил Струзерс.

Брэй усталым голосом ответил, что эта проблема может подождать до утра.

— Но мы сделаем что-нибудь, найдем какой-нибудь разумный выход, — успокоил он верного сержанта.

Струзерс вышел, опустив голову, Брэй дождался, пока он исчез в коридоре, и поднялся в комнату Мортона, от которой имел ключи. Там он наконец разделся и с наслаждением лег в огромную постель.

В предыдущую ночь лейтенант спал тревожным сном на ковре своей комнаты, уступив свою постель Мортону. Теперь он сумел отогнать от себя сомнения, отметив, что у него хватило силы духа сообразить подняться в эту великолепную комнату, а это явно хороший признак. Это доказывает, что он еще находится в достаточно хорошей форме и оправился от всех последних событий. Но, отдаваясь этим успокаивающим мыслям, Брэй чувствовал какую-то пустоту в сознании, что-то вроде дыры в уме, и еще оцепенение, которое грозило овладеть всем его телом.

Лейтенант смутно понимал причину этой тоски: ему нечего было делать, он не знал, кем или чем заняться; все было бессмысленно. Три возможных действия, которые пришли ему на ум, пока он лежал здесь, среди роскоши в стиле старой Земли, не смогли его успокоить. Эти варианты были: Марриотт, мирная делегация диамондианцев, Лозитин.

Выяснить все, что можно, о Марриотте (как? Это было не очень ясно), навести справки о мирной делегации диамондианцев (это было нелегко) и, разумеется, разыскать Лозитина.

На рассвете Брэй наконец заснул и несколько часов проспал как убитый.

Глава 18

Утро наступило слишком быстро для Брэя. Он, ворча, с трудом заставил себя вылезти из постели и отправился взглянуть на тех двоих, кто лежал без сознания. Их состояние не изменилось. Брэй в обоих случаях мысленно ждал какой-нибудь физиологической катастрофы и теперь заботливо укрыл толстыми одеялами обоих лежавших. Это было все, что он мог сделать для них.

Потом лейтенант без аппетита съел первый завтрак.

— Миссис Брэй, — сказал он вслух своей матери, которая была так далеко, — Диамондиана не самое безопасное место для твоего «дорогого малыша».

Через несколько минут, направляясь в свой кабинет, Брэй понял, что говорил с отсутствующим человеком, а для него это был безошибочный признак психического расстройства.

Лейтенант стал ждать. Он ждал потому, что был не в состоянии строить планы. Что может сейчас произойти? Об этом он не имел ни малейшего представления.

Вдруг на его столе зазвонил телефон — часть видеокома. Брэй вскочил с места и быстро схватил трубку. На другом конце провода заговорил Струзерс, который сообщил:

— Секретарь мистера Лорана хотел бы поговорить с полковником Мортоном.

— Соедините его со мной, — ответил лейтенант Брэй, а про себя добавил: «Естественно».

Секретарь чрезвычайного посла торжественно объявил Брэю, что миротворческие силы Земной Федерации предоставили начальнику разведслужбы право допросить последнего захваченного в плен мятежника-ирска.

— Это свидание, о котором полковник Мортон просил вскоре после прибытия сюда. Мы наконец смогли получить разрешение.

Разговор с пленным ирском был назначен на двенадцать часов дня.

Словно со стороны Брэй слышал собственный голос, автоматически объяснявший, что Мортон должен позвонить с минуты на минуту и, разумеется, придет на допрос. В это время его мысль бурлила: лейтенант пытался вспомнить, почему Мортон пожелал побеседовать с пленным ирском.

Но это было не так уж важно. «Вот оно, — подумал Брэй. — Вот то, чего я ждал».

Пока Брэй справлялся со своим волнением, секретарь снова сурово заговорил:

— Ждут только самого полковника Мортона, и никого другого. Хорошо объясните ему это.

— Он придет, — заверил Брэй и машинально добавил: — Если пожелает Бог.

Лейтенант Брэй решил идти на допрос один.

Через несколько минут, снова до краев полный бодрости и решительности, он заглянул в кабинет Струзерса и осторожно объяснил сержанту, что лучше было бы кому-нибудь постоянно дежурить перед дверью Мортона, чтобы отгонять посторонних.

— А «разумный выход» из ситуации с мистером Керком и с полковником? — спросил Струзерс.

Вот проблема, от решения которой Брэй хотел уйти.

— Посмотрим днем, — уклончиво ответил он.

Струзерс мрачно покачал головой, а молодой лейтенант вышел в коридор, прошел в личную комнату Мортона и заперся там. В ванной он проделал над своей формой радикальную операцию. Еще раньше Брэй отпорол свои погоны и снова пришил, добавив на них лишнюю полосу. Теперь он спорол свои лейтенантские нашивки и заменил их теми, которые снял с мундира Мортона.

Закончив это превращение, молодой офицер взглянул на себя в зеркало и вздрогнул. Лицо, которое смотрело на него, было худым, загорелым, довольно красивым. Брэй надеялся, что выглядит старше своих двадцати двух лет.

Лейтенант оценил эту ситуацию философски. Что случится, если его обман раскроется? Трудно представить, что Комиссия легко очнется от своей спячки и вообще обратит внимание на что бы то ни было. Эта мысль подняла его настроение.

Брэй немного удивился, обнаружив в коридоре ждавшего его Струзерса.

— К полковнику Мортону пришел профессор-диамондианец, — тихо сказал сержант. — Он говорит, что у него назначена встреча.

— Диамондианец? — изумился Брэй.

Струзерс показал ему настольный рабочий дневник полковника, открытый на нужной странице. Брэй взглянул на часы: 10.15. В дневнике он увидел это же время, а рядом прочел имя профессора Луиджи Покателли и несколько слов, написанных рукой Мортона: «Хорошо знает жизнь ирсков».

Лейтенант пожал плечами. В конце концов, времени у него хватало. И это было что-то серьезное, а не пустяк.

— Пошлите его в кабинет полковника. Я войду через другую дверь.

Профессор Покателли оказался улыбчивым диамондианцем: редкие светлые волосы и приятная улыбка на широком лице. Как только Брэй закрыл за собой дверь, он понял причину этой улыбки, увидев, как профессор вынимает из кармана гранату той модели, которая использовалась в войсках Земной Федерации при наступательных операциях. По-прежнему улыбаясь, Покателли произнес с напряжением в голосе:

— Вы пойдете со мной, иначе я взорву эту гранату и мы оба погибнем. Я умру счастливым, зная, что отдаю жизнь за народ Диамондианы, — провозгласил он словно на сцене. — А вот вы… — и замолчал.

Маленькие щупальца страха постепенно вползали в сознание Брэя. Его ум как бы отшатнулся от угрозы, и лейтенант мысленно сплюнул, если так можно выразиться, умственную желчь. Под конец Брэй замер, словно загипнотизированный, перед мыслью, которая пришла ему на ум: «Каждый день мы теряем трех сотрудников Комиссии, и сегодня одним из троих буду я».

Шок от этого не прошел, но Брэй взглянул в лицо своему страху и от этого внутренне немного оттаял. Лейтенант начал обдумывать, что он может сделать.

Глава 19

Брэй по-прежнему стоял в роскошном кабинете Мортона — комнате с резным блестящим потолком, почти сверхъестественной красоты окном с изящной росписью на раме, массивной дверью, выходившей в прихожую, где находились секретарь Струзерс и большая группа служащих.

Перед ним был письменный стол, достойный короля, а по другую сторону этого стола стоял коренастый, одетый в темно-синий костюм диамондианец, только что вынувший из кармана серо-коричневый круглый и расчерченный на клетки предмет, который легко узнал бы любой, кто хоть раз видел наступательную гранату.

В голове Брэя мелькнула новая мысль: он вспомнил слова Керка, мелкого чиновника Комиссии, о том, как быстро диамондианцы и ирски могут обнаружить, что он и Брэй пытаются добыть сведения о Лозитине.

Его слова явно почти полностью относились к информации о диамондианцах и. несомненно, также ирсках, которых просили явиться в Комиссию по Переговорам.

Здесь, в Новом Неаполе, множество заинтересованных людей, несомненно, очень быстро выяснили бы, что кому-то назначена такая встреча, и это заставило бы их задуматься, а может быть, толкнуло бы и на заговор. Как можно извлечь пользу из встречи, если о ней стало известно? Человек, сумевший проникнуть в святая святых такой организации, как Комиссия по Переговорам, был бы сильнейшим козырем. Зная этого человека и время встречи, заговорщики и убийцы могли быстро наметить различные способы использования этой ситуации в своих интересах.

Внезапно Брэй вспомнил проституток, заполнявших дворец каждую ночь во все большем количестве, и ошеломленно подумал: «Наш дворец — просто решето!»

Несколько мгновений, которые он уделил этой мысли, быстро истекли. Потрясение прошло, и он начал говорить и делать то, что было необходимо.

С разрешения своего похитителя Брэй просунул голову в главную дверь и сказал Струзерсу:

— Мы с профессором уходим. Я увижусь с вами позже.

Если сержант и удивился, то вида не подал.

— Могу ли я позволить себе спросить вас, господин полковник, куда вы направляетесь?

— Я еду посмотреть некоторые доказательства, — без труда нашелся Брэй. — Я позвоню вам оттуда.

— Хорошо, господин полковник.

В коридоре, шагая возле диамондианца с грозной улыбкой, который держал руку в кармане куртки (конечно, на гранате, чеку которой был готов выдернуть), Брэй проделал эксперимент: он мысленно вызвал множество людей — целую маленькую толпу.

«Все, кто увлекается телепатией и экстрасенсорикой и кого я постоянно встречаю в этих зданиях (по мнению Брэя, это относилось к пятидесяти процентам сотрудников Комиссии)! Вот для вас случай прийти на помощь коллеге и доказать существование вашей системы связи».

Он продолжил свое телепатическое сообщение так:

«Дело не в том, что я боюсь, как бы от меня не отвернулась удача, но все-таки мне было бы чертовски приятно знать, что кто-то в курсе, где я нахожусь, и может прийти мне на помощь при серьезной неприятности».

В продолжение всего их пути по бесконечным величественным переходам увеличенной копии Дворца Земли, стоявшего на берегу моря, Брэю казалось, что никто не бросил на них даже взгляда и точно так же вроде бы никто не заметил его спутника, хотя тот бросался в глаза.

Профессор Покателли явно сильно волновался: его глаза как-то странно блестели и были похожи на два черных влажных солнца. Рот его тоже блестел, и хотя во всем дворце работали кондиционеры, пот крупными каплями выступал на лбу профессора и стекал по его лицу.

Эту деталь его внешности уж точно должен был кто-нибудь заметить, но ни один человек не обратил на нее внимания.

Наконец они вышли из дворца, и наступила очередь Брэя потеть, когда палящий жар «умеренной» зоны Диамондианы обрушился на него с безоблачного неба. Профессор неловкими легкими толчками направил лейтенанта к крошечному автомобилю, стоявшему у края тротуара в пятидесяти метрах от дворца. За рулем сидел смуглый диамондианец немного моложе, чем Покателли. Не говоря ни слова, этот человек откинул одно из передних сидений, чтобы Брэй мог сесть сзади. Профессор сел рядом со своим пленником. Тут же маленький, но мощный мотор взревел, и машина рванулась с места.

Если не считать спрятанной в кармане профессора ручной гранаты, после этого поездка была обычной бешеной гонкой по улицам Нового Неаполя. Брэй, который довольно плохо знал этот большой город, скоро окончательно потерял дорогу. Он смирился с этим и удобнее устроился на своем сиденье. Профессор в это время говорил без остановки, и вскоре Брэй не без изумления понял, что темой его монолога были ирски. Только и было слышно: ирски то, ирски это.

Лейтенант снова сел прямо, показывая свой интерес к лекции Покателли: ему давали информацию, и этот рассказ, несомненно, сильно увлек бы Мортона. Брэй вспомнил о запертой комнате в доме Лозитина и спросил о ней:

— Позвольте задать вам вопрос. Что могло быть там внутри?

— Его мертвые родственники, его предки, — ответил профессор Покателли.

— Вы смеетесь надо мной.

— Вовсе нет. Видите ли, ирски верят, что никто из них не умирает по-настоящему. Поэтому они сохраняют оболочку, то есть тело. Почти все эти тела спрятаны где-то в безопасном месте и, очевидно, никогда не покидают его. Но мы имеем свидетельства людей, которые видели некоторые из этих пустых оболочек блуждающими по лесам. Их, должно быть, миллиарды, но большая часть хранится в каком-то неизвестном нам месте.

Брэй закрыл глаза и попытался перевести понятие «живые мертвецы» на язык энергетических явлений. Ему это оказалось трудно, потому что он уже давно отказался от веры в потусторонний мир и жизнь после смерти. Однако Брэй мог представить себе, что эта метафизика сильно действовала на диамондианцев-католиков.

Его собственный прозаический и практический ум немедленно переключился на реальную возможность: какая-нибудь особая энергия, выделяемая ирсками. Могли они научиться преобразовывать ее в духовную форму, чтобы дурачить верующих диамондианцев?

Брэй вдруг понял, что эта тема слишком важна, чтобы обдумывать ее, когда то, что заменяет тебе кресло, несется с сумасшедшей скоростью по улицам Нового Неаполя. Он открыл глаза и сказал:

— Я хотел бы увидеть одну или несколько этих оболочек. На что они способны в действительности?

— Ну, естественно, они могут убивать, — был ответ.

— А что еще? — Этот вопрос Брэя слился со вздохом, выражавшим покорность судьбе, и потому прозвучал невнятно.

— Они имеют и другие способности, — заверил профессор.

Разговор об ирсках даже на таком уровне вдруг надоел Брэю. Его мнение об этом народе сильно понизилось. Все это напоминало первобытные суеверия, а он устал, невыносимо устал от примитивных умов.

Ему пришла в голову другая мысль.

— А все ирски, которые убиты на войне, тоже еще живы? — спросил он.

— Поскольку мы, диамондианцы, сожгли их трупы, этот вопрос заслуживает подробного рассмотрения. Ирски утверждают, что эти убитые живы, но, по моему мнению, они могут быть лишь тенями, слабо различимыми оболочками.

В этот момент машина остановилась у тротуара на одной из улиц «старого» города. Брэй прежде всего заметил ряды грязных лавочек, мусор, обжигающий воздух и тошнотворный запах гниения.

Все диамондианцы говорили одновременно и никто не слушал другого. Гул голосов почти заглушал рычание маленьких бешеных автомобилей.

— Бесспорно, — сказал Брэй, — корень диамондианской проблемы в том, что все существа таковы, какие они есть. Люди, высадившись на этой планете, столкнулись с местным миром, нарушили сложившийся в нем порядок, и с тех пор он навсегда перестал быть прежним.

— Надеюсь, что ваши слова не упрек диамондианцам, — отозвался профессор Покателли, показывая Брэю, куда идти.

— Вовсе не упрек, — искренне заверил его Брэй. — Я очень люблю диамондианцев. Все их любят. Вот почему мы все так обеспокоены. Что я должен делать?

— Сюда! — показал профессор на ворота, которые вели в сад маленького замка, и сказал: — Ради вашей любви к нашему народу и вашей тревоги за него, полковник Мортон, мы во что бы то ни стало должны удержать под своим влиянием слишком пылких молодых людей, пока вы будете рядом с ними.

«Вот именно, во что бы то ни стало», — подумал Брэй.

Это оказалось невозможно.

Когда они входили в большой зал, десять — двенадцать диамондианцев разного возраста встали со своих мест. Трое из них были в деревенском доме Феррарисов два дня назад вместе с Марриоттом. Эти молодые люди сразу узнали Брэя, и в их взглядах вспыхнула ярость.

Когда шум прекратился, профессор Покателли был совершенно подавлен свалившимся на него горем. Теперь он был в собственных глазах лишь полным идиотом, который позволил «мальчишке» выдать себя за полковника.

В этот момент кто-то направил на Брэя пистолет, и наступил момент истины. Окончательно убедило лейтенанта выражение лица профессора: отрешенность человека, бессильного перед катастрофой. Как ни странно, тот, кто так театрально захватил Брэя в плен в кабинете Мортона, несколько минут был на его стороне.

Профессор отвернул свое пухлое со вздернутым носом лицо от пленника, вздохнул, пожал плечами с видом глубокой печали, и Брэй быстро произнес:

— Господа, прежде чем вы совершите непоправимое, позвольте мне рассказать вам все.

Вооруженный убийца — у него было очень длинное худое лицо — чуть заметно расслабился и, подчинившись кивку одного из диамондианцев, которого звали Марк, убрал пистолет в кобуру.

— Больше всего, — мягким тоном заговорил Марк, — нас интересует, что случилось с Изолиной. Но мы с удовольствием примем и любую другую информацию.

Брэй был правдивым: час истины пробил — в переносном смысле — еще полчаса назад, и он не мог терять ни минуты. Для этих диамондианцев убийство человека не было чем-то, способным потревожить их совесть.

Так что Брэй рассказал им все или почти все. Он рассказал о тьме в уме Мортона и в его собственном уме и подробно описал перемещение сознания, которому подвергся Мортон.

Имя Лозитина Брэй не назвал: это была слишком ценная информация, к тому же он не видел необходимости сообщать его. Затем он описал, как ирски пощадили Мортона потому, что называли его своим «духовным братом», и пощадили также Изолину потому, что ошибочно посчитали ее подружкой полковника. Наконец Брэй рассказал о второй потере сознания Мортоном и сообщил, где находится тело полковника.

Во время своего невероятного рассказа Брэй с тревогой спрашивал себя, действительно ли эти люди верят ему. Вдруг его прервали.

— Фердинанд, найди наш автофургон, — приказал Марк.

— Понял, иду!

Фердинанд тут же выбежал из комнаты, а Марк повернулся к Брэю. Глаза диамондианца горели от возбуждения.

— Мы отправляемся за Мортоном, — сказал он. — Мы привезем его тело на вертолете к месту переговоров, вызовем туда новую мирную делегацию, покажем Мортона ирскам и потребуем у них объяснений.

— Но… — слабо запротестовал Брэй.

Он хотел сказать: «Но как вы вынесете его из комнаты и пронесете по коридорам? Мы легко смогли войти с ним к себе лишь потому, что заставили охрану поверить, будто он слишком много выпил».

Однако Брэй не сказал этого.

В фургоне, сидя связанным на стуле, лейтенант осознал, что эти люди сумеют завладеть телом Мортона, и его сердце сжалось. Пока он исповедовался перед ними, ему и в голову не пришло, что Мортон мог не быть в безопасности в хорошо охраняемом дворце Комиссии по Переговорам.

Из бледного Брэй стал желтым, как воск.

У него закружилась голова. Потом лейтенант почувствовал, что ему развязывают ноги. Через несколько секунд он встал. Его ноги дрожали, но не слишком сильно, так что он смог устоять на них.

Комната слегка кружилась у Брэя перед глазами. Жара на улице казалась чем-то далеким, не имеющим никакого отношения к его собственной горящей коже.

И наконец…

Все эти ощущения были, разумеется, более или менее оправданы обстановкой. Они действительно сумели войти, и никто не попытался их остановить. Но Брэй, более или менее пришедший в себя, подменил Мортона. Четыре диамондианца вынесли из комнаты бесчувственное тело Дэвида Керка, пронесли его по широкому коридору, где была целая толпа народа, и ждали, пока Брэй в сопровождении Марка и Фердинанда расписывался в журнале выходов.

— Мы везем его в больницу, — спокойно объяснил лейтенант.

Безразличные ко всему сотрудники охраны равнодушно оформили разрешение на выход. Когда они закончили, Брэй повернулся к Марку:

— Теперь, господа, если вы не против, я должен вас покинуть.

После этого лейтенант повернулся к диамондианцам спиной и побежал, так как иногда он мог рассуждать здраво в затруднительном положении.

Через минуту, ожидая лифта, он позволил себе оглянуться. Маленькая группа мужчин с носилками исчезла.

«Хорошо, — подумал Брэй, — а теперь…»

Он поднялся в кабинет Мортона и сказал Струзерсу:

— Сержант, свяжитесь с людьми Федерации и скажите им, что полковник Мортон очень извиняется, что его задержали, но в тринадцать тридцать он обязательно придет допросить пленного ирска. Затем позвоните доктору Герхардту и договоритесь с ним о приеме в… в четырнадцать сорок пять для меня, то есть для полковника Мортона. Скажите, что это срочно.

И Брэй вышел так же быстро, как произнес эти слова.

Глава 20

Когда Брэй оказался на улице, удушающая жара лишила его сил. Брэй тихо застонал, но все-таки сумел добраться до автостоянки, не пропитавшись потом, как губка.

Он сел в великолепную машину Мортона, в которой был кондиционер, и доехал, как принц, до Палаццо Реале, где находился штаб войск Земной Федерации.

Как множество других новонеаполитанских копий старинных земных зданий, великолепный Палаццо Реале, памятник испанской оккупации старой Италии, «воспроизведенный» в Новом Неаполе, был в пять раз величественнее и крупнее, чем оригинал.

Брэю пришлось подавить смутное неприятное беспокойство, когда он называл у окошка в двери имя Мортона: теперь это была вражеская территория для человека, которого только вчера вечером арестовали по ордеру, выданному в этом самом здании.

Но, как и надеялся Брэй, левая рука войск Земной Федерации не знала, что делает правая, и его впустили без труда.

Вскоре он оказался на одном из подземных этажей дворца перед закрытой дверью, за которой был слышен приглушенный шум борьбы.

Шум прекратился. Брэй открыл дверь и увидел то, о чем догадывался: ирска силой затолкали в прозрачную клетку, стоявшую перед столом для допросов. Дверь этой клетки была заперта на засов, а все ее стенки были небьющимися и гладкими внутри, без малейшего выступа, за который могло бы зацепиться щупальце.

Солдаты, которыми командовал молодой лейтенант, красный от напряжения, явно в результате борьбы с заключенным, отошли в глубь зала, встали в ряд, повернулись на сто восемьдесят градусов., как положено по уставу, вышли строевым шагом через заднюю дверь и закрыли ее за собой.

Когда взвод войск Федерации ушел, Брэй разложил перед собой на столе свои заметки и перебрал в уме средства, с помощью которых он надеялся убедить пленного заговорить.

Лейтенант чувствовал на себе неподвижный презрительный взгляд пленного. Когда он сам поднял глаза, то сделал это внезапно и уперся взглядом в глаза ирска.

— Вы видите, — заговорил Брэй, — что я не диамондианец и не офицер Земной Федерации. Я вхожу в Комиссию по Переговорам.

Лицо пленного выражало только отвращение: он не задумался над словами Брэя.

— Ничто из того, что я собираюсь вам сказать, никаким образом не может оскорбить ваши чувства ирска, верного своему народу.

Взгляд остался недоверчивым, но стал несколько менее враждебным. Ирск по-прежнему молчал.

— Нам известно о существовании Оружия Лозитина. Что мы с ним сделаем, будет зависеть от вас — от того, согласитесь ли вы отправиться вместе со мной к Лозитину, услышать от него самого, что он намерен передать нам свое планетарное оружие, и сообщить об этом своему командиру.

Брэй стал ждать, не сводя глаз с пленного. Ирск выдержал его взгляд. Оба долго молчали.

— Я только что передал беспощадным убийцам то, что вы мне сейчас сказали, — наконец ответил ирск.

Брэй чуть не задохнулся и потерял дар речи, так он был взволнован. Это была потрясающая победа! За два дня своего плена этот ирск не пожелал сказать своим похитителям ни одного слова, даже ругательства, и отверг все попытки вступить с ним в контакт. Брэй был всего лишь человеком и потому должен был сделать усилие, чтобы скрыть свое ликование.

Удастся ли его план? Выяснит ли он то, что хотел узнать?

Брэя беспокоило главным образом то, что, выложив свои два элемента информации — имя Лозитина и намек на оружие, — он сказал все, в чем был уверен.

Лейтенант, конечно, знал, что Лозитин живет в деревне. Еще он знал, что Лозитин работает в магазинчике скобяных товаров и живет в двухэтажном ирском доме в восьми минутах ходьбы на запад от магазина. И что поселок, где он живет, окружен горами. Только Мортон мог заметить эти подробности. Больше у Брэя совершенно ничего не было.

Брэй призвал на помощь всю свою волю и мысленно приказал ирску: «Скажи что-нибудь. Что-нибудь конкретное. Назови деревню, ты ведь думаешь, что я уже знаю, где живет Лозитин».

Ирск поднял одно из своих щупалец и шевельнул им так, словно отбрасывал навязчивую мысль о чем-то незначительном.

— Я удивлен, что вы готовы зря потратить время на поездку в южные горы, но беспощадные убийцы согласны, чтобы я сопровождал вас. Они только что пытались связаться с Лозитином, но он, как всегда, отказывается принимать мысли бойцов Сопротивления, поэтому они хотели бы, чтобы я благодаря вам выяснил, верно ли то, что вы мне сейчас сказали. Разумеется, — небрежно добавил он, — раз я в плену, это лучшее, что я могу сделать, пока диамондианцы не увели меня на казнь.

— Диамондианцы не уведут вас! — заверил Брэй. Во взгляде ирска снова появилось презрение.

— Вы не знаете их так, как я. Комиссии по Переговорам совершенно ничего не известно о том, как наши пленные исчезают из тюрем Земной Федерации, а появляются на одну — две минуты спиной к стене перед взводом диамондианских солдат!

Эту сторону жизни на Диамондиане Брэй всегда старался не замечать. Что происходило на самом деле? Правда ли то, что сказал ирск? В таком случае за эти казни отвечают пособники диамондианцев, причем на уровне старших офицеров.

Брэй расправил плечи, сжал зубы и напряг все свои мышцы, борясь с бешеным гневом, который охватил его при этой мысли. Этим он займется позже.

— Как вас зовут?

— Мы все получили приказ не называть свои имена, — ответил ирск, но в его словах не было убежденности.

— Это особая ситуация, — настаивал Брэй. — Может быть, мы уйдем отсюда только поздно вечером, а если я буду знать ваше имя, я смогу сделать так, чтобы вас до тех пор не выкрали отсюда.

Молчание, и потом:

— Мое имя… Зооланит.

Настал момент принимать решение. Брэй протянул руку к кнопке, находившейся перед ним на столе, но не мог решиться нажать ее.

«Они отправят его на казны», — подумал лейтенант и поднялся с места.

— Будет лучше, если вы пойдете со мной немедленно, — объявил он, потом посмотрел на часы и добавил: — У меня назначена еще одна встреча.

Затем Брэй мужественно подошел к клетке. Не тратя времени на раздумье, он отодвинул засов и открыл дверь, потом отошел в сторону, но всего на метр или два, и Зооланит вышел наружу.

— Мы должны быстро найти мне рубашку с зелеными полосами, чтобы меня можно было принять за друга диамондианцев, — сказал ирск.

— Ждите меня в машине, а я схожу и куплю вам рубашку, — спокойно ответил Брэй. — Какой у вас размер?

Когда Брэй задавал этот вопрос, они были уже в коридоре и быстро шли к лестнице, которая вела на первый этаж и к выходу.

То, что было дальше, показалось Брэю невероятным. Все прошло так, как он обещал: он оставил Зооланита сидеть, пригнувшись, в глубине машины, а сам зашел в магазин и купил рубашку и куртку с зелеными полосами. Когда он вышел оттуда, машина была на месте и ирск в ней. Зооланит торопливо надел рубашку и куртку и с довольным вздохом сел впереди рядом с Брэем.

— Так я чувствую себя лучше, — сказал он. — Куда мы едем теперь?

— Я должен увидеться по делу с одним психиатром. Мне придется оставить вас в машине, когда я поднимусь поговорить с ним.

— Вы позволите мне выключить кондиционер, пока вас не будет? — спросил ирск.

Брэй от всего сердца ответил «да».

Глава 21

— Полковник, — весьма дипломатичным тоном заявил Брэю молодой психиатр, — я вполне готов выписать вам направление, где будет сказано, что вы переутомились и нуждаетесь в отдыхе в военном госпитале на Сириусе Б-12.

Герхардт был высоким нескладным молодым человеком, его глаза прятались за очками в толстой оправе.

Он нагнулся над своим письменным столом, взял ручку и приготовился писать.

— Это вам подходит? — спросил он и тут же начал выписывать направление. Словно вопрос был пустой формальностью, словно он был уверен, что любой военный с радостью ухватится за такую возможность, или, что казалось Брэю более вероятным, словно он поддерживал связь с тем отделом военного командования Земной Федерации, в котором знали об аресте Мортона и получили приказ сделать именно то, что он предлагал.

— Ни в коем случае! — взбунтовался Брэй.

Перо скользнуло по бумаге и поднялось вверх. Врач поднял голову. На его молодом лице было удивление.

— Что? — ошеломленно произнес он, потом выпрямился и торжественно заговорил: — Я, со своей стороны, считаю, что…

Брэй встал, протянул руку к листку с направлением и схватил его. Психиатр не хотел выпускать из рук свою бумагу, но Брэй вырвал ее силой. Потом лейтенант без труда продолжал удерживать врача на расстоянии вытянутой руки. Герхардт размахивал руками и бормотал угрозы, но Брэй не слышал его, потому что читал документ.

Направление было отпечатано на машинке. В нем было сказано то же, что молодой врач только что объявил на словах. Герхардту оставалось лишь поставить подпись, что он и начал делать, когда ему помешало внезапное противодействие Брэя.

— Ну и ну! — заговорил лейтенант. — Вы это уже полностью подготовили на основе только того, что я сказал вам по телефону! Если вы всегда ставите диагноз на расстоянии, даже не осматривая пациента, то очень может быть, что я попрошу отослать вас отсюда для повышения квалификации, чтобы вы освоили другую профессию. Ведите себя спокойно и выслушайте меня, вам понятно?

Молодой врач перестал суетиться. В глазах его вспыхнул огонек, и его взгляд скользнул сперва по двери, потом по кнопке вызова, словно врач подсчитывал свои шансы на помощь.

Ничто в поведении Герхардта не показывало, что он признает за Брэем право быть выслушанным, но тем не менее он сел на место, притворяясь, что совершенно успокоился, и даже смог улыбаться, глядя на то, как Брэй разорвал листок — бланк, озаглавленный «Перемещение кадров», — и бросил обрывки на стол. Сделав это, Брэй тоже сел, но оставался начеку и внимательно наблюдал за сидевшим перед ним противником, который был болен неврозом, — ведь что такое решимость, следуя заведенному порядку, совершить насилие над человеком (пусть это делается по чьему бы то ни было приказу), как не одна из типичных форм невроза. Тем или иным способом Брэй должен был пробить эту броню рутины, предрассудков и приобретенных понятий, которые чувствовались в поведении Герхардта, складке его губ, выражении его лица, его взгляде.

«Я должен передать информацию в мозг этого человека, — подумал Брэй, — должен дать ему понять, что его подлинные знания, если их будет можно отделить от его безумия, будут крайне полезны».

Прежде всего надо попытаться получить его помощь, не прибегая к угрозе. И Брэй спросил:

— Доктор, вы умеете применять гипноз?

Выражение молодого лица изменилось: теперь на нем читалось снисходительное превосходство.

— Сожалею, но в вашем случае я не стал бы рекомендовать гипноз…

Брэй понял, что врач еще не воспринял его информацию и подчинялся только своим инструкциям. Это привело лейтенанта в бешенство.

«Мне придется драться, чтобы выйти из этого дома», — подумал Брэй. Это будет бой между грубыми приборами психиатров и аппаратурой разведчиков, которую Брэй этим утром нехотя переложил в свои карманы.

Он с грустью подумал, что из-за профессиональной гордости Герхардт не позволит манипулировать собой. Значит, нужно быть готовым ко всему, даже к борьбе с противниками такими же опасными, как мнимый полковник Мортон.

У Брэя не было выбора, и он нанес первый удар в схватке, которая, как он думал, будет молниеносной. До сих пор он под столом незаметно держал руку на рукоятке своего табельного пистолета. Теперь Брэй вынул пистолет из кобуры и поднял его над столом.

— Доктор, я прошу вас сопровождать меня в маленький поселок в юго-западных горах. Там вы будете должны загипнотизировать одного ирска. Вы можете поехать со мной либо добровольно, потому что страдаете от бездействия, либо в качестве пленного. Выбор за вами, а потом мы посмотрим.

Реакция Герхардта была неожиданной: Брэй увидел, что лицо сидевшего перед ним молодого врача стало белым как мел.

Он испуган!

Брэй был ошеломлен. Возможно ли, что Герхардт настолько неопытен, что еще ни разу не испытал на себе насилия?

Было очень похоже, что это так. Какой наивный злодей, подумал лейтенант, до того наивный, что его первая реакция была смешна своей откровенностью. Вдруг лицо Герхардта снова приобрело нормальный цвет. Врач сильно оживился.

— Я должен собрать свои гипнотические средства, — сказал Герхардт.

«Позже, когда он станет немного старше, он уже не выдаст себя так по-детски», — подумал Брэй, ища оправдание для врача.

Пока Герхардт собирался, Брэй был готов к любым случайностям. Но гипнотический пистолет был наконец уложен в портативный футляр… и не был использован. Брэй взял футляр, а деморализованный Герхардт в это время уже выходил в коридор впереди своего похитителя.

Они прошли по коридорам больницы сестер Божественного Милосердия мимо бесконечного числа раненых. Взгляд молодого психиатра за толстыми стеклами очков тревожно блуждал по сторонам, на щеках Герхардта выступили пятна.

Герхардт и Брэй вышли на крыльцо больницы и оказались перед типично земным пейзажем. На переднем плане стояли на прибрежных высотах грязнейшие домишки. Выше них вдоль вытянувшегося полумесяцем пляжа располагались белые колоннады и темно-зеленые сады. Покрытые виноградниками вершины Вомара с дворцами и виллами и венчавшая их гора Касмольди, которая поднималась к небу как колокольня, служили великолепным задником для этой панорамы.

Как обычно, у Брэя почти не было времени восхититься этими чудесными проявлениями гения диамондианцев. Он торопливо подтолкнул своего пленника к служебной машине Мортона и заставил сесть сзади.

Брэю понадобилось несколько секунд, чтобы жестами объяснить Зооланиту, что он должен пересесть на другое место, и шепнуть ирску, что тот должен следить за врачом и защищать Брэя, который поведет машину, от любых насильственных действий, которые может задумать Герхардт.

Берясь за руль, лейтенант подумал: не похоже, чтобы этот доктор Герхардт был способен нанести ему удар исподтишка. Этот молодой негодяй, может быть, в силах тайком нападать на больные или слабые жертвы, но еще не дорос до борьбы с решительным противником.

Может быть, дорастет позже. Брэй очень верил в человеческое мужество, но знал, что это мужество часто надо подвергнуть испытанию, чтобы оно проявилось.

Он как раз и собирался устроить такое испытание молодому врачу.

Все трое вернулись во дворец Комиссии по Переговорам, поднялись на лифте на крышу и нашли там вертолет, который был заказан на имя полковника Мортона.

Брэй сделал Зооланиту знак сесть за штурвал.

— Не знаю, смогу ли я доверять вам, когда мы будем в воздухе, так что лучше, чтобы пилотом были вы. Я полагаю, вы умеете водить летательные аппараты?

Вопрос был лишним: уже при своем появлении здесь много веков назад люди обнаружили на Диамондиане цивилизацию, устремленную в небо. Ирски имели небольшие аппараты, которые летали… но только если их вели ирски. Когда туземцев спрашивали об этом, они с улыбкой подносили одно из щупалец ко лбу и отвечали: «Для этого тоже нужен мозг».

Летательные аппараты, которые строили люди, управлялись механически, с помощью комплекса двигательных систем и антигравитации. Но Брэй не удивился, когда ирск сделал жест, соответствующий пожиманию плечами, и ответил «да».

Они сели в вертолет — Герхардт и Брэй сзади, Зооланит впереди. В этот момент Брэй заговорил:

— Вон там, над ветровым стеклом, — карта южных гор. Эта маленькая красная точка — мы. Она будет перемещаться, показывая, где мы летим, так что вы сможете следить за нашим курсом. Может быть, вы хотите получить еще какие-нибудь пояснения?

Ирск наклонился вперед:

— Гм, — пробормотал он и положил конец щупальца на точку, которую Брэй плохо различал со своего заднего сиденья, но положение которой смутно угадывал.

— Это здесь, — сказал ирск, но не произнес название деревни (что было уже неважно в этих обстоятельствах). — Итак, если мы возьмем курс на северо-северо-восток, мы должны попасть туда.

Больше Брэй не осмелился сказать ни слова. Он чувствовал одновременно торжество и стыд: именно эта врожденная наивность ирсков сделала их рабами диамондианцев, а теперь он сам ведет себя с ирском так же, как местные люди. Он ведь это ради доброго дела, сказал себе Брэй.

Через несколько секунд вертолет поднялся в воздух, и Брэй освободился от чувства вины перед Зооланитом — и перед Керком тоже — так, как всегда делал в подобных случаях: задвинул эти чувства в тот участок мозга, который он называл «психиатрической службой» и который был складом для эмоций катастрофического характера.

Вертолет пролетел над тремя маленькими горными цепями и опустился на деревенскую площадь. Двадцать восемь минут быстрого полета — меньше трехсот километров, подумал Брэй.

Был еще день. По правде говоря, спрыгивая на землю, Брэй неудержался, бросил взгляд на часы — и пришел в восторг.

— Лозитин, должно быть, еще на работе, — сказал он.

Оба спутника оживились. Доктор Герхардт высунулся из двери вертолета:

— Теперь вам буду нужен я?

— Да, — ответил Брэй, делая ирску знак остаться за штурвалом.

Когда психиатр вытащил свое нескладное тело из кабины, Брэй заглянул внутрь и сказал Зооланиту:

— Я вижу отсюда магазинчик скобяных товаров в конце улицы. Оставайтесь в вертолете: на этом первом этапе операции мне нужен только доктор Герхардт.

Ирск, похоже, был сбит с толку. Он явно ожидал, что будет сопровождать Брэя на первую встречу с Лозитином, и теперь, должно быть, мысленно связался с «беспощадными убийцами», потому что какое-то время молчал. Затем Зооланит спросил:

— Значит, вы доверяете мне аппарат?

Именно в это Брэй хотел заставить его поверить. Оставшись один в вертолете, Зооланит должен почувствовать себя в безопасности, зная, что в принципе может убежать, если захочет. Опыт показал, что такие ситуации были выше понимания ирсков. «Он не сдвинется с места, как цыпленок под гипнозом», — с надеждой подумал Брэй.

— Вы приведете его сюда? — снова задал вопрос Зооланит.

— Разумеется, — ответил Брэй.

Потом лейтенант и врач, не оборачиваясь, пошли по маленькой улочке, вымощенной плитками из заменителя камня. Круглые мнимые булыжники были прекрасно видны через покрывавший их сверху прозрачный материал, гладкий, но упругий. Идти по нему было легко, ноги скользили, и мостовая была похожа на свой оригинал, но тот, кто шел по ней, не рисковал вывихнуть себе лодыжку.

Деревня, название которой Брэй по-прежнему не знал, была похожа на все маленькие поселки, которые он повидал во время инспекционной поездки Мортона, но он не помнил, чтобы они с полковником приезжали сюда. Несколько прохожих остановились, чтобы посмотреть на садящийся вертолет. Но это зрелище вряд ли было здесь слишком необычным: пока двое прибывших подходили к зевакам, те уже отвернулись и разошлись с отстраненным видом людей, у которых есть дела получше.

Шагая по улице, Брэй обратил внимание, что на западе у подножия гор лежали длинные тени. С этого самого места, подумал он, ирски-повстанцы спустились, чтобы подойти к Лозитину на этой самой улице, а Мортон в это время был в уме Лозитина, все видел и все слышал. Фантастика!

Размышления Брэя оборвались, потому что его спутник приглушенно вскрикнул. Брэй быстро обернулся — и замер как вкопанный: Герхардт стоял неподвижно на метр или два сзади в позе, выражавшей упрямство.

— Больше я не сделаю ни шага, пока не буду знать, о чем идет речь! — заявил врач.

— А, вот оно что… — произнес Брэй. — Ну конечно…

Лейтенант сказал себе, что до сих пор он вел себя недостаточно осмотрительно. Он подал врачу сумку с гипнопистолетом и, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще, объяснил, чего хочет. Выражение лица Герхардта оставалось озабоченным. Тогда Брэй торопливо закончил:

— Это совершенно безопасно. Я отвлеку его, а вы выстрелите в спину.

Слова, которые лейтенант выбрал, потрясли его самого. В таком виде его поступок выглядел действительно ужасно. Но один взгляд на психиатра успокоил Брэя: Герхардт, похоже, почувствовал огромное облегчение. Врач выпрямился и ответил слегка дрожащим голосом:

— Можете рассчитывать на меня, полковник.

Это был как раз любимый образ действий молодого врача. Брэй оставил его перед витриной магазинчика. Входя туда, лейтенант нисколько не боялся предательства: Зооланит отвечает за вертолет, Герхардт в ближайшее время не в состоянии бежать и, несомненно, не знает, что ирск наблюдает за ним. Прекрасно…

В магазине Брэй быстро осмотрел мелкие инструменты, выставленные на продажу, выбрал один и подошел к находившейся в глубине кассе. В помещении не было ни одного человека и лишь один продавец-ирск, который принял у Брэя деньги и завернул покупку. Когда продавец подал Брэю пакет, лейтенант вежливо спросил у него:

— Как вас зовут?

Это был Лозитин.

В шесть часов Лозитин вышел из магазина и направился к своему дому. Он не сделал десяти шагов, как появились Брэй и Герхардт. Брэй загородил ирску дорогу и очень вежливо сказал ему:

— Мы хотели бы поговорить с вами, господин Лозитин.

Лозитин остановился и стал вежливо ждать, что последует дальше. Брэй представился Мортоном и заявил:

— Без вашего ведома Тьма поместила «я» другого лица — не могу подобрать более подходящих слов — в ваше сознание. Это произошло несколько дней назад. Мы хотели бы побеседовать с вами об этом случае.

Поведение Лозитина изменилось.

— Я только что попытался связаться с беспощадными убийцами, но они отказываются от всякого контакта со мной, — медленно проговорил он. — Из этого я заключаю, что они не хотят мешать выполнению вашего плана. Поэтому я советую вам не действовать слишком поспешно.

Было уже поздно: пока Брэй говорил, Герхардт оказался сзади Лозитина. Врач не стал ждать, он даже не слушал их разговор или слишком волновался, чтобы слышать его, — и пустил в ход гипнопистолет. Сначала он выстрелил в Лозитина, а потом, не останавливаясь, слегка повернулся и выпустил такую же дозу гипнотизирующего вещества в Брэя.

Притворный страх… Герхардт гордо улыбнулся, наслаждаясь представившимся случаем — тем мгновением, которого часто хватает, чтобы человек потерял бдительность.

Вдруг улыбка исчезла с его лица. Герхардт ощутил ужасную слабость, ноги перестали его держать. Он почувствовал, что падает на тротуар, и одновременно смутно разглядел тонкую блестящую струйку жидкости или газа, которая ударила в него из мундира Мортона.

Головокружение грубо оборвало машинальную попытку Герхардта определить, что это за газ.

Глава 22

Керк внезапно обнаружил, что находится в каком-то преддверии потустороннего мира. Он ничего не видел, но чувствовал свое тело, по крайней мере ему казалось, что чувствует.

Керк очень хорошо помнил, что произошло. Он был в своем любимом положении — лежал на красивой девушке, какой — ему было безразлично: Мария стоила Марианны. Вдруг волна темноты стала сильнее и мощнее, Мария исчезла, и он повис в пустоте.

— Я болен?

Керк задал себе вопрос вслух, по крайней мере попытался — и не услышал ни звука. Вокруг него была полнейшая тишина. Сколько он ни повторял потом эти и другие слова, ничего не изменилось. Тогда Керк пожал плечами и стал покорно ждать, что будет.

Он никогда не узнал, сколько времени прошло. Часы? Дни? Догадаться было невозможно. А вот вопрос, как долго это будет продолжаться, вдруг решился — какой-то голос, баритон, спросил у Керка:

— Вы приняли решение?

Голос звучал близко от Керка, значит, обращался к нему. «Решение? — подумал Керк. — По поводу чего?» Недолгое замешательство, слабое желание разыграть простачка и спросить, что это значит.

Но так как он был Дэвидом Керком, то, разумеется, не мог совершить такой промах. Едва Керк успел сказать себе, что, возможно, кто-то услышал его голос и, значит, он может говорить с этим кем-то — а на это понадобилось всего несколько секунд, — он спросил:

— Не могли бы вы повторить мне, какое именно решение я должен принять и по поводу чего?

Баритон объяснил:

— Вы должны пообещать мне, что поможете истребить диамондианцев.

— Ну конечно, обещаю. А что еще? — ответил Керк.

Глава 23

В то самое мгновение, когда эти роковые слова были произнесены, Мортон внезапно проснулся в незнакомой комнате. Он лежал в чужой постели и глядел на потолок, которого он до сих пор ни разу не видел. Полковника охватил ужас: он был свободен, но… но помнил, что обещал Тьме помочь ей уничтожить всех диамондианцев.

«Это смешно, — сказал себе Мортон, — я ни за что не сделал бы такое». Тем не менее, вставая с кровати, Мортон почувствовал дрожь во всем теле — давно знакомый внутренний сигнал, который он ощущал, когда совершал что-то, чего не должен был делать. Неужели это правда, неужели он действительно согласился, потому что это был единственный способ вырваться из-под власти чудовища, которое держало его в плену? Мысль полковника запуталась: он вспомнил, что думал то же самое, когда соглашался.

Но ведь неизбежно настанет момент, когда Тьма поймет, что он собирается взять назад свое обещание. И что будет тогда?

Думая об этом, Мортон уже стоял перед маленьким письменным столом и рассматривал лежавшие на нем письма. Он понял, что находится в комнате Брэя, и почувствовал облегчение, значит, его привезли сюда с того тротуара и прятали. Значит, никто ничего не знает. «Милый старина Брэй!» — с нежностью подумал полковник.

Мортон нашел свою форму и заметил, что нашивки с нее спороты. Одевшись, он поднялся в свою комнату, смутно удивляясь тому, что думает о Дэвиде Керке. Для него этот молодой человек был только именем: Мортон лишь помнил, что у Поля Лорана среди секретарей был один, которого звали Дэвид Керк.

Странно, что он вспомнил о нем сейчас. Может быть, это одна из частей головоломки? В этом случае он скоро найдет объяснение всему.

В ванной, рассматривая в зеркале свое бледное и осунувшееся лицо, Мортон несколько раз подумал о Поле Лоране. В этом не было бы ничего необычного, если бы не навязчивость этой мысли.

Полковник позвонил в кабинет посла, договорился о встрече с ним в одиннадцать часов, а потом, умирая от голода, спустился в столовую. Было начало девятого.

Благодаря своему высокому званию Мортон имел доступ в отдельный малый зал столовой, откуда открывался вид на море. Он сел возле широкого окна и, ожидая, пока его обслужат, стал смотреть на покрытую туманом водную гладь, за которой в ясную погоду был виден Сорренто.

Диамондианское море изо всех сил подражало земному в приливах и отливах. Поскольку местная луна была гораздо больше земной, волны, разбивавшиеся о берег, были огромными и их удары были похожи на грохот гигантских пушек, расчеты которых получили команду стрелять, когда хотят. Результат потрясал и оглушал человеческий ум.

Однако сейчас этот чудовищный шум больше успокаивал, чем раздражал Мортона. Ему казалось, что в тихом углу он начал бы думать и, конечно, сошел бы с ума через несколько минут.

Это море не для маленьких суденышек, подумал Мортон и мысленно улыбнулся: на самом деле, как он слышал, здесь было трудно и крупным кораблям — они постоянно плавали в достаточно сильный шторм.

Окончив завтрак, Мортон вышел из столовой и по коридорам и роскошным внутренним дворикам направился в глубь комплекса дворцовых зданий: его кабинет и жилые комнаты помешались настолько далеко от моря, насколько было возможно.

Постепенно стены заглушили удары волн. Мортон улыбнулся, не в силах удержаться от приятного воспоминания: как все радовались, когда он потребовал, чтобы его поместили в задних комнатах! В неразберихе, сопровождавшей въезд, высшие чины Комиссии по Переговорам устроили тихую протокольную битву за помещения. Победители получили комнаты с видом на море, и теперь для них начинался кошмар. А для него…

Входя в свое служебное помещение, Мортон слышал щелканье компьютеров и приглушенные голоса в других кабинетах. Но, за исключением этого, вокруг царила чудесная тишина.

Полковник вежливо поздоровался со своим секретарем сержантом Струзерсом, который пробормотал в ответ что-то нечленораздельное.

Через секунду Мортон уже вошел в свой личный кабинет и бросился в свое уютное кресло. Прежде всего он просмотрел почту и ознакомился с донесениями, которыми был завален его письменный стол. Так Мортон узнал о двух запросах, сделанных Брэем от его имени.

Доклад о беседе с Хоакином просто заворожил полковника. Когда единственного уцелевшего члена первой мирной делегации диамондианцев арестовали, он был загипнотизирован так быстро, что даже не понял, что его гипнотизируют, и потому совершенно ничего не помнил об этом. Вся горестная история гибели его товарищей и его блужданий по джунглям была изложена в докладе, включая роль самого Хоакина в каждой ее части.

Саттер, которому был поручен допрос, указал в заключительной части доклада, что Хоакин в джунглях испытал «некие галлюцинации», но не написал, какие именно. Мортон вызвал его по селектору.

Входя, Саттер внешне был очень спокоен и не отказался сесть в кресло, на которое указал ему Мортон, но голубые глаза майора выражали недоверие.

— Господин полковник. Вы ведь не думаете всерьез, что я должен был терять время, подробно записывая фантазии человека, находившегося в шоке! Это дело медицинской службы!

Мортон тоже не стал терять время.

— Имеете вы какое-нибудь представление о том, что сказал Хоакину светящийся силуэт, который он… э-э… вообразил себе?

Как полковник и ожидал, ответ был отрицательный, и он тут же задал следующий вопрос:

— Где сейчас Хоакин?

— Мы выполнили обычную процедуру. Он считает, что находился под наблюдением врачей. Вчера вечером его отпустили. Он сказал, что хочет вернуться к себе домой, и был намерен уехать сегодня рано утром.

— А где его дом?

— В Новом Риме.

Во время последовавшего за этим молчания Саттер, должно быть, начал беспокоиться, потому что рискнул продолжить:

— Мы могли бы послать кого-нибудь, кто дождется там Хоакина и, когда Хоакин приедет, отвезет его обратно на вертолете.

— Сколько времени это займет?

— Правду говоря, мне надо подумать… От Нового Неаполя до Нового Рима целый день езды. Думаю, мы сможем забрать Хоакина около двенадцати ночи и доставить его сюда около четырех часов утра. Тогда мы передадим его в ваше распоряжение.

— Спасибо, майор, — медленно и спокойно проговорил Мортон. — Не могли бы вы принять необходимые меры и привезти сюда Хоакина?

Когда Саттер ушел, Мортон долго неподвижно сидел за своим письменным столом, время от времени покачивая головой. «Ах, современная логика! — думал он. — Если бы теория была верна! Все было бы так просто».

Но, к несчастью (тут он вздохнул), мир и все живое подчиняются законам определенной логики, где для каждого процесса возможно бесконечное множество вариантов. Поэтому шансы успеть увидеться с Хоакином раньше, чем понадобятся его ответы, очень малы. Те сведения, которые можно было бы так легко получить от этого человека, Мортон должен попытаться добыть трудным путем не позже середины дня.

Подумав об этом, полковник выбросил Саттера из своего ума и начал читать отчет Луфтелета. Мортон посчитал этот документ недостаточно подробным. Поскольку полковник собирался в час дня отправиться в Каподочино-Корапо для решительного разговора с Марриоттом, он снова воспользовался селектором и вызвал к себе Луфтелета.

Майор тоже был в своем кабинете. Через несколько минут, волоча ноги, он вошел к Мортону и с покорным вздохом сел в кресло рядом с полковником. Мортон, думавший лишь о своих планах, неразборчиво пробормотал «добрый день» и дружески взмахнул рукой. В другой руке он держал доклад Луфтелета. Не поднимая взгляда, полковник сказал:

— Вы упомянули здесь, что военный пост Корапо может создать сильное магнитное поле. Но вы не указали параметры этого поля в гаммах. Можете вы вспомнить эти цифры сейчас, хотя бы приблизительно?

Тут Мортон вдруг замолчал: краем глаза он заметил, как его посетитель чуть не подскочил на месте. Это движение означало, что майор всеми силами сопротивлялся вопросу. Мортон с удивлением взглянул на Луфтелета и подавил вздох, вспомнив, с кем имеет дело.

Майор впился взглядом в своего начальника, тело и лицо Луфтелета напряглись и сжались — он приготовился обороняться.

— Так знаете вы эти цифры? — настаивал на своем Мортон.

Луфтелет напрягся еще сильнее.

— Господин полковник, позвольте мне почтительно заметить, что отчет, который я составил для вас, достаточно подробен для любого лица, не обладающего моей технической квалификацией. Я…

Тут майор растерянно замолчал: на лице его начальника было такое выражение, какого Луфтелет еще ни разу не видел.

Правду говоря, Мортон чувствовал неукротимую злость: в этот критический момент, когда каждая секунда могла быть решающей, этот тип упрямо твердит по канцелярскому шаблону свою чудовищную чушь.

В течение бесконечных часов Мортон был вынужден терпеть противодействие жизни, наносившей ему одно поражение за другим, и за все время этих следовавших одна за другой катастроф он ни разу не имел возможности схватиться с врагом.

В один миг законы определенной логики, подчинение которым делало Мортона в любой ситуации вежливым, великодушным и не прибегающим к насилию человеком, были отброшены. Он дал ярости, порожденной современной логикой, победить себя и сделал то, чего не делал никогда, — ударил подчиненного.

Мортон выпрыгнул из кресла, словно выброшенный катапультой, пролетел короткое — меньше метра — расстояние, отделявшее его от Луфтелета, и обрушил свой кулак на упрямо вздернутый подбородок майора.

Луфтелет исчез: его кресло опрокинулось и накрыло майора, который упал вместе с ним.

Толстый ковер заглушил звук падения. Майор на секунду потерял сознание и лишь потом вскрикнул. Когда он пришел в себя, Мортон, удивленный своим поступком, но не чувствовавший угрызений совести, помог лежавшему на животе Луфтелету встать и одновременно поднял кресло.

Потом полковник повернулся к своему столу, схватил отчет Луфтелета, потряс им у него под носом и стал спрашивать сквозь стиснутые зубы:

— Где закреплены магниты? Где, собственно, расположено это энергетическое поле? Какова его формула? И каково назначение вот этой группы молекулярных схем?

На первый, грубо брошенный в лицо майору вопрос Мортон получил в ответ попытку заслониться от нового удара, на второй — виноватое бормотание, на третий — неразборчивые слова. Четвертый вопрос вызвал к жизни более понятный ответ: к майору Луфтелету вернулась способность ясно мыслить, потому что он сказал:

— Господин полковник, я протестую…

Пятый вопрос Мортона был:

— Каково определенное логическое число?

На это Луфтелет ответил:

— Сто тридцать восемь тысяч, господин полковник.

Мортон потерял дар речи.

Так он дошел до конца своего допроса двумя путями сразу: через потрясение из-за огромного числа, которое было названо, и через внезапное ощущение, что майор будет сопротивляться дальнейшим вопросам — и чем дальше, тем сильнее. Не говоря ни слова, Мортон схватил Луфтелета за воротник мундира, вытащил из кресла и без заметного усилия проволок до двери. Открывая ее, полковник процедил сквозь зубы:

— Будьте готовы к двенадцати дня сопровождать меня на эту базу в Корапо. Разрешаю вам не извиняться за ваше неслыханно дерзкое поведение.

— Но, господин полковник, это ваше поведение…

Луфтелет, должно быть, увидел выражение лица Мортона, потому что замолчал, побледнел и пробормотал:

— Я буду готов, господин полковник.

Как только Мортон выпустил воротник майора, тот, шатаясь, вышел из комнаты, прошел мимо Струзерса и исчез за дверью передней.

Мортон подошел к Струзерсу.

— Где лейтенант Брэй?

Струзерс решил, что говорить всю правду слишком рано. Мысли его были в большом беспорядке.

— Я не видел его сегодня, господин полковник, — ответил техник-сержант, и это была чистейшая правда. Мортон рассеянно покачал головой и заговорил снова:

— Из записки, лежавшей на моем столе, я понял, что Брэй выполнил несколько дел от моего имени. Поэтому я думаю, что мне стоит сходить в конец коридора и прослушать там запись всего остального, что он сделал. Когда Брэй появится, скажите ему, что мне нужно с ним поговорить.

Уже идя к двери, Мортон добавил:

— И попросите подготовить для меня один из больших воздушных аппаратов. Я хочу вылететь через десять минут.

— Хорошо, господин полковник.

Через несколько минут, читая расшифровку сделанных аппаратурой записей, Мортон с восторгом обнаружил среди них несколько длинных разговоров. Он быстро просмотрел их и отметил имена: профессор Покателли, Дэвид Керк, Зооланит и («Вот чего не ожидал!») доктор Герхардт. Миниатюрные приемопередатчики на молекулярных схемах, скрытые в его и Брэя знаках различия, записали все четко и с хорошей громкостью.

Взгляд Мортона упал на многозначительную фразу: система воздушного слежения прекрасно зарегистрировала маршрут вертолета, который Брэй, использовав власть полковника Мортона, заказал через Струзерса. Здесь же Мортон нашел название маленького горного поселка, где уже бывал раньше. Через несколько минут Струзерс вызывал для него справочное бюро и соединялся по телефону с магазином скобяных товаров. После этого Мортон взял у него трубку и попросил разрешения поговорить с Лозитином.

Ему ответил какой-то диамондианец. Когда Мортон представился, голос в трубке сказал очень встревоженно:

— Лозитин сегодня утром не пришел на работу, и у нас есть причины думать, что он стал жертвой нападения ирсков-мятежников.

Похоже, что у нападения есть свидетель — человек, который в это время смотрел в окно. Он не очень хорошо понял, что произошло, но он видел все, что случилось после того, как Герхардт упал рядом с лежавшими без сознания Брэем и Лозитином. Подробности случившегося не были зафиксированы аппаратурой, потому что никто в это время не говорил.

Вертолет, который вел Зооланит, быстро подъехал по мостовой к магазину, ирск в рубахе с зелеными полосами спрыгнул на землю, подтащил все три тела к вертолету, внес их в свой аппарат, через несколько секунд снова сел за штурвал и взлетел с деревенской улицы.

Свидетель с опозданием предупредил военный пост диамондианцев, и поиски в воздухе вертолета, в котором летели эти четверо, оказались безрезультатными.

Мортон поблагодарил своего собеседника и положил трубку. Снова просмотрев расшифровку, он понял, что сейчас вертолет приземлился и находится поблизости от Оврага Гиюма.

«Один человек может помочь другому, но всему есть границы», — с горечью подумал Мортон. Что он может сделать на таком расстоянии для безрассудного Брэя? Сейчас и еще несколько часов — ничего.

У полковника было тяжело на сердце: он чувствовал, что назревает развязка и катастрофа вот-вот начнется.

Затем ему в голову пришла другая мысль, которую Мортон не сразу решился привести в исполнение. Но, понимая, что, может быть, у него уже не будет времени вернуться сюда, в зал SRD, он решил проверить подозрение, которое возникло у него, когда он понял, что Брэй несколько раз выдал себя за полковника Мортона и что Керк в тот момент, когда потерял сознание, притворялся Брэем.

Мортон осознавал, что логика его рассуждений была в буквальном смысле «черно-белой». Если он прав, то он обязан сделать то, что задумал; если же он ошибается, несколько человек будут страдать из-за этого в ближайшие дни.

«В такой критической ситуации это не может быть препятствием».

И колебания Мортона закончились.

Он вызвал по видеокому доктора Жерома Фондье из больницы Инкурибили. Как только врач назвал свое имя, компьютер SRD послал в его мозг сверхзвуковые колебания, которые немедленно овладели его нервными центрами. Под влиянием этого гипноза Фондье назвал Мортону два имени: офицера войск Земной Федерации, который приказал арестовать полковника, и врача, который сделал Мортону укол, вызвавший потерю сознания.

После этого Мортон приказал доктору Фондье:

— Увольтесь из больницы, откройте кабинет в бедном квартале и посвятите себя его несчастным жителям — лечите их практически бесплатно. Вы сделаете это под именем… слушайте внимательно… под именем полковника Чарлза Мортона.

И Мортон закончил связь, не чувствуя ни малейших угрызений совести. В круг «Мортонов» должно было войти достаточно много диамондианцев. А демократический ум Мортона требовал, чтобы среди них были люди всех взглядов. Какой патриот мог быть лучше, чем Фондье?

Такие же указания полковник дал второму врачу-агенту диамондианских повстанцев, которого звали Луис Гавиота. Офицеру войск Земной Федерации, некоему полковнику Эксетеру, Мортон сказал:

— В течение пяти дней вы будете утверждать, что вы полковник Чарлз Мортон. Оставляю на усмотрение ваших подчиненных решить, к чему это вас приведет.

Последним действием Мортона в зале SRD была команда компьютеру, которая должна была значительно увеличить число полковников Мортонов. Мортон приказал:

— Выберите десять тысяч пятьсот мужчин-диамондианцев из всех слоев общества, столько же из военнослужащих всех званий ниже полковника из войск Земной Федерации и пять тысяч проституток. Половину этих людей отберите здесь, в Новом Неаполе, а остальных в различных областях Диамондианы, расположенных как можно дальше одна от другой. Скажите всем этим людям, что у них будут временные проблемы с самоидентификацией: каждый из них будет убежден, что он полковник Чарлз Мортон. Они не должны никому говорить об этом, но будут испытывать тяжелый внутренний конфликт. Скажите каждому из них, что для того, чтобы отменить эту команду, он или она может позвонить в SRD — дайте им для этого необходимые телефоны, — но не раньше чем через пять дней считая с настоящего момента. В момент звонка вы будете снимать гипноз с того, кто звонит, и он или она снова начнет чувствовать себя самим собой.

Как правило, во время войны власть начальника действующего в района боев отделения разведслужбы ограничивалась военнослужащими со званиями не выше майора, и даже при отдаче им команды майору сигнал об этом мгновенно передавался по межзвездной связи на отдаленные компьютеры. Произнеся особый пароль, начальник разведки мог распространить свою власть на старших офицеров, но обычно такая команда включала системы аварийной сигнализации на отдаленных главных постах. Вводя в свой список полковника Экстера, Мортон воспользовался этим кодом. Возможно, у него потребуют объяснений и соберется совет.

Больше всего Мортона волновало, что он совершенно не представлял себе, как включить Изолину в группу, носящую имя «полковник Мортон». Компьютер вызвал по видеокому все места, где она могла находиться, и повсюду получил ответ: здесь ее нет.

Как жаль!

Глава 24

Мортон выпрыгнул из вертолета возле деревни Нусеа. Он стоял на земле и чувствовал под ногами ее твердую поверхность. И на этот раз, оглядываясь вокруг, он смотрел своими собственными глазами, воспринимая окружающее своими собственными органами чувств.

Пейзаж, который он видел, был ему странно знаком. Слева раскинулась ирская деревня со всеми ее яркими красками и маленькими колоколенками над домами. Мортон машинально стал искать взглядом двухэтажный дом Лозитина и почти сразу нашел его. Даже на таком расстоянии этот дом выглядел вполне реальным и массивным. Не то чтобы в первый раз он казался призрачным, но разница была. Мортон понял причину этого: со временем в его сознании то, что он видел посредством чужого мозга, становилось реальным.

Несколько минут ходьбы — и полковник оказался перед дверью, в которую, по его мнению, Лозитин должен был войти в тот вечер. Дверь открылась. В следующее мгновение перед Мортоном оказалась девушка-ирска — та самая, которую Мортон в прошлый раз видел глазами Лозитина. Мортон почувствовал то же волнение, что и тогда, и должен был силой заставить себя делать то, что обязан был сделать. Мортон предположил, что девушка уже мысленно сообщила «беспощадным убийцам» о его приходе. Продолжая стоять на пороге дома Лозитина, он спокойно спросил:

— Вас зовут Айеанантатасееа?

Он не стал называть девушку уменьшительным именем, а произнес ее имя целиком, как это делали ирски.

Туземная красавица, похоже, удивилась, что он знает, кто она. Дрогнувшим голосом она спросила:

— Вы знаете меня?

Мортон успокоил ее:

— Не пугайтесь, я не диамондианец. Я из Комиссии по Переговорам.

— Все-таки вы человек, а я ирска, — ответила Аянтса, но тем не менее, кажется, почувствовала облегчение и стала немного менее враждебной. — Мы разные, и переговоры ничего не могут в этом изменить.

— Хорошие переговоры — это когда ищут, в чем на самом деле состоит проблема, и находят ее решение. Вот почему я хотел бы заглянуть в эту комнату.

И, не дожидаясь ответа, Мортон вошел в дом, оттеснив хрупкую девушку. Не оставляя ей времени на размышления, он указал на ту дверь в глубине прихожей, на которую Лозитин многозначительно смотрел в тот вечер.

Для Аянтсы это был новый удар.

— Ох, нет! Это комната предков Лозитина!

Имя «Лозитин» она произнесла полностью, по-ирски: Лееозаеетуеина.

— Он здесь? Лозитин?

— Нет, он не вернулся вчера вечером.

Мортон, у которого были серьезные причины думать, что Лозитина здесь нет, и не дожидался ее ответа: он уже шел по замечательному сверкающему полу. Когда Аянтса произносила последнее слово, Мортон уже опустил ладонь на деревянную ручку в виде птичьего клюва. Потом он повернулся к молодой ирске.

— Один вопрос: кто или что находится в этой комнате?

Изящный рот приоткрылся, на лице Аянтсы отразились отчаяние и тревога.

— Там родители и предки Лозитина! Что бы вы подумали о том, кто захотел бы потревожить могилы ваших родителей?

— Мне говорили, что те, кто находится там, не мертвы в человеческом смысле этого слова, и мой долг требует, чтобы я выяснил, что это значит, — твердо сказал Мортон. — Это особенно важно в случае Лозитина, поскольку он в силах уничтожить Тьму.

Молодая ирска, видимо, покорилась, поняв, как много ему известно, потому что больше не протестовала. Мортон быстро открыл дверь, вошел и закрыл ее за собой.

Несколько секунд он неподвижно стоял на пороге и оглядывался вокруг.

Комната была большая. Занавески, ковры и драпировки почти полностью скрывали отливавший радужным блеском материал стен, пола и потолка. Обстановку дополняли мебель в стиле диамондианцев и несколько скрытых светильников.

На кушетках и креслах сидели еле различимые… призраки ирсков.

Это были немые светящиеся фигуры — восемь дилов и одиннадцать адил («адила» значило «ирска-женщина» на ирском языке, «дил» — мужчина). Они выглядели мертвыми, и каждая фигура была прозрачной.

Это было похоже на сон. Тем не менее Мортон не колебался. У него была идея насчет того, что означало существование этих странных светящихся созданий, поэтому он направился к свободному креслу, поставил его напротив пожилого призрака-дила и удобно уселся.

«Я уверен, что светящаяся фигура из джунглей заговорила с Хоакином и попыталась получить от него ответ. Значит, эти существа могут контактировать с людьми», — подумал полковник и громко сказал:

— Я глава правительства ирсков, и я хотел бы задать вам некоторые вопросы.

Последовало долгое молчание. Потом голова призрака медленно повернулась, и огромные прозрачные глаза взглянули на Мортона. Губы, до которых нельзя было дотронуться, раздвинулись. Из них не вырвалось никакого звука, но в уме Мортона зазвучал очень ласковый мужской голос. Он произнес:

«Если вы входите в наш круг, ваш двойник услышит то, что я говорю, и передаст вам мои слова…»

* * *

Мортон закрыл за собой дверь «комнаты предков» и долго смотрел на Аянтсу.

— Сколько в среднем живут ирски? — спросил он. Настроение молодой адилы снова стало враждебным.

— Все знают, что мы живем около пятисот диамондианских лет, — ответила она.

Мортон уже слышал эту цифру. Но он всегда старался проверять факты и источники информации. А срок жизни ирсков вызывал у него сейчас сильный интерес.

— Это очень много. Чем вы можете объяснить, что ирски живут так долго?

— Раньше благодаря Тьме мы находились в идеальном согласии друг с другом. Но в наши дни это согласие оказалось под угрозой. И нужно действовать очень быстро: в последнее время ирски начали умирать молодыми, едва дожив до ста тридцати лет. Все обеспокоены этим.

— Может быть, в этом виновата война, — рискнул высказаться Мортон. — Может быть, восстание вредит здоровью ирсков.

— Лучше война, чем рабство! — отрезала Аянтса.

— История свидетельствует, что ирски дружески приняли первых поселенцев-людей и помогли им.

— Эти чистые души ни на мгновение не могли представить себе, что их родная планета скоро будет захвачена людьми, — сурово ответила ирска.

Мортон был прагматиком.

— Как бы это ни случилось, это случилось. Теперь все должны научиться смиряться с тем, что уже существует.

— Это невозможно! — воскликнула Аянтса. Потом она спросила: — Вы оставались в этой комнате полчаса. Что вы узнали?

— Я узнал, — ответил Мортон, верный своему принципу всегда говорить правду, — что самая старшая из «живых после смерти» предков Лозитина — милая и непорочная Утеетенбораста и что она принадлежит всего лишь к пятому поколению его предков. Поскольку родословные ирсков обычно тянутся в прошлое по меньшей мере на миллиард лет, как получилось, что род Лозитина начинается только с нее? Вот почему я пришел сюда — мне показалось странным, что одна комната может вместить входящих в Тьму двойников всех предков ирска. Тут он замолчал, потом в тишине продолжил:

— Там находятся двойники предков всего за две тысячи лет. Как вы объясните это?

— Тьма появилась две тысячи лет назад, — просто ответила Аянтса.

Такая возможность уже приходила Мортону на ум, и все же подтверждение, услышанное от Аянтсы, удивило его. Итак, это существо кем-то создано… «Только этого нам не хватало, — подумал Мортон, — еще одна огромная сила, способная изготовить что-то, обладающее такой гигантской мощью, как эта штука там наверху».

Он собрался с силами и продолжил:

— Еще два вопроса. Во-первых, почему эти двойники находятся здесь, а не на своих местах в магнитном поле?

— Десять лет назад, когда мой народ в конце концов поднял восстание против своих угнетателей-диамондианцев, многие из тех, кто не восстал, как Лозитин, забрали двойников своих родственников из Тьмы, чтобы уберечь их от ее влияния, потому что Тьма могла повредить их в своем беспокойном самостоятельном развитии, — нехотя ответила Аянтса.

— Второй вопрос: где Оружие Лозитина? — продолжал Мортон.

— Его хранит двойник Лозитина, — медленно сказала ирска.

— Вы хотите сказать… он там? — воскликнул Мортон, указывая на комнату, откуда только что вышел. — Я только что видел его двойника?

— Конечно, нет…

Она вдруг замолчала. Было похоже, будто что-то в тоне Мортона внезапно убедило ее. Аянтса отвернулась от полковника, скользящими шагами подошла к двери в комнату предков и осторожно открыла ее одним щупальцем.

Вдруг Аянтса замерла на месте, потом покачнулась. Будь она человеком, Мортон решил бы, что она пошатнулась и едва не упала в обморок. Но Аянтса собралась с силами, отвернулась от двери и опять подошла к Мортону.

— Можете вы поговорить с ним? — спросил полковник. — Мне он не захотел ответить.

— Нет, он не принимает сообщений.

— Если Оружие не под охраной двойника Лозитина, то где оно может быть?

Аянтса не имела об этом ни малейшего представления и, кажется, была в шоке.

— Я чувствую, что случилось что-то ужасное, но что, я не знаю, — сказала она с безумной тревогой в голосе.

Мортон, который чувствовал то же, что она, и, кроме того, ощущал, как уходит время, поблагодарил Аянтсу, попрощался с ней и ушел.

Через несколько минут он посадил свой вертолет на крышу дворца. Чтобы дойти до своего кабинета, он потратил почти столько же времени, сколько на перелет из Нусеа в Новый Неаполь.

Глава 25

Одиннадцать часов. Наконец-то.

Пока Мортона вводили в кабинет его превосходительства, полковник еще раз вспомнил, что только рядовые сотрудники Комиссии, сержанты и он сам со своими подчиненными, занимавшие райские уголки в задней части дворца, могли хорошо спать по ночам в этом здании, стоявшем на берегу моря.

Напомнило ему об этом то, что его превосходительство выглядел так, словно не выспался: он постоянно тер глаза.

О Мортоне было доложено, дверь за ним закрылась, и полковник стал ждать, пока человек, сидящий за письменным столом, заметит его: хозяин кабинета был, похоже, поглощен работой над каким-то документом. Мортон воспользовался вынужденным ожиданием, чтобы рассмотреть Великого Человека.

Лицо хозяина кабинета было длинным, очень бледным и умным («изысканное», подумал о нем Мортон). Глаза слегка прищурены, губы приоткрыты, темно-каштановые волосы едва начали седеть на висках. Когда Мортон за несколько месяцев до этого дня познакомился с ним, то решил, что ему лет пятьдесят. Хозяин кабинета был по происхождению француз и звали его Поль Лоран. Это был чрезвычайный посол Земной Федерации на Диамондиане и глава Комиссии по Переговорам.

Мортона удивило и заинтересовало при знакомстве с послом и беспокоило до сих пор одно обстоятельство: когда полковник впервые увидел Лорана, ему показалось, что он уже знаком с послом и где-то видел его раньше.

Когда? Где? И почему ему так трудно вспомнить человека с такой бросающейся в глаза внешностью.

Лоран еще раз протер глаза, потом встал из-за стола навстречу Мортону и любезно улыбнулся.

— А, это вы, Чарлз! — заговорил он. — Верховное командование очень желало, чтобы я взял с собой хотя бы одного человека, чьи мускулы в трудных обстоятельствах работают на бросок вперед, а не на бегство. Итак, что вы натворили?

Этот вопрос был для Мортона камешком, брошенным в пруд воспоминаний о том, что он сделал, но полковник уклонился от ответа.

Помимо прочих дел, он был здесь для того, чтобы поговорить о Марриотте, но к этой деликатной теме он хотел подойти обходным путем.

— Ваше превосходительство, — быстро ответил он. — Относительно нашего присутствия здесь… меня больше всего беспокоит, что у нас, кажется, нет плана. А также — почему мы не привезли на эту планету наше новейшее оружие, если не считать того, которым оснащено здание поста в Корапо. Солдаты, несомненно, догадываются, а офицеры знают, что к ним относятся несправедливо.

— Вы что же, намекаете, что силы Земной Федерации должны были бы прийти сюда для того, чтобы помочь людям восстановить их господство на Диамондиане?

Вопрос был направлен в самую суть проблемы. Это удивило Мортона: он не ожидал такой проницательности от члена сонной Комиссии.

— Конечно, нет, — ответил он.

— На этой планете, — снова заговорил Лоран, — мы имеем дело с ситуацией, которой нет в других мирах Галактики. Феминистские союзы никогда не имели здесь сторонников, а если эти сторонники и существуют, то не заметны. Надо вам сказать, что я хорошо изучил ваши доклады на эту тему.

Мортону эта тема показалась второстепенной, и он стал ждать продолжения. Лоран слегка улыбнулся.

— Тем, что произошло на Диамондиане, мы обязаны излишней мужественности восхитительных диамондианских мужчин, и будет довольно трудно выставить эту мужественность на суд общества.

Мортон, который хотел как можно скорее отправиться в Каподочино-Корапо, решил, что наилучший способ сэкономить время — дать понять, что он прекрасно знает об отклонениях от нормы в отношениях между мужчинами и женщинами на Диамондиане. Он высказал это очень кратко, а потом, немного поколебавшись, выразил убеждение, что силы Земной Федерации не хранят нейтралитет, как обычно, а включились в схватку и борются за то, чтобы воздать всем должное по законам Федерации.

— У меня сложилось впечатление, господин посол, что по неизвестной мне причине офицеры и солдаты Земной Федерации встали в этой войне на сторону диамондианцев и что, хотя верховное командование на Арктуре-9 благоволит скорее к коренным жителям этой планеты, федеральные войска, которые находятся на диамондианском театре военных действий, ведут себя совершенно иначе.

Пока Мортон говорил все это, ему казалось, что его собеседник внимательно рассматривает его и слегка улыбается. Когда полковник закончил, Лоран покачал головой.

Разумеется, заметил посол, эта война имела много последствий, и одно из них — вот ответ на недоумение Мортона по поводу позиции вооруженных сил Земной Федерации — то, что миллионы диамондианских девушек в один миг перешли от неопытности в любви к положению проституток, враждебно настроенных к клиентам, но готовых на все. Таким образом, по мнению Лорана, Диамондиана стала раем для мужчин, и войска Федерации, прибывшие сюда, нашли во всех городах, где их разместили, продажных женщин всех типов, о которых может мечтать мужчина.

— И, как вам известно, Чарлз, нигде, кроме этой планеты, нет домов терпимости. Феминистские союзы повсюду установили свои законы в такой степени, что для мужчин жизнь стала адом. Мы можем быть уверены, что диамондианцы не позволили цивилизации учинить такой разгром в отношениях, определяющих место женщины в обществе. А когда ирски перестали делать всю работу, это тут же создало такое тяжелое положение в экономике, что девушки были вынуждены торговать собой, чтобы выжить. Вы, конечно, заметили, что наш собственный дворец стал похож на публичный дом.

Великий человек замолчал, словно ждал комментариев. Но Мортон ничего не ответил. Он чувствовал, что плохо рассчитал время, что надо было прервать посла раньше. Эти мысли были более чем уместны. Поразительно, как Лоран, который, насколько Мортону было известно, никогда не выходил из дворца, смог столько узнать.

— Чарлз, мы очень виноваты перед вами за то, что держали вас в неведении. Извинить нас может то, что все, кто открыто передвигался по городу, как вы, могли по неосторожности позволить противнику прочесть их мысли. Чарлз… в магнитном поле, которое окружает эту планету, есть кое-что необычное.

Сердце Мортона сильно забилось: он не был подготовлен к такому признанию. Спокойный разговор — и вдруг…

Невероятно, но они в один миг зашли так далеко! В самой глубине души Мортона забрезжил слабый луч надежды, но беспокойство не проходило: интуиция подсказывала ему, что признания Лорана опоздали на двенадцать часов.

— Четырнадцать лет назад, когда положение на Диамондиане начало беспокоить верховное командование на Арктуре-9, мы завербовали молодого физика и внедрили его сюда для изучения этого магнитного поля. Все время своего исследования он носил при себе защитную аппаратуру. Десять лет назад ему дали сверхмощную защиту — здание типа D.A.R. и официальное прикрытие — маленькую командную должность начальника передового военного поста в Каподочино-Корапо. Физика зовут Марриотт, и, согласно его докладам, оннашел возможность в какой-то мере установить контроль над здешним магнитным полем.

Тревога Мортона усилилась. «Неужели все мои старания были зря?» Он почувствовал на себе тяжелый взгляд и услышал серьезный голос:

— Сегодня утром мы не смогли связаться с Марриоттом, Чарлз. Вот почему я ввожу вас в курс. Не могли бы вы срочно отправиться туда и узнать, что произошло?

— Месье… — Это было все, что смог сказать Мортон. Он был слишком ошеломлен и только начинал очень смутно осознавать, что посту угрожает катастрофа. Голос Лорана доносился до него словно из глубины туннеля.

— Возможно, вы задавали себе вопрос, почему некоторые мои лучшие помощники и я сам никогда не покидаем эту часть дворца. Дело в том, что это крыло здания защищено от воздействия планетарного энергетического поля. Мы связаны с защитной системой поста Корапо.

Мортон медленно выпрямился. К нему вернулась ясность ума. Он пробормотал, повторяя за послом, как эхо:

— Это крыло… защищено?

Значит, вот почему Тьма до сих пор не тронула их.

Он с новой надеждой огляделся вокруг, рассматривая сверкающую комнату. Если это так, то и он сам сейчас защищен. Может быть, если он скажет Лорану правду в этом защищенном месте, он не рискует вызвать немедленный ответ со стороны Тьмы?

Раньше чем Мортон смог принять решение, он услышал, что Лоран говорит ему:

— Особенно нас обеспокоило то, что сегодня ночью защитное поле, которое Марриотт установил для нас, внезапно исчезло. Крайне необходимо, чтобы вы как можно скорее отправились туда и разобрались в этом на месте.

В тот момент, когда Лоран замолчал, он зажмурил глаза и замер. Это оцепенение продолжалось довольно долго. Выйдя из него, посол снова обратился к Мортону:

— Извините меня: все это, кажется, отразилось на моем самочувствии, и я периодически чувствую головокружение. Кстати, я заметил, что вы, кажется, страдаете тем же заболеванием.

Это соображение было высказано не вовремя: в тот момент Мортон был не в состоянии говорить. Лоран продолжил:

— И еще вот что. Чтобы развеять скуку весьма тоскливого ожидания, я забавлялся небольшой умственной игрой — представлял себя полковником Чарлзом Мортоном.

Он дружески улыбнулся настоящему Мортону и пояснил:

— Прочитав один из ваших докладов, я не мог заснуть и представлял себе, что вижу те события, которые вы описывали. Признаюсь, я даже пробовал повторить ваши движения. Я пытался, просто для упражнения своего ума, мысленно прожить вашу жизнь, такую, какой я ее представлял. Судя по докладам, которые лежат у меня на столе, — добавил он, похлопывая ладонью по пачке бумаг, — мои усилия не увенчались успехом. Если верить этим обвинениям, в последние дни вы совершили кое-какие небольшие правонарушения: побег из больницы, похищение пленного ирска и…

Мортон открыл рот от удивления.

Посол улыбнулся и поднял руку.

— Не надо ничего объяснять сейчас. Однако я уверен, что, когда наступит время, вы сможете взглянуть в глаза своим обвинителям и сказать им, что офицеры секретных служб иногда бывают должны действовать быстро. Вы свободны, полковник.

Мортон не сдвинулся с места. Он спросил:

— Вы верите Марриотту?

Долгое молчание. Потом глаза на бледном лице немного расширились.

— Он человек, и потому, само собой разумеется, на нашей стороне.

В свою очередь немного помедлив, Мортон покачал головой.

— Очень хорошо, я буду действовать так, словно это правда.

Несмотря ни на что, он не мог решиться уйти. Наконец он прямо спросил:

— Ваше превосходительство, где мы с вами встречались раньше?

Молчание. Серые глаза посла расширились и пристально взглянули на Мортона. А потом…

Лоран встал и быстро вышел из-за огромного сверкающего стола, протягивая Мортону руку.

— Вы дошли до этого! Поздравляю вас, полковник!

Через секунду он схватил руку Мортона и крепко пожал ее. Сделав это, посол сообщил Мортону некоторые подробности о том, что вопрос полковника показывал в отношении степени его развитости как последователя определенной логики.

Внезапно Мортон отшатнулся от собеседника.

— Господин посол! Вы хотите дать мне понять, что вам около четырехсот лет?

— Да, — спокойно ответил тот. — И то, что вы узнали меня, а я заподозрил это, как только вы вошли в мой кабинет, означает, что вы можете быть приняты на первый уровень братства определенной логики. Я счастлив за вас, полковник. Так бывает всегда: тысячи часов работы — и наконец клетки начинают выстраиваться как нужно.

— Но, — робко попытался не согласиться Мортон, — где же мы встречались раньше? Почему я не могу этого вспомнить?

Лоран еще раз успокаивающе улыбнулся.

— Мы никогда не встречались до последнего времени, Чарлз. Я кажусь вам давно знакомым потому, что люди определенной логики автоматически узнают друг друга. Вы, разумеется, уже испытали тягу к себе женщин… Однако, — уже серьезнее добавил он, — я должен вас предостеречь: нас так же легко убить, как остальных людей. Но если мы не погибаем насильственной смертью, то можем надеяться на весьма продолжительную жизнь.

Мортон призвал на помощь всю свою силу воли: за чистейшую правду, которую открыл ему Лоран, тот заслужил в ответ столь же полную искренность.

— Теперь моя очередь предостеречь вас, господин посол. Пытаясь быть мной, вы, возможно… подключились… к моему двойнику там наверху, в магнитном поле. Честно говоря, я еще не знаю, к чему это может привести.

Сказав это, Мортон повернулся и вышел из кабинета.

Глава 26

Мортон отправился в Каподочино-Корапо вместе с Луфтелетом. На протяжении всей дороги движение было очень оживленным. В очередной раз наблюдая, как улыбающиеся водители на предельной скорости пересекают двойную желтую линию, Мортон подумал: не может быть, чтобы и через тысячу лет эти маленькие машины так же мчались, словно сумасшедшие.

Но определенная логика, разумеется, убеждала его, что эти автомобили всегда будут ездить по улицам (конечно, при лучшем общественном строе) и что за рулем всегда будут сумасшедшие. Конструкция межсредного мотора, который стоял на всех этих машинах, не изменялась более тысячи четырехсот лет. Он, конечно, сильно шумел, но работал на азоте — «мертвой» части воздуха, на горючем, которое всегда будет бесплатным. Трудно представить себе какое-нибудь усовершенствование в этой конструкции. Может быть, однажды какой-нибудь гений придумает, как заставить эти ужасные маленькие механизмы работать молча.

Через минуту после отъезда Мортон попытался усмирить Луфтелета.

— Над силлогизмами Аристотеля смеялись еще задолго до двадцатого века, однако они не лишены определенной чистоты. Когда их применяют там, где этого требуют обстоятельства, в подходящем контексте, они оказываются достаточно верными.

Ответа не было. Старый майор, сидевший за рулем, мрачно смотрел на дорогу, но Мортону показалось, что на его лице смутно отразилось презрение. Мортон упорно продолжал:

— Большую часть того, что мог доказать силлогизм, все знали и без него. То, что он не мог доказать, тоже знали. Поэтому в древние времена образованные люди за неимением лучшего применяли эту систему там, где она применима. Жизнь была достаточно простой. Мрачной, но простой. Так человеческий мозг перешел границу между системой и реальностью. Логику, которая в двадцатом веке пришла на смену силлогистической системе, смело назвали современной, словно ее открыватели наконец нашли истину. Разумеется, это было неверно.

Эта логика основывалась на принципе «или-или»: «там, где находится Эдуард, Мэри не находится». Такой подход, как тогда говорили, был крайне полезен в больших компьютерных системах обмена информацией. Это были времена, когда инженер, если ручка, реле или транзистор не работали, мог, разозлившись, крикнуть: «Господи, пусть нам принесут другой элемент R2B!»

А потом в двадцатом веке наступил тот роковой день, когда все компьютеры в мире отказались работать. Газеты позже сообщили об аварии. Это явно было не совсем верно, но так показалось людям.

Много дней ученые разбирались в кошмарном порождении логической системы, основанной на математике, — система утверждала, что не существует десятка совершенно одинаковых яиц или транзисторов, короче говоря, не существует «серии».

Это было неверно.

В день этой всеобщей аварии (авария ли?) все яйца на Земле приняли гордый вид и заявили: «Я тоже индивидуальность!»

Разумеется, предметы и системы, которые провозгласили это, были не яйца, а сложные американские и западноевропейские изделия, полностью механизированные и электронные. Ни одна логическая система не могла работать с таким количеством уникальных объектов. Так вот, определенная логика, по законам которой работают современные вычислительные системы начиная с двадцать девятого века, состоит в том, что…

Размышления Мортона вдруг резко оборвались: он был сброшен из мира мысли на землю, в Новый Неаполь. Перед ним было настоящее пиршество для глаз.

Их маленькое злобное механическое чудовище только что взобралось на очередной зеленый холм. На этот раз Мортон не увидел новых жмущихся один к другому домов: город кончился. Суша почти исчезла, и слева раскинулась бескрайняя водная гладь. Над ней сияли лучи мягкого света, отражавшиеся в переливающейся опаловым блеском воде. Мортон залюбовался горизонтом и прозрачным, как хрусталь, морем, а когда увидел сверкающую искру — остров Капри, который обычно был скрыт туманом, у него перехватило дыхание от восторга.

Это напомнило Мортону, как Марриотт сказал ему, что наконец нашел место, где хотел бы провести остаток своих дней. Марриотт, конечно, принял это решение уже достаточно давно. Но полковника Чарлза Мортона такие мысли никогда не тревожили по-настоящему.

Вдруг он почувствовал искушение. «Почему бы и нет? — спросил он себя. — Почему бы не жениться на этой девушке?» В конце концов, он тоже не ангел. Он занимался любовью со многими женщинами и достаточно долго, по крайней мере до того дня, когда его метод вдруг стал ему противен.

Провести всю жизнь в восхитительном Новом Неаполе было бы… Что такое? Еще раз его мысль мгновенно остановилась. Мортон на долю секунды закрыл глаза. «Я схожу с ума, — в ужасе подумал он. — О господи, вся эта планета просто кипящий ад!»

Полковник уселся поудобнее и стал глубоко дышать. Немного успокоившись, он догадался, что теперь в его кольце мысленной связи были и другие лже-Мортоны и их коллективные чувства уже влияли на него. В тот момент, когда полковник осознавал это, великолепное море исчезло из глаз. Они обогнули вершину, проехали вдоль нескольких маленьких холмов, спустились по длинному склону и оказались по соседству с Каподочино-Корапо.

Следуя указаниям Мортона, Луфтелет поставил машину так близко к военной базе, как позволяли другие припаркованные машины. Оба офицера вышли из автомобиля. Луфтелет направился прямо к двери поста, а Мортон перешел через улицу, обернулся назад и стал рассматривать странное маленькое здание.

Оно было темного цвета и казалось каким-то сплющенным. Чтобы вписаться в горный пейзаж, оно должно было бы иметь крышу со скатами и высокие островерхие башенки. Но оно их не имело. Крыша была из какого-то бурого металла, стены из чего-то, похожего на волнистые тусклые листы железа. Окон не было.

Здание казалось достаточно высоким, а внутри было наверняка много комнат. Так, вероятно, могла бы выглядеть казарма. Но большим или маленьким был пост, не играло никакой роли: Мортон знал, что размер здания значит ничтожно мало, когда в одном кубическом сантиметре могут уместиться тысячи сопротивлений, проводов, транзисторов и других элементов электроники. Внутренняя и внешняя обшивки этого здания были созданы из искусственного материала, сверхустойчивого к ударам, ко всем видам энергии и так далее — короче говоря, практически ко всем отрицательным воздействиям. Между двумя слоями этого невероятно стойкого материала находилась такая сложная сеть приемников, передатчиков и детекторов, что ни один человеческий мозг не смог бы охватить ее целиком. Более ста строительных компьютеров работали вместе, чтобы спроектировать это здание.

Довольно неприятно так поздно обнаружить, что начальником этого поста был назначен Джеймс Марриотт — человек, который имеет впечатляющие дипломы по физике, но совершенно лишен чувства верности…

Через минуту Мортон вошел в дверь поста. Еще через несколько секунд, вручая подчиненным Марриотта приказ о том, что обязанности командира поста целиком и полностью переходят к нему, Мортону, он узнал, что Марриотт покинул базу на рассвете и до сих пор не вернулся.

— Он велел нам вызвать санитарный вертолет, господин полковник, и увез на нем больную.

— Больную?

— Да, господин полковник, женщину, она была без сознания.

— Вы знаете имя этой женщины?

— Оно записано у меня здесь, — пробормотал охранник, наклоняясь над своим списком. — Она приехала позавчера вечером. Вот, Изолина Феррарис.

«Значит, вот где она укрылась. Ну и ну!» — подумал Мортон.

Он не мог найти этому никакого объяснения.

Немного сбитый с толку этой новостью, Мортон обошел некоторые рабочие комнаты поста, ведя за собой Луфтелета. Они обнаружили, вернее, Луфтелет обнаружил, что из всех цепей была отключена лишь одна — та, которая окружала защитным полем дворец Комиссии по Переговорам. «Сделано ли это сознательно?» — спросил себя Мортон. Этот вариант явно был первым, который приходил на ум.

Похоже, ничего серьезного. Выходка Марриотта выглядела почти жалкой. Однако она заставляла думать, что Марриотт отрезал себе все пути к отступлению. Мортон дождался, пока Луфтелет опустил четыре рубильника, включавшие эту цепь.

— Дворец снова защищен? — спросил он.

Луфтелет пустился в долгие и малопонятные объяснения. Мортону понадобились весь его ум и все внимание, чтобы сделать вывод, что эта галиматья означает «да». Он подавил в себе желание еще раз попытаться пробить брешь в обороне этого не желавшего контактировать с ним сумасшедшего человека. В конце концов Мортон предпочел пройти по сверкающему коридору в аппаратную. Ему хватило одного взгляда, чтобы смутное желание проверить, в каком состоянии находится собранная здесь техника, испарилось: длинная узкая комната была так набита различными приборами, что свободным оставался лишь небольшой проход у боковой стены.

«В нашем мире мы просто вынуждены полагаться на заслуживающих доверия техников», — невесело подумал Мортон. Через несколько минут он снова встретился с Луфтелетом в личном кабинете Марриотта. Выбора нет, неохотно подумал Мортон, и к тому же до глобальной катастрофы на Диамондиане оставалось совсем немного времени. Может быть, в случае с Луфтелетом старый как мир прием — напоминание об ответственности — даст результат, которого не смогли достичь доводы разума.

— Майор Луфтелет, вы останетесь здесь и будете командовать этим постом, пока не получите новых указаний. В случае возвращения официального командира поста, капитана Марриотта, вы временно будете его начальником.

— Слушаюсь, господин полковник! Я прикажу прислать сюда мою деловую документацию.

— Считаете ли вы нужным сказать мне еще что-нибудь перед тем, как я уйду отсюда?

Осматривая приборы и устройства управления, собранные в здании поста, Луфтелет заметил много особенностей его автоматики, но посчитал их слишком «техническими», чтобы обращать на них внимание Мортона. Поэтому он ответил:

— Нет, господин полковник.

После этого отрицательного ответа майор выпрямился и стоял очень спокойно. Его взгляд был ясным, и лицо выражало полнейшую безгрешность. Весь облик майора дышал душевной чистотой добродетельного человека, который очень умен и знает предел возможностей менее мудрых, чем он, людей, а потому ведет себя по отношению к ним со всеми спокойствием и сдержанностью вежливого человека.

— Прекрасно, — сказал Мортон.

Луфтелет проводил его до выхода. Мортон открыл дверь, даже переступил одной ногой через порог — и вдруг повернулся к Луфтелету, который остановился возле охранника. В последний момент полковник интуитивно почувствовал, что должен сделать все на свете, чтобы найти вопросы, которые заставили бы его подчиненного ответить содержательно.

— Если я приведу в действие всю эту машину, будет ли она работать в полную силу?

— Она в рабочем состоянии, господин полковник.

— Автоматика здания будет работать как единое целое и выполнит то, для чего была создана? Другими словами, если исходить из названного вами числа 138000, это здание сможет продержаться в рабочем состоянии в течение девяти минут, сражаясь против всего на свете?

— Так точно, господин полковник, — подтвердил майор.

Что-то в поведении этого человека продолжало тревожить Мортона.

— Не повторите ли вы мне, что происходит, когда здание находится в рабочем состоянии?

Луфтелет терпеливо рассказал это Мортону. Полковник услышал точно то же, что понял в первый раз. И все же тон майора, поведение и манера говорить снова вызвали у Мортона беспокойство. Он сделал последнее усилие.

— Майор, — искренне заговорил он, — вполне возможно, что в час «Ч» я действительно отдам этой чудесной технике команду перейти в боевое положение. Если в этот момент она не сработает правильно, мы рискуем потерять эту планету, а вы, если аппаратура поста не отреагирует в точности так, как должна, самое меньшее предстанете перед военным советом. Хорошо подумайте об этом и скажите мне, действительно ли вам совершенно нечего добавить. Можете не сомневаться — я сейчас говорю с вами на эту тему в последний раз.

Если настойчивый тон начальника и подействовал на майора, это не было заметно. Луфтелет с достоинством ответил:

— Господин полковник, если мне когда-либо придется предстать перед военным советом и я получу возможность обратиться к равным мне специалистам, чтобы они подтвердили мои познания в технике, я буду полностью оправдан. Именно это вы хотели узнать?

В определенном смысле — да. Мортон отошел от майора и направился к своей машине. Но по пути к ней он еще раз обернулся назад и остановился.

Полковник помнил, как много всего он еще должен сделать до вечера, но все же решил потратить время и осмыслить результаты поездки на пост. Он попытался убедить себя, что Луфтелет фактически сказал именно то, что он желал от него услышать.

Превратил ли он руками майора это здание в оружие, на которое сможет рассчитывать как на помощь против надвигающейся бури?

Мортон с сожалением пришел к выводу, что нет.

Он почувствовал себя подавленно и понял почему: его беспокоило, что он не выполнил ни одной из задач, которые поставил себе, выезжая на этот пост. Второе намерение — разобраться, что представляет из себя Марриотт, естественно, оказалось невыполнимым, раз капитана не было на месте.

«Если бы я хотя бы мог управлять своим взаимодействием с моим двойником в магнитном поле», — сказал себе Мортон. В тот момент, когда у него возникла эта мысль, полковник почувствовал: то, что он обдумывал, возвращаясь из Нусеа, возможно. Быть двойником! Позволить себе что-то вроде умственных челночных рейсов в виде зрительной иллюзии. Мортону даже показалось, что он мог бы проверить это предположение и при этом попытаться найти лейтенанта Брэя. А потом, точно узнав, как это делается, он сможет искать Марриотта.

На долю секунды полковник забыл, что должен быть настороже, и в его уме зазвучал знакомый баритон:

«С вами говорит Оружие Лозитина по Системе Махала. Я и Махала заключили между собой союз. Мы хотели бы точно знать, где вы сейчас находитесь».

— Что? — ошеломленно спросил Мортон.

Майор Луфтелет соображал не слишком быстро и потому, когда его начальник упал, лишь смотрел, оцепенев от изумления, на привалившееся к косяку двери тело.

Не веря своим глазам, майор заморгал, прочищая зрение (с мыслью, что бог восстановил справедливость и очень быстро отомстил за него), и услышал, как часовой вызывает дежурного лейтенанта.

Через минуту Мортон был перенесен в комнату охранников и часовой снова стоял у телефона, вызывая санитарный вертолет.

Разумеется, Луфтелет педантично выполнил свой долг: дождался, пока санитары-ирски погрузили бесчувственное тело Мортона в свою машину, и проследил взглядом за вертолетом, когда тот взлетал.

Глава 27

Мортон почувствовал, что лежит на боку. И тело, в котором он находился, должно быть, спало, потому что он потянулся и проснулся.

В его уме возникли мысли Дэвида Керка.

«О-о! — заговорил баритон. — Это подает нам надежду на будущее: вы наметили как цель лейтенанта Брэя, а установили духовное братство со специальным секретарем Дэвидом Керком. Система Махала и я считаем, что эта способность, если ее можно будет развить и присоединить к вам других представителей человеческого рода, позволит нам распространить власть Системы Махала на всю человеческую Галактику».

* * *

Знакомая пустота. Первое чувство — изумление, отчасти сковавшее ум. Последующие действия Мортона, как он осознал позже, были относительно разумными. Во-первых, он сделал верный вывод, что оказался в этом неприятном положении из-за того, что его выбор способа перемещать свое сознание из тела в двойник был правильным. Кроме того, — и это было еще важнее — его подключение к Дэвиду Керку доказывало, что старания внести путаницу в ум или механизм Тьмы оказались успешными.

Все, кого выбрал компьютер — диамондианцы, диамондианки и солдаты Земной Федерации, всего десять тысяч человек — фантастическое количество, — были теперь элементами «серии» полковников Чарлзов Мортонов. Немного пугало Мортона то, что Тьма считала это хорошим. Но, во-первых, она заблуждалась, а во-вторых, ее целью было установить свое господство над всем живым во Вселенной. Когда сюда прибыли первые поселенцы-люди, ирски были полностью уравнены между собой. Все ирски были для Тьмы одним существом, хотя и сохраняли подобие индивидуальности благодаря своим странным именам, не похожим одно на другое. Значит, они выжили, различаясь только именами.

Но к тому, что сделал он сам, этот опыт не был применим. Все эти люди носят одно и то же имя… Он спрятался. Теперь она (или они?) не сможет найти его, Мортона, настоящего.

Мортон был восхищен этим, но, несмотря ни на что, к восхищению примешивалось сомнение. Есть ли у него что сказать Дэвиду Керку? Мортон не мог придумать совершенно ничего.

Полковник решительно вызвал в своем уме нужный образ: мысленно увидел себя «наверху» в магнитном поле. Мгновенно он оказался там, в сером тумане. Сработало!

Восторг от победы был таким огромным, что Мортон долго не мог ни делать что-либо, ни думать о чем-нибудь. Наконец большим усилием воли он погасил это счастливое возбуждение и в первый раз подумал о последствиях соглашения между Тьмой и Оружием Позитива. Набравшись смелости, Мортон задал вопрос:

— Как вы заключили союз?

Его вопрос был оставлен без внимания — вместо ответа баритон сам задал вопрос:

«Где ваше тело?»

За этим последовала пауза, которая превратилась в долгое молчание. «Если я отвечу им правду, это мне не повредит: я в здании поста Корапо, в единственном месте, где Тьма не может до меня добраться».

Но эта мысль сменилась другим чувством, которое заставило Мортона молчать. У Мортона в его работе профессионала-разведчика было правило — никогда не давать информацию возможному противнику. Применительно к данной ситуации это означало воздержаться от любых необдуманных действий. Воздержаться от любых действий вообще.

Мортон почувствовал, что малейшая ошибка в его рассуждениях будет гибельной. «Вспомни, — сказал он себе, — что это существо требует истребления всех диамондианцев до единого».

После этого ум Мортона заполнили размышления, которые удерживали его там, где он был.

«Обдумай все свои возможные действия, даже самые незначительные, но ничего не делай, не будь нигде и жди, — приказал он себе. — Твердо верь, что угроза геноцида реальна. Поэтому оставайся там, где находишься, до тех пор пока…»

До каких пор — об этом он не имел ни малейшего представления.

Глава 28

Изолина проснулась и сразу же почувствовала, что находится в полете. Впереди сидели два ирска, один из них был за штурвалом. Возле ее сиденья, спинка которого была откинута, что превратило его в кушетку, сидел хмурый с виду Марриотт.

Осматриваясь, Изолина, должно быть, шевельнулась, потому что Марриотт повернулся и внимательно посмотрел на нее.

— Вы проснулись, — констатировал он, хотя никакой пользы от этих слов не было.

Быстрый ум Изолины уже понял, что произошло.

— Этот стакан. В нем было снотворное! — обвинила она Марриотта.

Физик печально кивнул.

— Я посчитал, что разговор ни к чему ни приведет, — сказал он.

В этот момент молодая женщина почувствовала насторожившие ее сигналы своего организма: непривычную вялость, слабость и сильное желание сходить в ту комнату, что находится рядом с ванной.

— Сколько времени я пробыла без сознания? — спросила она.

— Сегодня пошел второй день. Я не знал, что с вами делать, — неохотно ответил Марриотт.

Изолине было нужно время, чтобы хорошо осмыслить эту информацию и почувствовать потрясение от того, что так много часов прошло незаметно для нее. Однако она уже снова начинала размышлять. Ее следующий вопрос вел ее прямо к цели. Она не стала интересоваться мелкими промежуточными тайнами, а прямо спросила:

— Что вы знаете о Тьме?

На этот раз колебание Марриотта было незаметным. Слегка дрожащим голосом он рассказал молодой женщине о том, как Мортон победил его. Изолина не могла опомниться от его рассказа.

— Вы хотите мне сказать, что полковник Мортон уже два дня подключен к центру управления Тьмой и остается подключенным к нему сейчас?

— Я поступил необдуманно, когда взломал дверь в машине лейтенанта Брэя, — признался Марриотт. — Но дело в том, что я хотел заставить Мортона покинуть эту планету уже давно, после тех вопросов, которые он мне задал, когда только что прибыл сюда. Я сказал себе, что этот человек опасен для моих планов.

Изолина задумалась. Казалось, ее беспокойство стало сильнее. Вдруг у нее возникла мысль:

— Но когда я виделась с полковником Мортоном, он, наверное, уже был подключен к центру управления Тьмой. Не похоже, чтобы это принесло полковнику много пользы.

— Я уверен, что он не имеет ни малейшего представления о том, что ему надо делать, и не собираюсь объяснять ему это. Но сам я все потерял, — сказал Марриотт.

— Что вы потеряли? Что такое эта Тьма?

— А что такое правительство?

— Группа лиц, которые управляют.

— Нет, — с невеселой улыбкой возразил Марриотт, — правительство — это ваше согласие дать управлять собой.

— Но это же смешно! Это значит, что там, наверху, на самом деле нет ничего!

— Вы правы.

— Так это и есть Тьма?

— Совершенно верно.

— Тьма — ничто?

— Понимаете… правительство сильно настолько, насколько велико согласие, которого оно добивается от своего народа. В случае ирсков, когда миллиард энергетических двойников их тел входит в магнитное поле этой планеты, эта сила оказывается колоссальной.

— Тогда что не в порядке?

— Диамондианцы.

— Что вы хотите этим сказать?

Марриотт лихорадочно объяснил ей, что большая возбудимость диамондианцев постепенно вызвала сходную реакцию у сверхчувствительных ирсков, и возникавшая при этом летучая эмоциональная энергия, естественно, воспроизводилась «в поле наверху».

— Поврежден сам механизм поля. Это как если бы армия и чиновники вышли из-под контроля, и каждый стал делать, что хочет. Если вы можете себе представить, что все диамондианцы этой планеты стали неуправляемыми…

— Но мужчины такие и есть! — возразила Изолина. Лицо Марриотта осветилось усталой улыбкой.

— Нет, мое милое дитя, это лишь впечатление, которое может время от времени возникать у женщины с сильной интуицией. На самом деле диамондианцы прекрасно поддаются управлению.

— Ирски тоже, даже еще лучше!

— Двойники выделяют в магнитное поле слишком много энергии, могу вас в этом заверить, — заявил Марриотт.

Быстрый ум Изолины снова сделал скачок вперед.

— Что теперь будет?

Прежде чем Марриотт смог ответить, их вертолет начал резко снижаться.

— Что происходит? — крикнул Марриотт, наклонившись к пилоту.

— Мы должны приземлиться у границы Оврага Гиюма. Женщину надо связать и нести на носилках, — ответил второй ирск.

— Кто отдал такой приказ? — холодно спросил Марриотт.

— Мгдаблтт. Он со своими войсками занял ваш аппарат.

— Ах, вот оно что…

Марриотт откинулся на спинку сиденья. У него было мрачное лицо человека, подавленного тяжелым горем. Изолина вопрошающе взглянула на физика. Наконец он нашел в себе силы изобразить на лице улыбку и ответил молодой женщине:

— Я свергнутый король, и сейчас меня вдруг заставили шагать в строю, как любого другого.

Какое-то время оба человека — мужчина и женщина — молчали. Потом Изолина осторожно выпрямилась и подняла спинку сиденья, превратив его в кресло. Похоже, молодая женщина чувствовала себя неспокойно.

— Овраг Гиюма? — негромко и быстро спросила она. — Это сейчас самое опасное место на всем фронте. Что мы там будем делать?

— Там находится корабль, — сказал Марриотт со своей невеселой улыбкой. — Когда я в первый раз покорил Систему Махала…

— Покорили что?

— В конце концов, вы же не думаете, что магнитное поле так и называется «Тьма» в честь того, что человеческий мозг как бы проваливается в темноту на те пять минут, когда ускоряется пульс? Что бы там ни было с Системой, но несколько лет назад ирски захватили один из самых больших межпланетных кораблей диамондианцев. Я велел закопать его под одним из утесов в Овраге Гиюма. Это был своего рода мой штаб, что-то вроде королевского дворца.

Мысли Изолины мчались намного быстрее слов Марриотта, перебирая все возможности, которые раскрывали перед ней объяснения физика. Вдруг она прервала его:

— Значит, именно поэтому вы устроили так, чтобы мирные делегации встречались в этом овраге?

— Кто мог предположить, — тяжело вздохнул Марриотт, — что они вступят друг с другом в бой и развяжут такую войну, что мое отдаленное убежище окажется в центре самых ожесточенных боев между ирсками и диамондианцами? Уверяю вас, этого я не предвидел.

— Но…

Изолина замолчала: она внезапно увидела через полупрозрачные стенки вертолета вместо неба, которое было за ними до сих пор, холм, поляну и сверкающую воду ручья.

Легкий толчок: аппарат приземлился. В дальнем конце поляны появились ирски — около десяти бойцов, которые бежали к маленькому вертолету.

Изолина испугалась и потеряла надежду на спасение.

— Джеймс, почему вы поставили меня в такое опасное положение?! — воскликнула она.

— Эти существа такие же, как диамондианцы: в том, что вы дочь генерала, они видят возможность какого-то выигрыша в будущем. Поэтому они настояли на своем.

Изолина помолчала, потом вдруг поняла смысл его слов и в тоске и тревоге спросила:

— Перед тем как я дам им связать себя, не попросите ли вы, чтобы они разрешили мне сходить… в ванную?

— Вам придется довольствоваться кустами, — предупредил Марриотт.

— Да, конечно, мне все равно куда, только поскорее!

Глава 29

Огромное и жгучее диамондианское солнце взошло в это утро над планетой, катившейся, если можно так сказать, в пропасть катастрофы. Его огненные лучи ударили по Новому Неаполю, и люди, выходившие из своих кондиционированных домов, вздрогнули при мысли о душном утре, об изнурительном дне, о прокаленном жарой вечере.

Эти лучи зарывались в листву джунглей Оврага Гиюма, где группа диамондианцев с трудом продвигалась по тропе в полумраке под густыми кронами деревьев. Это был небольшой отряд примерно из тридцати человек; двое из них несли носилки с лежавшим без чувств Дэвидом Керком, которого все они считали полковником Чарлзом Мортоном из Комиссии по Переговорам. Накануне участники мирной делегации диамондианцев получили от своих проводников-ирсков такие указания: идти как можно быстрее вперед к такой-то поляне и там дождаться конца дня. Затем по сигналу делегаты должны были бежать к космическому кораблю. Внутри него должна была произойти встреча договаривающихся сторон.

Никто не должен был иметь при себе оружия. Никаких исключений, ничего, даже крошечного ножа.

— Мы не желаем повторения ошибки, сорвавшей первую встречу, — передали ирски.

Руководители диамондианцев дали слово, что все придут безоружными.

Приходя в себя на носилках, Дэвид Керк вспомнил, что однажды, довольный собой, подумал вслух: я знаю, что пробуждение Дэвида Керка никогда нельзя спутать с пробуждением от сна обычного человека. Дэвиду было около двадцати восьми лет, и уже примерно десять лет (с тех пор, как он нашел свое собственное решение задачи, как победить феминистские союзы, — денежное) он каждое утро возвращался к жизни рядом с хорошенькой проституткой или другой доступной женщиной.

«Без лишнего хвастовства можно сказать, что я, Дэвид Керк, аморален всегда — и бодрствующий, и спящий», — подумал молодой чиновник, наслаждаясь этой мыслью. Аморален до того, что даже в моменты перехода от сна к бодрствованию, когда сознание работает нечетко, та детская чистота, которая бывает в душах даже самых закоренелых преступников, была совершенно чужда Дэвиду.

Первыми чувствами Керка, когда Мортон разбудил молодого секретаря, случайно включив механизм духовного братства с ним, были потрясение и удивление: приоткрыв глаза, Керк увидел джунгли. Через несколько секунд Керк с изумлением понял, что его руки и ноги связаны. А потом его природная хитрость взяла верх над остальными чувствами.

Она не дала Керку ни заговорить, ни назвать свое имя. Напротив, Керк снова закрыл глаза и стал обдумывать эту странную ситуацию.

Но Керк не смог никого обмануть: у диамондианцев острые глаза, от которых не ускользает ни одна подробность того, что они видят. Все, кто окружал носилки с Керком, увидели, как он приоткрыл глаза, и обменялись многозначительными взглядами.

Новость была передана по цепочке командирам колонны, те пришла взглянуть на Керка и тоже с понимающим видом покачали головами, заметив с типично диамондианской остротой восприятия, что сон того, кого они считали полковником Чарлзом Мортоном, был притворным.

После короткого совещания колонна остановилась посреди джунглей. Носилки были опущены на землю. Проводники-ирски вежливо ждали в стороне, а глава делегации, два его адъютанта, два из четырех юридических советников, связной офицер (диамондианский полковник) и его адъютант (капитан) окружили своего заложника. После того как Дэвида Керка слегка встряхнули и два раза строго прикрикнули на него: «Полковник Мортон, мы знаем, что вы проснулись», он открыл глаза, принял как должное имя, которым его назвали, и пожелал переговорить наедине с равным себе по званию — диамондианским полковником. Остальные с огорчением отошли в сторону. Находчивый Керк сообщил этому офицеру, что его, «Мортона», отец «стоит» сто миллионов федеральных долларов (что было верно относительно Дэвида Керка) и не пожалеет большого выкупа за любимого сына. Поэтому пусть полковник, собрат по оружию, освободит его, и как можно скорее. Он, «Мортон», дает свое слово полковника, что деньги — около миллиона — будут переданы тайно.

Естественно, его диамондианский коллега начал умело торговаться, чтобы удовлетворить и других членов своей группы. Он предложил Керку-Мортону безопасность в обмен на деньги и на объяснение причины, по которой ирски так хотели завладеть главой разведки Комиссии по Переговорам. Причина этого очень простая, объяснил Керк: на самом деле это он, Мортон, благодаря своему происхождению из богатейшей семьи был подлинным представителем для переговоров, неофициальным послом. Ирски узнали об этом. Понимая, что никакой договор не будет подписан, если с ним не согласится полковник Мортон, они решили силой вырвать у него согласие на новые миротворческие меры, не зная, что он хочет только одного — дать свое согласие на любые мирные переговоры.

Эти признания были переданы остальным членам делегации и показались им вполне правдоподобными. Похитители мнимого Мортона успокоились. Напряжение исчезло, они были счастливы и говорили себе, что теперь успех их задачи обеспечен.

Ближе к концу дня появился разведчик-ирск. Он недолго поговорил с ирсками-проводниками. Потом, получив разрешение у диамондианских руководителей, он подошел к Дэвиду Керку, наклонился над ним и спросил у Керка, действительно ли тот полковник Чарлз Мортон из Комиссии по Переговорам.

Дэвид, разумеется, ответил утвердительно. Когда его ответ был с помощью Тьмы передан по мысленной связи делегации ирсков, ожидавшей разведчика, а от нее группе ирсков, которая надеялась вот-вот увидеть подлетающий вертолет с Лозитином и «настоящим полковником Мортоном» (лейтенантом Брэем) на борту, возникла путаница, в которой ни один ирск не мог разобраться, так как никто из них не обладал нужными для этого умственными способностями.

Тем не менее, поскольку ирски в своих отношениях с людьми были учениками диамондианцев и реагировали так, как сделали бы их учителя, они очень обрадовались, что скоро и настоящий, и ложный Мортон будут в их власти, и с удовлетворением сказали себе, что тогда смогут быстро выяснить, кто из двоих настоящий.

Однако каждый из этих ирсков немного встревожился, вспомнив о третьем Мортоне, — его вез санитарный вертолет, который скоро должен был приземлиться. Что ж, в любом случае скоро в их распоряжении будет и третий.

Глава 30

Естественно, Герхардт не очень хорошо понял, что с ним произошло. Он кое-что знал о применявшейся в разведслужбах новой сверхсекретной технологии, по которой защитное устройство срабатывало автоматически при определенных изменениях в биении сердца разведчика, но до сих пор сам ни разу не испытывал на себе действие одного из таких устройств. Герхардт не имел защиты против подобной ловушки и потому попал в нее.

Поскольку примененный метод не был рассчитан ни на то, чтобы убить, ни даже на то, чтобы действовать долго, врач открыл глаза меньше чем через полчаса после того, как потерял сознание, и увидел такую обстановку: он в вертолете, Зооланит за штурвалом, два других их спутника лежат рядом без сознания.

Над этими двумя Герхардт постарался установить полный контроль — такой, чтобы они проснулись не раньше чем через час и, разумеется, оставались под гипнозом еще несколько дней.

Зооланит, не поворачивая головы, сказал врачу:

— Доктор, у меня ваш химический пистолет и револьвер полковника. Я везу вас всех в Овраг Гиюма.

Движением щупальца ирск небрежно указал на Лозитина.

— Это его мы должны были захватить. Но мы интересуемся также полковником Мортоном. Кажется, полковников Мортонов несколько, и наши руководители получили от Тьмы указание уничтожить ложных Мортонов, так как они создают путаницу.

Герхардт не мог усвоить сразу так много информации, поскольку не имел нужной подготовки. Так как он был не таким человеком, чтобы признаться в своем невежестве, если мог это невежество отрицать, он не попросил пояснений.

На мгновение он подумал, не изобразить ли страх, но отказался от этого и предпочел спросить:

— А я? Почему бы вам не высадить меня где-нибудь?

Но Зооланит получил приказ и относительно него.

— Ваши знания и подготовка могут быть нам полезны для устранения того, что ваше химическое оружие сделало с этими двумя.

— Для этого я вам не нужен, — ответил врач. — Они проснутся самостоятельно через час.

Герхардт не надеялся заставить ирска пересмотреть уже принятое решение и оказался совершенно прав: Зооланит не обратил на его слова никакого внимания.

Вертолет продолжал лететь. Герхардт сидел тихо. Он не чувствовал ни радости, ни печали, ни гнева. В свои двадцать шесть лет (он выглядел моложе) Герхардт, насколько он знал себя, не имел никаких личных чувств — только знания и реакции, выработанные при обучении. Реакции Герхардта были буквально впечатаны в его нервную систему искусственными энергетическими силами, связанными с нервными импульсами его тела и мозга.

На ситуацию, подобную той, в которой он находился сейчас, полагалось реагировать отсрочкой всех реакций.

Значит, ждать. И Герхардт ждал, но не с пустотой в мозгу. У него была привычка перед приходом пациента обдумывать историю его болезни. Сейчас молодой врач не ждал больного, который должен был прийти за консультацией, но положение Брэя и Лозитина было похоже на положение его пациентов. Герхардт обдумал каждое слово Зооланита, а также все, что подразумевалось в этих словах, и выбрал промежуточное решение: «Я позволю им обоим верить, что они свободны».

Когда двое спавших проснулись и позже, когда аппарат приземлился и все четверо сошли на землю, Герхардт оставался в состоянии сознательного бездействия и нарушил его только раз: во время пути по джунглям нашел способ шепнуть Брэю-Мортону, что ложные Мортоны будут убиты.

В конце концов, что делать?

Герхардт не принял на этот счет никакого решения. «Отложить решение на потом! — приказал он себе. — Отсрочить реакцию! Ждать!»

Глава 31

В первый раз, когда Мортон стал искать духовного брата, он выбрал целью Марриотта. Это была проверка, и полковник ничего не сказал. Он только наблюдал.

Джунгли… и случайно он попал в сознание Марриотта в ключевой момент. Большая группа ирсков-партизан бежала через поляну, на ней стоял Марриотт около носилок, которые держали еще два ирска. Марриотт смотрел на приближавшуюся группу повстанцев, поэтому Мортон видел краем его глаза лишь верх носилок и мог только догадываться, кто лежал на них.

Полковник сказал себе, что это, должно быть, Изолина.

В тот момент, когда дилы-повстанцы появились на поляне, санитары поставили носилки на траву. Это движение отвлекло внимание Марриотта от повстанцев, он повернул голову и опустил глаза. На носилках действительно лежала Изолина.

Она казалась печальной и беспомощной. Прекрасная диамондианская «поддельная проститутка»потерялась в джунглях, где она не могла применить свое тело себе на пользу.

Боялась ли она? Взгляд ее глаз был тусклым, но скорее от слабости, чем от страха… может быть, это была апатия. Тем не менее в те несколько мгновений, когда Мортон мог наблюдать за Изолиной, он почувствовал, что молодая женщина отнюдь не побеждена: что-то в поведении Изолины говорило, что она внимательно смотрит вокруг, оценивает обстановку, наблюдает и слушает. Она даже села на носилках, чтобы взглянуть на тех, кто подходил.

Марриотт тоже выпрямился. Мортон посчитал важным признаком, что дилы-повстанцы не обращали внимания на своего свергнутого правителя и говорили только с ирсками, которые несли Изолину.

— Это действительно подружка того, у кого есть духовный брат? — спросил один из восставших.

— Да.

Спросивший дил, скользя на щупальцах, подошел к молодой женщине и наклонился над ней.

— Как вы думаете, что попытается предпринять ваш друг, полковник из Комиссии?

Марриотт снова повернулся к носилкам, так что Мортон смог не только услышать этот обмен репликами, но и увидеть говоривших. По липу Изолины было ясно видно, что она насторожилась, как только ирск обратился к ней. Молодая женщина явно размышляла. После недолгого раздумья она ответила:

— Полковник Мортон связан с разными видами деятельности Комиссии по Переговорам. Какой из них вы имеете в виду?

— Произошла некоторая путаница при определении места, где находится настоящее тело полковника Мортона. В обычных условиях такая ситуация была бы желательной, поскольку взаимозаменимость облегчает для Тьмы управление большими группами. Однако в данном случае мы должны найти способ точно определить, какой полковник Мортон настоящий. Можете ли вы помочь нам, дать какую-нибудь подсказку?

По лицу Изолины было видно, что этот вопрос был для нее трудным. Но она не имела никакого намерения признаться в этом, потому что быстро произнесла:

— Как знают все, Комиссия по Переговорам находится здесь для того, чтобы позволить ирскам победить, поэтому настоящим будет тот полковник Мортон, который положительно относится к победе ирсков в этой войне, если только ирски не совершат действий, способных восстановить против них членов Комиссии.

Мортон должен был признать, что ответ Изолины Феррарис был очень умелым. Теперь его еще сильнее тревожило, что он не может придумать, как спасти ей жизнь.

Мортон снова попытался стать духовным братом с четверкой Брэй, Герхардт, Лозитин и Зооланит, выбрав как «точку зрения» доктора Герхардта.

Впечатление спокойного внутреннего мира без эмоций. Окружающая обстановка: заросли деревьев, узкая тропа, густой тропический лес. Молодой психиатр шел позади Лозитина и, хотя их разделяло всего несколько метров, постоянно терял из виду молчаливого ирска среди этой плотной массы растений.

Мортон слышал за спиной Герхардта звуки. Несомненно, этот шум создавали Брэй и Зооланит, но с того момента, как Мортон подключился к сознанию психиатра, тот ни разу не обернулся назад.

Холодность этого человека была достойна восхищения. Герхардт действительно нисколько не был обеспокоен ситуацией, в которой оказался.

При втором контакте с этой маленькой группой Мортон разместился в уме Лозитина, и это было неудачно: мозг ирска следил за тропой в густых зарослях и, похоже, действовал автоматически, на уровне подсознания. Во время своей учебы Мортон занимался химией, но ни разу не видел такого полного стирания личности.

Ему было горько видеть, что ирск, который казался ему такой большой силой оттого, что в своей нынешней жизни владел Оружием Лозитина, вдруг стал ничем. Но, видимо, это было именно так: любезный и великодушный противник мятежа, неутомимый труженик теперь был настолько близок к нулю как самостоятельная величина, насколько это возможно для живого существа.

«Могу ли я освободить его от гипноза?» — спросил себя Мортон. Так как полковник еще не был готов действовать и ограничивался наблюдением, к тому же не имел точного плана, который можно было бы противопоставить могучей власти противника, он лишь подумал это, но ничего не сделал.

Скоро можно будет начать борьбу с небесным гигантом. Скоро, но еще не сейчас.

Вернувшись в магнитное поле, Мортон сказал себе: то, что он может выбирать духовных братьев по своей воле, — явная победа. С высоты этого наблюдательного пункта, оставив свое тело в постели в военном здании в Корапо (что предпочтительнее) или в какой-нибудь соседней с ним больнице, он способен связаться с кем угодно, разумеется, кроме любого конкретного члена огромной серии Мортонов.

Полковник еще два раза попытался связаться с Брэем. В первый раз он оказался в уме местного мужчины, который шел по улице незнакомого Мортону большого диамондианского города. Несколько минут Мортон наблюдал за внутренним миром диамондианца, потом вздрогнул и вернулся обратно.

Второй раз он установил духовное братство с солдатом федеральной армии, который занимался сексом с проституткой. Это было интересно, но отбило всякое желание продолжать. Мортону было совершенно необходимо побеседовать с Брэем, но было похоже, что шанс на это один из десяти тысяч, значит, невозможно.

Куда еще можно направиться, кто был бы полезен? С кем нужно связаться? Мортон несколько раз попытался мысленно увидеть двойника ирска у Оврага Гиюма — то светящееся существо, которое говорило с Хоакином после истребления мирной делегации диамондианцев.

Все старания оказались напрасными, и это немного удивило Мортона. Но неудача явно указывала, что враг еще не высадился по-настоящему на этой планете, потому что из всех, с кем Мортон мог стать духовным братом, он (не считая этой безуспешной попытки) был не способен думать ни о ком, кроме Марриотта.

«Должен ли я переговорить с Марриоттом?» Полковник снова быстро принял решение: еще рано.

Когда он во второй раз подключился к Герхардту, уже наступала ночь и был новый ключевой момент.

Маленькая группа дошла до вершины какого-то холма, и теперь перед ними открывалась панорама Оврага Гиюма, который Мортон и рассчитывал увидеть.

Все остановились. Герхардт сделал это, чтобы отдышаться после подъема. Через очки психиатра Мортон видел густые джунгли, уже потемневшие от длинных теней под клонившимся к закату солнцем. Деревья сливались в туман, местами серый, местами черный или зеленый. Этот туман тянулся до самого горизонта, который был дальше, чем представлял себе Мортон.

Тени, густые заросли, далекие утесы… «Иногда, — подумал Мортон, — мы склонны робеть перед световыми годами и огромными расстояниями между звездами и забываем, что участок джунглей размером около двадцати километров в длину и пяти километров в ширину — достаточно большая площадь, особенно для того, кто идет пешком».

Вид скал, вершины которых Мортон рассматривал человеческими глазами Герхардта, очень успокоил полковника. Тьме будет нелегко найти человека в этом бескрайнем диком пространстве, решил Мортон.

Он мысленно спустился вместе с группой вниз по крутому склону и оставался с ними, когда эти четверо добрались до ровной открытой площадки, которая еще не была дном оврага. Вдруг перед четырьмя путниками сверкнула молния. Лозитин, шедший впереди Герхардта, остановился, взял врача щупальцем за руку и настойчиво потянул эту руку вниз, заставляя его броситься на землю. Пока Герхардт ложился в высокую траву, к нему подполз Брэй. Через несколько секунд настала очередь Зооланита укрываться, и он тоже пригнулся. В наступившей тишине, которая продолжалась примерно минуту, Мортон пытался возобновить в памяти звук, который ударил в уши Герхардту.

Тренированные чувства полковника подсказали ему, что это был шум энергии: звук, который может издать металл, когда чудовищная сила высвобождает поток электронов, протонов или других частиц.

Но среди шумов энергии есть мирные и грозные. В том звуке, который Мортон мысленно пытался снова услышать во всей полноте, было что-то неприятное, зловещее, словно гремучая змея встряхнула своим хвостом-погремушкой, но хвост был стальной.

Сила Тьмы!

Мортон внезапно понял, что молния была световым эквивалентом этого звука. Продолжая свое сравнение, он представил себе эту молнию в виде змеи, которая ужалила землю одним неуловимо быстрым движением своей сверкающей стальной головы.

После таких странных мыслей правда могла поставить в тупик: было непросто заставить свой ум свернуть на верную дорогу и понять, что явление, которое они все только что видели, было, вероятно, ударом мощной смертоносной энергетической силы, которой ни в коем случае нельзя было пренебрегать, гигантским электрическим разрядом, но все-таки вполне реальным — «вещественным», если так можно сказать о ней.

Мортон ждал, чувствуя, что психиатр — это невероятно! — по-прежнему оставался бесстрастным, словно окаменел. Молчание нарушил Брэй.

— Что это такое? — шепнул он.

Оба ирска ничего не знали. Зооланит в конце концов сказал:

— Я сейчас мысленно говорил с Мгдаблттом. Он тоже ничего не знает и очень хотел бы допросить полковника Чарлза Мортона.

Настоящий полковник Чарлз Мортон, услышав эти слова ушами Герхардта, решил, что настало время действовать. Наступала ночь. Его наблюдательный пункт давал ему ценнейшую возможность думать, смотреть и пользоваться фантастическими возможностями духовного братства.

При этих условиях что он должен сделать прежде всего? Совершенно очевидно — поговорить с Марриоттом.

И Мортон-дух, Мортон-эктоплазма покинул ум Герхардта. Между ним и Марриоттом было четыре-пять километров по прямой, а фактически — несколько световых лет.

Глава 32

Будь правдивым!

И двойник Мортона громко произнес в мозгу Марриотта:

«Капитан, я сейчас установил с вами духовное братство. Мне нужно поговорить с вами».

За этим последовало долгое молчание. Во время этой паузы Мортон смог заметить, что знакомая ему группа ирсков из Сопротивления, два ирска с носилками Изолины и Марриотт шли по тропе у подножия утеса. Марриотт шагал последним.

Физик шел быстро. Теперь он замедлил шаг, отстал от остальных и проговорил:

— Чего вы хотите от меня?

«Можем ли мы вместе найти какой-нибудь способ победить… — Мортон помедлил, не решаясь произнести следующие слова, но колебался всего две секунды… — Систему Махала? Вы ведь видели фейерверк, который она только что устроила, или я ошибаюсь?»

Первая реакция Марриотта поразила полковника: у физика задрожали губы и выступили слезы на глазах. Мортон удивился, что может так непосредственно чувствовать эмоции другого человека. Но он чувствовал их и был озадачен их силой.

— Мы все находимся в величайшей опасности, — зашептал Марриотт. — То, что мы сейчас видели, очень слабый пример того, на что она способна. Скоро вся Диамондиана будет лежать в развалинах. Войска Земной Федерации будут истреблены. И даже ирски могут не выжить. Сейчас я не могу объяснить, почему это еще не произошло, но я точно знаю: наша единственная надежда — что я смогу вернуть себе контроль над Тьмой, который проиграл вам.

Мортону показалось, что в словах Марриотта скрывалась попытка победить его. Но, к несчастью, он также чувствовал, что физик говорит правду.

Полковник снова обратился к Марриотту:

«Почему бы нам не обсудить это? В тот вечер я сказал, что готов вам помочь. Может быть, мы смогли бы аннулировать выбор, сделанный в мою пользу, и просто вернуть вам контроль? Можем ли мы это сделать? Я только этого и хочу. Позволят ли это ирски?»

У Марриотта вырвался короткий презрительный смешок, похожий на лай. Мортон был поражен мгновенной сменой чувств физика — тот в один миг перешел от ужаса к цинизму.

— Когда я был господином ирсков, они у меня не имели права на свое мнение, — надменно заявил Марриотт. — Если вы говорите искренне и если мы сумеем найти способ вернуть мне контроль так, чтобы вы не узнали, как устроена моя система управления, они тоже ничего не смогут возразить.

Услышав эти слова и тон, каким они были сказаны, Мортон подумал о Марриотте то, что уже думал раньше: «Этого человека действительно нелегко любить». Но сейчас Мортон должен был отбросить этот фактор. Он в свое время знал немало невыносимых людей, но каждый из них в решающий момент оказывался на стороне человечества.

Итак, у Мортона не было выбора: нужно было довериться Марриотту.

«Согласен, — быстро сказал полковник. — Но скажите мне, раз вы представляете такую угрозу для Тьмы, почему она не уничтожила вас после вашего свержения?»

— Вы не понимаете Тьму. С ее точки зрения, это логично: сейчас я уже не угрожаю ей. Кроме того, я все еще связан с защитными системами Корапо. К тому же Тьме трудно убивать людей по выбору: она привыкла уничтожать большие группы, а не отдельных индивидов. Она, вероятно, знает, где находятся все большие города, и начнет с того, что разрушит все постройки, в конструкцию которых входит железо или сталь, то есть практически все дома и другие здания на планете. Потом она взорвет все скалы, содержащие железо. Представьте себе, что вы идете по сельской местности, вдруг земля поднимается у вас под ногами и вы мгновенно взлетаете метров на тридцать вверх. Вот что мы видели сейчас. И в тот же момент произошел мощный электрический разряд.

Голос физика стал хриплым. Он как будто забыл о своих спутниках, шедших впереди, заговорил слишком громко, и его услышали. Ближайший к Марриотту ирск остановился и обернулся назад. Его большие синие, подернутые влагой глаза внимательно взглянули на Марриотта. Потом ирск снисходительно произнес:

— А, понятно, — к вам пришел духовный брат. Вы, значит, не можете говорить с ним шепотом, как делаем мы все?

И, не дожидаясь ответа, дил скользящими шагами пошел вперед.

Марриотт прошептал:

— Мы очень близко от моего корабля. Где находится ваше тело?

Почувствовав, что Мортон не решается ответить, физик начал настаивать:

— Мне нужно знать, где вы находитесь, чтобы выполнить то, что я должен сделать.

«Что, если я скажу это вам, когда вы будете готовы?» — предложил Мортон, чтобы выиграть время. Капитан тут же согласился.

— Но это значит, что вы должны оставаться со мной, чтобы я тут же мог связаться с вами, когда настанет этот момент.

Это требование ошеломило Мортона, потому что было как головоломка. Полковник сказал себе: куда я ни повернусь, повсюду повторяются эти головоломки.

Правду говоря, он не представлял себе, куда он сейчас мог бы перенестись. Он очень хотел устроить короткий разговор с Изолиной, когда найдет способ помочь ей. Но это было все, что он мог придумать.

Поэтому, сделав в своем уме эту единственную оговорку, Мортон принял предложение Марриотта и из-за этого не попал на встречу, предназначенную ему судьбой.

Глава 33

Через полчаса после этого разговора начало смеркаться. Лозитин, который по-прежнему шел первым, остановился, потом повернулся к Герхардту и в этот момент, похоже, снова стал самим собой. Своим нежным голосом ирск сказал:

— Сюда кто-то идет — двойник кого-то, но не ирска.

Брэй и Зооланит, поравнявшись с Лозитином и Герхардтом, остановились. Все четверо взглянули на тропу, где было уже темно, и увидели… демона.

Немного дальше и выше этой светящейся фигуры еще не погас день, поэтому она была плохо видна. Голова двойника не была ни человеческой, ни ирскской, но все же имела яйцевидную форму. В эти первые мгновения Брэю показалось, что он увидел кого-то вроде льва. Глаза были большие, круглые и широко расставленные, золотистого цвета.

Это существо остановилось меньше чем в пяти метрах от маленькой группы и заявило странным голосом, похожим на шепот:

— Полковник Чарлз Мортон, я желаю говорить с вами. Подойдите.

Требованию, выраженному так прямо, было невозможно противиться. Брэй неохотно сделал несколько шагов вперед.

Ночь наступала быстро, и в полумраке вечерних джунглей глаз уже плохо различал отдельные предметы. Брэй разочарованно пробормотал сквозь зубы себе под нос, как ему не повезло, что эта встреча произошла в такой неудачный момент. Но через пять минут было бы еще хуже.

Брэй мог видеть только силуэт призрака, который был на целую голову выше его. Призрак, похоже, был невещественным: Брэй видел сквозь него ствол большой пальмы, перед которой тот стоял, терпеливо ожидая собеседника.

Брэй подошел к светящемуся силуэту на расстояние чуть больше метра, но был не в силах сделать еще хоть один шаг. «Вот совершенно новая ситуация, — подумал лейтенант, — до сих пор такого ни с кем не случалось». Он вспомнил слова профессора Покателли: «Они могут убивать».

Призрак не убил Брэя. Призрак заговорил с ним и сказал своим шелестящим голосом:

— Я двойник одного из создателей Системы Махала. Мой оригинал покинул эту планету более двух тысяч лет назад, я же, его копия, остался в этой части космоса, чтобы быть наставником и руководителем.

Мой долг — поставить вас в известность, что Система Махала господствует над этой частью Галактики. Те, кто против этого, должны умереть. Те, кто согласятся, станут составной частью Системы. Наша конечная цель — включить все живое в Галактике в сеть Системы Махала. Когда десять лет назад капитан Джеймс Марриотт заменил меня, он сделал это таким способом, который не включил аварийную сигнализацию в отдаленных центрах Махалы.

— Какой это был способ? — отважно спросил Брэй.

— Он правил через мое посредство…

У Брэя на мгновение закружилась голова. Потом он сделал усилие, чтобы понять этот ответ. И наконец подумал: «Боже мой, Марриотт был чем-то вроде управляющего дворцом или первого министра на древней Земле, который командовал королем и действовал от его имени».

Он мгновенно понял, почему при этих обстоятельствах Мортон не имел возможности напрямую попасть в центр управления Тьмой: получить туда доступ можно было только через это существо.

То, что сумел сделать Марриотт, произвело впечатление на Брэя. Какой остроумный способ управлять огромной системой!

Это чувство продолжалось только один миг: что-то в поведении Марриотта беспокоило лейтенанта. «Он сделал это ради себя», — был тревожный вывод Брэя.

Двойник стоял в полумраке на тропе и молчал, пока Брэй думал обо всем этом. Нарушил молчание лейтенант, который быстро спросил:

— Что мы теперь будем делать?

— Освободите меня!

— Вы хотите, чтобы я освободил вас из-под власти Марриотта?

— Да.

— Что вы сделаете, когда будете свободны?

— Кто мог представить, что в мире может существовать такая форма жизни, как диамондианцы?! — с горечью воскликнул призрак. — Сначала я, разумеется, ограничивался тем, что не замечал их. Но десять лет назад, когда начались беспорядки, это стало невозможно. Следовательно, диамондианцы должны быть устранены.

— Вы хотите сказать — истреблены?

— Да.

Молодой офицер собрал всю свою волю и сказал то, что должен был сказать:

— Люди, где бы они ни жили, никогда не потерпят того, что вы требуете. К тому же человечеству невыгодно позволить, чтобы кто-то другой вернул себе контроль над этой частью Галактики и заставил беспрекословно подчиняться или убил всех разумных существ, живущих здесь. Политика… Махалы уничтожать всех своих противников — неприемлемая для людей жестокость. Хорошо разъясните это вашему начальству.

Во время последовавшего за этими словами молчания Брэй в ужасе подумал: «Я сейчас объявил войну от имени всего человечества! Что ж, пусть так и будет!»

Ему пришла в голову другая мысль: не это ли призрак сказал Хоакину? Боже, какой промах!

На глазах у Брэя туманный призрак повернулся и стал удаляться по тропе. Через несколько секунд он исчез.

Возвращаясь к своим спутникам, Брэй почувствовал, что дрожит. Правду говоря, эта встреча разочаровала его. Как ни глупо это было, она показалась Брэю слабым лучом надежды. Теперь этот луч исчез.

Глава 34

Прошло еще около двадцати минут. Четыре путника внезапно вышли из леса на большую поляну, рядом с которой тек ручей.

К ним приближались какие-то тени. Зооланит быстро шепнул остальным:

— Не сопротивляйтесь. Мы прибыли на место, и я сказал им, кто вы.

Оба человека быстро увидели, что подходившие были ирсками. Туземцы сразу же бесцеремонно схватили щупальцами Герхардта и Брэя. Лейтенант без спора дал связать себе руки и ноги, одновременно то же было проделано с врачом.

Брэй не успел вздохнуть, как был связан. Потом его грубо толкнули. Лейтенант стал падать, но раньше, чем он успел коснуться земли, щупальца подхватили его и положили на носилки, которые тут же качнулись и тронулись с места.

Темнота вокруг Брэя была непроницаемой, но он скоро почувствовал, что его внесли в закрытое помещение. Был ли это космический корабль, о котором ему говорили раньше? Глаза Брэя различили слабый блеск металла. Значит, действительно корабль.

Бесконечный коридор (корабль, очевидно, был большим), потом скрип распахнутой двери и яркий свет. Брэя внесли в зал, который показался ему громадным. Слева от лейтенанта за длинным столом ждали чего-то, стоя или сидя, более двадцати диамондианцев. Это было то, что Брэй успел охватить одним взглядом. Он увидел блестящие глаза, потные багровые лица и в тот же момент почувствовал, что его несут в глубину зала, где у стены, в которой было несколько открытых дверей, стояло много ирсков. За несколько секунд, пока его переносили, Брэй успел окинуть взглядом остальную часть зала. Сбоку от него стоял в стороне от других человек, который выделялся среди собравшихся в корабле людей тем, что не был похож на диамондианца и был одет в военную форму. Брэй узнал капитана Джеймса Марриотта. Узкое длинное лицо командира поста Корапо казалось очень бледным в слепящем свете ламп. Брэй бросил взгляд на стоявшие возле Марриотта носилки, но не смог увидеть, кто на них лежал: было похоже, что это женщина.

Ближе к диамондианцам стояли другие носилки, на которых лицом к Брэю лежал мужчина. Это был Дэвид Керк.

Брэй не успел рассмотреть еще что-нибудь: ирски наклонили его носилки, подняв один конец, и грубо вывалили лейтенанта на пол. Брэй приземлился на свои связанные ноги и оказался в стоячем положении перед ирском в теплой одежде, которую эту существа носили, когда путешествовали по зоне «умеренного» климата.

В те несколько секунд, за которые Брэй быстро рассмотрел эти подробности, он еще и старался сохранить равновесие. То, что ноги были связаны, мешало ему, но эти ноги устояли, пока он, подпрыгивая, наклонялся вперед, потом назад, потом вбок, чтобы правильно распределить вес своего тела. Наконец он справился с этим. Стоя неподвижно и пытаясь отдышаться, Брэй вдруг почувствовал, что в этом зале можно задохнуться от жары. Пот ручьями стекал по его телу. Духота была такой, что Брэй даже испугался. Он задышал чаще, жадно вытягивая из воздуха кислород для своих горящих легких.

Больше всего Брэя беспокоило чувство, что он должен во что бы то ни стало взять в свои руки всю эту ситуацию. Ему пришлось собрать все свои душевные силы. Сверхчеловеческим напряжением воли он отстранил от себя физические неудобства и спросил у стоявшего перед ним ирска:

— Могу ли я кое-что сказать?

Дил долго и без улыбки рассматривал его — у ирсков это означало враждебность. Потом он взглянул поверх пленника и крикнул:

— Марриотт, этот человек действительно полковник Мортон?

Мортон, который следил за вновь прибывшей группой глазами Марриотта, сказал в мозгу капитана:

«Не выдавайте его: я уверен, что Система Махала намерена уничтожить настоящего полковника Чарлза Мортона, поэтому наилучшая защита — поддерживать путаницу».

Сказав это, он с мучительной тревогой стал ждать, что будет дальше.

Марриотт подошел к Брэю и встал перед ним. Физик цинично улыбался и, несомненно, узнал молодого лейтенанта, который несколько дней назад приезжал на пост Каподочино-Корапо.

Наконец Марриотт повернулся к предводителю ирсков.

— Как вы знаете, я ученый, и потому я не могу дать вам абсолютно точный ответ. В случае полковника Чарлза Мортона мы имеем дело с начальником разведслужбы Комиссии по Переговорам. Итак, вот что мне известно.

Затем физик точно описал свои встречи с Мортоном и Брэем и закончил так:

— Мне известно лишь то, как они сами называли себя. Если этот человек утверждает, что он полковник Чарлз Мортон, у меня нет никакого способа доказать или опровергнуть это.

Затем Марриотт вернулся на прежнее место у носилок Изолины. В этот момент настоящий Мортон сказал в его мозгу:

«Спасибо. Я сам не смог бы ответить лучше».

— У меня есть один простой принцип, — прошептал Марриотт. — Когда имеешь дело с ирсками или диамондианцами, чтобы создать путаницу в их мозгах, нет ничего лучше правды.

Наступило молчание, которому, казалось, не будет конца. Предводитель ирсков как будто уснул. Вдруг он выпрямился и сделал знак своим подчиненным. Кто-то снова грубо толкнул Брэя щупальцем. Как и в первый раз, лейтенант едва не упал, но его вовремя подхватили и уложили на носилки.

Дил-командир сделал новый знак. Брэя отнесли в глубину и швырнули носилки на пол рядом с теми, на которых лежала женщина, с такой силой, что толчок встряхнул все тело Брэя.

— Посмотрите сюда, мисс Феррарис. Тот ли это человек, которого вы знали под именем Чарлза Мортона?

Женщина повернула голову. Это действительно была Изолина. Она долго разглядывала молодого офицера, потом покачала головой.

— Я знала этого человека под именем лейтенанта Лестера Брэя.

Брэй остался лежать там, где лежал, потому что физически не мог сделать ничего другого. Но его ум вдруг пришел в сильное возбуждение: эти люди говорили правду, и тем не менее их ответы не изменяли ситуацию. Вспомнив слова Мортона, что диамондианская дилемма относится к типу головоломок, Брэй не смог удержаться от того, чтобы проверить, верно ли это.

Он повернулся к Керку и крикнул ему:

— Керк! Скажите им, кто я!

Предводитель ирсков проследил за его взглядом, но явно не понял, к кому были обращены эти слова, потому что спросил:

— С кем вы говорите?

— С этим молодым человеком на носилках.

Предводитель спросил у Керка:

— Как вас зовут?

— Я полковник Чарлз Мортон, — уверенно ответил Керк, сверля взглядом Брэя.

Ничего не сказав на это, предводитель подошел к носилкам Керка, наклонился над ним и, указывая одним из щупалец на Брэя, спросил:

— А кто такой этот?

Вопрос дила, похоже, не был трудным для Дэвида Керка. Молодой чиновник ответил сразу и четко:

— Это Дэвид Керк, специальный секретарь нашей разведслужбы.

В допросе наступила пауза. Она затянулась. Наконец молчание прервал командир ирсков.

Внезапно несколько ирсков заговорили одновременно с ним. Предводитель что-то крикнул им в ответ.

Диамондианцы за длинным столом занервничали: стали громко говорить и жестикулировать.

Из общего шума вырывались отдельные слова, бессвязные обрывки разговора: «Это что-то невозможное! Каждый из них притворяется кем-то другим!»

Предводитель ирсков опомнился первым. Внезапно он выпрямился, словно прислушиваясь к чему-то, потом объявил:

— Два санитара несут сюда бесчувственное тело третьего полковника Чарлза Мортона. Я только что сказал им, чтобы они вошли.

Прошла минута. Диамондианцы полушепотом говорили между собой, качали ногами. Вдали послышалось гудение какой-то машины.

Дверь, через которую недавно внесли Брэя и ввели его спутников, открылась. Вошли два ирска с носилками, на которых лежало тело мужчины в военной форме. Мортон, с изумлением наблюдавший за этой сценой глазами Марриотта, увидел перед собой знакомую фигуру. Он не сразу узнал ее, потому что точка зрения была совершенно новой — Мортон видел ее не на кадрах кинопленки, не отраженной в зеркале. Он смотрел на самого…

Заблокируй мозг! Не думай об этом!

«Кто-то вызвал «скорую помощь», — наконец подумал Мортон. А работу на санитарном транспорте, разумеется, поручали только ирскам. Два санитара, которые держали носилки, были одеты в куртки с зелеными полосами, указывавшие, что они входили в Общество Друзей Диамондианского Народа. Мортон помрачнел, отметив это: столько миллионов ирсков в одежде с зелеными полосами заполняют все места, где живут диамондианцы.

Их охотно приняли там, потому что они работали. С точки зрения диамондианцев, лучше было иметь кого-то, кто соглашается работать за тебя, и надеяться, что все обойдется, чем снизойти до того, чтобы работать самому.

А если эти ирски в рубахах и куртках со знаками дружбы вдруг повернут против тех, кто им поверил?

Мортон задал этот вопрос Марриотту. Физик шепнул в ответ:

— Ни один ирск не находится полностью вне своей общины. Они все пользуются большей частью своих служб. Поэтому, когда вас случайно доверили этим двоим, они, несомненно, выполнили обычную проверку и спросили, кто такой полковник Чарлз Мортон. Естественно, стало известно, кого они везут.

«По-моему, в этой ситуации самый логичный выход — чтобы я вернулся в собственное тело. Иначе они догадаются, что это настоящий Мортон, потому что его двойник находится вне тела. Прежде чем покинуть вас, мне нужно сообщить вам еще одну новость — последнюю».

Мортон рассказал все, что знал о том, как Оружие Лозитина взяло на себя контроль над центром управления Тьмой, и закончил так:

«Ваш план, который должен остаться между нами, каким бы он ни был, должен учитывать это».

К своему полному изумлению, полковник заметил, что Марриотт, похоже, почувствовал облегчение от его рассказа.

— Слава богу, — прошептал физик. — Это объясняет, почему действия против этой планеты были такими незначительными. Я ожидал, что Махала все взорвет, но Оружие Лозитина было предусмотрено как дополнительный контроль над ней. Оружие не находится ни на стороне диамондианцев, ни на стороне ирсков, но оно запрограммировано против уничтожения.

«Значит, этой проблемы больше нет?»

— Я могу решить этот вопрос с закрытыми глазами, — заверил Марриотт.

«Несомненно, вот человек, который должен быть главнокомандующим во время кризиса», — подумал Мортон. Еще раз Мортон почувствовал, что физик поразил и восхитил его. И еще раз Марриотт вызвал у него беспокойство. «Боже мой, если бы я мог ему верить! Как бы я хотел довериться этому гению!» Именно так — Марриотт, несомненно, был гениальным человеком.

Мортон спросил:

«Теперь я могу вас покинуть?»

— Я пытался придумать, куда поместить вас, пока я буду делать кое-что, что хотел бы сохранить от вас в тайне. Ваше собственное тело — определенно наилучший вариант. В таких обстоятельствах вам не нужно возвращаться.

Прекрасно. Уверенность на уровне загадки. Однако, возвращаясь в свое тело, Мортон сделал еще одну остановку.

Глава 35

«Вот, без сомнения, моя последняя возможность спасти Изолину», — подумал он.

Решив так, Мортон стал духовным братом Изолины и сказал ей:

«С вами говорит полковник Чарлз Мортон. Не делайте удивленное лицо. Если вы хотите говорить со мной, шепчите».

Тело молодой женщины, которое окружало со всех сторон Мортона-двойника и проходило сквозь него, напряглось. Но, хвала небу, у ее ума тоже была быстрая реакция, и потому Изолина ограничилась тем, что стала ждать.

«Изолина, — снова заговорил Мортон, — события развиваются очень быстро. Поэтому я пойду прямо к цели. Хотите ли сейчас выйти за меня замуж? С этого момента стать моей женой и в душе считать себя мадам Чарлз Мортон? Шепните мне ваш ответ».

— О боже мой! — вздохнула Изолина Феррарис. — Как вы можете шутить в такой ситуации?

«В вашем уме есть что-то, что с огромной силой привлекает меня. И потому я спросил себя: почему я обязан жениться на идиотке? Почему бы не взять в жены умную женщину?»

— Но ведь я переспала по меньшей мере с четырьмя сотнями мужчин, — простонала Изолина.

«По моим подсчетам их было больше восьмисот, — шутливо возразил ей Мортон. — Вы будете мне верны, если мы поженимся?»

— Верна целиком и полностью, — искренне ответила Изолина. — С этого момента всем своим сердцем я принадлежу вам одному. Ни один другой мужчина никогда не будет мной обладать.

«Этого мне достаточно, — заверил ее Мортон. — Но вот что еще… и слушайте меня внимательно. Возле порта, к югу от дворца Комиссии по Переговорам, есть маленький ресторанчик. Он называется «Турин». Если когда-нибудь мы потеряем связь друг с другом, ждите меня там каждое утро в десять часов».

Молодая женщина окаменела от изумления.

— Вот самый фантастический приказ, который мне когда-нибудь давали. Это просто чепуха!

«Это будет очень важно, если я когда-нибудь сумею спутать вас с собой в уме одного существа. Не забудьте название: «Турин».

Мортон не позволил себе почувствовать стыд перед Изолиной. Возможно, он на самом деле испытывал к ней все те чувства, о которых говорил ей притворно, но сейчас главное было то, что «мадам» Чарлз Мортон может занять интересное место в «серии» Мортонов.

Если это не так или если по какой-либо причине Изолина не сумеет принять умом свое новое имя, весьма вероятно, что она будет обречена на гибель.

Закончив этот разговор, Мортон не стал терять времени и тут же с помощью иллюзии перенесся в свой двойник в магнитное поле, а потом в собственное тело.

Он оставил Изолину во власти чувств, типичных для диамондианских женщин.

Разумеется, она отбросила мысль, что брачный союз, заключенный лишь мысленно, — это настоящий брак.

Изолина, обычно такая быстрая, внимательная и подвижная, заинтересованная только настоящим моментом, во время всех событий, происходивших потом в этом зале, была полностью сосредоточена на своем плане замужества. Несомненно, слова людей и ирсков отпечатывались в ее остром мозгу. Но предложение Мортона в переносном смысле нанесло ей смертельный удар.

Патриотизм Изолины улетучился. Роль «серого кардинала» при отце больше не существовала для нее. Ее верность диамондианским партизанам растворилась в пустоте. Судьба диамондианского народа была забыта. Умом Изолины владела одна мысль: она может выйти замуж, несмотря на все, что она сделала.

Это было опаснейшее проявление диамондианской женской натуры, но Изолина уступила этому чувству, а ее ум в это время ослабил свой контроль.

Когда к Изолине вновь вернулась способность мыслить, молодая женщина не нашла ничего лучше, как участвовать в безумных планах, которые ей предлагали.

Глава 36

В Новом Неаполе было около восьми часов вечера.

Сержант Струзерс сидел в своем кабинете, и лицо его было мрачным. Он пожелал остаться на своем посту потому, что очень волновался из-за лейтенанта Брэя и полковника Мортона и думал: «С минуты на минуту зазвонит телефон и полковник или лейтенант заговорит со мной».

В тот момент, когда Струзерс повторял это себе в десятый раз, пол под ним закачался.

Струзерс был опытным человеком. Он сразу же решил, что это землетрясение, и спрятался под свой стальной письменный стол.

В находившемся по соседству университете специальные приборы показали, что вокруг одного из задних флигелей дворца Комиссии образовалось магнитное поле. Оно было таким мощным, что огромные стальные балки, поддерживавшие изготовленный из бетона, камня и дерева фундамент, были вырваны из земли и взлетели в воздух на несколько метров.

Потом магнитное поле исчезло так же мгновенно, как возникло. В тот же миг четыре этажа флигеля рухнули.

Во время падения почти все металлические балки скрутились в жгуты. Некоторые куски флигеля упали на землю почти целиком, но так случилось лишь в нескольких отдельных местах. Все остальное было раздавлено, взорвалось или разбилось.

Среди девяти человек, которых нашли живыми в развалинах, был Струзерс.

Прежняя клиника доктора Фондье (где он собирался практиковать под именем полковника Чарлза Мортона) была маленьким легким одноэтажным зданием, длинным и узким. Он уже много лет владел этой клиникой. Она была для Фондье убежищем, где он мог укрываться во время бесчисленных моментов того напряжения, которому были подвержены все диамондианские мужчины. И, естественно, здесь был кабинет для приема больных.

В глубине здания была довольно богато обставленная комната с кроватью для состоятельных больных, которые могли пожелать ненадолго прилечь. Апоплексический директор больницы Инкурибили был в глубине души добрым человеком и потому давно имел привычку предоставлять эту постель некоторым бедным уличным девицам для дневного сна. А если усталая проститутка случайно находилась в кровати самого добряка-врача, причем совершенно голого, то, в конце концов, врач-диамондианец должен где-то скрываться, когда не находится в своем кабинете, где ему положено проводить большую часть времени.

В тот первый вечер, когда клиника впервые открыла свои двери под новым названием, большая вывеска «Бесплатная медицинская помощь» привлекла много больных. В восемь часов вечера они уже больше часа ждали доктора в коридоре.

Так что, когда все старые дома, занимавшие противоположную сторону улицы, вдруг задрожали, оторвались от земли (вместе с фундаментом) и в буквальном смысле взлетели на воздух, было много свидетелей.

Трех-, четырех-, пятиэтажные дома действительно подпрыгнули и оказались в воздухе. Поскольку эти постройки были старыми и довольно ветхими, их металлические каркасы тут же начали извергать из себя этажи, потолки, мебель и жильцов под гром, в котором слились скрип дерева, глухие удары, взрывы и вопли.

Густое облако пыли, штукатурки и цемента окутало клинику доктора Фондье — полковника Чарлза Мортона. Пациенты мгновенно забыли о своих болезнях и разбежались кто куда. Что же до самого милейшего доктора, то он, повесив вывеску, ушел по делу, как поступил бы любой диамондианский мужчина. Нетрудно понять, что именно поэтому он не был у себя в час катастрофы.

Удар по клинике Фондье был второй почти удавшейся атакой Тьмы против первого попавшегося из полковников Мортонов. Остальные удары были нанесены один за другим на протяжении примерно двадцати пяти минут и направлены против примерно трехсот других полковников Мортонов. Каждый раз ущерб был ужасающим. В каждом случае жертвы насчитывались сотнями. Но при каждом ударе Тьма промахивалась больше чем на два километра. Поэтому большая часть лже-Мортонов узнала об этих катастрофах только позже, и ни один из них не догадался, что это в него целился нападавший враг, который был не способен попасть во что-либо мельче горы.

В 20.22 по новонеаполитанскому времени это массовое уничтожение прекратилось так же внезапно, как началось.

* * *

За несколько минут до восьми часов вечера Мортон открыл глаза в своем собственном теле. Он лежал на спине, над ним висела люстра. Вдруг она закачалась, по крайней мере так показалось Мортону. На самом деле ее движение объяснялось проще: Мортон был на носилках, и его куда-то несли.

Полковник подумал о далекой Земле, о своих матери и сестре, живших в старом доме их семьи. Они сошли бы с ума от ужаса, если бы могли увидеть сейчас своего Чарлза. Он и сам был встревожен. Но даже в самые тяжелые кризисные минуты своей жизни полковник Мортон никогда не мучился сожалением о том, что сделал.

За те секунды, пока его проносили через огромный зал космического корабля, он собрался с силами и призвал на помощь то, что часто называл своим военным мужеством, — воодушевляющую силу иной природы, чем биологические инстинкты человека. Но было верно и то, что он смог собрать свои силы потому, что верил в то, о чем не знал никто другой. «Современная логика! — подумал полковник. — Только этой ночью или, может быть, еще пять дней ты будешь существовать так, словно математические серии не ложь и люди взаимозаменяемы».

Додумывая это мысленное напоминание себе, Мортон почувствовал, что его носилки опускают на пол перед дилом, который вел себя как глава беспощадных убийц. Мортон заранее почувствовал, что сейчас начнутся бесполезные задержки и проволочки. А он был убежден, что он и Марриотт должны действовать, и действовать быстро.

Встревоженный этим предчувствием, полковник все же овладел собой и обратился к «королю» ирсков:

— Мгдаблтт, сейчас происходят важнейшие события, и мы с вами должны обсудить их немедленно.

Ирск перевел на него ледяной взгляд своих голубых глаз.

— Когда вы пришли в себя? Несколько секунд назад вы еще были без сознания. И я буду вам признателен, если вы не станете пользоваться укороченным диамондианским вариантом моего имени.

— Прошу прощения, — извинился Мортон, но в глубине души вздохнул.

Он с уважением относился к этим растянутым до бесконечности необычным именам ирсков. Они, несомненно, усилили у ирсков остатки их индивидуальности. Но сейчас было неподходящее время для полного имени.

— Мугадааабеебеелатата, — с трудом выговорил Мортон, — по моему мнению, было бы в высшей степени желательно, чтобы я немедленно вернул Марриотту контроль над Тьмой. Существует способ, позволяющий сделать это, и я хотел бы, чтобы вы облегчили возвращение Марриотту этой власти. Согласны ли вы? После этого мы сможем переговорить.

В этот момент из группы ирсков, собравшихся в глубине зала, раздался пронзительный визгливый крик:

— Я считаю, сомнений больше нет, — вот настоящий полковник Чарлз Мортон!

Мортон удивленно моргнул: он почти забыл об этом главнейшем вопросе. Полковник должен был мысленно вернуться назад и подумать, прежде чем вспомнил, что ирски не блещут умом и достаточно медленно понимают что бы то ни было. Ему пришлось еще раз столкнуться с этой проблемой.

Прежде чем полковник успел сказать хотя бы слово, предводитель гневно повернулся к наглецу, посмевшему вмешаться в его разговор, и во все горло закричал на него:

— Молчи, воды тебе в рот!

— Легко кричать на других, но ты тоже не открыл Диамондиану! — отозвался тот.

Предводитель выкрикнул новое ругательство и получил другое в ответ.

Мортон с мучительной тревогой смотрел на этих двоих, которые, обезумев от ярости, орали друг на друга. Предметом ссоры был он, и это нужно было учитывать.

Полковник торопливо начал искать способ отвлечь внимание от крикунов и погасить излишнее возбуждение, которое грозило прорваться вспышками гнева во всех группах собравшихся: ирски шевелили щупальцами, а все сидевшие диамондианцывстали.

Глядя на них, Мортон подумал: «Ну конечно, ради этого мы и находимся здесь. Лучший способ отвлечь их — правда».

Мортон стал нетерпеливо ждать подходящего случая. Он беспокойно наблюдал за обстановкой в зале. И наконец…

Когда оба ирска, красные от ярости, остановились, чтобы передохнуть, Мортон крикнул:

— Мы все тонем в стакане воды. Настало время начать наши переговоры о мире!

Вождь ирсков, похоже, даже не заметил, что говорил уже не его оскорбитель. Он резко повернулся к Мортону и обрушил на него свой гнев.

— Мы, ирски, больше трех веков ждали милости от диамондианцев и подбирали крошки с их стола! — возмущенно прокричал предводитель.

— Этого больше никогда не будет, — пообещал Мортон, — но в наши дни ирски стали подвижными, как ртуть, и сделались похожими на худших из диамондианцев.

— Вас никто не просит нас учить — мы и так ученые, — сухо ответил ему ирск. — Нам не нужна ваша помощь.

— Нравится вам это или нет, я уже пляшу в этом хороводе: я вхожу в Комиссию по Переговорам.

— Вы снимаете с нас последнюю рубашку. Почему бы вам не вернуться к себе?

— Я не могу так легко покончить с этой работой — мой долг все предусмотреть. Кто наливает вино из бочки, сперва должен сделать для нее пробку.

— Вы мастера только говорить! Вся Комиссия по Переговорам сидит сложа руки!

— Наша задача — «ударить и по обручу, и по бочке» — воздать по заслугам обеим сторонам, а на это никто не соглашается.

— Это вы, непробиваемые, похожи на железные бочки, когда ведете себя так, словно беспристрастие — правильное решение!

— Какое вино в бочке есть, такое из нее и льется. Принимайте нас такими, какие мы есть.

Положение, которое создалось после того, как Мортон произнес эти слова, было логическим следствием предыдущих событий. Все, что кричал полковник, говорилось без настоящего раздражения, а Мгдаблтта явно душил гнев. И вот предводитель ирсков окончательно задохнулся от возмущения, не в силах подобрать слова. Теперь оба молчали.

В этой неожиданно наступившей тишине Мортон громко и четко изложил свой план установления мира на Диамондиане.

— Прекрасно! — крикнул он изо всех сил. — Посмотрим в лицо правде. Пусть ирски контролируют все те области Диамондианы, которые называют жаркими землями. Диамондианцы пусть владеют горами и побережьем моря. Ирски с зелеными полосами на одежде пусть получат право оставаться там, где живут, или покинуть эти места по своему желанию.

Едва Мортон замолчал, поднялся целый хор протестующих криков.

Мортон побледнел, когда понял, что эти визгливые вопли вырывались из глоток как ирсков, так и диамондианцев.

Все были против. Все были возмущены. Его предложение — глупость. Кем он их считает — детьми?

Мортон не стал тратить время на выяснение, каким дерьмом они считают его самого. Попытка отвлечь их удалась. Но еще важнее было другое: в первый раз за всю историю ирсков и диамондианцев кто-то сумел полностью изложить проект установления мира. Что этот раз был первый, не было сомнения, так как в эти десять лет насилия и убийств все были полны такого мстительного гнева, что было невероятно, чтобы кто-то мог предложить публично: установим границы между территориями враждующих сторон так, как они сложились фактически.

А он справился с этим и одновременно получил возможность, которой дожидался. Вокруг него со всех сторон люди и ирски орали и ругались. Каждый думал лишь о себе. Мортон выбрал момент, чтобы стать духовным братом Марриотта.

«Можем мы начать сейчас? — спросил он. — У меня такое впечатление, что это поле наверху делает все возможное, чтобы отыскать и убить меня и не остановится, пока не сделает это или пока мы не подчиним его себе. Умоляю вас, действуйте!»

Сказав это, он вернулся в собственное тело.

Лежа на носилках, Мортон с огромным облегчением увидел, что Марриотт подходит к Мгдаблтту. Физику не сразу удалось привлечь к себе внимание предводителя ирсков, но в конце концов они смогли переговорить друг с другом тихо. За это время делегация ирсков успокоилась и вскоре замолчала. Диамондианцам для того же понадобилось больше времени. Но когда Марриотт наконец зашагал к носилкам, на которых лежал беззащитный Мортон, физик как будто хорошо держал в руках свою публику.

Марриотт поднял руку, делая знак доктору Герхардту и Лозитину. Психиатр подошел со своим обычным отстраненным и безразличным видом. Лозитин подчинился без слов и остановил взгляд на Мортоне, но, казалось, не видел его. Марриотт освободил Герхардта от веревок, потом вынул из своего кармана гипнотический пистолет и передал его врачу.

— Я взял его у Зооланита. Я хочу, чтобы вы загипнотизировали двоих. Сначала Лозитина.

Психиатр ответил, что Лозитин уже находится под гипнозом, и медленно спросил:

— Чего вы хотите?

— Подчините его мне, — ответил Марриотт с жесткой улыбкой, — тогда я шепотом передам вам свои указания.

При этих словах физик бросил на Мортона взгляд, полный торжества.

— Это нужно сделать именно так: я не хочу позволить вам узнать мой метод.

С этим у физика не возникло никакой проблемы. Но пока Марриотт отворачивался от Мортона, тот закрыл глаза, стал духовным братом Лозитина и услышал, как Марриотт шепчет:

— Когда я хлопну в ладоши, вы освободитесь от гипноза и снова возьмете на себя управление Оружием Лозитина.

— Я понял, — пробормотал Лозитин.

— Вы хорошо понимаете, что оно запрограммировано на то, чтобы зависеть от вас, — настаивал Марриотт.

— Да, я это знаю, — безвольно и глухо повторил Лозитин.

Мортон торопливо покинул сознание ирска, и, когда Марриотт снова повернулся к Герхардту, полковник снова был в собственном теле.

— Теперь, — приказал капитан-физик, — разрядите этот гипнотизирующий пистолет в полковника Мортона.

Мортон чуть не задохнулся от возмущения. Он открыл рот, чтобы объяснить, что гипнотизирующие препараты действуют на него лишь несколько секунд. Сделать это ему помешало то, что, приподнявшись для протеста, он увидел диамондианцев и ирсков. Мортон отметил, что все глаза, и серые и синие, жадно следят за этой сценой и неестественно блестят, и с отчаянием и тревогой осознал, что эти люди и ирски не понимают, что происходит.

Но прежде, чем он успел осознать это до конца, почти одновременно произошло несколько событий.

Герхардт все так же бесстрастно поднял свое оружие и навел его на Мортона, но нажал лишь один из двух курков. Мортон, который изо всех сил напряг свои мышцы, готовясь противостоять химическому шоку, не почувствовал ничего. Это удивило полковника, и, когда Марриотт стал наклоняться над ним, чтобы прошептать инструкции для действий под гипнозом, Мортон опередил его и зашептал сам:

— Марриотт, слушайте! Гипноз на меня не действует. Как мы можем проделать это иначе? Я готов на все.

Потрясение, которое вызвали эти слова у Марриотта, было, наверное, фантастическим по силе.

По тому, как растерян и подавлен был физик, было ясно, что он не знал другого решения. Вся кровь отлила от его длинного узкого лица. Выпрямившись, Марриотт пошатнулся. И его сознание явно отключилось, потому что он автоматически хлопнул в ладоши под ухом Лозитина.

Мортон был ошеломлен. «Это же полностью освобождает Тьму от власти, которую имело над ней Оружие Лозитина!»

У полковника внезапно не осталось выбора, и он вызвал в уме одиннадцать мыслей-кодов, которые приводили в действие здание D.A.R. в Каподочино-Корапо.

Прежде чем он успел передать управление зданием Марриотту, единственному, у которого была нужная квалификация, чтобы управлять его аппаратурой, один из членов диамондианской делегации вынул из кармана пистолет и нажал на курок. Пуля выбила шприц-пистолет из руки Герхардта. Гипнотизирующее оружие упало на пол, покатилось и разбилось на куски о вентиляционную решетку. Над осколками поднялось серебристое облачко газа, которое тут же всосал находившийся под решеткой вентилятор.

Герхардт холодно улыбнулся.

— Я сам как раз пытался придумать, как мне это сделать, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Врач даже не попытался пошевелить онемевшей от удара ладонью. Он застыл на месте и стал ждать.

За тысячу километров от них, в поселке Каподочино-Корапо, маленький только на вид военный пост D.A.R., который столько лет находился под командованием капитана Джеймса Марриотта, вступил в бой.

Здание было уже раньше приведено в боевую готовность от имени Марриотта, и теперь Луфтелет ввел его в бой также от имени капитана-физика. Майор решил, что Марриотт понимал систему защиты поста и оставил ее включенной на свое имя явно в расчете, что она будет передана под управление какого-нибудь опытного специалиста. Луфтелет мог лишь согласиться с этим суждением всей своей властной душой и подчиниться воле Марриотта.

…Первое, что осознал Марриотт после шока от неудачи, — отраженные реакции альфа- и бета-волн своего мозга на действие защитной системы. Почувствовав их, физик поднял голову: к нему вернулась слабая надежда. Он мгновенно понял, что произошло.

Марриотт был потрясен. Он почувствовал небывалый душевный подъем, необъяснимую уверенность в том, что на краю поражения он все-таки вырвет у судьбы победу. «Это задержит Тьму на то время, которое мне нужно».

Думая так, физик уже бежал к выходу. Поскольку Марриотт был своим для всех в зале, никто не попытался его задержать.

Но его бегство вызвало растерянность и замешательство, и все замерли на своих местах. Немая сцена продолжалась несколько секунд. За этот короткий промежуток времени Мортон овладел собой и увидел человека с пистолетом, стоящего в центре комнаты. Кто это был? Какую должность занимал в делегации?

Он выглядел как диамондианец. Мортон должен был довольствоваться этим: разбираться подробнее у него не было времени.

Делегация ирсков воспользовалась этим моментом, чтобы отступить на несколько шагов. Диамондианцы, разумеется, не могли понять, что означало это одновременное движение стольких существ.

И каждый из делегатов-людей, в том числе руководители, бросился кто к мешку, кто к куртке, а некоторые сунули руку в карман. Еще один миг — и все без исключения потрясали спрятанным до сих пор оружием. Было похоже, что все забыли, для чего они находятся на этом корабле.

Мгновенно был перевернут стол, и диамондианцы бросились на пол, упали на колени или пригнулись, укрываясь за этим щитом.

Прошло несколько секунд — никто не шевельнулся. Все ирски словно растаяли в воздухе — они ускользнули своим сверхскоростным способом через открытые двери, которые были у них за спиной. Мортон разглядел Лозитина, который направлялся к другой двери, выходившей наружу. Никаких следов Марриотта не было видно.

В этой ситуации раздалось несколько выстрелов. Кто стрелял — установить было невозможно, но пули зловеще засвистели, отскакивая от металла и непробиваемой пластмассы стен.

На глазах у бессильного что-либо сделать Мортона все обезумели. Он лежал на полу, такой же беззащитный против шальных пуль, как все остальные. В это время Мортон заметил, что диамондианский полковник вылез на четвереньках из-под стола и направился к Дэвиду Керку. Местный офицер вынул из кармана нож, перевернул Керка на живот и перерезал связывающие его веревки. Молодой человек встал, растер себе запястья, потом попросил у своего освободителя нож. Тот без колебаний дал его Керку.

Дэвид подбежал к Брэю и освободил его. Через несколько секунд они уже оба бежали к Мортону, но тот покачал головой.

— На мне наручники, — со вздохом объяснил он. — Освободите мисс Феррарис!

Брэй и Керк не могли этому поверить. Они перевернули Мортона и обнаружили, что на него действительно надели наручники. Ни один нож не мог освободить полковника от металла, сковывавшего его запястья.

По знаку Брэя Керк побежал с ножом к Изолине. Пока Керка не было рядом, молодой лейтенант торопливым шепотом рассказал своему начальнику о том, что случилось в овраге: описал встречу с двойником из Махалы и пересказал содержание своего разговора с ним.

Когда он кончил, вернулся Керк. Вид у него был встревоженный.

— Она ранена в живот, теряет много крови, — сообщил он.

В этот момент Изолина застонала, потом крикнула срывающимся голосом:

— На помощь! Помогите мне!

Брэй бросился к ней. Мгновенно оказавшись у носилок, он наклонился над Изолиной и взглянул на нее. Назад он вернулся очень бледным.

— Доктор Герхардт, вы можете что-нибудь сделать?

Психиатр подошел к раненой, присел возле носилок и стал осматривать Изолину. Не вставая с места, он повернул голову и крикнул:

— Где эти санитары?

— Сейчас я их приведу! — ответил лейтенант Брэй.

Он уже бежал к двери, когда Мортон понял его намерение и закричал изо всех сил:

— Брэй! Вернитесь! Вас убьют!

Молодой офицер не взглянул назад, словно ничего не слышал, и исчез за одной из задних дверей, через которые бежали из зала ирски.

Прошла минута, потом две и три.

Вдруг молодая женщина перестала всхлипывать.

— От плача нет никакой пользы, боль можно переносить и молча, — сказала она.

Потом Изолина повернула голову. Ее глаза, почти такие же большие и влажные, как у ирскских женщин, и совсем такие же синие, пристально взглянули на Мортона.

— Чарлз, что будет с диамондианцами? — невнятно спросила она.

Мортон не смог ответить: беда случилась так неожиданно, что он еще не опомнился от потрясения. Вместо ответа он спросил:

— Куда вы ранены?

Изолина думала, что пуля пробила низ ее живота и раздробила одну из костей таза.

Это смерть! Мортон почувствовал, что Изолина не выживет.

На мгновение его сознание словно накрыла тьма — мрак горя, не такой густой, как Тьма Системы Махала. Эта трагедия была такой бессмысленной! Мортон почувствовал, что в его душе поднимается ярость, порожденная современной логикой. Но как только он осознал это, ярость исчезла.

Полковника беспокоила мысль, что он должен что-то сделать в связи с последним рассказом Брэя, но он лишь сказал Керку:

— Перенесите меня к ней.

Керк и один из диамондианцев поставили носилки Мортона рядом с теми, на которых лежала Изолина.

За короткое время, пока это происходило, в уме Изолины возникла мысль, типичная для диамондианской женщины: «Пока я лежу здесь раненая, мне не составит никакого труда выйти замуж…»

Да, выйти замуж за Мортона, подумала она. Изолина считала, что умрет, но это желание оказалось сильнее предчувствия конца и сделало молодую женщину безумной или гениальной. Изолина не чувствовала никакого стыда, не осознавала, что такой порыв неразумен и не соответствует ситуации.

От нанесенного ей удара, от потрясения, которое Изолина испытала, почувствовав смертельную угрозу своему телу, все остатки здравого смысла покинули ее вместе с вытекающей кровью. И молодая женщина с изумительной простотой сказала тому, кто обещал стать ее мужем:

— Чарлз, я хотела бы умереть под именем мадам Чарлз Мортон.

— Полковницы мадам Чарлз Мортон, — уточнил он.

Священник, сопровождавший диамондианскую делегацию, начал брачную церемонию без особого энтузиазма. Мортон узнал это поведение — то же было на Земле во время второй свадьбы его матери. Католический священник, соединяя католичку с некатоликом, выполнял лишь необходимый минимум обрядов, явно считая, что Бог не благословляет по-настоящему такой союз.

Церемония закончилась быстро. Прошло еще тридцать секунд. Вернулся Брэй. За ним шли санитары.

Позже Мортон вспомнил, как санитары наклонились над Изолиной и как он сказал Брэю:

— Я попытаюсь стать духовным братом с этим двойником из Махалы. Постучите по дереву!

Из того, что было потом, он помнил только окутавший его блестящий туман и свое последнее усилие спасти еще одного человека — свой крик Герхардту:

— С этого момента вы полковник Чарлз Мортон!

Глава 37

Частичное бегство животных из Оврага Гиюма началось вскоре после начала боевых действий между крупными силами ирсков и диамондианцами. В тот первый вечер выстрелы лишь возбудили нервы животных и заставили сжаться их мышцы. Несколько голубей, которым раньше приходилось во время перелетов состязаться в ловкости с охотниками, открывавшими сезон, улетели навстречу заходящему солнцу, как только начало темнеть, и две берберийские утки, покинув свои гнезда, направились на север.

На этом миграция в первый день закончилась.

Как ни странно, для большинства птиц самым страшным оказался тот выстрел, который сделал ночью Хоакин по крокодилу. Шум растревожил их и заставил нервничать. Несколько ночных птиц улетели сразу же, однако новая группа голубей отправилась в путь лишь после восхода солнца, когда началась первая непрерывная перестрелка.

Серебристые фазаны — хорошие бегуны, и потому они не стали тратить силы на то, чтобы подниматься в воздух, а побежали через лесную чащу на юг, к большой травянистой равнине.

Одна фазанья курочка неожиданно выскочила из зарослей рядом с десантником-диамондианцем, присевшим за скалой. Он свернул птице шею так быстро, что та не успела даже вскрикнуть.

Курочка была единственной среди животных жертвой этой первой схватки.

Когда ружейные выстрелы уже раскатывались в утреннем воздухе, два ягуара — те, которые недавно уходили от людей, — беспокойно заворочались на своей травяной постели. Потом по обоюдному согласию животные встали и бесшумно направились к югу. Они были в ярости.

Большая часть мелких диких кошек, все белки, выдры и барсуки ограничились тем, что немного отошли от слишком шумного места. Кокосовый медведь, который спустился на дно оврага, чтобы провести там день, взобрался по косогору обратно наверх и зашагал на восток своей тяжелой походкой.

Днем, во время шедшей с перерывами артиллерийской дуэли, большая часть животных покинула лишь ту часть оврага, где треск ружейной пальбы диамондианцев был оглушительным: овраг был их домом, другого они не знали. Как крестьяне в другие времена и на других планетах, животные затаились в своих маленьких жилищах — под веткой, в выемке скалы, на дне оврага, — пока армии, как волны, разбивались о ряды противника и откатывались назад у них над головами.

Десантники-диамондианцы находили время, чтобы стрелять по всем зверям и птицам, которых видели, и за долгие часы боя некоторые из обитателей оврага были убиты, а другие ранены, что было еще хуже.

Во второй вечер животный мир Оврага Гиюма был в сильном волнении. Все животные были несчастны. Большинство из них чувствовали горе, но некоторые — гнев, и в числе разгневанных были два ягуара. Эти крупные хищные звери лежали в засаде, готовые к прыжку, не зная, на кого наброситься, в какую сторону нанести удар, кого бить лапами, рвать когтями и зубами, кого сожрать.

На третью ночь по тропе мимо них бежал человек, который не видел вокруг себя ни леса, ни лесных зверей. Он так давно привык к цивилизованной жизни, что дикие животные казались его хитрому и изобретательному уму нереальными.

Марриотт был испуган. Он боялся, что те, кого он оставил в космическом корабле, погонятся за ним и схватят его раньше, чем он доберется до маленького подземного бункера, который он построил вскоре после того, как закончил свой обширный проект захвата единоличной власти над той огромной силой, что находилась в небе.

«Почему люди умирают за идеи?» Этот вопрос Марриотт задавал себе довольно часто и всегда отвечал на него: «В этом нет смысла».

Десять лет назад он страдал, когда увидел, что ласковые ирски превратились в убийц, и все же не нашел в себе сил отказаться от власти, которая вызывала столько нарушений в Системе Махала.

Тогда он понял, почему не смог это сделать. «Жажда безграничной власти! Это сильнее рассудка. От власти я никогда не откажусь!»

Так Марриотт примирился со своим безумием, как это сделали многие тираны до него. И потому теперь он знал, что должен сделать.

В бункере он сядет в летательный аппарат, поднимется в воздух и своим взлетом приведет в действие ядерную бомбу.

Сколько гектаров джунглей уничтожит бомба вокруг себя, сколько разумных существ — людей или ирсков — и животных погибнут? Марриотту это было безразлично. Для него имела значение только его собственная жизнь. Чужие жизни ничего не значили. Для Марриотта по-настоящему существовал только он сам. Остальные были лишь тенями, которые рано или поздно должны исчезнуть. Тогда почему им не исчезнуть совсем?

Прыжок ягуаров был совершенно бесшумным. Бежавший человек на одно ужасное мгновение увидел, словно при вспышке молнии, огромную кошачью голову, желтые горящие глаза и клыки, блеснувшие под приподнятыми в оскале губами.

Смерть от острых как бритва когтей и зубов, способных одним ударом раздробить затылок или плечо, наступает почти без боли. Самец напал первым, но самка последовала за ним так быстро, что за сорок пять секунд они разорвали тело Марриотта в клочья.

Они прекратили свой пир только тогда, когда внезапно увидели светящееся существо, подходившее к ним по тропе. Тогда ягуары перестали рвать мясо, злобно зарычали в бешеном зверином гневе, потом отступили и растворились в темноте ночных джунглей.

Спугнувшее хищников существо на было похоже ни на ирска, ни на человека. Ростом оно было по меньшей мере на тридцать сантиметров больше, чем ягуары в длину. Его яйцевидная голова совершенно не была похожа на человеческую, а прозрачное тело отливало серебром.

Лицо его на первый взгляд сильно напоминало морду льва. Круглые золотистые глаза были очень широко расставлены. Если у этого существа были уши, то они располагались не по бокам этой благородной головы. Существо выглядело очень умным, способным к глубоким чувствам, восприимчивым, но… не таким, как люди и ирски.

Оно возникло из ничего на этой тропе и подошло к месту, где лежало то, что осталось от Марриотта. Туда уже подбегал шакал. Зверь сел возле добычи и стал пристально смотреть на непрошеного чужака глазами, такими же желтыми, как у того.

Мортон стал духовным братом светящегося существа и спросил у него:

«Как мы можем установить отношения, при которых люди, ирски и Система Махала могли бы мирно ужиться?»

— У меня нет полномочий заключать такие соглашения, — ответил двойник. — Мой оригинал вернется сюда примерно через две тысячи лет, и тогда вы сможете поговорить со мной об этом.

«Если это ваше последнее слово, то мне придется держать вас под контролем по методу Марриотта», — заявил Мортон.

— Мне нужно ваше разрешение, чтобы связаться для консультации с нашим ближайшим центром. На это может понадобиться довольно много времени.

«Хорошо, я предоставляю вам столько времени, сколько нужно. Даю вам это разрешение, а потом мы еще побеседуем с вами», — сказал Мортон.

После этого он покинул двойника.

Глава 38

Была ночь.

Лейтенант Лестер Брэй вошел в большую дверь дворца Комиссии, не заметив, что задний флигель почти полностью разрушен. Брэй плохо помнил, как он вернулся в Новый Неаполь. В его уме была путаница и кружились мысли, не имевшие ничего общего с его предыдущим опытом. Еще он смутно понимал, что по дороге потерял свою военную форму и теперь был одет во что-то вроде брюк и рубашку.

Тем не менее он до некоторой степени сохранял присутствие духа. Поскольку он был Брэем, он небрежным жестом поприветствовал одного из часовых, бросил на ходу: «Привет, Пит!» — и хотел войти во дворец, словно был одним из гражданских служащих.

— Эй, вы! Подождите! — окликнул Брэя толстяк, сидевший за письменным столом. Его голос, вначале выражавший удивление, под конец перешел в сердитое ворчание.

Брэй остановился с изумленным видом.

— Кто вы такой? — рявкнул охранник.

«Ну зачем поднимать столько шума?» — подумал Брэй. Он повернулся, приняв огорченный вид, но говоря себе, что часовые никогда не знали его по-настоящему, а раньше он свободно входил во дворец лишь потому, что носил магический мундир. Он внушительным тоном назвал свое имя, добавив:

— Получилось так, что сегодня я одет в штатское. Поэтому, если вы позволите… — и хотел уйти.

В этот момент из двери прихожей, над которой светилась надпись «Офицеры охраны», вышли два солдата. Они схватили Брэя и отвели его назад к столу.

Через несколько секунд из комнаты охраны вышел лейтенант федеральных войск.

— Что происходит? Вы ведь звонили, — спросил он.

Толстяк показал пальцем на Брэя.

— Этот диамондианец говорит, что он лейтенант Лестер Брэй.

Брэй машинально повернулся посмотреть, о ком идет речь, — и не увидел никого. В этот раз его ум оказался недостаточно быстрым.

— Какой диамондианец? — спросил Брэй.

— Вы.

* * *

В шесть часов утра чрезвычайный посол Лоран, который допрашивал Брэя, сказал ему:

— Надеюсь, теперь вы поняли, что вы диамондианец, гражданское лицо, вам около тридцати лет, и по документам, обнаруженным в вашем бумажнике, вас зовут Пьер Маньян.

Лоран взял в руки пачку бумаг и продолжил:

— Здесь есть расшифровка записи передвижений лейтенанта Лестера Брэя, и все это кажется мне достаточно фантастичным. Но в последнем донесении говорится, что он был в вертолете, который позавчера ночью приземлился на границе Оврага Гиюма. Лейтенант, очевидно, находился в это время в плену и под действием химического гипноза.

— Совершенно верно, господин посол. Я был там с доктором Герхардтом, дружественным ирском по имени Лозитин и ирском-повстанцем по имени Зооланит. Никого из них я не видел после нашего прибытия на место. Нас отвели в космический корабль, и последнее, что я помню, — в зал, где я находился, внесли на носилках полковника Мортона. У него были связаны руки и ноги. Что же касается гипноза, то благодаря подготовке, полученной в разведслужбе, я, разумеется, сумел освободиться от него, и он с самого начала не имел большого значения.

Лоран взял другой документ, просмотрел его, поднял глаза от листа и произнес:

— Офицер федеральных войск, майор, вчера вечером вошел в больницу, где работает доктор Герхардт, и направился прямо в его кабинет. Майора арестовали, но он упорно продолжает утверждать, что он доктор Герхардт. А здесь, — сказал посол, беря еще одну бумагу, — сказано, что вчера вечером, вскоре после вашего прихода, на нашей проходной появилась проститутка-диамондианка и сказала, что она Дэвид Керк. Охранники сначала решили, что она хотела подняться наверх к Керку (слабая горькая улыбка), что было бы логично. Но она настаивала на своем. Поэтому ее тоже арестовали и допросят позже.

Лоран бессильно развел своими красивыми руками.

— Что вы думаете об этом… э-э… лейтенант?

За эти несколько минут ум Брэя оправился от потрясения.

— Я думаю, господин посол, чтобы сделать выводы из всего этого, мы должны собраться вместе — Керк, Герхардт и я.

Лоран нашел эту идею превосходной. Потом, немного поколебавшись, посол сказал:

— У меня здесь лежит доклад майора Луфтелета. Майор сообщает мне, что вчера вечером начиная с двадцати часов двадцати двух минут здание известного вам поста сражалось с магнитным полем, окружающим Диамондиану. Считаете ли вы, что время совпадает?

Какое-то время собеседники молча смотрели друг на друга. Наконец Брэй вздохнул.

— Почти совпадает, месье. Что произошло?

— Если я верно понимаю Луфтелета, а это не всегда легко, то схватка продолжалась чуть меньше восьми минут сорока пяти секунд, что, по его словам, очень близко к пределу, заданному определенным логическим числом здания.

— Значит, здание выиграло бой?

— Луфтелет готовит доклад о его результатах, но должен вам признаться, лейтенант, — то, что случилось с вами, не дает мне уверенности, что победа здания была полной. Кстати, руководствуясь траекториями передвижения полковника Мортона и лейтенанта Брэя, я направил одно из наших спецподразделений в Овраг Гиюма. Несколько минут назад мне передали оттуда донесение: наши люди обнаружили очень крупный объект, закопанный у подножия одного из утесов. Можно сделать вывод, что это космический корабль, о котором вы упоминали. Попытки установить контакт с теми, кто может находиться внутри, не удались. Наши люди продолжают свою экспедицию, соблюдая осторожность.

Брэй немного помолчал, потом тихо спросил:

— Во всех этих бумагах есть хотя бы слово о полковнике Мортоне или подсказка, где он может быть?

— Нет, ничего.

Глава 39

Мортон раскладывал незнакомую девушку, которая нерешительно переступила порог ресторанчика «Турин», и вдруг уверенно пошел ей навстречу.

— Изолина? — спросил он.

Женщина была стройной и изящно сложенной, с черными волосами и выражением природной отваги на лице — сейчас это выражение исчезло. Глаза незнакомки удивленно остановились на Мортоне.

— Да, — шепнула Изолина. — Но кто вы такой? Ее собеседник улыбнулся толстыми губами.

— В данный момент, если верить зеркалу, в которое я, дрожа, смотрел несколько минут назад, я коренастый, курносый и толстогубый диамондианец с жирной кожей и карими глазами, ростом всего метр шестьдесят. Но характер у меня достаточно веселый. Я хозяин маленького торгового дела в «старом» городе и обременен длинной и тощей женой с колючим языком. Она любит кричать на меня, потому что я не всегда возвращаюсь домой по вечерам. Но поскольку я диамондианец, я ее не слушаю. Я ее неплохо выдрессировал и теперь счастлив. Но на самом деле, — добавил он, открывая в улыбке два ряда ослепительно белых зубов, — я полковник Чарлз Мортон.

— Чарлз, что случилось? — воскликнула девушка.

Мортон взял ее за руку своей новой рукой, большой и толстой, и повел в зал.

— Давайте сначала поужинаем. У меня с собой бумажник, набитый деньгами, так что нам не придется ограничивать себя.

Ресторанчик был маленький — всего двенадцать столиков в нишах, и лишь три столика были заняты. Двое диамондианцев — низенький коренастый мужчина и стройная молодая женщина заняли места в стороне от остальных посетителей. Усевшись, Мортон улыбнулся Изолине.

— Вы не слишком пострадали, — сказал он, рассматривая ее. — Посмотрим… Девятнадцать с половиной лет, очень черные волосы, тонкие черты лица и восхитительная фигура — столько достоинств, что с ними вы легко сможете зарабатывать себе на жизнь. Что до меня, то если вспомнить, что диамондианские мужчины одни из самых красивых в мире, мне повезло меньше.

— Прекратите шутить! Что все это значит?

— Это современная логика. Изолина растерянно смотрела на него.

— Понятие взаимозаменимости деталей распространилось на живые существа, — просто сказал Мортон.

Изолина продолжала глядеть на него, ничего не понимая, и явно чувствовала себя неспокойно.

— Сегодня вы… Как вас зовут сегодня? Вы открыли ее? — спросил Мортон, показывая на ее сумочку.

— Да. Меня зовут Мария Кастанья, и я проститутка.

— Мария? — повторил Мортон, поморщившись, потом пожал своими жирными плечами. — Полагаю, что это еще больше упрощает процесс: на этой планете миллионы Марий. В данный момент около пяти тысяч проституток и столько же мужчин, из которых половина офицеры войск Земной Федерации, а половина диамондианцы, как я, взаимозаменимы с вами и со мной.

— Но как это может быть? И что такое эта современная логика?

Мортон терпеливо объяснил Изолине, что десять тысяч человек были теперь как десять тысяч транзисторов.

— Все мы элементы одного типа, скажем, UT-01. Сами мы, поскольку для нас доступна определенная логика, видим, что мы отличаемся один от другого, но для Тьмы мы представляем собой одно существо. — Он еще раз улыбнулся, показывая крупные зубы, и пожал плечами. — Никто никогда не говорил, что современная логика неверна. Просто ее область действия ограничена: она связывает в одно целое схожие объекты, чтобы каждый из них мог выполнять функции другого. Это выглядит нормально, разве не так?

— Ради бога, перестаньте шутить! — воскликнула Изолина. — Как вы можете так легко относиться к этому?

— Как говорит старая пословица, я живу в ладу с этим миром, каким бы он иногда ни был.

— Но где мое настоящее тело? — сердито спросила Изолина.

При этой внезапной вспышке гнева официантка, которая шла к ним принять заказ, повернула назад. Мария — Изолина отвернулась от нее. Когда официантка отошла достаточно далеко, молодая женщина с болью в голосе повторила:

— Где оно?

Мортон внимательно и серьезно посмотрел на нее.

— Я как раз надеялся узнать от вас некоторые подробности на этот счет. Каково ваше последнее воспоминание?

— Последнее, что я помню, — как Марриотт и ирск убегали через двери, — ответила молодая женщина.

Тут она неожиданно замолчала, ее большие карие глаза стали круглыми от удивления, и она спросила:

— Почему они это сделали?

— Подумайте как следует. Вы помните свадебную церемонию?

Красивая черноволосая собеседница Мортона наморщила лоб, напрягая память. Вдруг от изумления ее глаза чуть не вылезли из орбит.

— О господи! Вы хотите сказать, что она была на самом деле?

Мортон облегченно вздохнул.

— То, что вы сейчас сказали, доказывает, что мой анализ был верен: только что вы сумели преодолеть самопроизвольную потерю памяти. Теперь я лучше понимаю, что произошло. Думаю, нам всем очень повезло.

— Что вы хотите сказать?

— Пуля, которая попала в гипнотический шприц-пистолет, выбила его из руки Герхардта, пистолет подкатился к вентилятору, тот всосал примерно пол-литра мощного гипнотического средства и сначала погнал его с воздухом в нижние этажи, где укрылось большинство ирсков. Я уверен, что этот состав усыпил их всех. Возвратившись наверх, газ, должно быть, скопился в некоторых воздухоприемниках, которые не оборудованы фильтрами против примесей этого рода. Я знаю, что фильтров нет, потому что секретные службы держат под наблюдением производство таких изделий и ни разу не позволили никому тайно продать на сторону свою технику. Значит, газ постепенно поднялся обратно к нам, и даже мое собственное тело из-за того, что он подается постоянно, должно быть, еще пропитано им и потому не может автоматически освободиться от его воздействия. То же, видимо, происходит и с лейтенантом Брэем.

— Но, — осмелилась сказать Изолина, — мы… мы же здесь.

— Мы представляем собой новый фактор, — ответил Мортон.

Изолина, похоже, не услышала его.

— Что теперь с нами будет? — простонала она.

— Каждый раз, как вы изменитесь, ищите меня здесь. Да… Так все должно наладиться. В конце концов, пятьдесят процентов из нас находятся здесь, в Новом Неаполе, так что статистика очень благоприятна.

Огромные карие глаза пристально смотрели на него.

— Но что это значит? О чем вы говорите?

— Прошу вас, Изолина, не твердите «что это значит», как безмозглая диамондианка. Нас в этом кольце десять тысяч. Со временем нас может стать еще больше. Завтра вы рискуете проснуться в теле полковника федеральной армии, хотя до сих пор в кольцо попал только один из них.

И Мортон прибавил, словно извиняясь:

— Мне очень тяжело, что я выбрал всех женщин кольца среди проституток, но я не нашел в себе силы включить добродетельных диамондианских жен и матерей, этих несчастных рабынь, в кошмар ежедневных или еженедельных превращений, хотя это произойдет достаточно быстро… Послушайте, вы представляете себе, как мы будем вечно искать друг друга в этой путанице меняющихся тел? Понравилось бы это вам?

Изолина, должно быть, только сейчас вдруг осознала произошедшее. Ее нежное лицо изменилось: на нем снова было выражение дерзкой отваги. И еще на этом лице был восторг. Она схватила Мортона за руку.

— Да, да! Боже мой, конечно, да! — и, внезапно придя в ужас, добавила: — Но нам нужен какой-то способ связываться друг с другом… номер телефона…

Мортон накрыл своей большой пухлой ладонью тонкие пальцы, вцепившиеся в его руку.

— Изолина, успокойтесь. У нас есть место встречи — этот ресторан. Значит, в нужное время мы сможем сделать все остальное, все, что понадобится. Согласны ли вы остаться моей женой в этих обстоятельствах?

Молодая женщина приоткрыла рот, чтобы сказать «да», и ее глаза заблестели от восторга. Вдруг этот блеск погас, и глаза затуманила влага.

— Но завтра я буду уличной девицей в Новом Неаполе, а вы окажетесь далеко в Новом Милане или на фронте с войсками Земной Федерации.

— Да, это возможно.

— Вы, разумеется, ограничили этот эксперимент во времени?

Лицо Мортона помрачнело.

— Внушения о том, как освободиться от гипноза, не всегда действуют, как предполагается. Вероятнее всего, все люди из кольца получили команду связаться с SRD через пять дней, и с этого времени все они будут в прямом контакте полностью освобождены от гипноза.

— А что тогда? Мне кажется, после этого все будет просто?

— Сегодня рано утром я был там. Вся эта часть дворца Комиссии разрушена. Компьютер, хотя и металлический, был подброшен вверх примерно на тридцать метров. А когда он упал, десять миллионов предохранителей перегорели, — пояснил Мортон.

Выражение затуманившихся глаз Изолины было странным.

— Значит, это может продолжаться вечно?

Мортон не ответил, а поднял руку, делая ей знак замолчать, и шепнул:

— Подождите! Меня сейчас подключили к фантастической беседе.

В его мозгу заговорил шелестящий голос:

«Система Махала А-24-69-73-2 вызывает Универсальный Регион, Локальный центр «Примус». Поступило сообщение о проблеме ROD. Ряд инцидентов логического типа вызвал кризис на уровне загадки. Срочно требуется помощь или совет».

(Ответ: Помощь абсолютно невозможна: системы группы А-24 расположены на периферии уровня 69 и находятся за пределами досягаемости средств прямой связи. Ваша очередь, Второй!)

Диамондианская Система Махала описала события, которые привели к путанице с Мортонами, и в заключение спросила:

«Какие советы вы можете дать?»

(Решение: Случай, когда устройство управления не может идентифицировать объект, никогда не предусматривался. Следовательно, применяйте вариант 96-Т.)

«Не преувеличиваете ли вы?»

(Проверка: Первый вариант — истребление всего вида?)

«Потерпел неудачу».

(Проверка: Уничтожение первоначального устройства управления?)

«Сделано невозможным с помощью средств приоритетного доступа».

(Решение: Предписывается вариант 96-Т.)

«Отлично».

Мортон почувствовал на себе тревожный взгляд молодой женщины.

— У вас странный вид, — заметила она.

— Подождите! — повторил Мортон. — Это еще не кончилось.

Глава 40

Хорошо знакомый Мортону женский голос пробормотал:

— Не знаю, что со мной такое. Я, кажется, вот-вот упаду в обморок.

Мортон повернулся, прошел через ярко освещенную кухню к зеркалу и взглянул в него. В стекле отразилось лицо его сестры Барбары (значит, это не зеркало). Она внимательно оглядела себя, потом сказала:

— Какая я бледная, просто ужас: ни кровинки в лице.

Тогда Мортон понял, что происходит.

«Но она же на Земле!» — подумал он. Этот мысленный протест был очень слабым, и почти сразу же его заглушила невероятная правда. Возникла другая мысль, такая огромная, что не умещалась в сознании: «Больше семисот световых лет!»

«Так вот за что боролся Марриотт! — сказал себе Мортон. — Всемогущество, связь с кем угодно во всем мире — для него одного».

Потом, во время этого сеанса связи, которым Мортон теперь управлял сам, его ум, проникаясь грандиозностью этого открытия, с каждым мгновением расширялся, разбухал, увеличивался в объеме как новорожденная Вселенная после первоначального взрыва.

— Барбара, это я, твой брат Чарлз, — сказал Мортон вслух. — Я говорю с тобой с помощью нового метода: передаю слова прямо в твой мозг. Сядь куда хочешь и говори вслух как обычно, я смогу тебя услышать.

В тот момент, когда Мортон где-то произносил эти слова, он почувствовал, что ему будет еще проще услышать сестру, чем он сказал: в определенном смысле он был Барбарой. Как в первый раз мысли Лозитина, мысли сестры проносились в его уме словно его собственные.

Мортон — Барбара побежал: Чарлз чувствовал себя совершенно так, как если бы бежал сам. Они оба (брат — сестра), задыхаясь от бега, бросились на очаровательную маленькую скамейку, стоявшую в оконной нише на кухне. Усевшись, Барбара воскликнула:

— О господи!

— Что случилось? — спросил женский голос в соседней комнате.

— Скажи ей что хочешь, — шепнул Мортон. — Я не знаю, как долго мы сможем поддерживать эту связь.

(Впрочем, связь казалась достаточно надежной.)

Барбара справилась с этой проблемой самым простым способом: когда в кухню вошла говорившая — немолодая женщина, — сестра Мортона просто властным жестом запретила ей задавать вопросы.

— Чарлз, это невероятно?

Слово «невероятно» было слишком слабым, но у Мортона не было времени на объяснения.

— У меня не было выбора: я должен был либо вызвать тебя по межзвездной связи, либо использовать этот новый метод. (Потом он решился на ложь.) Я хотел только, как обычно, узнать, что у вас нового.

В прошлом в критические моменты или тогда, когда он не был абсолютно уверен в том, как будут развиваться события, Мортон звонил своей семье по телефону именно в это время.

Без колебаний он продолжил:

— Я хотел узнать, все ли там… то есть я хочу сказать здесь… в порядке.

Барбара уже опомнилась от потрясения.

— Откуда ты говоришь?

— Я по-прежнему на Диамондиане.

— Как идет война?

Легкий вопрос.

— Военная тайна. Мама по-прежнему живет со своим вторым мужем?

— Мама единственная идеальная жена, которую я знаю, — ответил нежный женский голос. — Ни малейшего подозрения, если он не ночует дома. А вот я — другое дело. Вчера Люк позвонил мне — хочет, чтобы мы снова сошлись. Я послала его к черту! Вот тебе моя супружеская жизнь, — с горьким смехом закончила Барбара.

— Советы психиатров иногда помогают женщинам правильно обращаться с такими, как Люк.

— Я отказываюсь играть в эти жалкие игры!

— Тогда вообще не разговаривай с Люком.

— Но я ведь люблю его, — простонала Барбара. Мортон торопливо прервал ее.

— Нам нужно кончать разговор, — сказал он и озадаченно добавил: — Не пойму я некоторых мужчин. Отчего они такие?

— Не знаю, — отозвалась Барбара и мужественно добавила: — До свидания, Чарлз!

— До свидания. Поцелуй за меня маму.

— Обязательнопоцелую. — И кухня на далекой Земле вдруг исчезла. Кусок настоящей, совершенно реальной жизни сменился пустотой.

Пустота ожила и стала…

Это «я-ты-вы-все» стало Мортоном.

Мортон смутно чувствовал, что его сознание растеклось по космосу вокруг шестой планеты диамондианского солнца и по ее поверхности.

Мир вокруг него… осветился. Сначала вспыхнуло несколько ярких точек, потом их стало больше. Вначале казалось, что они были относительно близко. Потом они стали охватывать все большее пространство, загораться все дальше. Разница расстояний в один миг четко обозначила границы этого озаренного светом мира, и Мортон понял, что смотрит на полный звезд Космос.

Вдруг он увидел под собой нечто фантастическое — планету, сияющую множеством огней. Но планеты такими не бывают, удивленно подумал Мортон. Они покрыты туманом, окутаны облаками. Как правило, атмосфера обитаемого мира — это туман, который скрывает все, кроме самых крупных возвышенностей и гор. Города на этом расстоянии обычно не видны.

Но сейчас он со всех сторон видел вокруг себя слабо светящиеся линии. Они как будто опускались на поверхность находившейся прямо под ним планеты. Эти линии были почти невидимы, но их было так много, что казалось, будто все пространство вокруг Мортона слабо светится. Мортон попытался понять, почему ему так долго показывают эту гигантскую панораму, — и вдруг все расплылось у него перед глазами. То, что он видел, удвоилось, утроилось, учетверилось.

В первое мгновение его зрительные нервы едва выдержали такое напряжение: две поверхности планеты, потом три, потом четыре, потом бесконечно много. Число светящихся линий тоже умножалось. Мортон попытался представить себе то, что он видел, как несколько изображений, наложенных одно на другое. Он заморгал глазами, пытаясь лучше разглядеть многослойную панораму.

Это оказалось невозможным.

«Мне дают понять, что Тьма может одновременно видеть все поверхности планеты и слить в своей памяти все виды Диамондианы в один образ», — подумал Мортон. От него самого Система Махала явно не могла требовать так много. Тогда чего она добивается?

Может быть, если он будет считать эти виды зрительными образами и выберет из них один, а остальным позволит потускнеть…

Мортон попытался это сделать.

Тут же он четко увидел часть планеты — Северный полюс. Мортон решительно вернулся к туманящей зрение общей картине и выполнил операцию «уточнения» по-иному. На этот раз он увидел бескрайнее море.

«Я угадал!» — с торжеством подумал он.

В тот же момент Мортон услышал звуки. Это были голоса, миллионы голосов.

Очень давно, еще учась в университете, он однажды подключился к одному из тех «пучков» сообщений, с помощью которых телефонные вызовы передавались через межзвездное пространство. Принцип этой передачи — использование радиоволн в качестве несущего луча, по которому «пучки» передавались со сверхсветовой скоростью, восхитил Мортона-студента, а передача тысяч вызовов в одном пучке была, как выражался его профессор, «изящным решением».

Тот, меньший хор голосов, который он услышал тогда, напоминал шум в большом переполненном зале, где все говорили одновременно, ожидая начала концерта.

Сейчас Мортон слышал что-то похожее, только голосов было еще больше.

В изумлении он подумал: «Неужели я сейчас слышу все слова, которые в этот момент произносят там, внизу?»

Такая возможность не умещалась в его уме и была слишком огромной, чтобы ее можно было обдумать за то малое время, которое у него было. Мортон задал себе вопрос, способен ли он еще управлять своими действиями.

В кабинете посла Лорана зазвонил видеоком, и чей-то голос доложил:

— Сообщение от поисковой группы, господин посол!

Лоран быстро снял трубку. Наступило молчание — он слушал того, кто говорил на другом конце провода. Потом, бросив взгляд на Брэя-диамондианца, он задал в трубку вопрос:

— А тело лейтенанта Лестера Брэя? Рядом со мной стоит человек, которому это будет особенно интересно.

Наконец Лоран положил трубку и серьезным тоном сообщил:

— Обнаружен только один труп — тело мисс Феррарис. Спасатели вошли в корабль, надев противогазы, и нашли там около шестидесяти ирсков и людей, которые все были без сознания. Единственный, кто исчез, — Мортон. Предполагают, что в воздухе распылено примерно пол-литра гипнотизирующего газа, а этого в таком ограниченном пространстве достаточно, чтобы усыпить их всех на несколько дней.

Мертвенно-бледное лицо посла постепенно приобретало обычный цвет, и выражение этого лица было радостным.

— Я велел доставить их всех сюда. Думаю, скоро мы сможем начать мирные переговоры. И в данных обстоятельствах, поскольку большая часть делегатов находится под гипнозом, я очень надеюсь на удачу. Мне кажется, что это полное и окончательное решение военной части той головоломки, о которой вы говорили…

* * *

Мортон вновь оказался в знакомом ресторанчике напротив Марии — Изолины Кастанья — Феррарис.

— Что с вами было? Уже два раза приносили счет, — шепнула она.

— Кажется, решение 96-Т означает вот что: местная группа абонентов Махалы отныне должна подчиняться моим приказам, а через две тысячи лет кто-нибудь прибудет сюда посмотреть, позволю ли я совершиться тому, чего они хотят. Я буду должен уволиться из армии и остаться на Диамондиане. Что вы думаете об этом? Как вам нравится идея сделать всех людей взаимозаменимыми с полковником Чарлзом Мортоном?

Пока он говорил, черноволосая молодая женщина оживилась. Вдруг она встала с места, быстро обошла стол и упала на колени коренастому смуглому диамондианцу.

— Господину Чарлзу Мортону и его супруге пора удалиться в укромный уголок и там воспользоваться своим уединением. Но одно я могу сказать тебе точно.

— Что же?

— Такой план, как тот, что предлагает эта Махала, никогда не будет принят диамондианцами.

Сказав это, она прижала в поцелуе свой изящный рот к толстым губам Мортона.

Эпилог

На Земле через несколько недель.

Заведующий художественной частью некоего журнала постучал в дверь своего шефа — главного редактора, вошел к нему и почтительно положил на его стол рукопись.

— Я получил новый рассказ лейтенанта Лестера Брэя. С Диамондианы.

— Слушайте, это ведь там только что подписали тот мирный договор! Покажите-ка мне это!

Глаза шефа искрились радостью, когда он читал: «Серые мысли под серым небом… Из своего окна Христомена видела над потемневшими крышами Нового Неаполя вершину Везувия-2, который непрерывно извергал клубы дыма…»

Широко улыбаясь, главный редактор поднял взгляд на своего молодого помощника.

— Нет, вы только послушайте! Какой местный колорит! Это непременно нужно поставить в ближайший номер! Это же фантастическая сенсация — мы первые опубликуем такой материал! Рассказ очевидца — да с этим мы прогремим на весь мир! Вы согласны?

— Конечно, шеф!

ДЕТИ БУДУЩЕГО ^(роман)

Глава 1

Кто-то пристально рассматривал одну из улиц земного космического городка Спейспорта. Он пользовался невидимыми линзами. Изображение предметов было детальным и четким даже сейчас, в ночное время.

На несколько секунд внимание наблюдателя сконцентрировалось на красивой вилле. Затем взгляд переместился дальше, на соседние дома, и наконец остановился на дальнем конце улицы, где на перекрестке располагалось низкое здание из металлических конструкций Это было квадратное сооружение высотой примерно в полтора человеческих роста. Наверху горела люминесцентная надпись: «Подземный вход». Видимо, этот указатель очень заинтересовал владельца невидимых линз, и с их помощью он мгновенно «перепрыгнул» расстояние, отделяющее его от здания. Теперь он тщательно изучал очертания скользящих входных дверей здания и видневшиеся за ним указатели:

ВЫСОКОСКОРОСТНАЯ МОНОРЕЛЬСОВАЯ.

ТРАНСПОРТНАЯ СЛУЖБА

Деловой центр города — 8 минут

Нью-Йорк — 5 часов

К сведению:

На междугородных линиях предусмотрены пересадки

Из-под земли послышался глухой рокот, затем с едва слышным свистом раздвинулись двери За дверями начиналась шахта подземного лифта, который в этот момент вынес на поверхность семь человек: пятерых мужчин и двух женщин. Все тут же разбрелись в разные стороны, кроме двух мужчин.

Они шли по улице мимо той самой красивой виллы, когда наблюдатель перефокусировал на них свои линзы, приспособившись к скорости их шага. По всей видимости, его интересовали именно они.

Тот, кто наблюдал за ними, обладал ограниченной способностью анализа и восприятия человеческого существа и понимал лишь то, что перед ним двое мужчин: один — сорока с небольшим лет, другой — постарше, уже с сединой на висках. Более молодой — внешне привлекательный мужчина, решительный, уверенный в себе. Его манера поведения говорила о несколько чрезмерной агрессивности, и что-то подсказывало, что он не потерпит никакого противодействия. Чувствовалось, что это вполне зрелый и неординарный человек.

Старший явно был человеком более мягкого склада, хорошо одет, и его манера поведения свидетельствовала об успехе и благополучии, о том, что в своем отношении к миру и людям он полагается на собственный жизненный опыт и убеждения.

Именно он, недоуменно пожав плечами, первым произнес:

— Странно, Джон, что после почти десятилетнего отсутствия ты сразу же предлагаешь мне стать буфером между тобой и Эстелл. Все, как тогда, перед тем, как ты улетел в космос.

Другой возразил:

— Что-то я такого не припоминаю, Дез. Я считал тогда, что мы все разлетаемся в разные стороны и должны перед расставанием собраться все вместе. Сегодня же, вынужден признать, мне, видимо, потребуется твоя помощь. Видишь ли, этим утром после приземления я позвонил Эстелл и сказал ей, что приеду через час. Конечно, я знал, что буду занят и не смогу приехать, и было глупо с моей стороны обещать ей это. Но дело не в этом. Когда мы разговаривали, я почувствовал по ее голосу, что какие-то вещи она просто не воспринимает.

— О, она тоже изменилась, — заметил Дез. — В Спейспорте вообще очень многое изменилось, командир Лейн. Например, твоя дочь, которой тогда было шесть, теперь — уже шестнадцатилетняя девушка и входит в группу.

— Входит во что?

— Позже ты все узнаешь, — уклонился от ответа собеседник.

Лейн с присущим ему нетерпением резко вздернул плечи, но продолжал говорить в прежнем дружеском тоне:

— Мой дорогой друг Дезмонд Рейд, старый дружище, мой советчик и моя опора в тяжелые моменты жизни, ты можешь продолжать намекать на что-то неизвестное и таинственное, но сейчас это неважно. Как я понял, я остаюсь командиром космического корабля, хотя и буду исполнять эти обязанности, сидя в кабинете за письменным столом. Я должен сам во всем разобраться, но… — уже более твердо продолжал он, — во всех случаях я буду поступать только гак, как считаю нужным. Моя дочь, моя жена, моя работа, некоторые дела в космосе, что еще не закончены…

Дезмонд Рейд мягко ответил:

— Я знаю, Джон, тебе предстоит пережить тяжелый шок. Дело в том, что после твоего отъезда начали проводить психологическую систематизацию мужчин — отцов семейств, и ты по своему типу характера и образу жизни был отнесен к категории бутеров, то есть отцов, лишенных права на воспитание своих детей. Новые факты, давшие нам дополнительные знания, заполнили имевшийся в этой области информационный вакуум.

Лейн довольно спокойно заметил:

— Я всегда был открыт для любой хорошей научной идеи. Никогда в жизни не отвергал нового оружия, если оно было должным образом испытано.

— Ну и хорошо! — коротко ответил Дезмонд Рейд, но в его тоне прозвучала излишняя для дружеской беседы напористость.

Лейн испытующе взгляну на друга, но промолчал.

Двое мужчин подошли к дому, который совсем недавно так внимательно рассматривал невидимый наблюдатель. Когда они поднимались по ступеням крыльца, из дверей вышла женщина и, бросившись к Лейну, тихо заплакала. Он стоял, крепко прижав к себе хрупкое тело жены и поглаживал ее светлые волосы. Так и не отпустив Эстелл, Джон ввел ее в дом. Следом вошел Рейд, тихо прикрыв дверь.

Незримый их спутник остался на улице, не сделав никакой попытки проникнуть внутрь дома.

Между тем в доме слышался сумбурный разговор, прерывающийся объятиями и поцелуями, как это всегда бывает между мужем и женой после долгой разлуки. Только у счастливых супругов такая бездумная радость длится долго, эта же пара не была, похоже, слишком счастлива.

Дезмонд Рейд молча смотрел на друзей, понимая, что очень скоро эйфория встречи уступит место реальности. Первые признаки отрезвления он заметил на лице мужа. Казалось, Лейна уже начали слегка раздражать объятия и поцелуи. Видимо, он решил, что пора перейти к делу. Он мягко отстранил жену и подвел ее к кушетке.

— Где Сьюзен? — спросил он уже достаточно твердым голосом.

Женщина, продолжая всхлипывать и вытирать слезы, прошептала:

— О, она со своей группой. У них сегодня масса дел.

Лейн, нахмурившись, взглянул на часы.

— Сейчас уже двенадцатый час. Возможно, я чего-то не понимаю, но это слишком поздно для шестнадцатилетней девочки.

Эстелл снова прижалась к мужу и, пытаясь успокоить его, сказала:

— Не тревожься о Сьюзен, она просила передать, что любит тебя.

Рейд, сидевший в дальнем конце комнаты, увидел, как резко изменилось выражение лица Лейна. Он сделал ему знак рукой, пытаясь остановить готовые сорваться у того слова, но было уже поздно: какая-то мысль овладела Лейном, и старый мудрый друг был бессилен помешать ей. Тут же послышался напряженный голос Лейна:

— Боюсь, я не понимаю. — Бросив быстрый взгляд на Рейда, он продолжал говорить все более громким и резким голосом: — В течение трех тысяч четырехсот восьмидесяти восьми дней и ночей я находился в космосе, и ты мне заявляешь, что именно сегодня, когда я вернулся на Землю и приехал домой, моя дочь куда-то ушла по своим делам, как будто она не могла отменить встречу с ребятами и ждать отца дома.

Эстелл вздрогнула и отпрянула от него, впервые подняв к нему лицо. Это было лицо женщины около сорока лет, все еще довольно привлекательное, несмотря на недавние слезы, но печальное, с явственными следами долгой и нелегкой разлуки с человеком, за которого она когда-то — казалось, давным-давно — вышла замуж. На нем, сменяя друг друга мгновенно отразились печаль, сожаление, крушение надежд и… возмущение, сразу изменившее черты: губы сжались в узкую полоску, глаза прищурились.

— Дорогой, весь сегодняшний день я заставляла себя примириться и не обращать внимания на твою заведомую ложь во время нашего телефонного разговора утром. Восемь раз обещала себе, что не стану поднимать шум из-за этого, но сейчас вижу, что в тебе по-прежнему говорит все то же, что и десять лет назад, — чувство собственного превосходства. Но я должна сказать тебе, мой дорогой, что пока ты все эти годы летал в своем космосе, тебя официально квалифицировали как неподходящий по характеру тип для выполнения отцовских обязанностей по воспитанию своего ребенка. Ты — бутер. Так что успокойся и продолжай заниматься своей работой — там, вне дома, тем более, что тебе всегда это было больше по душе. А Сьюзен оставь мне и ее группе. О'кей? — Закончив бурную тираду, Эстелл попыталась улыбнуться.

Дезмонд Рейд одобрительно захлопал:

— Браво, Эстелл, хорошо сказано. Ты правильно сказала Джону о самом главном, чтобы он не расстраивался понапрасну потом и не наломал дров. — И обращаясь уже к Лейну, Дезмонд добавил: — Джон, твоя жена мудрая женщина и дала тебе хороший совет. Почему бы тебе им не воспользоваться?

Леин молчал, на лице было отсутствующее выражение. Затем он взглянул на Рейда, перевел глаза на жену. Казалось, он пребывал в состоянии тихого шока, когда вдруг, упрямо сжав челюсти, произнес:

— Давайте разберемся во всем этом. Ты говоришь, что именно я был определен как неподходящий тип человека для выполнения отцовских обязанностей?

На этот раз ему ответил Рейд:

— Практически весь космический персонал Спейспорта был подвергнут категоризации на основе их прошлого послужного списка и результатов тестирования, и ты был включен в ту категорию… — Рейд замолчал, и Эстелл быстро закончила его фразу:

— …в категорию, которую ты сам только что назвал.

— Сьюзен знает об этом? — спросил Лейн, покраснев.

— Разумеется, — ответила Эстелл. — Это необходимо, чтобы у девочки не возникали какие-либо фантазии в отношении тебя.

— Например, восхищение мной как офицером, преданным своему делу? — В тоне Лейна послышалось что-то опасное.

Прежняя мягкость Эстелл исчезла:

— Что касается преданности своему делу, то давай обсудим это как-нибудь потом. — Всем своим видом она давала ясно понять, что ей есть что сказать на этот счет.

По изменившемуся выражению лица своего мужа Эстелл поняла, что вот-вот последует взрыв. Она сжала его руку и примиряюще сказала:

— Слушай, мистер Лейн, ты сейчас дома и тебе все рады. Мы радуемся твоему возвращению, и Сьюзен очень скучала по тебе. Я, как положено примерной маленькой женушке, регулярно принимала успокоительные пилюли. Так что давай не будем все портить ненужными эмоциями.

Дезмонд Рейд поднялся и, обращаясь к Лейну, добавил:

— Твоя жена сумела так хорошо все объяснить, что я спокойно смогу перепоручить тебя ей.

Лейн тоже встал — автоматический жест вежливости военного человека по отношению к старшему. Слабая улыбка искривила губы, когда он с трудом произнес:

— Твое чувство времени как всегда не подвело тебя. Можешь положиться на меня, я разберусь во всем этом совершенно объективно.

Рейд недоверчиво покачал головой:

— Сомневаюсь, Джон, сумеешь ли ты это сделать. Помни, что твой дом — это не космический корабль.

Но Лейн продолжал, словно не слышал слов друга:

— Что же касается Сьюзен, то я побеседую с ней позже, когда она вернется, и мы обязательно договоримся, в какое время молодая девушка должна возвращаться домой.

Рейд пожал плечами и взглянул на Эстелл:

— Ну что ж, дорогая, во всяком случае мы сделали все, что могли.

Эстелл стояла, безвольно опустив руки.

— Не похоже, что он что-нибудь понял, — глухо ответила она.

Лейн еще раз посмотрел на жену, потом перевел взгляд на Рейда. Его собственное лицо выражало бесконечную усталость и разочарование, когда он вновь задал все тот же вопрос:

— Ну ладно, если вы оба такие умные, а я — такой глупый, то скажите мне, где в настоящий момент Сьюзен и что она делает?

Эстелл ответила тусклым от усталости голосом:

— Она сейчас со своей группой.

— Джон, это все, что тебе нужно знать, — поспешно добавил Рейд и направился к выходу. Остановившись в дверях, он поклонился Эстелл и бросил Джону:

— До свидания, я рад, что ты опять с нами. — Затем прошел в холл и мягко прикрыл за собой входную дверь. Тихо щелкнул замок.

Глава 2

За несколько минут до того, как Дезмонд Рейд вышел от Лейнов, невидимый Наблюдатель внезапно покинул свой пост и через мгновение оказался в трех кварталах от него.

Казалось, это место было выбрано не случайно, так как он сразу же сосредоточился на разворачивающейся перед ним сцене. От небольшой группы подростков вдруг отделился худенький невысокий мальчик и кинулся бежать — прямо к тому месту, где расположился неизвестный. В тот же момент один из более старших подростков бросился за ним вдогонку. Первый бежал неровно, делая неуклюжие прыжки, иногда падая. Старший быстро нагнал его и, прыгнув, повалил на траву рядом с белой оградой. Однако поверженный мальчишка сопротивлялся и даже сумел протащить фута на три упавшего вместе с ним преследователя. От Наблюдателя их отделяло теперь не больше десяти футов, и он телепатировал мальчику:

«Тебе нужна помощь, сын?»

«Нет, отец».

«Все в порядке?»

«Получилось очень удачно, что он вошел со мной в физический контакт. Когда мы с ним возились, я сумел испытать свою способность воздействовать на его ощущения. Это — Майк Саттер, один из двух вожаков группы «Красная Кошка». Кажется, мне удалось повлиять на его органы чувств, и он не видит ничего необычного в моем облике».

«Хорошо. Пригодились ли тебе мои советы?»

«Да. Когда я от них убегал, я притворился, что очень боюсь своего отца, от которого мне здорово влетит, если я поздно вернусь. Они сказали, что «Красная Кошка» сумеет меня защитить, но я сделал вид, что не верю им».

Наблюдатель был явно удовлетворен и вновь обратился к сыну:

«Но я все-таки буду продолжать визуальное наблюдение: я собираюсь посмотреть, чем завершится эта история».

«Благодарю тебя, отец».

В этот момент ничего не подозревавший Майк поднялся с земли, рывком поставив на ноги своего пленника. К ним уже подошли остальные ребята.

Инопланетянин, так стремительно переместившийся к месту этого происшествия, чтобы помочь своему сыну в случае необходимости, продолжал внимательно следить за ними. Скрытое наблюдение за жителями Спейспорта должно дать ему полное представление о человеческой расе: слаба она или могущественна, обладает ли мощным оружием и системой обороны, и многое другое. Изучая взрослых Лейнов и Рейда, он уже начал понимать, что столкнулся с трудной задачей.

Сейчас Наблюдатель пристально рассматривал Майка Саттера, гибкого и мускулистого юношу с привлекательным лицом. Помня, что Саттер — один из лидеров группы, он обратил внимание на ясные серые глаза Майка, в которых го и дело загорался огонек нетерпения, такой же, как в глазах Джона Лейна. Его собственный сын, живущий сейчас в облике человека под именем Бад Джагер в доме землянина, не имеет ничего общего с этими подростками. Полагая, что имена людей — это недостаточный ориентир для дальнейшего наблюдения за ними, разведчик использовал также системы видео- и аудиоидентификации членов группы «Красная Кошка», чтобы безошибочно опознать их в любом месте.

Первым к Майку и Баду подошел коренастый юноша. В нем не было гибкой силы и динамичности Майка, он казался чересчур невозмутимым и медлительным. Наблюдатель отметил, что остальные подростки стояли на прежнем месте и лишь две девочки подбежали к Майку. Одна — блондинка, другая — темноволосая, маленького роста. В это время Бад попытался вырваться, но Майк удержал его. Тогда он несильно пнул Майка в колено, и тот, вздрогнув от острой боли, толкнул Бада в грудь. И опять было видно, что Майку очень больно: он отдернул ушибленную руку и потряс кистью.

Но девочки, видимо, не заметили ничего странного. Белокурая обратилась к подростку, который молча стоял рядом и бесстрастно смотрел на короткую стычку:

— Ли, мне кажется, нельзя позволять Майку бить Бада.

— Сьюзен, не говори того, чего не знаешь! — возмущенно перебил ее Майк. — Это я пострадал, а не Бад. Он так двинул меня по колену… и вообще у него везде кости, в самых неожиданных местах, — я чуть пальцы не сломал, когда попробовал его ударить!

Услышав это, Наблюдатель встревоженно телепатировал сыну:

«Не слишком ли много тестов за такое короткое время?»

«Нет, отец. У них было секундное замешательство, и я успел в этот момент внедрить в его мозг сигнал о том, что причинить мне боль значит причинить боль себе. Мне кажется, он — импульсивный человек и вполне может броситься на меня, не дожидаясь разрешения от Ли Дэвида, лидера группы».

«Этот рослый светловолосый юноша рядом с вами — Ли Дэвид, лидер «Красной Кошки»?»

«Да, это он».

«А блондинка, которую назвали Сьюзен, — это Сьюзен Лейн?»

«Точно. Брюнетку зовут Мериэнн Бейкер. Кажется, она набивается в подружки Майку, хотя он не очень-то ею интересуется».

«Сколько ты узнал в первый же вечер!»

«Ну что ж, теперь настало мое время проникновения и обучения».

«Хорошо. Я доволен тобой, сын».

Наблюдатель успокоился. Его сын в облике Бада Джагера сумел отлично сориентироваться и легко управлял развивающейся ситуацией. Не всякий взрослый сумел бы справиться с этим лучше.

Ли Дэвид как самый старший первым вспомнил о времени и взглянул на часы:

— Ладно, уже двадцать минут двенадцатого. Думаю, на сегодня хватит. Бад весь вечер провел с нами. Сэк, Майк?

Майк, видимо, был не очень доволен и, помолчав, спросил:

— Ли, а почему не как всегда? Мы же всегда расходимся в двенадцать!

Ли снисходительно улыбнулся:

— Бад и так уже весь извелся. Думаю, мы все равно сделали, как хотели. Сэк? — Он вопросительно посмотрел на каждого. Все хором поддержали его — все, кроме Майка, процедившего сквозь зубы:

— Ну что ж, если ты так хочешь…

Голубые глаза Ли смотрели на Майка удивленно и выжидательно:

— Что тебя вдруг понесло?

— Тебе показалось.

— Я же вижу, ты в чем-то сомневаешься. Давай, выкладывай начистоту, и быстро во всем разберемся.

При этих словах лицо Майка посветлело, и он разжал руку, которая держала Бада за воротник. Дружески улыбнувшись, он коротко ответил:

— Все, порядок. Сэк.

Ли дал знак расходиться и подошел к Сьюзен.

— Пошли, подруга.

Взяв его за руку, девочка кивнула остальным:

— Сэк.

Все, кроме Бада, повторили в ответ непонятное слово.

Мериэнн стояла рядом с Майком, уцепившись за его руку, и оба смотрели вслед быстро удаляющимся Ли и Сьюзен. Не отрывая взгляда, Майк покачал головой:

— Очень плохо.

— В чем дело, Майк? — Мериэнн удивленно посмотрела на него.

— Скажу после, когда провожу тебя домой.

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Баду:

— Сэк.

— Это значит, что я могу идти домой? — озабоченно переспросил Бад. — Но кто же пойдет вместе со мной, чтобы я не оказался один на один с моим стариком? Он пообещал спустить с меня шкуру, если я уйду с вами! — В его голосе слышался неподдельный страх.

Но Майк был терпелив:

— Бад, тебе же предлагали на выбор — отвести тебя в Зал или домой. Решай сам, что ты хочешь.

— Я должен вернуться домой. Должен. Я ни за что не осмелюсь уйти из дома на всю ночь. — Бад почти кричал.

Майк, недовольно сжав губы, обратился к одному из старших парней:

— Альберт, отведи его домой. Если предок устроит скандал, нажми эту кнопку, и через три минуты к вам придут на помощь. Сэк?

С этими словами он передал Альберту маленький прибор. Но на Бада, казалось, это не произвело впечатления:

— Какая еще помощь? — Его худое личико вытянулось.

— Сэк, Бад.

— Что значит это твое «сэк»?

— Оно значит, что я хочу услышать от тебя в ответ, что ты слышал и понял меня.

— Что же я должен ответить?

— Скажи «сэк, Майк».

Но Бад не унимался:

— Если я скажу «сэк», это значит, что я выслушал тебя, наш разговор окончен и я иду домой?

— Все точно. Именно это.

Бад был просто невыносим, но Майк сдержался и продолжал разговаривать очень мягко.

— Ну что ж, скоро ты поверишь в наше слово, Бад. За исключением лишь редких случаев, мы всегда говорим то, что думаем.

— А откуда я знаю, что сейчас как раз не тот редкий случай?

— Потому что я говорю тебе, что это не так. Сэк, Бад.

При этих словах Наблюдатель быстро вступил в контакт:

«Произнеси это слово».

«Мне хотелось продлить тест!»

«Я понимаю, но мне кажется, сейчас самое время согласиться с Майком».

«Но, отец, мне и вправду придется нелегко, когда я вернусь «домой». Ты выбрал мистера Джагера мне в отцы потому, что он один из ярых противников детских групп. Он мне пригрозил, чтоб я и не думал водиться с этими ребятами, пока живу с ним. Я не уверен, смогу ли справиться со взрослым, не выдав себя».

«Не беспокойся, мой сын, я последую за тобой».

«Я волнуюсь не за себя. Я боюсь, что, выдав себя, я провалю задание. Хотя, должен признать, я — обыкновенный ребенок на своей планете — явно превосхожу человеческое существо во всех отношениях. Мне кажется, что люди просто беззащитны перед такими расами, как наша. Отец, мы в состоянии покорить эту планету!»

Инопланетянину не понравилась излишняя самоуверенность сына:

«Не спеши с выводами. Первые впечатления часто бывают обманчивыми. Продолжай наблюдение, пока у нас еще есть время, и до конца выполни задание».

Контакт закончился, и Бад, глядя в глаза Майку, громко и внятно произнес:

— Сэк, Майк.

Майк Саттер, глядя вслед уходящим Альберту и Баду, задумчиво, как бы про себя, произнес:

— Забавный парень. Посмотри, Мериэнн, какая у него походка — прямо нога за ногу цепляется.

Наблюдатель насторожился: неужели тот что-то заподозрил? Тогда вся операция может оказаться под угрозой срыва.

Но Майк тряхнул головой, будто отмахиваясь от ненужных мыслей, и деловито произнес:

— Ну, ладно. Теперь нужно решить другую проблему. Похоже, им нет конца.

— Майк, ты что-то имеешь против Ли? — Мериэнн смотрела на него с обожанием, но любопытство оказалось сильнее.

Услышав, что они заговорили о другом, Наблюдатель успокоился.

— Он ушел раньше времени и даже не сказал, почему. — Майк недовольно пожал плечами.

— А почему ты не спросил у него?

Майк задумчиво помолчал, потом нехотя протянул:

— Понимаешь, не всегда знаешь, когда лучше давить на человека, а когда — и наоборот. Я знаю, что отец Сьюзен сегодня вернулся домой на Землю после самой длительной в истории Спейспорта экспедиции в космос.

— О, и ты думаешь, что Ли…

— Да, я думаю, что Ли хотел, чтобы Сьюзен пораньше вернулась домой.

— Ну и что в этом такого? Почему бы нам не отпустить ее пораньше? Ведь мы же иногда делаем так!

Но Майк упрямо сжал губы и покачал головой:

— Нет, только не в этом случае. Ее старик — один из тех отъявленных, которых с самого начала определили в категорию бутеров. Наши группы не могут идти на уступки людям, которые по своему характеру неспособны к компромиссу. Они видят в этом проявление нашей слабости.

С этими словами Майк тронулся с места, и Мериэнн поспешила за ним. Не оглядываясь на девушку, он продолжил:

— Похоже, что сейчас, когда я считал, что все идет отлично, на нас обрушится масса проблем. Так что я бы не прочь пока немного погулять, сэк?

Они медленно побрели вдоль улицы.

Глава 3

Прошло уже минут десять, как Эстелл пришла в спальню. Медленно раздеваясь, она пыталась разобраться в нахлынувших на нее противоречивых чувствах к мужу. Она и желала и противилась его приходу. Так и не услышав его шагов, поджала губы и решительно надела пижаму и халат. Но вновь поддавшись смутному ожиданию, неловко присела на край кровати… Растерянное выражение на ее лице сменилось вспышкой гнева, возмущения и давней, уже привычной обиды. Вздохнув, она подумала: «Эт-т-тот человек! Невозможный тип!»

Эстелл вернулась в кабинет. Лейн был около бара и смешивал себе коктейль. Увидев жену, он галантно протянул ей свой стакан, но та лишь молча покачала головой, не очень полагаясь на свой голос.

— Позволь, я приготовлю твой любимый коктейль?

На ее губах промелькнула усмешка: хорошо бы посмотреть, как он помнит, что она любит! Но нет, лучше не стоит выяснять. Его забота и внимательность могут ослабить ее решимость, а в этом нет ничего хорошего. Нет, благодарю покорно. Эстелл вновь покачала головой: нет, ни за что.

И тут она почувствовала на себе пристальный взгляд мужа — как будто ее сфотографировали во весь рост. Когда-то раньше она смеялась, что Джон поедает ее глазами. Ей это нравилось, вселяло уверенность в себе. Теперь, к сожалению, она ощутила только раздражение. И дело было не в Джоне: после десяти лет одиночества Эстелл уже не чувствовала в себе прежней привлекательности: да, она уже не «лакомый кусочек» в его глазах, и его долгое добровольное отсутствие лишь укрепляло ее в этой мысли.

Не поддержав дружеский тон мужа, Эстелл тем не менее не могла заставить себя относиться к нему враждебно и подумала про себя: «Все-таки за весь сегодняшний день я сумела не поссориться с этим грубияном, как и десять лет назад… Порвать с ним нужно было еще тогда, когда он, не сказав мне ни слова, дал согласие на эту экспедицию. Ну что ж, свой долг перед обществом я выполнила сполна, — размышляла она с горьким юмором. — Я свое отслужила… и было бы глупо лить перед ним слезы жалости об утраченных иллюзиях, о том, что могло бы быть…»

Лейн, как будто угадав, что происходит в ее душе, резко поднялся и отставил стакан:

— К тому же, дорогая, мы не можем отправиться спать, не дождавшись Сьюзен.

Конечно, дело было не в этом, но Эстелл тоже понимала, что дочь вот-вот вернется и сейчас не время затевать выяснение отношений, чтобы высказать наконец ему все, что наболело. Кроме того, когда Сьюзен вернется домой и не увидит их в кабинете, она непременно помчится в спальню, и, конечно, будет крайне неловко, если она застанет их там в самый интимный момент. Признаться, эти джэбберы все-таки чуточку наивны — не во всем, разумеется, а лишь в том, что касается отношений между мужчиной и женщиной.

— Думаю, ты прав, — согласилась Эстелл, но чувствовалось, что эта уступка далась ей нелегко.

На лице Лейна отразилось облегчение и понимание того, что этой короткой фразой она отметала часть своего горького гнева и возмущения, копившихся в ней десять лет. И желая как-то закрепить этот шаткий мир, он быстро проговорил:

— Дорогая, почему бы тебе не пойти в постель, а я приду к тебе сразу после коротенького разговора со Сьюзен!

Эстелл помолчала в нерешительности, затем тихо повторила за ним:

— Коротенького разговора?

Она почувствовала невыносимую усталость, но Лейн, казалось, ничего не замечал:

— Я буду с ней очень мягок. Сначала — радость долгожданной встречи. Потом — легкий намек, что молодой девушке не годится так поздно возвращаться домой Ну, а напоследок — спокойный совет, что теперь, когда я вернулся, она вполне может порвать с этой группой. В конце концов, она всего лишь подросток, — думаю, все пройдет гладко.

Эстелл, слушая мужа, лишь покачивала головой и в раздумье произнесла:

— Все тот же Идущий-Своей-Дорогой Джон Лейн. Никогда не сомневающийся, что у него есть правильные ответы на все вопросы — даже на те, в которых он никогда так и не попробовал разобраться.

Лейн, казалось, застыл, сжав в руке стакан, явно пытаясь сдержать новый приступ раздражения. Затем, сделав большой глоток, он овладел собой:

— Дорогая, я хочу, чтобы ты поняла только одно — ты не в силах оградить Сьюзен от разговора со мной, ее отцом Так что лучше тебе пойти прилечь!

Эстелл вздрогнула:

— О, так значит, ты все пропустил мимо ушей или действительно не понял того, что мы с Рейдом пытались тебе втолковать!

— Я пропустил? Что пропустил? — Лейн выглядел озадаченным.

— Джон, Сьюзен совсем не нуждается в моей защите, ты должен понять это.

Но он не понимал и в недоумении смотрел на жену:

— Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?

— Ее защитит группа. Если, конечно, потребуется.

Лицо Лейна приняло бессмысленное выражение. Было видно, как он безуспешно пытается осмыслить услышанное. Он стоял неподвижно, чуть прикрыв глаза. Эстелл продолжала говорить, и в ее тоне постепенно возникли нотки властной уверенности, она как бы пыталась силой пробиться к его затуманенному сознанию.

— Неужели ты не понимаешь, милый? Эти детские группы существуют совершенно официально, и никто не может противодействовать им. Ни ты, и никто другой.

Джон, как будто прозрев, посмотрел на жену с безграничным удивлением:

— Так, значит, когда ты спорила и убеждала меня, ты хотела защитить меня?

В полном молчании Лейн тихо поставил свой так и не допитый стакан и застыл у бара. Его лицо отражало отчаянную внутреннюю борьбу: все, что он услышал, не имело ничего общего с теми незыблемыми принципами, которыми он руководствовался всю жизнь. Было ясно, что конфликт — какую бы форму он ни принял — был теперь неизбежен. Когда Лейн пришел в себя, лицо у него было мрачно, губы сжаты:

— Что ж, теперь я понимаю, насколько все это серьезно. Но я все равно должен поговорить с ней.

Эстелл тихо вздохнула:

— Наверное, я так и не сумела объяснить тебе все как следует. Позволь, я попытаюсь еще раз: эти группы уже восемь с половиной лет занимаются воспитанием детей Спейспорта.

Лейн покачал головой, его губы чуть дрогнули в снисходительной усмешке:

— У меня уже складывается общая картина: какие-то идиоты придумали очередной фокус, и дети на него клюнули!

Реакция Эстелл была мгновенной:

— Идиоты были те, кто понесся в космос и бросил детей, предоставив их самим себе, не думая о них!

— Я полагал, что оставляю свою дочь на попечении матери и школы, которые смогут уберечь ее от всяких неприятностей.

Лицо Эстелл вспыхнуло:

— То, что ты думал, и то, что было на самом деле, — совершенно разные вещи. Ты не в состоянии понять, что мать и школа — это совершенно недостаточно для ребенка! И кроме того, — продолжала она немного спокойнее, — хорошо известно, что есть определенный тип отцов, присутствие которых так же вредно для детей, как и отсутствие других.

— Ты имеешь в виду, конечно, мой тип, не правда ли?

Что-то в голосе Джона насторожило Эстелл, она огорченно посмотрела ему в глаза:

— Не обижай Сьюзен, прошу тебя.

Лейн даже растерялся:

— Обидеть свою собственную дочь?! Как я могу это сделать? Я так люблю ее! Ваши фотографии всегда были со мной, где бы я ни летал!

Оба, вконец обессиленные, замолчали. Эстелл, давно отвыкшая от мужа и семейных ссор, чувствовала физическую усталость после тяжелого разговора. И все-таки она первая нарушила молчание:

— Ну что ж, хорошо.

Второй раз за вечер она отправилась в спальню, оставив без ответа «спокойной ночи» мужа. Он молча провожал ее взглядом, пока она не скрылась в холле.

Взяв свой стакан, Лейн устроился в кресле рядом с лампой, взял газету и начал ее быстро просматривать.

Глава 4

Время будто остановилось. Сложив прочитанную газету, Лейн взялся было за другую, но тотчас отбросил ее и медленно пошел за новой порцией спиртного. Гнев переполнял его, он задыхался. Расстегнув воротник рубашки, он неподвижно сидел, не спуская глаз с часовой стрелки. Была уже полночь. Судорожно сжав стакан, он сделал глоток и в этот момент услышал, что кто-то приближается к дому. Лейн резко встал и подошел к окну: послышались чьи-то голоса — звонкий девичий и низкий, чуть хрипловатый мужской. Затем он увидел, как двое поднялись на освещенное крыльцо — высокая стройная девушка со светлыми волосами и юноша постарше ее, лет восемнадцати. Они стояли, полуобнявшись, как в танце. Потом девушка поцеловала своего провожатого в правую щеку.

— Доброй ночи, Ли.

— Доброй ночи, подруга. — И он исчез из поля зрения Лейна, шагнув к двери. Послышался звук вставляемого в скважину ключа, щелчок замка, и дверь открылась. Юноша вновь появился и протянул девушке ключ, который она спрятала в сумку. Хлопнула входная дверь. Все еще стоя у окна, Лейн видел, как юноша быстро направился к калитке и, выйдя за ограду, свернул направо.

Из холла доносились неясные звуки, и Лейн, неслышно ступая по толстому ковру, прошел туда и увидел спину дочери, склонившейся над котенком. Нежно прижимая к себе пушистый комочек, девушка повернулась и увидела отца… На секунду она замерла от неожиданности и бросилась к нему. Обняв одной рукой его за шею, она продолжала другой прижимать котенка. Чуть смущаясь, она поцеловала Лейна в правую щеку.

— О, папа, ты вернулся. Наконец-то!

Лейн чувствовал, как у него расслабилось лицо. Он крепко обнял дочь и уже хотел поцеловать ее в губы, но та быстро подставила ему правую щеку и заученной скороговоркой сказала:

— В правую щеку, папа. Мальчики и родители целуют в правую щеку, а другие девочки и малыши — в левую. Нужно, чтобы ты сразу это узнал.

Лейн растерялся и, неловко чмокнув дочь в точно указанное место, хотел было уже отстраниться, но она продолжала обнимать его, и на голубых глазах наворачивались слезы.

— Папа, я так рада, что ты вернулся.

Лейн постепенно приходил в себя. Он забыл о своем недавнем гневе и тоже едва сдерживал слезы.

— Да, я вернулся, моя дорогая, — хриплым от волнения голосом ответил он, — и на этот раз все будет хорошо. Мы опять вместе, вся наша семья. Ты рада?

Сьюзен убрала руку с отцовского плеча и поднесла к его щеке котенка.

— Папа, поздоровайся с Фаззи! Если ты действительно собираешься жить дома, вы должны познакомиться и полюбить друг друга.

Лейн с сожалением перестал обнимать дочь и взял котенка.

— Давай поговорим немного, Сью.

— Папочка, мне кажется, что я проговорила бы с тобой тысячу часов, но только не сейчас — у меня слипаются глаза.

Лицо Лейна стало чуть жестче, и он продолжал, как бы не слыша ее:

— Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Присядь.

Сьюзен посерьезнела и, взяв котенка к себе, послушно опустилась на стул. Лейн сел напротив дочери.

— Сьюзен, сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — рассеянно ответила та, явно думая о чем-то другом. — Плохо, когда девочке приходят в голову такие мысли, как мне сейчас.

Лейн молчал, пытаясь понять, что же пришло в голову его дочери.

— На самом деле, папа, ты, наверное, не согласен с тем, что ты — бутер, ведь так?

Было видно, что вопрос застал Лейна врасплох, но в глазах его по-прежнему горел упрямый огонек.

— Бутер? Это звучит, как ярлык, который хотят вдолбить в головы молодых, еще ничего не понимающих в жизни. И если уж такой ярлык у кого-то застрянет в мозгах, то он в будущем все будет мерить им. Я прошу тебя, забудь о бутере и прочей ерунде, пока я не сказал тебе всего, что хотел.

Сьюзен с готовностью согласилась:

— Это — по-честному! Только давай отложим до утра, — я так хочу спать, что ничего не услышу и не пойму.

— Ничего, я скажу лишь о главном, это недолго.

И Лейн — как часом раньше Эстелл — поведал дочери о своем удивлении и разочаровании, когда, вернувшись домой после долгой разлуки, не застал там своей любимой дочери, потому что встреча с друзьями оказалась для нее важнее.

— Но я же была со своей группой, папа! Хотя ты же бутер, папа, так что тебе это ни о чем не говорит. Но если только ты потерпишь несколько дней, то поймешь сам, что все это значит, и тогда ты уже никогда ни о чем не будешь беспокоиться.

— Мне надоело это словцо «бутер». Кроме того, я — в отличие от тебя — вообще не принимаю всего, что с ним связано.Поэтому еще раз прошу тебя оставить в покое все эти слова, пока не закончим наш разговор.

В глазах Сьюзен снова появилось рассеянное выражение, и, казалось, она вот-вот расплачется.

— Что бы ни случилось, папа, помни, что твой джэббер очень любит тебя и всегда будет любить.

Лейн опять вскинулся, услышав новое словечко:

— Я вижу, ты никак не можешь отказаться от своих ярлыков! Дорогая, мы ведь только что договорились, что не будем пока пользоваться этой бессмыслицей, которую тебе вдолбили в голову!

— Это — по-честному, — невозмутимо ответила Сьюзен. — Не нужны ярлыки — ни отцу, ни группе, сэк?

Лейн помолчал, нетерпеливо похлопывая себя по колену, но сумел сдержаться и на этот раз не вспылил:

— Полагаю, слово «сэк» означает «все в порядке» или «о'кей». Но как можно расшифровать «джэббер»?

— Это — ребенок, папа, ребенок от четырнадцати до девятнадцати лет! — Сьюзен широко улыбнулась, и стало видно, что это прелестное личико принадлежит очень хорошему человеку.

— Ну а что, по-вашему, означает слово «отец»?

— А отец — это то, о чем ты сам только что говорил: скучал, сердился, беспокоился… А это все — неправда, а неправды не должно быть.

— И в чем же здесь, по-твоему, неправда? — Лейн едва сдерживал себя.

— Папа, мы с тобой — из разных поколений. Конечно, мы рядом — можем даже коснуться друг друга. Но ведь ты разговариваешь со мной только тогда, когда хочешь знать, все ли у меня в порядке, не собираюсь ли я выкинуть какой-нибудь номер. И это все, дальше мы расходимся — каждый по своим делам. А быть всегда вместе просто невозможно: ты ведь не можешь позволить себе быть откровенным в моем присутствии и говорить мне только правду. Когда же я говорю тебе все как есть, без всяких выдумок, то тебя это сводит с ума, ведь так? В этот момент из холла донесся неясный звук, как будто кто-то пытался сдержать кашель. Вскоре вошла Эстелл, и Лейн поднялся ей навстречу.

— Мне послышались голоса, и я вышла посмотреть, кто тут, — сказала она, вся дрожа, каким-то не своим, сдавленным голосом.

— Что с тобой? — встревожился Лейн и, видя, что жена продолжает дрожать, направился к бару за водой. Когда он принес стакан, Сьюзен уже скрылась в коридоре, откуда чуть слышно донеслось ее «спокойной ночи».

Эстелл перестала дрожать, глотнула немного воды и виновато сказала:

— Уже поздно, и я отослала Сьюзен в постель.

Допив воду, она добавила:

— Я слышала конец вашего разговора и решила, что для первого раза вы сказали друг другу более, чем достаточно.

Лицо Лейна исказилось, в бессильном гневе сжались кулаки.

— Ты смеялась надо мной, когда подслушивала нас! Ты и дрожала потому, что не могла сдержать смех!

Но Эстэлл больше не хотелось ссориться, и она тихо улыбнулась мужу.

— Прости меня, дорогой, я вижу, ты слишком взволнован.

— Чепуха! — взорвался Лейн. — Я просто пытаюсь быть честным!

— Хорошо-хорошо. Я согласна — именно это ты сейчас и делаешь: пытаешься быть самим собой. Я рада. А как тебе кажется, эти ребята из группы — они довольно невинные, не правда ли? — Эстелл внимательно посмотрела на мужа. Его лицо выражало внутреннюю борьбу явно противоречивых чувств: несмотря на охватившую ярость, появилась подспудная мысль: «Не лучше ли выждать удобный момент». И Лейн сделал шаг назад, как будто стоял у края пропасти. Но когда он заговорил, в его голосе не чувствовалось желания сдаться:

— Что ж, видно, не только у детей забиты головы. Но сейчас уже ночь, так что давай оставим эту тему до поры до времени, согласна?

— Джон, я ведь тебя хорошо знаю. Смотрю на твой упрямый подбородок и вижу, как ты уже что-то задумал, от чего я наверняка не буду в восторге. Но это — потом, а сейчас… сейчас я очень хочу спать. — Замолчав, Эстелл наклонила голову и кокетливо взглянула на мужа.

— Ты ведь не хотел бы застать меня уже спящей, а?

— Все та же, моя любимая, ничуть не изменилась… — Лицо Джона смягчилось, он обнял жену.

— Все та же, но на десять лет старше, — сдавленно отозвалась Эстелл, не отрывая лица от груди мужа.

— Ну же, иди в постель, я буду ровно через минуту.

— Что ты собираешься делать?

— Немного приберу здесь, — Джон кивнул на разбросанные газеты и неубранный бар.

— Завтра утром я бы все сделала сама, Джон! — бросила Эстелл, уже направляясь в спальню. — О Боже, все тот же неисправимый Джон Лейн!

Но Лейн уже не слушал ее, он быстро убрал газеты и бутылки и, стоя в дверях, еще раз придирчиво оглядел комнату, чтобы убедиться, все ли в порядке.

В доме наступила тишина, которую нарушали лишь редкие звуки с улицы.

К этому времени Наблюдатель перенес свой пост к небольшому белому домику на одной из улиц менее респектабельного района Спейспорта. Это был дом Джагеров, той самой семейной пары, куда внедрили Бада. Инопланетянин целиком сосредоточился на приближающихся к дому Баде и Альберте, внимательно следил за каждым их шагом: вот они вошли за ограду, поднялись на крыльцо, резко зазвенел звонок. Довольно долго никто не отзывался, наконец в дверях появилась худая женщина в наспех наброшенном халате.

— О, Бад, это ты! — Казалось, она ожидала увидеть кого-то другого.

— Да, я, мама.

— Твой отец еще не вернулся из города. Заходи скорее в дом, чтобы он не узнал, когда ты пришел.

Казалось, Бад колебался, но на самом деле ему нужно было войти в контакт с отцом:

«Должен сказать, отец, я рад, что мистера Джагера еще нет. Конечно, это всего лишь отсрочка, — рано или поздно он все равно узнает, что теперь я полноправный член группы».

Но Наблюдатель был обеспокоен чем-то другим:

«Поторопись! Быстро иди в дом! Я чувствую, сюда кто-то идет».

Бад тут же скользнул в дом за спиной миссис Джагер, она вошла следом за ним и закрыла дверь.

Альберт уже закрывал калитку, когда услышал шаги: из-за угла появилась фигура мужчины, в которой он узнал отца Бада. Мальчик постоял в нерешительности: быстро уйти или, наоборот, остаться и посмотреть, что будет дальше… Решившись, он встал в тень ближайшего дерева.

Через минуту к калитке, пошатываясь, подошел человек лет сорока, среднего роста, с нескладной мешковатой фигурой. Ему явно было не под силу сохранять равновесие, когда, стоя перед калиткой, он бессмысленно дергал щеколду.

Наблюдатель рассматривал грубое лицо Джагера с красными прожилками на носу и щеках. Маленькие, близко посаженные глазки, толстые, будто вспухшие губы, упрямо сжатый рот… Еще раньше, когда он увидел Джагера в первый раз, у него возникла неприятная мысль, что, занимаясь шпионажем, зачастую приходится иметь дело с испорченными существами.

Вообще-то Лен Джагер был классным инструментальщиком и, когда не пил, был толковым работником, за что, собственно, его и взяли в Спейспорт. Но все это было прежде — до того, как он оказался «отцом» Бада…

Когда у Джагера появился сын, в городе, как ни странно, ничего не заподозрили. Конечно, все знали, что сын Джагера сбежал из дома, но почему-то никого не удивило, что отчаявшийся на побег ребенок вдруг захотел добровольно вернуться к такому отцу.

Джагер наконец справился с калиткой и, еле держась на ногах, взобрался на крыльцо. Он не отрывал пальца от кнопки звонка до тех пор, пока его жена не открыла дверь.

— Тише, не разбуди Бада.

Не услышав или, точнее, не обратив внимания на ее слова, Джагер шумно ввалился в дом и исчез из поля зрения Наблюдателя. А женщина тем временем, заперев за мужем калитку, почти бегом вернулась на крыльцо и быстро закрыла дверь дома.

Притаившись за деревом, Альберт выждал еще минут пятнадцать и, убедившись, что все спокойно, быстро зашагал по улице и вскоре исчез за поворотом.

Теперь за домом следил лишь Наблюдатель, и, по-видимому, он не собирался покидать свой пост до утра.

Глава 5

Утро следующего дня начиналось в доме Лейнов тихо, без суеты. В комнате Сьюзен царил полумрак, но тем не менее было видно, что это очень красивая и уютная комната: туалетный столик с большим зеркалом у окна, картины на дверцах встроенных шкафов, телевизор, утопленный в стену, и незаметная дверь в гардеробную.

Сьюзен крепко спала… Вдруг на тумбочке, стоящей у кровати, что-то задвигалось — из будильника выскочил флажок. Через секунду раздался мелодичный звук колокольчика, а затем — знакомый голос девочки: «Доброе утро, Сьюзен, уже семь тридцать, пора вставать». Сьюзен продолжала спать.

Лейн в это время уже сидел в комнате для завтрака. Перед ним рядом с тарелкой лежала маленькая записная книжка, куда он что-то сосредоточенно записывал. Дописав, он закончил завтрак и, стараясь не глядеть на Эстелл, сидевшую напротив, сказал:

— Похоже, ничего не изменилось, все как и раньше.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Эстелл.

— С группой или без группы, но Сью по-прежнему, как и десять лет назад, трудно вытащить из постели!

Она с облегчением улыбнулась, но продолжала говорить довольно прохладным тоном:

— Да, Сьюзен с трудом просыпается по утрам, но она хорошая девочка и совсем не лентяйка. У нее столько разных дел, что я иногда удивляюсь, как она со всем справляется. Я бы лично просто сошла с ума!

— Какие дела? — нахмурился Лейн.

— Ну, я имею в виду все ее обязанности, связанные с группой.

— А-а, это… — В его голосе звучало явное неодобрение. Эстелл пристально посмотрела на мужа.

— Надеюсь, ты не забыл о нашем договоре?

Но тот, казалось, не слышал ее, задумавшись о чем-то другом: выражение лица изменилось, стало раздраженным и слегка циничным, а упрямо сжатые губы лишь подтверждали, что он ни с чем не примирился.

— Да, я помню наш уговор, — ответил он вежливо, но в голосе слышалась какая-то фальшь.

— Джон, неужели нам в самом деле нужно начинать все сначала?

— Ты говоришь о том, чего нет.

— Но мы же договорились?!

Но Лейн перебил жену:

— Мы договорились только о том, что прекратим споры, касающиеся Сьюзен. Но я не обещал тебе, что буду в восторге от всего, что мне пришлось узнать.

Казалось, Эстелл была готова расплакаться, но быстро вытерла глаза. Джон нетерпеливо ждал, когда она окончательно придет в себя.

— Бога ради, успокойся, Эстелл, — с досадой бросил он, но жена прервала его, и в голосе ее, дрожавшем от волнения, были и возмущение и сарказм:

— У меня перед глазами одна и та же картина: ты ходишь по дому, вечно чем-то недовольный, на всех обиженный, твое надутое молчание, когда делают что-то не по-твоему… Я все это так ясно представляю себе и… не понимаю, какое у нас может быть будущее — после всех этих лет?!

От неожиданности Лейн растерялся. Он стоял перед женой, поникший, чувствуя, что его охватывает та же физическая слабость, что и накануне, когда он встретился со Сьюзен… И наконец, желая пристыдить Эстелл, покачал головой:

— Ты больно бьешь, а я ведь пока ничего не сделал.

— Я полночи потратила на то, — Эстелл уже почти рыдала, — чтобы добиться от тебя крошечной уступки, и ты пообещал мне… А теперь вижу, что ты не хочешь Уступить даже самой малости.

— Я обещал подождать. И я жду и не делаю никаких выводов, пока не буду знать все факты. Но если я узнаю, что Сьюзен стала членом группы по своей воле, то, поверь, я стану спокойно относиться к этому.

— Что за странная мысль! — воскликнула Эстелл. — Мне трудно представить, что происходит в голове человека, который способен говорить подобные вещи.

— Довольно, Эстелл! Я ничего плохого не сделал. Я, сдаюсь. Будь великодушна.

— Я могу быть уверена в тебе?

— Да, все, что я сказал, — правда.

— Ну, хорошо, допустим. — Эстелл еще не до конца поверила ему, и губы ее слегка дрожали, но в глазах появилась улыбка. Подняв голову, она прислушалась к каким-то необычным звукам. — Кажется, кто-то идет, я слышу шаги.

Лейн с веселым недоумением покачал головой.

— По-моему, к нам приближается какой-то копытный зверь на одной ноге!

При этих его словах в дверях показалась Сьюзен. Она прыгала на одной ноге, пытаясь на ходу рукой надеть туфлю на другую ногу и удержать под мышкой книгу. Наконец, справившись с трудной задачей, Сьюзен встала на обе ноги, всем своим видом показывая, как нелегко ей пришлось. Она уже привела себя в порядок, светлые волосы перетянуты в затейливый хвост, блузка и юбка без единой морщинки облегали ее тоненькую фигурку.

— Доброе утро, мамочка! Доброе утро, папа, вернувшийся из Вселенной!

Лейн ответил не сразу. Было видно, что приветствие ему не очень понравилось, хотя, может быть, он еще просто не отошел от разговора с Эстелл. Та почувствовала его недовольство, и в ее голосе появилась тревога:

— Джон, Сьюзен поздоровалась с тобой!

— А что, Сьюзен, ты всегда здороваешься с людьми, указывая их занятие? Предположим, я скажу тебе: «Привет, только-что-вставшая-Сьюзен»? Тебе это понравится?

Сьюзен отставила недопитый стакан с апельсиновым соком и ответила добродушно, как бы не замечая его упрека:

— Мы можем снова поздороваться, папа. Во всяком случае — я могу. Доброе утро, папа. Я очень рада твоему возвращению.

— Доброе утро, Сьюзен. — Но даже такие простые слова давались ему нелегко: в голосе слышалось болезненное раздражение от того, что он теряет инициативу и перестает задавать тон в разговоре с дочерью.

Джон удрученно смотрел, как Сьюзен спокойно допила сок и, ласково улыбнувшись ему, склонилась над книгой, которую принесла с собой.

— Что это у тебя? — Лейн взглянул на обложку и прочитал вслух: — «Правила и инструкции для организованных детских групп». Сьюзен откинулась на спинку стула, и впервые в ее голосе зазвучали строгие нотки:

— Я должна ознакомить тебя с этими правилами — это часть обязательной программы наших групп по связям с родителями.

— Ты так это говоришь, как будто цитируешь по памяти!

— Скорее — перефразирую, — ответила она невозмутимо.

— Я не понимаю, зачем они нужны, эти программы? — Лейн умолк и тревожно взглянул на жену, как будто ожидая ее поддержки. — Хорошо, когда с родителями полный контакт.

— Контакт, папа, возможен, только если ты прочтешь все правила от начала до конца! — Сьюзен вдруг почувствовала внутреннюю враждебность отца, его неприятие всего, что пришлось узнать.

Лейну тоже было нелегко. Он понимал, что нельзя отталкивать Сьюзен, необходимо закончить разговор на мирной ноте. Джон принужденно улыбнулся:

— Думаю, дочка, у меня найдется для тебя кое-что получше, чем эти книжки с инструкциями, моя дорогая готовая-покинуть-нас-Сьюзен! — Девочка задержалась в дверях и медленно обернулась к отцу: на ее лице ясно читалось единственное желание — исчезнуть навсегда, оставив позади отца со всеми его непонятными проблемами и претензиями. Лейн инстинктивно почувствовал опасность, а выражение лица Эстелл уже не оставляло в этом сомнений. Если Сьюзен уйдет из их жизни… Он невольно вздрогнул, когда представил их будущее — одни, только он и Эстелл… Джон проглотил комок в горле и, вымученно улыбаясь, заговорил сбивчиво и торопливо:

— Твоя мать уже сделала мне выговор… так что забудь, прошу, все, что я сказал тебе и вчера и сегодня. Мне действительно нужно, наверное, кое-что узнать, прежде чем… — Лейн замолчал и никто не узнал, какие слова чуть не слетели с его языка.

Сьюзен подошла к отцу и уткнулась ему в шею.

— О, папочка, я всегда знала, ты — грандиозный человек! — И, поцеловав его в правую щеку, продолжала уже более легким тоном: — А правда, па, когда вы были в космосе, вы встретили тай опасных инопланетян?

— Ну, дорогая, — Лейн улыбнулся, почувствовав себя гораздо увереннее, — если бы вся информация об этом была только у меня в руках, ты бы не услышала от меня ни слова. Но газеты уже пронюхали об этом и трубят вовсю. Ну, сам бой был очень коротким — три месяца, по земному времени — каких-то три дня. А потом было долгое и утомительное бегство от них: мы целый год путали следы, чтобы враги не узнали, куда мы возвращаемся.

— Жутко слушать! — Сьюзен уже бежала к выходу, бросив на ходу: — До свидания!

Какое-то время снизу еще доносились шаги и голос Сьюзен, прощавшейся с котенком, затем хлопнула дверь. Теперь слышался только шум улицы.

Джон и Эстелл сидели молча. Звук захлопнувшейся двери словно пробудил Лейна: он нетерпеливо отодвинул от себя брошюру. Но когда Эстелл настойчиво переложила книжку поближе к нему, Лейн, угрюмо взглянув на обложку, недовольно спросил:

— Надеюсь, я не обязан это читать, нет?

— Там где-то написано, что джэббер в состоянии сам оценить своих родителей, но они, как правило, еще не могут делать правильные выводы в тех случаях, когда их собственная оценка родителей отрицательна. В таких случаях группа говорит им, что делать. Думаю, тебя это может заинтересовать.

— Разве ты не можешь пересказать мне все это в двух словах?

Эстелл мягко покачала головой:

— Если ты не можешь спокойно говорить со своей дочерью и десяти минут после десяти лет отсутствия, то может случиться, и моя оценка тебя тоже будет отрицательной. Но еще не написана та книга, которая научила бы меня, что нужно делать в таком случае.

Джон недоумевал. Это началось с момента его возвращения домой: его все время озадачивали чем-то совершенно непонятным для него…

— Теперь-то я вижу, что я наконец действительно дома — полное отсутствие логики во всем. Получается, что я не могу рассчитывать на наш с тобой уговор. Кажется, только вчера вечером мы обо всем договорились, помнишь? Я пообещал, что не буду спешить с выводами — и я не делаю их пока!

— Нет, на самом деле ты их уже сделал. — Эстелл посмотрела ему в глаза.

— Подумай хорошенько, Эстелл, ведь делать выводы и принимать решения — это уже означает какое-то действие. Я же жду и ничего не предпринимаю, разве не так?

Эстелл сидела молча, глядя куда-то мимо него. Потом, тряхнув головой, вдруг неожиданно улыбнулась мужу:

— Проклятье! Я все время забываю, что замужем за командиром космического корабля, вернувшимся из великой экспедиции. И отныне мы со Сьюзен будем каждый вечер с нетерпением ждать, когда ты придешь домой и изложишь нам свои правильные мысли правильными словами.

— Да, я не скрываю, что имею собственные мнения и убеждения!

Но Эстелл резко парировала:

— Это неправда! — И, видя потемневшее лицо мужа, быстро добавила: — Я не раз убеждалась, как ты окольными путями добивался своего. Я знаю, ты можешь быть очень скрытным.

— А-а, ты об этом! — Его гнев прошел, и он хмуро улыбнулся. — То, о чем ты говоришь, — это всего лишь тактика и стратегия на пути к цели.

— Ну что ж, только пусть твои правила военной игры остаются за стенами нашего дома!

Джон, не ответив, посмотрел на часы и резко поднялся.

— Мне пора идти. — Он низко склонился к жене, почти касаясь губами ее щеки. — Мне ведь полагается прощальный поцелуй?

— В моем замужестве много всякого — и плохого и хорошего, но поцелуи, пожалуй, из области приятного.

Это было примирение… Не отрывая губ, Джон поднял ее со стула и прижал к себе. Эстелл не сопротивлялась, хотя и не ответила на его поцелуй… Проводив Джона и стоя на крыльце, она долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида.

Вернувшись в комнату, Эстелл какое-то время задумчиво глядела на книжку, забытую около тарелки. Потом со вздохом взяла ее и, зайдя в буфетную, водрузила за стекло серванта, где тускло поблескивало аккуратно расставленное столовое серебро. Закрыв дверцу, она немного постояла, будто прощаясь с последней надеждой, и медленно пошла мыть посуду.

Глава 6

Выйдя из дома, Сьюзен быстро зашагала по улице; ведущей к станции подземной монорельсовой дороги. Вход в массивное здание был почти скрыт густым кустарником, миновав который, девочка прошла дальше, на соседнюю улицу. Теперь она оказалась как бы в другом мире — дома были более скромными и по размерам и по отделке. Вскоре Сьюзен вышла в деловую часть города.

В это время по той же улице навстречу ей шла симпатичная черноволосая девушка, по ее лицу было видно, что она чем-то здорово рассержена. Увидев неподалеку какого-то юношу, девушка замедлила шаг, продолжая краем глаза наблюдать за ним. Потом, когда тот заметил ее, жестом подозвала к себе. Это был невысокий хилый подросток со светлыми, как песок, волосами, в коричневых брюках и желтой куртке со знаком группы «Желтого Оленя». Когда он приблизился, стало видно, что он ужасно трусит. На губах хорошенькой девушки появилась недобрая улыбка, и, поманив его пальчиком, она направилась к неглубокой нише в стене. С виноватым видом он послушно поплелся за ней — плечи его поникли, лицо блестело от пота. Как только они скрылись в нише, из-за угла показалась Сьюзен. Она уже почти линовала укромное местечко, когда неожиданно заметила стоявшую там парочку: крепко обнявшись, они целовались в губы…

Сьюзен медленно, словно нехотя, подошла к ним. Она немного волновалась, но знала свои обязанности джэббера:

— Ладно, хватит, ребята!

Девушка совсем не испугалась — ее даже позабавило неожиданное появление свидетеля, и она продолжала силой удерживать в объятиях подростка, когда тот попытался отскочить от нее, услышав чей-то голос. Наконец ему удалось вырваться, но та, судя по торжествующему выражению лица, вероятно, была удовлетворена.

Несчастная жертва имела плачевный вид: он стоял перед ними, бледный, тяжело дышал и просто дрожал от страха. Сьюзен стало ужасно жалко его:

— Джо, ну что ты так испугался? Просто расскажешь в своей группе обо всем, что произошло, и получишь какое-нибудь небольшое наказание!

Но Джо будто не слышал ее. Он пытался что-то сказать, но получалось нечто нечленораздельное. Маленькая брюнетка презрительно смотрела на него, и губы ее кривились в усмешке:

— Смотрите-ка, да он уже готов к любому приговору! — И утешила его на свой лад: — Послушай, Джо, да ведь эта образцовая Сьюзен не сможет ничего доказать — только ее слова, а я уж, будь покоен, никому не скажу! На меня можешь положиться.

Сьюзен сочувственно смотрела на юношу.

— Почему бы тебе не уйти отсюда, Джо? Только обязательно бегом: после такого стресса твоей нервной системе нужна хорошая доза адреналина.

На этот раз до него дошли слова Сьюзен, и, сделав несколько неверных шагов, он побежал прочь, быстро набирая скорость, — когда девочки вышли из ниши, он был уже футах в двадцати от них. Его незадачливая партнерша крикнула ему вслед:

— Больше никогда не подходи ко мне, ублюдок!

— Успокойся, Долорес! Что это еще за слово «ублюдок»?!

— Это вы в своих группах придумываете всякие правильные слова, — ухмыльнулась та, — а я говорю прямо, как есть в жизни, и все называю своими именами. И «Красной Кошке» надо только радоваться, если вы избавитесь от меня!

— Дело совсем не в этом. Ведь ты же не хочешь признать свою вину, а Джо уже раскаивается в том, что натворил.

В голосе Долорес слышалась неприкрытая злоба:

— Я ни в чем не виновата. Я была подружкой Ли, пока ты не начала крутиться около него. Вот что ты сделала со мной! Любуйся!

Сьюзен почувствовала себя ужасно неловко — такие разговоры случались и раньше, и она не желала их повторения.

— Ты отлично знаешь, что, когда такое случается, нужно перейти в другую группу. А ты просто не хочешь этого делать, хотя любая из групп готова принять тебя в свои члены.

— Ну уж нет, я не такая двуличная, как ты! — И с этими словами Долорес ударила Сьюзен, вложив в удар всю накопившуюся в ней ревность и злобу. Удар пришелся по руке, и Сьюзен, вздрогнув скорее от неожиданности, чем от боли, отступила на шаг и твердо сказала:

— Иди в школу, Долорес!

Но «соперница» уже не могла остановиться, в сузившихся глазах горела ненависть.

— Я ненавижу тебя, ты мне противна! — И, подняв руку, снова попыталась ударить, но на этот раз Сьюзен успела увернуться.

— Ты же знаешь, я не имею права драться — это запрещено правилами! Наоборот, я должна сделать все, чтобы и ты не нарушала их.

Сьюзен заметила за спиной Долорес знакомую фигуру Майка Саттера и успокоилась. Увидев эту сцену, он бросился бежать и подоспел как раз к моменту, когда Долорес замахнулась в очередной раз. Она не слышала его шагов, целиком поглощенная желанием отомстить, и очнулась, лишь почувствовав на себе чьи-то сильные руки. И вновь эта юная девушка проявила завидное самообладание:

— А-а, Майк, и ты явился! — Она язвительно улыбнулась и, по всей видимости, не собиралась сдаваться. Прижавшись к нему спиной, Долорес вдруг запрокинула голову и почти поцеловала его в губы. — Майк, миленький мой, поцелуй в губы — что может быть приятнее!

Тот резко отвернулся, и на щеке остался след от губной помады:

— Когда я начну целоваться в губы, то выберу их сам!

— Ты имеешь в виду эту Мисс Ничтожество Мериэнн? — со сладким ехидством спросила Долорес.

Этот вопрос и сам тон разозлили Майка. Он был сильный юноша и в одно мгновение развернул Долорес лицом к себе, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки. Она попыталась замахнуться рукой, но тот слишком крепко сжимал ее плечи… Девушка сникла, было заметно, как быстро сходит на нет ее боевой запал и поубавилось уверенности в себе.

— В мире нет ничтожеств, все люди одинаково равны! — Майк старался говорить спокойно.

— Тогда почему же, — опять взорвалась Долорес, — так получается, что твоя крошка Бейкер ютится в крошечном домике у железной дороги, а ты живешь в роскошном сверкающем доме?

— Наши группы как раз и намерены изменить все это. — При этих словах в глазах его появился какой-то чистый свет, — это выражение вообще отличало членов детских групп. Было видно, что он говорит совершенно искренне.

Но, будучи по характеру человеком действия, Майк быстро перешел к делу:

— Ну что, мисс Манроу, ты собираешься идти в школу? Конечно, при условии, что будешь вести себя прилично и вернешься в группу?

К Долорес уже вернулась свойственная ей уверенность, на губах заиграла дерзкая улыбка, и голос звучал отчужденно:

— Слишком поздно, дорогой Майк, я уже успела понять, как много в этом мире приятного без ваших групп, которые вечно озабочены моим моральным обликом! — И с видом превосходства взрослого человека добавила: — Жизнь для меня теперь стала гораздо интереснее.

Но Майк не отступал:

— Если я отпущу тебя, ты пойдешь в школу?

— Да, конечно, я собираюсь и дальше учиться. Поступлю в какой-нибудь колледж, там будет еще забавнее — прогулки под луной и все такое.

— Ты никогда туда не поступишь! — Майк отпустил ее плечи и, взяв за руку, прошел с ней несколько ярдов в направлении школы.

— Думаешь, ты жутко умный, да? — Долорес чувствовала себя униженной.

Майк отпустил ее, но на всякий случай продолжал оставаться между девушками. Сердито передернув плечами, Долорес быстро направилась в ту же сторону, куда чуть раньше убежал перепуганный Джо.

Заботливо взяв Сьюзен за руку, Майк, как маленькую, повел ее к школе, которая была всего в квартале. Наконец он решил, что уже можно задать вопрос:

— Что у вас произошло? С чего все началось?

— Ну, — Сьюзен с трудом заставила себя вернуться к глупому эпизоду, — там, в нише, она целовала Джо в губы, и они не заметили, что я иду мимо них. — Она говорила рассеянно, думая о чем-то другом.

— Слушай, Майк, а что происходит, когда люди становятся взрослыми?

Тот ответил не сразу, так как в этот момент внимательно смотрел на какую-то женщину, шедшую им навстречу. Остановившись, та подкрашивала губы и пристально рассматривала свое лицо в маленьком зеркальце пудреницы Ее никак нельзя было назвать хорошенькой, и она, видимо, сама сознавала тщетность своих попыток приукраситься.

Они уже разминулись, но Майк все еще провожал ее взглядом. Сьюзен, раздумывающая над своим вопросом, вдруг почувствовала, что они стоят на месте, и дернула спутника за руку

— Майк, ведь невежливо так смотреть на людей!

Тот наконец повернулся, молча кивнул, и они зашагали.

— Эта женщина, — заговорил он, — напомнила мне мою мать, она тоже изо дня в день рассматривает себя в зеркале. Ей около сорока, но, по-моему, она считает себя уже семидесятилетней старухой. — Он недоуменно пожал плечами. — Это как-то отвечает на твой вопрос: став взрослыми, люди начинают бояться старости и смерти

— Нет, Майк, — Сьюзен покачала головой, — меня интересует, что хорошего, а не плохого; в их возрасте. Что хорошего они от этого получают?

Но Майк, которого совсем это не занимало, никак не мог понять ее вопроса:

— Все становятся взрослыми, это неизбежно. Какие проблемы?

— Да нет никаких проблем — мне просто интересно… Я думала… Но если тебе неинтересно… Сэк?

Но Майк опять не слышал ее: теперь он во все глаза смотрел на приближающуюся к ним пару. Они были так поглощены собой, что не замечали никого вокруг. Мужчина тащил свою спутницу за руку, а та делала тщетные попытки освободиться. Вызывающее выражение ее лица, манеры — все очень напоминало Долорес Манроу. Лицо мужчины потемнело от гнева, когда он угрожающе произнес:

— Если я еще раз увижу, как ты болтаешь с этим парнем… — И он сделал жест, не оставляющий сомнений в его намерениях.

— А как насчет тебя и той особы? — не сдавалась женщина.

Майк проводил их взглядом и недоуменно покачал головой:

— Знаешь, я действительно не могу понять, что хорошего в том, что люди становятся взрослыми, — ну, конечно, не считая самостоятельности. Но в будущем, — он сжал губы, — все будет иначе- лучше, чем сейчас. И именно наши группы сделают это!

— Но это же нереально! Такие группы есть только в Спейспорте и больше нигде!

— Ну, это же временно. Скоро они будут во всех городах!

— Смотри, Майк, — отвлеклась Сьюзен, — вон идет Бад Джагер А мы уже решили, что с ним делать?

— Да нет пока. — Мысли Майка все еще были там, в прекрасном будущем. — Ну-у, можно, как обычно, поручить ему малышей, а сами будем присматривать, как он справляется.

Наблюдатель, сопровождающий Бада, первым заметил Майка и Сьюзен и немедленно телепатировал сыну:

«Навстречу движутся двое из твоей группы».

«Не волнуйся, отец, в школьное время проблемы не возникнут. — И он продолжил прерванный разговор. — А долго мне еще нужно ходить в эту школу? Разве недостаточно твоего наблюдения за всем городом?»

«Нет, — терпеливо ответил тот, — этого совершенно недостаточно даже для того, чтобы получить лишь общее представление об их культуре. Что касается той информации, которую мы обязаны заполучить, то это возможно только путем внедрения одного из нашей расы в их жизнь. И помни, мы целый год преследовали их корабль. Они прибегали к различным трюкам, чтобы сбить нас со следа. Но им это не удалось. Наш корабль ждет нас, и не будем торопиться, мой сын. Если мы неудачно атакуем эти грубые существа, то в этом будешь повинен именно ты — из-за своей нетерпеливости и небрежности. Этого не должно быть, предупреждаю тебя еще раз!»

«Хорошо, я понял, но все-таки и ты должен понять, как тяжело изучать то, что тебе никогда в жизни не пригодится».

«Наука побеждать, сынок, — это особая наука, где совсем другой подход к знаниям: знать абсолютно все, до последних мелочей. В этой науке нет лишних или бесполезных знаний! Поэтому нам обязательно нужно знать и то, что ты изучаешь в их школе».

Это был и выговор и приказ одновременно. Контакт прервался сразу же, как только к Баду присоединились Майк и Сьюзен, и они вместе вошли в здание школы.

Наблюдатель — как всегда — остался на улице, неподалеку.

Глава 7

Джон Лейн вышел из кабины скоростного лифта и прямо перед собой увидел указатель:

ВНИМАНИЕ!

СЕКРЕТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ — ПРЕДЪЯВИТЕ ИДЕНТИФИКАЦИОННУЮ КАРТОЧКУ!

Десять лет его не было здесь. Он командовал огромным космическим кораблем, где являлся единственной и высшей властью, и теперь ему было немного смешно влезать в эту тесную контрольную кабину, чтобы компьютер подтвердил его личность. Однако он скрупулезно выполнил всю необходимую процедуру с легкой улыбкой офицера высшего ранга, неукоснительно подчиняющегося требованиям системы безопасности, даже если они несколько чрезмерны.

Лейн пробыл в кабине несколько секунд: на панели загорелся зеленый индикатор, и тут же раздался щелчок автоматически открывающейся двери. На наружной панели загорелся такой же сигнал. Все это было ему не в новинку и все же немного коробило. Он вышел в широкий коридор, конец которого был едва виден. В нем было полно людей — большинство в военной форме, — без конца снующих из одной двери в другую. В этом непрерывно движущемся муравейнике Лейн увидел знакомую фигуру Дезмонда Рейда и обрадованно поспешил ему навстречу. Поздоровавшись, Рейд извинился:

— Надеюсь, ты недолго ждал?

— Нет-нет, я только что пришел.

Они свернули в боковой коридор. Рейд выглядел встревоженным.

— У тебя сегодня трудный день, Джон. Состоится очередное слушание, а они там настроены очень жестко.

— Все та же проблема?

— Да, они взбудоражены вашим столкновением с инопланетянами. Они считают, что предпринятые меры предосторожности оказались недостаточными.

— Но когда, — спокойно ответил Лейн, — топливо на исходе, особенно выбирать не приходится. Или совсем не возвращаться и погибнуть там, в космосе, или вернуть все-таки корабль на Землю, где он может еще очень и очень пригодиться. Ты, надеюсь, помнишь, чего нам стоило построить такие лайнеры?

— Я все помню, — печально сказал Рейд и сделал знак, что нужно свернуть в следующий отсек коридора. — А ты можешь, Джон, поклясться, что, принимая решение о возвращении на Землю, ты руководствовался только военными соображениями?

Он помолчал и смущенно добавил:

— Я точно знаю, что на заседании тебе зададут этот вопрос. И я спрошу тебя прямо: не повлияло ли на твое решение желание вновь увидеть Эстелл и Сьюзен?

Лейн остановился и сердито посмотрел на друга. Он был возмущен и оскорблен:

— Ты в своем уме? Конечно же, и это тоже повлияло на мое решение. И речь шла не только о моих Эстелл и Сьюзен, но и о родных других мужчин Спейспорта. Уж не думаешь ли ты, что эти офицеры сумели бы справляться со своими обязанностями, если бы не были уверены, что обязательно вернутся домой? Никто, а я — тем более, никогда не поверит этому!

— Но ведь, по сути, решалась судьба нашей планеты, — медленно проговорил Рейд, — что ты скажешь на это? — Он снова выглядел немного виновато. — Я всего лишь спрашиваю. Джон, потому что через несколько минут тебе зададут этот вопрос там, в Комитете.

Лейн рассеянно тронул плечо друга, успокаивая его. Он был очень серьезен, но не сердился.

— Я рад, что ты предупредил меня, Дез. Они, оказывается, уже разложили по полочкам все то, что мне пришлось пережить и передумать за последний год. Я очень признателен тебе. Я понял наконец, почему вчера я смог попасть домой только к вечеру, хотя Эстелл так и кипела от возмущения. Но в Комитете по космосу со мной обращались почтительно, и мне не пришло в голову, что они думают на самом деле.

Лейн задумчиво поглядел поверх головы Рейда на поблескивающую стену и, кивнув в подтверждение собственным мыслям, перевел взгляд на Рейда. Увидев, что тот хочет еще что-то сказать, он сделал отрицательный жест рукой и заговорил сам:

— Нет, выслушай меня. Я помню во всех деталях, как я со своим штабом обсуждал наше решение. Слушай внимательно: мы обнаружили в космосе враждебную расу… Они напали на нас без предупреждения, отказались от переговоров и явно были намерены уничтожить нас. И они расположены не так уж далеко от Земли, Дез, чтобы мы могли чувствовать себя в безопасности, — всего лишь на расстоянии двадцати одного светового года. Наши планеты расположены слишком близко и — рано или поздно — нам не избежать открытого столкновения. Но, с другой стороны, смотри, что могло бы получиться, если бы мы решили не возвращаться. В этом случае враг уже знал бы о нашей планете, а тут, на Земле, никто бы и не подозревал о существовании этих инопланетян. Разумеется, узнав о нашей гибели, вы начали бы судить да рядить, что-нибудь подозревать, но точной информации так бы и не имели. Зато теперь, когда мы вернулись, стали известны факты, не говоря уже о том, что сохранился корабль и экипаж, который уже провел — вполне профессионально — первый бой с очень сильным противником. — Лейн резко взмахнул рукой, подытоживая свой рассказ: — Вот вкратце то, что мы брали в расчет, когда принимали решение. С моей точки зрения, мы ничего не упустили.

— Я тоже так считаю, — кивнул Рейд, но теперь он казался еще более озадаченным. — Что же, по-твоему, нам надо делать, Джон?

— Строить новые космические лайнеры, конечно! Но прежде нужно определить по характеру нанесенных нашему кораблю повреждений тип оружия, которое они использовали против нас.

— Умница! — И старый друг одобрительно похлопал Лейна по плечу. — Я всегда знал, что на тебя можно положиться в серьезном деле. А как, кстати, прошла твоя вчерашняя встреча со Сьюзен, все благополучно?

Лейн ответил не сразу, засмотревшись на молодого офицера, который в этот момент пересекал холл. Он был одет в полную боевую форму, сидевшую на нем весьма щегольски. Лейн смотрел ему вслед, и по его лицу расползалась хитрая улыбка, которая, как сказала бы его жена, была верным признаком, что Джон задумал свой очередной трюк.

— А ведь они красивые — эти герои космоса, верно, Дез? — Лейн повернулся к Рейду, который удивленно смотрел на Джона, не понимая такого крутого поворота в их беседе.

— Полагаю, таким образом ты отвечаешь на мой вопрос о Сьюзен?

Лейн рассмеялся, и они быстро зашагали дальше. Но какое-то время спустя Лейн заметил:

— Не беспокойся о Сьюзен, Дез. Она никогда не поймет, что к чему, — все будет проделано чисто, без сучка и задоринки! — И как бы поставив на этом точку, деловито спросил: — Во сколько начинается заседание Комитета?

— Оно уже началось, но сейчас они опрашивают твоего старшего офицера Вильверса.

— В таком случае я пока могу заглянуть в свой кабинет и покрасоваться в новом кресле начальника?

— Пойдем, я провожу тебя. Но все-таки скажи — как у тебя со Сьюзен?

— Дез, я предпочел бы больше не касаться этого вопроса, — твердо ответил Лейн, пресекая все дальнейшие расспросы.

В молчании они дошли до двери с надписью:

ШТАБ КОСМИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ

ДЖОН ЛЕЙН

СТАРШИЙ КОМАНДИР КОСМИЧЕСКОГО ФЛОТА

Лейн остановился перед дверью, изучил надпись и ухмыльнулся:

— Я еще не настолько умен, чтобы уразуметь, что бы это могло значить?

— Это значит всего-навсего, что ты оказался где-то в самой верхней части пирамиды. В общем, сам поймешь, когда услышишь зуммер интеркома и узнаешь, кто и по каким вопросам к тебе обращается! — Рейд протянул другу руку: — Ну, мне пора вернуться в зал заседаний, а тебя скоро вызовут.

— Я же заблужусь в этом лабиринте!

— Ничего, кто-нибудь из твоих людей проводит тебя. — И еще раз помахав рукой, Рейд исчез.

Какое-то время Лейн задумчиво смотрел ему вслед, невольно любуясь подтянутой фигурой, красиво посаженной головой с седеющей шевелюрой… В глазах появилась нежность, он поднял руку, отдавая другу салют.

Нажав на кнопку, Лейн вошел в кабинет и быстро огляделся. На первый взгляд все напоминало зал контрольного управления полетом на его корабле. Медленно прикрыв за собой дверь, он прошел к левой стене, которую почти полностью занимал огромный экран космического обзора: перед ним была знакомая ему карта космоса — бесконечная чернота с мерцающими в глубине россыпями звездной пыли. Лейн, много лет проведший в космосе, так и не смог привыкнуть к этому чуду, каждый раз испытывая настоящее потрясение…

Затем он осмотрел примыкающее к кабинету помещение, что-то вроде конференц-зала, где стояла огромная машина, занимающая всю заднюю стену. Опытный глаз Лейна сразу определил в ней последнюю модель суперкомпьютера. Рассматривая световые сигналы на прозрачных экранах и встроенные кодирующие блоки, он удовлетворенно улыбался, — ему льстило, что у него всегда под рукой будет такая превосходная техника.

— Ну, что ж, — пробормотал Лейн, — думаю, моя новая работа ничуть не хуже прежней: космос по-прежнему со мной, и я буду жить дома, с семьей. Отлично! — При слове «семья» его глаза, однако, сузились… Он подошел к большому металлическому столу рядом с компьютером и нажал клавишу интеркома. Ему ответил мужской голос, и Лейн представился:

— Говорит командир Лейн. Кто у телефона?

— Скотт, сэр. Эндрю Скотт. Ваш секретарь по связям, сэр.

— Хорошо. Мистер Скотт, я видела здании несколько молодых офицеров. Подготовьте, пожалуйста, полный список офицеров патрульной космической службы Спейспорта.

— Слушаюсь, сэр.

— Сколько вам на это потребуется времени?

— Я работаю в комнате, куда выходит задняя панель вашего компьютера, и сейчас… я уже делаю запрос… вот и он. Список готов, сэр. Могу я принести его прямо сейчас?

— Можете, — Лейн невольно улыбнулся расторопности своего помощника. Встав в центре кабинета, он огляделся в поисках двери в комнату секретаря. В этот момент в левом углу дальней стены откинулась небольшая панель, и вошел мужчина, примерно одного возраста с Лейном. Скотт был невысок ростом, чуть полноват, но. его очень красили большие темные глаза в густых ресницах. «Приятное лицо», — подумал Лейн.

— Подождите минуту. — Командир начал просматривать список. Там было не так уж много имен — не больше тридцати пяти. Среди них — четыре капитана.

— Какого они примерно возраста? — Лейн указал на четыре фамилии. — Могу я получить их фотографии?

Несколько секунд, спустя Скотт уже вынимал распечатку из маленькой ниши компьютера. Джон смотрел на фотографии четырех мужчин, под изображением каждого был указан и возраст: двадцать семь, двадцать шесть, двоим — по двадцать восемь. Трое были довольно симпатичными, но с четвертой фотографии смотрело прямо-таки потрясающей красоты лицо. Правда, ему уже было двадцать восемь лет, но Лейн подумал, что это, в конце концов, не так уж важно, и обратился к Скотту:

— Мистер Скотт, меня интересует капитан Сенниз. Я хотел бы, чтобы вы связали меня с ним. Пусть он придет… Хотя, подождите, дайте подумать… — Он немного помолчал и продолжил: — Нет, давайте сделаем иначе. Сегодня в двенадцать тридцать у меня ленч, организованный Комитетом по космосу, — так что пусть капитан Сенниз придет сюда в тринадцать. Передайте ему также, что я хотел бы пригласить его отобедать у меня дома сегодня или завтра — когда ему удобнее. Вы сделаете это, мистерСкотт?

— Конечно, сэр.

— И еще, мистер Скотт. Позвоните, пожалуйста, моей жене и передайте ей от моего имени, что сегодня или завтра у нас будет к обеду гость. Сделаете?

— Естественно, сэр.

Скотт уже направился к двери, но в это время раздался звук зуммера, и он, быстро вернувшись, нажал на клавишу ответа:

— Офис командира Лейна.

— Президентский Комитет по космосу, — послышался чей-то голос, — готов приступить к заслушиванию показаний командира Лейна. Передайте ему, чтобы он как можно быстрее пришел в зал заседаний.

— Мне нужен провожатый, — быстро проговорил Лейн.

— Я сам вас провожу, сэр.

После их ухода в кабинете наступила тишина, которую нарушал лишь едва слышный ровный гул аппаратуры, работающей в постоянном режиме.

На панели обзора медленно перемещались звезды — по мере того, как двигался патрульный корабль по заданной ему околоземной орбите… Внезапно экран ожил, и чей-то голос буднично сказал:

— Наши координаты сто шестнадцать — двадцать семь, угол пятьдесят два. У нас все в порядке.

Глава 8

Уже пробило полночь, потом час… На королевских размеров кровати в супружеской спальне Лейнов кто-то беспокойно задвигался. Неразличимая в темноте фигура приподнялась и снова замерла. С правой стороны зажегся ночник и осветил сидящую в кровати Эстелл.

Свет разбудил спящего рядом Джона, и он, сонно моргая, вопросительно посмотрел на жену. Почувствовав в ее глазах тревогу и упрек, он окончательно проснулся и тоже сел:

— Что случилось?

— Уже четверть второго! Капитан Сенниз должен был давно привезти Сьюзен домой.

На лице Лейна явно читалось, что не стоило, черт побери, будить его из-за такой ерунды. Он хотел было опять залезть под простыню, но по выражению лица жены понял, что лучше этого не делать, и вяло попытался успокоить ее:

— Ну, что ты, право, Эстелл! Они наверняка после шоу зашли куда-нибудь перекусить. — Почувствовав, что его слова не произвели должного впечатления, он раздраженно спустил ноги на пол и, уже не скрывая своего недовольства, сказал:

— Мне непонятна твоя тревога в отношении Питера Сенниза! По-моему, до сих пор тебя не очень волновало, что Сьюзен до поздней ночи болтается по улицам со своей шайкой юных бездельников?

— Но капитан Сенниз — взрослый мужчина!

— Ты все валишь в одну кучу. Помню, когда мне было шестнадцать, то не меньше двадцати процентов взрослых ребят из колледжей ухлестывали за четырнадцатилетними девчонками. Да, конечно, большинство были прекрасные пай-мальчики, но и те только ждали, чтобы их поманили пальчиком. И меня никто не переубедит, что сейчас все по-другому и нет уже тех лихих парней и беззащитных перед ними девочек!

Но Эстелл стояла на своем:

— Взрослые мужчины — это совсем другое дело.

— Ты имеешь в виду, что взрослые мужчины отличаются от тех парней, не так ли? Да, как правило, порядочный мужчина не позволит себе накинуться на первую приглянувшуюся ему девушку, хотя бы потому, что он знает, как трудно будет потом от нее избавиться. Большинство мужчин знает эту истину смолоду.

— Ну, у тебя же богатый опыт!.

— Минутку, милая, — Лейн старался не показать, что слова жены его задели, — я ведь в свое время рассказал тебе все о моем печальном опыте в отношениях с женщинами. Это было еще до нашей свадьбы!

— Да, если тебе верить, то ты был таким простаком, каких свет не видывал.

— С женщинами я такой и был! Но припомни, что я никогда не пытался вытянуть из тебя какие-нибудь подробности твоего опыта с мужчинами. Никогда! И если мне не изменяет память, каждый раз, когда об этом заходил разговор, ты молчала, как мертвая. Я прав?

— Перестань, все это не имеет никакого отношения к Сьюзен. Не пытайся отвлечь меня.

Джон напряженно молчал, пытаясь побороть в себе, по крайней мере, три противоречивых чувства — уж во всяком случае не он начал этот дурацкий разговор. Но увидев отчаянную беспомощность на лице жены, он тихо погладил ее руку.

— Я уверен, дорогая, капитан не позволит себе ничего плохого с дочерью своего командира, тем более что это их первое свидание. Успокойся, милая, и ложись спать.

Но Эстелл продолжала сидеть, какая-то мысль не давала ей покоя:

— А почему ты вдруг пригласил к нам этого Сенниза? Ты ведь только что вернулся и совсем не знаком с ним?

— Дорогая, жизнь ведь продолжается и во время моего отсутствия, — Джон повернулся на другой бок, и голос его звучал теперь глуше. — Когда я увидел этого парня, то вдруг подумал, что у нашей Сьюзен есть шанс увидеть Настоящего Мужчину вместо тех ужасных занудливых ребятишек. Я подумал, что все дело, может быть, именно в этом: настоящая жизнь — где-то там, далеко, и у девушек теряется перспектива.

— Никогда не поверю, что тебе что-то пришло в голову «так, вдруг»!

Лейн промолчал, и вскоре Эстелл выключила свет. Но через какое-то время она опять заговорила:

— А долго еще капитан Сенниз будет находиться в Спейспорте? Когда он улетает?

— Сначала планировалось, что он пробудет здесь восемь-десять недель. Но теперь, когда все завертелось с инопланетянами, его вылет, разумеется, отложен. Думаю, его вообще отменят. Но недель через восемь, полагаю, Сенниз приступит к патрульным полетам.

Наступившая вслед за этим тишина, казалось, была живой от невысказанных мыслей.

— В-о-с-е-м-ь н-е-д-е-л-ь! — ошеломленно повторила Эстелл, выговаривая каждую букву.

— Хватит, давай спать, — раздраженно пробурчал Джон и плотнее завернулся в простыню. Скоро дыхание его стало ровным, он мерно посапывал, а Эстелл все еще беспокойно ворочалась на своей половине кровати.

В это время вызвавший столько споров Питер Сенниз и Сьюзен как раз подходили к дому. Пока они открывали калитку, из подземного лифта вышла очередная порция пассажиров, и двое направились по улице, быстро приближаясь к коттеджу Лейнов. При свете первого же фонаря можно было сразу признать фигуры Майка Саттера и Ли Дэвида. Поравнявшись со знакомым домом, Майк вскинул глаза и, увидев Сьюзен с чужим мужчиной, сжал руку Ли, чтобы тот от неожиданности чем-нибудь не выдал себя. Они застыли, прижавшись плечом к плечу, завороженно следя, как парочка поднимается на крыльцо.

Приступив к традиционной прощальной процедуре — «отмыкание замка в доме девушки», — капитан встал таким образом, чтобы помешать Сьюзен проскользнуть мимо него в дом. Но бесхитростная Сьюзен даже и не помышляла о бегстве. Любовные намеки, которыми весь вечер сыпал многоопытный капитан, не доходили до наивной девушки, поэтому, получив обратно свой ключ, она, как и положено примерному джэбберу, подставила ему для поцелуя правую щеку. Обрадованный Сенниз сжал ее в объятиях и впился в губы. Сьюзен начала отчаянно вырываться, но когда ей удалось заговорить, в голосе был лишь легкий укор, — будто тот плохо выучил урок:

— Надо целовать не в губы, а в щеку. Ты забыл — можно только в щеку!

— Вот уж нет! Не в щеку! — Капитан еще крепче прижался к ней и для верности придержал рукой голову девушки.

Убедившись, что силы их явно неравны, Сьюзен перестала вырываться и покорно ждала, пока Сенниз оторвется от ее губ.

Все это время Майк и Ли, не отрываясь, смотрели на эту пару, застывшую, как им казалось, в объятиях друг друга. Первый шок прошел, и каждого обуревали разные чувства: Ли испытывал, скорее, ужас, чем ревность. Майк же, будучи человеком действия, рванулся было к крыльцу, но твердая рука Ли остановила его. Обменявшись жестами, они отошли назад и встали за деревом..

Капитан, насладившись поцелуем, великодушно позволил Сьюзен вывернуться из-под его рук.

— Пока мне нет девятнадцати, меня можно целовать только в щеку. Я прощу тебя запомнить это на будущее!

— Но в губы-то слаще! — Капитан был, видимо, неисправим.

— Спокойной ночи. — Сьюзен уже переступила порог дома, но Сенниз продолжал болтать:

— А ведь тебе понравилось, правда?

— Это — против наших правил.

— Но тебе все-таки было приятно? — не унимался капитан.

— Я подумаю об этом, когда мне исполнится девятнадцать.

— Может, тебе хотелось, чтоб кто-нибудь другой, а не я, целовал тебя в губы?

Сьюзен замялась, она вообще не хотела, чтобы ее целовали… И все-таки она чувствовала какое-то смущение и даже стыд, хотя и не понимала почему. Внезапно она осознала, что ей, как ни странно, не хочется обижать Сенниза и высмеивать его чувства. Ей не приходило в голову, что честность и правота могут привести к таким неожиданным результатам. Все еще думая о своем открытии, Сьюзен коротко ответила капитану:

— У меня не было времени на все это.

— А-а, теперь ты заговорила, как настоящая женщина.

Похоже, он уже в чем-то обвинял ее? Для Сьюзен это было опять что-то из мира неведомого, и она недоуменно спросила:

— А как это, по-твоему, говорить, как женщина?

— Ну, я имею в виду всякое жеманство и притворство, что, дескать, ты ничегошеньки не понимаешь, а на самом деле ты просто не хочешь говорить прямо.

Это было уж слишком, Сьюзен растерялась: ее мучила мысль, что в этой фальшивой сцене она тоже ведет себя не очень-то честно. Ей стало от этого страшно.

— Ты хочешь услышать честный ответ?

Сенниз ответил не сразу, он интуитивно почувствовал, что девушка ускользает от него.

— Что-то ты странно смотришь на меня! — Он попытался улыбнуться, но уже знал, что не владеет ситуацией. Капитан так и не понял, какую ошибку он допустил, и переменил тему: — Ты не забыла, что обещала поехать со мной в воскресенье?

— Обязательно поедем, если мама не будет против.

Сенниз быстро сбежал с крыльца и на ходу, чтобы Сьюзен не успела придумать новую отговорку, бросил:

— Я заеду за тобой ровно в восемь утра. Спокойной ночи!

Сьюзен уже вошла было в дом, но остановилась в дверях, глядя вслед уходящему Сеннизу: в ее широко раскрытых глазах все еще оставался страх, охвативший ее в последние минуты свидания. Закрывая за собой калитку, Сенниз увидел стоявшую в дверях девушку: усмотрев в этом добрый знак, он помахал на прощание рукой. Рука Сьюзен поднялась в прощальном приветствии. Капитан торжествующе улыбнулся и бодро зашагал по улице, четко, по-военному печатая шаг: вскоре его уже не было видно за высокой оградой соседнего дома.

Чуть слышно прошептав «спокойной ночи», Сьюзен медленно вошла в дом и закрыла дверь.

Майк и Ли осторожно вышли из укрытия, наблюдая великолепный уход капитана. Увидев растерянное лицо товарища, Майк крепко сжал его плечо:

— Ладно, предоставь это дело мне, Ли, идет? — Не услышав ответа, Майк продолжал: — Все-таки, когда тебе на голову сваливается такая вот неожиданность, начинаешь понимать, как нужны районные сборы наших групп, хотя их и очень трудно организовывать! — Ли по-прежнему молчал, и Майк, взяв его за руку, потащил прочь от Дома…

В спальне Лейнов было темно и тихо. Эстелл расслабилась после долгого напряжения: она почувствовала, что Сьюзен вернулась и можно не волноваться…

Глава 9

Наступило утро… Наблюдатель тенью следовал за Бадом Джагером, который, ничем не отличаясь от обычного школьника, спешил с книгами под мышкой в школу. На этот раз телепатический сеанс между отцом и сыном продолжался недолго.

«У нас создалось впечатление, — начал отец, — что космический корабль людей, патрулирующий на околоземной орбите, приведен в состояние боевой готовности».

«Ты хочешь сказать, что им стало известно о местонахождении нашего корабля?»

«Нет, не совсем так. Если бы они знали, что мы уже здесь, то не стали бы выжидать и напали бы на нас сразу. Мне точно известно, что Джон Лейн уже доложил космическому ведомству обо всем случившемся с его кораблем во время экспедиции, но они пока ничего не предпринимают. Мне это непонятно!»

«Что я могу сделать?»

«Я прошу тебя внимательно слушать все, что Сьюзен Лейн говорит о своем отце. Если, например, станет известно, что он неожиданно вернулся на свой лайнер, то это значит — мы обнаружены».

«Но, отец, ты почти всегда рядом со мной, когда наша группа собирается. И тебе известно то же, что и мне».

«Да, конечно, и я буду стараться делать так и дальше. Но я ведь не могу входить в здания и, кроме того, приходится время от времени следить за другими людьми. Поэтому ты должен все-таки надеяться на себя, хотя я буду отсутствовать лишь в крайних случаях».

«Хорошо, я понял. Буду следить за Сьюзен».

Они уже были около школьной ограды: Бад направился в класс, а Наблюдатель, как всегда, остался на улице. Он парил над тротуаром, поднявшись достаточно высоко, чтобы избежать энергетического столкновения с транспортом. Оглядывая дорогу, он заметил Майка Саттера: тот вышел за ворота школы и встал у ограды, поджидая кого-то. К началу занятий поток школьников достиг пика, и в этой толпе он с трудом углядел Ли Дэвида, который шел, глубоко задумавшись, не видя никого вокруг, пока Майк не тронул его за руку.

Они отошли в сторону, и Ли торопливо заговорил, спеша поскорее выложить все, что целиком занимало его мысли:

— Сегодняшняя ночь, Майк… Я решил, что все равно должен доверять Сьюзен! Сэк?

— Слишком поздно, Ли.

— Слишком поздно? — тупо повторил он. Майк кивнул, но, чувствовалось, что он сам расстроен. Ли вспыхнул до корней волос и выпалил в запальчивости:

— Будь ты проклят, это не твое дело! — Он перевел дыхание. — Я, а не ты, руковожу нашей группой!

— Мне очень жаль, Ли, но вся группа считает, что тебе нельзя полностью доверять, когда дело касается Сьюзен.

— Но это… — Ли замолчал, прислушиваясь к какой-то новой мысли. — Я помню тот, предыдущий вечер. Надеюсь, ты не полезешь опять напролом?!

— Да, — отозвался Майк, — я очень хорошо помню тот вечер, когда из-за папочки Сьюзен ты раньше времени распустил группу!

Кровь медленно отливала от лица Ли, он горько усмехнулся:

— Жаль, что ты сразу в тот же вечер не сказал об этом прямо. Но я первый виноват, что позволил случиться тому, чего мы не должны были делать ни в коем случае.

— Ты хочешь сказать, чего ТЫ не должен был делать, — поправил Майк.

— Нет, — голос Ли звучал твердо и уверенно, — я допустил, что МЫ — вся наша группа, и ты в первую очередь — заочно осудили человека и назвали его бутером прежде, чем он что-то сделал. Но мистер Лейн не делал ничего такого, Майк.

— Ты хочешь сказать — пока ничего не сделал.

— А по правилам нам большего и не требуется, не так ли?

Майку стало явно не по себе, у него даже немного повлажнели глаза. После длинной паузы он ответил:

— Сэк, Ли.

Тот решил, что вопрос исчерпан, и деловито спросил:

— Ну, что вообще у нас творится?

Майк взглянул на часы и прикинул: как раз сейчас Мериэнн по поручению группы встречается со Сьюзен.

Но Сьюзен проспала… Мериэнн уже четверть часа топталась на месте, с трудом сдерживая нетерпение: вот-вот должен был прозвенеть звонок. Наконец в школьный двор влетела запыхавшаяся Сьюзен. Увидев подругу, она виновато улыбнулась и махнула рукой, направляясь прямиком к двери. Но Мериэнн, кипя от возмущения, рванулась наперерез:

— Группа поручила мне поговорить с тобой. Почему ты опоздала? Мне в первый раз дали такое важное задание, а ты все испортила!

Сьюзен поморгала припухшими от сна глазами, пытаясь разобраться в потоке вопросов:

— Тебе поручили задать мне вопросы?

— Да нет, мне велели передать, чтобы ты сегодня держалась подальше от наших ребят и не выходила из класса. А вечером в доме Ли соберется вся наша группа — будем обсуждать твое поведение.

Все стало ясно, и дальнейшие расспросы просто ни к чему. Сьюзен молча стояла, безвольно опустив руки… Вдруг неожиданно она почувствовала, что в ней нарастает протест:

— О чем это ты болтаешь?

— Извини, Сьюзен, но тебя видели!

— Что ты имеешь в виду? — спросила она уже более спокойно, догадываясь, в чем дело. Для Мериэнн наступил звездный час, и она громко и даже немного торжественно объявила:

— Этой ночью ты целовалась в губы!

Невероятно, невозможно! То, что случилось этой ночью — не ее вина! Сьюзен едва выговорила:

— Н-н-о он так неожиданно схватил меня… — В этот момент зазвенел звонок, созывая джэбберов к началу уроков. Но девочки даже не услышали его. Мериэнн боролась с любопытством, пытаясь сделать равнодушное лицо:

— Ну, в общем, мое дело — передать. Скажи, Сью… А на что это похоже? — Глаза ее загорелись и стали совсем круглыми.

— Что похоже?

— Ну, на что это похоже — поцелуй в губы? — Мериэнн уже просто сгорала от любопытства. Но Сьюзен сейчас это мало занимало, — ее больше тревожило другое. Она пожала плечами и пристально посмотрела на подругу:

— А кто же меня видел?

— Майк и Ли. Майк говорит, что ты больше не можешь считаться джэббером.

Сьюзен вздрогнула, как от удара:

— Этот Майк — дай мне только его увидеть! Какая чушь! — Искреннее возмущение Сьюзен немного обескуражило незадачливую посланницу, но она, тем не менее, возразила:

— Не трогай Майка! Он просто выполняет свои обязанности!

— Нет, дело не в обязанностях. В нем что-то не то, — похоже, когда он выйдет из возраста джэббера, он станет бутером, как и его отец.

— Ты не смеешь так говорить! Просто ты злишься, что тебя застукали.

— Меня не в чем было застукать, как ты выражаешься! — выкрикнула Сьюзен, и тут вдруг обе поняли, что в школьном дворе давно стало пусто и тихо. — О Боже, уроки! — И, схватив Мериэнн за руку, Сьюзен помчалась в класс.

После уроков Бад Джагер приступил — под контролем Майка — к выполнению первого поручения группы: предметом его опеки был восьмилетний Мартин Рилби. По словам его матери, он начинал капризничать и буйствовать, если что-то оказывалось ему не по нраву. Теперь Баду предстояло испытание на звание полноправного члена группы. Он прочел что-то вроде лекции о том, как Должны вести себя маленькие дети — для инопланетянина это была интересная задача. И, судя по одобрительным взглядам Майка, он неплохо справился с ней. Заканчивая свой монолог, Бад произнес:

— А знаешь, что произойдет, если ты будешь продолжать так вести себя? — Малыш молча со страхом и любопытством таращил глаза. — Тебя накажут: запрут одного в комнате и целый час ты будешь слушать запись всего того, что ты вытворял во время своего последнего буйства. И это только на первый раз, а если опять сорвешься, то будешь сидеть уже полтора часа — Бад старался говорить просто и доступно. — Мы убедились, что твоя мама замечательно относится к тебе и все делает правильно, — так что дело в тебе самом. Сэк?

Но Мартин не отвечал: круглыми от удивления глазами он уставился на своего наставника. Что-то в выражении его лица встревожило Бада, и он быстро телепатировал Наблюдателю:

«Отец, может быть, человеческие детеныши могут видеть меня в моем настоящем облике?»

«Очень маленькие, вероятно, да, могут. Но этот, кажется, не так уж мал».

«Да, но его развитие задержалось, и в чем-то он еще совсем ребенок, поэтому-то группа и занимается его воспитанием». — Бад резко прервал связь, так как малыш подошел к нему вплотную.

— А у тебя всегда такой чудной вид?

Бад забеспокоился и быстро отодвинулся:

— Тебе нужно быть повежливее, Мартин.

— Прости, пожалуйста.

Облегченно вздохнув, Бад решил, что на первый раз хватит, и быстро закруглился:

— Тебе уже восемь лет, Мартин, надо за собой следить. Когда-нибудь ты станешь членом группы, и там к тебе будут относиться так, как ты заслужишь своим поведением. Сэк? Ну, отвечай мне: сэк.

Тот был вне себя: стать членом группы, а вдруг не примут?! Он громко сглотнул и протянул неуверенно:

— С-э-э-к.

— Отлично, — похвалил Майк, когда они с Бадом вышли наконец на улицу. — Учти, что с этой минуты Мартин — на твоей совести. Будешь время от времени разговаривать с его матерью, чтобы быть в курсе всех его дел и поведения. Ко мне обращайся, только если действительно потребуется наказание. Сэк?

— Сэк, — кивнул Бад.

Глава 10

В предвечерних сумерках инопланетянин кружил неподалеку от входа в красивый многоквартирный дом, куда только что вошли ребята из «Красной Кошки». Они исчезли из поля его зрения, и теперь он даже не знал, на какой этаж они поднимутся, потому что входная дверь загораживала светящееся табло лифта. Поразмыслив, Наблюдатель решил, что, скорей всего, они доедут до четвертого этажа, так как Бад упомянул мельком, что из квартиры Ли открывается широкая панорама города.

Отец Ли Дэвида занимал высокий пост в космической администрации, так что его семья, должно быть, проживала в престижных апартаментах. Поднявшись на уровень четвертого этажа, Наблюдатель поочередно заглядывал в окна, ненадолго задерживаясь у каждого, чтобы послать короткий импульс вызова сыну. Наконец из одного окна он почувствовал слабый ответный сигнал К сожалению, окно было защищено специальным покрытием, не пропускающим излучения, и телепатическая связь с сыном оказалась непродолжительной:

«Я следую за тобой, так что будь спокоен — я рядом. Мне хотелось бы знать, как действуют эти группы. Что, например, вы делаете сейчас?»

«Сейчас мы «кидаем» Джо Паттона. Он, правда, из другой группы — «Желтый Олень», — но мы пригласили сюда их лидера Тома Кэннона, чтобы все было по правилам».

«Что значит «кидать»?»

«Ну, он будет искать «пятый угол», пока мы не убедимся, что он действительно раскаивается в том, что сделал».

«А что именно он сделал?»

Во время этого разговора в квартире Ли начинала разыгрываться довольно драматическая сцена. Майк как раз обратился к Джо:

— Уверен, что ты опять свяжешься с этой вертихвосткой, думая, что все будет шито-крыто! — Закончив свой короткий «приговор», он с силой толкнул Джо, послав его прямым ударом в руки ребят, стоявших у стены. Но тот не сдавался и, сжав губы, увернулся и опять бросился на Майка, неумело размахивая худыми руками. Джо бестолково шарахался из стороны в сторону, выбирая, куда Ударить, но ему было далеко до своего противника: Майк схватил его за левую, руку и молниеносно перебросил к Альберту, который тут же швырнул его к Ли.

У Джо все кружилось перед глазами, он падал, вставал, снова поднимался и наконец остался лежать на ковре… И вдруг на смену слепой ярости пришел безудержный смех.

— Честное слово, я больше не буду, — захохотал он. Том Кэннон из «Желтого Оленя», до сих пор стоявший в стороне, быстро подошел к Джо:

— Что смешного, Джо? — Но в ответ тот захохотал еще громче. Он уже катался по ковру, скорчившись от приступа смеха. Потом наконец затих и еле слышно пробормотал:

— Мне стало жутко смешно, когда я вдруг понял, что из-за этой вертихвостки я получил такую трепку. Очень смешно.

Долорес Манроу презрительно сморщила носик, в наступившей тишине громко прозвучал ее голос:

— Ха, типичная для вас, джэбберов, «галантность» — все сваливать на женщину. Группу «Желтых Оленей» следовало бы называть «сворой желтых собак»!

Джо окончательно пришел в себя, и голос его звучал тверже:

— Честно говоря, она никогда мне особенно и не нравилась, а теперь — тем более. Она, конечно, смазливая, но что-то в ней не то, слабина какая-то… И с ребятами из-за нее поссорился. С ума я что ли сошел?!

— Какая ты гадина, Джо! — Долорес дрожала от ярости. Кэннон на всякий случай подошел поближе и попытался утешить парня:

— Мой тебе совет, Джо, — не обращай внимания на ее слова, она сама не знает, что говорит.

Джо поднялся с пола и, мельком взглянув еще раз на Долорес, спокойно сказал:

— Честно, джэбберы, больше этого не повторится! Обещаю.

Но Майк, видимо, решил, что еще рано ставить точку. Он обвел цепким взглядом лица всех присутствующих и, глядя на Долорес, сказал:

— Самое плохое во всем этом — то, что Джо клюнул на эту вертушку. И вот она получила за это сполна.

— Ничего подобного! — закричала Долорес — Если я и получила, то уж не от него, а от вашей маленькой ханжи Сьюзен Лейн, это она все начала!

У Сьюзен, тихо стоявшей недалеко от дверей, вытянулось лицо, она хотела что-то возразить, но вмешался Майк:

— О Сью мы будем говорить через несколько минут, и тебе полезно посмотреть, как настоящий джэббер держит ответ перед группой.

Услышав, что Сьюзен тоже предстоит проработка, Долорес была приятно удивлена:

— Как, Сьюзен? Обсуждается? А что она сделала? — В предвкушении она вытянулась, как струна, и стала даже казаться выше ростом. — Ха, на это стоит посмотреть!

— Тут тебе не театр, — резко оборвал ее Ли и, решив напомнить всем, что именно он — лидер группы, оставил за собой последнее слово:

— Джо, ты должен понять: все, что мы здесь делали, важно не только лично для тебя, но и для всей твоей группы. Майк верно сказал тебе… Но я считаю, что сейчас ты перед нами доказал свое право называться джэббером. — Ли оглянулся на ребят. — Может, кто-нибудь с этим не согласен? — Но все молчали, даже Долорес не произнесла ни слова. Ли взглянул на Тома Кэннона:

— Сэк, Том?

— Сэк, — кивнул лидер «Желтых Оленей» и обернулся к Джо. — Пошли!

После их ухода наступило неловкое молчание: им предстояло трудное дело — судить не «чужака», а своего джэббера из «Красной Кошки». Видимо, лишь один Бад чувствовал себя спокойно, как и положено стороннему наблюдателю.

Ли нервно прошелся по комнате и неожиданно остановился перед Долорес, словно ему захотелось получше рассмотреть ее. Но та, испугавшись его пристального взгляда, пронзительно закричала:

— Только попробуй ударить меня!

— Слушай, Ли, — не выдержал Майк, — а что ты думаешь насчет того, чтобы направить Долорес в лагерь? Что-то уж слишком много мы с ней церемонимся.

— Ты рассуждаешь как ребенок! До сих пор не уразумел, что на самом деле я уже взрослая женщина! — В голосе Долорес звучало снисходительное превосходство.

— Если ты такая взрослая, то зачем бегать за нашими джэбберами? — Майк был искренне возмущен.

Ли мягко отстранил товарища и обратился к Долорес:

— В последнее время ты сама отдалилась от группы. Но Майк прав, при этом ты все время крутишься около наших ребят. Ты должна в таком случае принять наше решение и прекратить заниматься глупостями.

— А я вообще не собираюсь оставаться в группе. На самом деле… — Долорес замолчала, видимо, ей самой стало не по себе от того, что она собиралась сказать. Но тут же, сделав решительный «я-вам-всем-покажу» жест, договорила: — Я, наверное, скоро выйду замуж!

Видно было, что Ли неловко за нее и ему неприятно продолжать этот разговор.

— Долорес, мы ведь уже вынесли свое решение — и для тебя и для Джо. Ты не просто раздражаешь нас своим поведением, но еще наносишь вред ребятам из других групп. Так вот: даем тебе одну неделю на размышление. Через неделю можешь опять стать джэббером нашей группы.

— А что, если не стану? Я и вправду не стану!

— Ну что ж, тогда мы обратимся за помощью. Тебя переведут в лагерь, как и предлагал Майк.

— А ты у него под каблуком, да? Вторишь каждому его слову! — подковырнула его Долорес — Что ж, я подумаю. Я еще посмотрю, как вы будете обсуждать Сьюзен — ведь она такая же вертихвостка, как и я, верно? Если она получит по заслугам, то я, возможно, и останусь в группе.

Но никто уже не слушал Долорес — все смотрели на Сьюзен. Майк подошел к ней поближе и первым начал рассказывать, что они с Ли видели прошлой ночью:

— После того, как поздно вечером закончилась районная встреча детских групп, мы с Ли возвращались домой и видели, как тебя целует в губы какой-то офицер.

— Он неожиданно схватил меня, он очень сильный, я не могла даже двинуть рукой. — Если Сьюзен и было неловко, то лишь из-за того, что она вдруг стала предметом общего обсуждения.

— В общем-то я так и думал, — сказал Майк, — но вся группа, кроме одного Ли, считает, что тебе нужно пройти недельный испытательный срок.

— Но я ничего не сделала, за что же? А ты как считаешь, Ли?

— Ли думает, что ты ни в чем не виновата, — ответил за него Майк. Но Ли не собирался прятаться за чью-то спину:

— Я сам скажу, что я думаю, Майк. Хочу всем вам напомнить, что Сьюзен — один из самых активных джэбберов нашей группы и до сих пор не имела замечаний. Да, действительно, по нашим правилам при первом замечании полагается испытательный срок на одну неделю, как и предложил Майк. Но мне кажется, что он настаивает на этом только потому, что из-за чего-то недоволен мной, а говорить открыто об этом не хочет. По-моему, нельзя исходить из каких-то личных мотивов, это нечестно.

Опять стало тихо, пока кто-то не спросил:

— А почему она вообще оказалась вдвоем с каким-то офицером в такой поздний час?

— Мы не имеем права задавать такие вопросы. — Ли был непреклонен. — Каждый джэббер имеет свой собственный мир, у каждого свой дом, куда приходят родственники и друзья семьи. Нас это не должно касаться до тех пор, пока что-то не случится.

— Этот офицер — друг моего отца, — вмешалась Сьюзен, — и в воскресенье, если позволит мама, он обещал взять меня с собой в патрульный полет. Ну и что в этом плохого? А обнял он меня действительно неожиданно. Я в этот момент как раз думала о том, как мы полетим…

Услышав о намеченной на воскресенье встрече, Майк сухо заметил:

— Ну, это твое личное дело, если, конечно, ты не будешь нарушать правил, сэк?

Сьюзен, почувствовавшая его недовольство, коротко ответила:

— Сэк.

— А как насчет недельного испытательного срока, ты согласна? — Майк требовательно смотрел на нее.

— Я считаю, что это нечестно, я не заслужила такого наказания. Но если вы так решите — я подчинюсь.

— Сэк! — Теперь Майк был полностью удовлетворен и посмотрел на Долорес — Поняла, как ведут себя настоящие джэбберы? Решение группы для них — закон!

— Я бы многое дала, чтобы стать такой же чистой и непорочной, как ты, Майк. Но думается, здесь кое-кто поумнее тебя, кто видит мир таким, какой он есть на самом деле. А ты, бедный ягненочек, поддался этой ханже Сьюзен, поверил, что она невинна…

— Хватит! — не выдержал Ли. — Если ты еще раз произнесешь это слово в нашем присутствии, то ровно через час окажешься в лагере. У нас есть обязательные правила поведения, которые запрещают произносить бессмысленные слова и выражения.

Ребята не спускали с нее глаз, и Долорес пришлось изобразить послушание, правда, на особый, женский манер:

— Хорошо, я выполню ваше решение, но сделаю это только для тебя, Ли. — Долорес решительно направилась к выходу, вежливо кивая на прощание каждому- всем, кроме Сьюзен. Остановившись в дверях, она нанесла той последний удар: — Ну, до встречи на улице, моя дорогая вертихвостка. Мы ведь теперь с тобой одного поля ягоды — кто сделал это один раз, тот… — Не закончив, она злорадно улыбнулась и вышла. Громко хлопнула дверь.

— Я провожу тебя, Сью. — Ли погладил руку девушки.

Ребята начали быстро расходиться, лишь Сьюзен стояла в растерянности. Ли сделал ей знак подождать и постучал в дверь, находившуюся в дальнем конце комнаты.

— Мама, мы уходим. — Но никто не ответил. — Ты слышишь меня, мама?

Послышался невнятный голос:

— Слышу, Ли, сейчас открою.

Дверь открыла миссис Дэвид, высокая привлекательная блондинка лет сорока: она не отрывала глаз от раскрытой книги, которую держала в руках. Усевшись в кресло у торшера, она продолжала читать. Ребята удивленно переглянулись, Ли пожал плечами:

— Спокойной ночи, мама. Я провожу Сью домой.

— Спокойной ночи, Сьюзен, — по-прежнему не поднимая глаз, произнесла женщина.

Когда они спустились в холл, Сьюзен не удержалась от вопроса:

— А когда должен вернуться из экспедиции твой отец?

— Примерно через год.

— А ты тоже будешь летать в космос?

— Знаешь, сейчас к космосу вообще другое отношение. — Было видно, что это больная тема для Ли. — Тебе не хуже меня известно, что каждое поколение космонавтов отличается от предыдущего. Они приходят в космический корпус сознательно, а не под влиянием минутного порыва. Молодые космонавты постоянно общаются с детьми своих старших товарищей, — трудно сказать, что из этого получается. Ну вот ты, например, можешь сказать, кем будут эти дети? — Он насмешливо посмотрел ей в глаза.

— Ну, я могу только догадываться!

— Нет, Сью, не можешь. Мы этого не знаем, потому что каждый из них пойдет своим путем. Наверное, поэтому молодые космонавты предпочитают помалкивать о своей работе, ты заметила? Мне иногда кажется, что им вообще хотелось бы пореже возвращаться обратно на Землю…

— Но ведь мы надеемся, что новые поколения, воспитанные в группах, изменят будущее! Я слышала, что уже есть какие-то результаты.

— Трудно сказать, где правда, а где — просто пропаганда. Бутеры, например, ни на секунду не задумаются, чтобы при случае так обработать факты, что получится полуправда. Но и их противники, хоть мне тошно подумать об этом, тоже прибегают к таким приемам, я точно знаю!

— Но зачем же лгать? Какой в этом смысл? Группы — это всего лишь дети и их воспитание, и ничего больше. Мы и организовали их в основном потому, что наши отцы практически все время живут в космосе, на других планетах… Мы оказались вынуждены сами позаботиться о себе. Все начиналось именно с этого, а уж потом появились всякие уставы и правила. Но кому-то пришло в голову, что с помощью наших групп можно заодно решить и другие проблемы. Думаю, они здорово ошибаются!

— Нам пора самим подумать и решить, как быть дальше, иначе они скоро поднимут шум, что-де эти группы не оправдали себя и никому не нужны. Мне-то можно не волноваться — через год и один месяц мне исполнится девятнадцать, и прощай, группа! Но если все так пойдет и дальше… Мы во что бы то ни стало должны стоять на том, с чего начинали: помогать друг другу пройти через трудные годы детства — не больше и не меньше. Но ничего другого!

Они шли вдоль улицы, оставив далеко позади великолепный дом, где протекала странная жизнь семейства Дэвидов. Как бы продолжая их разговор, Ли вдруг тихо сказал:

— Все так, но случается в один прекрасный день и другое: девушка встречает симпатичного молодого космонавта и забывает — не без его помощи — о своих сверстниках.

— Если ты имеешь в виду меня, — Сьюзен даже передернулась от возмущения, — значит, ты плохой друг!

— Ты же сама начала этот разговор! И ведь это ты собираешься прогуляться в космос со своим новым знакомым!

Они пошли дальше молча, недовольные друг другом.

Недалеко от них, над уличным перекрестком, Наблюдатель в это время поджидал своего сына. Бад появился с противоположной стороны, так как пошел от дома Дэвидов другой дорогой. Увидев его, инопланетянин немедленно телепатировал:

«Насколько я понял, джэбберам запрещены контакты через ротовое отверстие — и друг с другом и с лицами иного пола. Это так?»

«Да, верно».

«Ты можешь объяснить, почему это считается таким серьезным проступком?»

Бад понятия не имел, почему это так, и быстро перевел разговор на другую тему:

«Похоже, у меня не будет проблем с мистером Джагером. Он пришел вчера домой поздно, когда я уже спал. Так что, если все будет… — Он неожиданно замолчал, и лицо приняло расстроенное выражение: — Боюсь, что там, у Дэвидов, я слишком сильно толкнул Джо Паттона, когда мы его «кидали». Не знаю, заметил ли он что-нибудь…»

Но Наблюдатель был озабочен другим:

«Я должен сообщить тебе, сын мой, что сегодня они обнаружили наш корабль. Ты знаешь, как тщательно мы рассчитали свою околоземную орбиту, чтобы исключить возможность опасного сближения с земными лайнерами. И тем не менее, их патруль обнаружил нас. Теперь мы должны действовать, хотя и крайне осторожно. Неизвестно, чем все кончится, но мы больше не можем себе позволить спокойно продолжать изучение человеческой расы… Чем скорее ты выяснишь, почему они уделяют такое внимание контактам через ротовое отверстие, тем будет лучше для нас. Я чувствую, что мы столкнулись с каким-то очень важным фактором поведения этих существ».

Ли и Сьюзен уже почти пришли, когда он, наконец, решился задать вопрос, не дававший ему покоя:

— Так как же все-таки насчет воскресной прогулки с капитаном Сеннизом?

— Ну, для начала нужно, чтобы мама разрешила, — уклончиво ответила девушка.

Глава 11

В субботу утром Эстелл и Сьюзен завтракали вдвоем. Мать время от времени поглядывала на девочку — та была необычно молчалива и почти ничего не ела. Эстелл допила вторую чашку кофе и с трудом подавила желание налить еще одну.

Мать хорошо понимала: Сьюзен явно собиралась с духом попросить о чем-то очень для нее важном. Теперь, когда назрел какой-то серьезный разговор, она уже точно не могла отказать себе еще в одной порции любимого напитка: она взяла пустую чашку и подошла к плите, где всегда был наготове кофейник. Не пролив ни капли, Эстелл отработанным движением наполнила чашку и вновь вернулась к столу. Удовлетворенно вздохнув, она обратилась наконец к дочери:

— В чем дело, дорогая?

Сьюзен, затаив дыхание наблюдавшая за этим кофейным ритуалом матери, облегченно вздохнула, когда он благополучно завершился, что несколько отвлекло ее внимание, и рассеянно поинтересовалась:

— А где папа?

Эстелл была разочарована и даже немного возмущена:

— Надеюсь, тебя тревожит что-то другое! — Но, осознав свою ошибку, постаралась восстановить прежнюю доверительность: — Ты все утро молчишь и о чем-то думаешь, — так скажи мне, что тебя тревожит?

— Но все-таки где папа? Он еще не вставал?

— Да, он еще спит. Он вернулся сегодня поздно ночью. — Эстелл старалась не показать своих чувств. Немного помедлив, будто взвешивая, сколько можно «отпустить» информации, добавила: — У них там что-то случилось.

— О, кто-нибудь пострадал? — Сьюзен побледнела, но на лице безошибочно читалась мысль, насколько это ЧП может помешать ее планам.

— Понятия не имею. Я всегда так сильно переживала эти вещи, что твой отец перестал мне рассказывать подробности. — Эстелл пожала плечами. — А теперь я не уверена, что вообще способна переживать, как раньше. После десяти лет его отсутствия я стала так далека от всего этого.

Сьюзен шумно перевела дыхание — неожиданно представился подходящий момент все выложить:

— Ну, тогда ты не станешь волноваться, если завтра утром я немного полетаю вместе с капитаном Сеннизом? У него как раз дежурство по патрулированию на околоземной орбите.

Эстелл почувствовала себя так, как будто ее ударили. Она смотрела на дочь и пыталась понять, как случилось, что Сьюзен восстала против нее… Эстелл хотелось уберечь дочь от того, что пережила сама, уберечь и спасти. Все эти десять лет ее чувства были обращены только на эту девочку, она заменила ей все, чего лишил ее жизнь этот проклятый космос… Эстелл с трудом пробормотала:

— Не уверена, что… — Она умолкла на минуту, а потом вдруг взорвалась: — Так вот что крутилось у тебя в голове!.. Дежурство? Ты сказала — дежурство?

Сьюзен хорошо знала мать и почувствовала первые признаки опасной перемены настроения, теперь нельзя было терять ни секунды:

— Я — дочь одного из руководителей Комитета космического контроля и просто неприлично, что до сих пор не видела, что такое космос!

— А я, между прочим, — жена этого руководителя и не вижу ничего неприличного в том, что ни разу не побывала там.

— Ты — другое дело! — Сьюзен чувствовала, что вот-вот потерпит поражение — никогда прежде мать не проявляла такую бескомпромиссность. Сьюзен захныкала, как маленькая: — Ну, м-а-а-ма, ну, пожалуйста, не отказывай! Это, правда, самый обычный полет, а капитан Сенниз — уже очень опытный пилот, он каждый месяц летает по многу часов и на самых новых машинах…

Эстелл пребывала в растерянности, ей вдруг захотелось сложить с себя груз ответственности:

— Хорошо, доченька…

— О, мамочка, спасибо!

— Я еще не закончила, выслушай меня. — Голос Эстелл стал строже: — Ты можешь поехать с этим капитаном, если папа не будет возражать.

— Но, мамочка, у меня дела в группе, я не могу ждать, когда он проснется. Будь добра, попроси за меня, ладно?

— Ничего подобного, я ничего просить у него не буду, и не надейся! — крикнула Эстелл вслед убегающей Сьюзен.

Когда Лейн час спустя вышел к завтраку, она, поколебавшись, изложила ему «просьбу» дочери:

— Сьюзен считает, что у тебя нет никакого морального права посылать людей с рискованными заданиями в космос, если при этом ты не пускаешь туда свою собственную дочь. — Она рассчитывала, что Джон возмутится дерзкими словами и откажет ей. — Я только передаю тебе слова Сьюзен, я лично с этим не согласна!

— Сьюзен абсолютно права, — ответил Джон, дожевав последний тост, а с ним — и последнюю надежду Эстелл.

— Что-то ты быстро согласился, к чему бы?

В глазах Лейна сверкнул победный огонек, но он постарался скрыть от жены свою радость:

— Я горжусь Сьюзен. Если она захотела побывать в космосе, — значит, ее еще не совсем испортили эти группы, значит, в ней еще что-то осталось. — Но дальше Лейн уже не выдержал притворно-горделивый тон, и его понесло: — Если тебе интересно знать, то я вчера навел справки и выяснил, что ни один из бывших членов этих групп не стал членом космического корпуса. У них, я уверен, для настоящего дела — кишка тонка!

— У тебя был очень ненадежный источник информации. С самого начала тебя должны были поставить в известность, что из детей космических офицеров не было ни одного добровольца для работы в космосе! Ни одного — никогда! И ты должен это оч-ч-ень хорошо запомнить!

— Ради Бога, успокойся, Эстелл. Пойми, все, что я сказал…

— Я слышала, что ты сказал. Уверена, ты успел поговорить с таким же бутером, как и ты, и вы оба в два счета приняли эту ложь. Мне хотелось бы надеяться, что ты объективнее относишься к фактам, принимая решения в космосе. В противном случае — да поможет нам Бог!

Джон застыл при этих словах — под сомнение был поставлен сам смысл его жизни. Он — военный человек и всю жизнь работал, полагаясь на определенные принципы, усвоенные еще в молодости, все же остальное относилось к области фантазий… Но, может быть, вера в свою правоту подвела его, и решение о возвращении корабля на Землю было ошибкой? Душевный комфорт Лейна был нарушен.

Но пока ничто не подтверждало слова Эстелл. Он не мог вот так сразу отказаться от своих принципов. Джон небрежно пожал плечами: все-таки женщины — опасные создания, но, как говорил весь его опыт, глупо говорить им это! Он мягко сказал:

— Успокойся, милая. Мы живем в век космоса, и Сьюзен — как и все мы — тоже принадлежит ему. После того, как она слетает на эту небольшую экскурсию, мир станет более понятным для нее.Прошу тебя, не пытайся замедлить ход времени, это бесполезно.

— О, Бог мой, кто бы говорил! — Эстелл не скрывала насмешку.

— И еще прошу тебя, — Джон был явно уязвлен, — не надо сравнивать мое отношение к группам с… Впрочем, ладно! Если ты категорически против ее поездки, я могу отказать ей, сославшись на тебя. Чтобы сохранить мир в семье, я готов пойти на уступки. Наверное, ты хотела именно этого?

Эстелл поняла, что оказалась в ловушке: в конце концов она станет козлом отпущения в собственной семье! Она живо представила реакцию Сьюзен, когда она услышит такое решение отца, — нет, это уж слишком! Осознав свое поражение, Эстелл попыталась сделать его не столь уж явным:

— Ну нет, я не стану передавать ей это. Думаю, у тебя достаточно мужества лично отказать ей. Нет-нет, я не буду делать это вместо тебя.

— Не знаю уж, что ты имеешь в виду, — Джон щадил самолюбие проигравшей жены, — но передай ей хотя бы одну вещь: завтра утром на космодроме для нее будет готов допуск к полету. Это ты можешь сделать для меня?

Глава 12

Сьюзен казалось, что она очутилась на борту обыкновенного трансконтинентального пассажирского лайнера с той только разницей, что здесь всего в нескольких шагах уже располагалась кабина пилота. Единственное в кабине сиденье находилось перед смотровым окном, если это слово подходило к прозрачной окружности с углом обзора в двести десять градусов. К сиденью были прикреплены четыре комплекта ремней. Сьюзен вслушивалась в ровный шум двигателя и ощущала, какая огромная мощь таится в этой машине. Но ей не хотелось, чтобы Сенниз заметил ее волнение: сжав губы, еле владея дрожащими руками, она пристегнула ремни и взглянула на него… Сама не сознавая, она отождествляла мощь машины с человеком, который сидел рядом и деловито возился со своими ремнями. Восхищение лайнером, казалось, вот-вот перейдет в преклонение и перед пилотом, им управляющим. Машина и человек в ее сознании слились в одно целое.

Сенниз проверил замки ремней Сьюзен — вокруг талии, груди и третий, крепящийся к шлему — и только тогда заговорил, впервые после того, как они поднялись на борт:

— Попробуй пошевелиться, посмотрим, не слишком ли туго затянуты ремни.

Сьюзен повернулась вправо, влево, подняла голову, — свободно двигаться можно было примерно в пределах фута. Сенниз удовлетворенно кивнул, устроился поудобнее и включил микрофон. Из-за шума двигателя не было слышно ни слова, но она догадалась, что он вышел на связь с диспетчерской службой. Сейчас Сьюзен могла повнимательнее осмотреть все вокруг себя. Большая окружность смотрового окна на самом деле была разделена футовой панелью на две части — одна предназначалась для текущего панорамного обзора, а другая представляла собой огромный телеэкран, который кончался на уровне ее ног.

Сенниз что-то непрерывно делал: сейчас он приподнялся и, опустив руль управления, установил его под удобным для себя углом. Взглянув на Сьюзен, он жестом показал ей на телеэкран, на котором показался мощный профиль их лайнера: это была диковинная машина с длинным корпусом и вытянутым, как у волка, носом. У нее были крылья и хвост, будто ей предстояло летать в воздушном пространстве. Машина оторвалась от пола и взлетела через раздвинувшуюся крышу ангара в воздух.

Наблюдая это стремительное движение на экране, Сьюзен не ощущала его физически и разочарованно сказала:

— Но я ничего не почувствовала! Разве мы уже летим? — Посмотрев в окно обзора, она увидела под собой быстро удаляющуюся землю, чуть виднелась синяя струйка реки и кусок пашни. Машина продолжала набирать высоту, и все дальше и дальше отходили куда-то вниз ниточки шоссейных дорог, леса и — чуть в стороне — горы. У нее невольно вырвалось: — Как прекрасно парить в воздухе! — Когда-то, еще ребенком, она летала с матерью на самолете в гости к дедушке и бабушке и слышала, как кто-то произнес эти слова.

— Нет, это — космос! «Омнивалчер» не нужен воздух для того, чтобы летать.

— Но у нее же есть крылья и хвост…

— Да, но они используются, только когда мы пролетаем сквозь атмосферный слой — для поддержания равновесия.

— «Омнивалчер» — какое ужасное название!

— Это машина боевого класса. И прекрасная машина!

— Кажется, на ней очень просто летать.

— Ну-у… — В голосе пилота прозвучало сомнение Мысленным взором Сенниз окинул все, что скрывалось внутри, за гладкими красивыми панелями покрытия… «Начинку» лайнера простой не назовешь. Прямо под ними в нижнем отсеке находился бортовой компьютер, перерабатывающий всю информацию, которую передавал ему с Земли компьютер-отец. Оба компьютера находились в постоянном процессе обмена информацией, но основной поток шел с Земли. Конечно, в случаях крайней необходимости бортовой компьютер может и самостоятельно вести корабль, но в обычном полете он больше напоминает привередливого гурмана, который то и дело тычет в меню: я хотел бы это, вот это и это тоже…

Корабль поднялся уже на высоту десять тысяч футов и летел в окружении перистых облаков. Сенниз смотрел, как нос его машины разрезает облако, оставляя за собой лишь клочья, и вновь, в который уже раз, поразился, как эта, казалось бы, дикая мощь техники легко и просто направляется тихой работой компьютеров. Он взглянул на панель пульта, где прилежно мигал зеленый огонек ввода-вывода очередного бита информации, и ясно представил, как внизу, прямо под ним, работает инженер и следит, чтобы все показатели были в норме. Как бы перенесясь в нижний люк, он видел, как инженер-программист говорит другому:

— Уровень высоты — Юпитер.

Сенниз даже немного пофантазировал, представив, что там, внизу, оказался некий новичок, который ничего не понимает и спрашивает:

— На уровне Юпитера? Что это значит, сэр?

А инженер небрежно так отвечает:

— Ну это же ясно. Атомные энергоблоки космических кораблей класса «Омнивалчер» способны поднимать их дальше, чем на высоту Юпитера или Сатурна, с ними можно даже попробовать улететь за солнечное кольцо. Они в состоянии преодолеть любую гравитацию. К тому же эти машины могут летать как простые самолеты — только на ядерном топливе — на обычных скоростях.

— Ого! — только и сказал бы воображаемый новичок.

Пройдя сквозь облака, они еще много миль летели, окруженные синевой. Потом небо стало темнеть, и наконец их окружила сплошная чернота. На панели зажегся другой огонек, и Сенниз пояснил Сьюзен:

— Только что бортовой компьютер переключился к компьютеру-матери.

— Что это значит?

— Это значит… — начал было Сенниз, но замолчал, увидев, что на панели загорелись буквы «АС» и через минуту погасли.

…И вновь он мысленно представил, как инженер из центра управления полетами безотрывно следит за тем, чтобы орбита его корабля была постоянной — семнадцать тысяч пятьсот миль над Спейспортом. В центре управления всегда много практикантов. Сенниз сразу представил, как кого-то из них инструктор спрашивает:

— Компьютер-мать подключает на себя бортовой компьютер «Омнивалчер». Объясните, что при этом происходит.

— Как я понимаю, сэр, — начал бы свое объяснение практикант, — эти бортовые компьютеры одинаково лояльно относятся к обоим «родителям», им в общем-то все равно, за каким столом «есть», лишь бы его «кормили» в соответствии с его кодовой системой. Как видно из показаний на компьютерной панели, этот бортовой «питался» от компьютера-отца, но затем, пройдя через плотные слои атмосферы, переключился на питание от «матери», несмотря на то, что она находится на гораздо большем от него расстоянии. Но эта удаленность не имеет значения, так как обмен информацией с «матерью» происходит в космическом вакууме, а от «отца» бортовой сейчас отделен очень плотным слоем атмосферы. То есть, — подытоживает практикант, — космический вакуум практически позволяет сокращать расстояния.

— А почему компьютер, расположенный на Земле, мы называем «отцом», а спутниковый — «матерью»? — продолжает экзаменовать инструктор.

— Человек назвал их так по аналогии: женщина-спутник вращается вокруг планеты-мужчины…

Эта небольшая воображаемая сценка отвлекла Сенниза на несколько секунд. Он тряхнул головой и сказал Сьюзен:

— Ну, это довольно просто. Начиная с этого момента, нашим кораблем управляет компьютер-мать. Если мы выйдем за пределы ее действий, то бортовой компьютер сам будет управлять полетом. Если что-нибудь случится и он выйдет из строя, — придется включиться мне. А пока я могу любоваться Галактикой и болтать со своей будущей подружкой!

Сьюзен было шестнадцать, и во многом она еще была ребенком. И еще ни разу с ней не случилось чего-нибудь такого, из-за чего ей захотелось бы вдруг стать взрослой женщиной. Но сейчас она сидит в боевой машине, похожей на монстра, и у своих ног видит кромешную темноту космоса: непроглядная мгла, черный свод с рассыпанными по нему звездами, как огоньками жизни в безбрежном мраке… Это было невероятно! Никогда еще она не испытывала ничего подобного и была бесконечно благодарна этому человеку, который сделал так, что она увидела космос своими глазами. Но это не значит, что он может теперь считать ее своей подружкой, нет! И Сьюзен начала подробно объяснять своему благодетелю, как и что принято в группах джэбберов.

— Я могу быть приятельницей, по-нашему — мучером, но у меня уже есть приятель. Вот как раз этого Долорес никак не может понять. Она думает, что была девушкой Ли. Мериэнн, похоже, так же относится к Майку. Они не понимают разницы: потерять мучера — это не трагедия, а вот потерять друга — это что-то вроде развода. Ты все понял?

Сеннизу было двадцать восемь лет, и у него на все были свои, очень простые ответы, которые быстро привели бы в чувство любого джэббера с «промытыми мозгами», но он лишь поинтересовался:

— Ты вышла бы за меня замуж, Сью? — И рассказал притихшей девушке о себе все, что счел нужным: учебно-тренировочные полеты в девятнадцать, зачисление в спецгруппу, затем через два года началась служба в космическом корпусе — не понравилось, около года занимался добычей астероидов — не понравилось, вернулся опять в космическую службу и ничуть не жалеет об этом. — И теперь, — жизнерадостно закончил Сенниз, — мне нужна именно такая, как ты, чтобы обзавестись своим домом! — С этими словами он перегнулся, насколько позволял пристяжной ремень, к Сьюзен и, просунув руку между ее спиной и креслом, притянул ее к себе: — Я и не знал, что эти сиденья прямо-таки созданы для объятий!

Ремни впивались в тело, так что если бы Сьюзен и хотелось быть в его объятиях, то удовольствие от этого получить было просто невозможно. От попыток увернуться от его объятий и губ у нее уже начали болеть все мышцы. Она с усилием пропыхтела:

— Позволь, я сяду как положено. Здесь, наверное, нельзя менять положение.

— Минутку, — улыбнулся Сенниз и поцеловал ее в щеку. — Вот видишь, здесь вполне возможна и любовь — на уровне джэбберов, конечно. — Он ослабил хватку, и Сьюзен воспользовалась этим:

— Но я не твой мучер, капитан Сенниз. Пусти меня!

Все это время Сенниз не терял из вида панель пульта и, взглянув в очередной раз, увидел, что на панели зажегся новый сигнал. Пилоту надо было приступать к своим обязанностям, но Сенниз сначала предупредил Сью:

— Будь готова — я отпускаю тебя. Напряги мышцы и крепко обними себя за локти. — Она откинулась на ремни, но он продолжал поддерживать ее спину, пока Сьюзен не уселась как следует. После этого, удобно расположившись на своем месте, он сообщил ей:

— Мы приближаемся к Томбе и приземлимся там через две минуты. Ты, наверное, знаешь, Томба — это спутник диаметром около трети мили и по своим размерам вполне может иметь «отца». Этот компьютер как раз ведет наш корабль на посадку.

— Кажется, я уже начинаю любить «Омнивалчер», хотя мне ужасно не нравится ее название.

— Ну, если бы нам пришлось наткнуться на врага, думаю, ты быстро изменила бы свое мнение. Понимаешь, «Омнивалчер» — в случае вооруженного нападения — должна выполнить очень важную, но довольно грязную работу: принять в себя и переработать любые отходы вооруженного столкновения — любые.

Такое довольно схематичное описание не помешало Сьюзен уловить главное:

— Другими словами, ты должен подойти к противнику вплотную и атаковать его? — Она смотрела на Сенниза, тихо покачивая головой, ее лицо было взволнованным и тревожным. Тот только вскинул на нее черные глаза и промолчал. Затем он быстро отвернулся, чтобы скрыть улыбку победителя, которую он не мог удержать. У девушки был такой вид, как будто он только что сокрушил целую армию врагов. Истинная цель их путешествия была достигнута, сердце джэббера было почти сражено. Капитан же продолжал говорить, как бы не замечая произведенного эффекта:

— Ну, мы с компьютером должны только подойти к противнику вплотную, а все остальное выполнит сама «Омнивалчер».

— Но ведь тебя могут убить?!

Лицо капитана оставалось по-прежнему спокойным, но он не ответил ей, так как наступил момент, когда ему было уже не до разговоров: в простирающейся перед ними тьме постепенно вырисовывались смутные очертания искусственных сферических сводов, достаточно хорошо освещенных отраженным светом Земли.

— Ты здесь впервые, — заговорил Сенниз, — обрати внимание, что сама поверхность Томбы почти невидима, так как практически не отражает световые лучи. Ты заметила, она выглядит как сгусток космической тьмы?

Сьюзен, подавшись вперед, насколько позволяли ремни, напряженно всматривалась в этот черный живой мрак. «Омнивалчер» приступила к последнему этапу торможения, готовясь к посадке. Внезапно между неярко светящимися полусферами проступило то, что и было поверхностью, на которой они были возведены. Что-то неясное и массивное. У Сьюзен перехватило дыхание, и она непроизвольно отшатнулась от смотрового окна. Через несколько секунд на черном бархате поверхности Томбы открылась маленькая, словно игрушечная дверь, которая, увеличиваясь с каждой секундой, превратилась в огромный разъем приемного тамбура, и туда мягко опустилась «Омнивалчер»» Сьюзен, не отрываясь от телеэкрана, наблюдала посадку до самого конца, пока за ними не закрылись автоматические двери тамбура. Сенниз внимательно смотрел на панель пульта: загорелся какой-то сигнал, и капитан довольно кивнул. Перед ними открылась другая дверь, ведущая в главный ангар. «Омнивалчер» плавно скользнула в огромный проем…

— Вот и приехали, — сказал Сенниз. Он отвел от себя руль и закрепил его где-то над головой. — Сорок три тысячи миль за тридцать восемь минут. Не так плохо. — Капитан не скрывал, что доволен. — Максимальная скорость у нас была чуть больше пятнадцати тысяч миль в минуту.

— Но я совсем ее не чувствовала!

— За это скажи спасибо нашему бортовому. — Привычными движениями он быстро освободился от пристяжных ремней, пока Сьюзен управлялась с одним. — Позволь, я помогу тебе.

Развязав оставшиеся ремни, Сенниз непринужденно чмокнул ее в щеку и, крепко удерживая девушку за руку, изобразил удивление:

— В чем дело, я же только в щечку, а не в губы?

— Разве ты собирался попрощаться со мной? — спокойно спросила Сьюзен.

— Нет, разумеется, нет.

— У нас положено целовать в щеку только при прощании!

— Ну, в таком случае — это особое прощание: на несколько часов мы прощаемся с нашей «Омнивалчер». Сейчас мы пойдем завтракать, потом сходим на какое-нибудь шоу, пообедаем и, может быть, еще успеем и на вечернее шоу. После этого полетим обратно на Землю, но посадку совершим на другой ее стороне, так что в Спейспорте мы окажемся не раньше, чем через час после приземления. — Сделав небольшую паузу, он добавил: — Сэк?

Сьюзен лишь кивнула, она почти не слушала его в предвкушении «неземных» развлечений. Оглядев себя, она жалобно сказала:

— Но как же в такой одежде?..

— Здесь все так одеты, не беспокойся, — с улыбкой ответил Сенниз. — Лучше подготовься к горячему приему, который тебя ждет, когда узнают, чья ты дочь!

— Джэбберам не разрешается пользоваться авторитетом и положением своих родителей, — сжав губы, резко ответила Сьюзен.

— Ну ладно, уж признайся, ты ведь чуточку гордишься своим стариком-бутером, а?

Сьюзен с любопытством взглянула на капитана:

— Откуда ты знаешь язык джэбберов? Ведь ты уже не застал наши группы, они появились гораздо позже!

Но капитан, видимо, не хотел говорить о себе слишком много и жестом пригласил ее к выходу из ангара.

— Кстати, — спросил Сенниз, — а ты слышала историю, связанную с открытием этого естественного спутника Земли?

Сьюзен равнодушно пожала плечами:

— Ну, конечно, как можно было не слышать. В школе только и знают, что пичкать нас рассказами о космосе. Пустая трата времени! Никто из нас не собирается этим заниматься, космос — это для всяких аутсайдеров реального мира.

Все, что касалось космоса, совершенно не интересовало Сьюзен.

Но Сенниз — в противоположность ей — весь загорался при слове «космос», вот и сейчас его мозг уже активно работал, воссоздавая живые образы и целые картины, которые он старался как можно точнее передать вежливо слушающей Сьюзен.

— Я вижу, тебе это неинтересно, но потерпи. Нас так учили: если начал о чем-то думать, то нужно довести мысль до конца, выстроив полную картину. Договорились?

— Какую картину? — удивилась Сьюзен.

— Картину Томбы! Ты что, забыла, о чем мы говорим? — Сенниз был раздражен.

— О, Томба! Нет, не забыла, конечно. Продолжай и не обращай на меня внимания.

«Да, условия, конечно, не идеальные, — подумал про себя капитан, — но она хотя бы не будет отвлекать болтовней…» Он как раз собирался рассказать Сьюзен историю Томбы… Сенниз вспомнил увлекательную книгу, которой он зачитывался еще в студенческие годы, в его памяти отпечатались страницы, где описывалось, как астроном Клайд Томба, открывший в свое время планету Плутон, доказал, что Земля за миллионы лет существования приобрела целый «состав» метеоритов и некоторые из них — до полумили в диаметре. Эти вращающиеся вокруг Земли небесные тела были лишь теоретически вычислены им на бумаге, и он дал им название «спутники Земли». Астроном провел у телескопа несколько лет в бесплодных попытках обнаружить хоть один… Только после того, как человек вышел в космос, были открыты сразу несколько маленьких лун-спутников Земли, — естественно, самый большой назвали его именем: Томба!

Глава 13

Около девяти вечера раздался телефонный звонок, и взвинченная до предела Эстелл схватила трубку.

— Мама, — услышала она голос дочери, — мы через минуту вылетаем с Томбы. Питер говорит, что к десяти я буду дома. — Эстелл беззвучно, одними губами, повторила: «Питер». Удивленно подняв брови, она обдумывала, что бы мог значить такой быстрый переход к приятельским отношениям? Но вслух коротко спросила:

— Но я дождусь тебя?

— А папа дома?

— Еще не пришел.

— Кто-нибудь мне звонил?

— Да, девочка. Но она не назвалась.

— Сэк. До встречи, мамочка.

Услышав щелчок, обозначающий конец связи, Эстелл со вздохом положила трубку и рухнула на подвернувшийся стул с видом человека, который так и не видит конца тянувшейся целый день нервотрепки. Вдруг Эстелл привстала, выпрямилась и, тихо простонав: «Боже, еще только вылетает!» — без сил вновь опустилась и долго сидела, не двигаясь, прикрыв глаза Внезапная мысль оживила ее: схватив трубку, Эстелл лихорадочно набрала номер. После гудка послышался голос Лейна. Сообщив ему все, что узнала от дочери, Эстелл быстро спросила:

— Скажи, а Томба это где?

— По ту сторону Земли. Но ты, пожалуйста, не беспокойся — «Омнивалчер» доставит их домой в точно назначенное время.

— Омни — кто?

— Дорогая, — в его голосе появилось нетерпение, — я больше не могу говорить, я занят.

Закончив таким образом разговор с женой, Лейн вновь вернулся к членам комиссии, заседавшим уже часов восемь.

— Звонила жена, очень беспокоится о дочери. Один наш офицер взял ее на денек с собой — она хотела побывать на спутнике… Должен сказать, джентльмены, что, услышав, по какому поводу она так волнуется, я еще больше утвердился в своем мнении: я буду голосовать решительно против рассекречивания информации о гибели разведывательного корабля. После того, как мы убедимся в достоверности полученных данных и в том, что наш корабль был действительно уничтожен неизвестным врагом, по моему мнению, следует немедленно атаковать противника. Мы должны сделать это неожиданно, не оповещая никого. Я уверен, что добрая половина населения Земли просто сошла бы с ума при одной только мысли, что по другую сторону орбиты Плутона-Нептуна вдруг появился инопланетный космический флот. К тому же в течение ближайших нескольких лет эллипсоидная орбита Плутона будет проходить в непосредственной близости от Земли.

Не успела Эстелл бросить трубку, как телефон зазвонил снова. Знакомый уже девичий голос настойчиво спрашивал:

— А вам известно, когда она вернется домой?

— Она обещала вернуться к десяти. Это вы звонили днем?

— Да, я. Попробую связаться с ней после десяти. Спокойной ночи, — скороговоркой произнесла девочка и быстро повесила трубку.

Эстелл осторожно положила трубку и, глядя в пространство, устало сказала:

— Тайны… Пожалуй, это единственное, чего нам не хватает!

В трех кварталах от дома Лейнов Долорес Манроу, положив трубку, вышла из телефонной будки. Выражением лица она напоминала кошку, играющую с мышью. В уголках губ затаилась торжествующая улыбка. Долорес зашла в кафе напротив и уютно устроилась там, всем своим видом выражая несокрушимую уверенность в себе.

В половине десятого Долорес вышла из кафе и через десять минут уже была около дома Лейнов. В последующие полчаса, горя от нетерпения, она раза четыре меняла место, с которого было бы удобней наблюдать появление Сьюзен и ее провожатого. Наконец Долорес устроилась за деревом — прямо перед воротами дома, где несколько дней назад укрывались Майк и Ли.

Около десяти часов подземка вынесла на поверхность Сенниза и Сьюзен, и они быстро направились к ее дому. Долорес увидела их, когда они уже поднялись на крыльцо и капитан открывал ключом входную дверь. Возвращая Сьюзен ключ, он сказал:

— А теперь давай прощаться. Ты весь день объясняла мне, как это положено делать!

Сьюзен подставила щеку, и он нежно коснулся ее губами. Девушка удивленно смотрела на Питера:

— Прощаться? Ты хотел сказать — спокойной ночи?

— Я взрослый мужчина, Сью. — Чуть улыбаясь, он покачал головой. — Мужчина всегда хочет женщину, но я сегодня убедился, что ты — еще джэббер до кончиков ногтей. Так что прощай, Сью.

— Но мне было приятно провести с тобой целый день, — возразила Сьюзен. — Я увидела совсем другой мир — там, где ты постоянно бываешь вместе с такими же, как ты сам.

Сьюзен отвернулась, и он быстро взглянул ей в лицо, чтобы убедиться, насколько правильно он ее понял.

— Спасибо, Сью, за такие слова. Но до моего отъезда осталось всего несколько недель, и для меня самое лучшее — постараться как можно быстрее забыть тебя. Может быть, потом… если я, конечно, вернусь… и ты станешь постарше. Тогда твои слова будут действительно что-то значить.

Сенниз еще раз заглянул ей в глаза и понял, что не ошибся, увидев в них детскую безмятежность, не тронутую еще взрослыми чувствами… Сьюзен робко тронула его руку, и Питер решительно обнял ее:

— Ну, Сью, как насчет прощального поцелуя? — И не дожидаясь ответа, прижался к ее губам.

Долгожданный момент торжества настал наконец для Долорес!

Громко стуча каблуками, сна выскочила из-за дерева и подбежала к самой калитке:

— Врунья! Ханжа!

Сенниз отпустил девушку, и они оба смотрели, как Долорес удаляется от калитки, решительно размахивая руками, с гордо поднятой головой. Обернувшись к Сьюзен, он обеспокоенно спросил:

— Что это значит?

— Это Долорес. Она ненавидит меня. Теперь она непременно доложит нашим ребятам, что я целуюсь в губы.

— О-о! — Это было неожиданно для капитана, но он тут же сообразил, как лучше использовать подвернувшуюся возможность. Он подтолкнул Сьюзен к двери: — Ты иди домой, а я догоню Долорес и поговорю с ней.

Он спрыгнул с крыльца и перелез через ограду. Услышав позади себя громкие шаги, Долорес оглянулась и со страхом увидела, что ее догоняет ухажер Сьюзен. Она бросилась было прочь, но не успела сделать и нескольких шагов, как услышала у себя за спиной спокойный голос:

— Не бойся, я не обижу тебя. Я хочу поговорить.

Долорес немного успокоилась, и, кроме того, ей пришло в голову кое-что другое. Прищурив глаза и обольстительно улыбаясь, она подошла к нему поближе и спросила самым что ни на есть светским тоном:

— Так вы и есть тот самый ухажер Сьюзен?

Последовала пауза, в течение которой каждый быстро и точно оценил другого.

— Я и не думал, что за короткий пробег получу такой приятный приз! Что же касается Сьюзен, то ты ошибаешься — между нами все кончено. Только что я попрощался с ней и пожелал счастья!

Но к Долорес уже вернулось ее хладнокровие, и с циничной ухмылкой она парировала:

— Ваше прощание больше напоминало любовное свидание под луной!

— Ничего подобного между нами не было, поэтому-то, собственно, я и распрощался с ней. Так что ты спокойно можешь забыть то, что видела. — Сенниз немного переигрывал, и Долорес, мгновенно почувствовав это, выжидательно посмотрела на него:

— Это зависит от того, что я чувствую…

— Хотелось бы, чтобы ты почувствовала, что нужно забыть о том, что видела. — Голос Сенниза стал настойчивее, и Долорес немедленно отреагировала: хмыкнув, она демонстративно пошла дальше. Через несколько шагов она обернулась и, изобразив удивление, спросила:

— Ты что, не идешь со мной? — Вопрос, скорее, напоминал приглашение, и Питер тотчас оказался рядом с ней. Он осторожно взял ее за руку и, не почувствовав сопротивления, сжал крепче.

— Ты очень красива, — не слишком задумываясь, сказал он.

— Но Сьюзен красивее?

— Это как посмотреть. А ты что, тоже относишь себя к неприступным красавицам?

Но Долорес не хотела совсем сводить на нет ценность того, что ей удалось подсмотреть, и резко возразила:

— О, не надо. Сьюзен не такая уж неприступная, как кажется!

— Честно говоря, я здорово напугал ее, — У Сенниза, правда, была собственная точка зрения на то, что действительно может испугать девушек, тем не менее, он искренне добавил: — Для Сьюзен это было полной неожиданностью.

Но разговоры о «пугливой» Сьюзен уже мало интересовали стоявшую перед Питером девушку, она выразительно посмотрела ему в глаза и прошептала:

— Ты совсем не похож на тех, кто может напугать девушку. Ты такой спокойный… честный и прямой…

— Мне кажется, — мягко проговорил Сенниз, — мы начинаем понимать друг друга. — С этими словами он на ходу обнял Долорес и поцеловал ее в губы. — Ну, теперь видишь, как я могу неожиданно напугать девушку?

Долорес, уже давно переставшая чувствовать себя джэббером, стояла перед ним, затаив дыхание. Последние месяцы она мало к кем общалась, лишившись привычного круга ребят, а тут стоял такой красавец и вообще — взрослый мужчина…

— Думаю, да, мы понимаем друг друга, — еле переводя дыхание, ответила Долорес. Последовал еще один, более долгий поцелуй…

— Если я никому не расскажу о Сьюзен, ты откажешься от нее и будешь моим другом?

— Чем тише ты себя ведешь, — ответил капитан, — тем выше мы летим. Кроме того, не забывай, она — дочь моего босса. Мне не нужны неприятности.

Долорес задумалась и, глядя в сторону, как бы про себя сказала:

— Если я скажу ребятам о Сьюзен, то она наверняка как-нибудь вывернется. Но если кто-нибудь увидит, что я встречаюсь с тобой, тогда уж обязательно пойдут разговоры, что мы со Сьюзен чего-то не поделили. После этого мне уже веры не будет.

Сенниз в изумлении покачал головой и спросил:

— У тебя всегда все так сложно?

— Ты привык, что мир можно выдумывать или воображать, — чуть агрессивно ответила Долорес, — а джэбберы верят только в то, что видят собственными глазами. — Она продолжала мысленно прикидывать, как лучше повести себя, если Питер опять поцелует ее. А тот деловито переспросил:

— Послушай, миленькая… Я хочу только знать, наш договор остается в силе?

И тут ее приятное, еще по-детски пухлое личико вспыхнуло, бесследно исчезли все суетные мысли и расчеты, связанные со Сьюзен, и осталось единственное чувство — женщины к мужчине…

— Да, — прошептала Долорес и всем телом потянулась к этому взрослому человеку, которого она совсем не знала… Сенниз не преминул — на свой лад — воспользоваться этим. Так, в обнимку, они дошли до «подземки» и скрылись за дверями.

Все это время Сьюзен, не замолкая, рассказывала матери о фантастических впечатлениях прошедшего дня. Наконец Эстелл, уставшая и от своих волнений и от рассказов дочери, поднялась и поцеловала Сьюзен, пожелав ей спокойной ночи.

— Отец опять придет очень поздно. Пора спать.

— Да, я только выпью воды, все горло пересохло. — Когда Сьюзен через минуту вернулась в гостиную, матери уже не было, и она быстро подбежала к телефону. После гудка послышался знакомый голос Майка:

— Алло.

— Привет, Майк, это Сьюзен. Я подумала, что ты, может, еще не спишь.

— Рад, что ты позвонила. У нас тут как раз ЧП. Тебе ничего делать не надо, просто знай: мы с ребятами сейчас отправляемся к Баду Джагеру — у него серьезная стычка с отцом.

— Прямо сейчас?

— Да. А ты что, хотела поговорить?

Сьюзен вздохнула. Хотя момент был совсем неподходящий, но она все же призналась:

— Майк, я должна тебе кое-что сказать. Сегодня, когда я вернулась домой, капитан Сенниз поцеловал меня на прощание в губы. Только пойми, Майк, это было действительно прощание!

На другом конце провода воцарилось молчание. Затем раздалось мрачное «Сэк», и Майк бросил трубку.

Глава 14

Поздней ночью сонную тишину дома, стоявшего неподалеку от Лейнов, нарушил резкий телефонный звонок. Трубку взяла женщина — телефон стоял на тумбочке с ее стороны кровати. Сонно пробормотав «алло», она долго слушала, что говорили на другом конце провода, затем отложила трубку и включила свет. Муж, лежавший на свой половине спиной к свету, продолжал спать, уткнувшись лицом в подушку.

Окончательно проснувшись от яркого света, женщина встала, обошла кровать и несколько раз резко похлопала мужа по плечу. Увидев на его лице слабые признаки пробуждения, она громко сказала:

— Артур, тебе звонят из группы, над которой ты шефствуешь. Ты им нужен как свидетель.

Муж протер глаза и взглянул на часы:

— В такой час?! Кто звонит?

— Ли Дэвид.

— О! Ли! — Сна как не бывало. Артур быстро встал с кровати и подошел к телефону:

— В чем дело, Ли? — Какое-то время он молча слушал, потом спросил: — Какой у них адрес? — Жена тут же положила перед ним бумагу и ручку. — Слушай, Ли, я быстро оденусь и через десять минут буду на месте. А вы пока делайте, что положено, чтобы защитить мальчика… Как, ты говоришь, его зовут? Бад?.. Сэк! — Положив трубку, Артур сразу направился в ванную. Через десять минут он уже был за дверями своего дома.

В этот поздний час над домом Джагеров появился Наблюдатель. Весь день у него не было возможности встретиться с сыном. Он понял, что происходит что-то необычное: у калитки собрались ребята из «Красной Кошки», и Бад стоял с ними. Дверь дома была закрыта, в окнах горел свет. Отец взволнованно телепатировал сыну:

«Что случилось?»

Прежде чем ответить, Бад незаметно отошел от калитки:

«Мистер Джагер сегодня вечером остался дома и поэтому не напился. Ну и увидел у меня на руке повязку со знаком нашей группы. Тут он просто обезумел и набросился на меня с кулаками, а его жена — я говорил тебе, она все знает о группе — сразу же позвонила Ли Дэвиду. Так что сейчас тут такое начнется! Джагер пошел в бар, что на углу, и мы как раз собираемся идти за ним».

«Мне очень неприятно, что в этот момент меня не было рядом с тобой».

«Уверяю тебя, все было не так уж страшно; Он ударил меня три раза, но ты же знаешь, что ему самому было гораздо больнее. Он чуть не вывернул себе суставы на пальцах, поэтому перестал драться и со злости пошел выпить. А как ты провел день?»

«Я сегодня постоянно курсировал между Лейном и Рейдом и при этом время от времени посматривал, что делается в их пусковых ангарах. Мы почти уверены, что они сейчас принимают какие-то важные решения, поэтому должны знать каждый шаг Лейна — особенно в последующие несколько дней. Я думал, ты сидишь в своей комнате в полной безопасности, а тут…»

Наблюдатель прервал связь, как только увидел, что к группе ребят приближается Ли Дэвид. Он первым заметил его появление благодаря своей способности видеть в темноте. Услышав чьи-то шаги, ребята нырнули было в тень деревьев, но, узнав своего лидера, с облегчением зашушукались и пошли навстречу. Ли сразу приступил к делу:

— Бад, ты остаешься здесь. Когда придет наш свидетель, мистер Артур Лаурье, скажи ему, куда мы направились. Сэк, Бад?

— Ты хочешь сказать, что я не пойду вместе с вами? Но мне хотелось бы увидеть, что вы будете делать… — В голосе мальчика звучало неподдельное разочарование.

— По нашим правилам, — назидательно сказал Ли, — дети не должны присутствовать, когда их родителей «наставляют на путь истинный». Понял?

— Сэк, — послушно ответил Бад.

— Пошли, джэбберы! — Вытянувшись в цепочку, ребята направились по боковой дорожке вдоль улицы. Не было произнесено ни единого слова. Все глуше становились звуки удаляющихся шагов.

Оставшись один, Бад протелепатировал отцу:

«Почему ты не пошел за ними — ты потом рассказал бы мне все, что видел?»

«Только не сейчас — Отец был серьезно обеспокоен. — Пойми, самый важный для нас участок именно здесь. Моя единственная задача, связанная с тобой, — это защитить тебя, если случится что-нибудь непредвиденное, до тех пор, пока не будет отменена твоя разведывательная миссия на этой планете. Но, помимо этого, моя основная задача — постоянное наблюдение за Лейном, который, по-видимому, является для нас ключевой фигурой. Мы должны знать о каждом его шаге, поэтому, прошу тебя, оставайся здесь, пока я перенесусь к дому Лейнов и понаблюдаю за теми, кто выходит из «подземки». Обычно лифт доставляет людей на поверхность каждые пятнадцать минут, но иногда подключаются два — три грузовых подъемника, чтобы пассажиры не скапливались. Я должен убедиться, приехал ли Лейн домой или еще задерживается на работе. На это потребуется около трех минут и плюс минута на возможную задержку лифта. В общем через пять минут я уже буду над баром и посмотрю, чем кончится дело».

«Пожалуйста, поторопись, отец, — попросил сын, — ведь мне придется жить с этим человеком под одной крышей еще несколько дней…»

«Да, ты прав. Сделаю все, что могу, сын».

Поскольку в своем невидимом состоянии Наблюдатель был всего-навсего спроецированным энергетическим символом, то он со скоростью мысли преодолел расстояние до дома Лейнов и оставался там, как и планировал, не больше пяти минут. Лейн так и не появился, и Наблюдатель перенесся к бару, куда всего за минуту до него пришли ребята во главе с Ли. Он увидел, как от группы отделились двое и вошли в помещение бара. Наблюдатель узнал знакомые фигуры Майка Саттера и Большого Альберта. Он почувствовал внутреннее волнение оставшихся ребят еще до того, как услышал чей-то вопрос:

— А мистер Джагер, надеюсь, не набросится на Майка? — Видимо, это тревожило и всех остальных.

Пройдя через полутемный вестибюль, Майк оказался в затрапезном пивном зале, где в синем от дыма воздухе гремела музыка электронного синтезатора. Майк подошел поближе к столу, за которым расположился Джагер со своим собутыльником, и стал ждать, когда утихнет музыка. Как только наступила пауза, Майк заговорил:

— Мистер Джагер! — Его юношеский голос прозвучал вполне мужественно и даже внушительно, что привело к неожиданному результату. Растерявшийся Джагер вскочил из-за стола, решив, что его окликает какой-то начальник. Стул опрокинулся, и он очутился на полу. Но и его распростертое тело выражало почтительное внимание к словам «важного лица»:

— Да, сэр. В чем дело, сэр? — Сумев, наконец, овладеть собой, он понял, что это не кто иной, как сопливый мальчишка Майк! От стыда и ярости Джагер не мог пошевелиться и, вздрагивая от бессильной злобы, слушал, как Майк продолжает говорить:

— Мистер Джагер, группа «Красная Кошка» ждет вас на улице и настоятельно требует, чтобы вы вышли к нам. Мы хотим поговорить о вашем сыне, Баде.

Эти слова подстегнули Джагера: в его налившихся кровью глазках сверкнуло подобие мысли. Но в этом человеке было слишком уж много бессмысленной злобы и униженности, и это не позволяло надеяться даже на малюсенький жест доброй воли с его стороны. Некоторое время он не давал гневу вырваться наружу, но потом… Прикинув, как избежать позора и издевок собутыльников, он вернул себе и стулу вертикальное положение, сел, откинувшись на спинку, и взревел, как бешеный бык:

— Это ты, сопляк, ко мне обращаешься? — Его голос перекрыл работающий на всю мощь синтезатор. Не дожидаясь ответа, Джагер набросился на Майка.

Будь в зале светлее, Джагер сумел бы вовремя разглядеть, что его противник — отнюдь не «сопляк», а крепкий юноша, зорко следящий за каждым его движением. Но Лен Джагер, к тому же уже изрядно нагрузившийся, вообще был не из тех, кто способен трезво оценивать и просчитывать свои действия. И за какие-то минуты он испытал второе поражение: Майк ловко увернулся, и Лен, потеряв равновесие, плашмя хлопнулся на пол. Хлопнулся с такой силой, что если бы он был сосудом с водой, то залило бы весь зал. Так почти и было — он булькал от слепого гнева. Смех в баре мгновенно смолк. Жестоко уязвленный Джагер, пошатываясь, встал на ноги и, зарычав, опять пошел на Майка. Юноша выманивал его в вестибюль и, увидев, что вконец обезумевший Джагер следует за ним, как бык за тореадором, жестом велел Альберту открыть дверь на улицу. Джагер полностью утратил представление о времени и — главное — пространстве: перед ним что-то смутно мелькало, он бестолково кидался из стороны в сторону, размахивая кулаками и, поскользнувшись, вновь грохнулся на пол. Даже для такого привычного к пьяным дракам человека это было слишком. Несколько раз Джагер безуспешно пытался встать, но, видимо, совсем обессилел. Прижавшись щекой к грязному полу, он затих на боку.

Вокруг уже собирались любопытные. Джэбберы, готовившиеся к «высокому» разговору с родителем, растерянно переглядывались. Майк торопливо рассказал Ли, как все случилось, и немного обескураженно спросил:

— Может, лучше вызвать «скорую помощь»?

В этот момент подошел мистер Лаурье с Бадом и сразу позвонил на станцию. Спейспорт был не обычный город, а большой космический порт с огромным хозяйством по энергетическому и техническому обслуживанию всех космических программ, поэтому все городские службы по экстренной помощи работали четко и. безотказно. «Скорая» приехала за четыре минуты.

Джагер начал понемногу шевелиться, когда врачи положили его на носилки и повезли в больницу. Лаурье в это время опрашивал присутствующих при драке в баре. Похоже, никто из них не придал серьезного значения этому, и они с ухмылкой описывали подробности, сопровождая хохотом наиболее острые моменты.

Собрав всю необходимую информацию, мистер Лаурье распустил ребят по домам и, взяв только Ли и Майка, направился в одно из отделений Центра организованных детских групп, где и был составлен письменный отчет о случившемся. Вывод, сделанный куратором, гласил: «Обвинение «Красной Кошки» в умышленном нанесении побоев Джагеру следует считать необоснованным, так как внезапное нападение последнего на Майка Саттера имело определенную цель нанести тому удар и прочие повреждения…»

На составление подобного обстоятельного документа ушло немало времени, поэтому лишь в половине второго ночи мистер Лаурье смог занять свою половину супружеской постели. Когда он уже выключил свет, жена сонно зашевелилась и спросила:

— Ну, что случилось?

— Если сказать правду, то ты не поверишь: ничего! — И он натянул простыню.

— Тебя не было два часа — и ничего?

— Ничего, — уже похрапывая, повторил муж.

В этот же поздний час Питер Сенниз вернулся в свою холостяцкую квартирку, которую снимал на паях со знакомым лейтенантом. Свет горел, его приятель еще читал, лежа в постели. Сенниз устало плюхнулся на свою двуспальную кровать и начал раздеваться. Лейтенант поднял глаза от книги и лукаво улыбнулся своему гуляке-соседу:

— Надеюсь, ты отметил, что сразу после твоего звонка я выкатился из дома со скоростью звука.

— Спасибо.

— Как я понял, — полюбопытствовал сосед, — ты-таки уговорил своего маленького джэббера, и здесь состоялся финал?

— Одного из маленьких джэбберов… — Капитан потянулся и широко зевнул.

Какое-то время приятель обдумывал слова Питера и, покрутив головой, сказал с ноткой зависти:

— Черт, я и вправду не понимаю, как тебе это удается, — ведь у этих девчонок-джэбберов железные сердца, и они не расстаются со сводом правил. Не говоря уже о том, что если ребята из групп увидят, что ты ухлестываешь за джэббером, то это для вас — конец, сэр!

Сенниз равнодушно пожал плечами:

— Да, сегодня вечером я сорвал хороший банк. Прекрасная Долорес — яростная, как пантера, и нежная, как котенок. А Сьюзен…

— Кстати, а как у тебя с ней?

— Сегодня вечером я сделал ей ручкой, — холодно отрезал Сенниз. — Но, думаю, на этом дело не закончится, она еще будет приставать ко мне. — Он прошел в ванную и вышел немного погодя, уже переодетый в пижаму. Молоденький лейтенант встретил его новым вопросом:

— А почему бы тебе не жениться на Сьюзен?

— Не будь идиотом! — не оборачиваясь, грубо ответил тот.

— Но с тобой может произойти кое-что похуже, чем женитьба на дочери такого великого человека…

Сенниз медленно улегся в постель, расправил на себе простыню и только тогда ответил:

— Гарри, я сейчас — в самом расцвете. Я активно летаю и надеюсь, что в ближайшем будущем меня возьмут в какую-нибудь грандиозную экспедицию. Для женщины это тяжелое дело — оставаться на Земле и ждать. Как правило, они либо идут «развлекаться» в город, либо, наоборот, становятся ненормальными домоседками, привязанными к своему гнездышку. Мне этого не надо, спасибо.

— Но Сьюзен — сообразительная девчонка.

— Все они сообразительные. — Сенниз приподнялся и выключил лампу над своей кроватью. — Все, как одна, — пренебрежительно повторил он

Глава 15

Когда Джон Лейн и Дезмонд Рейд вышли из здания Центра космического контроля, на улице их ожидал некий механизм, профиль которого напоминал танк. Они залезли в стальной тамбур машины и осмотрелись: внутри она, скорее, была похожа на подводную лодку, битком набитую всевозможными приборами и оборудованием. Лейн, бывавший здесь не раз, уверенно повел Рейда к незаметной маленькой двери. Они оказались в кабине, где какой-то человек, расположившись на овальном сиденье, неотрывно смотрел на контрольную панель. Прямо напротив находились встроенные сиденья, на которые и уселись вошедшие.

За спиной раздался резкий лязг закрывающейся двери ее удерживали мощные гидравлические клапаны. Наконец шум стих, и машина пришла в движение. Смотровых окон не было, поэтому пассажиры не могли определить, в каком направлении они движутся.

Первым нарушил молчание человек, следящий за панелью:

— Джентльмены, позвольте представиться. Я доктор Янлоу, физик, отвечаю за работу всего комплекса оборудования и приборов, которые здесь установлены. У меня есть несколько помощников, они находятся в другом помещении, — он ткнул пальцем за спину, — и два водителя. Сначала мы завезем домой мистера Рейда, а затем приступим к нашей основной задаче — сопровождать вас, мистер Лейн, до самого дома и оставаться там для ведения наблюдения за вами и домом вплоть до окончания кризисной ситуации. Вы находитесь сейчас, — продолжал Янлоу, — в так называемой кабине наблюдения. Слева от вас — видеоэкран, но не простой, а дающий символическое изображение всех видов направленных энергетических импульсов.

Лейну уже и раньше доводилось работать с таким оборудованием. Ему нравилось смотреть на ровное голубоватое сияние плиты, выточенной, казалось, из цельного куска опала. Этот экран позволял как бы смотреть вслед их машине, продолжающей двигаться вперед. И был виден лишь небольшой выступ самой машины.

На экране размером в полстены беспрерывно вспыхивали мельчайшие световые частицы… Они выстраивались в прямые и волнообразные линии, в некие статичные символы частиц самых разных энергий.

— На этом экране, — опять заговорил доктор Янлоу, — можно видеть и реальные изображения, но в настоящее время мы «собираем» все формы энергии с участка космоса, расположенного от орбиты Плутона примерно в четырех миллиардах миль, что составляет шесть световых часов. Это тот самый район, где был уничтожен наш боевой корабль. Разумеется, это слишком далеко, и мы не в состоянии перехватывать какие бы то ни было формы организованной энергии, если только их не модифицировали специально для наших принимающих устройств. Но это вряд ли, — саркастически добавил он, — входит в задачи отряда инопланетян, который в настоящий момент там маневрирует.

Лейн внимательно слушал, и лицо его становилось все более озадаченным. Рейд во время объяснений Янлоу несколько раз кивнул как бы в подтверждение собственным мыслям, а затем, окинув взглядом оборудование и саму кабину, неожиданно спросил:

— А когда была создана эта уникальная лаборатория на колесах и в связи с чем? Признаюсь, я был потрясен, Джон, когда ты привел меня сюда.

— Я все объясню тебе потом, без посторонних.

— Да нет, ничего, все в порядке. Но, как мне кажется, эта машина никак не сможет защитить нас в случае атаки. Если Спейспорт подвергнется нападению из космоса, то трудно предположить, что эта «самоходка», поставленная у твоего дома, на что-нибудь сгодится.

Услышав знакомые доводы, Лейн улыбнулся:

— Вижу, что, как и многие другие в нашем Центре, ты неправильно понимаешь саму идею отражения атаки из космоса. Дело в том, что человек, связавший себя с космической службой, со временем начинает с ужасом осознавать, что всю жизнь ему предстоит заниматься рутинной работой по эксплуатации космических кораблей или повседневному патрулированию в космосе. А между тем, уже само существование космической службы дает людям чувство безопасности. Более того, даже мы сами, непосредственно занимающиеся космическими полетами, чувствуем себя увереннее от знания того, что на Земле имеется мощный космический флот. Далее — что же произошло, когда мы в космосе встретили врага? Он немедленно атаковал нас, и в первые же несколько секунд мы потеряли корабль, оказавшийся, к сожалению, в непосредственной близости от неприятеля. Остальные корабли по моему приказу отошли на безопасное расстояние. Таким образом, наш космический флот находится сейчас вне пределов их досягаемости. Не желая сразу переходить к ответным действиям, мы попробовали установить с ними связь, но они так и не ответили. Тогда мы послали несколько боевых кораблей с атомными торпедами, но без боевых ядерных зарядов: важно было выяснить, насколько уязвимы их машины. Как показали результаты этой операции, наши торпеды не смогли приблизиться к крупным кораблям, но поразили несколько машин меньшего размера. Это, в свою очередь, позволило нам сделать вывод о том, что на более мощных кораблях инопланетян установлено специальное оборудование, которое выделяет особого вида энергию, способную воздействовать на заданную траекторию торпеды. На небольших кораблях подобные устройства по «энергетической обороне» отсутствуют. Теперь мы имеем общее представление о границах их возможностей, как наступательных, так и оборонительных, и чувствуем себя гораздо увереннее. И сегодня ночью я буду гораздо спокойнее, зная, что около дома установлена антенна, с помощью которой ведется постоянное наблюдение за врагом.

— Да, но, — возразил Рейд, — если враг постоянно следит за твоим домом, это неизбежно вызовет у него подозрение, что нам что-то известно, не говоря уже о тех толках, которые начнутся в округе.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Лейн. Внезапно его лицо помрачнело: — Признаться, я не сказал тебе еще о некоторых фактах. Помнишь тот вечер, когда ты провожал меня домой в день возвращения из экспедиции?

— Слишком хорошо помню. Ты был тогда так решительно настроен в связи со Сьюзен. Я уже пытался выяснить у тебя, чем у вас все закончилось.

— О Сьюзен поговорим в другой раз, — сухо оборвал его Лейн. — Сейчас интерес представляет то, что обнаружилось в связи с тобой и мной на следующее утро.

— Мной? — Рейд удивленно моргнул.

— Утром мы оба прошли процедуру идентификации в пропускной камере Центра космического контроля…

— Ну и что? Я проделываю эту процедуру ежедневно, хотя, думаю, после двадцати лет службы в Центре это не так уж обязательно.

— Послушай, Дез, тебе, наверное, будет небезынтересно узнать, что в то утро компьютер, подтвердив наши личности, выдал информацию о посторонней энергии, которую излучают открытые участки нашей кожи. До сих пор энергия с подобной длиной волны не отмечалась в человеческом организме. Сначала на это никто не обратил внимания, но на следующий день компьютер опять обнаружил у меня следы этой энергии — ты был уже «чист». И сегодня утром у меня опять на коже были следы облучения, и это уже не могло не привлечь внимания…

Рейд потрясенно смотрел на Джона:

— Ты серьезно утверждаешь, что кто-то наблюдает за твоим домом?

— Этот вывод напрашивается сам, — пожал плечами Лейн, — Ты был у нас в доме один раз, в самый первый вечер, а следы интенсивного облучения исчезают, по всей видимости, через двадцать часов. Так что остается лишь одно…

Взволнованный голос Янлоу прервал Лейна:

— Смотрите! Появилось изображение!

Реакция боевого командира была молниеносной: резко развернувшись, он успел засечь мелькнувшее на экране изображение. У Лейна возникло ощущение, что он смотрел на чье-то лицо, мало напоминавшее человеческое, на фоне уставленной незнакомым оборудованием стены… И вдруг все исчезло. Лейн живо обернулся к Янлоу:

— Компьютер может восстановить этот кадр?

Но тот был так занят, что не ответил: его руки так и летали по панели пульта. Грозно взревев, машина резко остановилась и почти сразу дала задний ход. Янлоу продолжал нажимать на кнопки.

— Ты видел? — Лейн обернулся к Рейду.

Но его друга подвела реакция: краем глаза он успел лишь почувствовать вспышку яркого света на экране. Выслушав описание, он встревожился:

— Не исключено, Джон, что только что ты впервые видел нашего врага.

— Думаю, — неожиданно заговорил сосредоточенно работавший до сих пор Янлоу, — нам не следует покидать это место, где возникло изображение. Совершенно не понимаю, почему оно так внезапно исчезло… В смысле, почему мне не удалось зафиксировать его?

— А что именно вам неясно? — спросил Лейн. Но Янлоу уже перевел острый взгляд на двух молодых людей, появившихся из задней двери, ведущей в коридор. Очевидно, он вызвал их сигналом, и они молча сели на откидные стульчики. Янлоу жестом попросил Лейна немного подождать с вопросами и прямо-таки «нырнул» в пульт вместе с помощниками.

Рейд, наблюдавший за работой у пульта, вдруг вспомнил:

— Джон, ты ведь сказал, что есть еще один момент, связанный с энергией, которую мы с тобой излучали?

— Да, — кивнул тот. — Первое, что мы сделали, это проверили показания всех компьютеров Спейспорта, всю систему мониторинга по идентификации персонала офисов, технических, эксплуатационных и других служб города. Выяснилось, — мрачно улыбнулся Лейн, — что есть еще один человек, который каждый день излучает ту же самую энергию. Он работает механиком на небольшом ремонтном заводе. Его зовут Лен Джагер.

— Может, случайное совпадение? — недоуменно сказал Рейд. — Полагаю, ты поручил проверить этого Джагера.

— Разумеется, — Лейн сжал губы. — Несколько минут назад ты спрашивал меня о Сьюзен. Можешь, конечно, мне не верить, но существует некая безусловная связь между Сьюзен и Джагером.

— Мне решительно не нравится, с каким чувством удовлетворения ты произносишь эти слова, Джон. В такой тяжелый момент ты получаешь странное удовольствие от этого совершенно случайного совпадения…

— Можешь, если тебе угодно, считать это совпадением, — в голосе Лейна зазвучали сердитые нотки, — но наберись терпения и послушай дальше. Джагер с семьей совсем недавно приехал в Спейспорт. У нас нет на него подробного досье, как и на всех прочих рабочих мелких вспомогательных служб. Но обрати внимание, что его сын сразу стал членом группы «Красная Кошка», в которой, как тебе известно, все еще состоит и моя дочь.

— Ну если дело в этом, — Рейд с облегчением махнул рукой, — тогда все ясно. Если рассуждать от противного…

— Не торопись. — Лейн едва сдерживал раздражение. — Я не собираюсь следовать твоим рассуждениям!

Но Рейд был по-прежнему хладнокровен:

— После первого же контакта с тобой я начал излучать эту энергию. Ты излучаешь ее постоянно. Следовательно, в результате того, что Сьюзен состоит в «Красной Кошке», Джагер ежедневно находится в косвенном контакте с тобой, сам того не подозревая. Естественно, ты не стал бы… — Рейд замолчал, потом неожиданно спросил: — Какая у него профессия?

— Механик, — хмуро ответил Лейн. Задумчиво глядя перед собой, он мысленно прикидывал, что полезного можно извлечь из рассуждений Рейда. — Трудно предположить что-то правдоподобное. Он живет в полумиле от меня. Что он может делать около моего дома ранним утром или поздним вечером — единственное время, когда я бываю там?

— Ну, а что показывает компьютер: в какое время сам Джагер излучает энергию? Совпадает ли это по времени с тобой или со мной?

Лицо Лейна выражало крайнее недовольство, когда он заговорил, казалось, на совершенно другую тему:

— Если бы я строил Спейспорт…

— А в чем проблема?

— Джагер работает на заводе, который не подпадает под режим секретности. На таких предприятиях установлены очень простые компьютеры, которые в принципе могут быть подсоединены к сложной компьютерной сети, но до сегодняшнего дня это не считалось необходимым, пока мы с тобой не «засветились». Как только это случилось, служба безопасности автоматически ввела режим наблюдения за всем городом. Конечно, даже им не сказали, почему это делается, но, тем не менее, именно они обнаружили Джагера. — Лейн решительно вздернул подбородок: — Завтра утром Джагер будет у меня в кабинете.

— Ну что ж, вопрос как будто решается. А теперь поговорим о Сьюзен. Джон, меня очень тревожит, когда ты позволяешь себе выражения типа «все еще член группы». Из этого следует, что ты намерен действовать исподволь, хотя на поверхности — тишь да гладь.

— Неважно, как ты это называешь, — невозмутимо парировал Джон, — но это правда, и я уже привел в движение, выражаясь твоим языком, определенные подводные течения. Такому человеку, как я, не стоит на равных иметь дело с простодушными и наивными подростками. И если в данном случае нельзя рассчитывать на разум, то можно положиться на знание человеческой природы. Это, можно сказать, залог успеха.

— Думаю, я понял тебя. Боюсь только, что ты совсем надумаешь о том, какой вред можешь нанести Сью.

— Уже нанесли, — холодно ответил Лейн, — в этих идиотских группах. А я занимаюсь лишь «операцией по спасению», которая, надеюсь, закончится успешно, — Изобразив дружескую улыбку, он сказал, желая смягчить свою категоричность:

— Послушай, Дез, все, кто здесь оставался, в том числе ты и Эстелл, слишком законтачились на этой «проблеме». А на самом деле проблемы не существует Вас подмяли под себя какие-то слабаки со своими идеями, и вы, сами того не заметив, отказались от правды и элементарного здравого смысла…

— Как ты сказал — нет проблемы? — прервал его Рейд. — Это несерьезно. Когда муж и отец отсутствует десять лет, создаются очень большие проблемы. А если речь идет о десятках тысяч таких мужей и отцов, то они становятся во сто крат больше.

— Дез, — снисходительно усмехнулся Джон, — у меня ведь тоже были проблемы из-за вынужденного безбрачия, как и у Эстелл. Десять лет, Дез, ты только представь! Но я же не хныкал и оставался, если хочешь, реалистом. И я не могу обвинять в чем-либо космическую администрацию, потому что сам избрал свой путь. Согласен, может быть, я был тогда слишком молод и не очень-то отдавал себе отчет в том, что делаю. Молодым это вообще свойственно. Но правительство затратило пятьдесят миллионов долларов на мое образование, а потом еще столько же на то, чтобы сделать из меня такого профессионала, каким я стал. Сейчас я — один из немногих, на кого могут положиться в самых серьезных вопросах. И я действительно сделаю все, что в моих силах, даже если опять придется отказаться от чего-то личного. А что я увидел здесь, когда вернулся? Люди размякли из-за своих детишек. Вместо того, чтобы укреплять души детей, они способствовали их отчуждению от реального мира. Соответственно, то же самое произойдет и с детьми будущих поколений — в общем, замкнутый круг. Я никогда не буду участвовать в этих вредных глупостях!

— А как ты полагаешь вывести Сьюзен из того затруднительного положения, в которое ты ее поставил?

— Храни меня Бог, — взорвался Лейн, — ты опять за свое! Когда я вернулся, Сью уже была в этом положении, если хочешь знать! Весь мой жизненный опыт и воспоминания о собственной юности лишь подтверждают, что ее просто загнали в угол. Теперь я намерен положить этому конец.

— Понятно, — Рейд улыбался, но не мог скрыть внутреннего беспокойства. — Боюсь, ты недооцениваешь эти группы, они вполне способны свести к нулю все твои планы. Когда ты узнаешь, что случается с бутерами, которые действуют наперекор…

Джон прервал друга, положив руку на его плечо. Во время разговора он не упускал из вида трех людей у пульта, и как раз сейчас Янлоу, дав краткие указания помощникам, обернулся к своим пассажирам. Очевидно, у него появилась для них новая информация.

— Мы по-прежнему не можем ответить, — мрачно констатировал физик, — на вопрос командира Лейна, почему изображение так быстро исчезло. Такое впечатление, что они, едва наткнувшись на нас, тут же оборвали связь. Но это, конечно, невозможно, учитывая то огромное расстояние, которое отделяет их от Земли. Требуется не меньше шести световых часов на прохождение сигнала. Но, с другой стороны, если у них есть ускоритель для передачи обычных радиосигналов, подобный нашему, то в этом случае понадобилось бы несколько минут. Но вы же сами видели — изображение исчезло в считанные секунды, будто прямо здесь, в Спейспорте, мгновенно выключили связь!

— И вы не можете опять настроиться на них?

— Нет, мы уже пробовали. Из этого следует, — глаза Янлоу сузились, — что в их распоряжении есть система энергопитания, немедленно засекающая любой приемник, настраивающийся на их волну.

— Вы полагаете, что подобное оборудование они имеют уже здесь, на Земле? — В напряженном голосе Лейна слышалось огромное внутреннее беспокойство. Он повернулся к Рейду:

— Дез, я до смерти устал, мне нужно поспать хоть пару часов, но эту информацию нужно немедленно передать Эллиотсону в управление космического контроля.

— Безусловно. Но ты все-таки не волнуйся так — ведь наш флот уже занял боевые позиции в космосе. Кроме того, космическая радарная сеть охватывает все пространство до самого Плутона, — поэтому они не смогли пересечь его орбиту. Так что возможность прохождения любого боевого снаряда инопланетян практически исключена.

Но Лейн, не слушая его, повернулся к физику с новым вопросом:

— А что насчет того изображения, которое нам удалось увидеть? Компьютер может воспроизвести его?

— К сожалению, нет, сэр, — с несчастным видом покачал головой Янлоу. — В этой бронированной машине оборудование работает в ограниченных пределах. Я уже заказал антенную установку лабораторного типа, и, когда будете разговаривать с командиром Эллиотсоном, пожалуйста, напомните ему, что это срочно.

— Лабораторного типа? — переспросил Лейн. — То есть над моим домом будет висеть настоящий корабль?

— Он будет летать над всем районом, командир. Необходимо постоянно патрулировать все расстояние от дома Джагера до вашего. Ну, а теперь, думаю, вам обоим лучше как можно скорее попасть домой и немного отдохнуть.

Конечно, он был прав, они чертовски измотаны, и все-таки теплилась слабая надежда вновь увидеть то неожиданное изображение… Весь оставшийся путь они не сводили глаз с экрана, но он так и не «заговорил». Когда подъехали к дому Лейна, он вышел из машины и устало направился к дому.

Наблюдатель впервые обнаружил чужую энергию в тот момент, когда почувствовал, что энергетический комплекс, с которым он работал на Земле, перешел на автоматический прием чьих-то внешних импульсов. Именно в результате его быстрой реакции изображение на экране Янлоу моментально исчезло.

Но вскоре Наблюдатель увидел странную тяжелую конструкцию, приближающуюся к дому. Когда Лейн скрылся в доме, это неуклюжее сооружение начало медленно объезжать соседние улицы, видимо, для «забора» энергетических проб.

Невидимый энергетический дублер, управляемый на расстоянии живым инопланетным существом, покинул свой тайный пост и приблизился к машине. Он сделал полукруг сначала со стороны улицы, потом — с другой стороны и наконец ненадолго завис над крышей машины.

И это было непоправимой ошибкой.

Глава 16

Эстелл читала, сидя в кресле рядом с баром, и, конечно, слышала грохот мотора неподалеку от их дома. Но ей и в голову не пришло, что эти звуки могут иметь какое-то отношение к ее мужу. Дочитав до конца страницы, она устало откинулась и прикрыла глаза, намереваясь вздремнуть. Но минут через десять она выпрямилась и взглянула на часы.

— Хорошо, командир Лейн, — сказала она громко, — просто замечательно! Я уверена, что ты тоже устал. Ну неужели жизнь непременно должна быть такой трудной?

Буквально мгновение спустя после этого крика души она услышала, как открывается дверь. Вот и знакомые шаги мужа. Она встала ему навстречу. Джон вошел в комнату и, увидев жену, стоящую в ожидании, укоризненно сказал:

— Еще не спишь? Моя дорогая, я думал, ты у меня разумная девочка, — и прошел прямо к столу, где стоял телефон. — Мне нужно сделать один звонок.

Пока он набирал номер, Эстелл рассматривала его лицо — потемневшее, с воспаленными глазами. Лейн представился какому-то Эллиотсону и быстро проговорил:

— Джим, нам срочно нужна антенная установка лабораторного типа для наземного объекта 67-А. Ответственный за дежурство — доктор Янлоу. Кажется, весьма способный человек. Да, договорились. Спокойной ночи. — Он положил трубку и взял Эстелл за руку. — Время спать, дорогая, тебе не кажется?

Эстелл нехотя, сопротивляясь всем телом, позволила ему приподнять себя из кресла. Но всем своим видом она демонстрировала нежелание примириться с тем, что муж позволяет себе приходить домой в любой час ночи в полной уверенности, что тут, как в космосе, все и вся действует по первому же сигналу «вперед». Не ответив на поцелуй Джона, она бесстрастно сказала:

— Тебе неинтересно знать, что происходило сегодня со Сьюзен?

— Ты, я вижу, опять чем-то недовольна, — поморщился Лейн. От этих слов Эстелл поникла в его руках и прикрыла глаза. Когда она подняла лицо, щеки были мокры от слез.

— С тех пор, как ты вернулся, у нас с тобой постоянный разлад. Ты думаешь, что тебе не рады дома, но это вовсе не так! Даже в тот первый вечер я изо всех сил пыталась сохранить мир и согласие между нами, а ты начал вести себя, как боевой генерал перед сражением, который так и не удосужился выяснить, что никакой войны нет. С тех пор мы изредка пикируемся в ожидании настоящей стычки. И сейчас у меня впервые мелькнула мысль: так ли уж долговечен наш брак? О, Джон, я не выдержу, если увижу, что тебе безразлична Сью!

— Выходит, — Джон помрачнел и печально посмотрел на жену, — мне еще предстоит сражение за наш брак. Но если ты ничего не скрываешь, то я, честно говоря, не вижу особых проблем. Я, конечно, знал, что Сью находится на попечении настоящего супермена, а поскольку они летели на корабле класса «Омнивалчер», то единственное, о чем мне нужно было побеспокоиться, так это перевести на свой компьютер всю информацию с компьютера-отца. Что я и сделал. Поэтому я все время был в курсе того, где они находятся и что с ними происходит: весь день они провели на Томбе, затем — незадолго до десяти — на нуль-базе было зафиксировано их нормальное приземление. Что еще, по-твоему, я должен был сделать? Только прошу тебя, не примешивай сюда мое отношение к группам.

— Почему ты то и дело говоришь о них? Ведь нашей Сьюзен через два года с небольшим уже будет девятнадцать лет, и она автоматически перестает быть членом группы. Какой смысл это без конца обсуждать?

— У меня не было времени изучить все, что с ними связано, поэтому я не делаю никаких выводов. И я прошу тебя, Эстелл, не давить на меня под предлогом заботы о Сьюзен. Я все равно сделаю по-своему.

— Меня тревожит, что она там была наедине со взрослым мужчиной — на корабле и там, на Томбе…

— Я бы не отказался от стаканчика чего-нибудь крепкого. — Джон подошел к бару и взял два стакана. — Ты будешь? — Эстелл нетерпеливо отмахнулась.

Лейн не спеша смешал что-то крепкое со льдом и, стоя перед Эстелл, неторопливо потягивал напиток.

— Видишь ли, — наконец заговорил он, подняв стакан, — это неплохой способ удержаться от необдуманных слов или действий. В характере некоторых женщин есть черта, которая, пожалуй, больше всего пугает мужчин, — они не умеют отступать и никогда не признают своего поражения. И это проявляется во всем облике женщины — в лице и даже фигуре. — Лейн сделал еще глоток и продолжал: — Я говорю это потому, что вижу по твоему лицу, как ты просто жаждешь говорить еще и еще. Я подумал: ей все равно чего-то не хватает, даже когда я доказал свою «невиновность». Я доказал, что в течение этого дня не забывал о Сьюзен. Я думал о ней, так что в этом я чист. Но на твоем лице написано упорное желание продолжать обвинения и начать новый бессмысленный спор. Что бы ни пришло тебе в голову, ты, не задумываясь, тут же выплескиваешь это на меня — и обязательно атакуешь. Считай, что ты уже произвела новую атаку, а я тебе отвечу: не вижу в твоих словах ни капли смысла.

— Не понимаю, как ты можешь так говорить. Весь город знает, как ваши летчики ухлестывают за чужими женами и девчонками-джэбберами. Поэтому родители должны, разумеется те, которые действительно заботятся о своих детях…

На Лейна было страшно смотреть. Его лицо превратилось в маску: зажмуренные глаза, перекошенный рот, в судорожно сжатой руке — недопитый стакан.

Когда Джон вновь овладел собой, Эстелл, наблюдавшая за ним с некоторым испугом, решительно стиснула руки и все-таки закончила:

— Родители должны держать своих юных дочерей подальше от взрослых мужчин.

Лейн осторожно поставил стакан.

— Как я понял, ты допускаешь, таким образом, что, когда они ходили в театр на Земле и на Томбе, в обоих случаях Сьюзен была в интимной близости с капитаном Сеннизом?

Наступила длинная пауза. Наконец Эстелл начала оправдываться:

— Я не говорила этого… Я только сказала…

Но Лейн продолжал:

— Ты считаешь, что наша девочка могла переспать с кем угодно — неважно, молодой или старый, не так ли?

— Нет, это неправда! — выпалила Эстелл, но сразу опомнилась. — Ты заставил меня оправдываться в том, чего нет! О Боже, пока тебя не было, командир Лейн, у нас вообще не было таких проблем. А теперь мы получили их полной мерой. Неожиданно в доме появляется какой-то капитан, и между ним и нашей дочерью завязываются тесные отношения. Сьюзен в смущении… Вот что беспокоит меня.

— Может, мне лучше было бы вообще не возвращаться и остаться в космосе навсегда? — громко выкрикнул Лейн.

Жена притихла, но в ее глазах мелькнула мысль, что это было бы не так уж и плохо, и Джон окончательно вышел из себя:

— Я тебе вот что скажу, дорогая. Я считаю, что, допустив Сьюзен в группу, ты сама способствовала тому, чтобы она начала думать и рассуждать о сексе, и если она не устояла перед Сеннизом, то только потому, что на ее мораль повлияли эти сопливые гангстеры из группы!

— Это абсолютная чушь! — возмущенно заявила Эстелл. — Если ты хоть на минуту бросишь свои вечные дела в этом космическом центре, или как он там называется, и… — Резкий телефонный звонок оборвал ее на полуслове, и она с внезапным испугом посмотрела на мужа и прошептала: — Что, действительно происходит что-то серьезное? Звонок в такой час?!

Не ответив, Лейн одним прыжком оказался у телефона и схватил трубку:

— Лейн слушает. Янлоу, неужели удалось получить новую информацию? Я разговаривал с Эллиотсоном, вам уже направили установку Л-20. К сожалению, они расположены на окраине, за рекой, но теперь уже скоро… Хорошо, желаю успеха. Жду новых данных.

Лейн положил трубку и остался стоять, задумчиво потирая лоб. Озабоченная Эстелл тихо подошла к нему и обняла:

— Ты можешь мне сказать, что происходит?

Лейн молча помотал головой, и она понимающе кивнула, не сводя с него глаз. Впервые она видела Джона таким: тело подобралось, как перед прыжком, он казался одновременно взволнованным и уверенным, а в глазах светилась непонятная ей надежда. Он был похож на охотничьего пса, готового броситься по следу. Настал момент, когда они должны были прекратить свою войну Джон прижал к себе жену, и она не противилась

— Пойдем-ка спать, старушка. Сегодня не мое дежурство, и пусть все идет своим чередом. Мне тоже нужно немного отдохнуть. — Так, не снимая руки с плеча Эстелл, Джон повел ее в спальню.

Глава 17

А снаружи, у дома Лейнов, на высоте двухсот футов завис энергетический дублер инопланетянина — прямо над бронированной машиной. С этой точки Наблюдателю был виден довольно обширный район Спейспорта с освещенными улицами, уходящими вдаль, как лучи. В нем не строили высотных домов, и создавалось впечатление мирного, уютного провинциального городка, где никогда не происходит ничего чрезвычайного. Но последующие события показали, что это отнюдь не так.

Помощник доктора Янлоу первым уловил легкое движение на панели — тонкий зигзаг, будто прочерченный острием иглы. Схватившись за контрольные рычаги, он обернулся к Янлоу:

— Сэр, думаю, мы только что натолкнулись на энергетическое поле огромной мощности!

— Не упусти его!

— Я задействовал магниты А-установки. Но все-таки лучше включить второй мотор, чтобы вы могли вести контрольное наблюдение, — взволнованно ответил молодой человек.

С горящим от возбуждения лицом Янлоу уверенным движением перевел рычаг и включил зажигание второго мотора, но в этот момент его молодой помощник воскликнул:

— Смотрите на экран!!!

Матовая голубизна была испещрена графическими знаками той самой энергии, с которой они впервые столкнулись, эскортируя Лейна. Янлоу, не отрываясь, жадно всматривался в экран. Сейчас он был только ученым, близким к постижению нового. Физик «считывал» поток информации, переводя глаза с одного прибора на другой, одновременно не теряя из вида мельтешащий экран. Время от времени раздавался его негромкий голос:

— Переведи на А… быстро! Переведи В еще на полшкалы… Парни, ведь эта информация говорит о том, что атакующий обладает энергией, примерно равной мощи нашего «броневика»! Леон, свяжись-ка с Эллиотсоном — нам немедленно нужна антенная лаборатория. А ты, Фил, соедини меня с Лейном. — И опять в нем ученый возобладал над начальником: — Посмотрите сюда! Если эти сигналы поступают из точки, удаленной на четыре миллиарда миль от Земли, то это значит, что они пользуются системой, которая способна действовать со скоростью, во много раз превышающей скорость света… Эти мгновенные ответные импульсы… Интересно, почему они не усиливают их? Выход энергии пока держится на том же уровне, высоком, конечно, но он явно недостаточен для преодоления мощности наших магнитов…

— Доктор Янлоу, возьмите трубку, командир Лейн на связи, — прервал его Филип.

После того, как состоялся уже известный разговор с Лейном, Янлоу продолжал развивать свою мысль, будто и не прерывался:

— …И все-таки, что касается дистанционного контроля, то это для меня просто загадка… Боже, это великий день в моей жизни! В вашей, впрочем, тоже. Фиксируйте все до малейшей детали — это явление важно исследовать именно в динамике.

Один из молодых ассистентов Янлоу был явно не в состоянии разделить радостное возбуждение шефа. Он нервно вздрагивал и, испуганно глядя на того, растерянно произнес:

— В эту минуту, доктор, я думаю о моей жене и детях. У меня такое чувство, что началась война… И никто не может сказать, кто в ней победит… И ваш анализ этой неизвестной энергии совсем не обнадеживает.

— Только что сообщили, — прервал второй помощник, — что антенная установка уже поднята из дока и через минуту направится сюда.

— Хорошо, — ответил Янлоу, не отрываясь от экрана.

— Вы заметили, что очертания символов энергетических частиц начали меняться? — Второй ассистент оказался более хладнокровным человеком.

Да, Янлоу заметил изменение их контуров. Когда на экране появились символы квадратной и круглой формы, он сильно побледнел. Коротко взглянув на счетчик, он совсем сник, будто потерпел неожиданное поражение: вся поверхность экрана была сплошь усеяна точечными уколами, как бы истыканная иголками. Он был серьезно расстроен, но не растерян:

— В последние несколько секунд они в четыре раза увеличили энергетический выброс. Надо быть готовыми к тому, что он возрастет еще больше, когда кто-то из них покинет это место. Попробуем спасти наше оборудование…

Янлоу, не мигая, настороженно вглядывался в экран, следя за меняющимися контурами энергетических символов. В тот момент, когда квадратный контур начал увеличиваться, угрожая вот-вот заполнить собой весь экран, он громко скомандовал:

— Давай!

Преодолев мощь магнитов, Наблюдатель перенесся к дому Джагеров и завис на небольшой высоте у окна, спальни Бада. В отличие от людей, инопланетяне не нуждались в сне, поэтому «мальчик» просто лежал в постели, притворяясь спящим. Почувствовав телепатический вызов отца, он выскользнул из-под простыни и подошел к окну.

«Что-то не так?» — встревоженно спросил он.

«Очень многое. Меня засекли эти люди в машине около дома Лейна. Я вынужден был просить помощи. Будь теперь предельно осторожен — мне, вероятно, придется срочно исчезнуть. Вместо меня могут прислать кого-то другого — с более мощным энергетическим потенциалом».

«Это опасно для нас?» — заволновался Бад.

«Боюсь, что да, — кратко ответил отец и продолжил: — Но до того, как подоспела помощь, я уверен, те люди успели во многом разобраться. Они заметили также, что помощь пришла извне. Так что они, вероятно, сделают — если уже не сделали — логический вывод, что мы, дрены, обладаем формой энергии, превышающей скорость света, которую используем в том числе и в коммуникациях. Но хуже то, что раз они меня засекли, я уже не могу оставаться здесь. Они сразу начнут прочесывать весь Спейспорт».

«Но что же будет со мной?»

«У меня есть план. Попробуй выяснить, не собирается ли твой «отец», Лен Джагер, выписаться завтра из больницы. Если его отпустят домой, я смогу войти с ним в контакт и внедрить в его мозг мысль о немедленном увольнении с работы и отъезде из города».

«Мне кажется, что у него более серьезные ушибы, чем думали сначала. Похоже, ему придется пролежать там несколько дней».

«В таком случае сделай так. Сразу после школы поезжай по монорельсовой дороге в восточном направлении и пересеки реку. На второй остановке сойди с поезда и поднимись на поверхность из «подземки» — там я свяжусь с тобой. В любом случае продолжай оставаться в облике человека — и никаких экспериментов, прошу тебя! Ну, теперь мне пора: подошел наш корабль, и я должен прервать все контакты с этой планетой. До свидания…»

В это же время один из ученых пилотируемого корабля, на борту которого находилась антенная установка Л-20 № В32, громко произнес:

— Зафиксирован большой выброс энергий в окрестностях дома Джагера. Но… он уже закончился!

— Продолжаем полет по прежнему маршруту! — послышалась ответная команда. — По моим сведениям, этим домом и его обитателями завтра будут основательно заниматься.

И корабль, как темная тень на безлунном небе, продолжал свой патрульный полет над мирно спящим городом в течение всей ночи.

Было еще темно, когда Лейн начал просыпаться, мучительно вспоминая, что он делал и говорил перед тем, как уснуть. Память быстро восстановила все события прошлого вечера, и он окончательно стряхнул сон, с облегчением отметив, что чувствует себя уже отдохнувшим. Эстелл еще спала, ее дыхание было ровным и спокойным. Накинув халат, Джон на цыпочках вышел из комнаты и спустился в маленький кабинет рядом с холлом, где стоял телефон. Связавшись с Центром, он получил полную информацию о ночном столкновении двух энергетических полей и сразу же переключился на номер Эллиотсона. Оба одинаково мрачно оценивали события этой ночи и единодушно сошлись на том, что совсем нелишне будет увеличить над Спейспортом число патрульных кораблей, имеющих на борту антенную лабораторию Л-20. Оба также согласились, что вряд ли жители города заметят в дневное время патрульные лайнеры класса «Уотчер».

— Вообще эти инопланетяне напоминают мне пуганых ворон, которые и куста боятся. А поскольку шансы на внезапную ядерную атаку — при нашей-то системе электронного упреждения — практически равны нулю, то нам лучше всего выждать и посмотреть, как все будет развиваться. Я лично убежден, — сказал в заключение Лейн, — что на самом деле они привязались к нам тогда, в космосе, с единственной целью — лишить нас возможности случайно обнаружить местонахождение их планеты. А затем начали преследовать нас с целью обнаружить уже нашу планету. И они ее обнаружили. И это дает им серьезное преимущество. Следовательно, мы должны или добиться переговоров, или начать войну. Ничего другого не остается. Я намереваюсь предложить Комитету по космосу попытаться взять в плен — не уничтожая! — один из их небольших кораблей и попробовать переговорить с экипажем. Убежден, это наш единственный шанс избежать военного столкновения в космосе, которое может поставить на карту существование не только Земли, но и всей солнечной системы.

Эллиотсон, с напряженным вниманием слушавший Лейна, лаконично заметил:

— У меня такое чувство, что в Комитете сейчас хотят только одного — чтобы они как можно скорее убрались отсюда. Если же этого не произойдет, то я целиком поддерживаю ваше предложение.

Лейн положил трубку и вернулся в постель. На этот раз он проснулся лишь после звонка будильника.

Во время завтрака Эстелл молча смотрела, как ест муж, и бережно обеими руками держала заветную чашку утреннего кофе. Время от времени она поглядывала на часы, удивляясь, почему до сих пор нет Сьюзен. Наконец она пошла за ней сама и через несколько минут вернулась, немного обеспокоенная:

— Сью неважно себя чувствует и хочет денек побыть в постели.

— М-м-да, — неопределенно промычал Лейн, глядя куда-то в сторону.

Эстелл быстро налила себе еще чашечку и задумчиво сказала:

— С ней такого не было с самого детства.

— Нужно пригласить доктора, чтобы он осмотрел ее. Тогда будет понятно, в чем дело.

— Что ты хочешь этим сказать? — вдруг взорвалась Эстелл.

Но Лейн, по-прежнему избегая ее взгляда, лишь пожал плечами:

— Я подумал, что ты в самом деле беспокоишься, но решай сама. Лично я всегда предпочитаю иметь дело с фактами. Поэтому, если мое пожелание что-то для тебя значит, то я хотел бы знать мнение врача.

Теперь настала очередь Эстелл отводить глаза в сторону. Она сделала несколько глотков кофе и пробормотала:

— Я действительно не вижу причин, чтобы сразу обращаться к врачу.

Лейн грустно улыбнулся, откинулся на спинку кресла, посмотрел на. жену и укоризненно сказал:

— Мне хотелось бы, чтобы ты посмотрела на нас со стороны. Перед тобой сижу я, один из трех высших командиров космического флота Земли, доказавший на деле свою способность управлять сотнями тысяч людей. И тем не менее, разговаривая с тобой, я постоянно чувствую в тебе столько эмоций и сопротивления, что практически не могу спокойно и разумно обсуждать любой вопрос о моей собственной дочери. Каждая, откровенно высказанная мною мысль тут же выворачивается наизнанку и обращается против меня.

— Ты в первый же вечер накинулся на Сью, — побледнев, тихо сказала Эстелл. — Ты привел в дом этого Сенниза, и я уверена, что ты сделал это намеренно, — чтобы внести разлад в ее душу. И «вот сегодня-она заболела — впервые за последние десять лет.

При последних ее словах Лейн впал в оцепенение:

— Так ты, что же, меня обвиняешь в том, что она заболела?.. Господи!

Эстелл сидела, не двигаясь. Она молчала, но было ясно, что именно так она и думает. Лейн машинально встал, опрокинув свой стул, но никто из них не заметил этого.

— Прости, Джон, — прошептала Эстелл, — но я действительно так думаю и ничего с этим не поделаешь. — Она молча плакала, не вытирая слез.

Лейн, стоявший у стола с бессмысленным выражением на лице, начал понемногу приходить в себя:

— Ты сказала, что Сьюзен плохо себя чувствует из-за душевного смятения. Если это действительно так, думаю, тебе следует поговорить с ней. Я убедился, что она очень прямой и искренний человечек, хотя и ограниченный этими дурацкими правилами. Она, конечно, будет откровенна с тобой… Только мне, пожалуй, лучше уйти, чтобы не услышать от тебя новых упреков. А теперь я отвечу на твое обвинение. Да, я умышленно привел в дом капитана Сенниза, так как считал, что Сьюзен необходимо общаться с настоящим мужчиной, а не болтаться с этими трусливыми детишками, которые убегают от настоящего дела, когда становятся взрослыми!

— Они «убегают» из-за таких, как ты, и тебе подобных! — Эстелл вытерла ладонью мокрые щеки и продолжала с внезапным воодушевлением. — Потому что ваша жизнь противоестественна. Сколько, ты сказал, провел там, вне дома, ночей — три тысячи шестьсот, кажется? Так вот, Сью все это время видела меня здесь, и, будь уверен, она достаточно разумна, чтобы понять, каким кошмаром была моя жизнь. Она собирается жить нормально, и я тоже хочу для нее именно этого — нормальной жизни. Нет ничего такого в вашем космосе, чтобы человек взял и улетел туда на десять лет. Я была унижена как женщина: мой муж предпочел участвовать в самой длительной космической экспедиции, чем каждый вечер приходить домой к своей семье. Так что, если даже капитан Сенниз и холост, я все равно не хотела бы, чтобы он заинтересовался нашей Сью или, наоборот, она — им.

Джон поднял руки, как бы отталкивая ладонями все, что он услышал или еще может услышать.

— Лучше я уйду — прежде, чем мне придет в голову мысль, что наш брак не состоялся. Я об этом не думал, пока это только твоя идея. — Не дожидаясь ответа, он быстро вышел: громкие шаги разгневанного человека отчетливо слышались до тех пор, пока не захлопнулась входная дверь. Заурчал двигатель бронированной машины…

Эстелл поспешила в кабинет возле холла и, высунувшись из окна, смотрела вслед грохотавшему броневику. Раздался телефонный звонок, и знакомый голос приятельницы, живущей в соседней вилле, затрещал на другом конце провода:

— Я только что видела бронированную машину, отъехавшую от вашего дома, и прошу мне объяснить, по какой причине, о которой нам не говорят, командир Лейн доставляется домой в танке?

— О, — не растерялась Эстелл, — они сейчас испытывают какое-то новое оборудование. Джон должен дать заключение по нему, но у него совершенно нет времени, поэтому приходится заниматься этим по дороге на работу и обратно.

— Господи, рада слышать, что ничего не случилось. Мне вдруг пришло в голову, что какие-нибудь ужасные существа атаковали наш флот в космосе. Все говорят, что рано или поздно это случится, но по мне уж лучше поздно.

— Да уж, согласна, — рассмеялась Эстелл.

— Спасибо тебе, дорогая. Пока.

— Пока.

Она тихо положила трубку и немного постояла около телефона, насмешливо покачивая головой. Эстелл была довольна собой. Подойдя к зеркалу, она внимательно посмотрела на свое отражение и сказала вслух:

— Все еще быстро соображаешь, а? — Но вскоре брови слегка сдвинулись, и лицо стало озадаченным. — Хотела бы я знать, зачем на самомделе понадобился этот танк? Кого я дурачу — Энн или себя? — Глаза стали совсем круглыми: — Может, это действительно связано с пришельцами?! — Но думать об этом и дальше, ничего толком не зная, было невозможно. Эстелл поднялась и направилась в кухню: нужно было все привести в порядок после завтрака.

Глава 18

Ранним утром не меньше дюжины летающих лабораторий типа Л-20 бороздило небо над спящим Спейспортом. После восхода солнца патрульный флот резко набрал высоту, и с Земли теперь едва виднелись маленькие черные точки в небесной дали. С двадцатимильной высоты члены экипажей видели под собой мирный пригород с разбросанными там и сям школами, садами, магазинами… Все выглядело милым и аккуратным прямо-таки до совершенства. Слишком совершенно, чтобы выглядеть естественно, как заметил один офицер, глянув на панораму города, спроецированную огромным экраном панели управления. Его шеф, высокий стройный мужчина лет пятидесяти, кивнул и сказал просто, без всяких эмоций:

— Люди будут работать под землей. Все заводы и эксплуатационные службы «закопаны» на глубину в полмили. Но рабочие хотят жить там, где светит солнце, так что все дома расположены на поверхности. В случае тревоги у нас хватит времени укрыть в подземных убежищах часть женщин и детей. Только мне не очень-то верится, что они пожелают ими воспользоваться.

— Командир Лейн или кто-то похожий на него только что вышел из дома, — раздался чей-то голос — Я могу отключить наблюдение за домом Лейна?

— Да, — коротко отозвался старший офицер, — и свяжитесь с доктором Янлоу.

Все не сводили глаз с экрана, на котором была отчетливо видна крошечная фигурка человека, не выше дюйма, направляющегося по садовой дорожке к игрушечному броневику. Вскоре он исчез, скрывшись в машине. В этот момент раздался голос Янлоу:

— С этой минуты командир Лейн находится на борту нашей 67-А. Мы немедленно направляемся в управление космического контроля.

Офицеры лаборатории Л-20 в полном молчании внимательно следили, как внизу ползет букашка-машина по кукольным улочкам Спейспорта, вот она подъехала к купелообразному строению, которое было единственной видимой частью огромной подземной империи, называемой управлением космического контроля. Вновь послышался голос Янлоу:

— Командир Лейн вошел в лифт и опускается в свой кабинет. Задание выполнено.

Минуту спустя Лейн вышел на своем этаже, где его уже ждали два офицера службы безопасности. Вместе с ними он прошел к камере идентификации. Когда Лейн вышел, на верхней панели, как всегда, загорелся зеленый сигнал. Но он продолжал стоять, выжидательно глядя на своих сопровождающих, которые сразу после окончания процедуры связались по телефону с контрольной службой. Плотный краснолицый офицер, прижав трубку к щеке, говорил кому-то на другом конце провода:

— Срочная проверка В-10. — Выслушав ответ, он повернулся к Лейну. — Результат отрицательный, сэр.

— Насколько я понял, — раздельно выговаривая каждое слово, переспросил Лейн, — по показаниям компьютера, моя кожа не излучает К-энергию?

— Именно так, сэр.

— Что ж, отлично. Благодарю вас обоих. — Он повернулся и направился через холл в свой кабинет. Лейн шел, задумавшись и не обращая ни на кого внимания, в прищуренных глазах затаилась какая-то мысль. Войдя в кабинет, он немедленно нажал кнопку интеркома:

— Мистер Скотт, когда привезут ко мне Джагера? Надеюсь, вам передали мою просьбу?

— Да, конечно, сэр. Но что касается мистера Джагера… с ним не все просто. Я оставил на столе полный отчет. Если коротко, то Джагер все еще в больнице, у него оказались довольно серьезные ушибы и повреждения. Я буду регулярно звонить врачам.

Лейн вежливо поблагодарил и выключил интерком, но не вернулся к столу. Он подошел к стене с огромной панелью обзора и стал задумчиво рассматривать звездное небо, уходящее в бесконечную даль: сегодня звезды были почти неподвижны, не то что тогда, когда он пришел сюда в первый день. Сегодня электронные камеры прослеживали район, где находилась особая группа звезд, стабильно располагавшихся по отношению к Южному Кресту. Лейн довольно долго стоял у обзорной панели и наконец, кивнув в подтверждение собственным мыслям, вернулся за стол. Плотно сжав губы, он начал читать оставленную Скоттом записку о Лене Джагере. В это время с заднего экрана послышался чей-то голос:

— Мы вышли в свою патрульную зону около орбиты Урана в три двадцать три. Барражируем с широким углом захвата, чтобы, в соответствии с инструкциями, перехватить любые импульсы связи, направленные на Землю. На девять одиннадцать результатов нет.

Лейн, не отвлекаясь, продолжал читать отчет. Когда он опустил листок и откинулся на спинку кресла, у него было довольно странное выражение лица — сардоническое и удовлетворенное одновременно. Казалось, он узнал что-то чрезвычайно интересное для себя, и это привело его в немедленное движение — нажав кнопку интеркома, он быстро сказал Скотту:

— Как я понял из отчета, пока мистер Джагер был в сознании, он обвинял группу «Красная Кошка» в нападении на него и нанесении увечий, правильно?

— Вам должно быть известно, командир, — после недолгой паузы ответил Скотт, — группы всегда имеют свои версии подобных инцидентов, которые фиксируются в Центре детских групп.

— Что можно сказать в свое оправдание, если человек так серьезно пострадал?

— Не знаю, сэр. Я навел справки о самом мистере Джагере, как вы и просили. Я могу узнать в Центре по детским…

— Нет, не нужно, — нетерпеливо прервал его Лейн. — Дайте мне знать, если мистер Джагер все-таки появится в течение дня. В противном случае я сам поеду в госпиталь и лично переговорю с ним.

— Хорошо, командир.

Закончив разговор, Лейн взял со стола отчет Скотта и вновь перечитал его. Злорадная улыбка на его лице сменилась выражением решимости. Он коротко вздернул подбородок, словно подтверждая принятое для себя решение.

Глава 19

Утром, до начала уроков, Майк Саттер с присущей ему напористостью успел провести короткий «совет» с лидерами групп «Голубые Барсуки» и «Желтые Олени» — Джонни Саммо и Томом Кэнноном. Предметом обсуждения была Сьюзен Лейн.

Двое старших юношей поначалу сомневались, не слишком ли круто они собираются поступить с ней, но Майк настаивал, что это уже «второй проступок подобного типа», и они вынуждены были согласиться, что применение наказания «второй сложности» в данном случае вполне оправдано. Решили опять поручить Мериэнн известить Сьюзен, что ее поведение вновь будет обсуждаться на собрании группы. Когда Саммо и Кэннон ушли, Мериэнн смущенно посмотрела в глаза Майку: что-то в ней протестовало против их плана, но она все-таки была его мучером…

— Я и не знала, что ты обсуждал с ними именно это. А почему ты ничего не сказал мне?

— Просто не успел, — небрежно ответил Майк, нетерпеливо поглядывая по сторонам. — Надеюсь, Сьюзен поторопится. Эта суматоха перед уроками так действует на нервы — никому же не хочется опаздывать.

Мериэнн осторожно взяла его руку и вопрошающе подняла лицо:

— Почему бы не подождать, Майк, и не поговорить с другими ребятами?

— Хм, но Сьюзен ведь сама мне во всем призналась. В группе я замещаю Ли в таких делах, поэтому я просто посоветовался с лидерами двух других групп, и мы приняли решение — все по правилам.

— Я знаю, но… — Девушка продолжала удерживать Майка за руку, в ее голосе слышался укор. — Кроме правил, есть еще и дружба. — Мериэнн с огорчением поняла, что он не услышал ее последних слов, возможно, из-за галдевших ребят, проходивших в этот момент мимо них, и решительно сказала: — Майк, ты должен выслушать меня. Ли и Сьюзен — лучшие ребята в нашей группе.

Майк наконец перестал высматривать Сьюзен и, не обращая внимания на подошедшего Бада, с искренним недоумением уставился на свою подругу:

— О чем ты толкуешь? То, что я делаю, я делаю для них, а не против них!

— Она ведь сама призналась, правда? — настойчиво продолжала Мериэнн. — Она сама позвонила тебе и все сказала, как и должен поступать любой джэббер.

— Да-а, это правда… — Впервые в его голосе прозвучало некоторое сомнение. — Ну что ж, давай подождем до конца уроков. — Обернувшись к Баду, Майк поинтересовался у новоиспеченного члена группы: — А ты что думаешь по этому поводу?

— Я — как все. — Он стоял перед ними, этот странный некрасивый мальчишка, в облике которого тем не менее чувствовалась какая-то искренняя серьезность. — А вообще, что все это значит? — Он сам не ожидал от себя этого вопроса, но назойливая мысль уже не давала покоя, и он добавил: — Я имею в виду эти группы.

— Тебе же дали книгу, разве нет? — удивился Майк.

— Да, я ее прочел, но…

— Какие «но»? Читай ее — и никаких «но» не будет.

— Но я никогда прежде не слышал ни о чем подобном. Там, откуда я приехал, положено, чтобы дети во всем слушались своего отца и… — Бад внезапно замолчал.

— Ну, это понятно, — уже спокойно ответил Майк. — Дело в том, что Спейспорт — особый город, со своими проблемами, которых пока нет там, откуда приезжают сюда работать люди. Но когда сталкиваешься с таким бутером, как твой старик, то, клянусь, еще неизвестно, где нужнее эти группы — в Спейспорте или в обычных городах.

Мериэнн робко тронула Майка за руку, напоминая, что им давно пора идти в школу.

— Ох, да! Сэк. — Еще раз внимательно взглянув на Бада, Саттер торопливо закончил: — Позже мы с тобой еще поговорим, сэк?

— Идет, — ответил тот.

В то утро Эстелл время от времени тихо приоткрывала дверь в комнату дочери, глядя с беспокойством, как та по-прежнему тихо лежит с закрытыми глазами, и на цыпочках уходила, осторожно притворив за собой дверь. Однако около полудня она с облегчением услышала шум льющейся воды из ванной Сьюзен. Вскоре появилась и она сама в наброшенном на пижаму халатике и молча села за стол.

Как ни в чем не бывало, мать поставила перед ней апельсиновый сок, тосты, джем, налила чаю и мягко спросила:

— Может быть, тебе хочется чего-нибудь еще, дорогая?

— Нет, мама, спасибо, все очень вкусно. — Но голос ее был усталым и невыразительным.

Эстелл начала было доставать из буфета чашку и для себя, но тут же поставила ее обратно и решительно села в кресло напротив дочери. Она уже не раз мысленно репетировала, что скажет ей, как только представится возможность:

— Твой отец очень беспокоится, он даже хотел вызвать врача. Но я подумала, что лучше сначала поговорить с тобой.

— Спасибо, мама, — все так же монотонно ответила Сьюзен. — Понимаешь, — после долгой паузы заговорила она, — все так запуталось, мама. Я не говорила тебе, что после моей первой встречи с капитаном Сеннизом меня обсуждали на собрании группы.

Эстелл была ошеломлена. Проблемы с группой?! Этого она никак не ожидала:

— Обсуждали?! — переспросила Эстелл, и ее лицо сморщилось, как от боли. Преодолев смятение и овладев собой, она возмущенно произнесла: — Но ты же всегда была таким примерным джэббером! За что тебя обсуждали?

Сьюзен передернулась всем телом, и в этом жесте были отчаяние и нетерпение:

— Когда Питер проводил меня домой в тот первый вечер, мы немного постояли на крыльце, болтали о чем-то… ну и… совершенно неожиданно он поцеловал меня в губы. Как назло в это время мимо шли Майк с Ли и все видели.

— О-о! — вздохнула с явным облегчением Эстелл. — Так тебя обсуждали только за поцелуй?

— Это все Майк затеял, Ли не хотел… — дрожащим голосом пожаловалась «грешница».

— Но Майк прав, не так ли? — Эстелл настолько успокоилась, что ее голос звучал почти нежно.

— Но Питер так неожиданно накинулся, — начала оправдываться Сьюзен, — я потом все рассказала ему о наших правилах, но… — Она безнадежно пожала плечами.

Эстелл понимающе кивнула, ясно представляя себе эту сцену, и успокоила дочь:

— Очевидно, Ли и Майк уже не слышали этого. Но ведь все ограничилось коротким испытательным сроком, верно?

— Да, — уже чуть не плача ответила дочь, — на целую неделю.

— Мне, конечно, не стоило бы так говорить, — откровенно призналась Эстелл, — но, поверь, не стоит переживать из-за такого пустяка. Через пару дней все кончится.

— Да, — уныло ответила Сьюзен и неожиданно заплакала. — О мама, это так несправедливо!

Видя такой взрыв отчаяния дочери, Эстелл пришла в замешательство:

— Но в чем же еще дело? Дорогая, я не смогу тебе помочь, если не буду знать всю правду.

— Больше ничего нет.

— Ты что-то скрываешь от меня?

— Нет, нет, — нетерпеливо отмахнулась Сьюзен. — Я ничего не скрываю, что произошло. У меня просто такое чувство, что на меня навалилось слишком много. Я не заслужила этого.

— Мне хорошо знакомо это чувство, дорогая. Но, думаю, когда кончится испытательный срок, оно должно пройти.

— Это все такая пустая трата времени. Мне вдруг захотелось скорей кончить школу, стать взрослой и уехать куда-нибудь, где меньше всяких проблем.

Поникшая Сьюзен сидела, опустив глаза и внимательно разглядывая сложенные на коленях руки. Мать посматривала в ее сторону, приходя во все большее замешательство. Она подозревала, что дочь сказала ей далеко не все, и теперь лихорадочно измышляла способ вытянуть из нее остальное. Внезапно ее осенило, как легче к этому подступиться:

— Послушай, дорогая, вечером отец придет с работы, и я должна сказать ему о твоем самочувствии и объяснить, почему не вызвала доктора. Поэтому, если уж мне приходится покрывать тебя, то я должна знать правду. Скажи мне, у тебя ничего не было с капитаном Сеннизом, а?

— Я же тебе сказала, что он неожиданно… — Сьюзен вдруг запнулась, нахмурившись, резко подняла голову и возмущенно сказала: — Что ты говоришь, мама?

Лицо Эстелл прояснилось: теперь у нее есть ответы на все возможные вопросы Джона, который имеет свои причины для критического отношения к жене и дочери.

— Сэк! — браво воскликнула Эстелл. — Теперь последний вопрос: у тебя были с кем-нибудь интимные отношения, например, с Ли?

— О, мама, упаси Боже, нет! — Сьюзен густо покраснела. — Просто нелепо задавать мне такие вопросы. Ты Же знаешь наши правила: никакого секса до девятнадцати лет, а потом я, наверное, должна выйти замуж. Вообще мы с тобой уже не раз обсуждали все эти дела.

— Прости, моя дорогая, — сконфуженно проговорила Эстелл, — но у меня возникло какое-то тревожное чувство… Ты была не похожа на себя, такая таинственная…

— Все эти разговоры так неприятны, — рассеянно сказала Сьюзен. Полыхавший на щеках румянец сошел, и она почти успокоилась.

Мать поджала губы: вроде бы и говорить было уже не о чем, и все вопросы, даже самые неприятные, были заданы, а неудовлетворенность осталась, словно она что-то упустила в разговоре с дочерью. Но, с другой стороны, она была уверена, что Сью просто не умеет лгать.

— Почему бы тебе не прилечь сейчас? Завтра ты пойдешь в школу?

— Наверное, пойду, — вздохнула Сьюзен.

— Тебя подзывать к телефону, если позвонит кто-нибудь из группы?

— Нет, передай, что увижусь с ними завтра… надеюсь.

«Я сделала все, что могла», — подумала про себя Эстелл и молча дождалась, пока Сью закончит завтрак. Через минуту та доела тост и, не говоря ни слова, ушла к себе в комнату. Эстелл подошла к двери и спросила вслед:

— Сью, ты предупредила кого-нибудь, что останешься Дома?

— Нет.

— Почему же тогда никто не звонит?

— Они же еще не знают, что меня не будет, — донесся голос Сью.

Глава 20

Когда Лен Джагер через день пришел в сознание и открыл глаза, он увидел симпатичное лицо мужчины, склонившегося над его изголовьем. Незнакомец производил впечатление важного человека, но механик не смутился и поприветствовал его:

— Привет, док. Вы новенький?

Лейн какое-то время медлил с ответом, прикидывая, не стоит ли воспользоваться ошибкой и продолжать изображать врача, но отказался от этой мысли.

— Нет, мистер Джагер, я здесь по другому делу. — Лейн вежливо улыбнулся. — Судя по тому, что вы забеспокоились, увидев нового врача, вы вполне довольны медицинским обслуживанием, не так ли?

— Меня еще немного лихорадит, но, конечно, мне уже значительно лучше.

— Рад слышать. — Лейн перешел на деловой тон. — Я хотел бы услышать лично от вас, что именно произошло в тот момент, когда вы почувствовали себя плохо. Однако должен сразу сказать, что мой интерес к этому в первую очередь связан с тем, что из всех живущих в Спейспорте только мы с вами излучаем так называемую К-энергию… — В нескольких словах Лейн попытался доходчиво объяснить, каким образом кожа человека удерживает частицы энергии на своей поверхности и излучает ее затем на протяжении двадцати часов. — Мы должны установить, где именно вы подверглись этому облучению, — откровенно признал он цель своего прихода.

Да, это была задача для Лена Джагера! Его реальный мир был просто не в состоянии вместить в себя всю массу информации. Но при этом он был вполне в состоянии почувствовать для себя некую угрозу. Его хитрые глазки совсем превратились в щелки и смотрели куда-то в сторону. Он ничего не знал и, естественно, не мог строить каких-то догадок. Он занимался тяжелой работой, чтобы заработать на жизнь, и год назад приехал в Спейспорт, потому что здесь больше платили. Еще раньше от него сбежал сын, который вдруг объявился несколько недель назад и недавно стал членом детской группы, но сам Джагер узнал об этом только вчера вечером.

— И я не потерплю этого. Там, где я жил раньше, принято, чтобы родители сами наставляли своих детей.

Ни один из них не мог осознать высокой иронии момента, наступившего в разговоре. Человек, лежавший в постели, был вряд ли способен когда-либо понять, что его слова — не что иное, как фарс. Кто же будет воспитывать детей во всем мире? До этого момента Лейну казалась надуманной сама постановка вопроса… Он вдруг начал внимательно рассматривать лицо своего собеседника, каждая черточка, каждая мышца которого выдавала скудный, извращенный ум. И Джон Лейн, один из самых яростных приверженцев приоритета родителей в воспитании детей, почувствовал сильное замешательство.

Должно быть, странное выражение на лице Лейна встревожило Джагера, и он быстро заговорил:

— Поймите меня, мистер, правильно. Может, для некоторых детей в группах и получше будет, не знаю. Но мой сын правильно воспитывался и дома. Вот что я хотел сказать.

Его разъяснения только лишь подтвердили полную путаницу в голове этого человека, претендующего на роль отца-наставника. Далекий от какой-либо логики, он всегда действовал импульсивно. Оказавшись перед подобным воплощением морального безумия, Джон Лейн внезапно осознал, насколько зыбким может стать реальный мир человеческого разума и логики.

Он сумел сдержаться и, внешне спокойный, вернулся к вопросу о вчерашнем инциденте:

— Так что же вчера произошло? Говорят, что вас избили.

Джагер опять смотрел в сторону, избегая прямого взгляда Лейна. Он явно чувствовал какую-то опасность: его могут обвинить в нападении на подростка или что-нибудь вроде того. И Джагер начал безудержно врать: как он тихо и мирно сидел в баре, когда к нему вдруг подскочили двое парней.

— Как я понимаю, — продолжал Джагер, будто его спрашивали о мотивах столкновения, — им надо было, чтобы я начал защищаться, потому и подослали этих двоих. И я, как последний дурак, клюнул на это. Ну и, конечно, когда я вырвался наружу, там-то они меня и поджидали. Всю душу из меня вышибли, трахнули по голове, и вот теперь валяюсь тут. Но можешь быть уверен, парень, я знаю, что делать, клянусь, дай только выйти отсюда! — с мрачным злорадством пообещал Джагер.

В разговоре наступила короткая пауза, но эти несколько секунд оказались для Лейна более емкими — как в космосе. С одной стороны, каждое слово того человека било по группам, которые он на дух не переносил, прямо «в яблочко». Но в то же время каждое слово этого неотесанного хама оскорбляло его разум и достоинство.

— И что вы намерены делать? — Ровный голос Лейна прервал паузу.

— Заберу сына и уеду из этого проклятого города. Когда я нанимался на работу, об этих группах не было ни слова. Получается, что живешь, — он запнулся, пытаясь подобрать подходящее выражение, — во вражеской стране: это можно, это нельзя. Нет, такая жизнь не по мне, спасибо большое. Вернусь обратно — в мою страну, где люди, вроде меня, живут как хотят, в свое удовольствие.

Хорошо, что Лейн предусмотрительно подготовил заранее свои вопросы Джагеру, иначе разговор ушел бы далеко в сторону от намеченного расследования. Он посмотрел на список и понял, что не задал еще очень важный вопрос:

— А что вы скажете о побеге вашего сына? Это случилось еще до переезда в Спейспорт?

Теперь Джагер тянул с ответом: он не хитрил, а был действительно смущен. Вопрос Лейна вызвал у него искреннее замешательство, потому что его мозг, как и мозг его жены, подвергся телепатическому гипнозу инопланетянина, внушившему, что Бад и есть их собственный сын, добровольно вернувшийся в отчий дом. Джагер, не зная что ответить, опять прищурил глаза и уставился в стену.

— Да все из-за мамочки: чуть что — кидается на его защиту, вот и отбился от рук. Всякий раз, как я начинал требовать дисциплины, он прикидывался обиженным. И однажды я решил, что пора покончить с этой мамашиной опекой, которая только портит ребенка. Немного надавил, да… А он, видите ли, убежал из дома в… — Джагер внезапно замолчал, вдруг поняв, что он не знает, куда же сбежал его сын… От изумления его маленькие глазки стали почти круглыми. — Эй! Я вроде как забыл, куда он сбежал. Вот уж странно — никогда со мной такого не было!

Конечно, если бы Лейн был повнимательнее, он сразу уловил бы этот недвусмысленный сигнал. Но Лейн уже пришел к печальному выводу, что они с этим неотесанным мужиком, по сути, товарищи по несчастью. Одна и та же обстановка в доме, в семье. А рассказ о матери, кудахтающей над своим чадом, оказался последней каплей: так живо он напомнил ему Эстелл с ее постоянным стремлением оградить дочь от «строгого» отца.

Решение было принято, но Лейн не испытывал особой радости от результатов расследования. Встав со стула, он терпеливо переспросил:

— Так куда же все-таки он мог убежать из дома?

— Спросите лучше жену, у меня как-то вылетело из головы.

— Вы сказали, он вернулся домой недели три назад?

— Да, мы просто пошли и забрали его.

И опять антипатия к группам помешала обычно проницательному Лейну услышать ответ на свой главный вопрос в последней фразе Джагера. Ему не пришла в голову простая мысль, что настоящий сын Джагера, сбежавший от этого психопата, никогда не возвращался и вряд ли вообще когда-нибудь вернется домой. Стоя у постели и понимая свое бессилие, Лейн какое-то время смотрел на красное одутловатое лицо механика, затем перевел взгляд на жизнерадостные лица трех других пациентов и подошел к одному из них.

— Вы — офицер безопасности? — тихо спросил он.

— Да, — кивнул тот.

— Говорил ли он что-нибудь, с вашей точки зрения, интересное?

— Нет, — покачал головой «больной».

— Спасибо. — И уже громко добавил: — Желаю всем скорейшего выздоровления!

Повернувшись опять к Джагеру, он заговорил официальным тоном:

— Мистер Джагер, так вы со всей определенностью утверждаете, что не знаете, каким образом на вашей коже оказались частицы К-энергии?

— Совершенно точно, босс, не знаю, — как никогда правдиво ответил тот.

— Благодарю вас — Лейн коротко кивнул, прощаясь со всеми присутствующими, и вышел из палаты. В холле его ожидала небольшая группа медиков. Лейн, извинившись, отозвал в сторону дежурного врача и, понизив голос, заговорил с ним:

— Полагаю, вам известно, что остальные пациенты той палаты являются офицерами службы безопасности?

— Да, конечно.

— Если кто-нибудь из них сообщит вам что-нибудь важное, свяжитесь со мной немедленно.

— Простите, командир, — уточнил доктор, — но что, по-вашему, я должен считать важным?

— Хороший вопрос! — Лейн невесело улыбнулся и смущенно покачал головой. — На ваше усмотрение, доктор. К сожалению, мне тоже неизвестно, что может оказаться важным.

Когда закончились уроки, Долорес сразу выбежала из школы, чтобы перехватить Майка, но увидела, что ее уже опередила Мериэнн, державшая его за руку. Не отдышавшись, она резко затормозила перед ними и какое-то время стояла, не в силах совладать с обуревавшими ее чувствами. В голове едва мелькнула и тут же исчезла мысль об обещании, данном ночью Сеннизу. Но ненависть к Сьюзен оказалась сильнее. Подбоченившись и гаденько улыбаясь, она промурлыкала:

— Ну, наша маленькая примерная Сьюзен уже во всем призналась?

Майк, как заправский игрок, всегда стремился завладеть любой информацией, поэтому, не задираясь, осторожно спросил:

— Вижу, ты готова сделать это вместо нее?

— Т-а-а-к, значит, она тебе ничего не сказала!? Она уверена, что я не посмею ее выдать, что мне все равно никто не поверит! Хорошо, я признаюсь вместо нее: прошлой ночью я проходила мимо ее дома и видела, как тот самый ухажер опять целовал ее в губы! Ну и что теперь ты собираешься делать, мистер моралист?

Майк взглянул на Мериэнн, но та отвела глаза в сторону. Тогда он спокойно спросил:

— О чем еще, Долорес, ты можешь рассказать нам вместо Сьюзен?

— А тебе этого мало? — разозлилась Долорес.

— В какое время ты видела их?

— Около десяти.

— Сэк, Долорес, я расскажу об этом нашим ребятам. — Он уже повернулся, чтобы уйти, но какая-то мысль остановила его. — А Сьюзен знает, что ты видела их? — Он впился взглядом в ее ореховые глаза, печальные и злые одновременно. Казалось, воздух вокруг заколебался от ее резкого смеха. Отсмеявшись, она с нескрываемым удовольствием ответила:

— Видел бы ты, как она подпрыгнула от неожиданности, когда я закричала ей с улицы.

— Значит, этот тип, ты говоришь, обнял Сьюзен, поцеловал в губы… и в этот момент ты закричала? — Он говорил почти шепотом.

— Они чуть не подрались, — пробормотала Долорес, запоздало приревновав Сенниза.

Но этого Майк уже не услышал: небрежно бросив «Сэк!», он схватил за руку Мериэнн и потащил ее по направлению к торговому центру. Та еле поспевала за ним, громко стуча каблуками.

— А что ты будешь делать?

— То, что я должен был сделать еще утром, — позвонить Сьюзен.

Услышав это, Мериэнн резко выдернула руку и встала. Майк по инерции проскочил дальше и обернулся через несколько шагов:

— В чем дело?

— Я не буду бежать сломя голову, чтобы помогать тебе навредить Сьюзен, — решительно заявила девушка, хотя вид у нее был при этом глубоко несчастный, она чуть не плакала.

Но Майка не тронули ее упреки: его нетерпеливое лицо, напряженно стиснутые губы выражали непреклонность. Он резко заговорил:

— Послушай, Сьюзен позвонила мне и призналась только потому, что Долорес видела их. Так что вся эта история с капитаном гораздо серьезнее, чем мы думали. Клянусь, она надеялась опередить Долорес и представить все по-своему. И больше не говори мне, что в этом деле мы должны относиться к ней, как к другу. Лучшая дружеская помощь для нее во всем этом — избавить ее от капитана!

— Но почему ты не хочешь поговорить сначала с Ли? — продолжала стоять на своем Мериэнн, не спуская с него своих темных глаз. — Ну, пожалуйста, Майк.

Майк покачал головой и решительно направился к телефонной будке у соседнего дома. Она видела, как он начал набирать номер, и горестно опустила голову.

— Привет, Майк, — ответила ему Эстелл. — Нет, Сьюзен в постели. Она говорит, что придет в школу завтра. Я не понимаю, разве ее испытательный срок не заканчивается через пару дней? Как, еще что-то вчера?

Эстелл стояла спиной к холлу, поэтому не увидела, как в дверях появилась Сьюзен и тихо слушала разговор.

— Думаю, ты ошибаешься, Майк. Я могу поговорить с Ли… О! — Эстелл судорожно сглотнула. Она изо всех сил старалась сдержаться. — Я правильно поняла тебя? Сьюзен не должна общаться с ребятами по группе в течение недели? Это наказание второй степени… Хорошо, я передам, но я уверена, что ты что-то неправильно понял. С моей точки зрения, Майк, избегать поспешных выводов не менее важно… Ну, хорошо-хорошо, я больше не скажу ни слова.

Эстелл медленно положила трубку и, повернувшись, увидела дочь. Молча смотрели они друг на друга, а затем у обеих одновременно брызнули слезы.

Глава 21

Бад Джагер вышел из школы ровно в три часа дня. Он очень торопился, но прежде всего нужно было занести домой сумку с учебниками. Его «мать», худенькая невысокая женщина, робко смотрела на своего нескладного сынка, торопливо ковыляющего от калитки к дому. Он вошел в комнату и, бросив сумку, сразу направился к входной двери, но там ждала его миссис Джагер.

— Что ты собираешься делать, когда отец вернется домой?

— У меня срочные дела в группе, потом поговорим, сэк?

Она молча посторонилась и, стоя в дверях, смотрела ему вслед. Когда его не стало видно за высокой оградой соседнего дома, женщина виновато пожала плечами и вошла в дом.

Бад Джагер спустился в «подземку» и доехал до второй остановки. В это время дня народу было мало, и в лифте он поднимался один. Оказавшись на поверхности, Бад огляделся: кругом было пустынно, за рекой виднелись окрестности Спейспорта. Четвертый выход из подземной станции, которым велел воспользоваться отец, находился милях в десяти от самого окраинного района. На приличном расстоянии от него — к северу и к югу — виднелись два небольших поселка, а сам Бад стоял посреди большого поля, заросшего густой травой. Над ним голубело чужое небо чужой планеты. В ста ярдах от выхода Бад заметил невысокую ограду и довольно глубокую ложбину почти у самого ее края, куда и поспешил, путаясь в высокой траве. Назначение этого сооружения было ему непонятно, — разве что только для борьбы с эрозией почвы, но, честно говоря, сейчас это его мало волновало. Он быстро огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости, и, зайдя за ограду, укрылся в ложбине.

И тут он издал громкий странный звук, не имеющий ничего общего с человеческим голосом. Но в нем безошибочно угадывались безграничная радость и ликование. Мальчик начал лихорадочно сдирать с себя одежду… Низко склонил голову к коленям и стал медленно преображаться. Кожа сначала засверкала, как будто освещенная изнутри, а потом вдруг лопнула в нескольких местах и начала опадать к его ногам, ложась на траву лоскутами тончайшего шелка. Ярким розовым светом высветился удлиненный овал раковины с двумя парами щупалец. Вернувшись в свое истинное состояние, существо быстро размахивало щупальцами, совсем как человек, разминающий затекшие конечности. Проделав эту нехитрую «зарядку», Бад начал обратный процесс перевоплощения… У ограды опять стоял нескладный мальчишка. Аккуратно надев на себя одежду, он вышел из-за ограды и направился к «подземке». Он прошел уже половину пути, когда в его голове «раздалась» гневная мысль отца:

«Чем это ты только что занимался, мой сын?»

Тот честно поведал о своем «эксперименте», и отец серьезно обеспокоился:

«В такой момент очень опасно заниматься подобными вещами… Но сделанного не воротишь. Слушай меня внимательно. Я больше не могу оставаться на Земле. Люди уже патрулируют дальние районы — за орбитой Нептуна, но шесть часов назад нам удалось послать радиосигнал в район космоса, куда они пока еще не добрались. Но ни в чем нельзя быть уверенным: они могут появиться там в любой момент!»

«А как быть, если меня обнаружат? Я должен знать точно, что делать», — прервал его сын.

«Теперь это стало для нас серьезной проблемой. Раньше мы считали, что кому-то достаточно лишь проникнуть сквозь сеть глобального мониторинга этой планеты, настроить двигатели на посадку, и все в порядке. Но сейчас это уже не пройдет».

«Но ведь мы с тобой именно таким образом попали сюда! Разве что-нибудь изменилось с тех пор?»

«Успокойся, сын мой, и послушай. Ты помнишь, что, как только нам стало известно, к какой именно звездной системе направляется тот космический корабль, мы с тобой первыми полетели к этой планете, используя высокоскоростную энергетическую систему, специально предназначенную для небольших экипажей. Мы прибыли раньше всех, еще три недели назад, до того, как приземлился Лейн и рассказал о вооруженном столкновении. Вот почему нам удалось так спокойно приземлиться».

«Ты хочешь сказать, что этот вариант больше не сработает?»

«К сожалению, это так. Поэтому слушай внимательно: мы должны действовать через офицера, который летает на космическом корабле «Омнивалчер»».

«Это тот капитан, который возил Сьюзен на Томбу?»

«Именно он. Мы применим к нему тот же метод воздействия, что и на Джагеров. Этого вполне достаточно, чтобы он доставил тебя к нам на своем корабле. Да и нашим техникам будет очень интересно разобраться с лайнером подобного класса. Очевидно, эта машина обладает огромной разрушительной силой».

«Но как мне попасть на корабль?»

«Ты говорил, что тот капитан совершает регулярные полеты. Выясни у Сьюзен или Долорес, где он живет, и пойди туда. Примени к нему известный тебе метод контроля и полетишь вместе с ним. Все очень просто. Ведь у тебя еще остались две капсулы?»

«А что с ним будет потом?»

«Мы не можем допустить, чтобы наши методы стали известны людям. Поэтому офицер не должен вернуться на Землю… Пора заканчивать контакт, скоро связь прервется. Ты понял, что должен делать?»

«В общем да, понял… Но у меня столько дел в группе… Мне поручили семерых малышей, знаешь, это довольно интересно, и я не знаю, как сумею выкроить время…»

«Ты должен успеть это сделать до выхода Джагера из больницы. Что ж, ради того, чтобы вернуться ко мне, тебе придется пренебречь своими обязанностями в группе».

«Конечно, ты прав. Мне только непременно нужно повидаться с одним мальчиком перед тем, как отправиться к тебе».

«Теперь еще одно. Из Спейспорта можно беспрепятственно выехать, но довольно трудно въехать. Когда будешь возвращаться, сделай вид, что ты убежал из дома, а потом раздумал и вернулся обратно. Как ты считаешь, это будет убедительно для них?»

«Да, они, скорее всего, передадут меня в группу, а там мне назначат, как и Сьюзен, недельный испытательный срок».

«Ну, видишь, как все просто. А теперь — до встречи, сын. Будь осторожен».

«До свидания, отец».

Во время контакта Бад медленно шел к «подземке», и сейчас ему оставалось только прыгнуть в лифт. Через минуту электричка монорельсовой дороги уже мчала Бада к городу.

Джон Лейн вошел в кабинет как раз в тот момент, когда с докладом звонил офицер пропускной службы, лейтенант Кениг. Он сообщил, что в шестнадцать девять в город вернулся подросток по имени Бад Джагер. «Их служба, — сказал лейтенант, — никаких замечаний к мальчику не имеет, но в результате рутинной проверки в службе безопасности выяснилось, что вся семья Джагеров находится под особым наблюдением, поэтому мы решили немедленно оповестить вас сначала телефонограммой, а затем выслать подробный отчет о происшествии».

— Благодарю вас, — ответил Лейн, уже расположившись за столом. Он давно выработал в себе одну полезную привычку, и сейчас как раз решил прибегнуть к ней: дать подчиненному высказаться и поразмышлять над фактом, который для самого Лейна и так ясен, — иногда может выплыть что-то неожиданно интересное. — Значит, как утверждает мальчик, он убежал из дома, а потом передумал и решил вернуться?

— Да, сэр. Нам показалось, что он побаивается отца, который на днях выходит из больницы.

— На мой взгляд, лейтенант Кениг, у него есть все основания испытывать подобный страх, — снисходительно улыбнулся Лейн. — А вы спросили, почему он все-таки вернулся?

— Да, сэр, по его словам, он уверен, что группа сумеет защитить его.

— Ах та-ак! — воскликнул Лейн, нахмурившись. И опять, не сознавая, этого, он оказался все в той же ловушке: слово «группа» до того раздражало его, что он терял способность к анализу информации. Он закончил разговор:

— Там будет видно. Благодарю, лейтенант, за сообщение Очень признателен, что вы позвонили.

Так неожиданно прервался этот разговор, который мог бы иметь чрезвычайно важное значение для последующего развития событий. Не успел Лейн положить трубку, как прозвучал зуммер интеркома и раздался голос Скотта:

— Разрешите зайти, командир Лейн? Важное сообщение.

— Заходите, конечно.

За спиной Лейна открылась маленькая дверь, секретарь быстро пересек кабинет и подошел к столу шефа. Говорить он начал уже с середины комнаты:

— Это очень срочно, сэр. Комиссия непрерывно заседает в связи с проблемой К-энергии: оттуда звонят каждые четверть часа… — Увидев лицо обернувшегося к нему Лейна, Скотт замолчал на полуслове. Лицо секретаря становилось все несчастнее: он понимал, что предстоит приличная взбучка. Так и случилось:

— Мистер Скотт, — холодно процедил Лейн, — у вас такая привычка — врываться в кабинет и набрасываться на людей?

— Прошу прощения, сэр, — начал извиняться Скотт, — я всегда стараюсь соблюдать правила субординации, но сейчас такой напряженный момент…

— Очень хорошо. Так что там у вас? — перешел Лейн к делу.

— Командир, я чувствую, что они в этой Комиссии от растерянности готовы, извините, пуститься во все тяжкие. Мистер Рейд сказал мне по секрету, что, похоже, они собираются направить против инопланетян весь космический флот!

— Но что же их так обеспокоило? Неужели один шпионский корабль, который нам к тому же уже известен? — Недоумение на его лице сменилось решимостью. Не поднимая глаз, он твердо сказал: — Мистер Скотт, мы должны немедленно и совершенно открыто отреагировать на это глупое решение паникеров из Комиссии. Нельзя действовать под влиянием чьих-то настроений, иначе мы окажемся в весьма плачевном положении. У меня, например, сейчас настроение погрузить всех членов Комиссии на корабли и лететь вместе с ними воевать с инопланетянами!

— Вы возьмете меня с собой, сэр? — В голосе Скотта звучало почти детское желание. — Мне так хотелось бы увидеть все своими глазами!

— Я же только что сказал, дорогой Скотт, — усмехнулся Лейн, — что нельзя позволять, чтобы люди, облеченные властью, принимали решения под сиюминутным воздействием эмоций и настроений. Первое, что нужно немедленно сделать, — это взять новую пробу с моей кожи на К-энергию. Позвоните, пожалуйста, в Комиссию и передайте, что я уехал. И передайте моей жене, что я буду к обеду. — Лейн встал и направился, к выходу. — Предупредите их, что я поеду без охраны, в «подземке» — точно как в тех случаях, когда на моей коже затем обнаруживались частицы К-энергии. Вечером я вернусь и произведем анализ проб. — Уже стоя в дверях, он задумчиво добавил: — Но я абсолютно согласен с тем, что мы должны где только возможно усилить нашу оборону и безопасность.

Скотт сделал два порученных звонка, а третий номер он набрал уже по собственной инициативе:

— Как самочувствие больного Джагера?.. Значит, завтра утром он выписывается из больницы? Благодарю вас — Положив трубку на место, Скотт вышел и плотно закрыл за собой дверь.

В пустом кабинете Лейна тихо гудели и щелкали неутомимые приборы, перемигиваясь разноцветными сигналами. В звездной панораме участка, отображенного в настоящий момент на обзорной панели, появились какие-то движущиеся точки, в которых опытный наблюдатель сразу же узнал бы летящие в космос корабли.

Глава 22

Поговорив со Сьюзен по телефону, Майк вернулся к ожидавшей его Мериэнн и деловито, будто ничего не случилось, сказал:

— Мне нужно еще побывать у двух моих подопечных малышей, а тебе, по-моему, пора заглянуть к той пятилетней крошке, которая во что бы то ни стало хочет играть только с мальчишками, сэк?

— Сэк, — вяло отозвалась Мериэнн и повернула в другую сторону. Маленькая, несчастная, в коротком голубом платьице… Одним прыжком Майк оказался у нее за спиной и, нежно развернув ее к себе лицом, прижался к нему щекой.

— Выше голову, мучер! Ведь у нас, джэбберов, есть обязанности, и нелегкие. Сэк? Всего через одну неделю Сьюзен опять вернется в группу и будет наравне со всеми остальными.

— Но это же целая неделя! Почему не через два дня? Почему, наконец, не завтра?

В ответ на такой неразумный вопрос Майк резко отстранился и недовольно сказал:

— Разве не понятно, что я всего лишь поступаю по нашим правилам! — Раздраженно взглянув на часы, он хотел еще что-то добавить, но его глаза вдруг остановились поверх ее головы, и на лице появилось странное выражение. Мериэнн невольно оглянулась и замерла с полуоткрытым ртом: приветливо улыбаясь, к ним приближался Ли Дэвид. Поздоровавшись с обоими, он сразу поинтересовался:

— Где Сьюзен? Кто-нибудь из вас видел ее?

Он явно ни о чем не подозревал. Мериэнн с упреком взглянула на Майка:

— Ты должен был все рассказать ему!

Майк, бледный и растерянный от неожиданной встречи, что-то пробормотал, но быстро нашелся и начал говорить. Голос звучал спокойно, чуть напряженно: ему позвонила сама Сьюзен и во всем призналась, потом Долорес рассказала свою версию и так далее.

— Я посоветовался с лидерами двух групп, и мы приняли решение продлить Сьюзен испытательный срок еще на неделю. Вот и все.

С каждым словом Майка лицо Ли становилось напряженнее, он слушал с нескрываемой враждебностью и наконец взорвался:

— Нет! Ты начал это безумие, но не думай, что я позволю тебе заниматься этим и дальше. Сьюзен всегда была отличным джэббером, пока ты не запутал ее своими обсуждениями и наказаниями, которых она не заслужила. Пора поставить на этом точку.

— Слишком поздно, — успел ввернуть Майк, — уже все решено.

— Ничего не решено, — стиснув зубы, чтобы не заорать, ответил Ли. — Мистер Саттер, собери сегодня вечером всех лидеров групп, и мы непременно выясним, зачем тебе понадобилась вся эта затея. Мне начинает казаться, что весь этот шум тебе нужен только для того, чтобы занять мое место в «Красной Кошке». Берегись же, Саттер, а то как бы тебе вообще не вылететь из группы.

— Что ты говоришь? — Голос Майка слегка дрожал. — Я все делал по правилам и только выполнял свои обязанности.

— Ты так увлекся руководством, что даже забыл свою первейшую обязанность: прежде всего информировать меня.

— Но тут была особая ситуация, — оживился Майк, — все подтвердят.

— Но я не подтверждаю этого! — закричал Ли. — Ну, ты собираешься выполнять то, что я тебесказал, или нет?

Майк долго стоял и молчал, борясь с самим собой. Когда он наконец заговорил, голос его звучал отрешенно:

— Сейчас мы с тобой должны думать только об одном: как сделать, чтобы сами джэбберы не развалили группы, на которые было затрачено столько сил. Что ж, я за себя ручаюсь, даю слово. Прямо сейчас звоню Саммо и Кэннону и еще паре — тройке ребят с нормальными мозгами, и вечером соберемся у меня.

— Я хочу, чтобы во время этой встречи ты встал на нашу со Сьюзен сторону, — потребовал Ли.

— Я и так всегда был на ее стороне, — опешив, ответил Майк.

— Но ты же, считай, почти что прикончил ее, этого замечательного джэббера! Или ты сегодня вечером в корне меняешь свою позицию, или придется выбирать, кому из нас двоих оставаться в группе.

— Ты так говоришь, будто Сьюзен не просто твой мучер, а настоящая подруга, — не удержался Майк.

— Это ложь, — грустно ответил Ли. — Ты выворачиваешь наизнанку самые лучшие намерения и, мне кажется, в отношении Сьюзен ты позволил себе чересчур много. Тебе вдруг показалось недостаточным простое предупреждение, предусмотренное нашими правилами после первого проступка джэббера. Да и не было никакого проступка, как выяснилось: была лишь его вероятность…

Видно, Майка проняли эти слова: он отвернулся в сторону, чтобы никто не заметил, как у него дрожат губы. Немного помолчав, Ли твердо сказал:

— В чем дело? Давай выкладывай.

— Ли, ты заметил, что все началось с тех пор, как вернулся из экспедиции отец Сью?

— Сэк, — задумчиво протянул Ли. — Но это все только слова. Мистер Лейн не сделал пока ничего такого, что противоречило бы нашим правилам.

— Это он подбросил ей Сенниза, и она попалась на удочку!

— Но ты же сам мне рассказал, что Сьюзен вчера вечером распрощалась с ним навсегда! Ну ладно, неважно. Вечером все решим. Сэк?

— Сэк, — с надеждой ответил Майк.

Вечером Лейн обедал дома — с Эстелл и Сьюзен. Занятый своими мыслями, он не сразу заметил, что за столом царит гробовое молчание. Пристально взглянув на жену и дочь, он поинтересовался причиной и сразу же был введен в курс дела об испытательном сроке Сьюзен.

— Ах, вон оно что! — облегченно вздохнул Лейн, но тут же замолчал, обдумывая, как бы получше использовать новую ситуацию. Стараясь ничем не выдать себя, он озабоченно произнес: — Мне нужно подумать, — и продолжал медленно жевать, чувствуя на себе подозрительный взгляд жены. Наконец, отложив нож и вилку, он обратился к дочери:

— Ты действительно виновата?

— Нет, на самом деле — нет, — затрясла головой Сьюзен.

— Так ты из-за этого осталась сегодня в постели и не пошла в школу? — продолжал допытываться отец. — И это, как я понимаю, тебя тревожит, так?

Сьюзен молча кивнула и проглотила слезы: без слов было видно, как она переживает.

— Ну что ж, с моей точки зрения, все очень просто. Когда закончится испытательный срок, ты не вернешься в эту школу, только и всего. — Он произнес эти слова самым обыденным голосом, но понимал, что нельзя и дальше избегать взгляда Эстелл. Джон выдержал этот ее взгляд, полыхавший голубым пламенем, и с некоторым усилием продолжал: — Ты не пойдешь в эту школу ни завтра, ни в любой другой день!

— Но, папочка, ты не можешь так поступить! Это — против правил наших групп.

Сохраняя выдержку, Лейн ответил не сразу, как бы обдумывая слова дочери. Затем с прежним спокойным выражением на лице он заметил:

— Должен признать, я не подумал об этом. И, честно говоря, не могу себе ясно представить, что они, черт бы их побрал, могут со мной сделать в этом случае!

— Папа, — сурово заговорила дочь, — напоминаю тебе: по правилам наших групп не разрешается ругаться в присутствии джэббера.

— Но ты же сказала, что на эту неделю тебя лишили этого звания, — натянуто улыбнулся отец.

С другого конца обеденного стола раздался голос Эстелл:

— Дорогая, прекрати эту бессмысленную перепалку с отцом. Он у нас великий мастер наносить удары ниже пояса. Он просто не понимает, что ему грозит, если он действительно начнет осуществлять свой план. Доедай обед и иди в постель, так будет лучше.

— Хорошо, мама, — послушно ответила девочка и продолжала уныло ковырять остатки овощей на тарелке.

Лейн не сразу понял, что весь его великолепно проведенный разговор с дочерью был сведен на нет одной лишь фразой Эстелл. Но вот его лицо стало меняться, и он медленно заговорил:

— Минуточку!.. Как я должен понимать…

— Ш-ш-ш, дорогой, — прервала его жена, — дай бедной девочке спокойно поесть. У нее уже и так из-за тебя достаточно неприятностей.

От таких слов в душе Лейна все перевернулось: от нахлынувших чувств он даже не мог произнести связно и пару слов, только нечленораздельные звуки срывались с его губ. Ему понадобилось не меньше минуты, чтобы справиться с собой. Он в упор посмотрел на жену, но та старательно избегала его глаз. Когда он заговорил, в его голосе звучали хорошо знакомые ей опасные нотки:

— Я полагал, что существует неписаный закон, по которому родители в присутствии ребенка не должны позволять себе выпадов друг против друга. Ну, так что это значит — что я уже причинил Сьюзен достаточно неприятностей? — Он перевел глаза на дочь, обращаясь непосредственно к ней: — У тебя действительно из-за меня неприятности, Сью?

Та неловко заерзала на стуле и, попросив взглядом у матери прощения, ответила:

— Нет, папа. Правда, нет.

— Я прихожу домой и узнаю, что у тебя возникли какие-то проблемы в группе. Обдумав, я предложил тебе решение. Разве я пытался силой навязать тебе его?

— Нет, папа.

— Та-а-к, миссис Лейн, что вы можете сказать на этот счет?

Эстелл покраснела и, не глядя на мужа, обратилась к дочери:

— Отец знает, что ему грозит?

— Но, мамочка, я… — смущенно залепетала Сьюзен.

— Все в порядке, Сью, — быстро проговорил Лейн, — я ничего не желаю знать. Не надо расстраиваться, пересказывая все кары, которые грозят моей голове. Уверяю тебя, моя дорогая, что в этом деле я не посмотрю ни на какие правила и тем более наказания!

— О, Боже! — простонала Эстелл. — Теперь — конец, мы задели его мужское достоинство.

— Бога ради, Эстелл! — Джон окончательно вышел из себя. — Прекрати подобные замечания в присутствии дочери. — Резко отодвинув стул, он направился к двери. — Мне лучше уйти, чтобы не наговорить лишнего. Но мое предложение остается в силе. Ты можешь перейти в другую школу- если, конечно, захочешь…

Последние слова Лейна продолжали висеть в воздухе, оказывая почти магическое влияние на женщин.

— О, мамочка, что же мне делать? Если я не сделаю, как он хочет, он же накинется на меня…

— А если сделаешь, как предлагает отец, то на него ополчится группа. Мой тебе совет — сделай вид, что никакого разговора просто не было. Это — самый лучший выход. — Глаза Эстелл возбужденно блестели. Она заговорщицки подмигнула дочери и сказала с легкой улыбкой: — А отца я беру на себя. Я поговорю с ним в спальне. Там решаются самые главные вопросы.

Сьюзен сидела отсутствующим видом, уставившись в потолок. Переведя глаза на мать, она вдруг выпалила:

— Ах, мама, как бы мне хотелось наконец стать взрослой, — С этими словами она быстро поднялась и выскочила из комнаты. Вслед ей зазвонил телефон, но не успела Эстелл подняться со стула, как услышала звонкий голос дочери: — Я возьму трубку, ма.

Сьюзен не сразу узнала мальчишеский голос:

— Кто это? А-а, это ты, Бад. Привет. Что случилось?

Бад звонил ей из гостиной дома Джагеров, плотно прижав трубку к губам и на всякий случай повернувшись спиной к кухне, где находилась миссис Джагер. Он говорил тихо, прикрывая трубку рукой:

— Слушай, Сью, ты не знаешь, где живет капитан Сенниз? Мне нужно повидаться с ним.

— Прости, Бад, я не знаю его адреса, у меня есть только номер его телефона. — Продиктовав его, Сьюзен полюбопытствовала: — А зачем он тебе нужен?

— Это ведь он возил тебя на Томбу, да?

— Да…

— Ты говорила, что он совершает регулярные полеты, раз в несколько дней испытывает новые экипажи, верно?

— Да, верно.

— Ну так я хочу попросить его, чтобы он в следующий полет взял меня с собой прокатиться!

— А-а, — протянула Сьюзен, не понимая, как бы получше объяснить все Баду. Он, видно, совсем не имел представления о мире взрослых людей. Одно дело — с удовольствием провести время с шестнадцатилетней девушкой, и совсем другое — удовлетворять любопытство тринадцатилетнего мальчишки, жаждущего острых ощущений. — Мне не хотелось бы тебя разочаровывать, но капитан Сенниз не склонен делать что-то просто так, по доброте душевной. Я сама это не сразу поняла. Вот если бы ты был симпатичной девушкой… Но, конечно, ты позвони ему., если хочешь.

— Да, я все-таки попробую. До завтра, увидимся в школе.

— Может, увидимся, а может, и нет, — загадочно произнесла, сама не зная почему, Сьюзен. — Возможно, отец переведет меня в другую школу в другом городе…

Спохватившись, она прикусила язык: она смогла так легко вслух сказать о том, что лежало у нее на душе тяжелым грузом Да еще кому — этому мальчишке Баду! Но было поздно — в трубке слышался уже ровный гудок Лихорадочно набрав номер Бада, она, к своему ужасу, услышала частые гудки…

Бад в это время звонил Сеннизу. Но того не оказалось дома, а его сосед очень удивился, когда услышал мальчишеский голос, с редким упорством требующий адрес.

— Перезвоните ему завтра по этому же номеру и договоритесь о встрече.

— А когда у него следующий вылет?

— Не раньше среды.

— Почему вы не хотите дать мне его адрес? Я бы смог тогда повидаться с ним прямо завтра утром, — сделал Бад последнюю отчаянную попытку.

— О, нет, это не годится! — Офицер уже оправился от удивления и нашел способ отбрить молодого нахала. — Ведь не принято вторгаться в личную жизнь людей без их на то разрешения. Вы поговорите с ним завтра утром, сэк?

— Сэк, — вздохнул Бад и, повесив трубку, сразу же выскочил из дома.

Когда пять минут спустя опять зазвонил телефон, трубку сняла миссис Джагер:

— Здравствуй, Сьюзен. Нет, Бада уже нет. Хорошо, передам, только не знаю, когда он вернется. Он что-то говорил о собрании группы сегодня вечером, а это же может затянуться допоздна. До свидания, милая.

Глава 23

Ли Дэвид сухо изложил собравшимся подробности признания Сьюзен и, опустив глаза, стал молча рассматривать дорогой восточный ковер ручной работы, застилавший почти весь пол. Не отрывая взгляда от витиеватого узора, он будто ненароком спросил у Майка:

— Когда возвращается из экспедиции твой отец?

— Примерно через год. А что?

— Очень жаль, что он не пошел в семейный банковский бизнес, о чем так мечтали его родители.

— Ты хочешь сказать, — насмешливо поднял брови Майк, — что если бы он не сделал такой головокружительной карьеры в космосе, то я не наломал бы столько дров?

Ли чуть прищурил глаза и ничего не ответил. Ребята из его группы сидели вместе вдоль стены, чуть поодаль уселись лидеры других групп, в частности, негр Бен Кисмо и Мартин Тейт, невысокий плотный парень с непослушными светлыми волосами. В углу, отдельно от всех, устроились Долорес Манроу и почему-то Бад Джагер. Первым молчание нарушил Мартин Тейт:

— Ли, здесь собрались ваши друзья — твои и Сьюзен. Мы только что узнали, что видела Долорес, но ты не сказал, что не веришь ей?

— Почему, я верю ей, — не поднимая глаз ответил Ли, — хотя и не понимаю, что она там делала в такое время.

— Кроме того, Майк рассказал нам также, в чем призналась ему сама Сьюзен. Ты ведь не опровергаешь его слова?

— Нет, — все тем же ровным голосом подтвердил Ли, — я не думаю, что мистер Саттер стал бы нам лгать.

— Мистер Саттер? — непроизвольно повторил за ним Майк. Уклонившись от сочувственного взгляда Мериэнн, он сел на свободный стул. Он был совсем не похож на обычного — делового, быстрого на слова и поступки Майка.

— Затем, — невозмутимо продолжал Мартин, — ты изложил нам свои возражения, но мы все-таки решили, что Сьюзен виновата. И все же мы видим, что ты не собираешься присоединиться к нашему решению. Это очень серьезно, такого у нас еще не было!

— Ты не понял, — покачал головой Ли. — Я принимаю ваше решение, но с одной оговоркой.

— Выкладывай!

— Я больше не могу быть лидером. — Ли наконец поднял глаза. — И оставшееся до моего выхода из группы время я буду выполнять обычные обязанности рядового члена. Так что придется избрать кого-то другого на эту должность.

— Это все?

— Нет, не все, — чуть помедлив, ответил Ли.

— Ну так договаривай!

— Как выяснилось, я не согласен с разумностью решения, принятого моей собственной группой. Ребята проголосовали против Сьюзен, которая с самого первого дня была образцовым джэббером — ни одного замечания Я не могу понять, в чем причина такого жесткого решения, у меня есть только одно объяснение.

— Какое?

— Мне кажется, — раздумчиво продолжал Ли, — что все нарушилось, еще когда Долорес поссорилась с группой. Наверное, ребята в душе винили в этом меня, потому что все выглядело так, будто я без всяких причин перестал дружить с Долорес, и Сью стала моим мучером. Но никто из вас не знал, как часто я говорил Долорес, что она неправильно понимает нашу дружбу, а она всегда хотела только целоваться…

— Ты с кем-нибудь советовался тогда?

— Нет.

— Это ложь, — раздался громкий голос Долорес из дальнего угла комнаты, — он бросил меня из-за Сьюзен, а вся остальная болтовня…

— Заткнись, Долорес! — вскочив со стула, закричал Майк.

— Однажды, — продолжал Ли, — я сказал ей, что если она еще раз полезет ко мне с поцелуями, то между нами все будет кончено. Она тут же полезла целоваться… Я повернулся и ушел.

— Просто я повзрослела раньше других, некоторые девочки быстрее развиваются.

На этот раз Долорес оборвал Том Кэннон, лидер «Желтых Оленей»:

— Долорес, мозг человека окончательно развивается лишь к восемнадцати годам, поэтому мы и организовали эти детские группы, чтобы как-то защитить незрелый мозг и психику детей от всяческих отклонений и серьезных деформаций. Но в семье не без урода, вот и у тебя все перепуталось. Мы обязаны понять, почему это произошло. Сэк? — В ответ раздалось дружное «сэк». К Мартину обратился Джонни Саммо, высокий подвижный юноша, лидер одной из групп:

— Можно сказать? У меня есть кое-какие соображения. — Дождавшись кивка Мартина, он продолжал, оглядывая всех живыми черными глазами: — Здесь мы только что услышали кое-что новое для себя, и, мне кажется, ребятам из «Красной Кошки» необходимо теперь хорошенько поразмышлять над тем, что произошло между Долорес и Ли. Что ты можешь сказать, Майк?

— На такой вопрос сразу не ответишь, — покачал Майк головой. — Нужно, чтобы в течение дня ребята обдумали все это, а потом высказали свое мнение. Все знают, — размышлял он вслух, — что я всегда строго придерживался правил и ни для кого не делал исключений — ни для Сьюзен, ни для Ли, ни для любого другого. Но только сейчас я понял, что сам был удивлен, когда вы проголосовали за мое предложение наказать Сьюзен за ее первый «проступок». Сейчас я начинаю понимать, что подсознательно вы голосовали против Долорес, а Сьюзен оказалась жертвой. Видите, как все сложно, — нужно время, чтобы разобраться в самом себе.

При этих словах Ли встрепенулся и поднял голову:

— В таком случае можно было бы отменить решение о наказании Сьюзен?

— Ли, — терпеливо ответил Джонни Саммо, — второй проступок Сьюзен ни у кого не вызывает сомнений, так что ей не повредит недельку поразмышлять над ним.

— Это неправильно — наказывать невиновного!

— Похоже, Ли, что в таком случае неправильно будет наказывать и виновного тоже. Хоть ты и говоришь, что Долорес из-за тебя так себя вела в последние полгода, но я — то считаю, что она сама виновата. Так что ж нам делать с ней — наказывать или прощать?

Все выжидательно посмотрели на Долорес, но та ничего не слышала, так как Бад Джагер шептал ей в ухо:

— Я знаю, что ты была у Сенниза дома… Никто об этом не узнает, если ты дашь мне его адрес.

Пораженная, как громом среди ясного неба, Долорес несколько секунд сидела молча, дрожа всем телом от ужаса, что все открылось. Но постепенно до ее сознания дошел смысл последних слов Бада, и это немного приободрило ее, она даже не удержалась от вопроса:

— А зачем тебе его адрес?

— Я хочу, чтобы он взял меня с собой в полет, как Сьюзен. Собираюсь зайти к нему завтра с утра и договориться.

— Но я могу дать тебе номер его телефона.

— Нет-нет. По телефону ему легко отделаться от меня, потому я и хочу встретиться с ним лично Завтра утром я буду у него!

Бад стоял на своем, и, значит, над ее головой продолжала висеть угроза разоблачения… Она могла теперь думать только о себе, да Сенниз и не подумает даже взять его с собой, как же! Нужно было немедленно что-то делать, пока мальчишка не открыл рот:

— Минутку, — взволнованно шепнула Долорес и вытащила из сумки бумагу и карандаш. — Вот, возьми, — она сунула ему записку, — но это не поможет тебе, Бад. Если бы ты был хорошенькой девушкой!

— О, то же самое мне сказала Сьюзен, — ответил Бад, запихивая бумажку с адресом в карман.

— Вот как! Ты спрашивал у Сьюзен его адрес?

— Она его не знает — у нее есть только телефон.

Приятно удивленная этим, Долорес сверкнула глазами и победно улыбнулась, но вспомнив, что опасность еще не миновала, наклонилась к Баду и, глядя на него в упор, тихо предупредила:

— Если ты скажешь про меня хоть одно слово, то я расскажу, как ты меня шантажировал, чтобы узнать адрес. Так что мы с тобой — на равных! Сэк?

— Не волнуйся, ни слова не скажу, — заверил ее мальчик. — Мама сказала, что отец хочет вообще уехать из Спейспорта. Поэтому я и хочу до отъезда успеть покататься на космическом лайнере. Сейчас или никогда. Сэк?

— Сэк, — с большим облегчением ответила Долорес.

Пока они шептались, в комнате между лидерами групп и Ли происходил не менее интересный, хотя и не такой сенсационный разговор. Молчавший до этого Бен Кисмо вдруг сказал:

— Я долго слушал все, что вы говорили, и пришел к выводу, что если бы Ли посоветовался насчет Долорес еще шесть месяцев назад, то она не рассорилась бы с группой и не стала бы бегать за взрослыми мужчинами.

— Что ж, пожалуй, ты прав, — подумав, отозвался Мартин Тейт. Том Кэннон тоже кивнул. Джонни Саммо подошел к молчавшему Майку и спросил:

— А ты как считаешь?

Тот сделал несколько шагов, продолжая размышлять, уселся в кресло и наконец заговорил:

— Я тоже должен сделать своего рода признание. Хотя я не знал о том, что рассказал нам Ли, но я хорошо помню, что при обсуждении Долорес, мне пришлось здорово на него надавить, чтобы получить его согласие на недельный испытательный срок для Долорес. Он изо всех сил сопротивлялся этому! И сейчас я признаюсь, что при обсуждении первого проступка Сьюзен у меня перед глазами все время была предыдущая история. Конечно, Сьюзен не заслуживала такого наказания. Полгода в наших головах была полная сумятица, и сейчас нам нужен правильный совет, чтобы «Красная Кошка» совсем не распалась.

Все посмотрели на Ли. Мягко растягивая слова, Тейт спросил:

— Ну, ладно, Ли, а как ты сам себя оцениваешь?

— Я признаю, что по разным причинам, о которых я уже упоминал, не соответствую званию лидера группы. И я был неправ, когда мы обсуждали Долорес, — довольно формально ответил Ли, не желая больше изливать свою душу.

— И Сьюзен?

— Нет, с ней — совершенно другая ситуация. Долорес была виновата с самого начала, а Сьюзен — нет.

— Итак, джэбберы, я считаю, — обратился ко всем Мартин Тейт, — что Ли признался во всем как настоящий джэббер, и поскольку это его первая ошибка, то предлагаю вынести ему предупреждение и оставить на посту лидера группы «Красная Кошка». Кто-нибудь против?

— А что насчет Сьюзен? — вдруг послышался резкий, враждебный голос Долорес.

— Разве она имеет право задавать вопросы? Она же на испытательном сроке! — посыпались вопросы от членов группы.

— Майк пригласил ее сюда как свидетеля, вот пусть он и решает, — неожиданно ответил Ли.

— Ладно, — легко согласился Майк. — Я считаю, что раз мы пригласили сюда Долорес по делам нашей группы и она наравне со всеми присутствует на собрании, то пусть задает вопросы, как и прочие джэбберы. До конца ее испытательного срока осталось всего три дня. Так что мы решаем относительно Сьюзен?

— Решение остается в силе, — ответил за всех Мартин Тейт. — Испытательный срок начинается с сегодняшнего дня. Все — за?

— Я — против, — твердо прозвучал одинокий голос Ли Дэвида. — Я принимаю ваше общее решение, но не хочу скрывать, что обязательно скажу Сьюзен, что лично я был против него. Кроме того, считаю, что о втором проступке Сьюзен мы все равно знаем очень мало, хотя она и сама в нем призналась Майку.

— Кто еще против? — снова спросил Тейт, но все молчали. Все уже устали, а один, самый маленький, уже направился к двери, когда раздался тонкий голосок Бада:

— Мне непонятно, к чему так долго рассуждать. Сьюзен сама сказала мне по телефону, что отец собирается перевести ее в другую школу и что она вряд ли вообще появится в нашей.

Наступила самая длинная пауза. Мартин Тейт повернулся к Ли:

— Что скажешь?

Тот стоял бледный, застыв от волнения, но не настолько растерянный, чтобы забыть об обязанностях лидера.

— Ясно, что мы должны вызвать для беседы мистера Лейна и задать ему несколько вопросов. А что будет потом, зависит уже от его ответов и позиции в целом. Ну, а теперь наше собрание закончено. — Ли взглянул на лидеров других групп и добавил: — Нам, наверное, придется обратиться за советом в связи с новым делом, но на сегодняшний вечер хватит. Все — по домам, за уроки. Майк, — Ли помедлил, прежде чем произнести его имя, — передай своей матери благодарность за то, что она разрешила нам здесь собраться.

Майк пробурчал что-то в ответ и вежливо проводил всех до двери. Почти сразу, как только ушел последний, в просторный холл по широкой лестнице спустилась интересная темноволосая женщина. Насмешливо улыбаясь уголками губ, она поинтересовалась:

— Ну как, победа или поражение?

— Но, мама, в группах не бывает победителей и побежденных, — дипломатично ответил сын и, критически осмотрев ее, спросил в свою очередь:

— Ты кого-нибудь ждешь?

— А, придет один знакомый. Ты же знаешь, я не буду сидеть пригорюнившись, пока твой отец проводит жизнь в своих бесконечных экспедициях.

— Да, я это понял давно. Сэк!

— Майк, дорогой, только не надо, прошу тебя, произносить в моем присутствии эти ваши ужасные словечки. Хотя, конечно, я передала свои родительские права по твоему воспитанию вашим группам, за что им страшно благодарна. Признаться, им неплохо удается это. Не думаю, что могла бы сделать это лучше.

— Спасибо, мама, — бесстрастно ответил сын.

На мгновение лицо матери исказилось:

— Что-то ты суров со мной сегодня, но, по крайней мере…

— По крайней мере, мама, я не мешаю тебе.

— Это — абсолютная правда. — Казалось, она даже не заметила его иронии. — Должна признаться, именно этим и хороши детские группы. Я всегда это говорила твоему отцу, когда он начинал спорить со мной. Я ему говорила, что группа — это как «бэби-ситтер» и уж если в них и есть что-то отрицательное, то преимуществ, во всяком случае, гораздо больше.

— Благодарю, мама, — тем же тоном повторил сын.

Мать изящно помахала на прощание, и в этом жесте уже сквозило легкое нетерпение.

— Счастливого пути туда, куда ты собираешься идти. Генри скоро придет, а он почему-то нервничает, когда встречается с тобой. Чудак, ему кажется, что тебе не нравятся его визиты ко мне. Я уже не раз повторяла ему, что это все вздор, у каждого из нас собственная жизнь.

Майк долго смотрел на красивое, чуть капризное лицо матери, и его лицо чуть смягчилось:

— Спокойной ночи, мама Я буду у себя, мне надо заниматься.

— Спокойной ночи, дорогой!

Долорес Манроу позвонила капитану Сеннизу сразу после собрания.

Этот вечер бравый капитан коротал с хорошенькой брюнеткой, женой офицера, давно находившегося в космической экспедиции. Услышав телефонный звонок, он не хотел снимать трубку, но, подумав, что могут звонить соседу, ответил. И тут же пожалел об этом, узнав голос Долорес, но та лишь кратко передала ему свой разговор с Бадом и добавила:

— Я не знаю, где мы с ним могли встретиться, но он точно видел нас.

— И что он хочет от меня?

— Слетать в космос, как Сьюзен! — нервно хихикнула Долорес — Я сказала ему, что ты берешь с собой только хорошеньких девушек, но он все равно придет к тебе завтра рано утром, еще до уроков. Я подумала, что стоит тебя предупредить, ведь у него есть кое-что против нас, Если группа узнает, нам обоим не поздоровится!

— Ладно, — довольно спокойно отнесся к этому Сенниз. — У меня есть особое разрешение на двух пассажиров из Спейспорта. Так что особых проблем нет. При всех обстоятельствах, а тем более если эта семья скоро уедет навсегда из нашего города, почему бы не сделать приятное пареньку и не прокатить его, например, в среду? А тебя — в воскресенье, если договоримся. Сэк?

— Сэк, — радостно ответила Долорес — Ну ладно, пока. Мне еще нужно подготовиться к завтрашней контрольной по информатике. Спокойной ночи, Питер.

Питер с облегчением повесил трубку: вопреки его опасениям разговор не был неприятным. Он вернулся в комнату и, наклонившись к женщине, поцеловал ее в плечо. Затем взял со стола недопитый стакан и удобно устроился рядом с ней на кровати.

Глава 24

Дезмонд Рейд уже ждал Лейна, когда тот вышел из лифта Он проводил его в идентификационную камеру, где вскоре опять подтвердилась «чистота» анализов на К-энергию

— Отлично, — радостно сказал Рейд, — кажется, твоя предусмотрительность сделала дело. К-энергии больше нет — Они начали спускаться в холл, и Рейд продолжал. — Есть кое-какие основания предполагать, что враг не так уж превосходит нас в силе, и есть надежда, что мы в состоянии защитить планету.

— Вообще-то это для меня загадка Мне казалось, что им гораздо важнее получить о нас максимально полную информацию, чем воевать с нами до победного конца. Мы, собственно, тоже к этому не стремимся. Но, с другой стороны, если мы узнаем, что именно их интересует, то для нас, может быть, проще предоставить нужную им информацию?

Они уже стояли перед кабинетом Лейна, когда Рейд вернулся к продолжавшей беспокоить его теме:

— Знаешь, Джон, когда я слушаю твои рассуждения и выводы, касающиеся космоса и всего с ним связанного, то тут ты всегда на высоте. Но вот другая часть твоей жизни не вызывает у меня восхищения… Как Сьюзен?

— Все идет, как я спланировал, — удовлетворенно улыбнулся Лейн. — К настоящему моменту Сьюзен по решению группы проходит неделю испытательного срока. К концу недели эти маленькие роботы, я думаю, выгонят ее из группы окончательно и бесповоротно. Это вполне реально.

Рейд молча стоял перед открытой дверью, и Лейн жестом пригласил его зайти, но тот грустно покачал головой и сказал:

— Возможно, я попрошу поговорить с тобой кого-нибудь из психологов Центра детских групп, чтобы тебе объяснили… — Но встретив жесткий взгляд Лейна, замолчал.

— Дез, Сьюзен — моя дочь. Позволь мне самому решать ее будущее. — Лейн мрачно усмехнулся. — А если мне попадется под руку кто-нибудь из этих психологов, то, думаю, могу и не удержаться и сказать все, что я о них думаю, а то и просто дать затрещину!

Рейд смотрел на друга печально — будто прощался с ним.

— Ты знаешь, что я приверженец именно этой формы воспитания детей, но больше ты не услышишь от меня ни слова. Я не хочу терять друга. Только потом ты не удивляйся и тем более не злись, если обнаружишь, как далеко тебя завела твоя игра с группами. Ты даже не представляешь, какой вред наносишь своей единственной дочери!

Они расстались, и Лейн с выражением яростного упрямства на лице захлопнул за собой дверь. Рейд же, дойдя до телефонной кабинки, набрал номер домашнего телефона Ли Дэвида. Трубку долго не снимали, наконец послышался бесстрастный голос миссис Дэвид, которая сообщила, что сын будет дома около половины восьмого.

— Благодарю, я ему перезвоню, — ответил Рейд и, положив трубку, направился к лифту.

Ровно в восемь в доме Лейнов зазвонил телефон. Эстелл сидела в кухне, удобно устроившись с книгой и чашкой кофе. Привстав, она громко крикнула Сьюзен:

— Ты подойдешь к телефону?

— Нет! — послышалось из комнаты дочери, и Эстелл пришлось встать. Звонил Ли Дэвид и, конечно, попросил Сьюзен. Эстелл опять крикнула дочери: — Сью, тебе звонит Ли! Ты будешь с ним говорить? — После короткой паузы до нее слабо донеслось:

— Я не хочу с ним разговаривать. И вообще не подзывай меня к телефону, я никого не хочу слышать!

Эстелл пожала плечами, но в глазах уже засветилась мысль, что покой в доме был недолгим.

— Да, — сказала она в трубку, — кажется, моя девочка не в порядке. Она ни с кем не хочет разговаривать. Есть новости? — Выслушав ответ, она совсем расстроилась. — Она сказала так Баду? Очень глупо с ее стороны, потому что на самом деле ничего подобного нет. Прошу тебя, попридержи «Красную Кошку» от поспешных решений. Хорошо, я поговорю с ней прямо сейчас и выясню, что творится в голове этой маленькой глупышки. Я постараюсь, чтобы завтра она пошла в школу. Если мне это не удастся, то непременно позвени мне, договорились? До свидания.

Немного помедлив, Эстелл набрала другой номер и, услышав голос на другом конце провода, спросила:

— Это дом Джагеров?

— Конечно, — удивилась бессмысленному вопросу миссис Джагер.

— С вами говорит мать Сьюзен Лейн. Могу я поговорить с вашим сыном?

— Пойду посмотрю. Кажется я слышала, как он прошел в свою комнату. — Дойдя до комнаты сына, она окликнула его. — Тебя к телефону, Бад. С тобой хочет поговорить мать Сьюзен Лейн. — Мальчик проворно подбежал к телефону и взял трубку.

— Бад, — без лишних слов приступила к делу Эстелл, — я хочу знать точно, что тебе сказала Сьюзен о переводе в другую школу?

Поскольку абсолютная память была естественным свойством его мозга, то Бад, как по писаному, тут же дословно повторил слова Сьюзен. Немного удивившись такому быстрому и гладкому ответу, Эстелл помолчала и дипломатично обратилась к нему:

— Я понимаю, Бад, ты в группе совсем недавно и тебе еще немного лет. Поэтому попробуй понять, что я буду говорить не о своем личном деле. Не уверена, что нужно было так вот сразу рассказывать в группе то, что ты услышал от Сьюзен. Ты должен научиться понимать, что иногда человек может сказать что-то просто потому, что у него плохо на душе. У Сьюзен как раз было именно такое состояние после решения об испытательном сроке. И тебе, конечно, не следовало бы сразу всем сообщать об этом. Теперь у Сьюзен новые неприятности. Так что, Бад, учти это на будущее, хорошо?

— Я очень сожалею, миссис Лейн, что так вышло, — принялся извиняться Бад, — я совсем не хотел, чтобы у Сьюзен были из-за этого проблемы.

— Ну, хорошо, хорошо, — заторопилась Эстелл. — Спасибо, до свидания.

Когда он положил трубку, миссис Джагер оживленно — что было на нее совсем не похоже — спросила сына:

— Что она хотела от тебя?

Инопланетный мальчик медленно повернул к ней свое лицо-маску, которая делала его в глазах людей настоящим Бадом Джагером. Его очень занимало поведение людей, не укладывающееся ни в какие схемы:

— Вы, люди, ставите меня просто в тупик. Как могут человеческие существа делать то, что они позволяют себе делать? — Он замолчал, испугавшись, что совсем неудачно сформулировал свою мысль.

Впервые с того дня, как Бад увидел эту женщину, в ее глазах мелькнула живая разумная мысль. Она присела у обеденного стола и рассматривала сына, будто только что увидела его. Потом миссис Джагер заговорила:

— Как ты чудно говоришь, Бад. Ты стал очень странным, — с трудом находя слова, говорила она. — Это бегство… изменило тебя. И глаза у тебя блестят так необычно. Что-то не то.

Мальчик внимательно посмотрел на нее, и глаза у него засверкали еще больше. Он медленно произнес:

— Есть какая-то особая непонятная красота в том, что человеческие существа способны чувствовать и переживать. Сначала я не понимал этого, но теперь… Эта бедная девочка, Сьюзен. У нее же действительно в душе все смешалось. Люди так чувствительны. А человеческие дети просто не могут обойтись без помощи, если что-то случается. И если они ее не получают, то автоматически делают что-то не то, будто лишаются вдруг разума. Единственно, что после этого можно сделать, это попытаться найти какие-то оправдания их поступкам.

Лицо женщины отражало внутреннюю борьбу чувств. Озарение? Но, разумеется, это было невозможным при таком мощном гипнозе. То, что происходило с ней, было проявлением присущего человеческому мозгу подсознательного стремления осмыслить то, что происходит. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, но так и не сумела услышать истинный смысл его, по сути, прощальных слов. Наоборот, лицо женщины озарилось теплой улыбкой, когда она заговорила:

— Ты, Бад, наверное, пошел в меня. Ты даже похож на меня молодую, еще до того, как я вышла замуж за этого человека. Я думала тогда, что он — настоящий мужчина, не то, что эти рохли, которые тогда увивались около меня. Боже, как я ошиблась! Я потеряла всякую надежду на счастливую и спокойную жизнь. Но если у тебя все будет по-другому, тогда мне будет не так горько.

— Пойми меня, — сказал Бад. — Люди действительно прекрасные существа. Жизнь на Земле такая разнообразная, правда? Даже… — он немного замялся, — даже папа… такой сложный и неоднозначный.

На печальном лице женщины появилась насмешливая улыбка:

— Боюсь, сынок, ты слишком увлекся своей красотой. Ладно, иди лучше занимайся, дорогой.

Переговорив с Бадом, Эстелл сразу же пошла в комнату дочери. Еще издали заслышав ее шаги, Сьюзен уже догадывалась, что будет дальше, и когда мать появилась в дверях, заговорила первой:

— Мама, пожалуйста, не заставляй меня разговаривать ни с Ли, ни с кем-либо еще. Я так плохо себя чувствую, что обязательно скажу что-то не то.

— Немного поздно об этом беспокоиться, — довольно мягко возразила мать, — хотя ты и права. Я думаю, нам стоит немного обсудить, что же на самом деле произошло между тобой и капитаном Сеннизом? — Дочь не ответила, но Эстелл дала понять, что кое-что ей уже известно. — Ты понимаешь, что второй «неожиданный» поцелуй в губы требует каких-то разъяснений. Он загнал тебя в угол, не так ли?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. — Сьюзен стояла на своем, но щеки ее порозовели от смущения.

— Я хочу знать, что же все-таки произошло между вами? — В голосе Эстелл стала слышна родительская требовательность. Девушка застыла в немом протесте: такое грубое вмешательство… Но она взяла себя в руки и будничным тоном рассказала все подробности последней встречи с Сеннизом.

— Судя по твоему рассказу, у вас было настоящее прощание. Ты неожиданно почувствовала себя женщиной, порвавшей с кем-то для нее дорогим. Ты бросилась к нему на грудь… Так и было?

— Я не помню остальных подробностей, — рассеянно ответила Сьюзен. — В тот первый раз я рассказала ему о наших правилах, и мне показалось, что он все понял. А потом, во второй раз, он вдруг опять схватил меня. Он такой сильный, я, правда, ничего не могла сделать.

— Я знаю, — понимающе улыбнулась мать. — Мне было бы искренне жаль того питона, который имел бы глупость напасть на твоего отца. Их очень здорово тренируют, чтобы в космосе они легко адаптировались к гравитационным нагрузкам. Так что справиться, конечно, ты с ним никак не могла.

— И как раз в этот момент раздался голос Долорес, — мрачно вставила Сьюзен.

— А почему бы тебе не считать, что вы с Сеннизом просто попрощались до следующей встречи? Почему ты вдруг решила закрыть эту «страницу» с капитаном? Неделя испытательного срока пройдет быстро, не успеешь оглянуться, и ты вновь окажешься среди своих ребят по группе! Ну, как?

— Ох, мамочка, — залилась слезами Сьюзен, — я чувствую, что теперь все будет по-другому.

— Ну, перестань, успокойся, ты сама знаешь, сколько детей проходили через испытательный срок, ну и что? Разве они хотели после этого покинуть свою группу?

— Н-е-е-т! Не хоте-е-ли, — сквозь слезы признала Сьюзен.

— Не хочешь ли ты сказать, что твой проступок был гораздо серьезнее, чем у них?

— Ох, нет-нет!

— Так в чем же дело? Давай, вываливай, — с трудом произнесла Эстелл жаргонное словечко джэбберов.

— Папа, — смущенно произнесла наконец Сьюзен.

— О! Вон оно что! Ты не хочешь причинить ему боль, да?

— Я хочу, чтобы он всегда любил меня, но мне кажется, если я не соглашусь перейти в другую школу, он будет очень недоволен мной. — Лицо Сью опять исказилось в попытке удержать слезы.

— Но он же сказал тебе, что ты будешь сама решать этот вопрос.

— О, мама, — нетерпеливо ответила Сьюзен, — ты же сама лучше меня все понимаешь.

— Да, правда, — вынуждена была признать Эстелл. Тем не менее она решительно поджала губы и заметила: — Удивительно, что джэббер может так рассуждать. Все-таки для родителей тоже установлены какие-то правила.

— Со мной в жизни такого не было, и теперь я понимаю, что на самом деле я гораздо слабее, чем думала раньше. Именно сейчас, когда надо, у меня нет сил со всем этим справиться. Для меня это оказалось чересчур…

— Подожди, моя дорогая, мы же с тобой договорились, что вечером я поговорю обо всем с отцом сама. Так что пока остановимся на этом, хорошо?

Сьюзен сразу полегчало, потому что слова матери означали, что пока решение откладывается, а ей хотелось именно этого. По лицу дочери Эстелл видела, что та сейчас согласится на что угодно, лишь бы ее оставили в покое, поэтому сочла уместным на этом закончить разговор.

— Попробуй поспать, дорогая. — Она нежно погладила белокурые волосы дочери, — Завтра утром я разбужу тебя, и мы посмотрим, как ты себя будешь чувствовать. Сэк?

— Сэк, — ответила Сью, радуясь, что тяжелый разговор позади.

Возвратившись с работы, Дезмонд Рейд дозвонился до Ли и сразу приступил к делу:

— Я сегодня разговаривал с отцом Сьюзен, после чего мне стало совершенно ясно, что он должен предстать перед группой и ответить по крайней мере на три вопроса. Я хорошо знаю этого человека и уверен, что он не будет увиливать от правдивых и точных ответов. Группа сможет вынеси справедливое решение, которое, возможно, приведет его в чувство. Не могу сказать, что будет дальше, но все равно надо что-то делать. Я знаю Сьюзен дольше, чем ее собственный отец, очень люблю ее и не могу равнодушно смотреть, как он разрушает ее жизнь. Так что, Ли, ты организуешь собрание группы?

Ли недавно вернулся домой и еще не остыл после бурного собрания в доме Майка, но в нем было велико чувство ответственности, поэтому его реакция была конкретной и деловой:

— О каких именно трех вопросах вы говорите? — И подробно записал все, что продиктовал ему Рейд. — Если группа решит вызвать командира Лейна, то каким образом мы можем застать его дома? Ведь, по словам Сьюзен, у него не фиксированный рабочий день?

— Сегодня он будет дома около одиннадцати Это не слишком поздно?

Лис тоской поглядел на тетради:

— Вообще-то у нас сегодня вечер для подготовки к зачетам, но я постараюсь закончить к половине одиннадцатого… Вы думаете, что это действительно так важно?

— Ничего важнее у меня в жизни не было, — ответил Рейд. — Надо как можно скорее положить конец этому бреду.

— Хорошо, сэр, — ответил Ли, — мне понятны ваши доводы. Если командир Лейн ответит на эти три вопроса утвердительно, то он таким образом сам вынесет себе приговор Это честно. Я посоветуюсь со своим другом Майком, и если он согласится, то так все и сделаем, не возражаете?

— Ты хочешь сказать — сегодня вечером?

— Да. Только, мистер Рейд… — запнулся Ли, — мне пришло в голову, что было бы неплохо, если при этом разговоре будут присутствовать два взрослых свидетеля, как вы считаете?

— Отличная мысль, — без колебаний ответил Рейд.

Глава 25

Поздно вечером, в начале двенадцатого, из «подземки» вышло пятеро: трое мужчин и две женщины. Среди них был и Джон Лейн, который с привычной галантностью пропустил вперед себя оживленно беседующих молодых людей. Целиком погруженный в собственные мысли, Лейн машинально свернул налево и зашагал к дому.

Он лишь мельком отметил, что недалеко от его дома стоят какие-то люди, но ему не пришло в голову, что они имеют к нему отношение: так, просто кучка прохожих… Пройдя с десяток шагов, он увидел, что среди них только двое взрослых, остальные — подростки. Когда он подошел к ним, светловолосый симпатичный юноша выступил вперед и торопливо проговорил:

— Мистер Лейн, у нас к вам небольшой разговор, вы не возражаете? — В его голосе не было враждебности, и Лейн, привыкший, что к нему зачастую обращаются совершенно незнакомые люди, добродушно ответил:

— Ну что вы, конечно. Какое же дело… — Он вдруг замолчал, потому что внезапно понял, что так много мальчиков здесь именно из-за него.

— Сэр, — воспользовался затянувшейся паузой Ли, — мы из группы «Красная Кошка», в которую входит ваша дочь Сьюзен. Нам нужно задать вам три вопроса…

Юноша продолжал говорить, но Лейн видел только, как тот открывает и закрывает рот: слов он не слышал. Шок от услышанного парализовал его, а в голове сквозь сплошной звон мелькали обрывки воспоминаний. Сьюзен говорит что-то о суде группы… последние слова Рейда у кабинета… Наконец ярко вспыхнула мысль- они собрались здесь, чтобы судить его. Эта мысль словно пронзила его душу Замерев от стыда, он стоял перед Ли, его лицо потемнело от напряженной внутренней борьбы… Лишь через несколько секунд на смену стыду выплеснулась холодная ярость сильного человека, застигнутого врасплох. Мозг быстро заработал, выстраивая цепочку аргументов и выводов относительно детских групп. «Обойма» была полностью «заряжена», и он мрачно произнес:

— Что за вопросы?

— Вы были против того, чтобы Сьюзен оставалась в группе?

Лейн умел мгновенно отличать главное, и он понял, что первый же вопрос — выстрел «в яблочко». Но он не хотел увиливать и отступать: внутренне он всегда был готов к схватке с неизвестным исходом. Голосом, каким он подавал команды на корабле, Лейн ответил:

— Да!

Такие же ответы последовали надругие два вопроса. Предприняли ли вы какие-нибудь шаги, чтобы ваша дочь покинула группу? Намерены ли вы забрать дочь из детской группы?

Поставленные перед ним вопросы были настолько исчерпывающими, что не оставляли места для выбора: разве что вообще отказаться отвечать. Но это было несвойственно командиру Лейну, и он сказал правду, Когда Лейн произносил свое третье «да», то краем глаза заметил, как один из взрослых мужчин, стоявших поодаль, приблизился к нему.

— Командир Лейн, — официально произнес он, — мой коллегам я являемся официальными свидетелями вашего заявления. Вы должны знать, что мы подтверждаем соблюдение всей процедуры суда, который провела группа «Красная Кошка». Благодарю вас.

Лейн выслушал это заявление, что-то подтверждающее и о чем-то свидетельствующее, и из сумятицы мыслей вдруг выплыла четкая догадка, что все эти члены группы — не что иное, как просто юные гангстеры. Он еще примеривался к такой неожиданной идее, когда услышал, как к нему вновь обращается Ли:

— Мистер Лейн, вам даются сутки на размышление — вы можете передумать. Благодарю вас.

Это было уже слишком! Прорычав нечто нечленораздельное, Лейн двинулся вперед напролом, навстречу здоровому парню, стоявшему посредине узкого тротуара Едва-едва сдерживая себя, Лейн сквозь зубы процедил:

— Прочь с дороги!

Альберт Майо уже приготовился отразить удар…

— Альберт, пропусти мистера Лейна, — раздался сзади спокойный голос Ли.

Ни на кого не глядя, Лейн быстро миновал калитку и вошел в дом. Закрывая дверь, он почувствовал, что весь дрожит, и стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы унять эту проклятую дрожь. Так он стоял какое-то время, прижавшись спиной к двери, с потемневшим от ярости лицом…

— Это ты, Джон? — послышался из глубины дома голос Эстелл. Лейн с усилием перевел дыхание и, оторвавшись от двери, подошел к зеркалу.

— Да, дорогая! — ответил он, судорожно растирая свое лицо и пытаясь расслабить мышцы. Когда — жена появилась в дверях, ему удалось изобразить даже легкую улыбку…

— Что случилось, Джон? — тотчас спросила она. — Ты выглядишь… ужасно! — Он колебался, не рассказать ли Эстелл о том, что произошло, но тут же подавил желание с кем-то поделиться. Лейн чувствовал себя бесконечно одиноким, голос его звучал тускло и безразлично:

— Стал уставать, наверное.

— Бедный мой, еще бы не уставать — работаешь день и ночь! — Эстелл взяла его за руку и повела в комнату. — Тогда я ни за что не буду тебя сегодня терзать разговорами о Сью, ты и так еле на ногах держишься. Обсудим все завтра утром. Согласен?

Лицо Лейна мгновенно переменилось, вымученная улыбка исчезла, и голос зазвучал почти официально:

— Я не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать вообще какие-либо дискуссии по поводу Сьюзен и ее группы. Что же касается меня, то чем скорее моя дочь расстанется с этой бандой молодых гангстеров, тем лучше.

— Твоя дочь? — переспросила Эстелл.

Не говоря ни слова, Джон бросился в комнату дочери, и Эстелл, еле поспевая за ним, бессильно молотила кулачками его широкую спину. Джон шумно вошел в спальню Сьюзен и, требовательно глядя в ее широко распахнутые от испуга глаза, заявил:

— Завтра утром я намерен сообщить в твою школу, что ты туда больше не вернешься. Как только я все организую, я перевожу тебя в частную школу, подальше от Спейспорта.

Дочь по-прежнему молчала, не сводя с отца глаз. Он круто развернулся, чтобы уйти, но в дверях стояла Эстелл…

— Ты сошел с ума? Что с тобой происходит? — Она уже кричала. Лейн вновь почувствовал себя ужасно усталым и спокойно сказал:

— Дай мне пройти, пожалуйста.

— Что ж, проходи. Из холла — налево, там спальня для гостей. И не вздумай входить в мою спальню.

— О'кей, — безразлично ответил Лейн. Эстелл посторонилась, пропуская мужа, и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверями спальни для гостей.

Глава 26

Для многих жителей Спейспорта ночь тянулась медленно и тихо… В доме Джагеров, лежа с закрытыми глазами, как всегда, бодрствовал Бад. Его «мать» беспокойно ворочалась на кровати.

В особняке Саттеров мать Майка в накинутом на плечи халате, крадучись, спускалась по лестнице из спальни, провожая своего любовника Генри. Поцеловав его на прощание, она тихо прикрыла за ним дверь и так же, крадучись, поднялась к себе наверх… Проснувшийся Майк широко раскрытыми глазами глядел в темноту и прислушивался к шорохам за дверью. Услышав знакомый щелчок закрывающейся двери ее спальни, он безразлично пожал плечами и закрыл глаза. Скоро он уже спал.

В апартаментах Дэвидов неожиданно проснулся Ли и увидел серебристую полосу света, пробивающегося из-под двери. Он вылез из постели и чуть приоткрыл дверь: под ярким светом настольной лампы с книгой в руках сидела его мать. Вот она подняла тонкую белую руку и перевернула страницу, жадно углубившись в книжные слова. Стоявшие рядом с ней настольные часы показывали три часа ночи. Ли тихо закрыл дверь и вернулся в кровать. Скоро послышалось его ровное дыхание.

Глубокой ночью патрульные корабли спустились с высоты и низко кружили над городом. Сверхчувствительные приборы в заданном режиме брали пробы воздуха и почвы в поисках сигналов, характерных для К-энергии Но на экранах приборов не было ни единого сигнала. Великая ночь мира и спокойствия, и Земля все так же мерно вращается вокруг своей оси… Мягкие потоки воздуха несут прозрачные облака, и звезды тихо мерцают из-за обычных колебаний в атмосфере. Все нормально, как всегда. Забрезжил рассвет. С востока шел новый день, его свет потихоньку рассеивал туман над городом.

Джон Лейн встал под душ и резкой струей воды согнал с себя остатки сна. Через несколько минут, когда он, уже побритый и подтянутый, шел по коридору, за его спиной послышалось какое-то движение. Он остановился, не оборачиваясь, зная, что это Эстелл. Она стояла в дверях в легком халатике. Конечно, она уже не была той женщиной-ребенком, какой была десять лет назад, когда он отправлялся в экспедицию, но время пощадило ее, и сейчас, после сна, ее лицо было свежим и хорошеньким.

— Это — конец, Джон? — В голосе Эстелл прозвучала печальная нежность.

Лейн нетерпеливо дернулся: его всегда раздражали всяческие трагедийные интонации в разговоре. Пробурчав что-то невразумительное, он громко ответил:

— Конечно, нет, дорогая.

— Но что же все-таки с тобой случилось вчера? — Эстелл искренне недоумевала, — Еще за обедом ты был совершенно разумным и спокойным человеком и вдруг через какие-то пять часов превратился в настоящего безумца. В чем дело?

Глаза Лейна затуманились: он вспомнил, что когда-то в молодости он восхищался ее сообразительностью. Но теперь она доставляла ему мало радости, так как обычно приносила победу жене в словесных дуэлях.

— Я и в самом деле, дорогая, не желаю вступать с тобой в очередную перепалку, в которых ты всегда пытаешься хитростью взять верх, а я прилагаю все силы, чтобы избежать твоих ловушек.

— Но на этот раз ты попался в собственную ловушку, милый.

— Послушай меня еще раз. Все на самом деле очень просто. Я не верю и никогда не поверю, что сами дети могут воспитывать себя и других детей. А если я во что-то не верю, то ставлю на этом точку!

— Нет, не представляю, чтобы в этом было все дело. — Эстелл недоверчиво качнула белокурой головой. — Подростки воспитывают друг друга и младших ребят, они делают это по установленным правилам, как делали вчера, позавчера и без малого десять лет, когда такие, как ты, сорвались из дома и улетели в космос. Так что мне непонятно, что вдруг такое новое и неожиданное открылось для тебя именно сегодняшней ночью?

— Вполне возможно, что именно я — тот единственный, кто в состоянии трезво оценить весь этот бедлам с группами, — именно потому, что меня так долго не было.

— Что ж, — пожала плечами Эстелл, — неандерталец тоже, наверное, захотел бы вернуться в родную пещеру, если бы его вдруг перенесли в современный мир. Хорошо, давай действительно прекратим наш бессмысленный спор. Что ты намерен предпринять?

Лейн не отвечал, совсем по-детски обидевшись. Ему захотелось никогда больше не разговаривать с этой женщиной, но что поделаешь…

— Я собираюсь на работу, — сердито ответил он.

— Придешь домой обедать?

— Приду, конечно. Это и мой дом! Куда же мне еще идти?

— Можешь ли ты мне обещать, что не станешь предпринимать никаких действий, пока не поговоришь со мной? Я имею в виду действия, ведущие к серьезным неприятностям с группой.

После этих слов Лейну стало до смешного любопытно, к чему же и впрямь может привести этот дурацкий «суд» над ним? Но он с вызовом сказал:

— Что бы группы ни делали, это никогда не повлияет на мои действия, если я уверен в их правильности. Давай на этом и закончим. Теперь я могу идти? — шутливо закончил Лейн, считая, что уж на этот раз он все-таки одержал победу в споре с женой.

Но Эстелл среагировала немедленно: изобразив материнскую улыбку, она ласково промурлыкала:

— Если тебе нужно мое разрешение, то ты его имеешь. Но постарайся прийти домой вовремя, чтобы умыться перед обедом. Не дерись и не бери сладости от незнакомых людей.

— Я снимаю перед тобой шляпу! Ты — непревзойденный мастер играть словами. Твоя взяла.

— В этом мире, — печально покачала головой Эстелл, — последнее слово всегда остается за мужчинами. Ты уехал от меня на десять лет. Так что это я потерпела полный крах.

— Ну, я должен бежать, — сварливо заметил Лейн. — До вечера.

На работе перед Лейном опять встал вопрос: что делать? В первую очередь нужно было как-то повлиять на позицию Комитета по космосу.

— Похоже, что у нас не осталось времени, сэр, — доложил Скотт, как только Лейн вошел.

— Я пригласил их лететь с нами в том случае, если они примут решение атаковать инопланетян. Получается, этим я лишь содействовал их самонадеянной глупости. В течение трех месяцев мы «водили» эти существа, чтобы выйти на любой результат — или военный конфликт, или переговоры, последнее, конечно, предпочтительнее. Но вот они уничтожили наш патрульный корабль и игнорировали все найти попытки начать переговоры. Поэтому нам ничего другого не остается, как продолжать тянуть время, нравится нам это или нет. Но когда слышишь одно и то же в сотый раз, то твои слова начинают звучать до нелепости глупо. — Лейн нетерпеливо дернулся всем телом и резко переменил тему. — Есть новости о мистере Джагере?

Полное лицо Эндрю Скотта осветилось скромной улыбкой человека, который всегда владеет самой свежей информацией по любому вопросу. Он изложил Лейну все подробности: сегодня в семь утра Джагер выписался из больницы, заехал по дороге на работу, сказал, что увольняется и через день-два уедет из Спейспорта.

— Что ж, раз сказал, значит, так и сделает. — Лейн сел за стол и, не глядя на Скотта, продолжил: — Я вот прикидываю, следует ли нам задержать его отъезд под каким-нибудь благовидным предлогом. Но никак не могу решить, действительно ли он нам нужен… И все-таки мы должны знать, куда он отправится. Позаботьтесь об этом, пожалуйста.

— Хорошо, сэр, — уверенно отозвался Скотт.

Было уже около девяти утра, когда Эстелл осторожно заглянула в комнату Сьюзен и с удивлением обнаружила, что та еще не проснулась. Она тяжело вздохнула и постояла немного в дверях, прикрыв глаза: у нее вдруг появилось предчувствие, что скоро что-то случится. Вернувшись на кухню, она решила утешить себя чашечкой кофе. Через полчаса Сьюзен весело впорхнула в кухню и объявила, что умирает с голоду и приготовит завтрак непременно сама.

Эстелл сидела, затаившись, боясь лишним словом нарушить благодушную обстановку, по которой так истосковалась ее душа. Сьюзен, расправившись с яйцом и тостом, перестала жевать и неожиданно обратилась к матери:

— Так вот они какие — эти бутеры!

— Да, я тоже как бы заново увидела их: человеку ведь свойственно забывать все неприятное, и за десять лет я порядком подзабыла, каково иметь дело с бутером. Но последний вечер очень быстро вернул меня к реальности.

— Только не наделай глупостей, мама, — доедая второй тост, заметила дочь.

— А именно?

— Ну, например, расстаться из-за меня с отцом.

— А что ты тогда сделаешь? — спросила мать, помня, что дочь еще подросток. — Покончишь с собой?

— Ох, мама, не говори глупостей!

— Ну, почему же глупости, ведь в каком-то из разделов правил говорится о джэбберах, которые очень остро реагируют на семейные неурядицы и в определенных обстоятельствах принимают решение пожертвовать собой?

— О, Господи! Не пора ли мне кончать с детскими страхами и становиться взрослой?

— Значит, ты собираешься вернуться обратно в школу?

— Ну, нет, не на этой неделе, во всяком случае, — строптиво ответила Сьюзен. — Кроме того, это довольно неприятно, когда все против тебя, а ты при этом ни капельки не виновата.

— Ну, а что же ты собираешься в таком случае делать конкретно? Например, весь сегодняшний день?

— Я собираюсь вернуться в комнату и лечь в постель. Возможно, я не выйду к обеду, если придет отец.

— Так. Ну а завтра?

— Мама, мне даже на один день трудно загадывать, так что не будем говорить о завтра!

— Мне почему-то кажется, что именно завтра многое решится, и, надеюсь, ты не будешь возражать, если я буду неотступно следовать за тобой, куда бы ты ни пошла.

— Пожалуйста, если тебе так хочется, — с достоинством уступила Сьюзен.

— Разумеется, и сегодня я не спущу с тебя глаз.

— Ну, это не будет слишком трудно: я целый день буду спать или читать в постели.

— А почему не заниматься?

— Может быть, даже и заниматься, — все так же независимо ответила дочь и встала из-за стола. — Во всяком случае, что бы я ни собиралась делать, наблюдение можешь начинать прямо сейчас — И Сьюзен не спеша вышла из кухни.

Вскоре после полудня Эндрю Скотт доложил Лейну, что капитан Алекс Миджнейлен просит принять его. Лейн слышал это имя в связи с несколькими космическими экспедициями, но лично не встречался с этим человеком.

— Конечно, просите, пусть заходит, — ответил он по интеркому, и через минуту Миджнейлен зашел в кабинет.

— Я ваш сосед, мой кабинет располагается прямо под вашим, двумя этажами ниже. — Его лицо, испещренное красными прожилками, широко улыбалось. — Мне иногда даже кажется, что мой офис попадает в «зону шумов», которые исходят от вашей аппаратуры. Целый день нас трясет от их вибрации.

Лейн молча пожал руку офицера, вежливо ожидая услышать о цели визита.

— Вы, наверное, удивлены, что я вдруг пришел к вам, но, — неожиданно ухмыльнулся Миджнейлен, — я пришел, чтобы приветствовать вас в качестве нового члена нашего клуба.

— Клуб?..

— Сегодня в полдень Центр детских групп внес ваше имя в черные списки.

Лейн помнил о назначенном на полдень сроке, когда он должен был принять окончательное решение. Но до двенадцати ему так никто и не позвонил, и он почти забыл о нем и просто махнул рукой на всю эту чепуху. Но глядя на краснолицего офицера, он подумал, что тот пришел к нему по поручению Центра. При этой мысли на лице Лейна появилось недоброе выражение: видимо, этот капитан не понимает, что его дальнейшая карьера теперь зависит от великодушия Джона Лейна. Но, дойдя в своих мыслях до «точки кипения», он вдруг сообразил, что манеры и тон капитана не очень-то подходят для такой миссии. И Лейн в замешательстве переспросил:

— Клуб?

— О, вы же еще не знаете! — радостно воскликнул собеседник. — Мы, члены клуба, сразу же связываемся с каждым новым человеком из «черного списка», чтобы он понял, что он не одинок, и у него есть единомышленники! — Капитан с мрачной гордостью добавил: — Меня лично занесли в список еще семь лет назад, но я все-таки сумел полтора года назад вырвать у них одну дочь…

Лейн радостно улыбнулся. Он вскочил из-за стола и готов был обнять неожиданно приобретенного друга.

— Будь я проклят! Мог бы и сам догадаться, что я не одинок. — Он уже давно не испытывал такого чувства безграничной радости и, продолжая счастливо улыбаться, спросил: — А чем занимаются члены клуба?

— Мы оказываем друг другу моральную поддержку, — серьезно ответил Миджнейлен.

— И сколько членов в клубе?

Лицо капитана омрачилось, и после недолгой паузы он саркастически заметил:

— Командир Лейн, надеюсь, вы не думаете, что Спейс-порт состоит из одних бравых молодцов?! У нас в городе полно людишек с цыплячьими душами, которые терпят полный крах после того, как их обрабатывают жены в спальнях. Конечно, что и говорить, нелегко год за годом заниматься любовью с женщиной, которая каждой клеточкой своего тела демонстрирует тебе свое неодобрение…

Улыбка сползла с лица Лейна, когда он вспомнил именно такую, неодобряющую его всем телом Эстелл.

— О'кей, — рассеянно отозвался он, — решено. Так сколько же всего твердых приверженцев клуба?

— Около двухсот пятидесяти.

— Из почти полумиллиона семей в городе — всего двести пятьдесят?!

— Не забывайте, командир, наш город целиком сориентирован на детские группы, — возразил капитан. — Так что решайте — сдаваться или стать членом клуба.

— С этого самого момента я — член клуба.

Миджнейлен крепко пожал ему руку.

— Звоните мне в любое время. Я решил зайти к вам сразу же, чтобы вы знали о нашей организации. Может, вас прямо сейчас интересуют какие-нибудь подробности?

Лейн покачал головой. Он уже думал о том, что этот человек мог бы просветить его обо всех последствиях суда, но отказался от этого, потому что и так чувствовал себя крайне неуютно от того, что позволил себе оказаться в непредсказуемой ситуации. То, что позволительно другим, непростительно ему, командиру космического флота, который просто обязан просчитывать все свои действия. Прощаясь с Миджнейленом, Лейн посмотрел ему в глаза и, чуть улыбаясь, заметил:

— На мой взгляд, вы — в полном порядке… после семи-то лет.

— Никогда в жизни не чувствовал себя здоровее, — ответил тот. После этого странного ответа капитан быстро вышел из кабинета.

Лейн вернулся за стол и на какое-то время целиком погрузился в работу, ему начинало казаться, что лежавшая перед ним стопка бумаг никогда не станет тоньше.

Примерно в половине четвертого в Центре детских групп раздался телефонный звонок, и взволнованная женщина, представившись как миссис Джагер, торопливо сообщила дежурному:

— Я едва смогла вырваться на минуту, чтобы сообщить вам, — женщина почти шептала, — что муж только что запретил нашему сыну выходить из дома, пока мы не уедем из города.

— Он угрожает мальчику физической расправой?

— Да.

— Он уже избил его?

— Пока нет, потому что Бад делает вид, что послушался Но завтра мой сын обязательно должен выйти из дома по делам группы, не говоря уже о школе.

— В какую группу он входит?

— В группу «Красная Кошка». Может, вы им передадите… — Голос вдруг оборвался, и послышался щелчок разъединения.

Дежурный положил трубку и сделал пометку на разложенной перед ним карте. Вдруг он вгляделся в сектор карты, куда нанес значок, и кивком подозвал напарника. Склонившись, они вместе рассмотрели сектор и кивнули друг другу:

— Не очень-то удачная неделька для «Красной Кошки», верно?

— Боюсь, этим ребятишкам не под силу справиться самим.

Глава 27

Во время обеда Эстелл сидела напротив мужа. Она почти не притронулась к еде и насмешливо смотрела, как голодный муж быстро расправляется с очередным блюдом.

— Тебе, наверное, приятно будет узнать, что я сделала недельный запас твоей самой любимой еды и купила три блока сигарет.

— Я что-то не очень понимаю, повтори еще раз. — Джон отложил вилку и выжидательно нахмурился.

— Я сегодня все утро бегала по магазинам и закупила твоей любимой еды на целую неделю.

Лейн продолжал пристально смотреть на жену, все еще чего-то не понимая, и осторожно сказал:

— По-видимому, я должен замереть от восхищения от такой внимательности…

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? — тихо спросила Эстелл.

— Не знаю — чего? — Лейну уже надоело ходить вокруг да около, и он был готов вспылить.

— Они же провели над тобой суд, иначе они ничего не могли бы сделать.

Лейн с ужасом почувствовал, как его лицо заливает краска стыда, но Эстелл по-женски беспощадно воскликнула:

— Я вижу, что права — ты стал красным, как кирпич! Это ведь произошло вчера поздно ночью, когда ты, как сумасшедший, ворвался в дом, верно?

Джон медлил с ответом, потому что прямая ложь была ему ненавистна, а…

— Да, вчера около нашего дома меня действительно поджидала шайка каких-то подростков. — Он старался говорить как можно равнодушнее. — Я не обратил внимания, что они там лепетали. Но ты считаешь, что это и был суд?

— Это был самый настоящий суд, — подтвердила Эстелл. — И отныне ты переводишься на ограниченную диету сразу, как только закончатся наши припасы. И никаких сигарет.

— Ну что же, перейду на твой кофе, — беззаботно ответил Джон.

— Кофе для тебя тоже отменяется. Считается, что он вреден для здоровья.

Лейн сильно потер подбородок — старая привычка, помогавшая ему сдерживать приступы вспыльчивости, и с деланным спокойствием спросил:

— Как можно понять с твоих слов, вся торговая сеть Спейспорта тесно сотрудничает с Центром детских групп в этом продовольственном шантаже? Меня, по сути дела, лишают еды?

— Ну, нельзя сказать, что тебя полностью оставляют без пищи, — осторожно начала объяснять Эстелл. — Тебя переводят на разумную диету, необходимую для людей твоего типа, которые, как правило, умирают от сердечных приступов или инсульта. Большинство из них не имеют достаточной силы воли, чтобы перейти на правильный рацион питания и бросить курить. Поэтому для вас предусмотрены витамины, минеральные вещества и протеин. Вероятно, ты немного похудеешь, да и сама пища не будет такой уж вкусной, но зато дольше проживешь.

Лейн был ошеломлен, и в его памяти вдруг всплыли слова Миджнейлена:

— Так вот что имел в виду сегодня этот парень, а я так и не понял! — Он задумчиво поглядел в сторону, потом сказал: — Ладно, будь я проклят! Меня сажают на хлеб и воду. А как насчет тебя и Сьюзен?

— Мы имеем право обедать в ресторанах, но, конечно, не будем. — Эстелл пристально посмотрела ему в глаза. — По твоим хитрым глазам я вижу, ты что-то задумал!

— Ради бога, Эстелл! — не выдержал Джон, но тут же замолчал и сидел какое-то время в полной прострации. — Я думал сейчас над тем, как порушить все это безобразие, не отвлекаясь от других, гораздо более важных дел.

Позже, думаю, мы сумеем закупать все необходимое в другом городе и привозить в Спейспорт.

— Что ты, — Эстелл махнула рукой, — они все конфискуют, когда будем проходить пропускную службу.

— Ты шутишь? — Джон был по-настоящему удивлен.

— Детские группы — официальные организации, — терпеливо ответила Эстелл, — и все это время я пыталась втолковать это тебе, но никому не под силу переубедить Джона Лейна, если он что-то для себя решил.

Но муж, казалось, даже не расслышал ее последних слов, продолжая что-то обдумывать.

— Есть простой выход. Раз-другой буду выезжать из Спейспорта по служебным делам и обедать там в ресторане!

— Раз ты занесен в черный список, ты можешь выезжать из города только по служебному предписанию. Конечно, как командующий космическим флотом, ты, вероятно, без труда можешь всякий раз найти предлог для командировки, который никто не поставит под сомнение. Но, сказать по правде, я не представляю, как ты, всегда такой честный и порядочный, можешь без конца выписывать себе фальшивые предписания.

По его лицу было видно, что он и сам сильно в этом сомневается, но он упрямо ответил:

— Возможно, я все-таки сделаю это — для правого дела.

Они молча заканчивали обед. Эстелл не отрывала глаз от настенных часов, чтобы не встречаться взглядом с мужем. Сам Джон хмуро уставился в тарелку. Когда он неожиданно поднял глаза на жену, то увидел на ее лице слабую улыбку, которая сразу исчезла под его взглядом…

К концу обеда, когда Лейн опять перехватил то же выражение на ее лице и неодобрительно посмотрел на нее, она вдруг громко рассмеялась. И теперь, склонившись на стол, безудержно хохотала, видимо, уже не контролируя себя: началась настоящая истерика. Лейн, поначалу раздраженный, с беспокойством обошел стол и склонился над содрогающимся от хохота телом жены. Схватив за руки, он одним рывком поднял ее и крепко прижал к себе, пытаясь остановить судорожно бьющееся худенькое тело.

Наконец судороги стихли, и Эстелл, обессилев, почти повисла на сильных руках мужа. Не отнимая лица от его груди, она невнятно сказала:

— Мне вдруг стало так смешно… Как им удалось заарканить такого старого бутера…

— Ну вот, теперь и ты понимаешь, — он тихо погладил ее по спине, — что все это очень напоминает балаган.

— Мне все равно кажется, что лучшего кандидата в бутеры им не найти.

Джон резко отстранился.

— Уж лучше я и дальше буду спать в комнате для гостей. Очевидно, в настоящий момент у меня нет жены в истинном смысле этого слова, — удрученно проговорил он и отошел.

Эстелл смотрела на него влажными глазами, лицо ее стало совсем печальным.

— По-твоему, я как примерная маленькая женушка должна была оставаться рядом с тобой и спокойно наблюдать за тем, как наносят вред моей дочери? Ты так понимаешь верность женскому долгу?

Лейн поднял ладони вверх и тихо сказал:

— Все, я сыт по горло. Я вижу, как все разваливается, пойми — я выдохся! Мне нужно передохнуть. — С этими словами он вышел в холл и свернул в спальню для гостей. Эстелл слышала, как в дальнем конце дома закрылась дверь.

Когда расстроенная Эстелл начала вяло убирать со стола, зазвонил телефон Услышав голос Ли Дэвида, она, не дожидаясь вопросов, заговорила сами:

— Мне очень жаль, Ли, но я не знаю, что будет дальше. Хотя сегодня она мне показалась более бодрой, чем вчера.

Но тот хотел знать, собирается ли Сьюзен прийти на следующий день в школу. Услышав отрицательный ответ, он сказал:

— Передайте ей, пожалуйста, что лучший выход из любой неоднозначной ситуации — это оставаться настоящим джэббером. Вы передадите ей мой совет?

— Я передам ей, — глухо ответила Эстелл и положила трубку.

Закончив разговор, Ли сразу перезвонил Майку После нескольких звонков на запястье Майка Саттера, стоявшего с тремя другими ребятами около дома Джагеров, что-то запищало. Он нажал невидимую кнопку и ответил в маленький микрофон, который вытащил из кармана.

— Это Ли. — Звук был очень громким.

— Послушай, Ли, — Майк поднес микрофон к самому рту. — Только что из дома вышла миссис Джагер, мы объясняем ей правила выезда из Спейспорта. Я ей сказал, что Бад должен обязательно пойти завтра в школу, на всякий случай мы придем сюда в половине восьмого. Она пообещала передать все мужу и вообще сделать все, что в ее силах.

— Хорошо, думаю, сегодня уже нечего делать, так что отправляйтесь по домам. Сэк?

— Сэк, — ответил Майк.

— А Джагер не пытался избить Бада?

— Нет, его мать говорит, что Бад с ним не спорил.

— Сэк, — повторил Ли и повесил трубку. Он должен был позвонить ребятам и санкционировать все их действия как лидер группы. Все было сделано, как надо.

Закончив разговор, Майк приветливо обратился к стоявшей перед ним женщине:

— Мы понимаем, миссис Джагер, что вы не только мать, но и хороший друг Баду. Если до завтрашнего утра что-нибудь случится, сразу звоните Ли Дэвиду или мне, Майку Саттеру, договорились?

Женщина послушно кивнула, но ее лицо оставалось напряженным.

— Думаю, будет нелегко, хотя он и разрешил мне выйти из дома поговорить с вами. Но я еще попытаюсь переубедить его. — Щеки миссис Джагер слегка порозовели, и вся ее тщедушная фигура как-то неожиданно расправилась, с лица исчезло выражение обычной апатии. Казалось, она преисполнилась необычайной решимости: — Уж будьте покойны, я не позволю ему обидеть такого мальчика.

— Сэк, — закончил разговор Майк, и все четверо направились в разные стороны по домам.

В спальне миссис Джагер пересказывала мужу свой разговор с Майком. Лен Джагер прямо в одежде лежал на широкой кровати и слушал жену, глядя куда-то в потолок, и челюсти его сжимались все крепче, выражая яростное несогласие со всем, что он слышал.

— Слышать не хочу, — прорычал Джагер, — эти сопляки чуть не убили меня, — врал Джагер, не моргнув глазом. — Но я не собираюсь поддаваться этой шайке бандитов. В ближайшие два дня транспортная компания не может нас вывезти, но им я сказал, что мы уезжаем завтра, вот так-то. А еще у меня припрятано старое ружьишко, — Джагер, наконец, оторвал глаза от потолка и кивком показал на платяной шкаф справа от него, — и эта игрушка поможет мне все сделать по-своему.

— Неужели из-за двух дней, Лен, — взмолилась миссис Джагер, — ты собираешься учинить такое? Если в тебе еще осталась хоть капля какого-то чувства ко мне, то не устраивай скандала, прошу тебя! Ведь это из-за тебя Бад тогда сбежал из дома. Он очень изменился, стал совсем другим.

— Хе, — прервал ее муж, — узнал, почем фунт лиха, когда оказался один на один с жизнью! Сразу понял, что только его старик поможет ему. О'кей, я согласен, но при одном условии — полное послушание и дисциплина. Как только он станет взрослым, пусть делает, что хочет. Но пока — никаких глупостей! — Когда Джагер увидел, что жена открыла рот, чтобы что-то возразить ему, он злобно зарычал: — Не желаю больше ничего слышать! С меня хватит!

На следующее утро, когда еще не было шести, уже одетая Сьюзен на цыпочках вышла из своей комнаты и спустилась в прихожую, где очень удобно, в отдалении от остальных комнат, стоял телефон. Она набрала номер, и в квартире Сенниза раздался телефонный звонок. Трубку взял приятель Сенниза и тут же со словами: «Минуту, передаю трубку», протянул ее Питеру, еще лежавшему в кровати:

— Это твой джэббер, Сьюзен, — прикрыв трубку, прошептал он.

— Хелло, дорогая, — бодро заговорил Сенниз, насмешливо улыбаясь.

Сьюзен поудобнее устроилась у телефона, стараясь прикрыть аппарат всем телом, будто это могло приглушить звук ее голоса.

— Питер, — заговорщицки почти прошептала она, — ты на мне женишься?

С того мгновенно слетели последние остатки сна, и он стал обычным Питером Сеннизом, полностью контролирующим каждое слово, деловитым, приветливым со всеми.

— Эй, не так быстро. В чем дело?

Но даже такое мягкое, почти нежное сопротивление оказалось ей не по плечу.

— Я задала тебе простой вопрос, — произнесла она дрожащим от накипающих слез голосом, — и нужно просто ответить: да или нет.

— Мы можем с тобой поговорить. Может быть, ты подъедешь в космопорт, и мы вместе позавтракаем? У меня сегодня плановый вылет.

— Я знаю, — нервно ответила Сьюзен, — и я хочу полететь вместе с тобой. Мы можем обвенчаться на Томбе, многие так делают.

Даже для такого опытного волокиты это было уже чересчур! Питер не сразу ответил, хотя и понимал, что каждая секунда его молчания только усложняет дело.

— Послушай-ка, у меня уже есть на сегодня один пассажир, — вышел наконец из положения Сенниз. — Но, с другой стороны, почему бы нам не полететь всем вместе? Нет проблем! Как ты смотришь на это, дорогая?

— Хорошо, договорились. — Сьюзен помолчала, колеблясь, и с жаром заговорила: — Но мы должны сделать это сразу же, немедленно, Питер. Мы должны там сразу пожениться. Сегодня же!

— Я встречу тебя около «подземки» у стартового ангара, там же, где и в прошлое воскресенье, — с облегчением ответил Питер. — Через… — Он взглянул на часы и, увидев, сколько они уже разговаривают, слегка поморщился. — Через сорок минут!

— Я там буду, — коротко ответила Сьюзен и повесила трубку.

Кончив разговор, Сенниз с победным видом сказал приятелю:

— Мой маленький джэббер хочет как можно скорее обсудить нашу свадьбу.

— И никто не может сравниться с тобой в таком обсуждении, — с тихим восхищением заметил тот.

Но Сенниз уже бежал в ванную и бросил на ходу:

— Если будешь слишком долго меня расхваливать, я не успею принять душ.

Там же, в прихожей, Сьюзен торопливо писала записку родителям:

Дорогие мама и папа!

Когда вы это будете читать, я уже буду миссис Питер Сенниз. Мне очень жаль, что делаю это тайком от вас, но, думаю, это только к лучшему. Пожелайте мне удачи.

Ваша любящая дочь

Сьюзен.

Положив записку на бар, она, крадучись, вернулась в прихожую, бесшумно открыла входную дверь и так же осторожно прикрыла ее за собой. Покинув родительский дом, Сьюзен, не оглядываясь, быстро направилась к «подземке». Через несколько минут она была уже в лифте, которой стремительно летел вниз, спуская под землю своего единственного пассажира.

Глава 28

Ровно в семь тридцать утра следующего дня все члены «Красной Кошки» уже стояли около дома Джагеров. Официальный представитель Центра групп, мужчина средних лет, Грегори Бондж прошел за калитку и нетерпеливо подергал дверной колокольчик. После долгой паузы из-за закрытой двери послышался грубый мужской голос:

— Велите этим пацанам убираться отсюда подобру-поздорову. Я не позволю Баду выйти из дома и их в дом не пущу! У меня для них тут припасено несколько зарядов соли, просто так я не сдамся.

Бондж вернулся к ребятам и пересказал им угрозы Джагера, а потом добавил от себя:

— На мой взгляд, джэбберы, это весьма непростое дело, и, учитывая, что Джагеры через два дня уезжают из Спейспорта, я бы посоветовал вам этим больше не заниматься. По-моему, следует известить военную полицию и следовать ее инструкциям.

Разъяренный Майк, забыв о присутствии лидера группы и не дав Ли сказать свое первое слово, возмущенно закричал:

— Мы не позволим, чтобы этот бутер безнаказанно улизнул из города!

Ли посмотрел на лица ребят и увидел, что все они испытывают примерно те же чувства: Майк выразил общее мнение — не сдаваться! А один из мальчиков высказал предположение, что Джагер-старший, возможно, не совсем нормальный человек и нужно вызвать из Центра специальную перевозку.

— Хорошо, мы все это сделаем, — заверил ребят Ли, — если Бад попросит о помощи.

Но из дома Джагеров не доносилось ни звука. Вскоре на улице показался какой-то фургон и остановился неподалеку, по другую сторону дороги, как раз там, где, немного оторвавшись от ребят, стоял Ли. Он подошел к машине, обогнув ее так, что исчез из поля зрения ребят. Дверь машины приоткрылась, и один из полицейских сказал юноше:

— Иди к дому, а мы тебя прикроем.

— Сэк, Генри, — ответил Ли. Он опять вышел из-за машины и перешел на другую сторону, где стояли ребята.

— Мериэнн, — приказал Ли, — передай мистеру Джагеру, что мы вызываем его на суд «Красной Кошки».

Побелевшее лицо девушки с надеждой обратилось к Майку, но он лишь ободряюще похлопал ее по плечу и сказал:

— Иди!

В это время Ли отдавал команды:

— Майк, ты пойдешь со мной. А вы, ребята, сами знаете, что делать в такой ситуации. Все по местам.

Они с Майком немного прошли вдоль улицы и зашли к дому Джагеров с тыла: миссис Джагер обещала вчера оставить открытой дверь, ведущую на кухню. Никем не замеченные, они подобрались к самой двери, которая была даже чуть приоткрыта. Ли вытащил газовый пистолет, и они тихо вошли в дом.

Бад, которому «отец» строго приказал оставаться в своей комнате, был полностью одет: ровно в девять он должен был встретиться с Сеннизом, который пообещал взять его с собой на борт «Омнивалчер»… И прощай, Земля! Лен Джагер, занявший дикую позицию в отношении детских групп (которые могут в нужный момент защитить Бада), поставил под угрозу всю операцию по исчезновению Бада с Земли. Стоя в открытых дверях своей комнаты, мальчик видел через окно гостиной, как, миновав калитку, к крыльцу приближается Мериэнн. Он видел, как Лен Джагер чуть приоткрыл входную дверь и просунул в щель дуло ружья. Его «мать», не спускавшая с мужа глаз, тотчас бросилась к нему из гостиной и вцепилась в него. Но муж одним движением плеча сбросил ее, и она упала на пол, продолжая кричать что-то бессвязное.

Бад не знал, что ему делать, но четко понимал одно — Мериэнн в опасности. Он попытался остановить «отца»:

— Эй, не смей стрелять в девочку!

Но тот, не оборачиваясь, лишь прорычал:

— Убирайся в свою комнату!

Упрямо выставив подбородок, Джагер поудобнее пристроил ружье.

Бад понимал, — что решение надо принимать сию секунду — наступил критический момент, но он совсем недавно стал джэббером и не успел узнать, что группы, не раз оказывавшиеся в опасных ситуациях, уже имеют отработанную систему защиты в таких случаях. Даже то, как именно Мериэнн подошла к входной двери дома Джагеров, было тоже продуманным элементом этой системы: она остановилась перед дверью таким образом, что Джагеру пришлось бы распахнуть ее настежь, чтобы навести на девушку ружье. Но Бад знал лишь то, что видел собственными глазами. Он почувствовал такую ответственность, которая была слишком велика для ребенка, независимо от его земного или внеземного происхождения… Когда мальчик выбежал из комнаты, какое-то новое чувство долга заставило его напрочь забыть о всей той сложной игре, которую он вел под личиной Бада Джагера.

В первую очередь мальчик обнажил свои мощные щупальца и обвил ими, как стальным кольцом, онемевшего от удивления Джагера. Тот делал лишь конвульсивные попытки вырваться, но, видимо, и в этой, второй по счету стычке Джагера с джэбберами удача была не на его стороне. Безуспешно пытаясь вырваться из стальных объятий «сына», дулом ружья он еще шире распахнул дверь своего дома, и тем, кто был в это время на улице, могло показаться, что человек от угроз перешел к действиям.

Полицейские, сидевшие в машине, не располагали временем, чтобы обсуждать, кому стрелять первым. И в результате грохнули выстрелы двух газовых пистолетов. Две газовые капсулы, как два отравленных дротика, зажужжав, полетели точно в направлении обозначенной мишени.

Когда замороженные кристаллы анестезирующего вещества проникли под кожу Джагера, он успел лишь подпрыгнуть и… теперь о нем можно было говорить в течение какого-то времени только как о прошлом. Он зашатался, как человек, получивший смертельную рану, упав на колени, медленно растянулся на полу во весь рост. Он неподвижно лежал у самых ног Мериэнн, как будто его неожиданно сморил крепкий сон в собственной кровати.

Но Бад все еще не пришел в себя: ему пока не удавалось взять под контроль свое тело, он чувствовал, как его ноги тоже вот-вот превратятся в щупальца. Майк и Ли, замерев от изумления, оставались в кухне, наблюдая, как дергается и подпрыгивает, словно на пружинах, тело этого таинственного существа. Одежда Бада уже не скрывала его бескостную, не похожую на человеческую плоть. Лицо сейчас мало напоминало знакомые черты Бада.

Делая отчаянные попытки обрести человеческий облик, Бад случайно повернулся и заметил изумленные лица ребят, с открытыми ртами наблюдавших, что происходило прямо у них на глазах: восстанавливались знакомые черты лица Бада, передние конечности становились руками, с костями и мышцами — вот появились локти, запястья…

Но широко раскрытые от удивления глаза джэбберов подсказали Баду, что он обнаружил себя. Во всяком случае, он был уверен в этом. Не раздумывая, он быстро повернулся и кинулся к двери. Выскочив на крыльцо, он запер ее снаружи и бросился бежать. Его никто не преследовал, потому что ребята из группы пришли сюда защищать его и, естественно, понимали, что Баду лучше всего оказаться сейчас в школе. Пусть его бежит, это даже к лучшему.

— Пусть идет, — разумно заметил даже Альберт. — Не стоит, чтобы мы при нем разбирались с его отцом.

Бад беспрепятственно добежал до ближайшего угла и, свернув за него, пронесся еще один квартал — до входа в «подземку». Там он ринулся в лифт, и только когда кабина стремительно понесла его вниз, впервые почувствовал себя в относительной безопасности.

После скоропалительного бегства Бада Майк и Ли продолжали стоять неподвижно, будучи, видимо, не в состоянии осмыслить то, чему они были свидетелями. Они были очень далеки от настоящего понимания увиденного, чего так испугался Бад… И чем больше проходило времени, тем больше затуманивалось их сознание… Все происшедшее казалось сейчас чем-то невероятным.

А Лен Джагер, по странному своему невезению, опять возвращался в больницу.

Ребята направились к школе в полной уверенности, что там обязательно встретят Бада — уж во всяком случае после последнего урока. Единственным человеком, кто в этом сомневался, был Майк. В его памяти одно за другим всплывали воспоминания о первой встрече с Бадом: вот он гонится за ним, и они падают на землю… Вот Бад идет своей странной ковыляющей походкой… Бад сидит в классе за механизированной партой и перед ним компьютер и всякие прочие электронные штуки…

Всю первую половину дня Майк был, как сомнамбула. Он был совершенно погружен в собственные мысли, двигался, как автомат, не замечая знакомых ребят и не отвечая на их оклики.

— Вы не видели Бада Джагера?

Никто больше не видел Бада Джагера.

На школьных часах было два часа девять минут пополудни, когда Майк возвращался после большой перемены обратно в свой класс, и… вдруг, как по мановению волшебной палочки, его чувства, мысли и воспоминания выстроились в единое целое. Майк остановился и, резко развернувшись, побежал по школьному коридору навстречу толпе ребят, спешащих на последний урок.

Когда Майк заглянул в класс Ли, урок уже начался, но в старшей группе ребята занимались самостоятельно, без преподавателя. Стоя в дверях, Майк кивком подозвал Ли Обменявшись несколькими фразами с Майком, Ли вернулся к своему столу и отключил компьютер. Покинув класс, оба юноши поспешно вышли из здания школы, и через несколько минут за ними уже закрывались двери подземного лифта.

Супруги Лейны завтракали в то утро вдвоем. Была уже половина девятого, но из комнаты Сьюзен не доносилось ни звука.

— Пусть поспит, ей это сейчас не повредит, — беспокойно взглянув на мужа, сказала Эстелл. Тот лишь невнятно хмыкнул, но ничего не ответил. Она укоризненно посмотрела на него, подозревая, что муж просто пытается скрыть свою радость по поводу того, что события развиваются именно таким образом. Но тот продолжал есть, не отрывая глаз от тарелки.

Эстелл, как всегда, проводила мужа до входнойдвери и даже терпеливо снесла его поцелуй на прощание: это уже было похоже на примирение. Почувствовав некоторый прилив сил, она принялась за уборку. Через некоторое время Эстелл решила побаловать себя своим любимым напитком и быстренько сварила кофе. Но когда она, удобно устроившись за столом, поднесла ко рту чашку, то случайно взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже одиннадцатый час, а Сьюзен до сих пор не встала.

Оставив кофе, Эстелл прошла к комнате дочери и приоткрыла дверь. Разумеется, в комнате никого не было, и Эстелл, нерешительно постояв, стала искать какую-нибудь записку. Ничего не обнаружив в комнате Сьюзен, мать по-настоящему разволновалась. Она стремглав бросилась на кухню к телефону, но, так и не набрав до конца номер, задумчиво положила трубку на место…

— Может быть, она уже в школе, и Джон только разозлится на меня, — подумала она вслух и присела за стол, опять взяв в руки чашку. Какое-то время она тихо сидела, понемножку отпивая кофе, и мысли ее блуждали. Наконец, почувствовав усталость от своей беспомощности, Эстелл пробормотала: — Может, мне лучше немного полежать.

Она с усилием поднялась из-за стола и пошла в спальню, где буквально упала на постель. Скоро Эстелл уже спала.

В десять утра Эндрю Скотт доложил Лейну, что Лен Джагер опять находится в больнице.

— Что с ним на этот раз? — поинтересовался Лейн.

— По моим сведениям, мистер Джагер сегодня утром пытался помешать своему сыну пойти в школу.

— Он пострадал?

— Ну, не совсем так. Он потерял сознание от двух газовых капсул со снотворным и, как только проснется, может выписаться из больницы… — Скотт мягко добавил: — Вы сами просили меня постоянно держать вас в курсе всего, что касается этого человека, сэр.

— Да, правильно, — подтвердил Лейн, напряженно обдумывая решение. В этот момент весь облик Лейна выражал твердую решимость «настало-время-действовать».

— Мистер Скотт, — продолжил Лейн после небольшой паузы, — я, мягко говоря, несколько удивлен теми безграничными правами, которые были предоставлены этим детским группам за последние десять лет, что меня не было на Земле. По-видимому, они могут по своей воле — без приговора суда — расправляться с неугодными им взрослыми людьми, не так ли?

— Но, сэр, существует целый ряд правил…

— И, как мне кажется, весьма гибких и расплывчатых, — резко перебил шеф. — Во всяком случае, я хотел бы поговорить сегодня с кем-нибудь из членов, как он там называется… Центр подготовки детских групп? Пусть кто-нибудь из работников этого Центра приедет ко мне в любое время и просветит меня относительно правомочности таких действий.

— Хорошо, сэр. — Через десять минут Скотт сообщил, что мистер Портани, работник Центра, будет в офисе Лейна ровно в час тридцать пополудни.

— Думаю, моя жена была бы счастлива услышать эту новость, — саркастически улыбнулся Лейн.

— Мне следует сообщить ей об этом?

— Нет, нет, что вы, — быстро ответил Лейн, — ни при каких обстоятельствах!

Глава 29

В полдень, когда Лейн еще сидел за столом, из радиоприемного устройства обзорной панели раздался настойчивый мужской голос:

— Командир Лейн, патрульный корабль серии 20,000-А только что сообщил, что космический флот инопланетян пересек орбиту Нептуна и направляется к зеро.

Зеро было условное обозначение Земли, так что новость была поистине ошеломляющей. Лейн вскочил из-за стола:

— Где вы сейчас находитесь?

— В соответствии с инструкциями — посередине между Нептуном и зеро. Приступаем к реализации плана Т.23. Первая встреча с ними вероятна не раньше полуночи.

— Очень хорошо. — Лейн уже полностью контролировал себя. — Продолжайте держать «Ориоль» ближе к зеро. Думаю, вечером мне придется подняться на его борт.

— Очень хорошо, командир, — произнес невидимый голос и замолчал.

Лейн вернулся к столу и связался по интеркому с секретарем:

— Мистер Скотт, позаботьтесь, чтобы с этой минуты космический лифт был в постоянной готовности.

— Слушаюсь, сэр.

— После этого свяжитесь с членами Комитета по космосу и передайте им, чтобы они немедленно собрались на чрезвычайное заседание.

— Слушаюсь, сэр.

Конечно, это заседание было, как всегда, только пустой тратой времени. Сборище обычных невежд, которые обожают отвечать на вопросы вопросами. Под конец Лейн, уже еле сдерживаясь, повторил свое провокационное приглашение членам Комитета подняться вместе с ним на борт «Ориоля» сегодня вечером и строго предупредил:

— С момента оповещения нужно быть у космического лифта в течение получаса.

Когда Лейн вернулся в свой офис, то за стеклянной дверью, отделяющей приемную от кабинета, увидел какого-то незнакомого человека, явно ожидавшего его. «Кто бы это мог быть?» — недовольно подумал Лейн и вошел в звуконепроницаемую комнату.

— Слушаю вас, — вежливо обратился он к незнакомцу.

— Я — мистер Портани из Центра подготовки детских групп, — ответил мужчина, который был примерно одного возраста и комплекции с Лейном.

— О, да, да! — воскликнул Лейн. Он немного помедлил, обдумывая, как бы отказаться от этой беседы, столь неуместной в такой момент. Но тут же решил, что все равно сейчас он может только ждать дальнейшего развития чрезвычайной ситуации в космосе, а ничего конкретного пока делать не может. Так отчего бы и не поговорить с этим «теоретиком». — Присаживайтесь, — вежливо указал на стул Лейн.

— Сначала вы, — почтительно ответил мистер Портани, и уже через минуту Лейн начал слушать первую в своей жизни лекцию об организованных детских группах.

— Нормальный взрослый человек, — начал мистер Портани, — это разумное существо. Если он действительно нормален, то прекрасно понимает, что люди должны быть готовы к сотрудничеству, быть совершенно искренними, ответственными, не стремиться к превосходству над другими людьми и никоим образом не нарушать личные права любого другого нормального человека.

В случаях же, когда взрослый человек так или иначе нарушает эти основные правила, это объясняется различного рода нарушениями его моральных стереотипов в детские и юношеские годы Таким образом, детский и подростковый периоды являются решающими для всей последующей жизни человека.

Вот, например, у старших подростков в возрасте до восемнадцати лет очень остро стоит вопрос личной храбрости. Отсюда и происходит такая позорная кличка — «желторотый». Взрослые, у которых комплекс «сверхсилы» остается доминирующим, на эмоциональном уровне, по сути, так и остались подростками. Отсюда следует, что потребность человека в «мускульном» самовыражении должна быть, по логике вещей, удовлетворена до восемнадцати лет. Как показали наши наблюдения, мальчики и девочки обладают равными способностями, но при условии, что они воспитываются в смешанных группах.

Из этого следует, что самые простые обязанности полиции могут выполнять подростки, организованные в группы, действующие по установленным правилам. Считается вполне нормальным, что юноши стремятся быть храбрыми, а девушки восхищаются их храбростью (что косвенно тоже является стремлением к храбрости).

Но если, повторяю, у взрослого человека продолжает доминировать тяга к силовому самовыражению, то это значит, что его духовное развитие остановилось на подростковом уровне.

Эти взрослые люди, соответственно, могут причинить подобный же вред и своим детям, если они будут заниматься их воспитанием. Поэтому лучшее естественное воспитание — в среде своих сверстников — дети могут получить лишь в детских группах, которые, разумеется, действуют в строгом соответствии с разработанными правилами и в чрезвычайных случаях обращаются за советом или за помощью к нейтральным взрослым «свидетелям» из нашего Центра.

На лице Лейна появилось странное выражение, когда он услышал, что слава храбреца, сопровождавшая его всю сознательную жизнь, по новой теории, оказывается, есть не что иное, как «пережиток» его далекой юности, когда ему хотелось поскорее стать взрослым. То есть отнюдь не является чертой, присущей взрослому Лейну!

С трудом преодолев вспышку яростного отрицания и весь красный от таких усилий, Лейн требовательно спросил:

— А кто же, по-вашему, будет летать в космические экспедиции? Мальчишки или мужчины?

— В основном молодые люди, и девочки и мальчики, — последовал неожиданный ответ, — но при них будет взрослый человек, творческие возможности которого могут понадобиться в ключевые моменты.

— Что же вы оставляете для взрослых людей? — Лейн почувствовал какую-то растерянность.

— Мы глубоко убеждены, — не запнувшись ни на секунду, мягко ответил Портани, — что человеческие существа, разумеется, я говорю лишь о нормальных взрослых людях (поскольку ребенок, юноша — всегда лишь эмбрион будущей личности), найдут свое место в нашей Вселенной.

— Наверное, за восемь с половиной лет у вас собрана какая-то статистика. Как, по вашем оценкам, обстоит дело с детской преступностью? — неожиданно спросил Лейн.

— Девять лет назад через руки полиции ежегодно проходили тысячи строптивых юнцов. К настоящему же времени у нас всего примерно двести подростков находятся в так называемых лагерях. Это, как правило, подростки, которые не подчинились закону групп и сами «вытолкнули» себя из них. И это все, что можно сказать о детской преступности в сегодняшнем Спейспорте.

Лейн встал: он услышал более, чем достаточно. Хватит. Холодно глядя в глаза мистера Портани, он подвел черту под этой «познавательной» беседой:

— С сожалением должен вам заметить, что, на мой взгляд, само движение детских групп как таковое является, по сути, сплошным правонарушением. По вашим оценкам, вы считаете, что сократили детскую преступность. А по моим, вы, наоборот, увеличиваете ее за счет включения в эти группы всех детей и подростков города. — Лейн сделал характерный жест рукой, показывая, что дальнейшие споры бесполезны. — Я сегодня слишком занят, чтобы вплотную заняться всем этим безумием, о котором вы мне поведали. Но в ближайшее время, обещаю, я самым тщательным образом займусь вашим Центром со всеми его порочными теориями.

— Командир Лейн, — сказал побледневший от волнения мистер Портани, — я уверен, что сейчас, после стольких лет, ни один, даже самый могущественный человек, не в силах прекратить существование этих групп.

— Посмотрим, — жестко ответил Лейн.

— Мы предоставили вам всю информацию и больше, к сожалению, ничем помочь не можем. — Портани вежливо поклонился и вышел из кабинета. На этой, крайне неудовлетворительной, с точки зрения Лейна, ноте беседа закончилась. Лейн снова сел за стол.

Вскоре вошел Скотт и, терпеливо подождав, когда его заметят, сообщил:

— Звонит капитан Миджнейлен, он приглашает вас на ленч в нашу столовую.

Лейн горько усмехнулся: пожалуй, на сегодня у него и так хватало отрицательных эмоций, так что он с удовольствием отложит на потом новое ощущение, когда все глазеют на твою тарелку, где лежит только «разрешенная» еда.

— Передайте капитану, — медленно проговорил Лейн, — что у меня сегодня плохой расклад. Как-нибудь в другой раз.

Но уже через несколько минут он забыл обо всем: огромная обзорная панель в кабинете опять «заговорила»:

— Инопланетный флот приближается к орбите Урана и около семи вечера достигнет Сатурна. Направление прежнее — зеро.

— В какое, по вашем оценкам, время может состояться первое столкновение с нашими кораблями? — спросил Лейн, зная, что экипажи кораблей работают в хронорежиме Спейспорта.

— Мы не пропустим их дальше Юпитера. Так что, видимо, около девяти.

— Благодарю вас.

Не успел Лейн закончить, как зазвонил специальный телефон — впервые с того дня, когда он стал хозяином этого кабинета. Он быстро поднял трубку:

— Командир Лейн у телефона, мистер Президент.

— Командир, — услышал он голос Президента, — как вы считаете, должны ли мы оповестить население о надвигающейся опасности?

Лейн глубоко вздохнул, набираясь решимости, прежде чем ответить:

— Нет, мистер Президент. Вся наша электронная служба слежения контролирует район их передвижения, наши корабли постоянно курсируют в зоне между их кораблями и Землей. Давайте подождем до пяти часов, чтобы окончательно понять их намерения.

— Хорошо, командир, — последовал короткий ответ, и раздались частые гудки.

Закончив разговор с Президентом, Лейн тут же подошел к интеркому и вызвал Скотта.

— Вы, наверное, уже достаточно хорошо разобрались в моем характере, мистер Скотт, и вам будет понятна в целом логика моих последующих действий: во время кризисных ситуаций я стараюсь помнить обо всем, вплоть до мельчайших деталей, и не упускаю из внимания малейшую возможность, способствующую выходу из кризиса. Поэтому в течение ближайших двух часов нам с вами придется заниматься достаточно странными вещами и делать это очень быстро и оперативно.

— Перейдем на сверхсрочное исполнение, сэр.

— Итак, во-первых, меня не оставляет мысль, что Лен Джагер был тоже подвергнут воздействию К-энергии. Свяжитесь с больницей и, если он все еще там, пусть подойдет к телефону.

Когда выяснилось, что Джагер только что вышел из больницы и в данный момент направляется домой, Лейн попросил связать его с миссис Джагер. У женщины, разговаривающей с ним тихим печальным голосом, он спросил, не замечала ли она в последнее время каких-либо странностей в поведении своего мужа или сына.

— Муж — все такой же, — апатично ответила женщина — Но Бад стал гораздо умнее, чем был еще совсем недавно. Видимо, группа хорошо повлияла на него.

— Не кладите трубку, — с заметным неудовольствием сказал Лейн, передал трубку Скотту и распорядился: — Скажите ей, чтобы Джагер позвонил нам сразу, как придет домой.

В два сорок три пополудни Лейн кончил довольно бестолковый разговор — это был уже четырнадцатый по счету вариант его «малейших возможностей» — с офицером пропускной службы города, который докладывал в свое время о возвращении Бада в Спейспорт после его второго «побега» из дома. Лейн раскачивался на носках, обдумывая, что еще можно предпринять, когда Скотт передал ему трубку другого телефона:

— Это мистер Рейд, председатель Комитета.

— Скажите, что я перезвоню ему, если это не срочно, — рассеянно ответил Лейн.

Скотт довольно долго слушал, что говорит Рейд, и лицо его менялось на глазах. Он протянул Лейну трубку и дрожащим от волнения голосом сказал:

— Вам лучше самому выслушать мистера Рейда, сэр.

Лейн, немного удивленный, взял трубку и начал слушать. На другом конце провода Дезмонд Рейд, по обе стороны которого напряженно вытянулись Ли Дэвид и Майк Саттер, бодро сообщил:

— Думаю, лучше я приведу к тебе этих ребят, и ты сам выслушаешь их и примешь решение.

— Постой, дай мне разобраться, они сами заметили что-то необычное в Баде сегодня утром?

— Да. Но что именно они заметили, тебе лучше услышать от них самих.

— Давай их сюда!

— Будем через четыре минуты.

Лейн положил трубку и посмотрел на своего секретаря:

— Мне кажется, вы что-то слишком разволновались, Скотт. Пока ничего особенного, просто — одна из возможностей, и только.

Скотт удивленно взглянул на шефа и прошептал:

— Разве он не сказал вам?

— Ну почему, он сказал, что в поведении Бада заметили нечто странное.

— Мне он сказал, что этот мальчик, вероятно, внеземного происхождения.

Наступила пауза. Не мигая Лейн смотрел на секретаря, рот его был чуть приоткрыт. Потом он тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения, и медленно произнес:

— Это не так просто — подобное перевоплощение… Ну, а все-таки, почему нам не взглянуть самим на этого Бада Джагера. — Это уже был прежний решительный Лейн. — Мистер Скотт, дайте указание военной полиции арестовать его и доставить к нам в офис.

В дверях Скотт столкнулся с Рейдом, который входил в кабинет в сопровождении двух юношей. При виде их Лейн подсознательно напрягся и сдержанно сказал:

— Мистер Рейд кое-что сообщил мне. Расскажите вашу историю.

Но ребята не сразу заговорили: казалось, они были настолько поглощены всем, что увидели в кабинете, что не очень-то и слышали слова Лейна. С почти детским восхищением они рассматривали панель обзора размером почти во всю стену, понимая, что это — не просто экран, а огромное окно в живой мир космоса, непрестанно меняющегося прямо на их глазах…

Когда Ли и Майк закончили свой рассказ, наступила тишина. Было видно, что Лейн переживает какую-то внутреннюю борьбу. Рейд, прищурившись, наблюдал за ним, потом подошел и тихо сказал:

— Джон, мне показалось, что ты сейчас испытываешь что-то вроде радости. Что может быть такого приятного во всей этой ситуации?

— Радость? — отшатнулся Джон, но на лице появилось виноватое выражение. — Дез, — ответил он вполголоса, — ты прав, потому что первой моей мыслью было, что враг нащупал наше самое слабое место — детские группы. И мне действительно стыдно, что в такой момент я способен радоваться тому, что оказался прав насчет этих групп. И тем не менее, это так. Именно через группы они сумели внедриться и свободно действовать. Но не будем сейчас об этом, это уже не имеет значения. Наша задача остается прежней. — Лейн отошел от Рейда и громко сказал: — Я уже дал указание военной полиции арестовать Бада Джагера. А ребята, я думаю, могут пока подождать в моем кабинете для совещаний, чтобы они опознали Бада, когда его сюда доставят.

Рейд отвел джэбберов в конференц-зал, прикрыл за ними дверь и уже направился к выходу, но остановился и сказал:

— Мне сейчас привезут комплект летного снаряжения. — Рейд чуть смущенно улыбнулся. — Я полечу на «Ориоле» вместе с тобой.

— Дез, оставь эту юношескую браваду…

— Но ты же сам пригласил на борт «Ориоля» всех членов Комитета.

— А это уже моя собственная бравада, если угодно, — цинично ухмыльнулся Лейн, — потребовать, чтобы эти, идиоты из Комитета… Но ты-то понимаешь, что к ним не относишься.

— И все-таки, — улыбнулся Рейд, — у меня неодолимое желание быть с ними рядом, с этими взрослыми детьми, одержимыми, как ты говоришь, юношеской бравадой. — Рейд коротко отсалютовал и, продолжая улыбаться, вышел из кабинета.

Лейн сидел за столом, мысленно перебирая варианты того, что можно было бы сделать еще в оставшиеся часы. Вдруг в кабинет вбежал Скотт и молча положил перед ним на стол лист бумаги. Его дрожащий палец уперся в две последние строчки текста. Лейн, не читая, бросил взгляд на листок и сразу понял, что перед ним лежит компьютерная распечатка ордера на испытательный полет корабля «Омнивалчер» 2681-Е: пилот-капитан Питер Сенниз и два пассажира. Как указывалось в двух последних строчках, имена пассажиров — Сьюзен Лейн и Бад Джагер.

Но единственное, что упустил Лейн, он не обратил внимания на дату, стоявшую в самом конце документа. Он поднял глаза на покрасневшего от волнения Скотта и раздраженно сказал:

— Мистер Скотт, это — не такая уж свежая информация. Если бы моя жена знала, что в то воскресенье Сьюзен была не единственным пассажиром на корабле, она бы волновалась гораздо меньше. Я, правда, не понимаю, почему только сейчас стало известно имя второго пассажира — Бада Джагера…

— Сэр, — перебил его побледневший Скотт, — этот документ не имеет никакого отношения к тому воскресному полету. Он получен мною только что, и я сразу принес его вам. Этот военный корабль, пилотируемый Сеннизом, стартовал в космос сегодня в девять часов утра.

Лейн схватил документ и прочел его с начала и до конца. Все правильно, получен несколько минут назад. Побледневший Лейн откинулся на спинку стула и какое-то время сидел неподвижно, бессмысленно глядя в пустое пространство. Наконец он выпрямился и обратился к Скотту, медленно, будто с трудом, подбирая слова:

— Мистер Скотт, когда вернется мистер Рейд, прошу вас не упоминать имя моей дочери. Нам предстоит принять трудное решение, и я не хочу, чтобы этот факт повлиял на его позицию, как это может случиться со мной. Нужно, чтобы хоть один человек действовал объективно.

— Понял, сэр, — тихо ответил Скотт и, помолчав, спросил: — А как насчет миссис Лейн, командир?

— Когда я утром уходил из дома, — слабо улыбнулся Лейн, — моя жена была в полной уверенности, что Сьюзен крепко спит в своей постели. Теперь ясно, — он похлопал ладонью по листу бумаги, — где она уже была в это время. — Лейн опять помолчал, лицо исказилось от боли. — Позвоните, пожалуйста, моей жене, пусть она немедленно приедет сюда. Думаю, она должна быть здесь, что бы ни случилось потом. И если будет хоть какой-то шанс услышать несколько слов от нашей любимой дочери, то она первая имеет на это право. Вы просто скажите, чтобы она немедленно приехала, не объясняйте причину.

Глава 30

Это был странный сон… Эстелл будто проваливалась в какую-то вязкую мглу, потом просыпалась и, не успев осознать себя наяву, опять погружалась в небытие. Когда она очнулась, было уже начало третьего, и в пустой комнате громко прозвучал ее голос:

— Через час Сью уже вернется из школы.

Она встала с кровати и пошла в гостиную, чтобы закончить уборку. Эстелл начала вытирать пыль с поверхности бара, когда наконец заметила записку дочери.

Эстелл дрожащей рукой набирала номер мужа, когда Скотт начал звонить в дом Лейнов. Сделав несколько попыток дозвониться, ему пришлось доложить шефу, что его домашний номер беспрерывно занят, но в этот момент на многоканальном телефонном комплексе загорелся сигнал, и Скотт быстро снял трубку. Послушав, он сказал Лейну

— Ваша жена, сэр.

Лейн немного выждал, потом тихо заговорил, поднеся трубку к самым губам, будто стремясь в этот момент оказаться как можно ближе к жене.

— Эстелл, я только что узнал, что наша Сьюзен находится сейчас на борту «Омнивалчер» вместе с капитаном Сеннизом. Дез и я, мы хотели бы, чтобы ты приехала сюда. Тем временем я свяжусь с Сеннизом и узнаю, как у них там все обстоит. О'кей?

— Подожди! — закричала Эстелл на другом конце провода. Она прочла ему записку Сьюзен…

Слушая голос жены, Лейн никак не мог примириться с тем, что вся ответственность за происходящее ложится, по сути дела, на его плечи. В этом была чудовищная несправедливость, он не виноват, что все так ужасно совпало… Ну нельзя же предположить, что инопланетяне сумели каким-то образом использовать корабль Сенниза, чтобы тайно покинуть Землю Но именно эта безумная мысль колотилась в голове Лей-на… Необходимо было срочно связаться с «Омнивалчер» 2681-Е.

— Эстелл, — убежденно проговорил Лейн, — я не могу поверить, что капитан Сенниз способен участвовать в таком спектакле, как свадьба с похищением девушки-подростка. Не говоря уже о том, что он, по-моему, вообще не из «женатиков»…

— Что? Что ты сказал? Что это значит? — встрепенулась Эстелл.

Джон замолчал, поняв, что свалял дурака, выразившись столь двусмысленно. Да, нехорошо получилось, но он не успел открыть рта, как вновь услышал крик жены:

— Будь готов к тому, что я залеплю тебе пощечину, как только доберусь до тебя!

Но ситуация была невообразимо хуже, чем представляла себе Эстелл. Лейн стиснул зубы и сдержанно ответил:

— Что ж, не возражаю, если заслужил это. А теперь мне нужно как можно скорее связаться с Сеннизом, пока ты едешь ко мне.

— Будет гораздо быстрее, если ты свяжешься с ним и сразу перезвонишь мне домой!

— Бога ради, Эстелл, перестань препираться со мной и немедленно выезжай.

Лейн бросил трубку и поднял бледное измученное лицо.

— Понятно, что дела обстоят хуже некуда, но это — единственное, что мы можем сделать для начала в данный момент.

— Может быть, — дипломатично откликнулся Скотт, — все не так уж плохо. Возможно, они уже на Томбе или другом спутнике.

— Не будем обольщаться! — Лейн мрачно взглянул на секретаря. — Сейчас уже ясно, почему корабли инопланетян движутся в направлении Земли. Они собираются подобраться к «Омнивалчер», чтобы маленький Бад смог исчезнуть с ценнейшей для них информацией.

— Командир, — официально обратился Скотт, — разрешите связаться с Сеннизом? — У Лейна перехватило дыхание. Конечно, он должен был хотеть этого и немедленно сказать: «Давай, действуй». Но слова застревали в горле, потому что… он не желал слышать то, что ему, профессионалу, было и так ясно: Сьюзен уже нет в живых… Лейн шумно вдохнул воздух и с тайной надеждой сказал:

— Они сейчас, наверное, вышли за пределы орбиты Марса.

— В таком случае коммуникационный компьютер автоматически перейдет на трансмиссионную систему связи через одну из орбитальных станций, не так ли?

— Да, именно так, — устало ответил Лейн и кивком отпустил Скотта. — Можете выполнять, вы свободны.

В следующую минуту одновременно произошли две вещи. Во-первых, в кабинет вошел Дезмонд Рейд с небольшим чемоданчиком в руках, увидел, что Лейн занят разговором с секретарем, и тихо проследовал в конференц-зал, где сидели главные «свидетели» Ли и Майк. И во-вторых, не успел Лейн договорить до конца, как Скотт уже протянул ему трубку и невозмутимо объявил: — На связи капитан Сенниз, сэр.

Глава 31

Бад Джагер прибыл к указанному Сеннизом ангару «Омнивалчер», где его попросили отметиться в журнале и подождать пилота в специальной комнате ожидания. Он тихо сидел, наблюдая за снующими в разные стороны людьми. Когда открывалась дверь в ангар, то мощный гул машин перекрывал человеческие голоса. От машин исходила мощная вибрация. Впервые с тех пор, как оказался на Земле, Бад физически ощущал мощь того, что было создано руками человеческих существ.

Инопланетный мальчик сидел очень тихо, впитывая, словно губка, все происходящее. Двое служащих время от времени поглядывали в его сторону из-за решетки турникета. Наконец один не выдержал:

— Никогда не видел такого спокойного ребенка. Как сел, так и сидит, даже пальцем не пошевелил. С кем он летит?

— Это пассажир Сенниза, — ответил другой, взглянув в регистрационный лист.

— Ха! Что это с Сеннизом, переключился на мальчиков? Пацан прямо оцепенел от страха. — И они довольно заржали.

В последний момент, незадолго до девяти, прибыл Сенниз, таща за руку запыхавшуюся Сьюзен.

— Привет, Бад, — еле выдохнула девушка, но Сенниз уже торопливо подталкивал их в открытую дверь ангара. Мальчик едва успел спросить на ходу:

— А ты что здесь делаешь?

— Я потом скажу тебе, — еле поспевая за Сеннизом, торопливо проговорила Сьюзен, потом обернулась и добавила: — Знаешь, полет в космос — это так грандиозно, что все остальное уже не имеет значения.

Бад в полном замешательстве торопливо ковылял последним.

Ребята не отставали ни на шаг от уверенно шагающего Сенниза, который через гигантское нагромождение мощных космических машин привел их наконец к ожидавшей их «Омнивалчер». Они уже вскарабкались с помощью Сенниза на трап, а Бад все еще никак не мог понять, что здесь делает Сьюзен. Он послушно уселся рядом с ней на сиденье, следуя ее указаниям, пристегнул ремни… но, увидев, что она сделала то же самое, не выдержал:

— Уж не собралась ли ты тоже лететь?

Сьюзен улыбнулась и молча кивнула.

— Н-н-о ты уже летала, совсем недавно! — возмущенно воскликнул Бад, не успев придумать более разумного довода. Но Сьюзен даже не взглянула на него, рассеянно улыбаясь каким-то своим мыслям. — Сьюзен, подожди, не…

По другую руку Сьюзен устроился Сенниз, два легких щелчка и ремни удобно облегают тело, надеты наушники, пилот был готов к очередному патрульному рейсу. На обзорной панели, расположенной у их ног, было видно, как начинает медленно раздвигаться огромный купол ангара.

Бад пребывал в полном замешательстве и никак не мог принять окончательное решение. Так, озадаченный, погруженный в свои нелегкие мысли, он неподвижно сидел рядом со Сьюзен. Его всегда ярко блестевшие глаза чуть прикрылись и, казалось, потускнели.

Они летели уже минут тридцать, когда Сьюзен, непрестанно зевая, сонно пробормотала:

— У меня глаза слипаются, я почти всю ночь не спала. Немного посплю, сэк?

— Сэк, — ответил Питер Сенниз. Через минуту, когда девушка крепко спала, чуть склонив голову на левое плечо, Сенниз признался Баду, как мужчина мужчине: — На самом деле во время завтрака я дал ей легкое снотворное в апельсиновом соке. Нам довольно долго лететь, пусть поспит.

Бад кивнул, но ничего не ответил, лишь на мгновение блеснули глаза, словно «регистрируя» эту информацию. Бад хорошо помнил правило, которое предписывало говорить вслух лишь при необходимости: пусть объект гипноза сам обосновывает свои нерациональные поступки.

По непонятным причинам Бада меньше беспокоило незапланированное присутствие Сьюзен на корабле, когда она вот так, как сейчас, мирно спала, чуть провиснув на пристяжных ремнях. Шли часы, а Бад так и продолжал неподвижно сидеть, в то время как мощная машина неслась к орбите Марса, с поразительной легкостью преодолевая фантастическое пространство между Юпитером и Марсом.

Около трех часов дня Сьюзен проснулась, потянулась затекшим от долгого сна телом и, широко раскрыв ясные глаза, радостно спросила:

— Мы еще не на Томбе?

Этот невинный вопрос неожиданно имел двойной эффект. Бад, казалось, совсем забывший о присутствии Сьюзен на борту корабля, вдруг опять запаниковал. Он быстро посмотрел на Сенниза и увидел на лице пилота настоящее смятение: казалось, тот глубоко задумался над чем-то. Мальчик напряженно всматривался в его лицо, и невольно его мысли обратились к отцу, он растерялся и действительно не знал, как поступить…

«О, мой отец… — Он с надеждой послал свой невидимый сигнал в пространство… — Когда ты придешь? Ты мне так нужен сейчас!»

По счастливой случайности сигнал мальчика достиг отца: в этот момент он в очередной раз вышел в открытый космос, чтобы зарегистрировать скорость приближающейся «Омнивалчер».

«Мой сын, ты замечательно справился со своей задачей!»

«Но на борту неожиданно оказалась Сьюзен, отец… — замялся Бад. — Она только что спросила, куда мы летим».

«Ты проделал все в точности, как тебя учили, во время разговора с капитаном Сеннизом?» — забеспокоился отец.

«Да, я бросил кристаллик к его ногам, как только он отвернулся, и произнес все необходимые слова».

«Правильно!»

«Но, отец, мне не сказали, что делать, если на борту окажутся другие пассажиры».

«Да, это был серьезный промах — не предусмотреть, что ты можешь в течение этого времени к кому-то серьезно привязаться».

«Но это же Сьюзен, отец! Она из нашей группы!»

«Твое успешное исчезновение с Земли — слишком важная для всех нас задача, мой сын. Не перебивай меня! Ты сказал, что Сьюзен спросила Сенниза, в каком направлении движется лайнер?»

«Да, но сначала о Сьюзен…»

«Что ответил капитан Сенниз?»

«Он еще не ответил. Он прямо-таки застыл в раздумье», — прозвучал ответ уныло и недовольно.

«Их летчики, постоянно летающие в космос, проходят специальную подготовку, дающую им стойкий иммунитет против обычного гипноза. Но ты сумел пробить его «оборону» и проникнуть в сознание. С ним, наверное, никогда такого не случалось, чтобы какой-то мальчишка… Хорошо, теперь, насколько я понимаю, он начинает приходить в себя, если он задумался о неправильном курсе. Ну что же, ты знаешь, что я должен делать в этом случае!»

«Ой!»

«В чем дело?»

«Капитан Сенниз разговаривает с кем-то по радиотелефону».

Глава 32

Вместо того, чтобы немедленно выхватить трубку из протянутой руки Скотта, командир космического флота Джон Лейн лишь встал из-за стола и коротко приказал:

— Пусть капитан Сенниз остается на связи. Я буду говорить с ним через минуту.

Лейн быстро прошел в конференц-зал и, знаком подозвав Рейда, в нескольких словах четко обрисовал ситуацию на «Омнивалчер». Он упомянул только имена Сен-низа и Бада, ничего не сказав о Сьюзен.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь, Джо? — негромко спросил он друга. — Я понимаю, что, возможно, мне придется отдать приказ уничтожить этот лайнер. Ты согласен?

— Ни при каких обстоятельствах! — с жаром воскликнул Рейд, изумленно глядя на Джона. — Этот лайнер, возможно, наша единственная надежда установить связь с этими существами. Ты же сам говорил мне, что переговоры — единственно разумный выход из положения.

— Дез, благослови тебя Бог за твое решение! — с чувством огромного облегчения ответил Лейн. — Я тоже так считаю, но боялся, что, может быть, личные чувства берут верх в этой чрезвычайной ситуации.

— Что ты имеешь в виду? Какие еще личные чувства?

— Дез, Сьюзен находится на борту «Омнивалчер».

С побелевшим от волнения лицом тот, еле дыша, спросил:

— Эстелл знает?

Лейн покачал головой.

— Еще нет, но она уже едет сюда. Скоро узнает.

Они вернулись к столу Лейна, и тот поставил палец на красную кнопку пульта связи.

— Ты согласен? — утвердительно спросил он Рейда.

— План «Д»? — просто ответил тот.

— А что еще остается делать? Нажму кнопку, и компьютер выведет на общую прямую связь Президента, кабинет министров и весь высший эшелон административного управления, чтобы они могли немедленно принимать по ходу дела необходимые решения. Правильно?

Лейн нажал красную кнопку и кивнул Рейду:

— Пригласи мальчиков, может понадобиться их помощь.

Только после этого Лейн взял трубку из рук Скотта, но, прежде чем заговорить, коротко приказал:

— Когда приедет моя жена, расскажите ей все.

— Слушаюсь, сэр, — тихо ответил тот.

Лейн заговорил с Сеннизом так, будто перед ним сидели все эти высокого ранга люди, которым было необходимо уяснить себе всю информацию, полученную к настоящему моменту.

— Говорит командир космического флота Джон Лейн. Я разговариваю с капитаном Питером Сеннизом, пилотом лайнера «Омнивалчер» 2681-Е, находящегося на расстоянии шести часов полета от Земли. Подтвердите.

— Да, командир. Я полагаю, у меня возникла проблема… я только что узнал о ней.

— Капитан Сенниз, прежде чем вы расскажете об этом, укажите точно, где вы находитесь.

— Квадрат тридцать один, четыре-точка-ноль-три.

Когда Лейн снова заговорил, его голос стал иным: казалось, он уже находится на борту «Ориоля», откуда подает обычные рабочие команды:

— Всем командирам кораблей, находящихся в непосредственной близости, немедленно подойти к «Омнивалчер» и оставаться рядом.

Затем Лейн опять обратился к Сеннизу, и голос его стал по-прежнему строго официальным:

— Капитан, у нас есть основания полагать, что на борту вашего корабля в качестве одного из ваших пассажиров находится инопланетянин. Постарайтесь сделать так, чтобы мы могли переговорить с ним. А теперь расскажите о ваших проблемах.

— Мне только что стало известно, — послышался хладнокровный голос Сенниза, — что этот мальчик вчера утром сумел загипнотизировать меня. Сейчас мне удалось избавиться от воздействия гипноза, и я попытаюсь выполнить ваше требование. Минуту, сэр.

В наступившей тишине беззвучно проносились телепатические сигналы отца и сына:

«Отец, они на Земле все узнали и хотят говорить со мной».

«Это очень серьезно. Мне нужно вернуться на базу и запросить новые инструкции».

«Мне надо разговаривать с командиром Лейном?»

«Да, надо».

«Но… — заколебался Бад, — он ведь бутер».

«Но он, кроме того, еще и командир космического флота Земли, сын мой! Так что постарайся выяснить, чего он хочет, но сам ни о чем не рассказывай».

Тем временем Лейн подозвал Майка и Ли и показал им на две отводные трубки:

— Вы будете говорить с Бадом первыми!

— На связи мой пассажир, Бад Джагер, — послышался голос Сенниза. — У него микрофон и наушники. Говорите.

— Бад, — заговорил первым Ли, — это Ли Дэвид из «Красной Кошки».

— У-у-у! — раздалось в ушах всех, кто напряженно слушал этот разговор.

— Какие проблемы, Бад? — деловито спросил Ли. «Что мне ответить ему, отец?» — взволнованно телепатировал мальчик.

«Просто спроси, что он хочет знать».

«Я и так знаю, что он хочет. По правилам не положено отвечать вопросом на прямой вопрос лидера твоей группы».

— Бад, — снова заговорил Ли, — ты все еще считаешь себя джэббером?

— Д-д-а, конечно. А вы меня еще не исключили, нет?

— Еще нет. Но, если ты сам считаешь себя джэббером, тогда должен поступать по всем правилам.

— Мне бы хотелось остаться в группе, но я не знаю как джэбберу нужно поступать в такой ситуации. Со мной такое в первый раз!

— Какая ситуация, Бад? В чем проблема?

— Мой отец говорит, что я не должен отвечать на этот вопрос. А у нас, на нашей планете, мальчик всегда должен слушать отца.

— Послушай, Бад, — неожиданно ворвался голос Майка, — мы хотим мира. Только джэбберы могут добиться его. Сэк?

Ли жестом приказал Майку молчать и кивнул Лейну, приглашая его продолжить дальнейший разговор. Лейн поднес микрофон к губам и негромко сказал:

— Бад, с тобой говорит командир Лейн.

— А, знаю, вы — отец Сью. Но вы же бутер!

— Да, очень может быть. Но зато я хорошо знаю сложившуюся ситуацию. Мы хотели бы переговорить с представителями вашей расы. Бад, мы хотим знать, почему они не откликнулись на все наши попытки связаться с ними? Почему, Бад?

— Потому что вы без всякого предупреждения бросали бомбы на нашу родную планету!

— Нет! Мы никогда не делали этого!

— Но кто-то сделал это. Мы пытаемся выяснить, для этого я и оказался у вас. Мы обязаны выяснить, кто наш враг.

— Земля не делала этого, поверь, Бад.

— Именно поэтому наши и не хотят устанавливать с вами связь, они думают, что вы ни за что не признаетесь, а мы так и не будем знать всей правды и вечно будем вас подозревать.

— Минуту, Бад. — Лейн ладонью прикрыл микрофон и вполголоса приказал Скотту: — Срочно приготовьте микропленки с копиями всех документов и фотоматериалов по всем нашим космическим экспедициям. Быстро!

— Слушаюсь, сэр.

Лейн убрал руку с микрофона и опять обратился к Баду:

— А как ты сам думаешь, Бад? Ведь ты жил среди нас и кое-что о нас уже знаешь.

— Ну, такие, как вы или мистер Джагер, довольно-таки ужасные существа. Но некоторые другие мне очень понравились.

— Но мы не делали этого, Бад. Я могу поговорить с твоим отцом?

— Я спрошу у него.

— Он, что, недалеко?

— Он, то есть его энергетический дублер, рядом с «Омнивалчер».

— Такой же дублер, какой был и в Спейспорте, да?

— Да, конечно.

«Мой отец, командир Лейн хочет поговорить с тобой».

«Я же предупреждал тебя, чтобы ты не давал ему никакой информации. Почему ты не послушался?»

«А Майк говорит, что именно джэбберы должны установить мир между всеми. Он говорит, что взрослые неспособны на это».

«Я только что получил инструкции: немедленно брось вторую капсулу!»

«Н-н-о тогда и Сьюзен тоже умрет!»

«Мой сын, делай, что тебе приказывает твой отец!»

«Но я не могу такое совершать против члена моей группы, не могу… Не буду!»

«Так, ну что же хочет командир Лейн, мой непослушный сын?» — недовольно протелепатировал отец.

«Я… я сейчас спрошу у него».

Глава 33

Сразу после восьми часов вечера этого чрезвычайного дня Президент выступил с обращением ко всему миру. Свое драматическое сообщение он закончил словами:

— В настоящий момент Главнокомандующий космического флота Земли Джон Лейн и Председатель Комитета по космосу Дезмонд Рейд направляются к флагману многопланетного космического флота, чтобы передать материалы, полностью опровергающие обвинения в адрес нашей планеты в том, что мы вероломно бомбили их города.

Но на самом деле эти слова отражали, скорее, надежду, чем реальность. По мнению экспертов и аналитиков, нельзя было ручаться, что инопланетяне действительно намерены вести переговоры с Землей: не было дано ни единой гарантии того, что они изменили свое изначально отрицательное отношение к переговорам с человеческой расой. Некоторые скептики даже намекали, что Лейна и Рейда, возможно, уже нет в живых.

Лишь одно было известно каждому и не вызывало никаких сомнений: инопланетяне твердо пообещали не препятствовать переходу Лейна и Рейда на борт «Омнивалчер» 2681-Е и разрешили вернуться на Землю капитану Сеннизу и Сьюзен Лейн. Просьба Сенниза остаться на борту «Омнивалчер» в качестве пилота была решительно отвергнута Комитетом по космосу — специалисты опасались, что его сознание еще могло частично находиться под воздействием гипноза инопланетян. С этим — и не более того — Лейн с Рейдом покинули Землю, которая, казалось, замерла в ожидании.

Космические флотилии двух планет застыли в положении полной боевой готовности, пока Земля делала последнюю попытку доказать свою невиновность и миролюбие.

На следующий день рано утром Сьюзен позвонила Ли:

— Я сегодня не приду в школу, но думаю, вы все равно собираетесь исключить меня из группы, так почему бы нам не собраться сегодня же вечером?

Когда Майк услышал о ее предложении, он отреагировал, как всегда, резко:

— Понятно! Ну что же, ей действительно есть, о чем порассказать.

— Но при сложившихся обстоятельствах, — задумчиво ответил Ли, — я не вижу причины, по которой мы должны исключить Сьюзен… если только она сама этого не захочет.

Майк явно не ожидал услышать подобное и озадаченно сказал:

— Знаешь, Ли, я думаю, тебе больше не надо возглавлять группу «Красная Кошка»!

— И этот вопрос мы обсудим сегодня вечером, — хладнокровно ответил тот. — А ты, как я посмотрю, по-прежнему питаешь ко мне дружеские чувства!

Ли добродушно улыбнулся, раздумав принимать всерьез слова товарища. Но Майк считал, что сказал еще не все:

— Ты оказался слабаком перед девчонками. И ты им принес только один вред — сначала Долорес, а потом — Сьюзен.

— Предлагаю все оставить до собрания. — Ли уже не улыбался. — Мы непременно уладим все дела и с Долорес, и со Сьюзен, да и со мной тоже. Сэк?

И не дожидаясь ответа, Ли быстро вошел в здание школы.

Этим вечером десятки джэбберов устремились в красивое городское здание, над входом в которое висел простой указатель:

ЦЕНТР ДЕТСКИХ ГРУПП

Один из полицейских, помогавших накануне «Красной Кошке» отстоять Джагера-младшего от отца, присвистнул, глядя на проходящих ребят:

— Эй, Генри! Тут, по-моему, собралось не менее дюжины групп. Интересно, из-за чего они так переполошились?

— Пойдем,выясним у них, — разумно ответил его напарник, и они направились к настежь открытой двери, выходившей в холл. Заглянув, полицейские увидели, что небольшой зал уже забит до отказа, и Генри спросил у стоявшей в дверях Мериэнн:

— Что тут у вас происходит?

— Мы сегодня собираемся исключить из нашей группы несколько джэбберов, один из них — Ли.

— Ли Дэвид? — удивленно переспросил констебль.

— Ну и ну, — сокрушенно покрутил головой второй. — Эти джэбберы никого не щадят! — Полицейские отошли, и Мериэнн кинулась навстречу спешившей Сьюзен.

— Ты подожди, пока тебя вызовут, Сьюзен. Тебя обсуждают второй — после Ли.

— Ли? — повторила за ней Сьюзен, и ее хорошенькое личико вытянулось от удивления и возмущения. — Но это же просто безобразие! Я пойду туда, и попробуй только остановить меня!

Она быстро направилась в зал, и Мериэнн, беспомощно пожав плечами, двинулась следом за ней.

Когда они вошли, Майк уже начал свою обвинительную речь:

— Уже тогда его мучер нарушала все правила и вела себя нечестно, — гневно продолжал Майк, «честь и совесть» «Красной Кошки», — но Ли делал вид, что ничего не замечает. Все было точно так же, что и несколько месяцев назад, когда он не сумел правильно повести себя с Долорес. Он проявил тогда полную безответственность!

Долорес презрительно сморщила носик, услышав, как опять «треплют» ее имя. Она стояла рядом с Питером Сеннизом, но побоялась взглянуть на него, чтобы не увидеть его реакцию.

Высокий, светловолосый юноша, ведущий собрание, обратился к присутствующим в манере верховного судьи:

— Из всех присутствующих здесь лидеров других, не заинтересованных, групп Том Кэннон и Джонни Саммо лучше всех знают ситуацию. Предоставляю слово Тому.

— Ли, — поднялся Том, — что ты можешь ответить Майку?

— В наших правилах говорится, — спокойно начал Ли, — что некоторые дети, как мальчики, так и девочки, могут покончить жизнь самоубийством в тех случаях, когда их начинают очень жестко критиковать и давить на них. Некоторые считают, что это происходит с теми, чьи родители с самого начала излишне потакали своим детям буквально во всем. Но я считаю, что до истории с Долорес в нашей группе ничего подобного не случалось. И вообще причиной всему, видимо, мое неправильное понимание самой идеи. Я думаю, что имеются в виду те дети, которые были ни в чем не виноваты, и их ругали совершенно незаслуженно, поэтому они и совершали самоубийство. Но мне не приходило в голову, что кто-нибудь, провинившийся так, как Долорес, будет изображать из себя невинную жертву, может даже лишить себя жизни, как будто он и в самом деле был ни в чем не виноват. Я был, конечно, не прав, но я действительно заблуждался. Мне продолжать или, может, вам неинтересно?

— Продолжай, — ответил за всех Том Кэннон.

— Теперь о Сьюзен. Я по-прежнему уверен, что она была совершенно не виновата в тот, первый, раз. А Майк устроил тогда над ней судилище, потому что его вообще всегда заносит, когда дело касается девочек-джэбберов: он излишне горячится и придирается. И хотя он вроде бы всегда ссылается на наши правила, но иногда напоминает жреца средневековой инквизиции, доводит самую хорошую идею до полного абсурда. Короче говоря, — Ли крепко сжал челюсти, — когда такой джэббер, как Сьюзен, сбегает из дома, чтобы выйти замуж за первого встречного, то ее группа просто обязана заново оценить все свои решения — от начала и до конца, чтобы увидеть, в чем они все ошибались. Когда сюда вызовут Сьюзен, я хочу…

Ли вдруг замолчал, потому что неожиданно увидел ее напряженное лицо. Но девушка уже направилась к нему и, не дойдя несколько шагов, заговорила дрожащим голосом:

— Оставьте Ли в покое. Обсуждать надо только меня, я заслужила это.

— Успокойся, Сью, — проговорил Ли, — все в порядке.

— Слушайте, джэбберы, — не обращая внимания на слова Ли, продолжала девушка, — я действительно оказалась вертихвосткой, хотя, может быть, и не безнадежной, потому что сама вовремя остановилась. Но целую неделю я всерьез принимала ухаживания капитана Сенниза.

— Замолчи, Сьюзен, — с отчаянием в голосе перебил ее Ли, но Майк тихо тронул его за руку и шепнул на ухо:

— Пусть она выговорится, не мешай. — Затем Майк подошел к Сьюзен и громко сказал: — Джэбберы, — он чуть сжал запястье девушки, — признаюсь, что был не прав, мы не должны были тогда в первый раз «вытаскивать на ковер» Сьюзен. Более того, я и сейчас уверен, что она настоящий джэббер. Я только хочу спросить тебя, Сьюзен, когда именно ты поняла, что делаешь что-то не то?

— Во время завтрака с Сеннизом, — тут же откликнулась Сьюзен, — он, как всегда, говорил какими-то намеками, что-то такое болтал, и я вдруг посмотрела на него другими глазами и увидела в нем того, кем он является на самом деле — просто незнакомый человек средних лет.

Сенниз вздрогнул и прикрыл глаза, едва сдерживая улыбку.

— А почему же ты после этого опять полетела с ним в космос? — продолжал допытываться Майк.

— Уж не думаешь ли ты, что я могла отказаться от такой фантастической экскурсии? — искренне удивилась она и оживленно заговорила, обращаясь ко всем присутствующим: — Джэбберы, вы даже не можете себе представить, чего вы лишены!

Юноша, ведущий собрание, вежливо подождал, пока она закончит, и объявил непреклонным тоном:

— Наверняка у тебя было грандиозное путешествие, не спорю, но думаю, что этот капитан настоящий охотник за джэбберами и им стоит заняться!

Долорес, стоявшая рядом с Сеннизом, толкнула его локтем и сказала вполголоса:

— По-моему, теперь настал твой черед.

— Меня собираются судить прямо здесь? — с ноткой привычной бравады спросил тот.

Долорес взглянула на него в каком-то странном замешательстве, затем обвела широко открытыми глазами лица ребят.

— А что, ухаживать за джэббером противозаконно? — неожиданно спросила она и внезапно замолчала, целиком уйдя в собственные мысли.

Между тем Ли подошел к Долорес и прямо обратился к ней:

— Ты готова вернуться обратно в группу?

Но та даже не шелохнулась, будто не слышала вопроса.

— Ну, давай, Долорес, — Сьюзен встала рядом с Ли, — признавайся. Ведь ты же не хочешь и в самом деле оказаться в лагере?

Но Долорес уже пришла в себя, на губах появилась ее обычная язвительная усмешка. Она внимательно посмотрела на Сенниза, лицо которого начало принимать все более несчастное выражение. Удовлетворенно кивнув самой себе, Долорес повернулась к Ли и задорно сказала:

— Может, я выйду замуж!

— Но ты еще слишком молода для замужества, — поспешно заметил Сенниз.

— Но зато я уже столько знаю! — беззаботно ответила Долорес — Кроме того, на той неделе мне уже исполнится восемнадцать.

— В чем дело, Долорес? — подозрительно спросил Майк, который, естественно, не мог и заподозрить, что на его глазах происходит элементарный шантаж юной девушкой взрослого мужчины, чье положение в считанные секунды стало просто угрожающим.

— Я думаю, — продолжала Долорес мягким, как шелк, голосом, — я стала бы прекрасной женой космического летчика. А если бы он вдруг не вернулся из экспедиции, я вполне могла бы выйти замуж второй раз.

Наступила глубокая тишина, все глаза были устремлены на молчащего Сенниза, во всем облике которого появилось что-то печально-прощальное.

— Капитан, — прямо-таки пропела Долорес, — как вы думаете, я могла бы оказать услугу летчику и выйти за него замуж?

— Да, думаю, могла бы, — выдохнул Сенниз, закончив мысленное прощание с привычным миром холостяка. Девушка была на седьмом небе после одержанной победы.

— Послушай, Ли, — в голосе почувствовался оттенок взрослой снисходительности, — я хотела бы отложить на неделю все эти вопросы, думаю, я выйду замуж на той неделе… И вообще, знаешь, я — как тот мост, под который хлынуло слишком много воды… Не думаю, что я подхожу для группы.

Ли задумчиво рассматривал ее некоторое время, а потом заметил:

— Послушав тебя, можно уверенно сказать, что ты действительно не очень подходящий для группы человек. Согласен. — Ли посмотрел на Сенниза и вежливо сказал: — Если ни у кого нет вопросов, то, думаю, вы можете идти. Надеюсь, в течение недели ваш вопрос будет решен. — Ли пристально взглянул на Долорес: — Сэк?

— Сэк, — ответило это легкомысленное создание. С видом собственника она продела руку под локоть Сенниза. Никто не сказал ни единого слова, пока эта пара не скрылась в дверях, но, казалось, раздался общий вздох облегчения.

Мериэнн поднялась на цыпочки и прошептала в ухо Майка:

— Я совершенно ничего не понимаю. Что все это значит?

— Ты только что была свидетелем того, как один хитрец перехитрил другого, — с нескрываемым сарказмом ответил тот.

На доли секунды на личике Мериэнн сохранялось выражение непонимания, но оно почти сразу прояснилось.

— О, я, конечно, поняла, что тот, кто женится на Долорес, получит то, что заслужил!

— Джэбберы, — послышался громкий голос Тома Кэннона, — на мой взгляд, все вопросы «Красной Кошки» благополучно решены. Ли остается лидером группы, а Сьюзен возвращается в группу, все осознав, как и полагается настоящему джэбберу. — Он окинул всех взглядом. — Сэк? Кто-нибудь против? Специальное собрание считаю закрытым.

Ли посмотрел на Сьюзен:

— Все теперь стало на свои места, непонятным осталось только одно — наши с тобой отношения. — Он замолчал, потому что в ее глазах прочел ясный ответ на свой вопрос. Взявшись за руки, они выбежали за дверь.

Тем временем далеко за Юпитером, в отдаленном секторе солнечной системы проходили переговоры…

Инопланетные компьютеры были быстро модифицированы для демонстрации микрофильмов, которые доставил Лейн.

По разные стороны большого стола расположились Лейн с Рейдом и дрены с их необычными, переливающимися серовато-розовыми телами. Двое землян физически ощущали атмосферу враждебной напряженности, царившую в помещении… И начались долгие часы просмотра материалов об экспедициях землян на другие планеты различных солнечных систем… Просмотр продолжался без перерыва. Дрены уже знали, что человеческие существа не могут обходиться без сна, и теперь, глядя на измученные лица спящих землян, они испытывали некоторое чувство превосходства: «Мы все-таки лучше устроены», — с общим чувством облегчения думали они.

Когда Лейн и Рейд проснулись, им задали весьма удививший их вопрос:

— Что такое детские группы? Какая теория лежит в их основе?

Они изумленно переглянулись и вполголоса принялись обсуждать столь непонятный интерес дренов к такому второстепенному вопросу.

— Какой смысл в этом вопросе… совершенно не по делу? — недоумевающе спросил Рейд.

— Думаю, им интересно узнать все о группах, потому что один из детей дренов, «Бад», настолько подпал под влияние одной из них, что они, наверное, учинили настоящее расследование причин его предательства своей расы. Но, думаю, ты лучше меня сумеешь объяснить им всю эту систему детских групп. Почему бы и в самом деле не рассказать им об этом?

После того, как Рейд подробно описал новую систему организованного самовоспитания детей на Земле, Лейн, в свою очередь, задал вопрос дренам:

— А почему это вас так интересует?

— В течение длительного периода нашей истории, — начал свой ответ один из дренов, — наша молодежь, как правило, вела себя необузданно и вообще была склонна к насилию. И так продолжалось до тех пор, пока мы не приняли жесткий закон, который действует и поныне: мальчик должен быть неотлучно рядом с отцом весь трудный переходный возраст. Но, разумеется, это решение оказалось настоящим кошмаром всех поколений, которые оно затронуло. Дело дошло до того, что пришлось принять еще один закон, который обязывал каждого взрослого дрена иметь, по крайней мере, одного ребенка. Поэтому вы можете себе представить наши чувства, когда нам стало известно, что наш ребенок дрен, известный вам под именем Бад, совершенно добровольно, без всякого принуждения, отвечает самому духу организованных детских групп. Неожиданно для нас, взрослых дренов, впервые забрезжила смутная надежда на то, что мы когда-нибудь сможем освободиться от непомерного родительского бремени. Мы намерены, — продолжал дрен, — подписать с Землей договор о ненападении при условии, что большие группы детей расы дренов будут переправляться на Землю и станут там членами этих детских групп. И, кроме того, необходимо, чтобы Земля послала на нашу планету не только квалифицированных специалистов по организованному самовоспитанию детей, но и целые семьи землян, в которых дети уже имеют опыт воспитания в рамках этих групп. Все это в целом будет содействовать быстрому переходу нашей планеты к новым принципам воспитания наших подрастающих поколений.

При этих словах Дезмонд Рейд взглянул на своего друга, Лейн перехватил его взгляд, неловко улыбнулся и бесстрастно ответил:

— Нас вполне устраивает ваше предложение. — Он слегка покраснел и добавил: — Необходимо лишь тщательно проработать все детали, гарантирующие безопасность обеих планет.

На обратном пути, когда Лейн вел свой лайнер к Земле, он неожиданно сказал:

— Ты, видимо, считаешь, что я был слишком уступчив, сразу согласившись на их предложение, но… Видишь ли, эти дрены абсолютно точно подверглись нападению неизвестного врага, и если нам когда-нибудь придется с ним столкнуться, то будет только лучше, если у нас в космосе будут друзья и союзники. — Лейн помолчал и закончил более агрессивным тоном: — Ты должен признать, это — вынужденный компромисс!

— Когда мы вернемся на Землю, — дипломатично ответил Рейд, — я, с твоего позволения, порекомендую Совету лидеров детских групп исключить тебя из «черного» списка бутеров. Ты позволишь?

Лейн не сразу ответил, задумчиво уставившись на обзорную панель у своих ног — черная пустота космоса будто заворожила его. Наконец он вышел из оцепенения и заговорил напористо, будто перед этим он лишь набирался новых сил для предстоящей словесной схватки:

— Кто, по-твоему, должен был бы полететь на эти переговоры? Ты и я или несколько подростков?

— Конечно, мы с тобой! — хладнокровно ответил Рейд. — Взрослые люди, решительные и опытные, как мы.

Лейн опять замолчал, бессмысленно устремив глаза в черное пространство… Но внезапно возникшая мысль оживила его лицо, и он резко повернулся к Рейду:

— Но в таком случае получается, что эта новая теория организованного самовоспитания детей совершенно не вырабатывает в них подсознательного стремления драться с врагом, невзирая на личный риск, не так ли?

— Джон, — терпеливо заговорил Рейд, — я не сомневаюсь, что ты и сам отлично понимаешь, что могут дети, а что — взрослые. Все дело в том, что общество до сих пор никак не использовало огромных способностей подростков. Но, как показал опыт, дети — так или иначе — все равно находят применение своей энергии и способностям. И только от нас зависит, как именно они будут использованы — деструктивно или конструктивно. Сотню лет назад человечество уже имело печальный опыт, когда армия китайских коммунистов подмяла всю страну, на восемьдесят процентов состоявшую из зеленой молодежи. На протяжении всей нашей истории самые жестокие узурпаторы стремились в первую очередь овладеть умами незрелой молодежи, чтобы задействовать в своих целях ее огромные потенциальные возможности. Когда Земля приступила к изучению космоса и начала отправлять на другие планеты одну экспедицию за другой, в Спейспорте раньше, чем где-либо еще, осознали эту истину. Вспомни, как ты был занят, а потом вообще отправился на десять лет в космос. Сьюзен было всего шесть лет, и вместе с другими малышами города ее не успела захватить та волна необузданного неповиновения и отчуждения молодежи, перед лицом которых оказались власти города. Хорошо, что нашли правильный выход, и ты должен только радоваться этому, а не возмущаться!

По напряженному лицу Лейна было видно, какую трудную борьбу ему приходится вести с самим собой, как тяжело преодолеваются моральные стереотипы, уверенно пронесенные через жизнь… Вот он чуть склонил голову, будто подтверждая какую-то мысль, но Рейд настойчиво продолжал говорить:

— Казалось, что человечество просто обречено на циклическое повторение молодежных бунтов каждым поколением. А когда дети, даже если они были вполне законопослушными, вырастали, то в эмоциональном плане они продолжали оставаться детьми. Их духовное развитие остановилось на детском уровне. И это безумие неумолимо повторялось в следующем поколении. Но этому нужно было положить конец любой ценой! Мы обязаны были направить духовное развитие подростков в конструктивное русло с тем, чтобы человек мог действительно двигаться вперед.

Рейд замолчал и посмотрел на бледное, с блуждающими глазами лицо друга.

— Что скажешь? Даешь согласие? Больше не хочешь быть бутером?

После новой продолжительной паузы Лейн густо покраснел и опустил глаза. Неловко поерзав на сиденье, он выдавил что-то нечленораздельное. Когда Рейд, не разобрав, попросил повторить, Лейн с таким выражением лица, будто съел что-то отвратительно-горькое, вытолкнул из себя одно слово:

— Да…

Скачать книги

Скачивать книги популярных «крупноплодных» серий одним архивом или раздельно Вы можете на этих страницах:

sites.google.com/view/proekt-mbk

proekt-mbk.nethouse.ru

«Proekt-MBK» — группа энтузиастов, занимающаяся сбором, классификацией и вычиткой самых «нашумевших» в интернете литературных серий, циклов и т. д.. Результаты этой работы будут публиковаться для общего доступа на указанных выше страницах.

Примечания

1

Каллидетик — человек, обладающий ярко выраженными способностями влиять на ход событий.

(обратно)

2

Космическое оружие, излучатель смертоносных лучей (прим. перев.).

(обратно)

3

IQ — показатель интеллекта (прим. перев.).

(обратно)

4

Свершившийся факт (франц.).

(обратно)

5

Богомолец А. А. — советский патофизиолог, академик, автор теории долголетия, широко известной на Западе (примеч. перев.).

(обратно)

6

По шкале Фаренгейта.

(обратно)

7

Роман написан совместно с Э. Мэйн Халл.

(обратно)

8

Роман-в-рассказах основан на историях, созданных Эдной Халл. На обложке первого издания стояло только её имя. В дальнейшем вместе с ней стало указываться и имя Ван Вогта, хотя степень его участия в переработке исходных историй не вполне ясна.

(обратно)

9

около 167 см (примеч. перев.).

(обратно)

10

по-англ. purity означает также и непорочность.

(обратно)

11

Почти 170 см.

(обратно)

12

Дихотомия — деление объема понятия на два соподчиненных (производных) класса по формуле исключенного третьего («А» или «не-А»).

(обратно)

Оглавление

СЛЭН (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

БИБЛИЯ ПТА (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

ИШЕР (цикл)

  Оружейные лавки империи Ишер

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Эпилог

  Оружейники империи Ишер

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

КЛЕЙН (цикл)

  Империя атома

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

  Волшебник Линна

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

НУЛЬ-А (цикл)

  Мир Нуль-А

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Пешки ноль-А

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

ВОЙНА ПРОТИВ РУЛЛОВ (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

ПУТЕШЕСТВИЕ «КОСМИЧЕСКОЙ ГОНЧЕЙ» (роман)

  Часть I

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

МИССИЯ К ЗВЕЗДАМ (роман)

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

А ДОМ СТОИТ СЕБЕ СПОКОЙНО… (роман)

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

ТВОРЕЦ ВСЕЛЕННОЙ (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

ЗВЕРЬ (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Эпилог

БЕСКОНЕЧНАЯ БОРЬБА (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

МЕНТАЛЬНАЯ КЛЕТКА (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

КРЫЛАТЫЙ ЧЕЛОВЕК[7] (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

ПЛАНЕТЫ НА ПРОДАЖУ[8] (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЬЮ ИМЕН (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

СТРАННИК (роман)

  Часть I Космический странник

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Часть II Законы бесконечности

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

СИЛКИ (роман)

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

ТЬМА НАД ДИАМОНДИАНОЙ (роман)

  Диамондианская задача

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Эпилог

ДЕТИ БУДУЩЕГО (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  href=#t659> Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

Скачать книги

*** Примечания ***