На ржевских берегах [Дмитрий Викторович Басманов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Дмитрий Басманов На ржевских берегах

Жара обнимала город. Необычайная духота стелилась по пыльным и притихшим улицам, маревом отражаясь от асфальта дорог, стен и крыш домов. Все застыло и лишь слегка колыхалось в разогретых потоках воздуха, словно пустынный мираж. Полуденное солнце жарило во всю, и не было спасения от его ультрафиолета.

Небольшой парк возле старой музыкальной школы был насквозь пропитан зноем, деревья лениво шевелили листвой, брезгливо стряхивая с себя пыль. За парком высился жилой массив, поблескивая стеклами распахнутых балконов. Не было слышно веселых возгласов ребятни, улицы и магазины опустели – все разбежались, кто куда, пытаясь укрыться от палящей звезды: кто-то уехал на дачу, кто-то находил спасение в протекавшей через город сильно обмелевшей Волге, а кто просто отсиживался дома.

Стас лениво валялся на балконе, на уютном диванчике и сквозь солнцезащитные очки безразлично разглядывал унылый городской пейзаж с высоты восьмого этажа. Длинные темные волосы пятнадцатилетнего парня спадали на очки и мешали этому «увлекательному» занятию. Безделье и жара нагоняли ужасную скуку и вгоняли в состояние беспредельной лени, Стас уже часа два торчал на балконе, созерцая практически неизменный пейзаж. Тишину нарушило гудение двигателя автомобиля. «Фольксваген», шурша шинами по перегретому асфальту, медленно вкатил во двор, принеся с собой сумятицу пылевых завихрений.

Стас приподнялся с дивана и с интересом взглянул на машину. Та плавно притормозила возле подъезда и из нее выскочили двое ребят – его приятели-одноклассники. Стас помахал друзьям рукой и жестом пригласил подняться. Звонок в дверь не заставил себя ждать. На пороге стоял Антон. Невысокий парень, с вечно взъерошенными выцветшими волосами; нахмуренные брови придавали его слегка вытянутому лицу озабоченное выражение, словно он только сейчас вспомнил, что забыл выключить на кухне газ. Они поздоровались.

– Не занят? – спросил Антон, перешагивая порог.

– Что, шутишь?! – усмехнулся Стас. – Я тут уже спёкся напрочь! А вы что ко мне такой делегацией?

– Да мы на пикничок за город собрались, – вытирая взмокшую шею, проговорил Антон. – Освежиться малость. Поедешь с нами?

– Кто ещё в компании?

– Лёха из параллельного класса. И Вика с нами. – Тут Антон сделал многозначительную паузу и продемонстрировал заплечный рюкзачок. – Мы уже и пивка затарили, поехали, короче!

Стас замер.

– А батя не спалит? – спросил он.

Антоха только отмахнулся.

– Да не парься ты! Он нас только до места довезет. Ему по делам в Осташков. Собирайся уже давай.

Собирался Стас недолго – быстро переоделся в бриджи и лёгкую рубаху-безрукавку, и уже через пару минут они спустились к машине. На переднем сиденье расположилась темноглазая брюнетка. На заднем вальяжно развалился Лёха. С Викой Стас учился с первого класса. Она была мечтой всех мальчишек: стройная, умная, её популярности остальным девчонкам оставалось только завидовать. Лёха – эдакий маленький взрослый, невысокий крепыш, с пшеничного цвета короткими волосами. Вечно в спортивных брюках и фирменной «спартаковской» футболке. Стас сдружился с ним недавно, на школьном чемпионате по футболу.

«Ну, что? Все в сборе?» – спросил Антошкин отец и, получив в ответ дружное «угу», завел двигатель. Машина мягко тронулась и покатила по асфальтовой дорожке двора. Потребовалось не больше двадцати минут, чтобы вырваться из объятий пыльного и жаркого города.


В лесу было заметно прохладней, свежий воздух здорово взбодрил ребят, уже уставших от скрипевшей на зубах городской пыли. Стас помог Антону вытащить из багажника сумки с едой и пакеты с минералкой, Вика с Лёхой принялись расстилать скатерть. «Ладно, молодежь! – из окна автомашины улыбнулся Юрий Сергеевич. – Я вас вечером заберу, отдыхайте».

«Фольксваген» осторожно развернулся на узкой поляне и быстро исчез за деревьями. Теперь ребята были предоставлены сами себе.

– Я искупаться хотел… – разочарованно пробубнил Стас, прохаживаясь вдоль берега. – Вот облом, а!

Обмелевшая река обнажила свое усеянное острыми камнями прибрежное дно, а мало-мальски хорошие заходы в воду наглухо заросли тиной.

– Ой, Стасик! – тут же отозвалась Вика, – Хватит нудить! Антон, доставай пиво!

Послышались один за другим громкие хлопки открываемых бутылок. На скатерти под тенью берез и сосен оранжевой горкой громоздились чипсы, вакуумные упаковки сарделек и открытые пачки сухариков. «Да здравствуют каникулы!» – грянул дружный тост четырех старшеклассников.

– Последний год осталось доучиться, – довольно протянул Антон. – Скорее бы уже!

– И не говори, – поддержал его Лёха. – Достала эта учёба!

– Думаешь, после школы настанет весёлая жизнь? – хмыкнул Стас. – Ещё вспоминать будешь про чудесные школьные годы. В армию так вообще стрёмно идти! Это Вика, вон, у нас умная, в институт собралась. Да, Вик?

– Не бурчи! – отмахнулась она, чуть не пролив пиво на себя. – И вообще, надоели вы со своей учёбой. Пойду я от вас. Позагораю что ли.

– Вали-вали! – усмехнулся Антон. – Нечего в мужские разговоры лезть!

«Ой, ой, ой!» – Вика жеманно пожала плечами и, отойдя на пару шагов в сторону, быстро скинула шорты и футболку. Пацаны в восхищенном молчании провожала взглядом Вику до тех пор, пока она спускалась от поляны по тропинке к самому берегу. Та, ощущая на себе восхищённые взгляды, старалась идти как можно медленнее, грациозно покачивая бёдрами, хотя на неровной крутой тропинке это получалось неуклюже. Выбрав солнечный пригорок, Вика расстелила полотенце и с удовольствием растянулась на земле.

Лёха произнёс, понизив голос:

– Говорят, Петька из параллели из-за неё вены резал. Типа, она гуляла с ним, а потом бросила. Вот идиот, да? Я удивляюсь, какую ерунду люди из-за девок творят. Кто режется, кто с ума начинает сходить, кого на подвиги тянет. Мне этого никогда не понять!

– Так всё, – сказал Стас и замахал руками, – закрыли тему. Давайте лучше про футбол.

– Кстати, да! – оживился Антон. – Говорят, вчера играли за школой с нашего класса пацаны, так после футбола подрались с какими-то пэтэушниками. Нашим накостыляли конкретно!

– Слушай, Стасик, – ухмыльнулся Антон. – Так ваша команда проигрывала, вроде. Сказали, типа, ты на воротах хреново стоял, вот тебя и выгнали. Может, это ты пэтэушников подогнал, а?

Антон и Лёха заржали, а Стас нахмурился. «Да, ну вас нафиг, – пробурчал он и поднялся. – Пойду я лучше, прогуляюсь». Стас прошёлся до деревьев, стоявших почти у самого берега. Отсюда было хорошо видно Вику, загоравшую неподалёку. «Может, подойти к ней? – подумал Стас, разглядывая завораживающие изгибы её тела. – Да, ну, стрёмно как-то…»

Вика, кажется, почувствовала, что за ней наблюдают. Она приподнялась на покрывале и сразу заметила Стаса.

– Что ты там прячешься? – улыбнулась она. – Иди сюда.

– Я не… не прячусь, – отозвался Стас, переминаясь с ноги на ногу. – Ты не обгоришь?

Он подсел к Вике на край покрывала. Вика перевернулась на спину и убрала солнцезащитные очки на лоб.

– Не обгорю. Что от пацанов-то сбежал?

Стас махнул рукой.

– Да ну их! Разговоры ни о чём. – Он помедлил, подбирая слова. – Я что спросить хотел…А про Петьку из «Б» класса – это правда?

Вика поджала губы и быстро поправила очки.

– Нашёл же что спросить!

– Да, извини, прости… – начал извиняться Стас, мысленно проклиная себя. – Это всё пиво и жара.

Вика вздохнула и села.

– Да ладно. Ну, просто глупый он какой-то, Петя этот. Я же не специально, он сам. Я к нему просто как к другу относилась, а он думал, что всё серьёзно. – Вика покусала нижнюю губу. – Всё, проехали, короче.

«Когда такая девушка рядом, – подумалось Стасу, – конечно будешь воспринимать всё серьёзно! Неужели, она этого не понимает?!» Вслух он сказал:

– Ага, проехали. – Он помолчал, глядя перед собой. – А в какой ты институт собираешься поступать?

– Не знаю пока что, – пожала плечами Вика. – Ну, то есть так примерно: может, на юрфак, может на экономиста.

Они посидели ещё немного. Разговор никак не клеился; Вика нацепила очки на нос и снова разлеглась на покрывале. «Всё, ладно, – сказала она, – дай мне позагорать. Солнце же загораживаешь!» Стас не нашёлся, что ответить. Пытаться продолжать разговор было бессмысленно, и он решил вернуться к Лёхе и Антону. У них уже разгорался жаркий спор.


* * *


– Дождь будет, – флегматично заметил Стас.

– Да, ладно! – хлопнул его по плечу Антон. – Какой ещё дождь?!

Слова путались и пьяно растягивались. Хмель на жаре бил в голову особенно быстро, и трое разомлевших друзей лениво лежали вокруг импровизированного стола, напоминавшего скатерть самобранку в плохом настроении: чипсы валялись вперемешку с сухарикам прямо среди пустых бутылок из-под пива, на пластиковой тарелке лежала недоеденная кем-то сарделька, перепачканная майонезом. Вика, шипя и ойкая, намазывалась кремом после загара.

– А пойдемте купаться! – вдруг предложил Антон.

– С ума сошли… – буркнул Стас, – к воде не подойдешь, там камни стрёмные и тина.

– А мне пофигу! – заявила Вика. – Я сейчас куда хочешь влезу, лишь бы освежиться! А ты, Стасик, кстати, можешь тут оставаться! Вещи охранять будешь! И вообще, я обгорела из-за вас, и от пива башка дурная…

Лёха и Антон переглянулись, потом дружно подскочили, один схватил Вику за ноги, другой подмышки, и визжащую девчонку потащили к реке. Стас, ухмыляясь, безучастно наблюдал за происходящим. Вскоре раздался громкий всплеск, и через секунду до поляны долетела новая партия Викиных воплей и ругательств. «Тоже что ли искупаться…» – подумал Стас, потом медленно встал, стряхнул с себя крошки и муравьев и, пошатываясь, направился к реке.

Они резвились, как малыши, стоя почти на середине Волги, где им было как раз по пояс, кидались друг в друга попавшими под руку водорослями, брызгались водой. «Я водяно-о-о-ой!!! – орал Антон из-под пука длинных коричневатых стеблей, которые он набросал себе на макушку, – никто не водится со мно-о-о-ой!!!»

Где-то вдали послышался глухой раскатистый удар. Ребята замерли и прислушались.

– Я же говорил… – вздохнул Стас. – Дождь будет.

– Ну, вот! – сердито бросил ему Антон. – Это ты накаркал! Дождь, дождь…

– Ладно вам ругаться… – сказала Вика и направилась на берег. – Пошли собираться! Наверно скоро папаня Антохин приедет, а у нас там бардак такой!

Они живо выбрались на берег и переоделись. Потом покидали пустые бутылки, в пакет, стряхнули скатерть. Антон пытался дозвониться до отца. «Что? – кричал он в трубку. – Когда ты за нами приедешь?!»

– Ёлки-иголки… – раздраженно буркнул Антоха и выключил мобильник. – Связь накрылась! Всё, что я успел услышать – мой батя ещё в Осташкове тусуется.

– Нда… – покачал головой Стас. – Попали мы.

– Ты что, грозы что ли боишься? – подколол его Антон.

Стас хотел было ответить что-нибудь обидное, но его прервал Лёха.

– Я тут знаю место. Мы с отцом, когда на рыбалку в эти места ездили, частенько там от дождя прятались.

Заметно потемнело. Со стороны реки потянуло прохладой. Туча надвигалась с ужасающей быстротой. Вот уже редкие крупные капли застучали по листьям, зашлёпали по земле, прибивая пыль и шелестя травой. Необычно яркий, молниеносный разряд вспыхнул в небе, и через несколько секунд воздух содрогнулся от раскатистого громового удара. «Ой, Лёшка, – ойкнула Вика, – давай быстрее спрячемся, а то мне страшно!» Ребята переглянулись. Лёха махнул рукой, призывая идти за ним, и направился куда-то вглубь леса. Сначала они просто шли, оглядываясь и вздрагивая при каждой новой вспышке, но потом пустились бежать, когда после очередного разряда молнии хлынул настоящий ливень.

– Далеко ещё?! – проорал Антон, стараясь перекричать гул неистовствующей стихии.

– Нет! – крикнул в ответ Лёха и указал в сторону окопного вала, едва заметного сквозь льющиеся потоки воды. – Вон там! Туда! Быстрее!

Наконец они, скользя и падая на мокрой траве, спрыгнули в неглубокую траншею и забились под старый бревенчатый навес.

– Что это за место? – громко спросил Антон.

– Блиндаж! – ответил Лёха. – Тут во время войны бои шли. Вот и осталось с тех времён.

Антон покачал головой и подставил ладонь под стекавшую с края навеса струю воды. В маленьком блиндаже, служившем теперь им убежищем, было тесно и темно. Друзья сидели, прижавшись друг к другу, и прислушивались к громкому шлепанью крупных капель, срывавшихся с веток деревьев и барабанивших по старым полусгнившим бревнам. Иногда сумрак разгоняли яркие красноватые вспышки молний, а в какофонию ливневого шума врезалось мощное раскатистое «бабах».

– Я пойду, гляну, может отец подъехал! – вдруг оживился Антон. – Он же не знает, что мы тут!

– С ума сошел! – одернул его Стас. – А если тебя молнией шибанёт?

– Да пусть идёт, – вступился Лёха, – Может, и правда дядя Юра нас уже ищет.

Антоха тут же выполз из укрытия и скрылся за пеленой дождя. Какое-то время оставшиеся в блиндаже сидели молча. «Вот придурок-то! – ругнулся Стас, – он же заблудится в такой темнотище…» За ослепительной вспышкой последовал резкий мощный удар. Стас ощутил, будто миллионы иголок вонзились в тело, судорога свела, казалось, все до единой мышцы тела, а сердце зашлось в бешеном ритме. А потом наступила тьма забытья.


* * *

Стас с трудом открыл глаза. Грудь болела от чудовищного спазма, руки и ноги не слушались, а перед взором плавали большие разноцветные круги. Стас повернул голову. Что с ребятами? Сквозь пелену, застилавшую взгляд, он разглядел лежавшую рядом с ним Вику. Чуть дальше сидел Лёха, он неуклюже привалился спиной к стенке окопа, уронив голову на грудь. Было светло и тихо. Новые ощущения возвращались к Стасу медленно, неохотно. Это был холод. Неуютный, пронизывающий. Стас судорожно вдохнул и с трудом выдохнул. Изо рта пошел пар. Вика вздрогнула, поджалась и зашлась в хриплом кашле, потом открыла глаза и тряхнула головой. «Живая! – слабо улыбнулся про себя Стас, – слава Богу!» Вслед за ней очнулся Лёха. Он покачнулся, дёрнулся и завалился на бок, беспомощно пытаясь опереться непослушными руками о землю.

«Эй!» – попытался позвать Стас, но вместо этого вышло какое-то невнятное сипение. Вика встала на четвереньки, потом с огромным трудом сделала движение вперед и села рядом. Лёха тем временем отчаянно тряс головой, пытаясь прийти в себя, и сжимал и разжимал пальцы рук.

– Что это было? – пролепетала девушка, уронив голову на плечо Стасу.

– Наверно…молния в нас попала… – прошептал в ответ Стас.

– Мать-перемать! – раздался хриплый голос Лёхи. Он сидел, поджав колени к груди: – Где Антоха-то?

– Надо вылезти, глянуть… – предложил Стас, обхватывая себя руками, – Б-р-ррр, что ж так холодно, а?

Они сидели так, не двигаясь, минуты три, пока холод не заставил их двигаться. Дрожа и стуча зубами, они принялись выбираться из блиндажа. Первым выполз Стас. Он с трудом забрался по крутому краю окопа, потом подал руку Вике. Та сделала неловкое движение, поскользнулась на свежей земле окопного отвала. Лёха тем временем выбрался сам. Он стоял чуть в стороне и озирался по сторонам, крепко обняв себя руками, чтобы унять дрожь.

– Что за хрень? – пробормотал парень и повернулся к Стасу и Вике. – Что происходит?

Они молча оглядывали притихший лес, изменившийся вдруг до неузнаваемости: свежевырытые рвы окопных траншей, воронки, перебитые и вывороченные с корнем деревья – все это казалось какими-то сюрреалистичными декорациями к фильму о войне.

– Такое впечатление, что здесь недавно шли бои, – отбивая частую дробь зубами, проговорил Стас и поёжился, – не понимаю.

– Парни…– простонала Вика, дуя в ладони и переминаясь с ноги на ногу, – мне холодно! Пойдемте уже, поищем кого-нибудь!

Они зашагали по лесу в сторону поляны, стараясь держаться ближе друг к другу. Через пять минут ребята вышли на дорогу. «Хрень какая-то!» – снова пробубнил под нос Лёшка, разглядывая недавно наезженную раскисшую на дожде неровную колею. Они прошли по ней вниз, к реке, туда, где оставили свои вещи. Вместо поляны на берегу располневшей от дождей Волги красовался обширный пустырь. Антона нигде не было, как не было и брошенных в спешке пакетов.

– Да что ж такое! – заныла Вика. – Что происхо-о-одит?!

– Не ной! – рассердился на неё Лёха. – Сейчас пойдем по дороге вверх. Здесь недавно были люди, значит, найдем кого-нибудь!

Они зашагали быстро, как могли, скользя и утопая в грязи, чертыхаясь, помогая друг другу подняться и неистово размахивая руками, чтобы хоть как-то согреться. Ещё через полчаса, которые показались им бесконечностью, измученные и продрогшие друзья вышли на большое распутье.

«Значит так… – пробормотал Лёха. – Предлагаю разделиться. Я с Викой пойду по дороге в одну сторону, а ты, Стасик, в другую. Дорога рано или поздно приведёт к людям. Ну как?»

Стас замер. Перспектива остаться одному его не радовала, но ничего более толкового он предложить не мог. Пришлось согласиться. Он некоторое время оглядывался на удаляющихся Лёху и Вику. Потом встряхнулся, отгоняя оцепенение и страх. Сколько ему предстоит пройти по раскисшей колее? Километр, два, три? Может быть пять? Где-то недалеко должна быть деревня – в этом Стас был точно уверен, он тысячи раз видел карты района. Главное, начать движение, ни о чём не думать. И он побрел вдоль дороги по обочине, по траве, где было меньше грязи. Шёл босиком – шлепанцы давным-давно утопли в дорожной жиже, когда они шли к перекрёстку. Пальцы ног уже начали неметь от холода, но Стас старался не обращать на это никакого внимания.

Что же все-таки могло произойти? Нелепые догадки толпой теснились в голове Стаса, который никак не мог сосредоточиться на хотя бы одной из них. Если отец Антона знал о том, где они находятся, то почему не нашёл – ведь наверняка он приехал и искал их! Сколько они провалялись в блиндаже? Судя по тому, что в данный момент было хмурое дождливое утро – весь вечер и всю ночь. Неужели сутки?! Это слишком невероятно, чтобы быть правдой – в таком случае кто-то должен был найти Антона, а уж он точно знал, где прятались остальные… И почему так все изменилось вокруг? Свежевырытые окопы, почти новенький блиндаж, и едва уловимый неприятный запах сгоревшей химии и чего-то ещё, сладковато-омерзительного – всё это (Стас мог бы в этом поклясться!) ощущалось в самом лесу и на опушке, и здесь, на раскисшей просёлочной дороге.

Шлёп, шлёп, шлёп…Стас шёл, бессмысленно уставившись перед собой, не в силах найти достойного объяснения, впрочем, ему и не хотелось тратить на это силы. Дорога, казалось, превратилась в бесконечную грязную ленту, ощущение времени сменилось чувством холода во всем теле. Сколько он уже прошел? Час, два?

Вдруг Стас остановился и замер, прислушиваясь. Где-то совсем рядом, за небольшим перелеском, который огибала дорога, раздался негромкий гул двигателя. Потом всё настойчивее, ближе, что-то, очень похожее на трактор, но басистее, мощнее. Чтобы это могло быть? Стас вдохнул побольше воздуха, собрал все силы и рванул навстречу звуку, потом, поскальзываясь в грязи, побежал. Звук неумолимо приближался, Стас почему-то подумалось на секунду, что именно в нем, в этом дизельном тарахтении кроется разгадка всего случившегося, надо только добраться вон до того пригорка…Ещё немного…Стас снова поскользнулся и рухнул в объятия колейной жижи, ругнулся и попытался подняться. Потом замер, открыв рот, и в изумлении уставился на источник звука, который находился уже почти прямо перед ним. Это был Т-34. Танк.


* * *


– Ты откуда такой красивый? – пробасил голос сверху.

Стас медленно поднял голову. Из люка боевой машины по пояс высунулся пожилой мужчина, он внимательно смотрел на него и неодобрительно покачивал головой.

– С деревни, небось? Али с города? – продолжал вопрошать обладатель глубокого сильного голоса. – Ишь расселся в грязи, как поросёнок…

Незнакомец, кряхтя, принялся вылезать на борт машины. Стас не знал, что ему ответить, да и не мог толком этого сделать – все тело сотрясала неистовая дрожь, заставляющая зубы звонко лязгать, а мышцы – в очередной раз заходиться в болезненной судороге.

– Что там у тебя, Михалыч? – раздался приглушенный броней голос из танка.

– Да малец какой-то! – отозвался тот, спрыгивая на землю рядом с траком. – Пришибленный какой-то, контуженный, наверно!

Михалыч, подхватил Стаса под руку, помог подняться, потом снова оглядел будто бы недоверчиво и, наконец, спросил:

– Звать-то тебя как?

– С-с-ста-а-асик… – пролепетал тот и вытер комок грязи, прилипший к щеке. – С гг-орода я.

– Хм… – хмыкнул мужчина, – как же ты здесь очутился? Ладно. Полезай в танк. Мы тебя до части подбросим, там разберемся, с какого ты города…

– Тт-а-ам, – махнул рукой Стас себе за спину, – ещё ребят-та! Может, за ними дд-оед-дем?

– Сбрендил что ли? – не зло буркнул Михалыч, помогая Стасу вскарабкаться на броню, потом покосился в сторону города. – Там же немцы кругом! Нам туда ходу нет пока что. Вчера в ту сторону разведгруппа ушла вечером, утром должны были вернуться, да нет их что-то…Может, на засаду напоролись. Я вот думал, дай-ка, до тех березок доедем, вдруг встретим кого. А нашли тебя…судьба, видать! Да ты полезай, малец…

Стас забрался во чрево «тридцатьчетверки», где было ужасно тесно, воняло железом, потом и гарью. Парень, согнувшись в три погибели, с трудом разместился на каких-то ящиках. За переборками совсем рядом в креслах сидели ещё двое: русоволосый молодцеватый парнишка – водитель, и крепыш-стрелок, похожий на узбека-гастарбайтера. На своё место вернулся Михалыч, танк тут же взревел двигателем и, резко развернувшись, поплыл по раскисшей дороге в неведомом Стасу направлении.

Для него происходящее начинало казаться каким-то бредовым кошмаром, дурным сном, от которого он вот-вот проснётся, и на деле окажется, что он просто перебрал пива или получил солнечный удар. Но спасительного «возрождения к жизни» не происходило: покачивающийся на дорожных ямах танк, тяжелый запах, холод – все эти ощущения мертвой хваткой вцепились в Стаса и никак не желали отпускать. Обитатели боевой машины будто сошли с экранов старых кинохроник: потертые гимнастерки, сосредоточенные лица, чумазые от порохового дыма, дизельной копоти и машинного масла. Это были самые настоящие солдаты Красной Армии. Что вместе с остальными вполне очевидными фактами многое объясняло. По всему выходило, что они – Стас, Лёха и Вика – каким-то непостижимым образом заблудились во времени. Но если это так… Дальнейшие размышления Стаса прервал какой-то звук, похожий на вой. Потом раздался мощный взрыв – где-то совсем рядом! Потом ещё один и ещё. Стас вжался в ящики, стараясь глубже зарыться в накинутую на него плащ-палатку, будто это могло как-то его спасти.

«Бомбит нас, сволочь! – зло крикнул Михалыч невидимому противнику. – Принесло ж тебя нелегкая! – Потом повернулся к Стасу и весело подмигнул. – Ничего, прорвемся! Он один всего…»

Внезапный удар прервал его на полуслове, тяжеленный танк тряхнуло и подкинуло, словно спичечный коробок. Раздался чей-то ужасный, душераздирающий крик. Стас запутался в плаще, его швырнуло в сторону… Всё тело пронзила резкая боль, в голове зашумело, а в нос ударила смесь запахов солярки и паленого мяса. Ещё несколько секунд Стас цеплялся за право испытывать хотя бы эти ощущения, пусть неприятные, но всё-таки связывающие его тонкой ниточкой с новой реальностью. Через мгновение эта ниточка оборвалась.


Лёха и Вика шли по обочине с двух сторон дороги, перебрасываясь лишь короткими фразами и глядя прямо себе под ноги. Заморосил неприятный мелкий дождь. Вика поправила сбившиеся на лоб волосы и покосилась на Лёшку. Тот задумчиво разглядывал её.

– Ты чего?! – буркнула Вика.

– Да я тут что подумал, – проговорил он и остановился. – Ты заметила все эти перемены вокруг? Когда мы вылезали из блиндажа, окопный вал оказался совсем свежий, хотя, когда мы забирались в блиндаж, он был весь покрыт травой. Это странно. Как и то, что дорога – посмотри сама – раскисла! Даже если бы ливень шёл всю ночь, дорогу бы так не разнесло. А здесь дождь идет уже месяц, наверно.

– И что с того? У меня голова заболела от твоих рассуждений! – Вика задрожала всем телом, потом махнула рукой: – Пошли уже, Лёшечка! Когда идешь, хотя бы не так холодно…брррр…

Они снова пошли.

– И эта дурацкая вонь повсюду… – добавил Лёха и посмотрел куда-то вдаль, за лес, будто стараясь рассмотреть конец пути. – Знаешь, я вдруг вспомнил, где так же пахнет!

– И где же?

– На стрельбище… – пробормотал Лёха и поёжился. – И сдается мне, что дорога, по которой мы идём, ведёт совсем не к дому…

Вика заплакала, спрятав лицо в перепачканные ладошки.

– Мне страшно! Я замерзла, я домой хочу…

– Да уж! – хмуро отозвался Лёха и перепрыгнул через грязевые «баррикады» дороги на сторону Вики. – Ну, не плачь, всё равно куда-то идти надо… – проговорил он, обнимая её за плечи, – может, кого-нибудь встретим.

И Лёха оказался прав.


* * *

Поля, расстилавшиеся с двух сторон от дороги, были изрыты окопами, тут и там виднелись опутанные колючей проволокой противотанковые ежи. Многочисленные оборудованные огневые позиции, ДОТы и бревенчатые перекрытия землянок дополняли угрожающий пейзаж. Всюду суетились солдаты: они окапывались, возводили укрепления, окашивали траву перед брустверами. Практически никто не обращал на плетущихся по дороге двух грязных, растерянных подростков. Тут и там слышалась гортанная немецкая речь, смех и ругань. Изредка отдельные патрули, стоящие на обочинах, провожали Вику и Лёху непродолжительными взглядами, от которых, однако, ребятам становилось жутковато.

Совсем скоро вдоль дороги стали попадаться отдельные деревенские избы, сараи, жилые землянки с кособоко торчащими трубами печек-буржуек. Некогда большая деревня теперь была изуродована отметинами боев: там и тут встречались разбитые и сгоревшие дома, от иных осталось только пепелище, окружавшее изрытую выбоинами и закопченную пожаром кирпичную печь. Иногда на развалинах, в кучах уцелевшего хлама, бывшего когда-то домашней утварью, копошились чумазые и худосочные детишки или укутанная в рваный платок бабулька.

Зрелище было настолько непривычным и пугающим, что Лёха и Вика шли безмолвно, вцепившись друг в друга, лишь иногда осторожно озираясь по сторонам. Вскоре они вышли на окраину деревни и прижались к краю дороги, пропуская нестройную колонну немецких солдат. Вика старалась не глядеть на их лица, она опустила голову и принялась рассматривать месившие дорожную грязь сапоги. Жижа противно хлюпала, глухо бряцала амуниция; солдаты шли молча, казалось, они не видели никого вокруг и было в этом что-то пугающе механическое, неотвратимое.

Двое замыкающих колонну солдат вдруг повернулись к застывшим на обочине ребятам. Послышался грозный окрик. Вика вздрогнула и подняла голову. Два фрица приблизились. Первый – сухощавый, светлый, с острым торчащим кадыком, узким носом. На его лице застыло выражение усталости и какого-то природного высокомерия; другой же – плотный, похожий на финна, с маслеными противными глазками, блуждающей полуулыбкой. В своих серых мундирах они смахивали на мышей из мультфильма «Кот Леопольд», однако, висящие на плече оружие лишало этих персонажей комичности, добавляло эдакой железной омерзительности. Толстяк окинул Вику изучающим взглядом, потом повернулся к Лёхе. Что-то громко проговорил, и вскинул автомат. Лёха оцепенел от охватившего его ужаса. Второй солдат шагнул к Вике и сильно толкнул её в плечо. Вика потеряла равновесие, отшатнулась назад, затем поскользнулась на крутом склоне обочины.

Лёха почувствовал, как подгибаются колени, в животе образовалась зудящая пустота. «Weg!»– гаркнул толстяк, тыча стволом в грудь Лёхе. Тем временем первый солдат схватил Вику за волосы и решительно потащил вниз по склону, стаскивая на ходу с плеча автомат. Лёха беспомощно стоял на обочине. Страх сковывал мышцы, лишал воли. Вика вскрикнула от боли, послышался металлический лязг. Лёха поднял руки, замотал головой. Фриц едва заметно нахмурился, как раздражается человек, когда к нему пристает надоедливое насекомое. Короткий взмах, и приклад винтовки врезался в голову Лёхе чуть повыше переносицы. От удара тот отлетел, нелепо взмахнув руками, завалился на спину и замер.

Со стороны дороги донесся властный призыв. Оба немца остановились, сразу как-то сникли, потом нехотя повернулись, изобразив стойку «смирно». Вика бросила взгляд в направлении голоса. На дороге стояла легковая автомашина, рядом с открытой дверью стоял немецкий офицер: китель с высоко поднятым воротником, фуражка, на носу круглые очки в тонкой оправе, перчатки на руках. Он пристально посмотрел на девушку, удостоив её всего секундой-другой своего внимания, потом перевел взор на подчиненных и снова что-то грозно проговорил. Прежде чем сесть обратно в автомобиль, немец ещё раз посмотрел на Вику. Она встретилась с этим колючим, холодным взглядом спрятанных за стеклом глаз. Спас ли он её? Или приготовил ещё что-то более противное, ужасное, нежели простая и быстрая смерть? Хлопнула дверца, и автомобиль покатил вслед за ушедшей в сторону деревни колонной.

«Мыши» ожили. Толстяк смачно сплюнул и заговорил, потом махнул рукой и принялся, кряхтя, выбираться назад на дорогу. Худосочный фриц повернулся к Вике, зло дёрнул её за руку, увлекая за собой, и поплелся за товарищем. Вика двинулась следом. Холод и страх, мешали думать. Где Лёшка?! Она лихорадочно оглянулась. Лёха неподвижно лежал на склоне дорожной обочины на спине, его лицо было залито кровью. Дикая бессмыслица! Ещё день назад они вместе сидели в уютном кафе, пили чай и разговаривали о собственном будущем. А теперь какой-то злой и несправедливый рок забросил их неведомо куда, и теперь её ведут солдаты вермахта, а Лёшка с разбитой головой валяется у края дороги в грязи, под мелким моросящим дождем.

* * *

Стас открыл глаза. Он лежал на панцирной сетке кровати в какой-то комнате. Где он? Стас приподнялся на локте и огляделся. Два ряда по три таких же койки. Его соседом был мужик средних лет с перебинтованной головой и подвязанной к шее рукой. Он сидел на краю своей кровати и смотрел на Стаса несколько секунд, не мигая, а потом по его небрежно выбритому лицу скользнула улыбка.

– Очухался, малец! – зазвучал хрипловатый баритон соседа. – Молодец! Жизнь-то как хороша, чуешь?

Стас снова опустился на подушку; невыносимо болела голова и слегка подташнивало.

– Чую, – кротко согласился Стас и покосился на лежащее с другой стороны бессознательное и плотно забинтованное тело.

– Как звать? – продолжил мужик разговор после небольшой паузы.

– Стасом, вроде…

– А я Василий Николаевич! Для тебя можно просто дядя Вася.

– Где мы? – спросил Стас.

– В прифронтовом госпитале, – охотно пояснил дядя Вася и поправил свои повязки.

Стас лежал молча несколько минут, пытаясь собрать раздробленные мысли, воссоздать в голове более-менее реалистичную картину происходящих событий. Но ничего решительно не получалось. В эту секунду вся жизнь Стаса представляла собой мешанину из серых бессмысленных образов и звуков.

– Как я сюда попал? – снова спросил Стас и повернулся набок, лицом к собеседнику.

– Почем я знаю? – пожал плечами Василий Николаевич. – Разведчики привезли тебя на машине часа три назад. Говорят, из танка достали. Везучий, говорят, оказался. Экипаж того…А ты вот живой.

Стас вздохнул и прикрыл глаза.

– Да ты не дрейфь! – подбодрил его дядя Вася. – Сам-то откуда, помнишь? Где мамаша твоя?

– Нет… Не помню ничего.

– Да уж… – вздохнул дядя Вася. – Шваркнуло тебя сильно, видать. Но ничего, потом память вернется. Так бывает!

Повисло неловкое молчание. Где-то во дворе тарахтел дизель, в глубине здания слышались голоса, иногда чьи-то стоны. Нет-нет, да вздрагивало здание от проезжающей мимо тяжелой техники, дрожали стекла, заставляя мелкие капли измороси сбиваться в крупные, а те в свою очередь стекали вниз длинными извилистыми ручьями. Пахло железом и лекарствами. Василий Николаевич улегся на свою кровать и мечтательно произнес, ни к кому не обращаясь: «Сейчас ужинать позовут…»

За окном едва заметно смеркалось. Хмурый, дождливый день подходил к концу.

«А я вот в тридцать девятой армии командиром взвода был, – снова заговорил дядя Вася. – Мы в окружение попали под Осугой. Сейчас ещё много там наших осталось. Их фрицы по болотам да по лесам теперь гоняют. Почти всех перебили, сволочи… – Глаза его блеснули, а голос дрогнул. – Мы с моими ребятами под минометы попали, когда на прорыв шли. Там меня и зацепило. Знаешь, на войне ведь некоторые вдруг сволочами становятся неимоверными… – Дядя Вася нагнулся над проходом между кроватями, словно хотел прошептать Стасу на ухо нечто очень важное: – Вот в мирное время он на тракторе пашет, семья у него, соседям он улыбается, все чин-чинарем.

Но отправляют его в самое жарево, тут-то он и спекается. Причем неважно, коммунист он там или верующий, образованный или деревенщина неотесанная. Понимаешь, тут, мне кажется, дело в нутре человека. Банально звучит, конечно. Но под пулями, под смертью это вдруг очевидно проявляется, будто сбрасывается с личности мусор всякий, шелуха, что на него при мирной жизни наросло. И такие у меня во взводе были пару человек. Да и в любом другом, думаю, наберется. Надежды на таких – никакой! Шкуру свою спасут, а то и по глупости погибнут и других на погибель оставят. Самое страшное, когда такие сволочи в командирах ходят. Это вдвойне страшно. А есть и хорошие товарищи. Бывает наоборот – жизнь она странная штука – при жизни он сволочь-сволочью, а как в бой – так самый надежный человек. Тебя от пули закроет, раненого с поля вытащит, огонь на себя вызовет».

Василий Николаевич помолчал немного, словно заново вспоминая и переживая те события. Потом со вздохом продолжил: «Меня, когда контузило, парнишка один из моих почти пять километров на себе тащил! А двое, вот, которых я мужиками считал, разбежались кто куда. Оружие побросали и стрекача…Страшно конечно было, не спорю. Когда смерть воет над головой, а ты бежишь и думаешь – твоя или нет. Говорят, свист своей мины нипочём не услышишь, а мне плевать было. Да и оглох я тогда, бежал, пока не накрыло. Со всего взвода нас пятеро и осталось. Одного осколками сразу насмерть посекло, а меня взрывом пришибло. Очухался только, когда уже до своих рукой подать было. Пацан тот чуть постарше тебя, Гошей звали его. Он меня в чувство и привел. Умираю я, говорит, уходите. Смотрю, а у него два пулевых в груди. Спрашиваю, мол, а где остальные? А он улыбнулся так грустно. «Убежали, дядя Вась!»– сказал только, рукой махнул и умер. На руках у меня. А я лежал ещё часа два – пошевелиться не мог, так меня припекло. Только услышал речь немецкую рядом, сразу силы откуда взялись. Ну, думаю, хрена вам я достанусь. И пополз. Потом смутно, вот, помню. Снова сознание потерял, очнулся уже в госпитале.

Две недели уже тут, намаялся от безделья, на фронт хочу. Завтра врачи выписать обещают. Я сразу на передовую в тридцатую армию хочу. Они на Ржев наступать скоро будут, тут в тылу такая подготовка идет! Танки и пушки каждый день, подвозят, я такого количества отродясь не видывал! Ох, думаю, врежем мы в этот раз фрицам по заднице крепко! А я за Гошу-то ещё десяток положу, ох, положу, а то и сотню…»

Дядя Вася перевёл дух, сглотнул. Он хотел рассказать ещё что-то, но тут из-за дверей громко позвали на ужин.

Василий Николаевич вздохнул и хлопнул себя по колену. «Ты не дрейфь, Стас, – негромко проговорил он. – Образуется всё. Сейчас сестричка навестит, покормит. А я вернусь скоро». Он вышел, и в палате снова повисла тишина. Стас лёг на спину и уставился в потолок. Рассказ дяди Васи прочно засел в голове, воображение то и дело рисовало картины боя в лесу. Сейчас, в эту минуту где-то там, на передовой шла война. Кто-то очень злой – Стас был уверен в этом – засел там, в Ржеве, в городе, название которого было почему-то очень знакомым, даже родным. И этот кто-то очень злой убивал добрых людей, таких как Гоша. Целью врага был и раненый солдат на соседней койке, и дядя Вася, и даже сам Стас. И нужно любой ценой остановить это беспощадное зло. Стас зажмурился, вцепился в одеяло. Он должен быть сильным, он должен быть смелым, похожим на погибшего Гошу. Только так – Стас осознал это предельно ясно – можно было выжить и победить. Только так можно было вернуть самого себя. Нужно набраться мужества, побороть боль. И постараться всё вспомнить.


* * *

Лёха ужасно хотел есть. Но приходилось терпеть и молча резать мелкую прошлогоднюю картошку, мягкую, морщинистую, с длинными белыми ростками. Бабка Аграфена возилась возле печки, запекая травяные лепешки – их будущую добавку к скудному ужину. Невысокая, жилистая бабулька на удивление ловко справлялась с противнями, ухватами, успевая подбрасывать в печку дров. Ее собранные в пучок седые волосы поблескивали в красном свете керосиновой лампы, будто украшение «дождик» на новогодней елке. Проеденный в нескольких местах молью шерстяной платок был накинут поверх простого суконного платья.

Лёха огляделся. Кроме печки, обстановка деревенской избы могла похвастаться разве что большой скамейкой вдоль стены, стоящим возле окна деревянным столом, покрытым истёртой матерчатой скатертью неопределенного цвета, да массивной кроватью, которая располагалась сразу за печкой. Все это неожиданно стало прибежищем для Лёхи, когда старушка нашла его, привела в чувство и помогла добраться до своей лачуги, стоящей на окраине деревни.

– Что, начистил что ли? – Говорила баба Граня немного шепелявя. – Тащи сюда, похлебку сварим. Давно ел-то?

– Не помню уже. Дня два назад, наверно.

Желудок Лёхи призывно заныл, голод заставил забыть даже о саднящем рассечении и жуткой головной боли. Последней его едой, как он помнил, были пиво и сардельки. Все это осталось где-то далеко-далеко, в неведомых, недостижимых далях Мира, так дерзко подшутившего над ним и остальными ребятами. Мысли вернулись к моменту, когда Вику тащил тот худощавый немец. Что они с ней сделали?! В неведении оставалось место надежде, пусть маленькой, но такой желанной. Сердце защемило, гудящая пустота подкатила комом к горлу. Одно лишь воспоминание о собственной беспомощности бросало Лёху в дрожь. Если бы он мог снова вернуться туда! Он должен был хотя бы попытаться защитить Вику, увести её, убежать! Но теперь оставалось лишь кусать губы от досады и злости на самого себя. Как только будут силы, решил Лёха, он обязательно сходит к тому месту. Нужно найти Вику, выяснить, что стало с ней. Потом найти Стаса. Если тот ещё жив.

«Задремал? – спросила Аграфена. – Сейчас есть будем, погоди ж, только повязку тебе сменю, вона просадило как всю…» Баба Граня сняла повязки, скинула набрякшие от крови тряпки в угол, приложила какие-то припарки и забинтовала снова. Потом придвинула Лёхе тарелку. В тарелке было налито нечто, отдаленно напоминающее картофельный суп-пюре, рядом на деревянной доске покоилось несколько лепешек – мечта любого вегетарианца. Лёха вдруг понял, что не испытывает никакого отвращения к убогой пище, хотя примерно знал, из чего она была приготовлена. И он принялся за трапезу.

С едой Лёха покончил быстро. Баба Граня сидела на другом конце стола, подперев голову рукой, и смотрела вроде бы и на него, а вроде куда-то вдаль.

– А вы что же? – спросил он.

– Да ты на меня не смотри! – замахала руками баба Граня. – Это тебе силы нужно вернуть. А я старая, мне много не надо. Я позже поем, у меня осталось в котелке чуть. Я на тебя засмотрелась просто, да вот, своих и вспомнила. Деда-то моего ещё нонче при первом бое шальной пулей убило. Сына старшого в армию давно уж забрали. На него и похоронка пришла… Под Вязьмой он лежит, Серега мой… Жена его с сыном в эвакуации, а младшой, Пашка, в партизаны подался.

Аграфена осеклась на секунду исподлобья глянула на Лёху.

– Спасибо за угощение, – пробормотал тот растерянно. – Я сходить хочу на то место, где вы меня нашли. Мы там… – тут Лешка запнулся, подбирая слова, – с моей сестрой стояли. Хочу её поискать. Может жива.

– Не было там рядом никого, – покачала головой Аграфена, – я не видела. Тебя только на обочине нашла и всё.

– Немцы её оттащили с дороги к кустам… – Слова давались Лёхе с большим трудом. – Там надо поискать, поискать надо хорошо!

– Нельзя тебе сейчас на улицу высовываться! – запротестовала баба Граня и решительно встала из-за стола. – Тебя немцы могут за партизана принять, или просто так, ради смеха убьют – с них станется…Я сама сейчас к соседке схожу, поспрошаю, что к чему, может, что разузнаю. А ты отдохни, эвон, на печи. А у сестры у твоей имя хоть есть?

– Вика, – откликнулся Лёха, все ещё не решаясь встать из-за стола. – Ну, Виктория то есть. Победа. Мы с ней одногодки…

Аграфена что-то пробубнила под нос неразборчиво, переобулась и вышла из дому. Лёха долго смотрел на захлопнувшуюся дверь, прислушивался к доносящимся с улицы звукам. Деревянная кукушка старых ходиков показалась из своего окошечка и послушно прокуковала положенное количество часов, Лёшка вздрогнул и перевел взгляд на стену. Рядом с часами висело несколько потертых фотографий: вот уже немолодой мужчина обнимает за плечи преклонных лет барышню – такой обычный семейный сюжет всех старых фоток, а тут – два молоденьких парнишки (наверняка сыновья бабы Грани в детстве) вот этот, повыше, Серега, а маленький сбитой карапуз – Паша. Чуть ниже булавкой была приколота фотокарточка поменьше: невысокая молодая женщина держала на руках годовалого малыша. Трещины, потертости не могли скрыть необычного обаяния, внутренней энергии, исходившей от счастливой мамы.

Лёха тряхнул головой, освобождаясь от оцепенения, вылез из-за стола, собрал остатки посуды и решил последовать совету – подремать на печке, сколько получится. Взобравшись по приступке на полок, он зарылся в ворох тряпок, подпихнул под голову скрученный старый ватник и прикрыл глаза. Странно всё как-то получается, страшно и вместе с тем необычно. Мысли лениво разбредались, тепло от разогретых кирпичей убаюкивало. Вскоре Лёху сморило совсем, и он провалился в дремоту, беспокойную, полную призрачных видений, живущих где-то на самой тонкой грани сна и бодрствования. Стоило чуть моргнуть, и серые нематериальные тени, кружившие под потолком, пропадали. Шорохи, доносившиеся буквально отовсюду, переливались одни в другие, не затихая ни на минуту. Запах старого тряпья смешивался с ароматом сушившихся трав – от этого окружающий мир ещё более старился, ветшал. Хотя именно сейчас казался уютным как никогда.

Лёха встрепенулся. Сколько времени прошло?! Он выглянул из-за занавески. Баба Граня была уже дома, она разливала что-то по кружкам.

– Поспал, сынок? – негромкоспросила она и поставила кувшин на стол. – Слазь, молочка попей. Соседка моя поделилась.

– Спасибо! – улыбнулся в ответ Лёха, он уже чувствовал себя гораздо лучше. – Удалось что-нибудь про Вику разузнать?

Баба Граня внимательно посмотрела на него. Присела на край скамьи, вытерла руки о подол и тихо проговорила:

– Говорят, видели, как немцы девчурку какую-то вели в офицерский дом. Не местная девочка, говорят, точно не из наших. Может, она и есть сестра твоя. Тут вот какое дело, Алёша. Сегодня днём приехал в деревню офицер ихний, чёрт окаянный. За ним давно уже наши охотятся. Много он людей погубил. А особенно до девок молодых охоч, специально по деревням да селам разъезжает, приглядывает… – Тут баба Граня вздохнула и ещё раз пристально, испытывающее посмотрела на Лёху, – Нужно партизан предупредить, Пашку моего разыскать. Пока здесь офицер этот, успеть нужно, не то уедет, ищи его опять.

Значит, Вика жива! Это точно она! Нужно как-то вызволять её, пока ещё не поздно. Лёха сжал кулаки. Но как?! Может быть партизаны смогут помочь? Лёха ухватился за эту идею.

– А как я найду-то партизан этих? Приглашения они мне не выписывали. И как они узнают, что я свой?

Аграфена поднялась, прошла в угол, покопалась немного в небольшом кованом сундуке, припрятанном под фуфайкой. Оттуда был извлечен картуз с козырьком, полинялая ситцевая рубаха и штаны, в которые легко влезло бы полторы Лёхи.

– На вот, переоденься! Под подкладкой картуза иконка маленькая спрятана. Передашь её Пашеньке моему, и тебе доверие будет и ему оберег. Как попасть на место я тебе сейчас расскажу.

* * *

Вика стояла в широкой светлой комнате, оборудованной под кабинет, прямо напротив большого письменного стола. За столом сидел немецкий офицер, он изучал какие-то бумаги, время от времени поглядывая на неё поверх очков. Закончив чтение, немец откинулся на стуле, ослабил немного воротничок, потом кивнул стоявшему возле двери солдату. Тот сразу же исчез за дверью. Офицер посмотрел вдаль, нащупал портсигар на столе. Несколькими уверенными движениями достал сигарету и закурил. Вика разглядывала щель между досками на полу под своими ногами и старалась ни о чём не думать.

Хлопнула дверь, Вика вздрогнула и оглянулась. В комнату-кабинет вошёл ещё один мужчина – явно русский, в коричневом кителе со свастикой на рукаве. Смешные старомодные галифе были заправлены в новенькие хромовые сапоги. Лицо его не содержало хоть сколько определенности: холеное, розовощекое, с несколькими бугристыми оспинами в районе лба, однако же подернутые сединой виски, высокие проплешины – все это вместе не давало точно определить возраст. Пустые болотно-зеленые глаза под короткими сдвинутыми бровями, тонкий рот над мясистым подбородком, нос картошкой с большими порами и крупными ноздрями – высеченное природой на этом лице могло бы быть с таким же успехом высечено на деревянном чурбане тупым топором, настолько все грубо, угловато и без эмоций.

Немецкий офицер заговорил. Вошедший перевел Вике:

– Пан офицер спрашивает: кто ты и откуда.

– Викой меня зовут, я из… – девушка запнулась, – из Ржева.

– Партизанен? – вдруг громко и строго спросил у Вики немец, подался немного вперед и испытывающее посмотрел на неё. Вика растерялась; от знакомого пронизывающего колючего взгляда мурашки побежали по спине. Вика постаралась взять себя в руки. Она отрицательно помотала головой и пожала плечами:

– Я бежала из Ржева. Мамы, папы нет. Шла через лес и заблудилась.

Поверит ли он её словам? Страх подступил с новой силой. Вряд ли её жизнь хоть что-то значит для этого немецкого офицера, его совершенно не интересует, как хорошо она умеет петь, как здорово умеет готовить. Ему безразлично, кем она вырастет. Она для него просто очередное развлечение. Взгляд офицера скользил по ней, он изучал её будто дорогой товар в бутике. И Вике стало ужасно противно стоять под этим взглядом, хотелось тотчас исчезнуть, превратить в букашку и забиться в ту самую щель в полу.

Громко затрещал телефон, стоявший где-то в другом углу комнаты. Немец нехотя поднялся, дошел до аппарата, поднял трубку и о чём-то говорил минуты две. Потом сердито махнул рукой на посетителей, отдал приказ полицаю и принялся собирать разбросанные по столу бумаги в кожаный портфель. «Пошли со мной! – буркнул русский, обращаясь к Вике. – Пан офицер потом пригласит».

Вика послушно отправилась вслед за полицаем. Они вышли из дома, прошли двором и оказались возле добротной богатой избы. Она резко выделялась на фоне всех остальных жилых строений, разбитых, покосившихся, наскоро залатанных. Белые резные наличники, свежеокрашенный забор – создавалось впечатление, что этот дом жил своей жизнью, в своём измерении и только по какому-то нелепому недоразумению оказался в эпицентре всего этого безобразия. «Варюха! – крикнул мужик. – Принимай гостей…»

В окне появилась полная немолодая женщина, она искоса посмотрела на Вику, недовольно поджала губы и исчезла в глубине избы. «У нас пока поживешь, – коротко бросил через плечо полицай. – Надеюсь, недолго, а то нам с женой своих ртов хватает».

Они молча прошли сени и зашли в дом. Хозяйка хлопотала возле стола, накрывая на стол обед. Вика огляделась, в нерешительности топчась на пороге. В избе царили порядок и благодать. Нахлебников у полицая и его жены действительно было предостаточно: в одном углу возились двое ребятишек лет двух-трех, на печке, свесив худенькие босые ножки, сидела девочка, которой на вид можно было дать около двенадцати. В другом углу к большому вбитому в потолочную балку штырю была подвешена люлька. Несмотря на хмурую погоду, в просторной комнате казалось светло.

«В хлеву ушат с водой стоит, и кусок мыла есть. Иди, помойся! – распорядилась женщина и потом указала рукой в направлении кучи тряпок. – Переоденешься в чистое, а одежду свою всю в печку кинешь. Нечего нам вшей и всякую заразу в дом таскать! Выйдешь в переднюю, и налево дверь будет. И живо давай!»

Вика охотно послушалась, ей сейчас как никогда хотелось смыть с себя всю грязь, содрать мокрую, холодную футболку, переодеться в теплое. Через десять минут она уже сидела рядом с печкой с миской в руках – за общий стол, где уже восседал полицай, её не пустили. На тарелке покоилась большая белая картофелина, разломленная на две части, в серединке таял маленький кусочек сливочного масла. «Сюда бы сардельку ещё…» – отрешенно подумала Вика, поглощая незамысловатую еду и впитывая всем телом тепло, которого последнее время ей так недоставало. В горле между тем першило, нос неприятно щекотал усиливающийся насморк. Вика покосилась на копошащихся за столом ребятишек, они по очереди огребали тумаков от хозяйки, никак не желая смирно себя вести, а вот старшая девочка вела себя тихо, лишь иногда поглядывая на мать исподлобья. В её больших светлых глазах притаился страх и какая-то недетская серьезность. Девочка безразлично ковырялась в своей тарелке. Иногда она бросала свой взгляд на Вику, но, встретившись с ответным взглядом, тут же испуганно отводила глаза.

Вика принялась рассматривала суетившуюся Варвару. Она представляла собой прямую противоположность своему мужу Трофиму – живое, подвижное лицо с мягкими, округлыми линиями, курносый нос и большие губы. Она была бы приятной, милой женщиной, если бы не глаза – мелкие, широко расставленные, очерченные хищно изогнутыми бровями. Полицай, тем временем, выпил маленькую рюмку спиртного, шумно занюхал крупным куском хлеба и принялся за свою трапезу, состоявшую из большой тарелки горячего супа. «Дурдом какой-то! – хмыкнула про себя Вика и посмотрела на свою пустую тарелку, – Вот, если вернёмся домой – к чёрту диету, буду есть всё подряд!». Прикончив с обедом, Трофим сразу заметно осоловел, лицо его разгладилось, сам он по-барски развалился на стуле. Он посидел немного, подмахнул коркой остатки еды по краям тарелки, пожевал и довольно выдохнул:

– Пойду, посплю, Варвара Михайловна. Как Хенрих приедет, толкнёшь меня, да смотри не прогляди!

– Ступай, ступай! – согласилась женщина, которая в данный момент была целиком поглощена процессом запихивания каши в притихших детей.

Трофим выбрался из-за стола и скрылся в соседней комнате, хмуро глянув в сторону разомлевшей возле печи Вики. В комнате сразу стало тихо. Слышно было, как потрескивают угли в топке, стучат ложки в тарелках ребятни, да мирно тикают большие напольные часы. Варвара цыкнула на детей, прогнала мыть посуду старшую девочку и, сложив руки на груди, уставилась в окно. Потом неожиданно повернулась к Вике и свистящим шепотом прохрипела:

– Ну что ты там притулилась?! Иди к столу сядь, вон, за детьми доешь остатки! Голодная, небось.

Вика даже сначала опешила, но потом решила подчиниться. Хотя к валявшимся на столе обглоданным кускам белого хлеба не притронулась. Варвара не обращала на Вику внимания и продолжала неотрывно смотреть в окно. Потом снова заговорила, будто только и ждала, когда же её смогут выслушать:

– Вот погоди, скоро немцы победят и у всех будет так же тепло и сытно…Достаток в доме будет, скотину не будут отнимать, и работать будем как все! – Варвара нервно потерла подбородок и повернулась к Вике, замершей на краю скамейки: – При немцах порядок будет, так-то! Вот что ты в своей жизни видела? Хату убогую, коммунальную кухню с мышами и тараканами? Кукол деревянных, батьку-пьяницу, да мамашу, которая целыми днями в колхозе или на заводе пропадает?! Каждый день сидеть дома, ждать стука в дверь: почтальон пришел с письмом или же чекист с наганом? А за Германией сила, так-то! Вот только жидов, да красную нечисть прогоним.

В глазах её читалась жалость. Но это было похоже на эдакую жалость повара-вегетарианца к разделываемой говядине. Вика улыбнулась краешком губ. Потом поправила просторное мешковатое платье и медленно с расстановкой произнесла:

– Допустим, на детство мне грех пожаловаться. Да и на жизнь тоже. У нас коттедж большой. Земли рядом – восемь соток, банька своя есть. Отец мой – региональный менеджер крупной иностранной торговой компании. Немецкой, кстати. А мать работает замом производственного отдела на большом предприятии машиностроения. Дома два компьютера, ноутбук, интернет безлимитный и спутниковое телевидение. Хотя всё это для тебя пустые, незнакомые слова, – Вика взяла небольшую паузу, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение Варвариного лица, – А Великая Германия в сорок пятом году капитулирует. Гитлера твоего с башкой прострелянной найдут, а над Рейхстагом наши знамя Победы установят. Вот как-то так.

Варвара сидела, выпучив свои маленькие глаза, от чего лицо ее сделалось немыслимо смешным, немного придурковатым. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта немая сцена, но тут из люльки донесся отчаянный плач. «Ступай в сарай с глаз долой! – гневно махнула Варвара на Вику рукой. – И сиди там, покуда не позовут!»

* * *

Лежать было скучно. Стас иногда вставал, прохаживался по больничным коридорам, заглядывал в другие палаты небольшого госпиталя, организованного в здании сельской школы. Дядя Вася ушёл снимать гипс, и поговорить было не с кем. Головная боль и тошнота почти ушли, но память о себе и о своей прошлой жизни возвращаться к Стасу не торопилась. Воспоминания блёклые, размытые, толпились и напирали, готовые вот-вот прорваться, хлынуть потоком сквозь бреши в невидимой стене беспамятства. Нужно было лишь немного поднажать, собраться с силами и разрушить преграду.

Стас вернулся в свою комнату, буквально следом за ним ввалился довольный и сияющий Василий Николаевич.

– Ну всё, Стас, выписывают меня. Надо раненым место освобождать! Завтра машина будет проездом, меня захватят. – Дядя Вася хлопнул парня по плечу. – Ты не унывай! Может, встретимся ещё. Слушай, давай-ка мы это дело отметим, а?

Василий хитро прищурился и извлек откуда-то из недр больничной одежды маленькую походную флягу и круглый стеклянный стакан. Они присели возле прикроватной тумбочки. В стакан тут же плеснулась порция коричневатой жидкости, резко запахло медицинским спиртом. «На коре дуба! – подмигнул дядя Вася и передал Стасу металлический колпачок от фляги со словами: – Держи чуть-чуть для компании!» Они тут же чокнулись и залпом выпили. Глаза Стаса полезли на лоб, а дыхание перехватило. Дядя Вася извлек неровно обрезанную дольку хлеба и кусочек сала, смахнул прилипшую бумагу и протянул немудреную закуску Стасу. Закусил сам. «Чистоган!» – крякнув от удовольствия, прокомментировал он и тут же повторил.

– Кстати, – вдруг спохватился Василий Николаевич. – Я тут со знакомым особистом переговорил. Он хороший мужик, обещал тебя в Торжок к своей тётке пока пристроить.

Стас растерянно почесал в затылке. А ведь и верно, он даже не мог вспомнить, где его дом. Почему-то казалось, что он где-то неимоверно далеко, и попасть туда никак нельзя.

– Спасибо, дядя Вася, – вздохнул Стас.

– Бывал я как-то у них в гостях, – проговорил Василий Николаевич, жуя, – ладная семья. А какое пиво тётя Катя варит – ух!

Тут Стас отчётливо вспомнил горьковатый привкус пенного напитка. Кажется, он пил его совсем недавно! Незримая стена забытья начала трещать.

– И дочка у неё подрастает, – подмигнул Стасу дядя Вася. – Страсть какая красивая – от парней отбоя нет! Глядишь, и невеста тебе будет.

Стас вздрогнул. Память вернулась, будто он и не забывал ничего. Словно кто-то невидимый в его голове повернул ручку настройки резкости: сначала вернулись образы из далёкого детства, потом постепенно пришли воспоминания о школе. Всё быстрее и быстрее возвращались эпизоды его жизни до самого последнего момента, когда он забрался в танк. Хотя сам момент атаки, как ни силился Стас, вспомнить не мог. Да это теперь было не так важно.


Лёха внимательно вгляделся в контуры кустов. В тумане и подступавших сумерках сориентироваться в незнакомом лесу было чудовищно сложно. Весь день сочившийся с неба дождь стих, но от пропитанной влагой травы и листвы одежда парня тут же намокла, в дырявых калошах противно хлюпало. Лешке удалось незаметно выбраться из деревни, прокрасться до опушки леса, теперь он углубился в заросли молодого березняка и олешника. Нужно было найти поляну со старым дубом сразу за этим перелеском, от него пройти налево до оврага, спуститься вниз до лесной реки. Там оставалось всего несколько сот метров вверх по течению до первого партизанского поста. По крайней мере, так последний раз объяснял бабе Гране её младший сын, а та, в свою очередь, пересказала всё, что знала Лёхе. И он искренне надеялся, что память бабу Граню не подвела, и он сможет найти этот самый пост, пока совсем не стемнело. И при этом партизаны его сразу не застрелят или он не напорется на мину или растяжку. Лёху передернуло. Как же сейчас было хорошо снова вернутся в покосившуюся избу бабы Грани, забраться на тёплую печку и закемарить на часок-другой! Лёха сердито оттолкнул протянутую к нему когтистую лапу сосны, о чём тут же пожалел – с неба на него обрушился холодный водяной душ.

Поляна с дубом пройдена. В овраг Лёха не соскользнул только чудом, едва успев ухватиться за подвернувшийся под руку сук. Зато ноги обжег крапивой по самые коленки! Тихо матерясь и растирая зудящие места, Лёшка продолжил движение к намеченной цели. По его расчетам до партизан оставалось не так много. Вот уже послышалось журчание мелкой речушки, в которую впадал овраг. Лёха перебрался на другой его склон, остановился на самом берегу, чтобы отдышаться, перевести дух. Спиной он нащупал шершавую поверхность дерева, опёрся и глубоко вдохнул. Лесной воздух был наполнен сыростью, грибным ароматом, а со стороны речушки несло болотиной. Лёхе почему-то представилась клюква в ведре, какую продают иногда шустрые пенсионерки, такие большие яркие ягоды, вперемешку со мхом.

Вдруг его рот плотно зажала большущая шершавая ладонь, а под кадык больно прижалось что-то острое. «Вякни только, малец. Хана тебе сразу, понял?» – тихо прошептал голос откуда-то сзади. Сердце Лёхи захлестнуло, сразу же стало жарко. Он медленно поднял руки. Одной он осторожно снял спасительный картуз, а другой принялся яростно в него тыкать. Перед парнем из темноты будто бы вырос невысокий крепкий мужичок. Он забрал у Лёхи головной убор, повертел его в руках, помял, потом подал знак. Хватка у рта и горла ослабла. Но незнакомец тут же приложил палец к губам и жестом приказал следовать за ним.


В сарае было холодно. Вика старалась зарыться глубже в сухое колкое сено, ей чертовски хотелось спать, но озноб и докучливые мысли мешали расслабиться. Что будет с ней завтра? Разве она не заметила, как этот фашист разглядывал её там, в кабинете! Нужно было быть совсем наивной, чтобы не представлять себе последствия. Страх заставил Вику сжаться в комочек, на глаза навернулись слёзы. Как же быть?! Она никак не планировала закончить свое будущее в прошлом! Вика шмыгнула носом, крепко зажмурилась, отгоняя жутковатые видения. Нет, она просто так не отдаст себя! Надо попробовать сбежать отсюда. Все равно куда! Можно попробовать спрятаться где-нибудь в деревне, переждать. Чего переждать?!

Вика готова была разреветься. Стас теперь неизвестно где, Лёха наверняка так и лежит в канаве. И скорее всего он уже мёртв. Она осталась одна. Но даже то, что пока есть у неё – она сама – всё это может в любую минуту отобрать какой-то фашистский подонок. Вика сжала кулаки до боли в фалангах, тряхнула головой. Нельзя раскисать! Она должна бороться и сохранить себя для…для будущего. Каким бы оно ни было, предстоит ли ей прожить теперь новую жизнь здесь или же она когда-нибудь вернётся в своё время.

Самообладание медленно возвращалось к Вике, она осторожно выбралась из сарая на ночной двор и огляделась. Тёмная деревенская улица практически не освещалась. Единственный огонек горел неподалеку от клуба. Разбитые дома напротив казались в ночи скелетами необычных животных, они застыли, притаились в темноте, то ли поджидая добычу, то ли остолбенев от невидимой опасности. Тишину ночи нарушали тут и там короткие переклички часовых, где-то далеко рокотали взрывы, трещали выстрелы. Вика крадучись миновала палисадник дома Трофима, перебежала дорогу и остановилась возле разваленной поленницы.

Куда теперь? Вика огляделась. На секунду ей показалось, что в стороне сараев мелькнула чья-то тень. Неужели Вику хватились и теперь будут искать?! Она попятилась, потом обернулась в поисках места, где можно было бы спрятаться. На крыльце полицая мигнул свет. Вика пригнулась и замерла за кучей дров. На середину улицы выбежала старшая дочка Трофима, Вика узнала ее по худосочной фигурке и длинным распущенным волосам. В руках она держала керосиновую лампу, на плечи поверх сорочки была наспех накинута жилетка. «Тётя! – жалобно позвала она. – Тётенька, вернитесь!» Вике стало немного смешно, что ее зовут тётей. Страх и растерянность смешались в одно, щемящее, спутанное ощущение. Вика осторожно выглянула из-за своего укрытия и махнула девочке рукой. Та вздрогнула сначала, посветила перед собой лампой, а потом бросилась к поленнице.

– Вернитесь, пожалуйста! – быстро забормотала она, запинаясь и умоляюще поглядывая на Вику. – Мне сказали смотреть, чтобы тётя не сбежала. Иначе отчим опять отдаст меня немцу… Не убегайте только!

– Пойдем со мной! – прошептала Вика. – Мы уйдем куда-нибудь, спрячемся!

Девочка молчала и переминалась с ноги на ногу.

– Я не могу, – проговорила она и всхлипнула, – я боюсь! Только не уходите! Мне страшно, я не хочу к немцу… Пойдёмте домой!

Вика глянула на заплаканное детское личико, и её мелко затрясло от бессильной злобы и обиды. Она вдруг прекрасно поняла, что не сможет уйти. И не надо было никаких часовых с ружьями и собаками, все было до безобразия просто! Вика стиснула зубы, обхватила себя руками, чтобы унять дрожь и медленно побрела к ненавистному Трофимову дому.

* * *

Костер тихо тлел, дым от него поднимался медленно, постепенно растворяясь в утреннем тумане. Лёшка сидел на поваленном дереве, вытянув вперед руки и ноги в надежде поймать немного тепла. Рядом с ним сидел сын Аграфены, тот самый Пашка. Хотя для Лёхи он был скорее Павлом – мужчина чуть за сорок в легкой косоворотке, сатиновых брюках и стоптанных тяжелых башмаках. Он сидел, опершись о ствол винтовки, и смотрел куда-то в лес.

– Значит, у матери хорошо всё? – ещё раз спросил Павел.

– Да, да. Живет помаленьку, – подтвердил Лёха.

– Говоришь, просила передать, что офицер приехал?

– Угу.

– Ладно, ладно, хорошо… – протянул Паша и бросил попавшуюся под руку ветку в угасающий костер.

– А я вас на фото угадал! – улыбнулся Лёшка. – Ну, фотографии, те, что в избе под часами висят!

– А… – коротко протянул партизан и криво улыбнулся в ответ, – я тогда не хотел позировать, пацаны в футбол играть позвали. А тут фотограф этот привязался, сосед, дядя Матвей. Он в районной газете тогда работал. Нас с Серегой остановил, говорит, мол, последний кадр остался, давайте я вас на фотографию…

Павел встал, отряхнулся. Лёха, как по команде, поднялся следом; сидеть на жестком, шершавом бревне было ужасно неудобно, да и комары порядком одолевали. Ростом они оказались почти одинаковым, так что смотрели теперь друг другу глаза в глаза. В Пашке с трудом угадывался тот маленький вихрастый пацан, что недовольно глядел со старого фото: над переносицей шрам, нос с легкой горбинкой, впалые, подернутые щетиной щеки. Только светлая клокастая шевелюра да мальчишеская задоринка во взгляде остались прежними.

– В общем, так, – произнес Павел, – пока останешься в лагере нашем. Занятие себе найдёшь. Хворост собери, по хозяйству помоги, а мы решим, как быть и что делать.

Говорил Павел отрывисто, едва заметно заикаясь. Впрочем, тембр и интонация его голоса гипнотизировали, заставляли слушать; Лёхе подумалось, что будь этот товарищ учителем в школе, на его уроках всегда была бы тишина, а самый последний разгильдяй был бы самым примерным учеником.

Время до обеда тянулось ужасно медленно. Весь партизанский лагерь был уже на ногах. Здесь попадались как совсем молодые ребята, почти одногодки Лёхи, так и пожилые люди. Из оружия имелись охотничьи винтовки, пяток автоматов и даже один пулемет. Командиром отряда оказался вовсе не Павел, как сначала думал Лёха, а высокий худощавый Константин Иванович. Командир был чуть моложе Пашки на вид, гладко выбрит, одет он был в выцветшую гимнастерку, плотные штаны, перетянутые широким солдатским ремнем с большой звездой на бляхе. На ногах – новенькие солдатские сапоги.

«Алексей! – позвал Павел и указал на палатку. – Зайди, поболтать надо!»

Лёшка направился к командирскому убежищу, которое представляло собой натянутую между деревьев плащёвку, плотно обставленную ветвями. Внутри палатки возле импровизированного стола из перевернутого ведра и нескольких положенных на него досок, стояли трое. Среди них был и Константин Иванович. Он изучающее оглядел Лёху и взял слово: «Мы планируем серьёзную операцию по устранению фашистского офицера. В детали я тебя посвящать не буду, скажу одно, готовились мы давно и тщательно. Ты нам передал очень важные сведения. Парнишка, я вижу, ты храбрый… – тут командир обвел взглядом присутствующих и продолжил: – Мы с товарищами посовещались и решили, что тебе можно доверить в этой операции участие. Ну, что скажешь?»

Лёшка несколько секунд оценивал открывающиеся ему перспективы быть убитым в лихой партизанской атаке. Потом прикинул, что, пожалуй, другого шанса попасть в деревню и попытаться спасти Вику у него всё равно нет. Он судорожно сглотнул и согласно кивнул.

– Ну, вот и отлично! – улыбнулся Константин и повернулся к стоявшему рядом Павлу. – Объясни хлопцу, что от него требуется.

Павел положил на стол газетный лист, из-за уха вытащил карандаш и принялся рисовать.

– Здесь, – комментировал он процесс, – дорога. Она идёт через всю деревню. Вот здесь – деревенский клуб, сейчас там офицерский штаб. Нам нужно убедиться, что фриц в этом клубе. Ты пройдешь мимо здания прямо под окнами, внешность у тебя неприметная, мы тебя ещё приоденем как надо. Смотри дальше. Проходишь мимо клуба вот сюда. Встанешь между домами, чтобы тебя со стороны поля было видно. Потом подкинешь кепку, ну, или помашешь ею, как будто знакомого какого увидел. Понятно?

– Это всё? – удивился Лёха.

– А чего тебе ещё нужно? – хохотнул Константин Иванович. – Остальное – уже не твоя забота. Ну, разве что потом держись от клуба подальше. Только не вздумай в лес сразу бежать! Уйдёшь, как стемнеет.

– А если нет там офицера этого? – почесал затылок Лёха.

– Ничего, – покачал головой Павел. – Пройдешь просто мимо, затаишься где-нибудь, тут рядом с клубом много домов разбитых. Сиди, да наблюдай. Понимаешь, Алексей, от тебя многое зависит! Не струсишь ты, дашь знак или нет. Из наших ведь никто в деревне появиться не может. Немцы с нами тут уже не первый месяц живут, чуть ли не в лицо каждого знают, мигом вычислят и расстреляют на месте. Мы же у них – как заноза в заднице!

Партизаны засмеялись. Лёшка тоже улыбнулся. Дело казалось простым, он даже не ожидал, что придется всего лишь просто пройти по улице и махнуть в нужном месте своим дырявым картузом. Партизанскую войну Лёха представлял почему-то по-другому: ползком по-пластунски от куста к кусту со связкой гранат, падающие под откос поезда и всё такое.

«Выходим сразу после обеда! – распорядился командир и кивнул незнакомому мужчине, дежурившему возле входа. – Семёныч, наряди-ка пацана!»

* * *

С утра прояснилось, а сейчас даже стало немного душно. Солнце лишь изредка скрывалось за редкими кучевыми облаками. Стас стоял в коридоре. Напротив, в свеженькой гимнастерке, блестящих, начищенных сапогах и сдвинутой набок пилотке стоял дядя Вася. Он встряхнулся.

– Как заново родился!

– Ага, – улыбнулся в ответ Стас, – а я, стало быть, ещё нет, мне ещё не скоро!

– Вот шутник! – засмеялся Василий и хлопнул его по плечу. – Давай прощаться что ли? За мной машина пришла уже. Рад был знакомству!

– Я тоже, дядя Вася, – кивнул Стас, – может, когда встретимся.

Они пожали друг другу руки крепко, по-мужски, и дядя Вася, развернувшись на каблуках, бодро зашагал к выходу. Стас задумчиво смотрел ему вслед. Где-то там, на передовой, среди полей и лесов остались Лёха и Вика. Что случилось с ними? Живы ли они? Стаса словно током ударило: он не может оставить друзей! Он должен найти их, где бы они ни были! Вместе с Лёхой и Викой он спрячется от войны да хотя бы в Торжке у тёти Кати. А ещё лучше, если они вернутся в своё время, в мирную жизнь, где остались семьи, где начались каникулы, с пикником и футболом. Но для начала надо было добраться до передовой, поближе к тому месту, где они расстались.

За окном послышалось тарахтение двигателя. Стас вышел из оцепенения. У него не было чёткого плана действий, но в это мгновение он понял, что машина во дворе – его шанс. Стас выскочил на крыльцо и сломя голову бросился к набирающему ход крытому грузовику. Догнал и схватился за борт.

– Эй, пацан, ты чего? – прикрикнул на него сидящий с краю молодой солдат – Покататься решил?

– Дядя Вася! – задыхаясь на бегу, тараторил Стас. – Возьмите меня с собой! Я на фронт хочу! Будем вместе за Гошу мстить, дядя Вася!

Стас едва поспевал за грузовиком. К краю подскочил Василий Николаевич.

– Сбрендил что ли?! А ну пусти!

Но Стас не сдавался: он мёртвой хваткой вцепился в борт, ноги уже волочились по земле. Кто-то застучал по кабине водителя, и машина начала притормаживать. Дядя Вася схватил Стаса за шиворот и втащил в кузов. «Вот же неугомонный! – проворчал он, поправляя гимнастёрку. – Беда мне с тобой!»

– Ну, что там?! – нетерпеливо крикнул водитель.

– Поехали! – крикнули ему в ответ.

И грузовик вновь прибавил скорости. Стас примостился в углу возле дяди Васи. Сидеть на узкой деревянной скамейке было неудобно, грузовик то и дело подпрыгивал на ухабах. Стас тёр ушибленную коленку и думал. Думал о том, какими же глупыми и мелкими были его страхи в той, прежней жизни. И сейчас Стасу было ни капельки не страшно. Ну, может быть самую малость! Но боялся он не за себя. Боялся он того, что не сможет найти друзей, не сможет выбраться отсюда и снова увидеть родных. Его отец и мать даже ещё не родились! Стас тихонько улыбнулся при этой мысли. Его маленький страх распалял в нём жажду действий. В голове рождались один за другим планы поиска и спасения, идеи – бредовые и не очень – принимались и отвергались. Вскоре, под мерный гул двигателя и бормотание солдат в кузове, Стас задремал.


Лёха остановился возле знакомой избушки, стоящей на самом отшибе. Возле крыльца возилась баба Граня. Лёха подошел к ней и тихонько поздоровался.

– Батюшки! – всплеснула только руками Аграфена. – Живой, сынок! Я ж помолилась за тебя, чтобы дошёл. Как ты, Пашку-то видел?

– Да-да, бабуль, встретился со всеми. Скажи, про Вику-то удалось что узнать?

Баба Граня оглянулась по сторонам, потом махнула в сторону двери. Они подняли по крыльцу, зашли в комнату. Старушка тут же налила стакан молока, достала пару ржаных лепешек.

– Соседка сказывала, что поселили сестру твою в дом сразу за клубом нашим. Это Трофима хата, он немцам продался за то, чтобы они его семью не трогали. Полицаем теперича тут ходит. Со всеми, с кем в мирное время в долгу был, да в ссоре, всем мстит!

– А офицер немецкий как там поживает? – насторожился Лёха.

– Уехал он ещё вчерась, – Баба Граня понизила тон и чуть подалась вперед. – Когда назад воротится – неведомо.

Вот так дела! Лёшка поелозил на затылке картузом.

– Ладно, пойду я, – озадаченно пробормотал он. – Спасибо, баба Грань, спасла ты меня, а то остался бы там, на обочине подыхать. Если встречу внуков твоих, обязательно отблагодарю.

– Ступай с богом!

Аграфена перекрестила Лёху. Он вышел из избы и побрёл по улице. Как быть дальше? Опять идти к партизанам, объяснять, что ничего не вышло? Лёшка прошел по главной улице мимо клуба, стараясь не озираться и не останавливаться. Легкое задание, как же! Если вчера было довольно прохладно, то теперь солнце припекало во всю, и пот струился по спине. Простая льняная рубашка промокла насквозь. Было душно, парило. Лёхе казалось, что фрицы непременно его раскусят, всё их внимание сейчас приковано именно к нему, беспризорнику, бредущему вдоль забора. Вот-вот, через секунду другую послышится этот дурацкий окрик: «Хальт!» И Лёха замрёт возле остатков кирпичной стены, тот самый толстый немец подойдет к нему, скинет с головы картуз и сразу все поймет. Поднимет свою винтовку, прицелится в лоб и…Лёхе стало страшно, на какой-то миг его охватила паника, он был готов броситься бежать, но вместо этого только ускорил шаг и свернул в первый попавшийся переулок.


Вика видела в окно избы, как к клубу подъехал автомобиль. Сомнений не было – приехал Генрих. Офицер вышел из машины. Он огляделся, потом приветственно кивнул охране и прошел в клуб. От нехорошего предчувствия у Вики по спине пробежали мурашки, стало знобко. И предчувствия её не обмануло. Вскоре в сенях послышалось кряхтение Трофима. Он глухо перекинулся с кем-то словом, потом крикнул в приоткрытую дверь: «А ну, фрау Виктория, дуй на выход!» В его голосе слышалось плохо скрываемое злорадство. Неужели, всё?! Вика постаралась подавить растущее отчаяние. В сопровождении Трофима она дошла до клуба, там Трофим грубо втолкнул её в офицерский кабинет и поспешно закрыл дверь.

Генрих стоял возле стола и разливал по бокалам коричневый напиток из пузатого стеклянного графина. Ворот его офицерского кителя был расстёгнут, Генрих улыбался и что-то напевал себе под нос. Потом он подхватил один бокал и жестом приказал Вике подойти. Она подчинилась. «Пей, пей!» – проговорил Генрих по-русски, и протянул бокал. Вика машинально взяла его, но пить не стала. Стекло неприятно холодило ладонь, резко пахло алкоголем. Зачем он её позвал? Вряд ли чтобы поговорить по душам. Генрих взял другой бокал и принялся расхаживать по кабинету, что-то громко декламируя на немецком. С каждой фразой он распалялся всё больше, лицо его багровело. Генрих вдруг остановился возле Вики, повернулся к ней. Потом сделал большой глоток, допив остатки напитка, и гаркнул на ломаном русском: «Пей! Ты должен пить Великий Германия!»

Вика наблюдала себя как будто со стороны, она плохо отдавала себе отчет в том, что делала. Не было ни страха, ни паники – все эмоции куда-то разом исчезли, оставив место гудящей пустоте. Коротким движением руки Вика выплеснула содержимое бокала в мерзкую рожу Генриха. Тот хищно оскалился, отбросил бокал. Потом одной рукой схватил Вику за волосы, а второй рванул отворот её платья. Послышался треск рвущейся материи, полетели пуговицы. Вика вскрикнула от боли; кровоток ударил в виски бешенным отбойным молотом. Она резко выбросила вперед согнутое колено, целясь обезумевшему фрицу в пах. Тот согнулся от резкой и неожиданной боли, схватился одной рукой за край стола, судорожно глотая ртом воздух. Вика шагнула в сторону, рукой зацепила открытый графин, стоявший на краю стола. Горлышко само собой оказалось под рукой, Вика схватила графин и обрушила его на голову корчившемуся Генриху. Взметнулся фонтан брызг жидкости вперемешку со стеклом. Вика отбросила остатки графина и бросилась к выходу.


Лёха брел по улице в сторону условленного перекрёстка. Что делать?! Что же, чёрт возьми, делать?! Офицер был в клубе, Лёха точно видел, как он туда вошёл. Но там же была и Вика! Её завели в клуб всего минуту спустя. Лёшка не знал, какой именно сюрприз приготовили этому ублюдку партизаны, но Вика наверняка окажется под ударом. Так в лихорадочных размышлениях он добрёл до места, где должен был подать сигнал. Прямо ему навстречу с другого конца улицы шёл какой-то пожилой мужичок. «Здоровенько будешь, сынок!» – донесся до Лёхи его хриплый дребезжащий голос. Видимо, так было задумано, и теперь настал черёд Лёхи. Нет, только не сейчас! Решение пришло внезапно: Лёха прошёл перекресток и встал, закрытый углом дома. Сорвал свой картуз и отчаянно им замахал. Мужичок приблизился. И тут Лёха с удивлением узнал в нём Павла. Он выглядел каким-то неестественно старым, сгорбленным. В сером рваном пиджаке, нелепых грязных брюках, узнать его было очень трудно, но Лёха узнал. Павел сильнее надвинул на глаза кепку-малокозырку, кашлянул. «Не выдержал я, – проговорил он свистящим шёпотом. – Видишь, какой маскарад устроил. Мать навестить хотел. Ну, а ты чего медлишь? Фриц на месте». Лёха вздрогнул. Сделала шаг назад и, сжав зубы, замахал кепкой.

* * *

Взрыв потряс улицу, послышался громкий треск и звон стекла. Лёшка испуганно дёрнулся, бросился куда-то вбок, на землю, потом обернулся на клуб. Куски досок, щепа обильно сыпались на двор и улицу, поднимались густые клубы дыма и взметались языки пламени на том месте, где совсем недавно стояло здание. Со всех сторон раздавались яростные крики, где-то на окраине деревни слышалась пальба, грохнула ещё череда разрывов. «Вика!» – что есть мочи заорал Лёха и вскочил на ноги. В ушах ещё звенело, в груди бешено колотилось сердце, слёзы наворачивались на глаза. Лёха поискал глазами Павла, но того рядом не оказалось. Плевать! Он ринулся к горящим развалинам клуба.

Лёха обнаружил Вику сразу за клубом, она лежала возле поленницы среди дымящихся обломков досок под изломанной взрывом дверью. Обжигая пальцы, Лёха раскидал тлеющие куски дерева. Он склонился над Викой, потряс за плечо. Только бы она была жива! Вика скорчилась и зашлась кашлем.

– Жива!!! – заорал Лёха. – Вика, это я! Слышишь меня?!

Он помог ей подняться, отвёл вглубь дровяника. Несколько секунд Вика приходила в себя, поправляя обрывки платья и затравленно озираясь в сумраке постройки.

– Лёшечка? – наконец, полепетала она. – Где мы?

Послышались гортанные крики суетившихся на улице немецких солдат. Лёха, склонившись над ухом, прошептал так громко, как мог:

– Надо валить от сюда! Слышишь меня?

Вика кивнула. Они выползли из дровяника, прокрались мимо дома Трофима к заброшенному огороду. Фрицы сновали туда-сюда, как пчёлы в растревоженном улье. Перебежав от кустов смородины, они притаились возле высоких зарослей малины. Сразу за ней начиналась околица: здесь до леса нужно было пробежать несколько сотен метров по открытому пространству. Лишь бы их не заметили! «Готова?» – спросил Лёха, сжимая в своей руке исцарапанную Викину ладошку. Вика испуганно всхлипнула, но кивнула утвердительно.

И они побежали. Примерно на полпути со стороны деревни послышались громкие хлопки выстрелов. Воздух вокруг сразу ожил: зажужжали и засвистели пули. Слева и справа земля то и дело взмывала вверх неровными комьями, в разные стороны летели ошмётки дёрна. Им удалось добежать до зарослей ольхи и молодой рябины. Только там Лёха позволил себе остановиться и отдышаться. Вика тут же согнулась пополам, тяжело дыша, и оперлась рукой о дерево.

Лёха осторожно выглянул из зарослей. Со стороны деревни по полю к ним приближался с десяток солдат, они растянулись широкой цепочкой и шли с осторожностью, иногда пригибаясь и выстреливая в сторону леса короткими очередями.

– Ты цела? – спросил Лёха.

– Цела, кажется, – пробормотала Вика, вытирая пот со лба. – Ох, больше не буду физкультуру пропускать! Вот честное слово…

Раздался громкий треск. Сверху посыпались куски коры и сбитые ветки деревьев.

– Бежим! – крикнул ей Лёха.

Они неслись изо всех сил, не оглядываясь, не разбирая дороги. Голоса и звуки выстрелов становились тише, и вскоре стихли совсем. «Я больше не могу…» – запыхавшись, простонала Вика. Она споткнулась о замшелый пень, схватилась за ветку и рухнула на землю. Лёха остановился, пытаясь отдышаться. Потом сел рядом, на кочку и помог сесть Вике. Так они сидели, спина к спине, хрипло и прерывисто дыша, не в силах сказать ни слова.

– Вроде тихо, не слышно, а? – несмело, почти шепотом спросил Лёха.

– Ага, – кивнула Вика, потом помолчала немного и жалобно попросила: – Лёшка, погляди, что там у меня со спиной? Как будто у меня там колючки, как у ёжика, прорастают…

Она содрала с плеч остатки платья, обнажив спину. Лёха оглянулся и присвистнул:

– Да у тебя тут всё в синяках и занозах! Большущие какие, страшные!

– Лёшечка, не пугай меня! Очень все плохо, да?

– Ладно! – засмеялся тот. – Сейчас вытащим! Жить будешь! Эх, сейчас бы к бабе Гране тебя. Она бы помогла, компрессики там всякие наложила.

Лёха принялся вытаскивать впившиеся в кожу острые как иглы занозы, отвлекая шипящую и ойкающую от боли Вику рассказом о своих приключениях.

– Сестрой меня назвал! – хихикнула Вика, выслушав рассказ до конца. – Ничего лучше придумать не мог?

– Угу… – насупился Лёха. – Что я ей должен был сказать?! Баба Граня, мы тут поехали с друзьями на берег Волги отдохнуть, а тут ливень, потом – трах-бабах.... А вообще-то мы, не местные, мы из двадцать первого века сюда погостить приехали!

Вика смеялась уже в голос, подобрав к груди колени и опустив голову. Засмеялся и Лёха. Они смеялись и смеялись, замолкали, переглядывались и снова ржали как сумасшедшие. «Ой, спину как щиплет…» – пожаловалась Вика и повела плечами. Лёха накинул на неё свою рубашку. Вика тут же закуталась в нее и притихла. Он подсел ближе и осторожно обнял её. Теперь Вика казалась ему безумно родным, чуть ли не самым близким человеком на свете! Может, он и не зря назвал её сестрой? Вика, будто читая Лёшкины мысли, прильнула ближе, положила голову ему на плечо. И им было тепло друг от друга, и боль, и усталость отходили куда-то на второй план. Вика отстранилась немного, посмотрела на Лёшку долгим, исполненным какой-то необычной грустью и нежностью взглядом. Потом как-то по-девичьи нерешительно она приблизилась к его лицу близко-близко. Лёха ощутил её частое теплое дыхание на своей щеке.

Нет, ничего необычного не было в том, что он поцеловал её. Девчонок Лёха в своей жизни поцеловал достаточно, и целоваться он умел. Другое дело, что до сих пор он не придавал этому большого значения – вроде как простое рукопожатие. Когда в компаниях они собирались попить пива у кого-то на даче или на свободной квартире, девушки чмокали парней и своих подруг в губы, так же запросто, как можно было сказать привет при встрече. И это было нормально. А более глубокий поцелуй, означал что-то вроде выражения симпатии, типа, «эй, да ты мне нравишься!». Но сейчас Лёшка, ощутил тот настоящий вкус – да что там! – целый букет вкусов, гармонию эмоции: от нежности, благодарности до самого безумного влечения, страсти; будто внутри прорвался невидимый гейзер, и его горячие струи теперь бьют и хлещут изнутри. Лёшка был готов разнести на часть весь Мир, если только он вздумает прикоснуться к Вике. Ведь она – это то, что есть у него, есть прямо сейчас и должно остаться на всю жизнь!

Вика снова легла Лёхе на плечо. Неистовствовали комары, но Вика не обращала на них никакого внимания, лишь изредка лениво отмахиваясь. Сейчас ей было как никогда хорошо, казалось, что наконец-то всё закончилось. Теперь они могут сидеть здесь в лесу одни. И никто не помешает им в их уютном маленьком мирке, где есть только она и Лёшка – её парень, сильный, смелый, заботливый. Он не бросит её, защитит. Сердце приятно защемило, забилось гулко. Мягкое, нежное тепло родилось где-то в груди, растеклось приятными потоками по всему телу, сбежало мурашками вниз, к животу, потом ещё ниже – по бедрам, голеням и щиколоткам. Генрих – её кошмарное наваждение – навсегда осталось в прошлом. И только пережив этот кошмар, она поняла, как мало ценила это пронизывающее и завораживающее тепло в покинутом будущем. Во времени, куда они, может быть, уже никогда не вернутся.

– Интересно, что со Стасиком? – задумчиво пробормотала Вика.

– Не знаю. Надеюсь, жив ещё. Если выберемся из этой передряги, обязательно попробуем найти его. А сейчас нам надо уходить. А то темнеет уже. В лесу как-то не хочется ночевать, да и на земле сыро и холодно сидеть. Вот только куда идти?

Вдали, где-то за лесом послышался лай собак.

– Слышишь? – встрепенулась Вика.

– Слышу… – тихо прошептал Лешка и поёжился. – Думаю, немцы решили облаву на партизан устроить. Быстрее, уходим!


* * *


Стас сидел на краю окопа и оглядывал небо на горизонте. Там, со стороны Ржева, закрывая мерцавшие вечерние звезды, наступала огромная чёрная туча. Она была похожа на большого краба, растопырившего свои клешни. Было в ней что-то угрожающее, злобное. На переднем краю тучи вспыхнул и погас разряд молнии. Стас обнял себя руками и огляделся. На позициях суетились пехотинцы, каждый занимался своим делом, и никто не обращал на него внимания.

Возле одного из блиндажей Стас заметил присевших в круг солдат. У одного из них – пожилого, с густыми усами, – на коленях была расстелена карта. Солдаты о чём-то жарко спорили. Стас подошёл к ним тихонько и заглянул пожилому за плечо. Тот вдруг замолчал и оглянулся.

– Ба,опять ты! – пробасил он. – Небось, снова приключений ищешь?

Остальные солдаты засмеялись. Стас посмотрел на них с недоумением и отрицательно мотнул головой.

– Смотри, – сказал кто-то из солдат, – второго шанса судьба не даёт. Это ж мы тебя, бедолагу, из танка вытащили!

«Разведчики!» – догадался Стас, ему в голову тут же пришла интересная идея.

– Спасибо вам! – Он склонился над картой и спросил: – А вот где же на карте то самое место? Я после войны приезжать туда буду, второй день рождения справлять.

– Ты и карту разумеешь? – удивился пожилой. – Ишь ты, шустрый. Ну, смотри тогда… – Он размышлял секунду-другую, потом ткнул пальцем. – Вот где-то тут!

– Точно тут! – поддакнули солдаты.

– А мы сейчас… – Пожилой разведчик провёл пальцем по карте чуть ниже. – Мы сейчас, стало быть, здесь. Доволен? – прищурившись, спросил он Стаса. – А теперь тикай отсюда, нам работать надо.

Стас поспешил назад к окопу, стараясь удержать в голове увиденную часть карты. Там он присел на корточки и принялся чертить прутиком на влажной земле окопного вала. От места, где он расстался с друзьями, дорога вела к небольшой деревне. Скорее всего, Лёха и Вика дошли до этой деревушки, и искать нужно было именно там. Стас морщил лоб от усердия, пытаясь определить направление. Напрямую, через линию фронта он вряд ли сможет попасть в деревню. Единственная возможность – пробираться через лес.

Стас окинул взглядом ближайшую кутающуюся в серые сумерки опушку леса. Скоро стемнеет, и выходить нужно сейчас, пока можно хоть как-то сориентироваться. Стас вздрогнул. Боязно? Ну, уж нет! Он прикинул примерный путь до опушки – нужно было как можно незаметнее пробраться туда. Стас замешкался на мгновение, когда позади него раздался дружный смех разведчиков, но всё же осторожно выбрался из окопа.


Лёха и Вика снова бежали. Уже совсем близко раздавался истошный лай собак. Казалось, что они повсюду: эхо голосов, отдельные приказы и одиночные выстрелы слышались то слева, то справа. В сумерках перед ребятами блеснула тёмная поверхность воды. Лёшка остановился и подал знак Вике. Они лихорадочно оглядывались в поисках места, где можно было бы перебраться на другую сторону. «Там!» – указал рукой Лёха и полез в заросли осоки и иван-чая. Вода в лесной реке была не глубокой, но жутко холодной. Вика застонала сквозь сжатые зубы и чуть не упала, но Лёха вовремя подхватил её и помог выбраться на берег. Яркая вспышка на долю секунды осветила всё вокруг, почти сразу же раскатисто громыхнуло. Ребята испуганно пригнулись. Потом рванули вниз по течению речки.

Потемнело, хлынул дождь, больше похожий на тропический ливень, теплый и сильный. Вспышки молний следовали одна за другой, а звуки грома заслоняли собой шум погони и стрельбу. Через несколько сот метров впереди показалась ещё одна река. Парень остановился, вглядываясь. Места казались знакомыми, даже несмотря на то, что единственным источником освещёния оставались природные разряды электричества. «Это же Волга! – сообразил Лёха. – Куда теперь?!»

Он оглянулся на лес позади. На секунду показалось, что в его глубине мелькнул свет фонарей. Значит, фашисты совсем близко. «Надо где-нибудь спрятаться! – вполголоса проговорил Лёха. – Бежим!»

Они рванули вверх по берегу, петляя между деревьев, перепрыгивая окопные рвы. «Смотри! – закричала вдруг Вика, показывая куда-то через сплошную стену дождя. – Давай туда!»

Ребята бросились к большому бревенчатому навесу. Не добежав всего пары метров Вика, испуганно замерла. Прямо на неё из темноты и пелены дождя кто-то бежал по насыпи окопного вала. В свете вспышек молний он казался огромным, а косые капли, пробивавшиеся сквозь листву редкого леса, искажали контуры, превращая приближающегося в диковинного страшного зверя. Вика попятилась и оглянулась. Лёхи рядом не было. «Мамочка… – пробормотала Вика, ощущая, как наливаются тяжестью и дрожат её ноги, – Лёшечка, спаси меня…» Казалось, что бежавший человек в упор не видел замершую в испуге девушку, и когда до неё оставалось всего пару метров, он дёрнулся, резко остановился. Вика стёрла с лица струившуюся дождевую воду, солёную от пота и слез. Одежда на ней намокла, стала тяжелой и давила на грудь и плечи, лохмотья от платья, спутались, облепили бёдра, а ступни гудели и саднили от натертых мозолей. Сейчас Вика ощущала себя самой несчастной и самой беззащитной на свете, и ещё ей очень не хотелось умирать. Человек перед ней прибывал в нерешительности, вблизи он оказался не таким огромным, всего на голову выше Вики, во вспышках молний показалось даже, что его лицо ей знакомо.

Незнакомец сделал шаг вперёд. Вдруг сбоку метнулось что-то, обрушилось на него и сбило с ног. Вика завизжала, отпрыгнула назад. Клубок сплетённых тел откатился немного, сверху на поверженном восседал Лёха, он занес руку со сжатым кулаком и… Вспышка молнии ярко осветило место битвы.

– Стас?!! – раздался его приглушённый вопль. – Это ты, Стасон?! Япона мать!!! Это ты?!

– Лёха?!! – зашипел тот в ответ. – Это я, Стас!!!

– Ты что тут делаешь?! Как тут оказался???

– Да вас я ищу! Только вот не думал, что так быстро найду!

– Мальцы!!! – встряла Вика. – Потом поболтаете! Прячемся!

В перерывах между громовыми раскатами тут и там слышался треск сучьев, лай и собачий вой, перемежающийся ожесточенной перестрелкой и громогласными окриками. Друзья быстро спрыгнули в окоп и забились под тесный навес блиндажа.

«Господи, Боженька, помоги нам… – негромко бормотала Вика, тесно прижимаясь к Лёхе. – Я домой хочу…» Они напряжённо вглядывались в колышущуюся стену дождя, вслушивались в шум беснующейся стихии. Ярчайшая вспышка, страшный треск обрушились на них внезапно, как и в первый раз. Сведённые судорогой тела беспомощно повалились на дно окопа.

Прошло немного времени. Дождь не унимался, его лившиеся с неба потоки вздрагивали, будто живые при каждом новом ударе молний, которые били уже не так часто. Стас первым пришел в себя.

– Эй, вы как?! – прохрипел он, тяжело дыша.

– Опять молния?! – пробормотал из темноты Лёха.

Вика тихонько постанывала и трясла головой.

– Ребята!!! – донеслось откуда-то сверху. – Вы тут?

В окоп рядом с блиндажом спрыгнул человек. Стас отпрянул, а Лёха попытался заслонить собой Вику. Им в лицо ударил яркий свет фонарика.

– Ну, слава Богу! Вот вы где! – проговорил между тем мужчина, отводя слепящий луч. – Давайте скорее в машину!

Это был Юрий Сергеевич.

* * *

Год спустя.


Старенькую «пятнашку» трясло на разбитой сельской колее. Клубы пыли туманом повисали над дорогой, пыль просачивалась в салон, щипала глаза. Вскоре показался деревенский дом у околицы.

– Ты уверен, что это здесь? – спросила Вика.

Лёха утвердительно кивнул.

– Более чем. Я это место хорошо запомнил.

Они остановились и вышли из машины. Дом сильно обветшал, но было заметно, что за ним ухаживают. Лёха подошёл к окну и постучал. Из открытого сарая рядом показался пожилой мужчина – высокий, худощавый с заметной сединой в висках. Он приветливо махнул рукой.

– Добрый день молодые люди! Кого ищите?

Лёха и Вика поздоровались.

– Мы созванивались насчёт встречи на прошлой неделе, – сказал Лёха.

– Ах, да, – заулыбался мужчина. – Конечно, проходите в дом.

В доме было немного прохладно, пахло сыростью и старой одеждой. Они уселись за стол возле свежевыбеленной печи. Мужчина виновато развёл руками.

– Вы извините, нечем накормить. Мы тут уже давно не живём, переехали в город. Здесь бываем наездами. Да и то нечасто.

– Да, ладно, – хором ответили Лёха и Вика. Лёха продолжил: – Нам ещё по делам ехать в Старицу. Меня отец просил заехать сюда, найти кого-нибудь из родственников бабы Грани.

Мужчина покивал головой.

– Ну, да. Я внук её, Никодим Сергеевич. Отец мой в боях под Вязьмой погиб, а мы с матерью сюда после эвакуации вернулись, как война закончилась.

– Угу, а меня Алексеем зовут. Это вот Виктория. – Лёха растерянно улыбнулся. – Отец мой просил передать благодарность. Баба Граня ему жизнь спасла, как раз примерно в эти дни лета.

Никодим Сергеевич едва заметно улыбнулся и внимательно посмотрел на Лёху.

– Мне баба Граня часто эту историю рассказывала. Про то, как нашла она на обочине парня странного, неместного. Как выходила его, как помогала сестру искать.

Лёха и Вика переглянулись.

– Мне отец тоже часто эту историю рассказывает, – сказал Лёха. – Нашлась сестра его, в общем, всё хорошо, все живы-здоровы.

Никодим Сергеевич внимательно посмотрел на них. Потом слегка наклонился над столом.

– Отец, значит… – проговорил он. – Ты передай ему, что он у бабы Грани оставил кое-что. – Никодим Сергеевич встал из-за стола, подошёл к большому, почерневшему от времени сундуку и принялся искать. Вскоре из сундука был извлечён полиэтиленовый пакет. Никодим Сергеевич вытащил оттуда аккуратно сложенные спортивные брюки и футболку. – Смотри, сохранились как. Даже моль не поела. А всё почему?

Лёха обомлел. Это была его одежда.

– Наверное, потому что синтетика, – тихо ответил он.

Никодим Сергеевич шумно опустился на стул.

– Это ещё не всё! – сказал он и хитро прищурился. – Над этой загадкой я размышлял много лет. – В руках Никодима Сергеевича появились два ламинированных картонных квадратика. – Это нашлось в карманах одежды твоего отца, – пояснил он. – Не иначе, папка твой сестру в кино собирался сводить. Он даже билеты взял заранее. На сеанс, который состоится через семьдесят с лишним лет.

Лёха потерял дар речи, он сосредоточенно разглядывал лежащие перед ним билеты в кино.

– Значит, вы уже догадываетесь? – спросила Вика.

Никодим Сергеевич нахмурился, потёр виски.

– Одежду мне передала баба Граня, – тихо заговорил он. – Билеты эти я нашёл совершенно случайно много лет назад. Убирался в избе, перекладывал вещи старые, и они сами выпали из кармана. Раньше я не придавал значения тому факту, что одежда твоего отца синтетическая. Но эта находка ошеломила меня! Поначалу я хотел отдать её учёным, но потом решил, что мне не поверят. А потом как-то всё забылось – были другие дела, другие заботы. Правда, до сих пор загадка эта мне покоя не давала. Теперь, я надеюсь, вы мне сможете кое-что прояснить.

Лёха и Вика снова переглянулись. И Лёха принялся за рассказ. Он рассказал всё, о чём помнил, а Вика дополнила его повествование тем, что знала сама.

– Значит, вам удалось вернуться… – задумчиво проговорил Никодим Сергеевич.

– Ну, да, – ответил Лёха. – Стаса вот недавно в армию проводили, он сам решил служить. Вика на историка собирается, а я пойду наладчиком станков.

– Это хорошо… – Никодим Сергеевич вздохнул, грустно глянул в окно. – Это хорошо, что вы вернулись. Значит, есть надежда.

Они удивлённо посмотрели на Никодима Сергеевича.

– На что? – спросила Вика. – На что есть надежда?

– В прошлом месяце мы приехали сюда с сыном, – начал он свой рассказ. Помолчал немного, размышляя о чём-то, и наконец продолжил: – Пока я делами по дому занимался, сын решил по лесу прогуляться. Он у меня взрослый, конечно. Постарше вас. Но тоже городской, такой самоуверенный интеллигент. А лес – это не город, я ведь и предупреждал. Но он же упорный. Одним словом, заблудился сын. Неделю искали полиция, МЧС – всё без толку. Пропал он, будто, сквозь землю провалился. А ведь и заплутать-то здесь негде, две сосны, три берёзы. И теперь вспоминаю я, а ведь точно в тот день гроза сильная была. Молнии над Волгой сверкали – мама не горюй. Правда, ливень стороной прошёл. Только на третий день намочило немного, пыль прибило… – Никодим Сергеевич откинулся на спинку стула, с надеждой посмотрел сначала на Лёху, потом на Вику. Потом сжал кулаки и проговорил: – И теперь, кажется, я начинаю подозревать, куда пропал мой сын.