Зайдот [Радомира Берсень] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Радомира Берсень Зайдот

Тускло-грязная синева замазала небо, будто окончательно стирая с него следы уставшего солнца, провалившегося за горизонт. Резкий осенний ветер хлопал вымпелами, дергал палатки, мотал пакеты из-под попкорна и картошки фри. В самом большом шатре уже никто не аплодировал и не смеялся, там пригасили свет и выметали мусор. Отчаянно болтались тусклые лампы, которые включили вместо веселых разноцветных гирлянд, отчего мохнатые лапы теней то и дело порывались проникнуть в шатры. Кто-то негромко переговаривался, где-то заливисто смеялся молодой парень. На столбе, у входа на ярмарку, сердито дергалась отклеившаяся афиша.

За стоящим отдельно, завалившимся на один бок вагончиком, горько всхлипывала девочка. Ей было всего двенадцать, но из-за высокого роста, крупных мужских плеч и мосластых суставов она выглядела старше. Девочка размазывала слезы по лицу, прислонившись спиной к вагончику. Ее никто не искал. Она никому не была нужна. Девочка жила в цирке уже три года, но все еще чувствовала себя чужой. Ей было противно выходить к публике в блестящем облегающем купальнике – мужчины тут же начинали улюлюкать и свистеть, оценивая ее начинающие наливаться женские формы. Девочка отчаянно стеснялась и каждый раз отказывалась выходить, но ее заставляли – грубо и действенно. После каждого выступления она пряталась за вагончик с реквизитом и долго плакала. Сегодня же все прошло просто ужасно – она уронила реквизит, налетела на шпрехшталмейстера и едва не упала на зрителей. За занавесом шпрехшталмейстер отругал ее за зажатость и «нелепые ужимки», велел усилить тренировки и вел себя очень грубо. Когда же, закончив выступление, она хотела убежать в вагончик, ее окружили клоуны, мерзко кривляясь, они щипали ее и дразнили обидными прозвищами. Она ненавидела клоунов. Она ненавидела всех, кто работал в этом цирке. Сейчас девочка была готова на что угодно, лишь бы не возвращаться обратно, в вагончик, который она делила с гимнастками. Эти шумные вульгарные девицы наверняка уже выпили по стаканчику и вовсю веселятся, подкалывая друг друга пошлыми шуточками. Девочка ненавидела цирк, но ей некуда было пойти – когда ей было девять лет, родители продали ее в цирк-шапито. Вот уже три года она бродила по стране вместе с другими артистами, успевая учиться лишь урывками. Она понимала, что таким образом ей никогда не закончить школу, а значит – и не получить образования. Кем она станет, когда ее номер перестанет быть интересным? Куда она пойдет, когда ее выгонят? Что с ней будет, если цирк закроется?

Девочка еще пару раз всхлипнула и тщательно вытерла лицо рукавом старенькой рубашки, накинутой прямо на сценический купальник. Она ужасно замерзла. К тому же, она сидела прямо на земле, к которой примерзла осенняя листва. Несколько газет, сунутых под задницу, совершенно не спасали ее от пронзительного вечернего холода.

Только она собралась встать, как рядом появилась густая тень – девочка боязливо подняла глаза, пытаясь разглядеть силуэт стоящего перед ней человека.

– Эй, это ты тут плачешь? – Голос был ей незнаком. Наверное, это последний посетитель, который ищет, где бы слить все выпитые за этот вечер литры пива и колы. Девочка не ответила ему, отвернулась и судорожно икнула, с трудом унимая слезы. Ей хотелось, чтобы мужчина ушел. Но он не ушел, наоборот, присел на корточки, внимательно вглядываясь в ее лицо. Затем поднял жесткую шершавую ладонь и осторожно вытер ее лицо.

– Не плачь, – он говорил мягко, успокаивающе, – тебя кто-то обидел? Может ты потерялась?

Девочка сердито замотала головой и резко поднялась, пытаясь уйти, но мужчина поймал ее за руку.

– Не бойся, – девочка дернулась, но тот крепко ее держал. – Все хорошо. Помочь тебе найти машину родителей?

– У меня нет ни родителей, ни машины, – хриплым от слез голосом, грустно ответила девочка. Мужчина сочувственно прицокнул языком и поднялся тоже, продолжая держать ее за запястье.

– Это плохо. Что ты здесь делаешь тогда? Пришла посмотреть на выступление, а тебя заметили и прогнали, да?

Девочка снова замотала головой, всей душой желая, чтобы навязчивый незнакомец наконец оставил ее в покое. Но было ясно, что он не уйдет, пока не выяснит, что с ней случилось. Девочка вытерла глаза в последний раз, немного помолчала и неуверенно сказала:

– Я сирота. Работаю здесь, в этом цирке. Меня здесь не любят.

– Ты хочешь уйти? – Спросил ее незнакомец, внезапно девочка почувствовала, что ему можно доверять. Она порывисто вскинула голову, впервые посмотрев мужчине в лицо.

– Да! Я хочу уйти куда угодно, лишь бы больше не жить здесь! – На одном дыхании выпалила она. И, с отчаянием, добавила, – но мне некуда идти! У меня нет дома! И я никому не нужна!

Мужчина улыбнулся и мягко подтянул ее за руку к себе.

– Пойдем со мной? – Предложил он. – Мне нужна сообразительная девчушка вроде тебя. Не бойся, я не причиню тебе вреда, мне всего лишь нужна хозяйка. Умеешь готовить? А убирать? Ну и чудно! Зато у тебя теперь будет дом и тебе не придется сидеть на холодной земле. Я буду заботиться о тебе, а ты – о мне. Меня зовут Ди́глар. А тебя как?

– Зайдо́т, – неуверенно ответила девочка и оглянулась на стоящие поодаль шатры и вагончики.

– Тебе нужно что-нибудь забрать, Зайдот?

Девочка заколебалась было, но потом вдруг отчетливо поняла: здесь нет ничего ее собственного. И еще – ей не хотелось больше видеть сотрудников цирка. Ни одного. Ей просто нужно уйти, прямо сейчас, не оглядываясь. Она крепко сжала руку мужчины.

– У меня здесь ничего нет. – Неожиданно спокойным голосом ответила она. – Давайте уйдем отсюда.

Мужчина и не по возрасту крупная девочка-подросток вышли с ярмарки незамеченными и сели в старенькую машину. Ветер продолжал трепать афишу, пока, наконец, не сорвал ее со столба. Афиша плавно взлетела в воздух, затем медленно кружась, упала на землю. На ней яркими буквами было написано: «Только сегодня! Самая сильная девочка в мире!». Припустил колючий дождь, и афиша медленно утонула в луже. Девочка ехала в чужой дом, который скоро стал и ее домом.

Каждый день, проведенный в этом доме, не слишком отличался от предыдущего, однако Зайдот радовалась уже тому, что ей больше не нужно ворочать гири и поднимать гантели, на потеху публике. Она быстро освоила нехитрый бытовой труд и всецело посвятила себя ему. Но все еще подчиняясь привычке, она украдкой продолжала тренировки по ночам, когда Диглар спал и не мог ее видеть. Теперь это для нее был способ отвлечься от скуки и рутины, нехитрые упражнения приносили ей удовольствие и Зайдот постоянно усложняла и дополняла их. Она продолжала расти и к тринадцати годам уже выглядела как женщина – крупная, с небольшой, но крепкой грудью, мускулистыми руками и сильными ногами. Диглар все чаще останавливал на ней свой взгляд, любуясь тем, как она стирает, склонившись над тазом или моет пол. Он работал разнорабочим по найму и в последнее время ему не везло. Он много времени проводил дома. Первое время Диглар отсыпался, затем – привел в порядок дом и починил все поломки, что успели накопиться. Зайдот была идеальной хозяйкой: беззвучная как тень, молчаливая и ненавязчивая, она постоянно что-то делала. Когда же у нее оставалось время, Зайдот пыталась читать газеты, журналы и книги, впрочем, книг здесь было очень мало. Тем не менее, девочка упрямо осваивала грамоту, медленно разбираясь в словах и пытаясь списывать их куцым карандашом на поля газет и журналов. Все они вскоре оказались исписаны так густо, что писать стало негде. Диглар не выпускал ее из дому, боясь, что соседи заинтересуются девочкой. Поэтому, чтобы она меньше бродила и больше сидела дома, он принес откуда-то целую стопку грязных и мокрых разнокалиберных книг, которые густо воняли кошачьей мочой. Однако Зайдот это не остановило. Диглар стал испытывать странные чувства, глядя на нее: гордость – за ее хозяйственный и молчаливый нрав, удовлетворение от ее трудов и непритязательности, сладостное удовольствие – от подглядывания за тем, как созревает ее тело и странную досаду, что она тянется к знаниям, а не к нему. Надо сказать, Зайдот оказалась на редкость спокойной и сдержанной, вопреки ожиданиям, она не благодарила его, не умилялась его поступком, не высказывала безудержного восхищения. Нет, она просто приняла факт перемены своей биографии – со сдержанным достоинством. Диглару же хотелось, чтобы она из кожи вон лезла из желания отблагодарить его. Поэтому он не заметил, что в какой-то момент к его чувствам стала примешиваться еще и злость. Он все пристальнее разглядывал Зайдот, чаще всего – сквозь стакан с пивом или чем покрепче. И чем больше он пьянел, тем больше видел в ней не девочку-подростка, а женщину. Тем более, что она здорово выросла, окрепла и приятно округлилась в груди и бедрах. Ростом она была уже со взрослую женщину среднего роста. Эдак, пожалуй, она и до двух метров дорастет, туманно думал Диглар, поигрывая стаканом, глядя как Зайдот ловко убирает со стола. Нужно бы приучить ее к себе. Приручить. Пока она еще мала и недостаточно сильна.

Вот так, едва достигнув тринадцати лет Зайдот лишилась невинности и получила первый урок – мужчина всегда получает то, чего он захочет. И сразу же урок номер два: если у мужчины и женщины случилась близость, это вовсе не означает, что удовольствие получают оба. Постепенно она привыкла и покорно терпела пыхтящего, потного Диглара, сладострастно ерзающего по ее телу. Хотя первое время порывалась сбежать куда-нибудь, чтобы поплакать, но Диглар быстро уловил этот момент и с тех пор всегда запирал дверь на ключ, который всегда держал при себе. Зайдот отплакала свое в подушку и успокоилась – привыкла. В остальном ее жизнь совершенно не изменилось. Иногда, подвыпив, Диглар начинал хвастать своими успехами – мол, он свободный человек и работает когда хочет, зарабатывает сколько хочет и вообще живет как хочет. Однако Зайдот прекрасно видела, что зарабатывает он гораздо меньше, чем хочет, что постоянно злит Диглара. Но она уже поняла, что если помалкивать, то жизнь вполне себе ничего – просто следи за домом, вовремя готовь да следи за порядком, ничего сложного в общем-то. Диглар же, пытаясь прибавить себе привлекательности в ее глазах, после самовосхваления обычно милостиво прибавлял:

– Вот заработаю еще немного – и поженимся. Непременно поженимся и чтоб все как у людей – ну там, белая машина, поездка в эдакое место. Мы будем счастливы, я тебе точно говорю! Вот только подзаработать на это надо – а то ведь я нас двоих содержу.

Он уверял ее в этом года два, а после и вовсе понял – никуда ей не деться. Да и зачем жениться? Ведь девчонка и так выполняет все функции жены, включая постельные утехи. В сущности, у него уже есть жена, только без тех юридических заморочек, которые могут ему со временем усложнить жизнь. Поэтому Диглар все реже говорил о женитьбе и все чаще придирался к Зайдот, изводя ее требованиями то перешить ему рубашку, да не раз, а несколько, то перекрасить стены, а потом снова перекрасить их, ну и так далее. Он стал брюзглив и щепетилен, занудно выговаривая ей за каждую мусоринку, за неудачно поставленный стул, за ее холодность в постели … А однажды, надравшись до двоения в глазах, Диглар отвесил Зайдот пощечину за какой-то пустяк, и ему это понравилось. Чувство безнаказанной власти, ее покорность и испуг, без всякой ответственности с его стороны, заставили Диглара по-новому взглянуть на их совместную жизнь. Теперь он не стеснялся и рукоприкладства. Ему нравилось думать, что он воспитывает из девочки настоящую женщину – покорную, внимательную и совершенно исключившую собственные желания из своей жизни.

– Настоящая жена должна не любить мужа, а бояться его, – частенько повторял он, при этом взгромождая свои грязные ботинки на чистенькую белоснежную скатерть. – Запомни, Зайдот. Я вытащил тебя из дерьма – и ты теперь мне до конца жизни должна за это. Я тебя кормлю? Да, кормлю. Я тебе даю кров и постель? И это тоже. А еще я удовлетворяю тебя, хотя мог бы этого и не делать. Ты должна ценить что я для тебя делаю.

После спича в подобном духе, Диглар заливался радостно-бессмысленным хохотом, а потом принимался курить, стряхивая пепел на свежевымытый пол. Зайдот не проявляла ни единой эмоции, стоически вынося все издевательства и снова наводя чистоту в доме. У нее не было ни семьи, так думал Диглар, ни паспорта, ни дома – ничего своего. Она вся была в его руках, в его власти – и это приводило его в безумный восторг.

Но однажды, когда Зайдот уже было пятнадцать, она вдруг заболела странной болезнью. Ее тошнило, она слабела и плохо себя чувствовала. Тут только Диглар заволновался, сообразив, что рискует остаться без такого чудесного ухода, какой ему все это время предоставляла Зайдот. Ему пришлось раскошелиться, чтобы привести на дом частнопрактикующего врача. Тот долго осматривал Зайдот, о чем-то вполголоса расспрашивал ее, после чего огорошил Диглара известием, что девушка ожидает ребенка. Что ж, подумал огорченный Диглар, пусть тогда хотя бы родит мне пацана. Что ж я за мужик такой, если у меня не будет сына? Однако это лишний рот, который теперь тоже придется кормить. Хорошенечко поразмышляв над этим, Диглар устроился на обувную фабрику, что была расположена на другом конце города. Здесь ему обещали хороший заработок и возможность получать обувь на себя бесплатно. Опустим тот факт, что с обувью его бессовестно надули, да и заработок оказался не так уж хорош, но Диглару показалось, что будет неразумно лишаться работы в столь непростое время. Он даже стал по возможности чаще покупать небольшие кусочки мяса и фрукты, чтобы его будущий сын родился крепким и здоровым. А еще Диглар надеялся, что Зайдот, наконец, улыбнется ему и поблагодарит. Но, к его неописуемому гневу, она лишь сдержанно кивала в знак благодарности, принимая его подношения. Так что Диглар быстро прекратил ее баловать, рассудив, что баба она крепкая, обойдется своими силами, нечего деньги в пустоту распылять.

Прошло время и Зайдот родила прекрасную крепенькую девочку, что совершенно выбило из колеи Диглара – в тот день он напился до беспамятства и ожесточился еще больше. Он возненавидел малышку Далуру, как ее назвала Зайдот, опять же, совершенно не посоветовавшись с ним. Диглара страшно выводило из себя, что Зайдот принимает какие-то решения, не интересуясь его мнением. Поэтому он стал еще чаще прикладывать к ней кулак, однако стараясь не калечить – ведь ей же нужно еще и по хозяйству работать. Так что Зайдот молча терпела его побои и, потирая синяки, принималась за привычный труд: приготовить еду, перемыть посуду, прибрать, подмести, постирать, ко всему этому еще добавились заботы о младенце. Зайдот стала бледной и какой-то сосредоточенно-ожесточенной в своих трудах, по-прежнему без ропота и возражений продолжая прислуживать Диглару. Ее отдушиной стала дочурка – Зайдот любила ее без памяти, каждую свободную минуту проводя с малышкой. Она, с изумлением, перебирала ее крохотные пальчики, почти неощутимо касалась ее нежных волосиков, целовала ручки и ножки. Диглар вдруг заметил, что за всем этим Зайдот перестала удостаивать его постель своим присутствием и не вынеся этого, за волосы оттащил ее от дочери и изнасиловал прямо тут же, у кроватки, сделанной из старого кресла. Зайдот привычно морщилась, но молчала. О чем она думала, Диглар понятия не имел и это его бесило больше всего.

Однажды он пришел с работы уже хорошенечко приняв на грудь где-то по пути. Качаясь и едва выговаривая слова, он принялся бить кулаком в стену, требуя свой ужин. Испугалась и заплакала маленькая Далура, Диглар же замолотил кулаком по стене еще сильнее, яростнее и принялся орать, чтобы Зайдот успокоила девчонку, пока он ее не вышвырнул из дома. Зайдот, бледная как тень, с глубокими синяками под глазами, уставшая, бесшумно появилась перед Дигларом и принялась заботиться о нем, оставив свою дочку в одиночестве. Она плотно закрыла дверь в комнату, где лежала девочка, чтобы ее плач не беспокоил раздраженного Диглара. Тот же, сытно поев, завалился на диван и немедленно захрапел. Но Зайдот так и не уснула в ту ночь. У бедняжки Далуры болел животик и она мучительно, надрывно плакала, не замолкая ни на минуту. Зайдот ходила по дому – две комнаты, крохотная кухня и короткий коридорчик с санузлом, особо не разгуляешься, – прижимая заходящуюся в крике девочку к своей груди. Пьяный Диглар спал как бревно, совершенно не замечая криков.

Однако утром он проснулся хмурый и злой от похмелья, сел на диван и крепко сжал голову кулаками. Далура наконец задремала и Зайдот засунула грудь обратно в платье, взглядом оценивая состояние Диглара. Тот поднял на нее мутные глаза и оскалился, облизываясь пересохшим языком.

– Чего зенки вылупила? – Буркнул он, морщась от пульсирующих внутри головы молоточков. – Дай воды.

Зайдот повернулась в сторону кухни, но на мгновение остановилась, чтобы перехватить заснувшую дочь поудобнее. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент Диглар снова взглянул на нее.

– Быстро! – Рявкнул он. Разбуженная его воплем, Далура снова залилась плачем. Диглару показалось, что по его мозгам несется табун лошадей с чугунными подковами. Он подскочил как ужаленный и в один прыжок оказался возле Зайдот. Не успела она сообразить, что происходит, как Диглар уже вырвал у нее девочку и что было силы швырнул о стену. Плач смолк, на обоях осталось большое грязно-кровавое пятно. Странной кучкой лежало тело малышки под стеной. Зайдот, в оцепенении, смотрела на кровавую кляксу на стене, от которой беззвучно потекли неспешные струйки – вниз, к маленькому трупику на полу. Зайдот оттолкнула Диглара и упала на колени рядом с дочерью. Осторожно взяла ее на руки, слегка потормошила, в панике попыталась сунуть ей в ротик сосок … Затем, не веря своим глазам, приподняла Далуру, чтобы рассмотреть рану – голова девочки вяло упала ей на плечо.

– Да какого хрена ты там замерла? – Распалялся у нее за спиной Диглар, выразительно взмахивая побелевшими кулаками. – Эй, я тебя спрашиваю? Я тебе, черт побери, что сказал сделать? Принеси мне воды! Быстро! Немедленно! А это дерьмо выкинь на помойку, теперь хоть от ее воплей отдохнем!

С этими словами, он снова повалился на диван и принялся громко стонать, прикладывая к голове стакан вместо холодного компресса. Зайдот ничего не чувствовала. Вот в ее руках лежит дочь, которая еще час назад плакала, кушала, дышала … и теперь ничего этого нет. Из ее крохотного вялого ротика струится кровь, голова сплющилась от удара, все перемазана в крови. Но Зайдот ничего не ощущает, внутри нее была сплошь ледяная пустота. Все свои чувства она уже давно сжала, упаковала в спичечный коробок и засунула его в самый темный угол души. Лишь рождение дочери несколько оживило ее, научило тихо радоваться, удивляться, любить. А теперь она снова разучилась чувствовать. Одно лишь горькое недоумение разрасталось в груди Зайдот, отчего сердце ее, впервые за долгое время, вдруг всколыхнулось и забилось чаще. Ее маленькая любимая девочка. Нет. Так нельзя. Она долго терпела унижение и побои, потому что ей некуда было идти. Она терпела – потому что умела терпеть и делала это ради себя. Но разве можно терпеть смерть своего ребенка? – спросила себя Зайдот и судорожно прижала тельце дочери к своей груди. По ее щекам поползли первые, тяжелые слезы.

Внезапный удар в спину, заставил Зайдот очнуться – Диглар с силой запустил в нее стаканом, так что тот отскочил и со звоном разбился. Зайдот открыла глаза и вдруг ощутила, что от удара внутри нее что-то вспыхнуло. В груди нестерпимо стало гореть и все ее тело вдруг налилось словно кипящим пламенем, дикой необузданной силой. Она вспомнила тот день, когда Диглар увел ее из цирка – тогда, выступая, она попыталась взять вес в пятьдесят килограмм, но неудачно взяла штангу и уронила ее, едва не прибив зрителей первого ряда. Зайдот не торопясь развернулась и Диглар немедленно привстал на диване, злобно вопя что-то. Она лишь разобрала «я приказал» и «воду», но гул, пульсирующий в ушах, не дал ей разобрать, о чем он там толковал, да это было и неважно. Гнев – настоящий, жгучий, до боли раздирающий изнутри, поднимался в Зайдот.

Она медленно подошла к столу и бесконечно нежным, осторожным движением положила на него свою дочь. Затем сделала один шаг и схватила Диглара за тощие бицепсы, приподняв его над диваном.

– Что ты делаешь? – В ужасе заверещал он. Ха, да пока еще ничего, мелькнуло у нее в голове. Но ты непременно узнаешь, что я сделаю с тобой. Обещаю.

Патрульная машина приехала лишь после того, как соседи, напуганные душераздирающими воплями, позвонили в полицию в пятый раз. Из потасканного автомобиля нехотя вылез полицейский. Он с сомнением осмотрел дом-фургон, поодаль от которого испуганной стайкой толпились соседи. Увидев полицейского, они зашумели, задвигались и принялись наперебой давать ему советы и выражать негодование, чередуя их с замечаниями и насмешками. В основном, местные ехидно проезжались по стремительности бравой полиции, бегущей на помощь целый час.

– Так, замолкли все! – В раздражении бросил им полицейский, не без удовлетворения отметив про себя, что люди его послушались. Он расстегнул кобуру и положил ладонь на рукоять пистолета. Медленно подошел к двери домика и толкнул ее – дверь немедленно рухнула на пол с мучительным скрежетом.

– Эй! – Неуверенно крикнул он в темноту дома. – Полиция! Буду стрелять, ясно? Медленно выходи с поднятыми руками!

Битых полчаса он разнообразно орал эти фразы в скорбную дыру дверного проема, пока не охрип. Соседи снова оживились, между собой комментируя мужественность и решительность представителя закона, пересмеиваясь, глумливо перешептываясь. Полицейский все сильнее ощущал досаду, понимая, что выглядит он сейчас дурак-дураком. Он мог вызвать подмогу, но за огневую поддержку обычной бытовухи коллеги его потом засмеют как пить дать, да и начальство тоже по голове не погладит. Будут его издевательски называть «герой обосравшийся» или как-нибудь еще в том же духе. Но и стоять тут до морковкина заговенья он тоже не хотел. Патрульный опустил пистолет и, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что скорее всего преступник давно уже бодро перебирает ногами, удаляясь от места преступления. Поэтому он в последний раз крикнул, что входит и сразу же вошел, расслабленно опустив пистолет. Последнее, что он увидел в своей жизни – огромная женщина, с головы до ног перемазанная кровью, нежно качающая на руках какой-то грязный сверток.

Вскоре все пространство перед домом заполнилось машинами разного вида и калибра, но с одинаковой раскраской. Все это были служебные машины полиции и различных криминалистических служб. Вагончик осторожно осмотрели – он был пуст, не считая странной инсталляции, водруженной на столе посреди комнаты. Хорошенечко проблевавшись, следователь, старательно отворачиваясь от чудовищного памятника идиотизму, спрашивал судебного медика:

– Ну и как вы это повезете? Их надо разделить.

Но медик пожимал плечами и осторожно прикасался пальцами, затянутыми в перчатки, к плотно сплетенным телам.

– Тут только пилить, – глухо заявил он в медицинскую маску. Следователь скривился еще сильнее.

– А как экспертизу делать будете? Вы же половину улик распилите … пилильщик, млин … Разделяйте их!

Он вздрогнул от вспышки фотоаппарата, которым старательно работал криминалист с мучнисто-бледным лицом. В конце концов, фотограф не выдержал и выскочил из фургончика, придерживая фотоаппарат рукой. Раздались характерные звуки человека, страдающего от проблем с желудком. Медик снова пожал плечами и доверительно сообщил:

– Ты бы все-таки посмотрел – вот сюда, сюда. Видишь? Вот это – рука полицейского, а вот это – нога того мужика, что был убит первым. Теперь смотри дальше: рука полицейского сломана по всей длине. Вот она проходит через подмышку первой жертвы, и сцепляется с другой рукой … хм … пока не понял – с чьей. Ребра первой жертвы вдавлены внутрь. Вторая жертва сломана пополам. А ноги ты видишь? Это же натуральный морской узел. Я такого еще никогда не видел. Словом, здесь мы ничего сделать не сможем. Но в морге, постараемся максимально аккуратно их развязать.

Следователь закрыл глаза, немного помедлил, затем рванул на улицу вслед за фотографом. Медик махнул рукой:

– Носилки сюда давайте! Не знаю, правда, как мы их в мешок запихнем – не поместятся. Давайте сюда несколько мешков, мы их по шву разрежем и накроем тела. Уфф! Никогда такого не видел. – Пробормотал он вполголоса, приблизив свои очки к узлу из человеческих тел и внимательно изучая его. – Это какой же силищей надо обладать, чтобы такое сотворить?

Соседи рассказали, что могли – и про странную молчаливую женщину, что почти не выходила из дома, и про детский плач, и про истошные крики. Зайдот так и не нашли. Дело осталось нераскрытым. Куда она ушла – никто не видел. Она исчезла, словно растворившись в воздухе, прихватив с собой тело маленькой дочери.