На углу Вселенной [Наталья Бахтина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Наталья Бахтина На углу Вселенной


Благодарности


Хочу выразить мою глубокую благодарность мужу Юрию, без советов и участия которого не появились бы на свет некоторые эпизоды и целые главы этой книги.

Благодарю также всех тех, кто был настолько добр, что не мешал предаваться любимому занятию – сочинительству, хотя и считал, возможно, что раздумья о судьбе нашей цивилизации – бесцельная и пустая трата времени.

Отдельно хочу поблагодарить коммунальные службы нашего посёлка, которые снабжают жителей всем необходимым: почти всегда течёт из крана вода, есть электричество и интернет. Не могу не сказать пару тёплых слов о «Газпроме», который бесперебойно поставляет голубое топливо в наши дома – не приходится каждый день бежать на двор и рубить дрова, чтобы растопить печь и обогреть дом.

Особая признательность Пенсионному фонду, который не забывает регулярно выплачивать ежемесячный грант, вполне достаточный для того, чтобы заниматься любимым делом и не думать о том, как заработать на хлеб насущный.


Пролог


Москва – это большая деревня. Так утверждали гордые ленинградцы, да и остальные жители большой страны ещё пятьдесят лет тому назад. Чего в этом утверждении было больше – снобизма или зависти? Желания уколоть столичных жителей, которые пользовались всеми доступными благами цивилизации, в отличие от деревенских жителей? Как бы то ни было, если ты обернёшься назад, мой читатель, то увидишь, как по берегам Москвы-реки действительно ершатся деревянные штакетники деревень, давших впоследствии наименования районам и улицам столицы. Долгое время деревенские домики благополучно соседствовали с широкими проспектами, очень неохотно уступая дорогу высоким городским строениям. Вот и на западе Москвы маленькие домишки деревни Гладышево, окружённые иссечёнными дождями деревянными сараями, курятниками и свинарниками, не хотели сдаваться нашествию каменных исполинов. Но и они постепенно проросли в величественное здание большого научно-исследовательского института, выросшее на высоком берегу реки. Здание это спрячется от шума столицы недалеко от МГУ, в парковой зоне, примыкающей к будущей улице Косыгина в том её месте, где она отойдёт от Университетской площади.

В этом здании будет протекать научная деятельность одного из героев нашего повествования, Романа Анатольевича Покровского. Не беда, что строительство этого здания в нашей с вами реальности, дорогой читатель, не продвинулось дальше фундамента, который до сих пор скрывается среди кустов и деревьев парковой зоны рядом с Университетской площадью. Представим, что события пошли по-другому, и на месте фундамента появились всё-таки стены современного научного института, сотрудники которого занимаются животрепещущими проблемами поиска внеземного разума и молекул этилового спирта в глубинах вселенной. Почему бы и нет? Виртуальная реальность становится не менее реальной, если дать волю воображению. Если на то пошло, то даже более реальной она становится, ведь ничто не ограничивает движение ума в мире фантазии. События, развивающиеся в институте и описанные в этой книге, вполне могли бы произойти в действительности. Поэтому не будем строги и не станем придираться к документальной точности. Главное для нас – соблюсти дух эпохи, а потом увести мысль читателя по альтернативному пути, а там уже недалеко и до признания многовариантных возможностей и параллельных вероятностей.

Между тем в то время, которое мы описываем, величественные здания, призванные увековечить монументальный городской стиль в архитектурном разнообразии столицы, неумолимо сминали и сменяли стиль деревенский. Вот и выше по течению уже гордо раскинули свои крылья одиннадцати-двенадцатиэтажные дома, в которых слуги народа и их потомки наслаждались красивейшими видами, открывающимися на Москву-реку и деревню Камешки, пока ещё не желающую сдаваться новым веяниям и потому беспокойно оглашающую по утрам все окрестности петушиным криком и хрюканьем поросят. Эти крики отчётливо доносились с того берега на этот и напоминали городским жителям, что мясо и яйца встречаются не только на полках «Гастронома», сияющего витринами на углу Кутузовского проспекта и Киевской улицы, а дымки над печными трубами свидетельствовали, что можно отлично обходиться и без центрального отопления.

В одном из этих домов живёт ещё один герой нашего романа, Глеб Семёнович Соколов, отец которого был большим партийным начальником и ездил на работу на Старую площадь на персональном «ЗИМе». Глеб – «гордость двадцать седьмой английской школы» – не захотел следовать по стопам отца, хотя ему прочили большое будущее и всячески продвигали вперёд, начиная с пятого класса, когда он был единогласно выбран школьным начальством председателем совета отряда. Но – всякое бывает в жизни – мальчик не пожелал идти по прямой столбовой дороге, местами переходящей в крутую иерархическую лестницу, доступную для подъёма лишь немногим избранным. Вместо этого он бросил свою спецшколу, ибо английский язык знал уже довольно, читал книжки Марка Твена и Герберта Уэллса в подлиннике и пел под гитару песни «Битлз» на родном языке знаменитой вокально-инструментальной четвёрки. В обычной школе, куда он перевёлся после восьмого класса, учитель английского языка на первом же уроке, услышав его произношение на фоне остальной, молча сидящей и отводящей глаза аудитории, пришёл в нервное состояние и немедленно предоставил юному вундеркинду свободное посещение своих уроков. Чтобы не вводить в смущение молодого преподавателя, наш герой предоставленной ему льготой тут же и воспользовался.

Другие уроки также были ему в тягость. Большую часть времени он предпочитал проводить на набережной Москваши. Так местные подростки называли Москву-реку, рядом с которой им повезло проживать в элитных сталинских домах. Дома эти были выстроены на месте старинного Дорогомиловского кладбища, появившегося после «чумного бунта» в Москве в конце восемнадцатого века. Когда-то берёзы, поросшие мхом, и пни огромных деревьев придавали кладбищу вид заброшенного парка. По оврагам там и сям даже в середине двадцатого века, когда на месте бывшего парка давным-давно разрослась дивная, пахнущая прелью и печёной картошкой полынь, были разбросаны могильные плиты. Гранитные и мраморные остатки былого вызывали неподдельный интерес у ребятни. Некоторые плиты были покрыты письменами на иврите, другие – караимской письменностью и были одинаково непонятны как ребятне, так и взрослым.

Спокойный сон старинного кладбища впервые был нарушен в начале двадцатого века, когда в древнем Дорогомилове соорудили знаменитый Трёхгорный пивоваренный завод. В начале тридцатых годов процесс пробуждения пошёл ещё быстрее. Стараниями заокеанского миллиардера Хаммера рядом с пивоварней была воздвигнута карандашная фабрика, названная в честь американских коммунистов-революционеров фабрикой имени Сакко и Ванцетти. Растущее производство на обоих предприятиях вскоре потребовало подъездных путей. Пивной завод пожирал массу ячменя, а карандашная фабрика потребляла кучу кедровой древесины. И подъездные пути в виде железнодорожных рельсов улеглись прямо на могильные холмики. Оставшиеся в живых родственники усопших поспешно принялись вывозить своих родных и близких. Власти шли им навстречу – желающим предоставлялись телеги, а потом и грузовики. Но основной гранитно-мраморный погребальный массив так и остался лежать на живописных холмах и оврагах побережья Москвы-реки.

В конце тридцатых годов вторжение железнодорожников сменилось нашествием строителей. Двадцатый век не мог дольше мириться с полуразвалившимися хибарами по обочинам Можайского шоссе. «Железный конь идёт на смену деревенской лошадке», – шутили каменщики в ответ на недовольный ропот местных жителей. И дома полезли по обеим сторонам шоссе как грибы.

В конце пятидесятых дома вплотную подошли к окружной железной дороге. Но Фили по-прежнему оставались деревней до тех пор, пока в порыве свойственного ему энтузиазма знатный кукурузовод и перекройщик государственных границ не раздвинул границы первопрестольной до размеров солидного европейского княжества. Однако консервативные москвичи долго не желали принимать Кунцево в Москву и упорно продолжали называть его Подмосковьем.

Подъездные пути, ведущие к знаменитой на всю страну карандашной фабрике и к не менее знаменитой среди столичных жителей пивоварне, получившей имя советского наркома Бадаева, работали без устали. Ещё одна колея появилась на месте бывших могил, и для регулировки возрастающего трафика потребовалось возвести семафор. Высота его оказалась внушительной, не менее тридцати метров. Разместили этот столб у подножия кладбищенского холма, который своей макушкой нависал над построенным семафором метров на двадцать с гаком. А именно этот холм и был самым заселённым и застроенным уголком еврейского участка Дорогомиловского кладбища. Буквально на каждом шагу здесь высились мраморные склепы, высовывались из-под земли фундаменты памятников, остатки чугунных оград отделяли земельные наделы мёртвых от территории пока ещё живых. Всё это великолепие было срыто под покровом темноты одним экскаватором за две-три ночи в начале шестидесятых годов…

В стране давно уже была побеждена темнота и неграмотность, но одним из главных искусств продолжал оставаться незабвенный синематограф. В доме номер тридцать по Кутузовскому проспекту появился кинотеатр «Киев». Именно в торце этого здания, на углу Киевской улицы и набережной Шевченко, и находился вход в интересный и захватывающий мир иллюзий, обещающий удивительные приключения и путешествия по стране фантазии, сулящий отдохновение от мирской суеты и просто дарующий на полтора часа забвение от тревог и волнений обыденной жизни.

Этот кинотеатр, открытый в 1951 году, стал для Глеба Соколова поистине родным домом. Каждый из двух залов вмещал по сто человек. Сколько картин здесь было просмотрено, сколько волнующих моментов пережито! «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещён», «Три толстяка», «Королевство кривых зеркал», «Приключения Толи Клюквина», «Морозко»… Да мало ли какие ещё! Когда стал постарше, не пропускал ни одного сеанса «Песен моря» и «Самозванца с гитарой», на которые ходил с друзьями и без. Что сказать – хорошее было времечко!

Потом здание кинотеатра закроют, а в антисоветское время передадут под мастерскую Фоменко. Но обо всём по порядку…


Глава 1. Случайное знакомство в КПЗ


«Нет, я больше так не могу. Надо что-то делать. В конце концов, имею я право на самостоятельную жизнь?»

Так думал молодой человек двадцати девяти лет от роду, входя в нижний зал КПЗ на Можайском Валу. Народу в зале было полно. Мало того, что к пивным автоматам стояла очередь минут на пятнадцать, так ещё и все места за столиками были заняты стоящими вплотную друг к другу любителями «Ячменного колоса». Пахло разгорячёнными мужскими телами и крутым сигаретным дымом. Начало апреля, а на улице не по-весеннему свежо. Все в пальто и в шапках, толкутся возле столиков, встать будет негде. Вот где по-настоящему можно испытать чувство локтя!

Человек сто пятьдесят, прикинул Роман. Надежда на быстрое утоление жажды начала стремительно таять.

«А пойду-ка я наверх. Ничего, что придётся снять пальто, зато посижу по-человечески, отдохну».

Второй этаж Киевского Пивного Зала был заполнен лишь наполовину. То ли посетителей отпугивала необходимость сдавать в гардероб верхнюю одежду, то ли жалели полтинник на чаевые официанту. Оглядевшись вокруг и увидев у окна столик, за которым спиной к Роману сидел только один человек с пышной шевелюрой, Роман подошёл к нему и вежливо осведомился:

– Простите, не помешаю?

Обладатель шевелюры, не оборачиваясь, сделал приглашающий жест рукой, не в силах оторваться от пивной кружки. Впечатление было такое, что после недельного блуждания по пустыне его вконец замучила жажда, а сейчас он добрался до оазиса и припал к источнику живой воды. Рядом с мучеником стояло пять кружек пива по триста семьдесят пять граммов каждая. На тарелке лежала аппетитная горка желтоватых креветок.

Роман уселся за столик и в ожидании официанта начал исподтишка разглядывать соседа. Тот оказался примерно одних лет с Романом, может, слегка моложе. Кроме великолепной шевелюры, парень обладал длинными изогнутыми ресницами, которые сделали бы честь любой красавице. «Наверное, девушки по нему сходят с ума», – подумал Рома.

Допив до дна, парень вытер губы рукой и сказал:

– Глеб.

– Что Глеб? – не понял Роман.

– Я Глеб. А тебя как зовут?

– Роман. Можно просто Рома.

– Бери, Рома, пей. Пока официанта дождёшься, от жажды помрёшь. А тебе выпить срочно надо.

– Спасибо. А откуда вы знаете?..

– Что выпить надо? По тебе видно. Взгляд затравленный, ноздри раздуты. Так ноздри раздуваются, когда обидел кто-то сильно, и человеку нужно срочно успокоиться. Так что не стесняйся, бери. Когда принесут – отдашь. И давай на «ты», без этих излишних формальностей, – Глеб пододвинул к Роману одну из своих кружек.

Роман воспользовался приглашением Глеба и взял кружку. Сделав несколько глотков, почувствовал на себе испытующий взгляд соседа и смущённо поставил кружку на стол.

– Извини, что я на тебя так смотрю. Просто вид у тебя потерянный, жалкий какой-то. Ты закусывай, закусывай, – Глеб пододвинул к Роману тарелку с креветками.

Рома взял креветку, оторвал креветочную голову и высосал её ароматное содержимое.

– Ничего креветочки, вполне, – заметил Глеб, – но ты лучше закажи сосиски. По цене то же самое, сорок копеек, зато у нас будет разнообразие: то креветки, то сосиски с картошечкой от «Колосса»! Ну, так что с тобой приключилось? Рассказать не хочешь?

И Рома начал рассказывать. Почему он разговорился с первым встречным, он и сам до конца не понимал. Бывает так, что случайные попутчики откровенничают друг с другом в купе, а потом сойдут каждый на своей остановке и никогда не встретят друг друга в последующей жизни. Поэтому и откровенничают, что ничем не рискуют.

– Да-а-а, дела, – протянул Глеб, когда Роман закончил свой рассказ. – Слушай, а ты не хотел бы снять себе какое-нибудь жильё?

Тут появилась официантка во влажном от пива фартучке и выжидательно посмотрела на Романа. Он сунул руку в карман и нащупал последнюю трёшку, оставшуюся до зарплаты. «На рубль возьму пять пива, а на восемьдесят копеек порцию креветок и порцию сосисок. Останется рубль двадцать, как-нибудь дотяну».

Официантка равнодушно выслушала заказ и, покачивая бёдрами, неспешно удалилась в недра пропахшего пивом, креветками и сосисками заведения.

– Понимаешь, Глеб, – Роману очень не хотелось жаловаться на безденежье, но он понимал, что от этого никуда не деться, – я работаю в институте космических проблем, а на зарплату инженера в сто пять рублей особо не разгуляешься.

– Проблем много? – увидев недоумение на лице Романа, Глеб пояснил: – Я говорю, много ли проблем в космосе?

– Как тебе сказать… Иногда мне кажется, что мы сами эти проблемы выдумываем, а потом пытаемся себе внушить, что так и было.

– Как это? – заинтересовался Глеб.

– А вот взорвалась, допустим, где-то в галактике сверхновая звезда. Учёные изобретают по этому поводу сложные теории, пишут статьи, защищают диссертации. Ездят на научные конференции, читают лекции, доклады. А проблема выеденного яйца не стоит: просто некая цивилизация построила вокруг этой звезды сферу Дайсона, в ней скопилась колоссальная энергия, сфера не выдержала и рванула.

– Я тоже немножко интересуюсь астрономией, почитываю «Технику молодёжи», но про такое пока не слыхал. Что такое сфера Дайсона?

– Это такая оболочка вокруг центральной звезды, чтобы улавливать её излучение и не давать ему рассеиваться в космическом пространстве.

– А что, такое возможно?

– Пока только гипотетически, – вздохнул Роман, отрывая панцирь от очередной креветки. – Но если мы будем засорять окружающую среду нынешними темпами, то через пару сотен лет сможем соорудить подобную сферу из мусора. Правда, не вокруг Солнца, а вокруг Земли.

Вдали показалась официантка с подносом, на котором красовались пять кружек пива и две тарелки с закусками. Роман оживился, но тут же сник – девушка резко свернула налево и понесла поднос в другую сторону.

– Что я тебе говорил? А если её будешь торопить, то услышишь в ответ неизменное: «Вас много, а я одна!»

Глеб так искусно спародировал извечную фразу всех особ из привилегированного класса обслуживающего персонала, что Рома невольно рассмеялся.

– Хочешь новый анекдот? – Глеб пододвинул к Роману ещё одну кружку с пивом и протянул креветку.

– Давай!

– Идёт Брежнев по коридору в Кремле, навстречу ему Громыко. «Леонид Ильич, Христос воскресе!» – «Да, мне уже докладывали», – отвечает генсек.

Посмеялись. Рома подумал, что бывают анекдоты смешные, несмешные и политические. Последние вряд ли будут понятны людям через тридцать-сорок лет.

Наконец перед столиком появилась официантка и бухнула перед Ромой заказанные пять кружек пива и закуски. Глеб вытащил сигареты «Ява» в мягкой упаковке.

– Куришь?

– Да. Какая у тебя?

– Явская.

Затянулись. Помолчали. Выпили.

– Глеб, почему ты пиво переливаешь из одной кружки в другую? – заинтересовался Роман.

– Понимаешь, привычка у меня такая. Кружки-то не стерильные, моют их кое-как, на скорую руку. Мало ли какая зараза прицепится! А так – я пью всё время из одной, риск заразиться в пять раз меньше! Сечёшь?

– Секу. – Роман подивился наивности собутыльника. – Но ведь пиво соприкасается со стенками кружек по всей их внутренней поверхности. Если кружка была грязной, то и пиво загрязнилось. Хорошо, ты перелил его в другую кружку. Но оно от этого ведь чище не станет!

– Больше всего гадости скапливается в микроскопических трещинках на краях кружки, – назидательно поведал Глеб. – Но и ты прав, конечно. Я же говорю, это просто привычка, из разряда самовнушения. – Глеб немного помолчал, а потом внимательно посмотрел на соседа: – Слушай, Роман, парень ты, видимо, не промах. Вот что я хочу тебе предложить: а давай к нам в магазин! Нам сейчас грузчики – во как нужны! – Красноречивый жест Глеба показал, что грузчики им действительно нужны позарез. – Приличный заработок тебе будет обеспечен. Снимешь хоть комнату, хоть квартиру, если захочешь.

– Да я же работаю! В этот институт, между прочим, просто так с улицы не берут. Я пять с половиной лет учился, чтобы туда попасть. Пока инженер, потом младшим научным сотрудником буду.

– И что? Зарплату, небось, на десять рублей поднимут? Грузчик в нашем магазине гораздо больше тебя имеет. При желании, конечно. Я смотрю, ты мужик крепкий, мешок в полста килограммов запросто поднимешь. У нас как раз вакансия открылась, сменщик сказал, что не выйдет больше на работу. Запил, наверное. В общем, это его дело, а работа ждать не будет!

– А наукой я когда буду заниматься? В свободное время по ночам?

– Далась тебе эта наука! Чем вы там таким особенным занимаетесь? Бумажки, поди, перекладываете с места на место да в курилке по полдня проводите! А у нас в магазине конкретную пользу людям будешь приносить, обеспечивать их самым необходимым: батончиками «Рот Фронт» и печеньем «Юбилейным».

– Ты в кондитерском, что ли, работаешь?

– В нём. Работа чистая, аккуратная. С шоколадом рядом, с восточными сладостями. Но это мелочь, конечно, хотя и приятная. А вот подзаработать у нас действительно можно. На все твои потребности хватит и ещё останется. Но деталей, скажем так, э-э-э, разглашать не имею права, пока ты к нам не устроишься.

– Ну, не зна-а-ю…

– А ты подумай. Много времени на раздумья нет, но до послезавтрашнего утра дай ответ. Лады? Вот мой телефон, позвони, если надумаешь. А сейчас мне бежать надо. Я только на сорок минут отпросился. Каждый день приходится работать, потому что сменщика нет. Пока!

И Глеб стремительно ретировался, подложив под тарелку пятёрку. Через две минуты подошла официантка, привычным жестом вытянула из-под тарелки купюру, засунула себе в карман передника и спросила:

– Ещё что-то заказывать будете?

– Нет, спасибо, – промямлил Роман.

Официантка ушла. Роман выпил предпоследнюю кружку пива, машинально зажевал переваренными сосисками, которые показались ему безвкусными, и задумался.

Предложение Глеба застало его врасплох. Судя по всему, грузчики там у них действительно неплохо зарабатывают: Глеб оставил пятёрку и сдачи не попросил. На ум пришла избитая фраза: не в деньгах счастье, но какое же счастье без денег!

А что, если попробовать совместить? Перейти в институте на полставки, вон и Глеб говорит, что у них в магазине грузчики не каждый день должны на работу ходить.

Идея показалась Роману привлекательной. Но…

Трудовую забирать из института очень не хочется. Может, удастся завести новую? Надо будет посоветоваться с Глебом.


Глава 2. Парадокс Ферми


– Ну и где они?

– Кто – они?

– Внеземные цивилизации. Почему они нас до сих пор не колонизировали? Все разумные – да что там разумные – все живые существа стремятся расширить сферу своего обитания. Не могут топтаться на одном месте. Борьба за новые ресурсы и всякое такое. Если их нет здесь, значит, их нет вообще.

Этот разговор происходил в курилке института, носящего скромное название «ИРА №2». Двое курильщиков уютно расположились на диванчике в углу под фикусом. Этот фикус являл собой пример существа, демонстрирующего удивительную жизнестойкость в экстремальных условиях. Ни никотиновые дымы, окружающие его с утра до вечера мутными клубами, ни окурки, затушенные в горшке в непосредственной близости от растения, ни потоки недопитого чёрного чая, вылитые из чашек в горшок с жизнелюбивым растением, не могли поколебать его волю к жизни.

Институт Радиоастрономии №2, «Ирочка вторая», как его любовно называли знающие люди, находился на пике своей популярности. Тут надо сказать, что это был не только научно-исследовательский, но и учебный институт. От абитуриентов отбою нет последние два года, шутка ли – двадцать два человека на место! Это, конечно, не ГИТИС, не ВГИК и не «Щука», но тоже не кот наплакал. Молодые парни и девушки, воодушевлённые успешными запусками космических аппаратов и полётом первого человека в космос, обратили свои взоры к небу и с начала 60-х так и ходили с высоко поднятыми головами. Пройдут каких-то три месяца, и все подходы к институту будут забиты страждущими абитуриентами и их мамашами, толпящимися перед только что вывешенными на огромные стенды результатами письменных экзаменов по математике и физике.

А пока звенел апрель. На улице зябко, указ о запрете курения в стенах института появится только лет через двадцать. Поэтому самостийная курилка у выхода на пожарную лестницу не пустовала. Какая-то сердобольная душа притащила из подвала старый продавленный диванчик, который ранее стоял в предбаннике у директора и был списан распоряжением замдиректора по хозчасти после покупки новой мебели. Фикус из подсобки пожертвовала тётя Маша, считавшая, что растение будет хоть немного очищать воздух вокруг «бедных курильщиков, которые травят себя почём зря».

– Кончайте курить, самоубийцы! – раздался со второго этажа зычный голос профессора Кардашевского. – Капля никотина убивает коня!

По легенде, профессор когда-то сам был заядлым курильщиком, а ныне – ярым сторонником здорового образа жизни.

– Мы не кони, нас так просто не убьёшь, Павел Григорьевич!

– А, это опять вы, Роман! Зайдите ко мне в кабинет, есть разговор по теме вашей дипломной работы.

– Сейчас зайду, Павел Григорьевич!

Роман поспешно затушил окурок, на этот раз, в порядке исключения, о край урны на длинной тонкой ножке, а не в горшке с фикусом.

Павла Григорьевича Кардашевского считали в институте человеком не от мира сего. Действительно, какому учёному в здравом уме и твёрдой памяти придёт в голову создавать классификацию воображаемых явлений? А Павел Григорьевич занимался именно этим. Он утверждал, что в бесконечной вселенной должно быть бесконечно много цивилизаций, в том числе и таких, которые сильно обогнали земную в своём развитии. Земля, со всеми её заводами и фабриками, самолётами и пароходами, вычислительными машинами и спутниками, занимала на шкале Кардашевского крайне низкую позицию. Попросту говоря, на нуле находилась Земля. До цивилизаций первого типа, которые используют всю энергию, получаемую планетой от своего центрального светила, нам ещё шагать и шагать. Не говоря уже о цивилизациях второго типа, которые могут потреблять всю энергию своего солнца, или о цивилизациях третьего типа, чья энергетическая мощь сравнима с мощностью всей галактики.

В институте Павла Григорьевича любили. Ибо был он человеком добрым, любознательным и, кроме того, настоящим учёным. Кроме шкалы цивилизаций, он занимался и реально наблюдаемыми астрономическими явлениями. То есть он сначала их предсказывал, а потом их открывали. Увы, за границей. Так он предсказал пульсары, как говорится, «на кончике пера». Интуиция у Павла Григорьевича была потрясающая. О ней в кулуарах ходили легенды. Например, рассказывали, как он сдавал в университете экзамен по теоретической механике. Курс третьекурсникам давался с трудом, читал его преподаватель, словно отбывая наказание. Те студенты, которые ходили на лекции, откровенно зевали или занимались своими делами. В конце семестра выяснилось, что экзаменационные билеты составлены не по учебнику, на который все надеялись, а по лекционному курсу, который никто не слушал. Конспектов ни у кого не было. Вернее, они были только у одной отличницы, Аллы Смирновой, которая принципиально ходила вообще на все лекции и семинары. Естественно, Алла никому конспекты не давала, потому что сама по ним готовилась. И только под утро перед экзаменом Павлу удалось завладеть конспектами на полчаса.

Что делать? Всё прочесть, а тем более запомнить, нет никакой возможности. И тогда Павел пошёл на хитрость. Написал на плотных листках бумаги числа от одного до двадцати пяти (именно столько было билетов) и разложил их чистой стороной кверху. Тщательно перемешал и наугад ткнул пальцем в первый попавшийся листок. Выпало число тринадцать. Не будучи суеверным, Павел выучил билет под этим номером и пошёл на экзамен. Надо ли говорить, что на экзамене ему попался именно этот билет!

Или вот ещё случай. Однажды Павел, уже работая младшим научным сотрудником в отделе радиоспектроскопии, поехал в гости к своему другу, Серёже Иконникову, только что получившему новую квартиру в спальном районе. Уже выйдя из метро, обнаружил, что записку с адресом Сергея забыл дома. И хотя мобильный телефон уже был изобретён к тому времени, ему ещё предстояло пройти немалый путь, чтобы стать достоянием простых смертных. Даже обычного телефона в квартире у Сергея пока не было. Павел, недолго думая, подошёл к гражданину в шляпе, шедшему навстречу, и спросил, где живёт Иконников Сергей. Тот назвал точный адрес. Этот гражданин в шляпе оказался человеком, знавшим Сергея ещё по астрономическому кружку в Киеве и как раз недавно побывавшим у него в гостях. Естественно, он был единственным человеком во всём этом спальном районе, который мог в тот момент дать адрес Сергея.

Круглую комнату, в которой работал Павел Григорьевич, кабинетом можно было назвать с большой натяжкой. Кроме профессора, в ней сидели ещё четверо сотрудников. Столы располагались по периметру, и сотрудники сидели спинами к центру, чтобы не сверлить друг друга глазами и не мешать друг другу заниматься тяжёлой умственной деятельностью. В центре комнаты стоял круглый стол, за которым распивались крепкие чаи, а иногда, по праздникам, и другие напитки. В распоряжении Павла Григорьевича был стол-секретер в виде бюро с полукруглым верхом, который в отсутствие хозяина опускался и запирался на ключ.

– Входите, Покровский. Все ушли в буфет, мы с вами спокойно побеседуем, – такими словами встретил Романа сидящий за своим бюро Павел Григорьевич, полуобернувшись на стук в дверь.

Роман с любопытством оглянулся по сторонам. Он редко бывал в этой комнате и каждый раз обнаруживал в ней что-то интересное. Вот и сейчас глаза наткнулись на новое изречение, написанное на листе ватмана синим фломастером и красующееся на стене между двумя окнами: «Смотрим в книгу и видим… выражение для лапласиана в сферических координатах». Сдержав невольный смешок, Роман вопросительно посмотрел на Павла Григорьевича.

– Присаживайтесь, – Роман сел на указанный стул, – и расскажите, чем вы сейчас занимаетесь. Мне ваш диплом понравился, вы там высказали оригинальные идеи о магнитном поле нейтронной звезды.

Роман замялся. О чём рассказывать? Последнее время он выполнял трудоёмкое и неинтересное поручение своего завотделом. Одному космическому ящику понадобилось выяснить, какие звёзды на небе переменные, а какие постоянные. Понятно, что звезда, которая меняет свой блеск непредсказуемым образом, для навигации не годится. Никто за это дело браться не хотел, боялись ответственности. Да и то правда – даже если звезда сто лет молчала, что мешало ей взорваться в любой момент в будущем? Но договор был подписан, деньги авансом на счёт института переведены, пришлось выкручиваться. Начальник назначил Романа ответственным за работу, сказав: «Если ты этого не сделаешь, никто больше не сделает». И Роман выкручивался. Он перелопатил гору литературы и составил список звёзд, о которых к настоящему времени имелись хоть какие-то сведения о переменности, полученные наземными телескопами или спутниками: либо в видимом спектре, либо в инфракрасной или даже в ультрафиолетовой области.

– Что такое парадокс Ферми, знаете? – по-своему истолковав молчание Романа, спросил Кардашевский.

– В общих чертах, – осторожно ответил Роман. – Если в двух словах, то это полное молчание Вселенной, хотя цивилизаций должно быть много, в том числе и таких, которые сильно опередили нас по уровню развития.

– В общем, да, – задумчиво протянул профессор и забарабанил пальцами по столу. – Может, дело в том, что они просто не хотят с нами общаться?

– Как – не хотят? – опешил Роман.

– А зачем мы им нужны? Что мы им такого хорошего можем предложить?

– Ну, если не мы им, то они нам… – неуверенно начал Роман.

– Почему вы думаете, что они должны быть альтруистами? Что они спят и видят, чтобы кого-то облагодетельствовать? К тому же, если хоть немного изучить человеческую природу, легко понять, что люди – это такие существа, которые любой дар обращают в конце концов против дарителя. Не все, конечно, но рисковать никому не хочется.

Профессор помолчал. Роман терпеливо ждал.

– Отсутствие сигналов принято называть парадоксом Ферми, хотя ещё Блез Паскаль говорил: «Меня ужасает вечное безмолвие этих бесконечных пространств!»

Потом, без всякого перехода, профессор Кардашевский предложил:

– Роман, не хотите ли войти в группу по поиску сигналов, которую я собираюсь организовать? Вы – практик, и с фантазией у вас всё в порядке, судя по диплому. Я читал вашу дипломную работу. Нейтронная звезда – огромный магнит, а значит, состоит из железа! Бред, конечно, но бред оригинальный. Вы, наверное, зачитываетесь произведениями Ивана Ефремова?

– С тех пор, как я прочёл «Туманность Андромеды», фантастика стала моим любимым литературным жанром, – с некоторым вызовом произнёс Роман.

– Ну-ну, не ершитесь. Я ничего плохого не имел в виду. Наоборот, я считаю, что человек без фантазии не может быть настоящим учёным. И потом, я предлагаю всем членам моей группы свободное посещение, а не как сейчас – от звонка до звонка. Это ведь тоже немаловажно, не так ли? Соглашайтесь! Можете подумать, я не требую от вас немедленного ответа.

Роман сказал:

– Насколько я знаю, сам Энрико Ферми не утверждал, что других цивилизаций нет. Он всего лишь спросил: где все?

– Вы совершенно правы. Ему приписывают фразу: «Если где-либо есть внеземные цивилизации, то их корабли должны были быть давно на Земле». Но это легенда, как с Ньютоновым яблоком или с Архимедовой ванной. И потом, не много ли мы на себя берём, когда говорим, что внеземные цивилизации обязательно должны были колонизировать Землю? Кодекс спартанского воспитания предполагал, что слабых и уродливых младенцев бросали с высокой скалы в море. Мы же этого сейчас не делаем? Почему тогда мы с уверенностью заявляем, что внеземной разум должен повсюду распространиться и все прочие обитаемые планеты захватить? Я, например, не всегда могу предсказать, что назавтра придёт в голову моей жене, не то что внеземной цивилизации! Может, у них существуют этические нормы невмешательства? Может такое быть? – спросил профессор и, не дожидаясь ответа Романа, сам ответил: – Может. Как спартанцы не поняли бы нашу толерантность, так и внеземной разум для нас – тайна за семью печатями. Так что, Роман, подумайте и сообщите мне о своём решении. Недельки для раздумья вам хватит?

– Вполне, – немного озадаченный поступившим предложением, ответил Роман.


Глава 3. Альбигойцы


– Значит, сделаем с вами так, – Клавдия Васильевна внимательно оглядела паренька чуть выше среднего роста, с карими глазами и непокорными светлыми вихрами. «Глаза умные, взгляд открытый, приятная улыбка. Вроде выносливый». – Вас рекомендовал Глеб Соколов, и поэтому я пойду вам навстречу. Вообще-то без трудовой мы не берём… Но для вас я, пожалуй, сделаю исключение. Работа у вас будет сменная, через день. Рабочий день с девяти утра до восьми вечера. Без пяти восемь вечерком заходите ко мне, и я – или мой заместитель, если меня не будет – выдаёт вам на руки восемь рублей. Работа на разгрузке и в зале. Коллектив у нас хороший, девчата все бойкие, но им помощь тоже нужна. Согласны на такие условия?

Роман стоял в комнате заведующей кондитерским магазином, куда его привёл Глеб. Магазин удобно расположился на углу первого этажа длинной девятиэтажки почти в начале одного из главных московских проспектов. Оставшуюся часть первого этажа занимали ещё два магазина. Одним из них была знаменитая валютная «Берёзка», куда пускали только иностранцев, потому что у советских граждан валюты не было. По крайней мере, не должно было быть, а если и была, то граждане её не афишировали. За «Берёзкой» начинался «Русский сувенир», перед которым выстраивались длинные очереди желающих приобрести гжель. Особенно интересовали любителей русского прикладного искусства фарфоровые скульптуры и фигурки, шкатулки и вазы, подсвечники и пепельницы, расписанные всевозможными оттенками синих цветов. В магазинах в этой части столицы недостатка не было. Через дорогу, в здании напротив, в стеклянных витринах красовались игрушечные машины всевозможных размеров, марок и цветов, конструкторы, плюшевые мишки, зайцы и прочие мелкие и крупные животные, а также куклы и весь необходимый в кукольном хозяйстве реквизит, начиная от шкафчиков и посуды и заканчивая одеждой и крошечными колясками.

Но все эти подробности Роману предстояло узнать позже, а пока он откровенно робел под цепким взглядом заведующей. «Хорошо, что без трудовой книжки берут, как Глеб и говорил. Не люблю я махинации с документами, плохо это кончается».

– Клавдия Васильевна, меня всё устраивает. Единственная просьба: я бы хотел среду освободить, моё присутствие в этот день обязательно в институте.

– А что, в другие дни не обязательно на работу ходить? – Клавдия Васильевна с интересом посмотрела на собеседника. – Хорошо вам, учёным, живётся! Хотите – ходите на работу, не хотите – не ходите. Да и то сказать – какая от вас простому народу польза? Один вред! Вон, атомную бомбу придумали, теперь, того и гляди, всё взорвёте к такой-то мамочке! Что молчите? Ответить нечего?

– Клавдия Васильевна, ну, не один же вред от учёных. Двигатель внутреннего сгорания, на котором все машины ездят, кто изобрёл? Учёные. Телефон, который у вас на столе стоит, тоже придумали учёные. Трёхпрограммная радиоточка у вас в кабинете – опять же учёные. А то, что открытия часто идут не на пользу, а во вред людям – так это политики виноваты.

– Ну, про политику не будем мы с тобой, – уже примирительно и тоном пониже ответствовала заведующая, как-то вдруг сразу перейдя с Романом на «ты». – Всё это мы понимаем, не маленькие. А насчёт среды – договаривайся со сменщиком. Если с ним договоришься, среда твоя. Когда можешь к работе приступить?

– Хоть сегодня.

– Сегодня и приступай. Как раз сейчас торты привезут из Черёмушкинского хлебокомбината. Поможешь Глебу разгрузить. Заодно и войдёшь в курс дела, посмотришь, что к чему. Да переодеться не забудь, выбери себе халат. Разгружать можно и в синем, а когда будешь работать в зале, обязательно надень белый.

– Спасибо, Клавдия Васильевна.

– Пока не за что. Посмотрим ещё, какой из тебя работник.

Роман вышел из кабинета заведующей со смешанным чувством. С одной стороны, он был рад, что его приняли без трудовой; с другой стороны, он не вполне себе представлял, как ему всё-таки удастся совместить работу научного сотрудника в институте и грузчика в магазине. «Землю попашет, попишет стихи» – хорошо было Маяковскому писать свои стихи лесенкой, а тяжёлый физический труд с умственной работой сочетать кто-то всерьёз пытался? Пожалуй, Лев Николаевич попробовал, да и то не выдержал – сбежал из дому.

«Ну ладно, вот я и поставлю эксперимент. На себе», – подумал Роман и толкнул дверь, на которой было написано: «Рабочая одежда». Окон в небольшом помещении не было, и Роман не сразу нашёл выключатель, который почему-то оказался не возле двери, как это обычно бывает, а в углу. При свете, падающем из коридора, его и не видно было вовсе. Хорошо, что у Романа с собой был маленький фонарик, подарок университетского друга ко дню рождения. Фонарик маленький, всего восемь сантиметров длиной. Роман всегда носил его с собой во внутреннем кармане пиджака. И вот теперь он пригодился.

Разыскав на вешалке синий халат подходящего размера, Рома надел его поверх свитера и вышел во двор.

Когда Роман появился на заднем дворе, туда как раз, урча, заезжал задним ходом хлебный грузовичок. Кузов фургончика был разделён на три секции, каждая из них имела свою собственную дверь.

– Вовремя пришёл, молодец! – Глеб одобрительно похлопал Романа по плечу. – Сейчас мы с тобой быстро управимся. Ты, главное, делай как я!

Грузовик к этому времени уже подъехал к задней стене магазина и остановился в аккурат перед распахнутой дверью подсобки. Из кабины вылез усатый шофёр с накладными и, бросив на ходу «привет», открыл одну из трёх дверей кузова, после чего скрылся в недрах магазина. Ребята принялись за разгрузку.

Глеб хватал сразу по пять коробок, но Роману наказал, чтобы тот вначале больше четырёх не брал: «С непривычки уронить можешь, потренируйся пока помалу». Минут за двадцать все сто коробок с тортами были доставлены в холодильные шкафы. Туда же были помещены несколько подносов с пирожными, на которых красовались трубочки с розовым кремом и покрытые ванилью эклеры, корзинки лучились всевозможными радужными цветами, картошки подмигивали белыми глазками, ромовые бабы, задорно подбоченившись, почти выпрыгивали с подносов от нетерпения. С особым удовольствием Рома нёс поднос со столичными кексами, сквозь боковые грани которых просвечивали карие очи изюминок.

– Ты переодевайся, а я надену белый халат и понесу в зал. Потом ко мне тоже присоединишься. Халаты белые вон там висят, – Глеб указал на ширму в конце коридора.

Работа показалась Роману не трудной, но довольно занудной. Тридцать ходок туда и обратно по полутёмному коридору, боязнь оступиться и потерять равновесие – Роман чувствовал себя слегка усталым. И это только первый рабочий день, и то не полный! «Ничего, привыкну – будет легче», – Рома достал расчёску и пригладил свои разлетающиеся вихры. Он увлекался ансамблем «Битлз» и потому отрастил себе волосы до плеч.

Помогая заносить торты и пирожные в торговый зал, Роман немного приободрился. Улыбки девчат за прилавками придали ему уверенности и вернули хорошее настроение. А выйдя из кабинета заведующей с хрустящей трёшкой, вручённой ему за успешную стажировку, – как сказала Клавдия Васильевна, – Роман и вовсе решил, что день сегодня задался. Выйдя на улицу, он невольно поёжился – по вечерам ещё было довольно свежó.

Распахнутая книжка СЭВа еле угадывалась на фоне почти потемневшего неба.

– С почином тебя! – Глеб протирал лобовое стекло «Москвича», припаркованного возле газетного киоска. – Садись, подвезу! Тебе куда надо?

– В библиотеку. Тут недалеко, я пешком дойду.

– Ну, ты даёшь! Кто ж в библиотеку по ночам ходит?

– Она до девяти работает, я успею.

– Тем более садись, подброшу. Так скорее выйдет.

Роман не стал сопротивляться и уселся на переднее сиденье рядом с Глебом.

– Не расскажешь, что за срочность такая – в восемь вечера отправляться в библиотеку?

– Понимаешь, я книгу заказывал редкую, про альбигойцев. Сегодня позвонили, сказали, что книга пришла из заказника, могу забрать. Выдают только на две недели, поэтому не хочу терять время.

– Кто такие альбигойцы и почему ты ими интересуешься? – Глеб внимательно посмотрел на Романа, переключая передачу.

– Никогда не слышал? Их ещё катарами называют, или «совершенными». В переводе с греческого означает «чистые». В XIII веке на юге Франции, в замке на горе Монсегюр, двести альбигойцев почти целый год выдерживали осаду крестоносцев, а тех было десять тысяч! И это при том, что оружия у осаждённых не было, они им принципиально не пользовались, считая, что зло нельзя победить злом. А накануне сдачи замка четверо посвящённых спустились на верёвке с отвесной скалы высотой более километра и унесли с собой некое «сокровище». Их следы затерялись, и никто не знает, какую драгоценность они унесли с собой и где спрятали.

– Так ты хочешь клад найти, что ли?

– Очевидно, что это было не золото и не серебро. Ради денег совершенные не стали бы так рисковать. Это была реликвия иного рода.

– Какого?

– Никто доподлинно не знает. Фантазия обычно не идёт дальше того, что это могла быть Чаша Грааля или Ковчег Завета. Для ковчега, правда, тяжеловато – если он весил около трёхсот килограммов, то вряд ли его могли спустить с километровой высоты и унести с собой четверо беглецов.

– А ты что думаешь?

– Я думаю, что это мог быть ключ между мирами.

– В каком смысле?

– Ну, ты, наверное, слышал, что учёные сейчас на полном серьёзе говорят о том, что в мире не три измерения – длина, ширина и высота, и даже не четыре, если прибавить время по теории Эйнштейна, а целых одиннадцать.

– Слышал, но это всё выдумки математиков. Страшно далеки они от народа… Если бы оницелый день потаскали с моё, то не витали бы в облаках, а к вечеру мечтали бы только об одном: принять горизонтальное положение в двух измерениях перед телевизором! Простому человеку все эти теории по барабану, поелику никакой практической пользы для него не представляют.

– А вот здесь ты не прав! Если бы удалось найти вход в иные измерения, вся жизнь круто изменилась бы. Возможно, мы могли бы перемещаться из одной точки пространства в другую практически мгновенно, и деньги на билеты тратить не пришлось бы…

– Эк тебя куда занесло… А эти твои альбигойцы причём тут? И почему их ещё катарами называют?

– Это, в сущности, одно и то же. Альбигойцы – это по названию города в южной Франции, Альби. Там их было особенно много. Они католической церкви не подчинялись и римский папа специально для них придумал инквизицию. Кроме того, папские священники пронюхали про необычную вещь, которую альбигойцы хранили пуще зеницы ока, и во что бы то ни стало решили заполучить её. И осаду Монсегюра предприняли для этого. Но когда наконец ворвались в замок, то почти никого там не застали… Вот я и думаю, что альбигойцы ушли потайным ходом через другое измерение и реликвию с собой унесли.

– Ты же говорил, что четверо спустились по верёвке?

– Понимаешь, это по легенде так. Не могли же нападающие признаться, что они упустили осаждённых, которые ускользнули от них неизвестно каким образом? Ну, они и схватили первых попавшихся местных жителей, проживавших рядом, и отправили их на костёр. Святая инквизиция, она такая святая…

Некоторое время ехали молча. Глеб что-то обдумывал, но больше ни о чём пока не спрашивал.

– Завтра полнолуние, – нарушил молчание Рома. – Обычные астрономы в полную луну не наблюдают, а я поеду в Пущино, в радиоастрономическую обсерваторию. Для радиотелескопа фазы Луны не имеют значения. Да, спасибо тебе, Глеб, что ты в среду согласился меня подменять. Для меня это важно, правда.

– Свои люди, сочтёмся. – Глеб припарковался у входа в библиотеку. – Приехали, профессор.

Роман поблагодарил и выбрался из машины. Глеб задумчиво смотрел ему вслед и, когда Роман уже взялся за ручку входной двери, выглянул из машины и крикнул:

– Удачи, профессор!

«Издевается, наверное, – решил Роман. – Слишком наукообразный стиль никому не нравится. Надо будет учесть на будущее. Мне с ним ещё работать и работать».


Глава 4. Космическое чудо


Большая сканирующая антенна Пущинской радиоастрономической станции всегда подавляла Романа своими размерами и поражала воображение. Сказать, что это была большая антенна, значило не сказать ничего. Ну, или почти ничего. Длиннее километра по периметру, ориентированная с востока на запад, антенна состояла более чем из шестнадцати тысяч диполей, принимающих радиоизлучение в метровом диапазоне. По чувствительности в мире ей не было равных. Но не этот радиотелескоп был выбран Павлом Григорьевичем Кардашевским в качестве основного инструмента для уникального эксперимента, а более скромный радиотелескоп с тарелкой диаметром двадцать два метра, способный принимать волны в миллиметровом диапазоне.

Роман Покровский сразу после наблюдений направился в институт – была среда, а на этот день Кардашевский назначил общий сбор новой исследовательской группы.

– Итак, друзья мои, для начала я хочу, чтобы вы познакомились друг с другом, – Павел Григорьевич оглядел всех четырёх членов своего коллектива, собравшихся в малом конференц-зале.

В этом зале читались лекции для студентов и устраивались объединённые семинары по астрофизике, на которые съезжались профессионалы и любители со всей Москвы. И хоть зал назывался малым, все желающие спокойно в нём помещались. Были, конечно, исключительные случаи – например, когда приезжали именитые учёные из-за границы. Тогда не то, что яблоку, монетке негде было упасть, и люди стояли в проходах. Ещё этот зал славился тем, что в нём была установлена знаменитая крутящаяся доска. Несомненное удобство, поскольку лектор не пачкал мелом руки и не тратил время на стирание написанного, а просто вращал приделанную сбоку рукоятку, выкручивая наружу чистую часть доски. Лекторы, которым приходилось писать много формул, оказывались в невыгодном положении – когда чистая часть кончалась и снизу выныривал исписанный каракулями кусок доски, им поневоле приходилось брать в руки тряпку. Она всегда почему-то была сухая, и с неё сыпался мел на пиджак и на брюки теоретиков. По этому признаку – рукава и колени в меле – их легко было отличить от экспериментаторов.

Роман с любопытством посмотрел на сидящего рядом с ним в первом ряду юношу, увлечённо листавшего свой блокнот с записями. Высокий чистый лоб, круглое лицо, раздувающиеся крылья носа, чуть припухлые губы, оттопыренные уши – ни дать ни взять, новоявленный Михайло Васильевич! «Насчёт оттопыренных ушей у Ломоносова – это я, конечно, погорячился. На всех портретах он в парике, под которым ушей не видно».

– Начнём с вас, Миша, – профессор кивком головы указал на соседа Романа. – Расскажите немного о себе.

Михаил взял блокнот и направился к доске.

– Я сторонник того, чтобы обо мне говорили мои идеи. А в остальном – всё как у всех: родился, учился, связей порочащих не имел, за границу не выезжал. Поэтому приступим сразу к делу.

И Михаил написал на доске формулу Дрейка. О существовании этой формулы Роман, конечно, знал, но впервые столкнулся с довольно вольным толкованием вероятности возникновения разумной жизни на планете, вращающейся вокруг иного солнца.

– Почему мы ограничиваемся только похожими на нас формами жизни? – вопрошал Михаил. – Почему мы должны считать, что белковая форма – единственная во Вселенной? Если расширить понятие жизни, тогда и вероятность контакта возрастает во много раз. Например, если вместо углерода живые организмы построены на основе кремния, а вместо воды используют аммиак, то зона Златовласки сильно расширяется.

– Что такое зона Златовласки и почему она так называется? – спросил молодой человек, сидящий сзади по левую руку от Романа.

– Обитаемая зона вокруг звезды, где в принципе может существовать жизнь. Златовласка – сказочная девочка, которая вторглась в лесу в дом к трём медведям. Усталая и голодная, она искала, что поесть и где отдохнуть. Взрослые медведи были большие, их посуда девочке не подошла. Она смогла поднять только самую маленькую ложечку, которая принадлежала Мишутке, и съела его кашу. А потом заснула в его кроватке. То есть Златовласка нашла для себя подходящие условия, чтобы выжить. А откуда мы знаем, какие условия являются подходящими для жизни, которая построена по другим, чем наши, принципам?

– Ты ещё спроси, что такое жизнь, – откликнулся сзади молодой человек, который до сих пор сидел молча.

Роман оглянулся. Где-то он видел этого усатого паренька. «Кажется, он работает в лаборатории новейшей измерительной аппаратуры», – мелькнула мысль.

– И спрошу, – упрямо мотнул головой докладчик. – Наша задача, по большому счёту, напоминает известную фразу из русских народных сказок: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Пока мы не определимся с критериями искомого, нет смысла сужать критерии поиска.

– Вас понял, – Павел Григорьевич что-то записал в свой блокнотик. – А теперь попрошу вас, Виктор, рассказать нам, что вы думаете о перспективах наших поисков. Вы же наблюдатель-фотометрист. Нам интересно послушать ваше мнение.

Усатый Виктор вышел из-за стола и, поднявшись на помост, начал крутить доску. Формула Дрейка исчезла за верхним обрезом, но снизу появилась писанина, оставшаяся от другого лектора. Виктор вполголоса чертыхнулся и потянулся было за тряпкой, но потом передумал:

– А я не буду ничего писать, – заявил он, обернувшись к собравшимся. – Хотел нарисовать схему фотоэлектронного умножителя, но вполне можно обойтись и без этого. Если кто-то хочет вспомнить, как он работает, «Практическая астрофизика» ему в помощь. Я лучше объясню на пальцах.

Конечно, Роман помнил в общих чертах принцип действия ФЭУ. Но ему было интересно послушать Виктора. Оказывается, он собрал свой собственный прибор – не одноканальный, как стандартные модели, а четырёхканальный. В нём можно было измерять количество фотонов, приходящих от звезды, сразу в четырёх спектральных полосах.

Следующим выступал Роман. Он вышел к доске и сразу брякнул, что у него есть идея, которую можно проверить с помощью наблюдений. Идея вполне фантастическая, чтобы быть правдой. Что, если пульсары – это цивилизации второго типа, которые построили вокруг своей звезды сферу Дайсона? Они улавливают всю энергию своего центрального светила для практических нужд, а отработанные излишки выводят через специальное отверстие в сфере.

– Так-так, – заинтересовался профессор. – Действительно, всю энергию, по закону сохранения, оставлять внутри сферы нельзя – обязательно взорвётся! В этом что-то есть, знаете ли.

– Бред! – Молчавший до сих пор молодой человек, сидевший по правую руку от Виктора, вскочил со своего места. – Ведь известно уже, что пульсары – это нейтронные звёзды, а там такое поле тяжести, что всё расплющит…

– Ну, почему же сразу бред, Николай, – миролюбиво заметил профессор. – Во-первых, вокруг нейтронных звёзд могут быть планеты, а во-вторых, расплющить может далеко не всё, а только то, что выступает над поверхностью. А если, к примеру, живые комочки слизи перетекают по поверхности и не строят высотных зданий, то они и так уже расплющенные…

– Тогда здесь опять встаёт вопрос о том, что считать жизнью, – не сдавался Николай. – Я предлагаю сосредоточиться на близких к нам формах жизни, иначе мы завязнем в предположениях и беспочвенных фантазиях.

– Вы у нас биолог, вам и карты в руки. – Профессор снова пометил что-то в своём блокнотике. – Попробуйте сформулировать основные критерии, что такое жизнь.

– С философской или с научной точки зрения?

– А что, вам философия не наука, что ли?

– Философия – это чистейшая фантазия. Хоть в переводе это слово и означает «любовь к мудрости», на самом деле это любовь к мудрствованию. Причём занимаются философией те, кто мудрствует лукаво.

– Эк вы их! В хвост и в гриву. У вас что по диамату? – неожиданно поинтересовался Кардашевский.

– Тройка.

– Не сошлись во взглядах, значит. Ну, ничего. У нас здесь не кружок любителей пофилософствовать, а экспертное научное сообщество, где любая свежая мысль ценится и приветствуется. Так что дерзайте, молодой человек!

– Могу назвать шесть признаков с ходу. – Николай начал загибать пальцы: – упорядоченность, метаболизм – то есть получение энергии из окружающей среды, рост, адаптация, реакция на раздражители и репликация, то есть способность к воспроизведению и размножению.

Немного помолчав, профессор добавил:

– Нам нужно выделить главные критерии жизни, и не просто жизни, а именно разумной жизни. Это сужает список критериев. Потому что искать во Вселенной проще всего именно разумную жизнь.

– Почему? – спросили одновременно Виктор и Роман.

– Ну как – почему? Мы же ищем тех, кто может выйти в космос с целенаправленными посланиями. Сообщество амёб или грибов мы не сможем разглядеть на расстоянии нескольких световых лет, тем более – проверить их реакцию на раздражители. Как они там растут или адаптируются, мы тоже вряд ли увидим. Остаётся одно – увидеть следы разумной деятельности, если носители разума вышли за пределы своей планеты, а ещё лучше, если за пределы звёздной системы. А это неизбежно связано с большим количеством потребляемой энергии. Причём, заметьте, потребляться она будет в одном диапазоне, а перерабатываться в другой. Поэтому замечание Романа не лишено смысла.

– И как же вы собираетесь проверить наблюдениями вашу гипотезу? – заинтересованно спросил Виктор. – Ведь пульсар пульсирует вполне себе естественным образом, на нём не написано, что это жители соседней планеты пытаются избавиться от излишков излучения. Хотя постойте-ка… – и Виктор принялся лихорадочно что-то писать на клочке бумаги, который подобрал на соседнем столе; похоже, нерадивый студент переписывал уравнения с доски, да так и не забрал записи после лекции.

– Я вижу, работа уже закипела, – профессор улыбнулся. – На этом первое наше собрание прошу считать законченным. В следующий раз встречаемся через неделю в это же время в этом же месте. За неделю прошу подготовить реальные планы работ в каждом из ваших направлений. До свиданья, друзья. Если что – звоните, не стесняйтесь. Вот мой домашний номер, – и профессор размашисто написал на доске свой номер телефона.

Аккуратно переписав в блокнот цифры с доски, Роман пошёл к выходу из конференц-зала. В холле его ждал Виктор, который доставал сигарету из мягкой пачки «Явы».

– Покурим? – предложил он Роману.

– Явская? – поинтересовался Роман.

– Обижаешь! Дукатовскую не признаём.

Ребята поднялись по лестнице на площадку между вторым и третьим этажами, где обычно собирались сотрудники для перекура. Сейчас там никого не было, только на подоконнике красовалась огромная стеклянная банка с окурками, а рядом стоял продавленный стул. Третий этаж был техническим, дверь открывалась на чердак, где, кроме склада, вдоль стен и потолка тянулись разнокалиберные трубы и прочие коммуникации.

– Как считаешь, Рома, кто для нашего дела важнее – теоретик или экспериментатор?

– Ну, бывает по-разному… Иногда теоретик выскажет идею, а потом десятки лет её пытаются экспериментально доказать. Вот, например, Эйнштейн предсказал чёрные дыры – не сам, но из его уравнений вытекало, что они должны быть. До сих пор их ищут, но найти не могут. А бывает и так, что астрономы наблюдают необычный объект, а объяснений этого явления до сих пор не найдено. Например, сверхновые звёзды. Моделей много, а выбрать среди них одну правильную трудно.

– Всё ты верно говоришь. Но всё-таки, – Виктор упрямо тряхнул головой, отчего чёлка его отлетела в сторону, а в очках отразился солнечный луч, удивлённо проникший сквозь оконное стекло, давным-давно не видавшее мокрой тряпки, – всё-таки мы, экспериментаторы, важнее. Помнишь «Физики шутят»? Приходит экспериментатор к теоретику и говорит: «Я тут кривую получил, объясни, что это значит». Тот берёт и объясняет. А экспериментатор переворачивает график и говорит: «Извини, я вверх ногами тебе график показал; должно быть вот так». Теоретик ему: «Так это ещё проще объяснить!»

– Анекдот с бородой. Нет, Виктор, ты мне скажи: насколько мы-то сами, экспериментаторы, можем ручаться за точность своих наблюдений? Теоретики хватаются за наши данные, как за истину в последней инстанции, а на самом деле… Плюс-минус лапоть в измерениях и наблюдениях. И знаешь, что самое интересное? Мне часто кажется, что вселенная, космос, весь внешний мир под нас подстраиваются.

– Как это?

– Мы, вольно или невольно, формируем картину, которую хотим получить. Не всегда, конечно – трудно не заметить взрыв сверхновой, если он происходит у тебя на глазах, как это было в 1054 году. Китайцы двадцать три дня наблюдали эту звезду в дневное время, хотя за день до этого вовсе не думали о ней. Но возьмём случай, когда теоретик что-то предсказывает. Что здесь первично: интуиция учёного, его гениальное предвидение – как в случае с таблицей Менделеева – или идея, посланная в космос, которую тот послушно воплощает?

– Ну, ты прямо субъективный идеалист какой-то! Послушать тебя, так Земля и солнечная система появились потому, что кому-то это пришло в голову! Тогда ещё никаких голов в помине не было, чтобы фантазию проявлять!

– Откуда ты знаешь? Космос широк, некоторые даже говорят, что безграничен. Вполне возможно, что и головы другие были, и фантазия у них работала – дай бог каждому.

– Вот и до бога договорились. Поздравляю!

– Как хочешь, так и называй. А я считаю, что если есть цивилизации третьего типа по классификации нашего профессора, то для нас это всё равно что боги. На что они способны, одному богу известно, прости за дурацкую тавтологию. Мы щёлкаем выключателем – и в кухне зажигается свет. А им, к примеру, и щёлкать не надо ничем. Подумал – и по соседству зажигается звезда. Для нас это настоящее космическое чудо, как для братьев наших меньших щелчок выключателя на кухне. Кто-то сказал, что человек для собаки – как бог. А для нас бог – представитель иной, более могущественной цивилизации. – Роман затушил сигарету и посмотрел на Виктора.

Его визави к тому времени успел досмолить вторую. Сидя на стуле напротив и положив ногу на ногу, он покачивал носком ботинка и внимательно наблюдал в окно за веткой куста сирени, раскачивавшейся от дуновения лёгкого весеннего ветерка.

– Вот это и есть настоящее чудо.

– Что? – не понял Роман.

– Когда листья на деревьях появляются. Сегодня их ещё нет, а завтра утром этот куст сирени покроется клейкими зелёными листочками. Ну, ладно. Разбежались?

– Разбежались.


Глава 5. Письмо


Наутро, подходя к магазину, Роман увидел Глеба, который заталкивал коробку с карамелью «Мечта» на заднее сиденье своего старенького «Москвича-401». Багажником Глеб воспользоваться не мог за неимением такового – вместо багажника сзади было прикреплено запасное колесо.

– Ты как здесь? Сегодня же не твой день!

– Да есть тут неподалёку кое-какие дела, – уклончиво ответил Глеб. – Оставили мне коробочку конфеток дефицитных.

– Ничего себе коробочка! Ты что, сам всё собираешься съесть?

Глеб немного помялся, а потом, видимо, приняв решение, сообщил:

– Да нет, это не мне. Девчата знакомые из мехового ателье просили снабдить, очень они эти конфеты любят. А в свободной продаже их почти не бывает. Ну, я, конечно, себя тоже не обижу, червонец с этой коробочки надеюсь заработать.

Закрыв багажник, он уже открыл дверцу авто, но потом, спохватившись, полез в карман своей куртки и вытащил помятый конверт.

– Ромка, тут тебе письмо принесли… Извини, помялось немножко. Какой-то парень подкатил на старой иномарке, назвался курьером и спросил тебя. Я говорю – скоро будет. А он ждать не стал, передай, говорит, я спешу. С тем и укатил. Даже имени у него спросить не успел я.

Роман взял письмо и повертел его в руках. Конверт был из плотной коричневой бумаги, нестандартный, без марки. Это был даже не конверт, скорее – пакет. Кроме фамилии и имени – Покровский Роман – на пакете ничего не было. Ни адреса, ни штемпеля. Роман не стал его открывать на ходу, решил, что ознакомится с содержимым в обеденный перерыв.

Четыре часа прошли быстро. Сначала прибыла машина с кондитерской фабрики «Рот Фронт», потом надо было разгружать сахарный песок и подтаскивать его девчатам, стоящим за прилавком. Про письмо Роман вспомнил только в конце обеденного перерыва. «Ну и ладно, – подумал Роман, – вечером прочту. Так даже лучше, никто отрывать не будет».

Закончив работу в половине седьмого, уставший Роман ехал домой на тридцать девятом троллейбусе. Стемнело. Горели неоновыми огнями вывески магазинов и магазинчиков по обе стороны Арбата. «Сойти, что ли, здесь – выпить кружечку пивка, – подумал Роман, подъезжая к Арбатскому переулку, ведущему прямо к пивному бару «Жигули». – Нет, не сегодня». Роман нащупал в кармане увесистый пакет с посланием от «курьера». Какой такой курьер? Кому это он понадобился, чтобы целого курьера к нему подсылать?

Роман вышел из троллейбуса и направился домой по улице Мясковского. Дошёл до Сивцева Вражка и свернул на него. Проходя мимо одноэтажного деревянного дома с мезонином, подумал: «А ведь раньше здесь все дома были такие. Резные ставни, сени, комнаты, вкусно пахнущие деревом. Камин, горящий в углу гостиной, полки с книгами. По вечерам – самовар и пироги с капустой и сливовым вареньем к чаю. Что ещё человеку надо? Нет, ему подавай культурную жизнь, вернисажи, выставки и прочую дребедень. Конечно, если ты пишешь книги или картины, тебе хочется иметь свою аудиторию, которая будет восторгаться твоими творениями. И вот тут возникает главный вопрос: для кого ты стараешься? Для других или для себя?»

Комнатка на первом этаже многоквартирного дома, которую Роман снял в Чистом переулке – Глеб посоветовал, – выходила внутренним окном во дворик, в который, по преданию, приходила Маргарита, чтобы постучать носком своей туфельки в окошко некоего полуподвального помещения. Говорят, одна почитательница и по совместительству скульпторша хотела установить на знаменитом доме мемориальную доску, но потом чего-то испугалась. То ли того, что ей придётся в суде доказывать другим почитателям, что именно в этом доме жил Мастер, то ли того, что к ней придут ночью из организации, имя которой лишний раз не стоит произносить вслух, и спросят: что вы, гражданочка, собственно говоря, хотите сказать вашей доской?

На вешалке в прихожей висела солдатская шинель. «Опять Денис сбежал из части». Денис отбывал военную службу во внутренних войсках Московской области и то и дело срывался в самоволку, потому что скучал по жене. На следующий день являлся в часть и отправлялся на десять дней на гауптвахту. Валентина, его жена, выглянула из кухни и спросила:

– Роман, чай будешь? Могу и котлетами накормить. Я же знаю – у тебя в холодильнике ничего, кроме пельменей, нет.

Холодильник на кухне был общий на всю коммунальную квартиру. Роман вежливо отказался под предлогом того, что у него срочное дело. Пусть побудут вдвоём, он успеет поужинать. Зашёл к себе в комнату, включил торшер, достал конверт, аккуратно отрезал верхний край, достал из конверта несколько листков бумаги и принялся за чтение.


*      *      *


«В ночь на четверг мне приснилось, что за мной гоняется одеяло. Шерстяное одеяло, белоснежного цвета, очевидно – зимнее и очень тёплое. Я отпрыгиваю в один угол комнаты – оно за мной. Я мчусь в другой угол – оно не отстаёт. Я залезаю под стол – туда-то оно не пролезет! Ничуть не бывало. Обволокло меня со всех сторон, повалило на пол и так укутало, что стало трудно дышать. Еле-еле процарапал себе дырку для носа и тут проснулся.

Да-а, дела. Я понимаю, если за вами гонятся во сне люди, это означает – уходить от нерешённых проблем. Любой психолог скажет. Но одеяло? Какое отношение оно имеет к моему подсознанию? Хочет взять надо мной верх? Какое своё качество я подавляю в себе настолько, что оно вынуждено заявлять о себе таким экстравагантным способом?

Полез в интернет, выяснил, что погоня во сне означает нарушение баланса между сознанием и подсознанием. Избегающее поведение называется. Не сильно-то мне это помогло и ничего не прояснило.

Днём, когда я варил себе «файв-о-клок-кофе», вспомнил, у кого я видел подобное одеяло. У соседки по даче, Екатерины Ивановны. Сын у неё астроном, ездит в Чили на наблюдения в Европейскую южную обсерваторию. Сидит по три месяца в пустыне Атакама, наблюдает на Очень Большом телескопе. Ищет планеты у других солнц. Последний раз, перед вылетом из Сантьяго, успел забежать на рынок и купил там в подарок матери одеяло из шерсти альпаки. Это животное из рода лам, похожее мордой на верблюда, разводят только в высокогорных Андах. Альпаки похожи на овец, только у них более длинные ноги и шея. Ещё у них мягкое и длинное руно. Очень тёплое. Эволюция позаботилась – ведь высоко в горах всегда холодно, выше четырёх километров над уровнем моря вечные снега.

Набрал номер телефона соседки по даче. Трубку сняли после первого гудка, как будто ждали звонка.

– Екатерина Ивановна? Здравствуйте!

– Здравствуй, Рома! Что-то ты давно не приезжал… Работы много?

– Да… Вот скоро уйду в отпуск, на целых два месяца приеду. Буду в лес за грибами ходить и участок в порядок приводить. Там, поди, сорняками всё заросло?

– Есть такое дело. Траву на лужайке постричь не мешало бы. Ты что звонишь-то? Случилось что?

– Да нет, – замялся я. И тут меня как чёрт за язык дернул: – Екатерина Ивановна, у вас такое одеяло было, из белой шерсти, сын из командировки привёз…

На том конце повисло неловкое молчание. Я подождал полминуты, дунул в трубку:

– Екатерина Ивановна, вы здесь?

– Здесь я, здесь, – соседка заговорила низким расстроенным голосом. – Нету больше одеяла. Пропало.

– Как – пропало?

– А вот так. Среди бела дня, вернее, среди тёмной ночи. С вечера положила рядом с собой в кровать. Ночи пока ещё холодные, а печку топить не хотелось. Укроюсь, думаю, если замёрзну ночью. Просыпаюсь под утро – а одеяла нет. Как корова языком слизнула. – Соседка немного помолчала, а потом с подозрением спросила: – А ты почему интересуешься?

Я промямлил что-то невразумительное, что, мол, давно мечтаю о таком одеяле и хотел узнать, насколько оно тёплое. По-моему, она мне не поверила.

Весь день я то и дело возвращался мыслями к злополучному одеялу. Что-то меня в этой истории тревожило. Ерунда какая, скажете вы, и будете правы. Ну, приснился дурацкий сон. Ну, этой же ночью пропало у соседки по даче одеяло. Простое совпадение, и только.

Не только. Я вспомнил, как примерно два года назад мне вот так же приснился под утро сон. Будто я ищу редкую книгу, захожу в букинистические магазины, роюсь в развалах, шарю в библиотечных круговоротах. «О вращении небесных сфер». Так называлась эта книга. И вдруг нахожу её выброшенной на помойке, среди других изданий в ветхих переплетах. А это, между прочим, главный труд Николая Коперника! В этом месте сон прервался, потому что зазвонил будильник.

В то утро по пути на работу я решил наконец-то выбросить старый прохудившийся таз, в котором стирал белье, пока не обзавелся стиральной машиной «Малютка». Пришлось сделать крюк по пути к автобусной остановке, потому что таз, конечно же, в мусоропровод не пролез, и нужно было оттащить его к контейнеру в глубине двора.

Еще издалека я приметил возле контейнера сваленные горкой книжки, и сердце отчего-то тревожно ёкнуло. Конечно, я не собирался копаться в этих книгах на глазах у всех потенциальных наблюдателей из соседних домов. Но, подойдя к мусорному баку, как бы случайно ткнул носком ботинка три книжки, лежащие друг на друге. Не может быть! Из-под двух томиков ПСС Александра Солженицына выглядывал край потрёпанной обложки с начальными буквами заглавия: «О вращ…».

Я положил таз в контейнер и медленно оглянулся вокруг. Никто, вроде бы, не смотрел на меня в этот ранний час. Ну, а если бы даже и смотрел? Нагнулся человек, подобрал книжку у мусорного бака. Мало ли какие чудики встречаются. Я вспомнил, как путешествовал на круизном теплоходе из Москвы на остров Валаам. Когда шли по реке Свирь, остановились в посёлке Свирьстрой и вышли погулять на берег. В этом же порту бросил якорь другой туристический теплоход, на котором путешествовали преимущественно иностранцы. Так вот, одна француженка ходила по берегу, рылась в мусорных ящиках и выуживала оттуда пустые пачки из-под сигарет. Для коллекции, наверное. И совершенно не стеснялась нас, жителей варварской страны, с любопытством глазеющих на неё и её эксцентричное занятие.

И вот теперь, через два года, мне опять приснился вещий сон. То, что он был вещим, сомневаться не приходилось: в нём каждая деталь была настолько чётко прорисована, что не отличишь от реальности. Обычно такие сны предупреждают о чём-то. Поэтому я не мог просто проигнорировать дурацкий сон про одеяло. Хотел бы, да не мог. Потому что в нём тоже явно содержалось предупреждение. О чём? Сколько я ни думал, ни на чём остановиться не мог.

У вас бывает так: вы думаете о чём-то час, другой, третий, или даже день, два или три, а потом вдруг что-то щёлкает – вот оно? И сразу становится понятно, что решение найдено. Так вот, у меня не «щёлкало». Интуиция не срабатывала. Моего опыта, в том числе подсознательного, не хватало, чтобы проанализировать ситуацию. Оставалось ждать и наблюдать.

Работал я в этот день через пень-колоду, был рассеян, на вопросы отвечал невпопад. Несколько раз ловил на себе удивлённые взгляды коллег. Не пошёл на еженедельный семинар, сослался на занятость. После работы сразу отправился домой, хотя мы ещё неделю назад договорились с Глебом, что заеду к нему вечерком. Ничего, скажу ему, что заболела голова. Тем более что это почти так и есть – голова у меня какая-то дурная весь день. После ужина весь вечер провалялся на диване с книжкой, даже телевизор не включал.

Ничего особенного в этот день так и не произошло, хотя я весь день был начеку. Уф, пронесло! Так подумал я, почистив зубы и собираясь отходить ко сну. Переоделся в пижаму и взял книжку, чтобы немного почитать перед сном. Подошёл к тахте, включил торшер и… обомлел. На тахте лежало одеяло из моего сна!

Я потрогал его за уголок. Одеяло как одеяло. Вполне материальное и очень тёплое. Я уселся в кресло в сторонке. Что делать? Звонить соседке, говорить, чтобы приезжала за своим одеялом? Во всяком случае, не сейчас – на дворе ночь. И что я ей скажу, как объясню?.. Екатерина Ивановна, ваше одеяло загуляло и случайно забрело ко мне? Впору будет сдавать меня в психушку. Нет, это отпадает. Не хочу в психушку, клеймо на всю жизнь, потом не отмоешься.

Что ещё? Связать и вынести одеяло на помойку? Не факт, что оно даст себя связать.

«Не дам», – пронеслось у меня в мозгу, и я вздрогнул, как от удара током. Оно ещё и разговаривает!

«Ну, разговариваю, и что в этом такого? Вы, земляне, общаетесь друг с другом с помощью разговора, а мы, россияне, с помощью информена – простого обмена информацией».

То, что в космосе могут быть другие населённые миры, кроме Земли, я подозревал давно. Но чтобы в этих мирах обитали одеяла!

«Успокойся, у себя дома мы выглядим по-иному. У вас и образа такого визуального нет. Просто мне приглянулось это «одеяло», как ты его называешь. Оно такое мягкое, нежное и пушистое… Условия у нас на планете суровые, зимой и летом холодно. Наша звезда Росс – как вы её назовёте, когда откроете – маленькая и холодная. Одним словом – красный карлик. Хоть тут погреться захотелось».

Шпионов со звезды Росс нам только не хватало, подумал я.

«Никакой я не шпион, – обиделось одеяло. – Я прибыл в рамках межпланетных культурных связей. Мы давно присматривались к вам, прикидывали, стоит или нет иметь с вами дело. Эксперименты проводили… В общем, все они кончались неудачно. Ваша цивилизация ранняя, незрелая, только-только выбралась из колыбели. Сейчас у нас некоторые настаивают, что надо дать о себе знать, пора нарушить заговор молчания. Великое молчание вселенной – так это у вас называется? Вы ни с кем не можете связаться не потому, что никого в космосе больше нет, а потому, что никто с вами не хочет разговаривать».

– Почему не хочет?! Что, мы уроды какие-то? – пришла моя очередь обижаться.

«Причём тут уроды? Во вселенной нет понятия уродства. Все хороши на свой манер. Просто вы ещё совсем младенцы с космической точки зрения. Посуди сам: кто же будет с грудничком разговаривать? Его кашкой надо накормить, погремушкой для него позвенеть да памперс поменять».

– А теперь, значит, ситуация поменялась?

Одеяло поёжилось и – как мне показалось – неуверенно ответило:

«Не то чтобы поменялась… Совет Безопасности галактического Содружества тремя голосами против двух принял решение изменить тактику и послать спецпредставителя – то есть меня – для разведывательной операции на месте. То есть на Земле. Последний эксперимент по окультуриванию закончился неудачно, было это лет восемьсот назад во Франции. Сейчас задача у меня простая: взять – как это по-вашему? – «языка» из местных, чтобы познакомить с нашим миром. И чтобы мы познакомились с ним. Это должен быть заурядный человек, не глупый, но и не гениальный, звёзд с неба не хватающий, не агрессивный и без излишних амбиций. Если он согласится, то просить его быть представителем галактического Содружества на планете Земля».

Повисла неловкая пауза. До меня постепенно доходил смысл сказанного.

– Ты хочешь сказать, что?..

«Да, мой выбор пал на тебя. Тем более что сфера интересов у тебя подходящая – поиск внеземных цивилизаций. Твоё сознание расширено и готово».

Мне стало не по себе. Весьма неожиданное предложение. Легко сказать, моё сознание готово. Да, я интересовался поиском внеземной жизни. Я всегда считал, что мы не можем быть одиноки во вселенной. Хотел ли я встретить жителей иных планет? Теоретически – да. Практически…

– Не считаю себя достойным этой высокой миссии, – твёрдо заявил я.

«Глупости, – отмахнулось одеяло. – От тебя не потребуется ничего экстраординарного. Только готовность к сотрудничеству. На работе скажи, что берёшь отпуск. Ты же не был ещё в отпуске в этом году?»

– А если откажусь?

«Ну и зря, – одеяло, похоже, рассердилось. – Тебе выпадает такая возможность, а ты… В общем, так. Время подумать у тебя есть, до завтрашнего вечера. Ровно в двадцать три часа по местному времени портал закроется. Но имей в виду – второго приглашения не будет. В следующий раз нам придётся искать другого сотрудника. Если согласишься – просто возьми в руки эту вещь», – одеяло исторгло из себя белоснежный помпон, лёгким пуховым облачком опустившийся на прикроватную тумбочку рядом с будильником. Помпон затуманился и превратился в сиреневую сферу размером с чайное блюдце.

Что было дальше? – спросите вы. Я проснулся в семь утра по звонку будильника. Никакой пуховки или сферы на тумбочке, само собой, не было и в помине. Одеяло тоже пропало, как и не бывало. «Приснилось, – с облегчением подумал я. – Нервы расшалились. Действительно, пора брать отпуск».

На работе написал заявление об отпуске и весело рассказывал коллегам, как буду ловить рыбу и собирать грибы в подмосковном посёлке. Но странное дело – облегчение, которое я испытал в самом начале дня, сменялось разочарованием по мере того, как этот день клонился к вечеру. Как будто стою перед дверью, за которой меня ждут удивительные приключения, а я боюсь открыть её. Почему? Что мне грозит? Разве мне не опостылела толкучка в метро в час пик, когда чувство локтя постепенно сменяется чувством злости из-за того, что один попутчик упирается этим самым локтем в грудную клетку, да так, что становится больно дышать, а другой громко дышит в затылок и при этом ещё хлюпает носом? Можно, конечно, работать на удалёнке, но не в моём случае.

Постепенно недовольство собой сменилось глухим раздражением. О чём я, собственно говоря, думаю? Ведь пуховки всё равно нет, очередная моя фантазия. Надо поменьше читать на ночь научной фантастики. Поеду в отпуск, отдохну, а потом примусь за новое интересное дело. Мне предложили место на Симеизской обсерватории, буду там старшим инженером на радиотелескопе. Хоть диаметр телескопа не очень большой, всего двадцать два метра, но для наших целей вполне подходит.

С такими мыслями, почти примирившись с собой, я поехал после работы к Глебу, предварительно созвонившись с ним по телефону. Просидел у него четыре часа, потом резко встал и засобирался домой.

– Ты куда? – удивился Глеб. – Мы же партию в нарды не доиграли!

– Понимаешь, мне надо домой. Совсем забыл – должны позвонить вечером.

– Ну-ну. Раз надо, значит, надо.

Друг ничего больше не сказал, но, пока я зашнуровывал в прихожей ботинки, боковым зрением ловил на себе его удивлённый взгляд.

– Пока, старик.

– До скорого. Звони, если что, – Глеб открыл дверь и выпустил меня на лестничную площадку.

Домой я прибыл без пяти минут одиннадцать. Ещё с порога увидел, как на прикроватной тумбочке мерцает сиренево-алым цветом круглый шар, то расширяясь до размеров крупного заварочного чайника, то сжимаясь в почти невидимую точку. Я, как был, в обуви и в верхней одежде, протопал в комнату.

«Что ты решил?» – Одеяло висело в воздухе рядом с тумбочкой. Его края заколыхались. Один угол протянулся к моей руке, и я непроизвольно пожал его. Как будто обменялись рукопожатием.

Времени на раздумья уже не оставалось. Сейчас или никогда. Я подошёл к тумбочке и взял в руки мерцающую сферу».


*      *      *


Роман закончил чтение, отложил в сторону листы с напечатанным текстом и задумался. Действующие лица в рассказе – Роман и его друг Глеб. Странно. Как будто про них с Глебом написано. Автору известно даже, что Роман занимается поиском внеземного разума. Только никакой дачи у него нет, да и на Симеизскую обсерваторию никто пока не приглашал. Пока? А что, если это письмо из будущего? Или из параллельной реальности, в которой всё похоже, да не совсем?

Для чего ему подсунули это письмо? Главное – кто? И что это за «интернет» такой? Сплошные вопросы и ни одного ответа. Уже засыпая, Роман подумал, что надо поинтересоваться у Глеба, играет ли он в нарды.


Глава 6. Институтские будни


Вокруг института творилось что-то непонятное. Ворота настежь, внутри грузовая машина с герметичным кузовом без опознавательных знаков, лай собак. Леночка Фролова – Роман её часто встречал в буфете, она работала в отделе межзвёздного излучения – пыталась отнять у мордоворота в рваной фуфайке тощего пса, которого мордоворот уже почти засунул в кузов своей душегубки. «Опять собак отлавливают. Но и то сказать, расплодилось их вокруг многовато в последнее время».

Наверное, если бы профессор Преображенский пересадил человеческие органы облезлому коту, тот с таким же сладострастием отлавливал бы бездомных собак, как этот дядька. Облезлый кот с трёхдневной щетиной держал собаку одной рукой, а другой отмахивался от наседавшей на него Леночки. Роман подошёл поближе.

– Что вы себе позволяете?

– У меня план! – рявкнул облезлый кот. – Не мешайте работать!

– И это вы называете работой? – У Леночки от возмущения голос сорвался на фальцет. – Отлавливать бедных бездомных животных, а потом их умерщвлять? Куда вы их везёте? Я знаю – вы прямо в кузове будете газ пускать!

– Не твоё дело, дамочка! Куда надо, туда и везём. Сказано – отловить всех собак на прилегающей территории и доставить по адресу… Ах, твою ж каналью!

Извивающийся в правой руке мордоворота пёс изогнулся и исхитрился цапнуть обидчика за руку повыше локтя. Тот взвыл и от неожиданности выпустил животное. Пёс кинулся в сторону и, отбежав на безопасное расстояние от врага, обернулся и зашёлся в заливистом лае. Ему дружно вторили другие собаки, в количестве не менее пяти, которые реагировали на всю сцену поимки своего товарища гавканьем, тявканьем, воем и скулежом, находясь при этом на почтительном расстоянии от машины и поблизости от спасительных кустов.

– Пошло оно всё к…!

Неразборчивая ругань облечённого властью преследователя собак потонула в общем хоре четвероногих представителей этого славного класса млекопитающих. Братьев наших меньших. Братьев – кому? Этот облезлый кот им братом точно никогда не будет, подумал Роман. Ни братом, ни другом. Только теперь Роман заметил разбросанные рядом с машиной куски отдельной колбасы по два двадцать. Очевидно, чтобы приманить собак и поймать их. Но что-то пошло не так.

– На кой мне всё это надо? – с этими словами неудачливый зверолов забрался в машину и, громко хлопнув дверью, завёл машину, нервно развернулся перед лестницей, чуть не наехав на нижнюю ступеньку, и, рыча мотором, выехал за ворота.

Никого, кроме Леночки, эта история, видимо, за живое не задела. Все сотрудники оставались в своих кабинетах, только две или три физиономии торчали в окнах коридора на втором этаже. В холле первого этажа за большим овальным деревянным столом сидела Волобуева Ирина и собирала заявки на продуктовые заказы.

– Роман, заказ брать будешь? Сегодня икру красную дают и колбасу сырокопчёную. – Ирина сделала вид, что не заметила Лену, вошедшую в институт следом за Романом.

– Да нет, не буду.

– А что так? Деньги кончились? Займи у меня, в зарплату отдашь.

– Просто не люблю красную икру. Вот если бы жёлтую… – отшутился Роман. – А из колбасы предпочитаю докторскую, она полезнее.

Группе профессора Кардашевского выделили комнату на втором этаже, на месте бывшего музея астрономии. Посчитали, что музей можно перенести в подвальное помещение, всё равно туда никто не ходит, кроме школьников во время экскурсий, а экскурсии бывают от силы один раз в месяц. Каждый из четверых сотрудников профессора имел в собственном распоряжении стол. Конторку профессора тоже сюда перенесли из круглой комнаты на первом этаже. Для этого пришлось вызвать пару дюжих молодцов, которые, обвязав конторку специальными тросами, подняли её с первого на второй этаж с помощью лебёдки за две минуты.

Комната была открыта, за своим столом сидел Михаил и читал старый выпуск журнала «Нэйчур» на английском языке.

– Привет, Михаил! Что читаешь?

– Да вот, решил обратиться к истокам. Статья «Поиски межзвёздных сообщений», 1959 год. После этой статьи радиоастрономы и стали искать сигналы на длине волны двадцать один сантиметр. Логично, конечно. Излучение нейтрального водорода, а водорода больше всего во вселенной. Ну, да ты всё это знаешь, а мне ещё предстоит познакомиться.

– Миша, а кто ты по специальности? Я на прошлой встрече толком не понял…

– А, извини! Я – кибернетик. Вот моя настольная книга, – Михаил показал Роману зачитанный томик. – Норберт Винер, «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине». Павел Григорьевич пригласил меня в свою группу как специалиста по теории информации. Буду писать диссертацию по теме «Возможные способы передачи информации между живыми и неживыми организмами».

– Даже так? И как же информация может передаваться между неживыми организмами? И что это вообще такое – неживой организм?

– Твой сарказм почувствовал. Имеешь право. А ты знаешь, что до сих пор никто не знает, что такое вирусы? Что это? Живые или неживые организмы? А ведь они передают информацию! Да-да! Они содержат генетическую информацию в виде молекул ДНК или РНК и способны её передавать.

– Так ты биолог, что ли?

– Да нет, я же тебе говорю – ки-бер-не-тик. Помнишь, как в «Кавказской пленнице»: «И он совершенно точно сосчитал, сколько зёрен в мешке, сколько капель в море и сколько звёзд на небе. Так выпьем же за кибернетикэ!»

– Вот ты скажи, Михаил, когда у нас появятся такие компьютеры, чтобы у каждого на столе стояли? Я слышал, на западе уже есть.

– Да, у них с семьдесят седьмого года выпускают. Мы отстали немного. Но ты знаешь – совсем немного. В Зеленограде в НИИ «Научный центр» уже вовсю разрабатывают отечественные. У меня там однокурсник работает. Года через три-четыре и у нас будут, – уверенно заявил Михаил, упрямо мотнув подбородком. – Вот посмотришь!

– Вместе посмотрим, – поправил его Роман и направился к своему столу.

На столе белел сложенный пополам листок бумаги.

– Там тебе из канцелярии принесли. Сказали, как появишься – срочно зайти к замдиректору. Извини, сразу забыл сказать.

Роман развернул записку. На бланке канцелярии была написана его фамилия и указано время, когда Роману надлежало явиться к замдиректора по научной части Герасимову Игорю Николаевичу. Через десять минут. Роман пришёл вовремя. Заведующая канцелярией, чтобы нетратить своё время попусту на телефонные звонки, рассылала такие записки с курьером тем сотрудникам, кому была назначена аудиенция у начальства. Не увидел – сам виноват. Значит, на рабочем месте отсутствовал. Либо в курилке пропадал, либо в буфете прохлаждался. Конечно, никаких дисциплинарных мер к такому сотруднику не применялось, но когда факты накапливались, о систематическом отсутствии сотрудника на рабочем месте становилось известно в первом отделе. Попасть же на учёт в первый отдел автоматически означало стать невыездным.

– Здравствуйте, Игорь Николаевич, – Роман осторожно прикрыл за собой дверь, войдя в кабинет замдиректора.

– Входите, Покровский. Садитесь, – Герасимов указал Роману, куда именно ему надлежало сесть, а сам продолжал удерживать у правого уха чёрную телефонную трубку. – Это я не вам. Продолжайте.

Роман присел возле стола, поставленного перпендикулярно к тому, во главе которого сидел замдиректора. Вместе оба стола образовывали букву «Т». Вокруг ножки литеры обычно сидели сотрудники во время пятиминуток, заседаний, совещаний, летучек и планёрок, до которых весьма охоч был теперешний замдиректора. Злые языки поговаривали, что профессор Игорь Герасимов утвердился в своей должности после того, как женился на дочери предыдущего директора института. Но – злые языки есть злые языки! На чужой роток, как говорится, не накинешь платок.

Игорь Николаевич наконец положил трубку и всем корпусом развернулся к Роману.

– Хочу с вами посоветоваться, уважаемый Роман – как вас по батюшке?

– Анатольевич, – подсказал Роман.

– Да. Так вот, Роман Анатольевич, к нам в два часа приезжает журналист из газеты «Горизонты науки». Хочет взять интервью у учёных по поводу проблемы SETI1. Вы же состоите в группе Кардашевского? Кому, как не вам, давать это интервью.

– А сам профессор Кардашевский?

– В данный момент в Москве отсутствует. Уехал вчера в командировку в Париж. Другие члены вашей группы могли бы, но… Двое из них вообще не из нашего института, работают у нас на полставки, а четвёртый, Виктор Макеев, отказался. Мне, говорит, некогда интервью давать, я работаю. Так что, – Герасимов картинно развёл руками, – сами видите, Роман Анатольевич, больше некому. Не подведите, побеседуйте с корреспондентом. Реноме нашего института зависит и от того, что о нас будут писать в средствах массовой информации.

– Что я им скажу? Группа только-только образовалась…

– Ну, уж это ваше дело. Расскажите о планах, о перспективах, о значении для народного хозяйства, наконец! Год назад, я помню, был парад планет – все газеты и журналы об этом писали. Расскажите об этом.

– Какое отношение имеет парад планет к поиску внеземной жизни?

– Ну как же, как же! Многие только тогда и вспомнили о том, что есть другие планеты. Астрономию в школе прогуливали. А раз есть другие планеты, значит, и другая жизнь может быть. В общем, сами сообразите, как и что сказать. Но если не хотите давать интервью – мы можем попросить Емельяна Афанасьевича…

– Я согласен, – быстро сказал Роман. – Не надо Емельяна Афанасьевича.

Емельяна Афанасьевича в институте знали все. Очень общительный был человек. «Мели, Емеля, твоя неделя» – поговорка была придумана как будто специально про него. Он выступал на всех без исключения профсоюзных, открытых партийных собраниях и международных конференциях, проходящих в стенах института. Доверить дело Емеле – значило зарубить дело на корню. Роман понял, что ему не отвертеться.

– Хорошо, Игорь Николаевич. Я могу идти?

– Идите, конечно. Готовьтесь, Роман Анатольевич. Да, вот они прислали примерный список вопросов, ознакомьтесь пока.

Список был обширный. Начинался он, ни много ни мало, с каналов на Марсе. Та-ак, придётся освежить свои знания. В каком году, говорите, Скиапарелли открыл каналы на Марсе? Ах, вон оно что! Это был вовсе не Скиапарелли, он только нарисовал карту Марса, и произошло это спустя пятнадцать лет после того, как иезуит и по совместительству астроном Анджело Секки увидел на Марсе сеть из тонких линий. Тысяча восемьсот семьдесят седьмой год, великое противостояние, Марс находится всего в пятидесяти шести миллионах километров от Земли. А ведь бывает и четыреста миллионов километров! Скиапарелли чётко увидел полоски на Марсе, назвал их каналами и поэтому стал знаменит. Как много значит удачно подобранное название! И не важно, что планета красного цвета, сухая и безжизненная. Раз каналы – должна быть вода, и всё тут!

Ну ладно, с каналами понятно. Что там дальше по списку? Ага, Циолковский. Статья называется «Планеты заселены живыми существами». Какие подкованные корреспонденты у нас, оказывается. Циолковский гораздо раньше Ферми задался вопросом, почему нас никто не посещает. И сам же на этот вопрос и ответил: «Не пойдем же мы в гости к волкам, ядовитым змеям или гориллам. Мы их только убиваем. Совершенные же животные небес не хотят то же делать с нами. Должно прийти время, когда средняя степень развития человечества окажется достаточной для посещения нас небесными жителями».

За полтора часа Роман прошёлся по списку, подготовленному журналистами, и решил, что он готов к интервью. Теперь можно и пообедать. В столовую идти не хотелось. В подвальном помещении института был буфет, и хотя ассортимент разнообразием блюд не отличался, в нём вполне можно было подкрепиться. Дежурное блюдо – винегрет с сосисками – там имелось всегда. И кофе с пирожными. Буфетчица Алевтина Марковна начинала работать здесь ещё в то время, когда в ходу была контактная электрическая сосисковарка в виде коробки с шипами. Сосиски нанизывались на шипы, крышка коробки закрывалась, и аппарат включался в сеть. Сосиски, сваренные без воды, были даже вкуснее, чем приготовленные по обычному «водяному» рецепту. Но в шестидесятых годах начался переход на двести двадцать вольт, а этот прибор был рассчитан на сто двадцать семь вольт и поэтому оказался не у дел.

В очереди в буфете перед Романом стояла Лена Фролова и читала книжку. Он заглянул ей через плечо. «Глава 3: Лев Толстой и его первая ступень». Ого! Леночка, кажется, вегетарианка. Ну что ж, вот и общая тема для разговора.

Когда Роман подошёл к столику, за которым сидела Лена, она уже доедала свой винегрет.

– Можно к вам?

– Пожалуйста.

От Романа не укрылось, что глаза у Лены припухли и покраснели.

– Что с вами? Вы плакали? Это из-за собак?

– Представляете, эти изверги разбросали по территории института отравленную колбасу! Две собаки наелись и сдохли. Остальные убежали и спрятались в эллингах у строителей. Вахтёрша звонила в службу отлова животных, чтобы приехали и их забрали.

– Кого, строителей?

– Вы шутите? Трупы собак, конечно.

– Вы очень любите собак?

– Ненавижу подлость! Собаки – как маленькие дети, такие доверчивые. Они к людям очень дружелюбно настроены. За редким исключением. Некоторых собак специально воспитывают агрессивными, это другое дело. Я бы взяла этого пса домой, – глаза Лены наполнились слезами, – если бы он остался жив. Он лежал под кустом, я подошла и присела на корточки, а он поднял морду и положил мне на колени. И так жалобно заскулил! Просил, чтобы я ему помогла, а я уже ничего не могла сделать! Понимаете?

– Понимаю. – Роман помолчал. – Знаете что? Я могу с вами поехать на птичий рынок.

– Зачем?

– Купите себе там пёсика, будет о ком заботиться.

– Ну-у, не знаю…

– Подумайте. Если надумаете, заходите. Я сижу в комнате семьдесят восемь, на втором этаже.

– Я знаю, – Лена подняла на Романа глаза, которые до этого старалась скрывать. – У нас в отделе обсуждали создание новой группы профессора Кардашевского и вас упоминали. Спасибо вам.

– За что?

– За сочувствие. Уже уходите?

– Да. Сейчас корреспонденты приедут, будут выспрашивать, как мы собираемся искать внеземные цивилизации. Надо их встретить, пока Емеля не опередил.


Глава 7. Кутузовский проспект и его окрестности


– Роман! Привет. Что, на сегодня работу закончил? Если хочешь – садись, подвезу. Или прогуляться хочешь? В такую погоду только и гулять. Тепло, настоящая весна начинается.

Роман поздоровался с Глебом, который протирал переднее стекло у своего «Москвича».

– Опять дела в меховом ателье?

– И не только. Хочу и тебе предложить выгодное дельце. Здесь недалеко, как ты знаешь, гостиница «Украина», но сотрудникам не хочется тратить своё обеденное время, чтобы стоять в очередях. А печеньем и конфетками девушки любят полакомиться. Они меня попросили привозить им товар прямо в гостиницу. Готовы доплачивать, конечно. Я сказал, что у меня клиентов много, но обещал поговорить с надёжным человеком. Ты как?

– Что как? – не понял Роман.

– Не хочешь подработать? Или в обеденный перерыв, или после работы привезти им несколько коробок конфет и пачек хорошего печенья. Того, что обычно на полках в магазинах не залёживается.

– Как же я буду возить? У меня в отличие от тебя машины нету.

– Да ты за день здесь больше перетаскиваешь! Возьмёшь большую сумку, сядешь на троллейбус, проедешь одну остановку – всего делов-то. А потом, глядишь, и на машину заработаешь. У меня тоже машина не сразу появилась.

Глеб внимательно посмотрел на Романа.

– Ничего в этом противозаконного нет. Купишь конфеты за свои деньги, имеешь право.

– Я подумаю.

– Подумай. Только недолго. Желающие быстро найдутся. – Глеб помолчал. – Слушай, Роман, ты когда последний раз в кино был?

– Я? Давно. А что?

– Не хочешь сходить со мной на фильм «Полёты во сне и наяву»? У нас тут в кинотеатре «Киев» идёт.

– Это там, где Янковский в главной роли?

– Кажется, да.

– Я не против. Только мне к половине одиннадцатого надо быть дома. Одна знакомая обещала позвонить. Понимаешь, я обещал съездить с ней на птичий рынок. – Роман вкратце пересказал Глебу события вчерашнего дня.

– Могу предложить свою помощь, – неожиданно сказал Глеб. – У моего знакомого ощенилась сука. Помесь ретривера с лабрадором. Не ахти каких дворянских корней, но и не из подворотни. Красивые щенки, мохнатые, чёрные. Он как раз ищет, кому бы пристроить. Один мальчик и одна девочка.

– Я завтра могу у неё спросить. А ты пока своего знакомого не обнадёживай.

– Договорились. Ну так как насчёт кино? Согласен? Тогда садись в машину. Доедем, тут недалеко.

Глеб вёл машину аккуратно, но немного залихватски. Правил не нарушал, проезжая мимо гаишников, в их сторону не смотрел или не поднимал взгляд выше пупка.

– Когда едешь мимо гаишника, никогда не смотри ему в глаза. Он взглядом цепляет и в пяти случаях из десяти останавливает. – При повороте с Киевской улицы на набережную Тараса Шевченко Глеб притормозил и переключил передачи. – Это я тебе рассказываю на будущее. Пригодится.

Роман хотел поддержать разговор, но не знал, о чём рассказать. Глеб первым нарушил молчание:

– К нам вчера в магазин итальяшки набежали. Толпа человек в двадцать: гогочут, смеются. У них тут посольство через мост. У одного – маленького, чёрненького – ожерелье на шее висит. Сделано из монеток наподобие наших копеек. И он самый многоголосый. Кричит и кричит: «Кавиар, кавиар!» Остальные поддерживают. Я им говорю – здесь кондитерский, «кавияр» на соседней улице. Не понимают, хотя я по-английски объяснял. Пришлось проводить до дверей валютной «Берёзки». Отблагодарили. Сунули целый доллар. Что мне теперь с ним делать?

– Итальянцы вообще не любят иностранные языки учить. На севере Италии ещё немного немецкий знают, потому что Швейцария рядом. По-испански понимают, разговорный испанский похож на итальянский. Но английский знают только в пределах «кавиара». Больше знать не хотят. Впрочем, так же как и во Франции. Даже если знают, сделают вид, что не понимают. Есть даже анекдот про французского попугая.

– Какой?

– Французу выписали штраф за то, что его попугай ругался по-английски. Я, говорит, его покупал когда, не знал, что он английским ругательствам обучен. Ему отвечают: переучивайте, попугаи в нашей стране должны быть патриотами!

Повернув на набережную Тараса Шевченко, Глеб припарковался прямо у кинотеатра.

– Я тут недавно смотрел документальный фильм, как у них там на Западе паркуются. Машина почти у каждого, улочки маленькие, могут полчаса колесить, пока место себе найдут. Как ты думаешь, Глеб, у нас так когда-нибудь будет?

– Как? Чтобы припарковаться было нельзя? Вряд ли. Новые машины дорогие, да и не купишь их так просто. Года два надо в очереди стоять. У меня-то в Южном порту куплена. Знаешь песенку? «Мы пришли сегодня в порт… и стоим, разинув рот». Опять же, с запасными деталями тяжело. Если у тебя нет знакомого человечка на автосервисе, то пиши пропало: днём с огнём будешь искать – не найдёшь. Тут у меня недавно аккумулятор полетел, так несколько дней по мастерским мотался, и только пару дней назад удалось выменять свой горелый на более-менее отремонтированный. Вот пока стартёр крутит.

До начала сеанса оставалось десять минут. Глеб предложил:

– Успеем выпить по кружечке пивка. Здесь буфет замечательный. Ты как, не против?

Буфет в зелёном зале действительно был великолепный. Бутерброды с сыром, с колбасой сырокопчёной стоили всего по десять копеек. Роман с интересом огляделся по сторонам.

– Ты часто здесь бываешь?

– Где? – не понял Глеб.

– В этом кинотеатре.

– Конечно. Я же живу в этом доме. Удобно. Мальчишкой ни одного нового фильма не пропускал, особенно мы с ребятами любили «Песни моря». Иногда вместо уроков бегали сюда, не стану скрывать. А на зимних каникулах по утрам крутили детские фильмы. И мы на всю неделю покупали абонемент. Толю Клюквина и Кроша наизусть выучил. Пошли в зрительный зал, пора.

После фильма молодые люди решили прогуляться по набережной. Темнело. Глеб посмотрел наверх и указал Роману на балкон на третьем этаже, второй слева.

– Вон мой балкон. Я там антенну соорудил – вбил крюк прямо в стенку между кирпичами. Знаешь, с детства люблю радиодело, в армии был радистом. А в юности сделал свою передачу, «Радио Сокол» называлась.

Глеб сделал небольшую паузу и голосом диктора произнёс:

– Говорит «Радио Сокол», говорит «Радио Сокол»! В эфире знаменитый вокальный квартет Beatles: P.S. I love you!

– Радиохулиганство?

Глеб усмехнулся:

– Можно и так сказать. К моему величайшему удивлению, меня почему-то не трогали. Наверное, решили: пусть мальчишка развлекается, принимая во внимание номер дома и название улицы. А улица – Кутузовский проспект, а дом – номер тридцать. А в доме двадцать шесть весь наш триумвират живёт: Генеральный дядя Лёня, председатель Комитета Глубокого Бурения дядя Юра и Глава Внутренних Дел Николай Анисимович. Отцу подарили как-то приёмник «Альпинист». У него диапазон средних волн. А я как раз вещал на средних волнах – триста метров. С этим «Альпинистом» были интересные истории. Однажды выхожу из своего подъезда, проверить, насколько далеко мой «Сокол» долетает. В нашем дворе стоит такси, водитель сидит в машине, ждёт кого-то и моё радио слушает. То есть я слышу «Битлов» и из «Альпиниста», и из машины. Как раз, помню, «Can't buy me love» играло. И пошёл я со своим приёмником к центру, в сторону гостиницы «Украина». Дошёл до двадцать шестого дома, прошёл мимо подъезда дяди Лёни, дяди Юры и Николая Анисимовича – слышно прекрасно. И так по набережной почти до фабрики «Сакко и Ванцетти» дошёл, упёрся в её забор и на этом решил эксперимент закончить. А ты?

– Что я? – не понял Роман.

– Чем ты в детстве увлекался?

– Астрономией. Сколько себя помню, всегда ею интересовался, читал книжки про космос, сам сделал телескоп. Только у нас в Москве плохо видно звёздное небо – слишком много света и пыли. Мы с друзьями выезжали за город, на чью-нибудь дачу, и там вели наблюдения.

– Луна, Марс?

– Не только. Сатурн, Юпитер, туманности, галактики разные. И просто звёзды – знаешь, какие они красивые бывают? Например, двойная звезда Альбирео, бета Лебедя. Оранжевая и голубая звёздочки видны рядом в небольшой телескоп.

Роман воодушевился, рассказывая о своём увлечении,       и его энтузиазм передался Глебу:

– Покажешь? Этот телескоп до сих пор у тебя?

– Нет. – Рома сник и сразу погрустнел, опустив голову. – Нету телескопа.

– Почему?

– Отчим пропил. Просил у матери деньги на выпивку, она не давала. Дождался, когда мы с ней из дома ушли, и стащил телескоп. Сдал его в какую-то лавку подержанных вещей. Я у него с трудом выпытал адрес, когда он проспался. Побежал туда – а телескопа уже нет. Продали. Хороший телескоп был, я с ним столько удачных наблюдений провёл!

– Да-а, дела-а, – протянул Глеб и вдруг воодушевился: – Вот ты и купишь себе телескоп на честно заработанные! Я видел, сейчас такие телескопы можно купить – закачаешься! Поедем в Кратово на дачу, покажешь мне звёздное небо. Я ведь тоже в детстве астрономией увлекался, «Детскую энциклопедию» читал. Хоть сейчас могу рассказать, чем истинное солнечное время отличается от среднего.

Роман посмотрел на Глеба с уважением.

– Я знаю многих астрономов, которые не сразу об этом смогут рассказать. А вот мой отчим – тот вообще считает, что солнце вращается вокруг Земли.

– Шутишь!

– Он мне на полном серьёзе как-то говорит: я вам, учёным, ни на грош не доверяю. Только деньги на вас государство тратит, а толку – пшик. Вот ты, говорит, чем занимаешься? Я говорю, что звёзды наблюдаю. А он – на хрена мне твои звёзды? Вот если бы они мне маленькую ночью на парашюте спустили, я бы им спасибо сказал. А так – солнце днём крутится, звёзды ночью фигнёй маются, луна тоже блестит зачем-то… Народу эти ваши звёзды и планеты без надобности. Так и говорит. Может, издевается. Как только моя мать могла с ним связаться? Я поэтому из дому и ушёл, что не мог больше смотреть на это. И на пьянство его вечное.

– Он, наверное, на самом деле прекрасно знает, что вокруг чего вращается. Просто видит, что тебя это раздражает, вот и подначивает. У нас в школе это называлось «поиметь». Все они такие, любители заложить за воротник. Вот, например, слышал такой анекдот? Под балконом дома стоит мужичонка в кепке и глядит вверх. Постоял-постоял и закричал: «А-ню-та! А-ню-та! Выдь, что скажу!» – Дверь на балконе с грохотом отворяется: «Ну, чего тебе?» – «Брось мне шестьдесят две копейки, а то на молоко не хватает!» – «Как же я брошу, они же рассыпятся?» – «А ты в трёшку заверни!»

Роман ответил:

– Вот так же и мой отчим каждый раз что-нибудь новенькое придумывает. Тут на днях говорит: «Нюра, извини, опоздал, такие пробки – ужас!» Она ему: «Коля, да ты пьян! Какие пробки?! У тебя же права на машину отобрали!» – «Да мы два часа мучились с Серёгой, это же надо так вино закупорить!»

Со стороны главного входа в знаменитый «Гастроном» тридцатого дома к ним приблизился совершенно не характерный для Кутузовского проспекта персонаж. Это было что-то средних лет, одетое в нечто очень поношенное. Мужичонка увидел двух молодых людей и твёрдым шагом направился прямо к ним.

– Ребятки, вам третий не нужен? Только у меня того… с деньгами туго. Мелочь в кармане звенит. Эх, прошли времена! Раньше за два восемьдесят семь взяли бы, как раз ещё на сто грамм кильки «весёлые ребята» хватило бы. А теперь… Ну как? Посидим, поговорим…

– А что, – подмигнул Роману Глеб, – посидим и расскажем друг другу, какие мы знаем три источника и три составные части.

– Стакан, бутылка и закуска! – живо подхватил мужичок. – Три главных источника нашей жизни, они же три составные части дружеского общения. Ну что, ребятишки, как насчёт этого самого?

Глеб достал из кармана пятёрку и протянул соискателю.

– Я вижу, сэр, вам поправиться надо. На, возьми. Потом отдашь. А нам с товарищем недосуг сейчас. Извини.

– Ты, друг-человек!.. Да я… Да ты… – Мужик махнул рукой. – Спасибо!

Он быстрым шагом удалился в сторону главного входа в «Гастроном».

– Наверное, с того берега перебрался по окружному мосту, – проводил его глазами Глеб. – У нас тут таких персонажей не водится. – В этот момент взгляд его упал на камень в овраге: – Смотри-ка! Плита моя до сих пор тут валяется!

– Какая плита?

– Могильная плита из гранита. Помню, в пятом классе – дай, думаю, я её домой притащу, пригодится. А сверху приятель смотрит и говорит: «Ты зачем её, Глебка, тащишь?» – «Себе на могилу», – отвечаю. Но не дотащил, не осилил. А приятель стоял сверху, насмехался. Нет чтобы помочь.

Роман взглянул на часы.

– Уже одиннадцатый час! Я совсем забыл! Мне же позвонить должна девушка. Я тебе говорил. Эх, не успею доехать!

– Давай подвезу, – предложил Глеб. – Заодно посмотрю, как ты устроился по моей протекции.

Пока ехали, Роман вспомнил, что хотел спросить у напарника.

– Глеб, ты в нарды умеешь играть?

– Да, а что?

«Говорить или нет? Пока не буду».

– Хотелось бы научиться. А сам-то где играл?

– В армии. Там у нас один кавказец служил, как и я, радистом. Очень любил эту игру. Свои нарды из дома привёз, а когда на дембель уходил, мне подарил. Они у меня сохранились. Если хочешь – приходи, научу.

– Спасибо. Как-нибудь зайду.


Глава 8. Если звёзды умирают…


В конференц-зал народу набилось видимо-невидимо. Все с нетерпением ожидали приезда иностранной гостьи. На самом видном месте в холле красовался большой плакат: «17 апреля 1982 года в конференц-зале ИРА-2 состоится лекция первооткрывательницы пульсаров Сьюзен Джоселин Белл Бернелл. Начало в 17 часов». Роман вошёл одним из первых, вместе с ответственным за конференц-зал, и уселся в кресло в первом ряду.

До начала лекции оставалось пять минут, а докладчицы всё не было. Наконец без двух минут пять в зал стремительно вошла широко улыбающаяся дама с роскошной рыжей шевелюрой, в очках с чёрной роговой оправой и очень скромно одетая: чёрный пиджачок, из-под которого выглядывала кофточка пурпурного цвета с оттенком маджента, чёрные брюки в серую полоску и светло-серые полукеды на толстой подошве – она целый день провела в экскурсиях по Москве и одежду поэтому выбрала лёгкую и походную. Вытащив из сумки, висевшей на плече, кипу прозрачных плёнок, передала их Саше Рублёву, который отвечал за оверхед-проектор и всегда помогал лекторам с демонстрацией их результатов.

Поднявшись на сцену, Джоселин обернулась к залу, одёрнула пиджачок и поздоровалась. Затем она подошла к знаменитой доске и, беспомощно оглянувшись по сторонам в поисках мела, зачем-то покрутила ручку сбоку от доски. Переводчица – которой оказалась Леночка Фролова, хорошо знавшая английский язык и иногда помогавшая с письменными переводами сотрудникам института, – подошла к Джоселин и что-то тихо сказала ей. Та оглянулась и, увидев большой кусок мела на краю стола, благодарно улыбнулась Лене.

Уверенно написав на доске формулу, Джоселин повернулась к аудитории и задала вопрос:

– Do you know this formula?2

Перевода вопроса не потребовалось. Публика в тот день подобралась осведомлённая, формулу эту знающая и сломавшая не один десяток копий в дебатах по поводу оной. Шелест голосов всколыхнулся в зале одновременно в нескольких местах: «Формула Дрейка!» Джоселин удовлетворённо улыбнулась и начала рассказывать о том, что уравнение Дрейка содержит слишком много допущений и, строго говоря, не является научным. Поэтому весь проект SETI – это скорее религия, а не наука. Основные допущения нельзя ни доказать, ни опровергнуть, точно так же, как нельзя доказать или опровергнуть существование Бога.

Сама Джоселин тоже увлекалась SETI, поэтому в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, когда впервые зарегистрировала таинственный пульсирующий радиосигнал из космоса, прежде всего подумала о «зелёных человечках». Она так и назвала объект, посылающий сигналы из космоса: LGM-1 (Little Green Man). Джоселин под руководством Энтони Хьюиша искала тогда квазары с помощью радиотелескопа, но вновь открытый сигнал имел чёткую периодичность и не был похож на сигналы от квазаров.

Коллеги над Джоселин вначале откровенно потешались: она была всего лишь аспиранткой, к тому же женщиной. «А ты правильно включила телескоп?» – это был первый вопрос, который ей задавал каждый, кому она рассказывала об открытии. Но Джоселин привыкла к скептицизму с их стороны и старалась не обращать на него внимания, хотя научные сотрудники в Кембридже вели себя высокомерно и всячески подчёркивали своё превосходство над скромной девушкой из провинциальной Северной Ирландии.

Примерно через месяц сигнал появился снова. Он повторялся регулярно через одну и три десятых секунды. Теперь уже и научному руководителю Джоселин пришлось поверить в реальность сигнала. Потом открыли другой сигнал, а через несколько недель – третий и четвёртый. В 1968 году в журнале «Нэйчур» была опубликована совместная статья Джоселин Белл с Энтони Хьюишем, её научным руководителем, о наблюдениях быстро пульсирующего внеземного радиоисточника. Сообщение стало научной сенсацией. Посыпались различные гипотезы, пытающиеся объяснить происхождение сигналов. Один советский астроном предположил даже, что радиопульсары – это «маяки» внеземных цивилизаций. Но вскоре учёные сошлись на том, что открытые пульсары – это сверхплотные вращающиеся нейтронные звёзды, рождённые во взрывах сверхновых. Теоретически эти звёзды были предсказаны ещё тридцать лет назад.

Настоящее потрясение Джоселин испытала в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году, когда её научному руководителю, имя которого стояло первым в знаменитой статье о пульсарах, присудили Нобелевскую премию за открытие первого пульсара, а её не включили в число соискателей. Когда Джоселин на интервью спрашивали, что она думает по этому поводу, она отвечала, что всё нормально, ведь Хьюиш – её научный руководитель… Но в душе, конечно, сильно тогда переживала.

Обо всём этом Джоселин рассказывала теперь совершенно спокойно. Видно было, что она пережила эту ситуацию и давно простила людей, вольно или невольно обидевших её. Роман спросил себя, а как бы он поступил на месте Хьюиша? Стал ли бы он настаивать на том, чтобы его аспирантку включили в число соискателей?

Наверное, стал бы. Или отказался бы от премии, если бы в комитете сказали, что аспирантам её не присваивают. Чтобы всю оставшуюся жизнь не мучила совесть за присвоенное открытие, сделанное другим человеком.

Лена переводила хорошо и усердно, в некоторых местах переспрашивала докладчицу и та с готовностью повторяла и разъясняла непонятные места. Когда докладчица кончила и предложила задавать вопросы, в аудитории поднялся лес рук. Вопросы были самые разные: и о том, чем Джоселин занимается в настоящее время, верит ли она по-прежнему в зелёных человечков, и о том, каковы перспективы поиска внеземных цивилизаций, и что на западе делается в этом отношении. Наконец слово дали Емельяну Афанасьевичу Переплюйкину. Зал дружно вздохнул и приготовился к аттракциону.

По большому счёту, Емелю надо было проигнорировать и слова ему не давать. Все знали его как каверзного и дотошного сослуживца, пытающегося при всяком возможном случае уличить собеседника во всевозможных отклонениях от истины. Но в этот день ходом заседания руководил представитель первого отдела из смежного института. Он не был посвящён в такие нюансы и кивком головы разрешил Емеле задавать свой вопрос, когда тот подался вперёд и даже толкнул Романа, пробираясь между креслами к сцене.

– После опубликования вашей статьи в «Нэйчур» в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году у вас стали брать многочисленные интервью. Журналистов больше всего интересовал размер вашей груди, талии и бедёр. Тогда вы сказали, что не в курсе, что вас это не интересует. А сейчас вы уже знаете эти свои размеры? – И, обратившись к переводчице, Емеля потребовал: – Переведите.

Лена покраснела до кончиков своих белокурых кудрей. Ведущий опешил и в изумлении воззрился на Емелю, по-видимому, на какое-то время потеряв дар речи. Емеля победоносно обвёл взглядом аудиторию, с удовольствием отметив скабрезные усмешки на некоторых лицах. Но таких было меньшинство. Большинство же присутствующих выразило своё негодование недовольным ропотом; секретарь парткома института, сделав грозное и устрашающее лицо, попытался урезонить Емелю сдерживающими жестами, но тот демонстративно не смотрел в его сторону. К Емеле подскочил председатель профкома и взял его за локоть, но Переплюйкин тут же выдернул свою руку из цепких пальцев главы профсоюзного бюро и снова обратился к Елене:

– Ну что же вы молчите? Переводите вопрос.

Ведущий наконец оправился от шока и что-то тихо сказал сидящему на приставном стульчике у окна гражданину в сером костюме. Тот поспешно вскочил со своего места и, подойдя вплотную к Емельяну Афанасьевичу, дружески положил руку ему на плечо. От этого невинного жеста Емеля как-то весь сразу скукожился, затрепетал и побледнел. Смена выражений на его лице была так разительна, что её заметила даже докладчица. Она с интересом посмотрела на Лену и спросила:

– What's the matter?3

Лена к этому моменту уже пришла в себя и ответила в том духе, что на научном семинаре не принято задавать вопросы личного характера и поэтому человеку, задавшему подобный вопрос, следует покинуть аудиторию. Таковы правила. Емеля под руку с серым костюмом покинули аудиторию под заинтересованные взгляды присутствующих. Надо было спасать положение, так как молчание слишком затянулось. Никто не рисковал вызывать огонь на себя.

Роман привстал со своего места:

– Можно мне?..

Ведущий цепким взглядом мгновенно оценил степень лояльности спрашивающего. Видимо, результат осмотра его удовлетворил, потому что он утвердительно мотнул головой. Роман не стал затруднять Лену переводом и спросил по-английски:

– Do you think whether the life may exist on these dying stars?4

Лена с опаской посмотрела на ведущего. Тот сказал, видимо, не поняв вопроса:

– Переведите.

Лена послушно перевела вопрос Романа на язык, понятный большинству присутствующих, и Роман отметил про себя, что зря он выпендривался, всё равно его благой порыв не сработал. Между тем Джоселин, явно заинтересовавшись вопросом Романа и что-то тихо проговаривая про себя, начала рыться в своих записях. Наконец нашла тоненькую брошюрку – препринт новой статьи, пояснила она – и что-то на ней написала. Вслух она сказала:

– Yes, I do believe it may be so. And I'm looking for the people who are sharing my point of view.5

Подошла к Роману – благо он сидел в первом ряду – и вручила ему свою статью. После этого семинар сам собой подошёл к концу, докладчицу поблагодарили и всех присутствующих пригласили на небольшой фуршет в кабинете директора.

Роман рассмотрел подаренный препринт. На внутренней странице обложки красовалась дарственная надпись Джоселин.

Позже, в кабинете директора, Роман увидел, что Емеля сумел-таки подобраться к Джоселин с бокалом шампанского, подозвал к себе Леночку и начал атаковать гостью своими вопросами. Лена смущалась, но переводила. Джоселин, однако, отреагировала неожиданным образом: расхохоталась и начала что-то горячо рассказывать; Лена едва поспевала за ней. Роман передвинулся поближе к компании в надежде, что Джоселин заметит его – он хотел пообщаться с ней на интересующую его тему. Успел мельком просмотреть препринт, который его очень заинтересовал.

Старания Романа увенчались успехом. Джоселин что-то сказала Лене, та кивнула и, повернувшись к Роману, призывно помахала ему рукой. Емеля скорчил недовольное лицо, но – делать нечего! – ему пришлось отойти в сторону.

– Doctor Pokrovskii, – представился Роман. – If you don't mind, I would like to clear out some points6.

– Вы сами справитесь, Роман Анатольевич? Я могу идти?

– Да, конечно, Леночка. Спасибо.

Роман рассказал Джоселин, чем он занимается в институте и что именно его заинтересовало в подаренной ею статье. Насколько он понял при беглом знакомстве с препринтом, речь там шла о совершенно иной форме жизни, чем та, которую ожидают обнаружить искатели в рамках программы SETI. И критерии поиска предлагаются необычные: не обшаривать небо в надежде наткнуться на сигналы искусственного происхождения, а пытаться найти источники, которые самим своим существованием нарушают второе начало термодинамики. Роман не понял: как это? Джоселин объяснила.

Если оставить всё как есть, природа стремится перейти от состояний менее вероятных к состояниям более вероятным. Например, если собрать кучу валежника и оставить в таком положении на зиму, он постепенно сгниёт под действием дождей, снега и ветра. И уж во всяком случае, не превратится самостоятельно в шалаш. Но если вдруг на месте кучи появится нечто, противоречащее теории вероятности, – надо искать разумного нарушителя второго начала термодинамики.

Или ещё пример. Возьмём неприметную звёздочку V838 Единорога. Находится на расстоянии двадцать тысяч световых лет от Солнца. В какой-то момент блеск её начал расти. Так бывает со звёздами на пороге гибели, когда они в последний момент взрываются и разбрасывают вещество перед тем, как потухнуть окончательно или погаснуть до еле заметного тления. У этой звезды блеск тоже начал уменьшаться после взрыва, но вдруг она снова увеличила свою яркость. И так несколько раз. Учёные стали ломать головы над необычным поведением этой звезды: оно не вписывалось ни в какие теории.

А если предположить, что на звезде произошёл спровоцированный термоядерный взрыв? И не один, а несколько? Если мы уже сейчас можем уничтожить всю Землю в пламени термоядерной войны, то почему не предположить, что обитатели звёзд достигли гораздо большего могущества и могут стереть в пыль целые светила? Расчищают пространство, так сказать, под себя. Тогда всё становится на свои места: первый удар достиг своей цели, но не полностью; второй и третий вчистую доконали звезду, а вместе с ней и всё обитаемое и необитаемое пространство вокруг на расстоянии нескольких астрономических единиц.

Так же действуют пахари и сеятели, обрабатывая плугом обычное земное поле: разрыхляют пласты почвы, перемалывая сорняки и уничтожая кротовьи норы, а затем раскидывают зёрна, с нетерпением ожидая всходов будущего урожая. Звезда, умирая, разбрасывает вокруг себя химические элементы – основу будущей жизни. В молодых звёздах нет ни железа, который так нужен для образования гемоглобина, ни кислорода и углерода с азотом, входящих в состав аминокислот. И только пройдя весь свой жизненный путь до конца, массивная звезда обогащается широким набором химических элементов для зарождения новой жизни и может служить удобрением для взращивания в космосе новых цивилизаций.

Но не каждая звезда подходит для такого космического «инкубатора». Наше солнце ожидает гораздо более спокойный конец: разбухание до красного гиганта сменится съёживанием до размеров белого карлика, который выгорит постепенно дотла и превратится в ничем не примечательного чёрного карлика. Зато и время жизни у нашего солнца гораздо больше, чем у массивной звезды, рядом с которой за несколько миллионов лет просто не успеет развиться мало-мальски разумная жизнь.

Но вот наступила катастрофа и звезда взорвалась. Смертельные потоки радиации и звёздной плазмы разлетелись во всех направлениях, по близким и далёким космическим закоулочкам. Что останется на месте взрыва? Пшик? Вовсе нет. Останется та самая нейтронная звезда-пульсар наподобие того, что наблюдала Джоселин. На звёздном осколке, масса которого всего-то в полтора раза больше солнечной, жизни в нашем понимании, конечно, быть не может. Но Сеятели наверняка оставят смотрителя на маяке, чтобы звёздные корабли не заблудились в пространстве. Мигающий свет пульсаров будет озарять путь Жнецам, которые прибудут сюда через несколько сотен миллионов лет, чтобы собрать урожай. И вот такие смотрители звёздных маяков, по мнению Джоселин, обитают на пульсарах.

Роман выразил восхищение фантазией первооткрывательницы. На его вопрос о том, как отнеслись в редакциях журналов к необычной гипотезе, Джоселин смущённо ответила, что ни в одно издательство статью так и не приняли, но она издала препринт за свой счёт. Роман посоветовал ей напечатать статью как научно-фантастический рассказ и сказал, что в этом случае она соберёт более обширную аудиторию, ведь фантастику читает гораздо больше людей, чем научную литературу. Джоселин смутилась ещё больше и рассказала, что она пробовала, но в журналах фантастики её статью тоже не берут – говорят, что она написана слишком сухим научным языком. Тогда Роман осмелел и предложил ей свою помощь в качестве соавтора. Он к тому времени уже напечатал несколько рассказов в разных журналах и, как говорил его друг детства, не лишён был литературного таланта. Ну и что же, сказал Роман, что английский не его родной язык, зато он постарается придумать завлекательную фабулу, а уж Джоселин подберёт нужные эпитеты и сочные метафоры.

Пройдёт не меньше десяти лет, прежде чем в России появятся зачатки интернета. Железный занавес начнёт рассыпаться только с конца восьмидесятых, а до тех пор почтовые сообщения, и без того не отличающиеся стремительностью, будут ползти между странами со скоростью черепахи. Несмотря на это, дуэт Джоселин и Романа окажется удачным. Их рассказ будет опубликован в американском журнале «Фэнтези энд Сайенс Фикшн» и понравится любителям научной фантастики. Но не будем забегать вперёд и вернёмся к дням сегодняшним.


Глава 9. Лунные заговорщики


В магазин завезли торты с Черёмушкинского хлебокомбината. Глеб отложил несколько коробок «Полёта» в холодильник для персонала, а остальные, обычные – бисквитно-кремовые, «Сказки», «Ленинградские», «Чародейки», «Москвички» – носил в торговый зал. В зале по этому случаю толпилось народу больше, чем обычно, поэтому он не сразу обратил внимание на человека, скромно стоявшего у прилавка, хотя тот на целую голову возвышался над остальными. Человек ничего не покупал, он просто с любопытством, в котором сквозил оттенок печали, озирался по сторонам. Проходящая мимо бабуля толкнула его. Он извинился, огласив магазин глубоким басом. В этот момент Глеб занёс в зал очередную порцию тортов.

– Роман Сергеевич!

– Да, я, – отозвался человек знакомым голосом, который знатоки называют профундо. – Мы с вами знакомы?

– Кто же вас не знает! – обрадовался Глеб и процитировал ставшую знаменитой фразу из «Бриллиантовой руки»: – «Будете у нас на Колыме – милости просим!»

– Уж лучше вы к нам, – с готовностью подхватил актёр Филиппов, и оба засмеялись.

Судя по внешнему виду Романа Сергеевича, накануне он хорошо и плодотворно посидел с друзьями. А сегодня ему явно требовалось подлечиться. У Глеба на кухне после вчерашнего дня рождения осталась заначка в виде непочатой бутылки хорошего коньяка, и он решительно предложил:

– Роман Сергеевич, а пойдёмте к нам, посидим, поговорим… У меня кое-что осталось, могу вас угостить.

Филиппов заулыбался и с радостью принял предложение. Глеб откинул доску прилавка и по-хозяйски провёл артиста «за кулисы». Мимоходом он прихватил с прилавка горстку мармелада «Балтика» по рубль десять. По коридору они прошли в кухню – святая святых магазина: здесь отдыхал персонал в обеденный час, отмечались дни рождения и собирались коллективом, чтобы отметить государственные праздники и не только, и здесь же Глеб сиживал за кружечкой пивка или кой-чего покрепче в свободное от своих прямых обязанностей время.

– Садитесь, Роман Сергеевич, я мигом. – Глеб достал из своего закутка бутылку грузинского коньяка «Варцихе», выставил на стол чистые стаканы, не забыв дунуть в них для порядка. Плеснул на четверть драгоценного напитка каждому.

– За личное знакомство!

– А вас как называть, дорогой человек, спаситель мой?

– Глебом.

Выпили, закусили шоколадом. За каждую разгрузку Глебу полагалась плитка шоколада. Их у него накапливалось к концу недели несколько штук.

– Ко мне вчера приходил знакомый кинооператор, – весело прогудел Филиппов, – так мы с ним три бутылки французского распечатали. Мне он много интересного рассказал, как за границей кино снимают. У него друзей немерено, ездят, общаются. Вот вы, например, Глеб, знаете что-нибудь про съёмки программы «Аполлон»?

– Не-а, – беспечно отозвался Глеб. – Какой такой Аполлон?

– Ну как же! Помните, в шестьдесят девятом году американцы на Луну летали?

– А, ну да, ну да. У нас не так уж много об этом говорили. Напечатали пару раз в газете, и всё. По телевизору вообще не показывали.

– Так и показывать нечего было. Фантастический фильм американцы отсняли и весь мир на уши поставили. Не были они на Луне.

– Как?!

– А вот так. Всё в Голливуде отсняли, в павильоне, а выдали за реальные съёмки на Луне.

– Вы это точно знаете? А как же весь мир поверил?

Дверь в кухню приоткрылась. На пороге возник Роман.

– Извините, я не хотел мешать… Я тут забыл вчера кое-что… Книжку одну.

– О, это мой напарник! Ты не помешаешь, заходи, присоединяйся. Познакомьтесь, Роман Сергеевич. Ваш тёзка, Роман, по профессии астроном. Он нас сейчас просветит, были американцы на Луне или нет.

– А что, у кого-то есть сомнения? – Роман заинтересовался.

– Ещё какие! Вот тут данные почти из первых рук, – Глеб кивнул на Филиппова, – что их полёты на Луну – чистейшая мистификация. Съёмки в павильоне. А ты как думаешь?

Роман помедлил с ответом.

– Знаете, меня всегда удивлял тот факт, что на панорамных снимках с Луны, сделанных американскими астронавтами, не видно звёзд. Абсолютно чёрное небо. На всех снимках! Говорили о том, что звёзды не видны якобы из-за большой освещённости солнцем лунной поверхности. Как в городе ночью из-за обильной иллюминации. Но ведь можно было снять небо, стоя в тени! Через три недели после «Аполлона-11» вокруг Луны облетел советский «Зонд-7». Так вот на нём, на освещённой стороне Луны, прекрасно видны целых четыре звезды. Цветное фото. Кроме того, есть и другие несостыковки…

– Всё, всё заснято в павильоне, – пробасил Филиппов. – У них тени на снимках от предметов направлены в разные стороны, а такого быть не может, если источник света – солнце – далеко. Прожектор забыли передвинуть.

– Ну, пока они передвигают прожекторы, мы с вами накатим ещё по одной, – сказал Глеб, переводя бутылку в вертикальное положение горлышком вниз. Коньяк призывной струйкой забулькал по стенкам стаканов. Левой рукой Глеб выдвинул на середину стола блюдечко с «Балтикой». Очередная порция «Варцихе» благополучно достигла цели.

– Вкусный, – одобрил Филиппов, с удовольствием закусывая мармеладом. – Когда снимали «Бриллиантовую руку», нас таким не потчевали. Да и в рюмках у нас в «…лакучей иве» была не водка, а минералка.

– Увы, дичь предложить не могу, – пошутил Глеб.

– Да не помню я там никакой дичи! Наверное, до меня всё съели. И вообще эта дичь смахивает на «Аполлон». Чистая бутафория. Типа того, как у них флаг на лунном ветрутрепыхается.

– Да-да, я видел это фото, – подхватил Роман. – Тоже совершенно чёрное небо, Базз Олдрин стоит спокойно в Море Спокойствия, смотрит на флаг, а тот колышется, как будто под ветром. Потом Олдрин говорил, что при взлёте с поверхности флаг сдуло мощным потоком из сопла ракеты и он упал. Флагшток плохо воткнули в лунный грунт. Но при этом на снимках, якобы сделанных из модуля во время старта, никаких реактивных струй, ударяющих о поверхность Луны, не видно.

– Но они же не один раз летали, насколько я помню? – Глеб задумчиво потягивал остатки коньяка из своего стакана. – Пять или шесть раз?

– Шесть. Первый раз в июле шестьдесят девятого, а последний – в декабре семьдесят второго. И все экспедиции ставили флаги. – Роман повернулся к Филиппову. – А вы, Роман Сергеевич, почему этим интересуетесь? Увлекаетесь астрономией?

– Враньё не люблю, – добродушно пророкотал артист. – И вот чего я не могу понять: неужели никто из тех, кто в этом участвовал, так и не проговорился? Ведь в таком большом деле невозможно сохранить полную секретность!

– А ведь первые американские астронавты после полёта «Аполлона-11» очень старательно избегали встреч с журналистами и с общественностью. Все астронавты отказались поклясться на библии, что они были на Луне!

– А ты откуда знаешь? – Глеб с интересом посмотрел на Романа.

– Читал. Я английский знаю. Американец Билл Кейсинг написал книгу «Мы никогда не были на Луне». Мне товарищ привёз, который на конференции был в Штатах. Этот Кейсинг семь лет работал в фирме, которая строила главные двигатели для «Аполлона», и ушёл из неё в шестьдесят третьем году. В это время там разрабатывался ракетный двигатель для лунной ракеты «Сатурн». Но когда он увидел первые кадры с Луны, понял, что это мистификация для болванов. В этой книге он задаёт много вопросов. Например: как случилось, что восемь астронавтов погибли в несчастных случаях? Почему Вернер фон Браун уволен из НАСА?

– А кто это? – поинтересовался Филиппов.

– Это главный конструктор американских ракет. В прошлом штурмбаннфюрер СС. Даже его пришлось уволить, чтобы не разгласил тайну. Опять же, лунные камни почему-то попали в Швейцарию сразу после приземления. Нет ни одного кадра высадки астронавтов из возвращаемых капсул. Да и вообще – как они могли создать такие мощные ракетные двигатели для полёта на Луну, когда до этого целых десять лет имели проблемы с двигателями для маломощных ракет «Атлас»?

– М-да, – глубокомысленно изрёк Глеб. – Дело ясное, что дело тёмное. И что, неужели наши даже не догадывались, что это подтасовка?

– Думаю, догадывались. Более того – знали почти наверняка.

– И почему же молчали? И до сих пор молчат…

– Не знаю. Есть кое-какие предположения, но не хотелось бы о них пока говорить.

– Всё тайное когда-нибудь становится явным. Подождём – увидим. А пока… – Глеб плеснул остатки коньяка в стаканы. – За то, чтобы всегда мы были первыми!

– Ребятки, я ещё вот о чём подумал: помните, наш Юрий Алексеевич был небольшого роста? Всего сто шестьдесят пять сантиметров. И вес соответствующий. Не помню точно, но уж в любом случае не намного больше семидесяти килограммов. А теперь посмотрите на меня, дылду. – Глеб и Роман посмотрели на Филиппова. – Пролез бы я в люк лунного модуля?

– Вы, наверное, нет, но…

– И они тоже нет. Потому что все эти астронавты ихние как на подбор – стройные, высокие, статные парни. Рост сто восемьдесят сантиметров, и это при том, что каждый килограмм требовал дополнительного топлива. Что-то не верится мне в это… – Филиппов с сомнением пожевал последнюю мармеладину.

– Правда ваша, – Роман лихорадочно обдумывал ещё одно, только что пришедшее ему в голову соображение. – Я вот что ещё хочу сказать. У нас не так уж много показывали и рассказывали про все эти лунные программы, но одно я запомнил чётко: в последней американской экспедиции, «Аполлон-17», астронавт делает пробежку по поверхности Луны и еле отрывает ноги от песка. Высота его прыжков от силы десять сантиметров; ну, в крайнем случае, пятнадцать. Не может этого быть! Каждый школьник знает, что сила тяжести на Луне в шесть раз меньше, чем на Земле. Даже если учесть, что скафандр и ранец за спиной тяжёлый, всё равно они должны были прыгать как минимум на метр в высоту. И ещё. Глеб, вот ты специалист по грузам. Скажи: если бы ты нёс на спине мешок с картошкой, ну, скажем, от шестидесяти до девяноста килограммов, – именно такие были ранцы жизнеобеспечения у астронавтов – мог бы ты стоять и ходить вертикально?

– Нет, конечно. Я бы наклонялся вперёд.

– Естественно. Потому что иначе ранец опрокинул бы тебя назад. Но на видео, которые сняты на Луне, мы не видим, чтобы астронавты наклонялись вперёд! Они там везде перемещаются в вертикальном положении. – И тут Роман вспомнил, что его всегда беспокоило, когда он рассматривал кадры Земли, снятые с Луны. – И наконец ещё один аргумент, совершенно убийственный: не могли астронавты снять Землю над лунным горизонтом в том положении, как у них на снимках. Там, где сел «Аполлон-11» – это было в Море Спокойствия, не слишком далеко от центра видимой стороны Луны, – Земля для астронавтов была высоко над лунным горизонтом. Чтобы она попала в кадр, надо было сильно отклонить объектив камеры вверх; лунная поверхность при этом в кадр не попала бы!

– Мастера съёмки до этого не докумекали, а к учёным обращаться не хотели: чем меньше народу было посвящено в эту авантюру, тем больше шансов, что никто не выдаст. Но думающие люди намёки кое-какие сделали, – Филиппов взмахнул рукой и продолжал: – Вы, наверное, видели американский фильм «Козерог-1», его два года назад пустили у нас в прокат. Нет? Посмотрите, интересно. Там речь о том, что астронавты якобы полетели на Марс; на самом деле замышляется и осуществляется грандиозный обман. Весь так называемый «полёт» снимается в павильоне. Астронавты, которых мучает совесть, хотят раскрыть подлог, а за ними начинает охотиться ФБР.

– Фактически получилось разоблачение лунной программы. Теперь понятно, почему восемь американских астронавтов, участников лунной программы, погибли якобы от несчастных случаев. Честными слишком оказались.

– Ну что ж, ребятки, интересно с вами, но пора домой. – Филиппов грузно поднялся со стула и сделал широкий приглашающий жест руками: – Ну, будете у нас на Колыме – милости просим!

– Уж лучше вы к нам, Роман Сергеевич!

Все дружно рассмеялись.


Глава 10. Посёлок Кратово


Леночка Фролова заинтересовалась предложением, которое передал ей Покровский от имени Глеба. Она очень хотела собаку. Не очень маленькую. Лучше всего золотистого ретривера. Но и помесь ретривера с лабрадором тоже сойдёт. Цвет… В конце концов, цвет тоже не имел большого значения. Пусть будет чёрный. Главное, чтобы пёс был хороший. Поэтому она с удовольствием согласилась поехать с Романом в посёлок Кратово, куда, как сказал Глеб, хозяева отвезли ощенившуюся суку вместе с детёнышами.

Накануне, когда Роман забежал в магазин и стал невольным участником дискуссии, развернувшейся вокруг лунного заговора, они договорились с Глебом, что будут с Леной ждать его на станции метро «Октябрьская» в субботу.

– Значит, у голубой двери? – уточнил Роман.

– У какой двери? – не понял Глеб. – На «Октябрьской» кольцевой один выход. А мы встречаемся напротив выхода, в тупике, у арки.

– Ну да, я и говорю – у голубой двери. У этой арки верх голубой; как будто её откроешь – и появится путь прямиком в небо.

– А-а, – улыбнулся Глеб. – Ну ты и романтик! Не зря говорят, что астрономы – самые большие мечтатели.

И вот сегодня, ожидая Лену в восемь утра на станции метро «Кропоткинская» – она жила недалеко, на Метростроевской, – Роман ещё и ещё раз перебирал в памяти вчерашний разговор в магазине. Ему подумалось: да, все астрономы живут с мечтой о небе; наверное, поэтому так легко поверилось в полёты на Луну, что этого ждали, этого хотели. Пусть не мы, пусть американцы, но ведь полетели же! И зависти не было никакой… Гордость за могущество человека, за то, что дерзновенные мечты становятся былью – вот что было.

Лена появилась внезапно. Он увидел её, только когда она подошла совсем близко.

– Здравствуйте, Роман.

– Здравствуйте, Лена. Извините, задумался, не сразу вас заметил. Вам помочь? Я вижу – у вас сумка большая.

– Да нет, спасибо. Она пустая. Там переноска для щенка. И немного корма. Вы не знаете, он большой?

– Точно не знаю, Глеб говорил, что недавно вроде бы ощенилась.

– Будем надеяться, что поместится.

Подошёл поезд на «Парк Культуры», и молодые люди с трудом протиснулись в заполненный вагон. Нарядные, весёлые граждане с цветами, флажками, детьми и разноцветными шарами создавали праздничную атмосферу. Многие были с красными бантами. В вагоне царило приподнятое настроение. У одного мужчины оказался в руках аккордеон, и он начал играть хорошо известную мелодию. Вскоре подпевал весь вагон:

«Утро красит нежным цветом

Стены древнего Кремля…»

– Я тоже хотела на первомайскую демонстрацию пойти, – сказала вдруг Леночка. – Подошла к нашему секретарю парторганизации, а он говорит, что списки уже составлены и поздно что-либо менять.

Роман внимательно посмотрел на Лену. Вот кто действительно романтик!

– Ничего, мы с вами тоже хорошо проведём время. Природа, зелень, всё цветёт. С новыми людьми познакомитесь.

На «Парке Культуры» народу было ещё больше.

– Может, надо было в другой день договориться? – смущённо спросила Лена. – Празднуют сегодня все, а мы заявимся…

– Глеб сказал, что хозяева сами этот день предложили. Им виднее.

У «голубой двери» стояло много народа. Видно, не только у Романа это было любимым местом встречи. Близко подходить не стали, чтобы не смешиваться с толпой. Постояли, огляделись по сторонам. Глеб первым их заметил и помахал издали рукой.

– Здравствуйте. Лена, вы в Кратово когда-нибудь бывали?

– Не приходилось.

– А ты, Рома?

– Я тоже нет. Слышал только, что там красивые места и дача для сотрудников ЦК.

– Да. Мы с родителями, когда я был маленький, каждый год там летом отдыхали.

– У вас родители в ЦК работают? – заинтересовалась Лена.

– Отец. Работал. Но он уже давно на пенсии. Цековский посёлок на станции «42-й километр». А мы сейчас едем к моим знакомым, у которых я три года назад снимал осенью дачу. Мы с тех пор подружились.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция «Таганская», переход на Ждановско-Краснопресненскую линию, – раздался женский голос из динамиков вагона.

Глеб улыбнулся и произнёс:

– Mind the doors. The next stop is «Taganskaya». Помните Олимпиаду? Тогда я тоже в Кратово жил, но только летом. И у другой хозяйки. Очень люблю эти места. Надеюсь, вам они понравятся.

На «Таганской» народу было не так много. Все ехали в центр, а из центра поток был меньше – возвращаться с гуляний пока никто не спешил. На Ждановско-Краснопресненской линии, между «Волгоградским проспектом» и «Текстильщиками», поезд выполз наружу. Погода радовала глаз: пара облачков на голубом небе, деревья в лёгкой зеленоватой дымке. Перед «Текстильщиками» опять вползли в тоннель, а перед конечной станцией снова оказались на поверхности.

– Станция «Ждановская»! Поезд дальше не пойдёт. Просьба освободить вагоны.

– Everybody out of train please, end of the line, – прокомментировал Глеб, указывая на раздвинувшиеся створки.

Вышли на мрачноватый конструктивистский перрон, спустились по лестнице и пошли по длинному подземному переходу.

– Так, вроде нам сюда, – кивком указал Глеб на лестницу, ведущую на перрон.

На перроне первым делом отправились к кассам. Очереди практически не было – жители Подмосковья дружно заполняли первомайскую Москву. Поэтому билеты взяли легко. До Кратово билет стоил двадцать копеек. С рубля, который Глеб подал в кассу, сдали сорок копеек. Вскоре показалась электричка с надписью «47 км» на головном вагоне.

– О, как раз наша, – сказал Глеб.

Все уселись в полупустом вагоне.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Косино», – голос из динамиков был на удивление разборчивым.

– А если бы Виноградовская электричка, первая остановка была бы уже в Люберцах. Ну ничего, доедем быстро.

И тут из репродукторов вагона прозвучала очень любопытная фраза, крайне заинтересовавшая Лену и Романа:

– Будьте внимательны! По Казанской железной дороге левопутное движение поездов.

– Как-как? – переспросила Лена. – Левопутное?

– Да-да, именно левопутное. Дорогу-то эту Казанскую строил немец фон Мекк. Он и ввёл левостороннее движение по этому направлению. С той поры так всё прижилось и осталось.

Станции за окном мелькали одна за другой. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Малаховка», – прозвучало в динамиках.

– Вот она, Малаховка, знаменитая, – возвестил Глеб. – Самый популярный подмосковный посёлок. В каких только книгах и фильмах его не вспоминают! «Да он угол в Малаховке снимает», – процитировал он популярный фильм «Взрослые дети».

– Ага. А в детективах, если какой таксист или официант чаевые берёт, то обязательно дачу в Малаховке покупает, – добавил Роман.

После Малаховки время потекло ещё быстрее. Вот уже и знаменитый аэропорт Быково остался позади. А от Быково и до «Отдыха» рукой подать.

– «Отдых» – это у него только название такое, – разъяснил Глеб. – А на самом деле здесь самая что ни на есть работа кипит. Ведь это же знаменитый Жуковский, ЦАГИ, авиация. Тут то и дело истребители самые современные летают. Может и нам повезёт – увидим.

– «Отдых», следующая «Кратово».

– Ну что, встаём? Пошли на выход! – Глеб первым поднялся со скамьи. – Поскольку движение у нас левопутное, идём к правым дверям.

За спинами наших путешественников захлопнулись двери вагона, и электричка покатила в сторону конечной станции «47 километр».

– Ну что, друзья, давайте немножко подкрепимся после дальней дороги. У нас здесь замечательное кафе, которое народ называет «У тёти Клавы». Пиво у тёти Клавы просто великолепное. И бутербродики всегда свежие. А по дороге покажу вам местные достопримечательности.

– А это надолго? – засомневалась Лена. – Может, пойдём прямо к хозяевам собачки?

– Да мы быстро. Заодно заглянем в места общего пользования при кафе. Там всё очень прилично.

Лену это убедило. Молодые люди перешли железнодорожные пути и вышли на пристанционную площадь посёлка Кратово.

– Вот тут у нас магазин, – пояснил Глеб, указывая на зелёное небольшое одноэтажное деревянное строение с крыльцом. – Снабжение в нём – московское. Тут и колбаса часто бывает, и сосиски, и сардельки, и сыр, и свежая рыба, и даже мясо. А с той стороны дороги – Глеб указал рукой на двухэтажный большой каменный дом, – тоже магазин, но снабжение в нём местное, Раменское. Колбаски с сыром тут не купишь… Но зато с вином и с водкой хорошо и тут, и там. А пива в Кратове – хоть залейся. Помимо тёти Клавы ещё целых два заведения. Павильоны такие со столиками под зонтами. Закуска – бутерброды с колбаской и с килькой. Можно и портвешку на розлив попросить. А пиво везде первый сорт. Пальчики оближешь!

За этим разговором незаметно подошли к лестнице кафе.

– Девочки налево, мальчики направо. Встречаемся перед входом в зал!

За стойкой во всей своей могущественной красе возвышалась тётя Клава – женщина средних лет и величественных достоинств. Губы её пламенели подобно летнему закату. Помады она не жалела не только для губ, но и для щёк. Прямо на глазах ребят она мазнула тюбиком помады по щеке и лёгким движением руки растёрла яркую краску по коже лица, которое засияло всеми возможными оттенками.

– С Праздником вас, тётя Клава. С Первомаем! – Глеб вежливо наклонил голову.

– Что желают молодые люди? – низким грудным голосом вопросила хозяйка стойки.

– Нам по кружечке пивка и по бутербродику с сыром и с копчёной колбаской. – Глеб обратился к спутникам: – Чур я угощаю!

Возражений не последовало. Глеб выложил на стойку трёшку и произнёс сакраментальное:

– Сорок и сорок – рупь сорок. «Беломор» мы не брали, с нас, следовательно, два двадцать!

– С вас, молодые люди, рубль сорок одна, – отвечала Клавдия, но сдачу, тем не менее, выложила рублём и полтинником.

Ребята взяли кружки, тарелки и уселись за столик. Отхлебнули пива. Глеб посмотрел на Лену и понял: пиво ей понравилось, но щенок волновал её сейчас гораздо больше.

Пивные кружки, к удовольствию Лены, быстро опустели, так же как и тарелочки с бутербродами. И перед ребятами легла длинная улица Горького – местный «Бродвей». Им предстояло пройти почти два километра.

– Тут у нас живут сплошные старые большевики. Даже санаторий так называется. И дачи поэтому такие – двухэтажные, с верандами и мезонинами. Участки под полгектара.

– Да, неплохо устроился местный народ, – заметил Роман, обозревая солидные постройки за деревянными заборами.

Все участки поросли стройными и высокими корабельными соснами.

– Ну прямо сосновое царство, – заметила Лена. – Для лёгочников хорошо.

– А для сердечников, говорят, не очень, – подхватил Глеб.

Пересекли шоссе, соединяющее Кратово с Раменским.

– Вот если пойти сюда, – показал Глеб направо, – то через километр дойдём до моего детства. Дачного посёлка ЦК КПСС Кратово. У нас там был финский домик на четыре семьи. В нашем распоряжении была комната с верандой и с электричеством. И всё. Удобства – во дворе метров за сто пятьдесят, вода в колонке, колонка метров за двести. Газовая плита в кухне, а кухня метров за триста. Правда, обед можно было брать в столовой и нести домой в судках.

Свернули на улицу Яблочкова и дошагали до улицы Попова.

– Вот и прибыли, – сказал Глеб, нажимая на кнопку звонка.

На ступеньках лестницы, ведущей на веранду, показался невысокий полноватый человек с круглым лицом, на котором сияла широкая добрая улыбка.

– Глеб, дорогой, добрый день!

– Добрый, добрый, дорогой Эдуард! С Праздником! Друзья, представляю вам моего хозяина и друга – Эдуарда. Прошу любить и очень жаловать.

Эдуард открыл калитку и широким жестом пригласил всех на участок. По тропинке подошли к крыльцу и поднялись на застеклённую веранду. Удобно расположились на венских стульях.

– Я сейчас принесу щеночка, минуточку. – Эдуард снова улыбнулся и удалился в глубь дома.

Лена и Роман с любопытством осмотрелись. Посреди веранды стоял круглый стол, а вдоль стен расположились старинные, явно довоенные диваны.

– Где-то я всё это видел. Наверное, в кино, – задумчиво проговорил Роман.

– Да-да, знакомый антураж, – добавила Лена.

– Ну конечно! Эта обстановка один в один похожа на дачу доктора Иркутова из нашего детективного фильма «Дело № 306». Помню, смотрел его в пионерском лагере ещё в шестьдесят пятом году. Может, всё это и снимали здесь, в Кратово, – Глеб прошёлся по веранде, глядя в окна на кратовские сосны.

Из-за двери послышались торопливые звуки шагов Эдуарда и негромкое потявкивание.

– Какое очаровательное создание! – Леночка вскочила со стула. Она взяла щенка на руки, и он прижался к ней своим мягким тельцем.

– Нравится? – Эдуард лучился доброжелательностью.

– Очень! Спасибо большое. Расскажете, чем его нужно кормить?

– Да, конечно. Я тут вам подробную инструкцию приготовил, – Эдуард передал Лене несколько листов из школьной тетрадки в клетку, исписанных крупным разборчивым почерком.

Лена осторожно переложила щенка в переносную корзинку.

– А сыр ему можно?

– Можно, только немного и несолёный. Специи нюх у собак раздражают.

Лена достала из своей сумочки половину бутерброда с сыром, который не доела в кафе, и просунула сквозь прутья щенку. Тот смахнул сыр и благодарно завилял хвостом. Хлеб не тронул, видно, был не голодный. А сыр воспринял как негаданное лакомство.

С Эдуардом простились, как со старым знакомым. Он проводил молодых людей до калитки и даже помахал на прощание рукой. Обратный путь пролегал мимо того же кафе.

– Давайте отметим ваше приобретение, – Глеб вопросительно посмотрел на Лену. – Не возражаете? Всё-таки не часто такое случается, как покупка собаки.

Лена согласно кивнула. Роман также не возражал. В кафе Глеб повторил тёте Клаве свой утренний заказ, вернув ей те полтора рубля, которые получил от неё на сдачу. Опять расположились за столиком и с удовольствием отдали должное напитку. Щенок спокойно почивал в переноске, стоящей рядом со столиком.

– Глеб, вы, наверное, в вашем посёлке были знакомы с кем-то из большого начальства? – поинтересовалась Лена.

– Да, не без этого. У нас в соседях был дядя Костя Черненко. Тоже жил в таком же финском домике, как и мы. Его дочка дружила с моей сестрой. А у меня в друзьях был Алёша Крючков. Были мы с ним не разлей вода. Вместе в овраге курили сухую крапиву, тайком от дяди Володи катались на великах на сорок второй километр, покупали там на станции в бакалее соевые батончики «Рот Фронт». А однажды залезли в кусты за спортплощадкой и наткнулись на осиное гнездо. Так эти осы за пару минут превратили наши физиономии в воздушные шары. И бедная моя мама, которая работала в посёлке детским врачом, вылила на наши боевые шрамы целый пузырёк зелёнки!

– Вот как интересно получается: вы из такой семьи, а работаете грузчиком в магазине, – сказала Лена. – Вам не обидно?

– Тут всё дело в том, какой магазин, – отвечал Глеб. – У отца в цековском пайке подчас не было таких конфет, как у нас бывают. Шутка, конечно. Но я ещё в детстве понял, что карьера, тем более партийная или международная, не для меня. Мне и в магазине хорошо. Нас и в нём неплохо кормят. А что, вы меня осуждаете?

– Жизнь, с её взлётами и падениями, это волновая функция времени, – задумчиво сказала Лена. – И мы каждый день решаем уравнение: пойти на работу или остаться дома, встретиться с тем-то человеком или махнуть рукой, навестить родителей на выходные или посидеть с друзьями и расписать пулю.

– Вы любите преферанс? – удивлённо спросил Глеб.

– Люблю, – тряхнула белокурыми кудряшками Лена, – только расписывать не умею.

Все рассмеялись.

– И что же? Как вы предлагаете решать это уравнение? Ведь у вас есть какая-то идея?

– Я вот что думаю. Мы из своего прошлого помним не так уж много. Столько всего произошло с нами за всю жизнь, а остались в памяти отдельные яркие моменты. А я предлагаю заполнять эти пробелы как кому захочется.

– Как это? – хором воскликнули оба молодых человека.

– Очень просто. К примеру, двадцать пятого января прошлого года был пасмурный день. Вы же не помните, что было в этот день?

– Почему же, – оживился Глеб, – очень хорошо помню: я вышел из дому, поскользнулся на тротуаре и упал. Три дня потом лежал с растяжением.

– Значит, возьмите другой день, когда не помните, – не смутилась Лена. – Например, первое февраля.

– Допустим. И что дальше?

– А дальше вот что: вообразите, что в этот день вы вышли из дома, солнце выглянуло из-за тучи, запахло весной, и в этот момент вам улыбнулась незнакомая красивая девушка. Вы от неожиданности улыбнулись ей в ответ и сказали: «Какая прекрасная погода! Вы любите «Лакомку» за двадцать восемь?» Девушка ответила: «Люблю, но не в это время года». А вы ей: «Тогда позвольте в этот холодный прекрасный день угостить вас горячим кофе с пирожным «картошка». Я знаю прекрасное кафе за углом, там в это время бывает совсем мало народа». Она рассмеялась и приняла ваше предложение. Как вам такое решение прошедшего забытого дня?

Молодые люди помолчали, обдумывая. «Мне нравится», – подумал Роман.

– Мне нравится, – сказал Глеб. – Но это значит – нафантазировать, напридумывать то, чего никогда не было.

– Не было, так будет! – упрямо тряхнула головкой Леночка. – Лучше бежать по гребням волн, чем скатываться в депрессию вместе с тянущими вас на дно мутными потоками неприятностей. Помните, как у Грина? Его бегущая по волнам всегда меня волновала, простите за каламбур. А сам Грин бедствовал, ему не хватало на жизнь. И при этом сочинял такие удивительные, красивые истории!

– Молодые люди, скоро закрываемся. Мы сегодня до часу. Нам тоже отдохнуть хочется, – донёсся из-за стойки добродушный басок тёти Клавы. – Пойдите погуляйте лучше, чем в помещении сидеть. Вон солнце выглянуло из-за тучи, настоящая весна!

– Ну что ж, будем считать – хорошо посидели. Не зря же говорят, что истина в вине, – подвёл итог Роман, отодвигая стул.

– В данном случае – в пиве, – рассмеялся Глеб. – В нём тоже, выходит, правда жизни содержится.

– Кстати, «пива» на санскрите значит «вода». Очень древний архетипический символ.

– Вот это да! – Глеб с интересом посмотрел на Леночку. – Вы ещё и санскрит знаете?

– Так, изучала немного. Пришла в греко-латинский кружок записаться на курсы латыни, а там говорят: на латынь набор окончен. Есть санскрит. Хотите? Так и попала. Нас там всего три человека обучалось. Учительница очень добрая и спокойная у нас была, Наталья Владимировна. Говорила, что русский язык – это изменённая форма санскрита.

Обратный путь пролетел быстро. Глеб галантно пропустил Лену в вагоне к окошку и сам сел рядом. Роман сидел напротив и думал о том, что вот как всё хорошо устроилось: Лена довольна щенком и новым знакомством, Глебу тоже, кажется, девушка понравилась. Между ними завязался оживлённый разговор; Роман не принимал в нём участия. Он думал о том, что завтра опять поедет в Пущино. Для него праздников нет. Там дежурный сотрудник принял странный радиосигнал и просит его, Романа, помочь в расшифровке. Матери ещё надо позвонить, поздравить с праздником. Отчим, наверное, опять напился. Ему и повод не нужен. Как она там? Не допёк её ещё этот алкоголик?

Но вот уже и «Ждановская», надо выходить. Глеб предложил Лене свою помощь:

– Лена, наверное, вы устали? Давайте я помогу вам донести щенка до Метростроевской. Всё-таки он довольно тяжёлый.

– Спасибо, от вашей помощи не откажусь, – ответила девушка.

До «Кропоткинской» доехали вместе, а там пути разошлись. Глеб с Леной пересекли площадь и пошли по левой стороне Метростроевской улицы. Роман с лёгкой улыбкой смотрел им вслед: хорошо, конечно, если они подружатся; а у него на личном фронте пока не очень-то ладится.

Роман направился вверх по Гоголевскому бульвару. На скамейках старички-пенсионеры играли в шахматы, мамаши с колясками наслаждались по-настоящему весенней погодой. Роман шёл к себе в Чистый переулок и думал, что в Пущино весной хорошо. Говорят, там раздают участки научным сотрудникам. Можно построить домик, выезжать на природу.

Мысли его перекинулись на Кратово. Ему очень понравились тамошние сосны на ровно подстриженных газонах и культурные профессорские домики с верандами и мезонинами. Вот бы пожить в таком доме! М-да, губа не дура. А что, если попросить у Глеба взаймы на покупку дома? У него, судя по всему, деньжата водятся. А потом постепенно отдать. «Пожалуй, спрошу у Глеба. Ну, не профессорский, но хотя бы одноэтажный деревянный домик из тех, что видел по соседству с дачей Эдуарда, вполне по силам купить с таким заработком, как у Глеба. Надо будет поговорить с ним. Может, и правда даст… Интересно, сколько в Кратово стоит небольшой дом? Тысяч пять? Восемь? Десять?»

А Глеб, дойдя до Савельевского переулка, собрался с духом и предложил:

– Лена, хоть и не февраль сейчас, а май, но всё-таки первое число. Зато сегодня не просто пахнет весной, а самая настоящая весна. Помните, как у вас в предсказании? – Глеб улыбнулся и процитировал её слова, которые врезались в память: – «Я знаю прекрасное кафе за углом, там в это время бывает совсем мало народа». Можно предложить вам пойти со мной завтра вечером в кафе «Метелица»? Там очень вкусное мороженое подают в вазочках. Можем и кофе выпить, если захотите. Или ещё что-нибудь…

– Я согласна, – ответила Лена и зарделась от смущения.


Глава 11. Радиосигнал из космоса


Усадьба Пущино на Оке не пользовалась широкой известностью. Возможно, потому, что от Москвы до неё довольно далеко, целых сто километров. Увидеть её не так-то просто, хотя стоит она на высоком берегу Оки, имеет довольно внушительные размеры и находится почти на окраине города Пущино: имение скрыто среди леса и диких зарослей когда-то прекрасного парка, принадлежавшего к усадьбе. Вниз к Оке от усадебного дома проложены лестницы, которые ведут через парк и его центральную аллею к прудам; от дома и от прудов открывается прекрасная панорама на реку и заречные дали.

На фронтоне дома сохранились барельефы, изображающие батальные сцены и мифологических героев; лапы львов, украшавших парадный вход, до сих пор можно обнаружить в зарослях хмеля, клёнов и осин, которые первыми почему-то начинают овладевать вначале возделанными, но впоследствии заброшенными земельными участками. Деревья, окружающие здание со всех сторон, нашли себе приют даже на его крыше. Всюду кипит жизнь. Да, это так, но сама усадьба находится в плачевном состоянии. Это не помешало Никите Михалкову снять на живописном берегу Оки, в окрестности усадьбы, два фильма: «Обломов» и «Неоконченная пьеса для механического пианино». Когда-то этой музыкальной усадьбой владела дочь композитора Римского-Корсакова; здесь жил и творил её второй супруг, композитор Алябьев. Последним дореволюционным хозяином, пытавшимся перестроить поместье, стал помещик Каштанов. Теперь памятник архитектуры находится под охраной государства. Но – одно дело охранять, иногда чисто символически, а другое – восстанавливать дом, чистить пруды, приводить в порядок парк. На это требуются, помимо желания, материальные средства, и немалые; таких средств, очевидно, не нашлось, а жаль, ведь на этом месте можно было бы создать исключительно красивую и живописную композицию, не уступающую лучшим западным образцам садово-паркового искусства. Но – на западе, как известно, каждый гектар на счету, а у нас земли немерено…

Добравшись до Пущино, Роман решил пройтись по тропе вдоль берега реки и прогуляться в старом парке усадьбы. Путь пролегал мимо родника рядом с небольшим, но очень красивым водопадом. Роман любил этот родник: вода в нём была прозрачная и очень вкусная. Старинные тополя вдоль аллеи, ведущей к усадьбе, как будто только что вышли из русских сказок, подбоченились, да так и застыли, с недоумением глядя на выросшие за неполные тридцать лет здания современного наукограда.

Подойдя к проходной, Роман вспомнил, что забыл дома пропуск. Широко улыбнувшись охраннику, спокойно крутанул вертушку, чтобы пройти на территорию обсерватории, но вахтёр его остановил:

– Ваш пропуск!

Роман начал демонстративно рыться в карманах куртки, поочерёдно выкладывая на стойку перед охранником ключи, билет на автобус, мелочь в виде десятикопеечных монет. Не найдя пропуска, картинно развёл руками и виновато сказал:

– Забыл дома… Я – Роман Покровский, меня ждут в отделе радиометрии.

Мужчина строго посмотрел на Романа и спросил:

– К кому идёте?

Роман назвал фамилию сотрудника, дежурившего на отражателе. Охранник сверился со списком у себя под стеклом и позвонил по местному номеру.

– Тут к вам Покровский пожаловал. Пропуска при себе не имеет. Пропустить?

Получив положительный ответ, охранник выписал Роману временный пропуск – благо паспорт у него при себе оказался – и милостиво разрешил пройти через вертушку.

Параболический рефлектор с диаметром зеркала двадцать два метра позволял принимать радиосигналы на коротких волнах и исследовать компактные источники в сантиметровом и даже миллиметровом диапазонах. Именно в миллиметровом диапазоне и зафиксировал Андрей, дежуривший последние сутки на радиотелескопе, необычный сигнал из созвездия Девы. Просмотрев записи самописца, Роман обратил внимание на пики с длинами волн около одного миллиметра.

– Эта комбинация сигналов повторялась вчера шесть раз через каждые два часа, а потом пропала, – заметил Андрей. – Совершенно одинаковая картина. Вот, смотри, – сотрудник передал Роману вчерашние записи. – Странно, ведь обычно поглощение в воздухе на этих волнах очень велико. И они просто не проходят. Рассеиваются на неоднородностях в атмосфере. А тут – такие ясные сигналы, как будто кто-то специально настроил для нас окно прозрачности!

Рассматривая записи, Роман заметил необычную закономерность в чередовании главных пиков и следующих за ними сигналов.

– Демодулятор не пробовал применить? – Картина чередования импульсов и их интенсивность навела Романа на мысль, что импульсы были специально промодулированы, причём применён метод не только амплитудной, но и частотной модуляции.

Он вспомнил, что говорила Джоселин на лекции, рассказывая о том, как она в первый раз приняла сигнал от пульсара: «Если это было сообщение от инопланетного разума, они пользовались чертовски глупыми техническими приёмами. Сигнал был амплитудно-модулированным. Но амплитуда сигнала часто модулируется от природных, естественных причин. Если посылать сигнал на несколько световых лет, лучше пользоваться частотной модуляцией – это сделает более очевидным его искусственное происхождение».

– Нет. Ты думаешь, что?..

– Давай-ка сначала прогоним запись через конвертер частоты. Так, чтобы на выходе получить звуковой диапазон.

Андрей с удивлением посмотрел на Романа, но ничего не сказал и занялся приготовлениями.

– Готово!

Роман надел наушники и приготовился к прослушиванию…


*      *      *


Сколько времени они здесь висели? Никакой посторонний наблюдатель не мог бы в точности сказать. Время для них не имело никакого значения. Вернее, у каждого из них было свое время. Измерялось оно не секундами, годами или миллионолетиями, а идеями, замыслами и творениями. Некоторые шары висели здесь с момента Большого взрыва…

Но вот шары заволновались, почувствовав гравитационную рябь от приближающегося снаряда. Наконец-то! Сейчас они станут наблюдаемыми объектами и смогут воплотиться в новом мире. Сколько времени прошло, пока они ждали этого момента! Так скучно существовать, когда на тебя никто не смотрит. То ли дело – в присутствии кого-то, кто за тобой наблюдает. Можно взлететь в небеса, или рассыпаться на кучу мелких брызг, или растянуться в узкую нить, или… да мало ли что придёт в голову наблюдателю! Каждый из них волен поступить со своей хрустальной мечтой… то есть со своим мечтальным хрустом, как ему заблагорассудится.

Корабль с треском прорвался сквозь ткань пространства-времени в виртуальную среду, в которой шары, как новогодние игрушки, плавали на границе между явью и навью. Переливающиеся всеми цветами радуги сферы стали ментально прощупывать пришельцев, заключённых внутри летательного аппарата. Невидимые лучи проникали внутрь странников, сканировали их органы чувств и восприятия. Следовало составить полную картину предпочтений наблюдателя, определить количество акцепторов в рабочем состоянии, выяснить, с каким из наблюдателей удастся установить наилучший ментальный, визуальный или чувственный контакт. Дальнейшее – дело техники. Шары знали, как воздействовать на наблюдателя, чтобы стимулировать его активность и фантазию. А когда начинает работать воображение, остаётся только расслабиться и ждать, когда включится обратная связь. Все места в космолёте заполнены, значит, каждому шару полагается свой наблюдатель, со своим воображением, со своим миром фантазии. И что самое замечательное – среди гостей были совсем юные особи, а они так любят выдумывать!

– Ух ты! Какая красивая блестящая игрушка! – один из молодых наблюдателей как зачарованный глядел на шар, склонившийся к окну обозрения. – Чур это мой!

Шар вспыхнул от радости и потянулся к восторженному почитателю всеми своими импульсами и невидимыми лучами. Восхищённый отрок оказался внутри светлого сияния и замер там, как в коконе. Внутри шара стали происходить удивительные метаморфозы: возникали и рушились высокие башни, рыбы лазали на деревья, над океаном летали слоны и гиппопотамы, молнии били в вершины гор, из которых потом начинали струиться горячие фонтаны кипящей лавы. Обитаемые планеты, бесплодные миры, взрывающиеся сверхновые и оставшиеся после них нейтронные звёзды и чёрные дыры – плоды воображения молодого Странника были неисчерпаемы. Он не заботился о том, чтобы дать имена всем этим объектам. Разве это было важно? Главное – от симбиоза шара и детского творчества рождалось всё многообразие новой вселенной.

Но всё это было только для них двоих – для шара, выбравшего себе созерцателя, и для наблюдателя, выбравшего шар своим мечтальным хрустом. Кто из них кого выбрал первый? Как это можно было узнать? Да и надо ли? Они понравились друг другу, и теперь созерцатель творил свою вселенную, а хруст с удовольствием подчинялся ему.

Остальные хрусты тоже нашли своих наблюдателей и объединились с ними. Но, пожалуй, самые феерические преображения происходили с шаром, которого выбрал юный Странник. Фантазия его была безграничной. В какой-то момент она выплеснулась через край: шар вспыхнул и взорвался причудливым сочетанием символов и красок, затем вновь собрался воедино и устремился прочь из родильной камеры – виртуального пространства, в котором он висел испокон веков и дожидался своей очереди на воплощение с начала времён и даже раньше. Это произошло внезапно, никто ничего не понял и не успел рассмотреть, только оставшиеся шары печально захрустели и зазвенели от дуновения космического сквозняка. Рождение вселенной состоялось. Где-то в ней со временем появятся галактики, а в некоторых из них – даже возникнет разумная жизнь. Если ей повезёт и она не уничтожит себя в самоубийственном экстазе в младенческом возрасте, то сможет дорасти до цивилизации третьего типа и тоже будет посылать своих наблюдателей-творцов в Странствие для рождения новых вселенных.


*      *      *


Роман медленно снял наушники и повернулся к Андрею.

– Ну что? Что-нибудь удалось разобрать?

– Я как будто заснул… Сколько я проспал?

– Да ты что?! Минуты не прошло, как ты надел наушники. Ты, правда, закрывал глаза, но я подумал – чтобы лучше сосредоточиться.

– Я видел удивительный сон. Как будто присутствую при начале творения вселенной. И не одной, а нескольких. И был одновременно и среди творцов, и сторонним наблюдателем.

– Вот это да! Мне дашь послушать?

– Конечно.

По тому, как разочарованно напарник снимал наушники, Роман понял, что Андрей ничего не увидел и не услышал. «Всё это смахивает на глубокий гипнотический сон, – решил Роман. – Не высыпаюсь последнее время, вот и заснул от монотонных звуков».

– Ничего не услышал?

– Не-а… выходит, ты действительно заснул на минутку. Знаешь, учёные выяснили, что за несколько минут можно увидеть сновидение, в котором столько всего происходит! Целое приключение разворачивается. А ты за минуту посмотрел свой сон. Бывает.

– Я всё-таки возьму копию этой записи, покумекаю над ней немного. Сигналы-то необычные.

– Конечно, бери. Начальство сказало – оказывать вашей группе всяческое содействие и данными наблюдений делиться.


Глава 12. Арбатские переулочки


Глеб с Леной договорились встретиться у арки надвратной церкви Зачатьевского монастыря, рядом с Метростроевской улицей и бензозаправкой. Когда Лена появилась на условленном месте, Глеб уже ждал её. Молодые люди приветливо улыбнулись друг другу и поздоровались. Стоял прекрасный майский день.

– Погода нам сегодня благоприятствует, – заметил Глеб, с удовольствием оглядев почти безоблачное небо. Лёгкие белые облачка парили в синеве свежей лазури. – Роман говорил мне, что вы живёте у тёти. А где живут ваши родители?

– Они работают в Пулковской обсерватории под Ленинградом. Там же и живут. Очень удобно. А я вот захотела учиться в МГУ, хотя мама агитировала меня поступать в Ленинградский университет. Теперь, после МГУ, работаю в институте ИРА-2 вместе с Романом.

– Значит, у вас есть тётя? Прямо как в песне из нашего новогоднего фильма.

– Да-да, она меня и приютила. Собака у нас только что появилась благодаря вам, а до этого жил кот Касьян. К счастью, он против щенка не возражал, наоборот, взял над ним шефство.

– Коту мой поклон. А для вас – немного об этом монастыре. Он очень необычный. Фёдор Иоаннович, сын Грозного, был женат на Ирине Годуновой. А детей у них не было. И тогда Фёдор очень помог восстановлению монастыря после пожара, главным храмом которого была церковь Зачатия святой Анны. Они с женой надеялись, что у них родится наследник престола. Но получилось немного по-другому, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

Лене было приятно слушать голос Глеба. Нравился и сам Глеб – за словом в карман не лезет, привлекательная внешность, густые волосы и пышные по моде усы. Чем-то напоминает солиста ансамбля «Песняры».

Молодые люди вышли на Метростроевскую и свернули в Лопухинский переулок. Проходя мимо музея имени Толстого, Глеб предложил заглянуть сюда как-нибудь, но не сегодня. Лена с удовольствием согласилась. Вышли на Кропоткинскую.

– Дом Учёных, – указал Глеб на старинный особняк за красивым забором с каменными вазами. – Здесь такой роскошный буфет! – И быстро взглянув на Лену, добавил: – Не в смысле закусок, а в смысле оформления. Хотя закуски готовят отменные. И особенно кофе.

Пересекли Кропоткинскую и углубились в переулок Николая Островского.

– Этот переулок, можно сказать, исторический – он описан в одной очень интересной истории. Его бывшее название – Мёртвый. Вы Чехова любите?

– Признаться, не очень. Пессимистичный он слишком…

– Да уж, пессимизма в этой истории хватает. Сейчас мы с вами выйдем к церкви Успения на Могильцах, что в Мёртвом переулке, и подойдём к дому купца Черепова. Именно здесь жил герой одного из рассказов Антон Палыча. История эта грустная, её пересказывать не буду. Зато около этой же церкви произошло гораздо более весёлое и праздничное событие. Церковь со всех сторон окружена переулочками, вокруг неё можно спокойно описывать круги. И вот однажды наш Сергей Есенин собрался в гости к своей возлюбленной Айседоре Дункан. Она жила на тогдашней Пречистенке, недалеко от Дома Учёных. Вместе они поехали к ней домой после званого вечера у друзей в арбатских переулках. Молодые люди уселись в пролётку. Ямщик тронул, и лошадка застучала копытами по булыжной мостовой. И всё было бы хорошо, знай возчик эти места получше. А он, доехав до церкви Успения, заблудился в хитросплетениях местных переулочков и принялся кружить вокруг храма. Айседора и Сергей, увлечённые друг другом, не сразу заметили, что вальсируют на одном месте. И лишь через пяток кругов Айседора поняла, что они не приближаются к Пречистенке, и постучала по спине извозчика: «Дружок, ты нас куда-то не туда везёшь!» Впоследствии она вспоминала, что своим кружением вокруг престола храма тот извозчик фактически обвенчал их с Есениным.

Лена с большим интересом выслушала эту историю. К этому моменту свернули направо, в БольшойВласьевский. А тут и до Сивцева Вражка рукой подать.

– Лена, я здесь возвращаюсь в своё детство, – выйдя на Сивцев Вражек, взволнованно сказал Глеб. – Вот дом, – он указал рукой на большой каменный дом с высокими колоннами, увенчанный куполом. – Это Первая поликлиника Четвёртого Главного Управления Минздрава СССР. Вот здесь и прошло моё детство.

– Как это? – удивилась Лена. – Вы что, жили в поликлинике?

– Здесь работала моя мама. Она была врачом-педиатром. Принимала и в самом здании поликлиники, и ездила по домашним вызовам. А когда в моём детском саду был карантин – и позже, уже в школьные годы, после уроков – она присылала за мной машину к садику или к школе, чтобы я не болтался дома один и не объедался мандаринами. Так что накатался я на наших «ЗИМах». До сих пор помню, с каким удовольствием, сидя на заднем сиденье, крутил стекло, отделяющее водителя от пассажиров.

Лена во все глаза глядела на громаду здания, колонны и высокий забор.

– Да, в моём детстве в Пулково такого не было.

– Ну, а теперь пойдём в Калошин переулок. В нём, кстати, живёт Вицын – наш дорогой «Трус» из знаменитой троицы.

Пересекли Арбат, по которому, шурша шинами, в сторону Арбатской площади прокатил тридцать девятый троллейбус, и мимо театра Вахтангова углубились в улицу его же имени. А там уже и Калининский проспект с его бесчисленными кафе, магазинами, ресторанами и потоком машин. Свернули налево и вышли к цели своего путешествия – кафе «Метелица».

– Леночка, давайте перед мороженым выпьем по бокальчику коктейля, – предложил Глеб и повёл её не к столику, а к стойке бара.

Здесь они расположились на высоких стульях, и Глеб заказал у бармена два коктейля: себе «Привет», с коньяком и водкой, за рубль десять, а Лене – пунш за девяносто копеек. Молодые люди помешали соломинками свои напитки и с удовольствием принялись отпивать приятную освежающую жидкость. После коктейлей уселись за столик и заказали по две порции мороженого – шоколадного и пломбира. Пир был увенчан бутылкой шампанского, советского полусладкого.

Праздник удался на славу. Лена после двух бокалов шампанского была в приподнятом, слегка возбуждённом настроении.

– Скажите, Глеб, как получилось так, что вы не пошли, как отец, по партийной линии? Я думаю, у вас хорошо получилось бы, есть все данные для этого. Кончили бы институт…

– А я окончил. Педагогический институт имени Ленина, исторический факультет. Отец настоял. На лекции и семинары, правда, почти не ходил – «автоматом» ставили и зачёты, и экзамены. Но понял я, ещё в детстве, что карьера эта мне не нужна. После пятого класса был в пионерлагере от маминой работы и там меня избрали председателем совета отряда. Мне даже понравилось. Придя в шестой класс, уже сам развёл среди одноклассников бурную агитацию за свою кандидатуру. Удачную. Был избран на собрании в шестом классе единогласно на эту же должность – председателем совета отряда. После этого понял: если захочу – смогу идти дальше вверх, и никто меня не остановит. Но мне стало так скучно… На «ЗИСах» и «ЗИМах» в детстве накатался, квартира на Кутузовском большая, дача служебная в Кратово… Все блага.

– И что было дальше?

– Дальше? Две-три недели спустя – я ничего не предпринимал всё это время – ко мне подошла одноклассница и сказала: «Глеб, ты всё равно ничего не делаешь, давай негласно тебя переизберём. Ребята хотят выбрать меня». Так и сделали её председателем, даже собрания не стали проводить. Кстати, эта девочка, Ира, родилась в тот же день, что и я. Наши мамы лежали в одной палате родильного дома на улице Веснина.

– После пединститута вы не захотели пойти работать в школу?

– Упаси бог! Хоть я детей всегда любил, но в школу мне идти совсем не хотелось Лучше дворником или грузчиком. Гораздо интереснее и веселее. Особенно дворником – полчасика в день метлой отмахал и свободен. А зарплата ненамного меньше. Ну а грузчиком, вот как сейчас – и среди людей, и при конфетах.

– И что же, вас больше ничего не интересует?

– Почему же? Я, кстати, люблю астрономию, зачитывался «Детской энциклопедией», одно время даже мечтал поступить на физический факультет. Помните фильм «Гиперболоид инженера Гарина» с Евстигнеевым в главной роли? Нас, мальчишек, это всё так впечатлило! Я соорудил дома из фонарика гиперболоид, принёс в школу и всех на уроках пугал. Но на физфак не пошёл: понял, что не смогу быть научным сотрудником и сидеть всю жизнь в пыльных кабинетах.

– Ну, не все же кабинетные учёные. Вот Роман, например, – экспериментатор, часто ездит на наблюдения в Пущино и в другие обсерватории. Мне говорил, что летом собирается в Кацивели, на ЮБК. Там такой же телескоп, как в Пущино, только менее загруженный. Хочет проверить одну идею…

– Какую идею? – заинтересовался Глеб.

Лена смутилась.

– Я точно не знаю. Что-то насчёт сигнала от внеземных цивилизаций… Вы лучше у него сами спросите. Я только краем уха слышала, я же не у них в группе работаю.

Глеб задумался о чём-то, и Лене показалось, что он мыслями унёсся куда-то далеко-далеко.

– Уже поздно, – неуверенно произнесла она. – Пожалуй, мне пора. Спасибо вам большое за приятную познавательную прогулку и за угощение. Всё было очень вкусно.

Глеб медленным жестом положил свою руку на её пальчики, которыми она теребила белую сервировочную салфетку. Она вздрогнула от прикосновения, но руку не убрала.

– Вам спасибо, – проговорил Глеб необычно низким голосом, в котором сквозило неподдельное волнение. – Я очень рад познакомиться с вами. Вы мне дадите свой телефон? Можно я буду вам звонить?

– Дам, конечно, – Лена достала из сумочки маленькую записную книжку, вырвала из неё листок, достала ручку и написала телефон. – Только не звоните, пожалуйста, после десяти. Телефон стоит в гостиной, там же спит тётя, а она рано ложится спать.

– Спасибо. А вот мой телефон, – Глеб порылся в карманах своей куртки, висевшей на соседнем стуле, и нашёл бумажку с номером телефона. – Я заранее написал для вас. Возьмите, мне будет очень приятно, если позвоните. Не хочу потерять с вами связь, я такую девушку первый раз в жизни встречаю.

Лена вспыхнула, но ничего не сказала. Вышли на свежий воздух. Глеб согнул руку в локте и вопросительно посмотрел на Лену. Она с благодарностью взяла его под руку. К вечеру людей на улицах стало больше, даже в тихих и безлюдных арбатских переулках появились прохожие. Некоторые из них шли быстрым шагом – очевидно, по делам. Другие вышли просто погулять.

– Меня всегда трогают такие старенькие люди, которые через годы сохранили верность друг другу, – Лена указала на старичка со старушкой, которые шли, взявшись за руки, и о чём-то тихо беседовали. – Они такие милые. Кажется, что время над ними не властно. Я думаю, они поняли, в чём смысл жизни.

– И в чём же, по-вашему?

– Не знаю, я-то пока не дожила до их возраста.

Оба рассмеялись, но Лена не услышала веселья в смехе Глеба. Скорее наоборот: в нём послышалась ей печаль; какая-то нездешняя грусть, от которой вдруг защемило сердце. За оставшийся путь они не проронили ни слова. Между ними установилась та особая близость, которая красноречивее слов; виновато было лёгкое прикосновение друг к другу, от которого волнуется сердце и делается тревожно на душе – одновременно и радостно, и немножко больно.

Доведя Лену до дома, Глеб неохотно отпустил её руку. Она невольно отстранилась и быстро посмотрела на него, а он приобнял её за плечи правой рукой и тихо сказал, глядя в глаза:

– Я позвоню завтра, хорошо?

– Хорошо.


Глава 13. Старые знакомые


В среду пятого мая профессор Кардашевский вошёл в конференц-зал, в котором уже собралась вся его группа. Роман до сих не мог решить, говорить ему о своих ощущениях от прослушивания сигнала или нет. С одной стороны, рассказать надо бы – нехорошо утаивать информацию от своих сподвижников; с другой – вполне могут поднять на смех. Ведь Андрей ничего не увидел и не услышал, да и сам Роман при повторном прослушивании записи тоже ничего, похожего на первоначальные ощущения, не испытал. Остаётся признать, что это было случайное помутнение. «Что-то с памятью моей стало… Какие только фантасмагорические картины не привидятся в изменённом состоянии сознания! Стоп. А почему, собственно, сознание было изменено? – думал Роман. – Уж не потому ли, что я в то самое утро вспомнил о письме, которое мне Глеб передал? О спецпосланнике с планеты Росс из созвездия Девы? Я-то серьёзно к этому письму никогда не относился. Прочёл и забыл. Ну да, научно-фантастический рассказ, который мне передали по ошибке. А в то утро вдруг вспомнил. Ерунда, конечно… Но что, если это воспоминание было как пароль? Который открыл мне доступ к информации, содержащейся в послании. Причём одноразовый доступ. Поэтому в следующий раз, когда слушал запись, я ничего и не увидел…»

– Друзья, хочу рассказать вам о моей поездке в Париж, – Павел Григорьевич уютно расположился на сцене и поставил на стол кружку с кофе, которую принёс с собой. – Кто-нибудь из вас бывал в Париже? – Увидев дружное пожимание плечами и слегка саркастические улыбки присутствующих, добавил: – Да, понимаю, специальное приглашение, рекомендация треугольника, собеседование в парткоме… Не у всех получается через это пройти. Однако не переживайте, будет и на вашей улице праздник. Я тоже долгое время был невыездной.

– Павел Григорьевич, вы на Эйфелевой башне были?

– А как же, дорогой мой, первым делом туда пошёл. Поднялся на верхний ярус, обозреть, так сказать, Париж с высоты птичьего полёта.

– А Нотр-Дам, а Сорбонну видели? – посыпались вопросы.

– Нотр-Дам-де-Пари я не заметил, пока не подошёл к нему близко-близко. Соседние дома закрывают обозрение. А вот Сорбонна меня, честно говоря, вообще разочаровала.

– Как же так?

– Сам удивляюсь. Старейшее высшее учебное заведение Франции, один из крупнейших и древнейших университетов Европы, богатые и славные традиции. Но если честно, и рядом не стоит с нашим московским университетом. В Лувре был, конечно, полюбовался на Мону Лизу, на шедевры живописи и скульптуры. Белоснежный Сакре Кёр была мечта увидеть воочию – посетил, там молодые люди играли на гитарах, расположились прямо на ступеньках. Ну и, конечно, улочки, кафе, музеи, сады, парки… Но главная цель моей поездки заключалась не в этом. – Павел Григорьевич обвёл присутствующих внимательным взглядом. – В Париже есть центр Помпиду, а в нём – публичная библиотека. И вот именно туда я и стремился попасть. Я неплохо знаю французский, и мне разрешили поработать в читальном зале с книгой, которую давно искал. Эта книга называется Une misterie d'albigeois77 .

У Романа появился холодок внутри, как перед прыжком с трамплина в глубокую воду. Он весь обратился в слух.

– Книга малоизвестная, я сам о ней узнал случайно, когда просматривал статьи в научных журналах, посвящённые проблеме SETI. Начало этого проекта, как вы, наверное, знаете, было положено работой Коккони и Мориссона «Поиски межзвёздных сообщений». Эта статья опубликована в пятьдесят девятом году в научном журнале «Нэйчур». Я стал читать другие статьи этих учёных, просто из интереса. Хотелось понять, что авторов навело на эту мысль. И в одной более ранней работе нашёл ссылку на рассказ о странном событии в Провансе на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков. Сам автор книги ссылается на трактат святого Доминика, сыгравшего немалую роль в искоренении катарской ереси по приказу римской католической церкви. Катары – они же альбигойцы – пытались основать своё «справедливое царство божие» в одной отдельно взятой французской провинции. Но им это не удалось. Католики их разгромили. Специально для этого инквизицию придумали. Святая инквизиция, она такая святая…

Павел Григорьевич дотянулся до кружки, отпил остывший кофе и продолжал:

– Так вот, трактат Доминика посвящён материалам инквизиционных допросов магов и колдунов, как он называет катаров. Кстати, в переводе с греческого «катары» означает «посвящённые». За несколько лет католики истребили или сгноили в подвалах инквизиции почти всех альбигойцев, последним их оплотом оставался замок Монсегюр в глубине Пиренейских гор. С осадой этого замка связана сплошная мистика. Он держался долго, но в конце концов и его пришлось сдать. В самый последний момент четырём осаждённым удалось сбежать из замка, захватив с собой тайный предмет поклонения. Что это была за реликвия – никто не знает; считается, что по своему значению она равна святому Граалю или ковчегу завета. Как им удалось покинуть замок, тоже непонятно, потому что все подходы к нему были блокированы осаждающими.

Все слушали профессора, затаив дыхание. Роман знал историю замка Монсегюр, но ему было интересно познакомиться с трактовкой Кардашевского. Оказывается, не он один интересовался историей альбигойцев. Павел Григорьевич допил остатки кофе и продолжал:

– Таков краткий экскурс во французскую историю средних веков. Надо сказать, что Аквитания, Лангедок и Прованс в то время были очагами просвещения и изысканной культуры, самыми цветущими областями Европы, резко выделявшимися на фоне всеобщего фанатизма и невежества. Осада замка Монсегюр крестоносцами продолжалась одиннадцать месяцев, это была практически неприступная крепость. Катары могли бы удерживать её и дольше, но среди доверенных людей из местных жителей, доставлявших им воду и еду по тайным тропам, оказался предатель. За большое вознаграждение он провёл крестоносцев до самых подступов к замку.

– А что сталось с теми, кто сбежал из крепости и унёс святыню? – это спросил Михаил.

– Неизвестно. Следы их затерялись. А что касается спасённой ими реликвии, в этом и заключается суть истории, ради которой я поехал в Париж.

Кардашевский умел держать паузу. Если бы он не был учёным, наверное, стал бы артистом. И сейчас, заинтриговав всех своих сотрудников, обвёл их торжествующим взглядом; потом встал, прошёлся по сцене и завершил свой рассказ неожиданным финалом:

– То самое доверенное лицо, оказавшееся впоследствии предателем, в своём доносе упоминало некий предмет сферической формы, из которого появлялись бестелесные ангелы и вели беседы с посвящёнными. Суть разговоров он не понял, так как они велись на незнакомом языке. Запомнил только слова Virgo constellatio8 и слово, похожее на «Росс». Что скажете, друзья?

На минуту в зале повисло напряжённое молчание, а потом все заговорили наперебой:

– Инопланетяне из созвездия Девы!

– Аппарат, передающий голограммы!

– Пришельцы с землянами установили мгновенную связь!

– Ну-ну, фантазия у вас буйная, и это хорошо. Мне именно такие сотрудники нужны. А вы что скажете, Роман? Вы один молчите, как воды в рот набрали; такое впечатление, что о чём-то знаете, но боитесь сказать.

При этих словах Роман вздрогнул, как будто вышел из транса; слабо улыбнулся и кивнул.

– Да, у меня есть что сказать. Три дня назад я был в Пущино. Со мной связался сотрудник, который сообщил о необычном сигнале в миллиметровом диапазоне.

– Откуда пришёл сигнал? – быстро спросил профессор.

– От одиночной звезды в созвездии Девы. Расстояние одиннадцать световых лет от Солнца, тусклый красный карлик, масса в шесть раз меньше солнечной. Относится к классу вспыхивающих звёзд. Средний интервал между вспышками несколько суток.

– На планете вокруг такой звезды – если даже там есть планета – жизни быть не может, особенно разумной, – уверенно заявил Николай. – Я, как биолог, могу сказать, что для возникновения, а тем более развития и поддержания жизни нужны стабильные условия. Если только альтернативная биохимия… Но это уже надо обращаться скорее к фантастам, а не к учёным.

– Подождите, Николай. Мы ещё не выяснили, что за сигнал, – профессор встал и подошёл к Роману. – У вас есть с собой запись?

– Да, конечно. Вот она, – Роман достал из «дипломата» регистрограмму и подал Кардашевскому. – Мы отконвертировали сигнал по частоте и прослушали в звуковом диапазоне.

– И?..

Роман помедлил.

– И ничего интересного. Если хотите послушать, мы записали звук, – Роман извлёк из чемоданчика аудиокассету «Филипс». – Андрей, дежурный сотрудник на антенне, ничего не услышал. – Подумал и добавил: – Тоже.

– М-да, – Кардашевский с интересом посмотрел на Романа. – Давайте послушаем. А вдруг? Четыре уха хорошо, а четырнадцать – лучше. Виктор, а вы что скажете? Как можно ещё обработать сигнал?

– Можно сделать частотно-амплитудный анализ. А потом конвертировать по частоте в видимый диапазон. Но мне понадобится помощь Михаила.

– Вы хотите сказать, что мы сможем «увидеть» глазами этот сигнал?

– Почему нет? Любой диапазон энергии можно конвертировать вверх или вниз по частоте. Можно даже в инфракрасный диапазон преобразовать, и вам будет тепло или холодно при прослушивании.

– Логично, конечно, – Михаил с увлечением присоединился к идее. – Я с удовольствием помогу Виктору.

– Сколько вам понадобится времени?

– За неделю, думаю, управимся.

– Тогда на сегодня всё. А вас, Покровский, я попрошу остаться, – Кардашевский пристально посмотрел на Романа.

Когда все остальные разошлись, профессор обратился к молодому человеку:

– Рассказывайте, Роман, всё, что вы услышали и увидели.

Роман вздохнул и рассказал. Павел Григорьевич слушал внимательно, ни разу не перебивал, наводящих вопросов не задавал и только в конце спросил:

– Вы упомянули про какое-то письмо? Оно у вас с собой?

– Дома. Если хотите, принесу и покажу.

– Принесите, пожалуйста. Всё, что вы рассказали, очень любопытно. На первый взгляд складывается такая картина: с вами действительно пытаются установить связь каким-то неизвестным земной науке способом. С какой целью? Это вопрос. И почему именно с вами? А не со мной, например? Сплошные вопросы. То, что вы не рассказали об этом при всех, – правильно. Пока рано. Будем ждать и наблюдать. Не пропускайте знаки. Я думаю, они не заставят себя ждать.

– Павел Григорьевич, а как вы поняли, что я не всё рассказал?

– Увлекался актёрской деятельностью, даже служил одно время в молодости в захудалом театрике. Язык жестов, знаете ли, он о многом способен рассказать, даже если человек что-то намеренно умалчивает. Особенно если намеренно. Вы поправили на носу очки, а потом провели пальцами под нижней губой – неосознанный сигнал, что всю информацию раскрывать не собираетесь.

– Так просто?

– Кроме того, раздумывали чуть дольше, чем обычно, прежде чем ответить. В первый момент все остальные искренне заинтересовались и возбудились, а вы вели себя так, как будто вас это не удивляет. Всё просто, если уметь наблюдать. Качество немаловажное для экспериментатора.

Профессор прошёлся по сцене из конца в конец и изрёк:

– Выходит, не зря я пригласил вас в нашу группу. Возможно, через вас с нами пытается связаться внеземная цивилизация.

– С кем – с нами?

– Ну, с учёными, с жителями планеты Земля… Не исключено, что это представители того же мира, который установил в своё время контакт с альбигойцами.

– Вы верите в это? Что с ними был контакт?

– Всё указывает на это! Расцвет науки и искусства – раз; наверняка катарам оказывали помощь при сопротивлении – два; хрустальная сфера, очень похожая на шар из вашего рассказа – три; наконец, содействие в побеге – четыре. А пуще всего остального, интуиция! Я вообще считаю, что вначале приходит озарение, а потом учёный долго пытается доказать, что дело обстоит именно так, как его «озарило»: пишет уравнения, придумывает теории, обосновывает так и эдак… Так что, дорогой мой, ждём и работаем, работаем и наблюдаем.


Глава 14. В гостях у детства


Глеб, как и обещал, позвонил Лене на следующий день.

– Лена, мне очень хочется погулять с вами по моим любимым местам. Какие у вас планы на субботу?

– Восьмого мая?

– Точно, восьмого.

– Я свободна. Пока никаких дел нет.

– Отлично. Тогда давайте так: вы выходите на Арбат, садитесь на тридцать девятый троллейбус в сторону Киевского вокзала и доезжаете до остановки «Улица Дунаевского». Это уже на Кутузовском проспекте. Справа от вас будет магазин «Овощи – фрукты», потом арка, а потом художественный салон. Так что не ошибётесь. На этой остановке я буду вас ждать в одиннадцать утра. Ну как, договорились?

– Договорились. Тогда до встречи в субботу?

– Да. Буду ждать субботы.

И вот наступило восьмое мая. Погода с самого утра задалась: тепло, на небе почти безоблачно. Глеб проснулся рано, побрился. Почистил ботинки, что случалось с ним нечасто. Аппетита не было, выпил только стакан молока. Время тянулось медленно, стрелки старых настенных часов с маятником как будто заснули на циферблате. Родители занимались своими обычными делами: отец раскладывал пасьянсы, а мама вязала спицами свитер для сына. Но вот наконец маленькая стрелка заползла за цифру десять, а большая дотянулась до шестёрки. Половина одиннадцатого. Глеб накинул пиджак и обратился к родителям:

– Пойду прогуляюсь часок-другой. Зайду в магазин, куплю чего-нибудь сладенького к чаю.

– К обеду не опаздывай, – отозвалась из кухни мама.

Спустившись по лестнице с третьего этажа, Глеб вышел во двор. У соседнего подъезда уже стояла чёрная служебная «Волга» бывшего коменданта Кремля генерала Веденина. На радиаторе машины гордо красовался «МОС-овский» номер. Генерал, как всегда по субботам, собирался поехать на дачу. Проходя мимо машины, Глеб кивнул водителю. Дальнейший его путь лежал мимо родной двадцать седьмой школы. К остановке он подошёл без десяти одиннадцать. По случаю выходного дня народу на остановке не было. Чтобы скрасить ожидание, Глеб принялся расхаживать перед витринами овощного магазина. Через окна было видно, что покупателей в нём было мало, только у прилавка, где продавали картошку, стояла небольшая очередь из четырёх-пяти человек. Из полуоткрытой двери магазина сочился весьма аппетитный запах квашеной капусты.

Наконец со стороны Большой Дорогомиловской улицы важно выплыл тридцать девятый троллейбус. В проёме сложившейся гармошкой передней двери появилось улыбающееся лицо Лены. Глеб кинулся ей навстречу.

– Леночка, милая, как я рад!

Лена протянула руку, и он помог ей выйти из троллейбуса.

– Видите: вот овощной, вот арка, а вон там и художественный салон. Всё правильно! Как вы доехали?

– Хорошо, троллейбус подошёл быстро. Полюбовалась Бородинским мостом, родным МГУ. Красивые места! И Кутузовский, конечно, очень благоустроенный. Здесь я в первый раз.

– Ну вот, теперь и погуляем. Давайте начнём с первой моей школы, она как раз за этой аркой. Туда я пошёл в первый класс. Сдавал, между прочим, вступительный экзамен: читал стихотворение Михалкова «В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора, я поведу тебя в музей, сказала мне сестра…»

– Вот через площадь мы идём и входим наконец, – поддержала Лена.

– В большой красивый красный дом, похожий на дворец, – вместе закончили молодые люди и рассмеялись.

– Вот она, моя семьсот одиннадцатая школа, – указал Глеб на пятиэтажное красное здание в глубине двора. – Такие школы строили в Москве вскоре после войны. Я в ней учился всего один год. Там в классах были старинные парты с откидными досками, мы писали перьевыми ручками, макая их в чернильницы-непроливайки. На моей форме были металлические пуговицы, я носил ремень и фуражку. А рядом с нашим тридцатым домом в это время строили мою будущую школу, двадцать седьмую. Туда я пошёл уже во второй класс. И без всяких экзаменов, потому что жил с ней рядом. Но о ней позже, а сейчас вернёмся в ещё более далекое детство – конец пятидесятых годов. Для этого свернём направо, а теперь налево – в арку. И мы во дворе дома двадцать шесть. Дом этот – не что-нибудь как: сюда я ходил в ясли, а потом в детский сад. Сейчас мы увидим эти исторические окна, а пока пройдём мимо подъезда номер Один всего Советского Союза. Здесь живёт наш Генеральный, дядя Лёня. Я его так называю, потому что они с моим отцом знакомы ещё с конца пятидесятых годов, когда Леонид Ильич был Председателем Верховного Совета СССР. Тогда они вместе встречали иностранных гостей на аэродромах: дядя Лёня со стороны советской власти, а отец – со стороны партийной. Здесь же живёт Председатель нашего Комитета Глубокого Бурения, дядя Юра. Папа с ним тоже знаком с конца пятидесятых годов – Андропов был его начальником в Международном отделе ЦК. Ну, и глава славного Министерства Внутренних Дел, товарищ Щёлоков, тоже живёт в этом подъезде.

Лена с интересом слушала рассказ Глеба и внимательно обозревала окрестности.

– А вот и первые ступени по длинной образовательной лестнице, – Глеб показал на неказистое деревянное крыльцо. – Это вход в мои ясли. Смотрите, этот лозунг появился здесь тоже в конце пятидесятых годов.

Лена увидела на стене дома фразу, аляповато написанную кем-то масляной краской большими белыми буквами: «МИРУ – МИР!»

– Она уже здесь почти двадцать лет, и никто не счищает, – улыбнулся Глеб. – Ни у кого рука не поднимается. И никто команду не даёт замазать. Любим мы мир во всём мире!

– Вот здесь вход в старшую группу детского сада. Ничего здесь с тех пор не изменилось, даже соседний подъезд остался таким же. Между прочим, в нём жил Аджубей, зять Хрущёва. Я в этом детском саду начал учить английский язык и доучился до того, что принимал участие в спектакле, который записали на международном радио и транслировали потом за границу. Играл сапожника и громко стучал молотком по деревяшке, иногда вставляя отдельные английские слова.

Лена с интересом посмотрела на Глеба.

– Do you speak English?

– Yes, I do, – с удовольствием ответил Глеб. – А уж в школе – это была спецшкола – мне этим английским всю плешь проели. Как говорил знаменитый Копьетрясец: Two beer or not two beer, that is the question9.

Лена понимающе улыбнулась:

– Да, это актуально – насчёт пива.

– Мы сейчас от пива отвлечёмся и напоследок посмотрим на вход в Дом Пионеров. Именно здесь голосует Леонид Ильич. Когда берёт бюллетень в руки и идёт к урне для голосования, всегда говорит: «Я – ЗА».

Молодые люди прошли сквозь калитку металлического забора и вышли со двора дома номер двадцать шесть.

– Моя альма-матер, – Глеб подвёл Лену к невысокому непритязательному трёхэтажному строению из двух корпусов, соединённых переходом. – Там, за этими дверями, было совсем неплохо. Мы даже географию на английском учили. Этот предмет у нас вела молодая девушка, наверное, сразу после института. Мальчишки полюбили её после рассказа о Чехословакии. Точнее, о чешском пиве. Она дала ему очень высокую оценку и сказала буквально следующее: «And men, – подчеркнула слово «men» и продолжила, – like it very much»10.

– Видно, она сама была большой любительницей этого пива. А я никогда его и не пробовала, – с сожалением заметила Лена.

– У нас ещё всё впереди, – подхватил Глеб. – А сейчас, Леночка, я очень хочу пригласить вас домой. У меня дома папа и мама, они будут рады с вами познакомиться.

По внешнему виду Лены он понял, что она смущена.

– А будет ли это удобно? – тихо спросила она.

– Я знаю, что они вам будут рады. Давайте зайдём в наш «Гастроном», купим торт. Вы «Сказку» любите?

Видно было, что этот вопрос для Лены не самый главный, но она всё-таки ответила:

– Люблю…

– Тогда пошли за «Сказкой».

Молодые люди прошли мимо большой афиши кинотеатра «Киев», оставили по левую руку киоск «Мороженое» – в котором одно время работал продавцом знаменитый «А что это вы здесь делаете?» – и вошли в торцевую дверь «Гастронома». К удовольствию Глеба, на витрине стояла «Сказка», а народу было мало. Как-никак суббота. Поэтому в кассу очереди не было.

Минут через пятнадцать, пройдя по двору, они уже открывали двери подъезда. Глеб решил прокатить Лену на лифте, который быстро довёз их до третьего этажа. Молодой человек открыл дверь квартиры своим ключом.

– Мама, папа, принимайте гостей, – громко сказал он с порога.

Из глубины коридора показалась удивлённая мама.

– Мама, знакомься: это Лена, выпускница Московского Государственного Университета, молодой астроном, кандидат физико-математических наук.

Лена зарделась от смущения:

– Здравствуйте.

Мамино удивление сменилось тёплой улыбкой.

– Здравствуйте, очень приятно. Проходите, пожалуйста. Нет-нет, разуваться не надо, – добавила она, увидев попытку Лены снять обувь.

– О, Глеб, ты торт купил? «Сказку»? Прекрасно. Давай его мне, а ты приглашай Лену к себе в комнату. А вот и наш папа идёт.

В коридоре появился отец.

– Кажется, у нас гости? Весьма, весьма рад. Вас зовут Лена, насколько я слышал? А я Семён Николаевич. С удовольствием попью чаю с вами и с любимой «Сказкой».

– Ждём вас на кухне минут через пятнадцать, – добавила мама.

Глеб открыл застеклённую дверь. Лена увидела в комнате пианино, стоявшее по диагонали между двумя стенками. Слева от него двери с большими окнами вели на балкон. Лена подошла к окну и выглянула наружу.

– Можно выйти на балкон?

– Конечно. – Глеб распахнул створки. – Не удивляйтесь одеколонному аромату. У нас на первом этаже парикмахерская. Кстати, прекрасный дамский зал.

– Какой чудесный вид на Москву-реку! А что там, на другой стороне?

– У-у-у, там у нас «Камешки». Деревня не деревня, но что-то в этом роде. Прислушайтесь: может быть, нам повезёт.

И правда, с того берега как по заказу донёсся громкий крик петуха: «А-а-ааа-ааа!»

– Вот под это пение и прошло всё моё детство. Правильный петух. По азбуке Морзе выпевает букву «ю». Наверное, поэтому я и полюбил музыку и радиодело.

Налюбовавшись видом, молодые люди вернулись в комнату.

– Глеб, вы играете на фортепиано?

– Есть немного. Хотя и не учился в музыкальной школе. Хотите, сыграю вам первую часть «Лунной сонаты»?

– Хочу.

Глеб уселся на круглый вращающийся табурет и опустил руки на клавиатуру. Зазвучали первые аккорды до-диез-минорной сонаты. Лена опустилась в кресло. Глеб играл с душой, звуки лились плавно и нежно.

– Кажется, отведённые нам пятнадцать минут уже прошли, – заметил Глеб, закрывая крышку пианино. – Пойдём на кухню, нас там ждут.

Было заметно, что Лене понравилась «Лунная соната» в исполнении Глеба. Глаза у неё стали большими и задумчивыми.

– Да-да, конечно, пошли на кухню, – словно очнулась она.

На кухне вовсю пыхтел электрический самовар. На столе красовался порезанный на куски торт и стояла тарелка с бутербродами. В красивом блюде лежала целая горка мандаринов.

– Садитесь, Леночка, – сказала мама, пододвигая ей стул.

Папа на правах старшего разливал по чашкам кипяток из самовара. В чашках уже плескалась заварка.

– Ну, чаем не чокаются, – объявил папа. – Поэтому – просто так, за знакомство, Леночка!

– Значит, Лена, вы учились в МГУ? На физико-математическом? – спросила мама, опуская чашку на блюдце.

– Да. На физическом.

– А у нас там и учился, и сейчас работает мой племянник, двоюродный брат Глеба. Кажется, он уже защитил докторскую. Так что к МГУ в нашей семье отношение самое-самое положительное.

По лицу Лены было видно, что всё происходящее ей нравится. Она с удовольствием съела бутерброд с красной икрой из кремлёвского заказа, полученного ко Дню Победы, и принялась за кусок торта.

– А где вы живёте, Леночка? – поинтересовалась мама.

– На Метростроевской, у тёти.

– А ваши родители? Кто они?

– Родители у меня астрономы, работают и живут в Пулковской обсерватории. В Ленинграде я и родилась. А учиться приехала в Москву. Здесь окончила аспирантуру, защитилась. Здесь и работаю в Институте Радиоастрономии, сокращённо ИРА. Мы зовём его «Ирочкой».

– Надо же, как интересно, – вступил в разговор отец. – Глеб у нас тоже увлекался астрономией, да только потом перестал. История его заинтересовала. Только история эта его завлекла в сладкое место – кондитерский магазин…

– Папа! – укоризненно вставил Глеб. – Лена знает, где я работаю. И понимает, что не всем быть учёными. Твой папа – мой дедушка – тоже академий не кончал. И ничего, прожил достойно.

Папа не стал педалировать столь щекотливую тему и целиком погрузился в чаепитие.

Простились очень тепло. Родители Глеба вышли в коридор и поочерёдно поцеловали её в разные щёки.

– Заходите, будем очень рады вас видеть, – дружно говорили они.

Молодые люди не стали вызывать лифт и спустились на первый этаж пешком.

– Лена, давай поедем на метро, до «Кропоткинской»? Ничего, что я на «ты»?

Лена взяла Глеба под руку и по тому, как прижалась к нему, он почувствовал, что она согласна.

Арка двора тридцатого дома вывела их на прямую дорогу к метро «Кутузовская».

– Смотри, Лена, в этом овраге совсем недавно ещё была самая настоящая деревня. Вот тут была водяная колонка, а вот там стояли сараи, в которых жили поросята. И, конечно, пели петухи. Словом, вырос я в деревне, хоть и на Кутузовском проспекте.

Лена ласково взглянула на Глеба. «Деревенский ты мой», – казалось, излучали её глаза.

Расстались у подъезда Лены в Савельевском переулке. Завтрашний день – День Победы – тоже решили провести вместе.


Глава 15. Конец резидента


Прошло несколько дней. Однажды вечером, возвращаясь домой, уже издали Роман увидел, что на скамейке во дворе его дожидается Глеб.

– Ты как здесь?

– Разговор есть. Пригласишь? – Глеб искоса глянул на Романа и тут же отвёл глаза.

– Конечно, заходи. Что-нибудь случилось?

– Расскажу, не торопи.

В комнате Глеб достал из «дипломата» бутылку коньяка КВ «Варцихе» за восемнадцать двадцать и поставил на стол.

– У тебя стаканы есть?

– Найдутся. – Роман пошёл в кухню за стаканами и заодно прихватил из холодильника кусок ветчины, оставшийся от завтрака, и полбатона белого хлеба.

– Лимона у меня нет, – сказал он, ставя стаканы перед Глебом.

– Ничего, обойдёмся. И вообще, это профанация – закусывать коньяк, тем более лимоном. От лимона вкус пропадает. Ты ешь, если хочешь, а я не буду. Мне просто расслабиться надо.

Глеб плеснул золотистый напиток в оба стакана. Роман только пригубил, а Глеб свой коньяк выпил залпом.

– Раз ты такой знаток, должен знать, что коньяк залпом не пьют, а смакуют, – попытался пошутить Роман, чтобы разрядить обстановку.

– Не до условностей мне, – отмахнулся Глеб и неожиданно спросил: – Лену сегодня видел?

– Видел в буфете. А что?

– Как она?

– Нормально. Жизнерадостная такая, рассказала мне анекдот про воздухоплавателей на воздушном шаре.

– Какой?

– Летят два человека на воздушном шаре. Вдруг подул сильный ветер и унёс их в неизвестном направлении. Потом шар стал снижаться, и путешественники увидели под деревом пастуха со стадом коз. Они его спрашивают: «Где мы находимся?» Тот посмотрел вверх, подумал минутку и говорит: «На воздушном шаре». Снова подул ветер, и шар полетел дальше. Один из унесённых ветром спрашивает своего спутника: «Интересно, кто этот пастух?» – «Я думаю, математик». – «Почему ты так считаешь?» – «По трём причинам. Во-первых, он подумал, прежде чем ответить; во-вторых, он дал совершенно точный ответ; и в-третьих, его ответ был совершенно бесполезен».

Глеб невесело рассмеялся.

– Хороший анекдот. И как раз в тему. Про шар и дальние странствия. – Глеб встал, подошёл к окну, выглянул во двор: – Хорошо тут у тебя. Тихо, спокойно… – Повернулся к Роману и глухо сказал: – Мне тут надо будет отъехать… на неопределённое время. Хочу машину тебе оставить. Пользуйся.

– Куда отъехать? Зачем? – Роман не мог скрыть своего удивления. – Глеб, ты можешь толком объяснить, что происходит?

– Да, для этого и пришёл. Ну, в общем… Рома, ты помнишь, я передавал тебе письмо в коричневом конверте? Сказал, что курьер для тебя оставил?

– Помню, конечно. Странное письмо. Сначала я подумал – чья-то глупая шутка. Про спецпосланника внеземной цивилизации, который предлагал мне на них работать.

Глеб собрался с духом и выпалил:

– Так вот, это письмо от меня.

– Ну да, ты же мне его передал.

– Ты не понял. Это письмо написал я.

– Ты написал? Зачем?!

– Чтобы оценить твою реакцию. А ты никак не прореагировал, только спросил, играю ли я в нарды, и всё.

– Зачем оценивать мою реакцию? Что я, кролик подопытный, что ли?

– Не сердись. Сейчас объясню всё по порядку. Трудно мне так, понимаешь, с бухты-барахты… – Глеб поднял на Романа затравленные, покрасневшие глаза; Роман подумал, что его друг вряд ли спал сегодня ночью.

История, рассказанная Глебом, оказалась совершенно невероятной. Его рассказ выглядел настолько фантастическим, что изумление Романа вначале сменилось резким недоверием, а потом и неприятием. Судите сами.


*      *      *


В палате элитного родильного дома Четвёртого Главного Управления Минздрава СССР на улице Веснина, что рядом с Сивцевым Вражком, где рожали жёны высокопоставленных партийных и государственных руководителей, был обычный день. Только что родился мальчик, не большой и не маленький, а самых средних габаритов: и по весу, и по росту. Всё было в норме, и через неделю его маму выписали с младенцем домой, под наблюдение патронажной сестры. Папа собственноручно отнёс сына в только что полученную комнату в коммунальной квартире в центре, благо идти было пешком совсем недалеко: по улице Веснина до Кропоткинской, потом направо, а там до дома совсем два шага. Вскоре отцу дали большую отдельную квартиру в недавно построенном сталинском доме на Кутузовском проспекте, прямо на берегу Москвы-реки. Мальчик с детства имел всё, что ему полагалось: ходил в ясли, потом в детский сад и в элитную спецшколу; ездил с родителями в дома отдыха в Гагру и в Сочи; отдыхал на даче в Кратово, где бок о бок с ним обитали высокопоставленные партийные и советские деятели с детьми – там он познакомился с Алёшей Крючковым, и они вместе катались на велосипедах. Ездил с родителями на служебных «ЗИСах» и «ЗИМах», которые отцу полагались по рангу. После школы не стал увиливать от армии, а отслужил положенные два года на Севере, во внутренних войсках. Сначала был там радистом, поскольку с детства имел влечение к радиоделу, но потом, проштрафившись из-за любви к частым самовольным отлучкам, был сослан стоять на вышке при тридцатиградусном морозе и охранять «жуликов», как их называли сослуживцы.

Отслужив в армии и вернувшись в Москву, был устроен отцом на исторический факультет в пединститут имени Ленина, что на Малой Пироговке – надо же иметь диплом о высшем образовании. Но особой склонности к наукам не обнаружил, хотя с удовольствием побывал на археологических раскопках в Ростовской области – практикой после первого курса была экспедиция на курганы скифов и сарматов.

Всё это время жил в своё удовольствие, не задумываясь о цели и смысле жизни. Любил выпить с друзьями, был всегда щедр. Деньги у него водились.

Необычные события начались, когда он поступил работать грузчиком в кондитерский магазин на Кутузовском проспекте. Однажды поздно вечером по дороге домой испытал странное головокружение и вынужден был присесть на скамейку, чтобы не упасть. Закрыл глаза. Потом открыл их. И увидел рядом с собой на скамейке светящийся изнутри опаловым мерцанием шар, размером в пару раз меньше футбольного мяча. Шар вступил с ним в Контакт. Мысли рождались прямо в голове у Глеба. Ему объяснили, что он вовсе не обычный человек, каким полагал себя до сих пор, а посланный на планету Земля представитель внеземной цивилизации. Сознание его было подменено в роддоме, сразу после рождения. Но до поры до времени об этом он даже и не должен был догадываться. На него была возложена особая миссия – стать своим человеком в верхних эшелонах власти, заслужить доверие руководителей государства, чтобы в перспективе занять высшие руководящие посты и тем повлиять на развитие страны в целом. Ему объяснили, что целью инопланетного сообщества является построение во вселенной цивилизации Разума и Справедливости, в том числе и на планете, где родился Глеб. Это космическое сообщество уже давно наблюдает за событиями, происходящими на Земле. Прежние попытки воздействия на землян не увенчались успехом. Теперь тактика поменялась: инопланетяне поняли, что наиболее полно их концепции развития вселенной соответствует земная страна, которая называется Советский Союз. Ибо она тоже стремится создать общество, основанное на разуме и справедливости. И возможно, эта цель будет достигнута скорее, если во главе государства встанет посланник этого внеземного разума.

Голова у Глеба пошла кругом. Сначала он не поверил, решил, что это галлюцинация. Пройдёт. К врачу обращаться не стал – постеснялся. Контакты, тем не менее, продолжались. Ему сказали, что он не оправдал оказанного доверия и его переводят в ранг простого наблюдателя. Поручили найти человека из научной среды, которого можно было бы использовать для влияния на учёных. И тут как нельзя кстати Глеб заходит в КПЗ и встречает там Романа. Вот вам, пожалуйста, и учёный! На ловца и зверь бежит. Да ещё в придачу и астроном, интересующийся внеземными делами.

– Так что уж денег на пиво и на креветки я для тебя не жалел! Если хочешь, считай это авансом, – невесело усмехнулся Глеб.

– Да-а-а, – протянул Роман. – Ну ёлы-палы, делы! Обалдеть! Слушай, Глеб, так быстро я тебе ничего сказать не могу. А что, радиосигнал, который я слышал, тоже оттуда?

– Ну да. Это они с тобой проводят ликбез. Первая передача – рассказ о том, как возникла их цивилизация. Если ты согласишься на сотрудничество, такие передачи будут продолжаться. Поговорить они любят…

– Слушай, но мои шансы занять высокие командные посты равны нулю или около того.

– На это у них, скорее всего, надежды и нет. Будет вполне достаточно, если ты защитишь докторскую, потом пойдёшь в корреспонденты, естественно, в члены – они в этом смогут помочь, – там, глядишь, и до действительного члена дорастёшь. А оттуда и до Президента Академии Наук рукой подать. А это тоже не ус моржовый! Кстати, об усах. Неплохо бы сейчас креветочками закусить. Пойдём, прогуляемся до угла.

– До какого угла?

– До «Жигулей» на Калининском. На местном жаргоне переулок Калининского проспекта и Арбатского переулка называется «углом». Не знал? Обмоем это дело. А то «Варцихе» что-то не берёт, хотя почти двадцать рублей истратил.

– «Жигули», говоришь? Дело неплохое. Давно там не был.

По пути, когда проходили Арбатским переулком мимо писчебумажного магазина, Глеб обратился к Роману:

– Когда был маленький, с мамой как-то зашли в этот магазин. Я шёл первым. Открываю дверь – а навстречу мне сам великий Сергей Михалков. С большой связкой из пачек писчей бумаги. Я аж рот открыл от удивления. Михалкова хорошо знал по фотографиям, очень любил его стихи. А тут сам, да ещё живой! Мама говорит: «Вот, купил бумагу, теперь будет писать новые стихи».

Дошли до входа в «Жигули». Очереди не было – все, кто хотел, уже сидели внутри. Гардероб по случаю весны был закрыт, да и сдавать туда былонечего. Сразу прошли вглубь и сели за столик. Мерный гул зала, как ни странно, не отвлекал, а способствовал серьёзному разговору.

– Ромка, я тебе ещё самого главного не сказал. То, что для меня самое главное.

Но сказать самое главное не получилось – подошёл официант. Положил на стол папку с меню.

– У вас всё как всегда? – осведомился Глеб.

– Да, всё в рамках обычной программы.

– Ага, тогда так. Нам два кувшинчика пивка, по порции креветок и по рыбному ассорти, – заказал Глеб, выказывая недюжинное знакомство с «Жигулёвским» ассортиментом.

– Сделаем!

Глеб задумался и приумолк. Роману пришлось напомнить:

– Ты хотел рассказать. Что-то важное.

– Да-да. Вот тут какие дела, дружище: отзывают меня. Совсем. Хотят, чтобы навсегда вернулся. Толку от меня почти никакого, про кондитерский магазин и соседнюю «Берёзку» с «Русским сувениром» уже наслышаны, «Дом игрушки» их не интересует, шампанское из гастронома гостиницы «Украина» они не пьют, а моё содержание здесь им слишком дорого обходится. Они снабдили меня многочисленными талантами и способностями, а я не оправдал их надежд.

Официант принёс и поставил на столик два кувшина пива и две тарелки с рыбным ассорти.

– Ну, будем! – Глеб поднял кружку. Друзья отхлебнули жигулёвского из «Жигулей».

– Это, слава богу, не КПЗ, – заметил Роман, ставя кружку на стол.

– Да, вполне приличное пиво, хотя, конечно, почти в три раза дороже, – кивнул Глеб. – Но давай к моим баранам. Под икорку. Раньше я, может, и не возражал бы вернуться – там, по их словам, ты сам выбираешь себе климат, даже погоду на каждый день с точностью до одного градуса, окружающий ландшафт подстраиваешь под себя. Хочешь – ёлки, хочешь – сосны или берёзы; а хочешь – пальмы с магнолиями. Архитектуру выбираешь: хочешь – сталинский ампир, а хочешь – хрущёвский конструктивизм. Уж о напитках с закусками и говорить не приходится. Но… с Леной у нас всё по-серьёзному. Любим мы друг друга. Взять её с собой никак не получится. А жизни без неё я уже себе не представляю. Такие, брат, дела.

Запахло креветками: появился официант с двумя тарелками, усыпанными розовыми тушками моллюсков. От них струился аппетитный пар. Но по виду Глеба было очевидно, что не радуют его креветки.

– А почему эти твои кураторы проявляют именно о нас такую заботу?

– Да не только о нас. Земля для них, по большому счёту, так себе, ноль без палочки. Они считают, что мы на задворках галактики, где-то на углу вселенной.

– Ах, вот как? На углу, значит?

– Да, именно. На углу. Вселенной. А я скажу им так, – с решимостью продолжил Глеб и хлопнул ладонью по столу: – полный отчёт о пребывании на Земле я вам напишу. А потом Христом Богом попрошу: отпустите вы меня обратно. Сознание мне ваше не нужно, хочу быть просто человеком. И жить с любимой земной женщиной. Я знаю, что они добрые и никому зла не желают. И на Землю они своих посылают только с одной целью: предотвратить на планете появление агрессивной цивилизации, которая могла бы нанести урон Содружеству. К сожалению, такое уже случалось. Некоторые планеты, овладев управляемым термоядерным синтезом, возомнили себя хозяевами вселенной и стали взрывать звёзды. Чтобы такого не произошло, Содружество старается поддерживать такие страны, которые во главу угла ставят социальную справедливость, а не извлечение сверхдоходов. Как у нас в СССР.

Произнеся эту тираду, Глеб подвинул к себе тарелку с креветками.

– А как у вас с Леной? – сочувственно спросил Роман.

– Лена была у нас дома. Родителям очень понравилась. На День Победы гуляли с ней в парке Горького. На речном трамвайчике катались, ели мороженое. Словом, я с ней объяснился. И чувство наше взаимно.

– Она знает, что ты внеземной?

– Что ты! Как о таком скажешь любимой девушке? Я-то был всегда уверен, что проживу на Земле всю свою жизнь. А тут такое… Отзывают. А если не отпустят обратно, гады? Да нет, вроде не гады они. Делать нечего – придётся лететь. Предположим, меня там неделю промаринуют. А Лене я скажу так: мой приятель по археологическим раскопкам очень просил меня покопать на Дону. Какой-то интересный курган попался, смесь скифов с бронзой. А если за неделю не получится… Эх, будь что будет!

Роман вспомнил последний семинар у профессора Кардашевского, его рассказ про альбигойцев, и спросил наобум:

– Ты знаешь название своего солнца?

– Знаю. Росс. Почти что Россия. – Глеб быстро посмотрел на Романа и спросил: – Ну, что ты решил? Будешь с ними работать?

– Не знаю ещё. Надо подумать.

Помолчали. Допили пиво. Доели икру из ассорти.

– Завтра после работы договорился встретиться с Леной. Вот и скажу ей про «экспедицию». А это ведь почти правда.

Вышли из бара и пожали друг другу руки.

– Не прощаемся, – Глеб отвернулся и направился к подземному переходу, но тут же вернулся: – Да, чуть не забыл. Просили передать на словах: теперь они делают ставку на учёных, в политиках разочаровались. У них большие возможности, но нужно и встречное желание. У меня его, как видишь, не оказалось.

Глеб под землёй пересёк Калининский проспект и сел на второй троллейбус, а Роман арбатскими переулками отправился к себе в Чистый.


Эпилог


Прошёл ещё день. Утром Роман ждал Лену у института. Она вышла из троллейбуса, увидела Романа и направилась в его сторону. По лицу её Роман понял, что она провела бессонную ночь.

– Здравствуй, Лена! Ты видела Глеба?

– Да, – Лена подняла заплаканные глаза.

– Как он?

– Он улетел. Но обещал вернуться.

Роман непроизвольно посмотрел на небо. Хотя от Земли до маленькой неприметной звёздочки Росс всего одиннадцать световых лет, экзопланету вокруг этой звезды астрономы откроют только через тридцать пять земных лет. Гораздо раньше, через неполных десять лет, в стране начнутся события, которые поставят под сомнение не только исследования космоса и поиски внеземной жизни, но и само существование государства. Но обо всём этом герои нашего романа ещё не знают. Они живут, любят, работают, растят детей, надеются на лучшее будущее и верят в счастье, как и большинство граждан нашей страны.


Знаменское, 2020-2021 гг.

Примечания

1

SETI – Search for Extraterrestrial Intelligence (поиск внеземных цивилизаций).

(обратно)

2

Знаете ли вы эту формулу?

(обратно)

3

В чём дело?

(обратно)

4

Как вы думаете, может ли существовать жизнь на этих умирающих звёздах?

(обратно)

5

Да, я верю, что так может быть. И я ищу тех, кто разделяет мою точку зрения.

(обратно)

6

Доктор Покровский. Если вы не против, я хотел бы кое-что прояснить.

(обратно)

7

Тайна альбигойцев

(обратно)

8

Virgo constellatio – созвездие Девы (лат.)

(обратно)

9

Юмористически-искажённая цитата из «Гамлета»: «To be or not to be…»

(обратно)

10

Мужчины – мужчины – это пиво очень любят.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***