Океан [Роман Воронов] (fb2) читать онлайн

- Океан 2.69 Мб, 106с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Роман Воронов

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роман Воронов Океан

Весы


Уйдёшь от засухи в края, где пышный лес,

Утопленника жди в противовес.

И от потопа в горы не спеши —

Иссохнет горло в каменной глуши.


1

Открываешь утром глаза и что видишь? Навстречу тебе, прямо в грудь, летит острие шпаги, имя ей – жизненная ситуация. Твоя реакция? Делаешь шаг назад, отклоняешь корпус вправо и отбиваешь выпад. Стоп, а чем? В руках пусто, ты оказался не готовым к встрече, а сложившееся обстоятельство делает новый выпад. Снова шаг назад, и опять новый поворот корпусом. В подобном танце прошло полдня, уже болит спина, устали ноги… Да откуда ты, прячущий под широкополой шляпой с пером глаза, незнакомец, взялся? Ответ прост: ты сам вызвал его на дуэль.

2

Вспомни, дружок, как зависнув в безвременье, ты, чистая душа, листаешь Великую Книгу собственных свершений, и будь у души голова и волосы на ней, они встали бы дыбом от прочитанного. Но что ты, без головы и волос на ней, а также без рук и всего остального, можешь исправить там, даже страницы переворачиваешь не сам. Безрукий созерцатель, кузнец своего счастья без молота и наковальни, все осталось в проявленном мире: и руки, и ноги, и кузня. И вот ты, осознавший, просветлённый, вооружённый знанием, рвёшься в плотный мир. Твоё желание, оно же намерение, – закон, и Вселенная (читай: Бог) подбирает для тебя место, время и двух контрактников, которые решатся принять тебя в семью. Вон те двое в парке на скамеечке, чем не родители? Пока они целуются, тебе готовят Контракт, для Высших Сил это дело нехитрое, как и поцелуи под луной. Наконец твои родители объявляют своим родителям, что ждут тебя, и ты Здесь предстаёшь пред Богом. Тебе торжественно вручают Контракт, ты в нетерпении. Что там? Какие подвиги ждут тебя? Сколько блестящих побед уготовано одержать над врагами? Скульптурой или живописью осчастливишь ты мир? Или, быть может, Слово чудодейственное суждено тебе влить в уши людей?

Вуаля, твой Контракт на одном листе, ты слегка разочарован, но, возможно, у Бога убористый почерк. И вот он, момент истины, – в Контракте ничего, он пуст.

– Господи, – выдыхаешь ты, – как это понимать?

– Подсказка на обороте, – отвечает светящийся Любовью Бог.

Ты переворачиваешь Контракт, и на тыльной стороне прописаны Десять Заповедей.

– Господи? – вопрошаешь ты в недоумении, но у твоей матери начались схватки. Пора.

3

Родители оказались вроде бы ничего: заботятся, кормят, кривляются и корчат смешные рожи, думают, что развлекают меня. Лучше бы думали о своих Контрактах! А они их уже не помнят, зато помню я и, лёжа в коляске с пустышкой в беззубом рту, могу порассуждать на тему пустого листа примерно так: «Господь не требует от нас ничего. Он не посылает нас в каменоломни с кандалами самости на чреслах, не требует исправления шалостей-по-недоумению и ошибок-по-незнанию. Ему очевидно наше несовершенство, и значит, получая пустой Контракт, мы воплощаемся для счастья. Никаких ограничений, кроме заповедей. Перед чистой душой белая клавиатура мира и всего десять черных клавиш. Трогая белые, живёшь в потоке событий, не создающих сопротивления, прикоснулся к чёрной – и вот он, в шляпе, надвинутой на глаза, и шпагой, нацеленной в грудь. Ткань мира, энергия соединяющая, вышла из равновесия, и ты – возмутитель спокойствия, стало быть, тебе её успокаивать, восстанавливать баланс. Что же при этом делаем мы, воплощённые? Мы охотно отступаем, уклоняемся от встречи, бежим прочь, иногда весьма шустро, а возмущённая энергия меняет первоначальную деревянную шпагу и шляпу с пером на стальное копье и шлем с забралом и устраивает новую засаду. Мы, не договорившись с миром по-хорошему, вынуждены разговаривать с ним, обряженным уже в тяжёлые доспехи».

Закончив рассуждения и с удовольствием выплюнув пустышку, я сделал вывод: «А Контракт-то довольно простая штука, весы, на которые не следует класть ничего лишнего. Кстати, а что в моем Контракте?

4

Итак, вы, избавившись от памперсов и освоив горшок, стали взрослым человеком. Контракт и по содержанию, и как само понятие забыт вами, а посему, пока вы не начали совершать самостоятельные поступки, напомним вам: по возвращении в безвременье ваш первично пустой Контракт будет исписан в соответствии с вашей активностью, собственными новыми свершениями. Теперь не белый листок вложится в Великую Книгу, и, сунув её под мышку, вы отправитесь на вселенские весы «Рай – Ад». И не пытайтесь жульничать, втягивая живот. Чистая душа, с животом или без, невесома. Взвешивать будут Книгу.

Все ещё человек


Не торопись кричать «Христос воскрес».

Ещё молчит Пилат, и не сколочен крест.


Мальчик заворожённо смотрел, как пекарь ловко вынимает из печи горячие ароматные лепёшки и выкладывает их на прилавок. Воздух вокруг наполнился пашней, хлебным колосом, крестьянским потом, скрипом мельничного жернова, потрескиванием углей и оливковым духом. Все эти богатства объединил в одну лепёшку явно не человек, сам Бог, неподражаемый составитель рецептов земного счастья, простого в своём величии и великого в своей простоте, потрудился над ней.

К чему тебе, человек, стены до небес, шелка, что не сносить и сотню жизней, каменья, отягчающие пальцы и разум, когда Бог создал такое чудо, как хлебная лепёшка. Так думал юный оборванец, не отрывая глаз от быстрых пальцев пекаря, тот же, в свою очередь, поглядывал на цыганёнка, стоящего у стены напротив прилавка и давно прицеливающегося на его товар. Мальчик не ел со вчерашнего утра, обычное дело, такая судьба у сироты – грязная, одинокая, холодная и… голодная. Пекарю пора было начинать замешивать новую порцию теста. Сегодня в лавке он работал один, без помощника, и понимал, как только отвернётся, не уследит, и цыганёнок стащит хлеб. Наконец после некоторого раздумья крепость выбросила белый флаг, признав поражение. Пекарь белым от муки пальцем поманил к себе мальчишку. Тот, не веря в такую быструю сдачу цитадели, медленно приблизился к прилавку и, ткнув себя в грудь, спросил:

– Я?

Хитрый пекарь добродушно ответил:

– Ты, ты. Ну-ка, паренёк, хочешь получить, а не украсть лепёшку?

– Конечно, – мальчик радостно закивал головой.

– Вон там, за углом, живёт Мастер. Каждое утро он приходит за лепёшками в одно и то же время. Сегодня его до сих пор нет. Сбегай, узнай, что с ним. Он даст тебе денег, и ты отнесёшь ему лепёшки, а одну заберёшь себе за работу.

Не успел пекарь закончить предложение, а смышлёный посыльный уже летел по указанному адресу. Мастер жил в своей мастерской. В центре небольшого помещения стоял – святая святых! – верстак, к ночи превращавшийся в кровать. Утром трансформация проводилась в обратном направлении, через вариацию на тему стол для завтрака, если было чем завтракать. Мастер резал по дереву, все свободное пространство мастерской заполнялось либо заготовками, либо инструментом, либо изделиями.

Постучав и не дождавшись ответа, нетерпеливый посетитель вошёл внутрь. Удивительный мир открылся его взору. Фигурки знакомых животных перемежались с неведомыми ему доселе зооморфными формами. Лошади, но не обычные, а с гривами, струящимися вдоль всего хребта и длинной волной ниспадающие с крупа; верблюды о трёх горбах в виде витиеватых башенок; собаки с одним огромным ухом вместо двух; летучие мыши с перепонками, похожими на халифские опахала; двуглавые змеи; бесхвостые рыбы с узкими глазищами и множество ещё более непонятных созданий. Мальчик стоял среди этого удивительного зверинца ошарашенный, рот его не закрывался от изумления. На полках возлежали, стояли, сидели, куда-то бежали или падали человеческие фигурки. Пронзённый копьём солдат, будто живой, с искажённым от боли лицом приготовился упасть и не встать никогда, обнажённая дева, льющая на себя воду из кувшина, очень толстый человек за столом, вонзивший зубы в окорок, ангел, балансирующий на кончике иглы. Фигурок было очень много, каждая вырезана с высочайшим мастерством. Мельчайшие детали поражали воображение. Некоторые люди имели странный вид. Гладкие, отполированные головы с неестественно выпученными глазами, обряженные в удивительные одежды, вроде бы специально нацепившие себе чаны и обмотанные змеями, или с короткими руками и чрезмерно длинными ногами.

За спиной скрипнула дверь, и не успел незваный гость обернуться, как раздался ещё один скрип, голос вошедшего:

– Нравится?

Вздрогнув от неожиданности, юный посетитель мастерской показал пальцем на уродца с паучьей головой, от которой свисали четыре тонких отростка конечностей, и выпалил:

– Да, вот этот.

Мастер, а это был он, подошёл к полке, посмотрел на «паука», почесал бороду и коротко сказал:

– Сириус.

– Что? – не понял мальчик, но старик будто не слышал вопроса.

– С чем пришёл ты ко мне, интересующийся неземными созданиями юный босяк.

– Пекарь спрашивает, отчего вас сегодня не было в лавке, и обещает мне лепёшку, если я принесу ему вести и деньги от вас.

– Понятно, значит, юного босяка, всё-таки интересуют вполне земные заботы. Вот тебе три монеты. Две отдашь пекарю, а одну оставишь себе, чтобы завтра не красть, а купить себе хлеб.

Цыганёнок, не веря своим глазам, схватил деньги и ринулся к двери.

– Я мигом! – прокричал он на ходу, но возле двери остановился. – Мастер, а можно мне этот… Сириус? Я куплю… – и он протянул свою монету.

– Бери так, – улыбнулся старик и, сняв «паука» с полки, протянул мальчику.

Никогда цыганёнок не бегал так быстро, даже когда удирал от разъярённых торговцев, уличивших его в краже. Три лепёшки под мышкой и заветный Сириус за пазухой не мешали ему перемещаться по улицам города с умопомрачительной скоростью. На обратном пути, у самой двери в мастерскую, запыхавшийся спринтер споткнулся о камень и полетел на землю, широко раскрыв глаза и так же широко растопырив руки. Лучшие творения Бога, горячие лепёшки, слегка смягчили удар, но не спасли «паука» – его тонюсенькие лапки отлетели от головы и переломались окончательно. На грохот падения дверь отворилась изнутри и вышедший на улицу Мастер, оценив положение, произнёс, еле сдерживая смех:

– Вот вам первый совет, юноша. Не торопитесь, когда вы счастливы, поспешностью вы крадёте счастье у себя.

Мальчик, отряхиваясь от пыли и потирая ушибленное колено, недоверчиво спросил:

– А почему я не могу быть счастлив всегда?

– Абсолютно счастлив только Бог, ты же все ещё человек, и когда крупица счастья попадает в твои руки, остановись и насладись им. Ничто не вечно.

– Я сломал Сириус и испортил хлеб, – цыганёнок показал на обломки лепёшек и фигурки.

Мастер взял в руки голову «паука» и, улыбнувшись, сказал:

– Во время брачного периода они сами так делают, – и поднял глаза к небу, – а лепёшки… Лепёшки хоть и в пыли, но вполне съедобны.

Старик и юноша сидели за верстаком, с которого наспех смахнули стружку и сдвинули в сторону инструмент. Лепёшки оказались блаженством гурмана, недаром их создал сам Бог. За трапезой разговорились.

– Мастер, а что за звери в твоём зоопарке? Откуда они?

– Они из моих снов, на земле ты их не встретишь.

– Ты выдумал их сам?

– Я видел их во снах. Разум ничего не выдумывает, он только фиксирует, придумывает Бог. Отсюда второй совет – не награждай разум тем, что ему не под силу, то есть Созданием, но не лишай разум его силы, Проникновения. Ты не можешь творить до тех пор, пока ты все ещё человек, но ты можешь проникать ограниченным разумом в неограниченные пространства, пусть ты при этом все ещё человек.

– Мастер, я видел на полках странных людей, не похожих на нас. Они тоже из твоих снов?

Старик стряхнул крошки с бороды, со «стола» и, взглянув на собеседника, заодно и с его подбородка.

– Одного из них ты провёл через брачный обряд, правда, без его на то согласия, – он засмеялся. – Да, они живут в моих сновидениях. Например, твой «паук» в одном месте с бесхвостой рыбой.

– И где это место? – глаза мальчугана горели огнём познания и странствий.

– Их дом виден только ночью. Если останешься, то под верстаком, на куче стружки найдётся местечко для любопытного босяка, а не забудешь разбудить меня в полночь, так узнаешь, где живёт паук-Сириус.

– Мастер, – цыганёнок от радостного возбуждения не мог усидеть на месте, – расскажи мне ещё что-нибудь!

– Что ты хочешь знать? – спросил старик, беря в руки заготовку.

– Не знаю, – признался мальчик. – Что-то ещё.

– Я тоже не знаю, что буду делать с этим куском дерева, но я беру в руки нож и прикасаюсь к нему, а дерево само говорит лезвию, как и куда двигаться. Я просто их соединяю. Если хочешь знать о чем-то, спрашивай об этом, но не спрашивай того, что тебе надо бы знать. Вот мы и подошли к третьему совету. Истина – это сама река, а не остров, к которому она несёт. Любой остров в потоке Истины есть ложь, затрудняющая движение. Абсолютную Истину не постичь, пока ты все ещё человек, но к Истине можно идти, даже если ты все ещё человек.

Мальчик сел в угол и до самого вечера, не шелохнувшись, наблюдал, как из куска сандалового дерева появилась знакомая физиономия «паука», а рядом ещё одна, поменьше. Солнце село, и Мастер заканчивал работу при свете свечи. Цыганёнок достал из кармана своего «паука» и положил рядом с двумя новыми фигурками.

– Они семья? – с надеждой обратился он к Мастеру.

– Мы все одна общая семья, – ответил старик. – А теперь пора на покой, мой юный друг.

– Я разбужу вас в полночь, Мастер, – пообещал мальчик и забрался на стружку.

Над ним, на верстаке, кряхтел, устраиваясь, странный человек, говорящий загадками и раздающий советы, в которых цыганёнок не понимал ни слова, но от которых мурашки бежали по телу. Наконец старик затих. Мальчик же так и не сомкнул глаз до тех пор, пока луна не показала обнажённый краешек себя в окно. Полночь – с точностью до минуты определил ночной воришка и выбрался из-под верстака. Старик лежал неподвижно.

– Мастер, – прошептал мальчик. – Мастер, пора, – он тронул старика за руку, ладонь была холодна.

Мастер ушёл в свои сны, к трёхгорбым верблюдам и бесхвостым рыбам. Цыганёнок посмотрел в окно, в сердце ночного неба выделялись три ярких звёздочки в ряд, близко друг к другу.

«Тоже семья», – подумал заплаканный мальчик и опустил взгляд чуть ниже. Там сияла голубая звезда, самая яркая на небе.

– Сириус, – сказал он сам себе, подошёл к верстаку, взял нож, первую попавшуюся под руку заготовку и соединил их…

Выбор


Отлична Истина от представления о ней,

Как Свет Творца от лика на иконе.


1

С утра повалил снег. Сидя у окна, я смотрел на причудливый танец снежинок, успокаивающий, медитативный, погружающий сознание в сон наяву, и вообразилось мне, вдруг я – Создатель. Вот они, мириады существ, различных по форме и размеру, каждое со своей судьбой-траекторией, но все они суть вода, одно из её агрегатных состояний. Они равны в своём начале, в своём естестве, они есть Одно, как не хвастайся неповторимым кристаллическим узором.

Я как Создатель открыл окно и, набрав снега в ладони, слепил снежок – вот вам и целая планета. В ней, наверное, уместилось миллиардов семь снежинок. Полюбовавшись на своё творение, я запустил планету во вселенную. Снежок долетел до забора, ударился о него и разлетелся на куски. Бац – планета прекратила своё существование. Причина в снежинках? Нет, во мне, я не дал им свободы выбора. Сейчас слеплю новую, да такую… А какую? Я задумался.

2

– Чего ты хочешь, Адам?

– Я хочу ходить.

– Ты умеешь ходить, ходи.

– Я хочу ходить где пожелаю.

– Весь Сад в твоём распоряжении.

– Я хочу ходить не только в Саду, я хочу посмотреть, что за Стеной, хочу чего-то ещё, кроме Сада.

Господь ласково смотрел на своё дитя, Он, конечно же, знал, чего хочет Адам.

– Это называется Свободой, ты желаешь иметь Свободу, но Свобода, как и все, имеет цену, Адам.

Первочеловек оглядел себя и сказал:

– Отец, на мне нет ничего, я наг. О какой цене ты говоришь?

– За стенами Сада нет ничего, пока там нет тебя. Мир вне Сада будешь творить ты сам и твои потомки. Этот мир и будет ценой твоей Свободы и Свободы твоего потомства. Каким он будет и нужен ли он тебе, решай. Это первая твоя свобода – свобода выбора. Прими её и прочувствуй.

– Я подумаю, Отец! – воскликнул окрылённый Адам и улёгся под древом.

Господь посмотрел на Змия, спускавшегося по ветвям вниз, к Адаму, и отвернулся.

3

– Тот, кто примет на себя имя Иисуса Христа, а вместе с именем взвалит на плечи свой Крест, и с Крестом сим понесёт Слово Моё, да предстанет предо мной.

– Вот я, Отче, стою пред Твоей Славой в смирении.

– Готов ли ты, дух, принять Волю Мою?

– Да, Отче, в смирении.

– Знаешь ли ты, зачем идёшь и что ждёт тебя?

– Да, Отче, и принимаю это в смирении.

– Сын Мой, дарую тебе свободу выбора отказаться от Пути предначертанного.

– Я принимаю, Отче, дар Твой в смирении и… Я подумаю. Подумаю о том, кто заменит меня, если, воспользовавшись даром Твоим, откажусь, и даруешь ли Ты, Отче, свободу ему.

4

Палец удобно лежал на курке «костореза». Я не смотрел в прицел, это не имело смысла. Нашу четвёртую роту пулемётчиков, расположили на краю глубокого лога ещё с утра. И с утра же в лог сгоняли людей. Их были сотни, может быть, тысячи. Эти несчастные напоминали нескончаемую чёрную реку. Наверное, так выглядит Ахерон, думал я, и даже если не так, то мы все – и те, кто в овраге, и кто наверху – сейчас в аду.

Почему-то вспомнилась мама, обожавшая Гёте, вечно с томиком в руках и застывшим, отсутствующим взглядом.

«Сынок, – любила повторять она, – честь, это не гордый подбородок и начищенная обувь. Кстати, неряха, не забывай о каблуках, они должны безупречно блестеть, быть может, безупречнее мысков. Так вот, честь – это твой выбор, последствия которого сохраняют твою честь. Не теряй её, мальчик мой, никогда».

Подъехала последняя машина с пленными, борт открылся, и на землю повалился человеческий материал, по решению командования непригодный для использования. За спиной прозвучал голос обер-лейтенанта:

– Стрелять по команде.

Мой заряжающий расправил ленту и открыл запасной магазин.

«Я подумаю», – мысленно ответил я обер-лейтенанту.

5

Господь повернулся к Адаму, едва Змий успел убрать ядовитый язык от его уха.

– Что же ты решил, Адам?

– Змий расписывает свободы мира за стеной, – начал Адам.

– Мне ведомо, что говорил тебе Змий, – ласково остановил Адама Господь. – Что думаешь ты?

– Если я останусь здесь, в Саду, подле Тебя, что будет дальше?

– Путь твой будет лёгок, но долог, так живут тысячи планет. Я наблюдаю их в безвременье, и самопостижение напоминает неторопливые воды, несущие путешественника к цели так медленно, что он успевает замечать мелкие детали, но главное становится недостижимым.

Адам поднялся с шелковистой травы и сорвал яблоко. Он повертел его в руках, а затем резко надкусил.

Господь утвердительно покачал головой.

– Ты выбрал бурный поток, летящий с вершины горы по каменистому руслу в долину, даруя жизнь всему окружающему, успокоив кипящие воды там, внизу. Путь твой будет тернист, но быстр и во благо других. Ты выбрал, благословляю тебя.

Господь отвернулся, и Райские Врата распахнулись.

6

– Твоё решение, Сын Мой?

– Отче, я принимаю имя Иисуса.

– Готов ли ты быть преданным близкими тебе людьми? Готов ли ты к телесным мукам? Готов ли ты к тому, что испытанием Моим будет абсолютное одиночество твоё, доселе людям неведомое?

– Да, Отче, я готов к этому.

– Я спрашиваю тебя ещё раз. Готов ли ты, Иисус, к тому, что именем твоим, как щитом, будут прикрываться в веках убивая, грабя, запутывая и обманывая, и на щите сем всегда будет намалёван крест, тот самый, что понесёшь ты, Сын Мой, Иисус?

– Да, Отче, я готов, ибо Ты уже дал мне свободу решить, а давать ли её другому ещё решаешь. Я же во Славе Твоей Любви возлюбил ближнего, как самого себя, и не допущу его к таким испытаниям.

– Ты готов, Иисус, иди и не сомневайся, что Я рядом, даже когда рядом меня не будет.

7

Я не смотрел на людей в овраге. Под страхом смерти я не смог бы посмотреть им в глаза. Овец привели на убой, но кто привёл? Разве не такие же овцы, безропотно подчинявшиеся приказу?

– Огонь! – прозвучало в ушах, как удар плетью по спине.

Я задрал ствол вверх и длинной очередью срезал верхушки берёз, видневшихся за оврагом. Опять вспомнилась мама.

«Никогда не роняй чести, сын. Оброненная честь, как потерянные ключи от дома: ты, стоя у своей двери, будешь вынужден просить или ждать кого-то, кто откроет её для тебя…»

Меня спихнули в овраг. Скатившись, я ударился о тело убитой женщины, рядом с ней лежала девочка, ещё женщина, ещё и ещё, старики, мужчины в штатском и военнопленные. Растерзанное Адамово племя, часть которого, пока сытое и живое, взирало сверху на содеянное с усмешкой.

«Не роняй чести, мальчик», – голос мамы стучал в висках в унисон с сердцем.

Я встал на ноги, застегнул верхнюю пуговицу ефрейторского кителя и повернулся к соотечественникам. Обер-лейтенант лично улёгся за мой МГ. И вдруг рядом с собой я услышал слабый голос. Ко мне обращался старый еврей, раненный в грудь и шею. Я не понимал его, но он протягивал руку, и по жестам стало ясно, он хочет встать рядом. Я помог ему подняться и обнял его. Обессиленный, он не держался на ногах самостоятельно. Старик обнял меня в ответ. Среди нескольких тысяч убитых и раненых, лежащих вповалку друг на друге, двое, немец и еврей, приготовились встретить свою судьбу. Обер-лейтенант прицелился и нажал курок.

8

Мои размышления прервал человек, идущий вдоль забора. В его неторопливой походке было что-то знакомое, необъяснимо родное, привычное глазу и разуму. Человек остановился возле осколков моей планеты. Рассматривая следы катастрофы, он взглянул в мою сторону и, склонившись, начал собирать комки снежка.

«А вот и ещё один Создатель!» – подумал я, с интересом наблюдая за его работой.

Человек соединил собранные куски в снежок-планету, повертел его в руках и, снова взглянув на меня, запустил снежок в мою сторону. Восстановленная планета, повторив уже пройдённый путь во вселенной, прилетела мне в руку. Поражённый, я посмотрел на нового Создателя, но у забора было пусто, следы в снегу заканчивались на том месте, где раскололась моя планета. Снегопад прекратился.

Деньги любят кровь


Допустим, вы разорившийся идальго, оставивший на сарагосских равнинах безутешную мать и прикованного к постели отца, погрузились с пятью сотнями таких же искателей приключений на корабли короля Фердинанда, и ветром, благословлённым Папой, вас принесло в Новый Свет. Сто дней с жаждой золота в сердце и алебардой в руке вы расчищали себе путь среди джунглей и аборигенов – и вот он, Золотой Город, перед вами. Рука тянется к благородному металлу, рот расплывается в блаженной улыбке, но стрела между лопаток прерывает эту идиллию. Ваш земной Путь закончен.

Сейчас вы в центре огромной Сферы, ваша одежда исчезла. Кстати, вместе со стрелой и волосяным покровом. Под ногами нет никакой опоры – вы висите, как муха в паутине, только паутина эта невидима. Сфера изнутри «выложена» множеством зеркал, в которых вы видите себя со всех сторон, но вам кажется, что кто-то смотрит на вас через них. Голос внутри вас вопрошает: «Скольких лишил жизни, помнишь ли, а ведь то дети Божьи и жизнь их в Его промысле? И всякая кровь, тобою пролитая, твою кровь отяготила. Что передал ты дальше, осознаешь ли?»

Вы согласны со всем, потому что в зеркалах видите глаза убиенных, всех до одного, а в венах чувствуете утяжеление, будто и не кровь там, а свинец. Стыд ваш становится уже не физическим, а какого-то более высокого порядка – вы смотрите на себя извне, через одно из зеркал, и слезы ваши столь обильны, что заполняют Сферу, и, почти захлёбываясь в них, вы благодарите Создателя о мудрости Его и предусмотрительности, ибо не дал вам семьи и потомства.

Голос внутри уже через толщу слёз отвечает за Создателя: «Ты провёл одну ночь с туземкой против её воли и передал ей семя своё. Она же по своей воле семя это приняла и оставила. Кровь твоя пошла в мир, с тем и пребывай».

Ваше осознание утягивает вас в соответствующий мир воспитания. Сфера лопается как пузырь.

Мы сидели на облаке и смотрели вниз. Под нами разворачивалась очередная земная драма. Сын Божий с негативной аурой, орудуя приспособлением, продирался сквозь густую растительность к ритуальным постройкам. Другой Сын с такой же аурой неспешно двигался за ним на расстоянии. Первый о существовании второго не подозревал и, когда выбрался из зарослей, сразу же бросился обниматься со стенами храма, облицованными пластинами из жёлтого металла. Тем временем второй, используя своё приспособление, погасил его ауру.

– Зачем им это? – спросил меня мой спутник.

– Эволюция, – ответил я.

– Никакой, – возразил он мне. – Вспомни братьев, Каина и Авеля, сколько времени прошло, ничего не изменилось. Счастливчик уже поднимается, пойдём смотреть на его слёзы.

– Нет, пойдём смотреть на его кровь, – буркнул я в ответ.

Мы пропустили к Сфере прямых контактёров и только потом заняли свободные ячейки, а после процедуры принятия души в Сферу снова уселись на облако.

– Что скажешь? – поинтересовался сосед.

– Насчёт эволюции ты прав, – согласился я с ним. – Деньги в крови на треть.

Наше облако стало медленно таять, а с ним и мы…

Предположим, теперь вы священник небольшой церквушки полузаброшенной мексиканской деревни милях в двадцати от Акаюкамы. У вас семья, супруга и десятилетняя дочь, скромный приход и соответствующий ему доход. Вы строго распределяете пожертвования на нужды церкви по статьям расходов и оставляете себе предписанную десятину. Вы бедны. Мысли ваши заняты латанием дыр. Читая воскресную проповедь, вы считаете прихожан в церкви, и Бог в ваших словах прячет под одеждами счёты. Понимая это умом, вы страдаете сердцем, но неодолимая сила всегда возвращает вас в это состояние. Однажды, покопавшись в церковных бумагах, вы находите упоминание о своём предке – конкистадоре, и слабый луч осознания чего-то проскальзывает в вашей душе. Но ей пора домой, ваше время вышло, и вы, священник, зовёте к себе другого священника.

Небо над Акаюкамой не часто затянуто тучами, в основном здесь светит солнце, и даже одинокое облако – редкость. Но мы нашли такое и теперь наблюдали с него, как один Сын Божий с нейтральной аурой и крестом на груди спешит к другому, лежащему на кровати, тоже с крестом, но с отрицательной аурой, которая сжалась до размеров горошины.

– Ему не успеть, больно грузный, а ещё подниматься в гору, – констатировал мой сосед по облаку, глядя на взмокшую макушку первого.

Я пригляделся к лежащему, его ауры уже не было, и серебристая струйка потянулась наверх.

– Всё, – сказал я, – Пойдём к Сфере.

– Не торопись, – отозвался сосед. – Народу будет немного, праведник почти не грешил. Ни убиенных, ни обездоленных, ни обворованных, может, даже не промочит ног.

– Посмотрим на его кровь, – опять буркнул я, и мы тронулись к Сфере.

Помимо нас, из пришедших было две души – кто-то из юности священника, незначительная обида и мелкая потасовка. Главный герой уже занял место в паутине. Всё происходящее не вписывалось в доктрины, которыми живёт церковь, и он выглядел обескураженным.

Голос начал:

– Отчего всю жизнь стоял у Трона Его, но не поднял глаз, а все искал монеты подле стоп Его?

Священник затрясся.

– Не стяжал я, Господи.

Слезы появились на глазах.

– Не стяжал умом, душа стяжала. Маленький диск металла не пустил к Нему. Кровь свою смолой сделал и ею мир наградил. Вот стыд твой, с ним и пребывай, – пригвоздил Голос.

Мы вернулись на облако в тишине. Я первый прервал молчание.

– Деньги в крови наполовину, а ведь такая праведная жизнь.

Напарник размешивал облачную массу пальцем, придавая ей различные формы, на октаэдре ему надоело это занятие, и он задумчиво сказал:

– Ты знаешь, а мне его жалко.

Восьмигранное облако растаяло, и мы вместе с ним…

А вот сейчас вы это вы. Представили? Вы в своём теле, в своём возрасте и Времени, со своими талантами и болезнями, успехами и неудачами и, конечно же, с кровью, которую очень любят деньги. Или у вас не так? Поднимите глаза наверх, видите облако? Не напоминает оно вам октаэдр? Возможно, с него пристально смотрят на вас, а точнее на вашу кровь, и задаются вопросом об эволюции. Если среди ваших пращуров не было конкистадоров, вам повезло, но наверняка там присутствовали Чингисханы или Казановы, а их страсти густят и тяжелят кровь не меньше разорившихся идальго, пустивших жажду золота в свои сердца.

Знайте это, и когда пожелаете рассеять облака над собой, начните с крови, вместе с ней очистится небо, и вы увидите Бога.

Ковчег


Всемирный Потоп живёт в тебе, он проник в твою память с последним вдохом, а вернее, глотком мутной воды, разорвавшим твои лёгкие и записавшим код страха утопления в твой геном, но когда глаза твои почти сомкнулись, ты увидел киль судна, проходившего над тобой. Это был Ковчег, и это была Благая Весть, и ты записал ещё один код поверх страха – надо строить, а не смеяться над тем, кто строит, и в каждом своём воплощении ты начал строить Ковчег.

Я встречался с ним трижды. Первый раз это произошло в тихой уэльской деревушке, затерянной в бесконечных дубравах Кембрийских гор. Старый валлиец, говоривший с камнями и растениями, ведавший все о местных почвах и, возможно, знавший лично каждого земляного червя, имевший небольшой надел и мельницу, мука которого славилась на всю округу, не желал платить Лорду. Как всякий житель этой части острова, он с детства прекрасно владел «Лонгбоем», но не лук был его страстью, а плуг, и гордился он не густотой стрел в мишени, а густотой пшеницы на скалистых склонах своей пашни. Он не служил английским королям наёмником и никогда не нанимал работников себе, предпочитая одиночество.

Я был в отряде сборщика налогов, прибывшего за десятиной, Саладдина. Старик не сказал ни слова, когда мы сжигали его дом. Ни угроз, ни проклятий, только одна фраза, смотрящего на поднимающийся дым валлийца: «Слава Богу, огонь, а не вода». Кто из нас мог знать, что он видел над собой киль Ковчега, своего Ковчега, строительство которого начал с отношения себя к себе, через любовь к земле. Крестьянин с рождения, с грубыми, натруженными руками, но открытым к окружающему его миру сердцем, собирал пепел и относил его на пашню в качестве удобрения. Мы же смотрели на него, кто как на сумасшедшего, кто как на святого.

Второй раз я встретился с ним в битве под Сен-Дени. Все знали его как французского капитана. Человек, возведший честь, доблесть и воинскую справедливость на высший пьедестал, был любимцем в армии от простого пехотинца до короля. «Милосердие и Честь» вывел гравировщик на гарде его шпаги, и этим понятиям Капитан следовал всю жизнь. Оказаться рядом с ним в бою было большой удачей, которая единожды улыбнулась мне.

Наша рота мушкетёров прикрывала левый фланг гвардии короля. При атаке вражеской кавалерии мой мушкет заклинило. Увидев это, капитан перебросил мне свой клинок. Я, можно сказать, подержался за борт его Ковчега и успел отразить выпад в свою сторону, пока мои товарищи перезаряжали мушкеты и, наконец, дали спасительный залп. Я тут же вернул шпагу владельцу, и Капитан, все это время отбивавшийся от противника только кинжалом, сразу уложил двоих оппонентов. Справившись с оружием, я снова посмотрел на него, но бой горячей волной унёс Капитана, и я, развернув рогатину в сторону гугенотов, с удовольствием отсалютовал своему спасителю. Больше я его не видел.

Через несколько лет Капитан был заколот на дуэли. Я случайно узнал об этом от офицера, его секунданта. Он рассказал, как умирающий, пристально глядя в небо, улыбался, а перед последним вдохом произнёс странную фразу: «Слава Богу, железо, а не вода». Я понял, что Ковчег, выстроенный на отношении себя к людям, через понятный язык оружия и строгих, но справедливых понятий, проплыл в этот момент над ним.

В третий и последний раз судьба свела нас в штате Юта. Я приехал в гости к старому товарищу, давно отошедшему от дел, но сохранившему ясность ума и трезвость рассуждений. Мне была нужна его консультация. Он жил на южной окраине Сейлема, я нашёл адрес, но дома его не оказалось. Соседка, весьма говорливая леди, через полчаса расспросов посоветовала поискать в церкви.

– Заодно послушаете нашего Ноя.

– Кого? – не понял я.

– Священника, – хохотнула она и захлопнула дверь.

Я без труда нашёл церковь, шла воскресная проповедь.

– И сказал Бог Ною, конец всякой плоти пришёл пред лице Моё…

Священник читал очень проникновенно, удивительный тембр его голоса и внутреннее сопереживание тексту усадили меня на скамью. Я перестал искать глазами товарища и заворожённо слушал. Весь мир остался за дверью храма или за бортом Ковчега, каждое слово священника было Словом и проникало в сердце. Заканчивая проповедь словами «помолимся, чтобы каждый из нас стал Ноем…», он вдруг остановился, поднял глаза к куполу храма и, глядя на Вседержителя, задыхаясь, прошептал:

– Слава Богу, воздух, а не вода.

Священник был мёртв.

Позже друг рассказал мне о нём. Святого Отца прихожане действительно называли Ноем. Двери дома его всегда были открыты для страждущих. И стар, и млад входили к нему с надеждой, а покидали с верой. Слово было его оружием, ремеслом, сердце его принадлежало всем. Он строил Ковчег на отношении себя к Богу, через людей, приводимых Богом к нему.

Я остался на похороны. С утра шёл проливной дождь, небо было затянуто низкими, серыми тучами – ни дать ни взять Всемирный Потоп, но когда гроб с его телом вынесли из ворот храма, ливень прекратился, вышло солнце, и весь город, подняв лица верх, к свету, увидел киль проходящего над ними Ковчега, его Ковчега.

Контракт


Сними усталости печать

С ладоней, что весь день сжимали

Меча стального рукоять,

А мира так и не познали.


У ангелов полно свобод? Они быстры, легки, светлы, подобны духу, но метаться повсюду, как дух, не могут, их держит нить. Тонкая, серебристая, едва заметная даже в мире ангелов, она изумительно смотрится на поясе, как дорогой аксессуар, но железной хваткой пристёгивает к подопечному в проявленном мире. И вынужден ангел болтаться повсюду за своим Я, как воздушный шарик на нитке за непоседой-ребёнком. Связь эта – Контракт между ангелом хранящим и душой хранимой, от первого слова и до последней подписи, буковка к буковке, в цепочку-ниточку. Читает ангел Контракт и подтягивается к душе-в-теле, дочитал до конца, уселся на плечо – можешь дотронуться до него. Когда же душа-в-теле не признает ангела, нарушая сим первый параграф Контракта, и отдаёт свою безопасность на откуп эго-программе, ангел не может быть рядом. Не перешагнуть ему первый параграф, как не перепрыгнуть через пропасть, ибо начинается договор ангела и души с Доверия.

Доверие нерушимо для всех в Мире Бога, даже для самого Бога. Не призовёт Он ангела в ряды Ангельского Воинства, если в этот момент, Здесь и Сейчас, ангел стоит на защите души-в-теле, поставившей подпись под Доверием, но будет ждать терпеливо и с любовью.

Есть у ангела и прямой Контракт с Богом, как и у души-в-теле. В этом контрактном треугольнике на вершине Бог, слева Душа, справа Ангел, а посему всегда ищи ангела своего на правом плече, на него обычно отец сажает дитя, неосознанно доверяя чадо ангелу. Левым плечом ведает Эго, не забывай об этом. Оно прикрывается щитом, доверив правой руке меч, а ангелу всего лишь наплечник.

Так кто же ты, ангел хранящий, и чем отличаешься от души хранимой? А ничем, кроме Контракта с Богом. Треугольник вращается вокруг Вершины, вокруг Бога. Поменяет Творец Контракт, и уже вчерашний хранимый усядется на правое плечо бывшего ангела, прикрывшись наплечником от щедрот Эго.

Неужели у ангелов всего-то и забот, что присматривать за мелкими, а иногда и не очень, проказами душ-в-теле, оберегая от ушибов, царапин, синяков и глобального грехопадения? Конечно, нет. Главным Контрактом у ангела является обмен подписями с Богом, впрочем, как и у воплощённого хранимого. Только, в отличие от второго, первый выполняет обязательства без иллюзий безнаказанности. Кармическая связь в мире ангелов прямая, без времени. «Помыслил, сделал, получил» можно писать в одно слово – «помыслилсделалполучил», и между первой и последней буквой не втиснется даже атом.

А как на это всё реагирует Эго ангела? Как и любое, всегда оправдывает себя. Оно пытается создать подобие щита на левом крыле, что значительно ухудшает манёвренность при полётах. Вижу, читатель, на ваших устах следующий вопрос: «Нет ли в таком случае у ангела своего ангела-хранителя?» Вы попали в точку. Есть ангел, и он более высокого порядка, и тоже с Контрактами в обе стороны. Такая пирамида будет соответствовать (усложняться или упрощаться) измерению, в котором пребывает душа. Сколько измерений может позволить себе Создатель в своём Мире, знает только Он.

Но вернёмся в своё измерение, на сырую от утренней росы землю. Вы душа-в-теле, измученная ранами, голодом и окопными вшами, вжались в кочку величиной с грецкий орех, потому что никаких других выпуклостей-укрытий это ровное поле не имеет, и над вами с диким воем летает шрапнель, выискивая оставшуюся живую плоть на кусочке прекрасной планеты. Вокруг вас распластались тела-без-душ, одетые по армейской моде в серо-зелёные цвета. Таких, как вы, ещё пользующихся воздухом, пропитанным страхом и порохом, на пересчёт. Вражеские пушкари отлично делают свою работу. За ненадобностью здесь их ангелы-хранители сейчас заняты в своём мире, где Эго вырыло укрытия для батареи, насыпало брустверы и обзавелось фронтовой разведкой, знавшей о нас всё.

Самое время вспомнить Контракт, хотя бы с ангелом. Пока там, за бруствером, перезаряжают, здесь, в грязи и слякоти, пробегись по строчкам до первого параграфа и прошепчи: «Верую». Чтобы уже в более приличной обстановке, оставшись в живых, одному из тысячи обратиться к Контракту с Богом, ибо он главный в твоей жизни, а не то, что надиктовывают тебе с левого плеча.

Маска


Волк в овечьей шкуре

Противен волчьей натуре

И сбросит с себя всё равно

Даже златое руно.


1

Каин накрепко стянул сноп пшеничных колосьев и поднял его над головой. «Прекрасный плод трудов моих», – подумал он. Сильные, натруженные руки земледельца легко удерживали тяжёлую вязанку, и первенец Адама залюбовался радостной игрой солнца в налитых его силой зёрнах.

– И вот это ты приготовил в дар Богу? – услышал он за спиной.

По голосу Каин узнал брата. В окружении дюжины ягнят Авель с кнутом на плече спускался по склону к пшеничному полю.

– Которого выбрал ты, Авель, для нашего Бога? – стараясь не обращать внимания на насмешливый тон брата, спросил Каин.

– Посмотри вот на этого, брат, – и Авель поднял на руки весьма упитанного агнца. – Как тебе? А шкура, потрогай, шёлк.

Первые люди нередко произносили слова-звуки, описывающие их чувства. Вот и сейчас Авель, поглаживая мягкую, волнистую шерсть ягнёнка, дал название ткани, которую будут пользовать, увы, не его потомки через много веков.

Каин посмотрел на свои огрубевшие ладони.

– Нет, брат, пожалуй, попорчу твоё сокровище, едва прикоснусь к нему.

Он прильнул к собранному урожаю и вдохнул аромат самой жизни – разве Бог сможет не принять такой дар?

2

Господь созерцал две души. Земные первенцы в телах, сотворённые не им, но человеком, кристально чистые, непорочные, детские, трепетно лелея свои подношения, они ожидали встречи с Ним.

Рождалось человечество, рождался План, а с ним и Маска будущего на этой планете.

«Если Я приму оба дара и сохраню баланс между началами, их потомки, пребывая в согласии и гармонии, пойдут Путём долгого созревания и познания. Такие человеки есть у Меня и немалое число, к тому же возраста планеты не хватит на опыт сей.

Выберу дар Авеля, выведу из равновесия Каина, а он – копия Адама. В нём преобладает мужское зерно, прямая, грубая, бесхитростная сила. Человечество научится прерывать жизнь себе подобных. Сила простых решений погонит человеков вперёд, но простота решений через силу будет тормозить их. Людям придётся искать баланс в использовании простых ходов, разрушая других, не разрушить себя, дабы отказаться от разрушения других. Сложный, но быстрый Опыт, и планеты хватит на него. Потомки Каина либо научатся не разрушать ничего, либо разрушат всё.

Если предпочту Каина, склоню чашу Весов в его сторону. Авель, плоть и суть своей матери, наполнен женским началом. Он, как и Ева, гибок, хитёр и не склонен прощать ни слов, ни деяний против себя. Потомки его выберут витиеватый путь недомолвок и интриг, не терзая плоти, они научатся мучить иные тела, эмоциональные и мыслительные. Вижу, куда это приведёт. Таких человеков нет ещё, но планета не осилит ни возрастом, ни ресурсами подобный опыт.

Всё, Я решил. Аминь».

3

Над Холмом Подношений, куда в утренних лучах солнца поднимались братья, парили два ангела. Азазель, лучший из лучших, приставленный Создателем приглядывать за Каином, и Антанель, охраняющий Авеля. Оба не сводили глаз с таинства Дароподношения. Первые люди учились не брать, а отдавать, и не друг другу, но Богу.

Бог принял агнца, но отверг хлебы. Таково было Его решение.

Азазель, хлопнув крылами по бокам, возмущённо вскричал:

– Антанель, ты видел сам. Что же Он творит?

– Спокойно, Азазель, Он всегда творит. Он – Творец.

– Но Он отверг хлебы, что даются трудом неимоверным. Очисти землю от кореньев и камней, взрыхли её, зерно вложи, полей и жди, но не так, как ждёт урожая пастух, найдя тень дерев и улёгшись на мягкие травы, и вся забота – отгоняй волков. Ожидание земледельца – вливай воды, когда засуха, очищай от корней чужих всходов, и непогода, дарованная Создателем. Он же сам теперь отверг весь пот и труд, сменяв на мясо и шерсть, что росли сами по себе.

– Азазель, Он может услышать и разгневаться.

– Я сам пойду к Нему и всё скажу, что сказал тебе, и встану против Него, пусть даст ответ.

– Ты можешь встать только у стоп Его, но не против, ты не равный Ему, ибо равных Ему нет.

– Я возмущён и требую ответа.

– Азазель, крыла твои чернеют, голубизна из глаз уходит, и они краснеют. Молчи, прошу тебя, не навлекай гнев Господа.

– Брат Антанель, я понял вдруг, что я его хочу.

– Чего, чего ты хочешь, Азазель?

– Гнева Господня.

Над головой Каина, в раздражении спускавшегося с холма, сверкнула молния. Если бы он, преодолев первобытный страх, поднял глаза к небесам, то увидел бы представшего перед двумя ангелами Бога.

– Ты изъявил желанье гнева моего, Азазель, и стать против Меня решил, но ты не равный, и значит, намерением своим ты вынудил Меня создать новый план мира, где сможешь в состоянии желания своего находиться, но не у ног моих, а под ними, и имя дам ему Я ад. Всё, Я решил. Аминь.

Азазель, расправив уже полностьючерные крыла, взмыл вверх, но небеса развезлись, и он, будто скованный незримыми цепями, рухнул вниз.

– Да будет так! – произнёс Господь. – Подойди, Антанель, ко Мне и будь подле, не возвращайся к Авелю. Человечество начинает свой Путь, не будем мешать его свершению.

– Что это за Путь, Господи?

– Путь земледельцев. Зерно Божественной Любви будет посажено в каждого, и каждый сможет ухаживать за ним, взращивая его в себе. И будут они приходить на разные почвы, в разные тела, в разные условия-времена, но зерно всегда будет внутри и будет ждать их намерения дать всходы.

4

Каин сидел на пашне, обхватив голову руками. Из его глаз текли слёзы. Это были первые человеческие слёзы, упавшие на землю.

– Вообще-то, мужчины не плачут.

Над головой Каина били сухой воздух черные крылья.

Человек удивлённо посмотрел вверх – таких больших птиц ему ещё не приходилось видеть.

– Я собрал весь урожай, здесь тебе нечем полакомиться, – сказал он и на всякий случай прихватил с земли тяжёлый камень.

– Оружие ты выбрал правильное, да вот цель не та, – с усмешкой проговорил чёрный пришелец. – Я Азазель, твой ангел, правда, бывший.

– Что тебе нужно от меня, Азазель? – спросил Каин и отбросил камень в сторону.

– Я подскажу тебе, что сделать, чтобы Бог снова полюбил тебя, пойдём, мой друг, – чёрный ангел призывно махнул крылом. – Да, а камень-то подними.

Авель дремал под оливковым деревом. Неподалёку паслись его прекрасные ягнята. Здесь, на высокогорье, росла сочная трава, бежали чистые родники, и так высоко не забирались хищники, в этом раю кнут был бесполезен. Ему снились два крылатых существа: один ослепительно белого цвета, другой – пугающе чёрный. Они беседовали о чём-то, а затем возник Свет, и чёрный провалился вниз.

Авель открыл глаза – над ним, подняв руку с камнем, стоял Каин.

Молитва


Встают на колени от страха,

Не от благоговения.

В страхе же молиться

Не начинай ни муж, ни девица.

Челом вниз, только стопы узришь,

А чьи они, не разглядишь.


Ты готов к молитве? Да, вижу, готов. Пришёл в Храм, нашёл икону, которая нравится более остальных, бухнулся на колени и, не снимая креста с шеи, согрел его в ладонях, а может, даже поднёс к губам и… настроился на разговор с Богом. Ты готов, а Бог – нет. Он не видит тебя, точнее, Он, конечно же, видит тебя на всех планах, но не видит тебя для разговора. Он уже знает все слова, которые ты начнёшь шептать Ему, все просьбы, с которыми обратишься к Нему, все благодарности, которые перечислишь в обмен на Его благосклонность.

Богу этого ничего не нужно, Богу нужен ты, а тебя нет. Есть тело, которое соблюло все приличия в одежде и даже осилило желание остаться дома, хотя можно было и так, и дотащилось до Храма. Есть Эго, разложившее по полочкам все просьбы и выгоды от этого мероприятия. Есть Ум, убедивший, что лишним поход не будет – спрос карман не тянет. Есть Эфир, которому спокойно в этих стенах, а заодно поставим свечку за родственника. Но при всём этом нет тебя как Искры Божьей. Бог не увидит человека, Богу нужен в собеседники Бог-в-человеке.

Ты готов к молитве теперь? Да, вижу, готов. Ты уже не понимаешь, где ты сейчас: в Храме возле любимой иконы, дома в тёплой постели, на берегу широкой реки или высоко в горах. Ты нигде, потому что смог зажечь в себе Искру, и она ослепила всё вокруг. Мир не исчез, ты в нём, но его нет возле тебя, источающего Свет, ты отрёкся от человека-в-человеке и принял Бога в себя на мгновение, на секунду, насколько хватает сил удерживать Его рядом. Вот сейчас Бог видит тебя как потенциал для беседы, как фитиль, к которому можно поднести Огонь и не опалить его до угля, до состояния агрегатного небытия.

Ты подле Бога, Он видит, но не слышит тебя. Ты примерил одежды Света, но произносить Слово нужно Голосом Любви, а её нет в тебе. Ты познал, но знания стираются вместе с перевёрнутым листом Книги Знаний, ты обрёл Силу Знания, но руки твои за спиной скованы цепями самости, и ты не можешь использовать Силу. Освобождённая Искра наполняет тебя Любовью, но дамба страха не пускает её в твою жизнь, в твой мир, в тебя.

Бог ждёт Слова, его нет, долго удерживать воспламенённой Искру без свободной Любви невозможно, и она гаснет и снова засыпает в тебе. Бог не видит Бога-в-человеке, перед ним просто человек на коленях, судорожно сжимающий амулет в руках и шепчущий странные и непонятные ни ему самому, ни Богу заклинания перед изображением, не имеющим ничего общего с оригиналом.

Ты готов к молитве прямо сейчас? Да, вижу, что не готов. Тогда начнём:

– Я не прошу ниспослать мне счастье, ибо не знаю, что это, а если это то, что имею, не смею просить большего.

– Я не прошу ниспослать мне удачу в делах, ибо не знаю, к чему приведут эти дела, а если я делаю всё правильно, то не смею просить большего.

– Я не прошу ниспослать мне здоровье, ибо не знаю, к чему готовишь тело моё, а если оно готово, то не смею просить большего.

– Я не прошу ниспослать мне богатство земное, ибо не знаю, как оно уравновесит богатство небесное, а если я уже богат на небе, так нужно ли просить большего на земле.

– Я не прошу ниспослать мне власти, ибо есть только власть Твоя над всем, а если я властен над собой, то не смею просить большего.

– Я не прошу ниспослать мне прощение Твоё, ибо знаю, что уже прощён, а если прощён я, то прощаю и сам.

О чем же молитва, спросите вы? А вот об этом:

– Ниспошли мне только одно, Господи…

Вставьте в последнюю строчку то, чего желаете истово. Сейчас Бог услышит человека-в-человеке один раз, а захотите беседовать дальше, потрудитесь стать Богом-в-человеке.

Неспешен шаг Его


Кто знал о приходе Его? Камни знали. Они слышали шаги Его раньше всех. Создатель настраивал их на самые тонкие вибрации, на едва уловимые колебания, их кристаллический слух идеален, и они знали первыми. Растения вслед за минералами поняли, что пришёл Он. Чуткими пальцами корней, струнами стволов, крыльями листьев, облаками крон, всей нервной системой воспринял Мир Растений свежее дыхание Его. Животный Мир учуял с ветрами Великих Изменений принесённый шорох поступи Его, благоухание одежд Его, песнь голоса Его. И только Мир Людей спал. В собственном шуме хвастовства и насмешек, в погоне за миражами из бумаги и картона, в вылечивании боли от самоуязвлённости, Человек пребывал в своём мире с закрытыми глазами и ушами.

Он сразу вошёл в Храм. Куда же ещё, ведь это Дом Его, да и сойти через кресты башен и куполов на крыльях Благодати было удобно. Стены тут же приветственно завибрировали, узнав Его, воздух наполнился небесным ароматом, а виражи, не будь они кристаллами, поплыли, создавая иллюзию движения сюжетов, выложенных на них. Столетний дуб, прапрадед которого помнил Первое Пришествие Его, служащий в Храме сидениями скамеек, размягчил и расправил задеревеневшие волокна. Люди, сидевшие на них, заёрзали от неожиданно потеплевших сидений и потёрли глаза от видений оживших фигур на витражах? Нет, как и пастор, монотонно твердящий о Его скором приходе, никто ничего не заметил.

– Людям, как обычно, нужно Чудо, – вздохнул Он.

Кроме священника в Храме были ещё трое – пожилая пара и семилетний мальчишка. Перед тем, как явить себя Миру, Он решил испытать Пришествие на этой четвёрке…

Пастор оторвал взгляд от псалма и вздрогнул. Перед ним стоял нищий, взявшийся из ниоткуда. Секунду назад у амвона было пусто. Трое прихожан, как сидели, так и сидят в конце нефа с самого начала мессы, шагов он не слышал. Чудо, да и только.

– Кто ты, сын Божий, и зачем здесь? – поинтересовался удивлённый священник.

– Я есмь Сын Божий, ты звал меня, – ответил Он.

Священник стал вспоминать дорогу от Храма до дома. Много попрошаек попадается на пути, но он не подаёт, его дело – собирать. Собирать на Храм, а не раздавать.

– Конечно, конечно, – заторопился служитель церкви. – Я зову всех к Богу, ты можешь сесть и послушать Слово Господне.

– Я есмь Слово Господне, ты Словом этим звал меня, Я пришёл и готов омыть стопы твои, – не отступал Он.

«Руки грязны твои, и не дал бы тебе прикоснуться к ошейнику своей собаки, не то, что к телу», – подумал священник и тут же услышал:

– Чисты и руки Мои, и сердце, так позволь коснуться твоего, ведь за тем и звал меня.

Пастор, закатив глаза и воздев руки в негодовании, упёрся взглядом в икону Спасителя, с которой на него смотрел теперешний собеседник. Священник поперхнулся и опустил глаза на нищего. У амвона было пусто.

– Померещилось, – облегчённо перекрестившись, выдохнул он и, подумав, что надо заканчивать с успокоительными каплями на ночь, продолжил читать псалом:

– Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещу все чудеса твои…

Женщина не слушала пастора, она приходила сюда молиться о сыне. Мальчик рос здоровым, подвижным и крепким, ничего не предвещало беды, но с какого-то момента, тогда ему шёл двадцатый год, юноша начал худеть, стал вялым, безразличным к жизни, а затем просто лёг на постель, чтобы десять лет не вставать с неё. Все эти годы безутешная мать каждый день переступала порог Храма с единственной просьбой о сыне.

Вот и сейчас, склонив голову почти до колен, она тихо взывала к Богу о справедливости и милосердии и вдруг почувствовала (да, скорее почувствовала, чем заметила), что слева на скамье, обычно пустой, кто-то есть. Женщина повернула голову и увидела симпатичную девочку-подростка, которая, ничуть не смутившись, произнесла:

– Здравствуй, Я пришла.

– Ты чья, девочка? – изумлённо спросила женщина.

– Я твоя дочь, нерождённая дочь. Ты променяла меня на спокойную жизнь. Спокойна ли ты сейчас?

– Ты пугаешь меня, девочка! – воскликнула женщина.

– Я люблю тебя, мама. Ты просила о помощи, я пришла помочь тебе.

Женщина сидела, сжав губы, руки её тряслись от возмущения.

– Кто надоумил ребёнка на подобные гадости? Соседка, торговка молоком… – она перебирала в голове тех, с кем имела взаимно ненавистные отношения.

– Мама, – продолжала девочка, – нужно Прощение, и он поправится. Только Прощение.

– Пойди прочь, дрянь! – переходя на смесь визга и шёпота, женщина хлопнула себя по колену.

Девочка исчезла.

– Имеющий уши да услышит, – закончил в это время фразу пастырь.

Мужчина сидел рядом с супругой. Они прожили вместе три десятка лет, и последние десять вторым домом для них стал Храм. Всё началось с неизвестной болезни сына. Жена верила в Бога и считала, что может выпросить у Него чудо. Мужчина приходил сюда делать вид. Его давно не интересовали ни больной ребёнок, ни супруга, раньше времени превратившаяся в старуху, ни Бог, в которого он не верил. Сидя рядом с женой, он старательно шевелил губами, изображая молящегося, мысли же его были заняты другим.

Он воображал рядом с собой красивую молодую женщину, смелую в одеждах и дерзкую в речах, такую, чтобы все оборачивались на неё. За спиной раздался глубокий женский вздох, он обернулся и обомлел – на скамейке в свободной позе, закинув ногу на ногу, сидела та, которую представлял себе в грёзах.

– Ты желал меня, и я здесь, – промолвила нимфа.

Мужчина стыдливо покосился на жену, она, отвернувшись от него, разговаривала с какой-то девочкой. Священник также был занят беседой с оборванцем у амвона. Осмелев, мужчина спросил:

– Как вас зовут, богиня?

– Бог, – ответила незнакомка.

– Бога не существует, детка! – хохотнул седовласый ловелас.

– Как пожелаешь, – улыбнулась дева. – Отсутствие Бога в мире – пустота в сердце и… – она улыбнулась ещё раз, – пустота вокруг.

Мужчина заморгал от удивления, глядя на пустую скамейку.

Через проход, подобрав под себя ноги, на скамейке примостился мальчик. Он не видел ни нищего, ни девочки, ни взрослой леди – он видел Свет. Над алтарём сияло маленькое солнце. Оно не жгло и не слепило. Это был Бог. Мальчик приходил в Храм познакомиться с Богом, каждый раз он просил Его прийти, больше ничего. Сегодня Бог пришёл именно таким, каким видел Его мальчик в своих мыслях. Он заворожённо смотрел на Свет, не в силах оторвать взгляда.

– Иди ко Мне, – сказал Бог.

Мальчик поднялся и, не отрывая глаз и боясь упустить Свет, направился к нему. Неспешен был шаг его.

– Стой, – вдруг услышал он. Свет погас. – Не надо вставать с места во время мессы вернись назад.

Священник назидательно покачал головой.

– Не мешай мне, мальчик, вести вас, заблудших, к Богу.

Мальчик сидел на ступенях храма. В ногах у него стояла жестяная кружка, на дне которой лежали три мелкие монеты – весь сегодняшний улов. Он лениво смотрел на прихожан, открывающих двери Дома Господня то в одну, то в другую сторону, при этом лица их не меняли выражения. «Зачем они приходят к Богу, если ничего не выносят из общения с Ним?» – думал он.

Мальчик приходил сюда просить милостыню каждое воскресенье, и каждое воскресенье картина мира для него оставалась неизменной. Люди проплывали мимо поодиночке, парами, иногда группами. Они жестикулировали, шевелили губами, открывали рты и тряслись при этом, но всё происходило в полной тишине, тишина была с ним всегда. Мальчик родился глухонемым. Он не знал о мире ничего. Не слыша речи, не владея ею, он жил на острове собственных умозаключений среди океана людей и тем не менее без них. Бог лишил Мальчика слуха и голоса, но взамен вручил Дар – Мальчик видел Ангелов. У каждого над головой, чуть сзади, как опахало, парил Ангел. Внешне они совсем не походили на тех крылатых существ, которыми был украшен неф храма. Ангелы напоминали те белые овалы, которые улыбчивые пышногрудые торговки носили в корзинах и обменивали на монетки, отчаянно размахивая руками, только цвет их был мягче и лучистее.

Своего ангела Мальчик увидеть не мог (попробуйте разглядеть, что у вас чешется на загривке), но ощущал его присутствие. Ангелы всё время меняли окраску, добавляя в неё различные оттенки, так они разговаривали, но Мальчику ангельский язык был недоступен. Однажды, в трёхлетнем возрасте, он мысленно попросил своего Ангела показаться, и перед глазами проявилась молочно-голубая сфера.

– Это ты? – удивился Мальчик.

Сфера дрогнула, и еле заметная волна прокатилась по ней сверху вниз.

– Ты сказал «да»? – догадался Мальчик, сфера повторила вибрацию.

– А как будет «нет»?

Ангел прокатил волну слева направо. Контакт был установлен. К семи годам Мальчик узнал о своём мире почти всё, что знали его сверстники, используя вопросы, на которые Ангел отвечал да или нет, а к одиннадцатилетию научился понимать значение цветов тел Ангелов и свободно трактовал их изменения на свой язык. Его остров приподнялся над океаном людей и оказался в океане ангелов, но разговаривать Мальчик мог только со своим Ангелом, другие его не слышали, и здесь он пребывал на острове.

Отец, списанный на берег канонир корвета «Неуступчивый», по причине потери левой ноги в бою с испанским пиратом у мыса Горн, имел застенчивого Ангела, который заливался слабовато-зелёным свечением при встрече с сыном, что означало извинения, но когда Мальчик обращался к Отцу с просьбой не делать этого, свечение не менялось – его не слышали.

У мамы, в молодости настоящей красавицы, а ныне высохшей телом от тяжёлой работы прачки и сердцем от полумужа и полусына, был смирившийся Ангел. Мальчик за одиннадцать лет никогда не видел изменений ровного пепельного цвета её сферы.

Шесть дней в неделю он ходил с матерью на работу, подносил корзины с грязным бельём, забирал постиранное, отяжелевшее от воды, и волок их на просушку. Мизерного жалования прачки не хватало сводить концы с концами. Отец, хоть и устроился помощником кузнеца, пропивал всё: и свой заработок, и то, что не успела спрятать жена. Такая жизнь и привела Мальчика сюда, но не в храм, а к дверям его, на паперть. Место подле Дома Господня считалось хлебным. Попасть в общество местных попрошаек едва ли не сложнее, чем войти в высший столичный свет, но его пустили, видимо, из-за того, что он был единственным настоящим убогим. Их Ангелы, окрашенные в серо-коричневые тона стыда, с радостью приняли осветлённую сферу, и поэтому земные подопечные остались равнодушны к его вторжению.

Несколько месяцев назад Мальчик заметил изменения в постоянной картине мира. Причиной тому был молодой человек, точнее, его Ангел, стоящий в тени старого тиса, прямо напротив главного входа в храм. Бледно-голубая сфера окаймлялась зелёной полосой долга и фиолетом памяти, внутри сферы искрило жёлтым. Такие искры Мальчик видел у парочек, которые прижимались друг к другу не только плечами, но и губами, он знал, это любовь, но долг и память не давали ей вырваться у человека под тисом. Ближе к полудню в храм собиралась хорошо одетая публика. Эти люди не приходили пешком, их привозили на повозках и помогали сойти, хотя они не походили на калек. В одной из таких колясок привозили немолодую чету и их юную дочь. Всякий раз при её появлении молодой человек оживлялся, а его Ангел наполнялся золотым фейерверком. Салют заканчивался с исчезновением девушки за дверями храма и возобновлялся с её появлением. Она, в свою очередь, что-то искала глазами вокруг и не находила, её оранжевый Ангел трепетал от ожидания.

В последующие воскресенья, в течение трёх месяцев, всё повторялось, движение в движение, цвет в цвет.

Сегодня Мальчик не выдержал и обратился к Ангелу:

– Ты понимаешь, что происходит?

Ангел вспыхнул.

– Он задолжал ей признание, которого она ждала всю свою жизнь.

– Какую жизнь, она слишком юна! – удивился Мальчик.

– Прошлую. В нынешнем воплощении Её душа должна была получать опыт в мужском теле, но намерение дождаться было столь велико, что Она снова женщина.

– Почему Он не признался Ей тогда? – с любопытством спросил Мальчик.

Ангел завибрировал всеми цветами радуги.

– Их разлучила смерть. Он спешил на свидание, но был убит на дуэли.

– Кто же убил Его?

– Ты, – осветился Ангел, – и я. Я отвёл его выпад, и ты смог из защиты нанести смертельный укол.

– Что было потом? – спросил Мальчик серьёзным тоном.

– Она ничего не знала о дуэли, Он просто не пришёл на свидание, и Она ждала. Кстати, Он, как и Она, должен был поменять опыт, – Ангел приглушил расцветку.

– Что же, они проживут свои жизни впустую? – с досады Мальчик пнул кружку, и монетки выкатились из неё. Сидящий рядом слепой ловко подхватил одну и, довольно осклабившись беззубым ртом, сунул её в карман.

– Чтобы выполнить свои задачи, им нужно покинуть земной план и вернуться уже в новом обличии, – ответствовал переливами Ангел.

– Как же это сделать?

– Нужно Его признание. Она ждёт, и если это случится, узел развяжется.

Мальчик долго молчал, слепой утащил оставшиеся монеты и начал прицеливаться на кружку.

– Получается, я завязал этот узел, – наконец вымолвил он.

– В этом узле три судьбы, ты здесь ради них, но и они ради тебя, – Ангел озарился философским белым.

– Если мы развяжем узел, я тоже … умру?

Ангел улыбнулся восхитительным оранжевым.

– Ты получишь новое, прекрасное тело золотистого свечения и, если захочешь вернуться сюда, выберешь и родителей, и пол, и облик.

– Мне очень страшно, что если у нас не получится?

Ангел вернулся на спокойный философский.

– Узел затянется сильнее, и всех троих ждёт жизнь, полная испытаний, сводящих вас троих вместе в тяжёлых условиях. Но твой выбор никто не осудит, – добавил он.

– Знает ли Она… или Он, что нужно делать?

– Нет, они не слышат своих Ангелов.

– А их Ангелы знают?

– Да, они знают, и их главная работа – создать условия и направить хранимых, – Ангел опустил белую пелену, то есть сложил крылья.

Вечером Мальчик понёс домой пустую кружку. На углу храма к дубовому кресту была приколота бумага, прочесть которую он не умел, но, завидев в углах изображения румяных детишек с луками и стрелами, рассмеялся.

– Вот этот, в правом углу, немного похож на тебя.

Ангел завис над крестом и приобрёл серо-синий цвет тревоги.

– Что там? – спросил Мальчик.

– В ближайшее воскресенье венчание нашей подопечной, но не с нашим подопечным. Затем торжество, пушечный салют и отплытие в столицу.

– Она выходит замуж за другого?

– У нас остался один шанс, – и Ангел добавил серого в свою расцветку…

В назначенный день площадь перед храмом была забита людьми. Жених ожидал прибытия невесты, и его волнение передавалось толпе. Напряжение возрастало, и многие Ангелы подкрасились красноватым оттенком. Наконец, коляска с прекрасной девушкой подкатила к ступеням. Мальчик наблюдал за тисом. Молодой человек занял пост с самого утра, но ни разу не шевельнулся, ничем не обнаруживая своего присутствия, никак не выражая чувств. Зелёно-коричневый обод накрепко сковал искры любви.

– Он не может решиться, – констатировал белый философ, парящий за спиной у Мальчика.

– Вижу, – ответил Мальчик. – Он не может, смогу я.

Венчание закончилось, двери храма распахнулись, и на пороге появились молодожёны. Толпа приглашённых гостей и обычных зевак восторженно взревела. Шафер поднёс жениху шкатулку, и тот, обведя площадь надменным взглядом, открыл её и начал бросать в толпу серебряные монеты. Людское море вскипело: кто-то ловил своё счастье на лету, кто-то искал его на земле, а кто-то и в чужих карманах. Мальчик рванулся внутрь круговорота, чудом уворачиваясь от рук и ног, безжалостно расчищающих путь к лёгкой наживе. Ангел только и успевал сигналить ему – ниже, правее, левее. И вот, получив барабанную дробь пинков и тумаков, Мальчик вынырнул на площадку прямо перед невестой. Вблизи Она была ослепительна. Бесконечное белоснежное платье, расшитое камнями, сверкало на солнце. Аромат масел и цветов окружал Её одурманивающим облаком, всё в Ней звучало праздником, кроме глаз. Они были ищущими, ожидающими чего-то или кого-то.

Не теряя времени, Мальчик замахал руками, указывая в сторону тиса. Он кричал: «Он любит вас, Он любил вас и тогда, это я помешал Ему прийти к вам. Простите меня». Его Ангел плакал, как плачут Ангелы.

Следуя движению его руки, Она посмотрела на тисовое дерево, под деревом никого не было. Минуту назад Он, увидев Её в подвенечном наряде, упал замертво, успев прошептать: «Я люблю Вас». Врождённый порок остановил сердце, но Его Ангел, повинуясь посылу, устремился навстречу Её Ангелу, последовавшему, в свою очередь, за её взглядом, и они слились над площадью в ярко-жёлтое солнце. Невеста проснулась, Она вспомнила нечто, заставившее её сердце биться от неведомого счастья, и стала искать глазами мальчика, указавшего Ей на это нечто, но обезумевшая от серебра толпа уже сдёрнула его со ступеней, оттащила, распяла и раздавила. Прижатый к стене храма, он отдал последний воздух из лёгких на призыв о помощи, но крик немого – тишина. Мальчик задохнулся в тот момент, когда Она обрела потерянное. К ступеням подали роскошный фиакр, отделанный слоновой костью и позолотой, запряжённый четвёркой вороных. Свадебная процессия двинулась к нему. Теперь невеста улыбалась по-настоящему, такой её видели впервые и мать с отцом, и новоявленный муж, не догадываясь, что улыбается Она двум солнцам над головой. Все расселись, и фиакр помчал их в сторону порта.

Днём ранее отец Мальчика получил срочный заказ. К воскресному торжеству какая-то шишка из Адмиралтейства заказала новую ось для фиакра. Обещанное вознаграждение превосходило всё мыслимое, и кузнец на радостях, забрав аванс, напился до беспамятства, оставив помощнику работу. Отец, чертыхаясь, принялся за дело, раскалил заготовку и принялся молотом формовать её. Примерно на середине работы в порту трижды ухнуло береговое орудие, то означало солидного гостя. На улице зашумели, застучали по мостовой каблуками. Кузнец выглянул в окошко – на рейде стоял красавец-фрегат. По парусам опытный морской волк узнал в нём стодвадцативосьмипушечный флагман «Королева Виктория». Он видел его в деле собственными глазами шесть лет назад в Ла-Манше. «Королева Виктория» настигла французский корвет левым бортом и дала залп картечью. Когда дым рассеялся, стало видно, что француз потерял весь такелаж и теперь обездвижен. Командор выполнил оверштаг и разрядил правый борт тяжёлыми ядрами. Не пробило и двух склянок, как корвет очутился на дне. «Прекрасная победа, и её надо отметить», – пробурчал кузнец, подхватил костыли и поплёлся к ближайшей таверне. Ось остывала на наковальне. Через несколько часов он у дверей своей лачуги вспомнил о заказе и, проклиная всё на свете, в том числе и «Королеву Викторию», заковылял в кузню. Разогрев остывший пруток, бывший канонир начал рьяно колотить по нему молотом, отчего в средней части оси образовалась трещина. Деталь забрали затемно и не глядя установили на фиакр.

Поворачивая у дома губернатора, построенного в викторианском стиле, левое колесо угодило в выбоину между камней, ось лопнула, и фиакр выбросил из своего мягкого чрева девушку. Её Ангел был далеко, на площади, и не помешал мостовой стать для неё брачным ложем навсегда…

Он стал Ею, Она стала Им, они вместе определили своё время и место. Мальчик получил дар слышать и говорить и выбрал себе родителей – Её и Его.

Радостный Бог


1

Всё это, конечно, очень увлекательно (я имею в виду человеческую жизнь с её шалостями, неповиновениями, бунтами духа и изобилием грехов на фоне скудности добродетели и невинности), но придётся рано или поздно повстречаться с Богом с глазу на глаз.

Нет, если вы не знали, то я открою вам тайну – Бог всегда подле вас, даже когда вы в тихом переулке вытаскиваете из внутреннего кармана пиджака завёрнутый в салфетку или в батистовый платок булыжник и подкрадываетесь сзади к ближнему своему с целью нарушить как минимум две заповеди. Но будет ли это Бог Созерцающий, Бог Скорбящий о неразумном или Бог Прощающий неведающего-что-творит? Будет ли Бог иным для склонившегося в молитве, или над спящим ребёнком, или над свежевспаханной грядой, чтобы бросить в неё зерно хлеба, или над книгой, чтобы вынуть из гряд-строк её зерно истины? Считаете, это будет Бог Любящий, Бог Принимающий Любовь, Бог Обучающий?

Во всех случаях вашей жизни Бог будет одинаков, ибо Он Един, и это будет Радостный Бог.

2

Монах поднимался в гору. Стены монастыря уже не прятались в серых клубах тумана, солнце облобызало кресты на куполах – к заутрене не поспеть. Монах поднимался в гору всю жизнь, сколько себя помнил. Ни дня без усилия над телом или духом не мог он представить, ибо стало это либо привычкой, прости Господи, либо смыслом бытия, прости Господи раба твоего неразумного, вместо служения истинного и по вере. Резонов для спешки уже не было, и Монах сбавил шаг, а ещё через минуту остановился вовсе. Он оглянулся. Каменистая тропинка сбегала вниз, в мир, в суету, к людям. Ему же предписано вверх, в покой, к Богу.

Присев на камень, он достал из котомки кусочек подсохшего хлебца, потёр его о ладонь и смахнул крошки в рот. Проглотив Тело Христово, Монах перекрестился и, не имея запасов воды, сорвал хилую, пожелтевшую травинку и пожевал её. Горькая капля обожгла сухой язык, он сплюнул с досады и, подхватив котомку, двинулся дальше. Солнце пригревало камни, босые ступни его жадно отбирали это тепло у дороги, шаг стал бодрее и шире, Монах растянулся в улыбке. С Небес ласково смотрел на него Радостный Бог.

3

Разбойник прятался в кустарнике возле тропинки, ведущей к монастырю. Из засады он прекрасно видел ворота и мог заранее приготовиться к встрече с путником, вышедшим из них. Разбойник просидел здесь всю ночь в ожидании лёгкой добычи, он не имел никакого оружия, а в темноте палка могла сойти за саблю или длинный нож, теперь же, при свете дня, вся надежда была на внезапность и физическую силу. Впрочем, монахи – народ мирный и, скорее всего, противиться насилию не станут.

Солнце начало припекать спину через лохмотья, давно позабывшие о нитке и игле так же, как и их обладатель о еде и тепле. «Если до вечера никто не объявится на тропе в качестве моей жертвы, жертвой голода я стану сам», – думал раздражённо Разбойник.

– Бог в помощь, – услышал он за спиной и, удивлённо распахнув глаза, обернулся.

Внизу, на тропинке, стоял улыбающийся Монах. Господи Иисусе, он совсем позабыл о том, что можно не только выходить из монастыря, но ещё и входить в него! С Небес на них изучающе смотрел Радостный Бог.

4

– Что ты дашь мне в обмен на твою жизнь, Монах? – стараясь быть грубым и мрачным, медленно произнёс Разбойник.

Монах улыбнулся ещё шире.

– Моя жизнь – это всё, что у меня есть, ещё балахон и немного хлеба в котомке, так что на свою жизнь я могу обменять только… жизнь вместе с котомкой.

– Ты смеёшься надо мной, Монах?

– Нет, я говорю серьёзно. Чего ты желаешь? Еды, постели, тепла? Всё это есть за стенами монастыря. Настоятель ждёт к себе одного монаха, которого не знает в лицо. Возьми мою одежду, мою котомку с крошками хлеба и смело иди к воротам. Вот тебе моя жизнь.

Ошарашенный такими словами Разбойник стоял молча.

– Что же ты решил? – не переставая улыбаться, поинтересовался Монах.

– А что будет с тобой? – неуверенно проговорил Разбойник.

– Взамен своей жизни я надеюсь получить твои одежды.

– И… всё?

– Да, всё, остальное мне дарует Бог.

Разбойник оглядел себя. То, что прикрывало его исхудавшее тело, трудно было назвать одеждами.

– Но внизу, в миру, по этой одежде тебя примут за разбойника.

Монах расхохотался.

– Я не собираюсь никого грабить.

– Что же ты будешь делать в них?

– Просто жить, но не твоей, а другой жизнью, своей, новой, и Имя твоё изменится, потому что поменяется тот, кто носит одежду Разбойника. Давай, стягивай своё сито, – и Монах, в свою очередь, начал снимать с себя балахон…

Монах-Разбойник был уже далеко внизу, когда Разбойник-Монах закричал ему:

– Постой, а как мне стать монахом?

– Ты просто прекрати вести себя как разбойник в рясе, там таких хватает и без тебя.

– Это всё? Такая малость?

– На эту малость уходят годы, а иногда и вся жизнь. Прощай, – он помахал рукой и скрылся из виду.

Разбойник-Монах постучал в ворота монастыря. Скрипнула петля, створка распахнулась, и перед ним предстал Бог, Радостный Бог.

Род


1

Из глубин, от пещерных озёр, что зажаты твердью земною и под чудовищным давлением сим, рвалась на свободу вода первозданная, в скалах искала ниточки щелей и, найдя, устремлялась в них, упиралась в камень и снова искала выход своей силе и подвижности. Сердце земли дыханием жарким поднимало грудную клетку пластов своих, и плиты расходились и, возвращаясь обратно на выдохе, являли в нутре своём ходы новые. Вода, капля к капельке, друг дружку погоняя, выдавила слезу наружу, открывшись, наконец, солнцу и ветру, и, став истоком, дала жизнь цветам и травам, коих скала у моря доселе не видывала, и сбежала к солёному морю пресным даром от щедрот Создателя.

Многие зимы и вёсны родник радовал и кормил птиц и рыб, а также зверя, что иной раз заходил на одинокий утёс в лунную ночь огласить округу протяжной песней. Насытившись влагой прохладной, он засыпал подле него и уже не мучился бледноликой блудницей.

Прошло время, и заселились под скалой люди. Взялись они рыбу ловить, да зверя бить, да хлеб растить, да как умели жить. Про источник знали, хоть и высоко, да неудобно, но ходили, воду пили, себя и детей мыли.

Ещё прошло время, и пришёл к скале Воитель. Пришёл, одетый в железо, но не один, слуги его тоже в железе и числом не малым. Тех, кто хлеб растил да рыбу ловил, сбросили со скалы в море, а Воитель, пока его слуги людей топили, смотрел на даль морскую, на заходящее солнце, и сапогом железным родник придавил. Но вода и здесь путь нашла, сквозь него, по венам, прошла и слезу выдавила на глаза, о слезах доселе ничего не знавших.

– Хватит, – сказал он слугам своим. – Хватит смерти, здесь будет дом мой. Снимайте доспехи, убирайте мечи, берите в руки инструменты. Не воины вы отныне, но камнетёсы, – и убрал ногу с родника.

Воитель стал Каменщиком, до смертного часа своего он тесал скалу и возводил стены своего Дома. Он умер, не достроив его, но оставил после себя трёх сыновей и дочь. Так начался род. Может быть, мой, а может, и твой.

2

Замок возвышался над морем, опираясь на скалу четырьмя сторожевыми башнями ярдов по тридцать высотой, увенчанных остроконечными черепичными шляпами. Толстые стены, частично вырубленные в скале и доложенные скальными блоками, втиснулись между башен, образовав неприступный колодец. Главных ворот цитадель не имела. Единственным входом служил неприметный тоннель в восточной стене, на выходе сужавшийся до размеров человеческого тела (при условии, что входящий снимет с себя доспехи). Сделано это было намеренно. Оборонять такую щель могли два лучника, действуя по схеме «один стреляет, другой заряжает», сколь угодно долго. Они просто заваливали проход трупами осаждающих, каким бы числом ни обладал противник. Габаритные грузы, провиант, лес, камень попадали внутрь через стены посредством системы блоков и лебёдок.

Замок лепился на утёсе, повисая над морем восточной стеной, а северной и южной – над пропастью, и был неодолим для внешней силы даже при наличии немногочисленного гарнизона. Постройки внутреннего двора носили аскетичный вид и не радовали глаз, но имели все функциональные достоинства. Центральное место замкового двора занимал колодец с источником. Чистейшая вода через слив в виде Длани Дарующей переливалась в жёлоб, идущий через двор к западной стене, и, пройдя её толщу, водопадом, сверкающим в лучах солнца, низвергалась с высоты в море, образуя радугу без конца и начала.

3

Я поднимался на скалу в полуденный зной, и невидимые латы тех, кто когда-то желал разрушить этот Дом, растащить его камень за камнем, тяжким бременем лежали на моих плечах. Я протискивался в узкий проход, и стрелы, незримые глазом, но сердцем, вонзались в моё тело. Спотыкаясь, я падал на поросшие мхом холодные плиты пола и всё же продолжал идти на просвет. Наконец, исколотый, израненный, с раздробленными костями и переломанными рёбрами я ворвался внутрь. Белые одежды Ищущего не испачкались ни пылью веков, ни кровью многих потерь, в ушах не звучало ни лязга мечей, ни грохота каменотёсов, но губы мои высохли от дороги, и я прильнул к Источнику. Вместе с водой, наполняющей моё нутро, сознание насытилось истиной об этом месте. Вот Воитель-Каменщик, что начал собирать разбросанные камни, вот дети его, по числу башен, а вот и внуки, умножившие труды его и завершившие сторожевые башни родителей. Я пил, не отрываясь, и видел, как каждый камень в стенах обращался ко мне лицом потомка, и все были разные: глупцы и мудрецы, полные благородства и чести и смятые недугом чревоугодия и блуда, воры, убийцы, учёные, лекари, краеугольные камни-священники, шатающиеся блудницы, замковые воины, контрфорсы-матери. Род создавал эту архитектуру, род цементировал кровью отдельные блоки, род лепил, ваял, поднимал, а источник сохранял его. Сейчас я впитывал эту силу, прошедшую сквозь жизни душ, соединённых Богом в единую упряжь – кожа к коже, в единую сеть – узелок к узелку, в единую кольчугу – кольцо к кольцу, в единое дыхание – вдох к выдоху.

Я оторвался от Длани. Над каменным колодцем в бездонной голубизне неба медленно плыли облака. За семь глотков я прожил семь веков бок о бок с людьми, которые составляли мой род, а может, и не мой. Я не отравился их несовершенством и не испачкался в их грехах, но я вырос вместе с ними.

Возможно, это твой род, читатель. Приходи без страха в свой родовой Дом и прильни к Источнику.

Связь


Кто, лоно матери покинув через боль,

Знал, что шагает в лоно вечной боли?


1

Очередь приближалась. Передо мной до разделения ствола всего несколько миллионов душ – по галактическим меркам это немного. Цепочка светящихся точек в определённый момент распадается на ветви-направления, образуя крону огромного древа. Затухающие на концах её сгоревшими листьями души начинают Переход в предназначенные им тела. Так начинается Воплощение.

Первые ответвления от начального ствола – это эгрегоры рас, от них отходят ветви наций, которые, в свою очередь, раскрываются на страновые и завершаются семейными. Древо распределения постоянно живёт, ветви меняют положение, размеры и количество своих нитей – ответы на запросы из проявленного плана меняются во времени: кто-то решил завести ребёнка, кто-то отказывается от уже сформированного тела и разрушает его. Мы Здесь не помним, каково быть Там, но с надеждой ждём своей очереди вернуться Туда, потому что Здесь Осознание, а Там Возможности.

Я приближаюсь к первым ветвям, мне неинтересно, на какую потянет меня Сила Выбора, но точно знаю, что не туда, где был последний раз. Я не помню, что со мной происходило тогда, я хорошо помнил это сразу после развоплощения, но, встав в очередь, память передаётся в Библиотеку, и остаётся только осознание того, что нужно исправить. Контракт я получу на последней, семейной ветви. Раньше не имеет смысла. Воплощённые могут изменить своё решение о принятии меня в самый последний момент и убить тело, тогда Контракт меняется, и я попадаю в Тамбур Ожидания. Моя несостоявшаяся мать либо изменит решение и дарует мне новое тело внутри своего воплощения, либо я буду ждать встречи с ней до момента её развоплощения, ибо Связь наша уже назначена, и душа матери не сможет подняться без моего Прощения.

Я свернул на расовый эгрегор и жду свою будущую страну. Что за раса и что за страна, я узнаю через шесть или семь земных лет после рождения на проявленном плане, но не беспокоюсь. Меня ведёт Сила Выбора, созданная триадой «я, Творец, Совет». Но я замечаю, что плотно расположенные нити остались в стороне, и я оказался на одиноко стоящей ото всех ветви, где всего ничего, по небесным меркам, семей. Да, здравствуй, крошка-страна, а вот и мой Контракт вместе с папой и мамой.

Я родился в семье капрала швейцарских гвардейцев, в Ватикане… Стоп, я должен был родиться, но не родился. Карета скорой помощи, в которой везли мою маму на роды, попала в аварию. Если бы в Ватикане существовал родильный дом, мама бы не погибла, и я родился бы, но в Ватикане его, как и меня теперь, нет. Я теперь в Тамбуре. Не отказавшаяся от Контракта роженица вознеслась мимо меня, а её неродившееся дитя осталось в Тамбуре между Небом и Землёй без надежды на встречу с ней. Таким оказался План Создателя по отношению ко мне. Я, недоумевая, раскрыл свой Контракт и прочитал в нём всего три слова: «Связь с Матерью».

2

Вот такой вышел кармический казус. Душевная связь по линии Мать-Дитя образовалась, но при этом две души не встретились ни на миг. Прощение как главный энергетический принцип балансировки Вселенной мне не применить без души, к которой он должен быть направлен, хотя, положа руку на сердце, пусть ни тем, ни другим я сейчас не обладаю, прощать было не за что. Мама ждала меня, желала меня, и не её вина, что не дождалась. От этих мыслей хотелось плакать, но, в довесок к отсутствию рук и сердца, слез у меня здесь так же не имелось. Я подумал: «Мама, какая ты?» Вдруг суть моя отозвалась тянущим чувством в области несостоявшегося живота. Пуповина имелась, была жива, Связь с Матерью присутствовала даже через Врата Тамбура. Ведь считалось, что Врата непроницаемы для энергий всех порядков, кроме Высшей, кроме Любви! Значит, Мама любит меня, будучи развоплощённой. Пуповина радостно запульсировала в подтверждение моим мыслям. В меня заливался Свет, я сиял, источая гармоники особой чистоты, я получал Любовь Высшего состояния души. Мысленно я ответил: «И я тоже люблю тебя, мама». Как же мне сейчас не хватало человеческих слез, ну хоть бы одной.

3

В Тамбуре кипела жизнь. Энергетическая, конечно. Сверху поступали невоплощённые, снизу – развоплощённые, все находили свои пары по Силовым Линиям Кармы, и быстро простившие друг друга покидали Тамбур в обоих направлениях. Иные же под грузом обид застывали в местном «киселе», притормаживая эволюционный ход Вселенной, но Свобода Выбора неоспоримым принципом оставалась за ними. Я, единственный в своём роде, пребывал в неопределённости, но не менял пространственного положения – пуповина не просто работала, она становилась ярче и чище. Любовь, идущая от Матери, поражала обитателей Тамбура.

И вот в моём Здесь настал момент Сейчас, когда распахнулись Врата Тамбура, Великий Свет Создателя обратился ко мне:

– Душа, та, что стала-не-стала твоей матерью, просится к тебе. Намерение её столь велико, что Я здесь.

Я, осознавая сказанное Им, терпеливо ждал продолжения, и Великий Свет продолжил:

– Для схождения в Тамбур Ожидания без кармической причины необходимы два условия: первое – твоё желание и согласие на встречу.

– Я согласен, – радостно поторопился я с ответом.

Великий Свет ровным дыханием импульсов закончил:

– И второе – сходящий должен выдержать энергию барьера. Душа пожелавшей сойти сюда не имеет достаточного уровня, после схождения она потухнет.

Я был оглушён, Создатель ждал. Наконец, я выдавил:

– Она знает об этом?

– Да.

– Зачем такая жертва?

– Её Контракт – Связь с ребёнком, она стремится выполнить его, она хочет освободить тебя из Тамбура, и она готова пойти на развоплощение даже души.

– Я не приму её, – ответил я ослепляющему Свету.

– Пусть так, она не будет страдать долго, память её уйдёт в Библиотеку, её ждёт новый Контракт.

– Скажи мне, Господи, какой?

– Она снова воплотится женщиной, но бездетной. Тебе же пребывать здесь, в Тамбуре Ожидания.

– Как долго?

– До первой жертвенной души, что обратит внимание на вечного постояльца Тамбура.

– Так запланировал Ты?

– Нет, – Свет отреагировал новым импульсом сияния, – это твой План. Я был против, ты настоял.

– Как же так?

– В прошлой жизни ты бросила своих детей ради мужчины. Либо он, либо дети заберут тебя из Тамбура, таков твой План. Совет утвердил его, а для Меня твой Выбор – Закон.

Великий Свет сжался в точку и бесследно исчез за Вратами. Я пошатнулся в «киселе», пуповина начала медленно ослабевать, её сияние стало меркнуть, и слёзы – ох, как мне их не хватает здесь! – навернулись на отсутствующие глаза.

Тень


Коснись груди моей копьём,

Судьбу мою решим вдвоём.


1

Тень скользнула по стене слишком быстро, сигнал от глаза ринулся в мозг. Тот, не раздумывая, дал команду мышцам шеи, но, обернувшись, я увидел только храмовую стену, залитую ровным, синеватым светом ночной блудницы. Мозг снова среагировал на явленную картину мира, и по спине пробежали мурашки.

– Кого мне бояться? – подумал я и передвинул щит, висевший на боку, назад.

Стало намного уютнее. Для полного успокоения я вынул из ножен меч и со свистом описал перед собой восьмёрку в воздухе – теперь стало совсем хорошо. Меч занял своё место в ножнах, а я своё возле стены, у южного контрфорса. Луна освещала округу так ярко, что мой участок, от башни до башни и ров с водой (ярдов по сто в каждую сторону), обозревался без труда. Любое движение здесь не укроется от моего взора. Спать не хотелось, и я внимательно вглядывался вночной пейзаж, совершенно не замечая, как за моей спиной на высокой каменной стене вырастала Тень.

2

Кто оглядывается, когда жизнь идёт вперёд? Кто, делая новый шаг, станет осматривать след-отпечаток уже содеянного? Кто, имея орган визуального восприятия мира на лице, захочет вертеть головой, дабы постоянно контролировать собственную тень? И не ту, что создаёшь телом, закрывая им источник света для мира, а ту, что растишь деяниями своими, лишающими мир Света. Такая Тень есть накопленная энергия, спрессованная в плотный сгусток, в тёмную, тягучую массу из пороков, грехов, мыслей и поступков. Чем ярче источник, тем гуще тень, а твою освещает Свет Бога, куда уж ярче. Наберись мужества и оглянись, не ужасайся. Монстр, которого ты видишь перед собой, – ты, не сегодняшний в смысле осознанности Этого момента, но сегодняшний в смысле накопленного неосознанного от Изначального момента. И, кстати, у тебя Тень ещё ничего, а вот у стражника она гораздо менее привлекательна, суди сам.

3

К полуночи поднялся западный ветер, дубовая роща за рвом тут же отозвалась недовольным гудением, по воде пошла рябь, а по небу потянулись серые пухлые лапы в стремлении обнять мою спасительницу, уже не такую одинокую в безбрежном океане.

«Если тучи закроют луну, придётся запалить факелы, расставленные вдоль рва, но в их свете я и сам становлюсь лёгкой мишенью для стрелка, – подумал я. – Хорошему лучнику не помешает даже сильный ветер».

Я передвинул щит на грудь, но мурашки, притаившиеся за ним, тут же запрыгали по спине, поселяя во мне необъяснимый страх из ниоткуда, прилетевший, видимо, с ветром. Я вернул щит обратно мурашкам и прислонился к холодной стене.

«Кого мне бояться?» – старая мысль вернулась дрожью в руках. Я взглянул на лес, качающий лохматыми головами, и в этот момент пузатое чудище проглотило естественный источник света в этом мире, опустилась тьма. Мне пришлось отлипнуть от стены, и, чертыхаясь для бодрости вслух, я поплёлся запаливать факелы. Справившись с последним (на моем участке их было шесть) и убедившись в том, что они достаточно разгорелись, хотя ветер нещадно пытался сорвать пламя с промасленных головок, я начал выбирать себе позицию. За башнями тоже заполыхало, и теперь видели не только мы, но и нас. Место примыкания контрфорса к стене было самым безопасным, но неудобным с точки зрения наблюдения, отсюда я не видел половины участка.

Немного поразмыслив, заодно выслушав голоса многочисленных мурашек, которые теперь, наплевав на щит, распределились от шеи до поясницы, я выбрал это место. Присев в угол, я едва успел выставить перед собой щит, как в него вонзилась стрела, и сразу же за первой вторая цокнула о камни в локте над моей головой. Тень, ярко выделяющаяся чернотой даже на фоне тёмной стены, покачала головой или тем, что вместо неё.

4

Ну как вам такое? Думаете, безлунной ночью и при порывистом ветре лучник за триста ярдов видит цель в мерцающем свете факелов? Ничего подобного. Он видит Тень на стене, она длинным пальцем тычет в стражника – вот она, твоя жертва. Тень притягивает стрелы к нему, её энергия всасывающая, она желает компенсировать созданное за многие жизни внутреннее напряжение в своём источнике, а источник прикрылся щитом и паршивой погодой от заслуженного возмездия. И ещё у него имеется противовес, Ангел, охраняющий его даже тогда, когда и не надо бы, а все потому что, отговаривая своего подопечного всякий раз от создания Тени, имеет галактическое право подсовывать латы, наплечники и щиты, в общем, всякую дрянь, ограждающую его тело от законных ран. Вот он, яснокрылый, взлетел на стену, разбудил лучников, смахнув золу на одного из спящих, и ответным залпом они успокоили лес. Тьфу.

5

На стенах проснулись, забегали. Прозвучала команда, засвистели стрелы в сторону дубов. Всё стихло, стрелы унесли с собой и ветер, небо расправилось, снова засияла бледным ликом луна. Я отставил щит и поднялся во весь рост, имей я глаза на затылке, видел бы, как за мной увеличилась Тень. Светало, появилась смена караула.

– Что на других участках? – спросил я разводящего.

– Стреляли только в тебя, – сухо ответил старший, но, усмехнувшись, добавил: – Ты теперь герой.

Моему сменщику он посоветовал не высовываться, и мы проследовали за стены. Я сразу же отправился спать, желания и сил на еду не было. Рухнув на солому, я едва успел закрыть глаза и тут же провалился в сон…

Передо мной висел чёрный кокон, яйцо невиданных размеров, живое, вибрирующее, пугающее.

«Что это?» – подумал я и услышал в ответ:

– Тень, твоя Тень.

– Почему моя?

– Ты создал меня, я то, что ты есть.

– Я вижу тебя впервые.

– Ты видишь меня впервые такой, я расту вместе с твоими мыслями, словами, деяниями.

– Почему ты чёрная?

– Я – отражение твоё в Свете Бога, не я чёрная, ты такой.

– Зачем мне верить тебе, порождению моего сна?

– Не верь мне, но знай, вес мой – а ты за многие жизни наполнил меня до краёв – давит на мир, растягивает связи его, и он будет сопротивляться, восстанавливать себя. Я, Тень твоя, не вмещу более в себя греха и порока. Я, Тень твоя, буду избавляться от источника, то есть от тебя. Я, Тень твоя, буду стрелять в тебя и буду направлять эти стрелы в тебя. Я, Тень твоя, смерть твоя…

Я проснулся в поту и ужасе. И то и другое ровным слоем покрывало моё тело и душу.

6

Да ведь это карма, скажете вы, и будете абсолютно правы. Закон возмездия, нематериальный Принцип Вселенной, но вот вопрос – стрелы-то были настоящие. Значит, возразите вы, Тень нашего героя договорилась с Тенью кого-то в лесу на своём теневом языке. У этого своя карма, у того – своя, совмести их, и полетела стрела в нужную сторону. А вот и нет. Тень ни с кем не договаривалась, она раскрыла свой механизм во сне. Тень давит на пространство и время, искривляя линии обоих измерений. Лучник в лесу – это тоже ты, ты сам стреляешь в себя через ров, только из другого времени, пространства, воплощения. Твоя Тень – центр управления событиями, потому что ты со-творец, помощник Бога, сам нарушаешь и сам исправляешь, ты сам указатель на своём Пути, регулировщик собственного движения. Тень помнит и хранит всё то, чего не помнишь ты. Тень – слепок на песке бытия. Чем больше её вес, тем глубже утопаешь и тем сложнее вытащить ногу для следующего шага. Вознесение – отсутствие слепка, отсутствие Тени.

7

Тень скользнула по стволам дубов слишком быстро, я скорее почувствовал, чем увидел краем глаза какое-то движение, и обернулся. Ничего. Ночь в лесу и так полна шорохов, вздохов, треска и шелеста, в общем, разных пугающих звуков.

«А чего мне бояться? – подумал я. – Монастырские ни за что не покинут стен ночной порой, мост поднят, луна сегодня, как хорошо просмолённый факел, видно далеко. Я здесь один, и задача моя проста – наблюдать за стражей, их смены и местоположение. Одно беспокоит меня (даже мурашки по спине): прямо, напротив, через ров, у контрфорса, стоит часовой. Разглядывает небо, воду, щит повесил на бок, не прячется. Да, ветрено, но он без нагрудника, и я могу снять его, не сходя с места, одной стрелой. Мой визави, как в насмешку, перевернул щит на спину».

«Ну, наглец!» – решил я и, зарядив лук, прицелился.

Выбрав нужный угол на эту дистанцию, я отвёл стрелу против ветра и прошептал:

– Молись.

В этот момент небесный факел кто-то затушил мохнатой лапой. Мир погрузился во тьму.

– Тьфу, дьявол! – чертыхнулся я и опустил лук.

Мурашки на спине забегали в ускоренном темпе.

– А что, если он заметил тебя? Достаточно дать знать на стены, и десяток лучников изрешетят этот лесок. Надо избавляться от него.

У рва заполыхал факел, ещё один, третий. Шесть штук зажёг мой подопечный на своём участке, сам же засел в углу контрфорса и стены и прикрылся щитом.

«Я тебя и так достану, – подумал я. – Пущу одну стрелу в щит, подпрыгнешь от неожиданности, а тебя уже будет ждать вторая».

Так и поступил. За первым выстрелом последовал второй, на локоть выше, но план не сработал. Стражник так и остался за щитом, зато наверху случилась суматоха, и я услышал команду на стрельбу. Без раздумий я рухнул на землю и откатился за ближайший ствол. Тут же пропели стрелы, срезая ветки и сбивая жёлуди с возмущённых дубов. Не дожидаясь второго залпа, я пополз в глубь леса, пообещав себе вернуться завтра. По резным листьям столетников вслед за мной поплыла огромная чёрная Тень.

Удар милосердия


Повержен враг, над ним витает

Мучительной кончины тень,

И он, с нагрудника ремень

Сорвав, о смерти умоляет.


Если полистаете Великую Книгу, то против своего Имени (конечно, не того, что носите сейчас, а того, что дал вам Создатель) при разделении себя на части обязательно наткнётесь на одно воплощение в мужском теле во времена, когда людям не жилось спокойно и споры местного или национального масштаба решались бойней с использованием всего, что успели изобрести или просто оказалось под рукой.

Итак, вы мужчина средних лет (как правило, здесь дольше не живут, всё-таки Средние века), среднего достатка, среднего умственного развития (не забываем о Средневековье), но кое-что всё же имеется за душой – три десятка предыдущих воплощений дают о себе знать, и кое-какими навыками вы обладаете (спасибо отцу, научил обращаться с оружием).

Вы объезжаете свои владения, а это восточная часть леса, заливной луг с речушкой и мельницей да десяток домов с крестьянами. Всё досталось от уже упомянутого выше, но почившего к этому моменту – будь неладно Средневековье – родителя. Вдруг в конце луга вы слышите истошный визг овцы. Неизвестный накинул верёвку на шею бедного животного и тащит добычу в лес. Овца ваша, лес в этой части тоже ваш и ваша законная реакция – пришпорить кобылу, что вы и делаете. Злоумышленник, видя, что его замысел раскрыт, бросает овцу и пытается скрыться в лесу, применяя маневрирующий бег, то есть петляет, как заяц, справедливо опасаясь получить стрелу в спину. Этого вида оружия у вас при себе нет, зато имеется длинный нож, им удобно выковыривать мелкие камни из лошадиных подков. Настигнув беглеца у самой кромки леса, вы сбиваете его с ног кобылой, но не со зла, просто вовремя не приструнив её, видимо, о чём-то задумавшись. Бедняга с переломанным позвоночником корчится на траве, хрипит и не может пошевелить ни чреслами, ни головой.

Это обычный крестьянин из соседней деревни, нищий вассал такого же нищего феодала, как и вы. Широко выпученные глаза смотрят на вас не с укором, а с мольбой, и вы понимаете – этот человек либо обездвижен на всю жизнь, либо смерть его будет долгой и мучительной, и виноваты в этом вы. Конечно, он вор, но кто знает его резоны? Голодающие дети, умирающая мать, отец-калека, нищета, болезни, беззаконие… Одним словом, Средневековье.

И вот перед вами нищий со сломанной спиной и судьбой, прямо глядя вам в глаза, требует, не произнося ни слова, удара милосердия. Здесь не поле боя, где поверженный в долгом и честном поединке знатный рыцарь молит вас о прекращении мук, это пастбище, и в свидетелях один Бог.

Закрывайте Великую Книгу, некоторые события должны пока остаться тайной.

А пока поднимемся вверх, туда, где существует только энергия, лишённая формы, но определяемая цветом и звуком. Два энергетических существа вступили в близкий контакт, оба имеют приблизительно одинаковые цвета и близки по звучанию. В проявленном плане носители таких энергий – люди одного уровня знаний и потребностей. В результате их контакта произошло взаимное пересечение полей и перераспределение энергий. Одно существо меркнет и затихает, теряя энергию, другое, забирая её как самую близкую и доступную, тем не менее не звучит выше и не повышает яркость. Энергия уходит на принятие решения, на осознание момента. Вся энергия принадлежит Создателю и должна уходить к нему, а существо около затухающего перехватывает её. Это спор с Богом. Если заберёт себе всю чужую энергию, поставит себя выше Бога, но стать выше Высшего нельзя, это возможно через иллюзию отражения, вверх ногами, в мире, энергетически противоположном миру Создателя.

Открываем Великую Книгу заново. Вы добрый и милосердный человек, вы идёте к соседу и за восемь овец выкупаете у него калеку вместе с семьёй. Да, это обуза, но дочь прикованного к постели отца оказывается гениальной прядильщицей, а чистейшие воды ручья способствуют появлению в вашей деревне отличной нити, и вы неожиданно для всех и себя богатеете на овечьей шерсти.

Сверху же имеющие крылья ангелы видят, как существо, приняв для себя решение, полностью вернуло поток энергии, принадлежащей Богу. Богу, который перенаправил его обратно, увеличив семикратно интенсивность энергии. Ну а вам в следующем воплощении как более высокому потенциалу уготована роль священника, ведь понятие милосердия вам, как уже видно, не чуждо.

Но Великую Книгу можно листать и задом наперёд. Попробуем? Открываем – вы склонились над крестьянином, он стонет от боли, пронзающей всё его тело при малейшей попытке пошевелиться.

– Ты слышишь меня? – спрашиваете вы.

Бедняга моргает глазами, значит, слышит.

– Тебя стоило бы бросить здесь на съедение собакам, но я благородный человек, хотя тебе этого и не понять.

Вы вынимаете нож и всаживаете ему в грудь удар милосердия. Вздох облегчения, всё кончено. Вы цепляете верёвку к седлу, привязываете труп за ноги и, оттащив его к ручью, сбрасываете в воду. Вы взяли себе принадлежащее Богу. Посмотрите в воды ручья – вы стоите выше Создателя, только вверх ногами. Ваш сосуд не предназначен для такого количества энергии, вас разорвёт буквально завтра, когда нанятые соседом-феодалом дикари сожгут вашу деревню, а вы, схватив нож с неостывшей на нём кровью несчастного и бросившись на толпу наёмников, будете насажены на вилы. И с большой долей вероятности следующее воплощение вы встретите ребёнком с врождённым параличом ног.

Захлопнув Великую Книгу, задайтесь вопросом, кто же придумал мизерикордию? Ответ поможет в написании новых страниц с вашим Именем.

Океан


1

Я спал. Я все ещё спал, когда ночной воздух наполнился свистом первых стрел, превращающих походные шатры и спины тех, кто в них находился, в решето. Я продолжал спать даже тогда, когда ржание раненых лошадей перешло в хрип агонии умирающих животных, а крики людей наполнили ужасом весь лагерь. Нападение было подготовлено по всем правилам военного искусства: лучники били с трёх сторон по секторам, оставив свободным проход к лесу, где стрелы были бесполезны, но там, в черноте листвы, уже ждали своего часа лёгкие копьеносцы. Меня разбудил капрал, громила по прозвищу Малыш, подкошенный дюжиной стрел, рухнул на меня всем своим весом, и я, толком не проснувшись, потерял сознание.

Малыш спас меня. Его недолюбливали за чрезмерную придирчивость к новобранцам, злой язык и невыносимую потливость, но в бою он был первым в самой гуще, и его огромный цвайхендер разгонял пехоту врага, как галерное весло мальков на мелководье. Кровь капрала залила моё лицо, и копьеносец просто прошёл мимо, приняв меня за мёртвого. Перешагнув, он отправился на стон раненого и, не обращая внимания на мольбы о пощаде, безразлично проткнул копьём горло бедняги. Здесь, в лагере, стало мертвяще тихо, только в глубине лесной чащи ещё слышались обрывки редких стычек – бойня заканчивалась.

Я очнулся к полудню, солнце успело запечь кровь Малыша на моих глазах, и я с трудом разодрал веки. Свет ослепил, раздавил, разорвал всё внутри, я не смог сделать вдох – вот уже несколько часов мертвец лежал на мне, придавливая железным нагрудником мой хребет к Хребту Незыблемых Гор. С капралом пришлось повозиться около четверти часа, убиенный хоть и перестал вонять, но изрядно прибавил в весе, и всякая попытка избавиться от него каждый раз приводила к резкой боли в грудине – похоже, Малыш всё-таки сломал мне пару рёбер. Поднявшись на ноги, я оглядел то, что вчера вечером было хорошо организованным лагерем Летучих Уланов. Триста всадников, ставших на ночлег на своей земле, как оказалось, повели себя беспечно. Все они, кроме одного, погибли. Большинство встретило смерть во сне – снятые доспехи лежали подле окровавленных тел, напоминающих морских ежей, ощетинившихся тёмными иглами-стрелами. Многие эоны лет назад здесь, на месте Незыблемых, был Великий Океан, и мне казалось сейчас, что вся толща вод его давит на посмевшего спуститься и попрать дно ногою недостойного. Океан говорил – я не понимал, Океан подсказывал – я не находил, не находил в себе ни жалости к погибшим товарищам, ни страха за собственную жизнь, ни оружия. Да, оружие – вот то, что было в этой давящей мысли, что злило, раздражало и было так необходимо. Энсиноорцы собрали всё. Я бродил по дну Океана битых два или три часа, голыми руками переворачивая морских ежей, но так ничего и не нашёл. Лес, до этой минуты притихший, начал наполняться едва различимыми звуками. Оставаться в лагере стало небезопасно и я, прихватив несколько стрел, развернулся в сторону Энсиноора – путь домой был отрезан.

Я не знал эту местность. Солнце начинало подкатываться к вершинам Незыблемых, и я рисковал встретить ночь на открытом плато, единственным украшением которого были редкие проплешины сухого, колючего кустарника. Через некоторое время земля под ногами сменила жёлтый оттенок на красный, горы приближались ко мне медленнее закатного часа, жажда, давно обосновавшаяся во рту, горячей змеёй заползала в горло, каждый вдох пробегал по рёбрам неумелыми пальцами начинающего струнника, а выдох выносил наружу кровь с липкой, наполненной песчинками, слюной. Я остановился, готовый упасть в бурую пыль прямо здесь, когда сзади раздался отчётливый вздох лошади… Отчаяние, нет, обида вспыхнула во мне, обида на Океан за его молчание, ведь я все ещё на дне, в его стихии, и надеялся на подсказки. Собранные стрелы я заткнул за пояс на спине, тот, кто был сзади, видел их, мне осталось только повернуться лицом к судьбе и принять её с достоинством. Передо мной стоял конь, наш, эрриорский скакун без всадника, он был ранен. В его шее торчали две стрелы, ещё две попали в левую ногу, одна повисла на ухе, пробив его насквозь. Конь фыркнул и ткнулся мордой в моё плечо, признав своего, а я обнял его за шею, и слёзы наконец-то стали наполнять высохший Океан.

К луке седла был пристегнут арбалет, в походной сумке нашлось два арбалетных болта и фляга с водой, её хватило промыть раны от стрел моего спасителя и вытащить змею из моего горла.

– Океан, я люблю тебя, – сказал я Океану и посмотрел на коня. Вот и имя для моего нежданного спутника!

Эта порода лошадей для пастбищ выбирает шелковистые ковры разнотравий в речных долинах благословенного Эрриора и имеет весёлый нрав, выносливость мула и преданность первому хозяину. Океан не забыл того, кого носил на себе, но приняв новое имя, принял и меня в седло. Я благодарно чмокнул конскую шею, но, едва тронувшись, он тут же упал на подкосившиеся ноги. Раненый конь не мог нести и собственного веса, не говоря уже о седоке. Я опустился в бурую пыль подле него в отчаянии и бессилии и вдруг увидел чудо: в трёх шагах от нас, в расщелине, рос Незрим-Цвет, низкорослый краснолистный кустарник, заметить который сидя верхом невозможно. Листы Незрима имеют мясистую структуру и очень питательны. В походах встретить это растение было большой удачей – одного листа хватало для утоления голода взрослого мужчины на два дня. Не поднимаясь с земли, боясь спугнуть подарок судьбы, я подполз к кустарнику, но рука моя остановилась на полпути – всего один листок кормил само растение, и сорвать его означало убить Незрим-Цвет. Секунду спустя губы мои, прошептав извинения, отщипнули половинку спасительной мякоти, вторую же половину мгновенно проглотил Океан, и он понёс меня неторопливою волной к берегу, к Незыблемым Горам.

Через час пути мы приблизились к подножию гор, солнце опустилось за основную гряду, и чёрная тень, давно ползущая нам навстречу открытой пастью, наконец-то поглотила свою жертву. Чуть правее, в скалах, виднелся проход, сквозь который последние лучи светила вырывались на равнину, подобно свету маяка, застывшего на картине. Океан повернул к свету, но, не доехав до расщелины с полсотни шагов, встал как вкопанный. Проход между скал обрамляли камни высотой около двадцати локтей в форме сложенных ладоней молящегося. В центре прохода, под ладонями, стоял человек, через которого проходили лучи исчезающего солнца. Я зажмурился, пытаясь разглядеть его, но, ослеплённый, просто закрыл глаза и наощупь отстегнул от седла арбалет. Фигура в проходе не шевелилась, я свободно зарядил оружие и, все ещё прищуриваясь, направил его на незнакомца.

– Кто ты? – крикнул я срывающимся голосом.

– Учитель, – ответила фигура прямо в моей голове.

– Чей? – выдохнул я почти шёпотом и, уже зная ответ, услышал: «Твой».

Палец на крюке дрогнул, болт покинул ложемент и через секунду с глухим ударом вонзился в скалу прямо у ног Учителя. Эхом ему был последний вздох коня, в ту же секунду замертво рухнувшего подо мной.

Так я стал Учеником.

2

Я знал. Я знал, что Мудрость Любви есть План, и я знал, что есть Слово и в нём есть Имя моё и Имя его. И Слово произнесено, и служение началось.

Вокруг был Чистый Белый Свет Истины, он был во мне, и я был им, но Слово растеклось круг меня ослепительно жёлтой сферой, и я стал Белым Светом Истины внутри, а Чистый Белый Свет оказался за оболочкой, и он был во мне, но я теперь не был им. Врата Атмана распахнулись.

Я пёрышко, невесомое белое пёрышко на поверхности Океана, ровное дыхание волны укачивает меня под лучами ласкового и жаркого солнца. Я счастлив, но вот Океан делает крохотный вздох, и капли воды смачивают мои ворсинки, а лучи выпаривают влагу, оставляя на мне кристаллики соли. Я, утяжелённый, опускаюсь в верхние слои Океана. Здесь всё ещё тепло, но Свет размыт водяной линзой, он не так чёток и жарок, как там, наверху, и хочется назад, но Врата Атмана закрылись.

Я был не Чистым Белым Светом Истины, что был во мне, но теперь я стал Душой, и моя сфера наполнилась голубым свечением, и моё сознание прозрело Отделение, а энергия сознания обрела вес. Врата Будхи распахнулись.

Я вода, составляющая часть Океана, со своей плотностью, на своём месте, в общем равновесии, но вот Океан делает короткий вздох, и я, не перемешиваясь с другими, оказываюсь в новом, более плотном слое, дальше от Света, в большем количестве воды, но я часть, сознающая себя частью, и Врата Будхи закрыты.

«Я Душа» переосознаёт себя в «Моя Душа», сфера засветилась новым слоем причинности, кто я в Плане и моё место в Нем приобрело соответствующую вибрацию в общей симфонии Сути. Врата Кармы распахнулись.

Я камень, мелкая прибрежная галька, тянущая в глубину Океана наживку по Плану рыбака. Я согласился с Планом и явился камнем на берегу. Поплавок определит моё место в Океане. Врата Кармы закрылись.

Вот он я – помнящий, знающий, представляющий. Помнящий множественных себя, знающий о Плане и представляющий его выполнение. Я Контракт, я Подпись на контракте, и я жду тело-инструмент. Врата Ментала распахнуты.

Я триада – перо, вода, камень. Здесь и Сейчас все трое принадлежат Океану и находятся в точке равновесия и совместной системы, и каждый по отдельности. Я триада в середине погружения. Врата Ментала закрылись.

Пределы кокона дрогнули. Я вижу себя со стороны уже не сферой, но голограммой человеческой формы с полным спектром эмоций-вибраций – пришла пора сместить свою нейтральность, и я выбрал Радость… Вместе со мной срезонировали и Врата Астрала – они распахнулись настежь.

Я ловец жемчуга, я уже нырнул в Океан и погружаюсь на дно, там моя цель. Я уверен в себе, я уверен в Океане, и радость наполняет моё сердце. Врата Астрала сомкнулись над моей головой.

Энергия Зфира заполнила «Я-голограмму», хоть и смутно, но я начал осязать плотный мир, свет идущий сверху, темноту внизу, бесшумное движение теней и своё «Здесь» в виде игольного ушка в непрерывной темной стене из минералов. Там, в просвете, были двое – существо из Животного Царства с прекрасной аурой завершающего круга и человек, имя которого указало Слово. Я повторил имя его через Слово, и Врата Эфира открылись.

Я ловец жемчуга и вижу дно Океана, волнистый песок, морских ежей на нём и удивительной красоты рыбу с пятью шрамами на блестящей чешуе. Я знаю, что она закрывает от меня Жемчужину, но я полон сил и делаю самый мощный гребок. Врата Эфира закрываются.

Я Человек, стоящий в проёме между скал из двух сложенных ладоней, и я человек, помнящий Контракт, где первым моим обязательством есть освобождение другого человека от Страха, а страха у него много, и весь свой страх человек сосредоточил в продолговатом предмете на приспособлении, которое держит в руках. Я обратился к планете с просьбой о Принятии и получил согласие, затем к Хранителю, поддерживающему крылами человека, с просьбой о Вмешательстве, и когда Хранитель коснулся пальца, Страх покинул приспособление, твердь приняла его, а человек принял Служение. Энергия уравновесилась – Врата Проявленного открылись.

Так я стал Учителем.

3

Мы сидели на краю скалы, свесив ноги в пропасть Кор-Кориор, и смотрели на закатное солнце, висевшее над Энсиноорской Грядой достаточно долго и при этом совершенно не менявшее своего положения.

– Похоже, оно не собирается садиться. Учитель, чего оно ждёт? – я попытался начать разговор.

– Тебя, – односложный ответ Учителя не предполагал продолжения, и наше молчание повисло вместе с закатом.

– Как ты нашёл меня? – сделал я новую попытку.

– Я не искал, – ответил он спокойно, но, увидев моё удивление, улыбнулся и продолжил: – Я просто нырнул за жемчужиной.

– Откуда ты узнал, где нырять, ведь Океан огромен?

– Нет, – Учитель снова улыбнулся. – Он бесконечен.

Я понимающе закивал головой.

– Значит, наша встреча – случайность?

– Конечно нет, я знал, чего искал.

– Я не понимаю.

– Я сузил свою цель до размеров жемчужины.

– Разве можно сузить Океан?

– Это под силу только Творцу, но раз уж ты подумал об этом, – улыбка снова озарила лицо Учителя, – значит, верно, что частица Творца есть в тебе. Что же касается меня, то я сузил дно Океана.

– Как ты сделал это?

– Я доверился Океану, осознал себя пером, и волны сами отнесли меня в нужное место.

– Но даже намокшее перо не достигнет дна, вода не пустит его.

– Ты быстро учишься, – сказал Учитель. – Я стал водой.

– Но вода перемешается с другой водой, – возразил я.

– Я стал водой, чтобы быть волной, которая отшлифует камень и вынесет его на берег.

– Так и было?

– Да, так и было, таков План. Я как энергия перешёл из воды в камень, а Рыбак отправил меня на дно.

– Это я понимаю, но скажи, камень ложится на дно подле жемчужины, встреча состоялась, и что дальше?

– А чем тебе не нравится соседство в Царстве Минералов, оно очень постоянно, – Учитель затрясся от смеха.

Я не разделил его настроения и раздражённо продолжил:

– Но мы сейчас сидим здесь и разговариваем, и мы люди.

– Я энергетически прошёл в Царство Людей, минуя Царства Растений и Животных через жертву.

– Жертву?

– Да, жертву. Вспомни Незрим-Цвет и своего коня.

– Не понимаю.

– Каждый из них, жертвуя собой, открыл для прохода Врата своих Царств. Куст и конь пропустили камень в Царство Людей энергетически, таков План.

Я замолчал, вспоминая, с какой лёгкостью принял эти жертвы.

– Что с ними станет дальше?

– Конь воплотится человеком, здоровым и сильным, с ярко выраженными животными повадками. Например, он станет капралом, и все будут называть его Малышом.

Ветер, шумевший на дне Кор-Криора, оказался в моей голове вместе с бурой пылью.

– Незрим-Цвет… – продолжал Учитель.

– Станет конём, – сквозь шум и пыль сказал я себе.

– Воплотится в удивительную рыбу, охраняющую на дне Океана свою жемчужину, – закончил Учитель.

Солнце оставалось недвижимым, вечер начинал походить на вечность, и я стал подумывать, а не сузил ли Учитель до размеров песчинки Время. Мысль эта заняла меня на некоторое время, но вскоре надоела и я спросил:

– А что дальше по Плану?

– Первый урок, – отозвался Учитель. – Урок Веры.

– Веры в Бога? – уточнил я.

– Богу не нужна твоя вера, вера нужна тебе.

Я вскочил на ноги, Учитель поднялся вслед за мной.

– Зачем мне вера? – с вызовом спросил я. – Неужели не прожить без неё?

– Три сотни солдат жили без веры, и участь их известна тебе.

– Двести девяносто девять, – буркнул я в ответ.

– Нет, триста, – учитель внимательно посмотрел на меня. – Двести девяносто девять не нуждались в ней.

– Значит, я…

– Да, – перебил меня Учитель, – поэтому ты здесь, один из трёхсот.

Я стал вспоминать, а задумывался ли я когда-нибудь о вере вообще, о вере в Создателя, в ближнего, в себя.

– Что есть Вера, Учитель?

– Это шаг, самый первый, который позволяет идти.

– Идти куда?

– В направлении веры.

– Покажи мне! – почти выкрикнул я.

Закрыв глаза, Учитель спросил:

– Веришь ли ты в то, что я сузил дно Океана до размеров песчинки?

– Да, Учитель, верю! – с жаром ответил я и тоже закрыл глаза.

– Тогда возьми себе эту веру в меня и сделай шаг.

Я сомкнул руки на груди, прижимая к себе Веру, и шагнул вперёд… Мы стояли на краю пропасти, и в своём порыве я совсем позабыл об этом.

– Теперь открой глаза, – раздался голос Учителя за моей спиной.

Мне показалось, что я проглотил чугунное ядро, и оно, придавив сердце, остановило его. Я висел в воздухе, или я стоял на воздухе, или я снова спал.

– Учитель, – прошептал я в ужасе, – я не падаю.

– Ты не можешь упасть, тебе просто некуда, ты на дне Океана, ты Уверовал.

Я медленно согнул правую ногу в колене, отвёл её назад и, ощутив твердь скалы, перенёс туда все тело. Со стороны всё происходящее выглядело комично, и Учитель в очередной раз принялся беззвучно трястись от смеха. С вытаращенными от удивления глазами я сел на земле, не в состоянии произнести и слова. Он дал мне время прийти в себя, а затем сам шагнул в пропасть и, зависнув над Кор-Кориором сказал:

– Спрашивай.

Я не знал, что или о чём, чувства переполняли меня, и вдруг я выпалил:

– А если можно ходить по воздуху в Вере, то можно ходить и по воде?

Учитель расхохотался, в его смехе было нечто неуловимое, звучащее запредельно и тонко, вокруг его головы проявилось лёгкое свечение.

– Можно, по воде точно можно, – уняв смех, сказал Учитель и добавил уже серьёзно: – И даже среди звёзд.

– Среди звёзд, – повторил я в полном восхищении, и ближайшая к нашей планете звезда наконец-то закатилась за Энсиноорскую Гряду.

4

Утро вот-вот наступит, оно ждёт звонка, и тот, кто называет себя Учеником, ещё спит, но едва откроет глаза, сразу же спросит: «Какой урок сегодня?» Таков План. Я повернулся к востоку, совместил внутренние часы с пульсом. Три, два, один – первый луч скользнул по небу…

– Какой урок сегодня, Учитель? – прозвенел звонок за моей спиной.

Утро наступило. Я повернулся к Ученику.

– Вера.

– Но этот урок был вчера. Разве я не уверовал? – удивился он. – Учитель, я же стоял над пропастью.

– Да, ты уверовал. Уверовал в ближнего, но не в себя.

– Мне снова придётся шагать в Кор-Кориор?

– Нет, сегодня ты накормишь нас.

В энергиях ученичества он не замечал физического голода, хотя действие Незрим-Цвета давно закончилось.

– Но я не голоден, – Ученик весело похлопал себя по животу.

– Но голоден я.

– Учитель, как мне накормить тебя верой в себя? Не упадёт же еда с неба?

Всё-таки он был гениальным Учеником.

– Ты угадал, в виде дождя из рыб или хлебного града, на твой выбор.

Ученик смотрел на меня, открыв рот, мысли в его голове были столь разнообразны в своём направлении, что, сталкиваясь в гортани, компенсировали собственные вибрации и, кроме глухого мычания, ничего не выдавали в пространство. Вселенная с удовольствием наблюдала перестройку плотных планов в более тонкие. Наконец что-то членораздельное прорвалось наружу, и я уловил среди бульканья и хрипа: «Как?»

– Вера в себя – это Цветок, хрупкий, как корочка первого льда, как последний всплеск угасающей свечи. Найди в себе эту искорку, раздуй её, взрасти пламя и оживи голограмму желаемого, созданную твоим воображением. Всё.

– Так просто, – прошептал пришедший в себя Ученик и тут же зажмурил глаза.

Я видел, как в его грудине, прямо по центру, засветилась точка, и через секунду она стала размером с горошину.

– За тобой лежит валун, вообрази под ним лепёшку хлеба и даруй ей свою Веру, – подсказал я ему.

Открыв глаза, Ученик посмотрел на меня, горошина из его груди, разделившись, докатилась до глаз, и они засветились Настоящей Верой. Он улыбнулся и резко развернувшись, бросился к камню.

Через мгновение горы огласились воплем радости и удивления. Ученик достал из-под валуна лепёшку ржаного хлеба. Спотыкаясь, он подлетел ко мне и, тряся над головой находкой, закричал:

– Учитель, я со-Творец, я сотворил хлеб!

– Да, ты со-Творец, ты сотворил Веру в себя, хлеб же сделал я. Я умею вызывать хлебный град. Ночью, пока ты спал, я вызвал его и затем положил лепёшку под камень. Теперь садись, давай возблагодарим Его за щедроты и откушаем – таков План.

Ученик жевал в задумчивости, вместе с пищей он переваривал урок, и я не мешал ему. Покончив с лепёшкой, мы улеглись на прогретые камни и стали рассматривать облака, в изобилии покрывшие небо. Облака склеивались в причудливые фигуры, и мы заворожённо следили за их генезисом, рядом неслышно покачивался Океан, здесь и сейчас все были счастливы.

План есть План. Вселенские часы внутри меня соотнеслись с пульсом. Три, два, один…

– Поднимайся, нужно найти воду, – сказал я.

– Ты хочешь пить? – отозвался Ученик.

– Нет, но сегодня тебе предстоит Урок, а он требует наличия воды.

– Что за урок?

– Урок Веры, Веры в Бога.

Ученик встал и сказал:

– Веди меня, Учитель.

Я повёл его на восток, хотя в моём распоряжении были ещё три стороны света. Мы достаточно удалились от места ночлега, и Ученик не мог слышать мягкого шлепка за валуном. На земле лежала рыба, его рыба, из его дождя. Знать об этом Ученику было рано. Таков План.

5

Довольно скоро в узкой расщелине обнаружился тощий ручеёк, но чтобы я смог улечься в него, как того требовал Учитель, мы спускались вниз по течению несколько часов, пока не нашлось подходящего места.

– Перед началом урока, – сказал Учитель, – ты должен совершить омовение, смывающее грязь телесную и не только.

Я без возражений скинул одежды и улёгся в поток. Время тут же соразмерило свою скорость с течением воды, и обе эти субстанции запеленали моё тело с силой и нежностью материнских рук. Учитель сидел на берегу, погруженный в свои думы, как в воду, я же, лёжа в воде, мысленно прохаживался по ней, окрылённый вчерашним стоянием в воздухе. Вдруг появилось то ли ощущение, то ли осознание, что между мной, Учителем и Водой установилось некое равновесие, и я подумал: «Может быть, именно это Учитель называет Планом?»

Меня ждал опыт уверования в Бога, в того, кого я не вижу, не слышу, не чувствую. Сомнения не давали мне покоя. Что если хождение над Кор-Кориором всего лишь сон после кошмарного дня, а лепёшка, которую Учитель положил под камень, в чём сам и признался, была у него до встречи со мной?

Горная вода переохладила меня, я стал замерзать и обратился к Учителю:

– Учитель, могу я выйти из воды? Мне холодно.

– Можешь, – ответил он, очнувшись от раздумий. – Ты вообще мог не входить в неё.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Ученик сам определяет количество Времени и Воды для смытия собственной грязи. Таков План.

– Учитель, а что говорит План о Вере в Бога?

– Что это Синтез.

– Синтез чего?

– Альфы и Омеги. Сложение Веры в себя и Веры в ближнего, ибо и ты сам, и ближний есмь Бог, как и всё вокруг видимое и невидимое.

– С чего мне начать? – я посмотрел на Учителя с надеждой на помощь, и он не отказал.

– К чему привела твоя Вера в ближнего, наш первый урок?

– Я устоял в воздухе.

– Ты нашёл Дно Океана в бесконечности Океана, там, где тебе понадобилось. Здесь и Сейчас. А что принёс тебе второй урок?

– Я нашёл твою лепёшку.

Мы оба рассмеялись.

– Да, и вместе с лепёшкой отыскал Дно в себе.

– Дно Океана и Дно во мне… – начал я.

– Да, да, работают вместе в Вере в Бога, – продолжил Учитель. – Опустившись на дно Океана, ты погружаешься в себя и оттуда, со дна себя, начинаешь искать Бога, ибо он там, в самой глубине, и, обретя Бога в себе, уверуешь, потому что узришь, ощутишь и услышишь.

– Что мне сделать для этого?

– Сотвори Синтез, – в голосе учителя проскользнули нотки недоумения.

– Как?

– Не знаю, но таков План.

Я присел на кусок скалы и упёрся взглядом под ноги. Передо мной из песка торчала засохшая ветка, я машинально потянулся и отломил от неё прутик. Так же машинально провёл им по песку, получившаяся линия представилась мне дном. Вчера я уверовал в Слово Учителя, мне, обездвиженному в энергетическом смысле калеке, сказали: «Встань и иди». И я пошёл. Абсолютная Вера в ближнего, в его силу, не позволила мне остаться на месте.

– Это мне ясно, – сказал я себе и поставил крестик рядом с чертой.

Немного поразмыслив, я начертил на песке круг, напоминающий хлебную лепёшку.

«Сегодня утром я уверовал в то, что смогу сделать из воздуха, по которому прогуливался вечером, хлеб. Абсолютная вера в себя позволила мне извлечь лепёшку из-под камня, и хотя туда её засунул Учитель, но для меня она была сотворена из ничего».

Я поставил крестик в самый центр нарисованной лепёшки.

Картина имелась следующая: из двух крестов, одной линии и кривого круга мне предстояло вылепить Бога или Веру в Бога, что, в общем-то, как считал Учитель, было одно и то же.

Удивительно, но Он смотрел на мои каракули с явным одобрением.

– Это план Вселенной или вечный двигатель?

Я не оценил его юмора, пребывая в замешательстве.

– Ты у цели, осталось соединить все элементы вместе. Крест – символ Бога, ты правильно поставил Его в центр. Он в Центре своего Мира. Когда же ты опускаешься на Дно, место равновесия, Бог оказывается на одной линии с тобой, как ты это и изобразил. Сужая дно в точку, ты приближаешься к Богу. Сотворить Синтез – встать рядом с Богом, оставаясь при этом на своём месте в Его Мире. Урок закончен, – подвёл черту Учитель. – Пора ложиться спать.

Он укрылся плащом, и через секунду я различил его ровное дыхание. Ночной мрак пока не накрыл ущелье, но сумерки сгущались, и в небе появились первые звёзды. Я натянул капюшон на глаза и, перед тем как провалиться в негу, ещё раз взглянул на Учителя. Клянусь Святыми, я отчётливо услышал из уст спящего: «Три, два, один…» В этот миг глаза мои ослепли от вспышки яркого белого света, я невольно зажмурился. Всё вокруг до последнего камушка и самой мелкой трещинки было залито белым, будто с небес пролилось молоко молодой кобылицы и затопило Это Дно Океана. Я осознал, что Он здесь, я увидел Бога, не открывая глаз, я ощутил Его Любовь, я услышал Слово Его: «Сын Мой». Не в силах сдержать восторг, я прокричал: «Верую!»

Я открыл глаза. Свет схлопнулся, эхо моего голоса прыгало по скалам далеко внизу. Учитель спал, но на губах его застыла счастливая улыбка.

6

– В лачуге жил и не имел гроша,

Но как же жизнь была там хороша!

Лачуги нет, теперь я богатей,

Но как же хочется вновь очутиться в ней!

Всё, что имею, отдам я тому,

Кто возвратит мне лачугу ту.


– О чём это ты? – протирая глаза, спросил я у Ученика, который в час утренний с видом победившего всех во всём горланил песню простолюдинов.

Он, ничего не ответив, жестом показал на дымящийся невдалеке костёр. Над огнём висели наживлённые на палку две рыбины. Ученик молча наблюдал за моей реакцией, я одобрительно покачал головой, и он, ухмыльнувшись и копируя мою манеру разговаривать с ним, произнёс:

– Если кто-то постарается, то к рыбе у нас будет хлеб. Таков План.

Я снова одобрительно качнул головой, и свежая лепёшка хлопнула его по загривку. Во время завтрака Ученик старательно молчал, ему хотелось, чтобы разговор начал я. После того как мы закончили с едой и умылись в ручье, я наконец спросил:

– Мне показалось, ночью ты кричал. Что-то приснилось?

– Учитель, Бог был рядом и назвал меня Сыном.

– Знаю, таков План.

– Что же мне делать теперь?

– Ты, названный Сыном Божьим, делай, что делает Отец, – прощай.

– Кого же мне прощать? Я не знаю.

– Ты, названный Сыном Божьим, прощай, как Отец, своих врагов.

Ученик задумался.

– Но я не видел никого из нападавших.

– Войди в голограмму противника, стань им и узри себя врагом его, почувствуй его и попробуй осознанно простить.

– Я не умею входить в чужие голограммы, Учитель.

– Вспомни о сжатии Дна Океана и притянешься к нужному месту, вспомни об Искре на дне внутри себя и войдёшь в нужное место. Да, лучше для этого тебе прилечь.

Ученик расчистил ложе от мелких камушков, расстелил плащ, лёг на спину и закрыл глаза.

– Представляй своего врага и описывай мне.

– Я вижу, – начал Ученик, – высокого и очень сильного солдата с большими руками, грубым голосом и холодными, полными ненависти, глазами. Он натягивает длинный лук и направляет…

Я совместил Галактическое Время с пульсом. Три, два, один…

Я Наири, лучница Дуги Слабой Руки. Наша Дуга выходит на позицию к полуночи, и я как десятница должна успеть проверить своих амазонок, состояние оружия и боевого духа, а также выдать цели. Мой десяток в Дуге самый ближний к лесу и самый удалённый от лагеря противника. Эрриорцы выставили шатры ровным квадратом, сто шатров по три улана в каждом. Все триста голов согнаны в одно стойло – это неправильно, их дозоры расположились слишком близко к лагерю, а это уже смертельно. Со стороны загонов для лошадей находится наша Дуга Сильной Руки. Там собраны самые крепкие мужчины, которые будут бить по животным из огромных луков. Их задача – лишить уланов коней. Прямо перед лагерем расположилась Главная Дуга, она самая многочисленная, и лучники в ней самые опытные, их скорострельность – до тридцати стрел в минуту. Они накроют Эрриорские шатры смертельным градом. Задача нашей Дуги – развернуть отступающих в лес, на копьеносцев. Таков был План, и он не имел изъянов, никто из Эрриора эту ночь не переживёт.

Лучницы завершили боевое построение. Колчан с двумя десятками стрел за спиной, колчан, пристёгнутый к левой ноге с тремя десятками стрел, и пятьдесят стрел в большом колчане перед каждой на земле. Итак, сто лучниц и сто стрел на лук.

Наконец, луна, выглянув из облака, заняла свою позицию, раздался крик совы – сигнал к началу.

Я отпускаю натянутую тетиву и испытываю щемящее чувство жалости к тому, кого отправляется искать моя стрела…

Ученик открыл глаза и сказал:

– Я нашёл врага, и я стал им.

– Готово ли сердце твоё к прощению?

– Мой враг – молодая женщина, воспитанная людьми, подчинявшими её волю с детства. Она – орудие в чужих руках, и всё же я видел её сожаление, она достойнапрощения! – с жаром ответил Ученик.

– Ты нашёл Дно в себе на Дне Океана, но не нашёл там Бога.

– Что ты хочешь сказать?

– Вернись к ней ещё раз.

Ученик снова закрыл глаза. Три, два, один…

Мы отстреляли половину боезапаса, но все стрелы ушли в темноту, на нас так никто и не вышел. Главная Дуга сделала своё дело – выживших не было. Я остановила стрельбу своей десятки, и за нами встала вся Дуга. Мы стояли в темноте с разряженными луками и вслушивались в крики, стоны и ржание до тех пор, пока не затих свист стрел в воздухе над лагерем. Стрельбу прекратили все Дуги.

Теперь шум доносился только из леса. Снова прокричала сова, теперь дважды, давая команду отбой, и мы начали собирать оружие в походное положение, как вдруг от самой кромки леса отделилась огромная чёрная тень и рванулась в нашу сторону. Амазонки не носят доспехов, они слишком тяжелы, и поэтому лучницы успели разбежаться в стороны. Эрриорский скакун промчался сквозь ряды их и исчез в темноте. В ножном колчане у меня оставалось пять стрел, их я и выпустила в ночные врата, захлопнувшиеся за конём…

– Она убила Океан, – Ученик мотал головой, словно пытался избавиться от этой мысли.

– Уже не хочешь прощать?

– Не знаю.

– Она помогла коню на плотном плане осуществить жертву, в результате которой ты стал Учеником и встретился с Учителем, конь же воплотился капралом, спасшим тебя от смерти. Он снова принёс себя в жертву, и ты можешь…

– Спасти её Прощением, – перебил меня Ученик.

– Да, замкнуть кольцо жертвенности.

Ученик упал на колени.

– Я понял, Учитель, её жертва была в том, что, являясь частью Плана, ей неведомого, она приняла его и выполнила своё предназначение, – слёзы полились из его глаз, и он произнёс: – Прощаю тебя за боль, причинённую тобой по незнанию, прощаю себя за неверие ближнему, пусть и врагу, прошу прощения у Бога за недоверие Его Плану.

Я опустился на колени рядом с Учеником, обнял его как сына и прошептал на ухо:

– Всё, что имею, отдам я тому,

Кто возвратит мне лачугу ту.

7

Я проснулся среди ночи от гнетущего ощущения, что за мной кто-то наблюдает. Луна в первой четверти висела прямо перед глазами, и её кособокая улыбка усиливала чувство тревоги. За спиной заворочался Учитель, я повернулся на шорох. Учителя не было. На его плаще, свернувшись кольцом, возлежал аспид. Даже в темноте ночи стало ясно, что он очень крупный, даже слишком для этих мест. Аспид, не моргая, смотрел на меня, и взгляд не принадлежал рептилии. Он пригвоздил меня к земле, сорвал одежду вместе с кожей и с пристрастием изучал, что там внутри. А внутри имелось сжавшееся от страха сердце, спазм в желудке и застывшая в венах кровь. Врата Животного и Растительного Царств распахнулись, и я начал стремительно превращаться в камень.

Аспид видел это, он моргнул, и кровь понемногу пришла в движение, а сердце позволило лёгким сделать вдох.

«Как же ты, Сын Бога, отпустил врага своего? – вполне ясно я услышал голос в своей голове. – Не ты начал войну, к тебе в дом пришли с оружием. Не ты ударил первым, били тебя и били из-за угла. Где же справедливость, если пришедший за твоей жизнью остался понятым и прощённым? Неужели Сыну Бога мало удара справа, и он подставит левый бок, не провоцирует ли он тогда обидчика на новое насилие?»

Меня всё ещё удерживал животный страх, я был не в состоянии отвечать. Аспид снова моргнул, моргнул вслед за ним и я. На плаще Учителя полулежала дева, на которой отсутствовало всё, кроме гипнотизирующего взгляда.

– Так лучше? – съязвила она.

– Лучше, если она будет одета, – с трудом выдавил я из себя, обращаясь к змию в её глазах.

С дамским гардеробом аспид решил не возиться и просто напустил тьмы так, что я не мог видеть будоражащих мужское воображение форм.

«Итак, могу ли я получить ответ?» – прошипело в моей голове.

– Я, Сын Бога, вижу во всём Бога, даже во враге.

Дева дёрнулась и растворилась во тьме… На плаще спокойно лежал Учитель, и его ровное дыхание успокаивающе подействовало на мою физиологию, хотя страх, уже не удушающий, оставался при мне. Около часа я пытался заснуть, мне не хотелось тревожить Учителя, но волнение от встречи было столь велико, что я разбудил его.

– Это был Враг рода человеческого? – закончил я вопросом короткий рассказ.

– Так думают люди, Бог так не считает.

– Почему Бог не считает Врага врагом?

– Помнишь свои рисунки на песке? Круг, Мир Бога, раздели чертой Дна пополам и поставь кресты в обеих частях. Крест вверху – Бог, крест в нижней части, в Антимире, – Антипод Бога, но не враг. Мир един, всё в нём есть эманации Бога. Поэтому Бог прощает всё и вся. Бог всепрощающ.

– Как же это осознать? – сказанное не укладывалось в голове.

– Этого не осознать, расхаживая в проявленном плане босиком и с дырой в кармане, хотя и с открытым сердцем.

– Опять смеёшься, Учитель?

– Смеюсь. Ты прекрасно знаешь, что нужно делать для осознания, – Учитель развёл руки, давая понять, что так и есть.

– Если я всё знаю, зачем ты? – уколол я его.

– Чтобы ты не сошёл с ума, – парировал Учитель. – Враг приходил познакомиться с тобой. Теперь твоя очередь для ответного визита.

– Это уже не смешно.

– Согласен, не смешно. Напротив, это очень серьёзно.

– Зачем мне эта встреча? – страх начал возвращаться ко мне, стоило подумать о ночном госте.

– У тебя нет сил противостоять ему, единственный выход – находиться подле Бога, под Его защитой, но ты слаб, и Антипод может не пустить тебя к Богу. Врагу нужен дар от тебя, энергия в обмен на невмешательство.

– Но карманы мои дырявы, ты сам знаешь.

– Оставь ему своего антипода.

– У меня есть антипод?

– У Бога есть, чем же ты лучше? – Учитель вернулся к шутливому тону, это немного успокаивало.

– И искать мне его, конечно же, на Дне?

– Угу, только не Океана, а у себя самого, и когда сформируешь голограмму не-себя, отправь её Антиподу.

– По какому адресу? – уже более уверенно спросил я, поняв, что самому на встречу идти не придётся.

– В противоположную сторону от Дна, в Антимир, – поставил черту под разговором Учитель и, положив обе руки на грудь, прошептал: – Три, два, один…

Я не я. Я смотрел в отражение и видел себя, но тёмные волосы были словно седые, а вместо карих глаз в глазницах плавало что-то белое, яйцеподобное, беззрачковое. Черты лица заострённые, будто их вырубал из скалы обиженный на весь мир подмастерье. Если я не я, значит, это мой антипод.

– Ты рад знакомству? – спросил я себя и тут же вспомнил слова Учителя: – Я для того, чтобы ты не сошёл с ума.

– Кстати, – снова сказал я себе, – об Учителе. Что ни спроси, ответ один – Таков План. Ну и зачем тогда нужен и Учитель, и План?

Альбинос явно наступал.

– Выучи эту фразу и становись Учителем сам. Учитель властвует над умами, а заодно и над кошельками. И не забудь заштопать карманы, они станут тебе нужны.

«Этот мне нравится», – раздалось шипение в моей голове.

– А я не решил ещё, идти к тебе или нет, – произнёс я, который не я.

Аспид захохотал.

– Он определённо подходит, беру.

– У меня не спросишь? – вступил в разговор я.

Шипение перешло в свист:

– Я забираю сейчас или тебя, или тебя-не-тебя. Выбирай. Тот, кто уйдёт со мной, уже не вернётся. И ещё, с моей стороны это Дар – попробуй осознать его.

Свист прекратился, раздался щелчок, как от удара хлыста, и я-альбинос удалился таким же образом, как и ночная дева.

Я открыл глаза, рядом со мной стоял Учитель.

– Уже все знаю, – сказал он, не дав начать мне. – Таков План, и, кстати, заштопай карманы.

8

– Мне нужен ус Сонного Тюленя или волокно Столетнего Древа, – с серьёзным видом заявил Ученик перед завтраком.

– Решил починить карманы? – я еле сдержал улыбку.

– Да, мне все советуют, – не отставал Ученик.

– Если найдёшь ус или волокно, заштопай не дыры, а карманы целиком, – посоветовал я.

– Поясни, Учитель, – он присел на корточки возле меня.

– Запечатав карманы, раскроешь сердце. Энергетически, естественно.

– Очень интересно, – он цокнул языком, – но не понятно.

– Отказываясь от вожделения материального, через энергобаланс приобретаешь вожделение к духовному, – я посмотрел на Ученика, а он, согласно кивнув головой, рванул с плаща сначала один, а затем и второй карман.

– Ты быстро учишься, но ещё быстрее принимаешь решения, – похвалил я.

– Бог назвал меня Сыном, – ответил Ученик.

Мы сели завтракать остатками небесной лепёшки.

– Учитель, мы уже два дня на плато, не пора ли сняться с этого места?

– Желаешь путешествовать? Куда?

– Да хоть к звёздам! – вскричал он.

– Там холодно и пустынно, – я поднял глаза к небу:

– Лети меж звёзд мой одинокий голос,

Дождись, услышь его хоть кто-нибудь.

– Да ты поэт, Учитель. Значит, среди звёзд, – он посмотрел вверх. – Как в пустыне, никого, никаких приключений.

– Можешь попробовать уединиться в пустыне дней на сорок, – сдержать улыбку на сей раз мне не удалось. – Потом расскажешь.

– Встречу я варана или скорпиона.

– Или аспида, – вставил я.

Ученик поморщился.

– Хорошо, – сказал он. – Если ты не пускаешь меня к звёздам, тогда расскажи о них. Для чего Бог сотворил эти искорки?

– Бог есмь Искра и раздаёт себя искрами. Звезда, как и ты, искра Божья.

Ученик недоверчиво закачал головой.

– Звезда размером со светляка, я гораздо больше.

– Светило, что у нас над головой, одно из таких светляков.

– Учитель, я не знал, что Солнце – старший брат звёзд, но и оно размером со шпору.

Я поднял с земли два мелких камешка, один положил на ладонь Ученику и сказал:

– В твоей руке звезда, в моей – её ближайшая соседка. Чтобы ты понял, как далеки они друг от друга, мне придётся отнести свой камешек за Энсиноорскую Гряду. Это три дня пути.

Ученик, прищурившись, смотрел на меня, всем своим видом говоря – врёшь.

– На небе они совсем рядом.

– Так кажется из-за их удалённости от нас.

– Как песчинки на Гряде?

– Да, – выдохнул я с облегчением. – Только песчинки эти больше всего, что ты можешь представить себе.

– Хорошо, Учитель, я верю в ближнего, то есть в тебя, и в слово его, то есть в твоё, звёзды велики и далеки, но зачем они Богу?

– Они часть Его Мира, Его Плана. Звезды рождают Свет и Жар, создавая условия сотворения плотных планов около себя.

Ученик, как и положено ученику, с усердием потёр лоб и спросил:

– Как они рождают Свет и Жар?

– Синтез. Тело звезды – это маленькие частички, настолько маленькие, что не разглядеть, и, соединяясь друг с другом, они порождают жар. В огромной звезде таких мелких камешков очень-очень много, и поэтому получается Большой Жар.

– В большой Искре много маленьких искорок.

– Можно сказать и так.

– Живёт ли кто-нибудь на звёздах?

– В таком теле, как у нас, нет. В приспособленных, созвучных телах, да.

Ученик снова потёр лоб и радостно выдал:

– Значит, большая шпора над нашими головами даёт нам жизнь, и если она погаснет…

– Здесь будет ледяная пустыня.

– Тогда понятно, почему энсиноорцы поклоняются «шпоре» и думают, что это Бог, даже прилепили её на щиты, – усмехнулся мой собеседник.

– Они, как ты уже понимаешь, не так и не правы.

Шпора-солнце нырнула за Энсиноорскую гряду, к своим камешкам-собратьям. Мы разожгли сухие ветки и уселись к костру.

– Учитель, вот костёр, как звезда, возле него тепло и свет, но если отойти – станет холодно и темно. Чтобы костёр горел, я подкладываю в него ветки, а кто подкладывает ветки в звезду?

– Бог.

– А чем он топит?

– Собой. Мелкие искорки, соединяющиеся в Жар, есть Бог, Его Тело. Костер – творение рук человека, звезда – Бога. Пока ты человек Бога, тебе не понять. Осознать Мир Его можно только через Веру в Бога, она даётся тебе для этого.

9

Сытый Южный Лев отдыхал в тени кустарника. Довольный удачной охотой, он дремал под тёплым ветром саванны. Покой его прервали Серебристые Зебры, зашедшие в кустарник полакомиться сочными листьями. Они суетливо толкались, спорили друг с дружкой за место и не замечали Льва. Ему пришлось убрать под себя хвост, чтобы бестолковые животные не раздавили его. Когда же зебры начали толкать Льва в бок, он легонько щёлкнул хвостом-хлыстом, и глупышек сдуло ветром. Лев, удовлетворённо потянувшись, начал погружаться в дремоту, как к кустарнику подошли двое людей. Один был немощным старцем, награждённым многими болезнями. «Как вчерашняя антилопа», – подумал Лев. Другой отличался молодостью и крепким телосложением. «Настоящий продолжатель рода», – оценил Лев.

Первый сказал:

– Вот лежит Южный Лев, он опасен, уйдём отсюда, – и продолжил Путь.

Второй возразил:

– Подожди. Здесь тень, в которой мы можем передохнуть, а лев не страшен. У нас есть оружие, – и он уселся прямо на льва.

Лев оставил свежее, молодое мясо Серым Шакалам. Лев был сыт.

Направляясь к реке на водопой, он думал: «Как же этот прайд двуногих собирается выживать в саванне?»

Грохот прервал рассуждения, и правый бок Льва обожгла жгучая, острая боль.

10

– Мне приснился сон, Учитель, там был Лев, Зебры…

– И двое людей, – потягиваясь, договорил за меня он.

– Ты можешь объяснить его?

– Лев – это Бог. Он сотворил Мир и отдыхает от трудов своих. Твердь создана, и она наполнена Царством Растений, дающих благодатную тень. Но вот появляется только народившееся Царство Животных. Оно молодо, активно, суетливо. Ему неведом Бог, но глас Его они слушают через хлысты-инстинкты. И наконец, появляется Царство Людей. Молодая Душа впервые в Мире Бога, и Закон Кармы сразу же отправляет её на повторный круг. Старая Душа знавала другую твердь. Она знакома с Богом и Его Законами, но порочна и предаёт Бога.

– Как такое возможно? – возмутился я.

– Через неверие в Него.

– Почему мне все это приснилось?

– Потому что тебя ждёт ещё один урок Веры в Бога.

– Но у меня уже был такой урок.

– Уроки веры ждут любого на всём его Пути, – нравоучительным тоном заметил Учитель. – Бог сам постоянно проходит такие уроки.

– Веры в самого себя?

– Да, как и каждый.

– Что мне нужно делать?

– Ничего, урок Веры в Бога подразумевает, что вера сама выведет тебя в нужное время в нужное место, – Учитель преклонил колени и сказал: – Мне нужно помолиться.

– Пока схожу за водой, – я понял, что Учителю нужно остаться в одиночестве.

Утреннее солнце уже успело нагреть и воздух, и камни. Спуск к ручью занял несколько минут. Я с удовольствием опустил лицо в прохладный поток и большими глотками насытил влагой желудок. Оторвавшись от воды, я повернулся за кожаной флягой… В двух шагах надо мной возвышался тот самый Лев, из сна. Правое предплечье его кровоточило. Лев упёрся в меня взглядом и был недвижим, подобно мраморным сородичам на лестнице Небесного Дворца Императора Эрриора.

Я открыл рот то ли от удивления, то ли от страха. Хищник разинул огромную пасть синхронно со мной.

– Это Бог, – вспомнил я объяснения учителя и выдавил из себя: – Ты Бог, я знаю.

Лев не двигался, но казалось, что он слушал и понимал меня.

– Я Сын Бога, значит, я твой сын.

Лев медленно захлопнул пасть и тряхнул гривой.

– Я прошу прощения за того, кто причинил тебе боль. Он не ведал, что творит, – продолжил я.

Лев наклонил голову набок, сделал бесшумный шаг ко мне и лапищей толкнул флягу мне в руку. Потом величественно опустил язык в воду, и я почувствовал, что он приглашает меня на совместный водопой. Я прильнул к воде, испытывая невообразимое чувство единения через неё с Богом, а когда поднял голову, льва уже не было. Он исчез так же бесшумно, как и появился.

Наверху послышался шум шагов, ко мне спускался Учитель. Подойдя ближе, он сказал:

– Я знал, что ты смелый человек, коли решился на водопой со львом, но не знал, что умеешь рычать как лев.

11

В полдень мы покинули нашу стоянку. Молодого человека манят путешествия, ему сложно долго оставаться на одном месте, юное сердце требует перемен. Ученик пребывал в прекрасном расположении духа, энергия солнечного дня переполняла его и, выплёскиваясь через макушку, заливала светом весь мир. Досталось и мне, я также чувствовал радостное возбуждение от дороги, бодрящее напряжение в членах и разгоняющийся по венам кровоток.

Путь прокладывал Ученик. Нас не интересовало точное направление, и он сказал:

– Давай отнесём твой камешек-звезду за Энсиноорскую Гряду, пусть светит на своём месте.

Трёхдневное путешествие со столь важной миссией было обеспечено. Имея запас воды и возможность добывать еду из воздуха, мы спокойно спустились с плато на пустынное плоскогорье и, выбрав в качестве маяка понравившуюся нам обоим вершину, отправились к ней.

– Учитель, – прервал молчание Ученик, – помнишь мой сон? В нём были Серые Шакалы, ты ничего не сказал о них.

– Буду называть их просто Серые, – ответил я ему. – Серые питаются плодами споров человека с Богом, это их лакомство.

– Какие плоды?

– Бог разговаривает с человеком Словом. Слово Его есть Любовь. Возвращая Ему любовь, человек отвечает Богу на одном языке. Если у человека нет любви и веры, Богу отвечает самость, и возникает спор, плотина в энергообмене. Что происходит с проточной водой перед плотиной?

– Она застаивается, – ответил мой талантливый Ученик.

– Да, она застаивается, начинает цвести, перестаёт быть чистой. Такая энергия не проходит к Богу, не позволяет её чистота и частота, вот такую тухлую воду и забирают себе Серые.

– Где они прячутся, учитель?

– Они не прячутся, они ждут. Ждут противопоставления Богу, ждут возведения плотин на потоке Любви.

– Как они выглядят?

– Как послевкусие порока, как душевная тяжесть во грехе, как слабость неверия, как разочарование стяжательства, как то, что забирает у тебя, не давая взамен ничего, кроме иллюзий.

Мы двигались вдоль высохшего русла древней реки. Перепрыгивая с камня на камень, я представлял могучие воды, нёсшие когда-то Жизнь, сверкающую разнообразием форм и видов. Сейчас же только наши шаги оглашали гулким эхом память этих мест о былом великолепии.

«Отчего Бог столь волен в обращении со своими детьми? Да, конечно, таков Его План, непостижимый, но истинный. С Вершины Мира Он, Вселюбящий и Всепрощающий, творит для нас встречи и расставания, радость и боль. Но мы, стоящие у подножия Вершины, скрытой в облаках, не видим и задаёмся вопросом о справедливости Высших Сил, – мысли мои так же прыгали по камням, как и я. – Как же Любви Бога хватает на существования насилия? – это мне показалось важным. – Или она столь велика, что необъяснима для страдающего в данный момент, ибо только истинно любящий может причинить боль любимому, видя будущее его через эту боль, а не иначе».

– Учитель, – голос Ученика прервал мои размышления, – посмотрите! – он указывал рукой на высокий холм впереди, слева от нас. Там, среди валунов, стоял шакал серого окраса. Я остановился, взгляды наши встретились. Шакал махнул хвостом и неторопливо удалился за камни.

– Учитель, это был Серый Шакал, он пришёл из сна…

– Ко мне, – я утвердительно покачал головой. – Я не заметил, как начал спор с Богом. Вместо принятия данности я предался сомнениям и предал. Это был мой урок.

Ученик допрыгал до меня, обернулся туда, где недавно был Серый и сказал:

– Я хочу помолиться вместе с тобой.

И мы преклонили колени в молитве.

12

Наири брела по сухому руслу древней пограничной реки Карсы. Два дня назад она оставила отряд. После ночи расстрела спящих эрриорцев что-то перевернулось в ней, а потом и ушло вместе с пятью последними стрелами, взамен же пришли сны, в которых крики невидимых раненых проявились в осязаемые образы. За молодыми людьми с выбитыми глазами, рваными щеками, пронзёнными телами, восседавшими на таких же изуродованных конях, пришли их матери с седыми от горя волосами и сухими, выплаканными глазницами.

Они молча смотрели на неё, и Наири просыпалась мокрая, будто все их слёзы разом вылились на неё. Проваливаясь в сон, она вновь оказывалась в центре адского круга и просила прощения словами, которых никогда не знала. Слова шли из Света, он всегда был над головой, но когда она пыталась обратить к нему взор, Свет исчезал, и девушка, оставшись среди мертвецов во тьме, просыпалась опять.

Следующий день своей жизни она не помнила – на марше ноги переставляли тело, уши воспринимали приказы, а рот транслировал их подчинённым, плечи несли амуницию, руки держались за лук. Тело было живо, а разум мёртв.

Вторая ночь привела к ней коня, того самого. Верхом сидел молодой Улан, он был цел. Ни ран, ни царапин, ни стрелы, ни пятнышка крови. Улан улыбнулся ей и сказал:

– Прощаю тебя, Наири, за причинённое, ибо не ведала, что творишь, но была частью Плана.

Он развернул коня, и они скрылись в темноте, которая тут же растворилась во Свете, идущем сверху. Наири подняла глаза, и Свет не исчез, а в её голове прозвучало: «Ты свободна». Не дожидаясь рассвета, она покинула расположение отряда, не взяв с собой ничего.

Днём позже, измученная жаждой и голодом, она спустилась в русло Карсы, где была тень и сухой ветер равнины не так мучил пересохшее горло, в надежде найти хоть что-нибудь съедобное. Через пару часов пути Наири, теряя всяческую надежду, увидела двух мужчин, коленопреклонённых в молитве.

13

Я молился. Учитель находился рядом, я не слышал его слов, но чувствовал дрожь тела и жар, источаемый его головой. Моя молитва была простой: «Бог, прости меня, Бог, я с тобой». Я повторял и повторял несчётное количество раз, произнесённые слова слились в один непрерывный звук, ушла боль из колен от острых камней, я перестал осязать позвоночник, и мне казалось, я теряю вес. В сознании из темноты возникла маленькая светлая точка, мгновенно развернувшаяся в белое пространство вокруг, и Голос насытил собой это пространство: «Сыном нарёк тебя внизу и даровал тебе Отца-Бога внизу, так прими внизу и Духа Святого, ибо быть вам Троицей».

Я открыл глаза, в ста шагах от меня стояла энсиноорка, судя по одеждам.

– Вот и она, – сказал мне прямо в ухо Учитель, – недостающая вершина.

– Вершина чего? – не понял я.

– Треугольника, – ответил он, поднимаясь с колен. – Правильного, сбалансированного в энергиях треугольника.

Вершина ничего не знала о балансе, она явно была напугана. Бросив быстрые взгляды по сторонам, видимо, в поисках какой-либо защиты, девушка рванулась от нас, но, обессиленная, просто опустилась на камни и закрыла лицо руками…

Мы кушали втроём, вернее, ела она, а мы с Учителем просто смотрели на неё. Я сотворил для Наири, так она назвалась, отличную рыбину, Учитель – горячую лепёшку, а вода, которую сотворил Бог, имелась у нас во фляге. Расселись мы, естественно, треугольником, в центре которого красовались хоть и скудные, но всё-таки яства. Покончив с едой, Наири, окончательно успокоившись, спросила:

– Кто вы?

– Правильнее спросить, кто мы, – ответил Учитель.

– И кто мы? – девушка внимательно посмотрела на Учителя.

– Троица. Отец, Сын и Дух Святой, – сказал он невозмутимо.

При этих словах у меня глаза полезли на лоб, впрочем, как и у Наири. Учитель посмотрел на нас и захохотал. Смеялся он долго, мы ждали. Наконец закончив, со спазмами в животе и икотой Учитель пояснил:

– Энергетически.

Наири положила недоеденную лепёшку на камень и сказала:

– Я знаю одного Бога – Солнце, и у Него нет сына, потому что у него нет и жены. Он Один, а кто такой Дух Святой, я не знаю и не хочу знать.

– Это ты, – выпалил я неожиданно для себя.

Учитель утвердительно кивнул головой. Девушка внимательно посмотрела на меня, рука её невольно поднялась в мою сторону, и, ткнув пальцем мне в грудь, она торжествующе вскрикнула:

– Вспомнила, я видела тебя во сне! Ты улан из Эрриора, ты приходил ко мне с прощением, – она припала на колено и по обычаям её страны поцеловала край моего плаща. – Ты спас меня, я хотела умереть. Теперь на мне долг, твоя жизнь.

Я стоял как вкопанный и не знал, что сказать. Выручил Учитель, он помог подняться Наири и сказал:

– Здесь все должники, но не друг другу, а Богу, и пора начать возвращать долги.

– И каким же образом? – язвительно поинтересовалась наша спутница.

– Для начала выверните карманы, – ответил Учитель.

Я дважды хлопнул себя по бокам.

– Вы серьёзно, Учитель? К примеру, у меня их нет вовсе, давеча я оторвал оба по вашей подсказке.

– Сыну Божьему карманы ни к чему, он бескорыстен и безразличен к стяжательству, – спокойно ответил мой наставник.

– У меня карманы есть, но они пусты. Уходя, я ничего не взяла, – Наири демонстративно вывернула карманы на куртке.

– Карманы Духа Святого полны духом, но в человеческом теле этого тебе не видно, – ответил Учитель и ей.

– А ты не хочешь показать нам свои? – обратился я к Учителю.

Он сунул руку в карман плаща и показал маленький камешек.

– У меня в кармане звезда, которую мы несём за Энсиноорскую Гряду. У Отца-Созидателя в кармане любой материал или нужный инструмент, по надобности. Если я выверну карман, я вывалю на вас всю Вселенную.

– Итак, Учитель, – сказал я весело, – подводим итог. В наличии имеется звезда, которая камень, у тебя. Дух, который пустота, у Наири. «Ничего» у меня. Что из этого вернём Богу или отдадим всё? Скажи, про карманы ты пошутил?

– Нет, – ответил Учитель. – Долг человека перед Богом – Любовь. Бог есмь Любовь, первозданная и объединяющая энергия. Взаиморасчёты с Богом производятся только в этой валюте. Бог дарует человеку безграничную Любовь, а человек хранит её в кармане-сердце. Именно это имел я в виду, говоря о карманах. Моё сердце в руках Бога, ибо я – Сошедший, вы же – Воплощённые, и свои сердца вам распахивать собственными руками.

Я обратился к памяти: детство, мама, игры, юность, взросление, оружие, новые люди, события. Любил ли я, отдавал ли кому-нибудь хоть сколько-нибудь любви, не думая о Боге? Чувствовал ли тот дар, что ежеминутно получал от Него? Кто я был без Бога? Глаза стали мокрыми. Я оторвал взгляд от камней и посмотрел на спутников. Учитель стоял прямо, и взор его обратился внутрь себя. Наири сидела на корточках, сложив руки на коленях, лицо её было мокро. Две вершины нашего сбалансированного треугольника, утопив себя в слезах, разбалансировали его…

Утром, проснувшись, я обнаружил Учителя, разводившего огонь в одиночестве. Предугадывая мой вопрос, он сказал:

– Она ушла ночью. Схождение Святого Духа не означает его присутствия навсегда. Мы были не готовы. Все трое.

14

– Не долгим был визит её,

И шелест платья память прячет,

И взгляды ничего не значат,

Когда и тело будто не твоё, – продекламировал я первое, пришедшее на ум, и обнял пригорюнившегося Ученика. – Пора в Путь.

Мы выбрались из глубокого русла Карсы, которое уводило исчезнувшие воды резко влево от нашего маяка – вершины, где ждало звезды назначенное нами место. До гряды нас отделяла каменистая равнина. Ни деревьев, ни кустарника. Ученик, понуро опустив голову, шёл молча, изредка пиная попадавшиеся на пути мелкие круглые камешки. Меня же тянуло на поэзию.

– Она ушла, и звук её шагов

К тебе вернулся тяжестью оков!

– Учитель, ты читаешь мысли? – спросил меня Ученик, наподдав очередной снаряд.

– Я связан, синхронизирован со всеми твоими телами, поэтому слышу, чувствую, переживаю с тобой вместе.

– Учитель, тело у меня одно, – удивился Ученик.

– Вовсе нет, – ответил я. – Тебя уже ждут уроки по твоим телам, но позже.

– Почему не сейчас?

– Таков План.

– А что по Плану сейчас? – мой собеседник, похоже, начинал расставаться с грустными мыслями.

– Я не вижу Плана целиком.

– Но у тебя всегда есть Ответ на любой мой Вопрос, – напирал Ученик.

– Спрашивая, ты открываешь мне страницу Плана, а я считываю текст. Так работает План. Ты, Я и План – троица. План раскрывается в Пути.

На слове «троица» Ученик вздрогнул.

– Скажи, что будет с Наири?

– Ей очень тяжело сейчас. Ты один из трёхсот нуждался в Боге, она же одна из трёх тысяч своих соплеменников приняла сошедший Дух Святой. Её карман-сердце полон, и ноша эта велика для проявленного мира.

– Мы встретимся когда-нибудь? – с надеждой спросил Ученик.

– Когда будем готовы.

Энсиноорская Гряда представляла собой цепь примкнувших друг к другу вершин разной высоты, напоминая зубы повидавшего жизнь дракона. В качестве ориентира мы выбрали не самую высокую, но с характерным сколом, гору. Видимо, именно на этот зуб дракон пробовал чугунные ядра. До нашей цели оставался день пути, но поскольку мы задержались утром с Наири, было ясно, что заночевать придётся на равнине. Я видел, что Ученика заботит какая-то мысль, он обдумывал что-то, шевелил губами и морщил лоб. Наконец, вдоволь намучившись, выдал:

– Учитель, могу ли я сотворить рыбу не для себя, а кому-то ещё?

– Ты о Наири?

– Да, нас двое, и мы всегда с едой, она сейчас одна.

– Твоих сил хватит только на одну рыбёшку. Отдав её другому, сам останешься без еды.

– А ты? Ты можешь отдать ей хлеб?

– Могу и лишусь его так же.

– Прошу, сделай для Наири лепёшку, – Ученик вцепился мне в плащ.

– На этой равнине нам не из чего развести костёр, чтобы приготовить твою рыбу. Если я отдам хлеб, мы останемся голодные.

– Прошу, отдай! – Ученик в нетерпении стал дёргать мои одежды.

– Готово, – улыбаясь, сказал я юному рыцарю и подумал: «Гениальный всё-таки у меня Ученик».

Нижняя часть солнечного диска коснулась драконьей челюсти. Мы выбрали небольшую ложбину и устроились в ней. Снова плащи стали нашими кроватями, подушками и одеялами. Звёздное небо бесконечным экраном накрыло нас, и Ученик, позёвывая, сказал:

– Тебе не горячо нести свой камешек в кармане?

– Нет, он, как и все камни вокруг нас, пока Бог не вдохнёт в него Жизнь Звезды.

– Как Бог сделает это?

– Словом.

– Что это за Слово? – оживился Ученик.

– Его Имя, – ответил я и посмотрел на Ученика.

– Как оно звучит, Учитель? – сонное настроение совсем покинуло его.

– Спроси Бога сам, сон – лучшее состояние для этого.

После моих слов Ученик тут же закрыл глаза.

15

Я спал, я спал и не спал. Во сне я обращался к Богу с просьбой прийти и назвать своё Имя. Полночи я проворочался, находясь на грани между сном и явью, Великий Свет так и не появился. Ближе к утру я провалился в забытьё, и когда снова открыл глаза, восток намеревался сменить окрас ночи на рассветные тона. На моём плаще сидела ящерка. Черные глаза-бусинки внимательно разглядывали меня. Не меня целиком, но место на лбу, прямо между глаз.

«Я уже давно здесь», – прозвучал голос в моей голове.

«Со мной разговаривает ящерица, – подумал я удручённо. – Видимо, во сне».

«Сын Мой, ты звал меня, и Я здесь», – снова донеслось из глубин моей черепной коробки.

– Как давно? – спросил я, глядя в бусинки, не зная при этом, кого спрашиваю.

– От сотворения Мира сего, с тобой же – от твоего рождения Здесь, посему звать и ждать меня никогда не надо, – ответил голос.

– Ящерица, – начал я…

– Всё-таки называй меня Бог. Так будет удобней, ведь я и ящерица, и старый плащ без карманов, и эта ночь, и твоё удивление от происходящего.

– Бог, почему ты не явился Светом, как раньше?

– Тогда Я разбудил бы твоего Учителя, а ты не хочешь этого, значит, не хочу и Я. – ящерка подмигнула мне бусинками.

Я улыбнулся в ответ и сказал:

– Я хочу знать Имя Твоё.

– Имя Моё – бесконечное количество звуков, в нем и твоё имя, и имя Учителя, и всех душ, воплощённых и нет, и имена-вибрации всего видимого и невидимого, знаемого и непознанного.

Мне казалось, голос во мне начал светиться, и я сам, подобно факелу во тьме, начал источать сияние в окружающую ночь.

– Значит, чтобы услышать Имя Твоё, понадобится вечность.

– Нет, – ящерица приподняла головку. – Я могу произнести его за секунду, но для тебя это будет вспышка такой яркости, что ты ослепнешь, гром такой силы, что ты оглохнешь, и вибрация такой частоты, что ты рассыплешься, как бархан в бурю.

– Так ты создаёшь Мир? – прошептал я благоговейно.

– Когда я творю что-то, то произношу часть Своего Имени, те звуки, которые есть основа творимого.

Голова моя не справлялась с услышанным, сердце колотилось о ребра, как порванный парус о мачту, тело трясло барханом перед надвигающейся бурей.

«Ты устал, – пронеслось внутри бархана. – Но ты задал вопрос и не останешься без ответа, таков Мой Закон, таков План».

Мгновение – и всё во мне успокоилось, боли ушли, и я ровно дышал, глядя на предрассветное небо. Ящерка повернулась в сторону Энсиноорской Гряды, и я услышал: «Видишь трёхзубцовую вершину справа?»

Я посмотрел в том же направлении и, заметив её, утвердительно кивнул.

– Прямо над ней Я сейчас сотворю новую звезду.

Ящерица поднялась на задние лапки, и я услышал что-то похожее на «кхуфф».

Тут же, над трезубцем, вспыхнула яркая, самая яркая среди окружающих её, точка. Я вытаращил от изумления глаза и закачал головой, как поплавок на ряби.

«Вообще-то, – заявила в моей голове ящерица, – Я создал её тысячу лет назад, но показать её Здесь можно было только Сейчас».

«Бог – шутник, – подумалось мне, – или я схожу с ума».

– Но имя этой звезды именно то, что ты услышал, – не обращая на меня внимания, сказал Бог.

И я уснул.

16

Я взял Ученика за руку, и мы вместе вошли в Первые Врата, оставив наши плотные тела плотному миру. Тонкая шестёрка лотоса стала раскрываться лепесток за лепестком. Вот я поднимаю жемчужину со Дна, отдаю её Ученику и показываю – пора подниматься. Океан выносит меня на поверхность, Ученика все ещё нет. Я смотрю в глубину – эфирное тело его отяжелело желанием встречи с Богом. Он мешает себе эмоциями. Жемчужина-Имя Бога удерживает Ученика на Дне цепью преждевременного знания Истины, превосходящей его потенциал.

Ученик застрял в Первых Вратах, он между сном и явью.

Я возвращаюсь к нему и забираю Жемчужину – он засыпает в плотном плане. Теперь мы оба на поверхности Океана, и Ученик готов ко встрече с Богом.

Я оставляю его под Ярким Светом Блаженства на пёрышке. Воля Бога силой волн Океана приведёт моего Ученика в нужное место. У меня же, как у Учителя, есть своё место в Плане. Я возвращаюсь в плотное тело подготовить встречу в проявленном мире.

Ночь начала осторожно касаться рассвета, когда я поднялся со своего походного ложа. Ученик спал. Проворочавшись всю ночь, обессилевший, сейчас он покачивался на волнах, подгоняемый ветром задуманного.

Я огляделся в поисках площадки для разговора с Богом. Чёрная в ночи, безлюдная, каменистая пустыня раскинулась вокруг на многие дни пути. Кроме Ученика здесь находился только я, но разговаривать с Богом, разговаривая со мной, было бы для Ученика просто сновидением. Это отпадало.

«В моём распоряжении ещё имеются камни», – подумал я и стал подбирать подходящие для беседы по форме. Провозившись в темноте с полчаса, я нашёл что-то напоминающее голову с ушами и даже трещиной-ртом, правда, в районе лба. Повертев находку в руках, я решил, что к беседе с ушастым камнем-Богом мой возлюбленный Ученик не готов психически.

Вера в План всегда была во мне нерушима, как скала, но в этот момент ростки отчаяния начали пробиваться сквозь её гранит.

– Господи, я Учитель, я Твой Посланец, я Читающий План, прошу Твоего Света сейчас, – произнёс я громко, не боясь разбудить Ученика.

Тонкий, как иголка, луч света пронзил тьму и осветил мои стопы. У правой сидела ящерка. Глаза-бусинки лукаво уставились на меня, я улыбнулся им и воздал хвалу Всевышнему.

Оставалось договориться с ящерицей. Я синхронизировал себя с Миром Животных и Врата его отворились.

– Ящерка, встаю подле тебя на эволюционной сфере, принимаю единство с тобой и прошу согласиться… – начал я переговоры, но был прерван знакомым голосом.

– Лучше называй меня Богом. Так тебе удобней.

Ученик заворочался, просыпаясь, я же со спокойной душой улёгся на плащ и уснул.

17

Наири была испугана. Страх поселился в неё в тот самый момент, когда она увидела в русле Карсы двух мужчин. Глаз лучницы сразу определил на одном из них форменный плащ эрриорского улана. Второго дня, будучи в засаде, она в подробностях рассматривала одежды врага, её интересовали слабые места в доспехах, солдат Эрриора для лучницы был просто целью. Второй не походил на воина, на нём болтался плащ простолюдина, будто с чужого плеча, а чуть сгорбленная спина и босые ноги завершали картину неуклюжего человека.

«Значит, один выжил, – Наири вспомнила страшную ночь нападения. – Счастливчик». Первой реакцией тела стала попытка рвануться и побежать, но силы давно покинули её, дочь Энсиноора просто опустилась на камни и, закрыв лицо руками, стала ждать своей участи.

Враги не тронули её, напротив, проявив дружелюбность в речах, усадили за стол. Наири ела и, слушая их странный разговор, поглядывала на юношу. Что-то очень знакомое было в его чертах, что-то очень важное для неё, гораздо более важное, чем то, что говорил ей человек, назвавшийся Учителем. Он же, Учитель, постоянно называл её каким-то Святым Духом, то ли сошедшим к ним, то ли сошедшим в неё. На секунду она представила нечто невидимое, входящее через макушку тёплой волной, и… вспомнила. Улан приходил в ужасном сне с прощением и спас её.

– Я узнала тебя… – Наири призналась юноше и дала клятву «жизнь за жизнь», таков один из законов чести в Энсинооре, тут же пожалев об этом. Она клялась врагу, вся её суть противилась происходящему.

«Десятница лучниц Дуги Лёгкой Руки, одна из лучших стрелков, владеющая навыками стрельбы в темноте, преклонила колено перед противником», – прошипел в голове незнакомый голос, и страх выпустил вторую голову, гораздо безобразнее первой.

Когда же Учитель попросил показать карманы, страх стал трёхглавым чудовищем. Наири слукавила, сказав спутникам, что у неё ничего нет. В высоком сапоге был спрятан узкий, длинный кинжал. Он предназначался для умерщвления тяжёлых рыцарей через щели забрала. В ближнем бою лук оказывался бесполезным оружием, но подстрелив лошадь, можно легко справиться с рухнувшим наземь и почти беззащитным воином, закованным в стальные латы. Узкие щели забрала были единственными вратами к живой плоти.

Её не стали обыскивать, поверив на слово, хотя Учитель, так показалось Наири, скользнул взглядом по сапогу. Вообще она плохо понимала его слова о троице, о Боге Отце, о Плане. В голове Наири зрел собственный план. Ночью, когда сон одолеет их обоих, спрятанный кинжал дарует ей свободу. Обдумывая это, девушка опустила глаза, опасаясь проницательного Учителя, и увидела под ногами аспида. Свернувшись кольцом, он одобрительно покачал чёрной головой и, сверкнув глазками, исчез в камнях.

«Что ждёт клятвопреступницу? – зазвенело в голове. – Что ждёт вонзающую жало в сердце своего спасителя?»

Бог-солнце расправил лучи на гербе Энсиноора, и они завращались, словно спицы бешено мчащейся под откос колесницы, сливаясь в единый золотой диск. От этого видения у Наири закружилась голова, и слёзы выступили на глазах. Она подняла голову и увидела напротив залитое такими же слезами лицо молодого улана.

Наступила ночь. Девушка уравновесила в себе охотничий инстинкт с дисциплиной воина и ждала. Уловив ровное дыхание обоих мужчин, она бесшумно поднялась и, склонившись над Учеником, приставила кинжал к его горлу. Одно отточенное движение, и улан не проснётся никогда, затем два шага к Учителю, и он отправляется вслед за Учеником на Тёмный Берег.

Наири медлила.

– Одно движение, – шипело в её голове.

Она, не отрываясь, смотрела на юношу, но видела маленького, светловолосого мальчика, которого ведёт за руку к реке и трижды окунает его в воду. Он смотрит на неё и, стирая воду с лица, радостно кричит: «Мама, хватит!»

Наири одёрнула руку.

– Спасибо тебе, – услышала она за спиной и вздрогнула от неожиданности.

Учитель, приподнявшись на локте, с улыбкой глядел ей в глаза.

– Вы не спали?

– Нет.

– Вы догадывались?

– Да, таков План.

– Почему же вы ждали до последнего момента? Ведь я могла убить его, – Наири снова посмотрела на безмятежно спящего юношу.

– Святой Дух в тебе, и я просто верил в него и в тебя.

– Что теперь со мной будет? – девушка передёрнула плечами.

– Ты хотела уйти, – ответил Учитель. – Ты можешь уйти, никто не вправе тебя удерживать, – он бросил взгляд на её живот и добавил: – Возьми мой плащ.

– Нет.

– Возьми нашу еду.

– Нет.

Наири было стыдно смотреть в глаза Учителя, ей было стыдно смотреть даже в закрытые глаза несостоявшейся жертвы. Ей было стыдно перед Миром.

– Не надо, – сказал Учитель. – Не стыдись, будущее уже ждёт тебя, – он повернулся на бок и захрапел как ни в чём не бывало.

Лучница отправилась к северной части Гряды, к удобному проходу. Там был дом, будущее, которое, как заверил её странный человек, уже ожидало.

К полудню Наири устроилась отдохнуть под навесом из собственной куртки и принялась за расчёты. Сколько дней ей придётся провести без еды, как распределить силы на переход? Вдруг сверху, на куртку, шлёпнулось что-то увесистое. Удивлённая девушка просунула руку – горячий хлеб обжёг пальцы, а слёзы оросили потрескавшиеся от жары щёки.

– Дух Святой, – прошептала Наири и поцеловала лепёшку.

К ночи молодые ноги донесли её до предгорий родного Энсиноора. На равнине появился редкий кустарник и низкорослые деревца. Под одним из таких и решила заночевать Наири. Ей не спалось, её подташнивало, возможно, от слишком большого количества хлеба, съеденного в пустыне. Она думала об Учителе и Ученике. Редкая раньше улыбка не сходила с её лица. Что-то случилось с ней; ночь, горы, свобода, близость дома – всё озарялось радостным, весёлым светом. Взгляд её привлекла трёхзубцовая гора, выделявшаяся необычной формой, на фоне звёздного неба.

– Не стрелу ли пробовал этим зубом обладатель столь роскошной челюсти? – рассмеялась Наири.

Неожиданно над вершиной из трёх зубов зажглась звезда, ярче самой яркой вокруг, и в этот момент внизу живота что-то шевельнулось. Девушка охнула и схватилась за живот. Ещё толчок…

Лучницы Энсиноора непорочны. Считается, что разделившая ложе с мужчиной теряет остроту зрения и наливается соком, что мешает прицельной стрельбе. Наири была непорочна, но понесла.

– Дух Святой вошёл в неё, – вспомнила она слова Учителя, и кто-то снова толкнул её изнутри.

18

Я – Океан. Я – Вдохнувший Свет и Любовь, и я жду Плана. Чрево моё – Мир. Бульон этого Мира – планктон душ. Верхние токи Служения и Жертвенности перемешиваются в нём с низкими течениями Страстей и Пороков. Лучи Любви, пронизывая глубины отношений, растворяются в илистом дне Греха – бульон варится на медленном Огне Энергетического Равновесия. Но вот запускается План, Создатель бросает щепотку Намерения, и Океан вскипает. Все слои, не перемешиваясь, выстраиваются в Парад Уровней. Пришло время достать Жемчужину со дна, пришло время Рождения.

Вслед за Создателем и моя очередь вступить в План. Я, Океан, делаю выдох и забираю у планктона три души. Одна развоплощена, её нужно спустить, две уже внизу, в проявленном мире, и их сведёт низовой поток взаимной Ненависти, он уравновесит энергию Любви,затраченную на ускоренный спуск в воплощение первой души. Таков План.

Я – Океан. Я – Вдохнувший Свет и Любовь, и я засыпаю.

19

«О, Мать, что Свет несёшь в себе,

Да будет Путь твой озарён весь этим Светом».

Я вглядывался в северную часть Энсиноорской Гряды и думал о Наири. Утренний ветер приносил с гор запахи цветения и свежести, а на их крыльях и чувство умиротворения.

Проснулся Ученик. С видом заговорщика, а в партнёрах у него числился Бог, он подошёл ко мне и молча протянул руку в сторону трёхзубцовой вершины.

– Что видите, Учитель?

– Гнилой зуб дракона, – равнодушно ответил я.

– А ещё? Посмотрите внимательнее.

Поднимающееся солнце разогнало собратьев по звёздному небу, кроме одной яркой точки, все ещё очень хорошо видимой в утренней голубизне.

– Над гнилым зубом повис светлячок и рассматривает его, – сдался я.

– Я знаю её Имя! – с восторгом сообщил Ученик.

– Откуда? – я постарался изобразить саму наивность.

– Бог сказал мне, – Ученик бросился обнимать меня, хлопать по плечу и трясти руку. Когда он успокоился, я вынул из кармана камешек.

– Я знаю имя этой звезды.

Юноша хохотнул.

– Давай попробую угадать. Камень, камушек, булыжник, валунчик…

– Наири, – прервал я его.

Он остановился и с посеревшим от тревоги лицом спросил:

– Что с ней?

– Она – Мать. Она зажгла звезду в себе, так пойдём и зажжём звезду в её честь.

– Учитель, объясни! – Ученик был обескуражен.

– Наири носит Дитя, которого ждёт Мир. Бог даровал его ей, Бог даровал его Миру.

До полудня мы двигались молча. Я, улыбаясь, Ученик, нахмурившись. Гряда приближалась с каждым шагом. Появившиеся деревца и кустарники заставляли нас менять маршрут, огибая их, но это не раздражало. Приближавшиеся горы несли нам запахи листвы и смолы, покоя и уюта. Можно было сделать привал и развести костёр, а значит, и пожарить рыбу моего спутника – свою утреннюю лепёшку я отослал будущей матери. Через полчаса, закончив с трапезой, мы развалились на плащах для отдыха.

– Учитель, разве такое возможно? – прервал молчание мой товарищ.

– Так уже есть.

– Но… – Ученик обдумывал вопрос.

– Мы живём в более сложном мире, чем ты себе представляешь и даже можешь представить. Ремешок-застёжка на твоём плаще – чудо для муравья, – попробовал помочь ему я.

– Но… – он снова замешкался и, наконец, выдавил: – Почему Наири?

– Таков План, и, кстати, тебе от неё подарок, всё забываю отдать, – я протянул ему кинжал.

– Никогда не видел энсиноорского оружия, – Ученик моментально превратился в улана и с интересом разглядывал кинжал.

– Ты знаком с ним достаточно близко, – заметил я.

– О чём ты?

Этот вопрос я пропустил мимо ушей, а Ученик всё больше становился воином.

– Получается, у Наири было при себе оружие, а мы даже не проверили её, – он перестал вертеть железку в руках и продолжил: – Мы провели с ней ночь бок о бок, она же могла…

– Не могла, – успокоил его я. – Дух Святой уже вошёл в неё. Внутренний Свет превалировал над внутренней Тьмой. Ты держишь в руках не оружие, но подарок.

– Что мне с ним делать?

– План определит его место.

Ученик согласно кивнул головой, сунул кинжал в голенище сапога и сказал:

– Пора отнести звезду Наири на её место, – и улыбнувшись, добавил: – Таков План.

Мы достигли склона, густо поросшего деревьями с жёлто-зелёными листьями, когда солнце было ещё достаточно высоко. Разгорячённый Ученик взглянул на гору.

– Не так уж и высоко, давай начнём подъем и заночуем на вершине, Учитель.

– Нас ждёт вершина, а любая вершина требует к себе особой подготовки – это первое, и второе – чтобы зажечь звезду, прежде её необходимо зажечь в себе, а для этого требуется совершить Переход. Энсиноорская Гряда – это Переход, смысл и цель нашей встречи, смена состояний тел, изменение мира внутри и снаружи. Отправься в Путь сейчас, мы не пройдём и половины.

Я посмотрел на Ученика. Улан спрыгнул с коня и сел за парту.

– Учитель, – сказал он серьёзно, – изо льда я превращусь в воду?

– Скорее, из воды в пар! – рассмеялся я и понял, что Ученик готов.

– Теперь послушай, Переход для каждого из нас будет разный, – начал я.

– Мы пойдём не вместе? – перебил испуганно ученик.

– Ты – воплощённый, из плоти и крови, я же в этом мире только копия, небо, отражённое в воде, – вода, а не небо, пусть и не отличимое от него. Мы пойдём вместе только на этом проявленном плане, и если ты споткнёшься, то сможешь опереться на меня, в тонких же слоях мы будем порознь.

– Значит, ночуем здесь и переходим с утра? – спокойно спросил он.

– Да мой друг, но эта ночь не для сна. Чтобы осилить Переход, тебе нужно оставить всё прежнее, тяжёлое, неуклюжее, всё, что приобретено тобой без Бога. Очисти шелуху, смой грязь, стряхни наросты и оставь только её одну…

– Любовь, – прошептал юноша.

– Я уже не нужен Тебе, – ответил я, с радостью глядя в светлые глаза моего возлюбленного товарища.

Укутываясь в плащ, перед тем как закрыть глаза, он задал мне вопрос, которого я ждал.

– А как перейдёт Гряду Наири?

– Она уже на той стороне, – ответил я. – Её Путь освещал Ребёнок.

20

Я не спал, я закрыл глаза и сразу открыл их. Учитель тоже лежал с открытыми глазами, взгляд его упёрся в треугольник из двух голубых и одной красной звезды. Он беззвучно шевелил губами и не реагировал ни на ночные шорохи вокруг, ни на бесчинство москитов, устроивших пир на его крючковатом носу.

В отличие от Учителя, мои глаза уставились на сердцевидный лист, нависшей надо мной ветви. Вцепившись в него, меня разглядывала давнишняя знакомая, серая ящерка.

– Здравствуй, Бог, – сказал я.

Ящерка моргнула в ответ, и в голове прозвучало: «Спрашивай».

– Господи, подскажи, как оставить в себе только Любовь, как избавиться от всего остального? Куда дену я страхов когорту? Чаша гнева полна до краёв. Чем вытяну из сердца ненависть, а из разума зависть? Что делать с гордыней, которая стелой вознеслась в небеса, и не вижу верхушки её?

– Всего лишь пусти в себя Любовь, и страхи, щетинистые и клыкастые, обернутся беззубыми и пушистыми комочками. Гнев высохнет на дне, а сердце, наполнившись любовью, захлопнет двери перед ненавистью, разум же станет завидовать наполненному сердцу и сам начнёт наполняться. Что касается стелы гордыни, ты будешь искать её макушку под ногами и не найдёшь.

– Я верю, Боже, что так и будет, если впустить любовь. Но как это сделать не на словах, а по-настоящему?

– Намерение, твёрдое намерение невозможности иного бытия для себя, – ответствовал Бог.

Я задумался. Задавать вопросы Богу трудно, чувствуешь себя глупым и мелочным, выпрашивающим себе проводника с мешком соломы и опахалом для комфорта.

– Вижу, для осознания Слова Моего нужно иное мнение, – ящерка моргнула на прощание и исчезла в листве.

Едва успокоившись, ветка надо мной закачалась снова, и тот же лист облюбовал аспид, к сожалению, мне уже знакомый.

«Слушай, – препротивно зашипело в голове. – Страхами называешь то, что ограждает тебя от бед, а иной раз спасает жизнь. Справедливость и упорство подменил гневом, хорошо, что чаша эта полна до краёв. Не зависть ли, скажи мне, заставляет идти вперёд ленивый род человеков, не зависть ли к оружию врага вынуждает придумывать защиту от него, откуда взялся бы щит, не будь меча, а стела гордыни определяет место твоё в мире, иначе кто бы знал о тебе».

Уловки антипода были не новы, но я недооценил его лукавства и угодил в сети, спросив:

– А что скажешь о Любви?

– О, любовь! – зашипел, раскачиваясь на ветке, аспид. – Великая сила, цемент Вселенной, Меч, острее которого нет. Щит, крепче которого не сыскать.

– Стало быть, нужно впустить её в себя, – поддакнул я, не понимая, что занимаю место в его рядах.

– Несомненно! – шипение стало нарастать. – Чем больше любви в тебе, тем выше ты и, значит, ближе к Нему, а если любви в тебе Океан – ты ровня Ему.

Капля упала мне на лицо, я моргнул – аспид скрылся. Мне показалось, что капля змеиного яда с его языка обожгла кожу, но это всего лишь начинался дождь. Я посмотрел на Учителя, звёздный треугольник над его глазами сменился на созвездие из шести светил, вытянувшихся по небосклону змейкой. Учитель спал, я улыбнулся ему, повернулся на спину и тоже заснул.

Утром Учитель, растолкав меня, спросил:

– Нам пора. Ты готов?

– Да, готов, – и подумав секунду, сказал: – Учитель, любовь важно не только брать, но ещё важнее отдавать. Безудержное накопление приведёт к падению.

– Как и всё в этом Мире, – подтвердил он. – До Гряды нам давали, и мы брали, пришло время возвращать.

21

Я смотрел в ночное небо. Если представить треугольное созвездие надо мной гигантской аркой, то она делит пополам расстояние отсюда до другой планеты, очень похожей на эту. Там воплощался я четырежды, двое мужчин и две женщины. Там остался мой долг Богу.

В тех местах я был искушаем талантами. Первый муж виртуозно владел мечом, равных ему по силе и искусству в сражениях не находилось. Гордыня подняла голову и крепко удерживалась на могучих плечах, пока клинок в женской руке не скинул её под покровом сладострастной ночи.

Второй муж был слаб телом, но велик умом и остёр на язык. Талант складывать буквы в слова ранил не хуже меча, а порой приносил и больший урон, ибо резал не тела, а души. Гордыня обрела крылья и могла бы взлететь, но один философ с большим клювом подрезал их своей эпиграммой, и я покидал мир дряхлым, никому не нужным безумцем.

Третья жена явила собой совершенство тела, под властью которого было любое движение и изгиб, тело, о котором мечтали скульпторы и художники, тело, которое вызывало желание и разрушало сердца. Гордыня прикрыла восхитительный образ накидкой надменности, но она были полупрозрачна – не лишать же вожделенных их мечты. Кровавыми цветами украсил тот пеньюар обезумевший поклонник, с ножом проникший в покои молодой женщины.

Четвертая жена была лишена соблазнительных форм и миловидной внешности, но обладала отточенным, как меч, умом и совершенным, как женское тело, словом. Её логика походила на шахматную партию, а речь отличалась изяществом и многозначительностью. Гордыня заняла вершину её мира, с ней закончилось моё последнее воплощение там…

Бог был здесь. Сидя на листке, Он беседовал с Учеником, готовя его к Переходу. Мне не хотелось мешать им, но ящерка повернулась в мою сторону, и я услышал:

– Зеркало перед тобой, не убоишься ли взглянуть.

– Зеркало, – прошептал я, вглядываясь в звёздное небо, и тут же догадался. Треугольное созвездие, небесная троица, – это и есть Зеркало, только смотреть надо третьим глазом. Я со-настроил тело разума с тремя точками в небе и переместил туда третий глаз. Отражение показало семь оболочек моей сути, окрашенных разноцветной аурой их состояний. От нижнего тела к высшему поднимался тонкий чёрный стебель, пустивший споры на трёх первых телах и направлявшийся к буддхи. Корень гордыни.

– Господи, так глубоко! – подумал я, и споры на эфире вытянулись ещё дальше.

– Этот корень оставить тебе здесь, на равнинных камнях, и перейти Гряду? Или корень оставит тебя здесь на четыре жизни.

Ящерица закончила с нами обоими и юркнула по ветвям в листву. Я устал держать третий глаз открытым, зеркало рассыпалось по небу мириадами звёзд, и надо мной осталась только рамка из трёх светил. Когда Бог говорил мне в ухо, я всё прекрасно осознавал, но вот Бог, не прекращая разговора, сделал шаг назад, и я становлюсь беспомощным ребёнком, а Он, как всякий родитель, хочет, чтобы я сделал шаг к нему и научился ходить сам.

Я, как Учитель, учил ходить Ученика через Покаяние и Прощение, стало быть, это и мой Путь, ибо внизу, как и наверху.

– Ищи зерно, из которого потянулся росток, – подсказала из листвы ящерка.

Теперь ментал был синхронизирован с Библиотекой Памяти, и губы мои зашептали:

– Нормандский рыцарь окружил себя

Телами свиты короля.

Меч, окровавленный, в руках,

Пред ним униженный монарх.

Недоумённо ищет он

Защиты, только слабый стон

Ещё живых в ответ ему:

«Изволь, король, принять судьбу».

За господином юный паж,

Двенадцать вёсен – весь багаж!

Нормандец смотрит на него —

Живым оставлю одного…

«Возьми страну, жену, коня!

Молю, в живых оставь меня!»

И вот вчерашний царь и бог

Целует рыцарский сапог.

«Чего не просишь за себя?

Нет ни жены и ни коня?» —

Смеётся рыцарь над слугой,

Но слышит разговор другой.

«Коль жизнь нужна – бери мою,

Оставь надежду королю.

Жены не трогай и коня,

Взамен всему возьми меня».

Нормандец поднимает меч.

«По-твоему быть, прекрасна речь!

В грязи корона короля.

Беру, храбрец, к себе тебя».

Вот где гордыня начала рост, вот где талант воителя был замещён стезей вершителя. Я нормандец, разграбивший оставшуюся без правителя страну, предавший огню и мечу города, потерял самый дорогой приз, доставшийся мне, – маленького пажа со светлой душой и чистым сердцем. В первом же бою он закрыл собой меня, закованного в доспехи, от стрелы, которая не причинила бы мне ни малейшего вреда, но легко разорвавшая его великое сердце.

Я каюсь и прошу прощения за содеянное, поведшее дар защитника в сторону искусства разрушителя всего вокруг, но прежде себя.

Я открыл глаза. Ученик говорил о необходимости не только и не столько брать, сколько отдавать, и эти слова есть Истина. Время наше пришло.

22

– Усыпи мои страхи, труба!

Призывая подняться на плаху,

Пусть трясутся поджилки раба.

Я свободный, не ведаю страха.

Судя по тону декламации, Учитель был явно взволнован, хотя внешне гора не создавала впечатления неприступной. Пологий склон, дружелюбная растительность и множество снующих в камнях ящериц, среди которых наверняка был и Бог, – всё создавало спокойную атмосферу утра, но Учитель будто и не видел этого, он, не отрываясь, смотрел на вершину.

– Усыпи мои страхи, труба…

Мы бодро полезли вверх, цепляясь за лианы, густо обвивающие камни, но скоро мягкая зелёная сеть закончилась, и наше продвижение сразу же замедлилось. Следовало внимательно смотреть, куда ставить ногу и за что цепляться рукой. На мне были кавалерийские сапоги грубой кожи, учитель восходил на босу ногу. Острые камни посекли его ступни, и кровавый след тянулся за ним хвостом аспида. Мне было физически больно смотреть на его мучения.

– Учитель, так ли важно нести камешек на гору?

– Этот камешек, – ответил он, остановившись, – Символ. Вес его, умещающегося в ладони, может сравниться с весом настоящей звезды. Тяжесть Символа для каждого восходящего своя, заслуженная, заработанная, вот только бросить его не удастся никому.

– Что я могу сделать для тебя, чем помочь?

– Быть рядом. Чистая душа подле идущего – вот тростинка, за которую держусь. Вот свет маяка, которого держусь. Вот сила внутри, которой держусь, – он взглянул наверх и двинулся вперёд. Я последовал за ним.

Моё восхождение казалось лёгкой прогулкой. Молодое тело слушалось, я быстро находил удобные для подъёма места и постоянно оказывался выше Учителя, имея возможность отдохнуть, пока он поднимался ко мне. При этом сердце моё стонало от боли, видя мучения, выпавшие на долю дорогого мне человека. Каждый шаг, отражавшийся мукой на его лице, вонзал острую иглу в моё тело, и слёзы катились по нашим лицам. К середине подъёма Учитель обессилел полностью, и я подставил ему спину. Наше восхождение превратилось во втягивание полуживого человека на гору. К вечеру мы вползли на гнилой зуб дракона двумя окровавленными личинками рода человеческого, и, казалось, уже ничто не сможет поставить нас не ноги.

Ладонь обожгло что-то холодное, я отдёрнул руку и вскрикнул от неожиданности. На левом рукаве, возле кисти, сидела знакомая ящерка. Кивнув головкой как старому приятелю, она подбежала к краю скалы и снова кивнула мне.

– Нет, Боже, я не могу!

Ящерка опять кивнула.

«Мыслимо ли отказываться, когда призывает Бог?» – прозвенело во мне.

Я подполз к краю склона, который мучал нас весь день, и посмотрел вниз. Вечернее солнце мешало мне, но я смог разглядеть у подножия горы несколько силуэтов.

– Учитель, там внизу люди, – я указал рукой, но Учитель даже не обернулся и только спросил:

– Как они выглядят?

Я пригляделся.

– Один – сильный воин, второй – дряхлый старик, рядом молодая и очень красивая женщина, а с ней дама в годах и ещё…

– Это Я, – прервал меня Учитель. – Все эти люди – Я, которое я оставил там. Кого ты видишь ещё?

Заходящее солнце прятало в тень последнюю фигуру, я старательно прищуривался и, наконец, разглядел молодого человека в плаще улана Эрриора, с чертами лица, знакомого с детства. Это был я.

Учитель, не дожидаясь моего ответа, сказал:

– Там, внизу, ты. Ты оставил то, что должен был оставить. Себя прежнего. Тебе осталось лишь спуститься, спуститься на Дно. Таков План.

Я обернулся к Учителю задать самый важный вопрос Здесь и Сейчас, но Учитель осветился желтоватой каймой, тело его оторвалось от скалы и, следуя траектории невидимой руки, поднялось над гнилым зубом на три роста, затем ещё выше… Оно растворилось в вечернем небе, напоследок озарив всё вокруг. Там, где только что возлежал мой Учитель, осталась лужица крови с маленьким островком. Камешек-звезда улёгся в мою ладонь, и мы оба заснули.

23

Утро встретило меня в объятиях тумана. Серая влажная вата висела везде: вверху, справа, слева, она набилась в сапоги, заползла под полы плаща, казалось, она проникла внутрь меня. Единственным местом без неё оказалась прослойка между моей спиной и скалой, остывшей за ночь до состояния ледника и забравшей тепло моего тела. Я поднялся, ёжась от холода, и попытался разглядеть хоть что-нибудь вокруг. Серая стена скрывала даже пальцы вытянутых рук, и вдруг я вспомнил о камешке Учителя. Вчера, перед тем как провалиться в сон, я зажал его в ладони, теперь камня не было со мной. Бухнувшись на колени, я начал шарить руками по скале – бесполезно. Нужно было ждать, когда рассеется капельное покрывало и обнажит «гнилой зуб». Я улёгся обратно на ледник и принялся вспоминать вчерашние события. Учитель исчез на девятый день после своего появления, так же внезапно и необъяснимо. Мы прошли Путь, он завершил восхождение вознесением, я одолел половину Перехода, и, как сказал Учитель, мне осталось лишь спуститься.

Что он понимал под этим? Спуститься с «драконьей челюсти» в Энсиноор, спуститься со шпиля стелы гордыни, спуститься с небес на землю, спуститься на Дно океана? Как же мне не хватало его сейчас! Туман, как декорация к одиночеству, навевал печальные мысли о странностях судьбы, об испытаниях, накатывавших океанскими волнами, о собственном бессилии перед ними, о молчании Бога, когда глас Его нужен более всего. Я закрыл глаза. Девять дней с Учителем проплывали по реке Памяти мимо меня, стоящего на берегу Реальности.

Кто он был? Посторонняя душа или часть меня? Те, четверо внизу, они точно были им, и он был ими, а я стоял в стороне, значит, я не часть его. Или всё-таки мы были вместе, впятером, и я – это тоже он? Пока сомнения терзали меня, западный ветер начал терзать туман, давая возможность солнечным лучам согревать одинокую плоть на «челюсти спящего дракона». Есть не хотелось, да я и не мог вспомнить, когда мы питались последний раз. Нужно было заканчивать начатое, меня заждалась таинственная вторая половина Перехода.

Я поднялся, подошёл к восточной кромке Гряды и ахнул – подо мной была отвесная стена. Она уходила вниз, сколько хватало глаз, и тонула в омуте тумана, накрывавшего всю Энсиноорскую долину. Вид захватывал, я будто плыл по серому вспененному океану на громадном каменном судне, и мне предстояло покинуть его и погрузиться в неведомые воды. Таков План, сказал бы Учитель.

Ни намёка на тропинку, ведущую вниз, ни верёвки под рукой, ни руки верного товарища на плече, только Вера в План, начинающая размываться местным туманом. Я замер в нерешительности и тут же услышал шорох под ногами. Аспид обернул сапог живым браслетом и прошипел:

– Да они с ума сошли! К чему они клонят? Он же сам первый против этого и оставляет на выбор только это.

Я попытался скинуть змея, но тот ещё крепче сжал кольца.

– Будешь пробовать? Так ведь это самоубийство.

«Учитель, – думал я, стараясь не слушать надоедливое шипение, – что же ты имел в виду?»

И тут я решился.

– Мне так не хватает товарища. Хочешь пойти со мной? – крикнул я аспиду и, пока он не ослабил хватку, шагнул в пропасть навстречу туману…

Я стоял на ногах, целый и невредимый. После свиста в ушах и странного зависания во влажном облаке наступила тишина. Ни страшного удара о землю, разрывающего плоть и ломающего кости, ни предсмертного крика ужаса… Ничего, только я, стоящий на ногах, и туман, окутывающий всё вокруг.

Мой первый, осторожный шаг как будто шевельнул серое марево перед глазами, и я, осмелев, шагнул ещё и ещё – туман начал рассеиваться. Движения давались легко, я вспомнил хождение над пропастью и подумал, а не иду ли я по туману. Ступни мои совершенно не чувствовали земли, перемещение в пространстве было плавным и походило на сплав по неспешной реке на плоту. Ощущение удивительной лёгкости внутри и полного единения с тем, что было снаружи. Молочная пелена всё больше уступала место лучам света, и я уже мог разглядеть место, где оказался.

Оно было знакомо мне. Широкая поляна, с трёх сторон обрамлённая кустарником, примыкала к лесу четвертой стороной. В центре поляны строгим квадратом высились походные шатры, в южной части были устроены правильной формы конюшни. Но порядок линий нарушался хаотичным расположением тел людей и животных по всей территории лагеря.

Сначала мне показалось, что они просто улеглись спать где попало, но, ступив на поляну, я услышал хруст под ногами – стрелы, торчащие повсюду. Стало ясно – все здесь мертвы. Стрел было так много, что лагерь походил на болото, густо поросшее камышом. Над этим местом висело чёрное облако миазмов, источаемых пролитой кровью, а в облаке плавали присосавшиеся к нему серые пиявки. Они издавали низкие, вибрирующие звуки, от которых в груди спирало дыхание. Хотелось поскорее покинуть поляну, но меня неодолимо влекла палатка в северной части лагеря, и, превозмогая чувство отвращения, я двинулся к ней.

Шатёр оказался сломан упавшим на него грузным человеком, под которым находилось тело. Это был молодой человек с очень знакомым мне лицом. Верзила, падая, свернул ему шею, но закрыл от разящих стрел. Юноша оказался единственным, принявшим смерть без потери крови, и поэтому над ним не висела пиявка. Отчего я читал молитву подле него, отчего Путь привёл меня сюда? «Таков План», – ответил бы Учитель. Камушек-звезда обжёг ладонь. Может, это и есть место за Грядой, где должна засиять новая звезда? Я разжал ладонь и посмотрел на камень – обычный кусок скалы. Учитель называл его Символом и ради него совершил свой Переход.

– Что же делать с тобой? – обратился я к камню. Тот безмолвствовал, предоставив мне возможность самому сделать выбор.

«На сердце камень не держи,

Иначе сердце камнем станет.

Звезду на сердце положи,

И страх из сердца в бездну канет», – проступило в моей голове, и я улыбнулся, вспомнив любовь Учителя к сочинительству.

«Что ж, попробую, – решил я и, подняв над головой руку с камнем, произнёс: – Кхуф!» Ничего не произошло. Я расхохотался. Звезды зажигает Бог, я же только частица Его. Но, чувствуя продолжающийся душевный порыв, всё-таки опустил камешек на грудь юноши. Камень ожил. Серая масса заполнилась изнутри беловатым дымом, который становился ярче и ярче и, наконец, вспыхнул светлячком на одежде улана. Сердце у меня встало, как встаёт караульный, приставив каблук к каблуку, подвластный ритму барабана. Тут же лицо юноши начало удаляться от меня, но он не проваливался – я поднимался над поляной, над горной грядой, над облаками, над землёй, приобретающей сферическую форму. Свет от звезды на груди улана серебряной нитью тянулся к моему сердцу, удерживая меня в полёте. Я приближался к звёздам и говорил Учителю:

– Я хожу меж звёзд, мне не холодно и не одиноко.


Оглавление

  • Весы
  • Все ещё человек
  • Выбор
  • Деньги любят кровь
  • Ковчег
  • Контракт
  • Маска
  • Молитва
  • Неспешен шаг Его
  • Радостный Бог
  • Род
  • Связь
  • Тень
  • Удар милосердия
  • Океан