Болото (ЛП) [Арден Пауэлл] (fb2) читать онлайн

«Болото»

Арден Пауэлл

Переводчик: Ana Tsvetochkina

Редактор: Ксения Солнцева (до 8 гл.)

Русификация обложки: Настёна

Перевод выполнен в 2022 году для группы https://vk.com/hgromance

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Переводчики не несут ответственность за неправомерное использование текста третьими лицами.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Если вам понравился ознакомительный перевод, купите оригинал книги.

Аннотация

«Юджин не знал, верит ли в дьявольский промысел, за исключением того зла, которое люди совершают по собственной воле, но несомненно, будь у дьявола лицо, его было бы легко спутать с лицом Джонни Уокера».

Маленький городок, Луизиана, 1935 год.

Когда Юджину было двенадцать, в городе пропала девочка. На улицах шептали, что ее утащили аллигаторы, когда бедняжка забрела слишком близко к болотистой заводи реки. Никаких подозрений, что дело нечисто, просто ужасный несчастный случай. Но Юджин не мог избавиться от мысли, что смерть Мэри Бет как-то связана с человеком, который раньше следовал за ней по пятам — с человеком, которого никто никогда не мог видеть.

Ныне, почти два десятилетия спустя, в Шанларивье обитают более опасные твари, чем аллигаторы. Люди вновь исчезают, только на этот раз никто не может найти тела. Тем временем, среди нарастающего в городе беспокойства, пристанище находит харизматичный беглый бандит Джонни Уокер, оставляя за собой на улицах Шанларивье след из гильз и украденных банкнот.

Невольно ворвавшись в жизнь Юджина, он пробуждает воспоминания, которые Юджин, казалось, похоронил много лет назад.

Воспоминания о таинственном человеке, который проникал в сновидения Юджина…

Воспоминания о болоте…

О леденящем кровь существе, что скрывается под мутной поверхностью воды и просачивается на городские улицы, словно жуткое пятно.

I

Лето 1935 года выдалось жарким: влажное, нестерпимое пекло, казалось, будет длиться вечно. Всепроникающий аромат роз, витающий в воздухе, въедался в одежду Юджина, тяжелым комом застревая в горле. Люди двигались медленно, будто под водой; даже пение птиц звучало вяло, а лягушки нехотя квакали свои сумеречные песни. Словно природа замерла на последнем издыхании.

На дороге перед Национальным банком истекал кровью полицейский.

Он лежал на спине, широко раскрыв глаза и безуспешно хватая ртом воздух. Коп должен был умереть еще до того, как упал на землю — затылок начисто снесло, а мозги вытекали на тротуар. Но он цеплялся за ускользающую жизнь, отказываясь смириться с неизбежным. Входное отверстие от одинокой пули залегло между глаз. На запах смерти начали слетаться мухи, нестройно жужжа вокруг его лица, как угроза.

Юджин уставился на него с другой стороны улицы, лежа на земле за машиной, прикрываясь ей словно щитом. Он упал на тротуар, как только началась стрельба, свист пуль оказался настолько оглушающим, что перекрыл стрекотание бесчисленных цикад, скрывающихся в листве деревьев. Прижимая камеру к груди, Юджин закрыл глаза и попытался дышать. Стоило вдохнуть через нос, и в него ударил запах умирающего полицейского, запах крови, что расползалась черным пятном на асфальте, смрад опорожнившегося кишечника, когда тело устало бороться за жизнь. Еще один вдох — уже ртом — и смерть отчетливо ощутилась на кончике языка.

Юджин приехал в Батон-Руж не для того, чтобы запечатлеть мертвого полицейского, пусть даже позже газеты станут восхвалять его как героя. Разумеется, не беря во внимание тот факт, что полицейский выстрелил первым, и что, вероятно, вообще не случилось бы никакой стрельбы, если б тот поубавил прыти и не спешил нажать на курок.

Юджин открыл глаза, когда по другую сторону машины показалась пара ботинок. Черные и отполированные до блеска, совершенно неуместные при налете на банк. Юджин выпрямился, удерживая камеру на крыше машины рукой, смахнул челку с лица. Очки сползли на кончик носа, по пояснице градом катился пот, влажная рубашка тяжело висела на плечах, а сердце бешено колотилось в грудной клетке.

Джонни Уокер неподвижно застыл посреди улицы, как будто жара его не беспокоила, а пули не грозили задеть. Словно у его ног не умирал полицейский. Анжелика Монне стояла рядом, держа в одной руке сумку с украденными деньгами, а в другой — револьвер, опущенный в землю, длинное дуло которого тускло поблескивало на солнце. «Кольт-Миротворец» — название для оружия столь же ироничное, как и сама его суть. Монне выглядела равнодушной к свершившемуся насилию, ее острый взгляд метался по сторонам, выискивая свидетелей и потенциальную угрозу, затем остановился на Уокере. Его автомат был перекинут через плечо, поля шляпы прикрывали глаза от слепящего солнца, но никак не скрывали лица.

Юджин замер, сомкнув пальцы на камере. Джонни Уокер посмотрел ему в глаза прямо через объектив, в то время как Юджин нажал пальцем на спусковой механизм и сделал снимок. Всего доля секунды, но сердце Юджина дрогнуло и пропустило удар под взглядом Уокера, в котором словно читалось узнавание. Это невозможно. До этого момента в Батон-Руж они никогда прежде не встречались.

Джонни Уокера и Анжелику Монне объявили врагами народа несколько месяцев назад. На пару они исколесили всю Америку, пересекая границы от штата к штату по всему Югу и Среднему Западу, оставляя за собой след из тел и награбленных денег. Они были красивой парой — Уокер в строгих костюмах, а Монне в броских черных платьях, их улыбки, направленные в сторону фотокамер, напоминали лезвия опасной бритвы. Они прочно поселились в сознании общества, как будто им там самое место, и бледнолицего Юджина в плохо сидящих костюмах тянуло к ним, как мотылька на пламя. Они создавали проблемы на каждом шагу, всегда ускользая от закона, будто змеи меж камней. Власти мрачно и безрадостно вещали, что вечно так продолжаться не будет. Что тем, кто так ярко горит, отведен недолгий срок и кончина их будет тяжела, как и у всех тех, кого мир знал ранее.

Юджин не был в этом уверен. Было что-то почти сверхъестественное в том, как им сопутствовала удача, словно на их стороне сам Бог, если не Дьявол. Ощущалась в них какая-то дикость, совершенно необузданная, в отличие от оружия в их руках. Этот смех, как вспышка пламени в изнуряющую жару, белозубые улыбки, напоминающие оскал животных.

На лице Уокера вновь появилась улыбка, пока угольно-темные глаза буравили взглядом Юджина, затем он повернулся и что-то пробормотал Монне. Как один, они сорвались с места преступления, забрались в пыльную черную машину и рванули прочь под скорбный вой сирен полицейских авто.

На секунду Юджин словно прирос к месту, сердце бешено колотилось, а в горле будто ком застрял. Скоро репортеры начнут роиться на площади, как мухи над гниющей тушей, и ему не хотелось при этом присутствовать. Он всего лишь собирался написать об ограблении банка, а не о стрельбе, и уж точно не намеревался быть допрошенным в качестве свидетеля. Найдутся и другие, видевшие все это из окон, те, кто с радостью расскажут о героизме полицейского и его трагической, напрасной смерти от рук двух безжалостных преступников.

Юджин не хотел в этом участвовать. Заложники из банка уже выходили на улицу, без единой царапины.

Заставив ноги двигаться, Юджин скользнул в свою машину, положил камеру на пассажирское сиденье и обхватил дрожащими руками руль. Он даже не напечатает сделанную им фотографию, не теперь, когда от желания писать сопровождавшую ее историю не осталось и следа. Угроза все еще висела в воздухе запахом оружейного металла. Ощущалась во рту медным привкусом.

Когда Юджин отъезжал от банка, направляясь на юг Шанларивье, мертвый полицейский смотрел ему вслед. Мухи лезли в его открытые глаза. Глаза, остекленевшие и потухшие под лучами безжалостно палящего солнца.

Тем вечером, измученный долгой дневной поездкой, терзаемый воспоминаниями о запахе крови, растекающейся по асфальту, Юджин закрылся в темной комнате, чтобы проявить пленку. Для этой части своей работы он переделал бельевой шкаф, убрав полки, чтобы освободить место для себя и оборудования. Столь замкнутое пространство вызывало клаустрофобию, а духота и свет красных лампочек придавали месту еще больший дискомфорт, но он приспособился. Конечно, имелась возможность пользоваться темными комнатами в «The Chanlarivyè Gazette», в офисе их столько, что можно проявить целый фильм, — но ему нравилось уединение личного пространства. Ну и наличие некоторых фотографий, которые Юджин хотел скрыть от посторонних глаз. Фотографий, за которые он корил себя, не понимая, как вообще осмелился их сделать.

Одна такая фотография теперь хранилась в ящике его прикроватной тумбочки. Бенуа… Скорее сосед, чем друг, но на снимке он тянулся за камерой Юджина, простыни соскользнули, открывая взору длинное нагое тело, а заходящее солнце отбрасывало яркие полосы сквозь жалюзи на его гладкую грудь.

— Я сожгу это, — пообещал Юджин, откладывая камеру в сторону и прижимаясь губами к плечу Бенуа, пробуя солоноватую кожу на вкус.

Он не сжег, похоронил под грудой других предметов на дне ящика, куда после заглядывал с осторожностью, чтобы случайно не выдать свой секрет. Бенуа порой смотрел на него так, словно знал, что Юджин сохранил снимок, но никогда не пытался его уличить, так что Юджин тоже помалкивал.

Никто в «The Gazette» не знал, что Юджин в то утро уехал в Батон-Руж; поэтому публиковать фотографию Уокера и Монне или писать статью об убийстве не требовалось. Эту историю могут осветить и другие. Америка не испытывала недостатка в грабителях банков или убийцах, но в статьях об Уокере и Монне всегда присутствовал скрытый налет сплетен. Люди жаждали знать, как сидела шляпа на Уокере или какую марку сигарет он курит, покрой платья Монне и что за ожерелье колыхалось на ее груди, когда она убегала от преследования. Хотелось видеть их смелые улыбки и глаза, сверкающие обещанием россыпи пуль и карманных ножей. Так же людей волновали и другие, более сокровенные детали. Например, судьба законного мужа Монне, и тот факт, что ни она, ни Уокер не носили обручальных колец, или, например, волосы Уокера — не длинноваты ли они? Как может мужчина носить стрижку, напоминающую женскую? Не думаете ли вы…

Вопросы впивались надоедливым зудом в Юджина, царапая меж лопаток. Будто стоило Юджину увидеть Уокера и Монне во плоти спустя столько месяцев наблюдения за их историей, как его привязало к ним невидимыми нитями. Привязало так, что куда бы они теперь ни пошли, он последует за ними.

Юджин тряхнул головой. Нелепая мысль. Они обладали тем же магнетизмом, что и любой другой харизматичный преступник, вот и все.

Вытащив фотографию из лотка с химикатами, он поднес ее к красному свету. Изображение проявилось, чуть размытое по краям, но Юджину удалось поймать Уокера и Монне —черно-серые фигуры на фоне совершенно белого здания банка. Несмотря на размытость, хитрая улыбка Джонни Уокера на идеальных губах увековечилась ясно как день. Юджин поежился, изучая выражения их лиц. Самым четким на изображении был взгляд Уокера, полный темного блеска и как будто… понимания. Он смотрел на Юджина так, словно знал… Знал — что? Юджин тщательно охранял свои секреты. Ему не нравилось, когда на него так смотрели. Словно читали как открытую книгу.

Он положил фотографию на ночной столик, чтобы видеть ее боковым зрением с кровати. Потолочный вентилятор лениво вращался, абсолютно не помогая рассеять застоявшуюся жару. Виноградные лозы взбирались по кирпичам наружной стены дома, усиками заползая между трещинами вокруг окна, как пальцы, ищущие способ проникнуть внутрь. Сложив руки на груди,

Юджин уставился в потолок, наблюдая за сырым пятном, медленно расползающимся по углу. Темные края резко выделялись на побелке, и с каждым днем оно разрасталось все больше. Каково это — жить где-то в другом месте, в лучшем месте? Закрыв глаза, он вдохнул аромат роз, настолько дурманящий, что едкий запах плесени почти не ощущался, и позволил последнему сверлящему отголоску цикад омыть его и проникнуть под кожу.

Юджина замутило при воспоминании о полицейском в луже собственной крови. Тогда цикады тоже стрекотали, только под лучами утреннего солнца. Ни в одной новости, появлявшейся в течение дня, не прозвучало единого мнения о том, кто же стрелял — Уокер или Монне. Хотя Юджину казалось, это не имеет значение. Во всяком случае, точно не для полицейского.

За год до этого Юджин ездил на место, где застрелили Бонни и Клайда. На следующий день после их смерти он шел по обочине шоссе под ярким майским солнцем туда, где остановилась их машина. Так легко представлялись они воображению на передних сиденьях изрешеченного пулями Форда V8, как и их кровь, сочившаяся по обивке. Теперь люди называли этот автомобиль «Машиной смерти»; ходили слухи, что его показывают на карнавалах и ярмарках штата, а люди отстегивают немалые деньги, лишь бы посидеть на тех же местах, где встретили свои последние минуты печально известные нарушители закона.

Юджину это казалось ужасным, но он все равно совершил паломничество в Сайлз. Грязь на обочине дороги утоптали следы сотен людей, а кровь грабителей банков навеки смешалась с пылью.

Это нелепость. Они начинали совсем детьми, подворовывая, чтобы прокормиться. А умерли голодными, проданными тем, кого считали другом, и публика, которая с замиранием сердца следила за ними, подбадривая в начале, теперь пришла поглазеть на их кончину.

— Было легко полюбить их в начале пути, — признал босс Юджина. — Они боролись за выживание так же, как и все остальные. Но как только начинается стрельба по людям, что тогда прикажешь делать? — Мердок покачал головой. — Эти копы просто пытались выполнять свою работу и честно зарабатывать на жизнь. Никто не проявит к тебе сочувствия, когда ты начинаешь убивать таких работяг как они, независимо от того, как ты начинал.

Так что Юджин взял фотоаппарат и запечатлел пропитанную кровью грязь и разбитую дорогу, по которой накануне проехали все эти машины, стараясь не испытывать жалости к мертвецам. В конце концов, все умирали. Просто смерть некоторых случалась более жестокой, нежели других.

Уокер и Монне появились несколько месяцев спустя, словно кому-то нужно было заполнить пробел, оставленный гибелью Бонни и Клайда. Словно Америка нуждалась в ком-то, кого можно мифологизировать, а затем линчевать, разорвав в клочья.

***

Заводь вышла из берегов. Это была самая распространенная тема для разговоров на работе, не считая Уокера и Монне. Юджин сидел, склонив голову над столом и вперившись взглядом в заметки, позволяя разговорам проноситься мимо. Вода прибывала сильнее, чем за последние десять лет, а может, и того дольше. Аллигаторы продвигались вглубь города вместе с ней, их глаза плоские и золотистые, как монеты, поблескивали в лунном свете. Огромные, неуклюжие звери с кривыми улыбками, притаившиеся среди корней деревьев и удушливо вьющихся лиан.

Юджин не спускался к заводи. Там было трудно дышать; воздух казался столь густым, что душил его, наполняя легкие словно жидкость. Юджин всегда был болезненным. Хлипкий иммунитет погубил бы его еще во время эпидемии 1918 года, если бы они с матерью не укрылись в Шанларивье. Испанка все же подкралась к их порогу, но отступилась от маленького городка, видимо, посчитав его слишком ничтожным.

На работе Юджин держал фотографию Уокера и Монне в нагрудном кармане, шли недели, уголки фотографии истрепались, став мягкими, и ему начало чудиться, что снимок прожигает кожу и ребра, выискивая путь к сердцу, пока не станет неотделимой частью его самого. Это было единственным оправданием, почему их пара занимала все его мысли.

Но он не стал писать о них. Вместо этого Юджин написал о человеке, который не смог удержать на плаву бизнес и утопился в реке, и о том, чем это обернулось для его семьи. Затем он написал о человеке, бесследно исчезнувшем однажды ночью, так и не вернувшись с вечерней прогулки. О заводи и о том, что произойдет, если вода не остановится и продолжит прибывать. Люди до сих пор говорили о великом наводнении 27-го года, о том ущербе, который оно нанесло, о жизнях, которые забрало. Шанларивье находился к юго-востоку от Нового Орлеана, уютно примостившись на берегу Миссисипи, и принял на себя основной удар, когда прорвало дамбы. Городу не привыкать к приливам и отливам.

— Становится все хуже, — размышлял Мердок, нависая над плечом Юджина пока тот сидел за столом. Мердок был крупным мужчиной, грубоватым и крепким, больше подходящим для черного труда, нежели для управления местной новостной газетой, но «The Gazette» принадлежала ему. Он управлял этим местом с мрачной решимостью человека, который явно не подходил подобному ремеслу, однако еще не был готов признать поражение. На самом деле он не обращался к Юджину; он никогда этого не делал. Но так как Мердок говорил в непосредственной к нему близости, Юджин кивнул, показывая, что слушает.

— Если вода продолжит так подниматься, то затопит весь город.

Юджин хмыкнул в знак согласия.

— Творится что-то неладное. Я чувствую, будто что-то тянет, гудит у меня в костях… Ты тоже это чувствуешь?

Юджин покачал головой. Но не стал интересоваться, что именно Мердок имел в виду.

— В последнее время это пугает. Мурашки бегут по коже, как будто снаружи за мной кто-то наблюдает.

Юджин был знаком со страхом. Когда ему было двенадцать лет, в городе пропала девочка. Лето тогда тоже выдалось на редкость влажным и душным, в воздухе витало густое марево, видное невооруженным глазом от малейшего проблеска солнца. Он был там, когда вытащили тело из болотистой заводи. От девочки осталось совсем ничего, тем не менее достаточно для опознания.

Аллигаторы уже вдоволь поизмывались над телом к тому времени, как поисковики нашли ее. Она была мокрой и синюшной, красивый шелковый бант в волосах превратился в жалкий клочок. Сначала Юджин не узнал ее, даже не понял, что тело человеческое, а потом мать оттащила его и закрыла глаза руками.

Именно это разъедало его душу позже — то, что он не узнал ее. Говорили, это несчастный случай. Поскользнулась, упала, а потом аллигаторы сделали свое дело. Мать перекрестилась, затем перекрестила его. «Ругару», — подумалось Юджину тогда, голова была как в тумане, но затем на смену туману пришли страх, чувство вины и горе. В этом не было ничего случайного.

Люди умирали каждый день. От несчастного случая, от старости или болезни. Насильственная смерть была редкостью, по большому счету. Отец Юджина погиб в автокатастрофе, когда он был совсем мал; мать умерла от инсульта, когда ему исполнилось двадцать четыре. Он тоже умрет, и, скорее всего, смерть не заставит ждать себя долго, с его-то здоровьем. Естественная смерть не так уж и страшила.

Но Великая депрессия многих людей довела до самоубийства. И хотя худшее позади, люди до конца не могли оправиться. Не совсем. Некоторые даже близко к этому не были. Юджин часто писал некрологи. Старался сделать это со вкусом, не устраивать спектакль из трагедии и не слишком пристально размышлять об обстоятельствах. Ситуация с экономикой подкосила людей, да и кто мог знать о личных проблемах незнакомцев?

В самые темные ночные часы в душу Юджина тоже закрадывался тайный страх, что однажды дно реки может показаться ему наиболее привлекательным вариантом. Пойти куда-нибудь в тихое место, где будут только он, насекомые и Всевышний, и покончить с этим. В том страхе не было смысла; он никогда не замечал в себе суицидальных склонностей. Но боялся, что настроение заразительно, и безнадега какого-то одного человека может передаться ему, если он слишком долго пробудет в подобной компании, хоть с мертвым, хоть с живым, а затем…

Такие думы были невыносимы. Юджин закрыл глаза, и глубоко вдохнул. Его астма обострилась в год смерти Мэри Бет, и со временем становилось только хуже. Болезнь прокралась в его жизнь, с юных лет сделав затворником в собственном доме. Он перенес это спокойно. Это лучше, чем смерть.

II

Всю свою жизнь Юджин прожил в Шанларивье. Его мать была родом из Садового района Нового Орлеана, а юность ее прошла во Французском квартале. Мама происходила из старинной богатой семьи — роскошные дома, голубая кровь. Всегда нежная и кроткая, юбка в пол, идеально уложенные волосы, даже с наступлением трудных времен это оставалось неизменным. Она не утратила манеры, былое величие Садового района навечно осталось в ее крови, но в атмосфере маленького городка Шанларивье — с единственной церквушкой на берегу болотистой заводи — увяла, как августовский цветок. Тяжкая усталость поселилась в ее глазах, а на некогда нежных руках пролегли дорожки возрастных морщин.

Лишь став старше, Юджин понял, что мать тоскует по своему городу: по величественным зданиям и росшим вдоль улиц буйным кустам магнолий. От Шанларивье до Нового Орлеана было рукой подать, но она вышла замуж совсем юной, была преисполнена решимости пустить корни и должным образом воспитать Юджина, жертвуя собой даже после смерти мужа. Однако тогда, в детстве, Юджин понимал лишь одно: в сердце матери таится тихая печаль, и он ничего не мог сделать, чтобы это исправить.

Отец Юджина был франко-канадцем — каджуном — его французский говор звучал протяжно, словно патока, но отец ушел из жизни еще до того, как Юджин успел его узнать. Те немногие сохранившиеся воспоминания о нем были туманны и обрывисты, и Юджин не был уверен, что это не плод богатого воображения. Его отец, по общему мнению, являлся обаятельным мужчиной, любителем карт и полночного веселья, из одежды которого не выветривался аромат духов других женщин, однако он всегда возвращался домой, и мать Юджина никогда его не прогоняла. Трудно было представить человека, менее похожего на Юджина, и в потаенном уголке его души тлел уголек благодарности за то, что отец умер прежде, чем смог увидеть, во что Юджин превратился.

Он умер, когда Юджину было четыре — автомобильная авария, само собой, в нетрезвом состоянии, — матери Юджина пришлось найти постоянную работу официантки, предоставив Юджина самому себе. У него было мало друзей, но каждое воскресенье после службы он играл с Мэри Бет Бирн. Мэри Бет была хорошенькой девчушкой с темными волнистыми волосами и большими серыми глазами, которые, казалось, при разном освещении меняли оттенок. Родители оставляли их во дворе, чтобы пообщаться на взрослые темы, и они устраивались бок о бок в тени розовых кустов. Время от времени отец Латимер заглядывал проведать их, но в целом их никто не тревожил, что Юджина абсолютно устраивало. Мэри Бет, похоже, тоже наслаждалась одиночеством, хотя, с другой стороны, настоящее одиночество никогда не было ей по-настоящему знакомо.

Мэри Бет слыла всеобщей любимицей и переносила это с милым безразличием, скромно поворачивая голову и подставляя розовые щечки для приветственных поцелуев взрослых. Они называли ее ангелом. Она являла собой идеальную картину в шелковых бантах и хлопчатобумажных платьях. Тем не менее присутствовало во взгляде Мэри Бет что-то такое, что замечал только Юджин, будто ей ведома тайна, о которой не знал никто другой.

Юджин не расспрашивал об этом. Они виделись лишь раз в неделю на воскресной службе. Сложив руки, оба тихо сидели, ожидая, когда их уже выпустят во двор. Там они придумывали игры: притворялись, что сад — это разлившаяся заводь, которую нужно исследовать, или играли в прятки на окраине церковной территории. Мэри Бет пряталась и звала его своим дразнящим мелодичным голосом, а Юджин искал ее. Порой на скамейке среди розовых кустов сидел мужчина в черном костюме. Закинув ногу на ногу и аккуратно сложив руки на колене, он наблюдал за ними. Незнакомец был темноволос и строен, всегда в до блеска начищенных туфлях, и, насколько знал Юджин, никогда ни с кем не обмолвился и словом. Загадочный человек всегда сидел один, а отец Латимер никогда не обращал на него внимания, будто его там и не было.

— Кто он такой? — наконец отважился спросить Юджин у Мэри Бет, понизив голос до шепота, они присели на корточки в саду, чтобы их не было видно за травой.

Мэри Бет бросила взгляд в сторону мужчины.

— Друг, — ответила она небрежно. — Просто не обращай внимания. Ему нет до тебя дела.

Юджин не стал лезть с дальнейшими расспросами, но старался не смотреть на незнакомца. Юджин игнорировал мужчину, а мужчина, в свою очередь, игнорировал его. Мэри Бет же была поглощена своим собственным внутренним миром и игнорировала их обоих, пока Юджин не возобновлял игры. С Мэри Бет он думал только о липкой летней жаре, о теплой земле под ним, о летающих вокруг насекомых и запахе пыльцы в воздухе. Его отец умер, а мать в глубокой печали, но все это отступало на второй план, растворялось в белом шуме повседневной жизни, терялось в шепоте разговоров, которые он вел с Мэри Бет среди роз. Она рассказывала ему истории о привидениях, чтобы отвлечь, а может, просто потому, что сама того хотела, но каждый раз их жуткое кровавое содержание противоречило умиротворенному выражению ее лица.

— В заводи живет ругару, — вещала она таким тоном, как если бы говорила, что вода мокрая. — Раньше он был мужчиной, но потом сделал что-то очень плохое, и ведьма прокляла его.

— Что он сделал?

Мэри Бет искоса зыркнула на него холодным взглядом, и Юджин закрыл рот.

— Она прокляла его бродить по болоту, и каждый раз, когда всходит полная луна, он сдирает с себя всю кожу, превращаясь в монстра. Он ходит на двух ногах, как человек, весь тощий и голый, но у него волчья голова, светящиеся зеленые глаза, которые могут видеть в темноте, и целая пасть острых зубов. Он бродит повсюду каждую ночь в поисках кого-нибудь, на кого можно переложить проклятие и снова стать человеком.

— Как он может передать проклятие?

— Тот, кого он встретит, просто должен кому-нибудь рассказать о нем.

— И все?

Она кивнула.

— Если тот, кто его увидел, расскажет об этом хоть одной живой душе, то проклятый снова станет человеком, а тот другой превратится в ругару. Но если сохранить это в секрете, то опасности нет.

— Как долго нужно хранить это в секрете?

Она пожала плечами.

— Может, год. Может, вечность. Теперь твоя очередь рассказывать историю.

Юджин зарылся пальцами в землю и стал ломать голову, вспоминая истории о призраках.

С другой стороны сада отец Латимер улыбнулся им из дверей церкви. Он был красивым мужчиной: с седыми, но густыми, как меховая шкурка, волосами, длинные черные одежды выглядели безупречно, даже там, где соприкасались с пыльной землей. А молчаливый незнакомец, безымянный друг Мэри Бет, все так же наблюдал со скамейки за их игрой, словно невидимый для остальных взрослых, которые проходили через двор.

III

Ранним утром следующего дня, перед тем как уйти на работу, Юджин остановился у двери Бенуа. Бенуа занимал комнату напротив — они были соседями почти семь лет. Юджин не видел и не слышал его уже три дня. Само по себе это не являлось чем-то необычным: у Бенуа имелись дела в Новом Орлеане и иногда он отсутствовал неделями, но на этот раз все ощущалось по-другому. Словно открыв дверь, Юджин обнаружит на месте, где раньше была жизнь Бенуа, пустое пространство.

Юджин и сам иногда ездил в Новый Орлеан, когда хотел приватности. Он делал это лишь тогда, когда удушающее одиночество подкатывало к горлу тяжелым комом. В городе же всегда можно было найти компанию, ускользнуть, смешаться с тенью. Никого не интересовало его имя или где он работает. Конечно, эти поездки не убивали одиночество, но на какое-то время притупляли его. Вероятнее всего, Бенуа решил найти пристанище в другом месте по тем же причинам. Иногда они забывались друг в друге, две потерпевшие кораблекрушение души, дрейфующие бок о бок, но это было лишь мимолетно. Бенуа, казалось, не настроен вступать в серьезные отношения с кем-либо, Юджин же не был уверен, что знает, как это делать. Тем не менее они все равно обменялись запасными ключами, якобы для того, чтобы Юджин мог поливать растения Бенуа, когда тот отсутствовал.

В последнее время Бенуа не упоминал, что нуждается в каких-либо услугах.

Прислонившись к двери, Юджин мгновение подождал, затем повернул ключ в замке и проскользнул внутрь. В квартире было тихо, словно она пустовала уже несколько дней. Однако на кухонном столе осталась тарелка с тостами и чашка кофе, как крошечные реликвии некой исчезнувшей цивилизации. Растения на подоконнике увяли и высохли, будто их не поливали уже несколько месяцев. Лишь таракан юркнул между горшками и исчез в какой-то щели.

— Бенуа? — позвал Юджин, не ожидая ответа.

Уже собираясь выходить, он остановился, чтобы в последний раз оглядеться. На потолке в углу виднелось пятно, которое поначалу он не заметил из-за тени. Оно просачивалось в кухню из спальни, расползаясь зловещей чернотой, напоминающей недобрый взгляд.

Подтопление. Ему следовало бы сделать пометку, чтобы потом сказать хозяйке квартиры, но в Шанларивье все было отсыревшим и подпорченным водой. Даже если бы она могла позволить себе отремонтировать это место, за год-два пятно снова вернется.

Захлопнув за собой дверь, Юджин спустился по лестнице. Он точно опоздает на работу на несколько минут, но его вряд ли кто-нибудь хватится.

***

Мердок в тот день не пришел.

Репортеры «The Gazette» немного поколебались, прежде чем приступить к своим обязанностям. Мердок никогда не брал выходных, ни разу за все те годы, что Юджин работал на него. В полдень секретарша отправилась к нему домой. Через час она вернулась глубоко потрясенной и объявила, что Мердок исчез, как и его жена с сыном. Входная дверь была приоткрыта, но дом остался нетронутым, внутри царил порядок будто в музее. Она позвонила в полицию, однако они ничего тревожного не нашли. Не было никаких признаков взлома.

— Мы приглядим, — пообещал дежурный офицер, устало пожав плечами. — Наверное, просто вышли и забыли запереть дверь.

«The Gazette» гудела как улей, один из старших репортеров взял на себя дела. Все согласились. Ведь это временно. Юджин подумал о пустой квартире Бенуа, о недоеденном тосте на тарелке, и холодное, тревожное чувство подсказало ему, что это, скорее всего, надолго.

В тот вечер Юджин бесцельно гулял по городу. В голове крутилась одна и та же мысль, лягушки квакали в садах, а свет тусклых уличных фонарей окрасил все, до чего смог дотянуться в цвета охры. Ночи были лишь немногим прохладнее дня; воздух оставался влажным и тяжелым. Что Юджин ценил в подобных ночах, так это иллюзию уединения. Большая часть Шанларивье погрузилась в сон, а Юджин все тихо петлял улицами, из квартала в квартал, восхищаясь домами с огороженными двориками, верандами с колоннами и панорамными окнами. Было что-то трагически элегантное в том, чтобы видеть, как эти старинные дома медленно гниют. Впрочем, как и сам город. После наводнений все восстанавливалось, но уже никогда не становилось прежним. Гниль пропитывала фундаменты, выжидая момент, когда сможет стащить все это обратно в болотистую заводь.

Юджин шел, пока глаза не стали слипаться, а разум не начали тревожить сны наяву, подкрадываясь очертаниями и тенями, похожими на лица в темноте. Он сморгнул и прогнал видения, тут же обнаружив, что приближается к юго-восточной границе города, направляясь мимо церкви к воде. Церковь теперь запиралась на ночь, хотя раньше такого никогда не происходило. Отец Латимер несколько месяцев назад досрочно вышел на пенсию, и пока ему не найдут постоянную замену церковь будет открыта только на воскресную мессу. В душе Юджин был рад этому и не стал спрашивать, куда делся отец Латимер.

Он забрел дальше, чем намеревался. Чтобы вернуться домой потребуется еще минут сорок, и от такой перспективы ноги Юджина словно налились свинцом. Прислонившись к забору, чтобы передохнуть, он похлопал рукой по нагрудному карману — жест, вошедший в последнее время в привычку.

— Я видел тебя раньше, — раздался голос.

Юджин вздрогнул. В голосе не слышалось каджунской протяжности Луизианцев, и когда Джонни Уокер ступил в приглушенный свет уличного фонаря, Юджин выпрямился.

— Ты, — лишь вымолвил он.

Уокер приветственно приподнял шляпу и выудил из кармана сигарету.

— Ты репортер. Юджин Ревор. Я читал твою колонку в газете. — Пока он говорил, сигарета свисала с его губы, и он прикрыл ее ладонями, чтобы прикурить. — Хочешь?

— Не могу. Мои легкие…

Уокер пожал плечами и щелкнул зажигалкой. На миг Юджину подумалось, а не предлагал ли Джонни ту самую сигарету, которую держал во рту, и внутри все невольно скрутило. Голос Уокера оказался совсем не таким, как Юджин себе его представлял у преступников: он был легким и сладким, мелодичным со старомодным акцентом, без того наждачного рычания, которым говорили гангстеры из фильмов.

Указывая на Юджина сигаретой, зажатой меж двух пальцев, Уокер произнес:

— Ты был в Батон-Руж в тот день, когда мы ограбили банк.

Рука Юджина непроизвольно вернулась к груди, и Уокер проследил за движением взглядом. Его проницательные глаза под полями шляпы, казалось, сияли. В них читалась острота ума.

— Ты вооружен? — спросил Юджин.

— Само-собой. Подумываешь позвать на помощь?

— Вас разыскивает Бюро расследований.

— Это правда, но ты не тот, кто приведет их к нам. — В словах Уокера не было угрозы, просто лаконичная уверенность, которую Юджин никогда в жизни не испытывал. — Ты журналист, а не полицейский. Тебе нужна сенсация. — Уокер поднес сигарету ко рту и затянулся. Когда он выдохнул, дым обвился вокруг него, подобно огромной змее в желтом свете. — Если ты позвонишь в Бюро, они загонят нас, как уличных собак. Попытаются, — поправился он, улыбнувшись. — А если мы умрем, что ты тогда узнаешь о нас? Останется лишь гадать, однако придумывать может каждый. Ты же хочешь знать правду.

— Вы грабители. В наши дни таких пруд пруди, — голос Юджина дрогнул, а улыбка Уокера стала шире, тем не менее он не перебивал. — Вам хочется думать, будто вы важная новость, но ваша история такая же особенная, как и у любого другого человека, решившего попытать счастья, лишь бы не умереть с голоду вместе со всеми нами.

Уокер стряхнул пепел с кончика сигареты.

— О, мы никогда не были обычными, Анжелика и я. У нас есть истории, мистер Ревор. Истории и ответы, следует только задавать правильные вопросы.

Уокер бросил сигарету на тротуар и раздавил каблуком ботинка. Его пристальный взгляд неотрывно следил за Юджином, который застыл на месте, словно кролик под гипнозом кобры. На долю секунды искра узнавания вспыхнула в памяти Юджина, однако стоило Уокеру провести пальцем по полям шляпы, как чары рассеялись. Невольно вздрогнув, Юджин пришел в себя и вытер вспотевшие ладони о бедра. Их покалывало жаром, несмотря на жалкие потуги ночного воздуха.

— Спокойной ночи, мистер Ревор. Надеюсь на скорую встречу.

Юджину и в голову не пришло пытаться остановить его. Уокер повернулся и побрел в темноту, его шаги были неторопливыми, словно он ничего на свете не боялся. Юджин смотрел ему вслед, пока темнота, густая как чернила, не поглотила его силуэт, а шаги не стихли. Испустив долгий, нервный выдох, Юджин сжал руки в кулаки. Конечно, Джонни Уокер не испытал бы угрызений совести, пролив его кровь, но вовсе не страх заставлял Юджина молчать. Ему следовало позвать на помощь, даже перед страхом получить нож между ребер. Ответственный гражданин так и поступил бы.

Юджин взял эмоции под контроль и расправил складки пиджака. Провел пальцами по волосам, затем поправил на носу очки в толстой оправе. Каким никчемным и жалким он казался даже на фоне преступника. Уокер выглядел пикантно, как светская львица, важно шествующая по городским улицам, ни один волосок не выбивался из образа, даже посреди ночи. Он видел Юджина насквозь, словно не существовало ни плоти, ни крови, что отделяли его душу от взгляда Уокера. Конечно, Юджину нужны его рассказы. Любую историю, которую могут поведать Уокер и Монне стоит послушать. Что бы там Юджин не плел о том, что грабители банков не такое уж большое дело, он лгал, и они оба это знали.

Но помимо этого, Уокер так смотрел на него, будто они знакомы, даже тогда, через объектив камеры, когда Юджин впервые сделал снимок. Неужели они встречались прежде? Или, может, Уокер распознал в нем родственную душу? До Юджина дошли слухи, которые следовали за Уокером. Презрительный шепот, злобные насмешки о том, что Джонни не мужчина, даже когда сами люди шарахались от него в страхе. Все они были пустоплюями, эти люди. Они прятались и сидели тихо, как мыши, наравне со всеми остальными, поджав хвосты меж ног, когда Уокер вытаскивал пистолет или сверкал острием клинка в их сторону.

Юджин решительно развернулся на каблуках и зашагал в сторону дома. Легкий ветерок совсем не приносил облегчения под удушливым покрывалом ночного воздуха; по мере того как Юджин шел, его одежда становилась все более влажной от природных испарений и тревоги, что давили на него тяжким грузом. Его бледная кожа блестела от липкой испарины. Юджин то и дело тревожно оглядывался через плечо. Уокер не следил за ним. Ночь была абсолютно тихой, не слышалось ничьих шагов, кроме его собственных.

Наконец вернувшись к дому, он поднялся по лестнице в свою комнату и прокрутил в голове прощальные слова Уокера. Они встретятся снова… Но дрожь, которая пронеслась по телу Юджина при этой мысли, была вызвана отнюдь не страхом перед возможной смертью, а скорее трепетом, словно Уокер дал ему обещание.

— Это профессиональное любопытство, — прошептал Юджин в темноту, стаскивая ботинки и пиджак.

Но стоило оказаться в постели, лежа поверх одеяла, после того как Юджин умылся и разделся донага, наблюдая, как сырое пятно все шире расползается по потолку, он понял, что это ложь. Перед мысленным взором предстали сверкающие из-под полей шляпы глаза Уокера и ровно подстриженные волосы, касающиеся его щеки, — слишком длинные для нынешней моды, как судачили люди. Было в его облике что-то андрогинное, словно от фейри, и это казалось более опасным, чем любой клинок или пули, которые он носил с собой. Губы, изогнутые в кривой, порочной улыбке, мягкие и полные, как у девушки, тоже таили в себе опасность.

Юджин закрыл лицо руками, считая вдохи, пока его сердцебиение не успокоилось. Он не должен поощрять эти мысли. Скоро наступит рассвет, и он вернется на работу, представ перед коллегами, а нечестивые мысли имеют обыкновение отражаться на лице.

По потолку сочилось пятно, поражая известку, как болезнь. Юджин закрыл глаза и попытался уснуть.

Ему снилось болото. Таких снов он не видел уже много лет, с тех пор, как был мальчиком, страдающим от ночных кошмаров и чересчур живого воображения. Юджин не понаслышке был знаком с лекарствами от беспокойного сна, хотя давно отучил себя от них, полагая, что худшие ночи наконец позади. Но по мере того, как заводь расползалась, выходя из берегов, просыпались и старые воспоминания. Призраки и страхи, которые так и не были должным образом погребены.

Монстры корчились под поверхностью черной воды. Бегущая по ней в лунном свете рябь терялась в густых водорослях. Юджину не хотелось видеть, что скрывалось там, внизу, но, замерев в безмолвном ужасе, он уставился на длинные тени, кишащие во все стороны. Грубая черная чешуя, скользкая от слизи, и пасть с кривыми зубами цвета слоновой кости мелькнули перед его взором, а он ничего не мог сделать, лишь стоять словно парализованный и смотреть, как они приближаются.

IV

Это произошло в начале лета 1918 года. Мэри Бет рассказала ему о незнакомце немного подробнее. Юджину не нравилось смотреть на него. Стройный и бледнокожий темноволосый мужчина, всегда был безупречно одет, а ногти поблескивали аккуратным маникюром. Он не походил на человека, который зарабатывает на жизнь собственным горбом, и это было достаточной причиной для жителей Шанларивье, игнорировать его, но дело было не только в этом. В нем было что-то такое… Он источал спокойствие, словно хищник притаившийся в засаде. Хладнокровно греясь на солнце, он следил своим звериным взглядом за Мэри Бет, которую, казалось, это ни в малейшей степени не беспокоило. Этот мужчина смущал Юджина, но Мэри Бет к его присутствию была равнодушна. Она никогда не называла его имени и не предлагала представить их должным образом, за что Юджин был ей благодарен.

— Он присматривает за мной, — сказала Мэри Бет в своей обычной манере, не отрываясь от плетения венка из ромашек. — Тебе не обязательно с ним разговаривать. Он тебя не побеспокоит.

— А тебя он беспокоит? — спросил Юджин.

— Нет. Иногда он уезжает на несколько дней, на побережье или ещекуда. — Похоже, ее не особенно интересовало, куда он ходил и что делал. — Я привыкла притворяться, что его здесь нет.

— Это из-за отца Латимера?

Она сделала паузу и искоса взглянула на Юджина, словно оценивая. Юджину было двенадцать, он был неуклюж и угловат. Мэри Бет была на год младше, круглолицая и еще не утратившая детскую пухлость, ее колени и пальцы были в пятнах от садовой зелени, хотя она старалась, чтобы платье оставалось безупречно чистым.

— Нет, — наконец сказала она. — Отец Латимер не может его видеть.

Юджин не знал, как это понимать.

— Он что, призрак? — Луизиана кишела призраками; в свои двенадцать он знал все истории о них. Незнакомец Мэри Бет выглядел не так, как он их себе представлял, но вызывал схожие эмоции. По спине Юджина прокатился озноб, будто он смотрел на что-то, чего не должен был видеть.

— Он не призрак, — ответила Мэри Бет. — Он настоящий. Можешь прикоснуться к нему, если хочешь.

Юджин покачал головой и вернулся плетению из ромашек. Он не хотел прикасаться к этому человеку. Даже видеть его лица не хотел.

— Мама говорит, что я не должна говорить о нем, — продолжала она, — так что тебе придется держать это в секрете.

Как проклятие ругару.

— Что произойдет, если я расскажу? — прошептал Юджин пересохшим ртом.

Но Мэри Бет только пожала плечами.

— Ничего особенного. Мама называет его моим воображаемым другом. Она не возражает против того что мы о нем говорим, но никто другой в это не поверит. Она говорит, что если я расскажу о нем священнику, церковь попытается изгнать его, как дьявола.

Юджин украдкой оглянулся через плечо.

— Он что, дьявол?

— Не знаю. Мне все равно не нравится разговаривать со священником. — Мэри Бет скрутила последние цветочные стебли вместе и водрузила венок на голову так чопорно, как может только принцесса. — Мама говорит, что мне нужно посещать исповедь каждую неделю, чтобы люди не задавали вопросов, но мне это не нравится. Но об этом тоже никому не говори. Наверняка, нехорошо распространять слухи о священнике.

У Юджина никогда не было ничего интересного, о чем можно было бы поговорить на исповеди, но при мысли о том, чтобы привести незнакомца в церковь, у него скрутило живот и зачесались ладони. Мужчина смотрелся довольно неуместно в церковном саду, но представить его под сводами самой церкви, в тихой тени исповедальни — в этом было что-то кощунственное. Незнакомцу было не место даже находиться рядом с христианской землей.

— Я никому не скажу, — сказал Юджин.

Час спустя за ним пришла мать, он встал и отряхнув землю с колен поднял взгляд в самый неподходящий момент, незнакомец разглядывал его через двор. Он замер, сердце наполнилось каким-то безымянным, первобытным страхом. Мужчина в черном костюме, так резко выделяющемся в залитом солнечным светом цветнике, сидел на скамейке немного подавшись вперед, уперев локти в колени, и поманил Юджина пальцем, подзывая ближе. Юджин посмотрел на мать, но, как и говорила Мэри Бет, она, казалось, смотрела сквозь мужчину. Юджин отступил на шаг назад и потянулся к ее руке. Мужчина выпрямился и, беззвучно рассмеялся. Над головой проплыло облако, скользнув по саду тенью, Юджин моргнул, и мужчина бесследно исчез.

В ту ночь Юджину приснилось, что Мэри Бет идет рука об руку с мужчиной, высоким и стройным, как кипарис, одетым слишком изысканно, для выходца из Шанларивье, он говорил с ней тихим, таинственным голосом, который Юджин не мог вспомнить, проснувшись. Во сне оба повернулись, чтобы посмотреть на него, и Мэри Бет, улыбаясь, приложила палец к губам. Проснувшись, Юджин перекрестился, хотя у него сложилось тревожное чувство, что это не принесет пользы.

***

Сны продолжались всю неделю. Каждый раз, закрывая глаза, он чувствовал себя преследуемым. Во сне Мэри Бет вызывала у него противоречивые чувства, а мужчина был призрачной, интригующей фигурой, которая притягивала его внимание, затягивая все глубже с каждой ночью. Пробуждение превратилось в борьбу, сознание стало тяжелым грузом, и он вздрагивал даже от неясных очертаний теней, ожидая увидеть, как человек примет телесную оболочку вне грез. Тревожное ощущение, но и пьянящее одновременно. Юджин начал молится по утрам с удвоенной силой, опустив голову и стиснув ладони так, что пот между пальцами катился градом. Господи, сохрани и спаси. Защити меня от взора этого незнакомца. Спаси мою душу от призраков, которых я не могу изгнать. Он не знал, чего боялся больше — незнакомца или своей реакции на него.

В субботу ночью ему приснилось, что он во дворе церкви, прирос к земле, как розовые кусты. Воздух дрожал вокруг него душным маревом, лепестки цветов шелком трепетали на его коже.

Мужчина наблюдал за ним из тени церкви. Юджин не мог видеть его лица, кроме глаз, которые резко блестели в темноте и завораживали Юджина. Даже у роз были шипы, чтобы защищаться, но у Юджина не было ничего. Тревога вцепилась ему в горло, пока он не начал задыхаться, духота давила со всех сторон. Облака нависли над его головой, как низкий потолок, серые и гнетущие, угрожающие бурей.

Мужчина поднял руку, указывая на что-то за плечом Юджина. Сердце похолодело в груди, и он медленно повернул голову, чтобы проследить куда указывает мужчина. Он показывал в сторону заводи, на искривленные стволы деревьев, с ветвей которых, словно траурная вуаль, свисал испанский мох. Уставившись в туман, Юджин беззвучно закричал, умоляя себя проснуться до того, как поймет, на что указывал мужчина. Он не мог моргнуть, не мог отвернуться. Его глаза были широко открыты, и его мутило от ужаса, пока он ждал.

Что-то огромное двигалось вперед из-за линии деревьев. Шло сгорбившись, но прямо, как человек, с длинными конечностями и заостренной мордой, его тяжелое, слюнявое дыхание становилось все громче и громче, пока не разнеслось эхом по всему церковному двору, единственным звуком, что мог слышать Юджин. Ветер переменился, и зверь учуял запах Юджина, повернув огромную лохматую голову. Искаженное волчье лицо, смотрело на него глазами отца Латимера, язык вывалился, а губы изогнулись в оскале.

Рука мужчины в черном опустилась на плечо Юджина, и он резко проснулся, обливаясь потом.

***

После воскресной мессы, когда церковь опустела, Юджин поднялся со скамьи, чтобы отстоять длинную очередь к исповедальне. Мужчина сидел в заднем ряду, где во время службы сидели Бирны. Юджин решительно выпрямил спину, расправил плечи и не смотрел в его сторону. Мужчина наблюдал за ним с пассивным любопытством, но не сделал ни малейшего движения, чтобы последовать за ним.

— Прости меня, отец, ибо я согрешил, — послушно произнес он нараспев, как делал каждую неделю, с тех пор как у него появилось малейшее представление о грехе. — Думаю, меня что-то преследует.

— Преследует? — спросил отец Латимер.

Юджин не мог видеть его сквозь решетку исповедальни, но голос священника был мягким, предназначенным для успокоения самых беспокойных душ. Юджин никогда не находил утешения ни в исповеди, ни в обществе отца Латимера. В священнике было что-то такое, что заставляло его нервничать. Отец Латимер был слишком спокоен, слишком осторожен в поступках и словах, пытаясь казаться искренним, как волк в овечьей шкуре. Юджин никогда никому этого не говорил — казалось кощунством, обвинять проповедника в чем-либо, каким бы незначительным это ни было, — но при возможности он избегал отца Латимера, и держал свои признания немногословными и безличными.

Он бы так и так был краток. Мальчики его возраста только начинали понимать, что такое секс и кто такие девочки, говоря об этом напряженным, нетерпеливым шепотом. Юджин избегал таких разговоров, потупив взгляд. Отсутствие интереса к девушкам с его стороны было более ужасным грехом, чем бешеный интерес сверстников к этой теме, и Юджину не нужен был священник, чтобы рассказать ему, за что он отправится в ад. Поэтому он прикусил язык и неделю за неделей перечислял одни и те же мелкие грехи. Он не уважительно поступил к матери; он завидовал какому-то ребенку в школе. Настоящие грехи он держал между собой и Богом.

— Вы верите в привидения? — спросил он.

Церковь могла бы разделиться в этом вопросе, но на Юге все было по-другому. В Луизиане не было ни одной богобоязненной души, не верящей в призраков так же, как и в Великого Спасителя на небесах. Мать Юджина всегда говорила, что в земле есть магия, которая течет по ней с водой и сводит всех с ума. Призраки, ругару и дьявол бродят по улицам и ждут, чтобы утащить твою душу в мутные воды заводи.

— Почему бы тебе не рассказать мне, что тебя беспокоит? — спросил отец Латимер.

— Есть человек, который сидит во дворе и смотрит, как мы играем, — сказал Юджин, ненавидя себя за то, что заговорил, но не в силах сдержаться. — И всякий раз, когда вы приходите туда, вы его не видите и проходите мимо.

Было предательством — вот так раскрывать секрет Мэри Бет, но он не мог избавиться от ощущения, что мужчина в черном проникает в его сны. Хотя его присутствие не было злым, скорее чем-то древним и опасным, будто существо, что прокралось из дикой природы, посылая колющее ощущение опасности в сердце Юджина. Он не знал, что еще сделать, кроме как рассказать.

— Мужчина во дворе, — повторил отец Латимер. — Ты говоришь о вечерах с Мэри Бет Бирн? — Ее имя странно прозвучало в его устах, будто он испытывал боль сохраняя ровный тон.

Юджин кивнул, зная, что священник его не видит.

— Этот человек…

— Он сидит на скамейке у роз, у задней стены церкви. Он носит костюм. Никогда ничего не говорит, и никто другой не может его видеть. Она сказала мне, что мне никто не поверит, — добавил он. — Она сказала, что он не призрак. Но я не знаю, кем еще он может быть.

— Нет ничего плохого в том, чтобы иметь воображаемых друзей в твоем возрасте, — сказал отец Латимер, — но неправильно выдумывать и расстраивать людей.

— Я не выдумываю, — заупрямился Юджин. — Я видел его, и он хотел поговорить со мной, но я испугался. Но Мэри Бет никогда его не боится.

— Юджин…

— Он и сейчас здесь. — Мэри Бет была права: ему не следовало ничего говорить. Жгучий стыд охватил Юджина, и он пожалел, что не может вернуть время вспять. Он мог бы справиться с фантомом этого человека в своих снах самостоятельно.

Отец Латимер вздохнул.

— Почему бы тебе не показать его мне. Если он настоящий, ты укажешь на него.

— Он в заднем ряду.

Послышался шорох, когда священник встал и раздвинул занавески, чтобы выглянуть через ряды скамьеек. Юджин ждал, его сердце учащенно билось, в ожидании, что отец Латимер скажет ему.

— Церковь пуста, Юджин. Там только твоя мама.

— Он здесь, — тихо сказал Юджин. — Я видел его много раз. И прошлой ночью мне приснился сон, и это было похоже на… видение или пророчество…

—Юджин.

Он до боли прикусил губу.

Отец Латимер вздохнул.

— Если этот человек настоящий, то он что-то порочное. Видения и пророчества — это происки дьявола. Ты понимаешь?

— Да, отец.

— Отрицай его. Не смотри на него и не разговаривай с ним. Не давай ему власти.

—Да, отец.

— Я ожидал бы этого от Мэри Бет. У нее дикий разум, она всегда задает глупые вопросы и выдумывает. Ты не должен слушать ни слова из того, что говорит эта девушка. Она — баламутит воду. — Голос священника стал громче, прежде чем он резко остановился, словно ему нужно было прийти в себя. Юджин ничего не ответил. — Теперь, — сказал отец Латимер более спокойно, — я поговорю с Мэри Бет и посмотрю, что она скажет, и, если ваши истории совпадут, я попрошу ее тоже отрицать его. В твоем сердце нет места, кроме Господа.

— Да, отец.

— Десять раз «Отче наш», дитя, и пошли Мэри Бет внутрь, когда увидишь.

Юджин опустил голову и прошаркал за занавеску. Как и сказал священник, его мать ждала его у выхода во двор, а остальная часть церкви была пуста — за исключением мужчины в заднем ряду, который наблюдал, как Юджин взял мать за руку и выскользнул наружу. Юджин не знал, как выглядит дьявол, но лицо этого человека несомненно подходило к этому образу.

— Отец Латимер хочет тебя видеть, — сказал он Мэри Бет. Она сидела на каменных плитах, крутя длинную травинку между пальцами, и подняла глаза, когда Юджин заговорил. — Я рассказал ему об этом человеке, — признался Юджин, опустив взгляд под ноги. — Я не хотел этого. Мне все время снятся сны о нем, и я…

— Он тебе поверил?

— Не совсем. Отец Латимер сказал, что он может быть дьяволом.

— Это не так. — Но она все равно встала. В дверях появился отец Латимер и поманил ее за собой. За его плечом, во мраке церковного зала стоял мужчина в черном, тени создавали впечатление, что он хмурится. — Я молюсь довольно часто, и он никогда не обращает на это внимания.

Она пошла в церковь, и отец Латимер положил руку ей на плечо, провожая внутрь. Прежде чем темнота поглотила их, священник провел рукой по ее спине, по ниспадающим водопадом волосам к пояснице, и она повернулась, оглядываясь на Юджина, лишь слегка, но он увидел это загадочное выражение, которое всегда казалось ему слишком взрослым для ребенка ее возраста. Юджину вдруг захотелось предупредить ее о интонации, что он услышал в голосе отца Латимера, когда тот произнес ее имя, но она ушла, и было уже слишком поздно.

V

Ранним утром следующего дня Юджин остановился у двери квартирной хозяйки, чтобы высказать свое странное, ни чем не подкрепленное подозрение, что Бенуа не вернется. У порога его накрыло дурное предчувствие, он заколебался, но все же постучал. Юджин толкнул ладонью дверь, и она распахнулась без сопротивления.

— Здравствуйте? — сказал он, чувствуя себя глупо. — Мисс Мол?

Отозвалось лишь глухое эхо. На кухне стоял горячий кофейник, но выпить его содержимое было некому. Юджин вышел, прикрыв за собой дверь, и направился на работу.

Мердок и его семья не вернулись. Gazette вошла в непростую рутину, никто не произносил имени начальника громче чем шепотом, да и шепот был слышен лишь урывками. Никто не хотел строить догадки. Разговоры о том, что он, ни с того ни с сего усадил семью в машину и уехал, увяли как трава на жаре.

— Это проклятое гудение, — сказал старший репортер, замещающий Мердока. — Проникает мне под кожу, и гуляет там зудом до тех пор, пока я совершенно не перестаю сосредотачиваться, твою мать. Ты что, не слышишь этого?

Юджин не слышал, ничего кроме грохота печатных станков и щелканья пишущих машинок, но эта идея витала в воздухе, как запах тухлого мяса, проникала в умы людей, заставляя их покрываться испариной от какого-то безымянного страха.

Они дали в газете заметку об отсутствии Мердока — не об исчезновении, они не стали это так назвать — и попросили всех, у кого есть какая-либо информация, связаться с ними. Заметку напечатали на той же странице, что и некрологи, Юджин ощутил во рту неприятный привкус.

Он воспользовался перерывом на обед как шансом сбежать и отправился в банк, расположенный в квартале от офиса, стремясь отыскать любой предлог, чтобы уйти. Снаружи было так же душно, как и в офисе, воздух такой же затхлый хотя и насыщен ароматами. Юджин торопился, надеясь, что быстрая ходьба развеет его беспокойство. Вероятно, у Мердока какие-то семейные проблемы, требующие немедленного отъезда из города.

Но почему не заперли дом? Почему дверь открыта? Уехать посреди ночи, с женой и ребенком, не оставив даже записки друзьям или коллегам…

Юджин вошел в банк и встал в очередь к кассиру. Это было унылое здание, со старой обшарпанной отделкой, совершенно недотягивающее до оплота экономики. Одинокая кассирша за окном обслуживания выглядела усталой и скучающей; охранник у двери — вялым и вымотанным. Городские власти разместили пост охраны в банке, как только прошел слух о прибытии Уокера и Монне в Луизиану, видимо, желая убить двух зайцев: отвадить этих двоих, ну и дать понять горожанам, что не надо идти по их стопам. Атмосфера недовольства заполнила Шанларивье как газовое облако, и чиновники опасались, что Уокер и Монне окажутся той самой искрой, способной спалить все дотла.

Юджин мало что знал о преступной жизни. Шанларивье слыл тихим городком, и мог похвастаться лишь мелкими проступками: обычными драками и легким проявлением насилия, которые в принципе и сформировали юг Америки. Время от времени случалось убийство, которое естественно должным образом освещала Gazette, но сплетен, вокруг происшествия было гораздо больше, чем реальных фактов. Джонни Уокер и Анжелика Монне стали самым большим событием за последние годы, и хотя Юджину не терпелось снова сфотографировать их, хоть мельком на них взглянуть, или даже поговорить, он знал, что лучше не пытаться. Таких людей ждал только один конец, и он не хотел попасть под перекрестный огонь, когда это произойдет.

Он стоял опустив голову. Очередь еле двигалась, люди вяло жужжали у окошка кассира, пока их сердца обливались кровью за каждый цент. Юджин понимал мотивы грабителей банков, хотя и не разделял их. Риск был слишком велик, а исход слишком непредсказуем. Иногда он задавался вопросом, нет ли в его морали изъяна, не должен ли он испытывать большее отвращение при мысли о преступлении? Хотя о том, что он неполноценен Юджину было известно и так.

Он был последним в очереди, перед ним стояли еще трое. Человек у окна кассира заострил внимание на какой-то детали в своих документах. Юджин не возражал. Он не спешил возвращаться в офис, к зловещей тишине, которая душила его коллег. Их умы бурлили от возможностей, о которых никто не осмеливался говорить вслух, они были совершенно не организованны без управляющего, но все же продолжали работать.

За спиной Юджина открылась дверь, и в комнату ворвался слабый ветерок. Это было ему единственным предупреждением, прежде чем женский голос крикнул:

— Первый, кто шелохнется, получит пулю в живот.

Воцарившаяся тишина, была оглушительной. Юджин замер, его плечи так напряглись, что заболели. По кафельному полу раздались шаги, резкие и уверенные, и чья-то рука тяжело опустилась ему на плечо. Он вздрогнул.

— Любой, кто достанет оружие, будет нести ответственность за смерть этого человека, — сказал Уокер. Его голос был ясным и невозмутимым, даже когда он вцепился пальцами в куртку Юджина, чтобы не дать ему отшатнуться. — А мы этого не хотим. Все, что нам нужно, — это деньги банка.

Охранник был вооружен и готов к такому раскладу. Юджин медленно оторвал взгляд от своих ботинок. Он умрет только в том случае, если кто-то попытается играть в героя. Это было такое долгое лето, солнце было таким безжалостным и неумолимым, как и все это утомительное десятилетие. Он молился, чтобы героев не осталось.

Монне приблизилась, громко стуча каблуками, но по-прежнему никто не двигался. Уокер крепко удерживал Юджина, положив ствол автомата ему на плече, так, что одно движение пальца Уокера могло снести ему голову. Юджин стоял так неподвижно, что чувствовал, как болезненно колотится его сердце в груди, как кровь струится по каждой вене. Его руки слегка дрожали. Уокер, несомненно, видел это, и горячая стрела стыда пронзила Юджина при мысли о том, что он выставил слабость напоказ.

— С тобой все будет в порядке, — сказал Уокер, похлопывая по плечу, свободному от автомата. — Это не займет и минуты.

Монне велела девушке-кассиру наполнить сумку наличными, начав с того, что было в кассах. Девушка, заикаясь, бормотала извинения, что ее коллега не вышла на работу в то утро, и она не может складывать деньги быстрее. Окно справа было пустым и безучастным.

— Нужно ей посочувствовать, — ответила Монне. — Теперь она не сможет рассказывать внукам, что пережила ограбление.

Юджин не отрывал взгляда от спины Монне. Он не смотрел на охранника, хотя напряжение потрескивало в воздухе, как перед летней грозой. Он не смотрел на Уокера, хотя краем глаза видел дуло пистолета.

Кассир упаковала деньги в мешок. Монне не требовала, открыть сейф. Ее распущенные волосы ниспадали по спине как львиная грива. Когда она повернулась, черный подол ее платья колыхнулся. Юджин на секунду встретился с ней взглядом, и она широко улыбнулась, как дикая кошка, затем проскользнула мимо него, и обратилась к своему партнеру:

— Мы закончили?

Периферийным зрением Юджин уловил внезапное резкое движение — охранник выхватил пистолет. У Юджина перехватило дыхание, он вздрогнул и подобрал плечи, ожидая вспышки и ожога пули. Уокер подтолкнул Юджина вперед, снял оружие с его плеча и оглушительно громко выстрелил в потолок. Крики посетителей банка, пробивались сквозь звон в голове Юджина. Он согнулся пополам, зажав уши руками, в то время как остальные в банке упали на пол. Монне шагнула вперед, все, что мог видеть Юджин, это ее потертые, изрядно поношенные черные ботинки, зашнурованные почти до колен.

— Всем оставаться на местах, — приказала она. Она несла сумку с деньгами, перекинув через плечо, а приклад ее автомата был зажат под мышкой, стволом в сторону толпы. Ее глаза яростно блестели, когда она повернулась лицом к Уокеру.

— Готов?

Она повернулась, охранник поднялся на колени и поднял оружие. Он был молод, но не настолько зелен, чтобы не знать жизни. Юджин бросился на пол и прикрыл голову руками, раздался оглушительный выстрел пистолета охранника, за которым последовал резкий грохот автоматов. Вновь послышались пронзительные крики, панические, словно у голодных птиц. Разум Юджина поглотило белым шумом. Кто-то снова схватил его, и они начали двигаться — он двигался — все вокруг него двигалось в замедленном темпе, пока он боролся с ужасом, что его тащат к выходу из банка. Кто-то прижался к его спине, обнимая одной рукой за грудь, и волочил за собой. Юджин спотыкался на каждом шагу, не в силах устоять на ногах, не в силах отделаться от этого оглушительного белого шума, или издать хоть звук. Он совершенно не мог контролировать свое тело, не говоря уж о том, чтобы не кричать.

Когда они оказались на тротуаре, солнце слепило, а воздух был густым и тяжелым, как вода. Тело за его спиной расслабилось и избавило Юджина от столь тесного контакта, но рука осталась, таща его по улице сжимая предплечье. На обочине ждала машина, двигатель урчал в полной готовности. Монне скользнул за руль, а Уокер втолкнул Юджина внутрь и бросил на заднее сиденье. Захлопнув дверцу, Джонни прыгнул на пассажирское сиденье, и шины завизжали по асфальту. Голова Юджина пульсировала, колени болели, от удара о пол машины, во рту скопилась кровь от прикуса языка, но он был жив. Сердце билось так громко и быстро, и Юджин подумал, что это наверняка может убить его, если это не сделали Уокер и Монне. Ни одна пуля не задела его.

— Охранник, — прохрипел он.

Уокер оглянулся через плечо, все еще держа пистолет на коленях. Ствол был направлен в потолок машины, в сторону от Юджина.

— Не вздумай.

Юджин сглотнул желчь и прикрыл рот дрожащей рукой. Никаких героев, только мученики. Зрение затуманилось о пережитого, он прикрыл глаза и больше не открывал их.

VI

Юджин задержался на церковном дворе после мессы, ожидая, когда Мэри Бет выйдет с исповеди. Взрослые разошлись, мать велела ему вернуться домой к ужину, и он остался один, в компании роз. Мужчины в черном нигде не было видно. Юджин опасался привлекать его внимание, особенно когда поблизости не было Мэри Бет, но ее безмолвный спутник отсутствовал все утро. Возможно, бродил у заводи, как рассказывала Мэри Бет.

Пол часа превратились в час, и Юджин наконец отважился вернуться в церковь, прокрадываясь на цыпочках мимо кафедры и исповедален в дальние комнаты. Он никогда раньше не бывал в недрах церкви. Стены казалось, смыкались вокруг него, в воздухе витало что-то зловещее, нежели успокаивающее. Он заглядывал в каждую из комнат, находя лишь пустоту, до тех пор, пока не осталась только одна. Старшие мальчики рассказывали, что там хранилось священное вино, но Юджин никогда не ходил с ними красть выпивку. Вино казалось ему кислым и его от него тошнило.

Из-за закрытой двери донеслись голоса, и Юджин вздрогнул. Ему не следовало слоняться в этой части церкви, и если бы священник поймал его, то точно отчитал как следует. Тем не менее, он прижался к двери и совсем чуть-чуть, буквально на волосок, приоткрыл чтобы заглянуть внутрь.

Отец Латимер стоял спиной к двери. За его сутаной виднелся лишь край пышной юбки Мэри Бет, больше Юджину ничего не было видно. Но он понял что это она, по дрожи в голосе священника. Игнорируя свое беспокойство, он приоткрыл дверь чуть больше, чтобы увидеть ее. В комнате не было окон, и освещалась она единственным тусклым желтым светом в углу, так что, если вести себя тихо и держаться в тени, можно остаться незамеченным.

Но Мэри Бет сразу же его увидела. Ее лицо было полно холодной ярости, совсем не присущей ребенку. Она стояла лицом к отцу Латимеру, вся напряжена, правая рука священника лежала на ее плече, а левой он держал тяжелый крест.

— Покайся, — прошипел он. Юджин не мог лицезреть его лица, но видел отвращение Мэри Бет, когда брызги слюны попали на нее. — Отрекись от этого искушения, от этого зла…

Мэри Бет взглянула на Юджина. Он в ужасе вцепился в дверной косяк, наблюдая как отец Латимер поднял руку и положил ладонь ей на лоб, откинув голову Мэри Бет назад.

— В тебе сидит демон! — настаивал он, размахивая крестом в дрожащей руке. — Ты виновата во всем этом! Я бы никогда…

— Я не сделала ничего плохого, — громко сказала Мэри Бет. — Убери от меня свои руки прямо сейчас, или мой друг доберется до тебя.

Чувствуя, как подкатывает тошнота, Юджин в неверии затряс головой. Друга Мэри Бет не было ни в церкви, ни в саду весь день. Выражение лица Мэри Бет застыло. Она моргнула, и когда снова посмотрела на него, холодная ярость разбилась вдребезги, обнажая страх и беспомощность.

Отец Латимер грубо встряхнул ее, как куклу, острые края креста впились в вырез ее красивого воскресного платья, когда она оскалила зубы, вырываясь из его хватки.

— Пусть Господь не введет меня в искушение, — прошептал он, крепко обнимая ее, — пусть Он избавит меня от лукавого…

Юджин убежал.

Он выбежал во двор, под оглушительный грохот собственного сердца, стуча ботинками по садовым дорожкам, он кричал и звал мужчину в черном.

— Помогите ей! — умолял он. Розы затрепетали по ветру, а на небе сгустились облака. — Кто бы вы ни были, вы должны помочь ей!

Его крики тут же заглушил влажный воздух. Выбежав с церковного двора, он побежал вниз по склону к заводи, и остановился лишь, когда окутанные туманом деревья оказались на расстоянии вытянутой руки. Крик застрял в горле, и он уставился в жуткую темноту. Нити испанского мха шептались, как призраки, в мертвом воздухе. Насекомые скулили и гудели под темно-зеленым навесом, крики цикад были столь отчаянными, что у Юджина заболели уши. Пахло зеленью.

— Пожалуйста, вернись, — хрипло прошептал он. — Пожалуйста, помоги ей.

Но тот человек так и не появился.

Сдавшись, Юджин повернулся и, спотыкаясь, побрел обратно по склону, крепко сжав кулаки он решил возвратиться в церковь. Если этот мужчина не спасет Мэри Бет, то он сделает это. Не колеблясь, он пронесся через задние комнаты, прикусывая губы до крови.

Но комната оказалась пуста. Коробки с вином для причастия были сложены в дальнем углу. Не было никаких признаков того, что несколько минут назад здесь кто-то был. Сколько времени он провел, пытаясь докричаться сквозь ужасные мхи у заводи, до мужчины?

Юджин стоял в дверях, пока его сердцебиение не пришло в норму и адреналин не остыл в венах. Он все ждал, что моргнет, и перед ним снова возникнет та сцена: отец Латимер нависает над Мэри Бет, ее платье скомкано между его цепкими пальцами, но ничего не было. Наконец, опустошенный Юджин повернулся и вышел из церкви.

***

Ему снилось, что он по-прежнему стоит на краю заводи пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь туман. Вокруг все было тихо и неподвижно. Птицы не пели, лягушки не квакали, насекомые не стрекотали. Когда он попытался отвернуться от деревьев, его ноги начали погружаться в мокрую траву, грязь прилипла к ботинкам и удерживала на месте. Паника нарастала, он пытался освободиться, изворачиваясь и сопротивляясь силе земли. Ему нужно вернуться в церковь. Мэри Бет все еще там, и если он не доберется до нее вовремя, священник сделает что-то ужасное. Он не хотел, чтобы это случилось, он не хотел этого видеть…

Что-то двигалось в болотистой тине заводи.

Юджин перестал сопротивляться и уронил руки по бокам, увидев, как из тумана появился монстр. Неуклюже он выбирался на сушу, поблескивая своей доисторической чешуей, глубоко впиваясь когтями в землю. Он был черным как смоль, чешуя будто поглощала скудный лунный свет, который только и отражался, что в выступающих кривых зубах и расчетливых янтарных глазах. Это был самый большой аллигатор, которого Юджин когда-либо видел. Он наполовину уходил в воду, прорезая хвостом водоросли, как лезвием бритвы, повернув морду на Юджина и церковь. Челюсти были настолько массивными, что могли разрубить его пополам одним щелчком, а эти зубы…

Аллигатор уставился на Юджина, похожими на монеты глазами, сверкая устрашающим интеллектом. Его челюсти приоткрылись, обнажив неровную линию зубов, словно он вот-вот заговорит. Деревья предупреждающе застонали, а облака с невероятной скоростью пронеслись над головой.

Юджин проснулся с кровью во рту, подушка была красной от крови, идущей носом. Когда он попытался вдохнуть поглубже, чтобы успокоиться, легкие слабо затрепетали, как крылья едва живого мотылька. Ему не хватало воздуха, он хрипел, борясь за каждый вздох, беспомощно хватаясь руками за окровавленную подушку. «Я умру вот так», — дико подумал он, разум застелила пелена паники, а зрение затуманилось. Ему нужно вернуться к заводи. Ему нужно найти Мэри Бет. Но все потемнело, и он начал терять сознание, теряя последние крупицы воздуха… В отчаянии его мать ворвалась в комнату, требуя, чтобы он дышал.

VII

Машина с грохотом остановилась, и Юджин пришел в сознание. Каждая косточка в его теле болела, мышцы сводило от того, что он, скрючившись, пролежал на полу машины неизвестно сколько времени. Монне поставила машину на стоянку и встала коленом на сиденье. За окном виднелись только тени. Ни солнца, ни неба, только странная сумеречная тьма и пыль, лениво плывущая в воздухе.

— Ты убьешь меня? — спросил он. В горле пересохло, голос охрип. Кричал ли он, когда началась стрельба или просто впал в ступор? Этого он не помнил.

— Нет, только в крайнем случае, — ответила Монне и толкнула дверь, чтобы выйти.

Уокер мгновение задержался в салоне авто. Юджин слабо подтянулся за сиденье, его трясло то ли от нервов, то ли усталости, а может и от обезвоживания — все это не имело значения.

— Мне жаль, — сказал Уокер. — Мы не планировали брать заложника. Выходи.

Уокер открыл свою дверцу и вышел, беспечно держа автомат на плече, затем отворил заднюю дверь для Юджина. Не доверяя своим ногам, Юджин осторожно выскользнул из машины, Уокер поймал его за локоть и поддержал.

Оказалось, они припарковались внутри полуразрушенного сарая; воротни были открыты так, чтобы машина могла проехать, но с улицы ее было не видно. Старое сельскохозяйственное оборудование, которое судя по ржавчине и слою пыли не использовалось годами, грудами было свалено по углам. При слабом дневном свете, пробивающемся сквозь дверной проем, Уокер помог Юджину добраться до дверей и выйти на гравийную дорожку, ведущую к старому фермерскому дому, с виду в в состоянии полного запустения. Полуразрушенный забор нуждался в ремонте, а двор — в прополке. Кроны буйно разросшихся каштанов, прорезали стрелы кипарисов, отбрасывая злобные тени на лужайку. Плющ полз по фасаду дома, словно угрожая задушить в нем жизнь. День был таким жарким и вялотекущим. Рука Уокера оставалась на руке Юджина, как будто ей там и место.

— Ты выглядишь беспокойным. Заходи внутрь, отдохнешь и попьешь воды.

— Кто здесь живет?

Судя по всему, они находились недалеко от Шанларивье; похоже, он был без сознания не так уж и долго, тем не менее Уокер и Монне успели оторваться от полиции. Теперь никто не мог видеть машину с дороги.

— Наши друзья.

Монне скрылась за домом, и они последовали за ней, густая, сочная трава путалась вокруг лодыжек, казалось вот-вот и она опутает весь дом, в попытках вернуть вернуть его в лоно природы. Почва под сорняками была сырой и рыхлой, а воздух вокруг влажным. Так близко к заводи, почти на краю. Тут запросто можно утонуть на суше, если задержатся слишком долго.

Монне постучала, задняя дверь со скрипом отворилась, и они прошмыгнули внутрь, словно звери в свое логово. Внутри, в укрытии от болотного марева, было прохладнее, и Юджин глубоко вдохнул. Его по-прежнему била мелкая дрожь. Возможно, это тепловое истощение; однажды, когда ему было чуть за двадцать, ему довелось испытать такое, и сейчас он ощущал себя похоже. Он может умереть независимо от намерений его похитителей. Чтобы убить его, много не потребуется.

— Кто это? — послышался голос.

У двери стояла пара, по годам они могли быть ровесниками родителей Юджина, если бы те были живы. Мужчина — высокий и широкоплечий, но слегка сутулившийся, от тяжести прожитых лет; женщина — хрупкая, все еще красивая, но какая-то увядшая, будто ей осталось жить совсем ничего. Их одежда была старой и потертой, зашитой и перешитой больше раз, чем могла выдержать ткань, но даже когда плющ все сильнее затягивал вокруг их дома свои петли, а вода подкрадывалась все ближе и ближе, эти люди стояли с гордо поднятыми головами и давали кров преступникам.

— Это Юджин Ревор. Юджин, это Тодд и Нэнси Браун. Они были настолько любезны, что предложили нам свой дом на несколько дней.

Юджин кивнул в знак приветствия. Неужели они и его считали преступником? Хотя едва ли это имело значение.

— Приятно познакомиться, мистер Ревор, — сказал Тодд, хотя и не протянул руку. Тодд был из тех людей, которые привыкли работать на земле и оставаться стоиками несмотря ни на что. Нэнси оглядела Юджина с ног до головы, скрестив руки на узкой груди.

— У нас есть место, — промолвила она. — В этом доме всегда было больше комнат, чем душ. — Она кивнула в глубь помещения, где в потемках виднелась лестница. Все окна в доме были заколочены досками, и солнце могло пробиться лишь сквозь щели. С дороги дом выглядел бы заброшенным. — Идите наверх и приведите себя в порядок. КУогда будете готовы, спускайтесь на кухню, я сделаю бутерброды.

— Мы ценим это, Нэнси, — поблагодарил Уокер.

Она улыбнулась, хотя и слегка настороженно.

— Тогда прошу.

Юджин последовал за Уокером и Монне. Лестница скрипела под каждым шагом, настолько старая, что изношенные годами половицы проваливались посередине.

— Выбирай комнату, — предложил Уокер. — Их полно, как и сказала Нэнси.

— Зачем ты привел меня сюда?

Уокер остановился и посмотрел на него.

— Ты использовал меня как прикрытие, чтобы сбежать из банка, но тебе не нужно было тащить меня и дальше. Ты мог пристрелить меня на улице.

— Мы никогда не планировали стрелять в тебя.

Статьи в газетах сходились во мнении: Джонни Уокер и Анжелика Монне стреляли только в тех, кто стрелял в них. Федералы, копы. Гражданских в основном кровопролитие обходило стороной, хотя не было ничего неслыханного в том, что какой-нибудь бедняга попадал под перекрестный огонь, стоило в дело вмешаться Бюро. Это было трагедией, но считалось небольшой платой за поимку двух таких беглецов. Во всяком случае, так всегда вещала пресса. Семьи погибших конечно не соглашались с этим, особенно учитывая тот факт, что ни Уокер и ни Монне никогда не причиняли им никакого вреда. В отличие от властей.

— Ты весь в пыли после машины, — тихо сказал Уокер. — Приведи себя в порядок, а потом спускайся на обед. Поговорим. С тобой будет все в порядке.

— Нет, это не так. — Но Юджин сделал, как велел Уокер. Он не видел никакой реальной альтернативы, не видел смысла противиться судьбе, не рядом с Уокером, все еще держащим автомат.

Обед прошел в тишине. Они впятером собрались за кухонным столом, тарелка с бутербродами стояла посередине, как будто это был обычный светский визит. Стол был таким же старым, как и все вокруг, с глубокими трещинами, гладкими по краям на деревянной столешнице. Юджину показалось, что он попал в какой-то другой мир, где-то между жизнью и смертью. В доме с заколоченными окнами время текло странно, из-за невозможности наблюдать, как солнце прокладывает свой дневной путь по небу. В гостиной стояли старинные часы, но их маятник давно замер.

— Ты останешься с нами, пока копы не прекратят рыскать, — сказал Уокер. — После, сможешь вернуться домой.

Юджин откусил от своего бутерброда с огурцом. Хлеб был черствым, но он едал и похуже. Он не ответил.

— Ты очень тих для журналиста, — заявила Монне, кладя локти на край стола. Ее ожерелье колыхнулось вперед, стукнувшись о дерево. — Ты не насобираешь много сенсаций, если все время будешь молчать как рыба.

Юджин перевел взгляд с одного бандита на другого.

— Не думал, что ты хочешь, чтобы я говорил.

— Ты не был таким молчаливым, при нашей последней встрече, — сказал Уокер.

— Тогда ты не наставлял на меня пистолет.

В комнате снова воцарилась тишина.

Первой опомнилась Нэнси, оперевшись ладонями на стол, она встала со своего места.

— Тебе всегда здесь рады, Джонни, ты же знаешь. Будь что будет. Но в этом доме никакого насилия, понимаешь? — Она взглянула на Юджина. — Если пойдешь на задний двор, постарайся не забредать слишком далеко. Вода быстро прибывает. Думаю, через пару дней она уже будет у порога.

Тодд торжественно кивнул.

—Лучше держаться подальше. Слишком много тварей кишит в воде, особенно после наступления темноты

— Мы позаботимся обо всем. Мы очень благодарны за то, что вы позволили нам остаться. — Уокер встал и поцеловал Нэнси в щеку, на миг ее лицо смягчилось, и она снова показалась молодой.

— Вы здесь не останетесь, — сказал Юджин. Все повернулись, чтобы посмотреть на него. — Я имею в виду, наводнение. Вы эвакуируетесь, пока вода не уйдет?

— Мы говорили об этом, — размеренно сказал Тодд. — По правде говоря, нет никакой веской причины, по которой мы оставались тут так долго. У нас здесь не осталось ничего ценного.

— Земля так и не оправилась от великого потопа, — подхватила Нэнси. — Совершенно бесполезна для сельского хозяйства. Мы кое-как зарабатываем на жизнь, но не более. — Она помотала головой. — Надо было уехать, вместе с сестрой. Они с мужем приняли правильное решение, даже если к этому их вынудили обстоятельства. — Уокер коснулся ее руки, и она выпрямилась. — Это чертовски обидно. Но нам пора уходить.

— Мы отправимся вскоре после вас, — сказал Тодд. — Думаю через несколько дней, как раз перед тем, как вода зальет дом.

После того как все разошлись, Юджин еще долго сидел за кухонным столом, проводя кончиком пальца по бороздкам в дереве. Заметят ли его коллеги, что он так и не вернулся с обеденного перерыва? Узнал ли его кто-нибудь в банке до того, как Уокер утащил его? Или люди подумают, что он просто исчез без объяснения причин, как Мердок, Бенуа или Мол, чтобы никогда не вернуться?

Последние лучики света померкли в щелях заколоченных окон, став сначала золотистыми, потом красными, прежде чем сменились фиолетово-серыми сумерками. Он прислушивался к тому, как люди ходят по дому: шаги наверху, скрип разбухших половиц, тихий щелчок закрывающихся дверей. По мере того, как вечер переходил в ночь, становилось прохладнее, и лягушки затянули свои унылые песни. Наконец, когда по-настоящему стемнело, и кухня погрузилась во тьму, с нечеткими очертаниями мебели, Уокер вернулся к столу. Проходя мимо, он включил лампу, света хватало только чтобы они могли посмотреть друг другу в глаза.

— Это неплохой дом, — сказал он, садясь напротив Юджина. — Если тебе приходится где-нибудь скрываться, я имею в виду.

— Меня держат в заложниках.

— Ты не связан. Ты мог выйти через парадную дверь в любое время. Мы даже не смотрели за тобой.

Юджин посмотрел на дверь. В полумраке она была черной и бесформенной, с такой же вероятностью это мог быть портал в какой-нибудь потусторонний мир, так же, как и выходом в заросший сорняками двор. Ему даже в голову не приходило бежать.

— Я обещал тебе историю, если мы когда-нибудь встретимся снова, — сказал Уокер. — Я расскажу тебе, если ты все еще хочешь это услышать.

Он выглядел таким уверенным в себе, закинув одну ногу на колено и откинувшись на спинку стула, костюм его был по-прежнему отутюжен, несмотря на вечную влажность Глубокого Юга. Он не носил шляпу в помещении, и его волосы и лицо были отчетливо видны. У него былибольшие глаза, настолько темные, что казались черными, и притягивали Юджина, словно хранили в себе все тайны в мире. Узнавание мучительно трепетало в глубине сознания Юджина. Нос у Уокера был маленький и прямой, губы полные, как бутоны роз, а волосы — это привлекало, даже больше, чем черты его лица, слишком совершенные, чтобы называться красивыми. Его волосы были длинными, их с легкостью можно было убрать за уши. Все девушки предпочитали такие прически в 20-х годах — ровно остриженные волосы до скул.

— Я знаю твою историю, — сказал Юджин. — Газеты дали довольно цельную картину. Об остальном можно и догадаться.

Уокер опустил обе ноги на пол, склонился над столом и сплетя пальцы вместе, улыбнулся. В свете лампы его зубы виднелись острыми и белыми.

— Тогда скажи мне, о чем не напечатают в газетах. Скажи, о чем никогда не заговорят.

Юджин облизнул губы, и Уокер проследил за этим движением взглядом.

— Ходят слухи, что ты убил мужа Монне, но все полицейские согласны с тем, что он упал с лестницы пьяным. Это дело быстро закрыли. Но люди продолжают говорить.

— Продолжай.

— Почти все уверены, что вы с ней — пара, но это не так, верно? Не в том смысле, в каком они это имеют в виду.

— Мы не то, что вы бы назвали парой, — подтвердил Уокер. — Не в традиционном смысле.

— Есть и другие слухи.

Уокер улыбнулся, напоминая дикое животное, и по спине Юджина пробежала дрожь, снова эта странная искра узнавания.

— Расскажи мне.

— Те, что никогда не попадут в печать. Это то, о чем судачат в барах, как только выпьют лишнюю рюмку.

— Мой любимый вид сплетен.

Говорили, что Уокер слишком красив, что у него слишком длинные волосы, одежда слишком опрятна. А еще слухи о партнере до Монне, когда Джонни только появился и грабил местные магазины, чтобы заработать на скорую руку. Молодой человек, едва ли лет девятнадцати, путешествовал с ним, управляя авто. Была одна фотография, на которой они вместе, настолько выцветшая, что вряд ли с уверенностью можно было сказать, что это вообще Уокер, но на снимке он обнимал паренька за плечи, они оба широко улыбались в камеру, позируя с пистолетами. Никто не знал, что с ним случилось после. Никто даже имени его не знал.

— Почему я? — прошептал Юджин, чуть слышно. — Почему выбрал меня из всех?

— Потому что ты стоял ближе всех к двери.

Юджин встал, с грохотом отодвинув стул. Он не мог разгадать Уокера. Уокер же читал его как открытую книгу, Юджин больше не мог выносить звука собственного голоса, запинающегося на словах. Он не хотел произносить это вслух, не хотел спрашивать, правда ли это. Не хотел знать, видел ли Уокер в Юджине что-то от того мальчишки.

Более того, он не хотел обличать в слова то чувство, что Уокер хранил гораздо большую тайну, что-то древнее, таинственное, глубокое как болотистая заводь и вдвое более смертоносное.

— Мне надо поспать, — сказал Юджин деревянным голосом.

Уокер не двинулся с места.

— Выключи лампу, когда будешь уходить.

Юджин выключил и вышел из кухни. Уже будучи одной ногой на лестнице, он остановился, услышав, как Уокер сказал:

— Спокойной ночи, Юджин. Увидимся утром.

Юджин слегка повернулся и мельком увидел глаза Джонни в темноте. Радужки блестели золотом, как монеты. Юджин вцепился пальцами в перила и моргнул, а после там не было ничего, лишь тени.

Поток слов грозил вырваться наружу, сотней вопросов, на которые он не хотел получать ответы. Юджин попридержал язык и ничего не сказал. Бесшумно поднявшись по лестнице, он свернул в темный коридор и прокрался в комнату, дверь которой все еще была открыта. Снял ботинки и куртку. Как долго он пробудет в этом доме с Уокером и Монне? Будет ли он носить одну и ту же одежду каждый день, до самой смерти? Расстегнув рубашку, он выбрался из брюк, аккуратно сложил одежду на стуле в углу и лег поверх покрывала посреди кровати. Матрас прогнулся и заскрипел. Он так устал.

На потолке спальни расползлись сырые пятна. Жил ли он вообще когда-нибудь в месте, где не было пятен? В юности, в доме его детства, где он жил с матерью — были ли пятна там? Он не мог вспомнить время до того, как вода начала поглощать Шанларивье.

VIII

Когда спохватились что Мэри Бет пропала, на город, окутанный летним туманом, уже опустились глубокие сумерки, окрасив его в цвета гангрены. Юджина не взяли на поиски, хотя он настаивал, что полностью оправился от приступа астмы, чтобы помочь. Мать, терзаемая мучительным ужасом и сочувствием к родителям Мэри Бет, изо всех сил пыталась удержать его дома. На третий день Юджин все же ускользнул и побежал в церковь. Там было пусто, почти все жители Шанларивье отправились на поиски девочки. Юджин свернулся калачиком на скамейке в заднем ряду, сложил ладони вместе и начал молиться.

Он никогда прежде не молился за чью-либо жизнь. Воспитание его было таково: никогда и никого нельзя ни о чем не просить, особенно грешно беспокоить Всевышнего. Да и в те несколько раз, когда Юджин молился о чем-то конкретном — о покое для души отца или о том, чтобы мать обрела хоть каплю счастья, — он ни разу не получил ответа. Раньше его это так сильно не беспокоило. У Бога были дела поважнее, чем внимать каждой незначительной молитве. Но Он, не отвернулся бы от Мэри Бет, не сейчас, когда горе пожирало город изнутри, как жук-мертвоед. Закрыв глаза, Юджин так крепко сжал ладони, что стало больно, и всем сердцем пожелал, чтобы Мэри Бет оказалась в безопасности.

Когда он открыл глаза, за кафедрой стоял мужчина. Из арки витражного окна лился сумеречный свет, создавая вокруг нового посетителя церкви тусклый ореол, словно он был давно упокоившимся святым. Он смотрел не на Юджина, а куда-то сквозь него, и тьма пронизывала церковь насквозь. Воздух внезапно стал спертым, а пустота церкви угрожающей, Юджин разжал руки и напрягся, страшась даже пошевелиться в присутствии этого человека.

— Где ты был? — прошептал Юджин.

Мужчина посмотрел на него с жутким оскалом, и Юджин отпрянул. Оглушительный треск прорезал воздух, кафедра раскололась надвое, словно сухое дерево, от удара молнии. Незнакомец повернулся, полы его пальто всполохом метнулись за спиной, и он вышел через заднюю дверь во двор. Дьявол или призрак, но точно не человек. Юджин колебался всего секунду, затем вскочил со скамьи и побежал за ним. Снаружи собиралась гроза, окрашивая пылающее небо пепельными тучами. Солнце пробивалось сквозь них слабыми лучами. Все вокруг выглядело чужим и тревожным, темные облака отражались в болотистой зелени заводи.

Юджин последовал за мужчиной через двор, прочь с территории церкви, вниз к темной воде, к корявым и мрачным деревьям, увязая ногами во влажной почве. Мужчина остановился у кромки зарослей, и тут же они исчезли в густом мутном тумане, лишь четкий образ в элегантном черном костюме виднелся среди безвольно согнутых серо-зеленых ветвей. Он обернулся. Юджин на мгновение увидел его лицо — худое и бледное, скорее прекрасное, чем красивое — с глазами, как у дикого зверя, затем мужчину поглотил туман, и он исчез, как мираж. Юджин с трудом сглотнул, легкие горели, но он все же шагнул к заводи.

Его не должно там быть. Мать всегда предостерегала его держаться подальше от этого места. Тут легко поскользнуться и упасть. Мох цеплялся повсюду, за каждое дерево, покрывая стволы и корни скользкой слизью. И еще там были аллигаторы. Их древние челюсти с костяными зубами истосковались в ожидании, когда же они отведают мягкой, податливой детской плоти. А еще эти истории: о призраках и духах, существах, притаившихся в глубинах болот, ругару и гаитянских зомби…

Но не истории о привидениях, и не страх перед аллигаторами вызвали у Юджина панику. Заводь давала ощущение более ужасное: чувство тревоги и неправильности поселилось в его сердце, поднимая дыбом волосы на затылке, побуждая оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что за ним ничего не крадется. Юджин осторожно пробирался по камням и корням деревьев, стараясь не наступить в воду.

Мэри Бет как-то рассказывала ему о телах в болотах. О том, как труп может мумифицироваться, если довольно долго пролежит под водой. Как плоть превращается лишь в кожу, кости и зубы. Как органы прекрасно сохраняются, словно под вакуумом, где воздух и плотоядные насекомые не могут добраться до них. Мать Юджина, сказала, что в Луизиане слишком жарко для чего-то подобного. Все, что попадет в заводь, сгниет. Юджин старался не думать о гнили, когда соскользнул ботинком в воду. Узоры разложения обвились вокруг лодыжек, грязные и густые. Мертвые растения и останки животных — все это глубоко засосало в воду и грязь.

Сквозь туман доносились голоса, приглушенные деревьями и сыростью. Крики, в которых он не мог разобрать ни слова, звучали как эхо призраков. Он последовал на звук, продираясь сквозь листву, дрожа всем телом от накрывшего его страха. Как только он доберется до голосов, все пройдет. Юджин находился в плену. Брел во сне наяву, со всех сторон окруженный болотом, мысли спутаны словно в тумане.

Еще один крик, и между деревьями появились фигуры. Юджин поскользнулся и угодил в воду, теплая и вязкая она плескалась ему до колен. Закусив губу, он побрел дальше, оставляя позади спутанные корни деревьев. В дали, на берегу были люди, они выстроились в шеренгу, пытаясь вытащить что-то из воды. Из болота вынырнула темная фигура, грязная, увитая водорослями и лозами дикого винограда.

Кто-то выкрикнул его имя, и Юджин вздрогнул. Мать протиснулась мимо мужчин и потянулась к нему; он подобрался ближе, она схватила его за рукав и вытащила на твердую землю. Она гладила пальцами по его волосам, словно убеждая себя, что он цел и невредим, но внимание Юджина было приковано к мужчинам и залитой водой фигуре, которую они вытащили. Сначала Юджин не мог понять, что предстало его взору; его мозг отключился, когда они положили эту штуковину на землю.

— Не смотри, — прошептала его мать.

Юджин сглотнул. Тело — это тело, болезненно осознал он, или части тела — было серым: синюшное лицо и кончики пальцев, хлопковое платье было черным от грязных вод заводи. Это не Мэри Бет. У Мэри Бет блестящие темные волосы, а не черные спутанные колтуны, свисающие вокруг лица, и у нее ясные серые глаза, похожие на летние грозовые облака. У тела вообще не было глаз.

Мать Юджина насильно отвернула его и прижала лицом к себе. На секунду он снова не мог дышать — ткань ее блузки душила. Юджин начал хватать ртом воздух, заставляя работать охваченные паникой легкие. Он вцепился в складки юбки матери с такой силой, что через пару мгновений перестал чувствовать пальцы. Вокруг не было ничего, кроме беспорядочного грохота его сердца. Желчь обожгла язык кислотой. Он сглотнул комок в горле.

— Пойдем, — сказала его мать. Ее голос звучал странно, будто она тоже задыхалась. Когда Юджин поднял глаза, ее лицо было мокрым от слез, губы сжаты в тонкую жесткую линию. — Давай, пойдем. Тебе не нужно это видеть.

Он уже видел это. Но он взял ее за руку и позволил увести себя с болотистого берега на тропинку к церкви, ступая непослушными ногами. Ботинки хлюпали, оставляя черные следы. Юджин сосредоточился на том, чтобы остановить надвигающийся приступ астмы, прежде чем она овладеет им. Когда они проходили мимо церкви, Юджин остановился. Родители Мэри Бет стояли на краю участка, глядя на берег заводи с потрясенными лицами. Ее мать прижала руки к груди. Мать Юджина на секунду встретилась с ними взглядом и покачала головой. Позади Бирнов, словно тень, стоял тайный друг Мэри Бет, и Юджин отступил за спину матери, пряча лицо. Когда они с мамой снова медленно двинулись, продолжив путь к своему дому, мужчина исчез. Позади затаилась заводь, как что-то древнее, ужасное. Несущее смерть.

IX

Юджин сидел на заднем крыльце и смотрел в небо. Тени от каштанов погружали двор в странные сумерки независимо от времени суток. Даже когда светило солнце, было трудно определить, который час. Дни тянулись бесконечно, но ночи все равно наступали с ползучей неизбежностью. Жужжали насекомые, квакали лягушки, Юджин старался ни о чем не думать. Может, его похоронят там, во дворе, пока не затопило последний клочок земли. А может, бросят в заводь и позволят аллигаторам уничтожить тело.

Дверь на крыльцо распахнулась, и вышла Нэнси. Юджин, не вставая, оглянулся через плечо. Она остановилась на мгновение на верхней ступеньке и посмотрела во двор, будто чего-то ждала. Судя по всему, вид ей не очень нравился, как, впрочем, и сам Юджин. Возможно, она ожидала, что он сбежит. Но Юджин не видел смысла в побеге. Да и его легкие откажут прежде, чем он сможет отойти на приличное расстояние.

Дверь за ней закрылась, но Юджин успел услышать громкий голос Монне, доносившийся со второго этажа. Слов он не разобрал, но тон был ясен. В ответ прозвучало бормотание Уокера, затем дверь захлопнулась и голоса стихли.

— Там все в порядке? — спросил Юджин.

Выражение лица Нэнси было напряженным.

—Лучше побудь какое-то время снаружи. Анжелика высказывает некоторые возражения против твоего пребывания здесь.

— Я был бы счастлив уйти.

— То, что тут происходит, не мое дело. Я просто открываю свои двери для Джонни, когда он просит. Вот и все.

— Ты не боишься, что кто-нибудь придет их искать? Это место похоже на заброшенное, фараоны могут догадаться, что из него получится хорошее укрытие.

— Никто ходит этим путем. Не думаю, что кто-то вообще помнит о нашем существовании. — Она скрестила руки на груди и помотала головой. — Полагаю, это и к лучшему. Я не могу представить, чтобы кто-то решил явиться сюда, больше нет.

— Из-за наводнения?

— Из-за гудения. — Она кивнула на деревья в дали участка, они так заросли мхом, что практически срослись с заводью. — Я слышу это по ночам, даже лягушачьи песни не перекрывают. Гул… я не знаю. Прямо в моей голове, как звон в ушах. Проклятое дьявольское гудение. Ты слышишь это?

— Как мотор машины? — спросил Юджин, понимая, что ошибается.

— Тебе повезло. Ты не слышишь… — Она замолчала и снова помотала головой. — Мы не останемся здесь надолго. Просто дождемся, пока Джонни и Анжелика не будут в безопасности.

— Как вы познакомились?

— О, я знаю Джонни с давних времен, еще когда была маленькой девочкой, — неопределенно сказала она. — Друг семьи. Он знал мою сестру, еще до… До того, как она уехала. — Она оглянулась на дом. — Если ты голоден, через пол часа будет готов суп. Как раз они закончат пререкаться.

Юджин посмотрел на небо. Кроны деревьев колыхались на легком ветру.

— Уже время ужина?

— Конечно.

Она выглядела такой усталой. Морщинки под ее глазами были нежными и темными, и ее сходство с матерью Юджина внезапно стало поразительным. Тот же поблекший вид, будто усталость съедала ее заживо.

***

—Говорят, в городе пропадает все больше людей, — сказал Тодд за ужином. Он провел день в Шанларивье, собирая сплетни, как репейники на штаны. — Все газеты трубят об этом.

— Наверняка эвакуируются, на случай если протока вновь поднимется, — задумчиво ответила Монне. — В любом случае, это разумно.

— Может. Кто знает? — Тодд макнул корку черствого хлеба в суп. — Мне кажется, это из-за погоды. От такой жары, как эта, люди становятся странными, в их головах зарождаются сумасбродные идеи. Такая духота и псов сводит с ума — что уж говорить про людей.

Нэнси хмыкнула в знак согласия.

— Разве в Луизиане не все время такое лето? — Спросил Уокер. — Я думал, вы привыкли к пеклу.

— Ты никогда по-настоящему не привыкнешь к этому, — со вздохом ответила Нэнси.

Уокер посмотрел на Юджина, тот пожал плечами и отвел взгляд. В газетах сообщалось, что ныне самая жаркая погода за последние двадцать лет, но Юджин не мог припомнить так ли это. Он едва помнил промежуток времени, пока они ехали до фермерского дома. Как долго они уже пробыли здесь? Сколько ночей? Время текло совершенно неуловимо. Ночами он лежал в постели и смотрел, как пятно на потолке расползается все шире, точно так же, как в его квартире. Хотя может, он никогда не спал нигде, кроме как на ферме, на этом продавленном матрасе, в темноте, без каких-либо часов, отсчитывающих время.

После ужина Юджин остался сидеть за столом, пока Уокер помогал Нэнси убирать посуду. Тодд вышел на крыльцо, полюбоваться закатом, хотя Юджин не мог взять в толк, что можно увидеть сквозь эти деревья.

— Удивлена, что ты все еще здесь, — ехидно заметила Монне. — Нэнси спорила, что ты сбежишь обратно в город еще в первую ночь, но ты даже не пытался, не так ли? Джонни говорил, что ты этого не сделаешь.

— Не знаю, с чего он взял, — ответил Юджин, с трудом подняв на нее взгляд.

Длинные темные волосы девушки отливали медью, смуглая кожа сияла золотом от времени, проведенного под солнцем, карие глаза, как драгоценные камни мерцали янтарными всполохами в постоянном полумраке дома, а темный макияж на веках, придавал взгляду опасности. Монне явно не из тех, кто красится для мужчины. Лишь для себя.

— Ты странный, знаешь это? — Слова не должны были задеть, но Юджин все равно отпрянул как от пощечины. — Если бы зависело от меня, мы бы вышвырнули тебя на какой-нибудь обочине еще до выезда из Шанларивье, но я понимаю, почему он забрал тебя.

— Почему?

— Ему нравится компания. Страшно подумать, что будет, если он останется один. — Она забарабанила ногтями по столу в коротком отрывистом ритме и пожала плечами. — Поэтому, он собирает таких людей, как мы. Я вижу, как он смотрит на тебя, — добавила она. — Ты прав, что страшишься его.

Юджина замутило, и он отвел взгляд в сторону.

— Я бы не назвал это страхом.

— Нет? Я тоже никогда не боялась его. Хоть и должна. — Монне улыбнулась, понимая, что смутила Юджина. — Уже раскрыл все наши секреты, своим пытливым умом?

— Немного.

Она рассмеялась. Так неуместно громко, что Юджин вздрогнул. Фермерский дом был настолько затхлым и тихим, что Юджин забыл, каково это — быть живым.

— Немного, — передразнила она и встала из-за стола, чтобы достать бутылку джина из шкафа. — Вы пьете, мистер Ревор?

Юджин не пил. Он так часто болел, что редко употреблял алкоголь больше, чем капля виски в чай, и то только при боли в горле.

— Можно.

Анжелика принесла два стакана, грохнула ими перед Юджином и плеснула прозрачной жидкости чуть ли не до краев. Звон тарелок у раковины прекратился и показался Уокер.

— Думаю, выйду на задний двор и выпью с Тоддом, — сказал он. — Здесь все в порядке?

— Просто пропустим по одной. — Ответила Монне и словно при тосте подняла бокал.

— Нэнси идет спать, — сказал Уокер. — А вы двое не налегайте.

— Не беспокойся.

Юджин промолчал, рассеянно взбалтывая напиток и изучая содержимое хрустального стакана. Уокер направился к выходу, а Монне достала сигарету из маленького металлического портсигара, ловко спрятанного за резинкой чулка. Щелчок зажигалки, яркая секундная вспышка. Юджин молчал, в доме снова воцарилась тишина: ни сверху, ни с крыльца не доносилось ни звука. Он представил, как солнце медленно опускается за горизонт, оставляя небо точно таким же серым, каким оно было весь день. Во дворе всегда будто сумерки, темно, как в помещении с заколоченными окнами. Сколько на самом деле времени? Он провел пальцем по краю своего бокала.

— Ну, — подсказала Монне. — Спрашивай.

— Говорят, смерть вашего мужа не была случайностью.

Анжелика глубоко затянулась сигаретой и выпустила дым вверх. В сумраке дома все казалось черно-белым, создавалась иллюзия, что Юджин оказался в фильме, а перед ним настоящая кинозвезда.

— Билли был одним из тех огромных неотесанных мужланов, от которых вечно воняет выпивкой. Наверняка ты встречал этот тип. Я не должна была выходить за него.

— Почему же вы вышли?

Она пожала изящным плечом и закинула ногу на ногу.

— Раньше я была безудержной вертихвосткой. Моя бедная мать отчаялась, что я когда-нибудь остепенюсь. Она столько лет вбивала мне в голову, что я должна выйти замуж, пока еще не слишком поздно, ну и тут подвернулся Билли с обещаниями сделать из меня честную женщину. — Она отвела взгляд и презрительно ухмыльнулась. — Видишь, чем это обернулось.

— Вы не могли знать о его никчемности, — предположил Юджин.

— Я знала достаточно. — С горечью произнесла она. — Думала, смогу изменить его. Что мы любим друг друга. Может, так и было месяц-другой, но прошло, а к тому времени бумаги уже были подписаны, перед Богом и всеми прочими. После, только выпивка и постоянное безденежье. — Анжелика стряхнула пепел, постучав сигаретой о пепельницу. — Билли напивался и становился жестоким. Знаешь, соседи сочувствовали мне. Нет ничего хуже, чем смотреть кому-то в глаза и видеть в них жалость. — Она снова затянулась. — Я не могла этого выносить. Никогда.

— В полицейских отчетах сказано, что он упал с лестницы и проломил себе череп.

— Так и было. — Она посмотрела на Юджина взглядом, в котором не было ничего похожего на сострадание. — Меня никогда ни в чем не обвиняли, мистер Ревор. Не в том, что касается Билли.

— Некоторые говорят, что Джонни Уокер убил его ради вас.

Она рассмеялась и тряхнула головой, темные волосы рассыпались по плечам.

— О, он убивал людей, несомненно. А некоторых даже по моей просьбе. Держу пари, он бы и для тебя убил. Если бы ты попросил. — Она наклонилась, оперевшись локтями на стол, и указала на Юджина кончиком сигареты: — Что вам нужно знать о Джонни, мистер Ревор, так это то, что он не похож ни на тебя, ни на меня. Он не живет по законам. Ни по каким. Понимаешь?

Золотые глаза Анжелики сверкнули в темноте.

— Билли надрался и сам свалился с этой чертовой лестницы. Больше некого винить.

— Это не вы его толкнули?

Монне одарила Юджина улыбкой, острой и смертоносной как опасная бритва. Она из тех женщин, в жилах которых кровь течет с примесью пороха. В душе такой особы нет места для чувств.

— Билли получил по заслугам. Копы это знали. Да, черт возьми, даже его родня знала это. В мире не нашлось бы судьи или присяжных, которые осудили бы меня. Уж точно не за это.

— Может, не вас. Джонни?

Анжелика откинулась назад.

— Я не делюсь чужими секретами и расскажу только свою историю. С радостью. Но если ты хочешь узнать о Джонни, то должен задавать вопросы ему.

— Спрошу. — Юджин отхлебнул джина. Горло и пищевод обожгло с непривычки. — Могу я спросить вас еще об одном?

Она пожала плечами.

— Валяй.

— Каждая газетенка в стране пестрит новостями о вас, и нет ни одной статьи, где не говориться о том, что вы следующие Бонни и Клайд. По большей части, это звучит как своего рода поклонение героям. И эта уверенность Джонни, будто Бюро до него не доберется. Разве вы никогда не задумывались о том, что вас постигнет та же печальная участь, что и ваших предшественников?

— Я не собираюсь уходить подобным образом. — Она одним махом опрокинула остаток своего напитка. — И уверена, Джонни тоже.

— Вы рассуждаете довольно уверенно.

— Бонни Паркер кончила, как загнанная собака, — холодно отрезала Анжелика. — Под конец, она едва могла ходить. Ты знал? Ее нога была разъедена аккумуляторной кислотой, да и Барроу было едва ли лучше. Они доверились не тем людям и поплатились за это. — Она помотала головой и вновь затянулась сигаретой. — Какая Паркер героиня, если ее пристрелили, с хвостом поджатым между ног. Вот такая поучительная история. — Она резко выпустила дым. — Я не собираюсь умирать ни за кого, даже за Джонни. Когда я уйду, это будет по моему выбору, и я сделаю это с гордо поднятой головой.

— Говорить каждый может. Думаю, большинство людей в бегах, перед смертью напуганы. Бонни Паркер не исключение.

Анжелика бросила сигарету в пустой стакан. Дым свернулся в предсмертном вздохе и растаял.

— Да? Что ж, может ты и прав.

На минуту воцарилось молчание.

— Полагаю, мадам Монне, я должен поблагодарить вас за то, что вы еще не убили меня, — наконец сказал Юджин.

— Скажешь тоже. Всадить пулю тебе промеж глаз было бы самым гуманным поступком, с моей стороны. Но я не собираюсь убивать тебя, куколка. Ты нравишься Джонни.

X

Смерть Мэри Бет сочли несчастным случаем. Хоронили ее в закрытом гробу. В деревянном ящике, среди только что срезанных цветов, будто пожертвовавших своими жизнями, ради возможности вернуть маленькую девочку. Аромат был настолько терпким и густым, что казался приторным, и Юджину пришлось прикусить щеку, чтобы не закричать.

Иногда такое случается, говорили все. Заводь неумолима, предназначенная для мертвых, забирает к себе живых. Всего один неверный шаг и ты утонул. Чудо, что они вообще нашли ее тело, и даже когда наши, то не смогли вернуть обратно в целости. Аллигаторы знали свое дело.

— Это не было несчастным случаем, — в сотый раз сказал Юджин матери. Она дрожащей рукой погладила его по голове, будто пыталась успокоить пугливое животное, которое не знало, то ли отпрянуть от ласки, то ли свернуться калачиком и прижаться ближе. — Она не поскальзывалась и не падала.

— Милый, — мягко сказала мама, — иногда ужасные вещи случаются без всякой причины.

Не было никаких признаков, что в этом кто-то замешан. Улик не нашли, и горожане стремились свернуть это дело так же быстро и аккуратно, как обстряпали похороны. Отец Латимер читал псалмы, его голос звучал ровно, пока он стоял, возвышаясь над ее открытой могилой. Глаза священника сверлили Юджина насквозь, будто старик бросал ему вызов встать посреди службы и обвинить его.

Но у Юджина не было доказательств. У него не было ничего, кроме воспоминаний о глазах Мэри Бет, широко раскрытых и испуганных, когда отец Латимер извергал на нее проклятия, снова и снова крестясь короткими, резкими движениями. Платье, разорванное по шву, его рука на ее голове и то, как он произносил ее имя.

— Ты не можешь обвинять священника в чем-то подобном только потому, что тебе снились кошмары, — прошипела его мать, стоило Юджину обмолвиться об этом в день, когда нашли тело. — Люди скорбят, Юджин. Оставь их в покое.

Облаченные во все черное — вскоре после похорон — Берны покинули Шанларивье. Шторы в их доме были задернуты, как кружевная вуаль. Никто не мог их винить. Юджин впился ногтями в ладони, пока они не оставили кровавые полумесяцы на плоти, и этого по-прежнему было недостаточно, чтобы успокоить его мысли.

В следующее воскресенье Юджин сидел в церкви и разглядывал огромные витражи со святыми и ангелами. Амвон, на котором обычно проповедовал отец Латимер, как и прежде был треснут, расколот ровно посередине: словно гром небесный, обрушился на него святой карой. Раньше, Юджину это и в голову не приходило. После службы он молча сидел на скамье, ожидая пока остальная часть церкви не опустеет, затем направился в исповедальню. Отец Латимер был тенью по другую сторону решетки. Юджин уставился на него и попытался прочесть раскаяние в очертаниях, которые мог разглядеть.

— Тебе есть в чем покаяться? — наконец спросил отец Латимер.

— А вам?

Воцарилась тишина.

— Твоя мать сказала, что кошмары становятся хуже, — сказал священник, когда ожидание стало невыносимым. — Вполне естественно, пытаться найти виновного в такой трагедии. Этого жаждет твое подсознание.

— Нет. Я видел вас.

Из-за решетки послышался резкий вдох.

— Ты видел меня… — подтолкнул отец.

— Как вы причиняли ей боль.

— Твоя мать беспокоится о тебе, — начал он понизив голос. — Говорит к тебе приходят призраки и дьяволы. Она сказала, что тебе приснилось, будто я чудовище. Ругару. Ты в это веришь, Юджин?

— Они не настоящие. — С сомнением выдавил из себя Юджин. Голос предательски дрогнул, потому что как еще он мог объяснить человека в черном? Испуганно прикусив язык, Юджин умолк, но было слишком поздно, священник уже заметил его неуверенность.

Церковь была пуста, никто не увидел — как священник встал, отодвинул занавеску исповедальни, вошел в кабинку со стороны Юджина и прижал его к стене. Юджин стиснул зубы, оборонительно скрестив руки на груди, а отец Латимер положил одну руку на стену над его головой, а другую на плечо, удерживая на месте.

— Ты заблудшая овечка, — прошипел отец Латимер, обдав лицо Юджина горячим дыханием. Юджин съежился и не сводил глаз с белого воротничка на шее священника. Он не хотел видеть, звериное выражение исказившее лицо старика. — То, что ты якобы видел, никогда не происходило наяву. Это разыгравшееся воображение больного разумом мальчика.

— Я не болен. И я это не придумал. Мне это не приснилось.

—Либо тебе это приснилось, либо я, тот ругару, которого ты так боишься.

Отец Латимер схватил Юджина за подбородок, впиваясь в кожу ногтями, заставляя его поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Юджин в ужасе уставился на него, перед глазами промелькнул образ волчьей головы, облезлой и изможденной, смотрящей на него тусклыми голодными глазами священника. Он моргнул, волчья голова исчезла, но глаза отца Латимера остались прежними.

— Если ты хоть кому-нибудь скажешь, что я причинил боль Мэри Бет, я найду тебя и сделаю то же самое с тобой. Ты теперь знаешь, как быстро аллигаторы могут уничтожить тело? — повысил голос отец Латимер, усилив хватку на лице Юджина. — Знаешь?!

— Да, — выдавил Юджин.

Пальцы разжались, и священник отступил, поправляя мантию.

— Хорошо.

Юджин злобно посмотрел на него, скрестив одну руку на груди, как щит, в то время как другой рукой ощупывал шею и подбородок, в поисках повреждений. Отец Латимер, должно быть, прочел ненависть на его лице, потому что остановился, положив руку на занавеску исповедальни, не позволяя Юджину выбежать и броситься со всех ног домой, как побитой собаке.

— Я поговорю с твоей матерью, — сказал священник, его тон снова стал легким, будто между ними состоялась доверительная беседа, словно и не было угроз, которыми они обменились в полумраке пространства, где отпускались грехи. — Есть лекарства, для лечения кошмаров, как у тебя. Такого ребенка, как ты, не следует оставлять наедине с трагедией без медицинского вмешательства.

Юджин до боли стиснул зубы, и наконец, отец Латимер исчез за занавеской, оставив его одного под темным покровом кабинки. Юджин прислушивался, как удаляются шаги священника, унося его от исповедальни к амвону. Только убедившись, что отец Латимер находится на другой стороне церкви, он отдернул занавеску и бросился к двери. Выбежав из церкви, Юджин пересек двор, и остановился на холме, откуда можно было рассмотреть прилесок у заводи. Деревья казались призрачными в утреннем тумане. Юджин трясся от страха, единственным звуком было его прерывистое дыхание, но человек Мэри Бет не появлялся. Юджин не мог заставить его существовать, как и не мог заставить ее вернуться к жизни. Спустя час, когда на смену отчаянию пришла усталость, уступив затем место тяжкому смирению, он повернулся, чтобы уйти. Розы выглядели поникшими, словно тоже пребывали в трауре. Стали ли они свидетелями последних мгновений Мэри Бет? Юджин представил, как лепестки раскрываются, подобно ртам, чтобы выкрикнуть свои обвинения. Но, доказательств преступления не осталось. Все смыли мутные воды. Все, что было у Юджина, — его собственные воспоминания, погребенные под тяжестью угроз священника.

Недели превращались в месяцы, лето осталось позади, а мать Юджина все пичкала его лекарствами — от астмы, от множества болезней, которые постоянно настигали хлипкий иммунитет, от тревожности и безжалостных кошмаров. Ночь за ночью таблетки погружали Юджина в мертвый сон, притупляли его разум и подавляли нервозность. Юджин загнал Ругару в темные закоулки сознания, где чудовище не могло его достать, и к следующему лету лишь изредка вспоминал об этом как о давнем ночном кошмаре. Мэри Бет все также занимала маленькую, виноватую часть его сердца, к которой, как к свежей ранке, он старался не прикасаться. Гораздо больше времени потребовалось, чтобы избавиться от воспоминаний о том человеке, но, в конце концов, он тоже исчез, растаял как призрак под летним солнцем.

XI

В ту ночь Юджину приснился Шанларивье. Он шел по мертвым улицам пустого города: ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Конечности налились свинцом, пока он пробирался сквозь густой влажный воздух, будто наперекор течению, борясь за каждый шаг. Было трудно дышать. Дома смотрели на него, темными, пустыми глазницами окон.

Он двигался на юг. Над головой клубились тяжелые серые облака — предвестники летней бури, которая все не может разразиться. Пахло дождем и грозой, но стояла гнетущая тишина. Будто все замерло в тревоге. Деревья, огромными темными стражами, раскинули черные кроны под пасмурным небом, отбрасывая бесформенные тени на дворы и тротуары. Юджин был совсем один. В городе не осталось ни единой живой души. Он брел, весь сгорбившись, пиджак шлепал по спине как оборванные крылья, рубашка промокла насквозь.

Кто-то взывал к нему с болота. Этот шепот пробирался в самое сердце, вместе со стремительно надвигающейся ночью. Слов было не разобрать, но они манили его, тянули, словно обвязанной под ребрами веревкой.

— Он бросил меня здесь, — прошептала Мэри Бет. Ее губы, когда-то свежие и розовые, потемнели и сморщились, будто увядшие лепестки. Под впалыми щеками виднелись очертания зубов, и ее голос — этот голос — был глухим и скрипучим как у древней старухи, совсем не похожий на тот звонкий, напоминающий перелив колокольчика голосок, который он помнил с детства. Что-то мощное, вонзилось Юджину в грудь, как мясницкий крюк, и притянуло к себе. — Он бросил меня здесь, и никто не пришел искать меня.

— Мы нашли тебя, — прошептал Юджин. — Мы просто опоздали.

— Я все еще здесь.

Юджин резко сел в постели, нащупывая очки и хватая ртом воздух. Он сбросил простыни, запутавшиеся вокруг ног, кожу покалывало. Прижав одну руку к груди, он прикрыл глаза и попытался унять неровно колотящееся сердце. В комнате стояла гробовая тишина; ночь за заколоченным окном была тихой. Он представил, как отодвигает доски, прижимается лбом к прохладному стеклу, открывает оконную раму, чтобы вдохнуть ночной воздух, наполненный ароматами цветов. Вместо этого он прижал ступни к половицам, пытаясь обрести равновесие. Почувствовав себя более уверенно, он поднялся, держась одной рукой за стену, но его тут же накрыла волна головокружения. Он снова закрыл глаза и подождал пока это не пройдет.

Спускаясь в темноте по лестнице, Юджин вцепился в перила, игнорируя стоны старого дерева под ногами. Пройдя через кухню, пытаясь не задеть в потемках мебель, он остановился у двери на крыльцо. Было странно, что ночь настолько тихая. Он привык к звукам Шанларивье: к нестройным сумеречным песням лягушек, шепоту ночного ветерка в листве деревьев, далекому вою бродячих собак. Фермерский дом же напоминал мавзолей, где все они были погребены заживо, пока сорняки и плющ разрастались по стенам пытаясь украсить их усыпальницу.

Толкнув дверь, Юджин вышел на крыльцо и замер, как кролик в свете фар. На нижней ступеньке покачивалась фигура, высокая и худая, словно не принадлежащая к этому миру. Спустя мгновение фигура повернулась, и Юджин увидел лицо в профиль: Нэнси с распущенными по плечам волосами, одетая лишь в ночную рубашку, облегающую ее как саван.

— Ты слышишь это? — спросила Нэнси, не глядя на него. Ее взгляд был устремлен сквозь деревья, к притаившейся за ними воде.

Юджин спустился по ступенькам, стараясь избегать торчащих из них щепок.

— Мне снилось, что город исчез, — ответил он. — Все дома пустые. В воздухе было что-то зловещее.

— Мне снилось болото, — сказала Нэнси. — Это все, о чем я грежу. Каждую ночь… Не могу вспомнить, когда в последний раз мне снилось что-то другое.

— Ты беспокоишься о наводнениях?

Нэнси помотала головой. Женщина двигалась так странно, будто ходила во сне. Каждое ее движение было как в трансе.

— Мы уйдем до того, как вода доберется до дома.

— Мне нужно вернуться в город. Я знаю, это всего лишь сон, но я не могу избавиться от ощущения, что происходит что-то ужасное. Я знал людей, которые исчезли, как сказал Тодд…

— Ты это слышал? — снова спросила она, будто Юджин ничего и не говорил. Она склонила голову, как насторожившаяся птица, прислушивающаяся к чему-то невидимому. — Этот звук…

Юджин прислушался: шепот из-за деревьев, как нараспев. Но он не был уверен.

— Я ничего не слышу.

Нэнси прошла дальше во двор, босыми ногами шлепая по грязи в зарослях сорняков, даже не оглянувшись. Юджин развернулся и вошел в дом, позволив двери захлопнуться за ним. Он зашел на кухню выпить стакан воды, но на языке остался горький привкус, будто что-то попало в резервуар. Наверное, болотная вода, процеженная через густые водоросли и удушливый мох, просочилась в трубы. Не снится ли ему это? Юджину казалось, что он спит уже несколько дней. Может лет. С тех пор…

Вернувшись наверх, Юджин обнаружил Уокера, сидящего в темноте на его кровати. На нем была белая майка, а подтяжки свободно болтались на бедрах.

— Я не убегал. — Голос Юджина мягко разнесся в темноте.

— Я знал, что ты не станешь. Никогда не сомневался.

Это был первый раз, когда Юджин увидел Уокера без костюма, и он выглядел мягче, почти по-человечески. Юджин прислонился к дверному косяку.

— Странное место, не так ли? — спросил Уокер, не поднимая глаз. Он провел руками по простыням, по месту, где всего несколько минут назад лежал Юджин. — Фермерский дом. Шанларивье. Навевает странные сны. Знаешь, я не был здесь много лет. Ты был совсем мальчиком, когда я в последний раз находился поблизости. Луизиана так отличается от тех мест, где я бывал прежде. Похоже, будто этот штат создан для привидений, да? — Джонни наконец поднял взгляд.

— Мне снилось, что Шанларивье исчез. — У Юджина перехватило горло. — Что-то не так. Заводь…

— Ага, — согласился Уокер. — Ты когда-нибудь слышал историю Роанока?

Он откинулся на кровати, чтобы вытащить сигарету из кармана.

— В те времена, когда англичане впервые начали посылать людей заселять Новый Свет, исчезла одна колония.

— Они переселились?

Уокер зажег сигарету и затянулся. Алый уголек ярко вспыхнул в темноте.

— Никто не знает. Может они и переселились, но никто их так и не нашел.

У Юджина неприятно скрутило живот.

— Ни записки, ни объяснений. Ничего, кроме слова «кроатон», вырезанного на дереве. Англичане решили, что так называется остров, на который отправились поселенцы Роанока, но когда они попытались последовать за ними, то попали в шторм, и так и не переправились. Будто сама природа желала, чтобы Роанок исчез. — Уокер наклонился, и постучал сигаретой по пепельнице на ночном столике, стряхивая пепел. — Но это всего лишь легенда. Случилось это настолько давно, что наверняка ничего неизвестно. Может их истребили туземцы. И если это так, я бы не стал их винить. В конце концов, они защищали свои земли. Никогда не любил колонистов.

— Разве ты не англичанин?

Уокер улыбнулся, сверкнув белизной острых зубов.

— Нет, я намного старше.

— Твой акцент…

— Ирландский, мистер Ревор. На Луизиану приходиться своя доля ирландских иммигрантов, хотя большинство из них утратили язык.

— Как думаешь, что произошло в Роаноке?

Уокер пожал плечами.

— Меня там не было. Если до сих пор не нашли ни одного достоверного факта, сомневаюсь, что когда-нибудь найдут. Ваш городок напомнил мне об этом, вот и все. Сегодняшний вечер показался мне подходящим для историй о привидениях.

Юджин вспомнил пустую квартиру Бенуа и вздрогнул.

— Думаешь, они исчезали по одному, как здесь, оставляя тарелки с едой на столах?

Уокер медленно выдохнул изо рта дым.

— Возможно, это просто история, придуманная англичанами. Не уверен что то дерево с вырезанным на нем словом, все еще растет. Иногда города оказываются заброшенными. Порой так даже лучше

— Как призраки, исчезающие в ночи.

Уокер улыбнулся.

— Никогда не подумал бы, что ты сентиментален. Вас легко напугать, мистер Ревор?

— В последнее время в воздухе витает что-то такое, что заставляет меня чувствовать себя крысой в лабиринте, царапающей стены, чтобы выбраться.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы навсегда уехать из Луизианы?

— Это мой дом.

— Так ли это?

Юджин не ответил.

— Ты сказал, это место навевает странные сны. Что тебе снилось?

Уокер затушил сигарету и поднялся. В небольшом пространстве спальни, Юджин даже в сумраке разглядел взмах ресниц Уокера,отбрасывающих легкие, как паучьи лапки, тени по щеке.

— Мне снился ты.

Уокер двинулся, словно хотел прикоснуться — кровь прилила к лицу Юджина, и он покраснел, губы приоткрылись, сердце заколотилось, — но Уокер остановился, затем опустил руку и отступил. Юджин прижался спиной к дверному косяку и опустил голову, избегая взгляда Уокера.

— Приятных снов, — пробормотал Уокер и выскользнул из комнаты.

Юджин остался на месте, уставившись в темноту. К тому времени, когда он подошел к кровати, матрас стал холодным, будто Уокера там вообще никогда не было. Юджин закрыл глаза, и ему привиделась вода: мутная и непроглядная, плещущаяся вокруг его лодыжек, затягивающая все глубже, в то время как Шанларивье стоял позади бестелесным призраком.

XII

Юджин сидел в церковной исповедальне.

—Прости меня, отец… — начал он, но не знал, что сказать дальше.

— … ибо я согрешил, — подсказал Уокер по другую сторону решетки. — Ты помнишь то лето?

— Мне было двенадцать. — Кто-то расхаживал по рядам вдоль церковных скамеек: отец Латимер, или кто-то из прихожан, а может и сам дьявол, Юджин не знал. В исповедальне было темно, но она не могла укрыть его от того, что находилось снаружи.

— Она была милой девочкой, — продолжал Уокер, не обращая внимания на растущий страх Юджина. — Она заслуживала лучшего. Я пытался ей помочь. Почему ты ничего не сказал?

Шаги становились все громче и менее человеческими, Юджин отпрянул, прижав одну руку к деревянным панелям позади себя. На панелях были вырезаны розы и кресты, и ни то, ни другое не помогло ему почувствовать себя лучше.

— Ты знал, что сделал тот святоша. Почему ты никому не сказал?

Существо снаружи приблизилось к исповедальне, тяжело дыша сквозь занавески горячим, прерывистым дыханием. Юджин окаменел, когда чья-то рука отдернула ткань, и пара тусклых неподвижных глаз уставилась на него сквозь темноту.

— Почему ты не сказал? — спросила Мэри Бет.

Юджин проснулся.

Кто-то ходил вокруг дома. Он вылез из постели и прижался ухом к заколоченному окну, пытаясь расслышать. Ночь стояла устрашающе мертвой, и никаких звуков, кроме шагов, продирающихся сквозь сорняки. Чавканье обуви, погружающейся в размокшую землю, шелест травы под тяжестью человеческого тела, шорох одежды. Юджин выскользнул из спальни, чтобы спуститься по лестнице, через кухню к двери на крыльцо. Там он заколебался. В доме вокруг него было тихо и темно. Он осторожно открыл дверь и вышел на крыльцо, ступая босыми ногами по теплым деревянным половицам. Фигура направилась к деревьям в задней части двора.

—Джонни? — позвал Юджин.

Фигура не остановилась, и ее силуэт медленно поглотили черные тени. Юджин сошел с крыльца во двор. Трава щекотала его лодыжки: длинная, неухоженная и влажная от росы.

— Юджин…

По двору пронесся ветерок, принося с собой его имя. Желудок скрутило, и Юджин сделал еще один шаг.

— Юджин, найди меня…

Добравшись до деревьев, он остановился. Вода из заводи уже затопила заднюю часть двора, медленно поднимаясь вокруг стволов деревьев и подбирая под себя траву. В темной листве он увидел фигуру, напоминающую Уокера, темное пятно, удаляющееся все глубже в темноту. Заводь гудела глубоким, нестройным звуком, как планета, медленно вращающаяся вокруг своей оси.

— Юджин, найди меня!

Он снова проснулся

XIII

В сердцах жителей Шанларивье, как и по всему Югу, царил дьявол. Ведь иначе, людям не нужно было бы возводить столько церквей, чтобы замаливать свои грехи. После смерти Мэри Бет, Юджин стал посещать церковь все реже. От служб его бросало в озноб и душу выворачивало наизнанку, тревожное чувство неверия вызывало тошноту каждый раз, когда он слышал проповеди отца Латимера. Юджин появлялся в церкви, только чтобы люди не судачили. Он не знал, верит ли в дьявольский промысел за исключением того зла, которое люди совершают по собственной воле, но если бы у дьявола было лицо, его было бы легко спутать с лицом Джонни Уокера.

Когда Юджин озвучил свои мысли вслух, Джонни рассмеялся. Они сидели бок о бок на верхней ступеньке крыльца, наблюдая за неподвижными, чёрными деревьями под небом цвета зарождающейся гангрены. Земля у подножия лестницы была сырой. Лужи раскинулись по всему двору Браунов, как маленькие болотистые озера, с разлагающимися в них зелеными сорняками.

— Вот как ты думаешь обо мне? — спросил Джонни.

Юджин пожал плечами и поднял взгляд на облака, плывущие словно дремлющие великаны.

— Не знаю. Может быть.

— Как правило, люди верят в дьявола даже после того, как утратили веру в Бога. Ты когда-нибудь верил?

— Когда-то, совсем ребенком. Но я больше не чувствую себя спокойно в церквях. Похоже, там нет места для таких людей, как я.

Джонни взглянул на него. Юджин не отрывал взгляда от неба.

— Во что же ты веришь?

— В этот дом. В болото. В тебя. — Юджин потер большим пальцем носок своего ботинка, где кожа потерлась от времени. — А может, я просто не уверен, что от внешнего мира что-то осталось. Не знаю, было ли там когда-нибудь что-нибудь.

— Мы не останемся здесь навсегда. Еще пару дней, пока не убедимся, что нас никто не ищет. Как только Бюро поверит, что мы навсегда покинули штат, уедем.

— Бюро и так тебя не поймает.

— Разве? Мы же обычные преступники, нет? Почему бы им не поймать нас? — Джонни улыбнулся, задавая вопрос, будто проверяя, правильно ли Юджин ответит.

Юджин отвел взгляд.

— Ты никогда не был обычным человеком. Как сказала Анжелика, законы к тебе неприменимы.

— Но они применимы к тебе.

Как должен работать закон, когда не осталось никого, кто мог бы его исполнять?

Вслух Юджин произнес:

— Анжелика сказала, если мне нужна твоя версия истории о ее муже, я должен спросить напрямую. Она не подтверждала, что ты убил его, но и не опровергла.

— Я не сталкивал Билли с лестницы, но, конечно, способствовал его смерти. Вот тебе часть правды. Это тебя пугает?

Если хотя бы половина из того, что Анжелика рассказывала о своем покойном муже, была правдой, Юджин не мог найти в себе сил, сожалеть о его смерти.

— Как там говорят? Гибель невинного ребенка, требует справедливости, смерть грешного взрослого — молитв о милосердии?

— Я предпочитаю справедливость, — сказал Джонни. — Мне нравится её вкус.

— Я не знаю, что мне ближе, — признался Юджин. — Но не скорблю о смерти ее мужа, какова бы ни была твоя роль в этом.

— Она попросила о помощи, — ответил Джонни. — Услуга за услугу.

Прозвучало так, будто во фразе кроется нечто большее, чем кажется.

— Она была так непримиримо настроена — я не мог отказать. Я сделал все, что ей нужно. А потом, после… — он пожал плечами, словно грабежи банков само-собой разумеющийся шаг. Может, так оно и было, для таких людей, как они. Джонни наклонился, тихонько толкнув Юджина плечом. — Ты хочешь вернуться в Шанларивье?

Мурашки пробежали по телу Юджина при мысли о том, что он вернется в свой маленький городок и воотчию увидит, его запустение. Находясь за пределами Шанларивье, он мог притворяться, что это всего лишь сон.

— Я должен. Мне нужно это увидеть. Но не знаю, смогу ли вынести. Не думаю, что там для меня что-то осталось.

— Как же работа?

— Не важно. Я могу получить должность и в другом месте. — Юджин не мог выразить словами тот ползучий ужас, который испытывал, от того, что балансирует на грани чего-то тёмного и неминуемого. В любой миг он может переступить через край, и настанет конец. — Ничего больше не имеет значения.

Джонни коснулся его руки, и Юджин потерял ход мыслей. Пальцы Джонни были длинными и тонкими, словно он был рожден, сочинять музыку, а не грабить банки. Руки с такими пальцами, должны с легкостью управляться со струнами гитары, а не нажимать на курок и метать ножи. Юджин представил эти музыкальные пальцы, обнимающие автомат, и поежился. Затем перед мысленным взором Юджина предстала другая картина: эти красивые пальцы скользят по телу, теплыми, томными и возбуждающими движениями, и ему стало жарко.

Джонни, казалось, собирался сказать что-то еще, но выражение его лица изменилось, когда он заглянул в глаза Юджину.

— Идем со мной наверх? — позвал Джонни.

Их руки по-прежнему соприкасались, а когда Юджин не высказал возражений, Джонни улыбнулся и поднял его на ноги. Он вел Юджина в кромешной тьме и тот безропотно следовал вверх по лестнице, а сердце трепетало в груди. Они прошли мимо хозяйской спальни, двери были закрыты, но из-за нее доносились едва слышные шорохи, Тодд и Нэнси готовились ко сну. Из-за двери напротив, слышалась кошачья поступь Анжелики, пока она подпевала потрескивающему радио. Дверь спальни Юджина была гостеприимно открыта. Остановившись на пороге Джонни обернулся, испытующе глядя на Юджина. С этим серьезным взглядом он совсем не походил на дьявола, но как писал Милтон «…и Люцифер умеет плакать».

— Скажи «нет», — прошептал Джонни.

Отбросив мысли о дьяволе, Юджин сплел свои пальцы с пальцами Джонни и поцеловал его в губы. Джонни вздохнул и закрыл глаза, обняв Юджина за плечи, когда тот прижался к нему ближе.

Юджин отстранился, и, смутившись, прикусил губу. Они стояли в темном коридоре, даже не в уединении спальни, но, по крайней мере, все остальные двери были заперты. Юджин отступил и прислонился к косяку, его внутренняя осторожность и самообладание улетучились в головокружительном порыве. Джонни схватил его за локоть и подвел к кровати. Матрас прогнулся под их общим весом.

— Все это время я старался быть осторожным, — тихо сказал Юджин, снимая очки, чтобы положить их на прикроватный столик. — Но ты знал это с того момента, как увидел меня, не так ли? То, кем я являюсь.

Джонни провел большим пальцем по щеке Юджина. Закрыв глаза, до отчаяния желая прикосновения, Юджин подался на встречу. Украденные моменты с Бенуа всегда были торопливыми, они боялись, что их раскроют, а поездки в Новый Орлеан не оставляли места для неспешной близости.

— Ты тоже всегда меня видел, — согласился Джонни. Его взгляд упал на губы Юджина.

На мгновение, Юджин истолковал взгляд Уокера как угрозу и застыл, инстинкты кричали о том, что, затаившись, он защитится от хищника. Но момент прошел, Юджин медленно выдохнул и откинулся на простыни. Последнее, что он увидел перед тем, как закрыть глаза, была лукавая улыбка Джонни, а дальше лишь ощущения от соприкосновения губ, языков и зубов. У Джонни был вкус джина и сигарет, и Юджин застонал, дрожа, несмотря на жару.

— Твое сердце бьется так быстро, — пробормотал Джонни ему в губы. — Чего ты боишься?

Юджин потянул зубами губу Джонни и почувствовал его улыбку. Говоря Анжелике, что не боится Джонни, он имел в виду, что боится его не больше, чем чего-либо другого.

— Всего.

— Ты можешь начать бояться позже.

Словно змеиную кожу они посбрасывали одежду, оставив скомканными кучами на полу. Прикосновения Джонни, отзывались электрическими разрядами по всему телу Юджина, и он отдался на волю этим разрядам с такой самозабвенностью, на которую никогда не осмеливался. Он провел кончиками пальцев по щекам Джонни, по губам, волосам… Волосы, слишком длинные для любого респектабельного мужчины, падали на лицо и придавали Уокеру дикий, необузданный вид, пока он прижимал Юджина к матрасу. Невыносимый жар вынудил Юджина извиваться и корчиться на простынях.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — потребовал Джонни, впиваясь зубами в плечо Юджина. — Я дам тебе ВСЕ. ЧТО. ТЫ. ХОЧЕШЬ.

— Я возьму все что ты дашь. Пожалуйста…

Лицо Джонни приобрело хищный оскал, и он двинулся вниз по телу Юджина, оставляя следы поцелуев: на груди, выступающих ребрах, впалого живота и тазовых косточках. Юджин сгреб в кулак волосы Джонни, путая пальцами шелковистые пряди, а другой рукой вцепился в простыни, пытаясь устоять под ласками. Джонни устроился между бедер Юджина, его горячее дыхание обдало нежную кожу, Юджин не смог сдержать сладкий стон, когда Джонни вобрал его в рот. Прикрыв лицо рукой, он откинул голову на подушку, пытаясь сдержать звуки удовольствия, что пытались вырваться наружу в виде молитв и неистовых проклятий.

Влажный жар рта Джонни исчез так же быстро, как и появился.

— Посмотри на меня, — сказал Джонни, впиваясь пальцами в бедра Юджина. Убрав руку в сторону, тот встретился с ним взглядом. — Я хочу услышать тебя.

— Но остальные…

— Им безразлично, — пообещал Джонни. — Не скрывайся от меня.

У Юджина пересохло во рту, но он кивнул. С улыбкой Джонни снова вернулся к делу, проглотив естество Юджина до основания. Выругавшись, Юджин пытался подтянуть под себя локти и приподняться, чтобы посмотреть. Ночь принесла туманное, ошеломляющее удовольствие на грани грез и яви, лучше, чем любой секс, который у него был раньше. Юджин словно под гипнозом, не отрывал взгляда от лица Джонни: от линии скул и влажного розового рта. Стало трудно дышать, простыни под ним пропитались потом, и он отчаянно хватал ртом воздух, пытаясь держать себя в руках. Несмотря на заверения Джонни, он не мог унять застенчивость и проглатывал слишком громкие стоны. Всю жизнь он был осторожен; одной ночи недостаточно, чтобы свести на нет годами нажитые привычки, даже если на ферме никому не было дела, а в Шанларивье не осталось никого, кто мог бы их осудить.

В угольно-темных глазах Джонни плясали огоньки, а на ресницах блестели слезинки, когда он взял Юджина глубже, толкая через край пропасти. Откинувшись на подушку, Юджин закрыл глаза, и выдохнув какую-то бессловесную мольбу — молитву или, может, имя Джонни, выгнулся дугой в экстазе. Джонни был неумолим, выжимал из Юджина каждую каплю удовольствия, пока наслаждение не стало нестерпимым. Лишь когда Юджин, вцепившись трясущейся рукой ему в волосы, начал умолять, Джонни сжалился и отступил с довольной улыбкой. Сложив руки на бедрах Юджина, он растянулся между его ног, как будто ему там и место.

— Боже, — выдохнул Юджин.

— Не совсем. Произноси только мое имя.

— Джонни, — поправил себя Юджин и попытался сесть, потянувшись к нему. — Позволь мне…

— Нет. — Джонни приподнялся и прижал Юджина к матрасу. Юджин охотно откинулся назад, не в силах отвести глаз от прекрасного лица. — Оставайся на месте.

Джонни прильнул к телу Юджина и извиваясь как змея, начал тереться бедрами, захватив его губы в сокрушительном поцелуе. От перевозбуждения из груди Юджина вырвалось рыдание, он обнял Джонни за плечи и прижал к себе. Со звериным рыком Уокер царапнул зубами горло Юджина, помечая между поцелуями. От укусов останутся синяки; он будет носить их несколько дней. Вот, что в конце концов заставило его перестать сдерживаться и закричать в голос, повторяя имя Джонни как в бреду, вперемежку с проклятиями и стонами. Крики подстегнули Уокера двигаться быстрее, и в неистовом порыве страсти Юджин стиснул коленями бедра Джонни.

— Скажи, что ты мой, — потребовал Джонни.

— Я твой, — выдохнул Юджин.

Джонни кончил, впившись в яремную вену Юджина зубами так сильно, что едва не пустил кровь. В глазах Юджина заплясали звезды, он был на волоске от того, чтобы кончить во второй раз, растворившись в ощущении прикосновения кожи к коже, веса тела Джонни на нем и запаха секса. Ночь была душной и влажной, время шло как во сне, пока Джонни наконец не приподнялся на локтях, победно улыбаясь.

— Тебе хорошо?

— Хорошо, — едва дыша согласился Юджин, поглаживая голую спину Джонни.

На скорую руку обтеревшись майкой Джонни, сразу же небрежно брошенной на пол к остальным вещам, они лежали бок о бок, пытаясь прийти в себя и остыть. Юджин растянулся на спине, сложив руки на груди, то ускользая в сон, то просыпаясь. С потолка, медленно начало сползать по стенам длинными паучьими лапами сырое пятно. Добравшись до изголовья кровати, оно переползло со стены на деревянную спинку, ему на лицо и начало душить, как младенца, в колыбели. Эти мысли не давали ему погрузиться в сновидения, поэтому он выискивал узоры в темноте. На пятне будто вырисовывались дьявольские лица: изуродованных, изувеченных существ, смотревших на него из темноты.

— Ты думаешь очень громко, — прокомментировал Джонни.

Юджин сморгнул наваждение и отвернувшись от пятна лег на бок, лицом к Джонни.

— Кто-то сказал: «Рога не мешают дьяволу носить самые разнообразные головные уборы». Никогда по-настоящему не понимал, что это значит, пока не встретил тебя.

— Я должен быть польщен?

— Не думаю, что это комплимент.

— Я не дьявол. Хотя конечно, настоящий дьявол так и скажет, да? — шутливо заметил Джонни, проведя пальцем по подбородку Юджина. — Ты беспокоишься о своей бессмертной душе?

Церковь Шанларивье стоит заброшенной, как гробница без тела, ее шпиль указывает высоко в облака к отсутствующему богу. Отец Латимер и все его грехи давно стерлись с лица земли.

— А разве не стоит?

— Ад не имеет на меня видов, но если бы и имел, то явно не из-за того, с кем я делю постель. В геенну огненную меня можно бросить и за грехи потяжелее. — Волосы Джонни разметались по подушке как нимб. — То, что между тобой и мной, не причина быть проклятыми.

— Я делал это довольно часто, с разными людьми. Так что одна ночь с тобой хуже не сделает. — Последние крупицы сна растворились и Юджин оперся локтем о матрас подперев голову. — Ты убивал людей?

— Убивал.

— Ты когда-нибудь чувствовала себя плохо из-за этого?

Джонни пожал плечами.

— Есть несколько смертей о которых я сожалею, но ни одна из них, от моей руки. Сожаления не продвинут тебя далеко по жизни.

— Я знал девушку, которая умерла, давным-давно. — Юджин упал на спину, вяло положив руки на грудь. Он словно дрейфовал под водой. — Я что, сплю?

— Засыпай, Юджин.

XIV

Юджин был у заводи, когда они вытащили тело. Он успел увидеть ее до того, как мать отвернула его лицо. Затем он видел закрытый гроб, но знал, что там Мэри Бет. Они положили ее в яму и засыпали сверху влажной черной землей. Она исчезла.

***

— Почему ты ничего не сказал? — Мэри Бет стояла в болотной воде, доходящей ей до колен, словно тонкое деревце, пробивающееся к слабому солнцу. Ее кожа была бледной и липкой на вид, волосы свисали густыми, влажными патлами по спине, а большие серые глаза укоризненно сверкали.

— Ты знал, что сделал Латимер. Почему не сказал?

— Я п-п-пытался, — зазаикался Юджин. — Никто мне не поверил, точно так же, как никто не поверил, когда я рассказал им о том человеке.

— Это две разные вещи. Человек в костюме никогда не причинял мне вреда.

— Это сон, — прошептал Юджин. — Ты мертва, а я сплю.

Что-то гудело в воздухе, будто сотни нестройных голосов накладывались друг на друга, создавая какофонию.

— Он бросил меня здесь, — сказала Мэри Бет. Ее голос был глубоким и темным, как сама смерть. Молния прорезала деревья и отбросила косые тени на ее лицо: бледная полупрозрачная кожа, мертвецкий оскал. Насекомые и трупные черви кишели в ее волосах. — Они забрали мое тело, но оставил здесь мою душу. Я слышала тебя, Юджин. Я слышала всех вас, живущих своей жизнью, как будто ничего не случилось. Я знаю, где они зарыли мои кости. Я знаю, что мои родители уехали. Но я осталась здесь. Я все еще здесь!

XV

Утром, когда Юджин проснулся, Тодда и Нэнси уже не было. Юджин, Джонни и Анжелика сидели за кухонным столом, пили горький кофе и старались не смотреть на пустые места хозяев дома. Именно Юджин наконец нарушил молчание, заговорив о мучающем его страхе.

— Я еду в город. Хочу увидеть это своими глазами.

— Ты никого там не найдешь, — сказала Анжелика. — Ничего не найдешь. Ты ведь знаешь это, не так ли?

Он не хотел знать ничего, но сон и явь начали путаться в его сознании, делая реальность невозможной для анализа. Ему нужно снова увидеть Шанларивье трезвым взглядом, даже если это случится в последний раз. Ему нужно увидеть могилу, где покоились останки Мэри Бет. Что она там, под землей и пробыла там семнадцать лет. В болоте от нее ничего не осталось, не могло, но мрачные сны терзали его, как не унимающаяся зубная боль.

— Знаю.

— Я пойду с тобой, — сказал Джонни.

Анжелика поморщилась, но согласно кивнула, как будто не было и речи о том, чтобы она не сопровождала их. Куда бы ни отправился Джонни, она последует за ним, как и Юджин, их обоих словно привязало к Уокеру невидимыми нитями.

Никто не заикнулся о риске возвращения на место преступления, и, они молча направились к подъездной дорожке, словно похоронная процессия. Первый раз за несколько дней Юджин увидел солнце без завесы деревьев, оно дрожало в небе, как большая тусклая монета, подброшенная ловкой рукой, зависшая в воздухе на секунду, прежде чем неизбежно упасть. Он посмотрел под ноги, где под ботинками хрустел гравий.

Они ехали в тишине. Двигатель урчал, но никто не произнес ни слова, за окнами не было никаких признаков жизни. Ни птицы, парящей над их головами, ни глупой мошки, разбивающейся о стекло. Юджин устроился на заднем сиденье и сосредоточился на кочковатой езде, считая незнакомые выбоины, пока они держали путь, в городок, где он родился. Они ехали вдоль реки, удаляясь от пыльных заброшенных сельскохозяйственных угодий, пока грунтовая дорога не превратилась в потрескавшийся асфальт, раскаленный на солнце, и водянистое полотно не замерцало недосягаемым миражом. Джонни держал обе руки на руле и не сводил глаз с дороги. Анжелика сидела, прислонившись головой к окну, выражение ее лица было замкнутым и жестким.

Юджин подумал о том, чтобы не выходить из машины, когда они приедут. В конце концов, он мог посмотреть, что творится в Шанларивье и через окна, ему не нужно бродить по улицам. Он представил квартиру Бенуа, пустую, словно человек исчез в одно мгновение. Неужели так выглядела и его квартира после того, как он был похищен Уокером и Монне? Кто-нибудь вообще спохватился?

Они въехали в город-привидение. Ни пешеходов, ни подглядывающих за ними через занавешенные окна любопытных жильцов. Джонни сбросил скорость, и они поползли через центр города. Не наблюдалось даже ветерка, гуляющего в листве деревьев.

— Роанок, — вырвалось у Юджина.

Джонни взглянул на него в зеркало заднего вида.

— Останови здесь, — приказала Анжелика, ее рука уже была на дверце, — я выйду.

Джонни затормозил посреди дороги, и Анжелика выскочила из машины, будто ей необходимо почувствовать твердую почву под ногами. Джонни тоже вышел, но не спеша, и придержал дверь для Юджина.

Юджин не пошевелился. Воздух был пропитан тревогой. Ему не нужно было выходить, он и так знал, что город пуст. Даже животные исчезли. И хотя стояла невыносимая тишина, кроме собственного дыхания, он слышал что-то, похожее на вибрацию в воздухе, проходящую сквозь него, отдающуюся в костях жутким гудением: скрытым под слоем реальности, где-то между мирами — как песня, которую он не совсем понимал…

Он вышел из машины и ощутил твердый тротуар под ногами. Это казалось весьма реальным. Юджин потер рукой грудину, легкие с трудом вмещали в себя густой удушливый воздух. Здесь должны кричать цикады, в попытке заглушить голоса прохожих и урчание двигателей, проезжающих мимо машин. Легкий ветерок должен разносить по округе аромат роз, настолько насыщенный, что во рту оставался привкус. Но не сейчас. Юджин запрокинул голову и посмотрел на небо, выглядело так, будто кто-то натянул завесу между землей и солнцем. Вроде все как раньше — только не греет и не слепит глаз.

Неподалеку, Джонни и Анжелика переговаривались в полголоса. Анжелика расхаживала, как загнанное животное, Джонни же невозмутимо стоял рядом.

— …твоих рук дело, — прошипела Анжелика. — Я не останусь, не хочу видеть этот жуткий конец.

— Не подозревал, что тебя так заботят их судьбы.

— Я не оспариваю ее право на это. Черт побери, на ее месте я и сама бы так поступила. Но весь город? А как же дети, которых еще на свете не было, когда это случилось?! Разве это справедливо?

— Это не мое решение, — ответил Джонни.

— Нет, но я вижу, ты не пытаешься остановить ее. — Анжелика собралась с духом и выдала: — Я ухожу, Джонни.

— Мы заключили сделку, — предупредил он. — Ты моя. Я спас твою жизнь, а ты отдала мне ее до тех пор, пока она мне нужна.

— Какая тебе от меня здесь польза? — в отчаянии спросила она. — Хочешь, чтобы я стояла рядом и смотрела, как исчезает целый город?

— Ты обещала остаться со мной, — настаивал Уокер, поймав ее за руку.

— Несмотря ни на что. Это все, чего я хочу. Дружеское общение. Ты обязана.

Монне вцепилась в пальцы Уокера с такой силой, что они хрустнули.

— Ты не можешь держать меня здесь.

— О чем ты говоришь? — хрипло перебил ее Юджин.

Анжелика повернулась к нему, ее локоны взметнулись волной и рассыпались по плечам.

— Ты должен убираться отсюда, пока еще можешь.

Она вытащила свой «Миротворец» из сапога, Джонни продолжал держать ее за другую руку. Юджин отступил назад, при виде оружия его замутило.

— Послушай меня, Юджин, — сказала она, направив дуло револьвера в небо. — Никогда не заключай сделку с дьяволом. Никогда не позволяй ему делать для тебя хоть что-то, что бы ни было. Даже перед страхом смерти. Понимаешь?

Рядом с ней, Джонни застыл с каменным лицом. Лишь глаза выдавали эмоций, они горели темным, яростным огнем.

— Пожалуйста, опусти пистолет, — прошептал Юджин.

Она сверкнула улыбкой, но не послушалась.

— Тебе лучше бежать, милый. Бежать без оглядки.

Легким движением Монне сняла пистолет с предохранителя, и Юджин даже опомниться не успел, как ствол оказался зажатым у нее между зубами. Курок щелкнул, выстрел рассек воздух, сердце Юджина на миг остановилось, в то время как сердце Анжелики остановилось навсегда. Отшатнувшись, Юджин в шоке уставился, как ее тело, с наполовину снесенным черепом, медленно оседает на дорогу. Джонни отпустил ее руку, и она упала, разбрызгивая кровь и серое вещество по пыльному тротуару.

Сердце Юджина, с трудом заколотилось в груди, вернувшись к жизни. Он упал на колени рядом с Анжеликой, бесполезно блуждая руками над ее телом, боясь прикоснуться. Тяжело дыша, он склонился над ней, кровь впитывалась в его брюки, та же кровь, что была в ее волосах. Она покинула этот мир с широко открытыми глазами, янтарь в них начал тускнеть, а темный макияж на веках чуть размазался. Ее рот так и остался приоткрытым.

— Почему ты не отобрал пистолет? — спросил Юджин, глядя дикими глазами на Джонни снизу вверх. — Ты был рядом!

Джонни скептически скривил губы.

— Жаль, — наконец сказал он. — Давай, вставай.

Юджин опустил руки на плечи Анжелики, они уже начали остывать.

— Что происходит? Ты знаешь это. Все время знал.

Джонни засунул руки в карманы и посмотрел в небо с «ненастоящим» солнцем.

— Попрощайся со своим городом, Юджин. Скажи все, что тебе нужно на прощание. Вода поднимается, теперь уже недолго осталось.

Юджин пристально посмотрел в выцветшие глаза Анжелики. Черная кровь выступила на губах, как помада. Трясущейся рукой, он коснулся ее лба, словно хотел благословить, но не мог вспомнить как это делается. Пальцы стали липкими от крови, и он отпрянул от нее. Поднимаясь на ноги, он покачнулся, ослабевший и рассеянный от шока.

— Пошли, — повторил Джонни, протягивая руку.

Юджин уставился на него. Уокер выглядел совершенно нетронутым смертью, стоял над телом своей подельницы точно так же, как стоял над тем умирающим полицейским несколько недель назад в Батон-Руж. Развернувшись, Юджин заставил свои ноги слушаться. Последние слова Анжелики гремели в его ушах, как гильзы от пуль автомата. Сделав глубокий вдох, он повернулся к церкви и побежал.

Казалось, вся его жизнь была сном, и он вот-вот проснется двенадцатилетним, Мэри Бет все еще будет жива, и они вновь вернуться к своим воскресным забавам, словно ничего не случилось. Он бежал от Джонни, от тела Анжелики, бежал так, будто асфальт горел под его ботинками. Трава на лужайках стала высокой, буйной и дикой, и некому было ее подстричь. В конце концов, о Шанларивье не останется ни одного воспоминания, город исчезнет, пропадет с карт, словно его никогда и не было. Любой, кто осмелится прийти посмотреть, обнаружит город-призрак, руины, заросшие сорняками и затопленные болотной водой. А может, все уже забыли.

Церковь стояла высокой и темной, как и прежде пронзая небо шпилем, словно поблекшее воспоминание о каком-то готическом гиганте из прошлых веков. Юджин ударился о двери всем телом, и они распахнулись, скрипя ржавыми петлями. В затененном помещении было прохладнее, солнечный свет косо пробивался сквозь высокие витражные окна, нарисованные лики святых и ангелов медленно таяли, размытые временем. Солнечный свет падал на пролеты со скамьями и делал их похожими на клавиши пианино, но только музыкой были шаги Юджина, эхом отдающиеся в недрах церкви, и стук его сердца, трепыхающегося в груди, как мотылек. Сводчатый потолок весь покрылся черной плесенью и прогнил, повреждения были настолько велики, что начинали спускаться трещинами по стенам и между окнами. Казалось, тут опасно даже дышать.

С той поры, когда Юджин видел, как удар молнии расколол дерево кафедры надвое ее починили. Заменили, будто ничего и не случилось. Исповедальня была пуста, как свежая могила, и Юджин ускорил шаг проходя мимо, стараясь не подходить слишком близко к стенам, где разрослось черное пятно.

Двор зарос до неузнаваемости. Розы вонзили свои колючие когти во все, роняя на землю лепестки, словно капли крови. Виноградные лозы взбирались по железному забору, окаймлявшему двор, душили его, пока он не превратился в стену кишащей зелени. Юджин пробирался сквозь заросли, шипы цеплялись за его брюки, и расцарапывали руки до крови. Слева от двора, за воротами, намертво запертыми дикой лозой, находилось кладбище. За буйством океана зелени, надгробия были едва видны. Грубые лианы разодрали ладони Юджина, пока он карабкался на ворота, но он спрыгнул на другую сторону живым и невредимым. Его родители были похоронены бок о бок в пятом ряду, и он пошел именно к ним, мимо неподвижных и безмолвных надгробий и памятников.

Гудение на кладбище стало громче, будто невидимая стена между реальностями начала истончатся. Вода подбиралась к церкви, угрожая затопить без следа.

— Я рад, что ты не видишь это место сейчас, — слова приглушенно слетели с губ, когда он провел пальцем по буквам на могиле матери. — Знаю, тебе здесь никогда не нравилось, но я рад, что тебе не придется видеть, как это исчезает вот так.

Могильник молчал. Гудение непрерывно сверлило его виски, как назойливое насекомое. Юджин почти слышал в гудении голос, пробивающийся сквозь пелену нестройных звуков, зовущий его по имени с возрастающей настойчивостью. Земля под ногами была влажной. Кладбище будет первым, что исчезнет в болоте. Паводок пробудит мертвецов ото сна, кости поднимутся на поверхность и течение унесет их далеко от их священных домов. Такое случилось в 1927 году, когда разлилась Миссисипи. Единственная разница заключалась в том, что тогда люди озаботились и попытались остановить это и на время покинули Шанларивье.

Могильная плита Мэри Бет находилась несколькими рядами дальше. Юджин, кончиками пальцев огладил верхушки плит, встречающихся на пути, словно ища поддержки от грубого царапающего кожу камня, ощущая легкое онемение под кожей. Сорняки хватали его за лодыжки, пытаясь удержать на месте, вода просачивалась сквозь швы ботинок, но игнорируя агрессию природы, он шел дальше.

Ее надгробие было маленьким, с закругленным верхом и высеченным ангелом на лицевой стороне, хотя детали почти стерлись. Юджин опустился на колени, мох просел под его весом, и вода пропитала штанины.

« Мэри Бет Бирн, 1907-1918. Ангел, который покинул нас слишком рано».

Большие серые глаза и водопад темно-каштановых волос, ниспадающих на ее плечи идеальными волнами. Она была так молода. Юджин прикоснулся кончиком пальца к ее имени, гудение усилилось тысячекратно, раскалывая его голову. Потерев висок, он зажмурился от боли. Сквозь прикрытые веки он вновь увидел ее: шелковый бант, иссиня-бледная кожа, обвиняющий взгляд запавших глаз… Она подняла руку, всю в темных пятнах и указала на него, беззвучно произнося какое-то слово безгубым ртом. Юджин шарахнулся от могилы, оперевшись на окровавленную ладонь и распахнул глаза. Белое, тусклое солнце неумолимо палило. За спиной Юджина протока становилась все шире, сочась темной жижей. Юджин вздрогнул и поднялся на ноги, стараясь больше не прикасаться к каменной плите. Он решил оставить кладбище позади, и перелез через ворота, чтобы в последний раз вернуться в церковь.

XVI

Юджин сидел на скамье посреди церкви. В Шанларивье не осталось бога. А даже если бы остался, Юджин вряд ли заслуживал божественного внимания, но он все равно пытался молиться. Хотя бы за Анжелику, если больше не за кого. Скорей всего, она бы посмеялась над ним. Закрыв глаза, он сосредоточился на мелких искорках, пляшущих за красной пеленой век.

— Отче наш, сущий на небесах… — начал Юджин, но не смог закончить. Он опустил руки. Деревянная скамья гудела под прикосновением.

— Почти все, — сказал Джонни.

Юджин поднял взгляд. Уокер вошел через парадную дверь, вальяжно вышагивая по проходу, засунув руки в карманы, словно ему плевать на весь мир.

— Ты просто оставишь ее там, на дороге? — глухо спросил Юджин.

— По-моему, это такое же подходящее место, как и любое другое.

— С твоим последним подельником тоже так было?

Джонни склонил голову набок, будто не понимая, кого имел в виду Юджин.

— Парнишка, с которым ты путешествовал до Анжелики. Он тоже наглотался пуль, когда ты его не отпустил?

— Не все созданы для такой жизни, — туманно ответил Джонни.

— Или не все созданы для тебя.

Уокер лишь развел руками.

— Если кто-то заключает со мной сделку, обещая свою компанию взамен, не понимая, во что ввязывается, это вряд ли моя вина.

Юджин уставился на него.

— Когда она сказала мне ничего не принимать от дьявола, она имела в виду тебя, не так ли?

Джонни пожал плечами, неторопливо подошел к кафедре и облокотился на деревянный выступ.

— Ты уже со всеми попрощался?

— Больше не с кем прощаться.

Джонни похлопал по краю кафедры и поднялся по ступенькам, занимая место где должен стоять священник. На кафедре лежала открытая Библия, ожидая, когда ее прочтут, страницы были влажными и заплесневелыми. Он рассеянно положил ладонь на страницы, не заботясь о святости. Свет из витражных окон сиял над ним, как ореол, едва заметные пылинки плавали вокруг него, пока он стоял там, как какое-то давно потерянное языческое божество, осовремененное костюмом и блестящими черными ботинками. Он казался нереальным, миражом.

— Я тебя знаю, — сказал Юджин.

Джонни улыбнулся и протянул руку. Медленно, словно в коматозе, Юджин присоединился к нему. Его поразила внезапная дикая мысль о свадебной церемонии, о сердцах, связанных священных супружеством. Только вместо Бога был Джонни Уокер с его неприлично длинными волосами, слишком острыми зубами, и проницательными глазами. Внезапно в нос ударил запах смерти Анжелики — запах крови и пороха.

— Я знаю тебя, — повторил Юджин, но прежде, чем успел озвучить ещё какую-либо мысль, Джонни поцеловал его.

В животе Юджина затрепетали тёмные бабочки, от того, что он целовал мужчину в церкви — пусть и в заброшенной, но такого опасного мужчину, как Джонни Уокер, — Юджин вцепился пальцами в лацканы пиджака Джонни, не зная, то ли хочет притянуть его ближе, то ли оттолкнуть.

— Прекрати, — слабо взмолился Юджин в губы Джонни.

— Что прекратить?

— Я не могу так, — в отчаянии сказал он.

Джонни дразня прикусил его язык и Юджин побежденно закрыл глаза, всецело отдаваясь поцелую. Джонни потащил его по ступенькам за кафедру, как на проповеди, но вместо проповеди слышались лишь прерывистое дыхание и сдавленные стоны.

— Не думай. Просто повернись.

Юджин повиновался и развернулся, упираясь руками о деревянную панель, где лежала Библия, позволяя Джонни прижаться сзади всем телом. Уокер поднес пальцы к губам Юджина, тот по собственной воле разомкнул губы и без лишних слов втянул пальцы так глубоко, как только мог, старательно орудуя языком. Вкус был солоноватым и чуть горчил от цветочных духов Анжелики, из Юджина вырвались неприличные звуки, когда он заглотил пальцы слишком глубоко. Джонни одобрительно застонал ему в ухо, второй рукой крепко обхватив Юджина за талию.

— Скажи «нет», — прошептал он, обжигая дыханием затылок Юджина. Стиснув Библию так, что побелели костяшки пальцев, Юджин до крови прикусил язык. Боже, помоги мне, молился он, но…

— Сделай это, — вот что он сказал вслух.

Джонни быстро расправился с ремнем Юджина, спустив штаны до бедер, так что материал впился в кожу, а затем скользкими от слюны пальцами проник в тело Юджина. Стиснув зубы, Юджин склонил голову, инстинктивно борясь с вторжением. Когда Джонни медленно начал разрабатывать его вход, погружая пальцы на всю длину и бормотать пустые похвалы в затылок, растяжение и жжение уступили место удовольствию. Юджин в отчаянии подался навстречу движениям, и Джонни подчиняясь его желаниям, стал ласкать усерднее, потирая внутренности мозолистыми кончиками пальцев, пока Юджин не начал задыхаться и извиваться. Все мысли Юджина, были сведены к абсолютному желанию, которое переполняло его тело. Ладони вспотели и страницы Библии начали прилипать к коже. Слова поплыли у Юджина перед глазами смазанными чернилами.

Позади него Джонни одной рукой расстегнул свой ремень, и ощущение обнажённой кожи обожгло как клеймо. Юджин уперся ладонями в кафедру — сильнее насаживаясь на пальцы, вняв безмолвному призыву, Джонни вытащил их и протиснулся внутрь своим естеством. Стоны эхом разносились под сводчатым потолком, затихая, впитываемые гнилыми стенами.

— Произнеси мое имя, — прошептал Джонни, заключая в плен рук Юджина, чтобы ухватиться за кафедру.

Их тела слились воедино: Юджин чувствовал грудь Джонни на своей спине, ноги Джонни рядом со своими ногами на разбухшем деревянном полу. Джонни раскачивался позади, вбиваясь в тело Юджина короткими толчками, сводя с ума, и Юджин позволил себе под этот ритм еще сильнее прижаться к кафедре, пока щекой не начал размазывать чернила на странице Библии. Челка безвольно свисала на лицо, и Юджин закрыл глаза, очки впились в переносицу, а он лишь вновь и вновь повторял: Джонни, Джонни, Джонни… пока это не перестало звучать как имя, а шепот Джонни не перестал походить ни на один язык, известный Юджину. Удовольствие стремительно разлилось в низу живота, обжигающе, сродни чувству тревоги, и когда он кончил, то вскрикнул от шока. Джонни провел рукой по груди Юджина и спустился ниже, поглаживая его, пока не стало больно, и Юджин не начал извиваться, пытаясь избежать прикосновений. Затем, мгновением позже волна удовольствия накрыла и Джонни, склонив голову, он прижался лбом к затылку Юджина, целуя и покусывая кожу на шее.

Прошла целая вечность, прежде чем Юджин выпрямился и попытался взять себя в руки. Сердце бешено колотилось, но не от удовольствия, а от пронизывающего до костей чувства неправильности. Страницы Библии были в черных пятнах, а его лицо влажным. Он потер щеку манжетой рубашки, и материал потемнел. Когда с удовлетворенным стоном Джонни вышел из Юджина, он почувствовал, как семя стекает по его бедрам. Дрожащими пальцами Юджин подтянул штаны, а затем, без поддержки Джонни, медленно опустился на пол. Джонни мгновение наблюдал за ним и последовал его примеру, а Юджин был слишком отвлечен, попытками отдышаться, чтобы отодвинуться. Святые с смотрели на них сверху вниз то ли с завистью, то ли с упреком. Они с Джонни сидели плечом к плечу, вытянув ноги перед собой, как брошенные тряпичные куклы.

— Мы не должны были этого делать, — в конце концов промолвил Юджин, преодолевая комок беспокойства в горле.

Джонни склонил голову набок, чтобы посмотреть на него.

— Уже жалеешь об этом?

— Я думал, что ирландцы все как один через-чур католики. Делать это здесь, над Библией — тебя это не беспокоит?

— Ирландцы не всегда были католиками. Я же и вовсе им не был. — Джонни раздвинул ноги шире, стукнув ботинком по подошве Юджина. — Сначала земля принадлежала Айз Сидхе. Даже после того, как ирландцы обратились вхристианство, они никогда не забывали старые обычаи.

— Айз Сидхе? — эхом переспросил Юджин, его произношение было неуклюжим.

Джонни просто сверкнул ему улыбкой в ответ, обнажив зубы.

— Ты сказал, что ты ирландец, но рассуждаешь так, будто не один из них.

— Ты уже спрашивал меня, не дьявол ли я, — насмешливо напомнил ему Джонни.

— А разве нет?

Ничто больше не казалось реальным. Если Юджин и вступил в содомитские отношения с дьяволом прямо в церкви, где вырос, то сомневался, что это имело большое значение. Уж точно не в Шанларивье, в котором они находились сейчас. Солнце довольно скоро угаснет, черные облака, словно веки закроют огромный бледный глаз, и тогда все будет кончено. Останется лишь оглушающая тишина и мрачный апокалиптический пейзаж.

— Я не дьявол, — ответил Джонни и вытянулся во весь рост на полу, закинув руки за голову. — Дьявол — это просто слово, в которое люди обличают темные поступки себе подобных. Может, ты и видел дьявола, но этим дьяволом никогда не был я. Да и ты не был.

— Раньше я видел мужчину, — нерешительно начал Юджин. — Когда еще был ребенком. Священник сказал, что это дьявольские происки.

Джонни молча посмотрел на него.

— Увидев тебя здесь в свете витражей, я мог бы поклясться — ты выглядел точно так же, как он в те дни.

— В тот день, когда ты нашел Мэри Бет Бирн в воде.

Сердце Юджина зажало словно тисками.

— Что?

— Когда ты нашел Мэри Бет, — повторил Джонни. Его глаза были темными, как угли, но когда последние лучи света падали на них под правильным углом, они светились, как медовое виски. — Я помню. Вы вместе играли во дворе. Плели венки из ромашек, а потом он убил ее.

Юджин так резко вскочил на ноги, что потерял равновесие и ухватился за кафедру чтобы удержаться на ногах. Джонни поднялся следом, плавно, как змея.

— Я гораздо старше дьявола, Юджин. Я жил целую вечность, родился задолго до того, как холмы в Ирландии обрели форму. Я приехал в Америку с Бирнами, был привязан к этой семье на протяжении многих поколений. Я бы и по сей день был с ними, продолжая наблюдать, как растет Мэри Бет, а потом за ее детьми и детьми ее детей, если бы она не умерла такой молодой и не освободила меня. Легко привыкнуть к постоянному общению, каким бы оно ни было, и мне стало так одиноко после ее кончины. Даже компания ребенка лучше, чем одиночество. — Джонни подвинулся чуть ближе к Юджину. — Я всего на секунду оставил ее одну, а потом стало слишком поздно. Но ты знаешь, что этот святоша сделал с ней. Ты видел это. Ты был там.

Юджин зажал рот рукой, чтобы его не вырвало. Желудок дико скрутило, а на коже выступил холодный, липкий пот.

— То, что он сделал…

— Ты похоронил это, не так ли? Похоронил воспоминания под годами опиатов и отрицания, повторяя себе, что это просто дурной сон, пока не забыл, что на самом деле видел.

— Экзорцизм, — сказал Юджин дрожащим голосом. — Он пытался изгнать тебя из нее.

— Он никогда не верил в меня.

Пальцы отца Латимера вцепились в ее платье, разрывая швы… Дрожь в его голосе, когда он произносил ее имя, ее нежная кожа под его мерзкими руками… Изгиб ее изящной шеи…

— Он преследовал ее несколько месяцев, но она не позволила мне убить его. Как будто это не мое дело. Как будто кто-то другой вмешается, и спасет ее. Он задушил ее. Помнишь? Он держал ее за горло, пока ты подглядывал.

— Нет, — в отчаянии возразил Юджин. — Нет, он держал крест. Я побежал за помощью…

— Он душил ее, а она ждала, когда ты ей поможешь. Ты мог бы остановить его, если бы попытался.

— Я пошел, искать тебя! Почему тебя там не было? Почему ты не убил его тогда?

— Потому что она отослала меня.

Юджин уставился на него. В выражении его лица не было ни намека на раскаяние и почти не осталось ничего человеческого.

— Что ты наделал? — прошептал Юджин.

— Хоть мне было и ненавистно то, что привязан к ее семье, но я любил эту маленькую девочку. Я бы сделал для нее все, о чем бы она ни попросила. Насадил бы голову того священника на пику в тот же миг, как он посмел взглянуть на нее, если бы она мне позволила. Я подарил ей этот город. — Существо, называвшее себя Джонни Уокером, кивнуло на заднюю дверь церкви. — Она зовет тебя, Юджин. Ты пойдешь к ней?

Борясь с головокружением и тошнотой, Юджин, спотыкаясь, направился к двери, в ушах стоял оглушительный гул, а в глазах замелькали темные пятна. Земля уходила из-под ног. Юджин бросился во двор, каменные надгробия уже покрыла вода, а мох с каждым шагом засасывал его ботинки все сильнее. И тогда он снова побежал.

XVII

Юджин услышал заводь еще до того, как добрался до нее. Гудение поднялось вокруг, как ужасный хор. Он не мог разобрать слов, но уловил свое имя, будто его шептал ветер на каком-то давно забытом языке. Церковный луг, когда-то ведущий к прилеску, заволокло безжалостной болотистой жижей, затянуло осокой, лианами и замшелыми корнями. Зелень боролась за жизнь под просачивающейся всюду водой, которая будто замыслила поставить весь мир на колени. С каждым шагом Юджин все глубже погружался в болото. Каштаны как скелеты, широко раскинули свои огромные костлявые руки над городом, а кипарисы пронзали облака, как кривые ножи. Когда вода стала ему по пояс, Юджин закрыл глаза, и вошел в объятия зарослей, ступая не глядя.

Он не был у заводи с того дня, как нашли ее тело. Они так и не отыскали все останки Мэри Бет, да и она, была едва ли единственной душой, встретившей там свою кончину. Кровь и внутренности давным-давно смешались с грязью, что теперь впитывались в его одежду.

Юджин подошел к месту, где обнаружили тело, это с детства глубоко залегло в его мозгу. Заводь была запутанным лабиринтом, почти неузнаваемым после стольких лет, но он не колебался. Пробирался по скользким ото мха корням, цепляясь за свисающие всюду ветви, брел сквозь сгустки водорослей, которые липли к одежде и оставляли шлепки зеленой гнили на коже. Гудение становилось громче, ошеломительнее, заманивая его все дальше и дальше, пока он не увидел ее.

Мэри Бет — одиннадцатилетняя. Какой оставалась последние семнадцать лет. Мокрое платье свисало с плеч, вода доходила ей почти до груди. Ее волосы казались черными, как морские змеи.

— Ты пришел. — Ее голос, такой же сладкий, как и прежде.

— Ты мертва. — Юджина поглотила и вымотала боль в сердце, из-за девочки, что смотрела на него своими серыми глазами. — Ты мертва и похоронена. Это очередной сон.

— Они похоронили тело, — согласилась она, — но душа осталась здесь. Я маюсь с тех пор, как священник бросил мое тело в воду. Я была еще жива, когда он притащил меня сюда. Хочешь, расскажу, что он со мной сделал, или сам помнишь?

Юджин сглотнул подступившую желчь, и она улыбнулась. Ее зубы были маленькими и острыми, едва похожими на человеческие.

— Теперь я часть болота, а болото часть меня. Я могу забрать Шанларивье, и всех, кто защищал священника.

—Но дети…

Мэри Бет пожала плечами.

— Я тоже была ребенком.

— Все называли тебя маленьким ангелочком.

— Я и была ангелочком. А потом умерла. Теперь я стала кем-то другим.

Острые зубы, горящие глаза.

— Кем-то вроде Джонни Уокера?

— Он не называл себя так раньше. Знаешь, ты ему всегда нравился.

Мэри Бет потянулась и взяла Юджина за руку, ее кожа была липкой и ледяной, как сама смерть. Ногти синие, пальцы тонкие и серые. От прикосновения Юджин весь похолодел. Болото станет его могилой, несомненно. Он не сможет это изменить. Мэри Бет была права, осуждая его наравне со всеми горожанами.

— Я выросла с ним, — продолжила она. — Когда бабушка и дедушка эмигрировали из Ирландии, он приехал с ними, а потом присматривал за моей матерью и ее сестрой, а после за мной.

— Почему его не было с тобой в тот день? Я пытался найти его, чтобы он помог тебе, но он исчез. Сказал, что ты отослала его.

— Это не его вина, — резко осекла она. — Он живет по другим правилам, нежели мы. Надо было мне послушать его, и не мешать сделать то, что он хотел.

— Кто он такой? — спросил Юджин, и безмолвно: «Что он сделал с тобой?»

— Что-то старое. Что-то волшебное. Он нашел меня, после того как Латимер ушел. До того, как пришли люди. Он предлагал так много всего, но вот только не мог вернуть к жизни, поэтому я попросила отдать мне жизнь священника. Я знала, что горожане ничего ему не сделают. Устрашатся божьей кары. — Она перевернула руку Юджина, чтобы проследить линии его ладони пальцами. — Он связал мою душу с болотом, чтобы даже после того, как меня похоронят, я осталась в этом мире. Он пообещал, что когда я стану достаточно сильна, то смогу делать все, что пожелаю. И теперь я воплощаю свои желания.

— Прошло семнадцать лет.

— Когда ты мертв, время ничего не значит. — Мэри Бет отпустила его ладонь, и Юджин прижал руку к груди, словно птица раненое крыло, кончики пальцев онемели от холода. — Когда священник положил на меня глаз, Джонни хотел тут же стереть с лица земли весь город. Но я сказала — нет. Я не понимала, что опасного в том, что мужчина поглядывает на меня. А потом, я думала, что смогу все сделать правильно. Думала, кто-нибудь мне поможет.

— Нехорошо разносить слухи о священнике, — эхом отозвался Юджин, вспоминая укоры взрослых из прошлой жизни.

— Надо было позволить ему прикончить Латимера в тот же миг, когда он только посмотрел на меня. Но я была напугана, да и Джонни, как ты его зовешь, в ту пору не был таким сильным. Он так долго был связан с моей семьей… Теперь он волен делать все, что захочет. Пойти куда угодно и быть видимым всеми. Моя смерть, вероятно, лучшее, что с ним когда-либо случалось. — Мэри Бет сделала задумчивую паузу: — Но в то время, убийство отняло бы у него много сил. Он расстроился, когда я отказала, и покинул меня. Всего на несколько дней. Он уходил и раньше. Не знаю, мог ли священник знать, что я осталась без защиты, но именно тогда он зашел дальше. Он сотворил со мной такое… Потом, после… После того, как он убил меня, я захотела покончить с ним. Мне нужно было.

— Мне так жаль, — прошептал Юджин.

—Я видела, как ты наблюдал за нами из-за двери. Ты знал, что Латимер делает мне больно, но убежал и бросил меня. Говоришь, пошел за помощью, но почему-то никому не рассказал о том, что видел. Не всю правду. Ты нес чушь об экзорцизме, когда следовало рассказывать об изнасиловании. Не жалеешь об этом?

—Я этого не видел, — пробормотал Юджин. — Я видел отца Латимера с крестом, он говорил об искушении и нечестии…

Оскалив зубы Мэри Бет бросилась вперед, схватила Юджина за руку и дернула на себя, прикрыв ему глаза свободной рукой… Воспоминания взорвались перед мысленным взором Юджина: он в церкви, ему двенадцать лет, вцепившись в дверной косяк он застыл, наблюдая, как отец Латимер прижимает Мэри Бет к стене, его пальцы оставляют синяки на ее нежных руках, пока он хрюкает, как животное, изгибаясь в спине от усилий. На полу под ногами, как мусор, брошено святое распятие. В ужасе, Юджин попытался прервать представшую перед ним сцену из прошлого, не желая видеть, что произойдет дальше…

Он и так знал. Видел это своими глазами. Сопротивляясь Мэри Бет разодрала кожу отца Латимера ногтями, тогда он схватил ее за горло. Он душил ее, пока она не обмякла, а ее глаза не стали пустыми, словно она смирилась с неминуемым. Священник закончил свое мерзкое дело с тошнотворным звуком, будто издыхал какой-то зверь, и Юджина вырвало. Его вырвало желчью на церковный пол, но священник не услышал его из-за собственного кряхтения.

Мэри Бет убрала ладонь с глаз Юджина, и он отшатнулся, на миг ослепнув, на языке вновь появился кислый привкус.

—Ты все это видел, — холодно сказала она. — Каждое мгновение. Святоша наплел тебе, что он сказочный монстр, и ты поверил, потому что так было проще, но сказочки лишь для простачков. В этом болоте не было привидений, пока я не наполнила его ими.

— Лекарство, которое они мне давали…

— Ты был счастлив глотать эти пилюли. Ты хотел забыть.

Юджин проглотил свое отрицание, покраснев от стыда.

— Тебе следовало уехать из Шанларивье, когда был шанс. Как сделали мои родители.

— Я что, последний?

—Да. Все они пришли ко мне. Этот городишко дышал своей виной. Первыми стали те, кто знал и ничего не сделал. Они выскользнули из своих постелей посреди ночи, чтобы на веки уснуть в самых глубоких и темных водах. Следом пришли те, до кого дошли лишь слухи и сплетни. Потом те, кто едва помнил мое имя. Они все здесь. И ты здесь. Теперь мир может забыть о том, что Шанларивье когда-либо существовал. Посмотри вокруг.

Мэри Бет отступила, чтобы Юджин смог сориентироваться, и он весь похолодел от ужаса. Заводь была усеяна темными силуэтами, некоторые всплыли на поверхности воды, остальные зацепились за толстые корни деревьев. Целый город тел. Почерневшая, гниющая плоть, лица изъедены насекомыми. Вода загустела от разлагающихся трупов. Из костяных ртов доносились гудящие, призрачные голоса, как эхо былой жизни. Они жужжали словно насекомые, призывая его глубже погрузиться в воду, присоединиться к ним. Его имя звучало от уст сотен мертвецов, как заклинание, проникавшее в самую душу Юджина, пока он не перестал слышать что-либо еще. Его желудок скрутило от отвращения, голова закружилась, и он покачнулся.

— Церковь тонет прямо сейчас, пока мы говорим, — решительно заявила Мэри Бет. — Вода затопила все на мили вокруг. Даже фермерский дом на краю города погружается в болото. Скоро тут будут аллигаторы. Все исчезнет.

— Тодд и Нэнси Браун? — выдавил из себя Юджин, перекрывая шум. — Они не из Шанларивье.

— Сестра моей матери. Им следовало вернуться в Ирландию, с моими родителями.

Что-то толкнуло Юджина в бедро, и он неосмотрительно опустил взгляд. Пустые глазницы уставились на него. Бенуа… Юджин узнал его лишь по скулам. Зажав рот рукой и, пошатываясь, он отошел от тела бывшего любовника, дико озираясь по сторонам. Он мог бы увидеть здесь хозяйку квартиры, в которой жил, или Мердока с семьей. Все они стали частью этого ужасного хора, ожидая, когда он поддастся их зову.

— Ты никого не пощадишь?

— Никто этого не заслуживает, — отрезала она, затем успокоилась и пригладила волосы назад.

Вода доходила ей до плеч, а Юджину до талии. Трупы плавали со всех сторон, гнилые конечности обвивались вокруг его рук и ног, удерживали его на месте. Юджин случайно задел кого-то рукой: холодная слизь, как дохлая рыба. Раньше он не замечал запаха, но теперь, вонь стала невыносимой. Тяжелая, тошнотворная сладость гниения засела у него в горле, будто запах исходил из его собственного тела.

—А отец Латимер? — запах обрел вкус и попал на язык, стоило Юджину открыть рот. — Говорили, он ушел на пенсию, но вы и его поймали, не так ли? Как ты и хотела.

— Он все еще жив. Я хотела, чтобы он увидел, что сотворил.

Мэри Бет подняла руку из воды, и Юджин проследил за ее пальцем до широких черных ветвей деревьев-близнецов. Между ними висел отец Латимер, молодое деревце торчало из воды и исчезало между ног священника, пронзая его насквозь. Ветвистая верхушка торчала у него между губ. Его руки были раскинуты в стороны, а ветви старых деревьев росли, пробиваясь сквозь сухожилия и кости. Глаза священника остекленели, виднелись одни белки, их облепили мухи, а рот растянулся вокруг ствола в гротескном, беззвучном крике. Аллигаторы уже поживились им: его туловище было разорвано от груди до паха, внутренности свисали, как веревки, поблескивая в тусклом свете, но он был жив. Кровь застыла на его бедрах, густая и черная. Юджин в ужасе смотрел, как голова священника дернулась, и тот задвигал губами по дереву в агонии, а может в молитве.

Юджин заставил себя смотреть, пока острая, головокружительная тошнота, заставившая его разум дрожать от паники, не превратилась в звон в ушах. Мэри Бет вершила правосудие, но Юджин был слишком труслив, чтобы справиться с этим. Он обязан ей, и должен смотреть на расправу не дрогнув. Отец Латимер слабо сопротивлялся, его невидящие глаза закатывались, язык снова и снова вырывался из разбитого рта. Юджин не понимал, как священник до сих пор жив, и терзал свое сердце в поисках хоть капельки сочувствия. У этого человека не было ни суда, ни присяжных, и только то, что осталось от Мэри Бет, могло вершить суд.

— Хорошо, — прошептал Юджин и облизнул потрескавшиеся губы; омертвевшая кожа была шершавой под языком, а из трещины на нижней губе сочилась кровь, но скоро все закончится. — Меня ждет та же участь?

Это то, чего он заслуживал. Теперь, когда воспоминания всплыли на поверхность, это было все, о чем он мог думать, снова и снова прокручивая ужасающие события в голове. Он просто стоял там, парализованный и бесполезный, наблюдая за происходящим. Если действия священника заслуживали такой участи, то бездействие Юджина тоже.

Мэри Бет задумалась и помотала головой. Ее волосы разметались по поверхности прибывающей воды, как упавший ореол.

— Когда-то мы были друзьями. Закрой глаза и подойти ко мне. И все будет кончено.

Юджин подумал о могилах своих родителей — надгробия, теплые от летнего солнца, медленно обрастающие мхом. Подумал о своей квартире, которая стала ему родной — пусть душной и жаркой, даже с лениво вращающимся потолочным вентилятором, и черным пятном, разрастающимся повсюду. Вспомнил о фотографии Бенуа, спрятанной в ящике ночного столика, но изображение на ней, подсознание заменило мертвецом. И конечно самое яркое воспоминание — Джонни Уокер, прекрасный и опасный, жар его поцелуев и прикосновений, их тела, прижатые друг к другу, пока Юджин, задыхаясь, перемежал проклятия с молитвами над сырой, заплесневелой Библией… Выстрелы, падающие на асфальт гильзы, обреченный город… Мягкие губы, прижимающиеся к его губам…

Закрыв глаза, он шагнул вперед. Заводь с каждой минутой становилась все глубже, вода поднялась ему до подбородка.

И снова воспоминания: Мэри Бет, сидящая во дворе церкви с коленями, зелеными от травы, а в волосах цветы из церковного сада.

Юджин затаил дыхание и сделал еще шаг. Вода не была ни теплой, ни холодной, только смрадно пахнущей и густой от гниющей плоти.

Ему вновь привиделась Мэри Бет… Перед тем как войти в церковь она остановилась на солнышке и оглянулась на Юджина через плечо, ее волосы ниспадали водопадом, а серые глаза были темными и непроницаемыми. Неужели священник уже тогда начал приставать к ней? Знала ли она, чем это закончится? Знала ли она…

Еще шаг, и вода сомкнулась над головой Юджина…

XVIII

Вода наполнила легкие Юджина. Впервые с тех пор, как у него обнаружилась астма, его попытки вдохнуть соответствовали обстоятельствам. Его тело дернулось под тяжестью воды, инстинктивно пытаясь вынырнуть на поверхность, несмотря на то, что разум смирился с судьбой. Ил сомкнулся вокруг его лодыжек, удерживая на месте. Под водой гудение стало тише, голоса звучали приглушенно и далеко. Когда его зрение затуманилось, и последний свет, пробивающийся сквозь зеленую воду, стал совсем тусклым, он закрыл глаза.

***

Прошла вечность.

***

Рука нырнула сквозь гниль и водоросли, схватила Юджина за воротник и вытащила на поверхность. Вода стекала с его волос по лицу и очкам скользкими темными реками, Юджин задыхался и отплевывался, избавляя легкие от булькающей в них дряни. Джонни смахнул воду с его лица, и уложил Юджина на искривленные корни дерева. Юджин уставился на него, испуганный, но слишком слабый, чтобы вырваться, как мотылек, приколотый к доске коллекционера. Гудение вернулось, усилилось, призывая его вернуться в воду. Сотни голосов перешептывались друг с другом, звали его по имени, уговаривали вернуться и почить вместе с ними.

— Я держу тебя, — сказал Джонни, опасно улыбнулся и заключил в ладони лицо Юджина. Ладони были холодными, но Юджин не мог насытиться этими прикосновениями.

— Отпусти меня, — выдавил он. — Мое место там, со всеми остальными.

— Нет. — Джонни наклонился ближе, так, что их губы почти соприкасались. Его зубы сверкнули белизной, острые и смертоносные, как оскал хищника. — Ты мой. Ты сам так сказал. Ты принадлежишь мне.

Потом, одним поцелуем, он заставил жизнь вернуться в переполненные легкие Юджина. Гудение вмиг стало тише, а затем и вовсе исчезло, словно кто-то резко выключил радио. Юджин отвернулся, чтобы избавиться от остатков болотистой воды в своих легких, а когда вновь обернулся на него смотрели янтарные глаза с плоскими зрачками.

КОНЕЦ