Шурка [Елена Александровна Малова] (fb2) читать онлайн
- Шурка 2.41 Мб, 53с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Елена Александровна Малова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Елена Малова Шурка
Как Шурка бегал в кино
В избе пахло ржаным караваем и варёной картошкой. Седовато-прозрачный дымок поднимался над закопчённым чугунком и медленно растворялся над головами едоков.– Эхе-хе-ех. Шурка, слазь с печи. Вот настырный, – дед Яков тряхнул седой бородой. – Картоху без тобя сыдим. Маруся с Татьянкой уткнулись курносовыми носиками в жестяные кружки, мать счищала кожуру с картофелины, тревожно поглядывая на настенные ходики. – Энто кино… уже крутили… кажись, – подмигнул дед Яков. Шурка свернулся калачиком, накрыл голову подушкой и беззвучно заплакал. В животе урчало. Кто-то заботливо погладил его пшеничные волосы, на подушку положил пятачок и ржаную краюху! Ах, какой чудной запах! Мальчик схватил хлеб, спрятал монетку за щеку и выскочил за дверь. Домочадцы испуганно ахнули, лишь матушка по-доброму улыбнулась ореховыми глазами. «Только бы успеть, только бы успеть» – Шурка перепрыгивал через сонных кур и шипящих гусей. Его кто-то окрикнул. Не оглянулся. Влетел в тесный кинозал. Протянул монетку завклубом Тихону, медленно выдохнув: – эх-эх-эх, опоздал. – Ничаго… молодчина, что прибёг. Деньгу спрячь, потом мамке отдашь, – завклубом потёр ладони, мельком глянул на маленького щупленького мальчика: – Прибёг важный зритель, сызнова кино крутану! Шурка смущённо опустил голову: – Дядя Тихон. Не крутите сызнова. Ох, что тут началось! Зрители повскакивали с лавок, выкрикивая: – Сызнова не нать! Не хотим сызнова! Давай… Тихон кашлянул в кулак и зычно рявкнул: – Цыц! Сказал, крутану, значится, крутану! А то кина не будет! Понятно?! Вмиг народ притих. Пока начальник кинозала перематывал ленту, Шурка пробрался к детской лавке, присел рядом с Гришкой, Мишкой и Сёмкой. Кино снова закрутилось. «Почто меня назвали важным зрителем, – думал Шурка. – Не гожо энто». Уже фильм закончился. На крыльце последние зрители обсуждали героический подвиг. В первом ряду сидел задумчивый Шурка. – Слышь! Беги до дому! – Тихон глухо крякнул, гремя связкой ключей. – Мамка заждалась небось. Ступа, ступай. – Дядя Тихон… – еле слышно пролепетал Шурка, смущённо потупившись в пол, – почто кликал меня важным зрителем? – Из-за уважения малец, – Тихон присел рядом, невольно улыбнулся. – Твоёго батьку уважаю, значится, и тобе уважаю. Обязан яму жизнью. Эх, давно энто було. Тогда война была, будь она не ладная… – Как в кино про Чапая? – удивлённый Шурка уставился на Тихона. – Не-е, позже. Мы с фашистами воевали. Эх, страшная энта война. Стоко людей полегло… Враз Семёновка опустела. В селе всех мужиков забрали на фронт, остались старики, бабы и малые детишки. Перед войной трахтор наехал на твого батьку, шибко покалечил. Он при госпитале остался, я на Белорусском воевал. Эх, да вот беда, ранило меня. Лечился в госпитале, где твой батя служил. Понимаешь, малец? Шурка одобрительно кивнул: – Понимаю. Большой… семь лет уже. – Смышлёный, ты Лёксандр! Так вот, слухай. Отправили меня коронить, – Тихон снял кепку, пригладил редкие седые волосы. – Твой батька коронил умерших раненых. Глянул, а я живёхонький, только без сузнания. В госпиталь привез, семье написал, что я жив. Женка моя похоронку получила. Вот так я сызнова народился. А твоёму батьке до конца жизни благодарен, и тобе, как сыну яго. Где он, в поле? – Ага. Завтра приедет, – Шурка оживился. – Два круга на лисапеде по селу прокатит! И Марусю с Татьянкой! – Сказывай батьке, что Тихон благодарственный поклон шлёт. Смотрю на тебя… вылитый батяня. Такой же рослый, – крякнув, протянул растерянному мальчику кулёк пряников: – вот, доржи-ка мятных жомков! Сестрёнок угостишь. – Ух, вкусно пахнут, – мальчик втянул носом мятный аромат. Выбежал из клуба, прокричав: – Благодарствую! Пока! Стемнело. Зрители разбрелись по домам. Шурка боязливо икнул: «Эх, припозднился. Страшно топерьша». Жил на другом краю Семёновки. В селе хоть одна улица, но длиннющая. Далёко бежать. Промелькнули сонные избёнки с ухоженными садами, старый колодец-журавль, ульчонка. Неподалёку послышались странные голоса.
Как Шурка убежал от хулиганов
Противный смех приближался. Шурка вздрогнул и зажмурился. Кто-то схватил его за плечо. По спине пробежали мурашки, подкосились ноги. Завоняло протухшей рыбой, дымком от костра и ещё чем-то противным. Кто же это? Почудилось, что какое-то чудовище тяжело дышит рядом… Кто это? Может, какая-то злая собака?! Укусит или убежит?! – Гы-гы-гы, гы-гы-гы… что за мелюзга? – злорадствовал махонький лысый дядька, во рту что-то блеснуло. Рядом с ним здоровенный толстяк зареготал так грозно. – И почто один? Шурка боязливо втянул голову в плечи и зажмурился. Услышал голос Васьки конопатого, пахнуло луком. Как всегда, что-то крутил в ручищах. Жил через двор, горланил песни под старую гармошку, шатался по селу и ругался со всеми. В селе его побаивались все. – Гы-гы-гы! Кто мешается под ногами?! – злорадно ухмыльнулся, затем противно рассмеялся Васька конопатый. – Да, гляньте! Вот удача привалила! Это же сосед, Шурик-лазурик, внучок Яшки бородатого. Помню-помню, как крапивой по пятой точке… Трам-пам-пам. А что?! Вздумал из меня человека сделать, в люди вывести… не получилось. Помнится, кур и яйца таскал с его двора. Жрать-то хотелось… вот такая житуха… – Ща мелюзгу проучим крапивой, – зареготал лысый дядька. Но, осёкся. – Хотя, детей лупить, не хорошо это, мужики. – Да ладно! – Васька конопатый сжал кулачищи, ударив себя по лбу. Заржав, поморщился от боли: – А что?! Проучим! Испуганный Шурка икнул и побежал. Слышал за спиной, как Васька конопатый с дружками орали, что поймают и надают крапивой всем мелким мальчишкам в Семёновке. По пятой точке получить совсем не хотелось… «Только бы не догнали, – думал Шурка, – правильно дед Яков говорил, что Ваське не хватало отцовского кулака; тот замёрз в лесу, а мать не справлялась с сыном». Вот и родной домишко с цветущим палисадником. Возле двора стояла встревоженная мать. Прислонившись к воротам, прислушивалась к ночной тишине. Шурка протянул ей пряники и, облегчённо выдохнул: – Маманя, маманя! Глянь, пахнут чудно! – А хлеб, – мать покачала головой. – Голоден, сынок. Шурка вытащил из-за пазухи ржаной ломоть. Ему было не до хлеба. Нужно предупредить Сёмку, Гришку и Мишку, чтобы остерегались противного Ваську и его дружков. – Ступай в избу. Крынка молока на столе, – мать грустно улыбнулась: – Ой, Шурка, совсем запамятовала. Приходила учительша. Утром в школу пойдём. – В школу? Завтра? – Шурка радостно подпрыгнул, воскликнув. – Конечно! Пойдём, маманя. Помниться, как-то прокрался к школьному окну. Да грозный сторож прогнал. Вот бы постоять на крыльце, хоть одним глазком подсмотреть, что в таинственной школе спрятано. Наверное, много интересных книг, картинок. – Дуняша, слышь! Мальца покорми, – в сенях кряхтел дед Яков, сворачивая самокрутку: – Эх-хох-эх, прытко бегать, силёнки надобны. – Накормлю, спите папаня, – отозвалась Авдотья. Чуть слышно стукнули дверные навесы, в сенях скрипнули половицы, торопливо пробежал мальчик. Шурка торопливо пил парное молоко, ликовал от счастья: «Ура! В школу, – думал Шурка, – научусь писать красивые буковки. Напишу письмо отцу». Зимой Мишка чертил буквы на снегу. Шурка торопливо повторил и запомнил. Вскоре по слогам читал книжки в местной библиотеке, но писать красивые буковки так не научился! Закрыл глаза: «Скорей бы наступило утро. Утром в школу с маманей пойдём. Осенью учиться буду». Снилось, что на пушистом облачке парил над Семёновкой. Проплыл над старенькими избёнками с длинными огородами, низенькими баньками, скошенными полями, сосновым бором. Тот самый бор, куда сельские бабы и ребятишки ходили по грибы-ягоды. А за бором блестела река, на берегу которой раскинула свои лапы огромная мельница. Как красиво!В школе
Утро. Солнечные лучи скакали по бревенчатым стенам, по селу брели сонные коровы, дворовые собаки заливались звонким лаем. Поджав босые ноги, Шурка томился на табурете. Ждал гостинец. В избу вошла мать, протянула огромный ком желтовато-блестящего сахара, из трюмо достала длинные ножницы. – Не вертись! Вот ухо отрежу! Будешь знать, – белокурые волосы мальчика парили в воздухе и падали на пол медленнее, чем таял ком сахара. – Грызи не шибко быстро. Уже догрыз сахар. Зажмурился. Наконец, Авдотья прошептала: «гожо», спрятала в комод противные ножницы, достала из сундука брюки и рубашку, которые одевались только «на люди». – Глазища васильковые, как у отца. У Лексея. И волос ржаной, – Авдотья заботливо поправила ворот рубашки. – Вырос, сынок. Уже семь лет. Вона, почти с меня ростом.
– Ага, подрос. Выше комода, – Шурка мельком глянул на комод. Когда-то он был высоченным. Потом спешно заправил рубашку в брюки. Терпеть не мог брюки с замком и ремешком. – Эх! В этих брюках шибко не побегаешь ладно потерплю. Тока в школу. – Сулка в сколу идёт! – сестрёнки хлопали в ладоши, весело прыгая вокруг брата: – Сулка в сколу идёт! Авдотья спешно закрепила гребнем рыжие волосы, окрикнув сына: – Обуйся! Вернись! Слышь?! Босой Шурка вышагивал по пыльной дороге с начищенными ботинками подмышками. Вот перекошенный забор злобного Васьки, ухоженный палисадник бабы Груни, колодец с высоченным журавлём… за колхозным садом деревянная школа. – Ничаго! В церкву босым хожу, тока у крыльца обувку надёваю, – пробормотал Шурка, шмыгнув носом. – Глянь, маманя! Лавка, чтобы народ обувался. Ботинки беречь нужно. Дед Яков сказывал, когда в церкву ходили. Мамка, а Бог есть? – Есть, с-с-сынок. Б-б-боязно что-то… Бог д-д-добрый. Его никто не видал, – Авдотья растерянно заикалась. – С-с-сынок… никому не сказывай, что с д-д-дедом в церкву ходишь. М-м-молчи про крестик. – Угу. Мы говорили, что шагали на базар, – Шурка завязал шнурки на ботинках. От усердия высунул язык, просипев: – и почто обувку надёвать?! Босым сподручнее. Вот и школа, просторная деревенская изба в три класса. Отворилась дверь, на крыльцо вышла высокая учительница в очках: – Здравствуйте! Меня зовут Александра Васильевна. Шурка вошёл в класс и уставился на странные столы. Учительница поправила седые волосы: – Это парты. Саша, садись здесь, – приподняла доску парты, матери взглядом показала на место рядом. – Авдотья, садитесь тут… – Ух ты, – мальчик переминался с ноги на ногу,: – А почто столы косые? – Чтобы писать, – Александра Васильевна достала книжку с цветными картинками. – Саша! Прочти, ты же умеешь читать. Шурка, как всегда, кашлянул, выпрямил худенькие плечики, провёл пальчиком по строчке, прочитав по слогам: – «Ма-ма ва-рит ка-шу. Ма-ша пь-ёт мо-ло-ко». – У нас Татьянка не любит кашу, – почесав затылок, пояснил мальчик. – Мы с Марусей всё едим. Но я люблю печные щи и пироги с капустой. – Верно, о Татьянке не написано, – учительница улыбнулась, удивлённо приподняв брови. – Молодчина! И считать умеешь? – Конечно, могу. Цыплят считаю. Смотрю, чтоб соседский кот не утащили. Паскудник, уже трёх слопал. До двадцати считал. Двадцать цыпляток было. Осталось тока семнадцать, – Шурка уставился на глобус. – Экой чудной мяч на палочке, что энто? – Это глобус, планета Земля, – учительница повернулась к матери: – Метрику сына принесли? Из потайного кармана крепдешиновой юбки Евдокия достала метрику. Учительница что-то записала в журнал и вернула. – Саша! Жду тебя первого сентября, познакомишься с другими учениками, будет большой праздник. Портфель брать не нужно. Всем классом пойдем в клуб, приедет цирк. Ох, и весело будет! – Приду, – мальчик уставился на непонятный шар на палочке голубого цвета с какими-то пятнами. Приблизился. Оказывается, он вертится! Повернул в одну и другую сторону, покрутил вокруг стержня, на котором устроен загадочный мяч. – Это глобус, наша земля круглая, похожа на крутящийся шар. У Земли есть стержень, но он не видим, можно только представить. Этот стержень называется ось, – учительница сняла очки, едва улыбнулась: – Будешь учиться в школе, много интересного узнаешь. Вернувшись, Шурка рассказал деду о глобусе, похожем на мяч: – Деда, земля круглая, а почто с неё не падаем? – Брешут! Земля на трёх китах держится. То мяч был, что ты с мальчишками в футбол гоняешь, – откашлявшись, покачал седой бородой: – Не! В школе брехать не будут, там учёный народ работает. Авось и правда, земля круглая. Какая ни какая, пахать землю надобно. Шурка хотел рассказать и про косые столы, портреты на стенах, книги в шкафу, но с улицы послышалось: «Шурка! Шурка!». Это были Мишка и Гришка, прыгая возле двора, заливисто смеялись. – Деда, побёг на гору футбол гонять, – Шурка надел старенькие кеды, схватил мяч, который привёз отец из райцентра. Выскочил за ворота и увидал злого Ваську конопатого. Икнув, юркнул во двор, следом забежали ничего не понимающие друзья. Переглянулись. – Грозил крапивой проучить, – бледный Шурка. – А что?! Поймает, точно отлупит,… глянь, фингал под глазом. – Ага. Слыхал, что Ваське крапивой надавали. Фингал поставили в саду Макаровны. Её сыновья, – хихикнул Гришка, прикрывая ладошкой рот. – Яблоки тряс. Васька ворюга! Через щёлочку в воротах троица следила за Васькой. Не хотелось встречаться с хулиганом. Тот, как назло, топтался неподалёку от Шуркиного двора, через зубы, постоянно сплёвывая. – Пошли огородами. Задами прошмыгнём, – прогнусавил Гришка, почесав за ухом. Прошлым летом ему Васька надрал уши. – Мало ему крапивы досталось, ох как мало. Вот бы поддать за малышню. Прошмыгнули через огород, дальше бежали по узкой тропке. Никого не встретили. Поднялись на гору, а гонять мяч не хотелось. Свалились на траву, тревожно поглядывали в сторону села. Семёновка растянулась длинной лентой вдоль реки. В два ряда выстроились деревянные избёнки с огородами и садами. Пригляделся. Узнал, как в длиннющем огороде копошилась мать, рядом крутились сестрёнки. – Эге-ге-ге! – прокричал Шурка, опустил на мяч голову, безмолвные слёзы обожгли потное лицо. Следом заревели Гришка с Мишкой. Домой возвращались так же, огородами. Унылые друзья попрощались возле бани и разбежались по своим дворам. Что нужно Ваське?! Вроде, взрослый дядька. Конечно, можно пожаловаться деду, или отцу. Тогда его, Шурку, прозовут хлюпиком. Нет уж, никому не скажет, выкрутится как нибудь.
Как Шурка рыбачил и познакомился с Лялей
Дед Яков гаркнул: «Всю рыбу проспишь». Грохнула дверь. Шурка добежал до избы бабы Марфы, той, что жила на краю Семёновки. Поёжился. «Ух, зябко» подпрыгнул, стуча зубами. Наконец, заметил Гришку с Мишкой. «Сёмка проспал» догадался Шурка, помахав друзьям. И побежал на хлипкий мосточек за селом. Не клевало. Изнывали от скуки. Расстроенный Мишка поплевал в грязную ладошку, на крючок нанизал толстого червя.
Время от времени, рыжая голова Гришки мелькала в лопушках. Набегавшись, брякнулся рядом с Шуркой: – Как школа? – Тама чудной глобус, парты косые, – поморщился Шурик. Помолчав, шепнул: – Учительша строгая, но красивая. – Все учительши строгие и злющие, – Мишка почесал бритую голову. – Не пужайся. Учительша двойку влепит. Батя отлупит. Меня лупил. – Злющие собаки, а учительши строгие, – Шурка сердито насупился. Конечно, не хотел получать двойки. Эх, грустно. На дне ведра плюхались три золотых карасика: «Коту хватит. На уху бы наловить». Высохла роса, коровы лениво брели с водопоя, следом тащился пастух. День обещал быть знойным. Позёвывая, мрачный Мишка сматывал удочки, на его конопатом лице подергивались глаза. Обычно, без улова не возвращались, по ведру ершей и карасей рыбы приносил домой. В этот раз ничего не поймали. Шурка положил карася в пустое ведро друзей. Но Мишка нахмурился: – Не нать. Без улова, так без улова. – Ай-ай-ай! – Гришка прыгнул в воду. Следом бросились Шурка с Мишкой. Гогоча и поднимая седые брызги, носились по мелководью. Неожиданно замерли. На зелёном бережке два милых ангелочка плели ромашковые веночки, это были сестрёнка Маруся и незнакомая девочка с золотыми волосами. Шурка бросился на середину реки, сорвал три жёлто-белые кувшинки. Через мгновение протянул растерянной незнакомке. – Красивые цветочки! – незнакомка взвизгнула, приставила к волосам мокрый цветок. – Маруся, глянь… – Это кувшинки, – мальчик смущённо улыбнулся. – Я Шурка, Марусин брат. А это Мишка и Гришка. – Ляля, а дома просто дочка, – на пухленьких щёчках девочки запрыгали смешные ямочки. Вскочив на ноги, закружилась с цветочками в руках. Спела забавную песенку и снова опустилась на мягкую траву, доплетая венок. Шурка схватил удочки, побежал следом за друзьями, те брели в сторону села. Шурка думал: «Ляля – самая красивая девочка на свете. Порхает как бабочка». Поливал огород и напевал Лялину песенку: Я веночек сплету, Я веночек сплету. Ля-ля, ля-ля, ля-ля… «Какая хорошая песенка. Эх, вот бы веночек из ромашки сплести, – думал мальчик. – И Ляле подарить». Вечером Маруся поведала, что Ляля приехала из самого красивого города Москвы, гостила у бабы Груни. – В селе Лялей никого не кличут, – удивился Шурка. – Какое чудное имя… Ляля… Ляля…Лялечка. – Ага, Ляля. – Маруся сняла с головы ромашковый веночек, вздохнула с сожалением: – Эх, жалко… утром завянет. – Ничаго, завтра ещё сплетёшь, – Шурка погладил белые лепестки. Как Маруся и Татьянка похожи на матушку! Такие ореховые глаза, тихий голос. – Не, утром с мамой будем стирать. Забыл?! – Маруся развела руками. – Пойдём к бабе Груне. У Ляли день рождения, восемь лет. Ты что подаришь? Шурка в недоумении пожал плечами. В прошлом году Мишке подарил самолёт, Гришке – мяч. Что же подарить Ляле? Вечером забежала баба Груня, о чём-то в сенях шепталась с Авдотьей. Когда гостья ушла, матушка достала из сундука отрез ткани голубого цвета. – На платье в самый раз. Баба Груня сошьёт, – погладила дочку по волосам: – Ещё купим, правда, Маруся? Маруся прильнула к матушке: – К Лялиным глазам в самый раз, а мне красное платье хочется. На том и порешили. Шурка думал: «Сабля и футбольный мяч девочке не зачем». Вспомнил, что зимой плёл корзины. Залез на подловку, выбрал самую лучшую. «Ляле понравится» – успокоился Шурка. В саду набрал золотисто-красные ранетки, старательно вымыл уши и отправился к бабе Груне. Ляля ликовала, что у неё появились друзья. – Шурка! Твой подарок в самый раз к шляпке с кружевами! – именинница достала из сундука плетеную шляпку, похожую на тарелку, и нацепила на голову. – Смотри! – Сам, – смутился Шурка, разглядывая странную тарелку: «Сплету Марусе, – подумал он. – Пусть как городская, с тарелкой на голове бегает». Дома пригорюнился: – Ляле восемь, а мне тока семь. – Вырастешь. Наживёшься ашо, – буркнул сонный дед, – Мне тоже когда-то семь годков было. А топерьша и не помню, как долго землю топчу. Лучше скажи, чаго вкусненького цведал на празднике? – Торт. Вкуснющий, как сладкий пирог, – невольно поморщился Шурка. – Девчонки по два куска съели. Мороженное сладкое и белое. Мне не по нраву сладкое. – Эх, не цведал мороженое, – дед чмокнул губами. Засыпая, Шурка вспомнил торт с цветами, странное мороженое, Лялю и шляпку-тарелку. Всё было удивительным.
Как Шурка болел
Шурка не сводил глаз с двери. Плюхнулся на крыльцо. Как назло, дед копошился в сенях, что-то искал в походном сундуке. Наконец, грохнула крышка, скрипнул ржавый замок, на крыльце появился дед Яков: – Доржи. Шурка сжал в кулаке денежку, выбежал со двора. На завалинке позёвывали Мишка с Гришкой. Вскоре по пыльной дороге засверкали их босые пятки. Вот и клуб с красным флагом на крыше. – Здрасьте! Проходьте, ребятки, проходьте! Ох, сказка про цвяточек! – на крыльце Тихон опирался на клюку, в нарядной рубахе и начищенных сапогах: – Кидайте пятачки в коробку, отрывайте билетики, Как обычно, Шурка присел в первом ряду для «детворы». Огляделся. Уже все места заняты, сельский народ перешёптывался: – Новую сказку казать будут, «Аленький цветочек». К ребятам подбежал взволнованный Тихон: – Ребятки, подсобите-ка! Мальчики торопливо ставили в проходы высокие лавки, скрипучие табуреты. Наконец-то заиграла музыка, закрутился мультфильм. Усталый Шурка прислонился к стене. Дивился, как по морям-океанам плавают огромные корабли. Вдруг лента перестала крутиться, зрители повернулись к кабинке завклуба. Тот чуть слышно выругался, слегка прихрамывая, направился к щитку. Но, рыжий Гришка опередил его. Тихон истошно завопил: – Не тронь малец… под напряжением! Но Гришка не слышал. Открыл щиток. Казалось, страшное мгновение длилось вечность. Раздался громкий крик и детский плачь в глазах зрителей застыли ужас и боль. Тревожно тикали старые часишки. На печи охал дед Яков, ревели Маруся с Татьянкой, перед иконами застыла мать. Шурка открыл глаза. В ушах противно звенело, старый полушубок щекотал пятки. Хотелось пить. – Мамка, что было в клубе? – пропищал мальчик, морщась и облизывая бледные губы. – Пошто ревёте? – На радостях, что ты жив. Ничего, поправишься, – мать опустила голову на подушку и разрыдалась. – Что помнишь, сынок? – Ой, мамка… Гришка побег к щитку, – вздохнув, Шурка медленно закрыл глаза, – больше ничего не помню. – Спи-спи сынок! Ну и ладно, что не помнишь, – сквозь слёзы мать пыталась улыбнуться. – Всё будет хорошо. Поправляйся. Шурка метался: «Гришка… Гришка… не тронь». Очнувшись, лежал с потупившимся взглядом, испариной на лбу и бледными губами. Ждал друзей, но никто не пришёл. Неужели о нём позабыли?! – Деда, слышь! Сходи к Гришке, Мишке. Покличь их. Деда, хочу их увидать. Можно? – пропищал мальчик, опираясь на трясущиеся руки. Огляделся. Испуганно вытаращив глазёнки, на сундуке всхлипывали Маруся и Татьянка. Шурка показал им язык и натянуто улыбнулся. С радостным визгом сестрёнки подбежали к нему, защебетали о пушистых цыплятах, слепом щеночке и новой кукле. – Эка, кого кликать-то? Все хворые по домам валяются! Такое пережить, страху натерпелись ребятки! А Гришка больнице, Тихон тоже, – дед подошёл к иконам, перекрестился и прошептал молитву: – Выздоравливай, внучок. – Дядя Тихон не разрешал открывать щиток, а Гришка побег, – уронив голову на подушку, Шурка зарыдал. Скрипя зубами, накрылся одеялом. Дед отвернулся. Кряхтя и кашляя, вышел в сени. Дверь тихонько скрипнула. Мальчик заснул. На огромной птице летал над ромашковой поляной. Противно гогоча, мимо пронёсся рыжий Васька, следом Гришка с Мишкой. Все скрылись за пушистыми облаками. Шурка хотел их догнать, но свалился на землю. Странный сон. Друзья его бросили? Как так? Закричал, резко проснулся. Подскочил, потные волосы прилипли к лицу, от испуга перехватило дыхание. Напуганная Маруся тихонько захныкала: – Шурочка, не плачь! Слышишь?! Не реви… – Ой, маманя! Послушай! Страшный сон приснился, – всхлипнул Шурка, боязливо озираясь по сторонам. Уже стемнело. Пахло гречневыми блинами и пареной тыквой, в печи потрескивали дрова. Маруся негромко что-то напевала, в сарае дед Яков стучал железным молотком. Нет! Реветь нельзя! Маруся и Татьянка редко ревели. И он не рёва. Хотя, иногда слёзы сами щекотали лицо. Ничего, скоро выздоровеет и побежит в первый класс. Эх, как жаль, что мечта о школе не сбылась. Всё равно, хочется поплакать, совсем немножечко. Но он не будет.Шурка не пошёл в первый класс
Первого сентября Шурка не пошёл в школу. Положил голову на подоконник, тихонько вздыхал про себя. Эх, когда врач разрешит пойти в школу?! Помниться, тётенька в круглых очках и белом халате долго качала головой, хмурилась и шушукалась с матушкой в задней избе. Подошла к кровати, ласковым голосом огорошила, что нужно много спать и есть. А когда выздоровеет, можно думать об учёбе. Наверное, не скоро. До сих пор кружилась голова, перед глазами прыгали стол, зеркало, печь. И парное молоко пить не хотелось, надоел куриный бульон. На печи сопели дед и Татьянка, Маруся крутилась перед зеркалом: – Слыхала от Нюры, в школе двойки ставят. Её мать лупила за двойки… – Ну и что. Нюрка глупая, вот двойки домой приносит, – Шурка вытер глаза кулачком. – Мишке сивому нравится учиться. А я что, хуже него?! Хотел добавить, что Мишка даже тетрадки с пятёрками показывал, но промолчал. Скрипнула входная дверь. В избу вошла учительница Александра Васильевна, протёрла запотевшие очки: – Здравствуйте! Взрослый кто есть? – Есть! – нехотя Шурка оглянулся, почувствовал, как похолодело в животе, сердце бешено забилось, – дед на печи. Учительница присела на краешек сундука. Маруся с Татьянкой окружили гостью: Татьянка протянула голубую ленточку, Маруся боязливо дотронулась до кожаной сумки и тотчас отпрянула. – Саша, принесла букварь. Выздоравливай, – учительница заплела косичку Татьянке, погладила Марусю по голове: – Красавицы… Маруся открыла букварь: – Шурка! Какие причудливые буквы-закорючки, цветные картинки! Глянь… девочка с куклой… цветочек… птичка на веточке… – Умею читать. Не нужен букварь, – Шурка шмыгнул носом. Он хотел учиться в школе, а не разглядывать картинки! Учительница сняла очки: – Почитай сестричкам… Шурка жалобно икнул, толкнул локтём Марусю, что-то ей шепнул на ушко. Та хихикнула, одобрительно кивнула и убежала в сени. Вскоре протянула учительнице деревянный самолётик: – подарок. – Школе, – мальчик пробормотал: – Можно?! – Конечно! Надо же, самолётик, как настоящий! – Александра Васильевна вертела в руках деревянный самолётик с красными звездами на крыльях и сломанным хвостом. – А не жалко? – Не, – видя, как самолётик улетел в сумку, Шурик украдкой вздохнул. Уставился в окно. Дождевые капли стучали об оконное стекло и тонкими ручейками стекали вниз. – Не жалко. Невольно закусил губу. Дед ещё смастерит. Прислушался. Учительница рассказывала сестрёнкам о диковинных птичках и букашках. Девочки слушали, широко раскрыв глаза. Шурка вспомнил, как летом находил в траве божью коровку, подсаживал на пальчик и пел ей песенку. Алая букашка ползала по ладони, щекотала пальчики, а потом улетела к деткам. – Ой, боюсь! Страшно, – Татьянка жалобно захныкала, уткнулась в плечо учительницы, схватив её за руку. – Сулка, глянь! Чего испугалась малышка? Приблизился к ним, мельком заглянул в букварь. Невольно фыркнул: – Ой! Это же щенок… маленький. Не бойся. Собачка добрая, не кусается. – Саша! Посмотри, собачка, – учительница улыбнулась: – Подойди. Наконец, заметили его! Промешкавшись, кинулся к сестрёнкам, обнял их. Эх, рисованных щенков испугались… девчонки. Помнится, весной Марусю укусил соседский Шарик. Сколько слёз было! Татьянка подбежала к сестрёнке, обняла её и заревела громче. Когда учительница ушла, дед подмигнул: – Шурка, слышь! Почитай чаго! А мы послухаем! Шурка плюхнулся на скрипучий сундук, накрылся отцовским тулупом, читал сказки по слогам. Притихшие сестрёнки и дед слушали, по несколько раз просили прочитать «Репку». Даже придумали сказку «Картоха». Из подпола вытащили ведро картошки, рассыпали по полу, собрали в корзину и высыпали в сундук. Вскоре зарядили холодные дожди. Пронизывающий ветер выл в печную трубу, трепал деревья и срывал последнюю листву. Дед и сестрёнки не спускались с печи. Стало совсем грустно.Как Шурка убежал из дома
Авдотья готовила ужин. В печи томилась огромная сковорода со щукой и овощами. Маруся с Татьянкой накрывали на стол, Шурка им помогал. Из сеней послышалось негромкое мяуканье. – Мамочка, глянь-ка! Кошечка! – взвизгнула Татьянка, захлопав в ладоши. Приоткрыла входную дверь: – Кис-кис-кис… В избу юркнул рыжий кот. Прижав ушки, спрятался у порога за веником. Спустя какое-то время, обошёл всех домочадцев, сидящих за столом, остановился возле Авдотьи. – Ой, – взвизгнула Маруся, спрыгнув с табурета. – Видала этого пушистика возле двора бабы Груни… вроде. На завалинке дрых. – Рыбку почуял, – Шурик покосился на кота, тот принюхивался к запаху из печи, свернувшись калачиком под столом. Дед Яков крякнул: – Ишь! Видать коту понраву щука. Витал запах тушёной рыбки, щука почти готова. Кота угостили щучьей головой и хвостом. Мурлыкая и хрустя, тот грыз косточки. Потом снова свернулся калачиком и заснул. – Пусть живёт, – Татьянка погладила спящего кота по шерстке. – Рызык… хороший. Кот остался. Облюбовал сундук возле печи. По утрам крутился возле Авдотьи в надежде, что та накормит его, за Татьянкой и Марусей бегал по избе. Шурке было не до кота. Дед Яков заметил, что внук украдкой вытирал слёзы на крыльце. Присел рядом. Обнял. Подбежала Маруся, виновато потупившись, положила на колени тетрадный листок: – От Ляли. Забыла… прости. У Маруси много забот. Нужно кур накормить, избу прибрать, за Татьянкой смотреть. Шурка развернул бумагу, прочитал: «ШУРКА, ВЫЗДОРАВЛИВАЙ!» Вытер слёзы. Все его покинули: Гришка в больнице, Сёмка пропадал где-то, Мишка редко забегал. Эх, Ляля уехала, самая красивая и умная девочка на свете! Октябрь. С утра хлестал противный дождь. Авдотья вернулась с дойки, Маруся и Татьянка ревели на крыльце: – Сулка пропал! – Как пропал? – Авдотья рухнула на крыльцо, передёрнулась и обняла заплаканных дочерей: – Куда убёг? Ведь голова кружилась. Еле-еле ногами передвигал. – Нет Сулки, – пробормотала Татьянка, слабо всхлипывая и причитая: – деда в сколу посол. Мозет, туда побег Сулка. Авдотья обежала двор. Закрывая дверь в сарай, поскользнулась и свалилась в грязь. Разрыдалась от бессилия. Охая и ахая, поднялась на ноги, скомандовала дочкам: «Ступайте в избу» и выскочила со двора. Расспрашивала встречных сельчан: «Шурку не встречал?!» Никто его не видел. Подбежал бледный Мишка, пожимая плечами, заикался: – Не знаю, не видал… тёть Авдоть.
– Может, рыбу удит? – сетовали соседские бабы, покачивая головами: – Хотя, непогода… улова нет… – Удочки в сарае висят. Зябко у реки. Да и хворает. Сынок, Шурка, – взвыла Авдотья, бессильно заламывая руки. Махнув рукой, побежала к школе. Возле крыльца плакал дед Яков. Смеркалось. Возле двора гудела встревоженная толпа. Хмурые мужики удерживали на поводках собак, встревоженные бабы истошно вопили. Авдотья рухнула рыдала на завалинку: «Сынок… Шурка… Шурка» . Ко двору подъехала скрипучая телега. Притормозив, кашляя и хромая, извозчик Михей приблизился к растерянному народу. Стянул кепку и покланялся сельчанам: – Всем здоровьица. Никого не потеряли? – Шурку… какой хороший мальчонка, – перешёптывались хмурые сельчане. Поспешно расступились, увидев знакомую курточку в руках подошедшего. – А-а-а! – Авдотья взвыла. – Что с сыночком?! Сказывай! – Да лёгочная тока, – Михей переминался с ноги на ногу. Кашлянул в кулак, беспокойно оглядел растерянную толпу. – Еду, значится, утречком. Ещё солнце не встало. Еду медленно, груженый флягами, картохой. Слышу, в телеге кто-то попискивает… Остановился. Глянул, а это Шурка. Замёрз, бедняга. Весь синий-синий. Ну, завернул в фуфайку, и давай гнать в районную больницу. Дохторица оставила мальчонку. Наказала тобе, Авдотьюшка, завтра утром приехать. Ах, не забудь одежонку потеплее. Народ расходился по дворам. Бабы спешили на дойку коров; мужики шагали, молча радуясь тому, что не придётся прочёсывать окрестности. На завалинке сдавленно всхлипывала Авдотья. Михей присел рядом, держа в руках курточку. Из ворот вышел дед Яков, хитро сощурился, потом быстро-быстро заморгал и сглотнул подкативший к горлу ком: – «Михей, здорово! Может, махры отсыпать?» – Экхе, хе-хе, – Михей одобрительно кивнул. – Коли чуток сыпанёшь. Не откажусь, Яшка. В тесных сенях, плотно притворив дверь, старики шушукались. Охали, кряхтели и тяжко вздыхали. Дед Яков отдал Михею мешок табака, всё разузнал о внучке.
Как Шурка лечился в больнице
Ночью Авдотья заколола и ощипала курицу. Беззвучно плача, затопила печь. Падали поленья дров, пустое ведро, крышка чугунка. В печи булькал прозрачный бульон, в избе пахло варёной курицей. Дед ворочался на печи. Вздрогнул, открыл глаза и сердито рявкнул: – Чаго воешь? Виноват, не углядел, – по-старчески кашлянул, выглянув из-за шторки. – Жаль мальчонку. Видал, как тот ревел. Ну, как ты щас, глупая баба. Не греми, девчонок разбудишь. Рассвет. Авдотья повязала платок, на пороге взмолилась: – С девочек не спускай глаз! Из избы не пускай. Шагала по просёлочной дороге, прижав к груди узелок с бульоном и одеждой. Вдали послышался скрип телеги. Это был Михей. Поднял воротник старой куртки, присвистнув: – Авдотьюшка! Эко баба, волков не боится. Тёмно ащо. Садись, подвезу. Михей без умолку болтал, поглядывая на молчаливую Авдотью. Заехав в больничный двор, протянул кулёк: – Накось, мальцу гостинец… конфетки кругленькие, детишки любят. – Благодарствую! Михеюшка! – Авдотья спрыгнула с телеги, торопливо скрылась за больничной дверью. Со слезами вбежала в палату: – Сынок… сынок… жив… Шептала молитвы, гладила бледного Шурку. Растерянно озираясь, разрыдалась в голос. – Мам. Не ругай… – Шурка глухо кашлял и шмыгал носом. – Тута тёти добрые, уколы не больнучие. Одному плохо, скучно. А где Тихон и Гришка? – Ох, сынок! Вот и навестил дружку, – Авдотья поправила подушку, покачав головой. – Не волнуйся… Тихона увезла дочка. Поправляется. А Гришка в больнице напротив. Но туда нельзя. Понял?! – Ага, понял, – Шурка виновато отвёл глаза: – Не побегу к Гришке. Честное слово… не побегу. Бульон Шурка пил маленькими глоточками, зажав нос, недовольно морщился и сопел. Потом отвернулся к обшарпанной стенке и уснул. Во сне вздрагивал, что-то пробормотал. Прошло две недели. Как-то вечером, медсестра с ямочками на щеках подозвала Шурку к окну. Кто-то им махал из больницы напротив. Шурка удивился: – Кто это? – А кого хотел навестить, – на лице медсестры весело запрыгали ямочки. – Друга не узнал… исхудал… бедняга. Растерянный Шурка догадался, что это друг Гришка. Радостно подпрыгнув, заботал кулаками по стеклу: – Эй! Э-э-й! Э-э-й! – Что ты, что ты! Дружок тебя не слышит, но видит. Ну, как ты. Помаши ему, – рассмеялась медсестра, погладив мальчика по пшеничным волосам. – Вот и увидал своего Гришку. Так его кличут? – Точно, Гришкой, – мальчик хлопал в ладоши: – Спасибо, тётенька. Гришка меня увидал, увидал! По вечерам в палатах становилось светло, как днём. Под потолками включались волшебные лампочки, повсюду загадочно повторяли слово «свет». Шурка сообразил, что можно махать другу и он увидит его. Оба строили озорные рожицы, передразнивали друг друга, заливаясь со смеху. Конец осени. Шурку выписали из больницы. Отец нес его на руках. Сыпал редкий снежок, лёгкий морозец щипал щёки, холодное солнце слепило глаза. В больничном окне Гришка вытирал слёзы и махал на прощание. – Папка, Гришку жалко, – Шурка махал двумя руками. – Давай заберём его домой. Спроси врача, может, пустит. – Ничаго… не волнуйся! Скоро выпишут твого дружка. А как же, забежал к нему, передал гостинцы, – отец озорно свистнул, весело гаркнув: – Гришаня! Выздоравливай! До встречи в Семёновке! Шурка трясся в кабине полуторки. Не мигая, смотрел на щетинистое лицо и мозолистые ручищи отца и думал: «Эх, жалко… редко приезжает. Вырасту высоким и сильным-сильным, как батя. Вон, какие руки огромные». Повсюду бело! Вспаханное поле под снегом, припорошенные берёзовые лесополосы, зелёные ёлочки с пушистыми лапами. Старенький грузовичок подъехал к низенькой избёнке с маленьким палисадником! На оконцах шевельнулись занавесочки в мелкий цветочек, выглянули сестрёнки и тут же пропали. – Сулка! Сулка плиехаль, – в сенях радостно прыгала и хлопала в ладошки Татьянка, молчаливая Маруся сияла рядом с плачущей матерью, дед сидел на сундуке: – С возвращением! – Горемыка ты наш, – отец приподнял сына на печь, потрепал его по пшеничной шевелюре, подмигнув дочкам: – Приглядывайте за братом. – Набегался уже, – в седую бороду усмехнулся дед, заботливо укрывая Шурку одеялом. – Бежать куда? Некуда… и я пригляжу. Визжа, девочки стянули с растерянного брата кроличью шапку и курточку, гладили за бледные щёки: «Шурка! Шурка! Шурка! Пиехал!» Взахлёб поведали о тряпичной кукле, соседской кошке и рыжей соседке Глаше. Переглянувшись, нацепили шерстяные носки. Хорошо дома! Сладко потянулся, втянул носом родные запахи сухих трав и крякнул от удовольствия. Как прежде, по утрам матушка копошилась у печи, в избе пахло гречневыми блинами, пшенной кашей с тыквой и овсяным киселём. Шурка слушал завывание ветра в трубе, много спал.Как Шурка спас сестрёнку
Шурке приснился странный сон. Вытянул из реки огромную рыбину, завернул в лист лопуха, еле-еле дотащил до дома. Откуда-то появился Васька конопатый, отобрал улов. Кулак застыл над головой. Шурка зажмурился… проснулся от своего крика… подскочил. Это был не сон. Рыжий Васька тарабанил по оконному стеклу, строил противные рожицы и как оглашённый орал. Его огромный нос расплющился по стеклу и оттого стал ещё больше, на перекошенном лице прыгали тёмные веснушки. – Уходи! Я не боюсь тебя! – Татьянка подбежала к окну и сердито топнула ножкой. На её пухлом личике гневно сверкнули глаза. – Уходи отсюдова! Уходи! – Испугался козявку! – Васька конопатый оскалился, противно гогоча. – Расплакался! Ха-ха-ха! – По лбу сарахну! Погоди у меня, плохой дядя! Ша выйду! – Татьянка высунула язык, погрозив кулачком, выбежала из избы в шерстяных носочках, не обув галоши. Лязгнула железная щеколда, жалобно скрипнули ворота. Избу сотряс грохот падающего ухвата и чугунка. Напуганная Маруся закричала: – Ой! Шурка! Проснись. Ну, проснись! Сонный мальчик спрыгнул с печи, ринулся спасать сестрёнку. Следом бежала напуганная Маруся. Возле двора Татьянка хлестала веником хулигана, приговаривая: – Вот тебе… хулиган… вот тебе… не боюсь тобе. Шурка обнял плачущую сестрёнку, спасая от Васькиного кулака. Хулиган шарахнул о забор, побагровев от ярости. К ним подлетела Васькина мать, с размаху огрела сына полотенцем: – Не смей! Ирод! В армию отправлю! Неожиданно слегка покачнулась, медленно осела на пожухшую траву, стянув с головы платок, завыла в голос. Полная, с растрёпанными седыми волосами и синяками под глазами. – Ну, мам, – Васька недовольно фыркнул, дрожащей рукой поправил кепку, растерянно озираясь по сторонам. – Из-за маленькой козявки… не хочу в армию! – Ступай в избу, детка, – женщина гладила рыдающую девочку по растрёпанным волосам и целовала. – Не плачь, малышка… вот Ваське задам хорошенько… – Плоучу хулигана, – Татьянка топнула ножкой, разжала кулачки: – Плохой дядя! Кака дядя! Шурка обнял трясущуюся Татьянку: – Тише… тише… не плачь! Веник упал в грязь. Хулиган свирепо сплюнул, чуть слышно ругнулся и поплёлся в сторону своей избы. Подбежал Дед Яков подхватил на руки Татьянку: – Не трожь робёнка! Не трожь… малая ведь! И понёс во двор. Следом вбежали Шурка и Марусей, с грохотом заперли засов. И облегчённо выдохнули. Вечером Татьянка лежала на печи, вздрагивала и сквозь слёзы приговаривала: – Не боюсь Ваську плохого. Шурка гладил рыдающую сестрёнку. Жалко её. Храбрая Татьянка. Хоть и воет. Он бы не смог дать отпор хулигану, побоялся. Ночью прибежала Васькина мать. Авдотья с дедом Яковом вздыхали, слушали и молчали. А та выла в сенях, жаловалась на сына и на свою горькую судьбинушку. До рассвета ворочалась на сундуке, поцеловала спящих детей и ушла в коровник. Васька перестал горланить песни, вскоре уехал куда-то. Село долго гудело, как малышка Татьянка отлупила хулигана. Поговаривали, что нанялся на какое-то рыбацкое судно, плавал по морям.Как Шурка проведал друга Гришку
Сёмка подбежал ко двору, перевёл дыхание, ухватившись руками за изгородь палисадника: – Шурка! Шурка! Слышь! Гришка приехал! И помчался в сторону Гришкиного дома. Какая радость, друг выздоровел! Шурка спешно надел валенки, накинул полушубок, обернулся на окрик деда. Тот достал из комода деревянную птичку: – Погодь, вчарась смастерил. Пускай свистит от скуки. Маруся выглянула из-за печи, стянув с головы белый платочек, протянула пирожки: – Пожуёте… с капустой и мясом. Ещё тёплые. Шурка спешно завернул их в полотенце. Ох, как они чудно пахли! Спрятал свистульку в карман, пирожки запазуху и помчался к другу, на ходу застёгивая полушубок. Возле Гришкиной избы топтался Сёмка: – Подсоби, ворота не отворяются… Шурка поднатужился, поднял железную щеколду, но деревянные ворота не отворились. Возвращаться домой не хотелось, Марусины пирожки и дедов подарок нужно передать. Как назло, Гришка, стоял у окна и размазывал слёзы по бледному лицу: – Погодите! Скоро мамка придёт. Отворит ворота. Шурка плюхнулся на завалинку, отвёл глаза, слабо улыбаясь. Что делать? Гришку жалко так, что самому реветь охота. И силёнок не хватает, чтобы отворить ворота. –Ладно, подождём. Тока чуток – Сёмка взмахнул веточкой, слегка задев друга за рукав, ехидно хихикнув: – Э-ге-гей! Защищайся! – Ах, так?! – Шурка вскочил, подняв с земли веточку длиннее: – Сам защищайся! Вот задам сейчас! Мальчики размахивали веточками как настоящими саблями. Поскользнулись. Свалились в грязный снег. Гришка ползал в грязи и жалобно попискивал. Шурка испуганно вскрикнул: – Сломал?! Дрожащей рукой вытащил дедов подарок, подмигнул. По очереди с Сёмкой дудели в свистульку так, что разболелись щёки. Дрожа от холода, сьели Марусины пирожки. Вздохнув, Шурка спрятал в карман свистульку. Махнул на прощание друзья: – Пошёл домой. Замёрз что-то. Гришка устало зевнул: – Вздремну немножко. Ещё придёте? – Ага, – стуча зубами, чумазый Сёмка промямлил: – Везёт тебе, Гришка, в тепле сидишь. А мы, как сосульки, замёрзли. Морозным утром Шурка спешил к другу, за ним увязались сестрёнки. По заснеженной тропинке семенила Маруся, следом Татьянка. Ворота со скрипом отворились. Вбежав в Гришкину избу, Шурка заорал: – Здорово Гришка, дружище. Из сундука выпрыгнул взъерошенный Сёмка: – А-а-а-а! – Ну-ну! – Шурка пригрозил кулаком, высунул язык. – Что удумал?! Девочки тихонько взвизгнули. Татьянка уткнулась в плечо старшей сестры, та сердито топнула ногой, погрозив пальчиком: – Фу, ты! Сёмка глупый. Испужал, окаянный! Облегчённо выдохнув, положила узелок на лавку. Дрожащими руками поправила старую шаль: – С выздоровлением, Гришка! Ах, дома хорошо?! Но тот молчал, переглядывался с Сёмкой и Шуркой. Потоптавшись у порога, сестрёнки развернулись и выскочили за дверь. – А почто приходили-то? – чихнул Сёмка, пожимая плечами. – Почто пирожки, не понятно. – Как почто?! – стушевался Шурка. Кашлянул, смущённо покраснев. – Гришку повидать… соскучились. Шурка глянул в окно. Сестрёнкинеторопливо брели по сельской улице. Вот и завернули к избе. Можно спокойно играть с друзьями. Расправив руки в стороны, как лётчики носились по избе. Сёмка прыгал с печи, Шурка с Гришкой прыгали со старого сундука, отчаянно жужжали. Потирая ушибленный лоб, лёжа на полу, Гришка пробормотал: – В больнице почему-то меня кликали Григорием. Во! Не знал, что я – Григорий! – А меня кликали Александром, – отвёл глаза Шурка. Не привык к такому обращению. – Когда вырасту, так меня будут звать-величать. Сёмка удивлённо присвистнул, почесал затылок: – А меня как? Всегда был Сёмкой. Мамка с папкой так кличут… да все в селе. – Как? – Шурка с Гришкой растерянно переглянулись. – Не знаем. Нужно спросить у взрослых. Гришка рванул во двор, не хотел сидеть в избе. Через неделю носился по селу. Шурка забежал к другу. А на воротах висел огромный замок. Не застав друга несколько раз, решил, что тот выздоровел.Как дед служил в армии
Шурка скатился с горы. Ушанка слетела. Оглянулся. Ага, в сугробе валяется. Нацепил и помчался домой. Эх, маманя заругает! Вона солнце висит над рекой! Пора, пора! На крыльце вытряхнул снег из валенок. Хорошо зимой, кругом бело! Снег, снег, снег! Жалко деда, тот кряхтел с утра до ночи, редко слезал с печи. Жаловался, что кости мёрзнут. – Деда, а ты пробегись по селу. Враз согреешься, – Шурка шмыгнул простуженным носом, прихлёбывая горячий чай: – Эко, так лежать, захвораешь. Точно! Дед недовольно махнул рукой, но ближе к обеду взял палочку и побрёл по селу. Иней поблёскивал на бороде, щёки зарумянились, глаза повеселели; опёршись на палку, неспешно болтал с сельчанами. Вернулся в избу раскрасневшимся лицом. – Эко, полтинник скинул, – дед Яков подмигнул внуку. Выдохнув, пригладил бороду и крякнул: – Давно энто было. Помнится, в армию собирали меня, тоже зима была и снега много… все избы занесло, тока трубы торчали. Мать выла, а мне хоть бы хны. Даже немного обрадовался, что мир увижу, себя покажу – Деда! А почто мать выла? – Шурка вытаращил глазёнки, непонимающе пожал плечиками. Нахмурившись, добавил: – как собака во дворе или как волк в лесу?! – Ревела, значится, как все бабы ревут. Так, надолго уходил служить. Соображаешь?! – дед скинул залатанные валенки, полез на печь. Ворочался долго, устраиваясь на пологе. – Не надеялась, что вернусь в Семёновку. Вона, сосед Ванька ушёл служить, да не вернулся. Следом запрыгнул и Шурка. Завернулся в старый тулупчик, чихнул и притих, уставившись на деда. Тот ухмыльнулся в седую бороду: – Вот слушай. В ту пору я был сильным молодцем, ростом в три аршина да сажень в плечах. Помню, чистил недалече от села дорогу для барских саней. Прибежал младшой братишка, бледный. Ну, побёг. Во дворе матушка и бабка убиваются, батя в трясущихся руках бумагу с печатью доржит. А грамоту никто не знает… Что написано, не знають. Вот таки дела! Незачем мужику грамота, да и книжонок не было. Прискакал волостной дядька, кинул во двор бумагу, приказал старшего сына, то бишь меня, через два дня в армию приготовить. Снарядить и в волость отправить. Ну, думаю, солдатом, так солдатом. Что ж, судьбинушка такая. Всё одно, что тянуть плуг в поле, что в армии служить… хоть мир погляжу. Шурка, так и вышло! – Да?! – удивлённо икнул внук. – Деда, а царя видал, ну хоть одним глазком? Какой он был, царь-батюшка? – А как же, видал. Росточком не вышел. Думал, что у царя над головой звезда светится, оказался таким же мужиком, как все. Только голову высоко держал. И сыночка яго видал, мальчонка как все мальчонки… даже жалко стало. Ему бы бегать босым, парное молоко пить, коров пасти. И щёки враз бы разрумянились. Ну, да ладно, про армию буду сказывать. Мой батька пошёл к барину, тот жил за рекой, в каменном доме с высоченным крыльцом. Поклонились мы, значится, и сказывает батя, что Яшку в армию нужно снарядить. А барин не хотел лошадь давать, у бати тоже не было. Была избёнка низенькая, да хлев с курами. Мать с сестренками у барыни служила, а мы, мужики – в поле пахали, сёстры за барчатами ходили, а младший братишка для барского стола в реке раков ловил. Дал барин беззубую лошадёнку. Ну да ладно, когда служил при конюшнях, разных кляч повидал. Служил долго. Ушёл в армию при царе-батюшке, в Семёновку вернулся в смутное время. Ох, даже в плену побывал. Энто было ашо в первую Мировую, внучок. – Да ты что?! – Шурка пробормотал:– Как же, ты, деда, живёхонький домой вернулся? – Худой да вшивый, на поезде и подводах ехал, пехом шагал. Далёко шагал, домой хотелось… – кашлянул дед Яков. – Обменяли пленных германцев на русских солдатушек. Хо, вот что скажу, поверишь ли: запах каравая, картохи в мундире, лугового разнотравья во сне ощущал. Вот так, Шурка. Лучше нашей Семёновки места на всей земле не сыщешь. Энто точно знаю, дорогой мой. Шурка обнял деда, вскоре уснул. Во сне вскрикивал, бормотал что-то бессвязное. На бравом коне дед проскакал мимо. Мальчик окрикнул его, попытался догнать, да плюхнулся в траву. Обидно, больно. Разрыдался. Подбежала Маруся, что-то бормотала и вскрикивала. Утирала ему слёзы.Как Шурка хотел играть в хоккей
В избе тихо. Пахло кислыми щами и свежеиспечённым хлебом. Шурка проснулся, увидел встревоженное лицо матери: ореховые глаза, хмурые брови, морщина на переносице. – Кричал, сынок! Видно, худое приснилось, – шероховатой рукой погладила Шурку по ржаным волосам: – воды бы принести…. тока полведра тащи! Не вздумай ведро поднимать. Шурка накинул полушубок, влез в валенки и выскочил из избы. Посреди улицы галдела шумная гурьба старших мальчишек. Пробегая мимо, услышал, что залили какой-то каток. "Интересно, а что энто, – призадумался мальчик, вытаскивая из колодца вёдро с водой. – Нужно бежать за мальчиками». Из двора выскочила встревоженная мать. – Что ты, что ты! Шурка, я сама, – бежала Авдотья, истошно крича и размахивая шалью. – Сейчас же поставь! Слышишь?! Конечно! Тяжело вытащить из колодца полное ведро воды! Он смекалистый! Зачерпнул полведра… так легче. Ах, хочется помочь матери, та на ферме уработалась! – Мамка, большие мальчишки побегли на каток! Я за ними! – Шурка убежал. На школьном дворе школьники носились с удивительными палками в руках, к валенкам привязаны странные железки. – В футбол гоняют? А почто мяча нет? – Шурка подошёл к худенькой девочке с конопушками, кроличьем полушубке и старой шалью на голове. – Эх, как быстро носятся! А ты почто стоишь? – Это хоккей. Жаль, девчонок не берут, – прыгала та, похлопывая посиневшими ладошками. – Глянь! Мальчишки гоняют шайбу. На полозьях, в руках клюшки. – Ага. Вот бы так играть, – буркнул Шурка, уставился на блестящие полозья, скользящие по льду. Когда маленькая шайба залетала в ворота, игроки радостно заорали, размахивая клюшками. Он тоже кричал, пока не растянулся на льду. Девочка с конопушками помогла ему подняться на ноги, отряхнула снег с полушубка. К ним подскочил худощавый игрок в пушистой шапке-ушанке: – Считать умеешь, малец? – Конечно! – Шурка потирал, ушибленные коленки и морщился от боли. Он же мужик! А мужикам реветь не положено. – Я тоже могу считать, помогу, – защебетала девочка с забавными конопушками. – Что нужно считать?! – Нужен судья. Когда чья-то команда забьёт шайбу, запомнить и считать, – пояснил игрок, кашлянув, добавил со смехом: – Не перепутать, кто забил. Понятно?! А то во! И погрозил кулаком, а для пущего устрашения покрутил перед носом Шурки и незнакомки с конопушками. – Угу! – в один голос ответили Шурка и девочка. Переглянулись, не понимая, кто такой судья и что он делает. Поморщились, одновременно переглянувшись. "Ну, судьёй так судьёй" – вздохнул Шурка, соображая, что волшебные полозья и закругленную палку ему не дадут. К сожалению, игроки не забили ни одной шайбы. "Так интересно, – думал Шурка, – в футболе забивали голы, а в хоккее – шайбы. Где бы раздобыть полозья». Может, попросить деда, чтобы вырезал из дерева. Но деревянные полозья блестеть не будут. Тем более, скользить на льду. Эх, что же делать? Решил узнать у Гришки. Но друг ничего не слышал про хоккей, зато его старший брат Мишка поведал, что полозья выдают в школе на уроках физкультуры. «Вот так, хитрая игра, хоккей! Ладно, только бы не сломались эти волшебные штуковины,– думал Шурка, слушая друга Гришку. – За год вырасту, ещё больше стану… на печку забираюсь без приступков, на гвоздь шапку запросто вешаю. Вырасту, обязательно вырасту. И в хоккей буду гонять, в футбол». Вечером чистил во дворе снег. Мечтал о том, что построит огромную гору. Все мальчишки и девчонки сбегутся. Вот веселье будет! Но пока мало снега выпало. Вздохнул в надежде, что после Рождества снега навалит по самую крышу. "Вот бы свалился только на горку, – Шурка махал лопатой. – Почто падает на поленницу и крышу сараев?!»Как Шурка смотрел театр
Дома Шурку ждал подарок – вязаные носочки. Прижал к щеке и почувствовал тепло мягкой шерсти. Спешно надел, запрыгал по крашеному полу перед хохочущими сестрёнками и дедом. – Рад? – мать, устало улыбнувшись, спрятала в старый сундук спицы и малюсенький моток овечьей пряжи. – Рад! В полоску, с широкой резинкой! О таких носках мечтал! – смеялся Шурка, целуя мать в бледное лицо. – Благодарствую! Маманя, дров натаскал, а то завтра печи топить нечем. Спозаранку хлеба будешь печь! Грохнула входная дверь. В избу влетел запыхавшийся Гришка, поправив меховую, заорал: – Шурка! Айда быстрее! Там, там такое… Шурка торопливо оделся. Выбежал за ворота. Друга уже не видать… скрылся за поворотом. Встревоженные сельчане торопились в сторону школы. Возле школьного крыльца толпилась шумная толпа, незнакомые люди шустро бегали из машины в школу и обратно. Народ изумлялся появлению больших жуков, мышей. Огромную гусеницу, похожую на дождевого червяка, тащило несколько человек. Вскоре на крыльцо выбежала молоденькая учительница. Кутаясь в шаль, объявила, что вечером будет спектакль ростовых кукол. Шурка не мог понять, как эти куклы будут говорить, бегать и летать. Может быть, они волшебные?! Гришка подбежал, тихо прошептал: – Короче. Будет сказка. Да вот беда, забыл. Не то Дашечка, не то Глашечка. – Дюймовочка, – Шурка едва улыбнулся, надевая рукавицы. Запрыгал на месте, чтобы согреться. – Маленькая девочка с дюйм. Понял?! – Точно! Откель узнал? – Гришка присвистнул. – Не брешешь?! – Не брешу… в библиотеке книжку брал, сказку «Дюймовочка», – Шурка сердито нахмурился, отвернулся от друга. – Учись читать, Гришаня… Гришка читать не умел и не хотел учиться. Шурка бегал в библиотеку часто, уже прочитал много книжек. Больше всего ему запомнилась книга о Робинзоне Крузо. Мужественный дяденька, жил на далёком острове и не пропал. А сказку про Дюймовочку в прошлом году прочитал. Эта сказка девчонкам должна понравиться, а мальчишкам не очень. – Приехал кукольный театр ростовых кукол. Все куклы такие большие-большие! Где это видано! – Шурка торопливо достал из шифоньера рубашку и брюки. Быстро надел, воскликнул: – Мамка, это как мультики в клубе? – Не знаю, увидишь и расскажешь, – растерялась та, – Сынок, я тоже не видала больших кукол. Где их видать?! – Айда со мной! Марусю и Татьянку тоже возьмём, – мальчик обнял матушку за плечу: – Наряжайтесь быстрее! – Что ты, что ты! – Авдотья смущённо опустила голову. – Если с каждым пойдут мамка, папка, всем места не хватит. По спектаклям некогда ходить, да и дети младшие дома, мал, мала меньше. – Ладно. И то, правда, – Шурка насупился, приглаживая волосы: – Но я всё-всё расскажу! Как куклы бегать и болтать будут. Спектакль показывали отдельно младшим и старшим детям. Шурка попал в группу с малышами. Эх, обидно, но ничего не поделаешь. Заиграла весёлая музыка и на сцене появился цветочный горшок, вскоре противно заквакали большеглазые жабы. Некоторые девчонки заревели и убежали, увидев их. "Фу ты, пусть на печи сидят" – фыркнули недовольные зрители. Шурка смотрел внимательно. Вскоре отгадал почти все кукольные секреты. Оказывается, каждую куклу кто-то водил, дёргал за руки и ноги, за них открывал рот! Над всеми куклами блестели тонкие верёвки, похожие на лески удочек. Так интересно. В конце спектакля она выплыла на сцену, под громкие аплодисменты и визги зрителей. "Куклы как на пугала с огорода, – думал мальчик, – нужно смастерить такую гусеницу». Вечером носился по избе, ловко прыгал по лавкам, изображая противного жабенка, слепого крота, малюсенькую Дюймовочку. С печи дед Яков слушал и кряхтел. Маруся и Татьянка, заливались от смеха, хлопали в ладоши и радостно визжали: – Ой-ой-ой! Шурка! – Придумал эту сказку дядька по имени Андерсен Ганс. Сказка называется «Дюймовочка». Жалко её, сиротка, – горестно вздохнул Шурка, почесав затылок. – Почто так? – Маруся вытерла слёзы уголком платка и обняла Татьянку. – А кто такая Дюймовочка! – Одна хорошая девочка. Её украли, из окошка вытянули злые жабы, – нахмурился Шурка. – И заступиться за неё некому, нет ни отца, ни матери. Сестрёнки дружно заголосили: – Ой-ой-ой, мамочка! Дюймовочку жалко! Давай возьмём домой, будет сестрёнкой! Тотчас подскочила Авдотья. Обняла плачущих дочек, укоризненно глянула на Шурку. Виновато потупив взгляд, мальчик полез на печь. Шумно вздыхал и ворочался, перед глазами стояли Дюймовочка и Ляля. У обеих девочек длинные волосы и огромные глаза. Дюймовочка – добрая и храбрая девочка, спасла ласточку. Ляля тоже хорошая, к тому же, красивая. Чем-то они похожи, две удивительные девочки!Снежный бой
Шурка торопился. Бежал по тропинке в сторону реки, где Семёновские и Зареченские мальчишки построили снежные крепости и сейчас должны бороться. Выбежал за село. Вот старый мост через реку, поодаль пушистая ёлка… под её колючими лапами замаскирован склад снежков. Шурка остолбенел. Почему сломаны крепости? Старшие мальчишки таскали брёвна и солому, заливали их водой; несколько дней застывали постройки, потом засыпали снегом. Нужна сила, чтобы сломать крепкие сооружения… и наглости. Среди руин крепости носились зареченские мальчишки: – Кто сломал? Шурка рыдал. Вытер рукавом полушубка заплаканные глаза, пытался успокоиться, но тщетно. Скрипя зубами, яростно сжал кулаки, размазал по лицу слёзы. Всхлипнул. Сзади его кто-то окрикнул, глухо рассмеялся и скрылся за поворотом Кто это? Куда убежал? Наверное, этот незнакомец разрушил снежные крепости. Неожиданно огромный пёс грозно зарычал, бросился на Шурку, сбил с ног. Спиной чувствовал грозное фырканье и дыхание, острые когти впились в спину. Зажмурился. Ледяной снег обжигал лицо, пробрался за воротник. Слышался злобный смех зареченских мальчишек. Где же семёновские? Шурка боязливо поднял голову и увидел, как за огородами, спешат друзья. Впереди бежал Сёмка и орал: – Мужики! Наших бьют! Зареченские и семёновские мальчишки сбежались на середину реки, не слушая друг друга, орали: – Сломали! Вы сломали! Верзила в рыжем полушубке сжал кулачищи: – Бей всех! На середину реки сошлись зареченские и семёновские, скрипя зубами и гневно сверкая глазами. И началась кулачная потасовка. В разные стороны полетели шапки-ушанки, рукавицы, тулупы, валенки. Сбросив одежду, маленькие бойцы бросились друг на друга, отчаянно вопили: – Ура! Охрипший Шурка барахтался в снегу, пытаясь освободиться от когтистых лап. Пёс погавкал-погавкал, тряхнул лохматой головой и куда-то пропал. Шурка отряхнул снег, оглядываясь по сторонам, подполз к снежному складу: «Ага, не тронут». У семёновских мальчишек закончились снежки. Закрывшись руками, некоторые спасались бегством. Другие отчаянно продолжали бороться. Шурка догадался, что нужно защищать друзей. Руки посинели, пальцы закоченели, и снежки не долетали до зареченских. Зато его заметили! К нему подползли Гришка и Мишкой, помогли отбить семёновских мальчишек. В суматохе бойцы носились от одного берега к другому. Выдохлись. Кто-то искал наспех сброшенную одежду, кто-то тащился в сторону своего села и навзрыд ревел. Обессиленный Шурка плюхнулся на поваленное дерево, обувая валенки. Семёновские мальчишки вытирали слёзы: – Эй! Зареченские, слышите! Так не честно! Почто сломали крепость? Те огрызались, потирая раны: – Не-а! Мы прибёгли, глядь! Всё поломано! Вон тот малец видал! Отстреливался который… Рыжий здоровяк указал пальцем в сторону Шурки. Отряхивая ушанку, тот подпрыгнул. Свалился в сугроб. Никто не рассмеялся. К нему подковыляли старшие семёновские мальчишки, по-деловому пожимали исцарапанную руку: – Молодчина, Шурка! Спас! Вместо снежного боя получился кулачная драка. Сельский народ возмущался, осуждая драку семёновских и зареченских мальчишек. У Шурки болела рука, горел подбитый глаз. На душе противно и гадко. – Такой огромный синяк, не скоро рассосётся, – возмущалась Авдотья, прикладывая снег к лицу сына и смазывая гусиным жиром цыпки на руках. – Помниться, тоже дрался, – подмигнул отец, штопая рваный тулуп и валенки сына: – Помню, с Ванькой рыжим подрался. Оба в грязи, вопим на всё село, а не уступаем. А подрались из-за тарзанки на речке. После драки нас в бане заперли и заставили стираться. Сначала дулись, потом помирились. Так дружим, по сей день. – Эх, всяко было, – дед Яков кашлянул, лукаво подмигнул ошарашенному внуку. – Кур гоняли по селу, яблони трясли. – Кто победил? – Маруся старательно начищала чугун. – Говорят, что крепости поломали… жалко, столько старались, строили. Тяжело. – Проигравших нет, победивших тоже, – Шурка вздохнул, глухо кашлянув. Нужно на печи вечером погреться. Как любит дед Яков. Снежный бой не удался. Кто сломал крепости, так и не выяснили. Но для Шурки был великий день, а как же, про него узнали не только в Семёновке, но и в Заречке.Сказка о Рукодельнице и Ленивице
Авдотья вязала теплую шаль, прислонившись спиной к печи. Возле сидели Маруся с Татьянкой, играли с котёнком. Шурка с дедом плели корзины. – Мамуль, хотим сказку! – Татьянка взяла в руки моток пряжи. – Расскажи. Расскажи. – Слушайте про Рукодельницу и Ленивицу, – прошептала Авдотья. Сняла передник, стянула с головы платок и тяжело вздохнула. – Жила-была одна Рукодельница. Всё в её руках ладилось: по дому убирала, шила-вязала. В соседнем селе жила Ленивица: до обеда спала, потом у окна сидела, на улицу глядела. Прослышала Ленивица о Рукодельнице: «Почему у Рукодельницы всё получается, и народ её хвалит, а надо мной смеётся» – злилась Ленивица. Пришла к Рукодельнице в дом, а та вязала ажурную шаль. – Что делаешь? – Ленивица дивилась, как в её руках ловко прыгали длинные спицы. – Вяжу шаль, – спокойно ответила Рукодельница. Ленивица догадалась, что у Рукодельницы спицы волшебные, сами вяжут, их только надо в руках держать! – Дай водички испить, – попросила Ленивица. А сама схватила «волшебные» спицы с недовязанной шалью и побежала домой. Прибежала, уселась возле окна. Так ничего не получилось, только путала и сердилась. А потом и вовсе распустила. Рассердилась, спутанную пряжу бросила на пол и принялась семечки щелкать. «Эх, наверное, волшебные слова надо знать, чтобы спицы вязали» – решила Ленивица. Народ над ней потешался, а Ленивица ещё больше злилась. Рукодельница прибежала, увидела, что «навязала» Ленивица, ахнула. Стала распутывать пряжу и сматывать в клубок. – Забирай спицы, плохие они! Думала, что волшебные, сами вяжут. А к ним слова нужно знать, чтобы вязали, – недовольно буркнула Ленивица и выплюнула семечку. – Обычные спицы, никаких слов не надо говорить, – ответила расстроенная Рукодельница, – не спицы вяжут, а руки. Хочешь, научу тебя вязать. – Ещё чего! Мне, что, делать нечего! Всё брошу и буду вязать! – рассмеялась Ленивица. Рукодельница забрала спицы, моток пряжи и ушла домой. А Ленивица по сей день возле окна скучает. Вот и сказке конец. Маруся с Татьянкой переглянулись: – Мамуль, а мамуль… научи вязать, что-то скучно слушать сказки. Вдруг станем как Ленивица. Шурке понравилась Рукодельница, а Ленивица – воровка! Но сказка о мальчике с пальчик нравилась больше. Какой храбрый, спас братьев. Хоть и ростом с мизинчик! Ох, не просто это, в страшном лесу оказаться… да ещё ночью.Как в селе встречали Масленицу
С крыши сбегали озорные капельки, задорно стуча о чёрные брёвна сарая: «Весна пришла! Весна пришла». – Перезимовали, – дед Яков вдохнул теплый воздух: – Авдотьюшка, слышь! Авдотья, весна, какая звонкая! – Пора-пора, завтра Масленица, – сноха скрылась в избе. Некогда ей болтать, по дому много хлопот. – Масленица завтра, что же я старый? – спохватился дед Яков, неторопливо обошёл двор. Нужно к Масленице готовиться. Ах, какие гуляния он устраивал! С катанием на лошадях, сжиганием чучела Масленицы, поеданием блинов. Отыскал в сарае палку и крестовину; одел на неё проеденное молью пальто; вместо головы водрузил огромную тыкву, обвязал полинялым платком. Вот и Масленица готова: – Красавица! Авдотья хлопотала возле печи. С вечера приготовила начинки к блинам; детки любили лакомиться блинами с вареньем и мёдом, дед – с мясом и грибами, а сама – с творогом. Утром пекла блины в русской печи: во всю сковороду, или с чайное блюдце, тонкие и лёгкие. Готовила блинчатые пироги с рыбой, мясом, с припёком. Блины с припёком пекла так: разогретую сковороду намазала маслом, посыпала зелень, рубленые яйца, затем наливала тесто и пекла как обыкновенные блины. Шурка выскочил на улицу. Увидал Михея. Тот катал народ в ряженых санях с шутками-прибаутками, строго-настрого напоминая, чтобы вечером шли Масленицу сжигать. Перезвон колокольчиков разносился по Семёновке, со всех сторон слышался громкий смех, масленичные частушки под гармошку! Весело! Авдотья собрала тарелки с блинами, глянула в окно, бабы накрывали столы вдоль улицы. Пыхтели дымящиеся самовары; тарелки с блинами стояли во главе столов, удивляли солёные огурчики, помидоры, грибочки и прочие соления! Мужики тащили брёвна для костра, мальчишки возле мужиков вертелись. Дед Яков неторопливо обошёл место для костра, посередине водрузил ту самую Масленицу, которую накануне смастерил. Уже смеркалось. Сельчане водили хоровод вокруг Масленицы, распевая: Ты прощай, прощай Масленица. Ты прощай, прощай широкая. Ты не в середу пришла и не в пятницу, Ты пришла в воскресенье, всю неделюшку веселье… Удалой Колька играл на старенькой гармошке. На селе он – единственный музыкант! Но не только игрой на гармошке он славился. Николай – мастеровой мужик, лучше всех крыл крышу, клал стены. Чучело Масленицы ярко вспыхнуло после команды Деда Якова. Взвизгнули Маруся и Татьянка, мать схватила их на руки и утащила в избу. Удивленный Шурка воскликнул: – Прощай Масленица, Прощай зима! Пока Масленица догорала, притихший народ таращился на исчезающий дым. Дым поднимался столбом вверх, что сулило хороший урожай! Потом все обнимались, целовались, просили друг у друга прощение. Народное гулянье было в самом разгаре! Мужики и бабы прыгали через костёр. Шурка прыгал через «детский» костёр, с важными лицами Гришка и Мишка таскали брёвна, Сёмка-скоморох смешил сельчан, а те уплетали блины, запивая травяным чаем. Возле Кольки-гармониста бабы горланили весёлые частушки. Дед Яков одиноко стоял возле покосившегося забора, смотрел на галдевший народ, пару раз кашлянул, по привычке махнул рукой и отправился в избу. За ним поспешил Шурка.Весточка от Васьки конопатого
Весна. Грязь разъела снег и размыла дороги. В избу вбежала Васькина мать, растрепанная и в калошах на босу ногу. Бухнулась на лавку у порога, истошно завопив: – Вот беда! Не грамотная баба! – закрыла передником заплаканное лицо, теребя в руках измятый конверт. Повернулась к растерянному Шурке, – прочти милок, что написал мой Васенька. Уж боюсь, не захворал ли. Шурка напрягся, выронил деревянную ложку. Сможет ли прочесть письмо?! Протяжно выдохнул, открыл конверт. Увидел корявый почерк и почувствовал, как предательски забурчал живот, потемнело в глазах. Читал по слогам, запинаясь от волнения. Васька писал, что жил в далёком городе Ленинграде, работал на огромном заводе, даже ремонтировал крейсер Аврору. Мечтал учиться в мореходке, плавать по морям. В конце письма передавал привет малявке Танюше, что вразумила его. – Где же она, красавица? – Васькина матушка всхлипнула, ища глазами малышку. – Маленькая Татьянка? Что-то нет её. – Я тута, – та жалобно прогнусавила под столом: – Жалко Васеньку! Тотчас бабы заголосили: – Эх, Васенька… эх, Васенька… Далёко уехал! На чужой сторонке… Один-одинёшенек! К ним подбежали Маруся с Татьянкой. Пухлыми ручонками вцепились в материнский подол, подхватив завывание матери и соседки. А Шурке хотелось прыгать от радости. А что плакать-то?! Васька обижал семёновскую малышню, тряс яблони в садах, ночами горланил песни. Вот обрадуются Мишка с Гришкой! Эх, сбегать бы к ним, поделиться хорошей новостью, да у порога ревушки расселись, не прошмыгнешь. Ладно, Татьянка маленькая, а Маруся почто вопит… сама часто жаловалась на забияку. Дед негромко кашлянул, ободряюще подмигнул и поманил на печь. Искоса поглядывая на воющих, шепнул: – Эге-ге! Бабы вопят завсегда, когда радуются и когда горюют. Запомни, мужики не ревут. Понял?! – Угу, – мальчик зевнул в кулак. – Деда. Понял. Как не понять. Дед торопливо задёрнул занавеску, недовольно фыркнул, отвернулся к стене: – Пока тама вопят, чуток вздремну. Тоже поспи. И захрапел. Шурка же беспокойно ворочался. Вот бы махнуть в Ленинград, глянуть на легендарный крейсер Аврору. А как ехать, мать оставить? Тоже будет реветь. Проревшись, Васькина мать вытерла слёзы и, как ни в чём не бывало, ушла. Авдотья загремела возле печи, сестрёнки защебетали на сундуке, Шурка что-то сердито поворчал и убежал на улицу. С этого дня сельская ребятня заиграла в моряков. Вперемешку с грязным снегом в лужах плавали самодельные кораблики из щепочек и веточек. Шурка свалился в лужу; мокрый вернулся домой, шумно сопел и пыхтел. Жалко кораблик, накрыло грязной водой. Нужно найти его. Ладно, позже. Как назло, над ним гоготали все, громче всех заливался Сёмка. – Что такое? – Авдотья удивлённо приподняла брови. – Упал?
Шурка скинул мокрую куртку, повесил у печи. Валенки и рукавицы мокреющие. Мальчишки галдели во дворе. На крыльцо вышел дед Яков, протянул мешок деревянных корабликов. Те разбирали деревянные кораблики, толкались локтями: – Ух, дедушка! Как настоящие! – Детвора! Разбирай, – чихнул дед, лукаво прищурившись, добавил со смехом. – Ашо настрогаю. А про него, Шурку, никто не вспомнил. Почему такая несправедливость? Дед забыл про него, любимого внука. Хотелось выть, но нельзя реветь. Засмеют. – А ты чаго кислый? – дед, лукаво подмигнув вытащил из-за пазухи лодочку. – Глянь, тобе припас. По нраву? Шурка вдохнул запах дерева: – Ага… завтра пойду играться. Шурка радовался дедову подарку. К лодочке нужно приделать верёвочку, чтобы легко вытаскивать из грязных луж. Помниться, недавно прибежав из клуба, восхищался подвигами Чапаева. И разрыдался. Хотя, дед тоже горевал о трагической судьбе героя, к утру смастерил деревянную сабельку, как настоящую! – Как у Чапая, – Шурка скакал во дворе, размахивая сабелькой. Примчались Мишка с Гришкой, таращились на счастливого друга, Маруся с Татьянкой испуганно визжали: – Ой-ой-ой! – Детям играться надобно, – щурился дед Яков, вырезая очередную сабельку. С гордым блеском в глазах Шурка смотрел на деда, а тот тряс седой бородой, забавно причмокивал бесцветными губами: – Помниться, когда был мальцом… Ну, таким, как ты, внучок…
Последние комментарии
3 часов 12 минут назад
3 часов 29 минут назад
3 часов 50 минут назад
6 часов 31 минут назад
13 часов 55 минут назад
19 часов 39 минут назад