Михаил [Леколь] (fb2) читать постранично

Леколь Михаил

С тех пор, как я съехала, моя комната в родительской квартире превратилась в склад всяких вещей. Полу-нужных вещей: вроде не выбросить, а вроде не пользуется никто. Впрочем, есть в этом и моя заслуга, ведь в той самой комнате, где прошло моё детство, лежат сентиментально бесценные артефакты, вроде того красивого камня, который я, маленькая, нашла на улице и не хотела расставаться с ним.

Впрочем, как я уже давно задумывала, да и мама наседала на уши, нужно было убрать этот хлам, да убрать с умом. Так что шкафы и полки были выпотрошены, а на полу лежали большие пакеты, вроде тех, что дают, когда покупаешь обувь. В одни пакеты я складывала хорошие вещи, которые можно раздать родственникам (это те, что получше), или в чарити-шоп, или хоспис. В другие пакеты, следовательно, то, что уже честно пора выкинуть.

Работы было невпроворот. Ну, как говорится, глаза боятся, а руки делают.

В разборе старых вещей встречаются препятствия не только физические, но и моральные. В какой пакет мне положить Михаила? Мишка, Мышка, Михаил. Это игрушечный медвежонок, у которого нет глаза, а нижнюю лапу я ему сшила сама. Он мне достался бесплатно, но был бесценен.

Как-то во время перекуса в школьной столовой приём пищи нарушила возня за дальним столом. Там сидели самые старшие классы, следовательно, это было далеко от меня, так что я не видела, что там за шум. Было только понятно, что старшие мальчишки с чего-то хохочут и перебрасывают между собой в воздухе какой-то тёмный предмет. Итогом этой игры стал разбитый стакан и вывернутая на пол каша. Женщина с раздачи накричала на старшеклассников, и они с гоготом выкатились из столовой. Предмет, служивший им мячом, полетел в сторону мусорного ведра.

Не знаю, почему меня так сильно привлёк этот предмет и эта громкая игра. Но я посидела за столом подольше, ожидая, что мои одноклассники разойдутся и, пока никто не видит, пошла к мусорному ведру. Игрушка не долетела до него, а лежала на полу вместе со смятыми упаковками от сока и булочкой со следами зубов.

Плюшевый мишка, наверное, отобранный у чьего-нибудь младшего брата или у сестры ради забавы, теперь лежал здесь и готовился встретить вечность на свалке. В процессе игры ему вырвали глаз, запачкали чем-то липким коричневую шерсть и выдрали нижнюю лапу. На месте лапы торчали нитки и кусочки наполнителя.

– Бедный, – прошептала я, подбирая мишку на руки.

Я быстро спрятала Мишку, Михаила, Мишу на дно рюкзака. Не хватало ещё, чтобы одноклассники решили, что я что-то подбираю с мусорки! Проблем потом не оберёшься. Дома я притащила к себе в комнату таз для стирки и вымыла Мишу. Он подсох на батарее; затем я нашла пуговицу и пришила Мише вместо глаза. С лапой было сложнее, потому что шить я не очень умела. Я соорудила какое-то подобие лапы из обрезка простыни и напихала туда ваты из аптечки. Впрочем, на тот момент, я была своей работой довольна. В завершение я расчесала Мишу и посадила на свою кровать.

Удивительно, как места, где ты был маленьким, особенно родительская квартира, возвращают тебя в состояние ребёнка. Вот он, Миша у меня в руках – такой маленький! И пуговица болтается, и на лапе неумелые швы разошлись. А шёрстка ещё вполне мягкая.

Нет, этого я не выкину. И никому не отдам.

Мне часто снились кошмары. Многим детям снятся кошмары, наверное, но я свой очень хорошо помню.

В школе многие классы оформлены специально для проведения одного предмета. В кабинете биологии, например, были шкафы со стеклянными дверцами, за которыми хранились удивительные вещи, которые невероятно привлекали детей: гербарии, бабочки и жучки на иголочках, бюст какого-то учёного, и, что немаловажно, скелет крысы. Самый настоящий скелет, с косточками на металлических подпорках, приделанных к деревянной подставке. Такие беленькие и тоненькие, чистые косточки. Я не боюсь отдельно крыс и отдельно костей; но почему-то, когда эти две вещи объединились в одном явлении, мне стало не по себе. Я старалась не оборачиваться, сидя в классе, и покидать урок как можно скорее, чтобы даже случайно не словить взгляд скелета. Но он всё равно лез мне в глаза.

Но самое плохое начиналось ночью.

Я просыпалась от странных звуков за окном. «Ш-ш-кряб – ш-ш-кряб», – как будто граблями проводили по стене. Квартира наша на девятом этаже, так что кто-то лез наверх, царапая когтями стену дома. «Ш-ш-кряб – ш-ш-кряб…»

В какой-то момент звуки становятся громче и громче; я уже совсем-совсем не спала, но только лежала, внимательно прислушиваясь. Звуки замирали, и раздавалось тонкое постукивание, от которого звенела оконная рама. Это оно проверяло прочность стекла. Затем, игнорируя плотность оконной рамы и стёкол, существо медленно просачивалось в комнату, лишь легонько колыхая шторы.

Каждая секунда тянулась вечность в этом бессонном сне. Из-под ткани штор выплывал скелет крысы, только больше раз в двадцать, и в его больших пустых костяных глазницах горели бледно-голубые огоньки. Каждая косточка скелета выглядела острой,