Единственный пассажир [Павел Ха] (fb2) читать онлайн

Павел Ха Единственный пассажир

Он стоял перед белой «Газелью» и смотрел на выцветшую, знакомую до боли надпись: «СТОИМОСТЬ ПРОЕЗДА – 8 РУБ».

И чуть ниже:

«ОПЛАТА ПРИ ВХОДЕ».

– Обязательно, – пробормотал он, ухватился за ручку и рванул на себя. Тяжелая дверь с противным жестяным скрежетом отъехала в сторону, обнажив полутемное нутро пассажирского салона.

В салоне было пусто. Все кресла застыли в ожидании пассажиров, которых, судя по запыленности сидений, не видели давно. Согнувшись, он проскользнул внутрь и уселся спиной к водительскому месту.

– Оплачиваем проезд! – прозвучало из кабины. Он пошарил в кармане, достал горсть монет и, не глядя, бросил в привычную пластмассовую чашку.

– А двери кто закрывать будет? Пушкин?

Он не ответил и даже не пошевелился. Эту фразу он слышал уже сотню раз.

«Газель» заворчала, тронулась, но тут же притормозила. Дверь по инерции проехала вперед и захлопнулась. Водительские хитрости – каждый раз одно и то же…

– Куда едем? – поинтересовался за спиной все тот же бесцветный голос.

– «Полины Осипенко», – буркнул он и закашлялся.

В кабине деликатно выждали, а затем повторили с той же интонацией:

– Куда едем?

– На Кудыкину гору! – рявкнул он.

За спиной незамедлительно откликнулись:

– Не понял! Остановка с таким названием ни в одном маршруте не значится!

– «Полины Осипенко»! – громко и четко произнес он и раздраженно добавил. – Мог бы уже запомнить…

Урчал мотор. Микроавтобус стоял, не трогаясь.

«Ну, давай, – устало подумал он, – спрашивай про время, про погоду…»

И словно откликнувшись на его мысли, невидимый водитель сказал:

– Время…

Будто и не спрашивал вовсе, а размышлял про себя.

– Полдень, – ответил он. – Середина июля.

– Погода?

– Солнечно, – сказал он. – Легкая облачность.

Подумал и зачем-то добавил:

– Без осадков.

Хрустнула коробка передач, маршрутка качнулась и поехала.

Он порылся в кармане, достал сигареты.

– Курить можно? – и, не дожидаясь ответа, щелкнул зажигалкой. Закурил, бросив косой взгляд на пожелтевшие листки бумаги, приклеенные к стеклу. На одном из них значилось:

«КУРЕНИЕ В ПАССАЖИРСКОМ САЛОНЕ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»

На другом:

«НЕ СОРИТЬ!»

Он горько усмехнулся и стряхнул пепел на пол.

– Музыку? – предложили из кабины.

– Нет.

Движение начиналось от цирка. Оно всегда почему-то начиналось именно отсюда. Вывернулся в окне знакомый цирковой купол, ярко засветились на афише крупные буквы:

«ГАСТРОЛИ МОСКОВСК…»

Остальное скрывали деревья.

За окнами проплывали – одна за другой – Воронежские улицы. Везде царила привычная суматоха. Сновали автомобили, сигналили, мигали поворотными огнями. Мелькали огромные рекламные плакаты, вывески, витрины магазинов блестели на солнце. И люди, много людей, деловито вышагивали по тротуарам. Мальчишки на велосипедах носились вдоль домов. Неспешно брели старики. Красивые девушки в коротких волнующих юбочках весело смеялись над чем-то и по-птичьи взмахивали руками.

И все это уносилось назад, будто в прошлое, в далекие невозвратные дни.

Он курил молча, одну за другой, жадно затягиваясь, швырял на пол окурки. Слезы текли по лицу, он вытирал их дрожащей ладонью – они мешали видеть – и смотрел, смотрел… Он не стеснялся этих слез, потому что всегда плакал в маршрутном такси, но никто и никогда этих слез не видел.

Над Воронежем раскинулось великолепное голубое небо, по которому медленным стадом брели белоснежные кудрявые облака. Деревья стояли во всей своей изумрудной пышности, и легкий ветер шевелил их резную листву.

Маршрутка выехала на проспект Революции. Ослепительно сверкнула застекленная громадина кинотеатра «Пролетарий». Он посмотрел на плакаты с названиями картин и убедился, что фильмы все те же. Промелькнули здание ТЮЗа и одиноко сидящая на тротуаре серебряная собака с позолоченным ухом, ГУМ, почтамт, Дом офицеров. От дома к дому через проспект протянулась знакомая рекламная растяжка, которая кричала красным:

«ВИКЛАН» – ОКЕАН ЭНЕРГИИ!»

Слева за окном медленно поплыл Петровский сквер с позеленевшим памятником императору Петру. Под Петром бушевал митинг.

– Что-то новенькое, – пробормотал он.

Император опирался рукой на якорь и бесстрастно взирал на происходящее. Собравшаяся в сквере разношерстная толпа гудела, размахивала плакатами и развернутыми транспарантами. На одном из них он успел прочесть:

«АПОКАЛИПСИС ГРЯДЕТ!»

Он вспыхнул, зло и грязно выругался, а затем произнес:

– Ну и шуточки у вас, в таксопарке.

В кабине молчали.

Такси свернуло направо и помчалось вниз по склону к Чернавскому мосту. И когда внизу призывно заблестела вода, он не выдержал и закричал:

– Стой!

Маршрутка послушно приняла вправо и остановилась у самой ограды.

– Остановка в неположенном месте, – недовольно произнес голос из кабины. – Конечная?

Он не ответил. Приложив ладонь к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце, он смотрел туда, где за окнами сверкающей рябью волновалось Воронежское море – водохранилище.

Если бы он только мог, если бы мог… Что ему стоило сейчас рвануть на себя ручку двери, выскочить наружу, одним прыжком перемахнуть чугунные перила – краткий миг полета, от которого перехватывает дыхание – с шумным плеском погрузиться в мутную зеленоватую глубину, ощутить прохладу настоящей воды, вынырнуть, отплевываясь, поплыть в тяжелой намокшей одежде, выйти на берег, осторожно ступая по бетонным плитам, гладким от скользких водорослей, лечь на теплую, нагретую за день землю, смотреть, как высоко в небе проплывают облака, угадывать в них знакомые очертания, как в далеком детстве, и чувствовать себя бесконечно счастливым. Если бы он только мог…

Но он не мог.

Урчал мотор. Мимо проносились автомобили. Навстречу по пешеходной дорожке брел старый рыбак с удочкой на плече.

– Конечная? – повторили за спиной.

Щелкнула зажигалка. Он нервно затянулся, выпустил дым изо рта и резко ответил:

– Нет! «Полины Осипенко».

Маршрутка плавно тронулась и, быстро перестроившись, влилась в общий поток.

Они миновали мост, выехали на дамбу. Отсюда он хорошо видел весь правый берег. Воронеж словно наползал на водохранилище покосившимися старыми домиками и высокими многоэтажными особняками, усеявшими крутые обрывистые склоны. Купола церквей золотились на солнце, ярко горели кресты над темными кронами деревьев. Серебряно светился шар обсерватории на крыше дворца детско-юношеского творчества.

Проплывали щиты с обнаженными красавицами, но отсюда нельзя было разглядеть, что они рекламируют. Впрочем, содержание плакатов он знал наизусть:

«ВИКЛАН» – ЭНЕРГЕТИКА БУДУЩЕГО УЖЕ СЕГОДНЯ!

ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ УСТАНОВКА «ВИКЛАН» – ГРАВИТАЦИЯ УСПЕХА!

«ВИКЛАН»! ЭФФЕКТИВНЕЙ АТОМА! ЭКОЛОГИЧНЕЙ ВЕТРА! БЕЗОПАСНЕЙ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА! ДЕШЕВЛЕ ВОДЫ!

Мелькнул странный ободранный щит, которого он раньше здесь не видел. На сохранившейся части виднелось:

«…ИС ГРЯДЕТ!»

– Да ну вас! – сказал он вслух. – Раньше надо было. Теперь чего уж…

Ему вдруг стало невыносимо тоскливо. Яркий солнечный день показался фальшивым – будто темная медь тускло блеснула под ободранной позолотой. Тогда он сказал, словно про себя:

– Погода меняется! Дождь, затяжной…

И тотчас на стекла упали первые капли. Неизвестно откуда появилась серая пелена, затянула небо. Загудел ветер, погнал по тротуарам легкий мусор.

Хлынул дождь.

За спиной зажужжали дворники стеклоочистителя, по крыше «Газели» забарабанили тяжелые капли. Все сразу изменилось. Город сделался серым и неуютным. Прохожие, спрятавшись под пестрыми разноцветными зонтиками, неловко перепрыгивали через лужи. В салоне стало прохладнее.

– Так, пожалуй, лучше, – пробормотал он. – Хотя бы так. Хотя бы…

Они вывернули на Ленинский проспект, забрызгав водой неловко подвернувшегося пешехода, и помчались по прямой. Машин вокруг заметно поубавилось. Стало меньше и людей.

Он скользнул равнодушным взглядом по мертвой бронетехнике, застывшей у военно-исторического музея, по высоким многоэтажкам, по синим куполам Воронежской семинарии, по мокрым павильонам мини-рынка. Утраченная было связь с реальностью возвращалась. Все эти виды больше его не трогали.

Маршрутка замедлила ход и плавно затормозила у остановки. Микроавтобус замер. Лишь тихо ворчал двигатель.

Он увидел, как от остановки к «Газели» метнулись люди. Они толпились за окном, тянули руки к двери, но почему-то не могли ее открыть.

– Остановка «Полины Осипенко»! – объявили за спиной. – Конечная?

– Конечная, – подтвердил он и добавил:

– Выход!

– Спасибо за поездку! До свидания!

Окна погасли. Исчез Воронеж, исчезли толпящиеся снаружи люди, пропала остановка «Полины Осипенко» – все залила ровная чернота самой непроглядной ночи. В салоне воцарился полумрак. Лишь слабо дрожал тусклый желтый свет маленькой лампочки у выхода.

Он повернулся к водителю. В кабине, конечно же, никого не было. Один лишь черный динамик на приборной панели.

Он выгреб из чашки и ссыпал в карман никому здесь не нужные и давно уже бесполезные монеты – наивный антураж прошедшего времени. Когда-то в маршрутном такси платили при входе. Эта горсточка монет хоть ненадолго помогала поверить, что вся эта поездка происходит на самом деле.

Наверное, он замешкался более чем обычно, потому что в салоне мигнули одновременно все окна, вернее – встроенные в окна мониторы. Вспыхнула и засветилась призывная надпись:

«АТТРАКЦИОН ПАМЯТИ – ПОЕЗДКА ПО ВОРОНЕЖСКИМ УЛИЦАМ».

А динамик в кабине всхлипнул и спросил:

– Новый маршрут?

Если до этого он испытывал к «Газели» что-то вроде благодарности, то теперь почувствовал глухое раздражение.

– Отмена! – резко и зло сказал он. Потянулся, рванул дверь, вышел наружу.

Огромный подземный зал с уходящим во мрак покатым сводом слабо освещался редкими электрическими фонарями. Не из экономии – энергии теперь, хоть отбавляй – просто яркое освещение здесь было ни к чему. Посреди этой пустоты одиноко белела старенькая «Газель», микроавтобус из прошлого, когда-то реально возивший пассажиров по улицам Воронежа, а нынче переоборудованный в банальный аттракцион. Программисты из виртуального таксопарка создали потрясающе правдоподобную иллюзию поездки по городу. В действительности «Газель» всего лишь медленно описывала круги по залу, но на мониторах пассажир видел проносящиеся мимо дома, людей – все так же, как когда-то в прошлой, теперь уже недосягаемой для всех жизни.

Он закурил и побрел к лифту. Странно, думал он, аттракцион был задуман как средство психологической разгрузки, а вышло все в точности наоборот. Некоторые даже с ума сходили, иные спешили свести счеты с жизнью, те, кто посильнее, больше сюда не возвращались. А вот для него виртуальное такси стало чем-то вроде наркотика, он приходил в этот зал регулярно и без поездок по несуществующему Воронежу жизни себе уже не представлял.

Все это было неправильно. Он отлично понимал, что нельзя жить, цепляясь за прошлое, что будущее строить можно только в настоящем, каким бы ужасным оно ни было. Понимал, но ничего с собой поделать не мог – невозвратно прошедшее не отпускало. Порой он давал себе слово: отрезать в памяти, забыть, никогда не возвращаться в это такси, но проходило время, ностальгия вспыхивала с новой силой, и он, проклиная все на свете, ругая последними словами собственное слабоволие, вновь брел в этот зал и отдавался во власть последней сохранившейся в этой жизни иллюзии.

Он вошел в кабину лифта, набрал код нулевого уровня. Зажужжал невидимый механизм, кабина, медленно набирая скорость, поехала наверх. Он всегда после этих поездок поднимался на поверхность – может, для контраста ощущений, но, скорее всего, ему просто нравилось бередить собственные раны.

В лифте было грязно и неуютно, пахло сыростью и ржавчиной. Это был один из первых лифтов, уходящих в глубину, под землю, построенный наспех, без удобств, но достаточно надежно. Раньше у лифта хватало работы, но в последние годы почти никто не пользовался им – люди оставили этот район. Впрочем, иногда техник спускался в пустой зал для обслуживания машины и обновления программного обеспечения – тем немногим, кто еще находил в себе силы погрузиться в прошлое и вернуться в настоящее.

«Энергетика будущего», – вспомнил он. – «Гравитация успеха! Океан энергии!» Плакаты не лгали даже в виртуальности аттракциона, как они не лгали и тогда, в реальности уже минувшей действительности. Цивилизация всегда нуждалась в дешевой и изобильной энергии. Запасы угля, нефти и газа подходили к концу, атомная энергетика была слишком опасной. И вот тогда, в начале XXI века ничем не выдающийся ученый из Нижнего Новгорода Виктор Ланчуков изобрел установку, открывающую перед человечеством невиданные доселе возможности.

Ланчуков работал над теорией гравитационного поля и неожиданно для себя открыл способ воздействия на гравитацию. Он мечтал создать антигравитационный двигатель для полетов – тот, о котором всегда грезили писатели-фантасты, а в результате получил прибор, который при минимальных затратах давал невиданное количество полностью контролируемой энергии. По сути, Ланчуков изобрел вечный двигатель с невероятно высоким КПД.

После целого ряда успешных испытаний изобретатель запустил свое детище в поток и очень быстро стал одним из самых богатых людей планеты. Установка, которую он назвал «Виклан» – от сокращенного «Виктор Ланчуков» – помещалась в обычном автобусе, работала в любой точке планеты, нуждалась во внешнем питании только при запуске, и вырабатывала достаточно энергии, чтобы обеспечить потребности города с населением в 50 тысяч человек. Очень скоро появились мини-установки размером с книгу, питающие отдельные дома и квартиры. При этом установки были долговечны, дешевы в производстве и недороги в продаже. Появление «Виклана» означало прекращение использования традиционных источников энергии и конец всей энергетической промышленности. Казалось, человечество, наконец, обрело долгожданную эру счастья, изобилия и всеобщей сытости, но…

Первый тревожный звонок прозвучал, когда американский физик Уильям Климан опубликовал статью, в которой предупреждал о возможных последствиях вмешательства в гравитационное поле Земли. Впрочем, и сам Климан не представлял, насколько разрушительными эти последствия могут быть. Вторыми были китайские ученые, предположившие, что подобная откачка энергии может привести к образованию так называемых энергетических пустот, поведение которых невозможно предсказать. Потом была группа российских физиков, развившая идею китайских коллег и разработавшая теорию о недопустимости использования установок типа «Виклан». Появились общественные организации, требовавшие запрета «Виклана», но все эти редкие голоса трезвомыслящих ученых и немногочисленные митинги протеста, состоявшиеся в разных городах земного шара, потонули во всеобщей эйфории, охватившей человечество…

Лифт дрогнул и остановился. Открылась дверь. Он прошел по темному коридору, где под ногами хрустели осколки стекла и позвякивали железки, вышел наружу.

Когда-то здесь был большой город Воронеж, а теперь бескрайний пустырь бесформенных развалин с огромной лужей зловонной грязи – бывшим водохранилищем. Из мертвой искореженной земли торчали проржавевшие балки, и над всем этим раскинулось мерцающее ядовито-зеленое небо без облаков. Земля изменилась, изменилась навсегда. Оставшееся в живых население планеты ушло под землю, создав целую сеть подземных коммуникаций. Но самое удивительное – человечество так и не отказалось от «Виклана». Ученые доказали, что использование новых энергетических установок запустило своеобразную цепную реакцию, необратимую по своей сути, и не зависящую от дальнейшей эксплуатации изобретения Виктора Ланчукова – самого богатого и знаменитого физика планеты, покончившего с собой в безымянной подземной лаборатории на глубине 360 метров.

Он стоял, чувствуя, как тяжелый, малопригодный для дыхания воздух обжигает легкие, вытирал дрожащей ладонью слезы и смотрел, смотрел… Через несколько минут ему нужно было вернуться вниз, чтобы остаться в живых, и он знал, что вернется. Пока существовал заброшенный подземный зал с одинокой «Газелью», пока еще дрожала тонкая ниточка, связывающая его с прошлым через правдоподобно лживые картинки мониторов, он будет жить. Не ради будущего, в которое он не верил, и не ради настоящего, которого все равно, что не было, но ради прошедших дней – дней с голубым небом, зелеными деревьями, и такой разной, такой непредсказуемой жизнью, наполненной мечтами и несбыточными надеждами.