Магия абстракций [Илья Рыбалко] (fb2) читать онлайн

Илья Рыбалко Магия абстракций

Магия абстракций

«Зачем я уехала?» – спрашиваю себя третий год подряд и всегда расстраиваюсь, когда в ту же секунду вспоминаю ответ.

В огромной Москве можно затеряться даже с розовым париком на голове. Мне нужно потеряться – может быть, так спутаются извилины под полукруглой костью, которую скрывает розовый парик, и я забуду всё, что произошло на Канонерке. А ещё запутаются те, кто ищет меня со времени побега с острова.

Вопрос «зачем я уехала» возникает обычно в бредовом состоянии, когда под париком начинают ходить мурашки. Задавать его неразумно. Раньше я проходила психотерапию. Там мы отрабатывали навык борьбы-принятия – бороться с деструктивными последствиями прошлого, которые мешают полноценно жить в настоящем, но в то же время принимать факт – плохое действительно было, прошлое не изменить. Это нормальное положение вещей. Однако сейчас былое говно уже не происходит, поэтому больше не нужно давать ему волю исподтишка портить нынешнюю жизнь. Вместо этого нужно позволить играть в голове этой полифонии – борьбе и принятию, – словно «Хорошо темперированному клавиру» Баха. Правда известно, что «Клавир» – одно из самых сложных произведений для исполнения.

То, из-за чего мне пришлось бежать с Канонерского острова, моей родины, воспоминание не такое уж давнее. На самом деле, эта история всё ещё не закончена. Розовый парик на голове тому свидетельство. У меня больше нет возможности ходить на терапию, а если бы была, вместо этого свалила бы куда-нибудь ещё дальше Москвы. Да и внешность в парике у меня довольно привлекательная, поэтому вполне можно оставить всё как есть.

С розовым каре я похожа на персонажа некоего фильма. Какого? Спросила об этом в своём закрытом Инстаграме – на меня подписаны только близкие люди, которым могу доверять. Старый друг с острова оставил комментарий, что выгляжу я как шлюха из рекламы «Азино три топора». Как можно помнить такой древний треш? Я не могу быть шлюхой даже по той причине, что ненавижу колготки в сетку.

В чужом городе я бы окончательно сошла с ума, если бы изредко не выкладывала фотки в инсту – хоть так почувствовать, что живу какую-то жизнь, а не только прячусь. Каждый раз очень тревожно, но продолжаю это делать, ведь сейчас нет рядом ни друга, ни знакомого.

Иду с работы домой. Закатное солнце почти не греет, но жар от асфальта, накопленный за невероятно долгий световой день, поднимается сквозь одежду и выпадает обильными осадками по телу. Лёгкое, но закрытое платье прилипает к спине. Пот между грудей каплями стекает вниз по животу. Чёртово лето в огромном, чужом городе.

Вспоминаю чудесный прохладный октябрь на Канонерке. Я стояла на берегу Финского залива недалеко от ЗСД. Вместо плавящего московского жара под одежду проникал прохладный ветер, сырой осенний воздух гнал свежую бодрость от кончиков пальцев до самого сердца.

Так это и происходит – любое впечатление может запустить серию воспоминаний о Канонерке. Многие скажут, что после строительства ЗСД остров стал отвратительным. Но основная часть местных считает по-другому. На Канонерке много прекрасного, недоступного чужому взгляду. Я очень любила остров. Люблю до сих пор, но вряд ли больше увижу.

Теперь вспоминаю бабушку. Её убили два с половиной года назад. Наверное, поэтому я не могла там оставаться. Кого я обманываю, совсем не поэтому. Осенние каменистые тропы южной части острова – вот настоящая причина.

Я неосознанно ускоряю шаг. При этом потею ещё сильнее, но уже не чувствую липкого платья и капелек, скатившихся до самых бёдер. Длинная прямая улица наконец завершается, я поворачиваю направо, через два дома снова направо, во двор, захожу в подъезд, забегаю в лифт (который, слава богу, ждёт внизу). Номера этажей в лифте сменяются невероятно медленно. Наконец цифра пятнадцать. Мой.

Влетаю в квартиру и падаю лицом в кровать. Меня укрывает желанное расслабление. Ум и тело не шевелятся. По ощущениям проходит минут десять, но когда отхожу от «комы» и беру телефон, оказывается, что прошло около полутора часов. Жуть! Плюхаюсь лицом обратно в покрывало. И тут снова ударяют воспоминания – перед глазами прохладный берег Финского залива, я стою на камнях, пальто расстёгнуто, голое тело под свободным свитером колят иголки проникающего ветра. Вспоминать дальше мозг сопротивляется, но поток прошлого скоро разломает эту баррикаду. Кого я обманываю. К чёрту маскировку. Настало время разблокировать воспоминания и попытаться понять, как жить дальше. Хватит прятаться! Что ж, нужно только начать вспоминать…

Я на каменистом берегу. Ветер чуть не сшибает с ног, так что меня разворачивает к заливу спиной. Берег с обратной стороны порос кустами. Сквозь их голые, но всё же густые ветви, я вижу мерцающий жёлто-оранжевый огонёк. Источник находится где-то в южной стороне острова. Он светит неестественно ярко – время едва перевалило за полдень, а небо наглухо затянутого тучами.

Чем дальше на юг, тем у́же становится земля Канонерки – с одной стороны её плотно прижимает Финский залив, с другой – Морской канал. В самом конце остров сходится в точку – маленький пляж, покрытый валунами, из которых неизменно торчит несколько рыбаков. Возможно, огонь где-то в районе пляжа, но, скорее всего, немного севернее, среди деревьев и кустов. Я хорошо знаю остров, поэтому уже строю мысленный маршрут к источнику света. Но это так, упражнение в топографическом ориентировании. Или нет? Я всерьёз хочу идти три километра, петляя по узким тропам и грязевым колеям, чтобы найти какой-то огонёк? Вдруг это просто костёр очередных шашлычников? Вряд ли – сегодня будний день.

Мерцающий свет гипнотизирует. Он окрашивает серый день тёплыми тонами. Ржавая октябрьская листва загорается янтарём. Даже ветер меняет направление – теперь он дует не с Финского залива, а как будто прямо из огонька. Причём становится жарким. Напоминает тот, что обдувал моё лицо, когда была в Риме шесть лет назад. Наверное, эта призрачная ностальгия побуждает меня пойти к свечению.

Грязевые колеи приходится огибать кругом по высокой траве – её сухие семена усеивают низ пальто. А запах полёгших стеблей, когда топчешь их, радует душу сильнее всего на свете. Ветер от огонька теперь едва уловим кожей, совсем не колышет пальто. При движении его свечение, словно в расхожем кадре из кинематографа, мелькает между ветвями. Странно, ведь оно не сравнится по яркости с солнцем. Чувство приятной ностальгии сменяется тревожным любопытством.

Свойство мистического трепета в том, что тебе не хочется убежать, спрятаться, а наоборот – страх двигает навстречу потенциальной или явной опасности. Это практически сексуальное удовольствие. Возможно, такое телесное ощущение сопровождало святых, когда они проходили через муки, следуя за господом.

Прогулка по южной части Канонерки всегда настраивала меня на высокие рассуждения. Хотелось мыслить абстракциями или думать о собственной жизни в масштабном ключе. Даже когда была ребёнком.

За мной некому было смотреть, кроме бабушки, потому что родители зарабатывали много денег на руководящих должностях. Иногда она отпускала меня гулять на целый день. Тогда остров был другим. Даже в частично заброшенных на сегодняшний день хрущёвках жизнь шла суетным распорядком. Позднее, когда началось строительство ЗСД, родители купили квартиру южнее, в более новом доме. Он полон жизни и по сей день.

А когда мне было десять, мы всё ещё жили в тесной хрущёвке. Одна из всех детей острова я могла уходить в места на юге – было немыслимо, чтобы кого-то из сверстников отпускали так далеко. Пару раз добиралась до самого конца – каменистого бережка с рыбаками. Никто никогда не обидел меня в пути – рыбаки и редкие туристы как будто не обращали внимания. Бабушка была уверена, что остров не причинит мне вреда. Видимо, потому что знакома с ним целых семьдесят лет.

Продолжаю путь к загадочному огоньку. Позади осталась колея, идущая по краю поля. Ступаю на пешую тропу – вокруг появляется всё больше зелёных кустов, а в промежутках между ними виден Финский залив. Так красиво! Затем перед глазами встаёт перегруженная деталями картина. Раньше я не видела ничего подобного.

Ух ты! Офигеть… Сколько же там вдалеке птиц! Сколько травы! Какое небо, залив, горизонт!

Так я стою уже минут пять. Потом достаю плёночную камеру. Это так сложно – удержать в карточке 10х15 все составляющие единого прекрасного. Не могу решиться нажать кнопку спуска. Дыхание перехватывает, колени дрожат, но я нажимаю. Интересно, получилось ли хоть что-нибудь? Не криво ли? На всякий случай делаю фото ещё и на телефон.

Искусственный щелчок затвора как бы ставит точку на пейзаже. Теперь можно идти дальше. Эта интермедия заставила меня совсем забыть об огоньке. Где он? Всматриваюсь в нагромождение кустов и деревьев, но не вижу ни малейшего жёлто-оранжевого свечения, хотя ещё недавно оно пробивалось через все преграды, словно закатное солнце. Исчезновение огонька вызывает во мне даже больше любопытства, чем его появление. Однако могу почти со стопроцентной точностью сказать, откуда он светил.

Ухожу на юго-восток острова прочь от заросшего высокой травой берега и жёлто-зелёных кустов. Вскоре встречаю каменистый подъём. Помню его хорошо, хоть не была тут лет восемь. Я перестала ходить в эту часть Канонерки в тринадцать лет. С возрастом пропало чувство приключения от путешествия вглубь запретной для других детей природы. Вместо этого я стала пить пиво во дворах, ходить в гости, а иногда уезжать с острова на целый день. Сейчас, для жителей моего и соседних домов, Канонерка – просто один из спальных районов Петербурга. Например, их раздражает, что вечером сложно поставить машину во дворе и другие мещанские штуки. Но раньше отношение к острову было особенным, как будто он – отдельное государство, непричастное к Петербургу.

Сверху тропа стала раза в три уже – с неудобством на ней могут разойтись два человека. Скорее всего, буду встречать на пути рыбаков. Сформировалась я миниатюрной, но девочкой обходить их всё равно было проще. Какая же причудливая тропа. Будто я Арвен, мерной поступью покидающая Средиземье вместе с остальными эльфами. Изящный образ рушится, когда я начинаю спотыкаться о камни. Лучше вернуться к реальности, пока не разбила башку.

Когда концентрируюсь на том, что впереди, сразу же достаю камеру. Уклон тропы совместно с нависающими ветвями образовали будто бы вход в пещеру. А в пещерах, как известно, спят драконы. Повернула фотоаппарат и сделала вертикальный снимок.

Вдруг в глубине «пещеры», словно отозвавшись на вспышку, замелькал оранжевый огонёк. Теперь я точно его не упущу. Рвусь вперёд, камера на шнурке то и дело подскакивает и больно стукает по грудной клетке. Снимать с шеи некогда, поэтому придерживаю её правой рукой. Это немного разбалансирует тело, что опасно на каменистой тропе. Свет снова гаснет. Я торможу и пытаюсь отдышаться, опираюсь руками на колени. Шнурок с фотоаппаратом болтается перед лицом.

Чёртово пятно! Это точно мангал бухих шашлычников, который они не могут нормально разжечь – постоянно затухает. Ничего, момент всё равно значимый – я прохожу по детским местам, где не была восемь лет. Такие цвета! Кажется, в октябре я здесь не гуляла, потому что не помню ничего подобного. Дыхание понемногу восстанавливается, продолжаю путь по тропе. Выхожу на открытое пространство с редкими высокими деревьями.

Ой! Это же.. Та самая поляна! Моё волшебное место! В основном только ради того, чтобы оказаться здесь, когда-то я проделывала путь на юг. Меня будто целиком заполняла шипучая газировка, пузырьки поднимались до макушки, а затем уносили в небо из серо-голубой сахарной ваты.

Что же теперь? Чувствую некий подъём духа, на лице ширится улыбка. Я несусь по поляне, но на самом деле это она несётся мне в глаза светом и красками. С закружившейся, опустевшей от впечатлений головой, продолжаю путь по тропинке.

Неожиданно замечаю вещь, словно чуждую этому месту – обрубок дерева с внушительной дырой у верхушки, которая захватила в себя кусочек горизонта. Резко останавливаюсь, не решаясь приблизиться.

Вдруг из-за горизонта, сосредоточенного в этой дыре, за одну секунду выскакивает жёлто-оранжевое солнце (во второй половине дня! с юго-запада!). От сильнейшего шока отнимаются ноги и я падаю без сознания рядом с дырявым обрубком, а голова ударяется обо что-то твёрдое за спиной.

На этом воспоминании я обнаруживаю себя на кровати, мокрую от пота, в съехавшем на лицо розовом парике. Я закидываю руки за голову и ощупываю затылок. Трясущиеся пальцы путешествуют по рельефу выпуклых шрамов на абсолютно голом черепе.

Швыряю парик через всю комнату. Тело сотрясается от рыданий. Я – отвратительная уродка! За что?!

Сползаю с кровати, еле поднимаюсь на ноги, бреду в коридор, чтобы посмотреть в зеркало. Зарёванное, ещё и взмокшее от пота лицо. Сузившиеся красные глаза. Достаю маленькое зеркальце из комода, чтобы в отражении отражения увидеть затылок. Торчащие белые шрамы, словно черви под кожей, живут на моей голове. После потери сознания на той поляне я очнулась уже с ними. Оказалось, при падении я ударилась о дерево, поэтому сначала думала, что поцарапалась о его рваную кору. Но вскоре стало очевидно – шрамы появились изнутри, ведь кожа повреждена не была.

Так, нужно отдышаться. Тоже мне новость – лысина со шрамами. Я так уже почти 3 года живу. Последние пять месяцев скрываю её под розовым париком. До этого были рыжий, каштановый, блонд. Цветной выбрала скорее от безысходности. В остальном внешность менять не собираюсь – хочу всегда оставаться женственной. Надо принять душ. Хорошо, что завтра выходной.

Смываю с себя слои пота и слёз. Мыльные ладони с лица соскальзывают на лысину. Нащупываю ещё один шрам – на левом виске. Его природа, в отличие от остальных, мне известна. Вот чёрт, снова думаю о прошлом. Сразу приходит слабость. Нужно скорее лечь – стоять нет сил.

Очень осторожно вылезаю из ванны. Вытереться получается не до конца. С мокрой спиной и ногами, скрючившись от усталости, бреду к кровати. Снова падаю лицом в покрывало, но быстро подставляю локти. Шерстяное – голой на нём лежать неприятно. Скидываю на пол. Стоп, нужно надеть парик. Всегда ненавидела лысые головы, а теперь у самой такая. Ещё и изуродованная. Невыносимо находиться в таком виде даже наедине с собой. Где он? Ага, две розовые пряди свисают со шкафа. Далеко же я его закинула. С моим ростом придётся подставлять стул.

Болезненный двухчасовой сон делает только хуже – открываю глаза в ещё более разбитом состоянии. На этой «благодатной» почве воспоминания снова накатывают. Любопытно, когда уже погано, думать о прошлом не так тяжело. Психотерапевт говорила, что люди в депрессии легче переживают трагические события, ведь они уже готовы к худшему. Жаль, что в те времена депрессии у меня не было…

Я прихожу в сознание на прохладной земле с трещащей головой. Затылок горит и пульсирует. Нос забит. Тело промёрзло насквозь, однако продолжаю лежать – не могу оторвать взгляд от неба. Оно усыпано яркими звёздами. От этого впечатления теряю ощущение времени и пространства. Но холод берёт своё. Пытаюсь поднять туловище и затылок взрывается – будто пронзается длинными иглами. Мысли начинают проворачиваться, словно громоздкий ржавый механизм. Где я? Что произошло? Тру затылок и под волосами нащупываю маленькую выпуклость. Это ещё откуда?

Яркая луна выхватывает силуэт того самого обрубка с дырой. Начинаю вспоминать и тревога нарастает. Поворот головы даётся с трудом. Рядом со мной – дерево. Теперь всё сошлось: берег залива, ветер, огонёк, узкие тропы, запах сухой травы, мистическая поляна и эта чёртова коряга. А вырубилась я после восхода солнца. Так и ударилась о дерево. Ещё раз запускаю пальцы под волосы: ой, вот вторая, третья полоска… да их тут много! В панике ощупываю ствол – кора рваная и жёсткая. Видимо, нормально так проехалась башкой. От этого объяснения становится полегче.

Подняться на ноги получается не сразу. Всякий раз, когда валюсь на жопу, проверяю затылок. Полоски вроде как набухают. Что происходит?! Дерево точно так не могло… Паника быстро ставит меня в вертикальное положение. Скорее надо в больницу. Вот блять, сейчас же ночь! Да и ближайшая больница на Обводном канале… Пришлось бы идти пешком через тоннель, что опасно из-за машин (там недавно размазало кое-кого). Нужно ждать утра. К тому же ноющая боль в затылке стала вполне терпима.

Хочу домой. Тянусь в карман пальто за телефоном, чтобы воспользоваться фонариком. Телефона нет. Судорожно ощупываю себя, шарю под деревом, ползаю кругами на четвереньках. Ничего. Видимо, потеряла где-то на тропах или во время приступа эйфории на поляне. Хотя бы фотоаппарат по-прежнему болтается на шее.

Ищу узкую тропу, по которой пришла на поляну. Раньше никогда не бывала здесь ночью. В детстве бежала домой, как только приближались сумерки. Постоянно запинаюсь о корни, после чего со злобой смотрю ввысь на чёрные кривые ветви. Свет от луны указывает на тёмную дыру между кустами в отдалении – это и есть нужная мне тропа. Обращаю внимание, что вокруг не звучит ни один листик – абсолютный штиль.

Темнота и тишина нагоняют страшное отчаяние, будто я уже умерла – хочется умереть повторно. В голове взрываются фейерверки, а также грызёт апатия и давит бессилие. Почему-то в этот момент организм отзывается тяжёлым желанием внизу живота. Я сдавливаю ноги. Какого хрена это происходит сейчас? Словно дрочить – единственный признак жизни, который я способна подать в этой безвыходной ситуации. Насильно отвлекаюсь от диких ощущений на чёрную дыру между кустами. Что за бессилие – не могу ни войти в неё, ни повернуть назад. Запускаю пальцы в волосы на затылке – полоски продолжают набухать! Надо домой, чтобы внимательно всё обследовать. Эта мысль растворила похоть и отчаяние. Решительно захожу в черноту.

Сразу замедляюсь – тропу едва видно. К тому же на ней полно выпирающих камней. Опускаюсь на четвереньки, ощупывая каждый камень и поворот. Вдруг путь резко становится различим. Скоро рассвет? А где тогда зарево? Что ж, теперь можно идти нормально.

Чередующиеся перепады рельефа тропы и их неспешное преодоление постепенно вводят в медитативное состояние. Уже перестаю анализировать каждый шаг. Даже на секунду обращаю внимание на урчащий живот.

И тут впереди появляется длинная человеческая тень – это мой силуэт в широком пальто. Он стремительно укорачивается, как и тени камней, кустов, деревьев. Через пару секунд они сужаются у своих оснований. Над головой встаёт солнце, мир окрашивается грязным оттенком оранжевого.

На солнце можно смотреть незащищённым взглядом. Почему-то его лучи освещают землю неравномерно – рваными кусками, похожими на пламя, от которого не исходит жара и даже тепла.

Что это, галлюцинации из-за удара головой? Или я до сих пор валяюсь под деревом и вижу бредовый сон? Так может и полосок на затылке никаких нет? Ведь это идиотизм. Стоп, а куда теперь идти, если это сон? Вдруг, как это бывает в кошмарах, при следующем шаге под ногами разверзнется бесконечная пропасть?

Вроде, тропа не собирается никуда уезжать. Да и куда? Если посмотреть на Канонерку сверху, юг её – узенькая вытянутая полоска, зажатая между заливом и каналом. Полоска…

В мозгу сама собой складывается несвязная картина, какая могла возникнуть в результате смерча, налетевшего на помойку и раскидавшего хлам по пустырю.

Это остров оставил на мне эти страшные полосы. За то, что перестала ходить по его тропам, стоять на южном каменистом берегу и смотреть на залив. Там, напротив, метрах в ста, одиноко торчал маленький, маленький островок. Казалось, до него можно дотянуться рукой, хотя на самом деле нужно плыть.

В детский бинокль я разглядела на нём какие-то развалины. Очень хотелось добраться туда, всё осмотреть! Может, это и следовало сделать? Среди развалин ждало что-то важное, а я испугалась и не поплыла… Ну конечно, крошечный остров и есть самая южная точка Канонерки, а вовсе не каменистый бережок! Под водой проходит полоска земли, по которой можно было пройти. Снова полоска! Бабушка отпускала меня на юг, потому что знала об этом месте. Наверное, была уверена, я обследую его – маленькая любопытная путешественница. Однако я упустила возможность. Скорее всего, бабушку убили именно из-за этого. Из-за меня. В тех развалинах жизненно важно было что-то найти. Теперь настал черёд расплачиваться. Ничтожная дура!

Солнце обрушивает на меня рваные лучи. Приседаю на корточки, со всей силы сдавливая виски. Вены под ладонями извиваются, как раненые дождевые черви. Сижу в таком положении, пока пульсация не передаётся в глаза. Разжимаю виски и валюсь на спину. По левому виску проходится торчащий рядом острый камень. Сверху парит грязно-оранжевое солнце во всей своей мощи. На его поверхности елозят чёрные пятна. Они как будто увеличиваются. Нет, приближаются, падают прямо на меня! Боже мой! Это слегка размытые, рваные по краям человеческие силуэты! Их вид сковывает разум и тело. Не могу посчитать – около десяти. Уже совсем рядом! Прыжком встаю на ноги. По скорости приближения силуэтов понимаю – убегать бесполезно. Прыгаю с тропы на берег, ломая кусты. Скидываю пальто за спину. Единственная надежда, что они не умеют плавать. Бросаюсь в воду. Как только она покрывает колени, ныряю на дно. Хватаюсь за скользкие камни от страха всплыть. Отталкиваюсь ногами, которые, чёрт возьми, всё ещё хлюпают по поверхности. Руками продолжаю загребать камни на дне. Наконец ноги перестают трепыхаться где-то наверху – целиком оказываюсь под водой. От холода деревенеют все конечности. Из боязни погибнуть тело само себя выталкивает наружу. Погружаюсь обратно, но через секунду опять выныриваю. Больше не смогу. Не знаю, от чего так сильно сжимается сердце – от надвигающихся теней или ледяной глубины.

Осмеливаюсь поднять взгляд. Силуэты парят, построившись в ряд на фоне солнца. Их семь. Похоже, броситься в воду было правильным решением – дальше берега они лететь не стали. Вдруг солнце хаотичными спиралями запускает пламенные лучи в мою сторону, неравномерно окрашивая небо оранжевым. Тени сразу начинают движение над водой. Руки и ноги заполняет нежданное тепло – вдыхаю что есть мочи и ныряю снова. Плыву до тех пор, пока пальцы не достигают мелкого дна. Поднимаюсь на ноги по пояс в воде. Кручусь, ищу солнце и теней. Ничего нет. В этот момент мышцы отказывают. Медленно и тяжело окончательно выбираюсь на берег. Ноги подкашиваются, прикрываю лицо локтями, чтобы не удариться о камни.

Как живо всё это пронеслось перед глазами, будто снова вернулась в тот день. Пододеяльник промок насквозь. Может, я сейчас спала, а не вспоминала? Ведь подобного просто не может происходить. Однако в эту ловушку я уже попадала – cваливала всё на кошмарный сон. Так полгода назад меня почти настигли преследователи – тени с оранжевого солнца. Бабушка ошибалась насчёт острова. Он показал свою обратную сторону – покалечил меня и вынудил сбежать, а её вовсе убил.

Когда я очнулась на том пляже, сил еле хватило, чтобы доползти до дома. Было уже светло. На пороге встретила мама. Они с отцом без остановки звонили мне, только вот телефон я потеряла. Пришлось врать, что всю ночь пила с друзьями на берегу, а под утро, окончательно нажравшись, упала в воду. Это сработало. Мать ещё немного поорала. Отец не сказал ничего. Объяснения, враньё, выслушивание унижений в свой адрес забрали последние силы. Они обошли меня и захлопнули за собой дверь. Прямо в коридоре я рухнула на пол и сразу уснула.

Когда проснулась, дома ещё никого не было. Тело ломило. Побрела в ванную изучать затылок. Пальцами я вытаскивала целые пряди волос, а полоски ощущались, как выпуклые застарелые рубцы от толстого ножа. Паниковать уже не было сил. Я побросала на автомате какие-то вещи в рюкзак и поехала на Московский вокзал. Тогда у меня были две сотни тысяч на карте – спасибо родителям, – так что решение отправиться в неизвестность далось легко. Другого выхода не было, ведь в километре на юг остались семь тёмных силуэтов, солнце и поляна, когда-то бывшая моим райским садом, а теперь ставшая кусочком ада, где некие силы провели раскалёнными вилами по моему затылку.

В Москве деньги быстро закончились. Пришлось устроиться официанткой и сменить просторную однушку на маленькую студию у МКАДа. Волосы полностью выпали в течение месяца после переезда в Москву, поэтому купила симпатичный тёмно-рыжий парик. Он быстро опротивел мне. Затем купила каштановый. Потом наступило полное безразличие. Родителям сказала, что решила жить самостоятельно, нашла перспективную работу в столице. Они сильно обиделись, что исчезла без предупреждения и с тех пор со мной не общались. Однако за перспективную работу похвалили. По сути, их всегда волновали только деньги, а на меня было насрать.

Следующие два года проходили как в тумане. Я завела близких друзей. После очередной пьянки до шести утра я возвращалась домой через огромный пустырь, который пересекали ЛЭП и толстые водопроводные трубы, обмотанные грязной теплоизоляцией.

В одном месте тропинка проходила под этими трубами. Даже с моим маленьким ростом приходилось нагибаться. Всё ещё пьяная, я сильно ударилась макушкой. Парик цвета блонд, который мне тогда очень нравился, слетел. Трава под ногами неожиданно засияла, несмотря на очень пасмурное небо. Выпрямившись, в промежутке между двумя трубами я увидела грязно-оранжевое солнце. На нём, как и тогда, елозили чёрные пятна.

Я кинулась в высокие кусты, которые росли под теми же трубами. Пряталась в них до сумерек – лицом в траве, сжав ладонями затылок. Некое чувство подсказало, что солнце исчезло. Я вылезла обратно на тропу. Мой парик лежал втоптанным в грязь. Пришлось надеть его таким.

Когда вернулась в квартиру, тут же позвонила хозяйке – сказать, что съезжаю. Денег бежать в другой город не было, поэтому месяц жила у подруги, продолжая ходить на работу. Купила розовый парик на гаражной распродаже. Во-первых, он был самым дешёвым, во-вторых – в нём я мало походила на себя, что давало некое спокойствие.

Ещё я не хотела уезжать из Москвы, потому что большими усилиями смогла завести тут друзей и стабильную работу. Однако удержать своё окружение в итоге не получилось. После недавнего появления солнца я постепенно стала очень суеверной и осторожной, поэтому резко оборвала все связи. Арендовала другую квартиру на противоположном конце города.

Теперь езжу на работу через всю Москву, периодически меняя маршруты. Ни с кем не общаюсь и жду, когда оранжевое солнце, покрытое чёрными пятнами, вновь поднимется над моей головой.

Вспоминать московские события не так больно, как произошедшие на Канонерке. Остров был мне роднее, чем родители. Возможно, таким же родным, как бабушка. Те двести тысяч я потратила в основном на психотерапию. Слишком жестоко грызло чувство утраты. Добавился стресс от замены тихого уюта, какой есть только на Канонерке, на бессмысленные широченные дороги, уродливые сталинские и современные здания. А ещё непрерывный поток людей. Они все куда-то целеустремленно идут. Из-за этого появлялось ощущение, что я иду не туда. Отчуждение. И, конечно же, воспоминание о солнце, как о враге, который лишил меня всего.

Психотерапия очень помогла. Я раскрылась и смогла найти друзей. Иногда хочется обесценить её позитивный эффект за то, что притупилось чувство опасности. Слишком расслабилась – гуляла и напивалась. Только это ерунда. Сейчас мне всего двадцать четыре – впереди ещё долгие годы, которые я не собираюсь хоронить. План скрываться в розовом парике никуда не приведёт. Солнце уже нашло меня в Москве, найдёт и снова…

Надо встать с кровати.

Снова иду в душ. На этот раз не для того, чтобы смыть пот и слёзы, а зарядиться энергией для новых решений. Трогать шрамы всё ещё неприятно. Похоже, это не изменится никогда. И насрать. Холодные струи бьют в лицо, мелкие брызги разлетаются по всему телу – они леденеют в воздухе, а когда оседают, каждый волосок на коже встаёт колом.

Есть один писатель. Брат моей бывшей подруги Оли. Иногда он присутствовал на наших тусовках. Как-то даже все собирались у него. Закрытый человек, пока дело не доходит до обсуждения психологии и всяких философских наблюдений. Мы с ним сходились во многих взглядах, однако виделись редко. Почему-то сейчас возникло сильное желание встретиться. Его звали Костя – высокий, худой парень. Возможно, я ошибаюсь, но кажется, он один меня понимал, пусть и не знал о моём прошлом. Контактов, увы, не осталось, а спрашивать у кого-то из прежней компании просто немыслимо. Я примерно помню, где живёт Костя. Остаётся только идти туда, потому что сил справляться самой уже нет. Нужно просить помощи.

Основательно вытираюсь. Хорошо, что не нужно сушить волосы. Перехватываю из холодильника пару бутербродов. Теперь пора собираться. Стоп, сейчас же ночь. Смотрю в телефон – два часа. Но я не вынесу терпеть до утра. Если не получится – пофиг. Терять нечего. Надеваю узкие джинсы, белую футболку и синюю толстовку. Дольше обычного поправляю розовый парик, чтобы сидел как можно крепче.

Воздух слегка прохладный. Можно было даже накинуть куртку. Выхожу на длинную прямую улицу – здесь недалеко останавливается ночной автобус. Костя живёт через пять станций метро от меня. Удачно, что автобус едет практически до его дома.

Смотрю из огромного окна на проплывающие огни, только чтобы унять тревогу. Нечем тут любоваться – не переношу Москву даже ночью. Выхожу из автобуса гораздо более спокойной, чем заходила в него. Нужно только перейти дорогу и продраться сквозь нагромождения хрущёвок. Они хаотично упираются друг в друга углами, отрезая путь до дома Кости.

Пешком от остановки оказалось идти дольше, чем обещали гугл-карты. Наконец нахожу дом Кости, но понимаю, что не знаю номера квартиры. В печальном отупении сажусь на лавку у одного из многочисленных подъездов. Меня слегка потряхивает от холода. Время – полчетвёртого. Смотрю в телефон ещё раз – ровно четыре. Дверь подъезда широко распахивается. Появляется Костя с двумя пакетами мусора и проходит мимо, практически вплотную ко мне. От замешательства не могу произнести ни слова. Он оборачивается.

– Вика? Что ты тут делаешь? Привет.

Как ответить на этот вопрос, я не знаю. Просто мямлю что-то бессвязное.

– Привет! Я была в гостях недалеко отсюда. Домой ехать не хотелось, решила прогуляться. Потом вспомнила, что ты живёшь рядом. Мы с Олей и ребятами как-то у тебя были. Ну вот, а подъезд твой и квартиру забыла. Знаю, сейчас ночь, просто я выпила и потянуло обсудить глобальные вопросы, так сказать. Как обычно мы с тобой делали, помнишь? Извини, что вот так припёрлась. Наверное, я просто напилась и не в себе. А почему ты не спишь?

Задаю этот вопрос, только чтобы прервать чушь, которую несу.

– У меня бессонница. Зато есть желание делать что-то полезное по дому. Вот, старый хлам разобрал.

Он кивает на один из пакетов. Сквозь целлофан просвечивают диски со старыми играми. Быстро отвожу взгляд – неприлично рассматривать отходы чужой жизни. Костя улыбается. Неужели рад меня видеть?

– Подожди, сейчас до помойки дойду и вернусь.

– Конечно, не торопись.

Однако возвращается он бегом.

– Ну всё, пойдём. Налью тебе горячего чаю, а то замёрзла. Подискутируем, спать всё равно не могу. Кстати, классные волосы.

– Это парик, – впервые за долгое время я улыбаюсь.

Заходим в тесный, затхлый лифт, который, трясясь, поднимает нас на шестой этаж. В квартире Кости очень чисто. Видать, действительно прибирался всю ночь. За окном уже довольно светло. Я прохожу в крошечную кухню, усаживаюсь на табурет, пока Костя заваривает чай. Как это непривычно – быть не одной, в гостях, с кем-то. Люди на моей работе не в счёт – там не принято здороваться и вообще смотреть друг другу в глаза. Все словно враги.

Костя ставит передо мной дымящуюся ароматную кружку. Так приятно обхватить её закоченевшими руками и сделать глоток – голимый кипяток, но и это приятно. Поднимаю взгляд – он уже сидит напротив. Ждёт, когда я буду говорить.

– Костя, как у тебя дела? Помню, ты писал сборник рассказов. Уже закончил?

Он ухмыляется и опускает глаза в стол.

– Нет, ещё в процессе. Но близок к завершению. Нужно снова всё отредактировать, чтобы выдержать концепцию. Вяло идёт в последнее время… А ты как? Что-то случилось? Выглядишь встревоженной.

Теперь уже я притупляю взгляд и выдавливаю ухмылку.

– Вообще, да… Кое-что случилось. Думаю, ты заметил, что я исчезла из компании. Наверное, лучше показать…

Я снимаю парик. Это первый раз, когда кто-то видит мою лысую голову. Глаза Кости округляются. Решаю идти до конца и разворачиваюсь к нему затылком – пусть оценит всё.

– Ого… Не знал… Очень неожиданно. А что это за шрамы?

– Это длинная история. Но тот, кто их оставил, сейчас преследует меня. Последние полгода я одна, мне плохо, страшно… Пришлось отказаться от общения со всеми, чтобы никого не подвергать опасности. Но я так больше не могу. Нужно что-то делать. Мне нужна помощь, поэтому пришла к тебе. Я не собираюсь просить у тебя денег, если ты подумал об этом. Деньги тут бесполезны. Мне необходимо, чтобы рядом был человек, а кроме тебя не могу никого просить. Ты меня понимал раньше, надеюсь, поймёшь и сейчас.

Костя, нахмурившись, долго молчит. Мне страшно и некомфортно.

– Так, подожди… Я понял, что ты в беде и нуждаешься в помощи. Но я не могу помочь, если не знаю, что с тобой. Может, всё-таки расскажешь?

Надеваю парик обратно. Лысина просто горит, когда на неё смотрит кто-то другой.

– На Канонерке два с половиной года назад со мной произошла беда. Кажется, говорила, что я оттуда родом. Что именно случилось, сложно объяснить. Это похоже на бред и галлюцинации, но здесь, в Москве, я проходила обследование. Оно показало, что с мозгом всё в порядке. В общем, эти шрамы появились, когда я потеряла сознание и ударилась о дерево. Но причина не в этом, а в каком-то странном солнце. Понимаешь, оно взошло с юго-запада, что абсурдно. Затем я упала. Потом из солнца появились тени и погнались за мной. Я еле спаслась и сбежала в Москву. Тени хотят убить меня. Полгода назад я решила исчезнуть, потому что увидела их здесь, в Москве. Но больше прятаться нет сил. Короче говоря, я хочу, чтобы ты поехал со мной на Канонерку и помог решить всё раз и навсегда. Извини, если говорю непонятно. Спрашивай, постараюсь объяснить лучше.

Костя снова долго молчит. Уже не так страшно. Я высказалась, а дальше – будь что будет.

– Ну, я немного в шоке, мягко говоря. Не знаю даже, что спросить. Ты точно уверена, что это не последствия удара о дерево?

– Нет. Солнце я увидела раньше, чем ударилась. К тому же потом я внимательно обследовала тот участок дерева – на нём не было ничего, что могло оставить такие шрамы. Да и кровь не шла. Позднее стали выпадать волосы. Ну ты сам видел лысину.

– А что за тени? Ничего не понимаю…

– Они опустились с солнца и погнались за мной. Я нырнула в воду, а когда выплыла, их уже не было. Солнца тоже. Понимаю, это всё звучит как полная хуйня. Сама каждую минуту убеждаю себя, что это сон или симптом ментального расстройства. Но я обследовалась! А ещё полгода ходила на психотерапию. Возможно, проблемы есть, но я точно вменяема. Ты никогда не был на Канонерке. Остров – место мистическое, тебе любой его житель скажет.

– Мистических мест полно, только не везде разворачиваются сценарии на подобии всратого фильма ужасов.

– Представь, это никакой не сценарий. Я чуть не погибла, а ты про фильмы ужасов говоришь.

Костя замолкает и смотрит серьёзным, но пустым взглядом, как будто сквозь меня. Затем говорит в глаза.

– Знаешь, я всегда тебя уважал за рассудительность, живой ум, отсутствие стереотипов. Вижу, ты сейчас не в себе, но звучишь так же уверенно. Для меня эти тени и солнце – дичь полная, однако я готов помочь, если ты страдаешь. Вижу, это так. Работу я не могу найти уже несколько месяцев, а в последнее время просто забил. И вообще разочаровался во всём. Пишу – это хоть как-то спасает, но редко, поэтому времени свободного много. Расскажи, что нужно сделать? Ты всегда мне нравилась и я испытывал к тебе только самые светлые чувства.

На моих глазах наворачиваются слёзы. Неужели меня поняли, приняли, готовы помочь?

– Костя, я даже не могла рассчитывать… Точнее, я надеялась, а ты взял и согласился… Спасибо тебе!

– Пока не за что. Попробую помочь, чем смогу.

Размазываю пальцами бегущие слёзы. Костя подрывается с места. Достаёт из шкафа салфетки.

– Спасибо… Собственно, я уже говорила – хочу, чтобы ты поехал со мной в Петербург. На Канонерку. Конкретного плана у меня нет, но думаю, нужно вернуться туда, где всё началось. На поляну. Ещё там есть некие развалины. Мне кажется, они тоже играют здесь роль. В общем, пока что план – отправиться на Канонерку. Потом решим, как быть дальше.

– Чёрт, ну дела. В Петербург, значит… Время-то свободное есть, но с деньгами проблема.

– У меня недавно была зарплата, билеты на поезд возьму. А на Канонерке, думаю, пробудем совсем недолго. Эти мрази быстро появятся.

Костя с минуту сидит, облокотившись на стол, закрыв лицо ладонями.

– Хорошо. Когда ты хочешь ехать?

– Чем скорее, тем лучше. Все вещи у меня с собой.

– Даже так… Что ж, можно тогда прямо сегодня. Посмотри билеты. У тебя тут интернет ловит или пароль от вайфая сказать?

– Да, ловит. Сейчас посмотрю.

На Сапсан денег нет, поэтому ищу обычный плацкарт. Вот этот едет всего восемь часов. В десять утра. А сейчас сколько? Половина шестого. Вот если бы раньше… Но поезда в семь и девять едут на целых два и три часа дольше. Так время не сэкономить, а ещё ведь надо добраться до вокзала…

– Костя, я беру билеты на плацкарт на десять утра. С Ленинградского вокзала. Нормально?

– Бери.

Останавливаю взгляд на лице Кости – пытаюсь разглядеть, не злится ли, что вот так залезла в его жизнь? Он смотрит на меня в ответ.

– Вика, думаю, тебе лучше поспать немного. Ложись на кровать в комнате. Я пока вещи соберу.

Соглашаюсь. Я правда измотана.

Узкая кровать скрепит, задница проседает и ударяется о что-то твёрдое. Нищий писатель, как стереотипно – не может купить новый матрас. На этой мысли я вырубаюсь.

Просыпаюсь от того, что Костя деликатно потряхивает меня за плечо.

– Вика, скоро надо выходить, вставай. Будешь ещё в поезде спать.

Выползаем на улицу – там уже неимоверно жарко. В Москве жара наиболее отвратительна – хоть в обморок падай. Я сюда точно больше не вернусь. Готова для этого даже погибнуть на Канонерке. От этой мысли становится радостно. Конница Рохана, на смерть!

На верхней боковушке плацкарта, словно в уютном гробике, я снова вырубаюсь. Сквозь крепкий сон иногда пробиваются высказывания соседей о вонючих пиндосах и великом предназначении России. Вместо того, чтобы испытывать раздражение, ныряю обратно в глубину бессознательного. А там приключения из «прошлой» жизни: как я училась вокалу и влюблялась, дружила и курила во дворах между хрущёвками. Глупые бессвязные обрывки, но так легко от них на душе.

С этим светлым чувством просыпаюсь. Поезд замирает на месте. В вагоне звуки торопливых сборов: топот, шуршание одежды, жужжание молний. Высовываю голову в проход. Снизу макушка Кости, на коленях он держит плотно набитый рюкзак. Я вяло сползаю вниз. Там и мой рюкзак, который даже не открывала за время пути, а отдала на хранение Косте.

В Питере прохладно. Это здорово. Перед отправлением из Москвы я решилась позвонить отцу. Странно, однако он спокойно меня выслушал. Вроде даже обрадовался, что возвращаюсь на родину. Так я узнала, что квартира на Канонерке давно пустует, а родители теперь живут у Парка победы в новом доме бизнес-класса. Ключ от нашей старой квартиры незаметно болтался у меня в рюкзаке все эти годы.

Выйдя с Московского вокзала, мы с Костей сразу заворачиваем в метро. Доезжаем до Балтийской. Затем маршрутка везёт нас вдоль Обводного канала, потом через тёмный узкий тоннель под водой. Вот и печальная школа, а за ней – гигантский серый ЗСД, нависающий над родным островом.

Белые ночи прошли, небо быстро чернеет, поэтому когда добираемся до дома, на улице уже стоит кромешная тьма. На входную дверь квартиры нужно прилично надавить, чтобы ключ повернулся. Воздух внутри спёртый. Включаю свет. Лампочка в коридоре вспыхивает искрой и сразу гаснет. Прохожу в кухню. Костя, запинаясь о гарнитур, следует за мной. На кухне свет успешно зажигается. Отправляюсь по комнатам и повторяю ту же процедуру. Мебель осталась там, где я помню. Ничего не поменялось, только всё в пыли. Возвращаюсь на кухню. Костя стоит у окна, потерянный. От него поступает логичный вопрос:

– Тут есть балкон? Хочу покурить.

– Да, пойдём, я с тобой. Заодно надо открыть все окна – дышать тяжело.

Балкон не застеклён, поэтому свежий ветер сразу ударяет в лицо. Поодаль мелькает и шумит ЗСД. Мы закуриваем сигареты. Костя впечатлён:

– Чёрт возьми, вот это место. В голове не укладывается. Дома прямо под этой штукой…

– Да. Утром, при свете, оценишь полный масштаб пиздеца. Покажу тебе дом, где раньше жила. Потом над ним построили эту «штуку» и мы переехали сюда.

– У меня очень много вопросов, Вика, но в поезде я не спал, а ещё несколько суток до этого. Сейчас что-то накрыло, упаду прямо тут, на балконе. Покажи, куда можно лечь.

Веду его в бывшую комнату родителей. Костя плюхается на их огромную кровать, не заботясь о том, что она покрыта слоями пыли. Выключаю ему свет. Иду в ванную ополоснуться. Почему родители не сдают эту квартиру? Дом хороший, в отдалении от ЗСД. С каких пор их не заботит доход? Очень интересно, но выяснять желания нет.

Под душем мне приходит мысль написать старым друзьям. Может, запостить в инстаграм, что я вернулась и хочу встретиться? Это дало бы мне сил. Точно, завтра так и сделаю.

Когда выхожу из ванной, Костя уже громко храпит. Пора и мне ложиться. В своей комнате нахожу старое постельное бельё. Когда-то оно было постирано, но запах чистоты выветрился. Затем достаю шерстяное одеяло и зарываюсь в него на кровати. Окна в квартире остались настежь.

В комнату хреначит солнце – свет его белый и тёплый. Пахнет сигаретами.Поднимаюсь с постели, прохожу в другую комнату, на балкон. Костя протягивает сигарету. Он уже успел всё осмотреть:

– Да, теперь вижу. Это ужасно – такая гигантская хуёвина. Шум страшный, даже здесь гудит. Ты говорила, покажешь, где раньше был твой дом.

– Видишь, вон тот, с забитыми окнами. Когда я уезжала, в нём ещё жили люди.

– Здесь круто. Мрачно, но круто. Пожалуй, именно поэтому. Вика, я жду, когда ты скажешь, что нам делать дальше.

Я была не готова к такому вопросу в лоб. Нужно отвечать.

– Вчера перед сном я думала написать старым друзьям. Мы не общались с моего отъезда. Точнее, они писали, а я не отвечала. Хотелось бы встретиться.

– Для чего?

– Хороший вопрос… Не знаю. Вчера перед сном тоска захлестнула. Очень захотелось увидеть их смеющиеся лица и представить, что ничего не было. Наверное, это бессмысленно. Мы приехали сюда с конкретной целью и задерживать тебя я не хочу. Всё будет так, как договаривались.

– А как мы договаривались? Пойми, я нервничаю, потому что не знаю, в чём требуется моя помощь. Мы приехали, выспались, теперь нужно поесть и начать решать твою проблему.

Его тон меня очень взбесил.

– Не дави на меня так! Я тут не паспорт потеряла, вообще-то! Только же сама сказала – задерживать тебя не буду. Сейчас пойдём на юг, где всё началось. Возьмём чего-нибудь сожрать по дороге.

Захлопываю все окна в квартире. Скидываю парик. Умываю лицо, лысину и шею холодной водой. В миллионный раз пробегаю кончиками пальцев по шрамам на затылке. Сейчас я вновь пойду по узким извилистым тропам. Как страшно… Но вы, суки, поплатитесь – тени, солнце и хуй знает что ещё. Усиленно тру лысину полотенцем. Напоследок пристально смотрю в зеркало. Без отвращения, без стыда. Надеваю розовый парик. В своей жизни я ни на секунду не сомневалась в том, что красива. Последние два с половиной года, наполненные ненавистью к себе, – лишь симптомы страха, способ уберечься от смертельного ужаса, возникшего при первой встрече с грязно-оранжевым солнцем. А кто бы не испугался? Решение бежать – самое разумное, которое можно было принять. Прятаться, носить парики, страдать – всё это логично в подобной ситуации. И даже несмотря на это мне удавалось заводить друзей, работать и хоть иногда улыбаться. Более того, я поехала устранять корень зла, отравляющего мою жизнь. И попросила помощи. Не испугалась быть осмеянной, отвергнутой. Вот я здесь. Вместе с человеком, который понял меня, пожертвовал своим временем и комфортной жизнью. Что ж, основной путь в этой истории пройден. Теперь осталось поставить точку.

Мы выходим из квартиры с практически пустыми рюкзаками. Поворачиваю ключ в замке до упора. Как же хочется есть…

Доедаю на ходу треугольный сендвич с индейкой и чем-то влажным. Солнце слегка поджаривает, но не причиняет дискомфорта. Быстро оставляем за собой жилые дома, парковки, склады.

Спустя полчаса ступаем на территорию, обильно заросшую красными кустами. Тропы сужаются. Сердце стучит в ушах. Вдруг, словно мощной взрывной волной, нас отбрасывает назад. Распластанная на земле, еле-еле собираю тело в кучу и поднимаюсь. На глаза как будто надели красные очки, которые невозможно снять. Трясу головой, но это помогает только на секунду – затем мир вновь становится красным.

Костя тоже встаёт и по тому, как он осматривается вокруг, я понимаю – видит он то же самое.

– Вика, что это за хуйня?!

– Нечто новенькое. Продолжение всратого хоррора, как ты тогда выразился. Думаю, это означает, что мы на правильном пути. Просто идём дальше.

Успеваем сделать всего несколько шагов, как раздаётся грохот, похожий на звук падающего здания. Кусты вспыхивают странным пламенем, которое словно наложено поверх них. Оно встаёт стеной в паре метров от нас. В шоке мы шарахаемся назад и снова падаем.

Я скрючиваюсь на земле и зажимаю голову локтями, переплетая пальцы на затылке. Глаза крепко зажмурены, но даже так, сквозь веки, продолжаю наблюдать световое шоу из бегающих красных пятен. По ощущениям это длится час, затем меня больно ударяют в позвоночник и кричат:

– Вика, поднимайся, тут везде снег! Трава завяла, деревья голые, вода замёрзла! Ты лежишь на снегу, вставай!

Очень болезненно разжимать пальцы на затылке и опускать локти – как будто суставы заклинило. На улице была жара, поэтому, когда выходила из дома, надела только футболку и джинсы, а ещё лёгкие кроссовки в сеточку. Теперь же всё тело колит холод и я просто в ужасе смотрю на происходящее.

– Вика, что делать?

Костя произносит это дрожащим, хлюпающим голосом – он ревёт. Мне становится невыносимо жаль его. Я затащила сюда Костю, а теперь он может погибнуть в любой момент. По моей вине. И здесь нечего будет обсуждать на терапии. Моя вина – прямая. Захотелось схватить его за руку и скорее бежать обратно, но не в квартиру, а с острова, из Петербурга – обратно в Москву, ведь там было безопасно, сейчас я это понимаю. Костя заканчивал сборник рассказов, наводил порядок в квартире. Боже мой, как хочется всё вернуть обратно! Что я натворила!

Так, устремив взор внутрь, я пронзаю себя упрёками, оседая и оседая под гнётом сожаления и вины. Тем временем Костя уже давно не ревёт, а стоит напротив, будто изучая меня.

– Вика, я давно хотел тебе сказать. Ты прекрасна. Я всегда хвалил твой ум, но не внешность. Твои черты, да и вся целиком, ты – чудесна. Я не допущу, чтобы ты здесь погибла. Теперь мне всё понятно. Тени, солнце…Мистика – это так таинственно, маняще. Неизвестное притягивает. Но глядя на вот это вот всё… Есть места, куда лучше не ходить, и силы, которым лучше не существовать. Блять, удалю я все свои философские рассказы – буду писать про бандитов. Абстракции опасны тем, что их нельзя потрогать. Зато на твоём острове мы видим, как они довольно успешно трогают нас. Холод, жара, пламя, тени, солнце – это же самые банальные абстракции. Не злись, я сейчас не философствую. Просто удивляюсь, насколько опасным может быть то, что утекает сквозь пальцы и, казалось бы, не существует. Но это заблуждение. Играться с такими вещами нельзя. Теперь идём, давай руку.

Я бы снова списала рассуждения Кости на его временами раздражающую писательскую натуру, но что-то во мне откликнулось. Абстракции, с которыми мы играемся… А природа – ни одна ли из них? Если вспомнить, всё началось с крошечного огонька, который я стала преследовать, пробираясь сквозь заросли южной части острова. Как сказал Костя: «Есть места, куда лучше не ходить, и силы, которым лучше не существовать». А ещё: «Насколько опасным может быть то, что утекает сквозь пальцы…». Пока искала источник огонька, я рассуждала про мистический страх, который не провоцирует бежать, а наоборот – манит познать себя. Кажется, тогда я вспоминала каких-то христианских святых. Верно, они получали скрытое удовольствие от того, что отдавали себя на растерзание во имя невидимой силы, которую называли господом. То, что они вкладывали в это слово – и есть абстракция, утекающая сквозь пальцы. Святые, жертвуя собой, верили, что в момент гибели могут ухватить единственно верный смысл, который оправдывал не только их существование, но и каждой частицы во вселенной.

Это была мистическая вера святых, но никто не в состоянии сказать, что она истинная. У них были свои основания так поступать. Я не пытаюсь ставить себя в один ряд. Знаю только, что тоже поддалась воздействию сил, какую бы природу они не имели. Никакие огоньки не должны светить сквозь заросли за три километра, при этом неважно: реальные они или придуманные воспалённым сознанием. Алексей Лосев когда-то сказал, что нет ничего лживее фактов – истинны только общности. Слова глубокие и есть о чём подумать. Но я в них не верю. Рассуждая об общностях, нагромождая абстракции, мы всё глубже хороним истину за кучами красивых слов. Я отказываюсь в этом участвовать. Мой собственный путь – вот ради чего я готова пусть даже умереть. А каждый такой странный огонёк – дешёвая обманка, играющая на примитивных инстинктах человека. Он ползёт за ней на четвереньках, но в лучшем случае получает пустоту.

Отрываясь от потока этих мыслей из-за болезненной хватки Кости. Пытаюсь вырваться, но он не отпускает.

– Пусти меня. Стой ты… Пусти, сказала!

Костя продолжает тащить меня неизвестно куда. Приходится самой освобождать руку. Теперь настала моя очередь вести.

– Идём к самому концу Канонерки, на юг. Канал и залив замёрзли, поэтому без труда сможем добраться до того островка с развалинами, про который я тебе говорила.

– Вика, стой! Ты уверена, что хочешь туда? Насколько я понял, об этом месте неизвестно вообще ничего, а значит, оно может быть самым опасным.

– Ну, ты видишь, где мы оказались, – среди снега и льда. В июле. Какие ещё здесь могут быть вопросы? Пошли.

Только сейчас вспоминаю о парике. Наверняка он слетел из-за всех этих падений, но паника не наступает, как всегда было раньше при подобных мыслях. Спокойно проверяю голову – он на месте. Хорошо, значит, пойду красивой навстречу возможной гибели. Впрочем, без разницы – кроме Кости тут никого нет, а он уже всё видел. Мы продолжаем путь по заснеженной тропе. Метафизических красных очков на глазах больше нет.

Заходя на косу (узкую землю южной части острова), я решаю не продвигаться по тропам, а идти по берегу со стороны залива. Раньше я так не делала, потому что боялась упасть в воду. Теперь вот зима – не упаду. Руки и ноги занемели, а идти до развалин ещё прилично. Останавливаюсь, тру себя ладонями так быстро, как могу. Одновременно прыгаю, подгибая ноги в коленях. Костя неожиданно обхватывает мои плечи своими большими ладонями, укрывая безразмерной курткой.

– Вот, единственное, что положил с собой в рюкзак. Ну, ещё нож у тебя с кухни украл. Но какой тут к чёрту нож…

– Спасибо, Костя. Это очень мило.

Мы спускаемся с обледенелых камней и ветер сходит с ума. Хорошо, что на мне теперь куртка. Всё равно холодно, но хоть так. Фактически сейчас мы идём по заливу, потому что земля заканчивается сразу при сходе с камней. Здесь совсем другой мир – белое сливается с серым. Если не смотреть налево, то можно забыть о злосчастной косе, а все горести, испытания и отчаяние, одолевающие меня прямо в эту минуту, кажутся ирреальными.

Заворачиваем на дорожку, протоптанную рыбаками – они не перестают тут развлекаться круглый год. Ветер чудовищный – даже смотреть вперёд тяжело. Но всё же улавливаю краем зрения, что в каком-то полуметре справа и слева проносятся чёрные стрелы. Тут же оборачиваюсь, чтобы отследить, куда они полетели и одновременно толкаю Костю рукой:

– Готовься, вот и тени.

Костя ошалело мотает головой, пытаясь не потерять из виду кружащие вдали силуэты. Он расставил ноги колесом и растопырил руки, словно карикатурный ковбой из спагетти-вестерна – тот самый персонаж, которого всегда играючи убивают молниеносным движением револьвера.

– Так, что делать? – не своим, высоким голосом спрашивает Костя.

– Нужно ждать, что сделают они, а потом реагировать. Другого плана нет.

– Заебись. Ты видела, с какой скоростью они мимо нас пролетели? Теперь кружат вон, готовятся напасть. Шансов мало. Думаю, единственный выход – бежать изо всех сил.

– Пожалуй, ты прав. Только по пути нужно выбрать место, где укрыться, иначе далеко не убежим. Смотри, они куда-то поворачивают. Сейчас! Погнали!

Пытаясь бежать, мы словно толкаем кирпичную стену – чудовищный ветер тормозит наше отступление. Но всё равно бежим: по ледяной тропе, пронизанные насквозь морозными иглами. Костя пожертвовал курткой, а сам остался в одной лишь рубахе. Уверена, он мог бы бежать гораздо быстрее меня, однако постоянно держится вровень.

Нас опережает оранжевый полукруг. Он ширится по снегу и серая пелена на небе расползается в стороны. Я не останавливаюсь, а не глядя хватаю Костю за рукав, тяну обратно в сторону берега. С разбегу мы ударяемся о валуны, затем руками и ногами, как испуганные звери, хватаемся за всё, что торчит, лишь бы быстрее спрятаться от грязно-оранжевого солнца – в этот раз оно точно не пощадит меня, а заодно и Костю.

Вновь попадаем в окружение красных кустов, среди которых невозможно спрятаться и я безнадёжно хватаюсь за ветви, словно пытаясь вырвать один из них, чтобы прикрыться. Вдруг он вспыхивает тем странным пламенем, какое мы уже видели.

Я отпускаю ветви, в ужасе пятясь назад. Что же происходит… Слёзы душат. Это не заканчивается, не заканчивается! Где-то позади орёт и рычит Костя. Я обтираю глаза курткой, поворачиваюсь. Вокруг него летают тени. Он машет руками, будто взбесившийся аттракцион, но всё впустую. Смотрю на жуткую картину и не могу пошевелиться. Смерть завораживает, сейчас Костя погибнет. Получается, вслед за ним – я. И тут взыграла привычка жить. Как же так? Почему если убьют его, должны и меня? Пока тени заняты Костей, есть шанс проскользнуть между кустами. Я высматриваю пути побега. Но везде одно лишь призрачное пламя. Всё провалилось. Не могу сделать вдох. Тело целиком парализовал страх. Одно лишь ощущение, что чей-то взгляд требует ответа, заставляет ожить хотя бы глазные мышцы.

Костя в слезах, вытянутый по стойке смирно, но какой-то зловеще перекошенной, уставился на меня. В метрах трёх за его спиной выстроились в ряд семь человеческих силуэтов. Костя выдаёт фразу, дробя слова на манер гугл-переводчика:

– Вика.Они хотят.Чтобы ты пошла.К солнечному тоннелю.

– Не поняла. К какому тоннелю? Который под водой, в Петербург?

Тут Костя немного размораживается и отвечает эмоциональнее:

– Нет. Я сам не понимаю. Они говорят, что солнце выходит из тоннеля, где с нашей стороны полоска между небом и морем. А ещё такая полоска есть у тебя. Вика, они хотят с тобой что-то сделать! Говорят, ты должна идти с ними!

Не важно, чего они хотят. Это единственная возможность узнать, что на самом деле происходило со мной все эти годы. Очевидно, сейчас речь о полоске, которая виднеется через дыру в коряге на той самой поляне – кусочек горизонта, откуда впервые, с юго-запада, вышло грязно-оранжевое солнце. Так, увидев его два с половиной года назад, я получила уродливые шрамы. Получается, это какой-то тоннель. Пойти с ними – единственное, что остаётся делать.

Я приближаюсь к Косте. Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза.

– Костя, спасибо тебе. Теперь я могу наконец поставить точку в этой истории. И всё только благодаря твоей помощи. Дальше я сама, а ты скорее уходи отсюда. Сборник рассказов сам себя не допишет.

– Вика, я, подожди…

Отталкиваю этого огромного мужика в сторону и подхожу вплотную к теням. Они берут меня в кольцо. Вместе с человеческими силуэтами я поднимаюсь в воздух. Внизу уже целиком виден «аппендикс» южной части Канонерки и шевелящийся овал, в котором угадывается фигура Кости. Пламени вокруг красных кустов уже нет, а значит, он сможет уйти домой. Я очень рада.

Ещё немного мы парим на большой высоте. Ненавистное солнце смотрит на меня. Небо снова затянули тучи, оно же висит под ними. А ещё солнце во много раз уменьшилось в размерах – теперь это тот самый огонёк, который я когда-то искала меж кустов и деревьев.

Затем тени плавно опускают меня на магическую поляну моего детства. Как только ноги становятся на землю, периметр поляны охватывает всё то же пламя. Это уже больше раздражает, чем пугает.

Силуэты перемещаются мне за спину, намекая, что я должна идти вперёд. Ладно, потихоньку. Коряга с противоположной стороны поляны.

Ноги проседают при каждом шаге, как будто пробежала километров десять. Сворачиваю со снежной тропы, чтобы сократить путь. То и дело оборачиваюсь – тени не отстают. Перейдя через всю поляну, мы оказываемся рядом с корягой – сквозь дыру, как и раньше, виден кусочек горизонта.

Призвав всю отвагу и накопленную злость, я оборачиваюсь к теням.

– Скажите мне в лицо, для чего сюда привели. А ещё объясните, чем я заслужила весь этот ужас.

Силуэты молчат.

– Давайте, я имею право знать, прежде чем вы меня убьёте.

Силуэт по центру начинает говорить. Причём внятным мужским голосом. Что страшнее всего – довольно приятным, мелодичным, но в то же время издевательским. Я ожидала чего угодно, но только не этого.

– Ты хочешь объяснений? Странно. Мы считали, тебе всё очень понятно. И даже больше, чем нам. Честно, временами казалось, ты смеёшься над нами. Ты же так быстро повзрослела, стала умной, рассудительной. Мы наблюдали за тобой с тех пор, как впервые пришла сюда, в наш дом. Ты отличалась от других, кто тут обычно бывает, и делала совсем не то, что они. Это нас заинтересовало. Мы видели твою радость и вскоре поняли, что ты чувствуешь то же, что и мы. Мы согласились, что теперь это и твой дом. Пусть ты не одна из нас, но ценишь то же самое. За всю нашу бесконечную жизнь человек сделал это впервые, но мы не испугались, а доверились, потому что ты нам очень нравилась своей непосредственной чистотой. Постепенно мы настолько сроднились с тобой, что захотели, чтобы ты увидела самую главную ценность. Ту, которая находится в дальнем углу нашего дома, отделённого водой. Мы наблюдали, как ты стояла по другую сторону и внимательно смотрела на него. Но затем ушла. А вскоре вовсе перестала приходить. Тогда мы стали наблюдать за тобой ещё пристальнее и видели, как ты менялась. Вместо радости на твоём лице появились следы сомнений. Вместо чистоты – пустые, мерзкие рассуждения. Ты отвергла наш дом. Свой дом. Мы терпели, но затем испытали ярость. Раз ты выбрала сомнения вместо радости, мы заставим тебя страдать и сомневаться настолько, чтобы ты жестоко пожалела о своём выборе. Мы решили нанести на тебя напоминания, чтобы ты мучилась от неизвестности, а ещё хотели показать, что твой омертвевший разум, так увлечённый пустыми рассуждениями, на самом деле бессилен. Страдай, мучайся, бойся и жалей об утраченной радости и чистоте. Мы полюбили тебя, а ты нас предала.

Но вот ты вернулась. Это наш шанс сделать так, чтобы ты больше никуда не ушла. Мы забираем тебя в свой дом навсегда. Вот тоннель, через который мы смогли перейти, чтобы встретиться с тобой. Сейчас мы вернёмся обратно. Не переживай, святящийся шар, который ты так полюбила, тоже отправится с нами. В тот день, когда ты стояла на берегу, нежась в объятиях прохладного ветра, нам стало невыносимо от злости. Мы знали, что этот свет тебя привлечёт – такой же пустой и неясный, как твоя жизнь. А потом сделали так, чтобы этот свет стал для тебя ужасом.

Ты получила свои объяснения. Пора отправляться. Сейчас шар войдёт в тебя и ты без труда сможешь пройти с нами через тоннель. Повернись боком…

– Стойте, стойте, подождите хотя бы минуту. Я хочу сообщить вам кое-что очень важное. Как ты сказал, – обращаюсь к силуэту посередине – жизнь у вас бесконечная, а значит, можно чуть-чуть подождать, правда? Я, очевидно, уже не убегу.

Не было сомнений, что тени согласятся. Как выяснилось, я у них словно заноза в жопе – привлекаю максимальное внимание. А ещё меня разрывает от возмущения и злости. Эта тварь рассказала чудовищные вещи. Я должна ответить. Страх перед тенями и грязно-оранжевым солнцем (которое сейчас парит в виде небольшого огонька за их спинами) сменила ненависть. Похоже, сработало – они безмолвно ждут. Пора.

– Теперь я примерно понимаю, кто вы. Очень благодарна, что согласились объяснить. Раньше мне правда было непонятно и страшно, так что вы успешно добились своей цели. Только считаю, будет справедливо, если я тоже выскажусь. Думаю, вам должно быть интересно.

Последовать за вашим огоньком в тот день было моим выбором. Считаю, я поддалась примитивному любопытству, к которому склонны все люди. Моя рассудительность здесь оказалась бессильна, поэтому в чём-то вы правы.

Люди не живут бесконечную жизнь, как вы, – у нас для всего отведено своё время. В тринадцать лет я перестала приходить на эту поляну, потому что мне стало скучно. Надоело слоняться по тропам, прыгать и бегать здесь. А знаете, почему? Оказалось, гораздо интереснее курить и пить пиво во дворах. Ездить в город и потихоньку пробовать взрослую жизнь. Так и должно происходить с людьми – они взрослеют. Приходит новый опыт, а с ним способность сравнивать, анализировать. Затем – рассуждать. Вы же называете это мерзким.

А теперь давайте по существу. Вы возводите в абсолют детское восприятие мира, которому чужды суждения и абстракции. Вам понравилась моя «непосредственная чистота», когда я была маленькой. Конечно, ведь через эту поляну обычно ходят только вонючие рыбаки. Далее вы решили сделать вывод, что я такая же, как вы: прекрасно понимаю ваш мир, принимаю ваши ценности и, видимо, заключили со мной договор в одностороннем порядке, что так будет всегда. При этом всё время молчали и были уверены, что я сама всё сделаю так, как вы от меня ждёте.

Теперь давайте посмотрим, чем на самом деле является так называемая детская непосредственность, которую вы обожаете. Это логично, ведь вы сами такие же – сомнительные тени, витаете в своём параллельном мире и не имеете понятия о настоящей жизни.

Я до сих пор считаю остров своим единственным домом. Я здесь родилась и собираюсь прожить тут всю жизнь. То, что я перестала ходить по тропам на поляну не означает, что я отвергла свой дом. И ещё. Я не добралась до того маленького островка, чего вы от меня так ждали, потому что плохо плавала и боялась утонуть, а вовсе не потому, что намеренно захотела вас предать. Не желая понять и разобраться, вы просто слепо обиделись на меня, а ещё изуродовали, чуть не убили, заставили три года жить в постоянном страхе. При этом забыли, что когда-то любили меня и считали своей. Вот что на самом деле является истинным предательством. Обида и слепая жестокость, которую вы проявили по отношению ко мне, как раз и есть часть детского мышления. Так вы допустили ужасную ошибку – насильно вынудили меня сбежать, хотя сами, похоже, хотели обратного. А ещё довели меня до того, что я испытала абсурдную вину за смерть бабушки. Это ложь, потому что виноват в ней только один несчастный алкаш, зарезавший её.

Все эти годы вы могли просто поговорить со мной, но вместо этого украдкой следили, накапливая обиды. Обратите внимание, что сейчас я вернулась сюда по своей воле, чтобы разобраться с вами лицом к лицу. Так способны поступать только взрослые люди. И пусть лучше я буду иметь гнилой и омертвевший разум, чем быть, как вы! Трусы! Мрази! Проваливайте обратно в свой тоннель и заберите с собой ваш сраный огонёк! А я останусь здесь, потому что Канонерка – мой дом!

И ещё. Очевидно, и вы, и я тесно связаны с этим островом, поэтому я выполню ваше желание и схожу к тем развалинам. К тому же мне самой когда-то хотелось. Это ведь вы ведь устроили эту зиму посреди лета? Очевидно, с целью убить меня, но вместо этого организовали удобный проход к островку. Прекрасно, спасибо. Теперь уёбывайте и не смейте больше появляться.

Некоторое время между мной и тенями висит тишина. Затем они начинают расползаться на рваные куски. Огонёк подплывает ближе – они медленно всасываются в него, пока не исчезают совсем.

Я остаюсь одна напротив огонька. Он резко устремляется в область моей груди. В этот момент Костя хватает меня и отбрасывает в сторону. Огонёк, словно комета, пролетает сквозь дыру в коряге и закатывается за полоску между небом и морем, откуда в первый раз появился в виде солнца.

Костя отпускает меня, подбегает к коряге и вырывает её вместе с огромным корневищем, а затем кидает с отвесного берега. Коряга громко ударяется о воду, после чего идёт ко дну.

Мы с Костей снова смотрим друг другу в глаза. Почему-то в этом есть что-то трагичное. Недавно Костя признался, что считает меня красивой. То же самое могу сказать о нём. Под париком настоящий потоп. Пот стекает по лицу и шее, быстро застывая на морозе. Я снимаю его, обтираю лысину – пальцы свободно катаются по ней, не встречая никаких препятствий. Полосок больше нет, шрамы исчезли. Костя как будто тоже понял это, потому что смеётся, подбегает ко мне, крепко обнимает и закруживает в воздухе. Затем мы просто стоим в крепких объятиях.

– Костя, мне нужно ещё кое-куда сходить. Это рядом. Я буду рада, если ты пойдёшь со мной.

– Конечно, идём.

Ещё немного продвижения на юг, и мы останавливаемся на каменистом пятачке, который раньше я считала крайней точкой Канонерки. Но на самом деле ей является маленький островок. Вот он – осталось совсем чуть-чуть пройти по льду.

Мы ступаем на берег островка. На нём – край развалившейся каменной стены. Возможно, когда-то это был дом. Очень давно, потому что таких стен больше не строят. Кроме нагромождения камней тут ничего нет. Что по мнению теней я должна была здесь найти? Обхожу островок вдоль и поперёк, обследую каждый сантиметр – ничего. Копаясь в земле, обращаю внимание, как на шее болтается мой плёночный фотоаппарат. Разве он висел на мне всё это время?

Я настолько увлекаюсь поисками, что в какой-то момент срываюсь с этой проклятой стены. В секунды, пока лечу спиной на камни, я вспоминаю серьёзное лицо бабушки и её слова: «Ничего в жизни не происходит просто так. Все страдания для чего-то нужны. А полное избавление от страданий означает конец».

Оглавление

Магия абстракций