По пятам [Анатолий Иванович Трофимов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
А. Трофимов По пятам
До утра не гаснет свет в окнах приземистого здания на углу Колобовской и Главного проспекта, где помещается уголовный розыск. Разнослойное нэповское бытие поставляет столько работы, что об отдыхе можно только мечтать. С радостной злостью косятся на эти окна бывшие чины сыскного отделения: «Ну-ну, сыщики в лаптях, посмотрим, что вы без нас наработаете». А красные сыщики, вытурив из своих рядов спецов по «уголовке», не очень-то смущены новой работой. Упорством, железной волей, революционной самодисциплиной постигают они премудрости борьбы с профессиональными домушниками, медвежатниками, конокрадами, ловкими и увертливыми главарями банд, дерзкими грабителями. Конечно, бывает, что где-то и промашку дадут. За пять лет работы стал закаленным начальником Екатеринбургской губернской милиции недавний рабочий Мотовилихинского завода Петр Савотин. Навеки связал свою судьбу с уголовным розыском бывший красногвардеец, окончивший лишь церковно-приходскую школу Федор Заразилов. Непревзойденным мастером сыска станет пимокат Федор Худышкин. В несгибаемых чекистов превратятся юные Николай Захаров и Степан Спиценко. Ликвидация банды Павла Ренке — лишь эпизод из биографий этих товарищей.
11 ноября 1923 года. Город Екатеринбург
— Это ты, Федор? Что случилось? — спросил Савотин, начальник Екатеринбургской губернской милиции, с трудом узнавая обычно мягкий, женственный голос начальника уголовного розыска Федора Заразилова. — В Невьянске. Двенадцать человек. Всех вырезали. Даже маленьких ребятишек не пожалели. — Что решил? — Немедленно еду. Возьму Степшу Спиценко да Колю Захарова. Заодно поучу их. — Не рано ли им? Может, с Худышкиным лучше? — Худышкин и здесь нужен. Тут обстановка тоже — не патока. Вот насчет транспорта кого-нибудь прижмите. — Я сейчас к тебе. Обмозгуем. Петр Григорьевич положил трубку и покрутил ручку телефона. — Вокзал! Вокзал? Начальник губмилиции Савотин говорит. Посмотрите, что у вас ожидается в сторону Невьянска... Безразлично что. Товарняк, дрезина... Для начальника УГРО. День только начинался. Ноябрь стоял сухой, мягкий. Лишь изредка с востока налетал ветер, срывал с лип уцелевшие листья и гнал их по пыльной мостовой Вознесенского проспекта. Савотин вышел из особняка. На крыше с башенкой, похожей на кедровую шишку, визгливо мотался жестяной флюгер. Савотин свернул от особняка влево и зашагал в уголовный розыск. Козырнув часовому, вытянувшемуся в струнку, Петр Григорьевич вбежал на второй этаж, Федор Заразилов сидел в своем кабинете. У него мягкие черты лица, светлые, чуть вьющиеся волосы. Не требовалось острого воображения, чтобы представить его в красной косыночке, этакой комиссаршей из агитпропа. Кожаная куртка и галифе, заправленные в жесткие краги, не портили, а, напротив, еще более усиливали этот образ. Не вставая со стула, Федор протянул руку с телефонограммой. Савотин снял фуражку, протер очки, присел рядом. Это было уже второе сообщение об убийстве в Тагильском уезде. 2 ноября в пяти верстах от Невьянска нашли труп гражданина Клестова. Убит в упор из нагана. Грабители завладели рыжим мерином, запряженным в телегу, бочкой керосина, тремя мешками муки и тюком мануфактуры. Теперь была вырезана целая семья Павла Кондюрина. Налетчики вывезли различного товара на 882 тысячи червонцев банкнотами госбанка. Как и в первом случае, они воспользовались подводой пострадавшего — серой кобылицей, запряженной в рыдван. — Федор, а это работа не Пашки Ренке? — Нет. Курчавый взят третьего при облаве в Тагиле. Клестов, может, и на его совести, а вот эти двенадцать... — Да-а... Но патология чисто ренковская. С таким изуверством работает только его банда. — Похоже, Петр Григорьевич. Если не Ренке, то его подельники. На месте разберусь.12 ноября 1923 года. Город Невьянск
Павел Кандюрин в свое время был купцом третьей гильдии, а в двадцатых годах стал нэпманом, торговал и теперь по третьему разряду. Начиная дело, он пристроил к своей избе деревянный сруб с откидным прилавком на улицу, но коммерция сразу же захромала на обе ноги: дом стоял на окраине города, и покупатели сюда заглядывали редко. Тогда Кондюрин снял лавку на Торговой площади Невьянска. В 8 утра привозил товар, а вечером, завернув его в рогожные тюки, возвращался домой. Дело пошло на лад, особенно после выхлопотанного дозволения брать мануфактуру в кредит на базах Егорьевско-Раменского государственного хлопчатобумажного треста и текстильного синдиката, что в городе Екатеринбурге. Борода Кондюрина распушилась, туже стали застегиваться жилетные пуговицы. В комнатах нельзя было пройти, не задев сундуков с певучими врезными замками. Эти хранилища, обитые жестяными полосками и пахнущие нафталином, пополнялись гарусными, с блестками, платьями, шубами с выхухолевыми воротниками, касторовыми пальто, папахами из барсука, кружевными накидками, плюшевыми душегреями, суконными, на меху, тулупами. А теперь ничего не стало — ни тулупов, ни барсучьих шапок, ни тех людей, которым предназначалось богатство. Расследованием преступления занимались следователь Невьянской прокуратуры Петр Иовлев, инспектор Екатеринбургского уголовного розыска Степан Спиценко и совсем юный вихрастый агент третьего разряда Коля Захаров. Возглавлял опергруппу сам Федор Григорьевич Заразилов. Он стоял, прислонившись спиной к недавно побеленной русской печке. Следователь Иовлев, низкорослый, с голым черепом, возился у самовара. Спиценко и Захаров сидели на лавке — осунувшиеся, немного ошалелые от всего, что пришлось увидеть и услышать за этот день. Глядя на Иовлева, обыденно готовящего чаепитие, Коля Захаров с трудом сдерживал подступающую к горлу тошноту. Какой тут, к чёрту, чай, когда за стеной, в холодном чулане, лежат трупы.— Ну-с, что мы имеем? — спокойно рассуждал Заразилов. — В банде было два или три человека. Так? Приехали на телеге. Надо полагать, что Кондюрины знали их раньше. В семьях, где сундуки набиты добром, незнакомцев просто так в дом не пускают. А женщины ворота открыли. И подводу во двор ввели, и лошадь накормили, и гостям самовар вскипятили. Вот этот самый, с которым наш уважаемый следователь возится. Скоро у тебя, Петр Капитонович? Брюхо к спине прилипло. — Посвистывает уже. Заварки вот нету. — А ты поищи в горке. Неуж у купца не найдется?.. Ну, попили они чаю и послали тринадцатилетнюю Алевтину за хозяевами. «Скажи, мол, приехали дом покупать». О том, что Кондюрин новые хоромы строит неподалеку от Торговой площади, весь Невьянск знает. До Торговой площади три с половиной версты, да три с половиной обратно. Лавку закрыть, товар погрузить не менее получаса надо. За это время можно с женщинами и детишками расправиться, сундуки очистить? Захаров и Спиценко согласно кивнули. — Так они и сделали. А потом? Что потом было? Скажи вот ты, Коля. — Потом приехали отец и сын Кондюрины. Ввели подводу с товаром во двор... Иовлев оторвался от самовара, по-птичьи склонил лысую голову: — Почему ты решил, что именно так было? Может, банда нагрянула, когда все дома находились? — Да ведь след-то кондюринского рыдвана проходит по следу бандитских колес! И девчонку видели, как она прибегала к отцу и звала его. Иовлев на это возражение ничего не ответил и снова стал дуть в щелястый поддон самовара. Заразилов одобрительно хмыкнул в сторону подчиненных и кивнул Коле Захарову: «Продолжай!» — Ввели подводу. Старик хотел распрягать. Видели, у него и сейчас рукавицы за поясом. Но тут его стукнули железной занозой по голове. А Павла Кондюрина, хозяина-то лавки, не сразу убили. Деньги требовали. У него все руки кинжалом изрезаны. Пытали, значит. А девчонка, наверно, бежать удумала. Догнали — и лопатой. Труп-то ее под навесом нашли, а там калитка в огород... — Молодец, Степша, верно мыслишь. Но вот какие деньги они требовали с Кондюрина? Дневную, что ли, выручку? Это не так много, чтобы на мокрое дело пойти. Степша расстегнул клапан кармана, вынул какие-то бумажки и, заглядывая в них, сказал: — Павел Кондюрин характеризуется в банке очень аккуратным плательщиком. Срок его векселей истекал двенадцатого. Заразилов продолжил его мысль: — Двенадцатого — понедельник. Значит, наличные деньги для уплаты по векселям Кондюрин должен был иметь в субботу. В субботу его и ухлопали. Могли преступники знать об истечении сроков уплаты? Степан Спиценко не замедлил ответить: — Да, утром десятого в банк приходил гражданин, интересовался у служащего этими сроками. Сказал, что должен двенадцать тысяч червонцев Кондюрину, который требует вернуть их. Если Кондюрину рано платить по векселям, то он, этот гражданин, погодит отдавать... — И этот гражданин, — перебил Заразилов, — был одет... Ведь ты догадался, Степша, спросить, как он был одет? И тебе служащий банка сказал, что должник Кондюрина был одет в синюю суконную поддевку, а на голове — лохматая шапка из волчатины? Спиценко заморгал глазами: — Я спросил. Именно так и сказали — в волчьей шапке. Но вы-то откуда знаете? — Я не знаю. Я только подумал. И вот почему. Жертвы связаны новой ламповой тесьмой. Я прогулялся по торговым лабазам и познакомился с некой начинающей коммерсанткой Марфой Шарафутдиновой. Утром она продала четыре аршина тесьмы. Запомнить поддевку и шапку покупателя, который берет чёрт те сколько лампового фитиля, не так уж трудно. Федор Заразилов тоже был молод и потому, сверкнув темными лукавыми глазами, добавил: — А я знаю, братцы, что у этого человека не было одного переднего зуба. — Марфа сказала? — Нет. Она сказала, что кроме фитиля он купил пачку папирос «Ада». Вот окурок. Я его подобрал здесь, у крыльца. Видишь, вмятины от зубов? По краям вдавлено, а посредине — нет. Кряжистое тело Петра Иовлева тряслось от смеха. — Шер-рлоки... — А что, что? — заегозил Коля Захаров. — Я вот тоже... Я вот знаю, что один был обут в сапоги с косой колодкой номер двадцать семь. Под навесом, где девчонка убита, след имеется. Ведь и это надо, Федор? — Да, надо. В нашем деле все надо, Коля... Тем более, что такой след обнаружен и около трупа Клестова, застреленного 2 ноября. Итак, подведем итоги. Бандитов было двое или трое. Один в синей поддевке и волчьей шапке. У второго сапоги с косой колодкой номер двадцать семь. Приехали на телеге. Лошадь, надо полагать, та самая, которую взяли у Клестова, — рыжий мерин. Теперь у них еще и рыдван с серой кондюринской кобылицей. Будем искать. Будем искать волчью шапку, рыжего мерина, суконные тулупы, платья с блестками и тюки с мануфактурой Егорьевско-Раменского треста.
14 ноября 1923 года. Город Нижний Тагил
Дверь обита железом. В ней, на высоте человеческого роста, квадратное зарешеченное оконце размером в ладонь. К косяку и двери приделаны две железные скобы, охваченные дужкой увесистого замка. Андрей Шашуков, двадцатилетний милиционер, почти неотрывно смотрел на зарешеченный квадратик и внутренне вздрагивал, когда в этом квадратике появлялись два голубых жгучих глаза. Вот и опять они выставились. Пересиливая робость, Андрей постукал прикладом винтовки о стертые половицы исправдомовского коридора и со всей строгостью, на которую был способен, приказал: — Эй, ты, убери гляделки, не то штыком пырну! Арестованный укоризненно произнес: — Ах, как это жестоко, дружочек. Здесь же темно, крысы бегают... — Поговори еще... Андрей Шашуков, когда его назначили охранять двух убийц, содержащихся в исправдоме № 8, готовился к встрече со звероподобными дядьками: и рост — головой в потолок, и черная тряпица наискось по глазу, и бороды нечесаные. Оказались мужики как мужики. Этот курчавый, с голубыми глазами, вообще черт знает что. Господинчик. Чуть старше его, Шашукова. А голос какой — артист да и только! Наверное, от девок отбою не было. И ведь надо думать: человека ему зарезать — все равно что курицу. Отогнав голубоглазого от двери, Андрей нащупал бумажку в кармане штанов, поднес к глазам. На круглом, простодушно-губастом лице его появилась ухмылка. «Фамилии-то. Николай Зось, Павел Ренке... Не иначе, из буржуев. Ишь, опять горло дерет!» Из камеры доносился приятный, хорошо поставленный альт:Так и нашли Андрея Шашукова на пустыре, навзничь поверженного, обсыпанного семенами переспевшей лебеды. Рядом лежал труп в новой австрийской шинели. Павел Ренке исчез.
21 ноября 1923 года. Город Нижний Тагил
Если бы начальник губернской милиции Петр Григорьевич Савотин видел в эти дни своего молодого друга Федора Заразилова! Но он не мог его видеть. Мотался Федор по Тагильскому уезду. Изнурительная, напряженная работа вконец иссушила начальника УГРО. Степша Спиценко стал не в меру раздражительным, у Коли Захарова куделистые вихры сбились в кошму, со щек исчез румянец. Ошеломленные зверским убийством в Невьянске, парни не жалели себя. Шаг за шагом приближаясь к раскрытию преступления, они объехали десятки деревень, опросили сотни жителей. Следы вели в Нижний Тагил. 13 ноября в Тагиле сотрудники УГРО остановились на частной квартире под видом плотников, ищущих работы. Федор приказал Спиценко и Захарову немедленно ложиться спать, а сам, чтобы закрепить легенду о безработных шабашниках, взялся помогать хозяину рубить для бани сруб. Да так и протюкал топором до самых сумерек. А на следующий день пришла весть о побеге Павла Ренке и убийстве милиционера Шашукова. Заразилов сразу предположил: новое преступление совершено не при случайном стечении обстоятельств, а было подготовлено. Ведь так и не дознались, кто же звонил в исправдом и распорядился вести заключенных в больницу. Но если побег подготовлен, то кем? Не теми ли, кого ищет он, Заразилов? И чем больше думал об этом Федор, тем крепче утверждался в своем предположении. О самом Павле Ренке он знал всё. Нижнетагильский плотник Ренке два года назад был призван в Красную Армию. Имея неплохой голос, играл на сцене красноармейского театра. Там спутался с заезжей балериной, содержание которой требовало больших денег. Ренке обокрал полковую кассу и дезертировал. Во время скитаний возлюбленная пыталась скрыться со всей наличностью. Ренке нагнал ее уже на вокзале и на виду у всех жестоко расправился с нею. Скрываясь от правосудия, сколотил шайку, с которой совершил несколько дерзких ограблений. Задержали его случайно — при облаве на притоны, густо рассыпанные вдоль берега Тагилки. Взяли вскоре после убийства Клестова, везшего в Тагил бочку с керосином, муку и мануфактуру. Ренке должен был предстать перед судом за дезертирство, ограбление полковой кассы, за убийство балерины и многие другие преступления. Ну, а если убийство Клестова тоже его рук дело? Тогда, выходит, обладатель сапог с косой колодкой и Павел Ренке — из одной банды, а побег курчавому артисту, как и думал Заразилов, могли подстроить те самые его сподвижники, которые в его отсутствие вырезали семью Кондюриных. Углубившись в размышления, Федор сидел у начальника Тагильской милиции. Вдруг без стука, зацепившись ножнами шашки за косяк, ворвался в кабинет дежурный: — Товарищ начальник, вот... Следом за дежурным вошел белый, как смерть, пожилой человек с бородкой клинышком и зареванный, в стоптанных пимах, парнишка. Начальник милиции узнал в перепуганном человеке ветеринарного фельдшера городской скотобойни Урышева. — Что случилось, Федор Прохорович? — Боже, едва унесли ноги! Я да вот сынишка заведующего скотобойней. А папашка его, Куликов Дмитрий, видно, пропал. Деньги у него при себе были. Сто пятьдесят тысяч. Парнишка уткнулся носом в рукав кацавейки и снова разревелся во весь голос. — Ладно, ладно, Костя, — потрепал его по спине начальник милиции. — Найдем твоего тятьку. ...Найти-то нашли Дмитрия Куликова, да Косте легче не стало от этого. Лежал Куликов сбочь нового Тагильского тракта с двумя ранами на голове. Вот что рассказал Урышев. В шесть часов вечера они выехали со скотобойни на серой, запряженной в повозку лошади. На повороте из кустов выскочили двое с наганами. Горбоносый, в телячьей куртке, спросил: «Кто завскотобойней? Не ты ли, дружочек?» Куликов ответил, что он. «Сиди и не шевелись. Вот и умница. А вы, — приказал ветврачу и парнишке, — марш с повозки!» Вскочили бандиты в повозку, хлестнули лошадь и скрылись. Второй был в синей поддевке и серой меховой шапке.Заразилов завершил рассказ: — Итак, Ренке и тот, в волчьем малахае, сошлись вместе... Да, он не ошибся, когда предположил, что в освобождении Ренке мог участвовать еще кто-то. Там, на пустыре, в момент, когда Ренке со звериной злобой душил конвойного, появились неведомо откуда две человеческие фигуры. Ренке заметил их, когда кончил терзать жертву. Первый порыв — бежать, но его окликнули: «Пашка!» Ренке замер, сверкнул глазами. Потом с вежливой иронией процедил сквозь зубы: «Голубчики, нельзя же с таким опозданием. Вон Зось из-за вас богу душу отдал». Высокий, в лохматой шапке, махнул рукой: «Нашел кого жалеть. Давай-ка уносить отсюда ноги». — «Винтовку подбери», — распорядился Ренке, поглаживая ушибленное колено. Но все эти подробности начальник УГРО Федор Заразилов узнал гораздо позже. Сейчас ясно было одно: соединившиеся в одну шайку бандиты не задержатся в Тагиле ни на минуту, а, имея лошадей, уйдут далеко и быстро. Только вот куда уйдут?
27 ноября 1923 года. Верхнетуринский завод
На Кушву, в лысьвенские леса? Есть еще дороги на Черноисточинск, Невьянск, Верхнюю Салду. Есть бесчисленные тропы в притагильские горы, где, оторванные от мира, живут лучинковцы и другие сектанты. Укроются в их скитах — годами не сыщешь. Прибывших из Екатеринбурга агентов уголовного розыска Заразилов разослал по разным направлениям для организации поисков, а сам вернулся в Екатеринбург, чтобы оттуда руководить всей работой. Пробыл он в Екатеринбурге недолго. Уже 27 ноября из Верхней Туры сообщили, что на Большой улице в доме № 4 зверски убита семья семидесятилетнего священника Николая Васнецова. Туда с Заразиловым специальным поездом поехали и его верные помощники — Спиценко и Захаров. Обстановка в доме священника напоминала обстановку в доме Кондюриных. Исчезли шубы, драповая и суконная рясы, два самовара, будильник, золотая цепь с золотым наперсным крестом и другие ценности. Коля Захаров, уже несколько попривыкший к виду крови и окоченевших трупов, снял завязку с рук старика, положил ее перед начальником. — Видите, Федор Григорьевич: опять она, ламповая тесьма, которую продавала в Невьянске Шарафутдинова. — А узел? Какой узел был? — Морской, в две крестообразных петли. Сомнений не оставалось: в Верхней Туре побывала та же банда. — Язви их в душу! Надо же, куда залетели! — возмущался Федор, разглядывая затасканную в кармане карту губернии и думая о том, что ранее разосланные работники уголовного розыска ведут пустую работу. Теперь маршрут движения банды резко меняется. У них остается открытым путь на Красноуфимск, Верхотурье, Теплую Гору, Ису. Есть и еще одна дорога — обратно на Тагил и дальше — к Екатеринбургу. К Екатеринбургу... Федор задумался над этим вариантом. Идти обратным путем, где переполошено все население, где чуть не на каждом перекрестке — засады, вроде бы могут только сумасшедшие. Сумасшедшие или очень дерзкие сорвиголовы. А дерзости у Ренке и его сообщников не отнимешь. Зимой, на санях, они могут отмахать сотни верст глухими дорогами и объявиться в самом неожиданном месте. Даже в губернском городе. И Заразилов тоже решил рискнуть. О возможном появлении бандитов, о их приметах он сообщил в населенные пункты, расположенные далеко на востоке и севере, а все силы уголовного розыска сосредоточил на пути к Екатеринбургу.1 декабря 1923 года. Город Билимбай
— Кого там нелегкая принесла? — крикнула Глафира Александровна, услышав настойчивый стук в ворота. — Хозяюшка, будь добра, пусти немного обогреться. — Да кто вы такие? — Глафира бросила лопату, которой отгребала снег от стайки, направилась к воротам. Сдвинув дубовую задвижку, вышла за калитку. Поднявшаяся ночью пурга стихала, но густая поземка еще металась по неровностям дорог, сыпала снегом на дощатый забор, на людей, увитых куржаком, на розвальни. Высокий, в тулупе до пят, возница снял рукавицу и стал поправлять заиндевевшие усы. — Николай Комаров я. Коммерсант. В Екатеринбург с красным товаром еду. А это мои попутчики: артист Родионов, Петром кличут, да Володя Агапов — студент. Тоже туда пробираются. Женихи что надо. — Не до женихов, когда дитем обзавелася. — Да я так, шутейно. Оттаять бы малость, чайком побаловаться. Я уж уважу тебя, хозяюшка. Бумазеи али ситчику на платье отрежу. Может, еще что приглянется — уступлю за любезность. Глафира еще раз окинула взглядом путников и пошла открывать ворота. Не захлопывать же калитку перед носом у людей в такую погоду. Студентик-то, в очках, совсем посинел. И упоминание про ситчик совсем не лишнее. Путники ввели во двор три подводы. Усатый, назвавшийся Николаем Комаровым, распряг лошадей, насыпал в торбы овса. «Артист» и «студент» уже шмыгнули в теплую избу. Коммерсант повозился у возов, вытащил из-под рогожи мешок со снедью и тоже вошел в дом. — Хозяин-то где? Не знаю, как звать-величать тебя, хозяюшка. — А Глафирой зовите. Не старуха еще — величать-то. Хозяин придет скоро. Подпишет бумаги на службе да и явится. — Увидев выставленную на стол инеем подернутую бутыль с самогоном и всякую закусь, вплоть до замороженного меда, лукаво усмехнулась: — Дорогими гостями Аркадию-то Степановичу будете. Когда самовар уже весело посвистывал, а гости, приняв по стакашку первача, хрустели свежепросольной капустой, вернулся домой Аркадий Еловских, народный следователь пятого участка Билимбая. Подводы на дворе не очень удивили его: дом стоит на столбовой дороге, и постояльцы такие — не редкость. Насторожило другое: серая и вороная кобылицы, рыжий мерин. Нащупав наган в кармане, усмехнулся: «Еще не хватало, чтобы у меня за столом сидел Павел Ренке». Приметы бандитов, взбаламутивших всю губернию, Еловских хорошо знал. Знал и масти лошадей, на которых они кочевали. «Неужели они? Да нет, быть не может. Так быстро появиться здесь, в Билимбае?» Вошел в дом, разделся. В горнице, подрумяненные духовитым первачом, сидели гости. Курчавый приютился у окна, накинув на плечи телячью куртку. Еловских с трудом взял себя в руки: да, это был сам Павел Ренке. — Здравствуйте, дорогие гости! Далеко ли путь держите? — Садись, хозяин, отпробуй наше угощение. Поди, тоже прозяб. Знакомились, пожимая друг другу руки. Лихорадочно соображая, как вывернуться из этой ситуации и сообщить в милицию, Аркадий Степанович невесело подумал: «Ого, и у «студентика» кулачок-то фунта на три потянет. Если в эти три фунта да еще три вложить — мало кто устоит». «Артист» в это время, вынув из-за голенища кинжал, резал затвердевший на морозе мед. Глафиру простодушно заметила: — Ножичек какой страшный! — А что? — весело отозвался усатый. — Хорошо друзей отца на печку подсаживать. Аркадий Степанович приложил ладонь к медному боку самовара, укорчиво сказал: — Остыл ведь, Глаша. Дай-ка я угольков подброшу. Ухватив самовар за ручки, Еловских отнес его в кухню. Там поспешно на листке из блокнота попавшимся под руку цветным карандашом нацарапал: «Тов. Белобородов. Прибудь сам и 3 чел. милиционеров. Сейчас же, для задержания трех бандитов, которые заехали и остановились у меня на квартире. Арк. Еловских». Сунул записку сынишке, шепнул: — Павлу Андриановичу, в милицию. Одним духом! Из горницы донеслось бренчание струн гитары, к которой Аркадий Степанович не прикасался, пожалуй, с самой свадьбы. Настроив, запел про сиреневый купол, про изнуренную душу — песню, о которой тоже упоминалось в бумаге, разосланной начальником уголовного розыска Заразиловым. Аркадий Степанович торопливо ощупал одежду гостей, висевшую на вешалке, из кармана тулупа вытащил браунинг, переложил к себе. Начальник Билимбаевской милиции Павел Андрианович Белобородов не заставил себя долго ждать. Через пятнадцать минут он уже был в доме народного следователя. Оставив милиционеров во дворе, сам вошел в избу. — О-о! Да у тебя гости! Давайте знакомиться, а если рюмочку поднесете — друзьями будем. Белобородов подошел вплотную к гостям, спросил Аркадия: — Мои ребята на месте. Ты готов? Аркадий с готовностью кивнул. — Как штык. Сидящие за столом не успели вникнуть в смысл разговора, как Белобородов, протянувший «коммерсанту» ладонь для знакомства, заломил его руку за спину, повалил с табурета. Аркадий выхватил из кармана наган и браунинг, выуженный из тулупа, крикнул: — Ни с места! Уложу из вашей же пушки.Бандитов заперли в арестной камере, охранять их приставили милиционеров Ивана Медведева и Михаила Оборина. Белобородов, оседлав лошадь, ускакал в Шайтанский завод[1], где находился с группой агентов уголовного розыска Федор Заразилов. Еловских, собрав понятых, занялся описью поклажи, увязанной на дровнях. Не успел Белобородов отъехать от Билимбая и одной версты, как в здании милиции поднялся переполох, затрещали винтовочные выстрелы. Оборин и Медведев — опытные милиционеры, но с бандитами такой квалификации они имели дело впервые и не смогли всего предусмотреть. Только успели навесить замок, как «коммерсант» нетерпеливо забарабанил в дверь камеры и стал проситься на двор. Медведев проворчал: — Ишь, невтерпеж, — и после минутного колебания разрешил: — Выходи. Оборин отомкнул замок. Дверь резко распахнулась. Медведев инстинктивно вскинул винтовку, но тут же свалился от удара ногой в живот. Оборин успел выстрелить, но пуля только задела «студента». Завладев винтовками, бандиты пустили их в ход. Отстреливаясь, выскочили во двор. У забора стояла лошадь, запряженная в широкую кошеву. Через минуту она уже мчалась как бешеная, унося троих бандитов в ночную тьму.
Последние комментарии
1 день 17 часов назад
1 день 22 часов назад
2 дней 5 минут назад
2 дней 1 час назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 3 часов назад