Дороги Рагнара Ворона [Александр Валентинович Ледащёв] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Валентинович Ледащёв Дороги Рагнара Ворона

Пролог

Тяжело подминая волны, к берегу шел драккар. Несколько весел безвольно болтались по его правому борту. Щиты на драккаре были повернуты боевой стороной наружу, голова дракона мрачно смотрела на белую пену волн. Людей на драккаре не было видно, не звонил гонг, отбивая ритм для гребцов, драккар мертво и слепо, как огромный хищник, смертельно раненый и ищущий место, где бы спокойно умереть, подползал к берегу, влекомый приливом.

Женщины и дети давно уже убежали за каменные валы, как только черный драккар вошел в тихие воды фиорда.

На берегу, мрачно готовясь к встрече опасного гостя, не скрывавшего своих воинственных намерений, стояли мужчины селения, наскоро собравшиеся. Их было немного, поселок был небольшой и никто не обольщался мыслями о том, что удастся отогнать морского дракона.

Молчал драккар. Молчали люди на берегу. Расстояние меж ними все уменьшалось, вот драккар на волне прилива ударил килем в гальку и устало завалился на бок. Все. Пришел. Можно умирать.

Время тянулось и тянулось. Оно тянулось все более и более медленно, но выбора у жителей поселка не было — невзирая на то, что драккар ясно обозначил цель своего прихода, напасть первыми было бы, самое меньшее, глупым. Судя по румам, на драккаре было вдвое больше бойцов, чем готовилось к битве на берегу.

Молчал драккар. Молчал берег. Молча стлалась по гальке вода.

— Я узнаю этот драккар, — негромко сказал самый старший из селищенцев, — это драккар Рагнара Ворона. Его появление всегда было предвестником несчастья. Но сейчас, похоже, он сам попал в беду.

Люди промолчали. Их строгий край, не прощающий ошибок, приучил их не торопиться ни словом, ни делом. Старый Бю говорит, что это драккар Рагнара Ворона пришел с приливом и молча стоит на берегу? Драккар, чьи щиты были повернуты в сторону мира угрожающей стороной? Голова дракона оскалила бесчисленные зубы? Что с того? Еще немного и станет ясно, что делать. С драккара ринутся окольчуженной волной воины Рагнара, а на берегу, под прикрытием стрелков, прячущихся среди камней, их встретят жители поселка, погибнут, поселок будет разграблен, и Ворон унесется дальше, в великое море.

Вот и все. Все, как всегда.

…Но все же не как всегда. Рагнар Ворон и его люди вели себя более, чем странно. Внезапности не вышло, да и выйти не могло, так как драккар вошел в воды фиорда днем, значит, предстояла простая резня, кто кого. И даже ясно было, кто и кого. Но драккар молчал. Не спешили на берег воины Рагнара.

Но на берегу, между тем, никто не сетовал на лишние мгновенья жизни.

На драккаре же, наконец, послышались какие-то звуки, словно кто-то тяжело ворочался на палубе, как будто кто-то полз к борту, упрямо цепляясь бессильными руками.

На начало боя это походило мало. Это, если уж совсем по-честному, вообще ни на что не походило. Люди на берегу ждали, а на борту кто-то возился.

Наконец, с борта, на котором лежал драккар, на прибрежную гальку упал человек. Он упал на спину, попытался было повернуться, но смог лишь перевалиться набок и затих.

На берегу никто не пошевелился, никто не проронил ни слова. Потом Старый Бю, тот самый, что узнал драккар, осторожно подошел к человеку.

Тот, окатываемый приливными волнами, сделал еще одну попытку перевалиться на живот, чтобы ползти, но смог лишь вытянуть перед собой руку. Бю наклонился к нему, закрываясь от драккара щитом и держа топор наготове. Он мельком глянул на человека, пристально на драккар и крикнул своим: «На драккаре никого нет!»

Люди потянулись к берегу, окружили Бю и упавшего. Бю присел к нему и перевернул на спину. С залитого кровью лица на него в упор глянули два побелевших от ярости и боли глаза. Человек попытался что-то сказать, но смог издать лишь негромкое рычание, замершее через миг в горле. Глаза закрылись, но шевельнулись губы. Бю поднял руку, призывая людей к тишине, и человек еле слышно прошептал:

— Далеко ли до Норангенфьорда?

— Да не то, что бы уж очень — ответил Бю.

— Скажите Хрольфу Пешеходу, чтобы уходил в Валланд. Что Рагнар Ворон не смог сделать того, что обещал. Он поймет. Он наградит гонца.

Бю выпрямился и сказал: «Это и есть Рагнар Ворон. Осторожно возьмите его и отнесите в мой дом. Оттащите от воды и поставьте его драккар на подпорки. Я сам пойду к Хрольфу в Норангенфьорд».

Так на берег Нур-фиорда попал Рагнар Ворон.

Глава первая, в которой Старый Бю рассказывает историю рождения Рагнара Ворона

Рагнара Ворона отнесли в дом старого Бю и положили на постель. Деревенская колдунья, прибежавшая в деревню сразу же после того, как один из мужчин оповестил ушедших за валы, что опасности нет, потребовала поставить на огонь котел воды и, недолго думавши, выгнала всех, включая Старого Бю, за дверь.

После того, как выяснилось, что битва и резня отменяются, люди не разошлись по своим делам, а так и остались стоять у дома Старого Бю, словно ожидая какого-то продолжения так необычно начавшемуся дню. Кто-то присел на бревно, лежавшее у стены дома, кто-то и просто на землю. Один из молодых спросил негромко, словно опасаясь, что его слова проникнут сквозь бревна дома Бю: «Отчего его прозвали Вороном?» Старый Бю поудобнее уселся на камне, на котором сидел, и ответил:

— Прозвали? Нет, скорее «назвали». Да-да, назвали, — старик повел суровым глазом вокруг себя, словно ожидая хора голосов, утверждавших обратное. Никто не сказал ни слова и Бю продолжил: — Он родился «волчьей ночью», темноволосым, даже нет — черноволосым, с черными, черными, как смоль, волосами. Его мать, красавицу Гудрун, да и его самого, спасло от смерти только то, что во фьорде не было больше никого с черными или даже просто темными волосами, а его отец, Оттар Медведь, не смог припомнить ни одного гостя с темной головой, который мог бы подбросить ему в постель младенца на память, во всяком случае, за последний год. По обычаю Оттар Медведь должен был решить, унести ли новорожденного в лес (а многие ожидали именно этого) или же дать ему имя.

Бедняга Оттар, давно ждавший наследника (его жена, красавица Гудрун, рожала ему одну дочь за другой), может, и сам был бы не прочь ненароком потерять ребенка по дороге в общую комнату его дома, где сидели гости, но это был мальчик. Поэтому он внес ребенка в комнату и молча показал его собравшимся со всех соседних усадеб, гостям. Те настороженно ждали.

— Я оставляю ребенка у себя, — твердо и грозно сказал тогда Медведь — и нарекаю его… — Тут он посмотрел на ребенка еще раз, вздохнул, задумался не в первый раз и сказал негромко: «Ворон, как есть ворон», но недостаточно негромко, так, что его расслышала колдунья и завопила на весь дом: «Ворон! Вороном назвал Оттар Медведь своего наследника!». Оттар Медведь не был мастером решать сложные дела, оттого попросту заорал еще громче: «Рагнаром! Рагнар будет его имя!»

Застолье смолчало, ибо не нашлось желающих разозлить Оттара Медведя, праздничное угощенье прошло непривычно тихо, но по всем правилам, и люди, пожелав ребенку побед, достойных Тора и мудрости, достойной Одина, разошлись.

Они-то разошлись, не дав воли языкам в доме Оттара, но Оттар-то прекрасно понимал, что этими языками они до костей оближут и его, и красавицу Гудрун, и уж тем более, его сына. Чтобы это не вошло в привычку, которая усложнила бы ему и его семье жизнь, Оттар дождался первого и, как потом говорили, даже не самого удачного случая. Кто-то из мужчин помянул их пьяным и небрежным языком. Оттар Медведь вызвал обидчика, не помнившего наутро, что он и говорил, на поединок. И поделил его надвое секирой, сделав из одного болтуна сразу двух, а также дав острастку другим острословам на будущее.

Оттар Медведь был хевдингом, малым вождем, за ним поднимали мечи около шестидесяти человек, его жизнь была в походах и боях, такая же судьба ждала и, как вы видите, дождалась и его сына.

Оттар Медведь погиб в набеге на варяжский берег, его дружина перешла под начало Рагнара, которого уже тогда звали «Рагнаром Вороном», несмотря на то, что ему минуло только четыре года. Ибо, с легкой руки Оттара, а точнее, с длинного языка колдуньи, мальчишка получил прозвище тогда, когда дети еще и имя-то свое нетвердо знают.

Его мать, красавица Гудрун, вела дом твердой рукой, и самое странное, что дружина Оттара не разошлась по другим хевдингам. Мать Рагнара была не только красива, но и умна, а к тому же еще ее посещали видения, которые редко когда не сбывались. Она сулила удачу тем, кто останется с ее сыном, а пока тот сосал грудь, с ней самой, охраняя усадьбу и добытое Оттаром добро до того момента, когда тот сам сможет водить хирд. Хирд поверил ей и остался при Рагнаре, а вернее, при Гудрун.

Само собой, что люди Оттара Медведя предпочитали не пахать и рыбачить, а воевать, и Гудрун просто-напросто стала сдавать хирд хевдингам, ищущим людей внаем за четвертую часть добычи.

Так что все остались довольны. Хевдинги тем, что всегда могли рассчитывать на хирд Оттара. Воины Оттара тем, что не сидели без дела и постепенно богатели. А Гудрун тем, что ее усадьба и земли бондэров, плативших ей подати, не были разорены случайным набегом досужего соседа.

Но было ясно, что долго так продолжаться не может, и уже с самого раннего детства Рагнар Ворон все время проводил с воинами, когда те не были в походе. В свой первый поход Ворон ушел в десять лет и умудрился остаться в живых, и вернуться домой. Перед походом хирд принес ему клятву верности и в десять лет Ворон стал хевдингом, который, как ни крути, сводил хирд в поход и вернулся домой с добычей.

Понятно, что и походом, и всем прочим заправлял кормчий Оттара Медведя, но люди помнят имена вождей, пусть даже те не могут еще толком ни грести, ни сражаться.

В пятнадцать лет Рагнар Ворон уже имел за спиной дела, достойные викинга, удача ходила в походы вместе с ним, Гудрун выдала замуж дочерей, тоже очень и очень удачно, а люди как-то и не думали, сколько лет тому, кто водил их в походы и собирал подати с земель. Какая разница, если хирд не редел, а походы Рагнара становились все более и более удачливыми?

Торговать и торговаться он не любил, добычу сбывал быстро, хотя скупые могли бы сказать, что он терял кое-что на такой торговле. Но его люди не роптали, так как добычи обычно бывало много, и стоила она очень дорого.

Друзей у Рагнара Ворона не было. С самого детства он жил каким-то своим миром, каким-то своими мыслями, которыми не спешил делиться с окружающими. Он любил войну ради войны, походы ради походов, победы ради славы, он словно был тем хевдингом, о которых теперь поют разве что скальды и которых, я думаю, не было на самом деле никогда. Но Гудрун сказала правду — никто не пожалел о том, что остался с Рагнаром.

Раньше всех иных хевдингов он уходил в море после зимы и позже всех возвращался. Люди, ходившие под его началом, были на редкость верны ему, насколько я знаю, ни один не ушел из его хирда, что, как вы сами знаете, невиданная редкость.

Так рос и богател Рагнар Ворон, прославленный мореход, мудрый хозяин и расчетливый вождь. Но что-то вечно гнало его вперед и вперед из дома, да и его люди со временем стали ему под стать. Я слышал о нескольких походах, из которых они вообще не привезли почти никакой добычи, но привезли лишь рассказы о берегах, где люди вдыхают дым из трубок, а на войне охотятся за волосами с головы врагов, которые снимают вместе с кожей. Вы можете себе представить викингов, убивших время без малейшей выгоды и пришедших зимовать с пустыми руками? Да, я тоже могу. Но представить себе, что они не бросили такого хевдинга сразу же после прибытия домой? А? То-то. И я не могу. Удача бежала за Рагнаром Вороном, а он же словно бежал от своей удачи. Однажды…

— Бю, — наконец-то сказал кто-то из слушателей, — тебя попросили лишь ответить на вопрос, отчего его так прозвали. А ты умудрился поведать целую песнь, отняв у нас кучу времени!

Старик смолк, нахохлил брови и сказал: «Вы считаете, что я даром потратил ваше время? Отлично. Тогда я дам вам совет — поставьте драккар Ворона на берегу так, чтобы из входа в фиорд он выглядел, словно пришел на зиму. И какое-то время мы сможем не бояться морских набегов. А для того, чтобы вы не стали спорить со мной, я рассказал вам о том, кого нынче лечит под моим кровом старая Эйла».

И все сошлись на том, что время, проведенное в покое, стоит того, что потратил старый Бю на рассказ о Рагнаре Вороне.

Так Старый Бю рассказал, кто такой Рагнар Ворон и почему его так прозвали.

Глава вторая, в которой Рагнар Ворон приходит в себя

Можно ли прийти в себя рывком? Рагнар Ворон, по крайней мере, пришел в себя именно так — внезапно и сразу. Не открывая глаз и не дыша, сразу же ощутил свое тело, вспомнил, кто он и где он. Прекрасно помнил он также и то, как здесь оказался. Открывать глаза он пока не стал, но изо всех сил прислушивался к тому, что было вокруг него.

В комнате кто-то неустанно бормотал себе под нос, пахло травами, теми же травами пахло и от его бороды, и от усов. Рагнар еще раз мысленно обследовал свое тело, стараясь понять, что с ним. Горела левая щека, гудела голова, левое плечо ныло сильной, тупой болью, а левую лопатку время от времени пронизывало, словно копьем. Все тело болело так, словно он попал в лапы медведя. Поочередно он напряг левую, затем правую ногу, а потом, поняв, что укрыт шкурой от посторонних взглядов, сильно сжал несколько раз кулаки.

Голова, руки и ноги были при нем и, на первый взгляд, подчинялись. Открывать глаза было преждевременно, да и лень. Рагнар подумал мельком, что если его поят травами, то есть две возможности — его лечат, чтобы вылечить. А вторая — его лечат, чтобы вылечить, а затем казнить. Если люди Гальфдана Черного нашли его, то вторая возможность становилась самой очевидной. Люди Пешехода просто сразу прикончили бы его и весь сказ. Значит, не они.

Он несколько раз провел языком по небу и щекам изнутри — вкуса крови не было, значит, внутренности, или уж хотя бы их часть, были целыми. О готовности же драться пришлось пока забыть, он уже понял, что полностью голый под шкурой. Как же все так глупо вышло? Почему ты не проверил тот фьорд? Почему поверил Гололобому? Почему сразу кинулся в драку? Проклятые шхеры. Проклятый фьорд. Проклятая глупость, если уж быть честным.

— Ворон! — крикнул тогда кормчий Эрик Весло, — Ворон, приближается шторм, пора прекращать поиски, хотя бы на сегодня! Войдем в шхеры.

Ты запрыгнул на нос драккара, обвел взглядом море — с моря на берег шли стада тяжелых, брюхатых бурей туч, вдалеке уже погромыхивал гром, вспыхивали молнии. Эрик был прав, и ты уже хотел крикнуть, чтобы шли в шхеры, как вдруг… Вечное «вдруг»!

Ты почувствовал, как хищный оскал исказил твое лицо. Гололобый не соврал тебе!

— Эрик! — позвал ты, — Эрик, как скоро начнется шторм?

— Да кто может сказать точно, кроме Эгира? А что?

— А то, что Гололобый Эйнар не обманул нас! Вон «Морской Змей»! — И ты указал рукой на темно-синий, по-змеиному узкий драккар, выходивший из-за скал шхеры. Это теперь ты понимал, что дураком, редкостным, истинным, чистых кровей, оказался именно ты. Но тогда ты думал только о том, что если успеть войти в пролив, скала закроет вас от шторма, а узкому драккару попросту некуда будет деться, его хваленая скорость тут ничего не решит. Ты нашел его. Ты догнал его. Ты припер его к стене.

Эрик Весло тоже увидел этот узкий драккар, осклабился и тут же переложил кормило чуть левее, он не хуже тебя понимал, что «Морского Змея» надо зажать в проливе и уйти от бури за скалы.

На «Морском Змее», не разворачивая драккар, на это все одно уже не оставалось времени, гребцы просто повернулись лицом к корме и ударили веслами в воду, словно стараясь выместить на ней злость. Гонг «Морского Змея» из чистого золота, прославленный по всей Норвегии, задавал бешеный ритм, но твой «Ворон» если и уступал «Морскому Змею» в скорости, то в умении гребцов и кормчего не уступил бы никому. «Ворон» настигал «Морского Змея», ты уже видел лица людей, столпившихся на палубе. Гальфдана Черного ты узнал сразу по шлему, усаженному короткими шипами, и красному плащу, который, распахиваясь, показывал тяжелые доспехи. Доспехи? Черный, конечно, слыл умным и осторожным человеком, но здесь, в краях, где все его любили и ждали, и куда он, по словам Гололобого, просто зашел для того, чтобы принести жертву Фрейе… Что-то здесь было не так. Тем временем твой «Ворон» вклинился между «Морским Змеем» и правым берегом скалистого прохода и теперь борт в борт становился к драккару Черного. «Морской Змей» уже не успевал войти в узкое горло одного из проходов шхеры, ты готовился первым прыгнуть на его палубу, твои воины по команде «Бросай!» кинули абордажные крюки, впившиеся лапами в борт драккара, и теперь спешно и слаженно тянули веревки к себе, подтягивая «Морского Змея», как вдруг среди людей на его палубе ты увидел Гололобого. Одновременно ты понял, что золотой гонг уже давно не бьет бешеный ритм, и в голове твоей, наконец, все сложилось один к одному. Гололобый и впрямь не соврал тебе, Черного любили все и он тоже настолько, что врал тебе просто взахлеб! Треклятый Гололобый был очень убедителен, когда клялся, будто ушел от Черного, оскорбленный какой-то его выходкой. Казалось, что скалы шхеры дрогнули от твоего рева: «Руби концы! Уходим!», — а ты обернулся и заметил, что уже опоздал. С «Морского Змея» полетели крючья и намертво связали ваши драккары. Из двух узких горловин шхеры, с левой ее стороны, как две смертоносные ласки к оплошавшему глухарю, кинулись два драккара «Куница» и «Росомаха», драккары Черного, который, по словам все того же Гололобого, пришел сюда только на одном драккаре. Выход в море уже перекрывал, выйдя из лабиринта проходов, третий, точнее, четвертый драккар, если считать с «Морским Змеем». Этот драккар ты тоже узнал, это был «Вепрь» Эйрика Свиноголового.

Единственным, что можно было с огромной натяжкой назвать хорошим, было то, что «Куница» и «Росомаха» не смогли бы взять тебя в клещи: с одной стороны ты был прикрыт близким и каменистым берегом, с другой — тебя невольно прикрыл «Морской Змей».

— Что делать, хевдинг? — невозмутимо спросил тебя твой воин с торчащими из-под верхней губы клыками Эстольд Кабан.

Что делать? Единственное, что можно было успеть придумать, так это высадка на «Морского Змея» и быстрое убийство Гальфдана Черного, а там, глядишь, прыти у «Куницы» и «Росомахи» поубавится!

— Все на «Змея» — крикнул ты, — быстрее! Весло, ты остаешься на «Вороне»!

— Брось свои шуточки, Ворон, — загремел с «Морского Змея» властный голос короля Гальфдана, — бросайте оружие, сушите весла!

Спорить с ним было некогда, и ты рявкнул: «Лучники!», — и с твоего драккара полетели стрелы. На «Морском Змее» подняли щиты, но повезло не всем, и несколько человек упали. В следующий миг «Ворон», которого все еще тащили к себе с «Морского Змея», ломая себе и ему весла, сошелся с драккаром Гальфдана борт в борт. Ты прыгнул на палубу первым с мечом в одной руке и с топором в другой. За тобой, как белки в горящем лесу, на «Морского Змея» попрыгали твои люди.

И на «Морском Змее» весело и ярко вскипел кровавый водоворот! Быстрее! Быстрее! Еще быстрее, быстрее, пожри вас всех Ёрмунганд! Твой меч сходу отрубил кому-то подбородок, топор воткнулся в чью-то грудь, а время стало вязким, словно смола. Тебе было некогда смотреть, что происходит, и так было ясно, что ничего хорошего! Было одно, главное — убить Черного и больше ничего. Быстрее! Еще немного! Еще! Прорываясь к Гальфдану, ты рубил на обе стороны, но становилось понятно, что проломить живую стену из воинов Черного будет непросто. «Быстрее!» — кричал ты. Твои люди делали, что могли, они прекрасно понимали, в чем их единственный шанс. Но чем больше воинов Гальфдана падало, тем, казалось, больше их становилось. Ты понял, что «Куница» и «Росомаха» встали к «Морскому Змею» впритык и, не имея возможности зажать в клещи твой драккар, втрое увеличили число воинов Черного, прыгая на его борт и вступая в схватку.

В твоей руке уже давно не было топора, а было чье-то короткое копье. Как оно там оказалось, ты не помнил. Но сейчас оно оказалось более чем кстати, и ты, широко размахнувшись, метнул его в лицо короля. Тот быстро, по-молодому, отшатнулся и копье только распороло ему щеку и вонзилось, как ты видел, в горло Гололобому.

— Хей-хо! — Крикнул ты радостно — тоже неплохо! — И обвел взглядом царившую вокруг резню. К Черному было уже невозможно прорваться, его людей все прибывало. И потому ты крикнул единственно верное: «Уходим! Все на «Ворона»! Уходим отсюда, Эгир побери Гальфдана вместе со Свиноголовым!»

И твои люди, те, кто еще остался, стали прорываться к борту «Морского Змея». И время застыло. Хлестала кровь, на палубу падали отрубленные руки и ноги, валились люди, твои, чужие, ноги то и дело оскальзывались на чьей-то требухе, и бешенство грызло тебя, как волк, потому, что ты не мог уже убить Черного! Попутно обрубая веревки абордажных крючьев, падая и больше не вставая, отбиваясь от людей Гальфдана с мужеством безнадежного отчаяния, твои люди прорвались к «Ворону». Ты тоже прыгнул на борт своего драккара, напоследок отрубив кому-то обе кисти. Все, кто остались в живых, одновременно уперлись обломками весел в борт «Морского Змея» и, оттолкнувшись, гребя уцелевшими веслами, вырвались на чистую воду.

С «Куницы» и «Росомахи» сыпались стрелы и летели пращные ядра, стрелы летели и с «Вепря», все было очень глупо и просто. Просто пришла пора умирать. Пытаясь отчалить от «Морского Змея», «Куница» и «Росомаха» умудрились посадить его на мель и теперь старались отцепиться от него, мешая друг другу. А твой драккар, как покалеченная птица, стремился прямо к «Вепрю», закрывавшему выход на большую воду. Хотя ты прекрасно понимал, что и на большой воде вам ловить нечего, от твоего хирда осталась хорошо, если пятая часть, и даже то, что уцелевшие похватали запасные весла и теперь гребли изо всех сил, не помешали бы драккарам Гальфдана и Свиноголового догнать вас в море и добить. Но это было лучше, чем просто сдаться. Намного лучше. И ты знал, что так думают все твои люди. Пока еще твои, потому что один за другим, поражаемые стрелами, они уходили от тебя в Валгаллу.

«Вепрь», при виде «Ворона», который все быстрее шел к нему, носом прямехонько в борт, ощетинился было баграми и веслами, но Свиноголовый понимал — безумный хирд, во главе с Вороном не остановится, а протаранит его «Вепря», видимо, желая захватить с собой как можно больше врагов.

— На таран! — закричал ты, и Свиноголовый не выдержал. Весла «Вепря» вспенили воду, и его драккар успел уйти от верного столкновения. В тот же миг над вашими головами вспыхнула молния, сразу же ударил дикий раскат грома, а затем хлынул ливень с градом, стеной, которая скрыла вас от врагов.

— Куда теперь, Ворон? — взвыл кормчий.

— В море! Веди в открытое море! — крикнул ты.

— Шторм, мы не успеем отойти от берега, нас разобьет о камни!

— Хуже точно не будет! Уходи в море, попробуем! — ответил ты, не сводя глаз с выхода из шхеры. Темные пятна, одно за другим, выходили из стены дождя, стремясь в погоню. Видимо, люди Гальфдана тоже решили рискнуть и нагнать вас.

И снова стрелы и ядра, снова крики и стоны, и оглушительно смеется Эрик Весло, раненый, но твердо стоящий на ногах и уводящий «Ворона» все дальше от полосы прибоя.

Тут море решило показать, что шутки кончились. Огромный вал, с носа до кормы, прошелся вдоль твоего драккара, смывая викингов за борт, но кое-кто был еще жив, а Эрик Весло все так же держался за кормило с той только разницей, что он был мертв. Волны накрывали «Ворона» все чаще и чаще, и кормило держал уже ты, оттолкнув тело кормчего ногой, а людей становилось все меньше, потом жар схватки оставил тебя, зато резко наверстала свое боль от полученных ран, и ты упал на палубу, потеряв сознание.

Шторм подхватил «Ворона» и понес неведомо куда. На борту в живых оставался только ты, и ты очнулся. И намертво привязал себя к кормилу поясом. И снова на тебя обрушилась темнота.

И вот ты здесь. Ты голый лежишь под толстой и теплой шкурой, и борода, и усы пахнут травами, травами пахнет и вокруг тебя, и чей-то голос монотонно что-то бубнит.

Ты открыл глаза.

Так Рагнар Ворон припомнил то, что с ним стряслось в последние дни.

Глава третья, в которой Старый Бю уходит в Норанген-фьорд

На него внимательно и строго смотрела очень старая женщина с небольшой седой бородой. Рагнар несколько раз сильно сморгнул, чтобы отогнать видение, но добился только того, что рассмотрел лишь еще и огромную черную бородавку, красовавшуюся точнехонько между двух светло-синих молодых глаз, настолько большую, что казалось, будто у нее три глаза. Само лицо было сплошь пересечено глубокими морщинами, по шее стекающими женщине за воротник. Поперек горла проходил длинный выпуклый шрам. Длинный, прямой, как стрела, но резким крючком загибавшийся книзу нос дополнял облик видения, как втайне надеялся Ворон, не имея сил отвести взгляда от короткой, но густой бороды.

— Что, не валькирия? — удивленно спросила бабка, — точно не она? Ты ведь, дурак, поди, ожидал, что очухаешься в Валгалле, ага. Тут тебе и кабан бесконечный, и пиво-вино, и бабы косяками, а сам ты цельными днями сражаешься и охотишься. Как бы не так!

Пока поживешь с нами, милок! Но ты присмотрись — может, и я за валькирию сойду? Ась? Опять нет? Упрямый ты! — и тут бабка резко сдернула с Ворона шкуру и жадно впилась в его тело глазами. Рагнар уже давно перевалил за тот возраст, когда мужчина стесняется своего голого тела, если на него смотрит женщина, но бабка его настораживала, и он попробовал робко потянуть шкуру на себя.

— Лежать! — громко крикнула бабка нутряным басом и притопнула ногой. Ворон послушно притих, а бабка продолжала всматриваться. — Эх, кабы лет сто с плеч долой, а? — Бабка облизнула синюшные губы длиннющим языком, сокрушенно покачала головой и пристально уставилась в глаза Рагнара, словно ожидая, будто он скажет: «Да ладно, и такая сойдешь!»

— Игреливый ты какой! — вдруг сказала бабка укоризненно и, целомудренно отвернувшись, закутала Ворона шкурой. — Что ж ты блуд-то свой старой бабке показываешь? Ожил, что ли?

Рагнар окончательно запутался. Может, по голове ему досталось все же сильнее, чем казалось? Он озадаченно посмотрел на бабку, которая к тому моменту отошла к его ногам, сбросила с них шкуру и твердыми, сухими руками, напоминавшими рукояти весел драккара на ощупь, растирала ему ступни.

Бабка оставила его ноги в покое, подошла к очагу и зачерпнула из булькавшего на огне котелка ложку снадобья, с которой и подошла к его изголовью.

— Испей, вояка, — уже нежным, тонким голосом сказала бабка и подмигнула. — Дохлой кошечкой, правда, пахнет. Да и как не пахнуть, я ж туда чего только не натолкала! А чего натолкала, уже и не упомню, — и жестким, ровным голосом сказала: «Старая я стала!»

— Бабушка, а коли не помнишь, может, и пить-то не стоит? — впервые подал голос Рагнар.

— Ты, касатик, жри и пей, что дают, пока концы не отдал. А будешь слушаться, так и оклемаешься скоренько. Поджимает ведь времечко-то, так? — на сей раз бабка говорила нормальным старушечьим голосом. — Чего натолкала, все к месту. Смотри, коль не веришь! — Бабка вперила свои синие глаза в глаза Ворона и через миг пропала ее бородавка, исчезли морщины и шрам, волосы из грязно-седых стали светло-русыми, а грудь налилась и расперла платье. Еще миг — и все исчезло, и на Рагнара снова смотрела старая бородатая старуха. Сомнения Рагнара исчезли, и он смело втянул в рот содержимое ложки, которую бабка поднесла к его губам. От омерзительного, тухлого пополам с прелым вкуса, Рагнара чуть не вывернуло, но он сумел удержать пойло в себе.

— Дрянь, правда? — подмигнула бабка, — погоди, такой ли еще пакостью напою! Потрепали тебя, как кобеля на свадьбе. В голову пустую досталось, в плечо, в лопатку, уж я кожу там штопала-штопала! А еще по морде твоей глупой дали, тролли тебя задери, охальника! Рагнар уже перестал удивляться переменам настроения старой бабки — финки, как он уже понял по некоторым деталям ее костюма. Финки исстари славились могучей волшбой. Ему снова повезло.

— Сильно жмет-то? — как-то непонятно спросила бабка, заматывая его плечо и грудь свежей холстиной.

— Что, бабушка?

— Не повязка же, дурак! Время! — и, выскочив на середину пола, обернулась несколько раз вокруг себя, высоко подбрасывая ноги и размахивая руками.

«Видать, бабка великая ведунья. А что безумная — не велика беда» — успел подумать Рагнар, когда бабка подскочила к нему и сухими, твердыми пальцами стала мять ему мочки ушей, бормоча что-то себе под нос на разные голоса. Боль волнами прокатилась по израненным местам, Рагнар сжал зубы, боль становилась все сильнее, пот крупными каплями катился по его лицу и по всем телу, голова уже ничего не соображала, а финка все мяла и мяла ему уши, как вдруг боль исчезла. Совсем.

— Спать! — гаркнула бабка и вдруг прибавила ему на ухо: «Здесь он тебя не нагонит». И прежде, чем Рагнар успел вскинуться, он крепко и без снов заснул.

Не успел он проснуться, бабка была уже возле него с ложкой какой-то очередной гадости. Он покорно выпил. Молот Тора! Предыдущая гадость показалась бы медом по сравнению с новой! Он не успел выругаться, как снова боль ударила его с удесятеренной силой, еще, еще и еще, приступы шли один за одним, не усиливаясь и не ослабевая, подобно волнам на море во время слабого ветра. Это длилось и длилось, бабка громко взывала к кому-то на неизвестном ему языке, огонь трещал поленьями в очаге, Рагнар уже разуверился в нормальности старой ведьмы, как вдруг боль прошла. Целиком. Вся. Осталось легкое головокружение и слабость, здоровая, самая настоящая усталость, словно после славной битвы.

— Тебя бы, бабка, ко мне на драккар! — сказал Ворон, уверенный, что говорит приятное. Но бабка внезапно вскрикнула и, выронив из рук какой-то горшочек, закрыла лицо руками и кинулась из дома. Рагнар понял, что сказал что-то такое, что точно нельзя было говорить, но сделанного не воротишь. Он вытянулся на постели и стал смотреть в очаг. Дверь скрипнула и бабка снова возникла посреди комнаты. Ворон ожидал чего угодно, но бабка залихватски ему подмигнула и снова вернулась к очагу.

— Сколько дней я тут валялся? — спросил Рагнар. Раз бабка сделала вид, что все в порядке, нет нужды мотать из бабки душу новыми вопросами, не зная, куда ткнешь грубыми пальцами.

— Прилив принес твой драккар четыре дня назад, — спокойно сказала бабка, помешивая в котелке длинной ложкой.

— Я почти все помню, только не помню, как оказался на берегу.

— Брякнулся с борта, как мешок с луком и всех дел.

— Я что-то говорил? — это необходимо было уточнить.

— Да, ты спросил, далеко ли до Норангенфьорда и просил, чтобы кто-нибудь туда сходил, к Хрольфу, сказать, что ты изгадил какую-то порученную тебе работу.

— Огни Муспелля! — негромко взвыл ты, — кто-нибудь пошел?

— Старый Бю пошел. Точно перед тем, как ты очнулся. Не бойся, он одинок и у тебя не будет кровников.

Бабка соображала так быстро, словно сама знала все, что происходило с Рагнаром последний месяц. А ее упоминание о том, кто его не найдет… Неужели она говорила про…

— Когда я смогу встать? — спросил ты.

— Встать хоть сейчас. Правда, упадешь. Не спеши. Пока старый Бю доковыляет до Норангенфьорда, пока там сообразят, что делать, я поставлю тебя на ноги, Рагнар Ворон — сказала бабка и визгливо прибавила: «И пинка в зад дам, в напутствие, чтобы до самого дома не останавливался!» И, молодо соскочив с постели, где сидела, снова сдернула шкуру с Ворона и внимательно осмотрела его.

— Как тебя звать, ведунья? — спросил он бабку.

— Зови меня «юная Эйла», только свой срам держи на привязи! — сказала бабка, щелкнув суставчатыми пальцами.

Так Рагнар Ворон познакомился с юной Эйлой и узнал, что Старый Бю ушел в Норангенфьорд.

Глава четвертая, в которой Старый Бю встречает незнакомца в синем плаще

Старый Бю, как и сказала Рагнару юная Эйла, вышел из дома и двинулся к Норангенфьорду незадолго перед тем, как Ворон пришел в себя. Старику нравилось, что он, Старый Бю, оказался полезен Рагнару Ворону и при этом, видимо, оказывал услугу самому Хрольфу Пешеходу. Одинокому старику очень нравилось ощущать себя важным и кому-то очень нужным. Даже походка его изменилась, он шел мерно и величаво, как ходил когда-то в молодости. Старый Бю первым вызвался сходить в Норангенфьорд, да больше никто особо и не рвался, дел было невпроворот, а кроме того, никто не хотел встревать в большие дела больших людей, в результате которых, судя по всему, драккар Рагнара Ворона был прибит приливной волной к их берегу, где-то растеряв весь хирд, да и сам Рагнар, мягко говоря, выглядел незавидно.

Старик долго не думал. Первые дни он хлопотал возле Рагнара, помогая или мешая Эйле, а потом, когда ведунья заявила, что Ворон пошел на поправку, Бю ночью собрался и утром вышел из дома.

Признаться, в начале пути Бю хотел было попробовать идти быстрым шагом, при котором дорога становится короткой, но годы взяли свое и, отдышавшись, Старый Бю решил не дурачиться больше, а пошел дальше размеренно и степенно. В первый день Старому Бю пришлось ночевать в лесу, он ошибся в своих расчетах и не вышел к хутору своих знакомых засветло. До них Старый Бю добрался лишь к полудню, похлебал горячего и двинулся дальше, отказавшись погостить еще денек. Ближе к закату он почувствовал, что страшно устал и что пора озаботиться приготовлением к ночлегу. Сойдя с дороги в лес, Бю выбрал старую, сухую лесину, одиноко торчавшую на прогалине, повалил ее и развел у ее макушки костерок, выложив вдоль нее толстую подстилку из лапника. Вскоре лесина занялась пламенем и Старый Бю, удовлетворенно крякнув, постелил на лапник толстое, шерстяное одеяло. Лесина будет гореть всю ночь, пламя будет есть ее от макушки до комеля, остается только двигаться вслед за огнем, повернувшись к нему грудью, а спину закутав в плащ. Будет не холоднее, чем в доме. Топор, с которым он подошел к драккару Рагнара Ворона, старик пристроил под правую руку.

Бю как раз достал из котомки лепешки и сушеную рыбу, намереваясь закусить перед сном, как вдруг из темноты на его костер, мягко ступая, вышел человек или кто-то, во всяком случае, похожий на человека. Бю поспешно встал на ноги, держа топор у бедра, и вглядывался в ночного гостя, отделенного от него костром. Тот был высок ростом и широкоплеч. Гость поднял вверх руки, показывая, что в них ничего нет, и подошел поближе.

— Не беспокойся, старик, — сказал он. — У меня нет на уме ничего дурного, я просто вышел на твой огонь. Если ты желаешь, то я уйду.

Гость говорил ровным, негромким голосом, вел себя достойно и вообще, почему-то располагал к себе. Старику было скучно одному, да и кроме того, может статься, ночной гость расскажет что-нибудь интересное, так как на их берегу гости бывали очень и очень редко.

— Проходи и садись, — сказал Старый Бю. Незнакомец легко переступил лесину и оказался внезапно прямо возле старика. При свете костра Бю рассмотрел синий плащ с капюшоном, скрывающим лицо, а потом гость уселся на лапник и сбросил с плеча свою сумку.

— У меня есть сладкое вино и пирог, — сказал он, — ты разделишь со мной угощение?

— У меня есть только лепешки и сушеная рыба, а еще вода, — сказал старик, — но я охотно поделюсь с тобой, если ты не побрезгуешь.

— Чем же тут брезговать? — с мягким укором сказал гость. — Лепешки и сухая рыба, которой делятся от чистого сердца, может оказаться куда вкуснее самого мягкого пирога.

Они уселись рядом на лапнике, старик расстелил чистую холстинку и на нее они положили пирог, лепешки и рыбу и поставили фляги с водой и сладким вином. Незнакомец все больше и больше нравился Старому Бю, с ним было легко и просто. Но при свете костра старик, уплетая мягкий пирог, заметил то, что не увидел вначале — пальцы гостя были унизаны серебряными перстнями, а из-под полы плаща выглядывала рукоятка меча. «Старый меч — определил старик. — Раз этот меч прожил столько лет, значит, владели им люди, которые умеют владеть мечом».

Наевшись и напившись, Старый Бю и его ночной гость помолчали, потом обменялись замечаниями о погоде, о ловле сельди (говорил Бю, но гость несколькими словами дал понять, что он сведущ и в этом искусстве, чем расположил к себе Бю еще больше), о том, о сем, о конунгах и ярлах, о новом короле, Гальфдане Черном, а потом старик осмелел и спросил: «А могу ли я узнать, куда ты держишь путь, уважаемый?»

— Я брожу по свету и не знаю, куда мне придется идти завтра. Недавно я прибыл из Валланда, побывал в Трондхейме, а теперь иду из Норангенфьорда, правда, сам пока не знаю, туда ли. Но я надеюсь, — продолжал странный гость, не знавший, куда идет, — что ты покажешь мне верный путь.

— Я? Покажу тебе верный путь? — страшно удивился Старый Бю и посмотрел на человека в синем плаще с некоторой опаской. Ночью, к вашему костру приходит человек, чьего лица не видно, но видно, что он молод, крепок и вооружен, угощает вас пирогом, а потом выясняется, что именно вы и должны показать ему, куда идти. Старик терялся в догадках. Кто его гость? Колдун? Тролль? Какая-то лесная нечисть? Кто еще славен тем, что задает вопросы и неверный ответ дорого обходится? Старик уже начал жалеть, что не остался погостить у своих знакомых, как вдруг гость в синем плаще подал голос: «Не ломай себе голову, я не колдун и не бог, и я не собираюсь играть с тобой в вопросы и ответы с туманным выигрышем. Я простой странник и от твоего ответа может зависеть моя дальнейшая дорога».

Удивительное дело! Недоверчивый, как все повидавшие жизнь старики, Бю снова проникся к незнакомцу каким-то необъяснимым доверием, хотя его слова и не сделали яснее происходящее.

— Задавай вопросы — проворчал он, — может, я и в самом деле смогу тебе помочь. — Нет, определенно, на склоне лет старик оказался втянут в какие-то загадочные и, он чувствовал это, большие дела!

— Ты ведь идешь из Нурфьорда, старик? Я не ошибся? — спросил гость.

— Все верно, иду из Нурфьорда, ты прав. — ответил Старый Бю.

— Идешь, как я могу предположить, в Норангенфьорд? — продолжал незнакомец.

— И тут ты прав.

— Не стану спрашивать, зачем ты идешь в Норангенфьорд, к объявленному вне закона ярлу Хрольфу — сказал гость.

— Угу — не совсем понятно ответил Бю.

— Но спрошу вот что. Какого дня в ваш фьорд пришел драккар Рагнара Ворона? — голос вопрошающего стал тверд, как сталь. Бю насторожился.

— Разве я говорил, что в наш фьорд пришел Рагнар Ворон? — удивился Старый Бю. — По меньшей мере, его не было там, когда я вышел в путь.

— А ведунья Эйла все еще жива? — неожиданно спросил гость, словно не обратив внимания на ответ Бю.

— Жива, да что ей сделается. Она еще и нас с тобой переживет. — охотно сказал старик.

— Все может быть. Все может быть, — сказал незнакомец в синем плаще, — но ты не ответил мне, старик, про Рагнара Ворона.

— Я ответил, ты, должно быть, прослушал. Третьего дня, когда я выходил в путь, его не было в нашем фьорде. Я никогда в жизни не видел Рагнара Ворона, только слышал о нем. Да, признаться, и не хотел бы видеть у нашего берега его драккар!

— Значит, Рагнара Ворона не принесло в ваш фьорд с приливом? — не сдавался незнакомец.

— Нет. Когда я вышел в путь, в нашем фьорде не было Рагнара Ворона. Да и что ему у нас делать? Взять у нас нечего, страндхуг тоже не выжать, врагов его на нашем хуторе нет, — убеждал Старый Бю.

— Куда же тогда понес его Эгир? Куда придется идти мне? — негромко спросил незнакомец.

— Видишь, я не смог тебе помочь, — сказал Бю с сожалением. Незнакомец не ответил и старик понял, что последние вопросы гость просто задал сам себе вслух.

— Давай спать, старик, — предложил гость и вытянулся на лапнике. Старый Бю недоуменно пожал плечами, но все же спросил: «А кем ты приходишься Рагнару Ворону, если я могу спросить об этом?»

— Я прихожусь Рагнару Ворону самой близкой, кровной родней, но волею судеб, мы были с ним разлучены. И с тех пор я ищу его по всему свету, много лет. Давай спать, старик, — повторил гость, и вскоре дыхание его стало ровным, он спокойно заснул в обществе вооруженного старика, которого видел впервые в жизни.

«Бесстрашием ты похож на Ворона, — подумал Старый Бю. — Но, сколько я знаю, у Оттара Медведя был только один сын. Хотя, говоря по чести, кто знает, сколько сыновей было у Оттара Медведя! Я поговорю об этом с Рагнаром, когда вернусь».

Дальше мысли старика стали путаться, он уже видел, как Хрольф оделяет его большой наградой, и в обратный путь старик едет с его людьми, на лошадях… Старый Бю крепко уснул.

Когда он проснулся, было утро. Солнце весело сияло меж ветвей, а на его плаще сверкала оставленная гостем серебряная монета. Старик пожал плечами и засунул монету за пояс.

Так Старый Бю познакомился с кровной родней Рагнара Ворона.

Глава пятая, в которой Старый Бю приходит к ярлу Хрольфу

Над Норангенфьордом витала смерть. Она птицей кружила по небу, садилась на ветви деревьев, плескалась в морских волнах. Незримая, но не ставшая от этого менее страшной. Был день. Было море. Были скалы. Драккары на воде. Крыша общего дома. Мастерские. Сосны. Хлева для скотины и рабов. И смерть.

Слово «смерть», казалось, будто прилипло к Старому Бю, как только он приблизился к Норангенфьорду. Жизнь здорово его потрепала, и он привык доверять своим чувствам. Он остановился на тропе, которая, петляя, вела в Норангенфьорд, и еще раз всмотрелся в горд Пешехода. Чья смерть? Кому она угрожала? Хрольфу? Его хирду? Да, скорее всего, так как Хрольф и его люди были объявлены вне закона, и ярл, по сути, жил на вулкане. Да, должно быть, она грозила Хрольфу. И его людям.

Старик потряс головой, чтобы отогнать неприятные мысли и снова пошел по тропинке. Он старался вновь пробудить в душе горделивое ощущение от причастности к большим делам больших, значительных людей. Да. Он старик, его жизнь уже давно пуста, а на склоне лет боги снизошли к нему… Но треклятая змея скверного предчувствия нет-нет да и лизала сердце раздвоенным языком. Бю не боялся смерти, но казалось обидным умереть, только-только став сопричастным к чему-то очень интересному и важному.

Старик начал сердиться, а потом еще и споткнулся о корень сосны, выползший прямо на дорогу, сильно ушиб палец и упал, ударившись локтем. Настроение у него испортилось окончательно и к воротам горда он пришел злой, как медведь-шатун.

Горд Хрольфа располагался над обрывом, с одной стороны прикрытый морем. К морю сбегала дорога, которая кончаласьпристанью, у которой стояли драккары Пешехода. На пристани бродили хирдманны Хрольфа, следившие за морем. С другой стороны горд ограждала высокая ограда с воротами, с воротной башней, с которой сменяющиеся часовые наблюдали за дорогой.

Горд постоянно был готов к обороне, желающих выпотрошить его богатые кладовые нашлось бы немало, а уж теперь-то, после того, как Гальфдан Черный объявил его вне закона!.. Дело было во времени. Когда желающих наберется достаточно, горд Хрольфа сотрут с лица земли. Возможно, что желающих опередит сам король. В общем, у Хрольфа и его людей земля буквально горела под ногами. Тем интереснее было старику посмотреть на опального ярла и немного нарушить закон, оказывая услуги объявленному вне закона. Какому мужчине не хочется порой, а кому-то и постоянно, нарушить закон? Даже старику!

Размышляя надо всем этим, старый Бю остановился перед высокими прочными воротами и крикнул хирдманну, смотрящему на него с башенки: «Открывай! Важные вести для твоего ярла!»

— А кто ты таков, откуда и какие вести ты принес, старик? — поинтересовался викинг.

— Если бы мои вести можно было передать через простого викинга, я бы не стал бить ноги, таскаясь по дорогам через пол-Норвегии! — немного преувеличил Бю свою прогулку. — Не сиди в своем гнезде, как квочка на яйцах, а открывай, или позови своего ярла, в конце концов, это нужно ему, а не мне! — Старик осерчал окончательно и прибавил: «Иначе я просто плюну и уйду, и разбирайся со своим ярлом сам! Он украсит твоей головой ворота горда, когда узнает, кого ты не пустил!»

Старик в пыльной, но добротной одежде, прошедший через пол-Норвегии с важными вестями… В любом случае, от одного старика горду беды не будет. А там Хрольф сам решит, что с ним стоит сделать. Часовой кивнул кому-то, кого Старый Бю не мог видеть, загремел засов, за воротами завозилось несколько человек, и одна воротина медленно отворилась.

Старик пригладил длинную бороду и не спеша, как и следовало человеку, вовлеченному в большие дела, ступил на землю горда Хрольфа.

— Где ваш ярл? — величаво спросил он у хирдманнов, теперь закладывающих в скобы уже закрытых ворот обитый медью засов. Викинги переглянулись, и тот, что выглядел самым старшим, сказал: «Мои люди проводят тебя, старик», и мигнул своим. Двое воинов подошли к нему, и один без лишних слов мотнул головой, приглашая Старого Бю следовать за ними.

Старик шел, ног под собой не чуя от гордости. Он уже предвкушал, как будет рассказывать в родном селении о том, каким важным гостем он был под крышей большого дома опального ярла Хрольфа.

Горд Хрольфа Пешехода оказался еще больше, чем думал Бю. Проворно бегали по своим делам траллсы, сновали воины, женщины. Горд кипел жизнью и работой, стучали молоты в кузнице, пахло смолой, свежей древесиной, пар от готовящейся снеди щекотал проголодавшемуся старику нос, слышалось конское ржание, мычали коровы, слышалось и кудахтанье кур, и баранье блеяние. Богатый, крепкий горд. Всего много.

Много воинов. Очень много. Много оружия. Много железа. И все также неотвратимо надо всем этим витает смерть. Старик даже сплюнул от злости, смерть, чья бы она ни была, портила ему все удовольствие от больших дел, к которым он оказался причастен.

Воины и траллсы на себе таскали какие-то припасы и тюки, торопясь к дороге, которая вела к морю. Во всем, казалось, в каждом движении жителей горда, чувствовалась разумная поспешность.

Старика вдруг посетила шальная мысль, что вдруг Хрольфу понадобится опытный, старый викинг и тогда можно будет остаток дней прожить насыщенной, полной жизнью? Старый Бю усмехнулся, он давно уже перестал обманывать себя. Кому нужен старый дед, который не сегодня-завтра отправится к синекожей Хель? Но тот миг, когда мысль об этом показалась возможной, был сладок.

Хрольф отыскался возле большого дома, окруженный своими хирдманнами. Люди то подбегали к нему, то, получив приказание, отбегали. Одет ярл был, как обычный викинг, лишь запястья его украшали тяжелые золотые браслеты. Если в будний день ярл украшает себя такими браслетами, то он, несомненно, очень богат! Интересно, щедр ли, к тому же? Наверное, да, раз его воины оставались с ним, несмотря на то, что Хрольф был объявлен вне закона.

— Стой здесь, — сказал Старому Бю один из его провожатых, а второй поспешно пошел к Хрольфу, тронул его за плечо и что-то сказал. Хрольф повернулся и крикнул: «Эй, пропустите старика!» Люди Хрольфа расступились.

Старый Бю расправил плечи и степенно прошествовал к ярлу.

— Здравствуй, ярл Хрольф Пешеход, — сказал Старый Бю.

— Здравствуй и ты, старик, хотя я не знаю твоего имени, и откуда ты пришел, — сказал Хрольф.

— Меня зовут Старый Бю, а пришел я к тебе из Нурфьорда, — отвечал старик.

— Что привело тебя ко мне, Старый Бю? — поинтересовался Хрольф, пристально рассматривая нежданного гостя. Впрочем, никакого почтения или сильного интереса он не выказывал, и это расстроило старика.

— Меня прислал к тебе Рагнар Ворон, — буркнул Старый Бю, — он велел передать тебе…

Но Хрольф вскинул руку в запрещающем жесте и прибавил для верности: «Молчи!»

— Всем отойти от нас на пятнадцать шагов! — приказал он, и Старый Бю понял, что сейчас он в самом деле участвует в очень больших и важных делах. «Говори, старик», — приказал Хрольф.

— Рагнар Ворон прислал меня сказать тебе, ярл, что он не смог сделать то, чего обещал. Сказал, чтобы ты уходил в Валланд, — негромко, как того и требовал момент, сказал Старый Бю.

— Как Рагнар Ворон попал в Нурфьорд, старик? — спросил ярл.

— Его драккар принесло приливом.

— Велик ли его хирд? — Пешеход задавал вопросы, явно преследуя какую-то свою цель, пока непонятную Бю. Это начинало тревожить.

— Он пришел один, на потрепанном драккаре. Больше на драккаре не было ни души.

— А он не говорил тебе, старик, что он не смог выполнить? — Хрольф спросил это совершенно небрежно, но Бю прекрасно понял, что это — самый важный вопрос и отвечать на него надо особенно тщательно. Большие дела, как ни крути, и есть большие. И ответы могут стоить очень дорого!

— Ну, Рагнар Ворон дал понять, что не выполнил какую-то важную работу, — приврал Старый Бю, — но ни слова не сказал о том, какую именно.

Ярл замолчал и нахмурился. Казалось, он совершенно забыл о старике, который принес ему весть, погрузившую его в тяжелые, как это было видно даже со стороны, раздумья. Бю снова почувствовал себя обманутым и, нахмурясь почище Хрольфа, стал медленно отходить от ярла.

— А тебе, небось, до зарезу хочется узнать, что за работу не сделал Рагнар, так? — покосился Хрольф на старика, словно внезапно вспомнил о нем.

— Конечно, было бы интересно! — согласился Старый Бю.

— Я нанял Рагнара Ворона для того, чтобы он убил короля, объявившего меня вне закона, Гальфдана Черного, — небрежно ответил ярл. У старика перехватило дыхание.

— Теперь тебя, поди, интересует, какого я продолжаю околачиваться тут? — вновь спросил ярл.

— Конечно, это странно, ярл! — кивнул головой Старый Бю.

— Так вот, я просто ждал Рагнара, теперь я могу смело уходить в Валланд. После того, как мои люди его прикончат и вернутся ко мне.

— Само собой, твои слова умрут вместе со мной. Но чему я обязан такой откровенности, ярл? — спросил Бю пораженно.

— Своей глупости — ответил Хрольф и опустил меч на голову Старого Бю. — Как раз тот случай, когда хочется именно до зарезу, — закончил он, стоя над стариком.

Губы старика, упавшего к его ногам, зашевелились, и ярл присел на корточки, чтобы расслышать, что скажет умирающий.

— Смерть… Смерть отлетела от горда, ярл. — Сказал он и умер.

Так Старый Бю получил свою награду от норангенфьордского ярла.

Глава шестая, в которой Рагнар Ворон покидает Нурфьорд

Утром второго дня, если считать с момента ухода Старого Бю, Рагнар Ворон вышел из его дома. Лечение древней бабки, которая велела звать себя «юной Эйлой», ставило его на ноги с поразительной быстротой. Если еще вчера ему казалось, что он не встанет с постели еще недели две, то сегодня он уже уверенно шел к берегу, где на расчалках стоял его «Ворон». Нет, к пляскам или битвам он еще не был готов, но все-таки… Раны его почти не болели, голова уже не кружилась, разве что временами накатывала слабость, но быстро отступала. Рагнар был ранен далеко не в первый раз, доставалось ему и хуже, и он прекрасно помнил, сколько времени требовало выздоровление. Юная Эйла же просто творила чудеса. Поразительно было то, что колдунья такой силы жила в нищей рыбацкой деревушке, где и народу-то было раз-два и обчелся. Дорогих подарков или хотя бы приличной оплаты тут точно не получишь. По ее умению, жить бы ей при каком-нибудь ярле, это как самое меньшее, а строго разбираясь, такую колдунью не зазорно было бы иметь возле себя и королю. Мысли о королях вызвали сильное раздражение, и Ворон плюнул на песок. Если телу его и стало много лучше, то на душе было мерзко. Так бездарно угробить свой хирд, где каждого из воинов он знал с самого раннего своего детства! И во имя чего?! За золото хитроумного ярла Хрольфа? Фенрир сожри все это золото вместе с Хрольфом и Гальфданом!

Он согласился на эту работу только потому, что хотел быстро заработать деньги и потом вместе с хирдом навсегда оставить норвежские берега. Причины были возвышенные, конечно же, конечно же, конечно… Тьфу! Ворон ничем, кроме неприятностей, не был обязан Гальфдану Черному, и он не колебался, когда согласился на работу, предложенную Хрольфом. А теперь оказался в положении куда более худшем, чем был до того. Хирда нет. Гальфдан Черный не простит его, и будет искать, и преследовать по всей Норвегии. А после того, как он в полубреду, послал Старого Бю гонцом к Хрольфу, нетрудно было себе представить, что и Пешеход теперь крайне заинтересован в том, чтобы найти его.

Жадность и глупость, вот как это называется. И поспешность. Глупая торопливость. Хотелось быстро купить еще два драккара и нанять людей. Локи подери жадность, глупость и торопливость, денег и так бы хватило на один, а второй можно было купить в следующем году!

Размышляя, Рагнар дошел до берега и теперь смотрел на свой драккар, который уже сняли с расчалок и выкатили на берег, подперев бревнами. На миг ему показалось, что на него с борта «Ворона» смотрит его хирд, и на миг же он зажмурился. Но драккар с погибшим хирдом стоял перед глазами, и Ворон открыл глаза. Мгновение слабости откатило, на «Ворона» смотрел его хозяин, хевдинг, потерявший свой хирд, но уцелевший и имеющий пару дней на обдумывание, что делать дальше.

Рагнар тяжело перебрался через борт, плечо и лопатка напомнили о себе, но как-то несерьезно, словно ранен он был уже давно. Рагнар осматривал «Ворона». Драккар потрепало, но, если бы хирд или хотя бы половина, остались в живых, на нем вполне можно было выйти в море.

Немного удивляло то, что местные, судя по всему, ничего не взяли с драккара. На палубе валялось несколько боевых топоров, меч, пара копий, несколько кожаных мешков его хирдманнов, а под настилом, где до боя хранилось оружие, нашлись и остальные мешки. Рагнар подобрал один топор. Рукоятка была покрыта искусной резьбой, а лезвие было намного больше, чем обычно бывает у таких топоров. На лезвие красовалась руна «Тейваз», руна воина, посвященная Тюру. Топор Эйнара Бешеного, человека, который не знал никакой иной жизни, кроме как на борту драккара «Ворон». В свое время Оттар Медведь подобрал его в море, Эйнар цеплялся за доску и скоро бы утонул. Он совершенно ничего не помнил о прежней жизни, да так и не вспомнил. Даже новое имя ему дал Оттар.

Местные вообще ничего не взяли! Нашелся и его мешок. Рагнар закинул его за спину, прихватил топор Эйнара и слез с борта.

Навстречу ему попался мальчишка, белоголовый, как льняная кудель, и грязный, как матерый кабан. Рагнар поманил его пальцем и сказал: «Скажи людям в деревне, что они могут взять те вещи, которые остались на драккаре, только пусть не трогают сам драккар и его оснастку и пусть присмотрят за ним, пока я не вернусь». Мальчишка убежал, а через некоторое время селищенцы кинулись к его драккару.

Рагнар смотрел на них от дома Старого Бю. Когда чужие люди начали карабкаться на его драккар, он чуть не побежал на берег обратно — отогнать, не пустить, не позволить им расхватать вещи его хирдманнов. Но за все следовало платить. Рагнар намеревался оставить здесь драккар, пока суд да дело, а местные могли приглядеть за ним.

Из дома выглянула юная Эйла и на сей раз звонким, девичьим голоском позвала: «Иди в дом, дурень! Пора пойло твое хлебать!» Рагнар послушно шагнул в дом, кинул мешок под лавку, а топор поставив в головах у постели. «Раздевайся! Совсем! И ложись на постель!» — Суровым мужским голосом сказал юная Эйла. Рагнар разделся и лег на постель. И почти успел задуматься, как Эйла вдруг встала ему на спину босыми ногами. Весила бабка, как медведь-второгодок, так, во всяком случае, показалось Ворону сначала. Он завозился было, чтобы стряхнуть юную Эйлу, но не тут-то было. «Лежи, недоумок! Второй раз разуваться не стану!» — Молвила юная Эйла голосом, в котором на сей раз взревывал весенний олень.

Через миг ее тяжесть перестала быть настолько невыносимой, а потом бабка принялась медленно ходить по нему, что-то напевая себе под нос и посыпая его, как он чувствовал, чем-то сухим и колючим. Рагнар скосил глаза, в надежде рассмотреть то, что сыпалось ему на спину и так и не смог понять, чем его пользовала юная Эйла: крошки были ярко-красного цвета, величиной в голову лесного муравья, и тут же таяли, коснувшись тела, и впитывались без остатка. А Эйла все бродила по нему, задумчиво что-то бормоча. Он вслушался, но так ничего и не разобрал.

Старчески охая, юная Эйла слезла, наконец, с него, присовокупив: «Что-то в спину колотье вступило. К дождю». Как только она договорила это, снаружи хлынул ливень, а юная Эйла шлепнула Ворона по заду и молодо расхохоталась. Затем она укутала его шкурой и снова пошла к очагу, а еще через миг его кожу стало немилосердно драть. Вначале ощущения напоминали прикосновения матерой крапивы, а затем стало подпаливать, словно огнем и Рагнар был вынужден стиснуть зубы, чтобы не стонать. Юной Эйле и нужды не было до его ощущений, она поднесла к его носу ложку очередной дряни и он покорно всосал ужасное варево. Оно комом упало в желудок, а в следующий миг по его голове словно ударили молотом, предметы утеряли резкость, слух почти перестал улавливать шум дождя, а перед его внутренним взором предстал его драккар, с его людьми. Драккар шел прямо на него, стоящего в полосе прибоя и никто из хирдманнов его не замечал, как не замечал и скалу, торчавшую из-под воды как раз по ходу «Ворона». Рагнар попытался крикнуть, но язык не слушался и драккар полным ходом вогнал себе под нос черный мокрый камень, раздался хруст, и люди попадали с румов. В следующий миг над его драккаром поднялась синеватая тень, по форме и величине повторявшая «Ворон» до последней веревки. И такие же синеватые, дымчатые хирдманны, снова сидящие на румах, наконец, заметили Рагнара и поприветствовали его поднятием правых рук. Рагнар пошел было к «Ворону», когда Эрик Весло, стоящий не у кормила, а на носу, отрицательно помотал головой. И дымчатый драккар исчез. Шум в голове пропал, все вокруг вновь обрело былую четкость, и юная Эйла строго произнесла: «Ну, вот и простились. А теперь — спи». И Рагнар Ворон крепко уснул.

Когда он проснулся, на дворе стояла ночь, дождь тихо стучался по крыше, в очаге красным, уютным жаром дышали угли, а рядом с его постелью стояла обнаженная женщина лет тридцати. Высокая, статная, с пышной и одновременно крепкой грудью, вся в облаке густых длинных светлых волос, с ярко-синими глазами, с красным жадным ртом. По глазам Рагнар узнал юную Эйлу и ущипнул себя за руку, чтобы проснуться. Боль от щипка он почувствовал, но помолодевшая Эйла никуда не исчезла, да и нужды в этом, сказать честно, не было никакой. Как-то утонуло в памяти то, что Эйла — древняя, страшная бабка и что это просто могло быть марой, насланной старой колдуньей с неизвестными ему целями — ну, не приперло же старой бабке покувыркаться с молодым, здоровым мужиком?! Рагнару доводилось слышать о жутких созданиях, которые, обернувшись прекрасной женщиной, сосали кровь у завороженных и беспомощных мужчин, или же, что было ничуть не лучше, высасывали из человека жизненные силы, пока тот не умирал. Но и об этом он сразу позабыл, когда юная Эйла сказала ему: «Потеснись, или ты муж женовидный?» — и жестко рассмеялась. И все исчезло. Все. Погибший хирд, погоня, туманное будущее, боль от ран, все, все, все… А потом юная Эйла встала с постели и, как была, вышла во двор. Дожидаясь ее, Рагнар снова уснул.

Когда он проснулся, старая бабка Эйла, в короткой, седой бороде, стояла возле него с ложкой очередной дряни, а за окном вставало утро. Дождь кончился. Сон тоже. Сон? Когда юная Эйла отвернулась, Рагнар покосился себе на грудь — все, как и было во сне. На груди красовалось ожерелье из следов от белых зубок юной Эйлы, которая, не помня себя, кусалась, как дикая кошка. Рагнар снова натянул шкуру на грудь.

— Что, касатик, косишься? Иль сон срамной видел? — хехекнула от очага юная Эйла и подмигнула ему. — Ну, раз стали такие сны сниться, то и вставать тебе пора. Встать! — рявкнула бабка страшным голосом и Рагнар, в чем был, вскочил с постели.

— Как оно, Ворон? — спросила бабка. Ворон прислушался к себе. Так легко и хорошо он не чувствовал себя с тех пор, как ввязался в драку с Гальфданом.

— Справно, юная Эйла, — честно ответил он. — А сон срамной и впрямь видал, — добавил он невольно, снова увидев ее огромную бородавку и седую бороду.

— То-то, — сказала юная Эйла, — живот на живот — все заживет! Одевайся, касатик, не пугай срамом старую бабку.

На лавке Ворон увидел свою одежду, выстиранную и починенную. Юная Эйла также вынула из его мешка меховую безрукавку и положила ее рядом. Рагнар стал одеваться, а юная Эйла проворно шаркая по полу, собирала на стол.

— Коль такой стал справный, что аж шкура трещит, то чисти, Ворон, перышки и проваливай отсюда, тролли тебя сожри. Ежели не хочешь тут хрольфских псов дождаться. Жри и проваливай отсюда, говорю, весь дом тобой провонял.

Ворон закусил, избегая встречаться с бабкой глазами, потом порылся в мешке и положил на стол круглую золотую бляшку.

— Возьми, Эйла. В благодарность и на память, — сказал Рагнар.

— Тупой, как пенек. Сказано же, — «юная Эйла!» — сказала бабка, но бляшка исчезла быстрее мухи, которую слизнула лягушка. — Старый Бю, думаю, только сегодня до Норангенфьорда добрался, а то и завтра прихватит. Но тебе, касатик, на это лучше не рассчитывать.

Рагнар порылся в мешке, вытащил из него длинную трубку, к которой с одного конца торчком была приделана трубка покороче. Достал туго набитый и туго завязанный мешочек, развязал его, набил какой-то травой, которую достал из мешочка, ту трубку, что была покороче, подошел к очагу, поднес головню к трубке с травой, а другой конец трубки забрал в рот, а потом выпустил изо рта клуб синего дыма. Юная Эйла принюхалась.

— В травках кое-что понимаю, — сказала она, — но такой не знаю.

— Эта травка очень издалека попала на этот берег. Из той земли, куда я когда-нибудь думаю вернуться.

Рагнар какое-то время продолжал сидеть на лавке, молча пуская дым ртом и носом, потом выбил из трубки золу на пол, закинул свой мешок за спину, прихватил топор и пошел к двери.

— Стой! — юная Эйла, словно и впрямь лет сто скинула, подскочила к нему. — Я что обещала?

— А что обещала? — не понял Рагнар Ворон.

— Становись лицом к двери! — велела старуха, — обещала я тебе, касатик, пинка в зад!

И юная Эйла, в самом деле, отвесила Рагнару Ворону тяжкого пинка в зад, присовокупив: «А теперь пошел прочь, дорога тебе рытвинами, а небо градом!» И Рагнар, не оборачиваясь, пошел по тропинке, ведущей от прибрежного поселка к горам.

Юная же Эйла, дождавшись, пока он скроется из виду, вошла в дом, закрыла за собой дверь и навзничь легла на лавку. Помолчала.

— Больше не будет ничего интересного. Все, делать здесь больше нечего, а больше и не притворяться.

И умерла. А в горах, неподалеку от поселка, послышался ликующий женский хохот.

Вскоре зашедший в дом Старого Бю рыбак, которому было какое-то до Эйлы дело, почуял странный запах, витавший по комнате, и увидел на лавке мертвую женщину, молодую и статную. Ее морщины, шрам на горле, ужасная бородавка, из-за которой ее меж собой звали «Трехглазая Эйла» исчезли без следа. Потом рыбак клялся, что видел сам, как все это словно стекло с лица Эйлы, и людям пришлось ему поверить.

Так Рагнар Ворон покинул дом Старого Бю.

Глава седьмая, в которой Хрольф Пешеход отдает приказы

Убив Старого Бю, Хрольф стремительно ушел в большой дом. Убийство не взволновало его ни с какой стороной: тинга он больше не боялся, а жалости был чужд совершенно. Тело Старого Бю за ноги отволокли к обрыву и сбросили в море. Акулы обрадуются нежданной добыче.

В большом доме Хрольф пальцем поманил к себе траллса, скоблившего стол, и негромко сказал, когда тот подбежал к ярлу: «Быстро найди Грольфа Скалу, Сигурда Безносого, Биера Одноглазого, Эрика Белого и Эрика Грача. Скажешь им, только не ори на весь горд, чтобы немедленно шли к кузнице, к ее задней стенке». Траллс опрометью кинулся выполнять приказ, а ярл покинул большой дом и, почти крадучись, обходя группы викингов и охотно скрываясь за хлевом или сараем, прошел к кузнице.

У задней стены его уже ждали те, кому он приказал прийти. Пятеро. Эта пятерка была объявлена вне закона задолго до Хрольфа за убийства, грабеж на дорогах, насилие и прочее, о которых сразу было и не вспомнить. Грязь фьордов. Каждого ждала смерть, каждый прекрасно понимал, за кого ему следует держаться, и приказы ярла были для них и законом, и отдушиной, так как именно им ярл приказывал выполнять самую грязную и незаконную работу. В свое время он подумывал даже натравить их на Гальфдана, но тогда он отогнал эту мысль. Никто не дал бы им даже приблизиться к королю, в любом селении за ними была бы начата охота.

— Пойдете в Нурфьорд. Если найдете там Рагнара Ворона, убейте его. Если он уже ушел, узнайте, куда он направился, догоните и убейте его. Если не сможете найти, идите в Норддалсфьорд, там живет его мать и, возможно, что-то сможет сказать, если подойти с умом. Хирд Ворона погиб, и за его мать некому заступиться. Найдите Ворона и убейте. Делайте, что хотите и как хотите. Я буду ждать вас здесь еще тридцать дней, этого более, чем достаточно, если не сидеть на заднице. Деньги вам даст Остроухий. Помните, через тридцать дней, если вы не вернетесь, я покину эти берега. Если вы сделаете то, что я приказал, то окажете мне большую услугу, и ваши доли добычи я увеличу вдвое. — Сказал Хрольф негромко, его людям пришлось напрячь слух, в кузне били молоты. — Все ли понятно?

— Пойти в Нурфьорд, если там нет Ворона, постараться догнать его по дороге, если не догоним, идти к его матери в Норддалсфьорд, если его нет, разговорить его мать и найти его, и убить Ворона. Ты ждешь нас десять дней. Деньги даст Остроухий, — низким, сипящим басом сказал Грольф Скала, человек огромного роста и совершенно дурной силы. Остальные кивками подтвердили, что все поняли и запомнили.

— Прекрасно. Ступайте, — сказал Хрольф и, повернувшись к ним спиной, ушел по своим делам. Он прошествовал к пристани и обратился к викингу, следившему за погрузкой припасов и оружия на драккары, которые были уже готовы в путь. Два драккара как раз смолили и скоро собирались спустить на воду. Хрольф сказал: «Ускорь погрузку. И пусть смолят быстрее. Но только чтобы это не означало «плохо». Викинг кивнул головой в знак того, что он понял ярла, и Пешеход, посмотрев какое-то время на работы, вернулся в большой дом.

— Пойдем к Остроухому — сказал Грольф, главный в этой пятерке конченых ублюдков, после того, как ярл ушел.

— Странный приказ. Разве Рагнар враждовал с Хрольфом? — задумчиво и негромко спросил вслух Эрик Грач, человек небольшого роста, ходивший странной, подпрыгивающей походкой.

— Ты недоволен приказом? — мрачно спросил Грольф, приблизившись к Грачу.

— Нет, конечно, доволен, — ответил Грач, — мне просто интересно.

— Ну, если Хрольф пожелает, или будет время разговорить Ворона, мы, может, узнаем ответ, — гнусаво сказал Сигурд Безносый.

— Пойдемте? — спросил Одноглазый и пошел к большому дому. За ним потянулись остальные. В большом доме они, как и думали, нашли Остроухого, получили от него обещанные деньги, взяли свое оружие и теплую одежду, так как весна только началась и, выйдя за ворота, пошли по той же дороге, по которой недавно в Норангенфьорд пришел Старый Бю.

— Мне кажется, — сказал Эрик Белый, — что легкой прогулкой это назвать не получится. Я не знаю, сталкивались вы с Вороном, или нет, но мне как-то довелось. Я был на драккаре «Орел», хевдинг которого, Лодин Лужа, повернул щиты боевой стороной, когда заприметил драккар Ворона, в Северном море. Ворон шел из Валланда, а всем известно, что все походы его были удачны. Вот Лодин и надумал поджиться. Ворон первый прыгнул к нам на палубу и расчистил место для высадки своих людей. Прежде чем начался основной бой, Ворон отправил к Одину трех человек. Лодину Луже он свернул голову голыми руками, так как меч его сломался. Я был одним из тех, кто был ранен, и Ворон не тронул нас, а еще тех, кто бросил оружие.

— Сломал горло Лодину Луже? — с интересом спросил Грольф, — тогда с ним забавно может получиться.

— Все знали Ворона как удачливого хевдинга, — сказал Биер, — но тем интереснее, куда он умудрился подевать весь свой хирд?

— Новости теперь плохо приходят в Норангенфьорд, — отвечал, подумав, Эрик Белый. После чего все замолчали и ровным, неутомимым шагом продолжили свой путь к Нур-фьорду, заблаговременно сходя с дороги, когда на ней вдалеке кто-то показывался. Грольф, правда, свирепо раздувал ноздри, но больше по привычке. Никому из них не хотелось бы не выполнить приказа Хрольфа, или же просто поставить его под угрозу. Шли они быстрее Старого Бю и рассчитывали пройти расстояние, отделявшее их от Нур-фьорда за три дня, да и то, если тащиться нога за ногу. Ближе к вечеру они сошли с дороги и углубились в лес. Так же молча и сноровисто они развели костер, перекусили и устроились на ночлег, назначив очередность часовых. Ночью ничего не произошло. На рассвете Биер, стороживший последним, разбудил остальных. Они наскоро перекусили и поспешно тронулись в дальнейший путь.

Они не разговаривали, им не о чем было говорить. Даже общее положение объявленных вне закона не сплотило их. Грольф, как самый сильный и опасный, был их вожаком, у них был приказ Хрольфа, и на этом исчерпывалось почти все, что связывало этих людей, опасных и жестоких даже среди викингов, среди которых хватало и тех, и других.

На второй ночевке Сигурд Безносый выразил еще одно связывающее их желание: «Скорее бы уж уйти в Валланд вместе с Хрольфом». Никто ему не ответил, но Грольф согласно покачал огромной головой и сказал: «У Хрольфа большие планы. Я надеюсь принять участие в их исполнении. Надо поторопиться, и надеюсь, что мы накроем Ворона в Нурфьорде». На этом их разговоры и закончились. Второй день тоже прошел без приключений, за исключением того, что пошел дождь и лил весь день и весь вечер без единого перерыва. «Со скуки удавишься», — выразил Грольф общее мнение. Ночевать им пришлось в лесу, завернувшись в плащи — костер развести не удалось.

На третий день после полудня Грольф Скала внезапно остановился и сказал: «Скоро Нурфьорд. Возможно, Рагнар еще там. Лучше поймать кого-нибудь у поселка и узнать, в каком он доме, если он там. Драки в поселке лучше не затевать, может получиться задержка».

— Если и ловить, то женщину, — высказал Сигурд еще одно желание, которое встретило общее одобрение, даже Эрик Грач слегка улыбнулся.

Охотничье счастье вскоре улыбнулось им. Девушка, а если точнее, девочка, спешила домой, в поселок, когда на дороге перед ней вырос Грольф, а сзади — Эрик Грач. Грольф поднес палец к губам, а затем выразительно чиркнул им по горлу. Девчонка поняла, что жизнь ее висит на волоске, и послушно закивала головой. Люди Пешехода оттащили девчонку подальше от дороги, в густой ельник, выпытали все, что она знала про Рагнара Ворона, а потом закутали ей голову ее же платьем и буквально растерзали ее, насилуя по очереди. Последним оказался Сигурд Безносый, который, поднявшись было, снова нагнулся к ней и перерезал ей горло. Не сходя с места, они перекусили и стали держать военный совет.

— Рагнар опередил нас на два или даже три дня. Безмозглая девка толком не помнила. В поселке делать нечего. Взять с рыбаков ничего не удастся, то, что там есть, не стоит драки, а драккар Ворона нам не нужен, — сказал Грольф.

— Заночуем тут, а утром пойдем в Норддалсфьорд? — спросил Биер.

— Нет, потеряем время. Пойдем прямо сейчас, — решил Грольф, — скорее всего, он пробудет дома пару дней, но кто может поручиться?

— В Норддалсфьорде, наверняка, есть, чем поживиться. Хирда Рагнара больше нет, его некому защитить, как я помню — прогнусавил Сигурд Безносый.

И люди Хрольфа тронулись в путь на Норддалсфьорд к беззащитному дому Рагнара Ворона.

Так выполнялся приказ норангенфьордского ярла.

Глава восьмая, в которой Рагнар Ворон приходит к матери

Через несколько одинаковых дней Рагнар Ворон добрался до Норддалсфьорда. Но сразу в дом он не пошел, а забрался повыше в скалы и долго и пристально всматривался в хутор. Следов погрома и дымящихся развалин не было, не валялись по хутору трупы, значит, Гальфдан Черный сюда еще не дошел. Возможно, он думает, что Ворон погиб в шторм. Хорошо бы. Были ли в хуторе люди Хрольфа, сказать было невозможно, Хрольф не послал бы целое войско. Вполне возможно, что хирдманны норангенфьордского ярла уютно расположились вокруг, поджидая, пока Ворон вернется домой.

Вернувшийся домой Ворон описал несколько кругов вокруг усадьбы, постепенно сужая их. Никого не было. Во всяком случае, он никого не нашел. Он вернулся на дорогу и пошел в хутор. Кивками приветствуя попадавшихся ему навстречу людей, Рагнар шел к своему дому, который он должен будет почти сразу же покинуть. Вообще, все произошедшее, особенно его молниеносное выздоровление, походило на то, что боги благоволят к нему. Откуда в занюханной деревеньке на берегу оказалась такая ведунья? Как он умудрился уцелеть в весенний шторм, раненый, без сознания? Это все дар. Подарок. Беда лишь в том, что Рагнар Ворон очень туго верил в неожиданные подарки и понимал, что взамен что-то от него потребуется. Узнать что, было нетрудно: как только он станет ошибаться в своих поступках, боги лишат его своей помощи и все. Все просто. На этом свете вообще все просто. Рагнар оскалился, как волк. Тяжелые мысли. Он постоял на пороге миг и толкнул дверь ладонью.

В большом доме все было по-старому. Ничего не изменилось, те же траллсы, те же женщины. Стол, длиной во весь большой зал и скамьи. Оружие и броня викингов, висящие на колышках по стенам. Беда лишь в том, что никто за ними не вернется. Он пришел один.

Его мать, Гудрун, сохранившая в лице и фигуре следы своей яркой красоты, сидела на его месте, отделенная от него длинным столом.

— Здравствуй, мать, — приветствовал ее Рагнар Ворон.

Гудрун спокойно встала из-за стола и, не спеша пройдя по залу, подошла к сыну.

— Здравствуй, Рагнар. Как твой последний поход?

— Как видишь. Я жив-здоров, а хирда больше нет. Мой драккар, если его еще не сожгли, стоит в Нурфьорде, а за мной гонятся люди Хрольфа и, скорее всего, Гальфдана Черного, — спокойно сказал Ворон.

— Хорошие новости принес ты мне, сын, — задумчиво произнесла Гудрун. Прекрасно зная свою мать, он понимал, что ее ум лихорадочно пытается найти хоть какие-то выигрышные стороны в случившемся, но ничего не выходит.

— У нас очень мало времени, мать. Очень. Сколько викингов осталось в хуторе? Со мной уходили не все, я оставлял двадцать человек. Ничего не случилось с того времени?

— Осталось двадцать человек. — От его матери, Гудрун, нельзя было услышать «человек двадцать» или «примерно, двадцать человек». Она точно знала все, что касалось ее и ее семьи и не зря, в отсутствие Рагнара, вела дом. Ее ключи висели на поясе не просто так.

— Вели траллсам подавать на стол. Я поем и скажу, что вам всем делать дальше.

Гудрун взмахнула рукой, траллсы заметались между кухней и большим залам. Скоро Рагнар уже сидел за столом и жадно жевал. Выходя из Нурфьорда, он захватил с собой еды, но не учел того, что его тело, так быстро исцеленное от ран, потребует ее вдвое больше, чем обычно. Оно словно латало этим какие-то дыры, оставшиеся после лечения.

Наконец Рагнар Ворон отвалился на спинку своего кресла. Траллсы быстро приняли со стола, и Ворон сказал: «Мать, вели всем викингам, оставшимся на хуторе, собраться у большого дома. Остальным, всем, даже траллсам, не возбраняется быть там же».

Когда мать вышла, Рагнар громко произнес: «Все вон. Вон отсюда». Траллсы и женщины исчезли, будто по волшебству. А Рагнар проверил, заперты ли двери и, вернувшись к столу, дошел до его середины, и присел на корточки, словно разыскивая что-то на полу. Он на корточках пошел от стола к стене, остановился и, достав нож, подцепил им одну из досок, за которой потянулись еще две. Открылся широкий лаз, в который Рагнар и спустился по обнаружившимся там ступенькам, прихватив с собой факел. Тайник. Умело и старательно оборудованный тайник. Ворон осмотрелся, светя себе факелом. Немало. Драгоценности, монеты, разложенные по весу, серебряная посуда, богато изукрашенное оружие, которое годилось только для похвальбы из-за обилия драгоценных камней и позолоты. Результаты трудов на лебединой дороге. Его предков и его самого. Тут хватило бы не на один драккар, но Рагнар не хотел трогать тайник, надеясь быстро заработать у Хрольфа. Скупой платит дважды. Рагнар плюнул на пол от злости и вылез из тайника.

Он прошел в свою половину и долго и старательно снаряжался, выбирая оружие и броню. На толстую поддоспешную одежду Рагнар надел длинную, почти до колен, кольчугу. На голову выбрал отцовский шлем, низкий шлем с кованой маской-личиной, с прорезями для глаз, который иногда еще называли «норман с совой». Бармица, кольчужная сетка, обрамлявшая шлем по нижнему краю, закрывала сзади шею, с боков плечи и спереди горло. Рагнар повесил на пояс меч и тяжелый нож, взял красный двухободный щит, который закинул за спину, лук и колчан со стрелами. Топор себе он оставил тот, с которым пришел с Нурфьорда, топор Эйнара Бешеного. Постоял некоторое время, стараясь припомнить, не забыл ли он чего, снял со стены и повесил на пояс моток крепкой веревки. На плечи он набросил длинный теплый плащ волчьего меха с капюшоном. Прошел в кладовую и запасся там едой на несколько дней. Вроде бы все.

Рагнар вышел в большой зал дома и на миг присел на лавку. Не сел в свое кресло во главе стола, а опустился на лавку, как простой викинг. Оперся локтями на стол и скрыл лицо в ладонях, не снимая шлема. Глухо зарычал и вздрогнул, словно от боли и ярости.

Звякнула бармица, задетая рукой. Рагнар пришел в себя, резко встал и вышел во двор. У ступеней стояли те викинги, что оставались в хуторе, те самые двадцать человек. За ними, толпой, стояли бондэры со своими женами, а позади них — встревоженные траллсы.

Ворон спустился к воинам, те радостно загалдели, захлопали хевдинга по плечам, кто-то засмеялся. «Ворон!» «Ворон, ты вернулся!» «Что теперь, Ворон?»

— Мать, подойди сюда. Скажу для тебя и для воинов, — начал Ворон негромко. — Я уже говорил, что мы уходим из Норвегии. Я хотел быстро заработать на второй драккар и убедился, что нельзя браться не за свое дело. Весь хирд, что остался — это вы, двадцать человек. Я собираюсь еще раз попробовать выполнить работу для Хрольфа и получить с него золото. Вы, викинги и мать, быстро собирайте самое ценное и двигайтесь в Нурфьорд. Оружие, броню, инструменты. Страна, в которую мы поплывем, находится далеко. Очень далеко. Там нас не найдет ни Хрольф, ни Гальфдан, вообще никто. Но там все придется начинать сначала. Там густые, бескрайние леса, обилие дичи, чистые реки, а воины там не закрыты броней, как омары. Там мы построим новый горд, который не смогут разрушить короли бондэров. В Нурфьорде стоит мой драккар… Он должен там стоять. Берите его и сразу идите в Свею, Торир знает, куда. Если кто-то из бондов захочет идти с вами, берите только тех, кто умеет сражаться. Возьмите опытных мастеров-траллсов, тех, чье умение понадобится на диком берегу. Не задерживайтесь здесь! Уходите, как можно скорее. Я ухожу прямо сейчас.

— Рагнар, я не понимаю тебя. Ты говоришь, что Хрольф Пешеход, как и Гальфдан, теперь тоже наш враг, а сам собираешься выполнять работу для норангенфьордского ярла? — Спросил самый старый воин, Гольдульф. Остальные согласно загудели. Только Гудрун смотрела на сына с пониманием.

— Гольдульф, ты, как и все вы, знаете меня много лет. Неужели я так часто делал глупости? Я должен еще раз попытаться сделать эту работу. И потом я получу с Хрольфа золото.

— Может, есть смысл идти к Хрольфу не одному? — спросил Торир.

— Нет. Сражаться с Хрольфом мы бы не смогли, даже если бы остался цел весь хирд. — спокойно ответил Рагнар. — Если вы все спросили, что хотели, начинайте собираться. За мной могут прийти люди Хрольфа. Прогоните их. Не убивайте их без нужды. Куда хуже будет, если придет Гальфдан Черный. Тогда вам придется просто убегать. Пошлите дозорных на все дороги. Прямо сейчас. Ждите меня в Свее тридцать дней. Потом уходите в Валланд. Если я не приду через тридцать дней, значит, не приду никогда. До встречи. — И Рагнар ушел в дом. Его мать тенью скользнула за ним, а викинги смешались с землепашцами, и вскоре толпа разразилась криками.

— Ты ведь все поняла, мать? — напрямую спросил Ворон, сев на лавку.

— Конечно. Ты должен еще раз попробовать выполнить за Хрольфа грязную работу.

— Да. Все так. Тогда все сказано.

— Иногда я жалею, что послушалась тебя тогда, — сказала вдруг Гудрун, словно продолжая старый, неоконченный разговор, — что согласилась с твоим выбором тогда. Я плохо успела подумать.

— Почему? — поинтересовался Рагнар, безо всякого, впрочем, любопытства.

— Хотя бы потому, что ты не можешь осесть, завести жену, детей, жить человеком. Потому, что боюсь. Боюсь, что когда-нибудь ты проклянешь меня за это. За тот день. — Гудрун жадно всматривалась в серые с прозеленью глаза ее сына, словно ища ответа. Но поневоле ее взгляд постоянно соскальзывал на свежий шрам на его щеке.

— Я нисколько не чувствую себя обделенным, мать, — сказал Рагнар, не раздумывая. — Нисколько. Ничуть. Ответь мне только на одно — где он сейчас?

Гудрун села рядом с сыном и закрыла глаза. Воцарилась тишина. Рагнар слышал, как высоко над крышей большого дома кричали чайки.

— Ты обогнал его в Валланде. Он ищет тебя по берегу. Когда ты пойдешь в Норангенфьорд, будь особенно острожен, он не глупее тебя. Ты вполне можешь столкнуться с ним там.

— Тогда все. Я пошел. — Рагнар встал, поцеловал мать в лоб и быстро, не оборачиваясь, вышел из большого дома. На пороге он помедлил, оглядывая свой хутор так, словно не видел никогда. Его рука задумчиво гладила дверной косяк. Ворон закрыл глаза. Голоса людей, крики чаек, мычанье скотины, песня северного ветра, теплый луч солнца, запах родного дома — все смешалось и мягко, и тяжело легло на сердце Рагнара Ворона, человека, спорившего с королями. Он усмехнулся, пересек двор и вскоре скрылся из вида.

Так Рагнар Ворон побывал у своей матери.

Глава девятая, в которой Рагнар Ворон начинает странствие по горам

Тем временем к Нурфьорду подошел человек в синем плаще. Теперь, при свете дня, цвет плаща был виден лучше, так что точнее было бы сказать не просто «синий», а «синий с изморозью». Под плащом виднелся черный, как ночь, кафтан и такого же цвета штаны. Обут незнакомец был в низкие, мягкие сапоги.

Он шел спокойно, откинув капюшон, одной рукой придерживая ремень сумки, перекинутой через плечо. Вторая, правая, отмахивала в такт ходьбе и время от времени, задев полу плаща, показывала рукоять старого меча, висевшего у человека на поясе. Он был черноволос, чернобород, высок и крепок. Цвет лица удивлял своей бледностью, казалось, что человек годы провел, не видя солнечного света. А кто знает, может, и провел. И кому какое дело, собственно?

Примерно так подумали жители Нурфьорда, когда незнакомец вошел в хутор. Собаки сбежались со всего поселка, издалека уже подбадривая себя лаем, и жители селения уже готовились отогнать собак, как вдруг вся свора, не подбегая к незнакомцу, поджав хвосты, исчезла, словно по волшебству. Больше над поселком не было слышно никакого лая, пока незнакомец не ушел. А ушел он не сразу — он подходил к людям, которые встречались ему на пути, вежливо приветствовал и всем задавал, как выяснилось потом, один и тот же вопрос — давно ли из поселка ушел Рагнар Ворон и куда он отправился?

Незнакомец вызывал у недоверчивых поселян странное доверие, непонятно, откуда взявшееся, охотно говорил, что он кровная родня Ворону и что ищет его много лет. Кроме того, после происшествия с собаками, селяне обратили пристальное внимание на цвет его плаща. Как-никак, сам Один, спускаясь на землю, нередко закутывался в синий плащ, а тут еще собаки… Доверие… Нет, все было не так просто!

Очень скоро незнакомец выяснил, что Рагнар Ворон ушел к себе в Норддалсфьорд, ушел три дня назад; и, вознаградив того, кто ему ответил, серебряной монетой, незнакомец поинтересовался еще, где он может найти колдунью Эйлу. Ответ, что в царстве Хель, не вызвал никаких внешних переживаний в приятном незнакомце, он выразил желание посетить ее могилу и постоял там некоторое время, что-то бормоча себе под нос. Провожавший его на кладбище мальчишка клялся потом, что незнакомец говорил: «Как некстати ты умерла, Эйла! Если бы я застал тебя живой, то сумел бы уговорить тебя изменить то, что ты сделала три с лишним десятка лет назад!»

Незнакомец даже не попытался поискать ночлега в селении и так же спокойно ушел в вечереющую даль.

— А знаешь, что я скажу тебе, Гаук? — спросил один из селян другого.

— Что? — спросил, в свою очередь тот, кого назвали «Гауком».

— Синий плащ, собаки, все это, конечно, хорошо. Но когда он посмотрел мне в глаза, мне показалось, что я лечу в пропасть! Пока он не моргнул, я дыханье перевести не мог! Клянусь — падаю и все. Никакой надежды.

— Знаешь, Гундер… Если бы ты не сказал, я бы сам никому не признался. Но я чувствовал то же самое!

— Неужели боги снова стали ходить поземле? — спросил вслух Гундер и покачал седеющей головой, — не знаю, к добру ли это.

А незнакомец, тем временем, шел и шел, дорога привела его на холм, на вершине которого он остановился и осмотрелся. Вокруг не было ни души. Человек в синем плаще сел на землю, развязал свою сумку и перекусил. Поднялся было, чтобы идти, но движение сбоку, вернее, тень движения, заставила его резко развернуться, и он увидел сбегающую с холма молодую, статную женщину, чьи длинные, светлые волосы вились на ветру.

— Эйла? — не веря своим глазам, пробормотал незнакомец, — Эйла! Постой! Постой, нам надо поговорить!

Но не тут-то было. Женщина, задорно хохоча, бежала быстро и уже подбегала к лесу. Незнакомец пустился за ней.

Примерно в то же время, когда незнакомец гнался за женщиной, Рагнар Ворон вышел к предгорью. Он много прошел в этот день и уже начинал чувствовать усталость. Однако он решил не останавливаться и добраться до гор уже сегодня, а там и заночевать. Ворон знал, что за ним погоня, но был уверен, что опередил ее, самое меньшее, на два дня. Как выяснилось чуть позже, он ошибался.

Рагнар остановился, чтобы немного перевести дух, как вдруг в вечернем воздухе раздался низкий, стенящий, продолжительный волчий вой. Вой охотника, для весенних песен было еще рано. Его подхватили и понесли к звездам другие волчьи голоса. Вой приближался, и Ворон призадумался, что делать.

— Локи подери вас всех, как некстати! Если бежать, то не убежишь. Если влезть на дерево, то они сядут меня сторожить, пока я не слезу, и, чего доброго, погоня поспеет к тому времени, — вслух размышлял Ворон, — костер развести я не успею. Ладно, как бы там ни было, а стоять тут, как идол на капище, тоже неразумно.

И Ворон пустился бежать в сторону гор, так и не придумав, что следовало бы сделать. Волчий вой все усиливался, потом стал победным, и Рагнар понял, что волки поймали его след. Если бы только поймали! Обернувшись, Рагнар увидел, что стая уже бежит прямиком к нему. От злости он вытянул губы в нитку и недовольно засопел. Потом накинул на голову капюшон и вытянул меч из ножен, улыбнулся.

Волков было голов десять, матерые, крупные звери. Рагнар успел еще вытянуть нож из ножен, как вожак настиг его и кинулся ему на спину, вцепившись зубами в капюшон, надеясь сразу сломать жертве хребет.

Не тут-то было. Вожак чуть не сломал себе зубов о бармицу и с яростным рычаньем отскочил. Ворона охватило знакомое чувство азарта, он зло и радостно рассмеялся, и его рев: «Хай-я-я-я-я!» прогремел над поляной.

Волки закружили вокруг Рагнара, который тоже вертелся, как веретено. Один волк, видимо, самый голодный или самый злой, кинулся на Ворона в лоб и Рагнар ударом с потягом мечом развалил ему череп надвое налету. Он скинул бы плащ, чтобы свободнее двигаться, но времени на это уже не было. Выше колен Рагнар был хорошо защищен, и оберегать больше всего следовало ноги.

Волки думали иначе, и серые тела снова взвились в воздух. В следующий миг стая повисла у Рагнара на плечах, вся, как ему сгоряча показалось, дергая плащ и стараясь повалить Ворона на землю. Воцарилось безумие. Волки драли плащ, вися на Рагнаре, те, которые попадали с плаща, тянули его за полы, хватали за ноги, Рагнар рубил мечом по жилистым телам лесных охотников, озверело работал ножом, воздух тек кровью. Завязки плаща, наконец, не выдержали и плащ, вместе со щитом и луком с колчаном упали на землю. Ворон молниеносно развернулся и разрубил одного запутавшегося в плаще зверя пополам. Рычание волков, перемежающееся отчаянным визгом, и рычание воина звучали настолько согласно, что казалось, будто они поют одну песню. Рагнар поскользнулся и упал на колено, выронив меч и нож. Волчья морда оказалась совсем рядом с лицом, и Рагнар вцепился в волчью шею руками. Волк хрипел и щелкал зубами, силясь ухватить такую близкую плоть, а Рагнар, оскалившись, старался поломать могучую шею зверя. Наконец, сила Ворона превозмогла силу волка, и шея хрустнула, волк взвизгнул и обмяк. Ворон вскочил на ноги, подхватив меч с земли. Еще один волк вцепился ему в ногу ниже колена и Рагнар отрубил ему голову. И все стихло. Два уцелевших волка отскочили от Рагнара и, рыча и оглядываясь, торопкой волчьей рысью оставили поле боя победителю. Рагнар осмотрелся. Земля вокруг была залита кровью, всюду валялись волчьи тела, в воздухе носилась волчья серая шерсть, и сам Рагнар щелкнул зубами, как матерый волк. Он хрипло вздохнул и сел на свой мешок, валявшийся рядом, стараясь отдышаться. Ворон почти не пострадал. Кольчуга спасла его, рана оказалась всего одна, та самая, которую нанес последний волк, ниже правого колена. Рагнар медленно встал и спустил штаны. Рана кровоточила, но ни сухожилия, ни кость, к счастью, не пострадали. «Повезло», — сказал Рагнар Ворон вслух. Подумал и добавил: «Очень повезло». Ворон надел штаны и, собрав несколько веток, разжег небольшой костерок. Снова сбросил штаны и, взяв горящую ветку, выжег себе раны от волчьих зубов, не издав при этом ни единого звука. Развязал сумку, достал оттуда чистую холстинку, оторвал кусок, помочился на него и старательно промыл раны. Оторвал лоскут подлиннее и примотал им тряпку, которой обрабатывал раны, к ноге. Оделся, накинул потрепанный плащ на плечи, поверх закинул щит, лук с колчаном, собрав в него сначала раскиданные стрелы, засунул меч и нож в ножны и размеренно, и споро, пошел дальше.

Примерно в это же время посланные Хрольфом викинги сидели в ельнике, пристально наблюдая за дорогой и негромко переговариваясь. Причина была проста. Уже после того, как они покинули окрестности Нур-фьорда, в голову Грача пришла мысль, которой он и поделился с остальными.

— Девку будут искать. Могут начать погоню.

— Боишься землероек? — насмешливо спросил Грольф, понимая все справедливость слов Грача.

— Дело не в том, что боюсь или не боюсь. Дело в том, что нас могут задержать и приказ Хрольфа не будет выполнен, — ответил Грача и посмотрел на Грольфа мутно-голубыми глазами.

После этого они и сошли с дороги и устроили совет.

— Тогда что будем делать? — спросил Безносый.

— Нужны лошади, — решил Грольф, — подождем, не появится ли кто на дороге.

— Пока наберем так пять лошадей, потеряем много времени. — Сказал Белый.

— Есть задумка лучше? — усмехнулся Грольф.

— Есть. Я вижу хорошо протоптанную тропинку, даже, скорее, дорожку. Не исключено, что она ведет к чьей-то усадьбе, где можно отнять или купить лошадей.

Грольф задумался. Белый был прав. Грач тоже.

— Ладно, — сказал он, — пошли. И они зашагали по тропинке, найденной Белым. Вскоре тропинка и впрямь привела их к усадьбе. Усадьба была богатой, ухоженной, бегало несколько траллсов, мелькали женские платки. Стало ясно, что тут можно наткнуться на отпор. Они вновь остановились, опершись на жерди ограды. Вскоре к ним подошел крепкий румяный старик, глава рода и хозяин усадьбы.

— Доброго дня, — приветствовал он их. И осекся. Никто не ответил на его приветствие, только Безносый искоса глянул на него и сплюнул на землю. Старик понял, что перед ним люди, с которыми лучше всего было бы не встречаться вовсе. Но его сыновья были в отлучке, и в усадьбе оставался только он, десяток траллсов, его жена, снохи и внучата. На его поясе висел короткий меч, старик ненароком поправил его. Его боевые годы миновали, но дух его, дух морского бродяги, много раз разорявшего города Валланда, словенские печища и варяжский берег, не был сломлен. Грольф заметил движение старого человека, выразительно посмотрел на рукоять своей секиры и прогудел мрачно и неприветливо: «Не суетись, старик, мы не хотим драки. Мы хотим купить у тебя лошадей». Старик подумал и сказал: «Есть лошади, но я не думал продавать их».

— А ты подумай, старик, — прогнусавил Безносый, — хорошо подумай. Лучше, чем хорошо. Нам очень нужны лошади.

Что оставалось старику? Защитить усадьбу один он бы не смог, намерения незваных гостей были более, чем понятны.

— Я продам лошадей. Сколько платите? — спросил старик недрогнувшим голосом.

Грольф назвал цену. Цена была намного ниже средней, но выбор был небогат — отдать ублюдкам лошадей и молиться, что они переломали себе шеи, или упереться и погубить свою семью. Старик выгнал пять лошадей за ворота, бросил на землю сбрую, правда, седел не дал, пересчитал деньги и ссыпал их в кошель.

Не удостоив старика не единым словом, люди Хрольфа оседлали крепких лошадок с широкими, седлистыми спинами и крупной рысью с места уехали от усадьбы, к немалому облегчению старика.

Закутав лица капюшонами и больше не сходя с дороги, если кто-то попадался им навстречу, пятеро слуг Хрольфа скакали к Норддалс-фьорду. Остановились они только тогда, когда на дорогу спустилась ночь.

Рагнар же, после битвы с волками, добрался до гор перед тем, как ночь упала на земли фьордов, и успел подняться на первую невысокую гору. Он нашел удобную неприметную лощинку, развел небольшой костерок и неторопливо, со вкусом поел домашних припасов. Не спеша, закурил трубку и задумался. Сможет ли он выполнить задуманное? Шутка ли — убить короля! А если нет, что тогда требовать с Хрольфа? Половину обещанных денег? Треть? Интересно вышло. Он охотится за королем, а за ним его же наниматель и сам король. Кто раньше кого догонит, тот и победил. Если люди Пешехода просто пристукнут его, то Гальфдан, скорее всего, удостоит его «прогулки» или «красного орла». Что ждет остатки его хирда в Нурфьорде? Цел ли его драккар? Но раз он все еще жив, и его не настигла погоня, и не смогли сожрать волки, значит, он все пока делает правильно, и боги все еще благоволят к нему. Усталость начала брать свое, и Рагнар, выколотив золу из трубки, лег и, закутавшись в плащ, уснул. Ему снилось море. Бескрайнее, могучее, вечно зовущее к себе море. Драккар резал носом невысокую волну, ветер надувал парус, во сне у него на душе было легко и спокойно. Как всегда, когда он выходил в море.

Так Рагнар Ворон начал свое странствие по горам, приближавшее его к королю.

Глава десятая, в которой Ворон странствует по горам

Утренний холод, пробравшись под волчий плащ, разбудил Рагнара Ворона. Он потянулся и сел. Белесый туман стлался в долине, длинными руками шарил по лощинам, между деревьев, волнами шел на приступ в горы. Ворон скинул капюшон и надел шлем на подшлемник, в котором и спал. Не вставая, Ворон подтащил к себе мешок и вытащил кусок сушеного мяса и лепешку. Его мысли текли неспешно, подобно туману. Перейти горы. Узнать, в какой части Норвегии пребывает Гальфдан Черный. Попробовать сделать то, что не удалось со всем хирдом. Бред. Любой бы сказал, что бред. И Ворон, в общем-то, легко бы согласился. Но ничего не поделаешь. Он сказал Хрольфу, что приложит все усилия, то же самое повторил при матери и остатках хирда. Пути назад не было. Ворон легко встал на ноги, несколько раз согнул и разогнул правую, проверяя, как там себя чувствуют раны от волчьих зубов. Почти не болит. Тем лучше. Шел второй день из тех тридцати, что он отмерил себе на выполнение работы, посещения Хрольфа и возвращение в Нурфьорд. Рассиживаться было нечего, надо было как можно быстрее перевалить через горы и начать поиски короля.

К полудню Ворон уже высоко и глубоко забрался в горы. Горы не равнина, иной раз приходилось и возвращаться, вместо того, чтобы идти вперед. То дорогу пересекала пропасть, то водопад, то просто груды камней. Горы — чужое для людей место. Оно красиво молчаливо и смертоносно. А горы Норвегии тем более. Он посмотрел вниз, в долину. Туман уже рассеялся, и долина была видна, как на ладони. Долина была пуста. Он уселся передохнуть.

Ворон старался подняться как можно выше, туда, где царствовали лишь вершины, ветер, да горные тролли. К сумеркам он добрался до ущелья, преградившего ему дорогу. Он присмотрелся. Ущелье напоминало подкову, и он стоял аккурат между ее концами. Один из концов подковы был для него досягаем, второй обрывался в никуда, но зато с него можно было подняться вверх, на следующую гору, чего ему и было нужно. Ему предстояло пройти по одной внутренней стороне подковы, по узенькому карнизу, потом, описав полукруг, почти вернуться обратно по противоположной стороне, и уж только потом, взобравшись повыше, ему бы удалось продвинуться дальше по намеченному пути. Рагнар громко и тяжело вздохнул. Ругаться в горах ему не хотелось.

Ворон скинул с себя свой груз и разместил его на спине иначе, чтобы он давил на плечи равномерно и не перевешивал его в ту или другую сторону. Карниз был шириной в локоть, не больше. Особо не развернуться, но и невозможным такой переход не назовешь. В конце концов, Ворон часто развлекался тем, что перепрыгивал с весла на весло, когда его драккар шел по морю. Ворон ступил на карниз и безо всякого страха, словно по узкой, безопасной лесной тропинке, двинулся в путь. Через какое-то время он появился на противоположной стороне, двигаясь в обратном направлении. Не останавливаясь, но и без суеты, Ворон дошел до конца карниза и стал карабкаться вверх.

В полдень того же дня, как раз тогда, когда Ворон смотрел в долину, к Норддалсфьорду подъехали пятеро верховых. Лошади тяжело дышали, поводя боками, с их крепких, толстых шей просилась пена. Не доехав до хутора, всадники спешились и, привязав каждый свою лошадь на длинную веревку, стали решать, что делать.

— Можно войти в хутор, — сказал Безносый.

— Да ну? А что, ты уже не объявлен вне закона? — расхохотался Скала.

— Не в том дело. Мы не во вражде с Вороном или его семьей. Кроме того, Ворон, мне думается, тоже не в большой чести у короля.

— Кроме того, Хрольф же говорил, что хирд Ворона погиб, — негромко сказал Грач. — Я думаю, что там есть, что взять. Старуха Гудрун или ее траллсы вряд ли будут долго кочевряжиться, если хорошенько накалить железный прут.

— Дело, — согласился Белый.

— Тогда пошли, — скомандовал Грольф, и они цепочкой пошли в хутор. Но все вышло немного не так, как они задумывали.

В хуторе царила какая-то странная суматоха, носились траллсы, дети и бабы. Грольф первым вошел в хутор, и в тот же миг какой-то траллс, почему-то сидевший на дереве, пронзительно закричал. На его вопль из домов высыпались те, кого пятеро объявленных вне закона видеть не ожидали. Викинги, оружные, не старые еще викинги, человек двадцать. Бонды, которые тоже вооружились, а бонды, хотя и уступали в этом викингам, умели владеть мечом или топором. В общем, толпа собралась человек в сто, не считая баб и детей. Даже траллсы смотрели, не опуская глаз. Грольф остановился, его люди тоже.

Из толпы неспешным мягким шагом вышла немолодая женщина, но язык не повернулся бы назвать ее старой. На поясе ее зеленого нарядного платья висела внушительная связка ключей, уравновешенная с другой стороны тяжелым ножом в ножнах. Это была Гудрун. Она подошла к Грольфу, толпа последовала за ней и окружила людей Хрольф.

— Здравствуй, муж женовидный! — громко и ясно произнесла Гудрун, обращаясь к Грольфу. Тот взвыл от ярости, но в грудь ему смотрели стрелы с луков бондэров, копья и викинги Рагнара готовы были вмешаться в любой момент. — Здравствуйте и вы, блевотина гнилой крысы! — тем же приветливым и громким голосом обратилась Гудрун к остальным четверым.

— Вы оглохли, гостенечки? — обратился к ним Торир, поседевший, но все еще крепкий и шустрый мужчина, это чувствовалось в каждом его движении. — К вам обратилась мать хозяина хутора, красавица Гудрун, а вы молчите?

Грольф и его спутники и впрямь помалкивали. Говорить было не о чем. О пытках, убийстве и грабеже пришлось забыть, допустили бы Асы вырваться отсюда.

— Ты, муж женовидный, не знавший своего отца, а также и вы, гниль, сожравшая своих матерей, ищете тут моего сына, — уверенно сказала Гудрун. — Так вот, его не было здесь с начала весны. Можете убираться. Конечно, следовало бы вас связать и, одев согласно вашей природе, в бабьи платья, отвезти к Гальфдану Черному, но времени на это нет, да и никто, даже самый последний траллс, не станет марать о вас руки. Прочь, назад, в ту щель, откуда вы выползли, в лоно вонючей змеи!

Грольф чуть не потерял сознание от ярости, он готов был убить маленькую, по сравнению с ним, женщину, наплевав на все, но даже он понимал — он будет убит быстрее. Гудрун, хотя и подошла близко, все же не рисковала, и до нее оставалось шага три-четыре, а вот ее викинги и бондэры, с обнаженным оружием, стояли к ним вплотную.

— Наше гостеприимство хоть и велико, но не безгранично! — рыкнул Торир и выхватил меч.

— Назад, Торир! — крикнула Гудрун. И снова обратилась к Грольфу и его людям: «Прочь отсюда!» Ее люди расступились, давая дорогу, и пятеро слуг Хрольфа, не глядя по сторонам, с поджатыми хвостами пошли прочь, как и было им приказано. В толпе заулюлюкали, захохотали, завизжали дети, женщины изощрялись в оскорблениях, а кто-то запустил вдогонку Грачу, шедшему последним, комком навоза, угодившим в спину. Тот даже не вздрогнул.

Когда они достаточно отошли от хутора, Грольф, наконец, смог разжать челюсти, сведенные от бешенства, и прорычал: «Клянусь молотом Тора, Рагнар Ворон будет умирать так долго, как только может умирать человек, из которого медленно вытаскивают его кишки и сухожилия!» Остальные согласно закивали головами.

Однако надо было что-то решать, и грязь фьордов поступила так же, как у Нурфьорда — села было в засаду у дороги, шедшей к Норддалс-фьорду через лес, но бешенство подгоняло их, и они пустились прочесывать окрестности. Вскоре их поиски увенчались успехом.

Сын Торира Гуннар, двенадцатилетний мальчишка, носивший уже короткий меч, сидел у водопада, где он, вместе с траллсом сторожил один из подходов к Норддалс-фьорду. Им не принесли еду утром, и к полудню голод, ставший невыносимым, заставил мальчика послать траллса в хутор. Как только траллс скрылся из виду, к Гуннару вышли пятеро незнакомых викингов. Мальчишка успел вскочить и выхватить меч. Бежать ему было некуда — спереди цепью стояли Грольф и его люди, а сзади был водопад. Оставалось драться. Но тот, кто стоял ближе, Эрик Белый, молниеносно стукнул мальчишку тупым концом копья по голове и тот упал на землю. В следующий миг его локти были стянуты за спиной, а в рот забита тряпка. Грольф медленно подошел к нему, на ходу доставая нож.

— Сейчас я выну твой кляп, но, если ты крикнешь, я выколю тебе оба глаза, — сказал он.

Мальчишка не удостоил его даже взглядом.

— Ты меня слышал, — спокойно сказал Грольф и, опустившись на корточки, вынул кляп изо рта Гуннара. Тот сразу же вцепился в ладонь викинга зубами, мотая головой, как собака, когда она ломает хребет крысы. Грольф не издал ни звука, а просто дернул руку к себе. Потекла кровь. Грольф даже не поморщился.

— Ты знаешь, кто твой отец? — мягко, рассчитано оскорбительно спросил викинг, способный заставить говорить кого угодно.

— Мой отец — Торир! И он заставит тебя сожрать твои же кишки, проклятая выдра! — гордо сказал Гуннар.

— Торир? Тот самый Торир, седоватый толстяк?

— Мой отец поседел в походах! А не отсиживаясь на берегу! — прорычал Гуннар.

— Хорошо. Пусть так. Но мне, нам, нужно узнать, куда и когда ушел Рагнар Ворон. И я заставлю тебя сказать.

— Попробуй, — гордо сказал мальчишка.

Скала усмехнулся и сжал пальцы Гуннара в своем железном кулаке. Захрустели кости. Гуннар скривился от боли, но молчал.

— Парень, — ласково сказал Грольф, — ты, конечно, смел. Но поверь мне, я разговорю тебя. У нас есть время, есть дрова для костра, есть все, что понадобится. Но я сделаю иначе. — И Грольф стянул с Гуннара штаны.

— Я отрежу тебе твой срам, прижгу рану, чтобы ты не умер, и отпущу, попробую поймать кого-то поразговорчивее. Что скажет твой отец, когда ты, викинг и сын викинга, станешь среднеполым? Новых детей у него не будет. А Рагнара мы найдем. И тогда никто не поверит, что не ты продал его.

Гуннар молчал, но в глазах его плеснулся ужас.

— Есть второй путь, — продолжил Грольф, — ты поклянешься именем отца, матери и Одином, что скажешь мне правду, скажешь ее, и я убью тебя. Мечом. Ты умрешь с мечом в руках. Ты попадешь в Валгаллу. Рагнар попадет туда же. А Ториру будет утешение в старости.

Гуннар задумался. Он готов был бы терпеть боль, но не позор, тем более, такой страшный, как тот, что описал Грольф.

— Клянусь именами отца и матери, а также Одином, что скажу правду.

— Мужской выбор! — сказал Грольф одобрительно.

— Рагнар Ворон ушел из Норддалса вчера днем, держа путь в горы. Вон туда — мальчишка махнул головой. — А теперь развяжите руки!

— С чего бы? — спросил Грольф, остальные ублюдки заулыбались, предвкушая потеху. — Разве я чем-то клялся? Нет, мальчик, ты умрешь, как бонд, как житель низкой земли, став забавой викинга. Я вовсе не хочу пустить сына Торира в Валгаллу! — И Грольф поднял его над головой и бросил в водопад. Без единого звука Гуннар исчез в брызгах потока, падавшего со скал. Грольф посмотрел в водопад и рассмеялся. Остальные подхватили его смех.

— Привет Ториру, — сказал Грач и пятеро снова рассмеялись.

— Однако, рассиживаться нечего, — сказал Грольф. И слуги Хрольфа пошли за своими лошадьми. Скоро они уже скакали к горам, в направлении, указанном Гуннаром, сыном Торира.

Рагнар же, перейдя ущелье и взобравшись на гору, остановился. Приближалась ночь, и пора было подумать о ночлеге. Ворону не раз приходилось ночевать в горах, но теперь за ним шла погоня, а может статься, и не одна. Поэтому к устройству ночлега надо было подойти как можно серьезнее. В конце концов, Ворон был вынужден снова спуститься назад по лесистой горе, к примеченной ранее пещерке. Он прошел до ее конца и развел маленький костерок, незаметный из долины. Привалился к стене, развязал мешок, и вдруг какое-то маленькое животное прыгнуло на камень, на который он пристроил свое оружие. Зверек, не похожий ни на одного из знакомых Рагнару зверей, светло-бежевого цвета и с длинными мохнатыми ушками, не боясь человека, сел на задние лапки и произнес скрипучим голосом несколько слов. Рагнар прислушался. Зверек говорил не по-норвежски, но Рагнар знал этот язык. Это был язык словен, в чьих землях Ворон бывал много раз, то находником, то купцом, провел там немало времени и даже имел друзей. Он заговорил по-словенски, почему-то совсем не удивившись тому, что зверек говорит по-человечьи.

— Ты кто?

— Я Дворовый! — важно ответил зверек скрипучим голосом.

— Что это значит?

— Хозяйство людское блюду, дом стерегу, пожар упреждаю, скотину обихаживаю! — Гордо сказало маленькое существо. Рагнар призадумался, уж не спит ли он? И он снова, как в доме Старого Бю, ущипнул себя за руку. Боль подтвердила, что он не спит.

— А у нас ты как оказался? Здесь нет словенских печищ.

— Это не я оказался! Это ваши люди наше печище зорили и хлебный ларь к лодье понесли, а я за тот ларь уцепился! — сердито сказал Дворовый.

— Такой жадный? — усмехнулся Рагнар.

— Он не свое нес, а я за свое стоял! — совсем рассердился дворовый.

— Дело. А что тебе от меня надобно, Дворовый?

— Возьми меня с собой! — умоляюще сказал Дворовый. — Я не леший, не оборотень, чтобы по горам без дела баглайничать! Я тут пропаду! Мне у людей жить надо, возьми! А я стану за твоим домом смотреть! Я все в порядок приведу, что и не в порядке было.

— Да я даже не знаю, будет ли у меня еще дом. Меня убить могут, охотятся за мной. Сильные люди охотятся, — сказал Ворон. Дворового ему было жалко, но пообещать ему того, о чем так мечтал бедняга, он не мог.

— А я и тут сгожусь. Беду предупреждать стану! Я умею! Правда, в доме у меня лучше бы вышло, — честно признался Дворовый.

— Опасно со мной будет.

— А тут не опасно? Эти ваши горные чудища что — баловство? Меня чуть не растоптали вчера!

— Ладно. Быть так, — согласился Ворон, — но домой мы не скоро попадем. Мы туда даже еще не идем.

— Но когда-то пойдем, — сказал Дворовый уверенно.

— За море, если повезет, идти придется.

— Да хоть за три моря, — махнул лапкой Дворовый. — Мне тут оставаться нельзя. Одичаю.

— Давай тогда поедим, Дворовый. И спать будем. Завтра долго идти придется. — И Рагнар Ворон развернул тряпицу и положил на нее свои припасы. Дворовый пискнул от восторга и начал напихивать себе еду за обе щеки, давясь и всхлипывая. Рагнар последовал его примеру, только поспокойнее. Потом оба заснули, причем Дворовый влез воину за пазуху.

Так продолжалось странствие Рагнара Ворона по горам.

Глава одиннадцатая, в которой люди Хрольфа охотятся на Рагнара Ворона

Перед утренней зарей Дворовый пискнул Рагнару прямо в ухо: «Беда снаружи бродит!» Рагнар бесшумно встал, прихватил с собой секиру Бешеного и прошел к выходу из пещеры.

— Куда несет? — проскрипел Дворовый ему прямо в ухо. — Чудище снаружи, у него ухо одно, как твой щит!

«Тролль!» — подумал Рагнар. Он никогда еще не видел троллей. Конечно, это было не самым разумным, но он, поудобнее взяв секиру, вышел из пещеры. В темноте, ломая подлесок, прямо на него, казалось, шло что-то огромное. Во мраке толком рассмотреть его не удалось, Рагнар увидел только, как огромное, черное, чернее предрассветной тьмы, пятно, с двумя горящими глазами, прошло мимо пещеры и, кажется, подняло руку. Гора расступилась, посыпались камни, и тролль шагнул в образовавшийся проход. И гора закрылась за ним.

— Ушел! — Облегченно сказал Дворовый. — Страшно!

— Пошли досыпать, Дворовый. Перед зарей разбуди меня, — сказал Рагнар, словно не обратив на слова Дворового никакого внимания. И они вернулись в пещеру.

Как только солнце залило розовым рассветным светом горы, Дворовый тихонько подергал Ворона за его короткую густую бороду. Рагнар проснулся сразу, тут же прогнав сон из своих серых с прозеленью глаз. Дворовый с интересом его рассматривал. Лицо северянина с длинным прямым хищным носом, твердыми, плотно сжатыми губами и свежим шрамом на щеке разительно отличалась от лиц, к которым Дворовый привык у себя на родине. Норвежец был рослым жилистым мужчиной, резким в движениях, непривычно черноволосым как в своей стране, так и в стране его нового друга.

— Рагнар, а в вашей земле разве не живут дворовые? — спросил Дворовый, затаив дыхание.

— Живут. Ниссе, — кратко ответил Ворон.

— Как я? — совсем тихо спросил Дворовый.

— Нет, они выглядят как человек, только маленький. А так за порядком глядят, за скотиной, да, как ты.

— А у тебя есть ниссе? — грустно спросил Дворовый.

— Я воин, я редко живу дома. Ниссе, кажется, был. Но он вряд ли поедет с нами. А что тебя так тревожит, Дворовый?

— Я боюсь, — совсем тихо пробормотал Дворовый, — что ты оставишь меня здесь.

— У воина одно слово, — рассмеялся Рагнар, — оставлю только там, где ты сам захочешь остаться. Давай поедим. Только не тут.

Рагнар Ворон и Дворовый поднялись на вершину горы и, закусывая, смотрели в долину, по которой, как и вчера, волнами шел туман. Когда туман уже начинал рассеиваться, снизу донеслось конское ржание. Рагнар вскочил, всматриваясь. Дворовый, цепкими лапками хватаясь за одежду, влез ему на плечо. Рагнар пристально глядел в туман, заполонявший долину. Вскоре он рассеялся, и Ворон рассмотрел, наконец, что в долине, прямо у подножья гор, двигались темные пятнышки, как казалось ему сверху. Пять штук. «Догнали все же», — сказал Ворон, оскалив зубы в веселой ухмылке. Дворовый тоненько вздохнул.

А внизу, доехав до подножья гор, спешились пятеро людей Хрольфа Пешехода. В горах лошади были не нужны. Белый и Безносый сразу забили самую молодую кобылку и, разведя костер, поджарили ее мясо на углях. Остальных лошадей бросили на волю случая.

— Времени остается мало. Рагнар обогнал нас на день, я думаю, — сказал Грольф. Остальные согласно покивали головами. Немного раньше случилось вот что. Когда они только достигли предгорья, Грач поднял руку, призывая остановиться, и спрыгнул на землю.

— Здесь шел человек. Это Рагнар, больше некому. А за ним по пятам шла волчья стая. Будет смешно, если они догнали его.

— Быстрее! — скомандовал Грольф и викинги снова тронулись в путь. Скоро они достигли поляны, где Рагнара настигла волчья стая.

— Яблоки Идунн! — только и смог выговорить Грач. По всей поляне валялись обглоданные вернувшимися собратьями волчьи останки.

— Было бы, на что смотреть, — презрительно сплюнул Грольф.

— Кажется, с ним будет действительно забавно, — прогнусавил Безносый. Дальше они ехали молча, лишь Грольф негромко насвистывал себе под нос. Вскоре они подъехали к подножью гор.

После еды Грольф громко рыгнул и сказал: «Отдыхать нечего, пошли. Ворона будет непросто найти в горах. Что скажешь, Грач?»

— Я найду его следы. Но, думаю, что нам придется немало попетлять, следуя за ним.

— Тогда пошли скорее, — заключил Грольф, и они полезли в горы.

С вершины горы Рагнар и Дворовый пристально следили за крошечными фигурками.

— Чем бегать от них по горам, проще перебить их всех, — заключил Рагнар.

— Это и есть твои «сильные люди»? — спросил возбужденно Дворовый, вздыбив шерсть.

— Нет, это их слуги. Но и они могут стать опасными, если их недооценить. Пошли вниз. Я знаю там местечко, где все можно будет закончить за один раз. И Рагнар с Дворовым на плече пошел в обратную сторону. Через какое-то время они снова вышли к ущелью-подкове. Рагнар прошелся по горе, выбирая место. Наконец, он нашел поросшую кустарником площадку, с которой прекрасно было видно тот карниз на противоположной стороне ущелья, по которому он вчера шел.

— Они пойдут там, по карнизу, — негромко сказал Ворон. — Отсюда я их просто перестреляю, деваться им будет некуда. Будем ждать.

К концу дня пятерка охотников вышла к тому же ущелью-подкове, через которое вчера переправился Рагнар Ворон. Посовещавшись, они ступили на карниз и не спеша, с осторожностью один за другим пустились в путь. Мелкие камни сыпались у них из-под ног и, подскакивая и ударяясь о стены ущелья, падали на дно. Первым шел Грольф Скала, замыкал вереницу Безносый. Они дошли уже почти до середины карниза, как вдруг в воздухе, рассекая тишину, что-то прогудело. Тяжелая стрела ударила Безносому в висок, пробив шлем, во все стороны полетели красные брызги, кровь ударила высокой струей, и один из людей Хрольфа Пешехода, с пробитой насквозь головой, молча канул вниз.

Рагнар положил на тетиву вторую стрелу, как вдруг Дворовый истошно крикнул: «Сзади!» Пахнуло тяжким смрадом, хруст веток послышался за спиной Ворона, и он прыгнул в сторону, как только мог дальше, разворачиваясь к неведомому врагу на лету. Огромный бурый медведь, владыка здешних гор кабаном, на четырех лапах несся к Рагнару. Рагнар спустил тетиву, стрела вонзилась медведю в плечо, тот взревел от боли и злости. Ворон уронил лук и выхватил меч, в последний миг увернувшись от разъяренного лесного хозяина.

Люди Хрольфа закричали что-то и прибавили ходу, насколько только могли. Рагнар взвыл от досады, его задумка провалилась! Бурая лапа взметнулась в воздух, и Ворон снова отпрыгнул. Если бы не упредивший его Дворовый, Рагнар был бы уже мертв. Медведь снова ринулся к нему, желтая пена клубилась у пасти, тяжкий рев разносился над горами. Ворон снова успел увернуться от его морды и, пропустив зверя, опустил меч на медвежий хребет. Громкий хряск, лапы медведя подломились, и он упал. Но он был еще жив, хотя и не мог шевельнуться. Рагнар посмотрел на карниз, людей Хрольфа уже не было видно. Рагнар поспешно подхватил свой лук, бросил его на спину и вонзил неподвижному медведю меч под левую лапу до самой рукояти. Глаза медведя погасли, и воин, вытащив меч из туши, бросился бежать. Дворовый, спрыгнувший с него на время боя, снова взлетел по его плащу на плечо.

Через некоторое время посыпались камешки, и на площадке появился Грольф, осторожно осматриваясь. Трое остальных показались почти сразу за вожаком. У туши медведя они остановились.

— Убит с одного удара, — проговорил Белый, — перебил ему хребет. Ударил мечом — заключил он, нагнувшись к медведю.

— Грач, след, быстрее, — скомандовал Грольф, сделав вид, что медведь — дело, не стоящее внимания. В конце концов, когда-то он одолел такого же зверя с одним ножом.

Грач, смешно подпрыгивая на ходу, осмотрел полянку.

— Он пошел вверх — заключил он.

— Вперед! — рыкнул Скала.

— Эта гора переходит в другую и так дальше, — спокойно сказал Грач. — Я не думаю, что Ворон настолько глуп, чтобы оставаться на этой горе.

— И что теперь? Бросить погоню, что ли? — рассвирепел Грольф. — Сделаем так. Разделимся. Встретимся на вершине следующей горы к ночи. Или кто-то боится идти один?

— Никто не боится, — подал голос Биер Одноглазый, — но я думаю, больше проку будет, если мы будем искать его вместе. Нам приказали не пытать удачу с Вороном, а убить его.

— А теперь приказываю я! — рассвирепел Грольф. — Все! Разбежались.

И викинги, рассредоточившись, стали подниматься вверх.

Тем временем стало вечереть. До сумерек было еще далеко, но уже было ясно, что день почти побежден и совсем скоро настанет вечер. Звуки стали приглушеннее, воздух тоже стал пахнуть иначе, лес на горе стелился мягкими мазками. Где-то поодаль, очевидно, над тушей медведя, истошно орало воронье. В долине, пробуя глотку, запел волк, ему подпели еще двое, и их песня вольно и широко растеклась по долине. Поднявшийся ветер пробежался по верхушкам деревьев, требуя внимания, и они ответили ему поклонами и легким, покорным шелестом.

Биер Одноглазый, взобравшись на первую гору, наткнулся на Эрика Белого, и оба, не сговариваясь, продолжили путь вместе. Когда сумерки мягко упали на вершины, Белый и Одноглазый вышли на прогалину, которая вела к вершине второй горы.

Рагнар же Ворон, убежав от места стычки с медведем, остановился и призадумался. Можно, конечно, бегать по горам, надеясь, что они его не найдут, а все же лучше быть охотником, чем дичью. Он осторожно обошел первую гору, но никого не встретил, только нашел следы Одноглазого и пошел по ним. Вскоре следы одного человека встретились со следами другого, и стало ясно, что дальше они пошли вместе. Рагнар вышел к прогалине, как раз тогда, когда Одноглазый и Белый шли по ней в сторону второй горы. Рагнар осмотрелся — больше никого поблизости не было. Он поднял секиру Бешеного над головой двумя руками и изо всех сил запустил ей в спину Одноглазого. Тяжелая секира, недовольно прогудев и сверкая в отблесках заката, с громким капустным хрустом ударила викинга в спину, пробив кольчугу, и вышла из груди. Рагнар молча понесся к оставшемуся, на ходу доставая меч. Эрик Белый отпрыгнул от тела Одноглазого и, перекинув со спины щит на руку, другой рукой поднял свой клинок.

Атака Ворона была неостановима. Щит его остался висеть за спиной, и Рагнар, держа меч двумя руками, обрушился на Эрика. Он рубил мечом с обеих сторон, все увеличивая скорость, без единого перерыва, который позволил бы Белому ответить. Сейчас ему оставалось только защищаться. Но Эрик, прозванный «Белым», был опытным воином. Его шелушащееся лицо с розовыми глазами оставалось спокойным, как маска. Ни внезапная смерть Биера, ни то, что он остался один, ни на миг не смутило его. Он знал, что делать в бою и до сегодняшнего дня не проиграл ни единого поединка. Улучив момент, Эрик выкинул свой меч над щитом, целясь Ворону в лицо, но угодил в личину шлема. Ворон взревел, как потревоженный хримтурс и ногой ударил в щит Белого с такой силой, что тот упал на спину. Падая, Эрик не потерял самообладания и готовился мечом вспороть Ворону живот, когда тот кинется его добивать, но он немного ошибся. Сбив Белого с ног, Рагнар остановился и, приседая, страшным ударом отрубил Эрику ногу ниже колена. Эрик дико заорал, попробовал сгоряча вскочить, не успев до конца оценить размер потери, но снова упал, на этот раз ничком. Кровь била темно-алой струей, быстро заливая траву вокруг, когда Рагнар Ворон вогнал свой меч Эрику в шею под затылком.

Упершись ногой в поясницу Одноглазого, Ворон выдернул у того из спины свою секиру и поспешил в лес, оставляя прогалину сбоку.

Уже почти добравшийся до вершины второй горы, Грольф услышал истошный крик Белого. Грольф протяжно застонал от ярости и лавиной кинулся вниз, на крик, надеясь успеть и застать там Рагнара. Он ураганом пронесся по склону, проламывая кустарник и перепрыгивая через валявшиеся повсюду камни. Но он опоздал. Когда он, тяжело дыша, выскочил на прогалину, там уже не было Рагнара Ворона. Раскинув руки, лицом вниз лежал Биер со здоровенной дырой в спине. Чуть поодаль, также лицом вниз, лежал Эрик Белый, с отрубленной ногой и рассеченный сзади шеей.

— Проклятые бабы! — завыл Грольф, — проклятые, ленивые, тупые бабы, вы упустили его, упустили, упустили! — Он неистово пинал трупы ногами, осыпая их оскорблениями. Его огромная фигура в черненых доспехах металась по прогалине, он впал в совершенное неистовство и рубил кусты, деревья и мертвецов топором. Наконец, его топор чуть не до обуха ушел в старую сосну, и Грольф остановился, хватая воздух ртом и беззвучно потрясая воздетыми вверх кулаками.

— Грач! — Крикнул он через некоторое время. — Где ты, поганая лягушка?!

Но Грач, стоявший в сотне шагов от него, промолчал, усмехаясь в бороду. Он совершенно не торопился к условленному месту сбора. А увиденное только укрепило его во мнении, что надо дождаться, пока Грольф пойдет на вершину второй горы и придти туда с темнотой, чтобы невозможно было продолжить поиски до рассвета. Не исключено, что теперь, когда их осталось только двое, Грольф прислушается к голосу разума, если не своего, то чужого.

Между тем сумерки все сгущались, и Грольф медведем полез вверх по склону. Грач подождал, пока тот скроется из виду, обыскал трупы, ссыпал их деньги себе в кошель и последовал за ним.

На небе появились первые звезды, скромной женщиной из окна, из туч выглянула полная Луна. По горизонту еще метались малиновые полосы, но небо быстро начало чернеть. В горах вообще темнеет быстро. И тогда человек, каким бы он ни был смелым и уверенным в себе, чувствует свое ничтожество и никчемность еще острее, чем при свете дня.

Горы, горы! Молчаливые гиганты, хранящие какие-то важные, страшные для человека тайны! Собравшись в круг, вы молчите, переглядываясь, и лишь изредка рассмеетесь камнепадом или лавиной по весне. Лишь водопады и ручьи, а еще птицы осмеливаются петь в вашем королевстве, медведи и тролли правят всем живым на кручах и склонах под вашей защитой. Вы не знаете ни жалости, ни горя, ни радости, вы тяжко давите собой Землю, из которой когда-то выплеснулись на свет гигантскими волнами огня! Замкнувшись в собственном величии, вы, украсившись искрящимися шапками снега и латными оплечьями изо льда, горделиво подпираете небосвод.

Поняв, что до вершины ему сегодня не добраться, Грольф остановился на чистом месте и развел большой костер. Через какое-то время к костру вышел Грач.

— Я не нашел его, Грольф. Стемнело, — сказал он, подойдя к вожаку.

— Локи задери его! Ты видел, что он сделал с Белым и Одноглазым? — спросил Грольф.

— Нет, я не нашел их. Я искал Ворона. А что с ними случилось?

— Ворон убил обоих. Как щенят. Я не успел вовремя! — Грольф стукнул по земле кулаком. — Пошли искать его!

— Грольф, в темноте я ничего не найду. Завтра с рассветом мы начнем поиски — спокойно ответил Грач. — Ночью в горах легко погибнуть и при этом безо всякого смысла. Грольф заскрежетал зубами от ярости.

— Да, ты прав, — признал он, наконец, — завтра мы пойдем вдвоем, и я тебе не завидую, если ты его не найдешь!

— Я найду его, Грольф. А сейчас давай перекусим, — все так же спокойно сказал Эрик Грач. Грольф постоял еще какое-то время молча, вглядываясь в темноту, но потом вздохнув, уселся на землю.

А Рагнар Ворон, осторожно ступая по серебряной от света Луны земле, шел по горам. Вскоре он увидел, как на груди горы, к которой он пробирался, загорелась багряная точка, и рассмеялся. Умаялись и теперь отдыхают. Жаль, что далеко — до света ему не удастся добраться туда, чтобы застать их спящими. Пора было подумать и о своем ночлеге. Проще всего было бы, конечно, просто сесть под деревом и завернуться в плащ, но весенняя ночь в горах была холодной, и Ворон мечтал об огне. Кроме того, вид вчерашнего тролля укрепил его в мысли, что ночлег в горах это совсем не такое простое дело, как могло бы показаться.

— Что мы ищем? — негромко спросил его Дворовый, когда они отошли от горного ручья, смеявшегося в темноте, и пошли вверх по горе.

— Да какую-нибудь нору, в которую не влезет, к примеру, вчерашний тролль.

Дворовый фыркнул. Дальше они шли какое-то время в полной тишине, как вдруг Дворовый сказал: «За кустом в горе нора. Не такая большая, но идет она глубоко, может даже, слишком глубоко!» Рагнар отодвинул кустарник и, ощупав края входа рукой, чтобы не разбить себе голову, стал пробираться внутрь, опираясь на одну из стенок. Вскоре он понял, что оказался в огромной пещере. Рагнар вернулся ко входу, наломал на ощупь веток с кустарника, а потом вновь углубился в пещеру. Он развел костер, осветивший рядом высокую груду камней, и осмотрелся. Да, он далеко спустился вглубь горы — свет его костерка не доставал до потолка пещеры, да и краев ее не было видно. Они с Дворовым перекусили, а потом Ворон откинулся на груду камней, набил трубку и закурил.

— Приятный запах, — раздалось рядом. Дворовый заполошно пискнул, Ворон хотел вскочить, но чья-то ладонь страшной тяжестью упала на его плечо, накрыв его полностью, и он не смог даже приподняться. Рагнар схватился было за запястье над ладонью, но и оно было толщиной в его ногу, а крепостью не уступало скале.

— Не дергайся, Рагнар Ворон, — говорящий словно жевал песок и мелкие камни, — если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв.

Возразить было трудно: в конце концов, Ворон даже не заметил это создание, которое с совершенно неживой, каменной силой прижало его к земле.

Грольф же и Грач без сна сидели у своего костра, прислушиваясь к звукам, раздававшимся в темноте. Но сон, в конце концов, сморил и их, и они уснули там, где сидели, даже не удосужившись договориться о страже.

Так проходила охота людей Хрольфа Пешехода на Рагнара Ворона.

Глава двенадцатая, в которой люди Хрольфа Пешехода все еще охотятся на Рагнара Ворона

Утром следующего дня к предгорьям вышел человек в синем плаще. Он шел быстро, упруго, при взгляде на него сразу становилось ясно, что этот человек умеет ходить пешком, и немало уже прошел в своей жизни. Иногда останавливаясь, он всматривался в следы на земле. «Натоптали!» — время от времени говорил он негромко.

И это было правдой. Поверх следов Рагнара Ворона теперь лежала россыпь волчьих следов, а их, в свою очередь, почти затерли отпечатки лошадиных копыт. Человек наморщил лоб и произнес: «Пятеро верховых. Десять волков. Один РагнарВорон. Интересно, кто первым его догонит — они или я?» И снова пошел вперед. Вскоре он вышел на поляну, усеянную волчьими останками.

Человек впал в сильное возбуждение, он метался по поляне, то присаживаясь возле очередного волка, то снова вскакивая. На его бледных щеках яркими пятнами загорелся румянец, и человек простонал: «Рагнар, Рагнар! Как же ты глуп! Что бы мы могли совершить вдвоем! Сколько бы мы уже совершили! Почему ты так упрям?! Ведь я все равно не отстану от тебя, буду преследовать и догоню, даже если ты спрячешься в Йотунхейме!»

Человек в синем плаще уселся прямо на землю, пачкая свой роскошный небесно-синий плащ. Он закрыл глаза. Казалось, что родственник Рагнара Ворона, как он представился Старому Бю, к чему-то напряженно прислушивается, настолько напряженно, как если бы сама жизнь его зависела от этого. Рагнар много лет умудрялся уклоняться от встречи, каждый раз успевая ускользнуть от своего настойчивого преследователя. В последний раз, когда последние драккары викингов покидали Валланд, торопясь вернуться домой перед осенними бурями, он почти настиг Ворона, но успел только увидеть, как его драккар уходит в море и исчезает.

Человек в синем плаще судорожно вздохнул и открыл глаза. Осмотрелся, как если бы впервые попал в это место, с некоторой долей удивленья. Пожал плечами, как бы примиряясь с чем-то. Затем он развязал сумку и снова вынул из нее мягкий пирог, который они ели со стариком-викингом и флягу со сладким вином, которую они тогда распили со Старым Бю. Судя по бульканью, фляга вновь была полна, а пирог снова был цел. Человек в синем плаще равнодушно пожевал пирог, запил вином, убрал свои припасы в сумку, завязал ее и поднялся на ноги. Снова осмотрел полянку и восхищенно поцокал языком. Забросил сумку на спину и так же быстро, как и пришел сюда, тронулся в горы.

На рассвете Эрик Грач проснулся от холода. Костер погас, Грольф, привалившись к сосне, крепко спал. Их вполне могли зарезать сонных! Грач передернул плечами и растолкал Грольфа. Они наскоро поели и снова тронулись в путь.

— Надо вернуться на то место, где Рагнар убил Белого и Одноглазого. Оттуда я снова попробую взять след. Глупо рыскать по горам, в надежде поймать его или случайно наткнуться на его следы, — негромко произнес Грач.

Грольф, которому, видимо, казалось, что Рагнара они найдут сразу, как только настанет утро, или же сразу, как только начнут поиск, рассвирепел, но потом понял, что Грач прав и выдохнул:

— Пошли. Пошли скорее! — и викинги тронулись в путь.

А с Рагнаром же Вороном произошло следующее. Неведомое чудовище, после того, как уверило Ворона, что не собирается его убивать, отпустило его плечо и щелкнуло пальцами. Звук от щелчка напомнил Ворону звук удара камнем о камень, посыпались искры, а потом пещера озарилась неярким, но довольно сильным светом, позволив, наконец, увидеть ее потолок, а также и ее саму. Пещера была огромна. В ее стенах Ворон заметил множество ходов, а сама же пещера, вернее, та ее часть, где они находились, напоминала его длинный дом, само собой, много больших размеров.

Та же груда камней, на которую он так хорошо было примостился, оказалась сидящим на корточках горным троллем, который теперь, выпрямившись, стоял рядом с Вороном. Гигантом его было бы трудно назвать, для горного тролля он был, скорее, невысок — макушка Ворона приходилась чуть ниже его груди. Но то, что тролли ведут свой род от инеистых великанов, чувствовалось сразу. В плечах тролль был раза в два, а то и больше, шире Рагнара, его тело облегали каменные валуны мускулов, короткие, по сравнению с телом, ноги напоминали каменные тумбы. Местами тролль порос лишайником, как дикий камень, копна волос, в которую были любовно вплетены кости и ветки, падала до середины его спины. Лицо его, будто небрежно вырубленное долотом, обросло дикой бородищей, над которой красовался нос длиной в локоть. Огромный черно-серый, как и весь тролль, нос, которым владелец время от времени шевелил, словно для того, чтобы убедиться, что его сокровище все еще на своем месте. На мир тролль взирал одним глазом, который располагался над его переносицей. Глаз был величиной с небольшое яблоко и горел золотом. Тролль бережно вынул его из глазницы, нежно подышал на него и вставил на место.

— Здравствуй, Рагнар Ворон! — громко проскрежетал тролль, — мне зовут Рандвар, горный тролль, я владыка этой горы и ущелья, которое к ней примыкает.

— Здравствуй, тролль Рандвар! — ответил Ворон.

— Здравствуй! — подхватил и Дворовый по-словенски, догадавшись, что собеседники приветствуют друг друга. Тролль задумчиво уставил на него свой горящий глаз и пожевал губами. Дворовый, сидя на плече у Ворона, и усом не повел.

— Кто это такой, Ворон? — спросил тролль с интересом.

— Это? Это словенский ниссе, — ответил Рагнар, — его привело сюда чувство долга.

— Это хорошо, — согласно кивнул тролль. — Хорошо, когда даже такое маленькое существо имеет чувство долга. А могу ли я спросить, Рагнар Ворон, что ты забыл в наших горах и в моей пещере?

— Конечно. Я прошу простить нас за то, что мы вторглись в твою пещеру, но мы просто искали место, где бы переночевать.

— Забавно, — усмехнулся Рандвар, — ты ответил, но ничего не сказал. А я, собственно, надеялся узнать, что изменилось внизу, в долине. Как там живется и что нового произошло.

Рагнар задумался. С одной стороны, ему не жалко было бы удовлетворить любопытство хозяина пещеры, в которую он так нагло вломился. С другой же — не хотелось трепаться с первым же встреченным троллем о своих заботах.

— Вчера ты убивал людей в наших горах, — снова заговорил тролль. Рагнар уже начал привыкать к его ужасному, шершавому голосу.

— Они охотятся за мной, — ответил Ворон негромко.

— Да, каждый имеет право защищаться. Но, скрывая истинную цель твоего похода, ты с одной стороны, показываешь мудрость, а с другой — являешь неучтивость, — проскрежетал тролль. Как бы задумавшись, он стукнул кулаком по торчащему из стены обломку скальной породы и тот песком осыпался на пол пещеры.

— Не стоит пытаться напугать меня, Рандвар, — осклабился Ворон. — Ты, конечно, имеешь право задавать вопросы, а я, как положено гостю, должен отвечать. Но не на каждый вопрос можно ответить однозначно.

Тролль вдруг резко схватил Ворона рукой за плечо и легко, как листок ивы, подтащил к своему носу. Тролль зажмурился и глубоко задышал, принюхиваясь.

— Да, пугать тебя смысла нет. А убивать я тебя не хочу. — Он разжал каменную хватку.

— Впрочем, кое-что могу сказать, — проговорил Ворон. — Королем избран Гальфдан Черный, чем довольны далеко не все, особенно свободные ярлы и хевдинги. Король держит руку бондов, а за счет изгнания и уничтожения ярлов, увеличивает в народе любовь к себе. Как же! Добрый король запретил страндхуг! Добрый король скоро запретит использовать в работе труд траллсов, из-за чего падают цены бондов на их изделия и на то, что они выращивают на своих полях. Многие очень недовольны.

— Понятно. Я смотрю, ты тоже недоволен. Более того, в тебе я чую решимость попытаться убить короля, попытаться второй раз. Половина наших ставила на то, что ты попробуешь еще разок, после шхер, другая же половина ставила на то, что ты сбежишь, — ухмыльнулся тролль.

— А на что ставил ты? — спросил Ворон.

— На вторую попытку. И выиграл… В общем, неважно, что я выиграл, но я благодарен тебе, Рагнар Ворон.

Они помолчали. Дворовый же так и не промолвил ни слова после того, как поздоровался. Он строго косился на тролля и чистил усы.

— А куда ты думаешь идти дальше, Ворон? И что делать? — поинтересовался Рандвар.

— Мне надо убить тех двоих, что остались. А потом я перейду горы, если удастся, и поищу в долинах Гальфдана Черного. Если я останусь жив, то потом уйду в другие далекие земли.

— Гальфдан и нам не очень нравится, — сказал тролль, — совсем не нравится, вернее сказать. Скоро начнутся перемены, а они всегда ведут далеко не к лучшему. И он открывает дорогу этим переменам.

— Так помогите мне, — усмехнулся Ворон, — соберите войско троллей, меня поставьте во главе, мы спустимся в долины, мы найдем Гальфдана Черного и убедим его совершить прогулку, когда человек, совершая обход вокруг каменного столба, круг за кругом наматывает на него свои кишки.

— Ты уверен, что ты готов получить помощь от Сокрытого Народа, Рагнар Ворон? — спросил тролль серьезно.

— Смотря, что вы потребуете за помощь, — сказал Ворон, насторожась. Тролли могли загнуть такую цену за свои услуги, что дешевле было бы все сделать самому. Но и помощь они могли оказать совершенно неоценимую.

— Смешно, — усмехнулся тролль. — Даже на пороге гибели, даже на краю обрыва твое племя ухитряется думать и торговаться. Какое дело тебе до цены? Хуже тебе уже не будет. Или ты надеешься оказаться мудрее и хитрее потомка инеистых великанов, появившихся задолго до ваших богов? Не слишком ли ты самонадеян, Ворон?

— Ты прав. Но я никогда не действую вслепую, — твердо сказал Рагнар Ворон.

— Верно. Пошли. Я покажу тебе кое-что. Иди за мной. — И Рандвар зашагал в сторону одного из темных проходов. Рагнар пошел за ним. «Ворон! А ты не слишком рискуешь?» — негромко спросил Дворовый. «Пока не знаю», — честно ответил Ворон. Тролль впереди насмешливо наморщил свой чудный нос.

Ворон с Дворовым на плече шли за ним. Мрак в проходах, казалось, убегал перед троллем, который тяжело ступал по крошившимся под ним камешкам. Рагнар, никогда не терявшийся ни на суше, ни на море, уже давно потерял всякое представление, где они находятся и куда идут.

Хрустели камешки, тяжело сопел тролль, проход то опускался, то снова шел вверх, то петлял, как змея между деревьев.

Наконец, тролль остановился, будто напоролся на что-то. Рагнар выглянул из-за его плеча.

Перед ним была круглая комната, выложенная по полу аккуратными каменными плитами. Стены покрывали вырезанные в камне руны, приглушенно светившиеся зеленым и красным светом. Потолок пропадал в вышине, там клубился непроглядный мрак.

Посредине комнаты бил родничок, вода из которого стекала неведомо куда, и стояла каменная, невысокая, круглая тумба, изрезанная рунами, которых Ворон никогда не видел. Они мягко светились кровавым светом, бросая отблески на пол. А на тумбе, укрепленное острием вверх, стояло копье. При взгляде на копье у Рагнара перехватило дыхание. Он не смог бы объяснить, отчего, но по его телу пробежала дрожь.

Темное, почти черное древко с утолщением посередине и утончавшееся к концам, увенчивалось длинным, масляно сверкающим темным наконечником. Острие копья было четырехгранным, и две грани из четырех были зазубрены, словно пила. Прямо под острием был намотан синий шнур, препятствующий вражеской крови стекать по древку и заставлять скользить руки, мешая работе с копьем. Тупой конец копья, которым оно вонзалось в каменную тумбу, тоже был окован темным металлом. Длина же копья была в рост Ворона, насколько он мог судить. Присмотревшись, Ворон понял, что копье не касается каменной поверхности своим тупым концом, как ему показалось сначала. Копье просто висело в воздухе, неподвижно и ровно.

— Что это за копье? — Ворон с трудом выдавил из пересохшей глотки слова.

— Это? Это копье Одина, — просто и веско сказал тролль. — Владеющего им не оставят удача и непобедимость.

— Гунгнир? — усмехнулся Ворон.

— Нет, что ты. Одно из его копий, — все так же спокойно и веско сказал Рандвар. — Ты можешь взять его, Ворон. — Тролль потеснился и Рагнар шагнул на порог.

— Есть два условия, викинг, — добавил тролль.

— Которые ты снова собираешься сказать потом? — спросил Рагнар.

— Нет, эти я обязан озвучить сейчас. Первое. Ты должен поклясться еще раз попробовать убить Гальфдана Черного.

— Клянусь, — сказал Ворон.

— Я услышал тебя. Земля, вода, огонь и воздух слышали тебя, Рагнар Ворон.

— А второе условие? — спросил Ворон.

— Оно интереснее. Взять копье может только человек, начисто лишенный страха. В противном случае, он умрет. Прямо здесь.

Ворон не ответил, а просто шагнул в комнату. Стены комнаты завертелись, прохода больше не было. Руны на стенах и на тумбе разгорались, как угли в очаге, пол пошел волнами, стоять на нем было сродни тому, как стоять на палубе драккара в шторм. Ухватиться было не за что, и Ворон с трудом удерживал равновесие. Дворовый же вцепился ему в одежду и зажмурился, что-то бормоча на родном языке.

Шаг. Шаг. Еще шаг. И пол стал вязким, как болото, не перестав волноваться. Но тумба с копьем была уже близко. И Рагнар сделал еще шаг. И еще один, последний.

Вот оно — копье Одина. Копье Всеотца, Правящего победой, Злодея, Отца павших, Привыкшего к пути, Воителя, Сеятеля Раздоров, Вождя войска. Это те, немногие из его имен, что сумел вспомнить Рагнар, стараясь удержаться на ногах и упрямо продвигаясь к копью. В комнате раздался волчий вой, обрушившийся сразу отовсюду, закаркали вороны, зазвенело оружие, послышались боевые кличи, сплетающиеся в одну песнь, — великую песнь войны.

Ворон протянул руку к копью, и наступила мертвая тишина, огни рун почти погасли, Рагнар расслышал, что копье негромко гудит. Он сжал руку на древке, и сразу все стихло, перестала крутиться комната, незыблемым под ногами ощущался пол, снова открылся проход в стене, в котором стоял тролль Рандвар.

— Ты первый, кому это удалось, — просто сказал он. — Большинство отказалось, даже не попробовав. Что еще я могу для тебя сделать?

Рагнар Ворон, сжимая в руке копье Одина, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Глаза воина открылись, и он сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты вывел меня на поверхность земли, как можно ближе к тем, кто гонится за мной.

— Это просто, — махнул рукой тролль, и вся гора над ними словно сделалась стеклянной. Они стояли на дне горы, а она шлемом накрывала их. Видны были корни деревьев, в просветах плыли облака, розовый восход ложился на поверхность горы.

— Вот они, — куда-то указал тролль рукой, и гора снова стала горой, Рагнар даже не успел рассмотреть, где его враги. Тролль быстро зашагал в неприметный проход, а Ворон заспешил за ним. Вскоре в конце прохода словно бы стало светлеть, и тролль остановился.

— Тебе туда, — показал он рукой. — Знай, если ты нарушишь клятву, копье станет просто деревяшкой и железом. А еще знай, — он понизил голос, — что этим копьем ты сможешь убить… Его. Если, конечно, захочешь убить. — Тролль, не дожидаясь ответа, шагнул в стену и исчез. А Рагнар заспешил наверх.

Тролль же, войдя в соседний проход, повалился на землю от хохота. Смеялся он не один, смеялась вся гора и соседние горы, по проходам, соединявшим горы, катился громогласный, издевательский смех.

— Он поверил! Он поверил! Впервые вижу такое! Остальные верили или нет, но никто не рискнул! А он взял копье!

— Да, хорошо вышло! Ох-хо-хо-хо!

— Почаще бы так! Эхе-хе-хе-хе!

— И они думают править миром? Ха-ха-ха!

— От него в самом деле совсем не пахло страхом! А как вертелась комната! Как светились руны! — Выдавил из себя и виновник торжества, тролль Рандвар. Хохот стих.

— Что светилось? Руны? — послышался чей-то надсадный рев.

— Из какого зала то копье, что ты ему отдал?! — прокатился по коридору железный лязг.

— Из третьего зала… — ответил Рандвар.

— Из третьего зала? Копье из третьего зала?! Пустоголовый камнегрыз! Ублюдок песка и глины! Грязная тварь! Безмозглая мразь! — загремели по проходам голоса троллей.

— Я верну! Я сейчас же его верну! — закричал Рандвар.

— Ты не сможешь вернуть его! Это копье, отданное добровольно, остается у того, кому его отдали! Выкидыш мертвой суки, ты отдал копье Скади! — прокатился чей-то чудовищный, ревущий бас, от звука которого посыпались камни. — Убейте эту тварь! Убейте! Убейте этот позор рода!

Когда Рагнар уже почти добрался до выхода, гора задрожала, что-то неистово взвыло, земля заходила ходуном, и Рагнар чуть не упал. Все стихло.

А Грольф и Грач, тем временем, начав поиски, договорились не расходиться друг от друга дальше, чем на расстояние половины полета стрелы. Грач же должен был найти следы и позвать Грольфа.

На пляску горы Грач не обратил особого внимания. Он нашел след и некоторое время азартно шел по нему, пока тот не окончился перед входом в пещеру. Что делать? Звать Грольфа? Что же он, Грач — маленький мальчик, а Грольф его отец? От такого нелепого сравнения Грач усмехнулся в усы. Он был умелым, бесстрашным бойцом, а Грольфу уступил бы лишь в силе. Он потянул меч из ножен и ступил в пещеру. Остановился на миг, привыкая к темноте, и шагнул в проход. Далеко идти ему не пришлось: прямо ему в глаза, из прорезей кованой личины «нормана с совой», выхваченного из тьмы светом, лившимся из прохода, смотрели серые с прозеленью глаза Рагнара Ворона. Грач отшатнулся, но Ворон сделал рукой почти неуловимое движенье, и его копье, чавкнув, вошло Эрику под подбородок и, прохрустев, вышло у того из темени, сбросив шлем. Не дав Грачу упасть, Рагнар выдернул копье. Он переступил через тело и осторожно выглянул из прохода. Рядом никого не было. Только у пещеры лежала окаменевшая голова тролля Рандвара. Видно было лишь, что она была оторвана с дикой, безжалостной силой. Глаз тролля, сверкавший драгоценным камнем в его лбу, теперь простым круглым камнем валялся рядом. Рагнар поднял этот камень, не задумываясь, зачем он это делает, и сунул себе в сумку. Тело Рандвара, превратившееся в кусок скалы, лежало поодаль, рук и ног у него не было, явно выкрученные из тела, они нашлись поблизости. «Кажется, тролль Рандвар напрасно отдал мне копье Одина», — подумал Рагнар. «Пора убираться отсюда, горами мне больше дороги нет. Остался только Грольф, я не желаю тащить его за собой через всю Норвегию». Он постоял немного, прислушиваясь. А потом спросил у Дворового:

— Ты сможешь найти последнего, Дворовый?

— Запросто, — самодовольно ответил Дворовый. Он соскочил с плеча Ворона и пробежался по поляне, прислушиваясь и принюхиваясь, стрелой взлетел по стволу росшей рядом сосны и, соскочив, снова угнездился на плече у Ворона.

— Он по правую руку от тебя, шагах в пятидесяти, — ответил он на немой вопрос Рагнара.

— Отлично. Раньше начнем, раньше закончим. Мне не терпится испытать копье Одина, которое уже стоило жизни троллю и викингу.

Раньше Рагнар бы попросту расстрелял Грольфа Скалу из лука, не сближаясь с ним. Но теперь ему искренне хотелось померяться с ним силой. Он почти бежал навстречу Грольфу. Вскоре Грольф появился перед ним и, увидев Ворона, громко закричал от ярости. Они сближались.

Рагнар понимал, что в драке с Грольфом самоубийством будет прямо парировать его удары или принимать их на щит, слишком велика была сила Скалы, легенды о которой бродили по Норвегии. Он просто сломал бы тогда Рагнару оружие или кости. Грольф, со своей огромной секирой был уже почти рядом. Рагнар встретил его с копьем Одина в правой руке и мечом в левой. Он только теперь рассмотрел Грольфа полностью, им не доводилось встречаться раньше. Да, рядом с Грольфом показался бы тщедушным подростком и Эрик Бешеный, который был на голову выше Рагнара и намного шире в плечах.

Грольф обрушился на него, взмахнув секирой, стараясь попросту смять Ворона, уничтожить его, смести со своего пути. Ворон успел отпрыгнуть, разворачиваясь в воздухе и, выкинув вперед руку с копьем вслед викингу, вонзил его наконечник Грольфу под колено, а потом сразу же рванул его назад. Зазубренный наконечник на обратном пути захватил с собой кусок мяса, хлынула кровь. Теперь можно было бы просто крутиться вокруг гиганта, дожидаясь, пока тот ослабеет, но кто знает, сколько крови в этом Грольфе! Подволакивая за собой ногу, Грольф снова пошел на Рагнара. У того мелькнула шальная мысль — сойтись с Грольфом лоб в лоб, кто кого, сила на силу. Он с трудом отогнал ее. Грольф снова занес секиру над головой и опять Рагнар выкинул руку с копьем, опережая удар Скалы. На сей раз наконечник копья воткнулся во внутреннюю часть руки Грольфа и снова выхватил на возвратном движении кусок его плоти. Грольф негромко рычал, неутомимо преследуя Рагнара, стараясь подловить того на неверном движении, раскрывался, предлагая попытать счастья, но Ворон, кружа возле исполина, не поддавался и не делал глупостей. Вся поляна уже покраснела от крови Скалы, лицо его побелело, но он не сдавался и все еще был очень опасен. Своей чудовищной секирой он орудовал с такой скоростью, что несколько раз Рагнар просто чудом избежал ее смертельного поцелуя. Он снова и снова пытался достать Грольфа, но тот, наученный горьким опытом, не подпускал его к себе. Но, понимая, что скоро он просто упадет от потери крови, Грольф заревел и, собрав все свои силы, все, сколько их еще оставалось, бросился на врага. На миг он открыл грудь, поднимая секиру над головой и Рагнар Ворон, отскочив на пару шагов, бросил свое копье в Грольфа, вложив в бросок все умение и ярость. Копье Одина пробило кольчугу, как холстину, и наконечник его целиком вошел Грольфу в грудь. Изо рта воина хлынула темная пузырящаяся кровь, он застонал и, как огромное дерево, поваленное бурей, рухнул на спину. Рагнар не спешил к нему. И оказался прав. Глаза Грольфа открылись, и он бросил свою секиру над самой землей, надеясь подрезать Ворону ноги. Тот подпрыгнул и страшное оружие с воем прошло мимо. Последнее усилие добило воина-великана, и глаза его медленно закрылись навсегда.

Рагнар подождал еще немного, тяжело дыша, и произнес:

— Глупо было так рисковать копьем Одина. А если бы он упал лицом вниз?! — Ворон подошел к телу викинга и с неожиданной легкостью вытащил копье из пробитой груди.

— Чудеса, — негромко сказал он. Дворовый, во время схватки сидевший на дереве, взлетел Рагнару на плечо и радостно вздохнул. Рагнар ухмыльнулся было, но тут, казалось, прямо из сердца горы послышался протяжный стон, стон, давящий на уши так, что, казалось, они вот-вот оглохнут: «Рагнар Ворон, верни нам копье! Мы осыплем тебя золотом и драгоценностями! Верни его! Верни копье! Оно не для людей!»

— Пора уходить отсюда! — вслух сказал Ворон и бросился бежать вниз по склону горы, а гора, вздрагивая, как девичья грудь, сыпала ему вдогонку оползни и валуны, которые, подпрыгивая и калеча деревья, неслись ему вдогонку.

Так продолжалась и так закончилась охота людей Хрольфа Пешехода на Рагнара Ворона.

Глава тринадцатая, в которой Рагнар спускается с гор в долины

Рагнар благополучно спускался с гор в долину, камни миновали его. Жалко было, что теперь в горы, пожалуй, никогда уже больше не сунешься, тролли не простят копья. Хотя, если вдуматься, то виноват в этом был их разорванный на куски сородич. Ворон в который раз полюбовался копьем Одина. Заточка совершенно не пострадала, несмотря на то, что копьем пробили череп, а потом кольчугу и грудь. Но все же очень жаль, что горы теперь были закрыты для Рагнара Ворона. Там было безопаснее.

К вечеру он дошел до долины, оставив горы позади. Ночевать в горах было бы чистой воды самоубийством.

Ворон внимательно осмотрел со склона лесистую долину, прежде чем спуститься в нее. Ни единого дымка не поднималось над ней, равно как не было видно и никаких других признаков присутствия человека. Он сбежал со склона и углубился в лес.

Ворон остановился. Он шел по лесу почти бесцельно, отыскивая любую торную тропку. Следовало найти хутор побольше и там узнать, где теперь носит короля Гальфдана Черного. Рагнар шел в сторону фьордов. Дворовый смирно сидел на его плече, напевая какую-то песенку на родном языке. Рагнар вначале вслушивался, а потом перестал.

Начинало смеркаться, когда Ворон нашел родничок и решил заночевать возле него. Он быстро развел костер. Дворовый соскочил с его плеча и развязал сумку, расстелил чистую тряпицу, служившую им скатертью, а теперь споро таскал из сумки припасы и раскладывал их на ней.

Они степенно перекусили в полном молчании. Потом Рагнар закурил трубку, а Дворовый пристально смотрел в горящие угли, тоненько вздыхая.

— Что загрустил? — нарушил молчание Рагнар Ворон.

— Да вот думаю. Земли разные. Все другое. Люди другие, нежити другие. А огонь такой же, как у нас. И угли такие же, как у нас в печке.

— Ты бы хотел вернуться домой, Дворовый?

— Конечно. Но ты же не собираешься в Гардарику? — спросил Дворовый.

— Нет. Я собираюсь убить еще одного человека, а потом, если мне очень повезет, я уйду со своим хирдом и своей матерью в очень далекую землю.

— А если ты не сможешь его убить? Тогда что ты станешь делать? — не унимался Дворовый.

— Тогда я пойму, что не моя судьба убить этого короля, и брошу это дело. Потом мы пойдем в Норангенфьорд за золотом.

— Хитро! — восхитился Дворовый. — А я думал, что хозяин этого самого фьорда тоже твой враг.

— Одно другому не мешает, — угрюмо сказал Рагнар. — Из-за этой работы я загубил свой хирд и вынужден не уйти из Норвегии, а бежать. И все это даром? То-то было бы глупо.

— Наверное, ты прав. Но если ты погибнешь, разве то, что осталось от твоего хирда, не распадется?

— Они свободные викинги и они не объявлены вне закона. Мать вернется на хутор. Скорее всего. Но все может выйти очень плохо. Что поделать, Дворовый? Я воин, я делаю то, что должен сделать. И что случится потом — в воле богов. У меня нет выбора, ты же слышал, что я дал клятву троллю.

— Да, выбор у тебя не богат, — согласился Дворовый, покусывая травинку.

Они снова замолчали. Рагнар подбросил дров в огонь и улегся поудобнее. Потом он спросил:

— Почему ты не почуял тролля в пещере? Ты же почуял тролля тогда, ночью?

— Потому, что он не был троллем, — смутился Дворовый. — Он, пока не встал, был просто мертвой грудой камней. А тот тролль, что мы видели ночью, шел и был живой.

— Ясно. А людей ты услышишь? — уточнил Рагнар. Он очень устал и хотел выспаться, а не подремать вполглаза.

— Да. Человека я почую за несколько полетов стрелы. В этом ты можешь мне довериться, — сказал Дворовый с достоинством.

— Добро. Давай тогда спать, — предложил Рагнар, вытягиваясь на земле.

— Спи. Только мне непонятна одна вещь.

— Какая? — спросил Ворон, уже начиная дремать.

— А какая у тебя семья? Ты упоминал мать, но я ничего не слышал о жене или о детях. Кто у тебя хозяйка? Какая она? — с любопытством спросил Дворовый.

Воцарилась тишина, только потрескивали дрова в костре, да где-то поблизости ухала сова, приветствуя ночь. Дворовый понял, что спросил что-то такое, о чем не стоило бы спрашивать. Он пристыжено притих.

— Давай спать, Дворовый, — снова сказал Ворон и закрыл глаза. Дворовый не улегся ему на грудь, как обычно, а сиротливо свернулся на сумке и заснул.

Сон, смежавший веки Рагнара совсем недавно, соскочил с него при последних словах Дворового. Не вставая и не шевелясь, Рагнар Ворон открыл глаза.

Он смотрел на звезды, усыпавшие черный плащ ночного неба россыпью серебряного песка, и не видел их. Очень давно никто не задавал Ворону такого вопроса. А если изредка он и звучал, то Ворон привык или отговариваться ерундой, или отмалчиваться.

Дворовый, его верный спутник и очень, как успел убедиться Рагнар, ответственный и трудолюбивый помощник, конечно, не хотел ничего дурного, задавая свой вопрос. Конечно, он просто хотел знать, какая семья у того, с кем, если повезет, ему предстоит жить дальше.

Он не хотел ничего дурного. Но от этого не делалось легче.

Он надеялся, что скоро ему снова захочется спать. Старался не думать. Старался обмануть самого себя. Ничего не получалось. Ворон отчаянно сопротивлялся попыткам памяти взять его в плен. Он тщательно вспоминал все, что угодно, кого угодно, друзей, врагов, битвы, — но все было плоским, блеклым, безжизненным. Ничего не вышло. Память услужливо перенесла Рагнара Ворона на двадцать лет назад. И снова…

И ему снова было семнадцать. За спиной у него было уже немало походов, в которые он по праву ходил, как хевдинг. Молодые восхищались им, а те, кто постарше, уважали, его голос полноправно звучал на тинге и немало весил, мать, не показывая вида, гордилась им. Хотя он и не любил торговаться, но купец из него был такой же удачливый и расчетливый, как и хевдинг. Его драккар знали и боялись на многих берегах. Его спокойная, совершенно безграничная храбрость вкупе со всем вышеперечисленным завоевала ему нерушимую преданность и безоговорочное подчинение его хирда. Как верно говорил Старый Бю, ни один из его людей не покинул его добровольно — от него уходили только в Валгаллу.

Все было хорошо и у самого Ворона, и у тех, кто доверился ему, и кто жил и кормился возле него. Кто мог бы похвастаться подобным в семнадцать лет? Бонды, которым тесно становилось возле некоторых ярлов, и которые искали более спокойной жизни, нередко приходили на земли Рагнара Ворона. Они платили ему небольшую дань и почитали себя настолько в безопасности, насколько бонд мог быть в безопасности в эти времена. Казалось бы, у Ворона было все, чего может желать человек и далеко не только в его годы. Так казалось и ему самому, пока однажды осенью, рано вернувшись домой из похода, Рагнар не отправился на охоту.

…Ее звали Гильдис. Дочь пожилого викинга и тихой, молчаливой женщины, она жила в соседнем хуторе, в полудне ходьбы от хутора самого Рагнара. Она была ровесницей Ворона. Среднего роста, она была темноволосой, но не черной, как он сам. Смешливая, всегда готовая рассмеяться в ответ на шутку. Дружелюбная ко всем, кто окружал ее, с ясными всегда чуть удивленно распахнутыми навстречу миру карими глазами, она, казалось, видела красоту во всем, в каждом проявлении жизни. Не привыкшая лгать сама, она не боялась лжи. Не желавшая людям зла, сама не ждала беды от людей. Порой казалось, что шутница-судьба забросила ее в семью Харальда Молчаливого по ошибке, вместо какого-то другого мира.

В тот день Ворон задержался на охоте и к ночи вышел к усадьбе Харальда. Харальд не был его человеком, но они были добрыми соседями и, разумеется, Рагнара оставили ночевать. Там он впервые увидел Гильдис, дочь Молчаливого. Утром она вышла проводить его, и в разговоре с ней Ворон впервые не находил слов. Ему все казалось, что он говорит глупости, что он смешон, что она потешается над ним, чему немало способствовал ее острый язычок. А говорить хотелось. Говорить, только чтобы она не убежала домой. Но она все-таки убежала. Договорившись встретиться с ним завтра в лесу у ее усадьбы. Ворон вернулся домой, не понимая, что происходит с ним. Ничего подобного он никогда не чувствовал, он искал ответа и не находил. Ему казалось, что ответ остался у Гильдис, и он не мог дождаться следующего дня. Утром следующего дня он оседлал коня и поехал к лесу возле усадьбы Молчаливого. Он сразу же нашел ее в лесу. И они не расставались весь день. Он узнал, что к ней сватается сразу два человека: богатый бонд Лодин и торговец Альрик. Его охватило бешенство, но он ничем не выдал себя. Однако он решил, что если когда-нибудь встретит кого-то из них в этих местах, то накормит им лесное воронье.

А осень была такой теплой, какой он не мог запомнить за всю свою недолгую жизнь. Просто чудом было то, что он так рано пришел зимовать в этом году. У поваленного дерева Ворон остановился и присел на него. А Гильдис вдруг подошла к нему и обняла за шею… И прижалась к нему. И мир смолк. Лишь валом шла кровь по венам Ворона, воздух жег глотку, и желтым полотнищем металась над ними осенняя листва на высоких кронах деревьев.

Они молчали и просто стояли, прижавшись друг к другу. Ворон попробовал было что-то сказать, не совсем понимая и сам, зачем, но ничего не вышло. К счастью ничего не вышло. Ворон уткнулся лицом в ее волосы и закрыл глаза. Он не смог бы рассказать, что он чувствовал тогда, но он знал — в его жизни больше никогда не будет такого. И что это надо удержать возле себя. Удержать любой ценой.

Вечером они подошли к ее дому, Ворон вел в поводу своего коня. У ворот их встретил Харальд и напустился на дочь:

— Где ты бродила целый день, блудня?!

Ворон мог бы растеряться перед Гильдис, но он никогда не терялся перед мужчиной. Он надменно произнес:

— Весь день она провела со мной. Ничего постыдного не было между нами. А порукой этому — моя честь.

— Иди в дом! — приказал Харальд дочери, а сам остался стоять, словно ожидая, что еще скажет ему этот юнец, который никогда не был юным.

— Отдай дочь мне в жены, Харальд, — сказал Ворон, — я хочу, чтобы Гильдис была моей женой.

— Дай мне подумать до утра, Рагнар Ворон. Я жду тебя завтра днем, тогда я дам тебе ответ, — сказал Молчаливый, хотя в душе он сразу согласился отдать дочь Ворону в жены. Бонда, каким бы тот ни был богатым, викинг в душе презирал, а торговец постоянно рисковал своей жизнью, как и Ворон. Но Ворон был хевдинг, удачливый вождь, человек, которого было лучше всего иметь в друзьях, а еще лучше того, числить своей родней.

Ворон молча кивнул, сел на коня и уехал. А осень золотом заливала леса, по которым он ехал, настолько погруженный в свои мысли, что даже не понимал, что вокруг: осень или лето, тепло или холодно, день или ночь. К ночи он добрался до своего дома и лег в постель. Уснуть он не мог, как ни старался.

Необычайно долгая и теплая осень сыграла с ними жестокую шутку. Хевдинг данов, возвращаясь со своим хирдом домой на зимовку, решил воспользоваться последним теплом и пройтись по усадьбам Норвегии, грабя их и убивая жителей.

Ворон выскочил из дома глухой ночью так, словно его бросило за порог. В той стороне, где жила Гильдис, небо играло красным. Ворон схватил меч, натянул кольчугу, вскочил на коня и помчался в усадьбу Харальда Молчаливого.

Он опоздал. Усадьба догорала, всюду валялись трупы, всюду была кровь, а на месте дома Молчаливого полыхал огромный костер. От умирающего траллса он узнал, что здесь побывали даны. Тело Гильдис он не нашел. И навсегда заставил себя поверить, что она сгорела в доме, вместе со своей семьей.

Он вернулся домой, никому не сказав ни слова о том, что произошло. Никому. Ни единой живой душе. Но на следующий год, когда «Ворона» спустили на воду, Рагнар не повел своих людей ни в Валланд, ни в Гардарику, ни в какое другое излюбленное викингами место. Он повел своих воинов в Данию. И огнем и мечом прошелся по побережью. Слово «дан» и слово «враг» стали отныне для него одним и тем же. Он не уходил от берега данов куда дольше, чем говорило благоразумие. Рагнар не побоялся бы и ратной стрелы, пущенной данами по стране. Ему было все равно, чем больше данов уйдет дымом в небеса, тем лучше. Но его люди уговорили его уйти в море. И он ушел. Ему было наплевать на себя, но он не мог подвести под меч своих людей, готовых идти за ним куда угодно.

Шли дни, становясь месяцами, месяцы вырастали в года, а Рагнар все так же ненавидел всех данов до единого. Встреченные им драккары данов всегда видели только боевую окраску щитов его драккара. Он ходил в свои походы в самые разные земли, но всегда, всегда любой драккар данов интересовал его куда больше, чем самый богатый купец, решивший выйти в море.

Ничего даже похожего в его жизни больше не было. Ни с одной. Никогда.

Ворон закрыл глаза и негромко застонал, словно от боли. Его рука нащупала копье Одина и он очнулся. На земле, возле догорающего костра теперь лежал викинг, охотившийся нынче на самого короля. Рагнар Ворон, тот самый хевдинг, о которых, по словам Старого Бю, поют только лишь скальды, да и то, поди, врут.

Ворон встал и подбросил дров в огонь. Больше он не уснул, а когда занялась заря, разбудил Дворового, они наскоро перекусили и тронулись в путь.

Весна красила землю в любезные ей цвета, дни становились все длиннее и теплее, а по долине шел Рагнар Ворон, держа в руке копье Одина.

Так Рагнар Ворон спустился в долину с гор.

Глава четырнадцатая, в которой Рагнар Ворон ищет короля

Когда ночь уже почти опустилась на горы, к пещере, возле которой все еще лежала окаменевшая голова тролля Рандвара, вышел человек в синем плаще. Перед этим он побывал на прогалине, где завершили дела земные Белый и Одноглазый. Там, как и на месте сражения Ворона с волчьей стаей, человек впал в сильнейшее возбуждение, выкрикивая в небо имя Ворона, присовокупляя к нему различные ругательства. Потом он немного успокоился, уселся на труп Одноглазого, положил ладонь на его разверстую рану и закрыл глаза. Он снова к чему-то настороженно прислушивался, пытаясь уловить что-то необыкновенно важное. Краска снова отлила от его лица, и цветом оно стало такое же, как у мертвого викинга. Человек в синем плаще открыл глаза, посмотрел на свою ладонь, тщательно вытер ее о бороду Одноглазого и встал с тела.

Отойдя от покойников, он снова сел, развязал свою сумку и вновь достал оттуда целый пирог и полную флягу. Но потом передумал, засунул все обратно в свою кожаную потертую сумку и пошел дальше. Вскоре поиски, как уже говорилось, привели его к пещере. Он с интересом осмотрел голову Рандвара и проговорил: «Неужели Ворон ухитрился убить тролля?» Человек быстро и умело развел костер. Потом уселся прямо на голову и снова развязал сою сумку. Но поесть ему не дали.

— Хлеб да соль! — вежливо произнес кто-то ужасным голосом, похожим на скрежетание стали по булыжнику.

— Милости прошу! — так же вежливо ответил человек в синем плаще, незаметно положа руку на рукоять меча.

Из пещеры, в которой был убит Грач, в свет костра вышло чудовище. Ростом оно было раза в два выше человека в синем плаще и шире в плечах примерно настолько же. Волосы, заплетенные в толстые, любой девке на зависть, косы падали ему почти до колен, а дикая бородища, украшенная колокольцами, доставала до пупка. Тролль подошел вплотную, задумчиво посмотрел на человека в синем плаще тремя алыми глазами и протянул к нему раскрытую ладонь.

— Отдавай копье Скади, Рагнар Ворон! — строго сказал он.

— У меня нет копья Скади, тролль. Ты же сам видишь, — спокойно ответил человек в синем плаще.

— Ага, как же. Ты еще скажи, что ты не Рагнар Ворон! — вышел из себя тролль и стукнул по скале кулаком, размером в небольшой бочонок. Посыпались искры, зашуршали, падая, камешки, и тролль, нагнувшись к человеку в синем плаще, повторил с угрозой:

— Мы порвали в клочья своего сородича за то, что он по ошибке отдал копье Скади. Как ты думаешь, я сделаю с тобой?

— Если бы я был Рагнаром Вороном, я бы, наверное, отдал тебе копье, тролль. Но я — не он. — Человек в синем плаще скинул капюшон. На тролля смотрел человек, как две капли воды похожий на Ворона, только лицо его было совершенно бескровным, и не щеке не было шрама.

— Старею, — сказал тролль, — ты и в самом деле, не он. Тогда можешь ночевать без страха, я не убью тебя.

— Благодарю, — сказал человек и снова накинул капюшон и сел. — Ты не поешь со мной, тролль? Скучно одному.

— А у тебя есть, чем досыта накормить тролля? — усмехнулся тролль.

— Есть мягкий пирог с мясом и сладкое вино. Это тебя привлечет? — улыбнулся человек в синем плаще.

— Да, — сказал тролль и сел рядом с человеком, — давай пирог!

Человек резал кусок за куском и протягивал их троллю, а пирог и не думал кончаться. То же самое было и с вином. Тролль посмотрел на человека с интересом.

— Откуда у тебя такие вещи, человек? — спросил он.

— Они всегда были у меня. С самого рождения, — вежливо ответил человек в синем плаще.

— Всякое бывает, — согласился тролль, — но вещи очень полезные.

— Скажи, тролль, а о каком копье вообще идет речь? — с интересом спросил человек.

— Да один из наших, на чьей голове ты сидишь, отдал по ошибке человеку копье Скади.

— Скади? Настоящее копье Скади? — С удивлением спросил человек.

— Да. Веками мы, горные тролли, хранили его как бесценную реликвию. Оно досталось нам от предков, инеистых великанов. Что нашло на Рандвара, как он не узнал это копье — ума не приложим. И теперь копье ушло с гор вместе с Вороном в долину, а туда нам с гор хода нет. Ты его родич? — Внезапно спросил тролль у человека.

— Да. Самая близкая, кровная родня. Ближе кровной. Но он бежит от меня, и я никак не могу его догнать.

— Ты отстал всего на день, может, чуть больше. Он идет вон туда, — махнул тролль рукой, указывая направление. — Когда я увидел тебя, подумал, что он вернулся. А почему он бежит от тебя?

— Он не понимает, чего лишен без меня. Без меня он не настоящий человек, не совершенный человек. Он думает, что со мной ему станет хуже. А между тем только я смог бы удержать его от некоторых поступков, которые могли стоить ему жизни! Или еще будут стоить. Без меня он все быстрее идет к своей смерти, — закончил человек в синем плаще уже совсем негромко.

— Занятно, — протянул тролль, — человеком и от тебя не сильно пахнет. Только я не могу понять, кто ты. А Рагнар Ворон человек с головы до пят.

— Неважно, кто я, тролль. Важно то, что я нужен Рагнару Ворону. Пусть даже он сам этого не осознает.

Они помолчали, потом тролль простился и ушел в пещеру. А человек в синем плаще лег возле костра и заснул. Во сне он негромко стонал, скрежетал зубами, как будто видел что-то самое важное для него, но не мог дотянуться. С рассветом он проснулся, быстро собрался и пошел вниз по склону, придерживаясь направления, указанного ему вчера троллем. Вскоре он скрылся из виду.

Рагнар Ворон шел по долине. Он, наконец, нашел торную тропку и теперь двигался по ней. По пути он учил Дворового своему языку, тот оказался очень упорным и необычайно, даже настораживающее способным учеником — слова он запоминал с первого раза и уже мог складывать их в простые предложения. Нежить и есть нежить.

Вскоре перед ними показался хутор. «Хутор Олафа Важного», — узнал Рагнар. Ворон сошел с дороги и, поискав местечко повыше, долго всматривался в хутор. Людей Хрольфа он перебил, но почти наверняка за ним охотятся еще и люди Гальфдана, и напороться на них, вылупив от удивления глаза, он не собирался.

Хутор, на первый взгляд, был пуст. Ворон подождал еще немного, потом посадил Дворового в сумку, поудобнее перехватил копье и сбежал с холма.

В хутор он вошел открыто, не таясь. Кивками приветствуя тех, кто попадался ему на пути, он свернул к самому большому дому и, постучав в дверь, вошел в него.

Олаф Важный был дома. Рагнара он узнал сразу и указал ему на место за столом:

— Садись, Рагнар Ворон. Все ли благополучно у тебя? — спросил он.

— Да, спасибо. Все ли хорошо у тебя, Олаф? — сев, поинтересовался Рагнар.

— Да, все в порядке. Издалека ли ты идешь, Ворон? — продолжал Олаф задавать вопросы.

— Спустился с гор, Олаф. Охотился там. Но мне с добычей не повезло, — ответил Ворон.

— Чтож, случается. Тогда хорошо уже и то, что ты сам не стал добычей.

Когда-то давно Рагнар Ворон принял участие в небольшом дельце Олафа, касавшегося кровной вражды. На тинге он дал понять, что держит руку Важного, и дело удалось свести к выплатевиры. Важный не забыл этого.

— Добычей? — переспросил Ворон, — чьей?

— Вчера утром тут побывал отряд викингов Гальфдана Черного. Расспрашивали меня, давно ли я тебя видел. Ответам поверили не сразу, — мрачно сказал Олаф.

— Сколько их было, Олаф? — спросил Рагнар.

— Двадцать человек. Я боюсь, Ворон, что это не единственный отряд, который послал Черный. Боюсь также, что в твоей усадьбе они уже побывали. Судя по тому, что они говорили, ее больше нет.

— А они не говорили ничего насчет людей, которые жили там? — внешне спокойно спросил Ворон.

— Говорили. Усадьба была пуста. Ее сожгли больше от злости, что никого не нашли и не у кого было дознаться, где тебя искать.

— О чем еще говорили люди Гальфдана, Олаф? — Спросил Ворон, задумчиво теребя завязки сумки.

— Кажется, они пошли к Согнефьорду. Болтали еще, что король нынче там, — небрежно сказал Олаф и посмотрел в глаза Рагнару, почесывая густую, светлую бороду.

— Хорошие вести, Олаф, — кивнул Ворон хозяину, — даже лучше тех, на которые я мог бы рассчитывать.

— Рагнар, не мне тебя учить, но ты мне друг, ты спас меня от верной смерти. Не лучше ли было бы для тебя уйти из Норвегии? Не мое дело знать, почему ты напал на Черного, но боюсь, что здесь, дома, для тебя больше земли нет. Если бы ты ушел в Валланд или даже Гардарику, было бы разумнее. Там Гальфдан вряд ли бы стал преследовать тебя, у него хватило бы дел и здесь. Но пока ты дома, он не успокоится. Он, как я слышал, ужасно уперт. — Олаф опустил глаза и забарабанил пальцами по столешнице. Ворон усмехнулся:

— Твой совет мудр, Олаф. Скорее всего, я ему последую. Я было думал заночевать у тебя, но теперь не стану.

— Ты хочешь обидеть меня, Ворон? — оскорбленно спросил Олаф.

— Нет. Просто если по округе рыщут викинги Гальфдана, то лучше будет, если весь твой хутор, до последнего траллса, увидит, что я ушел.

— Но ты, хотя бы, поешь у меня? — спросил Олаф сердито.

— Еще бы! Я бы и с собой взял чего-нибудь, вроде вяленого или сушеного мяса, — рассмеялся Рагнар. Олаф тоже повеселел.

— Добро. Тогда я сам тебя покормлю и сам дам тебе еды в дорогу, — решил Важный.

Так они и сделали. Чуть погодя, широко распахнув дверь, на двор вышел Ворон, а Олаф громко, чтобы слышали все, кричал: «Я думал, ты друг мне, Рагнар Ворон, но я жестоко ошибался! Я не желаю больше видеть тебя у себя, убирайся!» — И Олаф захлопнул дверь. Ворон понурил голову и быстро ушел из хутора Олафа Важного.

Когда хутор скрылся из виду, Рагнар сошел с дороги в лес, развязал сумку и выпустил Дворового. Тот был мрачен.

— Что с тобой, Дворовый? — спросил Рагнар.

— Ничего. Сложно объяснить. Да и вряд ли ты поймешь, — сказал спутник Ворона.

— А ты попробуй, мало ли, что, — усмехнулся Ворон.

— Просто я Дворовый, столько лет провел под крышей одного дома, а теперь скитаюсь по дорогам на чужбине. А в том доме, где мы были, меня дразнил здешний домовой, Ниссе.

— Я ничего не слышал. Да и дразнил он тебя, наверное, по-норвежски?

— Само собой, что не слышал. Само собой, что по-норвежски. Но было понятно, что он смеялся надо мной — Дворовым без двора, — сердито сказал Дворовый.

— Добро. В горах, надо думать, тебе было лучше, а я тебя оттуда унес. Что тебя теперь не устраивает, Дворовый — компания или то, что своим домом пока и не пахнет? — Спросил Рагнар, почувствовав себя задетым.

— Нет, что ты! — испугался Дворовый, — не в этом дело. Я же говорил, что ты меня не поймешь, — грустно прибавил он.

— До конца, наверное, нет. Моим домом много лет был весь мир. Но понять, о чем ты, я могу. Хотя никогда такого не чувствовал, — отвечал Ворон, подумав.

Дворовый влез ему на плечо и добавил: «Та круглая штука, которую ты сунул вчера в сумку, не простой камешек. Я точно не знаю, на что он годится, но не простой».

— Попробую разобраться с ним ночью, — сказал Ворон, шагая в направлении Согне-фьорда.

— Мы идем в этот ваш, как его, Согнефьорд? — спросил Дворовый.

— В его сторону. Там посмотрим. Может, не придется идти в сам фьорд, — неохотно ответил Ворон. Дворовый понял, что его спутник просто не хочет сглазить свой поход, и отстал с вопросами.

К вечеру они остановились в лесу. Ворон развел костер, развязал сумку, и они с Дворовым поели. Ворон задумчиво закурил трубку. Весна бродила в лесу, наполняя воздух ароматом проснувшейся жизни, голоса леса звучали звонче, зазывнее, нежнее. Ворон грустно усмехнулся. Обычно в это время он уже был в море, как всегда раньше всех выйдя на Лебединую дорогу. Теперь он бродил по земле, стремясь убить короля, за ним охотились по всей Норвегии люди Гальфдана, он нажил себе врагов в лице горных троллей и не мог больше идти горами, и совершенно необязательным было то, что он еще когда-нибудь выйдет в море. Эта мысль была особенно неприятной. Он не представлял себя без моря. Вся его жизнь была связана с ним.

Он порылся в сумке и достал оттуда круглый камень, не так давно красовавшийся во лбу тролля Рандвара. Камень, как камень. Прекрасно обработанный, без единой шероховатости, увесистый камень. Рагнар повертел его в руках, легонько постучал по нему ногтем. Вспомнил, как делал тролль Рандвар и подышал на него. Никакого толку. Камень оставался камнем. Но неспроста же его назвал необычным Дворовый. Он положил камень на землю и улегся сам.

Костер сел на угли, Дворовый спокойно спал, а Рагнар задумчиво смотрел на камень, уже не видя его. Стало темно. Рагнар очнулся от своих мыслей и сосредоточился на камне. И вдруг он понял, что видит сквозь него. Сквозь камень он отчетливо увидел траву, на которой тот лежал, до последней травинки, словно днем. Он подхватил камень, чтобы убедиться, зажмурил один глаз и посмотрел в темноту леса другим, поднеся к нему глаз Рандвара. Лес стал виден ясно, будто при солнечном свете. Более того, если он смотрел на что-то попристальнее, то эта вещь приближалась.

— Интересно, этот глаз видит только ночью, или еще и днем? — негромко спросил вслух Ворон, — так или иначе, это очень полезная вещь. Теперь, при желании, можно идти и ночью.

— Что? — спросил спросонок Дворовый, подняв голову.

— Ничего, спи. Завтра расскажу, — сказал Ворон, спрятал камень в сумку и уснул.

Утром, проснувшись, он первым делом достал глаз Рандвара из сумки и посмотрел на него. Камень остался камнем.

— Значит, камню нужна ночь, — сказал Ворон.

— А что будет ночью? — спросил Дворовый.

— Ночью сквозь него видно все, будто днем. А то, что далеко, он приближает.

— Вот видишь! Я же говорил тебе! — Дворовый надулся от важности. — А сейчас что?

— Ничего. Просто камень, — с сожалением сказал Ворон.

— А может, ему просто нужна темнота? — спросил Дворовый.

— Темнота? А что, можно попробовать, — оживился Ворон. Он взял камень в ладони, держа их колодцем, и поднес к глазу. На лице его медленно появилась улыбка.

— Работает, — сказал он. — То, что далеко, я теперь вижу так, будто оно совсем рядом.

— Угу, — солидно покивал Дворовый. — Можно сделать для него какую-нибудь трубку из дерева, например. Будет удобнее.

— Будет, — согласился Рагнар Ворон. — Ты хорошо придумал, надо сделать для него трубку. Сделаю нынче же вечером!

Он убрал глаз Рандвара в сумку, Дворовый вскочил ему на плечо, и они отправились в путь, избегая дорог, и двигаясь в сторону Согне-фьорда.

Так Рагнар Ворон вел поиски короля Гальфдана Черного.

Глава пятнадцатая, в которой Рагнар Ворон находит короля

Следующим вечером Рагнар Ворон сделал трубку для глаза Рандвара и получил очень удобную вещь. Теперь глаз Рандвара работал и днем, и ночью. Днем он приближал предметы, ночью делал то же самое и к тому же давал возможность видеть в темноте, как днем. Спустя несколько дней, вечером, когда они с Дворовым уже готовились ко сну, Рагнар сказал:

— Рандвар дважды оказал мне великую услугу. Жалко, что я его даже поблагодарить не смогу.

— Ну, ты же собираешься хранить копье вечно, да и глаз тоже, думаю, не выкинешь. Так что память о Рандваре не умрет, а если у тебя еще будет семья, то и подавно. Такие вещи будут передаваться из поколения в поколение, — сказал Дворовый довольным голосом.

— Да, если еще будет семья, то да. Ну и мне самому, конечно, такие вещи не повредят.

— Я бы на твоем месте носил трубку на плече, а не в сумке. Жизнь у нас тобой идет веселая, напряженная, мало ли, не пришлось бы удирать откуда-нибудь, побросав все, что есть. Ее потерять было бы жалко.

— Разумно, — снова согласился Рагнар и, притачав к трубке ремень, повесил ее на шею.

— Кстати, неплохо было бы поесть, — сказал Дворовый как бы невзначай.

Рагнар рассмеялся и развязал сумку, а Дворовый привычно вытащил холстинку и разложил на ней еду.

— Скоро мы выйдем к Согнефьорду, Дворовый. Там я или найду короля или не найду короля. Если не найду, то придется искать его дальше, тем более, что в самом Согнефьорде мне появляться нельзя, это земли Черного. Если я найду короля, то опять же — я или смогу убить короля, или не смогу убить короля. Все, как всегда, очень просто.

Дворовый не ответил, он думал о чем-то своем. Но потом встрепенулся и произнес:

— Скажи, а после короля и Хрольфа, ты уже совсем никого больше не станешь убивать?

— Лучше спроси напрямую, пойдем ли мы строить дом, — усмехнулся Рагнар. — Да, если все выйдет, то мы пойдем строить новый дом.

— Тогда хорошо бы все побыстрее закончить, — мечтательно протянул Дворовый.

— Да знаешь, я бы тоже не хотел хороводиться с Гальфданом и Ролло до осенних штормов, но мы не на рыбалку пошли, а всего-то навсего убить короля, окруженного его людьми, а заодно стрясти денег с ярла, за которым стоит больше семисот человек. А кроме того, хорошо было бы не напороться на один из отрядов короля, которые сейчас бегают по Норвегии и ищут меня или мою семью.

— Да все понятно, понятно! — испугался Дворовый, — я ведь просто так сказал.

— Давай спать, Дворовый. Завтра мы выйдем к Согне, и мне бы хотелось иметь ясную голову, а не клевать носом. Тем более, что никому не ведомо, сколько нам еще потом спать не придется.

С этими словами Рагнар Ворон вытянулся на своем плаще, положив копье Одина под руку, и уснул. А Дворовый какое-то время еще сидел у костра и задумчиво смотрел в огонь, шевеля время от времени усами.

Утром Рагнар проснулся с первым лучом солнца. Он поднялся, с хрустом потянулся и уселся проверять свое оружие. Он проверил заточку на мече и на топоре, пристально осматривая режущую кромку — нет ли на ней зарубок или не выщерблена она.

Потом так же старательно пересмотрел все стрелы, лежащие в колчане, проверяя прямизну по натянутой тетиве. На всякий случай, сменил тетиву на луке. Они приближались к Согне-фьорду, и следовало быть готовым ко всему каждый миг. Напоследок он осмотрел копье Одина, но здесь, скорее, просто полюбовался им, чем искал недостатки. Дворовый, проснувшийся при первом шевелении Рагнара, с интересом наблюдал за его приготовлениями.

— А как ты думаешь подойти к королю, Рагнар? — спросил он.

— Пока не знаю. Для начала неплохо бы его просто найти, — с этими словами Рагнар замолчал и больше не произнес ни слова, пока они ели и собирались. После чего он собрал свое оружие и вещи, Дворовый прыгнул ему на плечо, и они скрылись в лесу.

Тем временем король Гальфдан Черный внимательно слушал одного из хевдингов разосланных им отрядов. Это был не простой викинг, это был приближенный к королю ярл Овинд, на которого король очень надеялся. Тот, как и все предыдущие, сказал, что Рагнара им найти не удалось. Зато удалось сжечь его усадьбу. Правда, там никого не было. Ни его матери, ни викингов, ни бондов. Усадьба и хутор казались брошенными в великой спешке.

— Да, — сказал король, — толку с вас со всех, немного. Проще сказать, никакого. Я бы не стал думать о Вороне, а решил бы, что он ушел из Норвегии, раз вы никого не нашли, но я много слышал о нем. Я не думаю, что Рагнар Ворон так просто откажется от попытки найти меня еще раз. Единственное, что мне не до конца понятно, это то, действует ли он сам по себе, или же его наняли. Тогда самое важное — взять его живым и узнать это. В первый раз мне просто повезло, что Гололобый, который сейчас веселится у Одина, оказался в нужном месте в нужное время и сообразил, что говорить. Иначе бы я пришел в те шхеры на одном «Морском змее» и, думаю, Рагнар убил бы меня. — Король умел говорить правду.

Это был неприкрытый упрек. По щекам викинга, стоявшего, опустив голову, перед королем, разлилась багряная краска ярости и стыда. Он сказал:

— Я сделаю все, чтобы найти его. Мои люди рыщут по всей Норвегии, по фьордам, по забытым бухтам. А мой хирд стоит в Согнефьорде и смотрит за всеми дорогами и тропками, которые ведут сюда. Если у Ворона хватит ума уйти от моих людей в Норвегии, то в Согнефьорде ему это не удастся. Да и никто здесь ли, в округе ли не поможет ему. Люди любят тебя, мой король.

— Я надеюсь на это. И я надеюсь на тебя и твоих викингов, Овинд. Но запомни и передай своим викингам: Рагнар Ворон мне нужен живым. Убивать его можно только в самом крайнем случае. — Король отвел взгляд от опущенной головы Овинда и посмотрел на перстни, украшавшие его пальцы. Перстни были добыты в самых разных странах или куплены у заморских купцов. Король Гальфдан Черный любил золото и за власть, которую оно давало, и просто так, само по себе. Мягкий метал, ничего путного из него не выйдет — ни меча, ни кольчуги, ни шлема. Но ни мечи, ни щиты, ни шлемы, ни люди не могут противостоять ему. Гальфдан усмехнулся и Овинд поднял голову.

— Вот еще что, Овинд, — сказал король, — как там поживает объявленный вне закона Хрольф Пешеход?

— Он собирается уходить, мой король. Заканчивает последние приготовления. Мои люди следят за Норангенфьордом.

— Он сильный и умный человек, я всегда говорил это. Я бы приблизил его к себе, но он слишком силен, такой всегда был бы опасен, Овинд. Такие люди не бывают преданными никому, кроме себя.

— Если вдуматься, мой король, ты оказал ему услугу, заставив покинуть Норвегию. Здесь ему не развернуться, а за морем он создаст себе свое королевство.

— Да, забавная штука — жизнь. Жалко только, что Хрольф этого не понимает. И, думаю, что его сердце не переполнено благодарностью.

— Ты думаешь, что это Пешеход нанял Рагнара? — спросил Овинд.

— Я не думаю, я почти уверен в этом. Но для полной уверенности мне нужно признание Ворона. Тогда я сотру горд Хрольфа с лица земли, а самого его повешу на его же кишках, чтобы другим было неповадно. Если доказательств не будет, будет дешевле дать Хрольфу уйти. И еще жаль, что нельзя перекупить Рагнара. И то, что его уже нельзя простить, что я мог бы сделать до того, как он напал на меня в шхерах.

— Да, мой король. Рагнар опасный человек, но и мне жаль, что он пошел против нас, а не примкнул к нам. Он достойный человек и сильный викинг, — согласился с королем Овинд.

— Моя цель многих привлекла, Овинд, но многих и оттолкнула. Тупых ярлов, от которых были только заботы, она оттолкнула, им не до пахоты, они предпочитают грабить во имя грабежа, а что будет со страной, им наплевать. Умные люди примкнули ко мне. И несколько умных и сильных оказались между теми и другими. К сожалению, я замечаю, что и они выбирают противную сторону.

— Мой король, понять великое дано не всем — сказал Овинд.

— Ты начал говорить очевидные вещи, Овинд. Этого мне от тебя не нужно, — сказал Гальфдан.

А Рагнар Ворон и Дворовый остановились в лесу. Точнее, остановился Рагнар, а Дворовый, странствующий на его плече, остановился поневоле.

— Локи пожри слабую память! — выругался Ворон.

— Что-то забыл? — осведомился Дворовый.

— Да, точнее, кого-то. Я забыл про Свиноголового. А ведь я и ему задолжал. Причем вернуть долг просто необходимо.

— Ну, ты постарайся и припомни всех, кому задолжал, Рагнар Ворон. А то так и будем бегать по лесам, — надулся Дворовый.

— Вместо того, чтобы строить дом, да? — подначил Рагнар своего спутника. Тот сердито молчал. Рагнар сел на упавшее от старости дерево, положил копье Одина поперек коленей, на него положил руки и закрыл глаза.

— Горд Свиноголового неподалеку от Согнефьорда. Сначала нам надо зайти туда. Можно сказать, нам почти по пути, — сказал Ворон после недолгого молчания.

— Я не понимаю тебя, Ворон, — признался Дворовый. — У тебя великая цель, сам король, потом ты хочешь рисковать с Хрольфом, а заодно и попробуешь убить Свиноголового? Не много ли ты на себя берешь, Рагнар?

— Не знаю пока. Но попробовать стоит в любом случае. Он перебежчик. Когда-то он держал руку Хрольфа, но быстро понял, на кого надо ставить. Это обычное дело среди ярлов, но меня от этого мутит.

— Это я понимаю, — очень серьезно сказал Дворовый. — У меня дома мужчины тоже очень не любят такого. Тогда да, ты прав. Тогда надо попробовать убить Свиноголового.

— Придется украсть лодку или аск. К Согнефьорду лучше идти по воде. Если пойдем пешком, потеряем много времени. А времени всего тридцать дней, даже меньше.

— А может, сначала решить вопрос с королем, потом с Хрольфом, и уж потом со Свиноголовым, если достанет времени? — спросил Дворовый.

— Это было бы разумно. Но тогда нам много придется петлять по стране — король и Свиноголовый живут в одном месте, а Хрольф Пешеход — в другом.

— М-де… — протянул Дворовый, — придется побегать.

— Особенно тебя, сидя у меня на плече — рассмеялся Рагнар Ворон и Дворовый самодовольно хмыкнул.

К вечеру следующего дня они добрались до пролива. На берегу Ворон застал старого одноглазого рыбака с рассеченным старым шрамом лицом и без четырех пальцев на левой руке, и после непродолжительного торга купил у него аск. Когда аск уже был куплен, старик посмотрел на Рагнара и сказал:

— Я знал твоего отца, Рагнар Ворон. Мы не были друзьями, но как-то в море он сохранил мне жизнь, когда мог ее отнять. Я думаю, что ты хочешь в Согнефьорд. Я бы на твоем месте не делал глупости, Ворон. Тебя ждут там. Тебя ждут в горде Свиноголового. Тебя ищут по всей стране. На твоем месте я бы ушел по воде из этих мест.

— Я, возможно, так и сделаю, старик. Даже, скорее всего, я сделаю именно так. Надоело делать глупости. Прощай, — сказал Ворон.

— Прощай, Рагнар Ворон. Надеюсь, что сам ты понимаешь, что делаешь. Я тебя не видел. Аск ты украл. — И старик, прихрамывая, пошел от берега.

А Ворон дождался темноты и умело, без всплеска, работая веслом, перебрался через пролив и повел аск вдоль берега. Когда, по его расчетам, они добрались до горда Свиноголового, который не был виден с воды, Рагнар подогнал аск к берегу и, по мере возможности спрятав его, поднялся по тропинке на скалистый берег.

Была уже глубокая ночь, когда Рагнар, терпеливо ждавший в скалах, убрал от лица деревянную трубку с глазом Рандвара.

— Плохо дело, — сказал он. — Собаки. Такое ощущение, что их нарочно привезли, так их много за оградой. Видимо, ждут меня. Можно обмануть часовых, но собак обмануть не удастся.

— Это кому это не удастся? — с неожиданным высокомерием спросил Дворовый. — Мне? Не угомонить собачью свору? Ты смеешься надо мной.

— А ты можешь обмануть собак? — спросил с надеждой Рагнар.

— Могу. Что тебе надо, чтобы они сделали? Уснули? Потеряли чутье и зрение? Напали на хозяев?

— Когда я полезу внутрь, через ограду, им надо ослепнуть и оглохнуть. Когда начнется переполох, пусть кинутся на хозяев.

— Оставь меня на ограде и будет так, как ты хочешь. Надеюсь, не вмешается здешний ниссе.

— А как ты потом найдешь меня? — неожиданно для себя спросил Ворон.

— Запросто. Ты теперь мой хозяин и я тебя найду, где угодно. Только не уходи без меня за море.

— Не уйду. Мы же договорились, — сказал Ворон. — Тогда начнем. — И, с Дворовым на плече, он тихо пополз к частоколу.

Маленький нежить знал свое дело отменно. Из всей собачьей своры ни одна даже и ухом не повела, пока Рагнар подползал к ограде и когда спрыгнул во двор. Зачаровать людей Дворовый не мог, но люди, полностью положившись на четвероногих сторожей, утратили часть бдительности. Рагнар добрался до большого дома так быстро, как и не смел надеяться. В большом доме царила тишина, только кто-то что-то невнятно бубнил, причем так громко, что Рагнару это было слышно даже на улице, пока он стоял под продухом крыши. В доме явно был кто-то один и этот кто-то был достаточно важным, чтобы глухой ночью бубнить пьяным голосом на весь большой дом. Вряд ли Свиноголовый, изготовившись к обороне, позволил бы кому-то из своих людей напиваться. Значит…

Крыша, как и в каждом норвежском доме, не доходила до стен. Она стояла на столбах, закрывая дом от дождя и снега и не мешая выходить дыму от очагов. Между крышей и стеной оставался продух, в который и влез Рагнар Ворон, подтянувшись.

Он замер, лежа на стене, и осмотрелся. Очаги почти потухли, но света хватало. За столом в кольчуге и при мече сидел Свиноголовый. Шлем стоял перед ним. Перед ним же стояли фляги, лежал кубок и блюдо с остатками мяса. Рагнар пополз по гребню стены, как ящерица, стараясь как можно ближе подобраться к ярлу. Когда он был уже почти у цели, ярл поднял голову и посмотрел на него. Их глаза встретились. Мутный, пьяный взор Свиноголового просветлел в один миг. Он вскочил, выхватывая меч. Но этого мига Рагнару Ворону хватило, чтобы спрыгнуть на стол прямо перед ним. Свиноголовый ударил первым, целясь Ворону по ногам, но тот подпрыгнул, пропуская клинок под собой и, приземляясь, вогнал копье Одина ярлу в рот. Хрустнули, ломаясь, зубы, ярл издал яростный короткий булькающий крик, и острие копья, разворотив язык и разорвав позвоночник, прошло насквозь. Рагнар успел еще выдернуть копье, как западный вход распахнулся, и викинги Свиноголового ворвались в дом. Ворон бросился к восточному входу, выбил запертую изнутри на задвижку дверь ногой и помчался по просыпающемуся горду к ограде.

— Собак! Спустите собак! — кричал кто-то. Через миг раздался бешеный собачий лай, человеческие крики, огромные волкодавы рвали тех, кому столько лет преданно служили. Собак было свезено много, люди выскакивали на улицу, ничего не понимая спросонок, псы прыжками сбивали их на землю, вцеплялись в горло или живот, в горде уже царила кровавая неразбериха. Людские вопли смешались с ревом собак, сверкала сталь, лилась кровь, начиналась паника. Какой-то недоумок подбавил толпе бодрости, крикнув: «Ярл убит!», а псы неистово рвались к людям, не разбирая, кто перед ними, стремясь только к одному — убивать.

Подбегая к ограде, Ворон увидел Дворового. Вместо привычного пушистого зверька на ограде стоял, протянув к горду маленькие руки, крохотный человечек, до глаз заросший седой бородой. Глаза его сверкали алым, светящиеся серебром руки плели в воздухе какую-то вязь, он что-то пел полным голосом на неизвестном Ворону языке. Небывалая гордость собой просто кричала в нем — маленьком ужасе большого горда. Ворон прыгнул на ограду и человечек, на лету меняя облик, прыгнул ему на спину. Ворон слетел с ограды и бросился бежать в скалы. Дворовый на плече злобно захохотал — от горда Свиноголового все еще неслись человеческие крики, иногда истошные, предсмертные, и ярилась за стеной, убивавшая и убиваемая, собачья стая.

— Им еще долго будет не до тебя, Рагнар Ворон! — победно крикнул Дворовый. Ворон, не отвечая, несся по камням, каждый миг рискуя сломать себе ногу или шею. Ворон бежал в сторону от моря. Через какое-то время он перешел на размеренную рысь, не останавливаясь ни на миг.

Когда небо забрезжило темно-красным, Ворон снова свернул к морю. Ночью он ни за что не рискнул бы войти в скалы фьорда. Неизвестно, водятся ли тролли в прибрежных скалах, а если да, то в каких они отношениях с горными, но проверять это он не собирался. Согнефьорд еще не был виден, когда Ворон углубился в скалы, поднялся на самую высокую и, сняв с шеи трубку Рандвара, впился глазами в залив. Дворовый, сидя на его плече, покосился на Ворона и увидел, как лицо Рагнара озарила хищная улыбка:

— В заливе «Морской змей»! Король в Согне-фьорде! — Радостно сказал он. Он убрал трубку и двинулся к Согне-фьорду, прячась за камнями.

Так Рагнар Ворон нашел короля Гальфдана Черного.

Глава шестнадцатая, в которой завершается охота на короля

…Скала, на которой сидел Ворон, отвесно падала вниз, к дороге. Привалившись к камням, Рагнар осматривал окрестности. Скала, которую он выбрал, со стороны горда была неприступной, горд с нее был виден прекрасно, а сам Рагнар — нет. Правда, подниматься на ту площадку, где он сидел, ему пришлось долго, более удобные тропки охранялась викингами Гальфдана.

Утро было очень теплым, сосны шумели над его головой, облака смиренно плыли куда-то за море. Забыв о том, что он тут делает, Ворон с тоской смотрел на волны. Как знать, может, ему никогда больше не придется резать их килем драккара. А его мечта о независимом ни от кого горде на дальней земле, так и останется мечтой, пока ее не претворит в жизнь викинг поудачливее. Да и кто это претворит? Туда не ходят ни для войны, ни для торга, сам он нашел ту землю случайно.

Дворовый тихонько пискнул, требуя внимания, и Рагнар очнулся. С прошедшей ночи он стал внимательнее относиться к своему спутнику, увидев, на что тот способен. И, как подозревал Ворон, это было далеко не все, что умел маленький нежить.

— Что? — тихо спросил он Дворового.

— Что ты хочешь делать? Собак тут немного, зато воинов, как песка на берегу. Ты хочешь попытать удачу и повторить то, что сделал вчера? Я не смогу заставить людей кинуться друг на друга, — признался Дворовый.

— Я пока не знаю, Дворовый. Гальфдан Черный сидит, наверняка, в том длинном и самом большом доме. Свиноголовый сглупил, он оградил дальние подступы и сидел один. Король намного умнее, я уверен, что в доме охрана и сколько ее там — одному Одину известно. Пока будем сидеть тут. Или что-то придет в голову, или что-то случится, что подскажет нам, что делать дальше, — сказал Ворон с большим спокойствием.

— Я не знаю, что ты надумал, Ворон, но место для отхода тут еще хуже, чем у горда Свиноголового. Кругом скалы, — проговорил Дворовый, внимательно осматриваясь по сторонам.

— С одной стороны, ты прав. С другой — эти скалы нам на руку. Там трудно будет нас преследовать.

— Хочешь бежать по скалам? — ужаснулся Дворовый.

— Лучше, чем по равнине с другой стороны горда. Там нас просто догонят всадники. А у нас еще тьма дел. Навестить Хрольфа, уйти в Свею, уйти в мою новую землю и — Ворон видел, чего ждет Дворовый — построить дом.

— Построить дом, — мечтательно сказал Дворовый. — А на что похожа твоя новая земля?

— На твою Гардарику. Да, я не шучу. Там огромные нетронутые леса с обилием зверя и птицы, глубокие синие реки, там нет фьордов и море удобно для драккаров. Там нет городов, как в Гардарике, нет оседлых, постоянных жителей, только краснокожие воины странствуют по тем землям. Я надеюсь, что удастся с ними договориться, мне бы не хотелось войны в той земле. А еще там нет ярлов и королей, которые никак не могут договориться между собой. Глупые ярлы побежали в Валланд и в Валлию, не соображая, что там будет то же самое, что и здесь. Впрочем, им ничего другого и не надо.

— А что именно там надеешься найти ты? — упрямо спросил Дворовый, не удовлетворившись ответами Рагнара.

— Я хочу как можно дальше уйти от Норвегии и земель, куда ходят викинги, ища славы и богатства. В земли, с которыми нет никакого сношения. — Последние слова Рагнар произнес жестко, просто-таки надавив на них.

— А все же, от кого ты бежишь, Ворон? Ну, король и ярлы, это все понятно, но не они причина, как мне кажется. От них ты бы мог уйти в Валланд, — задумчиво рассуждал Дворовый.

— Не столь важно, от кого я бегу, хотя я и не понимаю, как ты догадался об этом, Дворовый, — негромко сказал Ворон.

— Ответ на это знал еще тролль Рандвар. Но его сородичи порвали беднягу в куски.

— Вот и ладно, — неожиданно сказал Ворон, — неизвестно, насколько длинный был у него язык. Языки до добра еще никого не доводили, будь то человек ли, тролль ли… — Ворон не договорил, а Дворовый не стал выпытывать. Ясно было, что дальше прозвучало бы «Дворовый», но спутник Рагнара также понимал, что этот свирепый викинг не обманет его и не тронет, если он будет помалкивать. Дворовый беззаботно свистнул и сказал:

— Да, язык вообще вещь такая. И жить без него сложно, и жизнь может сократить. Это я прекрасно понимаю. Более того, я совершенно согласен с этим.

Рагнар рассмеялся. Они понимали друг друга — он, норвежский викинг, и словенский нежить. Ему захотелось подбодрить своего товарища, который, хоть и не показывал вида, но наверняка тосковал по дому.

— Не думай, Дворовый, — дружелюбно сказал он, — я не забываю ни своих, ни чужих слов. И не нарушаю обещаний, хотя порой затягиваю их выполнение.

Дворовый неслышно вздохнул и уставился на длинный дом в горде Согнефьорда.

— Дасу подери этого Черного! Что бы ему не выйти погулять по скалам одному? — Сердито сказал он. Рагнар не ответил. Вдруг Дворовый просто подпрыгнул от восторга.

— Вот что. Заставить человека что-то сделать я не смогу. Но я могу сделать кое-что другое — радостно сказал он.

— Что? — поинтересовался Ворон.

— Сделать дом невыносимым для него. Он выйдет из дома, уж это я как-нибудь обещаю. А дальше твоя забота, — задиристо сказал спутник Рагнара. — Мне могут помешать только ваши местные ниссе, это их земля. Одна надежда, что дом новый, там может быть, их еще нет.

— Добро. Делай, что сможешь, а я погляжу, что смогу сделать я. — И дворовый бежевой стрелой кинулся бежать по скалам и пропал. Рагнар поудобнее лег на камни и приставил к глазу трубку Рандвара.

А сам же Гальфдан Черный сидел в этом время за длинным столом, беседуя со своими людьми. Овинд сидел по правую руку от короля, по левую руку сидел ярл Ингольф. Говорил король.

— Мы немало успели сделать, ярлы. Многие викинги, не желающие жить по новым законам, ушли с нашей земли, некоторые убиты, многие готовятся к уходу. Этим, я думаю, проще не мешать. Потом, когда Норвегия очистится, мы сможем начать налаживать торговые связи с другими странами, мы сможем упорядочить жизнь в нашей земле, дать людям покой и закон. Но я не добрый король, которого волнует только хорошая жизнь его подданных. Если мне, нам, удастся сделать то, что я задумал, в конце концов, мы получим куда больше, чем смогли бы добыть бесконечными набегами. Спокойная, сытая и ухоженная корова дает молока куда больше той, которой нечего есть, и которую пугают то волки, то медведи. Мы… — В глазах короля потемнело. На миг. Потом снова. Снова. Темнота сгущалась.

— Мало света. Зажгите факелы, — приказал король. Ярлы переглянулись, молча посмотрев на горящие по стенам факелы.

— Факелы горят, мой король! — сказал Ингольф.

— Да? Наверное, я просто не выспался. Да, думаю, поэтому. Я не договорил… — И стало душно. Душно и тесно, стены, казались, двигались на короля, давили на него, не давая ни воздуха, ни света. Лица приближенных показались ему глупыми, чужими и ненавистными. Король стиснул зубы, желваки волной прошлись по его скулам. Он тяжело опустил кулак на стол и усилием воли взял себя в руки. Он приготовился было продолжать, но откатившая раньше тьма и духота вернулись. Дом стал неуютным. Дом казался королю клеткой. А потом пришла тоска. Спокойная, не острая, которая быстро проходит, а серая, унылая, непроглядная тоска, с которой почти бесполезно сражаться, она равнодушно поглощает твои удары. Она змеей вползла королю под ребра и ужалила в сердце. Сердце сжалось в комок и, казалось, никогда больше не распрямится, воздух не шел в грудь, в глазах темнело. И не было ничего, за что бы он мог ухватиться, чтобы устоять. Ничего и никого под этим небосводом. Совершенное мучительное беспристрастное одиночество уютно легло рядом с тоской. Король вскочил на омерзительно задрожавшие ноги и почти крикнул:

— Прочь отсюда! Прочь, на воздух из этого вонючего склепа! — И Гальфдан Черный, быстро шагая, дошел до двери и вышел из дома. Ярлы поспешили за ним.

— Седлайте коней. Я хочу прокатиться верхом, — приказал король, с наслаждением глотая свежий, весенний воздух. На улице ему сразу стало легче. Мысль о возвращении под крышу была для него невыносима.

А Ворон, не отрываясь от трубки Рандвара, смотрел на горд. Ничего не менялось. Дворовый как сквозь землю провалился. Может, дело оказалось ему не под силу, и он не решался вернуться, снова и снова пробуя выполнить обещанное? Интересно, мог ли он погибнуть? Рагнар отвернулся от горда и посмотрел в небо.

Дворовый, возникнув внезапно, как привидение, ликующе рыкнул:

— Готовься! Король соизволил поехать на прогулку верхом! Ниссе не помешали мне!

— Да? Он уже вышел? — Рагнар развернулся к горду, но поднять трубку Рандвара он не успел; Дворовый с ужасом негромко произнес: «Ох!» и молнией кинулся в сумку, где и спрятался.

Рагнар вскинулся, схватив копье, но понял, что драться не с кем: прямо перед ним, спокойно и вызывающе, с дерзко торчащими сосками на большой, но крепкой груди, в лавине светлых волос, насмешливо улыбаясь, стояла юная Эйла. В самом деле, юная, та, что приходила к нему тогда, ночью, — если это не было сном. Она был обнажена, лишь короткая украшенная бисером, юбка обтягивала ее бедра, едва прикрывая их. Синие глаза с вызовом посмотрели в прорези «нормана с совой» Ворона.

— Дворовый! — не понимая и сам, зачем, позвал Рагнар.

— Он не придет, пока я здесь! — задорно сказала юная Эйла.

— Тогда сгинь! Сгинь! Вернись, откуда пришла! — силясь отвести глаза от Эйлы, прохрипел Ворон. Вот только голой бабы ему и недоставало в месте засады на короля!

— Ха! Тогда ночью ты не требовал, чтобы я пропала! — издевательски захохотала юная Эйла, показывая острые, белые зубы. — Или я так подурнела с той поры? — Она высоко подняла руки, запрокинула голову и повернулась вокруг себя.

— Что ты хочешь? — спросил Ворон.

— Ну, частично того же, чего и ты, — сказала юная Эйла, проведя рукой по груди. — А еще я должна сказать тебе, чтобы ты бросил свою затею, Ворон. Боги еще благоволят к тебе, но если ты не угомонишься, им может и надоесть. Не искушай судьбу, Ворон. Брось короля, забудь про Хрольфа и уходи в Свею. Ты получил дары судьбы, не напрашивайся на ее оплеухи. Ты думаешь, что тролли часто путают копья, когда хотят посмеяться над легковерным простаком? Или что они всегда так удачно роняют глаза — прямо тебе под ноги?

— Ты знаешь больше, чем я, — усмехнулся Ворон. — Но тогда ты знаешь, что я не могу этого сделать. Уходи. Не мешай мне.

Эйла зло улыбнулась и ушла в лесок, росший по скалам. Она ни разу не обернулась.

Рагнар же, спровадив юную Эйлу, на миг закрыл глаза, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Словно камень в груди, оно било его по ребрам, и удары его отдавались в горящей голове. Крупная дрожь прошла по его телу, и все схлынуло. Рагнар скрипнул зубами и открыл глаза. Он снова владел собой. Ворон сел на свое место и посмотрел на горд в трубку Рандвара. Дворовый высунулся из мешка.

— За тобой всегда ходят такие, как она? — спросил он робко.

— Какие «такие»? — сердито спросил Ворон.

— Ты знаешь! Не спрашивай! — испуганно сказал Дворовый.

— Нет, не всегда. Я вообще не знаю, кто она и почему оказалась тут, она живет в другой стороне Норвегии, через пролив, и она — древняя бабка! Все, потом о ней, я вижу всадников.

Ворон прекрасно видел группу всадников, выехавших из горда за ворота. А в трубку Рандвара он увидел и короля. Куда поедет король? Если он повернет налево, то Ворону придется ждать другого случая, который может и не выпасть. Ворон прикрыл веки, чтобы не спугнуть удачу. И удача снова выбрала его! Открыв глаза, Ворон увидел, что королевский выезд свернул прямо к тем скалам, где он сидел. Решение родилось сразу же, Ворон спешно натянул тетиву на лук и вытянул из колчана стрелу-срезень. Когда король окажется прямо под ним, Ворону останется только отпустить тетиву — верный выстрел, сверху вниз. И все. Работа будет выполнена. Тогда можно будет считать, что хирд погиб не просто так. Хрольф заплатит с радостью, кроме того, можно будет накинуть еще за тех псов, что он спустил на него, Ворона. А самому Рагнару можно будет уходить из Норвегии не спеша.

Король уже почти подъехал к невидимому рубежу, который отметил для него Ворон. Викинг натянул тетиву, целясь в шею. Он улыбался, зло и радостно. Все. Почти все. Вся его жизнь, вся ярость сосредоточилась на кончике стрелы, направленной на горло Гальфдану. Ну!

…Стоя за сосной, юная Эйла, мягко чему-то улыбнувшись, неслышно щелкнула пальцами.

Все, пора! — И совершенно новая, крепкая, проверенная тетива с мерзким звуком лопнула в момент выстрела! Стрела Ворона, бессильно и вяло, но громко, предательски дребезжа, скатилась по скале к ногам королевского коня.

Викинги Гальфдана не напрасно ели свое мясо. Ворон отшатнулся от края скалы, но они уже заметили его. Миг — и стена щитов скрыла спешившегося короля. «Выкидыш тролльской задницы!» — Взвыл Рагнар Ворон, бросил лук, ногой откинул колчан, подхватил сумку и копье, и кинулся бежать. Остальные викинги, воя от ярости, кинулись на скалу.

Бесполезно. Скала была неприступной. Заревели рога, викинги подавали сигналы тем, кто охранял тропы и дороги. Ворон, озверев от неудачи, огромными скачками несся со скал. Дворовый, вцепившись в его плащ, ругался на родном языке. Вой рогов усилился, Ворон надеялся лишь на то, что на его пути не окажется слишком много врагов. Эйла была права — подарки судьбы кончились, начинались оплеухи! Значит, нельзя было трогать короля, но у него не было выбора. Значит, пришло то время, когда он не угадал волю богов, и они лишили его своего благоволения. Что ж, придется попробовать все сделать самому! Рагнар выскочил на козью тропу, справедливо полагая, что вряд ли ее сторожит целый хирд.

— Поймайте его! Обыщите все скалы, до последнего камешка, до последней норы, но достаньте его! — Взревел Гальфдан Черный, укрытый щитами.

Ворон не ошибся. Навстречу ему выбежали лишь два человека. Ворон, не сворачивая с дороги, одной рукой поднял копье Одина, а другой топор Бешеного. Викинги, готовившиеся встретить Ворона, просто перекрыли дорогу. Узкая тропка, по которой несся Рагнар Ворон, была сжата скалами и теперь люди Гальфдана загораживали ее. Пусть так! Не сбавляя скорости, несясь сверху вниз, Рагнар прыгнул на стену, а с нее махнул над головами врагов, успев расколоть одному голову топором Бешеного. Рагнар остановился на миг, второй викинг, взвыв от страха и злости, кинулся на него. Рагнар бросился ему в ноги, и викинг, споткнувшись, кувырком полетел через него. Не дав ему вскочить, Ворон обеими ногами прыгнул поверженному сторожу на грудь, под сапогами сухо прохрустело, и глаза викинга закатились. Рагнар выдрал топор из головы первого и снова пустился бежать. С соседней тропы уже бежали люди Гальфдана, и в спину Ворона полетели стрелы. Три из них угодили в цель и воткнулись в щит, висевший у Рагнара на спине.

Юная Эйла, молочно светясь обнаженным телом, упала на колени и воздела руки к небу, что-то шепча. Небесно-синее небо помрачнело, и несколько черных туч, взявшихся ниоткуда, волками бросились на солнце и скрыли его.

Гром неистово грохнул, в скалы перед преследователями Ворона ударила многозубая молния, оставив на скалах черные пятна, и хлынул ливень пополам с градом.

Юная Эйла, запрокинув голову, кружилась под дождем, издевательски хохоча.

Дорога, ведущая вниз, враз размокла, потекла скользкой грязью. Ноги преследователей начали разъезжаться, викинги падали, сбивая друг друга с ног, мокрые камни стали неприступными, а Ворон уходил все дальше и дальше, делая отчаянную ставку на то, чтобы не упасть. Прыгая, как рысь, он скакал по мокрым скалам и вот скрылся из виду. Преследовать его стало невозможным: стена дождя с градом заслонила его, и нельзя было бы даже приблизительно сказать, куда он побежал.

Так завершилась охота Рагнара Ворона на короля.

Глава семнадцатая, в которой Рагнар Ворон начинает свой путь к Хрольфу Пешеходу

Вызванный юной Эйлой дождь шел весь день и весь вечер. Погоня за Вороном стала попросту невозможной, викинги возвращались к королю и своим ярлам. Не исключено, что погоню удастся возобновить после дождя, только кто и как сможет найти следы Ворона? Эйла хорошо поработала.

Ворон, прекрасно понимая все это, тем не менее, не собирался успокаиваться. Он бежал и шел скалами до тех пор, пока вечер не приблизился к земле фьордов. Тогда Рагнар спустился на равнину и до темноты шел в сторону Норангенфьорда. Дворовый, сидя у него за пазухой, на сей раз, сладко спал и что-то бормотал по-словенски. Ворон негромко говорил сам с собой:

— Все понятно. Юная Эйла не просто так, по прихоти, советовала мне не покушаться на короля. Но, тем не менее, что-то снова спасло меня. Не все боги разгневались? Или же я для чего-то еще нужен? Тут ответ можно найти только одним способом — жить. Что ж, я не против! — Ворон усмехнулся.

А мимо короля, кашляя и стеная, стуча по дороге клюкой, прошла старая-престарая старуха, которой, судя по всему, было уже наплевать на всех в мире королей. Гальфдан, спокойный с виду, все же был не только королем, но и человеком. Он искренне радовался, что боги сохранили ему жизнь. Потому, что он прекрасно понимал — с такого расстояния Ворон бы не промахнулся. Все еще переживая все произошедшее, он сунул руку в кошель и крикнул:

— Почтеннейшая! — но бабка, не останавливаясь, шаркала мимо. Овинд мигнул и один из викингов бережно, но твердо придержал бабку за руку и развернул к королю.

— Я Гальфдан Черный, почтеннейшая. Возьми, пожалуйста, в подарок! — И король кинул к ногам старухи полновесную золотую монету. Но до земли она не долетела, бабка схватила ее на лету и посмотрела на короля, показав ему ужасную бородавку и одновременно обжигая взглядом синих, совсем молодых глаз, тонувших в морщинистых веках.

— Спасибо тебе, добрый король! Если старая Эйла доберется до дома, то будет хранить монету до конца дней, и она будет передаваться по наследству! Я бы рада тебе поклониться, но боюсь, что упаду и больше уже не встану. — Бабка хотела рассмеяться, но надсадно закашлялась.

— Полно, полно, бабушка, не надо. Ступай с миром! — И король приветливо поднял руку. Королевский выезд проехал мимо бабки, расплескивая грязь. Старуха, остановившись, пристально смотрела вслед королю.

А король, уже забыв про страшную старуху, беседовал с ярлами:

— Я не понимаю, как все наши люди не смогли догнать одного Ворона. Может, они не слишком старались?

— Мой король, когда началась буря, Ворон был уже на скалах. Нашим людям влезть на них не удалось. Он убил двух людей Ингольфа. Мы снова разошлемлюдей по всей стране, и мы найдем его, если он окажется настолько глуп, что не уйдет в Свею в ближайшие же дни. До Валланда или Валлии ему не на чем добраться, его хирд погиб. А его ненависть к данам общеизвестна, — сказал Овинд.

— То есть, ярлы, вы не думаете, что он попытает счастья в третий раз? — уточнил король. На сей раз ему ответил Ингольф:

— Какой викинг будет пробовать злить богов, третий раз пытаясь сделать то, что полностью провалилось уже два раза? Клянусь копьем Одина, я не думаю, что сыщется такой дурак. Между вами нет кровной вражды, скорее всего, Ворон просто пытался честно выполнить свою работу.

— Хорошо, когда так. Я остаюсь в Согнефьорде. Ваши и мои люди ищут Ворона по всей Норвегии. Подождем, пока они или не приведут его, или не принесут доказательств, что он мертв или ушел из Норвегии. Но я еще раз повторю: я желаю, чтобы его не убивали. Мне он нужен живым. Пусть для этого будет сделано все.

Ярлы молча поклонились королю, и отряд въехал в горд. Ворота захлопнулись за ними.

Ближе к ночи Ворон остановился на ночлег в лесу. Было мокро, холодно и сыро. Развести костер было невозможно. Дворовый проснулся и предложил поесть.

— Ночевать будем без костра, — сказал Ворон, — не очень уютно, но куда лучше, чем оказаться в руках костоломов Черного. Умирать бы мне пришлось мучительно и Гальфдан сделал бы все, чтобы я умирал как только можно дольше.

— Но мы идем в Норангенфьорд? Ты не передумал? Может, сразу пойдем в Свею, а?

— Дворовый, я тебя понимаю, тебе не терпится добраться до новой земли и, наконец, вернуться к оседлой жизни. Но ты тоже меня пойми. Я не желаю думать, что Хрольф обманул меня, заставил угробить хирд, бросить родовую землю и, как вору, убегать из страны. И все это бесплатно? Не думаю. Пешеход славится умением выходить сухим из воды, но на сей раз я постараюсь как следует вымочить ему шкуру. — Глаза викинга налились бешенством, хрустнув костяшками, сжался кулак и опустился на сырые ветки. Поломанные, они разлетелись в разные стороны. Дворовый решил не продолжать.

Ворон сел и размотал завернутое в тряпку копье Одина. Тряпку он положил в сумку, а копье на колени. Закрыл глаза. Проголодавшийся Дворовый не смел и вздохнуть.

Ворон открыл глаза, бережно поставил копье у дерева и сказал:

— Давай поедим, Дворовый. И пора спать. Сегодня был хороший день.

— Хороший? — Дворовый удивился так, что перестал доставать из сумки еду, — но ты же не убил короля?

— Зато остался жив, повидался с юной Эйлой и принял решение. Это очень немало для одного дня, особенно для меня теперь.

— Да, тут ты прав, — признал Дворовый, — в нашем положении особенно капризничать как-то не с руки. Как мы пойдем на Норангенфьорд?

— Горами не получится. Путь станет длиннее. Что до викингов Черного, то я не знаю, как они думают меня ловить, и не собираюсь пока ломать над этим голову. — Рагнар взял с холстинки кусок вяленого мяса и впился в него зубами, мотая головой. Дворовый ел куда аккуратнее, стараясь не уронить ни крошки. Свою скромную трапезу они запили водой.

— Без костра как-то неприютно, — заметил Дворовый, свернувшись в клубок.

— Зато после такого ливня ни один пес не возьмет нашего следа. Они даже не знают, в какую сторону мы пошли, — сухо ответил Рагнар Ворон.

— А в лесу водятся тролли? — негромко спросил Дворовый.

— Леса переходят в горы, так что вполне может быть. Но тут и без троллей хватит Скрытого Народа. А у вас в Гардарике как?

— У нас тоже много нежитей и незнатей. У каждого свои законы и они терпеть не могут, когда кто-то их не соблюдает, — охотно сказал Дворовый.

— И у нас так, — промолвил Ворон, — много схожего в мире.

— Много. Но много и того, что принадлежит только к одной земле. К примеру, у нас нет троллей, — сказал Дворовый.

— Ты мне здорово помог, Дворовый, — сказал, помолчав, Рагнар, — без тебя я бы мог погибнуть и в горде Свиноголового, и сегодня. Спасибо.

— Да полно тебе, Ворон. Сделал, что мог, — смутился словенский нежить.

— Я думаю, что люди Черного будут искать меня на подходах к Свее и во фьордах у моря. — Снова сменил разговор Ворон. — Я бы сделал так. Я также думаю, что они подозревают и Хрольфа, но без меня у них нет доказательств, а Пешеход не тот человек, которого легко и просто притянуть к ответу. На месте Черного я бы дал ему уйти в Валланд. Безопаснее бы вышло.

— Ты странный человек, Ворон. Говоришь, что даже королю будет сложно сладить с Пешеходом, но сам думаешь сделать это один, — сказал Дворовый.

— Иногда одному проще сделать то, что не под силу целому войску. Я не желаю убивать Пешехода, я только хочу получить с него золото. — И Ворон тяжело вздохнул.

И тут по поляне разлился странный, призрачный зеленоватый свет. Рагнар вскочил на ноги, схватив копье Одина, а Дворовый одним прыжком махнул ему на плечо.

— Что это, Ворон? — спросил он, старательно принюхиваясь.

— Понятия не имею, — признался Ворон, медленно поворачиваясь из стороны в сторону.

Свет клубился туманом, стелился по земле, вис на ветвях, и вскоре Ворон с Дворовым оказались внутри зеленого шара. Он окружал их со всех сторон, накрывал сверху, играл всеми оттенками зеленого цвета.

— Что скажешь, Дворовый? Видел такое? — спросил Ворон.

— Даже не слышал. Но могу сказать, что это работа какого-то нежитя. Уж в этом я разбираюсь. Только не могу понять, злится он или нет. Все как-то плывет, сменяется одно другим, — признался Дворовый, вглядываясь в зеленое.

Зеленый свет начал меркнуть, и перед Вороном и Дворовым предстала молодая девушка. Она, неслышно шагая, приближалась. Ворон как бы невзначай взял копье поудобнее. Девушка весело рассмеялась.

— Не бей меня копьем, викинг. Я не собираюсь принести тебе вред. Я, напротив, хотела бы пригласить тебя в гости. — Девушка подняла руку и указала ей в темноту, приглашая следовать за ней.

— Извини меня, но твое появление не говорит о том, что идти за тобой безопасно, — произнес Рагнар хрипло. — Да и мой спутник ясно дал понять, что ты не человек.

— Рагнар Ворон, норддалский хевдинг, враг горных троллей, человек, который странствует с заморским нежитем и охотится на короля, человек, который хочет вытрясти золото из ярла Хрольфа, боится девушки в ночном лесу? — мелодично спросила-пропела девушка, улыбнувшись полными, красными губами. Еще одна странность — Ворон прекрасно видел ее в темноте, хотя зеленое сияние уже почти совсем исчезло, лишь дрожало вокруг девичьей фигурки. Ворон присмотрелся.

Она была красива. Свежа, юна и красива. Это слово первым приходило на ум и оставалось там. Высокая, беловолосая, с хищно оттянутыми вверх уголками больших зеленых глаз, обрамленных невероятно длинными ресницами и угольно-черными бровями. Тонкий, прямой нос, округлый подбородок, длинная шея. Распущенные волосы падали ниже колен. Но что-то мешало. Что-то в ее облике не давало забыть ни на миг то, что она — нежить.

— Мне от тебя ничего не нужно — сказал Ворон. — Значит, тебе что-то нужно от меня. Скажи, может, я смогу дать тебе это, или выполнить то, что ты просишь. Только давай говорить прямо, называя вещи своими именами.

— Я хочу стать твоей женой, Рагнар Ворон, — просто и спокойно ответила гостья.

— Это не лучшая затея. Я могу оказаться покойником в любой день, причем в ближайшие дни. Но это не вся правда. Правда в том, что в моем доме не будет жены. Никогда, — сурово проговорил Ворон.

— Я поняла тебя, Ворон. Но тогда я могу попросить еще кое-что? — все так же спокойно спросила девушка.

— Конечно, — ответил Рагнар.

— Мне надо родить от тебя ребенка. Я уже давно искала тебя по лесам Норвегии, но ты чаще в море, чем дома, а последние дни вокруг тебя было слишком шумно. Так ты поможешь мне с этим? Проживи со мной до тех пор, пока он не родится, а потом уходи, если пожелаешь. Я не причиню тебя зла.

— Я не смогу столько пробыть с тобой. Через двадцать дней я должен быть в Свее, а до этого навестить Норангенфьорд, — жестко ответил Ворон.

— Не страшно. Я могу предложить вот что. Я проведу тебя по стране к Норангенфьорду и потом провожу до Свеи, если понадобится. С моей помощью немногим будет дано увидеть тебя, Рагнар Ворон. Но ты должен постараться помочь мне. Я не простая девушка, я сразу пойму, что зачала. И в тот же миг я уйду, если ты захочешь.

— Интересная работа и высокая оплата… Если я соглашусь, что мы будем делать?

— Пойдем пока ко мне. Ты знаешь, что делать, я думаю, — она прыснула в кулак.

— Для этого не надо никуда ходить, — развеселился Рагнар. Он хотел еще что-то сказать, но девушка скинула с себя платье и протянула к нему руки. Рагнару показалось, что в теле его слишком много крови, и она закипает, и сейчас, как молоко из горшка, забытого нерадивой хозяйкой, хлынет через края. Не каждая женщина красива, будучи полностью обнаженной, но эта девушка была. Матово светилось во тьме ее юное тело с округлыми плечами, с резко очерченными бедрами, с сильными, полными, стройными, длинными ногами, с крепкими небольшими, вызывающе торчащими молодыми грудями. Рагнар положил на землю копье.

Но тут Дворовый, давно уже соскочивший с его плеча, неслышной тенью скакнул гостье за спину и, выскочив оттуда, взлетел на его плечо снова, и что-то горячо зашептал ему на ухо.

— Да, я понял тебя, — сказал Ворон своему спутнику, — ты хюльдра — негромко сказал Рагнар девушке, — но клянусь котлом Эгира, мне нет дела до твоего хвоста. И они сделали последний шаг навстречу друг другу.

Так Рагнар Ворон начал путь к Хрольфу Пешеходу.

Глава восемнадцатая, в которой Рагнар Ворон идет к Хрольфу Пешеходу

Ворон проснулся ранним утром. Рядом с ним, на его разостланном плаще, спала обнаженная хюльдра. Ворон усмехнулся. Последнее время ему явно везло на необычных женщин. То Эйла, которой то далеко за сто, то и двадцати с небольшим не дашь, теперь хюльдра, которой до зарезу нужно родить от него ребенка. Не хватает тролльши и гюгры. Ворон потянулся, осматриваясь, и сон с него словно рукой сняло. Мимо них проходили викинги. Отряд викингов прочесывал лес. Ворон бесшумно поднялся и взял копье, подумав, как глупо вышло — быть застигнутым врасплох в одних штанах и с бабой. Он зло оскалился. Хюльдра шевельнулась. Не успел Ворон сделать ей хоть какой-то упреждающий знак, как она, в полный голос, произнесла:

— Ты чего вскочил?

Ворон прижал палец к губам, одновременно выбирая ближайшего викинга.

— Ты хочешь драться? — ничуть не понизив голоса, спросила Хюльдра.

— А что, есть другие пути? — свирепо прошипел Ворон, — сдаться Черному?!

— Да нет, конечно. Просто если ты хочешь драться, я покажу тебя им. Если нет, то они просто пройдут мимо. — Хюльдра встала на ноги и потянулась, показав небу крепкую грудь.

— Ого. А я думал, что все. Последняя битва — усмехнулся Ворон.

— Я же говорила тебе, — равнодушно, сквозь зевоту, протянула хюльдра. Она протерла глаза и подошла к нему, маняще улыбаясь.

А что-то в этом было, — любить хюльдру, когда рядом с тобой идут викинги, которым, кровь из носу, надо тебя разыскать… Страсть же хюльдры была поистине ненасытна, и Ворон понял, что если он не хочет на этой поляне и торчать все оставшиеся дни, то пора брать себя в руки и продолжать путь. Он резко встал. Дворовый смущенно вылез из сумки и уселся, приводя в порядок шерстку и усы. Ворон развел костер. А хюльдра сидела на плаще, не собираясь одеваться, и была настолько довольной на вид, что ей бы позавидовала любая кошка у миски со сметаной. Ворон ухмыльнулся.

— Что, хюльдра, ты не жалеешь, что выбрала меня?

— Я давно тебя выбрала, Ворон. Очень давно. Но ты не был в лесах с позапрошлого года, мы никак не могли встретиться. Идти в твою усадьбу мне не хотелось. Но я знала, что мы встретимся.

— Ты бы оделась, хюльдра, — посмеиваясь, сказал Ворон. — Сейчас поедим и пойдем.

— Я смотрю, что у тебя еды осталось не так и много. Пригнать тебе дичь? — Спросила хюльдра.

— Долго возиться. Я думаю, что мы сегодня найдем какой-нибудь хутор. Мы потеряли много времени.

Они поели в полном молчании, причем Ворону, как он и говорил хюльдре, не было никакого дела до ее лошадиного хвоста, мелькнувшего, пока хюльдра одевала через голову платье. Дворовый же смотрел на хюльдру недоверчиво. Он ничего не говорил, но было видно, что нежить недоволен. Он поел быстрее всех и забрался в сумку. Ворон незаметно ухмыльнулся — дворовый попросту ревновал. Еще бы! То он был попросту незаменим, а теперь он стал не нужен, даже как сторож. Тут кто хочешь надуется…

Хюльдра была бесценным проводником. Она шла самыми непроходимыми чащобами, как казалось Рагнару, но кусты и ветви расступались перед ними. Обернувшись, Ворон увидел, как, тая, исчезают его следы, а ветви и кусты принимают первоначальный вид. Найти их теперь стало невозможно. Ворон поймал себя на том, что снова улыбается. Что-то частенько он стал улыбаться, не пришлось бы плакать. Одному Одину известно, куда именно она его может затащить; если она теперь захочет, то глаза ему отвести попросту плевое дело. Рука его привычно легла на нож: перебросить через нее, если покажется, что все пошло куда-то не туда. Хюльдра обернулась и широко улыбнулась:

— Рагнар, я бы рада оставить тебя у себя, но я не желаю жить с человеком, который сказал, что не хочет никакой жены. Если когда-нибудь ты захочешь меня в жены, только приди в лес и позови меня. Я буду ждать тебя. И оставь нож в покое, викинг. Мы подходим к хутору.

Хюльдра сказала правду. Вскоре между деревьями появились крыши домов.

— Рагнар, я всего лишь женщина, чтобы советовать тебе, но подумай — не разумнее ли будет в хутор пойти только мне? Кто знает, сколько отрядов ищет тебя по Норвегии? В хуторе моей власти нет. Тебе я там помочь не смогу. А если пойду одна я, то мне, самое большее, перепадет шлепок по заду.

Ворон задумался на миг. И кивнул:

— Добро. Хорошо придумано. Возьми, — и полез в кошелек. Хюльдра мягко накрыла его руку ладошкой.

— Не надо, не трать. Оставь до того дня, когда ты оставишь хюльдру. — Она взяла с земли несколько палых листьев, сжала кулак, раскрыла. На ладони лежали серебряные монетки. Она нежно улыбнулась, провела над Рагнаром рукой и пошла в хутор. В тот же миг Дворовый вылез из сумки:

— Ворон, ты совсем дурак?! Ты всегда доверяешься первой попавшейся юбке? Ты с такой прытью надеялся убить короля и стрясти золота с Хрольфа Пешехода? Да я поражен, что ты еще жив! — Дворовый воинственно вспушил усы.

— Ревнуешь, Дворовый, — засмеялся Ворон, не отводя глаз от хутора.

— Я?! К хвостатой бабе? В лесу она княгиня, а я на дворе хозяин! Ты не понимаешь, о чем я? Я об отвергнутой бабе! Ты не слышал ни разу, что они мстят за такое так, что ни один Гальфдан не придумает? — Дворовый даже зашипел от злости.

— Думал и об этом. Но пока все шло хорошо. Давай подождем, убежать никогда не поздно, — примирительно сказал Рагнар.

— Подождем чего? Отряда Гальфдана с хюльдрой во главе? Ну, как скажешь! — И нежить возмущенно фыркнул.

Они сидели на палой прошлогодней листве и ждали хюльдру. Время шло, тихо переговаривались над ними ветки, ветер приятно холодил кожу. Солнце уже давно взошло и было по-весеннему тепло. Ворон посмотрел в небо. Почти море… Почти. Вот волны, вот пена на волнах, белая-белая… Ворон тяжело вздохнул.

— Рагнар! — негромко произнес Дворовый. Тот тут же пришел в себя:

— Что?

— Вон идет твоя хюльдра. Вроде бы как одна, — Дворовый был чуть ли не зол на это.

Хюльдра появилась не совсем оттуда, откуда они ее ждали. Она шла быстро, почти бежала. В левой руке хюльдра несла большой узелок. По пути она несколько раз обернулась и прибавила шаг.

— Что за… — пробормотал Рагнар и поудобнее взял топор. Копье Одина он решил больше не бросать.

За хюльдрой почти бегом поспевал викинг. Крупный, краснолицый, распаленный желанием и быстрой ходьбой. Хюльдра уже входила в лес, когда он догнал ее. Ворон подобрался и двинулся потихоньку навстречу им. Викинг схватил хюльдру за руку и дернул к себе. Ворон увидел, что хюльдра мягко и робко улыбнулась. Викинг оскалился в ответной ухмылке, обхватил ее стан руками и теснил в лес.

Хюльдра нежно взяла его лицо в ладони. Ворон увидел еще, как викинг обеими руками вцепился ей в запястья, а потом раздался сухой хруст, и викинг, с раздавленной, сплющенной почти в лепешку головой упал в траву. Хюльдра брезгливо обтерла руки о его рубаху и за ногу втащила в лес, подальше от поляны. Потом подобрала свой узелок и побежала к Рагнару.

— Ох, клянусь молнией Перуна! — охнул пораженно Дворовый. Сам Ворон невольно покрутил головой, как бы проверяя, все ли еще она сидит на шее, и негромко хмыкнул. А хюльдра подбежала к Ворону и затараторила:

— Я купила вяленого мяса и сушеной рыбы, и сухарей. Я быстро обернулась? Я все правильно сделала? — распахнув огромные глаза, хюльдра просто вилась перед Рагнаром, как соскучившаяся кошка, даже слегка терлась об него и негромко постанывала.

— А, к Ёрмунганду все это! — взвыла вдруг она, узелок упал на землю, а за ним последовало платье. Дворовый с покорностью судьбе стыдливо нырнул в сумку.

Через некоторое время Рагнар встал, поднял принесенный хюльдрой узелок и засунул его в сумку, предварительно вынув оттуда Дворового. Хюльдра, помедлив несколько мгновений, натянула платье и спросила:

— Скажи, Ворон, а тебе хорошо со мной?

— Хорошо, — сухо ответил Ворон. Такие расспросы надо прекращать сразу, иначе им не будет конца, а ты потом еще окажешься виноватым. Хотя вся твоя вина в том, что ты не родился взрослым мужчиной за миг до встречи с той, что задает вопросы.

— Это хорошо — распевно произнесла хюльдра. Больше она ничего спрашивать не стала. Ворон немного удивился, но напрашиваться на дальнейший разговор не стал, быстро собрался и проговорил: «Пошли». И они пошли. Впереди, как обычно, шла хюльдра, а за ней Рагнар с Дворовым на плече.

— Много викингов было в хуторе, хюльдра? — только сейчас сообразил спросить Рагнар и тут же понял, что мог и не спрашивать. Сколько бы их там ни было, хоть весь хирд Черного, он недосягаем для них, если хюльдра не решит его выдать. Но хюльдра ответила:

— Человек двадцать. Я послушала немного, такие отряды разосланы по всей Норвегии. Не стоит внимания. Пока мы идем лесом, не думай о них.

— А они не говорили про Норангенфьорд? — снова спросил Ворон.

— Очень мало. Кажется, они удивлены, почему король не выжжет гнездо этого Хрольфа Пешехода, — беззаботно ответила хюльдра.

Ворон прекратил расспросы и до вечера они шли в полном молчании. В лесу слышались первые трели распевающихся птиц, звучали оленьи призывы на драку, к ночи самозабвенно завыли волки, а потом до путников донеслись звуки бешеной грызни: волки решали, кто из них имеет больше прав на любовь. Они остановились и Ворон разжег костер. Хюльдра уселась перед огнем, обхватив колени руками. Есть она отказалась, и так и сидела перед костром, глядя в пламя, делавшее ее лицо жестким и взрослым. Поев, Дворовый привычно ушел в сумку — кажется, он признал, что хюльдра приносит пока только пользу, — а Ворон подсел к хюльдре и обнял ее за плечи.

— Почему ты не стала есть? Мы шли весь день и весь вечер — спросил он.

— Я не проголодалась, — ответила хюльдра и неопределенно добавила; «Да и весна, как-то…» — Она замолчала и положила голову на плечо Рагнара. Тот не стал больше ничего спрашивать и какое-то время они сидели вдвоем. Потом она по-кошачьи прогнула спину и, не вставая, опрокинула Ворона на спину. Тот засмеялся, она вторила ему. Прямо над ними, на суку, сидела огромная сова и задумчиво смотрела вниз.

Чуть погодя, Ворон снова сел у огня, а хюльдра осталась лежать.

— Как твое имя, хюльдра? — спросил Рагнар, но тут же спохватился, — не надо.

— Вовремя, — невесело усмехнулась хюльдра. — Если тебе мое имя просто для того, чтобы звать как-то, то не спрашивай, на «хюльдру» откликнусь. А если передумал и жениться хочешь — спроси, я отвечу.

— Прости, — сказал Ворон. Он был недоволен собой. Спороть такую глупость! Спросить имя у хюльдры, которая хочет взять тебя в мужья.

— Я все сказала, — повторила хюльдра, — попусту не спрашивай, а спросишь — быть тебе моим мужем. — И тоже села у огня, глядя на Ворона. Потом она спросила:

— Неужели мой хвост так тебе мешает? Нет, я бы поняла. Что же тогда? Семья? Нет у тебя жены. Я тебе не по нраву? Не хочу в такое верить! Не угодила чем? Скажи, я все сделаю, все, что скажешь. Я отдала бы тебе весь лес, а это далеко не только деревья и трава, звери и птицы! Я отдала бы тебе его тем, каким его видит только месяц и мы, Сокрытый Народ. Я отрыла бы для тебя все клады, которые я знаю, а я немало видела кладов. Я отдала бы тебе лунную дорожку на ночном озере, я научила бы тебя понимать птиц и зверей. Лес стал бы твоим морем. Или, если ты захочешь, я бы жила с тобой у людей, мне все равно! Что же ты молчишь?! — яростно рыкнула она и вскочила. Пламя облило ее красным светом, ночной ветер взъерошил гриву белых волос, глаза хюльдры хищно сузились.

— Саму себя злишь, — спокойно ответил Ворон. Он понимал, что только так, водой на раскаленный камень, можно говорить сейчас. А камень или треснет, или остынет, лишь бы самого не обдало. — Все я тебе уже сказал, хюльдра. Нет, и не будет у меня жены. И в Норвегии я не останусь, если буду жив. Я уйду далеко-далеко, за море. И никогда больше не вернусь сюда. Оставь все, как есть. Или, если пожелаешь, я уйду прямо сейчас. Что тебе милее?

Хюльдра, опустив голову, поникла под его словами, как цветок под ливнем. Ворону стало ее жаль, но он удержался от слов. Жалости хюльдра не простит, да и он бы не простил. Хюльдра подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

— Но ведь сейчас ты мой? — и, говоря, уже ложилась на шкуры. Ворон шагнул к ней:

— Пока я с тобой, хюльдра.

Издевательски захохотала сова над ними и улетела в ночь.

Так шел Рагнар Ворон к Хрольфу Пешеходу.

Глава девятнадцатая, в которой Рагнар Ворон посещает Хрольфа Пешехода

Утром Ворон проснулся позже, чем обычно. Хюльдра уже была на ногах и, напевая что-то, возилась с костром. На сей раз она была одета. Дворовый сурово смотрел на нее из сумки. Ворон пошевелился, и хюльдра, обернувшись к нему, улыбнулась.

— Далеко нам еще до Норангенфьорда? — спросил Ворон. На дорогах, которыми шла хюльдра, он не был до конца уверен, где они находятся. С одной стороны, он уже привык к этому, но иногда это все же раздражало. Он не привык от кого-то зависеть.

— Дня два пути, — ответила хюльдра и подбросила веток в огонь.

— А если не будем останавливаться под каждым кустом? — мрачно спросил Дворовый.

Хюльдра только засмеялась в ответ. Дворовый вылез из сумки и пошел к костру.

— Нежить, я не причиню вреда ни тебе, ни Ворону. Перестань уже подозревать меня. И не злись, я тут не навсегда, — сказала хюльдра. Дворовый, который продолжал учиться норвежскому, понял ее и махнул лапкой. Хюльдра снова засмеялась.

В это же время к горду Свиноголового подходил человек в синем плаще. Он переправился через пролив на маленькой лодочке, его перевез старый рыбак с изуродованным лицом и покалеченной рукой, на которой оставался только один большой палец. Он избегал смотреть на человека в синем плаще, словно побаивался, но было непонятно, чего. Человеку в синем плаще это надоело, и он обратился к рыбаку напрямую:

— Ты боишься меня, старик? Почему? Что сделал тебе дурного?

— А ты бы не боялся? Несколько дней назад ты купил у меня лодку, Рагнар Ворон, у тебя был свежий шрам на лице. Теперь ты просишь меня перевезти тебя снова туда же, ты пришел с той же стороны, и шрама у тебя больше нет. Не знаю, что это за шутки богов, но мне не по себе. Я уже достаточно стар, чтобы говорить то, что думаю, при желании, — ответил старик сердито.

— А, вот оно, что, — небрежно протянул человек в синем плаще, — я не Рагнар Ворон, старик, я его очень близкая родня.

— Никогда не слышал о его брате-близнеце, но пусть будет так, как ты скажешь, — согласился старик, торопясь закончить неприятный ему разговор. Человек в синем плаще усмехнулся и до самого берега не сказал ни слова. На берегу он расплатился с рыбаком, пожелал ему удачного лова, отвернулся от пролива и зашагал по берегу. Старик спешно отчалил и торопливо погреб в обратном направлении.

А человек в синем плаще почти сразу же нашел спрятанный Вороном аск и усмехнулся. Ворон снова обогнал его. Интересно, на сколько теперь? Он стукнул по аску ногой и пошел вверх по тропинке. Когда он уже почти дошел до конца подъема, навстречу ему выскочили несколько викингов:

— Стой, Ворон! Тебя ищут по всей Норвегии, а ты оказался настолько туп, что снова пришел сюда? — сказал старший. Двое остальных, помоложе, стали заходить с боков. Не хватаясь за меч, висевший у него на боку, человек в синем плаще поднял пустые руки и развел их в стороны:

— Именно потому, что я пришел сюда в то время, когда Ворона ищут по всей Норвегии, я не могу им оказаться. Не такой уж он дурак, чтобы лезть туда, где недавно был, судя по встрече.

— Ворон, ты и сам дурак, и нас держишь за дураков. Ты — Рагнар Ворон, убивший нашего ярла несколько дней назад! Или ты опять скажешь, что это не ты, муж женовидный, не брезгующий колдовством?!

— Серьезные слова. Много весят. Я отвечу, но в последний раз, — я не сам Рагнар Ворон, я его родня, очень близкая, кровная родня, но не Ворон. — Человек в синем плаще подобрался, глаза его стали совершенно зелеными, как июньские листочки ивы. Желваки пробежались по скулам, а губы сжались в старый шрам.

Викинг, говоривший с ним, усмехнулся и сказал своим людям:

— Берем его. Посмотрим, как он запоет потом, — шагнул к человеку в синем плаще. Двое его людей, в свою очередь, двинулись к человеку ближе.

Человек, по-прежнему не трогая свой меч, внезапно поднял руки к груди, ладонями к нападавшим и, приоткрыв рот, словно выплюнул несколько непонятных слов и дальше негромко завыл на одной ноте. Этот вой тянулся, как зимняя ночь, и со стороны было бы непонятно, чего ждут люди Свиноголового. Забавляются вытьем?

…Ужас, кинувшийся к ним от человека в синем плаще, был неодолим. Он был осязаем, словно черная стена туч, несомых ураганом. Это был ужас, бороться с которым нет смысла, можно только бежать, бежать, бежать… Но и бежать было невозможно, страх сковывал тела, говорил, что нет спасения. Страх льдом схватывал мускулы, мурашками дыбил шкуру, выжимал слезы из глаз. Он проникал в грудь, вился слепым ужом в животе, сжимал горло стальным обручем, он вытаскивал из души те страхи, которые человек старается схоронить, как можно глубже. Он говорил о смерти, говорил об исчезновении, говорил о безнадежности жизни, о бессмысленности ее. Тьма Великанской Зимы и распахнутая пасть Фенрира, который сожрет солнце, не так бы напугали этих людей, как тот вселенский ужас, который направил на них человек в синем плаще.

Один из молодых викингов, взвыв, все же смог оторвать ноги от земли и бросился бежать вниз по склону, не разбирая дороги, споткнулся, пролетел несколько шагов, упал, головой ткнувшись в землю, и замер со сломанной шеей. Второй упал на колени, потом упал ниц, стараясь свернуться в клубок, стараясь не быть, стараясь исчезнуть. Человек в синем плаще шагнул к старшему и повелительно крикнул:

— Ну?! Долго мне ждать, муж женовидный?

И старший, выхватив нож, воткнул его себе в сердце, не в силах больше быть на этой земле под взглядом человека в синем плаще. Тот плюнул на содрогающийся труп и зло бросил: «Тупые шавки! Этого ли я хотел?» Он зло пнул ногой скорчившегося у его ног молодого воина и тот замычал что-то нечленораздельное.

— Бабы с мечами. Просто бабы. Только еще хуже: с вами спать ни один мужчина не станет. Мышиная блевотина.

И человек в синем плаще зашагал в сторону Согнефьорда, оставив горд Свиноголового далеко в стороне. Делать ему там было больше нечего, Ворон уже ушел оттуда.

Человек шагал, не скрываясь, но не по дороге, а несколько обочь ее, не стремясь, видимо, сталкиваться с людьми. К вечеру он дошел до горда Гальфдана Черного и снова не пошел в горд, а влез на скалы и долго всматривался в него.

— Ты снова стараешься уйти от меня, Рагнар Ворон! Ты и впрямь надеешься дожить до конца своих дней без меня? Напрасно! — сожалеющее проговорил человек в синем плаще и углубился в скалы.

Вскоре он вышел на место засады, устроенной Вороном, подобрал лук с порванной тетивой и рассмеялся. Несмотря на то, что ливень Эйлы смыл все запахи, он принюхался, как матерый волк, непонятно к чему, потом оборвал смех, и лицо его посерьезнело:

— Эйла? Умершая от старости юная Эйла, убежавшая на днях от меня? — Он прошелся по следу, зашел в лес и остановился прямо под той сосной, откуда юная Эйла порвала тетиву Рагнару Ворону. Тут он потерял след и поцокал языком, сказав: «Проклятая финка!» Он не остановился на ночлег, а пошел дальше по скалам, словно Ворон оставил за собой четкий, ясный след. Он понимал, что Ворон пойдет в Норангенфьорд, он чувствовал это. И понимал также, что Ворон вынужден будет делать большой крюк, избегая дорог и усадеб. Ворон пойдет лесом.

К этому лесу он и вышел под утро. Следов после ливня не осталось, он вошел в лес и пошел почти наугад. Вскоре нашлась полянка с остывшими углями костра. Он радостно потер руки, сел у пепелища и закрыл глаза. Потер ладони и поднял их над собой, поворачивая в разные стороны, потом положил ладони на колени и снова принюхался, потом открыл глаза.

Нежный розовый свет восходящего солнца лег на лицо человека в синем плаще. Он резко вскочил и шагнул к деревьям. Неистовая ярость исказила его лицо, он в бешенстве несколько раз ударил кулаком по старой сосне, разбив костяшки и содрав кору на дереве. Он оскалился, как зверь и прорычал с глубокой ненавистью в голосе: «Хюльдра! Кто сможет преследовать хюльдру в лесу?!». Человек закрыл глаза, его трясло крупной дрожью, он скрежетал зубами, но потом взял себя в руки, последняя волна ярости прокатилась по его телу, и человек в синем плаще с видом покорности судьбе пожал плечами, вышел из леса и пошел своей дорогой. Вскоре он вышел к одинокой усадьбе, купил там двух лошадей и, загоняя их, поскакал к Норангенфьорду.

А Ворон, хюльдра и Дворовый шли весь день, без единой остановки, но на ночлег хюльдра остановилась раньше обычного. Она ничем не объяснила своего желания, она просто встала и сказала:

— Все, на сегодня хватит.

— Хватит, так хватит, — согласился Рагнар, уже привыкший к тому, что в этом походе предводительствует не он. Дворовый фыркнул на его плече и спрыгнул на траву.

Этой ночью хюльдра была ненасытна. Она снова и снова набрасывалась на Ворона и позволила уснуть ему только под утро. А сама, не одеваясь, сидела над ним, пока солнце не встало над лесом. Она с тоской смотрела на викинга. Из ее левого глаза стекла одинокая слезинка и упала в траву. Хюльдра стиснула зубы и совладала с собой, стала прежней, исчезла складка между ее бровей.

— Мне пора, — ласково разбудила хюльдра Рагнара. Тот сел, потом встал и потянулся, искоса глядя на нее.

— Значит, ты получила то, что хотела? — спокойно спросил он.

— Да. Мы договорились, что я сразу скажу тебе, когда это случится.

— Мне жаль, что ты уйдешь, но было бы нечестно и дальше пользоваться твоей помощью, заранее зная, что ничего большего я тебя дать не смогу. Я очень благодарен тебе, хюльдра. Благодарен… За все, — сказал Ворон.

— Я все сказала тебе, Ворон. Если ты решишь иначе, ты найдешь меня. Спасибо тебе, Ворон. И будь осторожен. За тобой идет не только Черный. Норангенфьорд там — она указала рукой. — До свидания, Дворовый. Вот ты и отделался от меня и остался с Вороном один на один. Нежить смутился:

— Ну, не то, что бы уж я так хотел отделаться от тебя, хюльдра… Спасибо тебе за все, хюльдра.

Они поели вместе в последний раз, потом Ворон быстро и молча собрался; Дворовый, помахав хюльдре лапой, прыгнул к нему на плечо, и они быстро пропали среди деревьев.

А хюльдра осталась сидеть у догорающего костра, не утирая слез, катившихся по лицу и чувствуя, как в глубине ее тела рассылает во все стороны волны золотого света, новая жизнь.

Ворон и Дворовый долго шагали в полном молчании. Дворовый вертелся на плече Ворона, как веретено, и викинг не выдержал:

— Что опять не так, Дворовый? Что тебя беспокоит?

— Я все жду, что хюльдра передумает или разозлится, — честно признался Дворовый. — Я не могу до конца верить брошенной бабе. И тебе бы не советовал!

— Толку плакать по убежавшему молоку? — равнодушно спросил Рагнар. И они снова замолчали.

Ближе к вечеру Ворон и Дворовый вышли из леса. Воздух пахнул солью и волей. Недалеко был пролив, в котором, как на постели, отдыхало море. Ворон остановился, сбросил с плеч вещи и оружие и влез на дерево. Там он через трубку Рандвара пристально всмотрелся в вечереющую даль. Через несколько мгновений он повесил трубку на шею и слез.

— Норангенфьорд. Вернемся в лес, я думаю идти туда ночью. Мне надо поспать, ночь будет трудной. Постереги, Дворовый. — И Ворон вернулся в лес, подхватив оружие и сумку. Он раскинул плащ, лег, положив копье Одина под руку, и сразу заснул.

— С хюльдрой было проще… — негромко произнес Дворовый по-словенски и замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Ворон, засыпая, расслышал бормотание Дворового и улыбнулся в бороду.

Ворон проснулся, когда над землей задумчиво плыла полночь. Он быстро встал, собрался, и они с Дворовым пошли в сторону Норангенфьорда. На ходу Ворон смотрел в трубку Рандвара, чтобы не врезаться в дерево или не упасть, споткнувшись.

Прямо к горду они не пошли. Ворон свернул в скалы, взобрался повыше и долго изучал сам горд, большой дом и подходы к нему. Слева от него шумел и ярился водопад. Ворон всмотрелся в ту сторону: через водопад был переброшен хлипкий мостик в две жердины. К нему вела узенькая тропа между скал, которая другим концом упиралась в ограду горда. Если придется бежать из горда, сломя голову, то лучше всего сюда. Перейдя мост, останется только сбросить его в водопад, и людям Хрольфа придется долго идти в обход, или же строить новый.

— Сделаем так, Дворовый. Я оставлю все вещи, кроме трубки и копья Одина, с той стороны вон того — видишь? — моста. Ты пойдешь со мной к ограде, поможешь мне с собаками. Потом вернешься к вещам. Я или прибегу туда, или приду. Жди меня там.

— А может, я пойду с тобой, Рагнар? Мне что-то неспокойно.

— А у Свиноголового было спокойно? — усмехнулся викинг.

— Нет, конечно. Но все же не так. Я чую что-то скверное, — признался Дворовый.

— Все в руках богов — бесстрастно сказал Ворон. — Хрольф вряд ли ждет меня, но это не значит, что я стану стучаться в ворота и голосить, как скальд на пиру. Пошли.

И Ворон с Дворовым на плече через водопад пошли к ограде. Дворовый подбежал к ней первым, молниеносно влез на ее верх и что-то забубнил, потом прошептал, мелькнув мимо, как показалось Ворону, ему в самое ухо: «Пора! Удачи, Ворон».

Хрольфу Пешеходу не спалось в ту ночь. Он долго не мог уснуть, воздух давил, как перед грозой. Наконец, ему удалось забыться сном, но после полуночи он проснулся и захотел пить. Ему пришлось встать с постели и выйти в большой зал, где на столе для него всегда стояла кружка с пивом. Он шагнул к столу, и тут же в подзатылочную ямку его кольнуло что-то острое и холодное, и голосом Рагнара Ворона тьма большого зала произнесла:

— Не суетись, Пешеход. Иначе снаряжу в Валгаллу быстрее, чем ты крикнешь.

— А разве мы с тобой враги, Ворон? — искренне удивился Хрольф.

— Нет, конечно. Ты просто так, забавы ради, послал за мной пятерых недоносков. Дружеская шутка, не более того. Можешь их больше не ждать.

— Но разве я не был прав? — пораженно спросил Хрольф, — можно, я повернусь к тебе? Слово ярла, что я не стану кричать.

— Можно, — согласился Ворон и тяжелый удар обрушился на голову Пешехода.

Когда он пришел в себя, локти его были туго стянуты за спиной, а Ворон на корточках сидел возле него, опираясь на копье, привязанное к руке. На полу горела свеча, и Хрольф прекрасно его видел. На Вороне не было никакой брони, а на шее висела какая-то короткая деревянная трубка.

— С такими, как ты, Пешеход, лучше всего разговаривать именно так, — Ворон будто поделился пришедшей ему на ум мыслью с норангенфьордским ярлом. — Говоришь, ты был прав? В чем?

— Ты не убил короля, и он искал тебя. Если бы он нашел тебя, то узнал бы, что тебя нанял я. Пока он дает мне возможность спокойно уйти, но тогда бы он не успокоился, пока не сжег бы меня с хирдом в моем же большом доме, — проговорил Хрольф.

— Все так. Я лишь проверил, думаем ли мы об одном и том же. Но меня беспокоит еще одна вещь, друг мой Хрольф.

— Какая? — спросил Хрольф.

— Плата. Я по-дружески пришел уточнить, что ты думаешь о моей плате за работу.

— Ты смеешься, Ворон? Разве король убит? — удивился Пешеход.

— Нет. Но я два раза пробовал убить его. Потерял хирд. За мной и моей семьей гоняются по всей стране. Мою усадьбу сожгли. Как по-твоему, это стоит чего-нибудь? — мягко спросил Ворон.

— Не думаю. Ты плохо поработал и получил то, чего и заслужил, — ответил Хрольф.

— Может, ты и прав, Хрольф. Но я считаю, что я тоже прав. Я бы не простил себе, если бы ушел из Норвегии навсегда и при этом даром. Так что, Хрольф, давай-ка поторгуемся. Я назначу цену, а ты попытаешься сбить ее. При первой твоей попытке это сделать, я убью тебя.

Пешеход молчал. Он думал. Наверное, есть смысл заплатить Ворону и остаться в живых. Худо то, что придется показать Ворону тайник, вряд ли он оставит его, Хрольфа, без присмотра и позволит взять деньги самому. Но Ворон вряд ли возьмет больше, чем они договорятся. Хотя Хрольф бы, на месте Ворона, взял все, что смог бы унести и перерезал бы ему глотку, для вящего спокойствия. Хрольф понял, что просто тянет время, и понял также, что терпение Ворона не безгранично.

— Называй цену, — прохрипел Пешеход.

— Мы договаривались на восемь марок серебра, — сказал Ворон. — Думаю, что пяти марок мне хватит. Где лежат мои деньги? Не бойся, Хрольф — он повторил мысль Пешехода, — больше, чем принадлежит мне, я не возьму.

— От второго справа факела отсчитай семь шагов, — прошипел Хрольф в бешенстве. — Потом сделай шаг влево от стены. Там будет вход в тайник.

Ворон легко поднялся и сделал то, что сказал ему Хрольф. Сделав шаг влево от стены, он постучал ногой в пол, но ничего не услышал.

— Ты, никак, шутки со мной шутить собрался, Хрольф? — мягко спросил Ворон, поднимая копье.

— А ты думал, что там будет пустота, как в твоей голове, что ли? — спросил, в свою очередь, Хрольф, — подцепи половицу ножом.

Ворон подошел к Хрольфу и заткнул ему рот рушником, лежащим на столе.

— Если мне еще что-то будет неясно, я спрошу, Хрольф. И вот еще что: не держи на меня зла. Я беру не твои, а свои деньги. И король не знает, что это ты нанял меня для его убийства. Я мог бы пойти к нему и все рассказать, времена стоят смутные, король простил бы меня, может быть. Но вместо этого я навсегда уйду из Норвегии. Можешь думать об этих деньгах, как о вире за то, что пытался меня убить. — С этими словами Ворон поднял половицу, слез в тайник, светя себе свечкой, некоторое время повозился под полом и скоро вылез, запихивая деньги в кошелек.

— Вот и все, ярл. Я взял ровно столько, сколько и сказал. А теперь я уйду, и ты волен делать все, что хочешь.

Ворон закинул копье за спину и, встав на стол, быстро и ловко, как змея, скользнул в продух между стеной и крышей. Как только он спрыгнул на землю, Хрольф языком вытолкнул рушник и взревел, как раненый медведь: «Ворон! Здесь Ворон! Ищите его!» и горд закипел, как потревоженный муравейник. Рагнар, почти не таясь, бежал к ограде, примериваясь сразу, как только преодолеет ее, выскочить на тропу, которая вела к водопаду. Люди Хрольфа, с факелами и оружием, скоро заметили его и бросились следом. Ворон перемахнул через частокол и побежал, прижав к глазу трубку Рандвара. Викинги Хрольфа, перебрасывая факелы через стену, прыгали вслед и, оказавшись на другой стороне ограды, подхватывали факелы и бежали за ним. Рагнар оторвался от них не так далеко, как рассчитывал.

Он уже почти перебежал через мост, как два человека Хрольфа, добежав до моста, подхватили его и сбросили вниз. Ворон чудом успел схватиться за деревце, росшее прямо над обрывом и теперь искал опору для ног. Если его не успеют расстрелять из луков, то он спасен. Деревце захрустело и сломалось, Ворон отчаянно вцепился руками в край обрыва. Опоры для ног он пока так и не нашел. Первая стрела, пущенная с того берега, ударила рядом с его головой, вторая вонзилась возле руки, третья прошла над краем обрыва.

…Совершенно незнакомое ему дотоле чувство, как ледяной безжалостный змей, шевельнулось в его горле, сползло в грудь и перетекло в живот. Рагнар поднял голову. С берега ему протягивал руку незнакомец в длинном синем плаще, как отчетливо видел Ворон в свете факелов. Не раздумывая, Рагнар разжал пальцы и молча полетел в водопад.

Так закончилось посещение Рагнаром Вороном Хрольфа Пешехода.

Глава двадцатая, в которой все ищут Рагнара Ворона

Почти всю ночь Дворовый бегал по берегу реки, в которую падал водопад, унесший Ворона. Он с огромным трудом убедил себя бросить хозяйские вещи, но сам хозяин был куда важнее. Да и куда нужнее. Дворовый сидел на обрыве, когда человек в синем плаще вышел к нему. Дворового он не увидел, но Дворовый и видел, и чуял его. Человек в синем плаще ужасно ему не понравился. Дворовый никак не мог понять, кто это вообще. Он видел, как тот протянул руку Ворону и видел, как Ворон предпочел упасть с обрыва. Дворовый тут же побежал вниз по склону, а человек в синем плаще обогнал его. По другому берегу, как прекрасно видел Дворовый, метались викинги Хрольфа, там мелькали факелы и бегали огромные тени. Из-за шума водопада нежить не мог слышать, о чем там говорили, но большой нужды в этом не было. И так было ясно, что Ворона ищет весь хирд Пешехода, а то и он сам с ними вместе. Значит, Ворон получил свои деньги. Только, кажется, потратить их ему не доведется — упал он со слишком большой высоты. Вот ведь из-за глупого упорства лишиться жизни! А ему, Дворовому, лишиться даже надежды на свой дом. Да пусть, в конце концов, хоть и без дома, но без Ворона, признался он себе, ему, Дворовому, было совсем плохо.

Он бегал по прибрежному кустарнику, принюхивался, присматривался, вновь и вновь осматривая берег реки и все ее повороты, все возможные места по течению, куда могло отнести человека, все укромные ее затоны, где бы он мог поместиться. Ворона не было нигде. Скорее всего, он просто утонул. И лежит где-то возле водопада. Дворовый сел на мокрый камень и завыл от горя. Он вспоминал, как они впервые встретились, какВорон сразу откликнулся на его просьбу, как они шли вместе по скалам и лесам, как… Бедному нежитю, совершенно одинокому теперь в этой стране, было очень тяжело и тоскливо. Он горько сетовал по-словенски и временами начинал выть.

Человек же в синем плаще, обогнав Дворового в беге, в поисках преуспел ничуть не больше. Он спустился к реке и, балансируя над бешеными водоворотами, прошел краешком берега почти к самому водопаду. Рискуя упасть, он всматривался в воду. Кроме того, он ни на миг не забывал, что его сходство с Вороном сыграет над ним дурную шутку, если он напорется на викингов Хрольфа. Пока они бегали по другому берегу, но скоро поймут, что искать надо на обоих берегах. Они или снова наведут мост, или переправятся через реку ниже по течению. Напугать целый хирд человек в синем плаще вряд ли смог бы, он не обольщался на этот счет.

Но бросить поиски он тоже не мог. Он нашел на обрыве вещи Ворона и понял, что тот был без доспехов. Значит, его шансы не утонуть увеличивались. Но он и без этой находки знал, что Ворон жив. Или пока еще жив. Оставалось только найти его.

Внезапно он увидел факелы уже на его стороне реки. Он зло зарычал, даже положил руку на меч, но это было лишь жестом бессильной ярости; на его берегу рыскало человек пятьдесят, сражаться с ними было бы простым самоубийством. Он посмотрел на реку, как на одушевленного врага, прошипел что-то, не слышимое за шумом водопада и, круто развернувшись, зашагал в сторону от реки, дошел до прибрежного леса и скрылся в нем. Он вынужден был ждать, пока воины Хрольфа бросят поиски, или же, упаси боги, найдут Ворона.

Викинги же Хрольфа, как ловчие псы, метались по берегам реки. При свете факелов они рыскали в прибрежных кустах, тыкали наспех срубленными шестами в воду в подозрительных местах, охватывая поисками все больший кусок реки вниз по течению. Ворон просто исчез. Он упал с высоты локтей в тридцать пять и, скорее всего, разбился насмерть. Вот только Хрольфу надо было непременно увидеть его тело, чтобы поверить в это.

Викинги промокли до нитки, ночной ветерок холодил тела, ноги начинало сводить судорогой. Да Локи задери этого Ворона, его затянуло в водоворот, скорее всего, его не найти ночью! Наконец, старший крикнул:

— Все, сворачиваем поиски до рассвета. Тут ни пса не видать. С Хрольфом поговорю я сам.

Викинги радостно загалдели и стали подниматься вверх, оживленно переговариваясь. Однако несколько человек старший оставил караулить реку, на тот случай, если Ворон проявит себя, или же вода отдаст его тело. Ругаясь, несколько викингов остались у реки.

Дворовый, сидя на мокром камне прямо у воды, резко пришел в себя. Ворон пропал и он не смог найти хозяина? Пускай! В водопаде или в реке, которую он питает, наверняка, есть свой нежить. Уверенным в этом быть нельзя, водятся нежити в водопаде или нет, Дворовому было неизвестно, на своей родине он не видел водопадов. Но, тем не менее, попробовать стоило. Неизвестно было также, как отнесется местный нежить к просьбе чужеземца, но это уже было неважно. В конце концов, Дворовому оставалось только надеяться его уговорить. Он встал. Если бы кто-то смотрел за ним в это время, то увидел бы, как силуэт Дворового затуманился, потом поплыл рябью… Миг — и на берегу стоял маленький человечек, в густой седой бороде и длинными, ниже пояса, седыми волосами. Он подошел к реке, опустил в нее руки и негромко запел, закрыв глаза. Ночь царила над рекой, вода, черная, как смоль, тихо шептала что-то, и, опустив в нее руки, негромко, на одной ноте, пел Дворовый. Его песня и песня бегущей воды слились в одно.

Вдруг, совсем рядом с Дворовым, из-под воды бесшумно вынырнула чья-то голова. Длинные зеленые волосы и неистовая зеленая же борода уходили под воду, нос жадно нюхал воздух, а глаза, величиной в плошку, яростно горели желто-зеленым светом. Дворовый прекратил петь и открыл глаза. Он страшно обрадовался голове, с интересом присматривавшейся к нему. Дворовый низко поклонился, и начал разговор на ломаном норвежском, которому он старательно учился все дни странствия с Вороном:

— Здравствуй! Ты живешь в воде? Это твой дом?

— Здравствуй и ты. Да, это моя река. Я — нёкк. А кто ты? Что тебе надо?

— Я — ниссе из Гардарики. Прости меня, нёкк, что потревожил тебя. Мой человек упал в твою реку. Я думаю, он жив. Я искал его, но не нашел. Нёкк, прошу тебя — отдай мне моего человека! Я совсем один здесь и я обещал уже ему стать его ниссе!

Нёкк задумался. С одной стороны, человек по праву принадлежал ему, с другой — он понимал этого чужого ниссе, который мог потерять своего человека в чужой земле.

— Добро. Иди за мной, — решил нёкк и неспешно, чтобы маленький нежить не отстал, поплыл вверх по течению. Дворовый хотел сказать, что там он уже был, но вовремя опомнился — уж всяко, нёкку лучше знать, где лежит его человек! Река-то его. Нёкк резко поплыл к затончику, который Дворовый уже осматривал. Вода нанесла на берег кучу водорослей, травы, древесных сучьев.

— Здесь, — указал нёкк на кучу всякой дряни, которая наполовину была в воде, наполовину на берегу. Дворовый кинулся раскидывать водоросли, и скоро его взору предстало бледное лицо Рагнара Ворона.

— Он упал прямо в омут под водопадом, потому не разбился об воду. Это я его спрятал, — сказал нёкк, — думал, прибрать. Пригодится, — он жутковато улыбнулся и Дворовый не стал уточнять, для чего именно мог пригодиться его хозяин норвежскому нёкку.

— Нёкк, я очень благодарен тебе. Ты очень добрый. Ты отдал свою добычу. Я никогда не забуду твоей помощи, — сказал маленький нежить, тщательно выговаривая норвежские слова и низко кланяясь. Нёкк поднял руку над водой и сказал, в свою очередь:

— Рад, что смог тебе помочь, ниссе из Гардарики. Ты сможешь его унести?

— Да, смогу, — снова поклонился Дворовый нёкку.

— Тогда удачи вам. Больше не теряй своего человека в моей реке, больше не отдам! Пригодится… — И нёкк, басовито рассмеявшись, исчез в водовороте.

А Дворовый, вцепившись в ворот рубахи Ворона, стал тащить его к лесу. Со стороны зрелище было жутковатым: карлик, размером с кошку, волок к деревьям крепкого, взрослого человека. Но Дворовому не было нужды до того, как они выглядят: он понимал, что надо быстро оттащить Ворона как можно дальше от воды. До рассвета было уже недалеко. Он тащил и тащил Рагнара к лесу, тяжело дыша.

… Ворон открыл глаза. Первое, что он ощутил — это страшный холод, пронизывавший его до костей. Руки и ноги сводило судорогой, а самого его била крупная дрожь. Тут он понял, что небо, на которое он смотрит, движется. Еще через миг он понял, что кто-то тащит его по траве. Он прислушался и услышал громкое пыхтение.

— Кто здесь? — с трудом спросил Рагнар, челюсти свело, и говорить было очень тяжело. Последнее, что он помнил, это была протянутая рука человека в синем плаще, мелькнувшая мысль, что смерть лучше, и страшный удар об воду.

— Кто-кто. Дворовый твой, вот кто! — раздался сердитый, задыхающийся голос его спутника.

— Так это ты меня тащишь? — выдавил Ворон еще несколько слов. — Куда?

— В лес! В лес я тебя тащу, скоро рассветет, викинги Хрольфа ищут тебя, викинги Гальфдана ищут тебя, человек в синем плаще ищет тебя, я тебя искал и нашел раньше всех! — Сердился нежить.

— Постой, Дворовый. Я попробую встать, — пробормотал Ворон и Дворовый остановился.

Ворон, огромным усилием воли заставив себя, повернулся на живот. Оперся на локти. В левой руке, как он понял, было что-то зажато. Всмотревшись, он увидел, что его рука намертво вцепилась в копье Одина, и простонал еле слышно: «Слава богам!». Потом ему удалось подтянуть под себя одно колено, потом второе, потом, опираясь на копье, встать. Стоять было невыносимо тяжело. Холод сковывал его, и дрожь била с такой силой, что Ворон каждый миг мог снова упасть. Рыча сквозь намертво стиснутые зубы, викинг сделал шаг к лесу. Второй… Третий… Десятый… Легче не становилось. Но лес приближался, и Ворон дошел до него. Сам. И уже в лесу, что-то прохрипев, упал в мох ничком и потерял сознание.

Когда он во второй раз пришел в себя, то больше не ощущал холода. Пахло дымом и какими-то травами. Ворон, как тогда, в доме Старого Бю, не спешил подавать признаки жизни, как и тогда, лечение могло значить все, что угодно. На сей раз и Хрольф мог бы задержаться на пару дней, чтобы вытянуть из него все жилы. Он прислушался. Кто-то негромко пел. Голос был знаком ему и он рискнул открыть глаза.

На сей раз он лежал на роскошном ложе из медвежьих шкур, прикрытых холстиной, укрыт он был толстым собольим одеялом, над собой он видел жерди, поддерживающие земляную крышу, а потом, вместо крыши, возникло знакомое лицо.

— Хюльдра! — пробормотал он.

— Да, Ворон. Это снова я. Выпей-ка это! — И в его губы уткнулась ложка. Но Ворон не спешил принимать помощь хюльдры:

— Я же не звал тебя на помощь, нет? — спросил он. Не было ему печали только выяснить, что в бреду, или, теряя сознание, он призвал на помощь хюльдру!

— Успокойся, — мягко, с затаившейся горечью в голосе, ответила хюльдра. — Ты меня не звал. Меня позвал твой Дворовый. Ты ничего не будешь должен мне, Рагнар. Я просто помогу тебе, и мы снова простимся. Пей.

Ворон успокоился и проглотил горячее жуткое на вкус варево. По жилам его пробежал огонь, и пот крупными каплями усыпал тело. Волны жара раз за разом окатывали его, пока холстина, на которой он лежал, не промокла насквозь.

— Хорошо, — сказала хюльдра негромко и, одной рукой приподняв его, сменила холстину. Затем тщательно обтерла его какой-то жидкостью, пахнувшей свежо и остро, и снова накрыла шкурой. Отошла и почти сразу вернулась обратно.

— Пей! — на этот раз она принесла уже целую кружку какого-то теплого травяного настоя, который пахнул, как целый луг летним вечером. Ворон не спеша выпил настой, запах усилился, потом в ушах его затрещали сверчки, ветерок зашумел в траве, неумолчно пищала какая-то пичуга, небывалый покой охватил его, и он уснул как убитый. А хюльдра прилегла рядом на краешек кровати и лежала там, не закрывая глаз.

Ворон проснулся от волчьего голода. В доме стало заметно светлее, и он позвал:

— Хюльдра!

— Да, Ворон? — тут же откликнулась хюльдра и подошла к нему.

— Сколько я спал? — спросил он.

— Сколько и положено. Два дня и две ночи. И утро. Сейчас ты хочешь есть и пить, — с улыбкой в голосе отвечала хюльдра. — Я впервые вижу такое долгое благоволение богов к человеку. Отнять деньги у Пешехода, убить Свиноголового, дважды покушаться на короля, упасть в водопад старшего нёкка Хаки, остаться живым при этом, не попасться викингам, которые искали тебя, и так удачно иметь при себе Дворового и хюльдру!

— Да. Мне очень повезло со всем этим, — тут он вспомнил самое главное и вскочил в постели: «Где мое копье?»

— У твоего изголовья, Ворон. Не волнуйся. Но хорошо, что ты сел, не ложись пока, я тебя покормлю.

— А где Дворовый? — спохватился Рагнар.

— Здесь я, — раздался голос Дворового, и нежить вспрыгнул к нему на колени. Он снова был в своем зверином обличии. И выглядел страшно довольным, хотя и смущенным.

— Что ты такой смущенный, Дворовый? — Спросил Ворон.

— Я думал, ты рассердишься, что я позвал на помощь хюльдру. Но ты бы умер без нее. Я не умею лечить человека. Ты же не скотина, — признался пристыжено Дворовый.

— Спасибо за помощь, Дворовый, — усмехнулся Рагнар. Хюльдра встряла в разговор:

— Видишь, Ворон, — все в порядке. Все здесь. А теперь ешь!

И хюльдра стала кормить викинга из ложки густой рыбной похлебкой. Ворон, посмеиваясь в душе над собой, жадно ел. После еды его снова потянуло в сон, но хюльдра вновь разбудила его и заставила выпить еще кружку какого-то отвара, отличавшегося вкусом от того, что свалил его на двое суток. Он послушно выпил и снова заснул.

Ему снилось море. Спокойное, великое море. За кормчего на этот раз был Торир, а за его драккаром шли еще два. К каждому драккару была привязана грубая неповоротливая баржа, нырявшая на волнах. И он знал во сне, что все это принадлежит ему. Он стоял на носу «Ворона» и смотрел на зеленые валы, по которым шел его драккар. Вдалеке пускали фонтаны киты, акулы резали воду острыми плавниками, а впереди лежала та земля, к которой он так жадно стремился. Небо ярко синело над ним, по облакам бежали такие же пенные барашки, как и по волнам, небо и море стали одним целым — и все это было его. В сердце его был полный покой. Все скверное, все, что связывало его, осталось позади, и он даже не давал себе труда припомнить, что же это было. Во сне Ворон улыбался морю, ветру и воле. Они снова были с ним.

Он проснулся, поймав себя на том, что продолжает улыбаться. В доме было темно, лишь очаг светился грудой малиновых углей. Рядом с ним, обнимая и согревая его своим теплом, спала обнаженная хюльдра. Он улыбнулся еще раз и опять уснул.

Утром он почувствовал себя намного лучше и встал с постели. Дворовый приветственно свистнул с лавки, и Ворон, пока еще с трудом переставляя ноги, прошелся по полу. На лавке он нашел свои вещи, постиранные и починенные, и оделся. Тут голова у него закружилась, и он сел. На лавке и нашла его пришедшая со двора с охапкой дров хюльдра.

— Быстро поправляешься, волки тебя задери, — сказала хюльдра, напомнив ему чем-то юную Эйлу.

— Без тебя бы я был уже мертв, — спокойно сказал Ворон.

— Да, — серьезно согласилась хюльдра. — Но ты, по-прежнему, ничего мне не должен. И еще. Он снова потерял тебя. Но он кружит не так далеко, как ты бы хотел. Давай, когда ты поправишься, я проведу тебя до Свеи? Там будешь разбираться сам.

— Не знаю. Скорее, нет. Я пока еще не решил, что делать дальше. У меня есть еще время дойти до Свеи, но все ли я сделал тут, дома? — отвечал, подумав, Ворон.

— На этот вопрос ответить можешь только ты сам. — грустно улыбнувшись, проговорила хюльдра. — Я пойду, принесу еще дров, — и быстро выбежала за порог.

— Кажется, ты снова рискуешь, Ворон, — негромко произнес словенский нежить, спасший его от нёкка.

— С выбором у меня негусто, Дворовый. И, если я не путаю, это ведь ты позвал хюльдру?

— Лучше было бы дать тебе умереть? — возмущенно спросил маленький нежить. По голосу Ворон почувствовал, что тот оскорблен до глубины души.

— Я не упрекаю тебя, Дворовый, — успокаивающе произнес Рагнар. — Я просто ответил тебе, что выбора у меня теперь нет. Я не забыл и не забуду, что ты спас меня.

Нежить пробурчал что-то недовольное и замолчал. Ворон усмехнулся и прибавил:

— Когда мы построим дом, то выделим тебе там угол, и никому не будет позволено туда заходить. Это я тебе обещаю.

— Когда построим… — Повторил оттаявший Дворовый. — А вот когда? Мы еще даже не знаем, куда пойдем отсюда: в Свею, или снова будем шарахаться по Норвегии.

Тут вернулась с дровами хюльдра и села к очагу. Ворон подошел к ней, присел и приобнял за плечи. Хюльдра склонилась к нему, выронив из рук приготовленную для растопки чурку.

Так закончились поиски Рагнара Ворона.

Глава двадцать первая, в которой Рагнар Ворон уходит от хюльдры

На следующий день Ворон проснулся поздно. Хюльдра спала рядом с ним, и ее волосы разметались по всей постели. Ворон задумчиво и нежно поглаживал их и пытался вспомнить что-то очень важное, то, что он увидел во сне. Единственное, что засело в памяти — это море. Он видел его во сне каждую ночь. Но всеми другими ночами это были просто радостные и светлые сны. А сегодня сон что-то сказал ему. Что-то такое, что могло помочь ему в дальнейшем. Но он не помнил. Ворон напрягся. Еще вспомнился парус, странный парус, где синие продольные полосы чередовались с белыми. Слышался гонг. Все. Остальное стерлось из памяти. Море, сине-белый парус, гонг. Все, что ему удалось выжать из себя. Ворон досадливо поморщился и собрался было вставать, как хюльдра обвила его руками и ногами и впилась в шею поцелуем. Рагнар усмехнулся и обнял ее.

Спустя какое-то время он лег на спину рядом с хюльдрой и спросил:

— Хюльдра, а ты умеешь разгадывать сны по их кусочкам? Я не могу вспомнить сон, а он, я чувствую, очень важен.

— Могу попробовать. Но сон подождет, а я не могу понять одну вещь — ответила хюльдра.

— Какую? — поинтересовался Рагнар.

— Почему я не оставлю тебя у себя. Ты ешь все, что я даю, пьешь все, что я даю, ты просто напрашиваешься на то, чтобы я не выдержала и отвела тебе глаза, приворожила, привязала к себе, оставила тебя здесь навеки. Но я не могу. Не могу — и все. Это странно и, наверное, неправильно? Не понимаю, ведь я больше всего хочу, чтобы ты остался со мной. Неужели тебе лучше будет снова спасать свою шкуру, стараясь дойти до Свеи, да и неизвестно еще, что будет потом?

— Наверное, потому, что ты не хочешь получить меня обманом, хюльдра. И еще потому, что я доверяю тебе. Тяжело и мерзко обманывать доверие любимого человека. И ты понимаешь, что я вряд ли смогу навеки осесть в лесах, а если и смог бы, то вряд ли был бы счастлив. Вся моя жизнь — война. А тебе же не приходило в голову выйти замуж, к примеру, за нёкка? Нет, так как это была бы глупость. Как между Скади и Ньёрдом — вы бы никогда не были счастливы в таком браке. Ее всегда тянуло в горы, а его — к морю.

— Да, ты прав. Но это так тяжело… — И хюльдра в голос разрыдалась. Ворон прижал ее к себе и гладил по волосам, пока та не успокоилась. Ему нечего было сказать хюльдре. Он встал с постели, оделся и вышел на двор.

Дворовый сидел на ограде из жердей и вид имел мрачный. Завидев Ворона, он посмотрел на него с укором. Ворон начал сердиться: все утро от него хотели чего-то такого, чего он дать просто не мог. Он понимал, чем вызвано недовольство Дворового, но все же сказал:

— А тебе я чем не угодил?

— Да ты сам знаешь. Просто я не пойму пока, что дальше: мы строим дом в Норвегии, идем в Свею, идем за тридевять морей в твою прекрасную землю, или попросту остаемся тут, у хюльдры?

— Подслушивал? — спросил Ворон недовольно.

— Я — Дворовый. Я во дворе. Пусть в чужом, но здесь мне подслушивать не надо, — надменно проговорил Дворовый, напомнив чем-то Ворону Гальфдана Черного на тинге, где того избрали королем.

— Дворовый, помнишь, я говорил тебе, что ты волен остаться в любом месте, если пожелаешь? Все осталось в силе. Я не хотел бы, чтобы ты ушел, но я понимаю тебя. Как мне не живется без моря и походов, так и тебе без своего двора. Мне просто пока нечего тебе дать или даже твердо пообещать что-то, — негромко произнес Ворон.

— Не для того я слонялся с тобой по всей Норвегии, чтобы остаться в первом же попавшемся дворе, — обиделся Дворовый.

— Давай договоримся, Дворовый? — предложил Ворон.

— Да понял, понял. Я не докучаю тебе с постройкой дома, а ты не говоришь мне о том, что я могу тебя оставить. Договорились, ладно, — отчаянно махнул лапкой Дворовый, спрыгнул с ограды и ушел в дом.

Ворон же решил обойти усадьбу хюльдры. Огромный двор, большой дом, немало скотины в хлевах, просто поразительно, как на такую большую усадьбу еще никто никогда не натыкался. Он усмехнулся, напомнив себе, что никто больше и не наткнется, пока хюльдра не пожелает. При мысли о хюльдре он помрачнел. Он чувствовал себя обязанным ей, и это раздражало. Подумав, он понял, что раздражает его не чувство благодарности, а то, что ему нечем отблагодарить эту влюбленную в него хюльдру, умницу, рукодельницу и красавицу. Скажи кому, от кого он отказался — примут за дурака, и будут правы, честно говоря. Он сел на бревно, лежащее в высокой траве, и призадумался. Его ждали в Свее, у него осталось еще какое-то незавершенное дело в Норвегии, а за морем его ждала новая земля, которую он сам и нашел. А самое главное, у него оставалось огромное море, которое он еще не все прошел. Пока он был жив, море будет его звать, и этот зов не перекрыть никому и ничем. Он мечтал пройти его все, увидеть земли, которые не видел еще ни один викинг. На это не хватит жизни, но жизнь, потраченная на это, может считаться прожитой достойно.

Ворон знал, что он будет тосковать по Норвегии. Ему никогда не забыть серые непримиримые скалы ее фьордов, ее свинцово-зеленого моря, ее полей и лесов, ее водопадов и тех, кто незримо живет по всей ее земле и воде. Неистово-гордые скалы фьордов Норвегии, растущие к небу каждый год, навсегда проросли в его сердце. Но эта земля стала чужой для него. Ему не победить короля, он признал это. А в таком случае король сделает все, чтобы он умер.

Ворон стукнул кулаком по бревну, в который раз проклиная свою глупость. Да, именно глупость и лень толкнули его взять работу у Хрольфа Пешехода. Кому было бы дело до вольного хевдинга, если бы он сам не напал на короля?! Вся Норвегия теперь ищет его.

Но Ворон понимал, что он просто отгораживается от самой главной беды. Ее он увидел над обрывом Норангенфьорда. Человек в синем плаще был в Норвегии, и он ищет его, Ворона. Ему здорово повезло, что первым его нашел Дворовый. Жалко, что человека в синем плаще не обмануть: он знает, что Ворон жив и будет искать его. Неизвестно, вечной ли преградой станет море, которое отделяет Норвегию от его новой земли. Но попробовать, в любом случае, стоит. Осталось совсем чуть-чуть — остаться живым, добраться до Свеи, надеяться, что его драккар уже там, а не сгорел в Нур-фьорде. Здесь, конечно, хорошо. Ни тебе забот, ни хлопот, и ты избавлен от своей главной беды — человека в синем плаще. Но гадать, сидя в безопасности о том, что его ждет снаружи, пожалуй, что долго не стоит. Надо быстрее приходить в себя и убираться отсюда. Помощью хюльдры в пути до Свеи он не воспользуется. Это было бы слишком жестоко по отношении к ней. И нечестно. Хватит и того, что он уже четвертый день пролеживает бока под ее кровом.

Ворон обернулся — он услышал легкий шорох. Хюльдра, прикрытая только волной своих волос, шла к нему. Он быстро встал, шагнул к ней навстречу и обнял ее. Хюльдра прижалась к нему, и они какое-то время просто стояли под уже теплым, весенним ветром. Они просто стояли, обнявшись. Ворон подхватил хюльдру на руки, и она обняла его за шею. Ее зеленые, как трава, глаза, казалось, смотрели прямо ему в душу. Прямо в сердце. Ворон закрыл глаза. Ему нечего было сказать этой хюльдре, которая так щедро дарила ему все, что только может женщина подарить мужчине.

— Ты будешь помнить меня, Ворон? Хоть немного? — негромко спросила хюльдра.

— Я буду помнить тебя всю жизнь, хюльдра. Это единственное, что я могу тебе пообещать, — твердо, раздельно выговорил викинг. Он открыл глаза. Хюльдра смотрела на него и улыбалась. Он улыбнулся в ответ и поставил ее на ноги. И они пошли к дому.

Дома хюльдра быстро накрыла на стол, и они сели есть. Дворовый сидел прямо на столе, помахивая хвостом и хватая куски пожирнее.

— Ночью в горах, дрались тролли, — внезапно сказала хюльдра. — Их старейшины в ярости, Ворон. Потеряв копье, тролли просто сами не свои. Они готовы дать за него любой выкуп. Подумай.

— Тут не о чем и думать, хюльдра. Что бы они не сулили взамен, я не расстанусь с этим копьем, — отвечал Ворон. — Оно приносит счастье. Никакое золото не стоит того.

— Но они просто взбесились, Ворон. Счастье, что они не заходят далеко в лес. Но, если так пойдет и дальше, то зайдут. Ты хорошо подумал?

— Хорошо.

— Кланы троллей взаимно обвиняют друг друга и сходятся на бой. Больше всего страдает клан Рандвара, — сказала Хюльдра. Ворон посмотрел на свою трубку, лежавшую на лавке вместе с копьем.

— Если ему станет легче на том свете, я могу принести ему жертву, — сказал он равнодушно, давая понять, что разговор окончен.

— Тогда ни в коем случае не подходи к горам, Ворон — сказала хюльдра. — ни днем, ни тем более, ночью. Копья они не забудут тебе и за тысячу лет. А если ты умрешь, не вернув копья, то их ненависть распространится и на твоих потомков.

— Мои потомки, будь они у меня, первые назвали бы меня безмозглым, если бы я отдал копье назад, я уверен, — усмехнулся Рагнар в усы. И осекся. Один потомок, у него, во всяком случае, будет. Хюльдра улыбнулась, словно поняв, о чем думает Ворон.

— Не бойся за нас, Ворон. Я не дамся троллям в обиду, — сказала она спокойно. И Ворон поверил ей. Они помолчали. Молчание снова нарушила хюльдра:

— Завтра ты сможешь уйти, Ворон. Если, конечно, не захочешь погостить у меня еще.

— Я бы с радостью погостил у тебя еще, хюльдра. Но мне пора. Я должен успеть дойти до Свеи, пока моя мать и мои люди не ушли в Валланд. Добраться до Валланда мне потом будет непросто.

— Я смотрю, наши дела веселее с каждым днем! — внезапно влез в разговор Дворовый. — За нами охотятся все, кому не лень. И самое смешное, что никого нового к тем, кто ищет нас, не прибавилось. Все те же: Гальфдан, Хрольф и горные тролли. Надеюсь, что хотя бы нёкки на нас не в обиде за давешнее. А как вообще идти в Свею? Лесом? Горами?

— Нам с тобой теперь что лесом, что горами, один конец — смерть. Как больше понравится, — ответил Ворон.

— Ничего себе — «понравится»! — рассвирепел Дворовый. — А еще как?

— Морем, Дворовый. Только морем. Мы должны выйти к фьордам, найти там лодку или кого-то, кто рискнет нас подвезти, и кому будет по пути до Свеи. Но какая разница, если для нас везде опасно?

— А морем тоже? — поник было приободрившийся Дворовый.

— Морем, я думаю, не так опасно, как лесом или горами, — утешил его Рагнар. Дворовый только тоненько вздохнул.

— Я, признаться, не имею понятия, где мы теперь, — сказал Ворон и посмотрел на хюльдру.

— Хьёрундфьорд, — негромко ответила хюльдра. Ворон вытаращил было глаза, но вспомнил, с кем он имеет дело. Хюльдра горько усмехнулась:

— Да, я понимала, что ты захочешь уйти к морю. И постаралась подальше перенести тебя от Норангенфьорда.

— Добро. Завтра мы уходим отсюда, хюльдра, — ворон встал и прошел к постели. — А теперь пора спать. Уйти надо, как можно раньше. Дальше мы попробуем купить лодку, а если не получится, то попросту украсть. Потом постараемся дойти до Хундейдвика.

Спать ему пришлось мало. Хюльдра ни на миг не выпускала его из объятий, она прижималась к нему так, словно он уже ушел. Всю ночь она что-то горячечно шептала ему на ухо, словно он уже уходил. Она то обещала ему невероятные вещи, то начинала просить, то просто набрасывалась на него, и оба не заметили, как пришел рассвет.

Ворон потянулся было к своей одежде, но хюльдра остановила его руку и встала с постели. Оно подошла к стоявшему в углу сундуку, открыла его и достала оттуда новые вещи.

— Твою одежду пора выбрасывать, Ворон. Позволь, я тебя одену, — Ворон только кивнул головой.

Хюльдра приготовила для него плотные темно-серые штаны, такого же цвета длинную рубаху, длинную безрукавку волчьего меха мехом наружу и новые сапоги. Она сама неспешно обрядила Ворона. Они сели за стол. Поели они в полном молчании. Молча встали из-за стола.

Хюльдра подала викингу его пояс с кошельком и ножом, а когда он надел его, протянула копье Одина на двух вытянутых руках. Ворон взял свое копье, взял с лавки трубку Рандвара и повесил на шею. Хюльдра протянула ему туго набитую кожаную сумку с завязками.

— Тут сушеная рыба, вяленое мясо и сухари. Я ничего не перепутала? — сквозь подступающие слезы, улыбнулась хюльдра. Ворон коротко улыбнулся в ответ:

— Нет, ты все сделала правильно, хюльдра, — Ворон вышел за дверь, Дворовый поклонился хюльдре и выскочил следом. Она поспешила за ними.

Ворон стоял у ограды и ждал ее. Хюльдра на подкашивающихся ногах подошла к нему. Ворон обнял ее, потом отстранился и хотел было что-то сказать, но хюльдра опередила его:

— Вам туда, — она показала направление. — Идите, лес вам копьями, сучья стрелами, а дорога — оврагами.

— Прощай, хюльдра. Спасибо тебе. За все, — негромко уронил Рагнар Ворон и, с Дворовым на плече, не обернувшись ни разу, зашагал по лесу. Хюльдра долго стояла у ограды, глядя ему вслед. Потом закрыла лицо руками и побежала в дом.

Так Рагнар Ворон ушел от хюльдры.

Глава двадцать вторая, в которой Рагнар Ворон начинает свой путь в Свею

Долгое время Рагнар и Дворовый шли в полном молчании. Только Дворовый, по обыкновению, вертелся на его плече. Ворон прекрасно знал, что беспокоит его спутника, но решил все же спросить:

— Опять не доверяешь бабам, Дворовый?

— Угу, не могу. Вот не могу я доверять брошенной бабе. А уж нас подставить — плевое дело, — подтвердил Дворовый.

— Я не думаю, что хюльдра решит отомстить мне. Я знаю, о чем ты говоришь, но мне кажется, здесь все как-то иначе. Меня беспокоит другое. Видишь, что у нас по правую руку? — спросил Ворон.

— Вот потому и тревожно, вижу, конечно. Горы. Здесь они встречаются с лесом. Может, свернем?

— Я пока не очень понимаю, где мы. Знаю, что в Хьёрундфьорде, но где именно, не соображу. Я был тут всего один раз да и то не совсем тут. Тут лес набегает прямо на скалы фьорда, нам бы поскорее выйти к морю и отплыть. Я даже не знаю, какие тролли водятся в скалах, если водятся.

— Ты уже говорил, Ворон, я помню, — мрачно ответствовал Дворовый. — А кто у вас водится в море?

— Ёрмунганд, хавфруа, хавман, мармель, Ран с дочерьми, Ньёрд, Эгир — начал охотно перечислять Рагнар, — морские тролли…

— Хватит! — попросил Дворовый, — и ты, конечно, тоже не знаешь, какие отношения между горными троллями и морскими?

— Тоже не знаю, — согласился Ворон. — Но у нас с тобой дорога одна — морем. Там уж как повезет. Уверяю тебя, это намного лучше, чем попытаться перейти через горы, что нам пришлось бы делать, избери мы другой путь.

— Мне все понятно. Мы ищем море, надеясь не нарваться на викингов Гальфдана или Пешехода, стараемся купить лодку, надеясь, что хозяин не сторонник Черного или Пешехода, если не удастся купить, просто воруем ее, потом плывем в Свею, не переставая надеяться, что морские тролли не дружны с горными и с прочими жителями вашего моря.

— Да, все именно так, — сказал Ворон, и они снова замолчали.

К полудню лес поредел, и они вышли на обрыв. Под ними, на ужасной глубине, лежал пролив. Скала, на которой они стояли, отвесно падала в море. Ворон спокойно уселся на обрыве и свесил ноги. Дворовый вцепился в его безрукавку и что-то невнятно пробормотал. Ворон снял с шеи трубку Рандвара и теперь изучал в нее окрестности.

— А, вот она! — Радостно воскликнул он.

— Она? — В отчаянии простонал Дворовый, — еще одна баба? Да сколько ж можно-то?!

— Да не баба. Дорога. Я помню, что она была где-то здесь. По ней мы спустимся вниз. Там наверняка кто-нибудь живет. И мы попробуем купить там лодку.

— А если там нас ждут, куда деваться? — озабоченно спросил Дворовый.

— Некуда. Быстро вверх не заберешься, — ответил Рагнар безмятежно. Он смотрел перед собой туда, где пролив встречался с морем. На миг он забыл, что за ним, кажется, гоняются по Норвегии все, кому не лень, и что бедные рыбаки у воды могут запросто польститься на награду, которую, наверняка, объявил Черный. Что будет, то будет, тут ничего не поделаешь. И Ворон быстро зашагал к найденной тропинке.

…Тропинкой это назвать можно было только из большого уважения. Едва приметная, она круто сбегала вниз, по скале. Шириной она была меньше, чем в локоть. Когда Ворон свернул к ней, Дворовый негромко попросил:

— Можно подождать немного? Я влезу в сумку. У меня нет ни малейшего желания видеть, как ты будешь здесь спускаться, — и он быстро забрался в сумку. Ворон усмехнулся и начал спуск. Он сбегал по тропке быстро и небрежно, словно спускался с пологого холма на луг.

Спуск занял много времени. Как ни скор был Рагнар, но высота скал фьорда была огромной. Ворон ни разу не остановился, пока не увидел, что тропка становится более пологой, тогда он убавил шаг. Не хватало еще, беззаботно входя в поселок, нарваться на викингов Хрольфа, который жил не так уж и далеко от Хьёрундфьорда. Или на людей Гальфдана Черного, которые могли оказаться где угодно. Рагнар был почти уверен, что все прямые выходы в море охраняются людьми короля. Сам бы он сделал именно так. Он вспомнил было про свой щит, шлем и кольчугу, но подавил эту мысль, не дав ей развиться. Чего нет, того нет, жалей, не жалей, от этого не прибавится. И наоборот тоже верно, кстати, напомнил он себе. Если есть, то есть. Вот есть он, вот море, вот копье Одина, вот Дворовый. Мало разве? Да чудо просто в том, что он еще дышит, и, если он хочет продолжать это делать, то надо просто быть повнимательнее. Он еще убавил шаг и дальше пошел, стараясь держаться прямо под скалой, с которой спустился. Почувствовав, что спуск окончен, из сумки вылез Дворовый. Он и не думал стесняться своего испуга — это, по мнению Ворона, было одним из отличий Скрытого Народа. Они называли вещи своими именами. Хотя порой плели на ровном месте такие петли, что и не разберешь. Одно слово — Скрытые.

Завернув за очередной скальный выступ, Ворон увидел поселок и тут же лег на землю. Поднял к глазу трубку Рандвара и внимательно и долго изучал открывшиеся ему жалкие лачуги рыбаков, сети, висевшие на кольях, несколько лодчонок и аск. Ворон сразу решил, что надо покупать. Тут Дворовый легонько постучал ему лапкой по плечу, а когда Ворон повернул к нему голову, сказал:

— Мне кажется, разумнее было бы, если бы ты послал вперед меня. Проверить, кто там есть, в поселке. Или ты забыл, что я с тобой?

— Забыл, — честно признался Ворон, — вернее, никак не привыкну, что со мной теперь постоянно лучший лазутчик, какого только можно пожелать. Да, так будет разумнее.

Дворовый спрыгнул с плеча и скрылся из вида. А Ворон, на всякий случай, привязал копье к руке бечевкой. Так он делал, когда лез в горд Хрольфа Пешехода, и именно потому копье Одина не стало добычей нёкка.

Денег у него с собой было много, хватило бы не то, что на аск, а на целый драккар, румов на пятнадцать. Но управлять аском можно было и одному, а драккар одному не повести.

Бесшумно вернувшийся Дворовый прыгнул ему на плечо:

— Несколько баб, совсем малые дети и дряхлые старики. И еще один детинушка, с мордой величиной в твой потерянный щит.

— Он одет как воин? Или кто это? — спросил Рагнар.

— По-моему, ему принадлежит самая большая лодка, из тех, которые стоят на воде, — отвечал Дворовый.

— Добро. Пошли, — Ворон мягко поднялся, Дворовый прыгнул ему на плечо, и они пошли к берегу.

Никто не обратил никакого внимания на них. Дворовый был прав: на берегу занимались своими делами бабы и старухи, бегали у кромки воды дети, возились с сетями старики. Упомянутый Дворовым детина готовил к отплытию аск, втаскивая в него бочонок с водой.

— Дворовый, залезь в сумку, — сказал негромко Ворон. Дворовый послушно юркнул в сумку и притих. Ворон подошел к берегу и поздоровался с детиной, по виду небогатым торговцем:

— Здравствуй, уважаемый.

Детина повернул к Ворону красное от натуги лицо и ответил:

— И ты здрав будь, — он поставил бочонок в аск и вернулся на берег, к Рагнару.

— Ты бы не продал мне свой аск, уважаемый? Он мне очень нужен, — начал Ворон разговор.

— Мне тоже, уважаемый, — усмехнулся детина. Видно было, что он готов к долгому и азартному торгу. Но дела не указывали Ворону тратить время, да и торговаться он не любил, поэтому сразу назвал двойную цену. Купец вытаращил на него глаза, но не нашелся, что сказать, потому лишь протянул широкую, как ласт моржа, руку. Они ударили по рукам, и Ворон сказал:

— Забери свои вещи из аска, уважаемый. Оставь только воду, если можно.

Детина кивнул, быстро освободил аск от своих вещей, и Ворон, столкнув аск на воду, прыгнул в него и быстро отчалил от берега. Ворон вывел аск на середину пролива и быстро, радостно греб. Он соскучился по морю, соскучился по воде, по брызгам на лице, по ветру… По той свободе, которую дает Лебединая Дорога.

И все же это было еще не море. Не совсем море. До него оставалось еще дня два ходу, если все пойдет благополучно. Если они не напорются на драккары Черного или Хрольфа, то они, можно сказать, в полной безопасности — с берега их не рассмотреть, далеко. Просто аск, спешащий куда-то по своим делам. Кому он нужен?

Время шло, Ворон усердно греб, а Дворовый сидел на носу и что-то пел себе под нос на родном языке. Хотя между собой говорить они теперь старались только по-норвежски.

Ближе к ночи Ворон присмотрел удобное местечко для ночлега и направил аск туда. Под огромной высоты скалой море выбило маленькую нишу, как раз вмещавшую их аск. Теперь их не будет видно вообще: ни сверху, ни с воды, так как уже стемнело. Ворон привязал аск веревкой к выступающему скальному выступу, и они с Дворовым поели.

— Ты уверен, что стоит ночевать под скалой, Ворон? — спросил Дворовый, облизывая усы.

— Нет, — спокойно отвечал ему Ворон. — Только нам теперь везде опасно ночевать. От людей мы обезопасились, а вот… Со всем остальным неизвестно, как выйдет. Скрытый Народ есть везде и остается только надеяться, что мы не нарушили ничьих границ.

— Это точно, — согласился Дворовый. Одно время он усиленно прислушивался и принюхивался, а потом начал зевать, свернулся на сумке и тут же уснул.

Ворон лежал на дне мерно качающейся лодки и тоже старался заснуть, но пока не получалось. Ему без конца вспоминались мать, его оставшиеся викинги, его драккар. Как они там? Удалось ли опередить людей Черного и увести драккар в Свею? Не догнали ли их в пути? Не столкнулись ли они по дороге с каким-нибудь беспокойным вольным ярлом, который, будучи объявлен вне закона, грабил напоследок и чужих, и своих? Ворон сел на дне аска и потряс головой. Думай, не думай, пока не дойдешь до Свеи, ничего не узнаешь. Он снова лег. Теперь ему вспоминались то хюльдра, то юная Эйла. Потом вспомнился Рандвар, невольно оказавший ему столько бесценных услуг. Вспоминались старые походы, лица погибших в бою с королем хирдманнов. Память терзала Ворона, но пока еще ему удавалось держаться в стороне от воспоминаний, которые причиняли самую сильную боль. Он ворочался с боку на бок, ворчал, несколько раз пил воду, наконец, сон смилостивился над ним и Рагнар крепко уснул. Ночью ему снова приснился парус с синими и белыми продольными полосами, удары гонга и скрип весел.

Дворовый разбудил его с первыми проблесками солнца на воде.

— Вставай, Ворон! — теребил его словенский нежить, — нам пора в Свею!

— Строить дом! — в тон ему ответил Ворон, и оба засмеялись.

Они быстро перекусили, и Ворон снова вывел аск на середину пролива.

— Надеюсь, что нас не ждут у Хундейдвика, — произнес Ворон между взмахами весла. — А если и ждут, то с суши. Если бы не тролли, мы были бы в Свее гораздо раньше.

— А если нас… Ну, ждут в Хундейдвике? — спросил Дворовый настороженно.

— Тогда молись своим богам, Дворовый, чтобы они не проверяли каждое корыто, которое идет в открытое море, — рассмеялся викинг. Дальнейшее их плавание проходило в полном молчании.

До темноты они успели проскочить Хундейдвик. Если там и стояли люди Гальфдана, то, как и предполагал Ворон, на суше. Даже у короля Норвегии нет столько драккаров, чтобы запереть все фьорды их земли.

Ворон греб, не теряя из виду берег Норвегии, направляясь к Свее. В открытом море им было делать, по счастью, нечего. Но и близко подходить к земле Ворон не стремился — если в Хундейдвике и не было драккаров Черного, то за каждый фьорд поручиться нельзя. Начинал сгущаться туман и Рагнар заторопился.

Он уже начинал подумывать, как бы им провести наступающую ночь, как вдруг он внезапно услышал удары гонга. Он резко обернулся — надо же так напороться!

Взявшийся невесть, откуда, драккар шел рядом с ними. Похоже, что он вынырнул прямо из тумана, который надвигался уже сплошной стеной, На носу стоял крепкий, белокурый мужчина, с густой же светлой бородой, одетый в простую белую рубаху и синие штаны, заправленные в сапоги. Рубаха его была не подпоясана, даже ножа не было при себе у этого человека. Он смотрел на аск Ворона с неподдельным интересом, потом властно махнул рукой, недвусмысленно предлагая Рагнару подойти поближе.

Ворон окинул драккар взглядом, и его словно ударило изнутри: он видел этот драккар! Дважды, в своих снах! Он не мог ошибиться, это был тот же самый драккар. Судьба? Воля богов? Ответа не было.

Выбора не было тоже. Уйти в море от драккара на аске было невозможно, и Ворон подчинился. Когда аск подошел к драккару совсем близко, человек нагнулся к ним с борта и совершенно серьезно произнес:

— Эй, ты! На аске! Ты живой или мертвый?

Так Рагнар Ворон начал свой путь в Свею.

Глава двадцать третья, в которой Рагнар Ворон путешествует на драккаре

В вопросе человека в белой рубахе звучал еще и искренний, живой интерес.

— Да, я живой, — ответил Ворон и спросил в свою очередь:

— Это вы, а не я, выскочили из тумана. Ты сам живой, или какой?

— Сейчас да. Живой, — ответил человек в простой рубахе, и над драккаром загремел хохот и выкрики: «И я живой!», «Я тоже живой!» «А я — самый живой!»

Ворон удивился таким словам, но благоразумно промолчал. Спорить с целым драккаром весельчаков желания не было. Но человеку в простой рубахе явно очень хотелось поговорить и он продолжил:

— Мы первый день в море. Расскажи нам, что нового в земле фьордов? А вообще, это не разговор — с борта на борт. Залезай к нам. Не думай о плохом, викинг. — И в аск Ворону упала веревка. Ворон закинул за спину копье, сумку, посадил на плечо Дворового и, не удостоив веревку даже косого взгляда, влез на борт драккара. Человек в простой рубахе одобрительно ухмыльнулся.

На драккаре царил полный порядок. Сам драккар был невелик, на пять румов. На палубе Рагнар насчитал еще одиннадцать человек, не считая того, с кем он говорил. Что-то странное ощущалось в этих крепких светловолосых людях. Они умело и сноровисто снимали мачту.

— Они все одинаковые! — Еле слышно шепнул Дворовый ему в ухо. Ворон словно прозрел. Возможно, что не совсем одинаковые, но очень похожи друг на друга. Но долго раздумывать Ворону не пришлось. Человек, который заговорил с ним, указал на свободный рум, и Ворон послушно присел на скамью.

— Как тебя звать, викинг? — спросил его тот, что пригласил на драккар. Он выглядел самым старшим, и Ворон про себя назвал его хевдингом.

— Мое имя Рагнар Ворон. А как прикажешь называть тебя, хевдинг?

— Нас редко отделяют друг от друга, Ворон. Так что мы привыкли именовать себя просто — сыновья Канута. Меня зови Харальд Камешек, с остальными познакомишься потом.

— Конунга Канута? — оторопело спросил Ворон. Вот так подсел на драккар… Нет, не может быть.

Дети Канута снова рассмеялись, но смех их не был обидным или злым.

— Редкий случай, викинг! — сказал Харальд, — обычно люди долго соображают. Да, мы действительно, те самые двенадцать сыновей конунга Канута.

— Но вы же… — Начал было Ворон и осекся. Как-то странно было сказать пышущим здоровьем мужчинам: «Но вы же умерли много лет назад!». Но почему-то Ворон понял, что человек сказал ему чистую правду, и перед ним, как ни странно, давноумершие, легендарные дети Канута. Да и знакомства последних дней, начиная с юной Эйлы и кончая уже привычным Дворовым на плече, заставили Ворона легче верить в Сокрытый Народ и чудеса, совершающиеся в мире.

— Что, умерли? Да, все так. В один день мы были убиты на палубе этого драккара. Это было очень, очень давно. Давай ты расскажешь, что у вас нового, а я потом все расскажу тебе по порядку. Только скажи мне сперва — ты в самом деле Рагнар Ворон?

— Да. Я, в самом деле, Рагнар Ворон. Хевдинг… Без хирда, — невесело усмехнулся Рагнар. Воцарилось молчание. Его прервал Ворон:

— Я не знаю, с каких пор вам надо рассказывать, что нового в Норвегии. Но из последних новостей самые важные, пожалуй, это избрание Гальфдана Черного королем и то, что он начал творить после избрания. Это король, поставленный бондами и бонд в душе. Это умный и хитрый человек. Первые его шаги на престоле — это планомерное уничтожение свободных ярлов и хевдингов. Ярлы погибают или бегут из Норвегии. Бегут в Гардарику, в Валлию, в Исландию, в Валланд. Но нашелся ярл, который решил огрызнуться. Это Хрольф Пешеход. Он нанял меня. Я тоже был не в восторге от Гальфдана, который, держа руку бондов, резал жилы викингам. Я не знаю другой жизни, кроме войны и мне не нужна иная жизнь. Я напал на короля в шхерах и попал в засаду. Там погиб почти весь мой хирд, кроме тех, что я оставил в усадьбе. Сам я, тяжело раненый, потерял сознание, и мой драккар весенним штормом принесло в спокойный фьорд. Там меня лечила колдунья по имени юная Эйла…

— Юная Эйла? — поразился Харальд. Он громко хлопнул себя по коленям и расхохотался. Его братья ответили ему взрывом смеха. — Ну, надо же! Снова она! Снова она тут! Извини, Ворон. Рассказывай дальше.

— Дальше я оставил драккар, а сам пошел в горы через мою усадьбу, велев людям уходить, так как Норвегия теперь опасна любому, кто близок ко мне. В горах меня догнали люди Хрольфа, их было пятеро, и я убил их всех.

Харальд весело крякнул. Ворон продолжал:

— В горах же я наткнулся на тролля, который сделал мне бесценнее подарки, правда, сам погиб. Его убили сородичи.

— Твоя осторожность мудра, Ворон, но не тревожься, — никто из нас и не помышляет о твоем копье или глазе Рандвара. Все это твое по праву, а хевдинг не отнимет оружия у хевдинга, — дружелюбно сказал Харальд. Его братья одобрительно загудели. Ворону почему-то было очень спокойно и хорошо среди этих беспощадных берсерков. Он продолжал:

— Я дошел до горда пособника короля Свиноголового и убил его. Мой Дворовый заколдовал его собак, и они кинулись на хозяев. Он сидит у меня на плече, это словенский ниссе, которого занесло к нам чувство чести.

— Он молодец! — похвалил его Харальд. — Честь стоит того, чтобы покинуть Родину. Дворовый распушил усы. Харальд рассмеялся, а Ворон продолжал:

— Потом я устроил засаду на короля…

— Ты предпринял вторую попытку? — восхитился Харальд, а его братья поощрительно заорали, хлопая руками по бедрам. Харальд продолжал:

— Теперь я понимаю, что это юная Эйла порвала мне тетиву лука, и мой выстрел пропал. Я смог убежать, убив двоих преследователей. В лесу я познакомился с хюльдрой и сделал ей ребенка.

— Молодец! — одобрил его Харальд, — это достойный поступок. А то, что юная Эйла порвала только тетиву, считай, что тебе крупно повезло. Могла бы порвать и задницу! — И братья снова грохнули общим хохотом.

— Хюльдра привязалась ко мне и помогла мне пройти лесом почти до горда Хрольфа.

— А зачем тебе было идти к Хрольфу?

— Он покушался на мою жизнь, он убил, я уверен, древнего старика, которого я послал к нему в бреду, и я считал, что даже недоделанная работа, вкупе со всем остальным, стоит денег. Я проник в горд Хрольфа, связал его и заставил показать тайник. Денег я взял две трети из тех, что получил бы, если бы убил короля.

— Ты один смог убить одного ярла, дважды покуситься на короля, и отнять деньги у другого ярла?! Ты сильный викинг, Рагнар Ворон! — серьезно сказал Харальд, и братья согласно загудели, кивая.

— Там меня догнал… Мой враг. Я упал в водопад, меня спас нёкк Хаки, по просьбе моего Дворового. Потом нас нашла хюльдра и вылечила меня. За мной теперь гонятся люди короля, возможно, что люди Хрольфа, горные тролли, и только боги знают, кто еще. Сейчас я иду в Свею. Если у тебя есть еще вопросы, Харальд, сын Канута, спрашивай. Я отвечу.

— Да меня больше интересовал ты сам, сказать по чести. Остальное мы более-менее знали. Ты достойный человек, Рагнар Ворон, ты нам понравился. Спрашивай теперь ты.

— Как так получилось, Харальд, что вы снова оказались в мире живых? — спросил Ворон, подумав.

— Тут все просто. В день Рагнаради мы первые примем удар на себя, поэтому часть времени мы проводим тут, на земле, а часть — в Валгалле, ибо час Рагнаради неведом никому. Еще иногда вмешиваемся в интересные дела. Иногда Один велит нам вмешаться. Мы не против, это разнообразит жизнь… Даже после смерти. Сейчас в Норвегии особенно интересно, потому нам позволено некоторое время походить здесь. Но богов сейчас очень интересуешь ты, Рагнар Ворон. Ты — одна из причин, по которой мы здесь. Все остальные тебе знать не обязательно. Выходит так, что на всех землях фьордов, ты последний настоящий хевдинг. Ты можешь быть кормчим, Рагнар Ворон? — неожиданно, вопросом, закончил свою речь Харальд.

— Не везде, конечно, не во всех водах. Но могу. А что? — спросил Ворон, решив обдумать остальную речь Харальда на досуге. Слишком было много всего, что требовало не мимолетного раздумья.

— Мы сейчас идем в Данию, Ворон. Пошли с нами? Получишь добычу, а мы получим кормчего. А то вечно один из нас по жребию пропускает бой, так как держит кормило. Пройдемся вдоль берега Дании? — весело спросил его Харальд.

— В Данию?! — глаза Ворона хищно сузились, а рот искривила нехорошая ухмылка.

— Идешь? — понял его Харальд.

— Не могу. У меня всего десять дней, чтобы успеть попасть в Свею и найти там своих, если они живы, — помрачнел, опомнившись, Ворон.

— Не волнуйся, через десять дней ты будешь в Свее, мы все обещаем тебе это. А в Дании мы просто давно не были, посмотрим, чего стоят нынешние даны как бойцы. Да и тебе, мне кажется, хочется в Данию, Ворон?

— Очень, — признался Ворон, — напоследок очень было бы недурно туда зайти. У данов огромный долг передо мной, который они никогда не выплатят. Я иду с вами, сыновья Канута, спасибо за приглашение! — Дворовый только тяжело вздохнул.

В том, что сыновья Канута собирались убивать таких же данов, как они сами, не было ничего удивительного, в те времена такое было в порядке вещей. А Ворон вообще не воспринимал берсерков, как данов — для него они были просто давно умершими героями без рода и племени.

— Добро, викинг. Идем вместе, — кивнул Харальд и крикнул, обращаясь к тому, кто стоял у кормила: «Уступи место, Оттар! У нас теперь есть кормчий».

Пока Ворон пробирался к кормилу, сыновья Канута одобрительно похлопывали его по плечам, благодарили за помощь, просто дружелюбно улыбались, и Ворону снова стало хорошо. Он был в море. Он снова вышел в море, пожалуй, с самым бешеным хирдом, что когда-то ходил в Северных морях. Приняв кормило от Оттара, Рагнар поймал себя на том, что широко, искренне улыбается. Как улыбался он очень и очень редко. Сыновья Канута посмотрели на него, и он громко сказал: «Хорошо!» И все, включая его, снова засмеялись. Ворон подумал, что это также и самый веселый хирд из тех, что ему доводилось встречать. Наверное, потому, что этим людям не было нужды ломать себе голову, как встретить завтрашний день. Их вчерашним, сегодняшним и завтрашним была война, как она есть, без прикрас, без цели стяжать, но с целью побеждать, радоваться каждому мигу ее, жить полной, настоящей жизнью, и этим они с ним были схожи.

Ветер подул ему в щеку, и он крикнул: «Ставьте парус! Ветер тоже хочет в Данию и нам по пути!» Он смутился на миг, кормчему не пристало сорить словами, он не скальд, но дети Канута, смеясь, споро поставили мачту, ветер надул их сине-белый парус, и маленький их драккар молнией помчался вперед.

Все было хорошо. Слишком хорошо после всех последних дней. Боги снова благоволили к нему. Драккар превосходно слушался кормила, ветер благоприятствовал, туман ушел, словно и не был. Небо начинало темнеть, но сыновья Канута и не подумали останавливаться. Звезды роем осыпали небосвод, и тонкий месяц, качаясь, плыл по облакам, как их драккар по морю. Привычнее звуки, привычные запахи драккара пьянили Ворона, он умело вел драккар, и море пахло, как сама жизнь. Впереди его ждала Дания, а потом, если все будет хорошо — Свея. Ворон понимал, что жизнь часто путает даже самые продуманные планы, а потом не старался забить себе голову всевозможными «если» и «вдруг». Что будет, то будет, от смерти под рум не спрячешься!

Тем временем на скалы Хундейдвика быстро, почти бегом вышел человек в синем плаще. Он видел, как на море сел туман, видел аск Ворона, который скрылся за бортом вынырнувшего из ниоткуда, драккара, видел, как Ворон вскарабкался на борт, и что драккар, поймав ветер, необыкновенно быстро заспешил по волнам.

Человек в синем плаще был в ярости. Он только что, стараясь успеть перехватить Ворона в Хундейдвике, убил двух человек Черного, и их тела еще не успели остыть. Он торопился, как мог, он загонял покупаемых лошадей, чтобы только успеть — и не успел. Ворон, словно насмехаясь, мелькнул перед ним и ушел на чужом драккаре. Как тогда, в Валланде. Как десятки раз до этого.

Бешенство человека в синем плаще было бы сложно передать. Он почувствовал, что просто захлебнется сейчас своей яростью, стиснув зубы и сжав кулаки так, что ногти резали ладонь, он глухо, монотонно рычал, с губ капала пена, колени и плечи его дрожали, а сердце, казалось, вот-вот проломит ребра и скатится в воды фьорда. Наконец, человек овладел собой настолько, чтобы разжать сведенные челюсти, и взвыл так, что облака над фьордом, казалось, подпрыгнули: «Ворон! Все равно я достану тебя!»

Выплеснув мешавшее думать бешенство, человек понял, что путь Рагнара, рано или поздно, ляжет на Свею, его драккар и остатки хирда могли быть только там. В Дании все, что было связано с Вороном, вызывало ненависть и страх, а в Свее вполне могли дать приют беглому викингу. Человек быстро зашагал вниз. Он знал, что теперь делать.

А Дворовый, во время разговора с Харальдом горделиво молчавший, теперь подобрался как только можно ближе к уху Ворона и тихо спросил:

— Мы идем в Данию? И, верно ли я понимаю, с хирдом мертвецов?

— Да, все так, — согласился Ворон. Дворовый только тоненько вздохнул.

Так началось путешествие Рагнара Ворона на драккаре.

Глава двадцать четвертая, в которой Рагнар Ворон идет в Данию

Ближе к рассвету к Ворону подошел сам Харальд. Ворон, казалось, был готов стоять у кормила еще и еще, но Хрольф положил тяжелую ладонь на кормило и добродушно проворчал:

— Иди спать, Ворон. Когда нет боя, кормчие меняются. Но в бою ты у кормила всегда, пока с нами. — Он ухмыльнулся, Ворон кивнул, прошелся по палубе в поисках местечка, нашел пустую скамью, улегся и сразу же заснул. Ему снились берега данов, совсем такие, какими он их видел тогда, когда обрушился на берег Дании. Береговая линия во сне просто мчалась ему навстречу, а он был все ближе и ближе… Драккар рассекал морскую гладь с невообразимой скоростью, скоро горизонт затянет черным дымом, и скоро же черным облаком сядет на трупы воронье. Ворон рассмеялся во сне и проснулся.

Он встал, сильно потянулся и посмотрел на небо. Небо было чистым, а ветер не только не стих за ночь, а усилился, и драккар, летевший быстрее любого другого, сейчас шел с невиданной Вороном скоростью. Харальд стоял у кормила, остальные братья были заняты, кто чем. Оттар прошел к Харальду и сменил его. Ворон уселся на лавку, Дворовый примостился рядом. Ворон достал было свою сумку, но тут на соседнюю лавку опустился Харальд и еще двое его братьев.

— Не трать свои запасы, Ворон, — усмехнулся Харальд, — ешь пока наше! Не думай, мы тебя привораживать не станем! — И на лавку упал, как с неба, большой кусок копченого мяса, лепешки. Потом Харальд поставил рядом кувшин с водой. Ворон не стал спорить, Дворовый тоже. Потом Харальд улегся спать, а Ворон подошел к борту. Да, скорость хода драккара сыновей Канута заслуживала восхищения: драккар будто летел над водой, с каждым мигом приближая Ворона к берегам Дании. Это искренне радовало его, немногим раньше он думал, что больше никогда не увидит датских берегов и никогда больше не обагрит оружия кровью данов. Сыновья Канута даровали ему возможность повидаться с данами напоследок.

В это время человек в синем плаще быстрым шагом подошел к чьей-то усадьбе. Постоянные препятствия на пути к цели до того раздражили его, что он постоянно пребывал в состоянии злобы, моментально сменявшейся бешенством. Поэтому, когда хозяин усадьбы, подозрительно присматриваясь к незнакомцу, отказался продать лошадей, человек в синем плаще пустил в ход меч и оставил на земле усадьбы убитого хозяина усадьбы, его жену и двух сыновей. Спрятавшийся от ярости незнакомца траллс видел лишь, что человек вывел со двора трех лошадей, вскочил было на одну, но, словно почуяв взгляд раба, соскочил наземь. Траллс не вынес и кинулся бежать, куда угодно, лишь бы дальше отсюда. Человек в синем плаще бросил вслед ему хозяйский нож, выдернув тот из ножен мертвеца. Клинок угодил траллсу прямо в ямку под затылок, и он умер до того, как ничком упал на землю. После чего человек в синем плаще снова оседлал лошадь и, ведя остальных в поводу, ускакал. Он, как мог, торопился в Свею, надеясь попасть туда раньше Рагнара и встретить его там. Догонять Ворона ему надоело, тот почему-то всегда опережал его. Ничего, он будет в Свее раньше, иначе быть попросту не могло. Не должно было быть. Человек в синем плаще стиснул зубы и ударил пятками свою лошадь. Невысокая северная лошадка с большой головой и толстыми боками казалась медлительной, но это было ошибочное впечатление — такие лошади бегали совсем неплохо, а по выносливости и неприхотливости могли, пожалуй, дать фору любой другой породе. Человек в синем плаще торопился. Очень торопился. В этот раз он мог потерять Ворона навсегда.

Харальду же, видимо, не спалось. Он полежал немного на лавке, потом встал и подошел к Ворону. Тот обернулся.

— Ты упомянул о своем враге, Ворон. Кто он? Может, мы смогли бы тебе помочь? — спросил Харальд негромко. — Это, должно быть, очень опасный враг, если ты упомянул его вместе с королем и ярлами.

— Никому я не говорил, кто он, Харальд. Но Скрытый Народ, как мне думается, уже понимает, кто это. О нем еще знает моя мать, так как именно она создала его в свое время, — ответил Ворон.

— Мать? Создала врага? — удивился Харальд, — чем же ты прогневал ее, Рагнар Ворон, если я могу узнать?

— Да, — медленно проговорил Ворон. — Да, я думаю, что ты можешь про это узнать.

— Я не настаиваю, Ворон, — все так же негромко и серьезно произнес Харальд.

— Нет, я думаю, настала пора поговорить о нем, — отвечал Рагнар Ворон. — Этого врага создала моя мать по моей просьбе, после моих долгих уговоров.

Драккар рассекал воду, соленые брызги, сверкая, разлетались в прозрачном воздухе, ветер все с той же неослабевающей силой надувал парус, а на палубе Рагнар Ворон рассказывал свою тайну давно умершему сыну конунга Канута.

— Это было очень давно, Харальд. Очень, очень давно. Я тогда только-только прожил свою седьмую зиму. Моя мать — вещунья. Она видит вещие сны, но сама она никогда не колдовала. Велико же было мое удивление, когда она призвала меня и сказала, что может выполнить одно мое желание, любое на выбор: заговорить от стрел или копий, меча или топора. Заговорить от возможности утонуть в море. Заговорить от дикого зверя. От камнепада или пожара. От предательства и измены. От чего угодно. Но только от чего-то одного.

— Я прошу прощения, что перебиваю тебя, Рагнар Ворон, — сказал все так же негромко Харальд, — но мне кажется странным, что твоя достопочтенная мать предложила такой выбор маленькому мальчику.

— Я тогда не подумал об этом, Харальд. Но зато потом я часто думал над этим и спросил ее, отчего она заставила меня сделать выбор так рано. Она ответила, что это было возможным лишь тогда, когда я еще думал больше сердцем, чем головой. А головой меня заставили думать очень рано, Харальд. В свой первый поход я ушел, когда мне было десять лет. Уже тогда меня звали «хевдингом». Мой отец умер рано. Но мне хватило ума попросить времени подумать одну ночь, — Ворон усмехнулся, — можно подумать, что для такого решения хватит одной ночи! — Харальд ничего не ответил, и Ворон продолжал:

— Всю ночь я думал, что лучше. Я перебрал все, что мне предложила моя мать, а она предложила многое! Но может ли семилетний щенок думать! Только к полуночи я понял, что надо подумать о том, от чего чаще всего умирали хевдинги, о которых я слышал. Само собой, что и тут я не нашел одного ответа — все умирали по-разному. От меча, в шторм, от предательства, от болезни — не перечесть всех возможностей умереть. Ночь длилась и длилась, а я все мучился, я не находил ответа. Как всякому мальчишке, мне хотелось быть великим хевдингом, знаменитым бойцом, слава о котором пронесется, как огонь, по северным странам. А в голову все ничего толкового не шло. Получить защиту от меча? А если дадут топором? От шторма? А если подхватишь черную смерть? От дикого зверя? И сгореть на пожаре. От камнепада? И быть убитым своим близким другом. Я не видел ответа. Рассвет же катился ко мне все быстрее и быстрее. И вот тогда, когда мне стало страшно, что скоро придет рассвет, а я не успею найти ответа, ответ сам нашел меня! Страх мешал мне найти верное решение! Я боялся убегающего времени! Я закричал от радости и побежал к матери, крича: «Я нашел! Я нашел, мама!» «Что ты хочешь получить в дар, Рагнар Ворон?» — Спросила меня моя мать, и я ответил: «Мама, заговори меня от страха! От всякого страха!» «Может, все же, оставить хотя бы страх смерти?» — пыталась отговорить меня моя мать. «Нет! Или от всякого страха, или мне не нужен твой дар!» — сказал я. «Будь по-твоему, Рагнар Ворон!» — ответила мне моя мать и призвала к себе пришедшую за день до того на усадьбу женщину, чье лицо было скрыто плотной тканью, словно на голову был надет мешок. Стуча клюкой, эта женщина или старуха, как я тогда подумал, глядя на ее морщинистые руки и длинную клюку, явилась к матери и трижды заставила меня повторить вслух мое желание. «Что ж, Ворон! Будет так, как ты сказал, ибо ты сказал это трижды!» — Непонятно проговорила старуха и знаком велела моей матери выйти. Меня поразило это: моя мать очень сильная и властная женщина, а послушалась бабки, как девочка слушается старших. Старуха же зажгла огонь в очаге, из своей холщовой сумки достала несколько плошек-светильников, в которые налила чего-то черного и маслянистого из бутылки, выставила их кругом у северной стены дома, мне велела войти в этот круг и зажгла огонь. Огни светильников поднялись почти до потолка большого дома, я испугался, что сгорю, но закусил губу и молчал. Старуха лающе расхохоталась и шагнула ко мне, вынув из рукава странный, изогнутый как месяц и иззубренный, как пила, каменный нож, — Ворон смолк и молчал рядом пораженный Харальд. Ворон вздохнул и продолжил:

— Остального я тебе не могу рассказать, хевдинг. Иначе заклятье потеряет силу. Старуха потом сказала, что мой страх теперь стал отдельным человеком из плоти и крови, почти что настоящим человеком. С одним испепеляющим его желанием, которое станет невыносимым, когда мне исполнится двадцать лет — вернуться к тому, с кем его разлучили. И тогда, сказала старуха, он пустится в путь и ничто его не остановит. Если меня убьют, умрет и он. Потому он стремится догнать меня раньше. Потому вся моя жизнь — скитание. Я не боюсь его, хевдинг, я вообще ничего и никого не боюсь, но я просто понимаю, что мне нельзя воссоединиться с ним, как он того хочет. Я слишком много потеряю. Целую жизнь. Я не боюсь смерти, мне просто жалко умереть, не получив и не повидав всего, чего бы мне хотелось. Жизнь интересна мне всяким проявлением, Харальд, и я не боюсь, что завтра она может повернуться ко мне задом. Я неутолимо голоден до жизни — до победы, до славы, до успеха, до власти, до известности, до богатства, до счастья! Я единственный человек, который может любить, не боясь предательства, хевдинг. — Ворон на миг закрыл глаза и хрипло перевел дыхание. — Я знаю, что страх лишит меня большей доли жизни и ее вкуса, потому спешу жить, воевать, странствовать. Потому я часто побеждаю, что разум мой свободен от страха. Я слышал, что страх прибавляет остроты чувствам, если преодолеть его. Не знаю, да и не хочу знать. Потому я хочу уйти за море, за два, за три моря, лишь бы он потерял меня навсегда! Я нашел новую землю, хевдинг, я хочу уйти туда со своими людьми и жить, не готовясь каждый миг пуститься в путь.

— Если ты так не хочешь, чтобы он догнал тебя, отчего бы тебе просто не пойти ему навстречу и не убить? — спросил, подумав, Харальд, сын Канута.

— Я всегда старался держаться от него как можно дальше. Если даже он просто схватит за руку, все будет кончено. И, кроме того, я не мог его убить.

— Не мог? А теперь можешь? — спросил заинтересованно Харальд.

— Тролль Рандвар, по ошибке отдавший мне копье Одина, желая посмеяться над глупым викингом, сказал, что им я могу убить даже его. Я верю Сокрытому Народу, Харальд. Он хотел соврать, будто это то самое копье и всучить мне обычное. Но я уверен, что про само копье он сказал правду, — твердо сказал Ворон и посмотрел в глаза хевдингу братьев-берсерков.

— И что ты надумал, Рагнар Ворон? — поинтересовался Харальд.

— Не знаю, могу ли я убить его, и что случится, если я его убью, но я все-таки его убью. — просто сказал Ворон.

— Да, боги не ошиблись на твой счет, викинг. Ты последний из хевдингов, заслуживающих долгой памяти, — одобрительно сказал Харальд. — Но не думаю, что многие бы захотели повторить твой выбор, Ворон. И не думай. Я никому не скажу о том, что ты мне рассказал. Это слишком страшная тайна.

— Спасибо, Харальд, — ответил Ворон, помолчав. — Думаю, что если кому и можно было бы рассказать это, то тебе, давно умершему сыну конунга Канута. — Харальд громко рассмеялся, Ворон вторил ему, остальные братья, не понимая, что послужило поводом для смеха, присоединились к ним. Над драккаром еще долго царило бурное веселье, викинги хохотали от души, пока за борт не свалился от смеха Оттар, после чего все просто завыли от смеха. Мокрый, смеющийся Оттар снова влез на борт, и кто-то из братьев просто зашелся от хохота и простонал, не в силах совладать с собой: «Драуг! Бегите, бегите все! Это драуг!» Сыновья Канута долго не могли успокоится, как вдруг, уже стоявший на носу Харальд, громко крикнул:

— Слева по борту драккар! Идет прямо к нам! — И все бросились смотреть.

— «Морской Змей»! — не веря своим глазам, крикнул Ворон, — драккар короля!

— Добро! — крикнул Харальд. — Пока быстро встань к кормилу, да надень мой плащ и спрячь лицо. Говорить с ним буду я!

Так Рагнар Ворон шел с сыновьями Канута в Данию.

Глава двадцать пятая, в которой Рагнар Ворон продолжает путь к Дании

«Морской Змей» подходил все ближе. Ворону, закутанному в плащ с капюшоном, нечего было бояться, что его узнают, поэтому он с интересом поглядывал на приближающийся драккар. Драккар короля был в несколько раз больше драккара сыновей Канута, и потому люди на «Морском Змее» вели себя не так осторожно, как следовало бы, приближаясь неизвестно к кому. Щиты на «Морском Змее» были пока повернуты мирной стороной, но надменное лицо Ингольфа, стоящего на носу, говорило, что каждый миг все может резко перемениться.

Дети Канута, собравшиеся на правом боку своего драккара, к которому подходил «Морской Змей», выглядели совершенно беззаботно. Вроде бы, даже и не обращали внимания на «Морского Змея». В них не ощущалось ни готовности, ни напряжения. Просто двенадцать викингов идут по своим делам, никакой вины за собой ни в чем не чувствуют, а потому и прятаться им не от кого. Время от времени кто-нибудь из них посматривал на приближающийся драккар, но не более того. Вот над ними снова раскатился веселый хохот. Скурвфа просто сел на палубу от смеха. Да, завтрашний день не сильно заботил этих людей, и сам Ворон чувствовал, что и он стал по-другому, более легко относится к жизни.

В своем хирде Ворон чувствовал себя хозяином, хевдингом, уважаемым воинами предводителем. И это было заслуженным, он тщательно думал прежде, чем что-то сделать или сказать. Думал, куда и как повести своих людей. Знал земли и народы, которые там жили. Старательно следил, чтобы добыча продавалась быстро и по достойной, пусть даже не самой большой, цене. Вовремя приставал к берегу, чтобы пополнить запасы воды и пищи. Был судьей во всех спорных вопросах. На нем постоянно висело бремя забот, привычных с детства, важных, нужных, почетных. Но все же бремя.

С сыновьями Канута Рагнар Ворон чувствовал себя так, как чувствовали себя, видимо, те легендарные викинги, о которых пели скальды. Сегодня жив, это хорошо. Завтра убили — попал в Валгаллу, тоже неплохо. Что так, что сяк, а викинг всегда в барыше. И о чем думать, если ветер попутный, враг перед тобой, предстоит добыча, а перед этим — славная драка? Чего еще желать?

Драккары, наконец, сошлись достаточно близко. Ингольф, как человек, привыкший к вниманию и повиновению, негромко спросил, полагая, что люди на маленьком драккаре сообразят прислушаться к человеку, предводительствующему на драккаре на двадцать румов:

— Эй, на драккаре! Кто вы, куда идете и кто ваш хевдинг?

Но на него никто не обратил ни малейшего внимания. Скурвфа снова начал что-то рассказывать, а остальные внимательно слушали, готовые в любой момент разразиться хохотом. Ингольф повторил свой вопрос чуть громче. На него по-прежнему никто не смотрел. Тогда Ингольф повторил уже в полный голос:

— Эй, на драккаре! Я спросил, кто вы, куда идете и кто ваш хевдинг?

В этот раз ему повезло больше. Оттар, мельком обернувшись к нему, потрогал за плечо Харальда, а когда тот повернулся к нему лицом, рукой указал ему на Ингольфа. Харальд сморщился, но все же подошел к борту. Не сказав ни единого слова, он уставился на Ингольфа, вопросительно приподняв подбородок. Ингольф повторил в четвертый раз:

— Кто вы, куда идете, кто ваш хевдинг?

— Мы свободные викинги, идем, куда ветер дует, а хевдингом можешь звать меня. — Беззаботно ответил Харальд.

— Это не ответы на мои вопросы. Не заставляйте меня разозлиться, — сказал ярл.

— Хорошо. Мы свободные викинги, идем, куда глаза глядят, я хевдинг на этом драккаре, а зовут меня Харальд Камешек, — еще раз повторил Харальд и прибавил: Если такие ответы тебе не нравятся, то других у меня нет.

— Хорошо, оставим пока это. Ответь мне, Харальд Камешек, нет ли на твоем драккаре объявленного вне закона Рагнара Ворона? — строго спросил Ингольф.

— А кто спрашивает? — все так же беззаботно спросил Харальд.

— Я ярл Ингольф, правая рука короля Гальфдана Черного, это его драккар! — горделиво ответил Ингольф. Харальд сделал знак рукой, который мог обозначать только «подожди немного». Он прошел к Ворону и спросил:

— Ворон, а как ты относишься к ярлу Ингольфу, правой руке короля?

— Любой из них повесил бы меня на собственных кишках, — ответил Ворон доверительно.

— Страшное дело! — сказал Харальд, — какие ужасы ты рассказываешь, кормчий! — Это он произнес куда громче. Ингольф расслышал это и крикнул:

— Мне долго ждать?

— Иду, иду, — отвечал Харальд Камешек, возвращаясь к борту. — Тут такое дело. Рагнар Ворон говорит, что вы со своим королем готовы убить его, если поймаете. Так что, как ты сам, думаю, понимаешь, мы никак не можем его отдать. — Сыновья Канута, как понял Ворон, занимали тем временем, свои места, причем оказывались там настолько невзначай, что Ингольф и не заметил, как кучка смешливых викингов распалась на цепь, стоящую у борта. Просто люди поговорили и разошлись, не утратив ни беззаботности, ни веселого расположения духа.

— Ты спятил, Харальд Камешек? Понимать ли это, как признание того, что объявленный вне закона Рагнар Ворон сейчас на твоем драккаре? — спросил Ингольф, видимо, будучи не в силах поверить в такую наглость Харальда.

— Нет, с моим разумом все хорошо, ярл Ингольф. Ворон у нас за кормчего, никаких нареканий на него нет, так что отдать тебе, за здорово живешь, нужного на драккаре человека, повторюсь, мы не можем. Кормчий, море… Сам понимаешь! — негромко, загадочным голосом ответил Харальд и таинственно подмигнул ярлу. — Так что, ярл Ингольф, не обессудь. Разворачивай свое водопойное корыто и иди, куда шел. У нас много дел, а путь неблизкий. Королю передай мое почтение и сожаление, что я не смог ему ничем помочь. Я верю, что он поймет меня!

— Вижу, что ты сам ищешь смерти, Харальд Камешек. Отдай Ворона, или я убью всех вас. Это говорю тебе я, ярл Ингольф… — начал было Ингольф, но Харальд перебил его:

— Знаем, знаем. Правая рука короля Норвегии. Каково же будет королю потерять свою послушную, любимую правую руку! — протянул он с сожалением, и вдруг голосом, в котором не осталось уже ничего человеческого, взвыл: «Вперед, сыновья Канута!»

Преображение было столь разительным, что растерялся даже Ворон, стоя у кормила. Вот только что эти люди были обычными, смешливыми здоровяками, дружелюбными и неспешными и вот, миг спустя, сыновья Канута одним комом ярости буквально выплеснулись на борт «Морского Змея». Именно, что выплеснулись, так как людей Ингольфа, стоявших там, в ожидании приказа, словно смыло за борт этой ревущей волной в простых, неподпоясанных белых рубахах.

Ворон сам был викингом, он часто сражался, его нередко охватывала ярость, но такого он и представить себе не мог. Отталкиваясь от палубы своего драккара, сыновья Канута уже в воздухе будто обращались в диких зверей. С их губ падали клубы пены, глаза наливались дурной кровью, от рева и воя берсерков, казалось, дрожали скалы. Оружие они похватали как раз в тот момент, когда их призвал Харальд. Ни щитов, ни шлемов, ни луков, ни брони у сыновей Канута не было. Они сражались… Нет, они убивали с таким неистовством, что никто не мог устоять перед ними. Как стена огня в лесу, они шли с носа «Морского Змея» к его корме и, как огонь в лесу, пожирали все, что оказывалось на их пути. Каждый удар топора или меча, или боевой дубины, который наносили дети Канута, уносили с собой чью-то жизнь. Палуба «Морского Змея» текла кровью, багряные брызги взлетали в воздух, отрубленные руки, ноги и головы падали на палубу и за борт.

Ворон слышал, что берсерки неуязвимы. Теперь он знал, что это ложь. Кровь так же пятнала их белые рубахи, как у любого другого человека, но люди, противостоящие им, не могли наносить выверенных, точных ударов, сопротивление викингов Ингольфа напоминало драку маленьких детей, когда малыши, зажмурившись, колотят во все стороны руками и ногами, не думая, куда попасть, лишь бы по неприятелю.

Ингольф оказался удачливее и быстрее многих — он успел отступить от места высадки берсерков и теперь старался подбодрить своих людей. Но все было бесполезно: викинги Ингольфа, охваченные ужасом, кидались в полной броне за борт. Застонав от отчаяния, Ингольф прыгнул на борт драккара сыновей Канута. Убить, во что бы то ни стало убить напоследок эту тварь, которая, обзаведясь где-то драккаром берсерков, уничтожала сейчас его хирд. Ворона. Рагнара Ворона. Ингольф, взмахнув мечом, кинулся на викинга, но Ворон, прокатившись по палубе, оказался слева от него, и, не вставая, ударил копьем Одина снизу вверх. Звенья кольчуги Ингольфа лопнули, словно были сплетены из веревок, и зазубренное копье, легко проломив ребра, ужалило его прямо в сердце. Ворон резко выдернул копье, и Ингольф, так и не опустив меча, упал за борт. Ворон вернулся к кормилу.

Палуба «Морского Змея» была уже полностью очищена. Сыновьям Канута стало некого убивать, и они торопливо возвращались на свой драккар. Ступая на его палубу, берсерки падали на доски и моментально засыпали. Последним на палубу ступил Харальд и поманил Ворона пальцем. Ворон поспешно подошел к хевдингу.

— Сейчас я упаду и не приду в себя до завтрашнего вечера. То же самое будет и с моими братьями. Это «бессилие берсерка», за все надо платить. Возьми с драккара короля все, что тебе надо, нам не надо ничего. И перевяжи наши раны.

— Что мне делать дальше, Камешек? Я не смогу один вести драккар до завтрашнего вечера, — негромко спросил Ворон.

— Не думай об этом. Когда упадет багровый туман, не суетись, он не причинит зла. В водах же фьордов нет такого дурака, который полез бы в этот туман, — с этими словами Харальд Камешек упал на палубу и тут же уснул.

Ворон прошелся по драккару, поискал на румах, наконец, под помостом, где хранилось оружие, он нашел тюк тонкой белой холстины. Сыновья Канута получили немало ран в этом бою, но никто не был ранен серьезно. Ворон был прав: противникам сыновей Канута было не до расчета и холодного рассудка — били с перепугу, абы как, словно забыв, как это делается. Ворон быстро осмотрел берсерков и быстро промыл пресной водой и замотал холстиной самые кровоточащие раны. Кое-что пришлось зашивать, иглу и нитки Ворон нашел в сумке Харальда. «Не забыть бы потом ему сказать, что это я рылся в его вещах и что именно искал», — подумал мимоходом Ворон. Он прыгнул на палубу «Морского Змея». Странное чувство: он был один бодрствующий на двух драккарах. Сам себе голова. Однако тянуть время не стоило — мало ли кто еще вынырнет из близлежащего фьорда. Ворону удалось найти целую кольчугу, шлем с личиной и новехонький синий щит. Также он нашел тюк тонкой белой ткани и перенес его на борт драккара сыновей Канута. Подумав, он прихватил еще бочонок воды и всю снедь, которая могла бы долго храниться. Уже покидая «Морского Змея», Ворон подобрал с палубы меч в ножнах; его надвое разваленный хозяин не успел даже схватиться за рукоять. Интересно, зачтется ли ему его смерть, как достойная Валгаллы, если он убит в бою, но не держал в руках оружия? Рагнар усмехнулся своим мыслям. Помимо всего прочего, он собрал с «Морского Змея» все золото и серебро, что было в кошельках у убитых. Им оно уже не понадобится. И что это за багровый туман, о котором упомянул Камешек?

Ворон шагнул на палубу драккара сыновей Канута. И тут же на море, накрыв и их драккар, и «Морского Змея», упал обещанный Харальдом туман. Ворон никогда не видел такого, только слышал о нем в старинных легендах. Багровыми сполохами переливался этот туман, отливал в кровавый закат, густо-розовым вихрем закручивался над мачтой драккара, пестрел рубиновыми искрами. Красными пальцами туман ощупывал оба драккара, лица мертвых и спящих, их вещи, ложился на море и, не сливаясь с ним, плыл над самой водой. Сухой, шелестящий голос послышался Рагнару Ворону:

— Чего ты хочешь, викинг, идущий с сыновьями Канута? Остаться здесь или продолжить путь? Если ты желаешь идти в Данию, мы пойдем в Данию, но скорость будет очень невелика. Если нет, то мы останемся здесь, пока не очнуться сыновья древнего конунга.

— Кто здесь? Кто говорит со мной? — с интересом спросил Ворон.

— Сила, заклятая великой колдуньей для помощи детям Канута. Какая разница, что или кто, если это на твоей стороне?

— Тогда лучше идти в Данию, пусть даже и медленно, — решил Ворон. В последний миг он набросил веревку на голову «Морского Змея», и сразу же после этого оба драккара тяжело пошли по зеленой воде.

— А мы можем поговорить? — спросил Ворон.

— Разумеется, можем, — ответил все тот же шелестящий голос.

— Как я должен вести драккар в тумане? — снова спросил Ворон.

— Если хочешь, можешь держаться за кормило, а если хочешь, ложись спать, — Ответил багровый туман.

— Сколько тебе лет? — неожиданно для самого себя спросил Ворон.

— Трудно будет объяснить. Но мне довелось увидеть, как Ёрмунганда тащили на крючке к борту лодки.

— А ты можешь предсказывать будущее? — продолжал Ворон задавать вопросы. Багровый туман передернулся, словно кисейная ткань, и на миг стал просто ослепительно-красным, как пламя пожара.

— А не многого ли ты хочешь, викинг? — прозвучал голос, — я несу два драккара, скрываю тебя от врагов, и избавил тебя от труда стоять у кормила.

— Ты прав, — согласился Ворон, — но человек так устроен. Получив одно, он тянется за другим.

— Так можно возжелать солнце и луну в кладовку, начав с медного гроша и селедки. И стать несчастным от этого. Человека надо обучать скромности и сдержанности… — В голосе тумана послышалась тоска. Он словно понимал что-то, недоступное Ворону, о чем не желал говорить.

— С тобой трудно говорить, туман, — сказал Ворон, помолчав.

— Тогда заткнись. Невелика радость разговаривать с человеком, — отрезал туман и замолк, только вода бурлила под килями драккаров. Вызвать его на разговор больше не удалось, и Ворон, прыгнув на «Морского Змея», стал сбрасывать за борт трупы викингов, снимая с них броню, если она была несильно повреждена. Собранные брони, шлемы и щиты, а также все найденное оружие, Ворон сложил под помостом. Драккар он решил оставить себе. Когда он вернулся на драккар сыновей Канута, то почувствовал волчий голод. Он уселся на рум, и тут же из его сумки вылез ошарашенный Дворовый. Он молча вскочил на скамью, взял кусок мяса и стал задумчиво его жевать.

— Что-то ты сам не свой, Дворовый, — ухмыльнулся Ворон.

— Немудрено, — ответил Дворовый. — Я думал, что я немало видел на своем веку, но я здорово ошибался. Последние дни я вижу такое, о чем даже не слышал. Даже на Кромке. Ну, тут понятно, у вас своя Кромка, у нас своя, но тем не менее. Одни сыновья Канута чего стоят! Двенадцать человек порубили, как хворост, хирд человек на семьдесят быстрее, чем сгорает в костре охапка сухой травы. Ты уверен, что с ними безопасно?

— А теперь выбора нет, — спокойно сказал Ворон. — Идем в Данию, потом идем в Свею. Сыновья Канута обещали мне, что мы будем в Свее вовремя. Я верю им. Ну, а если меня убьют по дороге, — то такова воля Одина, и такой длины была нитка Норн.

— Ну, тут спорить не приходиться — согласился Дворовый, — у нас нынче, куда ни кинь — всюду клин. А нельзя сразу пойти в Свею?

— Нет, нельзя. Я обещал им свою помощь и, кроме того, мне самому хочется напоследок зайти в Данию. Я ненавижу их так, как никого и никогда за свою жизнь.

— Всех? — негромко спросил Дворовый.

— Да, — резко бросил Ворон, — всех, до единого.

— А какую помощь ты можешь оказать сыновьям Канута, даже если сейчас, когда они бессильны, нас тащит и прячет багровый туман? А в бою кормчий не так и нужен.

— Не знаю, — отвечал Ворон, подумав, — действительно, странно.

— Вот и я про то же, — сказал Дворовый. Ворон не ответил.

Дворовый тяжело вздохнул и влез к Ворону на плечо. Рагнар улыбнулся. Драккары тихо резали волны, поскрипывали снасти, вихрем кружил багровый туман, сыновья Канута беспробудно спали, и море, пусть и скрытое сейчас от глаз, все-таки принадлежало им.

Так Рагнар Ворон продолжал свой путь в Данию.

Глава двадцать шестая, в которой Рагнар Ворон приходит в Данию

Время под покровом багрового тумана тянулось очень долго. Ощущение усиливало еще то, что драккары, как казалось Рагнару, еле ползли по воде. Со скуки Ворон долго смотрел на буруны, разбегающиеся от киля драккара, но потом понял, что ему стало еще скучнее.

— Туман! — окликнул он, — долго ли еще ждать до пробуждения берсерков?

Но туман промолчал. По нему волнами пробегали золотые искры, и время от времени его пересекали малиновое всполохи. Он не пропускал света, и потому Ворон не мог даже определить день ли вокруг, ночь ли, утро или вечер. Дворовому не нравился туман, и он отсиживался в сумке.

Ворона тоже начинало раздражать это постоянное красноватое свечение, не меняющееся, хотя сам туман постоянно менял цвет — от нежно-розового до густого багрянца. Злило молчание и полная тишина, нарушаемая лишь негромким журчанием воды под килями драккаров. Ворон лег на палубу и заснул. Проснулся он все в том же окружении багрового тумана. Ворон кликнул Дворового, и они не спеша поели.

Ворон разбежался и прыгнул на «Морского Змея». Интересно, не прикажет ли Камешек бросить его, потому что он замедлит их ход? Но любой викинг понимал, что драккар — это настоящее сокровище и, может статься, Харальд вспомнит это. Интересно лишь то, сколько народу захочет идти с ним, и найдутся ли гребцы на «Морского Змея»?

Ворон уселся на носу «Морского Змея» и развлекался тем, что в который раз уже рассматривал свое копье. Оружие было великолепным, даже если бы и не являлось копьем Одина. Гладко отполированное древко из неизвестной ему древесины, утолщавшееся именно там, где было надо, словно копье сделали для него, Ворона. Синяя веревка, намотанная под наконечником копья, была так искусно увязана вокруг древка, что он опять не смог найти ни одного ее конца. А четырехгранный наконечник, легко пробивающий броню и кости, был сам по себе совершенен. Да, Рандвар не наврал ему. Копье это сделали не люди. Ворон не мог даже понять, из какого металла сделаны наконечник и насадка на тупой конец копья. Копье привносило в его жизнь уверенность и покой, стоило только посидеть с закрытыми глазами, положив копье на колени.

Туман вдруг перестал искриться и, казалось, надвинулся со всех сторон на Ворона.

— Откуда у тебя это копье? — спросил шелестящий голос с удивлением.

— Это копье Одина. Его дал мне по ошибке тролль Рандвар. Оно приносит удачу.

— Да… — с какой-то затаенной нежностью, сказал багровый туман, — я помню его. Тебе очень повезло, что оно досталось тебе. Береги его. Оно еще не раз поможет тебе.

— А где ты его видел? — поинтересовался Ворон.

— В горах, — неопределенно ответил багровый туман, — только тогда оно было намного длиннее.

— Его что — пилили потом? — спросил Ворон, почему-то оскорбясь.

— Нет, — в голосе багрового тумана слышалась улыбка, — просто его размеры напрямую зависят от владельца. Оно может стать и короче, как вот у тебя, и длиннее, если его, к примеру, возьмет горный тролль.

— Я не знал, — пробормотал Ворон, удивленный новыми свойствами копья.

— Да разве так уж важно все знать? — спросил голос. — Иногда знание убивает красоту или волшебство. Слишком много знаний, особенно при вашем неумении делать выводы, чаще всего только тяжелый, а часто и болезненный груз. Люди всегда будут тянуться к знаниям, знания будут калечить их души, а нередко и просто убивать, но людское племя не понимает, что можно, а что нельзя. Казалось бы, вот-вот и человек, наконец, исчезнет с лица земли. Ан не тут-тобыло: всегда что-то отводит его от самого края. Это очень обидно, Ворон.

— По-моему, люди сделали тебе много зла, туман, — сказал, помолчав, Ворон.

— Они просто делают много зла, а я вижу его. Какая разница, мне или тебе причинили зло, если мы оба видим его? Никакой. Для меня, — уточнил багровый туман. — Вы неустанно преувеличиваете зло в мире и кажется, что этому не будет конца. Вчера вы убили восемьдесят человек. За что? Тебе было трудно спрятаться, даже просто спрятать свою рожу, а Камешку соврать, что он впервые слышит про тебя? Но нет, куда там! Дух зверя разрывает людскую душу, и она вновь и вновь алкает битвы. Герои…

— Но Ингольф не поверил бы… — начал было Ворон, но туман брезгливо перебил его:

— Вот в этом ваше счастье. Вы не умеете видеть целое, а цепляетесь за отдельные картинки. При чем тут вчерашняя битва? Она могла быть и вчера, и завтра, а могла бы и не быть. Но вы все же ее осуществили.

— Мы воины, — безразлично ответил Ворон. — Так было, так будет.

— Само собой. Ума в вас вложить не удастся, думаю, никому. Единственно, в чем поднаторел человек, так это в изобретении способов убийства. Дальше будет еще хуже. А теперь сиди молча, я не желаю больше говорить с тобой. — И туман отступил от драккара.

— Поговорил с багровым туманом, Ворон? — раздался сиплый голос Камешка. — Не обращай внимания, он способен заговорить до смерти самого Локи.

— Пока не забыл, Камешек, — сказал Ворон, вернувшись на драккар сыновей Канута, — я рылся в твоей сумке, искал иглу и нитки, зашить лишние дырки в ваших шкурах. И еще — я взял с собой драккар короля, он может здорово пригодиться мне, если я доберусь до Свеи и встречу там своих.

— Не страшно, пусть болтается сзади, мне он не мешает. Это все, что произошло?

— Нет, у меня еще есть вопрос, — спокойно сказал Ворон.

— Говори, я слушаю тебя, — отвечал Харальд.

— Ты сказал, что вам нужен кормчий, но он, я смотрю, нужен вам, как собаке пятая нога. Зачем вы взяли меня с собой?

— На этот вопрос я не имею права ответить тебе, Ворон. Могу намекнуть, что тебе до зарезу надо в Данию, а мы, так сказать, можем тебе в этом помочь.

— Спасибо и на том, — неторопливо отвечал Рагнар.

Тут туман свернулся в алый кокон, полыхнул нестерпимо ярким светом и исчез. На драккар сразу упал вечер, а на появившемся небе загорелись первые звезды.

— Однако, скорость была не так мала, как говорил туман, — сказал Ворон, всматриваясь в береговую линию. — Мы порядочно прошли.

— Если бы шли, не останавливаясь для того, чтобы проучить правую руку короля, то прошли бы уже вдвое больше, — усмехнулся Харальд камешек. — Пора будить моих братьев, подкрепиться и продолжать путь.

Разбудить братьев оказалось не так просто, как это звучало в устах Харальда. Братья мычали, рычали, отмахивались руками и даже лягались. Но Харальд был настойчив, Ворон не отставал от него, и вскоре все одиннадцать братьев сидели на палубе, разминая затекшие тела. Затем братья, как и говорил Харальд, сели подкрепиться, и Ворон понял, что берсеркизм их распространялся и на количество съеденного. Рагнара, смотревшего со стороны, тоже вскоре потянуло составить им компанию и долго над драккаром было слышно только жадное чавканье.

— Скажите, сыновья Канута, — обратился Ворон сразу ко всем, — а вас могут убить?

— Могут, пока мы здесь, в мире живых. И тогда тому, кого убьют, придется ждать остальных в Валгалле, пока не выйдет срок или пока не перебьют всех. Правда, такое было только однажды, когда мы умерли в первый раз. Тогда семь драккаров просто взяли нас в кольцо и засыпали стрелами, — отвечал ему Харальд Камешек.

— А что на самом деле происходит в Валгалле и после смерти? — спросил Ворон.

— Это просто. Когда тебя убьют, ты сразу все это узнаешь, — ответил ему Скурвфа и братья дружно рассмеялись.

— Понял, — улыбнулся Ворон в ответ. — Это просто — всему свое время.

Ворон стоял у кормила, а ветер, стихший, пока над драккарами висел багровый туман, снова с силой надувал парус. Несмотря на буксируемый «Морской Змей», в скорости они ничего не потеряли. К Ворону подошел Камешек.

— Что, Ворон? Завтра мы будем в Дании. Но почему ты так обрадовался возможности зайти туда напоследок? — спросил он.

— Когда-то даны убили близкого мне человека, — отвечал, помолчав, Ворон. — С тех пор каждый дан стал моим кровным врагом.

— Тогда ты нашел лучший хирд, для того чтобы хоть немного утолить свою ярость, викинг, — рассмеялся Харальд Камешек. — Но, боюсь, что долго щипать берега Дании не получится. Как я понял, тебя должны ждать в Свее?

— Да, времени у меня не так много, сколько хотелось бы, раз мы идем к данам, — согласился Ворон.

— Не грусти, Ворон! В конце концов, это лучше, чем совсем ничего. Ведь если бы мы не встретились, ты вообще не попал бы к данам, — сказал Камешек и хлопнул Ворона по плечу.

Ночью ветер усилился, по морю побежали белые барашки, волны стали выше и настойчивее, но братья и не подумали снять парус. Напротив, казалось, они радовались предстоящему шторму так же, как радовались бою. Шторма, правда, не случилось, но драккары полетели над водой еще быстрее. Оттар сменил Ворона на его месте кормчего, и Ворон уснул.

Когда он проснулся, уже давно было утро, а перед ними уже ясно виднелась темная полоса приближающейся земли. Ворон схватил трубку Рандвара и начал жадно всматриваться вдаль. Его лицо исказила злая, ледяная улыбка.

— Дания! — крикнул он.

— Само собой, — ответил ему Скурвфа. — Я думаю, ты бы расстроился, если бы мы отвезли тебя, скажем, в Валланд! — И веселые дети конунга Канута дружно рассмеялись.

Человек в синем плаще к этому времени уже достиг Свеи и теперь старательно искал людей Ворона. Его поиски вскоре увенчались успехом. В неприметном и безлюдном фьорде, недалеко от границы с Норвегией, как он и предполагал, нашлись люди Рагнара. Человек в синем плаще тщательно изучил окрестности. Наконец, он нашел скальную площадку, обрывавшуюся в бездну. Здесь он и думал поджидать Ворона. Отсюда он прекрасно видел весь берег фьорда и людей Ворона. Он надумал просто бросить вызов Ворону при его хирде, пригрозив, в случае отказа, ославить его во всех землях, куда только пристают драккары викингов. Ворону придется принять его. Тогда, наконец, он получит возможность дотронуться до него. После стольких лет.

Лихорадочное возбуждение последних дней оставило его, и пришел покой. Сидя на скалах, человек в синем плаще вынул из сумки извечный пирог и сладкое вино. Ворон будет здесь со дня на день. Он просто обязан прийти.

Драккар детей Канута сожрал расстояние до Дании в один присест. Ворон успел надеть кольчугу и шлем, привязал копье Одина к руке и встал у борта. Среди сыновей Канута, стоявших в простых рубахах, он смотрелся достаточно странно, но у него оставалось еще слишком много дел в этом мире, чтобы стремиться в Валгаллу. Братья поглядывали на него с понимающей улыбкой. На кормиле стоял Оттар. Договорились, что на высадку пойдут все. Если что-то пойдет не так, то толку от того, что кто-то остался на драккаре, не будет никакого. Если же удача повернется к ним лицом, то опять же, оставаться на драккаре никому не стоило. Лишняя пара рук не помешает. Тем более, таких.

Они свернули в первый же фьорд, который оказался у них на пути. Фьорд привел их к селению на берегу. На воде стоял драккар на десять румов, и Харальд обрадовался:

— О, тут живут не бонды, тут воины! Видимо, еще не успели уйти на весенний промысел. Тем лучше. Будет веселее. — Братья ответили согласным гулом.

Люди на берегу уже давно увидели одинокий драккар, который несся к ним. Воины на берегу приготовились к встрече. Жители селения, вооружаясь, бежали на берег. Народу собралось немало, в любом случае, намного больше нападавших. Видя это, бабы и дети не поспешили скрыться, а только убежали с берега.

Драккар сыновей Канута, словно на крыльях, подлетел к берегу и, повинуясь кормилу Оттара, встал бортом к полосе прибоя. «Морской Змей», следуя за драккаром сыновей Канута, подчиняясь умелой руке, тоже повернулся к берегу бортом. Пустить в ход луки местные не успели: берсерки, как и в битве с «Морским Змеем», буквально обрушились на них, как голодные волки кидаются на стадо овец. На берегу запело железо, слышались дикие крики умирающих и изувеченных, раздавался вой сыновей Канута, хрустели кости, и разлеталась во все стороны щедро расточаемая кровь. Кто-то катался по берегу, наматывая на себя собственные кишки, кто-то старался подхватить отрубленную руку, чья-то голова скатилась в море. Лопались разбиваемые щиты, сыновья Канута врезались в строй данов и разрезали его, как нож масло. Строя больше не было, остались отдельные люди, которые уже понимали, что обречены, но зная, что за спиной остались старики, бабы и дети, и понимая, что берсерки не пощадят никого, продолжали сопротивляться.

Жители селения с мужеством отчаяния пришли на помощь воинам. Но это ничего не изменило. Завывая от бешенства, роняя клубы пены на песок, с ног до головы залитые чужой кровью, берсерки шли вперед с такой легкостью, словно противостояли им соломенные чучела.

Ворон был в гуще боя, там, где не доставали кого-то дети Канута, успевал он. Прикрываясь щитом, он скупо, выверенно бил копьем, бил в грудь, бил в спину, уворачивался от направленного на него оружия, добивал раненых и успевал, казалось, везде.

Бой пьянил его. Он кричал что-то, чего и сам бы не смог разобрать, он убивал жадно и зло, он шел через толпу врагов, помня только о том, что нельзя обгонять берсерков, ибо все, что было перед ними, подлежало уничтожению, и они не различали, друг это или враг. Лица тех, кого он убивал, слились в одно, он не видел различия. Он мстил данам за то, что такие же, как они, оставили его без сердца много лет назад. Вернуть его, конечно, уже не получится, но хоть немного ослабить боль было вполне возможно.

Берсерки уже уничтожили тех, кто встречал их на берегу и теперь догоняли и убивали разбегающихся баб, стариков и детей. Ворон не присоединился к ним. Он отнюдь не был добрым человеком и при нужде мог убить кого угодно, но убивать баб и детей во имя убийства он не стал. Пусть даже они все были данами. Он неторопливо шел за сыновьями Канута.

Берсеркам надоело уже гоняться за бабами и стариками, и они, пошатываясь, шли назад, к берегу. Ворон пошел им навстречу, как вдруг…

…На лесистом холме, поодаль, куда не добрались сыновья Канута, стояли две женщины. Видно было, что они и не думали убегать. Перед глазами Ворона заплясала радужная пелена, а горло сдавило так, что он ни слова не смог бы сказать, даже если от этого зависела бы его жизнь.

Так Рагнар Ворон добрался до берегов Дании.

Глава двадцать седьмая, в которой Рагнар Ворон все еще в Дании

Ворон, тяжело ступая на враз ставших непокорными ногах, не замечая сыновей Канута и вообще ничего не замечая вокруг себя, пошел к холму. Его била крупная дрожь. Он не смог бы объяснить, что так притягивало его в этих женщинах, стоявших в отдалении. Он просто пошел, как будто туда его тянуло канатом. Он сначала шел, а потом и побежал к ним. Когда до холма оставалось около сотни шагов, Ворон запнулся о камень, а когда снова выпрямился, женщин на холме уже исчезли.

Он взбежал на холм. На холме никого не было. Даже трава не было примята. Но Ворон был готов поклясться, что он видел двух женщин на холме. Он то начинал озираться по сторонам, в надежде увидеть, куда они убежали, то снова принимался изучать холм. Женщин не было. Был горящий поселок, куча трупов на берегу, там же ждали его сыновья Канута, были три драккара на воде. А женщин не было. Ворон подумал, что они, может, убежали в лес, начинавшийся неподалеку от холма, но понял, что они не успели бы скрыться из виду до того, как он взбежал на холм.

Ворон остановился и сильно потер лоб рукой, в которой держал копье. Еще раз посмотрел в сторону леса, пожал плечами и задумчиво пошел к берегу.

— Что ты там увидел, Ворон? — спросил Харальд Камешек. Остальные братья уже лежали на палубе и спали.

— Да похоже, что ничего. Пригрезилось, что ли? Не знаю, Камешек, — ответил Ворон. — Слушай, Камешек… Я понимаю, что в бою ты видишь все не так, как обычный человек, но может быть, ты видел двух женщин на том холме? — Ворон указал рукой.

— Нет, я видел там только темно-синее сияние, думал, что это Бельверст, как всегда. Хотя свет Бельверста немного другой. Нет, Рагнар, я не видел там женщин. — Видно было, что Камешек стоит на ногах, напрягая остаток сил.

— Я не смогу один отойти от берега, — сказал Рагнар на всякий случай. Мало ли, может, багровый туман появляется только в открытом море.

— И не надо. Сиди спокойно на драккарах. Сейчас придет туман — сказал Камешек, укладываясь на палубу. Через миг он крепко спал.

Ворон подумал немного и привязал второй драккар к «Морскому Змею». Делая это, он рассмеялся. Если так и дальше пойдет, то к назначенному месту он приведет целый флот.

— Куда тебе столько драккаров, человек? — прошелестел знакомый голос, и уже красное свечение затопило драккары. — Или жадность твоя не имеет границ?

— Жадность тут ни при чем, — спокойно сказал Ворон, обрабатывая раны очередному берсерку. — Если все пойдет так, как я думал, мне пригодятся все три драккара. Я имею в виду эти два и свой.

— Понятно. Очередной великий поход очередного отважного дурака за море за славой и богатством, — издевательски проговорил туман.

— Даже не за одно море, — все так же спокойно отвечал Ворон, не прекращая своей работы. — Может, за два. Может, больше. Я нашел новую землю, туман, и хочу создать там свободное поселение. Где нас не достанут ни лживые короли, ни тупые ярлы.

— А главным там будешь ты? — спросил туман. Издевка в его голосе все еще звучала, но ее стало намного меньше.

— Конечно. Люди не могут жить вместе без одного предводителя, — кивнул Ворон. — Я хевдинг и я нашел эту землю. Значит, старший я.

— Понятно. А что ты сделаешь с теми, кто там живет? Ведь там наверняка кто-то есть? — проницательно спросил туман.

— В первый мой приход туда до драки не дошло. Люди там есть, но они не стремились напасть на нас. Мы даже смогли поменяться некоторыми вещами. Жалко, что моя трубка досталась Хрольфу Пешеходу. Я бы показал ее тебе.

— Но ведь ты не уйдешь, если встретишь сопротивление? — продолжал допытываться туман.

— Не знаю. Сказать по чести, мне бы не хотелось воевать с теми, кто жил там до меня. Места должно хватить всем. Но если они нападут на меня, я буду обороняться. — Следующего берсерка пришлось зашивать, но раны были, как и после битвы с «Морским Змеем», несерьезные, случайные.

— Без крови вы не можете. Она как воздух, питает ваш народ. Ни одному упырю не угнаться за человеком в жажде крови. Даже такое хорошее дело, как заселение в новой земле, ты готов замесить на крови, — с отвращением сказал туман.

— Я не боюсь крови, я уже сказал. Глупо было бы притворяться. Но я не хочу ее. Я буду искренне рад, если мы найдем общий язык с народом той земли. Я понимаю, о чем ты говоришь, туман. И я должен согласиться. Кровь мы льем охотнее, чем пытаемся найти общий язык. Но может быть, когда-нибудь человек научиться лить ее меньше? — Ворон забинтовал резаную рану на левой руке Скурвфы и выпрямился.

— Нет! Никогда он этому не научится! Тысячи лет я вижу вас, людей, — вы не меняетесь! Вы стремитесь только убивать, править и обогащаться. И вы преуспеваете только в способах убийства. От палки с привязанным камнем до булата и греческого огня, но суть одна! — выкрикнул, как выплюнул, туман. И смолк.

— Похоже, я никогда не смогу с тобой толком поговорить, — усмехнулся Ворон. — После первых слов ты вспоминаешь, что я человек. На этом наши беседы и кончаются. А жаль. Мне кажется, что ты мог бы рассказать много интересного. Может, необходимого.

— Мне кажется, — вылез из сумки Дворовый, — что этот туман дорого бы дал, чтобы навсегда уйти отсюда на Кромку. Но мира нет нигде. Там тоже убивают.

— Тут я ему помочь не могу, — развел руками Ворон. — Я даже не знаю, кто или что он такое.

— Я тоже, — сказал Дворовый, — но я думаю, что поесть нам это не помешает?

— Не помешает, — рассмеялся Ворон, — но сперва надо очистить драккар данов.

Он прыгнул на драккар данов и, как и с «Морского Змея», стал перетаскивать на драккар сыновей Канута оружие, броню, пресную воду и еду. Оружие и броня никогда не будут лишними. Как бы не хотел Рагнар обойтись без войны на новой земле, но кто знает, что придет в голову красным воинам, которые живут там с начала времен? Чужаков редко любят. Но туман прав. Если дело дойдет до драки, то выходить из нее надо только победителем. Им отступать будет некуда, возвращаться тоже.

Новая земля… Какой прекрасной она показалась Ворону, когда он впервые высадился там! Слова, которыми он описывал ее, о полноводных реках и густых лесах, о сказочной охоте на бесчисленную дичь, казались слишком бедными самому Ворону. Но он не был скальдом. Она была прекрасна еще и потому, что он нашел ее сам, что он был первым викингом, который ступил на нее. Чувство было сродни тому, которое ты испытываешь, оказавшись первым у женщины. Ему понравились даже красные воины, хотя они и могли позже оказаться врагами. В этих людях чувствовалась спокойная гордость и чувство собственного достоинства, мужество и терпение.

И еще: эта земля вселила в него надежду, обернувшуюся позже верой. Что он сможет навсегда отрезать свой страх бескрайними морями. Земля, куда не ходят драккары викингов. И некому будет перевезти этого самого настойчивого и опасного из врагов. Ради этого стоило навсегда оставить родную землю. Если же остатки его хирда уничтожены, то положение становиться незавидным. В Норвегии нет места для него. В Валланде, скорее всего, тоже. В Валлии, в Швеции ли, он теперь просто одинокий викинг. Остаться с сыновьями Канута, что ли? Ворон усмехнулся. Они скоро уйдут в Валгаллу, а что тогда делать ему? Впрочем, что толку заранее настраивать себя на неудачу? Все в руках богов, дальше будет видно, что делать.

Мысль о таинственно пропавших женщинах не оставляла Ворона. Он не мог понять, отчего они вызвали в нем такую бурю чувств. Две обычные, вроде, женщины. Стояли на холме. Потом пропали. Так за последнее время во взгляде Ворона на жизнь так многое изменилось, что сам способ пропасть, как не были, его уже не так удивлял. И то: на плече Дворовый, сам плывет с давно умершими сыновьями Канута, хюльдра ждет от него ребенка, тролли точат на него зуб… Тут отвыкнешь удивляться. Но все же, почему его так зацепили эти две женщины? Приворожить, что ли, хотели? Ворон ухмыльнулся. Какая глупость. Глупость! Были две бабы, испугались и убежали, скрылись где-нибудь… Где? Услужливая память нарисовала ему и холм, и расстояние до леса. Ворон понял, что нет смысла ломать голову и вроде бы как успокоился. Но все же…

Ворон вернулся на драккар сыновей Канута. Он уже привык к этому драккару. Здесь ему было хорошо, легко и свободно. Двенадцать берсерков, которых при жизни боялись их же соратники, оказались самым простым и дружелюбным хирдом, который он когда-либо видел. Дворовый прыгнул к нему на колени.

— Ворон, а сколько еще дней осталось до того, как ты должен быть в Свее? — спросил он.

— Ты это знаешь не хуже меня, — рассмеялся Ворон. — Не бойся, Дворовый, я не забыл о своем намерении построить дом.

— И выделить мне там место, куда никто не посмеет ходить! — сурово сказал словенский нежить.

— И это я тоже прекрасно помню, не волнуйся, — успокоил Рагнар своего спутника.

— Тогда, может быть, мы поедим, наконец? — спросил Дворовый, сразу же оттаяв.

— Да. А потом я лягу спать. Камешек прав: в этих землях не сыщется дурака, который полез бы в багровый туман.

Они не торопясь, поели, а потом Ворон, как и обещал, вытянулся на палубе и вскоре заснул. Дворовому же не спалось.

— Туман! — робко окликнул он. — Можно с тобой поговорить?

— Я же не нравлюсь тебе, маленький нежить, — усмехнулась краснота, и по ней пробежали золотые искорки.

— Я этого не говорил. Просто я не могу понять, кто ты или что ты. Это беспокоит меня, — признался Дворовый. — Я даже не слышал о таких, как ты.

— А разве есть разница, кто я, если я на твоей стороне, по крайне мере, пока? — туман явно забавлялся.

— Это ты сказал вчера Ворону! — возмущенно крикнул Дворовый. — Но он человек, а ты ненавидишь людей! Может мне, нежитю, ты можешь ответить толком?

— Могу, но не хочу, — сказал туман. — Скоро мы расстанемся и вряд ли увидимся вновь. А мне все равно, нравлюсь я тебе, или нет. Успокойся, маленький заморский нежить, которого привело сюда чувство чести. Громкие слова!

— Да, я мог бы вполне остаться дома, но не мог допустить посягательства на вещи моего тогдашнего хозяина! — с достоинством ответил Дворовый.

— И тут же нашел себе на шею нового хозяина, не успев отдохнуть от старого? Ты раб по сути своей!

— Я Дворовый, домашний нежить. Так было предопределено, что я и мой род живет возле людей. Любой, будь то нежить или человек, должен следовать своему предопределению, и мне очень повезло, что я знаю его извека. Что до хозяев — у тебя их целых двенадцать. Причем тебя это тяготит, тебя раздражают их победы и успехи. А мне хорошо, когда у моего хозяина свой двор и дом. Я стараюсь по мере сил сделать его полной чашей. Я люблю работать, а тебя заставляют. Ну, кто из нас более свободен?

— Ты умеешь говорить, маленький Дворовый. Но мы закончим этот разговор. Он тяготит меня, — сказал туман усталым голосом и смолк. А Дворовый победно расправил усы и улегся спать рядом с Вороном.

В это же время Гальфдан Черный получил известие о своем «Морском Змее». Их принес викинг, успевший сбросить кольчугу и спрыгнувший за борт, оттого и не попавший в кровавый круговорот. Загоняя лошадей, которых он без торга покупал на усадьбах, викинг прискакал в Согнефьорд.

Лицо короля перекосило от дикой ярости. Тяжелый кулак Черного обрушился на стол, заставив подпрыгнуть блюда и кубки.

— Ингольф! «Змей!» — Голос короля прокатился по залу медвежьим рыком. Миг — и Черный овладел собой.

— Говори, — бесцветным голосом приказал он викингу. — Это был Рагнар Ворон?

— Да, мой король. Это был он. И двенадцать берсерков на малом драккаре. Ингольфа убил Ворон. Остальных убили берсерки. Дальше было что-то странное, мой король. С неба упал кровавый туман и скрыл драккар берсерков и твой, а потом облако тумана двинулось по воде и, как я понял, увлекло за собой драккары. Я никогда не видел ничего подобного!

— Берсерки? Откуда берсерки в наше время? Кровавый туман? Я вижу, ты не врешь мне, но то, что ты рассказываешь, удивляет меня. Может, кто-то из могучих колдунов помогает Ворону? А может, и кто-то из… — король смолк. Не стоило произносить такие подозрения вслух. — Иди отдыхай, викинг. Я доволен тобой.

Викинг вышел, а Гальфдан обратился к сидевшему рядом с ним ярлу Овинду:

— Что ты предлагаешь делать, ярл?

— Надо наказать Ворона, но я не думаю, что он еще в Норвегии. Правда, мы думали, что он давно ушел. А он задержался. Но я продолжаю считать, что теперь-то он ушел из Норвегии, — твердо сказал Овинд.

— Мои люди по-прежнему ищут его во всех фьордах Норвегии. Если он пристанет к берегу — ему конец. Но в Свею или Данию я за ним не пойду. Нам сейчас не нужна война с ними, — помолчав, сказал Гальфдан. — Мне жаль Ингольфа, он был верным и умным человеком. Если получится, я отомщу за него.

— Я считаю, что ты прав, мой король, — кивнул Овинд.

— Вот и хорошо, — спокойно сказал король Гальфдан Черный.

Ворон проснулся и сел на палубе. Вокруг по-прежнему мерцал и переливался багровый туман. Дворовый сладко спал. Ворон улыбнулся. Еще несколько дней. Еще несколько усадеб данов. И потом — Свея. Ворону было хорошо. Мысли о том, что его матери и хирда может не быть в живых, на время оставили его. Чему быть, того все равно миновать не удастся, как ни старайся.

Так Рагнар Ворон проводил время в Дании.

Глава двадцать восьмая, в которой Рагнар Ворон участвует в последнем бою в Дании

Следующие несколько дней, которые Ворон и сыновья Канута провели в Дании, были похожи один на другой: славные битвы, добыча, сон братьев, бодрствующий Ворон и багровый туман. Но сказать, что все было однообразным, Ворон не смог бы при всем желании, даже возникни оно у него. Лишь одно переходило изо дня в день — Ворону было хорошо, легко и спокойно. Единственное, что беспокоило Ворона, так это то, что они забирались все дальше и дальше вдоль линии датских берегов. Ворон не понимал, как они успеют попасть в Свею к сроку.

Их не оставлял попутный ветер. Такого Ворон не видел за всю свою богатую походами жизнь. Заходили ли они во фьорд, выходили ли из фьордов, ветер словно преследовал их. Ворон спросил у Харальда, как такое возможно, и Камешек, не отвечая, рассмеялся до слез, хлопнул Рагнара по плечу и ушел на корму. Подумав, Ворон и сам засмеялся. То есть, странствие с давно умершими берсерками он принимал как должное, а вот попутный ветер — это, конечно, было очень странно.

Женщины, которых он видел на холме в первом датском фьорде, все еще беспокоили его. Кто они были? Ворон не догадался посмотреть в трубку Рандвара, поэтому не смог их разглядеть. Судя по осанке, это были не старухи, вот все, в чем Ворон мог быть уверен. Ни в одном из последовавших затем поселений и усадеб в Дании, Ворон ничего подобного больше не видел. Высадка, битва, погоня и никаких загадочных женщин. Да и вообще никаких женщин, кроме тех, кто успевал вовремя убежать и спрятаться. Но никто не смотрел на бойню, наблюдая издалека, чтобы потом просто исчезнуть.

Но сегодняшний фьорд оказался крепким орешком. Высокая ограда окружала большое селение, и находилось оно не на самом берегу. Оно стояло, задней стороной упираясь в высокие, неприступные скалы, а спереди и по бокам прикрытое частоколом.

Харальд был уверен, что даны уже послали по стране ратную стрелу, и также он был уверен, что тут их ждет горячая встреча. Даны уже знали, кто ходит по фьордам на малом драккаре, и наверняка тщательно подготовились. За оградой могло оказаться немало бойцов, готовых померяться силами с бешеными сыновьями Канута.

— Я думаю, что нас встретят стрелами и камнями, — сказал Харальд. — Выбить ворота займет какое-то время. Пока будем этим заниматься, перестреляют всех, нам нечем ответить. Но броню я не надену. И, кроме того, это наш последний бой в Дании, не пропускать же такое!

— Тогда в Свею мне придется добираться вплавь — негромко сказал Ворон.

— Да, нехорошо. Мы обещали доставить тебя туда. Но и отступить мы не можем. Сложный выбор, — признал, помолчав, Камешек. Братья согласно загудели.

— Это ваш выбор. Если вы считаете, что должны умереть здесь, я остаюсь с вами. В конце концов, никто не знает, какую нитку сплели для него норны, — четко и ясно проговорил Ворон. Дворовый ахнул и что-то поспешно затараторил ему на ухо.

— Я помню, что обещал. Но ты сам видишь, что выбор небогат. Сыновья Канута не могут показать данам спину, а я не могу один добраться до Свеи. Придется драться, а там будет видно, что делать дальше, — ответил Ворон по-словенски. Дворовый поник.

— Тогда так, — решил Камешек, — надо приготовить таран. Что бы там ни были за ворота, это все же не ворота валландского города. Стена не каменная, ворота не окованы железом. Если не проломим ворота, то сорвем их с петель. Но, чтобы добраться до ворот…

— Уйдем отсюда. В любом фьорде по соседству срубим дерево на таран. Вернемся в темноте. Атакуем рано на заре. Пока будем бежать, прикроемся щитами. Что скажешь на это, Камешек? — спросил Ворон.

— Добро. Уходим! — подумав, крикнул Камешек своим братьям и три драккара покинули фьорд.

— Хорошо и то, что от горда до берега довольно далеко. Ночью со стен горда не видно, кто пришел во фьорд, — сказал Скурвфа.

— Они поставят дозорных на берегу. Я уверен, — сказал Камешек. — Ну и ладно. Добежим до ворот одновременно с ними. Просто надо соблюдать тишину, когда войдем во фьорд. Вот видишь, Ворон, до чего ты довел сыновей Канута! — раздраженно сказал Харальд, но потом засмеялся. — Это даже забавно! Ворота, таран, щиты, высадка во тьме — такого еще не было!

Браться засмеялись, соглашаясь. «Хоть теперь узнаем, что чувствуют обычные люди в бою!» — крикнул Оттар и вызвал новый взрыв хохота.

Далеко им идти не пришлось. Нужное дерево нашлось в соседнем проливчике. Берсерки быстро повалили его, обтесали сучья, кроме тех, за которые предполагалось нести таран, и доставили на свой драккар.

Когда опустилась ночь, драккар братьев неслышно, как куница ныряет в беличье дупло, вошел во фьорд. Весла вынули и положили на палубу, чтобы не скрипели, никто не говорил, не смеялся, люди остерегались сделать лишнее движение, чтобы не нарушить глубокую тишину, царившую над водой. Ворон стоял у кормила и, глядя в трубу Рандвара, выбирал путь к берегу. Драккары, которые теперь принадлежали Ворону, братья оставили в горле фьорда, чтобы не тащить лишний груз. С моря их видно не было, а потом за ними вернутся. Если будет, кому возвращаться.

Странное чувство охватило Ворона. Он не раз руководил ночными атаками, много раз нападал ночью, но сегодня что-то томило его. Какое-то непонятное предчувствие. Он даже не мог понять, предчуствие чего. Просто что-то сосало сердце. Что-то непонятное ждало его или их всех в горде данов. Он не стал делиться своими мыслями с братьями, они просто не поняли бы его. Дворовый, сидя на его левом плече, тоже был мрачен. Вот он наклонился к Ворону и тихо произнес:

— Ты тоже чувствуешь это, Ворон?

— Да. Только не понимаю, что это, — сказал Ворон. — А пока помолчим, берег уже близко.

Драккар вплотную подошел к берегу бортом. Шестеро братьев сошло в воду, оставшиеся на драккаре, с борта подали им таран. После чего, в темноте, в тишине все они, приподняв таран, медленно и беззвучно вышли на берег. На берегу они положили бревно на песок, и шестеро братьев встали с одной стороны, а шестеро с другой. Повинуясь еле слышным командам Ворона, смотревшего на них через глаз Рандвара, братья подняли таран за оставленные сучья и, держа в свободных руках щиты, пошли на горд.

Горд был слабо освещен, отчего братьям было прекрасно видно, куда идти. Тут-то и проявили себя дозорные данов, о которых они говорили раньше. Они прозевали момент высадки и всполошились только теперь, когда братья уже спешили к воротам горда. Истошно крича, дозорные побежали к горду. Братья пустились бегом, насколько позволял слабый свет. Часовые добежали раньше, и горд закипел, как забытый котел на огне. Навстречу берсеркам полетели слепые стрелы, но братья, прикрываясь щитами, продолжали бег. Судя по крикам, доносившимся из-за частокола, воины в горде спешно занимали свои места, но из-за недосмотра часовых им не хватило времени.

Ворон, державший таран за один из сучьев, при слабом свете факелов, появившихся на стене, увидел, как преображались лица сыновей Канута. Как по волшебству, только что мрачные, сосредоточенные, но обычные лица преобразились в морды зверей, неистовых, неукротимых, неумолимых. Из глоток братьев по берегу разнесся яростный, нечеловеческий вой, пена клубами падала на землю, и в следующий миг таран, направляемый берсерками, чья сила увеличивалась с каждым шагом, ударил в ворота и, под треск ломающейся древесины, мертвые дети давно уже мертвого конунга, ворвались в горд. Их встретили стрелами почти в упор, но тут свою роль сыграли щиты, которые братья пока не побросали. Строй данов, выставив перед собой копья, ждал. И дождался! Ворон своими глазами видел, как Скурвфа просто перемахнул через копья и врезался в строй викингов, так и не бросив щит, который теперь висел у него на руке, и пустил в ход секиру. В пробитую им брешь, завывая, как неупокоенные души, ринулись остальные братья, торопясь урвать свою долю наслаждения. Ворвавшись в брешь, они разорвали строй и, не помогая и не мешая друг другу, начали свою привычную работу.

Ворон отдал должное смелости данов. Паники не было, каждый сражался, как мог, хотя человеческое нутро нередко брало вверх, и люди охотно уступали передние ряды обороны своим соплеменникам, отступая назад. Лучники стали ненужными почти сразу же: берсерки смешали строй обороняющихся в беспорядочную толпу, и нередко те из данов, кто хотел сражаться, оказывался оттесненным в задние ряды, а те, кто оказался перед берсерками, охотнее всего оказались бы сзади.

Но все же данов было много. Камешек был прав, тут их ждали. Этот бой был самым тяжелым из тех, что они приняли за все последние дни. Но берсеркам большего и не хотелось: много врагов? Они хотят сражаться? Чего еще пожелать?!

Какое-то время даны держались на отваге и многочисленности. Потом они держались на чувстве долга. Потом на мужестве отчаянья. А потом, когда Оттар отрубил голову их хевдингу, началась давка и неразбериха, которая, как и всегда, перешла в панику. Дальше началось избиение. Потоки крови, падая на землю, вскоре превратили ее в топкую грязь, люди мешали друг другу, падая и больше не вставая, раздавленные ногами своих же соратников. Вой и крики раненых и умирающих страшной музыкой войны плыли над фьордом, а неистовый вой берсерков разрывал ночь на части.

Ворон держался позади братьев, в толпу не лез и убивал только тех, кто выскакивал на него, или кто оказывался на расстоянии удара. Но и их ему хватало с лихвой. Сам он пока не был даже ранен. Опьянение боя не захватило его, он помнил, что в этом фьорде их ждет что-то неожиданное, что-то такое, чему пока не было названия. Это здорово отрезвляло. Он потерял братьев из виду и боялся, как бы они не стали натыкаться в мешанине тел друг на друга.

Боя, как таковой, уже почти кончился: даны просто метались из стороны в сторону, натыкаясь то на братьев, то на своих же соратников, но большой разницы уже не было, озверевшие, напуганные люди убивали друг друга, не понимая уже, где свой, где чужой. Лязг железа, треск ломающихся копий, хруст костей и чавканье распоротой плоти насыщали собой ночь так, что, казалось, были осязаемы. Те даны, что остались в живых, старались прорваться любой ценой к воротам, и Ворону пришлось здорово побегать, убивая и отбиваясь. Потом ему просто пришлось отбежать в сторону — в ворота бросились почти все, кто остался жив, и справится с ними Ворон, само собой, один не смог.

В этот раз берсерки не пошли в дома за стариками, бабами и детьми, они, пошатываясь, возвращались к воротам. В ночной битве погибли Скурвфа, Оттар и самый младший из братьев, Эрик. Братья подняли их тела и понесли к морю. Камешек был мрачен.

— Ворон, на сей раз, мы не можем отдать тебе драккар данов, — сказал он. — Мы устроим огненное погребение.

— Я сам хотел предложить это, — совершенно искренне ответил Ворон. — Я сожалею о том, что братья покинули этот мир. Но и ты, а теперь и я, твердо знаем, куда они пошли после смерти.

— Нам будет не хватать их здесь, Ворон. Мы же еще не уходим в Валгаллу, у нас еще есть дела тут, в вашем мире.

Берсерки отогнали драккар данов с телами убитых братьев и свой драккар подальше от берега и, как обычно, повалились спать. На этот раз Ворону пришлось потратить куда больше времени, чтобы обработать их раны: берсеркам здорово досталось. С головы до ног их покрывала свои и чужая кровь.

— Надеюсь, теперь вы счастливы, наконец? — прошелестел знакомый голос, в котором ясно слышалось глубокое отвращение.

— А тебе не приходило в голову, что наши ценности и твои могут не совпадать? — не отвлекаясь, бросил Ворон. — Эти люди рождены для битв, они первые примут на себя удар в день Последней Битвы, которую никто не отменял. Ты не задумывался, почему гибель в бою ждет даже богов?

— Думал! — ярость прозвучала в голосе тумана. — Я не понимаю, почему так! Темный людской разум может мыслить только простыми путями — убей или будь убит, но почему такая же участь должна быть уготована всем?!

— Не ломай голову, — участливо посоветовал Ворон. — Какая тебе разница, отчего, если этого не избежать?

Туман просто взвыл от ярости и смолк. А Ворон продолжил заниматься своим делом. Потом он зачерпнул воды в море и тщательно умылся. С лица и рук в воду бежали розовые ручейки. Ворон был перепачкан не меньше братьев. Он стащил кольчугу и долго оттирал ее. Потом тщательно протер ее сухой тканью и положил на палубу рядом со шлемом. Он страшно устал, но понимал, что ему не заснуть. Предчувствие продолжало беспокоить его. Странно. Бой они выиграли. Ничего неожиданного, даже принимая в расчет смерть трех братьев, не случилось, таков путь воина. Неужели что-то ждет его в Свее? Что может там его ждать? Он не найдет там ни матери, ни хирда, ни драккара? Ворон шумно вздохнул. Что еще? Больше, вроде бы, ничего серьезного его не могло ждать. Он понимал, что Гальфдан и, тем более, Хрольф, не станут пытаться достать его в Свее или в Дании.

Он почувствовал, что проголодался. Дворовый, словно услышав, выпрыгнул из сумки, раскинул на лавке чистую холстинку и разложил на ней мясо, лепешки и поставил кувшин с водой. В полном молчании они поели, а потом страшная усталость все же поборола Ворона, и он уснул.

Когда он проснулся, братья уже ходили по драккару, а багровый туман исчез. Понемногу опускался вечер. Рагнар поднялся и принял участие в подготовке огненного погребения. Они сошли на берег и в домах нашли смолу и китовый жир. Братья собирали так же и хворост, и дрова. Все это они снесли на драккар данов, который подогнали к берегу, посадили мертвых братьев на румы, палубу забросали вязанками хвороста и щедро залили смолой и китовым жиром. Оружие братьев положили рядом с ними, так же, как и их вещи. Потом они, привязав драккар данов к своему, отвели его на середину фьорда, и Камешек, прыгнув на него, бросил якорь. Драккар данов застыл на водной глади.

— Прощайте и до скорой встречи! — провозгласил Харальд Камешек, вернувшись на свой драккар.

— До скорой встречи! — проговорили остальные братья и Ворон.

Харальд Камешек зажег факел и бросил его на палубу драккара данов. Его примеру последовали остальные. Драккар вспыхнул, как факел, и к небу поднялся столб черного дыма.

Берсерки, отведя свой драккар на безопасное расстояние от огненного столба, в который превратился драккар данов, молча ждали, пока он сгорит. Ждать пришлось недолго. Волны сомкнулась над ушедшим под воду догорающим драккаром.

— Все, — сказал Камешек, — теперь будем ждать, пока встретимся вновь. В доме Одина. — Что, Ворон? Пора идти в Свею?

Но Ворон не отвечал. Он всматривался в оставленный им берег, и его побелевшие губы шевелились, словно он увидел что-то невероятное, но одновременно и являющееся пределом его желаний. Он нащупал трубку Рандвара, висевшую у него на груди, и поднес ее к глазу. Рука его задрожала, и Ворон побледнел.

— Камешек, прошу тебя, вернемся на берег! — сказал он. — Мне необходимо туда вернуться! Быстрее, Камешек! — В голосе викинга звучала настоящая мольба, и братья, которые не преминули в обычное время пошутить над этим, молча сели на весла, и их драккар полетел к берегу. Не дав ему причалить, Ворон спрыгнул на песок.

Так закончилось последнее сражение Рагнара Ворона в Дании.

Глава двадцать девятая, в которой Рагнар Ворон уходит из Дании

Ворон мягко спрыгнул на песок. Он был безоружен, его щит и броня остались на драккаре. Но об этом он даже не подумал. На берегу, чуть дальше полосы прибоя, снова стояли две женщины, как он видел теперь, — светловолосая и темная. Темноволосая стояла к нему спиной, словно глядя на бойню, которую учинили тут дети Канута. До них было шагов пятьдесят, и Ворон сразу побежал. Он не поверил бы своим глазам, но навстречу ему, стоя на земле данов, задорно и весело улыбалась и подмигивала юная Эйла, которая выглядела теперь чуть постарше той, что пришла тогда к нему, ночью. На сей раз колдунья была одета.

Это, конечно, было удивительно само по себе, но горло Ворона перехватило не от вида совершенно неуместной здесь юной Эйлы; в конце концов, она была колдуньей, и от нее можно было ждать, чего угодно. Как и в прошлый раз, Ворон не взялся бы объяснить, что заставило его хватать воздух ртом. Но предчувствие, которое так и не отпускало его, теперь просто завывало в его душе, только он и сейчас не мог понять, предчувствием чего оно было.

Когда до женщин оставалось несколько шагов, Эйла перестала улыбаться и в отгораживающем жесте вскинула руки:

— Стой, где стоишь, Рагнар Ворон! — в ее голосе не было и следа от той улыбки, что мигом раньше была на ее лице. — Стой!

Ворон встал. Ноги его дрожали в коленках, словно он проделал долгий и трудный путь. В пятьдесят шагов. Он уже не видел юную Эйлу. Он уже ничего не видел, кроме силуэта темноволосой женщины. Он не понимал. Он не верил. Этого не могло быть. Это сгорело много лет назад… Слишком много, чтобы быть правдой.

…Сгорело вместе с домом Харальда Молчаливого. Ворон упрямо тряхнул головой и шагнул вперед. Эйла, которая совсем недавно сурово остановила его, сейчас отступила, понимая, что Ворон просто может убить ее и не заметить этого. А может, она, как и всегда, имела в голове свои какие-то думки. Но, тем не менее, она отступила.

— Гильдис! — негромко, с огромной силой и требовательностью в голосе произнес Рагнар Ворон. Он словно вызывал что-то из небытия, заклинал ушедшее вернуться, отказываясь принять поражение. Словно делал самую большую ставку в жизни. Лишь одного не прозвучало в его голосе — страха. Рагнар Ворон, последний настоящий хевдинг Норвегии, охотник на короля, не умел бояться. Руки Ворона сжались в кулаки, хрустнули костяшки. Этот звук громом прозвучал на берегу, где даже волны прекратили свою тысячелетнюю песню. И женщина обернулась.

Это была она. Первая и последняя любовь Рагнара Ворона, дочь викинга Харальда Молчаливого, убитого данами. Повзрослевшая, но ничуть не постаревшая Гильдис.

Ворон сделал последний шаг, схватил Гильдис в объятия и прижал ее к себе. И предчувствие смолкло у него в душе, заглушенное бешеными, громовыми ударами сердца. Как тогда. Двадцать лет назад.

Сыновья Канута смотрели на все происходящее в недоумении. Что нашло на Ворона? Кто эти женщины? Но берсерки понимали, что спускаться на берег и уточнять, что происходит, не стоит.

Ворон оторвался на миг от Гильдис и спросил юную Эйлу:

— Твоя работа?

— Ну, скорее, работа Харальда Молчаливого и его жены. Или ты о чем? — Эйла удивленно распахнула бесстыжие синие глаза. На ее шее висела золотая монета, которую Гальфдан Черный подарил в Норвегии древней старухе.

— Ладно, — решила юная Эйла. — Вы тут и без меня разберетесь. А я пойду, поздороваюсь со старыми друзьями. Сыновья Канута появляются на земле не каждый год!

— Ядумал, что они убили тебя тогда. Я убивал каждого дана, который попадался мне на пути. Я заставил себя поверить, что ты умерла. И в моем доме никогда не было женщины. Что случилось тогда с тобой? — спросил Ворон, напрочь забыв обо всех колдуньях на свете.

— Даны убили всех, кроме меня. Меня они забрали с собой. Но по дороге нас трепали шторма, и им было не до меня. Меня просто бросили на палубу и забыли про меня до самой Дании, — Гильдис помолчала и продолжила: — Все эти годы я знала, что ты придешь за мной. Я верила в это.

— Мне все равно, что они сделали с тобой, чьей женщиной ты была, или женой, есть ли у тебя дети, — спокойно сказал Ворон. — Потому, что я люблю тебя.

— Они ничего не сделали со мной, — так же спокойно сказала Гильдис. — Как только мы пристали к берегу, нас встретила юная Эйла. При виде меня она побелела, как молоко и только показывала на меня рукой и молча шевелила губами. Это было… Это было страшно, Ворон. Я уже было подумала, что меня ждет участь жертвы, но юная Эйла вдруг заговорила громовым, мужским голосом, от которого притихли даны. Она сказала: «Я объявляю эту женщину неприкосновенной. Она будет жить со мной. Учиться у меня. И никто, если он только не хочет навлечь на свою голову проклятья юной Эйлы и гнева богов, не прикоснется к ней!» Она не стала даже дожидаться решения воинов, просто взяла меня за руку и увела. Охотников поспорить с ней не нашлось, — Эйла вытягивала раненых воинов чуть ли не из Валгаллы, а больных — из царства синекожей Хель, и никто не захотел с ней поссориться. В горде мы почти не появлялись, избушка Эйлы стоит в лесу, далеко отсюда. Меня она в горд не посылала никогда, а все, что нам было нужно, или приносили ей даны в обмен на ее услуги, или она покупала у данов сама. Она учила меня разбираться в травах, слышать лес, понимать путь тока крови в теле и путь жизни под кожей, учила лечить болезни и раны, учила напускать порчу и снимать ее, она была мне как старшая сестра. Хотя, я думаю, по возрасту, она годится в сестры самому Кануту. Она никогда не говорила про это, а я не спрашивала. Порой она пропадала то на год, то на два, тогда даны обращались за помощью ко мне. Мне приходилось лечить их, помогать им, гадать им, я должна была дождаться тебя, Ворон. И я дождалась. Нынче ночью юная Эйла буквально вломилась в дом, схватила меня за руку и почти бегом мы пошли сюда, в горд. Остальное ты видишь, — Гильдис помолчала и негромко произнесла: — Я тоже люблю тебя, мой хевдинг. Ты ведь заберешь меня отсюда? Куда теперь ты думаешь идти?

— Я заберу тебя с собой в новую землю, — сказал Рагнар Ворон. — Я не знаю, что сталось с моей матерью и хирдом в Свее, и дошли ли они туда, но я заберу тебя и увезу далеко-далеко. Туда никогда не придут ни жадные короли, ни глупые ярлы, ни враги. Такая земля есть, я нашел ее. И подарю ее тебе. — И Гильдис, совсем как много лет назад, доверчиво распахнула свои огромные карие глаза.

От драккара донесся взрыв хохота и вернул их на землю.

— Пойдем, Гильдис. Они отвезут нас в Свею, — сказал Ворон, и они пошли к драккару.

На берегу стояла юная Эйла и пересмеивалась с Харальдом Камешком, остальные браться тоже принимали участие в разговоре, было видно, что эти люди давно и хорошо знают друг друга. Когда Ворон с Гильдис подошли к драккару, смех смолк, и Харальд Камешек с несколько деланным удивлением спросил:

— Что это за женщина с тобой, Рагнар?

— Это моя жена. Это из-за нее я ненавидел данов, — легко ответил Ворон.

— Понятно. Ну, поднимайтесь на борт и отходим, если ты все еще хочешь попасть в Свею.

Ворон подсадил Гильдис, которую на борту принял Камешек, и обернулся к Эйле:

— Ты пойдешь с нами?

— Я?! На одном драккаре с мужчинами?! — искренним возмущением спросила юная Эйла. — Да ты за кого меня принимаешь, Ворон?!

— Это мой второй вопрос, юная Эйла, — спокойно и негромко сказал Ворон. — Кто ты?

— Какая разница, кто я или что я, если я пока на твоей стороне? — рассмеялась юная Эйла. — Не напрягай голову, Ворон, она у тебя для этого не создана!

Ворон отвязал с пояса один из мешочков с золотом данов и протянул его Эйле.

— Возьми в подарок. И помни, что я твой вечный должник, юная Эйла.

— Старая стала, а все еще люблю золото! — прокряхтела юная Эйла, становясь дряхлой бабкой с ужасной бородавкой. Золото исчезло с руки Ворона так быстро, что он и не заметил. — А должок я запомню, глупый хевдинг, бросающийся громкими словами!

— Мы еще встретимся? — спросил Рагнар Ворон.

— Гильдис — твоя земная жена… — негромко ответила бабка и побрела прочь, не обращая ни на Ворона, ни на берсерков никакого внимания. Гильдис окликнула ее, но бабка и ухом не повела.

— До встречи, юная Эйла! — громко крикнул Ворон, и Гильдис вторила ему.

Ворон вскарабкался на борт, и ветер надул их парус. У входа во фьорд их терпеливо дожидались «Морской змей» и «Лис», как назвал Ворон захваченный у данов драккар.

— Мы успеем в твою Свею, Ворон — усмехнулся Камешек от кормила. — Только сядьте с женой на палубу и закройте глаза!..

Ворон и Гильдис опустились на палубу и, как приказал Камешек, закрыли глаза, держась за руки. И неведомая сила со звериным воем вдруг подхватила драккар, закружила в безумном танце и куда-то понесла, словно перышко, вокруг дико кричали неведомые твари и каркали вороны…

Так Рагнар Ворон ушел из Дании.

Глава тридцатая, в которой Рагнар Ворон приходит в Свею

Утро выдалось солнечным. Человек в синем плаще потянулся и встал. Уже несколько дней он сидел на этой скалистой площадке, наблюдая за людьми Ворона во фьорде. Площадку он изучил, как собственную ладонь, где были выступы, где выбоины, откуда и когда светит солнце; он готовился к поединку, а если быть точнее — к победе. К той, какой он ее видел. Ворон был очень опасным бойцом, но и человек в синем плаще был далеко не новичок в ратном деле.

Люди Ворона внизу суетились, бегали, жгли костры, откуда-то к ним подходили все новые и новые люди, вскоре к одному драккару, на котором в этот фьорд пришли первые люди Ворона, прибавилось еще два. Люди куда-то уходили, нередко за пределы фьорда, снова возвращались, мелькали даже всадники, внизу уже кишел настоящий муравейник, а Ворона все еще не было.

— Он добьется того, что они уйдут в Валланд без него, — мрачно говорил сам с собой человек в синем плаще. — Но я не понимаю, откуда их тут столько? Даже если все бонды с земель Ворона присоединились к остатку хирда, их не должно было быть столько. Но на кой бы, спрашивается, бондам Ворона уходить вместе с ним? Как они расстанутся со своими нищим хозяйством, да и зачем ему эти бесполезные люди? Викинги из них так себе. Да еще и с бабами! Да еще и с детьми! Еще бы скотину с собой приперли. И птицу. Видимо, Гальфдан задал им жару, раз эти свинопасы добрались до Свеи и засели тут в ожидании чуда, которое им посулил, как я понимаю, Ворон. Когда свеи узнают, что у них под боком уже целый горд норвежцев, они вырежут их. Просто так, на всякий случай. Интересно, кто придет раньше? Свеи или Ворон? Надеюсь, что Ворон. — Человек в синем плаще беспокоился. Он понимал, что это, скорее всего, его последняя возможность достать Рагнара. Потому что никому не известно, куда теперь пойдет хевдинг. Со всей этой оравой.

— Приехали, Ворон, — раздался веселый голос Харальда Камешка.

Ворон открыл глаза и встал. Да, сомнений не было — перед ними лежала Свея. Гильдис ахнула и поднесла руки ко рту.

— Быстро. Очень быстро, Камешек. А почему тогда мы не делали так, пока ходили у Дании?

— А тогда откуда же было бы взяться удовольствию от плавания при попутном ветре? — подмигнул Камешек. Ворон улыбнулся, Камешек был прав. Так было быстрее, но интереснее было идти самим.

— Куда теперь, Ворон? — невинным голосом спросил Харальд. — Надо же дотащить твои драккары до места.

— Мне кажется, Камешек, что ты прекрасно знаешь, куда — усмехнулся Ворон. Камешек ухмыльнулся в ответ и сказал:

— Тогда мы уже пришли! — и указал на фьорд, возле которого они находились.

Берсерки дотащили драккары Ворона до линии прибоя и отвязали их от своего.

— Что, Камешек? Будем прощаться? — спросил Ворон.

— Пожалуй, — согласился Камешек.

— Большая честь походить с вами на одном драккаре, сыновья Канута, — громко сказал Ворон. — Я никогда не забуду этого. И никогда не забуду вас. Благодарю вас за все. И прощайте. — И Дворовый, и Гильдис повторили его слова. Братья заулыбались.

— Прощай, Рагнар Ворон, последний хевдинг уходящей навсегда Норвегии! Рад, что мы смогли тебе немного помочь! — серьезно, без привычного веселья, ответил Камешек. Братья поддержали его слитным гулом. — Прощайте. Будьте счастливы. Удачи тебе, Ворон, в освоении новой земли. Пусть для тебя она станет лучше старой!

Гильдис и Ворон сошли с драккара берсерков, те вскинули руки, прощаясь, и драккар Камешка и его неунывающих братьев исчез, как дымка.

— Вот это да! — пораженно сказал Ворон, обернувшись. Фьорд кишел народом, горели костры, сновали люди, шумели дети. У берега стояло еще четыре драккара. Ворон узнал только один, свой.

— Ничего не понимаю. Откуда столько народу? Пошли скорее! — И, взяв Гильдис за руку, викинг пошел к стану. Оттуда увидели его, раздались крики: «Ворон!» «Это Ворон, смотрите!» «Он пришел!» И от стана к ним побежали люди. Толпа окружила Ворона и Гильдис. Ворон смотрел на людей, не понимая, откуда столько незнакомых лиц и откуда они вообще взялись в этом безлюдном фьорде.

Толпа расступилась, и Гудрун подошла к сыну:

— Ты пришел, Ворон. Наконец-то. Успел как раз вовремя. Завтра мы ушли бы отсюда, как ты и велел.

— Да, мать, я пришел. Это Гильдис, она станет моей женой.

— Я знаю, — спокойно отвечала Гудрун, приветливо кивнув будущей снохе.

— А теперь объясни мне, мать, кто все эти люди, и откуда столько драккаров?

— Тут все просто, — улыбнулась Гудрун. — С наших земель, опасаясь Гальфдана, пожелали уйти все. Викинги и я пошли за «Вороном», а бонды двинулись к Свее пешком. Само собой, что такая толпа привлекала внимание по всей Норвегии, и к ним присоединилось много народу, недовольные викинги, мелкие хевдинги со своими людьми, бонды, злые на Гальфдана. Да, нашлись и такие. Когда мы все собрались, наконец, во фьорде, оказалось, что и шведы не прочь попытать счастья на новой земле под твоей рукой. Легенды о хевдинге, который дважды пытался убить короля, убил его ярла и уцелел, прокатились по Северу, Рагнар. А то, что ты привел с собой еще два драккара, только укрепит людей в мысли, что ты приносишь счастье.

— И сколько теперь у меня воинов? — спросил Ворон негромко.

— У тебя триста два меча, Ворон, — сказал Торир, подойдя к нему. Старый викинг был очень мрачен и даже не улыбнулся своему хевдингу.

— Почему ты так мрачен, Торир? — спросил Ворон.

— Мой сын убит. Река вынесла его тело. Видимо, его убили те ублюдки, которые искали тебя, хевдинг, — негромко ответил Торир. — Я надеюсь, что мы еще вернемся в Норвегию или посетим Валланд.

— Я убил всех, Торир. Всех пятерых. В горах, — сказал Рагнар. Лицо Торира просветлело, и он молча положил свою тяжелую руку на плечо Ворона.

— Соберите воинов на берегу, — приказал Ворон. — Нам надо распределить их по драккарам.

Его приказание было быстро выполнено, и вскоре его новые викинги и старые хирдманны стояли у воды. Ворон быстро подошел к ним. Стоя перед ними на берегу Свеи, норвежский хевдинг сказал:

— Вы все знаете кто я. Я ухожу в новую землю, которую я открыл. Если вы пожелаете, можете идти со мной после того, как принесете клятву на весле и мече. Я не знаю, будем ли ходить в походы викингов оттуда. Не знаю, как пойдут дела с народом, который там живет. Но я твердо знаю, что там не будет жестоких королей и тупых ярлов. Викинги еще никогда не приставали к той земле. Больше пока мне нечего вам сказать. Торир, Эстольд, принесите с «Ворона» весло, буду принимать клятву верности, — закончил Ворон свою короткую речь. Торир и Эстольд пошли на «Ворона», а из толпы молчаливых викингов вышел один и сказал:

— Думаю, что все согласны со мной, потому говорю за всех. За человеком, который привел драккар короля Норвегии, мы пойдем, куда угодно. — И толпа викингов ответила ему согласным, дружным гулом. Эстольд и Торир принесли весло, и воины стали приносить присягу верности Рагнару Ворону, внезапно из хевдинга ставшего ярлом. Его мать Гудрун, стоя неподалеку, с огромной гордостью за него смотрела на сына. Она оказалась права тогда, когда говорила, что тем, кто идет за Вороном, будет сопутствовать удача. Даже тем, кто погиб в битве с королем, повезло, — они отправились в Валгаллу. А теперь ее сын уведет их со ставшей чужой земли в новые земли, которые он же сам и открыл. Нет, как хотите, а у Гудрун был повод гордиться Рагнаром Вороном!

— Все, — сказал Ворон после того, как все принесли ему клятву верности. — Теперь Торир укажет вам, кому из вас на какой драккар идти. Эстольд, сейчас подойдут бонды. На тех драккарах, что привел я, много оружия и брони — раздай ей тем бондам, у которых нет брони или оружия. — Ворон торопился, ему хотелось скорее отойти в море. Он шагнул к матери:

— Мать, прикажи бондам собирать свои вещи и идти к драккарам. Тем, у кого нет оружия или брони, прикажи получить его у Эстольда на «Морском Змее». Мы выйдем в море сегодня же. Нам нечего больше тут ждать. — В голове у Ворона билась одна мысль: «Быстрее! Быстрее!» Ворон очень торопился, но все же, не успел.

— Стой, Рагнар Ворон! — прогремел чей-то голос. — Остановись и выслушай меня!

Ворон резко обернулся. Со скал спускался человек в синем плаще, с поднятым капюшоном, скрывавшем верхнюю часть его лица. Ворон сжал древко копья Одина и ухмыльнулся. Викинги сунулись было к нему, но Рагнар поднял руку и сказал: «Назад! Это только мое дело!».

— При твоих викингах, при твоих бондах, при твоей почтенной матери и при твоей будущей жене я вызываю тебя на поединок. Если ты откажешься, я ославлю тебя, как труса, везде, где только бросали якорь викинги, — громко и четко проговорил человек в синем плаще, подойдя к Ворону. Их разделяло лишь несколько шагов. Гудрун ахнула, увидев этого человека, и схватилась рукой за амулет, висевший на ее груди. Человек в синем плаще, улыбаясь, смотрел на Ворона.

…Снова, как тогда, на обрыве у водопада, в горле Ворона в животе Ворона зашевелилось давно и навсегда забытое чувство. Оно разрасталось, подбираясь к сердцу. Ворон сжал челюсти. Ледяной змей внутри него все разворачивал свои бесчисленные кольца, готовясь сдавить ими его горло. Колени стали противно слабеть, а воздух с трудом шел в грудь, словно змей мешал ему. Ворон глухо зарычал, и крупные капли пота осыпали его лоб. Человек в синем плаще, словно понимая, что происходит с Вороном, продолжал улыбаться, как бы говоря: «То ли еще будет!»

— Я принимаю вызов, — чудовищным усилием воли овладев собой, сказал Ворон. При звуках его голоса червь замер, а человек в синем плаще все еще улыбался, но улыбка его стала натянутой. Он словно забыл стереть ее с лица.

— Мой ярл, — негромко сказал кто-то за его спиной, — может, ты прикажешь просто разорвать его на куски?

— Нет, — ответил Ворон, — если ярл станет прятаться от поединка за спиной своих викингов, то ему лучше носить платье и ключи, а не кольчугу и копье.

Викинги молчали. Молчали бонды. Молчала Гудрун и Гильдис. Молчал Дворовый, при первых звуках голоса человека в синем плаще, вскочивший Ворону на плечо. Молчал человек в синем плаще. И радостное весеннее небо и яркое солнце царили над миром. Лучи солнца били в морские волны, нежившиеся на полосе прибоя, и превращали воду в кипящее серебро. Кричали чайки, легкий, мягкий ветер пробежался по толпе и улетел по своим делам.

— Приступим, — раздался в тишине голос Ворона.

— Нет, Ворон! Слишком долго я ждал этого дня, чтобы так спешить, — ответил человек в синем плаще и резким движением откинул назад свой капюшон. Толпа ахнула и, качнувшись, отступила на несколько шагов от Ворона и человека. Даже будь они братьями-близнецами, они не были бы так похожи.

— А что ты предлагаешь? Подождать пару дней? У меня нет времени, мы уходим отсюда. Или мы сразимся прямо сейчас, или проваливай, муж женовидный! — громко сказал Рагнар.

— Мы сразимся. И прямо сейчас. Но не здесь, а вон на той скале, — человек в синем плаще указал рукой на высокий, обрывистый утес. — В нашем поединке не будет раненых. И нас отовсюду будет прекрасно видно!

— Если тебе охота сдохнуть у всех на виду, то я согласен, — кивнул Ворон. — Пошли!

Человек в синем плаще посторонился, словно пропуская Ворона вперед, но тот покачал головой:

— Слишком много раз я оставлял тебя за спиной, но сегодня особый день, и ты пойдешь впереди.

— Гильдис, — обратился он к жене, — подержи словенского ниссе, — и протянул ей Дворового, которого та бережно взяла на руки.

— Хорошо, — коротко сказал человек в синем плаще и быстрым шагом стал подниматься на утес. Ворон, отставая от него на пару шагов, шел следом. Толпа, отодвинувшись к полосе прибоя, смотрела, затаив дыхание, на утес. Происходило что-то необычайное, это почувствовали все. А двое на тропе уже подходили к скальной площадке.

— Ну, что, Ворон? — спросил человек в синем плаще, не торопясь вынимать меч из ножен. — Может, ты уже понял, что нам суждено быть вместе? Ты еле дышишь, твои ноги дрожат, ты не в силах даже сказать слово! Кивни головой и все пройдет, я стану той твоей частью, которой тебе так недоставало все эти годы! Кивни, только кивни! И я стану хранить тебя и оберегать от глупой смерти! Я необходим тебе! Нет человека, подобного тебе, и не должно быть! Проклятая Эйла хорошо поработала, разделив нас тридцать лет назад! Кивни, и мы все исправим! Ну же! Кивни! Это так просто! — человек в синем плаще говорил негромким, горячечным голосом.

— У страха белый рот, — ответил поговоркой Ворон, и светло улыбнулся. — Твой рот сейчас белый. Так кто же боится? И кто, будучи в своем уме, примет попутчика, который сделает его таким же трусом? Ты хотел сражаться?! Защищайся! — и Ворон, прикрывшись щитом, сделал длинный выпад копьем. Человек в синем плаще успел отскочить и выхватил меч. Он прыгнул к Ворону и опустил свой меч на подставленный тем щит. Удар был страшен. Полетели щепки, и железный обод щита треснул и сломался. Рагнар поверх щита сунул копье в лицо человека, но тот отбил его мечом. Даже царапины не появилось на древке копья Одина. Ворон быстро шагнул назад, он помнил, что если человек в синем плаще даже просто дотронется до него, то все будет кончено и самым разумным потом будет махнуть с обрыва вниз головой. Но Ворон не мог позволить себе такую роскошь. Его ждала новая земля. Его ждала мать. Его ждала Гильдис. Его ждали люди. В следующий миг Ворон резко присел, пропуская меч над головой. Меч сорвал шлем с головы хевдинга. Толпа внизу взволнованно загудела. Человек в синем плаще шагнул ближе и два новых страшных удара раскололи щит Рагнара, и он отбросил его. Ворон понимал, что человек в синем плаще хочет как можно больше открыть его, чтобы было проще дотронуться до живого тела. Теперь, когда Ворон потерял щит, человеку в синем плаще станет еще легче. Когда копье Одина и меч человека в синем плаще сталкивались в воздухе, то человек резко поворачивал, подкручивал свой меч, и Рагнару огромного труда стоило удержать стремящееся вылететь копье в руках. Впервые Рагнар Ворон столкнулся с таким бойцом! Даже схватка с Грольфом Скалой далась ему проще. Человек в синем плаще, вращая свой меч с такой скоростью, что тот превратился в сияющий круг, теснил Рагнара к скале. Стоит споткнуться — и все будет кончено. Ворон надеялся, что противник, предвкушая победу, хоть немного ослабит напор или же утратит бдительность, но не тут-то было. Человек в синем плаще прекрасно понимал, что нельзя оставлять Ворону даже малейшую возможность, которой тот мог бы воспользоваться. Ворон кубарем прокатился по земле, уходя из-под меча человека в синем плаще, но тот успел нанести удар вдогонку. Кольчуга Ворона лопнула, и он почувствовал, как что-то теплое потекло по спине. Боли не было. Ворон зарычал.

— Не вынуждай меня искалечить тебя, Рагнар. Я все равно возьму свое, — с какой-то пугающей мягкостью сказал человек в синем плаще.

Ворон не отвечал. Они, как два матерых волка на гоне, кружили по площадке, выжидая, выбирая момент, когда можно будет исполнить задуманное. Толпе снизу было видно, что бойцы стоили друг друга, и ни один из них не уступал другому ни в чем. Только цели их были разные. Будь в руках Ворона обычное копье, все было бы уже кончено: только копье Одина могло принять столько ударов на древко и оставаться целым. Человек в синем плаще ударил мечом над землей, стараясь подрезать хевдингу лодыжки, но Ворон подпрыгнул и, приземляясь, сверху вниз, нанес удар копьем в выставленную вперед опорную ногу врага.

Острие копья Одина раскололо колено человеку в синем плаще. Раздался сухой хруст, и полилась кровь. Лицо человека в синем плаще исказилось от дикой боли и ярости. Ворон мягко прыгнул в сторону и снова поднял копье до уровня глаз, нацелив его в лицо противника. Тот, подволакивая ногу, пошел к Рагнару, но Ворон закружил вокруг него, делая быстрые выпады копьем и угрожая, казалось, сразу со всех сторон. Ход битвы изменился теперь в пользу Ворона. Человек в синем плаще с трудом успевал поворачиваться, скоро копье задело его левую руку, потом рассекло кожу на голове, и кровь стала заливать ему глаза. Все было бы завершено намного быстрее, но Ворон старался во чтобы то ни стало не позволить человеку в синем плаще коснуться себя, и потому проявлял очень большую осторожность. Ничего не видя, человек в синем плаще беспорядочно махал мечом, одновременно протирая глаза левой рукой.

— Прекрати, Ворон! — взмолился он. — Ты же понимаешь, что мы нужны друг другу! Что мы две части одного целого! Мы похожи, каждому из нас не хватает другой половины!

— Нет, между нами есть одно различие. Ты не можешь убить меня, а я тебе могу, — сухо ответил Ворон. — Но ты прав. Ты бы с удовольствием отнял у меня половину моей жизни. Не выйдет!

Человек в синем плаще отступал все ближе и ближе к краю обрыва, теснимый Рагнаром Вороном. Тот наносил быстрые, длинные выпады копьем и все время держался от человека в синем плаще на расстоянии.

Человек в синем плаще резко дернулся вперед, норовя достать до ног Ворона мечом, но тот скользнул вбок. Тяжелое острие копья ударило в локоть правой руки человека в синем плаще, и меч, продребезжав по скале, упал вниз.

Человек в синем плаще выпрямился. Под его ногами шумело море, гомонила, подбадривая своего хевдинга, толпа. Над головой плыли белые облака. Целый мир, который он должен был навсегда оставить Рагнару. Он опустил руки и обратился к Ворону:

— Хотя бы проститься мы можем по-человечески? — и протянул Ворону левую руку.

— По-человечески? — спросил Ворон. — Можем, и именно по-человечески. — Он быстро шагнул вперед, и копье ударило в живот его страха! Ворон резко дернул копье к себе. Булькая, побежала кровь, человек в синем плаще пошатнулся и со страшным криком, криком, в котором звучала лютая ненависть пополам с невыносимой тоской, рухнул в воды свейского фьорда.

Ворон подошел к краю обрыва, посмотрел на море, на горизонт, который отныне и навсегда стал чист, на толпу, выкрикивающую его имя, и прогремел, глядя на небо: «Один!»

И толпа внизу подхватила его крик, ответила диким ревом, и эхо, ударившись о стены фьорда, заметалось над водой.

Ворон сел на площадку. На колени он положил копье Одина и закрыл глаза. Он прислушивался к себе, беспощадно роясь в своей душе. Он искал хотя бы малейшие признаки присутствия ледяного червя. Но червя не было. Совсем.

Ворон засмеялся и сбежал вниз, к ожидавшим его людям.

Спустя некоторое время, шесть драккаров ярла Рагнара Ворона, предводительствуемые драккаром «Ворон», на котором шел он сам, оставили приютивший их фьорд Свеи, оставив за собой лишь брошеное становище, ненужные вещи, кострища и прочие следы пребывания множества людей.

Так Рагнар Ворон оставил Свею.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава первая, в которой Старый Бю рассказывает историю рождения Рагнара Ворона
  • Глава вторая, в которой Рагнар Ворон приходит в себя
  • Глава третья, в которой Старый Бю уходит в Норанген-фьорд
  • Глава четвертая, в которой Старый Бю встречает незнакомца в синем плаще
  • Глава пятая, в которой Старый Бю приходит к ярлу Хрольфу
  • Глава шестая, в которой Рагнар Ворон покидает Нурфьорд
  • Глава седьмая, в которой Хрольф Пешеход отдает приказы
  • Глава восьмая, в которой Рагнар Ворон приходит к матери
  • Глава девятая, в которой Рагнар Ворон начинает странствие по горам
  • Глава десятая, в которой Ворон странствует по горам
  • Глава одиннадцатая, в которой люди Хрольфа охотятся на Рагнара Ворона
  • Глава двенадцатая, в которой люди Хрольфа Пешехода все еще охотятся на Рагнара Ворона
  • Глава тринадцатая, в которой Рагнар спускается с гор в долины
  • Глава четырнадцатая, в которой Рагнар Ворон ищет короля
  • Глава пятнадцатая, в которой Рагнар Ворон находит короля
  • Глава шестнадцатая, в которой завершается охота на короля
  • Глава семнадцатая, в которой Рагнар Ворон начинает свой путь к Хрольфу Пешеходу
  • Глава восемнадцатая, в которой Рагнар Ворон идет к Хрольфу Пешеходу
  • Глава девятнадцатая, в которой Рагнар Ворон посещает Хрольфа Пешехода
  • Глава двадцатая, в которой все ищут Рагнара Ворона
  • Глава двадцать первая, в которой Рагнар Ворон уходит от хюльдры
  • Глава двадцать вторая, в которой Рагнар Ворон начинает свой путь в Свею
  • Глава двадцать третья, в которой Рагнар Ворон путешествует на драккаре
  • Глава двадцать четвертая, в которой Рагнар Ворон идет в Данию
  • Глава двадцать пятая, в которой Рагнар Ворон продолжает путь к Дании
  • Глава двадцать шестая, в которой Рагнар Ворон приходит в Данию
  • Глава двадцать седьмая, в которой Рагнар Ворон все еще в Дании
  • Глава двадцать восьмая, в которой Рагнар Ворон участвует в последнем бою в Дании
  • Глава двадцать девятая, в которой Рагнар Ворон уходит из Дании
  • Глава тридцатая, в которой Рагнар Ворон приходит в Свею