Римские термы: Гладиатор (СИ) [Алекс Разум] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Римские термы: Гладиатор

Глава 1

Раздались громкие шаги нарушившие тишину. Звук приближался и, эхом, отчетливо разносился в пустом коридоре. Обладатель тяжелой походки решительно и уверенно вошел; остановившись, посмотрел на нее. Вода теплого бассейна прикрывала ее выше груди. Он обвел взглядом весь светлый зал с мраморными колоннами.

Не увидев других людей, он заговорил с ней:

— Я здесь только для того, — громкий не ровный голос выдавал его гнев, — чтобы лично сказать: какого хрена?! Со всем почтением, матрона, с чего вы решили, что я продажная девка? Я знаю, богатые римлянки заказывают бойцов для утех. Но я завоевал свободу своей кровью не для того, чтобы меня покупали, как портовую шлю…

Видимо, ему много еще чего хотелось высказать патрицианке, но приглядевшись к ней — замялся. В бассейне сидела молодая и красивая девушка. Наверное, не ее думал он здесь увидеть.

— Я позвала тебя для разговора, Германус, — сказала, воспользовавшись заминкой в его тираде возмущения, — Сними одежду, зайди в воду, почувствуй, как здесь приятно.

Утром термы в центре Рима пустуют, посетители появляются после обеда. В городе более сотни бань, только эти особенные. Лишь знатные могут сюда приходить, и рабы их сопровождающие. Он никогда в жизни здесь бы не оказался — не устрой она этого. Тем более ни за что ему не попасть в женское крыло центральных терм Вечного города.

Немного помявшись, гладиатор все же снял с себя одежду и оставил ее на мраморной скамье у стены. Она рассмотрела его вблизи. Молодой, высокий и мускулистый — выглядел как варвар. Длинные русые волосы и небольшая аккуратная борода. Он и был варваром. Его имя говорило о принадлежности к германским племенам. Германцы славились своим ростом и свирепостью, а также простотой в быту. Роскошная жизнь им была чужда. Атилия об этом знала из рассказов своего отца.

Потолка над центром помещения не было, и поэтому солнечные лучи хорошо освещали его большую часть. Вода, в бассейне посредине зала, отражая небо, казалась особенно голубого цвета. Он подошел, спустился по ступеням и приблизился к ней.

— Присядь, — она показала на место рядом.

Германус послушно сел.

— Я Атилия, жена императорского казначея. Здесь не могу тебе сказать всего, нас наверняка подслушивают.

Она говорила негромко, и он дважды взглянул на нее с удивлением. После, еще раз внимательно обвел глазами все помещение.

— Именно из-за многих побед и славы по всему Риму я пригласила тебя сюда. Предложение есть, но озвучить его здесь — не могу. Хочу показать что-то. Смотри.

Она поднялась, и вода обнажила ее до пояса. Он стал ее рассматривать. Места с синяками, на которые, она указала, его мало заинтересовали. Германус не стесняясь, уставился на ее темно-вишневые соски. Заметив это, Атилия опустилась назад в воду на свое место. Кажется, он начал возбуждаться. Только этого не хватало! Видимо, ее формы вызвали немалый интерес.

— Это со мной сделал один человек, но давай поговорим позже. Предлагаю встретиться в другом месте, — она решила закончить разговор, — Вечером придет моя рабыня и отведет тебя куда нужно.

Быстро поднявшись, вышла из бассейна и удалилась в соседнее помещение. По пути чувствовала его изучающий взгляд на себе. Там, в раздевалке, ее ждала служанка.

— Фелица, быстрей вытирай и одевай меня. Мы возвращаемся домой.

* * *

Подозрения Атилии о возможном прослушивании в термах оказались не напрасны. Она, правда, не могла знать об этом наверняка, видимо догадывалась чисто интуитивно.

Эктор был выходцем из Малой Азии. Имя ему дали во время рабства. Оно с ним срослось, и он его оставил. Хозяин перебрался в Рим, взяв своих невольников с собой. Через несколько лет он умер, и в завещании распорядился об освобождении всей своей домашней прислуги. Так Эктор стал вольноотпущенником.

Имея приличный вес и низкий рост, он казался неповоротливым. Зато был грамотным, очень предприимчивым и умел убеждать. Благодаря этому смог устроиться одним из распорядителей в главных римских термах. Подглядывая и подслушивая за посетителями, Эктор умудрился весьма неплохо заработать. Умело использовал слабости богачей главного города империи.

Многие патриции и разбогатевшие плебеи старинных родов проводили в термах немалую часть своей жизни. Тут можно не только помыться и попариться, но и поесть, и выпить, и провести время с лучшими куртизанками империи. Самое главное — расслабившись, они вели беседы, полемики и переговоры. Он был всегда в нужное время и в нужном месте, слушал и запоминал. Знатному посетителю захотелось общества молодой девушки — пожалуйста, Эктор устроит все на лучшем уровне. Вина, изысканные закуски, даже нужные свитки папируса, он за годы работы изучил вкусы чуть ли не всех постоянных клиентов. Очень немалые деньги он смог так заработать.

Вскоре предыдущий управляющий погорел на шантаже. На этом Эктор также выгадал — занял его должность. К шантажу он прибегал только в случае с женщинами, и то не со всеми. Лишь, будучи уверенным в безнаказанности, Эктор зарабатывал на своей жертве. Бывало, у дамы не оказывалось нужной суммы, тогда он склонял ее к оплате своим телом. Такие моменты повышали ему уверенности в себе.

Эктор оборудовал потайную комнату в женской части терм. Он мог приходить в нее по специальному коридору никем не замеченный. Там, в стене, имелось несколько скрытых отверстий. Через них он часто подглядывал за теми, кто купался в теплом бассейне женами и дочерьми знатных римлян.

Некоторых молодых женщин и девушек он вожделел. Атилия оказалась одной из них. Он хорошо знал ее мужа, и даже имел с ним различного рода дела. Скрытой страсти это не мешало. Эктор ждал своего момента. Сегодня ему доложили о тайном свидании Атилии со знаменитым гладиатором. Он, бросив все дела, сразу устремился в свое логово.

Сначала он разглядывал. Упругие и приподнятые груди молодой женщины заставляли Эктора испытывать нереальную жажду. Ее длинные стройные ноги и круглые ягодицы переворачивали наизнанку его всего внутри.

Эктор был уверен — она наставит рога своему муженьку, и он воспользуется этим. Шантажом потребует отдаться ему. Атилия оказалась хитрее — она назначила свидание гладиатору на вечер в другом месте. Из услышанного становилось ясно — она задумала не просто изменить мужу, но что-то еще. Ему во что бы то ни стало надо узнать, где это произойдет, а главное, о чем они будут говорить. Он послал своего раба проследить за гладиатором.

* * *

Наступил вечер. Атилия сидела на открытой террасе второго этажа богатого римского особняка ее мужа. Солнце уже ушло за горизонт, и в небе, в том месте, остались лишь большие розовые облака.

Рабыня-служанка Фелица привела Германуса. Изящный серебряный кубок без ножки был наполнен вином, и предложен гостю. После, по знаку хозяйки, рабыня удалилась. Он сделал несколько длинных шумных глотков и, вроде как, расслабился. Убедившись в этом, она начала разговор.

— Я в очень тяжелой ситуации, Германус. Только страх за свою жизнь заставил обратиться к тебе с таким предложением. Ты можешь поверить в это?

— Ты пока не сказала, что именно предлагаешь, — гладиатор замолчал, посмотрев на кубок, допил его содержимое, и поставил на низкий деревянный столик.

Атилия сидела на лежанке с подушками. Он расположился на подобной напротив и смотрел ей прямо в глаза.

— Моего мужа зовут Луций Цецелий Траян, он сын вольноотпущенника, предыдущего императора. Сейчас в отъезде по делам.

Стараясь говорить тихо, но четко, выговаривая не спеша каждое слово. Она следила за поведением гладиатора, хотела узнать его реакцию на сказанное.

— Это его дом. Как я уже говорила — он казначей императора. Очень важный чиновник и влиятельный человек. Я дочь обедневшего патриция из древнего рода Атилиев. Мой дед был казнен, его оболгали. Все имущество нашего рода отняли в пользу императорской казны. Лишь безупречная служба моего отца в легионе, где он был трибуном больше десяти лет, спасла от полного разорения семью. Теперь ты понимаешь, как я стала женой безродного, но богатого человека.

Атилия нервничала, в руках она крутила платок, надеясь этим хоть немного успокоиться. Ей необходимо было раскрыться чтобы он почувствовал доверие к ней.

— Говоришь тебе грозит опасность, с чего ты решила? — спросил гладиатор.

Она, собравшись с силами, и посмотрев на Германуса, стала отвечать:

— Его предыдущая жена была убита и найдена в саду этого дома. Говорили, будто воры пробрались через незапертую калитку. Сначала я тоже в это верила. Недавно сюда приходил его сын, убитая была его матерью. Он специально пришел, когда муж отсутствовал — они не ладят друг с другом. Секст Цецелий Метелл его имя. Он управляет когортой городских вигилов. Так вот, он уверен, что это его отец все подстроил. По службе ему, кроме всего прочего, часто приходится заниматься расследованиями убийств в городе. Он узнал от знакомых и соседей — его отец часто бил мать. Очень сильно избивал. Рабыня, которую обвинили в связи с убийцами, пропала. Остальных рабов Луций увез в Азию, а вернулся оттуда с другими.

— Ты думаешь, он избавился от своих рабов, потому что боялся? Судьи Рима не верят рабам, они верят тем, кто платит.

Германус выглядел удивленным и, видимо, не доверял ее словам. Он говорил так, словно вынужден произносить вслух прописные истины.

— Да, раб против гражданина не может выступить в суде. Но Луций по какой-то причине не давал никому, разговаривать со своими рабами после смерти жены. Даже сыну. Секст с четырнадцати лет живет отдельно, — теперь Атилия говорила быстро, хотя все еще тихо, но она спешила развеять его сомнения, — Подумай сам — он увез всех домашних рабов и привез новых. Продал обученную прислугу, годами ему служившую и знавшую все в этом доме. Его привычки, требования и как ему угодить. Таких рабов не продают.

— Ладно. Но зачем ему убивать свою жену? — гладиатор явно искал логического объяснения.

Атилия снова перешла на размеренный темп разговора.

— Его сын, думает это вышло случайно. Луций Цецелий Траян получает удовольствие, избивая людей. Когда он напивается, в него вселяется демон. А пьет он часто. Когда дома — почти каждый вечер.

Германус отвечал медленно, как бы обдумывая каждое слово:

— Ну ладно, допустим, это он убил жену, может, и ты под топором ходишь. Эмм, я в этом деле как могу помочь? Ты хочешь нанять меня охранять спальню? Да это смешно — он выгонит меня в первый же день.

— Скоро состоится пирушка в этом доме, — она говорила, глядя прямо на него, — тебя и твоего товарища пригласят для развлечения знатной публики. Вы покажете бой на тупых мечах. Вам очень хорошо заплатят. Тебе надо запомнить Луция Цецелия. Думаю, ты сможешь найти тех, кто согласиться отправить его в царство Аида. За очень большие деньги. Разумеется, тебе я предложу нечто более интересное, чем серебро.

Все это она сказала очень тихо. В глазах Германуса появилось сильное удивление. Он потер большим пальцем правой руки ладонь левой. Его плечи напряженно поднялись. Гладиатор смотрел на ее лицо в районе подбородка. Губы, видимо, сильно пересохли, он несколько раз их облизнул. Атилия встала, и сама наполнила его кубок вином, подошла и вложила ему в руки. Присела рядом, но не прикасаясь.

— Понимаешь, он поддерживает одну группу сенаторов. Дает деньги на подкуп избирателей, — она говорила так же тихо, но четко, — а у политиков всегда есть враги. По городу пустят слухи о его убийстве от рук фанатиков другой партии. Такое часто случается, и бывало даже на Форуме. А Луций любит посещать очень злачные места, для своих садистских утех. Там убивают чуть ли не каждую ночь. Сам знаешь, ты же живешь в Субуре.

Германус успокоился. Он несколько раз приложился к вину, и опустошил кубок. Затем поставил его на стол и, повернулся к ней. Атилия увидела перед собой уже не трезвый взгляд.

— Эм… За деньги я на такое не соглашусь, — он смотрел ей прямо в глаза, и она только сейчас увидела какие они голубые, — Чем именно ты готова мне отплатить?

Она поднялась, быстро и плавно вернулась на свою лежанку. Присев на нее ответила:

— У моего отца есть небольшое имение близ Рима. Он собирается открыть там школу гладиаторов, и ему нужен управляющий. Сам он не может быть ланистой, в виду своего положения в обществе. Став вдовой, я смогу ссудить ему столько, что он сможет выкупить самых известных бойцов в городе. У тебя появиться возможность стать ланистой лучшей школы гладиаторов во всей империи, и прославиться уже в этой роли. Ты сможешь взять жену даже из римлянок. Так же у тебя будет возможность выкупить своих товарищей. Я уверена, о такой карьере ты и мечтать не мог, а теперь она реальна. Что скажешь, хорошее предложение?

На последней фразе она налила вина себе в бокал и маленькими глотками стала его смаковать. Вино было бордово-красного цвета. Оно пахло виноградом и пряностями. На вкус кисловато с оттенком сладкого перца. Подвалы дома были забиты лучшими винами со всей Римской империи. На вино муж денег не жалел. Он покупал его у тех же поставщиков, которые наполняли подвалы дворца императора. Луций постоянно хвастал этим перед гостями. Не было ни одного гостя, кто бы ни восхищался его выбором. Еще бы! Ведь это выбор самого августейшего правителя империи.

Гладиатор подумав, стал говорить, глядя на стол перед собой.

— Я родился свободным. Рабом меня сделали римляне, — он говорил не спеша, — Мой отец был знатным воином большого германского племени. Он был отличным воином, как все в его роду. Вот пришли римляне, которые уже захватили полмира. Но им казалось все мало, и они стали отнимать земли моего народа. Поселение где мы жили сожгли, всех кто сопротивлялся — убили. Тех, кто не мог сражаться — взяли в плен и продали в рабство. Я был слишком мал, чтобы это помнить. Но мне никогда не забыть, как мать, умирая, кричала: «Бейся, мой сын! Ты мужчина!». А я все никак не мог поднять меч отца. Он был слишком тяжел для меня тогда.

Он замолчал, и сделав сильный вдох, продолжил:

— Вырос в Капуе, потом меня уже обученного продали в Рим. Ты видела сегодня шрамы на моем теле — ими я заплатил за свою свободу, выступая перед теми, кто убил моих родных. Римляне ни во что ни ставят всех кроме своих граждан. Я думаю и ты, знатная матрона, хочешь использовать меня как мелкую медную монету…

Весь его рассказ Атилия сидела не шелохнувшись. Боялась нарушить момент откровения. Германус ей не верил, или верил не до конца. Но он открылся, а значит, она для него теперь стала ближе. История растрогала ее. Атилия едва сдержала себя, чтобы не разрыдаться. Ясно представила перед собой: как меленький мальчик пытается изо всех сил спасти мать, но сил не хватает. Слезы, двумя каплями, медленно спустились из глаз и повисли на ее подбородке. Германус заметил. Она надеялась, что он это оценит.

Вытерев слезы платком и прокашлявшись, Атилия заговорила:

— Твоя ненависть вполне оправдана. Но невозможно, за свои несчастья, ненавидеть всех граждан. Мой муж коварный и подлый человек, именно такие и уничтожили твое поселение и родных. Я предлагаю тебе возможность отомстить. Один римский чиновник, обладающий огромной властью, и использующий ее в своих делишках. Так вот тебе шанс помочь избавиться от такого. Можешь мне не верить, но я прошу — приди, когда тебя пригласят сюда. Посмотри на него. Подумав, ты дашь мне ответ позже. Если сам будешь не согласен, может сможешь посоветовать другого.

— Возможно, я смогу поверить тебе, и принять предложение, — молодой гладиатор смотрел снова ей в глаза, — какие я получу гарантии, что ты меня не предашь?

Она платком протерла нос. Опустила глаза на столик где стоял уже пустой ее кубок. Подумав ответила:

— Я дам две тысячи сестерциев серебром сразу. Еще восемнадцать ты получишь перед той ночью, когда сможешь все подготовить. Могу написать расписку, я знаю, как она пишется. Или какие гарантии ты хочешь? — сказав, подняла на него взгляд.

— Думаю, ночь, проведенная с тобой, будет самой лучшей гарантией. А деньги и расписка не смогут спасти меня, например, от мести молодого офицера потерявшего отца. Его точно оправдает суд, или заступится сенат. А от меня вы избавитесь как от пустой амфоры, черепки которых горами лежат на свалках города.

Гневно посмотрев ему в глаза, Атилия едва сдержала желание закричать на него.

— При других обстоятельствах, я бы смертельно обиделась за такие слова. Даже твое предложение о совместной ночи не так меня оскорбляет, как подозрение в связи с сыном мужа. У нас нет с ним ничего, и мы виделись только один раз.

Гладиатор не стал скрывать радости того как смог обидеть патрицианку. Он улыбнулся, показав почти все свои зубы, и ответил:

— Ха, при других обстоятельствах, я бы и не стал так думать и говорить. Ладно, наверное, я ошибаюсь по поводу молодого офицера. Доверия у меня к тебе как не было, так и не появилось. Я всю жизнь в дерме, только начал из него выбираться. Ты же, наверное, хочешь меня в нем полностью утопить.

Он встал и, слегка качнувшись вперед, сказал:

— Благодарю за отменное вино и приятную компанию, матрона. Да хранит вас Фортуна, и не гневается Юнона. Твоя рабыня знает, где я живу.

После, повернулся и бодро зашагал к выходу.

Глава 2

Сидя Атилия смотрела, как он уходил. При этом она думала: на кого больше злая — на этого молодого нагловатого бойца арены, или на саму себя. Теперь есть человек, которому раскрыты тайные планы. Нанять другого можно, но придется что-то предпринимать и с этим. Как с ним быть? Смерти она желала лишь мужу. Да и то, только из страха за саму себя. Выполнить его условия — невообразимо! Как он вообще посмел думать о возможности такого. Во-первых, они только сегодня познакомились. Во-вторых, она патрицианка, а он гладиатор. Да, его любят во всем Риме, но эта любовь как к стройному и быстрому жеребцу на ипподроме.

Может, стоило его нанять в качестве телохранителя, для начала. Постепенно войдя в доверие, можно было перетянуть на свою сторону и настроить против мужа. Свободных гладиаторов нанимают многие для охраны на улицах. Вот только в дом их не пускают. Они часто ждут своих хозяев у входа. Как в таких условиях его привлечь на свою сторону. К тому же муж будет ревновать, и злиться о лишних тратах. Нет, нельзя ему давать поводов, пусть и беспочвенных, все же не стоит. Да и времени на такое не осталось.

Вот она дура! Зачем показала всю себя в термах? Рассчитывала, конечно, привлечь своим телом. Видимо перестаралась. Хотела использовать его влечение к ней в качестве козыря. Лишь возможного бонуса, только после завершения работы. Когда она станет вдовой — такая награда была бы приемлема. Даже если соседи узнали бы об этом — никто бы ее не осудил. Конечно болтали бы, как всегда, но без осуждений.

Именно по тому она и устроила их встречу на открытой верхней террасе — у всех на виду. Скорее всего, кто-то из соседей следил за ними, из любопытства. Они постоянно это делают. Завтра весь квартал будет знать, как в дом Луция вошел гладиатор в его отсутствии. Они пили вино и болтали на террасе. Самое главное — мужчина ушел, она осталась, в доме вместе они небыли. Вскоре состоится ужин у них — куда будут приглашены некоторые из соседей. Они увидят выступление двух бойцов, что и развеет неприличные домыслы. Жена договаривалась о развлечении для гостей — этим занимались многие матроны Рима.

Нет, она даже представить себе не может, как осуществить то, что Германус предложил. Главное сделать это так, чтобы никто не узнал — просто не реально.

Но каков наглец! Взять, вот так в открытую, предложить ей переспать с ним. Гарантии ему, видите ли, нужны. Какие она получит гарантии, что он просто не воспользуется ситуацией, и не обманет. Все же он чертовски хорош и привлекателен. Деньги брать не захотел. Другие бы сразу согласились. Может мало пообещала. Куда же мало — целую ферму можно за них купить. Да и предложение стать ланистой в гладиаторской школе, более чем щедрое. Другой бы на коленях благодарил и ноги целовал за такое.

Сама виновата! Но какой выход? Скоро вернется муж и надо заканчивать с этим делом, пока он сам с ней не закончил. Через два дома от них живет Серселия, ее давно привлекает этот молодой боец арены. Надо ее пригласить на ужин и все устроить.


* * *

Раб, посланный Эктором, чтобы следить, вернулся. Ничего кроме разочарования он ему не принес. Этот болван смог выяснить, где живет гладиатор, дождаться, когда придет рабыня Атилии. Даже дойти за ними к особняку Луция Цецелия, и увидеть, как они зашли вовнутрь. Главного он сделать не смог — подслушать разговор. Подкупить домашних рабов и узнать, о чем говорила и чем занималась матрона с гладиатором — у него, также, не получилось. Ведь именно ради этого он его, болвана, и посылал! Одних догадок для шантажа мало.

Эктор страдал от таких вестей. После того как увидел Атилию сегодня с гладиатором, был уверен в успехе задуманного дела. Он уже представлял ее напуганные красивые глаза, полные слез и мольбы к нему. Как она будет ломаться, предлагать деньги, но все же отдастся ему, лишь бы он не раскрыл ее тайну. Эктор представлял, как сорвет с нее тогу и тут же повалит ее на пол. Потом много чего с ней сделает…

Теперь он не мог думать о других женщинах. Лишь закрывал глаза, как видел перед собой ее обнаженный образ. Невозможность добиться желаемого приносила ему мучения. Страдать Эктору не нравилось. Вот доставлять страдания кому-нибудь — совсем другое дело.

Он позвал одну из молодых рабынь к себе. Объяснил, как она должна себя вести, и сделал с ней то, о чем мечтал проделать с Атилией. Получилось не убедительно. Рабыня не старалась, как он на нее не кричал. А уж когда повалил на пол, и придавил своим телом, она и вовсе стала визжать. Испугалась быть раздавленной.

Значит, знатную патрицианку ему просто так не поиметь. Надо подослать в дом Луция своего человека. Следует хорошенько обдумать, кому такое поручить.


* * *

Германус вышел из богатого особняка в приподнятом настроении. Вино, выпитое у патрицианки, все еще пьянило. Он заглянул в булочную рядом со своим домом и уговорил пекаря уступить на вечер молодую рабыню. Пришлось немного поторговаться, но все же заплатить больше, чем это могло стоить. Она ему очень понравилась.

Молодой боец арены не пользовался любовными утехами тех женщин, которые их продавали. Обстановка и «контингент» таких мест не позволяли ему расслабиться. К тому же, в прошлом году двое его товарищей погибли в пьяной драке в одном из публичных домов. В таких местах наткнуться на чей-то нож намного больше вероятности, чем в бою на арене.

Обычно, когда ему хотелось женского тела, он знакомился в общественных термах на Марсовом поле. Они значительно проще, чем те, в которых он сегодня волей случая оказался. Иногда подыскивал себе с кем скоротать вечер на рынке. Популярность приносила свои плоды — можно было не тратиться на это. Но молоденькая рабыня в булочной оказалась хороша собой и свежа. Германус заприметил ее еще в прошлом месяце. Успел пару раз поболтать с ней и услышать звонкий девичий смех. Вот только строгий булочник не отпускал ее ни на минуту.

Этим вечером он вспомнил и захотел ее. Вернее, Германусу теперь хотелось патрицианку, но ей от него надо было совсем другое. Молоденькая рабыня булочника чем-то казалась, похожа на Атилию, к тому же она римлянка. Германус купил по дороге немного вина и сыра, теперь поднялся к себе с этой девушкой. Она смущенно улыбалась и прятала глаза. Явная симпатия к молодому гладиатору проявлялась на ее лице. Его это заводило еще больше.

Квартиру, с одной комнатой, они снимали вместе с другом. Германус попросил компаньона погулять до ночи, и тот удалился, ухмыльнувшись при этом. Когда они остались наедине, девушка принялась хозяйничать. Она нарезала сыр, нашла две глиняные кружки, протерла их подолом и накрыла «стол». Деревянная табуретка стала на время столом, молодая рабыня перетащила ее к кровати.

Они выпили вина и закусили сыром. Девушка принялась щебетать, рассказывая о себе. Германусу быстро наскучило слушать и, обняв за талию, он стал ее целовать. Маленькие пухлые губки оказались нежными и приятными на вкус. Рабыня поначалу сжалась от неловкости, но после обняла его затылок и шею ладонями и целовала в ответ. Ее груди уперлись в него, и Германус почувствовал, как они теплы и упруги. Сняв через голову с нее тунику, гладиатор повалил девушку на кровать. В комнате царил полумрак, лишь одна масляная лампадка давала свет. Он смотрел на нее, а видел, будь-то на кровати лежит Атилия. Выпитое помогало фантазировать.

Сбросив с себя одежду, Германус лег сверху. От тела девушки его обдало жаром. Упершись руками, стал целовать ее набухшие розовые соски. Она от этого изогнулась и застонала. Его член увеличился и стал твердым. Приложив его к самому горячему месту между ног девушки, Германус мягко вошел в нее. Внутри оказалось влажно и тепло, а еще — очень, и очень приятно. Двигая бедрами, он стал потихоньку продвигаться глубже.

Приоткрытые губы молодой рабыни, и ее изогнутые брови, сначала смутили его. Германус подумал, что ей больно. Томно застонав от удовольствия, она запрокинула голову. Это успокоило. Теперь он действовал увереннее и ритмичнее, ощущая ее всю. Бедра девушки двигались ему на встречу, вторя его такту. Германус почувствовал ее ладони у себя на спине. Погладив спину, она вдруг схватила его за ягодицы, и сжала, немного впившись ногтями. От этого Германус стал двигаться быстрее, перейдя на короткие резкие рывки. Стоны девушки звучали беспрерывно и протяжно. Взяв бешеный темп, он раскрыл широко рот и втягивал в себя воздух, чувствуя, как дыхание стало жарким.

Двигаясь быстро, он уперся коленями в кровать, что бы ни сбавлять скорость. Капельки пота, выступившие на его теле, собирались в струйки и сбегали по спине и лбу. Вот-вот, еще немного… Молодая рабыня закатила глаза и, громко застонав, на время перестала двигаться. Он почувствовал там ее мелкую дрожь. Толчками Германус старался засовывать как можно глубже. Вот сейчас, сейчас… Еще-еще… И, все…

Сегодня все казалось не таким как обычно. Ощущалось намного приятнее, чем с другими. Он знал, что девушка, дышавшая в плече не причем. Все равно чувствовал к ней благодарность.

Полежав, немного рядом друг с другом, они услышали стук в двери. Девушка, соскочив с кровати, быстро набросила на себя одежду. Растрепанные волосы умелым ловким движением оказались подобраны и закреплены в аккуратную прическу. Такая прыть позабавила гладиатора. Он, встав, поднял свою тунику, весело крикнул, разрешил другу войти. Улыбка не сходила с лица Германуса, когда он одевался. Перед ним опять стояла молодая рабыня и смущенно смотрела на пол. Будто и не случилось, только что, между ними той бешеной скачки, от которой они едва не задыхались. Лишь смятая, скомканная постель, да лежавшая на полу подушка, указывали на это.

Они выпили еще вина, и вышли на улицу. Оказалось, что тут темно и прохладно. Германус проводил ее к дому булочника и, пожелав приятных снов, обнял на прощание. Подарок, в благодарность, он заранее не припас. Теперь чувствовал сожаление об этом. Хотел было дать денарий, да вовремя спохватился — такое могло ее обидеть. В итоге пообещал еще за ней прийти, и ушел домой спать.

Заснуть долго не получалось — гребанная патрицианка никак не выходила из его мыслей.

* * *

На следующий день к обеду вернулся муж. Атилия увидела его с верхней террасы, где сидела за шитьем.

Все в этой процессии казалось пропитано позерством. Восьмеро рабов несли богатые носилки-паланкин, с позолоченными шпилями на четырех сторонах навеса. Сам балдахин был накрыт разноцветной дорогой тканью, которую трепал легкий ветерок. Раб-помощник шел рядом с паланкином. Желтая шелковая туника, на нем, показывала о том, как богат его господин. Приличная золотая цепочка на шее подчеркивала факт службы на щедрого человека. За носилками шли два телохранителя. Они были вооружены, короткие мечи висели в ножнах на поясе у каждого. Оружие в городе могли носить лишь граждане, поэтому Луций нанимал охрану только из свободных. За ними следом шел конюх Клеменс и вел за узду коня хозяина.

Днем в городе ездить верхом или на колеснице могли только император и его посыльные гонцы. Повозки с товаром перевозили по ночам. Граждане передвигались либо пешком, либо на различных носилках. Те, кто побогаче имели собственные носилки дома. Те, кто не мог себе этого позволить, но был при деньгах, нанимали на время паланкин с носильщиками. Луций держал такой личный в своем особняке.

Атилия спустилась на первый этаж, и распорядилась открыть ворота для встречи хозяина. Домашние рабы засуетились и побежали выполнять. Она присела на мраморную скамейку в атриуме, и стала ждать мужа здесь.

Атриум — обязательный элемент любой римской виллы и многих домов богатых римлян, и даже, граждан среднего достатка. Некий внутренний дворик, куда можно попасть, не выходя из дома. По сути это большая комната без крыши посередине. Часто в центре атриума располагался фонтан или небольшой водоем. В богатых виллах и домах — строили бассейн с фонтаном, куда запускали рыбок. Вокруг такого водоема оборудовали место для скамеек и лежанок. Обязательно ставили растения, в больших глиняных горшках. Пол делали из камня. У тех, кто мог это себе позволить — богатая мозаика или мраморная плитка. Остальные выбирали материал подешевле.

В доме Луция Цецелия атриум был большой и очень богато отделанный. Колонны из полированного крайне редкого розового гранита, купленного в Египте. Стены сплошь украшены красивой мозаикой изображающей сцены из жизни разных богов. В центре атриума устроен прямоугольный неглубокий бассейн с фонтанчиком. В жаркие дни и душные летние вечера его вода давала прохладу. Растения, высаженные здесь, были диковинными для Рима, и специально привезенными из Азии и Египта. В двух золоченых клетках щебетали канарейки. Их доставили купцы из очень далеких островов, за которыми солнце садится в океан.

Муж наверняка устал в дороге и захочет прилечь на лежанке с шелковыми подушками. Обедать он тоже любит здесь. Атилия заранее дала распоряжения и на кухне с утра готовили перепелов. Повар тушил их в винном соусе на слабом жару в печи. Весь первый этаж дома окутывал приятный запах готовящейся еды. Крупные маринованные оливки, тонкий хлеб и сметанный соус с чесноком, уже заранее подготовлены. Еще вино, обязательно большая чаша вина на половину разбавленного родниковой водой. Серебряный кувшин надо сразу убрать в холодную комнату. Рабыня принесет только чашу, об этом она уже знает давно.

К атриуму в их доме примыкало несколько комнат. Это были: большая передняя гостиная, столовая, кабинет хозяина и его архив, в которой на полках хранились свитки из папируса и пергамента. Еще были две небольшие спальни для холодных сезонов — верхние спальни не отапливались.

Луций зашел со стороны столовой. Атилия знала его привычки и сидела лицом к этому входу. Она поднялась и плавно пошла ему на встречу.

— Здравствуй, Луций, — сказала она с легкой улыбкой, — Я надеюсь, ты не сильно устал в дороге?

— Аве, Атилия, — ответил он небрежно, — Иди, обними меня. Я скучал по тебе.

Во время объятий она почувствовала кислый запах его пота и перегара. Значит он уже куда-то заходил по дороге и выпил вина. Надо сразу говорить с ним о делах пока его язык не стал заплетаться. Когда Луций напьется, денег не даст ни на что.

— Уже готовы твои любимые тушенные перепела, — говоря это она увидела молодую смуглую девушку, скромно стоявшую в проходе, — Ты купил новую рабыню?

Он повернулся к ней и сказал:

— Да-а-а, это Сира, — подозвав ее рукой, он продолжил, — Специально обученная рабыня. Она будет помогать тебе в моей спальне, понимаешь…

— Хорошо. Фелица покажет ей все. Распорядиться подавать обед?

— Да. И пусть сразу принесут мне мое вино.

Атилия подошла к новой рабыне.

— Сира, из столовой ты найдешь двери на кухню, — она говорила медленно, думая, что девушка плохо знает латынь, — не заходи туда, тебе нельзя, просто крикни у двери: «Несите обед». И сразу возвращайся.

— Хорошо госпожа, — ответила та и, поклонившись, пошла выполнять поручение.

Луций уже прилег на широкой золоченой кушетке с шелковым матрасом и подушками, у которой стоял длинный низкий столик. Сушеные финики лежали в высоком серебряном блюде рядом. Он брал по одному и, убирая косточки, неторопливо жевал.

— Давай сразу договоримся, Атилия, — сказал Луций, прожевав финик и причмокнул языком, — Сира особенная рабыня, ее обязанности только в доме, и пусть не крутится возле кухни — не люблю трахаться, когда воняет чем-то жаренным.

— Как скажешь, Луций.

Фелица принесла вино, и аккуратно поставила на столик возле хозяина. Сказала: «Во здравие, господин», и удалилась на кухню.

Он расплылся в улыбке, от чего его и так оттопыренные уши, казались еще больше. Круглая, почти лысая голова стала совсем похожа на шар. Луций взял чашу, зажав в кулак ножку, и с причмокиванием сербал вино. Атилия, скрывая отвращение, стала разглядывать фонтанчик, который журчал и немного заглушал издаваемые мужем звуки. Быть настолько противным — надо иметь талант.

Выйдя за него, она выполняла волю отца. Все девушки Рима, без исключения, выдавались замуж только по распоряжению своих отцов. Это касалось как простых семей, так и знатных. Дочери правителей, и самого императора, вообще были элементом дипломатии. Их выдавали замуж исходя из сложившихся политических интересов и выгод. Прикажи отец ей выйти за минотавра с головой быка, она бы и пикнуть, против ничего не смела.

Глава 3

Фелица вернулась с едой и выставила все на стол. Луций сразу же схватил ножку перепела и впился в нее зубами. Причмокивая и чавкая, он доел мясо и кинул косточку на стол. Взяв тонкий круглый хлеб, он оторвал кусочек, обмакнул его в сметано-чесночный соус, и отправил в набитый рот. При этом непременно роняя крошки и капли соуса себе на тогу. Он сумел заработать огромные деньжищи и получить влияние в столице империи, но он так и не смог обучиться манерам. Наверное, поэтому император никогда не приглашал их на свои пиры.

Зная о поведении своего мужа за столом, она часто ела заранее, чтобы не потерять аппетит. Но нельзя выдавать, или как-либо показывать, свою неприязнь к поведению мужа. Его это очень сильно злило. Раздражаясь, он часто «воспитывал» ее кулаками или ремнем из толстой кожи. Атилии иногда казалось, что он специально старался быть более мерзким, чем есть, только бы у него появился повод для ее «воспитания». Ну а если к вечеру напивался и не засыпал, то и поводов не искал.

Она взяла со стола хлеб и, отломив кусочек, стала его жевать. Аппетита совсем не оказалось, и она запивала хлеб водой, чтобы он размяк во рту.

— Зря не ешь перепелов, — с набитым ртом едва выговорил Луций, — очень вкусные вышли, и жирненькие такие, мм-м. Надо будет похвалить Феликса, хороший он повар, все же.

Атилия осторожно оторвала крылышко перепела и сделала вид что ест его.

— Еще попроси себе вина, обязательно, — так же жуя полным ртом, сказал муж, — После жирной пищи надо выпить немного. Сира, крикни Фелицу.

Новая рабыня удалилась, и вскоре вернулась в сопровождении Фелици. Они вместе принесли вино и плоскую чашу с оливками.

— Муж, ты просил придумать что-нибудь для развлечения на твоем скором званом ужине, — Атилия сделала небольшой глоток вина и продолжила, — Так вот, я придумала следующее. Сейчас в городе много говорят про гладиатора Германуса. Того, который получил от императора деревянный меч — рудис, но продолжает выступать на арене.

— Можешь не объяснять, — остановил ее Луций, — я знаю всех гладиаторов. Я уже дважды заработал на его победе. Помнишь Эктора, управляющего в термах, он бывал у нас? У него есть выход на людей, принимающих ставки. Кстати, это он мне рекомендовал Сиру. Говорит, ее подготовили в наложницы для наместника Ликии. Я вовремя успел перехватить.

Луций начинал напиваться, много болтовни без устали — явный признак. Еще чуть-чуть и он станет говорить, заплетаясь в словах и фразах. Надо спешить попросить у него денег.

— Я поздравляю тебя, дорогой, с таким успешным приобретением, — она старалась изобразить искреннюю улыбку, — Послушай, пожалуйста — это важно. Я пригласила того самого Германуса с еще одним сильным гладиатором на твой званый ужин. Они будут выступать перед гостями — биться на гладиусах. Говорят, когда у Серселии был большой пир, она звала их, и все гости потом неделю об этом болтали. Всем ужасно понравилось.

— Да, я слышал, — жуя и раздумывая Луций мычал, — М-м-м, а сколько они за это берут?

— Две тысячи сестерциев, но они будут развлекать гостей весь вечер. Два боя и потом разговоры, и рассказы о боях на арене.

— Дороговато, — удивленно произнес он, — За эту сумму можно купить раба. Хотя, сейчас цены на них значительно поднялись. В мирное время всегда так. За две тысячи купишь только какого-нибудь паршивца, в лучшем случае. А вот конюха, нашего, Клеменса, я купил в Эфесе за три тысячи сестерциев. Правда, прошло уже несколько лет. Я тогда торговался как лев. Хозяин рынка, представляешь, заломил за него пять тысяч. А я уперся, мол, три и ни сестерция больше. Так он увязался за мной почти до самого дома, и болтал, и болтал, сбавляя постепенно цену. Клялся всеми богами, в ноги мне падал. Утверждал, что потратил на его кормежку больше двух тысяч. Вот мошенник — хотел надуть меня.

Все, мужа понесло, теперь его не остановить. Еще немного и он начнет хвастать, как не разрешал императору тратить деньги на что-то бесполезное, по его мнению. Надо было прекращать его тираду.

— Луций, надо подготовить серебро, — сказала она мягко, но четко и, глядя прямо на него, — Они берут наперед, у них сейчас много заказов.

Оторопев от такой настойчивости, он даже жевать перестал. Смотрел на нее хлопая глазами. Но потом сообразил, что она не для себя требует. Поднялся и, вытерев жирные руки об тогу, скрылся в кабинете. Спустя минуту принес деревянную большую шкатулку и пустой кожаный кошель. Поставил все это на стол и сказал, ложась на место:

— Отсчитай сколько нужно и положи в кошель. Шкатулку потом уберешь в кабинет. Там справа на столе оставишь.

Она принялась отсчитывать серебряные монеты и складывать кучками на стол. Луций продолжил чавкать, сербать и причмокивать. Позже ко всем этим звукам добавилась отрыжка. Под конец трапезы он громко выпустил газы, и стал смеяться. Куда в него столько помещалось еды. Он не толстый, как его дружок банщик. У него был живот, который выступал вперед, но жира на теле почти не было. Есть и пить он мог пол вечера. Свои чавканья и причмокивания — оправдывал тем, что так ему вкуснее и приятнее чувствовать пищу и вино.

Развестись с ним она не могла — закон Рима на стороне мужа. Даже не имела права отказать мужу в близости — рожать детей считалось ее прямой обязанностью. Если бы она хоть раз воспротивилась, он мог вернуть ее назад отцу. После стал бы требовать деньги, уплаченные за нее. Отец был старый вояка, но плохой счетовод, конечно, не смог бы их ему вернуть. Огромная сумма, сто двадцать пять тысяч денариев — это пол миллиона сестерциев. Наверняка отец уже потратил больше половины. Дела вести так, чтобы выйти в прибыль он не научился. Не вернув деньги, был бы опозорен и все знакомые, и незнакомые патриции, показывая пальцами, говорили бы: «Какой позор! Он не достоин своей семьи!». Весь их род был бы посрамлен. И тогда сами боги прокляли бы ее за такое. После смерти, в царстве Диса, она испытывала бы вечные муки. Эх, отец, зачем ты патриций…

Если ее задумка, по устранению мужа, удастся, тогда на божьем суде она скажет: «Ведь я не сама его убивала, я лишь дала денег на это». Потом добавит: «Что бы увидеть причину моей ненависти, дайте сейчас ему тушеных перепелов со сметано-чесночным соусом и вина». Конечно же, для проверки боги дадут все это Луцию, ведь они живут вечно, и каких-то час или два для них пшик. Когда же они увидят: как он ест, пьет, какие при этом от него исходят звуки — скажут: «Полностью оправдана!».

Даже этого окажется достаточно на божьем суде. Если нет, тогда она предложит: «Теперь дайте ему женщину». Увидев все издевательства, какие бы он непременно совершил с несчастной, боги наверняка скажут: «Ну, Дис, он твой». Может Бахус, греческий бог вина и вакханалий, добавил: «Даже я себе такого не позволяю!». Отправили бы Луция в подземное царство Аида.

Отсчитав пять кучек по сто серебряных денариев, она уложила их в кожаную мошну и затянула туго завязками. Мешочек получился довольно увесистым. Она приказала Фелице поместить его в сундуке, который стоял у стены. Пока рабыня его несла, Атилия подумала: «А ведь для полного расчета нужно еще девять таких мешочков. Тяжеловато. Надо будет подобрать для этого сундук, и поручить мужчинам рабам. Может, конюх и садовник помогут».

— Позже вели подготовить баню, и пусть там меня ждет Азий, — Луций уже говорил заплетаясь, — Потом, помоетесь ты, и Сира. Я буду ждать вас вечером у себя в спальне. Дорогих благовоний и масел на нее не жалей, я куплю сколько надо.

— Хорошо, муж, — она старалась говорить ласково и с улыбкой, — Только ты больше не пей вина, а то тебе опять станет плохо.

Он в ответ махнул рукой. Перешел на темную сторону атриума. Там лег на свою любимую большую лежанку. Две минуты спустя оттуда послышался его храп.

Вечером, после домашней бани, Атилия была расслаблена. Она чувствовала, как нежна и бархатиста ее кожа. От нее исходил приятный аромат розового масла. Сира с Фелицей одевали ее в прозрачную очень тонкую рубаху из шелка. Атилия смотрела на себя и думала, что такое молодое тело достойно императора. Но досталось сыну бывшего раба с замашками дикого варвара. Так как у Сиры ничего подходящего не оказалось, она отдала ей свою прошлогоднюю ночную рубашку. Раньше пожалела ее отдать кому-то из рабынь, но и сама уже не носила.

Рубашка из тончайшего белого льна была дорогой одеждой, в чем-то плохеньком к хозяину в спальню идти не полагалось. Сира, в благодарность, поцеловала ей руку и приложила к своему лбу. Странный обычай, она такого еще не видела. Но ей стало приятно, и она слегка улыбнувшись, спросила:

— Откуда ты родом, Сира?

Девушка ответила мягко и быстро:

— Восточнее Антиохии — столицы Сирийского царства.

— Провинции. Сирия уже давно римская провинция.

— Как вам будет угодно, госпожа.

Говоря это, она сняла свою тунику, выкрашенную в желтый цвет. Явно Луций распорядился ей это купить, он любил выделять особенных рабов илислуг одевая их в желтое. Мерцание огоньков ламп отразилось на ее красивом теле. Кожа девушки была смуглой, но не темной, скорее бронзовой. Сира стала надевать ночную рубаху.

Атилия мягким и ласковым голосом сказала:

— Постой, Сира, подойди ко мне. У тебя очень необычная кожа. И такая приятная на ощупь.

Она гладила рабыню говоря это. Провела ладонью по груди, плоскому животу и широким бедрам девушки. Надо максимально отвлечь мужа на эту новенькую.

— Спасибо, госпожа, вы так ласковы ко мне.

— Одевайся, и пойдем, господин уже наверняка ждет.


Атилия надеялась — дневной сон и баня выгнали хмель из мужа. Возможно, он еще не успел добавить на столько, чтобы опять сильно опьянеть. Войдя с молодой рабыней в спальню Луция, она увидела на столе большой серебряный кувшин. Это окончательно разрушило ее надежды, и Атилия приготовилась к самому худшему.

Он стоял голый, и держал в руках кубок из серебра украшенный рубинами. Этот кубок всегда находился в его спальне. Луций был убежден в древнем поверье, будто бы рубины добавляют страсти и силы во время ночных утех.

— Раздевайтесь и проходите, — коротко скомандовал он.

В спальне оказалось непривычно много света. Всюду горели разной величины масляные лампы. В двух курильнях тлели угли и на них лежали веточки розмарина. Вся комната пропахла им. Они обе сбросили с себя прозрачные рубашки и остались совершенно обнажены. Подойдя к столу, Атилия старалась не смотреть на тело мужа. Его дряблая кожа не вызывала ни какого желания. Не говоря уже о страсти, которой он от нее вожделел, и часто корил за ее отсутствие.

— Сира, налей себе и хозяйке немного вина, — Луций жестом указал на кувшин и два серебряных небольших кубка рядом с ним, — Хочу выпить с вами за нашу первую совместную ночь.

Они втроем приподняли вверх руки с кубками, и выпили.

— Я велел принести сюда побольше света, хочу хорошенько разглядеть свое новое приобретение. Покажи себя, Сира.

Девушка поставила кубок на стол, вышла из-за него так, что бы Луций ее видел. Она стала плавно двигаться изгибаясь, будто бы слышала музыку. Потом стала водить пальцами вдоль тела, едва касаясь и трогая себя везде. Атилии это нравилось намного больше, чем тело стареющего мужа.

— Теперь повернись, — он возбуждался.

Сира все делала плавно и красиво. Она двигала бедрами в одну сторону, а верхнюю часть тела, извиваясь, клонила в другую. Руки то поднимала вверх, то опускала вниз и нежно гладила свои ягодицы. Даже Атилию такие движения заводили.

— Да, ты хороша, — Луций говоря это, был явно доволен приобретением, — А что ты умеешь в искусстве любви?

— Меня всему обучили, господин. С чего желаете начать?

— Хочу, что бы ты как следует, поработала там своим ртом. И я люблю, когда глубоко.

Сира подошла к нему и, опустившись на колени, принялась выполнять.

Атилия в это время легла на кровать и ждала. Луций долго пыхтел и не мог полностью возбудиться. Он ударил по щекам Сиру, и обвинил, что она плохо старается. Та стала работать усерднее. Потом он позвал к себе Атилию.

— Ты чего муж? Хочешь поставить меня на колени рядом с рабыней. Я все же патрицианка, не забывай об этом.

— Ты будешь выполнять все, о чем я требую. Иди сюда!

Атилия лежала напряженной и не шевельнулась.

— Ах ты, знатная сука, — Луций был взбешен.

Он подошел к ней и, схватив за руки, сильно потянул, заставив сесть на кровати. После, взявшись за затылок, с силой толкал ее голову к себе. Поняв, что она сопротивляется, ударил ее по лицу наотмашь. Звук удара заполнил комнату. На щеке появилась колющая боль, но Атилия все еще не поддавалась. Тогда он схватил и швырнул ее с кровати на пол. Она пыталась подняться, встала на четвереньки. Неожиданно Луций ногой ударил по ребрам. Сира, в страхе подбежала к нему, и став на колени умоляла:

— Хозяин, я сделаю все, как ты хочешь. Я все умею. Пожалуйста, не бей госпожу. Она не сможет показаться на людях.

Он ударил ее пяткой в лицо, от чего девушка отлетела.

— Пошла отсюда! И до тебя очередь дойдет!

Атилия воспользовалась моментом и, вскочив, побежала из спальни в коридор. Он хотел ее схватить, но рабыня кинулась и обняла его ногу, стала ее целовать.

Сумев юркнуть мимо Луция, Атилия выскочила в коридор, и уже бежала к себе. За спиной она слышала звуки ударов, ругань мужа и стоны от боли избиваемой Сиры.

Вбежав к себе в спальню, она захлопнула обе створки основных дверей, и закрыла их задвижкой. В это время мысленно благодарила Сиру за такую самоотверженность. «Только бы не убил ее» — повторяла она эту мысль снова и снова. Немного отдышавшись, вспомнила про маленькую дверь из другого коридора, через него тоже можно попасть в спальню, если обойти. Атилия тут же кинулась к этой двери и, захлопнув, закрыла ее защелкой. «Эта слишком слаба, он сможет ее выломать» — думая так она притащила увесистый сундук и придвинула его к двери. Только когда напрягалась, ощутила сильную боль внизу ребер. «Пьяная скотина, неужели ты их сломал?». После попыталась на ощупь понять состояние.

В этот момент сильный стук от ударов в двери с той стороны отвлек ее. Атилия стала молиться Юноне, прося защиты. Послышалась мольба Сиры, видимо она снова вцепилась ему в ноги, так как удары в дверь прекратились.

— Ах ты, сука, — Луций теперь кричал на Сиру, — Так ты хочешь, чтобы я тебя воспитал? А ну пошли!

Наверное, он волочил ее по полу, звуки удалялись по коридору в сторону его спальни.

— Только бы она выжила! Только бы выжила! Мать Юнона, защити ее, умоляю, — Атилия стояла на коленях перед маленьким алтарем в стене и молилась на изображение головы богини, — Обещаю в ближайшие иды принести в жертву тебе трех белых голубей. Только не дай ей умереть.

В это время она слышала шум избиения рабыни из спальни мужа. Похоже, что он бил ее ремнем. После долгих молитв все стихло. Видимо, Луций устал. Она потихоньку выглянула и увидела ее без сознания. Рабыня лежала у закрытой двери его спальни. Проскользнув в маленький коридорчик, она зашла к Фелице. Небольшая спальня ее личной рабыни находилась рядом.

— Фелица, бери покрывало и пошли, — она говорила шёпотом, — Только тихо, чтобы он не услышал.

Босиком, стараясь не издавать шума, они подошли к спальне Луция. Дверь оказалась заперта, ни каких звуков не слышно. Возможно, он напился и спал. Они тихонько положили Сиру на покрывало, и понесли к Атилии. Девушка была не тяжелой. Попав в спальню, Атилия сразу закрыла двери на засов. Сира все еще лежала без сознания и вся в крови, лицо и тело. Фелица принесла из уборной медный таз с водой и флакон с уксусом. Они стали оттирать ее от крови и пытались привести в чувства.

Но рабыня не дышала…

Глава 4

Когда Сира застонала, у Атилии вырвалось: «Слава Юноне!». Рабыня пришла в сознание, но даже говорить не смогла. Они с Фелицей провели всю ночь рядом с ней. Лишь под утро смогли уснуть.

Утром пришел старый грек, его звали, когда болел кто-то из рабов. Сиру перенесли на первый этаж в крыло с комнатами для домашней прислуги. Атилия наблюдала, как врач ее осматривает. Он делал это молча. Закончив, старик сказал:

— Император запретил жестокие наказания для рабов и убийство их без суда, — его голос был скрипуч и, по-стариковски груб, — Хозяин должен знать, если она умрет, я обязан буду доложить префекту.

Атилия ответила по-гречески и так же грубо, ему в такт:

— Хозяин знает об этом.

Врач потребовал всех удалить и не беспокоить его пока не закончит. Стал обрабатывать раны мазью из козьего жира и каких-то порошков. Атилия попросила кухарку сделать ей легкий отвар из мелиссы, чтобы успокоиться. Говорили, сам император любит напиток из этой травы, которую в Рим привозят купцы из Парфии.

Она сидела в атриуме с терракотовой кружкой, и ждала когда вернется Фелица. Та отправилась за семейным лекарем. Боль в ребрах не давала расслабиться, и на месте удара уже проявился новый синяк. Обняв теплую кружку двумя ладонями, Атилия маленькими глотками пила отвар. Напиток приятно пах травой и лимоном. Она сидела возле фонтанчика и наблюдала за рыбками. Одна из них плавала брюхом вверх. Этой ночь бог смерти Оркус все же побывал в их доме. Богиня-мать Юнона, видимо, услышала ее молитвы и заступилась. И демону пришлось довольствоваться малым.

Звук осторожных шагов привлек ее внимание. Вниз спустился Азий, личный раб мужа. Он быстро шел и явно хотел остаться незамеченным.

— Азий, что хозяин уже проснулся? — громко спросила Атилия.

Раб остановился и ответил:

— Да, госпожа. Он плохо себя чувствует, потребовал воды и льда.

В детстве ей рассказывала старая рабыня о том, как бог виноградарства и веселья Бахус так иногда напивался, что просыпался в подземном царстве Аида или Плутона по-римски. Бог бессмертен и всегда возвращался на землю. Но если простой смертный столько выпьет, то останется под землей навечно. Почему Луций так не напьется…

Наконец пришла Фелица. Она привела лекаря, и они вместе поднялись в спальню Атилии. Тот посмотрел и сказал, что это сильный ушиб. Посоветовал не лежать на животе и не погружаться в горячую воду. Оставил мазь из мяты, потребовал за визит четыре денария и ушел.

Атилия вновь спустилась вниз и распорядилась приготовить куриного бульона. Повар Феликс, зная предпочтения своего хозяина, уже этим занимался. Она приказала отнести бульон и для Сиры.

Луций спустился хмурый и неразговорчивый. Пока муж ел, Атилия тоже молчала, и старалась не смотреть в его сторону. Обычно он плохо воспринимал, что либо, с похмелья. Велел Азию приготовить носилки, а ей сказал готовиться к поездке в термы. Появился врач-грек и объявил, о тяжелом состоянии молодой рабыни.

— Она может умереть на днях.

— Да, а что с ней? — Луций спросил так, будто действительно был удивлен.

Возможно, он и не помнил вчерашний вечер.

Врач говорил по-гречески и так же с упреком как недавно:

— Ее сильно выпороли ремнем. Такое видно и понятно любому, для этого не надо быть лекарем.

— По-моему она упала и скатилась по лестнице, — Луций говорил с нажимом, — Азий видел. Азий, принеси подтверждение моим словам.

Раб ушел и вскоре вернулся с небольшим мешочком из ткани, и протянул его старому греку. В мешочке звякнули монеты, старик, помедлив, взял.

— Я буду приходить каждый день, пока она окончательно не выздоровеет.


Позже они с мужем двигалась в центральные термы. Их построили по приказу предыдущего императора Траяна из Антонинов. Они располагались на месте заброшенного и проклятого Золотого дворца Нерона. Луций другие не признавал. Рядом к ним примыкали термы, возведенные при императоре Тите из Флавиев. Теперь это было женское крыло самых роскошных терм всей империи.

В паланкине они сидели друг против друга. Впереди шли двое охранников и разгоняли толпу. За носилками спешили Фелица и Азий.

— У меня были очень сложные дни, — Луций корил Атилию за непослушание, — я почти десять дней не спал. Император посылал меня в Македонию проверить траты казны. Обратная дорога вообще оказалась серьезным испытанием. Хотел дома расслабиться, а тут ты, моя жена, противишься моим пожеланиям.

— Я должна делать, то для чего ты купил новую рабыню? — Атилия знала, трезвый он не опасный, — Ты хотел поставить меня рядом с ней на полу — мое законное право не давать унизить свой род патрициев.

Атилия старалась говорить не громко, но так, чтобы мужу стало понятно — не все требования будет выполнять беспрекословно.

— Снова перебрал с вином, и почти убил дорогую рабыню. Чуть не навлек на себя гнев императора.

— Это да. Я за нее отдал как за греческого учителя, — Луций стал немного жалеть о содеянном, — Но будь ты хорошей женой ты бы придумала, способ этого не допустить.

— Я знаю, как такого избежать, — Атилия не уступала в своих убеждениях на счет мужа, — надо свои низменные прихоти выплескивать в Субуре, в домах терпимости. А дома не доводить себя до поросячьего состояния. В следующий раз, когда позовешь меня в спальню будь умерен с вином и все будет прекрасно.

— Мне это понятно, не надо меня учить, — трезвым Луций был не таким скотом, — Ты что-то хотела уточнить по гостям на званный ужин?

— Думаю нам следует пригласить Серселию, — Атилия смягчила тон разговора, — Ей очень приглянулся тот гладиатор. Она сама мне говорила, что не прочь родить сына. Как ты знаешь муж ее стар и слаб, но все же он есть. Если она забеременеет еще при муже, никто не посмеет ее обвинить в незаконности наследника. Мы поможем ей это устроить, и она окажется благодарна нам до конца жизни.

— О, Атилия! — такое предложение пришлось Луцию по нраву, — Да ты можешь подкидывать выгодные идеи. Муж Серселии когда-то очень влиятельный сенатор, и не раз становился консулом. Теперь Серселия ведет все дела от его имени, будь у нее возможность — она бы и в сенате за него выступала. Ты все очень хорошо придумала! Что за это хочешь? Новое драгоценное колье?

— Предлагаю тебе сделку, — Атилия говорила по-деловому, — ты не напиваешься дома и не бьешь меня. А я все подготовлю и устрою в ближайшее время.

Он в ответ покивал, но на словах ничего обещать не стал.

— Луций, — она хотела это услышать, — скажи вслух. Что пьяным не станешь звать к себе в спальню. И не будешь меня избивать. Иначе, я не смогу родить тебе сына. А ты не сможешь взять имя моей семьи. Ты же на это рассчитывал, когда брал меня в жены…

— Хорошо, я обещаю, — ответил он раздраженно, — А ты поставь на ноги Сиру. Если надо пригласи к ней нашего лекаря, вместо рабского. Но она должна выжить — это и в твоих интересах тоже.

Выходить Сиру она и так собиралась. То, что это особая рабыня Атилия поняла по прошедшей ночи. Так же она понимала, что обещания мужа будут действовать не долго. Теперь лишь вопрос времени кто кого быстрей убьет — он ее, или его кто-нибудь.

Не будь этой новой рабыни — все, что он выплеснул на нее, обрушилось бы на саму Атилию. В этом сомневаться не приходилось. Она выторговала для себя несколько дней, теперь надо их использовать, что бы выжить.


Прибыв в термы, они разошлись в разные стороны. Она с Фелицией направилась в женскую часть. Он с Азием в основную. Сегодня пройдет один из тех дней, когда они весь его, проведут раздельно, но в одном месте. Встретятся только ближе к вечеру, и вместе, в паланкине вернуться домой.

Заниматься гимнастикой в парке у терм, как делала это обычно, она не стала. Ее ребра все еще сильно болели. Приказала Фелице провести полную процедуру очищения. Сначала распарила тело в парной. Затем рабыня нанесла масло на всю ее и специальным медным крюком — стригелем счистила это все с нее. Потом намылила мылом и смыла. Только после этого Атилия пошла в теплый бассейн.

В этот раз тут оказалось полно народу. Девушки и женщины сидели и ходили в самом бассейне, вокруг него, и на скамьях возле стен за колоннами. Она нашла Серселию в окружении молоденьких незамужних патрицианок. Опытная матрона давала советы как ублажать мужа, чтобы он был доволен и щедр. Девушки слушали с нескрываемым любопытством, а после звонко смеялись от смущения.

Атилия присела недалеко, так чтобы ее было видно. Она не стала мешать любимому занятию Серселии. Выждав удачный момент, Атилия помахала взрослой подруге. Та не спеша выбралась от слушательниц и подошла к ней.

— Тебе, Атилия, тоже не мешало бы послушать мои советы, — Серселия присела рядом вплотную, — есть много хитростей, которые ты наверняка не знаешь.

— Думаю, дорогая, ты сможешь ими поделиться со мной у нас дома, на званом ужине. Ты же придешь? В этот раз есть основательная причина для этого.

— Это какая же, у вас будет император в гостях? — подруга была удивлена и заинтригована.

Серселия не очень-то любила Луция, вернее, она его презирала.

— Нет, августейшего не будет. Зато, ты увидишь того, с кем тебе хотелось познакомиться поближе.

— Интересно, кто же этот загадочный он, ради которого я соглашусь терпеть присутствие Луция?

— Я пригласила двух бойцов арены выступать у нас. Один из них любимчик всего города, и твой в том числе.

— Это тот о ком я думаю? — Серселия расплылась в улыбке.

Атилия, улыбнувшись в ответ, кивнула.

— А сколько гостей у вас соберется, и кто будет из дам?

— Не много. А дамы — только мы с тобой.

— О, так у меня вообще не будет соперниц.

Серселия огляделась по сторонам и предложила:

— Слушай, дорогая, давай пересядем с тобой ближе ко входу.

Она, не дожидаясь ответа встала и пошла на другой конец бассейна.

— Я очень дорого заплатила за информацию, — Серселия говорила вполголоса, когда они присели в новом месте, — но с тобой поделюсь, если ты поможешь мне с тем голубоглазым бойцом.

Атилия в ответ покивала и стала слушать.

— В этом зале, за той стеной, — Серселия указала подбородком на противоположную стену, — устроена потайная комната для подслушивания. Там сидит этот толстяк банщик, который захаживает к твоему мужу в дом.

Атилия внимательно осмотрела стену напротив. Не увидев ничего подозрительного, с вопрошанием повернулась к подруге.

— Этот урод решил меня шантажировать. Я тут устраивала несколько свиданий с одним юношей, и он узнал об этом. Говорит мне: «Я готов поддерживать вашу моральную репутацию всего за три тысячи денариев». Представляешь какой нахал!

— И как ты поступила?

— Сказала, что он подавиться моим серебром. Не получит за это у меня ни аса.

— Он, конечно, пошел к твоему мужу?

— Ага. Только как пришел, так и ушел.

Серселия звонко рассмеялась. Некоторые женщины стали оборачиваться на нее. Заметив это, она резко оборвала смех.

— Знаешь, Атилия, я дам тебе один совет как надо поступать с теми, кто пытается тебя шантажировать. Ни в коем случае не бояться и действовать против таких. Сразу, решительно давать отпор. Этого идиота и во двор не пустила. Еще приказала домашним слугам вылить на него помои, если снова появится. В своем доме — я главная теперь.

— И все же, как ты узнала о тайной комнате?

— Заплатила его рабу, — сказала Серселия так, будто это очевидно для всех, — Естественно через своего раба, и сразу предложила много. Теперь я знаю, что отсюда нас не видно и не слышно. Здесь единственное безопасное место в этом зале. Еще он подслушивает в раздевалке. И там тоже возле входа две лавки ему не видны — колонны закрывают.

— Да, Серселия, ты ценная подруга. Надо с тобой больше времени проводить.

— Вот устроишь мне свидание наедине с тем красавчиком гладиатором, и можешь хоть каждый день приходить ко мне домой.

— На этот счет я уже все придумала: гости будут в большой гостиной и атриуме. На втором этаже есть свободная спальня. Я все устрою так, что никто вам не помешает. Моя Фелица поможет.

— Знаешь, потом нужно будет это повторить. Мне срочно надо родить наследника, пока муж живой. Он очень слаб, и я не знаю сколько еще протянет. У него есть родной брат и по закону он наследует большую часть его состояния. После станет нашим доминусом, а значит, будет распоряжаться и моим наследством. Вообще, если я в ближайшее время не рожу сына — придется привыкать подчиняться его брату.

— Но у тебя же есть зять, — Атилия не хотела давать советов старшей подруге и сказал это вроде как ненароком.

— Даже два. Но эти зятья вообще не вариант. Один болван и пьяница, второй очень своенравен. Хочется пожить в свое удовольствие. Самой распоряжаться и управлять делами, а не зависеть от кого-то. Эх муж, пожил бы ты подольше еще…

— А что лекари говорят? Сколько они думают он протянет?

— Если состояние не ухудшится — то пару лет. Но это не точно.

Серселия задумалась и замолчала, было видно, как она жалеет о возможной скорой смерти мужа.

— Ты голодна? — Атилия хотела отвлечь подругу от хмурых мыслей, — может закажем вина, сыра и фруктов?

— Да, я не против, давай. И пойдем в отдельную комнату, я придержала для себя. Ты слышала о новой массажистке из Вавилона? Она творит невероятное.

* * *

Все это время Эктор сидел в своей тайной комнате. Ему доложили, что прибыла Атилия с мужем, и он сразу поспешил сюда. Сначала он наслаждался ее обнаженным телом и пытался услышать, о чем она говорит с Серселией. Но потом эта мегера увела ее подальше, и он уже не видел и не слышал ее. Сначала Эктор перешел во вторую тайную комнату в женской раздевальне. Но тут их не оказалось. Он вернулся назад и проверил во все подглядывающие отверстия. Это тоже не дало результатов. Пытаясь отвлечься, стал разглядывать молоденьких патрицианок — не помогало.

Эктору хотелось смотреть только на обнаженную Атилию, другие сейчас стали ему неинтересны. Пришел раб и сообщил, что его спрашивал Луций, и уже несколько раз. Эктор нехотя стал выбираться из своего логова.

Луций был не в духе, он рассказал, как «немного подпортил» новую сирийскую рабыню. Это расстроило и Эктора. Ведь она не сможет сопровождать свою хозяйку и не узнает того, необходимого ему. Что в свою очередь не оправдывало нарушенных отношений с ликийским наместником. Пока это мероприятие сулило одни убытки.

Эктор терпеть не мог убытков, вот прибыль — это другое дело. Он всегда допускал любые затраты только будучи уверен в успехе заработать. День не задался, и он стал пить вино с Луцием. Тот интересовался нумидийской гетерой из Субуры. Только ее вчера всю ночь пользовал один народный трибун, и ей требовалось несколько дней для восстановления.

Луций потребовал кого-нибудь с большой грудью. Эктор послал раба за двумя новыми гетерами из Дакии. Они работали в престижном доме терпимости, и казались, еще весьма свежи. Обе черноволосы и в меру пышнотелые. Они весело смеялись после вина и пели на своем языке. Это немного подняло настроение. Потом они обе занялись делом, и петь уже не могли. Эктор во время этого, конечно, представлял Атилию. Он закрыл глаза и вспоминал ее в бассейне.

Когда женщины успешно завершили начатое, Луций заговорил о ближайших боях. О том, на кого он хотел сделать ставку. Это был Германус — вот так совпадение. Еще он пригласил к себе на пирушку и сообщил, что там будет этот гладиатор.

Эктора такое сначала позабавило. После он задумался: «Что бы это могло значить?» Он видел жену Луция с Германусом, и уверен в их любовной связи. Но если бы так было, то Атилия сильно рисковала оказаться разоблаченной.

Глава 5

Атилия с Серселией уединились в небольшой комнате. Выпив вина и закусив сыром, подруги расслаблено лежали рядом, и пытались вести подсчеты. Необходимо выяснить какой день окажется самым удачным для Серселии, что бы забеременеть. Старшая подруга постоянно сбивалась, и Атилии пришлось ей помочь.

— Знаешь, дорогая, с деньгами я никогда не ошибаюсь, — Серселия стала снова весела, — а вот просто цифры для меня сложны. Значит в этот раз не выходит с беременностью. Но я все равно попробую. А ты, пожалуйста, запомни, когда выпадает удачный день.

Она уже немного опьянела и совсем расслабилась. Выдавала все свои размышления и тайны. Атилия слушала не перебивая.

— Иногда так тяжело жить патрицианкой. Вот в моем нынешнем положении — я хочу забеременеть, а сделать это негде. Пыталась тут, в термах — увидели. К себе в дом привести не могу, соседи узнают. Остаются дома друзей, и только те где меня не осудят и сохранят мою тайну.

Она вновь выпила вина, взяла гроздь винограда и стала есть, отрывая по одной ягодке.

— Эх, если бы у меня получилось родить сына. Как же я благодарила богов за такое. Ну и тех, кто мне в этом помог. Муж мой твердый политик и искусный оратор. Уважаем почти всем Римом, между прочим. Но в постели, видимо, у него не оказалось нужной твердости, чтобы зачать сына. Мы так с ним мечтали, а в итоге: две дочери. Тоже милые, и мы их очень любим, конечно. Но еще бы и сына…

Атилия решила ее подбодрить:

— Не отчаивайся, я уверена у тебя все получится.

И нахмурившись как бы невзначай спросила:

— А ты не знаешь сколько это стоит? Ну, сколько надо заплатить бойцу арены?

— За деньги не переживай — я готова любые траты. Слышала свободные гладиаторы берут за такое пять сотен сестерциев. Но этот особенный, может отказать. А торговаться ему гордость не позволит. Предложу сразу тысячу денариев. Откажет — удвою, или утрою. Главное результат.

* * *


Германус с товарищем в это время тоже пришли в термы. То были общественные бани, вход в них стоил значительно дешевле. Помещения здесь огромных размеров, рассчитаны на большое количество посетителей. Это вполне приличные термы, то же в черте города, и в них не пускали подозрительных или «оборванных» личностей. Многие сенаторы, особенно из тех, кто собирался избираться в ближайшее время, посещали это заведение. Да что там говорить — сам император, когда он бывал в Риме, захаживал в эти термы. Об этих его визитах ходили легенды. Он многих граждан знал по имени, и любил с ними поговорить.

Однажды он увидел, как один гражданин в почетном возрасте терся спиной о колонну. Августейший подошел и спросил, почему он это делает. На что получил ответ, что у него нет раба, который помогал бы ему мыться и чистил бы его стригелем. И когда император узнал, что это гражданин воевал центурионом в Дакии, то подарил ему одного из своих рабов. И выделил специальную стипендию на его содержание.

Об этом случае узнал весь город. В следующее посещение императором терм, уже возле каждой колонны стояло по несколько граждан. Они все, так же, терлись о колонны. Рассчитывали на щедрость правителя. Тот, увидев такое количество жаждущих его подарков, собрал их всех в одном помещении. Предложил очищать друг друга по очереди.

Впервые Германус попал в эти термы после своего первого удачного выступления на римской арене. Он, как и все его товарищи, еще был тогда рабом. Их хозяин поощрял таким образом своих гладиаторов. Это очень вдохновляло бойцов арены. Тем более учитывая тот факт, что общественные термы оказались общими для мужчин, и женщин. Здесь не было отдельного женского крыла, как в тех закрытых термах, где он виделся с Атилией. Лишь раздевалки раздельные, а мылись и парились все вместе. Молодым гладиаторам тогда это очень пришлось по душе. Они после еще целый месяц ходили под впечатлением. И без конца обсуждали прелести той или другой красотки.

Хозяину гладиаторов от таких походов двойная выгода: бойцы воодушевлены и благодарны ему. Еще свой товар он показывал, таким образом, перед нужными людьми. Если ты участвуешь в выборах на важную должность, самый лучший способ привлечь избирателей — устроить для них бои гладиаторов от своего имени. Это требовало значительных затрат, но и результат оказывался существенный.

Уже десятка с полтора консулов и народных трибунов, свое избрание получили благодаря выступлениям Германуса и других бойцов их хозяина-ланисты.

Сам император в прошлом году, во время посещения обратил внимание на их группу гладиаторов. И на него в первую очередь Германус выделялся ростом и светлыми длинными, по плечи, волосами. Еще он носил бороду как у императора. Точнее августейший правитель отпустил бороду похожую на те, что носили германцы. Говорят, так он прятал бородавки на лице. Но с бородой он очень был похож на германского вождя. Тем более и рост, и ширина плеч императора соответствовала, больше варварам, чем римлянам.

Приметив Германуса, Адриан тогда, через раба, подозвал его для беседы. Выяснилось, что он собирается праздновать день рождение своей власти в начале августа. Он предложил Германусу выступить на арене амфитеатра Флавиев — самой большой и знаменитой арене Рима. Молодой гладиатор ответил, что он не свободный человек. А его хозяин только и ждал такого момента. В один миг оказался рядом, и раскланялся перед правителем. Очень хорошие деньги смог заработать тогда его хозяин. Император не был скуп, и всегда щедро платил за то, что ему действительно нравилось.

Те бои оказались очень удачными, Адриан лично спустился на арену и вручил Германусу и его товарищу деревянные мечи. Тогда их хозяин сильно огорчился. Такой подарок означил, что гладиаторы становились свободными людьми и, к тому же, гражданами Рима. Он сразу же предложил им приличную плату за то, чтобы они остались выступать в его подчинении. Так как денег ни у Германуса, ни у его товарища Дакуса не водилось — они согласились.

Друг Германуса был родом из Дакии, его все так и звали — Дакус, значит дакиец. Выяснилось, что они оба жили когда-то на берегу Дуная. Только племя Германуса севернее и на левой стороне реки. Дакуса южнее и ниже по течению на правой стороне.

Они были не очень похожи друг на друга. Если точнее — совсем не похожи. Дакус темноволос и не высок, хоть и весьма широк в плечах. Его скорее можно назвать приземистым и плотным. Их объединяло то, что оба очень любили подраться, как на тренировках, так и на арене. Еще оба ненавидели римлян. Дакус, как и Германус, попал в рабство в раннем детстве, потеряв при этом родных.

Много лет прошло, как закончилась Дакийская война императора Трояна. Говорят, Адриан тогда был при нем помощником. Теперь он сам император, но новых войн не начинал, и старые конфликты предпочитал улаживать переговорами и подкупами. За это его, как часто слышал Германус, не любили многие римские чиновники. Они рассчитывали на войнах погреть руки. Но сам Германус именно за это его и уважал, и не относил к тем римлянам, которых ненавидел. Со временем, ненависть приутихла и стала выборочной.

Теперь он, с товарищами, приходил в термы за свой счет. Делали они это не часто, лишь раз в полторы декады, или после боев — по старой привычке. Но если приходили, то задерживались тут до позднего вечера. Бывало, у кого-то из товарищей не хватало на вход, тогда Германус с Дакусом скидывались и платили за такого. Но после часто над ним подшучивали, без злобы, но обидно. Чтобы не появлялось много желающих попариться за их счет.

Именно здесь его нашла Фелица, рабыня Атилии. Они сидели на скамье, и пили прохладное пиво из больших глиняных кружек, которые больше походили на широкие кувшинчики. Она застала их за весьма нескромным занятием. Они рассматривали женщин, которые шли из бассейна в раздевалку. Многие из проходивших, увидев пристальные взгляды гладиаторов, старались быстро проскочить, прикрывая руками груди и ниже живота. Такими были в основном молоденькие девушки. Женщины опытные шли не прикрываясь, многие даже не спешили. Другие, узнав знаменитых бойцов арены, неоднозначно улыбались и даже помахивали ладонью.

Германус увидел, как это позабавило Фелицу. Она, с широкой улыбкой, подошла ближе. Передала приглашение от своей хозяйки на их выступление перед гостями на завтрашнем званом ужине.

Друг Германуса удивился такому, видимо его ранее об этом не предупреждали. Но сразу же дал свое согласие, если Фелица не против уединиться с ним в каком-нибудь уголке. На предложение Фелица ответила, что не получала такого распоряжения от своей хозяйки. Она уже хотела уходить, заявив, что выбрала неподходящее место для их приглашения. Германус ее остановил и извинился за поведение Дакуса. На что тот возразил, так он выражал свою симпатию к рабыне. Германус просил передать Атилии их согласие.

* * *


Вечер в доме Луция удался, гости были довольны. Первый показательный бой известных во всем городе гладиаторов только что закончился. Все стали возбужденно обсуждать увиденное.

— Эти двое любимчики публики и самого августейшего, — префект вигилов хвалил Луция за выбор, — Я сам на последних боях выиграл пари в две амфоры отличного вина, когда их группа так удачно расколошматила противников.

— Да, я пожалел, что не делал ставок на них, — это народный трибун, поддержанный Луцием на минувших выборах, спешил высказать свое мнение, — Надо будет обязательно поставить на ближайших боях!

— Кстати, Луций, а когда император намерен проводить бои в этом году? — интересовался крупный и очень богатый работорговец. — Мне необходимо знать заранее. У меня есть пара отличных нубийцев. Надеюсь выручить за них по меньшей мере тысяч десять денариев, за каждого.

— Ого, неужели они так хороши? — Луцию стало интересно.

— Я видел их в деле в Капуе, они могли бы составить серьезную конкуренцию этим двум, — работорговец показал пальцем на Германуса и Дакуса.

— Хм, интересно, — Луций говорил, задумавшись, — В этом году за два-три дня перед августовскими идами будут и бои, и забеги на ипподроме.

— Отлично, я успею получить выносливых жеребцов из Каппадокии, — торговец был счастлив от услышанного, — Уверен в их удаче на скачках.

Атилия, нагруженная этой информацией, незаметно удалилась от мужа и подошла к Серселии. Та стояла с кубком вина рядом с гладиаторами и хвалила их, поглаживая по очереди им бицепсы и плечи.

— Я помню ваше выступление в моем доме на празднике мужа, — Серселия интригующе улыбалась, — Через два месяца будет мой день рождения, хочу, чтобы вы приготовили что-нибудь особенное.

Германус кивал сдержанно, из вежливости, и обещал к тому времени быть готовым. Дакус, же, не скрывая своих эмоций, говорил, что на все готов ради такой матроны.

Серселия в ответ расхохоталась и Атилия поспешила забрать ее от гладиаторов.

— Серселия, дорогая, дождись, когда гости начнут расходиться, — она решила одернуть подругу, — Не привлекай лишнего внимания. Дом Луция, все еще считается приличным.

— Но ты, совершенно мня, оставила!

— Муж требовал моего присутствия, но теперь они заговорили о делах, и я вся в твоем распоряжении.

— Замечательно. Давай выпей со мной вина. А то этот сенатор со своей старушкой женой меня утомили своими воспоминаниями.

Сказав это, она подняла бокал и улыбнулась в сторону где сидели те, о ком она говорила. То была пожилая чета патрициев, с которыми Луций дружил лишь из корыстных целей.

Пришедшие сидели и стояли по всей передней гостиной, которая соединялась с атриумом, и была отделена от него лишь рядом колонн. Они с Серселией прошли ближе к фонтанчику, и присели на лежанку. Атилия хотела, чтобы подруга не сильно быстро захмелела, и добавила ей в кубок воды. Свой подставила виночерпию, и он налил в него разбавленного вина.

— Сейчас они отдохнут, и я попрошу начать следующее выступление, — старалась успокоить нетерпеливую подругу, — Потом напомню перфекту о его ночном дозоре, и он уйдет. Трибун, увидев это, поспешит следом за ним. А чета пожилых патрициев и другие гости тоже потянутся к выходу. В это время ты поднимешься в спальню. Фелица проведет тебя. Потом, осторожно приведет его к тебе.

— О, как все это долго, — Серселия томилась нетерпением, — У выхода стоят мой раб и охранник, пусть Фелица скажет им, сколько приготовить монет. И милый гладиатор получит их на выходе. А ты молодец, все продумала. Я тобой довольна.

Серселия подняла свой кубок, приглашая Атилию выпить. Она в свою очередь, подвинула к ней поближе блюдо с сыром и оливками.

— Закусывай, дорогая, а то захмелеешь раньше времени и заснешь, не дождавшись своего счастья.

Серселия хмыкнула с улыбкой и, взяв кусочек сыра стала откусывать от него по чуть-чуть. Атилия чтобы отвлечь подругу разговором, решила рассказать о произошедшем недавно в их доме.

— Знаешь, Луций пару дней назад купил очень дорогую рабыню для утех. И в первую же ночь сильно избил ее, даже не попробовав какова она в деле.

— Что ты говоришь? Я не особо удивлена в грубости твоего мужа. Про него давно ходят слухи по всему городу. Но ведь он очень щепетилен в плане выгоды. Его поступок обойдется в кругленькую сумму. А что несчастная сильно пострадала?

— Очень. Уже несколько дней не встает, — Атилия говорила негромко, боясь, чтобы другие не услышали, — Я тебе это рассказала только из-за страха за свою жизнь. Мне тоже перепало от него прилично.

— Да, я видела эти ужасные ссадины на твоем теле, — Серселия отставила кубок и стала ласково поглаживать подругу по плечу, — В этом тебе не повезло с мужем. Если бы ты знала сколько таких как он среди разбогатевших детей рабов… Я думаю, его первая жена именно от этого пострадала. Запирай спальню на ночь, и оставляй Фелицу возле себя, только так убережешься.

Немного помолчав, Серселия продолжила:

— Знаешь, а ведь моя сестра потеряла первенца после того как ее избил муж. Потом прошло много лет, когда она смогла родить. У нее случилось несколько выкидышей. Он даже хотел с ней развестись, из-за этого. Но наш отец… Он когда-то командовал легионом в войне с парфянами. Он через такой ад прошел… Так он как услышал об намерениях зятя — схватил его одной рукой за горло и чуть не задушил. Прибежала охрана мужа сестры — это случилось у него дома. Охранники, представляешь, оказались бывшими легионерами-ветеранами. Увидев отца сразу «вытянулись по струнке». Зятек хрипит, глаза выпучил. А отец ему: «Еще раз ее пальцем тронешь — тебя Тибр понесет течением, без лодки».

— И каков результат? Помогло? — у Атилии аж дыхание перехватило от такого рассказа.

— На время помогло. Пока отец был здоров и силен. А как силы оставили его, так развелся зять с сестрой моей. Трус позорный! Тьфу, и вспоминать противно.

Атилию сильно впечатлил рассказ, но выводы сделала соответственные.

Подошла Фелица, она дала все распоряжения на ухо рабыне. В слух же попросила передать, чтобы начинали следующий бой, и оповестили об этом всех гостей. Та пошла выполнять, а они с подругой вернулись каждая на свое место.

Когда гости, наконец, расселись и улеглись на свои лежанки, бойцы вышли на середину зала и, продолжили представление. Сначала они поприветствовали снова всех собравшихся. Затем объявили, что посвящают выступление хозяину этого дома. Луцию такое очень понравилось, на него стали смотреть гости, и он в ответ каждому кивнул с улыбкой.

В руках у бойцов были небольшие круглые щиты-пармы и короткие мечи, специально не заостренные. На головах у обоих надеты открытые бронзовые шлемы, без нащечников. Они крепились ремнями через подбородок. Гребни шлемов украшали пышные выкрашенные яркими красками перья. Такие Германус и Дакус надевали специально для развлекательных боев, и на арену в них не выходили.

Бой был заранее хорошо спланирован и отрепетирован. Сначала они, по очереди били друг друга мечами, но попадали всегда непременно по щиту. После они стали идти по кругу и продолжали наносить удары. Тут, более низкорослый Дакус резко присел и нанес рубящий удар по голени высокого товарища. Но Германус подпрыгнул в это время, да так ловко поджал ноги, что меч «соперника» прошелся по пустому месту.

В зале прозвучал гул одобрения, такие маневры всех радовали.

Наступила очередь Германуса, и он так же с размаха нанес сильный удар, целясь в голову «противнику». Дакус легко увернулся от него. Он присел в самый последний момент, и возникло ощущение, что меч ударит ему в шлем. Но оружие Германуса со свистом прошло мимо. Дакус легко поднялся в полный рост и, в свою очередь, нанес удар дугой сверху. Германус отскочил в сторону, избежав попадания, но сделал это с испуганным видом. Бой будто бы выходил из запланированного.

Снова всеобщий гул одобрения прошел среди гостей. Кто-то из них даже встал с места, чтобы лучше рассмотреть.

Дальше бой набирал темп. Гладиаторы стали чаще разными способами пытаться нанести удары товарищу. Они отскакивали, пригибались, увертывались от ударов в ответ.

Кульминацией выступления стал трюк, который гладиаторы проделали весьма изящно и зрелищно. Они по очереди повторили сложные удары в ноги и голову. Чередуя при этом сперва прыжок, а после присест, уходя от меча. В итоге у зрителей создалось впечатление, что выступающие, действительно разозлились друг на друга, и уже всерьез пытаются достать противника.

После такого все мужчины повскакивали со своих мест. Даже пожилой сенатор вскочил под впечатлением, и кричал: «Давай! Давай!». Бой закончился тем, что бойцы ткнули друг в друга мечами и, попав под щиты, оружие застряло в их телах.

Глава 6

Напряженный возглас: «О-о-о!» пронесся среди зрителей. Но гладиаторы развернулись и показали, как они ловко зажали мечи у себя в подмышках.

Гости, увидев целых и невредимых бойцов, стали радостно хлопать в ладоши и кричать: «Браво!». А после, всей толпой бросились к гладиаторам и со словами похвалы стали их разглядывать и ощупывать их самих и оружие. Многие были убеждены в каком-то фокусе.

Говорили наперебой о невиданном до сегодня чего-нибудь подобного. Показательный бой был так агрессивен и правдоподобен. Скорость и темп бойцов вообще казались за пределами их представлений о возможностях человека.

— Теперь понятно, почему вы двое разбиваете всех в труху, — префект вигилов под впечатлением не сдерживал эмоций, — Почему не выступаете в одиночных боях? Ведь за такие больше платят, они считаются лучшими среди элитных.

— Мы хорошо бьемся в команде, — Германус тяжело дышал, но все же отвечал, — А поодиночке мы слабы.

— С такими выступлениями впору к самому императору идти, в его дворце выступать, — трибун деловито похвалил, качая головой с серьезной миной на лице.

— И туда обязательно сходим, если позовут, — Дакус ответил с широкой улыбкой, показав все свои белые зубы.

Луций остался очень доволен, теперь весь город станет обсуждать это выступление в его доме. Будут подходить к нему, интересоваться, просить советов.

— Жена, прикажи принести амфору лучшего сицилийского! — глава дома кричал так, чтобы все присутствующие услышали его слова, — И пусть принесут два кубка этим храбрым и ловким гражданам.

Он специально отметил факт римского гражданства у выступавших. Мол, смотрите, я собираюсь выпить не с рабами-гладиаторами, а свободными бойцами арены. При этом Луций подошел и похлопал по очереди по плечу Германуса и Дакуса. Его рабы поспешили выполнить приказания хозяина. Азий возглавил шествие слуг, а Фелица изящно и ловко подала два кубка гладиаторам. Дакус при этом не упустил момент, чтобы не подмигнуть ей с улыбкой.

Амфору распечатали при гостях, под их общий одобрительный гул. Азий специальном деревянным молотком сбил сургучную пробку. Затем, двое рабов плеснули из амфоры вино в глиняную кружку. Азий сделал большой глоток, продемонстрировав всем, что выпил до капли, перевернув над собой пустую посудину. Из амфоры вино перелили в несколько серебряных кувшинов. Уже из них рабыни разливали гостям в кубки. Луций сам, по очереди, подал каждому гладиатору по кубку. После поднял вверх руку со своим. Произнес: «Во здравие собравшихся! Благоволят нам боги!». Гости хором ответили: «Аве!» и выпили. Распробовав вино, стали нахваливать и уточнять с какого склона Этны собирали виноград для этого вина.

Когда эмоции утихли и вино было допито,Атилия распорядилась чтобы гладиаторов провели в баню, где они могли бы ополоснуться и привести себя в порядок. Затем, она пошла к префекту вигилов.

— А не увидитесь ли вы сегодня с сыном Луция — Секстом Цецелием? Ведь вам необходимо обойти все сторожки. Мы с мужем хотим узнать, как его здоровье и не нуждается ли он в чем-то.

— О, я обязательно сегодня к нему загляну, — префект был все еще на взводе, — Расскажу про нынешний бой гладиаторов в доме его отца. Непременно передам ваши слова.

— Да, и спроси у этого упрямца, — Луций снова громко говорил, чтобы все услышали, как он переживает за сына, — Почему он не пришел на сегодняшний ужин. Ведь я его звал! А он, неблагодарный, даже ничего не ответил.

— О-о-о, Луций, ты не справедлив к нему, — префект встал на защиту своего подчиненного, — Он отличный командир! Его когорта — лучшая! После первой, разумеется. Но если он и дальше будет выполнять так свои обязанности, так ты не заметишь, как он станет моим заместителем. А уж когда я уйду на пенсию — то и место мое займет с почетом. Да я сам буду его рекомендовать!

— Похвала сына его командиром — это лучшая похвала его родителям, — народный трибун старался угодить и Луцию и префекту, — Вот если бы его мать смогла бы дожить до этих дней…

После этих слов Атилия взглянула на мужа. Лицо его перекосила гримаса недовольства. Он сразу постарался избавится от обоих и спросил:

— Префект, не проводишь ли нашего приятеля, трибуна к его дому? А то он уже слегка шатается от вина.

Взяв под локти обоих — повел их к выходу, рассказывая по дороге как он устал, добираясь из Македонии в Рим. Увидев такое, гости стали собираться и прощаться с Атилией, говоря слова благодарности. После направлялись к выходу. Вскоре в большой гостиной остались лишь Серселия, которая скучая, ела виноград, и банщик с работорговцем.

Эти двое что-то негромко, но увлечено обсуждали. Атилия подослала к ним Фелицу, и та мягко проводила их за колонны в атриум, предлагая вина и сыра. Когда они уселись там и перестали обращать внимание на гостиную, Атилия подошла к подруге.

— Пора, дорогая. Поднимайся вслед за Фелицей в спальню.

Та, услышав, поспешила по указанному пути. Сама же Атилия вышла в столовую и велела одному из рабов позвать сюда Германуса. Вскоре тот пришел.

— Слушай, Германус, я придумала, как мы можем закрепить гарантией для тебя мое предложение. Серселия, знатная патрицианка и моя подруга согласилась заменить меня в таком деликатном деле. Как тебе такая гарантия — подойдет? Она ждет тебя в спальне наверху, там вам никто не помешает. Фелица проводит.

— Нет, матрона, я не согласен. Это не дает мне в нашем деле вообще ни каких гарантий.

Молодой гладиатор расплылся в широкой улыбке.

— А если, ты уж хочешь потакать желаниям своей подруги, то зачем ты меня пытаешься обмануть? Кроме тебя никто другой не будет мне гарантией безопасности.

— Ладно! Ты меня раскусил, извини что пыталась обхитрить. А что твой приятель, он хотел бы провести вечер с патрицианкой? Она готова очень щедро отблагодарить.

— Этот скорее всего не против. Сейчас узнаю

Германус удалился в столовую для слуг, где им накрыли стол. Через пару минут тихо зашел Луций. Атилия слегка дернулась, увидев его рядом.

— Не бойся, жена, это я. Ну что, он согласился нам помочь? И главное — сколько он за это запросил?

— Он отказался. Серселия предлагала тысячу денариев.

— Она с ума сошла!? Такие деньжищи! Это стоит в двадцать раз дешевле. И он отказался? Идиот!

— Тихо, Луций, не кричи. Он пошел за своим товарищем. И деньги даст Серселия сразу, не переживай у тебя она их не будет занимать.

— А что его товарищ, согласен?

— Да я в принципе не против, — с широкой улыбкой появился темноволосый Дакус, — Только кроме платы я хочу еще завтра вечером вашу рабыню Фелицу на часок. Тогда все выполню по высшему разряду.

— Да, ты что болван, совсем обнаглел, — Луций был вне себя, — Тебе дают целое состояние за ночь с приятной, и не старой еще патрицианкой, а ты торгуешься. Мой дом и слуги не участвуют в проституции. Давай иди уже к ней!

В это время подошла Фелица, и Дакус, убрав улыбку, последовал за ней.

— Ты посмотри какой наглец, — Луций не унимался и продолжал им в след, — Мой дом все же приличный.

Он еще немного поворчал и спросил:

— А где Эктор? Разве тоже ушел, у меня с ним еще дела.

— Они с торговцем жизнями в атриуме болтают.

— Атилия, я понимаю твою брезгливость, — Луций скривился в гримасе, — Я тоже недолюбливаю работорговцев, они ниже нас, как и Эктор. Но я вынужден для увеличения доходов иметь с ними дела. К тому же, Азий сейчас выведет одного из них. Ты должна немного еще посидеть с нами. Ты как хозяйка обязана управлять домашними делами, когда мне надо отвлечься.

После они пошли в атриум к банщику и второму гостю. Подойдя, Луций сразу, без церемоний, обратился к торговцу рабами:

— Слушай, не обессудь, нам надо с Экторм кое-чего обсудить. С тобой мы встретимся завтра в термах. Давай выпьем по глотку и Азий тебя проводит. Ты с охраной пришел?

— Да, Луций, не переживай, я всегда с охранником. Кстати бывший гладиатор. Выступал в Эфесе. Ты мог его видеть на тамошней арене — он знаменитость.

— Возможно, я там часто бывал. Вот, даже Атилии обещал свозить ее в этот чудный город как-нибудь. Ну, прощай.

Они подняли свои кубки и, сделав по глотку, распрощались.

— Знаешь, что, Эктор, дружок мой, — Луций уже пьянел, — на ближайших боях весь город будет ставить на этих бойцов, и выигрыш на победе сильно уменьшится. Но я придумал как заработать солидные деньги. Скажи, у тебя есть капитал для нашего предприятия?

— Есть, то есть. Но, во-первых: я должен знать, о какой сумме идет речь. И во-вторых: сколько можно заработать? И главное — каковы риски?

— Атилия, милая, распорядись принести нам еще вина и закусок. И пожалуйста не торопись, сама все проверь.

Она поднялась и спокойно ушла. Дав быстро распоряжения слугам, потихоньку вернулась. Остановившись за колонной, стала слушать, о чем говорят банщик и муж.

— Я уверен на проигрыше его команды можно поднять минимум в трое. Надо выкупить двоих, — это снизит их возможности. Ты слышал этого торговца, у него есть два нубийца, что о них знаешь?

Эктор подумав отвечал:

— Конкретно про этих — ничего, а вообще нубийцы очень выносливы и живучие. Да и среди них много высоких мужчин. Что касается котировок ставок, если на команду германца все кинутся ставить, то можно поднять и в пятеро. Надо нанять их хоть раз выступить так как сегодня на Форуме. Тогда успех в ставках гарантирован.

— Да еще можно, для уверенности слегка «подпортить» этого долговязого. Ты знаешь кому заплатить чтобы его пырнули ножом перед выходом на арену?

— Ножом нельзя, слишком заметно, — Эктор рассуждал деловито, — надо гвоздем ржавым в ногу.

— Тебе лучше знать. У тебя в охране амфитеатра Флавиев есть свои люди?

— Найдутся. А сколько ты хочешь поставить?

— Думаю тысяч триста денариев, — Луций отхлебнул и мечтательно закатил глаза.

— Да ты с ума сошел! — банщик аж вскочил от возмущения, — Такие крупные ставки всегда привлекают внимание.

— Я буду заключать пари с двумя сенаторами, по сто пятьдесят тысяч. А ты можешь ставить где обычно, тебе тоже стоит разбить сумму на несколько ставок в разных местах.

— Я думаю так может получиться. Надо подсчитать затраты: два нубийца двадцать тысяч, да двое из группы германца — не меньше десяти. Их надо купить сразу. После выступления на них цена вырастет, с увеличением популярности этих двоих.

— Здесь, ты прав. Они бьются в группе из шести, может купить троих или четверых? Затраты предлагаю разделить пополам.

— Вот ты хитрец! Я-то не смогу поставить как ты. Максимум тысяч пятьдесят удастся. Значит и траты должны быть соответствующими.

— Ладно! — Луций был недоволен, — Предлагаю потратиться поровну, а после я тебе верну со своего выигрыша.

Наступила ночь. Хозяин и его гость уже напились и спали на своих лежанках в атриуме. Атилия заранее продумала как обезопасить себя от мужа. Для этого она распорядилась, чтобы ему и его собеседнику подавали крепкое не разведенное вино.

Она привела Германуса в одну из спален для слуг в пристройке к дому. Там на кровати лежала Сира. Рабыня уже второй день как могла говорить и даже, иногда вставать с постели. Это она и пыталась сделать, когда увидела свою хозяйку. Быстро подняться у нее не получилось.

— Сира, прошу не вставай, ты еще слишком слаба, — Атилия старалась быть заботливой.

— Что с ней?

Германус не понимал зачем она его сюда привела, наверное, он был уверен, что они останутся наедине.

— Сейчас она сама тебе расскажет. Сира, расскажи ему кто это с тобой сделал. Говори правду, не бойся.

— Хозяин Луций наказал меня ремнем за непослушание.

— Скажи еще, почему он это сделал.

— Я бросилась ему в ноги и помешала бить хозяйку.

— Благодарю, Сира. Можешь отдыхать, тебя больше не станут беспокоить.

Они вышли в столовую для слуг, которая находилась рядом. По выражению на лице Германуса она поняла — его увиденное не впечатлило. Возможно он уже не раз с таким сталкивался.

— Ты можешь представить меня на ее месте, — Атилия говорила негромко, — Это вполне может скоро случиться. Если бы не эта хрупкая и смелая рабыня, возможно я бы так же выглядела, если выжила. Когда лекарь пришел первый раз к ней, он был уверен, что Сира оставит этот мир.

— Муж бьет рабов и жену — сколько их таких в Риме? Может каждый второй… Нового я ничего не увидел. Хочешь, чтобы я тебе помог — подготовь деньги и расписку. В ней обязательно напиши, что ты платишь мне за «особое поручение» и всю сумму. И не смей меня торопить в подготовке. Скоро должны начаться бои, и свободного времени мало.

— Кстати, по поводу боев. Только сейчас Луций с банщиком обсуждали как на этом заработать. Мне кажется ты и твой друг в большой опасности. Они собираются выкупить некоторых из вашей команды. Против выставить сильную группу с двумя нубийцами. А перед выходом на арену кого-то из вас пырнут в ногу гвоздем.

— Они об этом говорили? Они будут ставить на наш проигрыш?

— Да, так и говорили. Сотни тысяч денариев на кону. А где большие деньги там жди беды. Они хотят повысить вашу популярность выступлением на Форуме. Думаю, от этого следует отказаться. Типа вы заняты.

— Ты это случаем не придумала сейчас? Ну, чтобы перетянуть меня на свою сторону.

— Это легко проверить: думаю очень скоро вам предложат выступить на Форуме.

— Такое и ты можешь устроить, деньги у тебя есть.

— Банщик сам или через своего человека вам предложит.

— Ну я подожду, предложат — тогда встретимся. До этого я полного согласия не даю.

— Ты должен понимать — каждый день промедления может оказаться для меня последним. Послезавтра я пошлю к тебе Фелицу. Кажется, твоему другу она понравилась, но пусть держится от нее подальше. Кстати, о нем, не слишком уж он задержался наверху? Сейчас Азий с тобой рассчитается за сегодня. Доброй ночи тебе, Германус.

Она прошла коридором и поднялась по задней лестнице на второй этаж, в надежде увидеть Фелицу. Но там ее не оказалось. Тогда Атилия пошла к спальне рабыни. Приблизившись к дверям, она остановилась, из маленькой комнаты доносились странные звуки. Казалось Фелицу кто-то мучает. Это напугало Атилию и заставило сомневаться. «Не послать ли за охраной» — промелькнула мысль. Но охранники могли увидеть того кого им видеть не надо. После раздумий она тихонько приоткрыла дверь и заглянула в спальню служанки. Там было слабое освещение, горела одна маленькая лампа на столе возле кровати. Но когда Атилия все же увидела Фелицу, она чуть не закричала. Сумела удержаться в самый последний миг.

Рабыня стояла на кровати упираясь на колени и локти. Ее длинный хитон был задран на спину, а ноги и бедра обнажены. Сзади стоял гладиатор Дакус и прижавшись к ней делал резкие движения-рывки. Его рука держала в ладони длинные волосы Фелицы. Именно это заставило Атилию думать, что он насилует рабыню. Но она обратила внимание на лицо служанки. Та, приподняв подбородок и закрыв глаза, тяжело дышала и громко стонала, открыв широко рот. Лицо ее выражало наслаждение. По всему было видно, что Фелица получала удовольствие от происходящего. Это сначала смутило Атилию, но и успокоило ее.

— Глубже, Дакус, глубже, — шептала Фелица.

Его обнаженные ягодицы стали двигаться еще резче и быстрее.

Стоны рабыни звучали громче. Ее уже наверняка слышно во всех коридорах второго этажа. Атилия почувствовала смущение, от вдруг возникшего возбуждения.

Закрыв тихонько дверь, она пошла в гостевую спальню. Там на кровати лежала Серселия. Может она не дождалась того чего хотела и уснула от выпитого вина. Атилия приблизилась и обнаружила полностью обнаженную подругу. Ее тело белело в темноте. Дотронувшись до ее плеча спросила:

— Серселия, ты себя хорошо чувствуешь?

— Даже очень, — с улыбкой ответила ей та, — Еще немного отдохну. Пусть Фелица позовет мою рабыню с вашего двора. Она меня оденет, и я поеду домой.

— Ладно, — Атилия промолчала, что Фелица в этом момент немного занята, и не сможет сейчас пойти во двор.

Спустившись вниз, она послала за рабыней Серселии первого, кто ей попался. Теперь ей самой надо проводить служанку к гостевой спальне, чтобы не получился казус. Если та перепутает двери или кто-нибудь из рабов услышит стоны в коридоре.

Луций и его дружок Эктор храпели в атриуме. Атилия дождалась и провела, удивленную таким поворотом рабыню.

Непонятные ощущения наполняли ее, она чувствовала какую-то неловкость и странность ситуации. Но Фелица была ее любимой рабыней, служила ей уже давно и всегда очень хорошо выполняла все требования.

Через время звуки в маленькой спальне утихли, и она постучалась в дверь. Та вышла растрепанная и на ходу поправляла платье и волосы.

— Простите, госпожа, я немного отвлеклась, — Фелица явно не ожидала попасть в такую ситуацию, ее глаза выражали испуг.

— Проводи гладиатора к его другу, им уже пора уходить, — Атилия решила позже отчитать рабыню.

Когда все разошлись и в доме погасили свет, Азий покорно сидел в атриуме возле спавшего хозяина и его друга. Атилия в своей спальне слушала оправдания рабыни.

— Я не понимаю. Госпожа, как это все произошло, — Фелица сидела у кровати и пыталась объясниться, — они там так стонали. Я стояла, как вы велели, на лестнице и никого не пускала. Потом у них все затихло, и я поднялась на верх. Этот гладиатор вышел в коридор обнял и прижал к себе. Он был горячий и влажный… И я не понимаю, как, простите меня, но я сама затащила его в спальню.

— Ладно, Фелица, я завтра придумаю тебе наказание, — Атилия говорила, лежа в кровати, этот вечер ее порядком измотал, — теперь я хочу спать. Ты пойди, помойся и вернешься к моей двери, постелешь себе там.

Глава 7

Была уже глубокая ночь, когда Германус с Дакусом возвращались домой. Шли не быстро, оружие и снаряжение, которое использовали для выступления, они несли на себе. Дакус, без стеснения, не останавливаясь, рассказывал другу о своей удачи. Он в красках описывал, как у него получилось поиметь за один вечер и опытную патрицианку, и молоденькую спелую рабыню. Германус посмеивался над другом и всю дорогу подкалывал его.

Когда они прошли стену, отделяющую центральную часть Рима и бедные кварталы, то попали в Субуру. Здесь все разительно отличалось от кварталов с особняками богатых граждан. Дома в три-четыре этажа стояли вплотную друг к другу. Их фасады были серыми и сплошь расписаны пошлыми словами, и такими же картинками. Стены домов в облупленной, местами отваливавшейся, штукатурке. Рядом лежали кучи мусора, в которых рылись собаки и крысы. Лужи и ручьи сточных вод то тут, то там пересекали улицу, преграждая дорогу. В них накиданы брусчатка или кирпичи. Это чтобы хоть как-то перейти мутную воду. Зловонный запах гниения и человеческих испражнений усиливался с продвижением вглубь этих кварталов.

Знаменитая Субура зияла огромным чирьем на теле столицы мира. По окраинам города во множестве располагались и другие подобные районы. Но Субура была самой известной, и самой неприятной для добропорядочных граждан Вечного города.

Этот район бедноты и нищенства находился в низине между холмов. Во время дождей все воды потоками стекались сюда. Как только правители, от префекта города и консулов до самих императоров, не пытались исправить это район. Приукрашали его, ремонтировали. Некоторые здания, особенно уродливые и ненадежные, даже сносились и отстраивались заново. Каждый год десятки пожаров сжигали халупы с пожитками и, часто, с жильцами их. Для вигилов не было большего наказания, чем попасть в кагорту в Субуре. Количество их постоянно увеличивали и подкрепляли кагортами соседних кварталов. Но безопасности не становилось больше. Пожары, обрушения зданий, грабежи, разбои и убийства — были постоянными спутниками проживающих здесь. В конце концов, кто-то из правителей распорядился обнести высокой каменной стеной эти кварталы. Пытаясь так решить проблему нелицеприятной картины.

Не смотря на все ужасы этого района, многие небогатые граждане хотели жить в Субуре. Из всех бедняцких районов только этот вплотную примыкал к самому центру Рима. В каких-то пятнадцати минутах хода от сюда был Форум и все центральные городские храмы. А значит главный рынок и торговые лавки, которые нуждались в обслуживании и складах.

Именно в этих знаменитых кварталах и снимали комнату Германус с товарищем. После выступления с ними щедро рассчитались и теперь они шли при деньгах. Как известно серебро притягивает к себе тех, кто хотел бы его заполучить.

Только они миновали сторожку вигилов, и прошли по длинному переулку, к ним приблизилось с полдюжины темных личностей. Они сразу окружили их вплотную.

Когда Германус назвал себя и своего друга от них отошли. При этом вежливо и добродушно поприветствовав. Гладиаторов знали и любили во всех сословиях. За их боями и, особенно, победами следили все.

Германус пожелал им доброй ночи. Он предложил главному заглянуть днем к нему. Мол, у него есть некое дельце.

* * *

— Это было нечто, Атилия. Такого со мной еще не было.

Серселия не могла сдержать своих эмоций и рассказывала о прошлом вечере в подробностях. Они сидели в теплом бассейне центральных терм. На том месте, откуда их не могли видеть и подслушивать. Рядом на лавке сидела Фелица и рабыня Серселии.

Атилия иногда посматривала на реакцию своей служанки. Та робко прятала глаза, смотря в пол, и Атилия улыбалась. Сама ситуация теперь ее веселила.

— Да меня так ни разу в жизни не пялили, — Серселия даже не пыталась подбирать слова, и говорила словно простолюдинка на кухне, — Он такой напористый жеребец. Покрыл меня как кобылу на лугу. Скрывать не буду, я опытная в этом деле. Но он как меня только не крутил, столько поз новых узнала. А что, кстати, тот высокий светловолосый, не согласился?

— Нет, — Атилия отрицательно покрутила головой для убедительности.

— Гордый значит. Ну и ладно. Этот тоже крепок и неплох собой. От таких жарких ночей рождаются здоровые дети. Надеюсь родить черноволосого сына-крепыша. Такое надо обязательно повторить, и не раз.

— Да, Серселия, Луций просил, что бы это было в его отсутствии. Он догадывался, что ты захочешь повторить. Он ближайшие дни с утра до вечера будет занять в казначействе. Так что на днях можешь приезжать.

— Соседи увидят меня и гладиатора у тебя, и все поймут, — Серселия уже говорила спокойно без эмоций, — Пожалуй, я повезу мужа в наше поместье на недельки две-три. Ему полезен свежий воздух. Ну и там есть дом для гостей. Тайного гостя надо привезти, так что бы никто лишний не видел.

— Рассчитывай, что он будет выступать на боях, которые устраивает император. А это уже скоро.

— Спасибо, дорогая, та так добра ко мне. Я знаю, как тебя отблагодарить. Слышала что-нибудь про вавилонскую щекотку? — Серселия лукаво улыбаясь, посмотрела на нее.

Атилия отрицательно покачала головой. Подруга поднялась и жестом позвала следовать за ней.

Они уединились в закрытой комнате для массажа. Выпили немного вина с фруктами. Потом Серселия пригласила рабыню из Вавилона, которая уже делала им массаж раньше.

Все лишние были отосланы во двор.

Сначала Атилию растирающими движениями рабыня очень быстро и интенсивно массировала. После этого пучком из страусиных перьев стала нежно водить по всему телу. Это было приятно и все мышцы разгоряченные растиранием расслабились. Затем вавилонянка развернула Атилию и уложила ее на спину. С этой стороны тела проделала тоже самое, но задержалась перьями на ее сосках. От этого Атилия стала возбуждаться. Ее соски затвердели.

Вавилонянка, слегка раздвинув ее ноги, нежно водила пучком между них. От таких прикосновений по телу Атилии пробежала дрожь. Она открыла глаза и посмотрела на Серселию. Та лежала на своей тахте, положив голову на ладонь и, упершись в локоть, смотрела на подругу.

— Расслабься, милая, она знает что делать, — Серселия говорила мягко, — Это моя тебе благодарность за помощь.

Голова вавилонянки оказалась между ног Атилии. Она почувствовала там прикосновение губ и языка. Сначала Атилия напряглась. Но это было очень приятно, и она решила не противиться. Когда язык вавилонской рабыни оказался на ее клиторе, она невольно застонала, и ее тело подалось наверх. Рабыня действительно работала очень умело, и водила влажным языком именно там, где больше всего хотелось. Она меняла направления движений. То из стороны в сторону, то снизу вверх. От этого Атилия запрокинула голову, и глаза закатились. Из ее приоткрытого рта непрерывно вырывались стоны. Она ощущала, будто ее тело поднялось в воздух и висит, не прикасаясь ни к чему. Только ощущение как работает язык вавилонянки.

Атилия раньше, иногда, сама ласкала себя пальчиком, но это было по-другому. Сейчас она чувствовала теплый и влажный язык, и еще горячее дыхание. Рабыня стала увеличивать темп и делала это теперь все быстрее и быстрее. Атилия почувствовала, как что-то наливается у нее внизу. Будто должно что-то выплеснуться. Вавилонянка все ускорялась, и уже высунув язык, водила всей головой, вверх и вниз. Вот-вот, еще немного… Все тело Атилии напряглось и произошло это. Всю ее сначала затрясло. После яркая вспышка в глазах, и полнейшее расслабление.

Она услышала, как глубокий протяжный стон с эхом заполнил всю комнату. Через мгновение поняла — это был ее стон.

* * *


Эктор, узнав, что его сирийка сильно избита и не сможет прийти, послал за лекарем греком. Этот старик лечил и его рабов. Он ему хорошо заплатил и, стал расспрашивать о здоровье Сиры. Тот уверенно отвечал, что не меньше десяти дней она не сможет выходить. Шрамы на спине и руках рабыни останутся навсегда.

Еще он пожаловался, как часто ему приходится лечить рабов Луция Цецелия от избиений. В основном это оказывались женщины. Но такого серьезного случая уже давно не было. Лекарь вспомнил как несколько лет назад, еще при другой жене, Луций скинул с лестницы очень молодую рабыню. Как он ее не лечил, она не выздоровела, и даже теперь передвигается с трудом. Он часто видит ее у Пантеона — нового главного храма города. Увы, несчастная вынуждена просить милостыню. Бывший хозяин просто выставил ее на улицу за ненадобностью.

Эктору надоело слушать пустую болтовню старого зануды. Он несколько раз махнул рукой, давая понять, что ему это не интересно. Лучше пусть скажет, что сирийка передавала на словах для него. Грек задумался на время, потом неожиданно вспомнил. Сира просила передать, как к ней вечером заходили Атилия с гладиатором. Она потребовала рассказать ему о том, кто с ней это сотворил. Еще сирийка передавала, что сделала все, чтобы хозяйка к ней сильно привязалась. Она приходит ее навестить каждый день.

Эктор отпустил грека. Сам стал размышлять, как можно использовать услышанное.

* * *

Атилия проснулась, после того как кто-то вошел. Она не понимала, сколько времени спала. Открыв глаза, увидела в полумраке пустую лежанку рядом. Видимо Серселия ушла. Шаги Фелици она помнила на слух — вошла не ее рабыня. Такое ей уже не нравилось.

Приподнявшись, Атилия обнаружила перед собой толстого банщика. Он стоял и пялился. Она вскочила, прикрываясь простынею, так как все еще оставалась голая. Он приблизился.

— Я узнал о твоем секрете, — произнес с ехидной улыбкой, — Не бойся, не расскажу Луцию. Я твой друг.

Банщик подходил ближе. Она, желая отстраниться, отступала назад.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю.

Атилию хоть и застигли врасплох, она старалась держаться подобающе патрицианке.

— Все ты понимаешь. Твоя связь с Германусом, — Эктор уже не улыбался, — Ваша интрижка стала мне известна. Но я согласен молчать. Я на многое для тебя готов. Конечно, если будешь ко мне добра.

Сделав еще шаг назад, она уперлась в стену. Дальше отступать некуда. Банщик смог подойти к ней вплотную. Его неприятное лицо приблизилось к ней. Противный запах его пота стал отчетливо слышен.

— Отойди от меня. Если ты сейчас не уйдешь — я обязательно сообщу Луцию.

— Ничего ты ему не скажешь. Потому что он сразу узнает о вашем заговоре против него.

Банщик схватил простынь, которой Атилия прикрывалась. Вырвал ее из рук, и швырнул на пол.

— Хватит строить из себя святую, — он говорил громко, — Ты трахалась с гладиатором. С этим варваром! Значит, и со мной будешь. И тебе придется сильно постараться.

— Я сообщу префекту города о твоих махинациях на ставках. И еще кое о чем. Тебя вышвырнут из Рима!

Она уже не сдерживала возмущения. Но страх все же сковывал ее. Атилия выставила руку вперед. Это немного помогло отстраниться от него.

— Тогда и твоего мужа вместе с тобой вышвырнут, — Эктор уже говорил не так громко, — Луций и не даст что-либо рассказывать. Да и не поверить тебе никто.

— Зато поверят в то, как ты подглядываешь за женами и дочерьми римских патрициев! Я доложу о твоей тайной комнате. Отойди!

— Ах ты, стерва! — он ударил ее ладонью по щеке и голову повернуло налево, — Я вырву тебе язык!

Банщик пытался схватить ее. Она увернулась и дотянулась к чему-то левой рукой. Взяв что-то металлическое, Атилия с размаха ударила его по лицу. Он взвизгнул и закрылся ладонями. Она смогла отбежать и, с разбега, толкнула плечом запертую дверь. Тот, кто стоял за ней отскочил от удара. Выйдя в коридор, увидела рабыню Эктора.

— Передай это своему хозяину, — сказала и отдала предмет из своей руки.

Рабыня в удивлении взяла его. Это оказался бронзовый стригель — крюк для очистки тела.

Атилия стала искать свою служанку. Вскоре нашла ее в раздевалке терм. Та стояла с одеждой хозяйки, как ни в чем не бывало.

— Фелица, ты почему не пришла ко мне?

— Госпожа, вы сами приказали мне быть тут, — рабыня смотрела и удивленно хлопала ресницами, — Когда матрона Серселия ушла, я сразу пошла за вами. Но рабыня распорядителя терм передала вашу просьбу — не беспокоить вас. И ждать когда вы пошлете за мной.

— Больше никого кроме меня не слушай! — Атилия все еще тряслась то происшедшего, — Тем более чужих рабов!

— Слушаюсь, госпожа. Простите меня. Больше не буду никого кроме вас и хозяина слушать.

— Одень меня. Мы идем домой.

* * *

Ночью муж не вернулся. Атилия долго не могла уснуть. Все думала и прикидывала — что бы это значило. Это его очередной загул в злачных местах, и он придет под утро. Или он остался по делам в казначействе.

Если его задержала работа — он вернется к обеду трезвый. За едой будет хвастать, как говорил с императором или с кем-то из его близких. После загулов он долго спит, и потом до вечера ходит мрачный.

Она переживала не за Луция, а из-за того, что он не пришел после случая с мерзким банщиком. Весь день она думала, как поступить когда вернется муж. Сразу ему все рассказать или вообще ничего не говорить. В итоге решила действовать по ситуации. Если Луций спросит или поведет себя не как обычно — тогда она все расскажет. То в чем управляющий терм ее обвинял, и что требовал за молчание. Выложит, как он ее домогался. После скажет, что он подглядывал за ней в банях.

Тогда не останется недоговорок, и ее не в чем будет упрекнуть. Главное доказательство Эктора основано на свидании ее с Германусом в термах. Об этом она скажет в первую очередь. Хотела, мол, оценить товар — в общественные бани идти побрезговала. Все лишь для того чтобы понять стоит ли приглашать этого бойца для выступления в доме Луция, или поискать кого другого. Больше ничего у этого толстяка против нее не могло быть.

Атилия долго перебирала в уме и вспоминала, что банщик еще мог вынюхать. Окончательно пришла к выводу — больше ничего. Только после этого умозаключения немного успокоилась.

Чтобы отвлечься она затеяла игру в двенадцать клеток с Фелицей. Первые три раза, как обычно, она выиграла с легкостью. Рабыня хвалила ее, но было видно, как она старалась обыграть хозяйку. Позже тревога вернулась. Атилия стала часто отвлекаться. Хоть «кость» шла хорошая, ходы делала неверные. Не могла нормально посчитать, и раскрывала ячейки сопернице. Фелица обыграла ее. Такое редко случалось раньше, и она немного расстроилась. Позже рабыня выиграла еще, и уже не могла скрывать своей радости. Стала хлопать в ладоши и весело смеяться.

— Почему ты не радовалась так, когда выигрывала я, твоя хозяйка? — Атилия не замечала, как сердилась, — Думаешь умнее меня?!

Радость Фелици пропала мгновенно. Она села тихо на свое место и склонив голову ответила:

— Простите, госпожа, я не сдержалась. Ведь я так редко вас обыгрываю. Но давайте еще поиграем — теперь вы победите.

— Ты решила мне поддаваться! — Атилия злилась сильнее, — По твоему я так глупа, что не смогу тебя обыграть?

Рабыня запуталась и, видимо, не могла найти правильного ответа. Бухнувшись на колени, стала просить о прощении.

Атилия смотрела на рабыню и не совсем понимала, как поступить. Фелица, конечно, в последнее время отбилась от рук. Подводила ее уже несколько раз. По всему видно — это не совсем вина рабыни. Кто-то из богов гневался на нее.

Эта служанка единственная в доме Луция кого она привела с собой. Фелица была ее личная рабыня уже более десяти лет. Начиная с детства. Атилии исполнилось восемь, когда няня привела свою племянницу. Девочка оказалась на полгода старше. Отец не мог позволить себе купить взрослую рабыню. Няня одна уже не успевала справляться за Атилией и ее младшей сестрой. Фелица родилась свободной, но осталась сиротой. Ее отец легионер погиб, в одной из войн Траяна. Мать воспитывала еще двух мальчиков, и не тянула троих. Императорских выплат за потерю мужа не хватало. Тогда она продала дочь в хорошую семью патрициев. Многие римляне так поступали. Простые граждане больше ценили сыновей и меньше дочерей.

Атилия и сейчас помнит огромные испуганные глаза Фелици, когда ее привели знакомиться. Она не знала как себя вести, что делать. «Ты должна выполнять все приказания госпожи. Иначе тебя накажут и перестанут кормить». Няня жестковато обошлась со своей племянницей. Видимо решила сразу научить ее покорности. «Тогда ты умрешь от голода. А такая смерть самая страшная на земле».

Росла Атилия гордой девочкой, и часто строго обращалась со своей служанкой. Но иногда ей просто хотелось поиграть с кем-то своего возраста. Тогда она забывала, на время, что она патрицианка и бегала босиком по траве за руку с Фелицей. Родители постоянно были заняты. Отец управлял рабами на полях и садах имения. Мать занималась домом и подменяла отца, когда тот уезжал в город по делам.

Младшей сестре едва исполнилось четыре, и ее не пускали на улицу. Только во двор с няней. Атилии казалось там скучно, и они сбегала с Фелицей в оливковые рощи. Играли в прятки и другие шумные игры.

Конечно, она любила Фелицу. Чувство это больше похожее на привязанность к домашнему питомцу. Как к щенку, который подрос и стал уже почти собакой, но все еще совершал глупости.

— Ты давно последний раз молилась и делала подношения Юноне?

— Когда мы с вами ходили к Пантеону, госпожа. А молитвы я каждый день возношу Юноне, Юпитеру, Деметре и своему предку.

— Видно этого мало, раз духи сбивают тебя с пути, — Атилия решила помочь своей рабыне, а за одно и себе, — Мы с тобой пойдем молиться, к главному алтарю дома. Сходи сейчас на кухню и приготовь все необходимое.

Глава 8

Немного позже они вдвоем сидели на коленях в переднем дворе, у каменного алтаря. В специальные ниши расставили подношения богам. Обновили масло и фитили и зажгли лампады. Они читали молитвы, в полголоса вторя друг другу. Просили у богов отвода от себя злых духов.

Так просидели они до самого захода солнца. После принесли подношения и помолились Деметре, перед алтарем в спальне Атилии. Скромно поужинав хлебом с оливковым маслом, поднялись спать. Фелица постелила себе матрас и легла у двери хозяйки.

Уснула она быстро. Атилия слышала ее ровное сопение, почти как в детстве.

«Надеюсь, это поможет — думала она, — Ведь не могли же боги отвернуться от меня из-за желания избавиться от мужа?»

Засыпала тяжело и долго. Часто просыпалась и прислушивалась — не слышно ли шагов Луция.

Он вернулся только к завтраку. Она ждала его за вышиванием в атриуме. Луция распирала активность и приподнятое настроение.

— Представляешь, Атилия, он пригласил меня, — при слове «он» муж показал пальцем вверх, — Вернее сказать — нас. Наконец-то!

Луций ходил кругами по атриуму, жестикулировал, глаза его блестели. Потребовал себе вина в десяти частях воды. Такого разбавленного он никогда не пил.

— За все те годы моей безупречной и преданной службы, — его голос звучал восторженно, — Наконец-то он решил меня наградить. Могла ли ты представить, что будешь сидеть в ложе императора во время боев? И не просто, а рядом с августейшим.

Фелица и другие рабы накрыли на стол.

— Так, быстро завтракаем и едем в термы. Азий, проследи, пусть носильщиков хорошо накормят. И воды им дайте нормально. — Он все никак не садился за стол, — Атилия, сегодня вечером ты должна быть ласкова со мной. Весь Рим тебя увидит рядом с Адрианом. Представляешь, какая это честь.

Луций, наконец, уселся и стал, есть брынзу с оливками. Она тоже начала завтракать, запивая водой слегка подкрашенной вином.

— Да, и распорядись насчет ужина. Вечером придет Эктор. У нас с ним дела. Вино пусть разбавят как сейчас — для подсчетов нужна трезвая голова.

Банщик — последний человек кого бы ей сейчас хотелось видеть. Предстояло пережить не самый приятный вечер.

* * *


Эктор встретил Луция у главного входа в мужское крыло. Его лицо было перевязано поперек, закрывая нос. Ткань в одном месте пропиталась кровью. Настроение у него образовалось прескверное.

Увидев такую картину, казначей рассмеялся. Стал задавать вопросы с подковыркой. «Какая кобылка тебя лягнула? Ты, наверное, зашел сзади к слишком породистой». Эктор отвечал не разборчиво. Мол, ударился, и ничего смешного в этом нет. Луций не унимался. Он, смеясь, требовал поделиться с ним кто его так. Был уверен в том, что это женщина сделала.

От такого Эктор еще больше расстроился. Он хотел уже удалиться к себе. Казначей не отпускал, сообщил о потрясающей новости. Оказалось Луций смог заинтересовать самого императора посмотреть выступление тех гладиаторов на Форуме. Эктору он отказали. Ни за какие деньги не согласились. Теперь они будут обязаны выступить — раз этого хочет сам Адриан.

Их планы набирали обороты, и уже весьма высокие. Император помнил и германца, и его друга дакийца. Луций хвалился, какой он умный и дальновидный. Сам правитель готов был с ним поспорить на счет победы этих бойцов. Когда слухи об этом расползутся — ставки взлетят.

Такие новости подняли Эктору настроение. Теперь он ощущал предвкушение крупного выигрыша. Его руки уже тряслись в ожидании подсчета серебра.

* * *

Германусу с товарищем все же пришлось выступать на Форуме. Атилия оказалась права. Сначала к нему пришел сам главный банщик Рима. Он торговался и ни как не уходил. Германус вежливо, но твердо отказал, сославшись на большую занятость. Тот поднял оплату вдвое, и стал требовать выполнить его заказ. Мол, он обещал очень знатным людям, и если те разозлятся гладиатору не поздоровиться.

Такого Германус стерпеть не мог, он схватил толстяка и вышвырнул его за дверь. Отвесив при этом хорошего пинка. Тот плюхнулся в лужу перед домом, насмешив прохожих.

Позже он вернулся с городской стражей. Германусу пришлось разъяснять свое поведение. Услышав как все было — вигилы изрядно посмеялись над банщиком. Объяснив ему, что в этом нет преступления, он сам напросился. Пожелав удачи на арене, стражники ушли. Толстяк больше не показывался.

Через день появился глашатай императора. Он объявил волю правителя, о желании лично увидеть их выступление на Форуме. Отказать они не могли. В назначенное время пришли на главную площадь Рима.

Народу набилось — тьма. Преторианские гвардейцы расчистили для них место рядом со ступенями Пантеона — самого важного храма в городе.

Императора пришлось ждать долго. За это время стражники изловили двух воров в толпе. Еще больше воров не удалось поймать. В этом свидетельствовали крики и жалобы об ограблении.

Наконец из храма вышел Адриан. Он уселся на заранее подготовленный трон. Толпа сначала притихла, а после взорвалась в приветствии своего правителя.

Они с Дакусом начали свое выступление. Ко всему прочему они добавили еще острых моментов. Когда Германус упал, якобы от удара щитом, и товарищ навалился над ним. Толпа хором вдохнула в испуге. После «высвобождения» все стали ликовать в одобрении. Когда же дело дошло до кульминации, с «протыканием» друг друга мечами, даже император вскочил со своего трона. Увидев, что это была уловка, он кричал «Браво» вместе со всеми.

Позже августейший лично пожал им руки и поблагодарил. Обещал следить за их ближайшим боем на арене Флавиев. С ними щедро рассчитались — выписав бумагу на оплату жилья за два года вперед.

* * *

Под вечер домой вернулся Луций. Он прибыл вместе с банщиком. Атилия не хотела спускаться к ним, но муж потребовал ее присутствия за ужином.

Она увидела перевязанного Эктора, зыркающего на нее злыми глазками. Это подняло ей настроение. Она с удовольствием выпила бокал вина, и закусила лесными ягодами в меде.

— Каковы котировки ставок? — Луций практически сразу перешел к делам.

— Уже один к шести. Думаю, ближе к боям станут еще выше.

— Ты купил нубийцев?

— Да. И тех двух здоровяков вдобавок. Из группы германца тоже двоих выкупил. Но мне это стоило втридорога, — банщик выглядел напряженным, — Луций, верни затраты за них сейчас. Мне нечего будет поставить.

— Поужинаем, пойдем в кабинет — выпишу тебе вексель. Завтра сможешь получить все в храме Юпитера.

— Знаешь, к его группе теперь приставили двух преторианцев. Будет очень трудно нанять кого-то, чтобы подпортить их.

Она, услышав эти слова, напряглась. Муж резка глянул на нее. Атилия сделала скучающий вид, типа ей не интересны их разговоры.

— Теперь нельзя этого делать, — Луций говорил сдержано, — император поспорил со мной на своего коня. Понимаешь каковы ставки?

— Ого, конь императора может стоить весьма дорого. Понимаю.

Луций снова глянул на Атилию.

— Дорогая, я вижу тебе ужасно скучно с нами. Поднимайся к себе, я позже пришлю за тобой.

Она встала, и демонстративно не прощаясь с банщиком, неспешно пошла в коридор с лестницей.

— Как же она тебя презирает, Эктор, — муж следил, как она удалялась, — Ты чем-то ее оскорбил?

— Да нет… э-э-э, вроде. Кто поймет этих патрицианок…

Атилия стала в тени колонны и, не двигаясь, слушала дальнейший разговор мужа и банщика.

— Ты, дружище, конечно, умный, но видимо не в курсе всех событий, — Луций говорил вполголоса, — Видишь ли, теперь многие императорские должности, вроде моей, не только выгодны, но и весьма престижны. Это сто лет назад во дворце Августа служили сплошь личные рабы. А сейчас многие из сословия всадников просто мечтают меня заменить. Даже среди патрициев самых знатных семей есть не пристроенные племянники и младшие сыновья.

— Не понимаю, причем здесь императорский конь?

— Вот это всегда мне нравилось в тебе, Эктор. Ты признаешь, если чего-то не понимаешь. Адриан решил заменить все главные должности у себя при дворе на представителей всадников. Теперь дошло?

— Да, понимаю — тебя турнут из казначейства. И закинут на окраину. Но как тебе его конь поможет? Ты собираешься его выгодно продать. Или дать им взятку правителю провинции.

— Вынужден сообщить — в некоторых делах ты полный болван, Эктор.

— Да, ты объясни уже напрямую! Все крутишь вокруг.

— Есть такой старый обычай: когда император вручает тебе коня, он повышает до сословия всадников. Этим уже давно никто не пользуется, но формально он не отменен. Если я выиграю спор у августейшего, я пойду с префектом и двумя свидетелями в храмовый архив и получу грамоту, где будет указан этот факт. После, сам Адриан не сможет меня выгнать с должности из-за происхождения. Ведь я законно стану всадником.

— Вот — это да! — в изумлении выдохнул банщик.

— Поэтому нам надо все сделать так, чтобы нас ни в чем не смогли заподозрить. Думаю стоит им в питье подлить макового настоя.

— Такое можно устроить.

После этих слов Атилия потихоньку поднялась к себе. Она стала думать, как передать услышанное Германусу. Фелица может напутать что-нибудь, а письмо могут перехватить. Она решила воспользоваться помощью Серсеи. Уж теперь она ей не откажет.

Ночью муж позвал ее с Фелицей к себе в спальню. Он, как и обещал, был почти трезвый. Атилия уже привычно скинула ночную рубаху и легла обнаженная на кровать. Сегодня Фелица помогала Луцию возбудиться. Она раньше уже это делала не раз. Поэтому, как только он сбросил одежду, рабыня стала перед ним на колени и постаралась сделать, как он любил. Луций пыхтел и возился с ее волосами. Чтобы его возбудить бедной Фелице пришлось хорошенько потрудиться.

После он пришел в кровать к Атилии и забрался на нее сверху. Ей было неприятно, ему явно не интересно. Немного поелозив на ней, он неожиданно закончил и свалился рядом на кровати.

— В тебе нет страсти, Атилия. Так ребенка не зачать. Ты совсем холодна ко мне. Фелица принеси воды.

— В термах есть рабыня из Вавилонии. Она знает, как делать женщин горячими в постели.

— Может Сира такое умеет. Надо за ней позвать.

— Она едва ходить стала и то с трудом. Дай рабыне восстановиться.

— Ладно. Попрошу у Экторав аренду эту вавилонянку на пару ночей. Надеюсь это того стоит.

Муж почти сразу же заснул. Сейчас он не был похож на то чудовище, которое чуть не убило ее и Сиру. Если бы она не слышала его разговора с банщиком, и того как он убил первую жену, сколько смогла с ним прожить. Вот так — от пьянства и побоев, до вполне заботливых отношений. Возможно долго. Наверное, многие так живут всю жизнь. С матерью Секста он пятнадцать лет прожил. Интересно, как ей жилось? На что она надеялась, о чем молилась? И главное — чем не угодила богам…

Может мужья все такие, когда слишком пьяные. Бахус начинает управлять их разумом, и они творят дикие вещи. Вот и отец напивался, когда приезжали его друзья по легиону. Сначала они горланили армейские песни, после спорили о войнах. Бывало, даже дрались между собой. Потом мирились и обнимались. Ни разу она не видела, чтобы отец бил маму. Таких синяков и ссадин, как есть у нее самой, у матери она не помнила.

Когда она впервые пожаловалась родителям на мужа — отец сделал вид, что не понимает о чем она. Мать ее пожалела, конечно, но ничем помочь не смогла. Сказала мол, Луций теперь ее муж и старший в семье — доминус. Мать посоветовала выполнять все требованиям мужа, и Атилия старалась. Только вот это не спасало от побоев. Она радовалась, когда он уходил на ночь или две в Субуру в дома терпимости. Теперь ей стало понятно, откуда взялось такое название для них.

Еще больше ей нравилось, когда мужа отправляли в какую-нибудь провинцию. Там он бывал до месяца. В такие моменты в доме царило счастье. Все вздыхали с облегчением. Всем домашним доставалось время от времени. Луций иногда любил просто наблюдать за наказаниями рабов. Он при этом говорил: «Чтобы помнили кто хозяин». Видимо, она чаще всех забывала об этом, так как ей чаще приходилось быть наказанной.

Нет. Не сможет она с ним жить. И спать с ним не сможет привыкнуть. Даже просто находиться долго рядом у нее не выйдет. До невозможности противно. Уже на днях Луций может вернуться в свое обычное состояние. «Тогда он забудет все что обещал. Что же ты, Германус тянешь…».

* * *

Именно в эту ночь, когда Атилия размышляла лежа в кровати мужа. К Германусу пришел тот, кого он долго ждал. Никто не знал его настоящего имени. Редко кто видел его лицо. Те немногие, говорившие с ним, звали его Жмых. Почему? Точно никто не знал.

* * *


— Госпожа, в термах Серселии нет. — Фелица вернулась и докладывала о результатах поиска, — Я тут поспрашивала, говорят они с мужем уехали в свое поместье. Вроде, как до конца лета.

— Вот же не вовремя…

Она сидела в бассейне на своем любимом месте. Рядом, на скамейку, присела Фелица и ждала распоряжений. Атилия думала. Искала возможные варианты для встречи с Германусом. Сильно рассчитывала на помощь подруги. Теперь силилась придумать что-нибудь новое. Решила послать рабыню к гладиатору и вызвать его для встречи на Форум.

Она знала об их ежедневных тренировках перед боем. Он должен освободиться ближе к вечеру. Отправляя Фелицу на Марсовое поле, предупредила о толпе зевак, они затруднят ей поиск. Не смотря на, трудности, рабыне надо выгадать удобный момент и сообщить о встрече.

— Если его там не окажется — сходи в общественные термы и в Субуру, к ним домой. Но тебе надо их найти обязательно. Эта встреча очень важна, их жизни угрожает опасность. Ты все поняла?

— Да, хозяйка. Мне все ясно.

— И да, Фелица, я понимаю твое влечение к этому дакийцу. Я не против вашей связи. Но не задерживайся у него надолго. Понимаешь?

— Да. Благодарю вас, госпожа, — рабыня поклонилась и с улыбкой убежала.

Вернувшись, домой, Атилия не застала там Луция. Он наверняка снова занят в казначействе императора. Может, вернется только к вечеру или утром.

Форум она выбрала для встречи как самое людное место в городе. Да они будут на виду у всех, но поговорить с популярным гладиатором не зазорно даже для патрицианки. Тем более, что ей надо сказать ему всего несколько фраз. Сейчас она хотела с ним встретиться уже не только для предупреждения об опасности. Желала снова его увидеть. Пусть даже он будет опять намекать на близость — ее это теперь приятно забавляло. Германус, определенно, стал ей симпатичен. Что с того, что он вот так открыто, предлагает ей с ним лечь. Он варвар, а у них так принято.

Конечно, наверняка Атилия не знала, как у варваров принять. Немного о диких нравах и обычаях она слышала. Больше о галлах, меньше о дакийцах и восточных народах. О германцах совсем мало. Почему-то была уверена — раз он так себя ведет, значит в его окружении это нормально. Сердиться на него и обвинять в недостойном поведении глупо. Понятно же, он не получил воспитания как римский гражданин. Хотя теперь им являлся.

Если их общение продолжится, надо найти для него учителя по этике. Какой-нибудь толковый грек за пару месяцев сделает из него воспитанного римлянина. Она уверена, что тогда его нравы станут лучше, чем у ее мужа. Луция обучили в полной мере и этике, и философии, и римскому праву, и много еще чему. Вот только он не пользовался всем этим. Ему больше нравилось вести себя по-варварски.

Вдруг задумалась: была бы она счастлива, если бы Луций был таким же стройным и красивым как Германус. Да ну, глупости какие-то в голову приходят. Разве можно быть счастливым с человеком, который тебя тиранит? Пусть и не постоянно, не каждый день. Просит иногда прощение и задабривает дорогими подарками. Но проходит время и крик, ругань, избиения — разве такое можно простить кому-то? Даже если он красив и сложен как мраморная статуя. Не все ли равно, как он выглядит, если он приносит ей боль и страдания.

Если бы так случилась, и она сначала полюбила такого человека. Лишь выйдя за него замуж узнала какой он на самом деле. Разве тогда любовь смогла помочь ей жить с таким. Она читала и слышала от многих — когда любишь, прощаешь все. Но как же можно прощать такое?

Возможно, первая жена Луция ему все прощала. К чему это в итоге привело. Ее нет среди живых, она в царстве Плутона. Теперь не может обнять своего сына, поговорить с ним. Сказать как она рада его успехам, и как огорчена его неудачам.

Эти размышления привели Атилию к выводу — даже любимому человеку нельзя прощать унижения и избиения. Впрочем, сама на еще не знала как это — любить. То есть своих родных, конечно же, любила: мать, отца и сестренку. К мужчине еще ни разу не испытывала таких чувств, и не могла представить каково это. Она немного завидовала Серселии, которая любила своего мужа. Даже не смотря на ее порочную связь с дакийцем. Такое видно по тому, как она о нем отзывалась, с какой теплотой в голосе о нем говорит. На блуд она пошла только ради наследника, которого они с мужем не смогли зачать. И уже не получится из-за его болезни.

Пришел посыльный раб от Луция. На табличке залитой воском она прочитала — муж будет во дворце еще несколько дней. Он разрешает ей взять денег и пошить себе праздничный наряд, такой, в котором не стыдно присутствовать перед императором.

Она решила занять себя этим, что бы отвлечься от странных мыслей. Сказала домашним рабыням, пусть направят Фелицу к лавкам с тканями. Та знала дорогу и смогла бы ее быстро найти.

Для Атилии подготовили малые носилки, и она направилась к купцам. Лавки с самыми дорогими тканями располагались у Форума. Так же как с украшениями, благовониями и специями.

Глава 9

Боль, унижение и даже страх — все это испытал Эктор во время своего неудачного предприятия с Атилией. Она сильно повредила ему нос, он распух и болел. Отказала ему, когда, казалось, не смогла бы этого сделать. Он был уверен, что загнал свою жертву в угол. У нее получилось противостоять ему — сначала в фактах компрометирующих, после и вовсе в физическом превосходстве.

Эктор даже не понимал, отчего чувствовал больше унижения. От того что Атилия оказалась умнее или хитрее его самого. Для него эти оба свойства считались единым целым. Или же от того, что он даже силой не смог ею овладеть.

После случившегося он размышлял весь следующий вечер, как быть дальше. Точно стало ясно, что расскажи он все ее мужу — желаемых результатов не получит. Луций может повести себя неожиданно и повернуть все против него самого. Они, конечно, приятели и партнеры в некоторых делах. Всем известно, сколько возникало ссор и конфликтов из-за женщин. Атилия же еще и законная жена его.

Все это портило настроение Эктору, и он не мог нормально мыслить. Вдруг она сама все расскажет и Луций придет к нему с обвинениями. Да, нет. Она не сможет — иначе у того возникнут серьезные вопросы к ней.

Эта гадина, еще и дала понять его собственной рабыне, что именно она разбила ему лицо. Теперь среди его рабов точно ходят разные разговоры. Еще неизвестно как далеко могут расползтись слухи. Рабам только дай повод языками почесать, да переполоскать все кости своим хозяевам.

Эктору такое известно наверняка. Он и сам, будучи рабом, любил послушать, что говорят домашние слуги о своих господах. Запретить значит только подогреть интерес.

Встреча с Луцием и Атилией на следующий день показала — она не рассказала ему о происшедшем. Это играло на руку Эктору. Любая недомолвка жены своему мужу могла очень сильно подорвать доверие к ней. Луций стал допытываться, кто была та женщина, которая так подпортила его физиономию. Он оказался не готов к таким вопросам и решил ничего не отвечать. Видимо это вызвало у Луция подозрения.

Вечер, все же, подарил ему массу сюрпризов. Во-первых, задуманное предприятие стало более значимым для его партнера, чем казалось изначально. Теперь от результата зависело, потеряет ли Луций должность. Или, в случае выигрыша, он окажется в среднем сословии. Такое, сейчас, ни за какие богатства не купить. Все это Эктор сможет использовать себе во благо. Все расходы возложит на Луция. А когда приятель войдет во всадничество — ему это тоже принесет выгоду. Пока как конкретно он не понимал, но в будущем придумает обязательно.

Во-вторых, еще одним сюрпризом оказалось то, что он заметил, как Атилия подслушивала их разговор. Он увидел удаляющуюся тень от колонны. Пусть даже то была не она сама, уж точно она подослала кого-то подслушивать.

Конечно же, он умолчал и не сказал Луцию о замеченном. Это все шло к нему в запасные кладовые памяти. Он вынет все оттуда, когда ему станет выгодно.

Вечер, проведенный в доме Луция, его очень даже порадовал. Кроме всего прочего ему все же удалось провести приятеля и вытянуть из него лишних пару тысяч денариев.

Когда, на следующий день, он возвращался из храма Юпитера. Там он получил по векселю Луция все деньги. Его переполняло удовольствие самим собой.

Возле лавок с шелком он увидел Атилию. Эктору показалось — она с напряжением оглядывается по сторонам. Явно кого-то выжидает. Он решил оставить одного раба для слежки за ней. Сам же не попадаясь ей на глаза скрылся.

Вернувшись к себе в термы, он спрятал в тайник все деньги. Поспешил в свое секретное место, заниматься любимым делом — подглядывать и подслушивать в женском крыле. Он не приходил сюда с того момента, как Атилия объявила, что знает про него. Но теперь Эктор убедился в ее молчании.

Завтра он поставит на проигрыш команды германца очень крупную сумму. Уже договорился об этом в трех разных местах. Все это вдохновляло его. Теперь он сможет увеличить свое состояние, по меньшей мере, в десять раз. Эктор чувствовал себя счастливым.

* * *

Фелица долго не возвращалась. От этого Атилия испытывала сильное волнение. Она не могла сосредоточиться на выборе тканей. Чувствуя сомнения, брала то что ей навязывали. Так она набрала много лишнего, и даже не заметила, как начала спорить с одним наглым купцом. Тот увидел, как она не собрана, решил не упускать возможность и продать богатой клиентке все подряд. Торговаться и спорить Атилии не нравилось. Поэтому она просто ушла из этой лавки в другую.

Наконец-то появилась Фелица. Она буквально прибежала, запыхавшись, и сразу огорошила:

— Госпожа, их нет нигде, — пыталась говорить тихо и разборчиво, но сбившееся дыхание не давало ей это сделать.

Атилия подозвала раба с водой и дала служанке напиться. Фелица пила взахлеб и в так спешила, что в итоге закашлялась. Терпение Атилии почти закончилось, но она сдержала себя. Стала ждать, когда рабыня сможет нормально говорить.

— Я все оббегала, — наконец, продолжала Фелица, — Была и на Марсовом поле, и термах, куда они ходят, и даже в их квартиру смогла попасть. Их нет нигде. Я вернулась в термы и спросила у гладиаторов из их группы. Они сказали, что в ближайшие три дня тренировок не будет. Оказывается, перед самим боем им дают отдохнуть.

— И где же они могут быть? — Атилия озвучила свои мысли задумавшись.

— Один из их бойцов говорил — вроде как они собирались куда-то загород. И вернуться перед самими боями.

— Загород? И как же их теперь найти? — она совсем растерялась, — Ладно, поехали домой.

По дороге, она вспомнила — Серсилия собиралась взять с собой в поместье Дакуса. Это немного успокоило. Но куда пропал Германус, не поехал же он с другом? По крайне мере можно найти одного из них.

Решила написать Луцию, что едет к родителям на пару дней, пока он занят. Она придумала, как немного смягчить мужа, чтобы он не злился за ее отъезд. Добавила в письме, как ей не терпится рассказать родным о будущем визите в императорскую ложу. Он любил похвастать своими достижениями. Верил, как все станут восхищаться его заслугами.

Отправила раба нанять повозку на окраину Рима. Попросила Фелицу подобрать ей простую, серую накидку — чтобы не привлекать внимание в дороге. Решила взять только свою личную служанку, лишь ей Атилия могла полностью доверять.

Конечно, она сильно рисковала — в окрестностях города полно шаек разбойников. Надеялась успеть к родителям до темноты. И уже от них, на следующий день, поехать в поместье к Серсеи. Заранее выяснила, откуда будет ближе добираться.

На свой страх и риск они выехали.


— Что же ты дочь без предупреждения? — родители напряглись, не зная причин ее визита, — И где твое сопровождение, охрана? Что-то случилось?

— Нет, все в порядке, с улыбкой поспешили успокоить родных, — Луций работает в казначействе почти безвылазно, а я решила вас навестить.

После ее слов отец с матерью немного успокоились, и стали ее обнимать. Позже вышла и сестра, Атилия-младшая.

— Сестренка моя, ты так выросла! Выглядишь уже как женщина.

— Мы объявили за ней двадцать тысяч денариев, — сказала мать, — Отец ждет сватовства к ней кого-нибудь из патрициев.

За ужином Атилия предложила:

— Знаешь отец, я думаю, будет очень кстати пригласить сестричку к нам с Луцием на пару дней. Покажу ей город, проедем по кварталам сенаторов. Может, кто нужный ее и приметит.

— Хорошее предложение, дочь, — отец оживился, — Но ты обязательно должна об этом попросить разрешения мужа.

— Я уже раньше с ним об этом говорила. В целом он был не против.

— А когда вы сможете принять Атилию-младшую? — отца явно порадовала такая возможность вывезти дочь на выданье в римское общество.

— Завтра еде в поместье к Серселии, а на обратном пути снова заеду к вам.

— Зачем ты едешь к этой распутной женщине? — родитель явно не одобрял такую дружбу.

— Она не распутная, с чего ты решил?

— Месяц назад был на Форуме, там о ней ходят очень нехорошие слухи.

— Я еду навестить подругу в ее поместье, — Атилия догадывалась кто распускал эти слухи по городу, — Она там с мужем. Будь спокоен, ни каких вакханалий они у себя не проводят. Ему там становится легче, чем в душном городе. Серселия говорила — если бы не дела в Риме, то они бы навсегда туда переехали.

— Да, конечно, в городе духота. Но тебе лучше найти подругу поприличнее. Знаешь, такие слухи могут и на твоей репутации отразиться.

— Я поддерживаю знакомства своего мужа. Серселия бывает в гостях в доме Луция. Ее дружба ему выгодна.

— Ну, это, конечно, другое дело, — отец немного успокоился, — Все же помни о моих словах.

После ужина она, с сестрой и Фелицей, вышли на свежий воздух. Гуляли по любимой оливковой роще, болтали, вспоминая детство. Вдруг, служанка расплакалась. Они стали ее утешать. На Атилию нахлынула ностальгия о прожитых счастливых годах в родительском доме. И она сама уже не смогла сдержать слезы. Сестра, растерявшись, присоединилась к ним. Все же вечер получился душевным, и она очень часто его вспоминала с теплотой. Особенно когда становилось грустно.

На следующий день, отец выделил ей охрану. Они выехали с самого утра. Только к вечеру добрались до поместья, где жила Серселия с мужем.

— Здравствуй, дорогая, — не скрывая радости, подруга стала ее обнимать, — Я уже думала ты не приедешь меня навестить. Тут такая скука. Но кое-кто не даем мне от нее умереть.

Игривая улыбка появилась на ее лице.

— Серселия, хорошо, что он здесь. Мне надо с ним поговорить. Им угрожает опасность, я должна их предупредить.

— Не понимаю тебя, дорогая, — улыбка пропала с лица старшей подруги, — Что все это значит?

— Связано их ближайшим боем.

— Но на арене им всегда угрожает опасность. Пойдем. Тебе сначала надо поздороваться с моим мужем. Он тут в саду, под тенью смоквы.

Они пошли по дорожке, и Фелица поспешила за ними с ее вещами.

— Наших приятелей я поселила в гостевом доме.

— Приятелей? Они оба здесь? — Атилия не смогла сдержать своих эмоций, и сама удивилась такому.

— Да. Сначала прибыл Дакус, а на следующий день его товарищ. Там две хозяйские спальни и две для слуг. Есть гостиная и своя кухня. — Серселия немного замялась, после продолжила, — Моя дорогая, мне придется тебя поселить в том доме. Муж не разрешает никому из гостей жить на вилле. Только его брат и сестра имеют свои спальни в главном доме. Остальных не пускает, даже племянников. Прошлым летом к нему консул приезжал, его поселили в гостевом доме. Так что ты уж извини, но тебе придется жить под одной крышей с гладиаторами.

— М-да уж, ситуация. — Атилию такое огорчило, — Надеюсь, об этом никто не узнает. А родственники мужа сейчас гостят?

— Уехали. На той неделе приезжали. — Серселия продолжала, нахмурившись, — Вьются вокруг него как змеи. Специально раздражают. Мужу после их общения становится хуже. Но не пустить их в отцовское поместье он не может.

Она не заметила, как, не спеша, они подошли к мраморной беседке у искусственного пруда. Рядом росло, широко раскинув ветви, очень старое дерево смоковницы. За колоннами Атилия увидела пожилого мужчину. На нем была белая, с двумя красными полосками, тога. Он сидел на резном деревянном стуле с высокой спинкой, и наблюдал на лебедей в пруду.

Они вошли в беседку. Приблизившись, Серселия положила ему руки на плечи. Он повернул голову и поцеловал руку жены.

— Дорогой, это Атилия, дочь Тита Атилия, трибуна двенадцатого легиона. Она замужем за Луцием, казначеем императора. Помнишь, я рассказывала о ней.

Мужчина в ответ начал говорить очень тихо и неразборчиво. Серселия слушала, склонив голову ближе к нему. Пересказывала ей все, что он сказал.

— Мой муж говорит, что знает твоего отца как храброго солдата и ответственного командира. Он так же лично знал твоего деда. Он сильно сожалеет, что знатного патриция и консула так унизили, и выступал в его защиту. Рад видеть в гостях. Но заранее вынужден отказать в этом твоему мужу. Обычаи его рода не позволяют принимать в поместье отца безродных прихлебателей республики и выскочек, присосавшихся к телу империи.

— Благодарю за прием, — Атилия немного склонила голову в поклоне, — Я уверена, мой муж знает обычаи вашей семьи, и не посмеет побеспокоить вас здесь. Сенат провозгласил Адриана отцом отечества и в честь этого, император намерен устроить пышное празднование в Амфитеатре Флавиев. Мой муж вот уже несколько дней занять подсчетами расходов на все это.

— Знаешь, дорогой, мужа Атилии и ее саму, император пригласил к себе в ложу на почетные места.

Пожилой мужчина рассмеялся в ответ на это. То есть самого смеха она не слышала, но было понятно, что он смеялся. Звук, издаваемый им, больше походил на хрип или кашель. Только прищуренные и веселые глаза давали понять о его настроении. Атилии такое не понравилось. Она хмурила брови в немом вопросе. Он стал говорить дальше, и Серселия разъяснила.

— Муж просит тебя не обижаться на его смех. Он не сомневается, что ты приглашена к императору по праву. Дочери благородных семей этого заслуживают. Что касается приглашения сына бывшего раба, то он помнит, что когда-то безумный Калигула привел в сенат коня. Человек, получивший большую власть, может возомнить себя богом. Это совсем не означает, что он таковым является.

Атилия не любила разговоры на политические темы. Однако ее несколько возмутило услышанное. Она решила заступиться за честь Адриана. Считая не заслуженным такие слова по отношению к августейшему, от старого сенатора.

— Я считаю, что император заслужил такое звание. Он сделал много хорошего для республики. Грандиозные строительства и завершения начатых до него строек. Он прекратил все войны, чем осчастливил матерей и жен солдат. Разве этого мало чтобы по праву называться Августом, и быть обожествленным?

Мужчина стал серьезным и задумчивым. Мгновение спустя начал медленно отвечать, а Серселия расшифровывала сказанное.

— Он говорит — в тебе видна порода настоящей патрицианки и дочери своей семьи. То, что ты сказала действительно правда — Адриан управляет разумно. Но, во-первых не надо забывать, как именно он стал императором. Такое стало возможно исключительно по воле жены предыдущего правителя, а не по воле самого Траяна и сената. Заслуги Адриана на этом пути весьма сомнительны и спорны. Во-вторых, взгляни на ту гробницу, какую он себе строит на другом берегу Тибра, рядом с городом. По величию она напоминает пирамиды фараонов. А те, как известно, считали себя живыми богами. Это показывает, что он явно возгордился и возомнил себя божеством. Пока боги благосклонны к нему — это хорошо и для республики. Граждане процветают, империя крепнет, а слава Рима увеличивается. Но нельзя забывать, как боги бывают, ревнивы к божественности. Известны многие случаи, когда гордецы, поднявшись к вершинам Олимпа, оказывались, низвергнуты с него. И весьма быстро. Вспомнить, например, самого Цезаря. Он смог завоевать огромные территории, и даже разбить великого Помпея. Но стоило ему возомнить себя богом, как неминуемая кара настигла его. Такое же можно сказать и об Александре Великом. Да и еще много о ком.

Атилия слушала старого сенатора с интересом. Она понимала, как разумны его слова, но некоторые сомнения у нее оставались. Ей не хотелось соглашаться, это ломало ее сложившиеся представления об императоре. Все же пришлось уступить. Не смогла подобрать весомых аргументов для спора. Да и спорить она не любила.

— Вы очень умны. Я не готова дискутировать с таким как вы.

Старый патриций улыбнулся, и ответил через жену.

— Не каждый имеет смелость признать свою неправоту. Но я не стану больше вас утомлять. Серселия позаботиться об ужине и распорядится насчет размещения. А мне хочется еще посидеть здесь.

* * *

— Значит, они хотят напоить нас маковым настоем, — Германус не выглядел напуганным или удивленным, — Такое можно было ожидать. Эти бои — заказ императора, и нас охраняют преторианцы. В служебные помещения и к нам не подпустят посторонних.

В гостиной осталась только она с Германусом. Даже Фелицу отослала готовить спальню. Они сидели очень близко друг к другу. Слишком близко, и Атилия не чувствовала себя спокойно. Ей предпочтительней было бы говорить с ним на чуть большем расстоянии. Гладиатор воспользовался тем, что разговор имел деликатный характер, и сел совсем рядом. Она ощущала запах его тела и, даже, само дыхание. От этого мысли путались и внимание рассеивалось.

Ситуация становилась нелепой еще и потому что они оба знали чем сейчас занимаются Серселия и Дакус. Эти двое уединились в одной из спален. Атилия взяла себя в руки и отвечала:

— Император может забыть выделить вам стражу.

— Вздор! — Германус в этих делах разбирался лучше, — Августейшему и не надо помнить о таком. Есть претор гвардии — он об этом позаботится.

— Ты не понимаешь, — когда речь идет об огромных деньгах и о положении в обществе, Луций не поскупится на взятках. Сам претор может быть подкуплен.

— Ну, это вряд ли, — он отвечал со смешком.

— Представь, если ему предложат за небольшую услугу такой дом. — Атилия описала рукой дугу, показывая вокруг, — Всякий устоит от такого?

Германус не ответил, он сидел задумавшись. Она продолжила:

— Вам надо самим подумать о своей безопасности. Попросить помощи у надежных приятелей. А лучше друзей. Они должны во время выступлений подавать вам воду и перевязывать раны. Если понадобится. У тебя есть такие?

— Парочка найдется. Совсем плохо станет, если они подкупят эдиторов — которых назначат судить бой.

— Наши с тобой интересы сошлись, Германус. — Она говорила не громко, — Ты нашел кого-нибудь, кто мог бы помочь с Луцием? Теперь нам это обоим необходимо.

Глава 10

— С этим есть сложности, — Германус стал говорить тише, — В Субуре за такое никто не возьмется. Ни за какие деньги. Я говорил со Жмыхом — он там главный. Твой муж их кормит. Много серебра оставляет каждый месяц в их борделях. Платит защитный выкуп самому Жмыху. Но главное — он помогает им с чиновниками и судьями. Луций для них курица, несущая вместо яиц серебро. Ни одному идиоту и в голову не придет такую зарезать. После нашего со Жмыхом разговора, мне пришлось сюда уехать. Я теперь нежелательный клиент в Субуре. Думаю, они будут его охранять. Нужен другой план и другие исполнители.

— Кто-то есть на примете? — Быстро спросила Атилия.

— Есть Горацо. У него шайка в лесу у Аппиевой дороги. Слишком многому надо совпасть, чтобы он смог взяться за наше дело. А главное — выполнить его.

— Дисс бы забрал, этого Луция! — она выругалась грубо.

— Ого. Откуда у матроны солдатские замашки? — Германус искренне удивился.

— Двенадцатый Молниеносный, храни его Юпитер, — отчеканила она, копируя слова и манеру голоса отца, — С детства слышала. Забыл, я рассказывала об отце.

— Умеешь ты удивлять — дочь семьи патрициев. А родитель твой не воевал в Дакии?

— Нет. С парфянами он воевал, в Армении на краю империи.

— Раз так, думаю, мы бы с ним могли сработаться. Крови моей родни на его руках нет.

— Кому что, а лысому — расческу. — Атилия сильно нервничала и пыталась при помощи грубостей успокоиться, — Тебе не о будущем сейчас думать надо. Думай, как жизнь свою сохранить. Может так случиться, что и не познакомишься с отцом. И ланистой его не станешь.

— Ты бываешь грубовата, патрицианка, — сказал Германус, улыбаясь, — У тебя появляется складка между бровями. Это тебя не красит.

Он приложил указательный палец ей на лоб. Она отстранилась.

— Придумал, как доберешься к этому, твоему, Горацо с Аппиевой дороги?

— Думаю завтра туда ехать. Скажу, что у Луция будет с собой крупная сумма. И если все пройдет успешно, и он окажется в подземном мире — Горацо лично получит сверх того.

Она молчала и смотрела в пол. Смутные мысли посетили ее голову и заняли разум. Девушка из приличной римской семьи вынуждена вести дела неизвестно с кем. Как на такое ее поведение отреагируют боги. Не изменится ли ее судьба после этого. Надо будет каждому из высшего пантеона принести щедрые жертвы. Когда же все пройдет успешно — вообще всем богам сделать богатые подношения.

— Надо же, — произнесла вслух она, — надеюсь на помощь разбойника с дороги…

— Не такого ты ждала от жизни, родившись в семье благородных.

Гладиатор снова улыбался, обнажая все свои зубы. Она посмотрела на него, но не ответила. Пальцем показала на кувшин с вином. Он догадался, встал, и наполнил два терракотовых кубка, до самых краев. Пили они молча. Каждый думал о своем. Вернее, Атилия не могла знать, о чем сейчас думает Германус. Почему-то ей казалось, что он вспоминает о местах, где родился.

— Скажи, как тебя звали там, ну в родных краях? Ты помнишь?

— Помню, — гладиатор уже не улыбался, — Имя, которое дают родители можно говорить только самым близким. Здесь его никто не знает. Когда мужчина взрослеет — его окружающие называют так, чтобы все догадались. Ну, кого-то зовут Патлатый, кого-то Длинноногий. Другие получают имя за заслуги или умения. Кого Кузнец, кого Рубака, или Убивший медведя. Здесь меня стали звать Германус — это имя меня устраивает. Так что ни к чему тебе мое настоящее имя, матрона.

Она не обиделась. Смачно отсербнула вина, и со звуком его проглотила.

— У меня к тебе просьба, — сказала она, — Называй меня по имени. Не надо, пожалуйста, каждый раз подчеркивать мое происхождение, или положение в обществе.

— Как скажете, госпожа Атилия.

— Без госпожи. Только имя. Попробуй — ты же вольный человек.

— Хорошо, Атилия. Только имя, — Германус глянул ей в глаза, — Кажется, ты хочешь что-то еще спросить?

Она допила вино и, поставив свой кубок на столик, снова показала на кувшин. Он поднялся и опять наполнил его до краев. Атилия сделала длинный глоток. Вино было густое и терпкое. Наверное, очень долго оно стояло в здешних подвалах. Старое вино пьянит больше чем обычно. Она повернулась к нему лицом.

— В каких богов ты веришь? В римских веришь?

— Да у вас такие же боги как у нас. Только называются по-другому. Юпитер — это Вотан. Отец всех богов, или старший брат для некоторых из них. Есть Юнона, его сестра и жена. Бог оружия Вулкан, у нас просто называется — Меч. Есть предки стерегущие жилье — мы зовем их деды, вы пенаты. У каждой реки и леса есть свой бог-хранитель. У всякой горы тоже есть, и у каждой долины. Их много.

— Как ты думаешь — боги будут злиться на меня? Ну, из-за Луция.

— По мне, это зависит от того как ты сама чувствуешь, и во что веришь. Если ты и вправду спасаешь свою жизнь, они не должны на тебя злиться. А вот люди будут, если узнают. Поэтому нельзя доверяться даже тем, кого считаешь преданным тебе. Я вот никому не доверяю — и пока живой.

— А когда появится женщина, которую ты полюбишь, разве ты ей не будешь доверять?

— Наверное, буду. Я еще не знаю… Я, пока не любил. А ты?

— Ну, мужчин — никого. Только отца, но это же по-другому.

Германус придвинулся к ней вплотную. Она от неожиданности отодвинулась. Он всей пятерней зарылся ей в волосы и, аккуратно притянув к себе, стал целовать. Она его не отстранила, хотя и не отвечала на его поцелуй. Возможно, ей стоило разозлиться на такую наглость. Только злости, никакой, не было.

Он целовал нежно и неторопливо. Атилия забылась ненадолго. В какое-то время, вино пьянило и не давало быстро соображать. Ей показалось это забавно, даже приятно. Гладиатор, обняв, стал прижимать ее к себе. Она вспомнила где и с кем. Положила ему ладонь на грудь, и осторожно отстранила от себя.

— Нет, Германус, я не могу, — выдавила слова.

Он все еще обнимал ее и смотрел прямо в глаза. Атилия резко поднялась, выбравшись из его объятий, и пересела подальше.

— Серселия или еще кто-нибудь могут увидеть, и мне станет стыдно, — сказала шепотом.

— Можем пойти в спальню, — так же прошептав, ответил он.

— Нет, мы не должны… Не сейчас.

Она встала и быстро пошла в сторону спальни. По дороге позвала рабыню:

— Фелица, готовь меня ко сну!

Германус остался сидеть на месте, и взглядом провожал ее. Она зашла в комнату и, задумавшись, остановилась посредине. Прибежала служанка, в руках у нее был медный таз с теплой водой. Она раздела Атилию и стала губкой обтирать все тело.

— Ты пойдешь к нему, когда уйдет Серселия?

Рабыня немного растерялась, и застенчиво ответила:

— Я бы хотела, если госпожа отпустит.

— Я не против. Но зайдешь ко мне и скажешь, когда она уйдет.

Фелица ответила на выдохе, полушепотом:

— Слушаюсь, госпожа. Благодарю…

Когда служанка, выполнив свои обязанности, ушла, Атилия легла в постель. Она чувствовала, как колотится ее сердце. Сегодня точно не заснуть. Луна бросала свет в окно спальни, от этого комната казалась необычной, как из другого мира. Легкий ветер шевелил кроны деревьев, и они издавали едва слышный шелест. Этот звук в ее голове складывался в какую-то, давно забытую, мелодию. Она силилась вспомнить какую, но мысли постоянно путались, отвлекаясь на другое. Одна мысль перебивала все остальные. Из-за этого в голове происходила круговерть. Или не из-за этого, может старое вино все еще «играло» внутри нее.

Что же, все таки, это за мелодия? Такая родная и такая далекая. Кажется, она из другой жизни, из какой-то прошлой, давно забытой. Теперь уже и не вспомнить…

Опять другая, «подлая» мысль не давала ей нормально вспоминать. Снова и снова ставя вопрос ребром. Атилия прогоняла ее, ругая себя и коря. Нет! Надо думать о другом, о более важном. Мелодию не вспомнить, и где слышала ее тоже. Значит должно быть что-нибудь важное, то что требует сосредоточиться. Например, если, вдруг Луций узнает, что она была здесь. Ну и пусть, навестить подругу не преступление. А если он узнает о гладиаторах, об их присутствии в этом доме. Да, но как он об этом узнает — нет, не возможно. Да, и что такого, Серселия здесь распоряжается, он их и пригласила.

Свет луны и шум ветра в листве отвлекал. Новый его порыв заставил мелодию в голове звучать сильнее и ярче. Как же кружится голова. А сердце, вот-вот выпрыгнет. Какая же назойливая мелодия, не уходит никак. Так, о чем это она, ах да: «Он придет или нет?». О боги! Нет, нет и еще раз нет. Об этом нельзя думать. Так, Атилия сосредоточься, какая там была мелодия: ту-у, ту-ту, ту-у-у-у… Растянутая и грустная, как рожок пастушка вечером. Так вот откуда она!

Детство. Нет, юность. Закат солнца. Вдалеке звуки. Странные, тянущиеся звуки. Будто ветер завывает или зовет кто-то. Она идет одна. Ей нельзя — родители будут сердиться. Все равно она идет. Любопытство перебивает страх. Даже служанке своей ничего не сказала. Звуки манят, они слились уже в мелодию. Она прошла уже через всю оливковую рощу. Впереди холм с кипарисами. Теплый ветер играет в ее волосах. Атилия уже поднялась наверх, и стоит у высоких, стройных деревьев. Он них запах, смолянистый и приятный. И музыка, красивая и грустная.

Правее от холма кустарник, а прямо, насколько видно, травяной луг. Овечки, сбившись в кучу, стоят всей отарой. Звук музыки идет оттуда. Ту-у, ту-ту, ту-у-у-у. Она подходит ближе. Это мальчик, вернее юноша. Дует в рожок, выводит мелодию. На нем серая туника, копна густых волос закрывает глаза. Он ее замечает и перестает играть.

«Как ты это делаешь?». Она без стеснения стоит рядом, и их плечи прикасаются. «Научишь?». Он показывает ей рожек: «Надо дуть сюда. А здесь держать». Отдает ей инструмент в руки. Она пытается и не выходит.

Юноша улыбается. «Надо вот так». Он берет рожок. Играет. Все у него выходит хорошо. Она раздосадована, что у нее не вышло. «А я, зато знаю, как надо целоваться. Хочешь, научу?». Он перестает играть и молча смотрит ей в глаза. Она без смущения его обнимает и целует в губы. Старается повторить все, как делали родители. Юноша прижимается к ней. Чувствуется, как колотиться у него в груди. От этого ее сердце начинает биться сильнее, и еще где-то пульсирует, ниже живота.

— Госпожа Атилия, вы где? — это Фелица ее зовет.

Зачем она пришла так не вовремя… Так было хорошо.

— Госпожа, Серселия ушла.

Какая еще Серселия, кто это вообще… Ах да. Она же в ее доме гостит. Видимо задремала под тихое шуршание листвы.

— А что Германус, он где?

— Не знаю. Может спать пошел. В гостиной уже нет никого.

— Ну ладно, можешь идти, — сказала Атилия.

Про себя же подумала с легкой досадой: «Как это спать пошел? Он что не придет?».

Рабыня вышла. Она села на кровати, спустив ноги к полу. Луна все так же светила, ветер все так же шумел в кронах деревьев. Голова у нее все еще кружилась.

Что же он, вот так просто, сдался и пошел спать. Даже не попытался добиться ее. Где же его решительность и дерзость. Неужели его желание было так слабо, и он побоится войти к ней в спальню. Может двери немного приоткрыть, он увидит и догадается.

«Открой их еще нараспашку, и прозови. Что совсем гордости не осталось!».

Ну как же хочется, что бы пришел. Нет, она его выгонит, конечно. Как по другому. Прогонит решительно, еще и накричит. Ну, или прикрикнет. Но строго. Даже не потому что она замужем — Луция она не любит, а потому что он так легко ее не добьется. Пусть потрудится для этого.

Германус все не шел. Она прислушалась к звукам — ничего, кроме шелеста листьев. Атилия встала и, босиком, подошла к окну. Пол был устлан терракотовыми плитами, но все равно оказался прохладный. Хоть и не такой холодный, как мраморный у нее спальне в доме Луция. Деревянные ставни на окне распахнуты. Она вдохнула полную грудь прохладного ночного воздуха. Видимо, уже стояла глубокая ночь, еще вечером стояла жара.

Аромат роз, перемешанный с запахом хвои, ярко ощущался. Как же спать когда все так хорошо сложилось. Они могли остаться наедине, и никто бы их не заметил. Возможно, больше такого момента не представится. Может так сложиться, что им больше не увидеться. Тогда уж лучше сожалеть о том, что случилось, чем о том, чего не получилось из-за нерешительности.

Атилия еще постояла чуть-чуть и, смело, направилась к двери. У самого выхода уверенность пропала. Она уже не юная наивная девочка, а он не робкий пастушок. Как же быть… Что же он оставил всю свою смелось на арене гладиаторских боев?

За дверью послышался звук шагов, едва уловимый. Она отошла назад к окну. Удары сердца, часто стуча, отзывались в голове. Воздуха стало мало, и Атилия хватала его, часто дыша. Звук шагов пропал. Как она не вслушивалась — ничего. Не может быть, чтобы ей это просто показалось. Ведь точно кто-то шел. Вернее крался. Волны от ударов сердца уже бились в виски. В дверь поскребли. Сначала еле слышно, потом громче.

Появилась легкая радость, следом за ней — волна сомнения. Как теперь быть? Открыть дверь или спросить: «Кто там?». Но это лишние звуки в такой момент — она точно знает кто за дверью. Да, и он уверен, наверное, что она догадалась. Немного подождала. Тишина. На кончиках пальцев приблизилась к двери и приоткрыла. Силуэт, как призрак в полутьме, стоял вплотную у входа. Не сдержалась и глубоко с шумом вздохнула. Пару мгновении, и он плавно протиснулся в открытый проем.

Сильная рука обвила ее талию. Теплое мужское тело прильнуло к ней всей. Дверь тихонько закрылась.

— Что же так долго… — едва слышно вырвалось, с досадой.

Все. Больше она не могла говорить. Его губы впились в ее, как в спелый фрукт. Ноги подкосились и стали ватными. Только успела обхватить руками его шею. Иначе бы упала.

Стены, пол и потолок — поплыли вокруг. Она закрыла глаза и почувствовала, как ее подхватили крепкие, но заботливые руки. Два мгновения и они оказались на кровати.

Оба часто дышали — волна возбуждения накрыла их окончательно. Поволокла. Не оставалось никаких шансов на капельку сопротивления.

Одежды не стало в два вдоха. Теперь они могли ощущать друг друга целиком: каждый мускул, каждую впадинку. Воздух, вдруг, стал горячий, как из парной в термах. Оба дышали жарко, чуть не задыхаясь.

Волна покалывания пробежала по ее телу до кончиков пальцев на ногах. Германус вобрал в себя ее сосок и, едва касаясь, водил языком. Другой тоже не остался без внимания. От этого они набухли и затвердели. Видимо такое произошло не только с ее сосками. Что-то увеличившееся и твердое прижалось к ней между ног. Очень горячее и живое…

Когда проснулась — не нашла его рядом. Странно, она не помнила, как он уходил. Поднялась и подошла к окну. Внизу стоял тот самый пастушок со своей дудкой, из поместья отца, в ее юности. Он не играл свою мелодию, просто стоял и молча смотрел на нее. Его глаза наполнены удивлением, разочарованием и укоризной — все это виделось одновременно. От такого ей стало неловко. «Что ты от меня хочешь? И на что ты рассчитывал — я дочь твоего хозяина». Только после этих слов она по-настоящему проснулась.

Лежа в кровати, долго не могла понять — где она. Какая часть была сном, а какая явью. Приходил ли к ней ночью Германус? Как юноша оказался так далеко от поместья отца, но главное — почему он не вырос за все эти годы?

Голова ужасно болела. От таких мыслей становилось еще хуже. Решила пока не думать ни о чем. Видимо, все же, слишком много было вчера вина. До этого дня у нее никогда не случалось похмелья. Она не знала, что надо делать, чтобы полегчало.

Попыталась подняться, но стены в комнате стали кружиться вокруг кровати. Она зажмурилась и снова легла на подушку. Решила еще нужно поспать. Но уже совсем светло, и заснуть не получилось. Где же, Дисс ее побери, носит эту рабыню!?

Глава 11

— Фелица!

Она громко, как смогла, позвала ее, не отрывая глаз и не поднимаясь. Ждать пришлось целую вечность.

«Придет — сразу же ее прибью! Нет, пусть сначала принесет воды. А то во рту будто конь ночевал». Вот откуда она знает такое выражение? А-а, отец так говорил после попойки с друзьями-вояками. Так, а что он делал чтобы прийти в себя. Просил у матери много холодной воды и куриного бульона.

— Фелица! Ну, где ты там?

Наконец-то открылась дверь, и она вошла.

— О боги — я сейчас сдохну, а ты все не идешь. Немедленно неси воды.

— В тазу? Будем умываться?

— Можно хоть и в тазу, но для питья. Мне кажется, я бы сейчас пол Тибра отхлебнула. Подлый Бахус — за что ты так издеваешься. Так стой, Фелица. Таз неси пустой, и срочно.

Рабыня едва успела поднести посудину, как Атилию стошнило. Бурный поток с неприятным запахом извергся из ее рта. Потом еще раз, и еще.

— Мать Деметра, сжалься надо мною. Я этого не вынесу.

Только и успела сказать, как ее снова вырвало.

— Фелица, оставь его на полу, тут рядом. Срочно пить.

Служанка со звоном поставила посудину. Атилия услышала, как быстрые шлепки босых ног направились к двери.

Вот уже скоро должно стать полегче. Еще бы льда к голове приложить. Так вот для чего этот гад Луций с похмелья требует себе льда. Не удивительно, что он потом полдня ходит темнее тучи, и орет без причины. Как же такое вынести? Нет, к вину она теперь точно не притронется. Как же это ее угораздило так перебрать. Еще один спазм заставил нагнуться над тазом. В этот раз из нее ничего не выходило, только слюни.

— Вот ваша вода, госпожа.

Фелица протянула бронзовый кубок. Холодный металл приятно охлаждал. Глоток за глотком она влила в себя прохладную жидкость. Нет, все же служанка молодец, не буду ее наказывать. Такой вкусной воды где-то раздобыла. Или успела меда в нее подмешать.

— Еще, — она с выдохом протянула назад пустойкубок.

Почти в тот же миг послышалось журчание наливаемой воды. «Я ее обожаю! Догадалась сразу целый кувшин принести».

На этот раз Атилия пила не большими глотками. Смаковала воду как дорогое вино. Стало вроде получше. Тошнота отступила. Но голова все еще была как из свинца — тяжеленая. Стены теперь не кружились, но еще двигались, как не из камня сделанные. В ушах стоял гул, будто рядом летал рой пчел. Голову сдавливало невидимым железным обручем.

— Никогда больше, ты слышишь, Фелица? НИКОГДА. Не давай мне неразбавленного вина. Это кошмар! Лучше подохнуть, чем такие мучения. Как этот… Луций только может пьянствовать целыми днями. Столько выпивать, так мучатся и не издохнуть, не понимаю? У-у, как тяжко…

Она отпила еще немного воды, и спросила глядя на кубок:

— А что за вода, с медом?

— Обычная вода, госпожа, из колодца.

— Ты когда выходила не видела на улице не стоит пастушок? Ну тот, что пас овец на отцовской ферме. Он еще играл на дудке, так заунывно.

Фелица посмотрела на нее очень удивленно. Но все же ответила:

— Его ваш отец продал в Северную Этрурию. Разве вы не помните? Два дня вас тогда успокаивала, все плакали. Да, и что бы ему здесь делать? Наверное, это вам приснилось…

— Ладно, может и приснилось — только не тараторь. Без тебя голова раскалывается. Давай, неси воду умываться.

Позднее, сидя на скамейке в тени дерева, она силилась понять — приходил ли ночью к ней Германус. Или то был сон, такой же нелепый, как про пастушка. Выяснилось, что гладиаторы убыли в Рим еще на рассвете. Так бы могла посмотреть на него, и во взгляде все понять.

* * *

Эктор лежал на мраморной скамье, и размышлял. Вернее пытался мыслить. Распаренное после парной тело размякло, и мозг, видимо, вместе с ним. Две молодые, стройные рабыни, с кожей цвета бронзы, массировали его.

До выступлений на арене оставалось всего несколько дней. Оба главных гладиатора пропали из виду. Удалось выяснить, что они убыли из города, и вернутся лишь перед своим боем.

Лекарь-грек принес вести от Сиры. Оказалось, Атилия тоже уехала из города. Вроде как на виллу отца. К тому же, Луций все никак не приходил. Уже несколько дней сидел в своем казначействе во дворце. Туда путь Эктору был заказан. Даже весточку невозможно передать. Император, в последнее время, значительно ограничил доступ во дворец.

Все эти события очень сильно напрягали Эктора. На кон поставлены практически все его накопления. Люди, принимавшие ставки, крайне были удивлены количеством поставленных денег. Когда же узнали против кого ставка, то и вовсе стали поглядывать с подозрением. Позже Эктору донесли, что некоторые из них поделились этой информацией с императорскими шпионами.

Вот уже как две ночи не мог уснуть. Ничего не помогало. Ни вино, ни самые распутные женщины. Сегодня он решил расслабиться с помощью пара и двух массажисток.

Он перевернулся на спину и показал пальцем, где именно они должны сосредоточить свои умения. Девушки переглянулись и, улыбаясь, приблизились куда было указано. Нежные и такие умелые пальчики заскользили в нужных местах.

Эктор решил обратить все свои мысли только на происходящем в этот момент. Он стал представлять Атилию вместо одной из рабынь. Только после этого его естество стало наливаться и увеличиваться. Одна из девушек приглушенно хохотнула. Взяв за голову подружку, наклонила ее к нужному месту. Та без стеснения вобрала в свой ротик столько, сколько могла. Ее голову двигала другая своей рукой.

Эктор закрыл глаза, откинулся на подушку и наконец, смог расслабиться.

* * *


Когда Атилия с сестрой приехали, Луций оказался дома. Он всем своим видом показывал, как он недоволен. Ему не понравился отъезд жены, не нравилось и прибытие гостьи. Сестра так сильно напугалась, что отказалась выходить к обеду. Заявила, что не голодна, и вообще хочет домой.

— Он мне не рад, Атилия. Понимаешь — не рад. Я не могу здесь быть — мне не уютно.

— Не бери на свой счет, сестра. — Атилия ожидала такой реакции мужа, — У него проблемы на службе. Может, император им недоволен. Ну, или там, цифры не сходятся как нужно. А дома он изливает свою злость. Во дворце ему это никто не позволит.

— Почему он тогда на меня смотрел, как на врага? Мне страшно, Атилия. Я его боюсь.

— Успокойся, родная. Ляг, поспи, ты устала с дороги. Завтра пойдем гулять по городу. Ты увидишь как здесь красиво. Я поведу тебя на Форум.

— Не знаю, сестра, тут так много людей. Они все такие занятые, хмурые. Мне это не нравиться. Может, я вернусь к родителям?

— Расстроишь отца. Он хочет, чтобы тебя увидели нужные люди.

Она понимала страхи сестры. Ее собственные первые впечатления о городе были такими же. Очень не сразу появилось желание выходить на улицы — шумные, не всегда чистые, с множеством запахов, не привычных, и не всегда приятных. Еще тогда у нее не оказалось поддержки. Фелицу сначала город испугал не меньше, чем саму Атилию.

Сестру было жаль. Но, во-первых, она пообещала отцу познакомить ее с кем-нибудь из патрициев. Во-вторых, надеялась выиграть время — может муж не станет себя вести по-свински, когда в доме гость.

Нет, отпустить домой она ее не могла. «Прости, сестренка, но ты мне нужна тут». В слух же сказала:

— А знаешь, я тоже боялась города. Только в одном месте мне было не страшно и уютно. Завтра сразу же туда отправимся, тебе понравится.

— И что это за место?

— Шикарное. Термы Тита — женское крыло центральных бань Рима. Там отдохнем и расслабимся. Потом погуляем в парке рядом. Там много молодых патрициев. Я слышала — этот парк лучшее место для знакомств.

Страхи и неуверенность окончательно покинули Атилию-младшую. Она одобрительно кивала и, улыбаясь, витала в мечтах.

* * *

Германус с другом вернулись в город. В свою квартиру они не пошли. Ничего, кроме проблем с людьми Жмыха, там их не ожидало. Учитывая, какая серьезная игра вокруг них завертелась — решили стать менее узнаваемыми и заметными. Приобрели и носили простые, старые серые туники. Пожить хотели у своего старого приятеля. Он работал одним из судий на арене амфитеатра Флавиев — где они выступали.

Когда-то он сам был гладиатором, но в одном из боев сильно пострадал. Ему выбили глаз и изуродовали половину лица. Теперь на людях он ходил в специальной бронзовой маске. Так они все его и звали — Бронзолиций.

Сказать, что он был не рад видеть их на пороге своего доме — считай ничего не сказать. В дом, конечно, впустил — все же они его приятели. Он ругался на них, но обращался при этом к жене:

«Как ты себе это представляешь, родная, он приперлись в наш дом. Эти двое, которых только хромая собака в Риме не разыскивает. Говорят, сам августейший поставил на их победу. Что тут началось. Преторианцы, рабы знатнейших и не очень хозяев, какие-то подозрительные личности, и даже, несколько проституток. И это еще только те, кого я видел сам. Все они спрашивали про этих «особ». А они посетили нас с тобой. Давай, что там у тебя есть? Неси нам отобедать и выпить».

Сидя за столом и, склонившись, поближе друг к другу, они обсуждали новости. Говорили очень тихо. Оказалось целый отряд императорской гвардии поставили охранять все входы в амфитеатре. Если они хотят дожить до боев — он советовал сразу идти туда. Лучше всего днем. Парни Жмыха при солнечном свете не очень активны, а в центре города и подавно. Ночью они могут ткнуть ножом хоть в храме Юпитера.

В этот раз появилось очень много новых лорариев, работников арены. Они все хотят работать в день выступления их группы бойцов.

Решили идти вдоль Сервиевой стены, через Авентин. По улице где дома поприличней. Шли, надвинув долгополые крестьянские шляпы, сплетенные из сухого тростника. По дороге ни с кем не разговаривали, и никуда не заходили. Дошли без происшествий.

Войти решили через главный вход. Десятник преторианцев оказался весьма озадачен их видом. Но рассмотрев — узнал и провел к своему центуриону.

* * *

Атилия с сестрой гуляли в парке возле терм. Высокие пинии своими хвойными «зонтами» создавали тень. Вдоль дорожек были высажены стройные кипарисы.

— Здесь очень приятно и пахнет хорошо, — Атилия-младшая казалась довольной, — Прямо островок гармонии в каменном грохочущем вулкане. А разве все патриции должны служить в городе? Может, есть сенаторы, которые живут на виллах, вне этих стен?

— Ну, дорогая, ты размечталась. Хочешь мужа-сенатора — выходи замуж за старика.

— А молодых не бывает?

— Очень редко. И они все из таких семей, где на кормежку рабов тратят в год больше чем все, что отец дает за тебя.

— Глупые традиции. Я разве не могу понравиться, что бы меня взяли без денег?

— Все сложно, дорогая. Для тебя самой лучше выйти за равного себе. Уж поверь мне на слово.

Они присели на скамейку в тени. Фелица, которая все это время шла сзади, принесла им воды и персиков.

— Приветствую вас, — незнакомый мужской голос заставил их обернуться.

Рядом с ними стоял молодой мужчина.

— Я слышал, ваш муж поспорил на гладиаторов с самим императором. Это правда?

Атилия его не знала, поэтому не посчитала нужным ему отвечать. Он понял, подошел ближе и представился. Оказалось — это был младший сын одного из сенаторов. «Если самый младший — скорее всего, останется без наследства», — мысленно отметила Атилия.

— Это ваша сестра? Очень милая и похожа на вас.

Атилия-младшая широко улыбаясь, опустила лицо вниз, как учила ее мать. Украдкой старалась разглядеть молодого человека.

— Вы очень кстати это заметили — моя сестра не замужем. Можете обратиться к нашему отцу — он подбирает ей партию.

— Это очень интересно. Я случайно услышал ваш разговор. Мой товарищ ищет жену — буду ему рекомендовать.

После этих слов улыбка сестры сошла на нет. Брови от хмурости нависли ближе над глазами.

«Да, девочка, в политике, как и в дипломатии, ты была бы не сильна» — Атилия стала широко улыбаться, как бы компенсируя исчезнувшую улыбку сестры.

— Так что вы тоже будете смотреть этот бой? Августейший был добр и позвал меня с мужем к себе в ложу.

— Да, я это тоже слышал. Буду сидеть в средних рядах, со своими братьями. Скажите, Атилия, а эти бойцы часто бывали в доме вашего мужа?

— Всего однажды, — теперь пришло время хмуриться ей самой, — Вы нас простите, но мы пойдем.

Она сразу же поднялась и потянула за собой сестру.

— Но Атилия, он же может быть нам полезен. У него, наверняка не один холостой приятель, — сестричка не спешила.

— Это фрументарий, родная. Такой не может принести пользы — только вред.

— Кто? Поставщик хлеба, ты сказала?

— Да. Так называют императорских тайных агентов. Но этот слишком не опытный, а значит, нет у него будущего. И приятели его, скорее всего, такие же.

* * *

Луций, наконец-то, соизволил появиться. Эктор сильно нервничал, и не мог скрыть своего настроения. Казначей это заметил, и сидел в парной, улыбаясь, демонстративно расслабленно, даже глаза закрыл.

Эктор уже знал, что гладиаторы в Риме и под усиленной охраной. Раба, которого он внедрил, выгнали в день их возвращения. Не заплатив ни асса за аренду. Всех людей, с которыми он смог договориться, так же выставили без объяснений. Как они вообще про них узнали? Авансы уже были заплачены — немалые деньги. Все их ставки могли обрушиться. А этот, самодовольный остолоп, сидит и улыбается.

Ах, он хочет ту самую весталку, и только после готов поделиться планами. А жену императора он не хочет?

Улыбка пропала с лица казначея. Он посмотрел на Эктора. Поинтересовался все ли нормально с его душевным здоровьем. У императора глаза и уши везде. Луций сам видел расходы на агентов — августейший на это не скупился. Такое рабы точно донесут. И за эти слова Эктора могут запросто и без разбора отправить в Клоаку Максима. Самую большую канализацию Рима, как всем известно. Там его тело сожрут либо крысы, либо крокодилы — говорят, они там водятся. Ну, скажем, про крокодилов бред полный. Все же Эктору ни как не хочется туда. Он готов быть осторожнее с выражениями, но Луций должен его успокоить — все состояние поставлено на кон.

За весталкой, пришлось-таки идти. Договорился за нее оплатить три цены, но немного погодя. Ему поверили, после того как он выписал расписку.

Оказалось у Луция явные проблемы с женой. Он издевался над бедной девушкой, и называл ее при этом Атилия. Боги, что он только с ней не делал. Эктору пришлось на все это смотреть — приятель потребовал присутствовать. И хорошо! Так он смог спасти несчастную, казначей ее чуть до смерти не забил. Таких издевательств Эктор не приветствовал. Сам он иногда любил побить слегка проституток, но не сильно. Засовывать всякие предметы — это уже перебор. Все! Дела с этим человеком надо заканчивать — ничего хорошего такая дружба не сулила.

Луций велел послать за врачом греком. Старик шел долго. Увидев весталку в таком состоянии — сильно ругался. Казначей швырнул ему денег, целую жменю золотых монет. Обещал заплатить в десять раз больше, если тот будет лечить нужного гладиатора, но не вылечит. Странный план, как для Эктора. Старик ворчал, но монеты собрал. Затем так же ворча, стал лечить весталку. Та уже долго не приходила в сознание.

* * *

— Готовься к поездке в амфитеатр, мы будем сегодня сидеть рядом с императором, — Луций без церемоний вошел в домашнюю баню, когда они с сестрой там мылись, — Атилию-младшую отправь к отцу, сейчас же.

Его не смутили не обнаженное тело незамужней девушки, ни ее крики от испуга.

Сестра плакала, Атилии пришлось долго ее успокаивать. Дала ей выпить целый бокал вина. Выделила для нее двух рабов и Фелицу, проводить к дому родителей. Других надежных людей у нее не было.

Сира помогала ей наряжаться. Она практически выздоровела и уже помогла в доме. Были изменения, которые не удалось вылечить: она немного прихрамывала на одну ногу, а по всей спине остались огромные шрамы.

Луций больше не хотел ее видеть. Он так ей и сказал, чтобы не смела попадаться ему на глаза. После этого Атилия еще теплее стала относиться к рабыне. Поселила ее в комнату к Фелице, лично стала покупать ей одежду и брать с собой в храм.

— Это новое зеленое платье очень вам подходит, госпожа, — Сира, искренне, восхищалась ее красотой.

— Спасибо, милая, — она погладила ее по щеке, — Принеси ожерелье с изумрудами.

— Ты решила ее удочерить? — Строгий голос мужа возник из ниоткуда, как и он сам, — Чтобы надела еще и новое ожерелье с рубинами. Да, и все браслеты и перстни что у тебя есть из золота.

— Луций, я же буду выглядеть, как безвкусная безделушка, — она пыталась противиться его приказу.

— Да, мне все равно! Все должны видеть, насколько я богат — это главное.

Глава 12

Германус, со своей группой сидели в комнате для подготовки перед боем. Вход к ним охраняли четыре преторианца. Заранее было оговорено, кого можно пускать. Двух надежных подносчиков воды они нашли сами. Еще двоих прислал их приятель в бронзовой маске. Они искали врача. Появился старый грек, сказал, что его к ним направила Атилия. Взяли его.

Договорились, что выводить на арену за ними придет сам Бронзолиций, когда наступит время.

Организатором этого боя стал их бывший хозяин. Выяснилось, что его семью взяли в заложники люди императора. Обещали отпустить после выступления. «Торговец мясом», так называли продавцов гладиаторов, пребывал в очень испуганном состоянии. Умолял их выиграть этот бой любой ценой. С ним явно провели «душевную беседу». Это заставило их нервничать.

Сидя на деревянных скамьях, они точили оружие. Все молчали. Германус был уверен в каждом своем бойце. Жаль перекупили двух самых опытных. Но и с нынешними уже приходилось выходить на песок арены.

Из всех только он с Дакусом стали рудариями — освобожденными, получившими деревянный меч. Остальным еще предстояло его заслужить. Этим и решил подбодрить товарищей Германус. Предупреждал, насколько бой окажется тяжелым. В группе, выступающей против них, нубийцы — сложные воины. Каждый из них будет вооружен трезубцем и сетью. Противник с таким оружием всегда непредсказуем. Все слушали его сосредоточенно. Ни у кого не было иллюзий на легкую прогулку по арене.

* * *

Они с мужем прибыли, когда бои для разогрева публики уже шли. Шум огромной, многотысячной толпы был слышен чуть ли не на весь город. Луций хотел обратить на себя внимание — у него это получилось. Специальный раб сообщил, когда закончился очередной бой с травлей тигров. Только после этого они выбрались из палантина, и зашли во внутрь. Перед лестницей их встретил офицер преторианец. Он повел их к самой ложе.

Луций попросил его провести их по открытому месту на нужном уровне. Гвардеец усмехнулся, но просьбу выполнил.

Выйдя из темного коридора, Атилия невольно прикрыла глаза от яркого солнечного света.

— Спокойно, дорогая, не нервничай, — муж пытался подбодрить, но выходило это у него не очень, — Помни, что ты дочь семьи патрициев. Сейчас на тебя будут смотреть десятки тысяч глаз.

Когда они появились на открытом ряду, ей показалось, что толпа немного поутихла. Выше и ниже их, сколько было видно — сидели люди, безумное количество народа. Атилия услышала слова и звуки восхищения с ближайших рядов. Некоторые, видимо, ее узнали и приветствовали. Она отвечала коротким кивком в сторону их, но кто там был, не успевала замечать. С самых верхних рядов стали свистеть и улюлюкать. Она заставила себя не обращать на это внимание, и никак не реагировать.

— Проститутки и самые низы Рима сидят на последних рядах, — Луций говорил с ехидством, — Им сюда ни за что не попасть — вот и завидуют. Это для меня как комплимент.

Наконец она увидела ложу — это был большой многоярусный балкон. Часть целого пролета рядов была отделена стенами. Открытой оставалась лишь смотровая сторона на арену.

Они подошли к двери. Тут стояло около десятка преторианцев. По всему этому ряду то тут, то там находились вооруженные гвардейцы. На них были богатые блестящие доспехи и яркие фиолетовые плащи.

Преторианцы фактически не были солдатами — они занимались охраной императора, его семьи, а также его собственности. Об этом ей рассказывал отец. Не очень тепло он отзывался об этих военных: ненастоящие, нарисованные, статуэтки. Именно эти слова родителя пришли ей на ум, глядя на них. Обратив внимание, с какой строгостью, они ее рассматривают, Атилия невольно улыбнулась.

В ложу их впустили не сразу. Луция тщательно обыскали. Ее, просто, очень внимательно рассмотрели со всех сторон. Такое действо было, наверно, привычным делом перед допуском к императору. Атилия почувствовала себя несколько уязвленной. Луций же, наоборот — и виду не подал.

Когда они вошли вовнутрь, она увидела там не очень много людей. Первый ряд и вовсе оказался пустым. Им указали места во втором ряду с краю. Поблизости сидел префект города с женой. Немного выше были еще люди. Видать из сенаторских родов — яркая красная окантовка на их белоснежных тогах говорила об этом.

Ряды располагались ступенями вверх, поэтому арена была хорошо видна с каждого. Там внизу бегали люди в пестрых одеждах, и в комическом виде, изображали бои. Оружие у них было не настоящее. Одни убегали, другие их догоняли, все без конца падали, задирая ноги. Зрители смеялись или, не обращая внимания, разговаривали друг с другом. Между рядов бойко продвигались торговцы: кто с закусками, кто с вином или водой. Люди покупали все это и тут же, не вставая со своих мест, ели и пили. По всему было видно, что сейчас перерыв между выступлениями.

Атилия представила, как увидит Германуса и, как он будет биться. От такого ее бросило в дрожь, и на коже выступили мелкие пупырышки. Ей вдруг ужасно захотелось пить. Она заметила в руках сидевших кубки, и тихонько спросила Луция про виночерпия. Муж без церемоний встал, огляделся, увидел в углу юношу с кувшином. Подозвал его к себе, как делал это дома. Тот быстро приблизился, и вручил им по серебряному кубку, наполнил их светлым вином.

Выяснив, насколько разбавлено вино, Луций недовольно проворчал. Она же, наоборот, вздохнула с облегчением. Все еще с ужасом вспоминала о том своем тяжелом похмелье. Сделала несколько глотков прохладного напитка и немного успокоилась. Решила пока не смотреть на арену. Стала рассматривать зрителей. Ряды уходили вверх очень высоко. Она и представить не могла, как оттуда можно увидеть происходящее внизу. Выяснилось, что там самые активные зрители — больше всего криков исходило из верхних рядов. Они без конца вскакивали с мест, показывали куда-то пальцами, и бурно спорили с соседями о чем-то.

Неожиданно раздался громкий звук военных труб. Все притихли. Глашатай объявил о прибытии императора, прочитав с пергамента все его титулы, достижения и полное имя. Зрители все разом встали. Атилия последовала их примеру. Августейший вошел. Толпа взревела в одобрительном крике и рукоплесканиях.

Она успела только заметить бороду и высокую фигуру мужчины. Он быстро подошел к большому креслу и приблизился к краю ложи. Следом за ним вошли несколько мужчин и женщина. Хвост свиты завершали два здоровенных преторианца с короткими копьями. Они сразу встали за спинкой трона.

Адриан минут пять стоял и махал руками во все стороны амфитеатра, приветствуя своих подданных. Потом сел на высокое кресло, а следом и все стали рассаживаться.

К ней с Луцием подошел раб и пригласил пересесть по левую сторону рядом с императором. Они оказались в креслах возле супруги правителя — зрелой женщиной со скучающим лицом. Заметив Атилию, она подчеркнуто надменным взглядом осмотрела ее сверху донизу. Фыркнула и, покачав головой, как бы отрицая что-то, демонстративно отвернулась. От такого волна негодования накрыла Атилию, но пересилив себя, она постаралась успокоиться.

Через время Адриан, говоривший до этого с мужчинами на правой стороне, повернулся к ним. Он расплылся в широкой приветливой улыбке. Атилия заметила множество складок, они лучиками образовались по краям его глаз. Ему явно уже за пятьдесят.

— Здравствуй, Луций, мой казначей. Здравствуй, его прекрасная жена. Рад вас видеть у себя в гостях.

В это время она заметила, как из-за императора на нее с любопытством смотрит юноша. Она сидел по правую руку от него. Он выглядел как нарисованный на фресках Аполлон. Соломенного цвета курчавые волосы целой копной покрывали его голову.

— Я отлично помню вашего отца, Атилия. Передавайте ему от меня огромнейший привет и массу наилучших пожеланий. Легион, в котором он служил одним из командиров, защищал интересы империи в очень непростом месте. Я высоко ценю его службу и преданность.

Когда Адриан назвал ее по имени, по телу как будто молния прошлась. Глаза невольно на мгновение расширились, так она удивилась. Еле слышно поблагодарила императора, и тут же замолчала, опустив глаза.

— Ваш муж, хитрый как хорек. Но он, как и его отец, тоже был весьма полезен казне империи. Хотите знать как родитель вашего мужа, да и он сам смогли разбогатеть?

— Августейший, я думаю, жена не должна знать о делах мужа, — Луций говорил с заискивающей улыбкой.

— Ну, это не тебе решать. — Уже не очень приветливо ответил император. — Я предлагаю всем выпить вина и закусить отличнейшим твердым сыром.

После этих слов, мгновенно появилось несколько виночерпиев, и раздали всем золотые кубки с вином ярко-розового цвета. Все собравшиеся крикнули: «Аве Цезарь!» и выпили.

— Отличное вино. Вам понравилось? — Адриан снова обращался к ней.

Атилия выдавила, как могла, улыбку и кивнула. Внутреннее чутье говорило ей о приближающейся буре. Она как-то на интуиции считывала недовольство императора Луцием. Его такое, прямое, внимание к ней сильно ее огорчало. Чувствовала какую-то угрозу, но никак не могла понять почему. Казалось, ее втягивают в сложную интригу; очень не приятное ощущение.

* * *


Эктор уже очень долго стоял в тени пиний напротив амфитеатра Флавиев. Бои шли. Ему никак нельзя было зайти внутрь, не дождавшись нужного человека.

Утром какой-то тип пришел к нему и сказал, что от Луция. Он принес склянку с мутной жидкостью. Луций должен все объяснить, а пришедшему было велено просто передать ее.

Вскоре появился сам казначей. Очень быстро и без подробностей пояснил, что требуется от Эктора. Он должен это сделать лично.

Нужно в условленном месте дождаться человека с белой повязкой на голове. Отдать ему склянку. Убедиться, что он зашел в амфитеатр через служебный вход. Только тогда можно заходить в зрительские ряды. После боев, этот же человек придет к нему в термы за оплатой.

Луций оставил кожаный мешочек с монетами. Требовалось убедиться, что их ставка сработала, выиграли их гладиаторы, и только тогда отдать деньги. При другом исходе — необходимо схватить этого человека и удерживать до прихода людей от Луция.

Эктор очень не любил, когда ему не раскрывали всех деталей дела. Ведь запросто может случиться, что все пойдет не так, а он этого и не заметит. Что если этот человек придет за платой с вооруженными товарищами, их окажется больше чем рабов у Эктора.

Он очень не любил ждать. Нервы стали подводить. По всем расчетам человек давно должен был выйти. Бой, на кону которого стоит все его состояние, уже вот-вот начнется. Ведь надо время чтобы зелье из склянки подействовало. Еще оно должно как-то попасть в питье гладиаторов.

Медные трубы и ликование толпы уже полчаса назад оповестили о прибытии императора. Всем известно — правитель посмотрит лишь несколько боев, самых важных. Он больше времени проводит на гонках колесниц, в цирке Массимо.

Где же этот, проклятый, с белой повязкой, почему его все нет? Ведь надо еще успеть занять свое место…

Наконец-то Эктор увидел, как тот шел к нему через площадь. От сердца отлегло.

* * *

— Так вот на счет вина, — император продолжал говорить с Атилией, — Все кто продает вино, хотят стать поставщиками моего двора. В наших резиденциях живет очень много народу. Родственники, близкие, друзья, чиновники, рабы. Все они выпивают за год почти море вина. Знаете, дорогая, сколько на этом можно заработать?

— Наверное, очень много, — Атилия старалась держать себя спокойно, но это у нее выходило с трудом.

— Буквально телеги серебра. Но еще больше можно заработать став поставщиком нашего двора, и торгуя в остальном империи. Догадываетесь почему?

— Все граждане знают — вы пьете только лучшие вина.

— Догадливая. Мне это нравится.

Адриан поднял свой кубок и выкрикнул: «Аве», после сделал большой глоток. Все присутствующие повторили за ним. Атилия смогла наконец-то рассмотреть августейшего. Он был одет в белую, с лиловой окантовкой, тогу, ее края обшиты золотой нитью. Если бы она не знала о его римском происхождении — подумала бы, что он из германского племени. Своим ростом и шириной в плечах, а также привычкой не брить бороду, император больше напоминал варвара. Но его осанка, умение держать себя, а так же одежда, все говорило — перед вами представитель знатнейшего патрицианского рода.

— Так на чем я прервался?

— Виноделы много зарабатывают, став вашими поставщиками, — Атилия, буквально выпалила ответ, боясь хоть на секунду заставить императора ждать.

— Да. Только не виноделы, а торговцы вином — это, зачастую, не одно и тоже. Но сейчас о другом.

Адриан говорил и при этом жестикулировал свободной рукой. Он то поднимал указательный палец вверх, как это делали философы, то поводил из стороны в сторону рукой с раскрытой ладонью. Все такие его движения были плавными и гармонировали с едва хрипловатым басом.

— Что делать если тебя не берут поставщиком двора императора? Ни взятки, ни дорогие подарки не помогают. Как быть?

— Даже не знаю. Может предложить хорошую цену?

— О, да ты, дорогая, наверняка преуспела бы в таком деле. Ты сразу назвала единственный законный способ. Но нет. Отец вашего мужа придумал другой вариант. Он стал продавать сертификат поставщика двора императора всякому, кто предложил хорошую цену. Такой папирус действует год. И если желающих будет достаточно — можно себе обеспечить весьма не бедную жизнь. Сначала это были торговцы вином, постепенно и всех других он стал снабжать таким сертификатом. И вот, у него уже появился особняк в Риме.

— Но если у многих будет такой документ — то ведь и ценность его упадет.

— Я, пожалуй, выгоню нынешнего советника по финансам и найму тебя на эту должность.

Адриан очень громко и заразительно рассмеялся. Окружающие, даже те, кто не слышал, что его рассмешило, стали невольно широко улыбаться.

— Именно с этим и столкнулся папаша вашего мужа. Пусть его душа будет спокойна в подземном мире. Только, вот денег хотелось все больше. Тогда он переключился на реальных поставщиков. Потребовал снизить цену на товары. Но по бумагам проводил старые цены. Излишки же оставлял себе. А такое уже можно расценивать как казнокрадство.

Луций запротестовал:

— Но, позвольте, августейший, ведь цена и качество для вашего двора не изменились. В чем же тут воровство?

— Потеря возможных выгод. Не доложил в казну — считай, украл.

— Ваш достопочтенный предшественник, так не думал, — Луций не унимался, за казнокрадство полагалась смертная казнь, — Иначе не освободил бы моего родителя из рабства. К тому же еще и наградил почетным перстнем. Кстати, вот он — у меня на пальце.

— Да, это просто потому, что отец твой, когда был жив, всегда знал свое скромное место. В отличие от тебя. — Адриан нахмурил брови, и уже говорил без улыбки, — Он не совал нос в политику. Не покупал мест для чиновников. И не давал денег на подкуп избирателей, кому не стоило.

— Мой божественный господин, и господин всего мира, — голос Луция дрожал, — Ведь я не нарушал никаких законов. Не препятствовал интересам республики и империи…

— Это почему ты так уверен? Мои интересы в политике под особой секретностью. Не тебе, и не таким как ты судить об этом. Твой отец был достаточно умен, что бы понимать такое. Так и дожил он до глубокой старости, и умер в почете и богатстве.

Голос императора перерос в громкий бас. Он не кричал, но при его словах захотелось спрятаться.

Адриан помахал платком в сторону арены. На песок стали выводить людей, одетых лишь в набедренные повязки. То оказались мужчины в годах выше средних. Их руки были заломлены назад и связаны за спиной.

Глава 13

— Вот, Луций, посмотри — это казнокрады. Из Македонии, Ликии, Азии, — император говорил спокойно и мягко, — Проведенные тобой аудиты, в этих провинциях, помогли выявить многих из них. Мы весьма благодарны тебе за это. Именно по тому ты и был приглашен с женой к нам сюда.

Тем временем, связанных оставили в центре арены. Адриан снова взмахнул платком. Лязгнули какие-то замки, и на арену стали выскакивать львы. Огромные ощетинившиеся хищники рычали и недружелюбно смотрели на стоящих людей. Толпа зрителей притихла, все застыли в ожидании.

Один из приговоренных кинулся убегать. За ним сразу же бросился крупный лев. Он догнал несчастного очень быстро и? вскочив ему на спину, повалил его. Другие звери подбежали, и стали рвать упавшего на части. Громкий пронзительный крик издал умирающий. После такого остальные пленники кинулись врассыпную. Но хищники как будто только этого ждали. Они настигали бегущих со спины и валили на песок. Крики ужаса, звуки терзаний, рвущейся плоти и рыки львов, заполнили всю арену. Атилия от страха закрыла глаза. Такой ужасной смерти она не пожелала бы никому.

— Я надеюсь — это поможет, мой казначей, понять, что твои игрушки в политику тебе не по зубам.

Затем, уже обращаясь к ней, император сказал:

— Вижу, дорогая, тебе не нравятся подобные представления. Признаться мне тоже неприятно. Только, вот правители вынуждены, иногда, показывать свой оскал. Иначе другие сожрут с потрохами и не подавятся.

Он замолчал и припал к кубку, только полностью опустошив его, убрал ото рта.

— Недавно мы изгнали из Рима весьма достойную матрону, жену сенатора. Умбра, кажется, ее имя. Она избила до полусмерти свою рабыню. Как выяснилось, причина — незначительна провинность бедняжки. В процессе матрона нашла удовольствие — я и мои близкие такое порицаем. Луций, тебе придется оставить свой пост и Рим. Я распорядился назначить тебя казначеем при префекте Киликии. Там недавно освободилось место, — Адриан указал на арену.

— Но, мой господин, — запротестовал Луций, взгляд императора заставил его замолчать.

— Мы учли твои заслуги — считаем весьма прибыльной эту должность. Ты же знаешь, как богата Киликия.

— Благодарю за щедрость, августейший. Там есть очень знаковое место.

После этой реплики, Адриан резко и гневно посмотрел на него. Убедившись, что Луций не продолжает говорить на эту тему, отвернулся от него к соседу справа.

Интересно, чем таким названное мужем место было знаковым, что заставило гневаться и нервничать самого могущественного человека в мире. Атилия слышала, что где-то там умер император Траян. Адриан, будучи его помощником, присутствовал при этом. Потом ходили слухи, что якобы жена предыдущего императора буквально заставила своего мужа усыновить Адриана. Муж Серселии, бывший сенатор, о чем-то намекал по этому поводу. Может, в этом есть какая-то связь…

Тем временем с арены выгнали всех львов, и унесли растерзанные тела. Служители засыпали свежим песком лужи крови. Зрители вновь утратили интерес к происходящему внизу. Продолжили пить, есть, и общаться с соседями. Создавалось впечатление, как будто и не было всех этих кошмарных смертей еще несколько минут назад.

— Скажи, милая, — жена императора так неожиданно к ней обратилась, что Атилия невольно дернулась и вздохнула, — Кто тебе подсказал нацепить на себя столько безделушек? Или ты сама так решила?

Слова августы звучали безразлично, Атилии стало ясно — ответ ее не интересовал. Она просто спросила ради самого вопроса. Что бы как-то поставить в неловкое положение того кого спрашивала. Но Атилии требовалось ответить. Нельзя оставлять жену императора без внимания. Такое могло расцениваться как знак неуважения.

— Я хотела надеть лишь это ожерелье с изумрудами, — она прикоснулась пальцами к украшению, — Еще серьги и простую диадему. Но мой муж настоял.

— Вот как? — она бросила уничижительный взгляд на Луция, — Скажи ему в следующий раз, что августа не одобряет такое. Это же безвкусица полная.

Она украдкой изучила саму жену Адриана. Та была в однотонном лиловом платье с золотым шитьем. Широкая диадема с аметистом по центру придерживала прическу. Волосы прикрывала прозрачная с орнаментом из золотых нитей ткань. На шее ожерелье с одним крупным алмазом. Висячие длинные серьги были также украшены алмазами небольших размеров. Весь ансамбль августы выглядел очень дорого, но не навязчиво.

Фактически сейчас рядом с Атилией сидела полубогиня. Сенат недавно провозгласил ее августой. Вероятно, сам император настоял на этом. Еще раньше ее мать была объявлена таковой. В центре даже построили небольшой храм в ее честь. Ей самой и ее мужу императору стали воздвигать статуи. Граждан обязывали поклоняться этим статуям, возносить молитвы и приносить дары. Со временем, после их смерти, все забудут о них. От пышности и почитания не останется и следа. Сколько их — этих статуй ушедшим полубогам покрывается мхом в парках и садах города — ни счесть. Но сейчас они на вершине власти самой могущественной страны, когда-либо существовавшей.

— Кстати, Луций, — Адриан резко повернулся в их сторону, — На счет нашего спора: предлагаю усилить ставки. Ты все еще веришь в удачу своих бойцов?

— Да, августейший, я убежден в их победе.

— Замечательно! — император аж причмокнул от удовольствия, — Ставлю свою личную колесницу с четверкой лучших скакунов из моих конюшен. Чем сможешь парировать такое?

— Очень щедро! Размах достойный Цезаря.

Луций не сдерживал эмоций и не скупился на сладкие похвалы. Адриан же сидел с довольной улыбкой. Было не понятно, толи он подался, и лесть Луция оказалось ему приятна. То ли наоборот он был доволен, как быстро жертва проглотила наживку. Атилии показалось, что игра набирала новый оборот.

— У меня есть вилла на севере Лации. Она досталось мне от отца. Там доживает свою старость моя достойная мать.

— Ну, зачем забирать у нее то, чего она ждала большую часть жизни? — император перестал улыбаться и нахмурил брови. — У тебя есть не менее ценное сокровище — твоя прекрасная супруга.

— Публий! — Сабина, жена императора, от возмущения назвала его коротким семейным именем. На людях такого не позволял протокол. Вспомнив об этом, она не стала продолжать, а лишь с негодованием смотрела на него.

Атилия ощутила холод вверху живота.


Адриан не стал обострять ситуацию. Он показал в сторону супруги ладонь, успокаивающий жест.

— Не переживай, августа, мы все сделаем, как велит буква закона. Луций, в случае проигрыша, разведется с Атилией. И простит ее отцу выплаченную за нее сумму. Тем более, мы недавно выяснили, он заплатил фактически из моей казны. Ну, как, Луций, принимаешь ставку?

От неожиданности у нее перехватило дыхание, и под грудью все еще чувствовался холодок. Муж, видимо, не предвидел такого и лишь кивнул несколько раз головой, в знак согласия.

— Нет, мой бывший казначей, такой ответ я не принимаю. Ты вслух скажи, при свидетелях, что согласен.

Император, все еще не улыбаясь, серьезно смотрел ему в глаза. Тот собрался с духом и ответил:

— Я поддерживаю ставку. Моя жена Атилия получит развод в случае проигрыша моих бойцов. Деньги, уплаченные за нее, я не потребую с ее отца, патриция Тита Атилия.

— Замечательно, — Адриан остался доволен, — Хочу кое-что уточнить. Свой проигрыш я приму, только если будет убит главный боец моей команды — рударий Германус.

— Но, августейший, — запротестовал Луций, — Есть же правила, и судьи. Разве мы все не сможем понять, какая команда победила?

— Ты либо принимаешь мои условия, либо убираешься.

Теперь Адриан не сдерживал свои эмоции. Его глаза блестели не дружелюбно. Луций стушевавшись, опустил голову и кивнул в знак согласия.

Тем временем уборка арены закончилась. На обновленный песок стали выходить гладиаторы. Глашатаи, громкими выкрикиваниями объявляли их имена-прозвища. Так же кто из них, чем отличился ранее. Сначала, с правой стороны вышли два огромных, темнокожих бойца. В руках они несли по трезубцу и сети. Доспехов на них вовсе не было. Выяснилось, что прибыли они из Ливии, и уже отличились в боях на арене Капуи. Здесь считались новичками. Еще четыре гладиатора из их команды следовали за ними. Эти оказались уже известны римской публике. Зрители радостными криками стали их приветствовать.

— Я не смею больше перечить, мой господин, — Луций приободрился, увидев команду, на которую поставил.

— Атилия, дорогая, эта ситуация тебя тревожит?

Слова императора выражали заботу. Возможно, при других обстоятельствах она была бы и рада такому повороту. Избавиться от мужа и забыть его — то, о чем она сейчас мечтала. Но став предметом пари, как какая-нибудь рабыня, была поставлена на кон против упряжки лошадей. Пускай даже и лучших лошадей во всей империи. Сейчас ей очень захотелось повторить слова Германуса: «Какого хрена!?». Но воспитание в строгой патрицианской семье, где глава являлся для них господином, не позволили. Почтение перед мужем и правителем — священный закон.

Поэтому она сдержала себя. Хоть далось это очень не просто. Сейчас она должна показать свое воспитание, но защитить честь рода.

— Августейший, меня смущает неизвестность моего статуса в дальнейшем. Если ваша команда выиграет.

— Да, я так и подумал. — Адриан протянул руку вправо от себя и продолжил, — Антиной, мой любимый друг. Он грек и в этом году он достигает зрелого возраста. По традициям его родины он обязан взять себе женщину в дом. Я хочу, чтобы ты стала его компаньонкой и жила с ним. Со своей стороны я обещаю покровительство, полный патронаж.

Она встретилась взглядом с юношей. Он, казался, слишком красив, как для мужчины. Эдакая ожившая статуя молодого бога. Ее не очень нравился такой типаж, думала, и почти была уверена — такие, зачастую, ведут себя нарциссически. Вот только жить с извращенцем и садистом, каковым был ее нынешний муженек, гораздо опаснее. Может хоть этот не такой…

Антиной, тем временем очень внимательно ее разглядывал. Его приятная, но слишком приторная, улыбка говорила, как он старается расположить к себе.

— Я из Вифинии, — сказал он медовым голосом, — моя семя так же благородна, как и твоя.

По всей видимости, он еще хотел что-то сказать, но увидев недружелюбный взгляд Луция, запнулся. Откинулся на спинку кресла, стал смотреть на арену.

В это время перед публикой престали Германус и Дакус. Атилия их узнала лишь по доспехам и фигурам. Головы их закрывали глухие шлемы. Лишь отверстия для глаз и рта обозначали лица. Руки и ноги прикрывали бронзовые щитки, тела выше пояса оставались голыми. Вооружены они были средними овальными щитами, и длинными изогнутыми мечами. Ей объяснили, что такой вид бойцов называли фракийцами. Остальные из их группы оказались так же экипированы.

Глашатаи даже не закончили представлять этих бойцов публике, как неистовые вопли радости разнеслись по всему амфитеатру. Начиная с первых рядов в самом низу. Там сидели одетые в белые туники весталки. Гул поднимался выше к средним рядам, которые считались самыми почетными. Громче всех кричали и радовались зрители самых верхних мест.

Император, услышав, а после и увидев, своих любимчиков, приободрился. Он повернулся в своем высоком кресле, и сел так чтобы смотреть прямо перед собой. Бойцы выстроились перед его ложей в две отдельные линии. Они хором проговорили приветствие и посвящения боя в честь объявления августейшего Отцом Отечества. После этого Адриан поднялся и подошел к самим перилам. Практически сразу вся публика утихла.

— Пусть победит сильнейший и достойнейший! Во славу Юпитера! — крикнул император и кинул белый платок вниз на арену.

Бойцы развернулись лицами к противнику. Судьи прокричали: «Бейтесь!». Начался главный бой этого дня.

Она не могла уследить за всеми, да и не хотела этого. Ее внимание было приковано к Германусу. Он оказался в очень сложном положении: на него кинулись разом оба нубийца. Один пытался сверху накинуть сеть. Германус смог отпрыгнуть назад. Второй хотел сетью подбить ему ноги. Он подпрыгнул, поджав ноги. Первый пытался нанести удар трезубцем. Дакус вовремя подоспел и закрыл товарища щитом. Они вместе смогли немного оттеснить от себя нападавших.

— Нет, ну вы видели это, — император казался очень возбужденным, — Как он отскочил! И это несмотря на все его доспехи. Воистину славный боец.

После произошло такое, от чего Атилия едва не закричала. Смогла удержаться, лишь схватившись за деревянные ручки кресла. Нападавший нубиец, взяв, двумя руками трезубец и с силой ударил Германуса. Тот едва успел прикрыться щитом. Но удар оказался такой сильный, что его отбросило назад. Он упал и уперся на одно колено. Трезубец глубоко воткнулся в щит. Нубиец, пытаясь его извлечь, сильно дернул на себя. Германуса от этого потянуло в перед. Он сумел подняться, и ударить противника мечем по открытым ребрам. На темной коже выступила кровь. Но тот продолжил биться.

Нубиец отступил и выставил для атаки свой трезубец. Теперь оживился Луций, он захлопал в ладоши.

Германус не стал дожидаться нападения, и сам двинулся в наступление. Не заметив под ногами брошенную сеть, споткнулся и упал.

От такого Луций даже вскочил. Упавший гладиатор смог перекрутиться по песку и сбить с ног, пытавшегося ударить противника. Тот рухнул. Предчувствуя нападение, перевернулся на спину и выставил трезубец. Германус атаковать не стал.

* * *

Объявили перерыв. Гладиаторы скрылись в тени стен арены, на противоположной стороне от противника. Подбежали юноши с водой. Германус отпил из чаши и сморщился. Они всегда во время боев пили воду, сдобренную древесной золой. Считалось — это помогает восстановить силы и бодрость. Он прекрасно знал вкус этого напитка. Попавшее в рот оказалось непривычно горьким.

«Что ты мне дал, ублюдок?» — он придвинулся к испугавшемуся парню. «Как обычно — вода с пеплом», — ответил тот не убедительно. «Давай сам выпей!». Стоявшие рядом бойцы повернулись в их сторону. Юноша выплеснул содержимое чаши на песок, налил из кувшина и отпил.

Германус не отрывая цепкого взгляда от подносчика воды позвал: «Бронзолиций!». Тот быстро подошел к ним.

«Этот подлил в мою чашу гадости. В кувшине все нормально. Он не признается, что там было. Что-то очень горькое». «Твою мать, пацан! С тебя за это сдерут кожу и оставят на солнце. Лучше сразу признайся», — судья в бронзовой маске схватил паренька железной хваткой за горло. Тот захрипел. «Отвар. Маковый отвар. Они меня заставили — грозились вырезать всю мою семью». «Ты кретин! Так ты не спасешь ни себя, ни семью», — Бронзолиций шипел, и все еще не отпускал горло парня.

Германус схватил кувшин из его рук и, закинув голову, выпил все в несколько длинных глотков. Затем попытался вызвать рвоту — не вышло.

«Брат, успокойся, — Дакус взял его за плечо, — Мы не сможем отменить бой. У нас есть немного времени, прежде чем тебя накроет. Надо очень быстро выиграть. Просто без жалости раскромсать их».

Германус успокоился, отер рукой рот и спросил: «Ты знаешь, ка это действует? Эта дрянь».

Дакус много времени провел когда-то в дешевых борделях. Там почти все проститутки употребляли такое. Даже один из их товарищей умер от истощения, подсев на это в таком борделе.

«Сначала тело перестанет выполнять то, что ты хочешь. Потом, ты перестанешь соображать. А после и совсем впадешь в полусон».

«Сколько есть времени?». «Думаю немного, но если постараться — бой можно закончить».

Германус подозвал товарищей к себе. Все они выглядели напряженными.

«Слушайте сюда, парни, сейчас действуем так…».

Глава 14

Вторая часть боя, как показалось Атилии, прошла быстрее. Германус со своими бойцами сходу накинулись на противников. Они лупили их остервенело, без передыху. Темп боя очень понравился публике — трибуны впали в безумие. От шума стены амфитеатра сотрясало.

Бой сильно измотал обе стороны. Их движения стали намного реже прежних. Шумное дыхание бойцов доносилось даже до ушей сидящих в ложе императора.

Потом случилось неожиданное. Германус, вдруг, застыл на месте и, получив удар, упал на одно колено. Такого не ожидал даже его противник. Но мгновенье и он замер в нерешительности. Спохватившись, нубиец ударил трезубцем в голову Германусу. Тот рухнул на спину и лежал без движений.

Атилия почувствовала, как кровь ушла от ее лица. Холод испуга подступил откуда-то изнутри. Она замерла в тянущемся ожидании самого худшего.

Нубиец занес свое оружие для смертельного, добивающего удара. Его остановил человек в бронзовой маске. Он схватил темнокожего и повернул в сторону императора, приказал ждать решения августейшего. Тот послушался и замер в ожидании. Остальные участники бой, так же перестали сражаться, и смотрели в сторону императора.

Адриан встал и неспешно приблизился к краю. Он выставил вперед руку и оттопырил большой палец. Толпа, притихшая перед этим, скандировала в один голос: «Германус! Германус!».

Император ладонью левой руки обхватил выставленный большой палец и накрыл его. «Оружие в ножны» — говорил этот древний жест. Значит, Юпитеру хватило пролитой крови на арене. Поверженный боец бился достойно и жертвы не требуется. Как говорили предки: «Голос народа — голос божий». Правители обязаны прислушиваться к настроениям толпы.

Рев радости пронесся по трибунам, и долго не затихал. Нубийца отстранили от Германуса. Бойцов развели по разные стороны арены. К упавшему гладиатору подошел врач. Атилия, приглядевшись, узнала в нем лекаря-грека, лечившего рабов в их доме. Это придало ей сил, но страх все еще не покидал.

Все зрители притихли и ждали. Грек снял шлем с головы гладиатора, расстегнув ремень под его подбородком. Все казалось таким долгим, у Атилии едва не вырвалось: «Что он там копается, этот старый болван!». Она сдержалась.

Адриан все еще стоял, облокотившись руками о перила. Он перегнулся, и наблюдал за происходящим внизу. Никто из присутствовавших в ложе не посмел нарушить тишину.

Наконец лекарь встал и, глядя на императора, поднял руку вверх. Громкий вздох облегчения вырвался из груди Адриана. Такой же вздох, как показалось Атилии, прошелся по всем трибунам.

Офицер преторианцев подбежал к императору на его призыв рукой.

— Срочно отправь людей — пусть несут его в термы через площадь. Там займите отдельное помещение. Постоянная охрана и мой лекарь пускай следуют за вами. И чтобы никого лишнего к нему не пропускали. Выполняй!

Немного позже она увидела, как Германуса уносили на носилках.

— Все же, августейший, моя ставка выиграла, — Луций не громко, но настойчиво обратился к императору.

Адриан повернулся и посмотрел на него из-под бровей.

— Иди домой, бывший казначей, — слова его прозвучали угрожающе, — Пока еще в свой дом, и пока еще со своей женой. Мой боец жив, хоть он и не выиграл — его команда все же победила. Трое раненых против одного.

— Осмелюсь напомнить, августейший — вы сами привязали выигрыш к жизни этого бойца. А он уже на полпути к праотцам.

После этих слов император с силой втянул воздух ноздрями и закрыл глаза. Через мгновение он их открыл. Луция передернуло от его взгляда.

— Я сказал, а ты услышал, — слова августейшего звучали, как из преисподней, — Мы узнаем, кто выиграл завтра. Пока ничья.


* * *

Эктору доложили, что преторианцы уже заняли отдельное помещение для раненого. Конечно же, он не мог такому перечить. Он готов был дать в помощь своих рабов, но предложение отклонили.

Посыльный к Луцию отправился со всеми подробностями. Другой бежал в поисках лекаря-грека. Вскоре он вернулся и притащил старика к Эктору.

В своем кабинете он орал на грека. Обвинял того в предательстве, проклинал и требовал объяснений.

Лекарь клялся в невозможности завершить дело. За ним постоянно наблюдали, буквально стояли с оружием за спиной. Старик уверял, что гладиатор очень плох. Он получил смертельную рану, и точно не переживет ночь. Просил набраться терпения и немного подождать. Отказывался признаваться, что предал, клялся в верности. Говорил, что сделал все, чтобы гладиатор уже скоро оказался во власти царя подземного мира.

Эктор сначала сомневался, но грек был настойчив. Он сказал, как он может подтвердить свою верность. Лекарь передал послание от Сиры. Эктор в азарте ставок и жажде солидного выигрыша совсем забыл о ней. И о том, зачем он ее внедрил в дом Луция.

Послание было многообещающим, но не конкретным. Сире удалось, выяснить о хозяйке что-то очень важное. Настолько, что она могла сказать это лишь Эктору лично.

Это убедило его в искренности грека. Только вот, как такое поможет в разговоре с Луцием. Тот не поверит лекарю, даже если услышит клятву на могиле его матери.

Если он сам покажет, что верит в рассказы врача, а гладиатор на утро останется жив — тогда партнер и его обвинит в предательстве. Нужны очень серьезные убеждения.

В это время прибыл посыльный от Луция. Их с греком требовали срочно в дом казначея.


* * *

— И ты поверил этому старому вруну? Ты что идиот!?

Луций орал так сильно, наверное, его было слышно на весь дом. Атилия сидела в атриуме с Фелицей и Сирой. Они все трое пряли пряжу. Рабы в столовой накрывали к ужину. Муж с банщиком и лекарем греком были в его кабинете. Она знала, точнее, была уверена, говорили они о состоянии Германуса. Теперь ее терзали сильные сомнения по поводу этого старика. Не понятно, на чьей он стороне. Деньги за молчание, он все же тогда взял, после случая с Сирой…

— Сира, когда твой лекарь будет уходить — пойдешь его провожать. И узнай про раненого гладиатора. Только так, чтобы никто не услышал.

— Хорошо, госпожа. — Она как-то странно опустила голову и, отвечая, не смотрела ей в глаза.

Вот, с этой что случилось? Ведет себя, как будто провинилась. Наверное, вид врача напомнил ей о тех тяжелых временах, когда он ее лечил.

Крики Луция прекратились, но они все не выходили из кабинета. Весь ужин был расставлен на столе, и вся прислуга терпеливо ждала в столовой. Даже Азий, который в таких случаях, шел звать хозяина, молча стоял у входа.

Решив, что холодный ужин будет поводом для скандала, Атилия осмелилась войти в кабинет. Она тихо и неторопливо подошла к деревянной ширме, отгораживающей деловое помещение от атриума. Когда подходила, услышала по-гречески: «Сира все может подтвердить, я передал дословно». Интересно, о чем это он. Куда они втягивали бедную служанку.

— Луций, дорого, ужин сейчас остынет.

Атилия старалась говорить непринужденно. Скорее всего, у нее не получилось. Так как муж грубо ответил: «Сейчас!».

Через время они все же вышли. Старого грека отправили в столовую к рабам. Банщик, выпив кубок вина и закусив, ушел. За ужином Луций ни проронил, ни слова. Много пил и мало ел. Смотрел на нее звериным взглядом. Наконец спросил:

— Скажи, дорогая, когда ты ездила к родителям, ты больше никуда не заезжала?

— Я гостила у Серселии, в их поместье. Она меня пригласила и познакомила с мужем, — Атилия была уверена, Луций не мог знать о гладиаторах.

— Кто еще там был?

— Мы ужинали втроем, больше никого, — она от чего-то почувствовала, что ее загоняют в ловушку.

— Только: ты, Серселия, ее старый муж и их рабы? — Луций говорил так, словно кот подкрадывался к мыши.

На мгновение она подумала, что надо рассказать о гладиаторах. Можно было все преподнести, как приглашение бойцов в знатный дом для развлечения хозяев. Но что-то ее удержал от этого. Атилия еще раз подумала, откуда Луций мог бы узнать о них. Быстро перебрав все варианты в голове, она решила, что неоткуда. Он с нетерпением кивнул ей подбородком и выдавил: «Ну».

Она не очень хотела отвечать, только утвердительно покивала и произнесла: «Эм, угу».

Муж долго и пристально на нее смотрел. Она делала вид, что увлечена ужином, и не отрывала глаз от тарелок.

— Сира, подойди, — Луций продолжил допрос, — Скажи все, о чем тебе разболтала Фелица. Пусть хозяйка услышит.

Рабыня приблизилась к столу и, опустив голову, молчала. Атилия все поняла. От этого она почувствовала страх на кончиках пальцев. Если сейчас муж уличит ее во лжи и объявит в связи с гладиатором — отвертеться не получиться. Он просто ей не поверит. А позже ее ждет наказание. Очень жестокое.

Если она после этого не выживет — у него есть свидетели в ее «измене». Ни один судья не встанет на защиту жены-изменщицы. В горле она почувствовала все увеличивающийся ком. Дышать стало невыносимо трудно и больно.

— Ну! Сира, не заставляй меня злиться еще и на тебя.

— Там были гладиаторы, — выпалила испуганная рабыня.

— Замечательно. Фелица, подойди! Ну, теперь ты поведай мне все, что рассказала Сире. Это уже не секрет.

Фелица стояла молча. Она нервно перебирала пальцы на руке. Огромные глаза выдавали, на сколько она испугалась. Взгляд перепрыгивал с хозяина на Атилию. Но она молчала, не проронила ни слова.

— Ты решила ослушаться своего господина!? — Луций резко встал из-за стола и приблизился к ней.

— Я ничего не говорила. Сире, наверное, все приснилось, — дрожащие еле слышные слова вырвались из рабыни.

— Врешь, дрянь!

Он с размаху кулаком ударил ей в лицо. Фелица рухнула на пол, будто ее серпом срезали, как колос. На полу она скрутилась в калачик, закрыла ладонями лицо, и плакала с хлюпаньем. Атилия увидела, как крупные капли ярко красной крови стекали с ее пальцев на белый мраморный пол.

Всего несколько мгновений понадобилось Атилии, чтобы ясно представить, как все случилось. Фелица любила поболтать. Если ее не остановить, она болтала бы, без умолку, с утра до ночи, и не устала. Сира, с недавнего времени, жила с ней в одной комнате. Из-за своей недалекости, Фелица решила, что они подруги и с ней можно поделиться секретами. Она выложила все. И теперь страдала за это. Луцию она не смогла выдать хозяйку. Сейчас если Атилия не вмешается, то он забьет до смерти и эту простодушную дурочку.

Он уже с наслаждением пинал ногой лежащую на полу рабыню. При этом приговаривал: «Будешь молчать? Будешь?».

— Хватит! — Атилия вскочила из-за стола.

Луций от неожиданности даже передернулся. Но быстро пришел в себя.

— О-о, посмотрите, кто тут у нас осмелел? — он говорил с издевательской интонацией, — Да это же будущая потаскуха императорского лизоблюда. Ты что о себе возомнила? Хочешь под защиту августейшего? А захочет ли он стать твоим патроном, когда узнает что ты трахаешься с жалким рабом, с животным?

— Во-первых, я ни с кем не спала! — она вскипела от возмущения и издевок мужа, и уже не могла себя сдерживать, — Во-вторых, он давно не раб! И был рожден свободным.

— Ты уже его защищаешь. Ты, дочь знатной семьи Рима, выгораживаешь варвара и бывшего раба. Да он мясник, головорез! Ты хоть представляешь, скольких он убил?

— Он, хотя бы, дрался на равных. А ты избиваешь только тех, кто не может тебе ответить это ты мясник и садист. Ты убил свою жену, мать Секста — Цецелию!

Ехидная улыбка на лице Луция сменилась звериным оскалом. Казалось, сейчас из его глаз заискрится.

— Ах, ты жалкая шлюха! Я вышвырну тебя в сточную канаву — где тебе и место!

Он угрожающе приближался. Атилия решила, что не будет безвольной жертвой. Она схватили со стола кухонный нож, и выставила его перед собой.

— Это ты жалок! Только подойди, и я тебя пырну, как свинью!

Выкрикивая в отчаянье угрозы, она надеялась напугать. Очень сильно не хотелось выполнять сказанное. Луций поверил, остановился.

Тяжелая мужская рука схватила ее сзади, обхватила шею и сдавила. От неожиданности Атилия выронила нож. Она двумя руками силилась оторвать эту железную хватку, но тщетно. Сил не хватало, как и воздуха.

— Молодец, Азий.

Сильный удар кулаком в живот вывел ее из равновесия. Луций не церемонился.

— Тащи ее в мою спальню и свяжи там. У меня есть дела поважнее. Я тебя потом навещу, моя женушка. Надо приготовить золотых монет. Мы нашли человека, который разрушит все твои ожидания. Этот грязный варвар, точно не доживет до утра.

* * *


Германус очнулся в незнакомом месте. Он не понимал, где оказался, и что с ним произошло. Голова болела, в ушах стоял звон. Все выглядело каким-то мутным, похожим на отражение в старом бронзовом зеркале. Еще казалось, что вокруг летают какие-то светящиеся мошки.

Кроме всего прочего его сильно тошнило, как с жесткого похмелья. Но он точно знал — накануне не пил. Что же он делал? Готовился к бою. Даже, вроде, как по ощущениям уже бился. Самого выступления на арене он не помнил. Свое имя вспомнил не сразу. От самих мыслей возникала боль. Не то чтобы если не думать то голова не болела, вовсе нет. Просто боли прибавлялось, когда силился напрячь память.

Левая рука оказалась перебинтована. Под бинтами было что-то твердое. Ноющая боль обнаружилась, когда пытался шевелить ей.

Может его убили, и он в подземном мире?

Тогда почему попал к римскому богу смерти? На это явно указывали мозаика на полу и росписи на стенах.

Он попытался подняться и сесть. Это оказалось не так просто.

«Не вставай, Германус. Тебе пока нельзя». Кто это назвал его по имени, слова незнакомца до него не сразу дошли. «Ты ко?» — смог выдавить он. Язык не слушался. «Я императорский лекарь. Меня поставили к тебе, вытащить из лап Диса».

Понадобилось какое-то время, чтобы осмыслить. После он ответил: «М-м» — что значило удовлетворение услышанным.

Ему сейчас надо то от чего становиться легче. Только вот как это называется, он забыл. Пытался вспомнить, испытывая пульсирующую боль внутри головы. Сморщился.

«Воды?» — предложил говоривший. Германус сразу же кивнул. «Угу» — подтвердил он.

Лекарь подошел и аккуратно приподнял ему голову. Затем не спеша стал поить из глиняной кружки. Вода оказалась прохладной, она стала спасением. Он пил ее почти не раскрывая рта. Влажная струйка чувствовалась внутри.

Очень давно так поила его мать, когда он болел. Там, в тех местах, где зимой холодно. Но ее больше не было. Он это вспомнил. Крупная слеза выкатилась из края глаза и потекла по виску.

Что же дальше: к чему он шел, чего хотел? Не помнил.

Где друзья, кто враги… Что делать…

«Дакус» — еле выдавил он из себя.

«А, это твой товарищ. Но его сейчас не пустят. Перед входом преторианцы — им запретили сюда пускать посторонних».

«Дакус друг» — слова давались очень тяжело. Он хотел еще добавить, но смог только: «Пусти».

«Хорошо. Ты не переживай, я попрошу центуриона чтобы его привели. Тебе надо лежать. Еще очень долго. Пока не станет легче». Говоривший вышел.

Друга он вспомнил, но кто же враг? Этот лекарь не враг — он заботится. Тогда кто — преторианцы, они не пускают друга, значит они. Кто это вообще такие, почему они так сложно называются…

Он задремал. Понял это только потому, что его разбудили голоса.

«Ну, что? Как он?» — спрашивал негромко первый. «Еще пока не ясно, но уже приходил в себя». «Это значит, что он выжил?». «Сейчас рано гадать. Я помню наши бойцы в Парфии, после боя тоже приходили в себя. Только вот далеко не все из них выживали. Один из нашей центурии выжил, но память к нему так и не вернулась. Теперь ходит городским дурачком».

Ненадолго они затихли. Потом первый спросил: «Ну, что помочь сможешь? Если все сделаешь, купишь себе шикарную виллу на побережье». «Всю сумму неси. Все в золоте, что бы ни так тяжело тащить. Да, и спрятать проще. Принесешь, после решим».

Глава 15

Эктор торопился к Луцию за деньгами. Уже стояла глубокая ночь. Он ехал верхом. Рядом бежал раб. Одной рукой он держался за ремень подпруги на лошади, второй придерживал кинжал, в ножнах на поясе. Охранник у Эктора был только один. Высокий, широкоплечий, смуглый парень. Он привез его когда-то из Антиохии. Ездил туда за рабами. Покупал на перепродажу подростков, этого оставил себе и не прогадал. За несколько лет он вымахал на голову выше Эктора.

Охрана в эту ночь ему была крайне нужна. Сейчас он повезет через полгорода весьма много денег. Его могут выследить. Надо будет у Луция потребовать телохранителей, для подстраховки.

Сумма, запрошенная нужным человеком, оказалась значительно выше, чем та, что он ставил на бой.

Сначала Эктор обозлился на такую наглость. После понял — Луцию некуда деваться. Он все равно выдаст нужное. Сейчас у казначея на кону все. Он может потерять не только шикарный особняк в Риме и жену красавицу-патрицианку. Само будущее ускользало из рук его компаньона.

В Киликии он чужак. К тому же там, с недавнего времени, у многих есть желание добраться до его горла, за аудиты. Кому как не Эктору было знать, что в Малой Азии все правители связаны между собой родством или торговлей. Луций там очень быстро мог исчезнуть.

Значит, от партнера отвернулась Фортуна. Обозлилась за весталку. Наверное, не только она — может уже все боги против него. Пришло время расстаться с таким приятелем. Боги могут и на него самого обозлиться, за дружбу с Луцием.

Эктор уже потерял все накопления. Команда, на проигрыш которой он поставил — выиграла. Даже если этот гладиатор умрет, он сам ничего не получит. Есть, конечно, рабы и хорошее на прибыль место в термах. Деньги, которые он проиграл, копились почти десять лет.

К тому же если заговор раскроют — то вообще останется без головы. Нужен запасной план.

Лучше это золото забрать себе, и спрятаться на время. Например, на Сардинии. Там его не найдут. К тому же там есть хороший знакомый, он приглашал Эктора в гости.

Луция вышлют далеко и навсегда. Через год все забудется и затихнет. Тогда можно и на свое место вернуться.

Что он получит, если поможет казначею остаться в выигрыше? Немного серебра за купленных рабов. Может еще что выпросит. Это все мелочи. Да, и зачем, если золото сейчас само придет в руки.

Все, решено! Он заберет деньги и потребует телохранителей. Это убедит Луция в том, что он придерживается изначального плана. Добравшись до своих терм, он отпустит охрану назад, сам же даже входить не будет. Проберется через парк и домой. От туда сразу к Остии, морскому порту Рима. Там наймет небольшой корабль и со своими рабами уплывет. У Луция даже не будет времени на его поиски.

Каков план — отличнейший. Эктор всех переиграет.


* * *

Атилия лежала на кровати мужа. Руки и ноги больно сдавливали веревки. Еще сильнее боль она чувствовала в разочаровании от предательства. Как Сира могла так с ней поступить? Она же считай, спасла жизнь этой не благодарной рабыне. Такая вот плата за доброту и заботу.

Слезы отчаяния и злобы душили ее. Казалось, на горле тоже тугая веревка. Ну попадись ты мне, подлая предательница!

— Госпожа, вы тут? — тихий знакомый голос позвал ее.

В комнате было темно, Атилия не видела, зато слышала, кто к ней приближался. Это как раз та самая рабыня, в горло которой она сейчас готова вцепиться.

— Это я, Сира, — снова полушепотом прозвучали слова.

— Я узнаю твой подлый голосок из всех голосов Рима. — Атилия и не думала с ней шептаться.

— Тише, тише, госпожа. Они могут услышать. Пока господин и Азий заняты — я украла тот нож, что вы обронили. Сейчас разрежу веревки. Вам надо убегать и прятаться.

— Если ты думаешь так искупить свое предательство — то знай, я тебя не прощу.

— Вы были очень добры ко мне. В благодарность я хочу помочь вам сбежать.

— Да, если бы ты не разболтала, чего не стоило, Луцию — я бы тут не лежала.

— Может когда-нибудь, я вам все объясню. Сейчас на это нет времени. Эктор — мой прошлый хозяин приказал все рассказать. Я не могла ослушаться.

— Эктор, банщик? — Атилия окончательно запуталась.

Какая выгода этому тюфяку донести Луцию о гладиаторах. Вот если бы он стал снова ее шантажировать, было бы ясно — он хотел ее поиметь. Вонючее ничтожество! Но как он заставил Сиру предать заботливую хозяйку — это вопрос явно не может иметь простого ответа.

Пока Атилия об этом думала — рабыня перерезала веревки на ее руках и ногах. Попыталась встать, но тело затекло. Она снова рухнула на кровать.

— Сейчас, госпожа Атилия, я помогу, — Сира стала растирать ей ноги. От этого по коже, словно сотня игл прошлась.

Атилия почувствовала ноги и снова пыталась встать. Рабыня положила ее руку себе на плечи и, придерживая, помогла подняться. Так вместе, в обнимку, они двинулись к выходу.

Вдруг дверь открылась, в проеме появился Луций, а следом шел Азий, он нес зажженную масляную лампу.

— Предки мои, да вы посмотрите, как они спелись, — ухмылка мужа блеснула зубами в полутьме, — И далеко наши пташки собрались? В теплые края?

Он вошел в спальню, отшвырнул Сиру в сторону. Атилия почувствовала, как он сзади схватил ее за волосы. От резкой боли она вскрикнула.

— Есть пара вопросов, моя родная, — Луций тащил ее к кровати, — Ответь, прежде чем я тебя начну жестко драть. Ты сговорилась с императором и гладиатором. Иначе, зачем Адриан, потребовал поставить на кон тебя?

— Я видела императора в той ложе первый раз в жизни.

— Тогда, ты через кого-то сговорилась с ним. Отвечай — кто это был? Иначе тобой займется моя дубинка.

После этих слов он ударил ее между лопаток чем-то тяжелым.

— Это была Серселия, эта стерва?

— Можешь меня хоть убить, но я не сговаривалась ни с кем на счет этого боя. Клянусь прахом своих предков. Ни с Серселией, ни с кем бы то ни было.

Атилия буквально сквозь зубы говорила в ответ. Сильная боль сковала все ее тело.

— На счет боя не сговаривалась, тогда на счет чего?

Он швырнул ее на кровать и ударил дубинкой по лодыжке. Слезы от резкой боли брызнули из глаз.

— Азий, держи эту сирийку. А я пока выполню, как следует, свой супружеский долг.

Луций стал рвать на ней шелковое платье. Сама ткань выдержала, но швы с треском разошлись в нескольких местах. Он стащил ее ноги с кровати и поставил коленями на мраморный пол. Лицо ее он упер в постель. После, окончательно разорвал подол платья.


* * *

Германус лежал все в том же помещении. Со временем он догадался — это, скорее всего термы. На полу мозаика изображавшая море, рыб и морских гадов. Со стены на него грозно смотрел Посейдон, в руке он держал свой трезубец.

Было неясно — сколько времени он здесь провел. Частый сон менялся полудремотой, бодрость длилась коротко. Его такое вполне устраивало, во сне уходила боль. Невидимый железный обруч, сдавливающий голову, исчезал.

Лекарь заходил еще несколько раз. Он давал пить травяной отвар. Германус смог распознать только запах перечной мяты. Первый раз пытался отказаться, но врач сказал: «Я за твое здоровье отвечаю перед самим императором Адрианом. Если не будешь пить лекарство — не выживешь. Тогда и меня лишат жизни».

Тошнота отступила. Он точно не знал, помогло ли лечение, или просто сон. Сейчас для него это не казалось таким важным, как присутствие друга, например.

Дакус все не приходил. Он спрашивал у врача, тот отвечал, что еще ищут, и когда найдут, обещали сразу привести сюда.

Время шло, а друг не появлялся. Тревожные мысли роем носились, и от этого голова гудела.

После очередного короткого сна всплыла еще одна важная вещь: Атилия в опасности. Эта мысль просто возникла сама собой, и заполнила полностью его внимание. Он силился вспомнить кто она такая. Много потребовалось приложить усилий, пока из глубины памяти не появился ответ.

Теперь Германус лежал и, глядя на могущественного морского владыку, пытался понять, как он может ей помочь. Ответа не оказалось. Появился вопрос: почему он должен помогать этой римлянке — она разве друг?

Ответ нашелся сам собой. Раз он о ней переживает, значит, она друг. «Атилия — милая». Ему очень сильно захотелось сейчас ее обнять, и почувствовать тепло ее тела.


* * *

Сира — девушка хрупкая, но оказалась весьма смелой. Нож, которым она разрезала веревки, все еще был у нее. Когда Азий подошел к ней и протянул руку — она без предупреждения рубанула его по ней. Атилия это поняла, как только услышала его вскрик и звук разбившейся о мрамор лампы.

Спальня наполнилась полумраком. Луций почти сразу ее отпустил. Он пытался выяснить у раба, что происходит. Тот только стонал. Проблеск света из коридора освещал силуэт раба. Он держался за руку, с которой каплями падала кровь. У Атилии к Сире вопросов прибавилось. Но это если повезет выжить им обоим.

Луций, проклиная всех на свете, направился к коридору. Ее схватила за руку сирийка, и помогла подняться.

— Маленькая дверь, госпожа, — едва слышно, в самое ухо прошептала рабыня.

Долго объяснять ей не пришлось. Атилия приподняла разорванный подол платья, и кинулась в сторону запасного входа. Щелкнула задвижка, и она выбежала в коридор для слуг.

Дальше, в два счета, спустилась по маленькой лестнице, и оказалась в конце атриума. За спиной звучали проклятия мужа в ее сторону. Сзади слышались его шаги. Быстро идти он не мог — выпитое вино не позволяло.

Атилия решила бежать на улицу через калитку в саду. Она пересекла атриум и малую гостиную. Мрамор ступеней оказался скользким — наверное, ночная влага опала на них росой. Левая нога соскочила с верхней ступени и ударилась о нижнюю. Это оказалось очень больно. Еще и сандалия перекрутилась, и стопа вылезла из нее. Обувь висела на одном ремешке.

Быстро разувшись, Атилия кинулась к калитке. По дороге ее охватила ночная мгла. Уверенность, с какой она стремилась на улицу, сразу пропала. На ее смену пришел страх.

Она решила схитрить. Бросила сандалию к выходу, а сама поспешила по кипарисовой аллее во дворе. В конце этой дорожки стояло святилище Юноне. С левой стороны возвышалась стена, ограждающая двор от улицы. С правой глухая стена домашней конюшни. За святилищем тупик. Спрятаться оставалось только за ним. Оно сделано из мраморной цельной плиты с углублением, в котором стояла статуя богини в человеческий рост.

Атилия забежала за плиту и, рухнув на колени, стала молиться. Все тело болело от побоев.

Послышались шаги — она их узнала, это Луций. Он шел один в направлении калитки. Подойдя, наклонился и поднял сандалию.

— Как же вы все женщины похожи, — он говорил весело, — Одна уже так пыталась меня обхитрить. Знаешь где она теперь?

Он двигался к святилищу по дорожке. Место там узкое, ей не проскочить мимо.

— Вот у меня один сандалий, а второй у тебя. Вместе они пара. Как муж и жена. Только будучи вместе они считаются единым целым, — Луций шел не спеша, явно наслаждался ее страхом, — А ведь ты все еще мне жена, Атилия. Я брал тебя из приличной семьи патрициев. Теперь посмотри, куда ты скатилась. Связалась с гладиатором и хочешь стать конкубиной дружка императора. Так опозорить отца. Я ему все доложу.

Она не выдержала напряжения — он точно знал, где она.

— Я буду под опекой Адриана. Это куда лучше, чем женой подобного тебе. Безродный! Ты получил имя благодаря первой жене. А так у тебя даже имени не было.

— Скоро я стану всадником. А ты родишь мне сына, и я смогу взять имя твоего отца. Ты сама мне его подаришь.

Он отшвырнул сандалию в сторону и приблизился. В полутьме она увидела его взгляд — на нее смотрели глаза свихнувшегося безумца.

На мгновенье она перепугалась. Собравшись силами, бросилась на него — пытаясь сбить с ног. В самый последний момент решимость ушла. Атилия решила проскочить мимо мужа. Он поймал ее. Обхватил двумя руками и откинул назад. Она отлетела, но удержалась на ногах.

— Куда, ты милая. Мы должны зачать нашего сына здесь, у ног богини. Она возрадуется и подарит нам крепкого малыша.

Она снова попыталась проскочить мимо него. Луций, в этот раз, схватил ее за волосы. Развернув к себе, он ударил кулаком в лицо. Атилия рухнула на каменистую дорожку. В глазах появились искры. Голова пошла кругом. Все происходившее перестало напоминать реальность.

Перед собой она увидела нависшую над ней фигуру мужа, огромную, как ей показалось. Сил, для сопротивления не нашлось.

— Я продам Сиру и твою Фелицу в самый дешевый бордель, — он хрипел от злости, выплескивавшейся из него с брызгами слюны, — Знаешь почему? Потому, что больше никто не захочет их купить, после того что я с ними сделаю. А ты будешь покорно смотреть.

Он лег сверху, придавил всем телом. В отчаянье у нее брызнули слезы из глаз, она не могла даже пошевелиться.

— Хозяин! Хозяин! — Его позвал Азий, — Господин, Луций. Там уважаемый Эктор. Он говорит это очень срочно. Я бы не осмелился вас отвлекать.

— Проклятый банщик! Как он не вовремя.

Кряхтя и сыпля отборной бранью, Луций поднялся, и побрел в сторону дома. Он бросил ее лежать тут. Даже не оглянулся и не распорядился ей помочь. Будто забыл о ней в один миг.

Сила тела и духа оставили в ней пустоту, они просто покинули ее. Атилия лежала и слезы двумя ручьями текли не переставая. Тело ныло от сильной боли. Губы кровоточили, и болела скула.

Вдруг она почувствовала, как кто-то сильными руками, но очень аккуратно поднял ее. Ноги подкашивались, и не слушались. Этот кто-то взял ее на руки.

— Не бойтесь, госпожа, Клеменс вас спрячет.

Слова Сиры прозвучали очень рядом. Они казались божественным спасением.

Ее понесли. Она не понимала куда, но была уверена — там будет лучше, чем здесь.


* * *

Наконец-то пришел Дакус. Он выглядел весьма напуганным. Германусу стало немного легче, и лекарь разрешил недолго посидеть на кушетке. От длительного лежания уже болели бока и спина.

Сначала Дакус не признавался, что его так напугало. Пытался увести тему разговора. Рассказал, как их встречала публика на улицах. Их победе, казалось, радовался весь город. Рана, которую Германус оставил своему противнику на ребрах, оказалась весьма серьезная. Он еще долго не сможет выступать. Второго нубийца дважды подрезал сам Дакус — он тоже слег. Так что окончательные итоги их победы: один раненый против четырех.

Приятель был уверен в выздоровлении друга и противников.

«Германус, дружище, знаешь, сколько народу соберется на наш реванш? Мы станем популярными во всей империи».

Германус на это ответил, что принял решение и перестанет биться на арене. Даже если полностью восстановится. Теперь это его не интересует.

Такой ответ расстроил его приятеля. У него оказались большие планы на повторный поединок.

«Мы могли бы с тобой путешествовать с выступлениями. Побывали бы во всех провинциях. Ты слышал про Египет? Говорят там куча золота. Мы станем богачами!».

«Все золото в Риме, Дакус. Как и вся власть. А я устал рисковать собственной шкурой, развлекая тех, у кого есть и то и другое. Мы калечим и убиваем друг друга им на потеху. Вот скажи — эти нубийцы, они нам разве враги?».

«Все, кто выходит против меня на арену — мне враг», — Дакус говорил серьезно.

«А в чем вражда? Это разве они убили твоих близких? Они сделали тебя рабом? Вспомни, сколько наших погибло за эти годы. Еще больше искалеченных побираются теперь на ступенях храмов по всему городу. Наш старый приятель — Бронзолицый, по сравнению со всеми ними, просто счастливчик».

«Да, и чем ты теперь будешь на жизнь зарабатывать? Ты же ничего больше не умеешь». Дакус решил использовать свой последний аргумент.

«Хочу вернуться на родину. Займусь фермерством, как мой дед. Посейдон мне сказал прекращать драться, и пригрозил трезубцем. Говорил, что это он направил руку нубийца на меня в предупреждение».

Такой аргумент его приятелю оказалось нечем перекрывать. Он повернулся к изображению бога — туда смотрел Германус. Дакус почтительно поклонился повелителю морей. После подошел и присел рядом с ним на кушетке.

«Знаешь, дружище, ты наверняка прав. Мы влипли с тобой в чью-то очень серьезную игру. Тебя лечит лекарь императора, и преторианцы охраняют вход. Меня вытащили из лап Жмыха его агенты. Видать, мы решили перейти замерзшую реку, не проверив, насколько течение подмыло лед. Вокруг все ужасно трещит. И я уже ничего не понимаю. Если мы не уберемся из Рима — бурный его поток нас поглотит…».

Глава 16

Германус потребовал объяснить о ситуации со Жмыхом. Дакус нехотя стал рассказывать.

Оказалось, они большой компанией пошли отмечать победу. Ведь никого не пускали к раненому товарищу. Бронзолиций сказал наслаждаться славой, пока Германус не поднялся и не забрал ее всю себе.

Отмечали в таверне. Много пили, танцевали и горланили песни. Все рыночные девки хотели им отдаться без оплаты. Когда они оказались в какой-то винной лавке, на втором этаже которой, был бордель. Бронзолиций ушел домой.

«Брат, ты же знаешь — я советовал тебе обходить такие места» — слова Германуса звучали разочарованно, — Эти волчицы сожрали сотни хороших парней».

Дакус помнил, и хотел уйти, но его не пустили. Толпа пьяных бойцов, буквально на руках, внесла его вовнутрь. Там много пили. Девки чуть не разорвали его на части. Каждая хотела стать более популярной за счет его славы.

Он не поддался, даже пьяный. Помнил о своей Фелици. «Знаешь, Германус, я хочу ее выкупить. Больше всего на свете мечтаю о такой жене. Ты поможешь мне с этим?».

Он пообещал сделать все возможное, что в его силах.

Друг стал рассказывать, как вокруг него змеями вились шлюхи. Даже одна рыжая, из приличного лупанария, клялась, что ночь с ней стоит целых пятнадцать денариев. Обещала все сделать бесплатно. Хвасталась, что не раз участвовала в вакханалиях у префекта претория. Развлекалась с лучшими людьми города.

«А волосы у нее, как начищенная медь горят. И такие же даже там. Она мне показывала, затащив в угол той лавки. Не знаю, как я выдержал. Наверное, Венера уберегла. Я ей недавно делал подношения».

«Дакус, давай к главному переходи!».

Вскоре так получилось, что всех бойцов растащили по комнатам волчицы. От него отстали — обозвали импотентом. Он оказался за одним столом неким горожанином, очень прилично одетым. Под ночной кукушкой — плащом с капюшоном, была надета тога с ярко-синей окантовкой, а ее далеко не всякий может себе позволить. Случайно такие люди в подобные заведения не захаживают.

Он потребовал лучшее вино и закуску. Лавочник услужливо сам поторопился все принести. Они обсуждали известных бойцов и вполне дружелюбно болтали. В какой-то момент Дакус направился в уборную…

Справив нужду, Дакус вышел на улицу подышать. Через мгновение его окружили — это были люди Жмыха. Видимо, они караулили в тени соседнего здания. Собственно, туда его и потащили. Он пытался сопротивляться, даже парочке выбил зубы. Но их оказалось человек шесть-семь, они быстро его упаковали. Связали руки веревками и поволокли.

Выяснилось, что соседнее здание лупанарии где хозяйничал Жмых. Дакуса заперли в одной из верхних комнат. Она была без окон, узкая, из мебели лишь каменная кровать в углу, да соломенный тюфяк на ней. Все стены исписаны цветными похабными картинками. Видимо, клиенты выбирали позы по ним. Освещал все это убожество один фонарь, который ужасно коптил и смердел.

Бить его они, в общем-то, не стали. Пришел сам Жмых. Он объявил, либо я беру крупную сумму золотом, и отправляю тебя под землю к Аиду. После этого растворяюсь в любой дальней провинции. Ну, или они режут меня на ремни и выбрасывают частями в римскую канализацию. Но перед этим обещали повеселиться на моих глазах с Фелицей.

«Брат, откуда они могут знать про нас с Фелицей?».

Германусу не пришло на ум, откуда, и он отрицательно покачал головой.

Ему дали время на раздумья. Через час к нему зашел тот приличный горожанин. Сначала Дакус решил, что он заодно с головорезами. Но тот объявил себя агентом императора — фрументарием. Пообещал отвести к Германусу.

«Ты знаешь, дружище, я не из трусливых. Но влип в такой замес, даже не знаю… Мы вышли в коридор, там полумрак. Вот только я отлично разглядел двух людей Жмыха. Они лежали прямо на полу с перерезанными глотками. Вот так, — Дакус пальцем провел по горлу, — От уха до уха. Я, сидя в комнатушке той, даже ни шороха не услышал».

После, они с агентом спустились на первый этаж. Там оказалось полно людей в серый плащах с капюшонами. Парней Жмыха, со связанными за спиной руками, поставили на колени. У многих из них вместо лиц было кровавое месиво. Дакус услышал, как кто-то доложил, что главарь сбежал по крышам. Его ищут, но ночью это сделать не реально — считай он у себя дома.

Когда вышли на улицу, у входа стояли два преторианца. Ждали их. Его то ли под конвоем, толи под охраной привели сюда. Он так и не понял. Раздели, обыскали, и только после того пустили. И вот он здесь.

«Тебя спасла мать Деметра, ты должен ей жертвовать барана, — Германус говорил серьезно, — Это она пришла ко мне во сне. Я потребовал от лекаря найти тебя».

* * *

Атилию положили в загородку на сено. Сира помогла ей переодеться в обычную тунику. Она оказалась в конюшне, Клеменс конюх — это его вотчина.

Особняк Луция был одним из тех немногих домов в Риме, который имел личную конюшню. Здание построено с расчетом на четырех лошадей. Две для колесницы хозяина, одна для посыльного, и еще подменная.

Закон позволял ездить верхом или в упряжи по городу только ночью. Колесницей Луций пользовался, если его срочно вызывали во дворец или отправляли в провинции. Конечно, и в таких случаях он передвигался ночью, как и его юноша-посыльный.

Обычно он доезжал до отцовской виллы, и там отдыхал перед длительным путешествием. Она располагалась на полпути к Остии — морскому порту Рима. Отец его был человеком дальновидным, когда выбрал тут землю. Сев на корабль в Остии можно добраться в любую точку империи самым быстрым путем.

Холм Целий, на котором находился дом Луция, тоже имел удобное расположение. Он простирался недалеко от главного римского холма Палатина, который полностью принадлежал императору. Там возвышался его большой дворец и огромные сады. Не смотря на близость к центру, та часть Целия, где построился отец Луция, находилась в тихом месте. Выбраться из Рима отсюда было делом не сложным. Для этого не надо пробираться через переполненный центр или узкие улочки бедных кварталов.

Еще сто лет назад холм Целий считался плебейским, и не престижным. Но большие пожары уничтожили все дома бедняков. Император Тиберий роздал тут крупные участки своим родственникам и близким. На склонах, выходящих к Палатину, построилось много дворцов римской знати. Оттуда открывался чудесный вид на императорские сады и центр города.

После такого, на оставшейся большей части Целия стали появляться кварталы патрицианских домов и просто богатых горожан. Отец Луция купил дом у сенатора, отправленного в изгнание предыдущим императором за какой-то проступок.

Тогда это был достаточно просторный дом римского патриция. Такие дома образовывали квартал из четырех участков, примыкающих друг к другу. Они почти все имели одинаковый размер, и планировку самого дома.

Луций когда вступил в наследство, решил все переделать. Он увеличил дом различными пристройками. Для этого пришлось вырубить почти весь сад на участке. Скромные спальни на втором этаже — какие любили римляне, он перестроил в две большие хозяйские. И несколько для гостей и личной прислуги. Открытая терраса, построенная на азиатский манер с виноградной лозой оплетавшей деревянную ограду, его идея.

На этом он неостановился. Рядом соседствовал брошенный дом знатной семьи из Этрурии. Во время пожара там погибла пожилая пара — родители хозяина. Хотя здание пострадало частично, оно долгие годы оставалось брошенным. После такого случая и дом и земля считались проклятыми, покинутыми духами защитниками.

Луций купил его. Снес стену, разделявшую два участка, и разобрал дом. Построил длинное здание конюшню и помещения для конюха и садовника.

Уже имеющийся сад был расширен и дополнен фонтанами и мраморными статуями. На оставшейся длинной и узкой полоске земли посадили кипарисовую аллею. В конце ее поставили святилище. В том месте обнаружился древний алтарь из туфа — его облагородили, отделали мраморными плитами по бокам. Дополнили статуей богини, поставленной в большую плиту с нишей.

Такой алтарь нельзя было переносить в другое место — римляне верили, что боги привыкают к местам, где им поклонялись и приносили подношения долгое время. Чем такой период дольше — тем быстрее до них, богов, доходят молитвы и просьбы.

Собственно, откуда Атилии об этом всем стало известно. Да от того же Клеменса — старого конюха. В длительных отсутствиях мужа они с Фелицей гуляли по саду и слушали рассказы раба. Он оказался единственным кто служил еще отцу Луция.

Атилия аккуратно попыталась выяснить у него о случившемся с первой женой Луция. Клеменс ответил, что находился в то время на вилле хозяина, и ничего знать не мог.

Ей нравился это раб — он напоминал ей отца. Только в отличие от ее родителя он был полнейшим добряком. Умел находить радости во всем. Даже если одна из лошадей наложит кучу в неподходящем месте — он, улыбаясь, бежал с ведром убирать. При этом приговаривал: «Закопаю под нашей старой пинией, и почва станет насыщеннее и дерево порадуется».

Рассказывать он умел так увлекательно, что они с Фелицей слушали с раскрытыми ртами. А как он обожал своих подопечных животных. Кроме лошадей у него был еще пес. Крупный и лохматый — он выглядел очень угрожающе и не походил на местных римских сторожевых собак.

Рычал и лаял он только на незнакомых людей. К тем, кого знал, ластился и ложился прямо у ног — в надежде, что его погладят. Клеменс очень часто с ним разговаривал и, похоже, что пес понимал хозяина.

Теперь Атилия лежала на ворохе сена и старалась прийти в себя. Рядом с ней завалился четвероногий сторож. Она пыталась понять, как ей поступить дальше. Куда деться? И выходило так, что кроме родительского дома она могла попросить убежище лишь у Серселии. Только вот сейчас глубокая ночь, и добраться туда не представлялось возможным.

Она решила подождать до рассвета, и потом, взяв с собой Фелицу и Сиру, ехать к отцу. Оставался еще один сложный вопрос — как она может помочь Германусу. Ведь явно же сейчас Луций с банщиком заплатят за его убийство.

В это время, почуяв чужого, зарычал пес. Он поднялся на лапы и повернул морду в сторону входа в конюшню. Деревянная створка ворот открылась, и Атилия услышала знакомый голос.

— Клеменс, где ты, старый болван?

— Я здесь, хозяин, — в ответе конюшенного звучали нотки напряжения.

— Сейчас же седлай для меня коня, да поживей!

Раб поспешил выполнять.

— Не понимаю тебя, Луций, — это уже говорил банщик, — Зачем рисковать. Нас там могут увидеть вместе— такое вызовет подозрения, и наш план развалится.

— Такую сумму я тебе не доверю, прощелыга!

— Ну, я же говорю — я обо всем договорился. Он получит деньги и сделает свое дело. Твое появление отпугнет его.

— Как именно он это сделает? — Луций оставался недоверчив.

— Он задушит его подушкой во сне. Говорил, что уже делал подобное и его тогда не заподозрили. А лицо то было очень высокопоставленным. Он не называет, но я думаю, что кто-то из дворца.

— Да, я слышал о паре дольных родственников императора, которые не проснулись после ночи во дворце. Ты уверен, что он не заберет деньги и смоется с ними? В общем, я еду с тобой и точка!

— Но Луций, а как же твои семейные проблемы? Не боишься, что жена сбежит, пока тебя тут не будет?

— Во-первых, не твое дело. А во-вторых, ей некуда бежать кроме как к отцу или Серселии. Я найду ее в обоих местах.

Услышав все это, Атилию обдало холодным потом. Все ее планы и надежды рушились одна за другой. От бессилия хотелось рыдать. Ей пришлось буквально зажимать себе рот рукой. Иначе она могла себя выдать. Теперь надо что-то предпринимать, для спасения Германуса. Если до того у нее были большие сомнения в успехе этих двух ублюдков, то все они развеялись после услышанного.

Все-таки они нашли способ добраться до гладиатора. Судя по их разговору — сговорились с тем, кто охранял Германуса.

Атилия сквозь проемы в досках смогла разглядеть мужа и банщика. Они одеты в черные плащи. Еще он не берет колесницу — что бы его не узнали по ней.

Клеменс вывел оседланного вороного, и они вышли.

Что же ей делать, как им помешать? Может, стоит найти Дакуса — нет, у него нет возможности, против преторианцев он ничего не сделает. Наверное, надо мчаться к императору — ее никто к нему не пустит, тем более среди ночи. Кто сможет помочь?

Тут она вспомнила одного человека, который, возможно, что-то придумает. Надо только найти его сейчас же. Потихоньку выбралась из своего убежища. Подошла к воротам конюшни. Услышав удаляющийся топот копыт — поняла, что они уехали. Дождавшись Клеменса, попросила взнуздать ей лошадь.

— Но, госпожа, разве вы умеете ездить верхом? Еще и ночью — расшибетесь.

— Клеменс, я выросла на ферме боевого офицера, у которого не было сыновей. Я с детства езжу верхом. Давай быстрей, некогда спорить.

Конюх не стал терять время и уже через пару минут вручил ей конец узды, и помог взобраться на лошадь.

* * *


Стук копыт о мостовую разносился по всей улице. Ночь стояла лунная, и Атилия неплохо различала дорогу. Она пустила лошадь в достаточно бодрую рысь. Быстрее гнать в чертах города — крайне не безопасно.

Оставался один человек, который мог ей помочь. Он сам когда-то предложил обратиться к нему, если она окажется в той ситуации, в какой оказалась. Он довольно подробно объяснил ей тогда где именно можно его найти. Атилия ехала к дому, в котором он снимал квартиру. Ей очень хотелось застать его там. Еще было одно место — пост его подразделения, где он нес службу. Там всегда полно народу, а ей хотелось поговорить с ним без посторонних.

Однажды, они с Фелицей специально прогуливались в этом районе города. Чтобы увидеть вживую дом, в котором он жил. Теперь она без особых затруднений добралась до него. Спешилась и завела лошадь во внутренний двор инсулы — дома с квартирами. Отыскала кольцо в стене и завязала на нем узду.

Дом был в три этажа, добротный и ухоженный. По всему видно, что здесь проживают приличные горожане. Те, у которых есть деньги на хорошую квартиру, но не хватает на свой дом.

Его квартира находилась на первом этаже. Сюда подавали воду из водопровода. На другие этажи приходилось таскать вручную. Чем квартира располагалась выше — тем она стоила дешевле.

Атилия постучала бронзовой колотушкой в мощную дубовую дверь. Послышались шаги, и перед ней появился седой раб.

— Секст Цецелий Метелл здесь живет? Я могу его видеть?

Седовласый, в изумлении, стал молча ее разглядывать. Такая его реакция разбудила в ней злость.

— Он здесь или нет!? — не в силах сдержать эмоции выкрикнула Атилия, — Отвечай!

Раб так ничего не смог из себя выдавить, только посмотрел назад. Тут дверь распахнулась, и она увидела его. Он, наверное, собирался на службу, или недавно вернулся с нее. Кожаные доспехи и военный плащ указывали на это.

— Секст, выручай, — выпалила она.

Тут ее ноги подкосило от усталости и напряжения. Атилия чуть не свалилась на пороге. Крепкие руки молодого офицера подхватили ее.

Сидя в кресле и сделав несколько глотков слабого вина, смогла прийти в себя.

— Он тебя преследует? — поинтересовался Секст.

Она отрицательно покачала головой.

— Поехал с банщиком в термы. Они повезли много золота. Хотят подкупить кого-то из преторианцев, чтобы убить гладиатора.

Нахмуренный взгляд слушающего, говорил, что он не понимает.

— Атилия, ты сильно ударилась головой? Зачем им убивать гладиатора? И причем тут преторианцы?

— Луций поспорил с императором на проигрыш команды Германуса. Боец ранен и его отнесли в термы под охрану. Если он умрет этой ночью — Луций выиграет, и не будет сослан в Киликию.

Она пыталась вложить в слова все, что знала, но говорила быстро и отрывисто. Сама понимала, как бессвязно звучали ее объяснения. Решила не затягивать и рубанула:

— Короче, надо попасть к императору или тому, кто сможет помочь. Они сговорились с кем-то из офицеров преторианцев.

— А почему он тебя избил?

— Он подозревает меня в сговоре с императором и гладиатором. Он тронулся.

— Атилия, ты что-то не договариваешь. Почему ты так рвешься спасти этого Германуса?

— Если коротко — Адриан освободит меня и моего отца от долга перед Луцием. Я смогу от него уйти.

— Выходит, он прав. Ты в сговоре?

— Секст! Если ты не поможешь, он меня точно убьет. Сегодня это у него почти получилось. На том самом месте, где и твою маму — у алтаря Юноны.

— Ясно. К императору попасть не реально. Префект Рима в курсе о споре? Он присутствовал?

— В ложе он был, наверняка все слышал. Секст, мы можем не успеть.

— Понял. Ты верхом?

— Да. Лошадь во дворе.

— Возьму ее, поеду к префекту, он меня знает. Если ему известно о споре — поможет. Больше некому. Ты никуда не выходи.

Его слова звучали четко, как приказы. Взглянув на нее еще раз, сын Луция вышел на улицу.

Она допила содержимое кружки, и немного успокоилась. Теперь ее клонило в сон.

— Где я могу прилечь? — спросила у раба.

Седовласый подошел к плотной темного цвета шторе.

— Пожалуйста, сюда, матрона.

За шторкой оказалась небольшая спальня без окна. Там была только кровать и маленький ночной столик.

— Если что понадобится — позовите меня, — раб стал намного приветливей, чем сначала.

Она легла и укрылась покрывалом. Почти сразу провалилась в сон. Только просыпалась дважды — тело дергалось.

Ей снился странный сон: будто гигантский спрут с лицом Луция, схватил щупальцами ее и Германуса. Он душил их, сжимая хватку, и хохотал при этом. Позже прибежал его сын Секст, за ним император. Они вдвоем пытались рубить Луция-спрута мечами. Но это не помогало. Воздуха не хватало, и она задыхалась. Тогда Адриан стал раздваиваться, и еще и еще. Императоров вдруг появилось огромное количество. Они окружили чудовище и кололи его кинжалами. Спрут стал уменьшаться и выронил ее. Атилия упала и сильно ударилась. Она лежала и плакала от боли.

Так, в слезах, она и проснулась.

Огромная просьба: если ты дочитал до этой главы, пожалуйста напиши в коменте, что не понравилось, или что бы ты хотел изменить. Это важно для меня. Спасибо)

Глава 17

Задумка Эктора, убежать с золотом Луция, провалилась. Этот упертый осел ему не доверял. План окончательно разрушился, когда приятель не захотел ехать на колеснице. Эктор так на него злился, что решил сбросить по дороге и умчатся с деньгами.

Но Луций поехал верхом. Ему ничего не оставалось, как последовать за партнером по заговору.

Эктор по дороге мысленно посылал проклятия на него. Позже он стал думать, как ему завладеть этим золотом. Интерес в удачном убийстве гладиатора у него пропал вовсе.

Теперь он не сомневался, что их раскроют, и все пойдет прахом. Эктор уже видел себя на вилле знакомого из Сардинии. Луций для него стал помехой, а не товарищем.

Они примчались к парку перед термами. Решили привязать коней под большой пинией. Когда шли, он заметил силуэт человека, стоявшего у дерева. Эктора охватил страх. Хотя конкретно в этот момент ничего противозаконного они не совершали. Более того он, как управляющий центральных бань, очень часто тут гулял поздно вечером, да и ночью.

Они подошли ближе, и там никого не оказалось.

«Неужели мне привиделось, — подумал он, — Хорошо хоть этому ослу ничего не сказал. Сейчас бы издевался над моими страхами».

«Я жду тебя с ним здесь, — объявил Луций, — Давай только поживей».

«А если он не захочет выходить? — возразил Эктор.

«Значит, скажешь, что такие условия — деньги мои и дальше переговоры веду я».

«Он не согласится» — Эктор любыми ухищрениями пытался завладеть деньгами.

«Тогда и золота ему не видать. Я сам найду способ».

Пришлось идти, на ум больше ничего не приходило.

Надо что-то другое придумать. Он решил отправить своего раба, чтобы тот оглушил дубиной Луция сзади. Только сейчас Эктор заметил, что его охранника, который прибыл вместе с ним в дом казначея, нигде не видно. Он начал вспоминать, где тот мог отстать. Пришел к выводу — скорее всего юноша не последовал за ними и остался ждать приказаний в доме. Как и было ему велено.

Такие моменты выбивали Эктора из равновесия. Он остановился на подходе к служебному входу в термы. Стоял на тропинке среди кустов и пытался что-нибудь придумать. В это время из-за угла вышло несколько человек в серых плащах. Их лица были прикрыты капюшонами.

Он успел спрятаться в ближайших кустах. Дождался когда они пройдут мимо, вглубь парка. После вышел из укрытия и убедился, что его не заметили. Только потом пошел в термы.

* * *

Атилия лежала в чужой кровати. Все ее тело болело и, невыносимо, ныло. Рана на губе ужасно пульсировала, с резью. Осознание того зачем она здесь появилось не сразу.

Хотелось позвать Фелицу или Сиру. Пришлось избавиться от этого желания. Если бы она знала имя раба Секста, то позвала его. Кричать: «Эй, подойди» — не могла себе позволить. Ей всегда резало слух, когда слышала подобное обращение. Мать учила даже к рабам обращаться по имени. Пришлось от этого отучить Азия — он считался главным из домашней прислуги. Ей противно было его пренебрежительное отношение к остальным рабам в доме.

Немного полежав, Атилия решила вставать. Это оказалось не так легко. Каждое движение усиливало боль, в тех местах, куда ее вчера бил Луций. Как она еще умудрилась сюда верхом приехать. Видимо, очень сильно хотела.

Она отодвинула шторку. По глазам резанул свет. Пришлось сразу их прикрыть, и слегка наклонить голову.

— Матрона желает умыться? — любезно поинтересовался седой раб.

Ставни на окнах уже оказались раскрыты. Комнату освещал начавшийся рассвет.

— Да, умыться, но сначала дай попить.

Она зачем-то машинально протянула руку. Поняв, что он не встречает ее с кружкой воды, опустила ее.

— Твой господин еще не возвращался?

Слуга двигался к серванту, на котором стояла посуда. Он ответил не оборачиваясь.

— Пока не приходил.

Позже, умываясь в тазу, она пыталась, но все не могла найти ответ. Вопрос стоял очень остро. Он занял полностью ее внимание, и все действия она совершала машинально.

Атилия не заметила, как не спеша позавтракала лепешкой с чесноком и оливками. Сидела и смотрела в одну точку перед собой. Раб, видя ее состояние, не мешал.

Что же ей делать, если Луций окажется в выигрыше.

Скрип открывающейся двери привел ее в чувство.

Наконец-то вернулся Секст. Выражение его лица никаких ответов не давало. Сердце под грудью дважды ударило сильнее обычного.

Он увидел ее вопросительный взгляд и стал не торопясь говорить. Расстегивая при этом ремешок и снимая шлем.

— Ни отца, ни управляющего термами не нашли.

Чтобы это значило, такое ни на что не отвечало.

— Германус? — спросила она, и не заметила тона надежды в вопросе.

— Гладиатор все еще жив. Префект города сразу же отправил гонца к главному преторианской гвардии. Стражу поменяли, вместе с их старшим. Сейчас их допрашивают.

Тяжелый груз с сердца снят. Можно дышать ровнее.

Секст скинул плащ, его подхватил и унес слуга. Присев за стол он большими громкими глотками выпил кружку вина. Ее наполнил раб сразу, как только увидел хозяина.

— Мне приказали отвести тебя домой. Думаю, это стоит сделать, пока город окончательно не проснулся. Я распорядился, и Азий скоро придет с носильщиками. В паланкине тебе будет удобнее. Да и меньше зевак увидят.

— Ненавижу Азия! Избавь меня от него. Он чуть не задушил меня, когда я пыталась защищаться с ножом.

Секст оказался настоящим воякой, очень этим напомнил ей отца. Без лишних слов отвел кивком головы. Что значило — он понял и решит эту проблему.

«Милый Секст, как же я тебе благодарна, что ты не похож на своего отца — скота и садиста». В слух сказала:

— Огромное спасибо, Секст. Пусть боги воздадут за твою помощь.

— Это за маму. Ее не спас, может тебя получится…

Последние слова он выдавил из себя с трудом. Глаза его стали наполняться слезами. Он прикрыл их ладонью. Потом обхватил кончиками двух пальцев нос у краев глаз. С шумом втянул воздух.

— Тебе стоит привести себя в порядок — мне сказали, император хочет посетить дом, который выиграл. Послушать от тебя о случившемся этой ночью.

Он очень глубоко втянул воздух через ноздри. Выдохнув, продолжил.

— Скажи, отец проиграл и виллу вместе с бабушкой?

Она отрицательно покачала головой.

— Только дом и меня.

— Говорят, боги разрешают младенцам выбирать родителей до рождения. — Он посмотрел ей прямо в глаза, — Ты в это веришь?

Пожав плечами, Атилия оставила его без ответа.

— Правда, думаешь, будь у меня возможность, я все равно родился бы у такого отца?

— Нет, Секст. Думаю, ты выбрал маму. А Луций к ней шел прицепом. Такой себе — выбор без выбора.

Он кивнул.

— Надеюсь, она сейчас в лучшем месте.

— Не сомневайся в этом.

Атилия в поддержку похлопала легонько его ладонь. Он снова кивнул в ответ.

Шум во дворе отвлек их внимание. Секст подошел к окну.

— Азий привел носильщиков. Ты собирайся, я пойду, отправлю его на виллу. Пусть берет лошадь, и убирается.

* * *

Позже, когда они подходили к дому Луция, увидели у ворот преторианцев. Их пропустили. Старший отряда сообщил, что император прибудет ближе к полудню. Атилию такая новость немного успокоили. У нее теперь есть два-три часа. Не хотелось в нынешнем состоянии предстать перед правителем.

Сира встретила с широкой улыбкой у двери. Рядом с ней стоял высокий, стройный юноша. Внешне он сильно напоминал саму сирийку, и лицом и бронзовым цветом кожи.

— Госпожа, очень рада вас видеть живой и здоровой!

Голос рабыни звучал искренне счастливо. На вопросительный взгляд Атилии она поспешила объясниться:

— Хозяйка, это мой родной брат. Он был еще маленьким, когда нас купил Эктор, — голос ее изменился, и звучал виновато.

Она, опустив голову, продолжала с извинениями.

— Простите мне, что я рассказывала своему бывшему хозяину про вас, чего не следовало. Он угрожал жизнью брата. А кроме него у меня из родных никого не осталось.

Произнеся эти слова, рабыня упала к ногам Атилии и, обняв, стала целовать их.

— Прекрати немедленно! Сира, на это нет времени. Срочно готовь мне баню. К нам скоро прибудут в гости первые люди империи. Где Фелица?

— Она наверху у себя, ей очень плохо.

— Значит, пошли кого-нибудь за лекарем греком. Пусть ее осмотрит. И у меня к нему тоже есть несколько вопросов. Брат пускай помогает тебе с водой для бани. Потом отправь его к Клеменсу.

Служанка вскочила и кинулась выполнять поручения. Брата уволокла за собой.

После домашней бани Атилия сидела в атриуме. Сира приводила в порядок ее волосы. Один из прислуги привел к ней врача. Она внимательно и строго посмотрела на него и, глядя в глаза, спросила:

— Скажи, любезный, что с Фелицей, и когда она поднимется?

— Думаю, внутри у нее что-то повредилось после удара. Если в ближайшие два дня ей не полегчает — одним богам известно встанет ли она вообще.

Атилия перешла на греческий, чтобы никто из присутствовавших не мог их понять. Голос ее изменился, и стал строгим.

— Ответь еще. Как так вышло, что ты лечил того гладиатора? Я видела тебя на арене.

— Я часто помогаю во время боев. Там всегда есть раненые.

— А что ты делал в кабинете моего мужа, вместе с управляющим термами?

— Они интересовались, как сильно ранен гладиатор.

— И все?

— Да

— Он врет, госпожа, — сказала Сира по-гречески.

— Ты говоришь на языке эллинов? — удивилась Атилия.

— Я жила в Антиохии несколько лет. Меня там… обучали искусству любви. Наш тамошний хозяин и все в его доме говорили на этом языке.

— Так что же я соврал? — спокойно спросил грек.

— Благодарность моя к вам огромна — вы меня вылечили. Но так же именно вы передавали все мои послания Эктору, моему прежнему хозяину. Разговор как раз шел об этом, когда меня туда позвали. Насколько я поняла — речь шла о подтверждении ваших договоренностей с ними. И дело касалось раненного гладиатора. Они думали, что я их не понимаю.

Старик немного помялся на месте и наконец, ответил:

— Я не обязан вам ничего говорить.

— Сейчас в кабинете Луция отдыхает его сын. Он легат городских вигилов, и занимается этим делом. Будешь арестован, как участник заговора. Преторианцы не выпустят тебя. Ты хороший лекарь, и долгое время я думала, что и хороший человек. Но ты при мне взял деньги за молчание. А значит, брал и за другие дела.

— Я скажу все, о чем могу сказать. И не потому что испугался. Во-первых, с каких пор городская стража расследует заговоры? Этим занимаются совершенно другие люди. Возможно ты когда-нибудь узнаешь об этом, матрона. Но скорее не узнаешь. Во-вторых, я взял деньги у Луция за помощь в убийстве гладиатора. Но я сразу же донес об этом нужным людям. Сам префект претория был поставлен в известность. А деньги я взял только потому чтобы они не нашли другого человека вместо меня. И тот мог действительно добить раненого.

— Но они нашли! — Атилия не выдержала напряжение.

— У них бы ничего не вышло. Об их заговоре знали.

Только осознание того, что вскоре должен приехать император, заставило Атилию взять себя в руки. Она вот-вот готова был разрыдаться. Несколько раз вдохнула, набрав полную грудь воздуха и, выдохнув, немного успокоилась.

— Значит, вы один из императорских «поставщиков хлеба».

— Что? — старик сильно удивился, но почти сразу поняв, ответил, — А-а, вы о них в курсе. Нет. Я не один из них, но иногда помогаю.

— Тебе заплатят. Можешь идти, — она перешла на сухой тон.

— Благодарю, ваш муж со мной рассчитался на многие годы вперед.

Лекарь уже направился к выходу, когда Атилия спросила его вдогонку.

— Так что же гладиатор, он выживет?

Грек остановился и, неспешно повернулся в ее сторону.

— Я только помог ему не умереть там, на арене. Потом его лечил врач императора.

Слова звучали спокойно и убедительно. Так говорит человек, которому нечего скрывать.

— Его раны… тяжелы?

— Да. Но он крепок — должен выжить.

Она кивнула и отвернулась. Одна слеза все же вырвалась, как она не сдерживала. Атилия аккуратно вытерла ее пальцем. Лекарь ушел. Сира продолжала «колдовать» над ее прической. Кажется, никто не заметил.


Когда объявили о прибытии императора, после в их большую гостиную вошел расчет преторианцев. Она, вместе с Секстом, ожидали в полной готовности.

Он надел свои доспехи и прицепил белый плащ с золотой оторочкой. Видимо, такой была его парадная форма.

Атилия встречала правителя в бирюзовой столе — длинной, до лодыжек, тунике из полупрозрачного шелка. Такие надевались поверх короткой туники из льна. Эта одежда считалась классической для знатных римлянок. Платья были завезены с востока, кажется из Вавилона, или Египта. Она точно не знала. Когда-то их носили только иностранки — теперь стали все.

Ей хотелось подчеркнуть свое происхождение. Именно поэтому она выбрала истинно римскую одежду.

Украшений, в этот раз она надела немного. Небольшая диадема-цепочка, вплетенная в волосы, украсила прическу. Золотые серьги в виде подвижных треугольников с тремя маленькими подвесками. Орнамент на них был нанесен точно такой же, как носили их предки. Эти серьги отец специально заказал ювелиру перед ее свадьбой. На каждую руку Атилия надела по одному небольшому браслету. Перстень с лазуритом довершал весь ансамбль.

Адриан вошел бодрой походкой. Сразу же направился к ним. За правителем следовало довольно много народу. Кроме вечного спутника Антиной, еще с десяток мужчин.

Приблизившись, император прикоснулся к ее плечу.

— Атилия, как ты, милая? Этот изверг совсем разума лишился?

Она в приветствии склонила голову. Отвечала, не поднимая глаз, как требовал этикет.

— Благодарю, вас, августейший, сейчас уже лучше. Если честно, то думала, что не переживу эту ночь.

Она немного отступила и, повернувшись, представила.

— Секст Цецелий Метелл.

— Легат когорты авентинских вигилов, — отчеканил тот, — Сейчас и всегда в полном распоряжении Цезаря и республики.

— Да, я знаю про тебя. Рад познакомится лично. Твой начальник и префект города хорошо отзываются о тебе. Я всегда благодарен и щедр перед теми, кто достойно служит римскому народу.

Адриан, не оборачиваясь, поднял руку, оттопырив указательный палец. Мгновенно рядом с ним появился раб с восковой табличкой.

— Запиши: имя и должность этого достойного молодого человека. На ближайшем собрании сената предложить для него место не ниже помощника префекта или советника наместника провинции.

После, еже обращаясь к Сексту, поинтересовался.

— Ты не против отправиться ради карьеры в Вифинии или Азии? Мне там нужны надежные люди.

— Готов служить на благо Рима, в любой провинции империи.

— Да, не всегда сын похож на своего отца, — и снова обращаясь к рабу-писарю, — Выдать годовое жалованье соответствующее префекту вигилов.

— Благодарю вас, августейший, — Секст склонился в поклоне.

Император подошел ближе к Атилии и аккуратно приподнял ее голову, держась за подбородок. Он внимательно рассмотрел разбитую губу и огромную опухшую ссадину на полщеки.

— Все же каким надо быть варваром, чтобы испортить такую красоту. Знаешь, милая, ты обладаешь чертами истинной римской патрицианки. Теперь я буду заботиться о тебе. Луция, когда найдут — арестуют, как изменника. Он больше не сможет никому навредить. Этот дом, который я выиграл в честном споре, я дарю тебе. Это в качестве свадебного подарка. На вашу свадьбу с моим лучшим другом Антиноем.

Император протянул руку в сторону юноши, и тот сразу же подошел. Адриан поставил их рядом, плечом к плечу. Сам отошел на несколько шагов.

— Такой парой можно любоваться бесконечно. Вы как греческий бог и римская богиня.

Нелепее ситуации Атилия и представить не могла. Перечить императору он не смела. На такое не осмелился бы даже ее отец. Они стояли, как две статуи рядом друг с другом. Молча ждали, когда на них насмотрятся, как в храме. Антиной лишь несколько раз мельком на нее взглянул. Она в присутствии правителя и вовсе не посмела. Стояла, склонив глаза к полу. Думала о том, как там Германус, выздоравливает ли?

Принесли вино и сыр с оливками. Все присутствующие пили и закусывали. Император стал обсуждать, когда лучше провести обряд. Интересно, почему его мнение поменялось. Раньше он хотел видеть ее конкубиной Антиоха. Спутницей и сожительницей без официальной женитьбы. Значит, обстоятельства изменились.

— В конце сентября мною запланировано грандиозное путешествие по многим крупным городам империи. Церемонию надо провести перед отбытием. Конечно же, вы отправитесь со мной. Августа Сабина, так же присоединится к нам. Хочу объехать империю, пока еще позволяет здоровье. Я покажу вам Элладу с ее древними храмами. Увидим чудные прибрежные горы Далмации. Посетим массу замечательных островов. Побываем в Эфесе, Антиохии, Александрии Египетской. Поохотимся на львов в пустыне Ливии. Будет волшебно — вам понравиться путешествовать со мной.

Послышался шум, и свита императора расступилась, образовав живой коридора. Быстрыми шагами приближался тучный мужчина в белой тоге с двумя красными полосами — признак сенаторов. Раб-писарь негромко объявил:

— Божественный Цезарь, прибыл префект Рима.

Адриан обернулся к нему, и улыбка исчезла с его лица. Городской префект выглядел встревоженным.

— Дозволь доложить, августейший.

— Что-то серьезное, судя по твоему виду? Если не можешь говорить при всех — давай поговорим с глазу на глаз.

— Да, важное, мой Цезарь. Но я могу сообщить и здесь. Это не секретные сведения. Недавно мне доложили, что он убит.

Глава 18

Эктор очнулся с сильной головной болью. Кромешная тьма вокруг мешала понять, где он находится. Судя по запаху плесени и сырости — это подвал. Почему он здесь?

Сначала определилась причина жуткой боли. Похмелье. Сомнения в этом отпали напрочь, когда Эктор почуял свое дыхание. То был ужасный перегар. Возможно, он оказался в винном погребе, после бурной пьянки. Тогда это не очень хороший погреб. Любой винодел и торговец прекрасно знают — сырость враг качества напитка.

Так, раз он вспомнил это, значит должен вспомнить и остальное.

Пытаясь подняться, Эктор обнаружил две вещи. Во-первых, он все еще не трезв. Во-вторых, все его тело болело. Пока он не начал шевелится, всю боль брала на себя голова. Может, спьяну, свалился в катакомбу, или чего хуже, в какой-нибудь этрусский старый склеп.

От таких мыслей, ко всему прочему, добавился страх.

Он решил крикнуть. Громкое эхо и зловещая тишина в ответ, быстро дали сообразить — затея не из лучших. После этого стало еще страшнее. Сначала он испугался от того, что никто не отозвался. Потом, из-за боязни, что сейчас, все-таки, кто-то может ответить.

В таких местах очень часто — этот «кто-то» настроен не дружелюбно. Тем более если «он» кажется не человеком. Например, хищником, или просто, диким зверем — возможно кабаном. Они весьма не дружелюбны. Эти их острые клыки… О, боже, клыки!

Теперь ему чудились белые, с желтизной, длинные зубы различных форм и размеров.

Дошло до того, что он себе обрисовал картину: древний склеп, где покойник превратился в демона. Сейчас он поднимется из своего саркофага и вцепится, зубами, в горло несчастного Эктора.

Звук скрипучей тяжелой двери, и лязг задвижки, из-за стены, заставили его вздрогнуть. Лоб покрылся испариной. Еще одна дверь, теперь прямо перед ним, открылась. Фонарь осветил место — оказалось это тюремная камера.

«Чего орешь? Очнулся, что ли…» — не очень приветливо поинтересовался вошедший.

«А-м, эм, хм э-э, пить», — все, что получилось сказать в ответ.

Тюремщик протянул деревянную, варварскую кружку с большой ручкой. Эктор машинально взял ее. Превозмогая брезгливость, стал пить.

«Это тебе не вилла в неаполитанском заливе. Нечего такие рожи корчить. Скоро они вернутся — тогда кривляйся. Ха-ха-ха-ха».

Грубый искренний смех говорившего, заставил Эктора сжаться в комок.

Он, вдруг, все вспомнил.

Это подземная тюрьма за городом, в старинной шахте. Везли его сюда на телеге. Еще он здесь подвергся пыткам. Точнее, только избиению и угрозами пыток. Он не стал их дожидаться и все рассказал. Вообще все, даже то чего не спрашивали. Взял и выложил.

Он говорил, и в это время его не трогали.

Сначала отвечал на вопросы. Они касались Луция, и всех дел, связанных с гладиаторами. После, уже рассказал и то, что относилось лично к нему. Как он мошенничал при торговле рабами. Как шантажировал римских знатных дам. От кого из них добился близости вместо денег, а после и денег, чтобы скрыть близость с ним. Про попытки шантажировать Атилию — итогом которых, стал шрам на носу.

Этот момент позабавил тех, кто его допрашивал. Они посмеялись. Он, почему-то, смеялся вместе с ними. Хотя ему ничего не казалось смешным.

После такой «разрядки обстановки» Эктора понесло. Он зачем-то выложил, что всучил Луцию свою рабыню, для слежки за ним и Атилией. Похвастался тем, как не раз проделывал подобное для сбора информации из нужных ему богатых римских домов. Даже знатнейших семей.

Такие сведенья для слушавших, оказались весьма интересными. Он него потребовали подробностей, с конкретными случаями. Эктор выложил все до мелочей. Одобрительные покачивания головой на его рассказы подбадривали.

Он смог внимательно рассмотреть своих похитителей. Насколько позволило скудное освещение. Их оказалось четверо. Трое одеты, как римские граждане средней руки, каких большинство на улицах города. Четвертый походил на деревенского вольноотпущенника. Он единственный кто выполнял приказы первых трех и, по всей видимости, являлся местным тюремщиком.

Остальные не были ни военными, ни чиновниками. Эктор догадался об этом из-за отсутствия какой-либо дисциплины и субординации. Например, записи его допросов они вели по очереди. Каждый старался быстрее отделаться от такой работы.

На пальце одного красовался серебряный перстень с орлом. Он знал, их носили бывшие вояки. Руку другого, украшала татуировка в виде игральных костей, такая могла значить, что ее владелец отдал свою судьбу Фортуне. Эту богиню считали своей заступницей воры и разбойники. Правда, татуировка была сделана явно не профессионалом и поблекла от времени. Скорее всего, владелец сделал ее в юности. Возможно, даже сам себе.

Выходило, что по всем признакам Эктор оказался в частной тюрьме. Скорее всего, незаконной. Частично его догадки подтвердились, когда тюремщик, по приказу, принес вина и закусок. Он все вместе, кроме самого тюремщика, сели за стол. Сами пили разбавленное вино, Эктору наливали по-скифски — крепкое.

Он очень быстро захмелел. Те, по записям, стали допрашивать его заново. Постоянно сверяли и отмечали, сходились ли нетрезвые ответы с предыдущими.

Так Эктор и напился до беспамятства.

Тюремщик ушел, оставил его с кружкой воды и сильными страданиями от похмелья. Страдать Эктор не любил.

Немного поразмыслив, решил предложить тем трем выкуп за себя. Хоть почти все состояние он и проиграл, но кое-что все же у него имелось. Еще можно было продать рабов.

Когда, наконец-то, дверь его камеры вновь открылась, перед ним появился только один из трех. Это был тот, что с перстнем, вроде как бывший вояка. Сначала Эктор обрадовался — с одним договориться намного проще. Вот только вскоре, в камеру зашел его старый знакомый. Появление, которого очень напрягло Эктора.

Седой грек-лекарь, он нанимал его для связи со своими внедренными рабынями. Сейчас появился здесь не на его стороне. Старик подтвердил, что это действительно тот, кто платил ему за «особые поручения». Так же подтвердил его связь с Луцием. Требования и большую оплату наперед, чтобы добить любым способом гладиатора Германуса.

После такого Эктор совсем приуныл.

* * *

— Кого, любезнейший, говоришь, обнаружили убитым?

Император нахмурил брови. Видимо, пытался понять, о ком ему докладывал городской префект.

Атилия услышала, сильно колотившееся сердце, и почувствовала, как пересохло во рту. Неужели они все же смогли добраться до Германуса, и теперь он мертв.

— По делу об известном гладиаторе ведется расследование, — префект сухим тоном чиновника продолжал доклад, — И сегодня утром было обнаружено тело убитого мужчины. Его нашли с распоротым животом в сточной канаве Субуры.

— Да, кого, демон тебя побери! — августейший не сдержался, — Кого нашли?

От крика императора, городской глава закрыл на мгновение глаза и дернулся всем телом. Адриан озвучил мысли самой Атилии.

— Нашли вашего бывшего казначея — Луция Цецелия.

Глубокий выдох разнесся по всей гостиной — император не пытался скрыть своих переживаний. Видимо, он, как и Атилия, подумал о смерти Германуса.

— С тобой, старым бюрократом, окончательно поседею.

Он движением руки потребовал стул, и сразу на него присел.

— Ну, докладывай подробности. Нет! Сначала скажи: с гладиатором все в порядке?

— Мой Цезарь, последние донесения говорят, что он жив. Бог подземного мира от него отстал. Теперь надо определить, куда его перенести. Мне доложили, что ему собираются отомстить.

— Кто это собирается?

— Когда вызволяли его товарища, ну того дакийца, помните? Так вот, почти всю шайку накрыли, но их главарь сбежал и до сих пор не пойман. По-моему его имя Выжимка, или как-то так.

— Жмых его зовут, — вдруг вырвалось у Атилии.

Все, кто присутствовал, обернулись на нее. В их глазах читалось искреннее изумление. Мол, чего это она посмела без разрешения влезть в разговор первейших в государстве мужчин. Еще больше их удивило само знание замужней патрицианки, о таком человеке, их самого дна общества.

Сначала Атилия очень испугалась, что выдала при всех такие свои познания. Но почти сразу совладала с собой.

— Прошу меня простить, за такую дерзость. Я нисколько раз слышала это имя от мужа. Оно очень странное, и мне запомнилось.

— Значит, твой бывший муж имел дела с такими личностями, и не скрывал этого.

Император сильно выделил слово «бывший». Атилия поняла, что она сейчас может потерять то, что ей должно достаться от Луция, как вдове. Если Адриан настоит на ее статусе разведенной. Он имеет на это право. Когда объявит Луция изменником, все его имущество перейдет в императорскую казну.

Вилла и огромное поместье. Еще значительная сумма деньгами. Без всего этого она такой большой дом и рабов не сможет содержать. Это вынудит ее постоянно обращаться за помощью кбудущему мужу, или императору. Она снова окажется без средств, и абсолютно зависима.

— За это так же прошу прощения. Я еще не до конца осознала, что стала вдовой.

Адриан вскинул брови, глядя на нее. Он все сразу понял.

— Ты хочешь вступить в наследство Луция?

— Думаю, я имею на это право, — кивнув, ответила она.

— Милая, ты очень молода и неопытна. Вокруг богатых вдов всегда появляется куча мошенников и псевдо кредиторов. Они тебя измотают, даже не представляешь как.

— Но, ведь вы же сами объявили, что берете меня под императорскую опеку. Неужели, кто-то посмеет обмануть клиентелу такого патрона как вы?

— Да, ситуация… — со вздохом сказал Адриан.

Он немного поразмыслил молча, и продолжил:

— Ты видишь, Антиной, какую жену я тебе подобрал? Друг мой, она не только красива и умна, но и весьма богата, теперь. Тебе будет завидовать пол империи, и половина Рима в придачу. Держись за нее двумя руками!

Такое замечание правителя очень развеселило и его самого, и всех остальных. Веселый смех наполнил радостью всю комнату. Тут же прозвучал тост за здоровье и счастье будущей пары. Когда кубки осушили, Адриан обратился к префекту города:

— Давай, милейший, вкратце, и без жутких подробностей заканчивай свой доклад.

— Да, так вот этот самый Жмых притаился с остатками своей шайки. Знающие люди донесли, что он объявил месть гладиаторам — Германусу и его товарищу. А мы все никак не можем выйти на его след.

— Что же ты, любезный, так меня расстраиваешь. Ну, объяви по городу и округе хорошую сумму за его голову. Сами же приспешники этого Жмыха ее и принесут. Что же мне тебя учить что-ли? Смени своих советников — они зря кормятся за наш счет.

— Мой Цезарь, это совет или приказание? Там просто мои племянники на этих должностях…

— Тогда точно приказ! Сегодня же их гони в шею. И смотри, я все узнаю. Отправляй их в легионы служить. Может там их уму научать.

— Не смею ослушаться, августейший. Все выполним.

Глава города стал кланяться перед императором, как какой-нибудь купец с востока. Видимо, сильно испугался, что расстроил правителя своим некомпетентным поведением.

— Прекращай. Доложи, лучше кто опознал Луция. И какие соображения об его убийце, или их было несколько?

— На опознании было несколько человек. Больше всех я доверяю префекту вигилов. Он хорошо его знал. По словам вдовы Луция, Атилии, — говоривший указал на нее, — которые мне передал Секст. Луций с управляющим центральными термами везли крупную сумму, для подкупа преторианцев. Золота при нем не оказалось. Не было и коня. Есть подозрение, что убил и ограбил казначея его же сообщник — Эктор. Пока не найден. Домашний раб утверждает, что он так и не возвращался с ночи.

Император послушал и покивал в конце.

— Алчность к золоту не одного человека сводила с ума. Продолжайте поиски этого банщика. Куда ты можешь определить Германуса с другом?

— Даже и не знаю, мой Цезарь. В термах они не могут оставаться. Из помещений, которые у меня есть под охраной: префектура, казна и тюрьма. Ни одно не подходит. Хоть домой их забирай. Но я не могу, у нас дочери — это не прилично.

— Я прошу меня простить, августейший, — Атилия решила помочь ее новым приятелям, — В моем доме есть освободившаяся комнат. Мы выгнали помощника Луция. Думаю гладиаторов можно поместить в доме для прислуги. Если мой будущий муж не против такого.

Она повернулась, и улыбнулась Антиною.

— Не вижу в этом ничего предосудительного, — ответил юноша.

— Мой дом теперь ведь постоянно под охраной вашей гвардии?

Адриан подтвердил ее предположение кивком.

— Я сделаю это в благодарность. Именно их победа освободила меня от долга пред Луцием. А главное — его тирании.

— Моя дорогая, я бы в любом случае потребовал от него твоей свободы. Он оказался не достойным, такой как ты.

— Спасибо, августейший, за вашу заботу.

Атилия склонилась в благодарном поклоне.

— Случилось так, что боги связали мою свободу с победой бойцов Германуса и Дакуса. С вашего распоряжения, конечно же. Если до них доберутся бандиты, я буду чувствовать свою вину и неблагодарность перед ними.

— Хорошо. Прикажи, милейший, что бы их под охраной переместили в дом вдовы Луция, — отдал команду префекту император.

Потом снова обратился к ней.

— Лучше я буду называть тебя невестой Антиноя. Мне так больше нравиться. Но я хотел бы видеть тебя в своем дворце. Оставь распорядителя в доме, и переезжай завтра же. Как вдова ты обязана теперь носить траур. Свадьбу придется перенести на пару месяцев. Ну, это ничего — отметим ее в нашем путешествии. Глашатаи объявят об этом во всех больших города империи.

* * *

Когда, наконец, все ушли, она смогла выдохнуть в облегчении. Попросила Сиру сделать успокаивающий отвар из мелиссы и пряностей. Атилия зашла в атриум и присела недалеко от Секста. Он, погрузившись в свои мысли, смотрел на фонтанчик.

— Я не буду оспаривать наследство отца, — спокойно сообщил он, — Но хочу получить от тебя письменное обязательство о содержании моей бабушки. Ты знаешь она любить виллу деда…

— Спасибо тебе, Секст, — она даже не подумала о его правах на наследство, — Завтра же вызову юриста и при тебе оформим все, что необходимо. Ты только продай Азия. Не могу его больше видеть.

Они немного посидели молча.

— Сможешь сам организовать похороны?Бери сколько надо в кабинете Луция. Там на столе деревянная шкатулка.

— Конечно, не переживай об этом.

— Еще возьми пару рабов. И пришли за мной посыльного, когда все подготовят.

— Ты уверена, что хочешь присутствовать?

— Я должна. Слышал, сам император напомнил о трауре. Римляне любят покойников больше чем живых. Они возненавидят меня, если не пойду на похороны мужа.

Сира принесла отвар в двух глиняных чашках. Атилия молча, кивком, поблагодарила.

— Как там Фелица? — спросила, не глядя на рабыню.

— Все еще не встает…

— Плохо, вы мне нужны во дворце императора. Пригласи Клеменса.

Через несколько минут перед ней стоял удивленный конюх. Она объяснила, как стала хозяйкой дома.

С этого дня он становился распорядителем и ее помощником. Еще предупредила о новых жильцах, которые должны прибыть завтра.

— Один из них ранен, за ним нужен уход. Если той суммы, что я оставлю, не хватит — займешь под вексель в храме Юпитера. Там Луция знают давно. И, Клеменс, всех кредиторов гони прочь, не вздумай даже пол асса кому-то дать. Ты меня понял? Пусть идут в суд, если посмеют.

— Госпожа, умоляю, лучше поручите распоряжаться Азию…

Конюх осекся, не закончив фразу. Она смотрела на него недобрым взглядом. Увидев ее реакцию, раб только поклонился и вышел.

— Ничего, он справится, — произнесла она, когда Клеменс удалился, — Простоват, но честен и исполнителен. Писать и считать умеет, в остальном научится.

Секст промолчал. Он допил отвар, сказал: «Пора», и вышел.

Глава 19

В самом конце римского холма Целий, там, где он приближается к Сервиевой стене, стоял, старенький храм. Его построили на месте древнего святилища богини Карны. Обычно, в этом месте придавали огню своих покойников граждане победнее: мелкие купцы, лавочники или чиновники незначительных должностей. Сегодня же здесь, как никогда, собралось много зевак. Весть о том, что погребальный костер императорского казначея запылает именно тут, разлетелась по всему городу.

Когда умирал римский богач, его наследники раздавали хлеб и деньги нуждающимся. Это привлекало не только бедноту города, но и разношерстных мошенников и воров всех мастей. Сегодняшний день исключением не стал.

Разочарование и тех и других не заставило ждать. Публика, собравшаяся на похороны Луция, оказалась настолько нищая, что первыми кто потерял настроение стали карманники. Мошенники расстроились позднее. Когда увидели в процессии вдову покойного в окружении вооруженных преторианцев. В самом хвосте шествия двигались с полсотни городских вигилов. Увесистые палки в их руках заставляли собравшихся граждан поглядывать в их сторону с неким смущением.

Сын покойного, Секст, как и полагалось, был одним из несущих деревянное ложе с умершим. Ему помогали сослуживцы.

За ними следовали флейтисты, трубачи, танцоры и мимы. Дальше хористы и плакальщицы, они распевали старинные заплачки и читали стихи, восхвалявшие покойника. Все несли в руках цветы и венки из ветвей кипариса и можжевельника.

Процессию подготовили жрецы из рощи богини Либитины, что раскинулась за пределами Рима, на холме Эсквилин.


Атилия шла в белой похоронной накидке, без единого украшения и с распущенными не расчесанными волосами. Вдове полагалось всем своим видом показывать скорбь за умершим мужем. Мол, горе мое настолько велико, что теперь совсем нет желания ухаживать за собой.

Подойдя к нужному месту, ложе с Луцием установили на вязанки хвороста и сухой лозы винограда. Она стала метрах в десяти, куда ей указали жрецы. Секст факелом поджег эту кучу с двух сторон. После встал рядом с ней. Обычай требовал достоять до конца, пока огонь совсем не погаснет.

Костер очень быстро разросся и поднялся высоко вверх. Жрецы начали воспевать гимны покойнику. Нанятые плакальщицы рыдали и заламывали руки, рвали на себе волосы. Запах стоял ужасный. Ветви кипариса, разложенные вокруг костра, не могли его перебить.

Когда огонь начал уменьшаться, она сняла с себя накидку, оказавшись полностью нагой. Не торопясь, как ее научили заранее, подошла и швырнула ее в костер. Затем вернулась на свое место. Сира сразу же укрыла ее черным покрывалом. Теперь девять дней она будет носить только темную одежду, соблюдая траур.

Глядя на плакальщиц, она подумала: «Хорошо бы и мне поплакать. Плохо если вдова не проронит ни слезы, такое запомнят».

Она попыталась вспомнить прожитое время с Луцием. Его издевательства и побои. Это решительно ничем не помогло. Ее глаза оставались сухими. Тогда она вспомнила, как они с Фелицей спасали Сиру. Потом, саму пострадавшую Фелицу. Еще в памяти всплыла горечь, от обиды за предательство Сиры. Теперь слезы выступили из обоих глаз. Стала вспоминать, как сирийка под страхом смерти выручила ее. Еще о Клеменсе, перенесшем и спрятавшем ее в конюшне. Он тоже рисковал оказаться в опале у Луция. Наконец, как Сира извинялась и раскаивалась, объясняя причину предательства.

Ей так стало жаль своих рабынь и себя. Слезы уже ручьями текли не переставая. Она даже стала всхлипывать и вытирать их согнутым указательным пальцем.

Наконец костер погас, лишь на углях вспыхивали небольшие языки пламени. Атилия и Секст стали раздавать хлеб и монеты собравшимся. Пышные лепешки из телеги подносили рабы на разносах. Все нуждающиеся выстроились в очередь.

Старшины кварталов следили за порядком. Всех, кто толкался и пытался пролезть — выгоняли. Городские вигилы таких оттесняли дальше.

Круглые хлебцы, с рисунком похожим на ромашку, она отдавала лично в руки. Секст давал каждому по медному сестерцию. Обычай раздавать куски мяса уже давно заменили деньгами, для упрощения. Получившие кланялись и уходили. Присутствие императорской гвардии и городской стражи присмирило тех, кто думал потребовать «долг за покойного».

Атилия смело, без стеснений, заглядывала в глаза каждому. Ни один не проронил лишнего слова, только благодарность. После такого желающих посплетничать о ней, как о неблагодарной вдове, станет меньше.

Все закончилось, и толпа разошлась. Она стояла возле Секста в ожидании. Жрецы собирали кости покойного. Омыли их вином, вытерли насухо и сложили в керамическую урну. Останки сын должен захоронить рядом с отцом Луция, в семейном склепе недалеко от виллы, у дороги на Остию.

— Ты не поедешь туда? — спросил Секст.

— Нет. Много дел, и нету ни какого желания, — ответила она глядя на закат, туда же смотрел и он, — Знаешь, Луций так и не познакомил меня с ней. Со своей матерью. Я ни разу не была в его поместье. А теперь и не хочется. Ты можешь жить там. И в моем доме всегда есть для тебя место. Это и твой дом.

— Мне в нем никогда не нравилось — там не было счастья. А у бабушки я любил гостить — там хорошо, спокойно.

Холодный пронизывающий ветер заставил их поежиться. Солнце скрылось за Авентином. Город стал погружаться в сумерки. Она, вдруг неожиданно, взяла его за руку. Он стоял не шевелясь. Каждый из них думал о своем. Жалел о прошлом и надеялся на будущее. Так, совершенно посторонние, они стали друзьями. Оба понимали друг друга, и не спрашивал лишнего. По крайней мере, ей так казалось.

Жрецы принесли урну с останками. И куски жертвенного барана, зарезанного на месте погребального костра. Из этого мяса требовалось приготовить поминальную пищу на ужин.

— Пора, — сказал он и отпустил ее руку.

— Да, — ответила она, — Пора.

Они ушли в разных направлениях. Атилия, укрывшись в паланкине, приказала носильщикам нести ее домой. Секст отбыл хоронить прах отца.


Зайдя в большую гостиную, она застала там Клеменса. Он сразу встал со стула, как только увидел ее.

— Что хотел, Клеменс?

— Госпожа Атилия, прибыли двое мужчин: Дакус и Германус. Как вы и говорили, один ранен. Я разместил их в гостиной спальне наверху. Верно?

Она задумалась. Их бы переселить в крыло для прислуги… Вот только Германуса лучше не трогать — лишний раз, чтобы не растревожить раны. Это не пойдет ему на пользу.

— Хорошо. Что-то еще?

— Да, хозяйка. Этот Дакус просит разрешить ему ухаживать за Фелицей. Ему можно?

— Пусть ухаживает. И, Клеменс, если кто будет интересоваться — они наши гости по просьбе императора Адриана.

— Ясно, госпожа.

Он не уходил и мялся на одном месте.

— Спрашивай, что хотел, — она очень сильно желала подняться к себе и прилечь, день измотал ее.

— Мне бы помощника, грамотного. Читаю неплохо, но пишу не очень.

— Найми учителя и обучи кого считаешь подходящим из домашних. И сам доучись. Писаря покупать я не хочу. Мне и вас будет много. Вот еще что, Клеменс — с этого дня я назначаю тебе жалование. Такая же сумма, как получал Азий. Так что старайся, и сможешь стать и свободным и обеспеченным.

— Благодарю вас, госпожа, но…

— Никаких «но»! Я все сказала. За сегодня очень устала и иду спать. Сира, неси воду ко мне в спальню.


Проснувшись утром, она поняла, что этот день также сулил оказаться ничуть не легче. Надо было перестраивать всех рабов на новый уклад жизни в доме. Начиная с ежедневных покупок и готовки, заканчивая конюшней. Атилия решила вернуться к тому рациону, к которому привыкла в доме отца. Мясо у них готовили лишь один-два раза в неделю. Рыбу также. И количество той еды и вина, что потреблял, Луций ей никогда не нравилось.

Большая конюшня теперь была ни к чему. Она решила оставить только одну лошадь для посыльного. Остальных продать, вместе с колесницей.

Выходило, что надо переделывать все в доме. Еще необходимо найти тайник мужа с деньгами. Те, что хранились в кабинете, использовались на текущие нужды.

Атилия суетилась с самого раннего утра. У нее не оказалось времени навестить ни Германуса, ни Фелицу. Столкнувшись в коридоре с Дакусом, она услышала, как он стал рассыпать благодарности. Видимо, он подбирал слова, но у него это не очень получалось.

— Прости, Дакус, давай в другой раз, — прервала она его, — Совсем нет времени. К тебе огромная просьба — не появляйся сегодня внизу без особой надобности. Используй только маленькую лестницу. Не хочу лишних слухов.

— Я все понимаю, матрона, — ответил и поклонился тот.

Ближе к обеду пришел юрист из храма Юпитера. Он вел дела Луция. Секст все еще не появился, и она сама стала диктовать распоряжения относительно наследства. Приходилось вникать во все тонкости римского права.

— Значит, вы хотите отписать треть доходов с поместья, и половину, собственно виллы, сыну Луция Сексту Цецелию Метеллу?

Юрист оказался очень дотошным. Он переспрашивал все по несколько раз. От разговора с ним у нее разболелась голова. Она сидела, закрыв глаза ладонью, и так отвечала ему.

— Да, именно. Он его сын, и может потребовать половину по закону.

— Хотите ли вы и дом поделить пополам?

— Нет. Луций проиграл дом императору. Августейший подарил его мне.

— Кто может подтвердить ваши слова? Надо не меньше двух свидетелей или письменное соглашение.

— Это прям, вот сейчас все надо? — нотки раздражения появились в словах Атилии. Она отвела руку и смотрела на него.

— Да, матрона, такие дела лучше делать сразу. Иначе можно всего лишиться.

— Тогда, обратись в префектуру города и в императорскую канцелярию. Ну, или куда там надо.

Юрист согласился и пометил себе в записях.

Наконец-то пришел Секст. Когда коридорный раб объявил о его прибытии, она воодушевилась. Дышать стало свободнее.

— Секст, этот буквоед меня уже измотал. Сира, принеси вина и оливок нам.

— Атилия, там, у входа стоят два сенатора. Преторианцы их не впускают, у них приказ ждать разрешения от тебя. Они там скандалят на всю улицу. Лучше позволить им войти и узнать чего хотят.

— Не хотела без тебя с ними говорить. Наверное, это те, что выиграли спор у Луция. Эй, коридорный, скажи, пусть пропустят двух сенаторов в дом!


— Я сенатор и сын консула, не потерплю подобного обращения! Раб приходил заранее предупредить о моем визите. Как смеешь ты, жена какого-то чиновнишки, держать меня пред дверью!

Атилия сидя ждала, пока громкий крик прекратится. В какой-то момент она увидела, как смешно трясется второй подбородок кричавшего. Еле сдержала улыбку.

Секст его перебил.

— Побойтесь Юноны, сенатор, перед вами вдова!

Тот посмотрел на сына Луция и неприкрытой брезгливостью. Ничего ему не сказал, но кричать перестал. Из-за его спины вышел другой сенатор. Они оба были одеты в белые тоги с двумя красными полосами на кайме.

— Приносим соболезнования о вашей утрате. Но мы вынуждены требовать наш законный выигрыш.

Этот говорил спокойным, но сухим голосом.

Она решила не затягивать и сразу обозначить свою позицию.

— Я Атилия, внучка консула, вдова императорского казначея и, со вчерашнего дня, под личной опекой августейшего Адриана. Если кто-то из вас начнет кричать или произнесет слово «требую» — будет послан в суд.

— Как ты смеешь женщина, так говорить в моем присутствии! — первый снова не сдержался.

— Либо мы слушаем, что скажет юрист, — она показала на стоящего рядом со столиком, — либо я зову преторианцев.

— Давай сначала выслушаем юриста, — второй умоляюще смотрел на приятеля с двумя подбородками.

Тот кивнул и, сдвинув брови, повернулся.

— Для начала, господа сенаторы, я хотел вам напомнить, про закон девяти дней траура. Он говорит, что ни один человек не может требовать или обращаться в суд, не выдержав этого срока, после смерти должника. И закон этот строг.

— Ты меня за дурака не держи, — первый гнул свою линию, — Я слышал, что она завтра переезжает во дворец. Мы ее оттуда не достанем, и плакали наши денежки. Если ты юрист Луция — пиши вексель на сто пятьдесят тысяч денариев, и дело с концом.

Второй вставил свое:

— Надо два таких векселя. Был спор с нами обоими.

Первый продолжал:

— Она приложит печать мужа и мы уйдем. О чем тут еще говорить.

— Прошу меня простить, господа, имеется ли у вас расписка покойного по этому поводу?

— Покажи ему, — первый сенатор явно хотел доминировать над всеми в комнате, и обращался к своему приятелю так же без особой церемонии.

Второй взял у раба, пришедшего с ними, кожаную сумку и достал оттуда дощечку. Подошел к юристу и протянул ее.

Атилия заметила на ней несколько печатей, в том числе печать Луция. На восковой части были надписи.

— Хм, обычно в таких случаях используют пергамент или папирус. Суммы то не маленькие, — озвучил юрист свои мысли.

Он внимательно прочитал все написанное. Посмотрел на печати и поднял взгляд на сенаторов.

— Тут говорится, что вы заключили пари с Луцием на суммы, которые вы назвали. Закон запрещает требовать у наследников выигрыш, в любом его виде. Вот если бы у вас была расписка…

— Ты забыл, червь, с кем говоришь!? Я сам принимаю законы, я в них разбираюсь. У тебя в руках документ, по которому она, — он ткнул пальцем в Атилию, — должна мне деньги. И она их выплатит в любом случае. А тебя за твои слова вышвырнут с насиженного места!

Он говорил и приближался в ее направлении.

— Господин сенатор! — Секст встал, преградив ему дорогу.

— Ты вообще кто такой?

— Секст Цецелий Метелл, сын покойного.

— Цецелий Метелл? Сейчас такие знаменитые имена разрешено брать всякой шелухе? Завтра и рабов так станут называть…

Второй сенатор снова стал успокаивать товарища.

— Тише, тише. Мы же у вдовы. Она под опекой императора. А он нет. Сыну полагается половина имущества отца, и он нам вернет долг за Луция. Верно офицер?

— Я отказался от наследства.

— Глупо поступил…

Сенатор хотел что-то добавить, но Атилию утомил этот скандал. Она встала, стараясь держать себя в руках. Четко выговаривая слова произнесла:

— Благодарю за визит, господа. Я устала, а дел еще очень много. Надеюсь мне не надо звать преторианцев?

— Да зови кого угодно! Я пришел за своим, и я его получу!

Сенатор с двумя подбородками кричал, взмахивая руками. Но второй стал его успокаивать и выводить.

— Не глупи, она пожалуется. Пойдем. Мы придумаем способ.

Дождавшись ухода «визитеров», Атилия распорядилась подать легкий обед.

— Сира, накрывайте в атриуме на троих. Секст, ты, конечно же, голоден? — то в ответ кивнул и слегка улыбнулся, — Тебя я также приглашаю отобедать с нами.

Юрист, к которому она обращалась, стал отвешивать благодарности. Он утверждал, что не голоден, и подобное не принято. Все это не особо убедило ее. Атилия не оставила возможности для его отказа.


День оказался таким же длинным и утомительным, как и предыдущий. Она помогала составить кучу документов и распоряжений. Нужны были доверенности на продажу того от чего она хотела избавиться. Секст наотрез отказался от своей доли. Ей пришлось его упрашивать. Наконец, убеждения юриста подействовали, и он согласился только на треть доходов поместья для содержания бабушки.

Стало вечереть, когда они закончили с делами. Поужинав и прочитав необходимую молитву для поминок Луция, Секст решил ехать на виллу.

— Ну, куда ты, уже темно? — пыталась его отговорить она.

— Это мне и нужно. Я хочу попрощаться со своими сослуживцами. Днем они спят после дежурства. А так я их найду на своих постах. Возьму лошадь, верну ее потом с посыльным.

— Я принесу жертву Юпитеру, большого белого барашка. За то, что он послал тебя мне в помощь. И такого же, для Юноны — чтобы оберегала тебя. Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся с тобой.

— Возможно, — ответил он, и улыбнулся лишь уголками рта, — Надеюсь, тогда обстоятельства будут не такими трагическими.

— Прощай, Секст.

— Прощай, Атилия.

Она поднималась в спальню. Комок горечи перехватил ее горло. Слезы стекали по ее щекам к подбородку. Она жалела себя. Было жаль расставаться с новым, неожиданным другом. Возможно таким, какого никогда уже не случится в ее жизни. Его отправляли далеко на службу. Ее выдавали замуж. Снова. И опять не спросив согласия.

Глава 20

Желание поделиться своей горечью с кем-то привело ее в спальню Фелици. Она четко понимала, что рабыня ни как не может быть ей другом. Особенно теперь — когда она становится почти ровней людям, близким императору. Долгие годы, прожитые вместе, тяготы преодоленные совместно. Все это сильно сглаживало в этот самый момент их социальную разницу.

— Фелица, ты не спишь? — спросила она, вытирая слезы.

В маленькой комнате служанки горела лампа. Ее света хватало чтобы тут было видно все. Рабыня лежала на своей софе. Рядом на полу сидел Дакус. Они держались за руки.

Гладиатор увидел ее, встал и, поклонившись, вышел.

— Простите, госпожа, мне еще очень тяжело подниматься.

— Ничего. Я присяду на край софы.

Сев, она заглянула в лицо Фелици. Темные круги под глазами говорили, как еще далеко до выздоровления.

— Завтра я переезжаю жить во дворец. Хотела взять тебя. Но вижу, еще не скоро ты сможешь выполнять свои обязанности.

— Извините, хозяйка… Я очень сильно провинилась перед вами — едва не плача сказала Фелица.

— Ты в этом не виновата. Я хотела о другом с тобой поговорить.

Атилия только теперь поняла насколько устала. Веки сами опускались. Она силилась их удержать, но удавалось с трудом.

— Хотела с тобой поделиться всем, что свалилось на меня со вчерашнего дня. Вот только вижу, как это сейчас не важно. Надо хорошо выспаться. В общем, я решила дать тебе вольную.

— Но, госпожа Атилия, — рабыня от неожиданности хотела подняться.

Удержав ее рукой, она не позволила.

— Не спорь, Фелица. У меня совсем нет желания и сил с тобой спорить.

Она поднялась и подошла к двери, приотворила ее и позвала:

— Дакус, зайди, есть разговор.

Гладиатор, видимо, ждал рядом. Почти сразу появился в комнате. К разговору он был не готов — стоял и с удивлением смотрел то на рабыню, то на нее.

— Скажи, ты любишь Фелицу?

— Я-а-а, как бы-ы, э-э-э. А почему вы спрашиваете?

— Ответь внятно: любишь или нет.

Он прокашлялся, сглотнул. Посмотрел на лежащую девушку.

— Да, люблю.

— Отлично. Ты хотел бы взять ее в жены?

Такой вопрос полностью выбил из равновесия бойца. Он стоял молча, и хлопал глазами, как провинившийся ребенок. Атилия подождала минуту. Не получив ответа, решила действовать строже.

— Ну, ты, как мужчина можешь принять решение? Или так и будешь стоять засватанной девицей?

— Могу, — Дакус теперь смотрел на Атилию, — Матрона, я хотел бы взять в жены вашу рабыню Фелицу.

— Замечательно, — она выдохнула, — Расслабься, ты еще не у алтаря. Фелица больше не рабыня — я освободила ее только что. Завтра у Клеменса получишь ее вольную. И еще. Когда свершится ваш обряд, он выдаст тебе приданое за Фелицу. Я выделила две тысячи динариев. Благословляю вас.

Едва дослушав слова хозяйки, служанка упала к ее ногам. Она целовала ступни Атилии. Слезы лились из ее глаз, чуть ли не ручьем. Слова благодарности еле слышно доносились. Видимо волнение не позволяло нормально говорить.

— Огромное спасибо вам, матрона, вы очень щедры. Мы принесем жертву Юноне в вашу честь, — сказал гладиатор.

— Все-все, Фелица, хватит. Я ценю это, но ляг назад на софу. У меня на сантименты нет времени. Дакус уложи ее.

Уже подойдя к двери, она вспомнила и обернулась.

— Пока Германус выздоравливает, можете жить здесь. После у меня будет к тебе, вместе с ним предложение. Я ему ранее уже озвучивала. Моему отцу вскоре понадобится ланиста с помощником, для подбора и обучения бойцов арены. Предлагаю вам стать ими.

— Ого! Я о таком и мечтать не смел. Всю жизнь за вас молиться буду.

— Спокойной ночи.

В коридоре ее ждала Сира с лампой. Она сразу догадалось, что рабыня все слышала. Радостная улыбка обнажала ее белые зубы. В глазах блестели отблески огня.

— Если будешь подслушивать, никогда не дождешься от меня своей свободы. Поняла?

— Госпожа, но дверь осталась, приоткрыта, из-за этого все слышно. Я бы никогда…

— Все, спать, — Атилия не позволила ей оправдаться.

* * *

На следующее утро, когда уже все было готово к отъезду, Атилия чувствовала, что о чем-то забыла. Она еще раз проверила все приготовленные сундуки. Сира показала и отчиталась. Клеменс в нарядной тунике с мантией стоял у паланкина. Там же ее ждали и шесть носильщиков. Сначала ей показалось, что она оттягивает переезд, не желая покидать дом. Подумав, поняла — не в этом причина. Даже наоборот ей хотелось пожить в другом месте. Здесь все напоминало об ужасе, пережитом в последние дни.

Она планировала изменить дом. Даже приказала срубить аллейку из кипарисов, и перенести алтарь Юноны в другое место. Но потом передумала. Растения совсем не виноваты в ее беде. В этом был виноват только ее бывший муж, ныне покойный. В итоге попросила сменить камни на дорожках и перекрасить стены в другой цвет.

Напоследок пришла к тому самому алтарю. Немного постояла рядом. Подумала и поняла, что это место ее уберегло от смерти. Значит, оно священно и менять его нельзя — иначе ореол святости измениться.

Немного погуляв в саду, Атилия вдруг вспомнила. В суматохе дел и череде событий ни разу не смогла навестить Германуса.

Лишь вчера днем случайно увидев его лекаря, она спросила о здоровье гладиатора. Тот ответил, что опасность уже позади. Такой ответ ее успокоил, и она продолжила давать распоряжения.

Сейчас, приказала Сире ждать внизу, устремилась к нему.

Германус лежал на кровати в гостевой спальне. Видно, кто-то заботливо укрыл его покрывалом по грудь. Услышав шаги, он поднял голову и посмотрел прямо ей в глаза. Она помнила, как он любил смотреть, заглядывая практически в душу. Но сейчас это был добрый взгляд, почти родной. Такой же, каким стал для нее и он сам.

— Атилия, — еле слышно произнес он, — Знаешь, ты мне снилась.

Подойдя ближе, присела на край кровати. Накрыла своей ладошкой его большую, лежащую поверх одеяла, ладонь.

— Ты тоже мне приснился… один раз.

Не отводя взгляда, он улыбнулся. У него оказалась очень милая улыбка, такая открытая и располагающая к себе. До этого она видела только его ухмылку, нагловатую или ироничную. Сейчас было не так. Лицо Германуса излучало искреннею радость. Он взял ее ладонь в свою. Ощущение оказалось приятным.

— Вульфсиг. Когда мы одни зови меня так. Имя, которым меня назвала мать.

— Хорошо, Вульфсиг. У тебя очень необычное имя. Что оно значит?

— Тут в Риме оно необычное, а на моей родине нет. Волк-победитель, его значение. Тотем нашего племени — лесной волк.

— Очень благородное имя у тебя, мой боец арены.

Он попытался подняться. Она не позволила, положила ладонь на его грудь.

— У меня совсем нет времени, мой милый Вульфсиг. Император очень не любит ждать. До обеда я должна заселиться в новое жилье на палатинском холме.

Услышанное его сильно расстроило. Под ее ладонью колотилось сердце. Появились складки между бровей. Он взял ее руку и поднес к своим губам.

— Когда мы теперь увидимся, Атилия?

— Может через месяц. Ты выздоравливай к нашей встрече.

Она склонилась и поцеловала его в губы. Он ответил. Поцелуй получился долгим и горячим. Ее дыхание перехватило, кровь, казалось, ушла в низ живота — и там разлилась внутри чем-то жарким.

Заставив себя оторваться от его губ, она поднялась и встала. Горло пересохло, Атилия дышала, не закрывая рта. В глазах стоял туман.

— Прощай, Вульфсиг.

— Я буду тебя ждать, — ответил он.

Она развернулась, и быстрым шагом вышла из спальни. Заставила себя не оглядываться.

Дороги во дворец она не заметила. Даже не вспомнила, как туда ее доставили. Все время думала об этом поцелуе. Так еще никто не касался ее губ. Никогда.

* * *

Жизнь во дворце императора оказалась очень скучной и, весьма, ограниченной. Их с Сирой поселили в корпусе где жили различные чиновники и гости не из близких. Такое объяснялось тем, что ей необходимо по закону выдержать траур. Лишь после можно проводить церемонию с ее будущим мужем. Общаться с Антиноем она могла через письма. К ней приставили личного посыльного — юного раба.

Паренек оказался бойким с обаятельной улыбкой, которая очень к нему располагала. Он практически сразу подружился с Сирой. Иногда даже заигрывал с ней. Атилию такое сильно забавляло, учитывая его возраст — он лет на пять был моложе ее рабыни.

Юноша, хоть и являлся рабом, но здесь, на Палатине, имел больше свободы чем она сама. Им с Сирой не разрешалось заходить на территорию основного дворца. Это три четверти всего императорского комплекса. Огромный парк и сады для них оказались недоступны.

Собственно, кроме самих ее покоев и общей трапезной, она могла гулять в небольшом парке рядом и молится в двух маленьких святилищах. К ее удивлению они почти всегда пустовали. Обитатели чиновничьего корпуса предпочитали городские центральные храмы.

Вольного выхода в город она тоже лишилась. Для того чтобы посетить свои любимые термы необходимо выписывать пропуск у специального гвардейского магистрата. Он выделял для этого носилки и охрану. Без них выйти не разрешали. Добиться этого оказалось не так просто — пропуск выдавался лишь через день. Она стала затворницей бюрократии.

Паренек посыльный мог свободно проходить практически везде. Его не пускали только в личное крыло императора и августы Сабины. Каждый день она отправляла его в свой дом с поручениями для Клеменса. И узнавала обстановку там. Пару раз писала письма своему жениху Антиною. Не получив ответа — забросила это дело.

Через пару дней посыльный, вернувшись из города, стал очень бурно и эмоционально рассказывать.

— На Форуме и всех рынках сейчас только и болтают про этого главаря из Субуры. Сегодня его голову нацепили на арку. Ну, ту, что перед входом в эти самые трущобы.

— Жмыха поймали? — она решила уточнить.

— Ага, кажись так его звали. Только не поймали. Говорят, дружок его голову притащил. Там много серебра обещали. Ну, за голову. Вот он ему ее и откромсал.

— И кто же поверил разбойнику?

— Дак, никто и не поверил. Поначалу. А после привели шмар из борделя, все знают — этот его бордель. Так те и узнали своего хозяина.

— Я ничего не поняла — кто его узнал?

— Ну, шамары из борделя.

— Госпожа, он говорит о волчицах из публичного дома, — Сира решила помочь разобраться.

— Ага, я так и сказал. Привели, значит их всю кодлу из этого волчатника, и мамку ихнюю разом. Те и узнали. «Жмых это, точно» — говорят, — после этих слов паренек расплылся в широкой улыбке и, глядя на Сиру, продолжил, — Я сам видел эту бошку на воротах Субуры. Как жива, только бледная и губы синие.

Он явно хотел произвести впечатление на ее служанку. Сиру такое ни разу не смутило.

— Я такие бошки в Антиохии видела десятками.

— Да ладно… Я еще вызнал один секрет. На рынке форумском рабыня мясника мне шепнула. Короче, того самого дружбана, который голову притащил, тоже повязали.

— Ему не заплатили обещанной награды? — Атилию такое удивило.

— Та не. Заплатить то заплатили. Отсыпали серебра прямо при всех на площади. А после, та самая мамаша из волчатника, префекту стуканула, мол видела, как тот пырнул одного шишкаря. И его втихаря повязали и повели на крытую.

— Стоп! Я тебя через слово не понимаю. Кто кого стукнул, кого повели, чем накрыли? Ты можешь нормально говорить?

Парень стушевался и, обиженно, замолчал. Он с надеждой посмотрел на Сиру.

— Госпожа, он сказал: разбойника, принесшего голову главаря, арестовали. На него донесли, что он зарезал кого-то из знатных. Его увели в тюрьму, так чтобы никто не видел.

— Ну, а я же так и сказал!

— Откуда рабыня мясника об этом знает?

— Да, ясное дело — служанка префекта у них берет мясо для стряпни хозяину. А хахаль еешний писарем у самого префекта.

— Все. Ты меня утомил своей болтовней. Хватит на сегодня сплетен. Вот тебе сестерций за хорошую весть. Теперь в городе будет меньше разбойников.

— Ха, госпожа, да вы наивны. Свято место пусто не бывает. А за монетку благодарствую.

Она спрятал деньги за щекой и вышел.

Атилия понимала, что вместо Жмыха и его дружков появятся другие, со временем. Только именно тот, чья голова висела на арке Субуры, не сможет теперь отомстить Германусу. Это ее успокаивало.

После этой новости ничего особенного не происходило. Если удавалось выбраться, Атилия полдня проводила в термах. Занималась гимнастикой, а после наслаждалась баней. Народу тут поубавилось. Когда раскрылось, что предыдущий управляющий подглядывал и подслушивал — знатные девушки стали реже сюда ходить.

Дни, в которые не удавалось выйти в термы, тянулись монотонно. Вместе с Сирой они пряли и ткали покрывало с узором. Решили подготовить подарки — она для Антиноя, Сире поручила соткать в благодарность посыльному. И сама же, от нечего делать, подшучивала над ней за это. Служанка надувала губы и обижалась. Атилию такое немного забавляло.

По ночам, когда не могла уснуть, часто вспоминала Германуса. Особенно поцелуй с ним. Она не должна была такое допустить. Если бы кто-нибудь узнал — последствия оказались бы не предсказуемыми. Атилия не собиралась так с ним целоваться, думала, просто чмокнуть на прощание. Вышло совсем не просто.

Лежа в постели, в ночной темноте, она дотрагивалась до своих губ. Медленно водила, едва касаясь, кончиками пальцев. Старалась вспомнить те ощущения. Иногда, почти удавалось, и это казались непередаваемо волнительные и приятные моменты.

Поделиться таким она ни с кем не смела. Даже произносить вслух его имя — означало выдать себя. Но и не думать о нем долго не получалось.

Так прошло две недели.

Однажды, когда они с Сирой собирались в термы, прибежал их посыльный. Видно очень торопился, дышал тяжело, как после бега.

— Госпожа, Атилия, — сказал он, едва не задыхаясь, — Вас просит к себе император. Готовьтесь, я вас провожу.

В огромном кабинете Адриана оказалось пусто. Только у входа стояли два высоких преторианца. Они без труда ее впустили. Сира и паренек посыльный остались на скамье в длинном коридоре с колоннами.

В самом кабинете тоже были колонны и высокий потолок. Писарь кивнул ей в приветствии, и стал к своей тумбе из мрамора.

Император вошел через другой вход. Его сопровождали два чиновника со свитками, и несколько офицеров из гвардии.

Он подошел прямо к ней и взял за плечи.

— Приветствуя тебя, дорогая.

Она поклонилась в ответ.

Адриан расположился в высоком кресле за массивным дубовым столом с большими резными ножками. Ее пригласил сесть рядом в кресло поменьше. Все кто его сопровождал стали в линию по правую руку.

— Не переживай, Атилия, — старался успокоить ее августейший, — Это не займет много времени. Сам хочу закончить поскорее.

Она попыталась улыбнуться в ответ. Получилось не очень. Что за дело такое даже представить себе не могла. Перебирала в голове разные догадки. Может связано с ее покойным мужем, или что-то касаемо гладиаторов.

Когда вооруженные гвардейцы завели двух мужчин, ей стала понятна суть дела. Она узнали их сразу, хоть и видела всего один раз в жизни. Это были те самые два сенатора, что пытались требовать оплатить выигрыш за ставки на гладиаторский бой.

Преторианцы поставили их посредине кабинета.

— Представьтесь, — потребовал один из чиновников, — император начинает свой суд.

Сначала представился тот у которого было два подбородка. Он говорил пафосно и высокомерно. Стал перечислять своих предков, их заслуги и регалии.

Император кашлянул, и чиновник потребовал у сенатора замолчать.

— Называй только свое собственное имя, без должностей и прочего. Это все есть в протоколе.

Тот представился и обиженно выпятил губы.

Его приятель вел себя гораздо скромнее. Он поклонился и назвал себя.

— Вы знаете, по какому поводу вас сюда вызвали? — сухо спросил все тот же чиновник.

— Да, я хочу получить свои законные деньги от этой… вдовы, — показал пальцем на Атилию сенатор с двумя подбородками.

Глава 21

Эктору удалось сбежать.

Он сам не понял, как это произошло. Может, слишком много стало узников в той маленькой незаконной тюрьме. Оказалось, в ней всего один надзиратель и пара охранников на входе. К нему никого не добавили, но он слышал разговоры в других камерах. Там явно сидело немало народа.

Сбежать ему хотелось почти сразу. Эктор понял, что подкупить никого не удастся. Видимо у людей, похитивших его, были особые указания. На следующий день он предлагал, человеку с серебряным перстнем с орлом, выкуп за себя в десять тысяч денариев. Тот в ответ только посмеялся. Тогда Эктор добавил всех своих рабов — их можно продать не меньше чем тысяч за тридцать.

Бывший вояка объяснил, что если бы решал он, то согласился бы и на десятку. Но те, кто их с партнерами наняли, работали на очень серьезных людей, самых главных в империи. И у них на Эктора оказались особые планы. Нарушить которые — означало подписать свой смертный приговор, и казнь будет самой страшной из всех используемых. Он заверил Эктора, что подобное уже не раз случалось с другими его товарищами.

Правда, человек с перстнем предложил, за хорошую плату, добыть для Эктора то, что он хочет. Например, вкусной еды, вина, ну или покорную рабыню. Всего этого Эктору не хотелось. Ему хотелось сбежать.

Особенно после события произошедшего вскоре. Тем же утром, его отвели в соседнюю камеру. Там он, с удивлением, обнаружил ни кого иного, как Луция. Эктор предположил, что их схватили примерно в одно и то же время, и доставили сюда той же ночью.

Его товарищ стоял связанным. Веревки растягивали руки в разные стороны и были прикреплены к металлическим кольцам в стенах. Он выглядел измученным, хотя следов побоев у него на лице не оказалось. Эктору требовалось опознать бывшего императорского казначея, и он подтвердил, что его приятель таковым и является.

После этого его отодвинули к стене. Человек, с татуировкой игральных костей на руке, достал огромный кинжал. Без каких либо церемоний он всадил его в живот Луцию, и лезвие вошло по самую рукоять.

Эктора вырвало. Он был в ужасе. Больше всего ему запомнился взгляд товарища. Казалось Луций, даже умирая, не верил в происходящее. Панический страх овладел всем телом Эктора. Его вывели, и посадили обратно в туже камеру, что и раньше. На словах пояснили — он должен работать на них, иначе подобное ждет и самого Эктора.

Желание сбежать подавило все другие. Через две недели ему это удалось.

Он был смирным узником, никому не перечил, отвечал на все вопросы, и обещал сотрудничать. Через пару дней его стали выпускать на прогулку во дворе. Выяснилось, тюрьма эта перестроена из старой виллы. Двухэтажное здание обнесли высоким каменным забором, установили массивные ворота. Именно возле них и дежурили охранники. Камеры располагались в глубоком подвале, к нему вел только один вход.

Эктор заметил, что дверь в здание виллы не запирается. Внутри жили его похитители, тюремщик и еще несколько рабов. Там же находилась кухня, где для них всех готовили стряпню. За входом туда особо никто не следил, да и зачем — из всех узников выпускали лишь его.

Для проверки, он стал гулять поближе к дому, на следующий день еще ближе. Ему никто ничего не говорил против, не отгонял. И Эктор ходил свободно по всей территории. Однажды он зашел внутрь виллы и прошел в кухню. Поваром оказался старик, молодая рабыня ему помогала. Он поздоровался и пообщался с ними.

На обратном пути вошел в гостиную. Обнаружилось, что ее окна выходят за территорию тюрьмы. Через решетки Эктор увидел заброшенный парк, ему стало ясно, по высокой траве — там никто не ходит.

Дверь, которая вела в парк, оказалось на замке. Судя по ржавчине ее уже очень давно не открывали. В этот день он решил больше не рисковать и вышел в общий двор.

Он не спал всю ночь. Мысли роем вились в его голове. Эктору во что бы то ни стало, хотелось побыстрее сбежать. Должен же быть способ.

На следующий день он снова пробрался на кухню. Там поговорил с поваром и его помощницей. Они угостили Эктора водой с лимоном. В целом вели себя дружелюбно.

Выйдя из кухни, он снова, как бы невзначай, вошел в гостиную. Она оказалась пуста. В самой дальней стене Эктор увидел плотную штору — такими обычно завешивали спальни. Он приблизился и осторожно ее отодвинул. За ней оказалась небольшая комната с маленьким окном закрытым ставнями. Он, стараясь не шуметь, отворил его. Решеток не было!

Эктор прикинул, и решил, что сможет вылезти из окна. Вот только теперь надо хорошо продумать пробег.

Весь следующий день он готовился. Купил хлеба и сыра у человека с перстнем. Ну, как купил, пообещал заплатить в пять раз больше, чем это могло стоить, но как появится возможность. Стащил моток веревки, которую тюремщик непредусмотрительно оставил в коридоре подвала. Его камеру, теперь, запирали лишь на ночь. Эктор дождался начала заката. Ему уже было известно, что тюремщик, в это время, пойдет выпить с охранниками кружку вина. Трое, которые его сюда притащили, начнут свою игру в кости под высокой липой. Это будет самое лучшее время.

Эктор вышел во двор, неспешно прокрался вдоль стены и прошмыгнул в дом. На кухню заглядывать не стал, сразу направился в гостиную. Из нее вошел в маленькую комнату за шторой. Пододвинул табуретку к стене у окна, распахнул ставни и вылез. С другой стороны оказалось довольно высоко. Назад дороги не было. Эктор прыгнул в густую траву и сильно ударился пятой точкой. Превозмогая боль, он двинулся через парк.

* * *

— Августейший Адриан, вы объявили вдову Луция своей клиентелой, — продолжал гнуть свою линию нахальный сенатор, — Закон говорит: если лицо, находящееся под чьей либо опекой, не желает выплатить долг, тогда патрон этого лица обязан потребовать от него выполнения обязательств. Если же лицо не имеет возможности произвести расчет, тогда сам взявший под свое опекунство, платит за него. Я прав?

Он спросил в конце, обращаясь к чиновнику, говорившему с ним до того. Атилия подумала, что это был императорский юрист.

— Пока все верно. Можно, конечно, спорить на счет формулировки, но смысл сохранен.

Такая ситуация переставала нравиться Атилии. После их визита к ней домой, она осталась уверена, что на том все и закончилось. Они ее припугнули, но совершенно безосновательно. Ее юрист убедил в таком умозаключении. Эти два сенатора оказались очень упертыми людьми, и теперь жалуются на нее Адриану.

Атилии не жалко было денег. Но, во-первых она так и не смогла выделить время на поиски тайника Луция, и такой суммы у нее просто не было. Во-вторых, ей очень не хотелось, чтобы два эти грубияна оказались правы.

Она с вопросом в глазах взглянула на императора. Тот в ответ только махнул ладонью, мол, разберемся. Но ее такое не успокоило.

— Прошу заметить, — теперь стал говорить второй сенатор, — Прошло, уже гораздо больше положенных девяти дней, когда мы обратились с жалобой. Мы действительно приходили в дом вдовы на следующий день, после похорон. Но для того чтобы принести соболезнования об утрате. И весьма осторожно дали понять о долге усопшего.

Теперь Адриан посмотрел на нее с вопросом.

— Он врет, августейший, — ее трясло от такой лжи и слов подбирать не хотелось, — Тот, что с двумя подбородками устроил скандал. Оскорбил меня и сына Луция Секста.

Император лишь усмехнулся, и повернул голову в сторону сенаторов.

— Но, Цезарь. Этого не могло быть! Мой товарищ, возмутился тем, что нас долго держали на улице и не пускали в дом. Если бы не было ваших преторианцев, мы бы сами зашли. А так нам пришлось стоять под солнцем. Это оскорбляет наше сенаторское достоинство.

Второй, злобно посмотрел на Атилию, и грубо добавил.

— У нас есть свидетель, юрист из центрального храма Юпитера. Он вел дела ее мужа.

Даже после этого император не проронил ни слова. Он глянул на своего юриста.

— Указанный свидетель опрошен. По понятным причинам он не может присутствовать на суде августейшего. Только вот в имеющемся протоколе сказано: «Один из сенаторов с криками набросился на вдову Луция Цецелия Атилию, угрожал ей и разговаривал в грубейшей форме».

Юрист читал с дощечки.

— Но, мой Цезарь. Он лжесвидетельствует, этот жалкий червь.

Сенатор с двумя подбородками казался расстроенным и возмущенным.

— Напоминаю вам, уважаемые, вы перед Отцом Отечества. Будьте любезны вести себя достойно. К тому же я еще не закончил.

Чиновник продолжил зачитывать протокол.

— Кроме всего прочего тут сказано: «Оба сенатора на днях пытались меня подкупить. Предлагали по пять тысяч денариев с каждого, если вдова Луция вынуждена будет заплатить».

— Гнусная ложь! — теперь нервы сдали у второго, более спокойного, сенатора.

Адриан кинул на него взгляд из-под бровей.

— То есть выходит и вдова Атилия обманывает и храмовый юристлжесвидетельствует?

Оба сенатора стояли молча не шелохнувшись.

— Напомни, любезный, что бывает за недоказанное обвинение в лжесвидетельстве?

Юрист собирался ответить, но император его остановил.

— Впрочем, не надо. Они сами прекрасно знают. Они надеются в случае своей неудачи отделаться штрафами, прикрывшись своим положением в сенате. Давай подытожим, какие законы нарушили наши жалобщики.

— Августейший, мною было выявлено и зафиксированы следующие нарушения законов: преследование вдовы с целью получения денег от нее за выигрыш у покойного до его смерти; вышеозначенное преследование до истечения девяти дней после похорон; попытка подкупа свидетеля и склонение его к лжесвидетельству. И, наконец, самое тяжкое нарушение закона: ложь на суде перед августейшим императором.

Ого, подобного оборота событий Атилия и представить не могла. Интересно чем грозит все эти нарушения.

— Насколько я помню, а я всегда слыл весьма неплохим знатоком Римского права, — Адриан говорил не торопясь, он явно наслаждался моментом, — Так вот, все перечисленное, для представителей сената, грозит штрафами. Общая сумма около пяти-шести тысяч серебром, верно?

— Все, кроме последнего нарушения закона, — уточнил юрист, — С каждого из них по шесть тысяч денариев. Четыре, из которых, следует уплатить вдове. А две тысячи, в пользу казны.

— Но наши «пострадавшие» решили, что им удастся обмануть мой суд, — продолжил Адриан, — А от такого уже за сенаторскую тогу не спрячешься. Вот мой приговор: обоих, лишить должностей в сенате Рима до конца жизни. Изгнать обоих на пять лет из столицы. Первого в Британию, к нашему валу от пиктов. Второго в Каппадокию, на самый ее север. Лишить права обжаловать в Верховном суде сената. Приговор исполнить сегодня до захода солнца. Во избежание интриг и препятствий со стороны осужденных. На этом все. Увести их.

* * *


Эктор без особого труда пересек весь старый парк. Он оказался на небольшом холме, с которого просматривалась долина. Города перед собой он не увидел. Значит, ему надо идти в другую сторону.

Внизу, на некотором отдалении, шла дорога. Вдоль нее росли старые высокие кипарисы и пинии. Начинало темнеть, но Эктору показалось, что он узнал в ней Аппиеву дорогу. Ему не раз доводилось по ней передвигаться в деловые поездки. Он решил спуститься.

Эктор мыслил следующим образом: его не могли увезти из Рима слишком далеко, а значить он рано или поздно увидит город. Желательно у кого-нибудь спросить дорогу, пока совсем не стемнело. Ночью его точно искать не кинутся, и за это время он сможет добраться домой.

Идти пришлось вдоль вспаханных полей, на это ушло немало времени и сил. Внизу он почти сразу встретил крестьянина с повозкой. Тот перевозил выращенные овощи с поля домой. Он указал направление, но посоветовал найти ночлег и не идти ночью.

«Темнота это время бандитов, не заметишь, как окажешься в невольниках, где-нибудь на Сицилии».

Лишиться свободы Эктору не хотелось. Он только недавно обрел ее, сбежав из тюрьмы. Да, и в рабстве он провел многие годы жизни, прежде чем заработал вольную, и никак не желал снова там оказаться. Вот только денег у него с собой совсем не было, а бесплатно вряд ли кто пустит переночевать. К тому же с рассветом его станут искать.

Решил положиться на Фортуну и двинулся по указанному направлению.

Шел он довольно долго и уже успел замориться, как увидел впереди силуэт большого здания. То была высокая башня круглой формы. Эктор приблизился к ней. Оказалось, что это гробница Цецелии Метеллы. Он раньше проезжал мимо и знал — от сюда еще примерно около часа езды до Рима. Но это верхом, а пешком вдвое больше! Столько идти Эктор уже не в силах.

Ему необходимо найти место, где можно было спокойно отдохнуть. Он обошел здание, обнаружилось, что оно огромных размеров и занимало приличную территорию немного вдали от дороги. Сев на траву рядом, Эктор прислонился спиной к теплой стене из травертиновых блоков. Достал из-за пазухи припасенный хлеб с сыром и поужинал. Ему еще ни разу не доводилось, есть такой вкусной еды.

Какая, все же, ирония прослеживалась в его ситуации. Он прятался у гробницы, где уже почти двести лет покоилась женщина с таким же именем, как у его умершего товарища. Собственно, из-за которого, он и оказался в таком сложном положении. Когда-то Эктор сам посоветовал Луцию жениться ради такого знаменитого имени. И мысль эта ему тогда пришла по дороге из Капуи в Рим. Он как раз проезжал мимо этой гробницы.

Это было в те далекие времена, когда он только устроился в центральные термы одним из помощников управляющего. С Луцием они сразу нашли общие интересы. Эктор помогал ему сойтись с нужными людьми, и не всегда это были добропорядочные граждане. В целом дружба с императорским казначеем ему нравилась, она приносила прибыль.

Проблемы стали появляться, когда Луций решил поиграть в политику. Да и то поначалу Эктор и на этом смог прилично заработать. Особенно ему нравилось организовывать всякие мероприятия связанные с выборами. Такие, как раздача хлеба или денег избирателям. Там всегда оставалось, что можно забрать себе, серьезных отчетов от него не требовали. Подкуп различного рода магистратов и трибунов сулил весьма значительную комиссию для Эктора. Причем, иногда, ему удавалось взять ее, как с дающего, так и с берущего.

Как-то, на одних из выборов в сенат, один очень влиятельный человек весьма настоятельно порекомендовал Эктору не помогать в них никому. Он принял решение и сказал Луцию, что в политике он больше не участвует. Его приятель разозлился, но нашел другого посредника в таких делах.

Ставки, общая страсть, которая их связала. Еще попойки и загулы в самых злачных местах города. Если знать, кому заплатить и с кем договориться — это станет весьма безопасно. Правда, нельзя было пренебрегать советам нужного человека. Жмых стал для них таким. Интересно, где он сейчас?

Эктор не заметил, как уснул. Он понял это только, когда его грубо тормошили за плечо, пытаясь разбудить.

«Эй, гражданин, ты не издох?».

Он открыл глаза и понял, что лежит на траве. Над ним нависают силуэты нескольких мужчин, лунная ночь давала достаточно света, чтобы их увидеть.

«О, кажись, живой», — произнес незнакомый голос.

Его подняли и куда-то поволокли.

Спросонья он туго соображал. Подумал, что побег ему приснился. После до него дошло, голоса и сами люди были незнакомые. Возможно, его тюремщики наняли кого-то на поиски. Оставалось только догадываться.

Шли они не очень долго. Оказались в лесу на небольшой поляне. Костер посредине и два домика из прутьев и глины, только это смогло уместиться на ней.

Луция усадили на бревно рядом с огнем. Человек, сидевший напротив, заговорил.

«Рады приветствовать тебя, путник. Я Горацо. Хотелось бы услышать и твое имя».

Рассмотреть говорившего мешал костер, лишь пышная кудрявая шевелюра виднелась силуэтом.

«Меня зовут Эктор, управляющий центральных римских терм».

Кто-то аж присвистнул. «Вот это шишкарь нам сегодня попался».

«Ну, добро пожаловать, Эктор, — продолжил Горацо, — в нашу скромную обитель, благородных разбойников Аппиевой дороги».

Громкий хохот, разразившийся со всех сторон, заставил его подбородок трястись. Он чувствовал, как волосы на голове встают дыбом. Когда все умолкли, главарь продолжил.

«А вот скажи мне, свободный гражданин Рима, как же так вышло, что ты решил вздремнуть у склепа знатной матроны. Какая такая нужда заставила тебя променять мягкую кровать с теплой рабыней в ней, на сырую траву в здешних местах? Врать не советую, ложь сразу почую».

Эктор решил, раз они бандиты, то не сильно любят закон, и все что с ним связано. Он рассказал о своем побеге из тюрьмы, без деталей. Причину преследования назвал мухлеж на ставках боев гладиаторов.

«Слушай, дружище, — Горацо хотел уточнить, — а не с императорским ли ты казначеем, по имени Луций Цецелий, все это провернули».

Зная, как разбойники помогают своим сбежавшим из тюрьмы, он решил выдать себя за их «коллегу». Подтвердил, и добавил деталей их, с Луцием, мошенничества.

«О, да ты теперь знаменитость, Эктор, управляющий римских терм. Ну да ладно, надо и поспать немного. А с утра вместе и решим, какую друг для друга можем пользу сделать».

Глава 22

Спал Эктор очень плохо. Если сказать точнее, то за все оставшееся ночное время так и не смог сомкнуть глаз. Его положили в одном домике прямо на полу, который был устлан соломой. Там же, в ряд, улеглись еще пять бандитов. От них шел ужасный запах немытого тела, а от храпа, казалось, стены вот-вот рухнут. К тому же, время от времени, кто-нибудь из них выходил на подмену дозорного. Будили они своих товарищей, особо не церемонясь.

Утром в разбойничьем лагере их главаря Горацо не оказалось. Эктор пытался выяснить, куда тот подевался, но ему очень грубо ответили, чтобы не совал нос в их дела. Так же предупредили — если захочет уйти, то его поймают и вырвут ноздри. Желание убежать после такого у него отпало.

Ближе к обеду вернулся Горацо. Вместе с ним прибыли прежние похитители Эктора. Первым, широко улыбаясь, шел бывший вояка с перстнем. Он очень дружелюбно поздоровался, и даже поинтересовался, как прошла ночь. Следом шел человек с татуировкой на руке. Этот был не в духе и вместо приветствия двинул ему кулаком в глаз. Эктор упал, и больно ударился спиной.

«Если бы моя воля — сунул тебе жало в бок и дело с концом», — сказал обозленный убийца Луция. Эктора такое сильно напугало. Потом, поняв смысл, он успокоился. Значит, команды убить его не поступало.

Третий вообще подходить не стал. Они тихо говорили с Горацо в стороне. После он отдал главарю разбойников стопку серебряных монет.

«Ну, что, отошел? — поинтересовался бывший вояка, — Заставил ты нас понервничать. Зато, теперь по тебе пришло распоряжение — к вечеру будешь готов к выходу на Форум».

После этих слов все, кто стоял рядом, дико заржали. От такого смеха у Эктора прошелся холодок по спине. Очень недоброе предчувствие закралось к нему в душу.

* * *

Атилия использовала момент встречи с императором. Она отпросилась у него пожить дома неделю-две. Сослалась на то, что ее новый управляющий не достаточно хорошо справляется с делами. Отчасти это было правдой. Клеменс каждый рез писал ей, как ему страшно из-за ответственности, возложенной на него. Просил навестить, для уточнения разных моментов.

Еще она пожаловалась императору на ужасную скуку. Но это он возразил.

— Дорогая, но ведь ты соблюдаешь траур — тебе нельзя веселиться.

— Августейший, я не собиралась праздно проводить время. Но и сидеть без дела мне тяжело. К тому же если мы выдвигаемся в путешествие надолго — мне обязательно нужно поставить четкие указания, сделать кучу распоряжений. Иначе, боюсь, по возвращению дом окажется в запустении.

— Ну, хорошо. Только никуда не отлучайся без охраны. Тебе выделят преторианцев. Думаю, дней через десять мы будем готовы, и Антиной приедет за тобой.

Атилия, от радости, чуть было не кинулась расцеловать императора. Вовремя сдержала себя в руках, и коротко поблагодарила.

Дома ее появлению обрадовались все. Даже сторожевой пес Клеменса кинулся к ее ногам и облизал их, видимо, в знак приветствия. После завалился перед ней на спину, поджав лапы. Лохматый зверь очень рассчитывал на ласку. Атилия недолго почесала ему живот и пошла в дом.

Клеменс успел выстроить в передней гостиной прислугу, они все искренне улыбались.

— С возвращением, госпожа Атилия, — поприветствовал за всех управляющий, — баня готова и обед также. Какие еще будут указания?

— Отлично! Оставь все дела на завтра. Сегодня хочу насладиться домашним уютом.

После бани и вкусной еды, она сидела в атриуме, на своем любимом месте у фонтанчика. В руках была кружка с отваром разных трав. Такой заваривала в детстве ее няня, потом научила Фелицу, а теперь его готовила Сира. На вкус он был сладковатым с едва заметной горечью. Больше всего отвар ей нравился за исходивший от него аромат. Из кружки пахло летним лугом, детством и счастьем. Для кого-то — это просто напиток из чабреца, розмарина и чего-то еще, но только не для нее.

Неожиданно в атриум вошел Германус. Она, уверенная в его болезни, оказалась застигнута врасплох.

— Здравствуй, Атилия, — произнес он мягким голосом и улыбнулся.

У нее от этого, почему-то, затряслись колени, и перехватило дыхание.

— Салют, Германус, — едва выдавила она, хотя собиралась вообще другое сказать.

— Лекарь разрешил мне выходить ненадолго на свежий воздух. От валяния в кровати все тело ноет.

— Рада твоему выздоровлению. Присаживайся здесь. Хочешь, Сира принесет тебе отвара?

— Я бы не против вина выпить.

— Не уверена, что это хорошая идея. Слушай, ты может не в курсе — у меня скоро свадьба с близким другом императора. Нам бы с тобой не стоило видеться на людях. А то может, кто из прислуги донести. У Адриана везде есть свои глаза и уши. Не тебе, не мне такое не простят.

— Но ты же не вгонишь меня?

— Нет, конечно. А как насчет должности ланисты у моего отца? Понятно, ты еще не совсем выздоровел, но вы бы с Дакусом могли к нему переехать. Начали бы планировать.

— Но ведь, я не выполнил всех условий…

— Твоя победа… Вернее победа вашей команды, очень сильно мне помогла.

Германус задумался.

— Знаешь, Атилия, я решил больше не иметь никакого дела с боями на арене. И также со всем, что с ними связано. Я даже дал клятву богам.

— Ясно. А чем ты будешь зарабатывать?

— У меня есть кое-какие накопления. Здесь, в Риме — это ничего, а на моей родине за них можно купить землю — приличный участок, я узнавал. Если повезет, найду жену с приданым. Построю свой дом. Займусь фермерством.

— Вот как. Ну, пусть боги тебе в этом помогают.

Про себя подумала: «Какую еще жену?! Ты только мой!». Затем, сама же испугалась таких мыслей, и заставила себя успокоиться. Проявившийся червячок ревности никак не уходил, он грыз ее изнутри. Она очень старалась, но не смогла его выгнать. Решила — необходимо переключиться на что-либо другое.

— Мне нужна твоя помощь в одном деле, — сказала глядя на него, — Никого из рабов не могу об этом попросить. Надо найти тайник Луция. Он где-то в подвале. Пойдем.

Взяв две масляные лампы, они стали спускаться в винных погреб. Атилия оставила Сиру наверху перед входом, с указаниями никого не пускать. Подвал оказался большим. Она еще ни разу здесь не была, и не подозревала, насколько огромные помещения находились под домом. В первой комнате стояли амфоры с оливковым маслом. Они прошли дальше, тут оказалось прохладнее. Справа располагался небольшой чулан. Там висело копченое мясо, и на полках лежали головки сыра.

— О, закуска есть, — весело произнес Германус, — Осталось найти вино.

— Не думала, что ты такой любитель выпить. Подумай, лучше, где он мог спрятать деньги.

— Да, я же пошутил. А монеты можно закопать, или в стене замуровать.

— Нет, не уверена, так неудобно. Должно быть, какое-то место, куда рабы не заглядывают. Я нашла у него в кабинете ключи.

Они стали продвигаться дальше и оказались, уже в самом винном подвале. Это было длинное помещение, в котором стояли разных форм и размеров амфоры.

— О, а вот и вино, — опять весело произнес Германус, и его слова эхом отразились о стены.

Атилия глянула на него серьезно.

— Какой-то однобокий у тебя юмор, не находишь?

Он, в ответ, только плечами пожал. Она светила лампой по разным сторонам.

— Должен где-то стоять сундук, или потайная дверь.

— Ну, не знаю, сундуков не вижу, пока.

Он прошел к дальней стене.

— Тут амфора необычная, слишком большая для вина.

Атилия приблизилась и увидела огромный глиняный сосуд. Германус постучал по нему костяшками пальцев. Раздался глухой звук, с эхом внутри.

— Пустой.

— Что-то мне подсказывает, мой дорогой Вульфсиг, сложно тебе будет фермерством заниматься.

— Это еще почему?

— Ты даже не можешь отличить пифос от амфоры. В таких хранят пшеницу. Их для этого зарывают в землю по горловину, так их никто не ставит. Попробуй его отодвинуть.

Германус, немного напрягшись, сдвинул сосуд в сторону. В стене за ним оказалась небольшая дверь, запертая на замок.

— Попробуй этот, — она выбрала из связки самый крупный ключ.

Он немного повозился и, отодвинув засов, открыл дверь. Зайдя во внутрь, они обнаружили перед собой чулан. Пол и стены здесь покрывали яркие ковры и восточных провинций.

— Он, что тут себе убежище организовал? — удивился Германус.

— Не знаю, от него всего можно было ожидать.

Она стала осматривать вокруг. Вдоль стен стояло несколько сундуков. Посередине дальней стенки был небольшой алтарь. Отделанная лепниной ниша, внутри которой стояла восковая посмертная маска. Она была разрисована красками и очень походила на живое лицо. Германус взглянул на Атилию немного испуганно, но больше вопросительно.

— Наверное, это его отец, — предположила она, — Может, как оберег всего накопленного. У многих римских семей дома есть такие маски предков.

Она поставила зажженную лампу в нишу, и подошла к ближайшему сундуку. Наугад попробовала вставить ключ, не подошел. Только на четвертый раз смогла подобрать нужный и открыть. После откинула крышку. Он оказался доверху набит денариями. Огоньки от лампы, играясь, поблескивали на серебре.

— Х-х-храни нас Юпитер! — вырвалось у Германуса, — Это ж сколько здесь?

— Не знаю. Может под миллион, или больше. Я столько еще никогда не видела. Интересно, во всех так?

Она подошла к следующему, немного повозилась с подбором ключа и отворила сундук. В нем было такое же количество серебра.

— Их тут восемь одинаковых, и еще три огромных.

Атилия открыла один из больших. От увиденного аж отпрянула. На нее жаром горя, блестели новенькие золотые.

— Ни разу не видел, ни одного ауреуса, а тут столько…

Германус даже присел на колени рядом с ней.

— Что-то аж голова закружилась.

— Н-н да, надо взять тысяч сто для отца и на расходы, остальные запереть, — Атилия не заметила, как мыслила в слух, — Думаю здесь, и будет самое надежно месте для них. Куда же лучше деть ключи? Не брать же их с собой в дорогу. Ну и в доме их оставлять нельзя… Надо подумать.

Она повернула голову к Германусу, тот был рядом, очень близко. Он, зачарованным взглядом, смотрел на нее. Только сейчас до Атилии дошло, что они наедине, глубоко под землей, там, где никто не сможет их увидеть и потревожить.

От этих мыслей ее тело забилось мелкой дрожью. Судорожно вздохнув, она прикасается ладонью к его щеке. Волосы и борода Германуса, в отблеске ламп кажутся немного золотистыми. Он смотрит прямо в глаза и приближается к ее лицу. Губы жадно впиваются в ее. От страстного поцелуя обдает жаром все тело. Где-то ноет под грудью. Сердце, так бешено стучит, что отдает в ушах, и еще внизу, там, в том самом месте.

Так страшно и так сладко. А что если Сира снова предаст? «Нет! Она не посмеет. Иначе я ее убью».

Еще мгновенье и Атилия больше не может с собою совладать. Она срывает с него одежду, стягивает через голову исвою домашнюю тунику. Так лучше, свободнее.

Запах его тела пьянит. Она прикасается к его мощной широкой груди. Как приятно. Гладит его мышцы на животе, они твердые. Ниже еще что-то твердое. Она берет в ладонь. Смотрит вниз, взгляд останавливается на возбужденно-подрагивающем естестве.

Германус обнимает и кладет ее на пол. Хорошо, что здесь толстые шерстяные ковры. Он нависает над ней. Целует шею, грудь и набухшие соски. Ей кажется, она утопает в чем-то мягком. Его гигант касается ее плоти там, упирается и, раздвигая, проникает.

Ее всю обдает огнем. Видится, будь-то, древний бог вселился сейчас в Германуса. Она чувствует его всего у себя внутри. С губ срывается шумных вздох, тело выгибается само собой, не подчиняясь больше ей.

Он набирает темп движения в бедрах. «Да, да, милый, вот так… Как же хорошо…».

От него исходит горячее дыхание, он шумно дышит, раскрыв рот, буквально хватает воздух.

«А-а, а-а, а-ах», — томно вырывается ее страстный возглас.

Его движения становятся более дикими, толчки уже не такие нежные. Но ей сейчас именно это и надо. «Быстрее, мой хороший, теперь быстрее».

Она, изгибаясь, задыхается, бедра сами двигаются и настраивают нужный такт. Сейчас оба их тела притягиваются друг к другу.

Там, внутри, ощущается какой-то прилив, все начинает дрожать, пульсировать и, наконец, выплескивается.

Глаза сами уходят вверх и закатываются. По телу пробегает волна мелких покалываний. Ее трясет.

Чувствует, как он двигается в бешеном аллюре. Его так же выплескивает, он протяжно стонет. Она, не в силах себя сдержать — кричит.

Германус заваливается рядом на ковер. Он уставший и мокрый. Вместе они улетают куда-то в облаке.

Непонятно сколько прошло времени. Наверное, они оба отключились и заснули.

— Надо ночью повторить, — без стыда шепчет он.

Атилию это заводит, она хочет продолжения сейчас, но вовремя приходит в себя. Ее уже может кто-нибудь спрашивать. Да, и Сира, наверняка, нервничает. Она вскакивает, поднимает тунику.

— Одевайся, нам пора выбираться отсюда.

Пока он возился с одеждой, Атилия заперла на ключ все открытые сундуки. Маска отца Луция с негодованием смотрела на нее. Только не надо упреков — она уже взрослая девочка, за все вымолит прощение у богов, всем принесет щедрые пожертвования. Забрала лампу и, кивнув маске, вышла.

Замок повесила на засов и закрыла ключом. Германус задвинул на место пифос. Со стороны ничего не изменилось.

Поднявшись, она увидела испуганный взгляд Сиры.

— Клеменс искал вас, госпожа. Я не пустила.

— Я же ему сказала — все дела на завтра. Найди его и напомни. Пусть не вздумает меня больше тревожить сегодня.

Рабыня поклонилась и убежала выполнять.

— А что, кстати, как моя Фелица? — спросила неожиданно у Германуса.

Он вытянул лицо в удивлении. Такой забавный вид.

— Ах да, я же ее освободила. Она уже не моя. Ну, так как они с Дакусом поженились?

— Собирались. Фелице еще тяжело ходить.

— А знаешь что, раз все так хорошо складывается можно и отметить. Сейчас прикажу, нам принесут вина с сыром и мясом. Ты же хотел. Я отпущу всю прислугу, закроемся в моей спальне. Никто, даже Сира, не посмеет нас потревожить до утра.

Он широко улыбнулся.

— Атилия, любимая, такой ты мне нравишься больше.

Ей хотелось броситься к нему на его мощную шею, прямо здесь, в коридоре, но она сдержалась. Мало ли кто увидит.

Потом была ночь. Бесконечно волшебная и ужасно короткая. Они наслаждались друг другом. Утопали, она в нем, а он в ней.

«Мой, мой и только мой…», — кружилось в ее голове.

* * *

Следующий день все расставил на свои места. Огромная волна из важных и обязательных дел захлестнула ее, понесла, и швырнула в пучину быта и ответственности.

К ночи ей уже не хотелось ни чего и ни кого. К тому же холодный разум возобладал над страстью. Так рисковать собой и своим будущим она больше не желала. Как ни пытался Германус добиться от нее внимания, ничего у него не вышло.

Она поговорила с ним. Попросила перебраться в крыло для прислуги, там была отличная спальня. Туда же отправила и Фелицу с Дакусом. Они должны были на днях переехать к ее отцу на виллу. Атилия выделила достаточно денег для постройки школы гладиаторов и для покупки рабов юношей. Дакус обещал сделать из них настоящих бойцов.

Отец приехал через два дня и они с ней все уладили. Переезжать в Рим он не хотел — городская суета его утомляла. Объявив хорошее приданое, они подыскали жениха для Атилии-младшей. После сбора урожая должна состояться свадьба. Сестричка выглядела счастливой, хотя и напуганной, немного. Атилия навестила родительский дом перед отъездом, побыла денек с родными. Скорее всего, после свадьбы с Антиноем она не сможет их навещать.

Германус остался разочарованным, никак не мог понять ее положения. Вернее понимал, вроде, но принять не мог. Он, все же, собрался уезжать на родину за Альпы на берег Дуная. Она предложила ему денег на покупку фермы — он не взял. Только пообещал выучиться грамоте и написать ей о том, как устроился.

— Прощай, милый Вульфсиг. Да хранят тебя боги, мой волк-победитель.

— Прощай, Атилия. Надеюсь, Юнона не будет гневаться на тебя из-за меня.

Он ушел. Небольшой кожаный мешок, надетый на шест, вот все пожитки, которые были у него с собой. Ей стало немного завидно — он казался таким свободным, ни чем не обремененным.


* * *

Антиной не приехал за ней. Он прислал вестовых, через них велел к ужину прибыть во дворец императора. Наутро планировалось отбытие к Остии, а оттуда на кораблях дальше.

Атилия заранее подготовилась к этому дню. Все ей необходимое было уложено в несколько плетеных походных сундуков. В одном из них лежала новая свадебная стола из красного шелка — безумно дорогая. Она не могла остаться не подготовленной к обряду, на котором будет присутствовать император со своей супругой. Атилия на всю жизнь запомнила все замечания августы в их первую встречу.

Выехать решила сразу после обеда — хотела попасть в Пантеон. Там, в Храме все богов, принести щедрые жертвоприношения. Для этого с самого утра отправила Клеменса с деньгами, чтобы он договорился со жрецами.

На Форуме, как всегда, было многолюдно. Атилия шала в окружении преторианцев — они разгоняли толпу перед ней. Носильщиков с паланкином она оставила ожидать в менее шумном месте.

— Госпожа Атилия, — голос Сиры прозвучал напугано, — Там мой прежний хозяин Эктор.

Его здесь только не хватало. Почему он до сих пор на свободе? Она стала смотреть в разные стороны, но нигде не видела толстого банщика.

— Вон он слева, — подсказала служанка, — Сидит на ступенях Пантеона.

Атилия склонила взгляд и увидела несколько нищих калек. Она с вопросом в глазах посмотрела на Сиру, та показала пальцем.

— Тот, который без глаз — точно он.

Присмотревшись к слепому, Атилия заметила шрам на носу. Эту отметину она сама ему оставила, и хорошо помнила за что. Но почему Эктор здесь, неужели судья приговорил его к ослеплению за убийство Луция? Перед ней мигом промелькнули все события последнего месяца, заставив ее вновь переживать за свою жизнь. Получается, он выполнил то, за что она готова была щедро заплатить. Выходило, именно благодаря банщику ей не пришлось брать на свою совесть убийство, пускай и совершенное не ее руками.

Она достала из складок одежды небольшой мешочек, вынула из него золотой и подошла к слепому.

— Здравствуй, Эктор, — Атилия впервые назвала его по имени.

Калека вздрогнул и приподнял голову, направив в ее сторону ухо.

Она склонилась и вложила ему в ладонь монету.

— Это Атилия, вдова Луция и невеста друга императора, — она говорила негромко, — Я знаю, что ты с ним сделал, но видимо воля судьбы не пощадила и тебя самого. Прощаю тебе все.

После ее слов Эктор стал громко мычать, пытаясь что-то сказать. Он мотал головой, как будто отрицал слова Атилии. Широко раскрытый рот калеки показал обрубок языка.

Она в страхе отпрянула от него. Преторианцы быстро завели ее в храм.

Атилия никогда не была глупой — она догадалась обо всем.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22