Историческая проза [Людмила Вячеславовна Федорова] (fb2) читать онлайн

Людмила Федорова Историческая проза

Империада

Начало империи

1720 год. В покоях будущего первого императора России были закрыты окна, открыты все шкафы, кругом были разбросаны камзолы, кафтаны-жюстокоры, шпаги и сапоги с голландскими ботинками.

Пётр не любил наряжаться, его любимой одеждой была солдатская зелёная форма с сапогами-болотниками, но сегодня её никак нельзя было одеть: именно в тот день Пётр должен был стать императором.

– Алексаша! Помоги, я не знаю, во что нарядиться на собственное миропомазание! У меня осталось пять минут! Ну, Санька!

Из соседней комнаты появился Алексаша, точнее Александр Данилович Меньшиков, друг и названный брат Петра. Он глянул на друга и залился смехом от души:

– Иди так! Женщины будут в восторге!

– Эй, малой братец, или, как говорят на англицком , little brave, я с тобой не шуточки шучу! – закричал Пётр, но Алексаша подошёл спокойно к шкафу и достал парчовый камзол, а к нему белоснежную рубашку и расшитый кафтан-жюстокор.

– My older brave, к этому нужны ещё белые чулки и голландские башмаки с золотой пряжкой. И не надо на меня кричать, я умею проявлять характер не хуже тебя… – тихо с улыбкой сказал Алексаша.

– Извини, Алексаша, просто я уже два года не был в свете, вообще, после ухода Алексеюшки , я стал нервный… – смутился Пётр.

– Да ладно, не извиняйся, я знаю, как тяжело тебе в день памяти Алексея казаться весёлым. Поверь, мне так же больно…

Пётр оделся и повернулся к Алексаше.

– Шикарно! Молодчик! – одобрил вид Петра Алексаша.

Два названных брата обнялись, мягкие руки Алексаши обвили богатырские плечи Петра.

– Ах, Петер, у нас столько всего позади! А помнишь, как мы познакомились? А как ты привёл меня в Преображенскую крепость? А как мы с тобой побратались? – задумавшись, спросил Алексаша.

– Как хорошо, что ты у меня есть! Как я могу забыть, всё, что связано с тобой?! – с улыбкой сказал Пётр.

Но в эту минуту вошёл слуга и объявил, что карета давно прибыла и царица Екатерина уже готова к выезду.

Шла роскошная служба в церкви, Пётр, возвышаясь, как богатырь, над придворными, взял под ручку жену, а Алексаша держал край мантии Петра.

– Этот Меньшиков! Вцепился в Петра, как кошка, не даёт занять место видным боярам! – возмущались родовитые дворяне и бояре, но Петру было всё равно.

Потом был бал, но Пётр сидел понурый.

– Супруг, вы не хотите пригласить на тур вальса свою жену? – намекнула Екатерина Петру, но новоиспечённый император ответил:

– Нет, не хочу. Настроения нет…

– Вы будете скорбеть по этому наглому предателю Алексею?

Тут ноздри Пера раздулись, лицо раскраснелось, перекосилось так, что все присутствующие ужаснулись, Пётр крикнул на жену:

– Ты ничего не понимаешь и не смеешь судить о моём горе: я сына потерял!!!

Екатерина села в испуге, но Алексаша успокоил Петра, обняв и шепнув:

– My older brave, успокойся, мы будем всегда помнить Алексеюшку, а другим об этом знать не надо…

Тут подали «кубок фавора» , Петр, молча, указал на Алексашу.

Друзья выпили из кубка, и Алексаша почувствовал себя неважно: ноги стали подкашиваться, голова закружилась.

– Давай сбежим с бала! – предложил Алексаше Пётр.

– Хорошо, я скажу своей жене, чтобы она лично привела наших коней. А куда поедем? – озадачился Алексаша.

– Поминать Алексея… – ответил Пётр.

Скоро Алексаша и Пётр были в поле рядом с камнем, на котором была надпись: «Алексей Петрович Романов».

Выпив по стопке, названные братья помолились, Алексаша даже прослезился на крепком плече Петра. Справив такие скромные поминки, Пётр и Алексаша сели на коней и уехали далеко в поле, где спешились и легли на траву.

– Вот скажи мне, Алексаша, – грызя соломинку, начал слегка опьяневший Пётр, – мы названные братья 45 лет без нескольких месяцев, ты видел меня в богатырской силе, славе, ты видел, что я каждый свой день стараюсь провести с пользой для России. Ты видел меня и слабым, ты видел, как я, тьфу, вспоминать срамно, испугался Софки , ты знаешь меня, как никто другой. Скажи, как ты считаешь, виновен я в кончине своего сына?

– Знаешь, – задумался Алексаша – это очень спорный вопрос. Скорее нет, чем да, я бы ответил. А теперь ты так же по-братски честно ответь: ты когда-нибудь сомневался в моей верности?

Но Пётр не ответил на вопрос Алексаши: новоявленный император уснул.

А на следующий день Пётр, Алексаша и Екатерина отправились открывать мореходное училище в Санкт-Петербурге. Пётр сам экзаменовал поступающих, и, наконец, перед ним предстали самые лучшие.

– Как зовут вас, молодец? – пожимая новичку руку, спросил Пётр.

– Челюскин… – сказал молодец и застыл в оцепенении.

– Что удивило тебя, мальчик мой? – спросил с улыбкой Пётр.

– Что у вас, ваше императорское величество, извините, мозоли на руках!

– Да, у меня мозоли… – сказал Пётр, сняв перчатку – потому что до зари я уже поработал на верфи, и делаю это регулярно…

Потом Пётр вышел и обратился ко всем ученикам:

– Да, вы правильно заметили: у меня мозоли от трудов во имя родины, я хочу, что и вы с таким же рвением служили России!

После этого Екатерина уехала во дворец в свои покои, а Пётр и Алексаша поехали на строительство первой на Руси медицинской академии. Пётр раздавал указы, сам таскал балки. Вдруг бригадир сказал:

– Не положено мерить в аршинах: в метрах надо…

Пётр побагровел от гнева и закричал:

– Чем тебе, французишка, аршины наши не понравились?! В Неве хочешь искупаться?!

– Мой милый старший братик, не горячись, не надо никого в Неву, ты сам любишь, всё чтоб было по-заграничному…

У Петра отлегло на сердце от ласкового тона Алексаши, но он ответил:

– Я не просто иноземное люблю, я перенимаю от них только лучшее: образование, строительство, науки. И нужно будет нам это делать ещё лет 20, а потом мы и Европу обгоним, вот увидишь, милый братик!

После строительства медицинской академии взялись проверять закладку мостовой.

– Всё готово, ваше императорское величество, можете проехать по ней в карете! – уверял ответственный за мостовую граф Шереметьев.

Пётр с Алексашей едут в карете, смотрят в окно: красивая кирпичная мостовая. Но что-то не то по ощущениям…

Алексаша вдруг засмеялся и сказал:

– Какие мы дураки, Петер!

– А почему? – удивился Пётр.

– А ты вылези, да потрогай эту мостовую!

Пётр вылез и тут только понял, что мостовая-то деревянная, раскрашена под кирпич просто! Ох, и накричал Пётр на Шереметьева, и сказал, что в последний раз прощает его, и то за былые заслуги.

А потом Пётр работал в кабинете. Как всегда, Пётр сидел и планировал свои дела с одной мыслью: «Чтобы ещё для России сделать полезного, хорошего», и планировал Пётр новый корабль: «Назову в честь любимых святых: апостолов Петра и Павла». Вдруг в кабинет зашёл Алексаша с чертежом и изрёк:

– Петь, смотри, какой корабль получится!

Пётр посмотрел и как представил размер этого корабля, так ужаснулся:

– Я хотел назвать новый корабль «Пётр и Павел», но этот нужно однозначно назвать «Двенадцать апостолов»!

Днём они занимались государственными делами, с утра и вечером строили корабль «Двенадцать апостолов», лишь поздней ночью названые братья могли сесть у камина, выпить по чашечке кофе и побеседовать.

– А я тебе шубку барсовую привёз, ты всё мёрзнешь, братик… – вручил подарок Алексаше Пётр.

– Вот стал ты императором, не будешь меня любить, подарочки мне дарить… – шутливо огорчился Алексаша.

– Буду пуще прежнего любить, подарочки дарить! – воскликнул, прижав брата, Пётр.

Потом братья ещё долго обсуждали пережитое: и стрелецкий бунт, и полтавскую битву, и ботик, и строительство школ. Вспомнили Пётр и Алексаша и как ругались они, и как мирились, и как жизнь были готовы друг за друга отдать, и рисковали ради друг друга.

А потом запели:

«А милые бранятся – только тешатся!».

… Прошло пять лет, многое за это время было сделано, и не было у Петра с Алексашей ни одного выходного.

– Петенька, ты так любишь море, прокатимся на корабле «12 апостолов», только я у штурвала и ты! – предложил Алексаша.

– Ну, давай… – согласился Пётр, потому что, правда, скучал по морю…

Пётр смотрел вдаль и наслаждался прогулкой, и Алексаша был ужасно рад, что доставил удовольствие названному брату. Вдруг Пётр испуганно воскликнул:

– Я вижу тонущих людей!

У Алексаши душа ушла в пятки, а Пётр палкой смерил глубину и понял, что только он сам со своим двухметровым ростом может помочь…

Пётр стоял в раздумье…

Потом Петра как осенило, он скинул кафтан…

– Уж не думаешь ли ты, милый братик, что я тебя в ноябре в Балтийское море пущу?! – вцепившись в Петра, как кошка, закричал Алексаша.

Пётр его успокаивал, что-то говорил, постепенно двигая в направлении своей каюты…

– Ну вот, не мешайся, братик, посиди в каюте! – сказал Пётр, толкнул Алексашу в свою каюту и закрыл друга на ключ.

Алексашу охватила паника, он зарыдал, стал бить в дверь и кричать ненормальным голосом:

– Слышишь, Пётр!!! Я запрещаю тебе нырять в море!!! Не смей так рисковать!!! Слышишь?!!

Пока Алексаша пытался достучаться до Петра, император уже был в море и спасал людей.

Когда операция по спасению была окончена, Пётр открыл Алексашу.

– В-в-всё в-в в порядке… – попытался сказать Пётр, но не смог из-за озноба: Пётр так замёрз, что местами покрылся ледяной коркой.

Алексаша с ужасом в сердце взглянул на окоченевшего Петра, упал на колени и заплакал:

– Петя! Петенька! Что же мы наделали! Миленький! Ах, если бы я знал, что так получится, я не то что не позвал тебя на этот проклятый корабль, я б его сам сломал!!!

… Вторую неделю Алексаша крутился возле больного Петра, приносил одну чудотворную икону за другой, приглашал лучших врачей, но всё было бесполезно: Пётр чах, бледнел, казалось, сама жизнь покидает его…

– Скоро я стану императрицей! – заявила Екатерина.

Измученный заплаканный взлохмаченный похудевший, и без того стройный Алексаша задержал от гнева дыхание и изрёк:

– Вы были, есть и будете всегда бессердечной женщиной лёгкого поведения! Как вам не совестно: ваш муж, мой брат болен, я из кожи лезу, чтобы спасти его, а вы так и ждёте его кончины! А он выживет! Я всё сделаю!

Екатерина спокойно вылила на Алексашу чашку воды и сказала надменно:

– Успокойтесь, князь, идите, проспитесь!

Алексаша плюнул и ушёл молиться. А когда пришёл из церкви, то помчался к Петру…

… Но не успел: Петра не стало…

Сорок дней Алексаша никуда не выезжал, за эти дни он, казалось, состарился лет на двадцать. Но траур прошёл, пришла пора выбрать нового императора.

На балу на белый танец Екатерина пригласила Алексашу.

– Князь, я готова забыть вам то оскорбленье, если вы поможете завтра мне стать императрицей… – тихо сказала Екатерина.

– Ну, и как вы это представляете? И что я буду с этого иметь? – прошептал Меньшиков.

– Вы просто приведёте на заседание сената свою гвардию, ваша светлость, и эта гвардия будет кричать меня на царство. А я вам позволю свободно закончить начинания Петра, вы же по нему так скорбите, конечно, он сделал вас из денщиков князем… – ответила Екатерина и засмеялась.

«Ты ещё смеёшься над моим горем!» – подумал в гневе Алексаша, но поразмыслив, высказался более деликатно:

– Не смейтесь, я друга, брата потерял!!! Вы, ваше величество, достойны презрения, но ради России и наших с Петром общих дел во имя Руси я сделаю, что вы приказали…

На следующий день Алексаша пришёл на заседание сената. Он очень волновался, сидел, как на иголках, но тут показалась его гвардия.

– Виват императрице Екатерине! – закричал Меньшиков.

– Виват Екатерине!!! – подхватила вся гвардия.

– Опасную игру затеяли, князь… – намекнул Долгоруков.

Алексаша подумал, теребя горилку от волнения: « Да, в опасную игру я вступил, но это ради тебя, Петенька, братик мой названный, ты видишь там, в раю, что я делаю это ради нашей любимой России…».

Два года Меньшиков делал всё для России, а Екатерина развлекалась, Алексаша был вполне доволен тем, что она, по крайне мере, не мешает ему.

Алексаша пил кофе ранним утром, когда приехал гонец из Петергофа. Меньшиков прочитал письмо, которое принёс гонец, и от досады разбил чашку.

– О, Господи! Как же не вовремя Екатерина заболела! Как мне сейчас не нужны проблемы! – воскликнул Алексаша и помчался в Петергоф.

Екатерина уже лежала в холодном поту, увидев Алексашу, она нашла в себе силы сесть в кровати.

– Князь, я благодарна вам, но, видно, Господь покарал меня за мою жестокость к Петру, вы – настоящий патриот России, поэтому я хочу, чтоб вы оставались у власти. Дайте мне бумагу и перо, я напишу завещание на внука Петра первого, Петра второго Алексеевича, с условием, что он женится на вашей дочери, и вы будете регентом…

Алексаша не очень понял, что происходит, но дал бумагу, чернила и перо, Екатерина сделала обещанное…

… Потом силы покинули её, а через три часа императрица скончалась.

Прошло сорок дней траура, и Алексаша поехал посмотреть на нового императора: Петра второго.

Когда Алексаша вышел из экипажа, перед ним предстал некрасивый подросток.

«Копия его отец, царевич Алексей Петрович!» – подумал Алексаша, но не подал виду и заговорил с мальчиком:

– Здравствуй, Петя, ты знаешь, что ты будешь императором, а я – регентом?

Мальчик ничего не ответил.

– Помнишь деда твоего, Петра? А меня помнишь, друга деда, дядю Сашу? – спросил Меньшиков, но ответа не получил.

Алексаша зашёл в помещение, где жили мамки-няньки молодого императора, чтобы спросить: он, вообще, разговаривает или нет, но увидел бутылку из-под водки. Гнев охватил Алексашу, он схватил бутылку и закричал:

– Кто из вас пьёт? Уволю всех!

– Не гневайтесь, ваша светлость… – попросили служанки.

– Ладно, прощаю, но чтоб больше такого не было…

Скоро Алексаша перевёз мальчика в свою усадьбу, познакомил со своей семьёй, нанял Петру второму учителя, графа Остермана. Какое-то время всё шло хорошо, состоялось пышное миропомазание Петра второго, Меньшиков, как и на миропомазании Петра первого, держал край мантии.

– Везёт же этому выскочке Меньшикову! Так долго в фаворе императоров! Пётр первый в нём души не чаял, Екатерина дала полную власть! Посмотрите на его парчовый кафтан-жюстокор, на бриллиант на горилке! Выглядит роскошно подстать этому миропомазанию! – возмущался Остерман.

– Граф, не сглазьте: я смотрю, что новый император не горит пылкой любовью к своему регенту… – усмехнувшись, сказал Долгорукий.

– Вы имеете в виду, что удача повернётся к вам? – удивлённо спросил Остерман, но Долгорукий резко выпрямился и тихо прошептал:

– Граф, всё может быть…

А на следующий день Алексаша зашёл в погреб и заметил, что из винной бочки кто-то отпил. «Кто же у нас пьёт, никак не могу понять…» – думал, не зная, что уж и предполагать, Алексаша, но скоро нашёл ответ, горький, как пилюля: к Алексаше подбежала служанка с криками:

– Ой, ваша светлость, беда: юному государю худо совсем…

Алексаша тут же послал за лекарем, сам поднялся в комнату Петра второго. Мальчику действительно было очень плохо.

– Что же с ним? – недоумевал Алексаша.

Прибыл лекарь, осмотрел недолго юного императора и вынес вердикт:

– Ваша светлость, его величество пьяны, а не больны!

Алексаша сел, как ударенный: он понял, как бутылка оказалась у мамок- нянек Петра второго, понял, кто отпил из винной бочки, а, главное, что напугало Меньшикова, что мальчика спаивали с детства, и имеет он сейчас императора – заядлого пьяницу!

Алексаша еле дождался, пока Пётр второй протрезвеет, хотел поговорить с мальчиком, но тот не стал его слушать, только возмутился:

– Не указывайте мне, как жить, вы мне не отец!

Алексаша старался быть терпеливым, но после того, как молодой император на неделю ушёл в запой, Меньшиков велел убрать все алкогольные напитки из усадьбы. На время конфликт затих…

… Но уже неделю Алексаша не мог встать: он сильно заболел, Пётр второй переехал в Петергоф. Когда жар утих, Алексаша попросил жену принести портрет своего названого брата, Петра первого. Усопший друг смотрел с холста на Меньшикова печальными глазами…

– Братик мой, если бы ты был жив! Я так скучаю по тебе, я совсем растерялся и не знаю, что делать: когда ты был жив, мы трудились на благо Родине, всё было просто. А теперь я старею, твой внук пьёт, никому не нужны наши реформы и свершения, мы с тобой никому не нужны, а мне так обидно: я ведь очень любил тебя, самой чистой братской, родственной любовью, кажется мне, что до сих пор люблю…

Алексаша, больной, холодный и уставший, откинулся в кровати и опять уснул, и снился ему день, когда он побратался с Петром первым. Снова Алексаша во сне предстал юным и красивым, а его названный брат – с неповторимым шармом молодости и со счастливым взглядом чёрных бездонных глаз, которые, казалось, затмевают алмазы и жемчуга.

А потом Пётр первый и сам Алексаша привиделись на корабле в жуткий шторм, Пётр падал за борт, а Алексаша пытался удержать его.

– Я тебя не брошу! – кричал Алексаша, пытаясь удержать Петра, но всё оказалось тщетным: Пётр с возгласом «Прости меня!» вырвал руки и исчез в пучине разгулявшейся непогоды…

А тем временем в Петергофе Пётр второй сидел у зеркала и примерял перстни.

– Скучно мне, тоскливо… – жаловался молодой император.

– Ваше величество, не хотели бы вы подружиться с кем-нибудь из сверстников? Например, с моим сыном, Иваном… – с притворной заботой спросил Долгорукий.

– Это было бы хорошо… – ответил мальчик с улыбкой.

– Тогда, ваше величество, приезжайте к нам в усадьбу завтра, мы с Иваном будем охотиться, потом будут девицы и вино… – предложил, пряча ухмылку, Долгорукий.

Пётр второй обрадовался: выпить ему хотелось, да и охоты он никогда не видел. Так что Долгорукий ушёл довольный: он считал, что Пётр второй у него, как кукла, в кармане. И вот колокольчик царских саней известил своим резким звоном, что Пётр приехал в усадьбу Долгоруких.

– Здравствуйте, меня зовут Иван! Пойдёмте, охота уже началась! – сказал, подсев к Петру второму, юноша лет пятнадцати.

Охота была весёлой и азартной, Пётр второй остался доволен.

– А теперь выпьем? – спросил Пётр второй.

– Конечно! Подать императору и мне по кубку за наше счастливое знакомство! Я пью за вас, Пётр Алексеевич! – воскликнул Иван Долгорукий, размахивая кубком с вином.

« А я пью за нового фаворита! Всё-таки удача улыбается мне…» —подумал про себя отец Ивана Долгорукова.

Тут появилась грациозная девушка лет семнадцати. Она улыбнулась младому императору, и у Пётра второго закружилась хмельная голова от счастья.

– Скажи, Иван, кто эта девушка, что так удивительно роскошно смотрится на коне? – спросил мальчик.

– Пётр Алексеевич, это ваша тётя, Елизавета Петровна. Вам она понравилась? – ответил Иван.

– У меня просто нет слов, один восторг! – тихо прошептал Пётр второй.

– Хорошо, я буду её приглашать к нам, когда вы будете приезжать…

– Спасибо! У вас так весело, я буду чаще у вас бывать… – смущаясь, сказал Пётр.

– Рад угодить вам. Пойдёмте, я вас познакомлю с ней… – со вздохом сказал Иван.

Пётр второй стал пропадать в усадьбе Долгоруких и очень быстро привык к выпивке, охотам и другим увеселениям, часто случалось так, что иноземные послы неделями дожидались встречи с императором, это грозило международным скандалом.

Когда Алексаша выздоровел, то в первую очередь поехал в Петергоф, чтобы забрать непутёвого воспитанника, но Петра второго во дворце не было.

– Ваша светлость, государь наш младой уехал к Долгоруким неделю назад и не приезжал… – сказала служанка.

Алексаша сел в карету и отправился к Долгоруким. Встретил его сам хозяин дома.

– Долгорукий, ты скажи, зачем мне мальчишку портишь? – нахмурившись, спросил Меньшиков.

Долгорукий только рассмеялся:

– Князь, ваш подопечный так испорчен, что больше уже некуда, а я просто использую его недостатки в своих целях. Так что ваш век прошёл, дайте дорогу новому фавориту! Вы достаточно уже прикарманили денег из казны!

– Что ты сказал?!! – закричал Алексаша и обнажил шпагу – Я вызываю тебя на дуэль!

– Глядите-ка, какой герой! Я тоже достать шпагу могу!– посмеялся Долгорукий.

– Не смейся! В своё время я был лучшим фехтовальщиком Европы! – оскорбился Меньшиков.

– Вот именно, что были, а сейчас вы просто старик!

Началась дуэль, оба соперника были ловки и сильны, шпаги только успевали звенеть и порхать в руках своих владельцев. Вдруг Долгорукий подмигнул сыну Ивану, чтобы тот помог ему. Иван подошёл к Алексаше и, выждав удобный момент, подставил подножку. Алексаша растянулся на земле, недоумевая, почему он споткнулся на ровном месте.

– Давайте шпагу, князь! – лукаво сказал Долгорукий.

– Ни за что! – гневно отказал Алексаша, зная, какой позор сдаться на дуэли, а отдать шпагу сопернику – значит сдаться.

– Давайте, давайте! Вы думаете, я вас жалеть буду?

Алексаша отдал шпагу, Долгорукий с радостью её сломал, и казалось Меньшикову в этот момент, что сердце замерло и готово разбиться на осколки.

– Всё равно Петру второму будет лучше со мной! – только и смог ответить Алексаша.

– Ну, это надо спросить его, с кем ему будет лучше! – оспорил Долгорукий.

Алексаша и Долгорукий негодующе переглянулись и, стиснув кулаки, заскочили в роскошный дом Долгоруких, и замерли от представшего зрелища, только Меньшиков – в ужасе, а Долгорукий – в радостном торжестве. Всё очень просто: Пётр второй целовал Елизавету.

– Мальчик мой, ты совсем отбился от рук, не соблюдаешь никаких правил и приличий! Это же твоя родная тётя! Хватит этого безобразия! Садись в карету, поехали домой, там поговорим! – взяв юношу за руку, изрёк Алексаша.

– Нет! Мне хорошо здесь: у меня есть друзья, развлечения, вино, моя любовь, наконец! – отдёрнув руку, ответил Пётр второй.

Меньшиков опустил взгляд в растерянности, он не знал, что сказать, Долгорукий не без удовольствия понял это и, гордясь собой, зло посмеялся:

– Ну, что, князь, вкусили всю горечь поражения?

Скоро Алексаша вернулся с Петром вторым в свою усадьбу и стоял, опираясь на трость и заложив руку за спину по-офицерски, в картинной галерее.

Пётр второй, чувствуя свою вину, тихо подошёл к наставнику, прокашлялся и промолвил, опустив взгляд в пол:

– Извините, мне, право, жаль, что так получилось…

Алексаша вздохнул:

– Не извиняйся…

– А кто это изображён на портрете рядом с дедушкой, такой изысканный, пригожий, стройный, со светлыми волосами?

– Это я в день побратания с твоим дедушкой, – начал вспоминать Алексаша, – Мы были такими молодыми и счастливыми! Я до сих пор тоскую, но, видно, ничего уже не изменишь, так что я подаю в отставку, ищи себе другого регента… – закончил речь Меньшиков.

Скоро семья Меньшиковых была сослана в Сибирь, а Пётр второй назначил регентом Долгорукова.

– Да, как-то нечестно получилось… – задумчиво протянул Иван Долгорукий.

– Молчи, сын! Всё можно, коли осторожно! Мы ещё твою сестру выдадим за императора замуж! – прикрикнул недовольно отец Долгорукий.

– Ну, и как, отец, ты это представляешь? Он же без ума от Елизаветы…

– Без тебя, умник, знаю!

Но случай помог Долгорукому. После очередной охоты Иван Долгорукий и молодой император опустошали винную бочку, когда Долгорукий старший представил Елизавете молоденького симпатичного поручика.

Елизавета улыбнулась, взяла поручика под руку во время беседы. Пётр второй побагровел, поджал губы…

Иван испугался и только протараторил:

– Вы закусывайте икрой, а то опьянеете…

Пётр, нервно перебирая пальцами, вздыхая и гневно смотря в сторону Елизаветы, выпивал кубок за кубком. Иван с неприятным ощущением на душе молчал и подливал вина «другу».

Вдруг совершенно пьяный Пётр второй встал, подскочил к Елизавете и накинулся с кулаками на её собеседника.

– Что вы творите! Бешеный! Вы же окосели от вина! – возмутилась Елизавета.

Пётр второй схватил её за руку, попытался обнять, но потом успокоился и с глубокой нотой печали сказал:

– Я не помню ни отца, ни мать, все видят во мне только правителя, я думал, что хоть вы любите меня, но я ошибался…

Очень скоро Пётр второй объявил своей невестой Екатерину Долгорукую, сестру Ивана. Невеста ехала в золочёной карете с короной, но вид её был растерян. Она долго молчала, потом с трудом выдавила из себя:

– А какой у нас план действий? Что мы будем делать дальше? Папенька, вы думаете, я уживусь с таким… странным человеком, как Пётр Алексеевич?

– От тебя, дочь, больше ничего не требуется, дальше предоставь сцену своему брату, Ивану, он… остальное я шепну на ухо, чтобы никто не подслушал… – осторожно, даже несколько трусливо шепнул старший Долгорукий, и поднялся шепоток.

И чем дольше слушала девушка отца, тем больше ужас и стыд переполняли её.

– Папенька, может… – тщетно пыталась уговорить отца девушка, но тот в ответ лишь недовольно огрызнулся:

– Я лучше знаю, как поступать! И точка! Никакого разговора!

На следующий день в честь императорской невесты была объявлена охота. Погода выдалась морозная, неприятная, но жених и невеста казались весьма весёлыми. Вдруг треуголку императора сдуло холодящим до мурашек ветром, Иван подошёл к императору, подал треуголку, затем достал шарф, медленно произнеся:

– Пётр Алексеевич, прохладно, позвольте я вам шарфик повяжу…

Екатерина дрогнула, но под суровым взглядом отца смолчала, хотя прекрасно знала, что этот шарф – вещь больного оспой.

Пётр второй погиб через три дня забытья. И снова собрался сенат, чтобы решить, кто станет императором.

– Императрицей должна быть моя дочь, Екатерина! Усопший император утверждал, что она – его невеста! – Громко возмущался Долгорукий, но остальные министры посмеялись над чрезмерно амбициозным дворянином:

– Новый правитель должен быть царской фамилии, тем более уж это будет не ваша дочь! Ни народ, ни сенат не одобрит ваш путь к власти!

После долгих споров граф Остерман предложил:

– А что, если возвести на престол Анну Иоанновну, племянницу Петра первого?

«Ах, ты, предатель!» – подумал Долгорукий, но не посмел озвучить мысль по той причине, что идея Остермана всем понравилась.

Спустя несколько дней в Санкт-Петербург прибыла Анна Иоанновна, немолодая и не очень красивая женщина.

– Она – то, что нам нужно: она станет «карманной» императрицей, диктовать условия будет сенат… – тихо сказал Остерман.

Сенаторы подали будущей императрице список требований за то, что поставят её на престол, среди которых были пункты «не принимать решений без сената», « не выходить замуж», «не иметь фаворита», «дать сенату полную власть и беспрепятственный доступ к казне».

Она хотела отказаться, но перед Анной всплыл образ давно скончавшегося мужа, который мечтал, чтобы Анна стала царицей, слеза потекла по румяной щеке дамы.

В 1730 году Анна Иоанновна стала императрицей. И после миропомазания отправилась поговорить со своими полками.

Императрица медлительно читала с листка речь, горестно отводя взгляд, закончила она вопросом:

– Что-нибудь хотите сказать?

– Матушка императрица, как же так: помазанника Божьего притесняют, порвите эту бумагу с требованиями, а мы вас поддержим! – выкрикнул кто-то из Преображенского полка, все поддержали храбреца возгласами:

– Ура императрице! Виват Анне Иоанновне!

Анна усмехнулась, она только этого и жаждала, но, сохраняя видимое спокойствие, императрица отчётливо изрекла:

– Что ж, желание моего народа – мой закон!

После императрица издала указ о ссылке Долгоруковых и других составителей документа, ограничившего власть Анны.

… Долгорукий старший с понурым, даже несколько подавленным и растерянным видом сидел на санях, думы его были ох как тяжелы. Екатерина дёргалась и рыдала, а Иван держался за голову и шептал:

– Что ж ты наделал, отец! Я же говорил, что честно надо было поступать, а вы…

Бывший вельможа не отвечал сыну, он прекрасно понимал, что жестоко поступил и с Меньшиковым, и с Петром вторым. Почему-то именно сейчас Долгоруков вспомнил дуэль с Алексашей…

Анна Иоанновна вкушала конфеты с золотого блюдечка и наблюдала за скоморохами, когда ей стало необъяснимо грустно. Императрица прогнала шутов и, чтобы хоть как-то развлечься, решила пострелять в ворон, но ружьё неожиданно оказалось тяжёлым для женщины, Анна чуть не выпала в окно, но, к счастью, успела закричать. Красивый царедворец в напудренном парике ухватил её за руки и помог не упасть.

– Спасибо, я, право, без вас бы не справилась. Как же зовут такого отзывчивого человека? – промолвила императрица.

– Эрнст Иоганн Бирон всегда готов услужить самой благородной и роскошной даме Российской империи, ваше величество! – ответил царедворец, сняв треуголку.

Анна была так смущена, что ничего не ответила. Но скоро императрица провела реформы в правительстве, благодаря которым Бирон стал командовать политикой. Нет, отношения императрицы и Бирона теплели день за днём, фаворит не скупился на ловко закрученные комплименты, а Анна не жалела ни титулов, ни денег для любимого, но за спиной императрицы Бирон резко менялся. Особенно русских людей раздражало то, что Бирон мало-мальски важные посты отдавал немцам, причём за большую взятку.

Вот и сегодня все, кто хотел продвинуться по карьерной лестнице, собрались по дверями кабинета Бирона.

– Что-то его милость сегодня не в духе, может с матушкой-императрицей повздорили? – рассуждал вслух капрал, грезивший о повышении.

– По чести говоря, я надеюсь, что императрица прогонит графа, очень уж «бироновщина» надоела! – тихо сказал какой-то крупный чиновник.

Благодаря чуть приоткрытой двери кабинета, все собравшиеся слышали разговор Бирона и чиновника.

– Давайте сразу к делу, сколько у вас? – спросил Бирон.

– Тысяча рублей, ваша милость… – робко ответил незнакомый никому мелкий чиновник.

– За тысячу рублей я могу дать вам только чин шестого ранга или прощайте! – резко выставил мелкого чиновника Бирон.

Капрал, сидевший в коридоре, тоскливо посмотрел вокруг потускневшим взглядом и задумчиво сказал собеседнику:

– Лучше мне, наверное, уйти, таких денег у меня и подавно не водилось. Правильно вы подметили: «бироновщина»!

А тем временем Анна Иоанновна наблюдала за шутами, чтобы отвлечься от печальных мыслей, дело в том, что с императрицей злобно играло здоровье.

– Ваше величество, вы ведь несчастны, вам замуж надо выходить, на нездоровье времени не будет! – пошутил старый скоморох.

Сначала Анна очень обиделась, но потом её осенила шедевриальная мысль о том, как заткнуть за пояс шута, а заодно и развлечься:

– А тебе жениться очень хочется? Сейчас найдём тебе невесту! Эй, привести сюда мою служанку-калмычку!

Шут понял, что устроил проблему сам себе, но смолчал. Слуги позвали девушку – калмычку.

– Знакомьтесь, жених и невеста, завтра устроим вам свадьбу в ледяном дворце! – посмеялась Анна.

Девушка чуть не упала в обморок.

– Да я же не серьёзно! Это просто что-то похожее на спектакль! – успокоила калмычку Анна Иоанновна.

На следующий день возвели красивый ледяной «дворец» и множество гостей во главе с императрицей танцевали, веселились, смеялись. Сперва и Анне было празднично, но потом её посетила мысль о том, что ей, Анне, было бы хорошо без розыгрышей выйти замуж за Бирона, но она понимала, что сердце графа холодно, как этот ледяной дворец…

О чём же мечтал и думал сам Бирон? О том, чтобы стать императором, конечно, но его грёзы быстро обратились в слёзы.

… Поздним летним вечером Анна Иоанновна и Бирон стояли на крыльце, когда Бирон радостно шепнул: «Едут!». К Петергофу подъехала золочёная карета с прекрасными амурчиками, из неё вышли красиво одетые молодые мужчина и женщина со свёртком. Женщина со свёртком поправила напудренные локоны, украшенные пером, и, сделав реверанс, скромно сказала:

– Ваше императорское величество, Анна Леопольдовна к вашим услугам…

Анна Иоанновна, приосанившись, развела руками и ответила:

– Ну, что ты, драгоценная моя племянница, не надо так официально, я безумно рада тебя видеть! – потом императрица обратилась к мужу племянницы – И вас тоже, принц…

– Благодарю! – изящно взмахнув треуголкой с галуном, отозвался спутник Анны Леопольдовны, её супруг.

– Аннушка, я слышала, что месяц назад вы родили сына, которого хотите крестить в православие под именем Иоанн, как роды прошли, как вы себя чувствуете? – стала быстро спрашивать с лукавством, словно волнуясь, Анна Иоанновна.

– Спасибо, тётушка, мы благополучны… – сказала кротко молодая женщина.

– А как здоровье августейшего младенца? – ошеломила всех императрица.

Анна Леопольдовна прикрыла удивлённое выражение лица веером, её муж взялся от изумления взялся за подбородок, но больше всех был поражён Бирон, он покрылся красными пятнами, закашлялся, стал очень быстро моргать широко распахнутыми глазами. Наконец, Бирон набрался храбрости выяснить оглушивший его вопрос:

– Как ты, дорогая, назвала этого карапуза?!!

– Ты не ослышался: августейшим. Я завтра же составлю завещание на него! – ответила надменно императрица.

– Я надеялся… – хотел возразить Бирон, но Анна Иоанновна взмахом руки, украшенной перстнями, остановила его и добавила:

– Очень зря! Не думай, что я передам власть тебе!

С этого дня любимец императрицы испытывал странное чувство к Анне Леопольдовне, которое скакало от ненависти до белой зависти.

Но Анна Иоанновна скоро ушла. Она правила десять лет, но всегда мечтала быть просто любимой…

Бирон заботился только о своей карьере, часто очень бессердечно, но в какой-то степени исполнил свой план: Эрнст Иоганн стал регентом императора-младенца Иоанна, сына Анны Леопольдовны, которому императрица завещала престол.

Расцвет империи

А репутация России, как третьего Рима, восходила выше Эвереста, и хотя обычным людям жилось непросто, и при царском дворе было неспокойно, всё-таки это был век переворотов и фаворитов, Россия всё равно процветала (и я, как христианка и патриот, верю, что будет процветать и далее наша дорогая сердцу Родина). Именно во время расцвета империи «всходило солнце» для дочери Петра Великого, Елизаветы Петровны.

В этот день, 25 ноября 1741 года Елизавета приняла решение совершить дворцовый переворот, в общем, взять власть в России в свои руки. За советом и поддержкой молодая женщина обратилась к своему ближайшему другу, медику Лестоку, довольно-таки образованному человеку.

– Ваше высочество, не очень уверен, что у вас получиться это, но я бы на вашем месте обратился к армии, особенно к Преображенскому полку и гренадёрам, причём предстал пред полками в военной форме и строил речь на обещании продолжать политику Петра первого… – высказал своё мнение Лесток.

Сначала Елизавета обиделась на своего медика за его неуверенность в победе царевны, но, сохраняя спокойствие и величавость, решила, что мысль Лестока очень полезна для неё, и отправилась в церковь молиться Богу с просьбой о помощи в этом деле. Эмоции переполняли царевну Елизавету, и она дала перед иконой Господа нашего Иисуса Христа обет, что, если встанет на трон, то никого не приговорит к казни.

Из церкви Елизавета направилась к войску. Высокая и недурственно сложенная, дочь Петра величаво возвышалась над полками. В кафтане-жюстокоре, без пудры на причёске царевна особенно непривычно походила на отца. Ратники выстроились, с немым восторгом рассматривая Елизавету Петровну, но предпочитали не высказывать пока свою позицию, словно ожидая то ли знака свыше, то ли «толчка» от претендентки на русский престол.

Елизавета замялась, пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, но потом ей пришла в голову гениальная мысль: она ловко выхватила распятие из рук своего духовника и громко призвала:

– Хотите ли вы, чтобы правила законная наследница нашей православной страны, дочь Петра Великого?! Тогда присягайте мне!

После такого эмоционального воззвания воцарилась тишь, но не надолго: служилый люд, не скрывая нахлынувшего ликования, бросились к библии для присяги. Елизавета с довольной улыбкой наблюдала за гренадёрами, продолжая молчать и держать руку у шеи: она так перенапряглась, что чуть не сорвала голос.

После этого новая императрица вошла в Петергоф. Шествуя по комнатам с бархатными стенами, Елизавета уже строила планы на пышную церковную службу в честь её миропомазания, думала о строительстве нового дворца и другие не менее интересные вещи.

Вдруг она остановилась перед дверкой с симпатичным узорчиком и золотой ручкой. «Странно, что-то я не помню эту комнату…» – подумала Лиза и отворила дверь и вот, что увидела: в золочёной колыбельке с изображениями ангелочков под кружевным пологом мирно спал младенец, а рядом стояла побледневшая от испуга Анна Леопольдовна. Елизавета, конечно, слышала об императоре-ребёнке, и боялась этого момента, теперь она не знала, как поступить, в голове не было ничего, кроме растерянности…

Мать маленького императора опустилась со слезами перед Елизаветой на колени. Обыкновенно, Елизавета любила, когда ей оказывали почтение, как царской дочери, но теперь ей стало действительно неудобно.

– Анна Леопольдовна, голубушка, не надо так, прошу вас… – одним духом выпалила Лиза.

Анна Леопольдовна побледнела ещё заметнее, даже немного посинела: она отдавала себе отчёт в том, что задумала дочь Петра и в том, что её крошечный сыночек – невероятная помеха планам новой императрицы, но всё же надеялась на лучшее. Всем известно, что без веры в лучшие времена ничего не делается.

– Матушка-императрица, что же теперь будет с моим сыночком? – спросила Анна, и руки её дрожали.

– Вы встаньте, я хоть человек проблематичный, но не настолько, чтобы мучить вас… – после долгой паузы медленно произнесла Елизавета и вышла в другую светлицу.

– Что будем делать, Лесток? Видишь, что из твоей затеи получилось? – гневно поглядывая на своего верного союзника, медика Лестока.

– По моему скромному разумению, законная императрица может казнить лишних претендентов на престол… – ответил явно не без намёка организатор заговора Лесток.

– Лесток, вы в здравом уме советами такими разбрасываетесь?! – не сдержала крика Елизавета на своего медика – Я… не могу этого сделать, не Ирод же я! И я… обещала… никого не казнить…

– Ну, тогда пусть живёт, но под арестом! А впредь, ваше величество, не рекомендовал бы вам давать столь громкие обещания… – жестяным голосом ответил Лесток.

Елизавета подумала, потом зашла в покои Анны Леопольдовны и вынесла приговор:

– Вы, Анна Леопольдовна, собирайте пока всё необходимое для вас и ребёночка, как малыш проснётся, скажете конвою, вас отвезут в крепость…

Долгое время после миропомазания Лизы по стране катились роскошные торжества: пали пушки, дворяне устраивали балы, а сама Елизавета с головой погружалась в торжества, даже пригласила в Санкт-Петербург известного театрально деятеля Волкова.

Расставалась императрица с деньгами очень легко. Почти всё время Елизаветы уходило на удовольствия…

В этот день Елизавета Петровна особенно была весела: состоялся её любимый бал «метаморфоз», где сама императрица была в костюме мушкетёра, придворные, чуть склонив головы, старались перещеголять друг друга в пышности комплимента внешности императрицы. Самые оригинальные слова восхищения Лиза услышала от своего возлюбленного, Алексея Разумовского, человека приятной наружности с ласковым взглядом:

– Даже в костюме мушкетёра вы, ваше величество, остаётесь одухотворённым, русским человеком с ярко выраженной женственностью!

Елизавета сразу воскрыляла, танцевальные па стали выходить особенно хорошо, при этом женщина всё время переглядывалась с Алексеем, она чувствовала себя влюблённой, и от этой мысли ей было хорошо почти до слёз счастья.

Упомрочительный по своему размаху бал подходил к концу, когда другой вельможа, Шувалов, заметил:

– Ваше величество, вы не обижайтесь, но я вам правду сейчас скажу: вы не достойны называться дочерью Петра, вы ведёте себя, как обыкновенная самовлюблённая барыня!

Елизавета покрылась пятнами, поджала губы и быстро, но не очень грациозно выскочила из танцевальной залы в свой кабинет, подождала немного, чтобы быть уверенной, что никто не зайдёт, облокотилась на дубовый стол и разрыдалась. Она всегда верила, что является главной наследницей своего отца, собиралась продолжать его политику, и, конечно, слова Шувалова ей были больнее любого оружия.

Тут в дверь постучали. Лиза собралась с силами и ответила:

– Я никого не хочу видеть…

– Лизонька, что с тобой, это же я, Алексей! Открой, пожалуйста! Что случилось, я не понял! Ты плачешь? – послышался голос Разумовского.

Елизавета отрыла дверь кабинета. Алексей, взволнованно переглянулся с Елизаветой и всё понял. Дворянин постарался упокоить подругу сердца:

– Милая моя, стоит ли так переживать из-за слов Шувалова? Он же просто вредничает!

Но Елизавета продолжала вертеться, словно сидит на еже. Тогда Разумовский предложил Елизавете отправиться на конную прогулку.

…Они скакали среди зарослей ароматного Иван-чая мимо небольшого села, на краю которого стояла красивая деревянная церковь.

– Лизонька, сокровище моё, а, может, нам обвенчаться? – вдруг решился сказать Разумовский.

Елизавета потянула коня за уздечку, подумала, кивнула и ответила:

– Надо бы прискакать сюда завтра, узнать у батюшки, когда нас можно обвенчать…

Алексей от счастья спрыгнул с лошади легко, будто он – тополиный пух, и помчался между одуванчиками и Иван-чаем, стараясь не дать вырваться крику. Елизавета тоже засмеялась.

Скоро состоялось венчание, но, в противовес миропомазанию, очень скромное, по сути, кроме батюшки и жениха с невестой да дьяка, больше никого не было, но Елизавету и Алексея это не смущало: они действительно любили друг друга.

Скоро в свете только и говорили о браке Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Особенно сердился Шувалов, потому что… он очень надеялся, что честь стать мужем императрицы достанется ему.

Расхаживая по кабинету, Шувалов то закуривал трубку, то теребил пуговицы с гербами, то стучал по столу, выкрикивая:

– Блудница! Обманщица! Что удумала! Неравный брак заключила! Давно ли Разумовский приехал с хутора и на тебе! Не понимаю её!

Благодаря Шувалову ещё больше людей узнало о браке Елизаветы, конечно, она переживала за себя и Разумовского, пыталась отвлечься на рисование эскизов костюмов для водевилей, но часто ей приходила мысль о том, что Господь её наказывает за близкие отношения с племянником, Петром вторым.

Но императрица уделяла внимание не только себе, но и государственным делам, в частности, открыла три первых банка, каждый для определённого сословия. А однажды Елизавете доложили, что нужна помощь талантливому начинающему учёному, Михаилу Ломоносову, проблема заключалась в том, что гения хотят исключить изучебного заведения за отсутствие дворянского титула: юноша представился холмогорским дворянином, а выяснилось, что он – рыбак из Архангельска.

Елизавета подумала, как бы поступил её отец, отвела взгляд и ответила:

– Я хочу сама проэкзаменовать вашего Ломоносова! Пригласите его ко мне в кабинет сегодня же!

Хорошенько поискав, Елизавета обнаружила несколько научных книг в библиотеке отца, внимательно изучила данную литературу, ей самой было так любопытно, что императрица совсем потеряла время и, когда Елизавете Петровне доложили, что прибыл Михаил Ломоносов, предмет сомнений и споров того общества, дочь Петра Великого с трудом и досадой оторвалась от книг.

Но беседа с юным учёным оказалась не менее интересной. Оказывается, архангельский рыбак был отлично знаком с трудами как светских известных учёных, математиков, химиков, физиков, так и с литературным творчеством и богослужебными книгами.

Без всяких сомнений, деятельный и умный Ломоносов, напоминавший этими качествами Елизавете её отца, должен остаться учиться.

– Удачи вам, Ломоносов, если так пойдёт и дальше, то я посодействую продолжению вашего образования за границей… – с удовольствием сказала Елизавета Петровна.

Михаил Ломоносов просветлел, волна эмоций накрыла юношу, он неуклюже снял треуголку, склонился перед императрицей и воскликнул:

– Ваше величество, я… прямо не знаю, как благодарить вас за такую милость! Вы достойны самых лучших хвалебных од! Да поможет вам Бог!

Но Елизавета, кажется, не слушает молодого учёного, она смотрит на портрет своего отца, причём портрет не лучшего качества, явно принадлежавший кисти не хорошего живописца-портретиста, а наглеца и крохобора.

Ломоносов внимательно присмотрелся к императрице и догадался, что нужно сделать.

– Да, я понимаю, ваше императорское величество, вы огорчены таким неудачным изображением одного из лучшего правителей России, но я могу исправить ситуацию и приятно вас удивить! – высказался Михаил.

Елизавета Петровна ужасно любила приятные сюрпризы и выделила Ломоносову необходимую сумму денег, а через полгода приехала в его мастерскую и, еле сдерживая эмоции, тихо произнесла:

– Это… великолепно! Просто поразительно!

Действительно, перед ней стояло огромное, почти во всю стену, мозаичное панно, сюжетом которого являлась Полтавская баталия, а на переднем плане на могучем вздыбленном коне восседал Пётр первый.

Елизавета пожаловала Ломоносову чин академика искусств, хотела скорее перевезти данное произведение в свои покои, но, увы, этому не пришлось случиться: началась Семилетняя война с Пруссией из-за Европейских интриг, в которых, впрочем, Елизавета Петровна была не сильна.

А потом здоровье стало подводить Елизавету, слабость и тучность мешали императрице, и, конечно, настроение упало « в Мариинскую впадину» от того, что Елизавета не могла родить от Разумовского наследника. Императрица ездила на молитвы, но, к величайшему недоразумению, ребёнка Господь не давал, а здоровье Елизаветы ухудшалось.

Когда же Елизавета сильно поправилась и надежда заиметь наследника оставила дочь Петра, она приняла решение написать своей сестре Анне Петровне письмо с просьбой, чтобы её сын, племянник Елизаветы, принял православие и стал наследником русского престола .

Действительно, племянник Елизаветы прибыл в Россию, нарекли его так же, как и легендарного дедушку, Петром, в истории он останется Петром третьим. Но, надо признать, Елизавета быстро разочаровалась: Пётр третий только играл в солдатиков (это-то взрослый человек!), ругался, как сапожник, пил вино и на все лады расхваливал Пруссию, страну, не очень дружелюбную по отношению к России.

Разумовскому становилось жалко Елизавету, когда Пётр третий, выпив лишнего, начинал при важных иностранных вельможах сквернословить или хвастаться оловянными солдатиками. Елизавета не знала, то ли смеяться, то ли хвататься за голову. Полная безнадёжность даже немного ожесточили Елизавету.

Но потом она подумала, что всё исправиться, если женить Петра третьего. Выбрать достойную невесту августейшему наследнику, чтобы и по титулу подходила, и с приданым богатым была, и терпела пьяные выходки такого непутёвого мужа, было, мягко говоря, проблематично, но светочем надежды стала принцесса Пруссии София-Августа-Фредерика. Так императрица решала вопрос и с удачной партией для племянника, и с затруднениями в отношениях двух стран.

… София-Августа-Фредерика ехала со своей матерью, Иоганной, в красной карете в Россию, и карие глаза девушки блестели от счастья.

– Мама, ведь, правда, здорово, что я выйду замуж за Петра третьего? Буду жить в самом красивом городе Европы, Санкт-Петербурге, буду хорошей женой и императрицей, муж, наверное, будет любить меня, на развесёлые балы вывозить, шубы соболиные и драгоценности дарить… – мечтала вслух юная принцесса.

Мать Софии-Августы-Фредерики молчала: Иоганна прекрасно понимала, что всё будет не так радужно.

На русской границе случилось то, что ещё больше восхитило принцессу: Елизавета Петровна прислала для знатных гостей золотую карету в баррокальном помпезном стиле, сиденья в которой были обиты самым дорогим пурпурным бархатом.

София-Августа-Фредерика и Иоганна прибыли в дождливую погоду к Зимнему дворцу, который, не смотря на плохую погоду, на фоне русской природы был великолепен своим бирюзовым цветом.

– Проходите, гости дорогие, здесь дождь! – немного надменно сказала Елизавета.

Юная принцесса и её мама переоделись с дороги, попили чай в роскошной столовой, украшенной китайским фарфором и лепниной, и отправились в обществе Елизаветы рассматривать дворец, а посмотреть было что: в бархатных залах стояла изысканнейшая мебель в стиле барокко, а стены украшали лучшие полотна самых известных живописцев того времени.

Через два часа был подан такой же шикарный ужин с красной икрой, которую императрица ела большой ложкой.

– Вам понравилось у нас, ваше высочество? – спросила императрица Елизавета.

– Понравилось ли мне? Как такая жизнь может не понравиться? Я в восторге! Вы, наверное, абсолютно счастливый человек! – раскинув руками, провозгласила громко своё восхищение София-Августа-Фредерика, за что получила замечание от мамы.

Елизавета с горечью улыбнулась, чтобы не заплакать, и ответила после раздумий:

– Да, я была счастливым человеком, но сейчас не считаю себя таковым, хотя… – тут императрица переглянулась с Алексеем Разумовским и обратилась к нему – Помнишь день, который мы держим в секрете? Хоть Господь и наказал меня за прошлые грехи, я всё равно испытала счастье. А сейчас сентиментальней стала: болею, старею…

София слушала внимательно Елизавету, даже сочувствуя ей, и из любопытства желая узнать, что же за счастье вспоминает императрица, но Иоганна дала жестом понять, что устала и предложила:

– Давайте, ваше императорское величество, познакомим жениха и невесту!

– Это, право, хорошая мысль! – изрекла с оттенком грусти Елизавета и обратилась к принцессе – Пойдёмте, ваше высочество, я провожу вас в покои вашего жениха…

София-Августа-Фредерика почти что летела по длинным коридорам в ожидании встречи с «величайшей любовью к великому человеку», но, когда девушка зашла в его покои, то закричала от испуга: при входе на верёвке висела крыса! Только после того, кА принцессу привели в чувства, она познакомилась с Петром третьим.

– Объясните, пожалуйста, ваше высочество, что в вашей спальне делала крыса на верёвке! – немного дёргаясь, промолвила София.

Тут же из уст цесаревича прозвучал «грандиозный», а, точнее выражаясь, курьёзный ответ:

– Я повесил эту крысу за то, что она сгрызла двух моих солдатиков! И, вообще, знакомство было приятное, дорогая невеста, но у меня другие планы на вечер: выпить хорошенько с друзьями!

После, поливая всех непристойными словами и не расставаясь с бутылкой водки, Пётр третий сел в карету и уехал, а бедная София-Августа-Фредерика долго сидела почти без чувств, будто её тяжёлой книгой ударили. Придя немного в себя, принцесса побежала к Елизавете, стала умолять императрицу не отдавать её замуж за этого сумасброда, но Елизавета проявила даже некую жестокость, поставив девушку на место.

София-Августа-Фредерика приняла православие и, по просьбе Елизаветы, взяла при крещении имя Екатерина (так звали жену Петра первого, мать Елизаветы). Потом состоялось пышное венчание Пера третьего и Екатерины второй. После этого о ней совсем позабыли: на балы, в театры, и на другие всенародные мероприятия её не допускали из-за подозрений Елизаветы, что Екатерина может свергнуть её с престола, муж интересовался водкой и некой «глупой фифой» (так называла соперницу Екатерина) Воронцовой.

Екатерине нечем было себя занять, и молодая женщина увлеклась чтением. Сначала она читала французские романы про любовь, которой её так не хватало, потом полюбила пьесы Мольера, даже пробовала сама что-то написать в таком же духе, затем ей попались труды Руссо и Вольтера, великих мыслителей, и вместе с ними Екатерина училась мыслить в масштабах страны, даже мудро и философски. И, хотя с мужем у Екатерины были напряжённые отношения, однажды Екатерина поняла, что ждёт ребёнка. Молодая женщина в блаженно-восторженном состоянии долго хранила это в тайне, когда же она рассказа это Елизавете и мужу, те тоже поддержали её приятное состояние…

Наконец, 1 октября Екатерина отдыхала, а рядом в колыбели с кружевным пологом лежал её сын. Екатерина молчала от усталости и умиления. Вдруг в покои вошла Елизавета, вид императрицы был необычно суров. Елизавета Петровна подошла к колыбели, взяла ребёнка на руки…

– Хорошенький, правда?… – шёпотом (от изнеможения) вымолвила Екатерина.

Елизавета долго, молча, держала ребёнка, и молчание было многозначительным занавесом.

– Рёбёнок действительно красив, впрочем, как и все дети! – наконец ответила Елизавета и ушла с ребёнком в свои покои, отдав прислуге приказ:

– К наследнику её не пускать! Это – мой приказ!

С ужасом вскочила Екатерина, стала бить в дверь и кричать:

– Верните мне моего ребёнка!!! За что вы так со мной?!! За что?!! Елизавета, сжальтесь!!!

Когда же Екатерина поняла, что всё напрасно, то упала на кровать и залилась горьковато-солёными слёзами.

А скоро, в 1762 году, ушла из жизни Елизавета Петровна, и теперь правил Пётр третий, сразу же проявивший недальновидность и, по мнению русских людей , даже откровенную глупость: отдал Пруссии все завоёванные в Семилетней войне земли! Русские солдаты своим героизмом и преданностью России победили прусские войска короля Фридриха, а Пётр третий свёл их старания на нет!

Дальше пошло по наклонной: новый император и в личной жизни, и в политике «вырисовывал» глупость за глупостью.

Естественно, всё это отражалось на настроении народа, и вскоре с Екатериной случился волнительный и неоднозначный инцидент: к ней в карету заскочил богато одетый крепкий молодой мужчина.

Екатерина была не из пугливых, но всё-таки закричала…

– Не бойтесь, меня, ваше величество, я – дворянин, и даю вам своё дворянское слово, что не причиню вам никакого вреда! – начал мужчина – Меня зовут Григорий Орлов, вы, должно быть, слышали обо мне и моих братьях. Сейчас я здесь, чтобы выразить волю народа, которая состоит в том, что править страной должны вы, а не Пётр третий! – Екатерина опять тяжело задышала, понимая, как рискует, но после паузы новоявленный герой продолжил – Не волнуйтесь, вы ничего не должны, мы с братьями уже всё придумали, переворот получится не сразу, но, если что-то пойдёт не так, всю вину мы возьмём на себя! Екатерина молчала и была бледная, как мрамор, особенно на контрасте с тёмно-русыми волосами. Орлов, немного подождав, закончил речь вопросом:

– Ну, и сколько страна, и вы будете это терпеть?! Он никуда негодный правитель, вас унижает, с ребёнком видеться не даёт, ну почему вы не хотите сделать дворцовый переворот?

Екатерина не дала ответа, и Григорий Орлов выскочил из кареты так же стремительно, как и появился. Однако, из жизни Екатерины он был вычеркнут не на долго: молодой военный был так обаятелен, что Екатерина полюбила его. О, какое наслаждение накрывало Екатерину в его объятьях…

Но романтика романтикой, а Екатерина поняла, что снова беременна, и явно не от мужа. Екатерина волновалась, ругала себя, но пока ей удавалось скрыть своё положение. Когда же настало время родин, Екатерина стала слёзно просить Григория Орлова:

– Сделай что-нибудь, прошу: муж не должен узнать об этом ребёнке! На кону всё! Сделай же что-нибудь!

Григорий был находчивым человеком и, зная, что Пётр третий обожает пожары, поджёг свой дом и пригласил императора посмотреть на «яко бы случайный пожар».

В это время в самых дальних покоях Екатерина родила сына. С полчаса Екатерина отдыхала и умилялась малышу, но подъехал Орлов. Григорий был обеспокоен чем-то.

– Катенька, я понимаю, что тебе это будет тяжело, но… – тут фаворит Екатерины запнулся – ребёнок должен жить у меня. И, я прошу, решайся быстрее, усадьба догорает, скоро приедет Пётр третий…

Екатерина, молча, с нежностью отдала ребёнка Орлову, но на душе у неё была глубокая ночь с непогодой.

– Прости, я позабочусь о нашем ребёнке! Ты сможешь с ним видеться! – крикнул Орлов, и карета понеслась с быстротой мысли.

Переживания гнули Екатерину, «складывали в три погибели» и не смогли сломать: она стала задумываться о правдивости слов Григория Орлова о перевороте. Когда-то давно до этого Екатерина записала в дневнике: «Я хочу нравиться императрице, мужу, и своему народу», а теперь ей хотелось нравиться только народу, править которым она считала себя достойной.

Последней каплей стал разговор Екатерины с мужем.

– Извините меня, но я не понимаю, зачем вы так опозорили Россию, вернув её завоевания Пруссии… – робко начала речь Екатерина, но Пётр третий её прервал громким признанием:

– Я, вообще, хочу и страну, и церковь реформировать на Прусский манер!

Екатерина покачала головой, ничего не ответив: что можно ответить на слова безумца!

По удивительной неосторожности эти слова разнеслись по стране, и ещё более склонили людей, а, главное, и армию, на строну Екатерины.

28 июня 1762 года свершился переворот, Пётр третий и Воронцов остались без поддержки.

Всё продолжалось в течение одного дня: Орловы идеально настроили армию на переворот .

– Боритесь за свою власть! Обратитесь хотя бы к королю Пруссии Фридриху! – нервно уговаривал Воронцов Петра третьего.

– Как я это сделаю? Я пытался уплыть из России, но мне не разрешили: матросы Кронштадта за Екатерину. Я никогда не считал себя смиренным человеком, но в этот раз мне поможет только смирение…

Так и произошло: Екатерина, сослав неугодного супруга в одно из дальних поместий, приняла власть. О, что чувствовала она во время миропомазания, возлагая на себя корону Российской империи! Она ощущала небывалую ответственность и даже немного страх перед такой тяжёлой ношей: она, немка, отнявшая власть у законного правителя, не передавшая эту власть наследнику, сыну, приняла русский престол и должна была доказать, что достойна этого…

Первое, что сделала новая императрица, это совершила вояж к своему семилетнему сыну, Павлу. Сказать, что она расстроилась, не сказать ничего: мальчик был копией глупого отца!

– Сынок, я привезла тебе красивый синий мундир, лошадь на полозьях и солдатиков… – хотела порадовать сына Екатерина, но услышала в ответ:

– А у меня уже есть лошадь на полозьях и солдатики, их подарил мне папа, а мундир зелёного цвета, как был у папы, красивее синего!

Екатерина задумалась: действительно, этому ребёнку, как и большинству детей, нужно внимание, а не подарки…

Неудавшаяся мать занялась политикой, она делала всё, чтобы ещё государство было просвещённым,( даже первая сделала прививку от оспы)сильным и внушающим уважение(провела реформу в сенате, и в губерниях), больше всего Екатерина хотела усилить Россию, узнав мнения всех сословий. Для этого она создала Уложенную комиссию.

Впервые за стол переговоров сели и дворяне, и казаки, и духовенство, и горожане, и крестьяне. Екатерина написала им «Наказ», некое наставление, как нужно изменить законы Российской империи, и с большими надеждами слушала заседателей. Надежды рухнули, как вавилонская башня, ведь за год работы заседатели приняли только решение дать Екатерине титулы «Великой», «Мудрой» и «Матери отечества». Распуская эту комиссию, Екатерина возмущалась Григорию Орлову:

– Да что это такое, право! Всем нужны только деньги и крестьяне, а страна никого не интересует! Что за люди?!

Григорий Орлов задумчиво слушал Екатерину, думая совершенно о своём: как сказать, что он не выполнил одно обещание.

– Дорогая, я понимаю, что тебя занимает политика сейчас, но я хочу с прискорбием сообщить, что муж твой погиб при случайном падении люстры…

Екатерина с недоверием посмотрела на друга сердца и, сдвинув брови, уточнила:

– Григорий, прямо-таки случайно?!

– Совершенно случайно!

– Что ж, мне ничего не остаётся, как сделать вид, что я поверила тебе! – закончила Екатерина.

Вскоре началась русско-турецкая война, и все силы страны будут брошены для победы, прославятся адмирал Ушаков, генерал Суворов, Михаил Кутузов, Панин. Был пышный бал в честь победы, Екатерина всех щедро награждала, говорила торжественные речи, но осталась недовольна одеждой дворян:

– Слишком много денег уходит на такие мероприятия, надо бы унять немного гонор дворянства! – заявила Екатерина и добилась своего: вскоре цвета мужского костюма, ширина кружев, количество драгоценных камней и высота дамских причёсок были регламентированы.

Скоро дело Екатерины пошло в гору не только в моде: она приказывала строить новые города, мануфактуры, выпускать бумажные деньги, ей казалось, что удача повернулась к ней, но не тут-то было: началось самое кровавое и глупое восстание: бунт Емельяна Пугачёва.

Сначала Екатерина думала, что это не серьёзно и не надолго: грубый, неграмотный, и неотесанный яицкий казак, который всю жизнь занимался воровством, вдруг объявил себя чудом спасшимся Петром третьим, собрал шайку разбойников и башкир, и начал бой ( войной это назвать трудно)против регулярных войск императрицы. Екатерина откровенно смеялась над происходящим.

Но скоро к Пугачёву присоединились крепостные крестьяне, ожесточённые бесчинствами своих хозяев, повстанцы дошли до Оренбурга, и Екатерине стало не до смеха, даже жутко: она судорожно стала думать, что делать, в чём она не права, стала анализировать свои ошибки, но всё равно не могла придумать, как исправить положение. Наконец, поняв, что это серьёзно и надолго, она решилась обратиться к Григорию Орлову:

– Гришенька, я хочу посмотреть на этого Пугачёва. Я переоденусь в солдатскую форму, а ты отвезёшь меня в Оренбург!

Сердечный друг императрицы от одной мысли поперхнулся, но, взяв себя в руки, поправил бант парика и тихо ответил:

– Если в этом есть необходимость, я всячески буду помогать тебе в этом, но только этот план должен быть тайной…

Скоро Екатерина была в Оренбургской крепости. В руки ей попал манифест, яко бы написанный Пугачёвым, в документах самозванец объявлял себя помазанником Божьим, и что он, как русский царь, хочет наказать помещиков-дворян за притеснение простого народа, называя высшие классы злодеями. Так же Пугачёв обещал в своих манифестах отдать народу пахотные земли, леса, покосы, воды, рыбные ловли, соляные источники, обещал уничтожить тяжёлый подушный налог. Крестьянам он обещал возвратить вольность.

С одной стороны, обещания были хорошими, и Екатерина понимала проблему крепостничества и признавала его правоту. Но тут перед Екатериной раскинулась такая ужасная панорама, то которой у женщины руки задрожали: перед Емельяном, которого Екатерина узнала по важной походке и казацкой шапке-кубанке, стоял солдат в зелёной форме.

– Будешь служить мне, настоящему царю, который радеет за народ?! – громко спросил Пугачёв.

– Нет, – не раздумывая, ответил солдат, – я дал присягу служить матушке-императрице Екатерине!

Самозванец махнул рукой, татарин дёрнул верёвку…

… Дальше Екатерина не видела из-за слёз. Екатерина была убеждена, что жестокостью не добиться пользы, а это была настоящая жестокость. Она так и не разгадала Пугачёва, но ей показалось, что ничего хорошего стране он не хочет, а лишь обещает. Так и не приняв важных решений, Екатерина попросила Орлова увезти её во дворец.

Скоро Пугачёв опозорил себя окончательно, став сожительствовать с казачкой. Эту безнравственность осудили все, и новую «императрицу» невзлюбили даже соратники Пугачёва, наблюдая его несхожесть с царём. В, общем, выдали Пугачёва свои же, а суд приговорил его к казни.

Екатерина пыталась «начертать» на литке бумаги какое-то философское стихотворение, когда в бархатную залу зашёл гренадёр и протараторил:

– Ваше императорское величество, к вам просится казачка София, говорит, что настоящая жена самозванца!

Екатерина задумалась, стоит ли проводить эту встречу, а потом ответила:

– Ладно, пусть заходит…

Перед Екатериной предстала казачка в кике, душегрее и синем сарафанчике. Будучи эталоном скромности и женственности, казачка сразу же расположила Екатерину.

– Ну, здравствуй, казачка София, с какой просьбой ты ко мне? – спросила приветливо Екатерина.

Казачка со слезами упала на колени и стала плакать и умолять, так, что душа перевернулась у Екатерины. Сквозь слёзы императрица услышала:

– Матушка-царица, смилуйся над семьёй нашей: велела ты мужа моего казнить, а меня с детками в крепость отправить! Прояви милосердие христианское над детками моими: они же умницы такие: и набожные, и умные, и по хозяйству расторопные, и книги духовные любят, хоть отец их дурень! А они не такие, как он – любят меня. Пожалей, дай волю детям, да сиротами не оставь!

У Екатерины было далеко не железное сердце, хоть она и позавидовала Софии: казачке повезло с детьми намного больше, чем императрице: Павел-то на мать обиду каменную затаил давно.

– Ступай, София, я подумаю, что можно сделать…

Молодая женщина поклонилась, пробормотала сквозь слёзы, уходя:

– Спасибо, матушка-царица, надежда наша!

А Екатерина села в карету и помчалась к митрополиту Московскому, потому что он мог смягчить приговор Пугачёву и его семье. Сомнения точили императрицу: с одной стороны был закон, по которому Пугачёв и его семья были виновны, государственный порядок, уважение к войскам, которые без передышки после русско-турецкой войны сражались с Пугачёвым, с другой стороны было христианское милосердие.

Наконец, Екатерина повернула карету во дворец: ей было нелегко, совесть витала над ней с хлыстиком, но в этом случае она не могла проявить милосердие.

Екатерина занималась и политикой, и личной жизнью, но не находила счастья. Дело в том, что её сын Павел рос, и пропасть между матерью и сыном увеличивалась каждую секунду. Они только упрекали друг друга, Павел любил отца и, как отец, Пруссию, был очень нервный и чрезмерно рассеянный. Екатерина женила его на прекрасной девушке, воспитанной в лучших традициях аккуратистов Германцев и доброте русского народа, Марии Фёдоровне. У Екатерины появились внуки, Александр и Николай.

– Пусть старшего зовут Александр, в честь… святого Александра Невского… – предложила Екатерина, надеясь, что её внук унаследует не только достоинства святого князя, но и славу, подобную славе величайшего царя и война Александра Македонского.

Мальчики росли, и Екатерина позаботилась об их образовании, Николай полюбил военное дело, а вот Александр успевал везде, что радовала Екатерину.

– Павел, – однажды обратилась Екатерина к сыну – может, сделать наследником Александра?

Павел, с грохотом уронив стул вышел из комнаты грубыми шагами и крикнул:

– Никогда!

Екатерина расстроилась, но предоставила времени сделать своё дело.

… Екатерина сидела за дубовым столом с внуком Александром, белобрысым голубоглазым мальчиком отроческого возраста.

– Ну, как, ты понял, что имел в виду Александр Македонский? – спросила императрица у внука.

– Про тактику боя и храбрость я понял, а вот про счастье…, Бабушка, что такое счастье? – озадачил внук Екатерину.

– Это очень сложный вопрос, Сашенька, счастье не так слепо, как о нем себе воображают. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных… – отвечала после долгих раздумий Екатерина.

Александр потёр лоб, подумал над словами царствующей бабушки, и, наконец, собрался с силами задать мучавший его вопрос:

– Бабушка, а почему у вас с папой такие сложные отношения?

Екатерина даже села на резной массивный стул от удивления, а потом попыталась объяснить внуку свою позицию:

– Понимаешь, твой папа – наследник престола, но я не считаю, что он справиться с управлением такой большой и великой страны, как Россия…

Александр хотел ещё что-то спросить, но императрица резко остановила внука словами:

– Закончим этот разговор, переходи к математике, я потом проверю…

Екатерина вышла в сад с книгой, села на мраморную скамью и всплакнула: пожилая императрица была несчастной от того, что старела в одиночестве: с Григорием Орловым она рассталась давно, он был груб, как солдафон, а недавно рассталась с великим полководцем Потёмкиным-Таврическим, с которым жила в тайном браке двадцать лет.

Наконец, Екатерина решилась, быстро поднялась, ушла в свой кабинет написала документ о том, что передаёт власть в России Александру, успокоилась и удалилась на прогулку с милой короткошёрстной собачкой.

И, всё же императрица договорилась с сыном в одном вопросе: женитьбе Александра. Выбрали невесту, принцессу, которая приехав в Россию, приняла православие под именем Елизаветы Алексеевны. Екатерина выбрала для четырнадцатилетней Елизаветы серебристое платье с розами, чтобы грациозная, изящная, стройная, подвижная девочка была похожа на юную нимфу, и представили Александру.

Тогда Александр впервые увидел свою будущую жену: Елизавету Алексеевну. Александру стройная и юная красавица с большими серыми глазами и пепельными волосами, уложенными в причёску, очень понравилась. Девочка опустила взгляд, стыдливый румянец выступил на её лице.

– Да она же настоящая богиня Психея! Женюсь! – сказал Александр и подошёл к невесте, чтобы поцеловать её, но Лиза отвернулась.

– Что случилось, отец? – спросил у Павла Александр.

– Стесняется, наверное… – ответил в недоумении Павел.

Скоро началось венчание. Под торжественное пение в золочёном православном храме Александр любовался своей невестой, которая походила на лебедя…

Вдруг она побледнела, тяжело задышала, облокотилась на Александра.

– Стул! Скорее, недотёпы, стул несите! – приказал слугам Александр.

– Ваше высочество, нельзя венчаться сидя… – сделал тихо замечание священник, но Александр настоял на своём:

– Вы обвенчаете нас так, как я скажу!

После венчания был бал, и Александр хотел танцевать только со своей супругой, но Лиза быстро устала и присела на тахту, а Александр удалился к столу и от скуки выпил коньяка с отцом.

Вечером супругов проводили в спальню. Александр предвкушал наслаждение, но девочка скромно села на стул и сказала с акцентом:

– Александр, я посижу, пока гости внизу, а потом уйду в свою спальню…

Александр попытался обнять жену, но Лиза только отворачивалась и сжимала губки, прикрывая лицо ладонью.

– Дорогая, неужели ты не хочешь провести нашу первую брачную ночь вместе? – удивился Александр.

– Александр, хочешь – гони меня, хочешь – люби, но знай: я больна чахоткой… – призналась супругу Лиза и разрыдалась.

Александр несколько минут стоял, как вкопанный, а потом бросился на колени перед Лизой, плача вместе с ней и уговаривая её:

– Милая, драгоценная моя, пожалуйста, не плач, я буду любить тебя, буду на руках носить, мы всё сделаем, чтобы тебе было хорошо…

– Я испорчу тебе жизнь… – заплакала смущённая Лиза, и в этот момент Александру она показалась такой чистой и обиженной судьбой, Что юноша воскликнул с любовью и нежностью:

– Ты – самая лучшая, самая любимая, ты не можешь испортить мне жизнь!

Так шла жизнь своим чередом, Александр взрослел и понимал, что должен быть почти что нянькой для больной жены. А тем временем скончалась Екатерина. Бестужев, Павел и Александр открыли тяжёлые скрипучие ящики в столе Екатерины, и нашли завещание на Александра.

– Сын, ты, конечно, наследник, но ты юн, и у тебя больная жена. Оставь престол мне! – предложил Павел.

Александр подумал и изрёк:

– Пожалуй, правь, отец, только вот что делать с завещанием?

После оглушающего молчания Бестужев показал взглядом на камин, Павел всё понял, скомкал документ и резко бросил в огонь. Потом опять была пауза молчания, которую с ехидством прервал Павел:

– Теперь, Сашка, ты даже, если захочешь, не сможешь править! Вот так!

Скоро Павел встал на престол и начал свою лихорадочную деятельность, одних приказов он издал больше, чем за всё правление Петра первого и Екатерины второй, притом некоторые поражали нелепостью: например, сносить памятники культуры, построенные его матерью, красить двери только в чёрно-белые цвета. Сам новый император внушал ужас и смех одновременно, когда срывал неугодные ему круглые шляпы или бил офицеров за то, что они носят фрак или не кланяются ему.

Так же, как отец, Павел любил Прусскую форму и ввёл неудобные прусские парики в армии. Однажды генералиссимус Александр Суворов, великий полководец и патриот, прибыл к Павлу в старой удобной форме.

– Переодеться! – приказал Павел.

Суворов, как умный человек, подумал, что ответить, и произнёс великие по мудрости слова:

– Пудра – не порох, коса – не тесак, а я не немец, а природный русак!

После этого Павел отправил неугодного полководца в ссылку.

…Разгадать личность Павла трудно, но возможно. Разговор этот состоялся в день переезда императора Павла в Михайловский замок, когда Павел велел побить Панина, дворянина, с которым был дружен.

Жена Павла, Мария Фёдоровна, которой это всё надоело, спросила, и вопрос вылился из души:

– Почему? Почему ты такой с подчинёнными? Ведь со мною ты добр, ты можешь любить! Почему ты этого не хочешь делать?

– Пусть лучше бояться, чем любят… – задумчиво ответил Павел – Потому что я любил мать, я скучал без неё, мне не хватало её внимания, а ей было до этого всё равно! Всё равно!

Павел, действительно, страдал, как Гамлет, но скоро страдания его прекратились.

В это день Александру исполнялось двадцать один год, он немножко выпил на балу и стал упрекать отца:

– Папа, я понимаю, за что вы не любили бабушку мою, вашу мать, императрицу Екатерину, я понимаю ваше увлечение Пруссией, но не могу понять, почему вы такой жестокий!

– Ну, во-первых, это выгодно для императора, во-вторых,… а вот не скажу! – показал характер Павел.

Александр разозлился не на шутку, хотел обозвать отца свиньёй, но сдержал гнев и ограничился словами:

– Папа! Я с вами больше не разговариваю!

Павел сделал главную ошибку жизни: вспылив, он обозвал сына и ушёл. Александр стерпел оскорбление, но подумал про себя: «Катился бы ты в свою Пруссию, неудачник, не вечно же тебе императором быть».

… Как в воду глядел Александр…

К Александру подсели представители высшего дворянства и завели разговор о том, чтобы сместить Павла с престола и миропомазать Александра. У юноши сперва волосы дыбом встали, Александр аж протрезвел от ужаса того поступка, который ему предлагали, но потом соблазн взял вверх.

– Оставьте отца в живых, остальное в ваших руках… – прошептал Палену Александр.

Александр лёг в кровать, закрыл зелёный балдахин, но не мог уснуть от волнения, он весь дрожал, переживал, пытался придумать выход, но ничего не могло успокоить его совесть. Под утро, когда синева ночи ещё была на горизонте, заговорщики постучали в дверь. Александр на скорую руку оделся и выскочил с роем вопросов:

– Ну, что? Кто сейчас император? Где Павел?

Кто-то из участников тихо ответил:

– Ваше высочество, мы требовали от Павла первого отречься от престола в вашу пользу, но император упрямо, как осёл, не соглашался, и господин Пален ударил его табакеркой…, об общем, простите нас, за то, что мы не выполнили вашей просьбы оставить вашего отца в живых…

Юного Александра охватила паника, он, то нервно поправляя прекрасные золотые бакенбарды, то хватаясь за голову, ходил по спальне и причитал:

– Ну как же вы так, Пален, вы были лучшим другом и доверенным лицом моего отца! Как можно после этого мне принять престол?! Как можно кому-то доверять?!

– Прекратите, ваше высочество! Вы – не ребёнок! Принимайте престол, больше это сделать некому! А ваш отец был тиран и сумасброд, от того и пострадал! – прекратил панику Александра Пален.

Вскоре Александр действительно миропамазался, белобрысого императора с идеальными чертами лица и учтивой улыбкой прозвали «солнцем», а его нежную хрупкую супругу «Психеей» благотворительности, но никто не знал, как накалились отношения этих супругов.

Выяснение отношений началось на балу, когда кавалеры в мундирах и дамы в нежных ампирных платьях пастельных тонов вырисовывали фигуры бабочек в полонезе. К Елизавете подошла дама в красоте подобная лишь римской статуи, и таинственно прошептала:

– Ваше величество, вы знаете, почему император открывал бал вместе со мной?

– Я чувствую себя немного нездоровой, только поэтому! – с горьким достоинством ответила Лиза.

– Нет, у нас с вашим супругом роман…

Елизавета ничего не ответила, да и не нужно было отвечать: начали играть мазурку, и ничего невозможно было услышать. Всем своим непосредственным сердцем расстроилась Лиза и стремительно убежала с бала.

Сначала она хотела обвинить мужа во лжи, ведь он говорил, что любит её, но потом она совершила ещё более глупую ошибку: изменила Александру. Сначала она действительно сделала это из мести, но потом совесть просто выжимала молодую императрицу, она, раскаявшись, исповедалась, но батюшка, отпустив ей этот грех, дал правильный и мудрый совет:

– Повинись перед мужем, но объясни, почему ты так сделала, быть может, твоя искренность поможет ему быть внимательнее к тебе, а вашей любовь сделает более чистой…

Елизавета приехала, раздумывая над этим советом, во дворец, поднялась в роскошный кабинет Александра.

– Любимый мой, – начала разговор Лиза, хотя ей было тяжело – я знаю, что ты мне изменяешь. Но я говорю об этом так спокойно, потому что я… тоже из-за мести изменила тебе – тут Елизавета залилась слезами, но продолжила речь – Понимаешь, я перестала чувствовать себя любимой, мне было очень обидно, но я люблю тебя, давай переступим эту страницу и будем верны и внимательны к друг другу…

Александр сначала опешил, а затем обнял супругу, утёр её слёзы и нежно изрёк:

– Прости меня, я очень виноват перед тобой!

Супруги поцеловались и обнялись: больше у них ссор не было.

1805 году нагрянула проблема важнее семейных разборок: Наполеон Бонапарт, корсиканец и выскочка во главе французской армии, завоевав пол-Европы, двинул свои войска против дружественной тогда нам страны: Австрии, и австрийский император обратился за помощью к России. Два правителя, уверенные в своей непобедимости и, явно недооценивая Наполеона, отправили свои войска под деревню Аустерлиц, посмеиваясь над его маленьким ростом и полнотой.

– Ваше величество, я абсолютно против такой тактики войны с Наполеоном, я бы… – хотел предостеречь великий полководец Михаил Кутузов Александра, но юный император остановил мудрого бывалого полководца:

– Знаете, Михаил Илларионович, занимайтесь своим делом, а лавры победителя оставьте мне по той причине, что я – император!

Кутузов прокашлялся, поправил повязку на глазу и с сутулой осанкой удалился: он был воин и патриот, полководец мог бы придумать тактику, которая спасла бы Россию, и хотел бы этого, но амбиции Александра стали стеной перед этим благородными намерениями.

И вот, случилась битва под Аустерлицем, и, видно, Наполеон был не так уж глуп, раз разгромил войска России и Австрии, как шар роняет кегли. Александр был в отчаяние: его солдаты погибали на чужой земле, сам Александр показал себя неудавшимся полководцем, а где-то во дворце Александра ждала больная жена, с которой Александр хотел быть и сердцем и душой.

Молодой император обвинял себя, в чём только можно было, и часами молился в своём шатре.

«Это поражение послал мне Господь за то, что я в своё время так обошёлся с отцом…» – думал Александр, не зная, как спасти теперь и Россию от вторжения войск самонадеянного корсиканца.

Тогда Александру пришла «замечательная мысль» заключить с Наполеоном мир. После ещё нескольких не таких громких поражений, это мысль усилилась весомостью аргументов.

В 1807 году на реке Неман в шёлковом шатре на плоту Александр и Наполеон вели беседу, притом Наполеон вёл себя, как победитель и смотрел на Александра с высоты своих побед. Александр тоже не растерялся, хотя немного переживал, и проявил талант дипломата, что привело к заключению Тильзитского мир русскую а. Переговоры продолжались больше часа.

Когда же всё кончилось, уставший до изнеможения Александр приказал подать ему карету и отправился во дворец. Некая лёгкость была в Александре, устроившись в карете, он тут же уснул, и снилась ему комета…

Какое-то время Россия продолжала жить своим укладом, но в 1812 году страну нас, настигла грубым хлыстом горе, знамением которого и была комета: Наполеон нарушил договор и совершенно неожиданно ввёл войска в Россию.

Александр, почти сломленный, вышел на Красную Площадь и объявил о начале войны с Наполеоном.

– Царь-батюшка, всей страной супостата одолеем! – выкрикнули простые люди на площади, и Александру стало радостнее.

Война началась, русский народ самоотверженно сражался, причём драгоценные камни духовности – герои, вырастали из всех слоёв общества, как из самых благороднейших дворян и полководцев, так и из простых крестьян-партизан.

Примером может служить Василиса Кожина. Она была замужем за слабовольным человеком, поэтому, когда к нему приходили с какой-то просьбой, женщина говорила:

– Люд православный, ничего он не решит, обращайтесь ко мне, я, чем смогу, подсоблю…

А когда французы шли по большой Смоленской дороге, мудрая Василиса организовала партизанский отряд. Много раз её отряд перехватывал обозы и оставлял французов без провианта, много раз снимали арканом и брали в плен французских генералов, но правда, однажды оплошность вышла: русского разведчика с коня сняли. Поняли ошибку, когда тот на чистом русском языке ругать Василису стал, причём не все слова приличные были.

А вот дворянин Давыдов, который тоже в партизаны всей душой подался во время войны, был ещё и поэт великолепный, а уж в письмах Кутузову сочинял…

Воин великий он был, но и человек с душою, творческий.

Но больше всех восхищает меня священник Василий. В каждом бою он, благословив солдат, шёл впереди, осеняя наше войска молитвой за Русь и крестом. Много у него было контузий и ран, но до последней секунды жизни Василий служил Богу и Родине своим простым и бескорыстным сердцем…

Но война шла своим чередом, французы, не подозревая будущего разгрома, уходили за русскими войсками вглубь страны, но нужно было давать бой, и для руководства этой битвой нужен был лучший полководец. Перед Александром стоял выбор между тремя кандидатурами: умным шотландцем Барклаем де Толли, молодым патриотом Багратионом и самым мудрым, выдержанным и опытным военачальником Кутузовым. Александр недолюбливал Михаила Илларионовича, но только ему, полководцу с репутацией и опытом, мог доверить титул фельдмаршала. И бой состоялся в конце лета…

Было очень жарко, солдаты почти не ели, только пили, когда Кутузов вдруг остановил коня и обратился к гусару в красном доломане:

– Дружище, узнай, что за деревня там в далеке…

Через минут десять Михаил Кутузов услышал ответ:

– Бородино, ваше превосходительство!

Кутузов прищурил тот глаз, который был не под повязкой, и изрёк:

– Стройте редуты! Здесь, под Бородино, мы дадим бой! Пусть французы уже трясутся!

Но перед боем Кутузов велел принести Смоленскую икону Божьей матери, и, узрев её, как знак Божьего благословения, солдаты опустились на колени, осеняя себя крестом с благодатным чувством любви к Богу и Родине. Пожилой Михаил Илларионович так молился мысленно за Россию, что, несмотря на вес и возраст, тоже опустился на колени перед иконой.

Бой и впрямь был устрашающий: без отдыха три дня палили пушки, свистела и летала картечь, в ход пошли все средства. Один Шевардинский редут переходил от русских к французам и обратно двадцать шесть раз!

Но три дня боя кончились, кончились большими потерями для России (у Франции положение было ещё плачевней, но стоит учитывать и наши утраты), война двигалась по Большой Смоленской дороге, и скоро появилась острая необходимость решать катастрофически важный вопрос: давать бой в Москве или сдать столицу России без боя. Наполеон по опыту прошлых войн в Европе знал, что если завоевать столицу, то страна падёт на колени перед завоевателем. Понимали это и русские полководцы, поэтому решили собраться все на заседание в Филях, чтобы взвесить риск, выслушать все мнения и принять взвешенное и верное решение.

Если честно, это сделать долго не удавалось: герои славных битв не могли прийти к одному мнению, перекрикивая друг друга. Только Александр и Михаил Кутузов молчали. Александр придерживался позиции молчания, потому что мысленно был совершенно в другом месте, предавался мечтам, бранил себя, хотел быть рядом со своей тяжело больной женой, думал о доме и о том, что он обязан поддержать её, но только не о войне и Москве.

С этими мыслями солнечный император в печали вышел на крыльцо. За ним вышел и Кутузов.

– Ваше императорское величество, разрешите спросить по-отечески, что сейчас вас печалит?

– Михаил Илларионович, в Санкт-Петербурге сейчас тяжёлым недугом прикована к постели моя жена, я должен её поддержать, быть сейчас с ней… – признался Александр, ещё больше в вопреки своей Ангельской внешности и вежливости, опечалился.

Михаил Кутузов задумался, и дума его была ох, как не проста, а потом положил руку на плечо Александру и изрёк:

– Я вас понимаю, езжайте к жене, а я знаю, что делать, положитесь на мой опыт…

Александр от сердца поблагодарил Кутузова и помчался вдаль на карете, Кутузов сел отдышаться в деревянных душных сенях, и только тогда понял, что уже глубокая ночь.

Наконец, Кутузов зашёл к заседающим и с акцентом пожилого человека сообщил:

– Я стар, не могу по ночам сидеть, так что вы отправляйтесь в свои позиции и сообщите моё решение: Москву оставляем! А я пока вздремну…

После Кутузов прислонился кизразцовой печи и задремал, а герои ещё долго обсуждали решение фельдмаршала…

Узнав на утро о таком решении, солдаты даже не отдали честь Кутузову, но мудрый фельдмаршал не оскорбился…

Россияне действительно оставили Москву, но предварительно вывезя все ценности, всех жителей и раненых солдат, даже весь провиант, чтобы Наполеон не достиг своей цели, а захватчики остались голодные. Под конец величайший город мира заполыхал от лепестков жгучего огня.

Бонапарт долго ждал ключей от Москвы, потом сам вошёл в пылающий город, поднялся на балкон Кремля и стоял там, как тень: он смотрел на свою армию и понимал, что проку от входа в Москву ему нет, и что, скорее всего, его впервые ждёт настоящее поражение: он не сломил русский дух…

Напрасно солдаты Наполеона пытались удариться в грабёж, тщетно пытались взрывать церкви в Москве, от этого только падали силы и дисциплина французской армии.

А потом была битва под Малоярославцем, в которой Наполеон проиграл, отступление в холодную зиму…

В общем, большинство факторов привели к великой радости победы над интервентами, это была бессмертная заслуга русских, их вечно хранимый в сердцах подвиг нашего народа.

Падение империи

Россия крепла, как величайшая из держав, «Третий Рим», наследница великолепной Византии, а Александра за славную победу над Наполеоном прозвали Благословенным. Но Европа сделала всё, чтобы Российская империя получила как можно меньше выгоды из своих громогласных побед, а крепостное право и война породили первые звоночки угасания империи: недовольства народа. Пока Александр ездил в места с тёплым климатом, чтобы улучшить здоровье Елизаветы Алексеевны, лучшие умы и таланты возмущали народ антиправительственными стихами, и уже зарождалось движение, которое позже назовут «Декабристским»…

Тайное общество, молодые офицеры и дворяне, около 200 человек собрались в последний раз тайно: они готовились к смене власти, ведь не стало Александра, а его брату Николаю Павловичу ещё будут присягать. Декабристы твёрдо решили, что должна быть конституция, что нужно утвердить права человека, отменить крепостное право и цензуру, осталось лишь решить несколько вопросов, в которых не было единства. Какой строй должна принять Россия: конституционную монархию или республику? И что делать с царской династией во втором случае? И какую конституцию предлагать, ведь каждый образованный дворянин этого общества видел этот документ по-своему…

– Всё! – выступил вдруг Рылеев – скандалисты, а не политики вы! 14 декабря выходим на Сенатскую площадь, дальше тянуть нельзя! Вы ход истории мечтаете изменить, но сами к этому не готовы! Вот Пушкин сказал…

– Тоже мне революционер! С Пушкиным, он, видите ли, дружит! Я открыл это общество, мне принадлежат основные идеи! – возмутился жёстким голосом Муравьёв-Апостол, но всё поддержали Рылеева, и собрание разошлось.

Мимо тихо пролетал мелкий снег, был неприятный ветер, Рылеев, накинув чернильный плащ и поправив бакенбарды, решил не ехать в этот день на бал, а отправился в свою усадьбу к жене.

Только его двуколка загрохотала возле дома, а жена его Наталья в лёком голубом платье мчалась к нему, и лицо её сияло от счастья.

Рылеев удивлённо спросил её:

– Что случилось, дорогая? Зачем ты выбежала мне на встречу? Ты простудишься!

Наталья же, казалось, не слушает мужа, а только он кончил нравоучения, воскликнула:

– Я хочу тебя обрадовать! Наш пятилетняя доченька, представляешь, сложила сегодня первый слог!

Кондратий остолбенел и нервным движением снял цилиндр: ему завтра на самое рискованное дело в жизни идти, быть может, он не вернётся, его ребёнок будет безотцовщиной, и, может, жить ей будет несладко…

Рылеев был неисправимый циник, я не во всём потакаю ему, но в этот миг он заплакал.

А на следующий день в ужасный мороз декабристы вышли со своими требованиями на Сенатскую площадь, присоединили к своим рядам многих недовольных, их пытались вразумить, потом пошла пальба, жена Николая Павловича от испуга потеряла на время голос, а Рылеев думал, прав ли он, и думал о жене и о малютке-дочке. Что же ждёт её?

В итоге восстание подавили, многих сослали в Сибирь на каторгу, и жёны декабристов, отказываясь от титулов, комфорта, даже детей, ехали в Сибирь за мужьями, выполняя свой высокий и важный долг любви…

А Рылеева и чётырёх его союзников повесили. Это восстание и его быстрое уничтожение вызвало в народе и даже в высших кругах подавленность, особенно это отразилось в литературе, виде печально-лунного гения Михаила Лермонтова.

Несмотря на восстание и спор Николая и его брата Константина, Николай Павлович стал императором.

Утром Константин заглянул в кабинет Николая, последний делал ловко упражнения с ружьём.

– Ну, ты что думаешь о восстании? Жена начала снова говорить? Как править-то собираешься? – стал расспрашивать Константин.

Николай, досадуя на назойливость брата и не переставая заниматься гимнастикой, ответил:

– Да я, вообще не понимаю, как 14 декабря нас не пристрелили с тобой! Жена моя в тяжёлом нервном состоянии. Я думаю, что нужно бороться со всяким инакомыслием, думаю технический прогресс развивать, с казнокрадством бороться. А, если честно, я никогда не хотел быть императором, я хотел быть солдатом, и считаю, что главное – дисциплина!

Николай резко окончил речь и с громким выдохом бросил ружьё.

И скоро Николай миропамазался торжественно, объявив громогласно, что принципы страны в его правление, это – Православие, самодержавие и народность, а главным он считал службу Отечеству, и многие планы воплотил в жизнь.

Он открывал военные и технические вузы, приказал провести телеграф, содействовал прогрессу и строительству русских фабрик и кораблей, однако он «затянул Россию в мундир», ввёл жандармерию и строжайшую цензуру, сказалось потрясение 14 декабря…

Император вёл здоровый образ жизни, занимался политикой, в том числе даже издал несколько законов, облегчающих жизнь крепостных крестьян, но Николая это не успокаивало:

«Достоин ли я звания Помазанника Божьего и боевого офицера, если по сей день боюсь всякого инакомыслия в стране?» – думал Николай Павлович

К императору привели солнце русской поэзии – Александра Пушкина. Великий поэт только приехал из ссылки, он очень переживал, но решил быть честным с новым правителем.

Николай посмотрел на гениального гостя, пролистал его стихи, и, понимая, что имеет дело с человеком высокого искусства и нрава, напрямую спросил:

– Александр Сергеевич, если вы были в декабре в Санкт-Петербурге, где бы вы были?

Пушкин прямодушно и честно ответил, лишь на секунду засомневавшись в своём ответе из-за осторожности:

– Я бы был на сенатской площади, ваше величество…

– За вашу честность и ваш талант я прощаю вашу дерзость! Творите и живите в столице, а я буду вашим цензором! – ответил Николай, и Пушкин почувствовал, что до этого частый от испуга пульс стал реже, и сердце, и душа поэта успокоились.

Николай основал свою канцелярию, вёл войны, особенно знамениты кавказская, русско-персидская и русско-турецкая войны, причины которых были защита православных людей на земле иноверцев. В армии была палочная дисциплина. Через всю политику Николая красной нитью прошёл страх перед новым восстанием.

Но император не мог навести порядка и в своей семье, как многие занятые и грубоватые мужчины.

Старший сын его, Александр, был красив и любил общество шикарных женщин. Когда отец потребовал от него серьёзности и выбора законной невесты, Александр приводил на смотрины к отцу многочисленных «Золушек» из студенток благородных институтов и придворных дам матери.

– Господи! – воскликнул однажды Николай Павлович – Когда мой наследник станет серьёзным человеком? Ума не приложу, что делать!

Дочь же Николая, Мария, была мила белокурыми кудрями, но непослушна, и вышла замуж по любви за католического принца вопреки воле отца, предварительно помотав нервы другим кандидатам в женихи. Когда же Николай узнал о её выборе, то кричал на дочь так громко, выражаясь некрасиво (дочь отвечала тем же), что их ссору обсуждали всем дворцом. Николай чувствовал в семейной жизни себя несчастным человеком, и пытался найти себя в военной службе.

Николай был очень строптивого характера и не мог найти общий язык с близкими, от чего очень сильно страдал.

Однажды после ссоры жена Николая заплакала:

– Ты – деспот! Ты не уважаешь меня, а, значит, и не любишь, ибо одно не возможно без другого, ты совсем стал чёрствым, как сухарь!

«Может, я слишком жёсток с родными?» – впервые задумался Николай сомнения «точили его», но было поздно, слишком поздно, Николай ничего не мог исправить: Россия проигрывала в Крымской войне под Евпаторией, и самонадеянный Николай вышел к полкам зимой в лёгком мундире…

Скоро он скончался, так и не узнав о втором браке дочери и итоге Крымской войны.

С тяжёлым сердцем ( я говорю это без прикрас) Александр принимал престол, видно, пришло время стать серьёзным и ему.

И широкими шагами, шурша военной формой Александр шёл, чтобы открыть окна и в прямом, и в образном выражении, и видел горизонты будущих реформ: он жаждал развивать металлургию, экономику, строительство железных дорог…

Из окна потянуло свежим воздухом. Александр спросил себя: «Готов ли ты к реформам во имя Руси?» и сам себе ответил: «Готов!».

И первой его реформой стала ликвидация военных поселений, затем новый император урезонил цензуру, уменьшил количество жандармов. Потом Александр задумался о строительстве фабрик и железных дорог, но эти идеи застыли, как холодец: не хватало рабочих, большинство людей были крепостными крестьянами. И тогда Александра осеняет главная идея его правления: отменить крепостное право.

Несмотря на весь пылкий гонористый нрав русского человека, Александр долго готовил этот документ с лучшими умами своего общества, многие противились начинанию Александра, тогда император с дальновидностью образованного и военного человека предупредил, что реформа эта может и благодаря самим крестьянам водвориться в жизнь. Так что лучше сделать это самим, чтобы не было беды на Руси.

Документ был составлен, и, после того, как император прочёл сам его прилюдно, все считались свободными, но с несколькими оговорками. Во-первых, долгое время крестьяне не представляли, как без помещика-то жить, во-вторых, все выгоды, и земля, оставались за помещиком. Реформа получилась незавершённой.

– Эх, – вздохнул крестьянин, уходя с площади, – легче не будет…

И многие крестьяне тихим вздохом поддержали эти слова.

Затем Александр воплотил в жизнь другие реформы: финансовую, судебную, земскую, военную, городского самоуправления, образования. В, общем, Александр был в постоянном движении, достигал новых целей, политика его неслась как упряжка коней с бубенцами.

Но что его беспокоило по-настоящему? И что творилось у него на личном фронте?

Он уже долго состоял в крепком и красивом, как янтарный сундук, браке с Марией Александровной, женщиной, часто болеющей, но доброй, занимающейся активно благотворительностью ( она спонсировала «красный крест», православных людей, притесняемых в других странах). Прекрасная, и тихая, как лебедь, она нежно подставляла плечо мужу, но Александр не оценил это. Скоро у него появилась любовь: Екатерина Долгорукая, юная, краснощёкая девушка, прибравшая Александра в свои руки.

В этот вечер Александр надевал лучший мундир. Жена тихо подошла к нему и с нежным упрёком заговорила:

– Дорогой, я же вижу, что ты не по государственным делам ездишь. Народовольцы три раза уже пытались загубить твою жизнь. Может, для твоей безопасности, ты перестанешь рисковать? Не езжай… или пусть она живёт во дворце…

– Гадалка сказала мне, что я переживу восемь покушений, так что будь спокойна! И у меня нет никого, кроме тебя! – отшутился Александр, но на душе у него была жуткая метель.

Его мучило, что он обманывает жену, с которой прожил столько лет, которая болела, которая любила его, дарила ему прекрасных детей. Совесть очень неприятно колола императора.

А ещё нервозности императору добавляли теракты против него, руки его дрожали, хоть он и мужественно шутил над этой проблемой…

Недовольные реформами, особенно организация «народная воля» стреляли в императора, подрывали его поезда, и даже столовую, но каждый раз происходила «роковая ошибка» или «тотальное везение» и Александр второй оставался жив.

Вот и сейчас император шёл пешком к своей возлюбленной, когда в него начали стрелять! Нервы императора дрогнули, он прикусил губу от волнения, но как человек с самообладанием и военной выдержкой, стал уходить зигзагом. Это спасло Александру жизнь.

Теперь же он стоял рядом с сидящей на стуле миленькой Екатериной, которая одела к приезду императора новое розовое платье с бантами и кружевами, и объяснялся с ней:

– Милая моя, как я люблю твои кудри, твой гибкий стан! Я ждал тебя всю жизнь! О, если бы я был султан, ты бы была моей любимой женой! Я в плену у тебя! Переезжай во дворец! Хоть у меня есть жена, я всё равно люблю тебя! Я озолочу тебя!

– Уже собираю вещи… – с кокетством ответила молодая женщина и хотела поцеловать Александра, когда случилось то, что заставило смутиться любовников: тихо и величаво в голубом пальто и белой шали вошла, сияя смиренным взглядом распахнутых глаз, Мария Александровна.

Александру стало очень стыдно, но он понимал, что оправдываться бесполезно. Он отвёл взгляд чуть склонённой головы и прошептал:

– Не ходи в таком лёгком пальто, простудиться можно…

Мария горько попыталась улыбнуться и изрекла:

– Сколько счастливых минут, Александр, было у нас, помнишь? А наших детей ты любишь? Но ты всё забыл. Что ж, я болею, приводи Екатерину во дворец, быть может, она скоро станет императрицей. А я буду молиться за вас…

Мария Александровна ушла, а Александр пристыжено стоял и молчал, но слово сдержал: Екатерина стала жить во дворце и родила детей Александру.

Потом, когда в рай отошла Мария Александровна, Екатерина стала императрицей, но не надолго: бомба всё-таки нашла Александра…

Жаль царя и мальчика, который случайно подбежал к карете в момент взрыва…

После сорока дней траура на трон всходил сын Александра второго: Александр третий Александрович.

Новый император в простых кирзовых сапогах, портках и рубахе возвышался, как Геракл, в зимнем саду. Вид его был громоздок, величественен и грозен. Он был подобен утёсу или чугунному монументу сфинкса. В руках он держал документы, с которых хотел начать своё правление.

– Ну, что, Геркулес мой, завтракать идёшь? – ласково спросила его жена, Мария Фёдоровна, и положила руку на могучее плечо мужа.

Александр Александрович не выдержал и закрыл лицо рукой, чтобы скрыть слезу.

– Я понимаю, тебе сейчас очень не просто, твой отец почил. Но надо жить дальше, только движение вперёд! А если хочется что-то вспомнить или поплакать, так это не страшно, я всегда готова выдержать и поддержать тебя… – изрекла Мария, и, несмотря на очень хрупкий стан и маленький рост эта прекрасная женщина казалась великой в этот момент, в ней был стержень.

Александр позавтракал большим бутербродом, отдал денщику мундир, чтобы тот занялся его починкой, а сам продолжил заниматься документами.

А вскоре при всём честном народе был прочитан манифест о незыблемости самодержавия, в котором были строчки: «…А на нас лежит ответственность…». Народ манифеста не понял, но за эти строки быстро окрестил манифест «ананасовым».

Потом последовало усиление жандармерии, введение жёсткой цензуры, но и строительство железных дорог, фабрик. Металлургия и экономика развивались шагами Гулливера, но правил Александр Александрович из кабинета: страх за жизнь и пример гибели отца всегда оставались в его памяти, как страшный, но вещий сон.

Так же Александр оставался замечательным семьянином, воспитывал детей и был очень благодарен своей маленькой жёнушке «мини-императрице» Марии Фёдоровне за поддержку в трудную минуту.

Много смешного и милого было в их жизни. Например, однажды император играл с сыновьями в саду и облил их из шланга. Михаил решил устроить отцу ответную шутку, подождал, пока тот выйдет на балкон выкурить сигару, и полил отца из ведра водой.

Тиха, как вечер в сосновом бору, была жизнь императорской семьи, пока однажды не случилась трагедия…

… Вся семья, то есть сам император-Геракл с женой и детьми: прекрасным цесаревичем Николаем, его братьями Георгием и Михаилом, сёстрами Ольгой и Ксенией, со слугами обедали в вагоне своего поезда: им нужно было приехать в свою усадьбу Гатчинское, посуда тряслась и звенела от шумного и быстрого хода поезда.

– Папа, здорово ехать быстро, правда? – спросил Михаил.

Не знал ребёнок, что поезд разогнали из-за отставания по графику запредельно быстро, и случилось непоправимое: поезд сошёл с рельсов! Александр, чтобы спасти семью, долгое время держал вагон.

Руки его дрожали, на широкий лоб выступал пот, колени содрогались, но не бросил Александр вагон, пока вся семья не выбралась. После император сильно заболел: он надорвал здоровье.

Александра Александровича очень заботило в тот момент, кто займёт русский престол после него, и выбор был очевиден: старший сын императора, Николай Александрович. Он был набожен, добр и отзывчив ко всем, за что получил от братьев и сестёр прозвище «Милый Ники», разумен, образование получил блестящее, изучал и искусства, и науки, в том числе экономику, дипломатию, анатомию, историю. Военные тяготы наследник переносил легко, и в армии уже имел друзей. Так же молодой человек отличался скромностью: не взял себе чина выше полковника, хотя по военным заслугам мог получить и больше. Осталось только выгодно женить такого наследника.

–… Ну, что ты думаешь по поводу женитьбы? Я ведь не вечный! – спросил у сына Александр.

Николай задумался: дело в том, что юноша давно был влюблён в девушку, которую встретил в Англии, им удалось поговорить немного, переглянуться раз, но её бездонные голубые глаза, одухотворённость грустного и бледного лица Николай полюбил навсегда, и в этом сейчас признался отцу.

– Тоже мне Ромео! Тебе выгодный брак нужен! – отчитал сына Александр, но мини-императрица строго сказала мужу:

– Мы с тобой не по выгоде женились! Помогай сыну!

Тогда Александр написал в Англию приглашение всем английским принцессам. Приехала Алиса, внучка королевы Виктории.

С первого момента встречи Николай онемел от счастья: по каштановой причёске с вьющейся чёлкой, по милым и не идеальным чертам лица, по глубине и одухотворённости взгляда узнал Николай возлюбленную. Александр был против брака, но Ники неугомонно старался угодить Алисе, у них были общие интересы, им так было хорошо, будто они жили не в Петергофе, а в Эдеме.

Но любовь Николая и Алисы была чиста, как лилия, они до брака даже не поцеловались. Алиса приняла православие, стала Александрой Фёдоровной, и Ники сделал ей предложение и подарил бриллиант. Они были так счастливы, что хотели оставить хоть какое-то напоминание об этом событии, и жених и невеста начертали на стекле надпись «Ники + Аликс = вечная любовь»…

Любовь Николая и Александры действительно будет вечной: в браке они проживут двадцать четыре счастливых года, и уйдут в рай в один день и час, где их любовь живёт действительно вечно…

Свершилось, Александр благословил детей на брак, но вскоре скончался (давало о себе знать крушение поезда). После траура Николая и Александру венчали и миропомазали на царство в один день.

– Милая, родная моя! Сегодня ты прекрасна, как белый лебедь! – восторгался счастливый Николай.

Александра тихо склонила голову на грудь жениха и подумала: «За что же мне такое счастье? Неужели за то, что я терплю боли в ногах?».

Их объявили мужем и женой. И вдруг с Николая упала цепь Андрея Первозванного, что было плохой приметой. Супруги не обратили на это внимание и стали раздавать подарки простому народу, но вдруг кто-то крикнул:

– А подарков-то на всех не хватит!

Началась зверская давка с воплями, Николай и Александра закрылись в его кабинете и усердно молились о том, чтобы давка прекратилась…

Позже Николай выплатит всем пострадавшим большую сумму денег.

А вечером назначен бал. Николай и Александра решили разделить траур народа и не веселиться, но по этикету они должны были выйти к гостям и извиниться за своё отсутствие, а пресса изобразила Николая жестоким человеком…

Впрочем, Николай простил им это несправедливое обвинение.

Скоро всё забылось, и царская чета занялись воспитанием четырёх прекрасных дочек, Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию, и сына, Алексея.

Прекрасные и короткие, как пёстрые птички, мгновения детства были прекрасны: Николай любил свою семью, весело бегал за детьми, играя, а девочки, похожие в своих белоснежных платьях на белые розы или лилии, с невыразимой теплотой прижимались к отцу, когда тот рассказывал сказки, особенно девочки любили сказки Пушкина.

А весной все поправляли здоровье в Ливадии, в Крыму, встречая там Пасху, это были самые приятные и хлопотные дни, ведь, как истинные христиане, они не только трудились во славу церкви и Родины, но и занимались благотворительностью, и приучали к доброте детей.

Но были и огорчения: например, проигрыш русских войск в русско-японской войне( Николай чувствовал себя виноватым и страдал, и только молитва и семья утешали его) или Кровавое воскресение.

Николая в этот день не было во дворце, и вдруг толпа недовольных резкими криками потребовали исполнения пунктов их петиции, и вышли к Зимнему дворцу.

Александра Фёдоровна, от испуга уронив библию, побежала с детьми в дальние комнаты, то и дело попадая дверными ручками по детям. После этого у Марии долго болела рука, а Настя носила чёлку, чтобы скрыть шрам.

Юнкера стали без приказа палить по возмутителям порядка, а обвинили во всём несправедливо Николая.

Но больше всего Николая и Александру огорчало здоровье Алексея: он был болен гемофилией.

Алексей рано понял, что может погибнуть в любой момент, поэтому особенно старательно молился, старался угодить Господу, но не унывал, хоть и не мог быть таким активным, как сёстры. Однажды даже учитель сказал про Алексея , что тот «туп, как пробка», на что Алексей ответил:

– Я не глуп, я понял, что вы имели в виду. И когда я буду царём, не будет бедных и богатых или обиженных, все будут счастливы…

Зато Настя развлекала всех спектаклями, пародиями, угощала конфетами и любила танцевать и шалить. Она была словно из ртути.

А Мария выросла очень красивой девушкой с удивительно большими лазурными очами, кротким лицом херувима, и очень длинными и густыми каштановыми волосами. В сочетании с хорошим вкусом в одежде, это делало Марию «жемчужиной империи» и «царевной Ангелов». Но главными её достоинствами были не красота, а набожность, любовь к ближним, общительность и талант к рисованию. Картины её были овеяны пыльцою трудолюбия и добра.

Татьяна же была спокойна и трудолюбива, но тоже крепкой веры. Она любила музицировать для всей семьи, вышивать бисером. Дивные по красоте иконы выходили у неё. Так же Татьяна была удивительно скромна: княжна просила не обращаться к ней официально, полным титулом, и никогда не гордилась, что она – дочь императора.

Старшей же была Ольга, и походила она на отца: была так же прямодушна, вспыльчива, но умела прощать, любила Россию и семью, даже замуж за границу выходить не хотела, и была так же трудолюбива: старшая княжна получила такое же хорошее образование, как и отец, любила конную езду и фехтование.

Такими прекрасными Ангелами чистоты и веры в белых с позолотой подобным райским цветам, платьях, выросли дочери Николая, а Алексей был бриллиантом веры и этой дружной семьи. Но началась первая мировая война…

Теперь Николай и Алексей были в военной ставке, Александра Фёдоровна, Ольга и Татьяна работали сёстрами милосердия, а Мария и Анастасия помогали солдатам, чем могли.

… Ранним холодящим утром, когда большие снежные хлопья в изящном полёте спускались на землю, сани подъехали к госпиталю.

– Приехали, сестрёнка, слезай с саней да, смотри же, не шали в госпитале… – тихо произнесла Мария, грациозно направляясь к входу.

Настя задорно спрыгнула с саней и засеменила за сестрой.

Княжны скинули серые пальтишки и шапочки-таблетки, Настя в матроске и плиссированной юбке чуть ниже колена побежала искать маму, а Мария в кипенной длинной юбке, такого же цвета изящном пиджачке и нежно-розовой блузке с розой направилась к больным: она приехала, чтобы подарить солдатам по маленькой иконе. Девушка подходила к каждому, подавала икону с лучистыми словами, кого-то держала за руку, кого-то расспрашивала о семье.

Тут вышла Александра Федоровна: она только что кончила читать псалтырь над ушедшим в мир иной солдатом.

– Здравствуй, матушка, я сделала всё, как ты посоветовала… – опустив ресницы, сказала красавица.

Александра Фёдоровна уставшим, но любящим взглядом окинула дочь и спокойно изрекла:

– Молодец, доченька, я рада за тебя, но, ни в коем случае не ругая, я бы хотела тебя попросить не надевать такую шикарную одежду в госпиталь. Всё-таки идёт война, это – тяжёлые переживания для всей страны…

Маше стало обидно, она уже два года не шила себе новых костюмов, но смиренная девушка с покорностью ответила:

– Я понимаю, мамочка, я исправлюсь…

Александра заметила обидку дочери и ласково погладила её по шелковистым каштановым волосам со словами:

– Не обижайся, пожалуйста, я тебя очень люблю, я бы очень хотела порадовать своих деток, но сейчас нет такой возможности. Когда война, да поможет России Бог, кончится, мы закажем у Ланской тебе чудесное персиковое платье…

– Спасибо, мамочка, за понимание! – развеяв ничтожные следы размолвки, воскликнула Мария.

Но, к прискорбному сожалению, этим мечтам не суждено было сбыться…

Долгое время Николай находился с детьми в загородной усадьбе Романовых. 2 марта до полночи при огарке свечи царь, в прочем, как и всегда, то работал с бумагами, то писал не очень длинное, но пронизывающее теплом душу письмо жене в госпиталь, то что-то черкал в личном дневнике. Когда к двум часам ночи Николай помолился и собрался лечь спать, пришла телеграмма, что в Санкт- Петербурге беспорядки.

Николай, не задумываясь, отправился в столицу на поезде. А старенький вагончик, как лёгкую лодочку, качало, и рельсы упоительно постукивали, веяло неприятной прохладой. Николай, пряча руки в карманы шинели, как ни старался совладать с собой, мог думать только о сне и том, что мёрзнут руки.

Потом Ники осенило: он достал фотографию супруги с детьми, и воспоминания вызвали улыбку государя, мысли стали быстрей и яснее.

Тут поезд резко затормозил, Николай, окончательно проснувшись, выглянул в окно и увидел делегацию от временного правительства.

Разговор начал глава правительства, Керенский. Он сводил бесконечную речь к одному тезису: Николай должен отречься от престола, кругом недовольства и беспорядки, причём отречься в пользу временного правительства…

Царь пытался прекратить эту совершенную наглость, находя новые и новые аргументы в свою пользу, высказываясь:

– Россия – тоже мой ребёнок! Я люблю эту страну всей душой!

Керенский уже стал злиться, внутренне самолюбие взвинчивало министра, но потом он вспомнил одну слабость Николая, и стал «сыпать соль на очень старую, но кровоточащую рану»:

– Ваше величество, России будет лучше без монархии! Поверьте, положение в стране сильно улучшиться без вас! Я сейчас приведу причины так думать…

Керенский всё говорил, и говорил, а Николай думал над его словами, силы постепенно покидали царя…

Да, Керенский «сыпал соль» на проблемную тему: Николай, благодаря обществу и язвительности любимых братьев и сестёр, никогда не был уверен в том, что достаточно делает для страны, а Россию он любил по-настоящему самозабвенно…

– Заканчивайте, Керенский, вы усыпите скоро меня своей речью. Если вы действительно считаете, что России будет так лучше, то приступим от разговоров к действиям!

Довольный до кончиков некрасивых усов, Керенский подал готовый текст отречения от престола, язвительно заметив:

– Не хватает только вашей подписи. И если бы вы…

Тут скромный и тактичный Николай впервые сорвался, блеснул большими синими очами так, что Керенский испугался, и крикнул:

– Если бы я был тираном похожим на Ивана Грозного, вы бы даже не рискнули приблизиться ко мне с таким предложением! Я с большим интересом посмотрю, как вы удержите такую огромную державу, как Россия!

Николай сел, взял документ, поставил карандашом подпись, зачеркнул слова «передать временному правительству», дописав «передать брату нашему Михаилу Александровичу». Скупая слеза великой скорби из ясных очей Николая, звонко нарушая тишину, упала прямо на подпись. Тут появились журналисты. Они так шумели, что у Ники заболела голова, бывший царь очень устал, но сохраняя самообладание, чуть-чуть шатаясь, подошёл и пожал руку Керенскому. Керенский трусливо поглядывал на Николая, но, когда начались вопросы, Николай пошатнулся и попросил:

– Керенский, поговорите с представителями прессы сами, и я прошу вас, не здесь… мне бы хотелось немного поспать…

Буржуазная революция свершилась, Николай перестал быть императором, но это нисколько не повлияло на отношение полковника Романова с его семьёй. Казалось, в этот момент они чаще стали молиться за него, говорить, что любят главу семейства. Это придавало сил Ники принимать новые обстоятельства и смиряться. Скоро семью Романовых отправили на корабле Русь в Тобольск, подальше от обоих столиц.

… Было очень туманно и холодно, небо было покрыто пеленой утренних туч. Алексей и девочки молились в этот момент вместе, а Николай и Александра встали раньше детей и уже кончили молитву, поэтому вышли на палубу.

Николай накинул на плечи жены белую шаль, заботливо обнял и тихо спросил:

– Милая, я так виноват перед тобой и детьми, простишь ли ты меня? И что с нами дальше будет?

Александра Фёдоровна склонила голову на плечо мужа и ответила:

– Родной мой, я уже простила, ты не виноват. Мы все будем молиться, и Господь нам поможет…

В Тобольске жизнь текла спокойно и размеренно: под стражей ходили в церковь, сами готовили и убирали, пятеро слуг помогали в этом, Николай и Алексей сами пилили дрова. Они были вместе, и Господь сиял солнцем в их душе, поэтому скромность быта и труд их не удручали, а единственной мечтой их было то, чтобы их отпустили на прогулку без конвоя.

Веселья добавила Настя, желая, чтобы в семье не было уныния, а лазурные очи её родителей, брата и сестёр снова засияли.

Во-первых, они с Марией украсили их скоромный дом иконами, рисунками Марии и фотографиями счастливых моментов.

Во-вторых, Настя организовала спектакль, до того смешной, что даже Александра Фёдоровна сквозь боль смеялась…

Но девочки переболели корью: скудное питание снизило иммунитет. И только родительскими слезами и молитвами эти четыре невинных Ангела с лучезарными взглядами снова встали на ноги.

А потом к власти пришли большевики, перевезли ссыльную семью в Екатеринбург, и начался настоящий ад: вся семья ходила в грязных лохмотьях, постоянно под стражей большевиков-нахалов, от которых святым приходилось выслушивать грязные шутки и насмешки.

А ещё бывшая царская семья голодала: ложка была одна, и кушать нужно было по очереди, а иногда большевики опускали руки в ту простую кашу, которую хотела покушать семья.

А вот ещё один показательный случай…

…Шёл мелкий снег, небо было необычного, фиалкового оттенка, вокруг витала прохлада, и снежный ветер неприятно колол щёки.

Через полчаса они были в доме Ипатьева, девочки принесли дрова, затопили печь, вся семья, прижавшись к друг другу, легли на полу поближе к теплу.

– Милый, детям бы покушать, а то они тают на глазах… – пожаловалась Александра Фёдоровна.

Николай встал и направился к конвоирам.

– Служивые, может, у вас есть что-то съедобное?

Большевики коварно переглянулись и спросили:

– Что, буржуй, проголодался?

– Да я не себе, а детям… – спокойно ответил Николай.

– О, детям – это святое! Держи хлеб, посмотрим, как ты разделишь этот кусок на пятерых! – низменно посмеялся большевик, но кусок хлеба дал.

Николай шёл и не знал, что же делать: на пятерых, действительно, этого ломтя не хватит.

Увидев хлеб, все несказанно обрадовались, но Николай минорно предложил:

– Доченьки мои родные, пригожие, вы извините меня, но этого не хватит на всех. Давайте отдадим хлеб Алексею, всё-таки он болеет…

Все сначала замолчали. Николай смотрел на голодных худеньких детей и чуть не плакал, но тут все девочки, как одна, обняли отца и произнесли:

– Конечно, Алексею! Он младший и он болеет, а мы с Божьей Христовой помощью потерпим…

А на следующий день один большевик попытался сделать другую подлость: добиться любви от Марии Николаевны. Даже в саже прекрасна была царевна Ангелов с нежно-лазурным светозарным взглядом. Отец спас дочь от позора, дав поленом большевику по голове, но ночью друзья того большевика избили Николая, а Мария сбрила волосы, чтобы не нравиться солдатам.

Николай лежал на холодном полу, вытирая кровь с носа и молился, чтобы большевики не тронули хотя бы честь его дочерей, чтобы легче было перенести эти страдания его семье.

Николай встал с пола, отряхнулся, вытер кровь с лица и сел на крыльцо. К ним рядом села Мария, вид её был измождённый от болезни и тяжёлого труда.

– Радость моя, иди спать… – сказал тихо Николай, но дочь его не послушалась.

– Папа, тебя из-за меня избили? – вытирая рукавом кровоподтёки на лице отца, спросила Мария.

– Не имеет значения, родненькая моя…

– Мы живём в холоде и голоде, конвоиры большевиков ходят за нами по пятам, что будет дальше, папа? Мне страшно… – заплакала Мария.

Николай обнял дочь, погладил по мягкой щетине на голове и ответил:

– Надо уповать на Господа Бога Христа, больше у нас нет выхода. Эх, если бы ты знала, как я вас всех люблю: и тебя, и Алексея, и Настюшу, и Олю с Таней, и маму вашу! Но я совершил непоправимые ошибки, мне очень жаль, что за них придётся расплачиваться и вам…

– Что ты такое говоришь, папа! Мы жить друг без друга не можем и все разделим наше общее горе! Мы должны быть благодарны Христу за то, что мы вместе! – воскликнула Мария, и глаза её засияли каким-то святым светом.

– Я всегда знал, что у меня дети – Ангелы – прослезился Николай – но уже светает, иди и хоть немного поспи…

… Но семья Николая не озлобилась: они молились за Россию и за своих конвоиров, а Александра Фёдоровна лечила лекарствами доктора Боткина большевика, который простудился. Юноша очень подружился за это время с этой святой семьёй, полюбил и девочек со светозарными очами и чертами Ангелов, подружился с ясноглазым Алексеем, и с Александрой и Николаем.

Наконец, выздоровев, юноша решил уйти от соратников в другую страну, в монастырь, и молиться за семью Николая.

… Быть может, это длилось долго, но антибольшевицкие силы приближались к городу, и было принято решение о расстреле бывшей царской семьи…

… Семья Романовых, конечно, догадывались о своей участи, и поэтому на последней церковной службе лица их сияли Ангельским или апостольским, но не земным светом, а глаза сияли, как роса в Эдеме: так до слёз молилась семья. Правда, девочки заплакали, когда батюшка читал молитвы за усопших. Не пожили девочки, не примерили платья невесты, а примерят вскоре златые хитоны Ангелов…

Этим вечером царскую семью с пятью верными слугами расстреляли в тёмном подвале Ипатьева дома, но теперь вся семья радуется вечной радостью в раю, а нам подают пример верности Господу Христу, Родине и семье.

Эпилог

На этом закончена история Российской империи, потом наше отечество драгоценное будет именоваться 70 лет СССР, и история в этом периоде будет так же интересна, как и в том, который охватывает моя книга. Теперь наша святая Родина именуется Российской Федерацией. И Россия будет существовать вечно, пока мы её любим, и какой будет наша великая держава, решать только нам.

Героическая жизнь царя Фёдора

Дорогие читатели, представляя вам своё новое литературное творение, мне сложно назвать его жанр, потому что в большей части произведение художественно-историческое: я буду повествовать о жизни русского царя Фёдора Алексеевича Романова, сына царя Алексея Михайловича Тишайшего и его первой жены Марии Ильиничны…

… Но, как вы поняли по названию, это будет необычное повествование, ведь о юном Фёдоре мы знаем намного меньше, чем о его предках и последователях, а слава его сводного младшего брата Петра окончательно покроет пеленой память о Фёдоре, а виной тому стала тяжёлая болезнь Фёдора: неизлечимая врождённая тяжёлая форма цинги. Но это не перекроет достоинств Фёдора, как великого человека с добрым христианским сердцем, благородством, мужеством, железной силой воли, лучшим на то время образованием и ясным умом, и как великого царя, чьи реформы и мудрость стали основой для будущих свершений Петра и возвышения России…

Фёдор прожил короткую и сложную, но яркую жизнь, полную и страданий, и радости, но для полного величия и счастья ему не хватало только одного: здоровья…

…Русская земля в то время обновлялась и оживала: весна брала всё в свои мягкие нежные руки. Царевич Фёдор до этого дня из-за обострения болезни провёл два месяца в кровати, и, почувствовав себя лучше, нарядился в вышитый кафтан-чугу для верховой езды и шапку и направился на конюшню к любимому питомцу: белоснежному арабскому скакуну Гарпону. Признаться честно, Фёдор обожал верховую езду и уход за лошадьми, и, как только позволяло здоровье, мчался на конюшню…

Бледный, но красивый Фёдор с ясными глазами-озёрами и длинными русыми волосами, улыбался и тяжело шёл, опираясь на трость. Гарпон сразу же узнал хозяина и радостно зафыркал.

– Привет, Гарпон, хорошая животинка! Я соскучился по тебе, прокатишь меня, а, дружище? – со счастливым смехом, поглаживая коня, изрёк Фёдор, а потом обратился к конюху— Андрей, подсади меня и привяжи к седлу мою трость…

– Ваше высочество, Государь царь наш Алексей Михайлович не велит вам пока лошадь седлать: у вас сегодня только первый день после тяжёлого обострения болезни… – начал уговаривать конюх Андрей, но Фёдор перебил его:

– Андрей, ну что за занудство! Царь ни о чём не узнает, на пиру в честь первой ситцевой годовщины его брака со второй женой, Натальей Кирилловной, я буду вовремя!

– Ну, царевич, вам потом с отцом разбираться, я-то сделаю, что мне приказывают… – проворчал Андрей, подсадил бледного красивого царевича Фёдора на Гарпона и привязал трость Фёдора так, чтобы та не потерялась и не мешала езде.

Фёдор вдохнул свежесть весеннего воздуха, осмотрелся вокруг, полюбовался цветущей яблоней и с замечательным настроением крикнул:

– Ну, всё, отлично! Гарпон, неси меня галопом!

Гарпон помчался, всё разгоняясь и разгоняясь, казалось, он соревнуется с ветром, а счастливый Фёдор смеялся и подгонял коня, шапка слетела с царевича, русые волосы красиво развевались на ветру…

– Быстрее! Быстрее, Гарпон! А теперь поворот! – командовал Фёдор, но на повороте не удержался и слетел с коня на землю.

«Так, руки целы, ноги целы вроде, голова на месте, только царапина на губе…» – проанализировал своё состояние Фёдор и стал ворчать на любимого питомца:

– Гарпон, ну и что мы с тобой наделали? Как я поднимусь? Кто мне поможет? И как я появлюсь в таком виде на пиру у отца и Натальи Кирилловны? Благодаря тебе я похожу сейчас на хорошего поросёнка!

Гарпон пристыжено опустил голову и подошёл к хозяину. Фёдор собрался силами, схватился за стремена, подтянулся, встал, отвязал трость и с доброй улыбкой глаголил:

– Не переживай, Гарпон, дружище, я сам тебя разогнал. Пойдём, поставлю тебя в стойло, налью воды и положу сена, а то мне ещё нужно привести себя пред пиром в человеческий вид…

Сделав задуманное, Фёдор взял подарки родным и в красивом парадном кафтане с козырем отправился на пир, постукивая тростью…

Фёдор шёл на пир с лёгким сердцем: он любил отца, уважал мачеху Наталью Кирилловну, которая, хоть и не стала для него второй матерью, но была образцом доброты, любил братиков, родного – Ивана, и сына Натальи Кирилловны – маленького Петрушу…

Царь Алексей Михайлович, сильный пожилой мужчина с седой окладистой бородой сидел рядом с молодой женой, черноокой царицей Натальей в шикарных русских уборах и держал на руках младшего сына – малютку Петрушу. По правую и левую строну, от царствующей семьи, сидели царевич Иван, тоже пасынок Натальи Кирилловны, который болел той же болезнью, что и Фёдор, и важные бояре и хвалили царя и его молодую жену, молчала лишь царевна Софья, сестра Фёдора, дочь Алексея Тишайшего от первого брака.

Софья, сильная, крепкая, высокая женщина с длинными тёмными, как египетская ночь, волосами, с ненавистью смотрела на происходящее…

Тут появился Фёдор с тросточкой и подарками. Отец поспешил обнять сына и радостно воскликнул:

– Фёдор, твоё самочувствие сегодня лучше! Как же это прекрасно, Слава Христу Богу нашему за милость такую! – тут Царь Алексей Михайлович заметил большую царапину на губе у сына и спросил – Сынок, а где губу расквасил?

Фёдор виновато и ласково улыбнулся и весёлым тоном протянул:

– Не переживай, отец, это – мелочи. На Гарпоне катался, да не удержался на повороте немного…

– Фёдор, сынок! Чуть болезнь отступает, ты начинаешь искать себе приключений! С конной ездой можно было бы и поосторожней первое время, особенно зная, на какой сумасшедшей скорости ты мчишься на Гарпоне… – ласково пожурил сына царь Алексей Михайлович, но Фёдор ни капельки не обиделся и радостно изрёк:

– Я пришёл не нотации выслушивать, а поздравить вас с уважаемой Натальей Кирилловной! У меня подарки всем!

После этого Фёдор стал дарить подарки: сначала вручил отцу книгу богословскую редкую на греческом языке с иллюстрациями и в золотом переплёте, потом обрадовал Наталью Кирилловну жемчужным украшением, затем Ивану и Петруше дал в руки по одинаковой большой охапке разноцветных леденцов…

Наконец, Фёдор подошёл с сестре Софье, та была явно не в духе, но добрый царевич протянул ей дорогой красивый платок и с улыбкой сказал:

– Софья, сестрёнка, вот и тебе подарок, этот платок так подойдёт к твоему расписному летнику…

– Фёдор, предатель и инвалид-неудачник, исчезни с моих глаз, терпеть тебя не могу за то, что ты принял мачеху Наталью Кирилловну и её волчонка Петра… – буркнула Софья.

Фёдор побелел от обиды, открыл ставни и выбросил платок в окно со словами:

– Если ты такая грубая и злая, оставайся без подарка! И не надо указывать мне, как жить, я слушать твои советы и оскорбления не собираюсь, ясно?

После этого Софья отвернулась от брата, а Фёдор сдостоинством отправился к батикам. Он подошёл к шестилетнему Ивану и ласково попросил:

– Ванюша, братик, как твоё здоровье? А настроение? Дай один леденец своему старшему брату, не жадничай…

Иван стоял, как замороженный, дело было в том, что у Ивана из-за болезни пострадал и мозг, из-за слабоумия он не всегда понимал, что ему говорят…

– Ванюша, ты не понимаешь меня или вредничаешь? – расстроено спросил Фёдор, и вдруг к нему неуклюже подбежал годовалый Петруша и протянул леденец.

Растроганный Фёдор погладил по головке сводного братика и с улыбкой тихо изрёк:

– Петрушенька, как же я люблю и тебя, и Ивана, и папу нашего, и мамку твою уважаю, спасибо тебе, хороший человек из тебя получится…

Фёдор сел на своё место, посадил на одно колено Ивана, на другое – Петра и наслаждался тихим семейным счастьем в тени своего могучего славного отца…

Прошло два года. Великий учёный и поэт Симеон Полоцкий заканчивал в этом году обучение Фёдора, во всех науках, что преподавались царевичу, Фёдор блестяще себя показал…

Фёдор выполнял последнее задание: демонстрировал мастерство в стрельбе из лука. Фёдор любил это дело, и у него получилось. Симеон же наблюдал своим пронзительным мудрым взглядом за царевичем с тросточкой и вдруг промолвил:

– Нелегко тебе придётся по жизни, Фёдор, но у тебя сильный характер, характер русского царя, и я хочу, чтобы ты на будущее запомнил: главные твои враги – болезнь и амбиции царевны Софьи, потому что она коварна, жестокосердна, упряма, как ведьма, но умна, красива и здорова. Когда-то ты станешь царём, и эти два врага будут мешать тебе править Русью и радоваться жизни, с болезнью ты постепенно учишься справляться, но вот выдержишь ли конкуренцию с сестрой?

– Мой отец ещё здоров и крепок, хоть и сед, так что, я думаю, что я стану царём очень не скоро! – весело ответил Фёдор.

– Тебе бы так хотелось, Фёдор, но я старше и вижу больше, так что не зарекайся… – изрёк печально Симеон и добавил – твоё обучение закончено, можешь считать себя взрослым человеком…

Фёдор обнял Симеона, поблагодарил и отправился на конюшню к Гарпону, в шутку ворча:

– «Так бы тебе хотелось»! А вот хотелось бы! Люблю отца! И тебя люблю, животинка ты моя умная, а ты любишь меня, Гарпон?

Гарпон постукивал копытом, смотрел на хозяина понимающим взглядом и, казалось, что конь улыбается хозяину…

Прошёл год, Фёдор с нетерпением ждал приближающегося праздника: именин Петруши, маленькому Петру исполнялось четыре года, Фёдор души не чаял в смышлёном и бойком мальчонке в зелёном кафтанчике, большими карими, как у Алексея Тишайшего очами и тёмными вьющимися волосами. Вместе Фёдор и Петя играли в различные игры, рассматривали книжки, баловались, а больше всего маленький Пётр барабанить любил, и Фёдору нравилось, как у братика получается.

– Братик, будешь Родину защищать, барабанить впереди войска, когда вырастешь? – в шутку, и, как бы и не в шутку, спрашивал с улыбкой Фёдор.

– Обязательно! – бойко отвечал Пётр.

Фёдор очень старался привлечь к играм и занятиям Ивана, но тот сидел у себя в светлице и с тихими напевами переставлял деревянные расписные игрушки, не реагируя на разговор и ласку Фёдора…

Но перед самыми именинами Петруши Фёдор опять почувствовал сильное ухудшение и снова оказался прикован к кровати.

Бледный осунувшийся Фёдор лежал под мягким одеялом и терпеливо сносил тщетные попытки лекарей-неудачников как-то помочь царевичу.

– Скажите, а скоро мне снова легче будет? А, возможно, что я когда-то полностью исцелюсь?– спрашивал Фёдор.

– Мы не знаем, ваше высочество, простите уж нас, но мы всё делаем, чтобы хотя бы через месяц вам стало легче… – с грустью ответил пожилой лекарь, которого приставил к сыну сам царь Алексей Михайлович.

– Ладно, буду терпеть. Принесите мне хоть книг из моей библиотеки, да побольше, а то скучно так лежать… —со вздохом протянул Фёдор.

Фёдор дочитывал десятую книгу, а легче ему не становилось, когда в светлицу вошла Наталья Кирилловна. Фёдор отложил книгу и увидел, что молодая черноокая царица чем-то расстроена.

– Здравы будьте, Наталья Кирилловна, от чего вы в растерянности и печали? – настороженно спросил Фёдор.

– Фёдор, милый, мы все понимаем, что у тебя снова обострение цинги, тебе тяжело, но твоему отцу сейчас хуже, он серьёзно болен и хочет видеть всю свою семью, в том числе и тебя… – тихо и ласково произнесла Наталья Кирилловна.

Сердце Фёдора замерло, голова закружилась от волнения, но Фёдор решительно ответил:

– Конечно, Наталья Кирилловна, я иду к отцу, помогите мне , пожалуйста, встать и привести себя в порядок…

Наталья Кирилловна помогла подняться Фёдору, подала трость, Фёдор оделся, и направился, тяжело дыша от усилий, за Натальей Кирилловной…

Царь Алексей Михайлович действительно лежал в большой кровати, и по виду было видно, что он тяжко болен. Рядом стояли Иван, Софья, маленький Пётр, причём Иван и царевна Софья стояли поодаль, ничего не говоря и не проявляя никаких чувств, а четырёхлетний Петя ласкался к отцу, обнимал его и плакал со словами:

– Папа, не болей, я люблю тебя…

Фёдор стоял, тяжело опираясь на трость, как громом поражённый: понял царевич, что зря смеялся над словами учителя, и скоро отец отойдёт ко Господу…

Наталья Кирилловна подошла к супругу и тихо сказала:

– Фёдор здесь, ты хотел с ним поговорить…

Царь Алексей Михайлович сел в постели и с трудом глаголил:

– Фёдор, сынок, я рад, что ты пришёл, люблю тебя, горжусь тобой, переживаю за твоё здоровье. Подойди ко мне ближе, я благословлю тебя стать царём после меня, это будет моя последняя царская воля, после чего я со спокойной душой буду молиться и готовиться к вечной жизни…

Фёдор с ужасом в очах-озёрах опустился на колени и стал просить:

– Нет, отец, нет, прошу тебя! Ты поправишься и будешь править! Не уходи, или выбери кого-нибудь другого, я не справлюсь! Я провожу в постели из-за болезни треть моей жизни, какой же царь буду?!

– Сын, мой любимый сын, пойми, что больше некому: Иван болен и слабоумен, Пётр мал годами, а Софью я в претендентки не беру: страной должен править мужчина! – изрёк Алесей Тишайший.

– Фёдор болен и слаб, он не сможет, благослови, отец, меня на царство! – вдруг с ехидной ухмылкой стала просить Софья.

– Дочь, пойми, управление державой – не женское дело, но, если Фёдор окончательно откажется, мне ничего не останется, как благословить тебя… – со скорбью ответил царь Алексей…

Фёдору не было важно получить власть, но он знал характер сестры, понимал, что для их семьи и для страны воцарение Софьи было бы скорее бедой, чем решением проблемы, поэтому собрался силами и решительно изрёк:

– Помогите мне кто-нибудь встать с колен, пожалуйста, я хочу подойти к отцу, чтобы принять его отцовское благословение стать царём!

Софья раскраснелась от злобы, поправила смоляные волосы и выскочила из светлицы, Наталья Кирилловна помогла подняться Фёдору, подвела к отцу, Алексей Тишайший благословил сына и тихо подбодрил бледного сына:

– Фёдор, сынок, я всегда гордился тобой и не зря: ты сегодня показал, что умеешь принимать верные и ответственные решения, как настоящий мужчина и царь…

Фёдор вернулся в свою светлицу, лёг на кровать, закрыл очи от усталости, а голове звучал тот разговор с Симеоном Полоцким…

Спустя какое-то время Фёдору сообщили, что отец скончался…

Фёдор искренне, без всякого ханжества, переживал и носил траур, но прошло сорок дней, и нужно было миропомазать нового царя…

Фёдор открыл окно в светлице и выглянул: на улице лето было в разгаре, зеленели деревья, палило солнце. «Что ж, подходящая погода для восшествия на престол. Только как же я пойду на миропомазание, ведь у меня снова обострение болезни?» – думал Фёдор, но думы его прервали слуги словами:

– Великий государь, вас уже ждут в Успенском соборе…

Фёдор задумался, а потом ответил:

– Хорошо, приготовьте палантин (палантином называли тогда кибитку с ручками, в которой несли знатных господ) и людей, которые смогут его нести, я буду готов через полчаса…

Фёдор красиво нарядился в зелёный, украшенный изумрудами, кафтан, зачесал чёлку на лицо, чтобы не так заметна была болезнь молодого царя, взял в руки скипетр и державу…

Двоякое чувство испытывал Фёдор: он и боялся немного, но и не собирался отступать, наоборот, молился за то, чтобы принести пользу Руси…

Тут принесли палантин, Фёдор с трудом сел, взял в руки трость и решительно скомандовал:

– Всё, несите!

Народ, собравшийся увидеть нового царя, был поражён, и неизвестно чем больше: красотой, величественностью, решительностью и мудрым взглядом Фёдора или его болезненным видом и тем, что он не смог дойти сам до церкви…

Фёдор сидел и старался быть невозмутимым, но его очень огорчали выкрики народа и бояр:

– Какой же это царь? Выглядит больным, как тощая колченогая коза! Нет, он долго не проживёт, быть снова смуте…

Фёдор не выдержал и попросил:

– Несите меня быстрей…

В церкви душа Фёдора, которая поранилась об остроты зевак, успокоилась, Фёдор сел в специально приготовленное кресло, поставил рядом трость, и служба началась…

Пожилой седой патриарх с зелёными очами, давний друг Фёдора, вёл службу, периодически шёпотом подбадривая молодого царя:

– Молодец, Фёдор, так держать. Если почувствуешь себя хуже, скажешь…

Свечи мерцали среди древних фресок, огонь в лампадах дрожал, лики святых были бледны и прекрасны, как лицо Фёдора, пахло ладаном. Юноша молился, наслаждался красотой храма, вслушивался в пение…

И, наконец, настал кульминационный момент таинства миропомазания на царство: патриарх должен миропомазать царя, одеть на него шапку Мономаха и объявить царём всея Руси…

Тут патриарх растерянно прошептал Фёдору:

– Обычно, в этот момент таинства царь должен опуститься на колени, но, если ты не в силе, мы можем сделать исключение…

– Не надо исключений, я справлюсь… – тихо ответил бледный Фёдор, тяжёло встал, опираясь на трость, и опустился на колени, патриарх миропомазал Фёдора, украсил его шапкой Мономаха и толстым басом пропел:

– Отныне раб Божий Фёдор помазанник Божий, великий государь и царь всея Руси…

У Фёдора закружилась голова, но он дождался окончания службы и попросил:

– Кто-нибудь, помогите мне подняться…

К Фёдору подскочила красивая румяная девушка в богатом летнике и длинной светлой косой, украшенной зелёной, под цвет очей девицы, лентой.

Красавица помогла встать Фёдору и дойти до палантина, а Фёдор любовался ей, что-то приятное, похожее на тепло солнца или на лёгкость пуха испытывала душа юноши…

– Благодарю за помощь, милая девица. Скажи, красна девица, как имя твоё? – успел спросить светловолосую девушку Фёдор.

– Агафья Семёновна Грушницкая, великий государь… – нежно ответила девушка…

Фёдора принесли в его палаты, и чувствовал он себя уже немного лучше, чем утром, образ Ангелоподобной Агафьи поселился в сердце юноши и наполнял радостью.

– Эй, позовите музыкантов: гусляров, балалаечников и других! – крикнул счастливый Фёдор, думая: «Что это со мной? Неужели я влюблён?».

Тут пришли музыканты и с поклоном спросили:

– Великий государь, что пожелаете услышать?

– Плясовую! – воскликнул радостно Фёдор, музыка завертелась волчком, Фёдор танцевал, как мог, и получалось у него это эмоционально и красиво…

Вдруг Фёдора покинули силы, и он растянулся на полу, разбив нос…

«За что мне эта болезнь, Господи?» – с грустью подумал Фёдор, когда в палату вошла царевна Софья с надменной осанкой и словами с такой же интонацией:

– Фёдор, брат, как чувствуешь себя? Может, наконец, поймёшь, что должен разделить власть со мной, что ты один не справишься? Все сегодня только и обсуждают, как немощного нового царя несли на миропомазание…

Фёдор поднялся, подошёл вплотную к сестре и гневно ответил:

– Не дождёшься, ведьма! Не надейся! До последнего дня своего сам буду править так, чтобы принести пользу Руси!

– А кто, кто продолжит твоё дело, а? Иван болен, завещай престол мне, или хотя бы быть регентом при Иване! – предложила царевна Софья.

– Я же сказал: не дождёшься! Если у меня не будет своих детей, я подготовлю Петра к правлению, он продолжит моё дело… – ответил Фёдор и, стуча тросточкой, направился к дверям.

– Фёдор! Не переходи мне дорогу и не поворачивайся ко мне спиной! – закричала в ярости Софья.

– Это ты, сестра, помни своё место и не поворачивайся ко мне спиной! – ответил недовольно Фёдор и ушёл из палат на конюшню, к своему любимцу Гарпону.

Фёдор накормил, попоил своего питомца и стал расчёсывать, рассуждая вслух тихо с кислой улыбкой:

– Гарпон, а, Гарпон, ну, вот скажи, что Софье не хватает? Носит парчовые одеяния и драгоценности, развлекается, я ей ни в чём помехи не творю. Нет, власть ей подавай! Змея гордости укусила её! Ещё смеётся надо мной, сестра родная называется! Ну, не обидно ли, Гарпон?

Белоснежный конь склонил к хозяину голову, то ли сочувствуя, то ли прислушиваясь к интонации речи Фёдора, а молодой царь продолжал:

– Вот, расчешу тебя, животинка ты моя хорошая, сам оденусь по красивей, и поедем к усадьбе Грушницких, очень уж сердцу моему хочется любезную красавицу Агафью увидеть…

Фёдор продолжал ухаживать за конём, намотав уздечку себе на локоть, и что-то говорить с мягкой улыбкой и блеском глаз-озёр и не видел, что в далеке стояла царевна Софья с дротиками…

– Ну, всё, Гарпон, пойдем, поищем кого-то из слуг, чтобы меня подсадили! – радостно воскликнул Фёдор, выводя коня из стойла…

Тут Софья метнула дротик прямо в ногу Гарпону, от боли и испуга конь поскакал во всю свою лошадиную силу, так быстро, что, казалось, конь разрезает и обгоняет ветер, а Фёдор, который забыл отвязать уздечку от локтя, катился по земле за питомцем, собирая ушибы и царапины и крича от испуга:

– Гарпон, стой!!! Кто-нибудь, помогите!!!

Тут появилась Наталья Кирилловна на гнедой лошадке и перегородила дорогу Гарпону. Арабский скакун успокоился и посмотрел виновато на хозяина, а Наталья Кирилловна слезла с лошади и подбежала к Фёдору и, отвязывая уздечку от локтя, спросила с волнением:

– Фёдор, ты живой? Не сломал ничего?

Фёдор встал, опёрся покрепче на трость и со слабой улыбкой спокойно, даже немного весело ответил:

– Не беспокойтесь, Наталья Кирилловна, я цел, только изгваздался, да поцарапался, это ерунда, могло бы быть и хуже. Я не понял совершенно, что на Гарпона нашло…

Наталья Кирилловна покачала головой и изрекла:

– Фёдор, как только ты поднимешь голову от подушки, то сразу находишь себе приключения, хотя, вроде, серьёзный образованный человек, сегодня стал царём! Я за родного сына маленького переживаю меньше, чем за тебя! Как это у тебя получается?

– Не знаю, – весело и обаятельно протянул Фёдор – Приключения как-то сами находят меня, я их специально не ищу…

Но Наталья Кирилловна тяжело вздохнула и, не обращая внимания на хорошее настроение Фёдора, глаголила:

– Фёдор, скажу тебе ещё одну очень важную вещь: Гарпон сорвался с места не зря, посмотри: у него в ноге дротик. Я видела из окна, как его метнула Софья, ты понимаешь, с какой мыслью она это сделала, так что будь осторожен…

Бледный Фёдор ещё сильнее побелел и нагнулся к Гарпону: юный царь без труда узнал дротики, которыми любила развлечься его сестра…

– Да что это за безобразие?! За что Софья так со мной?! И что мне теперь делать?! – возмутился с невинной обидой, как ребёнок или отрок, Фёдор.

Тут появилась Софья, уже без дротиков, и с вальяжными движениями спросила:

– Фёдор, ты жив?

Фёдор не выдержал, подошёл, стуча тростью, к сестре и гневно крикнул:

– Жив?!! Да, жив, слава Богу, назло твоим планам! Не уходи, сестра, от разговора, я знаю, что ты метнула дротик! Зачем? Хотела, чтобы я погиб?!! Не поняла нашего разговора в царских палатах? Повторю: не дождёшься!

Софья раскраснелась от ярости и громким криком ответила брату:

– Фёдор, я тебя предупреждала: не переходи мне дорогу! Я всё равно каким-то способом добьюсь своего! Если не тебя, так волчонка Петра погублю! И ты мне ничего не сделаешь, потому что у тебя душа добрая!

Фёдор тяжело задышал и сурово изрёк:

– Петрушу не тронь, а то разговор короткий будет: в карету под конвой и в монастырь! Наталья Кирилловна и Пётр под моей защитой!

– Ну, держись, Фёдор! Это – война! – выкрикнула с оскалом Софья.

– Ты объявляешь мне войну? А за что? За то что я, больной цингой, характером и духовно сильнее тебя? – спросил без тени злобы или обиды Фёдор, лишь побледнев и ещё крепче вцепившись в рукоять трости…

Софья, стуча каблуками сафьяновых вышитых жемчугом сапог, поспешила уйти, Фёдор вытащил дротик из ноги Гарпона и перевязал рану, а потом пошёл с Натальей Кирилловной в царскую светлицу привести себя в приличный вид.

Наталья Кирилловна закончила перевязку и ласково спросила:

– Фёдор, если не секрет, скажи, пожалуйста, куда ты хотел поехать на Гарпоне такой нарядный?

– Наталья Кирилловна, мне полюбилась девица, что помогла мне встать на миропомазании, Агафья Семёновна Грушницкая, я хотел полюбоваться на неё, когда она выглянет в окно… – смущённо и робко признался Фёдор.

– Боярышня Грушницкая? Что ж, достойный выбор, у тебя хороший вкус, как и у твоего отца. Только просто посмотреть в окно – идея неудачная. Давай завтра я подскажу тебе, как подружиться с ней… – заботливо предложила Наталья Кирилловна.

– Благодарю вас, Наталья Кирилловна, вы мне окажите большую услугу! – воскликнул счастливый Фёдор и в приподнятом настроении лёг спать, а Наталья Кирилловна задула свечу и ушла с грустными мыслями:

«Алексей, Алексей, милый мой муж, что ж ты так рано ушёл, почему оставил нас с Петрушенькой, Ивана, Фёдора?»…

… На следующий день Фёдор собрал бояр, растянул на длинном дубовом столе свиток, в котором записал свои идеи, и изрёк:

– Так, все помогаем мне, у вас головы, а не кочаны капусты, для начала я зачитаю примерные тексты ближайших законов: провести налоговую реформу, заменив налоги единым подворным обложением, потом необходимо утвердить единую систему мер и расписание работы всех государственных учреждений и создать постоянное правительство – Расправную палату. Так же нужно закончить с местничеством и кормлениями, ещё необходимо создать регулярную армию, открыть светскую типографию, дома для инвалидов и приюты для сирот, где бы их учили грамоте и ремёслам! Начинаем воплощать эти идеи с этого дня!

Бояре смотрели удивлённо на бледного красивого молодого царя, поглаживая бороды, наконец, один из бояр решился сказать:

– Царь-батюшка, не изволь гневаться, но слишком вы быстро хотите волю свою царскую исполнить и много думушек-законов воплотить…

Фёдор тяжело вздохнул и ответил:

– Я понимаю, что загрузил и себя и вас, но поймите: с моим здоровьем не стоить рассчитывать на долгую и лёгкую жизнь, я не знаю, сколько ещё протяну, поэтому нужно успеть как можно больше и в короткие сроки!

Весь день Фёдор занимался государственными делами, а вечером в его палаты вошла Наталья Кирилловна с цветами, красивыми бусами и исписанным листом и промолвила:

– Фёдор, ты забыл, что ты собирался покорять сердце любезной тебе боярышни Грушницкой?

– Нет, что вы, не забыл, просто… не представляю, как это сделать… – смущённо и робко с обаятельной улыбкой ответил Фёдор.

– Вот, держи: крикнешь ей в окно, чтобы Агафья вышла на крыльцо, подаришь бусы и цветы и прочитаешь это стихотворение о любви, которое написали мои лучшие придворные поэты. Главное – веди себя естественно, покажи, что ты не претендуешь на её девичью честь и не гордишься царским титулом… – изрекла ласково Наталья Кирилловна и благословила Фёдора.

Фёдор с воздушной радостью поблагодарил царицу Наталью и отправился с подарками для Агафьи на конюшню. Конюх помог молодому царю сесть на Гарпона, и, казалось, у Фёдора даже появился лёгкий румянец, что, вообще-то было не свойственно его бледному болезненному лику…

– Гарпон, хорошая моя животинка, едем медленно к усадьбе Грушницких, не повезло с родственниками и здоровьем, должно повезти в любви! – с обаятельной улыбкой произнёс Фёдор…

Скоро он был у дома Грушницких…

Едва смеркалось, летний день выдался тёплым, дул лёгкий приятный ветерок, Фёдор вдохнул глубоко, не решаясь позвать Агафью, Гарпон демонстративно фыркнул.

– Гарпон, не возмущайся, я – не трус, просто стеснительный… – поставил на место своего питомца Фёдор и радостно крикнул – Агафья, милая любезная Агафья, выйди на крыльцо, поговорим, не бойся, ничего худого в мыслях у меня нет, я подарочки тебе привёз…

Агафья во всей красе, с длинной светлой косой, зелёными выразительными очами, алыми губками, румяными щёчками, выглянула в окно, улыбнулась и крикнула в ответ:

– Если батюшка разрешит, спущусь!

Фёдор замер в восхитительном ожидании, и скоро на крыльце появилась красавица Агафья и помогла Фёдору слезть с коня…

Фёдор залюбовался Агафьей и даже забыл про трость, ласково начав разговор:

– Агафья, свет очей моих, я поражён твоей добротой и красотой, прими, пожалуйста, цветы, эти милые бусы, которые так дополнят твою небесную красоту, и позволь мне признаться в любви красивым стихотворением…

Девушка смутилась, но подарки приняла и нежно ответила:

– Великий государь, можете читать стихотворение, я слушаю…

– Не обращайся, Агафья, ко мне так, мы почти ровесники, обращайся ко мне на ты и зови по имени: Фёдор…

Фёдор начал читать стихотворение о любви, и Агафья заслушалась: во-первых, само стихотворение было наполнено пафосными и торжественными фразами о чистой невинной первой любви, во-вторых, Фёдор читал это произведение искренне, эмоционально, обаятельно…

– Ну, как, понравилось, Агафья, милая? – спросил с волнением Фёдор.

– Фёдор, я в восхищении, и даже не знаю от чего больше: от стихотворения или от того, как ты его прочитал. Ты сам сочинил это признание в любви? – заинтересованно произнесла Агафья.

Фёдор обаятельно смутился и ответил:

– Вообще-то не сам, но я действительно считаю так, как написано в стихотворении и отрочестве пробовал сочинять, но прозу, я поклонник литературы и других высоких искусств, к этому меня приучил мой учитель Симеон Полоцкий…

– Симеон Полоцкий? – удивилась и обрадовалась девушка – Я большая поклонница его литературных свершений, тоже, как и ты, люблю читать, только я больше православную литературу, даже сама пыталась сочинить стихи, посвящённые Господу…

– Как замечательно, у нас уже есть одна тема для беседы: литература. А чем ты ещё занимаешься, милая Агафья? Ты мне очень по сердцу пришлась, мне бы хотелось знать о тебе больше… – заботливо признался Фёдор

– Ну, я ещё вышиваю, сама шью себе наряды, много времени посвящаю благотворительности и молитве, я и моя семья – православные христиане, хотя мои предки по отцу – поляки, поэтому я не одеваю венец: так носили мои польские предки… – рассказала без жеманства Агафья.

– Агафья, ты всё больше и больше напоминаешь мне Ангела, и с тобой очень интересно! У меня вот увлечения более мужские: стрельба из лука и конная езда, в особенности конная езда, уход за лошадьми, изучение пород. Видишь, на каком коне я сегодня приехал? Это мой любимый питомец Гарпон, арабский скакун. Умён, и мне иногда кажется, что он понимает, когда мне тяжело… – поддержал разговор Фёдор.

– Ты назвал коня латинским именем? Ты знаешь латынь? Я приятно удивлена… – призналась Агафья, а потом спросила заботливо и ласково – А от чего тебе бывает тяжело? От цинги?

– Ну, от цинги и от отношений с сестрой. А я не противен тебе из-за болезни моей? Я очень боюсь обидеть тебя… – признался со светлой печалью Фёдор.

Агафья положила ручку на плечо Фёдора и заботливо успокоила сердечного друга:

– Фёдор, даже не думай так, ты – образованный, умный, красивый человек и просто душка! И не переживай из-за болезни и конфликтов с сестрой, главное, чтобы не болела душа, а всё остальное – ерунда! Ну, мне пора идти, благодарю, Фёдор за всё…

Счастливый Фёдор посмотрел на Агафью влюблённым взглядом и спросил:

– А можно, я тебя поцелую в щёчку?

Агафья смутилась и ответила:

– Нет, до венчания только ручку…

Фёдор прикоснулся к её нежной ручке, и Агафья легко, как бабочка, убежала…

Царевна Софья сидела на вороном коне в окружении двух сильных охотничьих собак и со злорадной ухмылкой думала: « Так, наш немощный царь влюбился! Что ж, испортим ему личную жизнь, война, так война!».

Софья дождалась, пока Фёдор уедет, и вошла в палаты бояр Грушницких. Её встретила Агафья, Софья ухмыльнулась: это ей и нужно было.

– Кто вы, барыня, и что вам нужно? Чем могу помочь? – спросила учтиво Агафья.

– Я – царевна Софья Алексеевна, сестра царя Фёдора, я заметила, что у вас возникло чувство и хочу тебя, наивное дитя, предупредить, что Фёдор неизлечимо болен, что он немощен, что он не сможет иметь детей, ты не будешь с ним счастлива, ухаживая за больным!

Агафья распахнула от удивления зелёные очи, задумалась и ответила:

– Царевна-матушка, я знаю, что Фёдор болен, и это не мешает мне восхищаться им и любить его, если так захочет Господь, я буду ухаживать за ним, а про немощь и не способность иметь детей, мне кажется, вы преувеличиваете: я общалась с ним долго сегодня и не заметила сильных увечий. Но, даже если это будет так, я всё равно не откажусь от него…

Софья раскраснелась от злобы и выскочила из палат с гневным криком:

– Влюблённая глупышка, ты ничего не понимаешь!

– Это вы не понимаете, ваше высочество, вам не знакомо чувство настоящей чистой христианской любви! – закончила разговор Агафья.

… Шло время, и скоро Фёдор воплотил некоторые свои планы в жизнь: в первую очередь Фёдор провёл налоговую реформу, благодаря которой множество мелких ненужных налогов заменились одной податью, во вторую очередь молодой царь утвердил единую систему мер и расписание государственных учреждений…

А ещё Фёдор исполнил свою мечту: открыл приюты для инвалидов и приюты для сирот, где воспитанники получали бы образование и работу, и в этих делах Фёдору активно помогала Агафья Грушницкая.

…Фёдор обсуждал с боярами достижения и дальнейшие планы, и, если бы не бледность и трость, выглядел совсем здоровым. Вдруг из носа Фёдора потекла кровь, Фёдор крикнул:

– Лекаря! Позовите лекаря!

Лекарь дал микстуру, остановил кровотечение из носа, а Фёдор терпеливо сносил лечение и настороженно думал:

«Надо делать, что хотел, быстрее, неизвестно, сколько я ещё протяну…».

Месяц Фёдор опять провёл под присмотром врачей в кровати в компании книг, смиренно терпя свою болезнь, только иногда тяжело вздыхая. Зато Агафья приходила к Фёдору каждый день, и эти минуты общения Фёдор ценил больше самой жизни…

–Фёдор, миленький, друг мой любезный, не переживай, поправляйся, я помогаю Наталье Кирилловне с управлением государством… – заботливо держа Фёдора за руку, говорила Агафья.

– Агафья, солнце моё, до чего же ты Ангел сущий! Благодарю, что не забываешь про меня, а то ждать улучшения так скучно… – с ласковой улыбкой ответил Фёдор.

– Как я забыть-то тебя могла, ты же, Фёдор, сама мудрость и доброта! – нежно изрекла Агафья.

– Мудрость и доброта? Спасибо, Агафья милая, за добрые слова, но что-то по нашим отношениям с Софьей не похоже, чтобы я обладал мудростью и добротой в такой мере… – пошутил над самим собой Фёдор и слабо засмеялся…

Когда Фёдор снова был более менее в форме, была уже глубокая осень. Следующими государственными деяниями Фёдора стали создание светской типографии, постоянного правительства – Расправной палаты, регулярной армии…

На это ушло несколько лет, и с каждым годом Фёдор слабел, но крепился: крепко опираясь на трость, вышагивал с царственной осанкой перед подданными, боярами и царевной Софьей…

Только с Натальей Кирилловной, Агафьей, которая ещё и в правительственных делах разбиралась, и Гарпоном Фёдор мог быть таким, каким он был на самом деле. Фёдор никогда не забудет тот счастливый ноябрьский холодный день, когда Фёдор и Агафья Грушницкая в шубах и тёплых меховых шапках прибыли на санях в светскую типографию, а там уже лежали стопки красивых новеньких книг в кожаных переплётах, и каждая была ценна или художественными произведениями, или научными трудами.

Фёдор с радостью и блеском в очах-озёрах рассказывал Агафье о каждой книге, а потом достал красивую книгу и произнёс счастливым тоном:

– Агафья, радость моя, посмотри: это – наша с тобой книга: здесь напечатаны твои замечательные стихи и мои прозаические философские очерки!

Агафья так была приятно удивлена, что сначала не смогла ничего сказать, а потом тихо изрекла:

– Спасибо, Фёдор, ты всегда с пониманием и уважением относился ко мне, я всегда чувствовала твою любовь…

– Это ещё не всё! Пойдём, оседлаем Гарпона, я тебе что-то покажу… – с обаятельной улыбкой предложил Фёдор…

Скоро Фёдор и Агафья сидели на Гарпоне, конь посмотрел на хозяина, словно, спрашивая: «Куда везти?».

– Гарпон, хорошая ты моя животинка, отвези нас с Агафьей на наше любимое озеро…

Гарпон словно понял слова Фёдора и медленно стал двигаться в сосновый бор, где было торжественно тихо, вечнозелёные сосны приятно пахли, на солнце блестел снег, словно был покрыт бриллиантами, а на ветвях деревьев улёгся иней, делая пейзаж сказочным местом…

Наконец, Гапон остановился, Агафья помогла слезть с коня Фёдору и с восторгом тихо изрекла:

– Как же тихо и хорошо здесь, как в красивой рождественской сказке…

Фёдор улыбнулся и весело предложил:

– Пойдём, милая Агафья, на озеро, я взял коньки, привяжем их к валенкам и покатаемся (тогда коньками называли только лезвие, подобное лезвию современных коньков, которое привязывалось к любой обуви)…

Фёдор и Агафья катались, и у Фёдора получалось это очень неуклюже, но молодой царь не унывал, а только задорно смеялся над собой…

Потом Фёдор отвёз Агафью на Гарпоне до терема, Агафья посмотрела с благодарностью и любовью в очи Фёдора и изрекла:

– Спасибо, Фёдор, прогулка была прекрасной. Ты сам прекрасен…

А Фёдор ещё долго сидел в своей светлице при свече и рассказывал обо всём Наталье Кирилловне…

– Фёдор, я рада за тебя, искренне рада, и считаю, что ты должен послать сватов к Грушницким, обвенчаться с Агафьей… – изрекла Наталья Кирилловна.

– Вы думаете, ей нужен такой болезненный муж, как я? – с волнением спросил Фёдор.

– Я вижу, что вы любите и уважаете друг друга, значит, и ты ей нужен, и она – тебе…

Тут в светлицу заглянул семилетний царевич Пётр, который стал за это время милым шустрым мальчиком с большими карими очами, лучезарной по-детски улыбкой и тёмно-русыми длинными вьющимися волосами.

Наталья Кирилловна тяжело вздохнула и ласково спросила сына:

– Петруша, почему не спишь? Завтра дьяк Зотов придёт, заниматься с тобой будет…

– А я готов к занятиям, я и «Часослов» с «Псалтырём» читал, и таблицу умножения выучил! Просто мне интересно и смешно слушать про любовь Фёдора. Жених! Хи-хи! – ответил матери беззаботно весело Пётр.

– Петруша, бегом в кровать! Я уже тебя на сон благословила и молитву прочитала! – ласково пожурила сына Наталья…

Пётр подбежал к Фёдору, обнял его и изрёк тихо:

– Фёдор, я тебя люблю, ты – самый лучший брат!

После этого, не дождавшись ответных слов Фёдора, Пётр с весёлым смехом побежал в свою светлицу…

День шёл за днём, Фёдор, хоть и чувствовал ухудшение здоровья, но продолжал заниматься государственными делами: издал несколько законов о воеводах и лишил их «кормления», то есть возможности брать помимо жалования деньги с людей своего города, готовил текст закона о местничестве…

В свободное время Фёдор или скакал на Гарпоне, или общался с Агафьей, или играл с Петрушей. Фёдор очень переживал, что Иван слабоумен и не участвует ни в играх, ни в занятиях. Некрасивый двенадцатилетний царевич Иван говорил мало, часто тихо или шептал про себя, любил переставлять деревянные расписные игрушки, учёбой не занимался почти, хотя Фёдор пробовал его чему-то научить…

Фёдор показывал Ивана иноземным врачам и спрашивал:

– Это как-то можно исправить, помочь ему развиться, хотя бы не полностью? Он всё-таки пока наследник престола…

– Царь-батюшка, не извольте гневаться, но примите суровую правду: царевич Иван болен, пострадала голова, улучшить состояние немного можно, но это не спасёт положения: править после вас он не сможет, вам придётся выбрать другого наследника! – ответил с поклоном важный лекарь-немец.

Фёдор, конечно, расстроился, но не подал вида: во-первых, царём мог стать после Фёдора Пётр, если Фёдор успеет его немного подрастить и подготовить, во-вторых, молодой царь не терял надежды иметь своего ребёночка.

Весной Фёдор, Агафья, Наталья Кирилловна, Иван и Пётр сели в карету, запряжённую шестью лошадьми, среди которых был и Гарпон, и отправились развозить пасхальные подарки в дома призрения инвалидов и сиротские приюты, которые открывал и оснащал всем необходимым для образования детей Фёдор…

Но, когда дружная компания прибыла в первый же сиротский приют, Фёдор был неприятно удивлён: от его задумок и вложений не осталось и следа!

Фёдор огорчился и сурово потребовал ответственного за образование сирот со словами:

– Так, я выделял деньги на библиотеку, на краски и бумагу, оснащение ремесленной мастерской для мальчиков! Где это всё?

– Не гневайтесь, царь-батюшка родимый кормилец наш, ей-богу, деньги до нас не дошли: по указу царевны Софьи все деньги были возращены в казну её высочества… – со слезами на глазах стал рассказывать седой дьяк с добрыми веждами.

Фёдор тяжело задышал, обида на Софью поранила его сердце, но молодой царь взял себя в руки и утешил седого дьяка:

– Не волнуйтесь, я гневаться не собираюсь, деньги на всё, что я перечислил, скоро будут, а Софью больше велю не слушать: я – царь, а она только моя сестра…

– Ой, долгие вам лета за вашу христианскую доброту, царь-батюшка! – воскликнул дьяк.

… Иван сидел рядом с Натальей Кирилловной, Агафья давала деньги и какие-то советы по кормлению сирот кухарке, Пётр весело играл с ребятами, когда Фёдор вышел широким шагом, сел в карету и отбросил трость.

– Фёдор, что случилось? – спросила настороженно Наталья Кирилловна.

– Софья велела в тайне от меня деньги, что я выделил сиротским приютам, отправить ей в казну! Это, вообще, как понимать?! Жестокость или мелкое подлое пакостничество?! Когда же она успокоится?! – возмущённо изрёк Фёдор.

– Не волнуйся, Фёдор, деньги с собой у меня есть, Агафья знает, что ты хотел видеть в этих приютах, мы с Агафьей проедем по всем сиротским приютам и исправим ситуацию. Ты же седлай Гарпона и езжай поговорить с сестрой, чтобы она немного хоть испугалась и вернула деньги, откуда взяла… – решительно предложила Наталья Кирилловна, Фёдору помогли сесть на Гарпона, и молодой царь поскакал в Кремль…

Фёдор нашёл Софью в её покоях в парчовых одеждах в окружении больших охотничьих собак.

– Так, – грозно начал Фёдор – Не отпирайся, сестра, ты забрала себе деньги, которые я выделил на сиротские приюты без моего разрешения! У тебя хватает денег, я положил тебе большое содержание, больше чем всем другим членам семьи! Зачем ты так подло поступила?! Я требую объяснения и возращения незаконно полученных тобой денег!

Софья поправила смоляные волосы и драгоценный венец и надменно ответила:

– Знаешь, Фёдор, у нас – война, а на войне все средства хороши!

– Так, значит, ты не оставила мыслей о престоле? Так повторю для непонятливых: не дождёшься, ведьмачок на шабаше! И я не собираюсь, нервы на тебя и твои пакости тратить, своего ты всё равно не получишь! – резко прирек Фёдор и, опираясь на трость, направился к выходу с печальными думами…

… Позже Фёдор сидел за дубовым столом в своих палатах и что-то писал, гусиное перо, словно бегая по листу бумаги, ужасно скрипело, когда вошли Агафья и Наталья Кирилловна. Фёдор положил перо, закрыл чернильницу и кисло, но по-доброму обаятельно улыбнулся.

– Фёдор, ты поговорил с Софьей? Ты как себя чувствуешь? – спросила заботливо Наталья Кирилловна.

– Не беспокойтесь, я в порядке, а Софьей разговаривать бесполезно, лучше оставить её в покое: вредина она и есть вредина, ничего с этим не сделаешь – бодро и без тени обиды на сестру ответил Фёдор – Лучше скажите: вы с Агафьей исправили то, что натворило в сиротских приютах это чучело в парче?

– Исправили, Фёдор милый друг любезный, исправили… – ласково изрекла Агафья и заглянула заботливо в его очи-озёра…

– Так, голубки ненаглядные мои, мне кажется, я знаю, как усмирить амбиции Софьи. Вас нужно обвенчать, а потом Агафья, став царицей, должна родить тебе, Фёдор, ребёнка. Желательно, здорового и, желательно, сына, наследника престола… – высказала мудрую мысль Наталья Кирилловна.

Агафья Грушницкая и Фёдор разрумянились от смущения, с милым стеснением переглянулись, а потом Фёдор промолвил:

– Я не очень уверен в своём здоровье и возможностях насчёт ребёнка, но, если Агафья станет моей супругой, я буду самым заботливым и любящим мужем и постараюсь сделать жену счастливой…

Агафья опустила взгляд зелёных выразительных очей…

– Ну, давайте готовиться к венчанию, не пойму, чего вы ждёте, вы же любите друг друга давно! – удивлённо сказала Наталья Кирилловна.

Агафья взяла Фёдора за руки, приклонила нежно головку на его плечо и трогательно высказала окончательный ответ:

– Что ж, я постараюсь быть любящей и достойной женой для тебя, Фёдор, хотя ты заслуживаешь лучшей…

У Фёдора очи и лик засияли от счастья каким-то неземным светом, он радостно засмеялся, закружил Агафью, стал целовать её нежные ручки и благодарить…

Агафья тоже, казалось, похорошела в этот счастливый день…

После Пасхи, на Красную горку в Успенском соборе Кремля состоялась венчание Фёдора и Агафьи, собралось множество народа и знатного, и простого, и все дивились богатству убранства храма и роскоши нарядов жениха и невесты.

Да, было чему подивиться: Фёдор стоял в кафтане, вышитым жемчугом и серебром, и шапке Мономаха, опираясь лишь слегка на дорогую резную трость, Агафья стояла рядом в дорогом византийском одеянии из золотого атласа с драгоценными камнями и мехом горностая, а на голове юной царицы красовался шикарный русский головной убор, похожий на сороку…

Но самые близкие люди: родители Агафьи, Наталья Кирилловна и Патриарх, который венчал молодых, не дивились богатствам, а радовались счастью молодых людей и тому, что Фёдор выглядел почти здоровым…

Одна царевна Софья стояла мрачная, как грозовая туча, с некрасивым оскалом, и её не украшали даже драгоценности, которые она одела в этот день особенно много: она всё равно не могла затмить красоту Агафьи, не могла помешать счастью ненавистного конкурента: Фёдора.

«Как у Фёдора всё так ловко, складно да ладно получается?! Он же болен, а я сильна и здорова, а не могу добиться престола! Почему?!!» – в ярости думала Софья, на свадебный пир после венчания Софья не пришла, хотя после службы в церкви Фёдор подошёл к сестре и с доброжелательной улыбкой предложил:

– Софья, сестра, может, хватит войны? Может, помиримся?

Но Софья только буркнула в ответ:

– Фёдор, инвалид-неудачник, не лезь ко мне. Ты сейчас победил, но это не значит, что так будет всегда!

Но в тот день ничего не могло испортить Фёдору настроения, он с Агафьей с блеском в очах принимал на пиру подарки и поздравления, старался угодить Агафье, молодая царица отвечала мужу тем же. Фёдор, как обычно, посадил на одно колено Ивана, а на другое – Петра и с добрым смехом отметил:

– Как вы потяжелели, подросли, мои братики! Ванюша, ты рад за меня?

Четырнадцатилетний Иван с кукольным равнодушным видом тихо сказал:

– Ну, мне нравится музыка, вкусности. А что, Фёдор, у тебя праздник?

– Да, Ванечка, праздник: я женился на девушке, которую очень люблю и уважаю. А ты, когда вырастешь, хочешь жениться? – весело спросил Фёдор, и был неприятно удивлён ответом:

– Нет, мне нравится быть одному…

После этого Иван с таким же кукольным равнодушием ушёл к пирожкам, зато подбежал девятилетний Пётр и радостно крикнул:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! Фёдор, братик, поздравляю, ты и Агафья сегодня такие красивые и счастливые, как в сказке! Я хочу вместо подарка показать, как я хорошо владею шашкой! У меня их много, и они – острые, настоящие, хоть и маленькие!

– Показывай, милый братик! Я только порадуюсь! – ответил счастливый Фёдор…

А после пира Фёдор и Агафья скрылись ото всех, чтобы побыть вдвоём, и решили прокатиться по цветущему весеннему лесу на Гарпоне. Любимый питомец Фёдора словно понимал счастье хозяина и шёл медленно…

Так Фёдор и Агафья зажили счастливой семьёй, Фёдор продолжал заниматься государственными делами, в том числе, отменил местничество, но всегда был заботлив и ласков к супруге, а она, чувствуя его любовь и уважение, отвечала ещё большим чувством…

Однажды Фёдор после государственных дел покормил и расчесал Гарпона и отправился к жене с подарком, Агафья же встретила его на пороге и вся светилась от счастья.

– Прости, радость моя, что задержался, я привёз тебе кольцо и браслет. Ты сегодня выглядишь особенно мило, не перестаю восхищаться тобой…

– Свет очей моих, на то есть приятная причина… – ответила мужу Агафья – Я жду ребёнка…

Фёдор застыл с удивительным выражением лица: на его лике можно было прочесть неземную радость и изумление, будто на его глазах случилось Евангельское чудо…

Девять месяцев беременности молодой царицы были самыми счастливыми днями в жизни этой семьи, Фёдор угождал жене, как мог, привозил всё самое вкусное из кушаний и самое красивое и удобное из одеяний, а так же приставил лучших врачей и старался, чтобы жене в тереме не было скучно…

Софья злилась, как никогда, в своих палатах в гневе она бросала об стены дорогую посуду, но была бессильна что-либо сделать, что раздражало гордую царевну ещё больше…

И, наконец, настал день родин. Фёдор, бледный от волнения, но счастливый, ждал вестей от врачей и повитух, держа в руках шикарную рысью шубу, которую хотел подарить любимой супруге…

Повитухи и врачи бегали то в покои Агафьи, то из покоев, и каждый раз Фёдор с волнением спрашивал:

– Ну, как она? Всё идёт хорошо?

Ему почему-то не отвечали…

Спустя часа три все врачи и повитухи вышли к Фёдору, со слезами упали в ноги и сообщили:

– Не гневайся, царь-батюшка, но скончались и ребёночек, и благочестивая христолюбивая царица твоя, мы сделали всё, чтобы их спасти, наш царь-благодетель…

У Фёдора потемнело в глазах, он, чтобы не упасть, схватился за трость, но собрался с силами и со слезами в очах-озёрах тихо произнёс:

– Встаньте с колен, я не собираюсь гневаться, доведите меня, пожалуйста, до моей светлицы…

… Какое-то время Фёдор провёл в кровати в молитве и чтении книг, но потом стал снова управлять государством, правда, двигался тяжело,хватаясь за каждый предмет мебели…

Наталья Кирилловна качала головой: она переживала за Фёдора, а потом решилась начать разговор:

– Фёдор, я понимаю, тебе очень тяжело, но клин клином вышибают, может, я подберу тебе добрую скромную девушку в жёны?

– Наталья Кирилловна, благодарю за заботу, пожалуй, это действительно выход. Не переживайте за меня так, я должен справиться…

Скоро Наталья Кирилловна представила Фёдору Марфу Апраксину, скромную русскую девицу, Фёдор кисло улыбнулся, но постарался быть добрым и к новой жене, хотя вторая свадьба была намного скромнее…

Никто не знал, что через несколько месяцев цинга у Фёдора обострится сильнее, чем обычно, и героический царь отойдёт ко Господу, прожив достойно свою пронзительную, сложную, короткую, но счастливую жизнь, а Софья устроит небывалый по жестокости стрелецкий бунт, который возведёт её на престол на долгие семь лет, пока Пётр томился в «почетной» ссылке в Преображенской крепости. Но, благодаря поддержки настоящих друзей, мудрого немца Лефорта и Алексаши Меньшикова, Пётр взойдёт на престол, чтобы возвысить своими деяниями Россию.

Шапка Мономаха

Жил и правил на Руси Киевский князь Владимир Мономах. Славный был князь, богатырь и в войне, и в охоте, 83 боя выиграл, боялись его удельные князья, а народ любил за удаль, за храбрость, за набожность. Но знаменит этот князь не только правлением славным, но и венцом своим: шапкой Мономаха, а как он получил её, я вам расскажу…

Совсем молодым был Владимир, когда ему предложили Киевский престол. Засомневался набожный внук Ярослава Мудрого, задумался: « А вдруг я не справлюсь? Принимать престол или нет? Такая это ответственность…».

И решил князь Владимир молиться Богу, чтобы тот разрешил его сомнения. Долго молился Владимир, усердно, и уснул перед иконой святых Бориса и Глеба…

… Снилось в ту тёмную ночь Владимиру, будто стоит он на берегу Альты-реки, и плывёт по реке белоснежная, как лебедь, ладья, увитая цветами, и стоят на ладье святые Борис и Глеб, нарядные, красивые, со светлыми иконописными ликами и венцами роскошными. Преклонил Владимир перед святыми колени в радости, а Борис снял с себя венец и одел на голову молодого князя.

Проснулся Владимир радостный, решил: « Господь хочет, чтобы я был князем Киевским!».

Поплыл Владимир в далёкий Царьград, где правил император Мономах, важный, богатый и знатный правитель, хотел Владимир жениться на его дочери.

Император Мономах встретил Владимира объятиями и словами:

– Ну, князь Владимир, будущий зять мой, будь здрав! Скоро венчать тебя с моей дочерью будем, а пока я обязан дать за дочерью приданое. Я – Византийский император, так что не поскуплюсь: входи в моё казнохранилище и выбирай, что душе твоей, князь, угодно!

Отворили два арапчонка золотые двери в казнохранилище, зашёл Владимир и ахнул от удивления, засияли ясные очи князя.

Чему же так изумился Владимир?

А поразился он шапке, что лежала на шёлковой подушке, точно такой венец во сне одел на молодого князя святой Борис!

«Вот он – знак, что Господь награждает меня княжеской властью!» – подумал с замиранием сердца Владимир и молвил императору Мономаху:

– В приданое за дочерью твоей ничего не прошу, великий император, кроме шапки вон той!

Как же разозлился Мономах! Застучал посохом, нахмурился, грозно прирёк:

– Как ты смеешь просить мой императорский венец?! Это же знак моей власти! Ты, что, князь, задумал Византией править! Я тебя отучу от таких думушек!

А Владимир молодецки улыбнулся и ответил с задором:

– Я без шапки этой не женюсь на твоей дочери! Вот и всё!

Позлился император, но свадьбу расстраивать не захотел, отдал шапку драгоценную, а Владимир обвенчался с любезной невестой и стал Киевом и всей Русью святой православной править, а шапку в церковь надевал. Шапку ту шапкой Мономаха прозвали, а самого Владимира – Владимиром Мономахом…

Много хорошего, много и худого сделал князь, не только венцом Владимир знаменит, но история про шапку до сих пор в народе ходит.

Святой Андрей

… Князь Андрей Юрьевич был невзрачной внешности, только глаза голубые, как небеса, запоминались сразу тому, кто видел князя, зато душа у Андрея золотая была! И добр, и набожен, и умён – всем славен Андрей. И пригласили Андрея княжить во Владимир, красивый град.

Князь Андрей с семьёй, слугами и скарбом отправился в свой новый удел. Самое ценное в процессии везли на золотом возке две белых лошадки, а была это Икона Божьей Матери «Боголюбивая». Андрей берёг эту икону и всё время приказывал, чтобы аккуратнее изображение Владычицы везли.

– Милый, сокол мой, что ты волнуешься? Доедет твоя икона, заживём мы славно… – говорила ласково жена князя.

Уж вечерело, сумерки спускались паутиною звёзд, недолго ехать оставалось, когда вдруг встали белоснежные лошадки, что икону везли. Стали погонять, стегать лошадей. Нет, не трогается возок с иконой…

– Что ж, не желает дальше шествовать Владычица, остаёмся здесь на ночлег… – протянул задумчиво Андрей.

Поставили шатёр для семьи князя, лёг Андрей с женой и детьми почивать.

Тихая была ночь, звёзды сияли, трава что-то шептала тёплому ветерку, долго Андрей не мог уснуть, наслаждался природой, а когда уснул, то увидел во сне Богородицу. Царица Небесная с Ангелами подошла к Андрею и изрекла:

– Андрей, не хочу во Владимир, а построй град себе здесь, а иконе моей храм на этом месте…

Когда проснулся князь, то так и сделал: построил храм расписной для иконы, а вокруг город красивый белокаменный. Назвали тот город Боголюбово в честь иконы, а Андрея прозвали Боголюбским. Подходило прозвище скромному князю: очень верующий человек он был.

Стал Андрей княжить, и полюбил его народ, хотя сначала смеялись над его невзрачной внешностью многие.

– Милый, а чтобы тебе хотелось теперь, когда ты – Великий князь? – спросила Андрея жена.

– Радость моя, я бы хотел пригласить гостить брата своего, Всеволода Юрьевича, давно мы не виделись, а ведь в детстве и отрочестве не разлей вода были! Я так скучаю по тем временам, когда мы с Всеволодом дружили… – отвечал Андрей.

Подумал Андрей и пригласил Всеволода.

Зима, утро, снег тихо ложится на землю покрывалом, зазвенел колокольчик саней, вышел встречать гостя Андрей: то приехал Всеволод.

– Брат мой! Как же я рад тебя видеть! – воскликнул, прослезившись от счастья, Андрей – Какой же ты красивый, Всеволод, так похож на отца!

– А ты, брат, всё такой же худощавый и всё так же молишься? – без радости важно спросил Всеволод.

– Ну, не в коня корм, но тебя, Всеволод, угощу хорошо, пойдём! – обняв брата, произнёс Андрей, вдруг что-то екнуло в сердце князя, затуманились ясные голубые очи – Аль не рад ты, Всеволод, встречи нашей?

– Конечно, рад, Андрей! Тебе все рады! – процедил сквозь зубы Всеволод, но Андрей не почувствовал интонации и обрадовался такому ответу…

В честь брата славный пир устроил Андрей, князь веселиться танцует, Всеволода за собой тянет.

– Какой ты смешной, Андрей! Не хочу я плясать, я не пьян ещё! – отшучивается Всеволод, а сам камень на душе носит, думу нехорошую затаил: « Андрея все любят, ему и почёт, и княжение, а мне – ничего! Как бы мне сместить Андрея, самому править?».

А Андрей, добрая душа, не видит злобы в глазах брата, тянет его танцевать. Вдруг Всеволод пошёл плясать, да шутить, а меж шутками мысль свою носит камнем. Вдруг сказал Всеволод:

– Ты, брат, такой кремль отстроил со стенами высокими, боишься что ль врага какого?

Андрей с молодецкой удалью достал меч и изрёк громко:

– Я, брат, никого и ничего не боюсь: у меня меч святой! С ним я непобедим!

Тут же Всеволод удалился с пира, с ухмылкой оправдался:

– Устал я, брат…

Сам же Всеволод пошёл к слугам Андрея и глаголил им:

– Тому, кто меч Андрея на деревянный подменит, золотом заплачу!

Помолчали слуги, посмотрели недоверчиво на Всеволода и ответили:

– Злато сначала давай, а мы всё сделаем!

Когда спал Андрей, подменили меч святой на деревянный. Той же ночью собрал дружину Всеволод и под покровом ночи ворвался в терем.

Не боится врагов Андрей, смотрит храбро, как сокол, меч достаёт…

«Что это?! – поражается Андрей – Это ж не мой святой меч, а деревяшка! Как так? Что делать?».

А Всеволод уже меч занёс, ранил Андрея…

«Ночь, скроюсь в темноте под лестницей!» – осенило Андрея.

Но не глуп был Всеволод: по следам крови велел своей дружине искать Андрея…

Так Всеволод исполнил свой коварный план, но счастья это ему не принесло, наказал Господь Всеволода болезнью жены его, а Андрей в раю по сей день за нас молится, почёт ему и уважение.

Дело было под Полтавой…

Царь Пётр Великий небывалое дело задумал: Россию возвеличить, империей сделать, а для этого нужен был выход к Балтийскому морю. Вот и затеял войну Пётр со шведами, чтобы «прорубить окно в Европу», отвоевать выход к морю, завести торговлю с передовыми странами, флот построить…

Неудачно началась война: под Нарвой русские войска проиграли и потеряли много пушек, пришлось потом из колоколов срочно пушки делать. Не привык Пётр сдаваться, руки опускать, упрямый был до нельзя, не царский в, общем, характер. И внешности Пётр был не царской: высокий, как коломенская верста, взор орлиный, стрелки-усики…

И привычки у Петра не царские: сам ремёслами занимается, руки в мозолях, кораблестроение любит, одевается просто…

Неизвестно, как получилось, что всё-таки упрямый Пётр добился своего: взяли осадой русские Нарву!

– Где Бог обидел нас, там и помог! – говорил довольный Пётр.

А секрет побед Петра был в дружбе: был у Петра названый брат, Александр Данилович Меньшиков. Даром что из крепостных парень: бойкий, умный, гонористый, храбрый, верный, белобрысый красавец с тонкой талией и голубыми глазами. Хоть и сложные характеры были у обоих, зато и дружба крепкая получилась, как надёжный канат.

А наступал 1709 год. Предал Россию гетман Украинский Мазепа, шведы до Полтавы дошли. Скоро и Пётр собрал под Полтаву свои войска: битва предстояла не шуточная. Собрал ночью в своём шатре Пётр приближённых и воевод, спросил:

– Ну, что, будем давать бой шведам или отступим пока?

– Отступим, ваше величество! – говорит важно Шереметьев.

– В бой нужно, ваше величество! – кричит Броус.

Ну, Пётр на то и Пётр Великий, чтобы самому решения принимать, стукнул Пётр кулаком до деревянному столу и изрёк:

– Я сам приму решение, советчики аховые! Если по утру выйду из шатра и потребу подвести коня, значит, быть бою!

Разошлись воеводы, генералы, только Александр с Петром остался.

– Брат мой Алексаша, – обратился Пётр к другу – А ты что посоветуешь?

– Я б на твоём месте боя не давал, моё сердце, но, если всё же решишься на бой, я первый ринусь сражаться! – отвечает Алексаша.

– А если проиграем? – с тихим сомнением спросил Пётр.

– В любом случае я буду рядом с тобой! – произнёс Алексаша.

Вздохнул Пётр, Алексаша вина налил Петру, запели песню…

И вот на заре Пётр выходит и говорит:

– Подать мне коня, да самого лучшего!

Какое ликование с криками и воплями началось в армии! Русские жаждали сражения! Казалось, природа кричит с русскими солдатами…

И подвели к Петру коня красивого, сильного. Ловко сел на коня Пётр, и, казалось, конь гордится тем, что везёт такого человека.

И начался жаркий бой. Алексаша наш конницей командовал, впереди всех в бою был. Сила в этом хрупком человеке великая была, бесстрашно он в бой бросался…

Пётр тоже и пушки заряжал, и воевал. Делом друзья заняты, а нет-нет, да посмотрят друг на друга.

Пули летят над Алексашей, да только всё в коня пуля попадает. Один конь слёг, второй, третий,… седьмой!

– Да что ж ты, право, на рожон лезешь, себя не бережёшь?! – переживает Пётр.

Свистят пули и над Петром. Посмотрел Алексаша, зажмурился: пуля прям в треуголку Петру попала, Пётр весело только треуголкой дырявой размахивает, а Алексаша переживает.

Снова пуля в треуголку Петру угодила! Меньшиков только глаза закатывает со словами:

– Господи, спаси и сбереги эту голову дурную!

Выводят Алексаше восьмого коня, Сахарка, белоснежного арабского скакуна.

А пули всё свистят и свистят…

Смотрит Алексаша с замиранием сердца на Петра, видит, как пуля-дура прямо в грудь царю-великану попала. А Пётр ничего: достал крест нательный железный, показал всем, что пуля в крест попала, Петра не тронула.

Кончилась битва, побежали с позором шведы, кругом крики наших: «Ура!!! Победа!!!».

Подошёл взмыленный Алексаша к Петру, вытер сажу с лица, стал ругаться:

– Что ж ты вытворял, моё сердце?! Ты же, как свечка, стоишь, слепой в тебя без труда попадёт! Благодари Бога, что спас Крестом тебя!

А Пётр в ответ журит друга:

– А, ты, младший брат, что вытворял?! Под тобой семь коней полегло!

– Я не могу по-другому… – ответил Алексаша.

– И я не могу по-другому, так что с победой тебя, брат!

– И тебя, брат, с победой! – закончил разговор Алексаша и обнял Петра, а потом ещё долго Пётр пировал с воеводами в честь победы славной, да за Русь выпивал.

Дочь Владимира

Вступление

Автор собирал этот личный дневник из потёртых порванных рукописей, поэтому не ручается за достоверность событий, дат и имён. Создавая художественное произведение на основе личного дневника, я хотела показать пример удивительной стойкости, выживаемости, придать своим читателям силу духа и веру в лучшее.

Дневник Пересветы

20 июля

Мне очень скучно и одиноко, поэтому я решила делиться мыслями с бумагой, но сначала представлюсь. Я – Пересвета, дочь князя Владимира Красное Солнышко, мне двадцать пять лет. Я не считаю себя красавицей, хотя за меня многие сватаются и хвалят мои голубые глаза и светлые косы. Вероисповедания я православного, живу тихо, мирно, молюсь, вышиваю, кудель пряду, песни пою.

Отец мой Владимир уже стар, и недавно созвал всех сыновей в Киев, чтобы назначить наследника. Меня, конечно же, никто не пустил на этот пир, но я подслушивала под дверями и поняла, что все были удивлены, когда из двенадцати сыновей князем Киевским Владимир назначил одиннадцатого, Бориса.

Вообще-то отец сделал правильный выбор, Борис очень набожен, мудр, красив, образован, похож на нашу матушку, Анну Византийскую, очень дружен с младшеньким, Глебом. Глебушка – тоже сущий Ангел и внешне и душой, такой уж светлый, общительный, добрый отрок! И с Борисом у них дружба крепкая.

Но только тревожит меня, что двоюродный брат наш Святополк уж очень хотел место князя Киевского, с гневом принял волю отца, обозвал Бориса «тряпкой». Как бы он худого чего-нибудь не затеял.

Да и Ярослав хотел быть князем в Киеве, и Ярослав, признаться честно достоин тоже, так что не знаю, что ещё получиться у Бориса, переживаю за него…

Сейчас Борис на войне, Глеб у брата Святослава, братья разъехались по уделам, так что в Киеве с отцом только я и Святополк, потому что наш двоюродный брат наказан отцом: он пытался взять власть силой и сместить Владимира с помощью тестя своего короля Польского.

Не знаю, я стараюсь не видеться со Святополком, уж больно тревожно рядом с ним, и ворона ручного его я не люблю, лучше отсижусь в светлице своей…

1 августа

Что произошло, уму непостижимо! Но сейчас соберусь с мыслями, успокоюсь, запишу и отправлюсь в путь.

Отец мой Владимир предстал сегодня пред Господом нашим Христом! Такого удара я не ожидала!

Святополк же раздал золото и захватил власть в Киеве, но, главное, он задумал погубить Бориса! Я сама слышала разговор дружинников Святополка и самого предателя-брата! Тоже мне Каин нашёлся! Поскачу к Ярославу, если есть в моём брате дорогом, хоть капля любви к нашим младшеньким братьям, он придумает, как спасти Бориса.

5 августа

О, Господи, как я устала с дороги, но всё равно хочу сделать запись. Ярослав принял меня хорошо, снял с замученной лошади, накормил, отвёл в светлицу отдыхать, а сам послал гонца к Борису с предупреждением, что Святополк погубить его замыслил и престол занять. Дружина у Бориса большая, я не буду спать, буду молиться за победу Бориса! Ярослав поддерживает меня, считает Святополка предателем нашей семьи. Чтобы Святополк ничего не заподозрил, я завтра же отравляюсь обратно в Киев. А сейчас нужно хоть немного поспать…

10 августа

Как же я была наивна! Думала, что могу что-то исправить! Сейчас я в темнице, но расскажу всё по порядку.

Когда я прискакала в Киев, меня схватили дружинники Святополка и отвели к нему. Святополк сидел в роскошных одеяниях и наглаживал ручного ворона, а встретил он меня такими словами:

– Прекрасно задумано, Пересвета! Предупредить любимого брата об опасности! И ведь смогли вы с Ярославом это сделать, да не стал сражаться со мной Борис, выбрал веру православную, так что не удался ваш план! Я ещё и Глеба изведу! Теперь у тебя есть выбор: быть моей наложницей или сидеть в темнице!

С минуту я молчала, опустив от уныния главу, которая казалась мне тяжёлой, как камень, потом я собралась с силами и ответила:

– Я никогда не стану наложницей, тем более двоюродного брата, тем более настоящего предателя и Каина! Я презираю тебя Святополк, хоть когда-то ты мне был за брата!

Святополк с наглой ухмылкой сказал:

– Что ж, ты сама решила свою участь! Отвести её в темницу! Одумаешься – скажешь охране, тебя приведут ко мне!

Теперь я сижу в сырой темнице, и сердце моё восхищается подвигом Бориса и болит за Глебушку, ведь он ещё дитя…

11 августа

Всё так же я в темнице, скучно здесь, но я молюсь и смиряюсь. Единственное, что развлекает меня, так это один молодой белобрысый охранник с добрым взглядом. Представляете, он принёс мне сегодня еды! Я отказалась, а он стал настаивать:

– Но ты, же ослабеешь без еды, Пересвета! Не бойся, Святополк не узнает о том, что я тебя намерен подкармливать…

Я покушала щи, и мне стало легче.

– Спасибо тебе. Я думала, в дружине Святополка все такие же злодеи, как он. Я ошибалась. Как твоё имя?

Молодой ратник звонко рассмеялся:

– Меня зовут Богдан. Поверь, Пересвета, мир добрее, чем тебе кажется. Мы все сочувствуем тебе, и, если ты будешь кушать, то я сделаю то, что Святополку очень не понравится: я предупрежу Глеба об опасности!

Я радостно соскочила с соломы, подскочила с дрожащими руками к решётке и спросила:

– Что я должна тебе за это?

А он, удивительный человек, рассмеялся по-доброму:

– Глупышка, ты мне ничего не должна, моя помощь бескорыстна!

Сердце моё трепетало, я только и смогла сказать:

– Спасибо тебе, Богдан, я никогда не забуду твоей доброты!

Сейчас Богдан где-то в пути, я поела гречку, но спать мне не хочется, я буду молиться…

6 сентября

Сегодня прибыл Богдан. Как же я рада была его видеть! Но лик его был печален.

– Богдан, ты предупредил Глебушку? Где он сейчас?

– Дело в том, Пересвета, что я всё рассказал Глебу, но отрок всё равно поплыл на ладье в Киев, а Святополк выплыл навстречу ему, боюсь, беды не миновать… – с печалью ответил мне Богдан.

Признаться честно, я разрыдалась, а он стал успокаивать меня:

– Ты не волнуйся, Пересвета, Борис и Глеб – великие праведники, им будет отрадно вместе в раю, ты же веришь в вечную жизнь, и в то, что близкие люди встретятся в раю?

– Верю! – отвечала я, всхлипывая на плече у Богдана.

– Знаешь, Пересвета, а я ведь опять сделаю то, что Святополку очень не понравиться: я научу тебя сражаться на мечах! – заявил вдруг Богдан.

– Как? – удивилась я.

– Очень просто, занятия начнём прямо сейчас! – ответил мне Богдан и принёс два меча.

Первый урок, конечно, не очень удался, но сейчас я покушала и отдыхаю.

14 сентября

Каждый день я занимаюсь с Богданом, у меня уже хорошо получается, Богдан сказал, что поможет мне бежать к Ярославу, когда обучение будет закончено…

Знаете, а мне жаль расставаться с Богданом, он – славный парубок, шутит к месту, с ним легче переносить это горе…

Как же я буду без Богдана? Он же дружинник Святополка, значит, враг мне. Неужели я полюбила врага?!

15 сентября

Сегодня произошёл разговор, который огорчил меня. Дело в том, что я решилась признаться в любви Богдану. Он сразу же помрачнел и тихо изрёк:

– Я тоже люблю тебя, Пересвета, ради тебя я сделал всё это, я сочувствую тебе и восхищаюсь тобой, но ты не должна любить меня! Не должна! Я – дружинник Святополка, скоро ты будешь в стане Ярослава, а они – злейшие враги после гибели Бориса и Глеба. Так что лучше беги завтра к Ярославу, пока не поздно, и пусть старший брат найдёт тебе достойную пару!

– Как же так: мы любим друг друга и мы же враждуем! Так не должно быть! – расплакалась я, прижавшись к Богдану, тот погладил меня по голове и прошептал:

– Прости мне чужое зло, но так случилось. Будь сильной, Пересвета, ради меня…

Теперь пишу это всё и обдумываю.

16 сентября

Сегодня я ночую в чистом поле, а пока светло, запишу, вылью на бумагу всю боль, что испытала сегодня!

Всё началось, когда рано утром Богдан разбудил меня, дал меч и собирался выпустить из Киева, когда появилась вся дружина Святополка во главе с Окаянным злодеем.

– Девицу доставить в мои покои, Богдана казнить! – приказал Святополк со злорадной усмешкой.

– Беги, Пересвета, а я их задержу! Может, ценой своей жизни, так что прости, если обидел чем-то… – изрёк Богдан и вступил в сватку, а я побежала.

Сейчас я далеко от города, держу путь к Ярославу, но душа моя не забудет Богдана, и это очень больно.

21 сентября

Сегодня я наконец-то добралась до Новгорода, где правит Ярослав, покушала и выспалась, но меня огорчило состояние моего брата Ярослава: он, молчаливый, мрачный, бледный, похудевший, хромает на одну ногу. Я спросила:

– Ярослав, что с тобой? На тебе лица нет и ты хромаешь!

Ярослав в ответ недовольно буркнул:

– Отстань, женщина, что бы ты, баба, понимала! Нет больше ни отца, ни Бориса с Глебом! Как так – были и нет! Ненавижу Святополка за то, что это из-за него случилось! Я – воин, я – князь, я переживу это!

Я огорчилась, потому что поняла по виду Ярослава, что эта боль гложет его давно, что он не спит уже ни одну ночь, и что в одиночку он не справится…

Сейчас укладываюсь спать, завтра попробую вывести Ярослава на откровенную беседу.

22 сентября

Сегодня проснулась только к обеду, потому что, когда ночью проходила по терему, увидела, что у Ярослава горит свеча, и он сидит одетый.

По бледному лику брата было видно, что ему тяжело, и я зашла в его светлицу со словами:

– Ярослав, быть может, ты хочешь поговорить? Выговорись, тебе легче станет…

– Я – воин, мне помощь не нужна! – опять недовольно и мрачно буркнул Ярослав.

Я уже хотела опустить руки и пойти лечь спать, когда вспомнила Богдана с его просьбой. Он просил, чтобы я была сильной, я нужна сейчас Ярославу, как духовная опора, и я буду сильной! Так я решила для себя и стала уговаривать Ярослава:

– Один в поле – не воин, рассказал бы ты, что тебя гложет, авось нашли бы решение твоей беде! Ярослав, я ведь помочь хочу…

– Знаешь, Пересвета, мне больно, что я не спас Бориса и Глеба, особенно Глеба, ведь твой человек был у него, предупреждал, а он, Ангел сущий, не поверил! Дитя был ещё! А как о пощаде умолял Святополка! Без слёз не расскажешь, сам я еле выслушал эту историю от одного прихвостня Святополка! Борис и Глеб! Ведь святые люди были! И нет их… – с тихими стонами честно рассказал Ярослав.

– Знаешь, Ярослав, один хороший человек, Царствие ему Небесное, утешал меня так: мы же христиане, мы должны верить в вечную жизнь, а, значит, и отец, и братики наши в раю. Они видят нас, молятся за нас. Жизнь вечна, Ярослав. Поверь в это, и тебе станет легче. Их молитвами мы избавим Русь от Святополка, только я тебя об одном прошу: не будь, как он, не посягай на жизнь брата… – изрекла я, и повисла приятная умиротворяющая тишина.

– Спасибо, Пересвета. Ты права. Я помолюсь и лягу спать… – шёпотом произнёс Ярослав, и кисло улыбнулся.

– Я помолюсь с тобой… – так же тихо произнесла я.

Так до полночи мы и молились, вот поэтому и спала до обеда.

1 октября

Я живу в тереме Ярослава, занимаюсь привычными делами, Ярослав планирует поход на Святополка, но мы молимся вместе, и я вижу, что Ярослав чувствует себя лучше: он румянее, крепче.

Я скучаю по Богдану, часто думаю о нём, но печаль моя светлая, я отпустила Богдана, перестала ненавидеть Святополка…

Видно, молитва нужна и мне.

5 августа 1019 года

Прошло четыре года, как стал править в Киеве Святополк, дружины мы с Ярославом не можем собрать, но провели расследование и выяснили, что Бориса и Глеба действительно погубил Святополк.

Я собираю вещи: мы с братом плывём на ладье в другую страну, где живёт невеста Ярослава, Ирина.

6 августа

Всё-таки бою быть!

Когда мы собирались отплывать, Ярослав выступил с такой речью:

– Только знайте, люди православные, какой злодей вами правит! Не на войне погиб Борис, не без вести пропал в дороге Глеб, ваши любимые милосердные набожные князья, а загубил их Святополк Окаянный, и знали они о замыслах его Каинских, но не стали по-христиански брату противиться!

Тут народ стал ломать нашу ладью! Шум стоял!

– Что вы делаете, как я теперь уплыву?! – удивился Ярослав, а кто-то смелых из народа крикнул:

– А ты не поплывёшь никуда, князь! Ты со Святополком Окаянным сразишься!

– Где ж я дружину возьму?

Площадь ответила одним духом:

– Мы – твоя дружина!

Так что мы с Ярославом остаёмся и готовим поход на Святополка.

6 сентября

Завтра состоится сражение! Я тоже участвую, я обучаю новых «дружинников» Ярослава сражаться, как когда-то меня учил Богдан! Святополк собрал большую рать из поляков и печенегов, но мы верим, что победа будет на нашей стороне…

Я бы не хотела в бою столкнуться со Святополком, он очень коварен, и Ярославу этого не пожелала, но чувствует моё трепетное девичье сердце, что столкновение бывших братьев – нынешних врагов неизбежно…

Спаси и сохрани, Господи Боже, Ярослава!

Я буду молиться за победу и за то, чтобы мы с Ярославом не впали в грех…

7 сентября (утро)

Я в походном шатре, мы у того места, где погиб Борис, на Альте реке, вся природа встала на дыбы в преддверии битвы, я волнуюсь…

Обязательно запишу, как всё прошло…

7 сентября (поздний вечер)

Горит лучинка, и я пишу, сердце моё трепещет, я хочу успокоиться и рассказать всё по порядку…

Дружина Святополка была многочисленнее, но русские люди, которые пошли за нами с Ярославом так защищали правду, справедливость, что наёмная дружина Святополка стала отступать.

Сначала я боялась, но потом один ратник стал издеваться надо мной:

– Что, солдатская девка, обманул тебя Богдан? А его уже нет в живых!

Мне так обидно за Богдана стало, что я ринулась в бой! И я потеряла меч и сражалась кулаками!

Вдруг все замели: на обрыве стоял безоружный Святополк, а Ярослав заносил над ним меч…

– Пощади меня, брат! – бросился на колени с криком Святополк.

– А Глеб тебя тоже просил! Просил же ведь! А ты! Зверь! – закричал в ответ Ярослав.

Битва замерла в ожидании исхода, я стала молиться…

Вдруг Ярослав воткнул меч в землю и сказал:

– Я не такой, как ты, Святополк, так что я тебя отпускаю, беги, и на русской земле святой не появляйся!

Ярослав отошёл, Святополк схватился за коня и поскакал в пустыню, остатки его дружины разбежались…

Я, признаться честно, обрадовалась, что Ярослав смог побороть свой гнев, и мне стало легче дышать.

– Наша взяла! Господь с нами! Ярослава князем Киевским! – стали кричать люди, обниматься и бросать мечи и вилы, а Ярослав встал на колени и зарыдал со словами:

– Младшенькие мои, вы там, в раю, видите это!

Я подбежала успокоить Ярослава, но поняла по его выражению лица, что это не нужно: это были слёзы облегчения, у него упал камень с души.

Теперь нужно отдыхать, завтра поедем в Киев с почётом.

10 сентября

Ярослава миропомазали на княжение, он занимается строительством грандиозного храма в Киеве и созданием сборника законов, всегда в делах.

Прибыла невеста Ярослава, Ирина, они в этот вторник венчаются…

Очень милая, красивая, смиренная девушка, достойная супруга моему брату. Ирина проявила ко мне сочувствие, поблагодарила за то, что я поддержала Ярослава и дала сундук золота на приданое.

– Не надо, что вы, великая княгиня! Ярослав – мой брат, я обязана была духовно поддержать его! – сначала сказала я – Я золота не приму за это!

– Но ведь вам, Пересвета, нужно выходить замуж, неужели вы всю жизнь будете монашкой! – уговорила меня Ирина.

Вот сижу я теперь над этим сундуком и мысли свои пишу: а что, не вечно же по Богдану скорбеть…

Конечно, Богдана никто мне не заменит, я уже никого не полюблю так, но нужно жить дальше, и я в думах о том, где же мне взять достойного жениха, и как я, после Богдана, вообще на мужей смотреть буду…

14 сентября

Сегодня случился просто возмутительный инцидент! Утром ко мне в светлицу зашёл Ярослав и заявил:

– Сестрица, я тебе жениха нашёл! Посватались за тебя, я и дал согласие, и Ирина довольна моим выбором!

Я со злости сундук с приданым пнула и закричала:

– Дал согласие?! И Ирина довольна твоим выбором?! А меня кто-нибудь спросил?! Это же несправедливо! Ты по любви женился, а я без любви должна маяться всю жизнь?!

– Успокойся, Пересвета, – обратился ко мне Ярослав – Отец должен был выбрать тебе жениха, но не успел, так что я, твой старший брат, господин над тобой…

Это меня разозлило ещё хуже, я метнула в сторону Ярослава гневный взгляд и с упрёком изрекла:

– Знаешь, Ярослав, когда мы оба скорбели по Борису и Глебу, и ты, хромой, бледный, худой, обратился ко мне за поддержкой, я разделила твои страдания, и не было между нами господ, мы были на равных, но ты быстро утешился! Теперь ты, действительно, господин!

Лицо Ярослава посинело так, что я пожалела о дерзости своих слов, брат ответил мне таким же гневным взглядом и словами:

– Пересвета, думай, что говоришь! Я всю жизнь скорбеть по братикам младшим буду, не тебе, бабе, меня упрекать, ты забыла их ещё в плену у Святополка, когда тебе приглянулся его дружинник!

Мне обидно до слёз стало, я, еле сдерживая слёзы обиды, произнесла:

– Ярослав, следи тоже за речью своей: не баба, а девица я! А Богдан был честнее и добрее всех моих женихов вместе взятых!

– Пересвета, прости меня, я тоже прощу тебя за нашу ссору, но так ты никогда не выйдешь замуж, ты просто останешься одна! – закончил спокойно Ярослав и вышел, я зарыдала, но вспомнила слова Богдана: «Будь сильной ради меня» и решила помириться с Ярославом.

Я долго думала, как это сделать, а потом пошла к Ярославу и изрекла:

– Прости меня, брат, ты прав, так что я доверяю тебе и иду под венец с тем, с кем ты скажешь…

– Не бойся, сестра, я нашёл тебе хорошего жениха! Свадьбу через месяц сыграем, пир устроим…

Я не выдержала и со слезами побежала в свою светлицу. Теперь я успокоилась и записала всё это. Что ж, буду ждать свадьбы…

14 октября

Сегодня прошло венчание, и я впервые увидела своего супруга. Это был Андрей, дружинник Ярослава. Венчание было торжественным, а после него Ярослав устроил весёлый пир. Я же разглядывала жениха, пыталась составить о нём хоть какое-то впечатление. Андрей красив, у него зелёные глаза и каштановые волосы, обаятельная улыбка. Ко мне, в отличие от многих, добр, обходителен: шутил, веселил, говорил ласковые слова…

Конечно, Богдана он не заменит, но, может я смогу поладить с мужем? Это знает только один Господь…

21 октября

Вечер, горит свеча, а я пишу. У меня есть повод: первая неделя замужней жизни.

Пока мы с Андреем не очень ладим, он упрекает меня в гордыне и связи с Богданом, я упрекаю его в жестокости и несправедливости ко мне. Пока мы ещё даже не поцеловались, хоть в браке целую неделю, видимся редко с Андреем, я в обиде один раз даже кувшин разбила…

Не знаю, что получится из нашего брака…

23 октября

Сегодня целый день я была в одиночестве, так хотелось с кем-то поговорить, а Андрей пришёл, покушал и отправился почивать. Мне так обидно стало, что я расплакалась, а Андрей бросился меня утешать:

– Что случилось, рыбонька? Что ж ты плачешь так горько, солнышко? Я же люблю тебя, мне же тяжко на слёзы твои смотреть, расскажи свою беду…

Я начала, всхлипывая, рассказывать всё, что на сердце накипело, а Андрей так нежно меня поцеловал, что у меня, прямо, сердце отогрелось…

Пишу, и слёзы текут от радостной мысли, что Андрей меня любит!

28 октября

Мы с Андреем в ладу живём, радостно, что помирились мы. Кажется, жизнь моя налаживается. Сегодня ночью мне снова Богдан снился, а я даже не заплакала, хоть и больно было.

Я Андрею песни пою весёлые, он хвалит меня, ласкает, в доме нашем уютно.

Люблю я Андрея, и он, кажется, любит меня, всегда добрым словом друг о друге отзываемся.

Я сегодня к Ярославу ходила в гости, пирогов с вишней напекла ему в благодарность за такого мужа. Славно посидели мы с Ярославом, весело, сейчас приказала холопке щей наварить и жду мужа.

5 ноября

От волнения дрожат руки, но хочется записать случившееся. Сегодня ходила к Ярославу, смотрю: за мной светленький паренёк в заячьем тулупчике идёт, выглядывает меня. Я остановилась, присмотрелась…

Я поняла, что этот юноша – Богдан!

Сначала я думала, что мне померещилось, так я по Богдану скучала, испугалась, с криком истошным побежала домой!

А Богдан догнал меня, улыбнулся и изрёк:

– Я это, я, Пересвета! Выжил я, спасся, ранен был, в Венгрии скрывался, теперь мы – не враги, Святополка нет, и я приехал к тебе!

Я долго молчала, а потом печально ответила:

– Поздно ты приехал, Богдан. Не было от тебя вестей, и я вышла замуж. Пойми, я же думала, что Святополк казнил тебя…

– Так давай сбежим вместе! Плюнь на мужа! Ты же любишь меня, а я – тебя! – сказал весело Богдан и схватил меня под локоть, но я вырвалась со слезами:

– Не могу я мужа предать, поздно ты появился Богдан, поздно! Я и тебя, я и мужа люблю! Сердце моё разрывается! Не терзай меня, уезжай, Богдан! – стал слёзно просить я, боялась я греха, боялась потерять то тихое семейное счастье, что обрела с Андреем.

Богдан с печальным видом отошёл от меня, сказав:

– Что ж, я уеду обратно в Венгрию, но подумай, не пожалеешь ли ты об этом…

– Богдан, мне для счастья достаточно знать, что ты жив, я уже смирюсь с любой долей… – ответила тихо я.

Я шла домой и плакала, а дома меня встретил Андрей.

Муж обнял меня, вытер слёзы и спросил:

– Ты сейчас разговаривала с Богданом? Тебе тяжело, солнышко?

Я прижалась к супругу и ответила:

– Мне очень тяжело, но я не предам тебя, я попросила уехать Богдана, я люблю тебя, Андрей…

– Спасибо тебе, суженная моя, я так боялся потерять тебя! – воскликнул Андрей.

Мне, конечно, больно, но я рада, что Богдан жив, и я буду примерной женой Андрею…

Послесловие

Пересвета обрела своё счастье, я желаю вам тоже обрести счастье и радость, а записи дневника на этом обрываются. Наверное, Пересвета жила в любви с мужем и ей уже не было одиноко.