Тихая ложь [Михаль Шалев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Михаль Шалев Тихая ложь

Подарок

Несмотря на то, что часы показывали полдень, продуктовая лавка, вход в которую закрывала железная ставня, покрытая граффити разгневанного волка с желто-зелеными глазами и оскаленными клыками, все еще была закрыта. Трое алкашей, еще недавно сидевшие на скамейке у входа в ожидании хозяина, отчаялись и побрели искать другое место, где можно было купить водки. Расположенный неподалеку полицейский участок тоже был закрыт, и возможно именно поэтому на бульваре под широкими кронами деревьев было припарковано так много машин. Из зеленой листвы неслась оголтелая какофония скворцов. От бывшего здесь когда-то рабочего района выходцев из Салоников почти ничего не осталось. По обеим сторонам бульвара высились новые семиэтажки, и лишь посередине пережитком прошлого торчало старое трехэтажное здание, заброшенное и облупившееся. Один из его балконов был закрыт уродливыми пластмассовыми ставнями, а на всех остальных по-прежнему красовались оригинальные деревянные жалюзи и железные перила. На некоторых балконах даже стояли горшки с цветами и висели гирлянды из лампочек, придающие дому неповторимый шарм.

Сиван уселась на скамейку, где до этого сидели алкаши. Он непременно опоздает. Никогда в жизни он не был пунктуальным.

Он позвонил вчера вечером, когда она была в офисе. «Номер не определен» высветилось на экране телефона. Сиван поколебалась, но решила ответить, подумав, что это мог быть потенциальный клиент, который хочет записаться на прием, а значит – доход, без которого, увы, далеко не уедешь.

– Сиван?

Даже после восемнадцати лет разлуки его голос был все таким-же ласкающим и любимым.

– Да, – с трудом произнесла она после короткой паузы.

– Узнаешь?

Молчание.

– Ваня? Ты там? – позвал он, назвав ее нежным именем, которым пользовался много лет назад.

– Привет, Яаль, – пульс ее участился. – У меня через пару минут встреча с клиентом. Сможешь перезвонить мне попозже?

– У тебя получится уделить мне завтра немного времени? Это важно. Я хочу кое-что тебе показать. Это займет полчаса. А потом, если у тебя будет настроение, я хотел бы пригласить тебя на чашечку кофе или на обед.

– Где?

– Во Флорентине. Я пошлю тебе адрес.

В последний раз Сиван видела Яаля на похоронах Бамби на кладбище кибуца. Несколько месяцев спустя он переехал в Эйлат, и с тех пор связь между ними прервалась. Сиван знала, что во время своих визитов в кибуц он обязательно навещал отца и всегда виделся с Долев, которая специально приезжала из Зихрон-Яакова, чтобы встретиться с ним. Однако ей он больше не звонил, да и она, со своей стороны, не стремилась присоединиться к их компании. И даже потом, когда Сиван все еще приезжала раз в год на Синай, она не останавливалась в Эйлате, и не пыталась разыскать его.

Сиван встала со скамейки, подошла к киоску в конце бульвара и купила себе капучино в бумажном стаканчике. Она уже почти решила добавить к кофе одно печенье из банки, стоящей на прилавке, но вспомнила, что впереди их может ждать обед, поборола искушение и вернулась на скамейку перед домом номер 36. Справа от взломанного входа находилась запертая ярко-синяя железная дверь, а стену рядом с ней украшало еще одно граффити, облитое кем-то черной краской, изображающее стоящую внутри прозрачного шара девушку, мысли и чувства которой были написаны на плавающих вокруг нее меньших шарах.

Сиван почти допила свой кофе, когда увидела Яаля, идущего к ней со стороны улицы Мешек А-Поалот. Мечта всех девушек в кибуце – метр восемьдесят шесть, член молодежной сборной Израиля по плаванию, служил в «Сайерет Маткаль»[1], любимый сын достойных родителей – он был все еще красив, хотя несколько располнел в области талии, что, впрочем, нисколько его не портило. Одет как всегда: сандалии Roots, брюки цвета хаки и футболка, которую он носил даже в разгар зимы. Только волосы, которые раньше были коротко подстрижены на армейский манер, отросли и ниспадали на плечи мягкими, как у ребенка, локонами.

Она знала, что Яаль тоже узнал ее. Сиван и Бамби были почти одинаковыми: высокими, широкоплечими, с длинными гладкими волосами медово-каштанового цвета, оливковой кожей и зелеными глазами, чуть более темными у Сиван. И только младшая дочь, Долев, была словно негатив: крутые изгибы тела, дьявольская грива, молочно-белая кожа и карие глаза.

– Привет, Сиван.

Она встала ему навстречу, и дыхание у нее перехватило. Яаль наклонился и обнял ее.

– Посидим минутку? Расскажи мне, как дела, что у тебя слышно?

– В порядке. Все в полном порядке, – ответила она, справившись с дыханием.

– И это все, что ты можешь сказать, Ваня? – снова все то же давно забытое имя.

– Все хорошо, о чем же тут рассказывать? А что у тебя?

– Живу в Эйлате. Слышала, конечно.

– Чем ты там занимаешься?

– Только не говори, что в кибуце перестали сплетничать.

– Я не была там уже много лет, но даже когда я там, я не прислушиваюсь к сплетням.

– У меня есть прачечная, которая обслуживает крупных клиентов, главным образом отели. Это мой основной бизнес, а кроме него есть еще несколько проектов, которые я разрабатываю. В течение одиннадцати лет была у меня, как бы ее назвать, подруга, но в конце концов мы расстались. Детей нет. Вот и все. За одну минуту обсказал тебе всю мою жизнь. А ты, я слышал, адвокат, – Яаль снова перевел разговор на нее.

– Жизнь преподносит нам всяческие сюрпризы, – произнесла Сиван, хотя то, что она услышала, не должно было быть для нее сюрпризом. Когда их дружбу внезапно оборвала смерть, она была второкурсницей. Но она никогда не интересовала Яаля сама по себе, а лишь как сестра Бамби, поэтому он не помнил о ней ничего, что не было бы связано с ее сестрой.

– Лично я ничему не удивляюсь. Ты всегда была замкнутой, хоть у тебя и было все, что надо. Бамби любила повторять, что никто не знакомится с тобой только потому что ты никого к себе не подпускаешь. Но те, кто тебя знал, понимал, что именно ты – самая глубокая, самая боевая.

– Ничего не поделаешь. Пришлось повзрослеть. Жизнь заставила меня раскрыть рот, а потом я обнаружила, что говорить – это здорово, да к тому же неплохо помогает во многих случаях.

– И посмотри на себя сейчас – адвокат! – снова вернулся он к прежней теме.

Сиван начала успокаиваться. Яаль вел себя как обычно. Такой незамысловатый, прямой и честный парень. Годы совсем не изменили его. Все тот же взгляд горящих глаз, все та же гладкая детская кожа лица, все те же длинные пальцы рук. Он ничего не помнит, ни о чем не думает и уж точно он позвал ее не затем, чтобы говорить о прошлом.

– В какой области ты специализируешься?

– Семейные дела, разводы, завещания.

– Когда я расстался со своей подругой, она пошла в суд и хотела получить половину денег. Сказала, что мы вдвоем открыли дело, хотя ее там и близко не было.

– Вы немало прожили вместе.

– Это правда, но вместо того, чтобы упирать на это, она начала с клеветы и лжи, а потом и вовсе спятила. Я бы оставил ей гораздо больше, но в конце концов она получила меньше, чем хотела.

– Обида – сильное чувство.

– Она погрязла во лжи, и я не смог справиться с собой.

– Я всегда говорю своим клиентам во время первой встречи, что непременным условием успешного развода является желание каждого думать о другом не меньше, чем о себе и хотеть ему добра. Большинство при этом смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Для нас это было невозможно, – горько усмехнулся Яаль. – Ее жадность заставила все, что во мне было плохого, вырваться наружу.

– Я выступаю посредником между людьми вот уже почти двадцать лет, – сказала Сиван, чувствуя себя уверенно в знакомых водах. – Знаешь, сколько конфликтов я видела? В конце концов всегда выясняется, что дело было не в деньгах, а в чувствах.

– По крайней мере, ты сама на этом зарабатываешь.

– Томер сказал однажды, что если бы все люди правильно ухаживали за своими зубами – полоскали рот после каждой еды, регулярно ходили на чистку – он бы остался без работы. Это верно и по отношению ко мне.

– Где ты живешь? И где находится твой офис?

– Там же, где всегда жила. В северном Тель-Авиве, в районе похожем на кибуц. И офис там же неподалеку.

– Ты работаешь одна?

С каждой произнесенной им фразой ее беспокойство ослабевало.

– Я открыла адвокатскую контору вместе со своей лучшей подругой Тамарой, а теперь у нас работают еще трое юристов. Десять лет назад я купила весь этаж. Половину занимает наш офис, а вторую половину мы сдаем.

– Трудно мне представить тебя суровым адвокатом, Яни, – воспользовался он еще одной вариацией ее имени. – Ты всегда была такой мечтательной.

– Суровость мне требуется крайне редко. Гораздо важнее дать человеку уверенность в себе.

– Жаль, что не ты занималась моим разводом с Цуф. Избавила бы меня от этого кошмара.

– Ее зовут Цуф[2]?

– Да.

– Что-то это мне напоминает. Ты что, выбираешь женщин по имени?

– А как твоя дочь? – спросил он, засмеявшись. – Она живет с тобой? Сколько ей?

– Почти двадцать четыре. У нее был парень, с которым они жили вместе. Когда расстались, она вернулась ко мне.

– Студентка?

– Учится на факультете промышленного дизайна в Технологическом колледже Холона, – Сиван замолчала, почувствовав, что слишком разболталась, подробно отвечая на короткие вопросы.

– Тебе наверное любопытно узнать, почему я попросил тебя встретиться со мной именно здесь? Я хочу кое-что тебе показать.

Они вошли в здание и оказались в захламленном узком коридоре, пахнущем мочой и канализацией, в конце которого виднелся двор с переполненными зелеными мусорными баками. На левой стене безо всякого порядка висели заржавленные почтовые ящики, а справа находился холл, в котором стояли три велосипеда. Ступеньки, ведущие внутрь здания, были поломаны, лампочки на лестничной клетке разбиты, стекла в больших окнах с облезлыми деревянными рамами выбиты. Пока Сиван с Яалем поднимались по лестнице, в одно из них влетел голубь, пронесся у них над головами и уселся на распределительный щит с торчащими во все стороны оголенными проводами, еще более уродующими это заброшенное пространство. Лишь мозаичный пол и деревянные перила лестницы намекали на былую элегантность.

На втором этаже с правой стороны от крошащихся ступенек находились две коричневые двери, а слева – совершенно чуждая здесь розовая. Когда Сиван и Яаль проходили мимо нее, послышалось шарканье ног, и дверь слегка приоткрылась. Сиван не удалось рассмотреть, кто стоит за дверью, но, чтобы обратить на себя внимание, он произнесла:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – послышался старческий голос, и дверь снова захлопнулась.

Яаль вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Приготовившаяся последовать за ним Сиван, услышала позади себя шум и обернулась. Спускающийся с верхнего этажа мужчина кивнул ей и продолжил свой путь. Господи, кто может жить в такой грязи и заброшенности, подумала она. Только люди, существующие на пособие, которым не важно, что их окружает и которым уже все равно.

Яаль вошел в квартиру, и Сиван последовала за ним сначала в прихожую, а затем в узкий коридор, ведущий в крошечную ванную с душевой кабинкой, раковиной и унитазом, и еще дальше – в кухню с сырыми стенами. Осмотрев ее, они вернулись к двум просторным комнатам, в одной из которых был выход на балкон, обращенный на бульвар. Не считая покрытого желто-коричнево-зелено-красной плиткой пола, сохранившегося в более-менее приличном состоянии, кругом царило полное разорение. Трудно было представить, чтобы здесь мог жить человек.

– Где это мы, Яаль?

Как интимно звучало это имя сейчас, когда они стояли так близко друг к другу. Яаль. Имя, всегда привлекавшее внимание. Даже в этом они подходили друг к другу: Бамби и Яаль. Все всегда спрашивали: «Это ваши настоящие имена?». И они отвечали: «Да, так записано в наших свидетельствах о рождении». Когда Бамби родилась, девочкам было принято давать имена вроде Ирит, Ронит или Тали. Но были родители, которые под влиянием «детей цветов» из шестидесятых старались придумывать своим детям особенные имена, и Бамби нисколько не стеснялась своего имени, а, напротив, гордилась им.

– В квартире тети моей матери, Маргариты, царство ей небесное. Она умерла несколько месяцев назад.

– Прими мои соболезнования.

– Я частенько видел ее в юности, но в последние годы она не хотела, чтобы к ней приходили. А теперь, – он обвел рукой вокруг себя, – эта квартира – моя.

– Она завещала ее тебе?

– Да. У нее не было детей. Как и у меня.

Взгляд Сиван скользнул по стене, на которой висели два гобелена в дешевых рамках. Несмотря на их изрядную потертость, мастерство автора было несомненным.

– Поздравляю, ответила она, оторвав взгляд от картин.

– Это я тебя поздравляю.

– С чем?

– Я дарю ее тебе.

– Не понимаю, – Сиван уставилась на него изумленным взглядом.

– Ты – сестра Бамби. У тебя есть дочь, которая приходится ей племянницей. Когда придет время, она унаследует ее. У меня же нет никого, кому бы я мог ее передать.

– Ты можешь продать ее. Недвижимость в этом районе сейчас дорожает.

– Мне не нужны деньги, – прервал ее Яаль. – У меня есть достаточно. Мне не хватает ее, Бамби. Мне бы хотелось сделать что-то большее, чем просто хранить память о ней. Ты и твоя дочь одной с ней крови. Я много думал об этом, и это решение, к которому я пришел.

– Ты совсем спятил?

– Наоборот. Я давно уже не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Пойдем, выпьем кофе. Здесь пахнет плесенью. Квартира потребует капитального ремонта, но и на это я дам тебе денег. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.

– Я и так ни о чем не беспокоюсь, – промямлила она.

– Ты сможешь сдавать ее и получишь дополнительный доход для себя и своей дочери. Кстати, а как ее зовут?

– Лайла[3].

– Лали, значит. Как я мог забыть? Она родилась в Бразилии, но в этом имени есть что-то арабское.

– Просто добавляет шарма. Мы ведь все-таки на Ближнем Востоке, разве не так?

Яаль засмеялся. Когда они подошли к двери, он пропустил ее вперед, и Сиван, выходя, коснулась плечом его руки. Каким бы невинным ни казалось это прикосновение, для нее оно значило неизмеримо много. Никогда в жизни не удастся ей избавиться ни от скрытой любви к Яалю, ни от постоянного чувства вины.

Они направились к центру района, пересекли улицу Ядидей-Френкель и зашли в битком набитое кафе.

– Никак не могу прийти в себя после твоего предложения, – произнесла Сиван, когда они смогли найти свободный столик и сделали заказ.

– Это было не предложение. Все уже решено.

– Но почему? Ты ведь даже не помнил, как зовут мою дочь. И дело тут вовсе не в деньгах. У меня тоже их хватает. Я просто пытаюсь понять.

– Я же сказал тебе, – терпеливо ответил он, – что у меня больше никого нет. Я пытался забыть все, что было, больше десяти лет прожил с женщиной, которую не любил. Под конец она тоже поняла, что я не могу дать ей того, что она ищет, и ушла неудовлетворенной. Когда тетя завещала мне эту квартиру, я начал думать, что же мне делать. И тут я вспомнил про тебя и Лайлу. Бамби навсегда останется моей единственной женщиной. Только ее одну я любил. Что еще я могу для нее сделать, кроме как позаботиться о вас? Если не о вас, то о ком?

– О Долев. У нее тоже есть дети.

– Долев моложе Бамби на четырнадцать лет. Ты же с Бамби почти как один человек. И выросли вы вместе. К тебе я чувствую близость, которую не испытываю по отношению к Долев. Когда я думаю о Бамби, представляю себе ее, я всегда вижу тебя. Ты – это часть ее. А Долев – она сама по себе.

Все это случилось так давно, а он все еще живет той жизнью. Так никуда и не продвинулся. А чему она, собственно, удивляется? Ведь она тоже никуда не продвинулась.

– А как же твоя сестра? Она на тебя не обидится?

– Это ее не касается. Маргарита завещала эту квартиру мне, значит на то у нее были веские причины. У Мор все в порядке, и она никак не связана со всей этой историей.

– Ну хорошо, – улыбнулась Сиван. – Я не буду возражать. Я рада, и Лайла тоже будет рада. Она очень любит этот район. Два года прожила со своим парнем на улице Уриэля Акосты, пока у них не начались проблемы.

– Ты можешь предложить ей переехать жить в эту мою квартиру. То есть теперь твою квартиру, – поправился он. – После ремонта.

– Ты можешь говорить: «в нашу квартиру». Так будет точнее.

– А почему они расстались?

– Кто? Лайла и Лиор? Сложно объяснить. Хотя не так уж и сложно. По правде говоря, вполне обычная история. Короче, они были вместе с пятнадцати лет, огромная любовь, которая началась с юношеского вожделения. После армии они поехали путешествовать по Южной Америке, а когда вернулись, стали жить вместе. Он готовился к вступительным экзаменам, она училась в колледже, и тут все изменилось. Он хотел увидеть мир, почувствовать его. В конце концов они были вместе с такого раннего возраста, и она была его первой и единственной девушкой. Она попыталась понять его и не стала ему препятствовать. Он поехал с приятелем в Шри Ланку, встретил там кого-то, влюбился по уши, и все. Так все и кончилось, и он решил прервать свои отношения с Лайлой.

– А она?

– Сломалась. Целый год была как мертвая. Что-то делала, но словно во сне. Лежала у меня на диване и плакала. Похожа была больше на привидение, чем на человека. Но, как говорится, время берет свое. Ну да ты знаешь, как это. Она поняла, в чем состояла ее ошибка, отплакалась, взяла себя в руки, сложила себя по кусочкам и снова стала встречаться с парнями. Потом запуталась окончательно. Не знала, что же делать дальше: идти каждый вечер с кем-то гулять, или сосредоточиться на себе, на своей учебе, на своем внутреннем мире. И всегда надеяться, что однажды, в конце этого длинного и тернистого пути найдется еще один, новый, Лиор, с кем она будет чувствовать себя так же, как и с прежним, которого она до сих пор не может забыть ни телом, ни душой.

– Мы говорим про Лайлу или про меня? Я чувствую, что ты обращаешься ко мне, – его губы растянулись в иронической усмешке. – Надеюсь, что у Лайлы все кончится не так, как у меня, потому что я так и не смог найти никого, с кем бы чувствовал себя так же, как с Бамби. Иногда любовь бывает единственной.

– Это правда.

– Однако, если он влюбился в другую, они изначально не подходили друг к другу. Он просто делал ей одолжение. Это совсем не так, как было у меня с Бамби.

Сиван никак не отреагировала на последнее предложение. Человеческая память избирательна. Зачем спорить о том, что давно кануло в Лету. Лучше говорить о Лайле.

– Иногда я чувствую, что она до сих пор ждет его. Ждет, что он опомнится и вернется.

Брови Яаля скептически приподнялись.

– Скажи ей, что это никогда не случится. Нет ни единого шанса.

– Я знаю, да и она тоже знает.

– Мне кажется, вы довольно близки друг другу.

– Она – моя лучшая подруга, Пока продолжалась ее любовь, у нас были обычные отношения дочери с матерью, но когда у нее с Лиором начались трудности, мы вдруг обратили друг на друга внимание. Она – моя путеводная звезда.

– Я часто думаю о том, что у нас с Бамби мог бы быть ребенок. Уверен, что это был бы мальчик. Сейчас он должен был быть примерно одного возраста с Лайлой. Я представляю себе его на разных этапах взросления, но всегда останавливаюсь на армии. Никак не могу решить, в каких войсках он должен был служить.

– Только не в боевых частях. Страшно отправлять мальчика в боевые части.

– Если бы у тебя был сын, он бы и спрашивать тебя не стал.

– Если бы у него был такой отец, как ты, это уж точно, – улыбнулась она.

– На следующей неделе я поеду проведать твоего отца. Мне нравится быть с ним. Он мало говорит, но каждое его слово на вес золота.

– Раз уж мы с тобой встретились, я тоже поеду. Повидаюсь с Долев. Давненько мы с ней не общались. Нам надо почаще бывать вместе.

– Каждый занят своим делом. Когда мы виделись в последний раз, она сказала что продает через интернет винтажную одежду, а в последнее время стала заниматься оформлением интерьеров.

– А ты, оказывается, в курсе всех событий. Поначалу она получала заказы от друзей, но со временем ее бизнес развился. Она и мою квартиру обустраивала. Прекрасная работа! У нее голова работает по-особенному, не так, как у всех.

– Ни одна из сестер Ньюман не была такой, как все. Ты тоже не такая, как все. Это только видимость одна: адвокат, хорошо устроена, ведешь современный образ жизни, два глаза, нос, рот, все, как у всех. Но мы-то с тобой знаем, что ты не такая, как все, Бамби была не такая, как все, и, по-видимому, Долев тоже, – улыбнулся Яаль.

И тут она поняла, почему влюбилась в него. Только тогда, когда он говорил с ней, она знала, что живет на свете не зря.

Гадалка

Здание, в которое вошла Сиван, было раньше Яффским дворцом, а теперь оказалось поделено на квартиры. Табличка на двери призывала посетителей не звонить, а сразу проходить в комнату ожидания, где стояли два продавленных дивана, на спинке одного из которых чудом держалась накренившаяся пепельница, полная окурков. Сиван поставила ее на пол и погрузилась в сиденье. Этот визит к гадалке на кофейной гуще Зейнаб был подарен ей сотрудницами ко дню рождения еще в июле, но абонемент можно было использовать в течение полугода. И вот теперь, когда наступила зима и срок действия подарка подходил к концу, Сиван решила воспользоваться им, главным образом для того, чтобы не обижать девушек.

В папке, лежащей у нее на коленях, чтобы не помялась, находилась фотография Лайлы. Женщина, с которой она созвонилась, сказала, что можно показать фотографию и на экране телефона, но она предпочитает бумагу. На ней и правда и цвета лучше, и изображение четче, и Лайла просто светится безмятежной радостью молодости: широкая улыбка подчеркивает полные розовые губы и ровные белые зубы; гладкие щеки и нос, покрытый веснушками; голубые глаза сощурены в щелочки из-за яркого солнца. Снимок сделан профессиональным фотографом на горнолыжном курорте во Франции, где Лайла проработала всю зиму перед тем, как поступить в колледж, в качестве сопровождающей групп туристов из Израиля.

Сиван не верила в мистику. В молодости они с Бамби пошли к астрологу в Хайфе, сообщили заранее даты, место и время рождения, и, когда приехали, их уже ждали заранее составленные звездные карты.

– Ты – принцесса, – сказала астрологиня Бамби. – Твой парень – принц, и сын твой тоже будет принцем.

Однако Сиван ждала совсем другая история.

– Ты выйдешь замуж поздно, – сказала она. – Не раньше, чем в сорок. А до этого у тебя уже будет двое детей.

– То есть как это? – спросила Сиван. – От кого?

– Он будет чужаком, – продолжала астрологиня, пропустив вопрос Сиван мимо ушей.

– Кто будет чужаком?

– Твой муж.

– Что значит «чужаком»?

– Не из привычного тебе мира.

– Тогда откуда? – спросила Бамби. – Из Австралии, Аргентины или, может, из Африки? А может, просто бедуин с Синая?

– Чужаком и все! – отрезала женщина. – И он будет намного старше ее. По меньшей мере лет на двадцать.

На этом астрологиня покончила с Сиван и полностью переключилась на Бамби.

– Но моя сестра не встречается с теми, кто старшее нее, – продолжала протестовать Бамби. – То, что вы говорите, не имеет смысла.

– Так говорят звезды. А с ними не имеет смысла спорить!

– Да забудь ты о ней, – сказала Бамби, когда визит окончился. – Эта женщина абсолютно сумасшедшая. Я не верю ей ни на грош.

В другой раз, когда Сиван пошла с подругой из университета к прорицательнице из Нетании, которая тоже предсказывала судьбу по кофейной гуще, картам Таро и псалмам, она услышала о сложных и даже жестоких отношениях между ней и ее отцом.

– У вас очень сложные отношения, и в них много плохого, – заявила прорицательница. – Он очень агрессивен по отношению к тебе.

– Неправда, – изумилась Сиван. – Мой отец очень порядочный и тихий человек. И у меня было счастливое детство.

– Тогда, наверное, – скорректировала свой вердикт прорицательница, учтя полученную информацию, – он обижал тебя в предыдущем воплощении, а в этом он пытается это скомпенсировать и исправить ошибки, допущенные в прошлой жизни.


Вдруг, сидя на запятнанном диване в тусклой комнате ожидания с облезлыми стенами, Сиван испытала непреодолимое желание закурить и огляделась, надеясь увидеть забытую кем-нибудь пачку сигарет. Лайла начала курить, когда пошла в армию. Она покупала табак в пачках, папиросную бумагу и фильтры и делала сигареты сама, и когда они с подругами сидели в саду, Сиван иногда прихватывала у нее сигаретку-другую и сама чувствовала себя как девчонка. Однако когда Лайле исполнилось двадцать два, она заявила, что с нее хватит, и с тех пор они курили только во время особенно волнительных бесед.

Дверь, ведущая в комнату Зейнаб, распахнулась, и мимо Сиван прошла предыдущая посетительница, мельком взглянув на нее, но не встретившись с ней взглядом.

У Зейнаб были длинные угольно-черные волосы и густые брови над темными глазами. Глубокое декольте подчеркивало большую грудь. Вся комната, казалось, была наполнена ее присутствием. На столе перед ней лежали горками минералы, кристаллы, ракушки, и стояли миски с бусинами, кусочками бумаги и ткани, среди которых затесалась почерневшая от времени серебряная мезуза и связка головок чеснока. Пародия на мир мистики и колдовства.

Зейнаб выглядела усталой и даже не попыталась улыбнуться, когда Сиван уселась напротив нее, положив папку на колени.

В комнату вошла пожилая женщина с подносом и поставила перед ней две чашки черного кофе.

Сиван достала из папки ваучер – лист, украшенный рождественскими картинками и надписями от руки на арабском, сделанными синими чернилами.

– Вот, получила в подарок от своих сотрудниц, – попыталась она установить с гадалкой приятельские отношения. – Они были у вас и остались очень довольны. Сказали, что вы поведали им замечательные вещи.

Губы Зейнаб скривились, вероятно, в попытке ответить улыбкой на услышанную лесть.

– Выпей.

Сиван поднесла чашку ко рту.

– Что ты хочешь узнать?

– Ничего особенного. Простое любопытство.

– У тебя есть сестра-близнец?

– Н-н-нет, – по телу Сиван пробежали мурашки.

– Тогда почему я вижу двоих, похожих на тебя, а не одну?


Четырехлетняя Сиван обнимает за плечи стоящую рядом трехлетнюю Бамби движением, в котором видна защита, любовь и забота.

Девятилетняя Сиван и восьмилетняя Бамби едут по берегу моря в тележке, влекомой осликом. Сиван сидит на доске, служащей сиденьем, а Бамби стоит рядом, уперев руки в бока. Они еще совсем маленькие, но в них уже различимы бутоны будущей красоты. Обе загорелые, с длинными волосами и поджатыми ярко-красными губами. Взгляд Бамби вызывающ, плечи Сиван слегка опущены. Айя, их мать, босиком и в летнем платье, идет рядом с тележкой.

Праздник Шавуот. Восьмиклассница Сиван и семиклассница Бамби в белых платьях, с венками на головах и плетеными корзинками в руках стоят на фоне стогов сена. Позади них выстроились мальчишки из старших классов. Яаль с распущенными волосами в длинных коричневых брюках и расшитой по воротнику рубахе, натянутой на его широкой груди, смотрит в их сторону. Уже тогда Сиван обратила на него внимание, однако пропасть между восьмым и одиннадцатым классом была широка как океан. В восьмом классе отдельные девочки только начинали интересоваться мальчиками, к концу десятого некоторые уже спали с ними, а к концу одиннадцатого таких было большинство. Так тогда было принято говорить: «спали». Не «трахались» или там «занимались любовью», а просто «спали». До десятого класса Сиван, как старшая сестра, во всем опережала Бамби, но когда той исполнилось пятнадцать, все резко изменилось. За какой-то год она превратилась из младшей сестры в хозяйку положения. У Сиван были друзья. Одноклассники любили ее, и она любила их, и хотя ей не хватало слов, она пользовалась у них успехом. Но Бамби сразу же стала звездой! Все бегали за ней, ухаживали, предлагали дружбу, а она наслаждалась своим превосходством.

Еще одна картинка: Сиван восемнадцать с половиной. Они с Яалем на берегу моря. Он наклоняется к ней и прислоняет к ее уху раковину, чтобы лучше слышать шум волн, а его грудь трется о ее кожу, мокрую от морской воды. Сиван, которая еще ни с кем не спала, единственная во всей школе не имеющая никакого опыта в общении с парнями далеко отстала от Бамби, которая в отличие от нее быстренько накопила сексуальный опыт и с самого начала испытывала острое сексуальное влечение.

И последняя картинка перед тем, как она откроет глаза и вернется к Зейнаб: Сиван и Яаль на берегу моря, а Бамби с камерой в руках кружит вокруг них.


– У меня было две сестры. Одна из них умерла много лет назад.

– Смерть это конец, но в то же время и начало чего-то нового, – Зейнаб, которая теперь выглядела гораздо более настороженной, внимательно посмотрела на Сиван. – Теперь я вижу кое-что другое. Особенное. Ты окружена какой-то жидкостью, возможно водой, и все, что было до того, уже не будет прежним. Внутри тебя прорастает новая жизнь, а та, вторая, твоя сестра-близнец, про которую ты говоришь, что ее не было, стоит у тебя за плечом и улыбается доброй такой, сияющей улыбкой. И вы словно не два человека, а один.

Бум! Сиван словно получила удар кулаком в живот. Нет, не в живот, а в грудь, и дышать сразу стало невозможно.

– Итак, тебя окружает вода, – продолжила Зейнаб, полностью завладев ситуацией. – Вода лжи и вода правды. Эти воды омывают тебя и отступают, омывают и отступают. Ложь и правда. Правда и ложь. Они все время уравновешивают друг друга.

– Это хорошо или плохо?

– Баланс – это сила, вода, в которой ты находишься – тоже сила, так что у тебя есть большой источник силы. Постой… С тобой сливается не та женщина, что похожа на тебя, а какая-то другая.

– Кто же? – спросила Сиван, хотя и так знала ответ.

– Твоя дочь.

Вот это да, подумала Сиван. Круто.

– У тебя есть ее фото?

– По правде говоря, да. Я принесла его с собой.

Зейнаб долго разглядывала фотографию Лайлы, а потом тревожно нахмурилась.

– Красивая девушка. Умная. Очень умная. Однако ее путь закрыт. Она никогда не выйдет замуж.

– Не выйдет замуж? Да вы спятили! Всякий, кто видит ее, влюбляется в нее с первого взгляда.

– Тогда почему я вижу, что она грустит? Что на сердце у нее тоска?

– Это из-за парня, который у нее был. Они были вместе много лет с очень юного возраста, – Сиван почувствовала, что краснеет и говорит октавой выше обычного и слишком быстро, но не смогла с собой справиться. – А потом он влюбился в другую. Для нее словно солнце погасло, но через некоторое время, ну, вы знаете, как это бывает, она взяла себя в руки. Сейчас она одна, до сих пор не нашла никого, кто заменил бы ей прежнего парня. Но почему вы говорите, что она не выйдет замуж? Она же еще такая молодая, ей нет и двадцати четырех.

– Есть люди, которые не забывают свою первую любовь. Хоть это случается не часто, но бывает и так, что первая любовь становится последней, а после нее нет уже ничего.

Сиван отмела в сторону мысли о Яале и Бамби. Их история трагична и совершенно не похожа на историю Лайлы и Лиора.

– Нехорошо так говорить, – возмутилась она. – Лайла не из тех, кто скорбит вечно. У нее есть жажда жизни и желание любить и быть любимой.

– Если все обстоит именно так, то какая тебе разница, что говорю я? – вызывающе спросила Зейнаб.

– Дело в том, как вы это говорите. Вот это меня и пугает.

– Я желаю тебе только добра, но я вижу, что она уже делает ошибку. Она сравнивает их всех с тем, первым.

– Вы преувеличиваете, – продолжала настаивать Сиван. – Она живет в полную силу. Она не из тех, кто откажет себе в возможности полюбить снова.

Не то, что ее глупая мать, подумала Сиван.

– Вот что я тебе скажу. Я дам ей свое благословение. И я не возьму с тебя за это денег, это подарок. Я открою ей путь. Сейчас я прочту твою судьбу, и одновременно подумаю о решении для твоей дочери.

Зейнаб внимательно изучила чашку, поворачивая ее перед собой, и снова поставила ее на керамическую подставку.

– А вот тебя, как раз, ожидает большая любовь, большая страсть.

– Что вы говорите? – воскликнула Сиван. – Мне кажется, вы совсем запутались. Вы спутали меня с Лайлой.

– Когда ты в последний раз была с мужчиной? Я имею в виду, когда ты была с кем-то по-настоящему, получая удовольствие, а не просто сходила на свидание.

– Я вообще не хожу на свидания, а удовольствия не получала уже лет шесть-семь, и даже тогда это не было такое уж большое удовольствие. По крайней мере не такое, о котором пишут в романах, и которое показывают в фильмах.

– Почему ты себе в этом отказываешь?

– Не знаю, просто никогда не случалось, – раз Зейнаб не узнала о Яале с помощью своих магических сил, Сиван решила не рассказывать ей о нем.

Зейнаб посмотрела на Сиван проницательным взглядом.

– Ну хорошо. Все понятно. Твое время истекло.

– А вы подумали о благословении для моей дочери?

– Я думала кое о чем.

– И что же?

– Только ты можешь открыть ей путь к любви.

– Я? Как?

– Ты сдерживаешь ее. Откройся, и она тоже откроется, полюби, и она тоже полюбит, поддайся страсти, и она тоже впитает ее. Вы должны объединить вашу энергию в один поток.

– Я живу своей жизнью, а она своей. Мы не единое целое. И потом, невозможно посвятить своего ребенка во все свои дела.

– Пока ты не откроешь ей всю правду, она так и останется на месте.

– Какую правду? – голос Сиван задрожал.

– Не мне тебе говорить, – промолвила Зейнаб и откинулась назад с видом победителя.

– Мы с Лайлой связаны очень тесно. Мы все всегда друг другу рассказываем.

– Все, кроме самого главного, – продолжала Зейнаб. – По-видимому, есть что-то, что не входит в это «все», и это что-то и есть самое важное. Если ты сможешь набраться храбрости, чтобы справиться с тем, что случилось, она тоже сможет набраться храбрости, чтобы полюбить.

– Ты говоришь непонятные вещи, – соврала, не моргнув глазом, Сиван. Она не была лгуньей, но при необходимости могла и соврать. – Ты говоришь загадками.

– Такова моя работа. Я как психолог. Я не могу расставить все по местам одним взмахом волшебной палочки. Я могу только попытаться помочь тебе помочь себе самой. Если человек смотрит на запад, ожидая увидеть восход, я должна повернуть его так, чтобы он смотрел в нужную сторону.

Здесь счастливо проживают…

Эта зима выдалась особенно холодной. В начале недели прошли проливные дожди, но сейчас на бульваре было сухо, и сияло яркое солнце. Сиван устроилась на скамейке возле дома номер 36 и приготовилась ждать Яаля и подрядчика, который должен был заниматься ремонтом. На другой скамейке напротив продуктовой лавки Карло сидели, погруженные в распитие водки, трое «русских» алкашей, один из которых не переставая давился сиплым кашлем, разрывающим его прокуренные легкие. Тротуар рядом с ними был усеян окурками, полиэтиленовыми пакетами, бумажными стаканчиками и пивными банками, и Сиван никак не могла понять, начали они пить с утра пораньше, или продолжали сидеть там со вчерашнего вечера. Ей хотелось, чтобы алкаши ушли. Они были несчастными людьми, заслуживающими скорее сострадания, чем осуждения, но при них она чувствовала себя неуютно. Попробовала бы эта троица усесться в парке возле ее дома! Их бы выкинули оттуда через секунду. Однако здешние прохожие не обращали на троицу никакого внимания, и Сиван чувствовала, что в этом бардаке есть своя особенная прелесть.

Вдоль бульвара медленно проехал мотоциклист. Сиван не смогла определить модель его мотоцикла, но заметила, что он был очень старым и тщательно отремонтированным каким-то любителем своего дела. Несмотря на то, что лицо мотоциклиста было закрыто непрозрачным шлемом, Сиван сразу узнала его по джинсам и свитеру. Это был тот самый мужчина, который в прошлый раз прошел мимо нее по лестнице. Он остановился напротив залитого черной краской рисунка девушки, подошел к синей двери, открыл тяжелый замок и вошел внутрь, даже не оглянувшись.

Рядом с Сиван остановился пикап, из которого вышли Яаль и незнакомый мужчина, представившийся подрядчиком Филипом.

– А это Сиван, хозяйка квартиры, – представил ее Яаль. – Через несколько дней я возвращаюсь в Эйлат, а вы будете управляться сами. Я только плачу и помогаю, если что-то потребуется.

– Лады, – согласился Филип.

– Вы француз? – Сиван показалось, что она услышала специфический акцент.

– Я араб из поселка Бартаа, – ответил изумленный Филип. – Вообще-то меня зовут Махмуд Фелиб Кабха. Но это у себя дома я Махмуд, а для всех остальных – Филип, так удобнее.

– Мы с Филипом работаем вместе не первый год, – добавил Яаль. – Я знаком с ним очень давно, он прекрасно знает свое дело.

Филип кивнул и стеснительно улыбнулся. Потом достал из кармана мобильник и подошел к дому, чтобы сфотографировать балкон.

– Наш балкон там, – указал Яаль рукой на крайний правый балкон на втором этаже. – Посмотри, в каком он ужасном состоянии. Надо постараться, чтобы он не упал кому-нибудь на голову.

– Кто вы такая? – вдруг услышала Сиван низкий голос, больше похожий на рычание. Обернувшись, она увидела стоящую позади нее высокую женщину в фиолетовом тренировочном костюме с непропорционально длинными конечностями и коротко подстриженными выцветшими волосами. Над грустными карими глазами нависали косматые брови, а во рту не хватало нескольких зубов. И все же в ее лице с мясистыми губами и опухшими щеками было что-такое, что хотя ее вид и был довольно враждебным, Сиван не ощутила беспокойства.

– Что вы здесь делаете? – повелительным тоном спросила женщина.

– У нас тут квартира. Вон та, – Сиван указала на балкон на втором этаже. – Мы собираемся ее ремонтировать. Ремонтом будет заниматься вон тот мужчина.

– Покажите мне ваше удостоверение личности, – потребовала женщина.

– С чего это вдруг я должна вам его показывать? – удивилась Сиван.

– Потому что я здесь живу! – указала женщина на балкон с пластмассовыми ставнями. – Я должна знать, что вы именно та, за кого себя выдаете.

– Окей, вот, – Сиван поднесла удостоверение личности к глазам соседки. У нее явно был какой-то комплекс, но в ее словах была определенная логика.

Прежде чем вернуть его Сиван, женщина внимательно изучила удостоверение.

– А как вас зовут? – поинтересовалась Сиван.

– Михаль. Должна вас предупредить, что кто-то из соседей ворует почту.

– Я уже видела, что прихожая находится не в лучшем состоянии. Мне кажется, надо установить новые почтовые ящики.

– А за чей счет? – выпалила Михаль. – Вы что, барон Ротшильд?

Они уставились друг на друга, и вдруг, словно услышав какую-то очень смешную шутку, весело расхохотались. Когда Михаль засмеялась, ее крупное лицо совершенно преобразилось – засияло внутренним светом и даже стало казаться изящным.

– Это будет мой подарок всем жильцам. На счастье, – продолжала улыбаться Сиван, а сама подумала, что женщина явно не страдает от недостатка денег, да и говорит она, несмотря на свой затрапезный вид, как человек образованный.

– Тогда почините заодно и лестницу, – дала указание Михаль, – а то сейчас это не лестница, а сплошное недоразумение. Что, если я споткнусь и поломаю ногу?

– Боже упаси! Давайте надеяться, что этого не случится, а я тем временем подумаю, что я могу сделать.

Это обещание, казалось, вполне удовлетворило Михаль, и, не попрощавшись, она повернулась к Сиван сгорбленной спиной и исчезла в глубине узкого и длинного коридора.

Поднимаясь с Яалем и Филипом в свою квартиру, Сиван заметила, что за время, прошедшее с ее первого посещения, на стене холла появилась сделанная спреем надпись «Наверху живет педофил». На пол-этажа выше в лестничном пролете красовалась еще одна надпись: «Сукин сын». А ведь она собиралась предложить Лайле жить в этой квартире! Не долго думая, Сиван тут же решила заняться заодно и установкой новой входной двери, даже если бы ей пришлось оплачивать эту работу из своего кармана.

– Ремонт займет два-три месяца, – объявил Филип, осмотрев квартиру. – Мне нужно, чтобы все бумаги были приведены в порядок.

– Как ты думаешь, Долев нам поможет? – спросил Яаль.

– Она приедет на следующей неделе и произведет все замеры.

– Я сделал тебе ключи, – кивнул Яаль. – Сейчас я поеду в кибуц, а завтра вечером вернусь в Эйлат. Я приезжал, чтобы начать оформлять документы, касающиеся передачи квартиры в твою собственность. Хорошо, что у тебя есть адвокатская контора. Мы сможем сэкономить.

– По сравнению с подарком, который я получила, – ухмыльнулась Сиван, – расходами на адвоката можно пренебречь.

Яаль пристально посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось – взгляд его смягчился и в нем появилась какая-то тоска. Сиван почувствовала, что краснеет и прикрыла щеки ладонями. Он что, собирался ее поцеловать?

– Ты так похожа на Бамби, – мягко произнес он. – Я знаю, что вы совершенно разные, но ваши лица… Иногда я забываю, что ее больше нет, и что ты – не она.

Он никак не может перестать говорить о Бамби, подумала Сиван.

– Я побуду тут еще немного, – сказала она. – Хочу впитать в себя все ощущения.

И как она могла подумать, что он испытывает к ней влечение?

Когда Яаль ушел, Сиван подошла к окну кухни и посмотрела на заваленный мусором узкий прямоугольный дворик, окруженный стеной, отделяющей его от соседнего дома. Так, еще одно дело, которым предстоит заняться, вздохнула она. Закрыв квартиру на ключ и уже собираясь уходить, Сиван вдруг решила постучать в соседнюю дверь, на которой висела табличка «Здесь счастливо живут Мааян и Ран Шва». За дверью грохотала ритмичная музыка. Когда на стук никто не отозвался, Сиван нажала кнопку звонка. Дверь открыла женщина лет тридцати, грудь которой вздымалась и опадала от затрудненного дыхания.

Нет ничего удивительного в том, что ей так тяжело, подумала Сиван. Женщина была очень полной, просто огромной. Ее лицо, которое могло бы быть привлекательным, если бы не двойной подбородок и тонущая в толстых плечах шея, было темно-красным, почти бордовым. Со лба по щекам скатывались крупные капли пота.

– Привет. Я не хотела вам мешать, – извинилась Сиван. – Я ваша новая соседка.

Женщина была одета в спортивную одежду, которая ей совершенно не шла: поношенные короткие мужские штаны и рубашку с отрезанными кое-как рукавами.

– Привет, – произнесла она, широко улыбнувшись. – Не обращайте внимания. Я делаю свои ежедневные упражнения. Вы вселились вместо Маргариты?

– Да. Но я не была с ней знакома, только слышала о ней.

– Она пережила Холокост, и ей было девяносто шесть лет. А еще у нее было двадцать кошек. Собаки – это еще куда ни шло, но кошек я не переношу, поэтому мне было как-то не по себе. А кроме того у нее было прогрессирующее старческое слабоумие, и она ни с кем не общалась, кроме своей сиделки.

– Довольногрустная история.

– Если бы мне сказали, что таким образом закончится моя жизнь, я бы лучше удавилась.

– Боже упаси! – второй раз за день Сиван пришлось использовать это выражение в разговорах со своими новыми соседями. – Вы не знаете, кто возглавляет домовой комитет и отвечает за все, что связано с ремонтом?

– Сол. Он живет на первом этаже, – женщина махнула рукой вниз, – прямо подо мной. Он собирает взносы и раз в неделю прибирает холл и лестничную клетку. Мы живем тут уже восемь месяцев, и я еще ни разу не слышала от него ни единого слова, кроме требования заплатить сорок шекелей раз в месяц.

– Это ваша квартира, или вы ее снимаете?

– Наша. Родители Рана купили ее в качестве вложения, а потом решили подарить ее нам.

– Мы собираемся в скором времени начать ремонт, – сказала Сиван. – Я повешу объявление. Заранее извиняюсь за возможные неудобства. Мы постараемся никому не мешать, не сорить, не шуметь, и закончить как можно скорее.

– Желаю удачи. Если вам понадобится помощь, скажите. Зайдите как-нибудь на чашечку кофе. Мы много работаем и почти не бываем дома. Вам повезло – сегодня у меня свободный день. Запишите мой телефон и звоните, если что-то будет нужно, а я запишу ваш.


Попрощавшись с Мааян, Сиван спустилась на первый этаж и постучалась в квартиру Сола. Дверь открыл высокий худой мужчина с бородой в черных роговых очках, придающих его глазам странное выражение. Взгляд его был рассеянным и озадаченным. Комната за его спиной была заполнена множеством различных предметов: высокими стопками книг, кучами одежды, стульями, табуретками, пластмассовыми куклами и плюшевыми игрушками, а все стены и даже часть потолка увешаны картинами, изображающими идиллические пейзажи или, напротив, нечто совершенно фантастическое. Проходы между вещами были такими узкими, что Сиван не понимала, как этот мужчина вообще передвигается по своей квартире. А ведь он еще и отвечал за чистоту в доме!

– Здравствуйте, – уверенно начала она. – Я ваша новая соседка со второго этажа. Мне сказали, что вы возглавляете домовой комитет и я хотела бы узнать, какие у нас тут порядки. Например, какова величина взноса и кто отвечает за уборку и вывоз мусора. Я увидела из окна, что весь двор завален мусором. Как вообще можно туда попасть? Я не увидела ни ворот, ни калитки.

Сол был явно ошеломлен этим потоком речи. С каждым мгновением взгляд его становился все более изумленным и одновременно сердитым.

– Я вас не понимаю, – медленно произнес он с явным английским акцентом. – Вы говорите слишком быстро. Говорите медленнее.

– Простите, – извинилась Сиван. Еще один странный сосед. Просто фильм Феллини какой-то. Она постаралась успокоиться и медленно повторила свой вопрос.

– Я только собираю взносы и прибираю. Я не понимаю того, о чем вы говорите. Так принято у нас в доме. Мне здесь нравится. Я живу здесь уже тридцать лет и не хотел бы жить ни в каком другом месте. Но если вы хотите, можете поговорить с Пелегом с третьего этажа. Он чинит все, что нуждается в починке, и все ему платят. За меня платит Шери.

– Кто такая Шери?

– Хозяйка квартиры. Раньше ей принадлежал весь дом, который она унаследовала от отца, но со временем она продала все квартиры, кроме этой. Теперь она вынуждена ждать, пока я не умру.

– Боже упаси! – произнесла Сиван в третий раз за день. – Вас ждет еще очень долгая жизнь.

– Я тоже на это надеюсь.

Так, значит у этого странного Сола, так же как и у не менее странной Михаль, тоже было чувство юмора.

– Можно мне взять номер вашего телефона и оставить вам свой? Просто так, на всякий случай.

– Конечно, конечно. Хорошая идея.

На третьем этаже было только две двери. Третья дверь на западной стене оказалась заложена. Дверь слева под номером 11 была безымянной, а на той, что справа, висела аккуратная табличка «Здесь счастливо проживают Карни и Пелег». Когда закончится ремонт и придет время вешать такую же табличку и на их дверь, надо быть более оригинальной, подумала Сиван. В квартире никого не оказалось. Ну что ж, придется попробовать еще раз на следующей неделе.

Спустившись, Сиван заметила, что старый мотоцикл исчез, а синяя дверь снова закрыта на висячий замок. Мысли ее вернулись к табличке на двери. Можно написать просто «Сиван и Лайла», а можно «Здесь счастливо живут Сиван, Яаль и Лайла». Если бы решение принимал Яаль, он бы написал «Ваня и Яаль», потому что с тех пор, как они познакомились, ее имя в его устах постоянно трансформировалось: Сиван – Сивания – Ваня – Яни. Может быть «Яаль, Яни и Лайла»? Глупо. Тогда лучше всего «Это дом Сиван, Яаля и Лайлы». Полная семья, как и всякая другая.

Тоска

Сиван задержалась в офисе до восьми вечера. Ей надо было закончить все намеченные на сегодня дела, а кроме того подготовиться к заседанию суда на следующей неделе. Она отодвинула в сторону мысли о Яале и сосредоточилась на профессоре Бахаре, заведующем отделением сердечной терапии больницы «Асута» в Ашдоде, и его сложном разводе с бывшей женой Гили, которую он оставил, влюбившись в диетолога своей больницы Ошер[4]. После двух лет утомительных переговоров они, наконец, согласовали черновик договора о разводе, однако всякий раз, когда дело доходило до того, чтобы назначить дату слушания в суде, Гили находила новый повод все испортить. То она была больна, то у нее случился нервный срыв. Однажды она даже явилась на заседание, но тут же изменила свое мнение относительно пунктов такого-то и такого-то. Сиван в этом деле больше всего удивляло изменение веса клиента. Во время их первой встречи он весил девяносто килограммов, а сейчас, спустя три года, уже почти сто сорок. Сиван не могла понять, как жизнь с диетологом могла привести к таким изменениям. Профессор уверял ее, что счастлив, но при каждой следующей встрече выглядел все более усталым и лишенным какого бы то ни было энтузиазма, будто Ошер поставила своей целью просто откормить его, как гуся, которого готовят на убой.

Мысли Сиван прервал телефонный звонок. Поскольку секретарша уже ушла домой, ей пришлось поднять трубку, и она с удивлением обнаружила, что говорит не с кем-нибудь, а именно с женой профессора Бахара.

– Госпожа Ньюман?

– Я же говорила вам, Гили, что вы можете звать меня просто Сиван, – они встречались уже множество раз, но всегда обменивались лишь стандартным набором фраз, которых требовали приличия.

– Я могу быть с вами откровенной, Сиван?

– Конечно.

– Я хочу, чтобы он вернулся.

– Вы должны сказать это не мне, а ему.

– Она околдовала его, он просто не понимает, что творит. Но ему уже стало надоедать, я ведь знаю своего мужа. Он хочет вернуться домой. Единственное, чего эта Ошер не может ему дать, так это счастья. Вы уж поверьте мне.

– Так все ваши претензии и попытки отложить суд были из-за этого?

– Вы записываете наш разговор? Хотя какая разница? Можете записывать все, что вам вздумается. Я не хочу разводиться. Говорю это вам не как адвокату, а как женщине. Что плохого в том, что женщина, которая любит своего мужа с четырнадцати лет, еще со школы, не готова с легкостью с ним расстаться? Что она хочет, чтобы он одумался и вернулся к ней? Сколько мужчин в его возрасте теряют голову и бегут за первой юбкой, а потом понимают, что ягодка была не такой уж сладкой, как казалось. Да вы же вами видели эту клубнику: красная такая, крупная, красивая, а укуси ее – тьфу, кислятина одна.

Сиван подавила смешок. Да, Гили была права, и насчет клубники, и насчет мужчин.

– Послушайте, Гили, я могу только передать ваши слова профессору Бахару. Если он захочет, вы должны переговорить с ним. Адвокат тут ни при чем. Решение должно исходить от вас.

– Он не отвечает на сообщения, которые я ему оставляю. Передайте ему, что это наши дети просили меня позвонить вам и рассказать вам всю эту историю. Именно они придали мне сил сделать это.

– Я передам.

– Спокойной ночи, адвокат Ньюман.

– Спокойной ночи, Гили.

Поднявшись по ступенькам, ведущим от стоянки к парку, граничащему с ее домом, Сиван толкнула железную калитку. Шел дождь, и светильники в саду напоминали маленькие маяки, указывающие путь к безопасному берегу. Она зашла под навес у входной двери и вытерла подошвы туфель о коврик. Войдя в гостиную, она увидела, что в камине пылает огонь, а Лайла лежит на диване, закутавшись в одеяло, спиной к телевизору, включенному без звука.

Уверенная, что Лайла спит, Сиван выключила телевизор.

– Это ты, мама?

Сиван сняла с плеча сумку и положила на стул в кухне.

– Как дела, Лали? – у каждой из них было особое, ласкательное имя. Сиван в молодости звали Ваня, Бамби – Бамбумела, а Лайлу все называли Лали.

– Я так тоскую по нему! – раздался душераздирающий вопль Лайлы.

Сиван не надо было спрашивать, кого Лайла имела в виду.

– Я знаю, милая. Это естественно.

– Нет! Неправда! – закричала Лайла. – Что тут естественного? Прошло уже два года! Почему же я так тоскую?

– Ты тоскуешь по чувствам, которые он в тебе вызывал, – Сиван была голодна. Она собиралась погреть себе ужин из того, что осталось после выходных, но передумала и села в кресло, стоящее рядом с диваном, на котором лежала Лайла.

– Он сейчас с другой, которая его любит. Скоро они поженятся, а я все еще продолжаю думать о нем. Какая же я тряпка!

– Вы были вместе шесть лет, с пятнадцати. Такая любовь проникает и в кровь и в душу. Чтобы забыть о ней, требуется время.

– А вот у него все быстренько случилось.

– Видимо у него это началось еще до того, как вы расстались. Ты же не была готова принять это, поэтому тебе требуется время сейчас.

– Когда уже закончится весь этот кошмар?

– Не вижу никакого кошмара. Обычно ты выглядишь достаточно счастливой.

– Это правда, – ответила Лайла, подумав. – Обычно я вполне довольна жизнью. Бывают дни и даже недели, когда я совсем не вспоминаю его. Но иногда эта тоска снова набрасывается на меня.

– Появится кто-то другой, гораздо лучше Лиора, и у тебя еще случится большая любовь, – Сиван вдруг вспомнила о мрачных пророчествах Зейнаб, но постаралась не думать о них. – Я абсолютно в этом уверена.

– Нет никого лучше него.

– Лучше для тебя. Тот, кто лучше тебе подойдет.

– Он и был самый подходящий. Просто я недооценила его. Вела себя с ним неправильно. Считала, что он никуда не денется. Я не виню его в том, что ему стало скучно со мной. Он гораздо лучше меня, и я его недостойна.

– Что я могу тебе сказать, если ты говоришь такие глупости? Я тоже любила его, и у меня тоже болит сердце. Но он остался в прошлом. Хорошо, что у него есть подруга, а то бы ты снова побежала к нему.

– Ты права, – сказала Лайла, внезапно погрустнев. – Но почему же сердце отказывается забыть его? Я совершенно не хочу так себя чувствовать, я знаю, что он не любит меня, и сама не уверена, люблю ли я его. Я даже не знаю, какой он сейчас, так почему же у меня не получается взять себя в руки?

– Сердце не всегда указывает правильный путь.

– Ты действительно уверена в том, что я найду кого-то другого? Что я снова полюблю?

– Абсолютно.

– Ты никогда не ошибаешься.

– Можешь успокоиться. Даже если ты будешь целый день сидеть на диване и плакать, это все равно случится. Не надо даже прилагать особых усилий.

Лайла улыбнулась сквозь слезы.

– У меня уже в животе урчит, – Сиван встала, прошла в кухню, подогрела себе рыбу с рисом и вернулась в гостиную. Лайла за все это время не сдвинулась с места.

– А почему у тебя этого не случилось? – спросила она.

– Чего не случилось?

– Такой большой любви. Ты все время одна.

– Это не совсем так. У меня были друзья.

– Кто их считал и кто их помнит? – отмела ее возражения Лайла. – И если ты такая умная и чувствительная и знаешь, как надо любить, почему же ты никого не полюбила?

– Кто сказал, что не полюбила? Еще как полюбила, только не того, кого надо. Когда я была молодой, я была совсем не такой, как ты. Сейчас в это трудно поверить, но я была очень стеснительной и неуверенной, и упустила момент.

– А в кого ты была влюблена?

Сиван не могла сейчас рассказать Лайле о Яале. Момент был совершенно неподходящий. К такому рассказу надо было основательно подготовиться.

– Я познакомилась с ним, когда мне было девятнадцать и любила его много лет. Только впустую.

– Почему? Он уже был женат?

– Да.

– Жаль… – задумчиво произнесла Лайла.

– Да не о чем, в общем то, жалеть. Я удовлетворилась тем, что любила его, а когда родилась ты, ты заполнила всю мою жизнь, и мне больше никто не был нужен.

– Надеюсь, не он был моим отцом, так?

– Конечно нет! С чего ты взяла? – удивилась Сиван. – Я ведь уже тысячу раз тебе рассказывала. С твоим отцом мы познакомились когда я путешествовала по Бразилии. Мы провели с ним шесть дней в совершенно удивительном месте, где кроме местных рыбаков были только мы, серфингисты и несколько хиппи. Я даже так и не узнала его фамилию. Мне и в голову не могло прийти, что я забеременею. Через неделю он ушел своей дорогой, а потом было уже поздно – у меня не было никакой возможности его отыскать. А я так прикипела к этому месту, что осталась еще на год, только для того, чтобы родить тебя в этих дюнах возле моря. Оно называется Ленсойс-Мараньенсес.

– Родриго, – с тоской произнесла Лайла. – Хорошо, что ты хотя бы имя его запомнила. Мягкое такое имя, музыкальное. Я много раз пыталась представить себе его. Ты уверена, что у тебя не осталось его фотографии?

– Я поищу, – коротко ответила Сиван, стараясь не поддаться чувствам.

– А он был смуглым, как все бразильцы? Вот и я тоже смуглая.

– Это ты унаследовала от меня, а он как раз был белокожий. Его предки были из Скандинавии или из Германии, я уже точно не помню.

– Ты говорила, что он из Сан Пауло. Сколько в нем жителей?

– Двадцать миллионов.

– Да, искать его там это все равно, что искать иголку в стоге сена.

– Так ведь это я только так запомнила, что он из Сан Пауло, а может он вообще из Рио. Я уже не уверена. Это было так давно.

– Все равно мне эта история нравится, – мечтательно произнесла Лайла. Ее печаль как рукой сняло, и глаза снова засияли. – Она такая романтичная. Жаль, что я так и не узнаю, кто был моим отцом, но раз так, пусть будет так. Зато будет о чем мечтать.

– Да, дни с ним пролетели как сон.

– Ты такая… – Лайла остановилась, подыскивая нужное слово.

– Сдержанная, – подсказала Сиван.

– Да. Ты никогда не волнуешься.

– У каждого свой темперамент. Просто я умею справляться со своими чувствами, стараюсь не выпускать их наружу.

Что Лайла в ее возрасте понимает в сдержанности, в одиночестве? Сотни дней и ночей, проведенных в одиночестве, к которому привыкаешь так, что уже не замечаешь его. Просто перестаешь считать эти дни, потому, что они превращаются в рутину, и думаешь, что такой теперь будет вся оставшаяся жизнь.

– Ты хочешь сказать, что это нормально?

– В моей жизни было достаточно бурных эмоций, – улыбнулась Сиван. – Впрочем, как и у всякого другого. Но ты еще молода, а я уже повзрослела. Возраст ослабляет тело, но укрепляет разум и душу. Мне уже не нужны американские горки, чтобы понять, что к чему, и как я могу справиться со своими чувствами.

– Я рада, что теперь ты не такая тихая и стеснительная, как была раньше. С тобой теперь так здорово говорить! Просто не знаю, что бы я без тебя делала, – Лайла уселась на диване и приникла к Сиван. – Ты знаешь, мамочка, как я тебя люблю, и ценю все то, что ты для меня делаешь! Когда я была с Лиором, я была такой эгоисткой! Ни на кого не обращала внимания. И поделом мне, что он меня оставил. Но теперь я другая. Я хочу быть такой, как ты. Чтобы ты могла мной гордиться.

– Лали, родная, ты никогда не была эгоисткой. Ты всегда была доброй и смелой, и Лиор прекрасно это знает. Просто ты была еще молода для того, чтобы оценить то, что было между вами, а если ты посмотришь мне в глаза, то увидишь в них только гордость и счастье.

Бат Эль и Алазар

Когда Сиван и Лайла вошли в свою новую квартиру, их окутало облако пыли. Все внутренние стены были демонтированы, и в центре обширного пустого пространства стояли десятки мешков с обломками бетона. В окнах, обращенных на восток, виднелись старые деревья, обрамляющие бульвар Елизаветы. Западные окна выходили на соседний дом, стены которого были покрыты плющом, прикрывающим ужасную путаницу проводов, а балконы чем-то напоминали переулки Неаполя. Напарник Филипа Нисим снял накануне все жалюзи и двери, и теперь квартира была совершенно голой, не считая старого унитаза, все еще подключенного к канализации.

Занимающийся сносом отец Филипа Бадья не обратил на их присутствие никакого внимания. Стоя к ним спиной, он был полностью поглощен прокладыванием канавок для водопроводных и канализационных труб в стене кухни, которая согласно новому плану, составленному Долев, должна была стать ванной.

Лайла вышла на балкон, окинула взглядом скамейку, где восседала всегдашняя троица, и вернулась обратно.

– Классная квартира! – прокричала она, стараясь перекрыть шум, производимый отбойным молотком. – Здание – отстой, а квартира классная.

– Холлом я тоже займусь, – прокричала в ответ Сиван.

– Как случилось, – спросила Лайла, подойдя вплотную к Сиван, – что Яаль, муж твоей сестры, подарил тебе эту квартиру? Ведь ты даже ни разу не поговорила с ним за все эти годы.

– Не о чем было говорить.

– Но ведь у вас были дружеские отношения?

– Когда мы были молоды, мы были близкими друзьями, но после смерти Бамби он переехал в Эйлат, я – в Тель Авив, и связь между нами оборвалась. Нас связывала Бамби, а после ее смерти все рухнуло, – да что там рухнуло, подумала Сиван, просто разлетелось на тысячу мелких осколков.

– Давай посидим с тобой сегодня вечером, – словом «посидим» у них назывались беседы по душам, – и ты все мне расскажешь. Мне ужасно хочется обо всем узнать.

Бадья перестал стучать, обернулся и широко улыбнулся. Его густые усы покрывал толстый слой белой пыли.

– Трудно работать, – пожаловался он. – Бетон старый, все крошится, и вдобавок стена мокрая. Наверное, есть течь в трубе у соседей с другой стороны.

– Вы хотите, чтобы я с ними поговорила?

– Это моя работа. Я попрошу их все проверить.

– Зачем откладывать? Пойдем и поговорим с ними прямо сейчас.

Сиван постучала в розовую дверь. Послышалось шарканье ног, и дверь слегка приоткрылась.

– Здравствуйте, – начала Сиван как обычно, широко улыбнувшись. – Я ваша новая соседка из квартиры напротив.

– Здравствуйте, – ответил голос, который Сиван запомнила со своего первого посещения.

– Вы, наверное, страдаете от неудобств, связанных с ремонтом, – продолжала Сиван, словно твердя заученную роль. – Мне бы совершенно не хотелось лишний раз вас беспокоить, но в стене обнаружилась течь, и я хотела бы вызвать сантехника, чтобы он проверил стену и с вашей стороны и решил, что надо делать. Можно мы только посмотрим? Мы постараемся вам не мешать.

Сиван уже приготовилась к отказу, но, к ее удивлению, старческий голос произнес:

– Заходите.

Она оказалась в уютной, ухоженной квартире, выходящей окнами во двор, где вместо ожидаемых ею мусорных ящиков Сиван увидела растущее возле балкона высокое дерево. Приятную картину дополняла зелень, покрывающая стену дома напротив. Бросив вокруг быстрый взгляд, Сиван словно увидела ожившее прошлое: цветная мраморная плитка на полу, более красивая, чем у нее дома; гостиная, обставленная старой, но прекрасно сохранившейся мебелью с расшитыми узорами подушками; прозрачные шторы на окнах. Бадья, который следовал за ней, проскользнул вперед и зашел в ванную, и Сиван осталась наедине с мужчиной и женщиной, которым на вид было лет под восемьдесят, худощавыми и ниже нее почти на голову. У мужчины были седые усы и седые волосы, а одет он был в свитер, надетый поверх клетчатой фланелевой рубахи, и просторные брюки. На женщине был домашний халат, доходящий ей до щиколоток, и мягкие домашние тапочки. На плечи поверх халата она набросила шерстяной шарф, который придерживала на груди одной рукой, а голову покрывал пуховый платок. Запястье украшали тонкие золотые браслеты.

Ни мужчина, ни женщина не улыбнулись Сиван, однако выражения их лиц не были враждебными. Было видно, что они просто не привыкли к гостям и не знали, что им делать.

– Как вас зовут? – спросила Сиван, чтобы прервать неловкое молчание. Вопрос был уместным, так как на розовой двери не было таблички с именами.

– Бат Эль, – прошептала женщина.

– Алазар, – мужчина слегка наклонился вперед, словно в старомодном поклоне, но тут же выпрямился и указал рукой на гостиную, словно говоря «Проходите, пожалуйста».

Сиван проследовала в гостиную.

– Сколько времени вы тут живете?

Бат Эль и Алазар переглянулись.

– Пятьдесят, – ответил Алазар.

– Впечатляет. Вы, наверное, живете здесь дольше всех.

– Только Маргарита поселилась тут еще до нас, – ответила Бат Эль, все еще тихо, но уже не шепотом. – Царство ей небесное.

На комоде стояло несколько старых фотографий в рамках. Бат Эль и Алазар в день свадьбы на фоне висящих на стене портретов родителей. Портрет улыбающейся женщины лет тридцати с темными коротко подстриженными волосами, нежным лицом и сияющими глазами. Фотография молодой женщины, стоящей на коленях рядом с двумя малышами примерно двух лет от роду: она прижимает их к себе, а на заднем плане стоит мужчина со сложенными на груди руками и смотрит на них сверху, его изображение слегка размыто. На этажерке напротив – фотографии детей и внуков разных возрастов.

– Это все ваши дети? – спросила Сиван, зная, что большинству людей нравится говорить на эту тему. Ей показалось, что в глазах Бат Эль промелькнула печаль, но она тут же отвела взгляд и пристально посмотрела на мужа, словно прося его избавить ее от излишних страданий.

– Да, – ответил Алазар на невинный вопрос Сиван с таким видом, словно увидел перед собой веревку, на которой его должны были повесить. – Дети.

– Сколько их у вас?

– Двое, – ответил Алазар.

– Один, – поправила его Бат Эль и добавила, чтобы стало понятно. – Пинхас уже не с нами.

Только теперь Сиван поняла, что невольно вторглась на запретную территорию.

– Примите мои соболезнования.

В воздухе повисла тяжелая тишина.

– А… – начала было Сиван и остановилась, не зная, что спросить: «от чего он умер?» или «чем он болел?». А, может, он погиб на войне? Но она не успела продолжить.

– У Пинхаса была неизлечимая болезнь, – ответил Алазар, и хотя он не стал больше ни о чем распространяться, Сиван и так все было понятно. Рак. Бедные старики!

– Сколько ему было?

– Тридцать четыре.

Слишком молодой, чтобы умереть, подумала Сиван, не зная, что делать дальше раз даже такие невинные вопросы могли привести к совершенно непредсказуемым последствиям.

На помощь ей пришел внезапно появившийся из ванной Бадья.

– У вас протекают трубы, – объявил он. – Они очень старые и совсем проржавели.

– Вы сможете их починить? – спросил Алазар. – Сколько это может стоить?

– Думаю, что-нибудь порядка шестисот шекелей.

– Давайте мы поделим расходы пополам, – быстро предложила Сиван.

– Но течь-то ведь у них, – заспорил Бадья. – Я могу показать.

– Я понимаю, – ответила Сиван. – Но они почти наверняка терпят неудобства из-за шума, и хоть труба течет у них, но стена-то ведь общая, поэтому я готова поучаствовать в ремонте.

– Эй! – раздался с лестничной площадки голос Лайлы. – Вы там? А то я не поняла, куда вы подевались.

– Это моя дочь, – представила ее Сиван.

– Привет, – Лайла приветливо улыбнулась старикам и повернулась к Сиван. – Мам, мне пора уходить. Ты пойдешь со мной или останешься?

– Подожди еще пару минут, – попросила Сиван и повернулась к Алазару. – Бадья обговорит с вами все, что надо будет сделать. Возьмите у него номер моего телефона и если что-то понадобится – звоните.

Когда они вернулись в свою квартиру, Бадья снова приступил к работе, Лайла погрузилась в чтение полученных сообщений, а Сиван решила еще раз все осмотреть.

– Мам! Тут какая-то женщина! – позвала Лайла испуганным голосом, оторвав глаза от экрана.

– Михаль! – удивилась Сиван, подойдя к двери. Перед ней, сгорбившись, стояла соседка снизу с измученным лицом и слезами на глазах. – Что случилось?

– Я так больше не могу, – прорыдала Михаль. – У меня просто голова разламывается от шума. Я уже не знаю, что мне делать.

Сиван вышла на лестничную площадку. Михаль уселась на ступеньку рядом с дверью квартиры Бат Эль и Алазара и прикрыла лицо своими большими ладонями.

– Это просто невозможно терпеть, – сказала она сквозь слезы. – Никакого покоя!

– Послушайте, Михаль, – сказала Сиван. – Вы совершенно правы. Так как ваша квартира находится прямо под моей, вы страдаете больше всех. Давайте подумаем, как можно облегчить ваше положение.

– Снимите мне номер в приличном отеле, – ответила Михаль.

Сиван была удивлена этой внезапной переменой настроения. Еще минуту назад Михаль выглядела совершенно беспомощной, и вдруг стала предъявлять какие-то требования. Было очевидно, что она подготовила эту сцену заранее.

– Я не могу этого сделать, Михаль. Я знаю, что вам приходится нелегко, но я не могу оплатить ваше проживание в отеле в течение двух месяцев.

Михаль выглядела разочарованной. Слезы снова покатились у нее из глаз.

– Это совершенно невозможно вынести. Я целый день дома, у меня уже просто голова разламывается.

– Вы что, не работаете? И вы никуда не ходите?

– Нет, я на пенсии.

– Сколько вам лет? – спросила Сиван, потому что на вид Михаль еще не было пятидесяти.

– С чего это я буду вам отвечать? Оставте меня в покое! Вы же сами сказали, что хотите мне помочь, но если не можете, так и не надо.

– Хорошо, хорошо, – попыталась успокоить ее Сиван. – Да, я знаю, что начало ремонта – самое тяжелое время, но недели через три-четыре оно должно закончиться. У меня есть предложение. Я буду давать вам по двести шекелей в неделю. Каждый раз, как вам будет казаться, что вы больше не можете терпеть, сходите в кафе, посидите, отдохните, соберитесь с силами.

– Не нужны мне ваши подачки.

– Какие подачки! Вам кажется, что я хочу отделаться от вас подачками? Просто я буду лучше себя чувствовать, если смогу что-нибудь для вас сделать, а вы будете лучше себя чувствовать, если сможете время от времени отдохнуть от этого шума.

– И я ничего не буду вам должна?

– Абсолютно. Двести шекелей в неделю до конца ремонта. Договорились?

– Только никому не говорите.

– Это останется между нами.

Интересно, кто о ней заботится, подумала Сиван.

– Мам, мне пора, – сказала Лайла, выходя на лестничную площадку.

– Лали, это Михаль, наша соседка снизу.

Лайла окинула Михаль недовольным взглядом, но, присмотревшись, пожалела ее:

– Почему вы плачете?

– Ей мешает шум ремонта, – поторопилась объяснить Сиван. – Она очень устала.

– Целый день бум-бум-бум, бум-бум-бум, – пожаловалась Михаль, театрально прижимая руки к голове, словно защищаясь от ударов.

– Я могу дать вам наушники с шумоподавлением. Последнее слово техники!

– Что? – удивилась Михаль. – Какие еще наушники?

Сиван оценивающе посмотреле на Лайлу.

– Правда! У нас есть наушники, в которых не слышно никакого шума. Хотите, чтобы я вам их принесла?

– Идет, – ответила Михаль, подумав, а потом встала со ступенек, прошла между Сиван и Лайлой, чуть не сбив последнюю с ног, и удалилась к себе, не произнеся больше ни слова.

– Ни фига себе! – прошептала Лайла, услышав, как дверь внизу захлопнулась. – Кто она такая? Она такая странная!

– Мне кажется, у нее какая-то форма аутизма, но она вполне интеллигентная.

– Ты видела ее одежду? Она что, не слышала о существовании стиральной машины?

– Да, я обратила на это внимание.

– А какие у нее штаны! Кто-то должен ей сказать, что нельзя ходить в штанах, из которых торчит задница. Люди будут над ней смеяться.

– Как тебе пришла в голову идея с наушниками?

– А что, не надо было говорить? Такие дорогие наушники, но я никогда ими не пользуюсь, вот я и подумала.

– Да нет, все правильно. Мы вполне можем себе это позволить, даже если не услышим от нее ни слова благодарности.

– Да уж какая там благодарность! Она даже спасибо не сказала.

– Какая есть, такая есть.

– Пойдем уже! Просто сумасшедший дом какой-то! В каждой квартире свой сумасшедший. Даже эта парочка из квартиры напротив какая-то странная. Правда, – быстро добавила Лайла, – они довольно милые. Как из старого кино.

– Мне кажется, здесь нам будет не скучно, – засмеялась Сиван.

Ужин

– Почему я должна прийти сегодня вечером? – спросила Лайла. – У меня куча домашних заданий и контрольных, которые надо сделать до конца семестра.

– Ты не обязана сидеть с нами весь вечер. Побудь полчаса и уходи. Яаль был мужем моей сестры, и он подарил нам эту квартиру. Он хочет с тобой познакомиться, ведь ты – его племянница. Мне кажется, в его просьбе нет ничего особенного.

– Ну хорошо, скажи, что я согласна.

Зима была в самом разгаре, поэтому Сиван решила не накрывать стол во дворе. Купив эту квартиру, она уменьшила количество комнат, но перепланировала внутреннее пространство так, что с каждой стороны было по спальне, кабинету и ванной, а в центре находились кухня и гостиная с большими окнами, выходящими на внутренний дворик и на примыкающий к дому парк. Сиван не славилась умением готовить. Пока Лайла училась в начальной школе, у нее была няня, которая помимо присмотра за ребенком стирала, гладила и готовила еду. Когда дочь перешла в среднюю школу, Сиван как-то справлялась, заказывая блюда на дом в соседних кафе и ресторанах: раз в неделю – кускус с курицей и овощами, раз в неделю – суши из ресторана в торговом центре, и иногда – блюда из кафе, расположенного возле ее офиса. Это было дорого, но освобождало ее от необходимости готовить – занятия, которое она никогда не любила. Но когда Лайла подросла еще немного, она взбунтовалась и потребовала свежей домашней еды. Все, что Сиван умела готовить в то время, был шницель с макаронами в томатном соусе, но так как выбора у нее не было, она научилась готовить еще несколько блюд: курицу, котлеты, рыбу под имбирным соусом и запеканки из шпината, брокколи или цветной капусты, единственное различие между которыми заключалось только в исходных компонентах, закладываемых в духовку. И это при том, что она выросла в доме, где еде придавалось особое значение. Ее мать Айя и отец Рон были вегетарианцами и постоянно меняли систему питания, следуя новейшим теориям, в то время, когда большинство жителей Израиля, особенно в кибуце, ели что придется, не задавая лишних вопросов. Питались они скромно, почти аскетично, но зато все время обсуждали, что надо есть, а что не надо, и какова пищевая ценность того или иного продукта. С тех пор, как Сиван помнила себя, она всегда думала о том, что попадает к ней в рот, и видела перед собой мать, повторяющую: «Человеческое тело – не помойка».

Бамби, в отличие от Сиван, прекрасно умела готовить, но сама при этом почти ничего не ела. Ее тело было в состоянии перерабатывать лишь минимальное количество пищи. Когда Бамби училась в восьмом классе, мать одной из ее подруг встретилась с Айей, которая в то время была беременна Долев, и сказала ей: «С Бамби что-то не в порядке. Я не хочу вмешиваться, но у нее определенно есть какая-то проблема. Она пытается заставить себя есть, но не ест, и все время говорит об этом с моей дочерью. Рассказывает ей о том, что ей не надо есть, потому что ее тело состоит из света и воздуха, и прочую подобную чепуху. Ты должна обратить на это внимание». Услышав этот разговор, Сиван вспомнила, что и ей Бамби начала рассказывать всякие глупости, вроде: «Ты только никому не говори, но я – фея, которая попала сюда из сказочного леса и приняла человеческое обличье. В один прекрасный день мое тело начнет уменьшаться, и так будет продолжаться до тех пор, пока я не стану невидимой». Сиван относилась к ее рассказам как к сказкам или мечтам, порожденным богатым воображением. Вечером, когда Бамби ушла гулять с подругами, мама позвала Сиван и спросила:

– Ты заметила, что в последнее время Бамби почти ничего не ест? Я весь день в мастерской. Ты видишь ее гораздо больше меня. Не думаешь, что у нее есть какая-то проблема?

– Нет, не думаю, – ответила Сиван. – Какая у нее может быть проблема? Просто она худая.

– Это я просто так спросила, забудь.

Однако вскоре все обратили внимание на происходящие с Бамби перемены. Она похудела еще больше и стала носить более просторную одежду. Отец старался ни во что не вмешиваться, зато мама ругала Бамби с утра до вечера.

– Посмотри, на что ты стала похожа! Кожа да кости! Чего ты хочешь? Уморить себя голодом? Это просто ужасно!

– А по мне так красиво, – спорила с ней Бамби. – И потом, даже если это ужасно, это никого не касается. Это мое тело, и я буду делать с ним все, что мне вздумается.

– Дело даже не в красоте, а в здоровье, – продолжала доказывать мама. – Если ты не будешь есть, будешь слабой, а женщине нужны крепкие мускулы.

– Я здорова, как лошадь, и сильна, как лев. Хочешь поборемся?

Бамби и правда была сильной и выносливой. Как и большинство подростков она занималась народными танцами, плавала в бассейне кибуца и увлекалась серфингом. Довольно часто они вдвоем ходили кататься на волнах по утрам, еще до школы, и хотя Сиван и казалось, что Бамби чрезмерно худа, она не отставала от сестры ни в чем. Особенно наглядно это было видно, когда нужно было заплыть далеко от берега, что требовало немалых усилий.

– У нас в кибуце все слишком одинаковые, – решительно сказала Бамби, – а я выгляжу как супермодель. Если хочешь знать, мой ИМТне ниже, чем принято у моделей.

– А что такое ИМТ? – спросила Сиван, которая никогда не слышала этого термина.

– Индекс массы тела, который определяет правильный вес, – ответила ее сестра с глубоким убеждением. – Вот раньше как ели? Утром – половинка питы, кусочек сыра, шесть маслин и финик, а вечером – несколько кусочков вяленого мяса, и все! И никто не был толстым. А сегодня все обжираются так, что чуть не лопаются.

Это были не просто слова. Бамби сама была наглядным подтверждением своих теорий, оставаясь бодрой и жизнерадостной. На вечеринках в школе она танцевала до утра, а во время посиделок на берегу моря пела израильские песни, подыгрывая себе на гитаре. На любых соревнованиях она всегда приходила к финишу первой, а вдобавок ко всему прекрасно училась, получая высокие оценки и похвалы учителей. Все постепенно привыкли к ее худобе и уже не считали ее чем-то исключительным или тем более вредным для здоровья. Ну худая она, как скелет, и что?

Когда Бамби повзрослела и стала проводить много времени в компании друзей и поклонников, она перестала говорить странные вещи, которыми пугала всех в детстве. Однако со временем Сиван поняла, что она просто хранила их в себе, чтобы не нарушать спокойствия в отношениях с матерью, которая теперь, с появлением Долев, стала еще более занятой. Сиван помогала родителям как могла и любила играть со своей младшей сестрой. Бамби же не проявляла к ней никакого интереса.

– Она как кукла, – говорила Бамби. – А на что мне кукла? Я никогда их не любила. Вот когда она подрастет и начнет изъясняться, тогда мне будет, чем с ней заняться. Я вообще не понимаю, зачем маме с папой понадобился еще один ребенок. По-моему это довольно отвратительно.

– А что ты будешь делать, когда у тебя самой будут дети? Будешь игнорировать их, пока не вырастут?

– А я вообще не уверена, что у меня будут дети.

– У всех есть дети.

– Нет, не у всех. И у меня не будет.

Сиван не понимала, почему Бамби неприязненно относится к Долев. Она была добросердечной и всегда всем помогала: у кого-то из детей были проблемы со спортом – она бралась тренировать его, требовалось украсить клуб к празднику или организовать выпускной вечер – Бамби вызывалась первой и всегда придумывала что-то оригинальное. Она всегда и везде успевала, всем помогала и поднимала настроение. Но Долев она упорно не признавала.

Иногда у Бамби случались срывы. Раз в несколько месяцев она замыкалась в себе, надевала черные очки, которые делали все вокруг мрачным и плоским, говорила, что плохо себя чувствует и целую неделю не вылезала из кровати. Поначалу Рон и Айя снова запаниковали, но Бамби убедила их, что это просто мигрень, и они оставили ее в покое. Сиван же заподозрила сестру в обмане и стала наблюдать за ней. Одно время она даже записывала все, что происходило с Бамби в эти «черные периоды», как она их называла. Она принимала все так близко к сердцу, что это отразилось и на ее настроении. Когда Бамби говорила, что плохо себя чувствует и просила оставить ее в покое, Сиван тоже впадала в уныние. Но что она могла сделать? Бамби была вполне взрослым, разумным и сильным человеком. Ее нельзя было заставить делать то, что ей не хотелось. Ни Сиван, ни кому-либо другому не пришла в голову мысль обратиться за помощью к психологу. Обычно Бамби отвергала все попытки Сиван обсудить эту проблему, но однажды сказала ей, что в те дни, когда у нее была «мигрень», она чувствовала такое ужасное одиночество и так страдала, что иногда ей казалось, что душа ее вот-вот оставит тело и вознесется туда, где обитают феи. Это одиночество действовало на Бамби разрушительно, на нее просто страшно было смотреть. Но потом все проходило, и она снова возвращалась к жизни во всей своей красе и с прежней знергией. И так же, как это произошло с ее худобой, все привыкли, что время от времени у нее случаются головные боли, которые выключают ее на несколько дней, и решили, что так как абсолютно здоровых людей не существует, и у каждого могут быть свои проблемы, не стоит обращать на происходящее с Бамби особого внимания. И лишь Сиван в такие периоды погружалась в печаль. Но зато когда Бамби возвращалась к жизни, Сиван тоже испытывала неописуемое счастье. Они хватали доски для серфинга и бежали к морю, смеясь как сумасшедшие. В эти дни им почему-то всегда везло с волнами, а когда они, замерзшие, выбирались на берег и заворачивались в полотенца, то крепко обнимались и подпрыгивали вместе, словно были одним человеком, смеясь от счастья. Вся грусть Сиван исчезала, как по мановению волшебной палочки – ведь ее сестра снова была с ней. Так и продолжалась их жизнь, словно на качелях – вниз и снова вверх.


Яаль должен был прийти в семь, а пришел, как всегда, в восемь. Зайдя в гостиную, он первым делом протянул руки к пылающему камину.

– Что будешь пить? – спросила Сиван.

– Я не очень-то разбираюсь в винах, – ответил он, протягивая ей бутылку красного вина, – но в магазине сказали, что это – неплохое.

На пороге своей комнаты появилась Лайла.

– Спасибо вам за квартиру, – поблагодарила она Яаля. – Такой шикарный подарок! И квартира тоже шикарная.

– Ты помнишь Бамби? – спросил Яаль Лайлу, когда они уселись за стол. Сиван подала первое блюдо – карпаччо, которое она купила в гастрономе неподалеку.

– То, что я помню, скорее напоминает сон. Мы с мамой пошли в больницу, и она попросила меня не заходить в палату, а подождать ее снаружи, но когда она зашла внутрь, я последовала за ней. Мне показалось, что я увидела Белоснежку: бледное лицо с ярко-алыми губами и длинные волосы, разбросанные по подушке. Она была похожа на маму, но далеко не такая красивая, и лежала на кровати, как мертвая принцесса из сказки. Я спросила маму, что с ней случилось, и мама ответила, что она застряла между землей и небом.

– Что? – воскликнула Сиван. – Ну уж это ты все выдумала!

– Не все, только конец, – ухмыльнулась Лайла. – Для красоты. Слишком вошла в образ.

– Не морочь мне голову, – взмолился Яаль. – Будь серьезной.

– Нет, мама и правда сказала, что она застряла между землей и небом. Только это случилось гораздо позже.

– Сколько лет ей было, когда ты взяла ее с собой? – спросил Яаль у Сиван. – Я ничего не помню из того времени, я тогда был в полной отключке.

– Четыре? Пять? – спросила Лайла, глядя на Сиван.

– Около того.

– Дело в том, – начала Лайла с полным ртом, но тут же спохватилась, прожевала кусок и проглотила его, – что я до сих пор не понимаю, что же тогда произошло. Ты сказала мне, что она попала в аварию, и ее привезли в больницу, но как случилось, что она превратилась в овощ?

– Твоя мама хотела отключить ее, – сказал Яаль, положив вилку на тарелку, – но я не дал. Я тогда был не в состоянии думать логически.

– Ты был ее мужем, и только ты мог решать, что делать, – сказала Сиван.

– Я был трусом. Думал только о себе. Убедил себя, что должно случиться чудо, – сказал Яаль, снова взявшись за вилку. – Как в той сказке про Белоснежку. Ты знаешь, сколько раз я целовал ее, пока она лежала там с закрытыми глазами? Но это не помогло. Теперь, задним числом, я понимаю, что все, что я делал в эти полтора года, когда она уже была не с нами, а я противился расстаться с нею, было лишним.

– В любом случае, – сказала Лайла, – даже из того немногого, что я знаю, мне кажется, что она была замечательным человеком.

Сиван встала, чтобы убрать тарелки и подать основное блюдо, приготовленное по рецепту из интернета: спагетти под соусом из каштанов, грибов и шалфея.

– Вы живете в Эйлате? – спросила Лайла.

– Да, я живу в Эйлате, – подтвердил Яаль. – Поехал туда, чтобы помочь другу запустить бизнес, да так там и застрял.

– В Эйлате совсем не так плохо.

– У Эйлата есть свои преимущества, – согласился Яаль. – Там прикольно и к тому же совсем недалеко от Синая. Если надоест, всегда можно развеяться.

– Мама раньше часто ездила на Синай, – сообщила Лайла. – Но в последние год-два перестала.

– Да ну! – воскликнул Яаль, обернувшись к Сиван. – Жаль, что я об этом не знал. Я бы к тебе присоединился. А почему ты перестала ездить?

– Просто больше не нахожу там того, что искала.

– Мама все время вспоминает Бразилию, – снова сообщила Лайла.

– Там, где ты была с Бамби? – спросил Яаль. – Она была без ума от этой деревни.

– Это самое красивое место на свете. Даже красивее Синая. Или, – поправила себя Сиван, – как Синай тридцать лет назад. Сначала из аэропорта надо доехать на автобусе до Баррейриньяс[5], а оттуда плыть на лодке до деревушки рыбаков под названием Атинс. Не успеваешь попасть туда, как сразу же начинаешь чувствовать очарование этого места, а со временем вообще забываешь обо всем на свете и видишь только эту сверкающую на солнце реку, синее небо над ней и окружающие ее дюны. Ешь вместе с рыбаками лобстеров и рыбу, только что выловленную из моря, спишь сном младенца в гамаке под открытым небом. А потом начинаешь бродить по окрестностям и понимаешь, что никогда не видел ничего подобного. По берегу океана насколько хватает глаз простираются песчаные дюны, а между ними – озера чистейшей дождевой воды.

– Ты меня убедила, – сказала Лайла. – Когда мы едем?

– Это моя мечта – поехатьтуда вместе с тобой.

– И что же нам мешает?

– Наверное, я боюсь обнаружить там теперь тысячи туристов и все, что с этим связано. Ведь я была там двадцать пять лет назад.

– Твоя мама поехала путешествовать, – сказал Лайле Яаль, – а Бамби увязалась за ней, чтобы, как она говорила, проветриться. Они собирались пробыть там пару-тройку месяцев, а вернулись больше, чем через год.

– Через пятнадцать месяцев, – уточнила Сиван.

– С тобой, – добавил Яаль, обращаясь к Лайле.

– Когда Бамби поняла, что я беременна, она решила остаться со мной до родов.

– И вы уже были женаты? – спросила Лайла Яаля.

– Да. Два года.

– Тогда почему вы тоже не поехали в Бразилию?

– Бамби не хотела, чтобы я ехал, – ответил Яаль, нахмурившись. – Сказала, что хочет побыть с Сиван.

– Вы не хотели, чтобы он поехал с вами? – спросила Лайла, устремив на Сиван вопросительный взгляд.

– Бамби сказала, что у вас какие-то проблемы, – ответила Сиван, глядя на Яаля. – Что вы временно разошлись.

– У нас были кое-какие проблемы перед вашей поездкой, но мы вовсе не собирались расходиться. Так, несущественные споры.

– У вас в телефоне есть ее фотографии? А то я видела только одно потрепанное фото, которое мама носит с собой в кошельке.

– Нет, – ответил Яаль, переглянувшись с Сиван.

– Бамби не любила фотографироваться, – сказала Сиван. – Она любила фотографировать других. Однако у меня где-то есть коробка с ее фотографиями.

– Почему же она не любила фотографироваться? Мне кажется, она всегда была в центре внимания.

Яаль и Сиван одновременно пожали плечами.

– Она старалась, чтобы все происходило именно так, как она хотела, – ответила Сиван.

– Никогда бы не подумала, что есть люди, которые не любят фотографироваться, – сказала Лайла. – Как бы она жила сейчас?

– К сожалению, она не пережила и то старое время, – ответила Сиван.

– Да ладно тебе! Она попала в аварию. Сколько ей тогда было? Двадцать семь? Ей просто не за что было уцепиться. Вот если бы у нее были дети, все могло бы быть по другому. Вот ты же изменилась из-за меня.

– Это правда. Ты открыла мне глаза.

– Вот видишь! – воскликнула Лайла. – Вообще-то ты совсем не похожа на свою сестру. Но ты ведь любила ее, правда?

– Очень. Мы были как близнецы.

– А почему ты никогда мне о ней не рассказываешь?

– Когда она умерла, мне было очень тяжело, и прошло много времени прежде чем я смогла это побороть. Может быть именно поэтому мне до сих пор трудно говорить о ней. Когда я пытаюсь, я снова погружаюсь во тьму.

– Ты же всегда говорила, что любишь тьму. Поэтому ты меня так и назвала – Ночь.

– Ночь это тьма с луной и звездами. Ведь только в ночи мерцают звезды, только ночью можно наблюдать все фазы луны. И лишь в тишине ночи можно услышать многое из того, что днем не слышно. Тьма же связанная с Бамби это тьма пещеры, порождающая страх.

– Я тоже чувствую себя, как твоя мама, – признался Яаль. – Только иногда ловлю себя на мысли о том, что все время говорю о ней, как одержимый, и ничего не могу с этим поделать.

– Ее влияние на нас было так сильно, что эта рана не заживает и по сей день, – добавила Сиван.

– Вы меня совершенно заинтриговали, – сказала Лайла, качая головой. – Однако если это нагоняет на вас тоску, давайте оставим эту тему.

– Я поищу ее фотографии и расскажу тебе о ней. Пришло время выпустить Бамби из той оболочки, в которую мы ее поместили, – Сиван вдруг вспомнила девушку внутри шара на стене дома, в котором находилась их новая квартира.

– Расскажи мне лучше о своей учебе, Лайла, – попросил Яаль. – Мама сказала, что ты учишься на факультете промышленного дизайна. Ты уже знаешь, чем будешь заниматься после окончания колледжа?

– Я работаю над автоматом по продаже напитков, – ответила Лайла. – Это будет мой выпускной проект. Вы, конечно, знакомы с коктейлями, которые вам могут приготовить в баре? Так вот, я работаю над автоматом, который при нажатии кнопки выдаст вам закупоренную бутылку с заказанным вами коктейлем. Такого еще нигде в мире нет.

– Во всем мире? – удивился Яаль.

– По крайней мере мне об этом ничего не известно.

– Но ведь тут требуются знания по химии и биологии, разве не так?

– У меня есть напарник, он просто гений во всех этих вещах. Нам еще далеко до завершения, но если у нас получится, мы попробуем продать идею крупным компаниям.

– Прекрасная мысль! – воскликнул Яаль.

– Да, классная, – согласилась Лайла.

– А в целом ты хорошо учишься?

– В первый год все было ужасно из-за расставания с Лиором. Только в последнее время я перестала обращать внимание на то, что преподаватели думают обо мне, нравлюсь я им или нет, и все сразу улучшилось.

– Она у тебя молодец, – произнес Яаль, обращаясь к Сиван. – Я так рад, Ваня, что мы теперь снова можем общаться. Я получил указание свыше, что должен найти вас и быть рядом с вами. Вижу, что не ошибся.

– Ты до сих пор занимаешься этим дерьмом? – засмеялась Сиван. – Я имею в виду спиритизм и прочее.

– Никакое это не дерьмо, – обиделся Яаль. – Я хожу туда раз в месяц. Это как спорт – укрепляет связь между душой и телом.

– Я подхватила это у Лайлы, – извинилась Сиван. – Когда ее приятели говорят «это дерьмо», они обычно имеют в виду просто «это».


– А он милый, этот муж твоей сестры, – сказала Лайла, когда Яаль ушел. – Только я пока не поняла, кто же он: умник, дурак или просто пережиток прошлого. Эта рубашка в клеточку и сандалии, которые он носит даже зимой – от всего этого веет такой стариной.

– В нем всего понемногу. В молодости он был первым парнем на деревне, которого все добивались, но всегда был немного наивным. Он интеллигентный, однако его нельзя назвать большим интеллектуалом. В их паре звездой была Бамби, а он всегда аплодировал любым ее успехам.

– Здорово, что он так ее обожал. Как бы я хотела, чтобы и меня вот так любили.

– Ее все обожали.

– А я обожаю тебя. Мне кажется, что Бамби пользовалась таким вниманием за счет тебя и за счет всех, кто ее окружал, но для меня и для всех, кто тебя хорошо знает, именно ты – звезда. Именно ты – первая, а твои сестры, какими бы они ни были, всего лишь вторая и третья.

– Нет ничего приятнее, чем слышать такие слова из уст своей дочери, – засмеялась Сиван. – Но Бамби действительно была исключительной. Ты знаешь, иногда человеку все дано от рождения. Именно такой и была Бамби, и я очень ей гордилась.

– И не завидовала?

– Нет, только гордилась. Так же, как сейчас горжусь тобой, хоть ты умнее и красивее меня.

– Так ведь ты моя мама. Матери не завидуют дочерям.

– Это тебе кажется. Есть такие, что очень даже завидуют, особенно когда состарятся. Думают, что это дочери крадут у них молодость и красоту.

– Иногда ты говоришь не как адвокат, а как психолог.

– Но я и в самом деле никогда не завидовала Бамби и не завидую тебе, и я знаю, в чем может заключаться источник такой зависти. Я прекрасно знаю, где мое место, и мне нужна зависть, чтобы почувствовать себя более значимой, чем я есть на самом деле.

– Ну хорошо. А если кто-то все-таки чувствует себя так, что с этим можно сделать?

– Чувствовать – это одно. Вопрос в том, как человек поступает. Тот, кто переводит плохие чувства и мысли в плохие поступки – мелкий человек. Есть золотое правило нравственности, которое гласит: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Именно «не делай», а не «не думай».

– Да ладно тебе! – Лайла ушла в ванную, вернулась оттуда с зубной щеткой в руках и принялась чистить зубы.

– Ты идешь спать?

– Я встала сегодня в пять утра, чтобы сходить на море, – ответила Лайла, не вынимая щетки изо рта, – а потом весь день занималась. Послушай, а кто был виноват в той аварии? Это она была за рулем, она сама была виновата?

Сиван прикрыла глаза ладонью, словно ослепленная ярким светом.

– Была ли она за рулем? – переспросила она, чтобы выиграть время. – Да. Но это была не ее вина. Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.

– Только не забудь, ладно?! – распорядилась Лайла и повернулась, чтобы пойти в ванную. – Я хочу все знать.

Трудненько будет рассказать все, подумала Сиван, глядя в спину Лайлы, однако нет причины не рассказывать вообще ничего.

Май

На стук в дверь никто не отозвался, и Сиван пришлось полезть в сумочку и достать ключ. Чтобы не тратить время в пробках, Бадья и его сын Омар, младший брат Филипа, теперь начинали работать попозже и задерживались по вечерам. Или же они еще не приехали, или им потребовалось что-либо прикупить, подумала Сиван. В это время на верхнем этаже хлопнула дверь, и подъезд наполнился сердитыми мужскими голосами.

– Послушай, Дани, – сказал один из них, – я понимаю, чего ты хочешь, ты говорил мне об этом уже миллион раз, но этого не будет!

– Скажи, сколько ты хочешь? – не унимался тот, кого называли Дани.

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Меня не интересует твоя крыша. Я даже не знал, что ты купил ее у Шери.

– Это все окупится, поверь мне. Все соседи уже подписали. Это теперь мой дом. Если согласишься, получишь больше всех, уж я-то об этом позабочусь. И не спорь, а то получишь шиш с маслом.

– Ты что, не понимаешь иврит? – разозлился другой. – Я же тебе сказал «нет», и все! А теперь проваливай.

– Ты еще об этом пожалеешь.

– Что ты можешь мне сделать? Набить мне морду? Убить меня?

– Не собираюсь я никого убивать, но ты все равно идиот.

– Ну и пусть я буду идиот, – ответил первый, все более закипая.

– Ты проиграешь.

– Я согласен рискнуть.

– Ну и пошел на хрен! – заорал Дани, теряя самообладание. – Да кто ты вообще такой? Ты в жизни своей не видал таких денег!

– Вали, вали, – в голосе говорившего послышались угрожающие нотки.

По лестнице спустился мужчина с большим золотым медальоном на цепи, надетой прямо поверх свитера. Сиван успела разглядеть зачесанные назад гладкие волосы, две глубокие морщины на лбу, длинное лицо и нос с широкими ноздрями. Он скользнул взглядом по ее лицу и пошел дальше, все еще продолжая сердиться. Сиван заколебалась. Может стоило подняться и поговорить с тем типом, который, видимо, был хозяином квартиры наверху? Или лучше сделать это не сейчас, когда он разгневан? С другой стороны она уже дважды стучалась в его дверь, желая познакомиться и извиниться за причиняемые неудобства, но безуспешно. В конце концов, решила она, этот день ничем не хуже и не лучше всякого другого, а кроме того, пока Бадья и Омар не пришли, ей все равно нечего было делать.

Сиван прошла мимо двери Карни и Пелега и постучалась в ту, на которой не было таблички с именем. Из квартиры доносились звуки музыки. Сиван приложила ухо к двери, и ее охватил приступ ностальгии: звучала «Ламбада» – мелодия, чрезвычайно популярная в Бразилии в середине девяностых. Она научилась танцевать ее на берегу моря и, пока рядом не было Бамби, все говорили, что для человека приезжего у нее получается вполне неплохо. Зато Бамби могла танцевать все, что угодно, и удивила всех! Чтобы потанцевать с ней, выстраивалась целая очередь. Когда Сиван вспомнила этот волшебный период, по телу ее пробежала дрожь. Вдруг дверь отворилась, музыка зазвучала громче, и Сиван чуть не упала на стоящего перед ней мужчину.

– Я стучала, – извинилась она громким голосом, стараясь перекричать музыку, – но никто не отозвался. Тогда я решила послушать, есть ли кто-нибудь в квартире.

Мужчина выглядел вовсе не сердитым и даже слегка улыбался, словно разговор, который он вел всего несколько минут назад, никак на нем не отразился.

– Подождите минутку, – Он прошел внутрь, уменьшил громкость и вернулся.

– Меня зовут Сиван, я живу в квартире под вами, – представилась она. – Я хотела поздороваться и извиниться за шум, который может вам мешать.

– Он мне совершенно не мешает, – пожал плечами мужчина. – И потом, мы тоже ремонтировали нашу квартиру пару лет назад. Вы имеете на это полное право.

Мужчине на вид было немного за сорок. На нем были модные джинсы и черный свитер с белыми и серыми пятнами в виде облаков. Он выглядел слегка запущенным, но не так, как Яаль, который в своих вечных сандалиях и с темными очками, болтающимися на шнурке, напоминал экскурсовода, и не так, как бродячие артисты, проживающие в этом районе с их особыми одеждами, татуировками и пирсингом. Скорее, как мужчина, предпочитающий одеваться просто, но вынужденный носить то, что ему покупает женщина со вкусом, которая хочет, чтобы все было стильно, но при этом не бросалось в глаза.

– Может быть вы зайдете? – спросил он, видя, что Сиван не собирается ограничиваться обменом любезностями.

– Да, конечно, буду рада.

Он отступил в сторону и сделал широкий жест, приглашая ее войти. То, что Сиван увидела, поразило ее. Квартира была как минимум вдвое больше всех остальных. Как и в ее квартире, здесь тоже была частично сохранена цветная плитка, покрывающая пол. Но если Сиван хотела воссоздать у себя стиль ретро, здесь все было ультрасовременным: большие окна в черных металлических рамах, паркет из светлого дерева и газовый камин. Впечатление дополняли современная мебель простого дизайна, огромный мягкий белый диван, ковер ручной выделки, стол из светлого полированного дерева и стены, покрытые фотографиями в рамках, которые подходили по цвету к мебели. На одной из них, выполненной профессиональным фотографом, была изображена молодая женщина, видимо хозяйка квартиры, в круглых, как у Джона Леннона, очках и большой мягкой шляпе. Дверь из гостиной вела на балкон, выходящий на бульвар. Во второй половине квартиры находились спальни и длинный коридор, ведущий на крышу, где по периметру стояли кадки с цветами, а в центре была расставлена садовая мебель, покрытая водонепроницаемыми чехлами.

– Какой кофе будете пить? – спросил хозяин, когда они вернулись с крыши. – Или вы предпочитаете чай?

В сверкающей белой кухне, поражающей прямотой линий, Сиван увидела навороченную эспрессо-машину, подходящую скорее дорогому ресторану, чем кухне частной квартиры.

– Эспрессо, – ответила Сиван, удивляясь той щедрости, с которой этот мужчина принял ее.

– Как вас зовут? – спросила она, стоя рядом, пока он готовил кофе. – У вас на двери нет таблички.

– Май.

– Как название месяца?

– Сегодня это имя обычно дают девочкам, но родители решили меня так назвать, потому что я родился в мае.

– Я тоже из семьи, где было принято давать детям особенные имена, – засмеялась Сиван. – Мое имя еще довольно простое, а вот сестра побила все рекорды. Ее звали Бамби. Согласитесь, что даже Май не идет ни в какое сравнение.

– Да, имя действительно необычное, – согласился Май. – А почему звали?

Сиван уставилась на него непонимающим взглядом.

– Вы сказали «звали», а не «зовут», – пояснил Май.

Какая странная вещь язык… Бамби жива, мы с ней – словно близнецы, хоть я и старше нее на год. Мы видимся не реже одного раза в неделю… Обычно Сиван старалась от всего этого абстрагироваться, однако что-то в разговоре с Яалем и Лайлой на прошлой неделе снова раздуло пламя, которое тлело в ней не переставая с тех пор, как Бамби не стало. Поначалу это пламя сжигало все вокруг, но с течением времени она научилась управлять им, уменьшать его до такой степени, что можно было снова жить и работать, и даже, когда Лайла подросла, наслаждаться его теплом и светом.

– Бамби умерла, – сказала Сиван и добавила. – Когда ей было двадцать семь.

– А еще у вас есть братья или сестры?

– Сестра. Ее зовут Долев. Она моложе меня на пятнадцать лет, а с Бамби мы росли вместе, и просто жить не могли друг без друга.

– Отчего она умерла?

– Попала в аварию, – ответила Сиван, и, поскольку она не собиралась больше говорить на эту тему, спросила. – Когда вы купили эту квартиру?

Было совершенно очевидно, что все это скандинавское великолепие создано стараниями женщины. Как же можно жить в такой квартире, подумала Сиван, и не обращать внимания на состояние дома, в котором она находится? Не пошевелить и пальцем для того, чтобы сделать что-то за пределами своего уютного гнездышка?

Май отнес две чашки эспрессо в гостиную, поставил их на стол и уселся в кресло. Сиван села на диван напротив него.

– Двенадцать лет назад, – ответил он. – Родители моей жены жили в ней с самого начала, но когда ее отец умер, а мать, которая уже давно была тяжело больна, разбил паралич, мы купили ее.

– А куда делась ваша теща? – В Сиван вдруг проснулся интерес адвоката. Ей показалось, что мужчина просто подыскивает слова, а на самом деле они просто воспользовались беспомощностью старухи.

– Она жила с нами, пока не умерла пару лет спустя.

Сиван покачала головой в знак соболезнования.

– Вы имеете в виду, что переехали сюда к ней?

Май отхлебнул кофе, поставил чашку на стол и ответил с удивленным видом:

– Вовсе нет. Мы жили в своем доме в северном Тель Авиве и взяли ее туда. Когда мы развелись, Лири, моя бывшая жена, решила переехать во Флорентин. Она художник и скульптор, а еще она делает глиняную посуду и создает произведения искусства из отходов. На нижнем этаже рядом с продуктовой лавкой находится ее студия.

Сиван совершенно запуталась.

– Так здесь живет она? Как же тогда я видела вас тут уже несколько раз?

– Правда? Когда?

– Однажды вы спускались по лестнице и даже, кажется, поздоровались со мной. В другой раз я сидела на бульваре, а вы приехали на мотоцикле. Вы были в шлеме.

– Сейчас я вам все объясню, – засмеялся он. – Здесь живет и работает Лири, но поскольку она уехала на четыре месяца в Германию по своим художественным делам и поскольку мы только недавно продали наш дом и подыскиваем мне новую квартиру, мы договорились, что это время я поживу здесь.

Купили, продали, договорились. Что-то было явно не то.

– Подождите, так вы вместе или нет? Вы же сказали, что разошлись.

– Разошлись, но остались хорошими друзьями. У нас двое детей, однажды они унаследуют все, что у нас есть, поэтому мы стараемся заниматься нашей собственностью вместе.

Сиван хотела спросить, любит ли он все еще эту свою Лири, но в этом не было нужды. Это было видно с первого взгляда. И хотя они только что познакомились, она решилась спросить:

– Тогда зачем же вы развелись?

– Хотите правду? Я и сам до сих пор не понимаю. Все у нас было хорошо, но ей вдруг захотелось свободы. Такая вот у нее вольная душа, – он ухмыльнулся. – А я хотел, чтобы она была счастлива и не стал удерживать ее.

– Должна вам сказать, просто чтобы вы знали, что я адвокат по гражданским делам, и видела случаи, подобные вашему. Не много, но видела. Вы молодцы.

– У нас даже адвоката не было. Мы сами составили короткий договор и сами пошли в суд.

– Вот это бывает редко. А у нее есть кто-нибудь?

– Не знаю. Поначалу кто-то точно был, но это прошло, – Сиван показалось, что Май хочет сказать что-то еще, но он замолчал, а потом добавил после затянувшейся паузы. – Не знаю. Трудно сказать. Я ее не спрашиваю.

– А сколько лет детям?

– Адаму двадцать три, он учится на архитектора в «Бецалеле»[6]. Саару двадцать шесть, он изучает химию в Иерусалимском университете.

– Замечательные дети, – так, значит он старше, чем ей вначале показалось. Он был как минимум ее возраста.

– Да, бог их умом не обделил.

– Это они в вас, – улыбнулась Сиван.

– Не думаю. Скорее в мать. Она такая напористая. Это она заставила их учиться.

– Видимо она чувствовала, что без этого нельзя. А чем вы занимаетесь?

– Я самый скучный в семье – инженер-строитель.

В этот момент у Сиван зазвонил телефон. Она хотела пропустить звонок, но увидела на экране имя Лайлы.

– Это моя дочь, – сказала она Маю.

– Что? Ты здесь? – она посмотрела на Мая, прижимая телефон к уху. – Поднимайся на третий этаж. Я у соседа из квартиры над нами… Это ничего, если она зайдет? Мне хочется, чтобы она увидела вашу квартиру, а потом мы сразу уйдем. Я не хочу вас больше задерживать.

– Я никуда не тороплюсь.

Лайла вошла, излучая все великолепие юности. Ее гладкие волосы, каштановые глаза и гибкое тело, натренированное катанием на волнах летом и на сноуборде зимой, неизменно притягивали внимание всех, где бы она ни появилась. После того, как Сиван представила их друг другу, Май повел Лайлу осматривать квартиру. Когда они стояли втроем на крыше, Лайла заглянула через ограждающие ее каменные перила, и Сиван решила воспользоваться представившейся возможностью.

– А кому принадлежит остальная часть крыши? – спросила она Мая.

Май, который до этого был полностью поглощен Лайлой, снова повернулся к Сиван.

– Всего несколько недель назад я был уверен, что она – собственность всех жильцов, но оказалось, что еще в 1997 году Шери, которой принадлежал весь этот дом, продала ее здешнему риэлтору Дани, а он теперь задумал какой-то проект и пристает к нам, чтобы мы продали ему квартиру за какие-то фантастические деньги.

– А как же остальные жильцы? Что он предлагает им?

– Если ему верить, все, кроме нас и соседней квартиры, подписали с ним договор, разрешающий строить на крыше что угодно в обмен на ремонт здания и установку лифта. Но когда я попросил показать этот договор, он начал увиливать, и я так ничего и не видел.

– Ремонт здания и установка лифта – слишком низкая цена за разрешение построить, скажем, еще три или четыре этажа. Речь идет о десятках миллионов шекелей, которые он просто положит себе в карман.

– Не бывать этому, – сказал Май спокойно, но твердо. – Я не знаю, что он там уговорил подписать владельцев остальных квартир, но все это абсолютно незаконно. Я попросил нашего адвоката проверить в муниципалитете, и он не нашел никаких доказательств передачи прав, о которых говорит Дани. Абсолютно никаких.

– Но если он предлагает вам такие большие деньги, может стоит продать ему эту квартиру? Не всегда может представиться такая возможность.

– Да жулик он! Я с такими, как он, не разговариваю. Не верьте ни единому его слову! У него даже отобрали лицензию риэлтора, потому что он продавал чужие квартиры. У него, или у того, кто его посылает, есть в этом районе десятки квартир и прочей недвижимости, как например эта крыша, которыми он завладел за многие годы, и он думает, что теперь может делать все, что ему вздумается.

– Звучит довольно неприятно.

– Да не так уж, – пожал плечами Май. – Это раньше можно было купить крышу, запугать жильцов и построить все что угодно без разрешения. Кое-какие связи в муниципалитете, взятки нужным людям, подрядчик-пройдоха, и дело сделано, а денежки в кармане. Я думаю, именно это он планировал сделать, когда купил крышу двадцать три года назад. Но то время прошло. Сегодня все строительные проекты должны проходить утверждение в установленном законом порядке. Так что он опоздал. Теперь он может угрожать сколько угодно, мне все равно.

– Нам повезло, что у нас есть такой сосед, как вы, – улыбнулась Сиван. – Между прочим, у меня немало знакомых адвокатов, так что если вам понадобится консультация, рада буду помочь.

– Лири собирается провести общее собрание жильцов. Она знает толк в таких делах. Вы сможете поговорить с ней, когда она вернется.

– Буду рада.

– Вы будете жить здесь или купили квартиру Маргариты в качестве вложения?

– Вы знали ее?

– Шапочно. Она была уже очень старой. Лири спускалась к ней несколько раз, чтобы спросить не надо ли чего. Она любит стариков.

Опять эта Лири. Надо же, как ему не повезло. Удивительно, как много людей испытывают любовь лишь один раз. Любовь, которая не угасает, которая отказывается умирать. Любовь Яаля к Бамби, Бамби к Яалю, Лайлы к Лиору, Мая к Лири. Все они, включая и ее саму, давно должны были забыть о прошлом, но ничего не выходит. Проходят годы, и они обнаруживают, что до сих пор помнят любимого человека, который отказывается исчезать в пучине забвения и навсегда остается идеалом.

– Я еще не знаю, что мы будем делать с этой квартирой, – наконец ответила Сиван на вопрос Мая. – Лайла учится в Холоне, может быть она захочет здесь жить. А если нет, я, наверное, буду ее сдавать.

– Давай, перебирайся сюда! Будем соседями, – обратился Май к Лайле.

– Посмотрим, – ответила Лайла. – Мне так нравится Флорентин! Если уж жить в Тель Авиве, так только тут, но с тех пор, как я рассталась со своим приятелем, мне тяжело быть одной. Кроме того, я начала работать в «Шпице», который находится прямо возле нашего дома, а работа мне нравится.

– Что еще за «Шпиц»? – спросил Май.

– Бар у входа в университет. Его назвали так по аналогии со Шпицбергеном, вроде как «самая северная часть Тель Авива». Но главное в том, – переключилась она, – что здесь каждая улица и каждое кафе напоминают мне о Лиоре. Я не думаю, что мне стоит возвращаться сюда.

– Нелегкое было расставание, – уточнила Сиван.

– Сам через это проходил, – сказал Май и поинтересовался. – А где он сейчас?

– Живет со своей новой подругой здесь, во Флорентине, в той же квартире, где мы жили вместе, – ответила Лайла и скорчила недовольную гримасу. – Классная была квартира. Жалко было из нее уходить.

– Когда вы расстались?

– Года два назад? – ответила Лайла и вопросительно посмотрела на Сиван.

– Все зависит от того, как считать, – сказала Сиван, которая не хотела обсуждать эти дела при Мае. – Не важно. То, что не может нас сломить, лишь делает нас сильнее.

– А твоя мама – практичный человек.

– Проверено, – ухмыльнулась Лайла.

– Между прочим, у Мая есть два сына твоего возраста, – заметила Сиван.

– Пока что у обоих есть девушки, – уточнил Май. – Но кто его знает, как все сложится.

– Буду рада как-нибудь с ними познакомиться. А как часто они приезжают сюда навещать вас? – спросила Лайла, как и Сиван решившая, что Май женат.

– Здесь живет их мать, а я так, временный гость, пока она не вернется из Германии. Адам и Саар приезжают довольно часто – по выходным, на праздники, и просто так, когда у них есть время. Мы стараемся поддерживать тесную связь.

– Классно.

– Ялла[7], пойдем уже, – вмешалась Сиван. – Запишите мой телефон.

– А вы возьмите мой. Я знаю, что в WhatsApp есть отдельная группа для жильцов этого дома. Я в нее не вхожу, терпеть не могу все эти вещи, но Лири уж точно является ее членом. Попросите Пелега, чтобы он включил вас в эту группу. Если начнутся трения с Дани, обращайтесь в суд. Я уже сказал Лири, что если до этого дойдет, я тоже не останусь в стороне.


– Какой красавчик этот Май, – сказала Лайла, когда они спустились на свой этаж.

– Он тебе понравился? – спросила удивленная Сиван.

– Да, очень.

– Ты что, серьезно? – Сиван почувствовала комок в горле.

– Я же имела в виду тебя, мам! Он мне в отцы годится. Ты что думаешь, я совсем уже?

– Кто тебя знает.

– Да ладно тебе! Я ищу замену Лиору, а не его дедушке.

И они засмеялись.

Войдя в пустую квартиру, они уселись на перилах балкона и стали смотреть на бульвар.

– А кто тебе нравится больше, Яаль или Май? – спросила Сиван, вспомнив пророчество Зейнаб.

– Почему ты спрашиваешь? – ответила Лайла вопросом на вопрос. – Разве ты имела Яаля в виду?

– А почему бы и нет?

– Он муж твоей сестры. Так поступать не принято.

– Но ведь мы живем не в средние века. Он одинок, я тоже.

– Существуют определенные правила, – Лайла недовольно сморщила нос. – С чего это вдруг ты начнешь встречаться со свояком? Бррр… И потом, мне кажется, что он до сих пор любит Бамби. У него не загораются глаза, когда он смотрит на тебя. Положим, с ним было приятно посидеть за ужином, ну и что? Он потух. Он сам об этом сказал, если ты обратила внимание.

– Мне кажется, что и Май до сих пор любит свою бывшую.

– Ну, не знаю, – сказала Лайла, подумав. – По крайней мере, когда Май разговаривал с тобой, у него был такой особый взгляд.

– Какой такой особый?

– Ну, искра такая. Да ты знаешь. Так смотрят, когда чем-то очень интересуются.

Она права, подумала Сиван. Когда Яаль смотрел на нее, в его глазах не было никакого «особого интереса». Она прекрасно знала, что искра в его глазах загоралась только при упоминании Бамби. Даже тогда, когда ее проблемы проложили между ними глубокую борозду и от них уже нельзя было просто отмахнуться, страсть, которая появлялась в его глазах при взгляде на нее, нельзя было не заметить.


А внизу под ними на скамейке напротив лавки Карло сидела все та же троица, разливая бутылку водки по пустым пивным банкам. Один из них что-то сказал, а другой засмеялся, и его смех перешел в хронический кашель, который продолжался до тех пор, пока лицо его, и так изначально красное от алкоголя, не потемнело еще больше и стало почти фиолетовым. Тогда третий пьяница принялся стучать его по спине, а когда и это не помогло, встал, наклонился над ним, вынул у него из рук горящую сигарету, отбросил ее в сторону, и постучал снова. Потом открыл бутылку воды и протянул ее второму одной рукой, продолжая другой похлопывать его по спине. Из всех троих он был самым симпатичным – невысоким, но крепким – и хотя его движения были замедленными из-за выпитого алкоголя, в них чувствовалась сила.

Как бы жалко они ни выглядели, Сиван не могла не обратить внимания на этот неуклюжий акт заботы о своем приятеле.

– Не нравится мне, что они сидят возле нашего дома и пьянствуют. Было бы лучше, если бы на бульваре были какие-нибудь бутики или галереи.

– В этом вся прелесть Флорентина, – возразила Лайла. – Тут не все одинаковые, как оловянные солдатики. Тут все перемешано, и именно за это наш район любит молодежь. По мне это классно! Чем они тебе мешают? Они тихие, сидят себе, ни к кому не пристают.

– Ты права, но все-таки надо поставить на входе новую дверь.

– Вот посмотри.

К пьяницам подошел полицейский из местного участка. Они вяло заспорили с ним, и он взял в руки одну из пивных банок и понюхал ее, прежде, чем поставить обратно на скамейку, а потом несколько раз настойчиво повторил, что просит их уйти. В конце концов они встали и побрели нетвердыми шагами прочь, оставив позади себя полиэтиленовые кульки, пустые пивные банки, пенопластовые подносы и пластмассовые вилки-ложки. Дойдя до улицы Мешек А-Поалот, они пересекли ее и направились дальше на юг.

Михаль

Сиван задумчиво посмотрела на дверь, ведущую из гостиной в спальню. После того, как она увидела квартиру Лири, ей тоже захотелось использовать для нее черную металлическую раму, но сейчас она решила подумать еще раз.

Она позвонила Маю и попросила его спуститься и помочь ей принять решение. Через несколько минут он появился у нее на пороге, одетый как всегда просто: в тренировочные брюки и майку с длинным рукавом. Однако под маской «я только что встал с кровати» явственно проступала метросексуальность, подчеркнутая медальоном в форме виндсерфера на серебряной цепочке, серебряным же кольцом на среднем пальце, густыми и дикими на вид волосами, над которыми явно потрудился хороший мастер и, как это было принято теперь у молодежи, недельной щетиной, которая придавала ее обладателю небрежный вид, но на самом деле требовала тщательного ухода.

– Ну и что же вы думаете? – спросил он.

– Когда я была в Бразилии много лет назад, я спала в доме, в котором была перегородка из дерева, украшенная фигурами из местного фольклора: рыбами, птицами, кукурузой. Вот, попыталась найти что-то подобное в интернете, – и она показала ему фотографию на экране телефона.

Май взял телефон у нее из рук, и Сиван почувствовала краткое, но возбуждающее прикосновение его пальцев.

– Можно мне посмотреть на план квартиры?

Она протянула ему чертежи.

– Вполне можно сделать, – заключил Май, вернув Сиван чертежи и телефон. На этот раз она постаралась не прикасаться к нему.

– Кто это сделает? Вы? Как?

– У моего приятеля есть столярная мастерская со станками, которые могут резать дерево по шаблону. Я попрошу его помочь вам. Если я понимаю правильно, вы хотите, чтобы эта перегородка служила произведением искусства, и в то же время позволяла свету, приникающему в квартиру, создавать теневое изображение на стенах.

Сиван не думала о подобной возможности, но идея ей сразу же понравилась. Перегородка, которая создает узор из теней!

– Я предлагаю сделать слева две фиксированные панели, – сказал Май, отступив в сторону, – а справа – дверь, которая будет открываться внутрь гостиной.

– Как у вас получается все представить? Вы же сказали, что вы инженер, а не архитектор.

– Я люблю работать с деревом. В молодости я много чего сделал своими руками.

– Где вы выросли?

– В Ашдоде. Вы представляете себе Ашдод?

– Смутно.

– Я жил в районен «Далет»[8], который находится возле моря. Мой отец был учителем физики в старших классах. Да каким учителем! Если вы спросите, кто такой Менахем Бен Валид, целые поколения учеников дадут ему самую высокую оценку. А в кладовке у него находилась мастерская, в которой он возился в свободное время. От него я всему и научился. А мама была учительницей истории и заместителем директора школы, от которой все разбегались, хоть она и добрейший на свете человек.

– Образованные люди. Они и сейчас там живут?

– Да. Они уже очень старенькие. Они не могли завести ребенка в течение многих лет, но в конце концов родился я. Единственный сын. Зато сейчас, когда у них есть внуки, они рады до небес. А вы откуда будете?

– Из Рамат Авива[9]. Но родилась и выросла я в кибуце Эйн Галим. Это к северу от Атлита.

– Так, значит, мы оба выросли возле моря. Вот мы и нашли кое-что общее… Вы должны подумать о том, что хотите изобразить на этой перегородке.

– Ночное небо с луной и звездами, мерцающими над деревьями, – ответила она, думая о Лайле. – Нет, лучше над морем. Моя дочь любит море.

Сиван скользнула взглядом по цепочке на шее Мая. У Родриго, отца Лайлы, на шее было ожерелье, сделанное из ракушек и дерева, на котором тоже болталась фигурка серфера. Он сам был прекрасным серфером, и дочь его тоже катается на волнах, а вот теперь еще и Май. Себя Сиван в этот список не включила – время, когда она каталась на волнах, ушло в прошлое.

– Я еще посовещаюсь с Лайлой, – сказала она.

– Когда вы надумаете, что изобразить, я узнаю про цену, и тогда вы сможете принять окончательное решение.

В этот момент в гостиную вошел Омар, который все это время работал в гостевом туалете у входа. Вид у него был смущенный.

– Сиван, вас хочет видеть какая-то женщина. Она плачет.

В дверном проеме, опустив дрожащие плечи, стояла плачущая Михаль, вытирающая мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони. На ней была старая ветровка, замызганный свитер и порванные штаны, а ее большие ступни в толстых армейских носках были втиснуты в пластмассовые шлепки.

– Что случилось, Михаль? – Сиван думала, что Май поможет ей, но он быстренько махнул рукой, как бы говоря «только без меня», и исчез.

– Можно с вами поговорить? – прорыдала Михаль.

– Конечно-конечно, – поспешила ответить Сиван, – Только тут такой бардак! Может, спустимся к вам?

– Ни в коем случае! – отпрянула Михаль. – Я не люблю, когда ко мне заходят.

– Ну хорошо, тогда пойдемте посидим на улице.

Они спустились вниз и сели на скамейку напротив продуктовой лавки.

– Итак, почему вы плачете? – спросила Сиван.

– Я даже дышать не могу от злости, – Михаль постучала себя по груди. – Это просто издевательство, так и знайте! Я не могу сама за собой присмотреть, но никому до меня нет дела. Даже тем, кому должно быть дело.

– Что случилось?

– Мой пылесос перестал работать, и я попросила у Ноама новый. Я не видела его уже бог знает сколько времени, и вдруг вчера он заявился ко мне в полночь с каким-то старым пылесосом, который тоже не работает, и сказал, что зашел только на пару минут, потому что торопится. Я его даже на порог не пустила. Вот скажите мне, вы могли бы так жить? Когда о вас просто вытирают ноги! Все, я с ним больше не разговариваю!

– А кто такой Ноам?

– Мой брат, или по крайней мере так он себя называет. Он мне все время врет. Говорит, что занят, что далеко живет. Вы знаете, кто такие вруны? Это люди без единой капли совести!

– Где ваш пылесос? Я могу попросить Омара проверить его. Он электрик. Может быть, он сможет починить его.

– Что значит «где»?! – рассердилась Михаль. – Там, где ему и надлежит быть, на помойке! Я хочу новый пылесос, а не какое-то там старье. Я вам объясняю, объясняю, а вы совсем ничего не понимаете! Я так на него обиделась…

– Я все понимаю, – попыталась успокоить ее Сиван, – но чем же я могу вам помочь?

– Я пришла излить вам свое горе, а вы задаете глупые вопросы! Разве я просила о помощи?

– Мне именно так и показалось.

– Так знайте же, что вы ошибаетесь!

– Не сердитесь. Может быть, я смогу достать вам новый пылесос. У меня есть клиент, который занимается благотворительностью. Я попрошу его пожертвовать вам пылесос.

– Я не нищая! – возмутилась Михаль, но, видимо, предложение Сиван ей понравилось, и она закончила как всегда в приказном тоне. – Ладно, спросите его, возможно ли это.

– У вас есть телефон? – спросила Сиван.

– Разумеется, – Михаль достала из кармана ветровки мобильник последней модели.

Так, значит кто-то все-таки за ней присматривает, решила Сиван, вернувшись в свою квартиру. Она вышла на балкон и перегнулась через перила, стараясь разглядеть что-нибудь на балконе Михаль. Через щели в поломанных пластмассовых жалюзях, черных от грязи и птичьего помета, ее взору предстало зрелище еще более удивительное, чем то, что она увидела в квартире Сола: замызганный пол устилали старые газеты, на веревке, натянутой между поломанными стульями, висели неопрятного вида тряпки, которые, как догадалась Сиван, были банными полотенцами, а рядом стоял таз с мыльной водой.


По пути в офис Сиван позвонила Маю, извинилась, что она снова ему надоедает, и услышав в ответ «Да нисколько», стала расспрашивать его о Михаль.

– Я знаю, что у нее есть брат, который должен за ней смотреть. Он живет где-то на севере, а зовут его Ноам.

– У вас есть его телефон?

– Нет, но я уверен, что у Лири есть. Я попрошу ее послать его вам.

– Она живет в таком свинарнике…

– Я не уверен, что вам стоит во все это ввязываться. Лири тоже пыталась помочь ей, но Михаль начала требовать, чтобы та купила ей то, починила се, и ее претензиям не было конца. А если Лири отказывалась что-либо сделать, Михаль совсем сходила с ума. Доходило до того, что она кидала мусор ей под дверь и разбивала яйца в почтовый ящик. Пришлось Лири прекратить иметь с ней дело. Будьте осторожны, чтобы она и вас не начала использовать.

– Я умею устанавливать границы, – возразила Сиван, не желая рассказывать Маю о пылесосе. В конце концов, ее всегда учили, что помогать бедным и слабым – обязанность каждого порядочного человека. – Я только хотела узнать, почему она не получает никакой помощи от государства.

– Квартира, в которой она живет, записана на нее и ее брата, так что она не бездомная. А дальше – либо она должна заботиться о себе сама, либо он должен заботиться о ней. Я недостаточно с ней знаком. Она, видимо, меня побаивается, потому что всякий раз как видит меня, сразу поворачивается ко мне спиной и уходит.

Не успела Сиван поставить возле офиса свою машину, как получила СМС: Привет, это Лири, рада познакомиться. Май сказал мне, что вы собираетесь помогать Михаль. Вот телефон ее брата Ноама, который должен за ней присматривать. Михаль человек не плохой, но проблемный. Будьте осторожны, чтобы она не села вам на голову. Удачи!


Сиван не понимала, почему она чувствует себя разочарованной. Разве было бы лучше, если бы бывшая жена Мая оказалась злой и глупой?

Придя в офис, она позвонила по телефону, который ей дала Лири, и объяснила Ноаму ситуацию с пылесосом так, как она прозвучала из уст Михаль.

– Я совершенно не собираюсь совать нос в чужие дела, – извинилась она, – но ее страдание так сильно на меня подействовало…

Сиван думала, что Ноам рассердится и выключит телефон, так как не была уверена, что сама поняла бы того, кто попытался бы вмешаться в непростые отношения между ней и ее сестрой. Однако голос Ноама вполне соответствовал его имени[10] – он был мягким и убеждающим.

– Да-да, я знаю. Я очень сожалею, что вам пришлось иметь с этим дело. Она действительно просила меня привезти ей пылесос, и я подумал, что пока я куплю новый, она сможет пользоваться моим. Он старый, но прекрасно работает. Я не знаю, что у нее там случилось, скорее всего она просто нажала не на ту кнопку. Скоро я куплю ей новый. Да, и спасибо вам за заботу.

– Скажу вам честно, я была просто в шоке, когда увидела, как она живет. Она выглядит так, словно все о ней забыли.

– Вы правы. С тех пор как умерли наши родители, я загружен выше головы. Мне надо разобраться с финансами и со всеми бумагами, а кроме того, я живу далеко. Может быть, вы знаете кого-то, кто мог бы приходить и убирать у нее? Сама она лентяйка, совсем не любит убирать. Правда с другой стороны она не хочет, чтобы кто-либо заходил к ней в дом. Даже меня она пускает далеко не всегда, и мне все время приходится что-то придумывать, чтобы помочь ей.

Из того, что Сиван уже знала, она сделала вывод, что он говорит правду.

– Я никого не знаю, но могу поспрашивать, – ее собственную квартиру прибирал приехавший из Индии скромный и аккуратный Ритиш, который вместе с женой и двумя детьми находились под ее опекой, но она вовсе не собиралась предлагать его услуги Михаль, которая даже простое спасибо не могла сказать.

– Было бы просто замечательно, если бы вы смогли кого-нибудь найти. Я постараюсь приехать в Тель Авив в течение месяца.

– Где вы живете?

– В Илеле.

Сиван никогда не слышала подобного названия. Она тут же полезла в Гугл и получила следующий ответ: «Поселок в Верхней Галилее, в котором проживает 30 семей – борцов за экологию. Не подключен к электросети. Электроэнергия вырабатывается на месте, и там же производится переработка отходов. Несмотря на то, что поселок существует с 1980 года, он не включен в генеральный план застройки, и почти все здания в нем построены без регламента».

– Сиван? Вы еще там?

– Да.

– Вы должны знать, что я никогда в жизни не сделаю ничего, что могло бы навредить моей сестре.


Летом того года, когда Бамби перешла в одиннадцатый класс, в кибуце проходили съемки израильско-германского фильма о любви немецкого парня и еврейской девушки из кибуца. Несмотря на неизбежную разлуку героев, фильм заканчивался на оптимистической ноте – оказалось, что даже спустя многие годы, когда они уже состарились, и каждый из них нашел свое счастье в жизни, они продолжали переписываться друг с другом и остались близкими друзьями. Но основной целью фильма было показать немецкому зрителю красоты Израиля и особенности жизни в кибуце, поэтому студия пригласила красивых парней и девушек поучаствовать в массовке. Бамби снялась в нескольких сценах, и, на то она и была Бамби, сразу же стала звездой. Режиссер пригласил ее принять участие в премьерныхпоказах в нескольких городах Европы, и Бамби, естественно, не стала никого ни о чем спрашивать, а сразу же принялась упаковывать чемодан.

Вечером накануне отъезда они с Сиван пошли на берег моря.

– Ну вот, я ухожу в армию, – сказала Сиван, – а ты уезжаешь в Голливуд. Видишь, как разошлись наши дороги. И это при том, что я – старшая сестра!

– Твой призыв в ноябре. Как только я устроюсь, я сразу же пришлю тебе билет. Слышишь, сестренка? Я не собираюсь жить там без тебя. Ты – моя единственная опора!

– Нет, Бамбумела, ты у нас звезда. Ты всегда ею была, а я могу только гордиться, что вырастила такую сестру.

– Я просто не знаю, что бы я без тебя делала, Ваня.

– Ладно, ладно, хватит любезностей. Что у нас сегодня вечером?

– Я организовала прощальную вечеринку в клубе. Все мои друзья придут. Будет весело!

– Ты видела Яаля? Он сейчас в увольнении. Такой красавчик!

– Красавчик – не то слово. Я бы его просто взяла и слопала, вот так. Рррр, – и Бамби взмахнула руками и зарычала, как львица, показывая, как она набрасывается на Яаля и начинает его есть.

Обе расхохотались.

– Рррр, – продолжала рычать Бамби.

– Ну хватит, хватит, – застонала Сиван. – У меня уже живот болит от смеха.

– Ялла, сестренка. Пошли одеваться. Впереди еще вся ночь.


Перед глазами Сиван, как отдельные кадры слайд-шоу, проплыли воспоминания.

Она и Бамби сидят за длинным столом в европейском ресторане вместе с другими молодыми людьми: киноактерами, продюсерами, режиссерами, поднимающимися по карьерной лестнице к славе и богатству. На столе почти перед каждым – пепельница полная окурков, пачка сигарет и зажигалка. Бамби сидит прямо перед камерой, а Сиван выглядывает у нее из-за плеча, чтобы вписаться в кадр. На лицах у обеих – широкие улыбки.

Сестра выполнила свое обещание. В августе Сиван получила билет на самолет и отправилась на две с половиной недели в Европу. Это был первый раз в ее жизни, когда она оказалась за границей. Неделю они провели в Берлине, неделю в Париже и три дня в Барселоне. Все их потребности оплачивались студией, а взамен они должны были принимать участие в премьерных показах и встречах с публикой. С Бамби, как всегда, все хотели познакомиться, и каждый вечер она имела возможность выбирать между вечеринками, ресторанами, клубами и частными мероприятиями. Днем Сиван наслаждалась совместными прогулками по улицам городов, где всегда мечтала побывать, но зато по ночам чаще всего сидела где-нибудь в углу с неизменным стаканом колы в руке, отпихивая чересчур навязчивых ухажеров, в то время, как Бамби старалась испробовать все: наркотики, секс и тяжелое похмелье по утрам. И как обычно, когда Сиван пыталась сказать ей об этом, у Бамби всегда находились ответы, на которые нечего было возразить: она не собиралась становиться наркоманкой, просто пробовала все это для того, чтобы «поставить галочку». И вообще Сиван должна знать, что она не испытывает от этих таблеток особого кайфа и ее тело чаще всего вообще их не принимает. Что касается парней, она вообще не понимала, чего Сиван от нее хочет. Ей уже семнадцать, нормальный возраст для половых отношений. Она ведь не какая-нибудь там ультра-ортодоксальная ханжа. В конце концов оказалось, что Сиван беспокоилась понапрасну. Когда настал день расставания, и Сиван должна была вернуться домой, Бамби решила плюнуть на мечту стать актрисой и заявила, что вернется вместе с ней.

– Но ведь тебе предложили роль в фильме, разве не так? – удивилась Сиван. – Такая замечательная возможность! И тебе не жаль отказываться?

– Ты что, думаешь, это серьезно? Ну кто, спрашивается, даст мне роль? Не морочь мне голову, а то загонишь меня снова в кровать.

– А я-то думала, что все это на самом деле.

– Ну и напрасно ты так думала. Хорошо, что у тебя есть я, которая может за тобой присмотреть, а то ты такая наивная.

– Разве не ты мне говорила, что этот режиссер, фон Как-его-там, обещал дать тебе роль в следующем фильме?

– Это все игра. Вот смотри. Он предложил, а я согласилась. Но он заранее знал, что никогда не выполнит свое обещание, да и я тоже не очень-то на это надеялась. Ты что, думала что семнадцатилетняя девчонка из какого-то кибуца может приехать в Париж и за одну ночь стать Изабель Аджани[11]? Ты ведь уже не ребенок.

Оказалось, что семнадцатилетняя девчонка может рассуждать вполне трезво.

– Но если ты знала, что этого никогда не случится, откуда тогда такой энтузиазм?

– Меня взволновало его ухаживание, и я решила посмотреть, что из этого получится. Увлекаться – это классно, даже если ты заранее знаешь, чсто из этого ничего не получится. Увлечение – это не надежда. Когда рушатся надежды, ты мертв, а увлечение – это что-то мимолетное, как танец или песня.

Сиван понравилась рассудительность Бамби. Хоть та и была младшей сестрой, она многому ее научила.

– А кроме всего прочего, – продолжала Бамби, – я не могу здесь жить. Я скучаю по морю, нашим посиделкам на берегу, простой жизни в кибуце. А тут тесно, шумно, и все поддельное. Пожить так несколько месяцев – интересно, а потом надоедает. Все-таки я ведь еще только школьница. Все надо делать по порядку – получить аттестат, отслужить в армии, потом попутешествовать. Зачем мне нужно просыпаться каждое утро в другой кровати, только чтобы надеяться, что кто-нибудь когда-нибудь сделает мне одолжение и даст мне произнести одно предложение в каком-нибудь идиотском фильме, который покажут на паре фестивалей гостям, приходящим туда только поесть и выпить шампанского, а потом забудут навсегда?

– Тебе не надо меня убеждать, – ответила Сиван.


– О чем задумалась? – спросила Тамара, зайдя к ней в кабинет.

– О своей соседке Михаль, – ответила Сиван, – и ее брате, кроме которого у нее никого нет, но который живет слишком далеко и совсем ее не понимает.


Через три дня Сиван получила от Михаль СМС с фотографией нового пылесоса.

Михаль: Это пылесос, который я получила вчера от Ноама.

Сиван: С обновкой вас, дорогая!

Михаль: Но ведь он желтый. Фу!

Сиван: Желтый – это очень красиво.

Михаль: Ужасно! Меня с детства тошнит от этого цвета! Я отдам его вам, а вы поменяете его на другой.

Сиван: Я загружена выше головы, у меня совсем нет времени. Я ничем не могу вам помочь.

Михаль: Так вы не сможете найти мне пылесос другого цвета?

Сиван: Вам нужна помощница, которая будет приходить к вам раз в неделю. Я не должна этим заниматься.

Михаль: Мне ничего такого не надо!

Сиван: Ну хорошо. Но я просто не могу сделать то, о чем вы меня просите. Надеюсь, мы встретимся с вами на неделе.

Михаль: Но мне нужна помощь, чтобы решить эту проблему!! Почему вы не можете мне помочь?? Надо просто поменять пылесос на такой же, но другого цвета! Не понимаю, чего вы не можете!

Сиван: Если бы речь шла о жизни и смерти, я бы нашла время, но речь идет всего лишь о пылесосе, цвет которого вам не нравится. И вообще, если бы у меня была свободная минута, я провела бы ее во дворе со своей семьей.

Михаль: А у вас во дворе есть ежики? Они такие симпатичные!

Сол

Сиван стояла посреди квартиры, любуясь результатом. Гостиную и спальню теперь разделяла деревянная панель, на которой были изображены море, рыбы, берег, парусная лодка, луна и звезды. Балкон, напоминающий скорее театральную ложу, был вымощен расписанной вручную плиткой зеленых тонов, а его витые металлические перила окаймляли с трех сторон обращенную на бульвар каменную скамью. Нисим вернул на место отреставрированные деревянные жалюзи, покрытые лаком кофейного цвета и двери с витражными стеклами. С высоких потолков свисали антикварные люстры из магазина Бен Гура, а в спальне красовалась металлическая кровать со спинкой, украшенной позолоченными цветами, специально изготовленная для нее Игалем Шараби, мастерская которого находилось в переулке за улицей Абарбанель.

Бадья и Омар теперь занимались холлом и лестницей – установили новую входную дверь, сменили полы, покрасили стены, заменили светильники, повесили новые почтовые ящики, а в довершение всего, починили окна. Эта работа обошлась Сиван в двадцать тысяч шекелей, которые были для нее настоящей головной болью. Она знала, что вкладывать свои деньги в ремонт здания не принято, и, более того, этот ее жест будет воспринят соседями как странность, но ей всегда хотелось, чтобы вокруг нее все было красивым. Даже свою квартиру в северном Тель Авиве она купила только потому, что вплотную к дому примыкал парк. И потом, если здесь будет жить Лайла, все в доме должно быть в образцовом порядке. А кроме того она надеялась, что когда Лири вернется из Германии и организует общее собрание жильцов, ей удастся убедить их вернуть ей хотя бы часть денег.

Раздался стук в дверь. Оказалось, что это пришла Мааян с коробкой печенья в руках, чтобы поздравить Сиван с окончанием работ и поблагодарить ее за ремонт здания. На ее красных, как всегда, щеках отчетливо выделялись прыщи. Светлые курчавые волосы были небрежно собраны в пучок на широком затылке.

– Когда ваша дочь собирается переезжать? – спросила она. – Скажите ей, чтобы не стеснялась обращаться ко мне, если ей что-нибудь будет нужно.

– Лайла поехала во Францию кататься на лыжах. Должна вернуться в конце недели. Я думаю, что если она и переедет сюда, то не раньше конца марта, но это еще не решено окончательно.

– Ей придется проходить карантин, – сказала Мааян. – Говорят, что со следующей недели все возвращающиеся из-за границы должны будут две недели находиться на карантине из-за «короны».

– Я просмотрела сообщения в газетах об умерших в Италии. В основном это люди очень почтенного возраста, а болезнь, которая не затрагивает ни детей, ни молодежь, меня не пугает. Надо позаботиться о стариках, больных и людях, у которых есть проблемы со здоровьем. А таким, как Лайла, ничто не угрожает.

– Так думают далеко не все. У нас, например, считают, что заразятся миллионы, а десятки тысяч умрут.

– Где это «у нас»?

– В больнице «Асута» в Ашдоде, – успела ответить Мааян, прежде чем увидела появившуюся на пороге гостиной Михаль.

– Дверь была открыта, вот я и решила зайти, – объявила Михаль.

– Входите, Михаль, – пригласила ее Сиван. – Как дела?

– Зайдите ко мне, когда вы тут закончите. Только не стучите в дверь и не входите внутрь. Пошлите мне сообщение, и я к вам выйду, – распорядилась Михаль и исчезла.

– Слушаюсь, командир! – крикнула ей вслед Сиван.

– Мне пора, меня уже ждут, – объявила Мааян, посмотрев на экран своего телефона.

Сиван проводила ее к выходу. Спускающийся в это время с третьего этажа мужчина увидел их и остановился.

– Привет.

– Привет, Пелег, – приветствовала его Мааян, и в голосе ее послышалось волнение.

– Вы знакомы? – спросила она Сиван, кивнув головой в сторону мужчины.

– Не думаю, – Сиван слегка помедлила с ответом, так как была не до конца в нем уверена.

– Пелег и Карни живут в квартире над нами.

Сиван оглядела Пелега оценивающим взглядом. Он был немного моложе Мааян, но различие между ними сразу бросалось в глаза, и Сиван поняла причину волнения в ее голосе. Парень был высоким и мускулистым, с широкими плечами и узкой талией. Добавьте к этому густую шевелюру, темно-синие глаза под симметричными бровями, прямой нос, красиво очерченные губы, мягкую бородку и руки пианиста – настоящий Ромео.

– Я вас где-то видела, – сказала Сиван, – только не могу вспомнить, где.

Парень улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Вот это да, подумала Сиван. Если бы он не был с этой своей Карни, он бы точно подошел Лайле. Как сказала бы она или ее подруги «Я бы им точно закусила!».

– Я актер, – ответил Пелег. – Снимался в «Старшем брате» и в шоу «Survivor». Наверное, там вы меня и видели.

– Так вы, оказывается, знаменитость! – восхитилась Сиван.

– Можно и так сказать, – Пелег смиренно принял комплимент.

– Он просто супер-звезда! – воскликнула Мааян. – Его все знают. Спросите свою дочь, кто такой Пелег Золти. А это – Сиван. Она купила квартиру рядом с нами, и это она занимается ремонтом дома.

– Давно было пора.

– Я поищу о вас в Гугле, – пообещала ему Сиван, вдруг ощутившая свой возраст.

– Как дела, доктор? – Пелег посмотрел на красное лицо Мааян, которое, несмотря на холод, было покрыто потом.

– Мне пора бежать. У меня сегодня вечером операция.

– Так вы врач? – успела вставить Сиван, почувствовав вдруг себя совершенно лишней.

Теперь пришла очередь Пелега ответить комплиментом на комплимент.

– Всемирно известный ортопед! – объявил он.

– Не надо преувеличивать, – заскромничала Мааян и одарила его улыбкой, которую Сиван назвала бы не иначе, как сладкой, и лицо ее стало даже чуточку красивее. – Я просто делаю свою работу. Ну, я полетела. Пока, Сиван, заходите.

– Я с тобой, – объявил Пелег. – До свидания, Сиван. Увидимся. Спасибо за ремонт!

И он побежал вслед за Мааян.

Сиван спустилась на первый этаж и послала Михаль сообщение.

– Извините, что я вас не впускаю, – сказала Михаль, прикрыв за собой дверь. – У меня такой бардак! Я никак не могу найти того, кто мог бы мне помочь, но пока я не могу принимать гостей.

Эта неожиданная вежливость Михаль поначалу не вызвала у Сиван подозрений.

– Вы чего-то хотели?

Михаль уселась на ступеньку рядом с квартирой Сола.

– Я тут подумала… – начала она.

– Так…

– Я подумала, – снова начала Михаль и снова остановилась. – Короче, если вам не понравится, скажите. Всегда можно попробовать еще раз, разве нет?

– О чем вы подумали? Что можно попробовать?

– Я подумала, – начала Михаль в третий раз, – не могли бы вы поменять мне жалюзи на балконе?

– Не поняла.

– Поставьте мне на балконе новые жалюзи, а то мои поломались и не двигаются. Вы же сказали, что всегда будете мне помогать. Я так измучилась от вашего ремонта, прямо все здоровье он у меня забрал! Вот я и подумала, что вам стоит, раз уж вы все равно ремонтируете лестницу?

– Послушайте, Михаль, – сказала Сиван, стараясь подбирать слова. – Я не могу оплачивать ремонт всех балконов в этом доме.

– Тогда найдите того, кто мне поможет. Вы же сказали, что у вас есть клиент, который занимается благотворительностью.

– Я не могу ничего обещать, – покачала головой Сиван. – Я могу только попытаться позвонить вашему брату Ноаму и объяснить ему вашу проблему. В любом случае сначала я закончу ремонт здания, а потом уже буду заниматься вашими жалюзями.

– Да плевать ему на меня! Я звонила ему уже раз двадцать, а он не отвечает. Говорит, что он в Коста Рике. Какая там еще Коста Рика? Опять врет!

– Я попробую убедить его.

– Ну ладно, – согласилась Михаль. – Понимаю. Если у вас нет денег, ничего не поделаешь. Я не такая, как остальные, я не требую ничего невозможного.

– Конечно вы не такая.

– Я подожду, – Михаль выпрямилась в полный рост, и Сиван подвинулась в сторону, чтобы уступить ей дорогу.

– Только вы должны знать, – добавила Михаль прежде, чем вернуться в свою квартиру, – что они это делают.

– Кто делает что?

– Да врачиха эта толстая и этот дурак. Они это делают, – и, произнеся эти слова, она захлопнула дверь.


Омар и Бадья работали у входа в здание, а с тротуара за ними наблюдал Сол, одетый в джинсовый комбинезон и водолазку, словно сошедший с обложки авангардистского журнала пятидесятых. Его волнистые волосы выбивались из-под зеленого берета, а в длинную хипстерскую бороду, доходящую ему до груди, были вплетены серебряные нити. Сиван встала рядом и тоже стала наблюдать за рабочими. Ее взгляд скользнул по стене и остановился на рисунке девушки внутри шара. Она подошла ближе, нагнулась и прочла в нижнем углу рисунка: «Стрит-арт Лири».

Найдя в телефоне старое сообщение, полученное ею от Лири, Сиван ответила на него, приложив фотографию стены: Привет, Лири. Как дела? Надеюсь, у вас все хорошо. Начала ремонт входной двери. Мне хочется попросить вас восстановить этот испорченный рисунок. Я могу попросить рабочих, чтобы они закрасили его, и тогда вы сможете нарисовать его заново. Желаю всего наилучшего. Сиван, ваша новая соседка из восьмой квартиры.


– Я как раз написала Лири из квартиры наверху, – сказала она, обращаясь к Солу, и уже открыла рот, чтобы объяснить, что же именно она написала, но он прервал ее, не то чтобы грубо, а, скорее, нетерпеливо:

– Знаю я эту богатую сучку.

Сиван была поражена его агрессивной реакцией. Несмотря на странный взгляд его глаз, скрытых под роговыми очками и синдром Плюшкина, Сол почему-то всегда представлялся ей человеком деликатным. Каждый раз, когда они встречались, он приветствовал ее со своим южно-африканским акцентом, спрашивал, как она поживает, и благодарил за ремонт здания. Он рассказал, что он художник – Сиван и так догадалась об этом по развешанным повсюду в его квартире картинам – но подрабатывает инструктором в шахматном клубе. Поначалу Сиван думала, что он всегда был одинок, но на прошлой неделе, когда она зашла к нему, чтобы заплатить членские взносы, он рассказал, что разведен и имеет двух взрослых дочерей: одна работает экскурсоводом в Южной Африке, а другая учится в консерватории в Гааге.

– Разве это искусство? Полное дерьмо!

– Вы имеете в виду Лири? Почему дерьмо? – попыталась понять Сиван.

– Не искусство и все. Она замалевала весь район своими обескураживающими шаблонами. Это ужасно, – бывший молчун теперь превратился в оратора. – Мы, истинные художники, страдаем, а таким клоунам, как она, все аплодируют.

На скамейке позади них восседали всегдашние алкаши, распивающие водку под звуки французского шансона. Один из них нетвердой походкой подошел к Солу, который был выше него на две головы, и положил руку ему на плечо, словно собираясь залезть на столб.

– От ет-то человек, – сказал он, обращаясь к Сиван, заплетающимся языком. – Ет-то гений! Ге-ний! Ба-алшой художник! Во, гляди!

Он поднял руку и указал на лавку Карло. Сейчас ставня была поднята, и поэтому можно было рассмотреть лишь небольшую часть граффити оскаленного волка.

– Етто его работа, – произнес пьяница и пошатнулся.

Сол стряхнул его руку и шагнул вперед, чтобы уклониться от еще одного медвежьего объятия, а пьяница, промахнувшись, устало вернулся на скамейку к своим товарищам.

– Может быть я и гений, – сказал Сол, – а может быть и нет, но мое искусство что-то говорит миру! Не то, что этот мусор госпожи Лири. Я рисую живыми красками, на месте, от всего сердца, а не перерисовываю по шаблону. Все ее так называемое искусство – китч.

– Ну допустим, что Лири, скажем так, вполне обычная художница, но это ее стена, и я попросила ее восстановить рисунок, – сказала Сиван. – По шаблону она рисовала, или нет, никому не дано право портить его.

– Зря попросили, – уперся Сол. – Что бы она ни нарисовала, будет замалевано.

– Так это вы его испортили? – изумилась Сиван.

– Я этого не говорил. Я только сказал, что ей здесь не место.

– А мне кажется, что места хватит всем, и пусть каждый делает то, что может.

Но Сола эти аргументы не убедили.

– Скажите ей, чтобы не тратила понапрасну время.

В этот момент раздался сигнал, извещающий Сиван о получении сообщения: Буду рада расписать стену снова. Я собиралась это сделать в любом случае. У нас в районе есть какой-то сумасшедший, который портит все мои рисунки, и я даже знаю, кто это. Долго объяснять, я расскажу вам все, когда вернусь.

– Я не могу ей этого сказать, – ответила она Солу. – Она здесь живет, это ее рисунок, и я уже попросила ее восстановить его. В конце концов, для нее это дело чести!

Сиван с нетерпением ждала, как он отреагирует на ее слова. Он мог просто наплевать на них. Кто она ему такая, в конце концов? Однако Сол лишь промычал в ответ что-то невнятное, вперив взгляд в Омара и Бадью, которые теперь занимались проводами, торчащими из стены над поломанным козырьком у входа.

– Как дела у ваших дочек? – Сиван попыталась снова завязать разговор, хоть и ожидала, что он не ответит. – Вы говорили, что они приедут на Песах.

– Только одна из них приедет, – ответил Сол вполне нормально. – Обычно я посылаю им билеты и, чтобы сделать это, собираю деньги в течение года. Однако у нас в клубе урезали бюджет, и мне теперь не хватает часов. У меня есть деньги только на один билет, так что Джени, та, что в Южной Африке, не приедет. Это так обидно! Мы не виделись почти год.

– Да, не просто, – согласилась Сиван. – Каждый раз, когда моя дочь уезжает на несколько месяцев, я начинаю скучать по ней. Лучше всего, когда она все время рядом.

– Они уже давно не со мной, и, кроме того, мы все живем в разных странах. Я просто наслаждаюсь, когда они приезжают.

Ну вот, и с ним они нашли что-то общее – родительские чувства.

– Я прекрасно вас понимаю.

– В последние годы мне особенно тяжело. Уровень жизни повышается, все ездят по миру, а я не могу. Я уже старый, мне скоро шестьдесят.

Вдруг у самых их ног шлепнулось и разбилось яйцо. Сиван отскочила в сторону. Еще одно яйцо попало в бедро Сола в района паха. Скорлупа лопнула, и яркий желток разлился по его комбинезону. Сиван посмотрела в том направлении, откуда прилетели яйца, и успела заметить сияющее от удачного броска лицо Михаль, скрывшейся в глубине своего балкона. Просто сумасшедший дом какой-то!

– Ах ты, зараза! – выругался Сол.

– Что ей от нас надо?

– Да она просто ненормальная.

– Это пятно сойдет при стирке, – сделала Сиван совершенно лишнее замечание. Вот так Михаль! Это было уже слишком.

– Пятна это ерунда, – наигранно ответил Сол, скрывая закипавший в нем гнев – часть жизни. Я же не какой-то там вылизанный профессор из «Бецалеля», как некоторые.

Так, значит это совершенство Лири была еще и профессором в «Бецалеле»!

Расставшись с Солом, который сердечно попрощался с ней, не выказывая никаких признаков недовольства тем, что она была на стороне Лири, Сиван уже шла к машине, когда раздался сигнал телефона, известивший ее о получении сообщения.


Михаль: Привет.

Сиван: Почему вы кидали в нас яйцами?

Михаль: Я кидала не в вас, а в этого урода в очках.

Сиван: Михаль, вы не можете бросаться яйцами в людей. По закону это приравнивается к нападению.

Михаль: Да он просто тролль. Вы видели, какие у него глаза? Ужас!

Сиван: Нельзя судить о человеке по его внешнему виду. А если бы вы попали в ребенка?

Михаль: Он такой двуличный! Говорит, что ненавидит, а при этом любит, а потом говорит, что любит, а сам ненавидит. Терпеть не могу таких людей!

Сиван: Сделайте мне одолжение, перестаньте кидаться яйцами в людей.

Михаль: А вот ежиков я люблю.

Отец

Лайла вернулась из Франции и, с недовольством повинуясь последним постановлениям правительства, начала отсиживать карантин.

– Наконец-то мы заканчиваем все работы во Флорентине, – объявила Сиван в конце недели. – В пятницу приедет Яаль и останется у нас ночевать. Я думала поехать в новую квартиру и устроить новоселье. Позовем кого-нибудь из соседей. Кстати, я забыла рассказать тебе о соседе сверху. Пелег Золти. Слыхала о таком?

– Да ну! Кто же не знает Пелега Золти! Ты серьезно?

– Абсолютно. Мы даже перекинулись с ним парой слов.

– И как он выглядит в жизни?

– Закачаешься.

– Он партнер Карни Салу, – ее фамилию она произнесла со специфическим акцентом. – Она тоже очень известная. Была моделью у самого Диора. Это самая красивая пара в Израиле. Такого просто не может быть!

– Я вижу, ты неплохо разбираешься в подобных вещах.

– Еще бы! Я все о них знаю. Они вдвоем ведут шоу «Израиль ищет таланты». Они такие смешные! Я смотрю это шоу только из-за них.

– А я его даже не узнала.

– Так ты ведь совсем не смотришь телевизор, – недовольно фыркнула Лайла. – А ее ты тоже встретила?

– Карни Салу? Нет.

– Что ты собираешься делать с квартирой? – спросила Лайла.

– Не знаю. Ты будешь там жить? Ты же любила жить во Флорентине.

– Я любила жить там с Лиором, – уточнила Лайла. – Дай мне подумать, окей?

– Я никуда не тороплюсь.


На следующий день Сиван встретилась с Филипом, чтобы завершить обсуждение всех финансовых вопросов. Он предложил ей сигарету. Взяв ее, она почувствовала внезапное удовлетворение – так здорово было сидеть в своей ложе (как она теперь называла балкон) и смотреть вниз на оживленный бульвар. Когда они закончили все расчеты, Сиван проводила его до двери и столкнулась с изысканно одетыми Алазаром и Бат Эль, выходящими из своей квартиры. Бат Эль была в легком шерстяном пальто, колготках и туфлях на низком каблуке, а на Алазаре, помимо обычных клетчатой фланелевой рубашки и свитера, были жакет на пуговицах и шляпа. Они поздоровались с ней, и она, исполняя свой соседский долг, тоже поинтересовалась их делами и поговорила о погоде, пока они не дошли до лестницы и не стали медленно и осторожно, ступенька за ступенькой, спускаться. Через четверть часа Сиван тоже сошла вниз и повернула направо, в сторону улицы Мешек А-Поалот. В утренние часы было почти невозможно найти стоянку рядом с домом, и машину удавалось поставить только на расположенной неподалеку небольшой торговой плазе. Сейчас, во время эпидемии, когда большинство людей оставались дома, ситуация заметно улучшилась, но Сиван уже привыкла парковаться на этой плазе и даже полюбила короткую прогулку по узким улочкам. Дойдя до угла, она, к своему изумлению, увидела Алазара и Бат Эль, недоуменно оглядывающихся по сторонам. Увидев ее, они испытали заметное облегчение.

– Вы ждете автобуса? – спросила Сиван.

– Такси, – ответила Бат Эль. – Только никто не останавливается, а те, что останавливаются, не хотят нас брать.

– Трудно поймать такси на улице. Давайте я вам закажу. Куда вы едете?

Бат Эль заколебалась, и за нее ответил Алазар, которому для этого тоже потребовались немалые усилия:

– На кладбище Гезер.

Сиван достала телефон и заказала такси, объяснив старикам, что она делает.

– А мы и не знали, что это так трудно. В прошлом году у нас как-то получилось, – сказал Алазар.

Через минуту рядом с ними остановилось вызванное такси.

– Благослови вас Бог, – произнесла Бат Эль.

– Будьте здоровы, – повторил за женой Алазар.


Сиван пришла на работу и в лихорадочных попытках разобраться со множеством дел, которые она вела, на несколько часов забыла о соседях из Флорентина. Но когда к девяти часам вечера она подъехала к дому, на экране телефона появилось сообщение от Михаль, содержащее изображение ужасного монстра и подпись:

Так выглядят все жильцы нашего дома

Я абсолютно в этом уверена

К вам это не относится.


Не успела она подняться по ступенькам, ведущим в парк, как получила еще одно сообщение с фотографией упаковки армейских носков фирмы «Дельта».


Михаль: У меня серьезная проблема – кончились носки. Я уже задыхаюсь дома, но мне никуда нельзя ходить, потому что я отношусь к группе повышенного риска. Вы можете мне помочь?

Сиван: Постараюсь.

Михаль: На улице Левински есть множество магазинов.

Сиван: Дорогая, у меня нет ни времени, ни желания ходить по магазинам. Этим должен заниматься человек, который за вами смотрит. Но я могу заказать их по интернету.

Михаль: Я больше ничего не буду у вас просить.

Сиван: Я заказала вам носки. Их должны доставить через несколько дней. Спокойной ночи. Вам надо хотя бы иногда выходить проветриться.


Когда Сиван зашла домой, зазвонил телефон и на экране появилось имя: «Май». Он ей безусловно нравился, однако она совершенно не хотела усложнять себе жизнь, тем более, что он все еще любил бывшую жену, а она вовсе не интересовалась случайными сексуальными связями.

– Привет, Май. Что-то случилось?

– Я тут неподалеку, на улице Лиона Блюма. Можно к вам заскочить? У вас еще есть силы на гостей? Я хотел с вами кое о чем посоветоваться.

– Конечно приходите. Вы можете пройти переулками и зайти через двор, – Сиван объяснила ему, как добираться, а потом сбросила плащ и сумку, разожгла камин, приглушила свет и поставила кресла так, чтобы они были обращены друг к другу.

В это время из своей комнаты вышла Лайла, завернутая в розовый банный халат с пучком мокрых волос на темени.

– Ты дома? Что происходит?

– Через несколько минут должен прийти Май.

– Какой Май? Наш сосед из Флорентина? Ты его позвала? – удивилась Лайла.

– Он сам напросился. Сказал, что находится неподалеку и попросил разрешения зайти.

– Интересно.

– А ты что делаешь? – спросила ее Сиван.

– Пытаюсь заниматься.

– Только ты одна на карантине?

– Нет, все, кто поехал за границу в конце семестра. Такой облом!

– А ты бы отказалась от поездки, если бы знала, что надо будет проходить карантин?

– Еще чего! Я согласна сидеть еще месяц, лишь бы не отказываться от катания на лыжах. Когда я сижу дома, не проходит и дня, чтобы я не думала о Лиоре, а там я совершенно забываю о нем.

– Это хорошо.

– Не буду тебе врать. У меня теперь совсем другое настроение, но я так и не освободилась от него окончательно.

Во дворе стукнула калитка, и Лайла заторопилась к себе в комнату.

А он все-таки ничего, подумала Сиван, выйдя навстречу Маю. У него теперь была новая молодежная прическа и все та же двухнедельная щетина.

– Давайте посидим внутри. Во дворе еще холодно. Что вы будете пить?

– Пиво, если есть.

В гостиной снова появилась Лайла. Сиван заметила, что она успела переодеться – на ней были простые, но облегающие тренировочные штаны, подчеркивающие фигуру и черный свитер с глубоким вырезом, хранимый для специальных случаев, когда ей хотелось почувствовать себя красивой и сексуальной. При виде Лайлы в животе у Сиван что-то сжалось, и она замотала головой, стараясь избавиться от ненужных мыслей. Глупости. Ну, надела Лайла черный свитер, и что? Май годился Лайле в отцы, а у нее никогда, по крайней мере до этого дня, не было стремления влюбляться в мужчин вдвое старше нее. Но, может быть, та гадалка тридцать лет назад, говоря про ее будущего мужа, видела не ее, а Лайлу? Да и Зейнаб говорила о том, что Сиван сама должна указать дочери путь. А что, если она имела в виду Мая? Сиван снова прогнала навязчивые мысли. Это просто нелепо. Она ни минуты не верила в то, что Зейнаб обладала особым знанием и могла предсказывать будущее, хоть и смогла угадать ее прошлое.

Лайла уселась в кресло и положила ногу на ногу. Какая же она красавица, подумала Сиван. Из симпатичной девушки превратилась в привлекательную молодую женщину.

– Как дела? – спросила Лайла Мая. – Что-то случилось?

Май, по-видимому, тоже не мог отвести взгляда от Лайлы.

– Все классно, – ответил он, улыбнувшись.

– А что вы делаете в нашем районе?

– Хочу купить дом. Мне предложили посмотреть петнхауз неподалеку. Он старый и требует ремонта, зато вид – закачаешься! Я уже был там вчера утром, а сейчас приехал еще раз, чтобы посмотреть, как все выглядит в темноте, – он повернулся к Сиван. – Я видел вас сегодня с балкона. Почему вы не зашли поздороваться?

– Я приезжала разобраться с подрядчиком, и мне не хотелось беспокоить вас просто так, а кроме того, я опаздывала на работу. Скажите, вы знакомы с Бат Эль и Алазаром?

– Шапочно. У них есть дочь – доктор биологии. Однажды она попросила меня помочь им с телевизором. У них не получалось переключать программы. Обычно они все время сидят дома, но сегодня куда-то ушли.

– Мне кажется, вам нравится смотреть на прохожих с балкона, – заметила Лайла.

– Сегодня был хороший день, и я работал сидя на балконе, – засмеялся Май. – А вообще-то это классно. Будто смотришь кино.

– А что с вашей женой? – спросила Лайла. – Когда она возвращается в Израиль?

– С бывшей женой, – поправил ее Май. – Она должна была лететь из Германии в Париж встречать Песах с девушкой Саара, но теперь, из-за «короны», все возвращаются домой и Саар тоже никуда не поедет.

– А почему его девушка живет в Париже?

– Она француженка. Они познакомились по интернету семь месяцев назад и с тех пор все время на связи. Он съездил туда, а она приезжала сюда. Они решили, что она приедет летом, начнет учить язык и искать работу. Он пока только на втором курсе, ему еще долго учиться, а кроме того он патриот, служил в «Шайетет»[12] и не собирается покидать Израиль.

Сиван посмотрела на Лайлу. Лиор тоже служил в «Шайетет». Интересно, подумала Сиван, скажет ли она об этом? Но Лайла перевела разговор в другое русло.

– Она вам нравится? – спросила она.

– Подруга Саара? – переспросил Май, подбирая слова. – Не знаю. Она симпатичная. Лири более близка с ней, а я с ней не знаком, я не вмешиваюсь в такие дела.

– А мне почему-то кажется, что вы очень даже интересуетесь жизнью своих сыновей.

– Конечно. Мы очень тесно связаны. Но это в основном мужские дела: мы путешествуем вместе, занимаемся серфингом, ну и немного разговариваем. А душевные беседы – это вотчина Лири.

– А каким серфингом вы занимаетесь? – спросила Лайла.

– Я с детства просто катался на волнах, а сегодня использую воздушный змей. А ты тоже серфингист?

– Да.

– И притом очень серьезный, – заметила Сиван.

– Как здорово, что у них есть такой отец!

Сиван почувствовала, что Май на мгновение задумался, но у него не оставалось выбора.

– А где твой отец?

– В Бразилии.

– Ух ты! Далеко. И как часто вы видитесь?

– Я никогда его не видела.

Что это случилось с Лайлой, подумала Сиван. Она никогда в жизни не говорила о своем отце с посторонними, и даже в более тесном кругу обычно отмалчивалась. Уже то, что она заговорила об этом с Яалем, было удивительно, но он был почти членом их семьи, и их связывали общие воспоминания. Май же был совершенно чужим человеком.

– Мама встретила его в Бразилии, они влюбились друг в друга, но еще до того, как она узнала, что беременна, он исчез, а потом было уже поздно его искать. Даже его фамилию мама не знала.

– А ты хотела бы его найти?

– Конечно! – ответила Лайла. – Кто бы отказался найти своего отца?

Сиван заставила себя улыбнуться. Никогда еще Лайла не говорила с ней о Родриго таким взволнованным тоном. Наоборот, всегда повторяла, что он ей совершенно не интересен, и что им хорошо вдвоем. А тут вдруг появился совсем посторонний человек, и она изливает перед ним душу.

– Я не рассказывал вам, что работал в Бразилии шесть с половиной лет? – спросил Май. – Два года прожил в Сан Пауло, но большую часть времени провел на северо-востоке. Мы строили коммуникационную сеть для мобильной связи.

– Когда это было?

– Через год после окончания университета. В 2000-м. Саару тогда было шесть лет, а Адаму – три. А где вы были в Бразилии, – спросил он Сиван, – и когда?

– До вас. Я поехала туда в апреле 1995-го, а Лайла родилась в марте 1996-го. Я вернулась домой, когда ей было четыре месяца.

– А где она родилась?

Сиван заколебалась. В прошлом она не раз рассказывала эту историю. Было время, когда Лайла любила слушать ее снова и снова, но теперь она больше интересовалась настоящим, чем своим детством.

– В глухой рыбацкой деревушке. Я собиралась поехать рожать в больницу в Сан-Луисе – это в восьми часах езды – но она родилась на две недели раньше срока.

– А точнее? Я прекрасно знаю эти места.

– Деревушка называлась Атинс.

– Неужели! Мы с Лири купили там десять дунамов[13] земли. Это самое красивое место на свете! – глаза Мая загорелись. – Как здорово, что вы там были! Я не встречал еще ни одного израильтянина, который бы знал это место. Я так по нему скучаю!

– Когда вы были там в последний раз?

– В 2017-м. Какой-то пройдоха пытался продать мою землю ничего не понимающему итальянцу, так что пришлось поехать и найти человека, который будет за ней присматривать.

– Как вам это удалось? В мое время там был просто Дикий Запад.

– У меня есть старое постановление суда, но теперь я привез из Баррейриньяс профессионального геодезиста, который составил план участка с четко обозначенными границами, и зарегистрировал этот план в муниципалитете. Если землю не зарегистрировать, ее могут захватить. Там все еще многое делается по законам джунглей.

– В мое время иностранцы уже начали скупать земли в Бразилии, но это место оставалось нетронутым. Буна дал нам участок, на котором мы построили что-то вроде фермы. Под словом «мы» я подразумеваю небольшую группу туристов со всех концов Земли. Вы знаете Буну?

– Кто ж его не знает? Он теперь король. У него куча денег, земли по всей стране, связи среди политиков. Атинс для него – это так, мелочь. Вы бы теперь это место не узнали. Они пытаются сохранить старую атмосферу, но сейчас повсюду натыканы места для ночлега и прочие удобства. Туда теперь приезжает множество кайт-серферов, и когда есть хороший ветер, можно кататься по озерам, раскиданным между дюнами. Это вообще что-то неописуемое! Просто обалдеть! Ну вот, вы меня раздразнили.

– А вы знаете Луку? Лайла родилась в ее доме. Она была деревенской повивальной бабкой и поваром. Ее крабовые котлеты должны были получить мишленовскую звезду, – Сиван выпалила это, не задумываясь, и тут же пожалела о своих словах.

– Луку мне встретить не довелось. Она умерла еще до того, как я приехал. А вот ее дочь Ирани я знаю. У них с мужем есть фазенда и ресторан под названием «Сан Оберто». Я частенько к ним захаживаю.

– Она меня, наверное, уже не помнит, – быстро сказала Сиван, стараясь не акцентировать на этом внимание. – Это было так давно.

– И вы там никогда больше не были?

– Нет.

– Мама каждый год собирается поехать, – вмешалась Лайла, – без конца говорит о том, как она скучает, и каждый раз откладывает. Все время придумывает новые предлоги: то у нее слишком много работы, то нет сил на дальние перелеты, то время года не подходящее, то еще что-нибудь. Короче, она просто боится. Я сто раз предлагала ей поехать вместе, а она все время придумывает какие-то отговорки.

Все это говорилось с легкостью, но направление, в котором стала развиваться беседа, Сиван не понравилось.

– Вы говорите по-португальски? – спросил Май, чтобы разрядить обстановку, и когда она ответила, что не очень, но вполне справляется, он затрещал снова. – Когда мои сыновья были маленькими, мы частенько ездили туда. Это такая огромная страна, в ней можно найти все, что захочешь.

Май продолжал свои ностальгические воспоминания и, когда добрался до Бойпебы[14] и Транкосо[15], где Сиван тоже довелось побывать, она снова смогла поучаствовать в разговоре, не выдавая на сей раз никаких секретов. Он рассказывал забавные анекдоты из своего прошлого и, как прирожденный актер, сопровождал свои воспоминания мимикой и звуками, так что Сиван с Лайлой хохотали не переставая.

Проводив Мая до стоянки и вернувшись домой, Сиван застала Лайлу все еще сидящей в гостиной.

– Ну как он? Правда симпатичный? – спросила Сиван.

– Классный! Я же говорила, что тебе надо им заняться. Он подходит тебе больше Яаля. Тот тоже ничего, но уж очень тяжел на подъем.

– И ведь он сам напросился. Это уже кое о чем говорит. Я подумаю.

– Давай, давай. Ну, я пошла спать, – Лайла потянулась и пожаловалась в тысячный раз. – Как мне надоел этот карантин! Ялла, кончайся уже!

Убийство

В шесть утра Сиван разбудил телефонный звонок.

– Кто-то облил стену ядом, – услышала она голос Михаль.

– Что? – Сиван поморгала, чтобы убрать паутину сна, все еще застилавшую ее глаза.

– Вы же сами сказали, чтобы я не судила о людях по их внешности. Иногда и урод – красавец, а вот красавец как раз – урод. Как доктор Джекил и мистер Хайд.

– На что вы намекаете?

– Приходите и сами увидите! – и, не тратя времени на этикет, Михаль повесила трубку.

Сиван ничего не оставалось делать, кроме как вылезти из теплой постели и отправиться во Флорентин. Входная дверь была закрыта, кодовый замок работал. Светильники отбрасывали пятна желтого света на цветную плитку пола, новые почтовые ящики были нетронуты. Но, поднявшись на первый этаж[16], где друг напротив друга находились двери Михаль и Сола, она, наконец, увидела то, что случилось. Всю стену занимала написанная красной краской надпись «ГРЕБАНЫЙ УБИЙЦА», по обеим сторонам которой были нарисованы стрелки, указывающие вверх.

Несмотря на весь свой жизненный опыт и на тот факт, что она была далеко не робкого десятка, Сиван на мгновение почувствовала смутное беспокойство, которое человек обычно испытывает, когда чувствует, что кто-то вторгся на его территорию, словно увидела следы, оставленные вором. Кого Михаль имела в виду? Сола? Мааян? Пелега? А может быть, Мая? Сиван отнюдь не относилась к ее словам с пренебрежением. Михаль действительно замечала все. Сиван продолжала подниматься по лестнице. Розовую дверь на втором этаже украшало изображение черепа, под которым было написано «смерть!», а под дверью стояло ведро, полное красной жидкости, в которой плавали две голые пластмассовые куклы с оторванными головами. При взгляде на них Сиван вспомнилась гора игрушек в квартире Сола. Она вздрогнула, но, может быть именно ввиду исключительности увиденного, быстро пришла в себя. В этой угрозе было что-то примитивно-детское, а кроме того, она никак не могла представить себе Алазара ни педофилом, ни, тем более, убийцей. Она была абсолютно уверена, что он был совершенно безобидным человеком.

Сфотографировав надписи, Сиван осторожно постучала в розовую дверь. Если они еще спят, подумала она, нет никакой необходимости будить их. Однако за дверью немедленно послышались шаги, и она слегка приоткрылась.

– Я ужасно извиняюсь, Бат Эль, но мне надо с вами поговорить. Не волнуйтесь, все в порядке, но нам надо кое-что прояснить.

Бат Эль распахнула дверь. Она была закутана в теплый халат, а голова ее была повязана платком. За столом в кухне сидел Алазар, сжимая в руках стакан горячего чая, от которого поднимался пар.

Оба посмотрели на нее с удивлением, как дети, ожидающие того, что скажет взрослый.

– Кто-то опять написал угрозы на стенах, – сказала Сиван, глубоко вздохнув. – И на этот раз он испортил и вашу дверь тоже. В прошлый раз я попросила рабочих просто закрасить все надписи, но на этот раз не хочу больше молчать. Вы должны подать жалобу в полицию. Вы знаете, кто это мог сделать?

Алазар молча посмотрел на нее, а Бат Эль закрыла лицо ладонями.

– Я хочу вам помочь. Не паникуйте и не бойтесь. Тот, кто это сделал, за все ответит, но сначала я хочу понять, что здесь происходит.

– Будет лучше, – начала Бат Эль, но говорить ей было тяжело, и она снова перешла на отрывистый шепот. – Будет лучше, если вы позвоните Бат Хен. Она все вам расскажет.

– Бат Хен – это ваша дочь? Дайте мне ее телефон.

Сиван позвонила Бат Хен и, рассказав ей о том, что случилось, спросила:

– Мы должны побеспокоиться о том, чтобы это больше не повторилось ни с вашими родителями, и ни с кем другим. Вы знаете, кто это сделал?

– Ядогадываюсь, – ответила Бат Хен, – но это могли сделать разные люди. Это не телефонный разговор. Вы сейчас там? Я могу подъехать.

– Приезжайте.

Через несколько минут Бат Хен зашла в квартиру.

– Я видела надписи, – сказала она после того, как, несмотря на эпидемию, успокаивающе положила руку на плечо отца и обняла мать. – Если ваши рабочие смогут их закрасить, я вам заплачу.

– Дело вовсе не в этом, – возразила Сиван. – Давайте оставим деньги в покое.

– А вы щедрая. Мама с папой сказали мне, что вчера вы заплатили им за такси.

Сиван вовсе не собиралась платить за такси. Просто впопыхах она совсем забыла об этом, а когда вспомнила, была уже ночь.

– Это мелочи. Гораздо важнее выяснить, кто этим занимается и не допустить повторения подобных случаев впредь.

– Вы не против, если мы пойдем к вам? – предложила Бат Хен. – Мне кажется, вы не знаете нашу историю. Пусть мама с папой отдохнут. Они и так все время под стрессом.

– Я пойду к Сиван, – сказала она родителям. – Расскажу ей, как все было. Не волнуйтесь! Сиван – адвокат, она знает, что надо делать.

Перевод ответственности за решение проблемы на «более высокую инстанцию» несколько успокоил стариков.

– Конечно, поговорите, – произнесла Бат Эль.

Сиван приготовила себе растворимый кофе, а Бат Хен попросила сварить ей крепкий черный.

– Я не хотела звонить в полицию, не посоветовавшись с вами, – начала Сиван. – Я в любом случае собираюсь это сделать, если только ваши родители сами не подадут жалобу. Мне кажется, это было бы правильнее, потому что надписи направлены против них.

– Родители рассказывали вам о моем брате Пинхасе? – спросила Бат Хен, немного помолчав.

– Они сказали только то, что он умер. Это к нему они ездили вчера? Он похоронен на кладбище Гезер?

– Нет. Там похоронены все остальные. Мама говорит, что когда Пинхасу было всего пять лет, в нем уже было что-то такое мрачное. Никто не мог сказать, что именно, но было несомненно, что что-то есть. Он был любимым ребенком и привлекательным парнем, которому всегда прощались все его шалости и выходки. Учился он хорошо, учителя любили его, ставили ему высокие оценки и всячески продвигали. Он был общительным и всегда был окружен друзьями. Когда надо, умел быть серьезным, а когда надо, мог и посмеяться. И все-таки что-то внутри него было не в порядке, что-то пошло не так: то ли разум вступил в противоречие с сердцем, то ли правда с ложью, то ли реальность – с теми выдумками, которыми он тешил себя и других. Родители наши – люди тихие. Они выросли в лагере для переселенцев возле Пардезии и поженились сразу же после Шестидневной войны. Маме тогда было всего двадцать лет, а отцу – двадцать один. Он был танкистом, а она работала в канцелярии воинской части. Эту квартиру они купили у отца Шери. В ней мы с Пинхасом и выросли. Родители спали в гостиной на раскладном диване, а мы с братом – во второй комнате. До Пинхаса у мамы было два выкидыша. Вы видели, как она выглядит? А в молодости она была совсем крошечной. Трудно поверить, что такая крошечная женщина может кого-то родить.

При этих словах Сиван мысленно увидела Бамби и ее умирающее тело.

– Это было еще в то время, когда Флорентин был районом, где жили рабочие и владельцы крошечных бизнесов, – продолжала Бат Хен. – У моего отца внизу была прачечная, а мама работала директором интерната для религиозных девочек в Бат Яме. Когда Пинхас был еще ребенком, в нем уже было это затаенное, необъяснимое зло. С другими он вел себя, как приличный ребенок, однако дома был невозможным нытиком: все время жаловался, обижался, бросался вещами, кричал. Иногда у него случались необъяснимые приступы гнева. Он лупил меня, но все считали это обычным явлением, мол так поступают все братья – кричат, дерутся, дергают сестер за косы. Но вы же знаете – когда ребенок еще мал и родители, просто в силу естественных причин, гораздо сильнее его, это одно дело. Но когда он подрастает и может одной оплеухой уложить обоих – совсем другое. Я знала, что брат может быть жестоким, и он частенько доводил меня до крика своими щипками, шлепками и тумаками. Но иногда он мог прижать меня к себе и поцеловать, и я гордилась тем, что старший брат обращает на меня внимание. Я тосковала по его любви и была готова на все, чтобы завоевать ее. Когда ему было тринадцать, а мне десять с половиной, все изменилось. Он стал залезать ко мне в кровать и трогать меня за разные места. Поначалу я не понимала, что к чему – маленькая была еще. Иногда я просыпалась посреди ночи, а утром не могла припомнить, что со мной было. Со временем это превратилось в настоящий ад. Он изнасиловал меня несколько раз, но пригрозил, чтобы я никому не говорила. Вот вы – женщина с большим жизненным опытом, вы должны меня понять. В современном мире нет необходимости что-либо объяснять и уточнять. Мне было ужасно стыдно. Я винила себя в том, что позволила этому случиться. Я ненавидела его, но себя ненавидела еще больше. Мое тело стало самым большим моим врагом.

– А родители знали об этом?

– Они не знали абсолютно ничего. Я все от них скрывала, старалась защитить их от этого кошмара. Прежде, чем я продолжу, я хочу кое-что уточнить. Пинхас родился с неспокойной душой. Никто в доме не причинял ему никакого вреда, никто его не оскорблял, и никто его не трогал. И вот еще что важно – он был таким не всегда. Бывали периоды, когда он находился в приподнятом настроении духа, помогал отцу в прачечной, пел псалмы перед наступлением субботы. У него было несколько друзей – вполне приличных ребят, которых он приводил к нам домой смотреть телевизор. Иногда он мог просто так, безо всякой причины, купить маме золотой браслет, а отцу – талес[17] с серебряными кистями, чтобы он мог похвастаться своим сыном в синагоге. Но когда он слетал с катушек, тут уж ничего нельзя было поделать.

– Когда ему исполнилось семнадцать, родители предложили ему пойти в морское кадетское училище в Акко, и он согласился. Ему там даже понравилось. Он был физически крепок, каждый день отжимался и подтягивался, и был выше всех в семье на полторы головы. Ему надоело в нашей маленькой квартирке. И я ему тоже надоела. Он начал встречаться с девушками, которые бегали за ним табуном. Так что я была ему больше не нужна.

– Когда он уехал в Акко, я вздохнула с облегчением. Но тело мое ничего не забыло. У меня начались боли в животе, проблемы со сном, и я стала плохо учиться. Дьявол исчез, но для меня ничто не изменилось. Я никак не могла войти в привычную колею. Мой гнев на себя разросся до чудовищных размеров. Когда мне было пятнадцать, Пинхас ушел служить во флот. Он хотел быть морским десантником, подводником, плавать на ракетных катерах, но его никуда не взяли. Видимо, несмотря на его незаурядные интеллектуальные и физические способности, психологические тесты, которые обязательно нужно было проходить, чтобы попасть туда, выявили его проблемы. В конце концов он прошел специальные курсы и служил механиком на судоремонтной верфи. Он нашел себе девушку из Хайфы, которая втюрилась в него по уши и переехал жить к ней. Однажды он приехал домой на выходные. Я пыталась вести себя как обычно, но мне это не удалось – я все еще не могла равнодушно видеть его лицо. Я пошла ночевать к подруге, что делала теперь всякий раз, когда он приезжал (это, к счастью, случалось довольно редко). Папа с мамой принялись ругать меня за то, что я так себя веду, и пошло-поехало. Я больше не могла терпеть и написала маме письмо, в котором рассказала все, что произошло между Пинхасом и мной.

– Какая смелость! А вы молодец. И что же мама, поверила она вам?

– Еще как поверила! Ни секунды не сомневалась. Сразу же все рассказала отцу, который тоже всему поверил. Я помню все, словно это случилось вчера. Мы долго сидели втроем вокруг стола и молчали, а потом папа встал и сказал, что пойдет в полицию.

– И пошел? – спросила Сиван, отказывающаяся верить, что они обратились в полицию. Если она все поняла правильно, это случилось больше тридцати лет назад. Кто в то время обращался в полицию с подобными жалобами? Никто! Кто мог подумать о моральной поддержке жертвы? Такое поведение просто замалчивалось, и все продолжали делать вид, что ничего не случилось.

– Да, пошел и заявил в полицию, что его сын насиловал сестру. Я думаю, это был первый подобный случай в истории Израиля.

– И что случилось потом?

– А ничего. Все постепенно рассосалось. Полиция никуда не торопилась. Пинхаса даже не разу не вызвали. Нам позвонили только раз, задали несколько вопросов, и все. Мы, конечно, не решились спросить Пинхаса, что происходит – боялись, и были рады, что он теперь далеко. Через несколько лет я навела справки, и узнала, что дело закрыто связи с тем, что Пинхас не представляет угрозы для общества. Когда случилось то, что случилось, скоро я вам об этом расскажу, выяснилось, что дела нет вообще. Видимо, его просто выбросили в мусорную корзину.

– Вот гады!

– Да ладно! – продолжала Бат Хен. – Мне было важно то, что родители были на моей стороне. Не могу объяснить вам, что я чувствовала. Эти люди – вы видели их и уже немного их знаете – которые приехали в Израиль без гроша в кармане, жили в лагере переселенцев, столько перенесли, не получили никакого образования, вкалывали всю свою жизнь, никогда ни на что не жаловались, не считали, что были чем-то обделены и оказались такими сильными.

– Настоящие люди! – произнесла Сиван от всего сердца.

– Постепенно мне удалось справиться с собой. Я перестала плакать, снова стала хорошо учиться. У меня появился парень, который был старше меня на год. Он был очень внимателен, и я даже полюбила его той первой, юношеской любовью. Вскоре мы расстались, но спокойно, без трагедий. Потом я поступила в университет, стала профессором биологии и до сих пор работаю в университете имени Бар-Илана. На первом курсе я встретила своего будущего мужа. Он экономист. У нас трое детей. Папа с мамой оплачивали мою учебу, поддерживали меня, не нажимая, и дали мне достигнуть того, чего я достигла. Каждую пятницу они приезжают к нам в Нес Циону, чтобы увидеться с внуками.

Сиван увлеченно слушала ее.

– Но вернемся к Пинхасу. Чтобы получать хорошую зарплату, он еще на три года остался в армии по контракту. А мы получили еще три года тишины. Потом он вдруг оставил Хайфу, заявился домой и попытался навязать отцу с матерью свою волю, но на этот раз они не стали молчать. Я не знаю, что они ему сказали, мы с мужем тогда жили на съемной квартире в Реховоте, но он собрал все свои пожитки и снова ушел, а через несколько месяцев решил попытать счастья за океаном. Два с половиной года он жил на западном побережье Штатов и работал в парикмахерской своего приятеля-израильтянина. По крайней мере, это то, что мы слышали. Потом он вернулся и снял квартиру в Рамат Гане. Его приятель рассказал мне, что он стал увлекаться наркотиками, но я не могу поверить, что это было всерьез. Еще мне сказали, что он просил у родителей денег, и отец дал ему пятьдесят тысяч шекелей, чтобы помочь открыть свое дело. Но домой к ним он уже не приходил. Он окончательно стал психопатом и нарциссистом, и в нем не осталось ни любви, ни сыновних чувств. Мы были для него лишь орудиями. Внешне все выглядело великолепно, но внутри него все прогнило. В любом случае, он не растратил деньги отца по пустякам, а купил микроавтобус и стал возить туристов на экскурсии. Дела у него шли неплохо. Однажды он объявил нам, что женится, и мама с папой, несмотря на все, что случилось, обрадовались. Они думали, что женитьба изменит его в лучшую сторону. Позвали молодых к себе домой, и меня с мужем тоже пригласили. Ее звали Бат Цур. Миленькая такая девушка.

– Бат Цур?

– Звучит как шутка, правда? Хотите верьте, хотите нет, но так ее звали. Пинхас все время говорил, что влюбился в нее только из-за имени. Это и правда было смешно. Ну подумайте – Бат Эль, Бат Хен и Бат Цур в одной семье. Но главное состояло в том, что она на самом деле обожала его, и Пинхас был счастлив и полон энтузиазма. Прошлое осталось в прошлом. Мы тоже страшно обрадовались, но все это оказалось лишь представлением. Я до сих пор не могу простить себе, что попалась в его ловушку, но я была не одна. Мы все поверили, что теперь он находится на верном пути. Вы же знаете, как говорят, что все люди меняются. Меняются они, как же! Какими наивными мы были! Бат Цур была из мошава Гезер, и они стали жить вместе с ее родителями. Вскоре у них родились близнецы. Я приезжала пару-тройку раз навестить их, но перестала.

– Почему?

– Потому что увидела, что ничто не изменилось, только теперь он отыгрывался на Бат Цур. У нее была непростая семья. Отец ее, мир праху его, был тяжело ранен и контужен, а мать, царство ей небесное, была пожилой невежественной женщиной. Сестры ее были добрыми, но трусливыми, а их мужья – бездельниками, которые целый день только и делали, что покуривали травку. В общем, благодатная почва для моего братца. Тут он и разошелся.

– А вы с ней не говорили?

– Пыталась. Поверьте мне, я пыталась. Объяснила ей, что за человек Пинхас. Правда, я не рассказала ей, что он сделал со мной, и теперь жалею об этом, но ясно дала ей понять, что к чему. Твердила ей сто раз, чтобы она от него ушла, но она не стала меня слушать, только все время повторяла, что все образуется. Но однажды она все-таки забрала близняшек, которым тогда было по полтора года, и убежала к сестре. Он снова устроил представление – принес ей цветы, купил золотые украшения, упрашивал, уговаривал. Она вернулась. Потом снова убежала и снова вернулась. Я позвонила ей… Скажите, – вдруг спросила Бат Хен, – вам не кажется знакомой эта история?

– Нет. В каком году это было?

– В девяносто пятом.

– Меня тогда не было в Израиле. Я была так далеко, что даже трудно себе представить. Наверное поэтому. Ну хорошо. Вы сказали, что позвонили ей.

– Я умоляла ее оставить его, но она сказала, что у нее нет денег, и она одна не справится. Я пообещала дать ей денег, снять квартиру и устроить на работу. Но она снова принялась за свое: «все будет хорошо, не волнуйся».

– Пинхас опять слетел с катушек. Снова начались косяки, крики, угрозы. Он бросил работать, придумывая разные предлоги: то один подставил его, то другой надул. Тогда начались финансовые проблемы. Короче, замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. В конце концов Бат Цур решилась оставить его. А он, разумеется, ни в какую. Пригрозил, что отлучит ее от детей. Тут наступила тишина, как перед бурей. Пинхас уехал жить в какую-то коммуну, и все угрозы и террор на время прекратились. Он перестал приходить, перестал видеться с дочерьми, будто потерял к ним всякий интерес. Сидел у себя в пустыне и целыми днями медитировал. Бат Цур нашла адвоката, который оформил развод, и Пинхас явился в суд и в раввинат и все подписал. Через несколько месяцев, когда все улеглось, Бат Цур нашла нового супруга, которого звали Земер[18] – удивительно, но он и правда зарабатывал на жизнь музыкой: организовывал народные песни и танцы. Я снова стала навещать их и привозила с собой маму с папой, чтобы они могли полюбоваться на внучек. Пинхаса никто не вспоминал, всем было гораздо спокойнее без него.

– Через пару месяцев выхожу я с работы, включаю радио и слышу, как в новостях передают, что женщина, две ее маленькие дочери, муж и сестра – пятеро совершенно невинных людей – убиты в мошаве Гезер на семейной почве.

– О, Господи!

– Короче, этот психопат расстрелял всю семью, а потом побежал в поле за домом и пустил себе пулю в лоб.

– О, Господи! Какой ужас!

– Нельзя передать! Прошли годы, и кто страдает все это время? Мама с папой! Какое несчастье!

– Кто же пишет эти надписи?

– Наверное, кто-то из семьи Бат Цур. Откуда я знаю? Да и какая разница? Это как наказание Сизифу – ты стираешь, а они пишут, ты снова стираешь, а они снова пишут. Вы знаете, сколько раз это повторяется? Как минимум десять. Могилу Пинхаса полностью разрушили, камня на камне от нее не оставили. Нас даже на похороны не пустили, сказали, чтобы ноги нашей там не было. Потом звонили моим родителям, угрожали, и они перестали выходить из дома. Раз в год они берут такси и тайком едут на могилу к внучкам. Даже меня с собой не берут, хотят побыть в одиночестве. А может, они говорят с Пинхасом, спрашивают его, зачем он разрушил всю жизнь им и мне, как он мог такое сделать. Вся их жизнь исковеркана, они теперь боятся даже собственной тени. Слава Богу, что они вместе, что они любят друг друга. Хотя бы так!

– Но ведь они ни в чем не виноваты, да и вы тоже. Как вы могли знать?

– Теперь я это понимаю, особенно после помощи психолога. Мы и не знали, и как бы знали. Только мне и в голову не могло прийти, что он может кого-нибудь убить.

– Конечно. Этим только Господь Бог распоряжается.

– Я только не могу понять почему. Почему он сделал такое ни в чем не повинным людям? Вы ведь знаете, считается, что если хорошенько покопаться в прошлом таких людей, всегда можно что-нибудь отыскать – жестокое обращение, унижение, чувство неполноценности. Но в случае с Пинхасом я не могу припомнить ничего подобного. Он просто родился таким чудовищем. Всегда считал себя козлом отпущения.

– Надо положить конец преследованию ваших родителей. Как бы ни страдали семьи убитых, они не виноваты.

– Мы сами настолько ощущаем себя виновными в том, что случилось, что у нас нет никаких сил ни с кем бороться.

Сиван взяла обе руки Бат Хен в свои ладони и сжала их друг с другом.

– Вы не одна. Я помогу вам.

Глаза Бат Хен наполнились слезами.

– Вы просто добрый ангел нашего дома. О вас уже вся улица говорит. Как вы починили за свой счет лестницу и входную дверь. Мы к такому не привыкли. Здесь каждый думает только о себе, и каждый боится Дани. Вы видели его?

– Мельком. Я видела в документах на дом, что он значится владельцем крыши.

– Он большой мошенник, но у него есть деньги и связи. У него еще много всего во Флорентине. Он прибирает к рукам крыши, заставляет ничего не понимающих людей подписать отказ от своих прав взамен какого-нибудь ничтожного ремонта, потом дает взятку подрядчику, строит тяп-ляп еще три-четыре этажа, а все денежки кладет себе в карман.

– И ваши родители тоже ему подписали?

– Да, все подписали, кроме профессорши с верхнего этажа, но она ему и не нужна, потому что она купила у Шери квартиру без прав на крышу.

– То есть как это?

– Лири принадлежит только небольшая часть крыши. Основная же ее часть всегда принадлежала Шери, которая давным-давно продала все права на нее Дани. Вам все понятно?

– Вполне. Когда все соседи ему подписали?

– Кажется в 2013-м.

– Если подписи были поставлены больше трех лет назад, они уже не действительны. Есть новый закон, который регулирует эти отношения. Вы можете переслать мне копию договора, который они подписали?

– Я поищу у родителей.

– Мало того, что подписи эти незаконны, есть разница между тем, кому принадлежит крыша и правом строить на ней. Право строить всегда принадлежит всем жильцам дома.

– Но Дани уверен, что это право принадлежит только ему, и всех запугивает. С ним невозможно разговаривать. Ты пытаешься что-либо ему объяснить, а он тут же начинает на тебя орать.

– Давайте я все проверю. Я все-таки не специалист в делах недвижимости. Будет жалко, если я просто морочу вам голову.


Расставшись с Бат Хен, Сиван позвонила Филипу и попросила его стереть надписи и заново покрасить стену и дверь квартиры Алазара и Бат Эль.

Перед тем, как уйти, она постучала в дверь Михаль.

– Чего вам надо? – пробурчала Михаль через щель.

– Хотела спросить, как у вас дела, – ответила Сиван, – и поблагодарить за то, что вы меня предупредили.

– Я с вами не разговариваю!

– Это почему же?

– Вы что, не понимаете, что я не могу так больше жить?

– Как «так»?

– Да с «короной» с этой! Я же в группе повышенного риска, я не могу выходить из дома. Я прошу вас о чем-нибудь, а вы не хотите мне помочь.

– Я же заказала вам носки. И сказала, что готова похлопотать о том, чтобы вам назначили человека, который будет вам помогать.

Но Михаль не стала продолжать разговор, а лишь в сердцах захлопнула дверь.

Визит к дантисту

Улицы опустели. «Шпиц», в котором работала Лайла, закрылся. Суды тоже прекратили работу, и все слушания были отложены на неопределенное время. Сиван с Тамарой решили не отправлять своих сотрудниц в отпуск и разрешили им работать из дома.

В начале апреля Сиван получила сообщение от Михаль.


Михаль: Ко мне на балкон прилетели воробьи. Так странно!

Сиван: :)

Михаль: Мама и папа приходят навестить меня. Странно.

Сиван вначале подумала, что речь идет о родителях Михаль, но быстро сообразила, что та имела в виду родителей-воробьев, прилетающих к своему потомству.

Сиван: Я уверена, что вы принимаете гостей как полагается.

Михаль: Вы должны убрать!

Сиван: Не поняла.

Михаль: Этот хрен поселил жильца в бывшей синагоге. У него есть собака, которая делает свои дела на заднем дворе под моим окном, и теперь там все время воняет.

Сиван: Этим должен заниматься Сол. Я подумаю, что можно сделать.

Михаль: Что вы думаете о воробьях? В природе они обычно сторонятся людей. Может быть теперь они не могут найти еду?

Сиван: На бульваре полно еды. Если они выбрали вас, значит в вас есть что-то особенное.

Михаль: Скорее, они боятся оставить своего малыша одного.

Сиван: Может быть. Все родители одинаковы.

Михаль: Они знают, что я их не трону.

Сиван: Конечно.

Михаль: :)


Лайла посчитала, что раз заниматься можно только через Zoom, рестораны закрыты, и нет возможности ходить на море, нет и нужды перебираться во Флорентин. Тогда Сиван решила сдавать новую квартиру на короткий срок, а пока желающих не нашлось, она продолжала регулярно ездить туда, несмотря на полный локдаун. Однако своего отца за все это время она не навестила ни разу. Ему было уже семьдесят пять, у него было высокое давление, и она не хотела подвергать его опасности. Никто не знал, исчезнет ли вирус сам по себе, и когда могут появиться прививки или лекарства от него. Премьер министр оптимистично заявлял, что самый тяжелый период уже почти пройден, и экономика в скором времени восстановится. Все старались сохранять бодрое настроение, помогать друг другу и совместно бороться с эпидемией, и возможно именно поэтому количество больных и умерших было значительно меньше, чем, например, в Китае, Италии или Испании. Но многие бизнесы вынуждены были закрыться. Яалю тоже пришлось остановить свою прачечную, которая обычно обслуживала пустующие теперь отели Эйлата. Он позвонил Сиван и сказал, что собирается на время перебраться на север, и она предложила ему воспользоваться квартирой во Флорентине. Вскоре выяснилось, что поехать на Песах в кибуц и отпраздновать его вместе со всей семьей, как это было принято делать каждый год, тоже будет нельзя – все должны были оставаться дома. Сиван предложила Яалю отпраздновать Песах вместе с ними, но он отказался.

Сиван не слишком обращала внимание на вводимые ограничения, но Лайлу они выводили из себя.

– Я привыкла проводить праздники в кибуце с дедушкой. Мне нравится праздничное застолье, песни, которые мы поем. Никогда в жизни мы не пропускали Песах. И потом, я не видела дедушку уже почти два месяца. Я очень скучаю по нему.

– Ничего не поделаешь, – сказала Сиван. – Есть четкие указания, и мы не будем их нарушать.

– Уф! – скорчила гримасу Лайла. – Тогда давай будем сидеть в темноте и плакать. У меня даже парня нет! Что же это будет? Мне так все надоело! Когда уже это дерьмо закончится?!

– Хорошо хоть, что мы с тобой вдвоем.

– Это уж точно!

Когда Яаль приехал из Эйлата, Сиван встретилась с ним во Флорентине. Теперь в его присутствии она почему-то чувствовала себя легко, чего никогда не случалось ранее. Ни в детстве, когда он казался ей гораздо старше; ни потом, когда он стал встречаться с Бамби, а она везде таскалась за ними, будто была ее сиамским близнецом; ни когда они поженились, и он стал членом их семьи; ни после той ночи, когда она оказалась с ним в одной постели; ни в больнице, где ее сестра месяцами лежала в беспамятстве между жизнью и смертью; ни после ее смерти, во время их редких случайных встреч. Но теперь все было по-другому. Он больше не сиял, как солнце, обжигающее при приближении к нему и оставляющее долго не заживающие шрамы. Теперь он казался ей старше своего возраста, это ощущение подпитывалось его усталой улыбкой и взглядом побежденного, отражавшим постоянную тоску по потерянной женщине. Он стал просто старым другом, которого любят по той простой причине, что когда-то были с ним вместе. Они знали друг друга так давно и так хорошо, что всякое притворство было излишним.

– Надеюсь, после праздников все снова откроется, – сказал Яаль. – Иначе нас убьет не вирус, а тоска.

– Я согласна с тобой, но мы, к сожалению, в меньшинстве. Большинство людей находятся почти в первобытном страхе.

– А ты не боишься?

– Я им не верю.

– Кому это «им»?

– Никому. Ни нашим лидерам, ни средствам массовой информации, ни всем этим бесполезным организациям. По-моему, все они просто врут и преследуют свои интересы.

– Не преувеличивай!

– Я боюсь «короны» так же, как боюсь заразиться любым другим опасным микробом или получить осложнение после воспаления легких, или попасть в аварию. Боюсь в общем, так же, как мы боимся множества других опасностей, которые подстерегают нас на каждом углу и которыми мы обычно пренебрегаем. Я не отрицаю, что существует болезнь под названием «корона», и что тот, кто заразится ею, может болеть тяжело и даже, в редких случаях, умереть. Но настоящая эпидемия – это глупость и беспомощность. Правители плачут крокодиловыми слезами, но держатся за власть железной хваткой, а окружают их люди настолько некомпетентные, что, я уверена, им не нашлось бы места нигде, кроме правительственных учреждений. Никогда в жизни я не видела еще таких жалких попыток выйти из кризиса. Любой ребенок справился бы лучше.

– Да ты просто воинствующий пессимист.

– Это только на словах. На деле же я веду себя как улитка, спрятавшаяся в своем домике. Кроме случайных лайков в «Фейсбуке», когда мне особенно хочется огрызнуться, я ничего не делаю. Я жду, когда проснется поколение Лайлы, когда им, наконец, это надоест. У меня уже нет сил.

– Аминь! – подвел итог Яаль.

– Какие у тебя планы?

– Завтра поеду в Зихрон Яаков.

– К Долев и Томеру? Зачем?

– У меня уже неделю болит зуб, а со вчерашнего дня я сижу на таблетках. Томер сказал, что откроет свой кабинет специально для меня.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Куда? – удивился Яаль. – В Зихрон?

– Ну да. Может, ты не сможешь вести машину по обратной дороге. Зубы все-таки.

– Я не думал про обратную дорогу. Максимум, останусь ночевать у них.

– Я поеду с тобой. Воспользуюсь возможностью повидать Долев и ее детей.


Дороги оказались вовсе не такими пустыми, как Сиван ожидала. На обочине во многих местах стояла дорожная техника и копошились рабочие в касках и красных жилетах. Несмотря на локдаун и указание сидеть дома, целые отрасли продолжали работать. Она подумала о Мае. Его «корона» явно не затронула, да и у нее самой не было недостатка в работе. Судебные слушания остановились, зато появилась возможность привести в порядок все старые дела, начать работать над новыми, а кроме того, если смотреть на все достаточно циничным образом, надо было готовиться к всплеску разводов и семейного насилия, который неминуемо должен был последовать вслед за карантином.

– Ты все еще плаваешь? – спросила Сиван, когда они проехали Шфаим. В юности Яаль был подающим надежды пловцом, и некоторые даже надеялись, что он поедет на олимпиаду в Сеуле. Но за полтора года до олимпиады он отправился с друзьями на Хермон. Там они взяли напрокат лыжи, поднялись на вершину и один из них кое как объяснил остальным, как ехать «плугом» и поворачивать. Дальше они должны были добираться вниз самостоятельно. Движимые только одним желанием, подкрепленным физической силой, они, смеясь от счастья, понеслись вниз. Падение было неизбежным. Яаль порвал связки в коленном суставе, перенес операцию и, хотя и восстановился после нее, надежды на олимпийскую медаль оказались призрачными. Он ушел из сборной и вообще перестал соревноваться.

– К сожалению нет. Пять лет назад я бросил курить, перестал плавать и тренироваться, и с тех пор поправился на десять килограммов.

– А я и не знала, что ты курил.

– Я начал курить после аварии. Это меня успокаивало.

– Тогда почему бросил?

– В один прекрасный день мне просто надоело.

– Так просто?

– Не совсем. Целых четыре месяца я чувствовал себя отвратительно. Курить совсем не хотелось, но чувствовал я себя разбитым, как при гриппе – головные боли, постоянная усталость.

– Молодец, что не начал снова.

– Мне так хочется избавиться от лишнего веса, но никак не получается. Еда слишком вкусная. В общем, поменял одну зависимость на другую. Теперь мою боль притупляет сахар.

– Пока что ты выглядишь прекрасно, – улыбнулась она.

Он улыбнулся ей в ответ, и она подумала, что он и вправду остался весьма привлекательным.

– Скажи, Яаль… – она продолжала смотреть вперед и не повернула головы даже когда остановилась.

– Что? – спросил он, и когда она не ответила, позвал, словно стараясь разбудить ее. – Яни?

– Почему мы до сих пор говорим «авария, в которую попала Бамби», когда мы знаем, что это была не совсем авария?

– Эвфемизм, – ответил Яаль, тоже не отрывая взгляда от дороги.

– Но ведь это ложь.

– Кого это волнует? Мы все знаем правду.

– Не все. Лайла, например, не знает. Я все время думаю, что я скажу ей, когда она спросит. А она обязательно спросит. Она пока еще не вполне понимает, о чем мы говорим, но наша встреча пробудила в ней интерес.

– Так скажи ей правду.

И открой шкатулку Пандоры, подумала Сиван.

– А что случилось в ту ночь на Пурим? Почему она сердилась на тебя? Вы поссорились? Что она тебе сказала?

– Мы не ссорились, – равнодушно ответил Яаль.

– Яаль!

– В какую ночь это было, говоришь? – спросил он, стараясь протянуть время.

– Когда у нас в клубе была вечеринка. Ты пришел домой за Бамби, а там была я, ты был пьян и принял меня за нее? – ответила она не своим голосом, а сердце ее заколотилось так сильно, что она была уверена – он слышит эти удары. Однако теперь она была уже не девочка, у нее была дочь, почти такого же возраста, какой была тогда она сама. Пора было подумать и о себе, хоть она и откладывала эту мысль все прошедшие годы. Пришло время преодолеть страх, который порождал эту ложь и подпитывал ее.

– Ты бредишь, Ваня. Я ничего такого не помню.

Зачем это все, подумала вдруг Сиван, откинувшись на спинку. Лгать так легко, а говорить правду так трудно. Лайла проживет и без того, чтобы знать правду. Иногда бывает лучше не ворошить прошлое.

– Может, мне и показалось. У меня в голове все перепуталось.

– Все это тянется так давно, что все уже словно в тумане, – произнес Яаль, все еще не глядя на Сиван.

Ну ладно, подумала она, уверенная в том, что все отлично помнит. Если он хочет снова отодвинуть все в сторону, она пойдет ему навстречу. Если он еще не готов, она не будет доставать скелет из шкафа. И потом, зачем ставить телегу впереди лошади? Лайла еще ни о чем не спросила, а, может быть, прошлое ее совсем не интересует. Лучше никуда не торопиться.

И все же она почувствовала укол страха. Если Лайла все узнает, это будет все равно, как если бы небо упало на землю.


Семья Долев встретила их очень тепло, но, когда Сиван захотела обнять свою сестру, та выставила вперед локоть.

– Так будет лучше, – сказала она. – Не для меня, для отца.

– Ты его навещаешь? – удивилась Сиван. – Он сказал мне, чтобы я не приезжала.

– А мне все равно. Ты думаешь, я могу оставить его одного на два месяца? Я приезжаю к нему раз в неделю и сижу в маске на расстоянии восьми метров от него. На это он согласен.

– Хорошо, что ты мне сказала. Я последую твоему примеру. А детей ты тоже к нему привозишь?

– Не надо преувеличивать. Он думает о своем здоровье, но все-таки дочь это дочь. И потом, не забывай, что он вдовец. Его убьет не «корона», а одиночество. Но раз уж он так настаивает, я тоже стараюсь думать о себе, ношу маску и держусь на расстоянии.

– Он не одинок. У него есть Рут.

– Ты сравниваешь вторую жену с детьми?

Сиван подумала, что отцу должно было быть вполне комфортно в компании Рут, и что эти визиты нужны были скорее им самим, но она оценила заботу сестры.

– Ну хорошо, я заеду к нему на этой неделе и буду вести себя так же, как и ты.

Томер и Яаль встали, чтобы пойти в кабинет.

– Сколько времени это займет? – спросил Яаль. – А то Сиван тут совсем скиснет.

– Чего это она скиснет? – скорчила гримасу Долев. – Она со мной. Прекрасная возможность поболтать. Сколько времени мы не виделись? Пару недель?

– Между прочим, – сказал Яаль. – Ты так классно все спланировала в этой квартире.

– Благодари лучше Сиван. Кроме общего плана и всяких мелочей все остальное сделали они с соседом, которого она пригласила в качестве консультанта. Даже полы сами выбирали, я была там совершенно не нужна.

– Ерунда, – засмеялась Сиван. – Май помог мне только с перегородкой и еще кое-чем. Все остальное сделано по твоим чертежам. Между прочим, фотографии квартиры получили на «Фейсбуке» триста пятьдесят лайков. Обычно приходит один, всегда от одной и той же группы людей, куда входят Лайла, ты, Тамара и несколько человек из кибуца.

– Сколько друзей у тебя на «Фейсбуке»? – спросил Томер.

– Почти пять тысяч.

– Так чего же ты так скромничаешь? – спросил Томер, присвистнув. – Откуда у тебя столько друзей?

– Да ладно тебе! – ответила Сиван. – Это потому, что время от времени я пишу там обо всем, что связано с семейными делами. Истории, идеи, советы. Со временем все разрослось. У меня и блог есть.

– Ты знала об этом? – спросил Томер, повернувшись к Долев.

– Конечно. Я часто хожу туда и оставляю комментарии.

– А как же я об этом не знал?

– Потому что у тебя вообще нет «Фейсбука», Томерико.

– Правильно. Ну, пошли, Яаль. Он вернется часа через три, – сказал Томер, обращаясь к Сиван. – Я должен сделать ему непростую операцию. Будет неплохо, если ты отвезешь его домой.

– Для этого я и приехала.

– Класс! Ну, еще увидимся.

Сиван с Долев пошли в кухню и принялись за кофе с пирогом. Долев была единственной из них троих, у кого была большая грудь, узкая талия и круглая попка. Сиван подумала, что она выглядела, как современное воплощение Бриджит Бардо.

– Почему ты не ешь? – вдруг спросила Долев. – Ты что, хочешь выглядеть так, как Бамби? Если не будешь за собой смотреть и правильно питаться, и впрямь станешь такой, как она.

– Не морочь мне голову. Может я и похудела на какой-нибудь килограмм из-за «короны», но я ем нормально.

– Все от «короны» толстеют, одна ты худеешь, – сказала Долев и, когда Сиван не ответила, добавила уже мягче. – Ты скучаешь о ней?

– Ужасно. А ты?

– Я обычно грущу о том, что так и не узнала ее. Я ведь была еще девчонкой, это вы были всегда вместе. А как Яаль? Как его дела?

– Зачем ты спрашиваешь? Ты и сама все можешь увидеть.

– Он ухаживает за тобой?

– За мной? – удивленно спросила Сиван. – С чего это вдруг?

– Это я просто так спросила. Но ведь ты любила его. Может, сейчас настало время.

– Откуда ты знаешь, что я любила его?

– Это было очевидно. Все это знали.

– И что, вы обсуждали меня?

– Ну не прямо уж обсуждали. Так, комментировали.

– И ты ждала двадцать лет, чтобы сейчас сказать мне об этом?

– А что я, собственно, могу тебе рассказать? Ты и так все знаешь. Вы с Яалем не встречались. Ты никогда не приезжала в кибуц, когда он был здесь. Зачем же я буду копаться в твоей юношеской любви к мужу сестры? Между нами девочками, в этом нет ничего особенного. Все были в него влюблены, даже я до десятого класса. Но теперь, когда вы снова встречаетесь, и он подарил тебе квартиру, я проверяю, нет ли какой-нибудь возможности, чтобы вы были вместе. Ты похожа на Бамби, как две капли воды, и, в отличие от нее, ты нормальная, даже чересчур. Так почему бы и нет?

– Есть, оказывается, немало людей, у которых бывает только одна любовь. Яаль всю свою жизнь продолжает любить Бамби, а Май все еще любит свою бывшую жену Лири. Ты права, я любила Яаля и никогда потом не встретила никого, кто мог бы его заменить. Вот вы с Томером вместе с двенадцатого класса. Ты можешь представить себя с кем-нибудь другим?

– Только с Лодброком[19] из «Викингов».

– Я могу только надеяться, что Лайла не застрянет со своей любовью к Лиору. Хотя я тоже к нему привязалась. А особенно скучаю по его родителям, с ними было так здорово!

– Лайла и Лиор снова встретились? – засмеялась Долев.

– С чего ты взяла? Он живет со своей подружкой. Между ними все кончено.

– Так даже лучше.

– В любом случае, я больше не влюблена в Яаля. Сейчас, когда спустя все эти годы мы снова сблизились, я все время спрашиваю себя, да или нет? И понимаю, что нет. Я не чувствую, что меня тянет к нему или что я хочу его. С ним приятно, он замечательный друг, но вот как муж? Нет, я не вижу себя с ним.

– Ты же у нас Снежная королева. Слава богу, что у тебя получилось сделать Лайлу.

– Если ты положишь на одну чашу весов все отсутствие мужской любви, а на другую – маленькую любовь Лайлы, ты увидишь, что они уравновесятся.

– Ну хорошо, пусть уже родит тебе внуков. Скажи ей так: «Лали, дорогая, иди найди себе мужа и подари мне двух внуков. Как минимум двух. А потом можешь делать все, что тебе захочется – разводись с ним, обратись в веру. Только дай мне внуков!» Это то, что я все время твержу своим дочерям.

– Но им же только пять и восемь!

– Это не важно. Важно, чтобы они уже сейчас начали об этом думать.

И они засмеялись.


Когда Томер и Яаль вернулись из кабинета, щека Яаля была опухшей, и он прикладывал к ней мешочек с сухим льдом.

– Я выписал тебе два вида антибиотиков, которые нужно принимать в течение пяти дней, – давал указания Томер. – Ты должен пройти весь курс, не забывай. А лед держи до завтра. Если поднимется температура, позвони мне.

– Слушаюсь, доктор, – невнятно пробурчал Яаль. – Не знаю, как мне отблагодарить тебя. Ты меня спас.

Обратно машину вела Сиван. Яаль задремал и проснулся лишь тогда, когда они добрались до Тель Авива.

– Болит? – спросила Сиван.

– Да. Ненавижу лечить зубы.

– А кто любит?

– Я не понимаю, как это может быть. Вот я – крепкий мужчина. Как какой-то маленький зуб может так меня измучить?

– Мы уже не такие молодые, какими были. Твоему телу приходиться много трудиться, чтобы справиться с болью.

– Если следовать твоей теории, – угрюмо улыбнулся он. – Нам повезло, что Бамби умерла, когда мы были молодыми. Если бы это случилось сегодня, я бы тоже умер. Не выдержал бы.

– В нашем возрасте слабость тела должна компенсироваться крепостью духа.

– С духом у меня тоже дела обстоят не лучшим образом, – грустно сказал он. – Все во мне прогнило.

– Неправда, в тебе еще есть силы. Ты еще воспрянешь духом и найдешь утешение в жизни. Я в этом уверена. Главное – не отчаивайся.

– Как бы я хотел, чтобы ты оказалась права.

Остановка сердца

Михаль: Вышла сегодня в шесть утра на прогулку, а этот идиот попытался меня задушить!

Сиван: О, Господи! Надеюсь, с вами все в порядке.

Михаль: Со мной да, а вот с ним нет. Я вломила ему, как полагается, и его забрали в полицию за нападение.

Сиван: Неприятное приключение для вас обоих.

Михаль: Почему для обоих?? Что я-то сделала? Я защищалась.

Сиван: С полицией неприятно иметь дело даже если ты не виноват. Не знаю, кто этот человек, но, скорее всего, у него проблемы с психикой. Я еду в свою квартиру. Если вы не против выпить кофе, я вас приглашаю.

Михаль: Мне нельзя из-за «короны». Я сегодня прибираю к Песаху. Полицейский хотел поговорить с вами. Ответьте, если он вам позвонит!


«Номер не определен» высветилось на экране телефона. Как ей надоели эти выходки Михаль!Сиван страшно не хотелось отвечать, но деваться было некуда.

– Здравствуйте, с вами говорит Виктор из отдела охраны общественного порядка. Вы адвокат Михаль Суси?

– Допустим. Можно и так сказать.

– Видите ли, госпожа, ситуация довольно непростая. Подождите, я отвернусь, чтобы она не слышала. Я хочу отпустить ее, но предпочитаю сделать это в вашем присутствии.

– Не поняла. Отпустить ее откуда?

– Она говорит, что Михаил напал на нее и пытался задушить. Это один из тех пьяниц, что вечно сидят на бульваре. Однако он никогда ни на кого не нападал. Он совершенно безобидный. Это Михаль долбанула ему в глаз и ударила по голове так, что он потерял сознание. Приятели уже забрали его, они не стали подавать жалобу. Я знаю, что у нее не все в порядке с головой и совершенно не хочу держать ее здесь, но если такое случится еще раз, придется открывать дело. Я готов отпустить ее, только если вы проводите ее до дома. Мы сидим в отделении на углу улицы Мешек А-Поалот. Вы и правда адвокат? – спросил он снова на всякий случай.

– Адвокат, – подтвердила она, хоть ее профессия и не имела к делу никакого отношения. – Я приеду через пять минут.


Когда Сиван зашла в отделение, Виктор сидел за письменным столом и что-то говорил в трубку, уставившись на экран монитора. Маски на нем не было. На стуле напротив него сидела, выпрямившись во весь свой рост, Михаль в маске с рисунком кактуса. Одна нога ее дрожала от волнения. На ней были все те же грязные спортивные штаны, а на ногах – потрепанные домашние тапочки. Ее коротко остриженные волосы были покрыты чешуйками перхоти. Сиван снова подумала о том, что этой бедной женщине никто не уделяет должного внимания. Но что она могла поделать? Не могла же она действовать против желания Михаль, которая ни в коем случае не соглашалась на помощь соответствующих инстанций, а лишь докучала ей мелкими просьбами.

Увидев Сиван, Михаль вскочила со стула.

– Вот она! Я могу идти?

– Вы свободны, – произнес Виктор. – Только запомните то, что я вам сказал! Еще один такой случай, и вы отправитесь в тюрьму.

Михаль презрительно фыркнула, но воздержалась от комментариев и молча вышла из участка. Сиван поспешила за ней.

– Еще один идиот, – вынесла приговор Михаль, когда они шли по бульвару.

– Михаль, вы не можете просто так лупить первых встречных на улице. Не можете! Виктор прав. Если будете продолжать, у вас будут большие неприятности.

– Давайте присядем, – предложила Михаль, когда они подошли к скамейке.

– Ладно. Хотите я куплю вам чего-нибудь попить?

Было только без четверти восемь. Лавка Карло была закрыта, но оранжевый киоск уже работал. Столы и стулья ставить не разрешалось, но Норма, владелица киоска, готовила еду и кофе на вынос. Под скамейкой валялись бутылки из-под водки и пива, оставшиеся отпосиделок Михаила и его приятелей. Сиван посмотрела на балкон на втором этаже. Деревянные жалюзи были сдвинуты. Яаль скорее всего еще спал. За пять дней, прошедших с тех пор, как они ездили в Зихрон, они ни разу не виделись, лишь обменивались сообщениями. Правая сторона рта у него все еще болела, и он чувствовал сильную слабость. Первые два дня он пролежал, держа у щеки лед, а потом ему понемногу стало становиться лучше. Сегодня утром Сиван должна была встретиться с Филипом, чтобы обсудить уплотнение силиконом стенки душевой кабинки и закраску надписей на лестнице.

– Можно я вам кое-что объясню? – Михаль снова переключила внимание Сиван на себя. Она говорила тихо и почти умоляюще, что разительно отличалось от того, как она вела себя с Виктором.

– Можете рассказать мне все.

– Вы знаете программу «Muppet Show»?

– Да.

– А вы знаете, кто такая мисс Пигги?

– Да.

– У нее случаются приступы внезапного гнева. Когда ей что-нибудь не нравится, она начинает безобразничать и лупит всех, кто попадет ей под руку, даже Кермита, которого она любит.

– Я знаю.

– Ну так вот, у меня тоже есть такая мисс Пигги, которая все время сидит вот здесь, – она показала себе на плечо, – и каждый раз, когда я сержусь, она сходит с ума и начинает безобразничать. Я живу с ней уже много лет. Это она говорит мне, как себя вести, а я только исполняю ее указания. Недавно я решила, что пора мне разобраться с ней, и стала пробовать. Но сегодня утром это закончилось плохо. Этот Михаил и его дебильные друзья решили попеть у меня под окном. В семь часов утра!

– Я понимаю, но…

– Не перебивайте! – приказала Михаль. – Сидите и слушайте. Я сижу дома с самого начала карантина. Никто ко мне не приходит. Я решила прислушаться к вашему совету и пойти подышать свежим воздухом. Выхожу я из дому, а этот идиот решил со мной потанцевать. Что я ему, подружка что ли? Чего он вообще меня трогал?

– Где он вас трогал?

– Я же вам говорила, а вы опять ничего не слышите! – рассердилась Михаль. – Он взял меня за руку, а другой рукой обнял за талию и стал кружить, будто мы танцуем вальс на балу в Вене. А он мне всего лишь до… – она остановилась, подбирая слово, – …до сисек. Вот до сюда, – и она показала себе на грудь.

– И что в этом плохого? Мне кажется, он вел себя как кавалер. Может, вы ему понравились?

– От него воняет. И вообще, кто ему разрешил ко мне приближаться?

– Хорошо. Это не нормально. Но вы же чуть не убили его! Это по-вашему нормально?

– Вы опять меня не слушаете! Ну что мне с вами делать? Если вы не будете меня слушать, я перестану с вами разговаривать!

На этот раз Сиван решила промолчать.

– Я же вам сказала, – голос Михаль снова смягчился. – Это не я, это мисс Пигги.

– Пожалуйста, Михаль, пришло время укротить ее. Дайте людям шанс. Далеко не каждый хочет вас обидеть. Вот Михаил – алкоголик, но из того, что я слышала, он никогда никому не желал плохого. И вам тоже не желал. Вы должны перед ним извиниться.

– Не буду я извиняться ни в коем случае!

– Хорошо, делайте так, как сочтете нужным.

– Теперь вы на меня сердитесь, – вынесла приговор Михаль, но голос ее вдруг задрожал.

Даже слабый пользуется возможностью отыграться на еще более слабом, подумала Сиван. Увы, так устроен мир.

– Я вовсе на вас не сержусь. Просто у вас нет веры в людей. Михаил эксцентричный, а вы – подозрительная. Научите свою мисс Пигги уважать других, а не только самое себя.

Михаль выглядела удивленной.

– Голова болит, – сказала она, поднявшись. – Пойду отдохну. Если хотите помочь, поставьте у меня под дверью упаковку воды! Я теперь не могу таскать такие тяжести! И вообще мне нельзя выходить из дома.

Сиван отдала удаляющейся спине Михаль честь, а потом сходила в супермаркет на улице Мешек А-Поалот и купила упаковку воды. Вернувшись на бульвар, она услышала позади себя чье-то затрудненное дыхание. Кто-то догонял ее. Она резко обернулась и чуть не рассмеялась от облегчения.

– Яаль!

На нем был взмокший от пота тренировочный костюм. Он по-джентельменски взял у нее из рук воду и пошел рядом. Жилка у него на шее все еще продолжала биться.

– Что это ты вдруг снова решил заняться спортом? – поинтересовалась она, памятуя их недавнюю беседу.

– Сам не знаю. Мне вдруг стало противно, что я как тряпка. Всю ночь не мог уснуть, а в шесть утра решил пробежаться.

– В шесть утра? Но ведь сейчас уже восемь. Ты что, два часа бегал?

– Почти. Сначала пошел быстрым шагом, а потом побежал. Сбегал до «Рединга»[20] и обратно.

– Это же ужасно далеко. Ты нормально себя чувствуешь?

– Устал.

Они дошли до входа в здание, где их поджидал Филип. Сиван набрала код, а Яаль открыл дверь и пропустил ее вперед. Когда они почти дошли до лестницы, он вдруг замешкался возле почтовых ящиков.

– Все в порядке, Яаль?

– Да.

Филип пошел вперед, Сиван последовала за ним. Позади тяжелыми шагами поднимался Яаль. Сиван забрала у него воду и поставила у двери Михаль. Не успели они пройти и половины лестничного пролета, как Яаль рухнул на ступеньки.

Испуганная Сиван склонилась к нему.

– Яаль, что с тобой? Яаль!

Что-то в его позе подсказало ей, что речь идет не о простой потере сознания. Она побледнела, но сумела справиться с собой.

– Филип, постучи к Мааян, – и она кивнула головой в сторону соседской двери. – Она врач.

Одним прыжком Филип преодолел расстояние до двери Мааян, нажал на кнопку звонка и продолжал держать ее, чтобы обитателям квартиры было понятно, что случилось что-то экстраординарное. Никто не отозвался. Какой кошмар, подумала Сиван, лихорадочно пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. Яаль умирал прямо у нее на руках. Что же делать? Она попыталась думать спокойно. Надо сделать ему искусственное дыхание. Сиван попыталась вспомнить курс оказания первой помощи, который она проходила в армии почти тридцать лет назад. Дыхание изо рта в рот, четыре нажатия на грудную клетку, два выдоха. Нет, четыре выдоха и восемь нажатий. Черт, забыла.

Какая же она глупая! Надо вызвать скорую помощь. Но, когда она попыталась позвонить 101, ее руки так тряслись и были такими потными, что телефон выскользнул и упал на ступеньки.

Открылась розовая дверь, и на лестничной площадке появились Алазар и Бат Эль.

– Что случилось? – в панике прошептали они.

Ответа Филипа Сиван не услышала. Голоса куда-то отдалились. Она чувствовала себя как во сне.

– Отодвинься! В сторону!

– Слава Богу! Мааян!

Мааян в пижаме и тапочках с прилипшими ко лбу волосами – было видно, что она только что проснулась – бросилась к Яалю. Сиван испуганно стояла рядом. Ей казалось, что Мааян сейчас переломает Яалю все ребра.

– Напротив киоска Нормы… рядом с полицейским участком… на стене… висит дефибриллятор. Позвоните… в скорую помощь и скажите им, чтобы они… его активировали. Сейчас же! А потом бегите… и принесите мне его. Ну, мигом! – выпалила указания задыхающаяся от прилагаемых усилий Мааян.

Сиван очнулась от ступора и побежала вслед за Филипом. Они должны спасти Яаля. Иначе никак нельзя.

Лишь после четвертого удара током сердце Яаля заработало снова. По лицу Мааян градом катился пот.

– Надеюсь, мы его спасли, – произнесла она, усевшись рядом с ним на ступеньку и взяв его за запястье.

– Что это было?

– Остановка сердца. Сколько ему лет? Кто он вообще такой? Ваш жилец?

– Свояк. Муж моей сестры, которая умерла много лет назад. Мы все из одного кибуца. Ему должно быть пятьдесят два. Он сегодня целых два часа бегал несмотря на то, что сейчас не в форме. Вы думаете, приступ мог случиться из-за этого?

– Я не знаю. Я не кардиолог, я ортопед.

Появились санитары с носилками и надели на Яаля кислородную маску.

– Куда вы его повезете? – спросила Сиван. – Я приеду на машине.

– Я поеду с ним, – сказала Мааян. – Ран, мой муж, работает кардиологом в «Ихилове». Сейчас как раз его смена. Я позабочусь о том, чтобы он попал в хорошие руки, а вы пока позвоните его семье.

Сиван с Филипом переглянулись.

– Бисмилля[21]! – произнес Филип, когда скорая помощь тронулась с места. – Надо же, как она его! Я такого в жизни не видел. Такая силища! Она чуть не достала ему сердце из груди.

– Вы понимаете, какое счастье, что она оказалась дома? Он бы так тут и умер.

– Машалла[22]!

Вернувшийся оттуда

Раковина в кухне была полна грязной посуды, перила балкона покрыты голубиным пометом, зеркало в ванной комнате заляпано мыльными пятнами, а пол в спальне усеян разбросанной одеждой. Сиван позвонила Ритишу и попросила его прийти как можно скорее, а потом сложила в полиэтиленовый пакет трусы, спортивные штаны и свитер, которые лежали на полке в шкафу. Возле раковины стояли мужской дезодорант и два пустых флакона из-под таблеток. Сиван добавила дезодорант, зубную щетку и пасту в пакет с одеждой. В этот момент у входной двери раздался какой-то шум.

– Есть кто дома? – услышала Сиван женский голос. – Можно войти?

Вслед за голосом в дверях возникла худенькая девушка с огромными янтарными глазами, длинными ресницами и ангельской улыбкой. От нее просто невозможно было отвести взгляд.

– Привет, – произнесла она.

– Привет, – ответила Сиван.

– Я хотела спросить, что случилось с Яалем. Я слышала, что он потерял сознание, и его увезли в больницу.

– Кто вы?

– Соседка с верхнего этажа. Карни. Я случайно столкнулась с Яалем на лестнице, и мы как-то нечаянно разговорились. С тех пор почти каждое утро мы вместе пьем кофе у Нормы. Он приятный человек, и я забочусь о нем. А вы, наверное, Сиван, сестра Бамби, которая умерла. Он все мне о ней рассказал. Как он ее любил! Просто как в кино!

Этой девушке, которая должна была быть известной женой не менее известного Пелега, который по словам Михаль «занимался этим» с Мааян, было никак не больше тридцати. Сиван вспомнила об интересе, проявленном Лайлой к Маю. С какой же легкостью взрослые мужчины, пользуясь своим положением и жизненным опытом, могут найти путь к сердцу женщины, моложе них на двадцать с лишним лет! Но поскольку беспокойство девушки звучало искренне, Сиван ответила:

– У него случилась остановка сердца, но я верю, что с ним все будет хорошо. Мааян, врач из соседней квартиры, оказала ему первую помощь.

– Эта красномордая толстуха – врач? – удивилась Карни. – Кто бы мог подумать? А я-то всегда ее жалела. Думала «Вот бедняжка. До чего ее довела жизнь». Иногда, когда я сидела по утрам у Нормы, я видела, как она приезжала домой на такси. Такая уставшая! Еле волокла ноги. Вы не поверите, я думала, что она уборщица.

– Она хирург-ортопед, а ее муж тоже врач – кардиолог.

– Ну надо же! – Карни разочарованно покачала головой. – Так я, выходит, полная дура.

Сиван постеснялась сказать, что и она сама, встретив Мааян в первый раз, прежде всего обратила внимание на ее толщину и непривлекательность, а потом корила себя за это.

– Так она его спасла?

– Да. Еще как!

– Ну что ж, молодец, ничего не скажешь. Я рада, что он остался жив. А куда его положили?

– В «Ихилов».

– Передайте ему, что Карни спрашивала, как у него дела.

– Передам. Вы ведь жена Пелега, верно? Я встретилась с ним несколько недель назад.

– Правда? Он мне ничего не сказал. Он мне не муж, а партнер. Мы сейчас из-за «короны» вообще очень редко видимся.

– Из-за «короны»? – удивилась Сиван. – Сейчас как раз все должно быть наоборот, раз все остановилось.

– Он уехал на север к своим родителям. Его мама уже очень пожилая, у нее куча всяких проблем, и он поехал, чтобы быть с ней. А теперь у нее положительный тест, и он не может вернуться, потому, что должен сидеть в карантине, а кроме того, он опасается осложнений.

– Печально. С кем же вы будете встречать праздники? Одна? Сказали, что ехать никуда нельзя.

– Увы. Думала пригласить Яаля, но он теперь в больнице, так что одна. Ничего страшного.

Расставшись с Карни, Сиван поспешила в больницу. Яаль все еще находился на обследовании. Сиван опасалась, что ее не пропустят к нему из-за «короны», но медсестра в кардиологическом отделении не попросила ее немедленно уйти, лишь велела посидеть в комнате ожидания. Сиван хотела позвонить Лайле, но решила повременить пока не увидится с Яалем и не узнает, как обстоят дела. Вместо этого она позвонила отцу, рассказала о том, что случилось и попросила никому в кибуце не сообщать об этом. У него она узнала телефон сестры Яаля Мор, которая была старшее нее на семь лет. Она не была знакома с Мор, но они росли в одном кибуце, а кроме того, поскольку отец Яаля давно уже умер, Сиван подумала, что будет правильным рассказать обо всем его сестре, и пусть сама решает, надо ли сообщать об этом престарелой матери. Мор задала ей несколько вопросов, касающихся состояния Яаля, на которые у Сиван все еще не было ответов, и сказала, что постарается приехать в больницу так быстро, как только сможет.

Сиван спустилась в лобби и купила в автомате кофе. Прождав еще час, она не выдержала и позвонила Лайле.

– Ой, ма, ты думаешь, он может умереть?

– Нет. Мааян спасла его. Но надо узнать почему это случилось.

– Я сейчас приеду, – объявила Лайла.

– Я не уверена, что тебя пропустят, а кроме того, надо носить маску, перчатки, защитный костюм и все время протирать руки гелем.

– Ну так я надену костюм и маску и буду протирать руки, в чем проблема? Я зайду только на минутку, чтобы поздороваться.

– Я боюсь, чтобы ты не заразилась и сама кого-нибудь не заразила.

– Мам, эта «корона» так же далека от меня, как Марс. Ты что, не знаешь, что молодым она не причиняет вреда? Я не хочу, чтобы он оставался один. И потом, мне все равно нечем заняться.

– Ну ладно, приезжай, – все-таки, подумала Сиван, речь ведь шла о Яале.

Лайла появилась в комнате ожидания, облаченная с головы до ног в защитный костюм, и как раз в это время туда вошли Мааян и дежурный врач. Сиван представила свою дочь и вкратце рассказала ей о той роли, которую сыграла Мааян в спасении Яаля, а врач сообщил, что Яаль, хоть и находится под воздействием лекарств, чувствует себя бодро, и что они не нашли у него в сердце никаких проблем, и добавил, что заведующий отделением позже все объяснит им подробно.

– А мы можем зайти к нему? – спросила Сиван.

– Только не вдвоем, – ответил врач. – Инструкции разрешают только одного посетителя.

– Спасибо, доктор, – отпустила его Мааян. – Я ими займусь.

– Я открою вам дверь, – сказала она, когда врач удалился. – Заходите вдвоем, мы никому не расскажем. Для того и существует протекция.

– Вы уверены? – спросила Сиван.

– Если в родильном отделении допускается два посетителя, – подмигнула им Мааян, – то почему тут нельзя? Только не сидите долго. Ну, Сиван, буду ждать ваших сообщений.

Яаль лежал в большой отдельной палате, оснащенной современным оборудованием. Он был бледен, но выглядел вполне обычно.

– Бамби?

– Это я, Сиван. И Лайла тоже тут.

– Яни! Как хорошо, что ты пришла. Я тебя ждал.

– Я пришла.

– А кто это с тобой?

Сиван посмотрела на Лайлу, которая стояла позади нее, и снова перевела взгляд на Яаля.

– Ты не видишь, кто это?

– Я плохо вижу. Все как в тумане. Ваня, ты здесь одна, или есть кто-то еще?

– Лайла, моя дочь.

– Здорово. Лайла… Я рад, что она пришла. А что со мной произошло? Почему я здесь?

– Ты пошел утром побегать. Когда вернулся, мы встретились на бульваре, а потом, когда мы поднимались по лестнице, ты упал. Тебя спасла наша соседка Мааян. Она делала тебе искусственное дыхание, а потом воспользовалась дефибриллятором.

– Она не сломала мне ребра? У меня так все болит!

– Все может быть, ей некогда было церемониться. Но зато она спасла тебя! – снова повторила Сиван.

– А Бамби тоже тут?

– Нет. Бамби умерла двадцать лет назад.

– Правда? А я был уверен, что она здесь. Я ее недавно видел. Я тебе не говорил?

– Нет.

– Почему я здесь? Что случилось?

Сиван терпеливо повторила свой рассказ.

– Не могу поверить! Как стыдно! Вот так просто взял и упал?

– Главное, что тебя спасли.

– Я видел, как кто-то упал и лежал на полу.

– Где?

– Это случилось посреди лестницы, правда? Под окном.

– Правда.

– Я видел, как ты и какой-то мужчина наклонились над кем-то. С ним было не все в порядке. Надо было позвать врача.

– Тот человек, который лежал на полу, и был ты. Это тебя мы пытались привести в чувство.

– Я так не думаю. Со мной все в порядке, я прекрасно себя чувствую. Но кто-то упал. Я видел, как он падал. Он так там и лежит. Надо ему помочь. Черт, ребра. Кто-то сломал мне ребра. Кто это тут, Ваня? Кто с тобой?! – закричал Яаль.

– Со мной Лайла, – ответила Сиван.

– Лайла! Как здорово!

– Скоро должна приехать твоя сестра Мор.

– Мор? – удивился Яаль. – Зачем? Что ей здесь надо? Что случилось? Почему я здесь?

Сиван рассказала все в третий раз.

– Послушай, Ваня. Я как раз хотел рассказать тебе, что встретил Бамби.

– Когда ты ее встретил?

– Только что. Несколько минут назад.

– Где?

– Я шел по тоннелю, залитому ярким светом. Нет, не шел, а парил, и в конце него я встретил Бамби. Она летела мне навстречу. Вначале мне показалось, что на ней надето свадебное платье ее матери, но потом оказалось, что ее платье было соткано из света. Все вокруг было пронизано светом. Мы обнялись, – лицо Яаля выражало сильную тоску, – и долго стояли, обнявшись. А потом она взяла меня за руку и потянула за собой. Но я сказал ей, что у меня есть несколько вопросов, потому что, не буду тебе врать, все выглядело довольно заманчиво, но я не совсем понимал, как я туда попал, и в голову мне лезли всякие мысли. Я хотел спросить ее, жив я или мертв, но тут она улыбнулась, и это было так здорово…

– И что случилось потом? – спросила Сиван.

– Она ответила, что это ничего, если каждый из нас пойдет своим путем, что она любит меня и всегда будет любить меня. А потом, прежде, чем мы расстались, она напомнила мне про ту ночь, о которой мы с тобой говорили. Я не помнил ее, но она помнила.

В голове у Сиван зазвенел сигнал тревоги, и она сделала отчаянную попытку остановить Яаля.

– Бамби не с нами. Это был сон. Сейчас я принесу тебе стакан воды, – произнесла она, надеясь отвлечь его.

– Дай ему сказать, мама, – вмешалась Лайла. – Что за ночь, Яаль?

– Я сказал тебе, что встретил Бамби в тоннеле полном света? – счастливо улыбнулся Яаль. – Мы о многом с ней поговорили, и она напомнила мне про ту ночь, о которой мы с тобой вспоминали. Когда я был пьян, и мы лежали вдвоем. Ты думала, что я вру, правда, Ваня? Я знаю, что ты так думала.

– Никогда я не думала, что ты врешь, – с усилием произнесла Сиван.

– Бамби сказала, что я причинил боль ей и тебе, но, клянусь, я ничего не помнил! Ничего! Клянусь!

– С кем ты лежал? – спросила Лайла.

– Бамби сказала, что с ней.

В висках у Сиван стучало.

– Я говорил тебе, что встретил Бамби? – снова спросил Яаль. – Она и сейчас самая красивая. Даже красивее, чем Карни. Ты знакома с Карни? – он говорил быстро и громко, словно принял возбуждающее. – Она живет на третьем этаже. Я думаю, она ко мне клеится, но я сказал ей, что женат на Бамби. Я не собираюсь ее предавать.

– Бамби всегда будет любовью всей твоей жизни, – сказала Сиван хриплым голосом, обрадовавшись внезапному повороту разговора, больше всего боясь, что Лайла узнает правду. – Я рада, что ты встретил ее. Я так скучаю по ней.

– Это действительно был чудесный момент, – голос Яаля становился все более тихим и медленным, будто у него сели батарейки.

– Что здесь происходит? – Ран, муж Мааян или, как было написано на его халате, доктор Шва, зашел в палату и сразу заметил, что что-то не так.

– Меня зовут Сиван. Я его свояченица. А это моя дочь, – поспешила извиниться Сиван.

– Кто вам разрешил сюда войти? Одна из вас должна немедленно покинуть палату!

– Мы… – начала Сиван, смущенная таким напором.

– Хорошо, мам, я выйду и подожду тебя внизу, – Лайла вышла из палаты, даже не взглянув на доктора Шва.

– Как вы себя чувствуете? – обратился Ран к Яалю.

– Чудесно, доктор. Все прекрасно. А что со мной было? Почему я здесь?

Ран повторил то, что раньше рассказывала Сиван, и добавил:

– Вы побывали на том свете и вернулись. Вам повезло.

– Ого! – воскликнул Яаль. – Неужели! Я все это натворил? Какой ужас! А вы знаете, доктор, что раньше я был пловцом и даже входил в сборную Израиля?

– Вы мне это уже говорили.

– Это нормально, доктор, что он так? – спросила Сиван, все еще чувствующая себя, как девчонка, которую отругали взрослые. – Каждые пять минут он забывает, что случилось и почему он здесь, а кроме того, у него что-то со зрением.

– Это никак не связано с сердцем, – ответил Ран. – Иногда это случается из-за лекарств. Все должно пройти в течение трех дней. Скорее всего, он не запомнит, что происходило в первые дни.

Сиван отошла подальше от Яаля и повернулась к нему спиной.

– Он как-то странно себя ведет, – сказала она тихим голосом. – Обычно он довольно спокоен, а сейчас все время кричит, и очень возбужден.

– Это все из-за лекарств, – уверенно повторил Ран. – Мне пора идти, но я зайду еще раз после обеда. Надо будет обсудить имплантацию кардиовертера[23].

– Что такое кардиовертер?

– Поищите в интернете. Там есть вся информация.

Сиван хотела задать еще один вопрос, но Ран уже вышел из палаты, никак не прореагировав на ее лихорадочно произнесенное ему вдогонку: «Спасибо, доктор».

– Что-то я немного устал, – произнес Яаль. – Вздремну-ка я пару минут.

– Давай ты лучше поспишь как следует.

– Нет, я не буду спать. Только капельку вздремну.


– Кого он имел в виду, мам? Ты спала с Яалем? – спросила Лайла, когда они уселись на скамейку неподалеку от кардиологического отделения.

– Он имел в виду ее, Бамби.

– Тогда почему он пытался перед тобой извиниться?

– Откуда мне знать, что у него в голове? Ты же не думаешь, что он и в самом деле встретился с Бамби? Это то, что человеку кажется, когда он находится между жизнью и смертью. Я видела про это передачу по телевизору. Он говорил, что видел все сверху, будто парил над нами. Откуда мне знать, что с ним, и как его мозг реагирует на все это.

– Он пытался что-то тебе сказать, но ты его не слушала. Иногда ты ничего вокруг не слышишь.

– А мне кажется, что я всегда все слышу, – Сиван гневно отклонила критику.

– Тогда почему я чувствую, что ты что-то от меня скрываешь? – Лайла наклонилась к Сиван и уставилась на нее немигающим взглядом.

– Ты права, Лали. Есть вещи, о которых я тебе не рассказывала. Я расскажу, но только не сейчас. Теперь не место и не время говорить об этом.

– Так, значит, ты спала с ним?

Сиван вздохнула.

– Он мой отец?

Удивление, которое отразилось на лице Сиван, было настолько неподдельным, что ее словам невозможно было не поверить.

– Твой отец? Абсолютно нет. С чего это вдруг? Твой отец – Родриго. Я тебя не обманывала.

– Хорошо, хорошо. Я тебе верю, – Лайла успокоилась и откинулась на спинку.

– Здравствуйте, девочки!

– Мор! – Сиван встала и, как всегда забыв о «короне», хотела обнять сестру Яаля, но маска на ее лице и ее явное нежелание напомнили Сиван, что времена изменились. Мор от рождения была рыжей, и хотя ее волосы теперь были пепельно-серыми, весь лоб покрывали веснушки.

– Это Лайла? – спросила Мор. – Ну надо же! Когда я видела тебя в последний раз, тебе было годика три или четыре.

– Правда? – широко улыбнулась Лайла. – Надо же как бежит время!

– Какая красавица! И как две капли воды похожа на маму. Ну и на Бамби тоже. Тебе никто этого не говорит?

– Говорят, что я похожа на маму. Про Бамби я ничего не могу сказать, я тогда была маленькая.

– Твоя мама и ее сестра были совсем как близнецы, их с трудом можно было различить. Все сестры Ньюман славились своей красотой. Первые красавицы кибуца!.. Как поживает мой братец? – повернулась она к Сиван.

– Немного не в себе от лекарств, болтает всякую чепуху, но в целом неплохо. Они пока не нашли причину остановки сердца. Как я поняла, его оставят в больнице еще на несколько дней чтобы провести дополнительные обследования.

– Надо же какие проблемы он нам создает. Вот я ему сейчас задам! Ну что, пошли к нему?

– Можно заходить только по одному.

– Тогда идите домой, – распорядилась Мор. – Я вам все расскажу.

Они проводили ее до дверей отделения, где наткнулись на доктора Шва.

– Вы сказали, что поговорите с нами после обеда, – напомнила ему Сиван.

– Сейчас я тороплюсь. Давайте встретимся завтра после утреннего обхода. Он пока останется в отделении, – и он повернулся, чтобы уйти.

– Минуточку, доктор, – остановила его Мор. – Я сестра Яаля. Не знаю, сказал ли он вам, но у него аллергия на пенициллин. У всех в нашей семье есть эта аллергия. Вот, например, мой отец, он умер от рака, но однажды ему вкололи пенициллин и он почти…

– Скажите это медсестрам, – прервал ее Ран. – Они запишут в истории болезни.

И не сказав больше ни слова и не попрощавшись, он повернулся к ним спиной.

– Что это еще за социопат? – спросила Мор.

– Муж нашей соседки Мааян, которая спасла Яаля. Она тоже врач, но при этом самая дружелюбная на свете.

– Как он себя ведет? В следующий раз я дам ему оплеуху.

Лайла принялась хохотать.

– Эти врачи думают, что они боги, – хитро подмигнула ей Мор.

– Иногда это так и есть, – сказала Сиван.

– Ну ладно. Но пусть ведет себя прилично. Пусть поучится чему-нибудь у своей жены.

– Ее одной на двоих хватит, – согласилась Сиван.

– Вечером поговрим, – сказала Мор. – Надо заполнить пробелы, а то Яаль время от времени приезжает в кибуц, да и сестру твою Долев с отцом я иногда встречаю, а вот тебя я ни разу не видела.

– Я приезжаю тихонько. Не хочу вмешиваться в чужую жизнь.

– Да, я помню. Ты всегда от всех пряталась. Это Бамби была душой компании. А как ты? – повернулась она к Лайле. – Ты навещаешь своего дедушку?

– А как же! – ответила Лайла. – По выходным и на каникулах. А еще катаюсь там на волнах. Только я делаю это рано утром, а потом пью с дедушкой кофе и возвращаюсь в Тель Авив. Я, как и мама, не очень контактная.

– Если захочешь остаться, можешь ночевать у нас, – сказала Сиван.

– Посмотрим, – ответила Мор. – Я завтра работаю. Пока планировала вечером вернуться домой.


– Все так обожают эту Бамби, – сказала Лайла, когда они сели в машину, – будто она какая-нибудь королева. Это мне мешает.

– Чем тебе это мешает?

– Я хочу знать, какой она была на самом деле. Не ее блестящую внешность. У каждого есть свои плюсы и минусы, и иногда плюсы могут стать минусами, а минусы превратиться в большие плюсы. Ты все время это повторяешь. Я хочу понять все оттенки ее души. До вчерашнего дня я вовсе о ней не думала, но теперь, когда она вдруг проникла в мою жизнь, я хочу все о ней узнать.

Взрослеет, подумала Сиван.

– Бамби была сложным человеком, – сказала она. – И далеко не все в ней сияло. Давай выберем тихую минутку, и я расскажу тебе о ней поподробнее. Некоторые вещи не такие простые, как кажется.

– Ты боишься?

– Чего?

– Раскрыться.

Глаза Сиван наполнились слезами. Она была рада, что несмотря на пасмурную погоду, надела темные очки.

– Да, – сказала она, подождав чтобы голос ее не дрожал. – Но я преодолею страх.

Плюсы и минусы

Придя в офис, Сиван зашла в Гугл и, поискав информацию о вживлении кардиовертера, обнаружила, что в девяноста процентах случаев остановка сердца случается в результате инфаркта, сердечной недостаточности, ишемической болезни сердца, врожденного порока или вследствие генетических причин. Однако доктор Шва сказал, что у Яаля не было инфаркта, и они не обнаружили никаких проблем с сердцем. На сайте «Шахаля»[24] было написано, что некоторые лекарства при определенных условиях могут увеличивать вероятность сбоев сердечного ритма вплоть до полной остановки сердца. Мысленным взором Сиван увидела стоящий на раковине пустой флакон из-под «Аугментина». Она набрала в поиске слово «аугментин» и обнаружила, что этот антибиотик является производным пенициллина. Могло ли случиться так, что он, учитывая чувствительность Яаля к пенициллину, вызвал нарушение сердечной деятельности? Из глубокой задумчивости Сиван вывел телефонный звонок. На экране высветилось имя профессора Бахара.

– Как дела, Сиван?

Нив Бахар, заведующий отделением сердечной терапии больницы «Асута» в Ашдоде. Как она могла забыть о нем?

– Все хорошо, профессор. А как у вас? Суды пока еще закрыты, но как только они откроются я сообщу вам о дате слушания вашего дела.

– Спасибо, дорогая, но уже не надо.

– То есть…

– Я решил расстаться с Ошер и вернуться к Гили.

– Поздравляю и желаю вам любви и… благополучия.

– Спасибо.

– А что привело вас к такому решению? Что-то произошло?

– Вы, наверное, думаете, что после всего, что я наговорил вам про Гили, я не мог этого сделать. Что я ошибаюсь.

– Отнюдь нет. Ваши претензии друг к другу оставьте психологу. Я же всегда желаю своим клиентам лишь добра и по мере возможности стараюсь помочь им.

– Я хочу поговорить с вами как с другом. Можно?

– Конечно.

– Мы с Гили были вместе с четырнадцати лет. Я не скажу, что она такой уж образец совершенства, но ведь и я тоже нет. Часть ее претензий ко мне вполне оправдана: я не всегда был лучшим мужем и отцом. Но и она начала относиться ко мне так, словно я стал частью домашних вещей, и это сильно меня задело. Я был предан ей и ни разу за все это время не посмотрел ни на одну женщину, хотя, поверьте мне, и до Ошер у меня было немало возможностей. В конце концов, в течение сорока лет я содержал семью, спал по пять часов в сутки и с утра до вечера работал. Да, я люблю свою работу, так разве я должен этого стесняться?

– Конечно нет.

– Я мужчина, а она женщина. У нас разная ментальность. Но я люблю ее, хоть и не могу этого объяснить. Все эти годы пока я был с Ошер, мне было хорошо, я чувствовал себя желанным, но у меня словно удалили сердце.

– Если верить тому, что мне сказала Гили, она чувствовала себя точно так же.

– Вы же знаете, что такую любовь невозможно погасить. Ее пламя может стать не таким ярким, не таким жарким, но оно не может совсем исчезнуть. И когда она сказала, что поняла свою роль в том, что произошло, я вернулся домой. Да не просто вернулся, а побежал вприпрыжку. Я хочу быть дома, а мой дом там, где Гили.

Увы, сейчас было не время для того, чтобы обсуждать с ним здоровье Яаля.

– Мне кажется, вы приняли правильное решение. Это замечательно, Нив. Передайте Гили от меня привет. Я позабочусь о закрытии вашего дела.

Сиван откинулась на спинку стула и положила руки за голову. Так, одно дело закрыто. Но открыто другое, ее собственное, клиентом которого является ее единственная дочь. Начало конца. Невинное детство закончилось, началась юность со всеми ее потерями и разочарованиями. Вскоре Лайла потребует подробных объяснений, и ей ничего не остается, кроме как хорошенько подготовиться к перекрестному допросу. Хотела ли она выиграть это дело? Иногда поражение равносильно победе. Она прекрасно умела пользоваться оружием лжи, но и правда представляла собой не менее опасное оружие. А самым убийственным было ничтожное различие между ними, которое могло разрушить целые семьи. Люди лгут, потому что они напуганы, сбиты с толку и боятся показать себя такими, какие они есть на самом деле, стараясь представить все в выгодном для себя свете. Но всегда находится тот, кто знает правду, и тогда лгунам приходится решать: либо продолжать врать, либо найти в себе силы преодолеть страх и посмотреть правде в глаза, какой бы неудобной она ни была. И только пойдя по этому пути можно все исправить. Все это Сиван знала давно, но все равно продолжала бояться. Чем больше проходит времени, тем труднее освободиться от лжи, которая становится частью тебя, как тот кардиовертер, для замены которого требуется операция на открытом сердце. А иногда, когда ложь пронизала весь организм и отравила его, путь назад оказывается закрыт. И тогда дети подают в суд на своих родителей, родители – на детей, брат перестает говорить с братом, а мать с дочерью. Абсурд заключается в том, что если бы все говорили только правду и признавались в своих слабостях и ошибках, подавляющего большинства конфликтов можно было избежать. Но почти все продолжают лгать, отрицать очевидное и бояться заглянуть внутрь себя. Почти все, но все-таки не все. В Лайле, например, нет ни грамма фальши. Она согласна со всеми своими достоинствами и недостатками, и ей незачем лгать. Надо у нее этому научиться. Надо поговорить с ней, рассказать ей всю правду и понадеяться на лучшее. Надо хорошенько подготовиться к этому процессу и выиграть его. Даже если Лайла начнет ее ненавидеть, она сможет гордиться хотя бы тем, что ее мать не какая-нибудь там бедная трусиха.


– Тук-тук! Есть кто дома?

– Май!

– Я не мешаю?

Май держал в руках мотоциклетный шлем, а его лицо прикрывала красная бандана.

– Наоборот. Вы спасли меня от себя самой, – Сиван была ужасно рада видеть его. Ей даже показалось, что повеяло весенним ветерком. – Какие ограничения у вас на работе из-за «короны»?

– Самые минимальные, – Май убрал с лица бандану. – Хотел пригласить вас на ужин в ресторан, но все закрыто. Я могу подскочить в кафе напротив, взять что-нибудь с собой, и мы пойдем ко мне или к вам.

– Что значит к вам? Во Флорентин?

– Нет. К своему собственному удивлению я купил тот пентхауз в вашем районе. Хотите посмотреть?

Сиван посмотрела на часы. Было почти шесть.

– Лири рассказала мне, что ваш приятель упал на лестнице, а Мааян его спасла.

– Он не мой приятель. Он свояк.

Сиван позвонила Мор и услышала, что в ее приходе нет никакой необходимости. Мор и ее муж останутся в больнице на всю ночь, а завтра пойдут вместе с Яалем на дополнительные проверки.

– Тогда, если ты не возражаешь, я приеду завтра.

– Конечно, дорогая, ведь ты же член семьи. Спокойной ночи. Передавай привет дочке.

– Как дела у Лайлы? – спросил Май, будто услышав слова Мор.

– Как всегда. Все великолепно.

– Вам повезло! Я всегда хотел, чтобы у меня была дочь, но Лири решила остановиться на двух детях.

– Как Лири узнала у себя в Германии или во Франции, или где там она еще про Яаля? Кто ей это сказал?

– Она вернулась в Израиль и сидит дома на карантине.

– А как обстоят дела у вашего сына и его француженки?

– Им придется провести праздники по отдельности. Поскольку занятия продолжаются через Zoom, Саар решил закончить семестр как следует, а у нее тоже есть работа, и хотя во Франции сейчас все закрыто, она опасается, что не сможет выехать из Израиля, если понадобится.

– Как прошла встреча с Лири?

– Классно. С ней всегда классно. Вы ее скоро узнаете. Я уверен, что вы с ней сойдетесь. С ней все сходятся.

Ну прямо Бамби номер два, подумала Сиван. Да, есть люди, с которыми всем легко.

– Так что вы решили? У вас или у меня?

– Пойдемте к вам. Голова все равно не работает.

Несмотря на то, что кафе находилось прямо напротив офиса, им пришлось заказать еду по телефону. Когда заказ был готов, Май пошел забирать его, а Сиван осталась закрывать офис.

– У меня нет второго шлема, – сказал Май, вернувшись, – но это не страшно. Садитесь. До моего дома всего метров сто.

– Нет, без шлема я не поеду, – возразила она. – А вдруг нас остановит полиция?

– Когда я был молод, мы какое-то время жили на съемной квартире. Ее хозяин, в прошлом капитан торгового флота, жил там же на верхнем этаже. Это был грузный мужчина лет под девяносто с ногами, распухшими от диабета. Передвигался он с трудом, но все-таки иногда спускался во двор и потом сам поднимался на свой этаж. Однажды он увидел во дворе меня на мотоцикле и сказал, что ему надо на улицу Дизенгоф. Я ответил, что взял бы его, но у меня нет второго шлема. Знаете, что он мне ответил? «Правила пишутся для дураков». Так как вы думаете, взял я его или нет?

– Ну хорошо, – засмеялась она. – Рискнем.

Он протянул ей шлем.

– Мне? – удивилась она.

– А вы как думали?

– Мне нравится ехать на мотоцикле с развевающимися волосами. Как в молодости в кибуце.

Он завел мотор.

– Делайте, что хотите.

Сиван все-таки надела шлем.

– У вас нет куртки?

– Мне не холодно.

Май взъерошил пальцами волосы и привел их в привычный для него дикий вид. Потом он снял с себя куртку и протянул ее Сиван, которая не стала протестовать против такого проявления рыцарства. Она уселась позади, обхватив его талию, не вплотную, но достаточно близко, чтобы почувствовать влечение. На его мускулистом теле не было ни грамма жира. Несмотря на то, что Май ехал медленно, через три минуты они уже были на месте. Застегивая цепь на колесе, он посмотрел на нее снизу вверх, и их взгляды встретились. По его лицу пробежала быстрая улыбка. Сердце Сиван забилось чаще, и его удары стали отдаваться у нее сначала в животе, а потом в ногах. Просто день сердечной аритмии, подумала она. Уже много лет, а точнее целых двадцать, ее тело не отзывалось подобным образом на близость мужчины. Даже если между ней и Маем больше ничего не произойдет, это было убедительным доказательством того, что она окончательно освободилась от Яаля. Долгожданное освобождение, которое принесло ей облегчение. Тело невозможно обмануть. Вот так вдруг, без всякого предупреждения, как по волшебству, ее тело пробудилось и заговорило. Сиван чуть не рассмеялась от удовольствия.

– Что смешного? – спросил Май. – Почему вы так на меня смотрите?

– Ничего. Так, вспомнилось кое-что.

– Не хотите рассказать?

– Может попозже.

– Когда вам захочется.

Лифт довез их до одиннадцатого этажа, а оттуда по короткой лестнице они поднялись еще выше. Единственная на этом этаже квартира оказалась в прекрасном состоянии. Уютная светлая кухня со шкафчиками в стиле девяностых, огромные окна, открывающие великолепный вид на три стороны, пол покрытый плиткой из хевронского камня. Немногочисленная мебель – диван, стол и два кресла без подлокотников в гостиной и широкая кровать в спальне – была подобрана человеком с хорошим вкусом. По видимому, и здесь не обошлось без Лири. Недалеко от входа высилась гора картонных коробок, все еще заклеенных липкой лентой.

– С новосельем.

– Я включу отопление, – сказал Май, поставив еду на стол.

Сиван сняла кожаную куртку и положила на одно из кресел.

– Расскажите, что случилось с вашим свояком, – попросил Май.

По мере того, как Сиван излагала события, Май выражал то сочувствие, то беспокойство, то восхищение.

– Вы, наверное, устали, а я притащил вас сюда вместо того, чтобы дать вам отдохнуть.

– Я не пошла бы, если бы не хотела. Мне было любопытно.

– Я хочу ее отремонтировать. То есть это Лири хочет ее отремонтировать. Мне хотелось оставить все так, как есть, но Лири против.

– Почему?

– В спальне слишком тонкие стены, на крыше собирается вода, в трубах кое-где есть течь. А еще она считает, что полы ужасные, а шкафчики, как она сама выразилась, просто шокирующие. Она считает, что раз уж мы потратили деньги, стоит потратить еще немного, но зато потом долго получать удовольствие.

– В ее словах есть доля правды.

– Она обычно бывает права. Не всегда, – он слегка улыбнулся, – но почти всегда. Как все женщины.

– Как человек с опытом, могу сказать вам, что это не совсем так. Женщина далеко не всегда учитывает желания второй стороны, ее правота может оказаться односторонней.

– А я думал, вы будете защищать свою половину.

– Я защищаю тех, кто в этом нуждается, независимо от пола, если только именно пол не является предметом обсуждения.

– Лири феминистка. Она всегда оправдывает всех женщин.

– А я, – засмеялась Сиван, – рассматриваю каждый случай по отдельности и стараюсь следовать здравому смыслу. Мой девиз – справедливость и взаимоуважение. Послушайте, а что это мы вдруг? Что касается квартиры, то я с ней согласна. Если взялся за гуж… Из этой квартиры можно сделать настоящую конфетку. Я даже уже вижу как. Особенно после того, как я видела то, что она сделала с вашей квартирой во Флорентине.

Их разговор был прерван звонком Лайлы.

– Ты где?

– У Мая.

– Во Флорентине? Что ты там делаешь так поздно?

– Нет. Май купил квартиру в нашем районе.

– Скажите ей, чтобы тоже пришла, – громко прошептал Май.

– Он говорит, что приглашает тебя, – сказала Сиван, хоть ей и не очень-то хотелось, чтобы здесь сейчас появилась Лайла.

– Уа, какой он! Скажи ему, что я с удовольствием приду, но в другой раз. У меня сейчас Миа, а другие девчонки на подходе. Я позвонила, потому что хотела, чтобы ты посидела с нами. Миа говорит, что очень соскучилась по тебе.

– Скажи ей, что я тоже по ней скучаю. Я приду попозже.

– Она передает тебе привет.

– У нее еще со школы есть четыре подружки, – сказала она Маю. – Они мне все как дочки. Сейчас, когда все закрыто, они частенько собираются у нас во дворе. Еще прохладно, но зато как приятно посидеть вечером на свежем воздухе под одеялом!

– А как у нее сейчас с учебой?

– Заниматься из дома трудно, но она делает все, что может. Часть занятий требует работы руками, и вот тут проявляется различие между теми, кто живет в поселках, где есть мастерские, и горожанами, такими как Лали. А еще в начале семестра она две недели просидела на карантине, так что слегка отстала.

– Я уверен, что она всех нагонит.

– У нее есть воображение и всяческие идеи, но она говорит, что у них в классе есть гораздо более талантливые студенты, и что она далеко не в первых рядах.

– Талант это только отправная точка. Для достижения успеха гораздо важнее настойчивость и целеустремленность.

Кому, как не мне, знать это, подумала Сиван.

– Я ей доверяю. Все решения, которые она принимала до сих пор, были правильными. У нее есть как бы внутренний компас, который указывает нужное направление. А главное, она мыслит очень прямолинейно. Но иногда, когда случаются неудачи, реагирует слишком сильно. Когда она была маленькой, ей было трудно справиться со своим гневом и она взрывалась как вулкан. Иногда мне приходилось учить ее сдержанности. Любую несправедливость она принимала слишком близко к сердцу. Однажды она убежала из дома, вот просто так, босиком и без телефона. Я боялась, что дочь уже совсем не вернется, но через полчаса она пришла обратно и извинилась. Знаете, у каждой эмоции есть минусы и плюсы, которые зависят от места и времени, так что мне приходилось много говорить с ней, объяснять. По мере того, как Лали взрослела, она становилась спокойнее, начала больше себя ценить, научилась извиняться. Теперь все ее любят, все хотят быть с ней, она придает уверенность тем, кто ее окружает. А я наблюдаю, как она превращает окружающий мир, по крайней мере для меня, из места печали в чудесный рай.

– Вам никогда не приходило в голову стать писательницей?

– Как то не думала, – снова засмеялась она.

– Вы очень красиво выражаетесь. Попробуйте.

– Вы удивитесь когда узнаете, что в юности я почти не говорила. Я была тихой и замкнутой. Вотсестра моя умела красиво выражаться. Во всех торжественных случаях ее просили произнести речь. Она пела и играла на гитаре, и не только пела, но и сама писала песни.

– И как же вам удалось с этим справиться? – спросил Май, пропустив все похвалы, которыми Сиван одарила сестру, мимо ушей.

– Вы будете смеяться.

– Обещаю, что не буду.

– Пошла на курс. Рядом с нашей квартирой – Лайле тогда было три годика – на дереве висело объявление, приглашающее неуверенных в себе людей учиться говорить на публике. Когда я вошла в комнату, мне немедленно захотелось развернуться и убежать. Кроме меня там было еще человек пятнадцать, и даже их я боялась. Но именно поэтому я в тот же момент решила, что я должна попробовать несмотря ни на что. Эти занятия все и изменили. Вы сейчас наверное думаете, как же так случилось, что теперь я никак не могу закрыть рот.

– Не понимаю, – улыбнулся он, – Вы же тогда уже были адвокатом. Чтобы стать адвокатом требуются уверенность в себе и минимальное умение говорить.

– Я тогда была только студенткой второго курса. Все это случилось одновременно: принятие решений, уверенность, действия. Тот факт, что у меня была маленькая дочь, тоже подтолкнул меня. Я все время думала о том, какой же я буду матерью и как она будет оценивать все то, что я говорю и делаю. Это и дало мне мотивацию. Но когда уже вступила на этот путь, я делала это не для кого нибудь, а только для себя. Это как ракета – ее надо только запустить, а дальше она сама летит в заданном направлении.

– А чем занимались ваши родители?

– Мой папа агроном, он занимался разведением рыбы в кибуце, а мама была в свое время довольно известной. В середине шестидесятых она стала королевой красоты Израиля.

– Теперь я понимаю, почему вы такая красавица.

– Очень смешно!

– Нет, правда. И Лайла тоже красавица. Красота, переходящая из поколения в поколение.

– Мне всю жизнь говорили, что я красивая, но это было из-за Бамби. Она была моложе меня на год и вот она-то была действительно изумительной красавицей. Всем не хотелось меня обижать, и все привыкли говорить, что мы выглядим одинаково. Только они забыли, что у меня тоже есть глаза, и я могу видеть разницу.

– С Бамби мне не довелось познакомиться, но и у меня тоже есть глаза, – сказал Май, подражая ей. – Вы очень красивая женщина.

И он посмотрел на нее так, словно перед ним и в самом деле стояла самая красивая женщина на свете.

Волна удовольствия снова захлестнула Сиван. Надо же какая разница между телом человека и тем, что происходит у него в душе, подумала она, но ответила вполне непринужденно:

– Ладно, не будем заострять на этом внимание. А так моя мама, пока не заболела и не умерла, была портнихой и шила платья всем женщинам кибуца.

Теперь зазвонил телефон Мая.

– Вы не будете отвечать?

Он посмотрел на экран, и Сиван тоже увидела на нем имя Лири.

– Привет Лири. Как дела?

Сиван не услышала, что же ответила Лири, но, положив трубку, Май сказал:

– Саар приехал из Иерусалима навестить нас. Надо поехать встретиться с ним. Давненько мы не виделись.

– Конечно, конечно, – торопливо сказала Сиван и встала.

– Я подброшу вас домой.

– Я могу пройтись. Это всего в пяти минутах отсюда.

– Так вам только кажется.

Усевшись позади него на мотоцикле, Сиван обняла его крепче, чем по пути к нему.

– Было здорово, – сказала она, протягивая ему шлем, когда они приехали.

– Согласен, – ответил Май. – Скажите Лайле, что всю неделю будут волны. Я буду кататься каждое утро. Выезжаю в шесть. Если она захочет поехать, пусть считает, что я ее пригласил.

– Но ведь на море запретили ходить.

– Да плевал я на эти запреты. Что это за глупость такая – не ходить на море? Я как тот старый капитан, не соблюдаю дурацкие законы. Короче, если Лайла захочет, пусть приходит.

– Я скажу ей. Спокойной ночи, Май. Привет Лири.


Лайла с подружками сидели в саду. Увидев Сиван, они приветствовали ее радостными возгласами.

– Посиди с нами. Мы тебя ждали.

– Привет, девчонки! – Сиван присела рядом с ними. Одна из них передала ей чай, а другая свернула сигарету. Последний раз Сиван курила, когда сидела с Филипом на балконе. С тех пор прошло уже полтора месяца. Иногда сигарета помогает, подумала она, затянувшись.

– Как было у Мая? – спросила Лайла.

– Лучше не бывает.

– Кто это Май? – спросили подружки.

– Новый мамин приятель, – ответила Лайла.

– Ну да! – немедленно возмутилась Сиван.

– Такой красавец, просто закачаешься, – объявила Лайла.

– Между прочим, он предложил тебе покататься с ним на волнах.

– Где он катается?

– На юге. Понятия не имею, что он имел в виду, но так он просил тебе передать.

– Интересно, – больше Лайла ничего не сказала.

Ночью, уже лежа в кровати, Сиван снова подумала о Мае. Безусловный плюс, подумала она. Даже два плюса.

Совесть

Вечером Песаха, до наступления пасхальной трапезы, Сиван поехала навестить Яаля. Дороги из-за локдауна были практически пусты, да и в больнице посетителей было немного. Ей показалось, что и обычных больных стало меньше, возможно из-за опасения подхватить вирус или нежелания сидеть на карантине. Но она не могла не проведать его. Он находился в больнице уже почти неделю. За это время ему сделали множество проверок, включая МРТ сердца, ни одна из которых не указала на какую-либо проблему. Но врачи продолжали настаивать на имплантации кардиовертера и Мор уговорила Яаля согласиться. Кто может гарантировать, что если, не дай Бог, сердце снова остановится, он опять окажется по соседству с врачом, а на расстоянии пятидесяти метров будет находиться дефибриллятор? Три дня назад его перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату, где не надо было надевать защитный костюм, а можно было ограничиться маской, перчатками, полиэтиленовой шапочкой и, конечно, соблюдать дистанцию.

Щеки Яаля покрывала недельная щетина. Он сильно похудел и даже слегка осунулся, но был доволен этому факту.

– Ваня! – обрадовался он, увидев ее. – Как здорово, что ты пришла!

– Как дела? – Она посмотрела на лист, прикрепленный к кровати, на котором были результаты утренней проверки. – Что это?

– Что значит «что»?

– Почему здесь написано «ковид»?

– Вчера вечером у меня была температура 37.6 и они сказали, что может быть сделают мне тест на ковид.

Сиван обрадовалась, что не сняла маску и старалась соблюдать дистанцию.

– Не понимаю. Если есть подозрение на ковид то почему ты говоришь «может быть»? Разве они не должны были первым делом сделать тест? И потом, если они еще не сделали его, то почему тут написано «ковид», а не «есть подозрение» или «требуется проверка»?

– Оставь! Какая разница? Все уже прошло. Сегодня у меня нет температуры, и я чувствую себя хорошо. Так хочется поскорее выбраться отсюда! Доктор Шва сказал, что если бы не праздники, они бы меня уже выписали. Им совершенно нечего со мной делать. Я им уже совершенно не интересен, и никто не обращает на меня никакого внимания.

– Так тебя выпишут после праздников?

– Остается еще установка кардиовертера. Это операция под наркозом. Мор приедет в пятницу утром когда разрешат движение по автострадам и останется до воскресенья, а потом я надеюсь, что мне сделают операцию и в тот же день отпустят домой.

Позвонила Лайла. Сиван протянула Яалю телефон.

– Лайла хочет поздравить тебя с праздником. Она все время о тебе беспокоится.

Яаль нетерпеливо взял телефон у нее из рук.

– Как дела племянница-красавица?

– Класс! Как у тебя? Как ты себя чувствуешь?

– Класс.

Лайла заливисто рассмеялась.

– Когда ты выписываешься из больницы?

– Надеюсь, что в воскресенье.

– Извини, что не пришла тебя проведать. Мама не разрешила.

– Она права. Нечего тебе тут делать.

– Ты здоров? Нашли, что это было?

– Нет. Ничего не нашли.

– Улет!

– Что?

– Приезжай уже, дорогой дядюшка. Я тебя жду.

– Целую, принцесса.

– Она звонит каждый день, – сказал Яаль. – Я очень рад, что мы стали близки. Каждый раз, когда она бывает во Флорентине, она забегает поздороваться. Она такая классная! Честно тебе говорю.

Сиван села на стул у противоположной стены, так чтобы можно было видеть его лицо, оставаясь на безопасном расстоянии.

– Яаль, ты помнишь то первое утро, когда тебя привезли сюда? Мы с Лайлой зашли к тебе в палату и ты рассказывал нам, как встретил Бамби в тоннеле полном света, и как она сказала тебе, что помнит, как ты спал с «ней». То есть со мной.

– Я помню нашу встречу. Все вокруг было залито ярким светом. Она позвала меня и потянула за руку. Я ответил, что не могу пойти с ней, несмотря на то что не могу тебе передать, как мне было приятно прикоснуться к ней, – он помотал головой. —Будто я прикоснулся к… ну я не знаю… к божеству.

– Ну надо же, – Сиван думала совсем о другом. – Я не буду об этом спорить. Но Яаль, мы оба знаем, что на самом деле все обстояло совсем не так идеально, как ты это представляешь.

– На что ты намекаешь?

– Я намекаю прежде всего на тот вечер, когда по ошибке ты спал со мной вместо Бамби.

– Потому что я думал, что ты – это она, – ответил Яаль без промедления, и Сиван поняла, что он готовился к этому разговору. – Я вовсе не собирался с тобой спать, и я тебе не лгал. До тех самых пор, пока ты не вспомнила об этом по пути в Зихрон, к Долев и Томеру, я совершенно об этом забыл. Но когда я снова стал в этом копаться, я понял, что ты права, что это не заблуждение, а все так и было на самом деле.

– Мне тоже было тяжело признаваться себе в этом все эти годы. Но ничего не поделаешь, так случилось. Хорошо, что ты это понимаешь. Теперь мы оба сможем с этим справиться. Не думай, что я буду обвинять в этом тебя. Основная вина лежит на мне, и я беру на себя всю ответственность. Когда ты пьяным залез в кровать, я спала, но когда ты вместо Бамби начал заниматься сексом со мной, я проснулась. В первый момент я не понимала, что происходит, но когда поняла, могла остановить тебя, но не остановила.

– Почему? – спросил он после длинной паузы.

– Ты что, слепой? – Сиван было уже все равно. Рана затянулась. Как говорит Лайла «И не такое случается».

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я была в тебя влюблена.

– Ты что, смеешься надо мной? – Он попытался снисходительно усмехнуться, вернуться назад, туда, где все было, или хотя бы должно было быть, легко и просто, где можно было просто зажмуриться и видеть лишь то, что хотелось, где не существовало разницы между воображением и действительностью и где можно было убедить себя в чем угодно.

– Сегодня это звучит смешно.

Ей показалось, что в его глазах промелькнула жалость.

– Это такой комплимент?

– Я поступила нерационально.

Он прочистил горло, готовясь к неудобному, но неизбежному вопросу.

– Бамби знала?

– Знала. Она ничего мне не сказала, но она знала. Она вернулась домой тем вечером и все видела.

В его глазах отразилось неподдельное изумление. Он хотел что-то сказать, как-то отреагировать на ее слова, но в этот момент в палату вошли Мааян и Ран Шва.

– Ой, Сиван! – обрадовалась Мааян. – Как дела?

– Улет, – надо перестать пользоваться словечками Лайлы и ее подружек, подумала она. Однако этот молодежный сленг был прилипчивым, к тому же он ей нравился.

– Между прочим, знаешь, что я сейчас вспомнила? – затараторила Мааян без остановки. – Что забыла поблагодарить тебя за то, что ты стерла эти ужасные надписи. Интересно, а Алазар и Бат Эль вернули тебе деньги? Если нет, мы можем поделить расходы пополам, а может еще кто из соседей присоединится. Я не думаю, что Михаль или Сол дадут что-нибудь, но профессорша сверху, да и Пелег будут рады поучаствовать.

После того, как Яаля положили в больницу, Сиван беседовала с Мааян несколько раз. Сначала чтобы поблагодарить ее, а впоследствии чтобы сообщить новости и посоветоваться, и с каждым разом Мааян нравилась ей все больше и больше. А сейчас, когда лицо ее было скрыто маской и были видны только смеющиеся глаза, она показалась Сиван даже красивой.

– В этом нет необходимости. Ремонт был дорогим, и Яаль щедро ему заплатил, поэтому Филип сделал эту работу даром.

– Вот молодец! – похвалила подрядчика Мааян.

– Я хотела задать вам вопрос, доктор, – обратилась Сиван к Рану, которого их разговор явно нервировал и который порывался уйти как можно скорее. Он даже не подошел к Яалю, а продолжал стоять как истукан рядом со своей женой. – Почему здесь написано «ковид»?

Ран подошел к кровати и уставился на листок.

– Раз написано «ковид», значит кто-то посчитал нужным так написать.

– Но я не понимаю почему, – продолжала настаивать Сиван.

– Вы не врач, вам и не надо это понимать.

Сиван решила не обижаться.

– А все-таки? Яаль имеет право знать.

– Яаль или вы? Поговорите с тем, кто это написал. Доктор… – он взял листок в руки, – Илуз. Спросите доктора Илуза почему он написал «ковид». Наверное, у него была на это причина.

Сиван поняла, что помощи от него не дождешься, но все же решила спросить.

– У меня есть теория, почему произошла остановка сердца.

– Я слушаю, – вяло спросил Ран.

– Выяснилось, что оба родителя Яаля имели аллергию к пенициллину, а его отец однажды чуть не умер, когда получил укол антибиотика из семейства пенициллина.

– Окей, – произнес Ран. – И…

– За несколько дней до того, как у Яаля случилась остановка сердца, ему делали операцию во рту и прописали «Аугментин».

Ран продолжал слушать со скучающим видом.

– Яаль принимал «Аугментин» в течение пяти дней, а на шестой после продолжительной пробежки у него произошло нарушение сердечного ритма.

– Так в чем же состоит ваша теория? – спросил Ран, и Сиван могла поклясться, что услышала в его голосе презрение.

– Я хотела спросить, не может ли «Аугментин» вызвать нарушение сердечного ритма при высоких физических нагрузках.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что нет.

– Тогда что же его вызвало? – не унималась Сиван. – Никакой другой причины не нашли.

– Но это не значит, что ваша теория обоснованна.

– Объясните почему.

– Я не должен ничего объяснять. «Аугментин» не вызывает остановку сердца.

– Кто это сказал?

– Так написано в медицинской литературе.

– А вы откуда знаете? Из того, что я читала, большинство из тех, у кого происходит остановка сердца, просто падают и умирают. Девяносто процентов из тех немногих, кто благодаря счастливому стечению обстоятельств выживает, имеют хронические проблемы. Поэтому случаи, когда у человека происходит остановка сердца безо всякой видимой причины, чрезвычайно редки и они вполне могут не попасть в медицинскую литературу. Вам разве не любопытно проверить то, что я сказала? Посоветоваться с коллегами? Покопаться немного?

– Нет. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись.

– Ну хорошо, – вмешалась Мааян, повернувшись к мужу. – Но ты не должен разговаривать с ней в таком тоне. Она ведь просто спрашивает.

– Счастливых праздников, – Ран повернулся и вышел из комнаты, оставив Сиван и Яаля в полном недоумении.

– Не обращайте на него внимания, – сказала Мааян. – Он хороший врач, но не слишком приветливый, а тут еще все в напряжении. Приношу вам извинения от его имени.

– Не надо извиняться, – поспешила произнести Сиван. – Скорее всего он прав, а я ошибаюсь.

– А если нет? – Мааян выглядела озабоченной. – Ну ладно, дорогие мои, мне пора.

– Счастливых праздников, – пожелали ей вслед Сиван и Яаль, и она обернулась, уже стоя в дверях, и приветливо помахала им рукой.

– Она просто замечательная, – произнесла Сиван.

– Еще какая! – согласился Яаль. – Ты понимаешь, что я обязан ей жизнью? А вот муж у нее довольно неприятный тип, правда?

– Антипат, – скорчила гримасу Сиван.

– Ты хочешь, чтобы мы продолжили говорить о том, о чем говорили до этого? – спросил Яаль после непродолжительной паузы.

– Да, хочу, но не сейчас. Мне еще надо приготовиться к Седеру[25]. Мы будем встречать его вдвоем.

– Почему это для тебя так важно? – спросил он. – Столько лет прошло, и Бамби давно уже нет.

– Потому что я хочу рассказать Лайле о некоторых вещах, а до этого хочу разобраться со своей совестью. Осветить все темные уголки и навести в них порядок.

– Твое право, – сказал Яаль, устало уронив голову на подушку.

– Виртуально обнимаю тебя.

Сиван уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Яаль спросил:

– Подожди минутку. Я никак не могу разобраться со временем. Может так случиться, что Лайла – моя дочь?

Она снова повернулась к нему и отрицательно помотала головой.

– Нет, этого быть не может. Ты можешь быть спокоен.

– Жаль. А мне как раз хотелось бы, чтобы она была моей.

Из горла Сиван вырвался искусственный смешок. Если бы все было по другому, она действительно была бы его дочерью.


Лишь после окончания Седера, который сегодня представлял собой обычный ужин с Лайлой, Сиван сообразила, что оставила мобильник на тумбочке рядом с кроватью Яаля. Когда к Лайле пришли ее подружки Миа и Гайя, она решила поехать в больницу и забрать его, потому что в это тревожное время оставаться без телефона было нельзя. Сиван оставила машину на тротуаре напротив входа в больницу. Стояла полная тишина. Охранник у входа спросил куда она идет, и она ответила, что по срочному делу в кардиологическом отделении. Он надел резиновые перчатки, торопливо проверил ее сумочку и отступил в сторону, давая пройти, но Сиван не покидало ощущение, что в любой момент ее могут остановить. На всякий случай она проверила, хорошо ли прилегает к лицу маска. Входная дверь оказалась открытой, и пройдя через нее, Сиван повернула направо. Палата Яаля была второй с левой стороны. По крайней мере не нужно было проходить мимо дежурной сестры и что-либо объяснять. Сиван бесшумно отворила дверь, надеясь – несмотря на то, что было еще только половина десятого – пробраться в темноте к тумбочке, но свет в палате внезапно вспыхнул, и она наполнилась приглушенным смехом мужчины и женщины. На стуле, где несколько часов назад сидела Сиван, теперь восседала худенькая девушка с телом модели. Они с Яалем удивленно уставились на Сиван.

– Привет, – произнес Яаль. – Что-то случилось? Почему ты вернулась?

– Я забыла здесь свой телефон.

– Ааа… А я даже не обратил внимания. Тебе никто не звонил.

– Привет, Сиван. Как дела? Все в порядке? – спросила Карни, поправив очки с розовыми стеклами многогранной формы, которые предназначались явно не для коррекции зрения. Вне всякого сомнения, Карни вполне заслуженно ходила по подиуму у самого Диора.

– Вполне. А что… – Сиван попыталась сформулировать вопрос так, чтобы не получить отрицательного ответа.

– Я подумала, – ответила Карни раньше, чем она закончила фразу, – что это нечестно – оставлять Яаля одного в больнице в праздничный вечер. И потом, я ведь тоже одна. Мне было некуда девать свою энергию, и вот я взяла с собой несколько коробок и, опа, я уже здесь, развлекаю жениха с невестой.

Сиван присоединилась ко всеобщему ликованию, несмотря на то, что не поняла, кто же тут жених, кто невеста, и что Карни имела в виду. Но вообще-то, подумала она, невзирая на ее теперешнее отношение к Яалю, было бы неплохо подумать о нем в такой вечер и навестить его.

– Ну ладно, друзья. Я пошла, – произнесла она. – Желаю вам приятного вечера.

– Ты можешь остаться, – сказал Яаль.

– Я скоро зайду, а пока меня ждет Лайла. Пока, детки.

Выйдя из лифта, Сиван набрала в поиске имя Карни и мгновенно получила ответ: родилась и выросла в мошаве Батахия, тридцать шесть лет, семь братьев, с детства выступала с песнями и танцами. Вместе с братьями создала группу, которая выступала на общественных и частных мероприятиях. Карьеру модели начала в четырнадцать лет, когда один из ведущих дизайнеров фирмы «Кристиан Диор» обратил на нее внимание и позвал на два премьерных показа. Несмотря на свой юный возраст переехала жить в Париж и в течение четырех лет участвовала во множестве презентаций по всей Европе. Когда ей исполнилось восемнадцать, вернулась обратно и отслужила в армии в музее ВВС, что укрепило симпатию к ней в Израиле и снискало множество поклонников. После демобилизации закончила «Бейт Цви»[26] и с тех пор играет в кино и ведет передачи на телевидении. Считается одной из самых красивых и успешных женщин израильского шоу-бизнеса.

Сиван была озадачена. Если Карни действительно такая успешная и богатая, почему она живет в квартире площадью семьдесят квадратов на бульваре Елизаветы? Район в целом, конечно, неплохой, но если у нее есть деньги, она могла бы найти в том же районе что-нибудь гораздо более шикарное. Сиван знала, где находится мошав Батахия, потому что неподалеку от него жила ее напарница Тамара. Видимо, Карни предпочитала южный Тель Авив из-за близости к родителям. С другой стороны, сказала она себе, ведь и Лири тоже предпочитала жить там, несмотря на то, что вполне могла позволить себе жить в северном Тель Авиве. Видимо, было немало людей, кого Флорентин притягивал как магнит. С другой стороны, все понимали, что в скором времени в этом районе начнется обновление и стоимость квартир многократно возрастет.

Вдруг она почувствовала тоску по Маю. Ей захотелось позвонить ему и напроситься на чашечку кофе, но у нее не хватило смелости. Да и вообще, подумала она, у нее сейчас другие задачи, которые потребуют немало энергии, так что не стоит тратить силы на мужчину, который до сих пор любит свою бывшую жену и ведет себя так будто они до сих пор вместе.

Хорошо, что мы разные

После Песаха снова начали открываться рестораны и бары, и Лайла вернулась на работу в «Шпиц». Жизнь стала постепенно входить в привычное русло, но все же не до конца. Ношение масок и требование сохранять дистанцию стало обязательным. Премьер-министр пытался создать впечатление, что с эпидемией и экономикой все обстоит благополучно, но многие подозревали, что он заботится лишь о себе и об обвинительных заключениях, нависших над его головой и начали возмущаться. Единичные протесты стали перерастать в пока еще немногочисленные демонстрации. Не все простили президенту и премьер-министру тот факт, что, нарушая ими же принятые постановления, они провели Седер со своими детьми в то время, как многие старики и одинокие люди были вынуждены отмечать праздники в полной изоляции. Несмотря на заявления о том, что экономика начала возрождаться, цифры говорили об обратном. Триста умерших и миллион безработных. Многие бизнесы находились на грани закрытия, культура и развлечения пришли в упадок, а о массовых мероприятиях вообще можно было забыть. Правда у инженера-строителя Мая работы было выше головы. Суды тоже возобновили слушания, и Сиван снова оказалась загруженной. Но были и те, чей привычный мир был разрушен, и к чьим отчаянным возгласам никто не прислушивался. В каждом доме можно было найти тех, чья жизнь продолжалась как всегда, и тех, кто не знал, как дожить до конца месяца, в то время, как самое раздутое в истории Израиля правительство продолжало тратить на свои нужды миллиарды шекелей. Богатые становились еще богаче, а голодные продолжали голодать.


– Что случилось? Что ты делаешь? – спросила Сиван, вернувшись с работы и остановившись в дверях комнаты Лайлы.

– Готовлю домашнее задание на завтра, – ответила Лайла, склонившись над столом. Учеба в колледже продолжалась через Zoom, но раз в неделю стали проводить лабораторные занятия, и Лайла снова была занята. – В четверг у Мии день рождения.

– Как вы будете праздновать? Хотите прийти сюда?

– Мы думали об этом, но в конце концов решили пойти в «Шпиц». Если хочешь, приходи тоже. Миа тебя приглашает.

– Ну, не знаю.

– Почему?

– Вы молодые, а я уже выросла. Вы дети, а я ваша мать, – Она пошла в кухню, села за стол и раскрыла лэптоп.

– Ну и что? – Лайла вошла в кухню следом за ней. – Приходи не одна, приходи с Маем.

– Май сейчас не в городе. Он работает над проектом ветряных турбин на Голанах. Возвращается на выходные очень уставшим, да и то не всегда. В прошлый раз он поехал к сыновьям в Иерусалим, а неделей раньше они всей семьей вместе с Лири ездили на экскурсию в Негев.

– Вот это да! – Лайла смешно подняла брови.

– Они – дружная семья.

– Тогда зачем же они развелись? Разве это нормально?

– Я не знаю, но мне их отношения нравятся. Он говорит, что любит ее как человека, и что она всегда будет неотъемлемой частью его жизни.

– Ну ладно. А тебя это не достает?

– Нет. Почему это должно меня доставать? Я же сказала тебе, что мне это нравится. И потом, ну встретились мы несколько раз как друзья. Между нами ничего нет.

– Да кончай! Ты же втюрилась в него! Так и должно быть.

– Ошибаешься. Он мне нравится, но не более того. Я вообще его почти не знаю.

– Окей, – в голосе Лайлы явно слышался цинизм. – Не приходи с Маем, прийди с Яалем.

– Яаль уехал в Эйлат. Отели снова открываются, и ему надо запускать свою прачечную. Он приедет в Тель Авив только через месяц.

– Он хорошо себя чувствует?

– Ему не очень удобно с кардиовертером, но, если верить его словам, он как бы здоров. Как все это было странно… А кого еще Миа приглашает?

– Всех, кто работает с нами в «Шпице», ее друзей по армейской службе, приятелей из университета и друзей детства.

– И Лиора тоже? – спросила Сиван, оторвав взгляд от экрана.

– Да, и его тоже. Только я не думаю, что он придет.

– А ты хочешь, чтобы он пришел?

– Я не видела его уже два года. Это будет странно.

– Почему странно? Поздоровайся с ним, поболтай немного.

– Еще упаду в обморок от стресса, – Лайла повернулась, чтобы идти в свою комнату. – Ладно, это все пустое. Через пару часиков я должна закончить. На «Нетфликсе» есть хороший сериал про Майкла Джордана. Хочешь, посмотрим вместе?

– Идет, – Сиван посмотрела в окно на деревья, залитые светом уличных фонарей, и ее захлестнула волна любви. Она жила полной жизнью – семья, друзья, любимая работа, увлечения – а не только мыслями и заботами о своей дочери, но тесная связь с ней придавала ее жизни особый смысл. Такое глубокое взаимопонимание между матерью и дочерью встречается не так уж часто. Она знала немало матерей и дочерей, отношения между которыми были сложными и чья жизнь сопровождалась постоянными стрессами. Она, по крайней мере, избавлена от этого. Какое счастье, что небеса подарили ей Лайлу! Эти мысли успокоили Сиван, и она забыла и о Мае, и о Яале.


В четверг вечером Лайла позвонила Сиван во время работы.

– Мам, когда ты придешь домой?

– Скоро.

– Я тебя жду.

– Почему?

– Приходи поскорее.

Не успела Сиван зайти домой, как Лайла воскликнула:

– Он придет!

– Кто? Лиор?

– Да, он собирается прийти на день рождения Мии. Знаешь, как я волнуюсь? У меня даже живот болит, и я никак не могу успокоиться. Что мне надеть? – вдруг спросила она деловым тоном. – Я просто обязана выглядеть сегодня на все сто. Я пошла в торговый центр.

– Хорошая мысль. Сходи и купи что-нибудь сейчас, чтобы вечером не нервничать.

– А что мне делать, если он приведет ее?

– Улыбнись им обоим, скажи ей «Привет, рада познакомиться», а ему «Как дела? Как твои родители? Желаю всяческих успехов», а потом улыбнись еще раз, даже если для этого придется поднапрячься, и возвращайся к своим подружкам.

– Он знает, что я там буду, – продолжала Лайла, будто не слыша советов Сиван. – Он ведь не идиот, он придет без нее.

– Они уже два года живут вместе. Чего ты хочешь? Чтобы он оставил ее дома одну? Чтобы попросил не приходить? Чтобы солгал ей и сказал, что просто пошел проветриться с друзьями?

– Ты права, – сказала Лайла упавшим голосом. – Он ни за что не станет ей лгать, а она не даст ему пойти одному на вечеринку, где буду я. Я все это знаю.

– Можно я скажу тебе кое-что еще, Лали?

– Да.

– Только я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала.

– Я слушаю.

– Сегодня вечером в центре внимания должна быть Миа. Это ее день рождения. Ты ведь понимаешь это.

– Конечно.

– Если придет Лиор, как бы ты себя ни чувствовала, даже если внутри тебя все обрушится, ты не должна тянуть внимание на себя. Никаких драм. Это вечер Мии, – Сиван хотела добавить «Не будь такой, как Бамби», но сдержалась. Время рассказать о Бамби еще не пришло. – В самом крайнем случае, если ты не сможешь с собой справиться, улыбнись, отойди в сторонку одна или с кем-нибудь из подружек, поплачь, а потом вытри слезы, выпей колы и вернись в компанию, только будь как можно дальше от Лиора. Я уверена, что ты со всем справишься.

– Заметано, – кивнула Лайла. – Ну ладно. Сегодня вечером я должна выглядеть на все сто!

– Заметано.


Без десяти десять Лайла вышла из своей комнаты, облаченная в черный комбинезон из тонкой ткани, оставляющий открытой мускулистую спину и сильные руки. Поясок на тонкой талии подчеркивал ее выпуклые ягодицы. Она действительно выглядела великолепно.

– Ну как?

– Замечательно.

– В самом деле?

В голосе Лайлы Сиван услышала волнение.

– Конечно. Ты просто красавица.

– Окей. Ну, я пошла. Если передумаешь, приходи.

– У меня такое чувство…

– Что? Скажи!

– Да ладно! Не важно.

– Ну скажи…

– Мне кажется, что Лиор сегодня не придет.

Лайла не стала заострять на этом внимания. В это время во двор зашли Гайя и Шуваль, приветливо помахали Сиван, и девчонки втроем выскользнули через заднюю калитку, которая вела напрямую к «Шпицу».

Сиван пошла спать в районе полуночи. Через полчаса, когда она уже погружалась в сон, раздался сигнал телефона, извещавший о получении сообщения.

Он не пришел. Получила огромное удовольствие. Классная вечеринка.


Проснувшись утром, Сиван увидела, что дверь, ведущая в комнату Лайлы, открыта. Либо она вообще не возвращалась домой, либо ушла куда-то рано утром. Сиван вскипятила воду, достала из морозилки два ломтика хлеба и приготовила себе тост, и только потом заглянула в комнату Лайлы. Кровать была разобрана. Лайла была безалаберной, и педантичная и аккуратная Сиван всегда заправляла ее кровать, а вечером включала гирлянду лампочек в изголовье. Большинство подруг Сиван вечно ссорились со своими детьми из-за порядка в их комнатах, но Сиван никогда не заставляла Лайлу заниматься уборкой.

Долев сказала ей однажды много лет назад: «Ты допускаешь ошибку. Дети должны с раннего возраста понять, что такое порядок и чистота. Если ты прибираешь за нее, как же она этому научится? Какой пример ты ей подаешь!»

Но Сиван никого не слушала и продолжала до сих пор наводить порядок в комнате Лайлы. Когла Лайла подросла, она стала больше помогать Сиван. Мыла посуду, ходила за покупками, прибирала во дворе. Все, что Сиван просила, она делала с удовольствием и энтузиазмом, но ее комнату продолжала прибирать Сиван: складывала в шкаф разбросанную повсюду одежду, сортировала время от времени предметы на ее рабочем столе и раскладывала их по коробочкам и корзинкам, выбрасывала пустые пакеты, избавлялась от ненужных вещей и наводила порядок на полках. Она считала, что каждый должен помогать другому по мере своих возможностей. Совсем не обязательно, чтобы все занимались уборкой дома. Лайла, например, безо всяких напоминаний почти каждую неделю ездила в кибуц навестить дедушку, сидела с ним, пекла ему пироги, уделяла ему много внимания, и поэтому Сиван с удовольствием освобождала ее от дел, вроде уборки комнаты, которые ее не интересовали и о которых она постоянно забывала.

Лампочки в изголовье были погашены. Значит Лайла все-таки ночевала дома. Доска для серфинга и гидрокостюм отсутствовали. Да, когда тебе двадцать четыре, у тебя есть силы на то, чтобы пойти на вечеринку, выпить полбутылки вина, лечь спать в два часа ночи, а в шесть проснуться и пойти кататься на волнах.

Сиван решила поработать сегодня из дома. Весна была уже в полном разгаре, из сада доносились запахи цветов и пение птиц, дул приятный легкий ветерок, небо было голубым и безоблачным. Она уселась с чашкой кофе за кухонный стол, раскрыла лэптоп, увидела в «Фейсбуке» статью о восстановлении нормальной жизни в Эйлате после коронавируса и порадовалась за Яаля.


– Доброе утро, – в комнату вошла Лайла с мокрыми волосами, в купальнике и с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Гидрокостюм она повесила на веревке во дворе, а доску внесла в дом.

– Доброе утро, Лали. Как там море?

– Кайф, но я устала. Думаю снова прилечь.

– Тогда зачем же ты пошла?

– Так волны же, – ответила Лайла само собой разумеющимся тоном. – Угадай, кого я там встретила?

Лиора, хотела сказать Сиван, но Лайла опередила ее:

– Мая!

– А я думала, он на Голанах, – сказала Сиван, стараясь справиться с внезапно участившимся сердцебиением.

– Он уже вернулся. Я позвала его сегодня к нам на ужин, а он сказал, что сначала позвонит тебе.

– Ты же сказала, что собираешься вечером в Тель Авив, и что у тебя полно всяких планов.

– Это ничего. Сегодня ведь пятница, а в пятницу вечером мы всегда едим вместе. Я пойду потом. В чем дело? Тебе не хочется, чтобы он приходил?

– С чего это вдруг? Наоборот, будет классно.

– Заметано. Он такой, мам! Ты должна хорошенько о нем подумать. Это я тебе говорю. С ним так весело! А как он катается на волнах!

– Лучше тебя?

– Куда мне до него. Май в море с десяти лет. Он показал мне несколько технических приемов. – Лайла выглядела восторженной и счастливой.

– Но ведь и среди твоих друзей есть настоящие профессионалы.

– Ладно, мам, – нетерпеливо сказала Лайла, стараясь избежать лишних вопросов. – Он ведь не сидит в море с утра до вечера как они. Да, есть такие профессионалы, с которыми невозможно соревноваться, но он тоже на очень высоком уровне, только уже не такой молодой. В любом случае, вечером ты сама сможешь с ним разобраться. Он был очень рад, что я его позвала. Ялла! Пойду обмоюсь и в кровать. В полдень ко мне придут девчонки.

Май позвонил в одиннадцать.

– Ты не скучала по мне?

– Скучала.

– Надеюсь, Лали не навязала меня тебе сегодня вечером, – засмеялся он.

Он уже звал ее Лали?

– Вовсе нет. Только не ожидай чего-то сверхестественного. Я далеко не шеф-повар.

– А я ничего и не ожидаю. Лайла сказала, что хочет суши. Я уже заказал. Доставка в половине восьмого, а я прибуду в без четверти.

Что она могла сказать? Выяснилось, что с возрастом она слабо изменилась. В свое время все ее дела устраивала неутомимая и харизматичная Бамби, а теперь эту роль взяла на себя ее дочь. Это она вернула Сиван Мая, а вместе с ним и вкус к жизни.

– Здорово! Ну, до вечера.

Сиван поразмышляла еще немного. Да, с мужчинами она обычно никуда не торопилась. Даже когда ей кто-то нравился, она не показывала этого и обычно не отвечала на намеки с их стороны. Так продолжалось уже много лет, в течение которых она упускала одного за другим мужчин и возможность завязать серьезные отношения. И всегда оправдывала это существованием Яаля. Ведь он был ее единственной любовью. Запретной любовью. Она убедила себя в том, что принадлежит к людям, способным лишь на одну любовь. И вот теперь поняла, что все это было глупостью. Да, настоящая любовь под ногами не валяется, но кто сказал, что не может быть второй и даже третьей любви? Пусть эту встречу организовала для нее Лайла, но почему она не может вскочить на коня позади своего избранника, обхватить его за талию и умчаться с ним в волшебную страну, где не будет никого, кроме них двоих? Ни Бамби, ни Яаля, ни даже Лайлы. Ее счастливая страна. Только ее…

Эй, дурочка! За работу! Выбрось из головы эти нелепые мысли. И куда это тебя занесло?!

Сон

Яаль воспользовался послаблениями в карантине и сбежал в Эйлат. Сиван была уверена, что он сделал это в том числе и для того, чтобы избежать повторных встреч с прошлым. Она так и не поговорила с Лайлой, хотя каждый день ожидала, что та потребует подробных объяснений о том, что произошло в больнице, о Бамби и в целом о пробелах в истории их семьи, которыми она начала интересоваться в последнее время. Но Лайла закрутилась в водовороте проектов и контрольных, работы и развлечений и, видимо, стала понемногу забывать о прошлом.

Сосредоточиться на работе Сиван не удалось и, чтобы сделать хоть что-нибудь полезное, она пошла в торговый центр и купила себе платье и босоножки. Раз уж придет Май, не помешает выглядеть элегантно. В юности она действительно была красивой, хоть ей и было далеко до сексапильности ее сестры и при взгляде на нее у парней не перехватывало дыхание так, как это бывало, когда в комнату заходила Бамби. Даже сегодня она все еще выглядела вполне привлекательно. Но тут она подумала о Мааян и поймала себя на мысли о том, что стала слишком часто смотреться в зеркало и доверять ему.

В семь часов вечера Сиван приняла душ, высушила волосы и надела новое платье, серьги, кольца и ожерелье, которые раньше очень ей нравились, но уже давно валялись без дела в шкатулке. Суши прибыли на двадцать минут раньше, а поскольку погода стояла чудесная и в воздухе разливался сладкий аромат жасмина, она накрыла стол во дворе, несмотря на то, что росшая там жакаранда продолжала осыпать все вокруг дождем фиолетовых цветов.

Май по случаю ужина тоже приоделся. На нем были темно зеленые брюки, а вместо обычной футболки – рубашка с пуговицами, покрытая зелеными пальмами и маленькими коричневыми обезьянками. Пряжку ремня украшала фигурка серфера. Когда Сиван жила в кибуце, мужчину, уделявшего столько внимания одежде, считали геем. Однако Май вовсе не выглядел геем. Когда во дворе появилась Лайла, закутанная в просторную рубашку, в которой она спала и которая выглядела скорее как одеяло, он весело приветствовал ее:

– Ну как, дорогая, ты успела хоть немного выспаться?

– Отключилась на целых четыре часа. Мечта!

– Твоя дочь просто королева пляжа! – сказал Май, повернувшись к Сиван. – Утром были волны под два метра. Кошмар!

– Точно, – согласилась Лайла.

И Сиван, одетая в красивое короткое платье и греческие сандалии, с кожей гладкой, как шелк, и длинными мускулистыми ногами, почему-то почувствовала себя рядом с ними старой тетушкой.

– Раз уж мы едим суши, я принес сакэ, – объявил Май. – Надеюсь, оно вам понравится.

– Маме нравится, а я такое не пью, – сказала Лайла. – Я буду пить белое вино.

– Ты видишь, как я читаю твои мысли? – улыбнулся Май, и Сиван заметила у него на щеке ямочку, на которую до этого не обращала внимания. – Белое вино я тоже принес.

И он протянул Сиван пакет с бутылками.

Сиван попросила его открыть бутылку сакэ, сходила в кухню и принесла из шкафа, где хранилась парадная посуда, три бокала, изготовленных из разных пород дерева.

– Красивые бокалы, – произнес Май, подняв один из них к свету. – Откуда они?

– Купила в Японии.

– Мы с мамой ездили смотреть на цветение сакуры, – сказала Лайла.

– Ну надо же! Я тоже был в Японии с сыновьями. Мы путешествовали три недели, и в последнюю к нам присоединилась Лири.

– Послушай, Майчик, – спросила Лайла, – а что у тебя с этой Лири? Лири там, Лири сям. Куда ни плюнь, всюду Лири.

Сиван посмотрела на Мая, слегка озадаченная дерзостью своей дочери, но Май даже бровью не повел. Напротив, он выглядел вполне довольным.

– Когда мы развелись, мы решили, что по возможности останемся одной семьей. Пока мальчишки росли, мы старались встречать с ними каждую субботу, и хотя обычно мы не ездим путешествовать все вместе, либо я, либо Лири присоединяемся к остальным на несколько дней. Считается, что так делать не принято, однако так у нас получилось, и нас это устраивает. Лири осталась моим лучшим другом, и она знает меня лучше всех. Так хорошо и мне, и ей, и всем нам.

– Она и одевает тебя тоже? – не удержалась Сиван. Она не собиралась вмешиваться в беседу Лайлы с Маем, но раз уж разговор зашел в такое русло, ей стало интересно. Она в жизни не видела мужчины, который одевался бы так элегантно и со вкусом, и в то же время производил впечатление скромности и легкой запущенности. Так не выглядел ни один из ее клиентов, коллег адвокатов или знакомых из кибуца.

Май окинул себя быстрым взглядом.

– Одевает? По правде сказать, да. То есть одеваюсь я, конечно, сам, но одежду мне чаще всего покупает Лири. У меня на это нет ни времени, ни желания. – Он снова оглядел себя с головы до ног так, словно Сиван открыла для него нечто новое. – Вот эту рубашку и эти брюки она купила в Берлине во время своей последней поездки.

– А ремень?

Он посмотрел на себя в третий раз, чтобы сообразить о чем она говорит.

– Ремень она подарила мне на день рождения почти десять лет назад. Сразу после того, как мы разошлись.

– Так ты до сих пор ее любишь, – то ли спросила, то ли подвела итог Лайла.

– С чего это вдруг? – решительно запротестовал Май. – Вовсе нет!

– Ну хорошо, Лали, хватит морочить Маю голову. В каждой семье есть свои причуды, и его отношения с Лири – это их дело. Я лично поддерживаю такие отношения. Вы молодцы! – сказала Сиван, обращаясь к Маю.

Она подняла свой бокал, и Май с Лайлой последовали ее примеру.

Большую часть вечера Лайла оживленно беседовала с Маем. Они обсуждали состояние моря, технику серфинга, делились воспоминаниями, а Сиван исполняла роль внимательной слушательницы.

– Утомили мы тебя, – произнес Май, когда в десять вечера Лайла ушла в свою комнату переодеться.

– Напротив, так приятно было вас слушать. Она ведь моя дочь, и мне интересно знать обо всем, чем она занимается.

– Это правильно. Она у тебя замечательная.

– Как я выгляжу? – спросила Лайла, выходя из комнаты.

Сиван не знала, что сказать. Лайла переоделась в джинсы и майку, но надела поверх нее ту же огромную рубашку, в которой обычно спала.

– Ты не хочешь снять рубашку, Лали? – спросила Сиван. – За ней тебя совсем не видно.

– Что, правда? Некрасиво? Ее дала мне Шуваль. А я думала, что так классно.

– Ты всегда выглядишь замечательно. Но что, если именно сегодня ты встретишь Лиора?

Лайла посмотрела на Сиван пронизывающим взглядом.

– Почему ты говоришь мне об этом, мам? Откуда он может сегодня взяться?

– Это я так, смеюсь, Лали. Вчера ты все время думала, что встретишь его, а не встретила. Вот будет смешно, если вы встретитесь сегодня!

– Не получится. Лиор никуда не выходит по пятницам.

– Ну ладно, гуляй.

– Пока, Лали, – попрощался с ней Май. – Встретимся на море.

И Сиван снова задумалась, пришел он сюда ради нее или ради Лайлы.

– Что ты делаешь на Голанах? – спросила она. – То есть ты сказал мне, что занимаешься установкой ветряных турбин, но я понятия не имею, что это значит.

– Очень большой проект. Триста турбин. Ты ведь знаешь как они выглядят?

– Да. Такие громадные чудовища, которые понатыканы по всей Европе.

– По всему миру. Даже в Бразилии их полно. Если бы не «корона», я бы сейчас работал там. Думаю, что скоро все образуется и самое позднее в сентябре я снова поеду туда. Так вот, у нас тоже решили их установить. В этом участвуют инвесторы, крупные компании и банки, как наши, так и иностранные. Но в наших палестинах как всегда бардак. Сначалаподумать, а потом сделать? Не-е-ет, это не у нас. Для начала, выделенная под проект площадь слишком мала. Турбины привозят из-за границы, и нам нужно только установить их, но вот фундаменты мы должны построить сами. Ты представляешь, что произойдет, если эта махина весом в семьдесят-восемьдесят тонн рухнет? Катастрофа. Я подумал, что самым правильным решением ввиду недостатка площади будет сделать фундаменты не круглыми, а квадратными. Но тут все как закричат: «Ты что, с ума сошел? Так не принято! Во всем мире фундаменты круглые!» Приехали специалисты из Германии, проверили мои расчеты, копались, копались, и пришли к выводу, что я прав! Конечно, если бы у меня была неограниченная площадь как в Америке, или в Германии, или в Бразилии, я бы строил круглые фундаменты. Но что мне было делать? Короче, ищу приключений на свою голову. В этом я самый лучший. И так всю мою жизнь. Я и в армии таким был, и в университете. В первый год, разумеется, никто про меня не знал. На второй год преподаватели стали задумываться – а ведь в нем что-то есть, стоит уделить ему внимание. Четвертый год я закончил с отличием. Когда у меня получается сэкономить своему клиенту деньги, я испытываю настоящее удовольствие, а уж когда я получаю свое вознаграждение, – Май засмеялся, – тут я просто счастлив до небес.

Они разговорились. Май рассказал Сиван о своей работе, о трудностях, успехах, о годах, проведенных в Бразилии, о родителях. Он сказал, что его отец, которому было уже за девяносто, отнесся к эпидемии со всей серьезностью и в течение трех месяцев совершенно ни с кем не общался, но теперь он согласен, чтобы Май его навещал, правда при условии соблюдения дистанции.

В час ночи они пересели на стоящий под деревом диван, и Сиван заварила чай.

– Я все говорю и говорю, а ты все слушаешь да слушаешь.

– Что ты хочешь узнать?

– Я хочу понять, как случилось, что ты все эти годы одна. Лали сказала, что у тебя не было ни одного серьезного знакомства.

– Вы даже до этого добрались.

– Видимо, это ее беспокоит.

Ну что ж, можно рассказать ему всю правду, подумала Сиван. Если уж решаться на настоящие изменения, вот она, возможность проверить себя, начать извлекать скелеты из шкафа. Быть честной до конца, и посмотреть, что из этого получится.

– В течение многих лет, с самой юности, я была влюблена в мужа моей сестры Яаля, хоть и знала, что это совершенно безнадежно. Мне было все равно, что он принадлежит ей, и я хотела лишь одного – быть поближе к нему через нее. Когда она умерла, я решила, что единственная возможность справиться со своими чувствами – убежать. Так я сдерживалась в течение многих лет.

– А теперь?

– Надеюсь, что я в конце пути. От любви к Яалю ничего не осталось, то есть остались теплые чувства, но я его больше не люблю.

– Рад это слышать, – сказал он, немного подумав. – Хотя сейчас, как я понял, он свободен.

– Яаль не свободен. Он все еще живет мыслями о моей сестре. В его сердце нет места другой женщине. Даже сейчас, через двадцать лет после того, как Бамби умерла, она остается в его глазах святой. Он не замечает меня, да это и не важно, потому что он меня больше не интересует. Мне не нужен психолог чтобы понять, что моя любовь к нему была, в сущности, побегом.

– Побегом от чего?

– Не знаю. Может, от себя самой. Это я и пытаюсь понять.

– Не знаю, побег ли это, – покачал головой Май. – Может быть, как раз наоборот. Может, это был результат чрезмерной уверенности в себе, потому что общество хочет, чтобы все все время шли вперед, забывали о прошлом и каждый собирал до конца свой кубик Рубика. Именно это чаще всего считается успехом. Однако в действительности не всегда можно сделать так, как хочется всем. Может так случиться, что ты любишь человека, но не нужен ему, по крайней мере не до такой степени, как тебе бы хотелось, но сам не можешь от него освободиться. Так я чувствовал себя по отношению к Лири. Мне хотелось быть с ней несмотря на здравый смысл. Что тут можно поделать? То, о чем ты говоришь, не кажется мне ни чем-то странным, ни чем-то ужасным. Я прекрасно тебя понимаю. И Яалю повезло, даже если он об этом и не знает.

Итак, он ее понимал. Ведь и у него была единственная любовь. Сиван почувствовала облегчение.

– Вот только я не знаю, смогу ли полюбить еще раз. Я ведь уже не молодая. Какой шанс, что я испытаю такие же чувства снова? И что это будет настоящая, большая любовь? Я не согласна на компромисс. Моя жизнь меня вполне устраивает.

– Твой шанс полюбить сегодня ничем не отличается от того, что было в шестнадцать, в двадцать или в тридцать лет. Любовь это как удар молнии. Она может прийти в любом возрасте.

Значит, снова мимо, подумала Сиван. Май вел себя с ней отнюдь не так, будто его ударило молнией.

– Ты должна пересмотреть свое отношение к себе. Я говорю тебе это уже во второй раз: ты одна из самых красивых женщин, каких я встречал.

Он нагнулся к ней, словно собирался обнять или поцеловать, и в это самое неподходящее время зазвонил телефон, и на экране появилось имя дочери. Сиван посмотрела сначала на телефон, потом на Мая, который снова откинулся на спинку дивана и одними губами произнес «не обращай на меня внимания».

Из динамика донеслись всхлипывания, но многолетний опыт подсказал Сиван, что ничего катастрофического не произошло.

– Ты дома? – прорыдала Лайла.

– Да.

– Подожди меня, не ложись спать.

– Что-то случилось?

– Облом, сплошной облом. Я встретила его, и это было ужасно.

– Лиора?

– Да. Его и его подружку. Я хочу умереть!

– Мне кажется, пора прощаться, – произнес Май, вставая.

– Я тебя не гоню, – улыбнулась она, – но думаю, что у нас будет женский разговор.

– Я в любом случае собирался идти. Уже поздно. Было здорово. Надеюсь, что теперь, когда мы почти соседи, будем видеться чаще.

– Я тоже. Приходи когда захочешь.

Май взялся прибирать посуду, но Сиван остановила его:

– Обещаю, что когда ты пригласишь меня к себе, я не побегу мыть посуду. Каждый занимается своим домом. Я не предлагаю свою помощь в гостях и не прошу помогать мне, когда я у себя дома.

– Идет, – выпрямился он. – Договорились.

Сиван проводила Мая до калитки. Она не ожидала с его стороны никаких действий, но он внезапно обернулся, крепко обнял ее и прижал к своей груди, и в его объятиях она почувствовала себя счастливой.

Сиван расстелила кровать Лайлы, зажгла гирлянду в изголовье, а потом уселась в гостиной и стала ждать. Но дочь, когда вернулась вся опухшая от слез, прошла мимо и лишь коротко бросила:

– Я пошла спать.

– Ты не хочешь поговорить?

– Нет.

– А когда?

– Не сейчас. Я все расскажу тебе завтра.

– Ты уверена?

Лайла не ответила, давясь слезами, стоящими у нее в горле. Сиван слышала, как она умывалась и чистила зубы, а потом закрылась у себя в комнате. Сиван помыла посуду, навела порядок во дворе, а потом легла в кровать. Сердце у нее щемило. Хоть она и знала, что время лечит, а будущее все равно преподнесет новые приключения и сюрпризы, она страдала вместе с Лайлой.

К трем часам ночи Сиван наконец задремала. Ей приснилось множество снов, но проснувшись, она смогла вспомнить лишь один. Она сидит в джунглях на высоком дереве, скрываясь от кого-то или от чего-то. Вдруг внизу раздаются голоса, и она видит группу туристов. Она испытывает облегчение, потому что это значит, что где-то рядом есть люди. Она спускается с дерева и идет через тропическую растительность пока не доходит до берега моря. Все выглядит как сцена из кинофильма. Мелкая прозрачная вода, мягкий песок на дне, залив окаймлен коричневыми холмами, и все вокруг какое-то желтоватое, словно она смотрит через цветной светофильтр. Она заходит в приятную воду, которая доходит ей до живота, оборачивается и видит на берегу Лайлу в купальнике. Сиван машет ей рукой, и Лайла собирается зайти в воду и присоединиться к ней. Но тут что-то меняется. Это уже не Лайла, а Бамби. На мгновение Сиван испытывает безмерное восхищение и радость от того, что снова может быть с сестрой, но под деревьями, там, где начинаются джунгли, стоит какой-то мужчина, и Бамби поворачивается и идет к нему. Сиван пытается определить кто же это: Яаль, Май, Лиор? Она начинает идти в их сторону, но мягкий песок под ногами превращается в топкую трясину, из которой она не может выбраться, а Бамби между тем исчезает в лесу.

Странный сон, беспокойный, как и большинство снов. Но чувство любви, которое она испытала, когда увидела Бамби такой осязаемой, такой близкой, было сильным и прекрасным, и острая, почти непереносимая тоска захлестнула ее.

Облом

Утром в субботу Сиван разбудил сигнал телефона, извещавший ее о получении сообщения.


Михаль: Я сегодня всю ночь не спала. Идиот!

Сиван: Кто?

Михаль: Да пьяница этот.

Сиван: Михаил? Что он сделал?

Михаль: Он все время крутится вокруг моего дома.

Сиван: Они просто сидят на лавочке. Вы хотите, чтобы я с ним поговорила? Почему бы вам самой не попробовать? Просто попросите вежливо, чтобы они не шумели.

Михаль: Я вам уже тысячу раз говорила, что сейчас не могу с этим справиться. Мне хватает головной боли и без ваших дурацких советов! Зачем вы меня сердите?

Сиван: Не собиралась я вас сердить. Молчу. Всего хорошего.


Так как заснуть больше не удалось, Сиван завернулась в халат и открыла дверь холодильника, чтобы достать молоко.

Дверь в комнату Лайлы распахнулась, и она появилась на пороге – взъерошенная, с сонными глазами – одетая в пижамные штаны, свитер и меховые тапочки на босу ногу.

– Хочешь узнать, что случилось?

– Да.

– Вчера я просто ничего не могла. Меня будто разобрали по винтику. Мне нужно было время.

Каждая принялась за свой кофе – растворимый, без сахара и с большим количеством молока. Лайла прошла в гостиную и уселась в кресло, а Сиван села на диван напротив.

– Спасибо за лампочки.

– За что? – удивилась Сиван.

– За то, что ты прибираешь у меня в комнате, застилаешь кровать и зажигаешь свет. Я тебе не говорила, но мне приятно после работы возвращаться в комнату, где все прибрано и горят лампочки. Особенно мне это было нужно вчера вечером. Я ведь пришла совсем никакая, а тут вдруг комната, запах цветов, индейское покрывало, которое ты купила мне в Америке, а над всем этим – лампочки. Увидела я это и растаяла.

– Ты знаешь, мне тоже было очень приятно сделать это.

– Короче, ты слушаешь? Вчера вечером я пошла вместе с Шуваль в порт. Мы выпили по бокалу вина, а потом встретили Галь и ее приятеля Бара, который был у нас в армии командиром. Ты ведь помнишь Галь? Она медсестра. Она ездила со мной кататься на лыжах.

– Да, Галь. Конечно я ее помню. Она заходила к нам несколько раз. Впечатляющая девушка.

– Короче, мы посидели, посмеялись, а потом Галь с Баром сказали, что должны встретиться с приятелями Бара по армии, и пригласили нас с Шуваль. Ну вот, сидим мы с этими приятелями. Приятные такие ребята. Один даже стал поглядывать в мою сторону. Все прекрасно.

– Что у тебя за дела все время с этими моряками? – успела вставить Сиван, пока Лайла отхлебывала кофе. – Есть ведь еще парашютисты, летчики, да мало ли еще кто!

– Я бы с удовольствием, но что я могу сделать? Они все приятели.

– Ну хорошо.

– Короче, забыла тебе рассказать, что я совершенно не знала, что подружка Лиора работает в этом же здании на втором этаже. Кстати, приятели Бара старше Лиора на несколько лет, так что они совсем друг друга не знают. И вот, курю я сигарету, Галь, уже порядком пьяная, дурачится, и вдруг спускается по лестнице подружка Лиора и идет прямо к нам. Я не сразу сообразила, что это она, потому что видела только ее фото в Инстаграме, но когда она приблизилась, я поняла, что это таки она. Все мне говорят «Она такая уродина, прямо обезьяна!», а она оказывается красавица! Ты даже не понимаешь, как она выглядит. Это просто страшно!

– Ты же только что сказала, что она красавица.

– Я имела в виду, что просто страшно какая она сногсшибательная.

– Теперь понимаю.

– Вот тут-то и случился облом, – продолжала Лайла, не уловив иронии. – Сначала Бар представил ее: «Парни, вы знаете Ротем? Самая красивая девушка в Тель Авиве! Я от нее просто балдею!» Короче, вознес ее до небес. Выяснилось, что она тоже служила в Шаетет. А я и не знала. Думала, что она встретила Лиора в Шри Ланке, а они, скорее всего, были вместе в армии. Ну вот, Ротем стала ко всем подходить, со всеми обниматься, здороваться, а меня игнорирует, потому что прекрасно понимает кто я такая. И вдруг она уселась возле Бара, который сидел прямо рядом со мной.

– Откуда ей было знать кто ты? Вы же никогда не встречались.

Лайла окинула Сиван презрительным взглядом.

– Окей, продолжай.

– Ну вот, вся моя уверенность куда-то испарилась, и я почувствовала себя, как девчонка, которую не пригласили на день рождения. Все мое внимание сосредоточилось на Ротем. Но самое плохое состояло в том, что Галь, которая понятия не имела, кто такой Лиор и кто такая Ротем, тоже стала к ней подлизываться: «Ой, какая ты классная! Мы с Баром на следующей неделе организуем у себя на крыше вечеринку. Ты обязательно должна прийти». Господи! Я думала, что прямо там и умру! И ведь никак ее не остановишь. На мое счастье Шуваль, которая знала меня еще когда я ходила с Лиором, смекнула в чем дело, отпихнула Бара, села рядом со мной и прошептала мне на ухо: «Все хорошо, Лали. Будь спокойной, дыши глубже, я с тобой». И она меня спасла! Я как-то смогла продолжать улыбаться и вести себя нормально. Но только внешне, внутри у меня все оборвалось. Ты понимаешь, мам? Сижу я там в этом мешке, ну в той рубашке, что ты советовала мне оставить дома, выгляжу, как Годзилла, и даже снять ее не могу, потому как глупо буду выглядеть, а рядом со мной сидит эта Ротем, на которую все пялятся. И вдруг, кто бы ты думала появляется? Кого я вижу?

– Лиора.

– Катастрофа! Кошмар!

– И что же ты сделала?

– Бар как раз начал сворачивать сигарету, а мне надо было чем-то занять руки, вот я у него и спросила: «Давай я тебе сверну», а он: «С чего это вдруг, Лали? Ты же только что курила. Ты ведь не куришь много». Тогда я говорю ему страшным таким голосом: «Бар! Дай. Мне. Свернуть. Тебе. Сигарету!». Тут он, видимо, сообразил, что я сейчас просто его убью, и передал мне табак и бумагу. Ну, занялась я сигаретой и подняла глаза, как бы ненароком, когда Лиор уже приблизился. Но это не помогло. Дело в том, что подойдя к столу, Лиор первым делом увидел меня, и в его взгляде появилось удивление и даже радость. Но в следующее мгновение он увидел ее, и сразу все понял. Просто фильм ужасов! Смотрю я на него и вижу, как он решает: уносить ноги, или уже все, попался… Ты понимаешь? Два года я его не видела, и вот угораздило же меня встретиться с ним как раз тогда, когда рядом со мной сидит эта красавица Ротем, а я выгляжу, как та наша Михаль.

Ну просто комедия, подумала Сиван и засмеялась.

– И что он?

– Я же сказала тебе – облом. Ничего не было.

– Что значит «ничего не было»? Он что, не подошел к тебе? Не заговорил с тобой?

– Почти.

– Что значит «почти»?

– Он подошел к ней, поцеловал и что-то ей сказал. Я не знаю, я не смотрела. Она тут же встала и объявила, что ей пора возвращаться на работу. Спросила его: «Ты идешь?», и они пошли. И вот, проходя мимо меня, он остановился и проронил: «Годы, а?»

– И все?

– И все. Я как-то смогла пробурчать в ответ: «Да, годы…», но тут эта дурочка Галь как набросится на Лиора: «Ой, а это что за красавчик? Почему ты нас не знакомишь? Кто это? Обязательно приходи вместе с ним». Ты же знаешь, ма, она и так самая милая из тех, кого я знаю, а уж когда она пьяная…

– Ну хорошо. Чего ты от нее хочешь? Она же его не знает.

– Тут я встаю и говорю: «Познакомься, Галь, это Лиор. Лиор, это Галь». И тут за столом воцаряется мертвая тишина. До всех, видимо, дошло.

– И…

– И все. Он пошел дальше.

– А что же ты?

– Ничего. Галь попробовала извиниться, но я ее остановила. Потом посидела еще с полчаса, а потом мне все стало невмоготу, и я ушла. В машине совершенно расклеилась. Бедная Шуваль! Я всю дорогу плакала.

– А сейчас как ты себя чувствуешь?

– Униженной. Так я себя чувствую – униженной.

– Можно я тебе кое-что скажу?

– Да, мам. Я молчу. Говори.

– Ты не должна чувствовать себя униженной, потому что Лиор не унизил тебя. Ты же хотела встретиться с ним днем раньше, когда ты была ко всему готова, когда он должен был быть один и должен был оценить тебя по достоинству. Первая любовь, Лали, это такой сложный феномен, что его не смог бы объяснить даже сам Альберт Эйнштейн. Тебе бы хотелось, чтобы он присел рядом с тобой на несколько минут и спросил как дела, как мама, как учеба, а ты бы тоже спросила его как дела и что он собирается делать. А он бы, допустим, ответил, что решил в конце концов, где собирается учиться. И вот поговорили бы вы так несколько минут, и каждый почувствовал бы себя хорошо. Потому что даже если вы сейчас не вместе и даже если он любит другую, а ты все еще одна, но когда-нибудь тоже найдешь себе пару, у вас есть общая память о первой любви, которую никто не сможет у вас отобрать.

Лайла слушала молча, и было видно, что с каждым словом Сиван она успокаивается все больше и больше.

– А так я с тобой согласна, – продолжала Сиван. – Тут действительно случился облом. Но что можно сделать? Это уже случилось! Я прекрасно понимаю, что ты чувствовала, но зато теперь мы с тобой можем вместе над этим посмеяться.

– Мы тут смеемся над тем, что случилось, а они там вместе смеются надо мной.

– Я знаю Лиора. Он был мне как сын. Он хороший парень и всегда таким останется. Просто он растерялся и не знал как себя вести. Не каждый сможет с честью выйти из подобной ситуации. Теперь возьмем Ротем. С ней тоже было непросто. Ведь она как бы не знает тебя, а ты как бы не знаешь ее. Чтобы выйти из такой ситуации требуется присутствие духа. И смотри, как ты все правильно сделала: встала ему навстречу, улыбнулась, представила его Галь. И даже потом ты еще посидела, поговорила. Ты молодец, Лали!

– Жаль только, что я так плохо выглядела.

– А что стало с тем парнем на другом конце стола?

– Ой, я и забыла про него. После всего, что произошло, я уже ничего не замечала. Все было как в тумане.

– Лиору везло шесть лет, но в один прекрасный день появится другой, которому повезет еще больше, потому что за эти годы ты стала человеком с большой душой и такой красавицей, что для того, у кого есть глаза, этого не сможет скрыть даже мешок.

– Мама! – Лайла пересела к Сиван и обняла ее. – Я просто не знаю, что бы я без тебя делала!

– Так, значит, хорошо, что я всегда тут.

Трафареты

Прошло десять дней, а Май так и не позвонил. Поначалу Сиван вздрагивала при каждом телефонном звонке, надеясь, что это Май зовет ее на свидание, но когда пошла вторая неделя, ее надежды сменились разочарованием, правда не сильным, так как она с самого начала не ожидала слишком многого. А потом мысли о нем и вовсе отошли на второй план. Работы снова было хоть отбавляй, но особенное внимание Сиван уделяла делу об отчуждении родительских прав, которое она приняла близко к сердцу и которое сильно затянулось из-за «короны».

В середине июня она получила сообщение от Лири:

Привет, Сиван. Завтра я снова разрисовываю эту стену. Буду работать весь день. Приходите поучаствовать. Прекрасная возможность углубить наше знакомство. Целую, Лири.


После обеда Сиван поехала во Флорентин и оставила свою машину на бульваре. Полицейский участок снова был закрыт, дефибриллятор висел на положенном месте, киоск Нормы работал, лишь столы стояли на большем расстроянии друг от друга. Лири была вся погружена в работу, изображая на сей раз целующуюся пару под цветущим вишневым деревом в стиле арт-деко с элементами манги. Фигуры были обведены тонкими линиями, а яркие краски придавали всему изображению объемность. Сиван представляла себе Лири высокой, стройной, со стильной прической и макияжем, в каких-то особенных очках, излучающую уверенность и даже мужественность. Но она оказалась совершенно другой: маленькой, хрупкой, с плоской, как у балерины, грудью и детским телом, скрытым под льняной врачебной униформой. Но особенно Сиван поразили ее волосы – совершенно без краски, с пробивающейся кое-где сединой. Далеко не каждая женщина решится на такое. Май никогда не упоминал возраст Лири, и сейчас Сиван поняла, что Лири старшее нее на несколько лет и уже приближается к шестидесяти. Впечатление усиливали морщинистая шея, дряблые веки и две тонкие параллельные морщины на лбу. Это лицо не знало ни уколов ботокса, ни скальпеля пластического хирурга. Но, увидев Сиван, Лири улыбнулась ей широкой дружеской улыбкой, и все морщины куда-то исчезли.

– Привет! Ну, наконец-то! – Она почти спрыгнула со стремянки, на которой стояла, и обняла Сиван, не прикасаясь к ней – обе ее руки были заляпаны краской.

Лири была без маски, и Сиван пришлось снять свою.

– Привет, – произнесла она еще раз. – Май говорил мне, что вы красавица, только я не предполагала, что настолько.

Еще одна неожиданность – Лири говорила с сильным акцентом.

– Вы из Америки?

– Из Канады. Приехала в Израиль когда мне было двадцать четыре. Ну что, выпьем кофе? Вы не представляете себе, когда я начала. В девять утра!

– Я рада, что вы согласились. Думала, у вас не будет желания после того, как предыдущую картину облили черной краской. Кстати, мне она очень понравилась – и девушка, и надписи.

– Здесь тоже будет надпись «Всегда помни свою первую любовь».

Да, всегда, подумала Сиван.

– Или «Прелесть первой любви в том, что она никогда не кончается». Вы что предпочитаете?

Лири провела Сиван в студию – большое открытое пространство с высокими потолками и бетонным полом, в одном конце которого находилась галерея, куда вела металлическая лестница. Стены аккуратно выкрашены белой краской, но покрыты трещинами, отражающими плачевное состояние фундамента. Пространство было заполнено деревянной мебелью и произведениями искусства – полотнами и статуями – и все, включая инструменты, находилось в идеальном порядке, напоминающем о квартире Лири наверху.

– Трудный выбор. Дайте подумать. Первая надпись более сентиментальная и подразумевает сопереживание читающего. Всякий, кто прочтет ее, улыбнется от всего сердца. Вторая же предполагает возможное разочарование в будущем.

– Скоро надо будет решить.

– Когда вы собираетесь закончить?

– Надеюсь, что через четыре-пять часов, – в студии, так же, как и в квартире, стояла суперсовременная кофейная машина. Лири приготовила им обеим эспрессо и позвала Сиван в уголок отдыха. – Май так много мне о вас рассказывал.

– А мне о вас. Вы присутствуете во всех его рассказах.

– У нас с ним особенные отношения, – рассмеялась Лири. – Я всегда говорю ему, что если бы его не было, я скорее всего нашла бы кого-нибудь другого и даже полюбила бы его, но что никто не в состоянии поддерживать меня так, как он. А я со своей стороны, сделаю все для него.

– Тогда почему же вы разошлись?

– Замужество – это не для меня.

– И вам хорошо, когда вы свободны?

– Да. У меня есть Май и дети, но я делаю все, что хочу и живу так, как хочу. Хочу я, например, поехать куда-нибудь на год, я беру и еду, и никого не спрашиваю. Чувствую себя свободной. Есть люди, для которых самое главное всегда быть со своим партнером. Не спорю, в этом есть свои преимущества, но мне это не было так важно. Мне хотелось делать всякие вещи, не думая ни о ком и не спрашивая ничьего разрешения.

– Мне не кажется, что Май стал бы вас останавливать. Если он так вас любил, он должен был уважать вашу свободу. Может быть, он пошел бы на компромисс только ради того, чтобы не расходиться.

– А мне не хотелось, чтобы он шел на компромисс. Он этого не заслуживает. Когда человек живет в браке, он все время вынужден сдерживаться, отказываться от чего-то, думать о другом. Даже в сексе надо иногда в первую очередь думать о партнере. А почему? Кто сказал, что так все и должно быть? Мне, например, на определенном этапе все это надоело.

– Я всю жизнь прожила без мужа и одна воспитала свою дочь, но я – адвокат по семейным делам и я достаточно хорошо знаю проблемы, связанные с замужеством.

– У меня была дополнительная проблема. У меня рано наступила менопауза и протекала она очень тяжело: приливы жара, проблемы со сном, воспаление мочевого пузыря, нервные срывы. Короче, как женщина я умерла. Бедный муж.

– Почему вы не пользовались гормональными препаратами?

– Потому что у меня есть BRCA1 и BRCA2. Знаете, что это такое?

– Думаю, да. Гены, которые указывают на предрасположенность к раку груди и яичников.

– Моя мама, тетя и кузина все умерли от рака. У меня была небольшая грудь, но когда мне было сорок семь, я ее все равно удалила, а заодно удалила матку и яичники.

– Бедняжка, это, наверное, тяжело, – поспешила сказать Сиван.

– Мои дети тоже прошли проверку, и к моему облегчению, у них этих генов не обнаружили. А потом, – продолжала Лири, – я решила расстаться с Маем. Я так любила его, он такой умница, такая щедрая душа, но меня к нему больше не тянуло. Все, конец. Пропало желание. Как я ни старалась возродить его, ничего не получалось. Раз так, сказала я себе, даже если я больше не встречу такого мужчину, как он, буду свободной, сосредоточусь на себе, на своем искусстве, буду гулять с молодыми, повидаю мир. Так я и сделала. Последние десять лет я по полгода провожу за границей. Май не может так жить, даже если бы захотел. Он трудоголик, он любит свою работу так, как другие любят женщину, и таким он всегда и останется.

– Завидую я вам, – улыбнулась Сиван. – И что же вам понравилось больше всего? Какое место самое красивое? Чтобы и мне знать, к чему стремиться.

– Трудно сказать. Каждая страна красива по-своему, но, пожалуй, Новая Зеландия. Я не езжу по туристическим местам, стараюсь забираться в отдаленные уголки. Если же вы спрашиваете, где я получила самые яркие впечатления – так это в Намибии. Я провела там два месяца, из которых три недели верхом на лошади. В молодости я много ездила верхом. У моих родителей была ферма. Когда мне было двадцать, мой отец разорился, и мы все потеряли. После нескольких трудных лет они эмигрировали в Израиль, но так и не воспряли духом. Но это отдельная история для другого раза. В любом случае, в Намибии я проезжала подряд десятки и сотни километров по горам и пустыням, под палящим солнцем, под луной и звездами. Получила такое душевное успокоение, какое невозможно описать словами.

– Как здорово! – восхищенно сказала Сиван. – Я иногда езжу отдыхать на недельку-другую с моей дочерью Лайлой или с подругой. Я тоже люблю особые места, но моя работа не позволяет мне отлучаться надолго. Может быть, через несколько лет мне и удастся осуществить эту мечту. Буду как вы. Мне нравится то, что вы сделали. В молодости я полтора года прожила в Бразилии. Ездила по разным местам и в конце концов застряла на северо-востоке в месте, которое показалось мне настоящим раем на земле.

– Май мне рассказывал. В Атинсе, там, где он купил землю.

– А я и забыла. Так вы там были.

– Только он.

– Я думала, что вы жили там вместе. Я почти уверена, что именно так он и сказал.

– Мы жили вместе в Сан Пауло, но через шесть лет мне все надоело. Я стала скучать по Израилю, по родителям, мне хотелось, чтобы мои сыновья вырости здесь. Май хотел остаться еще на несколько лет, но в конце концов сдался. Перед возвращением мы взяли отпуск на несколько месяцев и жили в Джерри[27]. Оттуда я вернулась в Израиль, а Май остался еще на полгода. Ему надо было закончить все дела на работе. Пока мы жили в Джерри, мы несколько раз ездили в Атинс. Маю понравилось это место, и он решил купить там землю, настаивая на том, что это хорошее вложение денег, но меня все это не интересовало. Когда я вернулась, он прожил в Атинсе еще несколько месяцев.

Вдруг Лири, которая сидела лицом к входной двери, вскочила и выбежала из студии. Сиван поставила кружку на стол и двинулась вслед за ней, но Лири уже вернулась, тяжело дыша и извергая пламя, как дракон.

– Видели его?

– Кого?

– Сола. Вот сучий сын!

– Сол? Сосед?

– Сосед? Какой он сосед? Преступник! Вот как надо его называть!

Сиван вспомнила, что Михаль называла его троллем. Видимо, он был не самым симпатичным соседом в доме.

– Просто мусор, а не человек! – надрывалась Лири, сотрясаясь всем своим маленьким телом.

– Что он сделал? – но тут Сиван вспомнила о своем разговоре с Солом. Все понятно!

– Этот мерзавец ходит за мной по всему району и портит мои картины. Эта война продолжается уже давно, но он не сможет меня победить. Он испортит, я нарисую. Он снова испортит, я снова нарисую. Он меня еще не знает. Как бы он ни старался, я все равно одержу победу.

– Но что заставляет его так себя вести? – если он портит рисунки Лири по всему району, подумала Сиван, может быть он писал и надписи, направленные против Алазара и Бат Эль? Надо этим заняться. Ведь это теперь и ее дом. Надо погасить пламя и навести порядок. В конце концов, это ее профессия.

– У Сола во Флорентине есть множество рисунков. Он живет в этом доме уже много лет и принадлежит к первой группе художников граффити в Израиле, которой муниципалитет выдал разрешение. Он очень талантливый. Если бы он захотел, он мог бы быть известным во всем мире и зарабатывать кучу денег. Одно время галеристы стояли в очереди за его картинами, но этот болван не знал, как себя вести. Он думал, что если он наплюет на всех, это сделает его еще более великим. Что настоящий художник должен быть бедным страдальцем, иначе он и не художник вовсе. Но время шло, он состарился, и наступило разочарование. Он талантлив, этого у него не отнимешь, но он идиот. Сидит в своей квартире, где шагу нельзя ступить, чтобы не наступить на что-нибудь, а работы свои прячет. Было время, когда он даже выбрасывал их на помойку, но теперь все-таки перестал. У него есть приятель, который держит в своем складе все его значимые работы. И вот этот сумасшедший, который все больше и больше разочаровывается в себе, ругает себя, все больше и больше завидует тем, кто добился того, чего он должен был но не захотел добиваться, нашел того, на ком можно выместить все свое разочарование. Кого бы вы думали? Лири Бен Валид! Пришла эта Лири со своими деньгами, с успехом, со связями, со своим не гениальным, но вполне приличным искусством, после того, как проучилась годы в «Бецалеле», и получает разрешение расписать несколько стен. Но в старых костях этого осла пылает ревность! Не может он этого перенести. Сидит в своей дыре на табуретке и думает, как бы все испортить. Бандит, вот он кто! Ходит от стены к стене и портит все мои рисунки. Во всем районе. Да что там, во всем городе!

– А какие у вас доказательства, что это именно он?

– Вы что, смеетесь надо мной? – закричала Лири в порыве гнева. – Он сам это признал!

– И он сам сказал вам об этом?

– Не только мне, всем! Он даже в полиции признался. У меня есть запись в телефоне. Вы можете ее прослушать. Я сама позвонила ему и спросила, и он во всем признался и смеялся мне прямо в лицо. Ну, где же она? Я сейчас дам вам послушать, – ее руки тряслись так сильно, что она все время нажимала не на те кнопки.

– Подождите минуточку. Успеем послушать. Я хочу кое-что прояснить. Хорошо, вы обратились в полицию, и что же она сделала?

– Его вызвали для беседы, а потом предупредили и выпустили. Что полиция может сделать? Что вообще они умеют делать? Ничего!

– А что Май? Он не предложил какое-то решение?

– Да что он может предложить? Он сказал мне, что если я ему разрешаю, он переломает Солу все кости. Понятно? Это единственное решение, на которое он способен. Как у первобытных людей – дал в морду, и все устаканится.

Сиван никак не могла представить себе Мая, дающего в морду такому человеку как Сол.

– Ну хорошо, я поняла. Теперь я буду помогать вам.

– И что вы будете делать? – спросила Лири, глубоко вздохнув, и Сиван поняла, что ее выбор весьма ограничен.

– Прежде всего успокойтесь. – Сиван хотела обратить все в шутку, но Лири восприняла ее всерьез.

– Вы правы. Не стоит тратить на него нервы. Вот сейчас я выкурю косяк и успокоюсь.

– Хорошо. А потом заканчивайте вашу работу.

– А вы?

– Пойду перекинусь парой слов с господином Солом.

– Что вы собираетесь ему говорить?

– Что скажу, то и скажу. Все будет в порядке.

– Нет, но все-таки, – не унималась Лири. – Что вы можете ему сказать?

– Я прослежу, чтобы он больше не касался ваших рисунков.

– Ничего у вас не получится. Знаете, сколько раз я пробовала говорить с ним? С этим человеком невозможно говорить. Он просто осел, – в голосе Лири послышались интонации Михаль.

– Доверьтесь мне, – Сиван и сама не была уверена, что у нее получится, но первое правило адвоката гласит: надо создать у клиента впечатление, что вы берете решение проблемы в свои руки. Это само по себе является важной частью будущего решения.

Выйдя из студии, Сиван увидела Михаила и его приятелей, сидящих как обычно на скамейке напротив лавки Карло. Он приветливо помахал ей рукой, и она помахала ему в ответ. Они уже знали ее и теперь при встрече кивали и улыбались ей. Михаил приносил с собой колонку и все время пытался приспособить ее для того, чтобы прослушивать музыку из телефона.

Сиван вошла в здание, поднялась на первый этаж и нажала кнопку звонка Сола.

– Слушаю, – произнес Сол, открыв дверь настежь.

– Привет Сол, как дела?

– Нормал, – пробормотал Сол.

– Можно зайти к вам на пару минут?

– Зачем?

– Мы ведь соседи, не так ли? Мне очень надо с вами поговорить. Дайте мне пятнадцать минут.

– Это профессорша вас послала?

– Никто меня не посылал. Я пришла сама. Десять минут, и я ухожу, – продолжала торговаться Сиван.

Сол кивнул, и Сиван прошла внутрь, с трудом пробираясь по узкому проходу в центр комнаты.

– Можно где-нибудь присесть?

Сол сходил в кухню, принес две табуретки и поставил их друг напротив друга.

– Я сейчас беседовала с Лири и вспомнила наш с вами разговор, – начала Сиван, не имея никакого четкого плана действий, но надеясь, что что-нибудь придет к ней в голову. – Она рассказала мне, как все это выглядит с ее стороны. Если вы не возражаете, не могли бы вы мне объяснить, как к этому относитесь вы? Если она чувствует себя обиженной, я уверена, что и вы тоже на что-то обижены, а мне очень важно дать всему объективную оценку. Я не подруга Лири, мы познакомились только сегодня. Но мне хочется навести здесь порядок, потому что, скажу вам откровенно, эта война между вами не имеет никакого смысла. Вы оба – хорошие люди и надо сделать так, чтобы все остались довольны. Вы понимаете о чем я говорю?

– Я скажу вам о чем вы говорите, – Сол очень старался не горячиться, но от волнения его голос становился все громче и громче. – Вы говорите о плохом искусстве! Об искусстве этой презренной профессорши, которая совершенно не годится в художники. Пришла тут со своими жалкими трафаретами и называет их «уличным искусством». Разве это искусство? Просто насмешка! Портит стены, на которых настоящие художники вроде меня и моих друзей могли бы создать что-то выдающееся. Это мы начали в Израиле настоящее искусство граффити. Мы, наша группа, создаем наши произведения безо всяких там трафаретов, живыми красками. Если вы увидите мои работы, вы поймете, о чем я говорю. Только мозг, подвергшийся воздействию психотропных препаратов – я как-нибудь расскажу вам каких – может создать такие образы. А эта женщина – сплошная подделка. Нет в ней ничего настоящего.

По частоте употребления слова «настоящее» Сиван поняла, что же больше всего волнует Сола и как ей следует поступить.

– Ну хорошо, Сол. Вы гений. Даже Лири это признает. Она не скрывает своего восхищения вашим настоящим искусством. Она сама сказала мне, что если бы вы захотели, о вас знал бы весь мир, что музеи и коллекционеры стояли в очереди за вашими картинами, – небольшая лесть не повредит, подумала она. – Но что поделать, если отдел культуры муниципалитета считает, что на стенах Флорентина есть место не только гениальному психоделическому искусству, но и работам таких маленьких людей как Лири. В живописи так же, как и в литературе и в музыке, есть разные жанры. Утром вы слушаете «Богему», вечером – Фрэнка Заппу, а иногда вас тянет и на Бритни Спирс. Разве не так?

По выражению лица Сола Сиван поняла, что Бритни Спирс лучше было не упоминать.

– Дело не только в этом, – произнес Сол. – Ее граффити я бы ей простил. Я не могу простить ей того, что она отняла заработок у меня и моих друзей. Ну, о себе я не говорю, я не какой-нибудь там эгоист, который плюет на всех остальных.

– На что вы намекаете?

– В последнее время Флорентин посещает немало туристов, как наших, так и приехавших со всего мира. И экскурсоводы показывают им все граффити. Все! – его голос снова перешел в крик, и в нем стал явственно слышен его южноафриканский акцент.

Как же они с Лири все-таки похожи, подумала Сиван.

– Я, – Сол попытался справиться со своим волнением и снова заговорил тише, – я особенный. Если бы я захотел, у меня бы уже лежало в банке двадцать миллионов долларов. Просто я не гоняюсь за деньгами, вот у меня их и нет. Но вот моим друзьям не мешало бы подзаработать. Они этого заслуживают!

– Разумеется.

– И что делает это профессорша Лири? Договаривается с муниципалитетом, чтобы они разрешили ей проводить экскурсии – ведь она же профессор искусств! И вот она показывает туристам только свои работы, а потом приводит их в свою галерею. Ну и у кого, скажите, они покупают? Только у нее! Я же говорил вам, что она просто кусок дерьма! Разве настоящие художники так поступают?

– Почему она показывает туристам только свои работы? Я не верю, что она делает это специально.

– Специально или нет, что это меняет? Экскурсия продолжается один час. Разве можно за час обойти все переулки? Нет! Вот она и выбирает свои. И кто остается в проигрыше? Мои друзья!

– Понимаю.

– Я еще много чего могу вам рассказать, но не буду, потому что я – человек чести. Я не такой, как она.

– Хватит говорить глупости, Сол. У Лири ничуть не меньше чести чем у вас. Давайте будем выше этого.

– Согласен.

– Можно я вас кое о чем спрошу?

– Пожалуйста.

– Сколько стоят ваши работы?

– Что? Вы имеете в виду деньги?

– Разумеется, что же еще?

– Зависит от работы и размера. От трех до пятидесяти тысяч долларов.

– А где я могу их увидеть? То, что я вижу вокруг, мне нравится. Я не слишком разбираюсь в искусстве, но это мне нравится. Лири сказала, что свои главные работы вы храните у друга. Можно мне прийти завтра или в любой другой день на этой неделе? Мы пойдем к вашему другу, и я куплю у вас то, что мне понравится.

– Конечно! С радостью! – сразу же смягчился Сол.

– А теперь я хочу кое-что вам предложить. Так делать не принято, но обещайте мне, что вы над этим подумаете. Я куплю вашу работу, и это произойдет в основном благодаря Лири. Ее рекомендация является для меня лучшей гарантией. Что бы вы ни говорили, но в искусстве она разбирается. Но куплю я ее с условием, – Сиван посмотрела ему в глаза, скрытые за толстыми стеклами очков, – что вы никогда больше не будете портить ее работы. Ни на стене ее студии, ни где бы то ни было еще.

– Вы предлагаете мне взятку.

– Почти, но не совсем. Я предлагаю вам сделку, которая устроит все стороны. Я получу произведение настоящего искусства, она получит спокойствие, а вы получите друга, который будет во всем вам помогать, а кроме того, – Сиван пустила в ход еще один аргумент, – вы сможете послать билеты своим дочерям, чтобы они смогли вас навестить. А еще я обещаю поговорить с Лири и убедить ее показывать во время экскурсии работы ваших друзей. Ну, что вы решили?

Сол встал, желая пройтись по комнате, но когда сообразил, что идти некуда, снова сел.

– По рукам.

– Прекрасно. А теперь в качестве подписания договора через пять минут вы спуститесь вниз, подойдете к Лири и скажете ей: «Добрый вечер, Лири».

– Что?

– То, что вы слышали. «Добрый вечер, Лири». Только и всего.

– Она даст мне по башке. Она терпеть меня не может.

– Ничего она вам не сделает. Обещаю.

– Все в порядке, – сказала Сиван Лири, выйдя на улицу. – Через несколько минут Сол придет извиниться. Хватит воевать. Пора выкурить трубку мира.

– Он ни за что не захочет сложить оружие. Вы не знаете, сколько раз…

– Лири, – прервала ее Сиван. – Все! Он больше не тронет ваши рисунки. Я вам это обещаю. Но есть маленькое условие. Он утверждает, что во время ваших экскурсий вы показываете туристам только ваши работы и тем самым лишаете заработка его и его друзей.

– Неправда! – запротестовала Лири. – Я показывала туристам все работы. Я перестала делать это только после того, как он начал меня преследовать, чтобы преподать ему урок. Чтобы он понял.

– Что было, то прошло. Он больше не трогает ваши рисунки, а вы показываете туристам работы других художников. Он скоро спустится, и я прошу вас вести себя с ним прилично.

– Я не буду с ним говорить.

– Я не прошу, чтобы вы начинали с ним говориить. Он должен начать первым, а вы должны ответить. Больше от вас ничего не требуется. Он скажет вам: «Добрый вечер, Лири», и вы тоже ответите: «Добрый вечер».

– Вы слишком наивная. Он не придет.

– Придет.

– Что вы ему сказали? – в голосе Лири слышались одновременно подозрительность и любопытство.

– Ничего особенного. Я рассказала ему о вашем взгляде на вещи, и он все понял.

– Вы рассказали ему про мои гены? Дело в них?

– Да вы что? Это ваше личное дело. Я в жизни никому не скажу об этом без вашего согласия.

– Мне все равно даже если вы ему расскажете. Пусть поймет, что не он один в этом мире страдает, – Лири взяла в руки кисть и принялась за работу.

Входная дверь открылась и появился Сол. Сиван увидела, что он даже приоделся – надел поверх водолазки нарядный пиджак. Если бы он смотрел за собой и сменил бы эти ужасные очки, подумала она, он был бы еще мужчина хоть куда.

Он потопал в их сторону и остановился на безопасном расстоянии, то ли из-за ковида, то ли потому, что боялся Лири. Переступив с ноги на ногу он уставился в землю как бы собираясь с духом. Молчание затянулось. Лири продолжала работать, краем глаза наблюдая за Солом.

Сол взглянул на Сиван, и она кивнула ему головой, как бы говоря: «Ну, вперед».

– Добрый вечер, Лири, – произнес он, прокашлявшись. – Как дела?

Лири, стоя к нему спиной, перестала водить кистью. Сиван уже начала думать, что этим все и закончится, но она все же ответила:

– Добрый вечер, Сол.

Сол снова прокашлялся.

– Прекрасная работа, – произнес он и стал медленно отступать назад.

Послышался шум отодвигаемых жалюзей. Сиван подняла голову и увидела, как вышедшая на балкон Михаль окинула взглядом бульвар.

Сол отступил еще на шаг, а потом снова обернулся к Лири и произнес:

– Если вам понадобится помощь, скажите.

И в это самое мгновение Михаилу удалось-таки присоединить свою колонку, и бульвар заполнился голосом Эдит Пиаф.

class='book'>"Найси" В день когда Лайла сдала последнюю выпускную работу, Сиван собиралась пригласить ее на ужин в ресторан, но, услышав ее предложение, Лайла возразила:

– Давай отложим до следующей недели. Сегодня вечером я гуляю с приятелями из колледжа, а завтра утром мне нужно рано встать чтобы уже в шесть часов быть в Ашдоде.

– В Ашдоде? В шесть утра? – удивилась Сиван. – Что ты будешь делать там в такое время?

– У меня встреча с Маем. Мы будем кататься на волнах.

Пол под ногами Сиван покачнулся. Она снова почувствовала себя неуверенной двадцатилетней девчушкой, но постаралась справиться с собой.

– Не поняла. Так ты с Маем на связи?

– Я позвонила ему на прошлой неделе спросить как дела и куда он запропастился, и мы договорились, что когда я закончу учиться, то приеду в Ашдод покататься с ним на волнах.

Как все просто: позвонила спросить как дела и куда он запропастился. Она сама должна была это сделать вместо Лайлы.

– А почему он в Ашдоде?

– Его отец болеет. Ему уже девяность два, и Май ездит к нему и матери по нескольку раз в неделю. Именно поэтому он до сих пор не был у нас. Все свободное время он проводит с родителями. Мотается туда-сюда между Голанами и Ашдодом. Он хочет нанять отцу сиделку, но это без конца откладывается из-за бюрократии. Он извинился за то, что все время занят, и сказал, что из-за болезни отца у него испортилось настроение. Тогда я сказала ему, что если он не может приехать в Тель Авив, я готова приехать к нему, и он обрадовался.

– Хочешь, я поеду с тобой? Я могу, – Когда Сиван произнесла эти слова, сердце ее учащенно забилось. Не может ли быть так, что она повторяет свою прежнюю ошибку, только на этот раз не с Бамби, а с Лайлой? Может быть это уже патология? Она борется за мужчину со своей дочерью? Нет! Это невозможно!

– Ну если ты хочешь… Только я не думаю, что тебе стоит ехать. Там будет его сын, и мы все время будем торчать в воде. Завтра будут волны, и тебе будет скучно.

Напряжение немного ослабло. Значит Лайла не будет наедине с Маем. С ними будет его сын.

– Какой сын? Тот, у которого подружка француженка?

– Понятия не имею. Май сказал, что один из сыновей приедет его навестить и что утром они пойдут на море. Я ни разу не была на море в Ашдоде. Май сказал, что у них прекрасные пляжи.

– Передай ему от меня привет.

– Передам, но ты и сама можешь ему позвонить и поинтересоваться, как дела.

Сиван не была уверена до конца, но ей показалось, что в голосе Лайлы промелькнули критические нотки.

– Мне не хотелось давить на него. Я думала, он не звонит потому что я ему не интересна.

– Ты не должна вести себя с мужчинами так пассивно. Им тоже приятно когда к ним проявляют интерес. Ну ответят тебе «нет», так что? Только вперед!

Да, она все поняла правильно. Это была критика.

– Ты права.

– Как случилось, что у тебя никогда не было не то что партнера, а даже приятеля?

– Я же тебе уже объясняла.

– Да, я помню. Но твое объяснение меня не удовлетворило. Постарайся еще раз.

Сиван задалась вопросом, не сердится ли на нее Лайла.

– Давай сядем вместе на выходных, и я покажу тебе фотографии и расскажу о себе и своей сестре. Это многое прояснит для тебя.

– Классно. Можно я буду с тобой откровенной, мам? Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. Я смотрю на тебя и вижу, что ты все время стараешься спрятаться. От Яаля. От Мая. Мне это действует на нервы. Ты ведь не только моя мать, ты – моя самая близкая подруга. Если ты и от меня будешь прятаться, это уже совсем никуда не годится. Я всегда рассказываю тебе обо всем, но и ты должна рассказывать мне обо всем. Я не говорю об интимных вещах. Я говорю о том, что не будучи произнесено разрушает наши с тобой отношения, разрушает нашу семью. Договорились?

Сиван была рада, что Лайла многому научилась благодаря тому, что ее мать была адвокатом. Когда Лайла была маленькой, Сиван частенько пользовалась примером неписанного «договора» в отношениях между людьми.

– Договорились. Только сначала я должна сказать тебе что-то очень важное.

– Говори.

– Ты не несешь ответственность за мое счастье, Лали. Человек не может отвечать за счастье других, в особенности своих родителей.

– Я с тобой не согласна. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Конечно, ты этого хочешь. Но ты не можешь нести за это ответственность. Счастье – это то, что человек создает для себя сам, а не то, что ему дают другие. Поняла?

– Не беспокойся, я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Тут что-то другое. С тех пор как в нашей жизни появился Яаль, ты изменилась. С одной стороны ты все время витаешь в облаках, а с другой – тебе что-то мешает. Я это ясно вижу.

Сиван было нелегко слушать эти слова, но в то же время она восхищалась пониманием своей дочери.


В пятницу утром Сиван поехала во Флорентин и передала Мааян ключ от своей квартиры. Сиван приготовила им обеим кофе, и они устроились на балконе.

– Филип и Омар придут в воскресенье, чтобы кое-что исправить, а я должна весь день провести в суде. Сможешь открыть им дверь? Ключ оставь у себя, на всякий случай.

– В воскресенье я буду дома, – пообещала Мааян. – Они все так классно сделали. Я даже завидую. Мне тоже хочется сделать у себя ремонт.

– А что тебе мешает?

– У нас с Раном в последнее время проблемы, – сказала Мааян, отхлебнув кофе. – Я не уверена, что стоит вкладывать деньги в квартиру, с которой мы вполне можем расстаться.

– Из-за чего у вас проблемы?

– Сама не знаю. Просто у меня такое чувство, что в последнее время мы почти не общаемся.

– Но ты любишь его? А он тебя?

– Мы все время на работе, – наморщила лоб Мааян, – и все время по отдельности. Мы даже видимся редко. Любим ли мы друг друга? Я думаю, что это скорее не любовь, а привычка.

– Тогда почему же вы не разойдетесь?

– Трудно сделать такой шаг. Нам сейчас за тридцать, мы вместе уже тринадцать лет. В трудные периоды он всегда был на моей стороне, поддерживал меня. Ты же видишь, как я выгляжу, какая я толстая. У меня синдром Кушинга, повышенная секреция гормона кортизола из-за гиперактивности надпочечников. И Ран всегда ободрял меня, и не только не стыдился меня, но даже гордился мной. Чего еще можно желать? Полтора года назад у меня был выкидыш. Я чувствовала себя виноватой, но он был очень терпелив и ни на что не намекал. Короче, мы многое пережили. Мне сейчас трудно вставать и ходить. А кроме того, – вставила она, – кто может обещать, что где-то там меня может ожидать что-то лучшее? Я все понимаю, и я не слепая. Не каждый мужчина готов иметь дело с женщиной, которая выглядит так, как я, даже если она умна и замечательна во всех прочих отношениях.

Они засмеялись.

– Ты – удивительная женщина, – сказала Сиван. – Кто не хочет, это его дело. Но тот, кто узнает тебя, побежит за тобой! Ты – ценная находка.

– Только пойми меня правильно, – растаяла Мааян. – Ран всегда был рядом со мной, а я не знаю – эти огни впереди, они настоящие или обманчивые? Ну живем мы вместе, рутина, любовь уже не обжигает, а становится похожей на уютный матрац, составленный из слоев комфорта, привычки, дружбы и поддержки, и приходится это принять. Вот ты – специалист в этих вопросах. Что ты скажешь?

– Я разбираюсь в этих вопросах гораздо хуже тебя. Я никогда не была замужем. Ты говоришь о внешнем виде, но не он определяет любовь, прочную связь и счастье. Вот я в молодости считалась красивой, но это ни на что не повлияло, потому что у меня не было стержня. А моя сестра была еще более красивой, она была самой красивой женщиной в нашей округе, но она ела себя поедом и разрушила себя. У нее было все, а осталась она ни с чем. Много лет я любила ее мужа отчаянной, запретной любовью, – Сиван почувствовала облегчение, произнеся эти слова вслух, – и пока я избавилась от нее, я вообще забыла, как любят.

– Ну надо же! Вот это да! Скажи, а кто отец Лайлы?

Сиван заколебалась. Нет, она еще не готова. Она и так сказала слишком много. И потом, это будет нечестно по отношению к Лайле. Она должна быть первой, кто все узнает. А Яаль? Разве можно забыть Яаля? Он тоже должен все знать. Сиван вздохнула. Да, это будет долгий процесс, и к нему нельзя относиться легкомысленно. Есть секреты, которые будучи погребены глубоко в земле, все равно прорастают новыми всходами.

– Его звали Родриго. Он бразилец. Когда я поняла, что беременна, он уже покинул деревню, где мы с ним познакомились, и его было совершенно невозможно отыскать.

– Займись Маем, тем, что жил у нас наверху.

– Я пытаюсь. Мы иногда встречаемся. Но мне кажется, он все еще любит Лири.

– Эту крошку-профессоршу? Да ладно тебе! – не поверила Мааян. – У меня такое ощущение, что она его бросила. Она любит молодых. Я видела, как она несколько раз ходила на свидания в рестораны. Ее тянет к людям искусства не старше тридцати.

Ну вот и представилась возможность проверить подозрения Михаль, подумала Сиван.

– Подожди, а как же ее сосед Пелег? Почему она не встречается с ним? Он молод и он просто сногсшибательный красавец.

– Ты попала в точку. Но, как это ни покажется странным, Пелег очень стеснителен. Это на сцене он может изобразить кого угодно. В реальной жизни он очень замкнут. Лири же похожа на нежный цветок, но этот ее вид обманчив. Она – дикий битник. Она перепугала бы его до смерти. И потом, он ведь живет с Карни Салу! Что еще ему надо? Ну хорошо, у Лири есть шик, но ведь зато и возраст-то какой! Зачем Пелегу Золти трахаться с Лири, которая годится ему в бабушки?

И они снова засмеялись.

Услышав уверенный, без малейшего намека на смущение, ответ Мааян, Сиван решила, что Михаль ошиблась, или что она просто неправильно ее поняла.

Дойдя до машины, Сиван получила СМС.


Михаль: Кто-то поставил мне под дверь горшок с кактусом. Кто бы это мог быть?

Сиван: Я не знаю.

Михаль: Кто-то хотел надо мной посмеяться.

Сиван: Никто над вами не смеется. Просто кто-то сделал вам подарок.

Михаль: С чего это кому-то пришло в голову делать мне подарки?

Сиван: Потому что вы ему нравитесь.

Михаль: Вы не знаете, как называется этот кактус?

Сиван: Кишкашта.

Михаль: Хаха. Что, правда? А у меня на маске кактус.

Сиван: Может быть именно поэтому тот, кто хотел порадовать вас, купил вам кактус. Может, это Михаил? Чтобы извиниться за шум.

Михаль: Что вы морочите мне голову? Если вам нечего больше сказать, так и не говорите!

Сиван: Буду рада выпить с вами кофе когда вам захочется.


Лайла все еще не вернулась из Ашдода, и Сиван задумалась, стоит ли ей засесть за работу, или лучше побездельничать. Просидев с четверть часа тупо глядя на зеленую стену листьев за окном, она пошла в кладовку, достала стремянку, взобралась на верхнюю ступеньку и вытерла лоб тыльной стороной ладони. Пришло время включать кондиционер. Все предшествующие дни погода была приятной, но сегодня начался шарав[28]. Ей пришлось спустить с антресолей на пол несколько тяжелых ящиков, потому что тот, который она искала, находился в самой глубине. Достав его, она пошла в свою комнату. Обычно Сиван работала за кухонным столом, но теперь ей надо было привести все фотографии в порядок до прихода Лайлы. Сначала она разложила все в хронологическом порядке, а потом снова спрятала те снимки, которыми собиралась проиллюстрировать свой рассказ. Их время еще не пришло. Лайле придется привыкать к новой реальности, и лучше всего делать это постепенно, чтобы мозг и сердце успевали адаптироваться, ведь человек, который никогда не занимался спортом не может просто так взять и пробежать марафон. Если выбора нет, и невозможно все делать последовательно, например когда надо поведать человеку о смерти супруга или ребенка, такой рассказ может привести к психическому, а иногда даже и физическому расстройству. Организм не выдерживает нагрузки, и нет лекарства, способного вернуть его в прежнее состояние. Но в данном случае речь не идет о смерти супруга или ребенка. Речь идет об умнице Лайле, у которой вся жизнь впереди, и от Сиван требуется лишь представить все, что было, как сказку или приключение с хорошим концом. Она тасовала фотографии и настолько увлеклась стоящей перед ней задачей, что только к вечеру сообразила, что Лайла так и не вернулась. Сиван позвонила ей, но телефон оказался отключен. Через час бесплодных ожиданий Сиван начала не на шутку волноваться и позвонила Маю, голос которого, как и обещала Лайла, излучал тепло и радость.

– Я слышала, что твой отец серьезно болен.

– Да, черт побери. Я уже начал привыкать, но поначалу было очень тяжело. Ладно бы он только одряхлел физически, но теперь начались еще и проблемы с головой. Он говорит со мной по итальянски. Я говорю ему: «Пап, я не понимаю итальянский», а он только тупо смотрит на меня и никак не реагирует. Все это меня очень тяготит, вот я и не стал тебе звонить.

– Не надо извиняться. Я все понимаю. А что, твой отец итальянец?

– Родители отца эмигрировали в Александрию[29] с Корфу[30] когда ему был всего годик, но предки дедушки – потомки евреев, сбежавших в Италию из Испании в годы инквизиции. До шестого класса отец ходил в итальянскую школу. Ты понимаешь, он теперь снова вернулся в свое детство.

– Но хоть тебя-то он узнает? Или маму?

– Нас он все еще узнает, а вот детей путает. Он считает, что Саар – это я, а Адам – его племянник, который живет в Беэр Шеве. Дочь соседей, которую он знает с рождения, как-то зашла к нам поздороваться, и он ее не узнал. А ведь он имел феноменальную память, прекрасно разбирался в науках и был выдающимся учителем. И вдруг он не помнит ни внуков, ни соседей, а вскоре перестанет узнавать и меня с мамой. Единственное, что он помнит теперь, это немногие итальянские слова из своего детства. Его мозг умер еще до того, как умерло его тело.

Сиван вспомнила своего отца. Они давно не говорили с ним по душам. Все, до чего они добирались, были разговоры о политике, о событиях, происходящих в кибуце и о жизни вообще. Но его присутствие в ее жизни и его любовь к ней были чрезвычайно важны для нее.

– А как ты? Как твои дела? Лири рассказала мне о вашей встрече и о том, как ты помирила ее с Солом. Ты приобрела еще одного обожателя.

Слово «еще» очень понравилось Сиван, а слово «приобрела» как нельзя лучше соответствовало действительности.

– Наше обожание взаимно. Лири – совершенно особенная. Кстати, а сколько ей лет? Мне было неудобно ее спросить.

– Пятьдесят восемь.

– Я так и подумала, что она старше тебя.

– Мы познакомились когда мне было двадцать, а ей – двадцать девять. Через год мы поженились.

– Ты был еще так молод. Ты никогда ни о чем не сожалел? – это она о нем, или о себе, подумала Сиван.

– Я ни к чему не присматривался. Просто влюбился по уши.

Она тоже влюбилась по уши и тоже ни к чему не присматривалась.

– Я прекрасно понимаю тебя. О любви всей жизни нельзя сожалеть, – они говорили о двух совершенно разных вещах, но одно оставалось неизменным – о первой любви сожалеть нельзя!

По шуму, доносящемуся из динамика, Сиван поняла, что Май вышел из дома во двор или на улицу.

– Я хотела спросить, не знаешь ли ты, где Лайла.

– Она ушла полтора часа назад и сказала, что поедет в кибуц навестить дедушку. Она ничего тебе не сообщила?

– Нет. И телефон у нее выключен. Вот я и начала волноваться, – Сиван заволновалась еще больше. Если Лали сейчас в дороге, почему же она не отвечает? – Я позвоню ей снова. До встречи, Май. Пусть твой отец будет здоров.

После того как Лайла снова не ответила, Сиван позвонила отцу и узнала, что та только что пришла.

– Дай мне ее, пожалуйста. Лали? Ну где же ты?! Ты знаешь, как я волновалась?

– Я не заметила, что у меня села батарейка. Просю прощения.

– Ну, как было сегодня в Ашдоде?

– Было здорово! До обеда мы занимались серфингом, потом Май пригласил нас в ресторан на набережной, а потом мы пошли в дом к его родителям, посидели в саду, поели арбуз. И вдруг я так соскучилась по дедушке! Вот я и решила поехать в кибуц и навестить его. Завтра утром я пойду на море на часок-другой, а потом уже вернусь домой. А почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?

Правильно, подумала Сиван. Лайле уже двадцать четыре. Даже если они живут вместе, Лайла не обязана докладывать ей о каждом своем шаге. Она вольна ехать куда ей угодно и не отчитываться поминутно о том, что произошло.

– Ничего не случилось. Просто заволновалась, – ответила она уже спокойно.

– Ялла, мам, – нетерпеливо прервала ее Лайла. – Я с дедушкой. Завтра увидимся.

– Скажи мне только, как прошло с сыном Мая? – успела спросить Сиван.

– С Адамом? Классно. Он приехал со своей подружкой Анит. Она тоже классная. Ну пока, мам. После поговорим.


Наступил вечер. На улице зажглись фонари, и их теплый желтый свет, отразившийся в окнах, осветил цветущие деревья и витраж на входной двери. Дом был окутан очарованием. Это было ее маленькое королевство, созданное ее заботами и любовью. Сиван вернулась к старым фотографиям. Наверху стопки лежали фотографии детства – в основном ее вместе с Бамби, но на них часто появлялась и ее мать – улыбающаяся, смеющаяся, позирующая с уверенном видом той, кто всегда привлекал всеобщее внимание своей красотой и хорошим вкусом. Сиван сохранила о ней самые теплые воспоминания. Ничто из того, о чем говорилось в последнее время – о тяжелой жизни детей в кибуцах, о детских садах, которые (по воспоминаниям части их бывших обитателей) больше напоминали сиротские приюты из «Давида Копперфилда» – ее не коснулось. В их кибуце дети жили с родителями до достижения совершеннолетия, а их мать, несмотря на тяжелую работу, всегда была рядом, уделяла им много внимания и воспитывала их по-старинке. Но, потеряв мать в раннем возрасте, с годами Сиван стала многое забывать. Она попыталась вспомнить их обычные дни, но на ум приходили лишь отдельные, особенные моменты. Например, тот день, когда они обе сидели на диване в гостиной, и мама спросила шестнадцатилетнюю уже Сиван, не хочет ли она, чтобы та сделала ей «найси». Когда Сиван спросила, что значит «найси», мама ответила, что это означает приятное поглаживание кончиками пальцев. Сиван протянула свою обнаженную руку и мама неустанно поглаживала ее в течение получаса. Это действительно было чертовски приятно, но гораздо больше Сиван запомнилась близость матери и интимная связь между ними. Только они вдвоем. Без Бамби. Без Долев. Только она и мама.

Другая группа фотографий. Семнадцатилетняя Бамби сворачивает косяк и закуривает его, сидя на траве прямо напротив их дома. Когда Сиван напомнила Бамби, что та нарушает правила кибуца, и что ее могут поймать, Бамби дерзко ответила: «Еще не родился на свет тот человек, который может указывать мне, что я должна делать!»

В этом и заключалась двойственность Бамби. С одной стороны она действительно никого не боялась, всеми командовала и делала что хотела, не чувствуя стыда или вины. С другой стороны она все время со страхом ждала того момента, когда откроется правда – что она лгунья, что она не такая крутая, какой представляется. Потому что она знала то, чего не знал никто – все, что она делала было лишь спектаклем, а ее душа, так же как и тело, могла в любой момент исчезнуть, и она ничего не могла с этим поделать. Она все время стремилась быть идеальной, но она же первой поняла, что это, увы, невозможно. Конфликт недоступный пониманию обычного человека. Бамби была идеальной с виду, но полностью разрушенной изнутри, и никто об этом даже не догадывался. Даже Сиван, которая кое-что подозревала, но не понимала всей мощи этих темных сил. Анорексия Бамби стала своего рода тайным культом, в котором она сама и была верховным жрецом. Внешняя красота была слишком тонкой оболочкой для такого глубокого, умного и чувствительного человека, как Бамби. Внешняя красота ничего не стоит, если под ней скрывается явное несовершенство. Эта постоянная война, которая закончилась только с ее смертью в возрасте двадцати семи лет, приносила ей успокоение, но уничтожала всех, кто находился рядом с ней, как атомный взрыв, с последствиями которого приходится бороться еще много лет. Правда в те дни она еще держалась. Падение началось тогда, когда у их матери обнаружили рак. Этого Бамби уже не смогла перенести.

Рак

С августа по ноябрь, когда Сиван призывалась в армию, сестры не разлучались ни на день. Этому периоду была посвящена самая толстая пачка черно-белых снимков.

Лето 1990-го. Раннее утро. Сиван несется к берегу, стоя на покрытой пеной доске с разведенными в стороны руками. Позади нее Бамби ловит волну. Снимок сделан профессиональной камерой с телескопическим объективом. В конце пачки – Яаль и Сиван на берегу. Сиван держит в руках свою доску, ошеломленная его вниманием – она все еще помнила волнение, сдавившее ей тогда горло – а доска Бамби лежит рядом на песке. Яаль что-то объясняет ей, немного наклонив голову. Он прислоняет к ее уху большую раковину, а его мускулистая грудь пловца слегка касается ее плеча. Это он прихватил на базе фотоаппарат, спустился на берег со своей собакой, увидел их в воде и начал снимать. Сиван обратила на него внимание уже давно, но до того дня двадцатитрехлетний Яаль был для нее лишь предметом немыслимых мечтаний.

Сиван не знала, положила ли Бамби глаз на Яаля в тот же день, или это случилось несколькими месяцами позже. В любом случае до самого призыва Сиван Бамби пропустила ее вперед и позволила ей первой испытать на Яале свои чары. Может быть, она знала, что у Сиван нет никаких шансов, и она, следующая на очереди, выиграет его без борьбы, с чистой и спокойной совестью. Увы, Бамби умерла, и спросить теперь не у кого. Но Сиван была уверена, что если бы ей удалось завоевать его сердце, Бамби была бы только рада удаче своей сестры. К сожалению, события развивались не совсем так, как планировалось. Влюбленная по уши Сиван, неуклюже стараясь обратить на себя внимание Яаля, совершала ошибку за ошибкой.


В то время шла война в Персидском заливе. В воздухе повисло напряжение и неопределенность. Никто не знал, когда на Израиль начнут сыпаться ракеты и будут ли они оснащены химическими боеголовками. В кибуце герметизировали помещения и раздавали защитные комплекты, включающие противогазы и шприцы с атропином. Сиван от всего сердца надеялась, что даже если химическая атака состоится, она не затронет их кибуц. Из-за ситуации в Ираке Яаль, несмотря на то, что служба его подходила к концу, приезжал на побывку далеко не каждые выходные, и Сиван приходилось немало трудиться, чтобы узнать его расписание. Когда он все же приезжал, он обычно бывал не один, а с девушкой – которая к радости Сиван каждый раз оказывалась другой – и на многие часы запирался с ней в одном из северных зданий. Но Сиван не сдавалась. Она надевала свои лучшие наряды и как бы ненароком встречалась с ним на одной из тропинок, затевая пустые разговоры и преграждая ему путь. Однако после нескольких неудачных попыток преследования и обмена фразами, которые не находили отклика в его сердце, ей стало скучно, и она сдалась. Самым обидным был день, когда Бамби рассказала ей, что Яаль приехал на несколько часов раньше, чтобы передать им фотографии, которые он в конце-концов напечатал, и они вдвоем искали Сиван, но не нашли. Бамби сказала, что они с Яалем немного поболтали, и что она находит его совершенно сногсшибательным. У Сиван не было сил спросить Бамби, начал ли он за ней ухаживать. Она лишь сказала себе, что она не для него, и что про него надо забыть, а вскоре началась ее служба на морской базе в Хайфе.


Однажды в пятницу Рон и Айя попросили всех трех дочерей собраться в гостиной, что случалось чрезвычайно редко, и Рон объявил, что у их матери обнаружили неизлечимый рак легких и что ей осталось жить максимум три месяца. Сиван не могла понять, как такое могло случиться – ведь их мать никогда не курила, – и отец объяснил, что врачи считают, что в детстве, когда у Айи были осложнения после воспаления легких, ей сделали слишком большое количество рентгеновских снимков.

Что происходило потом, Сиван помнила смутно. Когда она должна была оставаться на базе, Бамби сообщала ей, что с мамой все в порядке – она ходит на процедуры, у нее тошнота и слабость, но она не жалуется. Приходя домой в увольнение, Сиван старалась делить время между матерью и Долев, уделяя малышке как можно больше внимания.

А Бамби похудела еще больше.

– Что с тобой? – сердилась Сиван, которая не видела ее в течение пяти дней. – Ты хочешь умереть вместе с мамой? Ты этого хочешь? Начинай есть, или я тебя убью. Надоели мне эти твои глупости. Ты уже не ребенок.

– Я ем.

– Я тебя предупредила. Давай ешь, а не то я такое с тобой сделаю! Поняла?

– Поняла.

Сиван сердилась не часто. У нее был спокойный характер, и, как и отец, она терпеть не могла ссор и пререканий. Все случаи, когда она выходила из себя, можно было пересчитать по пальцам одной руки, а на свою сестру она не сердилась вообще никогда.

– С каких это пор ты стала такой эгоисткой? Почему именно сейчас ты тянешь на себя одеяло?

– Неправда, – попыталась урезонить ее Бамби. – Даже если я чуть-чуть похудела, это можно понять, разве не так? Ведь наша мама должна умереть. Мне ужасно тяжело.

– Тебе тяжело, и мне тяжело, и всем вокруг тяжело. И нам не нужно еще одно ярмо. Когда ты худеешь, папа и мама вынуждены заниматься тобой вместо того, чтобы помогать друг другу. Поняла? А теперь брысь на кухню. Если к следующему моему приезду ты не поправишься на три кило, я буду кормить тебя насильно. Запомни это!


Даже тогда, подумала Сиван, она не стала бы называть болезнь Бамби анорексией. В то время уже было известно и про анорексию, и про булимию, но в кибуце эти понятия были такими отвлеченными, такими далекими от их жизни, что Сиван никак не связывала эти книжные болезни с состоянием своей сестры.

Бамби не поправилась на три кило, но все-таки перестала худеть. Все снова привыкли к ее виду, продолжали поддерживать ее и лишь говорили: «Она всегда была худой», или «Такое у нее строение тела», или «Это просто обмен веществ». Она и правда была здоровой и выносливой, заботилась о матери и, пока Сиван была на службе, повсюду сопровождала ее. На Сиван всегда можно было положиться. Она была тихой, семейной и непоколебимой. Но вот что Бамби, которая никогда не интересовалась даже своей младшей сестренкой, будет заботиться о матери с такой безмерной любовью? Это было сюрпризом для всех.

На своей последней фотографии Айя запечатлена вместе с Бамби. Айя, закутанная в теплое одеяло, сидит в кресле во дворе, а рядом, склонившись к матери и глядя в камеру серьезным взглядом, сидит Бамби. Рядом с ней стоит Долев и с тоской смотрит на нее, но Бамби, кажется, совсем не замечает ее.


В начале февраля состояние Айи ухудшилось. Она попрощалась со своими дочерьми и теперь большую часть времени была поглощена своими болями. Ее положили в больницу «Ихилов» в Тель Авиве, где было специальное отделение для больних раком легких, и она попросила, чтобы никто, кроме мужа, включая и ее дочерей, ее не навещал. Ей хотелось, чтобы они запомнили ее такой, какой она была, когда все было в порядке. Сиван понимала ее. Ведь она была королевой красоты и хотела остаться такой в их памяти навсегда. Но Бамби не приняла этого. Несколько раз она пыталась убедить отца взять их с собой, но он отказался. Он продолжал работать и поначалу ездил в Тель Авив три раза в неделю, но потом, когда на центр страны начали падать «Скады», он стал навещать Айю лишь раз в неделю. Потом им сказали, что Айя уже никого не узнает, ничего не чувствует, постоянно получает морфий, и что близится конец. В это время весь Израиль говорил только о «Скадах» – химическая боеголовка или не химическая, будет множество жертв или нет.

Бамби с каждым днем становилась все более разочарованной и взволнованной.

– Послушай, – сказала она однажды. – Я больше не могу терпеть такое отношение к нашей матери. Меня мучают угрызения совести. Я не сплю по ночам. Она лежит в больнице одна, а я сижу тут на своей толстой заднице и ничего не делаю. Хватит! Я поеду навестить ее! Если хочешь, можешь поехать со мной, – и она плотно сжала губы с таким выражением, что Сиван не сомневалась: даже «Скад» с химическое боеголовкой, упавший на ее пути, не в силах остановить ее.

– Ты права, – Сиван почувствовала облегчение. – Мы должны навестить ее. Она наша мама. Я тоже думаю, что это неправильно. Я тоже все время волнуюсь. Она борется за жизнь из последних сил, а мы не с ней. Так не должно быть.

Сиван получила увольнительную, и они вдвоем с Бамби отправились на автобусе в Тель Авив. На плече у каждой – противогаз в картонной коробке, который был теперь у каждого, а на спине у Бамби – гитара. Движение в Тель Авиве было менее оживленным, чем обычно, но так как они бывали здесь не часто, они не почувствовали особенной разницы. Напротив, несмотря на то, что первые обстрелы Израиля уже состоялись, все учреждения работали как обычно. Когда они зашли в палату, где лежала Айя, Сиван поначалу показалось, что они опоздали. Дыхание Айи было едва различимым, все лицо закрывала прозрачная маска, подключенная к кислородному баллону, а тело с посеревшей кожей опутано многочисленными трубками. Глаза матери были закрыты, а руки вытянуты по сторонам тела, более худого, чем у Бамби.

Сиван и Бамби переглянулись. Бамби прикусила нижнюю губу, а Сиван часто-часто заморгала, чтобы убрать навернувшиеся на глаза слезы. Разница между тем, как Айя выглядела когда ее увозили в больницу и сегодняшним днем, была чудовищной.

Сиван опомнилась первой.

– Мама! Мамочка! – позвала она, наклонившись к ней.

– Давай сядем рядом и возьмем ее за руки, – предложила Бамби. – Так она почувствует, что мы здесь.

Они поставили стулья по обе стороны кровати и зажали руки Айи между своими ладонями. Ее руки не были холодными. Кровь все еще струилась в этом больном, измученном теле.

– Мамочка, – прошептала Сиван, – Ты помнишь, как ты любила слушать группу «The Mamas & the Papas»[31], когда мы были маленькими, и особенно песню «Помечтай обо мне»? Бамби принесла гитару, чтобы спеть тебе все песни, которые ты любишь. Давай сделаем маленький концерт.

Легкое пожатие руки дало Сиван понять, что мама слышит их.

– Ты почувствовала? – спросила Сиван, и Бамби утвердительно кивнула.

Сиван сжала руку матери покрепче и погладила ее другой рукой. Ей было важно, чтобы мама чувствовала их присутствие всеми доступными способами. Чтобы когда придет пора уходить, она была окутана их прикосновениями, голосами, запахами. Если у нее самой будет дочь, то в назначенный судьбой час она обязательно будет рядом. В этом Сиван была абсолютно уверена. Может Бамби и не хочет иметь детей, но она точно хочет дочь. Ее уменьшенную копию, только более красивую, более умную и гораздо более уверенную в себе. Девочку, сотканную из солнечного света и морской пены. Девочку, которая подарит ей вечную жизнь, потому что она будет продолжать жить в ней. Девочку, с которой она однажды перешагнет рубеж без колебаний и страха, с радостью и любовью, потому что она будет знать, что оставляет после себя на земле что-то доброе и прекрасное.

Бамби взяла в руки гитару, и они запели песни, которые их мать особенно любила – Бамби вела своим тренированным голосом, привычным к пению на публике, а Сиван подпевала ей как могла – а Айя время от времени реагировала слабым пожатием руки. Когда в палату вошла медсестра с очередной проверкой и попросила их выйти, они обняли и поцеловали свою мать и обещали вскоре вернуться. Они сказали ей, что она всегда с ними, что они любят ее, что она замечательная мать, которой они очень гордятся и пожелали скорейшего выздоровления и возвращения домой. Она должна бороться до конца и победить, потому что ее возвращения ждут не только они с отцом, но и Долев и весь кибуц. Они произносили эти слова, а сами прекрасно знали, что у их матери нет ни единого шанса. Уходя, они поблагодарили медсестру, и она ответила им с сильным русским акцентом: «Вы – прекрасные дочери. Хорошо, что вы пришли навестить свою маму. Очень хорошо». В этой фразе, сказанной совершенно чужой им женщиной, было что-то, что заставило их чувствовать себя увереннее, будто в ней содержалось свидетельство их искренней любви к матери, которое искупало их поведение в течение последних недель, когда они прислушивались к словам чужих людей, а не к зову собственного сердца.

Любовь

Выйдя из больницы, сестры поначалу решили вернуться в кибуц, но, пройдя метров сто, Сиван предложила воспользоваться тем обстоятельством, что они находятся в Тель Авиве, и, посовещавшись, они решили сходить в «Дизенгоф-центр» и может быть даже (если кинотеатр окажется открытым) посмотреть какое-нибудь кино. Однако когда они добрались до улицы Блоха, зазвучала сирена.

– Надо зайти в герметизированное помещение и надеть противогаз.

Прохожие, которых и так было мало, куда-то исчезли. Сиван взяла Бамби за руку и потянула ее по тропинке к зданию, возле которого они находились. Она толкнула входную дверь и обнаружила, что та была не заперта.

– Что ты делаешь? – прошептала Бамби.

– То, что требуется по инструкции службы тыла. Ищу укрытие.

– У кого? Кто даст нам укрытие? – недоверчиво спросила Бамби.

Они взбежали на первый этаж и Сиван позвонила в первую попавшуюся дверь.

Им открыл мужчина, выглядевший так, будто ему было по меньшей мере лет сто.

– Слушаю.

– Можно воспользоваться вашей герметизированной комнатой? – спросила Сиван. – Вы слышите сирену?

Вопрос был явно излишним.

Из-за спины мужа высунулась женщина, которая и вовсе выглядела на все двести.

– Что такое, Пройка? Кто это?

– Незваные гости, – раздраженно ответил муж.

– Чего они хотят?

– Войти.

– Ни в коем случае! Скажи им, что это невозможно. У нас нет места. Пусть убираются.

Бамби взяла инициативу на себя и слегка толкнула дверь рукой. Старики отступили к стене, и она прошла внутрь, продвигаясь к центру тускло освещенного помещения.

– Извините, – произнесла Сиван, чувствуя, что все это слишком походило на вторжение, – но по правилам, если звучит сирена, вы должны пустить нас в загерметизированную комнату.

– Где она? – спросила Бамби, ошлядываясь по сторонам.

Старушка указала рукой на одну из комнат.

– Заходим, – распорядилась Бамби, – надеваем противогазы и ждем, пока сирена прекратится. А потом мы сразу уйдем.

Комната, в которой они оказались, была кое-как оклеена листами полиетилена и, скорее всего, вовсе не была герметичной. По-видимому она когда-то принадлежала одному из детей, потому что в ней до сих пор стояла этажерка с детскими книгами предыдущего поколения, письменный стол, два стула и подростковая кровать, застеленная вафельным одеялом.

Сиван и Бамби уселись на кровать. Бамби сняла со спины гитару и положила ее на пол рядом с собой. Пройка и его жена, все еще потрясенные внезапным вторжением, молча сели напротив. Сестры сняли с плеч картонные коробки, поставили их на колени, достали оттуда противогазы и надели их. Закончив все приготовления, Сиван выпрямилась и огляделась вокруг. Ни на Пройке, который сидел за письменным столом, ни на его жене, которая занимала второй стул рядом со встроенным шкафом, противогазов не было. Через пару минут Сиван стало тяжело дышать, и она подумала, что это случилось потому, что она неправильно надела маску. Она попыталась поправить ее, но жесткая резина прилипла к коже. Сиван чувствовала себя ужасно глупо, но все же попыталась успокоиться. Дыши глубже, сказала она себе, все хорошо. Но чувство абсурдности происходящего не проходило. Да они просто ненормальные! Ворвались в чужой дом, уселись у них в комнате. Рядом закашлялась Бамби. Сиван хотела посмотреть, что происходит, но поле зрения в противогазе было сужено, и ей пришлось повернуться к сестре всем телом. Однако вместо сестры она увидела лишь черного инопланетянина с резиновой головой. Глаза Бамби за стеклами противогаза были полузакрыты, и было видно, что она с трудом сдерживается. Не в силах больше контролировать себя, Сиван рассмеялась. Бамби тоже фыркнула под маской, и Сиван схватилась за живот. Господи, как же им было неловко перед стариками!

– Я больше не могу, – стонала Сиван, стараясь справиться с собой. – Не смеши меня. Мне нечем дышать.

Но Бамби продолжала дурачиться, и Сиван было достаточно одного взглядя на нее, чтобы снова начать умирать со смеху.

Десять минут спустя сирена прекратилась. Сиван и Бамби сняли противогазы, убрали их в коробки и поблагодарили хозяев квартиры.

– Еще раз просим прощения, – добавила Сиван. – У нас не было выбора.

– Вы такие молодцы, – присоединилась к ней Бамби.

– А это – в знак признательности, – Сиван достала из рюкзака коробку конфет и положила ее на стол.

В первый раз с начала их вторжения на лицах стариков появилось выражение удовлетворения.

– Откуда у тебя конфеты? – спросила Бамби, когда они вышли на улицу.

– Когда идут проведывать человека в больнице, обязательно берут с собой конфеты. Так принято. Уходя с базы, я зашла в Хайфе в магазин и купила коробку. Но когда мы увидели маму, я поняла, насколько это глупо. А потом, когда мы уходили от Пройки, я про нее вспомнила.

– Они ее заслужили, – вынесла приговор Бамби. – Молодец, сестричка.

По пути в «Дизенгоф центр» они вспоминали всю сюрреалистическую последовательность событий, начиная от включения сирены, выражения лиц стариков, и снова и снова обсуждали каждый нюанс, умирая со смеху. Потом они послонялись по магазинам, а в пять часов пошли в кинотеатр смотреть боевик «Вспомнить все»[32].

Несмотря на прошедшие годы, Сиван совершенно отчетливо помнила все подробности того дня.

Сиван любила сидеть поближе к экрану. Бамби же, напротив, предпочитала последний ряд.

– Там никто не будет дышать мне в спину и пинать коленками спинку моего сиденья, – говорила она.

– Но ведь зал почти пустой, – возразила Сиван.

– Все равно. Пойдем наверх.

Они начали подниматься по идущим вдоль стены ступенькам. В зале было полутемно, на экране мелькала реклама.

– Бамби, – послышался из одного из рядов мужской голос.

Какой-то парень встал со своего места и пошел им навстречу. Яаль!

– Привет, девчонки, – Было видно, что он рад неожиданной встрече. – Что вы здесь делаете?

– Пришли посмотреть кино, – ответила Бамби само собой разумающимся тоном.

Сиван так и не успела включиться в разговор.

– Это-то я понимаю, – засмеялся он. – А вот что вы делаете в Тель Авиве? В полдень здесь была воздушная тревога.

– Мы приезжали проведать маму, – ответила Бамби.

– Да, я слышал, что она больна. Пусть поскорее поправляется.

Сиван тайком покосилась на середину ряда, где сидел Яаль, и увидела незнакомую девушку.

– А что ты делаешь в Тель Авиве? – поинтересовалась Бамби.

– Неделю назад я демобилизовался. Приехал, чтобы снять квартиру вместе с другом. В начале марта я переезжаю.

– Так ты не будешь жить в кибуце?

– Пока. Надо ведь продвигаться вперед. Разве нет?

Свет в зале потух.

– После фильма я возвращаюсь в кибуц. Я взял у отца машину. Вас подбросить? Встретимся у выхода, – сказал Яаль после того, как они утвердительно кивнули.

Когда фильм закончился, Яаль ждал их напротив кинотеатра. Он был один.

– Кто это был с тобой? – спросила Бамби.

– Приятельница.

Они пошли к машине по непривычно пустым и тихим улицам города. Бамби и Яаль оживленно болтали, а Сиван лишь время от времени вставляла слово-другое.

– Садись вперед, – сказала Сиван, убежденная, что Бамби откажется и уступит это место ей, но, к ее глубокому разочарованию, Бамби не преминула воспользоваться ее предложением и уселась рядом с Яалем.

Ничего существенного за время поездки не случилось, но она определила то, что произошло впоследствии. Бамби окутала Яаля своими чарами, и он сдался. Навсегда.

– Сколько тебе лет-то? – спросил Яаль когда ее флирт стал очевиден.

– Четвертого июля исполнится восемнадцать.

– Приходи ко мне четвертого июля.

– Тебе мешают несколько месяцев? – поморщилась Бамби. – Ты что, римский папа?

– Чтобы не говорили, что я соблазняю детей, – усмехнулся Яаль. – Если до тех пор у тебя никто не появится, я тебя приглашаю. Отпразднуем вместе.

– Тогда я скажу тебе прямо сейчас, какой подарок я хочу.

– Можешь просить полцарства, Бам-м-мби, – он слегка протянул букву «м», – но на большее я не согласен.

– Я никогда не была на Синае. Возьми меня туда.

– Договорились. В день твоего восемнадцатилетия мы едем на Синай. У тебя есть удостоверение ныряльщика?

– Нет.

– Тогда тебе надо пройти курс. Я считаю, что ты должна быть готова, солдатка.

Оба совсем забыли о том, что на заднем сиденье сидит Сиван, которая не стала добавлять, что тридцатого июля ей, между прочим, исполняется девятнадцать. Никто не предлагал ей отпраздновать день ее рождения вместе, никто не приглашал ее на Синай. Бамби и Яаль были погружены в свой собственный мир, в котором не было места никому другому.

Через три дня Айя скончалась. Какое счастье, что они успели навестить ее, что Бамби настояла на этом! Несмотря на то, что Яаль никогда не был близок с их семьей, он пришел и на похороны, и на поминки. После их совместной поездки в кибуц из Тель Авива, Сиван было ясно, что он находится тут только ради Бамби и что его заверения о том, что он не гуляет с девушками моложе восемнадцати, ничего не стоят. На Песах он приехал домой. Во время праздничной трапезы они сидели раздельно: Бамби со своими друзьями, Яаль – со своими. Их взгляды встретились, и зеленые глаза Бамби сказали: если не будешь моим – убью, а голубые глаза Яаля ответили: если не будешь моей – умру. На следующий вечер они встретились не договариваясь на одной из тропинок, и он спросил, не хочет ли она прогуляться с ним по берегу моря, а когда он вернулся в Тель Авив, она поехала вместе с ним. Вот вам, называется, и дождались восемнадцатилетия.


К четырем утра Сиван задремала на диване, окруженная рассыпанными вокруг фотографиями и сжимая в руке последнюю: Бамби, Яаль и она, одетые в кафтаны и шаровары, возлежат на коврах, опираясь на подушки, в бедуинском кафе в Нувейбе. На обороте подпись: июль 1991.

– Мам?

– Лали? Который час? – спросила Сиван спросонья.

– Одиннадцать утра. Почему ты спишь в гостиной? Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Нет, все хорошо. Просто я смотрела фотографии и чересчур увлеклась.

Лайла бросила взгляд на коробку с фотографиями и на стопки снимков на столе.

– Ты все-таки решила ее открыть?

– Разве ты меня не просила?

– Просила. Ну тогда я быстренько сполоснусь и сядем?

– У тебя есть время?

– У меня нет никаких планов, а на работу я ухожу только в семь.

Сиван встала, умылась, почистила зубы, сменила вчерашнюю одежду на домашний халат и заварила кофе.


Когда они встали с дивана, было ужепочти пять. Все это время Сиван рассказывала, а Лайла слушала ее, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Сиван говорила спокойно, объясняя все до мельчайших подробностей, не оставляющих возможности для иного толкования.

– Они были без ума друг от друга, – сказала она Лайле. – И хотя я тоже втайне любила его, это было прекрасное время для меня. Бамби поправилась на целых семь кило. Ты понимаешь? Вдруг сразу выздоровела, и все ее проблемы исчезли. А как она выглядела… Просто нет слов!

В качестве доказательства Сиван показала Лайле фотографию, где Бамби стоит на балконе старой Тель Авивской квартиры в узких джинсах и белой майке без лифчика, подчеркивающей ее округлую крепкую грудь, с медальоном в форме дельфина на шее и серебряным кольцом на пальце. Брови дугой, пухлая нижняя губа и нежный, но в то же время вызывающий взгляд.

– Ни фига себе! – произнесла Лайла, взяв в руки фотографию.

– Что?

– Ни фига себе! Обалдеть!

– Говори по-человечески.

– Она действительно красавица, – согласилась Лайла и снова посмотрела на Бамби. – Просто нет слов.

– Вот такая у нее была разрушительная красота.

– Да ладно тебе, – возразила Лайла. – Ты была ничуть не менее красивой.

– Разница заключалась в том, что она была особенной, а я – обычной.

– Хватит, мам. Ты все время себя недооцениваешь.

– Ничего подобного, я просто говорю правду. Не важно. В любом случае Бамби заполучила Яаля. Их любовь не развивалась постепенно. Она взорвалась, как бомба, а я так и не смогла освободиться от него ни в мыслях, ни в сердце. Но я приняла решение: ни они и никто другой никогда не должны были узнать, как я чувствую себя по отношению к нему. У меня не было выбора. Мне оставалось только ждать пока мои чувства в один прекрасный день умрут сами собой. Проблема заключалась в том, что чем больше я узнавала его, тем больше любила. Поэтому мне пришлось сменить тактику. Я сказала себе: окей, ты не можешь убить эту любовь, тогда научись жить с ней. Я уменьшила свои ожидания до нуля, согласилась с тем фактом, что он никогда не ответит на мою любовь, и мне действительно стало легче. Я удовольствовалась тем, что могу быть рядом с ним, смотреть на него, болтать с ним, смеяться вместе с ним, чувствовать его близость, а время от времени даже прикасаться к нему: объятия при встрече и расставании, его рука на моем плече во время танца, касание бедрами во время группового фотографирования, протянутая рука, когда мы выходили из воды или легкое касание, когда он помогал мне снимать гидрокостюм.

– Мне тебя жалко, – сказала Лайла. – Как же ты могла так жить?

Глаза Сиван наполнились слезами. Это невинное замечание Лайлы вскрыло давно зреющий нарыв и наружу хлынул стыд. Действительно, как она могла? Все эти годы она старалась отодвинуть от себя ответ на этот вопрос, но момент все же настал. На мгновение она потеряла дар речи.

– Ты плачешь, мам? Почему?

Сиван все еще не могла говорить, но в конце концов справилась с собой.

– Я не знаю, почему это на меня так действует.

Лайла встала и принесла ей стакан воды.

– Не важно. Все это случилось миллион лет назад. Я только хотела спросить – если ты так себя чувствовала, почему же ты не покинула их? Ведь так тебе было бы легче.

– Ты не обязана на все найти ответ, Лали.

– Давай прервемся. Ты отдохни, а мне надо собираться на работу. В конце концов, я поняла главное.

Вряд ли это могло быть так, подумала Сиван, ведь это было только начало.

– Есть еще много вещей, о которых ты должна узнать.

– Не волнуйся, мам. У нас будет для этого время, – весело сказала Лайла, стараясь приободрить Сиван. – Я рада, что ты мне все это рассказала.

Когда Лайла ушла на работу Сиван позвонила Маю.

– Извиняюсь, что не перезвонила тебе вчера. Лайла действительно была у моего отца.

– Я тоже начал беспокоиться и сам ей позвонил.

– Как чувствует себя твой отец?

– Лучше не напоминай. Завтра приедет Лири, чтобы помочь найти ему сиделку. Она лучше меня разбирается в подобных вопросах. В понедельник я должен вернуться на Голаны, и кто-то должен быть с ним. В среду я вернусь и решу, что делать дальше.

– Если тебе нужна помощь, не стесняйся обращаться ко мне.

Увы, подумала Сиван, она все еще не является частью его жизни.

– Как только я улажу вопрос с сиделкой мне станет проще оставлять его одного, даже если мне придется навещать их чаще, чем обычно.

– Ну хорошо. Удачи тебе, – и она умолкла, не зная, что бы еще сказать.

– Я сейчас немного в цейтноте. Надеюсь, когда это время закончится, мы сможем поговорить как следует.

– Не беспокойся, Май. Доброй ночи.

Сиван собрала фотографии и положила их стопкой поверх коричневого конверта, найденного на дне коробки.

Розовое шампанское

В августе Сиван сказала Лайле, что хочет поехать в Иерусалим и пойти на демонстрацию протеста против коррупции в правительстве. Каждые выходные Лайла обещала поехать с ней, но ни разу не сдержала своего обещания. Полеты за границу были запрещены, и поэтому Лайла начала путешествовать по Израилю: то поедет в Западную Галилею, то в бедуинскую деревню в Негеве, то ходит по каким-то тропам. У нее везде были друзья, и она объездила весь Израиль с севера на юг, почти не бывая дома. Коробка с фотографиями так и не вернулась на свое место на антресолях, а переехала в ожидании лучших времен под рабочий стол Сиван. Май время от времени посылал ей сообщения, интересовался как у нее идут дела, но так и не предложил встретиться, и она не стала поднимать планку своих ожиданий.

Но однажды в пятницу Лайла сказала:

– Завтра мы едем в Иерусалим.

– Точно?

– Точно.

– Заказать гостиницу? Поедем завтра после обеда и вернемся в воскресенье. Прекрасная возможность провести время вместе.

– Отличная идея.

Сиван открыла компьютер, и выбрала бутик-отель в Йемин Моше[33], заплатив дополнительно за номер с видом на старый город. Кутить так кутить. Премьер министр высмеял протестующих, сказав, что они сами пользуются роскошными отелями, но Сиван не видела в этом ничего зазорного. Каждый истраченный ею шекель она заработала сама, честно, упорным трудом. Так что пусть смеется сколько хочет. Она не пользовалась никакими привилегиями и платила по самой высокой шкале налоги, из которых это правительство содержало людей, ценности которых не совпадали с ее ценностями. Это была ее страна, и она поедет на демонстрацию и будет жить в этом отеле со спокойной совестью.


– Вот это номер, мам! – закричала Лайла, увидев ожидающую их бутылку шампанского. – Это ты заказала?

– Я думаю, это подарок за то, что мы заказали двойной номер.

– Давай выпьем! Какой вид! Картина! – Лайла профессиональным движением откупорила бутылку и разлила шампанское по бокалам, держа в руках телефон и тут же выкладывая фото в «Инстаграм». Сиван нажала на маленький кружок с фотографией Лайлы на своем телефоне и увидела два бокала шампанского на фоне старого города и подпись: «Я и Ваня берем Бастилию. Начали!»

– Смотри, мам, – произнесла Лайла, мгновенно просмотрев многочисленные комментарии, – Май тоже тут.

– Где тут? – удивилась Сиван.

– В Иерусалиме. Он здесь с сыновьями. Он увидел мою фотографию и послал мне сообщение.

– Май входит в число твоих друзей в «Инстаграме»?

– Да, а что?

– Странно как-то. Он тебе в отцы годится.

– Ну а ты моя мама и ты тоже у меня в друзьях. Что же тут странного? Стань уже более современной. Мы договорились встретиться все вместе сегодня вечером, – Лайла счастливо вздохнула. – Это была классная идея приехать сюда, мам. Молодец!

Вечером они пошли на Парижскую площадь[34] до отказа заполненную людьми. У некоторых из них в руках были музыкальные инструменты, у других – плакаты с остроумными надписями, отражающими самые разные взгляды. Большую часть составляли люди, которые обычно вовсе не думали о том, чтобы идти на демонстрацию, но которые устали терпеть и чувствовали себя обязянными поддержать тех, кто хотел правительства, способного дать своим гражданам надежду на более разумную и справедливую жизнь. Сиван вспомнила, как ездила с родителями на демонстрацию против войны в Ливане, в которой участвовало четыреста тысяч человек. Ей тогда было всего десять лет, но она навсегда запомнила ту обстановку и боль пришедших на демонстрацию людей. И вот теперь она сама здесь с дочерью, которой уже двадцать четыре. Кто бы мог подумать, что ее поколение очнется от вечной дремоты? Лайла и Сиван вклинились в толпу. Сиван пыталась узнать знакомые лица, но сделать это было почти невозможно, так как все были в масках. Через два часа, когда Сиван почувствовала себя измученной, кто-то обнял ее сзади. Несмотря на ковид и связанную с ним истерию, объятие было настоящим, крепким – на несколько долгих мгновений чьи-то руки обхватили ее, а его грудь прижалась к ее спине. Обернувшись, Сиван увидела улыбающегося под маской Мая, которого, видимо, совершенно не волновало нарушение запрета на соблюдение дистанции. Она обратила внимание на то, что он обнял ее, а не Лайлу, которая стояла рядом вместе со своей подругой из колледжа и, увидев Мая, радостно закричала:

– А, Майчик! Привет!

– Как здоровье твоего отца? – поинтересовалась Сиван, несмотря на то, что за грохотом барабанов и ревом фанфар расслышать что-либо было почти невозможно. Встреча с ним очень взволновала ее.

– Да так себе, – ответил Май. – Я скоро возвращаюсь в Ашдод. С ним сейчас Лири. Мне надо ее освободить.

– Нашли сиделку?

– Да, но надо оформить еще несколько бумаг. Я надеюсь, что она начнет на следующей неделе.

– Я тоже скоро ухожу.

– Тебе здесь не нравится? – он правильно понял ее состояние.

– Я пришла, чтобы выразить свою солидарность, но я терпеть не могу массовые мероприятия. Я никогда не хожу на демонстрации даже если считаю, что их цели оправданы. В молодости я никогда не посещала дискотеки или концерты в парках. В толпе я чувствую себя неуютно. На этот раз мне было важно прийти, но с меня хватит.

– А где ваша гостиница?

– В десяти минутах ходьбы, не больше.

– Я провожу тебя.

– Не стоит, Май. Ты торопишься, а я люблю ходить пешком.

– А мне хочется. Подожди минутку, никуда не отходи.

Он подошел к Лайле, перекинулся с ней парой слов, и они оба исчезли в толпе. Когда через несколько минут никто из них не вернулся, Сиван позвонила Лайле.

– Привет, мам, не волнуйся. Я с Адамом, его подружкой и их приятелями. Я побуду с ними еще немного.

– Лады, – ответила Сиван в стиле Лайлы. – Я возвращаюсь в гостиницу.

Если Лайла остается с приятелями Адама, значит там есть кто-то, кто ей нравится.

– Я вернусь попозже. Ты не возражаешь? Не сердишься, что я не иду с тобой?

– Конечно нет, Лали. Гуляй, наслаждайся.

Вернулся Май, они выбрались из толпы и зашагали прочь. По мере того, как они удалялись от площади, становилось все тише. По сравнению с жарой и влажностью Тель Авива, воздух в Иерусалиме был сухим и прохладным.

– Давненько я не была в Иерусалиме. Я люблю этот город. Было время, когда я часто приезжала сюда.

– Я тоже люблю Иерусалим.

– А где живут твои сыновья?

– Адам вместе со своей подружкой живет на съемной квартире в Нахлаот, а Саар живет в нашей квартире в Рехавии[35].

– У тебя с Лири есть квартира в Рехавии?

– Эту квартиру я получил в наследство от родителей моей матери, которые приехали в Израиль во время Второй мировой войны из Польши.

– Надо же, – удивилась Сиван, которая почему-то считала, что мать Мая, так же, как и его отец, родом из Египта.

– У бабушки с дедушкой был магазин часов и украшений на улице Бен-Йехуда. Дедушка происходил из гурских хасидов, но со временем отдалился от них. Он остался верующим, но с терпением относился ко всем людям. Сегодня таких людей уже не сыщешь. Они умерли когда мне было семь лет, но у меня остались о них самые теплые воспоминания.

– А почему они оставили квартиру тебе? Разве у твоей матери не было братьев или сестер?

– Нет, она была единственной дочерью, а я ее единственный сын, – усмехнулся Май. – В семьях с одним ребенком обычно собирается большое наследство.

– Как в Европе. Интересно, что твой дед был верующим, а бабушка – нет. Они не ссорились из-за этого? А как они приняли твоего отца?

– Прекрасно. Они познакомились с ним, когда он был студентом Иерусалимского университета. Он вырос в семье, где было принято почитать отца и мать, уважал свекра и свекровь, а когда было нужно мог пойти с дедушкой в синагогу. Моя мать, навещая их, обычно надевала длинную юбку или платье, но если она иногда приходила к ним в штанах, они относились к этому спокойно.

– Если твоя мать была единственной дочерью, почему твои родители решили жить в Ашдоде?

– До самой смерти бабушки и дедушки мы все жили в Иерусалиме, и только потом они переехали. Почему в Ашдод? Мой отец любит море и не может жить вдали от него. И в Греции, и в Египте они жили возле моря. Тель Авив ему не нравился, а в Ашдоде ему предложили хорошую работу. Тогда, пятьдесят лет назад, Ашдод его очаровал. Там было море, пляжи, рыбаки. А еще там было много новых репатриантов, детям которых нужен был образец для подражания. Все это его полностью устраивало. И потом, ведь моя мать тоже была учительницей, так что они, что называется, попали в точку. Как бы она ни уважала своих родителей, она не была верующей и не собиралась оставаться в Иерусалиме. Квартиру они оставили мне, а сейчас в ней живет Саар.

– А что с его подружкой-француженкой?

– Понятия не имею. В последнее время о ней ничего не слышно.

Вдруг у Сиван зазвонил телефон. На экране высветилось имя Михаль, и она решила ответить.

– Вы обещали встретиться со мной.

– Обещала? – Сиван порылась в памяти. – Не припоминаю. В любом случае я сейчас не могу. Я в Иерусалиме.

Гудочки. Сиван посмотрела на телефон:

– Бросила трубку.

– Кто?

– Михаль. Соседка с первого этажа.

Май скорчил гримасу.

– Михаль! От нее всего можно ожидать.

– Да уж, – согласилась Сиван. – Но она интеллигентная и очень чувствительная. Скажи, ты не хочешь зайти и выпить по рюмочке? Уже поздно…

– Ненадолго. Но с удовольствием.

Они прошли в бар, заказали два бокала розового шампанского и сели в одиночестве за столик на балконе, разглядывая раскинувшуюся перед ними панораму старого города.

Телефон лежал рядом с ней на столе и, когда звонок колокольчика известил ее о получении сообщения, Сиван потянулась к нему, чтобы выключить, но снова увидела на экране имя Михаль и снова не на шутку встревожилась, вспомнив тот единственный раз, когда она не ответила и, как оказалось, Михаль действительно нуждалась в ее помощи.

На этот раз сообщение было длиннее обычного.

Душа человеческая подобна бочке, а моя полна тяготами изоляции и одиночества. Мне нужно успокоиться, а то я все время в стрессе, и у меня нет сил ни на что, кроме себя самой. Надеюсь, вы поймете меня и не станете обижаться. Просто шлите мне время от времени привет, а больше мне ничего не надо.


– Грустно, – сказала Сиван Маю, выключив телефон. – Я не могу понять, как она живет одна. Она все время просит, чтобы я купила ей что-нибудь, устроила что-нибудь. Я пытаюсь объяснить ей, что есть вещи, которые я не в состоянии сделать. Даже если бы я могла, мне кажется неправильным увеличивать ее зависимость от меня. Такими вещами должен заниматься кто-то из ее родственников.

– Но ведь у нее есть брат.

– Я разговаривала с ним несколько раз.

– Ну и что же он?

– А ничего. Я пыталась донести до него, что она как-то справляется, но что дальше так продолжаться не может. Спросила его, почему она не живет в одном из учреждений для людей со специальными потребностями. Ведь то, что она просит от меня, это все элементарные вещи – чистота в доме, нормальная одежда, вкусная еда, какие-то развлечения.

– И что он ответил?

– У него на все есть ответ. Например, на Песах она попросила меня организовать ей доставку еды. Я удивилась тому, что ей нечего есть, позвонила брату, и он рассказал мне, что договорился с тремя ресторанами, которые три раза в неделю доставляют ей готовые блюда. В начале каждого месяца он переводит ей деньги, которых должно хватать на все ее потребности. Он живет в Верхней Галилее, и ему трудно приезжать к ней часто, особенно сейчас, во время эпидемии. Но он просил меня не беспокоиться, сказал, что при первой же возможности навестит ее, и только попросил меня подбадривать ее время от времени. Как же я могу поддерживать ее, если она посылает мне такие сообщения? Мне уже хочется заплакать.

– Не принимай все так близко к сердцу. Это не твоя проблема. Может все-таки выпьем пока я не ушел? – и Май поднял бокал.

Сиван подняла свой.

– За нас!

– За нас! – засмеялась Сиван.

Песня, доносящаяся из бара сменилась, и из динамиков полился голос Эдит Пиаф.


– Скоро увидимся, Си, – произнес Май, вставая. – Я позвоню тебе.

Он впервые назвал ее ласкательным именем, и Сиван снова почувствовала себя молоденькой девушкой. Да, все эти годы, потерянные в бесплодных иллюзиях насчет Яаля, она оставалась девушкой, как принцесса из «Спящей красавицы».

– Приходи когда захочешь. Мне всегда приятно видеть тебя.

– Только я не смогу успокоиться пока не разберусь со своим отцом.

– Конечно, Май.

Сиван проводила его к выходу. На этот раз он не обнял ее, прощаясь, а взял обе ее руки в свои, а потом, словно не зная что делать, встряхнул их, отпустил и ушел.

Вернувшись обратно в гостиницу, Сиван пошла в бар, чтобы заплатить за напитки, но оказалось, что Май каким-то образом уже обо всем позаботился. Розовое шампанское. Жизнь в розом цвете. С каждым разом ей все больше нравилось быть рядом с ним. С ним было легко говорить, он понимал, что она хотела сказать и реагировал в соответствии с ее ожиданиями. Сиван поднялась в номер, распахнула дверь и вышла на балкон. Было прохладно. На столе все еще стояла открытая Лайлой бутылка. Сиван налила себе бокал и села на балконе, глядя на стены старого города. Она решила, что не станет возвращаться к вопросу об отцовстве ни с Лайлой, ни с Яалем до тех пор, пока Лайла сама не обратится к ней и не потребует новых объяснений. Раньше или позже этот день неизбежно настанет. Лайла сейчас занята своими делами, но зерно уже посеяно и неизбежно идет своим путем к свету, к правде, к освобождению. В день, когда у Лайлы созреют вопросы, Сиван должна иметь на них ответы. Но надо сделать так, чтобы когда Лайла узнает о том, что ее мать ей лгала, ее жизнь все равно оставалась окрашенной в розовый цвет.

Поцелуй

Проснувшись в полночь, Сиван обнаружила, что лежит на диване, а рядом стоит пустая бутылка. Она включила телефон и увидела несколько сообщений от Лайлы:

Привет, мам

Я пошла на квартиру Адама и Анит посидеть с ребятами

Все хорошо. Не волнуйся, если меня долго не будет

Я возьму такси


Сиван приняла душ и забралась в уютную кровать под простыни из египетского хлопка – так, по крайней мере, было написано в рекламном буклете – оставив штору открытой, чтобы до последнего момента наслаждаться видом за окном. Оказывается, отдыхать время от времени – это здорово.

В шесть утра ее разбудил телефонный звонок. В динамике раздались всхлипывания.

– Что случилось, Михаль?

– Я чувствую себя ужасно. Вы можете прийти?

– Я сейчас в Иерусалиме. Если надо, я приеду, но только если это действительно надо. Вы понимаете, что я могу сделать это только в экстренном случае?

– Это как раз такой случай, – голос Михаль звучал глухо. – У меня высокая температура, рвота и понос. Я всю ночь не вылезаю из туалета. Сил совершенно нет. Боюсь, у меня может быть «корона».

– Я попрошу Мааян спуститься к вам.

– Я уже стучалась к ней. Она не отвечает. У них дома никого нет.

– Я приеду.

Сиван позвонила Лайле, которая все еще не вернулась.

– Извиняюсь, – раздался в трубке сонный голос Лайлы. – Я задремала. Не волнуйся.

– Все в порядке?

– Да, было классно. Я потом тебе расскажу.

– Слушай меня, Лали. Мне надо вернуться в Тель Авив. Есть срочная проблема с нашей соседкой Михаль. Ты справишься одна? – Вопрос был явно излишним. Здоровый юношеский эгоизм Лайлы не предполагал излишнего беспокойства. Как здорово, что Май вчера оказался рядом.

– Разумеется.

– А что сделать с твоей сумкой? Забрать ее с собой?

– Нет, оставь. Когда надо освободить номер?

– К полудню. Не опаздывай.

– Ладушки.


Приехав во Флорентин, Сиван, рискуя получить штраф в размере пятисот шекелей, оставила машину на тротуаре. Несмотря на раннее утро, лавка Карло была открыта. Сиван заглянула внутрь и, к своему удивлению, обнаружила там Михаила.

– Привет! А где Карло? – спросила она.

– Вам что-нибудь нужно, госпожа? Я теперь работаю у Карло, – гордо объявил Михаил.

– Желаю удачи. Меня зовут Сиван. У меня квартира в доме напротив.

– Я вас знаю. Тут все вас знают. А я Михаил. Так меня зовут.

– Мне надо подняться к Михаль, соседке с первого этажа. Сделайте мне одолжение, Михаил, присмотрите за моей машиной. Если придут проверяющие, скажите им, что у меня срочное дело и что я сейчас вернусь. Хорошо?

– Не беспокойтесь, госпожа. Я присмотрю за машиной. Никто не выпишет вам штраф.

Сиван постучала в дверь Михаль. Ну, если все это окажется ложной тревогой и Михаль просто так выманила ее в Тель Авив, подумала она, она больше никогда не будет иметь с ней дела. Не дождавшись ответа, она позвонила в звонок и уже начала подумывать о том, чтобы взять лестницу и попытаться проникнуть в квартиру Михаль с балкона, как дверь слегка приоткрылась. Сиван толкнула ее и увидела, как Михаль с трудом доплелась до кровати в спальне и упала на нее. Вонь в квартире стояла невыносимая. Унитаз засорился, и вода в нем доходила почти до края, а рядом с кроватью стояло ведро, которое теперь выполняло функции унитаза.

– Михаль!

Лицо Михаль было мертвенно бледным, с темными кругами вокруг глаз. Лоб покрывала испарина. Сиван дотронулась до него тыльной стороной ладони. Сильнейший жар.

– Я звоню на скорую.

– Нет! Я боюсь сирену. Я не поеду на скорой.

– Хорошо, успокойтесь. Я сама отвезу вас с больницу. Вы можете ходить?

– Нет.

– Придется постараться. Моя машина стоит прямо у входа. Обопритесь на меня.

– Не могу. Я не могу дышать. Я, наверное, умру.

– С чего это вдруг, Михаль? Даже и не думайте. Я сейчас вернусь, – справиться с Михаль в одиночку не представлялось возможным. Сиван схватила ключ, который торчал в двери, и побежала вниз. – Послушайте, Михаил. Михаль больна. Я должна отвезти ее в больницу. Пожалуйста, помогите мне довести ее до машины.

Михаил закрыл лавку и поднялся за ней по лестнице. Увидев его, Михаль зажмурилась. Сиван опасалась, что Михаль не позволит ему прикоснуться к себе, но она была очень слаба и, видимо, понимала, что нуждается в срочной медицинской помощи.

– Держите ее с одной стороны, – сказала Сиван Михаилу, – а я буду держать с другой.

– Дайте мне, госпожа. Я сам. Она не сможет встать. Она упадет.

Сиван думала, что он возьмет Михаль на плечо, но Михаил просунул одну руку ей под колени, а другую – под спину. На мгновение Сиван засомневалась в том, что у него получится, но Михаил довольно легко поднял ее на руки и прижал к своей груди. Хорошо, что Михаль жила на первом этаже. Когда Михаил уложил ее на заднее сиденье, он дышал с трудом, а по лбу его струился пот.

– Эх, где ты, моя молодость, – пробормотал он.

– Большое спасибо, Михаил.

– Пожалуйста, госпожа. Я люблю Михаль. Пусть поправляется.

– Сиван, – раздался из машины слабый голос Михаль.

– Да?

– Скажи этому, что нес меня, пусть принесет из лавки полиэтиленовые кульки на случай, если я опять вырву.

Сиван побежала за кульками, удивляясь тому, что даже в таком состоянии Михаль продолжает всеми командовать.


И вот она снова в «Ихилове». На этот раз в приемном отделении. И снова все эти предохранительные процедуры, которые вообще-то, несмотря на все, что говорилось в средствах массовой информации, были вовсе не такими ужасными. Когда Михаль зарегистрировали и положили в палату, Сиван пошла позвонить Ноаму.

– Вы должны приехать. Я еще не знаю, что с ней, но чувствует она себя ужасно.

– Я постараюсь.

– Что значит «постараюсь», Ноам? Это же ваша сестра! У нее кроме вас никого нет. Вы что, не поняли, что я вам сказала? Она очень больна! – Сиван старалась говорить, подчеркивая каждое слово. – Вы что, думаете я с вами играю?

– Вы ведь не знаете, Сиван, что у меня шестеро маленьких детей. Я не могу просто так все оставить и прискакать в Тель Авив.

– Вы это серьезно? – Сиван изо всех сил старалась не закричать. – Что значит «шесть детей»? Они что, рассыплются? Ничего с ними не сделается, если вы оставите их, чтобы в трудную минуту поехать к сестре, которая в вас нуждается. Наоборот, вы должны подать им пример, чтобы они знали, как надо относиться к родным! А где ваша жена?

– Она сейчас на занятиях йогой, – ответил Ноам все так же спокойно, не обращая внимания на ее смятение.

Так, значит йога, блин.

– Заберите ее оттуда и немедленно приезжайте.

– Я не могу ей мешать, – он продолжал говорить таким голосом, словно объяснял ей само собой разумеющиеся вещи. – Это специальное занятие. Она так долго его ждала.

– Мне это все не интересно, Ноам.

– Карми, – продолжал Ноам, словно читал по бумажке – замечательная мать. Но это занятие служит ей источником сил на целый год. Будет нечестным лишить ее его.

Он что, обалдел? Что он там такое бормочет?

– Слушайте меня внимательно, Ноам! Если вы сегодня же не приедете в «Ихилов», я подам на вас в суд за пренебрежительное отношение к вашей сестре и за незаконное присвоение ее имущества и добьюсь отмены вашей над ней опеки и передачи ее дела в соответствующие инстанции. Вам все понятно? До восьми вечера вы должны быть рядом со своей сестрой. До встречи!

Господи, какими же эгоистичными могут быть люди!

Тест Михаль на коронавирус дал отрицательный результат, но так как температура у нее оставалась высокой, ее направили на дополнительные проверки. К шести вечера выяснилось, что у нее общее отравление организма, вызванное микробами желудочно-кишечного тракта.

– Кем вы ей приходитесь? – спросил врач.

– Просто соседка.

– У нее нет родственников?

– У нее есть брат, который живет далеко на севере. Он должен скоро приехать.

– Ее переведут в инфекционное отделение. К сожалению, вам туда заходить нельзя. Позвоните завтра и узнайте расписание посещений.

– Ее хотя бы искупают? – Сиван было неудобно говорить об этом, но вследствие болезни, да и вообще, с гигиеной у Михаль дела обстояли не лучшим образом.

– Медсестры обо всем позаботятся.

Сиван подошла к Михаль, лежащей на кровати, в ожидании санитара, который должен был отвезти ее в отделение.

– Спокойной ночи, Михаль. Скоро вам дадут антибиотик, и вы сможете поспать.

Михаль попыталась приподняться и зашептала:

– Что за дерьмовое место! Надели мне подгузник будто я младенец какой! Бррр! Как только мне станет лучше, вы заберете меня домой!

– Конечно, Михаль. Никто не хочет, чтобы вы оставались в больнице. Я позвонила Ноаму. Он должен приехать.

– Поглядим.

– Он точно придет. Обещаю.

– Да наплевать ему на меня. Я уже ничего от него не жду.

– Давайте подождем и посмотрим.

Вскоре позвонила Лайла. Голос ее был веселым, счастливым и взволнованным.

– Привет, ма. Как дела?

– Все в порядке, – Сиван не хотелось сейчас распространяться о проблемах Михаль.

– Я поеду вместе со всеми на Мертвое море. Мы заночуем в палатке, а завтра я вернусь.

– С кем это «со всеми»?

– Не важно. Вернусь домой, расскажу.

– Ну хорошо. Только не лезь там никуда.

– Ладушки.


На следующий день Ноама в больнице не оказалось. Сиван рассердилась на него, но что она могла сделать? Отмена опеки – процедура дорогая, сложная и длительная, тем более, что государственные учреждения сейчас не функционируют. Да и кто мог гарантировать, что назначенный присматривать за Михаль социальный работник окажется честным и порядочным человеком, не пользующися огрехами, присущими этой неудачной по сути системой? Ее могут поместить в какое-нибудь убогое заведение без права посещения, где никто не сможет даже проверить, как к ней относятся. Чем же это ей поможет? Ничем, лишь усугубит ее положение.

Сиван снова позвонила Ноаму.

– Я приеду завтра утром.

Сердится не было никакого смысла. Каждый делает то, что может.

– Сейчас идет обход. Я хочу услышать, что они говорят.

Но в отделение Сиван не пустили, и лишь в одиннадцать ей удалось встретиться с лечащим врачом, который сказал, что состояние Михаль остается тяжелым: у нее повышенный холестерин, высокое давление и цирроз печени. Но, к счастью, ее успели вовремя привезти в больницу. Если бы прошли еще сутки, спасти ее было бы невозможно, но теперь он уверен, что она выкарабкается, хоть и не может сказать, сколько времени ей придется оставаться в больнице. Если антибиотик подействует, речь может идти о десяти днях. Если же нет, тогда одному Богу известно, сколько это может продолжаться.

– Но вы ведь будете бороться за ее жизнь, правда? – вопрос казался неуместным, но Сиван знала, что система, к сожалению, может пренебречь людьми типа Михаль.

– Время сейчас тяжелое. Множество врачей находится на карантине. Нагрузка на остальных ужасная. Но мы, конечно, сделаем все возможное.

Из больницы Сиван поехала во Флорентин.

– Госпожа! – услышала она голос Михаила, набирая код на входной двери.

– Сиван, – поправила она его.

– Сиван, можно узнать, как здоровье госпожи Михаль?

– Она сейчас больна, но все должно быть хорошо. Она благодарит вас за помощь. Я тоже. Я просто не знаю, что бы я без вас делала, Михаил.

– Я хочу посетить ее.

– Вам не дадут к ней зайти. Подождите пока она вернется домой.

– Вы очень добрая госпожа.

– Вы тоже очень хороший человек, Михаил. Откуда вы? Я имею в виду, откуда вы приехали в Израиль?

– Из Кишинева.

– А зачем вы приехали? Вы еврей?

– Нет, госпожа. Не еврей. Жена у меня еврейка. В Молдавии я работал поваром в гостинице, а до этого был поваром в армии. Я очень хорошо готовлю. Жена забрала сына и уехала в Израиль. Думала, здесь все хорошо. Я приехал, чтобы найти ее. Она утопила сына в ведре и три года сидела в тюрьме. Потом сбежала в Россию, а я остался здесь один. Из-за этого я пью с Борисом и Евгением. Пью, чтобы забыть. Но теперь Карло дал мне работу, и я больше не пью.

Сиван стало невыносимо стыдно. Нельзя, подумала она, нельзя составлять мнение о людях прежде, чем хорошенько их узнаешь. Мир, к сожалению, полон печальных историй, которым нет конца.


Сиван зашла в квартиру Михаль. Впрочем, квартирой это место вряд ли можно было назвать. Пожалуй, больше подходило слово «хлев». На всякий случай она сделала короткое видео: кто его знает, как будут разворачиваться события. Гостиная со стоящей посреди нее пластмассовой этажеркой с новым телевизором – все покрыто слоем пыли. Рядом кожаное кресло с выдвижной подставкой для ног – потертое, порванное, но, по-видимому, удобное. Возле стены – небольшой стол и два замызганных пластмассовых стула. Захламленный балкон с поломанными жалюзями, застрявшими в ржавых направляющих, потрескавшиеся облупленные стены. Потолок в ванной черен от плесени, засорившийся унитаз без сиденья полон коричневой жижи, на полу вокруг него разлита вода. Раковина в кухне полна грязных тарелок, по которым ползают личинки мух, а по липкой столешнице бегают во все стороны тараканы. Так, а вот и спальня. Узкая металлическая кровать с покрытым пятнами матрацем, возле которой на полу рядком стоят ведра с блевотиной. Коврик для ног отброшен к стене. И лишь под окном, выходящим во внутренний двор, небольшой ухоженный уголок – этажерка с тремя полками, покрытыми кружевными салфетками, на которых сосредоточены немногие вещи, представляющие для Михаль хоть какую-то ценность. На верхней полке – кактус в горшочке (подарок неизвестного поклонника) и два сборника стихов: один Рахель, а второй – Леи Гольдберг. Выбор явно не случайный – обе эти женщины с высокой душой всю свою жизнь прожили в одиночестве. Рядом – две фотографии. На одной – Михаль лет двенадцати возвышается как башня над своим двухлетним братом. Видимо уже тогда она была выше большинства детей своего возраста. На второй – улыбающаяся во весь рот Михаль-подросток в опрятной одежде с коротко подстриженными волосами сидит на лошади, которую держит под уздцы пожилой мужчина с усами в комбинезоне и резиновых сапогах. На средней полке лежало ожерелье из стеклянных бусинок, между которыми были вставлены маленькие ракушки, а на нижней в деревянном ящичке покоились полученные от Лайлы наушники. Несмотря на царящее кругом запустение, все предметы на полочках были вытерты от пыли, а кружевные салфетки – выстираны и накрахмалены. Сиван хотела забрать из ванной домашний халат и зубную щетку, но увидев, в каком они находятся состоянии, она решила купить Михаль все новое.

Сиван поднялась к себе. В отличие от квартиры Михаль жалюзи на окне в кухне, выходящем во внутренний двор, и в гостиной так и стояли открытыми настежь с ее последнего посещения. Все вокруг блестело чистотой. Сиван прошла в кухню, раздумывая, не приготовить ли себе кофе, оперлась о столешницу и огляделась по сторонам. Да, ремонт определенно стоил потраченных на него денег.

Вдруг из спальни донесся громкий стон.

Сиван замерла.

Снова стон, чьи-то вздохи, звуки поцелуев, страстный шепот. Было совершенно очевидно, что там занимаются любовью. Страсти разгорались, пара подходила к кульминации. Кто бы это мог быть? Лайла? Сиван наморщила лоб. Яаль? Почему-то мысль о Яале успокоила ее. Да, видимо это Яаль, который приехал в Тель Авив, никого не предупредив. Пара закончила серией громких вздохов. Железная кровать застонала. Сиван, так и не решившая, уйти ей или остаться, продолжала неподвижно стоять на месте. В этот момент дверь, ведущая в спальню, распахнулась и изумленному взору Сиван предстал греческий бог: высокий, стройный, с прекрасным лицом и густыми мягкими волосами. «Лакомый кусочек», как сказали бы подружки Лайлы, сплетничая о парнях в ее саду. Не успел этот Аполлон среагировать и предупредить свою возлюбленную, как из спальни появилась доктор Мааян во всей красе своей наготы, оглядываясь по сторонам затуманенным взором.

Увидев Сиван, она вскрикнула и убежала обратно в спальню.

– Ой, – произнес Пелег, прикрыв срам обеими руками, – простите.

– Да ничего, – сказала Сиван, испытывая неподдельное облегчение.

Пелег хотел повернуться, чтобы уйти в спальню, но вспомнил про свою голую задницу.

– Я ухожу, – Сиван взяла в руки сумку.

– Нет-нет, не уходи! – позвала Мааян, появившись на пороге спальни, облаченная в широкий черный халат. – Я хочу извиниться. У тебя есть время? Давай сядем.

– Время есть, – ответила Сиван, – и посижу я с тобой с удовольствием, а вот извиняться ты не должна. Я все понимаю.

– Но все-таки, – не согласилась Мааян, – ты мне доверилась, и я должна объясниться.

Пелег, кое как одевшись, выскользнул за дверь.

– У тебя случаем нет сигареты? – спросила Мааян.

– Нет. Но мне кажется, Лайла оставила здесь табак и бумагу.

Она порылась в ящиках, нашла искомое и повела Мааян на балкон.

– А я и не знала, что ты куришь, – сказала Сиван, сворачивая две тонкие сигареты.

– Обычно нет. Только в особых случаях.

– Я тоже.

– Что поделаешь, – промолвила Мааян. – Все мы люди, все человеки. Прости, что воспользовалась твоей добротой.

– Пустяк. Ничего не случилось. Я имею в виду, что для меня ничего не случилось. А в остальном это дело вас и ваших супругов.

– Наш роман продолжается уже несколько месяцев, но в последнее время все изменилось. Мы с Раном расходимся, и Пелег с Карни тоже расходятся. Неделю назад я сказала Рану, что я так больше не могу, и он не стал переубеждать меня. Он понимает, что нашему браку конец, что его невозможно спасти. Но он не согласен покинуть эту квартиру. Он уверяет, что она его. Ну, это мы еще посмотрим. Но дело в том, что я не могу привести к себе Пелега.

– А что с ним? Где Карни?

– Карни в Эйлате. У нее с Пелегом все кончено. Когда он вернулся от родителей, он нашел ее письмо. Но Пелег не хочет, чтобы мы занимались любовью на его с Карни кровати. Вот я и предложила ему встречаться здесь. Нас влечет друг к другу. Ну как бы тебе это объяснить…

– Изо всех сил.

– Именно так. Изо всех сил.

– Это серьезно? Ведь ты… Ведь он… – Сиван не знала, как закончить предложение. – Вы такие разные.

– Можешь ничего не говорить! Я и так знаю, что все скажут. И он тоже знает. Как только это станет известно, он получит по полной программе. И в соцсетях, и в СМИ и просто так – все будут над ним смеяться и издеваться. Принц и лягушка. Красавец и чудовище.

– Я не имела в виду внешнее различие. Скажу тебе по правде, рядом с таким, как Пелег, любая женщина, кроме Карни, покажется дурнушкой.

– Спасибо на добром слове, Сиван, но я не просто «дурнушка». Я уродливая.

– Перестань так говорить. Ты, конечно, не модель, но я вижу твою красоту. И Ран ее видел, и Пелег. Это факт! Я имела в виду кое-что другое. Ты – прекрасный врач, а он развлекает людей. Он, как бы это сказать, слишком прост для тебя. Когда ваша страсть поутихнет, это может стать серьезным препятствием. Интеллектуальные различия не так-то просто преодолеть.

– Так что же мне делать? Отказаться от него? Наш роман начался вопреки здравому смыслу. Никто из нас ни к чему не стремился. Просто всякий раз, встречаясь на лестнице, мы оба испытывали такое притяжение друг к другу, что им нельзя было пренебречь. А когда мы в первый раз оказались вместе в постели, мы поняли, что никогда до этого не испытывали ничего подобного. Ни он, ни я. Будто всю жизнь мы только и делали, что ждали друг друга. Мы ни разу не говорили ни о любви, ни о браке. Пелег Золти и Мааян Шва? Невозможно себе представить. Пелег сам говорил мне, что не понимает, как такое могло случиться. Все его прежние подружки выглядели более-менее так же, как и Карни. Но вскоре он заговорил по другому. Признался, что несмотря на всю их красоту он никогда не чувствовал себя счастливым. А со мной он счастлив, он привык ко мне, к нашим встречам, и хочет быть со мной всегда. Он хорошенько обо всем подумал и хочет, чтобы у нас были дети. Ты понимаешь? Он в меня влюбился. То, что поначалу казалось невероятным, стало реальным.

– Я понимаю, что он любит тебя. А ты его?

«Ты что, совсем тупая?», прочла Сиван во взгляде Мааян и засмеялась.

– Между прочим, Пелег совсем не так глуп, как ты его себе представляешь. Я могу говорить с ним обо всем. И потом, я замужем за очень интеллигентным человеком, и что с того? Сплошное несчастье.

– Ты говорила с Раном о Пелеге?

– Нет. Сказала только, что хочу развестись, и он согласился. Мне кажется, у него тоже кто-то есть. Одна из его сотрудниц. Только я его не спрашивала. Зачем мне это?

– У вас есть что-то еще помимо этой квартиры?

– Да, немного.

– Я могу предложить тебе свои услуги в качестве адвоката?


Мааян давно уже ушла, а Сиван все еще продолжала сидеть на балконе. Мааян сказала, что Карни уехала в Эйлат. Значит она теперь с Яалем?

Внизу послышался шум мотора, и Сиван наклонилась вперед.

Со стороны улицы Мешек А-Поалот на бульвар въехал Май. Его обычно сверкающий мотоцикл был покрыт пылью, а за его спиной сидела какая-то женщина. Оба были в шлемах. Май остановился возле студии Лири, и, когда Сиван решилась перегнуться через перила и посмотреть вниз, его уже не было. Сиван поспешила к двери и вскоре услышала голоса, которые усиливались по мере того, как Май и неизвестная женщина поднимались по лестнице. Он был с Лири. Сиван вздохнула, вернулась на балкон и свернула себе еще одну сигарету. Ну и денечки выпали ей!

Она все еще стояла на балконе и курила, когда внизу вновь послышались голоса. Сердце Сиван остановилось. Это была не Лири, это была Лайла.

Сиван почувствовала легкое головокружение и наклонилась вперед еще сильнее, так как балкон Михаль не давал ей рассмотреть все как следует. Май обнял Лайлу, и она ответила ему встречным объятием. До Сиван донесся ее смешок, а потом случилось самое ужасное. Май склонил голову и поцеловал ее. Он поцеловал ее дочь! И это был не просто какой-нибудь там дружеский поцелуй в щечку. Это был страстный поцелуй влюбленных, когда язык одного чувствует язык другого, а тела сплетаются в одно целое. Сиван чувствовала, что вот-вот упадет в обморок, но продолжала стоять и смотреть. Они разомкнули объятия и надели шлемы. Май сел на мотоцикл, а Лайла устроилась сзади, крепко обхватив его за талию и прижавшись к его спине всем телом: животом, грудью, щекой. Май завел мотор, и мотоцикл устремился в том же направлении, откуда появился вначале, а еще через несколько мгновений он слился с потоком машин и пропал из вида.

Обида

Сиван проснулась в шесть вечера на диване в гостиной. Встав, она вспомнила происшедшее, и сердце ее пронзила острая боль. Даже в самых страшных снах она не могла себе представить, что когда-нибудь снова испытает ее. Эта боль не была вызвана печалью, тоской, беспомощностью, разочарованием или завистью. Она была другой – более острой, более сконцентрированной. Боль понимания того, что тот единственный, которого ты любишь, никогда не будет твоим, а будет принадлежать самому близкому тебе на свете человеку. Эту боль нельзя вылечить, от нее невозможно освободиться, потому что она вызвана жалостью к самому себе. Да, у нее была тысяча причин сердиться на Лайлу. Маю было пятьдесят, а Лайле всего двадцать четыре – тут она вдруг вспомнила о Яале и Карни. Май был сложным человеком, всей душой преданным своей бывшей супруге. Он дал Сиван понять, что все еще помнит ее и тянется к ней. У Сиван были очень веские причины чтобы потребовать от Лайлы немедленно прекратить эти отношения. Но она прекрасно понимала, что ее боль вызвана вовсе не этим. Поцелуй Мая и Лайлы был тем зеркалом, в котором она увидела себя такой, какой отказывалась видеть: женщиной, которую невозможно полюбить, неинтересной и непривлекательной. Прямой противоположностью своей сестре, а теперь еще и своей дочери. Женщиной, которую мужчины вроде Яаля и Мая не замечают. Короче, как учила бабушка свою внучку в одной детской книжке: «Идеальные мужчины не обращают внимания на обычных женщин. Обычная женщина должна найти себе обычного мужчину». Да, в этом есть свой смысл, а вот она все еще живет мечтами, и теперь она снова в проигрыше. Остается лишь надеяться, что физическая боль скоро пройдет.

Сигнал телефона известил ее о получении сообщения:

Привет, мамуля. Мы едем в Ашдод проведать отца Мая. Утром пойдем на море. Вернусь после обеда. Звиняй, что я тебя бросила. Обещаю исправиться. Я столько должна тебе рассказать! Закачаешься!


В больнице, как и ожидалось, ее снова не пустили вотделение, и она попросила медсестер передать Михаль то, что она ей купила. По дороге домой она все время думала о том, что они с Михаль живут в двух разных мирах. Вот она, Сиван, здорова, успешна, живет в хорошем доме, сама решает, что ей делать, у нее есть дочь и любимая работа. Михаль же с трудом может позаботиться о себе, живет в ужасных условиях, всеми заброшенная, и целыми днями сидит дома одна. И все же есть что-то, что их объединяет. Обе они ни разу не удостоились мужской любви. Эта мысль, несмотря на несправедливость подобного сравнения по отношению к Михаль, развеселила ее и подняла ей настроение. Решено: она не будет относиться к Маю как к другу, а будет относиться к нему как к жениху, и в положенное время встанет на свое место свекрови под хупой. При этой мысли она уже рассмеялась во весь голос. По крайней мере у нее есть одно неоценимое качество – она умеет начинать все сначала и собирать себя по кусочкам. А если при этом кое где и остаются трещины, она знает, как заполнить их позолотой.


На следующий день Михаль перевели в обычное отделение, и Сиван отправилась навестить ее. У входа в отделение ее поджидал Ноам, оказавшийся более-менее таким, каким она его себе и представляла: высокий, худощавый, русые волосы спускаются почти до плеч, бородка, светлые глаза и тонкий, крючковатый нос. Единственное, что объединяло его с Михаль была легкая сутулость. На нем была одежда из выкрашенного вручную натурального хлопка, а на ногах – сплетенные из растительного волокна сандалии.

– Вы хотите зайти к ней один? – спросила Сиван, завершив формальную процедуру знакомства.

– Нет. Она может закатить истерику и прогнать меня. Вам же она доверяет. Будет лучше если мы зайдем вместе.

Они облачились в защитные костюмы, покрыли головы полиэтиленовыми шапочками, надели на руки перчатки и только тогда смогли пройти в палату. Михаль выглядела значительно лучше. Она лежала на кровати, облаченная в накрахмаленную пижаму, от нее пахло мылом и чистотой.

– Когда уже я выйду отсюда? – были ее первые слова. – Они ничего мне не говорят.

– Через десять дней, – ответила Сиван. – Ну, может, через пару недель.

– Надоело. Хочу домой. Ты можешь принести мне коктейль? – распорядилась она, обращаясь к брату. – Шоколадный!

– С чего это вдруг коктейль? И где я тебе его возьму?

– В торговом центре через дорогу, – сухо отрезала Михаль. – Вперед!

Ноам скорчил недовольную гримасу, но все-таки отправился за коктейлем.

– Что он здесь делает? Зачем вы притащили его? Разве я вас просила?

– Я ведь говорила вам, что позвонила ему. Он же ваш брат, Михаль. Он беспокоится о вас.

– Беспокоится он, как же!

Все ясно, подумала Сиван. Михаль нервничает. А когда она нервничает, она всегда сердится.

– Я ему позвонила, – повторила она.

– Так почему же он приехал только через три дня? А если бы я за это время умерла?

– Ну, Михаль, у него ведь непростая жизнь. Что я могу вам сказать? Только то, что он вас любит.

– Как вы мне это докажете?

– Вы помните как просили у меня новые жалюзи?

– Ну?

– Мне кажется, сейчас самое подходящее время, чтобы попросить его помочь вам. Надо прибрать и привести в порядок вашу квартиру. Вы не будете возражать если я поговорю с ним? – Сиван продумала весь этот разговор заранее.

– Я разрешаю вам заменить жалюзи и навести порядок. Но вы не должны ни к чему притрагиваться! Ясно?

– Ясно.

– Тогда пусть придет кто-то и потравит тараканов. А то вы понимаете как мне приходится жить? Мои единственные друзья – тараканы.

Когда Ноам вернулся, Сиван оставила их вдвоем и вышла во двор, но не прошло и пяти минут, как Ноам присоединился к ней.

– Она задремала.

– Задремала? – удивилась Сиван.

– Да. Положила голову на подушку и вдруг захрапела.

– Тогда давайте поедем к ней домой. Я хочу, чтобы вы увидели как она живет.

– Я и так собирался там сегодня ночевать. Завтра я снова проведаю ее, а потом вернусь домой.

– Вы не сможете там ночевать. Я дам вам ключ от своей квартиры, но сначала давайте все осмотрим и поговорим.

Они встретились снова возле входа в дом. Мотоцикла Мая нигде не было видно, студия Лири была заперта. Ноам поднялся вслед за Сиван на первый этаж. Когда она отперла дверь, он переступил порог и тут же отпрянул. Вонь в квартире стояла невыносимая. Справившись с собой, он зашел внутрь и молча обошел квартиру.

Сиван ждала его посреди гостиной, сложив руки на груди.

– Я просто в шоке. Я не знал, что дела обстоят таким образом. Когда я был здесь в последний раз, все выглядело совсем по-другому.

– И когда же это было?

– Когда я привез ей пылесос.

– Вы же тогда не заходили внутрь, а оставили его у двери.

– Верно. Она не разрешила мне войти. Тогда, значит, год назад или что-то около того.

– Я пыталась объяснить вам, что она не в состоянии за собой следить. Может, когда-то она и могла это делать, но то время прошло. А теперь послушайте меня, Ноам. Вам придется раскошелиться, хочется вам этого или нет. Михаль не может жить в джунглях. Она достойна другой жизни. Я не знаю сколько у нее есть денег…

– У нее есть достаточно, – раздраженно прервал ее Ноам. – У наших родителей была четырехкомнатная квартира на улице Нахмани и кое-какие накопления. После их смерти все было поделено пополам. Я не прикасался к ее деньгам. Не знаю, что вы там обо мне думаете, но я не вор. И, клянусь вам, я совершенно не знал, что она живет в таких условиях.

– Я знаю места, где живут люди подобные Михаль и где о них заботятся.

– Когда наши родители умерли, я предложил ей пойти в подобное место. В поселке Кфар Идуд было учреждение для людей со специальными потребностями. Я даже записал ее туда. Но она хотела жить одна. Говорила, что все может сама. Прямо воевала со мной. Это была квартира нашей бабушки, и я решил, пусть она в ней живет.

– Может быть тогда этого было достаточно. А теперь вам придется либо убедить ее снова пойти в место вроде Кфар Идуда, либо обеспечить ей нормальные условия жизни. Потребуется полный ремонт с заменой всей мебели. Это обойдется в сто пятьдесят тысяч шекелей. Кроме того ей потребуется помощь с уборкой, стиркой и покупкой продуктов как минимум раз в неделю. Это будет стоить еще двадцать четыре тысячи шекелей в год. Но в первом случае у нее будет еще и компания.

– Как раз компания ей и не нужна. Я не могу заставить ее делать то, чего она не хочет.

– Я прекрасно это знаю.

– У вас есть человек, который прямо сейчас может заняться ремонтом? Лучше всего сделать его пока она лежит в больнице и ни о чем не подозревает.

– Успокойтесь, я получила ее разрешение. И еще одна вещь.

– Что еще?

Сиван увидела, что он испугался.

– Я прошу вас, чтобы вы навещали ее почаще. Скажем, раз в месяц. Это для нее очень важно. Я знаю, что у вас есть дети, работа и все такое прочее, и не прошу ставить Михаль на первое место, но связь между вами важна для вас обоих. Вы еще молоды, но с годами поймете, что эта связь гораздо прочнее того, чем вам сейчас кажется. Я не хочу, чтобы вам пришлось впоследствии сожалеть о том, что вы забыли о своей сестре.

Ноам молча кивнул.

– Вот и хорошо. А теперь поднимемся ко мне. Тут больше невозможно находиться.

Сиван позвонила Филипу, объяснила ему положение дел и договорилась, что Омар и Бадья начнут работу со следующей недели.

– Нам повезло, что они сейчас свободны, – сказала она Ноаму. – Я пошлю вам номер их счета в банке. Вам нужно заплатить аванс.

– Я сразу же переведу им деньги.


Был конец августа, суды были закрыты, и работы у Сиван было немного. Она вспомнила, что уже месяц назад заказала раму для приобретенной у Сола картины, и поехала забирать ее. Придя домой, она сняла оберточную бумагу и еще раз осмотрела картину, снова поразившись ее глубине и трогательности. Намеченная несколькими линиями фигура женщины посреди поля или моря. Резкие мазки кисти, множественные оттенки зеленого. Женщина парит в воздухе и словно уносится легким ветерком к горизонту. На нее можно было смотреть часами и каждый раз замечать что-то другое. Сол действительно был выдающимся художником, не идущим ни в какое сравнение с Лири. Несмотря на резкие цвета картины, была в ней какая-то хрупкость. Сиван прислонила картину к стене кабинета в ожидании того часа, когда Омар повесит ее.

– Привет, мам.

– Привет, – ответила Сиван, вернувшись в гостиную.

Лайла уронила сумку, полную грязной одежды, на пол, забралась с ногами на диван и растянулась на нем.

– Знаешь, как мне было здорово? Нет, ты не поймешь.

Действительно не понимаю, подумала Сиван.

– Что случилось, мам? Все в порядке? – повернулась к ней Лайла.

– Да-да. Я только что вернулась.

– Где ты была?

– Помогала Михаль. Ее положили в больницу. Именно поэтому я и уехала в воскресенье из Иерусалима.

– А почему ты должна была это делать? – спросила Лайла. – Ты что, отвечаешь за всех несчастных мира сего? Пусть ею занимается ее семья.

– Сегодня с севера приехал ее брат, который будет ей помогать. Но если рядом со мной находится человек, нуждающийся в помощи, я всегда буду стараться помочь ему.

– Таких как ты больше нет… Я просто умираю. У нас есть что-нибудь поесть? Я договорилась встретиться с Гайей в семь. У меня мало времени.

– Есть салат с тунцом.

– Ну ладно, я поем во дворе.

– Как было в Ашдоде?

– Непередаваемо! Я влюбилась, и ты не поверишь в кого. В жизни не догадаешься. Это просто свалилось на меня с неба. Так я это чувствую. То есть это только начало, но на этот раз все по-другому. По-особенному. У меня сердце прямо выскакивает из груди.

– Как же ты могла? – Сиван не могла больше сдерживаться.

– Еще как могла. Ведь после Лиора прошло уже два года, и вот, наконец, я встретила того, кого искала. Ты знаешь как это здорово?

– Но ведь он не для тебя. Разве ты этого не видишь?

– Май тебе рассказал? – Лайла изумленно посмотрела на Сиван. – Я же просила его ничего тебе не говорить.

– Он не должен был ничего мне рассказывать. Просто я вас видела.

– Где?

– Возле нашего дома во Флорентине.

– Так почему же ты к нам не подошла? Ты что, пряталась? Следила за нами?

– Ни за кем я не следила. Я увидела вас случайно. И я не понимаю, как ты не понимаешь, – рассердилась Сиван. – что он самый неподходящий для тебя человек.

– Ты его совсем не знаешь! Как ты можешь говорить такие ужасные вещи?

– Разве это ужасно если мать двадцатичетырехлетней дочери не хочет, чтобы она влюблялась в пятидесятилетнего мужчину, который к тому же флиртует с этой матерью? – произнеся последнюю фразу Сиван поняла, что допустила ошибку.

– Что? – закричала Лайла, меча громы и молнии, встав с дивана и остановившись напротив Сиван.

– Ты с Маем… – пробормотала Сиван.

– Я с Маем? Ты что, совсем спятила? Ты хоть сама-то слышишь, что говоришь? – Лайла попыталась взять себя в руки, но снова сорвалась на крик. – Я и Май?!

– Тут, по-видимому, какое-то недоразумение. Успокойся, Лали.

– Не понимаю, – пробормотала Лайла себе под нос и снова перешла на крик. – Не понимаю! Так вот что ты обо мне думаешь? Какая еще мать может подумать такое о своей дочери? И как давно ты думаешь об этом и ничего мне не говоришь? Ты ничего не понимаешь!

Она нервно порылась в своей сумке и выудила оттуда телефон и кошелек.

– Мне надо прийти в себя. После поговорим.

– Подожди, Лали. Куда ты идешь?

– Куда я иду? – насмешливо спросила Лайла. – А знаешь что? Пойду-ка я к Маю!

Сиван еще ни разу не слышала, чтобы Лайла говорила с ней таким тоном.

– Я прошу тебя. Давай сядем и поговорим.

– Не надо со мной говорить! Не сейчас! Я сейчас не в состоянии говорить! Пока!

И Лайла покинула дом, не пробыв в нем и десяти минут.

Теперь на диван повалилась Сиван. Если это была ошибка, подумала она, то это могло быть только одно из двух: или девушка на мотоцикле была не Лайлой, или же мужчина не был Маем. Но Лайлу она могла бы узнать даже с завязанными глазами, а мужчина был уж очень похож на Мая. И тут до нее дошло – это был один из его сыновей. У младшего есть постоянная девушка, значит это был Саар, тот, который переписывался с француженкой. Сиван вздохнула. Она и впрямь сумасшедшая! Нельзя делать преждевременные выводы! Как же у нее получается быть таким хорошим адвокатом? Она подождала пару часов, чтобы дать Лайле успокоиться, и послала ей сообщение:

Лали, жизнь моя, любимая моя! Я ошиблась. С тех пор, как Яаль снова появился в моей жизни, мне было нелегко. Прошлое никак не отпускает меня. Я все время думаю о Бамби. Ты, наверное, не понимаешь, при чем тут она, но я надеюсь, что ты дашь мне возможность все тебе объяснить. В том, что случилось, есть лишь моя вина, но случилось это не потому, что я не доверяю тебе, а потому, что ты и Бамби перепутались в моей голове. Вернись домой, прошу тебя. Нам надо поговорить.

Бесконечно люблю тебя, мама.


Сиван взяла сумку Лайлы, достала из нее грязную одежду и положила в стиральную машину. Потом прошла в комнату Лайлы, опустила жалюзи и зажгла гирлянду из лампочек. Надо рассказать Лайле всю правду, решила она в сотый раз. Будь что будет, даже если Лайла навсегда перестанет разговаривать с ней.

В три часа ночи она услышала, как Лайла вошла в дом, прошла в ванную, а потом направилась в свою комнату. Сиван прекрасно знала все эти звуки и могла безошибочно догадаться, что сейчас делает Лайла. Через некоторое время после того, как установилась тишина, она задремала.

Капсулы

Лайла вышла из своей комнаты как раз в тот момент, когда Сиван заваривала кофе.

– Доброе утро, – промолвила она и исчезла в ванной.

– Доброе утро.

– Я вовсе не хотела ссориться, мам.

– Все хорошо, Лали. Это я должна извиняться. Я просто не знаю, что со мной случилось.

– Меня беспокоит то, что ты носила это в себе столько дней и ничего мне не говорила. Сколько это было дней? Три?

– Что-то вроде того, – если бы Лайла только знала, сколько секретов она носит в себе уже многие годы.

– Какая ты сдержанная! А вот я бы сразу лопнула. Сядем?

Они расволожились в гостиной.

– А кроме того, – продолжала Лайла, – я понимаю, что ты думаешь о Мае. Но даже если предположить (боже упаси), что он бы мне нравился, и даже если допустить, что я бы тоже ему нравилась, ты думаешь, что я вот так взяла и предала бы тебя? Что мой эгоизм позволил бы мне обойти тебя? Я бы даже врагу такого не сделала!

– Когда я была такой как ты, я так не думала. Просто плыла по течению и все.

– Не может быть, – возразила Лайла. – Это ведь ты меня всему научила.

– Ничему я тебя не учила. Ты сама такой получилась. Разве мы когда-нибудь говорили об этом?

– Ну, мы, конечно, не говорили напрямую о дочери, которая забирает себе мужчину, в которого влюблена ее мать, но мы говорили о многом другом. И потом, это то, что передается от родителей к детям безо всяких разговоров. Вот смотрит девочка на свою мать, видит, как она думает, поступает, говорит, и мотает себе на ус.

– Между прочим, я вовсе не влюблена в Мая. Я его почти совсем не знаю.

– Сколько еще раз ты будешь говорить мне эти глупости? Не знаешь ты его, как же! Прекрасно знаешь! Если бы не Лири, вы бы уже давно были вместе.

– Ты хоть видела ее?

– Да. Она приезжала помогать его отцу. Она и сейчас там. Еще та штучка! Но классная.

– Классная, – согласилась Сиван. – А Май?

– Поначалу мне казалось, что ты была права и что он до сих пор любит ее, но сейчас я вовсе в этом не уверена. Он скорее ценит ее, чем любит. А сейчас, когда она заботится о его отце, он еще и благодарен ей. Говорила я тебе «Борись за него». Если бы я кого-нибудь любила, я пошла бы за ним хоть на край света.

– Расскажи мне о Сааре.

– Ты же хотела рассказать мне о Бамби.

– Это займет слишком много времени. Давай сначала ты.

– Ты помнишь, как я рассказывала тебе о том вечере, когда я встретила Лиора и его подружку Ротем?

– Конечно помню.

– А помнишь, как я сказала тебе, что до того, как все это случилось, напротив меня кто-то сидел?

– Да.

– Во время демонстрации Май познакомил меня с Адамом и его подружкой Анит, которые тоже были там. Ну вот значит стоим мы, болтаем, и вдруг появляется этот парень из Шаетет. Он мгновенно меня вспомнил, мы разговорились, и тут появились все его приятели из Иерусалима. Все пошли на квартиру Адама и меня тоже позвали. Знаешь, как было здорово! Так вот это и был Саар. Мы с ним проболтали до пяти утра. Он рассказал мне о своей француженке. Их отношения зашли в тупик. Она хочет делать карьеру во Франции, он посреди своей учебы, а тут еще эта «корона». На следующее утро он предложил мне поехать с ним в Иудейскую пустыню на мотоцикле отца так как Май приехал в Иерусалим на машине. Как было классно! Ты не поймешь. Мы поставили палатку, зажгли костер, испекли картошку, как во времена вашей молодости. Романтика! У него был спальный мешок, и мы спали в нем вдвоем. С тех пор мы не расставались. Поехали в Ашдод проведать его дедушку, а потом утром пошли на море. Он еще более классный серфер, чем Май.

– Так он знаком с Лиором?

– Да, знаком. Но Саар старше Лиора на два года, так что они не служили вместе. И потом, какая ему разница? У Лиора есть подруга, мы уже два года как разошлись. Так что он не крадет девушку у своего друга, – Лайла не удержалась от того, чтобы уколоть Сиван, – как ты думала про меня.

– Ладно, не делай из меня дурочку. Со второго этажа он очень похож на Мая.

– Как две капли воды, – согласилась Лайла. – Адам больше похож на Лири, а Саар – вылитый Май.

– А кроме того, – продолжала Сиван, – ты все время только и говорила, что о Мае. Ходила с ним на море. Звонила ему. Переписывалась с ним в Инстаграме. Я совсем запуталась. Видимо, я отстала от жизни. В наше время дети не общались с поколением своих родителей.

– Сегодня все по-другому. Однако есть вещи, которые не меняются. Май мне ужасно нравится, но это потому, что мне не хватает отца, а не потому, что я могла бы положить глаз на какого-нибудь старика.

– Тебе не хватает отца?

– Да. Я помню все эти глупости, которые ты рассказывала мне о Родриго. Ну и где же он? Что я могу делать с отцом, которого нет? Ничего! Я, например, всегда мечтала кататься с отцом на волнах. Представляла себе, как мы вместе спускаемся к морю, как он учит меня стоять на доске, смазывает ожоги, полученные от медуз, заворачивает меня в полотенце, обнимает меня. И вдруг появляется Май. Ну чем не отец, да еще и занимается серфингом! Он сказал, что всегда мечтал о дочери. Вот он и получил меня.

Они засмеялись. Лайла допила кофе и встала, чтобы приготовить еще чашку.

– А теперь расскажи мне о Бамби.

– У тебя есть время?

– У меня есть несколько часов сегодня и несколько часов завтра. В пятницу мы с Сааром поедем к его друзьям из какого-то кибуца. Я позвала своих подружек. Может, мы останемся с ним на севере на всю неделю. Там будет видно.


Сиван принесла в гостиную коробку с фотографиями. Лайла, как всегда, слушала ее не перебивая и лишь изредка вставляла комментарии или реагировала изменением выражения лица. Когда Сиван рассказала о ее с Бамби вторжении в квартиру Пройки, обе они весело рассмеялись.

– Так ты так ни разу и не сказала Яалю, что любишь его? – спросила Лайла, внезапно посерьезнев.

– Нет.

– А Бамби?

– Тоже нет. Но она и так знала.


Сиван чувствовала и видела, как счастливы Бамби и Яаль, и не собиралась разрушать их счастье. К тому же она служила в Хайфе, а они жили в Тель Авиве, так что встречались они не часто. Она решила, что если какое-то время не будет видеться с Яалем, ее влечение к нему поутихнет. Пока Бамби с Яалем жили в Тель Авиве, Сиван успешно убеждала себя, что от ее тайной любви к Яалю ничего не осталось. Но когда они вернулись в кибуц, это стало невозможным, и она решила принять все как есть. С этого момента она стала неотъемлемой частью их жизни. Яаль начал работать в кибуце и параллельно учился на экономическом факультете Хайфского университета. Из-за того, что ему приходилось работать на полную ставку, учеба заняла у него не три года как обычно, а четыре с половиной. В это время в кибуце было принято решение расширить прачечную и швейный цех. Яаль взял эту задачу на себя и действительно, ко всеобщему удовлетворению, сумел улучшить бизнес и получить солидную прибыль. Когда настал черед Бамби служить в армии (а как же без этого), Сиван, приезжая домой, прибирала их дом, мыла посуду, и ставила в вазу свежие цветы. Она нашла в комнате родителей кружевную занавеску и повесила ее на окно над кроватью Яаля и Бамби.

– Ты не должна этого делать, Ваня, – слабо протестовал Яаль поначалу.

Но вскоре его протесты прекратились. Бамби не любила следить за порядком, а Яаль довольно быстро привык к помощи Сиван и к уюту в доме. И даже Бамби, приезжая на побывку в конце недели, была тронута заботой Сиван.

– Ну, сестричка, ты так любишь красоту! У нас теперь не дом, а просто заглядение. А кроме того, я готова расцеловать тебя за то, как ты ухаживаешь за Яалем когда меня нет. Он сказал мне, что ты даже посадила специи в горшочках. Ну разве это не здорово! Ставлю тебе высшую оценку!

Когда Бамби возвращалась к себе на базу, Сиван приходила навещать Яаля по вечерам.

– Вот, заскочила на минутку узнать как дела и проверить, что все в порядке.

– Отчего же только на минутку, Яни? Присаживайся.

Он говорил, а она слушала его, ничего не слыша. Какие губы! А что бы я почувствовала, если бы он поцеловал меня? Наверное, тут же умерла бы от счастья.

– Скоро ко мне приедут несколько бывших сослуживцев. Классные парни! И холостые тоже есть. Может быть кто-нибудь тебе и понравится.

Сиван действительно время от времени встречалась то с тем, то с другим, но из этого ничего не вышло: когда ты по уши влюблен, твое сердце занято, и ни у кого другого, каким бы достойным он ни был, нет возможности достучаться до него. В кибуце привыкли все время видеть их втроем. Правда ходили разные сплетни: что Сиван все время с ними, потому что она влюблена в мужа своей сестры; что она заслуживает сожаления, потому что они пользуются этим и превратили ее в служанку; что они извращенцы и занимаются сексом втроем. Но все они каким-то образом не доходили до ушей Сиван, а Бамби не было до них никакого дела. Жизнь в кибуце на берегу моря текла своим чередом. Демобилизовавшись, Сиван начала работать в швейной мастерской и в парусном клубе, и параллельно стала задумываться о будущем. Она подала в руководство кибуца просьбу выделить ей деньги на путешествие в Южную Америку, хоть и не была уверена в том, хочется ли ей этого на самом деле. Но тут начались проблемы с Бамби, и поездку пришлось отложить.

Через год после призыва Бамби ее командир, который был приятелем Яаля, позвонил ему, и Яаль решил спросить совета у Сиван.

– Они говорят, что она слишком худая, и что если она ничего с этим не сделает, ее комиссуют.

Сиван замечала, что ее сестра снова похудела, но так как Бамби не приходила на побывку в конце прошлой недели, Сиван не знала, что в точности с ней происходит.

– Сколько она сейчас весит?

– Сорок шесть.

– Это мало. Бывало, что Бамби весила и меньше, но это не нормально. Скажи ему, что мы поговорим с ней когда она придет домой.

Через четыре месяца Бамби комиссовали. Она сказала всем, что у нее якобы обнаружили сальмонелез из-за шаурмы, которую она купила в каком-то ненадежном месте в старом городе, и, как всегда, нашлось немало людей, которые поверили и этой ее выдумке.


Сиван протянула Лайле фото Бамби в военной форме.

– Да, она худая, – согласилась Лайла, присмотревшись. – Но сказать наверняка ничего нельзя.

– Это правда. Но меня ей обмануть не удалось. Я знала ее лучше всех и понимала, что существует какая-то проблема. Серьезная проблема.

– Вам не приходило в голову послать ее на обследование?

– Нет. Я думала, что сама со всем справлюсь.

– Ты? У тебя были какие-то специальные знания?

– Никаких знаний у меня не было.

Лайла замолчала.

– Все говорили мне: «Ты должна сделать так, чтобы твоя сестра начала есть», вот я и взвалила на себя эту обязанность.

Сиван передала Лайле пачку свадебных фотографий.

Бамби и Яаль поженились летом 1993-го года. Хупу поставили прямо на берегу моря. Бамби стояла под ней босиком, в длинном белом платье Айи с венком из цветов на голове – ну просто невеста из журналов мод. Вспоминая тот день, Сиван поняла, что заметила то, на что никто, кроме нее, не обратил внимания. Когда раввин произнес: «А сейчас жених может поцеловать невесту», Яаль хотел поцеловать Бамби настоящим, крепким поцелуем, но она оттолкнула его легким движением руки, незаметным для случайного взгляда, а еще через мгновение отступила от него и отвернула голову.

После свадьбы Бамби стала заниматься организацией культурных мероприятий. С раннего утра и до позднего вечера она везде поспевала, всем помогала, пела, танцевала, играла на гитаре. В течение некоторого времени Сиван чувствовала удовлетворение – она достигла поставленной цели: Бамби поправилась на целых три килограмма. Зато внутри нее все начало рушиться. Яаль все время думал о ребенке, но Бамби не хотела даже слышать об этом. «Может быть, когда мне будет за тридцать, – говорила она, – я подумаю об этом. А сейчас оставь меня в покое!»

Все стало меняться в худшую сторону. Теперь, когда Сиван приходила навещать их, прежде чем постучать в дверь, она всегда останавливалась на крыльце и прислушивалась. Услышав разговор на повышенных тонах или плач, она поворачивалась и уходила. Если же в доме было тихо, она заходила, и они проводили время втроем как всегда. И так продолжалось день за днем, неделя за неделей.

После замужества Бамби и Яаль перестали заниматься серфингом. Они больше не ходили на море ни вместе, ни поодиночке – это было развлечение юности, которое осталось в прошлом. Но однажды вечером Бамби сказала, что скучает по морю и попросила Сиван пойти вместе с ней. Сиван возразила, что на следующий день будут особенно большие волны, а они уже давно не в форме, но Бамби засмеялась и отмела все ее возражения прочь:

– Ты как хочешь, сестричка, а я пойду. Мне все равно.

Рано утром Сиван была готова. Море штормило, волны шли с нерегулярными интервалами. Сиван упала с доски и наглоталась воды, зато Бамби лишь весело смеялась от счастья, и все у нее получалось так, словно и не прошло последних двух лет. Силы Сиван были на исходе, она хотела вернуться на берег, но боялась оставить Бамби одну, так как чувствовала, что в ее поведении есть что-то не вполне нормальное. Лишь через два часа Бамби согласилась вернуться. Обессиленная Сиван завернулась в полотенце и прилегла на песок.

– Как было здорово! – произнесла Бамби, укладываясь рядом.

– Я – все!

– А я, если бы могла, осталась бы в море на целый день.

– Я тебе не разрешаю.

– Слушаюсь, мамочка.

– Ты хоть иногда обо мне думаешь? – спросила Сиван.

– А ты?

– Ты знаешь, что такое «найси»?

– Нет. И что же это?

– Такое приятное поглаживание кончиками пальцев. Мама иногда делала так когда мы вместе с ней сидели на диване.

– Мне она никогда так не делала. Мне она заплетала косички вокруг головы. Помнишь?

– Она заплетала тебе косички?

– Да, – Бамби на секунду умолкла. – Наверное, она это делала только для меня.

– Ты знаешь, я уже не думаю о ней все время, – призналась Сиван. – Только иногда.


– Ты не думала о своей маме? – недоуменно спросила Лайла.

– Сегодня я думаю о ней гораздо чаще, чем тогда. Я снова стала думать о ней лишь когда тебе исполнилось двенадцать, и с тех пор я вспоминаю ее почти каждый день.

– Хорошо, что у нас с тобой все по-другому. Ты всегда учила меня останавливаться, вспоминать приятные моменты нашей жизни, ловить их как снежинки и замораживать в памяти будто в волшебных капсулах.

– Моя мама умерла до того, как я повзрослела и познала себя. Именно поэтому я все время делюсь с тобой своими воспоминаниями.

– Надеюсь, ты не собираешься умирать?

– Нет, у меня есть еще слишклм много планов, – Сиван вспомнила юмор Сола. – Ты так быстро от меня не отделаешься.

– Слава Богу.


– Я собираюсь развестись с Яалем, – объявила Бамби, лежа на песке рядом с Сиван.

– Ты сошла с ума? Вы же так любите друг друга! Он просто умрет если ты оставишь его.

– Это он любит меня, А я его уже нет. Все ушло.

– Зачем же ты выходила за него замуж?

– Но ведь он так любит меня. Мне не хотелось его расстраивать.

– Бамби!

– Ну ладно. Не совсем так. Он любит меня, и я тоже его люблю, но в последнее время мне не хочется, чтобы он прикасался ко мне. Он с утра до вечера говорит о детях и все время хочет секса, а во мне все угасло, мне стало скучно.

– Это просто рутина. Все через это проходят.

– Я не знаю, что мне делать, – Бамби нарисовала пальцем на мокром песке лодку с парусом. Вся ее уверенность в себе внезапно испарилась, и голос ее звучал грустно. – Я не хочу делать ему больно, но я не хочу делать больно и себе.

– Послушай, Бамбумела. Обещай мне, что не будешь принимать поспешных решений. Ты иногда делаешь что-то не подумав, а потом жалеешь. Яаль – не кукла, которую можно то взять, то положить. Он производит впечатление сильного мужчины, но ты же знаешь, какой он чувствительный. Он не просто любит тебя, его любовь – особенная. Он никогда не сможет полюбить другую. Не делай ему больно просто так.

Бамби посмотрела на нее долгим взглядом, и рот ее слегка приоткрылся.

– Ты права, Ваня! – произнесла она, вскочив на ноги, тоном, который Сиван не удалось расшифровать. – Ты такая умная! Я буду работать над нашими отношениями. Яаль не тот мужчина, от которого можно с легкостью отказаться.

Бамби снова похудела и стала весить сорок три кило. Тут уже все стали на нее давить и требовать, чтобы она легла в больницу на обследование. Но она продолжала все категорически отрицать. Никто кроме Сиван не знал, что уже несколько месяцев у нее не было месячных. Вскоре у Бамби начали выпадать волосы. Сиван, которая продолжала убирать у них в доме, обнаружила целые пряди на щетке для волос. Узнав об этом, Бамби попыталась все скрыть, но Сиван снова обнаружила волосы на дне мусорного ведра. Ссоры между Бамби и Яалем участились. Внешне они оставались прекрасной парой, что теперь еще более подчеркивалось тем фактом, что Яаль не скрывал своего влечения к ней несмотря на перемены в ее внешнем виде. Но в Бамби любовь угасла окончательно. По мере того, как отношения между ними рушились, Сиван стала любить Яаля еще больше, потому что теперь у нее появился шанс, хотя и призрачный, что в один прекрасный день он сможет заметить и полюбить ее.

В марте 1995-го Бамби организовала празднование Пурима – оформляла сцену и декорации, изготавливала маски для всех членов кибуца. А когда все старые и малые разошлись, она решила устроить отдельную вечеринку для членов парусного клуба. Логично было продолжить вечеринку в клубе, но Бамби решила перенести ее на берег моря. Погода ей благоволила: было тепло, дул легкий ветерок, на небе – ни облачка.

– До сих пор я не знаю, – сказала Сиван Лайле, – спланировала ли она все заранее, или это случилось само собой.

– Что случилось?

Сиван достала фотографию и протянула ее Лайле.

На широких перилах веранды парусного клуба сидит Сиван в просторных темных штанах и облегающей черной рубашке. Ее распущенные волосы спускаются почти до пояса, а запястья украшают множественные браслеты. Рядом с ней стоит Яаль, склонив голову к ней на грудь и как бы прислушиваясь к ударам ее сердца. Одна его рука покоится на ее колене, а по обе стороны от нее сидят смеющиеся парни и смотрят на них.

– Я слишком много выпила, стала говорить глупости, а Яаль решил пошутить и поиграть в доктора.

– Кто это? Ты? Это так ты выглядела? Да ты просто красавица! Как это ты ни разу не показала мне эти фотографии? Ты просто была обязана!

Куда бы они раньше ни пошли, Бамби всегда привлекала к себе всеобщее внимание, и Сиван привыкла к такому порядку вещей, но теперь, спустя тридцать лет, она увидела, что и в самом деле была красавицей. И ей стало жалко, что она не смогла поймать свои снежинки и заморозить их в волшебных капсулах.

Безумная страсть

Вечеринка удалась на славу. Бамби привела приятеля диск-жокея, который обучался этому мастерству в Амстердаме и был в своем кругу настоящей знаменитостью. И действительно, в кибуце никогда раньше не слышали ничего подобного. Они привыкли к смеси попсы восьмидесятых в стиле Майкла Джексона с добавлением восточных и хасидских мелодий. Он же продемонстрировал им лучшие образцы современной британской рок-музыки.

Сиван выпила уже четвертый бокал пунша. Все шло прекрасно. Бамби согласилась поправиться и прибавила уже целых два килограмма.

– Вот видишь? – сказала Сиван. – Ты на верном пути. Постарайся еще чуть-чуть, и ты станешь такой же, как и прежде.

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила Бамби, – и полна энергии. Никто в кибуце не может состязаться со мной. Я сильнее всех. Так что успокойся!

Несмотря на то, что Бамби не сказала ничего нового, Сиван улыбнулась. Анорексия там или нет, но была в Бамби жизненная сила, которую нельзя было не заметить. Она энергично танцевала всю вечеринку, помогая время от времени диск-жокею, и в целом вела себя так, словно была на седьмом небе от счастья. Что-то она уж очень к нему клеится, подумала Сиван, да и он не упускал момента и иногда чересчур уж интимно обнимал ее. Сиван поискала взглядом Яаля, чтобы понять, как тот относится к этому неожиданному соперничеству, но он был уже слишком пьян. От выпитого пунша у нее закружилась голова.

– Ты в порядке, Ваня? Что происходит? – спросила Бамби, подойдя к ней.

– Мне пора домой.

– Я отведу тебя.

– Нет-нет, – пробормотала Сиван. – Ляй.

Она хотела сказать «Гуляй», но язык у нее заплетался.

Бамби обхватила ее вокруг талии, вывела на берег и провела до тропинки, ведущей к домикам для молодых семей.

– Куда это мы? – спросила Сиван. – Мне не сюда.

– Поспи сегодня у нас.

– Почему?

– Я так хочу. Ложись, отдыхай, а мы скоро придем, – решительно сказала Бамби.

Сиван не стала протестовать. Какая разница – у нее или у них? Когда они добрались до домика, Сиван хотела просто упасть на диван, но Бамби настояла на том, чтобы она легла на их кровать. Сиван смутно запомнила, что Бамби даже помогла ей раздеться, поставила возле нее стакан воды и потушила свет. Стало темно, все перед глазами Сиван кружилось, но вскоре она задремала.

И вдруг сверху на нее легло тяжелое мужское тело. Несмотря на алкогольный туман, окутывавший ее голову, Сиван поняла, что это был Яаль. Он обнял ее, и она почувствовала у себя во рту его язык. Потом она ощутила, как он целует ее грудь и живот, а его руки ласкают ее тело. Она хотела оттолкнуть его, закричать, но случилось нечто совсем другое: она ощутила покой. Ее мышцы расслабились и божественное ощущение распроситанилось на нижнюю часть живота. К тому времени у нее уже был кое-какой сексуальный опыт. Она заставила себя добраться до постели с тремя или четырьмя парнями, но все это было не более, чем приятно. Она и понятия не имела, что еще она могла почувствовать. То, что она ощутила теперь, невозможно было себе представить. Через несколько минут она закончила, а потом ощутила, как он прижался к ней всем телом, а его упругий член снова ищет знакомое влажное отверстие.

– Не сердись, – пробормотал он. – Я люблю тебя.

– Она обняла его, ощущая под руками сильные мышцы спины пловца. Все вокруг было в розом цвете, все было просто замечательно! Несмотря на то, что она не занималась сексом уже больше года, Сиван не чувствовала боли. Только счастье. Яаль закончил, пробормотал имя Бамби, промычал что-то невнятное, закашлялся, постучал себя кулаком в грудь и моментально уснул.

Лишь по прошествии многих минут Сиван решилась высвободиться из его объятий и пошарила вокруг в поисках своей одежды. Так, трусики, штаны, рубашка. А где лифчик? Нет, она была без лифчика. Носки. Ну вот, теперь все. Сиван почувствовала облегчение. Яаль лежит в кровати, а она стоит посреди комнаты. Одетая. Теперь можно не бояться, что кто-то увидит ее, узнает, расскажет Бамби.

Сиван открыла дверь и увидела стоящую за ней Бамби. Было очевидно, что она стоит там уже давно, опираясь на перила и держа во рту сигарету.

– Ну как сестричка, оклемалась? Как ты себя чувствуешь? А я как раз пришла тебя проведать, – произнесла она с наигранным спокойствием.

Сиван в ужасе смотрела на нее широко открытыми глазами, ловя ртом холодный ночной воздух.

Бамби невесело усмехнулась.

– Надеюсь, ты получила удовольствие.

– Яаль дома, – произнесла Сиван. – Он спит.

– Да Бог с ним, – Бамби пренебрежительно махнула рукой, держащей сигарету. – Я его знаю как облупленного. Когда он пьян, он падает на кровать и храпит. И ничего от него в этом случае не добьешься.

Сиван обошла Бамби и пошла по тропинке.

– Завтра увидимся, сестричка! – прокричала Бамби ей вслед.

Придя к себе, Сиван легла на кровать и стала смотреть на мерцающие за окном звезды. Ей было все равно, знала Бамби или не знала, послала ли она Яаля сама или нет, спала она в ту ночь с диск-жокеем или не спала. Абсолютно все равно. Она получила свое – самую счастливую ночь в своей жизни. До сих пор она чувствовала тяжесть его тела, обжигающее тепло его прикосновений. По крайней мере теперь она знала, что такое безумная страсть.


– Так ты спала с мужем своей сестры? О, Господи! Мама! – с упреком сказала Лайла. И тут до нее дошло. Она нашла в интернете дату Пурима в 1995 году – восемнадцатое марта – и принялась считать на пальцах: апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь.

– Я родилась в начале марта, – посчитала она еще раз. – А где мое оригинальное свидетельство о рождении? Оно вообще существует?

Сиван достала со дна коробки матерчатую папку с вышивкой, в которой хранился бразильский паспорт Лайлы и ее свидетельство о рождении.

– Пятое марта, – проверила она. – Но ведь ты сказала, что я родилась дома. Ты могла назвать им любую дату. Конец декабря, январь, февраль. Всего несколько недель разницы. Если ты забеременела от Яаля, ты не стала бы называть им точную дату.

Если бы Сиван не знала, что продолжает врать Лайле прямо в лицо, она бы возмутилась, а так она ответила тихо и почти умоляюще:

– Это правда, Лали. Я могу доказать тебе, что ты родилась пятого марта 1996 года в деревне рыбаков под названием Атинс. Ты можешь посмотреть в интернете где это, а я покажу тебе дом, в котором ты родилась. Ты родилась в суперлуние, когда огромная луна червонного золота поднялась над дюнами, озерами, маленькой церковью и домами, сделанными из глины. Клянусь тебе твоей и своей жизнью.

Лайла уронила паспорт и свидетельство о рождении, сжала губы и зажмурилась, сосредоточившись на своих мыслях.

– Я всем нутром чувствую, что родилась в полнолуние в этой мистической бразильской деревне, – произнесла она, просидев так довольно долго. – Я знаю, что в моих жилах течет бразильская кровь. Если бы ты мне солгала, я обязательно почувствовала бы это.

– Я так тебе и сказала.

– Тогда давай сосредоточимся на тебе с Яалем. Ты ведь понимаешь всю величину своего предательства, правда? Ведь ты не была настолько пьяна, что не понимала, что ты делаешь. По твоим же собственным словам, ты все прекрасно понимала. Ты воспользовалась им и своей сестрой.

– Да.

– Если бы ты была мужчиной, а он женщиной, и если бы это произошло в наше время, тебя могли бы обвинить в изнасиловании.

– Но это произошло не в наше время. Это случилось давно и в кибуце, – сказала Сиван, поежившись. – Я действительно была сильно пьяна, и он тоже. И я его не насиловала. Сложно объяснить.

– Ну хорошо, тебя можно понять. Ты его любила. Короче, я вижу, что в случае с Лиором я, при определенных обстоятельствах, не стала бы отталкивать его от себя. То есть, мне хочется думать, чтобы мне хватило бы на это сил, но, по правде сказать, я не уверена, что у меня бы получилось. Любовь побеждает все, и мы вынуждены сдаваться перед ней.

– Продолжим? – спросила Сиван, и сердце ее забилось сильнее.

– Не сегодня. История очень захватывающая, но мне пора бежать на работу. Я совсем забыла про время. Завтра продолжим. Целую. Пока.

Когда Лайла ушла Сиван медленно, стараясь прийти в себя, собрала фотографии, а потом позвонила Маю.

– Как дела? Я прослышала, что моя дочь уже почти что член вашей семьи.

– Не девушка, а сказка! Я сказал Саару, что он может жениться хоть завтра. На этот раз мы с ним едины во мнении. Он в нее влюбился.

– Хотела бы я, чтобы так оно и было, – сказала Сиван. – Давненько я уже не видела ее с такими горящими глазами. Хотела спросить, как здоровье твоего отца.

– Ужасное. В последнее время он вообще не встает с кровати. Почти совсем угас. Просто не знаю, что и делать.

– Может уже и нельзя ничего сделать.

– Знаешь, что обиднее всего? Вместо того, чтобы примириться с его положением, со старостью, со смертью, я все время обвиняю себя в том, что не был достаточно хорошим сыном. Ведь я его единственный сын, он так мною гордился, а я годами вообще не видел его. Я, конечно, любил его, но он оставался в своем Ашдоде, а я был сначала в армии, потом в Хайфе, потом в Бразилии. Я почти не думал о нем, все время был занят своими делами. А сколько сил я отдал Лири! Она была для меня и солнцем и луной, и весь мой мир вращался вокруг нее. А отцу я так и не оказал заслуженного уважения. Не хвалил его. Если бы я знал, как к нему относятся его ученики – они до сих пор пишут ему письма, посылают цветы, приходят навестить его. А я все это упустил.

– Перестань себя корить, Май. Даже не зная тебя достаточно хорошо, я могу сказать, что ты был прекрасным сыном, а он был прекрасным отцом. Что значит, ты не думал о нем? Ты строил свою семью. Так поступают все, и я тоже была такой. Ты должен быть рад, что твой отец прожил такую долгую жизнь, что в последние годы у тебя появилась возможность быть рядом с ним, заботиться о нем, уделять ему столько внимания. Если бы я могла исправить то, что случилось с моей сестрой, я была бы самым счастливым человеком на свете. Но она умерла когда ей было всего двадцать семь, а я осталась одна, – Сиван замолчала и мысленно упрекнула себя: с чего это вдруг она стала говорить о Бамби?

– Ты права, – ответил Май. – Абсолютно права. Мне повезло, что мы снова сблизились. Особенно после развода с Лири. Я рассказал ему все как другу, и он понял меня и безоговорочно поддержал. Просто я, наверное, боюсь приближения конца. Я хочу сказать ему, что даже когда я был далеко, он всегда оставался со мной. И он останется со мной даже когда уйдет от меня.

– А ты оказывается лирик.

– Какой уж там лирик, – засмеялся Май. – Просто я слишком чувствительный.

– А Лири тоже там?

– Лири? Нет. Она поехала в Негев, там у них творческие мастерские. И ты знаешь, кого она с собой потащила?

– Кого?

– Сола, соседа своего. Я думал, она терпеть его не может, но она сказала, что хочет снова вернуть его в художественную среду. Временами я ее совсем не понимаю, и она считает, что так было всегда, но я не жалуюсь.Художники – странные создания. Слава Богу, что ты не художник, а адвокат.

– Когда мы снова увидимся? – засмеялась Сиван.

– Не знаю, – вздохнул Май. – Через пару недель я должен снова поехать в Бразилию. Они все время морочат мне голову, приостановили из-за меня все работы. Уже и билет куплен, но теперь вот отец… Короче, не знаю.

– Разве можно летать в Бразилию? А как же ковид?

– Там все снова открылось в середине августа, а у меня есть бразильский паспорт. Мне нужен лишь отрицательный результат теста и действительная медицинская страховка. Но сейчас все это не важно. Я не оставлю отца пока его состояние не стабилизируется.

Сиван сменила тему, рассказав Маю о Михаль и Ноаме, о своей беседе с Лайлой, о вечеринке в кибуце, о Яале.

– Послушай, Си. Ты же сама говорила: что прошло, то прошло. Да, иногда мы запутываемся в своей любви, но пора уже забыть об этом и продолжать жить дальше. Я позвоню тебе в конце недели. Давай постараемся встретиться. Приезжай в Ашдод. Сходим на море. Из твоих рассказов я понял, что в молодости ты тоже занималась серфингом. Почему же ты никогда не ходишь на море вместе с Лайлой? Она все время говорит мне, что мечтает кататься на волнах с отцом. А почему не с матерью? Почему бы тебе не доставить ей это удовольствие?

– Я не хожу на море с тех пор как умерла Бамби. Это было только для нас двоих, и я хотела, чтобы так оно и осталось, – Сиван была еще не готова рассказать Маю истинную причину того, почему она никогда больше не будет кататься на волнах.

– Ну хорошо, пусть будет так. Но знай, что я всегда буду рад, если ты изменишь свое решение.

Надгробия

Продолжить беседу на следующий день не удалось: с утра Лайла помогала своей подруге, вечером она снова ушла на работу, а в пятницу, как и обещала, уехала с Сааром на север. Встретиться с Маем на выходных Сиван тоже не смогла: состояние его отца ухудшилось, и Май с матерью поехали с ним в больницу. Читать Сиван не хотелось, смотреть телевизор – тоже, работать – тем более, и она решила навестить свою подругу и напарницу Тамару.

Дом Тамары стоял на вершине холма, с которого открывался чудесный вид на Тель Гезер. Они побродили по окрестностям, и Сиван, наслаждаясь свободой от городского шума, рассказала Тамаре о последних событиях, происшедших в ее жизни. После обеда они расстались, и Сиван отправилась домой.

Проезжая по шоссе в направлении Рамлы, она обратила внимание на указатель «Батахия». Название показалось ей знакомым. Не то ли это место, где выросла Карни Салу? Сиван свернула на заправочную станцию и остановила машину.

Тель Гезер, Батахия, Гезер.

Сиван достала телефон, набрала в поиске «Пинхас Поти» и тут же получила ссылку на старую статью об убийстве Бат Цур, ее дочерей, сестры и мужа Земера, которое произошло в Батахии. Сиван вернулась на шоссе, доехала до поселка и еще какое-то время продолжала продвигаться вперед по проселочной дороге пока та не уперлась в расположенное в небольшой рощице кладбище. Сиван оставила машину на совершенно пустой стоянке и принялась ходить между могилами, пока не нашла то, что искала. Меж двух могил ее дочерей возвышалось надгробие могилы Бат Цур, а рядом – могила ее девятнадцатилетней сестры Лейлы. Неподалеку находилось еще одно, более скромное, надгробие, на котором было выбито: Земер Салу.

Так вот на что намекала Михаль, говоря о докторе Джекиле и мистере Хайде! Она имела в виду Карни. Оказывается, эта утонченная красавица, вызывающая у публики лишь восхищение, портила стены оскорбительными надписями, призванными шокировать всякого, кто их прочтет. Теперь Сиван поняла, почему Карни жила в таком невзрачном доме. Она пришла туда, вооруженная знанием ужасной правды, чтобы добить семью Поти. Но все получилось не совсем так, как планировалось. Она пришла туда с яростью, которая гнездилась в ней с детства и сделала все, что должна была сделать – запугивала, обвиняла и наказывала родителей убийцы ее брата Земера. Но со временем она поняла, что бросая грязь в других, она перепачкалась и сама. А когда ее отношения с Пелегом зашли в тупик и она влюбилась в Яаля, в ее душе наступил покой и желание мстить пропало. Именно эта любовь, настоящая любовь, которая внезапно пришла к ней в возрасте тридцати шести лет, изменила в ее жизни все.

Целый час Сиван разглядывала пять ухоженных надгробий. Каким же психопатом нужно было быть, чтобы сотворить такое! Но при чем тут Алазар и Бат Эль? Возмездие за грехи, не тобой сотворенные… Солнце село. Сиван вернулась в машину и поехала домой. Она не собиралась выяснять отношения с Карни. Если сейчас Карни тридцать шесть, значит в тот год, когда Пинхас убил ее брата, ей было всего одиннадцать.

Сиван решила позвонить Яалю.

– Привет! Как дела?

– Порядок. А как ты, Яни?

– Я говорила с Лайлой и рассказала ей о том, что произошло между нами.

Яаль замолчал, и Сиван поняла, что он лихорадочно пытается сообразить, что сказать.

– И как она отреагировала?

– Она приняла это.

– Она думает, что я ее отец?

– Нет.

– Если ей так хочется, я не против быть ее отцом.

– В этом нет надобности. Она уже остановила свой выбор на Мае.

– Кто такой Май?

– Мой новый знакомый, – Сиван решила пока не говорить, что Май, кроме всего прочего, был отцом нового приятеля Лайлы.

– Здорово.

– А как ты? У тебя есть кто-нибудь?

– По правде говоря, да, – Яаль закашлялся. – Я думаю, ты знаешь кто это. Ты видела ее в больнице.

– Чтобы ты знал, Яаль, я знакома с Карни Салу.

– Да, правда, вы знакомы. Это здорово.

– Когда ты собираешься приехать в Тель Авив? Мне надо поговорить с тобой. О нас, и о ней тоже.

– Так ты не рада тому, что мы вместе, – грустно произнес Яаль. – Я вижу, что ты сердишься. Карни совсем не такая, как Бамби. Бамби я всегда любил и буду любить, и никто мне ее не заменит.

– Да нет, Яаль. Я рада за вас. Дело тут совсем в другом. Это не телефонный разговор.

– Если это срочно, я могу приехать во вторник. У Карни сейчас съемки, а я в любом случае хотел к ней присоединиться.

– Это срочно. Приходи ко мне после обеда, и мы поговорим, чтобы никто нам не мешал.


На следующее утро Сиван поехала во Флорентин, чтобы передать Омару и Бадье ключ от квартиры Михаль, а заодно упаковать дорогие Михаль вещи, стоящие на этажерке.

– Все остальное выбросите в мусор, – распорядилась она. – А как продвигаются дела с кухней?

– Через неделю будет готова. Столяр – приятель Филипа. Уж он для вас постарается.

– Я знаю. То, что мы делаем – это не просто работа. Это мицва[36]. Я хочу, чтобы когда Михаль вернется из больницы, все было готово.

– Будет! – успокоил ее Омар. – Вот сейчас перекурим и начнем.

Разобравшись со строителями, Сиван поехала проведать Михаль. Та выглядела уже совсем здоровой, но врач сказал Сиван, что Михаль должна остаться в больнице еще как минимум на неделю пока они не убедятся в том, что болезнь прошла окончательно.

– Как дела, Михали? Как вы себя чувствуете?

Михаль приложила палец к губам, а потом демонстративно сложила руки на груди.

– Вы сердитесь?

– Чего это я буду сердиться? Вы мне никто.

– Как вы можете такое говорить? – удивленно спросила Сиван.

– А что еще я могу сказать? Бросили меня тут как бездомную собаку и исчезли. Я-то думала, что вы мне друг, а вам, оказывается, нет до меня никакого дела.

– Еще как есть дело! Но ведь у меня есть и своя жизнь. Не могу же я все время находиться возле вас как вам бы хотелось.

– Ничего я не хочу! Не морочте мне голову и не решайте за меня, что я хочу и чего не хочу!

– Вы можете унять свою мисс Пигги? Мне надо вам кое-что сказать.

Михаль посмотрела на нее долгим взглядом, все еще делая вид, что сердится, и вдруг рассмеялась.

Сиван рассказала ей о Мааян с Пелегом, о Лири с Солом, а под конец поведала о Карни Салу.

– Вы были правы, – подвела она итог. – Все, что вы мне сказали, оказалось правдой.

– На меня можно положиться, – согласилась Михаль.

– А сейчас мне надо обсудить с вами одно маленькое дельце. Речь идет о еженедельной помощи с уборкой, стиркой, готовкой и покупками. Я нашла человека, который будет рад вам помочь.

– Не знаю, – сказала Михаль. – Я не могу впускать к себе в дом кого попало.

– Я знаю вашу чувствительность, и именно поэтому хочу предложить вам нечто особенное. Обещайте мне, что не будете сердиться, а хорошенько подумаете.

– И кто же это?

– Михаил.

– Этот пьяный русский бык? – было видно, что Михаль снова обиделась.

– Вы не помните, с какой осторожностью, с каким состраданием он отнес вас к машине в тот день, когда я привезла вас сюда?

– Нет. Ничего я не помню. Я была в обмороке.

– Окей. Не важно. Он больше не пьет. Он сейчас работает в лавке у Карло. Он хороший человек, просто у него случилось несчастье. У него умер сын, и он начал пить с горя. Но это все в прошлом. Раньше он был поваром, он прекрасно готовит, а кроме того, он очень сильный. Он будет делать за вас всю тяжелую работу. Но ему нужно платить.

– Не нужны мне его одолжения. И денег у меня тоже нет.

– Ноам заплатит. Михаил предложил за свои услуги вполне разумную цену, и Ноам уже согласился.

– Ну хорошо. Я согласна попробовать.

– Вот и замечательно. Я ему передам, и он обрадуется. Вы ему нравитесь.

– А вот мне он совсем не нравится. И потом, он все время устраивает шум у меня под балконом.

– Он слушает Эдит Пиаф. Разве это шум?

– Скажите ему, что я патриотка и слушаю только израильскую музыку.

И не произнеся больше ни слова, Михаль уронила голову на подушку, закрыла глаза и принялась громко храпеть.

Сиван поняла, что визит окончен и повернулась к двери, чтобы уйти.

– Только не забудьте сказать этому быку, что он может прийти! – приказала вдогонку Михаль и снова закрыла глаза.


Выйдя из больницы, Сиван обнаружила в телефоне сообщение от Мая:

Си, мой отец умер. Похороны завтра в 11:00 на кладбище в Ашдоде. Поминки в доме родителей. Обнимаю, Май


Сиван позвонила Яалю и попросила отложить их встречу на несколько часов. Связавшись с Лайлой, она узнала, что они с Сааром уже едут в Ашдод.

Придя на следующее утро на кладбище, Сиван с удивлением увидела в немногочисленной толпе скорбящих не только Лири, но и Сола.

– Мы ездили вместе на творческие мастерские. Я решила взяться за этого монстра, выставила его работы в своей галерее. Между прочим, – она понизила голос, – сейчас не время говорить об этом, но мы с Маем решили покрыть часть ваших расходов на ремонт двери.

Сиван подошла к Маю, который обнял ее, взял за руку и представил своей матери.

– Ну вот мы и увиделись, – произнесла она. – Май только о вас и говорит. Жаль, что пришлось встретиться при таких обстоятельствах.

– Примите мои соболезнования, госпожа Бен Валид. Я понимаю как трудно расставаться с самым любимым человеком.

– Да, мы с ним всю жизнь были неразлучны.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но ваше единство навсегда останется с вами.

– Слава Богу, что это «навсегда» не будет тянуться долго. Вскоре я к нему присоединюсь. Он просил вам передать, что очень полюбил Лали. Ему повезло, что он познакомился с ней, когда еще не совсем расклеился. Мы сидели с ней в саду и ели арбуз, а вечером он сказал мне, что она замечательная девушка, и что Май должен познакомить ее с одним из сыновей.

– Так и случилось.

– Да, так и случилось.

Сиван подошла к Лайле, которая представила ей Саара, и Сиван смогла воочию убедиться, каким красавцем был Май в свои двадцать шесть лет.

Церемония была волнительной. Май оказался единственным, кто произнес речь, и Сиван увидела как красиво он умеет говорить. Когда он закончил, Саар и Адам установили рядом с могилой колонку и из нее полилась серенада Шуберта – любимая мелодия Менахема. Сиван стояла перед могилой во второй раз всего за несколько дней, и вдруг ей в голову закралась мысль: а что могло бы быть написано на ее могиле? Весь ее мир состоял лишь из Лайлы. Тогда, наверное, просто «Мама». Всего одно слово, которое и заключает в себе весь мир. Нет, лучше «Мать и сестра», ведь Бамби тоже была ее неотъемлемой частью.

Тишина

После той ночи Сиван старалась не встречаться ни с Бамби, ни с Яалем. По утрам она в одиночестве шла на море, а оттуда – прямиком на работу в швейную мастерскую. По вечерам вместо того, чтобы, как обычно, пойти к сестре, Сиван оставалась дома или шла к отцу и старалась уделить побольше внимания Долев. Она стала подумывать о высшем образовании. Технические специальности ее не интересовали, а гуманитарные не гарантировали устойчивого заработка, и она остановила свое внимание на праве, которое должно было обеспечить ей достойную жизнь и возможность покинуть кибуц. Она любила кибуц, море, семью и друзей, но пришла пора найти себя, начать свою жизнь. Как ей удастся со всем этим справиться? Ей не хватало силы воли, потому что вся ее предыдущая жизнь была построена на плохом подражании сестре. У Бамби хватало своих проблем. Она была анорексичной, безрассудной, с трудом контролировала себя и имела склонность к самоуничтожению. Все так. Но при всех своих достоинствах и недостатках она была Бамби! Единственная! Другой такой, как она, не было в целом свете. А Сиван? С трудом пытается втиснуться в кожу своей сестры, слиться с ней. Ужас! И как она сможет стать адвокатом если она не в состоянии просто раскрыть рот при людях? Даже в своей компании кибуцников она самая тихая, а если к ней обращаются с вопросом, страх так сдавливает ей горло, что она способна лишь промычать в ответ нечто нечленораздельное. Правда с Бамби и Яалем она в состоянии говорить нормально, но они не в счет. Она боится толпы, в толпе она моментально немеет. Однако идея изучать право не покидала Сиван. Она съездила в Тель Авивский университет, сходила на факультет права и ознакомилась с условиями поступления. Она должна была сдать психометрический тест[37] и по его результатам понять, хватало ли ей для поступления отметок аттестата. Вечером по дороге в столовую она увидела Бамби и Яаля, сидящих на лужайке в окружении других членов кибуца. Заметив Сиван, Бамби вскочила на ноги, подбежала к ней, крепко обняла и почти оторвала от земли.

– Хватит, ненормальная! – засмеялась Сиван.

– Как я по тебе соскучилась, Ваня! Куда ты пропала?

– Ездила в Тель Авив узнавать про учебу.

Бамби похудела еще больше и теперь выглядела совсем как ходячий скелет.

– И ничего мне не сказала? Ух! Я бы поехала вместе с тобой. Я тоже хочу учиться в университете.

Бамби потянула Сиван в сторону сидящей на траве молодежи, но Сиван высвободилась из ее объятий.

– Не сейчас, Бамбумела. Сейчас я не могу. У меня дела.

– Если завтра же ты не придешь к нам, я тебя убью. Почему ты больше не приходишь? Я тебе надоела? Ты больше не любишь меня?

– Ой, что за глупости ты говоришь! Хорошо. Я приду завтра.

– Не забудь!

На следующий день Сиван пошла навестить бамби и Яаля. Конфликт с сестрой вовсе не входил в ее планы – она любила Бамби и, кроме того, действительно чувствовала себя виноватой. Поэтому вместо того, чтобы убегать и прятаться, гораздо легче было сделать вид, что ничего не произошло.

Было совершенно очевидно, что Яаль ничего не помнил. Он встретил Сиван без тени смущения и встал, чтобы вскипятить воду для чая.

– Бамби, – позвал он, стоя на кухне, – пойди нарви мяты.

– Я схожу, – вскочила со своего места Сиван.

Они уселись в гостиной. Когда Сиван рассказала, что хочет получить высшее образование, Яаль возразил, что сама по себе учеба не приносит никакой пользы кроме диплома.

– Так вот почему ты за десять лет не можешь получить степень, на которую у других уходит три года, – уколола его Бамби.

– Что ты от него хочешь? – вступилась за Яаля Сиван. – Он такой молодец!

Но Бамби даже не повернулась в ее сторону и продолжала издеваться над Яалем. Правда, она делала вид, что просто шутила, а он подыгрывал ей и делал вид, что не замечает ее уколов. Несколько раз он пытался перевести разговор в обычное русло, но безуспешно. И вдруг Сиван показалось, что перед ней сидит не Бамби – худая, как скелет, с искаженным от злобы лицом, – а сам дьявол. Правда это продолжалось лишь мгновение, а потом Бамби стала такой же, как и всегда.

Сиван замолчала, чувствуя себя не в своей тарелке, но когда она промямлила, что ей пора уходить, Бамби возмутилась.

– Ты же только что пришла, Ваня, и уже уходишь? Нет, ты остаешься здесь. Если Яаль хочет, пусть уходит. Все равно я ему не нужна.

– Ты мне не нужна? – удивленно спросил Яаль, не зная, как отреагировать на такое обвинение. – Да я готов целовать землю, по которой ты ходишь!

– Давай, давай, – произнесла Бамби таким тоном, что Сиван вся съежилась. – Ты же относишься ко мне просто как к надувной кукле.

– Что? Из-за того, что я набросился на тебя после вечеринки, я теперь никто? – удивленно произнес Яаль. – Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Сиван замерла от страха. Только этого ей и не хватало. Еще мгновение, и вся правда выплывет наружу. И тут Сиван вспомнила позу Бамби с небрежно зажатой в руке сигаретой и ее взгляд, и поняла, что ей нечего бояться. Организовала Бамби все это или нет, она никогда не предаст ее по той простой причине, что ей было все равно. Совершенно все равно.

– Но ты действительно иногда ведешь себя так, словно ничего не чувствуешь. Ладно, не важно, – вдруг смягчилась Бамби. – Я знаю, что ты меня любишь. Приношу свои извинения. Просто я в последнее время не очень хорошо себя чувствую.

– Это потому, что ты похудела, – сказал Яаль. – Тебе необходимо поправиться.

– Я постараюсь, – печально произнесла Бамби. – Я знаю, что это наносит вред и мне, и вам.

Яаль хотел обнять ее, но она переменила позу, и он неуклюже промахнулся.

– Я устала, – объявила Сиван, вставая.

– Оставайся, Ваня, – произнесла Бамби, но голос ее звучал неубедительно.

– Я скоро зайду, Бамбумела.

Вечером следующего дня, когда Сиван закончила работу в клубе и собиралась его закрывать, она увидела Яаля.

– Привет, Ваня.

– Привет, Яаль.

– Можно перекинуться с тобой парой слов?

– Конечно. Пойдем на море?

– Хорошо.

Они уселись на песок пляжа. Солнце уже зашло, но было еще светло.

– Я хотел поговорить о Бамби. О Бамби и о тебе.

– Я слушаю, – ответила Сиван, и сердце ее забилось сильнее.

– Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Я не хочу, чтобы ты обиделась.

– Я не обижусь, Яаль.

– Мне кажется, будет лучше если ты перестанешь приходить к нам.

– Почему?

– Я говорил с психологом, которая преподает у нас в университете, и рассказал ей про Бамби. Она считает неправильным, что Бамби настолько зависит от тебя. Она объяснила мне, что я должен сделать, и я хочу попробовать вернуть ее. Ведь она для меня все. Я люблю ее от всего сердца, а она меня. Я абсолютно в этом уверен. В последнее время она все время говорит о разводе потому, что не хочет детей. Но я знаю, что это не то, чего она хочет на самом деле. Психолог объяснила мне, в чем состоит ее болезнь. Я записался на прием к специалисту, но ближайшая очередь только после Песаха. Она считает, что до тех пор вы должны видеться как можно реже. Я не говорю, что вы совсем не должны встречаться. Все-таки вы сестры, но если ты перестанешь приходить к нам домой, она постепенно от тебя освободится. Психолог говорит, что она относится к тебе как к матери, что ты олицетворяешь для нее все, чего ей самой не хватает, – в его голосе больше не слышалось уверенности. – Короче говоря, что-то в этом роде. Я записал все, что она сказала, и выучил это наизусть, но теперь я уже не все помню.

Дура она, эта твоя психологиня, подумала Сиван, но промолчала. Что она, в конце концов, в этом понимает? Ведь она тоже не смогла вылечить Бамби, хоть и знала ее лучше, чем кто-либо другой. Да, Бамби нуждается в срочной помощи профессионала.

– Я все понимаю, – ответила она, – и сделаю так, как ты просишь.

– И ты не обиделась на меня, Яни?

– Нет, Яаль, не обиделась. Твоя любовь к моей сестре достойна лишь уважения. Вы – муж и жена, и ты – самый важный для нее человек. Я буду мольться за то, чтобы она поскорее поправилась. Если тебе понадобится моя помощь, не стесняйся, говори. А пока я буду наблюдать за вами со стороны.

Яаль накрыл руку Сиван, лежащую на песке, своей рукой и пожал ее.

– Таких, как ты, больше нет.

Сиван получила разрешение и деньги на поездку, уволилась с работы и перебралась к подруге в Тель Авив. Зайдя в турагенство, она купила билет до Рио. Многие молодые ребята из их кибуца путешествовали по южной Америке, и все они были без ума от Бразилии. Она долго сомневалась, когда ей лучше сообщить о поездке своей сестре, и решила сделать это как можно ближе ко дню отлета. Во время разговора с Долев Сиван узнала, что Бамби и Яаль время от времени навещают их отца и что Бамби выглядит нормально. На вопрос о том, обращает ли Бамби на нее внимание, Долев ответила:

– Ты знаешь, да. В последнее время она всегда спрашивает как мои дела, а вчера она обняла меня, и мы смеялись и танцевали вместе. Только она ужасно худая. Ты знаешь, что она весит столько же, сколько я? Мои друзья называют ее «музельман»[38]. Ты не знаешь, что это значит? Это что-то плохое, да? Я на всякий случай их поколотила. Пусть заткнутся.

– Это слово не плохое и не хорошее, но лучше им не пользоваться. Бамби не музельман, просто она очень больна. Но ее непременно вылечат. Яаль заботится о ней.

– Он так ее любит, Сиви! Все говорят, ей повезло, что он так о ней заботится.

Ну вот, она уже никому не нужна, с горечью подумала Сиван. Теперь всем занимается Яаль, и это правильно, а она лезла не в свое дело. Все про нее забыли, даже Бамби. С тех пор, как она уехала в Тель Авив, Бамби ни разу даже не поинтересовалась, что с ней.

За день до отлета Сиван позвонила Бамби.

– Хотела тебе сказать, что завтра вечером я улетаю в Бразилию.

– То есть как это? На сколько? – требовательно спросила Бамби.

– Не знаю. На полгода или на год. А, может, и на все два. Короче, пока не надоест.

– И ты вот так оставляешь меня здесь?

– Бамбумела, родная, ты ведь замужняя женщина. У вас с Яалем есть свои планы.

– Угу, замужняя женщина. Как же! Ну хорошо. Ты права. Дай мне свой адрес, я заскочу к тебе завтра попрощаться и провожу тебя до аэропорта. В каком часу, говоришь, твой рейс?

– В десять тридцать вечера.

– Класс! В шесть я буду у тебя.

– Ладно. Ты приедешь вместе с Яалем?

– Нет, сестричка, я приеду одна.


В шесть вечера Бамби стояла на пороге квартиры подруги Сиван. На ней были черные спортивные штаны и рубашка с широкими рукавами, но даже под этим прикрытием было видно, какая она худая. При этом она, как всегда, была полна энергии – она повалила Сиван на диван и принялась щекотать ее до тех пор, пока Сиван не запросила пощады.

– И ты хотела вот так меня оставить? Так? – приговаривала Бамби, продолжая щекотать Сиван. – Ах ты, стерва! Ах ты, предательница! Вот тебе, вот тебе!

Они спустились в кафе и поужинали. Сиван заказала себе тост с сыром, а Бамби – салат с курицей. К удивлению Сиван Бамби ела с аппетитом. Она прикончила всю тарелку и даже вылизала соус до последней капли.

– Вкусно, – произнесла она.

А подход Яаля, оказывается, действует, подумала Сиван. Значит не зря она оставила их одних. Может, эта психологиня и впрямь знала свое дело.

– Как я рада видеть, что ты ешь, Бамбумела, – сказала она.

В восемь они сели в такси и поехали в аэропорт. Бамби проводила Сиван до стойки регистрации, крепко обняла ее и покрыла все ее лицо поцелуями.

– Смотри за собой, сестренка, – приказала она. – Если с тобой что-нибудь случится, я тебя убью. Ты – моя душа, мое сердце и все остальное, что есть в моем теле.


Сиван заняла свое место возле окна. Она летела испанской авиакомпанией до Мадрида, где у нее была пересадка на самолет до Рио. Рядом с ней сидел израильтянин, а место у прохода занимал испанец. Сиван решила так потому, что когда бортпроводница помогала ему застегнуть ремень, он ответил ей «Gracias». В салон прошли последние пассажиры, и бортпроводница объявила, что двери закрываются.

Сиван посмотрела в окно и заволновалась, ведь она в первый раз летела за границу одна. Ее поездка в Европу вместе с Бамби не считалась. Тогда все было совсем по-другому. Сиван надела наушники. Мужчины о чем-то говорили друг с другом, к их бормотанию примешивался доносящийся из динамиков голос бортпроводницы. Сиван задумалась о том, что скоро она окажется далеко-далеко от всех ее сегодняшних проблем…

Вдруг оба мужчины встали, и послышался чей-то голос:

– Большое спасибо! Я так вам благодарна! Вы сделали доброе дело.

Сиван повернула голову и с изумлением увидела Бамби, машущюю рукой вслед израильтянину, согласившемуся поменяться с ней местами.

– Что ты здесь делаешь? – прошептала она.

– Почему ты шепчешь? Мы ведь не в библиотеке, – Бамби повернула голову к мужчине, сидящему у прохода, и улыбнулась ему сладкой улыбкой. – Gracias, senior, gracias.

– Что ты здесь делаешь? – повторила свой вопрос Сиван, на этот раз обычным голосом.

– Лечу с тобой в Рио-де-Жанейро.

– Но как?

– Скажи, сестричка, ты захотела убежать от меня? Считала, что я дам тебе уехать одной? Что ты думала своими куриными мозгами? Что я не замечу того, что ты исчезла? Что ты сердишься на меня?

– Яаль попросил, чтобы я не приходила. Он сказал, что заказал тебе очередь у психолога.

– Ну и что, что он сказал? С каких это пор он распоряжается мной? – набросилась на нее Бамби. – Давай мы лучше не будем о нем говорить. Я и так все время на него сержусь.

– Он знает, что ты здесь?

– Разумеется. Я сказала ему, что поеду, и попросила не морочить мне голову. Я сама ему скажу, когда настанет его время, если оно вообще настанет. Если он еще хоть раз откроет свой рот, он меня больше не увидит. Так я ему и сказала, и он понял, что я говорю серьезно.

– Нехорошо так говорить, Бамби.

– Какие дела, такие и слова. Он все время настаивает на том, что у нас все нормально. Нормально, как же! У нас целая куча проблем, и если он хочет объяснить их все моей так называемой болезнью, пусть занимается этим сам.

– Но, может быть, ваши проблемы действительно как-то связаны с твоим состоянием?

– Вот поэтому я здесь, с тобой. Подальше от этого улья. Мне нужна тишина. А то каждый знает кто я, что я, и что со мной делать. Вот наступит тишина, и тогда я буду думать, люблю я Яаля или не люблю, хочу остаться с ним или нет.

– Но ведь ты не одна, ты со мной.

– Ты и есть моя тишина, Ваня, – Бамби уронила голову на спинку кресла. – Ты – единственная тишина, которая у меня есть.

Джерри

Яаль уселся в кресло возле окна.

– Что ты делала в Ашдоде?

– У моего приятеля умер отец. Я ездила на похороны.

– А как же поминки?

– Поеду завтра. Мне было важно вернуться, чтобы встретиться с тобой.

– Настолько важно?

Сиван почувствовала в его голосе страх. Как и в молодости, внешне он выглядел уверенным и непоколебимым, но он все же не мог – да и кто бы смог? – полностью контролировать страх, порождаемый разрывом между правдой и ложью, который со временем разрастается до чудовищных размеров и подминает под себя все вокруг, совсем как в песне:


В наших сердцах дремлет тихая ложь.

Тихо плывет она, смежив ресницы,

Писем забытых листает страницы,

Дремлет в сердцах наших тихая ложь[39]


– Давай сначала поговорим о Карни.

– Так я и знал, что это не дает тебе покоя! Я ведь уже много раз говорил тебе, что никогда не смогу полюбить никакую другую женщину так, как я любил твою сестру.

– Послушай, Яаль, – прервала его Сиван. – Бамби умерла двадцать лет назад. Что прошло, то прошло. Ты волен любить кого захочешь и как захочешь. Ты заслуживаешь любви и счастья, и если ты нашел все это с Карни, я буду лишь рада. Дело вовсе не в этом.

– Окей, а в чем же?

– Карни Салу – сестра Земера Салу.

– А кто такой Земер Салу? – Яаль выглядел окончательно запутавшимся.

Сиван рассказала ему об ужасном поступке, совершенном Пинхасом Поти и о мести Карни.

– Карни родилась в многодетной, сплоченной семье музыкантов и была очень привязана к своим братьям. Она была очень одаренным ребенком. Когда ей было всего девять лет, они создали музыкальный ансамбль и всегда выступали вместе. Ее старший брат Земер фактически заменял ей отца, а когда произошла эта трагедия, ей было всего одиннадцать.

Яаль встал и принялся расхаживать по комнате.

– Этого не может быть! Я знаю ее. Она хрупкая, как мотылек. Она ни за что не смогла бы совершить такой ужасный поступок.

– Да ладно тебе, Яаль! Ее поступок не такой уж и ужасный. Учитывая все обстятельства, ее вполне можно понять. Но то, что она сделала, безусловно противозаконно – она издевалась над двумя ни в чем не повинными стариками. Ведь Пинхас был таким психопатом от рождения.

– Я просто не знаю, что и думать. Это совершенно не похоже не Карни. Она – фея. Она и мухи не обидит!

– Яаль, – Сиван смягчила голос. – Не совершай снова ту же ошибку, которую ты совершил с Бамби. Это не помогло Бамби, не поможет и теперь. Не относись к Карни, как к богине, лишенной недостатков. Карни, так же, как и Бамби – женщина из плоти и крови, и у обеих есть немало отрицательных черт. Все мы, включая и меня, вполне способны совершать неприглядные поступки, и как бы тебе ни было трудно, тебе придется это признать.

– Может быть, лучше тебе поговорить с ней? Если это скажу я, она убежит от меня так же, как в свое время сделала Бамби, – голос его дрогнул. – А ведь я ждал ее целый год. Год!

– Я знаю, как нелегко тебе пришлось.

Яаль вздохнул, и в его голосе послышалась ирония.

– Тогда мне это только казалось. Что такое тяжело я понял лишь после аварии. Зачем я вернул ее? Если бы она осталась там, все было бы хорошо. Я сам сотворил все это своими собственными руками.

– Хватит, Яаль. Каждый из нас обвинял себя в том, что случилось. Но Бамби не поехала в Бразилию из-за меня и не вернулась из-за тебя. Она сделала это по собственной воле. В этом-то все и дело. И Карни сейчас поступает так, как она поступает, вовсе не из-за брата или кого-либо еще. Она делает это потому, что она – Карни.

– Так что же мне ей сказать?

– Скажи ей так: «Карни, любимая, я все знаю. Сиван мне все рассказала. Не сердись на меня, это ничему не поможет. Я люблю и буду любить тебя, но я должен тебе сказать, что ты совершила недостойный поступок. Если ты хочешь, чтобы мы оставались вместе, ты должна сделать две вещи. Во-первых, ты должна извиниться перед Алазаром, Бат Эль и их дочерью за все страдания, которые ты им причинила, а во-вторых, ты должна научиться справляться со своими чувствами. Вот смотри, я потерял женщину, которую любил больше всего на свете, Сиван потеряла свою любимую сестру, а ты – брата. Мы все находимся в одинаковом положении. Но мы должны продолжать жить и не мстить людям, а любить их». А после того, как она выслушает все это и успокоится, ты должен убедить ее, что любишь ее, что всегда будешь с ней, и что ей нечего бояться.

– Ну хорошо, – Яаль кивнул. – А о чем еще ты хотела со мной поговорить?

– Эта вещь гораздо более серьезная. Думаю, она тебя шокирует.

– Ты уверена, что я должен ее услышать?

– Хватит притворяться, Яаль. Пора уже расправить крылья и взлететь. И тебе, и мне. Давай освободимся от всех секретов.

Сиван порылась в коробке, достала оттуда пачку фотографий, раскрыла ее веером, словно это были карты, и приступила к рассказу.

За все время, пока Сиван говорила, Яаль не проронил ни слова. Когда она замолчала, он продолжал сидеть в глубоком раздумье, будто пригвожденный к своему месту. Сиван старалась не дышать, чтобы не мешать ему. Лучи вечернего солнца упали на расставленные по подоконнику горшки с цветами и окрасили их в золотистый цвет. Яаль встал, подошел к Сиван, поднял ее на ноги и обнял, и Сиван ответила ему встречным объятием.

Яаль задрожал, и Сиван погладила его по спине. Из его груди вырвался сдавленный стон. Наконец он выпрямился, и глубоко вздохнул.

– Ты удивишься, но я это знал, – произнес он, подошел к окну и выглянул во двор. – Было у меня такое чувство. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Что это было самое лучшее из всего, что случилось в моей жизни.

– И в моей.


Приземлившись в Рио ранним утром, Сиван и Бамби взяли такси и поехали в молодежный хостел, находящийся у подножия горы Корковадо[40]. Дорога, петляя, поднималась вверх. По обеим ее сторонам стояли некогда шикарные дома, превратившиеся теперь в развалины. Улицы были полны странных людей, выглядящих бездомными, но хостел оказался чистым, уютным и полным туристов со всех концов света. Сиван и Бамби вселились в комнату, где помимо них проживало еще четыре девушки, вымылись в общем душе и проспали несколько часов. Проснувшись, они спустились в общую комнату, купили у одного из туристов, возвращающихся домой, рюкзак и спальный мешок для Бамби, и отправились гулять по Копакабане. Убедившись, что она ничем не отличается от битком забитого городского пляжа Тель Авива, они пошли по магазинам, где Бамби купила себе просторные длинные штаны, шорты, две рубашки и два платья. Теперь они были готовы к дальнейшему пути. В шесть они поднялись на гору, откуда открывался чудесный вид на город, утопающий в зелени, а вечером пошли в клуб, где играла живая музыка. Через двадцать минут они уже находились в центре событий. Сиван была рада, что Бамби поехала вместе с ней – одной ей было бы гораздо труднее включиться в общее веселье. Они танцевали как сумасшедшие, а когда концерт закончился, пошли вместе с певцами выпить пива и расстались с ними лишь на рассвете. На третий день перед отлетом в Бахию в небольшом ресторанчике, куда им посоветовали сходить, они встретили двух певцов из тех, с кем провели свой первый вечер. С ними были еще несколько парней и девушек – музыкантов и художников. Один из них достал гитару, другой – флейту, а третий принялся отбивать ритм прямо на поверхности стола, и маленький зальчик заполнился песнями и танцами.

Рядом с Бамби сидел парень с надписью «Виндсерфинг Джерри» на майке. Узнав, что он и в самом деле занимается серфингом, Бамби попросила его порекомендовать самое лучшее для катания на волнах место из более чем десяти тысяч километров бразильских пляжей и получила однозначный ответ – Джерри. Добраться туде нелегко, но усилия стоят того. А если они и впрямь окажутся там, пусть спросят его приятеля Томаса, который занимается прокатом оборудования, и передадут ему привет от Дениса.

В течение нескольких недель Сиван и Бамби путешествовали в окрестностях Сальвадора[41], где во многих местах не было даже электричества. Они оставались на ночлег в домах, сложенных из камня и глины, проводили вечера, довольствуясь светом свечей или фонарика и засыпали под грохот генераторов, питающих немногочисленные электроприборы, которыми пользовались местные жители. Они ложились спать вскоре после заката, просыпались на рассвете, часами бродили вдоль красивейших, но совершенно пустынных пляжей, катались на волнах, питались рыбой, которая еще час назад трепетала в сетях рыбаков, выходили с ними в море на разноцветных лодках, учились готовить мокеку[42], ели плоды манго, сорванные прямо с дерева и ананасы, купленные за гроши у лоточников, сидящих на обочине дороги, и время от времени флиртовали с такими же, как и они, туристами с рюкзаками за спиной. Каждое новое место, где им удалось побывать, казалось им самым красивым из всего, что они когда-либо видели раньше, но потом они попадали в другое место, еще более красивое, еще более удивительное. Ощущение постоянного счастья не покидало их. Бамби поправилась и весила теперь уже пятьдесят четыре килограмма. Немного для такой высокой девушки, как она, но и это раньше казалось недостижимой мечтой. Она снова стала красавицей, привлекающей всеобщее внимание и использующей свои чары, чтобы сеять вокруг себя гармонию и радость. Она знала, когда можно и нужно блистать и бесчинствовать, а когда стоит успокоиться, исчезнуть и пропустить вперед себя Сиван. Именно здесь, вдали от Яаля, она снова расцвела. Она перестала быть погруженной в себя и стала уделять все свое внимание Сиван, которая, в свою очередь, оставивив дома свою стеснительность, приобрела уверенность в себе и даже стала проявлять лидерство и руководить их совместными действиями. Каждый день Сиван хвалила Бамби за тот трюк, который она с ней проделала и за ее решимость оставить Яаля и присоединиться к ней.

Время шло, но мысли о Джерри не выходили у Сиван из головы и в мае, когда они, чтобы сэкономить деньги, подрабатывали барменшами в Арайяль-де-Аджуда, она решила, что пришла пора двигаться дальше.

Поездка на автобусе от Сальвадора до Портолезе занимала почти три дня, поэтому они решили лететь самолетом несмотря на то, что билеты стоили по девяносто долларов на человека. Так как им объяснили, что смотреть в Портолезе совершенно нечего, а находиться там небезопасно, они решили не ехать в город, а переспали на жестких креслах в зале ожидания аэропорта. Наутро Сиван нашла почтовый ящик и отправила домой заготовленные заранее открытки для отца и Долев и еще одну (о которой она не рассказала Бамби) для Яаля, подписанную «любящая тебя свояченица Сиван», в которой она просила его не беспокоиться и обещала заботиться о своей сестре. Через восемь часов, проведенных в автобусе, который, к их удивлению, оказался совершенно новым и очень уютным, они, наконец, добрались до места назначения (так, по крайней мере, объявил им водитель). Однако, выйдя из автобуса они заколебались. Тишина. Вокруг – ни души и никаких намеков на строения. Приглядевшись получше, они заметили спускающуюся вниз тропинку, исчезающую в густых зарослях, и деревянную табличку с полустертой надписью «Приа». Где находится эта Приа, в сотне метров или в сотне километров, спросить было не у кого. Так как других альтернатив не было, сестры решили идти вперед и надеяться на лучшее, но через час нелегкого пути их надежды начали понемнгогу рассеиваться.

– А что, если мы пошли не в ту сторону? – спросила Бамби. – Что, если мы заблудимся и умрем от голода и жажды?

– Как можно умереть от голода или жажды, если кругом полно ручьев и фруктовых деревьев? – возразила Сиван.

– Говорила я тебе, – продолжала ворчать Бамби, – давай останемся в Бахии. Ну что здесь есть такого замечательного, чего мы не видели там?

– Смотри – вон следы шин. Значит здесь проезжают машины.

– Да ты просто следопыт. Может, они проезжают тут раз в день, или раз в неделю.

– А ты что, куда-то торопишься?

Напряжение разрядилось, и они засмеялись.

– Я не волнуюсь, – сказала Бамби. – Просто солнце уже садится, а у меня нет ни малейшего желания застрять здесь в темноте.

– Чувствую я, что скоро мы куда-нибудь придем. Хуже уже не будет, – успокоила ее Сиван.

И вдруг, как бы желая доказать ей, что она была не права, с неба посыпались первые, почти незаметные капли дождя, а через десять минут на них уже не осталось ни одной сухой нитки, а песок под ногами превратился в скользкую и топкую грязь. Они падали, вставали, снова падали, снова вставали и продолжали идти вперед шаг за шагом, осторожно нащупывая путь. Сиван продолжала убеждать Бамби, что вот-вот перед их взором откроется деревня. Однако дождь и не думал прекращаться, и Бамби стала кричать на Сиван, что как только они выберутся на сухое место, она задушит ее своими собственными руками.

И тут случилось чудо. Из-за поворота дороги появился пикап, в котором сидели мужчина и женщина, и остановился рядом с ними.

– Джерикоакоара? – спросили они.

– Приа.

– Нам надо в Джерикоакоару.

– Я отвезу вас, – ответил водитель. Они уже достаточно хорошо знали португальский, чтобы понимать его. – Шесть реалов. Только сначала сделаем остановку в Прие. Для нее.

И он мотнул головой в сторону сидящей рядом с ним женщины.

Сиван и Бамби не стали торговаться, а забросили рюкзаки в кузов и забрались туда сами. Кузов пикапа был открытым, и они продолжали мокнуть под дождем, но вскоре он стал ослабевать. Минут через сорок они добрались до Прии. Всю дорогу Бамби и Сиван смотрели друг на друга и думали: «неужели нам пришлось бы проделать весь этот путь пешком?». Высадив женщину в центре деревни, водитель продолжил путь и вскоре добрался до берега, где стояло несколько ветхих построек, в одной из которых находился ресторан.

– Я просто умираю, – произнесла Бамби. – Сойдем?

– Нам надо в Джерри. Мы не будем здесь останавливаться. Сколько еще осталось? – спросила она, постучав в кабину водителя.

– Двадцать минут.

– Двадцать минут, – радостно повторила она, словно Бамби не слышала ответ собственными ушами.

Машина выехала на песок и поехала вдоль берега, и тут перед взором сестер предстало нечто такое, что оправдывало все долгие часы переживаний, усталости и отчаяния. Дождь прекратился, тяжелые черные тучи исчезли за горизонтом, а на смену им пришли мягкие, словно вата, белые массы, освещенные заходящим солнцем, лучи которого окрашивали море в постоянно меняющиеся цвета: темно-зеленый, изумрудно-голубой и даже розовый. Небо над их головой тоже взорвалось фейерверком цветов: оранжевый, фиолетовый, розовый, красный, зеленый.

– Где камера? – закричала Сиван. – Скорее, скорее доставай камеру! Это снимай, и это, и вон там!

Ручьи, стекающие в море, преграждали им путь, машина увязала в огромных дюнах, объезжая белых осликов, которые и не думали подвинуться в сторону, там и сям вдоль берега попадались обломки разноцветных лодок. Бамби постучала по кабине водителя, и когда он остановился, попросила его сфотографировать их вместе, чтобы навсегда запечатлеть их незабываемое прибытие в Джерри.

Парк простыней

– Привет, мам! Как дела? – спросила Лайла, зайдя в дом вместе с Сааром.

Сиван оторвала взгляд от фотографий. Яаль давно ушел, в доме было темно. Она не обратила внимание на время и не включила свет.

– Порядок. Как отец? – спросила она, обращаясь к Саару. – Завтра в семь я приду его проведать.

– Грустит, но в целом ничего. Он говорит, что это хорошо, что дедушка умер раньше, чем полностью потерял память.

– Он прав. Я тоже так думаю.

– Что ты делаешь? – спросила Лайла, взяв в руки одну из фотографий. – Что это за место?И что это за модель рядом с тобой?

– Это Бамби.

– Что?! Теперь я понимаю, что ты имела в виду. Тут она совсем другая.

– В то время она поправилась до своего максимума и, как следствие, была изумительно красивой. Ко мне приходил Яаль. Мы занимались воспоминаниями.

– Ты не хочешь продолжить свой рассказ? Саар устал и пойдет спать, так что у нас есть весь вечер.

– На чем мы остановились в прошлый раз? – спросила Сиван, когла Саар закрыл за собой дверь спальни.

– На том, что ты спала с мужем своей сестры, а она все знала, но промолчала.

– Правильно, – согласиласьСиван. – Мне неприятно об этом вспоминать, но что было, то было.

– Я уже говорила тебе, мам, что не собираюсь тебя судить.


Сиван и Бамби добрались до Джерри уже ночью. Деревенька была небольшой: широкие улицы, посыпанные белым песком, домики рыбаков, освещенные фонарями, подвешенными у входа. Некоторые из их хозяев сидели на табуретках на крыльце, другие покачивались в гамаках на верандах, болтали, пересмеивались. Вокруг носились ребятишки. Из кухонь доносился запах жареной рыбы. За накрытыми во дворах столами семьи заканчивали свою вечернюю трапезу. В окнах домов светились экраны телевизоров. В центре поселка толпилась большая группа европейцев, встретившая Сиван и Бамби с распростертыми объятиями. Кто-то тут же вызвался проводить их к одной из рыбачек, выделившей им две комнаты в пристройке, расположенной на заднем дворе – просто мечта! – и за несколько монет накормившей их ужином, составленным из остатков их семейной трапезы. Проголодавшиеся сестры набросились на еду, а потом отправились спать.

Наутро они первым делом принялись разыскивать Томаса.

– Здравствуйте. Денис из Рио посоветовал нам найти вас. Я Бамби, – произнесла Бамби, указывая на себя пальцем, – а это моя сестра Сиван. Мы из Израиля.

– Если вам так легче, можете говорить по-английски, – радостно улыбнулся дочерна загорелый Томас с выбеленными солнцем волосами. – Добро пожаловать! Друзья Дениса – мои друзья. Вы уже устроились, или вам требуется помощь?

– Прекрасно устроились.

– Заходите, присаживайтесь. Пиво? Кайпиринья[43]? Я угощаю.

Томас оказался бразильцем швейцарского происхождения, который год назад приехал в Джерри и решил остаться здесь навсегда. Он купил участок земли на вершине холма, возле которого можно было заниматься серфингом, и открыл бизнес прямо на центральной площади деревни, где стояла небольшая белая церковь. Томас водил дружбу как с семьями рыбаков, так и с приезжими серферами и часто выступал неофициальным посредником между ними. С его подачи Сиван и Бамби вскоре забросили свои доски и начали заниматься виндсерфингом, а помимо этого много пушествовали по окрестностям с местными проводниками, прекрасно знающими национальный парк, окружающий Джерри. Они бродили по мангровым рощам, купались в озерах и лагунах и взбирались на большую дюну наблюдать закат солнца. Не жизнь, а малина. Ни Яаля, ни анорексии, ни телефонных звонков, ни писем – никаких проблем. По вечерам они сидели в шумной толпе туристов со всего света, наблюдая как заходящее солнце окрашивает большие лужи, оставшиеся на берегу после отлива, во все оттенки цветов от кроваво-красного до бледно-розового, потягивали кайпиринью и прислушивались к звукам музыки.

И вот, в один из вечеров к площади подошел незнакомец, привлекший всеобщее внимание: голубоглазый блондин, загорелый до темно-шоколадного цвета, в шортах, без рубашки и с огромным рюкзаком за плечами. Он поставил рюкзак на землю, обнял Томаса, поболтал с ним о чем-то по-португальски, принял от него бокал пива и присоединился к толпе.

– Познакомьтесь. Это мои лучшие друзья из Израиля, Бамби и Сивани, а это – мой друг Родриго из Минас Жерайс[44].

– Сестры? – спросил он, отхлебнув пива и подняв вверх оба больших пальца.

– Да, сестры.

Бамби тут же взяла его в оборот. Родриго говорил по-английски не так свободно, как Томас, но Бамби уже знала португальский достаточно хорошо для того, чтобы объясниться, а недостающие слова она дополняла жестами, мимикой и улыбками. К концу вечера они уже расставались, как старые друзья – с крепкими объятиями и горячими поцелуями.

– Конфетка! – объявила Бамби, когда они с Сиван улеглись на своих кроватях. – Я все никак не могу перестать о нем думать.

– О Родриго?

– А о ком же еще?

– Так ты же с ним только сегодня познакомилась.

– Ну и что?

– И ты замужем.

– Ну и что? – капризно повторила Бамби. – Какая мне на хрен разница?

Сиван повернулась на бок. Ей тоже понравился Родриго, и она была бы не против закрутить с ним роман, но она не собиралась соревноваться с Бамби.

На следующее утро они встретили Томаса и Родриго на берегу – оба атлетического сложения в крошечных бразильских плавках. Родриго открыл свой рюкзак и демонстрировал Томасу его содержимое: большой парус, какие-то стержни и набор веревок. Увидев сестер, Родриго на мгновение улыбнулся им и тут же повернулся к Томасу. Они о чем-то оживленно беседовали по-португальски, и Сиван смогла понять, что Родриго хочет установить на доску свой парус, а Томас уверяет его, что для такого паруса нужно будет построить специальную доску. В конце концов все трое взяли доски и зашли в воду. Оставив сестер бултыхаться в прибоежной пене, Родриго уплыл далеко в море и продемонстрировал все, на что был способен: скорость, трюки, виртуозное владение доской и телом. После обеда все разбрелись по гамакам, чтобы вздремнуть, а потом снова пошли на море. А вечером – жареная рыба, косяк с травкой, передаваемый по кругу и музыка.

Бамби с Томасом пошли танцевать, к ним присоединились бразильцы, которые постепенно затянули в круг европейцев. Родриго уселся рядом с Сиван и принялся что-то объяснять ей на своем ломаном английском. Она взяла себе еще пива. Легкий ветерок обдувал ее тело, едва прикрытое коротеньким платьицем. Он что-то сказал, и она засмеялась, уловив, что это была шутка. Время от времени Бамби корчила Сиван рожи, как бы говоря: «Давай, сестренка, действуй! Он твой». Родриго задал ей несколько вопросов об Израиле и рассказал, что у него есть друг израильтянин из Тель Авива, с которым они встретились пару лет назад и с тех пор поддерживают связь, и что он собирается поехать в Израиль и покататься с ним на волнах на Синае. Сиван расслабленно слушала его болтовню. Родриго было двадцать семь, он закончил университет в Сан Пауло, и его родители хотели, чтобы он присоединился к семейному бизнесу, но его интересовал только серфинг. Он придумал специальный парус, который позволял бы перепрыгивать через волны, летать над ними. Сиван уже улетала в небо на крыльях мечты, как вдруг рухнула на грешную землю.

– Моя жена тоже занимается серфингом, – услышала она. – Мы с ней вложили в эту идею все свои сбережения.

– Твоя жена?

Он кивнул.

– А где она сейчас?

– Дома в Минасе. Она беременна. На четвертом месяце.

– И ты оставил ее одну?

– Нет, она со своими родителями, а я приехал сюда, чтобы испытать новый парус. Мне надо представить его инвесторам. Послезавтра будут готовы новые доски, а потом я сразу уеду.

– Куда?

– В место еще более красивое, чем Джерри, – улыбнулся он. – В самое красивое место на свете.

– Где это?

– Маленькая деревушка под названием Атинс, расположенная рядом с парком дерьма[45].

– Что еще за парк дерьма? – удивилась Сиван.

– Lençóis Maranhenses. The Park of Sheets.

– Ааа. Понимаю. И что же это за парк?

– Парк, ландшафт которого напоминает смятые простыни, – попытался объяснить Родриго на смеси английского и португальского. – Сто сорок километров песчаных дюн, между которыми находятся озера чистейшей дождевой воды. В сезон дождей эти озера заполняются, а в июне начинают дуть постоянные ветра и тогда можно кататься на волнах и в море, и в лагунах, образующихся в местах впадения в море многочисленных речек, и в этих озерах.

– Родриго… – Сиван посмотрела ему в глаза и увидела в них отражение пламени костра, возле которого они сидели.

– Что?

– Мы с Бамби хотим побывать в этом удивительном месте. Можно поехать с тобой? Ты возьмешь нас?


Лайла взяла в руки следующую фотографию: Родриго в шортах и с обнаженным торсом опирается на джип, полный всяческого снаряжения, а по обеим сторонам от него стоят Бамби и Сиван. Бамби откинулась назад и тянет Родриго обеими руками за плечо, словно стараясь оторвать его от Сиван, которую он обнимает за талию другой рукой.

– Это еще в Джерри, прямо перед отъездом.

– Мам?

– Да, Лали.

– Я почему-то очень волнуюсь. Ты и правда не знаешь его фамилию?

– Нет.

– Ты иногда думаешь о нем?

– Не так чтобы прямо о нем, но я вспоминаю временами, как все это было. Ведь я его почти не знала. Но то, что я знала, мне нравилось, – Сиван сложила фотографии обратно в коробку. – Уже четыре часа утра, Лали. Пошли спать и продолжим завтра?

– Завтра не получится. Завтра мы с Сааром едем в Ашдод, потом в Иерусалим, а потом снова возвращаемся в Ашдод. Я надеюсь вернуться к концу недели.

– Нам некуда спешить.

– Спокойной ночи, мам. Я люблю тебя больше всех на свете.

Ленивая река

На следующий день Сиван поехала в дом родителей Мая. Кроме нее там никого не оказалось, и в течение сорока минут она беседовала с Маем и его матерью, а когда пришла ее приятельница, Май взял Сиван за руку и повел в сад.

– Ну, как ты, Май?

– Ничего. Что поделаешь – такова жизнь.

– Ко мне вчера заходили Лайла с Сааром. Они выглядят такими влюбленными!

– Саар – парень серьезный. Если уж он влюбился, он не остановится, пока не достанет для нее все звезды с неба.

– Как и ты.

– Наверное.

– Значит, у меня нет никаких шансов, – решила пошутить Сиван.

– Мне было очень тяжело пережить расставание с Лири, – сказал Май серьезно. – Но мне кажется, что я справился. Я уже десять лет живу один, и мне было вполне хорошо. Я никогда не думал, что смогу снова полюбить. Пока не встретил тебя. Все свои чувства, все свое сердце я хочу отдать тебе. Я люблю тебя так, словно влюбился в первый раз в своей жизни, и хочу всегда быть рядом с тобой. Вот таким образом обстоят дела… Почему ты плачешь?

– Еще ни один мужчина не сказал мне, что любит меня, – ответила Сиван, стараясь улыбнуться сквозь слезы.

– Можно я зайду к тебе сегодня вечером? – спросил Май. – В районе десяти, когда все разойдутся.

– И ты оставишь свою мать одну?

– Адам и Анит остаются ночевать у нас. Они приедут после обеда.

Сиван купила розовое шампанское, такое же, какое они пили в Иерусалиме, снова прибрала двор, несмотря на то, что Ритиш привел все в порядок лишь во вторник, и включила в доме весь свет. Приняв душ и высушив волосы, она облачилась в черный комбинезон Лайлы, оставляющий всю спину открытой, намеренно не надев лифчик. Да, ей уже было сорок восемь, и что?

Зайдя в дом, Май не стал тратить время на ненужные слова, а сразу же заключил Сиван в свои объятия. Наступило утро, они так и не уснули, а их сплетенные тела никак не хотели расставаться.

– Странно, – промолвила Сиван. – Все эти годы я была одна, а сейчас мне кажется, что я провела их с тобой.

– Лишь когда приходит настоящая любовь, мы снова узнаем себя.


– Я хочу все рассказать Лайле, – сказала Сиван Маю по прошествии нескольких дней, которые они провели вместе.

– Раскажи.

Но, позвонив Лайле, Сиван услышала:

– Я не могу сейчас говорить, мам. Май передал через Саара, чтобы ты пришла сегодня к ним на ужин. Это ничего, если мы встретимся в Ашдоде?

Сиван думала, что на этом семейном ужине ей придется встретиться с Лири, но о ней даже никто не упомянул. Все много говорили о Менахеме, парни вспоминали смешные и волнующие истории, говорили о том, каким он был замечательным учителем и дедом, но в целом атмосфера не была грустной, и молодежь много шутила и смеялась. Когда ужин закончился, Адам и Анит ушли в гостиную смотреть телевизор, Лайла с Сааром принялись помогать матери Мая прибирать посуду, а Сиван с Маем остались сидеть за столом.

– Что будем делать? – спросила Сиван.

– Хочешь остаться у меня?

– Наверное, так будет лучше. Лайла сказала, что они с Сааром будут ночевать у нас.

– Ты уже рассказала ей о нас?

– Еще нет. А ты?

– Тоже нет.

– Наверное, уже и не надо ничего говорить. Они сами обо всем догадались.

– Мы поехали к нам, – сказала Лайла, когда они с Сааром закончили убирать посуду. – Увидимся дома?

– Я остаюсь у Мая, – ответила Сиван. – После поговорим.

Лайла бросила на нее быстрый взгляд, и удивление в ее глазах сменилось пониманием и одобрением.

– Рада за тебя, мам!

Перед уходом Сиван решила сходить в туалет. Она вышла в коридор и увидела на стене в комнате, дверь в которую оставалась открытой, большую фотографию, привлекшую ее внимание: летчик в комбинезоне со шлемом в руке спускается из кабины стоящего в ангаре самолета.

– Скажи, Май, я никогда тебя об этом не спрашивала. Чем ты занимался в армии? – спросила Сиван по дороге к дому Мая.

– Ага, значит ты видела фото в комнате отца, – улыбнулся Май. – Я был летчиком на F-16.

– Ого! А почему ты никогда мне об этом не рассказывал?

– А о чем там рассказывать? Это было так давно, я уже и забыл об этом.

– И ты не скучаешь по полетам? По своей эскадрилье?

– По полетам – нет, а по эскадрилье тем более. У меня осталось несколько хороших друзей, по которым мне не надо скучать, потому что они со мной.

– Ты никогда мне об этом не говорил.

– Я забываю о том, что осталось в прошлом и никогда не оглядываюсь назад.


Утром в субботу Сиван с Маем завтракали на крыше его квартиры.

– Можно я расскажу тебе кое-что очень важное, Май? Вот уже несколько месяцев я пытаюсь поговорить об этом с Лайлой, но никак не могу собраться с силами. При каждом новом разговоре я приоткрываю перед ней очередную завесу, но у меня не получается дойти до конца. Каждый раз я добираюсь до определенной точки, после которой меня охватывает непреодолимое желание убежать, исчезнуть. Это просто какой-то кошмар. Я боюсь того, что Лайла не выдержит правды и отвернется от меня. Если она это сделает, я больше не смогу жить так, как жила до этого. Я не знаю, что мне делать.

– Расскажи.

– Речь идет об отце Лайлы. Она подозревает, что тот, кого я назвала ее отцом, вовсе не ее отец, и она постепенно продвигается к тому, чтобы узнать правду.

– Наверное, тебе стоит рассказать мне все с самого начала. Разве не так?

Сиван хотела изложить все по-быстрому, но ее рассказ все тянулся и тянулся, а когда она добралась до истории о том, как они с Бамби приехали вместе с Родриго в Атинс, в комнату вошли Лайла и Саар, одетые в гидрокостюмы.

– Ялла, пап, пошли на море. Сегодня такие волны! Никаких отказов.

– Иди, – сказала Сиван Маю. – Вечером увидимся. Мне еще надо кое-что сделать.

– А почему бы тебе не пойти с нами? – спросил Май.

– Оставь ее. Мама не занимается серфингом.

– У меня есть для тебя новость, Лали. Занимается, и еще как!

– Почему бы тогда тебе и впрямь не пойти с нами, мам?

– Есть еще довольно много вещей, о которых ты не знаешь, но скоро узнаешь. И тогда ты все поймешь, – Сиван вовсе не собиралась говорить таким резким тоном, но у нее не получилось сдержаться.

– Океееей, – протянула Лайла. – Ну так что, идем?

– Я еду в Ашдод, – позвонил Май после обеда. – Мне надо отпустить Адама и Анит. Они возвращаются в Иерусалим. Поедешь со мной?

– Завтра рано утром у меня слушания в суде. Давай встретимся завтра вечером. А с детьми-то прошло ничего. Вроде, они довольны.

– А с чего бы им не быть? Ведь мы ничего плохого им не делаем.


В воскресенье днем позвонила Мааян.

– Как дела?

– Я просмотрела соглашение о разводе, которое подготовил адвокат Рана, и оно мне не нравится. Не то, чтобы оно совсем никуда не годилось, но по некоторым пунктам я с ним не согласна.

– Как скажешь, Сиван. Я полностью тебе доверяю. Мне хотелось рассказать тебе кое-что другое. Я случайно встретилась в больнице с профессором Шахаром. Ты его знаешь?

– Конечно. Он был моим клиентом.

– Короче. Я рассказала ему, что развожусь и каким-то образом разговор перешел на тебя. Он, между прочим, очень тепло о тебе отзывается. Не важно. Каким-то образом мы вырулили на Яаля. Я рассказала ему обо всем, что случилось, и, между прочим, упомянула твою теорию насчет «Аугментина». Поначалу я думала, что он спустит меня с лестницы, но он оказался человеком внимательным, не чета моему бывшему. Он рассказал мне, что какое-то время назад он со своим напарником и еще несколькими зарубежными коллегами как раз проводили исследования внезапной остановки сердца. Он хочет поговорить с тобой и проверить твою теорию.

– Как ее можно проверить?

– Понятия не имею. Я ведь не кардиолог, я ортопед. Но теоретически он может найти человека, подобного Яалю, давать ему «Аугментин» в течение пяти дней, а потом попросить его бежать пару часов и смотреть, как будет реагировать его сердце.

– И он готов убить человека, чтобы проверить, как его сердце реагирует на определенное лекарство?

– Никто не даст ему умереть, ведь все будет происходить под постоянным наблюдением врачей. Зато это кое-что говорит о твоем уме. Вот у кого точно его нет, так это у Рана. Ты помнишь, каким тоном он разговаривал с тобой?

– Главное, чтобы вы сейчас разошлись без проблем. А что слышно с Пелегом?

– Все просто замечательно. Он так меня поддерживает! Мы решили переехать на улицу Шапиро и уже нашли дом с двориком.

– Там живет много иностранных рабочих. Это не будет вам мешать?

– Мы с Пелегом любим южный Тель Авив и чувствуем себя здесь как дома. Между прочим, Лири организует общее собрание жильцов. Она хочет, чтобы мы нашли адвоката и выступили против Дани, предложив свой проект строительства, который мы сами профинансируем. Так мы сможем получить гораздо больше. Ты можешь предложить свою кандидатуру.

– Я не разбираюсь в вопросах недвижимости, но у меня есть друг еще со времен учебы. Вот он – настоящий специалист. Я поговорю с ним.

– Ран хочет выкинуть меня из этой квартиры, но если проект состоится, я тоже хочу получить свою долю. Все-таки мы были женаты целых тринадцать лет.

– Не беспокойся, я обо всем позабочусь.

– А ты слышала, что Лири и Сол теперь вместе?

– Да, слышала что-то подобное.

– Странная пара. Хотя, если подумать хорошенько, они подходят друг к другу. Он спас ее от романов с мальчиками, которые годились ей в сыновья, а она со своей педантичностью еще вполне может сделать из него человека.


Сиван погрузилась в работу. Вечером ей позвонил Май.

– Сегодня я останусь с мамой, а завтра мы с ней пойдем на кладбище.

– А что с ней будет потом? Она останется дома одна?

– Она собирается сдать эту квартиру и пойти в дом престарелых.

– Сейчас? Во время эпидемии? Она не боится?

– В дорогом доме престарелых хорошее медицинское обслуживание. Там есть врачи, медсестры и все остальное, что требуется. Я вот что хотел тебе сказать, любовь моя. Завтра вечером я лечу в Бразилию. Мне нужно закончить там один проект. Я лечу в Сан Пауло, оттуда на несколько дней в Ресипе, а потом поеду в Атинс проверить свой участок. Не хочешь присоединиться? Я хочу, чтобы мы поехали вместе.

– Мне бы ужасно хотелось, но, увы, не в этот раз. В четверг у меня очень важное слушание в суде, которое я не могу отложить. Очень сложный случай лишения родительских прав. Ты ведь тоже отец, ты должен меня понять.

– Понимаю.

– Если бы ты мог отложить поездку до конца недели, то потом я смогла бы найти время. Это возможно?

– К сожалению, нет. Эти ребята в Ресипе и так сидят на иголках. Если я не появлюсь у них в среду утром, вся сделка может развалиться. Я организую для нас специальную поездку следующим летом. Возьмем отпуск недельки на три и отправимся путешествовать. Вернемся во все места, которые нам когда-то понравились. Слушай, Си. А что с твоим рассказом?

– Подождет до твоего возвращения. Ничего срочного, просто в тот день я очень волновалась. Вот приедешь, мы сядем в тишине, и я все тебе расскажу.

Во дворе было темно. Лайла с Сааром уехали в Иерусалим. Сиван села на диван, открыла коробку и достала конверт с фотографиями, которые она до поры до времени положила на дно.


Поездка до Баррейриньяс заняла девять часов. Родриго вычислсл время отлива и первую часть пути от Джерри до Камусина они проделали по берегу океана. Сиван рассказала Бамби, что Родриго женат и что его жена беременна, на что та беспечно ответила:

– Ну и что? Я тоже замужем. Это ничего не значит! Если он тебе нравится, не отказывайся от него. Тебе-то какая разница?

– Есть разница, – серьезно ответила Сиван. – Мне не нужен женатый мужчина.

Бамби посмотрела на нее, словно говоря: «Да что ты говоришь? А я и не знала!», но не стала упоминать ту злополучную ночь, а лишь произнесла:

– Делай, как знаешь.

Сиван сидела сзади у открытого окна и старалась не обращать внимания на смех, доносящийся с переднего сиденья. А Бамби разошлась не на шутку и вела себя словно пантера, которая только и ждет удобного момента, чтобы вонзить клыки в тело своей жертвы. Конечно, Родриго был привлекательным парнем, но не более того. Сиван даже не была уверена, понравился ли он ей на самом деле.

Над головой проносились стаи птиц, из мокрого песка торчали обнажившиеся во время отлива каменные глыбы, с левой стороны тянулась полоса тропической растительности. На небе – ни облачка. А какое море! Миллион оттенков зеленого.

Когда они почти доехали до Камусина, начался прилив, и им пришлось пересечь реку, отделяющую их от городка, на пароме. Миновав Камусин, они выехали на дорогу, и все вокруг сразу стало одноцветным. Час за часом они ехали по изрытой ямами дороге, минуя крошечные деревушки и одинокие фермы. Сиван подогнула ноги, положила голову на спальный мешок и задремала.

Проспав глубоким сном три часа, она проснулась, а еще через полчаса они въехали в Баррейриньяс, расположенный на берегу большой реки. Родриго доехал до порта, забитого рыбачьими лодками, выгрузил из джипа все свое снаряжение: три укороченных доски для серфинга, три паруса, канаты и ящик с остальным оборудованием, а потом зашел в одно из строений и вернулся в сопровождении парня, который позвал еще двоих. Родриго попросил сестер подождать его и ушел с одним из парней парковать джип, а в это время другой парень пришвартовал рядом с ними лодку, которая была не похожа на суденышки рыбаков – с алюминиевым корпусом и шестью сиденьями, над которыми был натянут навес из брезента. Парни сложили в лодку все снаряжение и показали пальцами на рюкзаки сестер. Сиван заколебалась. В лодке уже совершенно не оставалось места. Где они будут сидеть? Но вернувшийся Родриго все устроил – что-то подвинул, что-то переложил – и в конце концов все уселись: Сиван – позади водителя, а Бамби с Родриго – на корме. Солнце снова стало клониться к закату и окрашивать все вокруг во все цвета радуги. Лодка медленно двинулась вперед. Река была огромной, в ней чувствовалась неукротимая энергия, и в то же время – тишина и покой. Тело Сиван расслабилось, и она задумалась, ощущая едва заметное покачивание лодки, не в силах оторвать взгляд от грандиозного пейзажа, раскинувшегося перед ней.

– Rio Preguiças. Ленивая река, – произнес Родриго, склонившись над ухом Сиван. – Она течет медленно-медленно, словно у нее совсем нет сил, и когда наступает прилив, вода в ней начинает течь в обратную сторону.

– Я все время смотрю на эту красоту и никак не могу насытиться ею, – сказала Сиван, повернувшись к нему.

Родриго посмотрел ей в глаза и улыбнулся, и Сиван почувствовала, что она и эта медленная река слились в единое целое. Она была очарована. Вокруг происходило что-то захватывающее – дикое, но в то же время удивительное и увлекательное – и она ощутила, как в ней родилось что-то новое.

Это плавание по реке стало поворотной точкой их путешествия, изменившей всю ее последующую жизнь.

Смерть

В понедельник Сиван отвезла Мая в аэропорт.

– Как жалко, что ты не можешь поехать со мной, – произнес Май, крепко обнимая ее. – Я уже по тебе скучаю.

– Я бы тоже ужасно хотела оказаться сейчас с тобой в Бразилии, – ответила Сиван. – Между прочим, забыла тебе сказать, что Лири хочет провести общее собрание. Дани предложил проект благоустройства здания, а она хочет выдвинуть встречный проект.

– Я знаю. Она сказала мне об этом сегодня утром.

– Сегодня утром?

– Она пришла на могилу отца.

– Ты же говорил, что вы поедете туда только вдвоем с матерью.

– Она настояла, – Май выглядел смущенным. – Что я мог ей сказать? Она всегда относилась к моим родителям как к своим собственным.

– Ты бы мог сказать мне: «Послушай, Сиван, Лири настаивает на том, чтобы пойти с нами на могилу отца. А ты не хочешь прийти?», а я бы ответила: «Это нормально, Май, ведь Лири была очень близка с твоим отцом».

На лице Мая отразилось сожаление.

– Удачной поездки, – Сиван обняла Мая. – Напиши мне, когда доберешься.


Вернувшись домой, она застала одинокую Лайлу.

– А где Саар?

– Остался ночевать с бабушкой. Она сказала, что больше в этом не нуждается, но он настоял на том, чтобы остаться еще на одну ночь, и я подумала, что мне и впрямь нужно научиться обходиться без него.

– А как ваши отношения?

– Класс! Цветут. Я слышала, что Май уезжает в Бразилию.

– Уже уехал. Я как раз вернулась из аэропорта.

– Как? Разве полеты не отменили?

– Оказвается нет. Он летит «Люфтганзой» до Франкфурта, а оттуда – в Сан Пауло.

– А как он въедет в Бразилию? Разве там нет карантина?

– Если у тебя есть бразильский паспорт, нужно только показать наличие медицинской страховки, и если у тебя нет температуры, ты можешь ехать куда угодно.

– Тогда почему у нас так всех пугают? Давай тоже поедем туда.

– Я очень хотела поехать, но у меня в четверг слушания в суде. Слушай, а давай съездим на праздники в Грецию?

– Иногда ты выдаешь прекрасные идеи. Пойдем посидим во дворе. Там такой приятный ветерок!

– Расскажи мне еще что-нибудь о Бамби, – попросила Лайла, когда они расположились во дворе. – Расскажи мне как она умерла.

– Но тогда это будет не по порядку.

– Ну и что? Ты слишком организованная. Давай пропустим одну главу, а потом вернемся назад. И потом, это ведь не секрет, правда? Или все же секрет? Почему вы с Яалем все время стараетесь не говорить об этом? Ее убили, или, может, она покончила жизнь самоубийством?

– Да нет, нет никакого секрета. Я же говорила тебе, что я не рассказываю об этом лишь потому, что мне больно об этом вспомиинать. Ну да ладно, время пришло. Расскажу.


Сиван и Бамби вернулись в Израиль в июле 1996-го когда Лайле было четыре месяца. Яаль, который за это время совершенно не изменился, ждал их в аэропорту и, увидев Бамби, чуть не заплакал. Сердце Сиван снова потянулось к нему. Она обняла его и почувствовала знакомый запах его кожи. Ни время, ни расстояние, ни рождение ребенка не смогли погасить ее любовь. В машине Бамби села рядом с Яалем, а Сиван с Лайлой на руках устроилась на заднем сиденье. Время от времени Яаль поворачивал голову и задавал Сиван какой-нибудь вопрос об их поездке, но большая часть пути прошла в молчании. Бамби не проронила ни слова. Через некоторое время Сиван заметила, что она протянула свою руку и положила ее на руку Яаля, а он пожал ее, как бы говоря: «Добро пожаловать домой, любовь моя».

Прошла неделя, и от их поездки не осталось даже воспоминаний. За тот год, что они отсутствовали, большая часть молодежи покинула кибуц, и они остались наедине со стариками, погруженными в свои повседневные заботы. Бамби же вообще обходили стороной так как теперь всем стало ясно, что она серьезно больна – она снова похудела и весила даже на целый килограмм меньше, чем при отъезде. Сиван получила новое жилье, соответствующее ее статусу молодой матери, и Долев, по которой Сиван ужасно соскучилась, теперь старалась проводить у нее все свободное время. Отец выглядел бодрым. У него появилась приятельница – вдова его возраста – и Сиван с Бамби были очень рады за него. Сиван подала заявку на факультет права Тель-Авивского университета и стала готовится к тесту. Она предложила Бамби последовать ее примеру, но та ответила, что у нее есть другая идея. Она хотела поступить в «Шенкар»[46] на факультет дизайна одежды.


Время шло, Лайле исполнился год, и Сиван позвала всю семью и еще несколько молодых метерей с младенцами отпраздновать это событие, однако Бамби не явилась.

Когда празднование закончилось, Сиван оставила Лайлу с отцом и его подругой Рут и пошла в дом Бамби и Яаля, где она в последнее время появлялась не часто. Подойдя к двери, она услышала крики и плач. Теперь уже все в кибуце знали о ссорах Бамби и Яаля, но никто, включая ее, ничего не предпринимал. Сиван, как всегда, хотела повернуться и уйти, но все же постучала в дверь. На пороге стоял Яаль.

– Зайди на минутку, – с трудом выдавил он из себя. – Может, хоть ты сумеешь ее образумить.

Сиван зашла в дом. Бамби сидела на полу в странной позе, облокотившись на пуф.

– Что ты делаешь? – спросила Сиван.

– Разве ты не видишь? Сижу на полу, – ответила Бамби с такой знакомой интонацией, что Сиван чуть не рассмеялась.

Однако Яалю было не до смеха.

– Она упала в обморок.

– Упала в обморок? – Сиван перевела взгляд с Яаля на Бамби. – И часто это теперь случается?

– Очень часто. Я отвезу тебя в больницу, – сказал он, обращаясь к Бамби.

– Не нужна мне никакая больница. Обещаю вам, что я начну есть. Хотите увидеть? Пойди, принеси мне йогурт.

– Я тебе больше не верю, – он повернулся к Сиван. – Пожалуйста, скажи ей!

– Что я ей скажу? Если она не слушает тебя, почему она будет слушать меня?

– Я скажу тебе почему, – закричал Яаль. – Твоя сестра собирается умереть! Ты понимаешь это? А сейчас или я силой усаживаю ее в машину, или ты убеждаешь ее сделать это по-доброму.

– Бабмумела, ты должна лечь в больницу и получить всю необходимую помощь пока не поправишься.

– Как хотите, – устало кивнула головой Бамби. – Только это все равно не поможет.

– Еще как поможет, – не согласился с ней Яаль.

– Он не понимает, – повернулась к Сиван Бамби. – Я уже не здесь. Мне очень жаль, и я прошу у вас прощения, что дошла до такого состояния. Я не знаю, как это случилось. Действительно не знаю. Просто случилось и все. Ты и Яаль – самые дорогие мне люди, а я так вас подвела. Это моя вина.

– Это не твоя вина. Тебе окажут всю необходимую помощь, ты поправишься, и все снова станет как прежде.

– Аминь, – произнесла Бамби.

Яаль сложил в сумку кое-какие из вещей Бамби, и она позволила отвести ее в машину.

– Как там Лайла? – вдруг спросила она.

– Сегодня ей исполнился годик. А ты не помнишь?


– Я никогда не забуду выражение ее лица, когда она услышала эти слова, – сказала Сиван Лайле.

– Какое выражение?

– Бесконечной грусти.

– А что она сказала?

– «Забыла. Прости».

– Мне так ее жаль, – сказала Лайла. – Но она была сложным человеком.

– Не знаю, – покачала головой Сиван. – Что-то в ней сломалось. Она была такой красивой, такой умной, такой полной жизни. У нее было доброе сердце, и она умела по-настоящему любить. Я не понимаю, почему это с ней случилось. Не понимаю.

– Не плачь, мама. Ну пожалуйста. Я не могу видеть, когда ты плачешь, – Лайла обняла Сиван за плечи. – Вы всегда дополняли друг друга. Она – путеводная звезда в ночи, а ты – солнце, согревающее землю. Она – инь, а ты – ян. А сейчас она живет в твоем сердце. Не расстраивайся, мамочка.

– Через год я оставила кибуц и переехала жить с тобой на съемную квартиру рядом с университетом, а во время сессий за тобой присматривали моц отец и Рут. Бамби время от времени приезжала навестить меня. Она находилась под наблюдением в клинике проблем питания. Иногда ее состояние улучшалось, иногда ухудшалось снова, и тогда ее приходилось госпитализировать на срок до нескольких месяцев. Видеться с ней с каждым разом становилось все труднее и труднее, а кроме того моя жизнь совершенно переменилась из-за тебя. Мне хотелось воспитать тебя в любви и ласке, создать для тебя возможности для счастливого будущего. Иногда по выходным мы встречались в кибуце, и со временем я поняла, что ей уже не выбраться из этого состояния, и что как бы я ни старалась, я ничего не могу сделать, хотя иногда все выглядело совсем не так плохо. Был даже год, когда она снова поправилась до сорока восьми килограммов, сдала вступительные экзамены в «Шенкар», и к ней снова вернулась вся ее энергия и мотивация. Но во время сессии она снова похудела до сорока двух, ей снова пришлось лечь в больницу, и все вернулось на круги своя: снова боремся в окружении всей семьи за каждый грамм веса, снова Яаль опекает ее с утра до вечера и носится с ней, как с фарфоровой вазой. Только он знал, как можно на нее подействовать – даже мне это не удалось. Он посвятил ей годы своей жизни и никогда не ослаблял своих усилий.

– Можно я задам тебе один вопрос, мам? Тебе никогда не хотелось, чтобы она умерла? Ведь если бы она умерла, ты могла бы остаться с Яалем. Тебя не посещали такие мысли?

– Посещали. Но не в форме стремления, а, скорее, в форме вопроса: неужели я и в самом деле этого хочу? И ответ всегда был один и тот же – нет. Категорическое нет. Она была для меня тем же, что и ты. Когда она была счастлива, я тоже была счастлива, а когда она грустила, мне тоже становилось грустно. И сколько бы ты ни спрашивала меня о Яале, мой ответ останется неизменным – даже если бы Бамби не существовало, он все равно не остановил бы свой выбор на мне. У моей любви не было никаких шансов на взаимность, и я прекрасно это знала.


Сиван оставила четырехлетнюю Лайлу с Долев и пошла навестить Яаля.

– Привет, Ваня! Как дела? – обрадовался он. – Кофе?

– Сиван оглянулась вокруг. Так как у них не было детей, Бамби и Яаль оставались все в той же квартире, которую получили когда вернулись в кибуц из Тель Авива. С веранды было видно море, которое сейчас, в феврале, постоянно штормило. Сиван обратила внимание на тот факт, что цветы и специи, которые она посадила в свое время, не завяли, а находятся в прекрасном состоянии.

– Как дела у моей сестры?

– Еду забрать ее из больницы.

– Ее выписывают?

– Нет, просто отпустили домой на выходные.

– Знаешь, Яаль, мы не часто говорим о Бамби. Ее состояние всем известно, и тут не о чем много говорить. Просто я хочу, чтобы ты знал, как я ценю твое к ней отношение. Если когда-нибудь я соберусь выходить замуж, я бы хотела, чтобы мой избранник любил меня так, как ты любишь мою сестру.

– Нечего тут особенно ценить. Просто я люблю ее, вот и все.

– А она любит тебя. Были времена, когда я сердилась на нее за то, что она воспринимала твое отношение к ней как нечто само собой разумеющееся, но сегодня я знаю, что она любит тебя больше всех на свете.

– Спасибо, Яни. Я это знаю, но услышать это из твоих уст мне очень приятно. Ну, хорошо, – он хлопнул себя ладонью по коленке и встал. – Мне пора. Приходи навестить ее. Она очень обрадуется. Она все время спрашивает меня о тебе.

В семь вечера раздался стук в дверь, и на пороге отцовского дома появились Бамби и Яаль. Однако Долев, которая играла с Лайлой в гостиной, даже не посмотрела в их сторону. Сиван знала, что Долев стесняется свою сестру. В детстве она не выносила, если кто-нибудь распускал слухи о Бамби и бросалась на обидчика с кулаками, но повзрослев она стала сторониться ее.

Бамби нагнулась, чтобы обнять Лайлу, но та уклонилась и спряталась за Долев. «Господи, как мы дошли до жизни такой?», печально подумала Сиван.

Бамби и Яаль сели за обеденный стол вместе с Сиван, отцом и Рут. Бамби старалась выглядеть веселой, Яаль и Сиван говорили больше обычного, и даже отец рассказал пару неплохих анекдотов. Рут подала на стол чай с пирогом. Бамби съела два ломтика, и Сиван посчитала это хорошим знаком. Лайла выглядела усталой, и Сиван пошла укладывать ее спать в их с Бамби бывшей спальне, которая теперь служила кабинетом отца. Усевшись рядом с ней на кровати, Сиван заметила стоящего в дверях Яаля.

– Можно мне кое о чем тебя попросить, Ваня? – спросил он.

– Конечно.

– Ты можешь побыть с Бамби завтра с восьми до девяти утра? Я обещал помочь родителям, а ее нельзя оставлять без присмотра.

– Нет проблем, – прошептала Сиван.

Утром она оставила Лайлу с отцом и пошла в дом Бамби и Яаля, который встретил ее на веранде.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Как она?

– Да, в общем, ничего. Она уже встала, выпила кофе и съела два ломтика хлеба с сыром и помидор. Настроение бодрое. Там, в отделении, появился новый психиатр. Может, у него есть какой-то новый подход.

– А что ты будешь делать у родителей?

– Повезу их в Хайфу. Какие-то друзья приехали из-за границы и позвали их на завтрак, а зрение у отца уже не то, и сам он не может вести машину.

– Передай им от меня привет.

– Погоди, я только скажу ей, что ты здесь. Бамби! – прокричал он в дверь. Когда ответа не последовало, он зашел внутрь. Сиван последовала за ним.

– Бамби! – снова позвал он, зайдя в спальню. – Бамби?

Сиван выбежала во двор и обогнула дом.

– Бамби!

Услышав ее крики, на крыльцо вышли соседи.

– Позвоните на скорую помощь! – прокричала Сиван. – Скорее!

Яаль бросился к морю, и Сиван побежала вслед за ним. Оказавшись на берегу, они увидели удаляющуюся от берега Бамби, плывущую на доске для серфинга. Яаль прыгнул в воду и принялся догонять Бамби уверенными гребками опытного пловца. Сиван знала, что у нее не хватит сил последовать за ним вплавь, поэтому она побежала к клубу, схватила прислоненную к стене доску и вернулась с ней к морю. Высокое волны преграждали ей путь, и она подивилась тому, как быстро Бамби смогла удалиться от берега так далеко. Добравшись до Бамби вперед Яаля, Сиван заметила, что та лежит на воде лицом вниз рядом с доской, привязанная к ней за ногу. Совместными усилиями они доставили ее к берегу и, когда Яаль все еще делал Бамби искусственное дыхание, увидели бегущих к ним санитаров с носилками. Они отнесли ее в машину, и Яаль уселся рядом с ней, дрожа от холода в насквозь промокшей одежде. Кто-то из столпившихся вокруг жителей кибуца протянул ему одеяло.

Когда Сиван добралась до Хайфской больницы «Рамбам», Бамби все еще находилась в реанимации, но Яаль уверил ее, что сестра жива и должна поправиться. Сиван не поняла в тот момент, что Яаль обманывает ее и обманывается сам, иначе она зашла бы в палату и собственными руками избавила бы Бамби от излишних страданий. В течение целого года Бамби находилась в коме, подключенная к аппаратам жизнеобеспечения, и Яаль категорически отказывался отключать ее, несмотря на то, что, по заверениям врачей, ее мозг уже умер. А как же душа, задавалась вопросом Сиван, но на этот вопрос, увы, не было ответа.


– Так она все же покончила жизнь самоубийством? – спросила Лайла.

– Думаю, что нет, – ответила Сиван. – Мне кажется, она хотела прорваться через собственные преграды, а море символизировало для нее свободу. Скорее всего, она знала, о чем Яаль попросил меня, и рассердилась. Она точно рассчитала время и выбралась из дома через окно. Она знала, что я побегу за ней, что не смогу догнать нее, и хотела показать мне, что будет скользить по волнам так же легко, как и прежде, доказать мне, что она не нуждается в моей защите, а, наоборот, сама сможет защитить меня, как она всегда делала раньше. Зайдя в море, Бамби почувствовала огромный прилив энергии, и адреналин, клокочущий у нее в крови, толкнул ее вперед, заставив позабыть обо всем. Я ведь видела как она плыла – ею двигала совершенно нечеловеческая сила. Просто огромные усилия и холодная вода привели к мгновенной гипотермии, она потеряла сознание и ударилась головой о доску. Ни у меня, ни у Яаля не было никаких шансов добраться до нее вовремя. Даже при весе в сорок килограммов она сумела обойти меня. И эта победа стоила ей жизни. В больнице мы с Яалем так переругались, что на каком-то этапе я даже ударила его! Я хотела отключить Бамби, но Яаль мне не позволил. Он считал, что должно случиться чудо. Так мы и расстались – в гневе друг на друга и в полном отчаянии, а через полтора года врачи констатировали ее смерть от воспаления легких.

– Мамочка, можно мне тебе кое-что сказать?

– Да. Говори все, что чувствуешь.

– Она была замечательным человеком, и именно такой ты всегда должна ее помнить!

Кто ты и что ты

В четверг Сиван проснулась в шесть утра. Она приняла душ, приготовила кофе, облачилась в костюм, в котором выступала в суде, и села за компьютер. Несмотря на то, что она проспала всего четыре часа, она была бодра и полна сил. Слушания должны были начаться в восемь с половиной и закончиться в три. Сиван бросила беглый взгляд на стоящую рядом с диваном коробку с фотографиями. Больше так продолжаться не может. Сегодня вечером она должна рассказать Лайле всю правду.

В половине второго, в самый разгар слушаний, она получила СМС от Лайлы, которая сообщала, что вернулась из Иерусалима и приглашает Сиван пообедать с ней в кафе. Перед мысленным взором Сиван вновь предстала картонная коробка, но на этот раз она отмела все свои страхи прочь – было видно, что Лайла относится к ее рассказу просто как к еще одной интересной истории и никак не связывает ее с собой. В три часа дня Сиван послала Лайле сообщение, что не сможет прийти так как слушания затягиваются, но не получила от нее никакого ответа.

Вернувшись домой в шесть вечера, Сиван ощутила нехорошее предчувствие. Во всех комнатах горел свет, коробка была открыта, повсюду лежали фотографии, а матерчатая папка с бразильским паспортом и свидетельством о рождении исчезла. Сиван тяжело опустилась на диван, протянула руку и коснулась фотографий, лежащих на журнальном столике. И тут ее взгляд упал на валяющийся на полу разорванный конверт. Подобрав его, она увидела выпавшее из него фото. Атинс. Она с явно выступающим вперед животиком и Бамби в коротеньком цветастом платьице стоят с серьезными лицами на веранде дома Луки возле натянутого между двумя столбами гамака. На обороте дата: декабрь 1995. Остальные фотографии исчезли, и Сиван догадалась, что Лайла забрала их с собой. Поднявшись кое-как с дивана, Сиван побрела в комнату Лайлы. Гирлянда была зажжена, кровать разобрана, на полу валялась разбросанная одежда. Сиван набрала номер телефона Лайлы, но он оказался отключен. Она прошла в кухню, села за компьютер и обнаружила письмо, в шутку или из цинизма написанное в форме юридического документа:


Уважаемый клиент,


В моем сердце возникло не вызывающее никаких сомнений подозрение относительно моей личности, и я глубоко разочарована тем фактом, что вы все это время лгали мне прямо в лицо.

Ввиду перечисленных выше обстоятельств, я решила провести собственное расследование с целью выявления истины.

Не надейтесь на понимание, так как я окончательно в вас разочаровалась.


С уважением,

Лайла


Сиван вздохнула. Черт. Она позвонила Маю, но его телефон тоже не отвечал. Следующим на очереди был Саар.

– Как дела, дорогой? Я по поводу Лайлы. Насколько я понимаю, она собирается поехать или уже уехала в Бразилию.

– Мне тоже так кажется. Она сказала, что позвонила моему отцу, который обещал отвезти ее в поселок, где она родилась, и что вы в курсе.

– Я хочу, чтобы ты сообщил мне все подробности. Да, она известила меня, но лишь в общих чертах. Это очень важно, Саар.

– Да нет у меня никаких особенныхподробностей.

– Расскажи мне все, что ты знаешь. Каждая деталь имеет значение.

Выяснилось, что знал он не так уж и мало.

– Билетов до Сан Пауло не было, и Лайла улетела ближайшим рейсом в Стамбул, где будет соображать, что ей делать дальше. Я не знаю, как она будет добираться до Бразилии, но она договорилась в воскресенье встретиться с отцом в Сан-Луисе.

– Она не предлагала тебе поехать с ней?

– Предлагала, но от этой идеи пришлось отказаться, так как у меня нет бразильского паспорта, а всем остальным прибывающим в страну необходимо оставаться на карантине. Но я не волнуюсь за нее, потому что она будет там не одна, а с отцом. А вы тоже туда поедете? – успел спросить он.

– Разумеется, – и Сиван отключилась.

Она прибрала в комнате Лайлы, выключила свет, позвонила Тамаре и объяснила ей создавшееся положение. Уже заканчивая упаковывать чемодан, Сиван услышала звонок.

– Скучаешь по мне, любовь моя?

– Всегда.

– Я уже достаточно хорошо знаю тебя, чтобы догадаться, что ты как раз укладываешь чемодан.

– Ты что, прорицатель?

– Лайла решила приехать в Атинс и попросила меня помочь ей, – засмеялся он.

– А тебе не пришло в голову посоветоваться со мной?

– Послушай, Си, – произнес он уже серьезно. – Лайле скоро двадцать пять. Она уже не девочка. Мне кажется, что в определенном смысле мы даже можем кое-чему у нее поучиться. Меня она точно многому научила. Она хочет знать правду, и я считаю, что она имеет на это полное право. Знаешь, что она мне сказала? «Я хочу умереть, зная правду». Это ее собственные слова. Ни она, ни я не собирались скрывать от тебя эту поездку. В воскресенье мы договорились встретиться в Сен-Луисе, а потом я отвезу ее в Атинс. Присоединяйся.

– Мне удалось достать билет только на вечер субботы, так что к воскресенью я никак не успею. Как ты знаешь, из-за ковида все прямые рейсы отменены. Чтобы добраться до вас мне придется облететь чуть не полсвета.

– Ну так что? Подумаешь, большое дело!

– Я присоединюсь к вам, только сделай мне одолжение – присмотри за ней.

– Разумеется.

– И еще, Май. Постарайся не ронять перед ней мое достоинство.

– Не беспокойся.

– Я расскажу тебе, как все было. Это займет несколько минут.

– Ты можешь рассказать и поподробнее. Я слушаю.


Все вокруг изменилось, и в то же время осталось на своих местах. Баррейриньяс превратился из безымянной деревни в оживленный город. Небольшой, конечно: большинство строений – одноэтажные; главные улицы заасфальтированы, но на окраинах до сих пор – пыль и грязь. На главной улице теперь было раз в десять больше магазинов, чем раньше. Вдоль реки построили набережную, с которой открывался вид на порт и на длинный песчаный пляж, заканчивающийся дюной, полого спускающейся к воде. Вдоль набережной – туристические агенства, кафе и рынок с произведениями прикладного искусства.

Сиван попыталась стряхнуть пыль со своего португальского. Май послал за ней лодку и сказал, что она должна найти парня по имени Уол Дисней. Именно так. Бразильцам нравились имена великих людей западной цивилизации и они частенько называли своих детей Линкольнами, Андерсенами, Вашингтонами или Джеферсонами. Даже великого Пеле на самом деле звали Эдсон в честь изобретателя Томаса Эдисона. Уол Дисней оказался бразильцем индейского происходжения, невысоким и темнокожим, с широкой улыбкой, обнажающей коричневые зубы. Сиван спустилась вместе с ним в лодку, которая хоть и была новее той, на которой они двадцать лет назад прибыли в Атинс, но ничем принципиально от нее не отличалась – алюминиевый корпус и шесть сидений, покрытых брезентовым навесом.

Было время заката. Поверхность воды стала сначала серебряной, а затем золотой, мангровые заросли по обоим берегам потемнели, облака приобрели оранжевый оттенок, перешедший через красный в бордовый, а потом врозово-фиолетовый. Сиван расслабилась, убаюкиваемая мерным покачиванием лодки, и почти физически ощутила присутствие Бамби и Родриго, молчаливо сидящих позади нее на корме. В какой-то момент она обернулась и увидела, как голова Бамби склонилась на плечо Родриго, взгляд которого был прикован к мангровым зарослям.

Сиван добралась до Атинса уже в темноте. На берегу ее поджидал джип, рядом с которым стояли Май и худощавый бразилец по имени Серджиньо, присматривающий за участком Мая. Все уселись в джип и поехали куда-то довольно далеко. Атинс, в отличие от Джерри, простирался на обширной территории, а отель, в котором они остановились, находился на берегу лагуны, образованной возле устья одной из многочисленных речек, стекающих в море. Номер представлял собой бунгало, построенное из дерева, глины и кирпичей ручного изготовления под соломенной крышей, а кровать была накрыта балдахином из кружевной москитной сетки.

– Как все изменилось, – удивилась Сиван. – Двадцать лет назад мы спали просто в гамаках, подвешенных во дворах рыбацких домиков, а потом, когда приехали еще несколько аргентинцев, сняли вместе с ними избушку, построенную из глины пополам с соломой с колонкой для умывания и туалетом во дворе.

– Да, изменилось.

– А где Лайла?

– У Ирани.

– Как я понимаю, она уже все знает.

– Знает.

– Это ты ей переводил?

– Я.

Сиван была рада тому обстоятельству, что Май все это время был рядом с Лайлой.

– И как она это приняла?

– Непросто. Дело ведь не только в том, кто она и что она. Дело в разочаровании.

– В разочаровании во мне.

– А еще дело в том, что все, что она себе представляла, оказалось ложью. Она сейчас в шоке, и мне это не кажется, это так и есть.

– Ты думаешь, она готова встретиться со мной?

– Послушай, Си, – произнес Май, взяв Сиван за обе руки. – Дело не в том, что было и что будет. Ты – ее мать, и она прекрасно это понимает. Да, она очень сердится на тебя, но она ни за что не позвала бы тебя сюда, если бы не хотела, чтобы в этот момент истины ты была здесь, рядом с ней.

Сиван кивнула.

– Ну что, пойдем к ней? – спросил Май, улыбнувшись.

– Да. Только прежде я хочу тебе кое-что сказать. Можно?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я хотела сказать, – Сиван смутилась, но преодолела минутную застенчивость. – Хотела сказать, что никогда-никогда не любила никого так, как люблю тебя. Даже Яаля. Жаль, что я не встретила тебя тогда, когда мне было двадцать. Не он, а ты должен был быть моей мечтой. Именно такого, как ты, я всегда хотела, и о таком мечтала. Мне очень жаль, что я выбрала не того, и понапрасну растратила многие годы, но я ужасно рада, что все-таки смогла найти тебя. Вот что я хотела тебе сказать.

– Ты знаешь, Си, как я тебя люблю, и я ужасно волнуюсь от осознания того, что ты тоже меня любишь. Во всем, что с нами произошло, есть свой скрытый смысл. Если бы мы встретились двадцать лет назад, у тебя не было бы Лайлы. Все случилось именно так, как и должно было случиться. У нас впереди еще много лет, чтобы любить друг друга, и это – главное.

Правда

Они пошли пешком. Песок под ногами уже остыл. Вокруг, как и прежде, расстилались обширные пустые пространства, поля, болота, там и сям под деревьями паслись небольшие стада коров, но теперь везде, куда ни кинь взгляд, горел электрический свет. Время от времени рядом проезжали багги или пикапы, из окон домов доносились звуки музыки. Дойдя до центральной площади, они миновали старую церковь, свернули в один из переулков и оказались перед домом, на котором красовалась вывеска «Céu alberto» – открытое небо. Часы показывали только восемь часов, но ресторан был почти пуст. Одинокая официантка убирала со столов грязную посуду.

Они нашли Ирани на кухне. Как и большинство бразильцев, в жилах которых текла индейская кровь, она была невысокой, крепко сложенной, смуглой, черноглазой и черноволосой. Лайла с бутылкой пива в руке сидела не веранде, обращенной в сторону моря, положив загорелые босые ноги на стул. Сердце Сиван затрепетало. Как же они все-таки похожи, подумала она.

Завидев Сиван и Мая, Ирани бросилась к ним, вытирая на ходу мокрые руки о фартук, и принялась оживленно что-то рассказывать, смеясь между предложениями. Сиван наклонилась и обняла ее. Не успели они дойти до стола, возле которого сидела Лайла, как из дома вышел муж Ирани Лусимар и восторженная церемония приветствия повторилась, что дало Сиван время собраться с силами перед предстоящим разговором с Лайлой.

Лайла радушно улыбнулась Ирани и Лусимару, удостоив Сиван лишь вежливого кивка головы. В течение часа все вспоминали те давние дни, когда Сиван была частым гостем в «Открытом небе». Май вспомнил о своем пребывании в Атинсе и спросил нет ли каких новостей о Буне, на что Ирани ответила, что Буна теперь живет в Сан-Луисе и что в последнее время он сильно болеет. Май поделился с ними забавной историей о том, что у Буны было сорок братьев и сестер от десяти разных матерей, и что его отец никак не мог запомнить имена всех своих детей, из-за чего в семье возникали постоянные споры.

Сиван посмотрела на Лайлу, которая все это время смотрела в сторону. Что ей оставалось делать? У нее была только одна дочь.

В конце концов Ирани и Лусимар ушли на кухню и оставили Сиван, Мая и Лайлу втроем.

Наступила неловкая пауза. Лайла достала табак, свернула две сигареты и толкнула одну из них по столу в сторону Сиван.

– А теперь скажи мне, как ты могла? – произнесла она, и не успела Сиван ответить, как она повторила снова, – Как же ты могла?

– Я…

– Нет! Не отвечай!

Сиван откинулась на спинку стула и дрожащими руками прикурила сигарету.

– Лгунья! Просто жалкая лгунья, вот ты кто!

– Да, я лгала тебе…

– Ты что, думала, что у тебя есть на это право?

– Нет…

– Знаешь, что мне больнее всего?

Сиван поняла, что Лайла не собирается ничего с ней обсуждать, и решила дождаться окончания ее гневного монолога.

– Больнее всего для меня то, что ты лишила меня матери. Ты лгунья и эгоистка, и поделом тебе, что за всю жизнь тебя никто не полюбил. Вот тут сидит Май, и я говорю ему: «Уходи, она и в подметки тебе не годится». У тебя нет сердца. Она, может, и была больна, но у нее было большое сердце, и она была настоящим человеком. А ты воровка! Проститутка!

– Хватит, Лали, достаточно! – вмешался Май.

Лайла встала, и глаза ее наполнились слезами.

– Ненавижу тебя! – прорыдала она и выбежала из ресторана.

– Оставь ее, – сказал Май. – Дай ей успокоиться. Она еще вернется.

Сиван вспомнила, как однажды рассрердилась на Лайлу, которой тогда было тринадцать лет, и как та, не тратя понапрасну слов просто развернулась и выбежала из дома босиком и без телефона. Тогда Сиван тоже испугалась, что Лайла навсегда перестанет с ней разговаривать, но не прошло и двадцати минут, как она вернулась домой и извинилась.

– А если нет?

– Этого просто не может быть, Си.

– Расскажи мне, как все было.

– Я встретил ее в Сен-Луисе, и мы поехали в Баррейриньяс. Добрались мы туда поздно, и нам пришлось переночевать. Наутро мы взяли лодку и приплыли сюда. Лайле все очень понравилось. Мы прошлись по деревне, а потом поехали с Серджиньо в дюны. Лайла была такая счастливая, прямо светилась вся. Вечером мы пришли сюда пообедать. Ирани вспомнила меня, и я представил ей Лайлу как дочь своей подруги Сиван.


– Вы помните Сиван? – спросила Лайла.

Ирани затруднилась с ответом.

– Тогда может быть вы помните ее сестру Бамби?

– Ее я хорошо помню, – хлопнула в ладоши Ирани. – Правильно, было две сестры – Бамби и, теперь я вспомнила ее имя, Сиван. Я не сообразила сразу, потому что мы звали ее Сивани. Они сняли вместе с аргентинцами дом у Буны. Такие красивые сестры! Как поживает Бамби, и что стало с ее девочкой? Она теперь, наверное, уже такая большая!

Лайла достала из рюкзака фотографию и протянула ее Ирани.

– Да, да, – закричала Ирани. – Вот это беременная Бамби, а рядом с ней – ее сестра Сивани. Все правильно. Какая была ночь!

– Вы можете рассказать мне о той ночи?

– Они пришли к моей матери. У Бамби начались схватки, и было уже поздно куда-либо ехать. Мама проверила ее и решила, что она в состоянии родить дома. Ты знаешь, что у мамы на руках родились все дети в Атинсе? Так что у нее был огромный опыт. Было полнолуние – хороший знак. Поначалу Сивани все время была рядом с Бамби и держала ее за руку, но потом, когда схватки усилились и Бамби стала корчиться от боли, мама позвала моих старших сестер, а Сивани отправила посидеть со мной. Мне тогда было пятнадцать. Мы сидели на веранде и любовались луной. Сивани очень нервничала и все время курила. Через некоторое время мама позвала Сивани внутрь, а вскоре у Бамби родилась девочка, и все закончилось хорошо.

– А что случилось потом?

– Если я правильно все помню, – взволнованно произнесла Ирани, – у Бамби началась послеродовая депрессия. Мама объяснила мне, что такое иногда случается. Она не хотела даже притрагиваться к своей дочери, и мама объяснила Сивани как ухаживать за ней. Через несколько дней они зашли к нам вдвоем поблагодарить мою маму, а вскоре оставили Атинс и уехали в Сан Пауло, чтобы оформить все бумаги. Они хотели, чтобы девочка получила бразильский паспорт, а заодно хотели оформить бразильское гражданство и для Бамби[47].

– А кто же был отцом девочки? Ты не знаешь?

– Знаю, но раньше это был секрет. Мама сказала нам, что если нас спросят, мы должны говорить, что ничего не знаем.

– Почему секрет?

– Он был женат, и его жена ждала ребенка. Вскоре после того, как они приехали в Атинс, он оставил ее и не возвращался в течение года.

– Постойте! – перебил ее Май, который до этого переводил каждое слово, но не вмешивался в разговор. – Так вы его знаете? Вы можете с ним связаться?

– Все знают Родриго да Ламара, – скромно сказала Ирани. – в двухтысячном году он стал чемпионом Бразилии по серфингу. Потом он оставил это дело, но время от времени все еще приезжает сюда с другими серферами и всегда приводит их к нам обедать.


– Ну вот, – вздохнула Сиван, – теперь у нее есть отец и мать, и я ей больше не нужна.

– Успокойся, Си, – обнял ее Май. – Ее мать это ты. Может быть, ты и не идеальная мать, но ты – самая лучшая мать из всех, кого я знаю. И она вернется. Я уже достаточно хорошо знаю вас обеих и могу с уверенностью сказать, что никогда еще не видел таких отношений между матерью и дочерью. Нам с Лири до этого далеко. Вы не можете жить друг без друга. И поверь мне, она не такая, как Бамби, она такая, как ты!

– Ты ведь слышал, что она мне сказала?

– Я тебя прошу!

– Она сказала это серьезно, Май.

– Можно я скажу тебе, как это вижу я?

– Говори. Ты ведь все равно скажешь.

– Вы обе превращаете то, что могло быть драмой с хорошим концом, в трагедию.

– И что мы теперь должны делать?

– Прежде всего, расскажи мне все новости. Я тут всего одну неделю, а чувствую себя так, словно прошел год. Полное отключение.

Так как делать все равно было нечего, Сиван отодвинула на время свое горе в сторону и рассказала Маю о Мааян с Пелегом, о Яале с Карни и о Михаль и Михаиле. Она не стала рассказывать ему о Лири с Солом, потому что он наверняка и так обо всем знал.

– Я договорилась с Михаилом о том, что он будет присматривать за Михаль после ее возвращения домой. А еще я договорилась с Ноамом, что он возьмет ее к себе в Илель на несколько дней и организует для нее уроки верховой езды – она помнит об этом еще со своей юности. Он совсем не такой уж плохой брат. Просто иногда я забываю о том, что не все люди делают все с такой же скоростью, как я.

– Так, – засмеялся Май, – значит кубик Рубика сложился.

Сиван улыбнулась ему в ответ и посмотрела на часы.

– Я начинаю волноваться. Здесь нет сигнала, и я даже позвонить ей не могу.

– Тебе и не надо ей звонить.

– А что, если она потеряется? Что, если к ней пристанет какой-нибудь пьяница? В наше время их тут было полно.

– Она не заблудится, и никто к ней не пристанет.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что она здесь.

– Где? – Сиван обернулась ко входу.

Лайла приблизилась к ним и села на стул напротив Сиван.

– Я прощаю тебя. И знаешь почему?

Сиван продолжала напряженно ждать.

– Потому что я люблю тебя.

– Лали, родная, как же я могу жить без тебя!

Но Лайла еще не закончила.

– Далеко не каждую женщину, у которой есть ребенок, можно считать матерью. Вот та, которая воспитывает свою дочь настоящим человеком – настоящая мать! Понимаешь? А теперь расскажи мне, как все было.


В Атинсе их никто не ждал. Родриго ушел за помощью и через час вернулся в сопровождении паренька, ведущего в поводу осла, запряженного в повозку. На нее уложили все снаряжение, и маленькая процессия проследовала по главной улице Атинса, утопая по щиколотку в горячем желтоватом песке. Повернули направо, потом еще раз направо и оказались перед домом, окруженным обширным участком земли, на котором росли деревья различных пород. Родриго сказал, что снял этот дом на неделю, и приглашает их пожить вместе с ним. Бамби и Сиван оставили свои рюкзаки в комнате с двумя кроватями, а Родриго сложил свои вещи в спальне, где стояла двуспальная кровать. Покончив с этим делом, он вернулся к повозке, уселся рядом с пареньком и что-то сказал ему.

– Куда вы едете? – спросила подбежавшая Сиван.

– На море. Присоединяйтесь.

Какое еще море? Кругом и так не было ничего, кроме моря. Обмывшись под моросящим дождиком пресной воды, капающей из душа, укрепленного на внешней стене дома, они надели купальники, напялили на головы соломенные шляпы и отправились в ту сторону, куда уехала повозка. В сторону моря вело множество тропинок, но все они упирались в дюны, болотца, устья речек или разбросанные там и сям фермы. Чтобы не заблудиться, они стали спрашивать дорогу у рыбаков и через час блуждания по пескам все-таки добрались до берега, где стояла будка, похожая на ту, что была у Томаса в Джерри. В ней они нашди Родриго и еще пятерых парней: трех французов и двух американцев. Все взяли в руки маленькие паруса, больше похожие на воздушных змеев, и пошли к морю. И тут сестры поняли, в чем состоит идея: доска и человек на ней движутся силой ветра, поднимающего в воздух воздушный змей.

– Интересно, – прокомментировала Бамби, – но здесь еще требуется умение угадывать силу и направление ветра.

– Ты думаешь они разрешат нам попробовать?

– Почему бы и нет, если мы как следует попросим? – оптимистично заметила Бамби.

Только вот просить оказалось некого. Пока дул ветер, парни продолжали сидеть в воде, а потом быстренько сложили все свое снаряжение в багги, которое приехало за ними, и исчезли, оставив сестер одних на берегу.

– Вот гады! – вырвалось у Бамби. – Даже не предложили нас подвезти.

Обратно они добрались значительно быстрее, так как были уже в состоянии ориентироваться в окружающей местности. Родриго возился во дворе со своими досками и змеями.

– Что ты собираешься делать? – спросила Сиван.

– Вечером я иду ужинать с друзьями. Присоединяйтесь.

– Где тут можно поужинать? Я не заметила ничего похожего на ресторан.

– В деревне есть женщина, которая готовит еду для туристов. Мы договорились с ней.

– Скажи мне, Родриго, – спросила Бамби, – если ты договорился встретиться здесь со своими друзьями, зачем же ты снял этот дом? Почему ты не остановился вместе с ними?

– Мы конкуренты, – улыбнулся Родриго.

– Что это значит?

– Мы все придумали одно и то же решение – катание на доске с воздушным змеем – и каждый из нас хочет как можно скорее превратить его в официальный вид спорта. Мы все – давние друзья, мы катаемся вместе, но наши планы и патенты держим в секрете друг от друга.

– А нам ты не боишься о них рассказывать?

– Я доверяю израильтянам. Они прямые и честные, и ничего не воруют.

Ну надо же, подумала Сиван, но решила не разрушать его иллюзию.

Вечером сестры пошли ужинать с приятелями-соперниками Родриго, которые оказались людьми довольно-таки скучными. Весь вечер они говорили только о серфинге и почти не обращали внимания на Сиван и Бамби, и так продолжалось каждый день до тех пор, пока Родриго не уехал. Бамби поначалу пыталась заигрывать с ним, но он больше не обращал на нее внимания. Он все время с гордостью говорил о своей жене, и через несколько дней Бамби прекратила свои попытки.


– Так если он был таким холодным, как же тогда он стал моим отцом? – изумленно спросила Лайла.

– Он вовсе не был холодным. Все вечера мы проводили вместе с ним, играли в карты и нарды, смеялись, шутили, пили пиво, готовили купленную у рыбаков рыбу. В общем, мы провели вместе чудесную неделю, но ничего больше ему было не надо. Он был полностью поглощен своим изобретением, а в нас видел лишь приятную компанию.


Через неделю Родриго сложил змеев и две оставшиеся доски – одна сломалась несколько дней назад во время испытаний, – позвал уже известного им парнишку с повозкой и отвез все снаряжение на берег реки, где они высадились в первый раз. Всю дорогу сестры сопровождали его.

– Как мы сможем тебя найти, – спросила Бамби, – если захотим с тобой связаться? Мы ведь даже фамилии твоей не знаем.

– А лучше и не надо, – честно заявил Родриго. – Я не хочу никаких проблем с женой. Было хорошо, вот пусть все так и останется.

Лодка отчалила от берега, и сестры помахали ей вслед.

– Видала такого глупца? – спросила Бамби.

– Никакой он не глупец, – возразила Сиван. – Он прав. Всем было хорошо, и все. Ялла. Пошли искать новое жилье.

Они поселились в крохотной комнатке в доме на берегу ручья, и, так как за все это время они еще нигде не были, решили спросить Луку – женщину, у которой они каждый вечер ужинали – не знает ли она кого-нибудь, кто может показать им окрестности.


– Вот так, – продолжала Сиван. – мы постепенно познакомились с Атинсом. Поначалу мы планировали пробыть там лишь пару-тройку недель, но остались надолго. Съездили в Баррейриньяс, докупили все необходимое. Мы наслаждались каждым днем, много раз ездили в дюны, достигающие высоты сорока метров, и даже научились ездить верхом, потому что только так можно было добраться до мест, еще более уединенных, чем Атинс.

– Если бы я могла выбирать место, где хотела бы появиться на свет, – мечтательно произнесла Лайла, – я, несомненно, выбрала бы именно его.

Рождение

Через пару месяцев у Бамби начались тошнота и рвота. Поначалу она сказала, что просто съела какую-то испорченную еду, но когда приступы повторились, Сиван забеспокоилась.

– Надо поехать в больницу в Сен-Луис, – сказала она.

– Не надо. Просто я беременна.

– Беременна? – удивленно спросила Сиван. – От кого? Как это могло случиться?

– От Родриго.

Сиван была в шоке. Она уже успела забыть о Родриго. Хоть Атинс и был заброшенной деревушкой, время от времени здесь появлялись другие туристы, преимущественно любители серфинга или экзотической природы, а также бразильцы из Сан Пауло и Рио, которые приезжали сюда прикупить участки земли, а так как сестры были здесь уже своего рода старожилами, многие из них обращались к ним за советом. За символическую плату они направляли приезжих к дяде Уола Диснея, который организовывал для них экскурсии по окрестностям, или к Луке, у которой можно было полакомиться жареными креветками или рыбой, выловленной в реке всего за час до этого.

– Ты спала с Родриго? – с сомнением спросила Сиван.

– Да, сестренка, – насмешливо произнесла Бамби, но в голосе ее слышалась тревога.

– Когда?

– По пути в Атинс. Когда ты задремала в машине.

– Я тебе не верю!

– Придется поверить. Ты спала, мы остановились в манговой роще, и это случилось.

– И что теперь? – Сиван глубоко вздохнула. – Не можешь же ты вернуться к Яалю с ребенком. Может, сказать ему, что он его?

– Лучше я скажу, что он твой.

– Ты что, совсем спятила?

– Ладно, там будет видно. Может, я вообще сделаю аборт, так что мы слишком рано беспокоимся.

– Ты хочешь сделать аборт? Не знаю, как здесь отнесутся к этому. Бразилия ведь все-таки католическая страна. Нам надо вернуться домой.

– Если хочешь, можешь вернуться, а я остаюсь здесь. Здесь мне хорошо, здесь я счастлива, и мне не хочется никуда возвращаться. Разве ты не видишь, Ваня? Разве ты не чувствуешь, что наше место здесь?

Нет, Сиван так не чувствовала. Да, она любила Атинс, окружающую его дикую природу, море, дюны, еду, уединение. Короче говоря, все. Но здесь не было Яаля, и это не был дом.

– Давай посмотрим, что получится, Ваня, хорошо? Давай ничего не будем сейчас решать.


– Это было началом конца, – сказала Сиван Лайле и Маю. – У нас оставалось еще два чудесных месяца, а потом все изменилось к худшему. Резко изменилось.

– Это потому, что я подросла, – произнесла Лайла, – и она стала ощущать меня.

– Именно так и случилось. Она начала поправляться. Сначала на килограмм, потом еще на один. «Я такая толстая, просто как корова, нет, как бегемот», говорила она про себя. Она попыталась перестать есть, но ребенок в ее чреве требовал пищи. Мы вконец разругались: она говорила, что не будет есть, я же запихивала в нее еду силой. Когда пошел седьмой месяц – сейчас я ужасаюсь от одной мысли о том, что прождала так долго, – я убедила ее поехать в больницу в Сан-Луисе, пригрозив, что если она не поедет, я позвоню Яалю, все ему расскажу и вызову его сюда. Я не знала, любила ли она его тогда, или с трудом переносила саму мысль о нем, но она ни в коем случае не хотела, чтобы он приезжал. В Сен-Луисе Бамби обследовали и сказали, что у нее будет дочь и что она развивается нормально. Я была безмерно счастлива, но на Бамби это известие подействовало совсем по-другому. Она стала испытывать глубокое отвращение к своему телу, называла себя всякими ужасными словами, но я уже не сочувствовала ей, она лишь сердила меня все больше и больше. Одно я знала совершенно точно – ты не унаследовала ее пороков. Я была абсолютно в этом уверена и была готова сражаться за тебя до последней капли крови, и чтобы ничего с тобой не случилось, я ухаживала за Бамби как за принцессой двадцать четыре часа в сутки. По мере того, как роды приближались, она становилась все более капризной, все более нетерпеливой, но я готова была вытерпеть все, что угодно, так как знала, что как только ты появишься на свет, она непременно полюбит тебя.

– Бамби родила тебя ночью пятого марта. Весь день лил проливной дождь, но к вечеру он прекратился, и часам к десяти над дюнами взошла полная луна. Когда утром у Бамби начались схватки, мы поначалу не поняли, что происходит, так как неправильно вычислили дату и роды начались на две недели раньше. Времени не оставалось даже на то, чтобы поехать в Баррейриньяс. Мы с Бамби не имели ни малейшего понятия о родах, не знали, как выглядят схватки, думали, что все происходит само собой – ну, поболит немного, и все. Поначалу я пыталась помочь ей, как могла – гладила ее, обнимала, вытирала пот со лба влажным полотенцем. Но по мере того, как схватки усиливались, она стала терять контроль над собой, кричала, обзывала меня всякими ужасными словами. Я расплакалась, и в конце концов Лука выставила меня из комнаты. Я сидела на веранде с Ирани, смотрела на луну и запомнила лишь то, что за пару часов выкурила целую пачку сигарет. Лука позвала меня снова лишь тогда, когда показалась твоя головка, а через пять минут все было кончено.

– Как же я люблю тебя, мамочка!

– Я полюбила тебя с первого мгновения, и всегда знала, что никогда не буду любить никого на свете так крепко, как я любила тебя. И, как это ни странно, я ощутила все чудо материнства.

– А она?

– Она не хотела тебя. Даже не взяла тебя на руки. Лука нашла в деревне кормилицу, и я относила тебя к ней и сидела рядом, наслаждаясь каждым мгнованием этой близости. Бамби решила отдать тебя в приют. День за днем с утра до вечера я пыталась отговорить ее от этой мысли, но она стояла на своем, – Сиван улыбнулась. – Но, как и все, что она делала, Бамби все продумала заранее, и к тому моменту, когда она в конце концов предложила нам поменяться ролями, я уже давно чувствовала себя твоей матерью, и была готова на все лишь бы не потерять тебя. Мы уговорили мать Ирани подписать документы, что она приняла роды у меня, и дело было сделано. Потом мы поехали в Сан Пауло, нашли адвоката и оформили твое свидетельство о рождении и паспорт, а также бразильский паспорт для меня.

– Откуда у вас были деньги на адвоката?

– Бамби связалась с Яалем, рассказала ему историю о том, что я родила девочку от какого-то бразильца, который бесследно исчез, и сказала, что мы собираемся вернуться. Она попросила у него денег на дорогу, и он, не говоря ни слова, выслал их, а заодно уведомил всех в кибуце о нашем возвращении.

Девушка, работающая у Ирани, поставила перед ними блюдо со знаменитыми крабовыми котлетами, рецепт которых перешел ей по наследству от матери.

Лайла встала из-за стола и подошла к Сиван. Та тоже встала, и они надолго застыли в объятиях друг друга.

– Так ты отказалась ради меня от всего, посвятила мне всю свою жизнь…

– Ну, за это мне медаль не полагается, – улыбнулась Сиван. – Это просто наша женская природа. Хочу рассказать тебе еще об одной вещи, о которой я никогда никому не рассказывала, но которую угадала Зейнаб. Когда мы плыли по медленной реке, я почувствовала, что меня ждет какое-то грандиозное событие, что того, что было, никогда больше не будет. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Я ведь не знала тогда, что Бамби спала с Родриго, но каким-то образом знала, что ты уже существуешь в ее утробе. Я чувствовала это. Во мне зародилось что-то новое, и этим новым была ты.

– Ай да Зейнаб! Вот это да! Послушай, а как же Яаль? – вдруг вспомнила Лайла. – Он знает? Это наверное было для него настоящим потрясением.

– Да, он знает. Я все ему рассказала, и он даже обрадовался. Сказал, что с тех пор, как решил подарить нам эту квартиру, он испытал необъяснимое спокойствие. Он всегда считал, что в тебе есть что-то от Бамби, только раньше он связывал это с тем, что ты являешься ее племянницей.

– Тогда у нас остается лишь один вопрос, – подал голос Май. – Раз теперь ты знаешь, кто твой отец, ты можешь с ним связаться.

– Мне надо подумать. По большому счету он со мной никак не связан. У меня есть двое биологических родителей, но ни один из них не хотел и не ждал моего появления. И он точно не обрадуется, увидев меня. Его жена не знает, что он изменил ей, и я совершенно не собираюсь вот так вдруг разрушать его семью.

– Я уверен, что не найдется ни одного отца на земле, который отказался бы от такой дочери как ты, – возразил Май, – но решение остается за тобой, и ты можешь обдумывать его сколь угодно долго.

– С другой стороны, – продолжала Лайла, – мне будет гораздо проще сказать ему, даже если мне придется испытать разочарование, чем носить это в себе многие годы. Я не трусиха, но при одной мысли об этом мне становится страшно.

– Посмотри на меня, – сказала Сиван. – Как я всю жизнь этого боялась.

– Но ведь ты в конце концов набралась смелости. И я тоже наберусь!

Они закончили ужинать и пошли к своей фазенде. Сиван сняла сандалии и осталась босиком. Май взял ее за руку и пошел рядом. С другой стороны от нее шла Лайла.

– Смотрите! – вдруг воскликнула она.

Прямо перед ними над дюнами и озерами всходила полная луна. Все трое остановились как вкопанные.

– Как колотится сердце, – произнесла Лайла, обняв Сиван за плечо. – Ведь точно такая же луна светила в ту, мою первую ночь.

– Вот поэтому я тебя так и назвала.

Они продолжили свой путь.

– Послушай, Майчик, – позвала Лайла.

– Слушаю.

– Я подумала над тем, что ты мне сказал, и решила, что лучше я сама выберу себе отца. Такого, который будет любить меня и примет меня такой, какая я есть. И я выбрала тебя. Ты не против?

– Сочту за честь.

Когда они добрались до фазенды, Лайла хотело было сразу пойти к себе в комнату, но Сиван остановила ее.

– Ты не хочешь посидеть еще немного со мной на веранде?

Май зашел внутрь, а они уселись в плетенные кресла и стали смотреть на реку.

– Помнишь, что ты однажды сказала мне про Лиора? – спросила Сиван.

– Ну я много чего говорила.

– Ты сказала, что в конце длинного и тернистого пути есть еще один Лиор. Новый Лиор, с которым ты будешь чувствовать себя так же, как и с прежним, хотя тот, прежний, навсегда останется в твоем сердце.

– Я сказала это не тебе, я сказала это Яалю.

– Правильно. А он рассказал мне и добавил, что иногда человек может испытать лишь одну любовь.

– Он имел в виду себя.

– Именно так. А ты оказалась права. Я прошла этот долгий и тернистый путь и встретида нового человека, который покорил мое сердце.

– Это замечательно.

– На свете существует не единственная любовь. Смотри, даже Яаль, этот монах, этот святой мученик, нашел ее. И ты, и я, и Май. Единственной является лишь любовь матери к своим детям, потому что в них продолжается ее тело и ее душа. И ты знаешь, как называется эта любовь?

– Как?

– Она называется – рождение. Когда на свет появляются наши дети, мы тоже как бы рождаемся заново. Рождение – это начало вечности.















-–

Перевод с иврита Сергея Плотникова – 2022.

1

Элитное подразделение Управления разведки Генерального штаба Армии обороны Израиля

(обратно)

2

Нектар (Ивр.)

(обратно)

3

Ночь (Ивр.)

(обратно)

4

Счастье (Ивр.)

(обратно)

5

Район на северо-восточном побережье Бразилии.

(обратно)

6

Академия искусств «Бецалель» – Израильская национальная академия художеств.

(обратно)

7

Пошли (Арабск.) – одно из часто используемых в иврите сленговых выражений.

(обратно)

8

Ашдод поделен на районы, которые обзначаются буквами еврейского алфавита.

(обратно)

9

Район Тель Авива к северу от реки Яркон.

(обратно)

10

Ноам – доброта, приятность (Ивр.)

(обратно)

11

Изабель Ясмина Аджани – французская актриса и певица, обладательница пяти премий «Сезар»

(обратно)

12

Обычно это относится к Шаетет 13 – аналогу американских «морских котиков» в армии Израиля.

(обратно)

13

Мера площади, равная 1000 квадратным метрам.

(обратно)

14

Остров недалеко от побережья Бразилии.

(обратно)

15

Район на восточном побережье Бразилии.

(обратно)

16

Во многоэтажных домах в Израиле этаж, расположенный на уровне земли, считается нулевым.

(обратно)

17

Молитвенное облачение мужчин – особым образом изготовленное прямоугольное покрывало.

(обратно)

18

Певец (Идиш).

(обратно)

19

Легендарный датский и шведский король эпохи викингов.

(обратно)

20

Электростанция на северной окраине Тель Авива.

(обратно)

21

Исламский термин для обозначение фразы «во имя Аллаха, Милостивого, милосердного».

(обратно)

22

Буквально «то, что пожелал Аллах» (араб.). Используется, как знак изумления, радости, благодарности.

(обратно)

23

Вживляемый прибор для коррекции нарушений сердечной деятельности.

(обратно)

24

Организация, дающая медицинские консультации по телефону.

(обратно)

25

Праздничная пасхальная трапеза.

(обратно)

26

Первая в Израиле школа актерского мастерства в Рамат-Гане, основанная в 1950 году.

(обратно)

27

Полное название Жерикоакоара – прибрежная пустыня в штате Сеара, где находятся самые красивые пляжи Бразилии.

(обратно)

28

Шарав или Хамсин – жаркая сухая погода при почти полном отсутствии ветра, наблюдаемая в южных средиземноморских странах при переходе от зимы к весне и от лета к осени.

(обратно)

29

Город в Египте.

(обратно)

30

Остров в Греции.

(обратно)

31

Американский квартет, состоящий из двух певцов и двух певиц. Просуществовал с 1965 по 1968

(обратно)

32

Фантастический боевик режиссера Пола Верховена с Арнольдом Шварценеггером в главной роли.

(обратно)

33

Исторический район в Иерусалиме, возвышающийся на старым городом. Основан в 1892-1894.

(обратно)

34

Площадь в центре Иерусалима, содзаддая в 1959 и первоначально называвшаяся Французской площадью.

(обратно)

35

Нахлаот и Рехавия – названия районов Иерусалима.

(обратно)

36

Основное значение – предписание, заповедь в иудаизме. В обиходе – всякое доброе дело.

(обратно)

37

Единый стандартизованный тест для поступления в израильские высшие учебные заведения.

(обратно)

38

Термин, используемый узниками концлагерей, означающий человека, доведенного до крайней степени истощения.

(обратно)

39

Песня Йудит Равиц на слова Тирцы Атар «Повседневная любовь»

(обратно)

40

Гора в Рио-де-Жанейро, на вершине которой находится знаменитая статуя Христа-спасителя.

(обратно)

41

Столица бразильского штата Бахия.

(обратно)

42

Бразильская похлебка из морепродуктов.

(обратно)

43

Бразильский алкогольный коктейль, приготовляемый из кашасы, лайма и тростникового сахара.

(обратно)

44

Штат на юго-востоке Бразилии.

(обратно)

45

Родриго перепутал слова Shit (дерьмо) и Sheet (простыня). Имелся в виду национальный парк Ленсойс-Мараньенсис (дословно Мараньянские простыни) в северной Бразилии.

(обратно)

46

Многопрофильный колледж в Рамат-Гане.

(обратно)

47

Родители ребенка, родившегося в Бразилии, тоже имеют право на гражданство.

(обратно)

Оглавление

  • Подарок
  • Гадалка
  • Здесь счастливо проживают…
  • Тоска
  • Бат Эль и Алазар
  • Ужин
  • Май
  • Михаль
  • Сол
  • Отец
  • Убийство
  • Визит к дантисту
  • Остановка сердца
  • Вернувшийся оттуда
  • Плюсы и минусы
  • Совесть
  • Хорошо, что мы разные
  • Сон
  • Облом
  • Трафареты
  • "Найси"
  • Рак
  • Любовь
  • Розовое шампанское
  • Поцелуй
  • Обида
  • Капсулы
  • Безумная страсть
  • Надгробия
  • Тишина
  • Джерри
  • Парк простыней
  • Ленивая река
  • Смерть
  • Кто ты и что ты
  • Правда
  • Рождение
  • *** Примечания ***